Академический Документы
Профессиональный Документы
Культура Документы
Третий том `Всемирной истории` О.Егера посвящен периоду XVI-XVIII веков. В нем увлекательно
рассказывается о Реформации, Тридцатилетней войне 1618-1648 годов, царствовании Людовика XIV,
времени Фридриха Великого, о других событиях и знаменитых личностях новой истории.
Книга представляет интерес для широкого круга читателей.
ОГЛАВЛЕНИЕ
Книга первая. Реформация в Германии (1517—1555)
ГЛАВА ПЕРВАЯ . Общее положение Германии в 1517 г. Индульгенции. Первые шаги Лютера.
Избрание императора. Первый сейм при Карле V, в Вормсе. Лютер на сейме и Вормсский эдикт. 1517 –
1521.
ГЛАВА ВТОРАЯ . Иконоборство в Виттенберге. Возвращение Лютера из Вартбурга. Сейм в
Нюренберге и папа Адриан VI (1522 г.). Ульрих фон Гуттен и Лютер
ГЛАВА ТРЕТЬЯ . Зикингенская распря. Нюренбергcкий сейм 1524 г. и Регенсбургский конвент.
Крестьянская войнаАравия
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ . Сейм в Шпейере, 1526 г. Новые церковные порядки. Цвингли и реформация в
Швейцарии. Европейские замешательства до мира в Камбрэ. Протестанты. Турки под стенами Вены.
Аугсбургский сейм
ГЛАВА ПЯТАЯ . Шмалькальденский союз. Катастрофа в Швейцарии. Анабаптисты в Мюнстере.
Успехи протестантства: Бранденбург, Саксония. Европейские отношения до мира в Крепи
ГЛАВА ШЕСТАЯ . Смерть Лютера. Шмалькальденская война: битва при Мюльберге. Интерим: победа
императора. Мориц Саксонский: пассауский договор. Аугсбургский религиозный мир. Кончина Карла V
Книга седьмая
ГЛАВА ПЕРВАЯ . Война за Испанское наследство и Утрехтский мир
ГЛАВА ВТОРАЯ . Московское государство: первые цари из дома Романовых. Начало царствования
Петра I Алексеевича. Современное положение Дании, Швеции и Польши. Борьба Петра I с Карлом XII.
Великая Северная война. Россия вступает в число великих европейских держав
ГЛАВА ТРЕТЬЯ . Европейские государства после заключения мирных договоров и до вступления на
королевский престол Пруссии Фридриха II
Книга первая.
Реформация в Германии (1517—1555)
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Общее положение Германии в 1517 г.
Индульгенции. Первые шаги Лютера. Избрание
императора. Первый сейм при Карле V, в Вормсе.
Лютер на сейме и Вормсский эдикт. 1517 – 1521.
Положение Европы около 1500 г.
Представителем высшего светского сана в христианском мире, римским императором с 1493 года
был Максимилиан I. В результате долгой и упорной борьбы древний графский род Габсбургов приобрел
себе право на обладание этим титулом. Границы Германской империи на северо-западе захватывали
территорию современных Нидерландов, на юго-западе достигали берегов Роны, на юге в состав империи
входили современная Швейцария и часть Верхней Италии до самого Арно. На севере владения
Германии доходили только до Эйдера, а на востоке – немного переходили за Одер. По объему
занимаемой площади в квадратных милях и по количеству населения эта держава (если не принимать во
внимание обширного Московского государства) была самой большой в Европе, но что касается
политического строя и государственного устройства, то между Германской империей и другими
великими европейскими державами существовала весьма ощутимая разница.
Германия
В течение XV века в Европе повсеместно наблюдалось усиление монархической власти –
сосредоточение государственной мощи в руках одного верховного правителя. Повсюду: в Испании, при
Фердинанде Арагонском и Изабелле Кастильской, во Франции, при Карле VII и Людовике XI, в Англии,
при Генрихе VII королевская власть стала преобладать над многообразной властью средневековой
аристократии. Та же естественная тенденция к сосредоточению государственной власти в одних руках
имела место и в Германии. Однако в силу особых местных условий, это привело не к единению, а скорее
к завершению территориальных междоусобиц, окончательно упрочив наиболее могущественных
вассалов императора в положении владетельных князей. В результате образовались не один центр, как в
других государствах Европы, а несколько центров, не одно царство, а несколько владений. Подобных
княжеских владений было великое множество, и притом разной величины: курфюршества, герцогства,
княжества, графства, баронства, духовные и светские образования, из которых духовным принадлежала
почти треть от общего количества земель. Помимо этого множества разнообразных владений
образовались также в весьма значительном количестве так называемые «вольные города», которые
представляли собой своего рода государства или полугосударства в государстве. Все эти
территориальные образования составляли, так сказать, верхний слой в политической системе Германии.
Такое положение было уже, конечно, существенным шагом вперед по сравнению с близким к анархии
положением германского общества в средние века; но все же до окончательного благоустройства
германское общество дожить не успело, так как по-прежнему часто вспыхивали междоусобные войны,
дворянство было готово в любую минуту встать на путь разбойничьего рыцарства. Обозы с товарами
еще не могли в полной безопасности двигаться от города к городу, даже отдельные путники нередко
становились жертвами грабителей. Недаром Гёц фон Берлихинген, оставивший нам описание своей
жизни, изобилующей такими приключениями, сравнивает этих дорожных грабителей с волками, и, в
этом именно смысле, называет волков их «добрыми товарищами».
Князья и города
Князья, и в особенности города, энергично старались противодействовать такому положению вещей.
Беда грозила тому человеку благородного происхождения, который нанес какой-либо ущерб их
согражданину и затем попался в их руки: чаще всего ему приходилось проститься с жизнью. Города
империи, бюргерства и дворы владетельных князей – вот собственно те центры, в которых не
прекращалось постоянное движение прогресса. Уже прямым имперским или, иначе сказать, городским
патриотизмом веет от стихотворения Ганса Закса, которое этот поэт-сапожник посвящает описанию
своего родного города, Нюрнберга, перечисляя все его достопримечательности, с гордым сознанием его
значения и собственного достоинства. Он сравнивает этот город Римской империи с садом, который
расцвел под кровом крыльев черного орла, украшенного с левой стороны красными и белыми розами; он
не нарадуется на имперский замок, на бесчисленные городские дома с их крышами, крытыми черепицей
и аспидом, на гладко вымощенные улицы, на 116 его фонтанов, 12 водопроводов, на 11 каменных
мостов, 10 рынков, 13 бань, 8 церквей; упоминает о том, что городское население во всех странах имеет
обращение:
«народ в труде усердный, богатый и очень влиятельный,
сметливый, ловкий, оборотливый» –
умелый во всякой работе – в печатаньи, в живописи, в резьбе, в финифтяном деле, в литье, в
плотничестве, в зодчестве –
«во всех ремеслах без числа,
как их создала рука людей».
В левой части картины изображены торговец со счетной машиной и писец, рядом – резчик по дереву.
Справа – органист с помощником, управляющим мехами. В центре картины изображены врач и
астролог, левее – мастерская живописца, ему подмастерье растирает краски. На дальнем плане – лавки с
товарами, ближайшая, по-видимому, лавка золотых дел мастера.
Гравюра на дереве работы Ганса Зебальда Бегама, из серии картин, на которых под 12 знаками
зодиака изображен быт различных сословий и цехов.
Крестьянское сословие.
Однако в описываемое время состояние крестьянского сословия было далеко не так благополучно,
как состояние горожан-ремесленников. По словам их современника, в конце XV и в начале XVI века
среди народных масс замечается брожение, которое нередко прорывается в форме различных заговоров
и восстаний. Так было в 1493 году в Эльзасе. «Мы те крестьяне, что наказывают благородных», –
говорили там участники крестьянского восстания, отличительным признаком которых был башмак с
оборами, в виде полусапожка (он и впоследствии являлся символом этого народного движения). В 1502
году подобные восстания вспыхнули и в других местах. Участники этих восстаний действовали с
большой уверенностью в надежде на то, что все «их братья-мужики», во всей империи, отнесутся к ним
с сочувствием и окажут им помощь в повсеместном установлении «Божьей правды» в пределах
империи. И надо признаться, что действительно, в течение XV столетия, положение крестьянского
сословия в Германии значительно ухудшилось. Возможность переселения избытка сельского населения
давно уже исчерпалась, так как в Германии со времен последних Гогенштауфенов не было более
свободных земель, не было и первобытных лесов, а с конца XIV века закончилась и колонизация
славянских земель. Это привело к возникновению так называемого «крестьянского пролетариата», а
положение всего сословия в целом становилось все более и более тягостным. Таким образом становятся
вполне понятны с одной стороны, жалобы на то, что простолюдин «очень угнетен» и находится в таком
положении, которого долго выносить нельзя [1], и с другой стороны – всеобщее стремление к реформам,
прорывавшееся всюду благодаря успехам просвещения. И как часто бывает вообще накануне больших
исторических переворотов, недовольство настоящим стало одинаково распространено во всех классах и
слоях общества. Более того, это настроение все больше и больше занимало сердца и души людей еще и
потому, что никто не мог себе представить, каким образом и при помощи чего должна была произойти
ожидаемая реформа. Этому большому политическому плану, включавшему в себя так много жизненных
элементов, недоставало самого главного – государственного органа для проведения необходимых
реформ: то есть единоличной высшей власти, которая бы равно проявлялась во всех сферах управления
страной.
Продажа индульгенций
Конечно, для получения этой великой папской индульгенции требовалось предварительное
раскаяние и исповедь в грехах своих, и даже ставилось непременным условием получение ее, но, в
сущности, люди не слишком добросовестные пытались получить ее и без всех подобных
предварительных действий. Продажа индульгенции была просто финансовым предприятием, так на него
и смотрело высшее духовенство. Курфюрст Альбрехт Бранденбургский занял даже 30 000 гульденов у
одного из аугсбургских торговых домов, чтобы взять на откуп из 50% валового дохода распространение
индульгенций по Германии. Один из его агентов, доминиканец Иоганн Тецель, осенью 1517 года явился
в Ютербон и собрал около себя большую толпу народа. Так как он умел отлично рекламировать и
предлагать всем и каждому свои индульгенции, то и торговал ими довольно бойко. Сопровождаемый
большой свитой духовных и светских лиц, он вступил в местную церковь, где и водрузил большой
красный крест с терновым венцом и отверстиями от гвоздей, который по всюду возил с собою. Вокруг
креста были поставлены церковные знамена с изображенным на них папским гербом. Под самим
крестом находился окованный железом ларец, а рядом с ним, с одной стороны – кафедра, а с другой
стороны – стол для счетчиков, а также все необходимые канцелярские принадлежности, корзины для
денег, отпустительные грамоты. Доминиканец не постыдился восхвалять свой товар и распространялся в
самых вычурных выражениях о могущественной власти своего доверителя – папы. Среди покупателей
тецелевских индульгенций, толкавшихся около его стола, нашлись и виттенбергцы из лютеровой
паствы.
«Примерно в это же время,– как гласит один современный тем событиям рассказ,– курфюрсту
Фридриху Саксонскому приснился в его Швейницком замке диковинный сон. Привиделось ему, будто
бы монах Мартин Лютер начертал несколько слов на Виттенбергской замковой часовне, да так резко и
четко, что курфюрст мог их разобрать из Швейница. А то перо, которым монах писал, стало расти,
расти, доросло до самого Рима, коснулось папской тиары, и та заколебалась на голове у папы – тут
курфюрст задумал было протянуть руку, чтобы за то перо ухватиться... и проснулся».
95 Тезисов
В канун праздника Всех Святых, 31 октября 1517 года, когда добрые люди шли из церкви, они уже
могли воочию прочесть знаменитые 95 тезисов богослова Мартина Лютера, которые начинались
многознаменательными словами «так как наш Господь и Учитель Иисус Христос говорит: покайтесь, то
Он, очевидно, тем самым, выражает желание, чтобы вся жизнь верующих на земле была постоянным и
непрестанным покаянием». В общем же тезисы эти не были чрезмерно смелыми, написаны были по-
латыни, и языком не особенно резким. Они тщательно устанавливали различие между «истинным
значением папского отпущения грехов» и произволом «проповедника, продающего индульгенции».
Именно это различие оказывается не всегда строго выдержанным. Более того, тезисы оспаривают права
папы по распределению «Сокровища Церкви», так как истинным сокровищем Церкви является
всесвятое Евангелие Слова и Милости Божией. В тезисах указывается на то, что всякая раздача каких бы
то ни было индульгенций, без предшествующего ей покаяния, противна христианскому учению, ибо
папское отпущение грехов имеет значение не само по себе, а лишь настолько, насколько оно возвещает
о великой милости Божией.
Это деяние Лютера вовсе не представилось церковным властям чем-нибудь необычайным; они
весьма естественно предположили, что все это дело закончится перебранкой между двумя монахами:
августинцем Лютером и доминиканцем Тецелем. На многих, однако, тезисы произвели более глубокое
впечатление. О Лютере пошли толки, что «он наделает дела», что «он и есть тот человек, которого все
давно ждали», – и все радовались тому, что на немецкой земле выискался, наконец, такой смелый
человек, который решился противостоять широко распространившейся неправде.
В начале, действительно, дело приняло вид простого богословского состязания: Тецель поднял на
ноги своих сторонников, и тотчас же появилось несколько опровержений на тезисы Лютера, на которые
Лютер не замедлил ответить. Однако эта литературная война ученых богословов способствовала тому,
что вопрос, поднятый Лютером, не утих, а еще более привлек к себе внимание. Злые языки противников
Лютера, которые укоряли его в еретичестве, достойном смертной казни, толковали о «богемском яде»,
намекали на учение Гуса, – возбудили еще больше интереса к этому частному религиозному вопросу, а
тезисы Лютера, напечатанные еще в 1517 году вместе с его проповедью об отпущении грехов, быстро
разошлись в продаже и получили широкое распространение.
Сам же Лютер еще вовсе не сознавал значения своего шага, преимущественно занятый
расследованием научной сути возникшего спора, его богословским обоснованием. Да и в самом Риме,
где властвовал тогда либеральный папа Лев X, весь этот эпизод первоначально не произвел особенно
сильного впечатления и только уже спустя некоторое время, ради того, чтобы не поощрять опасное
свободомыслие, больше ради соблюдения приличий, тем ради серьезной полемики, один из служащих
при папе, Сильвестр Маззолини-да-Приерио, выпустил в свет довольно плохое опровержение
лютеровых тезисов. Затем, в связи с тем, что полемика вокруг них не утихала, решили послать на
аугсбургский сейм кардинала Фому Био Гаэтана, отличного знатока схоластических творений Фомы
Аквинского, и ему поручили искоренение новой ереси.
Лютер и Гаэтан. 1518 г.
Гаэтану эта задача казалась весьма несложной. Однако он встретил и со стороны императора
Максимилиана (для его политических планов оппозиция Лютера приходилась как нельзя более кстати),
и со стороны курфюрста Фридриха Саксонского весьма сдержанный прием, а потому и решился, вместо
того, чтобы настаивать на призыве Лютера в Рим к ответу, пригласить его к себе в Аугсбург. Лютер, еще
и не помышлявший об отречении от римско-католической Церкви, явился на зов и, как подобает монаху,
пал ниц перед папским легатом. Может быть, человек почестнее и поискуснее Гаэтана побудил бы
Лютера к некоторой уступчивости. Но когда он очутился лицом к лицу с итальянцем и увидел, что тот
высокомерно и с легкомысленной насмешкой относится к святыне, за которую сам Лютер готов был
умереть – тогда Лютер преобразился...
Папский легат думал встретить в нем человека, который будет весьма признателен за то, что его
выпутывают из этого неловкого положения, а потому и предложили ему изменить некоторые его
положения и прямо пояснил, что тут дело идет только о том, чтобы подписать под ними шесть букв:
revoco (отрекаюсь)... И как же он был изумлен и разгневан, когда, вместо этого, Лютер стал
подтверждать свои положения цитатами из Св. Писания и Отцов Церкви. На убеждения Лютера
потребовались три аудиенции: «Ну, нет, с этой бестией так легко не поладишь! Он проницателен и
голова работает у него исправно!» – вот какое впечатление вынес кардинал из своей беседы с Лютером.
Последняя аудиенция, при упорстве, которое Лютер обнаружил, окончилась весьма неприязненно, и
Лютер предпочел тайком уехать из Аугсбурга и 31 октября 1518 года вернулся в Виттенберг.
Папа Лев X с кардиналами Джулио Медичи и Лодовико Росси. Гравюра с картины кисти Рафаэля
Лютер и Мильтиц
Так как нельзя было побудить курфюрста ни к какому шагу, направленному против Лютера, потому
что он ни за что не хотел лишить свой университет такого талантливого преподавателя, то римская
курия избрала иной, более мягкий путь для воздействия. Вместо ожидаемой грозной папской буллы с
отлучением от Церкви, явился из Рима папский комиссар Карл фон Мильтиц, саксонский подданный,
который сначала обрушился с гневными укорами на неискусного продавца индульгенций, Тецеля, а
затем вступил в Альтенбурге в формальные переговоры с Лютером, очень ловко давая ему понять, что
от него требуют только одного: молчания, пока молчат его противники. «Пусть, мол, это дело так, само
собою, и затихнет», – уговаривал Мильтиц. И действительно, наступил некоторый перерыв в полемике;
Лютер опять возвратился к своему преподаванию, а римская курия, по-видимому, готова была даже и
еще мягче отнестись к нему, когда дело вдруг приняло такой оборот, что для всех стала ясна полнейшая
невозможность его замять и потушить. На этот раз виновником этого нового оборота в церковной
распре был уже не задор самого Лютера, а неуклюжая услужливость одного из его противников, доктора
Иоганна Эка фон Ингольштад.
Лейпцигский диспут. 1519 г.
Этому человеку вздумалось поднять старый спор о благодати и свободной воле человека по поводу
своих препирательств по этому вопросу с одним из виттенбергских преподавателей, Андреем
Бодейштейном фон Карлштадт, а чтобы придать больше значения этому спору и показать на нем свою
богословскую ученость и диалектическую ловкость в полном блеске, тщеславный ученый задумал
диспут этот произвести в Лейпциге публично, да еще попросить Лютера (с которым до этого времени он
был в самых дружеских отношениях) присутствовать при этом споре в качестве посредника.
В числе спорных вопросов, о которых предстояло диспутировать, он выставил и некоторые
положения, которые отстаивал не Бодейштейн, а скорее Лютер, и среди них был один очень важный – о
главенстве папы: он заранее радовался представлявшейся ему возможности поразить виттенбергского
ученого в Лейпциге, в стенах славного университета и, так сказать, перед лицом всей Германии. Эта
жалкая суетность побудила его совершить величайшую глупость: затеять в большом академическом
собрании публичный диспут по столь щекотливому вопросу, как «пределы папской власти», в такой
период, когда умы и без того были в религиозном смысле напряжены и возбуждены, и когда каждая
искра способна была произвести пожар. Этот диспут происходил 27 июня 1519 года в Плейсенском
замке, так как в городе не нашлось ни одного зала, достаточно обширного, чтобы вместить всю массу
желавших присутствовать на диспуте.
Карлштад и Эк начали диспут, и последний, весьма способный, ловкий в диалектике, обладавший
прекрасной памятью и сильным голосом, показал себя в полном блеске. Но диспут приобрел значение
только тогда, когда в него вступил Лютер. Возможно, что писатели-паписты, оставившие нам отчеты об
этом диспуте, вполне правы, когда говорят, что Эк оказался сильнее Лютера в споре: не следует
забывать, что он заботился только о внешней форме диспута, а Лютер доискивался истины, да притом в
таких академических публичных прениях очень часто верх одерживает не тот, кто более прав, а тот, кто
более силен в диалектике. Важнее всего в диспуте было то, что Лютер был вынужден высказать свои
убеждения с полной ясностью. Продолжая затеянный спор (5 июля), обе стороны, при разборе вопроса о
главенстве папы, должны были коснуться и Констанцского собора, и Эк при этом не преминул указать
Лютеру на некоторые положения Иоганна Гусса – положения, вполне совпадавшие с положениями
Лютера, и притом осужденные и отвергнутые собором. Вопрос был критический, и ответ на него
ожидался всеми с величайшим напряжением: Лютер должен был категорически ответить, признает ли
он авторитет соборов, который был высшим в существующей Церкви, или нет? Лютер не замедлил
ответить: среди положений Иоганна Гусса, преданных собором проклятию, некоторые были вполне
согласны с основами христианства и с Евангелием. «Достопочтенный отец, – ответил на это Эк Лютеру,
– если вы полагаете, что и собор духовенства может ошибаться, то вы для меня не более, чем язычник и
мытарь».
Папская булла. 1520 г.
И действительно, у Лютера, после его искреннего признания, остался только один положительный
авторитет – Св. Писание, в которое он все более и более углублялся, с которым он вполне сживался, и из
которого этот талантливый и глубоко образованный человек способен был извлечь действительные
основы религиозного сознания, а не сухую систему догматических положений. Пришлось при этом
обратиться к настоящей науке, изучающей источники и на них основывающей свои выводы; были также
учтены греческий и еврейский основные тексты Св. Писания. Здесь помощником Лютера явился еще
совсем молодой человек[2], профессор Виттенберского университета, Филипп Меланхтон: от него-то и
почерпнул Лютер то важное сведение, что, собственно говоря, греческое выражение метаноя,
заключающее в себе понятие о «покаянии», об «очищении нравственности», скорее может обозначать
изменение воззрения, или сердечный переворот. Филипп Меланхтон весьма кстати явился помощником
Лютера не только потому, что студенты теперь стали осаждать Виттенбергский университет – в три года
число их удвоилось (в 1517 г. – 232, в 1520 г. – 579), но и потому, что теперь, после лейпцигского
диспута, религиозные вопросы разом оживились вновь и основы религии явились предметом
всестороннего и серьезного изучения. «Слово Божие есть меч,– писал около этого времени Лютер
одному из своих друзей, – а меч никак не обратить в перо».
Изображение Лютера в 38-летнем возрасте в одежде августинского ордена. Гравюра работы Луки
Карпаха, 1521 г.
Оффициал, который относился к Лютеру с большим достоинством и придерживался приемов
высшего общества, признал приведенное Лютером деление его сочинений правильным, может быть,
надеясь этим самым облегчить ему отречение от его идеи по частям. Затем он указал ему весьма
настойчиво на авторитет Констанцского собора. «Собор может ошибаться», – ответил ему Лютер и стал
приводить доказательства. Опять последовала речь и новое возражение, но, конечно, ни место, ни время
не давали возможности вести правильный диспут, и оффициал потребовал вполне определенного и
ясного ответа на свой первоначальный вопрос. Лютер ответил: «Так как ваше императорское величество
и ваша милость желаете получить прямой ответ, то я без всяких изворотов и ухищрений отвечу так:
пусть я буду опровергнут свидетельствами Св. Писания и ясными доводами, ибо я не верю ни в папу, ни
в соборы, так как нам известно, что они часто заблуждались и даже сами себе противоречили, я же
связан теми изречениями Св. Писания, которые мною извлечены и приведены в моих сочинениях, и
совесть моя не дозволяет мне поступить против глагола Божия, – и так я не могу и не хочу ни от чего
отречься, ибо неправильными и весьма опасными считаю всякие действия против совести». Латинский
ответ свой он повторил и по-немецки. Он чувствовал, что произошло нечто чрезвычайно важное, и то же
ощущение охватило все собрание. «На том стою я, – воскликнул он в заключение, – и не могу
действовать иначе, и молю Бога, да поможет мне. Аминь».
Вскоре после его ответа император поднялся с места. Собрание стало расходиться; среди большого
волнения, при свистках и насмешках испанцев, Лютер удалился из залы.
Впечатление, произведенное Лютером
Впечатление, произведенное речами Лютера на то пестрое сборище, которое присутствовало на
сейме, было, конечно, весьма разнородно. Молодой император выразился о нем с пренебрежением: «Ну,
этот не совратит меня в свою ересь». Однако же и у него, во время прений, сорвалось с языка невольно
«Монах говорил бесстрашно и смело». Религиозная сторона вопроса ему, полуиспанцу, оказалась
совершенно недоступной, да к тому же оказалось, что он был и не вполне свободен в решении этого
вопроса: между ним и папой уже был в это время заключен договор, по которому он обязывался
противодействовать в Германии распространению ересей, а папа – не оказывать поддержки французам в
Италии. Испанцы, присутствовавшие на сейме, были возмущены заявлениями Лютера и показали
полнейшее презрение к немцу-еретику. Итальянцам также этот новый ересиарх показался чудовищем.
Даже и менее пристрастные из них сознавались, что Лютер обманул их ожидания. Но земляки Лютера
были очень довольны его способом действий, и многие из князей посетили его в той гостинице, где он
остановился, например, молодой ландграф Филипп Гессенский. Полководцы императора, например,
Георг Фрундсберг, любовались тем мужеством, с которым монах выдержал тяжкую словесную битву,
действительно требовавшую более мужества, нежели иное сражение. Нельзя не сознаться, что
действительно нужно было иметь много настойчивости и веры в себя, чтобы дерзнуть так поступить,
как поступил Лютер, пред лицом представителей высшей власти высказавший так искренно и так
определенно свои внутренние убеждения, выработанные путем долгой и тяжкой борьбы.
Вормсский эдикт
Никакие дальнейшие попытки отклонить Лютера от его убеждений не удались; он остался при своем.
26 апреля он выехал из Вормса. Уже день спустя, после окончательного допроса Лютера, император
обратился к государственным чинам с письменным запросом, а вскоре после того, когда еще члены
сейма не успели разъехаться, по настоянию папского легата, издан был так называемый Вормсский
эдикт, которым Лютер был поставлен «вне закона», и над ним произнесен был приговор об изгнании его
из пределов Империи. Изгнанию подвергался и тот, кто бы стал ему оказывать покровительство, кто бы
стал читать и далее распространять его книги, осужденные на сожжение; тем же эдиктом воспрещалось
печатание всяких богословских сочинений без разрешения ближайшего епископа; воспрещались и
«всякие споры и разговоры о лютеровских сочинениях, и каждый нарушитель этого воспрещения
подлежал обвинению в оскорблении величества». Но сам Лютер в это время был уже в безопасности.
Курфюрст Саксонский, его прямой господин и повелитель, уже позаботился о нем, укрыв его на время и
от друзей, и от врагов. На обратном пути, в окрестностях Готы, на его повозку вдруг напали какие-то
неведомые люди: как бы насильно высадили они Лютера (который был об этом насилии предупрежден)
из повозки и окольными дорогами препроводили в Вартбург, замок курфюрста, близ Эйзенаха. Кроме
немногих, посвященных в эту тайну, очень долго никто не знал, что сталось с Лютером.
Фридрих Мудрый, курфюрст Саксонский. Гравюра на меди работы Альбрехта Дюрера.
Подписи внизу: «Христу посвященное». – Ниже: «Этот муж с величайшей преданностью
способствовал распространению Слова Божия; поэтому воистину достоин он вечной славы в
потомстве». – «Для господина Фридриха, герцога Саксонского, священной Римской Империи
эрцмаршала и курфюрста, исполнена Альбрехтом Дюрером из Нюрнберга.» – Затем следует
неизвестный девиз, изображенный буквами: В. М. F. V. V. – и в самом низу римскими цифрами «1524».
ГЛАВА ВТОРАЯ
Иконоборство в Виттенберге. Возвращение Лютера
из Вартбурга. Сейм в Нюренберге и папа Адриан VI
(1522 г.). Ульрих фон Гуттен и Лютер
Лютер в Вартбурге
Очень важно было именно то, что Лютер на некоторое время сошел со сцены. Этим временем его
отсутствия воспользовались, дабы убедиться в том, в какой степени глубоко успели укорениться его
новшества, а также и в том, в какой степени способны были новые воззрения на христианство и на
Церковь развиваться далее без личного участия Лютера.
Результаты испытания выяснились очень скоро: Вормсский эдикт остался не более, как мертвою
буквою. Император мог в Нидерландах предавать книги Лютера сожжению, мог то же самое совершить
тот или другой епископ, чиновник или князь и в Германии, но то, что здесь сжигалось и проклиналось,
то в десяти других местах не вызывало против себя никаких мер, а в двадцати местах распространялось
с величайшим воодушевлением. В данном случае, как и много раз впоследствии, разъединенность
германской жизни, разрозненность государств, служили в помощь движению. Сильному духовному
влечению всякое противодействие приносит несомненную пользу, возбуждая страсти, удесятеряя силы,
и вскоре все пришли к тому убеждению, что ни император, ни кто-либо из князей, ни сам папа, а только
сам Лютер может уберечь Германию от сильнейшего потрясения, быть может даже от полного
переворота.
Новые веяния в Виттенберге
Прежде всего отсутствие мощного вождя и предводителя стало ощутительно именно в Виттенберге.
Люди второстепенные и третьестепенные по значению, мелкие честолюбцы, мечтатели или просто люди
нетерпеливые, но воображавшие себя крупными деятелями, увидели, что им теперь открыт путь к
быстрому обновлению. Известный уже нам Боденштейн фон Карлштадт, человек весьма умеренных
способностей, но проникнутый сознанием собственного достоинства и пожираемый честолюбием, стал
писать против стеснения от безбрачия, которое около этого времени многими из духовных лиц было уже
отвергнуто; монах Цвиллинг писал против наложения на себя каких бы то ни было обетов, в то же время
монахи стали массами покидать монастыри; между августинцами проявилось даже и такое настроение,
будто бы носящий рясу не может спастись, а в университете Виттенберга комиссия высказалась даже в
пользу того, что следует совсем отменить мессу, и не только в Виттенберге, но и повсеместно – и во что
бы то ни стало. Вскоре это движение приняло характер весьма буйный: 3 декабря 1521 года священники,
собиравшиеся служить мессу, были изгнаны из церквей толпами горожан и студентов, у некоторых лиц
соборного духовенства повыбиты были окна, а вскоре после того, начиная с Рождества, радикальные
элементы получили еще сильное подкрепление из Цвиккау (в Рудных горах), где суконщик Клаус
Шторх образовал секту, которая уже перешла за всякие пределы. По убеждению этой секты только дух
мог иметь значение – Библия была отвергнута целиком – и дух этот сектанты признавали только себе
присущим. Сам Бог будто бы руководил ими и научал их тому, что они должны были делать и что
проповедовать.
Таинства без веры они отрицали, а потому отрицали и самое крещение до вступления в разумный
возраст. Они проповедовали, что миру предстоит кровавое очищение, для которого Бог, быть может,
воспользуется даже и турками, и только после этого очищения всюду будет одна вера и одно крещение.
Часть этих людей, изгнанных из Цвиккау, явилась в Виттенберг, где возбужденное настроение умов в
значительной степени располагало к их пропаганде, и не было никого, кто бы способен был изгнать этих
нечестивцев. Вскоре всеми овладело как бы исступление. Стали нарочно нарушать посты, считая это
дело богоугодным, затем набросились на изображения святых в церквях, и в особенности Карлштадт с
необычайной горячностью проповедовал против них, не стесняясь называл их «кумирами»,
«языческими идолами» и т. д. Отрицание коснулось всего: тот же Карлштадт стал отрицать и науку,
признавая ее ненужной, и, вместе со многими другими, такими же сумасбродами, стал обращаться к
разного рода простецам за истолкованием темных мест Писания. Как на образец мудрой простоты он
указывал на цвиккауских пророков, которые фанатизмом своим оказывали сильное влияние на толпу, и
при этом всем, слушавшим его проповедь, советовал идти домой и в поте лица обрабатывать землю. При
таком общем религиозном возбуждении, опасность грозила великая. Для того, чтобы это постигнуть,
следует только припомнить, что сам Лютер в течение всей своей жизни верил в непосредственную
близость второго пришествия Христова. Следовательно, никто в Виттенберге не в силах был
противодействовать грубому вдохновению этих цвиккауских фанатиков... Сам благородный старый
курфюрст был потрясен ею и введен в сомнение, и даже Меланхтон, этот непрактический ученый,
пораженный внешней последовательностью, с какой эти фанатики стремились все перестроить на лад
первоначально христианской и апостольской Церкви – совсем растерялся и не мог даже отразить тех
доводов, которые они приводили против крещения младенцев. Понятно, что при таком обороте
настроения и городские власти, заседавшие в городском совете, были стеснены в своих действиях и в
ряде случаев вынуждены были уступать этим нарушителям порядка.
Возвращение Лютера. 1522 г.
Был только один человек, который мог спасти от этой религиозной анархии: всей душой стремились
к нему люди, слабые волей, с нетерпением ожидали его возвращения. Надо сказать, что и Лютер не
праздно провел время своего уединения. Он принялся за перевод Нового Завета, и стал выпускать его
частями, а остальные готовить к выпуску. Вскоре одному из курфюрстов, Альбрехту Майнцскому,
пришлось убедиться в том, что Лютер – жив и здоров. Этот еще молодой, легкомысленный и не
отличавшийся нравственными качествами правитель, да притом еще стесненный в денежных средствах,
решил вновь позволить продажу индульгенций.
Герб Лютера на оборотной стороне его сочинения «О войне против турок» Изд. 1529 г.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Зикингенская распря. Нюренбергcкий сейм 1524 г. и
Регенсбургский конвент. Крестьянская войнаАравия
Зикинген
Благоразумие, с которым Лютер заботился о том, чтобы суд мирской не вступался в вопросы,
подлежащие только решению суда духовного, обнаружилось в многозначительных событиях 1522 года,
и в так называемой Зикингенской распре. Низшее дворянство, рыцарство, смотрело с завистью и
ненавистью на возрастающее могущество князей, и в то же самое время было, конечно, не менее других
слоев общества возбуждено церковным движением. На беду, представителем этого дворянства,
задорным писателем и оракулом был Ульрих фон Гуттен, политик весьма недальновидный, а между тем
он, как мы уже упоминали, пользовался большим влиянием на одного из могущественнейших
представителей со временного немецкого рыцарства – Франца фон Зикингена. Этот рыцарь пользовался
большим значением у императора, который нуждался в его услугах при сборах войск и, следовательно,
главным образом при войне с Францией. Владел он весьма значительными поместьями и честолюбием
отличался непомерным. Не будучи очень прозорливым, но честный по натуре, он весьма искренне стал
на сторону нового Евангелического учения, и во времена Вормсского эдикта предлагал Лютеру и замки
свои, и меч на защиту. Беспокойный Ульрих фон Гуттен постоянно носился со всякими великими
замыслами весьма туманного свойства, мечтал о насильственном введении Церковной реформы, о союзе
дворянства и городов против князей, как их общих врагов, и вот, настроенный в этом духе, Зикинген
созвал весной 1522 года все верхнерейнское рыцарство на съезд в Ландау, где, после всяких жалоб на
общее управление империи, на швабский союз, на пошлины, произвольно налагаемые князьями,
образовалось в рыцарстве некоторого рода братство, которое получило обширное распространение, но
не могло похвалиться внутреннею сплоченностью и связью. Эта рыцарская конфедерация началась с
объявления открытых враждебных действий против архиепископа Трирского, по поводу каких-то
личных недоразумений. Зикинген явился под стенами Трира с наскоро собранным войском: уговоры со
стороны правительства и другие предупреждения не привели ни к чему, в манифесте Зикингена было
прямо выражено, что он поднимает оружие против врагов Евангелического учения, против епископов и
попов; а в лагере его поговаривали уже о том, что он вскоре и курфюрстом будет, а может быть, чем-
нибудь и поболее того. Но он не на того напал: Рихард фон Грейфенклау, архиепископ Трирский, привел
свой город в весьма сильное оборонительное положение, и нападение оказалось неудачным. Зикинген
вынужден был отступить, и союзники от него стали уходить; а между тем ландграф Филипп Гессенский
и пфальцграф Людвиг соединили свои войска и артиллерию с войском Трирского курфюрста и, в 1523
году, в свою очередь, перешли к наступлению. Они разорили замки его приверженцев и окружили
превосходящими силами тот замок, в котором Зикинген едва успел укрыться. Уже на третий день осады
огнем орудий была разрушена главная башня замка, сам Зикинген, смертельно раненный, вынужден был
на капитуляцию, и, подписав ее, скончался. Лишенные вождя, рыцари растерялись; еще 27 замков их
было разрушено соединенными силами швабского союза и городов, а в августе того же года, столь
гибельного для рыцарства, умер и Ульрих фон Гуттен, едва успевший спастись бегством в Швейцарию и
найти там убежище при посредстве Цвингли.
Скульптурное изображение Гёца фон Берлихингена на надгробном камне его могилы в монастыре
Шёнталъ.
Надпись: «Und er warthet allhie eiuer froellichen Auferstehund» («и он ожидает здесь радостного
воскресения»)
В Южной Германии
Движение распространялось по всей Германии. Особенно опасным явилось оно потому, что к нему
пристало население из небольших городов. Всюду начинавшееся брожение проявлялось в упорстве и
грубости, с которыми челядь относилась к господам: «Сегодня ты господин,– слышалось повсюду, – а
завтра я захочу господином быть!» Казалось, что революционные силы забушевали всюду, и
первоначальные 12 пунктов вскоре были уже заменены повсеместно гораздо более обширной
программой, состоявшей уже из 14 пунктов, в которых заявлялись притязания на весьма основательные
преобразования всего государственного строя империи. В этих 14 пунктах речь шла уже о
вознаграждении господ за утрату крестьянских земель при посредстве конфискации духовных имений.
Ни одно лицо, посвященное в духовное звание, не должно занимать светской должности; требовалось
переустройство правосудия, в виде учреждения 64 фрейгерихтов, 16 ландгерихтов, 4 гофгерихтов и,
наконец, одного высшего суда (каммергерихта). Доктора римского права должны быть оставлены
только при университетах; все пошлины должны быть уничтожены, всюду должны быть введены
одинаковые весы и меры; налоги могут быть собираемы только в 10 лет раз и притом платить их следует
самому императору.
Ландскнехты Карла V во время его первой войны против Франциска I. Гравюра на дереве работы
Шеффелина, 1520 г.
Битва при Павии, 1525 г.
Нападение на Францию с юга не удалось (1524 г.). Война опять перенесена была в Италию. И вдруг,
в феврале 1525 года, произошла неожиданная развязка. Около Павии стояли французские войска под
начальством своего короля. Против них – императорские войска, бывшие на плохом содержании и
жаждавшие скорейшего решительного сражения. Утром 24 февраля случайно завязалась битва, в
которой король Франциск I, храбрый рыцарь, но плохой полководец, принимал самое горячее участие во
главе отборного отряда тяжеловооруженных знатнейших рыцарей. В критический момент боя, когда
часть его войска очутилась между двух огней (с одной стороны между испанскими ветеранами и с
другой – гарнизоном Павии, сделавшим вылазку), король подскакал к рыцарям, чтобы ободрить их
своим присутствием, но отступавшие отряды увлекли Франциска I, и он попал в плен. Поражение
французов было полное и стоило им громадного по тому времени урона – 10 000 человек убитыми.
Взятие в плен Франциска I в битве при Павии. Гравюра на меди работы М. Мериана
Мадридский мир. 1526 г.
Пленный король французский был увезен в Мадрид, и там, 14 января 1526 года, подписал мирный
договор, по которому обязался отказаться от итальянских притязаний, от ленных прав на Артуа и
Фландрию, уступить герцогство Бургундию, вступить в брачный союз с сестрой императора, Элеонорой,
кроме того, обещал, совместно с императором, действовать против турок и еретиков.
Государственные чины должны были утвердить этот мирный договор. При торжественном
богослужении, положа руку на Евангелие, Франциск I поклялся не нарушать этого мира ни единожды в
жизни. Он простился, его проводили до границы. На мосту, перекинутом через р. Бидассоа,
отделяющую Францию от Испании, он был обменен на двоих своих сыновей, которые должны были
остаться заложниками у императора.
Франциск I, король французский.
Гравюра Платт-Монтана с картины Клуэ
Коньякская лига
Но победа была слишком значительна и заключенный договор был до того выгоден противнику, что
Франциск I не мог его соблюсти, да и Франция не потерпела бы этого. Составив тайный протест, король
передал его папе Клименту VII, преемнику Адриана. В качестве Медичиса, а тем более итальянского
государя, исконно враждебного усилению императорской власти, Климент одобрил нарушение клятвы.
Этот наместник Христа выразил, что допускает мадридский договор в том предположении, что король
его не сдержит. И если только Франциск I нуждался в облегчении ему способов к измене, то у папы
было под рукой и средство: королю следовало заявить, что он не может выполнить своих обещаний,
даже если бы и хотел. В этом была доля правды: не Франция, а только лично король попал во власть
императора при Павии, и в этом плену он не обладал и малейшей долей той свободы, которой должен
пользоваться побежденный властитель, дабы его решения стали обязательными и для его подданных.
Вследствие этого, едва получив свободу, Франциск присоединился к Коньякской лиге, в которую
входили: папа, Венецианская республика, некоторые мелкие владетели и Англия, до того времени
действовавшая против Франции, и выступил, вместе с ними, против императора. Так началась вторая
франко-испанская война, чудным образом серьезно повлиявшая на ход немецкой реформации.
Вторая война
Обстоятельства складывались так, что у императора еще не было возможности претворить в жизнь
грозные слова, произнесенные им в Вормсе. Антипапистское движение в Германии было фактором, с
которым поневоле считались оба правоверные политика: папа, восстававший против императора, и
император, боровшийся с папой. Этот разрыв между двумя охранителями христианской Церкви должен
был вскоре заявить о себе самым страшным событием.
Взятие Рима. 1527 г.
Призывной барабан императорских вербовщиков в горных имперских городах привлек, на этот раз,
небывалое число ландскнехтов, и император не напрасно упомянул в своем манифесте (сентябрь 1526 г.)
о политике папы, противодействовавшей «евангелическому учению». В своем послании к кардиналам
(октябрь), он тоже горько жаловался на эту политику: «Папа поступает со мною крайне несправедливо».
Наемные войска не опасались, на этот раз, скудости жалованья. В Риме, который на деялись взять,
золото можно было загребать лопатами.
К испанским и итальянским войскам присоединились 11 000 наемни ков и 20 000 имперцев. Во главе
армии стоял герцог Бурбонский Карл. Он двинулся по большой дороге к Риму. Перемирие между папой
и королем неаполитанским было помехой к пропуску войска, но немецкие ландскнехты в полном
единодушии с католиками-испанцами подняли бунт и заставили герцога вести их далее. 5 мая 1527 года
армия была уже под стенами Ватикана. Завоевание Рима стоило жизни самому герцогу: он был сражен
пулей во время штурма, который начался на следующее утро, но вообще взятие города обошлось
небольшим числом жертв. Испанцы и немцы соперничали в отваге. Последние воодушевились до того,
что им чудилось, будто сам Господь предшествует им среди облака. Папа успел вовремя укрыться в
замок Св. Ангела. Он медлил согласиться на требования победителей, которые, обождав до полуночи,
разрешили потом солдатам похозяйничать в городе. Ужасы, творившиеся в городе, приобретали особую
окраску оттого, что участвовали в этих бесчинствах и насилиях, совместно, с одной стороны – воины-
католики, неаполитанцы и испанцы, с другой – еретики. По свидетельству итальянского историка, почти
все немецкие солдаты «были заражены лютеранской язвой». Пока испанцы старались преимущественно
нахватать денег, а неаполитанцы позорили себя самыми отвратительными жестокостями и насилиями,
немцы устраивали злобные потехи, переряжаясь в кардинальские одежды. Так, одного солдата нарядили
папой с тройной бумажной тиарой на голове. Он благословлял прочих кружкой пива перед самым
замком Св. Ангела. Потом они устроили консисториальное заседание и кричали, подняв полы вверх:
«Папа Лютер! Папа Лютер!» Климент тщетно ожидал выручки от лиги; он должен был согласиться на
уплату 400 000 скуди и на уступку нескольких крепостей. Добыча, награбленная войском, оправдала
самые смелые ожидания победителей: ее насчитали в десять миллионов. Следующий год (1528) также
не принес счастья лиге, хотя к ней присоединился и английский король Генрих VIII. Французы
двинулись большими силами из Неаполя, но страшная эпидемия опустошила армию, и они сразу
потеряли все то, что успели завоевать.
Барселонский мир и Камбрейский мир, 1529 г.
Но победа над Римом была так же слишком велика, как и победа при Павии. Католические сферы
были недовольны ею и император должен был как-либо примириться с папой. Мир был заключен в
Барселоне (1529 г.). Неаполь освобождался от уплаты ленной подати пап, имперские войска получили
дозволение проследовать в Тоскану через Папскую область; взамен этого, Флоренция была возвращена
фамилии Медичи, к которой принадлежал сам папа, и один из папских племянников, герцог
Флорентийский Александр Медичи, получал в супруги дочь императора. Но важнейшей статьей этого
договора была та, по которой император обязывался помогать папе в защите «Христа против
наносимого Ему оскорбления» в религиозном вопросе.
За этим мирным договором с папой последовал другой, заключенный с французским королем в том
же году в Камбрэ, что в нынешнем французском Северном департаменте. Переговоры велись женскими
членами царственных домов: невестой короля, сестрой императора Элеонорой, матерью короля Луизой
Савойской, и теткой императора Маргаритой, правительницей Нидерландов. Главнейшие условия этого
«Дамского мира» были следующие: Франция отказывалась вновь от Милана и от своего верховенства
над Артуа и Фландрией. Она обязывалась выплатить два миллиона выкупа за принцев, содержащихся в
Мадриде. Взамен этого, что было важнейшим, она сохраняла Бургундию. Брак Элеоноры с королем
подтверждался и был заключен в 1530 году. Статья насчет ереси, бывшая в мадридском мирном
трактате, повторялась и здесь, что и было причиной такого успеха мирных переговоров.
Битва при Могаче, 1526 г.
Чтобы оценить вполне положение Карла V в начале 1529 года, необходимо заметить, что
Габсбургский дом получил в последние годы еще две короны: венгерскую и богемскую, доставшиеся
ему вследствие роковой битвы при Могаче, на Дунае (1526 г.). Король Людовик II, владевший Венгрией
и Богемией (с 1514 г.), погиб в этом сражении с турками, вдесятеро его многочисленнейшими.
Эрцгерцог Фердинанд, женатый на сестре убитого короля, являлся естественным претендентом на его
наследие. В Венгрии он одолел весьма могущественного кандидата на тот же престол, избранного
национальной партией и поддерживаемого турками, члена знатного дома Заполиев, Иоанна, графа
Чипского и воеводу Седмиградского; в Богемии ему пришлось бороться с еще более опасным
кандидатом, герцогом Вильгельмом Баварским, но он одержал верх и над ним, сделав некоторые
уступки по религиозным вопросам и ловко воспользовавшись тогдашними натянутыми отношениями
Габсбургов к папе. Он был коронован в Праге как король Богемии 24 февраля 1527 года, а 3 ноября того
же года как король Венгрии, в Штульвейсенбурге.
Сейм в Шпейере, 1529 г.
Положение императора было самое блестящее или казалось таким. Все удавалось ему, по-видимому,
и отсюда неизбежно естественным путем у него должна была зародиться мысль: покончить совершенно
с немецкой ересью. Много было высказано на тему о том, сколько великого мог бы совершить Карл,
если бы он стал на сторону евангелического учения. Но лишь весьма немногие люди могут стряхнуть с
себя влияние той умственной атмосферы, в которой они выросли, а Карл, при всем своем уме и
значительности в известном круге действий, принадлежал все же к разряду весьма обыкновенных
людей. Он вырос в Испании, где схоластика, дожившая уже свой век в остальной Европе, еще только
что развивалась, и где вспышки народной борьбы с маврами чередовались с торжественными
возведениями еретиков на костер, насильственно обращенных мусульман повергали ниц перед Святая
Святых, мечети обращались в храмы и последователи Колумба переплывали океан для распространения
истинной веры такими же неуклонными способами. Для уразумения евангелического движения Карлу
требовался бы больший ум и образование более глубокое: это движение казалось ему лишь явлением
преходящим, вызванным мирскими побуждениями и подлежащим подавлению тоже мирскими
средствами. Ко всему этому, он, для которого вера была мыслима лишь в образе единой Церкви, и
именно явной католической римской Церкви, искренне и серьезно считал себя как мирского главу
христианства, как охранителя этой самой единой Церкви, обязанным защищать ее всеми своими силами.
Иначе и быть не могло, потому что он был набожен и совестлив на свой лад, что и заставило его послать
предостережение в этом смысле рейхстагу, собиравшемуся в Шпейере, в феврале 1529 года.
Протестанты
Стало очевидно, что для евангелического учения наступают тяжелые времена. Реакция, необходимо
следующая за всяким большим умственным движением, давала себя чувствовать. Видя, что дело
становилось серьезным, многие свернули на прежний путь, и весьма характерен тот факт, что
отступились от опасного учения, не в малом числе, гуманисты,-и между ними, спустя еще год, сам
главный составитель «Писем темных людей» Кротус Рубианус, как это зачастую бывает с людьми,
обладающими пылкой головой, но холодным сердцем. Партии разделились, в католических землях
начались суровые преследования за ересь; натянутость положения и взаимное жгучее недоверие в
евангелическом лагере были видны из того, что ландграф Гессенский, а через него и курфюрст
Саксонский, были обманно уверены одним из своих служащих Оттоном фон Пак в обширном союзе
католиков разных сословий против последователей нового учения. Не проверив подлинности
представленного ему подложного документа и не усомнясь в доносе, делаемом весьма подозрительным
лицом, ландграф грубо нарушил мирный договор и вторгся в Вюрцбургскую епархию, епископ которой
был выставлен участником мнимого союза. На новом рейхстаге сторонники «нового учения» оказались
уже в меньшинстве. Опираясь на выгодное для них политическое положение, императорские
комиссары, возвещая весьма решительно о созвании нового собора, предложили вычеркнуть во все ту
статью, которая была утверждена решением предшествовавшего рейхстага (1526 г.) и подавала повод ко
всем смутам; иначе говоря, они требовали немедленного исполнения Вормсского эдикта. В комиссии,
назначенной по этому делу, староцерковники имели решительный перевес и постановление рейхстага,
одобренное большинством сословных чинов, гласило, что отныне не допускались никакие дальнейшие
новшества, никому не воспрещалось отправлять богослужение по-прежнему, духовенство сохраняло
свое верховное положение, секты, противоречившие таинству истинного тела и крови Христовой, равно
как и перекрещенцы, не должны быть долее терпимы. Остальное подлежало решению духовного съезда,
еще принимаемого за высшую и конечную инстанцию, пока события не разрушили и то
самообольщение, по которому какое-либо человеческое собрание может решать высшие вопросы
совести и желания жить согласно Божескому закону. На этом сейме для сословных чинов, примкнувших
к новшеству, весьма важно было то, что им выяснилось, по крайней мере, насколько большинство в
рейхстаге не может еще решать дела в религиозных вопросах. К этому соображению примешивался и
мирской повод. Решение последнего рейхстага было большой победой территориальных властей,
верховенства земельной аристократии, и отказ от такого приобретения был немыслим. Сверх того, дело
зашло уже слишком далеко для того, чтобы можно было повернуть назад, и так как большинство твердо
стояло на своем, то меньшинству не оставалось ничего, кроме протеста против принятого решения. Этот
протест был изложен в пространном документе, в котором свободное собрание священного
христианства – немецкий национальный собор – заявляло императору, что люди будут отныне держать
ответ лишь перед Богом и его императорским величеством. Этот документ, благодаря которому новому
учению, ставшему такой силой, придано название «протестантства», был подписан именитейшими из
последователей евангелического учения: курфюрстом Саксонским, ландграфом Гессенским, герцогом
Эрнстом Люксембургским, князем Ангальтским Вольфгангом, и маркграфом Георгом Бранденбургским,
с которыми разделили честь и опасность 14 имперских городов: Страсбург, Ульм, Констанц, Линдау,
Мемминген, Нюренберг, Нордлинген, Гейльброн, Кемптен, Исни, С.-Галлен, Вейсенбург, Виндгейм и
Рейтлинген.
Из числа этих первых протестантов ландграф Гессенский был более других государственным
человеком. Он понял, что, зайдя так далеко, ничего не стоило уже сделать еще шаг и заключить
формальный союз против угрожавшего порабощения. Но это было далеко не так просто, как может
казаться в наше время, когда политические союзы заключаются даже между врагами без всякого
зазрения совести, если только предвидится, что таким путем можно поживиться чем-нибудь насчет
третьего лица.
Беседа в Марбурге, 1529 г.
Прежде всего требовалось уничтожить рознь, господствовавшую в среде самой евангелической
партии, причем одно из этих несогласий грозило пустить глубокие корни. Это был спор между Лютером
и Цвингли, возникший еще в 1524 году, по поводу учения о таинстве причащения – «трапезе любви»,
разжигавшей более, чем что-либо, всякие распри между христианами. Цвингли по своему природному
стремлению к ясности образов, равно как и его Меланхтон Околампадий, принимал слова Писания
просто в смысл прощальной Вечери, видя в известном изречении Христа о теле и крови не более, как
иносказание, нечто подобное тому, как, в других случаях, Спаситель называл себя лозою, путем и проч.
Лютер не удовлетворялся этим. Его религиозное глубокомыслие, вскормленное старыми мистиками,
потребность принимать тайны христианства за нечто осязаемое, – все это возмущалось в нем против
такого, чисто отвлеченного, воззрения. «Сатана хочет теперь суесловить», – говорил он с раздражением.
Совершенно понятно, что отсюда должен был развиться богословский спор, и один пункт, в котором эти
богословы не сходились, заставлял их позабыть о девяносто девяти, по которым они были согласны.
Чтобы достигнуть соглашения между сторонами, весьма желательного при данном положении дел,
ландграф, по своему здравомыслию более склонявшийся к толкованию Цвингли, устроил личное
свидание споривших в Марбурге (октябрь 1529 г.). При этом религиозном собеседовании, оба вожака
Лютер и Цвингли, более сошлись, как это обыкновенно случается при личной встрече двух честных
противников: они вели спор в более разумном тоне, нежели многие тогдашние и позднейшие богословы.
Они были совершенно согласны в мнениях по многим пунктам и согласились в обоюдных отступлениях
от римского вероучения; но вопрос о таинстве причащения остался столь же спорным. Лютер негодовал
на ясную твердость швейцарца, которую принимал за еретическое высокомерие. Чтобы оградить себя от
доводов Цвингли, он начертил перед собой на столе изречение: «Сие есть тело мое», и прервал
собеседование жестким и несправедливым замечанием: «В вас другой дух, нежели в нас».
Не понимая вовсе целей ландграфа, он отказал Цвингли в полной братской любви, допуская к нему
лишь любовь общехристианскую, которую обязуется питать всякий и к врагу своему. Политическая
цель свидания не была достигнута, так как горные города не могли подписать так называемых
«швабахских статей», потому что они были составлены в строго лютеранском смысле по указанному
важному вопросу. Но было еще другое препятствие к осуществлению протестантского союза.
Император был властью, установленною от Бога (посл. к римл. 13. «Противящийся властям, противится
Божиему постановлению»), а Лютер, прежде всего, был против всякого перетолкования ясных слов
Писания или старания пригнать их к известным обстоятельствам. Каждый, подобно ему, всегда и везде
должен был держаться этих слов, хотя бы и с опасностью для себя, и если бы император прибыл, страна
была обязана его допустить. Многие, даже среди князей, разделяли мнение Лютера, а большинство
признавало безусловно всякое его решение. Колебания и сомнения распространились повсюду, тормозя
дело. Это было не умно, не согласно с политикой, не могло долго продержаться; но, само по себе,
представляет нечто необычайно величественное. Совесть и Священное Писание становились вновь
силами, не поддававшимися беззаветно людским расчетам. «На Господа можем положиться, – говорил
Лютер, – Он нас не оставит».
Османы под стенами Вены, 1529г.
И действительно, помощь пришла на этот раз совершенно неожиданно и была уже близко. В мае того
же года Османский султан Сулейман Великолепный (с 1520 г.) приготовился к новому большому
нашествию на Западные государства. В войске его насчитывалось до 250 000 человек, и оно
безостановочно надвигалось на наследственные земли Габсбургов. Знатные венгерцы из партии Иоанна
Заполия бежали в турецкий лагерь, в который была привезена и уважаемая святыня, древняя корона Св.
Стефана. Османские полчища достигли беспрепятственно равнины перед Веной и разбили свои
бесчисленные шатры вокруг города. Они привели с собой до 20 000 верблюдов, рассчитывая на
приобретение громадной добычи.
Перед лицом общей опасности религиозная вражда на время утихла. В спешном порядке
католические и протестантские князья встали под ружье, и все силы государства собрались под
командованием пфальцграфа Фридриха, который должен был повести армию от Линца к Вене. Военное
счастье, сопровождавшее императора в последние годы, не оставило его и на этот раз. Устоять Вене
представлялось маловероятным, так как численность гарнизона города не превышала 17 000 человек, а
судя по опыту прошлых лет не приходилось рассчитывать и на то, что войска, спешившие Вене на
выручку, подоспеют вовремя. Но город решился сопротивляться, боевой дух защитников города ничуть
не ослабел даже тогда, когда турецкие стрелы посыпались уже на крыши домов, расположенных вблизи
городских стен. Началась подземная война с применением мин и контрмин. Османы подступили к Вене
26 сентября, 9 октября они пробили брешь между Каринтийскими воротами и цитаделью, и штурм
начался. В течение этого и следующего дня осаждающие несколько раз были отброшены от стен города.
Сулейман пришел к убеждению, что Всевышний на этот раз не захотел сделать так, чтобы город отошел
к Турции, тем более, что он уже был осведомлен о приближавшейся подмоге. Ночи становились
холодными, горы заиндевели, дальнейшее пребывание у Вены могло сделать обратный поход крайне
опасным. Пробив еще одну брешь, Сулейман повел свои войска на новый приступ, но фанатизм и
боевой задор не воодушевляли уже его солдат. Штурм был отбит, и на следующее утро турецких
палаток у стен Вены уже не было (1529 г.).
Турецкий воин, ведущий пленных австрийских поселян. Гравюра на дереве работы Ганса
Гульденмундта
Император и папа
Таким образом, Карл добился нового большого успеха и ничто уже не препятствовало ему заняться
целенаправленным искоренением ереси. В феврале 1530 года папа (к этому времени уже его союзник)
короновал его в Болонье; однако Карл все еще старался покончить дело с еретиками мирным путем и
имел на то свои основания. Он относился совершенно серьезно к собору, тогда как папа путем
всевозможных ухищрений, проволочек и уклончивых заявлений всячески оттягивал это мероприятие.
Гусситские войны, прокатившиеся более столетия назад, показали, что война из-за религиозных
споров – это не пустые разговоры. А ведь ни Карл, ни Фердинанд не были настолько властными
хозяевами в своих владениях, чтобы иметь возможность безусловно распоряжаться их ресурсами.
Опасность турецкого вторжения не миновала, она была лишь отстранена на время, так как большая
часть Венгрии все еще находилась в руках султана. Карл, будучи от природы рассудительным, не
спешил с принятием решений и никогда не поддавался эмоциям. Он надеялся искоренить религиозные
заблуждения своим собственным авторитетом, не прибегая к силе оружия. И эта уверенность имела под
собой реальную почву потому, что положение Карла было теперь совершенно иным, нежели девять лет
назад в Вормсе. Его политическое и личное влияние с тех пор значительно укрепились.
Сейм в Аугсбурге, 1530 г.
Карл решил лично принять участие в сейме, созванном им в Аугсбурге. Главными предметами
обсуждения были: опасность со стороны турок и религиозные заблуждения. Королевское окружение
уже было в предвкушении победы. Еще в Италии, имперский канцлер Гранвелла заверял Карла, что
протестантские князья разлетятся, как голуби, над которыми реет ястреб.
Въезд Карла в Аугсбург был организован с большим великолепием (16 июня 1530 г.). Вечером
император показался на мосту через Лех, на котором был встречен курфюрстом Майнцским,
архиепископом Альбрехтом из дома Гогенцоллернов, который приветствовал его от имени всех
собравшихся. Затем шествие продолжилось: впереди шли два взвода ландскнехтов из лейб-гвардии
императора, затем войска курфюрстов, сначала 160 всадников Иоанна Саксонского, в основном дворяне,
князья и княжеские сыновья, далее баварцы в количестве 450 всадников, на конях в блестящей сбруе и в
красных кафтанах. За курфюрстскими людьми следовали придворные служители императора и его
брата, затем знатные персоны: Эрнст Люнебургский, Генрих Брауншвейгский, Георг Саксонский,
ландграф Филипп, крайний консерватор со своим зятем, вождем протестантов, герцоги Баварские,
князья Бранденбургского дома и т. д. За ними ехали курфюрсты. Курфюрст Саксонский по старому
обычаю нес впереди меч. Наконец, следовал сам император, уже не юноша, как в Вормсе, а
тридцатилетний мужчина, в испанской одежде, верхом на польском жеребце, под балдахином, который
несли шесть членов аугсбургского совета. По сторонам от балдахина ехали верхом: король Фердинанд и
папский легат. Шествие замыкали кардиналы, епископы и другие духовные сановники. «Было много
епископства и великого духовенства, – как записано в одной из летописей,– иностранные послы, за ними
конница императорская в желтых кафтанах, королевская – в красных кафтанах». В заключение шли
войска имперского города Аугсбурга, пехота и конница. После молебна в соборе император отпустил
князей и отправился во дворец.
Процессиональное шествие Карла V и папы Климента VII после коронования в Болонье (24 февраля
1530 г.).
Изображение, заимствованное из большой современной гравюры на меди, исполненной Николаем
Гогенбургом, как очевидцем этого торжества, и посвященной «августейшему и непобедимому
императору Карлу V»
Император Карл V на 31 году жизни
В тот же вечер он пригласил к себе в особую комнату протестантских князей: Иоанна Саксонского,
которого тщетно приглашал и Инсбрук, маркграфа Георга Бранденбургского, герцога Франца
Люнебургского и Филиппа Гессенского. Здесь, именем императора, король Фердинанд потребовал от
них отмены проповедей в церквах. Филипп ответил что-то о чистоте Божьего Слова, о Святом
Августине. Тогда император лично повторил свое требование. Маркграф Георг, будучи уже в
преклонных годах, поседевший на императорской службе, возразил с юношеским пылом, что лучше
даст себе голову отсечь, нежели откажется от чистой веры. «Любезный князь, зачем же голову
отсекать!»,– ответил ему на нижнегерманском наречии император, удивленный еще сильнее, чем в
Вормсе. Если монах не щадил своей собственной головы, то в этом не было ничего удивительного, и
было даже в порядке вещей. Но было нечто совершенно неожиданное в том, что и имперские князья
проявили религиозные убеждения, которыми дорожили выше своего спокойствия, чести, имущества и
самой жизни.
Аугсбургское исповедание
Совещания начались 20 числа. Вслед за предложением об общей государственной обороне против
турок, каждому участнику съезда было предложено изложить свои взгляды и мнения по религиозному
вопросу в письменной форме. Протестанты ответили на это исповеданием своего вероучения. Этот
документ по их просьбе был прочитан 25 числа императору по-немецки, а он в это время следил за
чтением по латинскому экземпляру. «Исповедание» было составлено Меланхтоном на основе
«швабских статей». Умеренное по форме и содержанию, оно было лишено всякого полемического
задора и имело вид скорее защитного, нежели обвинительного акта. В нем говорилось, что
евангелическое учение нисколько не противоречит в своей основе общему церковному положению, что
оно отвергает все старые ереси: манихейство, пелагианство, арианство; отстаивает положение, что
спасение души возможно только через веру в Христа.
Однако выражая без всякой резкости так называемое лютеранское понятие о значении добрых дел,
оно настоятельно требует принятия таких положений, как возможности вступления в брак для
священнослужителей, и возможности причащения мирян под обоими видами, а также лишения
епископов права владеть мечом. Данное право могло оставаться за ними лишь в силу человеческого, а не
небесного закона. Этому документу, приличия ради, было противопоставлено опровержение
«Confutatio», в составлении которого вместе с другими принимали участие Эк и Вимпина, старые
противники Лютера. В этом документе, подготовленном к 3 августа, поддерживалось все, что
отвергалось протестантами: признание среди семи таинств литургии, пресуществления, молитвословия
святых, необходимости безбрачия духовенства, недопущения мирян к причащению под двумя видами. В
заключение, от протестантов требовалось немедленное отречение от их заблуждений. Но последователи
евангелического учения проявили твердость и вынудили императора сделать еще несколько
примирительных попыток, правда безуспешных.
Несмотря на то, что Лютер, находясь в изгнании, не мог лично присутствовать на этом сейме, его
участие выражалось в письмах поддержки, которые он посылал слишком миролюбивому Меланхтону.
Даже если какая-нибудь комиссия выработала бы здесь формулу для соглашения – разумеется при
содействии посредников, в которых на этом форуме недостатка не было, особенно деятельно старался в
этом смысле Альбрехт, курфюрст Майнцский – то пользы от этого было бы немного, так как ни одна
комиссия сейма не была представительницей всей латинской Церкви. Уступки сторон, были лишь
словами, тонким покрывалом, способным лишь на мгновение скрыть глубокую рознь, разделявшую два
основных мировоззрения. Никто еще не хотел сознаться даже самому себе, что трещина пересекла уже
все здание, что единства западной церкви уже не существует.
Но было необходимо на что-нибудь решиться и рейхстаг завершился тем, что император, признав
неотложным исполнение Вормсского эдикта, отверг всякие его смягчения как в отношение лютеран, так
и в отношение цвинглистов или анабаптистов, установил срок для возвращения этих «заблудших овец»
к старому законоучению – до будущей весны, в противном случае всем подобным еретикам пригрозил
жестокими карами. Наблюдение за исполнением этого приговора возлагалось на вновь учрежденную
государственную судебную палату.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Шмалькальденский союз. Катастрофа в
Швейцарии. Анабаптисты в Мюнстере. Успехи
протестантства: Бранденбург, Саксония. Европейские
отношения до мира в Крепи
Обзор минувшего
В истории человечества не так много случаев, когда собрание уважаемых, почтенных людей всерьез
принимает решение, которое можно рассматривать как курьезное. Оно из них – это заключение
аугсбургского сейма 1530 года, потребовавшего возвращения к старым церковным по рядкам в
определенный срок – к будущей весне.
Прошло тринадцать лет со времени обнародования Лютером его положений, и события стали
развиваться именно в том направлении, как обычно бывает в эпоху революций: великий переворот,
который называется реформацией, начался с той минуты, когда исправительная рука коснулась
обветшалого, внутренне извратившегося жизненного и общественного порядка. Тронув одно больное
место, нельзя не почувствовать отголоски других недугов, среди которых тот, которого коснулись,
оказывается совершенно незначительным и может служить, разве что, указанием на другие, более
важные недуги. Сознание зла усиливается, но, стараясь излечить один из его очагов, мы открываем еще
сотни новых.
Противоречия возрастают и прежде, чем враждующие партии сами сознают свое положение, рознь
становится непримиримой и намерения к проведению реформ перерождаются в революцию.
Так было и здесь. К богословскому спору о некоторых грубых церковных злоупотреблениях
примешался опасный вопрос о пределах духовной власти. Лейпцигский диспут о папе и соборах, об их
державности привел непосредственно к борьбе за высшие блага. Иначе говоря, он поднял вопрос о
свободе каждой человеческой души, о том, нуждается ли она на своем пути к Богу в помощи
духовенства и иных существ, или же душа может искать и находить Его без руководства со стороны и
без помощи чего-либо, кроме первоначальных источников Божественного Откровения.
К этим церковным вопросам примешалась политическая вражда среднего сословия против
императора, рыцарства против князей, крестьянства против притесняющих его высших классов.
Ничтожная искра, брошенная неизвестным дотоле членом маленького университета, вызвала громадный
пожар, благодаря накопившимся горючим материалам в общественном и государственном строе. И не в
человеческой власти было уже остановить разъяренную Божью стихию. Сам Лютер был бы не в
состоянии это сделать. То, что было за девять лет до описываемых событий только исповеданием одного
человека, стало теперь вероучением большой партии в среде государственных чинов и получило на
сейме свое знамя, свой символ в так называемом «Аугсбургском исповедании». И вскоре оказалось, что
партия с этим символом не просто один союз немецких государственных чинов, но и всемирная сила, и
один из могучих факторов политики того времени.
Сам Лютер, находившийся в Кобурге во время знаменательного съезда в Аугсбурге, смотрел на
развитие событий со своеобразной высоты, частью с иронией, а частью с проникновением пророка, и,
как это оказалось впоследствии, в сущности, правильно. В одном остроумном письме он сравнивает
прения на рейхстаге с карканьем ворон и галок под его окном: «Все орут днем и ночью, молодые и
старики. Среди этого гама выделяются голоса знати и великих господ, но что они порешат, эти великие
господа, мне еще неизвестно». Лютер был прав, по сравнению с воздействием Слова Божия на
человеческую душу, немецкий сейм или римский собор были ничем не лучше того, что он видел под
окнами кобургского замка. Затем он охватывал духовным взором то море крови, которое готовил
«флорентиец», разумея под этой кличкой папу Климента VII.
Способность вызвать подобное кровопролитие была действительно в руках этого папы и его
преемников. Еще в Вормсе на это указывал один из отвратительных агентов этой силы, Алеандер,
который говорил: «Мы постараемся натравить вас так друг на друга, чтобы вы захлебнулись в вашей
собственной крови». Но это не могло смутить Лютера, как и всякого иного деятеля, единожды
проникнутого божественной правдой. С этого времени – по крайней мере из этого настроения –
родилась та победная боевая песнь, в громких звуках которой звучит весь могучий поток вдохновения,
вся сила великого века: «Господь – наша твердыня...»
Но и в этих восторженных словах, которые заставляют трепетать сердца даже и теперь, когда дело не
идет непосредственно о жизни и смерти, выражается вся важность и тягость положения, наступившего
по окончании аугсбургского съезда. Можно было ожидать, что вскоре на немецкой земле вспыхнет
война. И было несомненно, что в этой борьбе, как вообще в те дни, для каждого вопрос стоял о его
жизни и смерти, о его добре и чести, о его жене и детях, и что каждый, вместе со своей верой, ставил на
карту не только свою жизнь, но и все то, что эту жизнь красит. Однако все произошло по-другому:
евангелическому учению были даны еще пятнадцать лет на то, чтобы уже навсегда укорениться на
немецкой почве.
Шмалькальденский союз
Сомнения богословского и религиозного порядка, еще удерживавшие многих от заключения союза,
рассеялись перед лицом явной опасности. В 1526 году, несмотря на угрожающие папские послания,
Гессен и Саксония заключили такой союз в Торгау, но дальнейшего развития он не получил, еще не
наступило для этого время. Один человек может быть мучеником, но это немыслимо для большой
партии или для целого народа. Против богословских аргументов можно было выставить юридические,
основанные на государственном праве: император не был самодержцем, он правил страной вместе с
государственными чиновниками, или, иначе, эти чины правили страной вместе с ним. Областные князья
относились к тем властям, о которых говорит послание к римлянам.
25 декабря 1530 года в гессенском городке Шмалькальдене собрались: курфюрст Иоанн Саксонский,
ландграф Гессенский Филипп, Эрнст Люнебургский, Вольфганг Ангальтский, граф Мансфельдский и
уполномоченные от Георга Бранденбургского и множества городов. Прежний страх перед
возможностью сопротивления уступил место мирским, политическим, правовым расчетам. «Я подаю
мнение как богослов, – говорил Лютер, – пусть юристы обсуждают». Со стороны Саксонии – курфюрст
Саксонский долго терзался сомнениями этического порядка – было внесено предложение о заключении
оборонительного союза против какого-либо насилия, учиненного на религиозной почве, в отношение
кого-либо из договаривавшихся князей или их подданных. Это предложение было принято шестью
князьями, двумя графами и одиннадцатью городами, в том числе Бременом и Магдебургом. На двух
последующих съездах, в мае и июне 1531 года, этот союз был продлен на шесть лет, а в военном и
юридическом отношении его положения были существенно улучшены. Угроза привести всех к
повиновению к следующей весне не была исполнена. За это брат императора Фердинанд в январе 1531
года был признан римским королем всеми курфюрстами, за исключением Саксонского.
Шмалькальденский союз, помимо своего религиозного значения, приобрел весьма скоро и
чрезвычайно важное значение политическое. Сосредоточивая в себе элементы сопротивления против
габсбургской власти, он обращал на себя внимание всех враждовавших против нее сторон, ободряя их и
черпая в них ободрение. Политическая идея, послужившая первопричиной его возникновения, была
способна на большее развитие, так как ее первоначальные цели и задачи были направлены лишь на
справедливую защиту того, что не имело ничего общего с денежными или территориальными
приобретениями.
Швейцария
Естественная мысль об усилении союза путем соглашения с родственными ему элементами в
Швейцарии не могла, понятным образом, осуществиться в том же году. В этой стране шла еще
ожесточенная борьба между старым и новым учениями, олигархией и демократией. Но победа нового
учения в Берне (1528 г.), а затем в Базеле (1529 г.) еще больше вдохновили партию прогресса. На
основании общинной свободы, Цвингли мог возыметь смелую мысль об одной общей конституции для
всех швейцарских кантонов – мысль, осуществленную лишь в XIX столетии. Но пять старейших
кантонов: Люцерн, Цуг, Ури, Швиц, Унтервальден остались верными старине. Опираясь на Австрию,
утвердившую за ними по Фельдкирхенскому договору их владения и их прежние порядки, они по-
прежнему оставляли за собой право на денежные пени, тюремное заключение, наказание плетьми,
смертную казнь, изгнание из отечества и выдачу виновных Австрии, отвергая тем всякие новшества.
Цвингли понимал право сопротивления иначе, нежели Лютер. Он предвидел, что тому миру, который
проложит путь к полной победе нового учения и к возрождению Швейцарии, неизбежно должна
предшествовать война. Когда по распоряжению старейших кантонов на цюрихской земле был схвачен и
казнен проповедник нового учения, великое знамя Цюриха двинулось для наказания виновных и сам
Цвингли сел на коня. Но цюрихцы не воспользовались его советом: воспользоваться минутным
превосходством своих сил для того, чтобы лишить старые кантоны их губительного главенства.
Нашлось довольно малодушных, испугавшихся мысли о междоусобной войне и готовых на любые
сделки для ее избежания. Один из них, человек благонамеренный, Аман Апли, взялся за
посредничество, результатом чего был первый каппельский мир (июнь 1529 г.). Цвингли сказал строго:
«Кум Аман, ты будешь держать ответ перед Богом». Кантоны нарушили союз с Фердинандом,
заплатили Цюриху военные издержки и согласились решать вопрос о вероучении большинством
голосов в каждом приходе.
Битва при Каппеле, 1531 г.
Этот мирный договор привел евангелическое учение к дальнейшим успехам. Перед лицом общей
опасности, а также благодаря деятельному посредничеству Мартина Бутцера и других подвижников,
отношение к немецким протестантам также улучшилось. Разумеется, пока были живы Лютер и Цвингли,
полного единения быть не могло. Но отношения между кантонами вскоре снова ухудшились.
Обстоятельства были слишком сложны, а столкновения стали неизбежны. Цвингли требовал войны, но
было решено ограничиться полумерой: недопущением подвоза жизненных припасов горным кантонам.
Те в раздражении собрали втайне свои войска и 8 октября 1531 года сами объявили войну. Через три дня
армия в количестве восьми тысяч человек, под пятью своими знаменами выступила на Цюрих.
Швейцарские знаменосцы кантонов Швиц, Ури, Унтервальден и Цюрих. Гравюра на меди работы
Виргилия Солиса, XVI век
У Каппеля стоял цюрихский авангард из тысячи двухсот человек, к которому изредка прибывали
скудные подкрепления. Он был легко разбит вчетверо превосходящим противником. Около пятисот
цюрихцев было убито, в том числе и несколько вождей. Среди убитых под грушевым деревом лежал и
сам швейцарский реформатор-патриот Гульдрих Цвингли, лично принявший участие в опасном бою.
Смертельный удар был нанесен ему кем-то его не знавшим, и лишь на следующее утро не приятельские
вожди узнали, как велика была их удача: пал самый заклятый враг их вероучения и их серебренников.
Злодеи расчленили его труп, сожгли, а прах развеяли по ветру.
Второй каппельский внутренний мир, заключенный теперь без затруднений, возлагал военные
издержки уже на реформатские кантоны, предоставляя им религиозную свободу при условии, чтобы в
«общих областях», то есть таких землях, которыми несколько кантонов владели сообща, каждая община
решала бы вопросы веры по большинству голосов. Но желанное единство всего Швейцарского союза
было нарушено, демократия его подавлена, и в Германии уже не рассчитывали на швейцарцев как на
союзников. Взамен этого верхнегерманские города, где взгляды Цвингли в новом вероучении были
популярны, примкнули теперь к Шмалькальденскому союзу (ноябрь 1531 г.).
Положение императора
Сам император, со своей стороны, был уже не в состоянии выполнить ту программу действий, с
которой он вступил в Аугсбург. Он мог бы предпринять насильственные действия против лютеранской
реформы, вышедшей уже за пределы Германии и достигшей больших успехов в Швеции и Дании,
только в том случае, если бы был вполне уверен в католических державах. Но английский король
Генрих VIII смертельно оскорбил его в лице его родственницы, королевы, с которой развелся после
двадцатилетней супружеской жизни. Папа не особенно решительно отвергал приписываемое ему
участие в этом оскорблении, и постоянно уклонялся от созыва собора, что было частью его церковной
политики. С Франциском I, несмотря на мир 1529 года, у императора были старые счеты, и отношения
его к самим католическим членам рейхстага были далеко не самые лучшие. Но главной причиной,
сыгравшей на руку протестантам, было новое вторжение османов.
Султан Сулейман принял под свое покровительство соперника короля Фердинанда Иоанна Заполия.
Когда в мае 1531 года Фердинанд отправил к султану послов с целью убедить его отказаться от такого
покровительства, то эти послы услышали в ответ, что Венгрия принадлежит даже не королю Иоанну –
не «Янушу кралю», как они называли воеводу – а ему, султану. Он, султан, был истинным «римским
калифом», настоящим римским цезарем, а Карл был только испанским королем. Вторичное посольство
также оказалось безрезультатным. Фердинанд настоятельно молил брата о помощи. Он мог оставить на
время в покое протестантов с их vanas creencias (суетными мнениями), как он выражался на своем
габсбургско-испанском наречии. Третье посольство застало султана уже на походе, и вопрос, заданный
послам в турецком лагере, ясно указывал на то, что туркам отлично известно положение вещей: они
спрашивали, помирился ли уже император с Мартином Лютером.
Нюренбергский религиозный мир, 1532 г.
Султан выступил в решительный поход 26 апреля 1532 года. 23 июля того же года совершилось то,
что османы называли миром с Мартином Лютером, а именно: было подписано соглашение с немецкими
протестантами, известное под названием «Нюренбергского религиозного мира». Оно было устроено при
посредничестве курфюрстов Пфальцского и Майнцского. Процессы, начатые судебной палатой против
протестантов, прекращались. Обе стороны обязывались относиться одна к другой терпимо и
дружественно до созыва предстоявшего церковного съезда или других мероприятий. Взамен этого все
принадлежащие к аугсбургскому исповеданию должны были оказывать помощь императору против
турок. Эта помощь была оказана и, вообще, протестанты, как это видно из множества источников,
служили императору охотнее католиков во всем, что не соприкасалось с религиозными вопросами. На
этом примере Карл V понял, что могла бы дать ему политика независимая от «vanas creencias» его
молодости. Лучшее войско, когда-либо выступавшее против османов, в количестве 76 000 человек,
среди которых были немцы, итальянцы и испанцы, собралось у Вены под верховным командованием
курфюрста Бранденбургского Иоахима. Сулейман не отважился на бой. Его войска встретили уже
геройское сопротивление у Гюнца. Один отряд, вторгшийся в австрийские владения, был уничтожен
Себастианом Шертлейном, императорский адмирал Дориа одерживал победы в Ионическом море. Все
это вынудило турок к отступлению. Фердинанд должен был довольствоваться достигнутым успехом, его
немецкие военачальники не были в состоянии оказать ему ощутимую пользу в завоевании Венгрии.
Успехи протестантства. Вюртемберг
В течение последующих четырнадцати лет Германия и евангелическое движение были
предоставлены сами себе, потому что интересы императора, распространявшиеся на всю Европу, а
косвенно и на весь азиатский, африканский и американский мир, вовлекали его своими бесчисленными
усложнениями из одной волны в другую, из похождения в похождение, из интриги в интригу. И каждый
из этих четырнадцати годов ознаменовывался какими-либо, большими или меньшими, успехами
протестантства.
Положение протестантства весьма упрочилось в 1533 и 1534 годах в Верхней Германии благодаря
тому, что герцогу Вюртембергскому возвращены были его владения. Этот герцог, Ульрих, был
низложен властью Швабского союза в 1519 году, как уже было сказано выше, и принужден покинуть
страну, которая перешла под австрийское управление. Изгнанный герцог был грубый, бесчеловечный
тиран, но несчастная область испытала на себе истину, что чужое чиновничество и солдатчина еще
худшие правители, нежели самый худший из тиранов местной династии. Ульрих нашел себе убежище в
Швейцарии и то ли вследствие истинного раскаяния в грехах, то ли в силу естественного антагонизма с
Габсбургами, принял лютеранство. Сын его, Христоф, безупречный сын порочного отца, должен был
следовать за императорской квартирой и даже сопровождать Карла в Испанию. Но ему посчастливилось
бежать и затем он стал требовать от Фердинанда возвращения герцогства, которое для Габсбургов
представляло собой добычу сподручную и вполне соответствовавшую их целям.
Выдвинув это требование, Христоф встретил поддержку со стороны своих дядей с материнской
стороны герцогов Баварских, и многих других князей: Саксонского, Гессенского, Брауншвейгского.
Вюртембергский народ выражал все более и более настоятельно свое сочувствие. К тому же деятельное
участие и ясные политические намерения ландграфа Гессенского принесли немалую пользу. В 1533
году, во время распада Швабского союза, к князьям, сторонникам молодого принца, присоединился
самый могущественный союзник, французский король Франциск I, с которым ландграф легко вошел в
соглашение в Бар-ле-Дюке.
Благодаря французским субсидиям, ландграф собрал большое войско и разбил едва начинавших
собирать свои силы австрийцев в битве при Лауфене на реке Некарни (май 1534 г.). Это единственное
поражение решило все дело. Вюртемберг был возвращен Ульриху, который вернулся на родину. На
большой поляне перед Канштатом штутгардское бюргерство признало его своим герцогом после того,
как он присягнул в соблюдении тюбингенского договора 1514 года, определявшего права всех сословий.
Фердинанд напрасно взывал к своему брату о помощи. У того было слишком много забот со своими
собственными врагами, и Фердинанду пришлось подчиниться договору, заключенному в Кадане
(Богемия) между ним, Саксонией, Гессеном и Вюртембергом (29 июня 1534 г.). При этом Вюртемберг
объявлялся уступленным австрийским леном, но не лишался места и голоса на сейме. По пресечении
мужского колена в герцогском доме наследство переходило к Австрии. Но этот договор имел значение
не только в отношении одной только ближайшей своей цели, он определял и религиозное положение
страны. Благодаря стойкости курфюрста Саксонского, были приняты в основу принципы
Нюренбергского религиозного мира, который становился теперь одним из факторов государственного
строя и на этом основании получил подтверждение и дальнейшее развитие. Герцог не замедлил ввести у
себя лютеранские учреждения, а такая опора евангелическому учению со стороны протестантской,
сравнительно обширной, территории в Верхней Германии имела огромное значение. Ульрих примкнул к
Шмалькальденскому союзу. Протестанты, в благодарность, признали Фердинанда римским королем.
Северная Германия
В Верхней Германии помимо успехов протестантства были достигнуты и другие, не менее важные
успехи в северной ее части: Магдебург присоединился к новому учению еще в 1524 году, Брауншвейг –
в 1528 году, за ними последовали Гослар, Эймбек и Гамбург. В городах, как и в Швейцарии, борьба
носила демократический характер. Она была направлена против патрициата и наследственных
дворянских родов. Так было и в Любеке, где совет, юнкерство и крупные торговцы отчаянно
сопротивлялись бюргерам, которые не хотели признавать, что Христос искупил грехи одних только
«основателей рода». Города, признавшие евангелическое учение, присоединились к
Шмалькальденскому союзу. В Мекленбурге, Померании, Гольстейне также набирало силу
реформаторское движение. В Вестфалии дела шли тоже неплохо, но здесь, к несчастью, возникло
осложнение, напоминавшее крестьянскую войну десятилетней давности, потрясшую основы
общественного порядка.
Вестфалия. Мюнстер
В Мюнстере большим успехом пользовался лютеранский проповедник Бернгард Ротман, а
евангелическое учение привлекало на свою сторону людей обычным путем – посредством диспутов и
проповедей. Попытка реакционной партии, соборного капитула, рыцарства и епископа голодом
заставить город возвратиться к прежнему учению не удалась.
Сделав вылазку, горожане успели захватить нескольких реакционных членов самого мюнстерского
совета, рыцарей и соборных клериков, вследствие чего был заключен мир, предоставлявший Мюнстеру
свободу сохранять аугсбургское вероисповедание (1533 г.). К несчастью, Ротман был человек
двуличный, склонявшийся к цвинглианизму, а вскоре пошедший и далее – стал отвергать крещение
младенцев. Совет, напуганный таким направлением, восстал против проповедника. Тогда этот опасный
человек заменил свою открытую проповедь еще более опасной, тайной, дополняя ее самыми крайними
положениями анабаптистского толка. Обе стороны – и католики, и протестанты – восстали против
такого учения, но это, как обычно бывает, послужило лишь его укреплению и еще большему
распространению.
Радикальные секты. Перекрещенцы
Разумеется, следовало ожидать, что миллионы умов, пробужденные обновлением церкви, не
удержатся в тех пределах, которые налагал Лютер на вызванное и ограничиваемое его влиянием
движение. Оно стало силой, готовой состязаться со всем прочим властным на свете. В обоих различных
направлениях, в духе и практике религиозной жизни, поток новшеств вышел из берегов. Старинные
богословские вопросы, смущавшие умы в первые столетия христианской эры (как, например о
сооотношении естеств в Христе), всплыли снова и повели к самым рационалистским решениям. И не
одни одинокие мыслители стали противиться признанию Божественности Христа и считать Его лишь
предшественником тех, которые хотели достигнуть блаженства. В Зальцбурге появилась секта,
утверждавшая, что всякий может творить добро, «от себя, как сам создан», следовательно, отвергавшая
грехопадение и первородный грех, или же учившая подобно гностикам тому, что грешит одно тело, а
душа не участвует в грехопадении вовсе. Но еще более отклонений появилось в жизни и в обычаях.
Некоторые лица считали греховным крещение младенцев, другие находили противным христианству
празднование воскресных дней, не допускали военной службы и присяги, хотели преобразовать брак. Но
более всего восставали люди против нового церковного управления, находя в нем то же папство,
сковывающее духовный полет.
Смятенные умы поддавались самым мрачным идеям, навеянным на них образами из Ветхого Завета и
Откровения Иоанна. Мучимые и возбужденные ими, иные воображали себе, что уже все темнеет,
подобно тому, как мрак заволакивал более и более их угасавшие умы. Им казалось, что наступает уже
конец света; скоро поднимется меч на истребление хананеян. Все перворожденные в Египте должны
быть умерщвлены, дабы процвело на земле истинное Евангелие и наступил брачный пир Агнца. Эти
грозные бойцы, странствовавшие в одиночку по Германии, говоря об испорченности мира, о биче,
ниспосланном в лице турок, о нарождении антихриста, о чудесах, ожидающихся с Востока, возвещали
наступление «Мира Господня». Время подходит, день и час уже назначены, потому что полчища, с
которых сняты печати, уже скопились на четырех сторонах света. Безбожные будут истреблены мечом
Христовым, избранные уцелеют – и не будет более ни закона, ни властей, ни брака...
Перекрещенцы в Мюнстере
Видя, что эти бредни распространяются очень быстро, и особенно среди ремесленного сословия,
власти прибегли к карательным мерам, но действовали без всякого общего плана. Замечательно то, что
там, где применялись особенно жестокие наказания, например в Нидерландах, секта перекрещенцев
получила наибольшее развитие. Один лейденский пекарь, Иоанн Матисен, считался новым Енохом. Из
Лейдена отправлялись по всему свету апостолы, которые подобно мормонам в XIX веке основывали
повсюду маленькие общины из десяти, двенадцати, пятнадцати человек. Эти общины, обольщаемые
самой своей таинственностью, поддерживали между собой оживленные отношения. Некоторые из их
членов появлялись и в Мюнстере. Ротман, исключенный из высшего общества и находившийся в
двусмысленном положении, сошелся с этими лицами и стал проповедывать на их лад о мирской
испорченности. В конце 1533 года Мюнстер был переполнен этими людьми, а в 1534 году явился и сам
Матисен со своим апостолом, портным Бокольдом. Число их приверженцев быстро возросло. Секта
становилась все назойливее, восставая против городских старшин, которые, к сожалению, не
воспользовались случаем, при одном вспыхнувшем и удачно подавленном мятеже, для окончательного
прекращения бесчинства. Следствием этого было усиление возбуждения. Апокалипсические знамения и
всякие пророческие видения умножились, число сектантов увеличилось, и в феврале 1535 года, после
новых выборов в городской совет перекрещенцы оказались в большинстве. Они выбрали в бургомистры
одного из своих фанатиков, Книпердолинка, через несколько дней овладели городом (27 февраля) и
заняли ратушу своими людьми. Пророк, как бы очнувшись от глубокого сна, воскликнул: «Вон детищ
Исавовых! Наследие принадлежит детям Иакова!» Этим подан был знак к изгнанию «безбожников», то
есть противников секты. По улицам пронесся грозный боевой крик: «Вон, безбожники!» – и противники
вторичного крещения были изгнаны в снежную метель и стужу, потом город был разграблен и «дети
Иакова» водворились в нем.
Иоанн Лейденский и Книпердолипк. Боковые надписи: справа – Иоган Бейкельс Лейденский, король
анабаптистов в Мюнстере, в Вестфалии, 1533 г.: слева – И. Бернгард Книпердолинк, пророк
анабаптистов в Мюнстере, в Вестфалии, 1533 г.
Вскоре город был обложен кёльнскими, клевскими и епископскими войсками. Это, как водится, лишь
усилило горячку. Бунт продолжался, образа в соборе, книги, рукописи, картины разрывались и
предавались огню. Затем был введен новый образ жизни святой общины: всякое имущество становилось
общим; каждое ремесло считалось должностью, за трапезу все садились как одна большая семья, но
молча, и мужчины – отдельно от женщин, при этом читалась глава из Библии. Все обучались владеть
оружием.
После Яна Матисена, убитого во время одной из вылазок, наследовал верховную власть его апостол,
Ян Бокельсон, весьма даровитый, хитрый и безнравственный человек, принявшийся, однако, за
устроение царствия Божьего на земле. По воле Господней, Израилем должны были править двенадцать
старейшин, но после того, как были воздвигнуты скрижали закона и произошло новое откровение, по
которому, как во времена ветхозаветные, мужьям дозволялось иметь по несколько жен, многие
обыватели возмутились. Но они были подвергнуты кровавой расправе: их захватили, привязали к
деревьям и расстреляли или обезглавили. С этого момента началось господство настоящего террора.
Новое откровение, гласившее, что Ян Лейденский должен быть королем, не замедлило появиться и все
поняли, что это уже «век третий», век посещения, исполнение времен. Ведь Иоанн, законный «конинг»,
как называл себя изувер, восседал на троне Давидовом и у него на золотой цепи висел шар земной.
Однажды при причащении он обратил внимание на одного человека, который, по его мнению, был не
в брачной одежде, и он тотчас же собственноручно отсек ему голову. Город походил на дом
сумасшедших, в котором каждый мог себя считать королем, императором, самим Богом-Отцом. Разврат,
кровожадность и благочестивые упражнения смешивались здесь в чудовищном хаосе. Но это безумие
рождало храбрых: Мюнстер держался долго, несмотря на то, что апостолы, высылаемые королем за
добычей, попадали в руки противников. Наконец, фанатизм не устоял перед голодом. В ночь на Иванов
день (июнь 1535 г.), сотни две ландскнехтов перебрались через ров. Кем-то из тех, которые скорбели по
египетским горшкам с мясом, были предательски отворены ворота, начался бой и в этой отчаянной
схватке пролились реки крови.
Злосчастный Ротман был убит в этой стычке; король перекрещенцев и другие вожди попали в плен.
По варварскому суду того времени их пытали раскаленными щипцами и затем обезглавили на рыночной
площади в самом Мюнстере. Так кончился этот кровавый кошмар, но самым худшим и неизбежным
было то, что победители, вместе с анабаптическим учением, вырвали здесь с корнем и евангелическое.
Протестантизм в Северной Германии
Протестантизм упрочился в Любеке благополучнее, нежели в Вестфалии. Демократическая партия, а
с нею и религиозные нововведения одержали верх в 1533 году и два смелых народных вождя, новый
бургомистр Георг Вуленвебер, и много потрудившийся на море и на суше воин Марк Мейер, в течение
известного времени играли здесь значительную роль. Весь Север кипел боевыми действиями, в которое
вовлеклись Дания и Швеция, Англия и Голландия, а демократические элементы боролись с
дворянством. Но счастье изменило Любеку: в дело вмешалась государственная власть. Прежний
городской совет был восстановлен, Вуленвебер был приговорен к смерти и казнен (1535 г.), заплатив
своей жизнью за дерзкий план снова сделать Любек главой Севера и демократических элементов. Но
евангелическое учение здесь удержалось, пустив уже на Севере крепкие корни.
Надежды на дальнейшее распространение этого учения пресеклись мюнстерской катастрофой, но
анабаптистский вопрос не нанес никакого вреда протестантству. Взаимоотношения партий в течение
последующих пяти лет существенно не изменились. Протестантство только еще более укрепилось,
приобретая значимость и в других сферах жизни, то есть с тех пор, как был создан Шмалькальденский
союз, стало своего рода политической силой в европейской государственности.
Что касается упрочения нового жизненного строя, следует заметить, что в 1534 году, впервые была
издана вся Библия в немецком переводе Лютера, отпечатанная в Виттенберге, чем было претворено в
жизнь то, что не могло уже быть уничтоженным никакой вражеской силой или хитростью. В то же
время было положено начало самостоятельному евангелическому богословию Меланхтоновыми Loci –
«Loci communes rerum theologicarum», Виттенберг, 1521 г.
Эта богословская наука, оплодотворенная религиозным гением Лютера, развилась и далее под
влиянием его богатого жизненного и всеобъемлющего ума. Уже в 1535 году в местах, далеких от
Виттенберга, она вызвала на свет большой догматический, капитальный трактат одного француза
Иоанна Кальвина (Jean Chauvin), под названием «Institutio christianae religionis».
Популярные брошюры Лютера «Церковные поучения», «Катехизис», «Настольные толковники
Евангелия», а также введенное им церковное пение, вносили в Церковь и в семью, тысячью путями, и в
душу миллионов людей, нечто новое, пускавшее там бесчисленные корни.
Наконец, в 1536 году и Верхняя Германия, более склонная к учению Цвингли, согласилась на
единство с Виттенбергом. По этому соглашению, «Виттенбергской конкордии», сам Лютер, как и другие
саксонские богословы, согласились, как «любезные братья во Господе», признать и принять статью,
касавшуюся причащения.
Внешние обстоятельства продолжали быть благоприятными для протестантства. Оно получило
косвенного союзника в лице злейшего врага лютеранского новшества, английского короля Генриха VIII,
который, впрочем, движимый весьма нечистыми побуждениями, вместе со своим народом с 1532 года
отошел от папы. По поводу этого события, о котором будет подробно изложено ниже, Лютер сказал:
«Мы должны благодарить Всемилосердного Бога, который может заставить и такого дьявола с его
демонами служить на пользу блаженства нашего и всех христиан».
Фердинанд I, как римский император, в возрасте 29 лет. Гравюра на меди работы Бартеля Бэгама,
1531 г.
Подпись: «Фердинанд, который наследовал высокоименитому Карлу, походит на этот портрет
внешностью и окладом
Положение партий около 1538 г.
Шмалькальденские союзники тоже формально отпали от папства на своем конвенте 1538 года. Они
отказались от переговоров, предложенных им папой Павлом III (с 1534 г.), который, в
противоположность своему предшественнику, старался созвать собор и, действительно, назначил
таковой на май 1537 года.
Казнь ландскнехта
Саксония и Бранденбург, 1539 г.
Из этих двух общественных частей, протестантская все более увеличивалась. В 1535 году умер
курфюрст Бранденбургский Иоахим I, в течение всей своей жизни страстно ратовавший против нового
учения, и до такой степени, что его собственная жена, курфюрстина Елизавета, бежала от его фанатизма
в Саксонию (1528 г.). В завещании своем, он обязывал своих сыновей и их потомков хранить в стране и
между подданными прежнюю веру, в то время как новые идеи давно уже взяли верх во всем
Бранденбурге.
Из его двух сыновей, Иоахим II, как курфюрст, получил две трети области, а Иоанну, младшему,
достался Неймарк. Мы увидим Иоанна в критическую минуту на стороне протестантов. Иоахим II (1535-
1571 гг.) тоже постепенно уступил просьбам и желаниям своих подданных, и, возможно, своему
собственному внутреннему голосу. В ноябре 1539 года был сделан решительный шаг: двор и часть знати
приняли причастие под двумя видами. Многие из прежних обрядов были, притом, сохранены. Так,
например, сохранились процессии, великолепие церковных облачений, соборование, вынос даров.
Иоахим склонил императора и его брата к такому же, внешне более преобразованному церковному
порядку, и не присоединился к Шмалькальденскому союзу. Но все же полная надеждами на будущее
германская земля была освобождена из-под римской власти, а это было главное. Больший или меньший
шаг вперед со стороны князя не имел особого значения, а в Риме, по крайней мере, люди были еще
благодарны ему за его умеренность.
В том же году вошло в состав протестантской партии и герцогство Саксонское. Большая часть
страны принадлежала герцогу Георгу, который был с первого дня горячим, заклятым врагом новшества,
хотя и вовсе недурным правителем. Он был строг, бережлив, верен своему долгу, вообще, сторонник
порядка, но готовый на подавление того, что он считал заблуждением «всеми своими силами, всеми
средствами, всею властью, пока жив».
Брат его Генрих в Дрездене был, напротив, очень жизнерадостный человек, не чувствовавший
никакой охоты препятствовать общему стремлению своих подданных. К великому негодованию своего
брата он примкнул, вместе со своей маленькой областью, к Шмалькальденскому союзу.
Герцог Георг сражался за проигранное дело. Вся страна роптала на строгие меры, которыми он думал
остановить то, что было общей верой, общим желанием. Люди уходили в курфюршество Саксонское,
чтобы принять там причастие под двумя видами и выслушать чистую проповедь божественного завета.
При этом, его четверо сыновей умерли один за другим. «Господь осудил его иссохнуть, как проклятую
смоковницу», – говорил Лютер со своей обычной резкостью. И тщетно искал герцог себе такого
наследника, который захотел бы продолжать дело всей его жизни. Он пришел к неразумному решению –
оставить область королю Фердинанду в случае, если его преемник Генрих отступит от истинной веры.
Но это было напрасно: в самый день его кончины (апрель 1539 г.), его брат Генрих занял его место, к
великой радости всей страны, и реформация не замедлила тотчас же распространиться по всему
обширному герцогству Саксонскому.
Сейм в Регенсбурге, 1541 г.
Довольно значительные боевые силы, двадцать тысяч человек пехоты и четыре тысячи конницы,
которыми располагал Шмалькальденский союз, из года в год способствовали сохранению мира и если
союзники отказали императору (1537 г.) в помощи против Франции и состоявших в союзе с нею турок,
то произошло это по их справедливому недоверию к императорской политике при двусмысленном
образе действий имперского вице-канцлера Гельда.
Зато, с другой стороны, они точно также отказались от вступления в союз с английским королем
Генрихом VIII против императора (1540 г.). В это время, при наступившем в Риме благоприятном для
реформ стечении обстоятельств, возобновились попытки к сближению. В Шпейере, Гагенау, Вормсе
происходил ряд «духовных собеседований», богословских прений, кончавшихся, разумеется, как все
подобные религиозные разговоры.
Однако был сделан шаг, и весьма серьезный, к воссоединению, и почти установился компромисс, по
которому, с одной стороны, допускалось вступать в брак священнослужителям и причащение под двумя
видами для мирян, а с другой – признавалось верховенство папы. Это произошло на Регенсбургском
сейме (1541 г.). Из Рима прибыл в качестве легата весьма замечательный и достойный человек, Гаспар
Контарини, искренний христианин. С католической стороны выступили богословы Пфлуг, Эк, Гроппер,
с протестантской – Меланхтон, гессенец Писторий и самый искусный из посредников Мартин Бутцер.
Свидетели были наполовину из протестантов. Пфальцграф Фридрих и имперский министр Гранвелла
занимали председательские места.
Лютер, совершенно не понимавший таких людей, как Контарини, был не совсем прав, полагая, что
здесь хотят только подбелить старых идолов. Если религиозные воззрения допускались к
дипломатическому обсуждению, то это открывало дорогу к успеху. В отношении главного вопроса,
учения об искуплении, мнения Контарини и Меланхтона почти сходились, но прения коснулись жгучей
почвы, когда речь зашла о догмате пресуществления, на котором основывалась вся власть духовенства,
и на котором также неизбежно она должна была потерпеть крушение. Разумеется, можно было принять
статьи, по которым нет разногласий, а статьи, по которым они есть – оставить втуне. Но такой взгляд,
кажущийся нам естественным с высоты опыта четырех с половиной столетий, был еще недоступен тому
времени, хотя некоторые замечательные люди – в числе их и Лютер – допускали его или были близки к
тому.
Обе стороны заняли опять свое прежнее положение, но политические обстоятельства оставались все
же благоприятными протестантам. Император желал видеть в них друзей, а не недругов, так что
заключение сейма было, вообще, в их пользу. Нюренбергский мирный договор был подтвержден с
весьма многозначительным добавлением: «никому не возбранялось примкнуть, по желанию, к
евангелическому вероисповеданию».
Католики утешались при этом надеждой на вселенский или национальный собор, или же на
обыкновенный съезд государственных чинов. Тот факт, что император не потерпит нового учения долее,
чем следовало, был им ясен из происходившего в Нидерландах, его наследственном достоянии. Но
добрые отношения к протестантам сохранились еще и на последующих сеймах в Шпейере (1542 г.),
Нюренберге (1543 г.) и снова в Шпейере (1544 г.). Заключения последнего были также благоприятны
для протестантов: все решения против них отменялись впредь до общего или экстренного немецкого
церковного собрания. Члены судебной палаты должны были в будущем избираться из обеих партий, а
до того времени все судебные иски на протестантов не могли обсуждаться, а произнесенные уже
приговоры не должны были приводиться в исполнение. Со своей стороны, протестанты, как все
сословия, должны были оказывать по мощь императору против турок и их союзника – французского
короля.
Карл V и Франциск I с 1529 г.
Но прежде чем истек год, положение дел изменилось. В сентябре 1544 года, Карл V развязал себе
руки, заключив мир со своим главным противником Франциском I.
Для понимания вышеизложенных событий и положения, сложившегося в последние месяцы 1544
года, необходимо бросить взгляд на ситуацию в европейской императорской политике, начиная с 1529
года. В этом году Карл и Франциск заключили между собой мир в Камбрэ, и до конца 1536 года они
действительно не приступали к непосредственным враждебным действиям. Но французский король не
упускал случая навредить Габсбургскому дому. Сначала в Италии, где никогда не прекращались
интриги, а когда в 1534 году австрийцы были изгнаны из Вюртемберга, то и в этом принимали участие
французские деньги. Молва гласила, что пушки, взятые императором в тунисском замке Голетта (1535
г.), во время его экспедиции против грозного пирата Хайредина Барбароссы, оказались с французскими
гербовыми лилиями, а когда английский король, Генрих VIII, задумал развод с теткой императора, то
нашел поддержку у французов.
Французские послы постоянно ездили к Кассельскому двору, в лагерь турецкого султана, вообще,
всюду, где только замышлялось что-либо против Карла V или было возможно что-либо замыслить. По
возвращении из тунисского похода, Карл высказал в Риме, с раздражением, свое желание помериться со
своим противником в личном поединке, причем победителю должны были достаться Милан и
Бургундия. Этот вызов не был принят Франциском, так как тот посчитал его несерьезным, но кровавая
дуэль между домами Габсбургов и Валуа должна была возобновиться в ближайшем будущем.
Третья война. С 1536 до 1544 г.
В марте 1536 года король Франциск вторгся в Савойю и вскоре подошел к Турину. Карл опять
развернул боевые действия с двух сторон: из Италии и из Нидерландов. Эта третья война (1536-1544 гг.)
также продолжалась с переменным успехом. Франциск состоял в союзе с султаном и не скрывал этого.
Будучи тоже ревностным католиком или притворяясь таковым, он в то же время радовался
возраставшей протестантской оппозиции в Германии, равно как и отпадению Англии от папского
престола, потому что в результате этих событий английский король и император становились надолго
врагами.
Таким образом, все складывалось в пользу его борьбы с Карлом. Война прервалась на время
перемирием, заключенным в Ницце, при посредничестве папы Павла III (1538 г.), причем обе стороны
обязывались временно владеть только тем, чем уже владели. В 1540 году император даже лично проехал
через Францию и как гость прибыл в Париж к королю. Папский нунций Мороне снова предложил при
переговорах в Вормсе (1540 г.) имперскому канцлеру Гранвелле мир между императором и королем,
мотивируя это как истинное целебное средство (vero remedio) для достижения согласного собора или же
вразумления заблудших (li disviati) «на пути своем».
Но за таким временным сближением вскоре последовали военные действия. Новый алжирский
поход, предпринятый в 1541 году, решительно не удался императору вследствие бурного времени года;
с другой стороны, османы снова приближалась к Австрии; Франциск созвал опять всех врагов
императора, объявил войну (1542 г.) и произошло нечто неслыханное в христианском мире:
мусульманский пират Барбаросса, разбойничьи суда которого наводили страх на все побережье
Средиземного моря, был принят, как друг Франции со своими кораблями в Ницце и в Марселе. Союз с
Сулейманом продолжался, и когда в 1540 году умер «король Заполий», или король Иоанн, как называет
его по привычке и сам папский нунций в своих депешах из Вормса. Сулейман, не стесняясь, объявил
королевство Венгрию своим владением, в пользу малолетнего сына Заполия.
Титул и первая страница текста одной из «Новых Ведомостей» – «О Карле V и его походе против
Алжира».
Печатано, вероятно, около 1542 г. Точная копия оригинала составляет собственность издателей
фирмы Вельгаген и Классинг. Приводится как образец формы и содержания тогдашних «Новых
Ведомостей», заменявших наши нынешние газеты
Вся последующая политика Карла по отношению к протестантам становится понятной. Он вошел в
соглашение даже с Генрихом VIII, королем английским. В 1544 году при личном присутствии Карла в
Шпейере, протестантам были сделаны вышесказанные многозначительные уступки, а с Генрихом,
высадившимся в Кале, был выработан план, согласно которому оба союзника должны были подступить
к Парижу. Пока Генрих осаждал Булонь, Карл с сильной армией, состоявшей большей частью из
немцев, продвигался к французской столице. На этот раз поход оказался с самого начала удачным.
Войска спускались по долине Марны, через Эпернэ, Шатильон, Шато-Тьери. В имперском лагере все
надеялись вскоре торжественно вступить во вражескую столицу.
Мир в Крепи, 1544 г.
Но сам Карл полагал иначе. Он предложил мир разбитому и униженному противнику, и вскоре (18
сентября) в Крепи (нынешний департамент Оазы) этот мир был заключен. Обоюдные завоевания были
возвращены, король Франциск отказался от своего верховного ленного права на бургундские
наследственные области, Фландрию и Артуа, и от Неаполя, а император – от Французской Бургундии.
Второй сын короля, герцог Орлеанский, брал в супруги дочь императора или одну из дочерей
Фердинанда. В первом случае он получал Нидерланды, во втором – Милан. Король обещал свою
помощь в борьбе против турок и свое содействие к воссоединению веры.
Мирный договор, заключенный после победы на столь великодушных условиях, должен был
повсюду обратить на себя всеобщее внимание. Никому не верилось, чтобы военное положение
императора было менее блестяще, чем оно казалось, что оно затруднительно и грозит опасностью.
Против кого же был замышлен этот мир? Еще на последнем сейме, император Карл обязался выступить
в поход против турок, и доверие к нему, долго господствовавшее в Германии – Лютер, например, ничего
не смысливший в политике, упорно сохранял его – подсказывало всем, что император тотчас
предпримет турецкий поход.
Карл V
Но подобный рыцарский подвиг был совершенно чужд этому не способному на порыв разумно-
рассчетливому человеку. В этот момент, по крайней мере, он видел перед собой ближайшую задачу, для
выполнения которой у него теперь не были связаны руки. Прошло двадцать семь лет с тех пор, как
выступление Лютера потрясло церковное единство. До чего же довело в течение этих трех десятков лет
то, что сначала казалось незначащим богословским словопрением? Один князь за другим, один город за
другим примкнули к новому направлению. Одна страна за другой порывали связь со старой западной
Церковью. В 1542 году Шмалькальденский союз изгнал последнего из католических князей на севере
Германии, герцога Брауншвейгского Генриха, не желавшего покориться, и ввел евангелический
церковный устав в его владениях.
Повсюду, и в последнее время явственнее прежнего, общее настроение – то, что мы назвали бы
сегодня общественным мнением – было в пользу нового учения, и даже в габсбургских землях, Австрии
и Нидерландах, оно не искоренялось, а лишь временно поникало, подавляемое кровавыми мерами.
Всякое средство, придуманное для его заглушения, до сих пор служило только ему на пользу.
Промедлить еще, значило по губить навсегда церковное единство. Вместе с тем, государство
превратилось бы в республику с князьями и свободными городами, и этому крушению церкви и
империи было суждено свершиться именно во время правления его, Карла V, могущественнейшего из
кесарей со времен Карла Великого!
Для него, Карла V, наступала пора вспомнить о его долге охранять Церковь. От этого зависело
спасение его души. Он не мог сомневаться в этом потому, что евангелическое учение не произвело на
него никакого впечатления. Он не мог понять самого законного и истинного в этом движении – его
религиозной основы. Тот дух свободы, который оживляет христианство, был совершенно чужд его
собственной тупой набожности, вращавшейся лишь в кругу усвоенной им церковной обрядности. Он
излагал перед образом Богоматери, висевшим у него в кабинете, свои заботы и горести, и если
политические условия ставили его во враждебные отношения к князю римскому, то его уважение к
этому Христову наместнику – он верил и в это человеческое измышление, как и в прочие – от этого
нисколько не уменьшалось. Карл рано начал стариться, потому что никогда не был молод. Глубоко
расстроенное здоровье не позволяло ему заниматься активной деятельностью продолжительное время, и
если бы он умер, оставив все в том положении, в котором оно находилось теперь, это значило бы, что
жизнь он прожил зря.
Карл не принадлежал к тем деятельным натурам, которые находят удовлетворение в самой
деятельности и во внешнем успехе. Его потребности были просты, в обхождении он был застенчив,
сдержан, но он был императором – светским главой христианства. Это он сознавал, как и то, что именно
немецкие князья-лютеране мешают ему быть этим кесарем в полном смысле слова.
Теперь он должен был рьяно приняться за дело, которое откладывал из года в год, выжидая
благоприятного момента. Это благоприятное время наступило, но оно было и крайним сроком, потому
что теперь, – и это производило, вероятно, наибольшее впечатление на Карла, – именно теперь,
новшество поколебало и одного из высших немецких иерархов: Кёльнский курфюрст, архиепископ
Герман фон Вид, был готов принять евангелическое учение.
Реформация в Кёльне
Движимый не честолюбием и не эгоистическими расчетами, Герман решил по побуждению своей
совести ввести аугсбургское исповедание в своей епархии и тем закончить свои дни. Объявив
сословным чинам своей области о своем намерении произвести христианскую реформу в Бонне (март
1542 г.), и получив согласие большинства, он призвал Мартина Бутцера, который, тщетно стараясь
склонить к своим воззрениям Гроппера, умеренного сторонника старого исповедания, тем решительнее
стал действовать один.
В мае 1543 года в Бонн прибыл и Меланхтон. Все было рассмотрено на основании Библии, которую
тщательно изучал сам старый курфюрст, и в июле предложение было снова внесено на рассмотрение
сословных представителей. Миряне приняли его, но соборный капитул и кёльнский совет горячо
воспротивились, а с ними и университет.
Дело подвигалось вперед медленно, потому что реформаторы были все люди совестливые и
осторожные, но оно возбуждало общее внимание потому, что указывало со страшной очевидностью
папскому престолу на опасность лишиться целой германской области. В Германии находилось с
полсотни епископов, пользовавшихся в то же время высоким мирским положением. Большей частью это
были младшие сыновья могущественных владетелей, восприимчивые к приманке, которая открывалась
перед ними.
Для императора дело становилось особенно важным в связи с Нидерландами. Приверженцы старины
в кёльнской епархии уже обращались с воззванием к папе и императору, а остальные присоединились к
Шмалькальденскому союзу. Наступало время кризиса для Германии, а вместе с тем и для всей Европы.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Смерть Лютера. Шмалькальденская война: битва
при Мюльберге. Интерим: победа императора. Мориц
Саксонский: пассауский договор. Аугсбургский
религиозный мир. Кончина Карла V
Все признаки указывали на близость разрыва. Император втайне готовился к войне, а в Нидерландах
открыто и с возобновленной суровостью преследовал сторонников нового учения. В лагере староверов
опять появился изгнанный герцог Брауншвейгский. В октябре 1545 года он потерпел поражение близ
Нордгейма и был взят в плен. В Кёльне дело обстояло значительно сложнее, но протестантам
открывались большие перспективы с другой стороны. Пфальцский курфюрст вел переговоры о
вступлении в Шмалькальденский союз, а вновь избранный Майнцский курфюрст, преемник Альбрехта
Бранденбургского с 1545 года, Себастиан фон Гейзештам, тоже склонялся к протестантству. С другой
стороны, в Триенте – итальянском городе, принадлежавшем империи– 13 декабря 1545 года открылся,
наконец, столь часто требуемый, возвещаемый и вновь откладываемый собор. Папа и император
предстали на нем как добрые союзники. Папа обещал предоставить императору на шесть месяцев
двенадцать тысяч пехотинцев и пятьсот человек конницы. В то же время Карл сблизился и с Баварией,
но опаснее всего было то, что он искал и нашел себе союзника в протестантском лагере, а именно
герцога Морица Саксонского, который в двадцатилетнем возрасте наследовал своему отцу, герцогу
Генриху (1541 г.).
Смерть Лютера
В это тревожное время 18 февраля 1546 года умер Лютер. Разногласия владетелей области графов
Мансфельд заставили уже изнемогавшего Лютера отправиться в Эйслебен, где резко обострилась его
болезнь, которой он страдал уже давно. В час ночи удушье усилилось, было послано за врачами и
умиравшему выпало счастье еще раз признать себя исповедником того Евангелия, которому он поучал.
«Reverende pater, – крикнул ему на ухо доктор Ионас, один из его приближенных,– хотите ли оставаться
верным Христу и тому учению, которое проповедывали?» Ответом на это было явственное: «Да!» и то
было последнее слово, произнесенное Лютером.
Лютер предвидел надвигающиеся тяжелые дни, но был уверен в конечной победе своего дела. Он
стоял спокойно на той высоте, с которой можно взирать без волнения, или хотя бы без уныния на
эгоизм, на насилия и ложь борющихся страстей и на ничтожные поползновения людского честолюбия.
Но Господь проявил свою благость, дав ему уйти отсюда прежде, нежели наступили в Германии ужасы
междоусобия и грубого чужеземного господства.
Курфюрст Иоанн Фридрих перед Карлом V. Гравюра из «Исторической хроники» Иоанна Готфрида
Пленение ландграфа
После победы над главным протестантским государством императору было уже нетрудно одержать
верх над ландграфом Гессенским и мятежными богемцами. Ландграф, потеряв в курфюрсте Саксонском
свою правую руку, был в безвыходном положении и должен был согласиться на переговоры, которые
велись курфюрстом Бранденбургским, Иоахимом и его собственным зятем, новым курфюрстом
Саксонским, Морицом.
Согласно условиям капитуляции, он должен был предаться на милость или немилость императора и
разрушить все до одной свои крепости. По первоначальному проекту, ландграфу грозило также
заточение, но в окончательном договоре об этом уже не было ни слова, и курфюрсты Иоахим и Мориц,
равно как и сам ландграф, полагались, разумеется, на новую редакцию документа.
По слухам, в договоре были умышлено подменены слова: einiges Gefaengniss и ewiges Gefaengniss
(«некоторое заточение» и «вечное заточение»), но это был бы слишком грубый прием для
дипломатического коварства. Тем не менее, император и его слуги совершили обман. Карл V не захотел
отпустить снова ландграфа на свободу, так как ненавидел его потому, что слишком долго его опасался.
Но он предпочел заранее не обнаруживать свои намерения.
19 июня того же года, в 4 часа пополудни, ландграф Филипп прибыл в Галле для принесения
извинений перед императором. Он был в прекрасном расположении духа и смеялся, но строгое
замечание Карла заставило его опомниться. Действительно, теперь было не до смеха. Он опустился на
колени и императорский канцлер прочел формулу просьбы о прощении. Так как император не подавал
никакого знака, ландграф поднялся с колен сам. Вечером, после ужина в замке, герцог Альба объявил
изумленным курфюрстам, что ландграф останется тут же. Их горячие возражения ни к чему не привели,
равно как и гневные объяснения на следующее утро. Оскорбленные, посрамленные в своей чести князья
покинули императорский лагерь, а Карл повез далее своего второго пленника. Прага и богемцы были
усмирены и наказаны точно так же.
Стрелок времен битвы при Сиверсгаузене. Гравюра на меди работы Франца Брунна (1559 г.)
Сам маркграф был скоро побежден во Франконии и покончил свою полную приключений,
бесславную, алкивиадовскую карьеру. С ним вместе закончилась последняя война средневекового стиля,
нарушившая спокойствие в государстве. Все клонилось к умиротворению, великая драма близилась к
своему завершению.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Религиозные партии и силы их после заключения
религиозного мира. Италия: орден иезуитов и
Тридентский собор. Папы. Испания при Филиппе II
Положение дел после 1555 г.
Великий переворот, который положил в породившей его стране начало новому времени, как принято
называть период с 1517 года, завершился аугсбургским религиозным миром. Но было слишком
невероятно, чтобы этот мир был «прочен, постоянен, установлен навеки», как то гласил документ.
Христианская религия появилась в мир с задачей быть единственно истинной среди разнообразия
языческих верований, и царство Божие, возвещаемое ею, могло быть только единым, как един один Бог.
Это понятие о необходимом единстве и однородности передалось и тому нагромождению догматов и
учреждений, которое возросло под именем католической Церкви из несложных основ первоначального
христианства, и много времени должно было протечь до того дня, когда люди уразумели, наконец,
возможность совместного существования нескольких Церквей, нескольких выражений одной
христианской идеи, способных уживаться рядом, с признанием своих взаимных прав.
Небольшой, но решительный шаг к этой цели был сделан аугсбургским религиозным миром. Но если
«аугсбургское исповедание» выражало собой новую форму христианского учения и завоевывало себе
путь с юношеским пылом, то те идеи, на которых утвердилась средневековая Церковь, далеко еще не
вымерли. Напротив, вследствие своего столкновения с новшеством, они приобрели новую силу.
Католицизм приучил всех видеть в нем одном суть любой власти, всеобъемлемости и непогрешимости
для того, чтобы ему нельзя было надеяться на удержание за собой главенства и на возвращение себе, по
возможности, того, что могло уже быть утраченным.
Силы партий
Положение дел в Европе во второй половине века реформации не было благоприятным для подобных
надежд. Раны, нанесенные Церкви, были очень глубоки. В Германии из крупных светских владетельных
домов оставались верными католицизму только дома Австрийский и Баварский, а из духовных областей
государства разве лишь Брауншвейг и Клеве, но и они были ненадежны и требовалось делать им, как и
многим другим, разные уступки. Так, в Силезии, области не имперской, король Фердинанд допускал
введение постановлений Аугсбургского мирного договора. Одним словом, Германия, с
принадлежащими ей или соседними землями, Швейцарией и Пруссией, равно как и весь Скандинавский
Север, были наполовину утрачены для католицизма.
В Англии, как будет подробно указано ниже, разрыв с католической Церковью был уже в полном
разгаре. В Польше, Венгрии, Семиградии новое учение также делало большие успехи. Во Франции и
Нидерландах оно завоевывало себе большие симпатии и сдерживалось лишь путем кровавых насилий.
Но все же нигде оно не одержало несокрушимой победы и общество усматривало во всем этом
движении лишь чисто мирские или же религиозно-догматические цели, а не лежавшее в основе всего
могучее, новое духовное начало.
Протестантство не признавалось еще за силу всеобъемлющую, постепенно проникавшую во
внутреннюю жизнь самих его противников, хотя и бессознательно для них. Но к старому учению, как
уже и к новому, примешивались различные посторонние интересы. Агрессивные действия всегда
начинались со стороны приверженцев старых порядков. Это было в природе римской политики, и старая
Церковь при таком образе действий имела несравненное преимущество; у нее был свой единый,
направляющий непоколебимый центр в лице римского престола, Cathedra Petri, тогда как разрозненные
элементы нового учения были лишены централизованного руководства. Но именно в этом, как мы
увидим далее, была своя польза – они были непобедимы при обороне.
Во всяком случае, противоборство католицизма протестантству не прекращалось во все
последующее время, как продолжается, в известном смысле, и поныне. Первым вопросом в истории
каждого народа и государства стало их отношение к религиозному вопросу. Для каждой отдельной
человеческой души, как и для каждой страны, религия, как и в первые времена христианства, стала
важнейшим, насущным жизненным вопросом.
Италия
Две страны остались как бы совершенно в стороне от религиозных новшеств: это были Италия и
Испания.
Италия как политическая единица значения не имела, хотя иногда в ней пробуждалось нечто
подобное национальному чувству, а порой даже сильное. Так, испанское владычество считалось здесь
как чужеземное иго. Габсбургский дом владел в Италии большими областями: на севере – Миланом, на
юге – Неаполем, благодаря чему имел преобладающее влияние над многими мелкими владениями. Не
считая Церковной области[6], в Италии могла считаться с Габсбургами разве только Венецианская
республика. О единстве полуострова, в современном смысле, основанного на национализме, развитии,
не могло быть и речи, потому что в стране боролись за господство две могущественные короны –
испанско-австрийская и французская, причем их соперничество привело к разделению политических
симпатий среди областей, городов и родовитых фамилий. Другой причиной служило то, что Италия
была местопребыванием римских владык, их ближайшей паствой, а они были всегда врагами всяких
национальных стремлений.
Отношение к реформации
Собственно протестантские идеи не пустили корней в Италии, хотя, несомненно, учение об
искуплении лишь путем веры нашло отзвук и здесь, среди известного числа выдающихся лиц, а
пробуждение религиозности в Германии встретило сторонников в тех, которые боролись против
преувеличенного культа древности, переходившего у многих в наглое безверие. Несколько
благомыслящих людей основали в Риме еще при Льве X «Ораторию божественной любви», и один из
достойнейших членов этого общества, Гаспар Контарини, был послан, как уже было упомянуто, в
Германию на совещания в Регенсбурге, подававшее одно время надежду на церковное единение.
Но и в этих кругах никто не помышлял об отпадении от католицизма, которое воспринималось бы
как великое бедствие. Народные массы оставалась вне всякого на них воздействия трансальпийских
идей. Великий германский раскол снова возлагал на пап заботу о духовности, тогда как Сикст IV,
Александр VI, Юлий II, Лев X и, после кратковременного правления Адриана (1522-1523 гг.), Климент
VII, были озабочены исключительно мирскими проблемами. Климент VII ради противодействия
императору дошел до того, что вступил в тайный союз с протестантами.
В правящих клерикальных сферах не противились более необходимым внутренним преобразованиям
и новому направлению и первым папой, вступившим на путь этих реформ, был Павел III (1534-1549 гг.),
преемник Климента VII. При нем состоялся давно желанный собор, созванный в 1542 году и открытый
13 декабря 1545 года в Триенте. Тот же папа утвердил новый орден иезуитов (1540-1543 гг.),
учреждение которого было вызвано сложившейся ситуацией и в дальнейшем стало представлять собой
наиболее характерное явление в католицизме времен реформации. Примечательно, что всякий
значительный поворот в жизни католической Церкви знаменуется учреждением какого-либо
монашеского ордена, в частности, ордена бенедиктинцев, клюнийцев, рыцарские монашеские ордена,
орден нищенствующих и др.
Новые ордена
Но старые ордена в тяжелое время изменили папству. Великая распря была начата августинцем, и
масса его собратьев покинув «двор овчий», последовала за ним, а иногда даже и опережая его в своих
стремлениях. При отпадении городов или областей в движении участвовали и францисканцы, и
доминиканцы, и премонстраты. Необходимо было позаботиться о новых братствах и в 1524 году
кардиналом Караффой было создано братство театинцев, а вскоре и братство варнавитов, но ключ к
решению насущных вопросов того времени был найден не ими, а иезуитами.
Игнатий Лойола
Этот орден зародился в Испании, где в течение вековой борьбы с маврами сформировался
воинствующий характер католицизма. Один испанский рыцарь, дон Иниго Лопец де Рекальде, младший
сын в семействе Лойола из Гвипуцкоа, находясь на службе у Карла V, был ранен во время войны с
французами, при осаде Пампелуны (1521 г.), и долго не мог окончательно оправиться от своей плохо
залеченной раны. Среди лихорадочных грез в одиночестве бессонных ночей этот рыцарь, вынужденный
отказаться от мирского военного поприща, мечтал о героях духовного рыцарства, хотел подражать Св.
Франциску или Св. Доминику, о подвигах которых ему приходилось читать. В душе его происходила
еще борьба между служением мирским и служением духовным, но последнее одержало решительно
верх.
Оправившись от болезни, он сменил рыцарские доспехи на рясу отшельника. Однако всевозможные
подвиги преувеличенного благочестия и самые тяжкие покаянные испытания, которые он наложил на
себя в одном доминиканском монастыре, не успокаивали его, и он, как Лютер в Эрфурте, был близок к
помешательству. Но однажды с ним произошло то же, что было и с Лютером – он как бы очнулся от
тяжелого сна. Тогда он не стал более мучить себя замаливанием своих прегрешений и скоро ему стало
казаться, что он видит внутренним оком своим Пресвятую Деву, самого Христа и постигает даже тайну
Триединого Божества. Он отправился паломником в Иерусалим, но не нашел там удовлетворения для
своей жажды деятельности и вернулся в Испанию. Странность его поступков навлекла даже на него
подозрение. Но он чтил долг послушания со строго солдатским понятием о дисциплине и потому
предоставил в распоряжение духовных властей всю свою восторженную жажду деятельности и когда на
него было возложено пройти четырехлетний курс богословия, прежде чем взяться за какое-либо дело, то
он несмотря на то, что ему было уже за тридцать лет, отправился учиться в Париж, где ему удалось
зажечь своими идеями сердца нескольких людей.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Нидерланды при Карле V. Правление Маргариты:
Гранвелла. Владычество Альбы. Восстание и война:
Утрехтский союз и объявление независимости
Нидерланды
При вступлении на престол Филиппа Нидерланды состояли из семнадцати провинций, включавших в
себя современные Бельгию и Голландию. Здесь жило многочисленное цветущее, зажиточное население
и насчитывалось 350 больших и 6300 маленьких городов и посадов. Среди городов были такие как Гент
с 70 000 жителей, Брюссель с 75 000 жителей, Антверпен со 100 000 жителей, в то время как в Лондоне
тогда проживало не более 150 000 человек. Нидерландские жители занимались преимущественно
торговлей, которая особенно оживилась и расширилась благодаря все возрастающему значению
Атлантического океана в сношениях с многочисленными владениями, входившими в состав империи
Карла V.
По улицам Антверпена ежедневно проезжали не менее двух тысяч торговых фургонов. В
нидерландские гавани входили или выходили из них, тоже ежедневно, сотни судов, прибывавших или
уходивших со всех стран света. Уже с 1531 года в Антверпене высилось громадное здание банка и
существовали одно португальское, одно итальянское и одно турецкое торговые товарищества.
Промышленность стояла на высокой степени развития, все руки находили себе заработок. Даже
пятилетние дети обеспечивали себе оплачиваемые занятия.
Страна производила весьма своеобразное впечатление: почва была обращена всюду в сады, хотя
большую часть ее пришлось отвоевать у моря. Местные произведения обменивались на иностранные на
двух антверпенских ярмарках, проходивших дважды в год и длившихся каждая по двадцать дней.
Однако излишней роскоши не было; добропорядочность и известное образование были очень
распространены в народе. Трудно было встретить безграмотного человека даже среди крестьян.
При этом развитии и благосостоянии жители пользовались свободой. По крайней мере города,
сословия, области и корпорации имели свои многочисленные привилегии. Каждый налог вводился не
иначе, как с утверждения генеральных штатов – собрания, состоявшего, как и везде, из представителей
дворянства, духовенства и городов. Впрочем, и здесь, как и везде, преобладал дух областного
партикуляризма: помимо общего высшего трибунала в Мехельне, каждая область имела свое сословное
собрание и свою областную судебную палату. Области резко отличались одна от другой своим
внутренним устройством и жизненными обычаями. Так Фландрия, Брабант, Геннегау со своими
крупными земельными владельцами, имели аристократический характер, а Фрисландия отличалась
демократическим духом.
Необходимость придать этой пестрой смеси требуемое единство, без которого немыслим
государственный строй, давала правителю немалую силу, если только он умел не задевать
вышеуказанного партикуляризма. Карл был мастер на такие дела: он чувствовал самого себя
нидерландцем и эти части его обширных владений были единственными, в которых он пользовался
действительной популярностью. Вместе с тем эти земли приносили ему большие доходы, и он умел это
ценить. Они давали ему вчетверо больше, нежели Перу и Мексика.
Но теперь царствовал уже его преемник. Филиппу с самого начала был не по сердцу этот
предприимчивый народ, и он поспешил покинуть Нидерланды при первой возможности, оставив здесь
правительницей свою сводную сестру Маргариту, вдовствующую герцогиню Пармскую, находившуюся
в полной от него зависимости. Маргарита была женщиной весьма недюжинного ума, ревностной
католичкой, однако склонной, как все слабодушные люди, к уверткам или даже прямому обману.
Филипп оставил при ней в качестве первого советника сына великого министра, Николая Перренот де
Гранвелла, о котором уже упоминалось выше как о канцлере Карла V.
Казнь графов Эгмонта и Горна на торговой площади в Брюсселе. Гравюра на меди работы Франца
Гогенберга
Вильгельм Оранский
Кара за все эти злодеяния наступила не скоро. Политика крови могла вполне прожить отведенное ей
время. Надежды страны обратились к Диллендорфу-на-Лане, где Вильгельм Оранский окружил себя
небольшим двором. В октябре принц вступил со значительными силами в Брабант, но Альба не
принимал сражения. К тому времени средства на содержание армии у Вильгельма быстро истощились и
он был вынужден снова покинуть страну. После этого тирания укрепилась еще больше. Однако в
следующем году Альба потерпел поражение.
Система его правления требовала громадных расходов, и герцог, не довольствуясь постоянными
конфискациями и вопреки основам всякого, хотя бы самого властного управления, придумал ввести в
стране, жившей исключительно куплей и продажей, испанскую «альковалу», то есть взимание одного
сотого пфеннига со всякого движимого и недвижимого имущества, одного двадцатого пфеннига со
всякой продаваемой недвижимости, и одного десятого с продаваемой движимости. Но он наткнулся при
этом на пассивное сопротивление, с которым не могла справиться даже его тирания. В самой Испании
смеялись над безрассудной мерой. Торговцы закрыли свои лавки, объявив, что им нечего продавать.
Вскоре вся страна последовала такому примеру, и применение декрета о новом налоге пришлось
отложить. Несостоятельность такого управления страной проявилась полностью и летом 1570 года была
объявлена так называемая амнистия, но милостивый манифест был составлен так, что в другой стране
был бы сочтен за суровую карательную меру, вследствие чего он не успокоил, а внес еще большее
раздражение в умы.
Население, подававшее пример исключительного долготерпения, стало помышлять уже не о
помилованиях, а об освобождении и мести. Правительство, презрев все и вся, лишь усилило бремя
своего угнетения. Преследовалось все – дети, распевавшие на улицах кальвинистские псалмы,
женщины, навещавшие своих мужей в изгнании, – но власть этим ничего не достигала. Между тем
географическое положение страны и отчаяние изгнанных с родины граждан способствовали созданию
своеобразного воинства, с которым правительству приходилось считаться. Эти воины приняли название
«Морского сброда» и, не надеясь на помилование при существующей власти, занялись морскими
разбоями и наносили большой вред испанцам, грабя и разоряя прибрежные местности.
Взятие Бриеля, 1572 г.
Эти буйные шайки, постепенно приобретавшие правильную организацию, овладели зеландским
городком Бриелем. Бриель стал опорным пунктом для движения, распространявшегося по всем
северным провинциям, и в то же лето (август 1572 г.) представители самой обширной нидерландской
области, Голландии, признали на своем собрании в Додрехте законным королевским наместником в
провинциях Голландии, Зеландии, Фрисландии и Утрехте принца Вильгельма Оранского. Принц
выступил в поход и одержал победы, но побоище, которому подверглись протестанты во Франции в
ночь с 23 на 24 августа, вследствие нового оборота французской политики, ободрило испанцев и свело
на нет весь успех армии «Сброда».
Однако Альба не мог торжествовать. При всей своей ограниченности он понимал, что не достиг
ничего в течение своего шестилетнего правления. Естественные последствия воплощения его системы
были слишком очевидны. Суммы, добытые конфискациями, таяли у него в руках и грозили не
пополняться более, его солдаты дичали, выполняя обязанности, которые считали позорящими их звание,
хотя они и были грубы сами по себе. Альба сознавал, что в Мадриде им также не совсем довольны и
немая, холодная, но всюду питаемая к нему ненависть начинала задевать за живое даже его жесткую и
мрачную душу. Он подал просьбу об увольнении, предупреждая тем свою отставку, и покинул в декабре
1573 года страну, в которой своими деяниями исключил возможность дальнейшего испанского
господства.
Военные действия, 1573-1576 гг.
Но об изменении испанской системы правления все же не было еще речи. После взятия Бриеля дела
приняли, вообще, боевой характер и в германской части Нидерландов примирение с Испанией
становилось уже немыслимым. Преемник Альбы, дон Луис Зунъига-и-Рекуезенс, был гораздо выше
своего предшественника как по государственному уму, так и по военным способностям. Он понимал, в
чем состояла сила противников и нанес им сокрушительное поражение на Моокерской равнине в апреле
1574 года. Два брата принца Оранского, Лудвиг и Генрих, пали в этом сражении, так что и третье
предприятие принца Вильгельма кончилось неудачей.
Но эта неудача не поколебала веры в правое дело. Огонь, однажды возгоревшийся в душе степенного
народа, продолжал пылать непрерывно и знаменитая оборона Лейдена, жители которого пробили свои
плотины для того, чтобы море пришло к ним на помощь против испанцев и в течение долгих месяцев
выносили все ужасы осады, – эта оборона могла свидетельствовать об общей решимости. Город был
награжден за это университетом, основанным все еще во имя короля, – для поддержания той
верноподданической фикции, по которой Нидерланды боролись лишь против тех, кто был одновременно
врагом и народа, и короля.
Рекуезенс умер в том же году. Он начал дело искусно, стараясь опираться на южные провинции,
население которых было предано католицизму и потому более склонно к примирению. Но в течение
двух месяцев, которые протекли до приезда нового главнокомандующего, испанские войска
деморализовались полностью. Они превратились в разбойничьи шайки, опустошавшие страну, и
ужасное разграбление Антверпена этой освирепевшей солдатчиной заставило южные провинции теснее
примкнуть к северным. 8 ноября 1576 года представители тринадцати провинций заключили договор
«Гентское умиротворение», содержавший программу общих действий, главными статьями которого
были: удаление испанцев, созыв генеральных штатов и религиозная терпимость.
Дон Хуан Австрийский
Вскоре прибыл новый наместник – сводный брат короля Филиппа, дон Хуан австрийский,
стяжавший себе европейскую славу еще в юные годы. Он заслужил свои боевые лавры в войнах против
ислама, сначала сражаясь с маврами, от которых еще не вполне был очищен юг Испании. Полное
уничтожение мавров входило в правительственную программу Филиппа. После того, как Филипп
обезоружил мавров, он издал указ (1567 г.), согласно которому всякому мавру, по прошествии
трехлетнего срока, запрещалось, публично или втайне, читать, писать или говорить по-арабски. Каждый
их них в течение двух лет должен был одеться по-кастильски и выбрать себе кастильское имя.
Преследование распространялось также на мусульманские музыкальные инструменты, на бани и песни.
Мавры решились на отчаянную оборону, но тщетно. Многие из них бежали за море, остальные были
покорены дон Хуаном, который решил таким славным подвигом первую задачу, возложенную на него
Филиппом (1570 г.). Когда же в следующем году папа Пий V, Венецианская республика и король
Филипп соединились для совместного противодействия вновь надвигавшимся османам, главное
командование над союзным флотом было поручено дон Хуану, который одержал в Коринфском заливе,
при Лепанто, 7 октября 1571 года одну из самых блистательных побед, когда-либо одержанных
христианами над турками, которые потеряли около 35 000 человек и до 200 судов.
Смерть короля Генриха II на рыцарском турнире, происшедшем 1 июля 1559 года в предместье Св.
Антуана около Бастилии в день свадьбы дочери короля Елизаветы и его сестры Маргариты. На
гравюре запечатлен трагический момент гибели короля от сильнейшего удара по голове, нанесенного
ему графом Монтгомери. Гравюра создана в 1570 году. Событие это произвело сильнейшее
впечатление, так как за год было предсказано Нострадамусом.
Генрих II. Франциск II
Со смертью Генриха протестантам лучше не стало. Старший из четырех сыновей Генриха, Франциск
II (1559-1560 гг.), наследовавший корону, был шестнадцатилетний юноша, слабый телом и духом и
нуждавшийся в энергичном руководителе. Он нашел такого наставника в лице кардинале Шарля Гиза,
который женил его на своей родной племяннице, молодой шотландской королеве Марии Стюарт.
Кардинал был человек весьма способный. Вступив в управление своей епархией еще в молодые
годы, он занимался не псовой или соколиной охотой, подобно другим, а своими духовными
обязанностями, заботясь также и о материальном улучшении жизни в области: осушал болота, возводил
разные постройки. Его красноречие и замечательная память славились везде, но весь этот внешний
блеск личности не подкреплялся действительной душевной доблестью. Кардинал стремился только к
власти, достиг ее, но воспользовался ею не для возвышенных целей. Он был, прежде всего, сановником
римской Церкви и потому казни возобновились, не щадя уже и лиц именитых, которые до тех пор
оставались вне опасности.
В декабре того же года погиб на костре, перед парижской ратушей, советник парламента Анна дю
Бург, и появился эдикт, грозивший смертью всем участникам тайных сходок. Укрыватели подвергались
каре, доносчикам была обещана большая награда. Но такой образ действий правительства,
принуждавший его прибегать к тяжелым финансовым мерам, встретился с оппозицией, вызванной не
только религиозными побуждениями.
Фамилия Гизов, из лотарингских дворян, возвысилась так быстро, что внушала зависть прочей знати.
Король, будучи несовершеннолетним, нуждался в опекунстве, но оно принадлежало по праву принцам
королевской крови. Таковыми были Бурбоны: король наваррский Антуан и принц Лудовик Конде, но
оба они исповедовали новое учение, введенное в маленьком Наваррском королевстве. Недовольство в
отношении против Гизов, обусловленное многими как чистыми, так и нечистыми побуждениями,
послужило причиной к отчаянной попытке его устранения, которую предпринял один дворянин
довольно сомнительной репутации, некто Ла Реноди.
Целью заговора являлось прекращение власти Гизов, для чего требовалось напасть на двор,
находившийся в Амбуазе, и арестовать всех присутствующих. Этот замысел, который Кальвин назвал
похождением блуждающих рыцарей, не удался и стоил жизни нескольким смельчакам, в том числе и
самому Ла Реноди. Однако это дело вынудило кардинала к некоторым уступкам: была объявлена
амнистия, в Фонтенебло созвано собрание нотаблей (1560 г.).
Высокопоставленный вельможа, адмирал Колинъи, примкнувший с полным убеждением к новому
верованию, горячо высказался в его пользу на этом съезде. Архиепископ Виенский, Марильяк,
предложил, ради удовлетворения как церковных, так и политических интересов, созвать одновременно
французский национальных собор и совет государственных сословных чинов. Кардинал дал свое
согласие на все это, но только для вида. Он заманил бурбонских принцев в Орлеан, арестовал там
принца Конде, собрал войска и приступил к новым казням. По-видимому, братья Гизы надеялись
воспользоваться самим собранием сословных чинов для нанесения решительного удара по
протестантству, но сцена снова переменилась – 5 декабря 1560 года внезапно умер молодой король.
Карл IX, 1560 г.
На престол вступил второй сын Генриха II и Екатерины Медичи, Карл IX (1560-1574 гг.). Ему было
тогда лишь десять лет и потому для управления государством было необходимо настоящее регентство.
На исполнение этой обязанности имела право вдовствующая королева-мать, Екатерина Медичи, но еще
более – принцы королевской крови: король наваррский и принц Конде. Властолюбивая итальянка,
связанная с ними общим интересом, не нарушала примирительного настроения, и в течение некоторого
времени все шло спокойно.
Екатерина Аррагонская, первая жена Генриха VIII. Гравюра работы Вермейлена с портрета,
выполненного Адрианом фон дер Верфтом
Ближайшим к нему сановником было лицо духовное, кардинал Фома Вольсей – человек, вышедший
из низшего слоя общества, любивший блеск, суетный, честолюбивый, ловкий льстец и опытный
интриган. В отношение самого острого вопроса современности, церковного, Вольсей строго
придерживался стороны папства, как, впрочем, и подобало римскому кардиналу, который имел
основание надеяться, что при ближайшей вакансии папского престола он и сам может стать папой, а его
король, считавший себя весьма образованным в вопросах богословия, хотя имел лишь некоторую
богословскую дилетантическую ученость, даже выступил против Лютера в 1522 году с полемической
брошюрой, за что получил от папы титул «Защитника веры» (Defensor Fidei). Как мы уже видели, в
войне с Францией Карл V одержал решительную победу (1525 г.), однако не выполнил обещаний,
данных своему союзнику, а также не вспомнил и о его верном слуге, кардинале Вольсее, на конклавах
1522 и 1523 годов, когда папский престол был вакантен.
Кардинал Вольсей. Гравюра работы Губракена
Это изменение политических отношений к императору совпало еще и с другим событием, которое
давно уже занимало помыслы короля Генриха VIII и на фоне которого наилучшим образом проявились
все темные стороны этой глубоко испорченной, тиранической натуры. Его брак с испанской инфантиной
(хотя она и была несколько старше его) был довольно счастливым. От этого брака родилась дочь Мария,
а затем два сына, которые вскоре умерли. Не исключено, что именно их смерть и навела суеверного
короля на мысль, что Бог не благословляет его брака с вдовой брата и потому не дает ему мужского
потомства, которого он страстно желал. Надо заметить, что брак был совершен по предварительному
разрешению, полученному от папы. Справедливости ради следует добавить, что и народ очень желал
мужского потомства от короля, так как только в этом случае могла быть сохранена независимость
Англии.
Вопрос о разводе
Все это вместе взятое сильнее и сильнее стало влиять на короля, в особенности, когда он влюбился в
одну из фрейлин королевы, Анну Болейн, девушку, принадлежавшую к английской знати и притом
твердо отклонившую всякие ухаживания Генриха. Он пожелал получить расторжение своего брака и
ходатайствовал о том у папы Климента VII, но тот, памятуя о последствиях разрешения, данного его
предшественником, медлил и затягивал дело, не давая никакого конкретного ответа, а несчастная
королева переживала в это время истинно мученические годы. Тогда раздраженный Генрих принял
довольно необдуманное решение: обойтись в этом деле и без папского разрешения. По совету одного
догадливого богослова, он запасся положительными для его намерений отзывами нескольких
университетов и, опираясь на мнения ученых, тайно обвенчался с Анной Болейн (в начале 1533 г.).
Анна Болейн, вторая жена Генриха VIII. Гравюра работы Вермейлена с портрета, выполненного
Адрианом фон дер Верфтом
Кардинал Вольсей, который в этом деле проявил себя человеком двуличным, был свергнут. По этому
поводу был созван парламент, на котором было выражено недовольство управлением Вольсея и вообще
невыносимым положением духовенства, которое было несовместимо с конституцией страны хотя бы
потому, что духовенство придумывало себе свои законы. Парламент заявил прямо, что король есть
высший владыка и покровитель всех – и духовных лиц, и мирян (1532 г.). Затем, в 1533 году, был собран
церковный суд под председательством нового примаса [13] Англии Фомы Кранмера (тайного приверженца
воззрений Лютера), который и объявил первый брак короля расторгнутым.
Разрыв с Римом. 1533 г.
Конечно, эти действия короля должны были привести к разрыву с Римом. Более того, остановиться в
своих действиях только на разрыве отношений было уже невозможно. Разрыв пришелся как нельзя
более по вкусу народу. В Англии уже давно возникло желание иметь свою национальную
самостоятельную Церковь, которая была бы независима от папы. Все поборы в пользу Рима были
немедленно упразднены. Вся власть, какой пользовался Вольсей в качестве кардинала и легата римской
курии, а также первого королевского министра в управлении английской Церковью, перешла теперь к
королю. Разумеется, английское духовенство также примкнуло к королю, который один только и мог его
сберечь от еще более радикального, чем даже в Германии, реформационного движения.
Папа ответил на это отлучением от Церкви (1534 г.). Но этим он уже не мог удержать начавшееся
движение. Король, следовавший теперь советам Фомы Кранмера, принял титул «высшего главы
английской Церкви» и парламент изъявил свое полное согласие на это новшество со всеми
вытекающими отсюда последствиями. Со всех чиновников при их вступлении на службу стали даже
требовать особой присяги, которой они подтверждали, что считают первый брак короля расторгнутым, а
второй признают вполне законным.
Затем, в 1536 году, последовала ревизия монастырей, причем сначала упразднены были только 376
меньших, а в 1540 году все остальные: 645 монастырей, 90 коллегий, 2374 различного рода богоугодных
заведений и 110 госпиталей были предоставлены в полное распоряжение короля. Вся английская знать
была привлечена к участию в этой реформе тем, что сама себе присвоила часть конфискованного
имущества, или получила его из рук короля в виде подачки. Огромные богатства английской
аристократии в значительной степени обязаны своим происхождением этому конфискованному
духовному имуществу. В северных графствах закрытие монастырей, пользовавшихся там большой
популярностью, привело даже к восстанию (1536 г.), но оно было быстро подавлено.
Англиканская Церковь
Особенно странным казалось именно то, что этот деспот, решившись на полный разрыв с Римом,
продолжал при этом строго придерживаться догматов и обрядов «общей» католической Церкви. Он
нуждался в авторитетном подтверждении вводимых им новшеств, основанных на Св. Писании, поэтому
всемерно поощрял его распространение на английском языке. Но когда упразднение монастырей было
завершено, Генрих изменил свое отношение и к духовенству, и к религиозному движению вообще.
Тогда настало такое время, «когда (по меткому выражению одного английского историка) и для
католиков, и для протестантов поставлена была одна общая виселица. Католиков вешали на ней, если
они дерзали отрицать главенство короля над Церковью, а протестантов, если они отрицали учение о
пресуществлении».
В этом же духе был составлен и отвратительный закон шести параграфов 1539 года, который,
несмотря на разрыв с Римом, объявляет обязательными для всех: учение о пресуществлении,
католическую форму исповеди, обязательную силу обетов, безбрачие священников и отвергает
причащение под двумя видами для мирян. И как в распоряжении церковными делами, так и в
распоряжении делами светскими парламент весьма либерально относился к деспотизму Генриха,
который даже не затруднился объявить приказы тайного королевского совета столь же обязательными к
исполнению, как и парламентские акты.
Супружества и церковная политика Генриха VIII
Церковная политика Генриха, которая не имела в своей основе никакого твердого принципа, носила
характер чего-то произвольного, даже капризного и должна была внести в страну смуту, последствием
которой был нескончаемый ряд насильственных переворотов и реакций, а самый главный вопрос, о
престолонаследии, был запутан несколькими последовательными супружествами короля, которые он
заключал и расторгал, ничего не стесняясь.
Не будем останавливаться на мелочах, не заслуживающих внимания. Анна Болейн уже в 1536 году
была казнена. Король-супруг обвинил ее в неверности, которую дозволял себе. От нее осталась дочь
Елизавета. На следующий день после казни супруги Генрих женился на Иоанне Сеймур, которая,
наконец, родила ему столь желанного сына и умерла при родах.
Лондонский Тауэр
Католическая реставрация
Королева Мария правила с 1553 по 1558 год. Она вступила на трон, твердо убежденная в том, что
преодолела столько опасностей и достигла власти по особому внушению Божию лишь для того, чтобы
возвратить заблудшую Англию в лоно святой католической Церкви. Сначала она еще сдерживалась и
выслушивала разные успокоительные уверения, когда ей говорили, что не следует прибегать к насилию,
а напротив – довериться влиянию лучшего проповеднического назидания, которое должно вернуть ее
народ к той религии, какую она сама исповедует.
Ее могущественный и опытный в политике родственник, император Карл V, тоже советовал ей быть
умеренной. Но вскоре эта ограниченная женщина полностью поддалась своему фанатическому рвению
и не захотела более выжидать. Кстати, существовавшая на тот момент конституция предоставляла ей
главенство в английской Церкви, и она решилась воспользоваться своими правами на благо
католицизму.
С этого момента все пошло вспять: те епископы, которые при прошлом короле были смещены,
теперь возвратились на свои прежние места. Кранмер и Латимер были заключены в Тауэр, епископ
Гардинер, наоборот, из тюрьмы попал прямо в лорды-канцлеры. Все женатые духовные деятели –
согнаны со своих мест. Первый парламент, созванный после коронования, вновь открыт был латинской
мессой.
Но все это принималось уже не совсем охотно. Упразднение Common-prayer-book не обошлось без
серьезных препирательств. Во всяком случае, далее той грани, которую начертал Генрих VIII – т. е.
сохранения католических учений, при полном разрыве с папой – никто не желал позволить себя
вытеснить. Тот же состав парламента посоветовал королеве выйти замуж за кого-нибудь из английской
знати, что и было ею принято очень немилостиво. Она распустила парламент, когда он задумал
повторить то же ходатайство. Ее отношение к этому вопросу было совершенно иное, тем более, что она
и по этому поводу за советом обратилась к императору Карлу V и тот предложил ей в мужья своего
сына, дона Филиппа, который только что лишился своей второй супруги. Мария с радостью согласилась
на это предложение, но и в народе, и среди знати ее согласие вызвало недовольство, которое привело к
открытому восстанию в разных графствах.
Однако правительственная власть с этими разрозненными восстаниями справилась легко, а Мария
воспользовалась волнениями как поводом для казни Иоанны Грэй и ее супруга. Даже Елизавета (ее
неединоутробная сестра), с которой Мария до того времени не состояла ни в какой вражде, теперь была,
по ее приказанию, заключена в Тауэре.
Вильям Шекспир.
Портрет драматурга, подаренный английской нации в 1856 году лордом Эллесмером
Столь же спокойно и беспристрастно поступила Елизавета и в отношении трудного религиозного
вопроса. Отвергнув унизительные догматы старой Церкви, жестокие законы против еретиков и
уничтожив духовные суды, она почти не удалилась от того строя Церкви, который был при Генрихе
VIII, и постепенно стала сближать ее с общими положениями протестантизма в том виде, в каком он уже
успел утвердиться на материке.
По соглашению с первым и ближайшим своим советником и с согласия парламента, она, хотя и
отменила громкий титул «Высшей главы Церкви», однако же оставила за собой наиболее существенные
права главенства, в смысле контроля и руководства преобразованиями в церковной среде. И высшее, и
низшее духовенство должны были признать эти права и закрепить их присягой. Затем, Common-prayer-
book и 42 параграфа кранмеровского «исповедания веры» были пересмотрены, но умеренно и в виде «39
параграфов» утверждены собранием духовенства в Лондоне в 1562 году, а в 1571 году приняты
парламентом как закон, обязательный для всех. При этом был сохранен и блеск, и торжественность
богослужения, и облачения священников, и наиболее существенные должности из иерархического
строя.
Таким образом, Елизавета основала англиканскую Церковь – родственную протестантству по своему
учению и независимости от папы и, в то же время, родственную католицизму по обрядам и внутреннему
строю. В Англии было, конечно, уже и тогда достаточное количество людей, которые были не согласны
с этим строем (нон-конформисты), были и еще более ярые сторонники кальвинизма и пресвитерианства,
индепенденты (независимые) – одним словом, все те элементы, которые позднее обозначались одним
общим названием – пуритане. Но они не смели при правлении Елизаветы поднять голову и должны
были выжидать наступления иных времен, более благоприятных для своей пропаганды.
Протестантизм в Англии. Елизавета
Таким образом, Елизавете удалось сплотить вокруг своего трона подавляющее большинство
подданных и даже полукатоликам облегчить все пути к возможному соглашению. Эта здравая политика,
которой она придерживалась в первые годы правления, находила себе значительную поддержку в той
популярности, которой пользовалась сама личность королевы. Высокообразованная (по обычаям своего
времени, она читала древних классиков в оригинале), проникнутая сознанием своего достоинства и
власти, она, как женщина умная и талантливая, умела применять эту власть с некоторой мягкостью и
весьма тонким пониманием существующих условий общественной жизни. Благодаря такому умению,
она в течение нескольких лет сумела прочно утвердиться на троне и слить воедино свои личные
интересы с интересами народа. Исходя именно из этого, Елизавета на предложение короля Филиппа
ответила весьма учтиво, что она, конечно, предпочла бы его всем остальным искателям своей руки, если
бы думала о замужестве, но она о нем вовсе не думает и не собирается выходить замуж. Других же
претендентов в подобных же случаях она отваживала ответом, что «смотрит на себя, как на
обрученницу своего народа», и в этом была своя доля правды. Никакой мудрец не мог бы присоветовать
ей держаться более правильной политики.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Англия: царствование Елизаветы с 1588 года.
Стюарты. Иаков I. Нидерланды с 1581 года. Франция
с 1589 года. Генрих IV. Испания с 1588 года. Конец
Филиппа II. Филипп III. Восточная Европа.
Московское государство. Иоанн IV и Курбский.
Самозванец и иезуиты. Борьба с поляками в Москве.
Минин и Пожарский
Царствование Елизаветы с 1588 г.
В Англии последний период царствования Елизаветы прошел сравнительно мирно. Однако это вовсе
не значит, что война с Испанией прекратилась. Напротив, она велась горячо и упорно, но с той только
разницей, что англичане теперь узнали себе цену и поняли, что настоящее их могущество – на море.
Поэтому они обратили особое внимание на свой флот и, наряду с военными морскими победами,
одерживали еще и иного рода победы, а именно: торговля. Теперь война Англии с Испанией вошла в тот
период, который некогда наступил для афинян в их борьбе с Персидской монархией, после победы при
Саламине и при Платее.
Вскоре повсеместно и во всех отношениях благоденствие Английского государства стало быстро
разрастаться, даже несмотря на непрерывные военные действия. Авторитет королевы стоял очень
высоко, она последние пятнадцать лет своего царствования властвовала так полно и безраздельно, как
еще не властвовал до нее никто из ее предшественников на английском престоле, потому что никто
менее нее не злоупотреблял этой властью. Вся сила ее могущества заключалась в умении выбирать себе
сподвижников, оценивать их и ладить с парламентом, как с представителем народных интересов, тогда
как именно нелады с последним и послужили поводом к роковому для ее преемников перевороту.
Успехи на море
Елизавета относилась к парламенту вполне уважительно, а парламент, в свою очередь, соблюдал по
отношению к ней полную покорность. Между тем Елизавета не пренебрегала повелениями парламента и
не считала для себя унизительным считаться с его желаниями. Наиболее важные события ее
царствования совершались с помощью и с участием парламента, с которым она не враждовала еще и
потому, что избегала вступать с ним в споры относительно границ королевской власти и власти
парламента. Продолжительная война с Испанией положительно отозвалась на обхождении с
протестантами-нонконформистами, которых обобщили под названием пуритан, и вредно повлияла на
католиков, которым, в целом, жилось все-таки лучше, нежели протестантам в католических владениях.
Только в одном отношении война с Испанией подействовала безусловно положительно на жизнь
английского народа: она удовлетворила и усилила стремления и искусство англичан в морских
предприятиях, она показала им их превосходство перед другими державами на этом поприще.
Бэкон Веруламский.
Гравюра работы Хубрэкена с картины неизвестного художника
Король, в сущности, и не желал проведения слишком энергичной политики. В то время, как
романтически настроенные иезуиты обагряли кровью свое торжество над захваченной ими Богемией,
Иаков I в своем непомерном высокомерии прирожденного порфироносца, в душе которого царственные
наклонности уживались с резкими противоречиями, только о том и думал, как бы женить на испанке
сына своего, Карла. Он имел в виду сестру нового короля Испании Филиппа IV (с 1621 г.). По-
видимому, Иакова I испанцы считали весьма недалеким, но он и сам отчасти дал этому повод.
В то время, как велись переговоры о браке, английское оружие лежало себе преспокойно в ножнах,
тогда как Германское государство быстро шло от одного успеха к другому с помощью испанцев,
которые отнимали части владений у зятя, дочери и внуков английского короля. Принц Уэльский и
герцог Бекингем (Жорж Виллье), занимавший уже с 1615 года место королевского любимца,
неожиданно появились инкогнито при дворе в Мадриде и провели там целых восемь месяцев. Но и это
ни к чему не привело, и англичане были счастливы, когда их принц к ним вернулся, хоть и после
неудавшегося сватовства.
Так как испанский проект окончательно провалился, то англичанам пришлось обратить теперь свои
взоры в другую сторону. На этот раз дело увенчалось успехом и принц Уэльский был помолвлен с
дочерью короля Франции Генриха IV, – Генриетой Марией, французской. Любимец короля,
тщеславный, горячий человек, не сочувствовал испанской политике Иакова I, и вместе с парламентом
придерживался стороны французов. С целью побудить своего повелителя окончательно порвать всякие
отношения с Испанией, Бекингем сошелся с некоторыми из парламентских вождей, и созванный в 1624
году парламент вынудил короля совершенно отшатнуться от испанцев и примкнуть к французам.
Однако дальнейшим целям государственного тщеславия и ловкости Бекингема не суждено было
свершиться. В марте 1625 года скончался Иаков I, смерть которого мало огорчила его подданных – до
того превратно понимал он задачи государственного управления. Противоречия в самом устройстве
государства дошли уже до того, что и более умный и рассудительный человек, чем Иаков I, уже не смог
бы предотвратить их гибельных последствий.
Смерть Иакова I, 1625 г. Нидерланды с 1588 г.
С разгромом Армады в 1588 году для Нидерландов, а именно для штатов Утрехтской Унии, исчезла
или до известной степени уменьшилась всякая опасность со стороны испанцев. Полководческому
искусству герцога Пармы мало поддавалась двойная задача: одолеть французов и те нидерландские
провинции, которым помогали англичане. В этих обеих странах он натолкнулся на замечательное,
энергичное и ловкое ведение военного дела, во главе которого стояли: во Франции – король Генрих IV, а
в Нидерландах – сын Вильгельма Оранского, Мориц, уже взрослый юноша, заменивший отца на важном
посту штатгальтера Голландии и Зеландии. В 1590 году вследствие смерти графа Ниувенара и Моерса, к
Морицу перешло также штатгальтерство и над Гельдерном, Утрехтом и Оверисселем. С тех пор в
истории Нидерландов год за годом фигурируют отдельные военные походы.
Древняя чудотворная икона Псково-Печерской Божьей Матери, которую во время осады Пскова
Баторием носили по стенам. Доска иконы во многих местах пробита польскими пулями
Ценой огромных потерь враги были отбиты, а псковичи воспряли духом и до глубокой осени
отбивались от внезапных нападений Батория. Он снял осаду только в ноябре, и примерно тогда Иоанн
IV приступил к переговорам.
Заключение мира с Польшей и Швецией
Иоанн сознавал, что ему не под силу одновременно воевать с Польшей и Швецией, и потому он стал
искать возможности примирения с Баторием. Этим случаем воспользовался папа Григорий XIII,
который давно уже пытался привлечь Иоанна к союзу с германским императором в войне против
Турции. Папа предложил Иоанну свое посредничество в сношениях с Польшей и прислал в Москву
иезуита Антония Поссевина для посредничества при переговорах Иоанна с Баторием. Хитрый прелат
попутно старался склонить Иоанна и к принятию католичества. Но Иоанн поразил его твердостью своих
религиозных убеждений и своими обширными богословскими познаниями. Поссевин вынужден был
отказаться от своего тайного намерения, но зато устранился и от посредничества в переговорах с
Баторием.
В январе 1582 года было заключено перемирие с Польшей на десять лет, на самых невыгодных для
Московского государства условиях: Иоанн должен был уступить полякам все свои завоевания в
Ливонии и отказаться от Полоцка. В следующем году на таких же тяжелых условиях было заключено
перемирие и со Швецией, которой Иоанн вынужден был уступить даже русские пограничные города:
Ям, Иван-Город и Копорье. Таким образом, почти 20-летняя борьба за Ливонию окончилась для
Московского государства не только полной неудачей, но даже потерей небольшой части исконных
русских владений в северо-западной части Руси.
Иоанн IV, первый царь московский. По древнему оригиналу из рукописной книги XVI века
Отношения с Англией
В заключение того, что было рассказано нами о царствовании Иоанна IV, необходимо еще добавить,
что в 1553 году английский корабль, случайно занесенный бурей в Белое море, зашел в устье Северной
Двины и капитан того корабля, англичанин Ченслер, завязал первые торговые отношения между
Англией и Московским государством. В конце XVI и начале XVII века из этой торговли англичане
сумели извлечь для себя весьма большие выгоды.
В царствование Иоанна IV введено было на Руси книгопечатание. С разрешения царя и по
благословении митрополита, в 1563 году был построен в Москве «печатный двор» и в нем открыта
первая русская типография. Печатаньем здесь занимались двое русских мастеров: дьякон Иван Федоров
и Петр Тимофеев Мстиславец. Первой книгой, напечатанной русскими мастерами, были «Деяния
Апостольские» (1564 г.).
Царствование царя Федора и Бориса Годунова. История Западной Руси. Смутное время и избрание
на царство Михаила Федоровича Романова
Царствование царя Федора
После кончины Грозного русским царем стал кроткий, добродушный, болезненный и слабоумный
Федор Иоаннович (1584-1598 гг.), неспособный нести на себе тяготы правления. Всей душой преданный
Церкви и строгому, ревностному исполнению всех ее обрядов, Федор Иоаннович старался всеми силами
отдалить от себя государственные заботы и весьма охотно предоставил их приближенным лицам из
боярской среды. Такими ближайшими к нему лицами были его родственники: родной дядя, боярин
Никита Романович Захарьин-Юрьев и боярин Борис Годунов, шурин (брат жены) царя. Оба эти боярина
еще в последние годы царствования Иоанна Грозного принимали участие в управлении государством и
имели большой опыт в таких делах. Получив в свои руки все бразды правления государством, главной
задачей этих бояр стала забота о том, чтобы оберечь кроткого и благочестивого царя Федора от всяких
тревог и волнений.
Дипломатические успехи Годунова
В 1586 году боярин Никита Романович умер, и Годунов, управляя страной от имени государя,
оказался полновластным владыкой всего государства Московского. Будучи человеком весьма умным,
дальновидным и хитрым политиком, он способствовал распространению и утверждению власти
московских государей в Сибири (где уже появились русские города и укрепления на берегах Енисея) и
на Кавказе, где царь Кахетии Александр принял подданство Московского государя, а также были
установлены первые сношения с Персидским шахом. Даже ливонские неудачи предшествующего
царствования были отчасти исправлены тем, что Борис необычайно искусно сумел воспользоваться
раздорами Польши и Швеции.
Поводом к раздорам послужило то, что шведский наследный принц Сигизмунд, избранный польским
сеймом королем после смерти Стефана Батория, стал править Польшей под именем Сигизмунда III, но
не отказался и от своих прав на шведский престол. Однако после смерти его отца шведским престолом
завладел дядя Сигизмунда, избранный королем Швеции под именем Карла IX. И Сигизмунд III, и Карл
IX, враждуя друг с другом, естественно, хотели видеть Московское государство в стане своих
союзников. Но Борис, не желая вмешиваться в их распрю, придерживался выжидательной политики и
уклонялся от союза и со Швецией, и с Польшей. Тогда Карл IX, чтобы развязать себе руки, решился
вместо перемирия заключить «вечный мир» с Московским государством и возвратить отвоеванные
шведами русские города: Ям, Копорье, Иван-Город и Корелу (Кексгольм).
Внутренняя политика Годунова
Немаловажной была деятельность Бориса Годунова и по отношению к внутреннему управлению
государством. По его плану в царствование царя Федора были претворены в жизнь две важные
государственные меры: 1) учреждение самостоятельного всероссийского патриаршества; 2)
прикрепление крестьян к земле.
Учреждение патриаршества было вызвано тем, что митрополит Московский и всея Руси, высший
представитель церковной власти обширного и могущественного государства, должен был подчиняться
восточным патриархам, которые даже у себя дома не обладали ни властью, ни авторитетом и постоянно
нуждались в материальной помощи московских государей. Когда в 1588 году Константинопольский
патриарх Иеремия (старейший из восточных патриархов) прибыл в Москву, Борис Годунов от имени
царя Федора предложил ему окончательно поселиться в Москве и принять на себя сан патриарха
Всероссийского. Но Иеремия отклонил предложение и посоветовал возвести в этот сан Московского
митрополита Иова, который и был провозглашен первым патриархом Всероссийским.
Другая мера – прикрепление крестьян к земле – была вызвана экономическими особенностями жизни
Московского государства. До конца XVI века крестьяне представляли собой сословие вольных
землепашцев, которые не имели собственной земли, жили и работали на землях, отведенных в поместья
дворянам и детям боярским. За право пользования помещичьей землей, крестьяне были обязаны часть
времени работать на помещика. Помимо этого они обязаны были платить определенные подати и нести
известные повинности в пользу государства. Осенью, по окончании работ на землях одного помещика,
крестьяне имели право переселяться на земли другого, т. е. пользовались «правом свободного
перехода». Это право было весьма выгодно для богатых помещиков и для монастырей, владевших
огромными землями. И те, и другие переманивали к себе крестьян отовсюду, предлагая им разные
льготы, что вызывало отток рабочей силы от хозяйств мелких помещиков, что нередко приводило к
разорению. Но мелкие помещики и составляли главную военную силу государства. Более того, при
таком «праве свободного перехода» распределение нагрузки податей и повинностей оказывалось весьма
затруднительным. Поэтому Борис Годунов особым царским указом окончательно прикрепил крестьян к
земле и всякий переход от одного помещика к другому запретил под страхом суровых наказаний (1597
г.).
Воцарение Бориса Годунова
В начале 1598 года царь Федор скончался бездетным, и с ним пресеклась династия царей московских,
восходившая к Александру Невскому и еще дальше, вплоть до первоначальных русских князей
Рюриковичей. За шесть лет до смерти Федора его младший брат, царевич Дмитрий, был умерщвлен в
Угличе, и народная молва утверждала, что убийцы были к нему подосланы Борисом Годуновым,
который надеялся быть избранным на царство после смерти бездетного царя.
Однако после смерти царя Федора все бояре, как бы опасаясь этого избрания, поспешили присягнуть
вдовствующей царице Ирине. Но она отказалась от престола и удалилась в монастырь. Борис также
временно удалился от дел, пока преданный ему патриарх и сильная партия его приверженцев побуждали
всех граждан московских предложить престол Борису. Но Борис притворно отказался. Он желал быть
избранным не только Москвой, а всей Русской Землей, а для этого нужно было собрать Земский Собор.
Собор был действительно созван в Москве, и 17 февраля 1598 года на соборе было решено еще раз
просить Бориса принять престол. На этот раз Борис принял престол, рассчитывая, что после такого
торжественного избрания будет править Московским государством спокойно и беспрепятственно, а
также передаст его своему сыну. Но его расчеты не оправдались.
Воцарение Бориса никого не порадовало и ни в ком не пробудило сочувствия. Все знали, что он
правитель искусный и опытный в управлении государством, но никто не верил в прочность его власти.
Более того, бояре его опасались и завидовали ему, а народ роптал против него за стеснения, которые он
внес в их жизнь закреплением крестьянства к земле. Борис, со своей стороны, также не доверял боярам,
опасался их козней и всех подозревал в заговорах против себя. Подозрительностью Бориса
воспользовались недобрые люди и стали перед ним выслуживаться доносами. За этими доносами
последовали репрессии, розыски и ссылки.
В числе многих других, пострадавших от подозрительности Бориса, оказалась и вся семья бояр
Романовых, сыновей Никиты Романова, брата царицы Анастасии. Старший из них, Федор Никитич,
умный, начитанный, красивый, в цвете лет, был против воли пострижен в монахи (под именем инока
Филарета), разлучен с женой и семьей и сослан в дальний монастырь на севере Руси [18]. Братья его также
были разосланы по ссылкам и подвержены такому жестокому обращению, что спустя год только один из
четверых остался в живых. Эти опалы и ссылки ни в чем не повинных людей еще более озлобили против
Бориса бояр и вельмож, а то отношение, которое Борис проявлял к иноземцам (посылая молодых людей
за границу для обучения), отдалило от него и духовенство.
К довершению всего этого прибавилось недовольство и ропот со стороны народа, так как на него
последовательно обрушились страшные бедствия. Три года подряд, с 1601 по 1604, в Московском
государстве продолжались неурожаи, которые, в итоге, привели к неслыханному голоду. Страшный мор
– неизбежное следствие голода – разразился над изнуренным населением Московского государства.
Голодные, доведенные до отчаяния люди выходили на дороги разбойничать и грабили хлебные склады
богатых людей и запасливых монастырей. Но как ни старался Борис Годунов помочь голодающим, все
его усилия перед лицом этого страшного бедствия оказывались тщетными. Он щедро раздавал и хлеб из
царских житниц, и деньги из своей казны, предоставлял народу возможность заработка на казенных
постройках, но народ продолжал роптать на него и говорил, что бедствия посылаются на Русскую
Землю Богом в наказание за прегрешения Бориса и за те темные дела, которыми он незаконно добился
престола. Припоминалось ему и то, что он закрепостил народ, отдав его, вместе с землей, во власть
помещиков...
Появление Самозванца
И вдруг, в это страшное, бедственное время, из-за границы с Литвой начали доходить вести о том,
что «настоящий, законный русский царь» появился во владениях польского короля, что этот царь есть
никто иной, как Дмитрий, младший сын Иоанна Грозного, который будто бы каким-то чудом спасся от
убийц, некогда подосланных Борисом в Углич... Под влиянием этих слухов, народ заволновался в
ожидании каких-то новых, необычайных событий. Действительно, вскоре оказалось, что во владениях
польского короля появился смелый и ловкий самозванец, и явился в такое именно время, когда его успех
можно было считать вполне обеспеченным и по ту, и по эту сторону границы.
Взгляд на историю Западной Руси. Церковная уния
Следует заметить, что во второй половине XVI и в начале XVII века, и Польша, и в особенности
русско-литовские области, расположенные в приграничных районах Московского государства, были
переполнены весьма беспокойными элементами. Польское государство сложилось на аристократической
основе, при огромном преобладании крупного землевладельческого дворянства, которое совершенно
парализовало слабую власть избираемых королей, в большинстве случаев чуждых Польше. Около
крупных магнатов-землевладельцев группировалось весьма многочисленное мелкое землевладельческое
сословие, которое пользовалось правом голоса на сеймах, где являлось составной частью партий,
поддерживавших того или другого магната. Народ находился в полном принижении и забвении,
представляя собой только рабочую силу, которая давала возможность шляхте жить безбедно и праздно.
Его интересы и вообще интересы государства менее всего принимались в расчет правящим сословием,
съезжавшимся на сеймы, где преобладали личные интересы. Партийные вопросы решались криком
подкупленной шляхты, а иногда пускались в дело и сабли.
Этой внутренней неурядицей прекрасно умело пользоваться католическое духовенство, которое в
лице разных прелатов и папских легатов оказывало сильнейшее давление на весь ход польской политики
как внутренней, так и внешней. Духовенство еще более усилилось с тех пор, как в Польше появились
иезуиты, а Виленский епископ Валериан Протасевич вызвал их из Польши в Литву и направил их
рвение на борьбу с православием в русско-литовских областях, где православие было господствующей
религией. Иезуиты, основав в Вильне высшее учебное заведение – духовную академию – стали
привлекать сюда избранных юношей из лучших литовско-русских дворянских фамилий и не
пренебрегали никакими средствами для убеждения православных к переходу в католичество. Затем, при
Сигизмунде III (преемник Стефана Батория), они стали уже открыто теснить православие и затруднять
православному духовенству доступ к высшему образованию. Но когда иезуиты решились, наконец,
вступить с православием в открытую борьбу, то встретили такой сильный отпор, какого не ожидали.
После долгой и напрасной борьбы иезуиты пустились на хитрость: они стали демонстрировать усердное
желание примириться с православием, стали усиленно хлопотать о Церковной Унии, т. е. о воссоздании
Восточной и Западной Церкви под верховным главенством папы на самых, по-видимому, льготных
условиях для православного населения западнорусских и южнорусских областей Польско-Литовского
государства. Стараясь склонить на свою сторону наиболее влиятельных православных епископов, они
предлагали им сохранить для православных все обряды православной Церкви и богослужение на
русском языке, а самим епископам сулили щедрые награды и большие выгоды в будущем. Этими
посулами им удалось склонить на сторону Унии двух весьма влиятельных православных епископов и
киевского митрополита Рагозу, которые прибыли в Рим в конце 1595 года и дерзнули просить папу «от
лица всего русского духовенства» о принятии русской Церкви под его верховное главенство и о
присоединении ее к Унии.
Такой самовольный поступок этих троих отступников тотчас же вызвал открытый протест со
стороны всего православного населения русско-литовских областей. Все православное духовенство и
русское дворянство собралось на собор в Бресте (1596 г.) и потребовало отступников к себе на суд, но те
не явились, и Собор объявил их лишенными сана. Однако никакие протесты православных на сейме и
никакие их петиции к королю не помогли – епископы-отступники при поддержке иезуитов и польских
властей открыто предложили всем православным принять Унию. Когда же это предложение было с
негодованием отвергнуто, то начались систематические преследования и гонения православных,
которые привели к целому ряду волнений и к массовым выселениям русского народа из южных
областей Литвы за рубеж – в степные места, занятые привольными поселениями казаков и всякого
сброда, бежавшего сюда из Литвы, Руси и Польши.
Самозванец и иезуиты
Именно в это время, столь благоприятное для всяких смут, в Литве появился тот самозванец, о
котором мы упомянули выше. Он выдавал себя за царевича Дмитрия, хотя на самом деле, как полагают,
был сыном галицкого служилого человека и именовался Григорием Отрепьевым. Это был не простой
обманщик, а человек, по-видимому, уверенный в том, что он действительно был царского рода и что ему
каким-то чудом удалось ускользнуть из-под ножа убийц, подосланных в Углич Борисом. Есть основание
думать, что эта уверенность, вселенная в душу юноши некоторыми случайными признаками сходства с
убитым царевичем, была, вероятно, отчасти внушена ему с детства лицами из боярской среды, у
которых он жил и воспитывался и которые, может быть, даже преднамеренно готовили из него орудие
для отмщения Борису.
Портрет Лжедмитрия
Рано выучившись грамоте, он рано постригся в монахи и странствовал по разным монастырям. Как
человек не только грамотный, но и начитанный, он некоторое время даже состоял писцом при патриархе
Иове, но за дерзкие речи против царя Бориса чуть было не попал в ссылку и спасся от нее бегством в
Литву. Здесь он вел скитальческую жизнь: бродил по монастырям в Киеве и на Волыни, потом скинул
рясу и довольно долго жил среди запорожских казаков, где научился владеть оружием и ездить верхом.
По возвращении из Запорожья на Волынь, Григорий Отрепьев попал в руки иезуитов и, вероятно, под их
руководством пополнил свое образование и совершил свой дальнейших путь.
Хорошо знакомые и с общим положением Польши, переполненной всякими беспокойными
элементами, и с положением соседних русских областей, в которых было в ту пору такое множество
недовольных, иезуиты сообразили, что дерзкие притязания способного и смелого юноши могут
произвести в Московском государстве смуту, которой можно будет воспользоваться в самых разных
целях, а в случае удачи – даже прямо перенести католическую пропаганду в самое сердце недоступного
для нее Московского государства. При помощи иезуитов, наиболее знатные польские вельможи приняли
Григория Отрепьева под свое покровительство и, представив мнимого царевича королю Сигизмунду III
в Кракове, убедили польское правительство оказать поддержку этому «Лжедмитрию».
Успехи самозванца, его воцарение и гибель
Мы не будем излагать в подробностях дальнейшую историю самозванца, а заметим только, что
расчеты иезуитов вполне оправдались. Все беспокойные элементы Польши, все бродячее приграничное
население и недовольное Борисом население ближайших русских областей, в том числе и казачество –
встали на сторону Лжедмитрия, а та мрачная и кровавая легенда, которая придавала известный ореол его
имени, довершила остальное. Борис оказался бессилен в борьбе с этим страшным именем. Войска его
бились вяло против «законного, прирожденного государя», а когда Борис в самый разгар борьбы умер,
то царские войска открыто перешли на сторону самозванца, очистив тем самым ему путь к Москве, и
передали в его руки несчастную семью Бориса. 20 июня 1605 года Лжедмитрий торжественно въехал в
Москву и был провозглашен царем.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Тридцатилетняя война и Вестфальский мир
1. Война 1618-1630 гг.
Сигнал к восстанию в Праге, 1618 г.
Расправа народа с ненавистными ему штатгальтерами (Славатой и Мартиницем) вовсе не была так
неожиданна, как может показаться с первого взгляда. Напротив, это был сознательный шаг со стороны
партии, которая добилась разрыва с императором и его домом. На другой же день после этого ужасного
скандала протестантские представители и власти поспешили образовать самостоятельный «ландтаг» или
сейм, составили и обнародовали апологию случившегося, подчинили себе все должностные лица и
создали новое управление из тридцати директоров, во главе которых стал весьма даровитый человек,
некто Венцель-Вильгельм фон Руппа. Вся страна, за исключением лишь нескольких городов, примкнула
к ним. Было решено тотчас же приступить к вербовке новобранцев на случай войны, а поручить
выполнение этого решения заклятому врагу Габсбургского дома, графу Турну.
Весть об этих событиях пришла в Пресбург, к королю Фердинанду, в то самое время, когда ему,
наконец, удалось, после долгих усилий, констатировать факт своего избрания на царство и
провозгласить себя венгерским королем. Император, вместе со своим советчиком Клезелем,
намеревался вступить в переговоры с Богемией, тогда как Фердинанд и его приверженцы настаивали на
необходимости тотчас же приступить к военным действиям.
Последние решились на отчаянный шаг: они арестовали кардинала Клезеля в июле того же 1618 года
и заключили его под стражу в Инсбруке. Теперь уже с двух сторон возникли притязания на габсбургские
земли. Венгры объявили себя нейтральными, и высшие сословия Верхней и Нижней Австрии также
отказались прийти на помощь императору. С другой стороны – возмутившаяся Богемия, которую
открыто поддерживал глава Унии, пфальцграф Фридрих, и тайно – враг Габсбургов, герцог Савойский.
Моравия и Силезия, хотя и придерживались пока выжидательной позиции, все же сочувствовали
чешскому восстанию.
В августе месяце маленькая имперская армия перешла за границу неприятельских владений, но
ничего этим не добилась, так как в это же самое время силезский «княжеский сейм», созванный в
Бреславле, высказался в пользу Богемии, а граф Эрнст фон Мансфельд с помощью баварцев взял
Пильзень. Поэтому императору в ноябре 1618 года пришлось вернуться обратно. Финансовые
возможности сторон были настолько истощены, что наступил невольный, но довольно
продолжительный перерыв в военных действиях.
Матвей. Фердинанд II, 1619 г.
Этот перерыв послужил для переговоров, во время которых, в марте 1619 года, скончался император
Матвей. Благодаря такой перемене обстановки, заклятый враг протестантов, Фердинанд, оказался во
главе высшей власти и отношения его к чехам стали еще более негативными. Чехи единогласно
отвергли все его требования, тем более, что к ним примкнули силезские, лаузицские и моравские
высшие сословия, а последние даже учредили у себя сейм из тридцати «директоров» (правителей), по
примеру Богемии. Верхнеавстрийское дворянство также отказывалось повиноваться своему новому
государю до тех пор, пока он не выведет их из затруднительного положения и не распустит войска,
собранные в поход против Чехии.
Эрнст фон Мансфелъд. Гравюра работы Дельффа, 1624 г., по картине Мьеревелъда
Христиан зимой 1621 –1622 годов, вторгся в епископство Падерборнское, тогда как Мансфельд
действовал в Эльзасе. К ним присоединился маркграф Георг Фридрих Баденский, ревностный
протестант, оставшийся верным идее евангелической Унии, к тому времени уже распавшейся.
Противная сторона старалась этим приготовлениям противопоставить свои. Испания, Лига,
император – все готовились к войне, и уже весной 1622 года обеими сторонами были выставлены в поле
весьма внушительные силы, даже сам пфальцграф прибыл из Гааги с войском. При Вимпфене (на р.
Некар) произошла большая битва, в которой с обеих сторон принимали участие около 150 000 человек, и
в которой Тилли и испанец Кордова выступили против маркграфа Георга Фридриха. Битва завершилась
тяжелым поражением маркграфа, который потерял 6000 убитыми, большую часть своего обоза и
артиллерию, а также, что наиболее важно, всю свою войсковую казну. Та же участь постигла и принца
Христиана, когда тот вздумал было сразиться с Тилли – ему едва удалось, соединившись с
Мансфельдом, ускользнуть в Нидерланды. Таким образом, Пфальц был Фридрихом утрачен и,
несколько месяцев спустя, курфюршество Пфальцское было передано герцогу Максимилиану. Однако
этот факт породил, в свою очередь, зависть всех остальных князей, которые, со своей стороны, настояли
на том, чтобы Пфальц остался за герцогом только как пожизненное, а не как наследственное владение.
Курфюрст Максимилиан. Война, 1623 г.
Казалось, что дело можно было считать законченным и мир восстановленным, но все осознавали его
непрочность и никто не желал первым сложить оружие. Испанские войска оставались по-прежнему в
Нижнепфальцской области, Верхнепфальцская область и Верхнеавстрийская находились во власти
герцога-курфюрста, который рассматривал эти земли в качестве гарантии погашения произведенных им
военных издержек, которые он оценил в 12 000 000 гульденов. При этом герцог-курфюрст мог еще
смело рассчитывать и на поддержку со стороны епископов, которые видели в нем гораздо более
надежную опору, нежели в самом императоре. Положение герцога и Лиги ввиду всех вышеупомянутых
условий было настолько внушительным, что новые попытки вторжения со стороны Мансфельда и
принца Христиана могли окончиться только крупными неудачами, а они, потеряв две трети своего
войска в новых битвах с Тилли, вынуждены были вновь укрыться в Нидерландах.
Следующий 1624 год не был отмечен никакими сколько-нибудь значительными военными
событиями, но зато был весьма богат событиями дипломатического порядка, как внутренними, так и
внешними. Вследствие неблагополучно сложившихся условий, образовалась и в самой Германии, и за ее
пределами сильная коалиция против Габсбургов. Надо заметить, что в это время король Иаков
английский окончательно потерпел неудачу в своих стремлениях относительно брачного союза с
испанским домом, и потому чувствовал себя до некоторой степени оскорбленным и был отнюдь не
прочь попробовать свои силы в европейских делах.
Во Франции, примерно в это же время, огромным влиянием на внешнюю политику пользовался (с
апреля 1624 г.) кардинал Ришелье, который вновь стал придерживаться забытой на некоторое время
политики Генриха IV. Война Нидерландов с Испанией была в самом разгаре, боевые действия велись и
на море, и на территории Германии, но для всех трех государств в равной мере нежелательным
представлялось возрастающее могущество императора и Лиги. Северогерманские князья и
скандинавские государства (Дания и Швеция), связанные между собой общими интересами
протестантов, также не желали усиления могущества Империи. К этой предполагаемой коалиции охотно
готовы были примкнуть и курфюрст Бранденбургский Георг Вильгельм (1619-1640 гг.), и все население
Нижней Саксонии.
1625 г.
Постепенно между Голландией и Карлом I, наследовавшим Иакову, и Христианом IV датским дело
дошло до формального соглашения (в Гааге, в декабре 1625 г.) и немецкие области, которым было
известно о готовящейся большой коалиции, обязывались даже взять на себя формирование войска, над
которым главное начальствование должно было перейти к королю датскому, который, будучи герцогом
Шлезвиг-Гольштинским, состоял в числе германских владетельных князей. С Густавом Адольфом,
королем шведским, не могли сговориться, однако он все же обещал ни в чем не препятствовать
выполнению задуманного Христианом плана.
Валленштейн
Перед лицом этой грозной опасности император находился в положении весьма неутешительном.
Новый курфюрст, Максимилиан Баварский, указывая императору на формирующуюся коалицию, в то
же время твердил ему о необходимости военных приготовлений, да и сам император эту необходимость
прекрасно сознавал уже потому, что не хотел совсем утратить свое значение в политике и отстать в
военных приготовлениях от Максимилиана, который начинал загораживать императора своей
личностью. Но расстроенные финансы при полнейшей его неспособности решать экономические
вопросы, находились в самом плачевном состоянии. А между тем, необходимость иметь собственное
войско была самая настоятельная. Требовалось непременно иметь в наличии по крайней мере 15 000
пехоты и 6000 кавалерии.
И вот, в начале 1625 года появился человек, ранее уже известный императору как советник и как
добрый воин, и предложил императору возложить на него решение этой сложнейшей финансовой и
военной операции – то был Альбрехт Венцеслав Евсевий фон Вальдштейн, прославившийся в веках под
именем Валленштейна.
Валленштейн. Гравюра на меди. В глубине изображена сцена его гибели
Он родился в 1583 году в старинной чешской дворянской семье, вырос и воспитался в
протестантизме, так как родители его были протестантами. Но вскоре он изменил своим
первоначальным религиозным убеждениям. Окончив школу в Ольмюце и проучившись некоторое время
в Альторфском университете близ г. Нюренберга, он перешел в католичество, сделал блестящую
партию, женившись на богатой женщине, которая была старше его годами, затем унаследовал ее
значительные имения и искусным управлением сумел довести их до полного благосостояния. Во время
восстания в Богемии он держался стороны имперской партии, оказал ей важные услуги, участвовал со
своим полком в Белогорской битве и вообще играл немаловажную роль в войсках, где обращал на себя
внимание своей оригинальностью – качеством, присущим ему еще смолоду.
Вступив во второй брак с графиней Гаррах, он окончательно упрочил свое высокое положение.
Страшно честолюбивый и не менее того пристрастный как к деньгам, так и к власти, он сумел
воспользоваться новым положением страны и милостью императора с тем, чтобы значительно
увеличить свое и без того уже огромное состояние приобретением конфискованных имений. При этом
он не брезговал и еще более темными способами обогащения – перечеканкой старой ценной монеты на
новую, более низкопробную. Затем он соединил все свои огромные владения в одно общее, под
названием Фридланда, а в 1623 году был возведен императором в княжеское достоинство. При
управлении своим владением проявил недюжинной администраторский талант.
То, что он предложил королю, было до некоторой степени новой системой ведения войны –
извлечение из самой войны средств для ее ведения. Войско на основании этой системы должно было
содержаться на средства занятых им областей. Более того, такая система всем представлялась даже
более выгодной, так как обычные грабежи и насилия войска были заменены правильно организованной
и строго соблюдаемой системой реквизиций. Император принял предложение Валленштейна, который
немедленно стал вербовать войска в Богемии, Швабии, Франконии. Множество всяких проходимцев и
искателей приключений, без различия происхождения или вероисповедания (о религии Валленштейн
менее всего заботился) стало стекаться под знамена императора. Второстепенных поставщиков
пушечного мяса, полковников вербуемых полков, приманивала под начальство Валленштейна его
военная слава и широко известное богатство. Таким образом, уже к августу 1625 года имперский
генерал, герцог Фридландский, успел собрать значительное войско, постоянно пополняемое не
прекращавшейся вербовкой. Он двинулся через Франконию и Тюрингию к нижнесаксонскому театру
войны и встретился с Тилли. Однако и этот год прошел без каких-либо выдающихся военных событий.
Портрет Иоганна фон Черкласа, графа Тилли. Гравюра работы Амлинга, 1677 г.
Надпись: «Тилли, умевший побеждать себя, побеждал врагов; И мог ли быть не страшен врагам
тот, кто над собой одерживал победу»
Битва при Луттере, 1626 г.
Габсбурги торжествовали. К довершению их торжества между Францией и Англией произошли
разногласия, которые в течение некоторого времени препятствовали обеим этим державам в оказании
поддержки протестантам в Германии, одинаково важной для них обеих. В мае 1627 года Валленштейн,
перезимовав с основной частью своей армии в Силезии и Моравии, выступил снова в поход. Он
соединился с Тилли, и перед этой грозной военной силой сразу затихло всякое сопротивление. Киль
перешел на сторону имперской партии, и Валленштейн вступил в Шлезвиг, а потом и в Ютландию.
Каково было значение этого беспрепятственного наступления имперских войск, мы это узнаем из того
императорского указа, от 19 января 1628 года, по которому оба герцога Мекленбургские, перешедшие на
сторону врагов, осуждались на изгнание, а Валленштейну, в качестве компенсации за понесенные им на
имперской службе убытки, предоставлялись их земли в ленное владение.
Эта победа Фердинанда II оказалась гораздо более полной, нежели победа Карла V в 1547 году.
Несмотря на то, что еще были протестанты, протестантские города, княжества, герцогства, но нигде уже
не было протестантской воинской силы. В конце 1627 года имперский посол уже предлагал королю
Филиппу купить завоеванные имперскими войсками области: Шлезвиг и Ютландию, а Валленштейн,
тем временем, уже разрабатывал очень смелые планы: «К чему все эти курфюрсты и князья? – так
высказался он однажды, – в Германии, подобно Испании и Франции, следовало бы быть одному
королю...» – «Ведь все князья, естественно, настроены против императора, что вынуждает его постоянно
держать в полной готовности тысяч семьдесят войска и расквартировать его периодически по всей
Германии. Император имеет на то полнейшее право, и если бы этот порядок был им введен года на два,
то все враги императора сами бы пришли к нему и стали его просить о мире».
Валленштейн в Нижней Германии
Валленштейн уже был вполне готов осуществить этот план, при котором он, конечно, менее всего
забывал себя. Если по усиленным настояниям или, лучше сказать, просьбам императора (а он уже не на
шутку начинал тяготиться возрастающим могуществом своего полководца), Валленштейн и распускал
полк или два, то он это делал только для вида. Вся Нижняя Германия стонала под страшным гнетом
имперской солдатчины, которая все шире и шире расквартировывалась по всей стране. Так, например,
герцогу Богиславу Померанскому в его совершенно мирной стране приходилось содержать 10
имперских полков. Даже войска союзной Лиги то тут, то там были вытесняемы армией Валленштейна.
Над Данией также постоянно висел меч, так как там мирные переговоры еще не привели ни к какому
результату. Опасность начинала угрожать и самой Швеции.
Перед Штральзундом, 1628 г.
Но и на этот раз, как и 18 лет тому назад, после неудачного исхода Шмалькальденской войны,
высокомерие и наглость победителя встретила сильный отпор со стороны одного из свободных городов
империи. Город Штральзунд отказался принять имперский гарнизон. Когда один из полковников
Валленштейна, Арним, получивший приказание овладеть померанскими гаванями, произвел нападение
на Штральзунд, его граждане, все протестанты, поклялись защищать права и привилегии родного города
и заключили договор со шведским королем. Они решились защищаться до конца: все женщины и
девицы были ими высланы из города и перевезены на шведский берег.
В июле 1628 года сам Валленштейн появился под стенами города. По своему обыкновению, он
хвалился, что возьмет город во что бы то ни стало, «хотя бы он цепями был прикреплен к небу», и
приказал штурмовать город, да не раз. Затем (ему все средства были хороши для достижения цели)
попытался уладить дело добром. Однако граждане отвергли предложенные им условия соглашения,
которое городской совет уже готов был принять. Вскоре на помощь городу прибыл шведский отряд из
600 человек, а около Рюгена появились датские военные корабли. После 6-месячной осады Валленштейн
вынужден был отступить (август 1628 г.). Пришлось сделать шаг назад! Вскоре после этого были
возобновлены мирные переговоры с Данией, и год спустя в Любеке был подписан весьма сносный для
Дании мирный договор.
Мир в Любеке. Реституционный эдикт, 1629 г.
Несмотря на эту неудачу, Валленштейн по-прежнему продолжал настойчиво проводить всюду
намеченную им политическую программу. 10 000 войска, освободившегося вследствие мира,
заключенного с Данией, под командование Арнима были им отправлены в Польшу на помощь полякам в
войне против шведов. Другие 17 000 под командованием Монтекуколи, были посланы в Нидерланды. В
то же время он постоянно подкреплял свое войско новыми наборами. Но несмотря на всю ту мощь,
Валленштейн отлично понимал, что задуманная им реформа внутреннего государственного устройства,
в смысле усиления монархии, могла бы осуществиться только при условии некоторой терпимости по
отношению к религиозному чувству протестантской части населения. Именно в таком духе действовал в
это время кардинал Ришелье во Франции по отношению к гугенотам. Но император и его окружение – в
большинстве своем иезуиты и паписты – думали иначе. Упоенные победой они задумали силой навязать
населению «правую веру», и решились уничтожить все то, что успело уже укорениться в течение
восьмидесятилетнего периода, прошедшего со времени Аугсбургского религиозного мира 1552 года. В
этом духе 6 марта 1629 года был издан так называемый «реституционный эдикт», вновь возвращавший
католической Церкви все права и преимущества, давным-давно утраченные ею в протестантских
странах.
Смещение Валленштейна. 1630 г.
Единственный человек, который бы еще мог как-нибудь привести в исполнение этот эдикт (если
только он был вообще исполним), был Валленштейн, но и он отрицал возможность его выполнения. Это
и стало причиной его смещения. Поводом же к смещению послужило то общее недовольство, которое
царило среди князей в связи со слишком явным возвышением Валленштейна. Жалоб на него, особенно
со стороны участников Лиги, накопилось множество, и эти жалобы нашли себе громкое выражение на
Регенсбургском сейме 1630 года, где все участники потребовали у императора отставки Валленштейна.
Слабодушный император, отчасти разделявший общие опасения, однако же медлил с исполнением
общего желания, пугаясь последствий своего шага. Когда он, наконец, решился исполнить общее
желание князей, громче всех высказываемое герцогом Максимилианом, то, отправляя своих министров,
Верденберга и Квестенберга, к Валленштейну, дал им такую инструкцию, в которой с полной ясностью
высказывалось тревожное ожидание насильственных мероприятий со стороны могущественного
временщика. Но Валленштейн был слишком умен, чтобы решиться на нечто подобное, да притом он
яснее, чем кто-либо, понимал общее положение дел. Он принял посланцев императора весьма любезно и
абсолютно спокойно, посовещался со своим астрологом, заглянул в гороскопы императора и курфюрста
Максимилиана и приказал передать императору, что он повинуется его воле.
Валленштейн удовлетворился тем, что за ним сохранены были мнимые владетельные права на
Мекленбург, особенно горячо оспариваемые лигистами и владетельными имперскими князьями. Но
император ошибался, воображая себе, что его положение стало более прочным вследствие устранения от
дел всеми ненавистного временщика. Оказалось, что никто не выразил желания вместо него принять
командование над имперскими войсками. После долгих колебаний и пересудов решено было, наконец,
сократить имперские войска на 40 000 человек, а войска Лиги – на 20 000, содержать их контрибуциями
с занимаемых ими округов и, поставив Тилли во главе этих войск значительно сократить его
полномочия, подчинив одновременно и Лиге, и императору. Но в то время, когда шли обо всем этом
переговоры, на германской территории появился новый и едва ли не самый страшный враг
габсбургского владычества – шведский король Густав Адольф.
2. Реформация в скандинавских землях. Густав Адольф. 1630-1632 гг.
Густав Адольф, король шведский
Этот замечательный государь принял на себя выполнение той задачи, которую уже до него пытался
выполнить король датский, человек разумный и способный, но не одаренный воинским талантом.
Реформация в Дании
В скандинавских государствах протестантизм ввелся не без борьбы, но все же сравнительно легко
получил преобладающее положение. Поводом к внесению протестантизма в обе страны, Швецию и
Данию с Норвегией, послужило несчастное правление Христиана II, который в 1513 году, вступил на
датский престол. Когда впоследствии (1520 г.) он был признан королем и в Швеции то, задумав
отомстить враждебной ему партии, приказал одновременно умертвить многих важнейших ее
представителей, чем и возбудил против себя общее негодование, вылившееся в вооруженное восстание.
Густав Адольф, король шведский. Гравюра работы Павла Понция с картины Антона Ван Дика
Однако собираясь вступить в борьбу с католической реакцией, он руководствовался не только одной
религиозной идеей. Он намеревался действовать непосредственно на пользу своего государства и
престола, путем сопротивления быстро возраставшему могуществу императора, который успел уже
распространить сферу своего влияния до самых берегов Балтийского моря. Благодаря своим обширным
познаниям и светлому уму, он еще обладал той свободой в религиозных воззрениях, какой отличались
все великие люди реформационной эпохи, не сбиваемые с толку в политических вопросах никакой
догматикой придворных проповедников и духовников. Недаром его сравнивали с Генрихом IV
французским, которого, впрочем, он безусловно превосходил глубиной своих убеждений и
нравственной чистотой, а это сила немалая даже в области великих мировых событий.
Высадка в Германии, 1630 г.
В своей родной стране он мог не опасаться никаких противодействий. Государственные чины весной
1629 года, разрешили ему все то, что ему было, по его мнению, необходимо, и как только в сентябре
того же года ему удалось заключить с Польшей перемирие на шесть лет, он уже и мог приняться за
выполнение задуманного им плана. Вступив в переговоры с Францией, Густав Адольф не тратил на них
много времени. Как человек дела, здраво смотрящий на вещи, он отлично знал, что союзники появятся,
как только дело пойдет успешно. Однако будучи сильным и энергичным человеком, он прежде всего
чувствовал потребность в действиях, и потому решился вначале действовать один, без союзников. Он
простился с государственными чинами Швеции, оставив на их попечение свою дочь, Христину, и 6
июля 1630 года высадил передовой 13-тысячный отряд на острове Узедоме. Войско это было
небольшое, но надежное, национальное шведское, не наемническое, и вел его человек, который каждому
внушал боевой дух потому, что и сам был воодушевлен своим широким замыслом.
Вступление Густава Адольфа в Мюнхен. Гравюра XVII века. Надпись над изображением; «Краткое
уведомление о завоевании курфюрстского города Мюнхена»
Битвы близ Нюренберга, 1632 г.
Валленштейн окопался при Фюрте, недалеко от Нюренберга, и пресек подвоз припасов к войску
Густава Адольфа. Штурм, предпринятый Густавом Адольфом 4 сентября на укрепленный лагерь
Валленштейна, не удался. Потери шведов доходили до 3000 человек, у Валленштейна выбыло из строя
около 1500 человек. Две недели спустя Густав Адольф снял свой лагерь, успев доставить подкрепление
гарнизону города, и направился на юг, делая вид, будто собирается произвести вторжение в Австрию,
где в то время уже бушевало восстание.
До самого Боденского озера прошел он по католическим землям, пока еще не затронутых войной, и
всюду собирал контрибуцию. Тем временем Валленштейн двинулся на север и овладел частью
Саксонии. 1 ноября капитулировал Лейпциг. Узнав о движении Валленштейна, Густав Адольф быстро
повернул назад и стремительным маршем, кратчайшим путем, пошел по следам Валленштейна. К обеим
сторонам постоянно стягивались подкрепления. Валленштейн расположился лагерем недалеко от
Вейсенфельса, выслав лучшего из своих генералов, Паппенгейма, к городу Галле, в котором засел
шведский гарнизон. В это время подоспел и сам Густав Адольф и тоже расположился лагерем близ
Вейсенфельса, в Люцене. Здесь 6 ноября 1632 года завязалась упорная, роковая для Густава Адольфа,
битва.
Битва при Люцене, 1632 г.
Имперские войска заняли позицию к северу от дороги, ведущей из Люцена в Лейпциг, опираясь
правым крылом на городок Люцен. Пехота, по тактическим правилам того времени, была построена в
огромное каре. Перед ней, вдоль дороги была расставлена часть артиллерии. Слева от нее
расположились имперские кирасиры в своем темном вооружении – всего от 20 000 до 30 000 человек.
Против них, с юга, стали наступать шведы и немцы, а во главе правого крыла, состоявшего из 6-ти
полков, сам король шведский. Наступающие громко пели любимую военную песню реформационного
времени: «Бог – наша твердыня».
Битва разгорелась только в 10 часов утра, когда рассеялся туман, покрывавший поле битвы.
Наступление шведов велось горячо, но ни на чьей стороне еще не было перевеса. Около часу пополудни
донесение, полученное королем шведским, вынудило его поспешить на левое крыло, где, по несчастью,
он наткнулся на отряд неприятельской кавалерии. Одним выстрелом он был ранен в руку, другим,
смертельно, в голову. К счастью, этот страшный удар не вызвал паники в рядах шведов. Герцог
Бернгард Ваймарский не растерялся, приняв главное командование над войском. Шведы, узнав о смерти
своего короля, с яростью возобновили натиск и сломили имперцев. Победа была уже почти в руках
шведов, когда в битву были введены полки поспешно возвращенного к Люцену Паппенгейма, который
на мгновение приостановил поражение. Однако Паппенгейм вскоре был также сражен неприятельской
пулей. Битва продолжалась с величайшим ожесточением еще несколько часов и незадолго перед закатом
солнца закончилась поражением имперского войска.
Готфрид Генрих, граф фон Паппенгейм. Гравюра работы К. Галле с картины Ван Дика
Положение дел после смерти Густава Адольфа
Густав Адольф умер смертью героя в самом расцвете – ему было всего 38 лет. Многие решались
утверждать, будто смерть его для Германии была событием счастливым, будто окончательная победа
его над имперцами и папистами могла бы угрожать свободе и самостоятельности Германии. Но все это
не более, чем праздные речи. О планах Густава Адольфа мы ничего не знаем, а потому и судить не
можем. Сведущие люди указывают нам только на кое-какие наброски условий мира, которые
складывались в голове короля-героя.
Можно предположить, что в его планы входило: уничтожение реституционного эдикта,
равноправность обоих вероисповеданий, восстановление status quo в Богемии, Моравии, Силезии,
Пфальце; возвращение всех изгнанных, изгнание иезуитов из Германии; избрание его самого как главы
протестантского союза римским королем.
Одно несомненно: если бы Густав Адольф вышел победителем в этой борьбе (в чем едва ли можно
сомневаться), то он, конечно, сумел бы обуздать злую волю католиков, сумел бы совладать с рознью,
недомыслием и слабостью евангелической партии – этими главными помехами к установлению
прочного мира... Но судьба распорядилась иначе и в связи со скоропостижной смертью Густава Адольфа
для установления мира потребовалось еще 16 лет войны, длившейся уже 14 лет подряд.
3. Тридцатилетняя война, период с 1632 по 1648 г. Заключение мира
Конвент в Гейльброне. Союз
Несмотря на кончину Густава Адольфа, победа при Люцене была настолько значительной и важной,
что и дальнейшее ведение войны оказалось возможно только под диктовку шведов и на основании
важнейших предначертаний политики Густава Адольфа.
Руководство армией принял на себя государственный канцлер покойного короля, Аксель
Оксенстиерна, который находился на театре войны. Он созвал правящие сословия евангелических
государств и областей на конвент в Гейльброне (март 1633 г.), во время которого и был заключен со
Швецией тесный союз, причем военные распоряжения и все управление делами внутренними и
внешними было предоставлено выборному совету совместно со шведским канцлером. Договор о
субсидии, получаемой от Франции, был возобновлен, а дальнейшие поступления денежных средств
происходили с занятых шведами и их союзниками церковных владений.
Вслед за тем в июле 1633 года герцогство Франкония было передано талантливейшему и наиболее
выдающемуся из военачальников Бернгарду Ваймарскому.
Война в 1633 г.
Валленштейн же, со своей стороны, после битвы при Люцене, удалился в Богемию и сурово наказал
всех, кого посчитал виновниками понесенного им поражения. Он дополнил и усилил свое войско
новыми вербовками и очень ловко воспользовался выгодным военным положением Богемии. Ни для
кого неуязвимый, он грозил отсюда всем соседним странам. Герцог Бернгард и шведский генерал Горн
двинулись в Баварию, и Максимилиан стал настойчиво требовать помощи от императора, который и дал
соответствующие приказания Валленштейну, но тот повиновался только для виду – послал как бы на
помощь Максимилиану одного из своих генералов с отрядом, но в то же время строжайше приказал ему
не переходить в наступление. Конечно, он прикрыл свои действия ловко придуманными военными
целями и причинами; но едва ли возможно сомневаться в том, что в основе его действий лежала,
главным образом, его ненависть к герцогу-курфюрсту.
Значительно позднее, в мае 1633 года, он вторгся со своим сильным войском в Силезию. К тому
времени под его началом находилось по крайней мере вдвое больше войска нежели в саксонско-
бранденбургско-шведской армии, которой командовал Арним и другие генералы. Однако Валленштейн
не воспользовался численным превосходством своей армии и вступил (пользуясь своими
полномочиями) в переговоры с Арнимом, а при личном свидании с ним подал даже надежды на
возможность заключения мира, обсуждая даже его условия и, наконец, достиг заключения перемирия.
Этим было положено начало той двойственной игре, которая должна была закончиться трагической
катастрофой. Есть основание предполагать, что этот честолюбец носился с какими-то весьма
обширными планами, мечтал о возможности достигнуть какого-то очень высокого положения,
пользуясь общей смутой, неурядицей и своим совершенно исключительным положением. А это
положение, отчасти благодаря соглашению, заключенному с императором, отчасти же благодаря его
отношению к войску, которое вполне зависело от его воли, а не от воли императора, было таково, что
тягаться с ним было нелегко.
Вскоре он восстановил свою военную славу блестящей победой при Штейнау в Силезии; но
действовал очень странно, переходя от военных действий к переговорам. Когда герцог Бернгард
Веймарский овладел на юге весьма важным в военном отношении Регенсбургом, Валленштейн пошел
против него всеми своими силами, но с полпути вернулся и вновь удалился в свою неприступную
Богемию. Это окончательно возбудило подозрения в Вене, при императорском дворе, тем более, что
Валленштейн уже несколько раз подряд оставлял без всякого внимания приказания императора. От него
потребовали, чтобы он очистил Богемию и перевел войска во Франконию или Саксонию и содержал бы
их там на средства неприятеля. Однако он на это не согласился, тем более, что из этого предложения
становилось ясно, какого рода замыслы против него питают. Но Валленштейн противопоставил этим
замыслам весьма опасную меру предосторожности. На банкете в Пильзене (январь 1634 г.) он заключил
нечто вроде договора со своими генералами и полковниками, по которому ни он не мог отказаться без
их ведома и согласия от своей должности, ни они не могли отстать от него без его воли.
Гибель Валленштейна, 1634 г.
Сложившаяся ситуация в значительной степени ускорила наступление развязки. Император тайно
подписал указ о смещении Валленштейна, предоставив особым исполнителям действовать в этом
отношении тогда, когда и как им заблагорассудится. Другим актом, исходившим также от императора,
Валленштейн и некоторые из приближенных ему генералов обвинялись в государственной измене. В
том же акте упоминались генералы, которым армия Валленштейна должна была подчиниться. И при
этом император еще до 13 февраля продолжал переписываться с Валленштейном, хотя тот уже почти не
скрывал своего намерения – порвать во что бы то ни стало с императором и даже вошел в прямые
сношения с Францией и Швецией.
20 февраля Валленштейн обязал своих полковников подписать с ним новое соглашение (в Пильзене).
Великий полководец был твердо уверен в их корыстной преданности к нему. Это мнение вскоре
оказалось ошибочным – многие стали уходить от него. Поэтому он переселился из Пильзена в Эгер,
куда просил приехать и саксонского уполномоченного для переговоров, Арнима. В то же время он
просил герцога Веймарского выслать в Эгер кавалерийский отряд, при посредстве которого он мог бы
поддерживать с ним отношения. При нем находилось около 1200 человек. Здесь, в Эгере, и постиг его
роковой удар.
Убийство или, пожалуй, казнь, предназначенная ему как государственному преступнику была
совершена ирландскими офицерами, которых много было на службе в имперском войске. Главными
деятелями в этом темном деле были: комендант крепости Гордон, Бёттлер, Лесли и некоторое
количество подчиненных им солдат, привлеченных к делу обещаниями щедрых наград со стороны
двора.
Гордон пригласил к себе некоторых близких к Валленштейну генералов и полковников на пиршество
в замок. В указанное время солдаты ворвались в зал пиршества и всех их прикончили. Затем Бёттлер с
некоторыми из своих сообщников поспешил в дом эгерского бургомистра, в котором герцог
квартировал. Они поднялись по винтовой лестнице, которая вела к комнаты Валленштейна. Тот в это
время собирался ложиться спать и в одном белье подошел к окну, чтобы узнать о причине шума.
Капитан Деврё вбежал в комнату и ткнул его в грудь протазаном. Удар был такой, что Валленштейн
упал, не произнеся ни звука. В его богатых владениях и огромном имуществе нашлись средства для
вознаграждения тех, которые проявили такое усердие на службе императора.
Эгерское убийство.
«Подлинное изображение убийства, совершенного в Эгере над герцогом Фридландским и
некоторыми другими имперскими полковниками и офицерами 15 февраля 1634 года». Гравюра,
составленная в благоприятном для Валленштейна смысле
Битва при Нёрдлингене
Валленштейн насильственно был устранен, но надежды на мир от этого не стали более реальными.
Ни та, ни другая сторона никакими ухищрениями не могли добиться возможности выставить такую
силу, которая дала бы решительный перевес в войне и тем самым положила конец этому страшному
бедствию, высасывавшему все соки из Германии. Вскоре война вспыхнула с новой силой. Верховное
командование над валленштейновской армией было передано сыну императора, Фердинанду, королю
венгерскому, а в помощь ему был придан генерал Галлас. Первым военным успехом его было
возвращение Регенсбурга. Затем в сентябре того же года (1634 г.), имперцы нанесли союзникам тяжелое
поражение. Герцог Бернгард и шведский генерал Густав Горн подступили к Нёрдлингену, осаждаемому
имперскими и испанскими войсками, которые привел брат испанского короля. Результатом сражения
при Нёрдлингене было 6000 человек убитым и 3000 пленными, в том числе и сам Горн.
Участие Франции
Этот успех имперского войска, которым, впрочем, победители не сумели воспользоваться, побудил
Францию принять непосредственное участие в войне. На основании нового договора, в обмен на
уступку Франции Эльзаса и некоторых крепостей, французский король обязался уплатить субсидии и
поставить двенадцатитысячное вспомогательное войско. Первым делом этого войска было избавление
города Гейдельберга от опасности, грозившей ему со стороны баварцев. Со шведами отношения еще не
вполне выяснились и Оксенстиерна не подписал договор с французским королем. Одно было
несомненно – Германия едва ли могла надеяться на то, что выйдет из этой тяжкой борьбы, не
поплатившись частью своей территории.
Пражский мир, 1635 г.
Тяжелее всяческих поражений на протестантстве отозвался тот мир, который в следующем году
(1635 г.), после долгих переговоров, был заключен в Праге между императором и курфюрстом
Саксонским. Император, успевший убедиться в том, что ему не совладать с ересью, распространившейся
повсюду, решился, наконец, пойти на некоторые уступки. Курфюрст получил и Верхний, и Нижний
Лаузиц в пожизненное владение, а также и часть архиепископства Магденбургского. Относительно
церковных владений было решено, что владевшие ими протестанты – собственники должны были
сохранить на них свои права еще в течение 40 лет. Следовательно, действие реституционного эдикта
было отсрочено на этот срок. Имперский высший суд должен был состоять поровну из католиков и
протестантов. Общая амнистия императором допущена не была.
В отплату за все эти уступки курфюрст Саксонский и все те, кто подобно ему изъявят желание
присоединиться к мирному договору, обязуются заодно с императором воевать против иноземцев,
шведов и французов, и способствовать изгнанию их из германских владений. Собранное в Германии
войско (около 60 000-80 000 человек) должно было признаваться имперским войском и
главнокомандующим его был сам император, а 20 000 человек могли состоять под командой курфюрста
как одного из имперских военачальников, подчиненных императору. Всякие лиги, унии и союзы,
безусловно, воспрещались.
К этому мирному договору постепенно, еще в том же году, примкнули многие из католических и
протестантских государственных образований. Среди первых – Бавария, среди последних –
Бранденбург. Однако общим этот мир быть не мог потому, что многое в нем было недосказано и неясно,
да притом же одними параграфами мирного договора вряд ли было возможно отделаться от
вмешательства Франции и Швеции. Последствием этого было продолжение войны, театром которой
была вся Германия. Нет возможности вкратце обозреть или проследить все ее колебания и случайности,
достаточно сказать, что воевали всюду, беспрестанно вступая в переговоры, заключая перемирия и
временные приостановки военных действий.
Но одно было несомненно: страшное возрастающее разорение и истощение Германии. Все население
ее мечтало о мире и готово было принять его на каких бы то ни было условиях. Но сильна была и партия
приверженцев войны: к ней принадлежали те, кто питался общим бедствием и кому оно приносило
выгоды, – те тысячи комиссаров, советников, поставщиков, полковников и генералов, а также и та
одичавшая от непрерывного кровопролития солдатчина, в рядах которой нашел себе место и знатный, и
средний слой населения, и весь тот сброд жен, детей, воров, плутов и всякого рода бродяг, которые
следовали по пятам армий.
Продолжение войны, 1636 г.
Одно время появилась надежда на то, что Швеция будет отвлечена возобновлением войны с
Польшей, так как шестилетнее перемирие подходило к концу. Но Франция весьма искусно сумела
уладить отношения между Швецией и Польшей и способствовала заключению настолько прочного мира
между обеими странами, что шведы смогли задействовать еще и новые войска, перебросив их из-за
Вислы в Германию. Вообще говоря, Франция начинала приобретать на театре войны все большее
значение. В 1635 году она объявила войну Испании, а в Италии способствовала возникновению
восстания некоторых мелких владений против власти Габсбургов.
Военное счастье и в 1636 году колебалось: в начале года шведы, под командованием Бауэра, были
оттеснены далеко на север, но затем, в октябре, имперские войска потерпели от того же Бауэра (при
Виттштоке) такое тяжкое поражение, что потери их убитыми составили почти 20 000 человек. То же
было и в отношении Франции: сначала ряд небольших успехов, потом – вынужденное отступление.
Однако год закончился несомненным успехом имперской партии: на съезде курфюрстов в Регенсбурге
сын императора Фердинанд без всякого затруднения был избран римским королем.
Фердинанд III, 1637 г.
Фердинанд II умер в 1637 году, никем не оплаканный, а Фердинанд III (1637-1657 гг.) не внес ничего
нового в круг германской политики. А между тем число политических вопросов в этом году
пополнилось еще одним, по поводу кончины бездетного герцога Богислава Померанского. Наследником
его, по праву, был курфюрст Бранденбургский, но Померания находилась во власти шведов. На театре
войны в 1637 году не произошло ничего важного, но зато последующие годы были весьма неудачны для
Габсбургов.
Союз между Францией и Швецией был скреплен Гамбургским договором 1638 года и ознаменован
успехами союзников на севере и на юге. Бауэр отбросил имперского генерала Галласа (несмотря на
поддержку, оказанную ему курфюрстами Саксонским и Бранденбургским) в Богемию и Силезию, где
тот вынужден был зазимовать. На юге крепкий Брейзах должен был сдаться герцогу Веймарскому.
Когда герцог умер, в 1639 году, то его армия была принята на французскую службу, а Бауэр продолжал
теснить имперцев и в Богемии, где он расположился на зимних квартирах. В довершение бедствий
Габсбургов, испанский флот, появившийся в шведских водах, был разбит и рассеян голландским
адмиралом Тромпом.
Сейм в Регенсбурге, 1640 г.
Несмотря на продолжавшуюся войну, не прекращались и переговоры о мире. Однако эти переговоры,
не достигшие никакого результата, привели к созыву в 1640 году сейма в Регенсбурге – первого сейма за
весь период, начиная с 1613 года. Князья лично на этот сейм не явились и большинство их
мотивировало свой отказ (и не без основания) отсутствием денежных средств. Сейм заседал до
середины следующего года и много способствовал уяснению общего положения дел. Однако император
не согласился на общую амнистию и на распространение религиозной свободы в пределах его
собственных наследственных владений, и война продолжалась. Но в 1641 году ознаменовалась только
смертью храброго шведского генерала Бауэра, который был замещен одним из талантливейших
полководцев этого времени, Леонардом Торстензоном.
Продолжение войны
Итак, Регенсбургский сейм ни к чему не привел, да и мудрено было бы прийти к какому бы то ни
было выводу прежде, чем установится более или менее продолжительное перемирие. При этом всякие
переговоры о мире продолжали находиться в зависимости от колебаний военного счастья, то есть от
бесчисленных случайностей войны, охватившей всю Европу, включая Турцию, Испанию, Польшу и
Нидерланды, Италию и Скандинавские государства.
Однако 1640 год все же несколько подвинул вперед вопрос о мире. Участие Испании в войне было в
значительной степени ослаблено восстанием в Португалии и Каталонии, с другой же стороны, в
Бранденбурге, слабый и недальновидный курфюрст Георг Вильгельм был замещен курфюрстом
Фридрихом Вильгельмом (1640-1688 гг.), правителем разумным, твердым и притом находившимся в
самом расцвете лет.
Ему удалось в 1641 году заключить со шведами отдельный договор о нейтралитете, который дал
возможность этому государю и истинному христианину хоть немного облегчить то ужасное положение,
в какое повержена была нескончаемой войной его родина.
Переговоры о мире, 1642 г. Продолжение войны
Наконец, в 1642 году Фердинанд III сделал еще один шаг к примирению, заключив договоры с
Францией и Швецией, по которым Мюнстер и Оснабрюк были назначены местами для мирных
переговоров, а сами переговоры должны были там начаться в ближайший назначенный срок. Военные
действия Фердинанда не были успешны. Торстензон вторгся в Силезию и Моравию, затем отступил к
Лейпцигу, чтобы сблизиться со своими резервами, и здесь, при Брейтенфельде (2 ноября 1642 г.), почти
на месте прежней битвы, нанес имперским войскам такое поражение, от которого уцелело немного
более одной трети их армии. В следующем году на театр войны явились новые участники. Георгий
Ракочи, князь Седмиградский, наследовавший Бетлен Габору, с разрешения султана, своего верховного
повелителя, вторгся в Венгрию и стал восстанавливать ее население против императора Фердинанда. В
то же самое время (в марте 1645 г.) и Торстензон вторгся в Богемию, еще раз разбил имперцев и дошел
почти до самой Вены. С князем Седмиградским, правда, вскоре удалось заключить мир, но зато, с
другой стороны, от императора стали, один за другим, отпадать его союзники. Курфюрст Иоганн Георг
Саксонский, в августе 1645 года, заключил отдельный договор со шведами, а курфюрст Максимилиан
Баварский, незадолго до этого потерпевший тяжкое поражение от французов, под начальством Тюренна,
готов был вступить в подобный же договор с королем французским.
Мир, заключенный в Мюнстере и Оснабрюке
Тем временем, в апреле 1645 года, были открыты мирные конгрессы в Мюнстере и Оснабрюке, а
военные действия, крайне ослабленные общим истощением сил, уже не могли более способствовать
слишком крутому повороту в общем положении дел. В окрестностях Аугсбурга, при Цусмарсгаузене (17
мая 1648 г.), произошло последнее большое сражение – в нем участвовали австрийцы, баварцы, шведы и
французы. Весьма знаменателен был при этом тот факт, что на 33 000 сражающихся в
имперском войске числился обоз, в состав которого входило 127 000 всякого сброда! Было ясно, что
настала пора для заключения мира. Вскоре война действительно закончилась под стенами того самого
города, у которого она началась – под стенами Праги. Часть города уже была захвачена шведами.
Вскоре к ним подошли подкрепления и на 25 октября назначен был общий штурм остальной части
города, но он был .отражен.
Однако шведы возобновили нападение и продолжали биться до тех пор, когда 3 ноября пришла,
наконец, весть о том, что 24 октября в Мюнстере был подписан общий мир.
Кардинал Жан Арман дю Плесси, герцог Ришелье. Гравюра работы Нантёйля с картины кисти Дю-
Шампэна
Ришелье родился в 1585 году в Париже. Отец его принадлежал к сторонникам Генриха III и сначала
готовил своего сына к военной карьере. Но молодой человек предпочел духовное поприще,
открывавшее более широкую арену для его блестящих дарований. В 22 года он был уже епископом, а
когда ему не исполнилось еще и 30 лет, его пригласили в министерство. Далее на 40 году жизни он
вступил в совет и вскоре сделался душой и главой правительства.
Испанцы тотчас же почувствовали, что иностранной политикой Франции правит теперь твердая рука.
Ришелье следовал идеям Франциска I и Генриха IV, поддерживал Нидерланды, устроил брак сестры
короля принцессы Генриетты Марии с наследником английского престола, послал в Граубинден войска,
которые восстановили там Status quo ante.
Для заключения вышеупомянутого брака требовалось папское разрешение, испрашивая которое
Ришелье намекнул папе, что король, в случае нужды, обойдется и без него. Возможно, он считал, что
исполняет свой священный долг перед Церковью, возвеличивая Францию всякими возможными
способами, даже ценой союза с еретиками. По крайней мере, он давал так понять, когда ему намекали,
что следовало бы позаботиться и о церковных интересах. Но он был столь истым государственным
человеком, что, вероятно, придавал значение церковным делам лишь настолько, насколько этого
требовали государственные интересы и его политические планы. Подобно всем великим
государственным деятелям, он не отделял внутренних дел от внешних. Его взгляды на внутреннюю
политику как необходимую основу для успешных внешних сношений были ясны, просты и проникали в
глубь вещей. Он понимал действительность со всей безошибочностью логики, изучая то, что
происходило в последние пятьдесят лет не только во Франции, но и в остальном мире. В программе его
было намечено: «Безусловное подчинение всех, при твердом правительстве, всего знающем, чего оно
хочет, признание государственной цели превыше всякого другого соображения. Награда или кара
только согласно этому взгляду. Повиновение государя папе в духовных делах, ради того, чтобы иметь
право не допускать его вмешательства в дела светские. Дворянству подобает нести военную службу,
судьям – разбирать судебные дела. Этим исчерпывается их компетентность».
Народ должен чувствовать свои тяготы, но слишком обременять его не следует. Ришелье задумывал
постепенно заменить всю знать, преследовавшую лишь свои личные интересы, чиновниками на
жаловании, настоящими органами правительственной власти. Значение Ришелье выступает из простого
перечня событий. Он встретил первое сопротивление со стороны гугенотов, которые решительно не
понимали своих выгод в это время. Без сомнения, они не могли не волноваться, если паписты и сам папа
интриговали против них в правительстве, жестоко пользуясь успехами своей партии в соседних
государствах. Однако Ришелье вел войну с ними на иной лад. Он нашел союзников в лице Англии и
Голландии, заставив собрание нотаблей в Фонтенбло (сентябрь 1625 г.) одобрить до известной степени
его политику.
Осадив гугенотский приморский город Ла-Рошель английскими и голландскими судами, он вынудил
его жителей просить мира, чему должны были последовать и остальные гугеноты, потерпев поражение и
на суше. Но в отличие от папистов, требовавших и в этом случае полного уничтожения гугенотов,
Ришелье согласился на посредничество Англии и предложил им весьма приемлемые условия. Но он не
был еще полным хозяином в королевском совете. Все еще могущественная папистская партия, главой
которой был патер Беруль, навязала ему мир с Испанией, заключенный в Барселоне, с помощью тайной
интриги, проводимой без ведома не только Ришелье, но и всего совета. При этом, относительно
Велтелины, было решено восстановить положение 1617 года, то есть бывшее до преобладания
Габсбургов (1626 г.).
Положение Ришелье было поколеблено, знать была недовольна новым направлением правительства и
организовала заговор, душой которого был маршал Орнано, уроженец Корсики. Заручившись
содействием вероятного наследника престола (Людовик был еще бездетен), брата короля, герцога
Орлеанского Гастона, заговорщики намеревались избавиться от министра. Принц Конде также
принимал в этом участие, но Ришелье предупредил удар. Опираясь на расположение к нему короля,
Ришелье приказал внезапно арестовать Орнано и отправить его в Венсен. Один из второстепенных
персонажей заговора, граф Шале, был казнен, а Орнано умер своей смертью в заключении.
Заговорщики, в особенности же ничтожный принц, которому приходилось быть их главой, были
устрашены. Король и его мать приветствовали кардинала как победителя. А он не замедлил
воспользоваться этим моментом для государственной пользы, призвав к себе на помощь собрание
нотаблей (1627 г.), которому предложил организовать постоянное королевское войско, численностью 20
000 человек. Угадывая его намерения, собрание постановило, что каждый виновный в вооруженном
восстании против короля подлежал без дальнейшего судебного разбирательства лишению своей
должности, а затем, при доказанности преступления, отвечал за него жизнью и имуществом. Этим
постановлением устанавливалось, что государственные крепости и всякая вооруженная государственная
сила должны были оставаться исключительно в руках короля.
Гугеноты поднялись еще раз, при тайной поддержке других недовольных, жалуясь на нарушение
условий последнего мира. Город Ла-Рошель стал снова центром восстания. Англия, конфликтовавшая с
Францией, помогала гугенотам. Но отправленная ею экспедиция, под командованием герцога
Бекингема, любимца короля английского, Карла I, потерпела неудачу. При выполнении этой трудной
задачи герцог оказался не на высоте: его атака на укрепление острова Ре, господствовавшего над
гаванью Ла-Рошели, была отбита, и английский флот был вынужден отплыть обратно.
Людовик XIII, который не был трусом, и Ришелье подошли к городу с внушительным войском.
Осажденные защищались с изумительным геройством. Английская эскадра подвезла им
продовольствие, но не могла выгрузить его потому, что Ришелье заградил вход в гавань плотиной.
Повторная попытка англичан оказалась столь же неудачной. Но город выдержал четырнадцатимесячную
осаду и сдался лишь тогда, когда нависла серьезная угроза голода (1628 г.). Ришелье как великий
политик предоставил частным лицам возможность пользования всем их имуществом и свободное
отправление их религиозных обрядов, но гордая муниципия Ла-Рошели была уничтожена, стены города
были разрушены, все привилегии его отняты.
Восстание гугенотов в Севеннах было тоже подавлено, причем Ришелье обошелся сурово с
сопротивлявшимися и милостиво пощадил сдавшихся добровольно. У гугенотов были отобраны и их
крепости «государству в государстве» положен конец, но Нимским эдиктом (1629 г.) подтверждались
все остальные статьи Нантского договора, и всем, даже вождям, герцогам Рогану и Субизу, была
объявлена амнистия, имущество церкви и частных лиц были возвращены по принадлежности.
Подчинение гугенотов. Внешняя политика
В этот раз за правое дело Франции и прогресса боролись не гугеноты, вожди которых заключили
тайный союз с Испанией, заклятым врагом евангелического учения, а министр, который, одержав
победу, не подражал папистам. Он примирился с гугенотами, даровав им, взамен защиты, которую они
искали в своей собственной силе, защиту права и государственного порядка.
Спор за Мантуанское наследство после смерти последнего Гонзага (1627 г.), дал Ришелье повод к
жесткому направлению французской политики против Габсбургов. Венский и Мадридский дворы,
одурманенные своими успехами в Германии, соединились с герцогом Савойским для завоевания
области, более не принимая во внимание законных прав французского кандидата, герцога Невера; но
Ришелье увидел в сложившейся ситуации возможность сломить обременительное для всей Италии
преобладание испанцев в этой стране, решился действовать очень энергично. Среди зимы (февраль 1629
г.), несмотря на неоконченную еще войну с гугенотами, французская армия, под командованием самого
короля перешла через Мон-Женевр, выручила осажденный испанцами важный город Казале, соединила
несколько испанских владений – Геную, Мантую, Флоренцию, Венецию – в один союз и принудила
примкнуть к нему и герцога Савойского. В это время был подписан мир с гугенотами, и Ришелье, узнав
о вторжении в Италию 20 000 имперцев, в то время как испанцы, под командованием одного из лучших
своих генералов, Амброзио Спинолы, угрожали снова обложить Казале, выступил лично в новый поход,
имея в виду и большую политическую задачу, причем взяв на себя обязанности главнокомандующего. В
марте 1630 года французы прибыли в Сузу. Они взяли Пинероло, Салуццо, Казале. Имперцы успели
овладеть Мантуей, но перевес все же оставался на стороне Франции, занявшей все проходы в Италию.
Ришелье и королева-мать
В этой борьбе против габсбургского владычества интересы Франции совпадали с интересами
Швеции, и Франция оказала большую поддержку Густаву Адольфу, как уже было указано выше.
Противники Ришелье негодовали на него за содействие королю-еретику и делу ереси в Германии,
причем во главе недовольных министром стояла королева-мать. Как и всякая посредственность,
привыкшая повелевать, она негодовала на власть человека, которого, как ей казалось, она сама вывела в
люди. Она, надеясь на свой материнский авторитет, попыталась отдалить сына от ненавистного ей
министра и полагала, что уже достигла своей цели. Враги кардинала уже поздравляли ее, называли его
преемника, но Людовик XIII, на мгновение усомнившись, не захотел расстаться с Ришелье. Французские
историки описывая забавные подробности метко окрестили этот день «днем одураченных» (la Journee
des Dupes).
Людовик XIII, робкий, сознававший свою умственную зависимость, слабый и телом и духом, далеко
не речистый, понимал, однако, достоинство своего сана, чувствуя в то же время потребность опоры в
человеке сильном, который был бы способен один нести бремя правления, опираясь на свой ум и силу
воли. Согласившись с мнением своего министра, Людовик предложил своей матери переехать в Мулен.
Попытки примирить ее с сыном были тщетными. Вместе с ней покинул двор и герцог Орлеанский.
Завязалась новая испанская интрига: королева-мать бежала из Компьена, где жила под своего рода
надзором, в Испанские Нидерланды. Но победа осталась за кардиналом и он еще решительней стал
добиваться воплощения своих политических целей.
Людовик XIII, король французский. Гравюра работы Фалька с картины кисти Юстуса ван Эгмонта
Противника Ришелье избрали Брюссель центром своих действий. Герцог Орлеанский вступил в союз
с Испанией и герцогом Лотарингским с целью низвергнуть французское правительство с помощью
мятежа в самой Франции. В это время фландрские, немецкие и польские наемники собирались у
Люксембурга для вторжения во Францию, где поднял знамя мятежа губернатор Лангедока, герцог
Генрих Монморанси. Король выступил лично против Лотарингии и разогнал собранное там войско.
Предприятие самого принца Орлеанского окончилось еще плачевнее. Он вторгнулся во Францию,
объявив себя «главным наместником короля, назначенного для искоренения злоупотреблений,
введенных кардиналом Ришелье». Но этот манифест произвел мало впечатления, а войска принца вместе
с примкнувшим к ним отрядом герцога Монморанси, были разбиты у Безьера (1632 г.) маршалом
Шомбергом; сам Монморанси при этом был ранен и взят в плен. Область была усмирена без особого
труда и Ришелье приготовился нанести решительный удар своим противникам.
Ришелье и знать. Казнь Монморанси, 1632 г.
Брат короля был прощен, но тому, кто поднял вместе с ним оружие против короля, пощады не было.
Просьбы всей знати, провинций, самого герцога Орлеанского, папского нунция и даже высокое
происхождение виновного не поколебали Ришелье. Тулузский парламент вынес свой приговор, по
которому деяние подсудимого признавалось как открытое возмущение и оскорбление величества,– и
последний из рода Монморанси был казнен во дворе тулузской ратуши (октябрь 1632). Герцог
Орлеанский, обесчещенный этой казнью самого именитого из своих приверженцев, которого он не смог
спасти, возвратился в Брюссель, чтобы возобновить оттуда свои бесплодные попытки поколебать власть
Ришелье, который достиг к тому времени апогея своего могущества в государстве и пожинал плоды
своей последней победы.
Тем временем в Германии продолжалась война. Густав Адольф погиб в зените своей победоносной
карьеры, очищая дорогу для Ришелье, который мог теперь идти к своей цели, не тратя на то больших
средств. Мужественный шведский король умел отстаивать свою самостоятельность против Франции, не
делая ей никаких дальнейших уступок. Теперь Ришелье мог соразмерять обещания своей помощи со
своими выгодами и заставлять всех платить Франции за ее услуги. Продление войны в Германии
входило в его расчеты, а она затягивалась именно благодаря тому, что католическая партия, император и
курфюрсты не соглашались на единственное средство, которое могло умиротворить страну и сплотить
население против одного общего врага – средство это состояло в отмене «Восстановительного
(реституционного) эдикта».
Первым успехом Франции было взятие Лотарингии. Герцог Орлеанский был женат на одной из
дочерей герцога Лотарингского, Карла IV. Ришелье требовал расторжения этого брака, и Людовик сам
вторгнулся в Лотарингию. В сентябре 1633 года он вступил в Нанси, а герцог в ожидании лучших
времен предложил свои военные услуги императору. Излишне описывать все извороты боевой и
дипломатической политики, заправилами которой были кардинал и его советник, умнейший и
влиятельный капуцин, отец Жозеф, самый замечательный из монахов-политиков того века. Все эти
интриги, мины и контрмины окончательно встали на службу планов этих лиц, хотя и принадлежавших к
духовному сану, но озабоченных лишь государственными интересами, а никак не церковными.
Война с Испанией, 1635 г.
Франция вступила в открытую борьбу с Испанией в 1635 году. В мае прибыл в Брюссель ее герольд с
объявлением войны. Французские войска сначала не могли равняться силами с хорошо обученной,
закаленной в боях немецкой армией. После смерти герцога Веймарского Бернарда, геройские подвиги
которого послужили им на пользу (сам он умер слишком рано для того, чтобы занять то высокое и
самостоятельное положение, которое могло бы удовлетворить), его войска и распоряжавшееся ими
независимое военное государство приняли на себя его обязательства и встали на сторону Франции (1639
г.).
Именно в это время, во время войны с Испанией, Ришелье проявил все свое грозное могущество. Он
удержал свое положение в Италии и успел собрать французский флот настолько быстро, что мог уже
одерживать случайные победы над испанцами и, в соединении с голландскими морскими силами,
преградил Испании подступы к Нидерландам.
Особенно роковым для Испании был 1640 год. Разрозненные части Пиринейского полуострова не
успели еще слиться воедино, и герцог Оливарец, главный министр Филиппа IV, не мог действовать
столь же успешно, как Ришелье, хотя преследовал почти одинаковые с ним цели.
Филипп IV, король испанский. Гравюра работы Джиллиса Гендрикса с портрета кисти П. П.
Рубенса
Испанские войска шли в Германию и Италию с высокомерным притязанием на водворение везде
испанского или испано-австрийского владычества. Свою победу при Белой горе, объяснимую слабостью
противника, они приписывали силе молитвы сопровождавшего их кармелитского монаха. Они
сохраняли за собой свою старинную славу и к прежнему гордому ряду имен таких военачальников, как
Колонна и Кордова, Пескара, Лейва, Альба, Фарнезе, присоединялись теперь не менее знаменитые
имена Спинолы и Ла-Фуенте.
Но эти силы истощались при выполнении тройственной задачи: удержать положение испанцев в
Италии, возвратить императору его господство в Нидерландах и помочь ему одолеть Германию, обратив
вновь в католичество ее северные области. При начавшейся уже к тому времени войне с Францией (1635
г.), положение стало совершенно безвыходным. Оливарец, до этого управлявший государственными
делами, был удален в 1643 году, но упадок продолжался и при его преемнике, дон Люисе де Гаро.
Для возвращения Португалии Испанской короне не было сделано ни одной серьезной попытки.
Французы снова показались по эту сторону Пиринеев, и в то время, как испанско-имперская армия шла
к Парижу, как было упомянуто выше, французские войска (1646 г.) твердо засели в Лотарингии и
Эльзасе – на востоке, на севере – в Артуа, на юге – в Русильоне и Каталонии. Они одерживали победы и
на море после соединения с голландцами. Герцог Энгиенский взял Дюнкирхен, а принц Оранский,
Фридрих Генрих – Зас-де-Гент и Гульст. Гордая Испания должна была считать счастьем для себя
возможность заключить 30 июня 1648 года с Нидерландами «вечный мир», чем был положен конец
восьмидесятилетней борьбе.
По этому договору, подписанному в Мюнстере, Испания была вынуждена признать полную
независимость Соединенных Нидерландских Штатов и сделать территориальные уступки, зато она была
свободна действовать против французов, которые не соглашались на мир, несмотря на выгодные
предложения со стороны Испании, и именно теперь (1647 г.) намеревались отнять у нее лучшее из ее
итальянских владений – Неаполь.
Франция и Испания
И в этом случае проявилась слабость основ испанского владычества в Италии. На него смотрели
здесь лишь как на чужеземное иго. Налог на предметы первой необходимости, введенный при общей
нужде и в неурожайный год, послужил к вспышке мятежа в Палермо (май 1647). Впрочем, это движение
было подавлено испанскими властями без особого труда. Но в Неаполе дело приняло серьезный оборот.
И здесь вице-король, дон Родриго Понс де Леон, герцог Аркосский, обложил налогом зерно и плоды.
Пустая ссора на базаре из-за опрокинутой корзины со смоквами послужила сигналом к восстанию (7
июля), с которым вице-король был не в силах справиться. Толпа выбрала своим главой рыбака из
Амальфи, Томазо Аниелло, или Мазаниелло, как его называли обыкновенно. И Св. Петр был простым
рыбарем... Этот Мазаниелло творил суд и расправу на Толедской площади. Он отбил вылазки испанцев
из замка дель-Уово, в котором укрылся вице-король. Дело кончилось соглашением, по которому налоги
должны были уплачиваться в размере, установленном еще при Карле V. В случае необходимости, для
обложения новыми налогами требовалось согласие на то городского совета и народных представителей.
До утверждения этого договора королем народ решил оставаться вооруженным.
Эта толпа, как и новый ее «генерал-губернатор» Мазаниелло, не могли быть, разумеется, на высоте
своего положения и предались дикому произволу. Мазаниелло, ослепленный удачей, дошел до
действительного психического расстройства. Увлечение толпы им скоро остыло, и она рукоплескала
вице-королю, когда тот показался на улице сразу после убийства Мазаниелло, выполненного по его
приказанию.
Однако столь же быстро наступила и новая реакция. В ту же ночь тело убитого, увенчанное лаврами,
с мечом и фельдмаршальским жезлом, было перенесено в церковь дель-Кармине при громадном
стечении народа, и восстание вспыхнуло снова. Вице-король вынужден был опять укрыться в замке, а
вместо Мазаниелло выступил, на этот раз уже синьор, князь Масса. Испанский флот под командованием
дон Жуана Австрийского стал бомбардировать город (октябрь) в то время, как войска вице-короля
сделали вылазку. Однако испанцы вынуждены были отступить, и главой восстания стал один
оружейник, Дженаро Анезе.
Он счел нужным обратиться к помощи извне, и на призыв его откликнулась Франция или, по крайней
мере, знатный французский подданный, герцог Генрих Гиз. Он прибыл из Рима в Неаполь и принял
здесь участие в делах той партии, которая учредила «королевскую неаполитанскую республику». В
декабре того же года, действительно, прибыл французский флот, но он ушел обратно ничего не
достигнув. Вскоре и герцог Гиз покинул Неаполь. Испанская власть была восстановлена при условии
замены бывшего вице-короля другим. Была объявлена амнистия на испанский лад: последний народный
вождь, Анезе, был казнен, как только перестал быть страшным для испанского правительства.
Однако здесь, как и в Нидерландах, и в Португалии, и во всех других странах, испанское владычество
не соорудило себе прочной основы – благорасположения подданных. Поэтому дни этого владычества
были сочтены. Однако Европа мало выигрывала от того, что французская монархия окрепла теперь так,
что могла занять место Испании в качестве всеобщего деспота. Вестфальский мир вознес Францию на
такое положение и разжег в сердцах ее правителей жажду к территориальным захватам и расширению
могущества, а не удовлетворил ее.
Как мы уже видели, продолжительная война ослабила немецкую нацию и надолго сделала ее
неспособной к развитию в отношении действительной свободы. Одни Нидерланды вынесли из
континентальной борьбы такой государственный строй, который давал им возможность впредь быть
очагом и родиной свободы. Еще важнее был тот факт, что в Англии отменилась навсегда форма
неограниченного монархического правления, остававшаяся неприкосновенной еще многие годы в
остальных европейских государствах.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Англия, Шотландия и Ирландия при Карле I.
Борьба между короной и парламентом
1. Религиозно-политическая борьба. 1625-1649 гг.
Карл I, второй король из дома Стюартов, вступил на английский престол в марте 1625 года. Лично он
был несравненно выше своего отца: в отличие от его ненадежной, бестолковой натуры, Карл был
сдержан, точен во всем, рассудителен, спокоен. Образ жизни его был безупречен. Вообще, этот король
производил впечатление честного и прямодушного человека, прямодушного до того, что позднее, при
роковых осложнениях, среди которых политика вынуждала его к притворству, к утайке его
действительного настроения, он не сумел обмануть никого – это был характер совершенно непригодный
для дипломатических действий. Воцарение его, двадцатипятилетнего юноши, было встречено с
большими надеждами. Лишь позднее обнаружилось, что наряду со своими хорошими качествами, он
тоже обладал упорством и «нелегкой рукой» Стюартов.
Король Карл I, английский. Гравюра работы де Иода-младшего с картины кисти ван Дика
Начало царствования Карла I
Брак Карла I с французской принцессой явно указывал на антииспанское направление английской
политики, которой сочувствовал народ и которой придерживался король. Он созвал свой первый
парламент (июнь), но был разочарован, встретив сопротивление со стороны его членов, которые, желая
воспользоваться случаем для облегчения многочисленных тягостей, возложенных на население при
прошлом царствовании, требовали строгого применения законов против папистов.
Уступки, сделанные в религиозном отношении королеве-католичке и ее свите, вызывали общее
недовольство. В условиях откровенного сочувствия протестантов к религиозной борьбе, происходившей
на материке, народу не нравился и сам брак короля с католичкой. Парламент утвердил только две
«субсидии», притом одновременно с весьма важной финансово-политическою мерой: главный доход
короны доставлялся пофунтовым и потонным сбором (poundage и tonnage – процент со стоимости
любого ввозного товара и пошлина на иностранное вино). Прежде этот доход утверждался на период
всего царствования, теперь же парламент утвердил его только на год. Королю приходилось пожинать
плоды, посеянные необдуманными действиями своего родителя, как бы умышленно внушавшего
недоверие парламенту. Он считал эту новую меру оскорбительной, а себя вправе получать те доходы,
которыми пользовались его предшественники и которые за последние годы возросли благодаря
увеличившемуся торговому обмену.
Возможно, королю вредило то, что он удержал при себе в качестве своего главного советника
любимца покойного короля, герцога Бекингема, сопровождавшего его во время злополучного сватовства
в Мадрид. Англичане никак не хотели терпеть у себя верховенства фаворитов и первых министров,
которое процветало во Франции и в Испании. Следует отметить, что герцог слыл человеком способным
и весьма трудолюбивым, но при этом тщеславным и безнравственным, порой даже легкомысленным,
занятым только своей особой и своими успехами. Его ненавидели уже только за то, что он был осыпан
наградами и богатствами со стороны двух королей. Можно сказать, что его предложения отвергались
парламентом только потому, что делались от его имени. Роковым образом, король стремившийся к
утверждению своей власти, должен был поддерживать своего министра и по его настоянию он
распустил парламент.
Джордж Виллье, герцог Бекингемский. Гравюра работы Дельфа, 1626 г., с картины кисти
Миревельтса
Парламент, 1626 г.
После новых выборов, парламент был созван в феврале 1626 года. Он оказался еще менее
сговорчивее первого, хотя не скупился на заверения быть опорой короля, но опорой условной, в
соответствии с парламентским укладом– via parlamentaria. Так, палата требовала отчета о субсидиях,
вотированных парламентом в 1624 году. Однако настойчивее всего собрание требовало увольнения
Бекингема. Нижняя палата большинством голосов (225 – за, 116 – против) решила представить палате
лордов предложение об аресте герцога. Даже в Верхней палате у него было мало друзей, и Карл, во
избежание неблагоприятного решения, распустил и этот парламент.
Бекингем только усилил общее негодование своей неразумной или, по крайней мере, неразумно
примененной на деле, внешней политикой, повлекшей самые пагубные последствия. Как было выше
сказано, англо-голландский флот принимал участие в уничтожении гугенотской эскадры, что очень не
понравилось английским морякам и некоторые суда даже отказывались подчиняться полученным
приказам. Затем, вместо того, чтобы послать флот к Везеру, на помощь датскому королю Христиану,
который предпринимал немало усилий для торжества протестантства, Бекингем отправил суда к
испанским берегам, откуда они вернулись без всякого успеха (декабрь 1625 г.). Его считали виновным в
неудаче протестантов при Луттере (1626 г.). Когда же во французской политике наступил поворот в
пользу Испании, то Бекингем пошел уже на защиту осажденной Ла-Рошели, поднявшей у себя
английский флаг. Герцог даже лично принял командование над флотом, но не смог оказать реальной
помощи протестантскому городу и должен был бесславно вернуться после своей неудачной попытки
помочь протестантам у острова Ре (ноябрь 1627 г.), о которой говорилось выше.
Парламент 1628 г. Petition of rights
Однако внешние проблемы заслонялись внутренними неурядицами. В марте 1628 года был созван
новый парламент. На этот раз обе стороны проявили сдержанность. Король дал необходимые обещания,
парламент согласился на субсидии, но в то же время жаловался на произвол, с которым производились в
последнее время аресты. Парламент настаивал на том, что король не наделен неограниченной властью и
в то же время не покушался на остальные его права. После единогласного одобрения пяти субсидий,
парламент представил королю свою петицию о правах, направленную преимущественно против
введения не одобренных палатами налогов, или привлечения займов, а также против несправедливых
арестов без судебного разбирательства. Король принял эти условия, и такой примирительный образ
действий с обеих сторон произвел общее ликование: повсюду стоял звон колоколов и горели
фейерверки.
Но разногласие было лишь прикрыто, а никак не устранено. Карл I придерживался мнения, что
правительство не может обходиться в известных случаях без права лишать свободы тех или иных лиц.
Он посоветовался с некоторыми высшими судебными чиновниками, и те нашли, что его согласие на
петицию никак не связывало его в отношении прав, относящихся к прерогативе королевской власти.
Лидеры Нижней палаты, заметив, что король соглашается на петицию лишь условно, составили
обвинительный документ, «великое увещание» (Remonstration), ясно изложив в нем, что виновником
всех зол является герцог Бекингем. Сессии парламента были отсрочены; герцог, возможно, для
успокоения общественного мнения, занялся опять активной деятельностью, направленной против
Испании, но в самом разгаре подготовки к военным действиям, предпринятых с целью
реабилитироваться за поражение англичан при Ла-Рошели, он пал от ножа убийцы в Портсмуте (1628
г.).
Этот убийца, по имени Фельтон, был так потрясен словами «увещания» в котором Бекингем
назывался врагом религии и государства, что думал совершает богоугодное дело. По его убеждению, все
действия, направленные на пользу общества – допустимы и позволительны. Всякий добрый англичанин
должен был разделять такое мнение, однако перед своей казнью он понял всю тяжесть своего
преступления и невозможность оправдывать какими-либо соображениями об общей пользе то, что
осуждалось божескими законами.
Между тем становилось ясно, что петиция, хотя и принявшая вид закона, не достигла своей цели.
Король, возмущенный радостью страны при известии о кончине герцога, не узрел, что этот симптом
является весьма серьезным предостережением и продолжал взимать свою пофунтовую и потонную
пошлину. По-прежнему продолжались незаконные аресты без всякого разбирательства, по-прежнему
будоражили умы проповеди в пользу такого абсолютизма, произвольная раздача должностей или
повышения по службе. Общество возмущалось на возраставшее число папистов и на происки
пробравшихся в Англию иезуитов.
Такое настроение царило в стране, когда вновь был созван парламент, в январе 1629 года. Король
вновь требовал делегирования ему вышеназванных пошлинных доходов в течение всего периода его
правления, как то велось со времен Эдуарда IV. Парламент, со своей стороны, твердо отстаивал свое
право определять денежные затраты, и издал новое «увещание». Чтобы не допустить этого документа на
обсуждение, король отсрочил заседания парламента, о чем спикер, Джон Финч, доложил собранию,
после чего хотел удалиться, но некоторые депутаты удерживали его на месте силой до тех пор, пока
«увещание» не было прочитано и одобрено большинством.
Неограниченное правление, 1629 г.
После этого Карл решился править без парламента, по примеру многих своих предшественников. Это
решение тотчас же отразилось на внешнеполитических делах – королю пришлось отказаться от той роли
в великой континентальной борьбе, какая подобала могущественному положению Англии. Он заключил
мир с Францией, расторгнув прежний союз с гугенотами, взамен чего французское правительство сняло
с него жесткие условия по содержанию его придворного штата, оговоренные брачным контрактом со
стороны его супруги. В том же году (1630 г.) было заключено соглашение с Испанией. Что касалось
Германии, то Карл довольствовался полумерами в отношении дел своей сестры, своего зятя и их
потомства. Английские и шотландские войска, под командой маркиза Гамильтона, высадились у
Узедома (июль 1631 г.) и приняли участие в некоторых военных операциях. Затем Карл отправил послов
на Гейльбронский конвент для защиты интересов своего племянника после смерти Фридриха в ноябре
1632 года, и в Вену, где им пришлось выслушать одни сдержанные обещания потому, что там
предпочитали «реальную дружбу с Испанией и Баварским курфюрсшеством ненадежному союзу с
Англией».
Как мы уже видели, при подписании Пражского мира (1635 г.) пфальцские дела были предоставлены
на добрую волю императора. Карл более уже не занимал в этом вопросе влиятельного положения
отчасти из зависти к возрастающей силе Франции, особенно на море, а отчасти потому, что у него все
более назревал план преобразования Английского государства на основе королевских прерогатив –
другими словами, он хотел добиться неограниченной монархической власти, подобно существовавшей в
некоторых континентальных государствах.
Главным правительственным деятелем Англии был в то время Ричард Уэстон, и он удачно
справлялся со своей задачей в условиях крайне обременительного государственного долга и
разнообразных постоянно возраставших обязательств казны. Таможенные доходы при нем увеличились
вследствие процветания торговли, которой способствовал мир с Испанией, но канцлер казначейства
пользовался и другими, более или менее тайными, источниками пополнения казны. Не вступая ни в
какие споры о возобновлении некоторых притязаний короны, хотя и законных, но отмененных обычаем,
он ввел систему монополий, откупов и пр. Самым важным, как в финансовом, так и в политическом
смысле, из этих сомнительных средств был так называемый, корабельный сбор. На основании
обязанности короля защищать торговлю и берега государства на всех его подданных, а не только на
одних береговых жителей, была наложена особая подать в пользу короля, и судебные палаты, решавшие
споры по этому предмету, давали заключения благоприятные для такой опасной теории. Они
оправдывали ее, например, тем, что военные приготовления 1588 года, обеспечившие отражение
испанцев, были произведены по указу королевы без всякого участия в том парламента.
Такие аргументы встречали мощный отпор и один джентльмен из Бокингемшейра, Джон Гампден,
представитель старинного земельного зажиточного дворянства этой провинции, не согласился заплатить
наложенных на него двадцати шиллингов, аргументируя это именно тем, что такая подать не была
утверждена парламентом и, следовательно, взимание ее было незаконным. Он был обвинен по суду, но
пример его все же нашел подражателей. В сущности, руководствуясь такими соображениями, можно
было взимать какую угодно подать и на содержание сухопутного войска. Между тем, иностранцев
поражало даже то обстоятельство, что при процветании страны и возрастающем благосостоянии, король
вовсе не думает об увеличении своей армии, несмотря на усиление народного недовольства.
Однако нельзя было упрекнуть короля Карла в том, что он тратит средства из государственной казны
безрассудно. Содержание его двора не превышало того, что требовалось для поддержания достоинства
страны, личная его жизнь была безупречна. Более того, он принимал все меры по поддержанию
торговли и колонизации, толково и с любовью поощрял живопись, архитектуру, литературу и театр. Его
никак нельзя было назвать легкомысленным и если он и добивался усиления королевских прерогатив, то
делал это с целью улучшения государственного устройства. Но несмотря на столь благие намерения,
ему откровенно мешали его личные недостатки. Отсутствие такта, упрямство, присущее всем Стюартам,
и не допускавшее их поступиться чем бы то ни было, в случае же неизбежности согласиться на что-либо
противное его убеждениям, он делал это не иначе, как с затаенной мыслью снова все изменить при более
благоприятных обстоятельствах. «Карлу недоставало, – замечает, со свойственною ему тонкостью тот
немецкий историк, которому мы обязаны столькими меткими характеристиками, – того чувства, которое
заставляет человека отличать исполнимое от неисполнимого». Другими словами, можно сказать, что ему
недоставало рассудительности для правильного, применения своего ума к действию.
Правление Карла. Архиепископ Лауд
Все это выразилось ясно в отношениях Карла к религиозным делам. Ему было необходимо найти в
народе опору своему личному способу правления, и потому он благоволил к своим католическим
подданным, которым, по их признанию, никогда еще не жилось так хорошо. Законы против них не были
отменены, но оставались бездейственными. Сторонники короля, как и враги, в равной мере ожидали, что
он восстановит католицизм, хотя сам Карл был далек от такой мысли, твердо придерживаясь основ
английской Церкви и сознательно отвергая папизм. Но отстаивая свои церковные прерогативы столь же
упорно, как и политические, он хотел обеспечить безусловное преобладание в государстве введенному
епископо-королевскому церковному строю. Для этой цели Карл избрал ближайшим своим
сподвижником Уильяма Лауда, возведенного им в достоинство примаса Англии и архиепископа
Кентерборийского,– человека, разделявшего ее воззрения, но крайне ограниченного. Лауд был предан
английской Церкви до фанатизма, и потому слыл ярым противником восстановления главенства папы.
Однако склоняясь к арминианству по своим богословским воззрениям, он обладал ортодоксальной
нетерпимостью, и потому особенно ненавидел пуритан, число которых постоянно росло, причем они
приобретали силу именно благодаря тяготевшему над ними преследованию.
Карл и пуритане
Уже Иаков I жаловался на то, что в его государстве так расплодились эти «ехидны», как он
высокомерно обзывал пуритан. С тех пор среди среднего сословия и даже части дворянства значительно
укоренилось то более строгое понимание христианских истин и значения реформации, которое
получило кличку «пуританства». Пуритане восставали против внешней обрядности англиканской
Церкви, роскошных процессий, свечей, крестов, риз и митр, «старого суеверия, требовавшего поклона
перед алтарем»[19] других частностей, унаследованных от папства, т. е. от «царства антихристова», как
они выражались, действительно, не имевших ничего общего с простотой евангельского слова, скорее
даже противоречивших ему. По этой же причине восстали протестанты против епископства и всей
иерархической системы, столь сильно разнящейся с изначальным идеалом христианства. Но самой
глубокой и основной причиной противоборства пуритан было «постыдное происхождение англиканской
Церкви, созданной в угоду страсти и пороков деспота, позорной уступчивости одних и низких интриг
других, поэтому обязанной своим существованием всему, что противно Богу и Писанию и совместимой
лишь с придворной суетностью, мирскими потехами, пляской, театральными зрелищами и прочими
бесовскими забавами». Все негодование секты обрушилось на светские удовольствия, особенно на
распространившуюся общую страсть к театру. Один пуританин, игравший значительную роль в
парламентской борьбе, Уильям Прин (Prynne), написал книгу «Histriomastix» (бич лицедеев), за что на
нем были выжжены клейма и отрезаны уши.
Если бы Карл ограничился политической сферой, то мог бы одержать победу. Этой стороне его
стремлений много содействовал весьма преданный ему и способный человек, бывший член
парламентской оппозиции, Томас Уэнтворт, перешедший в другой лагерь потому, что здесь открывалось
больше простора его честолюбию. Король назначил его своим наместником в Ирландии и Уэнтворт вел
здесь дела весьма успешно. Но совмещение религиозного насилия и политического было большой
ошибкой со стороны Карла. Оно придало оппозиции стойкость и то внутреннее содержание, которое
удвоило ее значение.
На протяжении ближайших лет деятельность оппозиции была направлена, впрочем, безуспешно,
против двух главных учреждений, служивших Карлу основой существования его системы: звездной
палаты или чрезвычайного светского суда, члены которого назначались от правительства, а компетенция
осталась неопределенной, и верховной комиссии, подобного же чрезвычайного духовного суда,
которому подлежали все дела, касающиеся лиц, именуемых господствующей Церковью «еретиками».
В 1637 году дела оппозиции были настолько плохи, что многие даже из числа влиятельных членов
парламента и лидеров партий думали о переселении за море, с целью найти там свободу для исполнения
своих религиозных обязанностей. С 1640 года эмиграция в Америку приняла, действительно, большие
размеры, но Карл I совершил самый безумный шаг – решил установить в Шотландии свою англиканско-
абсолютистскую систему.
Положение дел в Шотландии с 1618 г.
Стремления Иакова I восстановить и здесь епископальное правление и ввести один церковный
епископальный строй для обоих королевств – не имели особенного успеха. Епископы опять получили
право заседать в шотландском парламенте, но средоточие духовной силы, ее законодательная власть,
была прерогативой общего собрания духовенства (the general assembly). Пертские статьи (1618 г.),
которыми предписывалось коленопреклонение при принятии причастия и соблюдение больших
праздников, почти не соблюдались как дворянством, так и народом по причине распространения среди
них кальвинистских идей. Это направление, еще не утвердившееся в Англии, было уже
господствующим в Шотландии.
Тот факт, что король взял себе в жены «хананеянку», порождал здесь большее негодование, нежели в
Англии, и посещение Шотландии Карлом, которого сопровождал архиепископ Лауд (1663 г.), не
произвело в стране благоприятного впечатления. Его старания ввести здесь англиканскую обрядность
были слишком явными.
Умышленное отклонение созыва «general assemblies» и на основании королевского приказа
учреждение в Шотландии Верховной комиссии по примеру Англии вызвало общее недовольство. Люди
начали рассуждать об активной и пассивной борьбе. «Страдать или повиноваться – выходит одно», –
толковал народ. Но существовала еще и епископская партия, и ни Карл, ни тупоумный прелат,
настраивавший его, не думали отступать.
В 1635 году при активном участии короля была составлена в англиканско-епископальном духе книга
канонов, опубликованная в 1636 году и которая должна была получить обязательное применение во
всем королевстве. Относительно толкования Ветхого Завета было достигнуто соглашение, но когда в
октябре была провозглашена новая литургия, всюду распространилась молва о скором восстановлении
папизма. К Пасхе 1637 года был обнародован новый церковный закон, немедленно вступивший в силу.
Новая литургия должна была происходить в первый раз в большой Эдинбургской церкви Св. Джиля, 23
июля 1637 года. Все правительственные должностные лица явились на церемонию. Но только декан
собрался приступить к службе, как в церкви поднялся страшный шум: крики, всякая брань огласили
воздух, стулья и все, что попадалось под руку, полетело в декана и в епископа. При этом присутствовали
и набожные дворяне и проповедники, но общее возбуждение было настолько сильно, что королевское
правительство и даже сам Лауд посчитали за лучшее повременить с введением новых церковных
правил.
1637 г. Оппозиция в Шотландии. Конвент
Но положение с каждым днем становилось серьезнее. Шотландские беспорядки приобретали все
большее значение в связи с великой всемирной борьбой, происходившей на континенте. В это время
произошла битва под Нордлингеном, в которой паписты одержали верх. Началось сопротивление
против объединенного могущества «скипетра и митры». Недовольство вводимой литургией и сходки по
этому поводу множились, но это не удовлетворяло недовольных: нечего было колебаться там, где
приходилось выбирать между гневом Божьим и гневом королевским.
Партия решилась предъявить обвинение епископам и отвергнуть епископство вообще как
несоответствующее старинными законами и самому Писанию. Король поступил здесь так же, как в и
Англии, но его ответы с речами об истинной религии, о правах и о льготах жителей, о даровании
амнистии не выражали его настоящих намерений и могли только усилить волнение, которое приняло
форму открытого союза и завершилось торжественным договором, под названием «Covenant», который
был обнародован в Эдинбурге 28 февраля 1638 года и подписан множеством лиц из высшего и низшего
дворянства, духовенства и городских обывателей. Восстав против папизма и опираясь на парламентские
решения в пользу реформатов, они требовали уничтожения Верховной комиссии, прежнего ограничения
епископской власти общими собраниями, которые должны были впредь созываться ежегодно. Однако
при этом подтверждалась и прежнее недовольство епископами.
Король отправил в Шотландию в качестве своего верховного комиссара знатного тамошнего
уроженца, маркиза Джемса Гамильтона, который старался достичь соглашения. Он противопоставил
вышеуказанному конвенту другой, которым с согласия короля восстанавливалось прежнее положение
дел и допускались все те уступки, какие были незадолго до того – мера, совершенно достаточная для
умиротворения нации или ее пресвитерианского большинства. Но было уже поздно. Знамя конвента
было поднято, и народные массы, даже не до конца понимающие значение этого слова, привлекались
им, как боевым кличем. И когда уже по королевскому повелению в ноябре 1638 года в Глазго состоялось
генеральное собрание, значительное его большинство оказалось состоящим из «ковенантов», с
которыми не было возможности войти в соглашение.
Это собрание объявило себя компетентным для суда над епископами. Изданное королем
распоряжение о роспуске этого съезда и оглашенное на городской площади города Глазго, осталась без
последствий. «Пертские статьи» были признаны недействительными, епископат уничтожен, епископы, в
зависимости от степени их участия в королевском законодательстве в последнее десятилетие, были не
только лишены своих кафедр, но и подвергнуты отлучению.
Вооруженное восстание в Шотландии, 1639 г.
Король принял вызов. В январе 1639 года он представил своим верным подданным в Англии
оправдание, служившее ответом на постановления шотландского собрания, и собрал войско в 20 000
человек при содействии англиканского духовенства, дело которого было и его делом. Шотландцы со
своей стороны выступили «за Христов венец и за Ковенант», или, как читалось на их знаменах: «За
Господа, Короля и Ковенант». Они все еще придерживались той фикции, что восстают не против самой
основы существовавшего государственного строя и не против короля.
Командование их войском принял на себя Александр Лесли, один из наиболее выдающихся людей из
числа тех многих шотландцев, которые сражались на материке за торжество протестантства. Он служил
в шведской армии и прошел свою военную школу под знаменами Густава Адольфа. Он происходил не
из знатного рода и состоял в свите лорда Рота, но он обладал боевым опытом и его мнение имело
большой вес на военном совете.
Обе армии встретились на границе в то время, как английский флот подошел к Фрису на Форте. Но
королевскому войску недоставало той уверенности и того религиозного энтузиазма, которые
одушевляли шотландцев, и дело кончилось переговорами, которые привели к соглашению, известному
под названием «Бервикского мира». Войска были распущены, шотландские крепости возвращены
королю, который взамен этого соглашался на отмену епископата и на созыв нового собрания и
парламента, на котором должны были разрешиться спорные вопросы. Этот договор был принят с
радостью всем протестантским миром, породив надежду на то, что Карл будет действовать в духе таких
людей, как Лесли, то есть придерживаться политики защиты протестантства, и примет участие в
континентальной борьбе, а шотландские войска помогут ему отвоевать обратно Пфальц.
Но, к несчастью Карла, его внешняя политика была столь же нерешительна и непоследовательна, как
и внутренняя. При этом он постоянно подрывал одной из них другую. Карл постоянно колебался между
Францией и Испанией, а при его дворе не переводились интриганы и интриганки обеих этих партий.
Вследствие этого все его старания на пользу племянника были напрасны. В этом случае, как и в других,
он хотел достигнуть цели, но избегал средств к ее достижению. Обладая проницательным умом, он ясно
усматривал все трудности и опасности различных путей, но не обладал способностью принять твердое
решение и неуклонно идти к намеченной цели. Французы называли его образ действий двусмысленным;
в деле о Пфальце он вел переговоры как с ними, так и с испанцами, а те отплачивали ему за это весьма
недвусмысленным сочувствием к шотландцам.
Бервикский мир оказался бесплодным. С обеих сторон были сделаны наилучшие заверения, но
разногласия не исчезли. Ни собрание духовенства, ни парламент, созванный после того (август 1639 г.),
не проявили никакой уступчивости. Парламент даже предъявил такие требования к теории
государственного преобразования, что для короны оставалось лишь одно ее имя, а лидеры большинства
не затруднились войти в соглашение с французским королем. В тайном послании к Людовику XIII, они
просили его покровительства, ссылаясь на давнюю связь Франции с Шотландией.
Страффорд
Этот документ попал в руки английского правительства и ускорил принятие решения королем
возобновить военные действия. В это же время Карл вызвал из Ирландии в совет самого отважного и
энергичного из своих слуг лорда Томаса Уэнтворта, ирландского наместника. Как уже было сказано,
Уэнтворт состоял сначала в оппозиции, будучи самым страстным и опасным противником Бекингема,
но потом, руководствуясь своим честолюбием и жаждой власти, перешел на сторону короля, проявив на
различных высоких должностях свои недюжинные государственные и административные способности,
особенно управляя Ирландией.
Это был военный человек, но с юридическим образованием, высокого роста, неустрашимый и
полный веры в себя. Он получил титул графа Страффорда и быстро привел в порядок ирландские дела.
Ирландский парламент без всякого затруднения изъявил свою готовность снабдить короля войском и
деньгами. Страффорд смело советовал принудить шотландцев к повиновению силой, а для сбора
необходимых на то денежных средств созвать английский парламент – чего не было уже в течение
одиннадцати лет. Если же этот парламент отказался бы от предложения, которое затрагивало честь
нации, в равной мере как и честь короля, то такой отказ должен был вполне оправдывать чрезвычайные
меры, к которым мог прибегнуть король.
2. Долгий парламент и междоусобная война, 1640-1649 гг.
Созыв английского парламента, 1640 г.
Парламент собрался в апреле 1640 года. Он был открыт речью лорда-хранителя печатей, Финча,
употребившего неудачную риторическую притчу о Фаэтоне, которому не следовало заступать на место
Феба,– это означало, что парламент не должен был позволять себе править государственной колесницей,
а изъявить, главным образом, свое согласие на субсидии, требуемые для войны, необходимость которой
доказывалась открытыми взаимоотношениями шотландских лордов с Францией. Их послание к
французскому королю было зачитано и Финч закончил выступление заверением, что король будет
праведным, кротким и милостивым правителем. Однако в зале нашлись люди, понимающие, судьба
каких вопросов решалась в данный момент, и их нельзя было подкупить словами. Они понимали, что
шотландцы отстаивают религиозный принцип,– тот самый, которого также придерживались лидеры
Нижней палаты, а именно – безусловное протестантство. Один из этих лидеров, Джон Пайм (Рут),
произнес речь, в которой доказывал, что источник всего зла, переносимого страной, кроется только в
папстве, с которым необходимо решительно разорвать связь.
Религиозное разногласие было для всех важнейшим предметом на этом заседании парламента,
который, как и предшествовавшие ему, стоял твердо на том, что сначала следовало облегчить тяготы
народа, а затем уже вести речь об ассигновании денег. Король вступил в переговоры: он обещал
отказаться от корабельного сбора, получив взамен разрешение на двенадцать субсидий, и дать Палате
общин время изложить все свои жалобы. Верхняя палата поддержала короля и даже Нижняя не
отклоняла примирения, но Карл не мог отрешиться от своих тайных мыслей.
Роспуск парламента. Шотландия
Желательное снисхождение к католикам теряло всякое значение, потому что оно было связано с
уничтожением старинных английских вольностей и зависело от колебаний нынешней политики.
Поэтому Нижняя палата стояла на своем, требуя подчинения католиков, обеспечения
неприкосновенности частного имущества и парламентской свободы. В королевском совете такое
развитие событий было предусмотрено, и потому решение распустить парламент было принято очень
быстро. Парламент был распущен в мае 1648 года, к великой радости радикальной оппозиции, которая и
не надеялась, что он сумеет отстоять дело свободы. Король тоже выражал свое удовольствие по поводу
этого роспуска. Огорчилась одна только умеренная партия.
Начиная с марта, Шотландия стала готовиться войне, а в июне по собственному почину в Эдинбурге
собрался парламент без присутствия королевского комиссара, а заседания открылись без символов
королевской власти: меча, скипетра и короны, чего до того времени не бывало. В течение нескольких
дней были приняты весьма важные решения: духовенство было лишено права заседать в парламенте,
равно как и в судах, чем остался вполне доволен низший клир. Другие решения также были направлены
к усилению парламентской власти. Позиция, занятая английской палатой общин и сочувствие лидеров
оппозиционной партии ободряли шотландцев. Они издали красноречивый манифест, в котором
настоятельно убеждали англичан в общности интересов обеих стран. Ссылаясь на готовившееся
вторжение английских войск в Шотландию, они справедливо указывали на то, что Англию вынуждают
обнажать меч на ее же собственную религию, в то время, как обеим странам одинаково подобало
защищать истинную веру и законную свободу королевских подданных против партии, окружавшей
короля и вселявшей всюду суеверие и рабство.
Лесли перешел старую англо-шотландскую границу, реку Твид, во главе 20 000 человек, подошел к
Тайну, осадил Ньюкасль и Доргэм. Король и Страффорд находились у Йорка, но они напрасно
надеялись, что появление шотландцев на английской земле возбудит в народе национальный дух,
разожжет его племенную вражду.
У шотландцев были большие связи в Англии, и все, восставшие против антипарламентской политики
короля, увидели в Лесли союзника, что было обоснованно тем, что победа Страффорда над ним означала
бы одновременно поражение парламентского строя в Англии. Такое общее настроение сводило на нет
усилия короля. Его войско становилось ненадежным, нельзя было смело вести его против шотландцев.
Созванное им, как в прошлые времена, собрание нотаблей, magnum consilium лордов в Йорке, не
отказало ему в помощи, и король был вынужден вступить в переговоры с шотландцами. В Рипоне
(Йоркшир) было заключено перемирие. В течение этого времени, то есть двух месяцев, шотландское
войско должно было оставаться в Англии, получая на свое содержание по 850 фунт. стерл. ежедневно.
Вместе с тем было определено, что король созовет парламент, потому что без него он не мог получить
средств для выплаты шотландцам. «Grammercy good master Scot» («большое спасибо господину
шотландцу»), – поется в старинной английской песне того времени: присутствие шотландского войска
обеспечивало победу английскому парламенту.
Долгий парламент
Этот парламент, известный под названием «Долгого» и сыгравший столь значительную роль в судьбе
Англии, собрался в Уэстминстере 3 ноября 1640 года. Большинство предыдущего парламента усилилось
еще несколькими влиятельными членами народной партии, чувствовавшими за собой поддержку
населения. Король требовал (впрочем, он мог уже только желать), чтобы прежде всего ему были
выделены средства на то, чтобы прогнать шотландцев обратно. Но Палата общин придерживалась
противоположного мнения. Она сознавала свое могущество и обратила свое внимание на внутренние
вопросы и на этот раз заговорила уже не об облегчении тягот, а о наказании виновных в их
установлении, «дабы другим не повадно было».
Процесс над Страффордом
Прежде всего было выдвинуто обвинение против Страффорда, самого влиятельного из советников
короля и потому наиболее ненавистного. Сам Страффорд просил короля оставить его в Ирландии во
главе армии, считая себя там более полезным, однако в сложившейся обстановке в преддверие борьбы
не стал уклоняться от нее. Он был настолько тверд, что явился в парламент и занял свое место в Верхней
палате, где ответил обвинением на обвинение, сказав, что предательский союз вождей оппозиции с
шотландцами побудил последних к сопротивлению. Он отрицал пагубность последствий поражения,
понесенного королем и им самим. Но 11 ноября (1640 г.) обвинение против него было сформулировано в
Палате общин, и самый могучий из ее лидеров в это время, Джон Пайм, во главе делегации своих
соратников отнес его в Палату лордов, которая приняла документ и назначила следствие.
В декабре того же года такое же обвинение в государственной измене было предъявлено
архиепископу Лауду, который также был подвергнут заключению, как и Страффорд. Некоторым
другим, не столь значительным, членам правительства удалось бежать. По совету Гамильтона, король
пригласил некоторых лиц, стоявших близко к оппозиции, к участию в правительстве и согласился на
издание закона, согласно которому парламент должен был созываться раз в три года и не мог быть
распущен или отсрочен в течение первых 50 дней с момента открытия заседаний без согласия на то
обеих палат. Но это не остановило ход процесса против Страффорда. Серьезные и страстные прения о
конституционных вопросах, о реформе или полном уничтожении епископата и произвольно
возникавшие при господствующем настроении умов слухи о заговорах против парламента или его
членов, поддерживали и распространяли общее возбуждение.
Мужественная и ловкая защита Страффорда произвела соответствующее впечатление на Верхнюю
палату. Вскоре стало очевидно, что к нему нельзя применить в законном смысле слова, обвинение в
государственной измене. То, в чем его можно было обвинить, подпадало под юридическое понятие,
выраженное английским словом misdemeanour, беззаконие, и даже если судьи попытались бы
инкриминировать felony – нарушение верноподданического долга, то все же Страффорд был
юридически прав, говоря, что сотни беззаконных деяний не составляют еще felony, а сотни felonies не
являются еще государственной изменой. Но суровые судьи, члены преобладающей в парламенте партии,
не хотели выпускать своей жертвы. Они прибегли к обвинению законодательным порядком,
посредством так называемого bill of attainder (обличительный акт).
Нет сомнения, что закон, установленный обеими палатами и утвержденный королем, мог сделать
неправое правым и наоборот. Тщетно некоторые сторонники той же партии назвали такое дело
политическим убийством. Им ответили словами о государственной необходимости, софизмами о том,
что человек, попирающий законы, не может надеяться на защиту с их стороны. Нельзя оспаривать, что в
этот раз – единственный раз – Страффорд являлся поборником закона, следовательно, общественного
блага и свободы. Но борьба была слишком горячей и ее высокие цели заслоняли собой точку зрения
права. Дело шло о победе над страшнейшим и опаснейшим для будущего врагом.
Сторонники старого порядка вещей среди знати и офицеров войск, расположенных на севере, вместе
со множеством представителей англиканской Церкви и понимавших грозившую ей опасность, были
готовы на реакционное движение, но прежде, чем оно достигло чего-то определенного, слухи о нем
породили общее возбуждение, особенно в Лондоне, где радикальная партия была наиболее сильна.
Верхняя палата, весьма малочисленная, поддалась давлению общественного мнения: 26 голосами
против 19, она приняла bill of attainder, вотированный подавляющим большинством Нижней палаты.
Дело оставалось только за королевской подписью. Страффорд был настолько великодушен, что
письменно слагал с короля все его обязанности по отношению к нему и советовал пожертвовать им,
чтобы сохранить за собой возможность добиться соглашения с народом. К сожалению, в ту минуту,
когда Карлу следовало слушать лишь голос своей совести, он имел слабость пригласить на совет
некоторых епископов. Только один из них посоветовал ему следовать голосу совести. Король предпочел
то, к чему его трусливо склоняли другие. «Не уповайте на князей мира!, – произнес Страффорд словами
Писания, узнав о решении своего государя.
Казнь совершилась на Тауэрском холме 12 мая 1641 года. Граф смело склонил свою голову под
топор, достойно выдержав борьбу до конца.
Лорд Страффорд. Гравюра работы де Пасса. В глубине картины – сцена казни Страффорда
Казнь Страффорда. 1641 г. Положение короля
Король и те лорды и епископы, которые убеждали его не подвергать себя самого и всех их опасности
из-за одного человека, напрасно принесли Страффорда в жертву. Тотчас же вслед за своим согласием на
вышеуказанный билль, Карл должен был подписать и тот, согласно которому парламент присваивал
себе единоличное право роспуска палаты или отсрочки ее заседаний. Но все это предоставляло
возможность королю свободно ехать в Шотландию, где он надеялся исправить сделанные им прежде
ошибки и тем самым разорвать связь шотландцев с английскими радикалами. Он исполнил все их
желания, дал обещание замещать все высшие должности в Шотландии не иначе, как по выбору
сословных чинов, вручил ведение всех важнейших дел самому главному лицу партии, графу Ардейлю,
взяв при этом с него и с Александра Лесли, недавно предводительствовавшего шотландскими войсками,
честное слово в том, что они не станут принимать участия в английских смутах. Лесли был пожалован
титулом графа Льювен. Умиротворив, таким образом, Шотландию, Карл надеялся, что ему удастся
восстановить порядок и в Англии.
Убийство в Ирландии
Но в это самое время англо-шотландские дела усложнились тем, что происходило в Ирландии.
Католики – как английские уроженцы, так и масса туземного, кельтского происхождения –
воспользовались слабостью местного правительства, во главе которого не было уже человека, подобного
Страффорду. Они нашли удобный случай отделиться, сделать страну самостоятельной, католической,
кельтской. Вожди движения и монахи спокойно обсуждали вопрос: следовало ли просто изгнать саксов-
протестантов или истребить их? А когда восстание вспыхнуло и распространилось по всему острову,
при малочисленности гарнизона вопрос разрешился сам собой, благодаря давно накопившейся вражде,
обнаружившей теперь всю свою ярость. Тысячи трупов покрывали землю, совершались всевозможные
ужасы, и небольшие военные силы, присланные королем, смогли добиться лишь того, что удержали за
собой несколько крепостей.
Великий выговор, 1641 г.
Английский парламент отсрочил свои заседания, возложив текущие дела на особую комиссию.
Король возвратился из Шотландии и по-видимому был готов поступать разумно. Меры Палаты общин
против порядков англиканской Церкви (придача пасторам учителей, лекторов) порождали брожение в
народе, а в самой палате было сильное, умеренное меньшинство, которое считало, что пора уже
остановиться. Но ирландский погром снова разжег протестантское чувство, всюду ходили слухи о
папистских заговорах. Главное же было в том, что палата зашла слишком далеко для того, чтобы не
идти еще далее.
Самый влиятельный из лидеров парламентского большинства, Джон Пайм, побудил палату к еще
одному революционному шагу. В представленном ею великом увещании (Remonstration), содержавшем
200 пунктов, были изложены все обвинения в адрес правительства – настоящие и прошедшие. В
заключение требовалось лишение прелатов их светских должностей и почетного звания и назначение на
высокие места как по внутренним, так и внешним делам только лиц, облеченных доверием парламента.
Но выскажется ли большинство Нижней палаты за это «увещание» – было еще вопросом. Это
должно было решиться 22 ноября 1641 года. После ожесточенных прений, длившихся до полуночи, и в
которых, с одной стороны, спорили Эдуард Гайд, лорд Фальклэнд, Джон Кольпипер, а с другой – Пайм
и Гампден, послание было одобрено с перевесом всего лишь в 11 голосов (159 за послание, 148 против).
Меньшинство отчаянно протестовало и произошла бурная сцена – была минута, когда сама палата
грозила обагриться кровью, но Гампдену удалось усмирить волнение. Спустя несколько дней король
прибыл в Лондон, где был принят вполне приветливо. «Увещание» было ему представлено. Он назначил
новых лиц на правительственные должности из числа парламентского меньшинства: в их числе были
лорд Бристоль и его сын Джон Дигби.
Однако полный разрыв был уже близок. Поводом к нему послужили отношения епископов –
население восставало, преимущественно, против них. Они подвергались оскорблениям, а тирания, до
которой позволяла себе доходить Палата общин, грозила им величайшей опасностью. В декабре 1641
года они представили, за главной подписью архиепископа Йоркского, письменное уведомление, в
котором, надо признать не совсем разумно, заявляли, что не будут признавать для себя обязательными
парламентские постановления до тех пор, пока не будут насильственно лишены своих кафедр. Палата
ответила на это обвинением духовенства в государственной измене. Двенадцать епископов подверглись
заключению, а все остальные духовные чины – изгнанию из парламента. Большинство Палаты общин
давно уже придерживалось мнения шотландцев о необходимости освободить духовенство от участия в
политических делах.
Против первых советников короля, лордов Бристоль и Дигби, было тоже сформулировано обвинение
в государственной измене. В подобные времена существует всегда какое-нибудь слово, которым
клеймят все то, что хотят истребить – таким обвинением служило теперь «братание с Испанией».
Натянутость положения и последние решения радикальной партии внушили Карлу роковую мысль: он
ответил на обвинение своих лордов встречным обвинением в государственной измене пятерых членов
Нижней палаты, в том числе Пайма и Гампдена. Верхняя палата была изумлена, выслушивая это
обвинение, потому что ей не были подсудны члены Нижней палаты. Король решил арестовать
вышеупомянутых лиц на другой же день, но они узнали об этом утром (4 января 1642 г.) и тогда
совершилось нечто неслыханное, а именно: когда сам король Англии вошел в Палату общин с
вооруженным конвоем из офицеров и своей стражи, то пятерых обвиняемых там не оказалось. Он
обратился с вопросом к спикеру, тот упал на колени и стал извиняться, причитая о том, что он только
слуга палаты.
«Птицы выпорхнули, как вижу»,– сказал король, а затем прибавив несколько слов – полуобещаний,
полуугроз – удалился.
Стало ясно, что после этого безумного шага, разом как бы оправдавшего все меры, принятые палатой
до того момента, становилось невозможным какое-либо примирение, какое-либо совместное действие
между королем и парламентом. Само население, именно лондонское, было задето этой – не то
неудавшейся, не то и не начатой, а лишь намеченной – попыткой к перевороту, посягавшему на права
парламента, который стал всемогущим благодаря этой самой несчастной затее. Король удалился в
Гамптонкорт, потом в Виндзор, между тем как Палата общин продолжала заседать среди ликований
народа и с участием возвратившихся в нее Пайма, Гампдена и прочих. Она издавала, без всякого страха
постановления, по которым король лишался права назначать должностных лиц без согласия парламента,
лишался он и главного командования над армией. Учреждалась гражданская стража. Мечи были
обнажены.
Начало междоусобной войны, 1642 г.
Король решительно отказался от передачи крепостей и вооруженных сил в ведение парламента и
отправился в Йорк (март 1642 г.), где вокруг него быстро сплотилось значительное число его
приверженцев с оружием в руках. В то время как парламент, со своей стороны, овладел уже
несколькими крепостями. Как в Уэстминстере, так и в Йорке, были изданы воззвания, приглашавшие
народ взяться за оружие,– следовательно, приступить к междоусобной войне.
Обе стороны полагали, что отстаивают основные законы государства. В летние месяцы этого
рокового года Англия представляла собой величественную, хотя и страшную картину. Во всех
графствах боролись партии, представителями которых были лица уважаемые, принадлежавшие к самым
именитым фамилиям. Они поднимали оружие сознательно, с полным, искренним, религиозным или
политическим убеждением. В северных и западных провинциях преобладали сторонники короля, между
тем как парламент опирался преимущественно на столицу и флот, для которого Карл так много сделал.
Во главе парламентского войска стоял человек с громким именем, но мало способный в военном
отношении – граф Эссекс, сын несчастного любимца королевы Елизаветы.
Карл, к которому присоединился в Йорке его племянник Рупрехт Пфальцский, водрузил в Нотингеме
(август) свой штандарт, старинный боевой символ военного главенства для вассалов короны. На этом
знамени была надпись: «Воздайте кесарево кесареви». Король взывал к своим подданным против
мятежника, графа Эссекса. Парламент издал в том же августе ультиматум, включавший 19 статей,
сущность которых гласила: король не может предпринимать никакой важной правительственной меры,
не может назначать никого пэром, высшим судебным или иным чином, не может разрешать браков в
королевской семье, не может предпринимать никакого военного действия, иначе, как с согласия
парламента. Карл ответил на это совершенно справедливо, что в таком случае за ним останется только
титул величества, но королем он уже не будет.
В октябре произошла первая большая стычка при Эджгиле, в Оксфордшире, где королевская
конница, «кавалеры», оказалась сильнее конницы «круглоголовых» (под этими двумя кличками
значились противные стороны). Но парламентская пехота взяла верх над королевской, так что победа
еще не досталась никому. Но вообще этот год был более благоприятным для королевских войск,
которые двинулись на Оксфорд, причем кавалерия под командованием храброго пфальцского принца
дошла до окрестностей Лондона.
В начале 1643 года королева Генриета Мария, женщина большого ума и отваги, настоящая дочь
Генриха IV, доставила из Голландии, куда ездила лично, часть войска и боевых снарядов в помощь
своему мужу, на которого оказывала большое влияние. Большой подвоз припасов, выгруженный ею с
опасностью у Берлингтона, был встречен в Оксфорде с восторгом. Весь этот год оказался удачным
также для короля: был взят Бристоль, второй город страны, в Ирландии было заключено перемирие и
настроение ирландского народа, равно как и смена правления во Франции, подавали надежду на
будущее; в самой Англии население жаждало мира – все это позволяло предполагать, что дела примут
благоприятный для короля оборот.
Оксфорд и Вестминстер, 1643 г.
Но новые события в Шотландии снова изменили все. Успехи королевского оружия в Англии вызвали
у шотландских вождей справедливое опасение в том, что торжество Карла в Англии будет сигналом к
утверждению его власти и в Шотландии. Но наиболее важным стимулом для вождей господствовавшей
в этой стране партии, на которых имели большое влияние честолюбие и усердная пропаганда
проповедников, было желание доставить победу их церковной системе, пресвитерианству, на всем
острове. Истины христианства в епископальной Церкви казались им Ковчегом Завета в руках
филистимлян. Короля нельзя было упрекнуть в несоблюдении обещаний, данных им шотландцам, но
парламентская партия в Англии радовалась возможности шотландского вторжения и отправила в
Эдинбург уполномоченных для заключения союза между шотландским «конвентом» – то есть
парламентом, собравшимся без королевского указа – и уэстминстерским собранием.
Союз этот, как выражались его члены, был направлен против папистской и прелатской партии. На
содержание шотландского войска должно было пойти уже захваченное имущество или то, которое еще
будет захвачено у противников, которым была придана кличка «зловредных» (malignant). Шотландцы
пошли на отчаянный шаг – их религиозный энтузиазм, искренний, потому что был полон
самоотверженности, ослеплял их, не позволяя здраво рассудить, что и в лучшем случае, то есть при
полном соединении Церквей в обеих странах, главная, властная роль будет на стороне Англии, а никак
не Шотландии. Но до этого было еще далеко.
Верный королю магнат, граф Монроз, вооружил горных шотландцев. Главнокомандующий в
Ирландии, граф Ормонд, тоже отправил в помощь королю несколько полков. Парламент выставил две
армии: одной командовал граф Эссекс, другой – граф Манчестер. Король сделал довольно удачный ход,
объявив, что парламент действует не добровольно, а насильно. Парламентская партия объявляла, со
своей стороны, что король не свободен, а состоит во власти недобрых советников. При этом король
воспользовался тем, что многие члены парламента бежали или были изгнаны из Уэстминстера. Он
созвал их в Оксфорде и открыл там другой парламент, более многочисленный, нежели уэстминстерский:
он состоял из 53 лордов и 175 членов Палаты общин, которые и открыли свои заседания в январе 1644
года.
Королевские войска в том же году одержали победу над Эссексом в южных и западных провинциях.
Сам король, не будучи прирожденным воином или военачальником, обладал, однако, неплохими
качествами воина: личной храбростью, рассудительностью, выносливостью, умеренностью и не
тяготился походной жизнью.
Сражение при Марстонморе, 1644 г.
На севере принцу Рупрехту удалось освободить Йорк, осажденный английскими и шотландскими
войсками. Но вместо того, чтобы избежать битвы в открытом поле, он увлекся своей отвагой и принял
бой при Лонг-Марстонморе (июль 1644 г.), к западу от Йорка. С обеих сторон было по 20 000 человек.
Парламентская армия состояла под командованием Томаса Файрфакса. «С вами ли Кромвель?», –
спросил принц до начала сражения у одного пленного солдата из парламентского войска. Оливер
Кромвель, о котором он осведомлялся, был самым известным из военачальников неприятельской
кавалерии, тот, которому было суждено остаться победителем в этот день.
Оливер Кромвель
Этот человек, о могучей личности которого будет еще сказано ниже, состоял членом парламентов
1628 и 1640 годов. Теперь, в сорокатрехлетнем возрасте, он стал в ряды войск с решимостью человека,
проникнутого своими религиозными убеждениями и сознанием правоты своего дела. Без всякого
первоначального военного образования, но одаренный природной проницательностью, он угадывал, что
главная сила «кавалеров» заключалась в высоко развитом в них чувстве рыцарской чести. В противовес
этому он сумел пробудить в своем полку, составленном из местного населения графств «восточного
союза», другой, еще более сильный, религиозный дух. Руководствуясь именно этими соображениями,
назначал он и своих капитанов. Это настроение, обеспечивающее крепкую дисциплину, перенеслось из
его отряда и на прочие.
Яростная атака королевской конницы разбилась об эти стойкие войска: «Господь обратил их в
колосья, скашиваемые нашими мечами, потом мы смяли их пехоту нашей конницей и опрокинули все,
что было перед нами». Сразу по окончании битвы Кромвель пишет одному полковнику, утешая его в
потере сына: «Вы превозможете все через Того, Который дает нам силу: через Христа». Сам Кромвель
тоже уже потерял сына в этой войне. Королевские войска потерпели тяжкое поражение, Йорк был в
руках «круглоголовых», и Англия заключила с Шотландией тесный союз. Военными действиями
распоряжался «комитет обоих королевств», в который входило по семь лордов и по четырнадцать
общинных чинов с каждой стороны.
Тщетны были усилия прочих членов Верхней палаты – в Уэстминстере состоялся духовный съезд, и
устав пресвитерианской Церкви, в шотландском духе, был признан господствующим. Но единство
настроения было уже нарушено: вырастала новая сила в лице «независимых», которые считали опасным
распространение пресвитерианского церковного строя на все государство и хотели перенести, более
решительно, нежели пресвитерианцы, центр тяжести «Церкви» на отдельные религиозные общины,
которым они присваивали почти полную независимость. Они полностью отвергали какой бы то ни было
иерархический принцип.
На основании этого исчезало всякое различие между клиром и мирянами. Кромвель, издавна уже
принадлежавший к этой партии, восстал против пресвитерианского взгляда, по которому миряне были
лишены права проповеди. Почему запрещалось им говорить о том, чем сердце их было переполнено?
Было очевидно, что такое воззрение дойдет до самых крайних требований и в политической сфере, и не
остановится перед правами самой короны. Но пока эта партия была вынуждена преклоняться перед
волей пресвитерианского большинства.
Переговоры, которые велись с королем в Уксбридже, не увенчались успехом, что еще более усилило
влияние «независимых». Они преобладали в армии, и Кромвель поступил весьма ловко, внеся в Палату
общин предложение, по которому ни один член парламента не мог занимать какой-либо военной или
гражданской должности. Этот билль самоустранения, лучше сказать, самоотречения, казавшийся только
выражением бескорыстия, послужил прежде всего тому, что граф Эссекс должен был уступить свое
место «независимому» Томасу Файрфаксу. Для самого Кромвеля было сделано исключение на
некоторое время, но весь состав армии был преобразован в свете нового постановления.
Битва при Назебае, 1645 г.
Решительная победа на поле битвы последовала в 1645 году. В начале этого года был казнен
архиепископ Лауд, почти уже позабытый, но в начале войны действовавший в интересах короля. В
Шотландии господствовала сильная реакция; Монроз одерживал победы на севере и в апреле взял
Денди. Сам король занял в мае Лейстер, но в июне произошла пагубная для него битва при Назебае, к
югу от Лейстера, в Нортгэмптоншире. Благодаря Кромвелю, командовавшему кавалерией на левом
фланге армии Файрфакса, она завершилась полным поражением королевских войск после отчаянного их
сопротивления.
Среди трофеев оказалась и тайная переписка короля, часть которой по распоряжению парламента
была опубликована. Из этой публикации стало очевидно, что король,– и это неудивительно – делал все
свои уступки лишь условно, в ожидании лучших времен. Понесенное им поражение усугублялось
раздором, возникшим между его приближенными. Принц Рупрехт был вынужден сдать Бристоль, но
окружение короля считало, что необходимости в этом еще не было. Офицеры были на стороне принца,
но Карл жестоко упрекал его, и между ними произошла бурная сцена. Между тем положение дел
ухудшалось с каждым днем. Королевские замки и крепости постепенно переходили во власть
парламентских войск. Карлу, если он не хотел окончательно покориться парламенту, оставалось одно:
удалиться в Шотландию, что советовал ему и французский посланник. Карл прибыл с небольшой свитой
в шотландский лагерь (май 1646 г.). Но положение Монроза не было уже победоносным, а король
ошибался даже в отношении свободы своих действий. Шотландцы оказали ему королевские почести, но
он не мог поступать по своей воле и должен был поселиться в Ньюкасле на Тайне.
Карл I в Шотландии
Однако он не был совершенно бессильным и в этом положении, потому что с его личностью был
связан основной вопрос, о самой короне, а также явный или тайный раздор между парламентами
уэстминстерским и эдинбургским, между англичанами и шотландцами, и еще более между
пресвитерианцами и независимыми, – любой из этих моментов мог предоставить ему случай к
возвращению своей власти. Каждой из этих партий было выгодно присоединять к своему имени имя
короны, хотя это и не могло привести к какому-либо законному разрешению царившей смуты.
Карлу нужно было не упустить этот случай и твердо держаться за него. Шотландцы требовали, чтобы
он передал главное командование над армией, право над милицией, на несколько лет парламенту и ввел
бы пресвитерианскую систему на десять лет. Переговоры по этим двум пунктам, особенно по
последнему, оказались тщетными. Тогда шотландцы еще более сблизились с английским парламентом.
Они не колеблясь выдали короля английской комиссии. Шотландский гарнизон в Ньюкасле был заменен
английским.
С этой передачей с рук на руки было как-то некрасиво связано денежное дело: 400 000 фунтов
стерлингов «недоимки», которую англичане обязывались выплатить шотландцам в два срока. Получив
первую часть своих сребренников, они покинули английскую землю, а с февраля 1647 года начались
переезды царственного узника. Сначала он был доставлен в Голмби.
Выдача короля английскому парламенту
В течение всего этого времени борьба между пресвитерианцами и независимыми все усиливалась.
Независимые были сильны в войсках, пресвитерианцы – в парламенте. Так как король был теперь во
власти парламента и война Англии с Шотландией окончилась, то, по-видимому, надлежало распустить
войско, обратив одну его часть против Ирландии и расплатившись с другой. Но это войско состояло не
из наемников и представителем его был человек, возвышавшийся над обыкновенными честолюбцами и
интриганами и исполненный не жаждой к деньгам и власти.
Оливер Кромвель родился 25 апреля 1599 года в Гунтингдоне. Отец его, Роберт Кромвель, был
землевладелец средней руки. Оливер непродолжительное время учился в Кембридже, потом несколько
лет занимался изучением права в Лондоне, но вскоре стал самостоятельным, вследствие кончины отца.
В возрасте 22 лет женился, был хорошим семьянином, заботливым сельским хозяином. Но после
события, ставшего краеугольным камнем новейшей истории, то есть после разрыва с Римом, одна
только частная жизнь не могла удовлетворять ни одного мыслящего человека. Библия требовала от
людей решения и решения относительно не только одной земной жизни.
Оливер Кромвель. Гравюра работы Пельгама, 1723 г., с портрета кисти Р. Уокера
Не простой торной дорогой к уже готовому, принимаемому без проверки, мировоззрению, но путем
тяжкой внутренней борьбы, дошел Кромвель, как и подобные ему, до своей религиозной силы и
уверенности. И эта глубокая вера была воспринята им в самой строгой своей форме – в виде
кальвинистского взгляда на христианство. По обычаю «независимых» он читал библейские поучения,
молился со своими единомышленниками, произносил иногда проповеди, потому что право «вещания»
было дано каждому христианину. Он был избираем, как уже было сказано, дважды в парламент – в 1628
и 1640 годах – и в наступившем теперь железном веке такой человек, как он, твердый в вере, умный,
храбрый, с уверенностью в силе своего характера, мог всегда найти себе достойное дело.
Поверхностные историки, утратившие способность понимать религиозные натуры, могли считать
пуританскую набожность Кромвеля лишь за личину, прикрывавшую его ненасытное честолюбие. И этот
ложный взгляд господствовал долгое время. Но Кромвель вступил на более деятельное политическое
поприще уже в сорокалетнем возрасте, тогда как обыкновенные честолюбцы прокладывают себе дорогу
значительно раньше, стараясь использовать любые обстоятельства. Кромвель достиг своего высокого
положения, преимущественно, благодаря своей прямолинейности. Он не разбрасывался, подобно
другим ищущим славы, в широких сложных проектах, но неуклонно преследовал свою ближайшую
задачу. Так было и в эту войну. Он сказал своим людям без всякого колебания, что «тот из них, который
не может преодолеть себя настолько, что будет стрелять в короля среди боевой схватки, как и во всякого
другого вооруженного врага, не должен оставаться в рядах».
Войско, состоявшее под его начальством, далеко не походило на те организованные разбойничьи
шайки, которые участвовали в континентальных войнах. Здесь не было ни грабежей, ни картежной
игры, ни пьянства, ни ругательств. Вместе с тем Кромвель не разделял узкопартийного религиозного
взгляда, которым страдала эпоха. Он назначал офицеров из разных протестантских сект, лишь бы то
были люди «благомыслящие и честные» («good and honest»). Он принимал за мерило правдивость
поступков и живую веру в Христа, а не какое-либо из господствовавших ортодоксальных
вероисповеданий.
Независимые и пресвитерианцы. Войско и парламент
Теперь войско обратилось против парламента, который хотел его упразднить. Оно представило свои
требования, учредив у себя военный совет – нечто вроде военной Верхней и Нижней палаты. При таких
обстоятельствах, парламентское большинство было готово пойти на соглашение с королем, сознавая,
что без него все действия парламента не имеют под собой почвы, остаются незаконными, не
облеченными в конституционную форму. Население страны, вся та бесчисленная масса, которая не
занимается политикой и образует, в сущности, всегда и везде настоящее большинство, жаждала
примирения, и потому парламент, со своей главной опорой, Лондоном, вступил в переговоры с королем.
Но Кромвелю стало все известно, и он принял свои меры. Один из его офицеров, прапорщик Джойс,
явился с эскадроном кавалерии в Голмби и захватил короля. Когда Карл спросил его о документе,
доказывающем его полномочия, Джойс не назвал особого лица, возложившего на него поручение, сказав
только, что действует именем армии. Парламентские комиссары не могли воспротивиться
происходившему. В данную минуту сам король не терял ничего от такой перемены: военные
обращались с ним почтительно, не стесняли свободы его совести, не отстраняли его приближенных и
духовного причта.
Но Кромвель поступил иначе, нежели парламентские пресвитериане, которым не доставало отваги
или решимости арестовать короля. Армия предъявила теперь свои требования, отправив своих
представителей в парламент, тот колебался, и тогда Кромвель решил идти на Лондон с тем, чтобы
распустить парламент и произвести новые выборы. Прибытие некоторых бежавших членов парламента
в лагерь «независимых» придавало более целесообразности таким действиям. В этом случае парламент
хотел бы видеть короля на своей стороне и в Лондоне, в котором уже полным ходом шла подготовка к
обороне. Но король был во власти армии, а она была отведена Файрфаксом к Гонслоугиту. В последний
раз состоялось соглашение между войском и парламентом, военной и гражданской силой. 5 августа 1647
года полки вступили в Лондон; с ними вернулись и бежавшие из парламента «независимые».
Карл в плену у войска
Тем временем король Карл был перевезен в Гоумптонкорт, где пользовался известной свободой,
взамен на обещание не бежать. Некоторое соглашение между ним и вождями «независимых»,
вступивших с ним в переговоры, было возможно потому, что те, на основании своего признания общей
свободы совести, допускали ему его англиканское богослужение, между тем как пресвитериане, в узкой
приверженности к своей обрядности, хотели навязать всему свету свои общие сходки и мирских
старшин. Кромвель и Иртон были вообще довольно умеренны в своих требованиях, и Кромвель
отзывался с почтением о достойной сдержанности своего царственного узника.
Но войско было уже не согласно с вождями, оно относилось враждебно к королю, которому не
доверяло. Демократические понятия проникали не только в религиозные, но и в политические стороны
жизни, и военное начальство, опасаясь неповиновения солдат и не ожидая успеха от переговоров с
королем, решилось сойтись с парламентом, а это могло совершиться лишь в ущерб королю. Было
решено не принимать более от него никаких посольств, и власть перешла снова к комитету, состоящему
из 21 члена, ведавшему только английскими и ирландскими делами, вследствие чего в нем не было
членов от Шотландии. Этот комитет, в котором заседали вожди обеих партий, с присвоенным им
титулом «вельмож» («grandees»), стал действовать крайне сурово: преследование папистов и
«злоумышленных» возобновилось. Король успел бежать на остров Уайт и поселился в замке Карисбрук,
где с ним обходились прилично, но строго за ним следили (конец 1647 г.).
Кромвель против шотландцев. Бой при Престоне, 1648 г.
Для короля снова мелькнул луч надежды. Шотландцы видели, что при новом повороте дела
оказались одурачены. Они не имели никакой силы в новом комитете и было очевидно, что при
сохранении наступившего порядка вещей Шотландия окажется подчиненной Англии. В самой Англии
народное настроение изменилось. Король был давно уже лишен возможности делать какое-либо зло, а
парламент действовал как натуральный тиран, но эти меры не приносили мира в стране.
Таким образом, удача склонялась в сторону короля, по крайней мере, так могло казаться. Шотландцы
предлагали ему более умеренные условия, нежели прежде, и состоялось соглашение, одобренное
шотландским парламентом, в котором вместо радикальной партии Арджейля преобладала уже партия
умеренных, сторонников Гамильтона.
Ормонд также занял угрожающее положение, хотя его войска находились еще в Ирландии. В самой
столице и во флоте происходило движение в пользу короля. В Уэльсе началось вооруженное восстание
за возвращение старого порядка. Почва колебалась под ногами «вельмож» – будь король на свободе, он
мог бы достигнуть многого. Согласно составленному проекту, Гамильтон с шотландскими войсками
должен был явиться в Йоркшир для соединения с английскими роялистами. В мае 1648 года положение
«независимых» стало опасным – они прервали уже всякие переговоры с королем. Кромвель произнес в
парламенте, держась, по своему обыкновению, за рукоять шпаги: «Король – человек умный и весьма
даровитый, но он так лжив и коварен, что ему нельзя доверять». Несчастье Карла было в том, что он,
при очевидной возможности, не умел решаться на что-либо определенное. Кромвель был человеком
другого закала – он вполне постиг тайну быстрого, решительного движения. Он сообразил, что
требовалось и на этот раз, и потому немедленно повел войска к Престону (Ланкашайр) и разбил
наголову находившуюся там шотландскую армию. Не делая ничего наполовину, он перешел вслед за
тем границу и вступил в Эдинбург 4 октября. Это придало вновь силу шотландской радикальной партии,
которая, как и командование английской армии, видела в этой победе Божий приговор. Кромвель, таким
образом, стал хозяином положения.
Кромвель. Парламент – «туловище»
Этим гибель короля была предрешена. Пресвитерианская партия в парламенте вступила еще раз с
ним в переговоры, когда он находился в Карисбруке (остров Уайт), и в самый день битвы у Престона
уполномоченные короля и парламента составили между собой соглашение. Дело было лишь за
подписью короля, который еще колебался, когда пришла весть о победе Кромвеля, изменившей все
положение вещей. Король пытался бежать, но это ему не удалось, и он был перевезен, по распоряжению
Кромвеля, в замок Горст, на побережье Гампшира. Укрепившись в Шотландии, Кромвель вернулся в
Лондон (2 декабря). Его войско разместилось по домам горожан, а главная квартира находилась в
Уайтхолле. Все дальнейшее было уже давно им решено.
Еще в конце ноября он писал с твердой, почти ужасающей, уверенностью одному из своих братьев
по оружию: «Если Господь, согласно Его обычному промышлению, убеждает свой народ в правоте его
действий или, вернее, в том, что действия эти составляют долг его, и убеждение это с силой внедряется в
сердца – это называется верой и поступать по этому убеждению – значит поступать по вере своей...» Так
действовал, по крайней мере, он сам. Последовала короткая, бескровная борьба за власть. Палата общин
протестовала против ареста короля, с которым велись еще тогда переговоры. Однако Кромвель произвел
свой государственный переворот – 6 декабря пресвитерианские члены парламента были взяты под
стражу в ту минуту, когда они готовились войти в зал заседаний. В ответ на вопрос о праве их
арестовать – вопрос, предложенный и королем,– полковник Прайд, которому было поручено это дело,
указал только на своих солдат. Оставались свободными лишь те члены, на которых Кромвель и войско
могли положиться – так называемое «туловище долгого парламента». Была издана прокламация, из
которой народ узнал, что Нижняя палата распущена, и предстоят выборы новой, а все злоумышленники
наказаны.
Процесс и казнь короля, 1649 г.
В понятии партии, захватившей власть, главным из злоумышленников был король. Он был перевезен
в Виндзорский замок и «очищенная» Палата общин на своем заседании 23 декабря решила начать
против него процесс. Она делегировала себе необходимую на то компетенцию (4 января 1649 г.), издав
несколько резолюций, которыми высшая власть, главенство над всей Англией, ее населением,
принадлежали Палате общин. Была назначена комиссия из 150 судей, 58 из них приступили к
заседаниям под председательством Джона Брадшо. В данном случае не было речи о справедливом
применении судебных законов, но наступал конец великой, тяжелой борьбе. Король проявил
действительное величие в своем глубоком убеждении в том, что защищает священное дело. Судьи его со
своей стороны были убеждены в том же. Решение суда последовало 25 января 1649 года: Карл Стюарт,
как тиран, предатель, убийца и враг общественного строя, был приговорен к смерти сорока шестью
голосами. Казнь свершилась на площади перед Уайтгольским дворцом 30 января 1649 года. Карл I умер
с полным достоинством короля и христианина. Причастясь, он простился с двоими из своих детей,
находившимися поблизости,– дочерью и меньшим сыном – и даже на эшафоте еще повторял, что стоял
лишь за благо народа. Все подступы к лобному месту были заняты войсками, но кругом собралась
толпа, и когда палач поднял вверх окровавленную голову, со всех сторон раздался крик, в котором
смешивались разнородные чувства. Совершилось нечто новое, неслыханное, ужасное: открыто, перед
лицом неба и земли, подданные исполнили смертный приговор над своим государем...
Англия-республика
6 февраля была закрыта Верхняя палата, 7 числа формально уничтожено королевское достоинство и
уничтожена старая государственная печать, вместо которой была спроектирована новая: на одной
стороне ее изображалась карта Англии и Ирландии, на другой – заседание Палаты общин в виде толпы
людей со шляпами на головах. Надпись гласила: «В год третий по восстановлении свободы. 1651».
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Обзор. Начало царствования Людовика XIV:
Мазарини. Пиренейский мир. Самостоятельное
правление Людовика. Реформы. Внешние дела:
деволюционная война и Аахенский мир
Век абсолютизма. 1648-1789 гг.
Время с 1517 по 1648 год было периодом религиозных смут и борьбы. Это первый из трех больших
периодов, на которые принято разделять новейшую историю. Вестфальский мир, заключенный в 1648
году, знаменует собой тот факт, что европейские державы, то есть их государи и руководители, словом
все, несшие на себе непосредственную политическую ответственность, а не укрывавшиеся за облаками
фимиама[20], как римские пастыри и подобные им лица, признали свершившийся факт основного разрыва
с Церковью. Стыдно подумать, что для усвоения посредственностью (которая и составляет
большинство) понятий, кажущихся столь простыми нашим современникам, потребовалось так много
времени и так много крови. Лишь теперь, через много лет после смерти Лютера, после тридцатилетней,
сверх всякой меры губительной войны, это понятие получило право на существование, и было
засвидетельствовано многими европейскими договорами. В тот же момент в Англии восторжествовало
направление, начертавшее на своем знамени свободу совести, притом из побуждений более высоких,
нежели навязанная извне необходимость.
Для верующего и для богослова Церковь продолжала существовать, и этот достойный уважения
идеализм, как и бессмысленная политическая фразеология, говорит и поныне о «Церкви» не просто как
об известном понятии, но как о действительности. В сущности, к этому времени сформировались так
называемые «разные» Церкви: римско-католическая, греко-восточная, несколько евангелических
различных оттенков, как лютеранская, кальвинистская, англиканская и пр. Религиозные идеи не
утратили своей силы ни в ближайшем периоде времени, ни в позднейшую эпоху, а если такое и
случалось, то в ограниченных пределах и на короткий срок. Но дело было в том, что эти идеи не владели
уже миром преимущественно или исключительно, и это составляло огромный прогресс. Вместо
церковной идеи выступала теперь идея государственная. Она заявляла о себе даже в гугенотской войне,
в «тридцатилетней» и в английской революции, проводимая с настойчивостью такими могучими
личностями, как, например, кардинал Ришелье.
Сословно-аристократический элемент склонялся перед ней, и так как всякая идея ищет ургана,
видимого образа, в который может воплотиться, то она нашла себе этот выход в сильной монархической
власти. Поэтому полтора века, прошедшие со времени подписания Мюнстерского мира до нового
созыва французских Etats generaux, после двухсотлетнего гражданского мира (1648-1789 гг.)
справедливо называются веком абсолютизма. Это название можно рассматривать как кличку, ярлык, но
понятно, что это слово не включает в себя понятие всех сил эпохи, что оно не характеризует, а лишь
обозначает ее. Самым первым в ряду блестящих деятелей этого периода стоит французский король
Людовик XIV; последним – король Пруссии Фридрих II. Они выражают собой успех, сделанный
человечеством в течение четырех или пяти поколений, и позволяют разделить весь этот период на три
части:
1. От Вестфальского мира до смерти короля испанского Карла II, 1648-1700 гг.
2. От смерти этого последнего испанского Габсбурга до воцарения прусского короля Фридриха II,
1700-1740 гг.
3. От воцарения Фридриха Великого до собрания сословных чинов в Версале, т. е. до начала
французской революции, 1740-1789 гг.
Людовик XIV
Первый из этих периодов принято называть веком Людовика XIV. Это эпоха преобладающего
влияния Франции и ее завоеваний, а потому личность этого короля и его могущество занимают, по
праву, первое место в истории этого времени.
Правление Мазариии
Первые годы царствования Людовика, вступившего на престол пятилетним ребенком, знаменуются
именем кардинала Мазарини, успешно продолжавшего внешнюю политику Ришелье, которая
завершилась заключением Вестфальского мира. Но воплощение идей Ришелье и во внутренней
политике, утверждение королевской власти,– что означало, для Мазарини, и его собственную на все
время регентства,– представляло собой для кардинала большие затруднения. Старинный французский
государственный строй с его особенностями, притязания принцев крови, знатных домов, духовенства,
парламента и магистратуры, составляли элементы оппозиции, действовавшей иногда в разнобой, иногда
соединенными силами, часто успешно, и расшатывали его положение.
Эта оппозиция известна под общим названием Фронды, хотя происхождение этого названия остается
невыясненным. Война и подготовка выгодного мира требовали денег, особенно возросли тайные
расходы. Однако при существовавшей тогда системе взимания податей и при алчности всех близко
стоящих к кормилу правления, большая часть доходов не достигала казны. Отовсюду раздавались
жалобы на налоговый гнет и на управление финансами, равно как и на финансовые проекты
правительства, и очагом этих жалоб был парижский парламент – могущественнейшая из семнадцати
французских судебных корпораций. Везде, где упоминается о «парламенте» в единственном числе,
подразумевается всегда лишь этот парижский парламент.
На первом плане стояли во Франции, как и в Англии, вопросы принципиальные. Парламент
оспаривал закономерность финансовых планов и операций правительства, поскольку они не были
рассмотрены им, парламентом, и не внесены в его регистры, в качестве законоположений.
Правительство выходило из затруднения при помощи весьма своеобразного учреждения, известного под
названием Lits de justice. Эдикт прочитывался в присутствии короля, после чего этот эдикт не мог уже
подвергаться обсуждению. В 1645 году таким порядком были проведены 19 эдиктов о новых налогах,
благодаря тому, что семилетнего ребенка-короля приводили в парламент, и он произносил там звучные
слова: «Мой канцлер передаст вам мою волю». То же самое повторилось и в 1648 году, но встретило
уже энергичное сопротивление – парламент не соглашался на безусловное подчинение личному
королевскому слову ввиду малолетства короля.
Возраставшее всевластие короля угрожало столь многим интересам, что и здесь стали популярными
те идеи, которые так восторжествовали в Англии, и парламент стал изучать свои права, стараясь
привести их в стройную и прочную систему. Абсолютизм казался пригодным лишь для скифов и
варварских племен. В особенности восставал парламент против произвольных арестов, которые
позволяло себе правительство, и требовал обеспечения личной свободы. Правительство то проявляло
твердость, то делало разные уступки, которые так и не восстановили спокойствия. Тем временем
оппозиция становилась опасной, благодаря демагогическому таланту ловкого, хитрого,
безнравственного духовного сановника, парижского коадъютора Поля Гонди, известного под именем
кардинала Ретца.
Его пороки и распутная жизнь не казались ни ему самому, ни курии препятствием для столь
высокого духовного сана. Но ему не удалось занять влиятельного положения при дворе, и он завидовал
иностранцу Мазарини. На этом иностранце сосредоточилось общее недовольство. Под влиянием
коадъютора город Париж был настроен угрожающе в отношении Мазарини. Дело дошло до баррикад, до
торжественного шествия парламента в Лувр с просьбой об освобождении заключенных. Изгнанная
английская королева, нашедшая себе убежище во Франции и видевшая эту сцену, говорила, что эта
демонстрация была грознее тех, которые предшествовали низвержению королевской власти в Англии.
Двор, чтобы избежать насилия, переехал в Сен-Жермен. Парламент требовал его возвращения,
настаивая на отмене произвольных арестов и права короля задерживать кого-либо из подданных в
заключении долее двадцати четырех часов, не подвергнув дела расследованию.
Мазарини счел за лучшее уступить. Все требования парламента были исполнены, за исключением
только отмены lits de justice, королевских заседаний. Мир был восстановлен, но возникли новые
недоразумения в связи со ссорой Мазарини с принцем Людовиком Конде, который во время последних
смут был на стороне правительства. Этот принц, известный своими военными способностями и
подвигами и, обладая, притом громадным состоянием, надеялся занять самое влиятельное положение во
Франции. Мазарини, искусно поселяя раздор между своими врагами, сблизился с парламентской
партией, захватил врасплох Конде и его брата, принца Конти, и заключил обоих в Венсене. Тогда партия
Конде, не задумываясь, вошла в соглашение с Испанией. Испанские войска перешли французскую
границу, в Гюэне вспыхнуло восстание. Испанцы ожидали также восстания гугенотов под
предводительством Тюренна, бывшего еще в то время протестантом и сторонником принца. Но
Мазарини оказался решительнее, чем от него ожидали: подобно Ришелье он лично выступил в поле с
королевскими войсками и разбил Тюренна при Ретеле, который отвоевал обратно у испанцев.
Жан Батист Кольбер. Гравюра работы Бенедикта Одрана с портрета кисти Ле Фебюра
Реформы. Внутреннее положение государства
Прежде всего было постепенно упразднено множество ненужных должностей, которые нередко
продавались коррумпированными чиновниками, повсюду вводился порядок и жесткий надзор. Был
введен соляной налог. Кольбер, хоть и был весьма бережливым человеком, щедро поощрял всякую
промысловую деятельность. До этого времени Франция была преимущественно страной
земледельческой, теперь настал для нее век меркантильной системы, всемерного поощрения
государством торговли, охраны ее покровительственными пошлинами, уменьшением ставок на
привозное сырье, премиями, авансами,– словом, век звонкой монеты, как единственного и верного
мерила всякого достоинства.
Во Франции начали успешно развиваться разные отрасли промышленности, процветавшие в Италии,
Голландии, Германии, Англии: изготовление зеркал, стекол, кружев, сукон, чулочных изделий. Высокие
ввозные пошлины снижали конкуренцию со стороны иноземных фабрикантов. По инициативе
правительства, или с его помощью, организовывались торговые товарищества: Вест-Индское, Ост-
Индское, Левантское, Северное, причем власти благосклонно смотрели на знатных лиц, вопреки
старинному предрассудку становившихся акционерами торговых обществ. Правительство даже приняло
непосредственное участие в организации промышленности, прорыв знаменитый Южный канал,
благодаря которому оживился весь Лангедок, хотя сначала представители этой области и восставали
против благодетельного проекта. Но надежда на то, что благодаря этому водному пути и большие
морские суда будут избавлены от необходимости огибать Гибралтар, осталась мечтой.
Судебная система, весьма нуждавшаяся в исправлении, также подверглась реформе. Остатки
средневекового самовластия были уничтожены. Пример виконта Канильяка, страшного самоуправца,
казненного за его деяния по приговору суда, повсюду произвел сильное впечатление. Отныне перед
королевскими судебными чинами открывались самые неприступные замки, и сельское население
вздохнуло свободнее, видя, что есть верховный судья, который заботится и о низшем классе.
Парламенты тоже были преобразованы. В них были учреждены новые должности, некоторые из
старых были выкуплены у лиц, занимавших их. «Пояснения» 1648 года, которыми парламент
присваивал себе верховную власть, были изъяты из парламентского устава, а различные декреты, сильно
стеснявшие привилегии парламента, вносились один за другим в качестве законоположений в его
уставы, даже без всяких lits de justice.
Но особенно важными и плодотворными были реформы по военной части. Крепостные коменданты
увидели, что миновали те времена, когда с ними рассуждали об их повиновении или ослушании. Они
стали получать определенное жалованье из казны. Часть войск была распущена после заключения мира,
другая преобразована и оплачивалась регулярно. Королевская гвардия превратилась в образцовую
школу для офицеров. Продвижение по служебной лестнице зависело исключительно от короля. В 1664
году французская армия насчитывала 25 000 человек пехоты, 1700 человек гвардейской кавалерии, 7000
человек в артиллерии. Дворяне старого строя считали новую организацию школой рабства, но молодежь
стремилась на королевскую службу.
Личность Людовика
Таким образом, Людовик оправдал и во многом превзошел возлагавшиеся на него надежды. Он
обладал поистине королевской представительностью и внешностью: его хороший, хотя и не высокий
рост, правильные черты и приятное выражение лица, вместе с прирожденной французской любезностью
производили на всех весьма положительное впечатление. И эта внешность не была обманчивой, потому
что Людовик был истинным королем и не чуждался серьезной работы, позволявшей ему приобретать
наиболее полные сведения о делах и придававшей осмысленное содержание его, всегда рассчитанной,
сдержанной речи.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Англия с 1649 г.: республика. Великобритания под
управлением Оливера Кромвеля. Возвращение
Стюартов. Правление Карла II до 1668 г.
Аахенский мир, 1668 г.
Первый вызов, брошенный Людовиком Европе, был в его пользу; дальнейшие шаги этого короля к
основанию настоящей гегемонии, совершенные с возраставшими притязаниями и более явным
попранием всякого права, облегчались для него преимущественно, поворотом дел в Англии после
смерти Кромвеля. Необходимо поэтому бросить взгляд на происходившее в этой стране с 1648 или 1649
года.
1. 1648-1658 гг. Оливер Кромвель
Англия
После казни Карла I Палата общин как представительница верховных прав народа, олицетворяла
собой государственную власть, и Англия фактически стала республикой, Commonwealth (буквально:
«общее благосостояние») – как передавали это понятие англичане.
Английская медаль в память о смерти Оливера Кромвеля, относящаяся к 1658 году. По оригиналу,
принадлежащему одной из частных голландских коллекций. На лицевой стороне бюст Кромвеля; на
оборотной – оливковое дерево со следующей надписью вокруг него: «Non defitient Oliva» – т. е. «не
оскудеет оливковое дерево». В этом слове заключается намек на имя Кромвеля, которого звали
Оливером
2. 1658—1660 гг. Реставрация
Ричард Кромвель
Согласно конституции Кромвель имел право назначить себе преемника. Он выбрал старшего из
оставшихся у него сыновей, Ричарда. Ричард Кромвель занял место своего отца без всяких препятствий,
до того уже сильно укоренилась идея протектората, несмотря на то, что по человеческому обыкновению
в последнее время все обращали больше внимания на темные, нежели на светлые стороны
установленного государственного порядка. Тем не менее этот энергичный и способный молодой
человек, даже не обладая талантами покойного протектора, мог бы удержать свою власть.
Тридцатидвухлетний Ричард Кромвель (род. в 1626 г.) 27 января 1659 года открыл заседание
парламента, который признал за ним все права его отца. Но Ричард не был воином, никогда не поднимал
меча во славу Господню, и потому не был любим войском. Старое враждебное отношение военного
сословия к парламенту вновь оживилось: армия признавала нового протектора как гражданского главу
государства, но требовала для себя права выбирать своего главнокомандующего, и вынудила Ричарда
распустить парламент, не согласившийся с требованием армии. Среди вождей этой военной партии
наиболее выдающимися деятелями были: генерал Джон Ламберт и зять Кромвеля Флитвуд (анабаптист).
Они пошли на странную меру: восстановили парламент (туловище), распущенный в январе 1653 года, от
которого оставались еще 42 члена, а этот парламент, в свою очередь, учредил новый государственный
совет из 16 гражданских и 15 военных чинов. Ричард Кромвель охотно сложил с себя свое звание и
оставил государственную службу под гарантии весьма значительного ежегодного содержания (май 1659
г.). В безвестности он прожил еще пятьдесят лет и умер в январе 1712 года.
Парламент и войско
В течение некоторого времени взаимоотношения этого парламента и армии были вполне сносными,
но такое положение не могло быть прочным и вскоре опять возобновились враждебные отношения,
причем во главе гражданской партии стоял теперь Гасльри, а во главе военной – Ламберт и Флитвуд.
Борьба обеих партий против общего, хотя уже совсем слабого противника, роялистов, в течение лета
еще обеспечивала связь между ними, но в августе 1659 года Ламберт разбил роялистскую армию в битве
при Нантвиче, но с исчезновением общей опасности вновь начался раздор.
Собрание, которому народ дал непочтительную кличку «туловища», заявляло, что является
представителем высшей народной власти, и на основании этого хотело получить полномочия
верховного распорядителя, в том числе, и над армией. Некоторые полки и их командиры были на
стороне этой партии, но противники их располагали несравненно большей силой. Этот парламент
окончил свое существование без кровопролития и просто потому, что военные препятствовали его
заседаниям.
Армия под командованием Флитвуда как генерала и Ламберта как его товарища, избрала комитет
общественной безопасности в составе 23 человек, среди которых были юристы и военные. Этот комитет
временно управлял всеми делами (октябрь). Ближайшей его задачей было обсуждение различных,
крайне своеобразных, проектов конституции, зарождавшихся в его же среде. Наиболее значительной
фигурой среди них был Джон Ламберт, человек весьма способный, высоко ценимый Кромвелем и
долгое время считавшийся наиболее выдающимся среди людей, близких к протектору. В его лице едва
не возобновился протекторат – форма правления, к которой народ уже отчасти привык.
Но Джон Ламберт все же не был Оливером Кромвелем, ему недоставало той уверенности, того
«проникновения верой (acting in faith)» [22], которое было присуще Кромвелю. Душой и помыслами
генерала двигали не твердые убеждения, а более низменная и менее действенная сила, именуемая
честолюбием. Но таких честолюбцев было еще немало, и среди них выделялся один, способный
рассчитывать все хладнокровно и не смущавшийся своего практичного, трезвого взгляда на вещи перед
любыми религиозными или политическими теориями и догмами. Это был генерал Джордж Монк,
оставленный однажды Кромвелем в Шотландии в качестве губернатора. На этом посту он с честью
справился со своими обязанностями: правил этой страной разумно и сдержанно под твердой высшей
властью протектора. Откликнувшись на стенания народа перед бесчинствами военщины, приводившей в
негодование даже ближайшее его окружение в Шотландии, он взялся за защиту гражданского
населения. В Лондоне возобладало такое же настроение, и члены парламента возобновили свои
заседания (26 декабря). Ламберт намеревался вторгнуться в Шотландию, по примеру Кромвеля, и
одолеть Монка, но все от него отступились, и он должен был покориться парламенту. В день нового
года (1660 г.) Монк вторгся в Англию во главе надежного отряда из 6000 человек, на первый раз лишь с
обещанием восстановить парламентские права.
Монк и парламент
Вновь собравшийся парламент установил новое правление, новый государственный совет, но общее
недовольство республикой, Commonwealth, росло и ее состояние уже приближалось к агонии. Город
Лондон отказал в повиновении парламенту и управлялся сам по себе. Между тем Монк приближался:
всюду его просили об учреждении настоящего, свободного парламента. Он принимал эти заявления, но
не давал никаких обязательств и 6 февраля 1660 года вступил в Лондон.
Монк в Лондоне, 1660 г.
Ему было присвоено звание главного правителя республики, но он разыграл роль покорного солдата
перед парламентским спикером. При назначении Монка одновременно и членом государственного
совета, парламент возложил на него обязанность принудить к повиновению город, отказывавшийся
выплачивать подати. Монк выполнил эту первую задачу, продемонстрировав при этом преданность в
отношении власть предержащих. Но когда от него потребовали роспуска городского общинного совета,
он внезапно превратился в просителя, причем вооруженного просителя, стоящего на защите свободы
парламента. Он стал заодно с теми, которых только что приводил к повиновению, и сделал первый шаг к
возвращению старинного государственного уклада, т.е. созвал членов прежнего, «долгого» парламента,
последнего, созванного еще королем Карлом в 1640 году по всем правилам, по старинному
государственному порядку.
Этот парламент открыл свои заседания 21 февраля 1660 года, параллельно с тем, который уже
имелся. Члены нового парламента состояли из прежнего пресвитерианского большинства. Теперь они
стали во главе правления и назначили Монка главнокомандующим сухопутными силами в трех частях
государства. События быстро следовали одно за другим: в марте парламент разошелся, постановив
созвать на 25 апреля новый, свободный и свободно избранный. Так как вновь избираемым не вменялось
никаких обязанностей по отношению к существовавшему республиканскому государственному
управлению, то республику можно было уже считать покойной. Правительство было представлено пока
государственным советом, в котором председательствовал Монк, решительно выразивший то, что
можно назвать общим желанием роялистов – он потребовал призвать короля. В это время Карл, в
ожидании грядущих событий, уже переехал из Брюсселя в Гаагу.
Свободный парламент. Вторичное призвание короля
Новый парламент, в котором не было уже места республиканцам и анабаптистам, был созван на 26
апреля. Лорды Верхней палаты также собрались, но по собственному почину. Делегация от обеих палат,
состоявшая из двенадцати лордов и шести членов Палаты общин, отправилась в Гаагу с приглашением
Карлу II вновь вернуться в свое королевство. Он обещал простить всех, кто изъявит ему покорность в
сорокадневный срок, даровать амнистию всем, за исключением тех, на кого укажет сам парламент,
выплатить задержанное жалованье военным, сохранить за всеми их звание, не стеснять свободу совести
и поддержать протестантское вероисповедание.
Эту так называемую «Бредскую декларацию» сочли вполне достаточной, и лишь несколько лиц из
старой парламентской партии попытались потребовать, чтобы права народа были подтверждены более
определенно и подробнее в документальном договоре о возвращении короля. Ламберт, успевший выйти
из Тауэра, еще раз поднял знамя республики в Уарвикшире. Однако роялизм увлекал всех своим
потоком. Войска Ламберта, малочисленные и не такие дисциплинированные как прежде, сдались почти
без боя. Сам Ламберт был взят в плен и снова заключен в Тауэр. Повсюду республиканские знаки
заменялись королевскими, а самого короля встретил генерал Монк, не руководивший роялистским
движением, а лишь поддерживавший его. Молодой король – в этот день ему исполнилось 30 лет –
вступил в сияющий праздничным убранством Лондон, шествуя по набросанным на его пути цветам и
среди несмолкаемых криков громадной народной толпы, окруженный, казалось, искренней
преданностью и любовью.
3. 1660-1668 гг. Начало правления Карла II
Карл II. 1660 г.
Карл II царствовал с 1660 по 1685 год. Это был человек легкомысленный, приведенный ранним
распутством к самому суетному взгляду на жизнь. И такой взгляд, как справедливо замечает один
английский историк, был вдвойне непростителен ему, узнавшему, в самые опасные моменты своей
жизни, что простые люди жертвовали своим существованием ради него только потому, что он был
король, и не рассчитывали вовсе на какую-либо награду или признательность с его стороны. Однако при
этом он обладал большим добродушием, и это качество было очень нужно ему, королю,
восстановленному в своих правах после большой революции.
Карл II, король Англии. Гравюра работы Вилльямса с картины кисти Кнеллера
Поэтому наступившая реакция не отличалась жестоким характером. При весьма обширной амнистии
и умеренном применении конфискаций суду были подвергнуты только те, кто принимал
непосредственное участие в осуждении на смерть Карла I. Из них были казнены только 10 человек, в
том числе полковник Гаррисон, юрист Джон Кук и капеллан Хью Петерс. Парламент ассигновал
большие суммы на роспуск войска, оставив под ружьем лишь 5000 человек. К большой чести армии и ее
создателей надо отметить, что остальные 50 000 разошлись и смешались с народом без всякого ропота,
мирно возвратясь к своим прежним занятиям. Даже если впоследствии в какой-либо общине появлялся
человек, отличавшийся строгой нравственностью, благочестием, правдивостью, то можно было с
уверенностью предположить, что это один из бывших республиканских солдат, кромвельских
ветеранов. Карл II сформировал свое министерство из людей, бывших его советниками и во время его
изгнания. На наиболее значимые посты в государстве были назначены: Эдуард Гайд, граф Ормонд, лорд
Бристоль; к ним присоединился Монк, пожалованный титулом герцога Албемэрль.
Король и парламент
Весьма благоприятным условием этой реставрации было то, что власть короля была восстановлена
без всякого непосредственного чужеземного вмешательства и что, одновременно с тем был
восстановлен и прежний парламент – то есть страна вернулась к своему старому историческому
государственному укладу. При этом члены парламента, вновь призвавшие короля, не увлекались
чрезмерно роялизмом. Они воздерживались от ограничения функций монарха особыми условиями и
предоставляли ему, по-видимому, весьма значительные денежные средства. В частности, он мог
пользоваться средствами, полученными от сбора той пофунтовой и потонной пошлины, из-за которой и
началась борьба. Более того, он получал ежегодно 1 200 000 фунтов. Но из этих денег он был обязан
содержать не только свой двор, но и значительную часть персонала гражданского управления.
Однако в финансовом отношении король всегда оставался в зависимости от парламента. Ему было
тяжело мириться с этим. Как и все Стюарты, он высоко ценил значение короны для всего народа, – и
имел право так думать, так как его все же призвали обратно. Естественно, он изыскивал пути к
добыванию денег помимо парламента для достижения тем самым большей независимости в управлении
страной. Во время переговоров о его браке денежный вопрос стоял на первом плане и, исходя именно из
этих соображений, его выбор пал в пользу португальской инфанты, которая приносила ему лично два
миллиона крузад, а в дар Англии еще два важных владения: Тангер в Африке и Бомбей в Ост-Индии.
В декабре 1660 года был распущен парламент, призвавший короля. Во время новых выборов главную
роль играл церковный вопрос. Подавление сект, фанатизм которых после переворота разгорелся
необычайно, побудило партию так называемой пятой монархии к безумному восстанию, которое было
подавлено ценой кровавой расправы. Этот мятеж, как и все остальные, послужил к усилению реакции,
которая увенчалась позорным поступком: трупы Кромвеля и Иртона были извлечены из могил, их
обезглавили и выставили эти обе головы напоказ перед лондонской чернью.
Реставрация в Шотландии
В Шотландии заседал свой особый парламент, и там, как и в Англии, доминировало реакционное
движение, действовавшее в интересах прежних церковных порядков. В этом духе произносились
проповеди и издавались брошюры. Попытки примирить епископство с пресвитерианством, разумеется,
не привели ни к чему, хотя сам король, равнодушный в отношении к религии, очень желал церковного
соглашения и предоставлял большую свободу совести всем, особенно своим католическим подданным.
Вновь избранный парламент был открыл 8 мая 1661 года. Он оказался монархичнее самого монарха,
который мог с большим трудом применить на деле дарованную прежним парламентом и им, королем,
подтвержденную амнистию – настолько сильно противилась этой амнистии новая палата, несомненно
первая, которую можно считать действительно законной.
Были восстановлены светские права епископов, а также так называемые акты единообразия (Acts of
uniformity), изданные в мае 1662 года, устанавливавшие принадлежность к англиканской Церкви
необходимым условием для права на пасторское служение и получение доходов с церковных владений.
Таким образом учения Лауда снова взяли верх. Никакие петиции против этих решений успеха не имели.
Для изъявления покорности был назначен короткий срок, и около 2000 пресвитерианских пасторов
должны были покинуть свои приходы, простясь с ними в последнем богослужении, допускаемом
сроком. В это же время Ламберт и Генри Бэн были приговорены к смерти за государственную измену.
Ламберт просил о помиловании и его пощадили, но Бэн не хотел отречься от своих политических и
религиозных убеждений и пал на том самом месте, на котором был казнен Страффорд.
Отношения короля к церкви
Король не был уже столь популярен, как в первые месяцы после своего возвращения. Продажа
Франции за пять миллионов ливров Дюнкирхена, завоеванного Кромвелем, оскорбила национальное
чувство англичан, хотя это решение правительства было вызвано насущной необходимостью. Король
вел крайне предосудительный образ жизни и не изменил его после своего брака с португальской
инфантой – доброй, скромной, но ничтожной женщиной. И если при дворе и господствовала (вопреки
пуританской строгости последнего царствования) крайняя легкость и разнузданность нравов, – в народе
пуританизм пустил глубокие корни. Горожане и среднее сословие открыто восстали против господства
«метресс»; даже сам король, в своем же парламенте, нашел противодействие своей декларации
(Declaration), которую он возобновлял в пользу несогласных, и даже католиков, прежний закон о праве
уклониться от присужденного наказания. Но как в Верхней палате, так и в общинных собраниях, знать
ничего не хотели о таком уклонении от старых законов.
Внешняя политика
Во внешних сношениях с другими державами несколько лет подряд царствовал мир. Следующим по
своей важности вопросом были условия, в которых находилась республика Нидерланды. В то время там
было господство аристократии, а Карл II был в близкой дружбе с Оранским домом. Это, однако, не
мешало обеим державам соперничать на море, в Америке, в Вест– и Ост-Индии; сначала возгорелась
вражда между торговыми компаниями Англии и Нидерландов, а затем и между самими государствами.
С обеих сторон дело велось толково и энергично. Английский король поручил своему брату Иакову,
герцогу Йоркскому, командование над частью флота. В стычках этого года победа была изменчива.
Вообще, англичане действовали предусмотрительно и осторожно. Парламент, созванный по случаю
чумы, свирепствовавшей тогда в Лондоне, решил продолжать войну, начатую в 1665 году. На стороне
Нидерландов были Франция и Дания, пока еще не принимавшие деятельного участия в войне; англичане
же не имели союзников и воевали без посторонней поддержки. За четыре дня битвы (в июне 1666 г.)
несколько раз происходили жестокие схватки у английских берегов, но с неблагоприятным для англичан
исходом; когда же в дело вмешался еще и французский флот, они приступили к мирным переговорам.
Но времена Кромвеля уже миновали. В сентябре того же года в Лондоне случился страшный пожар,
уничтоживший две трети города: сгорело больше 13 000 домов. Убытки, нанесенные этим бедствием,
были так велики, что мир сделался настоятельной необходимостью. Благодаря посредничеству
Людовика XIV, которому это было на руку, война закончилась конгрессом с мирными целями, который
и состоялся в Бреде в мае 1667 года. Однако эти цели были достигнуты не сразу, и государственный
представитель города Гааги, де Витт, даже опасался, как бы Англия с Францией не вступили в союз в
ущерб Нидерландам: тому подали повод их тайные переговоры. Поэтому он послал 61 нидерландский
корабль к берегам Англии; команда этим флотом была поручена де Рюйтеру и Генду. Действовали они
хитро и осторожно, поэтому им и удалось подняться вверх по Темзе до самого Епнора (Upnor),
поджигая по дороге города и местечки; они даже чуть не спалили морской арсенал самой столицы. Эта
беда еще сильнее провела границы между прежней Англией и Англией реставрации. Новые Нидерланды
и Новый Амстердам, взятые англичанами еще в 1664 году, по мирному договору 1667 года остались за
ними, равно как и столица американских Нидерландов, получившая новое прозвище «Нью-Йорка» в
честь герцога Йоркского; остальные же завоевания Англия должна была возвратить.
Все эти события, однако, не остались без влияния на внутренние условия государства. Чума, пожары
и губительная война тяжко отразились на состоянии духа английского народа. В это ужасное время
особенно деятельную помощь оказывало ему пресвитерианское духовенство и поневоле приходилось
правительству смотреть сквозь пальцы на увеличивающееся влияние враждебного английской Церкви
исповедания. Невероятные, громадные затраты на военное дело, неудачи и тяжкие испытания породили
не только в народе, но и в парламенте заметное брожение. Им воспользовались провинциалы для того,
чтобы образовать партию, враждебную приверженцам двора: решено было произвести дознание, куда и
как тратились денежные суммы. Враги канцлера Эдуарда Хайда, Карла Кларендона, дочь которого была
замужем за герцогом Йоркским, задумали погубить его, невзирая на то, что король любил его и
неоднократно выражал ему свою признательность за восстановление существующего порядка
правления. Между тем в Кларендоне уже не ощущалось прежней необходимости, и он стал королю в
тягость, так что не много труда стоило убедить Карла II подписать приговор парламента, обвинявшего
канцлера в измене и осудившего его (как некогда Страффорда) на изгнание.
Союз с Францией, 1667 г.
В 1667 году Людовик XIV объявил войну Испании, в надежде завладеть Испанскими Нидерландами.
Прекрасной характеристикой неосновательной и необдуманной политики Карла II может служить то
обстоятельство, что этот государь одновременно вел переговоры о наступательном союзе: 1) с
Голландией – против Франции, 2) с Францией – против Испании и Голландии и 3) с Испанией – против
Франции. Наконец, он решил этот вопрос в пользу союза с Голландией (т. е. против Франции), к
которому примкнула еще и Швеция. Таким образом, состоялся так называемый «Тройственный союз»,
давший новое направление дипломатическому миру. Окончательное соглашение между
представителями этих трех держав состоялось в Гааге, причем от лица Англии явился сэр Вильям
Тэмпль, от Голландии – Иоганн де Витт; представителем Карла XI был шведский посол при
голландском дворе. Стремления союзников клонились к тому, чтобы заставить Людовика XIV
выполнить свои мирные обязательства, принудить и Испанию их признать; если же Людовик XIV
предъявит более значительные требования – пойти на него и на Испанию войной и, в свою очередь,
требовать от него исполнения условий Пиренейского договора (1659 г.). Мы уже видели, что эти
стремления привели к Аахенскому миру, заключенному в 1668 году, которому Людовик довольно
охотно поддался, так как этот мирный договор удовлетворял его требованиям.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Франция с 1668 г. Янсенизм. Людовик XIV. Война с
Голландией и Нимвегенский мир. Внутреннее
управление: галликанские постановления и отмена
Нантского эдикта
Франция с 1668 г. Янсенизм
В том же году, когда был подписан Аахенский мир, которым закончилась первая из губительных для
Франции войн, началось брожение духовенства, названное «янсенистским» по имени его вождя –
епископа Инернского, Корнелия Янсена. Целью этих духовных распрей была последняя попытка к
воссоединению последователей католичества и к возрождению его в пределах Франции. Епископ Янсен
был противником иезуитов. Свои возражения на их толкование христианской веры и воззрений он
изложил в своей книге «Augustinus», – само название которой уже указывает на то, что ее направление
составляет прямую противоположность иезуитскому «пелагианизму». И в самом деле, искусство
обходить тяжелые по исполнению правила Христова учения, оправдывать грехи и даже убийства не
могло не броситься в глаза всем неиезуитам. Книга Янсена, появившаяся лишь после его смерти (1640
г.), имела большой успех, и иезуиты, почувствовавшие ее настоящую силу, тотчас же стали к ней
придираться; но это лишь еще более способствовало ее распространению. Учение Янсена, его глубокие
и истинно христианские доводы против иезуитского притворства, теплота веры и чистота
прочувствованной мысли – все это послужило широкой популярности этой книги, гонимой иезуитами.
Движение, вызванное ею, проникло из Фландрии во Францию и там быстро возросло число его
приверженцев. Самым ревностным его защитником был доктор Сорбонны – Антон Арно, а в
окрестностях Парижа, в одном из монастырей, все монахини принялись горячо исповедывать новое
«августинское» учение. Между тем иезуиты, по своему обыкновению, обратились за помощью к папе, и
в 1643 году на книгу Янсена был наложен запрет, а в 1653 году Иннокентий X снова обратил на нее
внимание и предал проклятию пять положений, взятых из нее. Но это лишь еще больше запутало дело.
Янсенисты возразили, что автор «августинского» учения вовсе не в том смысле понимал свои
толкования, как их понял и истолковал папа; что весь вопрос в их непреложности – «guaestio facti» – и
что для решения его вовсе нет необходимости в участии «непогрешимого» судьи. Еще в 1633 году
можно было убедиться в неразборчивости римских высших духовных властей относительно мер,
которыми они вымогали у обвиняемых признание в чем только им самим заблагорассудится: долго еще
был всем и каждому памятен процесс злополучного ученого Галилея, которого страшными пытками и
угрозами заставили отказаться от его убеждения, что земля вращается около оси и что солнце
подвижное светило, а не «неподвижный» центр «неподвижной» земли, как утверждали эти фанатики-
богословы. Папа Александр VII заявил, что он понимает преданные проклятию пять статей книги
Янсена в том же смысле, в каком понимал их и сам автор; но что он, Александр VII, тем не менее
признает действительным проклятие, наложенное на эти статьи его предшественником Иннокентием.
Король французский, Людовик XIV, держался в стороне от этих распрей, тем более, что в деле веры
скорее придерживался антипапистских воззрений; а затем, в 1668 году, папа Климент IX положил конец
всем проискам, небезопасным для папской власти, своей мягкостью и тем, что ограничил свои
требования лишь подчинением его воле. Янсенистов, таким образом, оставили в покое и они считались
принадлежащими к общекатолической церкви.
Теперь понятно, что за вопросы могла повлечь за собой война, которую готовился начать Людовик
XIV против Нидерландов, т. е. земель, где господствовал протестантизм.
Нидерланды с 1648 г.
Это государство было исключительно обязано своими основами протестантизму и не отрицало этого.
Противоречиям, возникшим между монархической и аристократической партиями, положила конец
смерть Вильгельма II Оранского, скончавшегося на двадцать пятом году от рождения, в 1650 году.
Неделю спустя после его смерти родился его сын, преемник его прав, Вильгельм III; но было крайне
сомнительно, чтобы он когда-либо мог ими воспользоваться, так как перевес оказался теперь
положительно на стороне аристократической партии. Быстро падала власть Оранского дома в
Нидерландах и окончательным для нее ударом был «Вечный эдикт» в декабре 1667 года, когда
штатгальтерство, соединенное с генерал-капитанством, было признано излишним, тем более, что де
Рюйтер прекрасно вел свои морские дела и тем доказал, что вовсе нет надобности поручать эти оба
поста одному и тому же лицу. Внутри страны водворилась полная свобода как в воззрениях, так и в
вероисповедании. Сюда стремились все, искавшие поддержки и убежища от духовных и ученых
распрей: здесь, в Голландии, главной из нидерландских провинций, нашли сочувствие и безопасность
французские ученые Сальмасий (Salmasius) и Декарт (Descartes).
Все подобные доказательства свободы, какой пользовалась соседняя держава, были особенно
неприятны представителю высшей французской власти и уже велись тайные переговоры между
Людовиком XIV и императором Леопольдом, который рассчитывал на перевороты, грозившие
возникнуть в случае смерти тщедушного ребенка, Карла II, преемника Филиппа IV, его отца, на
испанском престоле. Между монархами – французским и германским – было заранее условлено, что в
этом случае Франции достанутся Испанские Нидерланды; но на такое самоуправство своих соседей вряд
ли могла согласиться остальная часть Нидерландов, и потому Людовик XIV заранее готовился к
вооруженной борьбе с ними. В этом случае ему уже было заранее предложено союзничество Карла II,
представителя Стюартов на английском престоле. Выросший под влиянием матери-католички, он был
явным противоречием духу своей страны, населенной исключительно протестантами. Но яснее всего
сказалось это противоречие в его постыдной сделке за спиной парламента – сделке, в которой ему было
обещано за помощь Франции против Нидерландов 5 000 000 ливров в виде субсидии, французские
отряды, как пособие при водворении в Англии католичества, и некоторые местности в той части
Нидерландов, которая должна была сделаться добычей французов. Для Людовика XIV этот договор,
заключенный в Дувре в 1670 году, также имел свои выгодные стороны; но насколько могло это
соглашение принести пользы католицизму – это еще был вопрос. Для Англии должно было оказаться
гибельным упорное стремление подчинить ее католическому влиянию; оно должно было возмутить ее и
ослабить. А между тем и ее союзники – члены Тройственного союза – отпали от нее, один за другим:
сначала Голландия, а за ней и Швеция, которой было выгоднее дружить с Францией. На стороне
последней оказались также некоторые из папских курфюрстов: Максимилиан Генрих Кёльнский и
епископ Мюнстерский. Прекрасным предлогом для вмешательства был для них непризнанный в
Нидерландах католицизм. Предвестником и образцом целого ряда будущих самоуправств и насилий
было нападение маршала Крэки на герцога Карла IV Лотарингского, которого французские войска
изгнали из его же собственных владений летом 1670 года.
Франция и Англия. Война против Нидерландов, 1672 г.
7 апреля 1672 года Франция с Англией одновременно объявили войну Нидерландам. Людовику XIV
удалось его хитрая уловка: когда Нидерландам понадобились союзники, они все оказались заранее на
стороне Франции и только курфюрст Бранденбургский выразил готовность прийти им на помощь, да и
тот еще должен был собрать войско, так что в минуту опасности Нидерланды оказались совершенно
одинокими. Во главе трех армий Людовик XIV начал свое победоносное шествие по Рейну, занимая
поочередно нижнерейнские крепости: Бюрих, Орсои, Везель, Рейнберг, Реес и Эммерих. Войска
французов перешли Рейн у таможенных укреплений, и эта славная переправа послужила поэту Буало
темой для хвалебной, высокопарной оды с мифологической подкладкой. Юный принц Вильгельм
Оранский, которому было поручено командование над частью нидерландских войск, не мог удержать за
собой оборонительную позицию при Исселе: Зютфень (Zutphen), Утрехт и Нимвеген сдались один за
другим. Епископ Мюнстерский тоже выступил на поле битвы, а с противоположной стороны герцог
Йоркский приготовился к высадке на берег: словом, не представлялось никакого сомнения, что Людовик
XIV, которому все всегда удавалось, победоносно вступит в Амстердам. Высшие власти в Гааге сильно
растерялись и решили послать к Людовику в Утрехт своего уполномоченного, Петер де Гроота (сына
знаменитого ученого Гуго Гроция) для переговоров. Де Гроот предложил большую сумму денег и так
называемые генералитские земли – южную, пограничную с Испанскими Нидерландами, полосу земли,
которая сначала не принадлежала к семи главным провинциям, а также Мастрихт, Венлоо, Герцогенбуш
и Бреду. Но и этого было мало Людовику, который обязан был позаботиться и о своих союзниках
англичанах; кроме того, он требовал еще допущения католиков к высшим правительственным
должностям в Нидерландах. Людовик, однако, при этом упустил из вида, что он слишком сильно
возбудил против себя две самые главные силы Нидерландов, их естественную защиту – море и грубую,
необузданную чернь.
Последняя дала о себе знать не только врагам, но и своему отечеству: она восстала и была верным
оружием в руках предводителей народной партии, возмутившейся против братьев Иоганна и Корнелия
де Витт, занимавших важные посты в нидерландском государственном управлении. Но партия
Оранского дома одержала верх, а оба брата де Витт погибли жертвою черни. Таким образом, вся власть
и все значение верховного властелина сосредоточились в руках двадцатилетнего Вильгельма III в самую
тяжкую и опасную для его отечества минуту. Еще юный и неопытный в правлении, молодой государь
обладал безграничной отвагой, которая, однако, не послужила во вред его государству. К тому же и сама
природа, казалось, сделалась его союзницей и помогла скорейшему прекращению гибельной для
Нидерландов войны: реки и озера разлились, как разливаются они только в этой низменной, приморской
стране; города, села, поля и долины обратились в безбрежные водные пространства. В то же время и в
Германской империи не особенно благосклонно смотрели на чрезмерное усиление французского
могущества и на то, что Людовик XIV распоряжался на правом берегу Рейна, как у себя дома. Да и во
всей Европе пробудилось чувство самозащиты, перевесившее в Англии даже протестантские интересы.
Освобождение Нидерландов от англо-французского нашествия
Ближайшая опасность, по счастью, миновала, но французы настойчиво добивались своей цели, и
маршал Люксембург надеялся, как только разливы и реки замерзнут, по льду добраться до Гааги; но
вдруг наступила оттепель и помешала выполнению его намерения. Английский флот также не мог
произвести задуманной высадки, которую не допустили, опять-таки, естественные препятствия, и это
принято было народом за чудо, за вмешательство Божие. Как не удалось покорение Нидерландской
республики в первый год войны, так не удалось оно и во все последующие годы. Вслед за французами
зашевелились и испанцы: ведь дело шло о их же владениях в Нидерландах. Однако и им не повезло, тем
более, что у них не хватало на это ни денег, ни войска. Наконец, и император Леопольд перед образом в
церкви принял решение соединиться с габсбургской линией испанского престола и с Голландией,
предварительно поставив Франции свой ультиматум. Такое решение (исполненное в том же 1673 г.)
принесло пользу как общей политике, так и духовному строю. Союзные войска под предводительством
принца Оранского и германского генерала Монтекуколи в декабре 1673 года заняли Бонн, а в феврале
1674 года английский король заключил мир с Нидерландской республикой в Вестминстере на тех же
основаниях, как и при Бреде. В апреле и в мае (1674 г.) его примеру последовали епископы Майнцский и
Кёльнский.
Вестминстерский мир, 1674 г. Продолжение войны
Сам ход войны послужил тому, чтобы выяснились преимущества Франции как монархического
государства – преимущества, влиявшие благотворно на ее правительственный и военный строй. Между
тем союзники возымели намерение овладеть Лотарингией, для возвращения ее законному владельцу
герцогу Карлу IV. Не более удачны оказались стремления французов завоевать Франш-Контэ. На
нидерландской территории произошла серьезная стычка при Сенеф (Senef) в 1674 году, когда союзные
испанско-нидерландские войска под предводительством принца Оранского встретились с войсками
принца Кондэ. Как тот, так и другой были уверены в победе, но перевес оказался на стороне французов.
То же произошло и в Эльзасе, где курфюрст Бранденбургский со своим прекрасным, образцово-
дисциплинированным войском отважно и умело стремился отнять у Тюренна эту завоеванную им
страну. Но его доброе намерение было разрушено императорскими тайными политическими замыслами,
которые обезоруживали даже саму германскую армию. Во Франции же, наоборот, все было ясно и
определенно и туда же подоспели союзники: против курфюрста Бранденбургского – шведы, против
императора – польский новоизбранный король Ян Собесский (с 1674 г.), сочетавшийся браком с
представительницей знатного французского рода; затем – недовольные венгры и турки; в Италии –
герцог Савойский и даже в самой Германии – герцог Ганноверский и курфюрст Баварский.
Морское сражение нидерландского флота с французским при Сиракузах 22 апреля 1676 г., в котором
погиб адмирал де Рюйтер. Нидерландская гравюра XVII века работы Яна Люйкена
Нимвегенский мир. 1678-1679 гг.
Уже с 1676 года начались переговоры о мире. Даже на Франции стали тяжело сказываться затраты на
ведение войн. Поэтому Людовик XIV склонился к миру с Нидерландской республикой и заключил его
при Нимвегене в 1678 году, 10 августа. Таким образом закончилась эта война, которая за семь тяжких
лет, однако, не стоила республике ни одной деревушки, и только теперь начались серьезные переговоры
с Испанией. Последняя быстро близилась к окончательному падению и ей-то пришлось поплатиться
деньгами за минувшую войну. 17 сентября 1678 года был заключен с ней мир на тягостных для нее
условиях: ей пришлось уступить Франции Франш-Контэ и шестнадцать укрепленных местностей в
Испанских Нидерландах. В феврале 1679 года император Леопольд, наконец, и сам заключил мир, хотя
на него сравнительно мало оказали влияния пагубные для других держав последствия войны: ему
пришлось выставить не более 80 000 войска и успехи курфюрста против шведов не произвели на него
впечатления. Мирный договор оставлял за французами Фрейбург и Гюнинген, а Филиппсбург,
полученный ими по Вестфальскому договору, пришлось возвратить. От герцога Лотарингского
потребовали уступки Нанси и Лонгви, а также и большой военной дороги через его владения, в полмили
шириной. Карл V, однако, не подчинился этим требованиям и потому был лишен всех своих владений.
Фридрих Вильгельм, который бы охотно продолжал войну, так как подспорьем ему служили бы его
блестящие успехи на Севере, и тот должен был покориться необходимости: 29 мая 1679 года
бранденбургский посол подписал в Сен-Жерменском предместье мирный договор, по которому он
обязался возвратить шведам завоеванные у них земли.
Положение Людовика XIV после заключения мира
Такое событие, как Нимвегенский мир, поставило Людовика XIV в положение, опасное для
остальных европейских держав. Он достиг такого могущества, с которым никто из других государей не
мог равняться. Его линейные батальоны состояли из 100 000 человек, гвардия – из 14 000 человек. Флот
представлял собой внушительную цифру из 96 линейных кораблей, 42 фрегатов и многочисленных
судов меньшего размера. Кроме того у Людовика XIV было несколько клиентов, т. е. людей, которые от
него зависели или которым он покровительствовал: самым значительным из них был король
английский, тайно получавший от него субсидию; также и швейцарское правительство не мешало своей
молодежи служить под французскими знаменами; мелкие итальянские государи искали в нем
поддержки против Испании; многих германских князей он привязал к себе давно известным и
действенным средством – деньгами; шведы, поляки и турки – все были ему друзьями. При всяком
удобном случае его воспевали как современного Александра Великого. Он сам был о себе еще большего
мнения, но надо отдать ему справедливость – он никогда не строил таких грандиозных планов
всемирных завоеваний, как впоследствии Наполеон I, а преследовал вполне определенные и все же
более исполнимые замыслы. Конечно, до остальных держав ему не было дела; он был настолько
эгоистом, что в своих стремлениях к возвеличению и благоденствию своего народа он видел только его
выгоды, его славу. Этот горделивый и самодовольный характер успел проявиться и во всем
французском народе и стал даже его отличительной чертой.
Прежде всего Людовик XIV старался сделать свою страну неприступной для врагов. По всем
французским границам, во всех городах и местечках, которые приобретались вновь, возводились
надежные укрепления, под надзором и по указаниям ученого инженера де Вобана. В Байонне и
Перпиньяне эти укрепления служили оплотом со стороны Испании; в Пиньероле – против Италии; затем
надежно укреплены были: Фрейбург, Гюнинген, Саарлуи, Лиль и Мобёж.
Маркиз де Лувуа, военный министр Людовика XIV. Гравюра XVII в. работы А. Лассона
Литература
Кипучая деятельность, вызываемая таким управлением и при личном примере самого неутомимого
государя, отражалась и на умственной сфере. Царствование Людовика отмечается и в истории
литературы названием «века Людовика XIV» или «Людовика Великого», как гласит одна академическая
ода (1687 г.). Этот век ознаменован действительно именами таких знаменитостей, как Мансар, создатель
Версальского дворца, Ле Нотр, великий художник по садовой части, живописец Лебрен (1690 г.),
композитор Люлли (1687 г.), за которыми следуют замечательные поэты: Пьер Корнель (1606-1664 гг.),
Жан Расин (1639-1699 гг.), Жан-Баптист Покелен Мольер (1622-1673 гг.), Никола Буало Депрео (1633–
1711 гг.), Жан де Лафонтен (1621-1695 гг.). Наряду с ними блещут духовные ораторы: Боссюэт (1627-
1704 гг.), Флешье (1632-1710 гг.), Бурдалу (1632-1704 гг.), Массильон (1663-1742 гг.).
Иаков II, король Англии. Гравюра работы Дж. Смита с портрета кисти Кнеллера
Восстание герцога Монмоутского
Многочисленные беглецы, скрывшиеся в последнее царствование, собирались вокруг герцога
Монмоута. В программе их были: «свободный парламент», «борьба за религию и свободу», затем
ежегодное созвание парламента и различные демократические учреждения; они внушили герцогу
несчастную мысль поднять знамя мятежа во имя всего этого, в связи с его собственными мнимыми
правами на английскую корону. Одновременно с тем должны были восстать шотландские эмигранты
под предводительством герцога Арджейля, сына казненного в 1661 году. Оба предприятия не удались и
завершились казнью обоих вождей. Последняя битва произошла на английской земле, при Седжмуре
(Сомерсетшайре), в июле 1685 года, между королевскими войсками под начальством племянника
Тюренна, пожалованного титулом лорда Февершэма, и сбродного отряда из приверженцев «короля
Монмоута», которые были разбиты, но после отчаянного сопротивления. Сам герцог был схвачен через
двое суток в приютившем его убежище. Тщетно было его унижение перед королем Иаковом, которого
он молил на коленях оставить ему жизнь; помилование было немыслимо, если бы даже каменное сердце
Иакова смягчилось перед этой мольбой. Наступила жестокая расправа: верховный судья Джеффрис
совершил свой «кровавый объезд»; около 300 человек было казнено, вдвое больше приговорено к
ссылке в Вест-Индию; конфискации обогатили королевскую казну, которую Иаков не расточал подобно
своему предшественнику.
Планы Иакова
Король видел близкое осуществление своих планов. В это самое время был отменен Нантский эдикт;
наступило снова торжество католической Церкви и король воспользовался последним возмущением,
очень для него выгодным, для того, чтобы увеличить незначительное число постоянного войска до 10
000 человек, причем заявил парламенту, что он назначил офицерами нескольких католиков, известных
ему своей доблестью. Палата оказала некоторое сопротивление, однако у короля было весьма
своеобразное, но очень удобное средство одержать верх: королевские прерогативы дозволяли ему, хотя
не вполне, освобождать католиков от подчинения закону, возбранявшему им занятие каких-либо
общественных должностей, однако же налагать на них штрафы за нарушение этого закона лицами,
назначенными на их места, королем. Он находил всегда достойных исполнителей своей воли; первым из
них был тот неправедный судья Джордж Джеффрис, который проливал ручьями кровь правых и
неправых, за что и был произведен в звание лорда-канцлера после того, как люди, подобные Галифаксу,
очистили ему место. Окатоличивание края шло быстро; повсюду снова показывались члены
уничтоженных в Англии монашеских орденов. Протестантские офицеры были удалены из Ирландии и
заменены большей частью католиками; даже Людовик XIV и папа Иннокентий XI сочли нужным
предостеречь своего почитателя от избытка усердия, способного повредить похвальному делу.
Прокатолическое настроение. Индульгенция
Так продолжалось некоторое время; король чувствовал себя достаточно сильным для продолжения
той же системы; но власть его опиралась преимущественно на ториев, ратовавших за королевское право
при предшественнике Иакова и бывших горячими сторонниками папизма. При своей борьбе с вигами
они красноречиво разглагольствовали на тему о правах короля и безусловной покорности подданных;
король Иаков был настолько прост, что верил им на слово, не принимая во внимание, что всякое
партийное, богословское или метафизическое воззрение изменяется тотчас же, если проповедуемые во
имя его истины обращаются против возвещавшей их партии. Когда самому протестантству и
англиканской Церкви стала грозить опасность, та же партия отыскала в Св. Писании примеры
сопротивления противобожеским приказаниям и тексты, повелевающие «чтить Бога более, нежели
людей». В июле 1687 года была издана королевская прокламация, которой предшествовал
снисходительный эдикт для Шотландии; в этой прокламации возвещалась свобода совести; в том же
месяце был распущен парламент; король надеялся, пользуясь своими правами до крайних пределов,
заставить протестантских нонконформистов, пресвитериан, независимых, анабаптистов и квакеров
понять, что их интересы тождественны с его собственными, и собрать такой парламент, который
отменил бы «Испытательные акты», потому что лишь таким путем могли быть обеспечены католики и в
будущем, после смерти короля. В ожидании этого он пользовался своим правом изъятия известных лиц
от действия закона и старался преимущественно проводить своих кандидатов в твердыни англиканства –
в университеты. В апреле 1688 года была издана новая «Индульгенция», в которой повторялись прежние
разъяснения и существующая формула присяги признавалась неудовлетворительной. Король
высказывал благое намерение, если бы только оно было искренним, ввести в Англии полную
веротерпимость; должности было обещано замещать лишь по заслугам: «По заслугам, а не по форме
присяги», – говорил король. Он хотел созвать парламент в ноябре, чтобы покончить со всеми этими
вопросами. Но протестантские диссентеры не поддались на эти приманки. Они полагали вполне
справедливым, что свобода совести, обещаемая королем-папистом содержит сама в себе уже явное
противоречие, последствия которого должны тотчас же обнаружиться. Двусмысленность положения
короля, потерявшего всякую связь со своим народом и превратившегося лишь в главу или члена партии,
вызывала общее заслуженное недоверие. Всем было известно, что Иаковом управляют женщины и
иезуиты; один из них, патер Петр, был возведен королем в члены Тайного Совета. В воскресенье, 27 мая,
королевская декларация должна была читаться с церковных кафедр, но семеро англиканских епископов
испросили аудиенцию у короля для вручения ему своей контрпетиции. Король страшно разгневался, и
по распоряжению Тайного Совета эти епископы были заключены в Тауэр. Но при начатом против них
процессе правительство потерпело поражение: суд снял с прелатов обвинение в «подаче и
обнародовании ложного и возмутительного пасквиля». Этот приговор вызвал общую радость во всей
Англии и дал повод к шумным манифестациям.
Рождение принца Уэльского, 1698 г.
Между тем произошло событие, давшее совершенно новый оборот делам. Оппозиция против
королевской системы удерживалась до этого времени в границах законности и известной умеренности,
ввиду надежды на непродолжительность такого порядка вещей. Королю было уже за пятьдесят лет, и он
оставался бездетным. После него престол должен был перейти к его старшей дочери от первого брака,
Марии, протестантке и бывшей в замужестве за принцем Оранским. Вторая дочь короля, Анна, тоже
протестантка, была супругой принца Датского, Георга, тоже протестанта. Но 10 июля 1688 года у короля
родился сын, принц Уэльский; основывалась папистская династия – и это случилось в тот момент, когда
вся Европа вооружалась против невыносимого всевластия Людовика XIV. При таком положении вещей
самые отчаянные меры к отражению опасности, угрожавшей всей стране, казались позволительными,
тем более, что они оправдывались и возобновленным преследованием гугенотов. Было совершенно
естественно, что одна сторона видела в рождении королевского сына особую милость Божьего
Промысла, а другая, в свою очередь, подозрительно относились к рождению этого ребенка и
приписывала все дело замыслу иезуитов. Весьма вероятно, что такое предположение было ложно, но
оно совпадало с протестантским настроением масс и давало слишком удобное оружие вожакам партии
для того, чтобы они не придавали цены такой молве, хотя бы и вовсе неосновательной. Времена
требовали решительного и неотложного действия. Протестантское население возлагало издавна свои
надежды на Вильгельма Оранского. Как убежденный кальвинист он постоянно боролся за
протестантские и общеевропейские интересы против тирана того века и отклонял всякое побуждение к
личному возвышению ценой пожертвования теми великими принципами, которые проповедывал.
Возраставший деспотизм короля Иакова заставлял давно уже назревать мысль о призвании принца в
Англию с вооруженной силой для предъявления прав его супруги и поддержания протестантства.
Несколько лордов отправились к принцу; он, со своей стороны, прислал в Англию чрезвычайного посла,
человека ловкого, понимавшего свое дело еще лучше французских уполномоченных, которые вели
издавна закулисную интригу в Англии. В июне семеро английских вельмож, в том числе граф Данби,
Россель и Сидней, отправили шифрованное приглашение принцу, который уже склонил тайно к своему
предприятию влиятельнейших членов Генеральных Штатов и вошел в соглашение с несколькими
владетельными принцами, – прежде всего с курфюрстом Бранденбургским, Фридрихом III, который
наследовал своему отцу с 29 апреля 1688 года. Положение Вильгельма как главнокомандующего и
напряженное состояние всей Европы позволяло ему открыто поспешить со своим вооружением. В
течение некоторого времени сам Людовик оставался в заблуждении насчет цели этих приготовлений, но,
наконец, он дал знать о происходившем своему царственному вассалу, терявшему последнюю
сообразительность среди своих забот на пользу папизма и под влиянием окружающих его
посредственностей. Численность английского войска была доведена до 30 000 человек, но на смотре,
произведенном королем в августе, он имел глупость испытать в одном полку, на скольких людей он мог
положиться, – это испытание вышло весьма неудачным. В сентябре он получил уже положительное
известие о том, что ожидалось; он и его советники, вроде Джеффриса, упали духом. Наскоро было
увеличено войско, вооружен флот. Король объявил амнистию и старался сойтись с англиканской
партией, но это было принято теперь за знак слабости и не могло остановить хода событий.
Высадка принца Оранского, 1688 г.
Принц Вильгель Оранский прибыл 5 ноября 1688 года в гавань Торбай (Девоншир) с десантом в 14
000 человек. Предприятие было смелое: нельзя было предвидеть, какое впечатление произведет высадка
чужеземных войск, голландских и немецких, на английскую землю; королевское войско было, притом,
многочисленнее; сам король видел сухопутные и морские войны и хвалился этим. Население тоже
встретило Вильгельма холодно, гораздо холоднее, нежели несчастного герцога Монмоутского. Но он
был отважен и знал, чего ищет: в манифесте его говорилось о нуждах народных, об устранении этих
тягот с учреждением свободного парламента, об исследовании законности происхождения королевского
ребенка и об обеспечении будущности страны.
Высадка принца Оранского на южном берегу Англии, 5 ноября 1688 г. С картины кисти Шнеллинка
Королевские войска, выступив навстречу неприятелю, дошли до Салисбери, где находился сам
король Иаков. Но худые вести множились и ряды королевских сторонников редели: полк герцога Сент-
Альбан передался Вильгельму; 19 ноября, ночью, дезертировал Черчиль, впоследствии столь
знаменитый герцог Марльборо, за ним последовали многие другие военачальники, и вскоре король
Иаков, не имевший духа вступить в переговоры и вернувшийся в Уайтхолл, увидел себя покинутым
всеми, даже своей дочерью Анной и ее мужем, датским принцем Георгом. Город за городом
передавались Вильгельму, который медленно приближался к Лондону. Иаков хотел теперь приступить к
переговорам, но понял, что это не поведет ни к чему и что ему остается лишь бегство. Королева и
маленький принц Уэльский были уже в дороге и прибыли благополучно во Францию; 12 декабря
скрылся из Уайтхолла и король Иаков. Главнокомандующий его войсками, лорд Февершэм, распустил
их; король при своем бегстве не сделал никаких распоряжений, и в Лондоне, как и вообще в Англии не
состояло в эту минуту никакого правительства. Но страна уже привыкла к самоуправлению: 30
епископов и пэров, находившихся налицо, образовали вместе с лордмэром и альдермэнами временное
правительство, приглашая принца Оранского прибыть в Лондон как можно скорее. Новому
правительству удалось спасти ненавистного Джеффриса из рук разъяренной черни: в то время, как он,
переодетый, старался спастись из Лондона, он был узнан и схвачен толпой. Его отвели в Тауэр. Между
тем король Иаков, который, плывя вниз по Темзе, бросил в воду государственную печать, неизвестно
зачем, был тоже признан в Чирнесе и несколько недогадливых лиц, не понимая положения вещей,
задержали его и уговорили воротиться в Уайтхолл 16 числа. Но это уже не имело значения: он был
только лишним, ничуть не опасным; голландские войска занимали уже дворец, и 18 числа принц
Вильгельм потребовал, чтобы Иаков удалился из Лондона, в который в полдень должен был вступить он
сам. Иаков был вынужден согласиться и королевская ладья поплыла вниз по Темзе, к Рочестеру, с
чужеземным конвоем. Но благодаря плохому надзору, он успел бежать снова из своего
местопребывания, оставя бумагу с выражением надежды на то, что дождется еще минуты, в которую его
народ сознает свое заблуждение. Он прибыл во Францию и Людовик, которому надо было ценить его
преданность, если не уменье оказывать действительные услуги, принял его с почетом, подобающим
королевскому сану, и предоставил ему достойное убежище в Сен-Жермене.
Иаков II в изгнании. Вильгельм и Мария, 1689 г.
«Достославная революция» – как называют англичане этот переворот, избавивший их, по крайней
мере, от самого ужасного рода деспотизма – завершилась без дальнейших препятствий. Принц
Оранский, выказывая величайший государственный такт среди самого затруднительного положения,
принял на себя, по просьбе находившихся в Лондоне лордов и городских нотаблей, временное
управление делами до созыва парламента, назначенного на 1 февраля 1689 года. Но при этом возникло
затруднение: парламент не мог состояться без королевского приказа, без документа, скрепленного
королевской печатью. Среди громадного переворота граждане стояли все еще за легальность и,
вследствие этого, созываемое собрание, за отсутствием короля и обеих палат в строго законном смысле,
было названо Конвентом, и выборы в него, хотя произведенные со строгим соблюдением старых правил,
были, однако, ограничены пределами, наложенными на них законными парламентами двух последних
царствований. Крайне своеобразно и, в своем роде, величественно было зрелище представителей
великой нации, обсуждавших с каким-то почти научным, академическим спокойствием наилучший
способ перехода из фактически революционного положения к легальному и спокойному. Разбирались
всевозможные государственные теории о божественном или земном происхождении власти,
разбирались согласно букве и смыслу закона, или богословскому толкованию, но единственным
практичным решением вопроса была декларация, устанавливавшая факты и примирявшая отдельные
мнения; этой декларацией признавалось, что король Иаков нарушил свыше данную ему связь между
государем и народом; тем самым он отрекся на деле от престола, который остается незанятым; на этот
опустевший престол народ призывает теперь принца и его супругу, обоих одновременно, William and
Mary, как гласят документы этого царствования; но собственно править делами должен был один
Вильгельм, что могло совершиться беспрепятственно, при полной преданности Марии своему мужу.
После их и их потомства, которого еще не было, престол мог перейти к младшей сестре Анне. В то же
время в «Declaration of rights» («Заявление о правах») были обнародованы старинные королевские права
в их общей связи, но с отменой права освобождать от действия существующих законоположений, –
права, присвоенного себе последними королями. Вильгельм принял избрание и соединенные с ними
условия; 21 апреля 1689 года он был коронован вместе со своей супругой. Совершилось великое дело:
Англия была навеки освобождена от католической реакции, не перестававшей ей грозить со времен
смерти королевы Елизаветы.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Людовик XIV. Война с аугсбургскими союзниками.
Ризвикский мир. Великобритания при Вильгельме и
Марии
Вышеуказанная победа была одержана в самый решительный момент. События в Шотландии и
Ирландии, обусловившие изгнание последнего Стюарта из Англии, принадлежат уже всецело к истории
великой континентальной борьбы, то есть войны аугсбургских союзников (1688– 1697 гг.) против
притеснителя Европы, врага протестантства и всякой иной формы свободы.
Европейская война 1688-1697 гг.
Эта война происходила на различных полях битвы всей Европы и длилась девять лет. Первые дела на
Рейне были, действительно, весьма успешными для французов: в октябре 1688 года маркиз Буфлер с 20
000 человек подступил к Майнцу, который сдался без сопротивления. Кобленц и Кёльн устояли,
благодаря своевременной помощи. Но Трир, равно как укрепление кёльнской епархии, – эти последние,
добровольно сданные архиепископом Вильгельмом фон Фюрстенберг, – перешли в руки французов. Тем
временем в Англии совершился переворот, лишивший Людовика его преданнейшего вассала, и
император Леопольд не усомнился вступить в союз с узурпатором-еретиком, который в своем двойном
качестве короля английского и штатгальтера нидерландского мог располагать силами обоих государств.
Сам папа тоже видел в нем поневоле союзника для борьбы со своим обидчиком, Людовиком XIV.
Трактат с Генеральными Штатами и Англией был заключен в Вене 12 мая 1689 года. Им
обусловливалась общая война, всеми силами, и восстановление всего положения согласно мирным
договорам 1648 и 1659 годов. Император выказал при этом необыкновенную уступчивость. В начале
1689 года французы страшно опустошили Пфальц, подвергнув разорению цветущие города: Мангейм,
Гейдельберг, Шпейер, Вормс и другие. Лувуа со своим обычным жестокосердием объяснял такую
военную меру невозможностью оставлять в каждом городе гарнизоны при малочисленности
французских войск на этом театре войны. Все продовольственные средства плодородной местности
уничтожались ради того, чтобы они не достались неприятелю. Так отстаивали французы право
пфальцской принцессы Елизаветы Шарлоты, супруги герцога Орлеанского, которую сокрушали эти
ужасы на ее родине; но она была не в силах склонить к милосердию высокомерного короля. Французам
не удалось, однако, удержать за собой Майнц при всех этих мерах, и маркиз д'Юксель во главе 10 000
войска был вынужден капитулировать (1689 г.) перед армией герцога Лотарингского, подкрепленной
баварскими полками, между тем как бранденбургцы брали обратно Бонн и Рейнберг.
Фридрих, маршал фон Шомберг. Гравюра работы Б. Пикара с портрета кисти Г. Кнеллера
Этот замечательный военачальник пал сам в этой битве, но войска Вильгельма одержали
решительную победу и Иаков должен был покинуть остров вместе со своими союзниками. В течение
некоторого времени ирландцы держались еще под начальством вождя, католика Тирконеля, которого
назначил к ним сам Иаков, считаясь еще их королем; но дело несчастного острова было уже проиграно.
Последние надежды Иакова на возвращение себе престола с помощью Франции были уничтожены
морским боем при Ла-Гоге (департамент Ла-Манш), 29 мая 1692 года французский флот, на котором
Иаков хотел возвратиться в Англию, сразился с англо-голланским, но понес поражение, которое
напоминает о поражении, которое потерпела испанская армада сто лет назад. Англия может
действительно считать этот день началом своего преобладания на морях.
Морское сражение при Ла-Гоге, 29 мая 1692 г. Уничтожение французского флота соединенным
англо-нидерландским, под командованием адмиралов Рёсселя и Альмонда. Гравюра работы Р. де Гуга,
XVII в.
Сам Вильгельм, мало ценивший то, что люди называют счастьем, мог теперь, после усмирения
Ирландии, принять личное участие в континентальной войне; он повел войско на выручку города
Намюра, осажденного французами. Сам Людовик прибыл к своей армии, как он это делал обыкновенно,
когда был уверен в успехе. Ему посчастливилось и в этот раз: Намюр был взят, прежде чем подоспел
Вильгельм. Нападение союзников на Штейнкирхен было тоже неудачно, и французское оружие
несколько ослабело лишь в 1695 году. Осада Люттиха, которой руководил сам Людовик, осталась
безуспешной; движение дофина на Верхний Рейн было тоже отражено маркграфом Людовиком
Баденским и курфюрстом Саксонским. В июле того же года, в сражении под Нервинденом, французы
снова одержали блистательную победу: ими командовал маршал Люксембургский, и Вильгельм потерял
здесь 75 орудий, 66 знамен и 12 000 человек; но если счастье ему не благоприятствовало, то несчастье не
заставляло его падать духом, как некогда и адмирала Колиньи, с которым он разделял стойкость, лучшее
качество военачальника, состоящего в то же время и главою большой партии. Он сохранил свое
положение, и если в Италии и за Пиринеями французы одерживали победы, как, например, Катина при
Марсале, то они все же не достигали ощутимого успеха: Барселона оставалась невзятой. Повсюду,
вопреки их обычной военной системы, французам приходилось вести оборонительную войну.
Представитель этой системы безрассудного натиска и захвата, министр Лувуа, умер уже в 1691 году. В
1695 году Франция утратила лучшего из своих военных вождей, маршала Люксембургского, который
сам обращал внимание Людовика на видимое улучшение неприятельских войск. Сверх того,
одновременное ведение войны на столь многочисленных пунктах требовало громадных средств, в
которых уже ощущался недостаток; французское правительство начинало сознавать тот вред, который
оно нанесло Франции бессмысленным преследованием гугенотов. Король Людовик видел
неисполнимость своих планов на этот раз; но он, посредством патриотического налога, успел собрать
еще денег на новый поход (одно духовенство пожертвовало 10 миллионов), и 100-тысячная армия, под
начальством маршала Вильруа, выступила против Нидерландов. Вильруа не решился, однако, на
генеральное сражение, и Вильгельм, у которого был Когорн, инженер, стоивший Вобана, успел отнять у
французов Намюр. На море французы уже не могли тягаться с англо-голландским флотом и должны
были ограничиваться каперской войной.
Ризвикский мир, 1697 г.
Людовик находил нужным поберечь на время свои средства для того, чтобы иметь возможность
приступить к новой большой войне за испанское наследие, в случае смерти испанского короля Карла,
которому нельзя было уже предвещать долгой жизни. С самого начала 1696 года шведский король Карл
XI начал заботится о мире. В военных действиях наступило некоторое затишье и известным успехом для
Франции было лишь отпадение герцога Савойского от континентального союза; но Людовику пришлось
уступить ему Казале и Пинероль за переход его на французскую сторону. Мирные переговоры начались
в мае 1697 года, в Ризвике, замке или загородном дворце Вильгельма близ Гааги, приспособленном для
приема уполномоченных европейских держав. Людовик улучшил свое положение победами над
испанцами в 1697 году: в Европе он взял у них Барселону, а по ту сторону океана, в Дариенском заливе,
на северо-западном берегу Южной Америки, Картагену. Но 20 сентября, в Ризвике, был заключен мир
между Францией, Англией, Нидерландами и Испанией, а 30 октября – между Францией и императором.
Мир с Англией и Нидерландами последовал, относительно территориальных условий, на основе Status
quo ante bellum. Большой и тяжелой уступкой для Людовика было то обстоятельство, что он должен был
теперь признавать своего исконного врага за короля Англии и дать обещание не помогать его врагам ни
прямо, ни косвенно. Поэтому для Иакова, с которым он продолжал, впрочем, обращаться с королевской
и рыцарской вежливостью, исчезала теперь всякая надежда. Испания получила обратно отнятое у нее
французами в Каталонии или Нидерландах, впрочем, это не особенно огорчало Людовика, потому что
он надеялся вскоре увидеть принца своего дома на испанском престоле. Стоимость этой войны и этого
мира пала на Германское государство. Людовик отдал обратно завоеванное им в Эльзасе или
«присоединенное» им там с помощью замечательного истолкования прав, или, лучше сказать,
превращения бесправия в право. Теперь были возвращены: Фрейбург, Брейзах, Кель, Филиппсбург,
герцогство Цвейбрюкен. Герцог Лотарингский получил свои земли согласно Status quo 1670 года, с
Нанцигом, Битшем, Гамбургом, Людовик удержал Саарлуи и Лонгви. Ему пришлось отказаться от
покровительствуемого им самозванного курфюрста Кёльнского, спор о Пфальце предоставлялся на
решение папы, но за то Франция продолжала владеть всем, что приобрела на левом берегу Рейна, в
особенности Страсбургом. Город был приписан к «галльской короне» и вычеркнут из имперского
списка. Людовик сыграл ловкую иезуитскую шутку и, без сомнения, с согласия императорских
уполномоченных, в самую последнюю минуту, он прибавил, что в возвращаемых им областях условия
католического исповедания должны были оставаться в том виде, в каком находились теперь, при
подписании договора. Между тем, эти условия были только что утверждены здесь им, завоевателем, и с
насилием, о котором свидетельствуют его преследования гугенотов. Но все были утомлены борьбой и
никто не желал более поднимать меча из-за этих французских эмигрантов или из-за туземных
пфальцских протестантов.
Вильгельм III Оранский, король Англии. Гравюра работы П. ван Гунста с портрета кисти Брандона
Мария II, супруга Вильгельма III Оранского, королева Англии. Гравюра работы П. ван Гунста с
портрета кисти Брандона.
Смерть Марии. События дальнейших лет
Тотчас же вслед за тем Вильгельму пришлось испытать тяжкую и незаменимую утрату – смерть
умной, безупречной и во всех отношениях замечательной женщины – его жены. Мария понимала,
насколько ее слабохарактерный и болезненный супруг был далек от идеала государя, какой был нужен
Англии; она, однако, охраняла его даже от столкновений с ее же родным отцом и в их спорах всегда
держала сторону супруга.
Смерть жены не подорвала королевских прав Вильгельма: этот случай был оговорен в
«Постановлении» (Act-of-Settlement) и не отнимал у него единичных прав на владение королевским
престолом. Между тем, партийные распри разогрелись еще сильнее: повсеместно королевская власть
вынуждена была уступать парламентской. Якобиты строили новые планы и в их рядах не редкостью
были важнейшие имена государства. Все, по-видимому, было у них окончательно подготовлено как по
эту, так и по ту сторону моря, и дело стало только за успехом или неудачей рискованного предприятия –
заговора против жизни короля, когда Вильгельм (к счастью, вовремя) был предупрежден одним из лиц,
причастных к заговору, в 1696 году. Но именно этот-то заговор и послужил к усилению королевской
власти: парламентом было решено образовать «Общество» (Association) для охраны правительственных
постановлений 1689 года: всякий, не желавший письменно обязаться в исполнении их, лишался права
занимать какую бы то ни было государственную должность. Таким образом, Вильгельм продержался
еще до Ризвикского мира, который представлял большие выгоды для англичан. Англия, низведенная при
Карле II и Иакове II почти в степень вассального владения Франции, теперь решительно избавилась от
нее. По возвращении Вильгельма с континента, подданные встретили его теплее обыкновенного. Но
парламент, осыпавший короля изъявлениями признательности, шел, однако, вразрез с его требованиями.
Так, например, он настаивал на том, чтобы сохранить весьма внушительные размеры войска, не
распуская его, тогда как Вильгельм весьма разумно требовал, чтобы эти размеры были ограничены для
Англии лишь 7000 человек, а для Ирландии 12 000 человек постоянного войска. Таковы были взаимные
отношения короля и его парламента в 1699 году, когда главные представители народной власти
особенно не ладили со своим повелителем за то, что он не высказывался ни за которую из их партий.
Несогласие и недовольство парламента достигало высших пределов, когда дело касалось отличий или
наград людям, близко стоящим к королю: враждебное чувство к последним до того увлекло членов
парламента, что они объявили недействительными наделы землями в Ирландии, которые были
пожалованы Вильгельмом его преданным слугам и друзьям: генералам Джинкелю и Рювиньи, Бентинку
и Кеппелю, которые оказали ему большие услуги при покорении возмутившихся ирландцев. В июле
1700 года скончался одиннадцатилетний Вильгельм, герцог Глостер, единственный оставшийся в живых
сын принцессы Анны. Опять Англии угрожало возвращение Стюартов и потому не мудрено, что этот
вопрос овладел всеобщим вниманием и еще более осложнился три месяца спустя: в Испании скончался
последний из Габсбургов на испанском престоле. Это обстоятельство оказалось такой политической
задачей, над которой уж давно безуспешно задумывался Вильгельм. Явился еще и новый вопрос, чего
держаться: войны или мира? К этому случаю придрался король, чтобы распустить враждебный ему
парламент и созвать новый, который не замедлил признать за своим королем права полновластного
хозяина в своих владениях.
Но прежде чем заняться обозрением дальнейших событий, которыми богато начало XVIII столетия,
посмотрим, что делалось в восточных и северных землях Европы и в Германской империи с 1648 года.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Германия со времен Вестфальского мира. Крушение
могущества Османской империи. Карловицкий мир.
Великий курфюрст и первый король Пруссии (1700
г.). Успехи цивилизации после эпохи реформации
Германия с 1648 г.
Период Тридцатилетней войны принято считать большим бедствием для всей Германии, и все, что
мы до сих пор о нем говорили, только подтверждает это общее мнение. Взятие Страсбурга, этого
прекраснейшего из старинных городов, может служить достаточно типичным примером ужаса и
разорения, которыми так насыщена эта война. Да и на литературу того времени можно указать, как на
одно из доказательств пагубного влияния междоусобицы. В то время, как в Англии, Испании, Франции
и Италии начало XVIII века ознаменовалось небывалым расцветом литературы, в Германии был полный
застой, губительно отражавшийся на даровании немецких писателей как прозаиков, так и поэтов. Такой
(по сравнению с другими землями) упадок немецкой литературы отчасти объясняется тем, что все силы,
все участие населения было поглощено ведением войны немцев с немцами же и на немецкой
территории. Бедственность положения была, конечно, не одинакова в разных частях Германской
империи и соответствовала времени и обстоятельствам. Но в общих своих чертах бедствие было
повсеместно и настолько сильно, что земли, сравнительно легко пострадавшие от тридцатилетних
междоусобиц, оправились лишь в XIX веке, т. е. достигли снова той степени зажиточности и
благоустройства, в какой их застала война.
Поражение турок под Веной. Из «Les actions glorieuses... etc. de Charles de Lorraine» (Карла
Лотарингского)
Военные действия после 1683 г.
Затем последовал целый ряд счастливых походов. 2 сентября 1686 года был снова завоеван город
Офен, находившийся 145 лет во власти турок. В 1687 году герцоги Лотарингский и Макс Эммануил
Баварский одержали блистательную победу при Могаче (Mohacz). Седмиградия также была теперь
занята, потому что Габсбургу вздумалось воспользоваться добытой чужими руками победой и
поживиться владениями этого княжества, как некогда в Богемии, после битвы при Белой горе, и как еще
много раз впоследствии, в новейшее время. С февраля 1687 года началась в Эпериесе кровавая расправа
и продолжалась целый год. В ноябре же, после того, как жестоким Альбам того времени наконец
удалось подавить дух строптивости в дворянах и в народе, в Пресбурге был созван сейм, внесший
существенные изменения в старые постановления; так, например, признано право престолонаследия за
Габсбургским домом и окончательно уничтожено исконное право народа и дворянства возмущаться
несправедливыми притеснениями власти и браться за оружие для защиты своих вольностей; остальные
же привилегии, составлявшие скорее собственность дворян, нежели простолюдинов, были тоже
утверждены, и кровопролитие в Эпериесе прекращено. В 1687 году в Константинополе произошли
важные перемены: Мохаммед IV был свержен, а на его место был избран Солиман III; но эта перемена
ничего не изменила к лучшему. Города продолжали переходить во власть христиан: в 1688 году
имперские войска взяли Мункач и Белград. Тщетно надеялись турки на неожиданные и разнообразные
перевороты, которые уж не раз были им на пользу. Ревностно наступал на них Габсбург, с помощью
великого союза, который давал ему возможность нападать на них с двух сторон одновременно.
Стремления османов к перемирию ни к чему не привели. В августе 1689 года, при Патрише, маркграф
Людвиг Баденский одержал большую победу, но с того же года дела турок стали понемногу
поправляться, при третьем представителе семейства Кеприли – Мустафе, который объединил
рассеянные войска правоверных, и даже Белград был взят ими обратно (1690 г.). А Седмиградия попала
в руки Текели, которому нечего было ждать пощады от Габсбурга и который отчасти держался стороны
турок. Еще целых семь лет длилась эта нескончаемая война. Положение Австрии было отчаянное,
потому что ей приходилось обороняться с двух сторон, что, впрочем, оказалось ее уделом вплоть до
1866 года. Случались блестящие победы, но они не приносили особенно успешных результатов, как,
например, в августе 1691 года при Саланкемене близ Землина, так как тем же полководцам, маркграфу
Баденскому и принцу Евгению Савойскому, приходилось в последующие же годы обращать свое
внимание на Запад, на Италию и Германию. С 1695 года, кроме австрийцев и венецианцев, у турок
появились еще новые враги – русские со своим царем Петром I, завоевавшим в 1696 году крепость Азов.
Между тем, в 1691 году Солиману III наследовал Ахмед II, а последнему наследовал в 1695 году
Мустафа II, который снова сам явился на поле битвы и при нем состоялось великое поражение турецкой
армии, закончившееся миром. Во главе имперских войск его встретил принц Евгений Савойский,
которому в то время шел всего тридцать четвертый год, но который уже успел прославиться своей
воинской доблестью. Ему-то выпала на долю честь и чрезвычайная слава победы при Зенте (Zenta) на
реке Тиссе. В сентябре 1697 года принц Савойский напал на турок в то время, как они переправлялись
на левый берег Тиссы, оставив позади, на правом берегу, свою пехоту. Спокойно, по-восточному,
отнеслись они к появлению врага и дали ему беспрепятственно закончить свой маневр. Таким образом,
имперское войско благополучно выстроилось в боевом порядке, а в четыре часа пополудни произведено
было и нападение на турок, которые бежали врассыпную. Убитыми, пленными и потонувшими турки
потеряли 25 000 человек; на утро победители успели еще завладеть вражеским станом, 9000 повозок, 60
000 верблюдов, целыми миллионами денег и иной добычи.
Бой под Варшавой. День второй: нападение татар на шведскую кавалерию, которой командовал
Карл Густав.
Гравюра на меди работы В. Свидде с рисунка шведского генерал-квартирмейстера Эриха Йенсона
Дальберга
Тут уж нельзя было шведам действовать самостоятельно: приходилось обратиться за помощью к
Бранденбургскому курфюрсту, который согласился на их просьбу, но лишь с некоторой и весьма
значительной уступкой со стороны шведского короля, а именно: договором при Лабиау (Labiau), в
ноябре 1656 года была уничтожена статья, касавшаяся вассальных отношений бранденбургского
курфюршества к Швеции и сам курфюрст, а равно и его преемники, признаны самостоятельными
государями (Souverane Herren) Пруссии. Но Польша еще не была покорена: у нее был сильный союзник
– русский царь Алексей Михайлович, который напал на шведские земли в Лифляндии. Поэтому
император Фердинанд заставил союзника короля шведского, князя Седмиградского, Георга Ракочи II,
удалиться за пределы польской земли и заключить с польской республикой «оборонительно-
наступательный союз» в декабре 1656 года. Таков был отпор шведскому владычеству с одной стороны; с
другой же угрожали ему Дания с Голландией, так что Карлу X поневоле пришлось отложить всякие
виды на этот лакомый кусок. В марте 1657 года датский король Фридрих III (1648-1670 гг.) объявил
Швеции войну. Тогда Карл Густав, которого мог поддержать и спасти только его воинственный дух,
усиленным маршем повел свои войска обратно, на город Торн, через реку Вислу, на Штеттин, затем
вдоль ее берега, на город Гамбург, через Голштинию, Шлезвиг и, наконец, Ютландию. Это было летом
1657 года; а затем, зимой 1657-1658 годов, в страшные морозы, шведское войско прошло по льду
Малым Бельтом, где поблизости острова Фюнена (Fuenen), расположились датчане в боевом порядке.
Шведы, однако, отбили их и направились, еще более осмелев, прямо к Зеландии через пролив Большой
Бельт. И этот переход удался им вполне: они поочередно благополучно достигли Лангеланда, Лааланда,
Фальстера и, наконец, самой Зеландии, в феврале 1658 года. Здесь, в Вординборге, в том же месяце был
заключен, по просьбе и по желанию датчан, мир при Рёскильде, выгодный для шведов в том же
отношении, что датчане должны были в их пользу поступиться своими правами над Алландом,
Шопеном, Блекингеном – землями, которые тогда еще принадлежали Дании с Норвегией – островом
Борнгольмом, а также и пограничными участками Норвегии. Кроме того, этим же договором
освобожден был от ленной зависимости у датчан тесть короля шведского, герцог Шлезвиг-Готторпский.
Велауский договор, 1657 г.
Тем временем, Фридрих воспользовался удобным случаем заключить с Польшей договор при Вёлау
(в сентябре 1657 г.), по которому он возвратил ей все земли, захваченные им во время его союзничества
со шведами, а сам, взамен их, получил независимость Пруссии – бывшего ленного владения Польши – и
признан был полновластным герцогом Прусским; те же права распространялись и на его потомство.
Карл X сделал вид, что хочет снова идти в поход против поляков; в сущности же, он досадовал, что
заключил мир с датчанами, тем более, что в данном случае датчане очутились бы у него в тылу, а этого
он отнюдь не мог и не хотел допустить, следуя своему плану иметь свободный доступ к Балтийскому
морю. Собрав на суда ту часть войска, которая еще у него оставалась, он пристал к западному берегу
Зеландии, в августе 1658 года, при Корсере (Korsoer), во главе 16 000 армии. Карл X считал
необходимым усердно осаждать Копенгаген и неустрашимо продолжать свое дело, пока обстоятельства
– слияние при Копенгагене датского и голландского флотов – не заставили его отступить в ближайшие
земли, занимая их своими войсками, тем более, что он надеялся на напряженность внимания, которое
возбудило в его врагах избрание Леопольда I и грозное для них положение, принятое Францией. Чтобы
воспротивиться этому избранию, французы заключили с некоторыми из германских государей так
называемый «Рейнский союз». Фридрих Вильгельм, напротив того, стоял за Леопольда. Союзные
имперские и бранденбургские войска, под командованием самого курфюрста, проникли в герцогства на
Эльбе и в Ютландию (1658 г.); в феврале 1659 года Карл Густав решил штурмовать все еще
державшуюся столицу Дании Копенгаген. К счастью для датчан, голландский флот был затерт льдами, и
адмирал предложил им в подмогу свой экипаж, который действительно энергично помог отбить
нападение шведов.
Гаагский договор
В апреле 1659 года случилось еще новое событие: в Гааге был заключен Францией, Англией и
Голландией договор, за которым последовал в июле еще второй – между Голландией и Англией, а в
августе третий – между Францией, Англией и Голландией. Целью их был «вооруженный мир»,
основанный на Рёскильдском договоре. И в самом деле, вскоре пришлось взяться за оружие.
Голландский адмирал повел в Фюнен бранденбургские и имперские войска в ноябре 1659 года. Они
соединились с датскими и нанесли тяжкое поражение шведам под предводительством Стенбока и
пфальцграфа при Ниборге. В это смутное и безотрадное для него время, умер король-герой, Карл X,
всего на 38-м году от рождения, в городе Готенбурге, в феврале 1660 года. Смерть его устранила
главное препятствие к заключению мира, который состоялся в мае того же года, в Оливахе (Oliva), и
явился как бы дополнением копенгагенского, уравнявшего Данию и Швецию. Этот мир доставил
шведам датские земли по ту сторону Зунда, Шонен, Аланд и Блекинген; остров же Борнгольм и
норвежские завоевания (напр. Дронтгейм) они должны были возвратить. Польский король отказался от
своих притязаний на Швецию, которой он уступил Лифляндию и Эстляндию. Велауский договор был
подтвержден, а Бранденбург возвратил шведам их владения в Померании и отказался от Мариенбурга и
Эльбинга.
Кончина Карла X, 1660 г. Правление Фридриха Вильгельма
Фридрих Вильгельм ничего этим не выиграл в Померании, но его полновластное владычество в
Пруссии осталось неприкосновенным и росло быстро и твердо как в силе, так и в размерах. Внутри
этого небольшого государства также происходили значительные улучшения, к которым стремился
энергичный курфюрст. Прежде всего удалось ему достигнуть своей цели в западных владениях, в
маркграфстве Клэве (1661 г.), и в Бранденбурге – на сейме 1667 года. Цель Фридриха была иметь
«постоянное войско» (miles perpetuus), чтобы избежать того плачевного состояния, в которое легко
могло впасть всякое государство под давлением таких неблагоприятных обстоятельств, какими являлась
Тридцатилетняя война. На сейме 1667 года представители всех сословий обязались выплачивать по 200
000 рейхсталеров в год на содержание милиции и с этой целью установили налог на предметы
потребления во всех городах. И в Пруссии, также, курфюрсту Фридриху удалось ввести прочные и
разумные постановления закона. Прусские власти и сословия полагали, что перемена правительства не
отразится ощутимо на их прежних порядках и обычаях, что они даже могут, под шумок,
воспользоваться для своих целей этим переходным состоянием государства – но жестоко ошиблись!..
Дело дошло до серьезных пререканий, и сословия предъявили свои требования. Старшина выборных
города Кенигсберга даже заключил союз наподобие прусского союза в XV столетии; его арестовали, и
он умер в заточении, не желая просить помилования, так как убежден был в правоте своих убеждений.
Другой смельчак, некто по имени Калькштейн, еще хуже поплатился за свое упрямство и заблуждение.
Он не хотел принять дарованного ему помилования и бежал в Польшу; там, в самой Варшаве, его тайно
арестовали и обокрали; затем переправили через границу и предали казни. Понемногу маленькое
Прусское государство, под влиянием твердой, но благотворной воли своего герцога-курфюрста, пришло
в более спокойное состояние. В 1663 году все сословия признали Фридриха Вильгельма своим
непосредственным главой и господином, и польское влияние на Пруссию совершенно прекратилось.
Сооружение Фридрих-Вильгельмского канала, соединившего Эльбу с Одером, является одним из
славнейших деяний мирного состояния государства, к которому так стремился его повелитель. Мало
того, оно служит явным доказательством его объединительной политики и добрых отношений между
отдельными частями прусских владений. Однако насколько трудно было этого достигнуть, показывает
его требование, чтобы и Магдебург признал его своим господином; лишь с большой неохотой покорился
этот город необходимости водворить у себя гарнизон курфюрста. Непокорности своих сограждан
немало способствовал глава возмутившейся партии, известный своей ученостью изобретатель
воздушного насоса, Отгон Герике. Наконец, водворение гарнизона курфюрста в Магдебурге состоялось
в 1666 году. В том же году юлих-клэвский вопрос пришел к окончательному решению. Бранденбург
получил Клэве, графство Марк (Сёст-Унна, Soest-Unna) и графство Равенсберг (Билефельд). Он крепко
держался того, что ему уже было подвластно, и не гнался за лишним и спорным: так, например, он не
поддался увещеваниям представить свою кандидатуру на польский престол, с которого был свержен Ян
Казимир. Упрочив объединение своего государства, Фридрих твердо оберегал его и возражал своему
сыну, наследному принцу Карлу Эмилию: «Всякие союзы хороши, но собственные силы лучше и
вернее». Таковым является великий курфюрст также и во второй половине своего царствования, когда
Людовик XIV пускается во всевозможные предприятия и ухищрения, которых он, Фридрих, сторонится,
разумно и незыблемо следуя избранной им политике.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Смерть Карла VI. Начало царствования Фридриха
II и Марии Терезии. Две силезские войны и война за
Австрийское наследство
Вступление на престол Фридриха II
Фридрих II вступил на престол в двадцативосьмилетнем возрасте. Он превосходил всех государей
правящего дома Гогенцоллернов ясностью ума, силой воли, быстротой решений и действий. Более того,
он стоял несравненно выше всех современных ему правителей по своим общим государственным
дарованиям. Политический этюд, написанный им в его бытность в Рейнсбурге, свидетельствует о том,
что он вполне представлял себе положение своей страны и задачи, возлагаемые на него как на ее
государя. Последующие события доказали, что он обладал и большей природной прозорливостью,
нежели все его окружавшие. Он говорил своим министрам, что не понимает различия между интересами
государства и государя: «Интересы моей страны – мои собственные интересы», – сказал он через
несколько дней после своего воцарения. Он отменил пытку, а вслед за тем провозгласил веротерпимость
в своем государстве: «Все имеют права достигать блаженства по своему усмотрению», усилил армию 16
батальонами и несколькими эскадронами кавалерии. В числе первых призванных им на
государственную службу лиц был великолепно образованный берлинский купец Иоган Эрнст
Гоцковский, которого король знал еще в Рейнсбурге, и которому он поручил пригласить в Пруссию
различных искусных мастеров и художников.
Смерть императора Карла VI
Фридрих II проявил свою энергию прежде всего в незначительном споре с епископом Люттихским
по поводу его посягательств на маленькое владение Герсталь, входившее в состав оранского наследства.
На высокомерный ответ епископа ультиматуму Фридриха, прусские войска вступили в Люттих и
заставили духовного сановника сложить оружие (20 октября). В этот самый день в Вене скончался
император Карла VI.
Притязания на Силезию
Первым испытанием, выпавшим на долю молодого короля, был вопрос о юлих-бергском наследии,
получения которого можно было ожидать со дня на день, ввиду преклонного возраста курфюрста
Пфальцского. С этой целью он отправил своих послов в Версаль, Вену, Ганновер. Они не добились там
ничего, кроме уклончивых ответов, но Фридрих извлек и из них свою пользу, убедившись в том, что
вести переговоры так, как это делалось раньше, никуда не годится. Неожиданная кончина императора
Карла, известие о которой было получено им в Рейнсбурге 26 числа, выносило на первый план более
важный вопрос. Порядок престолонаследия в австрийских землях, утвержденный покойным
императором в его «Прагматической Санкции», давал повод к спору, и баварский посланник именем
своего государя уже заявил протест против дочери Карла VI, Марии Терезии, признавая за ней право
лишь на великое герцогство Тосканское. Карл VI оставил наследникам свое государство в необычайно
расстроен ном состоянии и дому Габсбургов предстояла тяжелая борьба. Минута, к которой Фридрих
готовился, чтобы заявить свои права на несправедливо отнятую у его дома Силезию, наступила ранее,
чем он того ожидал.
Обучаясь у французов риторике, он выставлял своим главным побуждением в этом случае
стремление к славе; это было справедливо отчасти потому, что для человека его закала слава могла
считаться капиталом, приносящим проценты; но, в этот раз, Фридрих ратовал и за вполне правое дело.
Речь шла о герцогстве Егерндорф в Верхней Силезии и о трех герцогствах: Лигниц, Бриг и Волау в
Нижней Силезии. Право на последнее, основанное на «братском договоре», было насильственно
нарушено римским королем Фердинандом в 1546 году, но обстоятельства не благоприятствовали его
восстановлению до наступившего времени. В 1675 году, после кончины последнего герцога, великий
курфюрст настаивал на нем, но должен был, как сказано выше, удовольствоваться уступкой
Швибузского округа. Но Габсбурги, посредством уловки, которая обратилась теперь против них, сумели
лишить и этот договор его силы, взяв с тогдашнего курфюрста тайное обещание «переуступить»
обратно названный округ. Курфюрст сдержал слово и возвратил эту область, но, вместе с тем, наступило
прежнее положение вещей: бранденбургские притязания опять вступили в силу, и одно только
бессмысленное высокомерие Габсбургов могло ослеплять их до убеждения в том, что дело совершенно
закончено. Фридрих II предложил императрице венгерской и богемской свою помощь для поддержания
«Прагматической Санкции», но просил себе вознаграждения за опасность, которой мог подвергаться
при этом, давая ясно понять, что этим вознаграждением должна быть уступка ему Силезии. Министры
Фридриха Подевиль и Шверин, признавая всю правильность его притязаний, советовали ему, однако,
вступить в переговоры, заручиться содействием других держав. Король доказал и здесь, что он умнее
всех своих советников; он избрал вернейшую дорогу – предлагал простой торг.
Мария Терезия
Мария Терезия вступила на престол, и твердость, проявленная этой молодой, красивой, решительной
и рассудительной принцессой, совершенно необоснованно отстраненной до тех пор от всякого участия в
государственных делах, тотчас оживила вялый, заржавевший государственный механизм. Но она была
убеждена в своих правах, как в истине вероучения, и потому сочла предложения Фридриха
оскорбительными. Венский кабинет решился не обращать на них внимания. Однако новый австрийский
посланник, Ботта, отправившийся в Берлин через Силезию в конце ноября, едва переехав прусскую
границу, заметил, что все дороги заняты войсками, тянувшимися к югу. Во время второй аудиенции у
короля (9 декабря), он услышал от него самого, что пруссаки действительно займут Силезию, а 13 числа
Фридрих отправился к своей армии, передовые колонны которой 16 декабря уже перешли границу.
На следующий день прибыл в Вену прусский посол. Он изложил свое поручение великому герцогу-
супругу, который выслушал его, с трудом сдерживая негодование. На созванном тотчас же
государственном совете некоторые министры высказались в пользу переговоров с королем, но Мария
Терезия была решительно настроена на безусловный отказ от предложений, выраженных в
оскорбительной форме какого-то торга. При том положении, в каком находились государственные дела,
такое решение было естественным. Однако Фридрих не встретил никакого сопротивления в занятой им
провинции: жалкое австрийское управление само заставляло жителей видеть в пруссаках не врагов, а
союзников. Помимо вопроса о правах, основанных на старинных документах, Австрия нажила
негативное отношение к себе силезцев своими религиозными преследованиями. Иногда вспышки
фанатизма против протестантов доходили до крайностей и стихали лишь благодаря близости шведского
короля, Карла XII, находившегося в Саксонии. Но и в самые спокойные промежутки времени
происходили отдельные случаи, возмущавшие население, которое не могло надеяться, что положение
вещей улучшится при новой государыне, находившейся, при всех своих личных достоинствах, все же в
рабском подчинении у иезуитов, как и весь ее дом. С появлением прусских войск стало ясно, что власть
Марии Терезии не имела прочной ос новы в стране и что большинство жителей видело в Фридрихе
своего избавителя, а безупречная сдержанность его войск еще более поддерживала такое настроение.
Пруссаки двигались вверх по Одеру, течение которого с юго-востока на северо-запад разделяет область
на две половины. Фридрих ограничился одной блокадой первой силезской крепости, Глогау; главный же
город области, Бреславль, сдался ему без выстрела. Этот переход в другое подданство красноречиво
характеризует положение дел в Силезии: Бреславль пользовался старинной привилегией обороняться
лишь с помощью своих бреславльских войск, и австрийское правительство не отнимало у него этого
права. Получив теперь из Вены приказ готовиться к обороне, горожане евангелического исповедания
решили воспользоваться такой автономией по-своему: их партия была правящей в городе, и когда
пруссаки подошли и заняли городские предместья, город заключил с ними договор о нейтралитете,
который, при данных обстоятельствах, оказывался выгодным только для Пруссии. До конца января, то
есть до возвращения Фридриха в Берлин, Силезия оставалась в его руках; австрийцы держались только в
трех крепостях: Глогау, Бриг и Нейссе, тоже обложенных пруссаками.
Первая Силезская война
План Фридриха состоял в том, чтобы не допустить какую-либо армию, преимущественно же
австрийскую, выступить в поход ранее будущей весны. Это ему удалось. Военная организация в
Австрии, как и все прочее, была в крайнем упадке со дня смерти принца Евгения (1736 г.). Австрийский
генерал-фельдцейхмейстер, граф Нейперг, приступил к военным действиям с армией, насчитывающей
всего лишь 20 000 человек, частью плохо подготовленных к службе. Сила его состояла лишь в
многочисленной кавалерии, полезной для разведок и для прикрытия движения собственных войск.
Прусские войска одержали блистательную победу 8 марта 1741 года, при ночном штурме крепости
Глогау, под начальством наследного принца Дессауского, Леопольда. Общее распоряжение походом
было не столь удачно, хотя молодой король не щадил себя. Граф Шверин слишком растянул линию
расквартирования своих войск в Верхней Силезии и вообще держался неосторожно, вследствие чего он
и сам король были застигнуты врасплох, и еще таким неприятелем, перед которым, ввиду его обычной
медлительности, легко было запереть все проходы. Но Нейперг, со своей стороны, не сумел
воспользоваться оплошностью пруссаков; он двигался крайне медленно к Нейссе и Гроткау, так что дал
время Фридриху стянуть снова свои войска и преградить австрийцам дорогу между Ортом и Бригом, у
деревни Мольвитц.
Битва при Мольвитце, 1741 г.
Нейперг не подозревал о близости неприятеля, когда вдруг 10 апреля, сидя за обедом, получил
известие об опасности. Пруссаки завязали бой в 2 часа дня, но Фридрих не был еще тем стратегом,
каким стал впоследствии: выстраивая свои полки по определенной системе, он дал австрийцам время
опомниться. Атака превосходной австрийской кавалерии на его правый фланг, причем прусские конные
полки были смяты, едва не привела к катастрофе; сам король был вынужден покинуть поле сражения по
настоянию Шверина. Но здесь, как и не раз в прусской военной истории, сказалась польза учебной
дрессировки солдата. Приученные неустанными испытаниями на плацу к меткой стрельбе, гренадерские
батальоны Фридриха остановили неприятельскую конницу: пять раз возобновляла она свою атаку
против этих «живых бастионов», но была отбита, а с уничтожением этой главной опоры австрийской
армии прусская армия покончила с неприятельской пехотой, сперва ружейным огнем, а потом штыками.
Численность обеих армий, равно как и их потерь, почти уравновешивались: с обеих сторон состояло в
бою около 20 000 человек; выбыло из строя по 5000 человек. Нейперг мог совершить отступление под
прикрытием ночи, но победа осталась все же за необстрелянными дотоле войсками и вождем, который
научился в этом одном сражении большему, чем 56-летний Нейперг во всех своих походах против турок
и французов. Опыт идет впрок не всем; так было и теперь: австрийский генерал не предпринял ничего, а
только окопался под стенами Нейссе, но 4 мая Бриг сдался Фридриху, который достиг, таким образом,
своей цели – добился первого военного успеха и прославил свое имя в Европе.
Переход Силезии под власть Пруссии
Но ему надо было упрочить за собой Силезию, и ближайшие средства к тому могла доставить
Англия, которая видела как в Австрии, так и в Пруссии, своих естественных союзниц против Франции.
Министры Георга II понимали всю выгоду от разрешения конфликта между прусским королем и
королевой венгерской и богемской; ганноверские советники Георга выставили даже 15 побудительных
пунктов к упрочению Силезии за Фридрихом, что обратило бы его в друга Англии, обеспечив защиту
государственной системы и земель Германии, в особенности Ганновер, от всякой опасности со стороны
Франции. Но сам Георг II, руководствуясь тем чувством зависти и личной недоброжелательности,
которое принесло столько вреда его преемникам и в нынешнем столетии, противодействовал этой
политике, втайне помогая венскому двору, причем составлял даже план раздела Пруссии, приглашая на
помощь себе и Россию, что вынудило Фридриха выставить у Геттина тридцатитысячный
обсервационный корпус под командованием принца Ангальта. Фридрих не любил полумер, и
двусмысленное поведение английского кабинета заставило его решиться на то, что было, собственно,
худшим средством; но у него не было выбора, и, видя невозможность упрочить свои права на Силезию с
помощью Англии или при добровольном согласии на то Австрии, он заключил в Бреславле с Францией
союз (июнь 1741 г.), по условиям которого война за Силезию, Первая Силезская война, перешла в нечто
более важное – войну за Австрийское наследство.
Вопрос об австрийском престолонаследии
Фридрих ясно видел невыгодные стороны этого союза. Он никогда не заблуждался насчет
достоинства французской политики и самой французской нации, хотя ценил слишком высоко, быть
может, французские язык и литературу, что, заметим кстати, было почти неизбежным: он был знаком
только с ними, благодаря своему неудовлетворительному воспитанию. Баварский курфюрст Карл
Альберт (с 1726 г.) вырос в убеждении своих прав на австрийское наследие. Эти права основывались на
завещании императора Фердинанда I, следовательно, были старше «Прагматической Санкции», а по
этому завещанию, земли императора Фердинанда переходили к потомству его старшей дочери Анны в
случае, если бы его три сына умерли, не оставив мужского потомства. Матерью Карла Альберта была
Анна, а покойный Карл VI был последним мужским потомком императора Фердинанда. Но со
сказанным завещанием случилось какое-то превращение; когда баварский посланник заявил в Вене о
правах своего государя, то ему был представлен подлинник завещания и указанное место гласило здесь:
«какого-либо законного потомства», на не «какого-либо мужского потомства», как в баварской копии,
что совершенно меняло дело, хотя оно и оставалось сомнительным. Зато другой факт был вне всякого
сомнения; никто не мог запретить курфюрсту Баварскому выступить кандидатом на титул «Римского
императора». Дом Виттельсбахов давно уже предусматривал такую многозначительную минуту и
подготовлялся к ней разными средствами: браками, союзами, но пренебрегая запастись главнейшим, о
чем подумала Пруссия – деньгами и войском на случай нужды. Великие планы и надежды не мешали в
Мюнхене заботиться прежде всего об удовольствиях, и потому удача Баварии теперь полностью
зависела от французской помощи.
Нимфенбургский договор, 1741 г.
Французское правительство видело во всем этом удобный случай унизить Габсбургов, иметь в
римском императоре своего ставленника, взять хорошую цену за свою вооруженную помощь, в случае
нужды в ней и, может быть, даже принять на себя роль третейского судьи. Понятно, что Франция
преследовала здесь лишь свои собственные выгоды, но стоили ли они вооруженного, притом
энергичного, вмешательства – на этот счет мнения в Версале разделялись. Однако нашлись и
сторонники раздела, и 18 мая 1741 года в Нимфенбурге был заключен договор между Баварией и
Испанией, при содействии французского графа Бельиль. Согласно этому акту курфюрст возводился в
сан императора, получая притом часть германских владений, взамен чего к Испании отходили
некоторые габсбургские земли. С Францией не было заключено нового договора; прежние условия
признавались удовлетворительными. К этому союзу примкнула Саксония, которой должны были
достаться Моравия и Сардиния, заявлявшая притязания на Ломбардию. Король Фридрих не был против
участия в этом соглашении, хотя формально не вступал еще в союз. Он отвлек на себя часть австрийской
армии, советуя курфюрсту решить дело смелым шагом, именно походом на Вену, сердце габсбургского
могущества. В Версале преобладала в это время партия энергичного действия, и потому курфюрст
решился выступить в поход и осадил Пассау (30 июля), но французские вспомогательные войска
запоздали, и когда в октябре Карл Альберт двинулся снова вперед и дошел до Сент-Пёльтена, в десяти
милях от Вены, то было уже поздно.
Политика Фридриха. Союзники в Праге
Прусский король вел двойную игру. Он заключил союз с Францией, когда для него не оставалось
надежды на непосредственное соглашение с самой Австрией. Но едва стал известен его договор,
который мог повести к совершенному падению Габсбургов и основанию династии Виттельсбахов, в
Вене и Лондоне мнения изменились, и плодом тайных переговоров с Пруссией явилось перемирие или
Клейн-Шнеллендорфское соглашение (Силезия), согласно которому Австрия заявляла готовность
уступить Фридриху Нижнюю Силезию и Нейссе, взамен чего военные действия между Австрией и
Пруссией должны были вестись только для вида. Письменных документов по этому предмету не было и
уговор должен был оставаться тайным. Но австрийское правительство нарушило это условие, в надежде
поссорить Фридриха с Францией. Фридриху незачем было тогда щадить Австрию. Он вступил в
Нимфенбургский союз, приняв участие в баварско-саксонском договоре (1 ноября 1741 г.): стороны
взаимно при знавали друг за другом права на свои владения, включая Силезию для Пруссии, а для
курфюрстов Саксонского и Баварского земли, уже завоеванные ими. Курфюрст Баварский, состоявший
номинально главнокомандующим, но фактически бывший только орудием французов, которые не
желали допустить его до вступления в Вену, направил свои войска, по их совету или приказу, против
Богемии. Он соединился под стенами Праги с саксонцами в количестве 21 000 человек и взял город
посредством ночного штурма (26 ноября), между тем, как великий герцог Тосканский стоял всего в
четырех милях далее с 30-тысячной армией. Но Австрия принимала свои меры: денежному недостатку,
вечному злу земли Габсбургской, помогли на время английские субсидии. В сентябре Мария Терезия,
коронованная летом (1741 г.) венгерской короной, снова посетила Венгрию, и ее появление вызвало
восторг на прессбургском сейме. Она должна была, разумеется, заплатить за доброе расположение
венгерцев политическими уступками, но они оказали ей действительную помощь, выставив наемников,
или разбойничьи шайки искателей приключений, набранные среди зависевших от Венгрии варварских
или, еще худших, полуварварских народностей. Эти варасдины, пандуры и граничане заявили о себе
еще при Первой Силезской войне.
Избрание императора Карла VII
Баварский курфюрст был человек не лишенный способностей, как и все баварские принцы, но не
настолько замечательный, чтобы придать своей личностью большое значение его роли. Однако он
принял титул короля богемского (7 декабря); спустя две недели ему присягнула часть богемских
сословных чинов; затем, по прибытии во Франкфурт, он был избран императором единогласно –
богемским голосом распоряжался он сам. Избрание совершилось в капелле Св. Варфоломея, 24 января
1742 года; 12 февраля он был коронован под именем Карла VII.
Но его военные дела в это время ухудшились. Великий герцог Тосканский, опоздавший на
избавление Праги, занял фланговую позицию, чем отрезал франко-баварскую армию от Верхней
Австрии. Пока во Франкфурте происходили коронационные празднества, австрийцы снова овладели
Линцом и Пассау, находясь теперь под начальством способного и решительного графа Кевенгюлера. В
феврале в Мюнхен вторгнулся грозный партизан Менцель; было еще большим счастьем, что он
согласился пощадить жизнь и имущество жителей за 50 000 гульденов отступного – насколько,
разумеется, его слово могло быть уважено его отрядом, уже порядочно заявившим себя по пути
грабежами и насилиями. Вряд ли и в десятом столетии хозяйничали так венгры в этих местах. Главная
австрийская армия прибыла вслед за партизанами и заняла все баварские крепости, за немногими
исключениями. Звезда Габсбургов засияла снова. Фридрих поспешил на выручку своим союзникам.
Заключив с новым императором договор на случай счастливого исхода дела, он двинул свою армию в
Моравию (конец 1741 г.), выступил 5 сентября 1742 года из Ольмюца с 30 000 франко-баварского
войска, осадил Иглау на богемской границе, угрожая всей Богемии, и заставил тем венский двор
отозвать часть армии Кевенгюлера из Баварии, на соединение с австрийскими силами, очень
значительными, но находившимися под начальством малоспособного и нерешительного зятя королевы,
принца Карла Лотарингского. Австрийцы атаковали Фридриха, перешедшего из Моравии в Северную
Богемию, между Хотузичем и Чаславом, на юг от Нижней Эльбы (17 мая). Главный бой происходил у
деревни Хотузич, по имени которой и названо сражение. Около полудня принц был вынужден
отступить. Это поражение склонило Марию Терезию к заключению мира, хотя вовсе не к примирению.
Прусский уполномоченный, Подевиль, и английский, лорд Гиндфорд, выработали условия этого
договора в Бреславле (11 июня). Королева венгерская и богемская уступила Пруссии Силезию, за
исключением Тешена, Троппау и «территории по ту сторону Оппы»; католическое вероисповедание
сохранялось в status quo, без ущерба свободе протестантской религии и правам короля. 28 июля это
предварительное соглашение было утверждено в Берлине в качестве окончательного мирного договора.
Бреславльский мир, 1742 г.
Мария Терезия заключала этот мир с тайным намерением нарушить его при первом удобном случае.
Избавясь теперь от своего опаснейшего врага, она продолжала вести войну против прочих, несмотря на
то, что кардинал Флёри и воинственный дотоле маршал Бельиль были склонны теперь к миру, потому
что французы и баварцы в Праге находились почти в отчаянном положении. Путь вспомогательному
войску был отрезан; маршал Брольи успел пробраться в Саксонию лишь с частью окружен ной
неприятелем армии; Бельиль успел освободить 11 000 человек пехоты и 3000 человек кавалерии в ночь
на 16 декабря, благодаря только тому, что австрийцы зазевались; остальная часть, около 6000 человек,
капитулировала при весьма почетных условиях (25 декабря). Эта неудача была последней для
французского первого министра, 90-летнего кардинала Флёри: он умер через месяц после того (29
января 1743 г.).
Англо-ганноверская политика
Война продолжалась, и роль Англии в ней была очень своеобразна. Министерство Вальполя пало в
феврале 1742 года, но вмешательство Англии в континентальные дела и в защиту интересов курфюрста
ганноверского, на которое так жаловалась оппозиция, не прекратилось с переменой министерства.
Напротив, новый министр иностранных дел, лорд Кэртрэт, занялся еще усерднее этой, чисто личной,
иностранной политикой Георга II. Этот министр пользовался особым расположением короля по простой
причине: при полном незнании Георгом II английского языка Кэртрэт мог объясняться с ним по-
немецки, на что не были способны прочие министры. Король руководствовался в своей политике
вельфской завистью к племяннику, слава о подвигах и успехах которого уже гремела в Европе. Перед
англичанами это чувство можно было выставлять в хорошем свете, потому что оно направлялось против
Франции и Испании. В марте 1743 года так называемая прагматическая армия, стоявшая в Австрийских
Нидерландах, в количестве 40 000 человек, и в состав которой входили английские, ганноверские и
австрийские полки, двинулась к югу, и сам король Георг явился к ней в лагерь при Ашафенбурге, в
надежде стяжать тоже боевые лавры. Они достались ему, хотя и не по личным его заслугам: армия его
одержала победу над герцогом Ноалем в битве при Деттингене, в нескольких часах езды от
Ашафенбурга, между тем, как по всему можно было скорее ждать ее поражения (27 июня). В тот же
день баварцы заключили с Кевенгюлером договор, по которому они отделялись от французов, и армия
Брольи выступила в об ратный поход во Францию. Прагматическая армия перешла за Рейн, но здесь не
было принца Евгения и совместное действие «прагматиков» с войсками принца Карла не состоялось. В
общей сложности год прошел счастливо для Австрии. Сардиния отпала от Нимфенбургского союза и
поборола испанцев, соединясь с Австрией. Испанцы, как уже было указано выше, считали издавна
Италию за какое-то поместье для младших членов своего королевского дома; но соединенная
австрийско-сардинская армия разбила испанскую при Кампо-Санто в феврале того же года, а осенью
1743 года Англия, Австрия и Сардиния вступили в еще теснейший союз посредством Вормсских
договоров, имевших главной целью изгнание Бурбонов из Италии. Этот союз метил втайне еще и на
другое: сказанными договорами подтверждались все прежние, имевшие отношение к «Прагматической
Санкции» вплоть до 1739 года; но Бреславльский мирный договор был оставлен ими в стороне.
Положение Фридриха
Фридрих узнал обо всем в подробностях лишь в феврале следующего года. Однако он не
обманывался насчет истинного положения дел и не мог не догадываться, что Мария Терезия совсем не
отказалась от Силезии, что она не хотела примириться с свершившимся фактом и видела в Фридрихе
похитителя ее наследства, в своих правах на которое она была вполне убеждена с обычной женской
безосновательностью и логикой своего габсбургского высокомерия. Подобно тому же она считала
императора Карла VII, поддерживаемого Фридрихом, узурпатором, против которого она должна была
выставить единственного законного и правомерного кандидата, своего супруга-герцога. Сверх того,
Фридрих был в ее глазах самым опасным еретиком: по всей вероятности, вовсе не верующим в Бога.
Тотчас по заключении мира и даже еще во время войны, он распоряжался уже в захваченной им области
по-хозяйски: в Бреславле и Глогау уже давно действовали палаты – военная и государственных
имуществ, был назначен силезский губернатор, были введены налоги и, что было удивительно, новое
правительство умело ладить и со своими католическими подданными; новый владетель Силезии был
слишком разумен для того, чтобы вступать прямо в бой с укоренившимся верованием, преследовать
личные отношения к Церкви и т. п. Австрийцы выказали, впрочем, тотчас же свою нечестность при
разграничении владений: под именем Оппы пруссаки разумели весьма известную реку, протекающую к
югу от Егерндорфа; но австрийцы указывали на более северную речонку того же имени и выгадали,
таким образом, себе Егерндорф.
Императорская армия занимала угрожающее положение осенью 1743 года, намереваясь овладеть
Эльзасом и, может быть, Лотарингией. Это было бы вознаграждением для Карла Альбрехта в том
случае, если бы ему пришлось уступить Австрии что-нибудь из Баварии, взамен отнятой у нее Пруссией
Силезии. Но в декабре Саксония заключила с Австрией союз, по-видимому, только оборонительный и
не имевший особого значения, но который мог угрожать большой опасностью, что и подтверждалось его
тайными статьями.
Фридриху было необходимо сойтись теснее с Францией. Под влиянием своей новой фаворитки,
герцогини Шотору, и того герцога Нояйля, верной победе которого при Деттингене помешали ошибки
его генералов, французский король обнаруживал большую воинственность. Он заключил новый союз с
Испанией в Фонтенебло (октябрь 1743 г.), и весной 1744 года прибыл лично к своей армии во
Фландрию, где его маршал, Мориц Саксонский, побочный сын бывшего польского короля, помог ему
овладеть несколькими крепостями. В июне Людовик заключил свой второй союз с Фридрихом II.
Австрийская армия, под начальством принца Карла, перешла через Рейн в июле; Людовик поспешил
туда же из Фландрии. По-видимому, что-то великое должно было совершиться в Эльзасе.
Вторая Силезская война, 1744 г.
Фридрих возобновил военные действия в эту минуту. Он сделал вид, что спешит лишь на помощь
своему законному главе, императору Карлу VII, что не обмануло, разумеется, никого. Но он повел дело
широко, по своему обычаю: прежде, нежели жалкий король Август успел вымолвить в Варшаве свое
согласие или несогласие, прусские войска прошли через Саксонию и соединились 3 сентября с
силезской армией фельдмаршала Шверина; 12 числа гора Жижки у Праги была взята ими штурмом, а 16
числа, после недельной осады, столица Богемии сдалась и присягнула на подданство императору.
Кончина Карла VII. Фюсенский мир, 1745 г.
Можно задаться вопросом – а разумно ли поступил Фридрих, начиная, без видимой необходимости,
эту Вторую Силезскую войну? Ему изменили многие из факторов, входивших в его расчеты: счастье,
Франция, император. Первым следствием его вторжения в Богемию, предвиденного заранее, было
возвращение армии Карла с Рейна; французы, весьма довольные его распоряжением, не препятствовали
переправе и не преследовали его тоже на остальном пути, равно как и не предпринимали ничего против
Ганновера. Принц прибыл на баваро-богемскую границу 22 октября и соединился с 22 000 саксонцев,
что довело состав его армии до 70 000 человек. Фридрих, имея 60 000 человек, искал сражения, но
австрийские генералы уклонялись от этого, и недостаток продовольствия скоро заставил его отступить
снова в Силезию. Новый 1745 год ознаменовался для Пруссии несчастным событием: 20 января
скончался в Мюнхене император Карл VII. Это отнимало у Фридриха законный повод к войне; не
сбылись и его надежды при перемене министерства в Англии, т. е. при отставке Кэртрэта и замене его
герцогом Ньюкэстлем: новый кабинет поддерживал неразумную политику своего короля, как делал это
и прежний министр; Англия передала Марии Терезии ганноверские войска, удвоила Австрии свои
субсидии и устроила Фюсенский мир между курфюрстом Баварским, Максом Иосифом, и королевой,
причем курфюрст получил обратно свои владения за отказ от всех своих притязаний на Австрию и
подачу своего голоса в пользу великого герцога. Увещания умиравшего отца: избегать честолюбивых
замыслов, от которых не посчастливилось ему самому, запали в сердце семнадцатилетнего юноши.
Фридриху не оставалось другого прибежища, кроме сомнительного союза с Францией. Воинственной
фаворитки Людовика, герцогини Шатору, уже не было в живых (конец 1744 г.). Но воодушевление
Франции в пользу войны еще держалось в течение некоторого времени. Маршал Саксонский, уже без
надежно больной, одержал еще победу при Фонтене (Генегау), 11 мая, разбив армию из английских,
ганноверских и голландских полков, причем последние особенно способствовали поражению. Фридрих
назвал это дело в шутку «победой на берегах Скамандра». Действительно, оно оказалось бесплодным,
хотя маршал овладел, поочередно, всеми фландрскими крепостями.
Австрия. Саксония. Битва при Гогенфридберге
Окончательного решения надо было ожидать не здесь, а на немецком театре войны, и Фридрих,
обладая тем мужеством, которое позволяет не обманывать себя насчет возможности всего худшего, ясно
видел, что предстоит ему в случае победы австрийцев и французов. В конце мая 7000 австрийцев под
командованием принца Лотарингского вступили в Силезию, где к ним примкнул герцог Вейсенфельский
с 20 000 саксонцев. При такой численности нельзя было сомневаться в победе и предполагалось, что
прусский король уже отступает через Штригау, Бреславль и т. д. Между тем Фридрих был ближе,
нежели они думали: он стоял, незамеченный ими, с 66 000 человек за высотами между Яверником и
Штригау, при Гогенфридберге; саксонцы же к северо-западу оттуда, при Пильгримсгайне. Фридрих мог
видеть, как их боевые колонны спускаются в равнину. В ночь на 4 июня прусские отряды поднялись без
сигнала, без сторожевых огней; в 2 часа ночи были сделаны все частные распоряжения, а в 4 часа
произошла атака, сначала на саксонцев, составлявших левое крыло неприятеля, причем была разбита
сперва их кавалерия, а за ней, после отчаянного сопротивления, и пехота. Австрийцы не спешили на
помощь своим союзникам; все уже было кончено к утру, между 6 и 7 часами, прежде нежели они
появились. Второй бой против австрийского крыла был выигран пруссаками, благодаря блистательной
атаке прусской кавалерии, доказавшей в этот день столь быстро приобретенное ею превосходство:
решительный удар неприятелю был нанесен именно байрейтским драгунским полком, который взял у
австрийской пехоты не мене 66 знамен и несколько тысяч пленных. Общая убыль австрийско-
саксонской армии в этой битве при Гогенфридберге равнялась 9000 убитых и раненых, 7000 пленных;
сверх того, неприятелю достались 73 знамени и штандарта и 66 орудий.
Битва при Сооре
Разбитая армия удалилась из Силезии, и победе своего нового владетеля радовалась, по крайней
мере, евангелическая часть населения. Но не было еще речи о мире и союз между Австрией и Саксонией
не был расторгнут. Фридрих последовал за неприятелем в Богемию, ради того, чтобы
продовольствоваться на неприятельский счет, и долго держался в своей неприступной позиции у Хлума.
Между тем происходили очень важные политические события: 13 сентября великий герцог Тосканский,
Франц I, был провозглашен императором во Франкфурте. Фридрих расположился при Сооре, на
Верхней Эльбе, с 19-тысячным корпусом, в конце сентября. Он готовился сняться с позиции, когда ему
донесли о появлении значительных конных отрядов за Буркерсдорфскими высотами. Не было сомнения
в том, что неприятель, вопреки своему обыкновению, замышляет засаду. Фридрих воспользовался своей
готовностью выступить, атаковал австрийцев в полдень (30 сентября) и вновь одержал победу над куда
более многочисленным неприятелем. Англии наскучивала, однако, эта продолжительная
континентальная война, стоившая и ей таких денег и навлекшая ей еще, сверх того, неожиданного врага,
о котором вскоре пойдет речь. Но Австрия и Саксония решились еще на последнюю попытку. В
середине ноября в Дрездене состоялось совещание, в котором принял участие первый министр
саксонского курфюрста и короля, граф Брюль, и не менее важное лицо, его духовник Гварини:
обсуждался смелый план прямого похода на Берлин.
Франц I (Лотарингский), супруг Марии Терезии, коронованный германским императором во
Франкфурте 4 октября 1745 г.
Битва при Кессельсдорфе
Но Фридрих поручил принцу Леопольду Дессаускому, которого, к великой обиде последнего, держал
до этого момента в тени, давая ему лишь мелкие поручения, собрать у Галле корпус, между тем как сам
он поспешил в Силезию и разбил при Гросгенерсдорфе в Лаузице саксонский отряд, что вынудило
принца Карла, двигавшегося на соединение с саксонцами, снова вернуться в Богемию (23 ноября).
Саксония все еще не соглашалась на мир; австрийская армия, численностью в 24 000 человек, успела
соединиться с саксонско-австрийским корпусом саксонского генерала Рутовского, располагавшего 31
000 человек. Принц Леопольд не мог воспрепятствовать этому соединению, однако одержал полную
победу над австрийцами в битве при Кессельсдорфе, между Дрезденом и Мейссеном, 15 декабря 1745
года, прежде чем успели подойти главные силы австрийцев, под начальством герцога Лотарингского.
Принц Карл встретил в Дрездене уже бежавших с поля сражения и вынужден был отступить; Фридрих
вступил в Дрезден 18 декабря.
Самуил фон Кокцеи. Министр юстиции и великий канцлер Фридриха Великого, составитель
«Фридрихова кодекса законов и плана к общему гражданскому праву». Гравюра работы Гайда
В том же духе, следуя по стопам своего отца, Фридриху удалось внести значительные улучшения и в
управление страной. Строгому контролю подвергнута была деятельность чиновников, от которых
требовалась неподкупная честность и ревностное исполнение обязанностей. При том же обращено было
внимание и на местные особенности в управлении отдельными провинциями. Чрезвычайно важны были
при этом и личные указания самого короля, вносившие, всюду новый жизненный элемент; тут, по его
соображениям, необходимы были лесонасаждения, там могла бы процветать льняная промышленность,
тут следовало бы устроить соляные варницы, а там – усилить густоту населения; он заботится и о
поощрении овцеводства, и о введении шелководства, для которого выписывает тутовые деревья. Во
время своих частых переездов он не теряет ни минуты даром; все отмечается у него в записной книге –
тут, по его предположению, следует пост роить церковь, там – школу, а здесь основать мануфактуру, о
ко торой следует еще подумать...
Приобретение Ост-Фрисландии, 1744 г. Колонизация
В 1744 году владения Фридриха пополнились еще одной, небольшой, но ценной германской
областью: княжеством Ост-Фрисландия, которое досталось ему по праву наследства. Но он умел и иным
способом приобретать новые территории: так, обширные болотные пространства вдоль берегов Одера
(от Кюстрина вниз) были осушены при помощи канала и таким образом был получен участок земли,
достаточный для поселения сначала 2000 и потом и еще 1200 семейств. Отовсюду привлекал он
всевозможных переселенцев, а с ними вносил в свое государство и новые производства. 280 новых
селений выросло в течение этих мирных и тихих лет, и вместе с тем общая цифра населения возросла до
5 300 000 чело век, а соответственно тому возросли и доходы государственные.
Фридрих и Вольтер
Эти быстрые успехи государственной деятельности Фридриха не могли пройти незамеченными, и
уже с первых лет его правления, а тем более после удачного исхода борьбы за Силезию, его жизнь и
деятельность стали обращать на себя общее внимание. Для частной жизни, насколько она доступна
королю, да притом еще такому как Фридрих, он приказал построить около Постдама загородный дворец
или замок, которому дал на звание Сан-Суси (Беззаботного), и переселился в него в 1747 году
Генрих, граф фон Брюль, премьер-министр Саксонии при Августе III. Гравюра на меди работы Г. Ф.
Шмидта
Нападение на Саксонию
Вскоре последовал приказ войскам: вступить (29 августа) тремя колоннами в Саксонию. Оказалось,
что премьер-министр, пользовавшийся таким сильным влиянием на слабохарактерного короля-
курфюрста, ничего подобного не предвидел. Положение сложилось вполне определенное: либо союз с
Пруссией, либо утрата Саксонии на неопределенное время. Польский король и его министр не хотели и
слышать о союзе; но следовало бы, по крайней мере, подумать о спасении армии – как можно быстрее
вывести ее за австрийскую границу. Но вместо этого войско (около 18 000 чел.) стянули в лагерь под
Пирной. Король и его министр также отправились к войску, а затем, когда пребывание там показалось
им небезопасным, удалились в Кёнигштейн. Туда же следовало бы свезти и еще кое-что из
драгоценностей, но наиболее драгоценное для Фридриха, тайный архив курфюрста, остался в Дрездене.
10 сентября Фридрих сам явился в Дрезден и приказал архив вскрыть. Напрасно старалась отстоять его
польская королева, которая лично пыталась не допустить этого – Фридрих овладел всеми
направленными против него дипломатическими нотами в оригиналах. Саксония на время войны была
объявлена прусской провинцией, а на всякие запасные магазины, кассы, горные промыслы, фарфоровую
фабрику и т. д. наложен был запрет... Положение Фридриха стало даже гораздо более выгодным, нежели
при союзе с курфюрстом, на которого трудно было положиться. Вскоре после того лагерь у Пирны был
со всех сторон окружен прусскими войсками, и окруженные стали терпеть нужду даже в самом
необходимом.
Капитуляция при Пирне, 1765 г. Битва при Ловозице
Со стороны Австрии была произведена попытка выручить саксонцев из беды. 1 октября при
Ловозице австрийцы под командой Броуна произвели нападение на пруссаков, но после семичасовой
битвы были отброшены. Еще одна попытка совместного действия австрийцев с саксонцами, по
договоренности между Броуном и саксонским генералом Рутовским также не увенчалась успехом.
Саксонцы перешли 13 сентября Эльбу и дошли до Лилиенфельдской равнины: но соединение с
австрийцами оказалось невозможным; саксонцы увидели себя всюду лицом к лицу с вдвое сильнейшими
прусскими силами, попали под огонь батарей, появившихся на левом берегу Эльбы, и были вынуждены
капитулировать. Австрийцы поджидали саксонцев до 14 сентября и отступили, а затем из Кёнигштейна
явилось полномочие – положить оружие, и 15 сентября от 15 до 18 тысяч саксонцев капитулировали.
Король Август и вся его свита удалились в Польшу. Надо, однако, заметить, что все же саксонцы
оказали большую услугу австрийцам тем, что на пять недель задержали Фридриха и тем дали им
возможность закончить свои военные приготовления. Сдавшиеся на капитуляцию саксонцы должны
были войти в состав прусского войска, но, несмотря на вынужденную присягу под знаменем, оказались
плохими солдатами: при первой возможности они нарушали присягу и дезертировали. Большая же часть
саксонских офицеров предпочла положение военнопленных переходу на прусскую военную службу.
Со всех сторон после этих событий поднялась целая буря обвинений против Фридриха как
нарушителя мира; но Фридрих отвечал на эти обвинения опубликованием манифеста, к которому в
приложении напечатаны были разоблачения, почерпнутые им из дрезденского тайного архива.
Коалиция противников сплотилась еще теснее и в нее вошли новые члены. Так, в марте 1757 года, к
военному союзу присоединилась Швеция, в которой русская и французская партии, «Шапки» и
«Шляпы», находились в согласии, как и обе державы, уплачивавшие влиятельным господам то, что
следовало. Германия, обратившаяся еще в сентябре предыдущего года к Фридриху с «Увещанием»
(Dehortatorium), также объявила ему войну за нарушение мирного договора с Саксонией. Положение дел
между Францией и Россией несколько изменилось, однако тот вспомогательный корпус в 24 000
человек, который обязывалась выставить Франция, мог только умножить собой число побитых
Пруссией, как это было можно предвидеть, а никак не обеспечивал собой победы. Вследствие этого
союзными державами был заключен новый договор, в котором были подробно указаны все уступки, к
которым мог быть принужден Фридрих, с предварительным определением того, кому должны были
достаться отнятые у него области. Далее, численность армий, выставляемых в поле, определялась для
Франции – 105 000 человек, для Австрии – 80 000 человек, по меньшей мере; Франция выплачивала
Австрии ежегодно 12 миллионов гульденов субсидии, такую же сумму, совместно, Польше и Швеции;
наконец устанавливались обязанности Австрии относительно Франции в случае полной победы над
Пруссией. Нельзя не удивляться той нерасчетливости, противоречившей всем французским традициям,
с которой действовала Франция в этом деле: за пару городов и гаваней в Австрийских Нидерландах,
отходивших к испанскому инфанту, причем тот уступал Австрии свои итальянские владения, Франция
принимала условия, выгодные только для Австрии. Такая щедрость в пользу Австрии может быть
объяснена лишь прихотливостью и легкомыслием, с которыми велись вообще французские дела в это
время. В русско-австрийском договоре (2 февраля 1757 г.) тоже не говорилось о будущем
вознаграждении России; этот пункт предоставлялось обсудить лишь по достижении главной цели.
Австрии была обещана ежегодная субсидия в один миллион рублей и 80 000 человек войска. Общее
количество населения всех соединившихся против Фридриха государств исчисляется в 150 миллионов;
мобилизованных против него (в 1757 г.) войск – в 430 000 человек. Но понятно, что это одни
арифметические выкладки. На омраченном горизонте была лишь одна светлая точка: против одного
человека поднималась многоголовая коалиция. Весьма необходимой и полезной помощью Фридриху
служили английские деньги: парламент утвердил бюджет на содержание 45-тысячной сухопутной
армии, а Вестминстерский договор о нейтралитете был обращен в союзный договор с ежегодной
уплатой Фридриху по одному миллиону фунтов стерлингов. Состав всей армии, находившейся в его
непосредственном распоряжении, равнялся 150 000 человек полевых войск и 50 000 гарнизонных, что
было громадным количеством для государства с населением, немного превышавшим 5 миллионов, и вся
доходность которого не доходила ежегодно и до 36 миллионов марок.
Битва под Прагой, 1757 г.
В 1757 году Фридрих мог ожидать вторжения с четырех сторон. Вторжение шведов представлялось
маловероятным, да и не представляло серьезной опасности. Гораздо более опасался Фридрих
готовившегося русского вторжения в лице 100-тысячной армии. Фридрих выслал против этой армии
своего старого генерала Левальда с 30-тысячным войском. Против французов, рано выступивших в
поход, были выставлены английские, ганноверские, гессенские и готские полки с пятью тысячами
пруссаков. Этой смешанной армией командовал английский принц, герцог Кумберлендский. Для
действий против шведов оставались 4000. Австрийское вторжение, очевидно, следовало предупредить, и
Фридрих, лично командуя своими главными силами, направился против своего опаснейшего врага. Он
вступил в Богемию 18 апреля, имея 117 000 человек, которые двигались тремя колоннами: первую вел
сам курфюрст саксонский, вторую Шверин, наступая из Силезии, третью принц Брауншвейг-Беверн,
следуя из Лаузица. Австрийцам пришлось отступить к Праге, предоставив продовольственные склады в
Северной Богемии пруссакам, которые и забрали их один за другим. На горе Жижке, к востоку от Праги,
стояла австрийская армия в числе 60 000 человек, под командой Броуна и герцога Лотарингского,
которому даже и теперь был поручен такой ответственный пост в силу династического непотизма...
Позиция австрийцев была выгодна, и они ждали вскорости еще 30 000 человек подкрепления под
начальством Дауна. Фридрих не стал откладывать дела до его прибытия, успев стянуть к себе до 6 мая,
64 000 человек. Сделанная им рекогносцировка указала на возможность атаковать правое крыло
неприятеля у Штербоголя, на юге возвышенности.
Генерал Броун
Смерть генерала Вольфа в битве при Квебеке, 13 сентября 1759 г. Гравюра работы Фалъкэйзена с
картины кисти Б. Веста
Положение зимой 1759-1760 гг.
Довольно поздно разместились по зимним квартирам войска обоих противников, Фридриха и Дауна.
Надежда на мир, о котором толковали и переговаривались всю осень и зиму, еще раз не осуществилась.
Отчет, представленный французским министром финансов, де Силуэтом, королю в сентябре того же
года был достаточно внушительным: дефицит Франции равнялся уже почти 200 000 000! Министр был
смещен и заменен новым, но главное средство для поправки финансов – прекращение войны – не было
принято, ввиду крайнего упорства Австрии, с которой Франция была неразрывно связана. Императрица
Елизавета тоже не думала о мире, и Восточная Пруссия, по всей вероятности, должна была оказаться
военной добычей России, которая и Австрии должна была помочь в обратном завоевании Силезии и
графства Глац. Пруссия была доведена войной до крайности и истощена в запасах и силах: армия
Фридриха, пополняемая уже с трудом, еще равнялась 100 000, но он уже не мог рисковать этими
последними силами и не вынес бы крупных поражений.
1760 г. Силезия, битва при Ландесгуте
25 апреля Фридрих выступил со своих зимних квартир. Он сам решился действовать в Саксонии, а
его брат и генерал Фукэ – должны были защищать Силезию. Первому из них было также поручено
наблюдать за движением русских, наступавших со стороны Познани. Первое сражение, при Ландесгуте,
в Силезии (23 июня 1760 г.), окончилось весьма плачевно. Семь часов подряд маленькая армия в 11 000
человек билась против втрое сильнейшего неприятеля, ведомая лучшим из австрийских генералов,
Лаудоном. Только 1500 пруссаков пробились сквозь ряды неприятеля, остальные же полегли на боле
боя, а храбрый их начальник, раненый, попался в плен к австрийцам. Месяц спустя и Глац сдался
неприятелю; тогда Фридрих, отказавшись от предложенного нападения на Дрезден, поспешил в
Силезию. За ним, в некотором отдалении, тем же путем проследовали так же и две австрийские армии
под начальством полководцев Дауна и Ласи. Наконец, подступив в Лигницу со своим 30-тысячным
войском, Фридрих увидел себя лицом к лицу с 90-тысячной австрийской армией.
Битва при Лигнице
Отрядив часть своего войска, под командованием Циттена и Веделя (16 000 человек) против Дауна,
сам Фридрих, воспользовавшись темнотой ночи, ударил по Лаудону и разбил его прежде, чем Даун и
Ласи успели подоспеть на выручку. Лаудон под утро 15 августа отступил с потерей 10 000 человек
убитыми, 83 пушек и 23 знамен. Русское войско, стоявшее по ту сторону Одера, не приняло участия в
этом деле, по причинам еще не выясненным. И только уже в начале октября русские, под
командованием Тотлебена, предприняли набег на Берлин, куда и подступили 4 октября.
Русские и австрийцы в Берлине
В Берлине было не более 14 000 человек гарнизона, который, конечно, не решился, вступить в борьбу
против 40-тысячной русско-австрийской армии. В ночь на 9 октября пруссаки выступили из Берлина по
на правлению к Шпандау. Тогда город вступил в переговоры с Тотлебеном, который обошелся с
берлинцами в высшей степени гуманно и вежливо. Войска его занимали город в течение 4 дней, никого
не обижая и не про изводя никаких насилий, и когда уплачена была городом потребованная от него
контрибуция (два миллиона легковесной монетой и 200 000 рейхсталеров), русские удалились за Одер, а
австрийцы направились к Торгау. Фридрих, спешивший ускоренным маршем из Силезии на выручку
Берлина, услышав, что неприятель удалился, повернул против австрийцев, переправившись через Одер у
Виттенберга.
Битва при Торгау
Вскоре Фридрих соединился с ними у Торгау (3 ноября). Под его командованием находилось 44 000
человек, у Дауна и Ласи около 62 000, при весьма сильной артиллерии. Король повел против австрийцев
фронтальную атаку с севера, между тем как Циттену велел произвести обходное движение и ударить на
них с запада, в тыл. Битва была упорная; Фридриху было очень трудно держаться против австрийцев, и
только уже с наступлением темноты Циттену удалось привести в исполнение задуманное Фридрихом
движение и вынудить австрийцев к отступлению за Эльбу. Лишь на другое утро узнал Фридрих о том,
что перевес в битве остался на стороне пруссаков; но потери в обоих войсках были громадные: пруссаки
потеряли 14 000 убитыми и 4000 пленными, австрийцы более 20 000 убитыми и пленными. Битва при
Торгау была последней большой битвой в эту войну. Вскоре после нее Фридрих расположился зимовать
в Лейпциге, а Даун остался в Дрездене. Борьба герцога Фердинанда на Западе, против маршала Брольи
не привела ни к каким решительным результатам, и только удерживала французов вдали от главного
театра войны. В то же время и в Америке, и в Ост-Индии военное счастье благоприятствовало
англичанам: в Америке генерал Амгерст завершил завоевание Канады взятием Монреаля и С.-Лоренца,
и таким образом овладел всем течением р. Св. Лаврентия (сентябрь, 1760 г.); в Ост-Индии (в январе 1761
г.) они захватили Пондишери – последний остаток французских владений – действуя под командой
весьма талантливого военачальника, сэра Эйра Кута. Лалли, храбро защищавший Пондишери, подвергся
весьма тяжкой несправедливости: в награду за свою 45-летнюю службу по возвращении во Францию он
был заключен в Бастилию и в 1766 году казнен.
Ганс Иоаким фон Циттен, кавалерийский генерал. Гравюра работы Тоунлея, 1786 г.
1761 г.
В октябре 1760 года король Георг, вскоре после этих успехов английского оружия, скончался. Его
знаменитый министр, которому Англия была обязана своим господством на морях, оставался еще
некоторое время на своем посту и при следующем короле, Георге III, правление которого должно было
продлиться до 20-х годов XIX столетия. Надежда на мир опять исчезла, так как новый король
испанский, Карл III (с 1759 г.), выказал желание воевать против Англии, заодно со своим
родственником, королем французским. Но на материке в этом году не произошло никаких важных
военных событий. Победа, одержанная Фердинандом над маршалом Брольи у Беллингаузена (близ
Падерборна) в июле 1761 года, не изменила существенно положение дел; Фридрих, со своей стороны,
еле-еле мог выставить в поле две армии, в 96 000 чел. Брату Генриху он поручил отстаивать Саксонию
от Дауна, а сам взялся за мудреную задачу – защищать Силезию против Лаудона и русских.
Силезия. Лагерь при Бунцельвице
План Лаудона и русских заключался в том, что они должны были закончить завоевание Силезии, а
оттуда двинуться на Берлин и взятием его закончить кампанию. Но русская армия соединилась с
австрийской только в августе, в результате собралась грозная сила в 130 000 человек (83 000 русских и
47 000 австрийцев), которой Фридрих мог противопоставить только 50 000 человек. Но, к счастью для
него, русский главнокомандующий Бутурлин не ладил с Лаудоном и время проходило в бесплодных
спорах между ними. А Фридрих между тем, не желая ничем рисковать, окопался в укрепленном лагере
близ Бунцельвица и решился выжидать нападения союзников. Напрасно побуждал Лаудон своего
товарища к совместному действию и нападению на лагерь: неделя проходила за неделей, и Фридрих
преспокойно отсиживался за окопами. 11 сентября главные силы русской армии вдруг отделились от
армии Лаудона и стали удаляться в восточном направлении, оставив при австрийском
главнокомандующем только корпус Чернышева. Фридрих вздохнул свободно! Он избег без пролития
крови грозившей ему страшной опасности. По этому поводу рассказывают следующий известный
анекдот. В одну из самых тяжких минут этой кампании Фридрих на разные обнадеживания Циттена
отвечал ироническим вопросом: «Уж нет ли у тебя какого нового союзника в запасе?» Генерал, человек
очень религиозный, отвечал королю: «Союзник все Тот же, прежний – там, над нами! Тот нас не
оставит!» Король, полнейший атеист, про ворчал на это: «Ну, на Того нечего надеяться... Он больше не
творит чудес». Но когда русские отступили и дела Фридриха приняли, благодаря этому, благоприятный
оборот, Фридрих, при встрече с Циттеном, заметил ему: «Ну, твой союзник сдержал слово!»
Утрата Кольберга. События в Англии
Однако рисковать еще было нельзя. Воодушевленный Фридрих вздумал было вторгнуться в
Богемию, чтобы вынудить Лаудона к выступлению из Силезии, но тот воспользовался этим движением
короля, чтобы напасть на Швейдниц, в котором среди гарнизона было много ненадежных элементов.
Около этого времени Фридрих подвергался даже весьма курьезной опасности: дворянин-протестант,
некий барон Варкоч, и католический ксендз сговорились между собой и составили заговор, целью
которого было овладеть особой короля и выдать его австрийцам. Выполнение этого замысла не
состоялось: заговор был случайно открыт, и оба заговорщика едва успели укрыться от преследования
властей, поднятых на ноги. Они заочно были осуждены за государственную измену и казнь совершена
над их изображениями.
Последней неудачей этого года была утрата померанской крепости Кольберга, которая в течение этой
войны была трижды осаждаема шведскими и русскими войсками и, наконец, на этот раз, после
мужественной четырехмесячной обороны, сдалась на капитуляцию (16 декабря). Около того же времени
и в Англии дела приняли неблагоприятный для Фридриха оборот. Государственный муж, столь смело
правивший внешней политикой Англии, Вильям Питт, отказался в октябре от своего поста, не сойдясь
во взглядах со своими трусливыми коллегами, которые не хотели, по его предложению, ответить на
интриги Испании немедленным объявлением ей войны. Он не поладил с аристократией, да и самому
королю, Георгу III, крепко не полюбился за то, что этот замечательный деятель постоянно имел в виду
интересы всей нации, а не того меньшинства ее, представителями которого являлись лорды, заседавшие
в парламенте. На место Питта был назначен человек самых дюжинных способностей, личный друг и
любимец юного короля – шотландец, лорд Бут, и Фридрих тотчас же ощутил на себе эту перемену.
Договор о субсидии, получаемой им из Англии, истекал 12 декабря 1761 года и новый министр этого
договора не возобновил: английский посланник, Митчел, большой почитатель Фридриха,
пользовавшийся его доверием, вынужден был сообщить ему это неприятное известие.
Россия: кончина императрицы Елизаветы, 1762 г.
И вот Фридрих расположился на зимние квартиры в Бреславле и занялся решением совершенно
неразрешимой задачи – заботами о пополнении сильно поредевших его войск при крайне оскудевших
материальных ресурсах. Большая часть Саксонии и Силезии была во власти австрийцев, а Померания
занята была русскими... Положение было отчаянное – и вдруг судьба избавила Фридриха от самого
грозного из его врагов! 5 января 1762 года императрица Елизавета Петровна скончалась, и на престол
вступил ее племянник, Петр III Федорович, герцог Голштинский, объявленный наследником
российского престола еще при жизни императрицы.
Император Петр III и его супруга
Новый император был человеком не только неподготовленным, но и по самой природе, и по
воспитанию своему неспособный к управлению судьбами великого и могущественного государства.
Страстно привязанный к своей родине, маленькой Голштинии, которая по объему своему не равнялась
даже приобретениям императрицы Елизаветы на юге России (см. карту). Петр III, переселившись в
Россию, никак не мог свыкнуться со своим новым отечеством. Русская жизнь и обычаи, русский народ и
русский язык – все это было ему не по нутру, все нелюбо, и потому не только при своем дворе, но даже
в войске он стал вводить голштинские порядки и блестящим русским гвардейцам ставил в образец
жалких голштинских солдат и офицеров. При таком пристрастии к Голштинии он просто благоговел
перед Фридрихом, королем прусским, и тотчас по вступлении на престол поспешил предложить ему
мир, дружбу и даже помощь против его врагов.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Европейские государства с 1763 по 1789 г.
Европа во второй половине XVIII столетия
Вторая половина XVIII столетия была особенно плодотворной в отношении развития человечества, и
созидательная работа поколений 1740-1780 годов совершенно несправедливо заслонена в памяти
потомства двумя событиями первостепенной важности: Семилетней войной и Французской революцией.
Несомненно, что значение этой войны и ее итоги сыграли очень важную роль в судьбах многих
европейских стран. Слишком примитивным представляется мнение, нередко вновь возникающее в наше
время, что подобные войны вызваны лишь честолюбием и эгоистическими целями королей и
правительств. Эта война имела общеевропейское значение, непосредственно касалась народа в самом
широком смысле этого слова, и потому, как для короля, так и для обычного гражданина, было весьма
важно то, что доброе дело, за которое одни ратовали мечом, другие своим трудом, одержало верх после
долгой борьбы против вдесятеро превосходящих вражеских сил.
Доказательством того, что это было справедливое дело, служил его успех, свидетельствующий всегда
о правоте борьбы там, где духовные силы преодолевают громадные материальные преграды. Именно
такое положение вещей сформировалось в это время в Пруссии: сам король, его генералы и офицеры, до
последнего гренадера, и все его чиновники, от министра до простого писца, на протяжении этих семи
лет отдавали борьбе все свои душевные силы с совершенно иным чувством, нежели то делали
противники Фридриха. Как уже было сказано выше, в Англии смотрели на него как на пионера
протестантизма. Он сам употреблял это выражение, хотя никак не мог применять такого определения по
отношению к себе в смысле конфессиональном: «Enfin, – пишет Фридрих своей сестре из Лейтмерица
(13 июля 1757 г.), – здесь поставлены на карту два важных интереса: свобода Германии и дело
протестантства, за которое пролито уже столько крови», – и везде, даже в лагере его противников,
существовала многочисленная тайная община, желавшая успеха такому пионеру. Но вкладывать в
смысл этого слова церковное или религиозное понятие, особенно в применении его к Фридриху, было
бы глубоко ошибочно.
Разумеется, религия или то, что отдельные люди считают религией, играла в этих событиях свою
роль, впрочем, как и во всех людских делах: одни руководились искренней набожностью, чистым
упованием на Бога, другие – бессмысленной ненавистью к еретикам, но собственно религиозной войной
Семилетняя война не была. Наиболее существенным мотивом ее была государственность, и величие
дела заключалось в том, что король и его народ отвоевали себе свое государство – свою отчизну в
политическом значении слова.
Но борьба за самостоятельность велась не в одной Пруссии: всюду происходило то же умственное
движение, замечалось, более или менее, осознанное стремление к этой самостоятельности,
выражавшееся, необходимым образом, в желании сбросить с себя церковные узы, отвергнуть
религиозные предрассудки, обрести «просвещение». В этой просветительной работе принимали участие,
в различной степени, все европейские народы, за исключением турок, и это придает особенный интерес
изучению названных сорока или пятидесяти лет, особенно же периоду от Семилетней войны до 1789
года. Подобная прогрессивная работа среди человечества связывается неизбежно с вопросами о
завоеваниях и власти, о земельных владениях и покорении стран, так что представление об одном
факторе неразрывно связано с представлениями о других. Необходимо поэтому рассмотреть различные
государства Европы с этой двойной точки зрения, причем начало освобождения Америки от
европейской опеки, служащее преддверием к новому веку, будет изложено нами в особой главе.
Романские государства
Италия
Как мы уже отмечали, реформационное движение XVI столетия почти не коснулось собственно
романских государств: Италии, Испании, Португалии. Эти страны потому и не продвинулись вперед; но
теперь наступило время, когда сами их правительства осознали настоятельную необходимость в
известных преобразованиях. Прежде всего приступил к этому делу Неаполь, первый король которого из
Бурбонской династии, Карл III, вступивший на престол в 1735 году, нашел себе деятельного
сподвижника в лице Бернардо Тануччи, тосканца (род. в 1698 г.), состоявшего профессором
государственного права в Пизе. Он вступил в борьбу с двумя главными основами ущерба, наносимого
экономической жизни страны: привилегиями дворянства и крайней численностью духовенства,
доходившей до 112 000 человек в королевстве. В одном городе Неаполе было 16 000 таких лиц, что
составляло по 28 монахов на 1000 обывателей; при этом их имущества были освобождены от налогов и
сами они не подлежали мирской юрисдикции. Король и Тануччи испросили у папы необходимые
разрешения и затем стали действовать самостоятельно, не стесняясь уже ничем. Взимание налогов было
установлено более правильно, что послужило к облегчению населения и утроило доходы казны;
посвящение в духовное звание было ограничено настолько, что не превышало 10 человек на каждую
1000 мирян.
Португалия
В 1759 году скончался испанский король, Фердинанд VI. Неаполитанский король Карл, его сводный
брат, вступил на престол, а корона обеих Сицилий перешла к его третьему сыну, Фердинанду. Реформы,
к которым Карл хотел приступить в Испании, облегчались и вместе с тем затруднялись событиями,
происходившими в Португалии с 1750 года. В этом году Иоанну V наследовал его сын, Иосиф I (1750-
1777 гг.), оказавший своей стране большую услугу, тотчас по своем воцарении, тем, что он назначил
своим министром иностранных дел бывшего португальского пленника в Лондоне, Себастьяна Хозе
Карвальхо, маркиза Помбаля. Как человек образованный, опытный и одаренный большими природными
способностями Помбаль превосходил всех окружающих и скоро управление государством перешло в
его руки. Вникая в положение дел, неутомимый в труде, энергичный, он решил покончить, прежде
всего, с рутиной, в которой коснел прежний государственный механизм, и провел необходимые
реформы прежде, нежели его противники успели понять его планы. Инквизиция лишилась права
конечного приговора, аутодафе прекратились, на заносчивость знати была наложена узда, полицейские
меры усилены. Вместе с тем финансы улучшились, благодаря сокращению безумных придворных
расходов и учреждению особого штата сборщиков податей, получавших правильно свое жалованье.
Вводя эти реформы, Помбаль покровительствовал и промышленности. Ему пришлось выказать свою
твердость в роковой день, 1 ноября 1755 года, когда Лиссабон подвергся тому страшному
землетрясению, которое составило эру для всего века: в течение нескольких минут тысячи жертв
погибли под развалинами домов, церквей и дворцов, а остальное население боролось с хлынувшими из
берегов волнами Таго, пожарами и неистовствами освобожденных преступников. Среди общего
отчаяния и паники Помбаль сохранил свое присутствие духа, распоряжался спокойно, умел утишить
волнение, являясь лично повсюду, и скоро из развалин погибшего города вырос новый Лиссабон,
прекраснее прежнего. Помбаль старался помочь этой внезапной катастрофе с той же неослабной
энергией, с какой боролся против глубоко вкоренившихся экономических неурядиц; эта борьба
необходимым образом приводила его к столкновениям с духовенством, особенно с иезуитами, которые,
как было указано выше, даже и в Америке не сочувствовали новым методам управления. Они не
замедлили, разумеется, указывать народу на бывшее страшное землетрясение как на кару Господню за
грехи министра против их ордена; но Помбаль был не из робких: он начал с изгнания иезуитов из дворца
(19 сентября 1757 г.), испросил в Риме реформу ордена, которая и была предписана папой, хотя,
разумеется, с тайным противоположным приказом к иезуитскому начальству, по римскому обычаю.
После избрания конклавом Климента XIII, благоволившего к иезуитам, они снова стали кичиться, но
покушение на жизнь короля, напугав его, доставило Помбалю случай покончить с ними. Он донимал их
собственными средствами, пользуясь их неосторожным вмешательством в торговые предприятия,
причем переходил далеко за пределы законности в своих обвинениях. Защита или сопротивление с их
стороны были немыслимы при неожиданности принимаемых против них мер. Так, в сентябре, 113
иезуитов были посажены на корабль и отправлены в Чивита-Веккию, куда они прибыли лишь после
долгого скитания по морю; за ними последовал вскоре второй и третий транспорт. В следующем году
прибыли такие же грузы из колоний. Подробности этих арестов ужасны; о каких-нибудь правах или хоть
о суде не было и речи; можно только сказать, что к иезуитам применялась та же мерка, какой они
мерили других: они приносили в жертву целям своего ордена всякое человеческое благополучие и
государственное спокойствие, попирали все права, забывали об учении Христовом, – теперь, ради своих
целей, государство поступало с ними так же безжалостно, не щадя среди них ни возраста, ни заслуг.
Помбаль и иезуиты
Цель, преследуемая здесь Помбалем, состояла в организации народного образования, чего нельзя
было достигнуть, не уничтожив иезуитского влияния в стране. Но для того, чтобы это образование
упрочилось, нужно было создать нечто жизнеспособное, коренное, и Помбаль хорошо понимал эту
задачу. Он обновил всю образовательную систему в широких размерах и увенчал эту работу реформой
Коимбрского университета; но слабые стороны этой преобразовательной деятельности, благодетельной
и великой по существу, должны были, тем не менее, обнаружиться. В Германии и входящих в нее
государствах реформация XVI столетия вызвала к жизни стремление к научным исследованиям, –
вернее сказать, что во всех слоях населения, на всех общественных его ступенях, развились миллионы
таких стремлений, заставлявшие народ искать истинного света и прогонявшие всякий застой; здесь же,
на романской почве, находилось лишь несколько высших отдельных лиц, просвещенных и старавшихся
распространить просвещение между низшими. Они сделали многое и заслужили неувядаемую славу; но
они не могли заставить нацию сделать громадный шаг вперед и нагнать северные народности. Тем не
менее попытка Помбаля возродить и сделать независимой Португалию с ее каким-нибудь
трехмиллионным населением остается великой заслугой. Ему удалось отстоять независимость страны
против англичан, не нарушая при этом старинного и необходимого союза с могущественной державой;
когда же Бурбонские дворы (1762 г.), опираясь на фамильный договор, обратились коллективно к
Португалии с требованием вступить с ними в оборонительный и наступательный союз против Англии,
маленькое государство снова сумело сохранить свою независимость. Энергичный Помбаль
предусмотрел опасность и был наготове: английское вспомогательное войско, прибыв под начальством
графа Вильгельма Шаумбург-Липпе, нашло приготовленные для него громадные продовольственные
запасы. Граф скоро прогнал ненавистных испанцев из Португалии и организовал в ней 32-тысячную,
весьма хорошую армию, пригодную, по крайней мере, для обороны страны на испанской границе.
Испания при Карле III
В Испании реформы проводились Карлом III с помощью двух приглашенных им из Неаполя
итальянцев, Скуилаче и Гримальди, причем первой задачей их было крайне необходимое
преобразование полиции. И здесь тоже общественное мнение было настроено против иезуитов, которым
король вначале покровительствовал. Одна незначительная, сама по себе полицейская мера, касавшаяся
шляп и плащей известного образца, вызвала в Мадриде (март 1766 г.) страшное восстание, вынудившее
короля уволить Скуилаче. Но король, глубоко оскорбленный при этом в своем достоинстве, решился
тем тверже держаться системы бывшего министра, для чего пригласил к себе одного арагонского
магната, графа Аранда, который окружил себя такими выдающимися юристами, как Фигуэрас,
Кампоманес, Мониньо. Действительно ли мятеж был вызван иезуитами или правительство только
воспользовалось наветами на них, но оно выставило этот предлог для их изгнания, по примеру соседней
страны. Без всяких переговоров с папой и по отданным втайне приказам они были арестованы повсюду
в Испании и ее колониях в одни и те же сутки и препровождены в назначенные порты для дальнейшего
выселения. Испанцы поступали в этом случае еще более жестоко, нежели португальцы; по крайней мере
число грубо арестованных здесь было значительнее и, вместе с тем, усиливалась их беспомощность: они
были высажены массой в Папской области, уже крайне пострадав от всяких притеснений и лишений при
своем морском путешествии. Это был целый флот: 6000 человек, большей частью уже стариков,
изгнанных из Испании и других бурбонских владений, Неаполя, Пармы, принадлежавших Фердинанду
IV и герцогу Фердинанду. Климент XIII осмелился подвергнуть духовной опале этого последнего;
основываясь на известной булле, направленной против еретиков «in coena Domini», он пригрозил
герцогу отлучением. Но он наткнулся на целую фалангу защитников светского абсолютизма: три
Бурбонских двора захотели, конечно, поддержать принца их дома. Шуазёль сумел затронуть эту жилку
бурбонской надменности и у своего государя, вследствие чего все эти Бурбоны перешли от
представлений папе к насильственным действиям: Авиньон и Венессин были заняты французами,
Беневент и Понтекорво – неаполитанцами, причем союзники угрожали даже Риму.
Восьмидесятидвухлетний папа скончался среди этих событий. Преемник его, Климент XIV (Лоренцо
Ганганелли), выдерживал еще несколько времени, но наконец был вынужден склониться на требования
католических дворов: 21 июля 1773 года он подписал буллу «Dominus ас Redemptor noster», которой он,
«по зрелом обсуждении, тщательном рассмотрении и от полноты апостолической власти», упразднял
орден иезуитов. Но смерть этого папы в следующем году (22 сентября 1774 г.) только ухудшила
положение восстановленного ордена, потому что общественное мнение, хотя весьма непоследовательно,
ставило им на счет и эту кончину.
Булла: Dominus ас Redemptor, 1773 г.
Эта победа над иезуитами, которые не находили теперь себе приюта нигде, кроме «еретической»
Пруссии и «схизмаической» России, доказывала, что Португалия, Испания и итальянские государства не
были способны к прочному, установленному на принципе свободы, прогрессу. Помбаль продержался на
своем посту до смерти короля Иосифа (февраль 1777 г.). Но при дочери его и преемнице Марии
наступила снова реакция; поднялась целая буря обвинений против человека, который нажил себе врагов
не через некоторые ошибки, а именно путем проведения мер полезных. Нашлись и судьи, не
задумавшиеся приговорить 82-летнего старца как повинного в государственной измене. Королева
удовольствовалась, однако, ссылкой его в его поместья, где он и умер через год. Аранда пал еще в 1775
году, по весьма характерной причине: один из его агентов, Олавидес, в бытность свою андалузским
губернатором, составил проект заселить Сиерру-Морену чужеземными колонистами, по примеру
Фридриха Вильгельма и Фридриха II в Пруссии. Но он вовсе не знал своих сограждан, обещая
переселенцам свободное отправление их богослужения, тогда как наряду с немцами-католиками были
среди колонистов и протестанты. Этого не могли перенести верные паписты; им ничего не стоило
обличить Олавидеса как свободомыслящего и опаснейшего еретика: он был предан в распоряжение
инквизиции, осужден и заточен в монастырь, из которого ему по счастливилось, однако, убежать через
некоторое время.
Франция
Преследование иезуитов во Франции привело к другим последствиям. Оно было здесь лишь одним
звеном в цепи событий, результатом которой стал великий государственный и общественный переворот.
Некоторые члены ордена вписались в большие торговые и денежные предприятия и при банкротстве
одного из банкирских домов кредиторы его хотели наложить арест на французские имения ордена, не
довольствуясь уплатой долга одними церковными службами. Парижский парламент присудил орден к
уплате (1761 г.) и в этом случае была поднята завеса со всей его деятельности. Во Франции были тогда
сильны янсенисты, старые враги иезуитов, и парламент осудил своим актом все их дела, характеризуя
учение иезуитов именем безбожного, убийственного и т. д. Всем французским подданным воспрещалось
вступать в члены ордена. Правительство, которое не могло обойтись без парламента при своих
финансовых затруднениях, не осмелилось идти против бури, но предоставило ее своему течению, и в
августе 1762 года парламент снова объявил орден противогосударственным, опасным учреждением.
Приговор был вполне основателен, хотя парламент вел дело вообще незаконным порядком, доказывая
тем, насколько настроение во Франции принимало более и более анархистский характер. В этот период
времени имели здесь сильнейшее влияние те два писателя, воздействие которых на всех их
современников было могущественнее, чем чье-либо: это были Вольтер и Жан Жак Руссо. Первый из них
покончил уже со своими скитаниями и поселился, с 1758 году, на границе Франции и Женевского
кантона, в своем поместье близ Фернея. Отвратительное судебное убийство, внушенное тулузскому
парламенту религиозным фанатизмом, и повторение вскоре другого подобного приговора – вызвали у
Вольтера прославивший его взрыв негодования против искажения и опозорения всего божественного в
человеке,– негодования искреннего и составлявшего лучшую черту его характера. В красноречивых,
достойных его великого таланта словах излил он всю свою горечь против мрачного духа, пожравшего
здесь свои жертвы. «Ecrasez 1'infame! – воскликнул он, возбуждая всех против фанатизма и безумных
преследований.
Фридрих II после Семилетней войны. Рисунок Даниила Ходовецкого. (Под рисунком личная подпись
Фридриха II)
После своей геройской борьбы за Силезию Фридрих Великий царствовал еще 23 года. Эта война
была его первой большой жизненной задачей, но он принадлежал к числу тех действительно великих
людей, которые, хотя и посвящают часть своей деятельности вынуждаемым у них военным подвигам, но
по своей воле охотно стремятся к мирному созиданию, к руководству своим народом на пути прогресса
и свободы. Ни у одного из немецких правителей, носящих название «великих», не можем мы, немцы,
проследить так хорошо его деятельность, ее побудительные основы, те причины, по которым она
оказывалась особенно благотворной, как у этого государя, столь близкого нам по месту и времени.
Соединяя в себе ясный и проницательный ум с необыкновенной быстротой решений и настойчивостью,
Фридрих был центром, около которого собирались все умственные силы, вся воля страны, снова исходя
от него по всем направлениям; и если самая сущность гения остается тайной для нас, по крайней мере,
не может быть выражена словами, то все же многое из того необычайного, что было совершено такими
людьми, как Александр, Цезарь, Карл Великий, Петр Великий и Фридрих Великий, объясняется их
быстрым соображением «причины и действия»; во всех своих делах, как мы видим, они действуют в
десять раз быстрее обыкновенных людей, хотя и между этими последними наблюдается громадное
различие в этом отношении, и работают они постоянно, то есть оказываются неутомимыми.
В последние дни своего пребывания в Саксонии (1763 г.) Фридрих занялся улучшением народного
образования, пригласив для участия в этом деле нескольких педагогов, и издал в августе того же года
Общий устав для сельских школ, имевший целью воспитание «сельского юношества, разумное,
христиански направленное в духе истинного страха Божия, и наставляющее и в других полезных
вещах». Но более всего требовалось поднять экономическое состояние страны, разоренной войной.
Фридрих обладал природной проницательностью, которая производила на всех впечатление еще при
жизни его отца. Теперь он вернулся к тому, что начал в первые дни своего царствования. У него была
большая сумма денег, собранная предусмотрительно на случай дальнейшей войны; она пала теперь
благотворным дождем на полуиссохшую землю, общее население которой, в 5 миллионов душ
приблизительно, сократилось на полмиллиона, при других признаках разорения; так, например,
недоставало 60 000 лошадей для полевых работ. Король помогал беде пожертвованиями, ссудами,
снятием недоимок. Необходимое продовольствие выдавалось нуждающимся из военных запасных
магазинов; выжженные города и деревни обстраивались заново; обнадеженный народ ободрялся снова и
принимался энергично за работу. Для двора не требовалось почти ничего: Фридрих покрывал свои
личные расходы и содержал свой двор, т. е. свой дом, на 220 000 рейхсталеров. Еще с 1765 году в
Берлине был основан банк, в основной капитал которого Фридрих пожертвовал 8 миллионов. Этот банк,
упорядочивая денежное обращение, весьма способствовал к поправлению страны – более, может быть,
нежели мелиорационные суммы короля, попадавшие не всегда в настоящие руки или употребляемые не
всегда разумно. Сам король и сведущие люди, его окружавшие, пока немногочисленные, еще поучали
постепенно народ, не понимавший в сельском хозяйстве еще ничего, кроме насущных потребностей
минуты. В связи с другими мероприятиями Фридриха в это время находится и то, за которое его столько
осуждали, именно введение французской системы коронного акциза, то есть особого рода взимания
податей, которые Фридрих не желал собственно увеличивать. Эта мера, как нечто новое, и потому еще,
что она требовала вышколенного французского личного состава, была крайне непопулярна; но в
настоящее время специалисты судят о ней снисходительнее, нежели судили современники и их
непосредственные потомки, находившиеся еще под влиянием первого ее неблагоприятного впечатления
на народ. Вопреки господствующему в наше время предубеждению, Фридрих поступил очень умно, не
сократив численности своей армии, состав которой в 1770 году доходил до 161 000 человек – цифры
громадной для государства такого объема, как Пруссия и после подобной войны.
Бранденбургские ворота Берлина в 1764 году. Гравюра работы Даниила Ходовецкого
Екатерина Великая.
Портрет во весь рост работы Левицкого (1782 г.), на котором Екатерина изображена в виде
Фелицы
Незадолго перед тем знаменитый своей ученостью епископ белорусский, Георгий Конисский, принес
императрицы Екатерине жалобу на невыносимые притеснения православных в польских владениях и
молил ее вступиться за диссидентов. Императрица не могла отказать в заступничестве своим
единоверцам, но по поводу решения диссидентского во проса вступила в сношения с Фридрихом
Великим и 11 апреля 1764 года заключила с ним тайный договор, по которому обе державы условились
совместно произвести давление на Польшу в разрешении диссидентского вопроса. Согласно этому
договору, на сейме 1766 года и Россией, и Пруссией были представлены условия в пользу диссидентов,
и, несмотря на шумное сопротивление сейма, требования держав были исполнены, после того как
Екатерина подтвердила свои требования, двинув в Польшу войска. В 1767 году между Россией и
Польшей был заключен договор, по которому «диссиденты шляхетского сословия признаны
равноправными с католической шляхтой» и охранение их прав предоставлено России.
Барская конфедерация и крестьянские смуты в Польше
Но большинство шляхты под влиянием иезуитов не захотело примириться с таким решением вопроса
о диссидентах и в особенности – с зависимостью Польши, во внутренних вопросах, от России. В разных
местах Польши начались волнения: сначала в Люблине, потом в Галиции и Подолии, где граф
Красинский и адвокат Пулавский возмутили местное население, захватили город Бар и образовали там
конфедерацию, которая требовала свержения короля. Тут же, в Подолии, одновременно с шляхетским
восстанием, поднялся сильнейший крестьянский бунт против местной шляхты. Крестьяне, под
предводительством выходцев из Запорожья, бушевали страшно: всюду избивали панов, ксендзов и
жидов, а запорожцы навели ужас на всю шляхту, вырезав целый город Умань. Польское правительство,
не видя ни малейшей возможности справиться с восстанием, обратилось к императрице Екатерине с
мольбами о защите и помощи. Русские войска были двинуты в Подолию и для борьбы с Барской
конфедерацией, и для усмирения возмутившихся крестьян, и во время этой борьбы случайное разорение
казаками турецкого пограничного местечка привело Россию к войне с Турцией, которая искала повода
помешать прочному водворению России в южных областях Польского государства.
Первая Турецкая война в царствование Екатерины II, 1769-1774 гг.
Война началась с набега крымского хана, направленного султаном на южнорусские области. Тогда
русское войско перешло турецкую границу, нанесло жестокое поражение туркам у Хотина (1769 г.), а
затем, под начальством молодого полководца графа Румянцева, в течение летних месяцев 1770 года
одержало над турками несколько блестящих, почти беспримерных побед. Румянцев начал действия
против турок с того, что выбил их из укрепленного лагеря на берегах Прута и, когда турки стали
отступать, погнался за их армией, хотя она была в десять раз сильнее русской При этом преследовании
Румянцев наткнулся на орду крымского хана, который стоял в укрепленном лагере при м. Ларге (в
нынешней Бессарабской губ.); он напал на крымцев, разгромил их и овладел их лаге рем Две недели
спустя, 21 июля 1770 года, Румянцев вторично сошелся с турецкой армией при реке Кагуле. У
Румянцева было всего 17 000 войска, притом утомленного быстрыми переходами и нуждавшегося в
припасах, у турок же было 150 000 войска. Несмотря на такую громадную разницу в силах, Румянцев
так стремительно напал на турок, что те не выдержали его удара, смешались и обратились в бегство,
разбитые наголову Весь турецкий лагерь с богатейшей добычей и огромными запасами достался в
распоряжение победителей.
Граф Румянцев-Задунайский
Около того же времени русский флот, под начальством графа Алексея Орлова, обогнув вокруг
Европы, проплыл в Средиземное море и, встретившись с турецким флотом в Архипелаге, нанес ему
сильное поражение в Хиосском заливе. Турки спешили укрыться в Чесменскую бухту но русские
моряки, Спиридов и Грейг, и здесь их преследовали, напали на них, и притом так удачно, что весь
турецкий флот в Чесменской бухте был сожжен и взорван на воздух. Султан, напуганный такими
громкими победами русских на суше и на море, готов уже был заключить мир на каких угодно
условиях; но французский посол в Константинополе остановил его и советовал помедлить, указывая на
те затруднения, которые еще предстояло разрешить России в Польше.
Граф А. Орлов-Чесменский
Первый раздел Польши, 1773 г.
Положение России в Польше в это время было действительно затруднительным. Призванные
польским правительством русские войска проливали свою кровь для умиротворения Польши, а между
тем польское правительство и не думало выполнять по отношению к России тех обязательств, которые
оно на себя приняло по вопросу о диссидентах. Но высокий государственный ум и тонкий политический
такт Екатерины помогли России с торжеством выйти из всех затруднений. Екатерина знала, что между
Пруссией и Австрией заключен тайный договор по отношению к Польше: обе эти державы решились
отнять у Польши пограничные западные области, пользуясь польской неурядицей. Екатерина дала
понять, что она ни Пруссии, ни Австрии не дозволит сделать никаких приобретений в Польше в ущерб
России. Тогда Фридрих предложил и Екатерине присоединиться к прусско-австрийскому соглашению и
ослабить беспокойную Польшу отделением части польских владений к Австрии, Пруссии и России,
причем все эти три державы обязывались принять на себя в равной степени охранение общественного
порядка и безопасности в Польше. 5 августа 1772 года общий между тремя державами договор по этому
поводу был подписан в Петербурге, и некоторое время спустя польское правительство было поставлено
об этом в известность, причем всеми тремя державами совместно были приняты такие военные
предосторожности, которые исключали всякую возможность сопротивления со стороны Польши. Но и
король, и сенат, и сейм, будучи не в силах противиться разделу, старались всячески его затянуть и
замедлить, и потому раздел мог осуществиться в действительности не ранее, как в сентябре 1773 года.
Венцеслав Антон, князь фон Кауниц, граф Ритбергский, канцлер Марии Терезии.
Гравюра 1765 г.
Тёшенский мир, 1779 г.
Прусская армия отодвинулась и расположилась на зимние квартиры в Силезии. Россия и Франция
приняли на себя посредничество в переговорах; уполномоченные держав собрались на конгресс в
Тёшене (в Австрийской Силезии), и 13 мая 1779 года здесь был подписан мир. По этому миру, договор
Иосифа II с Карлом Теодором был уничтожен, притязания Пруссии (по наследственному праву) на
Аншпах и Байрёйт признаны правильными, и из всей Баварской территории только 41 кв. миля отрезана
и присоединена к Австрии. Фридрих, следовательно, и тут одолел! «Это не человек, а чудовище! –
писала Мария Терезия своему сыну, – однако же и мы не правы».
Кончина Марии Терезии, 1780 г. Иосиф II. Реформы
29 ноября 1780 года Мария Терезия скончалась, и Иосиф II был освобожден от ее опеки. Ему было
тогда 39 лет, но он с истинно юношеским жаром принялся за громадное дело пересоздания
разнородного и разноплеменного состава подвластных ему государств в единую австрийскую
монархию, в современном значении этого слова. Его побуждал к этому не столько пример
объединительной деятельности Фридриха, сколько зависть, которую он питал к этому замечательному
государю; притом он искренне увлекался просветительными идеями, которые были в таком ходу в этот
период XVIII века; и надо сказать правду, что в готовности к труду, в личной деятельности он не
уступал Фридриху; но он не обладал той остротой взгляда, тем умением угадывать возможное и
достижимое в данную минуту, которые и служат отличительными признаками истинного
государственного человека. Он стремился создавать и в то же время хотел уже видеть плоды там, где
предстояло еще только сеять для будущих поколений. С великим простодушием благонамеренности и
честной убежденности он возвестил во всеобщее сведение, что не намерен обращать никакого внимания
на предубеждения и преимущества различных народов своей державы и будет руководствоваться только
общим благом, и затем, не обращая внимания ни на какие права короны Св. Стефана или Венцеслава,
поделил всю монархию на наместничества и округа и, в бесчисленном множестве указов, старался
правильно установить в них управление, причем, конечно, приходилось неоднократно впадать и в
повторения, и в противоречия, и все эти реформы в управлении империей скорее сводились к внешним
формам, нежели касались существенных сторон государственного строя.
Князь Потемкин-Таврический
Такие быстрые успехи русского владычества на Черном море, которые рано или поздно должны
были привести Россию к новому столкновению с Турцией, привели к тому, что при русском дворе
появился даже так называемый «греческий проект»: по этому проекту предполагалось изгнать со
временем турок из Европы и восстановить Греческую империю; на будущий греческий престол
императрица Екатерина предназначала даже одного из своих внуков – великого князя Константина
Павловича. Главным сторонником этого обширного замысла был князь Потемкин, а для выполнения его
Екатерина, конечно, нуждалась в союзниках... И вот как раз в самый разгар всяких толков и
рассуждений о греческом проекте явился в Петербург император Иосиф, который тоже носился в это
время со своим проектом обмена Бельгии на Баварию и искал себе поддержки в могущественной
соседке. Понятно, что обе стороны очень скоро сошлись по всем пунктам, и между Россией и Австрией
состоялся союзный договор, по которому обеим державам надлежало действовать совместно в будущей
войне с Турцией, а России – оказать давление на другие державы в решении вопроса о приобретении
Баварии Австрией.
Отношения Франции к проекту Иосифа II
Не так сочувственно отнеслась к проекту Иосифа II другая соседняя держава – Франция. Не выступая
открыто против предполагаемого обмена Бельгии на Баварию, но и не желая со своей стороны
способствовать ни усилению Австрии, ни приближению ее границ к французской границе, французское
правительство, в лице своего представителя графа де Вержен, дало уклончивый ответ: король Людовик
XVI заявил, что он не может дать никакого окончательного ответа на вопрос об обмене Бельгии на
Баварию, прежде нежели выскажется о том же предмете король прусский (январь 1785 г.). А это было
почти равно сильно полному уничтожению всей затеи, так как на благоприятный ответ короля
прусского едва ли можно было рассчитывать.
Союз германских князей, 1785 г.
Ответ Фридриха можно было угадать заранее. Он ответил в том же 1785 году, но не словами, а
действием – последним шагом этого государственного мужа в конце его жизни. Его министр, граф
Эвальд Фридрих фон Герцберг, вступил в переговоры с некоторыми из важнейших владетельных князей
Германии об учреждении между ними общего союза с целью ограждения имперской конституции
против всяких поползновений к нарушению его Габсбургским домом: 23 июня 1785 года Пруссия,
Саксония и Ганновер заключили между собой этот Германский княжеский союз, к которому потом
примкнули и Майнц, и Трир, и герцоги Веймарский, Готский, Брауншвейгский, Мекленбургский,
Цвейбрюкенский, Гессенский, Аншпахский, Баденский и Дессауский. Образовалось нечто вроде
Шмалькальденского союза 1530 года или вроде Унии 1608 года; но только тут уж подкладка была чисто
политическая, одинаково соединявшая католических и протестантских князей «на защиту их владений
против каких бы то ни было противозаконных притязаний и требований», и во главе этого союза стояла
Пруссия, которая успела приобрести такое важное значение при Фридрихе Великом.
Эвальд Фридрих, граф фон Герцберг. Гравюра работы Вольта, 1791 г.
Кончина Фридриха II, 1786 г.
Год спустя, 17 августа 1786 года, этот замечательный государь скончался в Сан-Суси, на 75 году
жизни. Поводом к его последней болезни послужила простуда, полученная престарелым королем на
смотре, который он производил лично, несмотря на проливной дождь. До самой кончины ум его
оставался, как всегда, светлым, и он ни на минуту не оставлял своих занятий. В последний год жизни у
него однажды сорвалась такая фраза, которая довольно ясно указывала на его недовольство настоящим
или окружающими: «Устал я рабами править»... Но несмотря на это недовольство, он, до последней
минуты, ни в чем не уронил своего королевского достоинства и не отступил от той мудрости, которая
ясно указывала ему, что именно может быть создано и достигнуто королевской властью и почином – и
что для нее остается недоступным и недостижимым. Может быть поэтому именно им было чрезвычайно
много сделано для королевства. Между тем как другие государства с трудом могли изворачиваться
своими финансами и едва сводили концы с концами, Фридрих в течение 23 лет мира нашел возможность
выдать около 45 000 000 талеров различным провинциям королевства на всевозможные культурные
цели, да еще сверх того – накопить в казне, на случай войны, 55 000 000, которые он и передал своему
сыну вместе с государством, благоустроенным во всех отношениях. В особенности же он отличался от
своего современника, императора Иосифа II, тем, что умел избирать себе одну какую-нибудь весьма
определенную цель и шел к ней всегда упорно и неуклонно, не отвлекаемый никакими побочными
соображениями. И в своем круге действий – весьма ограниченном – он, конечно, сделал все, что можно
было сделать, хотя его государственная деятельность не может выдержать никакого сравнения с
государственной деятельностью великой современницы Фридриха – Екатерины.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Великобритания с 1763 г. Индия и Америка. Война
за независимость североамериканских колоний
Англия с 1763 г.
История внутриполитических событий, происходивших в Англии после заключения мира в 1763 году
и до начала французской революции, представляет собой полную противоположность с только что
рассмотренным нами развитием в России, как на государственном уровне, так и на уровне народной
жизни. В известном смысле, развитие Англии происходило также противоположно развитию других
европейских государств, не ознаменовываясь, впрочем, в этот период времени, никаким особым
внутренним преобразованием или выдающимися законами. Конституция королевства представляла
собой реальный действующий свод законов и, по видимому, составляла предмет завистливого
удивления приезжавших с материка иностранцев. Это удивление, а порой и восхищение, играло свою
роль в отношениях Англии с другими государствами в течение последующих ста лет.
Во главе управления страной стоял король, ограниченный в своем произволе всевозможными
конституционными, освященными историей, рамками, лично не несущий ответственность, теоретически
не имеющий возможности делать зла, а на практике делавший его, по крайней мере, немного. Министры
назначались королем, но, в сущности, они навязывались ему тем или иным большинством Палаты
общин, то есть (на основании избирательных законов) властью знатных фамилий, подразделявшихся на
партии и кружки виги и тори.
Центр тяжести власти, богатства, образования, красноречия и таланта находился в этой английской
палате, в которой Шотландия значила очень немного, а Ирландия не имела вообще никакого значения. В
строгом смысле, члены Палаты общин вовсе не были представителями английского народа: в избрании
558 членов, составлявших палату в то время, могли законно принимать участие всего только 10 000
человек, но и это число было на деле фиктивным. Итоги всех выборов зависели от весьма ограниченного
круга влиятельных лиц. Тем не менее, общественные дела обсуждались палатой открыто, с допущением
жарких прений, без всякого стеснения свободы слова и на глазах всей страны, имевшей, таким образом,
здесь свое, хотя неполное, но все же полезное представительство.
Наряду со своим влиянием на состав Палаты общин, аристократия имела другое, очень даже
действенное, орудие в лице Верхней палаты. Здесь заседали и вожди англиканской Церкви, епископы, и
интересы этих глав Церкви, богатых и знатных, сливались с интересами крупных землевладельцев.
Таким образом, вся политическая сила сосредоточивалась в руках аристократии, но эта последняя не
образовывала касты и не была отделена пропастью от народа. Она не пользовалась самой ненавистной
из привилегий – освобождением от поземельной подати, а высокое положение обязывало ее занимать
государственные должности, заседать в Нижней или Верхней палатах, следовательно, так или иначе, но
служить стране. Важнее всего было следующее: титул, связанный с поместьем, и владение землей, на
котором основывалось величие рода, переходили всегда только к старшему сыну, между тем как
младшие сыновья и дочери не участвовали непосредственно в наследии. Дочери, оставаясь без
состояния, вступали часто в брак с лицами низшего положения. Сыновья назывались «комонерами», т. е.
просто гражданами. Эта система держалась крепко, создавая род династии среди знати; но, вместе с тем,
она служила как бы мостом, соединявшим дворянство с народом, придавала жизнеспособность
аристократии, не давая ей выродиться в касту, сообщая, в то же время, третьему сословию
аристократические элементы и поддерживая тем взаимодействие обоих классов. Английская
аристократия не застаивалась; благодаря сказанному соприкосновению с народом, она обновлялась
через посредство медленного обмена веществ: немногие родословные знатных родов восходили за XI
столетие. О настоящей демократии не было речи; даже в городских самоуправлениях имели большое
значение права корпораций, привилегий, цеховые права. Однако и в этом общественном строе была
часть демократического элемента. Все жители пользовались свободой слова и печати в степени, далеко
превосходящей континентальные учреждения; все лица были защищены от произвольных
заарестований, могли принимать участие в суде присяжных, назначаемых из среды народа.
Принудительной военной службы в Англии не было, и в низших слоях, вовсе не знавших настоящей
свободы, одна мысль о ней, о своей принадлежности к английской нации, как бы заменяла людям
действительную свободу. Та национальная гордость, которая позволяла тогда сразу отличать
англичанина от континентальных жителей, имела, в сущности, свое основание, и оборотная сторона
медали – полное невежество громадной массы народа, целый мир злоупотреблений, переходящих из
поколения в поколение и не очищаемых рукой просвещенного деспотизма, равно как и многое другое, –
вся эта мрачная сторона английской жизни должна была обнаружиться лишь впоследствии.
Парламент. Джон Уилькс
Начиная с 1763 года, приковывал к себе общее внимание в Англии некто Джон Уилькс, личность
весьма недостойная. Но с именем его связывался теперь важный принцип и серьезная опасность
нарушения английской конституции. Этот Уилькс поместил в газете «The North Briton» (1763 г.) статью,
бесстыдно оскорбительную для короля и министров, и был арестован по их распоряжению. Но этот
Уилькс состоял членом палаты общин, благодаря влиянию одного важного лица, которому он оказывал
прежде весьма двусмысленные услуги, и судьи выпустили его опять на свободу, в силу его депутатской
привилегии. Вместо того, чтобы примириться с этим и предоставить негодяю самому уронить себя
окончательно в общественном мнении, весь официальный мир, король, правительство и самая палата
общин повели свою Семилетнюю войну против недостойного демагога, которому все дело послужило
блистательной рекламой: в 1774 году он был даже выбран в лондонские лорд-мэры. Благодаря королю и
министрам, парламент вступился в дело даже с крайней страстностью; так один из епископов,
заседавший в Верхней палате, сравнил Уилькса, частная жизнь которого была весьма непохвальна, с
сатаной, и тотчас же попросил извинения у сатаны в том, что оскорбил его таким уподоблением.
Пользуясь отлучкой Уилькса в Париж, Палата общин исключила его из своей среды и предписала новые
выборы. Народ принял его сторону, и он был переизбран снова. Палата решила, что однажды
исключенный ею не имел, вообще, уже более права заседать в парламенте, и когда жители Мидльсэкса
избрали еще раз Уилькса большинством голосов (1769 г.), она дошла до того, что признала
действительно избранным кандидата меньшинства, хотя и получившего всего 296 голосов против 1143.
Этим закончилось все, хотя Питт, – тогда уже лорд Чэтэм (с 1766 г.), – защищал дело Уилькса, как дело
попранного принципа, хотя и представляемого, в данном случае, недостойной личностью. Анонимный
публицист повел блистательную полемику по тому же вопросу в своих «Письмах Юниуса»,
политической брошюре, заслужившей редкую честь войти в состав национальной литературы.
Выдающиеся друзья свободы и английской конституции поступили разумно, подняв голоса против
тирании, которую еще государственный ум Кромвеля заклеймил именем худшей из всех: тирании
законодательного учреждения. В первый раз общественному мнению в Англии, особенно же в Лондоне,
дано было понять, что важнейшее звено в государственном организме, Палата общин, страдает
природным недостатком, который может разлить свой яд и на все целое этого организма.
Заокеанские английские владения. Ост-Индия
Между тем, Англии грозила уже издавна более непосредственная и грозная опасность. Англия и
Франция вели между собой борьбу за морское господство, или за гегемонию в европейских заокеанских
владениях. Этот спор, один из наиболее характерных в жизни XVIII столетия, был прерван Парижским
миром 1763 года. Главными театрами этой борьбы были два пункта на земном шаре: Северная Америка
и Ост-Индия; в обоих из них перевес был, или казался, на стороне англичан.
История британского владычества в Ост-Индии – то есть история покорения горстью европейцев
страны в несколько сот миллионов жителей, притом отделенной целым полушарием от Англии,– эта
история имеет весьма важное, то есть всемирно-историческое значение. Как мы уже видели, основание
этому господству, выросшему постепенно из чисто меркантильного в политическое, было положено
молодым торговым комиссионером, Робертом Клайвом, проявившим свои военные способности в
борьбе с французами и их союзниками. Вернувшись в Англию через несколько месяцев после своей
победы при Пласье (1760 г.) он отправился в 1765 году в третий раз в Индию, уже с титулом лорда
Клайв и как полновластный губернатор области. Введя там гражданское устройство и организовав
военные силы, он стал править по системе Великого Могола, то есть под именем туземных правителей и
их ответственностью, при чем Клайв выговорил себе право собирать все доходы Великого Могола в
Бенгалии, Ориссе и Бегари. При своем последнем возвращении в Англию (1767 г.) он подвергся
большим нападкам в Палате общин, прожил еще несколько лет, пользуясь громадными богатствами,
нажитыми им в Индии, и покончил жизнь самоубийством в 1774 году. Преемником его, продолжавшим
и отчасти завершившим его дело, был Варрен Гастингс, первый генерал-губернатор ост-индский (с 1773
г.) при новой организации, введенной министерством лорда Порта в управлении англо-британскими
владениями.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Война за Испанское наследство и Утрехтский мир
Кончина Карла II испанского, 1700 г. Вопрос о престолонаследии
1 ноября 1700 года настал, наконец, момент, которого с трепетом ожидали европейские государи,
имевшие притязания на испанский престол. Карл II скончался всего тридцати девяти лет от роду и не
оставил после себя потомства. Он вступил на престол после своего отца, Филиппа IV, в 1665 году. От
природы слабый здоровьем, он и не мог быть долгожителем, и даже брак его с немецкой принцессой
был бездетным. И вот вопрос о престолонаследии стал не на шутку волновать многих. У Филиппа IV
было две сестры: Анна – в браке с Людовиком XIII французским, и Мария Анна – супруга императора
Фердинанда III. От брака с Людовиком XIII родился Людовик XIV, а от брака с Фердинандом –
Леопольд I. Из двух дочерей Филиппа, старшая, Мария Терезия, была за Людовиком XIV, а Маргарита
Терезия – за Леопольдом I. Супруга французского короля, Мария Терезия, отказалась от своих прав на
отцовский престол, но всему миру, в том числе и испанцам, было известно, что Людовик XIV ни на
минуту не придавал ни малейшего значения этому поступку своей супруги, к тому же ее отказ не был
утвержден испанскими кортесами.
Присоединение Испании к той или другой державе должно было дать последней настолько
значительное преимущество перед другими, что напряжение, в каком находилась вся Европа в момент
смерти Карла II испанского, вполне понятно. Вильгельм III английский, также, в силу своих добрых
отношений к Людовику XIV (после Ризвикского договора), пожелал принять участие в дележе крупного
наследства, которое могло выпасть и на его долю. Его послу и любимцу – Вильгельму Бентинку,
герцогу Партлэндскому, удалось привести это дело к благополучному исходу: И октября 1698 года в
Гааге состоялся договор о соучастии в испанском наследии трех государств: Франции, Генеральных
Штатов и Англии. По этому договору дальнему наследнику испанского престола, сыну дочери,
родившейся от брака Леопольда I и Маргариты Терезии испанской, курпринцу Иосифу Фердинанду
Баварскому, должна была достаться Испания, Индия и Нидерланды. Эрцгерцогу Карлу, второму сыну
императора – Милан, а Франции – Неаполь, Сицилия и несколько местностей в Пиринеях. Самого Карла
II побудили подписать завещание в пользу юного курпринца, но судьба рассудила иначе: в 1699 году
Иосиф Фердинанд, в то время еще ребенок, умер от оспы. Тогда Людовик еще раз протянул руку
примирения своим союзникам и в 1700 году заключил новый договор с Англией и Нидерландами:
Испания и Нидерланды должны были отойти ко второму эрцгерцогу, Милан – к герцогу Лотарингскому,
который зато должен был отказаться, в пользу Франции, от своих владений, Неаполь и Сицилия – к
дофину Франции. Они сообща потребовали участия Австрии, но ни Австрия, ни сама Испания знать
ничего не хотели об этом дележе. Как ни упало за последнее время могущество испанцев, но не только
для них, а и для соседних земель было обидно, что этим государством распоряжаются так бесцеремонно,
как будто оно совершенно бессильно и лишено всякого значения. Однако сами испанцы не могли не
сознавать, что у них уже нет больше силы бороться с многочисленными врагами и потому, поневоле,
пришли к единственному, сравнительно еще сносному, выходу из затруднительного положения:
признать за Францией право на испанский престол. Сам Карл II, как человек слабый и болезненный,
естественно должен был предпочесть австрийскому давлению французское, как наиболее ему родное и
желанное по единству духовного согласия между обоими народами: как французы, так и испанцы, были
католики. По просьбе самого больного, папа Иннокентий XIII утвердил собственноручной подписью
права французского королевского дома на испанский престол, но с тем, однако, чтобы размеры владений
оставались без изменений. Таким образом, королем испанским, месяц спустя, очутился ближайший по
родству наследник покойного Карла II, второй сын дофина – герцог Анжуйский.
Завещание Карла II
Испанцы были весьма довольны таким разрешением грозного для них вопроса, а Людовик XIV не
счел нужным предаваться долгому раздумью, поэтому, когда 10 ноября 1700 года испанский курьер
прибыл в Париж с официальной бумагой от своего правительства, 12-го король уже сам поздравил
своего внука, ставшего королем испанским. 23 января 1701 года новоизбранный король Филипп V был
уже на границе своих новых владений, а в апреле уже торжественно вступил в Мадрид.
Франция и император. Война
Всеобщее мнение было таково, что французам и испанцам не ужиться, а между тем, последние
весьма миролюбиво подчинялись требованиям первых. Так, например, в Испанских Нидерландах
крепости были преспокойно заняты французским гарнизоном, а штатгальтер, курфюрст Макс Эммануил
Баварский, со своей стороны, даже присоединился к французам, но теперь уже в звании «рейхспринца»
(имперского князя) его примеру последовали и его брат, Иосиф Климент Кёльнский, который враждовал
с императором и надеялся на помощь французов для усиления своей власти. Герцоги
Вольфенбюттельские, герцог Савойский и Мантуанский также приняли сторону Франции. Со своей
стороны и император собирал вокруг себя своих друзей. К нему примкнули: в Верхней Германии все
мелкие государи и имперские города, в Северной Германии – Ганноверский дом и новый курфюрст
Георг Людвиг. Но важнее всего было то, что самый влиятельный из всех германских владетельных
государей – курфюрст Бранденбургский, также стал на сторону императора, тем более, что весть о
кончине Карла II пришла в Вену 16 ноября, т. е. в тот именно день, когда было подписано условие
переименования Пруссии в королевство. Но самый важный вопрос был в том, как поступят морские
державы: Англия и Нидерланды.
Морские державы
В первую минуту они обе признали за Францией права на испанский престол, а равно и Филиппа V –
королем Испании, но Голландия не могла не опасаться за свои интересы, когда такие могущественные
державы, как Франция с Испанией, слились воедино. Король Вильгельм также не особенно был доволен
таким оборотом дела: он считал, что Людовик, так сказать, нарушил свое с ним условие. Но в его
государстве мнения разделились: уже не раз расходился с ним во мнениях парламент, который
воспользовался даже смертью Глостера – единственного из сыновей принцессы Анны, еще
остававшегося в живых, для того, чтобы еще более ослабить значение короля. На престол призвали
Ганноверский дом, т. е. потомство первой «курпринцессы» Софии – дочери бывшего короля Богемии и
Елизаветы Стюарт, причем непременным условием было поставлено, чтобы английский король
принадлежал к англиканской вере, чтобы он никогда не оставлял своих владений без разрешения
парламента, чтобы все его правительственные дела подвергались обсуждению тайного совета, чтобы
низлагать судей имел право только сам парламент. Но властолюбие и слишком большая смелость
парламентских властей уже возбудила против себя народ и совсем не мирные толки стали возникать в
народе. Многие из вольных землевладельцев графства Кент сообща представили даже своего рода
прошение в этом духе. Это был лишь единичный случай, но Вильгельм III и его ближайший помощник
Гейнциус, давно уже уяснили себе грустное положение дел, вытекавшее из всеобщего недовольства
действиями парламента и представителей высших привилегированных классов.
Конец правления Вильгельма III
17 сентября 1701 года скончался Иаков II в Сен-Жерменском предместье Парижа, за последние годы
он пользовался там гостеприимством короля французского и предавался исключительно заботам о
спасении души в кругу «Траппистов» – строжайшего общества монахов, которое было основано в 1662
году. Еще при жизни Иакова II, Людовик XIV высказывал свое намерение сделать сына своего королем
английским и, едва закрыл глаза навеки этот король-монах, как Иаков III был провозглашен королем
Англии, Шотландии и Ирландии. Любопытно заметить, что в поспешности никто и не подумал, как
страшно должно было теперь звучать в общем титуле выражение: »... и король французский», – один из
обязательных титулов английский королей. Вильгельм III, глубоко возмущенный, распустил старый
парламент и созвал новый, по счету шестой за его правление. В сентябре 1701 года состоялась в Гааге
коалиция (союз, соглашение) между Англией, Голландией и императором Леопольдом I, против
Франции, а в апреле Вильгельм уже хотел сам стать во главе войска в Нидерландах, но смерть
воспрепятствовала ему. Он упал с лошади на охоте, отчего и скончался 8 марта 1702 года. Как и
водится, этот в высшей степени доблестный человек и государь получил в истории должную оценку
лишь гораздо позднее. Как и все люди, которые принимают к сердцу все благое и честное, все высокое и
прекрасное, Вильгельм III держался крайне независимо и, следуя своему долгу и голосу совести, мало
заботился о том, как на это посмотрят. Такая жизнь подточила его здоровье, но он, уже больной, умер
случайной смертью. Согласно актам 1689 года, ему наследовала вторая дочь от первого брака Иакова II
– Анна (1702-1714 гг.).
Война. Королева Анна, 1702 г.
Целых двенадцать лет продолжалась война за Испанское наследство, и в ней принимала участие вся
Южная и Западная Европа. За Францией было то преимущество, что ее войска были более сплочены и
им приходилось испытывать менее передвижений, чем военным силам других держав. Армию ее
исчисляют приблизительно в 200 000 человек, при 15 000 000 населения. Местами действий были во
время этой войны то итальянские, то немецкие, то нидерландские владения. Чтобы вернее уяснить себе
ход военных действий, рассмотрим их в каждой стране поочередно.
Поход 1702г.
Военные действия французов в Италии были малоуспешны. На этот раз со стороны австрийцев был
такой смелый и опытный полководец, с которым в то время никто не мог сравняться. Это был принц
Евгений Савойский, особенно сильно повлиявший на победу христиан над турками. Мать Евгения –
племянница знаменитого кардинала Мазарини и сам кардинал прочили его в духовные, но с детства
Евгений не выказывал к тому ни малейшей наклонности. Сам король Людовик XIV, отказал молодому
человеку в разрешении пойти в военную службу, к которой, наоборот, у него было сильное стремление.
Тогда Евгений покинул Францию и обратил на себя всеобщее внимание своими подвигами под Веной,
во время нашествия на нее турок в 1683 году. Война с турками была, так сказать, для него школой, а в
промежутках он служил еще в Италии (1688 г.), где в 1691 году его сделали комендантом Турина, а в
1693 году пожаловали в генерал-фельдмаршалы. Во время его победоносных наступлений на турецкие
полчища, герцог Карл Лотарингский представил его императору как самого несравненного полководца
того столетия. Ловкость и оригинальность его военных приемов особенно замечательна в итальянском
походе. Вместо того, чтобы идти, как французы, по проездным дорогам, Евгений Савойский повел свои
отряды, с помощью нагорных жителей, по непроложенному еще пути и застиг врасплох французское
войско, которое под начальством маршала Катина (Catinat), потерпело поражение в Веронской равнине
и лишилось важной позиции при Карпи.
Принц Евгений Савойский. Гравюра работы Г. Фалька с портрета кисти Маттеуса Мериана
Поход 1702 г. Переход принца Евгения через Тридентские Альпы в Верхнюю Италию.
Из «Theatrum Europaeum»
Катина отступил с целью удержать за собой хоть Милан, но в это время король, недовольный им,
передал командование войсками Вильруа, который, по высочайшему приказанию, дал сражение принцу
Савойскому. Войска сошлись при Киари (Chiari), к востоку от Адды, и французский маршал, разбитый
наголову, сам был взят в плен, что, впрочем, было не особенно выгодно для победителей, так как на
смену ему явился герцог Вандомский – человек очень способный и предприимчивый. Битва при
Луццаре окончилась как-то неопределенно, но французам удалось удержать за собою Мантую и Милан,
к австрийцам же присоединились несколько мелких владений, как например, Модена и Мирандула.
Италия. Нидерланды
В Нидерландах война началась в 1702 году. Вильгельма сменил здесь герцог Марльборо, человек с
блестящим военным дарованием, но не отличавшийся особенной преданностью Вильгельму III, при
королеве же Анне он стал во главе партии «вигов» и пользовался полным ее доверием. С супругой его,
леди Марльборо, королева была в самой тесной дружбе.
Усмирить северогерманских принцев – сторонников Франции было не трудно, а затем и некоторые
важные пункты в нидерландских владениях, каковы, например: Венло, Рермонд, Люттих оказались во
власти союзников. Соединенные войска последних (т. е. Англии, Нидерландов и Бранденбурга)
равнялись в общей сложности 60 000 человек.
Германия, 1703 г.
Лишь в 1703 году начались в Германии особенно энергичные военные действия. Здесь у французов
был могущественный союзник в лице курфюрста Максимилиана Эммануила Баварского, который,
наряду с непомерным честолюбием, обладал и замечательными военными способностями. В мае 1703
года французское войско, под предводительством Виллара, соединилось с отрядами курфюрста, и оба
вождя согласились между собою овладеть Тиролем и, таким образом, соединиться с французскими
отрядами в Италии.
Кроме того, курфюрст еще имел в виду сохранить за собою эти земли, и французы ничего не имели
бы против этого. Во главе 12-тысячного войска, Максимилиан Баварский прошел вверх по Инну, на
Куфштейн, Раттенберг и Инспрук. Повсюду слышались жалобы на правительство, и курфюрст, не
задумываясь, обещал всем, что на его попечении жизнь для них будет лучше. Однако народным массам
это было не по сердцу: курфюрста и его войска встречали враждебными криками, швыряли в них с
укреплений и с городских стен каменьями. Герцогу Вандомскому был прегражден доступ в Южный
Тироль; соединиться с ним курфюрст также не мог и сохранил за собою в Тироле лишь Куфштейн.
Война была, таким образом, перенесена на почву Баварии. Из Швабии надвигались сильные отряды под
предводительством маркграфа Людвига Баденского, но Макс Эммануил все-таки не хотел вести мирных
переговоров, на которые его склоняли его собратья – остальные государи и союзники.
Одержав победу над австрийским генералом Стирумом (Styrum) при Гегштедте на Дунае, курфюрст
взял Аугсбург, а маркграф снова отступил. Как тирольское население мешало его успехам в этой стране,
так и самому императору помешало в его планах восстание в Венгрии, во главе которого находился
некто Ракочи. Но и во Франции народные массы давали о себе знать, да еще в то самое время, когда
Людовик XIV был уверен, что сила его единодержавной власти навсегда прочно установлена.
Незначительная часть протестантов, еще оставшихся в горах Лангедока – Севеннах, возбудила против
дворян и католиков все местное население, безжалостно отплатившее последним за те жестокости,
которые приходилось от них претерпевать протестантам. Лишь в 1703 году с помощью войска удалось
подавить разыгравшиеся страсти угнетенных и их сторонников.
Битва при Гёхштедте, 1704 г.
Кроме того, в 1703 году произошло еще одно очень важное событие: к коалиции присоединились, в
мае, король португальский, и в октябре – герцог Савойский, а в ноябре император Леопольд I
торжественно провозгласил королем Испании своего второго сына, эрцгерцога Карла, в Вене, в том же
1703 году.
Следующий год прошел для союзников особенно благополучно, несмотря на то, что начало его
ознаменовалось неприятным и опасным для них событием: в январе 1704 года энергичный и
неустрашимый курфюрст Баварский взял Пассау и, с помощью французских денег, поддержал
венгерское восстание, которому весной явились на помощь французские вооруженные отряды в
количестве 8000 человек пехоты и 2500 человек кавалерии, под предводительством Марзена. Курфюрст
мог, действительно, питать большие надежды, так как в этом месте императорские оборонительные
силы не могли с ним сравнятся. Однако ему не суждено было восторжествовать. Императорскими
войсками, которые находились под управлением двоих фельдмаршалов, главным образом, руководил
один низ них – Евгений Савойский, ему-то и удалась настолько умная и хитрая уловка, что перевес
оказался на стороне австрийцев. Герцогу Марльборо, который предводительствовал войсками в
Нидерландах, удалось обмануть французов с Вилларом во главе, затем он направился на Маастрихт,
Кёльн, Кобленц, как будто имея в виду осаду одного из городов при Мозеле – например, Трира, но
оттуда свернул к востоку, на Неккар, Майнц, Хейльбронн и, наконец, в июне 1704 года благополучно
соединился при Гейслингене с войсками императора, которыми командовал маркграф Баденский.
Первое военное дело, в котором они действовали соединенными силами, произошло при укреплениях,
которые возвел курфюрст Баварский на Шелленберге, близ Донаувёрта, рассчитывавший на них как на
надежный оплот при нападении неприятеля. Но расчет его не оправдался: город был взят и Людовик
XIV поспешил прислать своему германскому союзнику 26 000 войска, из числа своей верхнерейнской
армии, под начальством маршала Таллара. Благополучно совершив переход через Шварцвальд, Таллар
соединился с курфюрстом при Аугсбурге. Но и Евгений Савойский уже успел присоединить свою
армию к армии Марльборо при Донаувёрте. Не долго думая, они вместе продолжали наступательные
действия, результатом которых была блестящая победа при Лутцингене, Гегштедте и Бленхейме, 13
августа 1704 года. Битва эта известна под названием Гёгштедтской, или Бленхеймской, так как эти
местности были одинаково близки от поля сражения. Соединенных австро-английских войск было 50
000 человек, столько же было и баварско-французских, но добрых 15 000 человек из них было взято в
плен, и до 20 000 человек убито и ранено. В числе военнопленных оказался и маршал Таллар, которому
не под силу была возложенная на него обязанность. Города Аугсбург, Регенсбург и Пассау, подпали
также под власть императора, а курфюрсту пришлось и вовсе покинуть свои земли, и которых стало
распоряжаться австрийское правительство. Вместе с французами, курфюрст перебрался на левый берег
Рейна, а затем и в Нидерланды. Франция лишилась Ландау; ей приходилось теперь серьезно опасаться за
свои собственные границы. За нападение на саму Францию стояли оба австрийских полководца, равно
как и герцог Лотарингский. На их стороне оказался и сам император, преемник своего августейшего
отца, Леопольда I – Иосиф I, который пожаловал победителя при Бленхейме, герцога Марльборо,
высоким и редко даруемым саном «имперского князя» («Reichsfurst»).
Император Иосиф I, 1705 г.
Однако до такого решительного нападения на Францию дело не дошло. Французам удалось не только
укрепить свои пограничные владения, но и усмирить протестантский бунт в Севеннах. Кроме того,
герцог Баденский, пользовавшийся значительным авторитетом в Германии, был против этого плана, а
герцог Марльборо, которому было поручено напасть на Виллара, расположившегося укрепленным
лагерем при Зирке (Sierk, Mosel), не взялся за это дело и вернулся в Нидерланды. Да и сам император не
особенно отстаивал свой прежний план, так как и в своих владениях у него было немало забот по поводу
венгерского восстания, а также и с баварской неурядицей: его власти положительно не ладили с
населением Баварии.
Рамильи и Турин, 1706 г.
Насколько неудачен был для союзников 1705 год, настолько успешно пошли их дела в 1706 году.
В Нидерландах Марльборо, вернувшийся с Мозеля, оттеснил французов, а в мае 1706 года Вильруа
перешел через Диль (Dyle) и к северу от Намюра, при Рамильи, дал 23 числа сражение герцогу
Марльборо, который сам добивался того. Силы противников были равны: с обоих сторон было
приблизительно по 60 000 человек, но Вильруа неудачно выбрал себе позицию и потому был разбит.
Ему пришлось потерять около трети своих войск, он вынужден был отступить за Лис, в то время как
главнейшие города, как Мехельн, Брюссель, Гент и Брюгге, были взяты союзниками. Карл III был
повсеместно объявлен королем Испании и правителем Нидерландов. В Италии также все шло, как
нельзя успешнее, хотя сначала и преобладали там французские войска, взявшие у Евгения Савойского (с
1703 г. – союзника императора) один за другим несколько укрепленных пунктов. Они даже осадили
Турин и в продолжение всего 1705 года принц Савойский не мог иметь успеха в борьбе с ними. Но
летом 1706 года к нему подоспели подкрепления из Германии – Пфальца и Саксонии – и
бранденбургские войска под предводительством князя Леопольда Дессауского и, таким образом, со
своими последними 13 000 человек герцог Савойский еще отстоял Турин. Неудачи лучшего из
полководцев Людовика XIV герцога Вандомского принудили этого государя отозвать его к северным
войскам, а на его место назначить в Италию принца крови, герцога Орлеанского, которому на помощь
был, кроме того, послан в качестве советника полководец не особенно решительного характера –
маршал Марзен. Не сопротивляясь наступлению австрийской армии, они поджидали ее в укреплениях
Турина.
7 сентября 1706 года под градом пуль дважды шли на приступ, не дрогнув, прусские отряды и на
третий ворвались в крепость, заставив французов отступить. Правое крыло и центр укрепления вскоре
оказались во власти союзников, когда же австрийская кавалерия появилась внутри крепости,
отступление французов обратилось в беспорядочное бегство. Победители забрали в плен 7000 человек, в
том числе и раненого маршала Марзена. Эта блестящая победа над могущественной французской
державой дала грандиозные результаты. Герцогу Савойскому были возвращены его владения, Карл III
был объявлен и признан герцогом Миланским, а французские войска должны были покинуть Италию и
очистить все занятые ими позиции вслед за своей полной генеральной капитуляцией, которая
обеспечила им беспрепятственное возвращение на родину в марте 1707 года. В июле того же года,
значительное войско с графом Дауном во главе овладело, для Карла III, Неаполем, который и был
вынужден признать его власть над собою.
Война в Испании
Сам же эрцгерцог лично уже с марта 1704 года находился на испанской территории. Здесь перевес
оказывался на стороне англо-голландского флота против французско-испанского. В мае же 1702 года
союзники завладели «серебряным» испанским флотом, который из Мексики вернулся в гавань Виго, в
Галиции, впрочем, особых выгод эта победа не доставила австрийцам, так как груз принадлежал
преимущественно немецким и голландским торговцам. Король португальский, не колеблясь,
присоединился к союзникам, а в марте 1704 года на португальский берег высадились 12 000 англичан и
голландцев, и затем антикороль испанский, Карлос III, появился в Лиссабоне. В августе того же года
англичанам удалась весьма ловкая и выгодная хитрость: их матросы вскарабкались на выступы
Гибралтарского мыса, где было удобнее всего на них взобраться, и напугали мирных прибрежных
жителей, которые в ужасе не оборонялись и только читали молитвы. Все старания португальцев снова
завладеть этим важным пунктом оказались тщетны. В том же 1704 году лорд Питерборо взял Барселону,
что ему не стоило больших трудов, так как Филипп V слишком разыгрывал из себя кастильца, и это
оскорбляло народное чувство каталонцев, которые, наравне с Арагонией и Валенцией, признали своим
королем Карлоса III. Летом 1706 года из Португалии и Арагонии разом двинулись союзники на столицу
Испании – Мадрид. Филипп был вынужден ее покинуть, а в июне в нее вступили португальцы, повергая
народ в невообразимый ужас. Одни только кастильцы остались верны Филиппу и с их помощью, с
маршалом Бервиком (незаконным сыном Иакова II) во главе, король Филипп V снова вступил в Мадрид,
к великой радости населения, которое в самом имени его уже видело залог процветания своего
отечества. Английские, более дальновидные полководцы, не скрывали своих опасений, что вряд ли
притязания союзников будут иметь полный успех. Карл III мог удержаться в Барселоне, но и только:
дальше этого не шли его испанские дела, а между тем, сердце испанского народа всецело принадлежало
Филиппу.
Военные действия 1707 г.
Большие надежды, которые со всех сторон возлагались на будущий, 1707 год, однако, не
оправдались. Английский флот и немецко-пьемонтские войска под предводительством Евгения
Савойского обложили Тулон с моря и с суши, придавая особое значение этому важному пункту, от
завоевания которого англичане ожидали весьма важных последствий. Однако же оказалось, что
Франция с этой стороны неуязвима: соседние провинции готовились к отпору вторжения и англичане
вынуждены были отступить. Но и французам, в свою очередь, не удалось вторжение в Германию. Они
думали было воспользоваться минутой, когда скончался маркграф Людвиг Баденский, и это повело к
весьма характерному рассуждению о том, кого лучше назначить на его высокий пост
главнокомандующим императорской армией: католика или протестанта? Вопрос этот был решен в
пользу старейшего по летам маркграфа – Байрёйтского. Однако ему не под силу было бороться с таким
смелым и ловким противником, как маршал Виллар; он даже был вытеснен за так называемые
«Штальгоферовы Линии» (укрепления), возведенные еще маркграфом Людвигом близ Раштадта, а все-
таки французы ушли ни с чем, так как их расчет соединиться с королем шведским для совместных
действий не удался.
Людовик XIV стремится к миру
При этой войне нельзя упрекнуть Людовика XIV в упрямстве: он и сам сознавал, что силы его
истощаются в борьбе с союзными державами и, желая мира, выказал расположение к переговорам. Но и
союзники заметили его ослабление и спешили им воспользоваться. 1708 год довел натянутое положение
французов до крайности. Людовик попытался возбудить в Шотландии движение, благоприятное юному
претенденту на шотландский престол, которого он величал Иаковом III; эта попытка рухнула еще в
самом своем зачатке. В Нидерландах английского полководца сильно поддержало появление самого
принца Евгения, войска которого были расположены в долине Саары и Мозеля. 11 июля, при Уденарде,
на реке Шельде, союзники напали на северную армию французского короля, во главе которой (80 000
чел.) стояли герцог Вандомский и старший сын дофина – герцог Бургундский. Под вечер кровавого боя
французы отступили с тяжкими потерями. Снова Брабант и Фландрия перешли к союзникам,
французские войска и не пытались даже хоть чем-нибудь вознаградить себя за город Лиль, который в
декабре капитулировал. Дорога во Францию была проложена, оставалось только воспользоваться ею, но
тут Людовик XIV снова начал добиваться мирных переговоров и добился их с помощью властей города
Гааги, где он (и не без оснований) надеялся найти поддержку. День ото дня положение Франции, уже и
без того истощенной войнами, преследуемой призраком наступающего неурожая (зима 1708-1709 гг.
была особенно сурова), становилось все более и более шатким, чтобы не довести ее до полного
разорения, Людовик XIV поспешил направить все свои усилия к тому, чтобы заключить мирный
договор с неутомимыми своими врагами – союзными державами. Посол его, де Торси, искусно повел
это дело в Гааге, и мирное соглашение состоялось, хотя и не без ущерба для французских интересов.
Соединенные испанские земли пришлось отдать австрийцам, которые потребовали, чтобы в
двухмесячный срок Филипп V покинул Мадрид, в противном случае его должны были оттуда изгнать
войска союзников и короля французского. За эти два месяца перемирия последний обязывался
возвратить некоторые из главнейших завоеванных им городов, например, Люксембург и Страсбург. Но
до этого дело не дошло. Тем временем состоялись все подготовления к вторжению во Францию с севера
и со стороны Италии. Еще раз удалось маршалу Виллару отклонить эту опасность, но и битва при
Мальплакэ, на Шельде, в Геннегау, 11 сентября была ими проиграна. Однако защищались французы
блестящим образом и победителям дорого досталась эта победа: они потеряли 20 000 человек, а
французы 14 000 человек. Уже в 1710 году Людовик XIV был готов заключить переговоры миром, готов
был на всякие уступки со своей стороны: только не соглашался принять участие в изгнании своего внука
из Испании. Впрочем, в договоре, состоявшемся при Гертруиденберге, он изъявил согласие оказывать
союзникам денежную помощь, что давало им возможность привести в исполнение свои планы и, таким
образом, способствовало изгнанию из испанских владений Филиппа V, внука Людовика. В возмещение
утерянного им могущественного престола ему отдали Силицию – жалкую подачку, которая не могла
идти в сравнение с испанской властью. В июле конференция в Гертруиденберге была распущена.
Военные действия 1708 г.
Людовик XIV видел, что созданному им зданию французского могущества грозило неминуемое
разрушение, и послал в Испанию особое доверенное лицо, чтобы уговорить Филиппа смириться перед
настоятельной необходимостью. А между тем, союзникам особенно повезло в этом 1708 году.
Англичане взяли Порт-Магон на острове Минорке и удержали его за собой в возмещение тех сумм,
которых им стоил Карл III. Летом 1710 года союзники действовали и еще того успешнее, их поход
замечателен своими удачами. 27 июля австрийский генерал Штаремберг одержал победу при Альменаре
(в Арагонии), а 20 августа при Сарагоссе. Месяц спустя, 28 сентября 1710 года, Карл III вступил в
Мадрид.
Война в Испании, 1709 и 1710 гг.
Но тут-то счастье и начало несколько изменять союзникам. Они нашли Мадрид совершенно
опустелым и обезлюдевшим, лавки были заперты, дворянство, купцы и богатейшие граждане
последовали за Филиппом, который удалился в Валльядолид. О католическом духовенстве и говорить
нечего: оно было верно своему королю-католику и пользовалось озлоблением народных масс против
«еретиков», забывая, что этим «еретикам» (протестантам) принадлежало чуть ли не полмира.
Фанатизмом испанцев удачно воспользовался маршал Вандом, который собрал 20 000 человек войска и
9 декабря напал при Брихуэге на англичан, предводимых Стангопом, который и не подозревал о такой
близости французов. Храбро защищались англичане, несмотря на то, что их застигли врасплох, но, в
конце концов, принуждены были капитулировать. На следующий же день неутомимый герцог бросился
на австрийские войска под командой Штаремберга. Последнему удалось, однако, удержать за собой
поле сражения при «Вилла-Вициозе», но оставаться на этой вулканической почве, так сказать, горевшей
у него под ногами, было все-таки опасно: поэтому австрийцы заклепали свои орудия и ушли, оставляя
их за собою. К концу года Карл III снова был оттеснен в Барселону, а Филипп V сделался
полновластным хозяином всей Каталонии и большинства главных испанских городов.
Кончина императора Иосифа I. Карл VI, 1711 г.
Несколько месяцев спустя свершилось еще более важное событие: 17 апреля 1711 года скончался
бездетный император германский, Иосиф I, всего лишь на 36 году от рождения. Прямым наследником
его оказывался все тот же Карл III, которому, таким образом, предстояло соединить в своих руках всю
власть Габсбургского дома. 12 октября того же года он был торжественно коронован во Франкфурте
римским императором под именем Карла VI.
Бородовой знак, выдаваемый сроком на один год тем, кто платил за право носить бороду
Но, прибегая к таким крайностям, Петр был очень далек от желания придать русским только
внешний вид европейцев. Он совершенно искренне стремился их сблизить с лучшими сторонами
европейской жизни и перенести из Европы в Россию все полезное и необходимое для общего блага.
Ради достижения этой цели он готов был выдержать упорнейшую борьбу как внутреннюю, так и
внешнюю, и в этом направлении решился напрячь все силы государства для создания ближайшего
морского пути в Европу, столь необходимого для прямых связей с ней. В Смутное время этот путь был
отнят у России Швецией, а потому Петр решился воспользоваться первым же удобным случаем, чтобы
отвоевать у Швеции и возвратить России ее исконное достояние. Но прежде чем мы приступим к
описанию борьбы России со Швецией за обладание Балтийским побережьем, нам придется сказать
несколько слов о том, что происходило в это время в соседних с Россией странах – Швеции, Дании и
Польше.
Швеция, Дания и Польша
Швеция после смерти Карла X. Карл XI, 1660 г.
После смерти Карла X ему наследовал пятилетний сын его, Карл XI (1660-1697 гг.), а потому для
управления Швецией было учреждено регентство, в состав которого, кроме пяти высших сановников,
входила и вдова короля Густава. Это было, в полном смысле слова, аристократическое правление, со
всеми присущими ему недостатками. За это время государственный долг значительно возрос, народ
роптал, возмущенный ограничением брачных союзов между дворянством и бюргерством, и особыми
преимуществами, дарованными дворянству, заключавшимися в праве судопроизводства в пределах
дворянских владений. Французская партия, во главе которой стоял канцлер Магнус Делагарди, втянула
Швецию в войну, развязанную в 1672 году Людовиком XIV из честолюбивых соображений. Мы уже
упоминали выше о том, насколько неудачным был для Швеции исход этой борьбы с великим
курфюрстом.
Когда Карл XI лично встал во главе страны, дела приняли иной оборот. После заключения Сен-
Жерменского мира три государственных сословия – духовенство, крестьяне и бюргеры – потребовали,
чтобы обещанное сокращение коронных владений было приведено в исполнение, и на сейме 1680 года
было принято решение, которое значительно способствовало усилению королевской власти и обратило
главный орган аристократизма, государственный совет, в совет королевский. Карл XI, расчетливый
хозяин и прекрасно умевший анализировать политико-экономическую ситуацию, сумел воспользоваться
и той мерой, относительно коронных земель (которая давно уже была признана необходимою и только
из года в год откладывалась), и теми дополнительными властными полномочиями, которые при этом
приобрел, и быстро восстановил равновесие в финансах, рассчитался с долгами, собрал значительную
казну, оживил торговлю и промышленность и, незадолго до своей смерти (в 1697 г.), привел войско и
флот в наилучшее состояние.
Карл XII, 1697 г.
Ему наследовал восемнадцатилетний сын его, Карл XII. Хотя по завещанию его отца ему и следовало
бы некоторое время оставаться под опекой регентства, однако, благодаря интригам одной из партий,
которой устранение регентства было выгодно, Карл был признан совершеннолетним и полноправным и
вступил на престол как король.
Вот эта быстрая и неожиданная перемена правления, а может быть также и слухи, проникшие в
соседние страны, о беззаботном характере юного короля, упрямого и безумно смелого, проводившего
все время в седле и на охоте, навели соседей на мысль о том, что для них наступило время вернуть себе
то, что предшественники юного короля завоевали у соседних стран.
В основу их замыслов положен был проект ливонского дворянина Паткуля– заклятого врага Швеции,
который стремился во что бы то ни стало освободить свое отечество из-под власти шведов. Проект его
заключался в том, чтобы Польша, Дания и Россия заключили между собою союз и одновременно начали
против Швеции войну. При этом Польша должна была добиваться присоединения к своим владениям
Лифляндии и Эстляндии, Дания присоединит к своим владениям герцогство Голштин-Готторпское,
состоявшее, на основании родственных связей, под покровительством Швеции, а Россия должна была
отнять у Швеции Ингрию и Карелию. Проект Паткуля понравился и Саксонскому курфюрсту Августу II,
который был незадолго перед тем избран польским королем, и королю датскому, Фридриху IV, которые
склонили и царя Петра к заключению с ними тайного договора против Швеции.
Следует отметить, что в Дании после Копенгагенского мира 1660 года произошла важная перемена,
подобная всем тем политическим изменениям, какие наблюдались повсеместно в те времена на
материке Европы. Общее недовольство, вызванное финансовыми преимуществами дворянства и
антипатриотическим поведением его во время последней войны, побудило духовенство и бюргерство к
решительным действиям против дворянства на ближайшем собрании государственных сословий (в
сентябре того же 1660 г.).
Руководимые епископом Сваном и копенгагенским бюргермейстером Нанзеном, оба эти сословия
решились превратить избирательную королевскую власть в наследственную – признать короля
Фридриха III, вместе с его мужским и женским потомством, наследственным королем. Таким образом,
существовавшие доселе ограничения власти избирательных королей рушились сами собой. Дворянство
вынуждено было согласиться на эту перемену; переворот был проведен весьма ловко и оформлен
королевским законом 1665 года, который, однако же, был обнародован позднее.
Фридрих III почти против воли согласился на такое изменение власти, которая утверждалась за ним
этим актом и почти полностью освобождала его от зависимости по отношению и к дворянству, и к
народу. Весь переворот был осуществлен Шумахером, ловким министром и талантливым человеком,
который и при новом короле, Христиане V (1670—1699 гг.), сумел преобразовать датское дворянство в
графов и баронов и учредить новый орден Данеброга, чем значительно способствовал утверждению
новой формы королевской власти[30].
В период с 1676 по 1679 год Дания вместе с Бранденбургом была вовлечена в войну против Швеции,
которая в противовес их общим интересам, поддерживала герцогов Голштин-Готторпских, которые при
помощи Карла X подчинили своей власти оба герцогства – Голштинское и Шлезвигское. Борьба за
владение этими землями еще продолжалась, и в этом отношении новый король Фридрих IV (1699—1730
гг.), вступая в союз с Польшей и царем Петром против Швеции действовал вполне разумно с точки
зрения датской национальной политики.
Карл XII в Дании. Травендальский мир
Однако все ожидания и расчеты участников тайного союза, направленные против Швеции, были
подорваны разом той энергичностью и быстротой действий, которые обнаружил юный король Карл XII.
Опираясь на свои дружественные связи с Англией и Голландией, он тотчас же решился перейти в
наступление и, прежде всего, устремился на ближайшего врага – на Данию. 4 августа 1700 года он
высадился с войском в 5 милях от Копенгагена и, в пылу своего юношеского азарта, при высадке
десанта на берег, первый бросился в воду с мечом в руках. Датские войска не выдержали натиска
шведов и бежали. Две недели спустя, 18 августа 1700 года, Карл XII уже подписывал в Травендальском
замке договор, по условиям которого зять короля, герцог Голштин-Готторпский (датские войска уже
вторглись было в его владения) восстанавливался вновь во всех правах, изложенных в прежних
трактатах, а король Фридрих IV отказывался от союза с Россией и Саксонией.
Карл под Нарвой
Тем временем, ничего не зная о Травендальском мире, Петр объявил войну Швеции. В конце августа
1700 года русские войска вступили в Ливонию и осадили город Нарву, занятую шведским гарнизоном.
Этой осадой и началась та великая Северная война, которая длилась 21 год и окончательно сблизила
Россию с остальными европейскими державами. В то время, когда русская 40-тысячная армия осаждала
Нарву, и осада, проводимая неправильно, с военной точки зрения, уже затянулась на целых два месяца,
Карл XII решил, что именно ему следует нанести упреждающий удар по русскому царю, а потом уже
обратить оружие против Августа, короля польского.
Неожиданно для всех он высадился в Перновской гавани, с 9000 отборного шведского войска,
выдвинулся к Нарве и в туманное утро 19 ноября 1700 года внезапно напал на русский укрепленный
лагерь, расположенный под стенами Нарвы, мощным натиском смял его и обратил в бегство.
Командовавший русским войском иноземец, генерал де Кроа, а также остальные генералы и офицеры,
служившие в русском войске, поспешили сдаться шведам, чем еще более усилили смятение. Только два
полка, Преображенский и Семеновский, с честью выдерживали натиск шведских войск в течение целого
дня так, что Карл вступил в переговоры с их командованием и дозволил им отступить с оружием и
знаменами.
После такой решительной победы Карл XII вообразил себе, что с Россией, точно так же, как с
Данией, можно покончить одним ударом. Поэтому, оставив в Ливонии только лишь небольшое
количество войска, под начальством генерала Шлиппенбаха, он сам с главными силами устремился
против третьего участника союза – польского короля Августа. Но он жестоко ошибся в своем
противнике и не предвидел, чем обернется впоследствии его борьба с царем московским!
Карл в Польше. Избрание Станислава Лещинского
Быстро вытеснив войска короля Августа из Курляндии, Карл, не обращая внимания на протесты
поляков, которые доказывали, что с Карлом воюет не Речь Посполитая, а Саксонский курфюрст Август,
вторгся в Литву. Здесь, несмотря на мирные предложения, которые поспешил ему сделать Август, он
издал манифест, в котором приглашал поляков свергнуть Августа II и избрать себе другого короля, а сам
тем временем двинулся к Варшаве. При Клиссове, неподалеку от Кракова, в июле 1702 года, он разбил
саксонско-польское войско и вскоре овладел и этой второй столицей королевства.
Тщетно уговаривал Карла его министр Пипер не затягивать войну, не доводить до крайности, и
принять предлагаемый ему мир. Карл, со свойственным ему упрямством, настаивал на свержении
Августа. Это привело к сильнейшему волнению в Польше. Вся шляхта разделилась на две партии –
саксонскую, стоявшую за Августа II, и шведскую, принявшую сторону кандидата, предложенного
Карлом (воеводы Познанского, графа Станислава Лещинского). Дело затянулось на целых три года;
Карлу пришлось, забыв о затеянной им войне, принимать участие в интригах, подбирать партии для
своего избранника, и только в июле 1704 года после нескольких бурных сеймов Лещинский был,
наконец, провозглашен королем польским, а король Август объявлен сверженным с престола. Но Август
на это не соглашался, ссылался на незаконность избрания и, сам отступая перед Карлом и избегая с ним
сражения, молил своего союзника, царя Петра, о помощи и защите, побуждая его к вторжению в
польско-литовские пределы.
Успехи Петра и основание Петербурга
Между тем, как Карл «завяз в Польше», Петр сумел воспользоваться предоставленным ему
временем.
Поражение под Нарвой только пробудило его к более активной деятельности, и он напряг все силы
для обеспечения успешного ведения дальнейшей борьбы с Карлом. С этой целью он сосредоточил все
свое внимание на выправке и обучении новых полков, которые готовил к борьбе с опытными шведскими
войсками. Эта подготовка велась настолько энергично и настойчиво, что уже в 1701 году Петр стал
тревожить шведов набегами на Ливонию, а в конце того же года Шереметев уже одержал первую победу
над шведами (при м. Эрестфере). Полгода спустя Шереметев вторично разбил шведского
главнокомандующего Шлиппенбаха и русские вновь овладели почти всей Ливонией, а немного позже
заняли Копорье и Яму, Дерпт и Нарву. В следующем году Петр сам вступил с сильным войском в
Ингрию (Петербургскую губернию), осадил и взял шведскую крепость Нотебург (старинную
новгородскую крепость Орешек) и назвал ее Шлиссельбургом, т. е. ключ-городом, потому что взятие
этой крепости открывало ему путь к морю по реке Неве. Завоевав берега Невы, Петр решился на них
утвердиться и с этой целью 16 мая 1703 года основал здесь новую столицу своего государства – Санкт-
Петербург (город Св. Петра).
Домик Петра Великого в Санкт-Петербурге. Вверху: внешний вид; внизу: внутренний вид домика
Тогда же, для защиты новой столицы с моря, на острове Котлин была заложена крепость Кронштадт.
После всех этих успехов, вняв мольбам своего союзника, Августа II, Петр весной 1705 года двинул свои
войска через Западную Двину. Русские быстро овладели большею частью Литвы и сосредоточили
главные свои силы около города Гродно, в укрепленном лагере.
В то время, когда Петр твердой ногой становился на прибрежьях Финского залива и Балтийского
моря, Карл настойчиво воплощал свой план мщения Августу II, завоевывая для своего избранника,
Станислава Лещинского, польско-литовские области. Шведские войска под командованием самого
короля, а иногда под командованием его генералов бились и в Познани, и в Литве, и на Волыни.
Наконец, в июле 1706 года, он вступил в Саксонию, не обращая никакого внимания на отношения ее
курфюрста к германскому императору. От такого поворота событий войны Август II пришел в отчаяние
и, когда Карл занял Альтранштед – очень важный пункт в стратегическом отношении – Август
растерялся до того, что согласился на самые постыдные условия мира, продиктованные ему Карлом. Он
отрекся от польской короны, обязался не вступать ни в какие союзы против Карла и, следовательно,
отказаться от союза с Петром, и даже выдал Карлу несчастного Паткуля, которого тот приказал казнить,
как изменника. Мир был заключен 24 сентября 1706 года, и только тогда Карл мог обратить оружие
против единственного из троих союзников, еще не побежденного им – против царя Петра, которому,
таким образом, пришлось выносить на себе все тягости борьбы с воинственным шведским королем.
Борьба с Петром. Поражение шведов у деревни Лесной
Не надеясь успешно выдержать эту борьбу, Петр предложил Карлу начать переговоры о мире. Он
готов был даже согласиться на значительные уступки и довольствоваться только одной гаванью на
Балтийском море. Но Карл, со свойственной ему заносчивостью, отвечал, что он «заключит мир с
Петром только в Москве» и быстро двинул войска в Литву. Тогда Петр приказал своим войскам
отступать к русским границам, нигде не вступая в генеральное сражение со шведами и всюду разоряя за
собой страну, по которой приходилось наступать неприятелю. Такой способ войны был для Петра тем
более вынужденным, что он не мог направить все свои силы на борьбу с Карлом: значительная часть их
в то время находилась на Дону, где занята была подавлением весьма опасного (так называемого
Булавинского) бунта – междоусобицы, вспыхнувшей между казаками и крестьянами.
Только после усмирения этого бунта Петр изменил свою тактику и стал стягивать все войска к
Могилеву (на Днепре), зная, что здесь к войску Карла должен был присоединиться еще один корпус
шведских войск под командованием Лёвенгаупта, шедший к Могилеву из Ливонии с большими
припасами. Но Карл не дождался Лёвенгаупта и, неожиданно для всех, с величайшей поспешностью
двинулся на юг России. Тогда Петр воспользовался ошибкой Карла и ударил всеми силами по корпусу
Лёвенгаупта и нанес ему сокрушительное поражение у деревни Лесной (близ местечка Пропойска,
Могилевской губ.). Шведы потеряли в этом сражении 10 000 убитыми, всю артиллерию и запасы. Эта
битва была еще и тем примечательна, что здесь впервые русские сражались со шведами на равных.
Лишь жалкие остатки корпуса Лёвенгаупта успели добраться до главной армии Карла, которая к тому
времени терпела страшную нужду в съестных припасах и главным образом потому спешила на юг, что у
нее там оказался нежданный союзник...
Торжествуя победу под Лесной, как первую «солдатскую пробу», Петр получил известие о том, что
гетман малороссийских казаков, Иван Мазепа, изменил ему и перешел на сторону шведов, которых
призывал в Малороссию, посулив им обильные запасы и общее восстание всех малороссийских казаков
против Петра. Положение царя могло стать весьма опасным, если бы расчеты Карла оправдались, вот
почему он и поспешил принять самые энергичные меры предосторожности.
Но оказалось, что примеру Мазепы последовала лишь весьма незначительная часть казаков и
небольшая часть запорожцев. Остальные же малороссийские казаки с негодованием отвернулись от
изменника и встретили шведов весьма враждебно. Они нападали на шведские отряды и обозы, угоняли
лошадей, не давали продовольствия. Это поставило Карла с его 30-тысячным войском в очень трудное
положение, которое еще более ухудшилось, когда наступила необычайно суровая зима. В войске стали
распространяться болезни и развилась большая смертность. Карл искал выхода из этого положения,
стремясь вступить в открытую, решительную битву с Петром; но Петр постоянно от нее уклонялся и в
ожидании удобного случая берег войска, ограничиваясь только частными нападениями и мелкими
схватками.
Битва при Полтаве
Наконец, весной 1709 года, Карл осадил город Полтаву. Петр поспешил на выручку этому городу со
всеми своими силами. И вот 27 июня 1709 года, в 4 часа утра, на правом берегу реки Ворсклы
произошла знаменитая «Полтавская баталия». Заняв позицию, Петр приказал ее как можно лучше
укрепить и подготовил свое войско ко всем случайностям предстоявшей ожесточенной борьбы. Шведы
напали первые и думали сломить русских стремительным натиском, но встретили такое сопротивление,
которое заставило их попятиться и расстроило боевой порядок. Затем перешли в наступление русские.
Битва продолжалась семь часов подряд с величайшим упорством и мужеством с обеих сторон и
закончилась около полудня полным поражением шведов на всех пунктах. Шведское войско обратилось
в беспорядочное бегство, и сам Карл, накануне раненный в ногу, едва успел избежать плена вместе с
Мазепой и несколькими приближенными. Русские упорно преследовали остатки шведской армии,
отступавшие под руководством Лёвенгаупта, но Меншиков, нагнав их, вынудил сложить оружие.
Карл XII, король Швеции. Гравюра работы Питера Танье с портрета кисти Давида Крафта, 1717г.
Тогда враждебное Герцу дворянство, воспользовавшись сумятицей, наступившей после смерти Карла
обвинило Герца в государственной измене. Он был казнен, и России была вновь объявлена война. Но
она не могла продлиться долго, потому что Швеция была истощена, а русские войска повсюду
одерживали верх, делали смелые высадки на берега Швеции и даже подступали к стенам Стокгольма. В
результате этого, Швеция, наконец, начала переговоры о мире. 30 августа 1721 года русские
уполномоченные Брюс и Остерман, заключили в Ништадте мир, по условиям которого Швеция
отказалась от Ливонии, Эстонии, Ингрии, части Карелии и части Финляндии. Так закончилась «Великая
Северная война», длившаяся более 20 лет. Заключение Ништадтского мира, как события первостепенной
важности, было ознаменовано в новой русской столице целым рядом празднеств, и по общему
ходатайству всех сословий государства Петр принял титул Императора Всероссийского.
Петр Великий. Гравюра работы Як. Хубракена (первая четверть XVIII в.)
Ништадтский мир. Петр – император
Пять лет спустя (28 января 1725 г.) Петр скончался. Современники и потомство, с одинаковой
признательностью, назвали его Великим, и он вполне заслуживает этого звания за все то, что он сделал
для России. В течение всего своего долгого и изумительно деятельного царствования, Петр постоянно
старался сблизить Россию с Европой, стремился пробудить в своих подданных энергию и любовь к
труду, побуждал их учиться и указывал на пользу учения с тем, чтобы россияне сами могли приступить
к разработке природных богатств обширной России. При этом Петр заботился о просвещении народа,
искоренял господствовавшие в народе суеверия и предрассудки и обучал народ новым, полезным для
него ремеслам и промыслам. Кроме того, Петр неусыпно трудился над улучшением внутреннего
управления государством и над искоренением злоупотреблений в различных сферах. С этой целью Петр
предпринял целый ряд преобразований в России, затронув практически все стороны русской
государственной, общественной и народной жизни.
Преобразования Петра
Одним из наиболее важных преобразований в отношение внутреннего государственного строя было
учреждение двух высших правительственных органов: Святейшего Синода и Правительствующего
Сената.
Синоду было передано управление всей русской Церковью, и это коллегиальное учреждение
заменило собой власть патриарха, так как Петр после смерти патриарха Адриана (1700 г.) не пожелал
избрания нового. Синоду же вверены были заботы о распространении образования в среде духовенства
и вменено в обязанность издание книг религиозно-нравственного содержания.
Прежняя Боярская Дума (высшее государственное учреждение при царях московских) и прежние
приказы, ведавшие отдельными направлениями государственного управления и государственного
хозяйства, были заменены Правительствующим Сенатом и коллегиями. Сенат представлял собой
высший суд и высший контрольный орган, наблюдавший за общим ходом дел в государстве, за
государственными доходами и расходами, а главное – за исполнением законов и царских указов во всем
Российском государстве.
В административном отношении все государство было разделено на губернии, а губернии – на
провинции. Каждому из сословий дано некоторое определенное устройство. Определенный
образовательный ценз был признан необходимым для поступления на службу, и, таким образом, являлся
обязательным для всего дворянства, которому по воле Петра приходилось всю жизнь посвящать службе
государственной – военной или гражданской. Этим же была вызвана необходимость и в организации
школ, как начальных и образовательных, так и специальных, и только при Петре всем сословиям
одинаково был открыт доступ к образованию.
Наряду с этими важными государственными преобразованиями, Петр успел создать в России
сильную, постоянную армию, обученную регулярному строю, и флот, который еще при его жизни
заявил о себе громкими победами. Обратив внимание на положение государственных финансов, Петр
сумел увеличить государственные доходы и всеми силами старался изыскать новые источники их
приобретения, заботился о развитии промышленности и торговли, поощрял частную предприимчивость,
прокладывал в государстве новые пути сообщения, сухопутные и водные, сам вникал во все мелочи
городского порядка, благоустройства и общественной безопасности. Важная перемена была произведена
Петром и в семейной жизни русского народа – он положил конец затворничеству русской женщины и
ввел ее в общество, чем в значительной степени способствовал общему смягчению нравов.
Одним словом, Петр вывел Россию на новый путь развития и сближения с Европой настолько смело
и твердо, дал такой сильный толчок развитию русской жизни в этом направлении, что уже никакими
усилиями нельзя было вернуть русский народ к прежним допетровским порядкам и прежним
воззрениям.
Сподвижники Петра
Немало способствовало успешному проведению в жизнь преобразований Петра Великого то
обстоятельство, что он сумел окружить себя людьми, горячо ему преданными и твердо убежденными в
пользе преобразовательной деятельности государя. Великий реформатор России постепенно создал
вокруг себя круг сподвижников, отчасти – из тех иноземцев, которые окончательно поселились в России
и всю жизнь свою посвятили своему новому отечеству. Среди этих новых людей были выдающиеся
деятели, умные талантливые, великолепно образованные. В их числе были и проповедники, и воины, и
государственные деятели. Из проповедников особого внимания заслуживает Феофан Прокопович,
образованнейший богослов и остроумнейший писатель, который в своих проповедях и сочинениях
разъяснял важнейшие государственные мероприятия Петра. В числе сподвижников Петра, ведущих свое
происхождение из старинной русской знати, первое место занимал фельдмаршал граф Борис Петрович
Шереметев, братья – князья Голицыны, Дмитрий и Михаил Михайловичи, князь Куракин и знаменитый
русский дипломат Бестужев. Из низших слоев общества происходили три выдающихся деятеля:
Шафиров, Ягужинский и Меншиков. Первый вышел из подьячих Посольского приказа и достиг высших
государственных должностей. Ягужинский происходил из торгового сословия, а впоследствии, при
учреждении Сената, был первым его генерал-прокурором. Меншиков был в ранней юности простым
разносчиком, затем поступил в «потешные» полки юного царя Петра, понравился ему, заслужил его
доверие и быстро достиг высших почестей, княжеского достоинства и первостепенного
государственного значения. Как человек умный и необычайно способный, Меншиков действовал с
равным успехом и на гражданском, и на военном поприще (Петр был ему в значительной степени обязан
Полтавской победой) и после кончины Екатерины I был некоторое время даже правителем государства,
в период несовершеннолетия Петра II.
Сподвижники Петра:
Граф Ф. А. Головин. Граф Б. И. Шереметев. Светлейший князь А. Д. Меншиков. Граф Брюс. Граф Г.
И. Головкин.
Семья Петра. Его наследники
В своей семье Петру довелось пережить тяжелые испытания. После развода со своей первой
супругой еще в ранней молодости (после возвращения из первой поездки за границу), Петр не имел
возможности, среди постоянных тревог и забот, заняться воспитанием своего сына, царевича Алексея
Петровича. Люди, окружавшие царевича в юности, были враждебно настроены против Петра и сумели
внушить царевичу свою нелюбовь к Великому Преобразователю и его деятельности. Царевич постоянно
занимал по отношению к отцу пассивную оппозицию, уклонялся, по возможности, от участия в
государственных делах, и, наконец, решился даже вступить в открытую борьбу с отцом. Он бежал за
границу, ко двору германского императора Карла VI, и отдался под его защиту. Петр сумел вернуть
сына в Россию и поступил с ним чрезвычайно сурово: предал его суду, состоящему из высших
сановников государства, которыми царевич был приговорен к смертной казни, но он скончался раньше
исполнения приговора от тех волнений и нравственных мучений, которые перенес во время розыска (26
июня 1718 г.).
От второго брака Петра не осталось наследников мужского пола: права наследования престола
перешли сначала к его внуку, Петру II, а потом к его дочерям, Анне и Елизавете.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Европейские государства после заключения мирных
договоров и до вступления на королевский престол
Пруссии Фридриха II
1720—1740 гг.
Вслед за великими войнами, на которых было сосредоточено внимание всей Европы, наступили два
десятилетия сравнительно мирного времени, но затем с 1740 года начинается снова бурный период. За
минувшие два десятилетия границы и состав европейских государств приобрели тот самый вид, в каком
застигла их французская революция, а именно: 1) Великобритания; 2) Франция; 3) Габсбургская
монархия с Венгрией, Богемией и австрийскими (бывшими испанскими) Нидерландами, с ее
владениями в Италии, Сардинией, Миланом, Неаполем во главе с императором, и, наконец, 4) Великая
Российская империя, которая уже и тогда была предметом опасений со стороны Западной Европы. И без
того уже грандиозная по своим размерам, Россия еще шире раздвинула свои пределы за счет владений
Турции и Швеции и в последней войне получила самую крупную долю в добыче.
Кроме этих главных государств, в Европе было еще немало второстепенных, находящихся в упадке
или в стадии развития. Таковы были, например, Нидерланды, Швеция, Дания и новое королевство
Пруссия, еще не распавшаяся, но уже сильно расшатанная Польская республика со своими правами
свободных выборов, с господством дворянского сословия, быстро разрушающаяся Османская империя,
государства Пиренейского полуострова, Португалия и некогда грозная, но уже лишенная прежней своей
мощи – Испания. Италия в то время состояла из множества мелких владений, из которых наиболее
выдающимся был Пьемонт – еще юное королевство, во главе которого стоял Савойский правящий дом,
получивший по Утрехтскому миру Сардинию, на которую Австрия обменяла Сицилию в 1720 году. Эти
разрозненные государства назывались государственной системой и даже шла речь о равновесии
европейских держав и нечто подобное, действительно, начинало проявляться после неудачного для
Франции исхода испанской войны.
Религия все еще играла важную роль в политике, однако даже в окружении Людовика XIV все были
поражены необычайным явлением: во время войны за Испанское наследство, Господь оказывал помощь
«еретикам» и «узурпаторам» – Нидерландам и Англии. С другой стороны, и понятие национальности
еще не вполне определилось, хотя уже и возможно было наметить три главные группы ее: романскую,
славянскую и германскую.
Франция. Конец царствования Людовика XIV
Людовик XIV – самый типичный представитель своей эпохи – прожил еще два года после
заключении Утрехтского договора. Последние десять лет его царствования были несчастливы для его
государства, особенно же плохо пришлось ему в 1705-1707 году, когда ясно обозначился упадок того
могущества, которое Людовик успешно созидал в первое время своего царствования. Чтобы добыть
средства на ведение злополучной войны за испанский престол, приходилось пускаться на всевозможные
ухищрения: налоги, установление должностей, за которые платились известные взносы, сдачу земель в
аренду, выпуск новой монеты и кредитных билетов. Финансовые затруднения одолевали, и из них так и
не могло уже выбраться это некогда богатейшее из европейских государств: они и послужили позднее
поводом к революции. Борьба с янсенистами вспыхнула снова, но не имела теперь большого значения,
так как сам король, подчинившийся влиянию госпожи де Ментенон, ревностной католички, и
подружившейся с папой, быстро подавил янсенистское движение, ненавистное для него, как и всякое
другое проявление свободомыслия.
Папская же власть и дух католицизма не допускали проявления посторонней воли. В 1713 году
обнародована была папская Булла «Unigenitus», в которой был наложен запрет на «Новый Завет»
янсенистов – издание Кенеля («Paschasius Quesnel»), одобренный даже архиепископом города Парижа –
Ноайлем. Книга эта встретила сильный отпор со стороны иезуитов, а 101 выдержка из нее, были
преданы папой проклятию. Как это ни странно, между ними оказались и такие, которые почти слово в
слово совпадали с некоторыми изречениями Св. Писания и творений Святых Отцов. Влияние
благочестия госпожи де Ментенон на короля совершенно перевернувшего весь уклад его личной и
официальной жизни, по ее указаниям, объясняется, пожалуй, выражением итальянцев, которые
смотрели на Людовика, как на человека «molto pio, e non molto dotto» («очень набожного, но не очень
ученого»). При дворе воцарилась скука и строгий этикет, сторонницей которого была умная и набожная
до ханжества вдова Скаррона – всесильная госпожа де Ментенон.
Французское общество было строго разделено на классы, к высшему из которых принадлежали дети
и внуки самого короля, затем шли принцы крови, класс которых начинался с детей внуков французского
королевского дома; затем шли незаконнорожденные дети Людовика XIV, воспитание которых было
поручено госпоже де Ментенон,– в то время вдове Скаррона, одного из второстепенных поэтов этой
блестящей эпохи. Родилась она в 1635 году и уже в зрелом возрасте, благодаря своему скромному месту
воспитательницы, сумела выдвинуться и заслужить дружбу и любовь величайшего из государей того
времени, а в 1685 году, пятидесяти лет от роду, сочеталась с ним тайным браком. Она придерживалась
до того строгой формальности, что при дворе даже в точности соблюдались и такие мелочи, как,
например, присутствие или отсутствие при титуле определенного члена «1е» или «la»: «Madam la
Duchesse d'Orleans» или же: «Madame (?) Duchesse d'Orleans». Несоблюдение такого пустяка нередко
влекло за собой серьезную немилость.
Помимо всего этого, Людовик XIV до конца своей жизни оставался энергичным и заботливым
деятелем, всемерно радеющим за интересы своего государства; в натуре его не было мелочности; он
обладал способностью ясно обобщать факты и здраво смотреть на их настоящие и будущие условия.
Будущее Франции не внушало ему ни малейших опасений до злополучного 1711 года, когда счастье его
покинуло. Помимо неудач в войне, Людовика постигло ужасное бедствие: в апреле этого года скончался
его пятидесятилетний сын – Дофин, а вслед за тем, с 1711 года по февраль 1712 года умерли все его
прямые наследники: сын Дофина (внук Людовика XIV), герцог Бургундский, воспитанник Фенелона,–
человек строгой нравственности, прекрасный муж и семьянин; но еще раньше умерла его жена от кори и
один из сыновей; от горя по любимой супруге скончался (также от кори) сам Дофин, а вслед за ним и
второй его сын. Все эти смерти, приключившиеся в феврале 1712 года возложили на главу пятилетнего,
единственного оставшегося в живых правнука короля, будущую корону Франции. В 1714 году умер и
ближайший его дядя – третий внук Людовика XIV, герцог Беррийский; второй, Филипп V, как нам
известно, отказался от всяких притязаний на престол Франции, и потому право регентства перешло к
герцогу Филиппу Орлеанскому.
Людовик XV. Герцог Орлеанский – регент Франции. 1715 г.
Фридрих Великий в детстве. Портрет с натуры кисти придворного художника Антуана Пэна
(Pesne)
В частности Фридрих Вильгельм, по-видимому, не входил и только иногда вдруг грубо и
авторитетно вмешивался в то, что ему не нравилось: так, например, он заметил, что мальчик носил
французскую прическу, и отменил ее. Кронпринц писал довольно прилично по-немецки и этим
почерком был исключительно обязан скромному преподавателю элементарных знаний. Но дурное
влияние на воспитание юноши оказывала, главным образом, рознь между королем, его сыном и женой.
Опасаясь гнева своего супруга, София Доротея сама привыкла и сына приучила многое, даже подчас
самое пустое, утаивать от отца, и это послужило основанием к дальнейшему непониманию их взаимных
воззрений и отношений. Так, например, без ведома короля, кронпринц брал уроки у одного виртуоза-
флейтиста, который прибыл из Дрездена. Флейта и французские книги – вот каковы были единственные
наслаждения будущего короля Пруссии, которым он предавался по окончании своих военных
обязанностей и обеда.
Король обходился с ним несравненно строже и холоднее, чем с последующими детьми, и прозвал его
«изнеженным мальчишкой» за то, что из него не вырабатывался спартанец, чего он так усердно
добивался. С 1726 года, когда ему минуло 14 лет, кронпринц, в чине майора, командовал потсдамскими
солдатами-богатырями, но не чувствовал никакой любви к своему делу. Отец относился к нему не
только строго, но и резко, холодно, придирчиво, так что юноше такая жизнь стала нестерпима.
Раздраженный отказом отца отпустить его в обычное для наследников престола путешествие, он
решился бежать. Его сообщницей и соучастницей была не только мать, но и сестра, которая была на
несколько лет старше его. Решение свое удалось ему привести в исполнение в 1730 году, когда отец взял
его с собой в южногерманские земли. За ним, однако, следили и успели вовремя остановить его, донесли
королю. Последний, едва только ступил на границу своих владений, как призвал к себе сына, который
сознался во всем. Король очень серьезно посмотрел на это дело и готов был предать сына смертной
казни, как дезертира. Удалось доказать королю, что о дезертирстве тут не могло быть и речи и что,
кроме того, не им, подчиненным кронпринца, будущего короля, судить его. Король поддался на уговоры
не сразу; но, считая достойное наказание необходимым, чтобы впредь была острастка, излил свой гнев
на «подстрекателя и соучастника» принца, поручика фон Каттэ, которого, по его приказанию, казнили (6
ноября 1730 г.) под окнами арестованного юноши. Каттэ мужественно и с большим достоинством
окончил жизнь, и на кронпринца, которого заставили смотреть на казнь, она произвела тяжелое, но
сильное и внушительное впечатление.
Он вдруг как будто прозрел: его личные недостатки и проступки против отцовской воли стали ему
вдруг очевидны; он, уже восемнадцатилетний юноша, почти мужчина, стал размышлять серьезнее и
беспристрастнее, постепенно и к отцу стал относиться почтительнее, покорнее, усердно работал в
военной и правительственной камере и своими самостоятельными и умными трудами побудил и отца
признать за собою недюжинные способности к управлению государством. Со своей стороны и король
стал к нему снисходительнее. Например, зная, что тот предан, по его мнению, «ереси», кальвинистскому
учению, Фридрих Вильгельм не препятствовал ему в этом. «Что ж, – говорил он, – коли злодей
стремится ко злу, ну и пусть себе стремится; коли хочет пойти к черту – пусть себе убирается!»
В конце февраля 1732 года, кронпринц, повышенный в чине полковника, был переведен в пехоту,
стоявшую в Руппине, и тут также доказал, что он сведущ и в военном деле. Но еще более утешил он
своего родителя тем, что с покорностью принял его выбор, когда Фридрих избрал ему в супруги
принцессу Елизавету Христину Брауншвейг-Бевернскую (Bevern). Брак их, состоявшийся в 1733 году,
оказался не особенно удачным. С 1736 года молодые супруги жили в стороне от дворцового этикета, в
замке Рейнсберге, который король построил для них поблизости Руппина. Там кронпринц предался
своим любимым литературно-философским занятиям, плодом которых явился его труд «Анти-
Маккиавели».
Войдя в письменные сношения с Вольтером, благодаря своему умному и прекрасному (по слогу)
письму, кронпринц послал ему для прочтения своего «Анти-Маккиавели» в 1739 году. В этом
небольшом сочинении разбирается тип государя, которого изобразил Маккиавели; одобряются или
опровергаются те или другие его черты, а кроме того высказываются и личные воззрения кронпринца на
идеал государя. Кронпринц был, как и Вольтер, скорее противником религии, нежели ее сторонником,
но, в то же время, он весьма серьезно относился к понятию об обязанностях короля, которому надлежит
быть «первым слугой» («la premier domestique») своего народа. Замечательно, что принца особенно
влекло к себе кальвинистское учение, потому что оно было основано на вере в предопределение; тогда
как отец его, воззрения которого не допускали свободомыслия, потому и не признавал кальвинизма, что
он именно и способствовал этому свободомыслию, был, так сказать, главным его рычагом.
Кончина Фридриха Вильгельма
Впрочем, нет прямых указаний на то, чтобы королю особенно бросалась в глаза эта духовная рознь с
его сыном, тем более, что за последние годы жизни отца последний действовал крайне умно и
рассудительно, так что отец убедился в достоинствах его, и в том, что он будет настоящим ему
преемником и надежным продолжателем его дела, хотя и не признавал в нем его блестящих
способностей.
Почувствовав приближение кончины – оно сказалось некоторыми признаками вполне ясно и задолго
до смерти – умирающий король приказал позвать к себе сына. Когда Фридрих Вильгельм, в полном
самообладании делая распоряжения по своему дому, изложил сыну положение своего государства и его
отношение к различным державам, то встретил в сыне человека, который вполне способен был его
понять и действовать с ним заодно. Он сам вручил ему бразды правления, а затем скончался 31 мая 1740
года.
Преемнику своему он оставил благоустроенное государство в 2 240 000 человек населения,
размещенного на пространстве 2 275 кв. миль, 8 000 000 в государственной казне рейхсталеров
экономии и стотысячное войско в полной боевой готовности.
Больной король обнимает своего сына, кронпринца, и затем сообщает о скором наступлении его
царствования.
Примечания
1
Это признавалось и в кругу лиц, стоявших на вершине власти.
(обратно)
2
Меланхтону был всего 21 год, когда он вступил на кафедру греческого языка профессором по рекомендации Рейхлина, как один из лучших его
учеников. Он присутствовал при лейпцигском диспуте и сделался с той поры горячим сторонником Лютера. Меланхтон – ученое прозвище,
данное ему согласно обычаю времени, было лишь переводом его немецкой фамилии: Schwarzerd (т. е. черная земля).
(обратно)
3
«Святый Боже» – есть никто иной, как Христос. См. Еванг. Марка, I, 24.
(обратно)
4
Августинцы, члены нищенствующего ордена, основанного в середине XIII в. в Италии. Устав приписан Августину (отсюда название). Орден
августинцев действовал во многих странах Западной и Центральной Европы.
(обратно)
5
Незадолго до этого Фридрих Мудрый умер (5 мая 1525 г.). Брата своего и наследника он просил о снисходительности к этим несчастным, так
как он сам всегда был мягок и снисходителен по отношению к своим подданным.
(обратно)
6
В современной историографии она называется «Папская область».
(обратно)
7
Карл I, испанский, он же Карл V, император германский (или Священной Римской империи германской нации).
(обратно)
8
В современном написании АУТОДАФЕ (исп. и португ. auto de fe, букв. – акт веры), торжественное оглашение приговора инквизиции в
Испании, Португалии, а также само исполнение приговора (главным образом публичное сожжение). Первое аутодафе относится к XIII веку,
последнее состоялось в 1826 году в Валенсии.
(обратно)
9
Коннетабль (connetable) во Франции с XII века – военный советник короля, начальник королевских рыцарей, с XIV века – главнокомандующий
армией. В 1627 году должность коннетабля была упразднена При Наполеоне I были звания великого коннетабля и вице-коннетабля.
(обратно)
10
Клиенты – (лат., единственное число cliens, множественное число clientes). Понятие, восходящее к истории Древнего Рима, где так назывались
отдельные лица или целые общины, отдававшиеся под покровительство патрона. Они получали родовое имя патрона, земельные наделы и
несли сельскохозяйственную и военную повинности в пользу патрона.
(обратно)
11
В современной историографии эти войны называются Французскими Религиозными войнами.
(обратно)
12
Ранке. – Статья Маркса в I тетради Зибелева Исторического журнала (Sybel. Zeitschrift, 1889). Автор полагает, что Колиньи принял замысел
Мерея за пустую похвальбу.
(обратно)
13
Примас (от лат. primas – первенствующий), в католической и англиканской церквах почетный титул главнейших епископов.
(обратно)
14
Лолларды (англ., ед. ч. lollard) – народные проповедники, участники антикатолического крестьянско-плебейского движения в Англии и других
странах Западной Европы (впервые появились в Антверпене в начале XIV в.). Они сыграли важную роль в подготовке восстания Уота Тайлера
в 1381 г. в Англии (их идеолог Дж. Болл стал одним из руководителей восстания), а также Реформации.
(обратно)
15
Стюарт – имя древнейшей шотландской фамилии, которая с 1390 года правила Шотландией.
(обратно)
16
Дедом Марии был король шотландский Иоанн VI, женатый на Маргарите, старшей сестре Генриха VIII.
(обратно)
17
Штатгальтер – (нем. Statthalter), наместник главы государства в исторических Нидерландах (статхаудер), в землях Австрийской империи (затем
Австро-Венгрии), в фашистской Германии (т. н. имперские штатгальтеры).
(обратно)
18
Его сыну Михаилу Федоровичу Романову, тогда еще младенцу, суждено было впоследствии стать царем – родоначальником династии
Романовых.
(обратно)
19
Оправдание Пайма: в книге Guizot, Histoire de la Revolution d'Angleterre. II, 325.
(обратно)
20
Фимиам (греч. thymiama, от thymaiao – жгу, курю), ладан, благовонное вещество, сжигаемое при богослужениях. «Курить фимиам» – льстить,
чрезмерно восхвалять кого-либо.
(обратно)
21
От level – уровень.
(обратно)
22
Выше уже была приведена выдержка из письма Кромвеля от 26 ноября 1625 г., к полковнику Гамонду. Она характеризует Кромвеля и
настолько многозначительна сама по себе, что мы воспроизводим ее буквально по Карлейлю (Carlyle, Letters and Speeches, II, 96): «If the Lord
have any measure persuaded his people, as generally. He hath, of the lawfulness, nay of the duty,– this persuasion prevailing upon the heart is faith; and
acting thereupon is acting in faith; and the more the difficulties are, the more the faith» (Перевод этих строк см. выше).
(обратно)
23
Postulant – «домогающийся», т. е. лицо, которое по каким-либо причинам не может быть избрано на какой-либо пост в духовенстве, но за
которого ходатайствует капитул, дума или иное избирательное собрание, прося разрешения папы.
(обратно)
24
Анна Иоанновна была дочерью царя Иоанна Алексеевича, брата Петра Великого, одновременно с ним возведенного на престол.
(обратно)
25
Племянница императрицы Анны, Анна Леопольдовна, была дочерью Екатерины Иоанновны и герцога Леопольда Мекленбургского. Анна
Леопольдовна была замужем за Антоном Ульрихом, герцогом Брауншвейг-Люнебургским.
(обратно)
26
Английский титул Army-pay-master – совершенно соответствует немецкому «цальмейстеру».
(обратно)
27
В замечательном сочинении Эльбена «История Швабского Меркурия» (Штутгарт, 1885 г.) приводится история одного из позднейших
основателей этой газеты, магистра Христиана Готфрида Эльбена, в качестве примера того, как мирный гражданин, путешествуя в своем
собственном отечестве, мгновенно превратился в прусского рекрута, против воли был отведен в Берлин и потерял целых 4 года из своей жизни
(1774—1778 гг.).
(обратно)
28
Рядом с этими авторами следует назвать Бидермана, произведение которого «Германия в XVIII столетии» (Лейпциг, 1854 г.) может быть
поставлена наряду с выдержками из Шлоссеровой «Истории XVIII столетия» и «Картинами германской старины» Фрейтага. В отношении
детальной бытовой обрисовки превосходно сочинение Юлиуса Клайбера: «Штутгарт сто лет назад» (Штутгарт, 1870 г.).
(обратно)
29
Крутые меры Никона не понравились также юному царю Алексею и его приближенным. Последние, опасаясь влияния Никона, сумели внести
раскол в его дружбу с царем. Никон, обиженный этим, сложил с себя патриаршество и удалился в свой любимый Воскресенский монастырь
(иначе называемый Новый Иерусалим) под Москвой. Это самовольное деяние Никона привело к знаменитому суду над ним, для которого
вызваны были с Востока патриархи Александрийский и Антиохийский. Этот Собор (1666 г.) осудил Никона за отречение от патриаршества и
суровое отношение к духовенству, но вполне одобрил исправление книг, исполненное по благословению Никона.
(обратно)
30
Этому министру, впоследствии возведенному в графское достоинство, пришлось на себе испытать изменчивость счастья и царских милостей:
он умер в тюрьме, после 25-летнего заточения.
(обратно)
ОГЛАВЛЕНИЕ
КНИГА ПЕРВАЯ. РЕФОРМАЦИЯ В ГЕРМАНИИ 1517-1555
ГЛАВА ПЕРВАЯ. Общее положение Германии в 1517 г. Индульгенции. Первые шаги Лютера. Избрание
императора. Первый сейм при Карле V, в Вормсе. Лютер на сейме и Вормсский эдикт. 1517 - 1521.
Положение Европы около 1500 г.
Германия
Князья и города
Городская жизнь в Германии в первой половине XVI века.
Крестьянское сословие
Императорская власть. Дом Габсбургов
Идеи политической реформы
Церковные дела
Географические открытия. Гуманизм в науке
Оппозиция
"Epistolae obscurorum virorum"
Эразм Роттердамский
Процесс Рейхлина
Мартин Лютер
Индульгенции
Продажа индульгенций
95 Тезисов
Лютер и Гаэтан. 1518 г.
Лютер и Мильтиц
Лейпцигский диспут. 1519 г.
Папская булла. 1520 г.
Реформаторские сочинения Лютера. 1520 г.
Сожжение папской буллы. 1520 г.
Смерть Максимилиана I. 1519 г.
Карл V. Условия избрания
Вормсский сейм. 1521 г.
Мирские дела сейма
Лютер перед лицом сейма
Впечатление, произведенное Лютером
Вормсский эдикт
ГЛАВА ВТОРАЯ. Иконоборство в Виттенберге. Возвращение Лютера из Вартбурга. Сейм в Нюренберге
и папа Адриан VI (1522 г.). Ульрих фон Гуттен и Лютер
Лютер в Вартбурге
Новые веяния в Виттенберге
Возвращение Лютера. 1522 г.
Восемь проповедей Лютера
Адриан VI. 1522 г.
Сейм в Нюренберге. 1522 г.
Распространение движения
Ульрих фон Гуттен
Сочинения Лютера
Первые жертвы
Личность Лютера
ГЛАВА ТРЕТЬЯ. Зикингенская распря. Нюренбергcкий сейм 1524 г. и Регенсбургский конвент.
Крестьянская война
Зикинген
Нюренбергский сейм. 1524 г.
Регенсбургский конвент, 1524 г.
Восстание крестьян
Крестьянская война. 1525 г.
Двенадцать параграфов
В Южной Германии
Фома Мюнцер в Тюрингии
Положение Лютера
Битва при Франкенгаузене
Окончание крестьянской войны
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. Сейм в Шпейере, 1526 г. Новые церковные порядки. Цвингли и реформация в
Швейцарии. Европейские замешательства до мира в Камбрэ. Протестанты. Турки под стенами Вены.
Аугсбургский сейм
Последствия мятежа
Шпейерский сейм, 1526 г.
Новые церковные порядки
Герцогство Пруссия
Реформация в Швейцарии. Цвингли
Реформаты
Европейские государства. Война 1521 г.
Битва при Павии, 1525 г.
Мадридский мир. 1526 г.
Коньякская лига
Вторая война
Взятие Рима. 1527 г.
Барселонский мир и Камбрейский мир, 1529 г.
Битва при Могаче, 1526 г.
Сейм в Шпейере, 1529 г.
Протестанты
Беседа в Марбурге, 1529 г.
Османы под стенами Вены, 1529г.
Император и папа
Сейм в Аугсбурге, 1530 г.
Аугсбургское исповедание
ГЛАВА ПЯТАЯ. Шмалькальденский союз. Катастрофа в Швейцарии. Анабаптисты в Мюнстере. Успехи
протестантства: Бранденбург, Саксония. Европейские отношения до мира в Крепи
Обзор минувшего
Шмалькальденский союз
Швейцария
Битва при Каппеле, 1531 г.
Положение императора
Нюренбергский религиозный мир, 1532 г.
Успехи протестантства. Вюртемберг
Северная Германия
Вестфалия. Мюнстер
Радикальные секты. Перекрещенцы
Перекрещенцы в Мюнстере
Протестантизм в Северной Германии
Положение партий около 1538 г.
Саксония и Бранденбург, 1539 г.
Сейм в Регенсбурге, 1541 г.
Карл V и Франциск I с 1529 г.
Третья война. С 1536 до 1544 г.
Мир в Крепи, 1544 г.
Карл V
Реформация в Кёльне
ГЛАВА ШЕСТАЯ. Смерть Лютера. Шмалькальденская война: битва при Мюльберге. Интерим; победа
императора. Мориц Саксонский: пассауский договор. Аугсбургский религиозный мир. Кончина Карла V
Смерть Лютера
Шмалькальденская война
Поход на Дунай, 1546 г.
Поражение протестантов
Иоанн Фридрих
Поражение при Мюльберге, 1547 г.
Пленение ландграфа
Карл V - победитель
Аугсбургский интерим, 1548 г.
Карл V
Собор. Император
Германия и интерим
Мориц Саксонский
Шамборский договор
Мориц - противник императора
Поражение Карла V и его бегство
Пассауский договор. 1552 г.
Смерть Морица
Аугсбургский религиозный мир. 1555 г.
Недомолвки Аугсбургского договора
Смерть Карла V
КНИГА СЕДЬМАЯ.
ГЛАВА ПЕРВАЯ. Война за Испанское наследство и Утрехтский мир
Кончина Карла II испанского, 1700 г. Вопрос о престолонаследии
Завещание Карла II
Франция и император. Война
Морские державы
Конец правления Вильгельма III
Война. Королева Анна, 1702 г.
Поход 1702г.
Италия. Нидерланды
Германия, 1703 г.
Битва при Гёхштедте, 1704 г.
Император Иосиф I, 1705 г.
Рамильи и Турин, 1706 г.
Война в Испании
Военные действия 1707 г.
Людовик XIV стремится к миру
Военные действия 1708 г.
Война в Испании, 1709 и 1710 гг.
Кончина императора Иосифа I. Карл VI, 1711 г.
Переворот в Англии
Утрехтский мир, 1713 г.
Раштадтский мир, 1714 г.
ГЛАВА ВТОРАЯ. Московское государство: первые цари из дома Романовых. Начало царствования
Петра I Алексеевича. Современное положение Дании, Швеции и Польши. Борьба Петра I с Карлом XII.
Великая Северная война. Россия вступает в число великих европейских держав
Царствование Михаила Федоровича
Царь Алексей Михайлович
Уложение
Патриарх Никон. Исправление церковных книг
Притеснения православия в Западной и Южной Руси
Богдан Хмельницкий
Принятие подданства Малороссии царем Алексеем. Первая Польская война
Вторая война с Польшей
Бунт Стеньки Разина
Царствование Федора III Алексеевича
Двоецарствие. Софья-правительница
Царь Петр. Его юность. Азовские походы
Постройка флота. Первое путешествие за границу
Швеция, Дания и Польша
Швеция после смерти Карла X. Карл XI, 1660 г.
Карл XII, 1697 г.
Карл XII в Дании. Травендальский мир
Карл под Нарвой
Карл в Польше. Избрание Станислава Лещинского
Успехи Петра и основание Петербурга
Борьба с Петром. Поражение шведов у деревни Лесной
Битва при Полтаве
Карл в Турции. Петр на реке Прут
Продолжение Северной войны. Новые успехи Петра
Возвращение Карла в Швецию. Его кончина. 1718 г.
Ништадтский мир. Петр - император
Преобразования Петра
Сподвижники Петра
Семья Петра. Его наследники
ГЛАВА ТРЕТЬЯ. Европейские государства после заключения мирных договоров и до вступления на
королевский престол Пруссии Фридриха II
1720-1740 гг.
Франция. Конец царствования Людовика XIV
Людовик XV. Герцог Орлеанский - регент Франции. 1715 г.
Кардинал Дюбуа
Испания. Филипп V
Людовик XV с 1723 г.
Кардинал Флёри
Венский договор, 1735 г.
Швеция с 1720 г. Дания
Англия
Георг I, 1714 гг.
Георг II, 1727 г.
Нидерланды
Общий обзор
Германия. Карл VI
Пруссия с 1701 г.
Фридрих Вильгельм I, 1713 г.
Внешняя политика
Внутренняя политика
Частная жизнь короля
Воспитание кронпринца
Кончина Фридриха Вильгельма