STRELKA PRESS

NICK SRNICEK
ALEX WILLIAMS
INVENTING THE FUTURE
Postcapitalism and a World Without Work
НИК СРНИЧЕК
АЛЕКС УИЛЬЯМС
ИЗОБРЕТАЯ БУДУЩЕЕ
Посткапитализм и мир без труда

Перевод с английского
Николай Охотин

Москва
Strelka Press
2019
УДК 304.9
ББК 66.3
С75

Перевод с английского Николай Охотин

Редактор Евгения Лавут
Дизайн Анна Кулачёк, Анастасия Вишнякова

Срничек Н., Уильямс А.

С75 Изобретая будущее: посткапитализм и мир без труда /
Пер. с англ. — М.: Strelka Press, 2019. — 336 c.

ISBN 978-5-906264-94-7

Как выглядят социальные утопии сегодня? Манифест попу-

лярных ультралевых интеллектуалов Ника Срничка и Алекса
Уильямса описывает дивный мир, в котором не нужно тру-
диться, — людей повсюду сменили роботы, культурный
и этический статус труда уничтожен, все человечество
получает безусловный базовый доход, а сама возможность
работать ограничена государством. И это лишь первый шаг
на пути освобождения человека, которому, считают авторы,
необходимо преодолеть и свою биологическую природу,
и законы физики.

ISBN 978-5-906264-94-7 УДК 304.9

ББК 66.3

 irst published by Verso 2015

F
© Nick Srnicek and Alex Williams, 2015, 2016
© Институт медиа, архитектуры и дизайна «Стрелка»,
2019
ОГЛАВЛЕНИЕ

7 Благодарности
9 Введение

13 1. Наш политический здравый смысл:

введение в народную политику
41 2. Почему мы не выигрываем?
Критика сегодняшних левых
77 3. Почему выигрывают они? Создание
неолиберальной гегемонии
101 4. Левая модерность
123 5. Будущее не работает
155 6. Образы посттрудового будущего
187 7. Новый здравый смысл
223 8. Строительство власти

253 Заключение
265 Послесловие. Переизобретая будущее
286 Примечания
330 Указатель имен
БЛАГОДАРНОСТИ

На самом деле у этой книги не два автора, а гораздо больше.

Мы хотели бы с благодарностью перечислить тех, кто помог
нам в ее подготовке: это Алекс Эндрюс, Армен Аванесян,
Дайэнн Бауэр, Рэй Брассьер, Бенджамин Браттон, Гарри
Кливер, Нэйтан Кумбс, Майкл Феррер, Марк Фишер, Сэм
Форсайт, Доминик Фокс, Лукка Фрейзер, Крэйг Гент, Дже-
реми Гилберт, Фабио Джирони, Джейрас Гроув, Даг Хенвуд,
Эгги Херст, Эми Айрленд, Джошуа Джонсон, Робин Маккей,
Сухейл Малик, Кир Милберн, Реза Негарестани, Маттео
Пасквинелли, Патриция Рид, Рори Роуэн, Михал Розворски,
Мохаммед Салеми, Робби Шильям, Бен Синглтон, Кит
Тилфорд, Джеймс Трэффорд, Денеб Козиковски Валерето,
Пит Вулфендейл и множество других — дискуссии с ними
помогли книге обрести свой нынешний вид. Мы также
хотели бы поблагодарить команду издательства Verso, ко-
торая значительно улучшила нашу книгу в процессе редак-
туры: Роуэна Уилсона, Марка Мартина и Чарльза Пейтона.
И наконец, Ник говорит спасибо своей семье за неустанную
поддержку и Хелен Хестер за ее бесценный вклад во все:
от мельчайшей грамматической правки до серьезных кон-
цептуальных вопросов. Алекс благодарит свою семью за по-
стоянную готовность к поддержке и совету, а Франческу Пек
за то, что она была неиссякаемым источником интеллекту-
ального вдохновения и проявляла чудеса терпения в процессе
создания книги.

7
ВВЕДЕНИЕ

Куда делось будущее? Оно царило в наших мечтах на протя-

жении большей части XX века. На политических горизонтах
левых множились образы освобождения, зачастую вырастав-
шие из соединения политической власти народа с раскре-
пощающим потенциалом технологии. От новых миров, где
не будет труда, до космического коммунизма советской
эпохи, от афрофутуризма с его торжеством синтетической
и диаспорной природы черной культуры до постгендерных
чаяний радикального феминизма — коллективное вооб-
ражение левых превосходило самые смелые сегодняшние
мечты1. Путем народного политического контроля над
новыми технологиями мы должны были сообща изменить
мир к лучшему. C одной стороны, сегодня эти мечты бли-
же к воплощению, чем когда-либо. Ресурсы, производимые
технологической инфраструктурой в XXI веке, позволяют
выстроить совсем иную политическую и технологическую
систему. Машины сегодня выполняют то, чего нельзя было
вообразить и десять лет назад. Интернет и социальные ме-
диа дают право голоса миллиардам людей, которых прежде
не было слышно, и глобальная представительная демокра-
тия становится реальнее, чем когда-либо. Общедоступный
дизайн, творчество, не ограниченное авторским правом,
и трехмерная печать предвещают мир, где нехватка многих
вещей будет преодолена. Новые методы компьютерной си-
муляции способны вдохнуть новую жизнь в экономическое

9
планирование и позволить нам рационально управлять эко-
номикой в беспрецедентных масштабах. Новая волна авто-
матизации дает возможность отказаться от огромного объ-
ема рутинной и унизительной работы. Технологии чистой
энергии открывают перед нами почти неограниченный
спектр экологически безопасных форм производства энер-
гии. А новые медицинские технологии не только обещают
более продолжительную и здоровую жизнь, но и позволяют
экспериментировать с гендерной и сексуальной идентично-
стью. Многие классические требования левых — сокращение
рабочего времени, избавление от дефицита, экономическая
демократия, производство социально полезных товаров,
освобождение человечества — с материальной точки зрения
сегодня более выполнимы, чем в любой другой историче-
ский момент.
И все же, несмотря на лоск нашей технологической
эпохи, нас продолжают связывать прежние, отжившие
социальные условности. Мы продолжаем работать много
часов в день и ездим на работу все дальше, чтобы выполнять
задачи, которые кажутся все более бессмысленными. Наши
рабочие места все менее прочны, наш заработок не растет,
а долги становятся невыносимыми. Мы бьемся, чтобы све-
сти концы с концами, чтобы на столе была еда, чтобы опла-
тить аренду или ипотеку, а при переходе с одной работы
на другую вспоминаем о пенсии и судорожно ищем доступ-
ный детский сад. Автоматизация повышает безработицу,
а стагнирующие оклады разоряют средний класс, в то время
как доходы корпораций бьют новые рекорды. Проблески
лучшего будущего погребены под спудом все более ненадеж-
ного и требовательного настоящего. И каждый день мы сно-
ва идем на работу: измотанные, опустошенные, охваченные
тревогой и стрессом.
На общемировом уровне все выглядит еще более зловеще.
Глобальные изменения климата нарастают, и продолжи-
тельный эффект экономического кризиса заставляет пра-
вительства идти по наклонной дорожке жесткой экономии.
Постоянно находясь под ударами неразличимых, абстракт-

Введение 10
ных сил, мы не способны ни контро- * Движения, создан-
ные по образцу «Захвати
лировать перепады в экономике, обще- Уолл-стрит», повсюду
ственной жизни, окружающей среде, в мире, в том числе
в России, известны как
ни уклоняться от них. Но как это изме- «Оккупай» или движения
нить? Куда ни посмотри, создается впе- площадей. — Здесь и далее
постраничные примечания
чатление, что политические системы, принадлежат редактору.
движения и процессы, доминировав-
шие в последние сто лет, уже не могут привести к серьезным
преобразованиям. Напротив, они пускают нас по замкну-
тому кругу несчастий. Выборная демократия не поддается
восстановлению. Левоцентристские политические партии
выхолощены и лишены всякого доверия народа. Их трупы
годны лишь на то, чтобы продвигать карьеристов. Радикаль-
ные политические движения, ярко вспыхнув вначале, мгно-
венно затухают под действием репрессий и внутренних кри-
зисов. У профсоюзного движения систематически отбирают
рычаги влияния, оно обескровлено и не способно ни на что,
кроме слабого сопротивления. Тем не менее сегодняшняя
политика упрямо держится за прежний набор идей. Десятки
лет неолиберализм правит бал, а социал-демократия суще-
ствует в основном как предмет ностальгии. Кризис набирает
силу и скорость, а политика чахнет и отступает. Этот пара-
лич политического воображения отменяет будущее2.
Эта книга о том, как мы оказались в этой точке и куда
можно двигаться дальше. При помощи концепта, который
мы называем «народной политикой» (folk politics), мы пред-
лагаем свой диагноз того, как и почему мы потеряли спо-
собность строить лучшее будущее. Под влиянием идей
«народной политики» последний цикл протестов — от анти-
глобалистских до антивоенных и «Захвати Уолл-стрит»
(Occupy Wall Street)* — включал фетишизацию локальных
пространств, акций прямого действия, тиражирование же-
стов и всевозможного партикуляризма. Вместо того чтобы
взять на себя нелегкий труд по расширению и консолида-
ции достижений, такая политика предпочла сосредоточить-
ся на сооружении бункеров для сопротивления ползучему
наступлению глобального неолиберализма. Тем самым она

11
стала политикой обороны, неспособной ни сформулировать,
ни тем более построить новый мир. Для любого движения,
сражающегося за отказ от неолиберализма и построение
чего-то лучшего, такие народно-политические подходы
недостаточны. Наша книга предлагает заменить их альтер-
нативной политикой, которая стремится вернуть себе кон-
троль над будущим и не оставляет притязаний на мир более
современный, чем может позволить себе капитализм. Уто-
пический потенциал, заложенный в технологиях XXI века,
не может быть отдан на откуп местническому воображению
капитализма — амбициозная левая альтернатива должна его
освободить. Неолиберализм провалился, социал-демокра-
тия невозможна, и только альтернативное видение может
привести нас к всеобщему процветанию и освобождению.
Фундаментальная задача левых сил сегодня — сформулиро-
вать принципы этого лучшего мира и достичь его.
1
НАШ ПОЛИТИЧЕСКИЙ
ЗДРАВЫЙ СМЫСЛ:
ВВЕДЕНИЕ В НАРОДНУЮ
ПОЛИТИКУ

13
 Следующий ход был за нами, а мы просто стояли и ждали,
пока что-нибудь произойдет, как совестливые уклонисты,
ожидающие наказания за свой чисто символический жест.
Дэвид Митчел

Сегодня очевидно, что для достижения самых малых изме-

нений необходимы огромные усилия. Миллионы выступают
против войны с Ираком, но она идет по плану. Сотни тысяч
протестуют против мер жесткой экономии, но беспреце-
дентные сокращения бюджета продолжаются. Несмотря
на постоянные студенческие протесты, захваты и демон-
страции против повышения платы за обучение, она про-
должает неумолимо расти. По всему миру люди разбивают
протестные лагеря и борются с имущественным неравен-
ством, но разрыв между богатыми и бедными все увеличи-
вается. В новых формах протеста — в антиглобалистской
борьбе конца 1990-х, антивоенно-экологических коалициях
начала 2000-х и, наконец, новых студенческих волнениях
и движениях площадей, начавшихся в 2008-м, — прослежи-
вается общий паттерн: сопротивление стремительно нарас-
тает, мобилизует большое число людей, но вскоре затухает,
уступая место апатии, меланхолии и чувству поражения.
Несмотря на мечты миллионов о лучшем мире, итог этих
действий оказывается минимальным.

Забавный Весь этот цикл протестов оказался

случай на дороге провальным, из-за чего многое в так-
к протесту тике сегодняшних левых носит
ритуальный характер и отмечено
изрядной долей фатализма. Главные тактические элемен-
ты — протесты, марши, захваты и разные другие формы
прямого действия — составили устойчивый нарратив, где
народу и полиции предназначены определенные роли.
Границы этих акций особенно хорошо видны в те краткие
моменты, когда происходит смена сценария. Вот что

15
рассказывает один из участников протестов на Саммите
Америк 2001 года:

20 апреля, в первый день демонстраций, мы в количестве

нескольких тысяч прошли маршем до ограды, за которой
собрались 34 главы государств, чтобы заключить тор-
говую сделку всего полушария. Под градом плюшевых
мишек из катапульт активисты в черном быстро при
помощи кусачек отделили ограждение от опор и под
приветственные возгласы зрителей крюками опрокину-
ли его на землю. На мгновение нас ничего не отделяло
от конференц-центра. Мы вскарабкались на повержен-
ную ограду, но дальше почти не продвинулись, как будто
нашей главной целью было заменить государственный
забор из проволоки и бетона на человеческий нашего
собственного изготовления1.

Мы видим здесь символическую и ритуальную приро-

ду протестных акций в сочетании с восторгом от того, что
ты наконец что-то сделал, но также и глубокую неуверен-
ность, которая появляется при первом же сломе ожидаемого
нарратива. В роли участника протеста не было прописано,
что делать после падения барьеров. Зрелищные политиче-
ские волнения, подобные антивоенным маршам, уже привыч-
ным стычкам, затеваемым противниками «Большой двад-
цатки» или ВТО, трогательные сцены торжества демократии
во время «Захвати Уолл-стрит» — все это кажется очень зна-
чимым, словно что-то действительно стоит на кону2. Однако
в итоге ничего не меняется — вместо долгосрочных завоева-
ний удается лишь зафиксировать свое возмущение.
Для сторонних наблюдателей зачастую даже не очень
понятно, чего добиваются эти движения, помимо выраже-
ния общего недовольства мироустройством. Современный
протест превратился в смесь диких и очень разных требо-
ваний. Во время саммита «Большой двадцатки» в Лондоне
в 2009 году лозунги протестующих варьировали от высоко-
парных антикапиталистических до скромных, более локаль-

1. Введение в народную политику 16

ных требований. В тех случаях, когда эти требования вообще
различимы, они обычно не выражают ничего конкретного.
Часто это просто общие лозунги — не более осмысленные,
чем призывы к миру во всем мире. В более недавних манифе-
стациях уже сама идея требований подвергается сомнению.
Движение «Оккупай» не сумело сформулировать никаких
значимых целей, поскольку опасалось, что добавление кон-
кретики приведет к разобщению3. И вслед за этим широкий
фронт студенческих захватов по всему Западу подхватил
эту мантру отсутствия требований, ошибочно полагая, что
не требовать ничего — это радикально4.
Когда участников акций спрашивают, что же было
их главным итогом, они дают самые разные ответы: одни
признают тщетность протестов, другие указывают на ради-
кализацию участников. Если задача сегодняшних протестов
в том, чтобы повысить осведомленность общества, их успех
окажется в лучшем случае переменным. Посыл протестую-
щих искажается недружелюбными медиа: даже если СМИ
вообще признают такую форму протеста, которая сама
по себе становится все более скучной и предсказуемой, жур-
налистов шокирует уничтожение собственности. Некоторые
считают, что эти движения, протесты и захваты, или «окку-
паи», не преследуют никакой определенной цели, а по сути
существуют только ради себя самих5. В таком случае цель —
изменить самих участников протеста и создать отдельное
пространство вне поля, на котором оперирует власть. Хотя
в этом и есть доля истины, такое явление, как протестные ла-
геря, остается мимолетным и незначительным, оно не пред-
ставляет угрозы несущим конструкциям неолиберальной
экономической системы. Это скорее политика, мутировав-
шая во времяпрепровождение, политика как наркотрип,
а не что-то, способное преобразовать общество. Такие про-
тесты остаются только в сознании участников, не произво-
дя никаких изменений в социальных структурах. Хотя эти
усилия по радикализации и информированию общества
до какой-то степени важны, всегда остается вопрос: когда
они принесут результаты? Есть ли какая-то точка, в которой

17
рост самосознания достигнет критической массы и приведет
к действию? Протестная деятельность может создавать связи,
воодушевлять, напоминать людям об их собственной силе.
Однако помимо этих сиюминутных настроений политика
требует применения этой силы, чтобы возникшие эмоцио-
нальные связи не пропадали втуне. Если не начать действо-
вать в разгар одного из крупнейших кризисов капитализма,
то когда еще?
Акцент на эмоциональной стороне протеста соответ-
ствует более широкому тренду на выделение эмоционального
как зоны настоящей политики. Телесные, эмоциональные
и чувственные элементы замещают собой и блокируют более
абстрактный анализ, вместо того чтобы его дополнять и рас-
ширять. Ландшафт социальных медиа, к примеру, замусорен
едким осадком из неиссякающего потока ярости и гнева.
Учитывая индивидуализм современных платформ соци-
альных медиа, связанный с необходимостью поддерживать
онлайн-идентичность, не стоит удивляться, что онлайн-«по-
литики» стремятся выглядеть морально безупречными. Нам
важнее чувствовать свою правоту, чем думать о предпосылках
политических изменений. Однако эти ежедневные вспышки
ярости стихают так же быстро, как и возникают, и разгорает-
ся следующая священная война. В других сферах публичное
выражение сочувствия к тем или иным пострадавшим заме-
няет собой более тонкий анализ, что приводит к поспешным
или ошибочным действиям — или вообще к отказу от них.
Политика всегда связана с чувствами (надеждой, гневом,
страхом или яростью), но когда эти импульсы становятся ос-
новным модусом политики, результат может оказаться глу-
боко порочным. Известнейший пример: в 1985 году фести-
валь Live Aid собрал огромные средства на борьбу с голодом,
используя душещипательные образы и эмоционально мани-
пулятивные события с участием знаменитостей. Ситуация
ощущалась как чрезвычайная, требующая срочных мер, —
в ущерб размышлению. В итоге собранные деньги по сути
продлили гражданскую войну, из-за которой и возник голод,
поскольку обеспечили питанием повстанцев-ополченцев6.

1. Введение в народную политику 18

В то время как умиротворенные зрители, сидя дома, радова-
лись, что сделали что-то полезное, беспристрастный анализ
показал, что они только усугубили проблему. Чем более
абстрактны и обширны цели подобных акций, тем серьезней
могут оказаться их непредвиденные последствия. Если поли-
тика без страсти порождает хладнокровную, бюрократичную
технократию, то страсть без анализа рискует превратиться
в суррогат эффективного действия, движимый потоком же-
ланий. Содержанием политики становится ощущение лич-
ного влияния и силы, которое маскирует отсутствие страте-
гических достижений.
Вероятно, печальнее всего то, что редкие успехи подоб-
ных движений всегда оказываются в контексте превосходя-
щего их ущерба. Например, в Великобритании в ряде случаев
жителям удавалось объединиться и помешать закрытию
местных больниц. Однако эти реальные победы раствори-
лись в масштабных планах по сокращению и приватизации
Национальной службы здравоохранения. Аналогичным
образом, недавние выступления противников фрекинга
(метода гидравлического разрыва пласта при добыче нефти
и газа) смогли остановить тестовые бурения в различных
точках планеты, но, несмотря на это, правительства продол-
жают поиск месторождений сланцевого газа и стимулируют
компании делать то же7. В Соединенных Штатах во время
жилищного кризиса различные движения за отмену выселе-
ния должников добились реальных побед, сумев сохранить
людям жилье8. Но виновники ипотечного краха продолжают
пожинать прибыли, волны изъятия заложенного имущества
катятся по стране, а квартплата в городах стремительно рас-
тет. Небольшие успехи — без сомнения, нужные, чтобы наде-
жда не угасла совсем, — блекнут перед лицом превосходящих
потерь. Даже самые оптимистичные активисты начинают
колебаться перед лицом постоянных поражений. В других
случаях проекты с самыми лучшими целями, такие как
Rolling Jubilee, пытаются вырваться из пут неолиберального
здравого смысла9. С виду радикальная цель — собрать сред-
ства для погашения долгов малоимущих — оборачивается

19
соглашательством с системой добровольной благотвори-
тельности и перераспределения и в первую очередь, конечно,
признает легитимность самого долга. Таким образом эта
инициатива — лишь один из многих проектов, которые дей-
ствуют просто как кризисная альтернатива плохой работе
государственных служб. Это механизм выживания, а не виде-
ние желаемого будущего.
Какой здесь можно сделать вывод? Недавний цикл про-
тестных действий следует признать абсолютно проваль-
ным, несмотря на множество небольших успехов и случаев
широкой мобилизации. Главный вопрос, на который необ-
ходимо ответить, анализируя сегодня деятельность левого
движения, — что пошло не так? Нет никаких сомнений, что
усиление государственных репрессий и рост влияния кор-
пораций сыграли значительную роль в ослаблении левых.
Но нельзя однозначно сказать, выросли ли давление на ра-
бочих, неустойчивость положения широких масс и власть
капиталистов по сравнению с концом XIX века. Тогда
рабочие еще боролись за свои основные права и их против-
ником часто было государство, более чем охотно применяв-
шее к ним самые жестокие меры10. Но в те времена массовая
мобилизация, всеобщие забастовки, боевые профсоюзы
и радикальные женские организации добивались настоя-
щих побед и закрепляли их, а сегодня этого нет. Слабость
левых нельзя списать только на усиление репрессий со сто-
роны государства и капитала: по трезвом размышлении
становится очевидно, что проблемы есть и у самих левых.
И одной из ключевых проблем является широко распро-
страненное и некритическое принятие того, что мы назы-
ваем «народно-политическим» мышлением.

Что такое народ- Что же такое народная политика? Этот

ная политика термин обозначает совокупность идей
и интуиций внутри современного
левого движения, которая определяет общие принципы
политической организации, действия и мышления. Это

1. Введение в народную политику 20

набор стратегических предпосылок, который угрожает
ослаблением левых, не давая им наращивать масштаб,
добиваться долгосрочных изменений, выходить за рамки
частных интересов. Движения левого толка, находящиеся
под влиянием народной политики, едва ли имеют шансы
на успех и, более того, на самом деле неспособны трансфор-
мировать капитализм. Сам термин апеллирует к двум
значениям слова «народный». Первое напоминает о критике
этнопсихологии, которая утверждает, что наши интуитив-
ные представления о мире складывались исторически и зача-
стую ошибочны11. А второе связывает народность с чем-то
небольшим, аутентичным, традиционным и естественным.
Оба эти аспекта заключены в идее народной политики.
В первом приближении мы можем определить народную
политику как коллективный, исторически сложившийся
политический здравый смысл, который перестал соответ-
ствовать актуальным механизмам власти. По мере того как
наш мир менялся политически, экономически, социально
и технологически, тактики и стратегии, которые прежде
были способны конвертировать коллективную силу в осво-
бодительные достижения, теперь оказались лишены былой
эффективности. В качестве здравого смысла сегодняшних
левых народная политика часто применяется интуитивно,
некритически и бессознательно. Но здравому смыслу свой-
ственны также историчность и гибкость. Стоит вспомнить,
что привычные сегодня формы организации и тактики
нельзя назвать предопределенными или естественными,
напротив, они развивались постепенно, в ответ на опре-
деленные политические проблемы. Петиции, «оккупаи»,
забастовки, передовые отряды, группы единомышленников,
профсоюзы — все это возникло из конкретных исторических
обстоятельств12. Однако тот факт, что определенные спосо-
бы организации и действий в свое время оказались полез-
ны, не гарантирует их дальнейшей уместности. Тактики
и способы организации, преобладающие сегодня у многих
левых движений, были ответом на опыт столкновения с го-
сударственным коммунизмом, с профсоюзами-монополи-

21
стами, с упадком социал-демократических партий. Но идеи,
которые имели смысл в те исторические моменты, более
не являются эффективным орудием политических изме-
нений. Наш мир сильно продвинулся, стал более сложным,
абстрактным, нелинейным и глобальным, чем когда-либо.
В противоположность абстрактности и бесчеловечности
капитализма, народная политика стремится свести полити-
ку к «человеческому масштабу», подчеркивая ее временнýю,
пространственную и концептуальную непосредственность.
По своей сути народная политика интуитивно руковод-
ствуется тем, что непосредственность всегда лучше и часто
более аутентична и, как следствие, с глубоким подозрением
относится к абстракции и посредничеству. Во временнóм
аспекте современная народная политика обычно остается
реактивной (отвечает на действия корпораций и правитель-
ства, вместо того чтобы инициировать их самой)13; игно-
рирует долгосрочные стратегические цели, предпочитая
тактику (выбирает один вопрос и мобилизуется вокруг
него или делает акцент на процессе достижения цели)14;
предпочитает практики, которые часто по природе своей
скоротечны (захваты территорий и временные автономные
зоны)15; делает выбор в пользу узнаваемого прошлого вместо
неизвестного будущего (например, часто грезит о возвраще-
нии к «хорошему» кейнсианскому капитализму)16; отдает
предпочтение волюнтаристскому и спонтанному перед ин-
ституциональным (что выражается в романтизации беспо-
рядков и повстанчества)17.
В пространственном аспекте народная политика предпо-
читает местное как аутентичное (как в случае «100-мильной
диеты» или местных валют)18; как правило, оказывает пред-
почтение малому перед большим (испытывая благоговение
к небольшим общинам и местному бизнесу)19; поощряет
проекты, которые невозможно вынести за пределы неболь-
шого сообщества (например, общие собрания и прямую
демократию)20; часто отвергает проект гегемонии, предпо-
читает дистанцироваться или выйти из проекта, нежели по-
строить широкую контргегемонию21. Точно так же народная

1. Введение в народную политику 22

политика тяготеет к тому, чтобы действия осуществлялись
самими участниками — например, настаивает на прямом
действии, — и считает принятие решений личным делом
каждого, которое не стоит делегировать представителю.
В народно-политическом мышлении проблемы масштаба
и расширения либо игнорируются, либо смазываются.
И наконец, в концептуальном аспекте мы наблюдаем
крен в сторону повседневного в ущерб структурному, в сто-
рону личного опыта в ущерб систематическому анализу.
Народная политика ставит чувства выше мышления, делает
акцент на личном опыте страдания или на воодушевлении
и гневе, охватывающих участников политических акций;
частное ставит выше универсального, считая второе тотали-
тарным по своей природе; этическое — выше политического,
как в случае этического потребления или морализаторской
критики алчных банкиров22. Организации и сообщества
должны быть прозрачными, заранее отвергать любую идею,
основанную на посредничестве, или мельчайший намек
на усложнение. Классические образы всеобщего освобожде-
ния и глобальных изменений потеснены с первых мест стра-
данием частного и аутентичностью местного. В итоге любой
процесс по созданию универсальной политики с самого
начала оказывается отвергнут.
Определив народную политику таким образом, мы мо-
жем обнаружить ее следы в таких организациях и движени-
ях, как «Захвати Уолл-стрит», испанское «15-M» и студен-
ческие «оккупаи»; у левых коммунистических повстанцев
вроде Тиккуна и Невидимого комитета, во многих формах
горизонтализма, у сапатистов, у современных политиков,
заигрывающих с анархизмом, а также в массе других трендов,
наподобие политического локализма, движения за медлен-
ное питание или этическое потребление и т.п. Но нет единой
позиции, которая воплощала бы в себе все эти элементы, что
возвращает нас к первой характеристике: в качестве некри-
тичного и часто бессознательного здравого смысла народная
политика в разной степени воплощается в разных политиче-
ских установках. То есть народная политика выражает не экс-

23
плицитную позицию, а лишь имплицитную тенденцию.
Идеи, характеризующие эту тенденцию, щедро разбросаны
среди современных левых, но при этом некоторые занимают
более ярко выраженную народно-политическую позицию,
чем другие. И это приводит нас ко второй характеристике:
проблема народной политики не в том, что она начинается
с местного, — любая политика начинается с местного. Про-
блема скорее в том, что народно-политическому мышлению
комфортно оставаться на этом уровне, оно предпочитает
преходящее, маломасштабное, непосредственное и частное.
Для народного политика это достаточное, а не необходимое
условие. Поэтому вопрос не в том, чтобы просто отказаться
от народной политики. Народная политика — необходимая
часть любого успешного политического проекта, но она
может служить для него лишь отправной точкой. Отсюда
третья характеристика: народная политика является про-
блемой только для определенного типа проектов, тех, что
ищут выход за пределы капитализма. Народно-политиче-
ское мышление прекрасно подходит для других полити-
ческих проектов: для тех, что нацелены исключительно
на сопротивление; для движений, организованных для ре-
шения локальных вопросов; для маломасштабных проектов.
Политические движения, которые борются за сохранение
местной больницы или препятствуют выселениям людей,
очень хороши сами по себе, но их важно отличать от тех
движений, которые стремятся бросить вызов неолибераль-
ному капитализму. Идея, что одна система организации,
одна тактика или одна стратегия с равным успехом приме-
нима к любой борьбе, является самым распространенным
и вредным стереотипом среди современных левых. Для соз-
дания любого политического проекта необходимо стратеги-
ческое видение целей и средств, союзников и противников.
С учетом природы глобального капитализма любой постка-
питалистический проект будет нуждаться в амбициозном,
абстрактном, представительном, сложном и глобальном
подходе — чего не может обеспечить народно-политиче-
ская парадигма.

1. Введение в народную политику 24

 Суммируя эти характеристики, мы можем заключить,
что народная политика является необходимой, но недоста-
точной для посткапиталистического политического проек-
та. Делая акцент на непосредственном и оставаясь на этом
уровне, народная политика не приобретает инструментов
для преобразования неолиберализма во что-то иное. И хотя
народная политика несомненно способна совершать важные
сдвиги в борьбе на местном уровне, не будем обманываться,
считая, что эти победы способны обратить вспять течение
мирового капитализма. В лучшем случае они дадут лишь
временную передышку в борьбе. Замысел нашей книги
в том, чтобы набросать альтернативу для левого движения —
способ перейти от местного к глобальному и соединить
частное с универсальным. Подобная альтернатива не может
быть просто консервативным возвратом к политике рабоче-
го класса прошлого века. Напротив, она должна соединять
в себе современное политическое мышление (сдвиг от не-
посредственности к структурному анализу) с усовершен-
ствованными способами политического действия (которые
направлены на создание платформ и увеличение масштаба).

Ошарашенные Откуда вообще возникла народная

политика? Отчего ее тенденции,
несмотря на все явные недостатки, столь привлекательны
и соблазнительны для сегодняшних движений? На это есть
как минимум три очевидных ответа. Во-первых, можно
считать, что народная политика помогает понять, как
интерпретировать все усложняющийся мир и как в нем
действовать. Во-вторых, в народной политике можно уви-
деть реакцию на исторический опыт коммунистических
и социал-демократических левых. И наконец, народная
политика — это наиболее непосредственный ответ на бес-
смысленный спектакль современной партийной политики.
Многополярная мировая политика, экономическая
нестабильность и антропогенные климатические измене-
ния все быстрее опережают нарративы, с помощью кото-

25
рых мы упорядочиваем и делаем осмысленной нашу жизнь.
Все вышеперечисленные явления — примеры так называемых
сложных систем: они обладают нелинейной динамикой, ког-
да незначительно различающиеся параметры на входе могут
давать абсолютно разные результаты на выходе; замыслова-
тые наборы причин непредсказуемым образом влияют друг
на друга; а то, как эти системы функционируют в простран-
стве и времени, выходит за рамки восприятия отдельного ин-
дивидуума23. Глобализация, международная политика и кли-
матические изменения — каждая из этих систем формирует
наш мир, но их воздействие настолько велико и многообраз-
но, что нам сложно поместить собственный опыт внутрь них.
Хороший тому пример — глобальная экономика. В самом об-
щем виде экономика — это объект, не поддающийся прямому
восприятию: она рассредоточена во времени и в пространстве
(невозможно столкнуться с «экономикой» лицом к лицу);
она состоит из широкого перечня элементов, от имуществен-
ных законов до биологических потребностей, от естествен-
ных ресурсов до технологических инфраструктур, торговых
рядов и суперкомпьютеров; и она включает в себя огромную
хитроумно взаимодействующую сеть из циклов реакций,
каждый из которых производит внезапные эффекты, несво-
димые к его отдельным составляющим24. Другими словами,
взаимодействие различных частей экономики дает эффекты,
которые невозможно понять, даже если знать, как функци-
онирует каждая ее часть по отдельности. Только разобрав-
шись в отношениях между этими частями, можно понять,
как устроена экономика. И хотя мы можем получить некое
представление о том, из чего экономика состоит, мы никогда
не сумеем испытать ее на себе непосредственно, как другие
явления. Она наблюдаема исключительно симптоматиче-
ски по ключевым статистическим параметрам, отраженным
в графиках инфляции, процентных ставок, биржевых индек-
сов, ВВП и т.п., но ее нельзя увидеть, услышать или потрогать
во всей полноте.
В итоге, несмотря на все, что было написано о капи-
тализме, мы до сих пор не можем до конца понять его

1. Введение в народную политику 26

механизмы и динамику. Что еще важнее, нам недостает
«когнитивной карты» нашей социоэкономической систе-
мы: представления о том, какое место отведено частным
или коллективным действиям человека на невообразимых
просторах мировой экономики25. В последние десятилетия
сложность динамики, влияющей на политику, выросла.
Неизбежную угрозу антропогенных изменений климата
можно считать новым типом проблемы — у нее нет простого
решения, и она затрагивает столь сложно переплетенные
явления, что трудно даже понять, где вмешаться. Анало-
гичным образом и мировая экономика сегодня стала зна-
чительно более сложной: выросла мобильность капитала,
глобальная финансовая система стала более разветвленной,
а участники процесса — более многочисленными. Насколь-
ко соотносятся наши традиционные политические пред-
ставления о мире с этими изменениями? По крайней мере,
в отношении левых анализ, в основе которого лежал про-
мышленный рабочий класс, был мощным инструментом
для интерпретации комплекса социальных и экономиче-
ских отношений в XIX и начале XX века и позволял, следова-
тельно, формулировать ясные стратегические цели. Однако
история левого движения в ХХ веке показывает, в чем этот
анализ провалился: он не предусмотрел разнообразия форм
освободительной борьбы, которая может быть основана
на гендере, расе и сексуальной ориентации, и способности
капитализма к самореструктуризации — посредством созда-
ния государства всеобщего благосостояния или проведения
неолиберальных преобразований мировой экономики. Се-
годня старые модели часто не справляются с новыми про-
блемами, и мы перестаем осознавать наше место в истории,
да и в мире вообще.
Этот разрыв между повседневным опытом и системой,
внутри которой мы существуем, привел к росту отчужден-
ности: мы чувствуем себя потерянными в мире, которого
не понимаем. Культуролог Фредрик Джеймисон отмечает,
что популярность конспирологических теорий отчасти
объясняется этой ситуацией26. Теории заговора сужают фак-

27
торы воздействия на нашу жизнь до одной фигуры, наделен-
ной силой, будь то Бильдербергская группа, масоны или еще
какой-нибудь козел отпущения. Несмотря на чрезвычайную
сложность некоторых теорий, они дают обнадеживающе про-
стой ответ на вопрос о том, «кто за всем этим стоит» и какова
наша роль в этой ситуации. Другими словами, они работают
в точности как когнитивная карта, хотя и неправильная.
Народная политика также представляет собой возмож-
ную реакцию на проблемы непреодолимой сложности. Если
мы не понимаем, как устроен мир, народная политика пред-
лагает свести сложность к человеческому масштабу. Работы,
написанные в ключе народной политики, полны призывов
вернуться к подлинности, непосредственности, в «сораз-
мерный человеку» мир, «прозрачный», «осязаемый», «мед-
ленный», «гармоничный», «простой» и «повседневный»27.
Подобное мышление отвергает сложность современного
мира и, следовательно, отвергает возможность подлинно
посткапиталистического мира. Оно пытается придать вла-
сти человеческий облик, в то время как самым пугающим
является как раз полностью безличная природа системы.
Лица могут меняться, а власть остается той же. Поворот к ло-
кализму, временным точкам сопротивления и интуитивным
практикам прямого действия позволяет успешно сводить
проблемы глобального капитализма к конкретным фигурам
и ситуациям.
Таким образом народная политика зачастую сужает по-
литику до этической и индивидуальной борьбы. Существует
тенденция то и дело воображать, что нам просто нужны
«хорошие» капиталисты, или «ответственный» капитализм.
В то же время императивный посыл «действовать локально»
ведет к тому, что народная политика начинает фетишизи-
ровать непосредственные результаты и конкретные про-
явления действий. Отложенная атака корпораций на окру-
жающую среду превозносится как успех даже в том случае,
когда компания просто выжидает спада общественного
внимания, чтобы вновь вернуться к своей цели. Более того,
как давным-давно отмечала Роза Люксембург, фетишизация

1. Введение в народную политику 28

«непосредственных результатов» ведет к пустому прагма-
тизму, к борьбе за поддержание текущего баланса сил, вме-
сто того чтобы искать изменения структурных условий28.
Если стратегическое мышление недостаточно абстрактно,
тактика вырождается в сиюминутные жесты. И наконец,
отрицание сложности согласуется с неолиберальным отно-
шением к рынку. Один из первых аргументов против пла-
новой экономики заключался в том, что экономика просто
слишком сложна, чтобы ею управлять29. И тогда единствен-
ная альтернатива — переложить распределение ресурсов
на рынок, отказавшись от попыток управлять им рацио-
нально30. Со всех этих точек зрения народная политика
выглядит попыткой уменьшить глобальный капитализм
до осмысляемого масштаба — и одновременно сформули-
ровать, как иметь дело с этим ограниченным конструктом.
Идея же этой книги состоит в том, что тенденции народной
политики ошибочны. Если сложность сегодня превышает
человеческие возможности понимания и контроля, есть два
пути: редуцировать сложность до человеческого масштаба
или расширить возможности человечества. Мы выступаем
за второй вариант. Любой посткапиталистический проект
обязательно потребует создания новых когнитивных карт,
политических нарративов, технологических интерфейсов,
экономических моделей и механизмов коллективного кон-
троля, чтобы можно было использовать сложные явления
для блага человечества.

Устаревшие Хотя распространение народно-поли-

тического мышления в определенной
степени объясняется попыткой найти ответ на постоянно
растущую сложность, его следует также рассматривать
в контексте истории левой политики в ХХ веке. Во многих
отношениях народно-политические тенденции оказываются
пусть неадекватным, но понятным ответом на вызовы по-
следних пятидесяти лет, возникшие как внутри левого
движения, так и в схватке с консервативными и капитали-

29
стическими силами31. В частности, народная политика
возникла как реакция на упадок послевоенного социал-демо-
кратического фронта, который объединял в себе институты
рабочего класса, социал-демократические партии и главен-
ство глубоко укорененного либерализма32. Социал-демокра-
тический блок потерпел поражение на нескольких фронтах:
это и возникновение новых профессий, связанных со сферой
эмоционального и когнитивного; и энергетический кризис,
нарушивший сложившийся геополитический баланс;
и сложности, с которыми все чаще сталкивались капитали-
стические предприятия в погоне за прибылью; и распро-
странение неолиберальной идеологии через институцио-
нальную сеть аналитических центров и университетов;
и взрывной рост числа новых форм политической субъект-
ности, проектов и запросов; и повсеместная дискредитация
номинально коммунистических государств. Каждый из этих
факторов внес свой вклад в разрушение основы послевоен-
ной социальной системы в Европе и Америке. В ходе этого
процесса старые левые парадигмы устаревали, и новые
обгоняли их.
Вероятно, самый значительный момент этой дестаби-
лизации послевоенного соглашения пришелся на конец
1960-х — начало 1970-х. Глобальные волнения 1968 года дали
новый толчок и новое вдохновение череде левых движе-
ний, отвергших координаты борьбы, заданные профсоюза-
ми и политическими партиями. Одним из факторов было
появление информации о сталинских репрессиях — в соче-
тании с усилиями советского режима раздавить попытки
демократизации в Восточной Европе это дискредитировало
компартию в глазах молодых европейских левых. Под вопро-
сом оказалась стратегическая ценность ленинской програм-
мы государственного переворота, которую должна была
осуществлять революционная партия во главе разных сил,
сплотившихся вокруг промышленного рабочего класса33.
Если даже «успешные» революции на длинной дистанции
привели к склеротической технократии и политическим
репрессиям, как нужно действовать, чтобы добиться под-

1. Введение в народную политику 30

линного освобождения? Жесткая партийная иерархия, ком-
партия как авангард — это все сильнее противоречило целям
зарождавшихся социальных движений.
За пределами коммунистических режимов и их труд-
ностей перехода к посткапитализму перспективы государ-
ственного переворота в развитых странах в 1960–1970-х вы-
глядели несерьезными, особенно с учетом раскола на левом
фронте. Волнения во Франции в мае 1968 года, примечатель-
ные тем, что французская компартия не смогла поддержать
профсоюзы и студенческие группы, казалось, положили
конец надеждам на политическую революцию. Вдобавок
социал-демократы со своими кейнсианско-корпоративны-
ми решениями вопроса социального неравенства все более
удовлетворялись существующим порядком и не могли или
не желали двигаться по направлению к освободительному
социализму. Хотя социальная демократия и могла продви-
гать определенные группы, ее устройство было достаточно
авторитарным, а состав персоналий — патерналистским, как
правило, исключающим женщин и этнические меньшинства,
в целом же она зависела от капиталистической организации
производства (фордизма), создающей крайне прочные соци-
альные связи. Именно эти связи и стали рушиться в конце
1960-х — начале 1970-х из-за появления новых массовых
желаний (большей гибкости в организации труда, напри-
мер) и новых настойчивых требований (расового и гендер-
ного равенства, ядерного разоружения, сексуальной свободы
и борьбы с западным империализмом). К концу 1960-х годов
эти новые проблемы перестали решаться существующим
набором левых политических агентов, и давление избира-
телей стало превращать социал-демократические партии
из массовых партий рабочего класса в партии среднего клас-
са, все более опирающиеся на коалиции34. Остатки радикаль-
ных элементов в социал-демократических партиях понем-
ногу вычищались.
Продолжение упадка партийной политики можно отча-
сти связать с чудовищными реалиями номинально коммуни-
стических режимов и с общим разочарованием в социальной

31
демократии. Одновременно изнутри нового левого движе-
ния прозвучало много обоснованной критики, в том числе
вызванной опытом женщин в активистских группах, кото-
рые обнаружили, что их голоса по-прежнему занимают мар-
гинальное положение даже в предположительно радикаль-
ных организациях. Более иерархичные организационные
формы, такие как партии или традиционные профсоюзные
организации, продолжали оборонять патриархальные и сек-
систские социальные отношения, царящие и в обществе.
В итоге было проведено немало экспериментов по созданию
новых форм организации, которые препятствовали бы та-
кому социальному подавлению. Практиковались, в частно-
сти, консенсусное принятие решений и горизонтальные
структуры дебатов, которые позднее приобретут мировую
известность благодаря движению «Захвати Уолл-стрит»35.
За пределами феминистских групп новые левые универси-
тетских кампусов, хотя и выбирали разные виды протеста,
как правило, все были явно антиавторитарны, антибюрокра-
тичны и даже отвергали любую форму организации36. Мно-
гие тактики, выдвигаемые этими группами, подчеркивали
преимущества прямого действия и вдохновлялись афро-
американскими движениями за гражданские права, более
ранними студенческими движениями, равно как и идеями
европейского ситуационизма, анархистскими политиче-
скими течениями и зарождавшимся движением в защиту
окружающей среды37. Здесь мы видим возникновение ба-
зового стратегического направления народной политики
и характерных для нее способов действия: от «оккупаев»,
сидячих демонстраций или сквот-коммун до карнавальных
уличных протестов и хеппенингов. Задачей каждого из них
было нарушить рутинное отправление властных функций,
приостановить «нормальные» формы общественной регу-
ляции и продвинуть площадки для равноправной дискус-
сии. Не пытаясь изменить общество, эти вторжения были
направлены на то, чтобы преобразить самих их участ-
ников и воплотить новые формы социальных отноше-
ний будущего.

1. Введение в народную политику 32

 В тот период выкристаллизовались движения, которые
различались внешним видом, оперировали разными субъ-
ектностями и на разных территориях, использовали разные
тактики и стратегии. Но каждое из них по-своему форму-
лировало новые желания, которые сходу не вписывались
в старые формы политики левого фланга. Эти движения
можно рассматривать как часть обобщенного политического
феномена «антисистемности», присущего тому времени38.
По всему миру протестующие бросали вызов власти бю-
рократических иерархий и стремились разрушить ее, вы-
бирая новые методы прямого действия — это характерно
и для студенческих, феминистских движений и движений
за права чернокожего населения в Соединенных Штатах,
и для ситуационистов, студенческих и профсоюзных акти-
вистов в Европе, и для пражских антисталинистов, и для
студенческих восстаний в Мехико и Токио, и для китай-
ской культурной революции39. В своем крайнем выражении,
однако, антисистемная политика предлагала считать, что
любая политическая власть изначально заражена стремле-
нием к подавлению, патриархальности и деспотизму40. Здесь
возникает некий парадокс. Если антисистемные политики
выбирают переговоры или компромисс с существующими
властными структурами, это создает угрозу коррупции или
кооптации новых левых. Если же их выбор — оставаться
маргинальными, они неспособны воздействовать на ту часть
общества, которую им еще не удалось увлечь своей повест-
кой41. Многие из этих антисистемных движений выдвигали
в целом верную критику сложившихся форм государства,
капиталистической власти и старорежимной левой бю-
рократии. Однако у антисистемной политики не хватало
ресурсов, чтобы создать новое движение, способное состя-
заться с гегемонией капитализма.
Наследие упомянутых социальных движений было
двояким. Идеи, ценности и новые желания, артикулирован-
ные ими, возымели большое влияние на мировом уровне;
их крупнейшим достижением остается распространение
феминистских и антирасистских требований, признание

33
прав геев и наступление на бюрократию. В этом проявился
абсолютно необходимый элемент левой самокритики, а на-
следие народно-политической тактики оказалось в подхо-
дящих исторических условиях. Одновременно с этим не-
способность (или отсутствие желания) вывести на первый
план радикальные стороны этих проектов имела серьезные
последствия в наступивший вслед за этим период дестаби-
лизации42. Новые социальные движения дали множество
свежих и мощных идей человеческой свободы, но в целом
оказались неспособны заменить слабеющий социал-демо-
кратический порядок.

Обойденные Именно в момент подъема новых

социальных движений экономическая
база социал-демократического консенсуса стала давать
первые трещины. В 1970-х годах резко выросли цены на энер-
гоносители, рухнула Бреттон-Bудская система, увеличилось
движение капитала, установилась стагфляция и капитали-
стические прибыли упали43. Это по сути подвело черту под
основным политическим соглашением, на котором держалась
послевоенная эпоха: своеобразным сочетанием кейнсианской
экономической политики, фордистско-корпоративного
промышленного производства и широкого социал-демокра-
тического единства, благодаря которому часть доходов обще-
ства возвращалась рабочим. Мировой структурный кризис
давал возможность силам как слева, так и справа создать
новую гегемонию для его разрешения.
Для правых вызов заключался в восстановлении при-
быльности и накопления капитала. Глобальным ответом
на него в конце концов стало возникновение неолибераль-
ной мысли, но и до того силы правого фланга в Великобри-
тании и США нащупывали разные способы обойти левых,
как старой формации, так и новой. В особенности важным
подходом оказалась политэкономическая стратегия по свя-
зыванию кризиса капитализма с силой профсоюзов. После-
дующее поражение профсоюзного движения в ведущих

1. Введение в народную политику 34

капиталистических странах стало, вероятно, главным дости-
жением неолиберализма, заметно изменившим баланс сил
между трудом и капиталом. Это достигалось разными сред-
ствами, от физической конфронтации, насилия44 и законо-
дательного ограничения проявлений солидарности и заба-
стовок до изменения способов производства и дистрибуции,
подрывающих силу профсоюзов (один из примеров — раз-
дробление цепей поставок), и достижения общественного
консенсуса по широкой неолиберальной повестке индивиду-
альной свободы и «негативной солидарности». За последней
стоит больше чем просто равнодушие к рабочей агитации —
это культивация агрессивного чувства несправедливости,
направленного на идею равенства: если я должен терпеть
ужесточение условий труда (замораживание зарплаты,
потерю дохода, уменьшение пенсии), то и остальные тоже
должны. Совокупным итогом этих усилий стало выхола-
щивание профсоюзов и поражение рабочего класса в разви-
тых странах45.
В то время как правые с успехом прошли кризис, кон-
солидировав свои политические и экономические активы,
старые и новые левые движения не сумели противостоять
новой конфигурации сил. Социалистические и даже ком-
мунистические политические партии в 1970-х постепенно
научились побеждать на выборах в Западной Европе, но ста-
рые левые формации пытались разрешить кризис путем
простого повышения ставок в игре с традиционной корпо-
ративистской повесткой46. Однако в новых экономических
условиях рецепты старой кейнсианской политики оказались
неспособны запустить рост экономики, сдержать безрабо-
тицу или сократить инфляцию. В результате правительства
левой ориентации, пришедшие к власти в 1970-х, такие как,
например, британская лейбористская партия, часто при-
меняли приемы протонеолиберальной политики в отчаян-
ных попытках стимулировать восстановление экономики47.
Правые силы брали верх над традиционным рабочим дви-
жением, стагнирующим и дряхлым, и поглощали его. В этом
контексте новые левые предоставили ту критику, которая

35
была остро необходима для оживления и прогресса левого
движения. Но, как мы показали ранее, если старые рабочие
организации часто страдали от недостатка идей, то новые
были неспособны к институциализации и артикуляции
себя как полюса силы. Это привело к растущей маргинали-
зации левых.
По мере того как границы неолиберализма расширя-
лись, а его идеи становились общим местом, оставшиеся
социал-демократические партии все охотнее принимали его
условия. Когда все основные партии в итоге подписались
под неолиберальными политическими и экономическими
программами, а все большее число общественных служб
переходило в частные руки, возможность добиться суще-
ственных изменений на выборах резко упала. Выхолощенная
партийная политика сопровождалась все большим циниз-
мом, напоминая PR-индустрию, а сами политики преврати-
лись в подобие назойливых продавцов никому не нужных
побрякушек48. Массовое участие в предвыборных кампаниях
снизилось параллельно с постепенным утверждением нео-
либеральной системы координат — и мы оказались в эпохе
постполитики. Ее сегодняшний итог — массовое равноду-
шие избирателей; явка постоянно находится на историче-
ском минимуме. В этих условиях акцент на непосредствен-
ном результате и локальной демократии участия, присущий
народной политике, приобретает определенное обаяние.
Положение новых социальных движений в этом контек-
сте было менее однозначным. К 1990-м годам рабочий класс
практически полностью утратил роль привилегированного
политического субъекта, зато стал заметен гораздо более
широкий набор социальных идентичностей, общественных
желаний и типов притеснения49. Предпринимались попыт-
ки разработать все более сложный анализ взаимодействия
властных структур, что дало толчок идее о пересекающихся
дискриминациях50. Благодаря широкому проникновению
в культуру и поддержке политического мейнстрима, зна-
чительная часть политической программы феминистских,
антирасистских и квир-движений была закреплена на зако-

1. Введение в народную политику 36

нодательном уровне и прижилась в обществе. Но несмотря
на эти успехи, это был отход от радикальных требований,
обозначенных в 1970-х, которые предусматривали значи-
тельно более глубокие общественные преобразования.
К примеру, феминистское движение достигло значитель-
ных завоеваний в вопросах равенства оплаты труда, права
на аборты и заботы о детях, но все это лишь слабые подобия
проектов по полной отмене гендера51. То же касается завое-
ваний многочисленных движений по эмансипации черно-
кожих — хотя антирасистский подход к найму работников
и антидискриминационные законы внедрены повсеместно,
ранние радикальные программы этих движений забыты52.
Успех новых социальных движений сегодня по большей
части ограничен рамками господствующей неолибераль-
ной повестки, в центре которой находятся идея свободного
рынка, права человека и риторика выбора. Наиболее ради-
кальные и антикапиталистические элементы этих проектов
остались за бортом.
Оглядываясь назад, мы видим крушение традиционных
левых организаций и параллельное возникновение нового
альтернативного левого движения, выросшего на критике
бюрократии, властной вертикали, неравноправия и ин-
ституционализации в сочетании с включением в неолибе-
ральный аппарат ряда новых требований. Именно на этом
фоне находки и озарения народной политики все прочнее
утверждались в качестве нового политического здравого
смысла, который затем выразился в альтерглобалистских
движениях53. Эти движения возникали в две фазы. Первая,
с середины 1990-х до начала 2000-х, состояла из таких групп,
как сапатисты, антикапиталисты, альтерглобалисты, участ-
ники Всемирного социального форума и разнообразных
антивоенных протестов. Вторая фаза началась сразу после
финансового кризиса 2007–2009 годов, и в ней фигурирова-
ли разные группы со сходной организацией и идеологией:
«Оккупай», испанское «15-M» и разные национальные студен-
ческие движения. Новейшие социальные движения обеих фаз
противопоставляли себя неолиберализму и его националь-

37
ным и корпоративным аватарам. В первой фазе мишенью
протестов был глобальный рынок и институты управления,
во второй — скорее, растущая роль финансового сектора, не-
равенство и долг54. Этот последний цикл борьбы, вдохновлен-
ный более ранними социальными движениями, объединил
группы, выдвигающие на первое место местное и спонтанное,
горизонтальное и антигосударственное. Народная политика
кажется оправданной благодаря краху традиционных мето-
дов организации левых, кооптации социал-демократических
партий неолиберальной безальтернативной гегемонией
и всеобщему чувству бессилия, вызванному вялостью со-
временной партийной политики. В нашем мире, где самые
серьезные проблемы выглядят непреодолимо сложными, на-
родная политика представляется соблазнительным способом
моделировать варианты равноправного будущего в настоя-
щем. Сама по себе, однако, эта политика неспособна породить
устойчивые силы, которые смогли бы не только сопротив-
ляться глобальному капитализму, но и преодолеть его.

Заглядывая Выдвигаемая в этой книге критика

вперед народной политики — это одновремен-
но и предупреждение и диагноз55.
В то время как мейнстрим и радикальное крыло левых движе-
ний сегодня обращены к народно-политическому полюсу,
мы стремимся развернуть этот тренд. Цель первой полови-
ны книги — разрушить догматичный набор представлений
о том, как сегодня делать политику и как ее стратегически
выстраивать. Начав с критики существующей политики,
во 2-й главе мы пытаемся диагностировать и обозначить
пределы современного народно-политического мышления.
В то время как левые отказались от проекта гегемонии
и расширения зоны влияния, неолиберализм, как показыва-
ет глава 3, с успехом пошел по этому пути. Во второй поло-
вине книги вместо народной политики предлагается аль-
тернативный левоориентированный проект, построенный
вокруг мирового и всеобщего освобождения. В 4-й главе

1. Введение в народную политику 38

мы доказываем, что левое движение, ориентированное
на будущее, должно вернуть себе инициативу модерниза-
ции и вновь сосредоточиться на прогрессе и всеобщем
освобождении. Глава 5 содержит анализ тенденций совре-
менного капитализма, причем особое внимание уделено
кризису в сфере труда и общественного воспроизводства.
Эти тенденции требуют реакции, и наша позиция заключа-
ется в том, что левые должны начать строить прогрессив-
ный политический проект по разрешению этого кризиса.
В противоположность сегодняшней фиксации на проблемах
долга и неравенства, мы рисуем в 6-й главе мир посттруда.
В главах 7 и 8 рассматриваются некоторые шаги, которые
необходимо сделать для его приближения: в частности,
создать движение контргегемонии и возродить влияние
левых. Наконец, заключение позволяет отступить немного
назад и рассмотреть модернизационный проект с точки
зрения ориентированных на будущее левых, чья цель — все-
общее освобождение. Вся книга строится на простом убежде-
нии: левое движение сегодня не может продолжать действо-
вать в рамках существующей системы и не может вернуться
к идеализированному прошлому, а значит, должно вместо
этого взять на себя строительство нового будущего.
2
ПОЧЕМУ МЫ
НЕ ВЫИГРЫВАЕМ?
КРИТИКА СЕГОДНЯШНИХ
ЛЕВЫХ

41
 Goldman Sachs неважно, выращиваете ли вы цыплят.
Джоди Дин

Главный вызов левого движения сегодня — необходимость

считаться со всеми разочарованиями и провалами недавнего
цикла борьбы. Мы только что наблюдали настоящий взлет
народной политики — от манифестаций антиглобалистов
до «оккупаев». Отчего же, несмотря на широкую мобили-
зацию людей и накал эмоций, эти движения не смогли
достичь каких-либо заметных изменений политического
статус-кво? Некоторые утверждают, что несостоятельность
современных движений левого толка может объясняться
их классовым составом (предполагаемым отсутствием
рабочей составляющей) или заинтересованностью в ли-
беральных реформах, проникшей в их ряды1. Согласно
другому мнению, проблемы заключаются в самой системе
и в тех преградах, которые чинятся любому проекту пре-
образования. Но, как мы утверждали в предыдущей главе,
это только отчасти объясняет все недавние провалы. В этой
главе мы хотим показать, что проблемы кроются скорее
в предпосылках самой народной политики, которая сегодня
определяет стратегические горизонты левого движения.
Мы попытаемся определить, какие ограничения накладывает
современная народная политика.
Как утверждалось в главе 1, народная политика возни-
кает на пересечении обобщенной реакции на растущую
социальную сложность и особенностей истории левоори-
ентированных движений в XX веке. В этой главе мы рассмо-
трим, каким образом интуитивные представления народной
политики, находившиеся в процессе формирования, стали
задавать ряд основных направлений современной полити-
ки левого толка. Не претендуя на освещение всего спектра
общественных движений, мы сфокусируемся на наиболее
политически значимых и массовых событиях его левора-
дикального края за последние пятнадцать лет. Мы также
не утверждаем, что та или иная политическая тактика этих

43
движений проблематична по своей природе. Достоинства
тактики становятся заметны только на широком истори-
ческом горизонте, а также в сопоставлении со стратегией,
нацеленной на его расширение. Фундаментальная слабость
современных левых проявляется именно в нынешних обсто-
ятельствах: когда реальность, по преимуществу определя-
емая императивами глобального капитализма, сочетается
со стратегиями народной политики, нацеленными на мест-
ное и непосредственное. Сначала мы рассмотрим одну
из самых массовых политических тенденций последних
пятнадцати лет — горизонтализм, а затем перейдем к широ-
ко распространенным идеям локализма и к общему реактив-
ному вектору большей части мейнстримной и радикальной
левой политики.

Горизонтализм Горизонтализм, сформированный

американскими общественными
движениями 1970-х и поднятый на знамена сапатистами,
альтерглобалистами и активистами «движения площадей»,
стал основным направлением современной леворадикаль-
ной политики2. В ответ на неудачные попытки осуществить
политические изменения сверху в ХХ веке горизонталист-
ские движения пытаются изменить мир, меняя социальные
отношения снизу3. Опираясь на исторический опыт, на тео-
рию и практику анархизма, коммуниcтических советов,
либертарного коммунизма и автономизма, они пытаются,
по словам одного из сторонников горизонтализма, «менять
мир, не беря власть»4. В основе этих движений лежит пол-
ный отказ от государства и других официальных институ-
тов — для них важнее общество как пространство, где за-
рождаются радикальные изменения. Горизонтализм
отказывается от проекта гегемонии как от внутренне деспо-
тического, выдвигая взамен политику, построенную на бли-
зости5. Он призывает свободно связанных индивидуумов
создавать свои автономные сообщества и самостоятельно
управлять своей жизнью, вместо того чтобы апеллировать

2. Критика сегодняшних левых 44

к вертикально организованной власти или захватывать ее.
В общих словах мы можем резюмировать эти идеи в четырех
основных пунктах:

1. Отказ от любых форм власти.

2. Приверженность прямой демократии и/или консенсус-
ному принятию решений6.
3. Ориентация на префигуративную политику.
4. Акцент на прямом действии.

В этом наборе идей заложен ряд проблем, ограничивающих

и сужающих их потенциал в борьбе с глобальным капита-
лизмом.
Главным вкладом горизонтализма является, вероятно,
его обостренное внимание к доминированию в любом виде7.
Левые традиционно были сосредоточены на государстве
и капитале — горизонтализм идет дальше и тем самым
подчеркивает, что существует множество других типов
доминирования в обществе: расовый, патриархальный, сек-
суальный, эйблистский и т.п. Многие представители ради-
кальных левых взяли на вооружение эти идеи и сосредото-
чились на полном устранении любых форм угнетения — это
важный шаг вперед, и любой серьезный левый политик,
по нашему мнению, должен следовать этому примеру. И все
же средства, которыми горизонталистские движения пы-
таются преодолеть власть и угнетение, часто оказываются
связаны тесными рамками народной политики. Стремясь
к прямой и непосредственной отмене властных обществен-
ных отношений, эти движения либо игнорируют менее
явные проявления доминирования, либо терпят неудачу
в возведении устойчивых политических структур, способ-
ных поддерживать новые общественные отношения в долго-
срочной перспективе.
Твердое стремление избегать любых форм доминирова-
ния тесно связано с критикой репрезентации — концепту-
альной и политической. На практике это приводит к отказу
от наиболее иерархических структур, характерных для

45
репрезентативной демократии8. Репрезентация, пережив-
шая историю коррумпированных профсоюзов и скоропортя-
щихся либеральных демократий, видится как неизбежный
путь к доминированию элит, обслуживающих собственные
интересы. Взамен предлагаются прямые формы демокра-
тии, в которых посредничество уступит непосредственно-
сти и сделает политику более личной9. Идея состоит в том,
что демократия «лицом к лицу» более естественна, аутен-
тична и дает меньше поводов для возникновения иерархий10.
Политические решения должны приниматься не представи-
телями, а индивидуумами, представляющими самих себя11.
Прямая демократия в итоге становится базовой ценностью,
основанной на народно-политической интуиции: все не-
посредственное лучше, чем опосредованное. Главная цель
дискуссий — это, как правило, консенсус, а не решение боль-
шинства, парламентская процедура или указание из цен-
трального комитета12. Следовательно, дебаты и управление
должны быть максимально инклюзивными, и ценен в том
числе сам процесс обсуждения, а не только его результаты13.
Именно партисипативная демократия, или демократия
участия, привлекает многих в первую очередь, особенно
в сравнении с пустыми, ритуальными церемониями совре-
менных репрезентативных демократий14. Многие говорят
об ощущении силы, которое возникает от участия в процес-
сах принятия решений путем консенсуса15. Таким образом,
особую ценность приобретают максимальная инклюзив-
ность и консенсус, что ставит тактику и процедуру выше
стратегических целей.
Прямая демократия, консенсус и инклюзивность состав-
ляют вклад горизонтализма в префигуративную политику,
которая нацелена на создание желаемого мира здесь и сей-
час. Эта тактика — давняя традиция левых, начиная с анар-
хизма в изводе Кропоткина и Бакунина и вплоть до наших
дней, но лишь недавно она стала характерна для переднего
края политики левого спектра. Прежние обещания о том,
что после революции все иерархии исчезнут и никто не бу-
дет обделен, были слабым утешением для женщин и людей

2. Критика сегодняшних левых 46

с цветной кожей, чьи интересы раз * Одна из форм так
называемой враждебной
за разом игнорировал очередной белый архитектуры, «шипы
мужчина у власти. Префигуративная против бездомных» уста-
навливаются на площад-
политика пытается создавать новый ках перед подъездами,
мир сразу, не дожидаясь революции, — на внешних подоконниках
магазинных витрин и т.п.,
и тем самым вновь демонстрирует веру чтобы бездомные не могли
в превосходство непосредственного над устроиться там на ночлег.
опосредованным. В своих лучших про-
явлениях префигуративная политика стремится воплотить
утопические импульсы, реализуя будущее в конкретике се-
годняшнего дня16. В худшем варианте ориентация на префи-
гуративность оборачивается догматическим утверждением,
что средства должны соответствовать целям, и сопровожда-
ется непониманием сути противостоящих сил17.
Если задача — создать желаемую реальность здесь и сей-
час, а прибегать к посредническим институтам запрещено
(или это как минимум не приветствуется), самой верной
практикой становится прямое действие. Такая практика
охватывает широкий спектр возможных тактик: от театра-
лизованного протеста в духе ситуационистов до несанк-
ционированных профсоюзами забастовок, от блокады
портов до поджогов строящегося жилья класса люкс. Здесь
тоже прослеживается народная политика — предпочтение
прямого, непосредственного и интуитивного. Разумеется,
временами прямое действие может быть гораздо эффектив-
нее и полезнее протестов — например, заливание бетоном
«шипов против бездомных»* или методы умышленного
затягивания в рабочей борьбе18. И все же, как мы убедимся
в дальнейшем, прямого действия зачастую недостаточно для
закрепления долгосрочных изменений — это не более чем
временное препятствие для сил государства и капитала.
Следует сразу отметить, что сами по себе прямая де-
мократия, префигуративная политика и прямое действие
не являются ущербными19. Пользу от них следует оценивать
не как таковую, а в отношении конкретных исторических
ситуаций и конкретных стратегических целей, то есть
по способности осуществлять настоящие глубокие преоб-

47
разования. Реальность комплексного, глобализованного
капитализма такова, что незначительные вмешательства
в виде довольно локальных акций вряд ли когда-либо приве-
дут к перестройке всей социально-экономической системы.
Во второй части книги мы предполагаем, что тактический
репертуар горизонтализма может приносить некоторую
пользу, но только в сочетании с другими, более опосредо-
ванными формами политической организации и действия.
Вслед за этим обзором теоретических установок горизон-
тализма и связанных с ним общих тем мы можем перейти
к двум важным циклам политики XXI века, чтобы выделить
как практические возможности, так и существенные народ-
но-политические ограничения, заложенные в этих моделях.
Мы рассмотрим два ярчайших проявления горизонтализма:
«движение площадей», возникшее после финансового кри-
зиса 2008 года, и опыт Аргентины на заре дефолта 2001 года.
В каждом случае заметны как реальные достижения, так
и ощутимые ограничения этих подходов.

«Оккупай» Наиболее заметным воплощением гори-

зонталистских принципов за недавнее время стало «дви-
жение площадей». Хотя сами захваты не требуют гори-
зонтального управления (исходно эта тактика наследует
методам военных)20, подавляющее большинство захватов
после 2008 года были организованы именно так. Эта вол-
на захватов общественных пространств быстро ширилась,
к 2011 году уже насчитывалось 950 захватов в разных горо-
дах мира, каждый из которых отражал местные политиче-
ские, экономические, культурные или классовые пробле-
мы. Мы хотим подробно рассмотреть провал «движения
площадей» в западном мире, в частности, потому, что это
выявляет недостатки народно-политического мышления
в странах капиталистического ядра21. Примечательно, что
неудача постигла «Оккупай» несмотря на разнообразие
подходов, объединенных под его эгидой. В США, например,
практики и настрой выступавших, от «Захвати Уолл-стрит»
до «Захвати Окленд», варьировали от принципиально

2. Критика сегодняшних левых 48

ненасильственных до открыто антагонистичных, колебались
между либерализмом (часто плохо понятым и сумбурным)
и воинствующим либертарным коммунизмом22. Вдобавок
к региональным отличиям идеология участников отражала
весь политический спектр, включая либералов-реформи-
стов, антикапиталистов, анархистов-мятежников, комму-
нистов-антигосударственников, профсоюзных активистов
и на закуску — немного «либертарианцев против Федрезерва».
Это многообразие сочеталось с повальным отказом формули-
ровать политические требования, что еще сильнее затруд-
няет попытки увидеть это движение как единое целое.
Относительно легко понять, почему столь многие по-
желали примкнуть к движению. Горизонтальная природа
захватов давала людям возможность высказать свою точку
зрения в лицо обществу, которое в лучшем случае учитывало
их голоса на выборах23. Это особенно верно для Америки, где
конструкция двухпартийной выборной демократии означает,
что окно политического дискурса чрезвычайно сужено. Набор
слоганов и идей, связанных с «движением площадей», сви-
детельствует о взрыве подавленного гнева и политических
требований, которые до тех пор оставались неуслышанны-
ми. Для тех, кто не участвовал в захватах напрямую, «Окку-
пай» обеспечил возможность высказаться в интернете, на-
пример в блоге «Мы — 99 процентов» (We are the 99 Percent)
на Tumblr24. Даже в отсутствие прямого политического
результата возможность сообщить во всеуслышание о своих
бедах воодушевила и поддержала многих.
«Оккупай» отличало и то, что он нарушал привычный
образ жизни как участников, так и наблюдателей, позволяя
людям вместе участвовать в общем политическом проекте.
По словам одного из наблюдателей, «практика автономии
дает почувствовать собственную силу»25. В таких местах,
как Окленд, активисты часто подталкивали ситуацию
к более радикальной политике, чем могли бы допустить
посреднические организации, такие как НКО. «Оккупай»,
подобно многим протестным движениям, приводил к ра-
дикализации участников акций, особенно когда они стал-

49
кивались с непропорционально жесткими действиями
полиции. Захваты должны были предвосхищать новый мир;
но если он и не наступал, участники, без сомнения, могли
ясно увидеть, какие возможности открывает политиче-
ская солидарность26.
Помимо этих внутренних выгод, захваченные простран-
ства, такие как лагеря противников «Большой восьмерки»,
служили базами для выступлений против политической
системы27. Большую их часть составляли протестные марши
и митинги, а захваченные площадки использовались как
места для коллективного принятия решений и тренировоч-
ные штабы — там готовились к акциям гражданского непо-
виновения, объясняли, как вести себя в случае задержания
(полицейских репрессий), оказывали юридическую помощь28.
В целом захваты оказались самой заметной манифестацией
инфраструктуры всего движения в реальном мире. В лагерях
«оккупаев» часто, хотя и не всегда, находили поддержку наи-
более маргинальные члены общества, особенно бездомные29.
Но, вероятно, важнее всего было то, что захваты постоянно
находились под прицелом СМИ — в особенности захвачен-
ный Зукотти-парк в Нью-Йорке — и привлекали внимание
правительства и широкой публики к многим темам, обычно
вытесненным на периферию30. «Оккупай» сумел, пусть
ненадолго, заставить мейнстримную прессу и телевидение
говорить об экономической справедливости — серьезное
достижение для медиасреды, испытывающей глубокое влия-
ние неолиберализма.
Но несмотря на все эти успехи, захваты терпели пораже-
ние в очень важных пунктах. Комментаторы изнутри не раз
отмечали, что риторика инклюзивности скрывала дискри-
минацию на почве расы, гендера, дохода и свободного вре-
мени31. Именно ограничения народной политики, заложен-
ные в теорию и практику движения, в итоге не позволили
ему расшириться в пространстве, закрепиться во времени
и сделаться всеобщим. Некоторые движения, входившие
в «Оккупай», попросту не имели таких намерений. Многие
(хотя и не все) мыслители-горизонталисты подчеркивают

2. Критика сегодняшних левых 50

особый динамизм сравнительно недолговечной, спонтан-
ной политики, утверждая, что «относительное постоянство
не обязательно есть достоинство»32. Но, намеренно или нет,
тенденция к практической реализации пространственной,
временнóй и концептуальной непосредственности в целом
ослабила движение, и оно не смогло продержаться доста-
точно долго, чтобы серьезно продвинуться на пути к своим
основным целям.
Наиболее характерной чертой движения «Оккупай»,
опиравшегося на горизонталистские принципы, была
приверженность прямой демократии. Из самых разных
ее форм — от рабочих советов до кантонной демократии
швейцарского типа — «движение площадей» отдало пред-
почтение генеральной ассамблее33. В эпоху снижения эф-
фективности демократии участники протестов связывали
больше всего надежд именно с новыми способами демо-
кратического управления34. Но, когда прямая демократия
фетишизируется как самоцель, она неизбежно порождает
значительные ограничения. Те усилия и мера вовлечен-
ности в политику, которых требует прямая демократия,
ставят под угрозу ее жизнеспособность. Так, проект парти-
сипативной экономики (Parecon) предусматривает прямую
демократию на каждом уровне общества; но такое видение
посткапитализма на деле означает бесконечное множе-
ство рабочих встреч по поводу каждой бытовой мелочи —
не очень вдохновляющая утопия35. Многие генеральные
ассамблеи движения «Оккупай» вырождались в нечто
подобное, когда даже самые мелкие вопросы должны были
методично рассматриваться всем коллективом36. Эмоци-
ональное обсуждение чрезмерного шума, производимого
барабанщиками в Зукотти-парке, — лишь наиболее нелепый
тому пример. Более общая проблема состоит в том, что пря-
мая демократия требует значительного участия и усилий,
другими словами, влечет рост объема работы. В короткие
моменты революционного подъема эта дополнительная
работа может казаться несущественной, однако затем она
становится лишним грузом в и без того непростой повсе-

51
дневной жизни37. Дополнительное обслуживание прямой
демократии особенно проблематично из-за того, что она
неизбежно кого-то исключает: тех, кто не может физически
присутствовать, тех, кому некомфортно присутствовать
в большом скоплении людей, тех, кто не владеет навыками
публичной речи (со всеми гендерными и расовыми комплек-
сами, присущими этим факторам)38. По мере развития «ок-
купаев» генеральные ассамблеи просто распадались, часто
просто по причине усталости и потери интереса. Из этого
следует, что проблема сегодняшней демократии не в том, что
люди обязательно хотят высказываться по каждому аспекту
своей жизни. Настоящий дефицит демократии проявляется
в том, что самые значимые решения общества не зависят
от обычного гражданина39. Прямая демократия пытается
решить эту проблему путем превращения демократии в не-
посредственный телесный опыт, который отвергает посред-
ничество. Тот же отказ от посредничества ограничивает
пространственную масштабируемость прямой демократии.
Попросту говоря, прямая демократия требует небольших
сообществ. Примечательно, что у сотен тысяч протестующих
на площади Тахрир в Египте не было генеральной ассамблеи,
и даже генеральная ассамблея «Захвати Уолл-стрит» состояла
лишь из небольшой части участников40. Сами механизмы
и идеалы прямой демократии (дискуссии лицом к лицу)
делают сложным ее существование за пределами малых сооб-
ществ, а вызовы национальной, региональной или глобаль-
ной демократии и вовсе ей не под силу. Кроме того, про-
странственные рамки прямой демократии скрывают из виду
реакционные особенности малых сообществ. Эти «тесные»
сообщества часто становятся местом процветания наиболее
страшных форм ксенофобии, гомофобии, расизма, вредо-
носных сплетен и прочих типов отсталого мышления. По-
добные небольшие сообщества, с которыми умеет работать
прямая демократия, — неподходящая цель для современного
левого движения. Более того, партисипативную демократию
можно отлично выстроить и без них, если привлечь доступ-
ные сегодня коммуникативные технологии.

2. Критика сегодняшних левых 52

 Еще одно ограничение народной политики возникает
из-за акцента на консенсусе как на основной цели процес-
са. Задача консенсуса — прийти к решению, приемлемому
для всех, а это снова зависит от непосредственной близости
в пространстве. Как отмечал анархист Дэвид Грэбер, «намно-
го проще понять, что хочет делать большинство участников
сообщества, где все друг друга знают, нежели понять, как
убедить тех, кто не желает этого делать»41. К тому же то, что
хорошо работает в одном масштабе — в тесном сообществе,
гораздо сложнее заставить работать в бóльших масштабах.
Вероятно, в случае с таким размытым движением, как «Ок-
купай», консенсусное принятие решений неизбежно при-
водило к набору требований, подогнанных к наименьшему
общему знаменателю там, где они вообще возникали. К тому
же имелась сильная риторика, превозносящая отсутствие
твердых требований, как нечто радикальное само по себе.
Внутри движения считалось, что выдвижение требований
разделяет и отчуждает людей, потенциально умаляет роль
движения, поскольку подразумевает обращение к внешним
силам, таким как государство, — и, следовательно, может
вести к кооптации42. Критики этой точки зрения, напротив,
находили плюсы в разделяющей природе требований: от-
талкивая одних участников, они одновременно могут мо-
билизовать других, склонных добиваться выполнения того
или иного требования. Более того, они помогают выявить
реальные различия в политических взглядах участников —
различия, которые часто обходят молчанием, даже если они
могут оказаться непреодолимыми43.
Дальнейшие проблемы движения «Оккупай» стали воз-
никать в связи с его номинальным отрицанием любых форм
вертикальной организации. Это стало наиболее заметно
в отношениях с другими группами со сходными убеждения-
ми. В то время как «движение площадей» в Египте и Тунисе
выстраивало крепкие связи с существующими рабочими
движениями, западный «Оккупай» в основном отвергал
такие союзы44. Это породило три тенденции. Во-первых,
система принятия решений нередко была парализующей.

53
Акции «Оккупай» скорее были результатом самостоятель-
ной деятельности той или иной подгруппы, чем выполне-
нием решений генеральной ассамблеи45. Другими словами,
акции не были заслугой горизонтализма. Во-вторых, стало
очевидно, что ключевую роль в защите протестного дви-
жения от государства играют иерархические организации.
Во время «оккупаев» не горизонтальные связи помогали
защищать захваченное пространство от полиции, а вер-
тикальные институты, мобилизовавшие своих членов
на поддержку протеста46. Точно так же в Египте главную
роль в обороне площади Тахрир от государства и реакци-
онеров играли футбольные болельщики и религиозные
организации47. В-третьих, отказ от вертикальности в любых
ее формах означал отказ от ключевого механизма расшире-
ния движения как в пространстве, так и во времени. Связи
с рабочими, социальная справедливость, даже политиче-
ские партии обеспечили бы инфраструктуру для того, что-
бы «движение площадей» могло выйти за пределы параме-
тров народной политики. Так, в Египте благодаря рабочим
организациям всеобщий протест перерос в почти всеоб-
щую забастовку, что в результате парализовало всю страну
и стало последним ударом для режима Мубарака48. Связи
с политическими партиями помогли захватам в Исландии,
Греции и Испании достичь большего успеха. Но в конеч-
ном итоге, несмотря на открытое желание распространять
идеи — и реальный успех в привлечении общественного
внимания, — необходимые шаги для преобразования ткани
социума так и не были сделаны.
Впрочем, если заглянуть глубже, «Оккупай» сам себя
ограничивал тем, что строго придерживался префигура-
тивной политики. Базовый префигуративный жест — это
немедленное воплощение мира будущего: способ отноше-
ний между людьми меняется так, чтобы уже сейчас начать
жить в посткапиталистическом будущем. Захваты клас-
сически выполняют эту задачу: зачастую они осознанно
стремятся выстроить посткапиталистическое простран-
ство путем взаимопомощи, отказа от иерархии и жесткой

2. Критика сегодняшних левых 54

прямой демократии. И все же эти пространства и понима-
ются, и строятся явным образом как временные, а не как
пространства устойчивых изменений или разработки
конкретных альтернатив, не говоря уж об амбициозном со-
перничестве с глобальным капитализмом. Они на краткий
срок становятся площадками, где создаются недолговечные
непосредственные сообщества49. Манифест предшествен-
ников «движения площадей» делает это особенно ясным:

[Студенты, настаивавшие на отказе от требований]

видели смысл захвата в создании моментальной дыры
в капиталистическом времени и пространстве, в пе-
реустройстве, которое набрасывало контуры нового
общества. Мы солидарны с этой антиреформистской
позицией. Мы понимаем, что эти свободные зоны будут
неполноценны и мимолетны, но те напряжения между
реальным и возможным, которые они выявляют, могут
смещать борьбу в более радикальном направлении50.

Признание врéменной природы захвата сочетается

здесь с наивной верой в то, что на этот раз, может быть,
он вызовет к жизни радикальные перемены. Префигуратив-
ным пространствам по понятным причинам приходится
непрерывно бороться за то, чтобы попросту не исчезнуть.
Во-первых, им нужна серьезная логистика, которая охваты-
вала бы вопросы жилья, питания, гигиены, здравоохранения,
обороны и юридической помощи. Бóльшая часть всего этого
не возникает внутри самого префигуративного сообще-
ства, но опирается на существующие капиталистические
структуры51. Социальное воспроизводство таких лагерей
крайне сложно даже в самых благоприятных условиях,
и даже сложившимся утопическим сообществам (обычно
религиозным по своей природе), как правило, не удается со-
хранить независимость и самодостаточность52. Во-вторых,
префигуративные пространства часто становятся объектом
государственных и корпоративных репрессий — а если нет,
это обычно значит, что они не представляют угрозы для

55
существующего общественного порядка. Например, сапа-
тистам разрешено существовать в условиях относительной
свободы просто потому, что ни государство, ни капитал
не видят в них опасности53. Но как только эти пространства
становятся угрозой, на них обрушиваются репрессии, и вот
тут фетишизация горизонтализма влечет серьезную от-
ветственность. То есть в своих худших проявлениях пре-
фигуративная политика просто игнорирует силы, проти-
востоящие созданию и расширению нового мира. Однако
для их преодоления недостаточно просто провозгласить
и начать практиковать новый мир, что и продемонстриро-
вали репрессии против «движения площадей»54.
Итак, первый вопрос к любой префигуративной по-
литике — как она может быть расширена и масштабиро-
вана?55 Даже при спорном допущении, что большинство
захотело бы жить так, как в лагерях «оккупаев», какие
усилия потребовались бы для физического и социального
расширения этих пространств? Сталкиваясь с этим вопро-
сом, теоретики лишь неопределенно взмахивают руками:
разные моменты, вероятно, «срезонируют» друг с другом;
небольшие каждодневные действия каким-то образом осу-
ществят качественный сдвиг к «вскрытию» общества; бун-
ты и блокады будут «шириться и множиться»; опыт будет
«заражать» участников и распространяться; очаги префи-
гуративного сопротивления начнут «спонтанно вспыхи-
вать»56. Очевидно, что сложная задача перехода от частного
к общему, от местного к глобальному, от временного к по-
стоянному, затеняется этим ложным оптимизмом. Стра-
тегические императивы расширения, продления и обобще-
ния остаются неисполненными.
Хотя «Оккупай» и не сумел сдвинуть префигуративные
пространства с обочины общественной жизни, эти про-
тестные лагеря все равно могли бы служить стартовыми
площадками для прямого действия. В самом деле, одним
из самых заметных достижений «движения площадей»
стало создание инфраструктуры (социальной и материаль-
ной), которая могла бы стать базой для таких акций. В та-

2. Критика сегодняшних левых 56

ких странах, как Греция и Испания, активисты помогали
в организации долговых забастовок и пикетов для рабочих,
у которых не было права бастовать. В других случаях мест-
ные движения поддерживали сквоттеров, обеспечивали
питанием бездомных, запускали пиратские медиа, проти-
востояли выселению должников, выступали против сокра-
щения расходов на социальные нужды, оказывали гумани-
тарную помощь пострадавшим от стихийных бедствий.
Но влияние «Оккупай» при этом не стоит переоценивать.
Так, например, многие успешные движения против высе-
ления должников и отчуждения заложенного имущества
были продолжением той работы, которую начали другие,
такие как возглавляемое черными активистами «Верни себе
землю» (Take Back the Land)57. Если взглянуть шире, пробле-
ма в том, что эффект прямого действия оказывается по-
верхностным: он латает дыры, проделанные капитализмом,
но оставляет нетронутыми глубинные проблемы и струк-
туры. Банки отбирают дома, долг потребителей ставит
новые рекорды, рабочих выбрасывают на улицу, числен-
ность бездомных растет. Случай «Оккупай» выявил пре-
делы «пропаганды действием»58. Прямое действие может
приводить к реальным достижениям, но все равно остается
временным и местным, и тем самым — народно-политиче-
ским. Оно может эффективно смягчать наиболее острые
эксцессы капитализма, но абсолютно не способно бороть-
ся с общемировой абстракцией, вместо этого фокусируясь
на интуитивно выбранных целях59. Проект экспансионист-
ского левого движения — нацеленного на коренное преоб-
разование капитализма, — по-прежнему отсутствует.
Отсюда возникает образ «Оккупай» как движения,
прочно связанного с определенными допущениями о выго-
дах местных пространств, малых сообществ, прямой демо-
кратии и временной автономии на полях социума. В свою
очередь, эти принципы лишили движение возможности
расширяться, добиваться долгосрочных преобразований
и универсализоваться. Реальные победы «движения площа-
дей» — в солидаризации, в том, что оно дало право голоса

57
разочарованным и маргинализованным, повысило осведом-
ленность общества. Но в то же время «Оккупай» остался
архипелагом префигуративных островков, окруженных
неизменно враждебной капиталистической средой. Прямой
причиной краха движения стали государственные репрес-
сии в облике полицейских в броне, жестоко зачищавших
захваченные пространства по всей Америке. Но структурные
причины были заложены в предпосылках и практиках само-
го движения. В отсутствие фокуса на захваченном простран-
стве движение рассеялось и фрагментировалось. В конечном
итоге организационная форма, возникшая в этих движениях,
не смогла преодолеть проблемы масштабируемости и создать
устойчивую, сильную конструкцию, способную эффективно
противостоять неизбежной реакции государства. То, что
неплохо работает в одном масштабе — возможно, до сотни
человек, — вызывает все больше сложностей, когда выходит
за эти пределы60. Если задача подлинно амбициозной левой
политики — бросить вызов глобальным игрокам: неоли-
беральной капиталистической системе и ее институтам
управления, ведущим правительствам, их армии и поли-
ции, а также корпорациям и финансовым организациям
по всей планете, то крайне важно выходить за сугубо мест-
ные рамки. Хотя у вышеописанных движений определен-
но есть чему поучиться, наш тезис состоит в том, что они
не станут инициаторами крупномасштабных изменений.

Аргентина Если какой-то пример из недавней исто-

рии и внушает надежду на эффективность горизонтализ-
ма, то это Аргентина, которая в национальном масштабе
добилась поворота к горизонтализму и широкого рабочего
контроля над заводами. Краткий экскурс в аргентинский
опыт позволяет по-новому взглянуть на возможности
народно-политического подхода. В случае Аргентины не-
посредственным императивом для новой общественной
организации стал коллапс национальной экономики. Под
ударом серьезной рецессии в 1998 году экономика дрог-
нула и к 2002 году потеряла больше четверти своего ВВП.

2. Критика сегодняшних левых 58

Ситуация накалилась до предела в декабре 2001-го, когда
финансовый хаос и ограничительные меры правительства
подтолкнули людей к массовым протестам. Итогом стало
падение правительства и дефолт по всем его обязатель-
ствам. В ситуации, когда правительство не хотело и не могло
помочь населению, людям пришлось искать новые способы,
чтобы обеспечить себя.
В результате кризиса многие аргентинцы взяли на себя
задачу самоорганизации и создания новых политических
и экономических структур. Эта реакция в значительной
степени строилась на отчетливо горизонталистских принци-
пах61. Как и в случае с «Оккупай», в аргентинском горизонта-
лизме можно найти множество достоинств. Вероятно, важнее
всего то, что эти движения смогли разрушить установлен-
ные нормы неолиберального общества, выйдя за пределы
рыночного индивидуализма и негативной солидарности.
Развитие индивидуальных связей помогло преодолеть
антагонизм, который участники большинства протестов
и забастовок часто ощущают со стороны других членов
общества. Подобно «Оккупай», но в большем масштабе,
аргентинские горизонтальные движения смогли в кризис-
ных условиях быстро обеспечить средства для обществен-
ного воспроизводства62.
Но хотя эксперименты с горизонтализмом и были
во многом успешны, этот опыт вскрыл некоторые дальней-
шие проблемы. Главной стала проблема ограничений, с ко-
торыми столкнулись районные ассамблеи как форма орга-
низации. Построенные на горизонталистских принципах,
районные ассамблеи возникли в ответ на непосредствен-
ные нужды и возможности, вызванные кризисом. Как и ге-
неральная ассамблея «Оккупай», они помогли многим обре-
сти голос; но даже объединившись в единую межрайонную
ассамблею, они не сумели стать реальной альтернативой
государству. Ни разу, даже на пике массовости, горизон-
тализм не был способен принять на себя государственные
функции — социальное обеспечение, здравоохранение,
перераспределение, образование и т.п. И поэтому его ответ

59
на кризис остался локальным. Другие ограничения прояви-
лись в том, что ассамблеи могли функционировать, лишь
когда отвергали организованные — то есть коллективные —
интересы; включая их в свою повестку, они ломались под
их тяжестью63. Коллективные интересы невозможно было
инкорпорировать в процесс принятия решения, не нару-
шая его, поскольку они, как правило, начинали перевеши-
вать в дискуссии. Парадоксальным образом, эти ассамблеи
функционировали лучше всего, когда опирались на прин-
ципы индивидуализма.
Другой организационный эксперимент в Аргентине
включал распространение рабочего контроля над фабриками.
В ситуации экономического кризиса работники взяли в свои
руки управление некоторыми закрытыми предприятиями.
Эти фабрики помогали людям сохранить работу; есть также
свидетельства о том, что их работникам лучше платили.
К сожалению, хотя этому эксперименту было уделено много
внимания, число его участников было относительно неве-
лико: по самым оптимистичным оценкам, около 250 фабрик
давало работу менее чем 10 000 работников64. При числен-
ности рабочей силы более 18 миллионов это означало, что
фабрики под контролем рабочих составляли менее 0,1% эко-
номики. Эти фабрики были не только меньшей частью об-
щей экономики, но они еще и оставались по необходимости
встроенными в капиталистические социальные отношения.
Мечта об избавлении осталась мечтой. Связанные необхо-
димостью генерировать прибыль, предприятия под рабочим
контролем могут быть такими же кабальными и вредными
для окружающей среды, как любой крупный бизнес, но без
той эффективности, которую дает масштаб. Подобные
проблемы характерны для рабочих кооперативов, они воз-
никали не только в Аргентине, но и в сапатистской модели,
и по всей Америке65.
Помимо этих организационных ограничений, клю-
чевая проблема Аргентины как посткапиталистической
модели заключалась в том, что она была лишь лекарством
от язв капитализма, но не стала альтернативой ему. Когда

2. Критика сегодняшних левых 60

ситуация в экономике стала улучшаться, участие в район-
ных ассамблеях и альтернативной экономике резко пошло
на спад66. Посткризисные горизонталистские движения
в Аргентине возникали как экстренная реакция на крах
существующей системы, а не как конкурент системе, кото-
рая вполне неплохо работает. Одна из распространенных
проблем современного горизонтализма в том, что чрезвы-
чайные ситуации — последствия урагана, землетрясения
или экономического краха — часто оказываются для него
моделью лучшего мира67. Довольно сложно, мягко говоря,
увидеть в посткатастрофических условиях улучшение жизни
для большинства мирового населения. Политика, которая
проявляется лучше всего в моменты слома социального
и экономического порядка, никак не может быть альтерна-
тивой: она продиктована инстинктом выживания. Столь
же проблематично стремление горизонталистов искать
политический потенциал в горизонтальной организации
людей в повседневной жизни — в том, как мы собираем
друзей, устраиваем праздники, фестивали и т.п.68 Проблема
здесь в том, что такие способы организации не масштабиру-
ются далее малого сообщества — и, что важнее, не подходят
для достижения конкретных политических целей. Как пока-
зывает пример Аргентины, эти методы могут быть полезны
для выживания сообщества и для создания чувства соли-
дарности между людьми. Горизонтализм, однако, пытается
противостоять более организованным интересам, устоять
после нормализации обстановки, достичь долгосрочных
и масштабных политических целей, таких как доступное
здравоохранение, высокий уровень образования и социаль-
ная защищенность. Его подходы действуют в чрезвычайных
обстоятельствах и для небольшого диапазона целей, но они
никогда не революционизируют общество и не будут пред-
ставлять подлинной угрозы для мирового капитализма.
Как в случае районных ассамблей, так и в случае фабрик
под рабочим контролем мы видим, что первичные организа-
ционные модели горизонтализма недостаточны. Зачастую
они оказываются реактивной тактикой, которая некон-

61
курентоспособна в антагонистической среде глобального
капитализма. В последнее десятилетие пределы горизонта-
лизма не раз проявлялись и на уровне теории, и в реальном
опыте «Оккупай» и Аргентины. Горизонталистские тактики
способны обеспечивать поддержку сообществам в малом
масштабе и временно прекращать определенные прак-
тики эксплуатации людей, что нельзя не приветствовать,
но фетишизация консенсуса и приверженность прямому
действию, а в особенности — префигуративной политике,
ограничивает возможности расширения и конкуренции
с существующими общественными системами.

Локализм Локализм политически менее радика-

лен, чем горизонтализм, но не менее
вездесущ. Как идеология локализм распространяется гораз-
до дальше, чем левый фланг, равно воздействуя на политику
сторонников капитализма, антикапиталистов, радикалов
и мейнстримной культуры — это новый политический
здравый смысл. Все сходятся в убеждении, что в корне
наших текущих политических, экологических и экономи-
ческих проблем лежат абстрактность и невероятный мас-
штаб современного мира, следовательно, решение состоит
в том, чтобы руководствоваться подходом, согласно которому
«прекрасно малое»69. Акции малого масштаба, местные
экономики, тесные сообщества, взаимодействие лицом
к лицу — все это характерно для взглядов локалистов.
Во времена, когда большинство политических стратегий
и тактик, разработанных в XIX и XX столетиях, оказываются
неадекватными и неэффективными, локализм обнаруживает
привлекательную логику. Во всех своих разнообразных
вариантах, от правоцентристского коммунитаризма70
до этического потребления71, от микрокредитования разви-
вающегося бизнеса до современных анархистских прак-
тик72, он предлагает делать конкретные дела, благодаря
чему политическая деятельность приносит немедленно
ощутимый результат и это воодушевляет людей на личном

2. Критика сегодняшних левых 62

уровне. Но это чувство воодушевления может быть обман-
чиво. Проблема локализма в том, что, пытаясь свести круп-
номасштабные системные проблемы к более управляемой
сфере местного уровня, он отрицает системную взаимосвя-
занность сегодняшнего мира. Такие проблемы, как глобаль-
ная эксплуатация, изменение климата, рост избыточного
населения и постоянные кризисы капиталистической систе-
мы, абстрактны в своих проявлениях, сложны по структуре
и не локализованы. Они, безусловно, касаются любой мест-
ности, но никогда не проявляются полностью в каждом
отдельном регионе. По сути это системные и абстрактные
проблемы, требующие системного и абстрактного подхода.
В то время как от популистского локализма правого
фланга можно легко отмахнуться, как от отсталых мачист-
ских фантазий (либертарианское право на самоопределе-
ние, например), вредоносных идеологических прикрытий
для мер жесткой экономии (проект «Большое общество»
[Big Society] Консервативной партии Великобритании) или
откровенного расизма (националистическое или фаши-
стское обвинение иммигрантов в структурных экономи-
ческих проблемах), локализм левого фланга заслуживает
большего внимания. И радикальная, и мейнстримная
части левого движения участвуют в локалистской поли-
тике с ущербом для себя, хотя, без сомнения, с лучшими
намерениями. Ниже мы проведем критический разбор двух
наиболее популярных вариантов локализма — местной еды
и местной экономики — которые демонстрируют в очень
разных областях проблемную динамику направления
в целом.

Местная еда В последнее время локализм перестал

быть узкополитической темой и занял центральное место
в дискуссиях о производстве, распространении и потребле-
нии еды. Наибольшее влияние получили два взаимосвя-
занных движения, известных как «медленноедение» (slow
food) и «местноедение» (locavorism). Движение за медлен-
ноедение началось в середине 1980-х в Италии отчасти

63
как протест против наступления сетей быстрого питания.
Медленная еда, что явствует из названия, отстаивает все
то, чего нет у «Макдоналдса»: местную еду, традиционные
рецепты, неспешный процесс приема пищи и высококаче-
ственное производство73. Именно еда наиболее чувственно
воплощает преимущества медленного образа жизни: она
преодолевает вечную спешку капитализма, возвращая нас
к старинной культуре наслаждения блюдом и традицион-
ными способами приготовления74. Но даже адепты медлен-
ной еды признают, что в таком образе жизни имеются свои
трудности: «Немногие из нас располагают временем, день-
гами, энергией или дисциплиной, чтобы стать образцовым
медленноедом»75.
Не отдавая себе отчета в том, как социальное, политиче-
ское и экономическое давление структурирует нашу жизнь,
подталкивая нас к выбору полуфабрикатов вместо того,
чтобы есть медленно и с удовольствием, мы придем лишь
к одному из вариантов этического консюмеризма с эле-
ментами гедонизма. Несомненно, неспешное наслаждение
хорошо приготовленным блюдом может быть приятным
опытом. Уделяя внимание еде, мы делаем свой опыт более
социально и эстетически наполненным, уходя от чистой
утилитарности. Но есть структурные причины тому, что
мы не столь часто совершаем этот выбор — и дело вовсе
не в нашей моральной слабости. Например, первая при-
чина, почему многие не могут отдаться медленноедению
или употреблять пищу, приготовленную в соответствии
с идеалами этого движения, — это организация труда. Мед-
ленная еда, возможно, не всегда требует расходов, но она
всегда требует времени. А время находится на первом
месте для тех, кто вынужден работать на нескольких рабо-
тах, чтобы прокормить семью. Более того, проблематично
и соотношение медленной еды с гендерной политикой,
учитывая, что мы живем в патриархальных обществах, где
приготовление еды до сих пор считается делом жен и мате-
рей76. Фастфуд и полуфабрикаты, быть может, не слишком
полезны, но благодаря им у женщин освобождается время

2. Критика сегодняшних левых 64

на собственную жизнь, менее отягченную ежедневной го-
товкой на всю семью77. Несмотря на кажущуюся невинность,
адепты движения за медленную еду, как и многих других
форм этического консюмеризма, не способны полностью
осознать, как эти идеи работают в широком контексте хищ-
ного капитализма.
С идеей медленной еды тесно связано движение
за местную еду и «стомильную диету» — продовольствен-
ная политика с акцентом на местном питании. Согласно
«местноедению», еда из местных продуктов скорее всего,
будет не только здоровее, но и поможет сокращению угле-
родных выбросов, а следовательно, нашего вредного воздей-
ствия на окружающую среду. Таким образом, это движение
позиционирует себя как ответ на глобальный вызов. Более
того, местное питание претендует на преодоление отчужде-
ния от еды при капитализме. Согласно этой логике, питаясь
едой, выращенной или сделанной неподалеку, мы возвра-
щаем себе контакт с производством пищи, разжимая хватку
оголтелого капитализма78. По сравнению с медленноеде-
нием местноедение более откровенно и более политически
противопоставляет себя глобализации. Оно обращается
к набору народно-политических идей, основанных на пред-
почтении местного горизонта политического действия,
на преимуществе местного перед глобальным, непосред-
ственного над опосредованным, простого над сложным.
Эти идеи сужают часто довольно сложные проблемы
окружающей среды до вопросов личной этики. Таким обра-
зом по сути приватизируется один из самых серьезных кри-
зисов нашего времени, коллективный по своей природе. Эта
персонализированная экологическая этика воплощается
в продовольственной политике локалистов — в частности,
в поощрении (моральном и материальном) выращивания
еды в своей местности. Здесь мы наблюдаем экологическую
мотивацию (например, сокращение энергозатрат благодаря
сокращению расстояний, на которые перевозится еда) в соче-
тании с классовой дифференциацией (в форме маркетинга,
продвигающего идентификацию с органической едой).

65
Сложные проблемы аналогичным * По аналогии с миля-
ми, накапливающимися
образом сводятся к плохо сформулиро- при авиаперелетах.
ванным условностям. Например, идея
считать «пищевые мили»*, расстояние, которое пришлось
проделать продуктам, — и тем самым воздействовать на со-
кращение выбросов углекислоты, — производит впечатление
разумной. Проблема, однако, в том, что это сплошь и рядом
становится самодостаточным руководством по этике. Как
обнаружили авторы отчета Министерства сельского хозяй-
ства и пищевой промышленности Великобритании в 2005
году, одного показателя затраченных пищевых миль недо-
статочно для адекватного измерения экоустойчивого при-
родопользования79. Примечательно, что метрика пищевых
миль выделяет тот аспект пищевого производства, который
не оказывает значительного влияния на суммарный выброс
углекислого газа. Руководствуясь простым допущением,
что «прекрасно малое», мы упускаем из виду тот факт, что
энергозатраты, связанные с местным производством про-
дуктов, могут превосходить общие затраты на их транспор-
тировку из мест с более подходящим климатом80. Пищевые
мили — не самый удачный показатель даже для того, чтобы
оценить ущерб от транспортировки еды. Авиаперевозки,
например, составляют относительно небольшую часть
общего числа пищевых миль, но непропорционально боль-
шую долю от общих выбросов углекислого газа, связанных
с пищевой промышленностью81. Количество энергии, затра-
ченной для того, чтобы еда попала к нам в тарелку, имеет
значение, но его нельзя выразить в такой простой величине,
как пищевые мили, или в идее «местное — лучшее». Крайне
неэффективная техника местного производства еды может
и в самом деле обходиться дороже, чем эффективно выра-
щиваемые по всему миру продукты. Есть и более серьезные
вопросы, которые относятся к расстановке приоритетов сре-
ди типов производимой еды, к контролю за производством,
к тому, кто потребляет эту еду и по какой цене.
Локалистская политика в отношении еды уплощает
сложности, пытаясь свести их к упрощенным оппозициям:

2. Критика сегодняшних левых 66

глобальное — плохо, местное — хорошо. Требуется же, на-
против, менее упрощенный взгляд на сложные проблемы:
анализ, который будет учитывать глобальную пищевую
систему в целом, а не интуитивные условные формулы
вроде «пищевых миль» или «органическая еда против не-
органической». Вероятно, идеальным методом глобального
пищевого производства будет сложное сочетание местных
инициатив, индустриальных фермерских практик и гло-
бальных систем распространения. Столь же вероятно, что
аналитика, способная определить лучшие методы для выра-
щивания и распространения пищи, недоступна пониманию
отдельного потребителя и потребует значительных техни-
ческих знаний, коллективных усилий и глобальной коор-
динации. Культура, которая просто ценит местное, ничего
подобного предоставить не может.

Местная экономика Локализм во всех своих формах

представляет собой попытку отойти в сторону от политики
и масштабных проблем, включенных в большие системы,
такие как глобальная экономика, политика и окружающая
среда. Наши проблемы становятся все более системными
и глобальными — и требуют столь же системной реакции.
Действовать в той или иной степени всегда приходится
на местном уровне — и здесь, в самом деле, некоторые
локалистские идеи, такие как устойчивость, могут быть
полезны. Но локализм как идеология идет гораздо дальше
и отвергает системный анализ, который мог бы направлять
и координировать отдельные местные действия, чтобы со-
противляться, противостоять и потенциально даже иско-
ренять репрессивные проявления глобальной власти или
неясные угрозы планетарного масштаба. Неспособность
локалистских решений бросить вызов сложным общемиро-
вым проблемам нигде не проявилась сильнее, чем в дви-
жениях за местные бизнес, банки и экономику в целом.
Начиная с финансового кризиса 2008 года на левом фронте
в широком смысле появилось много разных трендов, на-
правленных на реформу существующей экономической

67
и денежной системы. В то время как многие из них оказа-
лись полезны, одно направление сосредоточилось на преоб-
разовании экономической системы посредством локализа-
ции. Согласно рассуждениям его приверженцев, проблема
крупного бизнеса была не в его имманентно эксплуататор-
ской природе, а в размере его предприятий. Предположи-
тельно, бизнес и банки поменьше были бы более внимательны
к нуждам местного сообщества.
Одна из недавних популярных кампаний под лозун-
гом «Перенеси свои деньги» (Move your money) продвигала
идею о том, что если финансовый кризис вызван размерами
банков, то клиентам следует в массовом порядке перенести
свои вклады в меньшие, более достойные институты. Такие
этико-консюмеристские кампании предлагают подобие
эффективных действий: они дают достаточно разумное
изложение проблем системы и указывают на простое
и безболезненное действие, необходимое для их разреше-
ния. Как и большинство народно-политических действий,
оно имеет внешние признаки и дает ощущение того, что
ты «что-то сделал». Крупные банки назначаются плохими
парнями, а обычные люди могут серьезно повлиять на си-
туацию, если просто перенесут свои средства в меньшие
местные банки и кредитные кооперативы. Эта модель,
однако, пренебрегает сложными абстрактными схемами
современной банковской системы. Деньги циркулируют
в глобальном режиме и непосредственно связаны со всеми
прочими рынками. Как только у небольшого банка или
кредитного кооператива оказывается больше вкладов, чем
он может инвестировать в своей местности, он немедлен-
но стремится инвестировать внутри большой финансовой
системы. Если изучить отчеты небольших банков в США,
выясняется, что они участвуют в тех же глобальных финан-
совых рынках, что и все прочие, — инвестируют в казначей-
ские обязательства, ипотеку или корпоративные бумаги,
а при кредитовании зачастую практикуют те же социально
разрушительные приемы, что и крупные банки82. Можно
было бы ожидать, что движение «Перенеси свои деньги»,

2. Критика сегодняшних левых 68

очевидно реформистская мера, вызовет какие-то изме-
нения в структуре банковской системы США. Однако
по состоянию на сентябрь 2013-го суммарные активы шести
крупнейших банков США на 37% выросли с момента фи-
нансового кризиса. Сегодня крупные банки США по любым
доступным оценкам стали только больше, чем в начале
кризиса, сосредоточив на своих счетах 67% активов всей
американской банковской системы83. Законодатели по всему
миру предприняли некоторые усилия, чтобы ограничить
деятельность, приведшую к кризису 2008 года (ввели
повышенный коэффициент покрытия риска, регулярные
стресс-тесты, призванные минимизировать возможные
санации), но рискованное кредитование продолжается84,
а рискованные вклады в производные ценные бумаги оста-
ются на поразительно высоких уровнях85.
Если попытки локалистов ограничить размеры круп-
нейших банков обречены на провал, то что можно сказать
об альтернативных кампаниях, ориентирующихся на мест-
ные банки, составляющие большую часть континентальной
европейской банковской системы? Например, 70% немец-
кого банковского сектора состоит из местных или неболь-
ших банков86. Немецкие и швейцарские местные банки, как
утверждают их адепты, объединяют риски, имеют взаим-
ную форму собственности, пользуются значительной авто-
номией, хорошо представляют себе местное сообщество,
и в результате им в основном удалось остаться прибыльны-
ми во время финансового кризиса87. Считается также, что
местные банки такого типа охотнее ссужают малому биз-
несу, чем крупные кредитные организации, более распро-
страненные в США и Великобритании. У моделей местного
банкинга есть, конечно, преимущества, но их стабильность
часто преувеличивается. Например, несмотря на тесную
связь с местным сообществом и его контроль, испанские
местные банки (cajas) в 2000-е годы взяли на себя большие
риски на рынке недвижимости и при совершении других
спекулятивных инвестиций в 2000-е годы, что привело
к их основательной финансовой реструктуризации после

69
кризиса 2008 года. Несмотря на предполагаемый контроль
со стороны советов директоров с участием местных вла-
стей, инвестиционные решения легко принимались без
должного надзора. Локализация в данном случае означала
политизацию якобы незаинтересованных управленческих
структур, что превращало некоторые cajas в инструменты,
с помощью которых местные правительства инвестировали
в спекулятивные схемы с недвижимостью, и вело к расцвету
кумовства88. Поскольку сильнее всего испанский банков-
ский кризис ударил по местным банкам, реструктуриза-
ция в этом случае выразилась в слиянии местных банков
и образовании более крупных финансовых институтов.
Даже в Германии, которую часто хвалят за лучшую лока-
лизованную банковскую систему в мире, имелись неко-
торые проблемы с региональными банками. Так, напри-
мер, Landensbanken инвестировал значительные средства
в структурированные кредитные продукты, которые во время
финансового кризиса показали себя особенно плохо89.
Из всего этого можно извлечь один урок: в малых институ-
тах нет ничего особенного, что позволило бы им противо-
стоять худшим эксцессам современного финансового мира,
а четко отделить местное от глобального сегодня попросту
невозможно. Зависимость от политики, необходимость
поиска доходных инвестиций за пределами своей местно-
сти и просто высокие доходы от более рискованных инве-
стиций — все это подталкивает местные банки к участию
в большой финансовой системе. Даже взаимная собствен-
ность не гарантирует финансовой добросовестности, что
продемонстрировали недавние сложности британского Ко-
оперативного банка, который едва не потерпел полный крах
из-за необдуманного приобретения строительного обще-
ства в 2009 году90. По настоящему справиться с системными
проблемами финансовой системы можно, только раздробив
на части финансовую власть, либо методом всеобъемлю-
щей регуляции (что было ненадолго достигнуто в рамках
кейнсианской системы после Второй мировой), либо более
революционными способами. Нам представляется, что

2. Критика сегодняшних левых 70

фетишизация малого и местного — не что иное, как способ
уйти от более серьезных методов улучшения системы.

Сопротивление Дух народной политики ярче всего

бесполезно проявился в радикальном горизонта-
лизме и в более умеренных локалист-
ских течениях, однако сходные интуитивные представления
характерны для широкого спектра современного левого
движения. Во всех этих группах принято считать, что малое
прекрасно, местное этично, чем проще, тем лучше, постоян-
ство угнетает, а прогресс закончился. Эти идеи предпочита-
ют любому проекту контргегемонии — политикой, которая
могла бы противостоять власти капитала в большем масшта-
бе. Таким образом, современная народная политика по сути
своей глубоко пессимистична: «она полагает, что мы неспо-
собны произвести крупномасштабные, коллективные обще-
ственные изменения»91. Этим пораженческим настроением
повально охвачены все левые силы — возможно, не без
причины, если учесть длинную череду провалов за послед-
ние тридцать лет.
Для левоцентристских политических партий лучшие
надежды связаны с ностальгией по прошлому. Самое ради-
кальное в них — мечты о социал-демократии и так называе-
мом «золотом веке» капитализма92. Однако самих условий,
когда-то сделавших социал-демократию возможной, более
не существует. Капиталистический «золотой век» стоял
на производственной парадигме правильно организованных
заводских условий, где рабочие (белые мужчины) получали
страховку и базовый уровень благосостояния в обмен на по-
жизненный отупляющий труд и социальное угнетение.
Такая система зависела от международной иерархии импе-
рий, колоний и недоразвитой периферии; национальной
иерархии расизма и сексизма; жесткой семейной иерархии,
где женщина находилась в подчиненном положении. Более
того, социал-демократия опиралась на определенный баланс
сил между классами (и их готовность к компромиссам),

71
но даже и это стало возможным только из-за беспрецедент-
ного разорения, вызванного Великой депрессией и Второй
мировой войной, перед лицом внешних угроз со стороны
коммунизма и фашизма. Несмотря на ностальгию, ощуща-
емую многими, этот режим неприемлем и невосстановим.
Но еще более уместным представляется то соображение,
что даже если бы мы могли вернуться к социал-демократии,
нам не стоит этого делать. Мы способны на лучшее, тогда
как внимание, которое социал-демократия уделяет рабочим
местам и экономическому росту, означает, что она всегда
будет склоняться на сторону капитализма и в ущерб лю-
дям. Вместо моделирования нашего будущего по лекалам
ностальгического прошлого нам следует сосредоточиться
на создании своего собственного будущего. Нельзя выйти
за пределы ограничений настоящего путем возврата к более
гуманной версии капитализма, реконструированной по сен-
тиментальным воспоминаниям.
Если ностальгию по утраченному прошлому нельзя
назвать адекватной реакцией, сегодняшнее повсеместное
восхваление сопротивления не более адекватно. Сопротив-
ление всегда означает сопротивление другой активной силе.
Другими словами, это скорее оборонительный и реактив-
ный жест, чем активное движение. Мы не сопротивляемся
ради возникновения нового мира, мы сопротивляемся
во имя мира старого. Таким образом, нынешний акцент
на сопротивлении выдает оборонительный ответ на втор-
жение захватнического капитализма. Профсоюзы, напри-
мер, считают, что сопротивляются неолиберализму, требуя
«сохранить систему здравоохранения» или «отменить жест-
кие меры экономии», но эти требования лишь обнаружи-
вают глубинно консервативный характер движения. Эти
требования говорят о том, что лучшее, на что можно наде-
яться, — создание незначительных помех на пути хищного
капитализма. Мы можем бороться лишь за сохранение того
немногого, что у нас уже есть, даже если часть отъел кризис.
Этот тренд заметен даже в левоориентированной Латин-
ской Америке, где все заметные успехи по большей части

2. Критика сегодняшних левых 72

сосредоточены вокруг попыток помешать транснациональ-
ным корпорациям, особенно в разработке недр93. Сейчас
тема сопротивления стала популярной во многих кругах,
но его консервативная природа скрывается за завесой ради-
кальной риторики. Сопротивление считается единственно
возможной стратегией, а конструктивные проекты — бес-
плодными мечтами94. Но если в определенных обстоятель-
ствах сопротивление и играет важную роль, для задачи
построения нового мира оно абсолютно бесполезно.
Одни движения поддерживают подход неучастия,
согласно которому люди покидают существующие соци-
альные институты. Горизонтализм тесно связан с этим
подходом, поскольку он основан на отказе от существующих
институтов и создании автономных сообществ. В сущности,
вся недавняя история активизма демонстрирует привержен-
ность разным видам неучастия95. Часто подобный подход
откровенно противопоставляется сложным общественным
формам, подразумевая, что окончательной целью должна
быть некая форма коммунитаризма или анархо-примити-
визма96. Активисты других движений предлагают сделаться
невидимыми, чтобы избежать обнаружения и репрессий
со стороны государства97. Есть и те, кто стоит на крайних
позициях, которые можно суммировать как левый сурви-
вализм: наступила катастрофа цивилизации98, и нам нужно
скрыться с глаз99, удалиться в небольшие коммуны100 и на-
учиться выращивать пищу, охотиться, лечиться и защи-
щаться101. В рамках сурвивализма такая позиция при всей
ее малопривлекательности выглядит хотя бы последова-
тельной: ее достоинство в том, что она не скрывает выводов,
которые из нее следуют. Однако в доводах в поддержку не-
участия и бегства слишком легко смешивается идея соци-
альной логики, отдельной от капитализма, с социальной
логикой, антагонистичной капитализму, — или, в еще более
сильном варианте, с социальной логикой, представляющей
угрозу для капиталистической логики102. Впрочем, капита-
лизм был и остается совместимым с широким кругом раз-
личных практик и автономных пространств. Показательный

73
пример — испанский город Мариналеда. За три десятиле-
тия это небольшое сообщество (2700 человек) выстроило
«коммунистическую утопию», которая экспроприировала
землю, построила собственное жилье и кооперативы, сохра-
няет низкие цены и обеспечивает всех работой. Но границы
такого подхода по преобразованию капитализма обнару-
живаются довольно быстро: стройматериалы предоставле-
ны региональным правительством, сельскохозяйственные
субсидии поступают от ЕС, рабочие места сохраняются
благодаря отказу от трудосберегающих технологий, доход
идет от продажи товаров на внешних капиталистических
рынках, а предприятия зависят от капиталистического
соревнования и глобальных финансовых кризисов103. Мари-
наледа не единственный пример того, как проект по неуча-
стию, бегству или выходу из капитализма все равно остается
в рамках народной политики, где оборона небольших бун-
керов автономии от нападений капитализма — это лучшее,
на что можно надеяться. И все же мы утверждаем не толь-
ко, что можно надеяться на большее (и достигать этого),
но и что в отсутствие масштабной, систематической борьбы
эти скромные очаги сопротивления, вероятнее всего, будут
скоро уничтожены.

Вся ли политика Горизонтализм, локализм, ностальгия,

местная? сопротивление и неучастие — все это
в той или иной степени воплощает
интуитивные представления народной политики о том, как
нужно заниматься политикой. И ни один из этих подходов
не годится для задачи преобразования капитализма. Впро-
чем, это не значит, что их следует полностью отвергать:
из дальнейшего станет ясно, что у этих подходов можно
позаимствовать много важного. Народная политика
не ущербна по своей природе, просто она является ограни-
ченной, временной и недостаточной. Хотя разные горизонта-
листские подходы поднимали важные вопросы о власти,
господстве и иерархии, они не выработали адекватных

2. Критика сегодняшних левых 74

ответов на них. Народная политика в целом уходит от слож-
ности этих проблем, пытаясь отмести их на начальном
этапе. Но в мире, где нам навязаны власть, иерархия и экс-
плуатация, такие вопросы следует встречать лицом к лицу,
а не отступать104. Точно так же вся политика сегодня является
в общем смысле местной. Мы воздействуем на то, что нахо-
дится в непосредственной близости от нас, чтобы поменять
большие политические структуры. Мы не можем просто
отвергнуть местное. Но сегодняшние тенденции народной
политики используют более узкое понимание местной
политики: отступление к местному от проблем сложного
и абстрактного общества; допущение об аутентичности
и естественности местного; пренебрежение практиками
масштабирования и придания устойчивости, которые могли
бы выйти за пределы местного. Пока вся политика начинается
с местного, народная политика остается местной.
В итоге значительная часть проблем народной полити-
ки состоит не в каких-то конкретных тактиках и практиках,
к которым она тяготеет, а скорее в том глобальном стратеги-
ческом видении, внутри которого она находится. Протесты,
марши, захваты, сидячие демонстрации и блокады — для
всего есть свое место: ни одна из этих тактик сама по себе
не является в основе народно-политической. Но они неиз-
бежно окажутся плотно связаны с народно-политическим
мышлением, если их направляет стратегическое видение,
для которого предел успеха — это временные и малозначи-
тельные изменения; то же самое происходит, когда их экс-
траполируют за пределы тех конкретных условий, в которых
они показали свою действенность. Если тактика захвата ис-
пользуется, чтобы создавать временные пространства нека-
питалистических общественных отношений, она неизбежно
провалится и не приведет к устойчивым изменениям. Если
же относиться к ней как к механизму для создания сетей
солидарности и их мобилизации для дальнейших действий,
можно использовать ее в рамках широкой стратегии контр-
гегемонии. Но слишком большая часть сегодняшнего левого
движения лишена такого рода стратегической рефлексии

75
по поводу преимуществ и пределов конкретных акций.
Многочисленные протесты, марши и захваты, как правило,
происходят без какой-либо стратегической подоплеки, как
разрозненные и независимые друг от друга импульсы сопро-
тивления. Практически никто не думает об объединении
этих разных акций, о том, как с их помощью можно было
бы сообща построить лучший мир. На деле акции, порой
успешные, редко мыслятся как вклад в достижение средне-
и долгосрочных целей105. В следующей главе мы рассмотрим,
как правые провели такой стратегический анализ и подго-
товили ситуацию, в которой неолиберализм стал главным
воплощением здравого смысла нашего времени.
3
ПОЧЕМУ
ВЫИГРЫВАЮТ ОНИ?
СОЗДАНИЕ
НЕОЛИБЕРАЛЬНОЙ
ГЕГЕМОНИИ

77
 Теперь мы все кейнсианцы.
Милтон Фридман

Если в наше время и существует одна гегемонная идеоло-

гия, то это — неолиберализм. По общепринятому мнению,
наиболее эффективный способ производить и распределять
товары и услуги — это разрешить инструментально рацио-
нальным индивидуумам совершать обмен посредством
рынка. Что касается государственной регуляции и нацио-
нальной промышленности, считается, что они, напротив,
неэффективны, искажают картину и сдерживают производ-
ственную динамику, присущую свободному рынку. Сегодня
это видение правильного функционирования экономики
принимается за отправную точку и критиками и сторонни-
ками. Неолиберализм определяет, что реально, необходимо
и возможно. Хотя экономический кризис 2008 года пошат-
нул слепую веру в неолиберализм, он по-прежнему глубоко
укоренен в нашей картине мира — тем более что даже его
критики не видят ему явной альтернативы. Однако нео-
либеральная идеология не была порождена в готовом виде
сознанием Милтона Фридмана, Фридриха Хайека или даже
Чикагской школой, а ее глобальная гегемония не является
неизбежным следствием из логики капитализма.
Поначалу неолиберализм был маргинальной теорией.
Его приверженцы с трудом находили себе работу, им часто
не давали постоянных профессорских должностей, над ними
смеялся кейнсианский мейнстрим1. Неолиберализм был
далек от господствующей идеологии, которой в итоге стал.
Эта глава посвящена вопросу: каким образом небольшой
группе неолибералов удалось так радикально переиначить
мир? Неолиберализм никогда не был данностью, никогда
не был конечной точкой капиталистического накопления,
он скорее был политическим проектом в начале, ставшим
крайне успешным в конце. Его успех обеспечила искусно
сконструированная идеология, поддерживающая ее инфра-
структура и совсем не народно-политический образ дей-

79
ствий. В этой главе мы собираемся показать, что неолибе-
рализм функционировал как универсальная идеология,
стремящаяся к экспансии. Начиная со скромных первых
шагов, стремление к универсализации, заложенное в логике
неолиберализма, позволило ему распространиться по всему
миру, захватить медиа, академический мир, политику, обра-
зование, систему организации труда, а также чувства и само-
сознание обычных людей. Итак, в этой главе мы прежде
всего сосредоточимся на том, как строилась неолиберальная
гегемония, а не на конкретном содержании неолиберализма.
Самое интересное здесь то, как ему удалось преобразить иде-
ологическую и материальную ткань общества во всем мире.
В стандартных версиях истории неолиберализма обычно
не уделяют внимания тому, каким образом в десятилетия,
предшествовавшие 1970-м, методично и тщательно закла-
дывались основные компоненты его идеологической архи-
тектуры2. Именно в этой предыстории неолиберальной эры
можно различить альтернативный вектор политического
действия — тот, что выходит за рамки народной политики.
Это вовсе не означает, что эта предыстория содержит обра-
зец, которому в будущем должна слепо подражать каждая
левая программа; скорее, это поучительный пример того,
как правым удалось пойти дальше народной политики
и создать новую гегемонию. История неолиберализма
состояла из непредвиденных обстоятельств, борьбы, сосре-
доточенных усилий, терпения и крупномасштабного стра-
тегического мышления. Это была подвижная идея, реализо-
вавшаяся по-разному в разных обстоятельствах: в Германии
1940-х, в Чили 1970-х, в Великобритании 1980-х, в Ираке
после Саддама Хуссейна в 2000-х. Эта изменчивость вре-
менами делала неолиберализм противоречивым проектом,
но он был успешен как раз потому, что превращал эти про-
тиворечия в продуктивное напряжение3.
Эти напряжение и вариативность привели некоторых
к мнению, что термин «неолиберализм» лишен смысла
и нуждается в обсуждении. Но на самом деле термин вполне
пригоден, несмотря на то что порой употребляется в слиш-

3. Создание неолиберальной гегемонии 80

ком широком смысле. В массовом восприятии неолиберализм
обычно идентифицируется с апологетикой свободного рынка,
что подразумевает защиту принципов свободной торговли,
прав на частную собственность и свободного перемещения
капитала. Однако определение неолиберализма через покло-
нение свободному рынку проблематично, потому что многие
с виду неолиберальные государства не во всем придержива-
ются рыночной политики. Есть мнение, что отличительная
черта неолиберализма — внедрение конкуренции, где только
возможно4. Это делает понятным неолиберальное стрем-
ление к приватизации, но не может объяснить дискуссию
внутри неолиберализма о том, является ли конкуренция
высшим благом5. Есть позиция, которая учитывает эти
напряжения внутри неолиберализма и признает его скорее
политическим, чем экономическим проектом определенного
класса6. В этом утверждении есть доля истины, но в такой
форме оно не объясняет, почему неолиберальную идеоло-
гию так долго отвергал капиталистический класс, который
вроде бы от нее выигрывает.
Мы убеждены, что вопреки образу, укорененному
в массовом сознании, неолиберализм отличается от клас-
сического либерализма тем, что отводит значительную
роль государству7. Так, оказывается, что главной задачей
неолиберализма было получение контроля над государ-
ством и придание ему другой цели8. Там, где классический
либерализм выступает в защиту естественной сферы,
предположительно находящейся за пределами государ-
ственного контроля (естественные законы, определяющие
поведение человека и рынка), неолибералы понимают, что
рынки не «естественны»9. Рынки не возникают стихийно
там, где государства отступают, — они должны создаваться
сознательно, иногда с нуля10. Например, нет естественного
рынка для общих благ (вода, воздух, земля), для здравоох-
ранения, для образования11. Эти и другие рынки должны
строиться из продуманного набора материальных, техни-
ческих и юридических конструктов. На создание рынка
эмиссионных квот ушли многие годы12, рынки волатиль-

81
ных продуктов существуют в значительной части как
функция абстрактных финансовых моделей13, и даже самые
базовые рынки требуют сложного планирования14. Таким
образом, государство при неолиберализме берет на себя
значительную роль в создании «естественных» рынков.
Перед ним также стоит важная задача по поддержанию
этих рынков — неолиберализм требует от государства
защиты прав собственности, обеспечения исполнения
договоров, применения антимонопольных мер, подавления
несогласия в обществе и сохранения ценовой стабильности
во что бы то ни стало. Последнее требование стало осо-
бенно важным в результате кризиса 2008 года и развилось
до полноценного управления монетарными вопросами че-
рез центральные банки. Так что было бы большой ошибкой
полагать, что задача неолиберального государства — просто
предоставить рынок самому себе. Беспрецедентные случаи
вмешательства центральных банков в финансовые рынки —
это не симптом краха неолиберальных государств, а про-
явление их ключевой функции: создавать и поддерживать
рынки любой ценой15. Впрочем, путь от истоков неолибе-
рализма к нынешней ситуации, когда под флагом неолибе-
ральных идей в рынки вкачиваются триллионы долларов,
был труден и извилист.

Неолиберальный Источники неолиберализма разнород-

коллективный ны — географически и интеллектуально.
разум Некоторые элементы, позднее вошед-
шие в неолиберальный проект, обнару-
живаются в Вене 1920-х, в Чикаго и Лондоне 1930-х, в Германии
1930–1940-х. На протяжении этих десятилетий сторонники
либеральных идей в разных странах работали на периферии
академической сферы. И только в 1938 году эти независимые
течения смогли создать свою транснациональную организа-
цию по итогам коллоквиума Уолтера Липпмана — конфе-
ренции, которая прошла в Париже буквально на пороге
Второй мировой войны. Это событие впервые объединило

3. Создание неолиберальной гегемонии 82

теоретиков классического либерализма, ордолибералов
новой Германии, британских либералов Лондонской школы
экономики и австрийских экономистов — Фридриха Хайека
и Людвига фон Мизеса. Главной темой конференции стал
исторический спад классического либерализма в ситуации
усиления коллективизма, и именно там были сделаны
первые шаги по консолидации новых либеральных мысли-
телей. По итогам конференции возникла новая организа-
ция — Международный исследовательский центр «За обнов-
ление либерализма» (Centre International d’Études pour
la Rénovation du Libéralisme), целью которой было объявлено
развитие и распространение нового либерализма. Разразив-
шаяся война быстро положила конец амбициозным целям
этого центра, но группа связанных с ним людей продолжила
работу по развитию неолиберализма. Семена мировой
неолиберальной инфраструктуры были посеяны.
Окончательно оформила эту структуру в «неолибераль-
ную интеллектуальную группу» одна идея Хайека, и с нее
начался медленный подъем новой гегемонии16. Поскольку
эхо коллоквиума Липпмана затерялось в грохоте наступав-
шей войны, транснациональной инфраструктуре зарожда-
ющегося неолиберализма пришлось перестраиваться. Слу-
чайная встреча Хайека с одним швейцарским бизнесменом
в 1945 году дала ему финансовые средства для осуществле-
ния своих идей17. Так родилось общество «Мон-Пелерин»
(Mont Pelerin Society, MPS): закрытая интеллектуальная
сеть, обеспечивавшая идеологическую инфраструктуру для
ферментации неолиберализма18. Можно без преувеличения
сказать, что почти все важные участники послевоенного
зарождения неолиберализма — австрийские экономисты,
британские либералы, представители Чикагской школы,
немецкие ордолибералы и французские ученые — присут-
ствовали на первом собрании общества в 1947 году19.
С самого начала «Мон-Пелерин» сознательно ставил
себе цель изменить представления о здравом смысле в по-
литике и создать либеральную утопию20. Члены общества
не скрывали, что эта интеллектуальная конструкция в даль-

83
нейшем должна быть проработана аналитическими центрами,
университетами и зафиксирована в программных докумен-
тах, чтобы институционализироваться и в конечном итоге
монополизировать идеологическую почву21. В письме к при-
глашенным Хайек писал, что целью общества было

заручиться поддержкой лучших умов, чтобы сформу-

лировать программу, у которой будет шанс завоевать
широкую поддержку. Наши действия, таким образом,
отличаются от других политических задач тем, что они
должны быть рассчитаны главным образом на долго-
срочную перспективу, сосредоточены не столько на том,
что может найти непосредственное применение, сколько
на тех убеждениях, которые могут получить влияние,
если будут предотвращены опасности, угрожающие
в данный момент гражданским свободам22.

Общество «Мон-Пелерин», таким образом, выразило

«готовность к долгосрочной позиционной войне в „битве
идей“… В качестве modus operandi было принято стратегиче-
ское обсуждение в закрытом кругу избранных»23. Открывая
десятидневное собрание Хайек диагностировал проблему
новых либералов: отсутствие альтернативы существующему
(кейнсианскому) порядку. Не существовало ни «последова-
тельной философии оппозиционных групп», ни «реальной
программы» изменений24. Из этого диагноза Хайек вывел
центральную цель MPS: изменить точку зрения элит, чтобы
задать параметры, внутри которых затем будет формиро-
ваться общественное мнение. Вопреки распространенному
убеждению, капиталисты сначала не разглядели, что неоли-
берализм отвечает их интересам. Так что важнейшей зада-
чей «Мон-Пелерина» было объяснить капиталистам, почему
им нужно стать неолибералами25. Чтобы добиться этого,
нужно было создать невидимую программную платформу
политического здравого смысла на основе идей, циркули-
рующих в кругах элиты. С самого начала «Мон-Пелерин»
отвергал народную политику, ориентируясь на глобальные

3. Создание неолиберальной гегемонии 84

горизонты, работал в абстрактном режиме (за пределами
существующих возможностей) и формулировал четкую
стратегическую концепцию плацдарма, который собирался
занять, — а именно мнения элит, — с тем чтобы изменить
представления о политическом здравом смысле.
За этим набором целей скрывался последовательный,
но весьма подвижный список новых идей, которые при-
нес неолиберализм. Больше всего расхождений возникало
по поводу роли государства в поддержании режима кон-
куренции: одни считали, что вмешательство необходимо
для устойчивой конкуренции, другие — что вмешательство
приведет к централизации и монополиям26. Были и другие,
менее спорные моменты в отношении конкретных пунктов
программы, из чего следует, что группа была далека от од-
нородности и сплоченности. Во многих отношениях об-
щим элементом была просто сама группа с ее социальными
связями и намерением создавать новый либерализм27. Но эта
встроенная плюралистичность позволяла неолиберализму
расти и изменяться по мере распространения по миру, помо-
гая достичь гегемонии в процессе адаптации к особенностям
каждого конкретного пространства28. Гибкость идеологии
способствовала достижению всеобъемлющего консенсуса
среди различных групп под эгидой неолиберализма29.
Дебаты касались и вопросов стратегии. Многих чле-
нов и спонсоров «Мон- Пелерина» выводил из себя подход
Хайека, рассчитанный на долгосрочную перспективу: они
хотели немедленно приступить к подготовке книг и дру-
гих публикаций, чтобы начать влиять на общественное
мнение30. Однако в разгар кейнсианства, стабильного роста
и низкой безработицы изменить общественное мнение
было бы почти невозможно, и Хайек это хорошо понимал.
Стратегия была осознанно долгосрочной, и точка зрения
Хайека в конце концов восторжествовала на собраниях обще-
ства. За пределами собраний сеть, сформировавшаяся вокруг
«Мон-Пелерина», начала активно развертывать транснацио-
нальную инфраструктуру распространения идеологии. Уже
с середины 1940-х Хайек планировал выстроить систему ана-

85
литических центров для обсуждения неолиберальных идей
и в то же время работал над продвижением членов общества
во властные структуры (эта стратегия со временем дала трех
глав государств и большое число министров)31. Количество
аналитических центров, идейно близких обществу, резко
выросло в 1950-е годы, а вслед за этим неолиберальные идеи
получили распространение в академическом и политиче-
ском мире.
В Великобритании в интересах «Мон-Пелерина» рабо-
тала сеть аналитических центров и других организаций,
таких как Институт экономических проблем, Институт
Адама Смита, Центр политических исследований и ряд бо-
лее мелких групп. Члены общества проникали в политиче-
ские круги США, сперва через аналитические центры вроде
Американского института проблем предпринимательства,
а затем стали занимать более формальные должности, как
в случае Милтона Фридмана, который был экономическим
советником Барри Голдуотера во время его президентской
кампании. Впрочем, первые организационные и политиче-
ские успехи неолиберализма были достигнуты в Германии.

Уже не самые После Второй мировой войны мир

робкие шаги был готов к значительным переменам
в области экономических идей. Одна-
ко именно Германия столкнулась с уникальным набором
экономических сложностей — это и широко известные
проблемы гиперинфляции в Веймарской республике,
и тяжелейшее послевоенное восстановление. В то время
как в остальном мире господствовала кейнсианская поли-
тика, Германия пошла по другому пути под руководством
некоторых неолибералов из тех, что собирались на колло-
квиуме Уолтера Липпмана. Первой задачей в послевоен-
ный период было восстановление государства; в частности,
стоял вопрос, как обеспечить легитимность в отсутствие
функционирующей государственной инфраструктуры.
Ответ был найден в идеях первых ордолибералов: нужно

3. Создание неолиберальной гегемонии 86

создать пространство экономической свободы. Это в свою
очередь формировало сеть отношений и связей между
людьми, из которых выросла легитимность зарождающе-
гося послевоенного немецкого государства. Вместо право-
вой легитимности государство должно было обрести свою
легитимность в хорошо работающей экономике32. Именно
эта идея ляжет в основу первых политических экспери-
ментов неолиберализма.
После Второй мировой войны ордолибералы начали
выдвигаться на правительственные должности и реализо-
вывать свои идеи, создавая материальный и институцио-
нальный плацдарм, на котором можно было формировать
экономическую идеологию. Первым и, вероятно, наиболее
исторически значимым стало назначение Людвига Эрхарда
в экономическое управление послевоенной администра-
тивной зоны британских и американских войск. При под-
держке своего соратника Вильгельма Рёпке Эрхард одно-
временно отменил всякое регулирование цен и заработной
платы и резко сократил налоги на прибыль и на капитал.
Это был радикальный дерегулятивный шаг, и именно
он вынудил Советский Союз организовать блокаду Берлина
и провозгласить начало холодной войны33. В последующие
десятилетия ордолибералы все чаще занимали важные
посты в немецком Министерстве экономики, а сам Эрхард
в 1963 году стал канцлером. Однако, несмотря на их намере-
ния, у ордолибералов отсутствовало принципиальное раз-
деление между законным и незаконным государственным
вмешательством — эта неопределенность облегчила дрейф
немецкой экономики к все более кейнсианским формам.
Вмешательства для поддержания конкуренции незаметно
становились вмешательствами с социальным обеспече-
нием, и к 1970-м Германия превратилась в стандартное
социал-демократическое государство. Впрочем, сложно-
сти, с которыми неолиберализму пришлось столкнуться
в политике, не помешали его инновациям на других пло-
щадках, — в частности, в пространстве так называемых
перекупщиков идей.

87
Перекупщики Неолибералы неоднократно подчерки-
вали важность использования разно-
образных площадок для воздействия на элиты и создания
нового здравого смысла. В послевоенную эпоху этот подход
охватил академический мир, медиа и политику. Но одной
из главных инноваций в процессе неолиберального констру-
ирования идеологической сферы стало использование
аналитических центров. Хотя последние существовали уже
более ста лет, их масштабное использование в целях
«Мон-Пелерина» было новаторским. Сюда входили разра-
ботка политических программ, поиск политических реше-
ний и выявление экономических проблем. Установилось
неформальное разделение труда, при котором одни центры
сосредотачивались на больших философских идеях и атако-
вали основные предпосылки и принципы, лежащие в основе
ортодоксального кейнсианства (этой задачей, например,
в 1970-х занимался Манхэттенский институт политических
исследований (MIPR)), другие же формулировали более
конкретные предложения в сфере публичной политики. Это
было явной попыткой расшатать господствующие воззре-
ния, чтобы затем внедрить специфические политические
решения, основанные на неолиберальных взглядах.
Важнейшую роль в создании неолиберальной идеологи-
ческой гегемонии сыграл Энтони Фишер34. Один из основа-
телей первого британского неолиберального аналитическо-
го центра — Института экономических проблем — Фишер
полагал, что самое сложное в смене идей заключается
не в их производстве, а в их распространении. Это убежде-
ние привело Фишера к созданию консервативных аналити-
ческих центров не только в Великобритании, но и в Канаде
и в США, где возникли Институт Фрейзера (Fraser Institute)
и MIPR. Сам Институт экономических проблем сосредото-
чился на «тех, кого Хайек называл „перекупщиками“ идей:
журналистах, ученых, писателях, радио- и телеведущих,
учителях, оказывающих долгосрочное влияние на интеллек-
туальную жизнь нации»35. Фишер не скрывал намерения из-
менить идеологическую базу британской элиты, внедриться

3. Создание неолиберальной гегемонии 88

в нее и незаметно сдвинуть параметры дискурса. Это же рас-
пространялось на миссию самого института, который вво-
дил в заблуждение относительно своих целей, называя себя
аполитичной организацией, исследующей рынки36. В соот-
ветствии с планами идеологического захвата, Институт эко-
номических проблем производил небольшие брошюры, мак-
симально доступные широкой аудитории37. Более того, эти
тексты писались в несколько утопической манере, без огляд-
ки на то, могла ли такая политика быть реализована на прак-
тике38. Целью, как всегда, было долгосрочное переопреде-
ление возможного. На протяжении десятилетий подобные
интеллектуальные интервенции развивали неолиберальное
мировоззрение в широком диапазоне. Институту экономи-
ческих проблем и его партнерам удалось выстроить нечто
большее, чем просто точечные реакции на модные пробле-
мы сегодняшней повестки: они создали систематическую,
целостную экономическую перспективу39. Аналитические
центры внедряли эти воззрения, просвещая и социализируя
перспективных членов политических партий. В течение
1960–1970-х годов через IEA прошли многие сотрудники
будущей администрации Тэтчер40. Итогом усилий IEA было
не только незаметное изменение экономического дискур-
са в Британии, но и внедрение двух конкретных установок:
на снижение влияния профсоюзов и на поддержание финан-
совой стабильности. Первая должна была позволить рынкам
легко адаптироваться к меняющимся экономическим усло-
виям, а вторая — обеспечить базовую ценовую стабильность,
необходимую здоровой капиталистической экономике.
В США также создавались аналитические центры
и академические исследовательские группы для продвиже-
ния широкой неолиберальной повестки, самые известные
из которых — Фонд «Наследие» и Гуверовский институт41.
Целью Манхэттенского института политических исследо-
ваний было переопределить политическое общественное
мнение при помощи книг по неолиберальной экономике для
широкой аудитории — суммарный тираж некоторых из них
составил более 500 000 экземпляров. Такие книги, как «Теряя

89
почву» Чарльза Мюррея, заложили основу сдвига в полити-
ческом сознании, благодаря которому главной социальной
проблемой сегодня считается зависимость от государствен-
ных пособий (welfare), а не собственно бедность. Многие
другие распространенные идеи, такие как политика абсо-
лютной нетерпимости и стимулирования к работе безработ-
ных (workfare), выросли из аналитических разработок MIPR.
Их книги достигли цели и изменили представления полити-
ческих классов и общества. Аналитические центры как орга-
низационная форма стали настолько неотъемлемой частью
неолиберального идеологического успеха, что сам процесс
их создания институционализировался. Фонд экономи-
ческих исследований Atlas Economic Research Foundation,
основанный Фишером в 1981 году, объявил своей целью
«институционализировать поддержку создания новых
аналитических центров». Сегодня Atlas гордится тем, что
помог основать или соединить между собой более 400 нео-
либеральных аналитических центров в более чем 80 странах.
Здесь очевиден истинный масштаб неолиберальной идеоло-
гической инфраструктуры.
Помимо аналитических центров, для построения доми-
нирующего дискурса использовался широкий арсенал дру-
гих механизмов. Работая на продвижение чикагской версии
неолиберализма как доминирующей альтернативы, Милтон
Фридман писал пространные колонки в газетах и в беспре-
цедентных для ученого масштабах использовал жанр теле-
интервью. Представители бизнеса финансировали проекты
по освещению его работы в популярных телешоу, штурмуя
территорию медиа42. Это был основной инструмент, с помо-
щью которого Фишер доносил свои экономические взгляды
до политиков и публики. Wall Street Journal, Daily Telegraph
и Financial Times дублировали эти усилия, при каждом
удобном случае апеллируя к неолиберальным воззрениям43.
Бизнес-школы и фирмы-консультанты по менеджменту так-
же прониклись неолиберальными взглядами на корпоратив-
ные формы и стали распространять их, а Чикагская школа
стала мировым оплотом неолиберальной мысли44. Подобные

3. Создание неолиберальной гегемонии 90

институты были ключевым элементом в распространении
неолиберальной гегемонии, поскольку часто выступали
в роли тренировочных полигонов для мировой элиты45.
Те, кто приезжал учиться в эти неолиберальные американ-
ские школы, возвращались в свои страны индоктринирован-
ными неолиберальной идеологией. Итак, к 1970-м годам
была развернута полноценная инфраструктура для распро-
странения неолиберальных идей. Аналитические центры
и утопические прокламации выстроили направление мыс-
ли в долгосрочной перспективе; публичные речи, памфле-
ты и медиаусилия обозначили очертания общественного
здравого смысла в неолиберальном понимании; политики
и политтехнологи осуществляли тактические вторжения
на политическую сцену46. Однако, несмотря на растущий
потенциал неолиберальной гегемонии, всего за десятилетие
до прихода к власти Тэтчер и Рейгана, кейнсианство оста-
валось самым широко принятым подходом к организации
государств и рынков. Идеи группы интеллектуалов-неолибе-
ралов все еще часто представлялись бессмысленным рециди-
вом провалившейся политики эпохи до Великой депрессии.
Однако в 1980-х ситуация радикально изменится — это деся-
тилетие внесет хаос в ряды кейнсианцев и сделает неолибе-
рализм ведущей моделью экономической модернизации.

Перехват Завладев ситуацией в отдельных стра-

управления нах, неолиберализм впервые начал
играть заметную роль на международ-
ной сцене в 1970-е. Это была реакция на сочетание высокой
безработицы и высокой инфляции, возникших в результате
нефтяного кризиса, роста цен на товары, увеличения зар-
плат и распространения кредитов. Согласно доминирующе-
му кейнсианскому подходу, правительства должны были
стимулировать экономику, вливая в нее деньги при росте
безработицы, а при росте инфляции, наоборот, изымать
деньги из оборота, чтобы замедлить рост цен. В 1970-х,
однако, обе проблемы возникли одновременно — рост

91
инфляции и рост безработицы дали «стагфляцию». Тради-
ционные кейнсианские политические решения оказались
неспособны сладить с этим сочетанием, чем, вероятно,
и было вызвано обращение к альтернативным теориям.
Важно понимать, что в этой точке были возможны различ-
ные интерпретации экономической проблемы. Рост инфля-
ции вовсе не обязательно был вызван замораживанием
зарплат и действиями профсоюзов, а неолиберализм не
являлся единственным решением проблемы. Были доступны
и альтернативные интерпретации, другие ответы; на тот
момент никто не знал, каким должен быть выход47. Напри-
мер, неолиберальный нарратив кризиса принижает роль
банковской дерегуляции, проведенной канцлером казначей-
ства Великобритании Энтони Барбером в начале 1970-х,
и падение Бреттон-Вудской системы. Эти дерегуляции
вызвали резкий подъем монетарной базы и последующую
волну ценовой инфляции, а затем и инфляцию заработной
платы48. Иными словами, возможен был и другой нарратив,
в котором проблема заключалась не в сильных профсоюзах,
а скорее в дерегуляции финансов.
То, что неолиберальная история восторжествовала,
произошло не в малой степени из-за успеха идеологической
инфраструктуры, выстроенной за десятилетия привержен-
цами неолиберальных идей. Неолибералы оказались хорошо
подготовленными, поскольку они без устали повторяли,
что инфляция стала неизбежным результатом нежелания
социального государства нарушать постоянство заработной
платы и цен. Они диагностировали проблему и предлагали
решение. Правительственные чиновники, находившиеся
в замешательстве перед лицом кризиса, обратились к убе-
дительному неолиберальному варианту49. Таким образом,
именно длительное выстраивание интеллектуальной геге-
монии позволило неолиберальному коллективному разуму
протолкнуть свои идеи во власть50. Знаменитое высказыва-
ние Милтона Фридмана гласит: «Только кризис (реальный
или воображаемый) вызывает настоящие перемены. Когда
происходит кризис, действия, которые будут предприняты,

3. Создание неолиберальной гегемонии 92

зависят от имеющихся в наличии идей. В этом, как мне
кажется, и состоит наша главная роль: разрабатывать альтер-
нативы существующей политике, поддерживать в них жизнь
и держать их наготове, пока политически невозможное
не сделается политически неизбежным»51. Эта программа
в точности разъясняет, что случилось во время кризиса
1970-х. Если бы оказался принят альтернативный анализ
кризиса, это повлекло бы другую политическую реакцию,
отличную от неолиберальной. Например, вместо атаки
на профсоюзы политики могли бы ответить регуляцией вы-
дачи кредитов. Иначе говоря, неолиберализм был не неиз-
бежным итогом, а лишь политической конструкцией52.
К тому моменту, когда кейнсианский подход смог нако-
нец разработать объяснение стагфляции, было уже слишком
поздно: неолиберальные взгляды завладели университет-
ской экономикой и миром политики. Словом, неолибера-
лизм стал гегемонией. Через десятилетие, в 1979-м, Маргарет
Тэтчер была избрана британским премьер-министром, Пол
Волкер назначен председателем Федерального резерва США,
а Рональд Рейган избран президентом Соединенных Шта-
тов. Когда МВФ и Всемирный банк столкнулись с кризисом
идентичности после распада Бреттон-Вудской системы, они
были быстро инфильтрованы и к началу 1980-х обращены
в подлинно неолиберальную веру. Франция осуществи-
ла неолиберальный поворот во времена миттерановской
администрации в начале 1980-х, а крупнейшие экономики
Европы оказались связаны неолиберальными установка-
ми, воплощенными в конституции Европейского союза.
В Соединенных Штатах и Великобритании прошла серия
систематических атак на власть профсоюзов. Шаг за шагом
удалось уничтожить профсоюзы и демонтировать систему
трудовых нормативов. Контроль за капиталом был ослаблен,
финансы либерализованы, а социальное государство начало
подвергаться изъятию наиболее прибыльных частей.
За пределами Европы и Северной Америки неолибе-
рализм уже был насажден в Чили и Аргентине по следам
военных переворотов 1970-х. Долговой кризис 1980-х в раз-

93
вивающемся мире сыграл решающую роль в разрушении
традиционных протосоциалистических гегемоний и зало-
жил поворот к неолиберализму во всем мире53. Более того,
с крахом СССР волна неолиберальных трендов, подгоняемых
западными экономическими советниками, захлестнула Вос-
точную Европу. Приватизационная политика в бывших ре-
спубликах Советского Союза по некоторым оценкам привела
к миллионам смертей, показывая, что приватизация может
быть столь же смертельной, сколь и коллективизация, а рас-
пространение неолиберализма проходило далеко не бескров-
но54. Нищета, смерть и власть диктатуры сопровождали его
поступь по планете. Этот нормативный режим насильствен-
но вошел в повседневную психическую и физическую реаль-
ность населения планеты. К середине 1990-х вслед за крахом
СССР господство неолиберализма достигло своего пика —
эта доктрина распространялась посредством политики МВФ
в области структурных преобразований, доминировала
в среде британских новых лейбористов и клинтоновской
администрации и захватила академические экономические
круги. Момент конъюнктурной новизны в 1970-х быстро
выветрился из общественной памяти, и неолиберализм
принял те универсальные и естественные качества, которые
поддерживала тэтчеровская доктрина «Нет альтернативы».
Неолиберализм стал новым эталоном здравого смысла, кото-
рый приняли все партии, находившиеся у власти. Неважно,
кто побеждал — левые или правые, колоду все равно тасо-
вал неолиберализм.

Невозможное Как мы увидели, неолиберализм про-

становится двигал свою идеологию, работая в са-
неизбежным мых разных направлениях — ученые
формировали образовательные про-
граммы, аналитические центры влияли на политику, популя-
ризаторы манипулировали медиа. Для того чтобы внедрить
неолиберализм в общественное сознание, потребовался
полномасштабный проект по созданию господствующего

3. Создание неолиберальной гегемонии 94

мировоззрения. Было сконструировано новое представление
о всеобщем здравом смысле, которое впитало и в конце
концов поглотило дискурс «модерности» и «свободы» — дис-
курс, который пятьдесят лет назад имел совершенно другие
коннотации. Сегодня почти невозможно произнести эти
слова, не касаясь постулатов неолиберального капитализма.
Сегодня мы все знаем, что «модернизация» означает
сокращение рабочих мест, урезание социальной помощи
и приватизацию государственных услуг. Модернизировать
сегодня просто означает неолиберализовать. Термин «сво-
бода» разделил ту же участь — он редуцирован до понятия
личной свободы, свободы от государства, свободы выбора
товара. Либеральные идеи личной свободы сыграли важную
роль в идеологической борьбе с СССР, толкая население
западного мира к мобилизации на почве любой идеологии,
утверждавшей ценность личных свобод. Фокус на свободе
личности позволил неолиберализму кооптировать элемен-
ты движений, организованных вокруг «либертарианства,
политики идентичности [и] мультикультурализма»55. Точно
так же, подчеркивая свободу от государства, неолиберализм
привлек на свою сторону анархо-капиталистов и «революци-
онеров желаний», взорвавших спокойствие в мае 1968 года56.
И наконец, ограничив идею свободы свободой рынка, неоли-
беральная идеология сумела кооптировать потребительские
желания. На уровне производства к неолиберальной свободе
можно было отнести требование гибкой организации труда,
которое вскоре обернулось против выдвигавших его рабо-
чих57. Преуспев в борьбе за идеологический плацдарм совре-
менности и свободы, неолиберализм сумел глубоко про-
никнуть в наши представления о самих себе. Присвоив себе
значения терминов «модернизации» и «свободы», неоли-
берализм показал себя единственным успешным проектом
гегемонии за последние пятьдесят лет.
Так неолиберализм стал «формой нашего существования —
тем, как мы ведем себя по отношению к другим и к самим
себе»58. Другими словами, мировоззрение охватило умы
не только политиков, бизнес-магнатов, медиаэлиты и уче-

95
ных, но и рабочих, студентов, мигрантов — то есть вообще
всех. Иными словами, неолиберализм создает субъектность.
Согласно его парадигме, мы являемся конкурирующими
субъектами — эта роль содержит в себе и превосходит ка-
питалистического производящего субъекта. Императив
неолиберализма ведет этих субъектов к постоянному са-
мосовершенствованию в каждом аспекте существования.
Беспрестанное образование, вездесущее требование работо-
способности, постоянная нужда в самообновлении — все это
соответствует неолиберальному понятию субъектности59.
Более того, конкурирующий субъект снимает разделение
между публичным и частным. Частная жизнь так же подвер-
жена конкуренции, как и профессиональная. Стоит ли удив-
ляться, что современные общества наполнены тревогой?
При неолиберализме обострился целый ряд психопатоло-
гий: стресс, тревожность, депрессия, синдром дефицита вни-
мания становятся все более распространенными психологи-
ческими реакциями на окружающий мир60. Крайне важно,
что внедрение неолиберальной идеологии в повседневную
жизнь стало также первоисточником политической пассив-
ности. Даже если вы не покупаетесь на господствующую иде-
ологию, ее воздействие вовлекает вас во все более рискован-
ные ситуации и заставляет проявлять предприимчивость.
Нам нужны деньги, чтобы выжить, поэтому мы выходим
на рынок, нанимаемся на работу в несколько мест, волнуем-
ся, что не сможем заплатить за квартиру, экономим копейки
в продуктовом магазине, превращаем общение в наращива-
ние связей. В таких условиях политическая мобилизация
становится постоянно откладываемой мечтой, которую
гонят прочь тревоги и напряжение повседневной жизни.
В то же время следует признать, что это производство
субъектности не просто навязано извне. Гегемония во всех
своих формах работает не как иллюзия, а как нечто основан-
ное на самых что ни на есть реальных желаниях населения.
Неолиберальная гегемония сыграла на идеях, стремлениях
и мотивациях, уже существовавших внутри общества, —
и обещала исполнить те из них, что могла согласовать

3. Создание неолиберальной гегемонии 96

со своей базовой повесткой. Уважение к личной свободе,
ценность, приписываемая тяжелому труду, свобода от жест-
кой рабочей недели, самовыражение в работе, вера в мери-
тократию, разочарование в коррумпированных политиках,
профсоюзах и бюрократии — все эти убеждения, чувства
и требования существовали до неолиберализма и нашли
в нем свое выражение61. Многие недовольны просто тем,
что кто-то ловко обманывает систему, — и здесь стирается
граница между правыми и левыми. Ненависть к богачам,
уклоняющимся от налогов, легко сочетается с отвращени-
ем к беднякам, мошенничающим с пособием; возмущение
деспотичным работодателем неотделимо от возмущения
политиками как таковыми. Это связано с распространением
идентичностей и стремлений среднего класса — желание
владеть собственным жильем, уверенность в себе и дух пред-
принимательства широко культивировались и постепенно
заняли социальное пространство, прежде принадлежав-
шее ценностям рабочего класса62. Неолиберальная идеоло-
гия — не просто теоретическая конструкция; она основы-
вается на реальном опыте63. Неолиберализм паразитирует
на повседневности, и любая критика должна учитывать
это, если хочет проследить глубокие корни этой идеологии
в современном обществе. За прошедшие десятилетия неоли-
берализм стал формировать не только мнения и убеждения
элиты, но и нормы повседневной жизни. Частные интересы
неолибералов стали всеобщими, то есть господствующи-
ми64. Неолиберализм составляет наш коллективный здра-
вый смысл, делая нас своими субъектами, верим мы в него
или нет65.

Левый Часто говорят, что неолиберализм

«Мон-Пелерин»? преуспел (и продолжает преуспе-
вать, несмотря на ряд провалов),
потому что за ним стоят зачастую пересекающиеся интере-
сы сильных мира сего — транснациональной элиты, финан-
систов, мажоритарных акционеров крупнейших корпора-

97
ций. Это, безусловно, способствовало силе неолиберальной
идеологии, но все же такое объяснение не дает ответов на не-
которые вопросы. Если бы поддержки элит было достаточно
для идеологического успеха и неолиберализм был бы явно
благоприятен для элит, то не было бы сорокалетнего разрыва
между оформлением этих идей и их реализацией. Кейнсиан-
ский либерализм оставался идеологической доминантой,
хотя и ограничивал влиятельные интересы.
Финансовые интересы, в частности, были надолго
отодвинуты в сторону после кризиса 1929 года и последо-
вавшей за ним Великой депрессии. Расстановку сил, состав-
лявших кейнсианский консенсус, следовало демонтировать
по частям. Кроме того, если объяснять успех неолиберализма
только тем, что он отвечает определенным интересам элит,
неясно, почему другие возможные решения проблем 1970-
х так никогда и не реализовались. Важным моментом итого-
вой идеологической победы неолиберализма оказалось совпа-
дение кризиса и быстро предложенного решения. Ни одно
правительство того времени не знало, как бороться с таким
кризисом (стагфляцией), а готовые неолиберальные идеи,
десятилетиями зревшие в идеологической питательной
среде, стали его решением. Не то чтобы неолибералы луч-
ше прочих аргументировали свою позицию (миф о рацио-
нальном политическом дискурсе), скорее была выстроена
институциональная инфраструктура, которая проецирова-
ла их идеи и внедряла их как новое общее мнение полити-
ческой элиты.
Во всем этом содержатся важные уроки, которые за-
ставляют задуматься о необходимости левого «Мон-Пеле-
рина»66. На самом общем уровне история неолиберализма
демонстрирует, что величайший за последнее время успех
правых — установление неолиберального господства в ми-
ровом масштабе — был достигнут не средствами народной
политики. В первую очередь это значит, что неолибералы
мыслили в долгосрочной перспективе. Этот ритм отли-
чается и от электоральных циклов, и от бумов и спадов
протестного движения — левым стоит поучиться тому

3. Создание неолиберальной гегемонии 98

терпению, с которым «Мон-Пелерин» ставил себе четкие
цели и анализировал историческую почву, чтобы предложить
конкретные и эффективные средства для ее трансформации.
Настроившись на долгосрочные изменения, «Мон-Пелерин»
сорок лет ждал кризиса кейнсианства и появления Рейгана
с Тэтчер. В рамках этого подхода неолиберальные интел-
лектуалы оперировали абстрактно в терминах возможного:
то, что было невозможным в их время, стало возможным
позднее, отчасти благодаря их собственным действиям
и подготовке.
Во-вторых, они стремились выстроить проект контр-
гегемонии, который должен был опрокинуть консенсус
вокруг социал-демократии и политики кейнсианства.
Они взяли на вооружение глобальный подход к изменению
условий доминирования и создали целую идеологическую
инфраструктуру, способную проникнуть в каждый полити-
ческий вопрос, в каждый аспект политического обществен-
ного мнения. Это и победило господствовавшие прежде
идеи. Как писал Филипп Мировски, стратегический гений
неолиберализма состоял в понимании того, что

недостаточно предложить недосягаемую утопию в ка-

честве возможной мотивации политического действия;
выигрывает та сторона, которая может одновременно
выдвинуть целый набор вроде бы не связанных друг
с другом политических планов, с краткосрочным, сред-
ним и длительным горизонтом действия, сочетающих
режим знания [об общей цели] и режим промежуточ-
ных достижений, так чтобы итогом стало неизбежное
приближение полиса к конечной цели. Проницательная
стратегия одновременной игры «в короткую» и «в дол-
гую», которая на поверхностном уровне кажется чре-
ватой внутренним конфликтом, за кадром объединена
общими теоретическими целями — что является, веро-
ятно, главным объяснением триумфа неолиберальной
политики при том стечении обстоятельств, когда их оп-
поненты потерпели полнейшее поражение67.

99
 Третий важный урок для левых состоит в том, что рас-
сеянный в пространстве коллектив «Мон-Пелерина» раз-
мышлял о пространственной экспансии, задаваясь целью
расширить сеть на весь мир посредством узловых пунктов.
Аналитические центры оказались крайне подходящей
формой организации для осуществления глобальной интел-
лектуальной гегемонии. Идеологи неолиберализма создали
из аналитических центров, политиков, журналистов, медиа
и преподавателей сеть, которая не требовала единства цели
или структуры. Это придало всему проекту замечательную
гибкость. Неолиберализму часто ставят в вину его слишком
большую эмпирическую разнородность, которая не позво-
ляет воспринимать его как цельный проект, однако на деле
именно готовность видоизменять свои идеи в свете местных
условий делает его идеологию столь мощной.
Призыв к левому «Мон-Пелерину» не означает, однако,
что нужно просто перенять принципы работы общества.
Вывод состоит скорее в том, что левым стоит поучиться
видению долгосрочной перспективы, методам глобальной
экспансии, прагматической гибкости и стратегии контрге-
гемонии, создавшей единую среду из организаций с самыми
разными задачами. Требование левого «Мон-Пелерина» —
это по существу призыв к созданию новой левой гегемонии.
4
ЛЕВАЯ МОДЕРНОСТЬ

101
 Нынешняя обстановка в мире такова, что почти все, что
можно предложить как альтернативу, будет казаться либо
утопией, либо банальностью. Наше программное мышление
парализовано этим.
Роберто Мангабейра Унгер

Эта глава — поворотный пункт. От отрицательной задачи

диагностировать стратегические ограничения современных
левых мы переходим к позитивному проекту — к разработке
путей выхода из нынешней ситуации. В последующих главах
мы утверждаем, что сегодняшние левые должны вернуть
себе модерность, создать популистскую гегемонную силу
и мобилизоваться для построения посттрудового будущего.
Вряд ли к этому смогут привести народно-политические
попытки префигурации, прямого действия и неустанного
горизонтализма, отчасти потому, что народные политики
неверно представляют себе природу своего соперника. Ка-
питализм — агрессивно распространяющаяся универсалия,
и любые усилия выделить себе автономное пространство
обречены на провал1. Неучастие, сопротивление, локализм
и пространства автономии — это лишь игра в оборону про-
тив бескомпромиссного и неумолимо наступающего капи-
тализма. Более того, подобные частности могут спокойно
сосуществовать с капиталистическим универсализмом.
Бесчисленные культурные и политические варианты капи-
тализма никак не сдерживают распространения коммоди-
фикации, формирования пролетариата и императива нако-
пления. Досадная способность капитализма в большинстве
случаев поглощать сопротивление лишь демонстрирует
неспособность частностей как таковых соперничать с уни-
версализмом2. С учетом присущей неолиберализму экспан-
сионистской природы только какая-то другая экспансиони-
стская и всеобъемлющая универсалия может соперничать
с капитализмом и победить его в мировом масштабе3. Рост
накоплений, лежащий в основе капитала, делает не-экспан-
сионистский капитализм оксюмороном. Следовательно,

103
амбициозная левоориентированная политика не может
удовлетворяться мерами по защите местных интересов.
Напротив, она должна стремиться выстроить новую про-
грамму, ориентированную на будущее и способную бросить
вызов капитализму в глобальном масштабе. Она должна
сорвать маску с псевдоуниверсальности капиталистических
общественных отношений и вернуть себе смысл будущего.
В этой главе мы делаем шаг в сторону от эмпирическо-
го и исторического фокуса предыдущих глав и пытаемся
разработать философскую основу для глав последующих.
Мы полагаем, что ключевым элементом левого фронта,
ориентированного в будущее, должна стать борьба за идею
«модерности». Народно-политические подходы лишены
привлекательного видения будущего, в то время как сра-
жение за «модерность» всегда было сражением за то, как
должно выглядеть будущее: от коммунистического модер-
низма раннего Советского Союза до научного социализма
послевоенной социал-демократии и далее вплоть до глян-
цевой неолиберальной эффективности Тэтчер и Рейгана4.
Что значит быть современным, заранее не определено,
но это крайне привлекательная область5. Однако при том,
насколько капитализм преуспел в собственной универ-
сализации, этот термин почти полностью отдан правым.
«Модернизация» сегодня означает некое устрашающее
сочетание приватизации, усиленной эксплуатации, ра-
стущего неравенства и неумелого менеджеризма6. Точ-
но так же представления о будущем в основном связаны
с экологическим апокалипсисом, крушением социального
государства и корпоративной антиутопией, а не с утопией
или всеобщим освобождением. Тем самым современность,
модерность для многих становится просто культурной
проекцией капитализма7. Из этого общепринятого знания
следует неизбежный вывод: только отмена модерности
может привести к концу капитализма. В результате с 1970-
х годов внутри различных общественных движений стала
развиваться антимодернистская тенденция. Однако это
ошибочное смешение модерности с институтами капита-

4. Левая модерность 104

лизма упускает из виду ее альтернативные формы, а также
то, что многие методы антикапиталистической борьбы
опираются на ее идеалы8. Идея модерности предоставля-
ет как нарратив для народной мобилизации, так и фило-
софскую рамку для понимания хода истории. Как термин,
указывающий, куда движется общество, модерность должна
стать ключевым полем дискурсивной битвы для любой
левой политики, нацеленной на создание лучшего мира9.
В этой главе мы предлагаем общую философскую размет-
ку для такого проекта, рассматривая три фактора, которые
помогут в разработке концепции левой модерности: образ
исторического прогресса, универсалистский горизонт
и приверженность эмансипации.
Как только мы начинаем говорить о модерности, воз-
никает необходимость прояснить ее значение. Она может
относиться к хронологическому периоду, соотнесенному
обычно с европейской историей, ряд событий которой, как
считается, положили ей начало: Возрождение, Просвеще-
ние, Французская революция, Промышленная революция10.
Можно определять модерность четким набором практик
и институтов: масштабная бюрократизация, базовый набор
правил либеральной демократии, различие социальных
функций, колонизация не-европейского мира, экспансия
капиталистических общественных отношений. Но кроме
того, модерность отсылает к ряду концептуальных иннова-
ций, в основе которых лежат универсальные идеи прогресса,
разума, свободы и демократии. В этой главе мы делаем акцент
именно на них: модерность дает имя набору понятий, ко-
торые развивались независимо в разнообразных культурах
по всему миру, но получили особенный резонанс в Европе.
Это неотъемлемые элементы модерности, образующие тот
источник, откуда берутся наиболее популярные дискурсы
вокруг модернизации. Концептуальные идеалы, такие как
свобода, демократия и секуляризм, являются источниками
одновременно и капиталистической модерности, и борьбы
с ней. Идеи, связанные с модерностью, вдохновляли або-
лиционистов, заложили основу борьбы многочисленных

105
африканских профсоюзов11 и продолжают жить сегодня
в «тысячах кампаний за справедливую оплату труда, право
на землю, базовое медицинское обслуживание и безопас-
ность, за защиту достоинства, свободное волеизъявление,
автономию и т.д.»12 Следовательно, в общем и целом, при-
знается это в явном виде или нет, политическая борьба
сегодня оказывается борьбой внутри пространства мо-
дерности и ее идеалов. За модерность следует бороться,
а не отвергать ее13.

Прогресс как Обращаясь к модерности, мы неизбежно

гиперверие поднимаем вопрос о будущем. Как
должно выглядеть будущее? Какой
курс следует взять? Что значит быть современным? И чье
это будущее? С момента возникновения термина модер-
ность занималась тем, что разматывала цикличную или
ретроспективную идею времени и производила разрыв
между настоящим и прошлым. Этот разрыв позволяет
проектировать будущее, которое потенциально отлично
от прошлого и лучше него14. Модерность равнозначна «обна-
ружению будущего» и оказывается тесно связана с такими
понятиями, как «прогресс, продвижение, развитие, избавле-
ние, освобождение, рост, накопление, Просвещение, улуч-
шение, [и] авангард»15. При допущении, что история может
двигаться вперед благодаря осознанным человеческим
действиям, конкурирующие определения модерности
спорили именно о природе этого прогресса16. Исторически
для левых было абсолютно естественно ориентироваться
на будущее. От ранних коммунистических утопий о техно-
логическом прогрессе к советским космическим утопиям
и до социал-демократической риторики «белого каления
технической революции» — именно недвусмысленное
принятие будущего разделяло левых и правых. В матери-
альном, социальном и политическом смысле будущее
должно было отличаться от прошлого в лучшую сторону.
Силы же правого политического фланга, за несколькими

4. Левая модерность 106

заметными исключениями, защищали традиции и были
по сути реакционными17.
Ситуация полностью изменилась во времена подъема
неолиберализма, когда политики вроде Тэтчер блестяще
овладели риторикой модернизации и эффективного буду-
щего. Неолиберальное видение модерности вобрало в себя
эти понятия, сделало их частью нового представления
о здравом смысле и с тех пор является преобладающим. Сле-
довательно, рассуждения левых о будущем сегодня кажутся
ошибочными, даже абсурдными. В ситуации постмодерна
будущее, модерность и освобождение, сколь неразрывной
ни казалась бы связь между ними, стали цениться по от-
дельности. Такие философы, как Саймон Критчли, теперь
уверенно настаивают, что нужно «сопротивляться идее
и идеологии будущего, которое всегда оказывается послед-
ним козырем капиталистических идей прогресса»18. Выра-
зители подобных народно-политических настроений слепо
принимают неолиберальные представления о здравом смысле
и вместо великих мечтаний увлекаются позерским сопротив-
лением. Левые — от радикалов, испытывающих дискомфорт
от технологического прогресса, до социал-демократов, неспо-
собных воображать альтернативные миры, — по большому
счету отдали будущее на откуп правым. Искусство создавать
манящие образы лучшего мира, которым левые некогда
владели превосходно, надолго было забыто и теперь полно-
стью утрачено.
Однако, если левые хотят вернуть себе чувство прогресса,
нельзя просто согласиться, что ход истории предопреде-
лен и она движется по направлению к единственной цели.
В рамках этого классического представления прогресс
не только возможен, но и неотменим, прочно вплетен
в саму ткань истории. Человеческие общества движутся
по проложенным траекториям к единственно возможному
итогу, смоделированному по образцу Европы. Считалось,
что европейские нации пришли к капиталистической
модерности независимо, а их исторический опыт разви-
тия был одновременно необходимым для других культур

107
и превосходил их19. Подобные идеи господствовали в тради-
ционной европейской философии и перекочевали во влия-
тельные работы о модернизации 1950–1960-х, стремившиеся
укоренить капитализм как оппозицию Советам20. Единая
для всех модель исторического прогресса, поддержанная
ранним марксизмом, а позднее кейнсианским и неолибе-
ральным капитализмом, определяла незападные общества как
нуждающиеся в развитии и страдающие от его нехватки —
позиция, которая служила оправданием для колониальных
и имперских практик21.
С точки зрения философской критики эти представле-
ния о прогрессе обесценивала именно вера в предопределен-
ность маршрута, будь то движение либерального прогресса
к капиталистической демократии или марксистского —
к коммунизму. Сложная, богатая катастрофами хроника
ХХ века убедительно показывает, что историю нельзя пу-
стить по какому бы то ни было намеченному курсу22. Ре-
гресс столь же вероятен, сколь и прогресс, а геноцид столь
же возможен, как и демократизация23. Другими словами,
в природе истории, в развитии экономических систем или
циклов политической борьбы не было изначально заложено
ничего, что могло бы гарантировать какой-либо определен-
ный результат. С точки зрения левых в широком смысле
даже те ограниченные, хотя и немаловажные, политические
завоевания, что были достигнуты (социальное обеспечение,
права женщин, защита прав рабочих), могут быть утраче-
ны. Более того, оказалось гораздо сложнее, чем ожидалось,
перейти от капиталистической системы производства
к полностью коммунистической, даже в государствах, где
у власти номинально находились коммунисты24. Этот ряд
исторических экспериментов стимулировал появление вну-
тренней критики европейской модерности с позиций пси-
хоанализа, критической теории и постструктурализма. Для
мыслителей постмодернизма модерность стала ассоцииро-
ваться с легковерной наивностью25. Согласно эпохальному
определению Жана-Франсуа Лиотара, постмодернизм стал
эпохой недоверия к большим метанарративам26. По этой

4. Левая модерность 108

причине постмодерн является культурным разочарованием
в великих нарративах, представленных капиталистической,
либеральной и коммунистической версиями прогресса.
Следует признать, что эта критика улавливает нечто
важное относительно хронологического строения нашего
времени. И все же, если смотреть на Европу извне, объяв-
ление конца великих нарративов часто видится как единое
целое с модерностью27. В дальнейшем, с высоты прошед-
ших тридцати лет, стало ясно, что более общее воздействие
культурного состояния, описанного Лиотаром, заключалось
не в упадке доверия к метанарративам как таковым, а скорее
в общем разочаровании метанарративами левых. Связь меж-
ду капитализмом и модернизацией никуда не делась, а под-
линно прогрессивные идеи будущего поникли под спудом
постмодернистской критики и сгинули под руинами об-
щества, уничтожаемого неолиберализмом. Главное же, что
с крахом Советского Союза и ростом глобализации, история,
похоже, вновь приобретает большой нарратив28. По всему
миру под систематические призывы к накоплению растут
рынки, оплата труда, товары и повышающие производи-
тельность технологии. Капитализм стал уделом современ-
ных обществ, где он мирно сосуществует с национальными
особенностями и обращает мало внимания на столкновение
цивилизаций. Но здесь мы можем провести различие между
точкой прибытия (капитализмом) и траекторией, ведущей
к ней. Тесная взаимосвязь между странами означает, что
европейский путь, во многом опиравшийся на эксплуата-
цию колоний и рабство, закрыт для многих стран, недавно
начавших развиваться. И хотя есть общие парадигмы разви-
тия, каждой стране приходится искать собственный ответ
на императивы глобального капитализма. Путь капитали-
стической модернизации тем самым воплощается в разных
культурах с разными траекториями и ритмами развития29.
Неравномерное и комбинированное развитие сегодня в по-
рядке вещей30. Так что прогресс более не привязан к евро-
пейскому пути — он реализуется в разнообразных сочетани-
ях политико-культурных условий, одинаково направленных

109
на установление капиталистических отношений. Сегодня
модернизаторы просто соревнуются, какой из вариантов
капитализма выбрать.
Чтобы возродить идею прогресса в таких условиях,
необходимо прежде всего оспорить догму о неизбежности
капитализма как цели. Капиталистическая модерность
никогда не была предопределенным итогом, напротив,
это был успешный проект, движимый разными классами
и системной тягой к накоплению и экспансии. Модерности
могут быть разными, и новые образы будущего принципи-
ально важны для левого движения. Они являются необходи-
мым приложением к любому новаторскому политическому
проекту. Они задают направление политической борьбы
и производят набор критериев того, какую борьбу поддер-
живать, каким движениям противостоять, что изобретать
и т.д. В отсутствие образов прогресса возможны лишь ответ-
ная реакция, оборонительные бои, сопротивление на местах
и блиндажная психология — то, что мы называем народной
политикой. Видение будущего абсолютно необходимо для
развития антикапиталистического движения. В отличие
от ранних представлений о модерности, теперь уже нет не-
обходимости ни в прогрессе, ни в единственном пути, кото-
рый диктовал бы дальнейшее развитие. Напротив, прогресс
следует отнести к гипервериям: то есть к области вымысла,
но такого, что нацелен на воплощение в реальность. Гипер-
верия работают катализаторами, собирают распыленные
ощущения в исторические силы, осуществляющие буду-
щее. Их временнáя форма — будущее совершенное, will have
been. Эти гиперверия прогресса скорее создают направля-
ющие нарративы для навигации, нежели являются устой-
чивым или необходимым свойством мира. Прогресс есть
предмет политической борьбы, он не следует проложен-
ным заранее траекториям или естественным тенденциям
и не гарантирует успех. Если с точки зрения оборонитель-
ной позиции или позиций вытеснение капитализма невоз-
можно, это происходит потому, что какая-то форма предвос-
хищающей политики должна заняться построением нового.

4. Левая модерность 110

Пути прогресса нужно прокладывать и мостить, а не только
двигаться по ним в заранее установленном порядке; они —
предмет политических достижений, а не божественного или
земного промысла.

Разрушительные Любая разработка альтернативного

универсалии образа прогресса неизбежно сталкива-
ется с проблемой универсализма: идеей
о том, что определенные ценности, идеи и цели могут иметь
надкультурный статус31. Капитализм, как было показано,
является экспансионистской универсалией, которая проши-
вает насквозь разнообразные культурные ткани и в процессе
их перерабатывает. Всё, кроме сопоставимой конкурирующей
универсалии, будет подавлено серией всеобъемлющих капи-
талистических отношений32. Разнообразные частности —
местные, специальные формы политики и культуры — спо-
койно уживаются с капиталистическим миром. По мере того
как капитализм варьирует в китайскую, американскую,
бразильскую, индийскую, нигерийскую и прочие версии,
перечень возможных частностей растет. Защищать частно-
сти оказывается недостаточной мерой, история показывает
нам, что глобальное пространство универсализма — это
поле конфликта, где каждому игроку требуется провинциа-
лизировать своих соперников33. Если левые собираются
сражаться с глобальным капитализмом, им нужно переизо-
брести проект универсализма.
Однако пойти по этому пути означает вызвать на себя
град серьезной критики, которая преследует универсализм
в последние десятилетия. Универсальным политикам при-
ходится подниматься над любыми формами местной борь-
бы, обобщать идеологию в глобальном масштабе, преодоле-
вая культурные различия, и именно это вызывает критику34.
Исторически сложилось так, что европейская модерность
неотделима от своей «темной стороны» — огромного шлейфа
из эксплуатируемых колоний, геноцида туземных народов,
работорговли и разграбления богатств колонизированных

111
народов35. В этом завоевательном походе Европа выступала
воплощением универсального жизненного уклада. Все
прочие народы были лишь частными остаточными явле-
ниями, которые неизбежно должны были оказаться в евро-
пейской колее — даже если для этого потребуется жестокое
физическое и когнитивное насилие. Сюда же относится
представление об универсальном как об однородном. Меж-
культурные различия должны были исчезнуть в процессе
поглощения частностей общим, в результате которого
возникала культура, вылепленная по образу европейской
цивилизации. Этот универсализм ничем не отличался
от чистого шовинизма. На протяжении всего этого про-
цесса Европа скрывала свою собственную местническую
позицию и применяла разные механизмы для того, чтобы
скрыть авторство этих притязаний, принадлежавшее белым
гетеросексуальным мужчинам-собственникам. Европей-
ские интеллектуалы абстрагировались от своей местности
и идентичности, представляя свои притязания как основан-
ные на «взгляде из ниоткуда»36. Эта перспектива считалась
незапятнанной расовыми, сексуальными, национальными
или какими-либо другими частностями и служила основой
как для предположительной универсальности европейских
притязаний, так и для нелегитимности других перспектив.
Другие культуры могут быть исключительно частными
и местническими, в то время как европейцы провозгла-
шают и воплощают универсальное. Таким образом, уни-
версализм оказывается присущ худшим сторонам исто-
рии модерности.
При таком наследии может показаться, что простей-
шим решением будет удаление универсального из нашего
концептуального арсенала. Однако, несмотря на все слож-
ности, связанные с этой идеей, она по-прежнему необходима.
Проблема частично заключается в том, что невозможно
просто отвергнуть концепцию универсального, не создав
других серьезных проблем. Прежде всего, отказ от этой ка-
тегории не оставляет нам ничего, кроме разрозненных част-
ностей. Но невозможно построить какое-либо осмысленное

4. Левая модерность 112

единение, не имея никакого общего знаменателя. Кроме
того, универсальное выступает в роли трансцендентного
идеала — его не удовлетворяет ни одно конкретное вопло-
щение, оно всегда открыто лучшему37. В нем содержится
концептуальный импульс отменить собственные пределы.
Отказ от этой категории также грозит ориентализацией
других культур, превращением их в экзотических Других.
Если у нас имеются только частности, а провинциальная
Европа ассоциируется с разумом, наукой, прогрессом
и свободой, то остается неприятный вывод: не-западные
культуры лишены этих свойств. Старые ориенталистские
противопоставления непреднамеренно сохраняются во имя
ложного антиуниверсализма. С другой стороны, мы риску-
ем принять разнообразные варианты угнетения, просто
как необходимое следствие множественности культурных
форм. Если нет критериев различия и мы не можем сказать,
какие глобальные знания, политики и практики работают
на освободительный процесс, то все проблемы культурного
релятивизма возникают вновь. С учетом всего вышесказан-
ного неудивительно, что разные аспекты универсализма
то и дело возникают то в одной, то в другой культуре38, что
даже критики нехотя соглашаются с его необходимостью39
и что предпринималось немало попыток пересмотреть
эту категорию40.
Чтобы сохранить этот необходимый концептуаль-
ный инструмент, универсальное следует отождествлять
не с установленным набором принципов и ценностей,
а скорее с пустым шаблоном, который невозможно запол-
нить законченными определениями. Универсалия возника-
ет тогда, когда частное занимает эту позицию в результате
борьбы гегемоний41: частное («Европа») начинает представ-
лять себя как универсальное («глобальное»). Это, однако,
не просто ложное универсальное, поскольку имеется взаим-
ное перемешивание: универсальное начинает воплощаться
в частном, в то время как частное теряет часть своих особен-
ностей, функционируя как универсальное. И все же уни-
версализм никогда не достижим в полной мере, поэтому

113
универсалии всегда могут быть оспорены другими универ-
салиями. Именно это мы позднее опишем в политико-стра-
тегических терминах как контргегемонию — проект, на-
целенный на разрушение существующего универсализма
в пользу нового порядка. Это ведет нас к следующему пункту:
будучи контргегемониями, универсалии могут иметь разру-
шительные и освободительные стратегические функции.
С одной стороны, универсальное выдвигает безусловное
требование — все должно подчиняться его власти42. Однако
универсализм никогда не является законченным проектом
(даже капитализм остается незавершенным). Это напряже-
ние делает любую сложившуюся господствующую структуру
открытой для оспаривания и позволяет универсалиям рабо-
тать векторами мятежности против притеснения. Например,
всеобщая концепция прав человека, какой бы проблематич-
ной она ни была, взята на вооружение многочисленными
движениями в самых разных областях — от споров в ТСЖ
до международного трибунала по военным преступлениям.
Универсальные и безусловные требования этой концепции
используются, чтобы привлечь внимание к тем, кто оказался
незащищен и бесправен. Аналогичным образом, феминистки
критиковали определенные концепции, как ограничитель-
ные для женщин, и использовали универсальные заявления
против этих ограничений — например, универсальную идею
всеобщего равенства: «все люди равны». В таких случаях
частное («женщина») становится методом обращения кри-
тики к существующей универсалии («человечество»). Тем
временем ранее сложившаяся универсалия («человечество»)
обнаруживает себя как частность («мужчина»)43. Эти при-
меры показывают, как борьба оживляет универсалии, бросает
им вызов и проясняет их. В этом отношении «обращаться
к универсализму, чтобы заявить превосходство западной
культуры, значит предавать универсализм, а обращаться
к универсализму, чтобы разрушить превосходство Запада, —
значит осуществлять его»44. Следовательно, универсализм —
это продукт политики, а не сверхъестественный судья,
который находится над схваткой.

4. Левая модерность 114

 Теперь можно перейти к последнему аспекту универса-
лизма, к его неоднородной природе45. Как прямо указывает
капитализм, из универсализма не следует однородность —
он не обязательно требует превращения разных вещей
в одинаковые. Фактически сила капитализма состоит именно
в его изменчивости перед лицом меняющихся на местно-
сти условий и его способности устранять противоречия.
То же должно быть справедливым и для любой левой уни-
версалии — она должна объединять различия, а не стирать
их. Что же все это значит в отношении проекта модерности?
Это значит, что любой частный образ модерности должен
быть открыт для сотворчества и дальнейшего преобразо-
вания. А в глобализованном мире, где разные люди вынуж-
денно сосуществуют, это означает создание системы для
совместного проживания, несмотря на плюрализм образов
жизни. Вопреки евроцентричным представлениям и класси-
ческим образам универсализма, он должен признать свобод-
ную волю тех, кто находится вне Европы, и необходимость
их участия в строительстве подлинно планетарного и уни-
версального будущего. Таким образом, универсальное — это
пустой шаблон, который занимают доминирующие част-
ности (конкретные требования, идеалы и коллективы). Оно
может действовать как разрушительный и освободительный
вектор изменения по отношению к сложившимся универса-
лизмам, оно разнородно и включает различия, вместо того
чтобы их уничтожать.

Синтетическая В то время как левые традиционно

свобода ассоциируются с идеалами равенства
(сегодня это выражается во внимании
к имущественному неравенству и расслоению), мы убежде-
ны, что свобода — такой же ключевой принцип левой модер-
ности. Эта концепция была центральной для политических
битв ХХ века, когда Соединенные Штаты раз за разом высту-
пали в роли «свободного мира» против тоталитарного врага
(в лице СССР, а затем в лице все более противоречивых

115
образов «исламофашизма»). В этих битвах гегемоний
капитализм неоднократно утверждал свое превосходство,
отстаивая идею негативной свободы46. Это свобода людей
от произвольного вмешательства других людей, коллекти-
вов или институтов (в хрестоматийном случае — государ-
ства). Упор этой свободы на отсутствие вмешательства
сделал ее идеальным орудием против предположительно
тоталитарных оппонентов, но это — до боли жалкий кон-
цепт свободы. По сути, такая свобода сводится к толике
политической свободы от государства (все меньшей толике,
в эпоху цифрового шпионажа и войны с терроризмом) и эко-
номическим свободам: продавать нашу рабочую силу и вы-
бирать между новыми блестящими товарами потребления47.
В отношении негативной свободы богатый и бедный счита-
ются одинаково свободными, несмотря на очевидное разли-
чие в их способности к действию48. Негативная свобода
в полной мере сочетается с нищетой, голодом, бездомно-
стью, безработицей и неравенством. Она также прекрасно
сочетается с тем, что наши желания производятся и препод-
носятся в готовом виде вездесущей рекламой. В отличие
от этого ограниченного концепта свободы, мы ратуем
за ее куда более содержательную версию.
Там, где негативная свобода обеспечивает формальное
право быть огражденным от вмешательства, «синтетическая
свобода» признает, что формальное право без материаль-
ной возможности ничего не стоит49. К примеру, в услови-
ях демократии мы все формально свободны участвовать
в борьбе за политическое лидерство. Но без финансовых
и социальных ресурсов на кампанию это бессмысленная
свобода. Точно так же мы все формально свободны не рабо-
тать, но большинство из нас почти вынуждены соглашаться
на ту работу, что есть в наличии50. В обоих случаях теорети-
чески доступны разные варианты, но по практическим сооб-
ражениям они все неактуальны. Это показывает, как важно
иметь средства реализации формального права, и именно
этот акцент на средствах и возможностях действия является
ключевым для левого подхода к свободе. Как писали Маркс

4. Левая модерность 116

и Энгельс, «действительное освобождение невозможно
осуществить иначе, как в действительном мире и действи-
тельными средствами»51. Понятые таким образом свобода
и власть оказываются сплетены воедино. Если власть — это
базовая способность производить желаемое воздействие
на кого-либо или на что-либо52, то рост способности вопло-
щать желаемое тут же дает увеличение свободы. Чем больше
у нас возможности действовать, тем мы свободнее. Одно
из главных обвинений в адрес капитализма — в том, что
он подразумевает свободу действий для исчезающе малой
части людей. Первой целью посткапиталистического мира
тем самым станет максимизация синтетической свободы,
или, другими словами, процветание всего человечества
и расширение наших общих горизонтов53. Для достижения
этого потребуется как минимум три различных элемента:
обеспечение базовых жизненных потребностей, расширение
общественных ресурсов и развитие технологических воз-
можностей54. Вместе они образуют синтетическую свободу,
которая оказывается скорее конструктом, чем естественным
явлением, скорее коллективным историческим достиже-
нием, чем результатом того, что людей оставили в покое.
Так что освобождение — это вовсе не отделение от мира
и свободный полет души, а наоборот — вопрос создания
и культивирования нужных привязанностей.
Прежде всего синтетическая свобода подразумевает
максимальное обеспечение базовыми ресурсами, нужными
для ведения осмысленной жизни, такими как доход, время,
здоровье и образование. Без этого большинство людей
остаются свободными лишь формально, а не по-настоящему.
При таком подходе рост неравенства во всем мире воспри-
нимается как столь же масштабная диспропорция свободы.
Один из начальных шагов в разрешении этой проблемы —
классическая социал-демократическая цель предоставления
общественных благ, таких как здравоохранение, жилье, уход
за детьми, образование, транспорт и доступ к интернету55.
Либеральная идея, согласно которой эти базовые жизнен-
ные нужды сопровождаются свободой рыночного выбора,

117
игнорирует те тяготы (финансовые и когнитивные), кото-
рые в действительности связаны с таким выбором56. В мире
синтетической свободы нам будут предоставлены высо-
кокачественные общественные блага, что позволит нам
просто жить своей жизнью, не беспокоясь о том, какую
медицинскую страховку выбрать. За пределами социал-де-
мократического воображения, впрочем, оказываются еще
два крайне важных жизненных аспекта: время и деньги.
Свободное время — базовое условие нашего свободного во-
леизъявления и развития наших возможностей57. Точно так
же синтетическая свобода требует, чтобы все были обеспе-
чены базовым доходом — чтобы быть полностью свободны-
ми58. Эта политика не только дает финансовый ресурс для
жизни в капиталистических условиях, но и делает возмож-
ным увеличение свободного времени. Она позволяет нам
выбрать свой жизненный путь: мы можем эксперименти-
ровать и вести образ жизни, свободный от условностей,
культивировать свою культурную, интеллектуальную
и физическую чувствительность вместо машинальной
работы ради выживания59. Так, время и деньги выступают
ключевыми компонентами свободы во всяком содержатель-
ном смысле.
Синтетическая свобода в своей полноте должна так-
же стремиться расширить наши возможности и вывести
их за рамки того, что доступно на сегодняшний день. Если
синтетическая свобода стремится избежать манипулятив-
ного принуждения людей к смирению со статус-кво, она
должна быть открыта любым человеческим желаниям60.
Свобода тем самым не может быть приравнена просто
к доступности существующих возможностей, но, напро-
тив, должна открывать максимально широкий набор воз-
можностей. И здесь ключевую роль играют коллективные
ресурсы61. Процессы общественного осмысления, например,
могут дать толчок к общему постижению мира, создавая
«мы», сила действия которого несоизмеримо больше, чем
у отдельных индивидуумов62. Так же и язык предоставляет
нам действенный когнитивный каркас, который позволяет

4. Левая модерность 118

максимально использовать символическое мышление для
расширения собственных горизонтов63. Развитие, углубле-
ние и расширение знания позволяет нам воображать и по-
лучать такие возможности, которые иначе были бы недости-
жимы. По мере приобретения технических знаний о нашей
искусственной среде и научных знаний о мире природы,
по мере постижения изменчивых тенденций социального
мира мы приобретаем большую дееспособность. Как писал
Луи Альтюссер,

подобно тому как незнание законов распространения

света никогда не мешало людям видеть… так и незна-
ние законов развития общества не мешает людям жить,
трудиться, любить и бороться. Напротив, знание зако-
нов распространения света произвело очки, которые
изменили человеческое зрение, так же как и знание
законов социального развития вызвало к жизни стрем-
ления, которые изменили и расширили горизонт чело-
веческого существования64.

Антиинтеллектуализм, наполняющий правую поли-

тику и все более заражающий левую критику, является,
таким образом, регрессом наихудшего свойства. Здоровый
скептицизм превращается в отказ от курса на расширение
свободы. Этот же регресс по отношению к знанию встреча-
ется и в фантазиях о том, чтобы безграничные свободы были
немедленно реализованы на практике. Те, кто волюнтарист-
ски противопоставляет свободе посредничество, институты
и абстрактные конструкции, просто путают бесхитрост-
ность с абсолютным выражением свободы. Нет нужды го-
ворить, что это ошибочно. Коллективное действие по рас-
ширению синтетической свободы в большинстве случаев
осуществляется через сложную систему разделения труда,
опосредованные цепочки обязательств и абстрактные ин-
ституциональные структуры. Как следствие, социальный
аспект синтетической свободы оказывается не возвратом
к простой кооперации и личному общению, как хотелось

119
бы некоторым, а, напротив, призывом к коллективному,
сложному и опосредованному волеизъявлению.
Наконец, если мы планируем наращивать производи-
тельность наших действий, то технологическое развитие
должно играть в этом центральную роль. Как всегда, «тех-
нологии — источник наших возможностей, [а] возможно-
сти — основа будущего, в котором мы больше чем просто
пешки»65. Уровень нашей свободы в высшей степени зависит
от исторических условий научного и технологического
развития66. Достижения в этих областях расширяют суще-
ствующие возможности действия и в процессе создают
абсолютно новые. Для полного развития синтетической
свободы, таким образом, требуется перенастройка матери-
ального мира в соответствии с потребностью расширять
возможности действия. Необходимо экспериментировать
с коллективным и технологическим наращиванием сил,
необходим дух, который отказывается мириться с препят-
ствиями, как с чем-то естественным и неизбежным67. Искус-
ственная жизнь, киборгизация, синтетическая биология
и технологически опосредованная репродукция — примеры
такой работы68. Тем самым общей целью должен стать
непрерывный проект по высвобождению всех существу-
ющих потребностей и превращению их в стройматериал
для создания будущей свободы69. Этот образ освобожде-
ния никогда не будет удовлетворен статичным обществом
и не уместится в его рамки, но будет постоянно раздвигать
любые границы. Свобода — это синтетическое предприятие,
а не естественный дар.
В основе этого концепта освобождения лежит образ
человечества как гипотезы, которую можно трансформи-
ровать и конструировать, построенной в результате теоре-
тических и практических экспериментов и разработок70.
Нет никакой подлинно человеческой сути, которую нужно
реализовать, нет гармоничного единства, к которому следует
вернуться, нет неотчужденного человечества, затуманен-
ного ложным опосредованием, нет органической цельно-
сти, к которой надо стремиться. Отчуждение — это способ

4. Левая модерность 120

реализации, а человечество — это незаконченный вектор
трансформации. То, что мы есть, и то, чем мы станем, — это
проекты с открытым финалом, которые перестраиваются
с течением времени. Как сказала Сэди Плант,

всегда было проблематичным говорить о женском осво-

бождении, потому что это подразумевает наше знание
о женщинах. Если женщины и мужчины организова-
лись в те формы, в которых мы находимся сейчас, тогда
мы не хотим освобождать то, чем мы сейчас являемся,
если вы понимаете, что я имею в виду… Это не столько
вопрос освобождения, сколько вопрос эволюции — или
инжиниринга. Происходит постепенный реинжини-
ринг того, что это может быть такое — быть женщи-
ной — и мы пока еще не знаем, что это. Нам предстоит
это узнать71.

Следовательно, то, что нужно артикулировать, — это

гуманизм, никак не определенный заранее. Это проект само-
реализации, но без запрограммированной конечной точки72.
Человечество может познать самое себя, только подвергаясь
процессу переработки и конструирования. Это означает
пересмотр человеческого в теории и на практике, участие
в новых режимах бытования и новых формах социально-
го, как практических формах проявления «человеческо-
го»73. Именно применение интервенционистского подхода
к человеческому противопоставлено всем тем гуманизмам,
что любой ценой защищают местнический образ человече-
ского74. Эти интервенции варьируют от индивидуальных
экспериментов со своим телом до коллективной политиче-
ской мобилизации против ограничений, налагаемых свыше
на образ человеческого, включая все, что находится между
этими двумя крайними проявлениями75. Такой гуманизм
означает освобождение от устаревшего экономического
образа человечества, установленного капиталистической
модерностью, и изобретение нового человечества. В этой
перспективе освобождение будет означать рост способности

121
человечества действовать в соответствии со своими жела-
ниями, какими бы они ни стали. А всеобщее освобождение
будет означать максимальное и настойчивое распростране-
ние этой цели на всех представителей нашего вида. Именно
в этом смысле всеобщее освобождение лежит в самой серд-
цевине современного левого движения76.
Мы уже видели, что в отсутствие концепции буду-
щего левые встают на защиту традиции и бункеров со-
противления. Как же на самом деле должна выглядеть
левая модерность? Она должна предложить увлекательное
и всеобъемлющее видение лучшего будущего. Она должна
ориентироваться на универсальный горизонт, использовать
содержательную концепцию свободы и ставить наиболее
продвинутые технологии на службу своим освободительным
целям. В отличие от евроцентристского взгляда на будущее,
левая модерность будет опираться на глобальный хор голо-
сов, которые будут формулировать и обсуждать на практике
возможный образ всеобщего множественного будущего.
Критики устоявшихся универсализмов всегда были важней-
шими участниками модерного конструирования будущего,
где бы они ни проявляли себя — в восстаниях рабов, рабочей
борьбе, антиколониальных бунтах или в женских движе-
ниях; именно они постоянно пересматривали, бунтовали
и создавали «универсализм снизу»77. Однако для подлинного
освобождения множественных форм будущего нынешний
мировой порядок, основанный на оплачиваемом труде
и капиталистическом накоплении, должен быть преодо-
лен. Другими словами, левая модерность требует создания
посткапиталистической и посттрудовой платформы, на базе
которой смогут возникнуть и развиться многочисленные
образы жизни. В следующих двух главах мы изложим не-
обходимость и желательность этого конкретного видения
будущего.
5
БУДУЩЕЕ НЕ РАБОТАЕТ

123
 В понятии свободного рабочего уже заложено то,
что он является паупером, потенциальным паупером.
Карл Маркс

До сих пор мы говорили о том, что современное левое

движение тяготеет к народной политике, неспособной
обернуть ситуацию против мирового капитализма. Вме-
сто этого левым следует заявить свои права на наследие
модерности, на которое посягают многие, и выдвинуть
видение нового будущего. Однако абсолютно необходи-
мо, чтобы это видение будущего строилось на реально
существующих тенденциях. В этой главе мы предлага-
ем конъюнктурный анализ современного капитализма,
рассмотренного через оптику труда. На базе этого ана-
лиза в следующей главе мы объясним, почему нужно
стремиться к будущему без работы. Что означает призыв
отказаться от работы? Под «работой» мы подразумева-
ем наши рабочие места или оплачиваемый труд: время
и усилия, которые мы продаем кому-то в обмен на доход.
Это время, которое принадлежит не нам, а нашим бос-
сам, менеджерам и работодателям. Треть нашей взрослой
жизни полностью подчинена им. Работу можно опре-
делить по контрасту с «досугом», обычно связанным
с выходными и каникулами. Но не следует путать досуг
с праздностью, поскольку многие наиболее приятные для
нас вещи требуют колоссальных усилий. Игра на музы-
кальных инструментах, чтение книг, общение с друзьями
и спорт — все это в разной степени требует усилий, но эти
занятия мы выбираем сами. Следовательно, мир пост-
труда не будет царством праздности — скорее, это мир,
где люди более не привязаны к своим рабочим местам,
а вольны сами определять свою жизнь. Этот проект имеет
долгую предысторию — об этом размышляли марксисты,
кейнсианцы, феминисты, черные националисты, равно
как и анархисты, все, кто отвергал центральное положе-
ние труда в картине мира1. Все они, каждый на свой лад,

125
стремились освободить человечество от нудной работы,
от зависимости от наемного труда, от подчинения своей
жизни начальнику. Они боролись за путь к «царству сво-
боды», откуда можно было бы продолжить проект по осво-
бождению человечества2.
Хотя основные цели этого проекта сформулированы
давно, вектор развития капитализма в последнее время
вновь придает им злободневность. Быстрая автоматиза-
ция, растущий избыток населения и усиление мер жест-
кой экономии — все это требует переосмысления понятия
труда и подготовки к новому кризису капитализма. Точно
так же как «Мон-Пелерин» предвосхитил кризис кейнси-
анства и подготовил решения по широкому спектру про-
блем, так и левое движение должно готовиться к предсто-
ящему кризису труда и избытка населения. Хотя отзвуки
кризиса 2008 года до сих пор слышны по всему миру, этот
момент уже упущен: мы видим, что капитализм восстано-
вился и консолидировался в обновленной и обостренной
форме. Левым нужно готовиться к следующему шансу3.
В этой главе объясняется, почему посттрудовой мир
становится все более насущным выбором. В первой части
мы очерчиваем возникающий сегодня кризис труда —
крушение стабильного рынка труда в развитых странах,
рост безработицы и избыток населения, снижение значе-
ния «работы» как дисциплинарной меры, объединяющей
общество. Затем мы обращаемся к различным симптомам
этого кризиса, который проявляется не только в показате-
лях безработицы, но и в растущей нестабильности, выходе
из рецессии без создания рабочих мест, распространении
трущоб и обнищании жителей городов. Этот глобальный
сдвиг вскипает в новых социальных конфликтах и про-
блемах. В конце главы мы рассмотрим различные методы,
которыми государство пытается справиться с капита-
листической тенденцией к производству избыточного
населения. Сегодня кризис труда угрожает сломать эти
традиционные инструменты контроля и закладывает об-
щественные условия для смещения к посттрудовому миру.

5. Будущее не работает 126

Потенциальные Труд присущ каждому обществу,
пауперы но при капитализме он приобретает
исторически уникальные качества.
В докапиталистических обществах труд был необходим,
но люди имели в общей собственности землю, натуральное
хозяйство и необходимый для выживания минимум. Кре-
стьяне были бедны, но обеспечивали сами себя, а выжива-
ние не зависело от наемной работы на других. Капитализм
поменял этот уклад. В результате так называемого первона-
чального накопления работники докапиталистического
периода отрывались от своей земли и лишались средств
к существованию4. Крестьяне боролись с этим и продолжали
выживать на окраинах возникающего капиталистического
мира5, пока тот не применил силу и новую жесткую юриди-
ческую систему для внедрения наемного труда среди насе-
ления. Иначе говоря, крестьянам пришлось превратиться
в пролетариев. Отличительной чертой этой новой фигуры —
пролетариата — было то, что она не имела доступа к сред-
ствам производства или жизнеобеспечения и должна была
заниматься наемным трудом для выживания6. Это значит,
что «пролетариат» — это не просто «рабочий класс»
и он не определяется уровнем дохода, профессией или
культурой. Пролетариат — это та группа людей, которая
вынуждена продавать свой труд ради выживания, независимо
от того, есть ли у них рабочее место7. А история капитализ-
ма — это история превращения населения планеты в проле-
тариат путем разорения крестьянства. Благодаря недавнему
присоединению стран посткоммунистического блока
и подъему Китая и Индии произошло «большое удвоение»
мирового пролетариата: еще полтора миллиарда человек
стали зависеть от наемного труда8. Но с появлением проле-
тариата появилась и новая форма безработицы. По сути,
безработица в сегодняшнем понимании была изобретением
капитализма9. Впервые в истории появляется «избыток
населения», оторванный от своих средств жизнеобеспече-
ния и неспособный найти себе работу10. Если капитализм
и эксплуатирует рабочий класс, как писала Джоан Робинсон,

127
«невзгоды эксплуатируемых капиталистами — ничто
в сравнении с невзгодами вовсе не эксплуатируемых»11.
Как правило, величина излишка населения растет и со-
кращается в соответствии с экономическими циклами. При
прочих равных, по мере роста экономики те, кто относился
к избыточному населению, вовлекаются в наемный труд,
уровень безработицы падает, рынок труда становится конку-
рентным. В определенный момент, однако, спрос замирает,
оплата труда урезается в пользу дохода капиталистов либо
работники становятся слишком политически сознатель-
ными. Из соображений доходности, из-за инфляции12 или
просто в целях сохранения политической власти над рабо-
чим классом работников увольняют13. Излишек в результате
опять растет и оказывается в резерве до очередного цикла
роста. Но этот цикличный механизм объясняет текущую
ситуацию лишь отчасти, особенно с учетом того, что тре-
бования о повышении заработной платы остаются на од-
ном уровне десятилетиями, инфляция стабилизировалась,
а рабочее движение разгромлено. Цикличность, основан-
ная на экономическом спросе, конечно, объясняет глубину
кризиса 2008 года, но не объясняет причин долгосрочных
изменений на рынке труда, таких как рост прекариата, воз-
никновение экономического роста без появления рабочих
мест и рост некапиталистических рынков труда. Чтобы пол-
ностью понимать текущую конъюнктуру, нужно учитывать
и другие тенденции. А именно механизмы, которые задают
долгосрочный тренд на рост избыточного населения, не за-
висящий от циклических моделей бума и спада14. Именно
они представляют самую серьезную угрозу воспроизводству
капиталистических общественных отношений.
Растущее благодаря технологическим изменениям
избыточное население сегодня все сильнее гипнотизирует
воображение медиа. В основном боятся неизбежного апока-
липсиса в области занятости, когда на смену людям придут
армии роботов15, но помимо этого развитие технологий
позволяет делать традиционное производство — например,
сельскохозяйственное — более продуктивным и без автома-

5. Будущее не работает 128

тизации. В обоих случаях повышение производительности
означает, что нужно меньше трудозатрат, чтобы произвести
тот же объем. Автоматизация при этом выглядит наиболее
непосредственной угрозой: различные оценки предпола-
гают автоматизацию от 47 до 80% текущих рабочих мест
в ближайшие два десятилетия16. Но оценок, основанных
на одних лишь технологических достижениях, недостаточ-
но для предсказания роста безработицы. В конце концов,
несмотря на постоянно растущую производительность,
занятость на протяжении всей истории капитализма всегда
оставалась более или менее стабильной. Порой с болезнен-
ным отставанием, но новые рабочие места всегда возникали
на замену утраченным. Однако уверенность, основанная
на прошлом опыте, не учитывает политику и другие фак-
торы, лежащие в основе этих исторических данных: прави-
тельственная политика, рабочее движение, гендерное разде-
ление рабочей силы, одномоментные сокращения рабочей
недели — все это играло свою роль в поддержании занято-
сти. Таким образом, чтобы понимать, при каких условиях
технологические изменения повлекут за собой рост безрабо-
тицы, нам потребуются дополнительные параметры. В пер-
вую очередь стоит отметить, что при росте производства
цены падают, но безработица растет лишь при недостаточно
быстром росте спроса, вызванном этими низкими ценами17.
Если дешевизна способствует росту продаж, компания мо-
жет даже расширяться, а не сокращать работников. Анало-
гичный аргумент предполагает, что технологическое разви-
тие часто создает новые виды промышленности, а это может
привести к созданию новых рабочих мест18. Например,
с появлением персональных компьютеров возникло более
1500 новых профессий19. Во всех этих случаях потребители
покупают больше продуктов (потому что они стали дешевле
или появились впервые), а работники остаются занятыми.
Та же логика работает и в сфере обслуживания. К примеру,
появление банкоматов привело к сокращению числа банков-
ских сотрудников, занятых в каждом отделении, но банки
ответили на снижение расходов тем, что открыли боль-

129
ше отделений и расширили свое присутствие на рынке20.
В итоге число банковских сотрудников осталось неизмен-
ным (хотя сегодня это может измениться, по мере того как
банки переносят свою деятельность в онлайн)21. Во всех этих
случаях мы видим, что даже если из-за развития технологий
некоторые рабочие места исчезают, рост спроса приводит
к появлению новых. Часто возникает и другая ситуация:
технологии меняются с такой скоростью, что все большая
часть населения не успевает осваивать новые навыки22.
В этом случае даже при создании нового спроса не хватает
квалифицированных работников, которые могли бы занять
новые рабочие места, — происходит сбой в предложении
рабочей силы23. Скорость развития и распространения тех-
нологий может превращать целые сегменты населения в от-
живший излишек. В третьей ситуации трудосберегающие
технологии могут получить такое широкое применение,
что распространятся на всю экономику и будут сдерживать
общий спрос на рабочую силу24. Тогда даже новые области
промышленности будут требовать все меньше трудозатрат,
поскольку эти новые технологии имеют широкий спектр
применения25. Если возникает какая-либо из вышеописан-
ных ситуаций, технологические изменения могут привести
к росту безработицы. Как мы увидим позднее, есть доста-
точные основания полагать, что многое из перечисленного
действительно имеет место. Но если безработица, обуслов-
ленная развитием технологий, сегодня является самой за-
метной причиной роста избыточного населения, это далеко
не единственная причина.
Еще один механизм, который активно влияет на размер
избыточного населения, уже упоминался — это первона-
чальное накопление26. Это не просто история возникнове-
ния капитализма, но продолжающийся процесс, который
включает в себя преобразование докапиталистической
экономики натурального хозяйства в капиталистическую
экономику. Бедное, но способное обеспечить себя крестьян-
ство принудительно изгоняется с земли и вынуждено для
выживания обращаться к наемному труду. Как уже было

5. Будущее не работает 130

показано, с глобализацией этот процесс ускорился и привел
к удвоению численности пролетариата. Приток деревенской
рабочей силы, на которую мог рассчитывать Китай, начи-
нает иссякать, но интеграция Африки и Южной Азии озна-
чает, что мировое предложение рабочей силы продолжает
расти быстрыми темпами27. В результате имеется колоссаль-
ный объем новой рабочей силы, которая зависит от появле-
ния столь же гигантского количества новых рабочих мест.
Так что независимо от любых технологических изменений
в капиталистическом производстве избыточное население
выросло благодаря этому новому притоку рабочей силы.
Есть и третий механизм, вызывающий активное исклю-
чение определенной части населения из системы капитали-
стического наемного труда. Как в прошлом, так и в настоя-
щем это в первую очередь относится к женщинам и расовым
меньшинствам28. И хотя проблемы рабства, расизма и сексиз-
ма не сводятся к капиталистическим императивам — у них
своя логика доминирования — эти явления неявным обра-
зом также служат целям капитализма29. Несвободный труд
в форме рабства хорошо задокументирован как ключевой
элемент, лежащий в основе капитализма (и продолжает
оставаться таковым сегодня)30, а бесплатный труд многих
женщин и расовых меньшинств среди заключенных продол-
жает оставаться примером гиперэксплуатации31. Если гово-
рить о более скромных масштабах, безработица по-прежне-
му неравномерно распределяется в зависимости от расовых,
гендерных и географических характеристик (что, в частно-
сти, подтверждает разруха постиндустриальных городов).
Определенные группы населения с большой вероятностью
получат работу в последнюю очередь во время экономиче-
ского бума, а во время спада будут в первую очередь уволены32.
Степень незащищенности избыточного населения, таким
образом, различается в зависимости от пола и расы: эконо-
мическая логика эксплуатации и вытеснения пересекается
с другими насильственными логиками. Однако во всех этих
случаях избыточное население сосредотачивается внутри
определенной группы в рамках существующих политиче-

131
ских, юридических и социальных структур. Иначе говоря,
сложности с поиском работы вызваны не технологическими
изменениями или первоначальным накоплением. Но эти
механизмы часто пересекаются: некоторые люди с большей
вероятностью страдают от развития технологий33, а при
вовлечении нового избыточного населения обычно работает
расовый отбор34. Эти механизмы — технологические измене-
ния, первоначальное накопление и активное исключение —
работают на рост численности пролетариата за пределами
официально занятого населения.
Каков же сегодня состав этого избыточного населения?
Упрощенно мы можем разделить его на четыре разных
составляющих: капиталистический сегмент, некапитали-
стический сегмент, скрытый сегмент и неактивный сег-
мент35. С первым сегментом мы все хорошо знакомы: без-
работные и частично безработные, находящиеся в рамках
обычного капиталистического рынка труда. Члены этой
группы имеют доступ к некоторому хотя бы минимальному
государственному соцобеспечению, активно ищут допол-
нительную (или новую) работу и, следовательно, оказывают
давление на размер оплаты труда. Однако для большей
части мира статус безработного является относительной
роскошью36. В отсутствие какой-либо системы социальной
поддержки большинству людей приходится постоянно
работать для выживания, и тем самым их вынуждают соз-
давать параллельно капитализму новую экономику нату-
рального хозяйства37. Это — некапиталистический сегмент
избыточного населения, образованный из людей, которые
лишены собственных средств к существованию38 и не имеют
никакой социальной страховки, будь то поддержка местного
сообщества или государства, которая позволяла бы им долго
просуществовать без работы. Их натуральное хозяйство
производит товары для рынка — например, небольшие
безделушки, но оно не организовано как капиталистиче-
ское производство, поскольку не стремится к накоплению39.
Такие типы экономики получают все большее распростра-
нение в развивающемся мире — в любой стране в них заняты

5. Будущее не работает 132

от 30 до 80% трудоспособного населения40. Третья, скрытая,
группа существует в первую очередь в докапиталистиче-
ских экономических образованиях, которые могут легко
присоединяться к капиталистическому рынку труда. В нее
входит слой протопролетариев (включая крестьян), а так-
же безработные надомники и профессионалы на зарплате,
находящиеся под угрозой возвращения в ряды пролетариата
в результате деквалификации (например, научные и меди-
цинские работники, юристы и преподаватели)41. Эта груп-
па важна потому, что она создает дополнительный запас
рабочей силы для капитализма, когда существующие рын-
ки труда ограничены42. Наконец, вдобавок ко всем прочим
стратам, огромное число людей считаются экономически
неактивными — сюда входят немотивированные и неспо-
собные к труду, а также учащиеся43. В целом на основе име-
ющихся данных крайне сложно определить точный размер
и природу глобального избытка населения, учитывая из-
менчивость ситуации (когда люди переходят из категории
в категорию), но самые разные методы оценки показывают,
что этот избыток значительно превосходит в численности
активный рабочий класс44.
Капитализм столкнется именно с этим кризисом труда
в ближайшие годы и десятилетия: с отсутствием достой-
ных (или хотя бы номинальных) рабочих предложений для
растущего числа пролетарского населения. В предыдущем
поколении сама проблема идентификации избыточного
населения часто вызывала насмешку. В «золотой век» капи-
тализма низкая безработица, стабильная работа, растущие
зарплаты и уровень жизни не способствовали поддержке
идеи, что капитализм производит человечество с избытком.
В то время как большинство мыслителей левого толка обра-
щались к экономическим проблемам роста капитализма,
закрытая интеллектуальная традиция подчеркивала, напро-
тив, проблему воспроизводства избыточного населения
в обществе. Неудивительно, что часто именно те, кто нахо-
дился вне функционирующего капиталистического уклада,
могли разглядеть потенциал этого избыточного класса45.

133
Элдридж Кливер, находясь в Алжире в 1970-е, проницательно
отмечал, что «когда работники теряют работу навсегда, бу-
дучи вытесненными модернизацией производства, они воз-
вращаются к своему базовому [пролетарскому] состоянию»,
а «реальным революционным элементом нашей эпохи яв-
ляется [пролетариат]»46. Пауль Маттик, отвечая изнутри ка-
питалистической зоны, подчеркивал «это наиболее важное
из всех капиталистических противоречий»47. Позднее теоре-
тики обобществления сделали значительный вклад в анализ
кризиса наемного труда, а Фредрик Джеймисон отмечал, что
«„Капитал“ — это не книга о политике и даже не книга о тру-
де: это книга о безработице»48. В самом деле, часто забывают
утверждение Маркса о том, что вытеснение избыточного
населения было частью «абсолютного, всеобщего закона ка-
питалистического накопления»49. Неудивительно, что после
кризиса 2008 года и продолжающегося застоя на рынке труда
проблема избыточного населения встала вновь. Стреми-
тельное развитие технологий раздувает и без того большие
цифры этого избытка. Сама общественная основа капита-
лизма как экономической системы — отношения пролетари-
ата и работодателя, посредником в которых служит наем-
ный труд, — начинает рушиться.

Несчастье Как мы увидели, лишь небольшая

неэксплуа- часть мировой рабочей силы вовлечена
тируемых в официальный наемный труд, а после
кризиса 2008 года это число еще
уменьшилось. Наиболее очевидные симптомы этого расту-
щего избытка населения отразились в долгосрочных изме-
нениях статистики безработицы. Непосредственно в после-
военную эпоху низкая безработица в 1–2% считалась
достижимой целью для развитых экономик: в течение
1950–1960-х в Великобритании и США безработица держа-
лась в районе 2%, а в Германии даже опускалась ниже 1%50.
С тех пор в каждое следующее десятилетие приемлемый
уровень безработицы становился все выше, а рост занятости

5. Будущее не работает 134

замедлялся51. Сегодня Федеральный резерв считает 5,5%
оптимальным долгосрочным уровнем безработицы — а это
вдвое больше послевоенного уровня52. В США процент
неработающих мужчин утроился с конца 1960-х, вырос
и процент женщин, хотя он начинался с гораздо более
высоких показателей53. В последние десятилетия доля
занятых людей резко упала, а общий объем избыточного
населения устойчиво рос54. В мировом масштабе уровень
безработицы продолжал расти после кризиса 2008 года как
в абсолютном, так и в относительном выражении55. Ско-
рость появления рабочих мест в мире по-прежнему значи-
тельно ниже, в основном появляются места с неполной
нагрузкой, тренд обещает оставаться вялым56. Между тем
уровень участия населения в рабочей силе снижается в мире
десятилетиями, и его падение продолжится на протяжении
еще нескольких десятилетий57. Однако эта статистика —
только вершина айсберга. Кроме прямых, измеряемых
последствий кризиса на рынке труда и возникновения
избыточного населения, есть и косвенные.
Одно из них — растущая прекаризация — стало клас-
сической иллюстрацией неолиберального рынка труда
в развитых экономиках58. От стабильных и хорошо оплачи-
ваемых карьер предыдущих поколений сегодняшние рабо-
чие места, как правило, отличаются меньшей регулярностью
графика, низкими и стагнирующими ставками, все менее
надежной защитой от увольнения, общей неустойчиво-
стью59. Этот тренд на прекаризацию имеет много причин,
но одним из основных следствий избытка населения оказы-
вается то, что оно дает капиталистам возможность оказы-
вать дополнительное давление на счастливчиков, которым
удалось найти работу60. По мере роста избытка населения
и ослабления рынка труда все больше работников стремятся
занять все меньшее число рабочих мест, а власть перехо-
дит к работодателям. Например, угроза переноса фабрики
в другое место возможна только в условиях глобального
перенасыщения рынка рабочей силы. В результате работо-
датели становятся сильнее работников и качество работы

135
падает (вдобавок к уменьшению ее количества, измеряемо-
му статистикой безработицы). Именно это мы наблюдаем
в последние десятилетия. По всей Европе увеличилась ин-
тенсивность труда с точки зрения как скорости, так и тре-
бований61. Переход к цепочкам поставок «точно в срок»
повысил требования к качеству работы, в то время как
новые технологии используются для слежки за трудящи-
мися (в некоторых случаях за ними следят даже в нерабочее
время)62. Сокращение рабочего времени говорит об упад-
ке качества рабочих мест больше, чем сокращение числа
рабочих мест. Это видно по небольшому, но растущему
количеству вакансий с частичной занятостью, гибким
графиком и внештатных вакансий за последние тридцать
лет63. Относительно низкий уровень безработицы в Вели-
кобритании после кризиса 2008 года объясняется в основ-
ном большим количеством самозанятых людей, которые
живут на пособие по бедности64. В США более 6,5 миллиона
человек вынуждены работать лишь часть рабочего дня, хотя
готовы выйти на полную ставку65. Такая установка на нере-
гулярную занятость включает много других нововведений,
таких как использование краудсорсинга, временных кадро-
вых агентств и почасового найма, а также сопровождается
жесткими условиями труда и отсутствием компенсацион-
ных льгот. В Великобритании, например, доля работающего
населения с «нулевыми» договорами оценивается почти
в 5%66. Избыточное население также оказывает понижаю-
щее воздействие на заработную плату. По существующим
оценкам, каждый дополнительный процент в спаде рынка
труда связан с 1,6% роста неравенства в доходах67. Стагна-
ция реальных заработных плат и снижение доли дохода
работника связаны с избыточным предложением рабочей
силы68. Большинство экономистов считают, что автомати-
зация и глобализация пролетариата — основные причины
стагнации заработной платы в последние десятилетия69.
Все эти тенденции продолжились и после кризиса 2008
года: в странах большой двадцатки реальные заработки
росли медленно, а в Великобритании и вовсе падали70.

5. Будущее не работает 136

Медленный рост зарплат приводит к тому, что прекариза-
ция выражается еще и в тревоге по поводу высокого уровня
потребительского долга и низкого уровня личных сбереже-
ний71. В США, например, целых 34% работников, занятых
полный рабочий день, живут от зарплаты до зарплаты,
а в Великобритании 35% населения не смогли бы прожить
на свои сбережения и месяца72. В своей худшей форме
прекаризация проявляет себя волной депрессии, тревож-
ности и самоубийств — «эксцессов», которые не измеря-
ются традиционными экономическими параметрами73.
Считается, что одна пятая всех самоубийств в мире связана
с безработицей, а после финансового кризиса эта ситуация
еще ухудшилась74.
Вдобавок к прекаризации избыточное население и тех-
нологическая автоматизация позволяют понять и недав-
нее явление на рынке труда: восстановление экономики
без появления рабочих мест, когда после кризиса возвра-
щается экономический рост, но рост числа рабочих мест
остается вялым75. Подобное восстановление стало типич-
ным для экономики США76, а после 1990-х годов периоды
такого «безработного оживления» становятся все дольше77.
Текущий кризис — не исключение: полноценных рабочих
мест пока на миллион меньше, чем до кризиса, а прогнозы
говорят, что безработица в США останется выше докризис-
ных уровней вплоть до 2024 года78. Это глобальное явление:
мировая экономика настолько медленно создает новые
рабочие места, что их число будет оставаться ниже докри-
зисного уровня еще как минимум десятилетие79. Очевидно,
что периоды «безработного оживления» тесно связаны
с автоматизацией, хотя причина этого явления в целом
остается загадкой80. Профессии, в которых происходило
такое оживление, — те, что в последние десятилетия ока-
зались под угрозой автоматизации: малоквалифицирован-
ный, рутинный труд81. Более того, сокращение этих рабо-
чих мест происходило почти целиком во время рецессий
и после них82. Другими словами, кризис наступает тогда,
когда автоматизируемые рабочие места исчезают навсегда.

137
Если автоматизация в предстоящие десятилетия ускорится,
проблема встанет еще острее, поскольку капитал будет
использовать кризис для окончательного упразднения этих
рабочих мест83. Медленное возвращение рабочих мест вы-
ражается в росте долгосрочной безработицы, когда целые
группы людей оказываются выключенными из нормаль-
ного рынка труда. После недавних экономических кризи-
сов средняя продолжительность срока, в течение которого
человек находится без работы, удвоилась и неизменно
остается на высоком уровне84. Эти растянутые периоды
безработицы подразумевают наличие некой структурной
проблемы — проблемы, на адаптацию к которой требуется
больше времени: например, когда приходится учиться аб-
солютно новым навыкам. Работнику, уволенному из роз-
ничной торговли, будет трудно сразу получить работу
в растущем секторе, таком как программирование. К тому
же, когда человек, долгое время сидевший без работы,
наконец ее находит, он с большей вероятностью окажется
на обочине рынка труда, с низким окладом и будет нанят
на более короткий срок85. Иными словами, подъем эконо-
мики без появления рабочих мест обостряет проблемы
прекаризации и все сильнее сегрегирует часть населения,
делая ее частично безработной на постоянной основе. В ко-
нечном итоге безработица и ее угроза становятся нормой
для рабочей силы.
В некоторых городских районах отсутствие работы
и исключение из нормального рынка труда давно стали
элементами повседневного существования. В пригородах
Парижа, в гетто США, на растущем пространстве нищих
городских окраин целые сообщества оказываются эконо-
мически отрезанными от основных трендов экономики
и переживают застой даже в периоды роста86. Чаще всего
эти сегрегированные области выделены и по расовому
признаку; ими сознательно пренебрегают и прямо оттор-
гают их, и в итоге возникают сообщества со все более жесто-
кими внутренними законами, слабыми социальными свя-
зями, неприемлемыми жилищными условиями и высокой

5. Будущее не работает 138

безработицей87. Исторические причины появления этих
пространств хорошо известны: расизм, рабство и актив-
ное исключение, вызванные политическими решениями,
физическим насилием и белой миграцией88. В Америке
начала ХХ столетия механизация сельского хозяйства при-
вела к тому, что черное деревенское население мигриро-
вало и осело в городах. Однако найти работу было сложно,
поскольку из-за расизма рабочие места в текстильной или
иной промышленности были для таких мигрантов недо-
ступны. (Расистский подход к избыточному населению
также позволял промышленникам манипулировать белыми
рабочими, сохраняя низкие зарплаты и мешая объединению
в профсоюзы89.) По мере подъема капитализма в послевоен-
ную эпоху работа на производстве постепенно становилась
доступной черному населению, и к середине 1950-х черная
и белая безработица среди молодежи достигла примерно од-
ного уровня90. Но вскоре на низкоквалифицированных чер-
ных работников обрушилась глобализация рынка труда. Де-
индустриализация, выражавшаяся в переносе рабочих мест
за океан или их автоматизации, непропорционально сильно
задела этих работников91. Промышленные рабочие места
исчезли из городских центров, их заменила работа в сфере
обслуживания, часто расположенная в удаленных пригоро-
дах92. Городские гетто остались разлагаться и стали средото-
чием длительной безработицы93. Там отсутствовали рабочие
места и минимальная поддержка сообщества, процветала
подпольная экономика и люди оказывались в ловушке бед-
ности94. Машинерия капитализма отбрасывала на обочину
целые сообщества, которым приходилось добывать себе
пропитание доступными средствами. Те, кто стремился
получить хоть какой-то доход, вытеснялись в нелегальную
зону, новые предприятия оказывались в руках подпольных
ростовщиков, после того как от них отказывались банки
с белыми владельцами, и растущее отчаяние толкало людей
к незаконной деятельности95.
Развивающиеся экономики повторяют модель, в кото-
рой безработица сконцентрирована на городских окраинах:

139
избыточное население скапливается в трущобах, фавелах
и бидонвилях. В мировом масштабе эти поселения разрос-
лись до беспрецедентного уровня вследствие вытеснения
городской рабочей силы в области неформальной и марги-
нальной экономики96. Как сказано в одном из докладов ООН,
«города стали свалками для избыточного населения, рабо-
тающего в неквалифицированной, незащищенной и низко-
оплачиваемой неформальной индустрии услуг и продаж»97.
В основе этого разрастания трущоб лежит первоначальное
накопление капитала. Движимое сперва колониализмом,
а затем политикой структурных изменений, крестьянство
многих развивающихся стран было вынуждено покинуть
свои земли из-за глобальной конкуренции, стремитель-
ной индустриализации и бурного изменения климата.
Как и в более ранних случаях европейского опыта инду-
стриализации, обездоленные крестьяне в поисках работы
мигрировали в городские зоны. В Европе этот процесс тоже
нередко приводил к разрастанию трущоб и обнищанию
нового городского пролетариата98. Но на этом сходство за-
канчивается, поскольку в Европе в ходе индустриализации
возникло достаточное количество рабочих мест и сильный
промышленный рабочий класс, а мигранты постепенно
были обеспечены жильем99. В условиях постколониального
развития этот нарратив был сломан. Недавняя индустриа-
лизация происходила в условиях вовсе не дефицита, а скорее
широкого предложения мировой рабочей силы100. В резуль-
тате рабочий класс в традиционном смысле почти не раз-
вился, перспективы получения работы остались слабыми,
а приемлемые жилищные условия созданы не были101. Новые
городские мигранты застыли в переходном состоянии меж-
ду крестьянством и пролетариатом, а временами — в сезон-
ной циркуляции между городом и деревней102. Трущобы
и прочее импровизированное жилье символизируют, таким
образом, двойное выталкивание: с земли и из официаль-
ной экономики103. Это избыточное население, лишенное
традиционных средств к существованию, но и незанятое,
вынуждено создавать собственную некапиталистическую

5. Будущее не работает 140

экономику натурального хозяйства. Труд, который в ней
задействуется, по большей части неофициальный — низко-
оплачиваемый, незастрахованный, нерегулярный, без ка-
кой-либо государственной поддержки. В такой экономике
производство обычно организовано в некапиталистической
форме, но остается ориентированным на производство това-
ров и на их продажу на рынке, а не для собственного исполь-
зования. Посредничество рынка отличает эти постколони-
альные натуральные экономики от докапиталистических
натуральных хозяйств104, хотя и те и другие функционируют
как крайнее средство выживания105.
Но хотя за появление этих трущоб ответственно пер-
вичное накопление, по-видимому, окончательно закрепляет
их существование «преждевременная деиндустриализация».
Если предыдущие периоды индустриализации имели хотя
бы то преимущество, что обеспечивали новый пролета-
риат достаточным количеством рабочих мест на фабриках,
то преждевременная деиндустриализация грозит полным
уничтожением этого традиционного пути развития. Тех-
нологическое и экономическое развитие сегодня позволяет
странам по сути перескочить через индустриальную фазу,
что означает, что развивающиеся страны сегодня деинду-
стриализируются при гораздо более низких уровнях поду-
шевого дохода и гораздо меньшей доле занятости на про-
изводстве106. Хороший тому пример — Китай, где падает
занятость на производстве107, рабочий класс все увереннее
борется за свои права108, реальные зарплаты резко растут109,
а ограничение рождаемости позволяет фокусироваться
на «технологическом совершенствовании [и] улучшении
производительности», чтобы сохранить экономический
рост110. Автоматизация заводов находится на переднем
крае этого тренда деиндустриализации, Китай уже яв-
ляется крупнейшим покупателем промышленных робо-
тов, и ожидается, что вскоре там будет работать больше
роботов, чем в Европе или Северной Америке111. Мировая
фабрика роботизируется. Деиндустриализацию можно
усмотреть и в «решоринге», когда производство возвра-

141
щается в развитые экономики в безработной, автомати-
зированной форме112. Эти тренды деиндустриализации
имеют место во всех развивающихся экономиках Южной
Америки, странах Африки южнее Сахары и большей части
Азии113. Даже в тех странах, где занятость на производстве
выросла в абсолютном выражении, наблюдается значитель-
ный спад в интенсивности труда114. В результате не только
переход к выраженному рабочему классу оказался непол-
ным, но и занятость не развивалась ожидаемым образом.
Преждевременная деиндустриализация лишает бóльшую
часть мирового городского пролетариата источника средств
к существованию в сельском хозяйстве и одновременно —
возможности получить работу на производстве. Некоторые
не теряют надежды, что растущая сфера обслуживания
вберет в себя избыточное население, однако это представ-
ляется все более маловероятным. Даже в Индии, центре
сферы услуг и высокотехнологичного аутсорсинга, лишь
малая часть рабочей силы занята в сфере информационных
и коммуникационных технологий115. Еще важнее, что потен-
циал рабочих мест в сфере обслуживания ограничивается
новой волной автоматизации, которая, скорее всего, при-
ведет к исчезновению низкооплачиваемых, не требующих
высокой квалификации видов деятельности, традиционно
отдаваемых на аутсорсинг, таких как канцелярская работа,
работа в колл-центрах или введение данных116. По мере того
как все более автоматизируется даже эта нерутинная рабо-
та, нас может ждать преждевременный отход от экономики
услуг — вдобавок к преждевременной деиндустриализации.
Это значит, что возникающие технологические тренды,
вероятно, будут закреплять пребывание широких слоев
населения в трущобах и в рамках неофициальной, некапита-
листической экономики. В конечном итоге, хотя показатели
безработицы дают нам некоторое представление о проблеме
избыточного населения, сокращение глобального рынка
труда наиболее отчетливо проявляется в прекаризации,
оживлении экономики без восстановления рабочих мест
и массовому обнищанию жителей городов.

5. Будущее не работает 142

Месть лишних С одной стороны, чем больше избыток
рабочей силы, тем это выгодней капи-
талу. Избыточное население служит дисциплинирующим
инструментом в отношениях с рабочим классом (особенно
в сочетании с расизмом, национализмом и сексизмом), а кро-
ме того, это резерв, к которому можно прибегнуть в моменты
роста. Оно сокращает заработную плату, сеет соревнователь-
ность между работниками и обуздывает амбиции пролета-
риата. Именно этот избыток — одна из причин постепенного
дрейфа к тому, чтобы превратить все население Земли
в глобальную рабочую силу, — мечта, лелеемая империализ-
мом и глобализацией117. С другой стороны, капиталу нужно
избыточное население определенного типа: дешевое, послушное
и податливое118. В противном случае этот человеческий изли-
шек становится для капитала проблемой. Он не готов покор-
но принимать свою заменимость и заставляет прислушивать-
ся к себе бунтами, массовой миграцией, преступностью
и другими доступными способами, нарушающими существу-
ющий порядок вещей. Таким образом, капитализм вынужден
одновременно производить дисциплинированный избыток
рабочей силы и применять насилие и принуждение к тем,
кто сопротивляется.
Одним из основных методов контроля за непокорным
избыточным рабочим классом была поддержка социал-
демократического идеала полной занятости, согласно кото-
рому каждый трудоспособный работник (мужчина) имеет
работу. В рамках соответствующей экономической политики
этих избыточных рабочих стремятся реинкорпорировать
в капиталистическую систему в качестве дисциплини-
рованных оплачиваемых работников, что гарантируется
гегемонным консенсусом между представителями трудя-
щихся и капитала. Пиком этого подхода стал послевоенный
период, когда борьба рабочего класса и консервативный за-
прос на общественный порядок привели к тому, что полная
занятость была заявлена как необходимая экономическая
цель119. В этот краткий «золотой век» капитализма безра-
ботица находилась на минимуме, а капитализм, стремив-

143
шийся к расширению и накоплению, был вынужден рыскать
по всему миру в поисках докапиталистического населения120.
По большей части рост количества рабочих мест достигал-
ся здоровым экономическим ростом, который увеличивал
спрос на рабочую силу121. Исторически рост национальной
экономики часто играл большую роль в предотвращении
последствий технологической безработицы — благодаря
увеличению выработки существующей промышленности
или изобретению новых промышленных отраслей, чтобы
занять лишних работников. Например, во второй половине
XIX века подъем тяжелой промышленности привел к созда-
нию рабочих мест, которые нейтрализовали избыток работ-
ников, образовавшийся в сельском хозяйстве122. В предвоен-
ную и послевоенную эпохи рост занятости на производстве
поддерживался подъемом массового потребления и резким
увеличением государственных военных расходов123. Сегодня
мы наблюдаем сходные попытки создания новых рынков,
где накопление производится посредством отчуждения —
превращения общественных благ в приватизированный
(и монетизированный) товар. Но для успешного удовлетво-
рения спроса на рабочую силу требуется адекватное предло-
жение — то есть все более квалифицированная рабочая сила.
Главным способом получить ее всегда было образование —
среднее образование, например, возникло из необходимости
в более квалифицированных работниках. Запрос на обуче-
ние работников получил широкую поддержку в период вы-
сокой безработицы во время Великой депрессии124, и первые
неолибералы заходили так далеко, что утверждали, будто об-
разование нужно только для адаптации людей к постоянным
изменениям в экономике125. Сегодня точки роста на рынке
труда скорее возникают в нерутинных профессиях, связан-
ных с познанием и требующих высокой квалификации126.
Это значит, что любая попытка достичь полной занятости
потребует от работников новых навыков — запрос, который
объясняет агрессивные усилия по сведению высшего обра-
зования к хваленому производственному обучению127. Окон-
чательной общественной целью становится производство

5. Будущее не работает 144

конкурентоспособных индивидуумов, постоянно самосовер-
шенствующихся в стремлении остаться «профпригодны-
ми»128. Требование, чтобы работники постоянно повышали
квалификацию, а политики стремились к здоровому эконо-
мическому росту, есть обязательная составляющая перехода
к полной занятости129.
Однако, пока на уровне идеологии призывы к увеличе-
нию числа рабочих мест не ослабевают, практическая целе-
сообразность полной занятости в значительной мере отпала.
В ситуации активных рынков труда в послевоенную эпоху
порожденный ими сильный рабочий класс становился для ка-
питализма все большей проблемой. Стагфляционный кри-
зис 1970-х сыграл большую роль в пересмотре приоритетной
роли занятости. Классовое давление и его следствия — заба-
стовки, инфляция заработной платы, падающие прибыли —
стали основными факторами, лежавшими в основе решения
центральных банков о повышении процентных ставок,
принятого в надежде сократить совокупный спрос и увели-
чить безработицу130. Так, главный экономический советник
Тэтчер однажды признался, что борьба с инфляцией на са-
мом деле была опосредованной борьбой с рабочим классом131.
Таким образом, жесткая денежная политика начала 1980-х
была направлена непосредственно на то, чтобы подорвать
силу рабочего класса, увеличить безработицу до приемле-
мого для капитала уровня и положить конец мечте о полной
занятости. Но даже если бы на полную занятость никто
не покушался, она требует сильного экономического ро-
ста — а это условие представляется все менее вероятным
для глобальной экономики. В последние годы мировой рост
оставался значительно более низким, чем в докризисный
период132. По прогнозам экономистов самых разных поли-
тических взглядов, фундаментальные изменения в эконо-
мике приведут к тому, что рост постоянно зафиксируется
на более низком уровне133. Более того, компании, лидиру-
ющие в растущих секторах, — такие, как Facebook, Twitter
и Instagram — попросту не создают рабочих мест в масшта-
бах классических компаний вроде Ford и General Motors134.

145
На деле новые индустрии сегодня обеспечивают занятостью
только 0,5% рабочей силы в США — не слишком вдохновляю-
щее достижение на рынке труда135. После устойчивого спада
сегодня новый бизнес в среднем создает на 40% рабочих
мест меньше, чем двадцать лет назад136. Старый социал-
демократический план по стимулированию занятости в но-
вых индустриях терпит крах низкой интенсивности труда
во многих компаниях и захлебывающегося экономического
роста. Можно, конечно, допустить, что при наличии пра-
вильного политического давления и нужных политических
мер возвращение к полной занятости станет возможным137.
Но если мы вспомним, что в разгар социал-демократической
эпохи женщины были исключены из рядов оплачиваемой
рабочей силы, стоит задуматься, была ли вообще когда-либо
возможна полная занятость.
Если полная занятость остается исключительно идео-
логической мистификацией, то признание в рамках этой
парадигмы труда как социальной нормы до сих пор распро-
страняется на безработных. Преобразование социального
обеспечения и рост политики workfare — стимуляции людей
к работе как условию для получения льгот — коварный при-
мер того, как это работает. Безработица, отражавшая изме-
нения концепции полной занятости, долгое время управля-
лась исходя из различных идей138. Первоначальный подход
рассматривал безработицу как частное явление — то, что
можно смягчить средствами вроде страхования. Однако
массовая безработица Великой депрессии разрушила это
представление, и безработицу стали считать структурной
(сугубо мужской) проблемой. Рабочее движение превра-
тилось в движение за занятость, а правительства взяли
на вооружение политику соцобеспечения и полной заня-
тости отчасти в ответ на это. Сегодня многие трансформа-
ции, которые переживает социальное государство, можно
понимать как попытку оживить дисциплинарную функ-
цию безработицы. Бесплатный труд безработных в рамках
политики стимуляции к работе способствует снижению
зарплат и угрожает рабочим местам трудоустроенных;

5. Будущее не работает 146

цифры соискателей навязывают всем идею труда как нормы;
а атаки на льготы по нетрудоспособности превращают даже
тех, кто находится вне рабочих параметров, в армию резерв-
ных потенциальных работников139. Безработный должен
соответствовать все более длинному списку условий, чтобы
получить хотя бы минимальные льготы: повышать квалифи-
кацию, постоянно подавать заявки соискателя, выслушивать
советы, даже работать бесплатно. Повышение контроля и на-
блюдения устроено для производства не просто послушного,
квалифицированного и гибкого избыточного населения,
но такого, которое будет оказывать давление на трудоустро-
енную часть населения. Поэтому нет большой разницы,
сокращают эти схемы безработицу на самом деле или нет,
поскольку их цели лежат совсем в иной плоскости140. Чем
дальше, тем больше социальное государство начинает похо-
дить на институцию, созданную для стравливания избыточ-
ного населения с рабочим классом.
Управление избыточным населением вращается не про-
сто вокруг производства дисциплинированных работников
и податливых соискателей. Демонстрация силы и кара-
тельные меры становятся нормой в отношениях капитала
с избыточным населением. Так, например, размеры и со-
став этого сегмента в значительной мере регулируются
иммиграционной политикой. Для избыточного населения
миграция в страны с лучшим предложением работы явля-
ется распространенной реакцией на высокую безработицу
и стала исторической нормой. В XIX веке по мере того как
механизация сельского хозяйства преображала сельскую
местность, преобладающим выходом становилась массовая
эмиграция в Новый Cвет141. Сегодня, однако, опция мигра-
ции становится все более недоступной для развивающегося
мира. И хотя в оправдание ужесточения контроля за мигра-
цией всегда звучит множество разных доводов, основным
часто становится именно сокращение потенциально неу-
правляемого потока рабочей силы142. Сегодня мы наблюдаем
милитаризацию границы США с Мексикой и возведение
«европейской крепости» в ответ на ложный страх, что

147
иностранцы отнимут у местных жителей рабочие места.
Но отчаянное стремление иммигрантов найти достойную
работу столь сильно, что даже под угрозой смерти они все
равно пускаются в опасное путешествие в другую страну.
В итоге за последние пятнадцать лет более 22 000 мигрантов
погибли на пути в Европу, более 6000 — при пересечении
границы между Мексикой и США, более 1500 — при попытке
попасть в Австралию143. Эти смертельные барьеры на мигра-
ционных путях являются сегодня основными механизмами,
используемыми для сегрегации и управления избытком
мирового населения. Неотъемлемой частью такого обра-
щения с мигрантами является расовая маркировка: эти
люди не просто другие, они относятся к другим расам. Будь
то иностранные «орды», угрожающие неприкосновенности
европейских границ, или иммигранты — работники швей-
ной промышленности Таиланда, подвергающиеся гиперэкс-
плуатации и унижениям, расовая иерархия составляет суще-
ственный элемент контроля за избыточным населением144.
Когда попытка кооптировать избыток населения
в дисциплинированный запас рабочей силы заканчивается
неудачей, государство всегда может прибегнуть к простым
методам, исключить и подвергнуть жестокому обращению
большие сегменты избыточного населения. Во всем мире
власти все чаще прибегают к массовому лишению свободы,
что показывает рост числа заключенных в абсолютном и от-
носительном выражении145. Более того, у этого процесса есть
заметная расовая составляющая — она выражается главным
образом в массовом лишении свободы американского чер-
ного населения, но касается и мусульман в большей части
Европы, аборигенов в Канаде, а также задержаний и депор-
таций иностранных мигрантов по всему миру146. Системы
массового лишения свободы следует понимать шире, чем
просто тюрьмы: к ним относится весь корпус законов, судов,
политики, обычаев и правил, которые работают на подчи-
нение группы людей147. Массовое лишение свободы — это
система социального контроля, которая направлена в пер-
вую очередь на избыточное население, а не на преступность.

5. Будущее не работает 148

Например, рост безработицы на производстве во всем мире
связан с ростом числа людей, занятых на работе в поли-
ции148. По мере роста резервной армии работников растет
и государственный карательный аппарат. Аналогичным
образом разрастание центров временного содержания
мигрантов является реакцией на спад экономики натураль-
ных хозяйств и образование мобильного пролетариата149.
Те, кто не желает быть загнанным в трущобы, ищут лучшей
доли где-то еще, но оказываются за решеткой или брошены
погибать в Средиземном море. Вероятно, американская
система — это самый яркий пример того, как взаимосвяза-
ны избыточное население и правоохранительные органы.
Хорошо задокументированный всплеск массового лишения
свободы за последние несколько десятилетий был не реак-
цией на растущий уровень преступности150, а скорее ответом
на распространение гетто безработных и правозащитных
движений. Расистская природа этой системы хорошо из-
вестна, но схема массового лишения свободы непонятна вне
связи с классами и избыточным населением. Так, например,
черное население среднего и высшего класса в основном
не трогают151, в то время как подавляющее большинство
заключенных состоит из «работающих и неработающих
бедняков»152. Аналогичным образом расовая диспропорция
среди заключенных уступает классовой диспропорции153,
а рост массового лишения свободы среди черного населения
совпадает со снижением его занятости154. Собственно говоря,
расовая природа массового лишения свободы в Америке воз-
никает «исключительно» из-за крайне непропорционально
высокой доли черных заключенных, принадлежащих к низ-
шим классам155. Массовое лишение свободы стало, таким
образом, методом управления и контроля за избыточным
населением, исключенным из рынка труда и брошенным
в бедности. Территориально сосредоточенные в городских
гетто, эти группы стали легкой мишенью для государствен-
ного контроля. Разумеется, здесь выражена расовая состав-
ляющая, поскольку истоки гетто безработных — в активном
исключении черного населения США. Пенитенциарная

149
система во многом закрепляет наследие рабства, Джима Кроу
и гетто, заменяя многие их функции новой системой ис-
ключения156. Но классовый анализ позволяет нам видеть
отличие: там, где предыдущие системы социального кон-
троля эксплуатировали бесплатный труд и пытались сде-
лать из черного населения дисциплинированных работни-
ков, современная пенитенциарная система в целом создана
для изоляции избыточного населения и контроля над ним157.
С учетом последствий судимости система наказаний вводит
тройное отчуждение: от культурного и образовательного
капитала, от участия в политической жизни и от обществен-
ной помощи158. Конечным итогом становится порочный
круг, который начинается с лишения свободы: городская
беднота, оставшаяся без работы и шансов найти ее снова,
бесконечно самовоспроизводится как аутсайдер капиталисти-
ческого мира159. Вместо того чтобы попытаться изменить,
обучить и реинтегрировать заключенных в капиталистиче-
ское общество, выстраиваются сложнейшие системы, чтобы
держать их на расстоянии и препятствовать их возвращению
к нормально оплачиваемой работе после выхода на свободу.
В худшем случае эти люди просто оказываются выброшен-
ными из нормального общества и становятся предметом
произвольного насилия. Возникла система, которая произво-
дит и воспроизводит окончательное исключение из офи-
циальной экономики. Люди становятся расходным мате-
риалом и подвергаются самому жестокому полицейскому
и государственному насилию, какое только возможно. Итак,
мы имеем целый спектр механизмов, которые используются
государством и капиталом для управления избыточным
населением, — от дисциплинирующей интеграции до сило-
вого исключения.

Кризис труда Как мы увидели, существует растущий

сегмент населения, который не занят
официальным, оплачиваемым трудом и выживает с помо-
щью минимального соцобеспечения, неофициального

5. Будущее не работает 150

натурального хозяйства или незаконными способами.
Любой из этих вариантов означает бедность, нестабиль-
ность и незащищенность. Все чаще рабочих мест просто
не хватает на всех. По мере разрушения главенствующего
порядка, основанного на достойной и стабильной работе,
социальный контроль, вероятно, будет склоняться ко все
более репрессивным мерам, таким как ужесточение системы
принуждения к труду, нагнетание антагонизма по поводу
иммиграции, усиление контроля за передвижением населе-
ния и массовое лишение свободы тех, кто сопротивляется
маргинализации. Именно такой кризис труда ждет неоли-
берализм и избыточное население, которое составляет
основную часть мировой рабочей силы.
Учитывая вероятность широкомасштабной автомати-
зации труда — эту тему мы подробно обсудим в следующей
главе, — в ближайшие годы мы, скорее всего, увидим следую-
щие тренды:

1. Прекаризация рабочего класса развитых экономик будет

интенсифицироваться из-за того, что рабочая сила по-
полнится избыточным населением (благодаря как глоба-
лизации, так и автоматизации).
2. Восстановление экономики без рабочих мест будет
углубляться и растягиваться, в первую очередь нанося
ущерб тем, чьи профессии могут подвергнуться авто-
матизации.
3. Население трущоб будет расти благодаря автомати-
зации неквалифицированного труда в сфере услуг,
а его положение будет усугубляться преждевремен-
ной деиндустриализацией.
4. Городское маргинальное население развитых стран бу-
дет увеличиваться по мере того, как будет автоматизиро-
ваться неквалифицированная низкооплачиваемая работа.
5. Превращение высшего образования в производствен-
ную подготовку будет ускорено в отчаянных попытках
увеличить предложение высококвалифицированной
рабочей силы.

151
6. Экономический рост останется медленным, что сделает
маловероятным появление новых рабочих мест на замену
ликвидируемых.
7. Изменения в системе принуждения к труду, контроля
за иммиграцией и массового лишения свободы будут
становиться глубже по мере того, как безработные будут
подвергаться все более репрессивным мерам и вытес-
няться в экономику выживания.

Разумеется, ни один из этих итогов не является неизбеж-

ным. Но анализ основан на текущих тенденциях капита-
лизма и на проблемах, которые с большой вероятностью
возникнут в результате роста избыточного населения. Эти
тренды предсказывают кризис труда, а также кризис любого
общества, построенного на институте оплачиваемого труда.
При капитализме работа является центральным элементом
нашей общественной жизни и самоощущения, равно как
и единственным источником дохода для большинства лю-
дей. Следующие два десятилетия заключают в себе будущее,
в котором мировая экономика теряет способность генери-
ровать достаточное количество рабочих мест (не говоря уже
о хороших рабочих местах), но наша жизнь все еще зависит
от работы. Политические партии и профсоюзы как будто
не замечают этого кризиса и борются с его симптомами,
в то время как автоматизация грозит выбросить за борт все
больше и больше работников. Перед лицом этих проблем
политический проект левого движения XXI столетия дол-
жен заключаться в построении такой экономики, в которой
выживание людей больше не зависит от наемного труда.
В следующих главах мы постараемся обосновать, что эта
борьба может и должна расширять спектр различных подхо-
дов. Это значит формировать гегемонию идеи о моральном
устаревании тяжелого физического труда, смещать задачи
профсоюзов от сопротивления автоматизации к разделе-
нию труда и сокращенной рабочей неделе160, добиваться
правительственных субсидий на вклады в автоматизацию
производства и удорожания труда для капитала161 наряду

5. Будущее не работает 152

с множеством других задач162. Это значит противостоять
отчуждению избыточного населения и наступать на меха-
низмы контроля над ним. Массовое лишение свободы и свя-
занная с ним расистская репрессивная система должны быть
уничтожены163, а механизмы пространственного контроля —
от гетто до пограничного контроля — демонтированы,
чтобы гарантировать свободное передвижение граждан.
Социальное государство следует защищать не само по себе,
а как необходимый элемент более широкого посттрудового
общества. Будущее остается открытым: направление, в ко-
тором будет развиваться кризис труда, как раз и является
предметом предстоящей нам политической борьбы.
6
ОБРАЗЫ
ПОСТТРУДОВОГО
БУДУЩЕГО

155
 Цель будущего — безработица.
Артур Кларк

Если предыдущая глава была посвящена анализу меняющих-

ся социальных условий, которые делают мир посттруда все
более необходимым, в этой главе мы попробуем представить
себе, что такой мир может означать на практике1. С этой
целью мы выдвинем некоторые общие требования, чтобы
начать строить базу для посттрудового общества. Делая
акцент на ключевом значении требований, мы порываем
с распространенным среди сегодняшних левых радикалов
убеждением, что отказ от требований есть верх радикализма2.
Такие критики считают, что выдвигать требования значит
уступать существующему порядку вещей: мы обращаемся
к власти с просьбой и тем самым легитимизируем ее. Но эта
точка зрения не берет в расчет антагонизм, который ле-
жит в основе выдвижения требований, а также их важность
для создания активного агента изменений3. В этом свете
отказ от требований — это симптом теоретической слабо-
сти, а не практического прогресса. Политика без требова-
ний — это просто собрание неких бесцельных тел. Любой
осмысленный взгляд на будущее предполагает выдвижение
предложений и целей, и эта глава является вкладом в эту
потенциальную дискуссию. Ни одно из наших предложений
не будет радикально новым, но в этом часть их силы: этот
проект не висит в воздухе, его контекст и сходные движения
уже существуют и имеют сцепление с реальностью.
Сегодня революционные требования выглядят наивны-
ми, а реформистские — пустыми. Слишком часто на этом
и заканчиваются все дебаты: каждая сторона осуждает дру-
гую, а стратегическая цель изменить условия нашей жизни
благополучно забывается. Следовательно, мы предлагаем
требовать нереформистских реформ. Под этим мы подразу-
меваем три вещи. Во-первых, утопический порыв, который
превосходит пределы допустимого для капитализма. Это
превращает эти требования из вежливых запросов в настой-

157
чивые требования, заряженные агрессией и антагонизмом.
Эти требования сочетают футуристическую ориента-
цию утопии с непосредственным вступлением требова-
ния в силу, включают режим «утопизма без апологии»4.
Во-вторых, эти нереформистские предложения основаны
на сегодняшних реалиях, что придает им жизненность,
которой лишены революционные фантазии. В-третьих,
и это наиболее важно, такие требования нарушают текущий
политический баланс и создают платформу для дальнейше-
го развития. Они скорее предполагают побег из настоящего
с открытым концом, нежели механический переход к следу-
ющему, предопределенному этапу истории5. Предложения,
выдвинутые в этой главе, не выведут нас из капитализма,
но обещают вывести нас из неолиберализма и установить
новый баланс политических, экономических и социальных
сил. На фоне перехода от социал-демократического консен-
суса к неолиберальному мы призываем левых мобилизо-
ваться вокруг посттрудового консенсуса. В ситуации пост-
трудового общества у нас будет еще больший потенциал для
достижения еще более масштабных целей. Но надо гото-
виться к тому, что это долгосрочный проект: на десятиле-
тия, а не на годы, ориентированный на культурные сдвиги,
а не на электоральные циклы. Сегодня, когда левое движение
ослаблено, есть лишь один путь: терпеливо восстанавливать
его силу — этой теме будут посвящены последующие гла-
вы. Никакого другого способа достичь посттрудового мира
попросту нет. Поэтому мы должны cосредоточиться на этих
долгосрочных стратегических целях и заново выстроить
те коллективные структуры, которые в конечном счете по-
могут нам их добиться. Направляя левых к посттрудовому
будущему, мы стремимся не только к таким важным целям,
как сокращение тяжелого труда и бедности, но и к росту
политического влияния левого движения. Мы верим, что
посттрудовое общество не только возможно в сегодняшних
материальных обстоятельствах, но целесообразно и желаемо6.
В этой главе мы обозначаем этапы пути в будущее: постро-
ение посттрудового общества на основе полной автомати-

6. Образы посттрудового будущего 158

зации экономики, сокращение рабочей недели, реализация
идеи всеобщего базового дохода и культурный сдвиг в отно-
шении к понятию работы.

Полная Наше первое требование — это полно-

автоматизация стью автоматизированная экономика.
Используя последние достижения
технологии, такая экономика будет стремиться к освобожде-
нию человечества от изнурительного труда и одновременно
производить все больше благ. Без полной автоматизации
посткапиталистическое будущее должно по необходимости
выбирать между изобилием ценой свободы (повторение тру-
доцентризма Советской России) и свободой за счет изоби-
лия, как это изображалось в примитивных антиутопиях7.
При автоматизации, наоборот, машины могут производить
все больше необходимых товаров и услуг, одновременно
освобождая от усилий по их производству человечество8.
Именно поэтому мы настаиваем на том, что нужно изо всех
сил способствовать ускорению тенденций, направленных
на автоматизацию и замену человеческого труда, и опреде-
лить это как политический проект левого движения9. Это
проект, который берет уже существующие в капитализме
тенденции и стремится вывести их за приемлемые для
капиталистических общественных отношений параметры.
Капитализм долгое время был синонимом быстрых
технологических изменений: движимые стремлением к на-
коплению, средства производства постоянно меняются10.
В XIX веке началась механизация сельского хозяйства, а с ней
процесс централизации: фермы, становившиеся все крупнее,
стали аккумулировать небольшие участки земли. Ремеслен-
ная деятельность тоже преобразилась с появлением машин,
которые вмешались в производственный процесс подобно
инопланетянам. Работа, которую традиционно делал квали-
фицированный работник, теперь дробилась на отдельные
составляющие, которые не требовали квалификации и часто
производились с помощью машин11. Работники теперь

159
были закреплены за определенными участками процесса,
а инструменты, которые некогда подчинялись работникам,
теперь стали машинами и ритмически дирижировали работ-
никами12. Труд становился все более монотонным, деква-
лифицированным и управляемым машинами — с бóльшим
спросом на дешевую неквалифицированную рабочую силу
(в особенности женщин и детей)13. В начале ХХ века эта
тенденция начала меняться с появлением технологий, ко-
торые устраняли наиболее рутинные и стандартные руч-
ные операции (такие, как подъем и перемещение товаров).
Нужда в квалифицированных работниках выросла — они
присматривали за новыми машинами, выполняли расту-
щий объем работ по их обслуживанию и управляли новыми
укрупнявшимися компаниями14. Затем квалифицирован-
ный труд стал еще более необходим, когда в начале ХХ века
начался взлет офисных технологий — пишущих машинок,
копировальных машин и т.п., — для которых требовались
относительно образованные операторы. Другими словами,
технологии вызывают неоднородную деквалификацию,
о чем свидетельствует растущий спрос на квалифицирован-
ный труд в последнее столетие15. В этот период занятость
на производстве продолжила снижаться под влиянием
технологий, направленных на повышение производитель-
ности16. Автоматизация массового производства в начале
ХХ столетия постепенно расширялась, захватывая и область
мелкосерийного производства17. Если в 1970 году в про-
мышленности работало 1000 роботов, сегодня их уже более
1,6 миллиона18. В том, что касается занятости, промышлен-
ность достигла глобальной точки насыщения. Даже в раз-
вивающихся странах тренд направлен на деиндустриализа-
цию, а занятость растет преимущественно в сфере услуг19.
Спад производства, пришедшийся на вторую половину
ХХ века, скрыл из виду еще одно изменение. В то время как
ранние офисные технологии дополняли собой работников
и увеличивали спрос на них, новые микропроцессорные
и компьютерные технологии стали замещать малоквалифи-
цированных работников сферы услуг — например, телефон-

6. Образы посттрудового будущего 160

ных операторов и секретарей20. Сейчас набирает обороты
роботизация сервисов: за последние пятнадцать лет продано
более 150 000 профессиональных сервисных роботов21. Под
особой угрозой оказались «рутинные» профессии — те, ко-
торые можно закодировать пошагово. Компьютеры идеально
подходят для выполнения таких задач, если есть соответ-
ствующее программное обеспечение; это привело к резкому
сокращению рутинной работы (как ручной, так и креа-
тивной) за последние четыре десятилетия22. Итогом стала
поляризация рынка труда, ведь многие малоквалифициро-
ванные и малооплачиваемые профессии рутинны, а следо-
вательно, подвержены автоматизации23. Сейчас и в Север-
ной Америке, и в Западной Европе основное место на рынке
труда занимают низкоквалифицированные работники,
выполняющие низкооплачиваемую физическую работу
(например, в фастфуде, розничной торговле, на транспорте,
в гостиничной сфере, на складах), в сочетании с небольшим
количеством высококвалифицированных работников, кото-
рые заняты нерутинным, хорошо оплачиваемым интеллек-
туальным трудом24.
Новейшая волна автоматизации должна кардинальным
образом изменить это распределение на рынке труда, затро-
нув каждый аспект экономики: сбор данных (чип-иденти-
фикация, большие массивы данных); производство (гибкое
производство роботов25, технологии 3D-печати26, автоматизи-
рованный фастфуд); сферу услуг (служба поддержки и уход
за пожилыми на основе искусственного интеллекта); приня-
тие решений (компьютерные модели, программы-агенты);
управление финансами (компьютерный трейдинг); и осо-
бенно дистрибуцию и доставку (логистическая революция,
самоуправляемые автомобили27, доставка с помощью дронов
и автоматизированные склады)28. В каждой без исключе-
ния сфере экономики — от производства до дистрибуции,
от управления до розницы — мы видим масштабные тенден-
ции к автоматизации29. Последняя волна автоматизации ба-
зируется на алгоритмических улучшениях (особенно в обла-
сти машинного и глубинного обучения), быстром развитии

161
робототехники и экспоненциальном росте вычислительных
мощностей (что сделало возможной обработку больших
массивов данных): все это создает «второй машинный век»,
который видоизменяет спектр задач, доступных машинам30.
Рождается эпоха во многих смыслах исторически уникаль-
ная. Новые технологии распознавания автоматизируют
не только рутинные, но и нерутинные задачи: сложные
коммуникационные технологии позволяют компьютерам
обогнать людей в выполнении определенных задач, требу-
ющих высокой квалификации, а развитие робототехники
приводит к тому же эффекту в самых разных видах ручного
труда31. Так, например, беспилотные автомобили подра-
зумевают автоматизацию нерутинной физической работы,
а нерутинную интеллектуальную работу, такую как напи-
сание новостных историй или исследование юридических
прецедентов, теперь умеют делать роботы32. В перспективе
это означает, что каждый, от биржевого аналитика до стро-
ителя, от шеф-повара до репортера, рискует быть заменен-
ным машиной33. Работники, которые перемещают символы
по экрану, точно так же находятся в зоне риска, как и те, кто
перемещает товары по складу. В одном докладе предска-
зывается, как «опустеют биржевые залы» по мере того как
роботы будут все глубже проникать в финансовую сферу34;
розничная торговля, долгое время служившая бастионом
постиндустриальной занятости, тоже вот-вот уступит ма-
шинам35; по всему миру прогнозируется исчезновение более
140 миллионов рабочих мест, связанных с интеллектуаль-
ной деятельностью36. Если последняя волна автоматизации
привела к поляризации рынка труда, то следующая выкосит
низкоквалифицированный и низкооплачиваемый участок
этого рынка37. Скорее всего, замещение человеческого труда
машинным грозит работникам снижением зарплат и ско-
рым обнищанием38. Новая волна автоматизации как мини-
мум резко изменит устройство рынка труда и, вероятно, при-
ведет к значительному сокращению спроса на рабочую силу.
Многие экономисты, однако, указывают на то, что
производительность не выросла до того уровня, которого

6. Образы посттрудового будущего 162

можно было бы ожидать от революции в автоматизации39.
Если машины заменяют половину работников завода, его
производительность должна удваиваться при производстве
того же количества товара. Но на деле в последнее десятиле-
тие, в особенности после кризиса, наблюдается глобальное
замедление роста производительности40. Оставив за скобками
тот факт, что производительность, как известно, крайне
сложно измерить, мы можем дать несколько объяснений
этой аномалии. Во-первых, очень вероятно, что низкая
заработная плата мешает инвестициям в технологии улуч-
шения производства. Доступ к большим резервам дешевой
рабочей силы значит, что у компаний меньше стимулов
делать капитальные вложения. Зачем закупать новые ма-
шины, когда дешевые работники будут делать то же самое
за меньшие деньги? Это значит, что в стремлении прийти
к полной автоматизации ключевой дополнительной задачей
является борьба за повышение ставок оплаты труда. Во-вто-
рых, скорее всего, работает фактор задержки. В 1990-е годы
IT-революция не сразу отразилась в показателях произво-
дительности, поскольку компаниям приходилось инвести-
ровать в развитие новых технологий, а затем адаптировать-
ся к их возможностям. Для эффективного использования
новых технологий нужно менять организацию труда, приоб-
ретать новые навыки, пересматривать все производственные
процессы. В целом можно говорить о том, что инвестиции
в цифровые технологии сталкиваются с отставанием роста
производительности на 5–15 лет41. Среди технологий, кото-
рые обсуждаются сегодня, много радикально новых — всего
десять лет назад их нельзя было себе даже представить.
Это означает, что скачку показателей производительности
будет предшествовать пауза: технологию сначала осваива-
ют, а затем приспосабливают к бизнес-модели42. И наконец,
что самое важное, наши размышления в основном строятся
на нормативном утверждении, а не на описательном. Полная
автоматизация — это то, что может и должно быть осущест-
влено, независимо от того, началась она или еще нет. Среди
американских компаний, которые выиграли бы от внедре-

163
ния промышленных роботов, сделали это менее 10%43. И это
только в одной области, ожидающей полной автоматизации,
что подчеркивает необходимость перевести полную автома-
тизацию в область политических требований, а не дожидаться,
пока она свершится под давлением экономической необходимо-
сти. Тут поможет целый ряд мер: увеличение государствен-
ных инвестиций, повышение минимальной заработной
платы и исследования в области технологий, которые будут
заменять работников, а не увеличивать их число. Наиболее
подробные оценки рынка труда предполагают, что 47–80%
сегодняшних рабочих мест могут быть автоматизированы44.
Мы предлагаем принять эту оценку не как однозначный
прогноз, а как внешний контур политического антитрудо-
вого проекта. Эти цифры следует взять за образец, по кото-
рому мы будем измерять наш успех.
Тогда как мы представляем полную автоматизацию
экономики как некий идеал и требование, на практике этого
вряд ли можно достичь45. В определенных областях чело-
веческий труд продолжат использовать — по техническим,
экономическим и этическим причинам. На техническом
уровне сегодня машины по-прежнему отстают от людей
в профессиях, требующих креативности, высокой степени
изменчивости, вовлечения чувств и эмоций; в большинстве
задач, требующих неявного знания, которое сложно экс-
плицировать46. Инженерные проблемы, связанные с авто-
матизацией таких задач, представляются непреодолимыми
в ближайшие пару десятилетий (хотя примерно то же гово-
рили о беспилотных автомобилях всего десять лет назад),
и программа полной автоматизации должна стремиться
финансировать исследования, которые раздвинут эти гра-
ницы. Второе препятствие на пути к полной автоматизации
вызвано экономическими причинами: некоторые задачи уже
сегодня могут выполняться машинами, но стоимость этих
машин превосходит стоимость эквивалентного человеческого
труда47. Несмотря на эффективность, точность и производи-
тельность машинного труда, капитализм предпочитает из-
влекать прибыль и, следовательно, использует человеческий

6. Образы посттрудового будущего 164

труд всегда, когда это дешевле, чем капитальные вложения.
Программа полной автоматизации должна стремиться
обойти и эту проблему с помощью таких простых мер, как
рост минимальной зарплаты, поддержка рабочих движений
и применение государственных субсидий для стимуляции
отказа от человеческого труда.
Последний барьер на пути полной автоматизации — тот
нравственный статус, которым мы наделяем некоторые
профессии, такие как уход за людьми48. Многие считают,
что такие задачи, к которым относится и воспитание детей,
может выполнять только человек. Мы очертим два возмож-
ных подхода к таким профессиям. Первый подразумевает,
что такой труд имеет нравственную ценность и должен
выполняться людьми, а не машинами. Однако в посттрудо-
вом обществе работа по уходу за людьми может получить
бóльшую ценность, чем тот привилегированный статус,
которым сегодняшнее общество наделяет доходную работу.
Кроме того, свободное время, которое прибавится вследствие
полной автоматизации, может способствовать экспери-
ментам с альтернативными моделями устройства домаш-
ней жизни. У утопических экспериментов долгая история,
к которой можно обратиться для переосмысления того, как
в нашем обществе организована работа, связанная с домом,
репродукцией и уходом49. Необходимо подчеркнуть, что для
этого все равно требуется политическое движение: посттру-
довой мир может способствовать изменениям, но не может
их обеспечить. Впрочем, более радикальный подход предпо-
лагает, что в будущем и такой труд должен быть по большей
части автоматизирован50. Действительно, стереотип, будто
женщинам свойственно заботиться о потомстве и они сами
хотят выполнять эту эмоциональную работу, часто оказы-
вается вредным прикрытием для их эксплуатации. Так что
же произойдет, если исчезнет большая часть такого труда?
Традиционно домохозяйство было пространством, где тех-
нологические изменения отражались довольно скромно:
бесплатная природа и отсутствие норм производительности
этой работы не давали капитализму стимулов вкладываться

165
в ее рационализацию51. Тем не менее такие задачи, как уборка
и складывание одежды, теперь все чаще поручают маши-
нам52. Вспомогательные технологии и программирование
эмоций также прокладывают путь к автоматизации некото-
рых очень личных и деликатных задач, которые, вероятно,
больше подходят безличным роботам53. Некоторые считают,
что боль и страдания, связанные с беременностью, должны
остаться в прошлом и не стоит окружать их таинственно-
стью как нечто естественное и прекрасное54. С этой точки
зрения синтетические формы биологической репродукции
способствовали бы возникновению нового равенства между
полами. Мы не собираемся давать окончательную оценку
этим прогнозам, просто обозначим их как возможности, ко-
торые открывает нам посттрудовое будущее. Однако, какой
бы подход ни возобладал, суть в том, что труд не исчезнет
сразу и полностью, он будет постепенно сокращаться. Пол-
ная автоматизация — это утопическое требование, которое
нацелено на максимально возможное сокращение необходи-
мого труда.

Ты ненавидишь Второе требование, важное для постро-

не понедельник, ения посттрудовой платформы, состо-
а свою работу ит в возврате к классическим идеям
о сокращении рабочей недели без
сокращения оплаты. С самого начала существования капи-
тализма работники боролись с введением фиксированных
рабочих часов, а сокращение рабочего дня было централь-
ным требованием молодого рабочего движения55. В начале
этой борьбы сопротивление часто принимало форму прогу-
лов, отмечания многочисленных праздников и отсутствия
рабочей дисциплины56. Подобное сопротивление регуляр-
ным рабочим часам продолжается и сегодня, когда работники
бродят по интернету вместо того, чтобы делать свою рабо-
ту57. На каждом этапе наемные работники боролись за отход
от установленных рабочих часов, и первые успехи рабочего
движения нередко были связаны именно с сокращением

6. Образы посттрудового будущего 166

рабочего времени. Например, двухдневные выходные воз-
никли стихийно: рабочие были склонны выпить и, соответ-
ственно, потратить воскресенье на то, чтобы прийти в себя,
а не на работу58. Окончательное признание субботы и вос-
кресенья фиксированными выходными днями стало резуль-
татом упорной политической борьбы (на Западе этот про-
цесс завершился только в 1970-х)59. Не меньшим успехом
было и сокращение рабочей недели с шестидесяти часов
в 1900-х годах до менее тридцати во времена Великой депрес-
сии60. Скорость этого процесса была такова, что в 1930-х
годах всего за пять лет рабочая неделя сократилась на восем-
надцать часов61. В ранние годы Депрессии идея сокращенной
рабочей недели пользовалась поддержкой обеих партий
США, и узаконивание тридцатичасовой недели считалось
неизбежным62. В то же время интеллектуалы предрекали,
что на этом процесс не остановится, и рисовали мир буду-
щего, где работа будет сведена до предельного минимума.
Поль Лафарг предлагал ограничить работу всего тремя
часами в день63. Кейнс, как известно, предсказывал то же
самое, подсчитав, что к 2030 году мы сможем трудиться
всего пятнадцать часов в неделю — менее известно, что
он просто высказал вслух крайне распространенную в его
время мысль64. Маркс сделал сокращение рабочей недели
ключевым элементом всего своего посткапиталистического
воззрения, утверждая, что именно оно представляет собой
«базовую предпосылку» для достижения «царства свободы»65.
Однако перспективы трехчасового рабочего дня рассе-
ялись. Почти столетнее движение к сокращению рабочего
времени резко оборвалось во время Великой депрессии, когда
предприниматели и государство решили искусственно соз-
давать рабочие места в борьбе с безработицей66. Вскоре после
Второй мировой войны почти повсюду на Западе рабочая
неделя стабилизировалась на отметке в сорок часов, и с тех
пор не было серьезных попыток ее пересмотреть67. Напро-
тив, в последующие десятилетия наблюдалось тотальное
наступление труда. Во-первых, в обществе стала расти доля
времени, проведенного на работе68. Когда на рынок труда

167
вышли женщины, продолжительность рабочей недели оста-
лась прежней и общее количество времени, затрачиваемого
на труд, соответственно увеличилось69. Во-вторых, в значи-
тельной степени стерлись границы между работой и жиз-
нью — работа проникла в каждый аспект нашей жизни.
Многие из нас привязаны к работе круглосуточно: имейлы,
звонки, сообщения и рабочие тревоги никогда не оставля-
ют нас в покое70. Штатных сотрудников зачастую в неяв-
ной форме вынуждают работать сверхурочно, а многие
чувствуют, что этого требует общественное мнение. Это
значит, что средний штатный работник в США работает
ближе к сорока семи часам в неделю71. Сверх того, огромный
объем работы не оплачивается, а значит никак не учиты-
вается в официальных данных (этот неоплачиваемый труд
по-прежнему неравномерно распределен между полами)72.
В то время как оплачиваемую работу найти сложно, труд
без вознаграждения процветает — из автоматизации кас-
совых терминалов возникла целая сфера «теневого труда»,
когда работа перекладывается на покупателей (см. кассы са-
мообслуживания и банкоматы)73. Более того, скрытый труд
требуется и для того, чтобы сохранить работу: финансовый
менеджмент, поиски работы, если ее нет, постоянная тре-
нировка навыков, время на поездки, жизненно важная (ген-
дерно дифференцированная) сфера труда, связанная с ухо-
дом за детьми, членами семьи и другими иждивенцами74.
Поскольку работа проникла в столь многие сферы на-
шей жизни, возврат к сокращенной рабочей неделе сулит
много плюсов. Помимо самого очевидного — свободного
времени станет больше, — это принесет и ряд менее явных
выгод75. Во-первых, сокращение рабочей недели содержит
в себе главное решение проблемы растущей автоматиза-
ции. Роль этой меры на предыдущих этапах автоматизации
часто забывается. Многие справедливо указывали, что исто-
рия технологического прогресса не показывает его связи
с массовой безработицей. Заметим, что начальные этапы
автоматизации совпадали со значительными сокращениями
рабочей недели; занятость поддерживалась зачастую за счет

6. Образы посттрудового будущего 168

перераспределения труда. Второй выгодой становятся
разнообразные преимущества для окружающей среды. На-
пример, сокращенная рабочая неделя серьезно уменьшит
энергопотребление и общий объем выбросов углекислого
газа76. Когда свободного времени станет больше, умень-
шится число поспешных покупок, сделанных урывками
в окнах рабочего расписания. В более широком смысле,
если мы используем улучшение производительности для
того, чтобы меньше работать, а не для увеличения выработ-
ки, оптимизация энергопотребления будет способствовать
уменьшению ущерба для окружающей среды77. Сокращение
рабочего дня таким образом становится важной планкой
для любого проекта по противодействию климатическим
изменениям. Согласно некоторым исследованиям, укоро-
ченная рабочая неделя вызовет общее снижение стрессов,
тревожности и проблем с душевным здоровьем, порожден-
ных неолиберализмом78. Однако одним из главных дово-
дов за сокращение рабочего времени является то, что это
требование консолидирует и наращивает классовую силу.
Сокращение рабочего дня может быть временной тактикой
в политической борьбе — «работа по правилам», полная за-
бастовка и другие способы отъема рабочих часов являются
методами оказания давления на капиталистов. Но что еще
важнее, сокращение рабочей недели делает сильнее рабо-
чее движение. Вывод рабочих часов с рынка снижает общее
предложение труда и увеличивает власть работника. Как
недавно было отмечено, «только это требование одновре-
менно улучшает переговорную позицию. Более того, ни-
какая другая стратегия не запускает цикл благоприятных
возможностей, где каждая победа обеспечивает условия для
усиления на следующем витке борьбы»79. Все вышесказан-
ное объясняет, почему сокращение рабочей недели должно
стать безотлагательным и важнейшим требованием левых
в XXI столетии.
Мы скорее склоняемся к установлению трехдневных
выходных, чем к сокращению рабочего дня, чтобы сэконо-
мить на поездках и продолжить традицию длинных вы-

169
ходных, которая уже существует. Это требование можно
удовлетворить разными способами: через профсоюзную
борьбу, давление со стороны общественных движений, зако-
нодательные изменения со стороны политических партий.
Те профсоюзы, которые выстраивают стратегию на буду-
щее, а не обслуживают капиталистический запрос на ра-
бочую силу любой ценой, могут использовать коллектив-
ные договоры для обмена автоматизации на укороченную
рабочую неделю. История знает примеры, когда профсоюзы
занимали реактивную позицию в отношении технологи-
ческого прогресса и повышение заработной платы лишь
замедляло автоматизацию, но не предотвращало ее80. Альтер-
нативный подход, направленный на сокращение и дробление
труда, мог бы сократить рабочее время, не оставляя людей
на улице81. Можно добиваться и того, чтобы неофициаль-
ный, неоплачиваемый труд был признан частью рабочей
недели, что автоматически сократит ее82. Акцент на укоро-
ченной рабочей неделе также подразумевает, что профсо-
юзы установят связи с частично и неустойчиво занятыми.
Но хотя для этой борьбы необходимы профсоюзы, их не-
достаточно по той простой причине, что в каждом секторе
свой потенциал автоматизации и роста производитель-
ности83. Широкая борьба нужна там, где намечается слом
текущей логики неолиберализма. Общественные движения
и идеологические институции должны вносить вклад в эту
борьбу, формируя пространство возможностей. Многие
аналитические центры, в том числе Фонд новой экономики
и Фонд Джимми Рейда, начали открыто призывать к сокра-
щению рабочей недели84. В Великобритании такие группы,
как «Бригада рабочих в опасности» и «Plan С», привлекают
внимание к бесплатному труду и занимаются проблемами,
связанными со статусом труда в сегодняшнем обществе85.
Но самое главное — в обществе уже назрела сильная потреб-
ность в сокращении рабочей недели, опросы общественного
мнения показывают, что большинство населения поддер-
живает эту идею86. Есть и разнообразие подходов к тому, как
ее реализовать. Например, можно изменить стоимость труда,

6. Образы посттрудового будущего 170

если перевести его на почасовую основу: это сделает удли-
ненный рабочий день менее эффективным для бизнеса87.
В Бельгии и Нидерландах работникам дали право требовать
сокращения рабочих часов без опасения быть дискрими-
нированным работодателем. Нидерланды также начали
сокращать рабочую неделю с обоих концов возрастного
диапазона. И молодые, и пожилые теперь выходят на рынок
труда и покидают его, соответственно, путем постепенного
изменения в количестве рабочих часов88. Все эти варианты
могут и должны использоваться в осуществлении проекта
по сокращению рабочей недели.

Зарплата Первые два предложения можно свести

не подходит к сокращению спроса на рабочую силу
посредством полной автоматизации
и сокращению предложения рабочей силы посредством
укорачивания рабочей недели89. Совмещенным итогом этих
двух мер стало бы освобождение значительного объема
свободного времени без сокращения экономической выра-
ботки и без заметного роста безработицы. Но это свободное
время не имело бы особой ценности, если бы людям прихо-
дилось по прежнему биться, чтобы свести концы с концами.
По словам Пауля Маттика, «досуг голодного или нуждающе-
гося — это никакой не досуг, а безостановочная деятель-
ность, направленная на выживание или улучшение своего
положения»90. Например, у частично безработных, или
недозанятых, много свободного времени, но нет средств,
чтобы этим временем насладиться. Получается, что частич-
но безработные — это в действительности просто эвфемизм
для частично оплачиваемых. Именно поэтому ключевое для
посттрудового общества требование — безусловный базовый
доход (ББД), предоставление каждому гражданину суммы
денег, на которую можно прожить, без проверки его матери-
ального положения91. Эта идея периодически возникала
и ранее92. В начале 1940-х годов некая версия такого подхода
выдвигалась в качестве альтернативы докладу Бевериджа,

171
который в конечном итоге сформировал британское соци-
альное государство93. Сейчас многие уже забыли, что в
1960–1970-х базовый доход был ключевым элементом пред-
ложений по реформе системы социального обеспечения
в США. Экономисты, НКО и политические деятели детально
исследовали эту тему94, в США и в Канаде было проведено
множество мелких экспериментов95. Фактор ББД был таким
сильным, что более 1300 экономистов подписали петицию,
призывавшую Конгресс США ввести в действие «нацио-
нальную систему гарантированного дохода»96. Три админи-
страции всерьез рассматривали это предложение, а два
президента — Никсон и Картер — пытались провести
соответствующий закон97. Другими словами, в 1970-е годы
ББД едва не был реализован98. Хотя Аляска в конце концов
ввела базовый доход, который финансировался из ее нефтя-
ных месторождений, эту идею перестали обсуждать всерьез,
когда принципы неолиберализма победили99. Однако в послед-
ние годы идея безусловного дохода вновь стала популярной.
Она получила развитие как в мейнстримных, так и в крити-
чески настроенных медиа, ее подхватили Пол Кругман,
Мартин Вулф, The New York Times, Financial Times
и Economist100. Швейцария проводила референдум о введе-
нии ББД в 2016-м, такие же проекты рекомендовались
парламентскими комитетами в других странах, разные
политические партии включили идею в свои манифесты,
проводились новые эксперименты в Намибии и Индии101.
Идея приобрела глобальный размах, ее настойчиво продви-
гают группы в Бразилии, Южной Африке, Италии и Герма-
нии и международная сеть, куда входят более двадцати
стран102. После того как кризис 2008 года сменился режи-
мом строгой экономии, движение в поддержку ББД вновь
стало расти.
Требование о введении ББД, однако, является лакомым
куском для противоборствующих гегемонных сил. Его мож-
но задействовать как в рамках либертарианской утопии, так
и внутри посттрудового общества; многих эта амбивалент-
ность толкает к ошибочному совмещению двух полюсов.

6. Образы посттрудового будущего 172

Призывая к ББД, нужно артикулировать три ключевых фак-
тора, чтобы эта мера была осмысленной. ББД должен обеспе-
чивать достаточный доход для приемлемого уровня жизни;
он должен быть всеобщим, то есть предоставляться каждому
без всяких дополнительных условий; и наконец, он должен
дополнять социальное государство, а не служить ему заменой.
Первый пункт достаточно очевиден: ББД должен обеспечи-
вать материально адекватный доход. Точная цифра может
варьировать в зависимости от страны и региона, но ее отно-
сительно несложно вывести из имеющихся данных. Если ББД
будет слишком низким, существует риск, что он превратится
просто в правительственную субсидию бизнесу. Вдобавок
ББД должен быть всеобщим и выделяться каждому без каких
бы то ни было условий. Поскольку для его получения не по-
требуется подтверждать свое материальное положение или
что-либо еще, безусловный доход будет свободен от дисци-
плинарной природы капитализма «всеобщего благосостоя-
ния»103. Более того, будучи всеобщим, ББД позволит избежать
стигматизации, которая сопровождает социальные пособия,
поскольку этот доход получает каждый. Как уже обсуждалось
в главе 4, «безусловность» обязывает и к отмене любых огра-
ничений, связанных со статусом получателей базового дохода,
будь то граждане, иммигранты или заключенные. Требование
универсальности обеспечивает основу для продолжения борьбы
за расширение целей и охвата базового дохода. Наконец, ББД
должен дополнять социальное государство. Консервативный
довод за базовый доход, которого следует избегать любой
ценой, заключается в том, что последний должен попросту
заменить собой социальное государство, обеспечив каждого
индивидуума значительной суммой. Согласно этому сцена-
рию ББД должен стать вектором растущей маркетизации,
превращающей социальную помощь в частный рынок. Тогда
это будет не какая-то аберрация неолиберализма, а просто
расширение его основной задачи — создания новых рынков.
Именно поэтому мы выдвигаем противоположное требова-
ние: сделать ББД дополнением к возрожденному социаль-
ному государству104.

173
 В поддержку ББД имеется огромное количество дово-
дов, основанных как на нравственных соображениях, так
и на эмпирических данных: уменьшение бедности, улуч-
шение и удешевление здравоохранения, уменьшение числа
недоучившихся в университетах, сокращение статистики
мелких преступлений; больше времени с семьей и друзьями
и меньше государственной бюрократии105. В зависимости
от подачи, ББД может получить поддержку всего полити-
ческого спектра — либертарианцев, консерваторов, анар-
хистов, марксистов и феминисток. Преимущества этого
требования отчасти кроются в его амбивалентности, кото-
рая дает возможность обеспечить ему широкую народную
поддержку106. В контексте наших целей, однако, значение
ББД как требования сводится к четырем взаимосвязан-
ным факторам.
Первый пункт, который необходимо подчеркнуть: это
требование политических, а не только экономических
изменений. Часто считается, что ББД — это просто форма
перераспределения от богатых к бедным или что это мера
поддержки экономического роста путем стимулирования
потребительского спроса. С этой точки зрения ББД имеет
безупречные реформистские характеристики и мало чем
отличается от пресловутого прогрессивного налога. Однако
реальное значение ББД заключается в том, каким образом
он опрокидывает неравенство сил, существующее сейчас
между трудом и капиталом. Как мы уже видели в обсуж-
дении избыточного населения, пролетариат определяется
своим отчуждением от средств производства и средств
к существованию. Тем самым пролетариат вынужден про-
давать себя на рынке труда, чтобы заработать необходимый
для выживания доход. Некоторым из нас посчастливилось
выбрать, где работать, но лишь очень немногие имеют
возможность выбрать не работать вовсе. Базовый доход ме-
няет это условие, он обеспечивает пролетариат средствами
к существованию, не ставя его в зависимость от работы107.
Иными словами, работники имеют возможность выбора —
работать или нет (и во многих отношениях неоклассиче-

6. Образы посттрудового будущего 174

скую экономику ловят на слове, поскольку труд становится
по-настоящему добровольным). Таким образом ББД осво-
бождает наемный труд от аспекта принуждения, частично
декоммодифицирует его и тем самым меняет политические
отношения между трудом и капиталом.
Это изменение — превращение труда из принудитель-
ного в добровольный — имеет ряд важных следствий. В пер-
вую очередь это увеличивает классовое влияние, сокращая
спад на рынке труда. Избыточное население демонстрирует
нам, что случается, когда на рынке застой: заработная плата
падает, и работодатели могут свободно обесценивать работ-
ников108. Напротив, когда рынок труда плотный, труд при-
обретает политическую остроту. Экономист Михал Калецки
давно это заметил, когда предположил, что это свойство
объясняет, почему полная занятость будет всегда встречать
сильное сопротивление109. Если бы каждый работник всегда
мог найти работу, угроза увольнения потеряла бы свое дис-
циплинарное значение — ведь других рабочих мест предо-
статочно. Работники получили бы преимущество, а капитал
потерял свою политическую власть. Та же динамика рабо-
тает и в случае базового дохода: уменьшая свою зависимость
от наемного труда, работники начинают сами контролиро-
вать предложение рабочей силы, что дает им власть на рын-
ке труда. Классовое влияние возрастает и по разным другим
причинам: легче собирать людей на забастовку, поскольку
работники не беспокоятся о сокращении заработной пла-
ты или истощении забастовочного фонда; время, затрачи-
ваемое на наемный труд, может меняться в зависимости
от желания работника, а свободное время тратится на укре-
пление сообщества и политическую деятельность; чело-
век может остановиться и подумать, он надежно защищен
от постоянного прессинга неолиберализма; тревожность,
вызываемая работой и безработицей, уменьшается благо-
даря страховке ББД110. Более того, требование ББД соединя-
ет в себе нужды занятых, безработных, частично занятых,
сезонных работников, временных работников, учащихся
и инвалидов111. Идея базового дохода выражает общий ин-

175
терес этих групп и обеспечивает всенародное направление
мобилизации.
Второй отличительной чертой ББД является то, что
он переводит неустойчивую занятость и безработицу из об-
ласти нестабильности в состояние свободного маневра.
Часто забывают, что первоначальный толчок гибкой систе-
ме труда дали сами рабочие, которые пытались разорвать
обременительное постоянство традиционного фордист-
ского труда112. Повторяющийся график с девяти до пяти
в сочетании с монотонностью большинства занятий вряд
ли вдохновляет на то, чтобы связывать себя с такой работой
на всю жизнь. Работа по уходу за другими людьми тоже под-
разумевает гибкий график, что делает традиционный труд
еще менее привлекательным. Сам Маркс обращается к осво-
бодительным аспектам гибкого труда в своем знаменитом
утверждении, что коммунистическое общество «создает
для меня возможность делать сегодня одно, а завтра — дру-
гое, утром охотиться, после полудня ловить рыбу, вечером
заниматься скотоводством, после ужина предаваться кри-
тике, — как моей душе угодно, — не делая меня в силу этого
охотником, рыбаком, пастухом или критиком»113. Столкнув-
шись с этим стремлением к гибкости, капитал адаптировал
и кооптировал его в новые формы эксплуатации. Сегодня
гибкий труд предстает в форме неустойчивой занятости,
нестабильности, а вовсе не свободы. ББД отвечает на эту
обобщенную неустойчивость и переводит ее из области
страхов в область освобождения.
Третье: базовый доход сделает необходимым перерасчет
ценности, присвоенной разным типам труда. Поскольку
работники больше не нуждаются в работе, они могут про-
сто отвергать низкооплачиваемые предложения, слишком
трудозатратные предложения, предложения с маленьким
социальным пакетом либо унижающие достоинство. Низко-
оплачиваемая работа часто оказывается отупляющей и все-
ляет неуверенность, так что при наличии безусловного до-
хода вряд ли многие захотят ее выполнять. В итоге опасная,
скучная и непривлекательная работа станет оплачиваться

6. Образы посттрудового будущего 176

лучше, в то время как интересная, привлекательная и по-
лезная работа начнет оплачиваться хуже. Иными словами,
мерой ценности работы становится ее сущность, а не толь-
ко ее доходность114. В результате такой переоценки, по мере
того как плата за непопулярный труд будет расти, начнут
возникать новые инициативы по ее автоматизации. Таким
образом, ББД будет формировать положительную обрат-
ную связь с требованием полной автоматизации. С другой
стороны, базовый доход не только изменит ценность самых
нежелательных видов работ, но и приблизит нас к осозна-
нию того, что большая часть работы по уходу за другими
людьми не оплачивается. Точно так же как требование
оплаты за домашнюю работу признало и политизировало
домашнюю работу женщин, так же и ББД признает и по-
литизирует обобщенный способ ответственности всех нас
за общественное воспроизводство: от неформальной работы
к официальной, от домашней — к общественной, от инди-
видуальной — к коллективной. Центральным местом ста-
новится не производительный труд, будь то в традиционно
марксистском понимании или в неоклассическом, а более
общая категория воспроизводительного труда115. Учитывая,
что мы все работаем на производство и воспроизводство
капитализма, наша деятельность также заслуживает возна-
граждения116. Признавая это, ББД знаменует собой переход
от вознаграждения по способностям к вознаграждению
по потребностям117. Все генетические, исторические и со-
циальные вариации, которые делают трудозатраты плохой
мерой человеческой ценности, здесь выносятся за скобки;
вместо того — люди ценны уже тем, что они люди.
И наконец, базовый доход является по существу феми-
нистским проектом. Пренебрегая гендерным разделением
труда, он побеждает ряд предрассудков традиционного со-
циального государства, основанных на том, что кормилец —
мужчина118. Точно так же он признает вклад бесплатных
домашних работников в воспроизводство общества и обе-
спечивает их соответствующим доходом. Финансовая не-
зависимость, которая появляется с базовым доходом, очень

177
важна и для развития синтетической свободы женщин.
Она допускает эксперименты с разными формами семей-
ной и общинной структуры, которые больше не ограничи-
ваются моделью частной нуклеарной семьи119. Финансовая
независимость может перестроить и интимные отношения:
одним из самых неожиданных выводов в процессе экспе-
риментов с ББД оказался тот, что он увеличивает число
разводов120. Консервативно настроенные комментаторы
поспешили увидеть в этом доказательство безнравственной
природы базового дохода, но в действительности высокий
уровень разводов легко объясняется тем, что женщины,
получив финансовое обеспечение, решаются прекратить
дисфункциональные отношения121. Таким образом, базовый
доход может облегчить эксперименты со структурой семьи,
дать больше возможностей для ухода за детьми и способ-
ствовать изменениям в гендерном разделении труда. Более
того, в отличие от требования 1970-х — «плата за работу
по дому» — введение ББД обещает разорвать связь с заработ-
ной платой, а не усилить ее.
Хотя может показаться, что безусловный базовый доход
в первую очередь реформирует экономику, его политиче-
ские последствия, как мы видим, будут весьма значительны.
С его введением изменится ситуация с неустойчивой заня-
тостью, получит признание общественно-полезный труд,
классовую силу станет легче мобилизовать, расширится
пространство для эксперимента в области организации
сообществ и семей. Именно механизм распределения меня-
ет производственные отношения. Именно экономический
механизм меняет политику труда. А в терминах классовой
борьбы полная занятость очень мало отличается от полной
незанятости: и та и другая делают рынок труда плотным,
придают силу труду, усложняют эксплуатацию работников.
Полная незанятость даже имеет дополнительные преиму-
щества: она не строится на гендерном разделении труда
между домашним хозяйством и официальной экономикой;
не держит работников в кабальной зависимости от заработ-
ной платы; дает работникам автономность в отношении

6. Образы посттрудового будущего 178

их собственной жизни. По всем вышеперечисленным причи-
нам классическое социал-демократическое требование пол-
ной занятости должно уступить место требованию полной
незанятости, ориентированному в будущее.

Право на лень Каковы же препятствия на пути к осу-

ществлению проекта безусловного
дохода? Проблема финансового обеспечения ББД может
показаться неподъемной, однако согласно большинству
исследований финансировать его будет относительно не-
сложно, если принять комплекс мер: сократить дублирующи-
еся программы, увеличить налоги на богатство, на наслед-
ство, на потребление и на выбросы углекислого газа, урезать
военные расходы, промышленные и сельскохозяйственные
субсидии, ужесточить контроль за уклонением от налогов122.
Наиболее сложные барьеры для ББД — и для посттрудового
общества в целом — политические и культурные, а вовсе
не экономические: политические, потому что против моби-
лизуются колоссальные силы; а культурные — потому что
работа очень глубоко въелась в нашу идентичность. В после-
дующих двух главах мы рассмотрим политические препят-
ствия, а здесь обратимся к культурным.
Одной из самых сложных проблем внедрения ББД и соз-
дания посттрудового общества будет преодоление того веса,
который имеет в обществе трудовая этика123. В самом деле,
провал первых попыток введения базового дохода в США
был обязан главным образом тому, что он бросал вызов
принятым взглядам о трудовой этике бедняков и безработ-
ных124. Проект ББД рассматривал безработицу как структур-
ную проблему, а не как продукт несостоятельной трудовой
этики. Однако сам язык, служивший для формулировки
проекта, нес в себе жесткое разделение на тех, кто работает,
и тех, кто получает пособие, несмотря на то что сам проект
предусматривал устранение этого различия. Работающие
бедняки были вынуждены отвергать этот проект, боясь
стигмы получателей пособия. Расовые предрассудки еще

179
усиливали это сопротивление, поскольку пособие считалось
проблемой черных и белые не желали с этим ассоцииро-
ваться. Отсутствие классовой общности между работающей
беднотой и безработными внутри избыточного населения
означало, что для осмысленного движения в пользу базового
дохода не было социальной базы125. Преодоление трудовой
этики будет столь же важным и для любых будущих попы-
ток построения посттрудового общества. Как мы видели
в главе 3, неолиберализм ввел целый ряд установлений,
которые заставляют нас определять самих себя как конку-
рентоспособных субъектов и действовать соответственно.
Вокруг этого вращается целое созвездие образов, относя-
щихся к самодостаточности и независимости, которые
неизбежно входят в конфликт с программой посттрудового
общества. Наша жизнь все сильнее структурируется вокруг
самореализации в конкурентной среде, а работа становится
основной магистралью для достижения этой цели126. Труд,
каким бы вредным, низкооплачиваемым или обременитель-
ным он ни был, все равно считается высшим благом. Это,
как мантру, повторяют системные политические партии,
а также большинство профсоюзов, в сочетании с ритори-
кой о возврате людей к труду, важности работающей семьи,
сокращении пособий, чтобы «работать стоило». Параллельно
в культуре происходит демонизация тех, кто не работает.
Газетные заголовки обвиняют получателей пособий в ник-
чемности, телевидение раздувает сенсации, в центре кото-
рых находятся бедняки, и издевается над ними, и конечно,
публике постоянно напоминают о мошенничестве с посо-
биями. Работа стала центральной составляющей нашего
восприятия самих себя — настолько, что при мысли о том,
что можно работать меньше, многие спрашивают: «Но что
же я тогда буду делать?» Тот факт, что большое количество
людей не может даже представить себе осмысленной жизни
вне работы, показывает, до какой степени наше сознание
заражено трудовой этикой.
Обычно смирение перед трудом связывается с проте-
стантской трудовой этикой, но в действительности оно

6. Образы посттрудового будущего 180

присуще многим религиям127. Эта этика требует предан-
ности работе, какой бы ни была ее природа, внушает мо-
ральную установку, согласно которой тяжкий труд дол-
жен цениться128. Высшая цель трудовой этики родилась
из религиозных идей об обеспечении загробной жизни,
но постепенно заменилась мирским стремлением к совер-
шенствованию в этой жизни. Более современные формы
этой установки приняли либерально-гуманистический
характер и стали представлять работу как главный способ
самовыражения129. Работа прочно встроилась в нашу иден-
тичность и стала единственным средством подлинной
самореализации130. Например, при приеме на работу, как
известно, худшим ответом на вопрос «Почему вы хотите
получить эту работу?» будет: «Из-за денег», даже если это
так и есть. В современной сфере услуг это явление выраже-
но особенно ярко. В отсутствие четких показателей продук-
тивности работники вместо этого устраивают спектакль —
притворяются, что наслаждаются работой, или улыбаются
в ответ на негодование клиентов. Работа в сверхурочные
часы становится признаком самоотдачи, хотя такая работа
закрепляет гендерный разрыв в размере заработка131. Работа
так плотно переплелась с нашей идентичностью, что пре-
одоление трудовой этики потребует от нас преодоления
самих себя.
В основе идеологии трудовой этики лежит связь воз-
награждения со страданием. Куда ни посмотри, людей
принято заставить пострадать, прежде чем они получат
вознаграждение. Эпитеты, которыми наделяют бездомных
попрошаек, демонизация сидящих на пособии, запутан-
ная бюрократическая система, выстроенная для получения
льгот, неоплачиваемый «опыт работы», требуемый с без-
работных, садистское наказание тех, кто якобы получает
что-то бесплатно, — все это выдает простую истину: в совре-
менном обществе вознаграждение получают ценой труда
и страданий. Будь то в религиозных или мирских целях,
страдание полагается необходимым элементом обряда пере-
хода. Люди должны выдержать тяготы труда, чтобы начать

181
зарабатывать, они должны доказать свою ценность в глазах
капитала. Этот подход имеет очевидную теологическую
основу, согласно которой страдание не только осмысленно,
но является условием осмысленности. Жизнь без страдания
считается поверхностной и бессмысленной. Этот взгляд
необходимо отвергнуть как пережиток пройденного этапа
человеческой истории. Во времена, когда существование
человека было сопряжено с нищетой, болезнями и голо-
дом, стремление наделить страдание смыслом могло иметь
функциональное объяснение. Но сегодня от этой логики
следует отказаться и признать, что мы преодолели необхо-
димость укоренять смысл в страдании. Труд и сопровожда-
ющее его страдание не нужно превозносить.
Напротив, необходим контргегемонный подход к труду:
проект, который опрокинет существующие идеи о необ-
ходимости и желательности работы, а также о страдании
как основании для вознаграждения. Медиа уже меняют
условия возможного, представляя ББД не только как одно
из вероятных решений, но все чаще как необходимое ре-
шение проблемы технологической безработицы. Следует
расширять амплитуду этих трендов-гегемонов. Преоблада-
ние трудовой этики наталкивается также и на изменение
материальной базы экономики. Капитализм требует, чтобы
люди своим трудом зарабатывали себе на жизнь, однако все
менее способен создавать рабочие места. Напряжение между
той ценностью, которая приписывается трудовой этике,
и этими материальными изменениями будет только повы-
шать потенциал трансформации системы. Акции, направ-
ленные на то, чтобы проблема незащищенности рабочих
и безработицы стала политической, постепенно обеспечат
поддержку идеи посттрудового общества. (Так «Оккупай»
повысил информированность о неравенстве, а «Неуре-
занная Великобритания» (UK Uncut) привлекла внимание
общества к уклонению от уплаты налогов132.) Вероятно,
важнее всего то, что отвращение к работе уже широко рас-
пространено и его можно задействовать. Подобно тому как
неолиберальная гегемония использовала реальные желания

6. Образы посттрудового будущего 182

людей и заручилась их активным согласием, любая посттру-
довая гегемония тоже должна обрести свою активную силу
в реальных желаниях людей. Распространенное требование
принятия трудовой этики другими сопоставимо только
с тем отвращением, которое мы испытываем к собственной
работе. Сегодня только 13% опрошенных во всем мире нахо-
дят свою работу увлекательной133. Ослабленные физически,
истощенные душевно и социально, большинство людей ис-
пытывают на рабочем месте колоссальный стресс. Для них
работа не сопряжена ни с каким смыслом, чувством саморе-
ализации или искупления — это просто то, что позволяет
оплачивать счета. Те, кто потерял рабочие места, не должны
бороться за то, чтобы их снова включили в общество труда, —
лучше создавать условия для воспроизводства своей жизни
вне работы. Чтобы изменить культурный консенсус вокруг
трудовой этики, нужно будет вести регулярную деятель-
ность, переводя эту среднесрочную цель в слоганы, мемы
и кричалки. Ключевой станет сложная работа по организа-
ции и проведению кампаний на рабочих местах, чтобы про-
будить в людях сильные чувства и опрокинуть господство
трудовой этики. Успех этих усилий станет ясен тогда, когда
медиа в дискуссиях об автоматизации перестанут пугать
потерей рабочих мест и будут, наоборот, радоваться избав-
лению от тяжкого труда134.

Царство свободы Левые XXI столетия должны поставить

перед собой задачу лишить труд его
первостепенного значения. В конечном итоге перед нами
стоит выбор: воспевать труд и рабочий класс — или изба-
виться от обоих135. Первая позиция характерна для народной
политики, которая придает большую ценность работе, кон-
кретному труду и ремеслу. Однако подлинно посткапитали-
стической позицией является вторая. От труда нужно отка-
заться и свести его к минимуму, обретая в процессе нашу
синтетическую свободу136. Как мы установили в этой главе, для
этого потребуется выполнить четыре базовых требования:

183
1. Полная автоматизация.
2. Сокращение рабочей недели.
3. Обеспечение базового дохода.
4. Сведение на нет трудовой этики.

Хотя каждое из этих положений само по себе может быть

самостоятельной целью, их подлинная сила проявляется
тогда, когда они выдвигаются как цельная программа.
Это не обычная маргинальная реформа, а абсолютно но-
вая гегемонная конструкция для борьбы с неолиберальной
и социал-демократической повесткой. Требование пол-
ной автоматизации увеличивает вероятность сокращения
рабочей недели и повышает необходимость в безусловном
базовом доходе. Сокращение рабочей недели работает
на устойчивость экономики и усиливает влияние трудо-
вого класса. Безусловный относительный доход усиливает
потенциал к сокращению рабочей недели и наращиванию
классового влияния. Он также ускоряет проект полной
автоматизации: по мере роста власти трудового класса
и уплотнения рынка труда, маржинальные издержки труда
увеличиваются, так как компании обращаются к механиза-
ции в целях расширения137. Эти цели вступают в резонанс
друг с другом, увеличивая свою совокупную мощность.
Новая посттрудовая гегемония будет сопротивляться
возврату в исходное состояние, поскольку сама будет соз-
давать массы, заинтересованные в продолжении начатого
процесса138. Наша цель — отобрать будущее у капитализма
и построить себе такой мир XXI столетия, какой мы хотим.
А значит, обеспечить время и деньги, без которых невоз-
можна осмысленная свобода. Традиционный боевой клич
левых, требующих полной занятости, должен смениться
на боевой клич, требующий полной незанятости. Но будем
точны: здесь нет технократического решения, нет и неиз-
бежного движения в сторону посттрудового мира. Борьба
за полную автоматизацию, укороченную рабочую неделю,
отказ от трудовой этики и безусловный базовый доход — это
прежде всего борьба политическая. Воображая мир пост-

6. Образы посттрудового будущего 184

труда, мы создаем образ прогресса как гиперверие — образ,
который стремится сделать будущее активной исторической
силой настоящего. Борьба, которая предстоит этому проекту,
потребует от левых выйти за народно-политические рамки,
восстановить свое влияние и взять на вооружение экспанси-
онистскую стратегию изменений. Именно к этим вопросам
мы сейчас и обратимся.
7
НОВЫЙ ЗДРАВЫЙ
СМЫСЛ

187
 Ключ к победе в том, чтобы заставить
«здравый смысл» двигаться в направлении перемен.
Пабло Иглесиас

Посттрудовое общество потенциально привлекательно для

многих и улучшило бы материально жизнь большинства —
но это еще не гарантия того, что оно наступит. Сегодняш-
ние дискуссии в медиа о базовом доходе и автоматизации
труда как будто предполагают благоволение элит, полити-
ческую нейтральность технологий и неизбежность пост-
трудового общества. Между тем к сохранению нынешнего
статус-кво привлечены серьезные силы, а левое движение
за последние несколько десятилетий деградировало. Ни-
щета по-прежнему реальнее роскоши. В текущих условиях
автоматизация, скорее всего, вызовет еще бóльшую безра-
ботицу, а все преимущества от новых технологий получат
их богатые собственники. Все высвобожденное время будет
уничтожено появлением новых монотонных и тяжелых
профессий либо распространением прекариата — людей,
лишенных социальных гарантий. И если бы базовый доход
был введен завтра, он почти наверняка был бы установ-
лен на уровне ниже черты бедности и выглядел бы просто
подачкой для корпораций. Таким образом, для достижения
осмысленного посттрудового общества требуется смена
текущих политических условий. Это, в свою очередь, ставит
перед левым движением задачу трезво оценить безрадост-
ную картину политической реальности: профсоюзы лежат
в руинах, политические партии превратились в марионеток
неолиберализма, интеллектуальная и культурная гегемония
тает на глазах. Государственное и корпоративное давление
на левых в последние десятилетия значительно усилилось,
законодательные изменения усложнили организационную
работу, мы стали чувствовать себя менее защищенными из-
за общего отсутствия социальных гарантий, стремительно
набирает обороты милитаризация органов правопорядка1.
И вдобавок ко всему вся наша внутренняя жизнь, челове-

189
ческое окружение и общественная среда структурируются
вокруг работы и ее продолжения. Переход к посттрудовому
обществу, подобно переходу к низкоуглеродной экономике,
не является только лишь вопросом преодоления заинтересо-
ванности элит. Это более глубинный вопрос преобразования
общества с самого низа. Здесь неизбежно соприкосновение
с тотальностью власти и капитала, и нам не стоит питать
иллюзии относительно сложности подобного проекта. Если
полное преобразование прямо сейчас невозможно, следует
направить усилия на то, чтобы открыть пространства су-
ществующих возможностей и со временем создать лучшие
политические условия. Сначала нужно найти то простран-
ство, где радикальные требования могут быть максимально
осмысленно сформулированы, а значит, мы должны гото-
виться к долгосрочной работе, если хотим серьезно изме-
нить политический ландшафт.
В этом нет ничего совсем уж неожиданного. Капитализм
возник не внезапно, напротив, он веками двигался к своей
доминирующей позиции2. Должно было совпасть большое
количество компонент: безземельные работники, массовое
производство товаров, частная собственность, усложнение
технологий, концентрация богатства, класс буржуазии,
трудовая этика и т.д. Эти исторические события стали теми
элементами, которые позволили системной логике капита-
лизма в конце концов занять свое место в миропорядке. Урок
для нас здесь состоит в том, что если капитализм вырос
из набора определенных условий, то же произойдет и с пост-
капитализмом. Он не возникнет внезапно, сам по себе, или
в результате некоего революционного момента. Задача ле-
вых — выработать условия для посткапитализма и бороться
за все более масштабное воплощение их в жизнь.
Итак, эта глава начинается с предпосылки, что совре-
менное левое движение находится в плачевном положении,
а любой проект преобразования займет много времени.
Наш анализ в основном ограничивается западными капи-
талистическими демократиями, с присущими им аппара-
тами политической и экономической власти. Мы по боль-

7. Новый здравый смысл 190

шей части оставляем в стороне все остальные огромные
(и крайне важные) регионы3. Стоит, однако, повторить, что
проблемы автоматизации труда и избыточного населения
глобальны по своей природе, а почва для посттрудового
общества готовится по всему миру, как показывают недав-
ние эксперименты с базовым доходом в Индии и Намибии,
взлет производственной автоматизации в самых густона-
селенных районах планеты и спонтанное возникновение
антитрудовых движений во многих странах. Но, хотя эта
динамика имеет глобальный характер, любой политический
проект, цель которого — переломить ситуацию, неизбежно
столкнется с необходимостью соответствовать конкретным
условиям на месте. Определенные ключевые принципы мо-
гут переходить из контекста в контекст, но воплощаться они
должны будут по-разному в зависимости от обстоятельств.
Как следует строить лучшее будущее, учитывая все эти пара-
метры? Классическая ленинская стратегия двойного удара —
революционная партия и государственный переворот —
устарела4. Сторонники модели большевистской революции
оказываются более успешными реконструкторами истории,
чем рулевыми современной политики. Подобным образом
недавние революции, от иранской революции до арабской
весны, в итоге достигли некоего сочетания теократического
авторитаризма, военной диктатуры и гражданской войны.
Электоральный реформистский подход так же представ-
ляет собой провальный путь. Идея выборов в новейшей
истории в послевоенный период мутировала в консенсус
элит, в последние десятилетия принявший форму неолибе-
ральной идеологии. В лучшем случае подобный реформизм
направлен попросту на улучшение капитализма и является
некой гомеостатической системой, управляемой посред-
ством политики. Как показывает недавний опыт борьбы,
народно-политический подход, выдвигавший на первое
место разнообразные формы самоуправления без посред-
ников, не привел к переменам в обществе. Разрозненные
усилия, оборонительные бои в арьергарде, островки префи-
гуративной деятельности оказались в целом непригодными

191
методами для того, чтобы идти против течения, не говоря
уж о том, чтобы победить глобальный капитализм. Точно
так же оказалось недостаточно просто декларировать то, что
прогресс достигается практикой или что массы стихий-
ным образом сами улучшат наш мир5. Хотя в любой борьбе,
без сомнения, есть элементы непредсказуемости и удачи,
сложность строительства нового мира требует заблаговре-
менной выработки стратегического подхода. Наши усилия
должны стратегически выстраиваться по линиям наступле-
ния, а не распыляться в облако частичных и разрозненных
достижений. Современная жизнь доказывает, что движение
к лучшему миру происходит в результате трезвых размыш-
лений и сознательных действий.
Мы утверждаем, что лучшим способом обойти огра-
ничения других подходов, является стратегия контрге-
гемонии. Эта стратегия применима в слабой позиции,
она масштабируется от локального к глобальному, она
сознает ту власть, которую капитализм имеет над каждым
аспектом нашей жизни — от самых потайных желаний
до наиболее абстрактных финансовых потоков. Стратегия
контргегемонии подразумевает проект по свержению до-
минирующего неолиберального здравого смысла и обнов-
лению коллективного воображения. По сути это попытка
внедрения нового здравого смысла, выстроенного вокруг
кризиса труда и его последствий для пролетариата. До того
как развернется полномасштабная борьба, нужно провести
подготовительную работу: изменить общественное вооб-
ражение и перестроить наши представления о возможном.
Необходимо выстроить основу и общий язык для нового
мира, чтобы изменить баланс сил до того момента, когда
кризис разрушит легитимность общества. В отличие от ме-
тодов народной политики, такая стратегия масштабируема,
долгосрочна, легко оперирует абстракциями и сложными
объектами и нацелена на свержение капиталистической
универсальности6. В этой главе мы рассмотрим три воз-
можные арены борьбы — за интеллектуальные, культурные
и технологические носители неолиберальной гегемонии.

7. Новый здравый смысл 192

Следующий раздел посвящен теоретическому уровню
гегемонии, а остаток главы иллюстрирует то, как проект
контргегемонии может быть воплощен на практике: через
утопический нарратив, плюралистическую экономику
и переориентацию технологий.

Как выстроить Понятие гегемонии исходно возникло

согласие в качестве объяснения, почему обыч-
ные люди не восстают против капита-
лизма7. Согласно традиционному марксистскому нарративу,
рабочие все яснее будут осознавать эксплуататорскую
сущность капитализма и в конце концов организуются для
его преодоления. Считалось, что капитализм создает все
более поляризующийся мир, где рабочий класс противопо-
ставлен капиталистам, и этот процесс лежит в основе
политической стратегии, согласно которой организованный
рабочий класс захватит контроль над государством револю-
ционными методами. Но уже к 1920-м годам стало ясно, что
в западноевропейских демократиях этого не случится. Чем
же защищены капитализм и интересы правящих классов
в демократических обществах, где в целом неприемлемо гру-
бое применение силы? Ответ итальянского марксиста
Антонио Грамши состоял в том, что власть капитализма
держится на гегемонии (введенное им понятие) — выстраи-
вании согласия под диктовку определенной группы. Геге-
монный проект организует «общественное мнение», кото-
рое превращает определенные взгляды конкретной группы
в универсальный горизонт для всего общества. Таким
образом гегемония позволяет некоторой группе вести
общество и управлять им главным образом посредством
согласия (как активного, так и пассивного), а не насилия8.
Это согласие достигается различными способами: формиро-
ванием открытых политических альянсов с другими соци-
альными группами; распространением культурных ценно-
стей в поддержку определенного способа организации
общества (например, трудовая этика, стимулируемая посред-

193
ством медиа и образования); связью межклассовых интересов
(например, трудящиеся становятся обеспеченнее, когда
капиталистическая экономика на подъеме, даже если это
означает массовое неравенство и разрушение окружающей
среды); созданием технологий и инфраструктуры таким
образом, чтобы они незаметно ограничивали социальные
конфликты (например, расширение улиц препятствует
сооружению баррикад во время уличных беспорядков).
В широком, общем, смысле гегемония позволяет относи-
тельно небольшим группам капиталистов «возглавлять»
целое общество даже тогда, когда их материальные интере-
сы входят в противоречие с интересами большинства.
Наконец, помимо обеспечения активной и пассивной под-
держки, гегемонные проекты применяют и насильственные
методы, такие как тюремное заключение, полицейское
насилие и запугивание для нейтрализации тех слоев населе-
ния, которые нельзя подчинить другими способами9. Все
вместе эти меры позволяют небольшим группам воздей-
ствовать на то, в каком направлении движется общество, —
иногда это делается благодаря достижению и применению
государственной власти, но также и за ее рамками.
Последнее особенно важно, потому что гегемония — это
не только стратегия правления для тех, кто находится у вла-
сти, но это также и стратегия по изменению общества для
маргиналов. Проект контргегемонии позволяет маргиналь-
ным и угнетаемым группам изменять баланс сил в обществе
и способствовать появлению нового общественного мнения.
Отказ от гегемонии, таким образом, влечет отказ от базовой
идеи завоевания и реализации власти и по сути равнозна-
чен тому, чтобы сдаться на основном поле политической
борьбы10. И хотя часть левых явным образом поддерживают
эту позицию11, горизонталистские движения оказывались
успешными тогда, когда они действовали как контргегемон-
ная сила. Главный успех «Оккупай» — изменение публич-
ного дискурса вокруг неравенства — лучший тому пример.
Проект контргегемонии, таким образом, будет стремиться
опрокинуть сложившийся набор альянсов, общественного

7. Новый здравый смысл 194

мнения и управления по всеобщему согласию для того,
чтобы установить новую гегемонию12. Он будет готовить
общественные условия для возникновения нового посттру-
дового мира и потребует масштабного подхода, который
будет шире временных и локальных установок народной
политики. Этот проект потребует мобилизации разных
социальных групп13, а значит, соединения разнообразных
индивидуальных интересов в общем стремлении к посттру-
довому обществу. Неолиберальная гегемония в Соединен-
ных Штатах, например, смогла утвердиться благодаря объе-
динению интересов экономических либералов с интересами
социальных консерваторов. Это хрупкий, временами про-
тиворечивый союз, но именно он выявляет общие интересы
в широких неолиберальных рамках, подчеркивая важность
индивидуальной свободы14. Кроме того, проекты контргеге-
монии действуют во всех областях — от государства до граж-
данского общества и материальной инфраструктуры. Это
означает, что нужна целая серия действий: наращивание
влияния в СМИ, попытка получить государственную власть,
контроль за ключевыми секторами экономики и проектиро-
вание важнейших элементов инфраструктуры. Необходима
эмпирическая и экспериментальная работа, чтобы иденти-
фицировать те части этих разнообразных областей, которые
подталкивают общество в текущем направлении. Хороший
пример такой работы — общество «Мон-Пелерин». Скру-
пулезно ознакомившись с тем механизмом, посредством
которого кейнсианство функционировало в роли гегемона
общественного мнения того времени, «Мон-Пелерин» пред-
приняло долгосрочную операцию по его разбору на состав-
ные части. На то, чтобы достичь окончательного результата,
ушли десятилетия, и все это время общество было вынуж-
дено совершать контргегемонные действия, чтобы продви-
гаться вперед. Такое долгосрочное мышление — существен-
ная корректива к сегодняшней тенденции фокусироваться
на непосредственном сопротивлении и ежедневных вспыш-
ках возмущения. Гегемония, однако, это не одно лишь нема-
териальное оспаривание идей и ценностей. Идеологическая

195
гегемония неолиберализма, зиждется на ряде конкретных
материальных воплощений — сюда традиционно относят
смычку правящих кругов, медийные рамки и сеть неоли-
беральных аналитических центров. Как мы уже отмечали
в своем обзоре неолиберального подъема, «Мон-Пелерин»
особенно преуспело в создании интеллектуальной инфра-
структуры институтов и материальных каналов, необходи-
мых для внедрения, воплощения и распространения своих
взглядов.
Сочетание социальных альянсов, стратегического мыш-
ления, идеологической работы и институтов создает воз-
можность изменения публичного дискурса. Ключевой здесь
оказывается идея «окна Овертона» — спектра идей и воз-
можностей, которые могут «реалистически» обсуждаться
политиками, публичными интеллектуалами и новостными
медиа, а следовательно, приниматься общественным мне-
нием15. Общее окно реалистичных возможностей склады-
вается из сложного комплекса причин: контроль ключевых
узлов в прессе и вещании, относительное влияние поп-куль-
туры, относительный баланс сил между профсоюзами и ка-
питалистами, контроль над исполнительной властью и т.д.
Окно Овертона, хотя и возникает на пересечении различ-
ных элементов, властно самостоятельно определять, какие
траектории будущего будут приняты обществами и прави-
тельствами. Если нечто не признается «реалистичным», оно
даже не попадет в дискуссию, а его сторонники будут лишены
слова, как «несерьезные». В этой системе можно оценить
успех неолиберальных идей по тому, в какой степени они
более тридцати лет задавали рамки возможного16. И хотя
большинство населения никогда нельзя было убедить в до-
стоинствах ключевых моментов неолиберальной политики,
активной поддержки от него и не требовалось. Последова-
тельность неолиберальных администраций по всему миру
в сочетании с работой сети аналитических центров и в зна-
чительной степени правоориентированных медиа повлияли
на спектр возможностей таким образом, что даже самые
умеренные социалистические подходы оказались исключены

7. Новый здравый смысл 196

из него17. Таким образом гегемония неолиберальных идей
сделала возможным осуществление властных полномочий
без того, чтобы непременно задействовать исполнительную
власть государства. Если окно возможностей несложно даль-
ше расширить вправо, уже не так важно, находятся ли у вла-
сти правые правительства, — и Республиканская партия США
последние пару десятилетий последовательно это эксплуа-
тирует, часто к удивлению лево-либерального фланга. Иде-
ологическая гегемония, как мы ее представляем, не состоит
в том, чтобы строго придерживаться линии партии в отноше-
нии возможных тем дискуссии. Простое выдвижение левой
повестки и левых категорий мысли на заметные позиции
уже было бы значительным шагом вперед.
Хотя гегемония часто понимается как нечто из области
идей, ценностей и прочих нематериальных аспектов обще-
ства, в действительности у нее есть и материальная сторона.
Физические инфраструктурные конструкции нашего мира
оказывают серьезное гегемонное влияние на общества, на-
вязывая образ жизни без прямого насилия. Так, например,
Дэвид Харви писал в отношении городской инфраструкту-
ры, что «проекты, касающиеся того, чего мы хотим от на-
ших городов… это проекты человеческих возможностей: кем
мы хотим или, что, возможно, даже точнее, кем мы не хо-
тим стать»18. Инфраструктура пригородов в Соединенных
Штатах была построена с явным намерением изолировать
и индивидуализировать существующие сети солидарно-
сти, внедрить гендерно-дифференцированное разделение
между частным и общественным в форме односемейных
домохозяйств19. Точно так же экономические инфраструк-
турные конструкции призваны определенным образом
менять и моделировать поведение человека. Техническая
инфраструктура часто разрабатывается как в экономиче-
ских, так и в политических целях. Например, глобальные
системы поставок «точно в срок» экономически рентабель-
ны при капитализме, но они также оказываются крайне
эффективными в борьбе с властью профсоюзов. Другими
словами, гегемония, или правление посредством выстраива-

197
ния согласия, является столь же материальной силой, сколь
и социальной. Она заложена в человеческое сознание, в со-
циальную и политическую организацию, в индивидуальные
технологии и искусственную среду обитания20. И в то время
как общественные гегемонные силы нужно постоянно под-
держивать, материализованные аспекты гегемонии вызывают
импульс, который длится еще долгое время после того, как
они были созданы21. Когда инфраструктурная конструк-
ция уже создана, ее сложно устранить или преобразовать,
как бы ни менялась политическая ситуация. Прямо сейчас
мы сталкиваемся с этой проблемой в случае инфраструктуры,
выстроенной вокруг ископаемого сырья. Наши экономики
основаны на производстве, распространении и потребле-
нии угля, нефти и газа, что делает колоссально сложным
переход к низкоуглеродной экономике. Оборотная сторона
этой проблемы, впрочем, состоит в том, что если посткапи-
талистическая инфраструктура займет свое место, то от нее
столь же трудно будет отойти, как бы того ни хотели реак-
ционные силы. Технологии и технологическая инфраструк-
тура, таким образом, одновременно составляют серьезное
препятствие для преодоления капиталистического способа
производства и обеспечивают потенциальную долговеч-
ность его альтернативе. Именно поэтому, например, недо-
статочно организовать массовое народное движение против
текущих форм капитализма. Без нового подхода к таким
вещам, как технологии производства и дистрибуции, любое
социальное движение будет отброшено назад к капитали-
стическим практикам.
Следовательно, левым следует разрабатывать социо-
техническую гегемонию: как в области идей и идеологии,
так и в области материальной инфраструктуры. В самом
широком смысле целью подобной стратегии будет пере-
вод имеющейся технической, экономической, социальной,
политической и производственной гегемонии в новую
точку равновесия за рамками навязанного наемного труда.
Это потребует долгосрочной экспериментальной практи-
ки на многих фронтах. Проект гегемонии, таким образом,

7. Новый здравый смысл 198

предлагает обществу комплексный новый порядок, возни-
кающий в результате взаимодействия различных практик22.
Некоторые сочетания социальных практик ведут к неста-
бильности, но другие тяготеют к более стабильным (если
не прямо статичным) исходам. В данном контексте поли-
тика гегемонии — это работа, которая ведет к обретению
новой точки относительной стабильности — или движению
по направлению к ней — среди разнообразия общественных
субсистем, от государственной политики национального
уровня до экономики, от борьбы идей и идеологий до раз-
ных технологических модусов. Тот режим, который возни-
кает в результате взаимодействия этих разных сфер, явля-
ется гегемонией, которая ограничивает одни определенные
виды действий и способствует другим. Далее в этой главе
мы рассмотрим три возможных канала, по которым следует
вести борьбу: плюрализацию экономики, создание утопи-
ческих нарративов и переориентацию технологий. Это,
разумеется, не исчерпывает возможные направления атаки,
но определяет потенциально продуктивные точки, в кото-
рых стоит сосредоточить ресурсы.

Вспоминая На сегодняшний день один из наибо-

будущее лее распространенных и трудноулови-
мых аспектов гегемонии — это накла-
дываемые ею ограничения на наше коллективное
воображение. Мантра о том, что «никакой альтернативы
нет», все еще звучит правдоподобно, несмотря на то что все
больше и больше людей с ней борется. В этом большое
отличие от долгого XX столетия, расцвета воображаемых
утопий и грандиозных планов на будущее. Образы космиче-
ских полетов, например, неизменно символизировали
желание человека иметь власть над судьбой23. В России
перед революцией было чрезвычайно распространено
увлечение космосом. Хотя даже авиация еще была внове,
мечты о космических полетах обещали «полное освобожде-
ние от символов прошлого: социальной несправедливости,

199
несовершенства, гравитации и, наконец, Земли»24. Утопиче-
ские склонности того времени помогали осмыслить стре-
мительно меняющийся мир, давали основания верить
в то, что человечество сможет направить историю по рацио-
нальному пути, и лелеяли предчувствия общества будущего.
Рассуждая о более мистических вещах, русские космисты
с завидной уверенностью утверждали, что геоинжиниринг
и исследования космоса лишь отдельные шаги к истинной
цели: воскрешению всех умерших25. В то же время более
приземленные мыслители вынашивали планы по полной
автоматизации экономики, организации массовой эконо-
мической демократии, предвидели конец классового обще-
ства и процветание человечества26. Энтузиазм и вера в неиз-
бежность космических путешествий были столь велики,
что в 1924 году, когда распространились слухи о возможном
полете ракеты на Луну, едва не начались волнения27. Массо-
вая культура была переполнена образами и историями,
в которых тесно переплетались технологическая и социаль-
ная революции. Но то были не просто внеземные фанта-
зии — они оказывали непосредственное влияние на жизнь
людей. После революции эта культура амбициозных чаяний
способствовала проведению серии социальных эксперимен-
тов, связанных с новыми типами общественного жилья,
домашнего хозяйства и политических образований28. Эти
эксперименты подкрепляли идею о том, что во времена
быстрой модернизации все возможно, и тем самым поддер-
живали большевиков и народ. Хотя в сталинские годы утопи-
ческие замыслы были в целом загнаны в подполье, они вновь
появились в 1950-е годы с ростом экономики и возникнове-
нием ресурсов для реализации прежних фантазий29. Вели-
чайшие моменты советского эксперимента — запуск спут-
ника и экономическое превосходство, которое, как казалось,
было почти достигнуто в 1950-х, — в конечном итоге были
неотделимы от массовой культуры, насыщенной утопиче-
скими мечтами30. Подобный период утопических стремле-
ний имел место и в Соединенных Штатах. Вдохновленные
распространенной тогда верой в то, что новый промышлен-

7. Новый здравый смысл 200

ный капитализм имеет временный характер и вскоре насту-
пит лучший мир, рабочие за этот новый мир рьяно боро-
лись. В гораздо более враждебной обстановке, чем нас
окружает сегодня, рабочее движение смогло создать ряд
сильных организаций, способных оказывать серьезное
давление31. Успехи тех времен невозможно отделить от более
широкой утопической культуры.
В противоположность этому, сегодняшний мир остается
в жестких рамках капиталистического реализма32. Будущее
отменено. Мы склонны больше верить в неизбежность эко-
логической катастрофы, неудержимый рост милитаризации
и распространение неравенства. В современной фантастике
преобладает антиутопический настрой, она рисует карти-
ны заката нашего мира, а не возможности возникновения
другого — лучшего33. Выдвигаемые утопии должны жестко
укладываться в параметры эффективности, они не могут
выходить за рамки расчетов. Параллельно в академических
кругах утопические импульсы подвергаются суровой кри-
тике за наивность и тщетность. Запуганное десятилетия-
ми провалов, левое движение последовательно отступило
от своих традиционно великих устремлений. Приведем
лишь один пример: в 1970-е годы радикальные манифесты
феминизма и квир-движения призывали к фундаменталь-
ному обновлению общества, к 1990-м годам это свелось к бо-
лее умеренной политике идентичности, а к 2000-м в дис-
куссии уже преобладали еще более мягкие требования
о признании однополых браков и равных возможностях для
женщин занимать руководящие должности в компаниях34.
Сегодня пространство радикальной надежды оккупировано
якобы зрелым скептицизмом и распространенным цини-
ческим здравым смыслом35. А цели амбициозного левого
движения, некогда стремившегося к полной трансфор-
мации общества, редуцировались до малозаметной возни
на его обочинах.
Мы верим, что амбициозное левое движение необходи-
мо для выстраивания посттрудового проекта, а для этого
следует вспомнить и заново выстроить будущее36. Утопии

201
суть воплощения гиперверий прогресса. Они требуют,
чтобы будущее было воплощено, формируют невозможный,
но необходимый объект желания и дают нам язык надежды
и стремления к лучшему миру. Разоблачители утопических
фантазий упускают из виду тот факт, что именно элемент
воображаемого делает утопии столь важной составляющей
любого процесса политических изменений. Если мы хотим
сбежать из настоящего, нам надо сперва отринуть преду-
становленные параметры будущего и пробиться к новым
горизонтам возможного. Отсутствие веры в другое будущее
с самого начала исключает радикальное политическое мыш-
ление37. И в самом деле, утопические идеи играли важней-
шую роль на всех ключевых этапах освобождения — от ран-
него либерализма до социализма всех мастей, от феминизма
до антиколониального национализма. Космизм, афрофу-
туризм, грезы о бессмертии и космических полетах — все
это проявления универсального импульса к утопическому
мышлению. Даже неолиберальная революция поощряла
стремление к альтернативной либеральной утопии перед
лицом доминировавшего тогда кейнсианского консенсуса.
Но все соперничающие с ней левые утопии оказались в си-
туации крайней нехватки ресурсов после краха Советского
Союза. Именно поэтому мы считаем, что левым нужно
освободить утопический импульс от его неолиберальных
оков, чтобы расширить пространство возможного, мобили-
зовать критический взгляд на текущий момент и развить
новые устремления.
Прежде всего, утопическое мышление систематично
анализирует текущую конъюнктуру и проецирует ее тен-
денции в будущее38. Там, где научные подходы стремятся
редуцировать обсуждения будущего, втискивая их в ве-
роятностные рамки, утопический подход признает ради-
кальную открытость будущего. То, что сегодня кажется
невозможным, может стать в высшей степени возможным.
В лучших своих проявлениях утопии уже содержат внутри
себя напряжение и динамизм вместо статической кар-
тины совершенного общества. Несводимые к проблеме

7. Новый здравый смысл 202

реализуемости, утопии будят в воображении идеи, которые
могут быть воплощены, когда изменятся обстоятельства.
Например, русские космисты XIX века были первыми, кто
серьезно задумался об общественных последствиях и потен-
циале космических полетов. Те, кого поначалу считали ото-
рванными от жизни мечтателями, в итоге оказали огромное
влияние на будущее ракетостроения39. Точно так же ранняя
научная фантастика, описывавшая космические исследова-
ния и утопии космистов, после русской революции влияла
на государственную политику в отношении науки и техно-
логии40. Создание альтернатив еще и позволяет признать,
что другой мир в принципе возможен41. По мере того как
глобальная альтернатива под названием СССР, пусть оши-
бочная, но значимая, постепенно исчезает из памяти живу-
щих людей, такие образы другого мира становятся все важ-
нее: они расширяют окно Овертона и позволяют мысленно
экспериментировать на тему того, что могло бы случиться
при других обстоятельствах.
Утопическая мысль, порождающая образ будущего, так-
же создает и угол зрения, под которым настоящее открывается
для критики42. Она отменяет оптику, в которой настоящее
предстает неизбежным, и освещает те аспекты нашего мира,
которые иначе оставались бы незамеченными, поднимает
те вопросы, которые постоянно выносятся за рамки обсуж-
дения43. Современная американская научная фантастика
часто пишется как ответ на сегодняшние расовые, гендер-
ные или классовые проблемы, а ранние русские утопии
рисовали миры, где были решены проблемы быстрой урба-
низации или этнических конфликтов44. Эти миры не только
предлагали решение, но и выявляли проблему. Как отмечал
Славой Жижек в своем рассуждении о Тома Пикетти, с виду
скромное требование ввести всемирный налог по сути под-
разумевает радикальную реорганизацию всей глобальной
политической структуры45. Внутри этого незначительного
требования имплицитно содержится утопический импульс,
раз условия его реализации требуют столь фундаменталь-
ной перестройки существующих обстоятельств. Требование

203
безусловного базового дохода точно так же обеспечивает пер-
спективу, которая проявляет социальную природу труда,
его невидимый домашний аспект и присутствие в каждой
сфере нашей жизни. То, как мы организуем свою трудовую
жизнь, свои семьи и сообщества, по-новому видится сквозь
призму посттрудового мира. Зачем треть своей жизни
мы кому-то подчиняемся? Почему мы настаиваем на том,
что домашний труд, в первую очередь выполняемый женщи-
нами, не должен оплачиваться? Почему наши города струк-
турируются вдоль маршрутов долгих, нудных поездок на ра-
боту из пригородов? Утопические требования из будущего
заставляют нас подвергать сомнению привычные константы
нашего мира. Таким образом, утопии могут как отрицать
настоящее, так и утверждать возможное будущее46.
Наконец, утопия, утверждающая будущее, функциони-
рует как аффективный модулятор: она меняет наши желания
и чувства и манипулирует ими — на сознательном и подсо-
знательном уровнях. Во всех своих вариациях в конечном
счете утопия касается «воспитания желаний»47. Она задает
для нас рамки, говорит, как и чего нам желать, освобожда-
ет эти либидинальные элементы от оков рациональности.
Утопии дают нам то, к чему можно стремиться за предела-
ми приевшегося повторения одного и того же из вечного
меню капитализма. Когда вскрывается содержание настоя-
щего и появляется образ лучшего будущего, пространство
между настоящим и будущим становится пространством
надежды и желания большего48. Утопическое мышление,
порождающее и направляющее эти чувства, может стать
толчком к действию, катализатором изменений: оно лома-
ет привычки и разрушает согласие с существующим укла-
дом49. Футуристическое мышление, усиленное механизмами
коммуникации50, заражает коллективными надеждами,
которые побуждают людей к действиям от имени лучше-
го будущего — а эти сильные чувства необходимы любому
политическому проекту51. Однако утопическое мышление,
отвергающее меланхолию и абстрактный мизерабилизм,
присущие некоторой части современных левых, само по себе

7. Новый здравый смысл 204

тоже вызывает негативное чувство52. Обратная сторона на-
дежды — разочарование (чувство, которое сегодня олицетво-
ряют фигуры вроде молодых «выпускников без будущего»)53.
И хотя гнев традиционно был преобладающим чувством
воинствующих левых, разочарование связано с более про-
дуктивными мыслями и чувствами: это не только желание
изменить статус-кво, но и желание того, что могло слу-
читься и не случилось. Разочарование указывает на тоску
по утраченному будущему.
Если левым предстоит сразиться с неолиберальным
здравым смыслом («денег много не бывает», «все должны
работать», «правительство неэффективно»), утопическое
мышление будет играть ключевую роль. Нужно мыслить
крупномасштабно. Естественной средой обитания для левых
всегда было будущее, и эту территорию нужно отвоевать.
В нашу неолиберальную эпоху тяга к лучшему будущему
во многом сведена на нет под давлением повседневных
задач. Под этим гнетом пропадает именно стремление
создавать «мир, который — экзистенциально, эстетически
и политически — выйдет за убогие рамки буржуазной куль-
туры»54. Однако утопическое мышление, будучи очевидно
универсальным и неукротимым свойством человеческой
культуры, может вспыхивать даже в самых репрессивных ус-
ловиях55. Утопические склонности могут возникать в любом
месте спектра человеческих чувств — и воплощаться в массо-
вой культуре, высокой культуре, моде, урбанистике и даже
в наших повседневных чаяниях56. Популярная страсть к кос-
мическим полетам, например, указывает на любопытство
и стремления, никак не соотносящиеся с выгодой57. А сход-
ный афрофутуристический тренд предлагает не только
в высшей степени стилизованный образ лучшего будущего,
но и связывает его с радикальной критикой существующих
структур насилия и с воспоминанием о прошлой борьбе.
В воображаемом посттрудовом мире тоже содержится мно-
жество исторических прецедентов, отраженных в утопиях
и указывающих на постоянное стремление выйти за пре-
делы ограничений наемного труда. Культурные движения

205
и эстетическое творчество будут играть ключевую роль
в возрождении стремления к утопии, вдохновляя образы
другого мира.

Как вырулить из В то время как утопии стремятся

неолиберализма сломать культурную гегемонию неоли-
берализма, в основе смены гегемонии
интеллектуальной лежит образование. Именно образова-
тельная машина внушает новым поколениям доминирую-
щие ценности конкретного общества, воспроизводит его
идеологию на протяжении десятилетий. Оказавшись внутри
образовательной системы, дети заучивают базовые идеи
общества, уважение к существующему укладу (а по сути
подчинение ему), а также навыки, нужные им для распреде-
ления по различным секторам рынка труда58. Из этого
следует, что изменение системы образования интеллектуа-
лов является ключевой задачей для построения новой геге-
монии59. Недаром нобелевский лауреат экономист Пол
Самуэльсон писал: «Мне неважно, кто пишет законы в стра-
не или создает передовые научные труды, если я могу писать
для нее учебники по экономике». Проекты, направленные
на изменение этого институционального общественного
элемента, можно сосредоточить на трех основных целях:
усиленное обучение экономике, возобновление изучения
левых экономистов и повышение экономической грамотно-
сти населения.
Мы уже настолько глубоко встроены в неолиберализм,
что часто забывается — экономика когда-то была относи-
тельно плюралистичной дисциплиной. Период между двумя
мировыми войнами отличался здоровой конкуренцией меж-
ду разнообразными формальными и неформальными под-
ходами60. В академических журналах нередко можно было
встретить дискуссии о плановой экономике, тенденциях
к падению нормы прибыли и прочих категориях марксист-
ской экономики. В 1960-х годах в рамках «Кембриджского
противостояния» в эпохальных дебатах об основаниях эко-

7. Новый здравый смысл 206

номики сошлись неортодоксальные мыслители и представи-
тели мейнстрима — победа первых была общепризнанной61.
Еще в 1970-х один из основателей современной экономики
обсуждал в ведущем экономическом издании эксплуатацию,
трудовую теорию стоимости и проблему трансформации
трудозатрат в цены62. Сегодня это сложно себе представить.
Хотя неоклассическая экономика — это большой дом, в ко-
тором уживаются разнообразные подходы, ее представления
о том, что может считаться подлинно экономическим зна-
нием, крайне ограниченны. Проблема усугубляется особыми
методологическими требованиями большинства заметных
журналов, где формальное моделирование получает пре-
имущество над социологическим анализом и качествен-
ной интерпретацией.
Если стоит задача изменить основные культурные и ака-
демические взгляды на то, как должна работать экономика,
это потребует как минимум большей плюралистичности
в образовании учащихся. Проблески надежды на возрожде-
ние плюрализма уже есть. По всему миру идет работа
по включению альтернативных взглядов на экономику
в программы ведущих университетов, организуются группы
студентов и профессионалов, живо интересующихся этой те-
мой. Начиная с 2000 года во многих университетах студенты
решительно требуют плюрализма в своем экономическом
образовании63. В последние годы студенты начали открыто
оппонировать защитникам официальной экономической
теории, стали возникать группы вроде «Общество послекри-
зисной экономики» (Post-Crash Economic Society) и «Пере-
осмысление экономики» (Rethinking Economics), которые
координируют усилия по изменению учебных планов64.
Однако наиболее важным для проекта по плюрализации
обучения экономике является развитие исследовательской
программы и учебников. Отчасти причиной популярности
формальных подходов стала именно их совместимость с ин-
ституциональными требованиями высшего образования:
они предоставляли исследователям теории, которые те могли
проверять; учебники и диссертации, которые демонстри-

207
ровали преемственность научной мысли; а также четкие
и переносимые принципы65. Сегодня пространство захвачено
неоклассическими учебниками, и в результате, даже если
какие-то преподаватели и захотели бы представить разные
точки зрения, у них оказалось бы под рукой совсем немно-
го ресурсов66. Есть признаки того, что ситуация меняется,
например — создание неортодоксального учебника двумя
поборниками современной монетарной теории67. Но чтобы
расширить ограниченный кругозор мейнстримной эконо-
мики, на этом фронте нужно проделать еще много работы.
Поддержать этот процесс должно движение по обновле-
нию левой экономики. Недостаток экономического анали-
за на левом фронте стал особенно явным на фоне кризиса
2008 года, когда наиболее заметная критика представляла
собой импровизированное кейнсианство. У левых по боль-
шому счету не было содержательной и востребованной
экономической программы, и они сосредоточились в пер-
вую очередь на критике капитализма вместо разработки его
альтернативы. Это демонстрирует кризис не только уто-
пического воображения, но и когнитивных границ. Целый
ряд возникающих сегодня явлений необходимо тщательно
осмыслить: например, причины и следствия длительной
стагнации; перемены, вызванные переходом к информаци-
онной, постдефицитной экономике; изменения, которые
вызовет введение полной автоматизации и безусловного
базового дохода; возможные подходы к коллективизации
автоматизированных фабрик и сервисов; прогрессивный по-
тенциал альтернативных вариантов количественного смяг-
чения; наиболее эффективные методы снижения углеродо-
зависимости средств производства; возможные последствия
скрытых пулов финансовой нестабильности и т.д. Не менее
важно возобновить исследования того, какие формы может
принять посткапитализм на практике. Помимо небольшо-
го числа устаревших классических работ, было проведено
слишком мало исследований с целью продумать альтерна-
тивную экономическую систему — особенно с учетом воз-
никновения таких технологий, как 3D-печать, беспилотные

7. Новый здравый смысл 208

автомобили и программный искусственный интеллект68.
Какую роль, например, могли бы играть негосударственные
криптовалюты? Как можно измерить стоимость, если не аб-
страктными или конкретными трудозатратами? Как в пост-
капиталистической экономической системе полностью
учесть требования экологии? Какой механизм сможет заме-
нить собой рынок и поможет преодолеть проблемы социа-
листического учета?69 Каковы вероятные последствия воз-
можной тенденции к падению нормы прибыли?70 Построение
посткапиталистического мира является столь же техниче-
ской, сколь и политической задачей, и чтобы начать размыш-
лять об этом, левым необходимо преодолеть свое общее отвра-
щение к формальным моделям и математике. Нет ни капли
иронии в том, что те же люди, что критикуют абстрактность
математического моделирования, часто склонны к наиболее
абстрактному диалектическому прочтению капитализма.
Признание пользы от количественных методов не означает
простого принятия неоклассических моделей или рабского
следования диктату цифр, но строгость и вычислительная
проработка, свойственные формальному моделированию,
крайне важны в схватке со сложностью экономики71. Одна-
ко в таких областях, как современная монетарная теория
и экономика сложных систем, экологическая и партисипа-
тивная экономика, траектории нового мышления уже закла-
дываются — даже если они пока еще остаются на периферии.
В то же время такие организации, как «Новые основы эконо-
мики» (New Economics Foundation), возглавляют движение
по созданию экономических моделей, которые могут влиять
на политические цели левых, а также воспитывать грамот-
ность населения в экономических вопросах.
Последний момент особенно важен, поскольку рост эко-
номической грамотности не только меняет практику эко-
номистов-теоретиков, но и делает экономику понятной для
неспециалистов. Сложный анализ экономических трендов
должен быть связан с интуитивными решениями в повсед-
невной жизни. Хотя в ближайшем будущем возрождение
левой экономики, вероятно, будет сосредоточено в академи-

209
ческой сфере, целью должно стать распространение эконо-
мического образования далеко за пределы университетов.
Профсоюзы могут использовать свои ресурсы для того,
чтобы объяснять трудящимся меняющуюся природу совре-
менной экономики. С помощью внутренних образователь-
ных программ рядовые работники смогут научиться поме-
щать проблемы своих рабочих мест и сообществ в широкий
экономический контекст. Аналогичных достижений можно
добиться — и это во многих случаях уже произошло — через
подготовку активистов. Еще один проводник образования —
открытые школы, которые предоставляют публике возмож-
ность познакомиться с идеями, слишком часто недоступными
из-за академического жаргона и также изолированными
от публики непомерной стоимостью обучения и издатель-
скими ценами. В Великобритании есть давняя традиция
образования рабочего класса, из которой можно почерпнуть
много полезного. Так, например, «Образовательная ассоци-
ация рабочих» (Workers’ Educational Association) предостав-
ляет дешевое образование для взрослых на местном уровне72.
Такие институты обеспечивают возможность для связи
абстрактного понимания экономики со знанием, которым
обладают рабочие, активисты и члены местных сообществ,
при этом одно воздействует на другое и наоборот. Систе-
матическая работа над развитием плюрализма путем эко-
номических исследований и просвещения общественности
сыграет важную роль в усилении утопических нарративов,
описанных в предыдущем разделе, а также обеспечит необ-
ходимые навигационные инструменты для прокладки курса
за пределы капитализма.

Переориентация Как мы уже упоминали выше, гегемо-

технологий ния встроена не только в обществен-
ные идеи, но и в искусственную среду
обитания и окружающие нас технологии. Эти объекты тоже
являются носителями политики: они облегчают одни дей-
ствия, одновременно ограничивая другие. Например, совре-

7. Новый здравый смысл 210

менная инфраструктура склонна направлять наше общество
в сторону индивидуалистических, углеродозависимых,
соревновательных форм, невзирая на то, чего хотелось
бы отдельным людям или коллективам. Значение таких
политизированных инфраструктур только растет по мере
того, как технологии проникают повсюду, от мельчайших
наночастиц до других галактик. Ни одна область нашей
жизни не остается незатронутой технологиями, многие
даже утверждают, что человечество технологично по самой
своей природе73. В ответ на эту материализованную гегемо-
нию — непреложно вытекающую из капитализма и им
тщательно выстроенную — возникает несколько разных
возможностей. Первая — разрушить свою искусственную
среду, чтобы достичь полного освобождения74. Этот довод
достигает своих вершин в примитивизме с его требованием
покончить с цивилизацией, но подобные настроения сегодня
характерны для левого движения в целом. С учетом тех
разрушений, которые повлечет за собой этот проект, а также
теоретической несостоятельности, стоящей за этими требо-
ваниями, мы считаем эту позицию не более чем академиче-
ским курьезом. Вторая возможность, напротив, предполагает,
что технологии лягут в основу посткапиталистического
уклада, но любые усилия, связанные с технологическим
поворотом, следует отложить до реализации политического
посткапиталистического проекта75. Это, безусловно, упро-
щает нашу задачу, но, учитывая, как прочно технология
переплетена с политикой, и принимая во внимание скры-
тый потенциал сегодняшних технологий, мы полагаем, что
гораздо разумнее уже сегодня изучить, как можно перена-
править их развитие, и заняться переориентацией современ-
ных технологий немедленно. Следовательно, третий подход
сосредоточен на инновациях и подчеркивает, что выбор,
какие именно технологии развивать и как они устроены, —
это в первую очередь вопрос политический76. Направление
технологического развития определяется не только сообра-
жениями технического и экономического порядка, но и по-
литическими намерениями. Этот подход утверждает, что

211
изобретать новые средства производства даже важнее, чем
захватывать старые. Наконец, последний вариант фокусиру-
ется на том, какие скрытые возможности, зажатые сегод-
няшними условиями, содержатся в существующих техноло-
гиях и как их можно было бы переориентировать77. При
капитализме потенциал технологий кардинально ограни-
чен — он сводится к механизму производства прибыли
и контроля за работниками. При этом иные потенциальные
возможности технологий остаются неиспользованными78.
Перед нами стоит задача обнаружить этот скрытый потен-
циал и привязать его к масштабируемому процессу перемен.
В конечном счете это — вторжение утопии, поскольку
переориентация технологий стремится пробудить коллек-
тивное воображение, создать образ того, чего можно достичь
с имеющимися ресурсами79.
Итак, в отношении технологической гегемонии у нас
вырисовываются две эффективные стратегии. Согласно
первой, нужно сосредоточиться на изобретении и внедрении
новых технологий, подчеркивая, что таким образом мы соз-
даем инструменты перемен. В связи с этим звучат призывы
усилить общественный контроль за разработкой и вопло-
щением инфраструктур и технологий80. Это означает, что
на рабочих местах необходимо вести борьбу за то, какие тех-
нологии применяются и как. Поскольку технологии крайне
редко внедряются одновременно, для того чтобы получить
контроль за их разработкой и внедрением, есть довольно
много времени. Отказ от слежки — одна из наиболее очевид-
ных целей, но сопротивление на рабочем месте также под-
разумевает препятствование технологиям, которые просто
интенсифицируют, ускоряют работу и ухудшают условия
труда81. На государственном уровне существуют не менее
веские основания для демократического контроля за разви-
тием технологий, поскольку наиболее значимые инновации
финансируются государственным сектором, а не частным.
Именно государство возглавляет заметные технологиче-
ские перевороты — от интернета до эко- и нанотехнологий,
от алгоритмов внутри поиска Google до всех основных ком-

7. Новый здравый смысл 212

понентов производимых Apple айфона и айпада82. Микропро-
цессор, тачскрин, GPS, батарейки, жесткий диск и Siri — это
далеко не все изобретения, возникшие благодаря государ-
ственным инвестициям83. Дело в том, что капиталистиче-
ские рынки тяготеют к краткосрочным горизонтам и ин-
вестициям с низким уровнем риска. Только правительства
способны обеспечить долгосрочные ресурсы для развития
и расцвета серьезных инновационных изменений, в то время
как современный венчурный капитал все более склоняется
к генерации быстрой прибыли84. Именно правительства
инвестируют в высокорисковые разработки, которые легко
могут провалиться, но по тем же причинам способны при-
вести и к радикальным переменам. С учетом роли государ-
ства в развитии технологий и инноваций потребительских
продуктов государственное финансирование должно нахо-
диться под народным контролем. Это значит, что прави-
тельства должны оказывать влияние не только на cкорость
развития технологий, но, что еще важнее, и на направление
этого развития85. Особое значение здесь имеют так назы-
ваемые целевые проекты86. Такие проекты не предполагают
расширения ассортимента и улучшения уже существующих
товаров, а, напротив, сосредоточены на крупномасштабных
инновативных задачах, таких как полеты и интернет. Это
революционное развитие, которое направлено на создание
совершенно новых технологических путей и готово к появ-
лению неожиданных инноваций в процессе. Когда развитие
технологий находится под общественным контролем, оно по-
могает решать сложнейшие социальные проблемы и способ-
ствует появлению масштабного мышления: например, можно
использовать государственные инвестиционные банки
и через механизм принятия инвестиционных решений вли-
ять на социальную значимость проектов87. Правительство
с передовым мышлением может поддерживать разнообраз-
ные целевые проекты, такие как снижение углеродозависи-
мости экономики, полная автоматизация труда, расширение
сегмента дешевой возобновляемой энергии88, исследования
синтетической биологии, развитие дешевой медицины, кос-

213
мические исследования и разработки искусственного интел-
лекта. Важная задача — создать институциональные меха-
низмы, которые позволят установить народный контроль
над направлением технологических открытий.
Общественный контроль за правительственными тра-
тами на развитие оказался в центре рабочей борьбы в 1970-х
годах. В рамках экспериментов, которые сейчас уже прак-
тически полностью забыты, рабочие в Великобритании
и Японии (а позднее и в Бразилии, Индии и Аргентине)
пытались направлять развитие технологий в сторону
производства «общественно полезных товаров»89, то есть
тех товаров, которые отвечали бы потребностям общества
и производились бы с минимальными отходами, без угро-
зы экологии и с уважением к работникам и их навыкам90.
Наиболее значимым оказался результат проекта в Lucas
Aerospace — английской компании, которая занималась
высокотехнологичными комплектующими, в основном для
военных нужд, и получала значительное правительственное
финансирование91. Столкнувшись с ростом структурной без-
работицы и угрозой сокращений, работники объединились,
чтобы разработать альтернативный план того, как управлять
компанией и сохранить рабочие места. Их основным аргу-
ментом было то, что общество должно иметь право голоса
и получать какую-то пользу от использования тех ресурсов,
которые государство вливало в корпорацию. Этот ход мыс-
лей подразумевал необходимость перенаправить ресурсы
от вооружений к полезной продукции. Чтобы разработать
план производства общественно полезных товаров, работ-
ники составили перечень навыков и имеющегося оборудо-
вания, учли позицию плановиков, запросили предложения
по товарам у работников и их соседей и сообща решили, как
эти технологии и навыки могут быть переориентированы
на другие цели92. Предполагалось, что существующие мощ-
ности вместо высокотехнологичного военного оборудования
будут разрабатывать и производить медицинские техноло-
гии, способы получения возобновляемой энергии, средства
повышения безопасности и отопительные технологии для

7. Новый здравый смысл 214

социального жилья93. Окончательная версия плана насчи-
тывала более 1200 страниц и включала детальное описание
150 товаров94. Стратегия, предпринятая для достижения
своих политических целей в борьбе с неуступчивым менед-
жментом, была во многих отношениях проектом контргеге-
монии: рабочие открыто заявляли о планах «разжечь вооб-
ражение людей» и пересмотреть их представления о том,
каким целям служило производство95.
Примечательно, что создатели «Плана Лукаса» не соби-
рались делать из него временный островок префигуратив-
ной политики, а, напротив, стремились мобилизовать ресурсы
профсоюзов и правительств в попытке создания режима
новой гегемонии. В этом план был созвучен деятельности
борцов за мир, защитников окружающей среды, участников
феминистских и рабочих движений, он привел к созданию
международных связей и к волне акций, возглавляемых
рабочими96. В результате стагнации лейбористской партии
и национальных профсоюзов вкупе с очередным подъемом
неолиберализма «План Лукаса» в конце концов потерпел
неудачу. Но его успехи — например, в борьбе с потерей ра-
бочих мест — стали возможны благодаря выходу за рамки
оборонительного подхода в сторону создания альтернативы97.
Несмотря на провал, этот план являет собой чистый пример
того, как переориентация производственных сил общества
может использоваться для изменения его технологического
направления. Это была не просто попытка выстроить фабри-
ку, контролируемую ее работниками, посреди экономики,
ориентированной на прибыль: это была более радикальная
попытка перепрофилирования технологического развития
от маргинального оттачивания вооружений к производству
общественно полезных товаров98. Это идеальная модель того,
как можно соединить технические знания, политическую со-
знательность и коллективную силу для радикальной перео-
риентации материального мира.
Еще более амбициозный проект переориентации раз-
вернулся в Чили в начале 1970-х годов. Новоизбранное пра-
вительство Сальвадора Альенде стремилось преобразовать

215
Чили в социалистическое государство путем постепенных
реформ, осуществляемых при помощи действующих эконо-
мических и политических институтов. Центральной частью
этого процесса стал «Киберсин» (Cybersyn) — инновацион-
ная попытка выстроить децентрализованное экономическое
планирование, которое связало бы предприятия всей страны
с правительственными и бюрократическими ведомствами.
Проект подразумевал превращение кибернетики из системы
контроля99, за что она часто подвергалась критике, в инфра-
структуру демократического социализма. «Киберсин» был
создан не для всемогущего центрального правительства,
находящегося снаружи производственных процессов, а как
внутренний и лишь частичный регулятор имеющихся эко-
номических потоков100. «Киберсин» должен был дать рабо-
чим право голоса при планировании, а фабрикам — возмож-
ность самоуправления, и одновременно рационализировать
экономику страны. Для этих целей в составе «Киберсина»
предполагались: своего рода протоинтернет, связывающий
фабрики, экономический симулятор для тестирования про-
грамм, статистический модуль прогнозирования проблем
и операционный зал, прямиком из научной фантастики.
Однако враждебный настрой Соединенных Штатов сделал
практически невозможным приобретение новых компьюте-
ров, а попытки заключить контракты с Францией достигли
успеха, когда Альенде был уже свергнут101. В итоге програм-
ма Чили по строительству киберсоциализма в основном
свелась к перенастройке имеющихся технологий. В ход шло
все, что было под рукой, и из этого сооружалось нечто новое.
На тот момент в распоряжении Чили имелось всего четыре
мейнфрейма (многопроцессорных ЭВМ), из которых только
один был доступен для «Киберсина»102, и пятьдесят компью-
теров по всей стране, так что проект протоинтернета был
существенно урезан и задействовал более распространен-
ные аппараты телекс-связи. Проект системы демократиче-
ских предприятий под управлением работников пришел
к окончательному краху, когда в 1973 году режим Альенде
закончился переворотом, поддержанным США. Однако, хотя

7. Новый здравый смысл 216

проект не удалось реализовать полностью, его потенциал
был частично продемонстрирован в одном известном слу-
чае. Правительство столкнулось с оппозицией в рядах эко-
номических элит, и в 1972 году случилась забастовка более
40 тысяч владельцев грузовиков103. Мелкая буржуазия пыта-
лась подорвать влияние правительства, прекратив доставку
нужных для фабричного производства материалов. Рабочие,
однако, захватили фабрики и продолжали отправлять грузо-
вики, куда только могли дотянуться; в это же время нацио-
нальное правительство развернуло телекс-сеть «Киберсина»,
чтобы координировать имеющиеся силы в обход забастовки
и блокады. По сути, как писал известный историк, «эта сеть
послужила коммуникационной инфраструктурой для связи
революции сверху, руководимой Альенде, с революцией сни-
зу, руководимой чилийскими рабочими и членами низовых
организаций»104. Другими словами, эта забастовка показала
потенциал «Киберсина», его способность переориентиро-
вать общественную инфраструктуру, чтобы она работала
на демократические и социалистические цели. Этот случай
создал исторически уникальную и многообещающую пер-
спективу, которая позволила увидеть, каким могло бы быть
альтернативное будущее. Чилийский эксперимент стал
утопическим примером того, как можно переориентировать
кибернетические принципы, существующую технологию
и прорывное программное обеспечение105.
Если из вышеописанных примеров видно, как перена-
стройка технологий оказывалась в эпицентре современных
политических событий, теоретически можно предположить
и различные сценарии для посткапиталистического буду-
щего. Технологические инновации, центральный источник
производительности, демонстрирующий развитие челове-
ческих способностей, оказываются существенной частью
любого метода производства и вне капитализма. Новый мир
нужно будет строить не на обломках, а на наиболее про-
двинутых элементах мира сегодняшнего. Сегодня мы ви-
дим скрытый потенциал реализации этих возможностей
повсюду, поскольку сегодня технологии для достижения

217
классических целей левых (сокращение труда, рост изо-
билия, больший общественный контроль) доступнее, чем
когда-либо. Проблема в том, что эти возможности заклю-
чены в жесткую рамку общественных отношений, которые
заслоняют их и не дают им воплотиться. В этом контексте
призыв к осмыслению и перенастройке технологий стано-
вится той искрой, которая воспламенит утопическое вооб-
ражение в самом сердце прогнившего капитализма. Сегодня
существует целый ряд возможностей. Технологии автома-
тизации рассматривались в предыдущей главе как ключе-
вой связующий узел между капитализмом и посткапита-
лизмом, но переориентация простирается гораздо дальше,
она шире простой автоматизации производительных сил.
Аналогичные доводы касаются логистических сетей, эколо-
гической перенастройки городов и привлечения последних
компьютерных технологий для задач посткапитализма106.
Заострение внимания на подобных технологиях поможет
направить энергию на политическую борьбу вокруг их разви-
тия и использования. Логистика является особенно хорошей
иллюстрацией, поскольку она одновременно эксплуатиру-
ет разницу в оплате труда, дает возможность глобального
производства и находится на переднем крае автоматизации.
Не отрицая значения логистики в эксплуатации дешевой
рабочей силы по всему миру, мы видим и то, как ее можно
использовать при посткапитализме107. Иными словами, воз-
можности ее применения простираются далеко за пределы
капитализма. Во-первых, любая посткапиталистическая
экономия требует гибкости как производства (например,
3D-печать), так и распространения (например, гарантия
доставки точно в срок). Это позволяет экономике быстро
реагировать на изменения в потреблении, в отличие от гран-
диозных, лишенных гибкости плановых маневров советской
эпохи. Без помощи технологий посткапитализм рискует
повторением всех тех экономических проблем, которые
возникли в первом коммунистическом эксперименте108.
Во-вторых, глобальная логистика позволяет использовать
широкий диапазон сравнительных преимуществ — далеко

7. Новый здравый смысл 218

не только разницу в оплате труда. Приведем один пример:
исследования показали, что определенные сельскохозяй-
ственные товары экологически более целесообразно произ-
водить в Новой Зеландии и доставлять в Великобританию,
нежели производить и потреблять в Великобритании109.
Даже доставка на другой конец земного шара не делает
их углеродный след больше. Причина проста: создание под-
ходящих климатических условий в Великобритании требует
серьезных энергозатрат. Такие сравнительные преимуще-
ства в экологии могут достигаться только при наличии
эффективной и глобальной логистической сети. И наконец,
логистика находится в авангарде автоматизации труда, а по-
тому являет собой ярчайший образ посткапиталистического
мира: неустанно гудящие машины выполняют тяжелую ра-
боту, которую без них пришлось бы делать людям. Уместно
вспомнить, что до логистической революции перемещение
товаров было физически разрушительным для работников
делом. Мы должны всячески приветствовать автоматизацию
этого труда, а не cдерживать ее из местнических соображе-
ний. Как следует из вышеперечисленного, логистика пред-
ставляет важнейшую технологию перехода от капитализма
к посткапитализму.
Но есть и ощутимые пределы переориентации тех-
нологий. В Советском Союзе, например, считалось, что
капиталистические технологии и техники можно просто
перенять и направить на коммунистические цели110, однако
в сами эти технологии были встроены требования макси-
мальной эффективности и жесткого управленческого кон-
троля111. Учитывая то, что капиталистическая механизация
и техника управления заимствовались в полном объеме,
неудивительно, что система тяготела к капиталистическо-
му методу работы. Работники — как прежде! — становились
лишь винтиками машины, их лишали самостоятельности
и принуждали работать все больше. Амбициозный план
по покорению капиталистических средств производства
столкнулся с реальностью; оказалось, что властные отноше-
ния встроены в технологии, а значит, эти технологии нельзя

219
бесконечно склонять к выполнению задач, противоречащих
их ключевым принципам112. Например, станки с числовым
программным управлением использовали для того, чтобы
задать производству ритм, заставляя работников действо-
вать в ритме машины — это делало власть управленцев
менее непосредственной и менее заметной113. Машины
могут таким образом скрывать властные отношения, пред-
ставлять их простыми механическими процессами. И все
же, несмотря на все эти ограничения, переориентация тех-
нологий остается возможной, потому что внутри техноло-
гии всегда имеется непочатый запас скрытых возможностей.
Непросто осознать тот факт, что, по словам одного историка,
«технология не хороша и не плоха; но она и не нейтральна»114.
Любая технология политична, но гибка, поскольку она
всегда выходит за пределы тех задач, которые стояли перед
ней изначально115. Замысел, значение и воздействие техно-
логии постоянно сдвигаются, изменяются по мере того, как
меняется контекст и субъект ее применения116. Перефра-
зируя Спинозу, можно сказать, что мы не знаем, что может
социотехническое тело. Кто из нас может полностью раз-
глядеть, какой скрытый потенциал будет реализован в уже
разработанных технологиях? Какие посткапиталистические
сообщества можно построить на уже существующем мате-
риале? Мы готовы держать пари, что подлинно революци-
онные возможности большинства наших технологических
и научных достижений нам до сих пор неведомы.
Как же отличить технологии с заложенными ограниче-
ниями от тех, что содержат потенциальные возможности
для посткапиталистического будущего? Нет никакого способа
определить потенциал технологии априори, но мы можем
выявить некоторые общие параметры и с их помощью су-
дить о тех или иных сторонах конкретных технологий117. Что
касается критериев, можно попытаться определить, какие
функции являются для данной технологии необходимыми
и/или исчерпывающими. К примеру, если единственная
функция технологии — эксплуатация работников либо для
применении технологии эта функция абсолютно необхо-

7. Новый здравый смысл 220

дима, в посткапиталистическом будущем для нее не будет
места. Согласно этим критериям, тейлоризм, основанный
на контроле и растущей эксплуатации работников, будет
отвергнут. Ядерное оружие с его способностью причинять
массовые разрушения также не имеет будущего в постка-
питалистическом мире118. Однако основная часть техноло-
гий не так однозначна. Технология, которая создается для
сокращения квалифицированного труда, не препятствует
господству административного класса, но также открывает
пространство для разделения труда и уменьшения работы.
Технология, которая урезает стоимость производства, со-
кращает процент занятых работников, но также сокращает
нужду людей в работе. Технология, которая централизует
принятие решений в инфраструктуре, облегчает частный
контроль, но также создает узловой пункт для коллектив-
ного принятия решений. Эти технологии одновременно
воплощают оба потенциала, и задача переориентации сво-
дится просто к тому, чтобы изменить баланс между ними.
Представители всех левых сил, ориентированных на буду-
щее, могли бы сделать своей целью описание этих общих
параметров оценки, а также дальнейшее исследование того,
как можно переориентировать конкретные технологии
и поставить их на службу посткапиталистическому проекту.
Это особенно важно для тех работников технологического
сектора, которые своими проектными решениями форми-
руют рельеф будущей политики119. Впрочем, будем откро-
венны: если одновременно не изменятся господствующие
в обществе идеи, новые технологии будут разрабатываться
по капиталистическим лекалам, а старые останутся привер-
жены капиталистическим ценностям.
Эта стратегия гегемонии нужна, таким образом, любому
проекту по преобразованию общества и экономики. Во мно-
гом политика гегемонии является антитезой народной
политики. Она стремится убедить и повлиять вместо того,
чтобы ждать стихийной политизации; она работает в раз-
ных масштабах, а не придерживается локального и непо-
средственно осязаемого; она нацеливается на долгосрочные,

221
а не временные, формы общественной власти; она действует
в областях, на первый взгляд вовсе не «политических»,
а не сосредотачивается на таких зрелищных политических
медиумах, как уличные протесты. Стратегия контргегемо-
нии подразумевает действия по изменению общественного
мнения, возрождению социального утопического воображе-
ния, переосмыслению возможностей экономики и, наконец,
переориентации технологических и экономических инфра-
структур. Ни один из этих шагов не достаточен сам по себе,
но все они являются примерами конкретных действий,
которые можно предпринять для создания социальных и ма-
териальных предпосылок посттрудового мира. Они готовят
почву для того момента, когда произойдут революционные
перемены, поддержанные массовым движением. Однако
то, как мы до сих пор описывали стратегию контргегемо-
нии, остается абстракцией. Нужно в точности понимать, как
стратегия контргегемонии может воплотиться в реальном
мире. Гегемонию нужно конструировать, а власть — строить.
Теперь мы обратимся к тому, как строить эту власть и кто
будет этими строителями.
8
СТРОИТЕЛЬСТВО
ВЛАСТИ

223
 Главная задача радикальной политики — создать народ.
Эрнесто Лаклау

Стратегия может указывать общее направление движения,

но она оставляет открытым вопрос о том, какие существуют
силы для ее воплощения в жизнь. Любая стратегия нуждается
в активной социальной силе, объединенной в коллектив-
ную структуру и воздействующей на окружающий мир.
Но в то время как осуществление стратегии контргегемо-
нии на практике подразумевает использование власти, ле-
вые испытывают ее давление на себе, и им систематически
внушается отвращение к силовым мерам1. Традиционные
агенты левых сил (рабочий класс и связанные с ним ин-
ституциональные формы) заметно ослабли под действием
атак справа и собственной стагнации. В то же время многие
из тех, кого разочаровали провалы предыдущих попыток
добиться изменений, сосредоточились на маргинальных
и оборонительных народно-политических акциях2. Однако
строительство посттрудового мира подразумевает круп-
номасштабные социальные изменения и умение строить,
которое понадобится для осуществления власти. В этой
главе утверждается, что для установления новой гегемонии
нужны по меньшей мере три вещи: массовое популистское
движение, здоровая экосистема организаций и анализ точек
приложения усилий3. Вопросы классового единства и орга-
низационной формы — тема вечных дебатов среди левых.
Классовое единство, как считается, создает солидарность,
наращивает численность, уверенность в себе и понимание
общих интересов. Аналогичным образом, сильная органи-
зация обеспечивает лидерство, координацию, стабильность
во времени и концентрацию ресурсов. Точки приложения
усилий обсуждаются гораздо реже, но они ничуть не ме-
нее важны. Это те точки концентрации политической или
экономической власти, которые можно использовать, чтобы
заставить одну социальную группу принять во внимание
интересы другой4. Тактика классической забастовки, напри-

225
мер, направлена на то, чтобы нарушить производственный
процесс и тем самым заставить владельцев уступить требо-
ваниям работников. Без таких точек опоры могут происхо-
дить только изменения в интересах власть имущих. В этой
главе мы рассмотрим три упомянутые составляющие
построения власти и очертим некоторые дальнейшие шаги.
Мы не претендуем на исчерпывающее или достаточное
описание необходимых действий, но предлагаем обсудить
ограничения исторических прецедентов и доказываем
значимость вышеперечисленных факторов для восстанов-
ления власти левых. Реконструкция этой власти — веро-
ятно, одна из наиболее сложных задач левого движения
сегодня, но именно она является ключевой, мы хотим, чтобы
из разрухи, учиненной неолиберализмом, возник посттру-
довой мир.

Левые популисты Возможно, самый важный вопрос

в строительстве власти — кто же будет
активным агентом посттрудового проекта. Какие социаль-
ные слои сочтут посттрудовое общество соответствующим
своим интересам? Самый очевидный ответ мы уже видели:
растущее избыточное население. Действительно, по мере
того как работники в развитых странах оказываются отбро-
шены к прекариату и все бóльшая часть мирового населения
превращается в «свободную» рабочую силу, подчиненную
капитализму, становится шире сегмент, который в целом
можно охарактеризовать как пролетариат. Маркс утверж-
дал, что мы все потенциальные пауперы. И на первый
взгляд, эти тренды поддерживают традиционный марк-
систский нарратив, согласно которому рабочий класс
должен был добиваться господствующего положения путем
привлечения все большего числа людей на свою сторону
и упрощения своего экономического положения5. Маркс
предсказывал, что рабочий класс, сосредоточенный на расту-
щих промышленных фабриках, будет объединяться физи-
чески (в одном пространстве), по интересам (сокращение

8. Строительство власти 226

рабочего времени, рост окладов) и, наконец, по сознательно-
сти (осознавая свое положение как пролетариата). Деквали-
фикация труда должна была уничтожить иерархию между
квалифицированным и неквалифицированным трудом,
а высокий спрос на рабочую силу означал, что капитал
будет придавать мало значения границам идентичностей
(расовым, гендерным и национальным)6. Это действительно
происходило в некоторых местах в определенные моменты
времени. Если в начале XX столетия черный рабочий класс
в США насильственно исключался из белых профсоюзов,
то после Второй мировой войны эти расовые барьеры
во многих областях начали рушиться7. То же предполага-
лось и в отношении различий по возрасту, полу, компетен-
циям, национальности и доходам — они отпадут по мере
прогресса капитализма8. Возможно, самое важное — что
этот возникающий рабочий класс получал стратегическое
значение из-за своего доступа к рычагам влияния, сосредо-
точенным на производстве. Забастовки, захваты фабрик,
замедление и другие подобные тактики были созданы для
того, чтобы подрывать производственный процесс и таким
образом заставлять управленцев и капиталистов принять
требования рабочего класса9. Этот класс — традиционно
состоявший из белых мужчин, занятых в фабричном произ-
водстве, — должен был стать большим, гомогенным и силь-
ным, превратиться в авангард посткапиталистической
революции. Однако этого не случилось. Рабочий класс
раздробился, его организационные структуры рассыпались,
и сегодня «нет больше той части класса, которая могла
бы гегемонизировать весь класс»10.
На промышленный рабочий класс одновременно обру-
шились жестокие удары, которые раздробили его: деинду-
стриализация, глобализация производства, рост экономики
услуг, распространение прекариата, крах классических
фордистских установок и возникновение новых разно-
образных идентичностей. По всему миру традиционный
рабочий класс все более маргинализуется и теряет влияние
(за редкими исключениями в таких странах, как ЮАР и Бра-

227
зилия)11. Китайское рабочее движение довольно сильное,
но и здесь миграция производства в периферийные страны
уже работает на его подрыв12. Влияние мирового рабочего
класса сегодня чрезвычайно ослабло, и обретение им былой
мощи представляется маловероятным. Сегодня представ-
ляется, что классический революционный субъект более
не существует: остался лишь разрозненный набор частично
пересекающихся интересов и противоречивых опытов.
Однако можно поставить под вопрос и то, был ли промыш-
ленный рабочий класс вообще когда-либо способен преобра-
жать мир — его положение сегодня не так уж сильно изме-
нилось со времен зарождения рабочего движения. Главное,
что образ рабочего единства всегда был скорее вдохновляю-
щей мечтой, чем обретенной реальностью. С самого начала
пролетариат был расколот бесконечным противопоставле-
нием: наемного работника мужского пола и женщины, чей
труд не оплачивается; «свободного» рабочего и несвободного
раба, квалифицированного ремесленника и неквалифици-
рованного чернорабочего, ядра и периферии национальных
государств13. Стремление к объединению всегда было огра-
ниченным явлением, а перечисленные различия сохраняются
по сей день и лишь усугубляются в ситуации глобального
разделения труда. По большому счету, если предположить,
что деиндустриализация (автоматизация производства)
является необходимым шагом на пути к посткапиталистиче-
скому обществу, то, возможно, промышленный рабочий класс
никогда и не мог стать агентом изменений. Само его суще-
ствование опиралось на экономические условия, которые
должны исчезнуть при переходе к посткапитализму. Если
для этого перехода требуется деиндустриализация, промыш-
ленный рабочий класс в процессе неизбежно должен терять
свое влияние — дробясь и распадаясь ровно так, как это про-
исходило в последние десятилетия на наших глазах.
Кто же в таком случае может сегодня выступать субъ-
ектом изменений? Несмотря на повсеместное обнищание
пролетариата и рост численности избыточного населения,
следует признать, что очевидного ответа тут нет. Стирание

8. Строительство власти 228

границ между занятыми и незанятыми, между официальным
и неофициальным совпадает с утратой целостного агента
изменений. Дробление традиционных групп сопротивления
и распад единого рабочего класса означают, что сегодняшней
задачей должно стать создание нового коллективного «мы».
Не существует ни одной группы, которая воплощала бы уни-
версальные интересы или выступала авангардом проекта
преобразований — ни промышленные рабочие, ни работни-
ки интеллектуального труда, ни люмпен-пролетарии на это
не способны. Как же тогда, в ситуации раздробленности
пролетариата, создать единый народ?14 На практике такое
сближение может быть организовано различными способами.
Как мы уже видели, классический марксизм предполагает, что
капиталистические тенденции должны усиливать классо-
вые противоречия и вести к объединению пролетариата.
Другие утверждают, что объединение происходит на основе
общей базы — например, биологических потребностей,
но минимум общности приводит и к минимуму требова-
ний15. Единство же в движении «Оккупай» часто возникало
из непосредственного соседства людей, которые работали
и жили вместе в одном лагере. Но такое единство часто
лишь затушевывает настоящие различия, оказывается
не более чем хрупким фасадом. Когда протестующих раз-
гоняли и физическое соседство заканчивалось, мгновенно
исчезало и единство. Во время «арабской весны» единство
внутри оппозиции выковывалось на основе общей борьбы
с тиранией, которая объединяла разношерстные группы
между собой16. Однако эти недавние события показали, что
единство, основанное только на оппозиции, имеет свойство
разваливаться, когда оппонент повержен.
Проблемой посттрудового проекта является то, что,
несмотря на базовую общность пролетарского существова-
ния, она обеспечивает лишь минимальное сцепление, кото-
рое может поддерживать широкий диапазон самых разных
практик и интересов17. Перед политикой трансформации
стоит задача совместить все это разнообразие в общем проекте
и обойтись без пустых утверждений о том, что классовая

229
борьба есть единственная подлинная борьба. В этих обстоя-
тельствах неудивительно, что ряд самых обнадеживающих
направлений политической борьбы в последние годы отно-
сили себя скорее к популистским движениям, чем к классо-
вым18. Говоря о «популизме», мы не имеем в виду бездумное
массовое движение, протест с минимальным общим зна-
менателем или даже движение с каким-либо конкретным
политическим содержанием19. Напротив, популизм — это
тип политической логики, в рамках которой набор различ-
ных идентичностей объединяется в борьбе с общим про-
тивником и в поиске нового мира20. От антиглобалистских
движений до «Сиризы» в Греции, «Подемос» в Испании,
многочисленных движений Латинской Америки и «оккупаев»
по всему Западу, популистские движения мобилизовали
широкие слои общества, а не только отдельные классо-
вые идентичности21.
Истоки этих движений лежат во фрустрации от неудов-
летворенных требований. В нормальных демократических
условиях требования рассматриваются по отдельности
и в рамках существующих институтов — например, увеличе-
ние минимальной оплаты труда, льготы безработным и пре-
доставление медицинских услуг. Делаются незначительные
уступки, но никогда не обсуждаются институциональные
изменения, включая общество в целом. В таком режиме
действующие гегемонии усиливаются, а угроза для них
эффективно снижается. Популистское движение, напро-
тив, возникает тогда, когда эти требования — справедливой
оплаты, социального жилья, возможностей ухода за детьми
и т.д. — все сильнее блокируются. Ведущий теоретик поли-
тического популизма Эрнесто Лаклау объясняет это так:

После определенного момента запросы внутри институ-

тов стали требованиями к институтам, а на некотором
уровне они стали уже требованиями против институ-
ционального порядка. Когда этот процесс захлестнет
аппараты институтов выше некоторой отметки, у нас
появится народ в популистском смысле22.

8. Строительство власти 230

 Отдельные интересы становятся в этом процессе все
более общими, возникает популизм, решительно настроен-
ный против существующего порядка. «Народ», в отличие
от традиционных классовых определений, держит вместе
номинальное единство, даже в отсутствие единства кон-
цептуального. Народ — это сложный, спорный и сконстру-
ированный актор, саморепрезентирующийся как целостная
группа, а не группа, необходимо объединенная общими
материальными интересами. Это помогает объяснить,
почему, например, было так сложно определить политику
движения «Оккупай». 99% были связаны в большей степени
названием, нежели какой-либо общей политикой. Популизм
дополняет это номинальное единство тем, что называет
линию раскола в обществе и противника, с которым пред-
стоит бороться23. Когда враг назван, широкий круг людей
получает возможность увидеть в этом движении выражение
своих интересов и требований. «Оккупай» назвал врагом
«1%», «Подемос» — «касту», а «Сириза» — «Тройку». Как при-
своение имени народу, так и присвоение имени его антаго-
нисту имеет некоторое отношение к эмпирическим фактам,
но не должно ими ограничиваться. Когда «Оккупай» провел
разделительную черту между 1 и 99%, возник антагонизм,
который мобилизовал людей, несмотря на эмпирическую
неточность24. Называние народа и его противника — поли-
тический акт, а не научное утверждение. И народ, и про-
тивостояние в обществе создаются путем называния. Это
ответ на ситуацию, когда противостояние в обществе невоз-
можно просто вывести из неумолимой исторической необ-
ходимости, когда классовые идентичности фрагментированы
и процветают различия.
Однако для появления народа в популистском смысле
необходимы еще некоторые элементы. В первую очередь одно
конкретное требование или проблема должны стать локо-
мотивом для всех остальных. В движение «Оккупай», напри-
мер, множество местных, региональных и национальных
поводов для недовольства соединились под лозунгом борьбы
с неравенством. В таких случаях конкретная группа не ищет

231
признания у общества, но берет на себя право высказы-
ваться от имени всего общества. Для этого другие должны
увидеть, что эта группа представляет их многочисленные
интересы. Эта группа действительно должна бороться
не только за свои интересы, но и отражать широкий спектр
чужих25. Для традиционного рабочего движения наличия
общих интересов было бы достаточно, чтобы обеспечить
лояльность всех участников. Но в популистском движении
нет непосредственного единства, основанного на общих
материальных интересах, а значит, постоянно возникает
напряжение между общей целью, которая представляет все
остальные, и этими остальными. Таким образом популизм
подразумевает постоянное обсуждение различий и особен-
ностей, стремится выстроить общий язык и программу,
несмотря на все центробежные силы. Отличие популист-
ского движения от народно-политических подходов состоит
во взгляде на различия: там, где первое старается выстроить
общий язык и общий проект, последние предпочитают дать
различиям выражаться самостоятельно и избегают всякой
универсализации. Мобилизация популистского движения
на почве антитрудовой политики потребует такой форму-
лировки популизма, которая сможет выразить интересы
разнообразных групп, борющихся за социальную справед-
ливость и освобождение человечества. Важно, что у анти-
трудовой политики есть такие ресурсы: например, это был
бы хороший выбор для красно-зеленого блока, если он смо-
жет преодолеть противоречия между программой эконо-
мического роста и сохранения рабочих мест и программой
сокращения углеродных выбросов. Посттрудовой проект
по сути является также и феминистским, он признает тене-
вой труд, выполняемый в основном женщинами, так же как
и феминизацию рынка труда и необходимость финансовой
независимости для полной эмансипации женщин. Он соче-
тается и с борьбой с расизмом, поскольку черное и другие
меньшинства непропорционально страдают от высокой без-
работицы, массовых заключений под стражу и полицейской
жестокости. И наконец, посттрудовой проект опирается

8. Строительство власти 232

на постколониальную борьбу и борьбу аборигенов за предо-
ставление средств к существованию для массовой неофици-
альной рабочей силы, а также за отсутствие иммиграцион-
ных барьеров26.
Важная роль требований для любого по-настоящему
популистского движения становится отчетливо видна при
попытке обрисовать характер движения, которое сможет
свести воедино такие различия. Требования становятся
ключевым инструментом построения единства и, следова-
тельно, должны разными способами находить отклик у самых
разных людей27. Кого призовут к действию эти требования,
заранее не известно, но разные люди могут увидеть в них
отражение своих частных интересов, несмотря на сохранение
различий между ними28. Требование антитрудовой поли-
тики звучит по-разному для студента университета, для
матери-одиночки, для промышленного рабочего и для тех,
кто находится вне рынка труда; но, несмотря на все разли-
чия, призыв к созданию посттрудового общества представ-
ляет интересы каждого из них. Задача политиков, работаю-
щих «в поле», — собрать всех этих людей вместе под знаком
общего требования. Так движение, стоящее на популист-
ской логике, может придать последовательность набору
размытых запросов и недовольств, не обязательно стирая
все различия29. Конкретные требования вписываются в связ-
ный нарратив, который объясняет, почему разные требова-
ния имеют общего антагониста. Именно поэтому видение
будущего столь важно для настоящего популизма, и именно
этого не хватает многим популистским движениям недав-
него времени. Движение «Оккупай», например, никогда
не переводило негатив неподчинения в позитивную поли-
тическую программу, вокруг которой люди могли бы орга-
низоваться. Оно никогда не объединяло разные интересы
в единый проект «за лучшее будущее», оставаясь на негатив-
ном уровне неприятия и не создавая «автономного фокуса
субъективации»30.
Хотя центральное место в посттрудовом проекте отдано
классу, в итоге оказывается, что невозможно мобилизоваться

233
только на основе классовых интересов. В качестве активной
и революционной силы необходимо мобилизовать широкие
слои общества. Именно на этот вызов отвечает популизм.
Однако достижение общности на уровне слоганов, требова-
ний, знаков, символов и идентичностей не может оставаться
основной областью проведения популистской политики.
Популистское движение должно действовать внутри орга-
низаций и с их помощью, равно как и стремиться к победе
над неолиберальным здравым смыслом и к созданию нового
ему на замену. Его целью должно быть строительство геге-
монных форм власти во всем их многообразии, как внутри,
так и снаружи государства.

Экология органи- Организация является ключевым

зационной среды посредником между недовольством
и эффективным действием — она
преобразует определенное количество людей в качественно
иную форму власти. Как показали антивоенное, антиглоба-
листское движения и «Оккупай», проблема левых не обяза-
тельно заключается в цифрах. На чисто количественном
уровне левые лишь незначительно «слабее» правых,
но с точки зрения способности мобилизовать людей, похоже,
верно обратное. Левые имеют выдающиеся способности
к мобилизации, особенно в кризисные моменты, но пробле-
ма обнаруживается на следующем этапе: как организовать
и развернуть эти силы. В рамках народной политики органи-
зация имеет фетишистскую привязку к локалистским
и горизонталистским подходам, что зачастую подрывает
создание расширяемого проекта контргегемонии31. Этот
организационный фетишизм — один из самых вредных
аспектов современной левоориентированной мысли:
ей свойственна убежденность в том, что достаточно разра-
ботать правильную форму организации и политический
успех явится сам собой32. Этим грешит народная политика,
но то же верно и для многих ортодоксальных точек зрения:
набор волшебных средств против упадка влияния левых

8. Строительство власти 234

включал профсоюзы, авангарды, группы единомышленни-
ков и политические партии. В большинстве случаев эти
формы организации применяются без оглядки на стратеги-
ческие различия конкретных ситуаций. Народная политика,
например, берет определенную организационную форму,
созданную в особых обстоятельствах, и пытается перенести
ее в совершенно иной социальный и политический кон-
текст. Вместо внеконтекстного подхода к проблеме органи-
зации нам необходимо мыслить в терминах здоровой
и разнообразной экосистемы организаций.
Простым аргументом против организационного фети-
шизма является то, что любой политический проект требует
разделения труда. Успешное политическое движение предла-
гает большое разнообразие важных задач: подъем сознатель-
ности, юридическая поддержка, гегемония в медиа, анализ
власти, политические программы, консолидация классовой
памяти, лидерство — это лишь малая часть того, что можно
перечислить33. Ни один тип организации сам по себе не спо-
собен выполнять все эти задачи и производить масштабные
политические изменения. Таким образом, мы не стремимся
продвигать какую-либо конкретную организационную фор-
му в качестве идеального средства воплощения революцион-
ных векторов. Каждое успешное движение было результатом
не конкретного организационного типа, а общей экологии ор-
ганизаций. Они действовали вместе в более или менее коор-
динированном процессе, обеспечивая нужное для политиче-
ских изменений разделение труда. В процессе общественной
трансформации возникают лидеры, но нет партии авангар-
да — только мобильные авангардные функции34. Экосистема
организаций означает плюрализм сил, способных реагиро-
вать друг на друга35. Такая экосистема подразумевает моби-
лизацию в рамках общего видения альтернативного мира,
а не свободные и прагматические альянсы36. В итоге выстраи-
вается ряд организаций, в широком смысле совместимых:

Идея в том, чтобы создать нечто большее, чем просто

альянс (где составные части — оформленные группы

235
 людей — как предполагается, остаются неизменными,
взаимодействуя лишь точечно), и меньшее, чем шаблон-
ное решение, «уравниловка» (то есть идея партии). Речь
идет о стратегических мерах, которые привлекают как
сформированные группы, так и те, кто подключается
и образует «хвост», не принадлежащий ни к каким груп-
пам; при этом одни не исключают других, а дополняют
и усиливают воздействия друг друга37.

Это значит, что глобальная архитектура такой экосистемы

имеет относительно децентрализованную и сетевую форму,
хотя, в отличие от стандартной горизонталистской схемы,
эта экосистема должна включать в свою расширенную сеть
также и закрытые, и иерархически построенные группы38.
Никакая организационная форма не является предпочти-
тельной. Не всем организациям нужно стремиться к соуча-
стию, открытости и горизонтальности как к регулятивным
идеалам. Различия между спонтанным возникновением
и организационной долговечностью, краткосрочными же-
ланиями и долгосрочными стратегиями не идут на пользу
устойчивости и связности проекта строительства посттру-
дового мира. Организационное разнообразие должно соче-
таться с широким популистским единством.
Беглый обзор возможного действия такой экосистемы
позволяет наметить некоторые практические направления.
Поскольку в каждом движении есть свои особенности, а за-
дачи, которые приходится решать, сложны и разнообразны,
все подобные размышления будут в высшей степени схема-
тичны. Экосистема организаций создается в конкретных
обстоятельствах, и в зависимости от политического контек-
ста решения могут быть разными. Именно поэтому любой
антитрудовой политике требуется широкое общественное
движение, которое включает широкий спектр различных
организационных и тактических сочетаний. На одном конце
спектра присутствуют мимолетные вспышки политической
энергии в форме мятежей и стихийных протестов. Город-
ские беспорядки в Америке, например, стали в 1960-е годы

8. Строительство власти 236

ключевым фактором, который мотивировал элиту поддер-
жать идею базового дохода39. Участники таких протестных
вспышек могут не выдвигать сложных требований, но на них
все равно нужен ответ. Общественные движения в несколь-
ко более организованных формах в последние десятилетия
склоняются к народно-политическим методам. Для достиже-
ния некоторых целей следовать принципам прямой демо-
кратии полезно: например, чтобы дать людям слово, создать
сильное ощущение коллективной субъектности и сформу-
лировать разные перспективы40. Это может способствовать
созданию популистской идентичности и помочь людям
увидеть себя как коллективную сущность. Но всем этим на-
родно-политическим организациям не хватает одного — того
стратегического видения, которое превратило бы зрелищные
сцены протеста и широкие популистские движения в эф-
фективное долгосрочное действие41. Часто окончательный
результат протестов определяется способностью других,
более институциональных организаций перехватить требо-
вания, тактику и стратегию относительно недолговечных
движений. Наиболее успешными движениями «захвата»
в последнее время были те, что создавали связи с рабочими
движениями (как, например, в Египте) и/или политиче-
скими партиями. Так, в Исландии наибольший успех проте-
стов был достигнут, когда после изгнания консервативной
администрации красно-зеленая коалиция одержала победу
на выборах42; Испания на наших глазах демонстрирует потен-
циал двойной стратегии общественных движений — внутри
и снаружи партийной системы. Если общество действительно
ожидает столь глубокая перемена, как реализация посттру-
дового проекта, она придет на волне массовых движений,
а не будет провозглашена сверху. И уличные популистские
движения станут одной из ее главных движущих сил.
Как уже упоминалось ранее, медиаорганизации являются
важной частью любой возникающей политической экоси-
стемы, нацеленной на создание новой гегемонии. Для реше-
ния ее задач требуется здоровая медиасреда, которая создает
новый общий язык, дает слово людям, обнажает противо-

237
речия, будит надежды, производит нарративы, созвучные
настроению людей, и внятно артикулирует их недовольство.
Именно эти элементы обеспечивают со временем смену
якорных пунктов для медианарративов. В особенно удоб-
ной позиции для смены медианарративов находятся фонды
и журналисты43. Неудивительно, что среди членов общества
«Мон-Пелерин» было столько журналистов. Коммуникация
новых идей должна быть созвучна разговору на злободнев-
ные темы. Академический жаргон справедливо считается
непригодным для этой цели. Левые медиаорганизации
не должны бояться большей доступности и развлекатель-
ности, должны учиться успешности у популярных площа-
док в интернете. Между тем левые, как правило, стремятся
создавать медиаплощадки вне мейнстрима, хотя стоило
бы попытаться кооптировать существующие институты
и давать больше утечек радикальных идей внутрь мейн-
стримной среды. Зачастую эти новостные площадки в конце
концов начинают вещать на узкий круг единомышленни-
ков, продвигая нарративы, которые не выходят за пределы
их герметичного мирка. Интернет дал каждому право голо-
са, но совсем не всем дал возможность быть услышанными.
Мейнстримные медиаресурсы остаются в этом отношении
незаменимыми и продолжат быть таковыми и в будущем.
Их способность воздействовать на общественное мнение
и формировать его, определяя «реалистичное» и «нереали-
стичное», по-прежнему поразительно сильна. Если проект
контргегемонии хочет стать успешным, он потребует инъек-
ции радикальных идей в мейнстримную среду, а не просто
создания все более раздробленных аудиторий вне ее. Один
из важнейших уроков американского подхода к концепции
базового дохода состоит в том, что именно постановка таких
вопросов в медиа — ключ к их успешному решению44. Из всего
этого следует, что существующие медиаструктуры станут
главным полем битвы для выдвигаемого здесь проекта.
Наравне с медиа необходимым элементом любой поли-
тической системы являются интеллектуальные структуры.
Их диапазон простирается от мозговых центров до подкон-

8. Строительство власти 238

трольных университетских кафедр * В русском переводе
«Тюремных тетрадей»
и других образовательных институ- передано как «„органиче-
ций, включая группы с более свобод- ская“ интеллигенция».

ной структурой, которые занимаются

тренингами и прочим пробуждением сознательности.
Однако создание гегемонии отнюдь не обязательно выража-
ется в том, что из ведущих интеллектуальных организаций
спускаются некие указания. Не случайно именно Грамши,
идеолог концепта гегемонии, произвел на свет идею «ор-
ганического интеллектуала»*, который неразрывно связан
с основными материальными и экономическими силами,
действующими внутри общества, и является их порожде-
нием45. Органические интеллектуалы участвуют в практи-
ческой жизни, организуют и строят ее46. Правильно рабо-
тающая левая интеллектуальная инфраструктура должна
поддерживать институты, которые в широком смысле на-
ходятся с ней в одном русле, участвовать в их работе, рас-
пространять ее результаты и по возможности обеспечивать
ресурсами. В мире, где царит сложность, никто не может
претендовать на универсальный взгляд, следовательно,
здоровая интеллектуальная сфера должна состоять из ин-
теллектуалов с различными взглядами. Такие работники
умственного труда могут выполнять полевые исследования:
например, изучать способы функционирования торговой
логистики и возможности ее дестабилизации47 или подроб-
но анализировать местные властные связи как инструмент
изменений48. Некоторые важные виды работы могут выпол-
нять — вдобавок к органическим интеллектуалам — только
специалисты, принадлежащие к организациям, способным
сохранять некоторую дистанцию от каждодневной полити-
ческой суматохи. Как хорошо поняли в обществе «Мон-Пе-
лерин», определенные интеллектуальные усилия должны
быть направлены не столько на острые проблемы сегодняш-
него дня, сколько на развитие долгосрочных программ. Среди
них такие жизненно важные начинания, как развитие новых
методов организации и понимания экономики, что требует
сугубо технических познаний и долгосрочных исследований.

239
Но для достижения полноценного результата такой работы
необходимо, чтобы сеть политических деятелей и соци-
альных нарративов постоянно получала от исследователей
обратную связь.
Рабочие организации традиционно были значитель-
ным двигателем социальных изменений, однако сегодня
они ушли в оборону. Глубоко укоренившиеся привычки
и негибкое — если не прямо коррумпированное — руковод-
ство профсоюзов делает возрождение этих организаций
практически невыполнимой задачей. И все же они остаются
незаменимыми в деле смены капитализма. Любые попытки
придумать новую профсоюзную структуру должны учиты-
вать неудачи старых моделей и меняющиеся экономические
условия, с которыми сталкиваются модели современные.
Это означает следующее: нужно будет выстроить более тес-
ную связь между руководством и рядовыми членами, орга-
низовать взаимопомощь независимо от цеховой принадлеж-
ности (к примеру, чтобы в университете научные сотрудники
поддерживали уборщиков), перенимать опыт у новаторских
и часто возглавляемых рабочими профсоюзов (например,
в иммигрантской среде), радикализовать существующие
профсоюзы и создать новые в областях, лишенных этого
организационного инструмента. В общих чертах адекватное
поведение профсоюза зависит от того, насколько его полити-
ческая линия согласуется с экономическими и инфраструк-
турными условиями. Как мы видели ранее, сейчас эти усло-
вия определяются возникающим трудовым кризисом. Рост
избыточного населения, возвращение нестабильной занято-
сти, стагнация заработной платы и мучительно медленное
восстановление занятости — все это представляет немалые
вызовы для традиционной профсоюзной модели. По мере
того как размываются барьеры между работой и жизнью,
тает уверенность в наличии работы и начинает угрожать
рост личного долга, вопросы, связанные с работой, начинают
влиять на то, что находится далеко за пределами рабочего
пространства. Меняющиеся социальные обстоятельства
меняют отношения профсоюза со своими членами и более

8. Строительство власти 240

широким сообществом. В этих условиях в первую очередь
необходимо признать общественную природу всей трудо-
вой борьбы и перекинуть мостик от рабочего пространства
к обществу49. Рабочие проблемы проникают в домашнюю
жизнь и жизнь сообщества — и наоборот. В свою очередь
именно сообщество оказывает решающую поддержку про-
фсоюзной деятельности, так что профсоюзы только выи-
грают, признав, что обязаны невидимому труду тех, кто на-
ходится вне рабочего пространства50. Сюда входят не только
домашние работники, которые живут в тех же условиях, что
и наемные, но и работники-иммигранты, прекариат и боль-
шая масса избыточного населения, разделяющего невзгоды
капитализма. Профсоюзы должны распространить свою
поддержку и на тех, кто не платит членские взносы. Конеч-
но, есть примеры рабочих организаций, которые устанав-
ливали такие отношения с более широким сообществом,
но сегодня эту задачу необходимо поставить перед профсо-
юзами более недвусмысленно. Этот процесс работает в обе
стороны. Например, во Франции существуют «подставные
забастовки», когда работники заявляют о неучастии в за-
бастовке (и соответственно продолжают получать заработ-
ную плату), однако дают людям блокировать или занимать
их рабочее пространство51. Рабочие движения всегда полага-
лись на моральную и логистическую поддержку местных со-
обществ, а если укрепить эту солидарность, представители
сообществ выйдут и на защиту работников от государствен-
ных репрессий52. Профсоюзы могут включаться в решение
проблем сообщества, например жилищных, демонстрируя
в процессе значимость организации трудящихся53. Профсою-
зы будут более адекватны сегодняшним условиям, если сфо-
кусируются на региональных пространствах и сообществах,
а не только на рабочих местах54.
С расширением пространственных приоритетов
профсоюзной организации локальные требования рабочих
вливаются в более широкое русло социальных требований.
Как уже обсуждалось в главе 7, это ставит под сомнение
фордистскую ориентацию на постоянные рабочие места

241
и социальную демократию, а также традиционную фик-
сацию профсоюзов на вопросе заработной платы и трудо-
вых гарантий. Ввиду автоматизации, роста прекаризации
и безработицы следует произвести переоценку этих класси-
ческих требований. Мы полагаем, что многим профсоюзам
пошло бы на пользу переключиться на темы посттрудового
общества и освободительных аспектов сокращенной рабочей
недели, разделения труда и базового дохода55. Докеры Запад-
ного побережья США — успешный пример принятия авто-
матизации в обмен на гарантии более высокой заработной
платы и сохранения рабочих мест (хотя те же докеры зани-
мают ключевую точку приложения силы в капиталистиче-
ской инфраструктуре)56. Чикагский профсоюз учителей —
другой пример профсоюза, вышедшего далеко за рамки
торга в интересах одной группы: он мобилизует широкое
общественное движение вокруг состояния образования
в целом. Более того, сдвиг в посттрудовом направлении
позволяет преодолевать некоторые ключевые противоречия
между профсоюзами и экологическими движениями. По-
вышение производительности в обмен на свободное время,
а не на рост выработки и бóльшую занятость, может сбли-
зить эти группы. Смена целей и распространение на сооб-
щество в целом поможет профсоюзам отойти от класси-
ческих социал-демократических задач, обнаруживающих
сегодня свою несостоятельность, и станет важным шагом
на пути к обновлению рабочего движения.
Наконец, государство по-прежнему остается полем
сражения, поэтому для политических партий всегда будет
место в любой организационной экосистеме — особенно
если упадок традиционных социал-демократических пар-
тий продолжится, что позволит появиться новому поколе-
нию партий. Посттрудовое общество для всех — это больше,
чем просто индивидуальные рабочие места: проект должен
быть успешен и на общегосударственном уровне57. Партии
часто осуждают за циничное соглашательство с электо-
рализмом и ограничениями со стороны международного
капитала, но здесь изменения касаются организационной

8. Строительство власти 242

экосистемы. Вместо того чтобы выступать в бесполезной
роли носителей революционных устремлений и связываться
с безнадежной перспективой «голосования» при посткапи-
тализме, партии могут взять на себя более реалистичную
задачу: формировать «верхушку айсберга» с точки зре-
ния политического давления и учиться объединять своих
разношерстных избирателей58. Государственная политика
может дополнять политику улиц и рабочих пространств,
а последняя, в свою очередь, может расширять возможности
партий. Свойственное столь многим народно-политиче-
ским подходам дистанцирование от государства ошибочно.
Массовые движения и партии следует рассматривать как
инструменты того же популистского движения, способные
добиваться результата в разных областях. На самом общем
уровне партии могут объединять разные тенденции обще-
ственного движения — от реформистских до революцион-
ных — в единой программе. И хотя международный капитал
и межгосударственная система делают серьезные измене-
ния изнутри государства практически невозможными, оста-
ется необходимость делать политический выбор по таким
основополагающим вопросам, как меры строгой экономии,
стимулирование жилищного строительства, климатиче-
ские изменения, уход за детьми, демилитаризация поли-
ции и право на аборты. Отвергая парламентскую политику,
мы отказываемся от тех реальных перемен, которых можно
добиться с ее помощью. Нужно находиться в весьма приви-
легированном положении, чтобы не беспокоиться о размере
минимальной заработной платы, миграционных законах,
изменениях в правовом обеспечении и законодательных
решениях по абортам. В своих лучших проявлениях изби-
рательные объединения могут выступать подрывной силой
(тормозя определенные инициативы, вынося дискуссию
на публику, выражая народное возмущение), а в некоторых
ситуациях — даже агентом прогресса. Это не значит, что об-
щественные движения должны просто превратиться в агита-
ционные дополнения к политическим партиям. Отношения
между партиями и движениями должны быть шире этого

243
и стать двусторонними. С одной стороны, партия может
оказывать финансовую поддержку общественным инициа-
тивам и менять законодательство — например, закон о пу-
бличных протестных акциях — с целью облегчить деятель-
ность общественным движениям. В Венесуэле государство
поддержало создание районных коммун в ходе внедрения
социалистических принципов в повседневные практики59.
С другой стороны, новые партии могут опираться на кол-
лективные ресурсы — испанская «Подемос» начала работу
благодаря собранным краудфандингом 150 000 евро, —
а активность партии можно поддерживать посредством
постоянного институционализированного взаимодействия
между местными движениями, членами партии и ее цен-
тральным аппаратом60.
Так, например, «Подемос» поставила себе целью созда-
ние механизмов народного управления и одновременно
стремилась быть представленной в уже существующих
институтах61. Такой разносторонний подход к обществен-
ным изменениям дает больше возможностей для реальных
преобразований, чем каждое из его направлений по отдель-
ности62. Бразильская партия трудящихся открыта самым
разным сообществам (группам теологии освобождения,
крестьянским движениям), в то время как сама организо-
вана вокруг в целом профсоюзного ядра. По словам одного
исследователя, «это сочетание низового уровня и авангарда
дало не совсем ленинский ленинизм»63. Впрочем, как по-
казывают все эти примеры, чтобы превратить государство
в осмысленный инструмент интересов народа и преодолеть
грубое разграничение между властью общественных движе-
ний и властью государства, необходима массовая мобилиза-
ция. Цель должна заключаться в том, чтобы одновременно
избежать «тенденции фетишизировать государственную
официальную власть и ее институты — и противоположной
тенденции фетишизировать антивласть»64. Это возможно
даже в контексте массового недовольства политической
системой, хотя очевидна важность наличия дискурсивных
рамок, которые канализировали бы это недовольство. В конце

8. Строительство власти 244

концов, у партий до сих пор есть значительная полити-
ческая власть и решение их судьбы определенно лучше
не уступать реакционным силам.
Уже должно быть ясно, как далеко мы отошли от народно-
политического преклонения перед локализмом, горизонта-
лизмом и прямой демократией. Экосистема организаций
не отрицает роли таких организационных форм, но отка-
зывается признавать их достаточными. Это вдвойне спра-
ведливо для проекта контргегемонии, который подразуме-
вает переворот неолиберального общественного сознания.
Мы призываем к функциональной взаимодополняемости
организаций вместо фетишизации отдельных организаций
или их форм.

Рычаги влияния Если популистское движение успешно

построит контргегемонную экосистему
организаций, для достижения своих целей ему все равно
потребуется способность к разрушению. Даже здоровая
организационная экосистема и сплоченное массовое движе-
ние не добьются изменений, если у них не будет возможно-
сти надавить в правильной точке. Исторически многие
из самых значительных шагов рабочего движения были
сделаны рабочими в стратегически ключевых местах.
Независимо от того, была ли у них развита солидарность,
насколько высок был уровень классового самосознания
и была ли выбранная ими форма организации оптималь-
ной, они добивались успеха тем, что могли вклиниться
в процесс капиталистического накопления. А лучшим
показателем боевого настроя и успешности классовой
борьбы можно считать структурное положение рабочих
в экономике.
Например, на заре возникновения логистической
инфраструктуры докеры оказались в ключевом узле цир-
куляции капитала. Межтранспортные перевозки — пере-
мещение товаров между кораблями, поездами и грузови-
ками — требовали больших трудозатрат и дорого стоили65.

245
Портовые грузчики находились на ключевом отрезке,
по которому перемещались товары, и таким образом кон-
тролировали важнейший рычаг. В итоге грузчики прояви-
ли невероятную воинственность и потратили на трудовые
споры больше рабочих дней, чем представители почти
любой другой отрасли66. Профсоюз работников автомо-
бильной промышленности США, известный своим влиянием,
тоже получил его благодаря стратегическому положению
в производственном процессе и важности автоиндустрии
для национальной экономики. Более того, этот профсоюз
набрал силу в момент высокой безработицы и низкой
организации — оказалось, что ни поддержка рынка труда,
ни высокий уровень организации вовсе не были необходи-
мы для успеха67. Аналогичный рычаг был в руках у шахтеров.
Сама работа в шахтах способствовала большей автономии
от администрации — здесь остановка производственного про-
цесса была особенно убедительна. Следствием стало то, что
«их [горняков] позиция и концентрация дала возможность
им в определенные моменты добиваться политической
власти нового типа»68. Для горного дела это справедливо
и сегодня — отток капитала ему не грозит, поскольку этот
ресурс неперемещаем. Хороший пример этого сегодня —
горнодобывающая промышленность в Южной Африке: там
видны и власть профсоюзов, и жестокость капитала. Когда
в 2012 году шахтеры вышли на стихийную стачку, от рук
полицейских в печально известной Мариканской бойне
погибло более тридцати человек. Монопольное положе-
ние некоторых поставщиков принимает менее жестокие
формы, но от этого не менее значимо. Забастовки в таких
ключевых узлах, как китайская Pou Chen Group, представ-
ляют реальную угрозу капиталистическим интересам, по-
скольку блокируют целую цепочку поставок69. Розничные
дистрибьюторы на другом конце этой цепочки тоже нахо-
дятся в идеальной позиции для протеста, поскольку обла-
дают ценной возможностью лишить капиталистов опоры
на логистику «точно в срок»70. Значение таких рычагов
вряд ли может быть переоценено.

8. Строительство власти 246

 Однако в прошлом столетии мы наблюдали как созна-
тельное, так и стихийное убывание этих рычагов. Развитие
контейнерных перевозок позволило автоматизировать
межтранспортные перевозки71; глобализация логистики
облегчила капиталу перемещение фабрик в ответ на забас-
товки; а переход к нефти, как к первичному источнику
энергии, резко сократил число узких мест, где возможны
были политические акции. Сегодня классические рычаги
в основном исчезли, что диктует необходимость нового раунда
экспериментов и стратегических размышлений. Экспери-
менты необходимы именно потому, что политика — это
набор динамических систем, приводящихся в движение
конфликтами, а также адаптациями и контрадаптациями,
что ведет к тактической гонке вооружений. Это значит, что
любой вид политической деятельности с большой вероят-
ностью со временем потеряет свою эффективность, когда
оппоненты его изучат и к нему адаптируются. Так что нет
ни одного исторически незыблемого вида политической
деятельности. Напротив, со временем возникает все боль-
шая необходимость отбросить прежние тактические приемы,
поскольку противник учится защищаться и контратаковать
с большим успехом. Против секретности идут в ход агенты
под прикрытием; использование масок ставится вне закона;
тактике полицейских блокировать протестующих в огра-
ниченном пространстве противопоставляются приложе-
ния, которые отслеживают передвижение полицейских;
запись действий полиции приравнивается к нарушению
закона; правила проведения массовых протестных акций
ужесточаются, и они становятся скучными и стерильными;
на ненасильственное гражданское неповиновение полиция
отвечает жестким насилием. Политическая тактика — это
динамическое силовое поле, и эксперимент играет важную
роль в преодолении новых препятствий со стороны госу-
дарства и корпораций на пути к изменениям.
История рабочего движения представляет из себя обра-
зец такого подхода. Одной из его первых тактик было огра-
ничение предложения рабочей силы, что делало ее более

247
ценной и влиятельной72. Поначалу рабочие с этой целью пы-
тались ограничивать подготовку по определенным специ-
альностям путем дискриминации на основе навыков, пола
или расы73. Наборщики, например, организованно защища-
ли квалифицированных мужчин от угрозы вторжения в про-
фессию относительно неквалифицированных работниц74.
Однако деквалификация и индустриализация производства
подорвали деятельность множества профсоюзов и значи-
тельно расширили приток рабочей силы. Традиционные
цеховые союзы, которые строились на узкопрофессиональ-
ных принципах, пришли в упадок, а на их месте возникли
промышленные профсоюзы, куда входили все работники
той или иной индустрии независимо от квалификации75.
Еще одну возможную тактику по сокращению притока рабо-
чей силы мы рассматривали ранее: это движение в сторону
сокращения рабочих часов. Как и ограничительные дей-
ствия профсоюзов в предыдущем примере, это сокращает
приток рабочей силы, но есть одно важное отличие. Вместо
исключения определенных групп из квалифицированных
профессий, тактика сокращения рабочих часов вычитает
определенную часть рабочего времени у каждого76. Впрочем,
по разным причинам — не в последнюю очередь благодаря
послевоенному консенсусу между трудом и капиталом — эта
тактика утратила популярность, а рабочее движение пере-
ключилось на коллективные переговоры о размере заработ-
ной платы. Но, как мы уже упоминали, у этой тактики есть
большой потенциал, ее можно возродить и использовать
в целях изменения нашей социоэкономической системы.
Еще одной важной тактикой были забастовки, логика кото-
рых состояла в причинении ущерба капиталу и принужде-
нии его к переговорам. Недостаток этого подхода состоял
в том, что неквалифицированных работников легко было
заменить новыми (и более послушными) штрейкбрехе-
рами. Кроме того, работодатель мог использовать простой
для установки нового оборудования — то есть для введения
изменений, против которых, вероятно, боролись бастующие.
В ответ на это в начале XX века возникла новая тактика сидя-

8. Строительство власти 248

чих забастовок и захватов фабрик — это не позволяло про-
изводить замену рабочих и демонстрировало избыточность
управленцев77. Оппоненты непрерывно ведут динамическую
гонку вооружений, в которой каждый пытается обернуть
новые тактики и технологии себе на пользу.
Сегодня территория этих сражений опять меняется:
ее границы обозначают по меньшей мере две новые проблемы,
связанные с разрушением рабочего места в классическом по-
нимании. Первая — это тенденция к автоматизации. Автома-
тизация фабрик, перевозок и в конечном итоге сферы услуг
делает бесперспективной борьбу на рабочих местах подобно
тому, как автоматизация логистики устранила некоторые
рычаги, прежде находившиеся в руках докеров. А появление
беспилотных автомобилей стремительно сокращает точки
приложения усилий внутри транспортных систем. Британ-
ский национальный профсоюз железнодорожных, морских
и транспортных работников напрямую столкнется с этой
проблемой в ближайшем будущем: на железных дорогах
уже появились беспилотные поезда, и их станет только
больше. Мэр Лондона Борис Джонсон открыто заявил, что
следует воспользоваться автоматизацией для уничтожения
одного из немногих оставшихся в Британии воинствующих
профсоюзов78. Но принципиально, что рычаги тем не менее
остаются, а после реструктуризации и автоматизации бу-
дут возникать новые. Например, как указывал один автор
в 1957 (!) году, «забастовка очень небольшого числа работ-
ников способна остановить целую автоматическую фабри-
ку»79. Снижение количества работников, контролирующих
автоматические процессы, означает еще и концентрацию
потенциальной власти внутри меньшей группы индиви-
дуумов. Автоматической транспортной системе не угрожают
забастовки водителей, но она открыта для забастовок про-
граммистов и IT-специалистов, а также более восприимчива
к блокаде по причине технических ограничений беспилот-
ных автомобилей. Эти машины способны функционировать
только в определенной среде, что делает их «более похожими
на поезда, движущиеся по невидимым рельсам»80. Намерен-

249
ная манипуляция с окружающей средой, соответственно,
будет особенно разрушительной. Аналогичным образом ис-
пользование алгоритмов распознавания образов в различных
задачах (например, в диагностике, распознавании эмоций
и лиц, наблюдении и слежке) в высшей степени восприим-
чиво к нарушениям81. Техническое понимание устройства
подобных машин крайне важно для понимания того, как
их можно остановить — левые активисты будущего должны
быть столь же подкованы технически, сколь и политически.
Здесь необходим анализ трендов автоматизации, ведущих
к реструктуризации производства и распространения,
а также стратегическое понимание того, где могут возник-
нуть новые рычаги.
Второй минус классических подрывных тактик состо-
ит в том, что они могут давать сбой в ситуации массовой
безработицы и смещения фокуса борьбы с рабочего класса
на избыточное население. Если ты не занят на предприятии,
работе которого можно помешать, то что остается? Здесь
мы снова видим, как изменились формы борьбы в ответ
на меняющиеся условия — социальные, политические,
технологические и экономические. По мере распростране-
ния в обществе прекариата, почасового найма, временной
работы и стажировок движения безработных и движения,
так или иначе связанные с социальным воспроизводством,
демонстрируют новые важные и полезные примеры сопро-
тивления. У этих активистов никогда не было работода-
теля и они не могли нарушить рабочий процесс, поэтому
им приходилось изобретать новые способы силового дав-
ления. Многие левые недальновидно считают, что рабочие
могут прийти к власти только нанеся ущерб производству,
хотя на самом деле борьба с существующим порядком при-
нимает множественные формы и вне рабочих пространств.
В Аргентине участники движения безработных блокировали
главные улицы, чтобы быть услышанными, и стали ключе-
вой движущей силой в свержении правительства82. Для тех,
кто не получает зарплат и не имеет рабочего места, блокада
городских артерий становится главным методом оказания

8. Строительство власти 250

политического давления83. После убийства полицией Майкла
Брауна в Фергюсоне, штат Миссури, в августе 2014 года стало
очевидно, что этот тип протеста становится предпочтитель-
ным84. Аналогичные тактики с той же основной целью при-
меняются против других аспектов воспроизводства капи-
тализма — например, люди массово отказываются платить
за квартиру или выплачивать банковский кредит. Есть по-
тенциал и у тактики блокады портов. Компьютерное моде-
лирование, в свою очередь, поможет избежать распыления
сил и неэффективности политических акций85. Все новые
тактики должны, разумеется, придерживаться масштабного
стратегического плана, иначе они рискуют разделить судьбу
множества мимолетных движений, которые вспыхивали
лишь затем, чтобы бесследно исчезнуть.
Классические источники силы рабочего движения, как
мы видим, обмелели и ослабли. Однако это не обязательно
должно стать предвестником гибели классовой борьбы.
Автоматизация и рост прекариата могут знаменовать отказ
от вмешательства в производство, но это не означает пол-
ного конца подрывной деятельности. Одновременно с тем,
как традиционные рычаги потеряли свое значение с появ-
лением гибкой глобальной инфраструктуры, этот же сдвиг
увеличил ее уязвимость в других аспектах. Правильное
позиционирование протеста на местах может немедленно
превратить его в глобальный86. Нашей задачей должна стать
трезвая рефлексия с учетом изменившихся материальных
реалий и выработка стратегии борьбы в новых простран-
ствах. Среди существующих практик можно найти полез-
ные прецеденты и уроки, такие как создание профсоюзами
и активистами местных сообществ «анализа структуры вла-
сти» — карты местных социальных связей, где обозначены
ключевые игроки, их слабые и сильные стороны, союзники
и противники87. Мы полагаем, что следует дополнять этот
процесс, подчеркивая материальные обстоятельства борьбы,
а не только социальные связи. Впрочем, при любом подходе
следует объединять знание местных обстоятельств с более
абстрактным знанием меняющихся экономических условий.

251
 Посттрудовой мир не возникнет по благосклонности
капиталистов, вследствие неизбежных экономических тен-
денций или неотвратимого кризиса. В этой и предыдущей
главах мы пришли к выводу, что власть левых — в широком
понимании — должна быть перестроена к тому моменту,
когда посттрудовое общество сможет стать осмысленным
вариантом стратегии. Это подразумевает обширный проект
контргегемонии с целью разрушить неолиберальное пред-
ставление о здравом смысле и сформулировать заново по-
нятия «модернизация», «работа» и «свобода». Этот проект
неизбежно станет популистским и мобилизует широкие
слои общества, но, несмотря на связь с классовыми интере-
сами, будет несводим к ним одним. Здесь необходим широ-
кий взгляд на организацию: нужно стремиться использовать
различные организационные преимущества в сочетании,
но не в рамках прагматики свободных коалиций, а под эги-
дой общего видения лучшего будущего. Этим организациям
и массам нужно будет нащупать и захватить новые рычаги
давления в схеме капитализма, с его пустеющими рабочими
пространствами. Перед лицом изменчивости глобального
капитализма его противникам следует упреждать завтраш-
ние перемены гибкой политикой предвидения.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Наша жизнь — это неожиданное воплощение давних планов.

Дженни Хольцер

Где же мы в итоге находимся? Последний цикл противостоя-

ния затух, подорванный уклоном в сторону народной поли-
тики, и возмущение масс повсюду сопровождается их бесси-
лием. Мы попытались доказать, что самый перспективный
путь подразумевает присвоение левыми модерности
и наступление на неолиберальное общественное сознание,
которым обусловлено все: от наиболее абстрактных поли-
тических дискуссий до самых животрепещущих эмоцио-
нальных состояний. Этот проект контргегемонии может
быть реализован только при участии воображения, которое
нарисует нам лучшие миры, если мы будем не только обо-
роняться, но и наступать. Мы описали в общих чертах один
такой проект как политику посттруда, которая дает нам
свободу самим создавать свою жизнь и объединяться в сооб-
щества. Для победы в политических сражениях понадобится
организовать широкий популистский левый фронт, выстро-
ить организационную экосистему для ведения полноценной
политической деятельности на разных фронтах и использо-
вать все доступные рычаги давления.
И все же отказ от труда не станет концом истории.
Создание фундамента для посттрудового общества будет

253
огромным достижением, но все же это лишь первый шаг1.
Именно поэтому так важно воспринимать левую политику
как политику модерности: потому что она требует не путать
посттрудовое общество — да и любое общество — с концом
истории. Универсализм всегда преодолевает сам себя, у него
есть внутренние ресурсы для порождения имманентной
критики, которая утверждает и расширяет его собствен-
ные идеалы. Ни одна конкретная общественная формация
не является достаточной для удовлетворения его концепту-
альных и политических запросов. Синтетическая свобода,
в свою очередь, не позволяет довольствоваться существу-
ющим горизонтом возможностей. Ограничиваясь миром
посттруда, мы рискуем оставить нетронутыми те расовые,
гендерные, колониальные и экологические противоречия,
которые по-прежнему структурируют наш мир2. Необхо-
димо продолжать работу по устранению этой асимметрии
власти, поскольку вряд ли в посттрудовом мире они исчез-
нут сами собой. Кроме того, мы будем стремиться к полной
замене рыночной системы и столкнемся с задачей постро-
ения новых политических институтов. Нам все еще неиз-
вестно, на что способно социотехническое тело, и нам еще
предстоит расчистить путь технологическому развитию
и достичь новых степеней свободы. Преодолеть зависимость
от наемного труда важно, но перед нами остается еще колос-
сальная задача отмены прочих ограничений: политических,
экономических, социальных, физических и биологических.
Программа создания посттрудового мира необходима,
но недостаточна.
И все же посттрудовая платформа дает нам новую точку
равновесия, к которой нужно стремиться, и завершает пере-
ход к новой посттрудовой гегемонии от социал-демократии
через промежуточную стадию неолиберализма. Мы полага-
ем, что она фокусирует сегодняшние задачи и обеспечивает
надежный плацдарм для дальнейшего пути к освобожде-
нию. Создатели той или иной платформы не могут полно-
стью предвидеть все способы ее использования — это верно
и здесь. Но хотя определенные ограничения и возможности

Заключение 254
изначально заложены в самой платформе, они не исчерпы-
вают тех видов жизненного уклада, которые она породит.
В итоге вопрос об образе будущего остается открытым,
никто не претендует на его окончательное решение3. Ког-
да платформа сконструирована правильно, ее успешность
заключается именно в том, что на ней можно строить даль-
нейшее развитие. При наличии посттрудовой платформы
люди, вероятно, будут больше участвовать в политическом
процессе, хотя не исключено, что они, напротив, углубятся
в собственный мир, сформированный медиаспектаклем.
Но здесь есть поводы для надежды, поскольку в рабочей
этике должен произойти сдвиг, необходимый для посттру-
дового общества. Этот проект приведет к трансформации
субъекта: возникнут условия для массового превращения
эгоистичных индивидуумов, созданных капитализмом,
в общественные и творческие формы общественного выра-
жения, освобожденные концом труда. Человечество слиш-
ком долго формировали капиталистические импульсы,
но мир посттруда обещает значительно ослабить эти огра-
ничения в будущем. Все это не значит, что в посттрудовом
обществе воцарится сплошной досуг. Скорее, тот труд, кото-
рый в нем останется, не будет навязан какой-то внешней си-
лой — будь то работодатель или необходимость выживания.
Мы будем трудиться по собственному желанию, а не под
давлением снаружи4. В противоположность строгости кон-
сервативных устремлений и обещанной антимодернистами
суровой жизни, мир посттруда обещает освобождение жела-
ний, изобилие и свободу.
Несомненно, это будущее не лишено рисков, но такова
любая программа по совершенствованию мира. Нет никаких
гарантий, что все сработает так, как ожидалось: либо мир
посттруда сможет создать устойчивую динамику к быстро-
му распаду капитализма, либо реакционные силы коопти-
руют освобожденные желания при помощи некой новой си-
стемы контроля. Боязнь рисков, связанных с политическими
действиями, привела часть современных левых к ситуации,
когда они хотят обновления, но без рисков. Обобщенные

255
призывы экспериментировать, создавать и предвосхищать
будущее стали общим местом, а конкретные предложения
все чаще сталкиваются с волной критики, обозначающей все
возможные пункты, в которых что-то может пойти не так.
В свете этой двойной тенденции — за обновление, но про-
тив рисков, неотделимых от перемен в обществе, — при-
влекательность политических идей, воздающих должное
спонтанным «событиям», становится яснее. Событие (как
революционный прорыв) отражает желание обновления без
ответственности. Мессианское событие обещает разбить
вдребезги наш загнивающий мир и вывести нас на новый
этап истории, удачно обойдясь без трудной работы, коей
и является политика. Впереди стоит тяжелая задача строить
новые миры, сознавая, что за этим возникнут новые проблемы.
Все лучшие утопии всегда раздираемы разногласиями.
Оппозиция превратила этот императив в своего рода
принцип предосторожности и использует его для устранения
неопределенности и рисков, связанных с принятием реше-
ний. Принцип предосторожности стремится свести эписте-
мологическую неопределенность к сохранению статус-кво
и аккуратно оттирает в сторону тех, кто готов строить луч-
шее будущее, — таким указывают на необходимость «про-
вести дополнительные исследования». Стоит заметить, что
в самом принципе предосторожности заложена неустрани-
мая лакуна: он игнорирует риски собственного применения.
В попытках перестраховаться и устранить риски возникает
слепота к опасности бездействия и упущенных возможно-
стей5. И хотя страховать риски вполне уместно, когда мы на-
чинаем полнее понимать неопределенность и связанные
с ней проблемы, мы замечаем, что чрезмерная осторожность
не дает нам особых преимуществ. Принцип предосторожно-
сти призван «закрыть» будущее и устранить неопределен-
ность, в то время как именно неопределенность рискован-
ных ставок ведет нас к более открытому будущему — как
сказала художница-концептуалистка Дженни Хольцер,
«наша жизнь — это неожиданное воплощение давних пла-
нов». Строить будущее — значит быть готовым к неожидан-

Заключение 256
ным последствиям и несовершенным решениям. Всегда есть
риск попасть в ловушку, но можно и ускользнуть — чтобы
попасть в ловушку получше6.

После Посттрудовой и, шире, посткапитали-

капитализма стический проект — это прогрессивное
направление в деле всеобщего освобо-
ждения. На практике эти проекты подразумевают «контро-
лируемую ликвидацию рыночных сил… и разрушение связи
между трудом и доходом»7. Но окончательная цель всеобщего
освобождения — это преодоление физических, биологиче-
ских, политических и экономических ограничений. Стремле-
ние отменить все ограничения в крайнем выражении ведет
к грандиозным замыслам. Русские космисты верили, что
изобретатели будущего сумеют преодолеть даже такие
препятствия, как смерть и закон всемирного тяготения8.
В этих вселенских размышлениях мы видим, как проект
по освобождению человечества превратился в непрерывный
процесс, у которого есть две тесно связанные направляющие:
развитие технологии и развитие человека.
Технологическое развитие происходит по смешанному
алгоритму, создавая новые сочетания уже существующих
идей, технологий и технологических компонентов. Простые
объекты объединяются во все более сложные технологи-
ческие системы, а каждый вновь разработанный техноло-
гический элемент становится основой для новой техноло-
гии. Комбинаторные возможности при таком расширении
стремительно вырастают9. Может показаться, что важный
двигатель этого технологического прогресса — капитали-
стическая конкуренция. Распространено мнение, будто
конкуренция между предпринимателями способствует
технологическим изменениям в производственном процессе,
а потребительский капитализм требует все большего раз-
нообразия производимых товаров. Но в то же самое время
капитализм чинит существенные препятствия техноло-
гическому развитию. Тщательно создаваемый образ капи-

257
тализма — динамический риск и технологические инно-
вации — на деле скрывает реальные источники динамики
в экономике. Государства, а не корпорации, финансировали
и проводили разработку таких инноваций, как железные
дороги, интернет, компьютеры, сверхзвуковые полеты,
космические корабли, спутники, лекарства, распознавание
голоса, нанотехнологии, тачскрины и экологически чистая
энергия. В послевоенный «золотой век» науки научные
исследования на две трети финансировались из государ-
ственного бюджета10. Но за последние десятилетия корпора-
тивные вложения в высокорисковые технологии еще более
резко сократились11, а с учетом неолиберального урезания
государственных расходов неудивительно, что развитие
технологий с 1970-х годов замедлилось12. Иными словами,
основным двигателем технологического развития были
коллективные инвестиции, а не частные13. Высокорисковые
разработки и технологии слишком рискованны для частного
капитала; такие фигуры, как Стив Джобс или Илон Маск,
попросту скрывают, что паразитируют на государственных
разработках14. Аналогичным образом мультимиллиардные
масштабные проекты в конечном итоге имеют внеэкономи-
ческие цели и не могут быть оценены c точки зрения эконо-
мической эффективности. Рыночные ограничения мешают
проектам такого масштаба, поскольку трезвый анализ их це-
лесообразности в капиталистических терминах покажет, что
она крайне невелика15. Добавим, что некоторые исследования,
полезные для общества (например, на основе существую-
щей вакцины против вируса Эболы), не ведутся по причине
низкой рентабельности, а в некоторых областях (солнечная
энергия и электромобили) капитализм и вовсе активно
препятствует прогрессу, лоббирует отказ правительств
от дотаций зеленой энергии и разрабатывает законы, кото-
рые мешают дальнейшему развитию. Вся фармацевтиче-
ская промышленность являет собой особенно удручающую
картину последствий монополизации интеллектуальной
собственности, а технологические производства все больше
страдают от патентного троллинга. Таким образом, капи-

Заключение 258
тализм неверно определяет источники технологического
развития, загоняет творческую энергию в узкие рамки нако-
пления капитала, измеряет воображение рентабельностью,
а также преследует инновации, угрожающие получению
прибыли. Чтобы открыть путь технологическому прогрессу,
необходимо выйти за рамки капитализма и высвободить
творчество из сегодняшних тисков16. Это положит начало
освобождению технологий из замкнутой сферы контроля
и эксплуатации и направит их в сторону количественного
и качественного расширения синтетической свободы. Тогда
станут возможными утопии амбициозных мегапроектов,
которые возродят мечты о новых открытиях и изобретениях.
Грезы о космических полетах, низкоуглеродной экономике,
автоматизации рутинного труда, продлении человеческой
жизни и т.д. — капитализм так или иначе тормозит все эти
масштабные технологические проекты. Если освободить
от пут капитализма самодвижущийся технологический про-
цесс, он усилит и позитивную, и негативную свободу. Сво-
бодное развитие технологий может стать основой подлинно
посткапиталистической экономики и увести человечество
от бедности, трудовой повинности, эксплуатации к полно-
ценному расцвету17.
Так переплетаются освобожденные технологии с буду-
щим человечества. Чтобы попасть в посткапиталистическое
будущее, нужно развернуться от пролетаризации человека
к новому субъекту, изменившемуся и способному меняться
дальше. Этот субъект не может быть определен заранее, его
черты проявляются только по мере практического и концеп-
туального развития событий. Опутывающие нас технологи-
ческие, природные и социальные сети не таят в себе никакой
«подлинной» сущности человечества18. Предположение,
что посттрудовое общество разовьет в людях еще большую
страсть к бездумному потреблению, не берет в расчет че-
ловеческую способность к творчеству и новым открытиям
и апеллирует к пессимизму, вызванному текущей капитали-
стической субъектностью19. Точно так же развитие новых
потребностей нужно отделять от их коммодификации.

259
В то время как последняя загоняет новые желания в рамки
погони за прибылью, ограничивающие расцвет личности,
само по себе возникновение новых желаний есть показа-
тель прогресса. «Расширять и разнообразить потребности
в целом» — этот лозунг должен быть вознесен выше народ-
но-политической мечты о возвращении к «примитивному,
природному состоянию этих потребностей». В капиталисти-
ческом потребительском обществе усложнение потребно-
стей подверглось искажениям, но, если вынести эти искаже-
ния за скобки, его неотъемлемая цель — «развить „богатую
индивидуальность“ у всего человечества»20.
Субъект посткапитализма тем самым не выявляет своей
подлинной сущности, скрытой капиталистическими обще-
ственными отношениями, но обнаруживает пространство
для создания новых типов бытия. Как отмечал Маркс, «вся
история есть не что иное, как беспрерывное изменение
человеческой природы», и будущему человечества нельзя
заранее дать абстрактное определение: в первую очередь это
практическое явление, которое разворачивается во времени.
Несмотря на это, некоторые основные идеи можно принять
во внимание. Так, для Маркса первым принципом пост-
капитализма было «развитие человеческих сил, которое
является самоцелью»21. В самом деле, глубинной целью его
программы было всеобщее освобождение. Разнообразные
идеи, которые выдвигались марксистами для достижения
этой цели, — обобществление производства, отказ от формы
стоимости, устранение наемного труда — это просто шаги
к освобождению. Непосредственный вопрос стоит так: что
же подразумевает эта цель? Развитие человеческих сил про-
исходит с помощью синтетического выстраивания свободы.
Свобода проявляется множеством способов — среди них эко-
номические и политические22, эксперименты с сексуально-
стью и репродуктивными структурами23, появление новых
желаний, расширение эстетических способностей24, новые
формы мышления и доказательства и, наконец, совершенно
новые способы быть человеком25. Расширение пространства
желаний, потребностей, стилей и образа жизни, сообществ,

Заключение 260
возможностей — все это пробуждается к жизни проектом
всеобщего освобождения. Осуществляя его, мы открываем
дверь в будущее, вырабатываем представление о том, что
значит быть человеком, создаем утопическую программу
для новых устремлений и соединяем политический проект
с универсальной траекторией, нацеленной в бесконечность.
Капитализм, несмотря на видимые признаки свободы,
равноправия и всеобщности, замкнул эти силы в бесконеч-
ный цикл накопления, заморозил реальные возможности
человечества и свел развитие технологий к череде баналь-
ных, маргинальных инноваций. Мы движемся быстрее —
как этого требует капитализм, но не сдвигаемся с места.
Вместо этого нужно строить мир, где мы сумеем вырваться
из своей статичности.

На пороге Посыл нашей книги состоит в том, что

будущего левым нельзя ни оставаться в настоя-
щем, ни возвращаться в прошлое.
Мы должны начать работу над созданием гегемонии нового
типа, чтобы построить новое и лучшее будущее. Это серьез-
но противоречит сегодняшнему представлению о политиче-
ском здравом смысле. Сегодняшний уклон в сторону народ-
ной политики — упор на местное и аутентичное, временное
и спонтанное, автономное и частное — можно объяснить
реакцией на историю недавних поражений, частичных
и неоднозначных побед, на всевозрастающую сложность
нашего мира, но его по-прежнему категорически недоста-
точно для серьезных побед над глобальным капитализмом.
Не нужно искать кратких локальных передышек в убежище
народной политики, пора выходить за эти рамки. В противо-
положность идеям сопротивления, сдачи, выхода из игры
и пуризма задачей сегодняшних левых является масштаб-
ная, экспансионистская политика, со всеми рисками, прису-
щими такому проекту. Этот путь требует от нас сохранить
наследие модерности и заново оценить, какие элементы
постпросвещенческой матрицы можно сохранить, а от каких

261
пришло время избавиться, — ибо только новый универса-
лизм сможет вытеснить неолиберальный капитализм.
За неимением чудес и возможности начать с чистого
листа ресурсы для создания новой гегемонии приходится
брать из реалий сегодняшнего дня. В этой книге мы сосре-
доточились на полной автоматизации и отказе от труда,
но вообще перед современными левыми раскинута широкая
палитра политических возможностей. Прямым выводом
из этого является необходимость переосмысления клас-
сических левых требований в свете наиболее продвину-
тых технологий. Это означает, что придется действовать
на постнациональной и постгосударственной территории
«стека» — глобальной инфраструктуры, лежащей в основе
нашего сегодняшнего цифрового мира26. На переднем крае
современных технологий уже заметен и новый тип произ-
водства: 3D-печать и автоматизация труда предвещают воз-
никновение производства, основанного на гибкости, ликви-
дации и конце дефицита некоторых товаров. Стремительная
автоматизация логистики реализует утопическую мечту
о единой глобальной системе, где все доставляется быстро,
эффективно и без участия человека. Криптовалюты и блок-
чейн-технологии могут дать нам новые деньги, отделенные
от капиталистических форм27.
Руководство экономикой также стремительно демокра-
тизируется под воздействием возникающих технологий.
Известны слова Оскара Уайльда о том, что проблема социа-
лизма в том, что он стал занимать слишком много вечеров.
Растущая демократичность экономики может потребовать
от нас огромных временных затрат на обсуждения и ре-
шения по поводу повседневных мелочей28. Здесь важную
роль сыграет использование вычислительных технологий,
которые упростят процесс принятия решений и автомати-
зируют те из них, которые большинство сочтет непринци-
пиальными. Так, например, вместо обсуждений каждого
аспекта экономики можно принимать решения по поводу
определенных ключевых параметров (потребление энергии,
выбросы углерода, уровень неравенства, уровень инвести-

Заключение 262
ций в исследования и т.д.)29. Соцсети также могут работать
на демократизацию экономики, обеспечивая новую аудито-
рию, — если из них уйдут жажда наживы и страсть к само-
любованию. На платформе посткапиталистических соци-
альных медиа могут возникать новые способы обсуждения
и участия. Вечную проблему посткапиталистических эко-
номик — как эффективно распределять товары в отсутствие
рыночных цен — тоже можно решить с помощью компьюте-
ров. Со времен первых советских попыток экономического
планирования вычислительная мощность выросла экспо-
ненциально, увеличившись в 100 миллиардов раз30. Вычис-
ление оптимального распределения производительных
ресурсов становится все более реальным. Точно так же сбор
данных о ресурсах и параметрах при помощи компьюте-
ров делает исходные данные, необходимые для управления
экономикой, доступными как никогда. Все это можно на-
править на осуществление «Плана Лукаса» в национальном
и глобальном масштабах — на то, чтобы переориентировать
нашу экономику на осознанное производство товаров и ока-
зание услуг, которые будут общественно-полезными, вроде
возобновляемой энергии и дешевой медицины, а в конечном
итоге — на расширение наших синтетических свобод.
Именно такими должны быть левые XXI столетия. Лю-
бое движение, которое хочет оставаться актуальным и иметь
политический вес, должно осваивать подобный потенциал
и достижения нашего технологического мира. Мы должны
уводить наше коллективное воображение за рамки, уста-
новленные капитализмом. Левых не должны удовлетворять
незначительные улучшения, вроде продления жизни бата-
рейки и увеличения мощности процессора. Лучше мечтать
о низкоуглеродной экономике, космических полетах, робо-
тизации экономики (классический набор научной фанта-
стики) — и готовиться встретить рассвет после конца капи-
тализма. Неолиберализм, несмотря на всю свою кажущуюся
прочность, не гарантирует нам выживания в будущем. Как
любая другая общественная система, он не вечен. Наша за-
дача сегодня — изобрести то, что придет ему на смену.
ПОСЛЕСЛОВИЕ.
ПЕРЕИЗОБРЕТАЯ БУДУЩЕЕ

В какой точке мы находимся сейчас? За прошедшие после

выхода книги девять месяцев произошло много важных
событий. Избрание Джереми Корбина главой Лейборист-
ской партии Великобритании и неожиданный успех Берни
Сандерса на президентских праймериз Демократической
партии в США изменили сложившуюся картину в пользу
левых организаций. Приход (или возвращение?) социализма
в Америку указывает на растущую раздробленность Запада
в вопросе политической гегемонии. Это одна из определяю-
щих черт нынешнего момента: неолиберальные технократы
справа и слева обнаружили угрозу своему политическому
влиянию со стороны тех самых экономических сил, кото-
рые они внедрили. Неравенство, рост безработицы, общая
стагнация экономики — все это ударило по вере в достоин-
ства главенствующей политической доктрины. Здесь есть
повод как для оптимизма, так и для беспокойства, поскольку
эта новая среда равно питательна и для левого и для пра-
вого популизма. Политический здравый смысл меняется,
открываются новые возможности. В то время как Корбин
и Сандерс приобщают к идеям социализма новые поколе-
ния, растет и опасность того, что власть окажется в руках
реакционных неонацистов. Без ясной стратегии, пози-
тивного видения будущего и подготовленных активистов
одержать победу в предстоящей битве за гегемонию будет
чрезвычайно сложно. Впрочем, надежду внушают те про-

265
дуктивные отношения, которые сложились между новыми
социалистами, остатками горизонталистских движений
(таких, как «Оккупай») и еще более новыми политическими
движениями, такими как «Жизни черных имеют значение»
(Black Lives Matter), «Борись за 15 долларов» и различными
движениями в защиту жилья. И хотя они не во всем соглас-
ны между собой, возможно, они предвосхищают возникнове-
ние более динамичной и мощной политической среды, что
очень важно — настроенной на взаимосвязь, которая выхо-
дит за пределы локальных сражений.
С момента выхода книги сильно расширилось и дискус-
сионное поле вокруг безусловного базового дохода. Эту тему
активно исследуют в аналитических центрах левого толка
и поддерживает все большее число политических партий,
активистов и профсоюзов1. Хотя швейцарский референдум
о введении ББД в июне 2016 года в конечном итоге прова-
лился, дебаты продвинулись от начальной идеи к обсужде-
нию формы ее реализации. И здесь мы считаем абсолютно
необходимым политический подход. Чтобы добиться под-
линного всеобщего ББД, который обеспечит доход выше
уровня бедности, потребуется поддержка внушительного
политического движения. Введение ББД неизбежно вызо-
вет перераспределение доходов и богатств в той или иной
форме, что остается политическим, а не чисто технократи-
ческим вопросом. Вместе с тем серьезная, связанная с пе-
рераспределением политика ББД неотвратимо поставит
череду более общих вопросов: в чем природа труда? какова
стоимость труда? как общество создает стоимость? как эта
стоимость должна быть разделена?
Политическая программа, изложенная нами в книге
«Изобретая будущее», сама сыграла небольшую роль в неко-
торых из этих событий, поскольку ее читали самые разные
люди: крайние левые и деятели профсоюзного движения,
журналисты и политики. Критика народной политики,
необходимость более нацеленного на экспансию, институ-
ционального и гегемонного мышления становились темой
дискуссий в большом количестве левых групп. Связи между

Послесловие. Переизобретая будущее 266

ББД, автоматизацией труда и запросом на новую анти-
трудовую политику также актуализировались благодаря
профсоюзам, партиям и активистам, которые восприня-
ли эти идеи всерьез. Однако некоторые части программы
подверглись ожидаемой критике, как это происходит
со всяким проектом, стремящимся прийти на смену ны-
нешнему здравому смыслу. Оглядываясь назад с учетом
продуктивной критики с разных сторон, стоит подумать
о содержании книги, чтобы прояснить свою аргументацию,
ответить на самые важные вопросы, признать свои огра-
ничения и исправить некоторые недоразумения. Мы де-
лаем это со смирением, поскольку считаем книгу вкладом
в более широкую полемику и надеемся, что она дает повод
поразмышлять о проблемах современного левого движения,
с нашей точки зрения очень важных.

Варианты В некотором количестве отзывов,

посттрудового написанных о книге, поднимаются
будущего фундаментальные вопросы о том,
каким именно будет посттрудовой мир
в отношении окружающей среды, труда, общественного
воспроизводства и колониализма. Подразумевает ли высоко-
технологичный мир посттруда истощение ресурсов и разру-
шение климата? Будут ли страны с низким доходом
по-прежнему подвергаться угнетению и порабощению?
Какое место займет домашний и прочий неоплачиваемый
труд? Все эти вопросы крайне важны. Чтобы дать на них
ответы, будет полезно набросать серию альтернативных
возможных вариантов будущего, которые покажут, что
может получиться из посттрудового проекта. Грубо говоря,
мы можем вообразить четыре основных, потенциально
пересекающихся, варианта: неоколониальное и расистское
посттрудовое будущее, эконеустойчивое, мизогиническое
и левоориентированное.
Первый из возможных вариантов — неоколониальный
и расистский посттрудовой мир. Отказ от труда произой-

267
дет сначала в одной из развитых капиталистических стран,
но страны с низким ВВП будут стремиться к той же цели.
Посттрудовые страны станут крайне привлекательны для
мигрантов, и приток людей обострит существующие ксе-
нофобские настроения и вызовет жесткие ответные меры
со стороны государства. Контроль за границами ужесто-
чится, и европейские, американские и австралийские границы
будут усеяны трупами еще более, чем сегодня. Развитые
страны продолжат эксплуатацию дешевой рабочей силы
в странах с низким ВВП, а у себя дома продолжат использо-
вать труд заключенных, в равной степени из карательных
и экономических соображений. Конечным итогом станет
усугубление имеющегося мирового неравенства, распро-
странение ксенофобии и расизма и рост политической
и военной нестабильности, по мере того как западный мир
будет отгораживаться стеной от остального мира.
Во втором случае посттрудовое будущее будет совмеще-
но с экологической катастрофой. В этой развилке истории
посттруд установится в нескольких (возможно, многих)
странах, но чрезмерная автоматизация будет проводиться без
оглядки на сохранение природных ресурсов. Добыча ископае-
мых по всему миру будет вестись еще активней, в связи с чем
загрязнение окружающей среды и прочий ущерб продолжат
расти. Энергия для неэффективной автоматизации будет
добываться из ископаемых углеводородов, отчего выброс
углекислого газа превысит даже сегодняшний уровень.
Потребление вырастет настолько, что весь выигрыш в про-
изводительности будет работать на дальнейшее увеличение
выработки. Главным результатом станет ускоренная клима-
тическая катастрофа, которая вызовет массовую миграцию
и ксенофобию, значительную политическую дестабилиза-
цию, огромные человеческие потери (гибель множества лю-
дей), разрушение биосферы и исчезновение многих биоло-
гических видов.
Третий вариант будет мизогинным. В этом изводе пост-
трудового будущего бóльшая часть наемного труда исчезнет
и появится колоссальный избыток свободного времени.

Послесловие. Переизобретая будущее 268

Однако одновременного сдвига в области неоплачиваемого
репродуктивного труда не произойдет2. Женщины по-преж-
нему будут тащить этот груз, инвестиций в автоматизацию
домашнего труда — готовки, уборки, стирки — не будет. Или,
возможно, как это исторически сложилось, любая домашняя
технология будет соответствовать более высоким стандар-
там чистоты, но не уменьшит объем работы. В таком обще-
стве мужчины освободятся от труда по найму, но ограни-
чения для женщин сохранятся. Соответствующий разрыв
в политике только усугубится: у мужчин будет еще больше
времени, чем прежде, для участия в общественной жизни,
а женщины останутся прикованы к домашнему хозяйству.
Но можно себе представить и четвертый вариант — пол-
ную противоположность этим пессимистичным сценариям:
левоориентированное посттрудовое будущее. Эта альтер-
нативная реальность будет стремиться к открытым грани-
цам (по меньшей мере), к уничтожению пространствен-
ных механизмов контроля (тюрем и гетто), сокращению/
общественному признанию неоплачиваемого и наемного
труда, к государству всеобщего благосостояния и обеспе-
чению граждан всеобщим базовым доходом. Этот мир еще
не будет посткапиталистическим (например, товары все еще
будут приобретаться в рамках рынка, сохранится частная
собственность, продолжит работать логика накопления),
но он уже будет несравненно лучше того мира, в котором
мы живем сегодня, — с точки зрения как качества жизни, так
и нашего политического влияния.
Наша книга — это первая попытка увидеть ясную кар-
тину именно такого посттрудового будущего и проложить
к нему путь. Хотя отклики на нее затронули большинство
ключевых тем и идей, один узловой элемент часто остает-
ся за рамками дискуссии — это вопрос избыточного насе-
ления. Недаром глава об избыточном населении является
поворотной для повествования — именно там вырисовы-
вается основная движущая сила посттрудового проекта3.
В этой главе мы пытаемся вывести системные связи между
такими явлениями, как смертоносные функции границ,

269
жестокость в управлении районами, охваченными безрабо-
тицей, гиперэксплуатация труда заключенных, сохранение
прямой работорговли, концентрация избыточного населе-
ния в неофициальных трущобах, рост числа самоубийств
и психических заболеваний, нападки на высшее образование
и разрушительный эффект превращения развивающегося
мира в постиндустриальный. Там же мы поднимаем проблему
автоматизации и настаиваем на том, что развивающиеся
страны и меньшинства рискуют быть еще глубже ввергну-
тыми в пучину нищеты. Там же утверждается, что «возника-
ющие технологические тренды, вероятно, будут закреплять
пребывание широких слоев населения в трущобах и в рамках
неформальной, некапиталистической экономики». Вся
глава — это попытка рассказать о непрерывной атаке на са-
мую маргинализованную часть населения, о методах, при
помощи которых капитализм вышвыривает на обочину все
больше людей, о важной роли гендерных, расовых и колони-
альных факторов в этом процессе исключения4.
Одна из основных идей книги заключается в том, что
ожидаемый финал текущего пути капиталистического
развития — это некоторое сочетание неоколониального,
расистского, невозобновляемого и мизогинного будущего.
Как мы пытаемся показать в главе об избыточном населе-
нии, если пустить все на самотек, нас ждет именно такое
будущее. На протяжении всей книги мы предупреждаем,
что без серьезных усилий по смене курса все будет стано-
виться только хуже. Мы согласны с теми критиками, ко-
торые заявляют, что посттрудовой мир может строиться
на колониализме, на умножении неоплачиваемого труда
по воспроизводству либо полном уничтожении биосфе-
ры. Более того, это выглядит весьма вероятным, особенно
с учетом распространения фашизма, расизма и ксенофобии
в последние годы. Однако как раз на этих выводах и строится
главный посыл нашей книги: сегодня левое посттрудовое
будущее и возможно и необходимо. Именно поэтому глава
об избыточном населении располагается непосредственно
перед дискуссией о посттруде — это задает конъюнктурные

Послесловие. Переизобретая будущее 270

условия, в которых проект становится понятным. Проект
посттрудового будущего, существующего в нашем воображе-
нии, не самоочевиден, но и не является абстрактной утопией.
Этот образ будущего возник в ответ на разрушительные
процессы, которыми охвачен весь мир, и обусловлен этими
процессами. Это важный момент: посттрудовой мир следует
рассматривать как ответ на существующие и возникающие нео-
колониализм, расизм, сексизм и эксплуатацию. Соответственно,
любой посттрудовой проект, который будет продлевать
или усугублять эти условия, несовместим с нашим ви-
дением посттрудового будущего. Посттруд сам способен
высказаться в свою пользу — и мы посвятили значительные
куски книги размышлениям на эти темы. Но в сегодняшних
условиях этот проект приобретает новую актуальность —
«эти тенденции требуют реакции» (с. 39), и потому «пост-
трудовой мир становится все более насущным выбором»
(с. 126), а «левое движение должно готовиться к предстояще-
му кризису труда и избытка населения» (с. 126). Это значит,
что «политический проект левого движения XXI столетия
должен заключаться в построении такой экономики, в ко-
торой выживание людей больше не зависит от наемного
труда» (с. 152). Таковы фундаментальные предпосылки для
создания нашей программы посттрудовой политики. Нельзя
построить посттрудовое общество ни на грабеже и эксплуа-
тации беднейших стран богатыми, ни на господстве цисген-
дерных мужчин над всеми остальными, ни на превосходстве
белых над цветными. Таковы базовые координаты левого
видения посттрудового будущего, и они не подлежат изме-
нению ни при каких обстоятельствах.

Пределы анализа Теперь обратимся к двум важным

ограничениям этой книги. Первое
из них — это соображения экологии. Мы признаем, что тема
изменений климата и экоустойчивости не раскрыта нами
достаточно глубоко. Чтобы полноценно осветить проблемы
экологической устойчивости, понадобилась бы отдельная

271
книга. Тем не менее мы постарались отчетливо заявить, что
любое видение будущего должно быть экоустойчивым
и ни в коем случае не должно базироваться на сырьевой
экономике накопления, которая уничтожает нашу планету
(отсюда повторяющиеся призывы к низкоуглеродной
экономике). Будет ли широкомасштабная автоматизация
совместима с экоустойчивостью, зависит от таких вещей,
как замена ископаемого сырья для топлива, развитие возоб-
новляемой энергетики, замещение истощающихся ресур-
сов, оптимизация энергоемких производственных процес-
сов и отказ от практик трудовой эксплуатации. Другими
словами, любой ответ должен основываться на изряд-
ном объеме технических и политических знаний. Мы
полагаем, что политика посттруда может внести большой
вклад в любую попытку преодолеть расхождения между
трудовой политикой, основанной на росте экономики
и числа рабочих мест, и «зеленой» политикой, стремящейся
сократить загрязнение окружающей среды и выброс парни-
ковых газов. Посттрудовая реальность уничтожает главную
причину стремиться к росту производства и числа рабочих
мест — а именно разрывает связь между доходом и трудом
и таким образом создает возможность для образования
новых связей между этими движениями. Сокращение
труда — это еще и легкий способ сэкономить огромное
количество энергии: если США перейдут на европейскую
рабочую неделю, сокращение в энергопотреблении,
по оценкам экспертов, составит 20%. Наконец, одна из базо-
вых посылок посттрудового общества заключается в том,
что улучшение производительности используется для
сокращения работы, а не для увеличения производства.
Последнее, конечно, сложно осуществить в капиталистиче-
ской системе, но именно поэтому это должно быть предме-
том политической борьбы.
Второе ограничение — это западноцентричная природа
наших предложений. Выше мы утверждали, что стремимся
дать предельно глобальный анализ текущей конъюнктуры
и представить столь же глобальную картину надвигаю-

Послесловие. Переизобретая будущее 272

щегося кризиса в сфере труда. Но вместе с тем наша по-
зиция — это позиция белых западных мужчин, и знакомы
мы в первую очередь с обстоятельствами тех пространств,
где живем сами. Именно поэтому в своем стратегическом
анализе мы стараемся четко ограничиться западным ми-
ром. Наша цель здесь — очертить пределы нашего анализа
и подчеркнуть наше ситуативное положение. В противном
случае мы бы претендовали на то, что лучше всех знаем,
как весь остальной мир может и должен строить посттру-
довое общество, — что эту дорогу всем покажут двое белых
мужчин. Это вряд ли сочеталось бы с нашим собственным
утверждением о том, что следует «опираться на глобальный
хор голосов, формулирующий и на практике обсуждающий,
каким могло бы быть наше общее и множественное буду-
щее» (с. 122). То, что в своем стратегическом анализе мы со-
средоточились на западном мире, без сомнения, является
ограничением книги, но мы полагаем, что это ограничение
необходимо. Мы рассчитываем в будущем преодолеть его
и надеемся, что и другие смогут сделать то же самое, рас-
ширяя свои знания о власти и возможности перемен в кон-
тексте других обществ.

Что за народ? Вероятно, наиболее спорный тезис

нашей книги — и это неудивительно —
о народной политике. Будем откровенны: наша критика
явления, которое мы назвали народной политикой, связана
не с тем, что мы верим в иные, более предпочтительные
тактики и стратегии или просто злобствуем. Эта критика
скорее опирается на опыт борьбы последних нескольких деся-
тилетий. Миновало уже более двадцати лет с тех пор, как
сапатисты ворвались на мировую сцену, однако за это время
не возникло почти ни малейшей угрозы господству мирового
неолиберализма (что уж говорить о капитализме). Наш
собственный опыт участия в некоторых движениях и, в част-
ности, мимолетная надежда, вспыхнувшая в связи с «Окку-
пай», в первую очередь сподвигли нас на написание этой

273
книги. Мы желали им успеха и были * От click (англ.) — щел-
кнуть, нажать на клавишу.
разочарованы их неудачей. Наша
критика народной политики началась
с вопроса: «Что пошло не так?» Вряд ли наши ответы отлича-
ются новизной: они уже звучали в различных формах из уст
участников и внешних критиков и мы во многом опираемся
на уже существующие тексты. В чем мы, вероятно, можем
претендовать на новизну, так это в том, что видим истоки
проблемы в выборе непосредственности, которая, собственно,
и является ядром современной «народной политики» (может
быть, «народную политику» лучше даже называть «непо-
средственной политикой»). Именно эту переоценку непо-
средственности и ее укоренение в общественном сознании
мы наблюдали в разных аспектах в левой среде, от открытых
заявлений политических теоретиков до неявных допущений
в рамках различных практик.
Это приводит нас к еще одной стороне этого понятия,
которую еще предстоит изучить, — это его историческая
обусловленность5. Хотя этот вопрос не занимает в книге
большого места (он затронут всего в одном абзаце), наша
позиция состоит в том, что народная политика меняется
с течением времени. Определенные идеи и ценности начи-
нают преобладать и занимают пространство интуитивного
в воображении активистов. В 1960-х годах для большей части
западного мира народная политика означала бы создание ре-
волюционной партии. В будущем народная политика будет
означать еще что-то. Например, мы можем наблюдать, как
народно-политический здравый смысл начинает концентри-
роваться на кликтивизме* социальных медиа. Следовательно,
нам следует различать два значения народной политики.
Одно — это исторически обусловленный политический
здравый смысл. А другое — это современное выражение этого
здравого смысла, сосредоточенное вокруг политики непо-
средственности. С учетом его исторической природы будет
справедливо сказать, что наш собственный проект состоит
в создании новой народной политики. Именно в сегодняшних
условиях народная политика — «коллективный историче-

Послесловие. Переизобретая будущее 274

ски сложившийся политический здравый смысл, который
перестал соответствовать актуальным механизмам власти»
(с. 21) — стала наслаиваться на другое значение «народно-
го» как чего-то маломерного и аутентичного, основанного
на чрезмерно высокой оценке непосредственности.
В конечном итоге мы все же хотим изменить мир,
а не получить удовлетворение от подтверждения собствен-
ной правоты. Если события покажут, что наша критика была
неверна, мы будем счастливы признать свои ошибки. Для нас
существенной частью книги является ее вторая половина:
анализ глобального избытка населения и видение будущего.
А четыре требования, которые мы выдвинули для организа-
ции на платформе посттрудового мира, следует восприни-
мать как отправную точку для дискуссии, но никак не догму6.
Поскольку мы не можем претендовать ни на какую уверен-
ность в отношении своей критики и своих рекомендаций
по достижению целей, здесь вполне уместна доля смире-
ния. Мир социума сложен, безапелляционная уверенность,
с которой многие левые мыслители выдвигают свои идеи,
входит в противоречие с неизменно неудачными попытками
изменить мир.
Возвращаясь к народной политике, однако, мы вынуж-
дены настаивать на трех характеристиках нашей критики,
без соблюдения которых она начнет выходить за пределы
собственной компетенции. Во-первых, народная политика —
это имплицитный тренд, а не эксплицитная позиция. Это
приводит нас к ключевому моменту, на котором мы настаи-
ваем: народная политика не эквивалентна горизонтализму, анар-
хизму, префигуративной политике или локализму. Мы сконстру-
ировали это понятие именно потому, что мы видим много
ценного в этих движениях и не хотим полностью отметать
их в сторону. Понятие народной политики создано таким об-
разом, чтобы вычленить определенный набор характеристик
из этих движений, чтобы описать то общее, что есть между
движениями, до сих пор не сумевшими ни изменить мир,
ни помешать неолиберализму. Но повторимся: народная
политика не соположена с горизонтализмом, анархизмом,

275
префигуративной политикой и локализмом. В той степени,
в которой конкретные практики воплощают наше пони-
мание народной политики (как политики пространствен-
ной, временнóй и концептуальной непосредственности),
мы утверждаем их ограниченность. А там, где они лишены
этих черт (например, в том, как анархо-синдикализм создает
масштабируемые политические структуры), мы и не рассма-
триваем их как народно-политические по своей природе.
Приведем простой пример, чтобы сделать свою позицию
яснее. «Черные пантеры» участвовали во множестве обще-
ственных инициатив, связанных со здравоохранением, об-
разованием и питанием. Это можно принять за некий архе-
тип народно-политического мышления (община, местное).
Но на деле это прямая противоположность, потому что для
«Черных пантер» эти действия были частью более масштаб-
ного стратегического плана. Они сами описали эти проекты
прекрасной фразой: «выживание в ожидании революции».
Это усилия по созданию новых средств общественного вос-
производства — не пространства, изъятого из окружающего
общества, не некоего префигуративного рая, а инструментов
в рамках более масштабной борьбы за свержение расизма,
капитализма и империализма. Это не народная политика,
она основана на глобальном анализе и стремится масшта-
бировать свои действия, чтобы соответствовать гигантским
структурам подавления. Именно поэтому мы хотим «сразу
отметить, что сами по себе прямая демократия, префигура-
тивная политика и прямое действие не являются ущерб-
ными» (с. 47). Тактика — это то, что роднит народную
политику со стратегическим видением и историческими
условиями.
Следующее накладываемое на критику ограничение так-
же важно для понимания того, как используется этот термин.
Мы всегда вкладывали в этот термин некоторую провокатив-
ность, но никогда — пренебрежение. Поэтому вторая характе-
ристика звучит четко: мы не отвергаем народную политику. Как
мы писали, «народная политика — необходимая часть любого
успешного политического проекта, но она может служить

Послесловие. Переизобретая будущее 276

для него лишь отправной точкой» (с. 24). Наша критика
состоит не в том, что она ошибочна, а в том, что она недоста-
точна. Поэтому на протяжении всей книги мы как раз одо-
брительно отзываемся о народно-политических движениях:
«реальные победы „движения площадей“ — в солидаризации,
в возможности высказаться для разочарованных и маргина-
лизованных людей, в повышении осведомленности обще-
ства» (с. 57–58). Далее мы отмечаем, что «для достижения
некоторых целей следовать принципам прямой демократии
полезно: например, чтобы дать людям слово, создать сильное
ощущение коллективной субъектности и сформулировать
разные перспективы. Это может способствовать созданию
популистской идентичности и помочь людям увидеть себя
как коллективную сущность» (с. 237). Очевидно, что о пол-
ном отказе от народной политики речь здесь не идет. И это
радикально отличается от старомодного бинарного проти-
вопоставления «народного» и «модерного»: отношения, о ко-
торых мы говорим, устроены значительно более сложным
образом.
Наконец, третья характеристика, вероятно, наиболее
важная для понимания пределов нашей критики: народно-по-
литический подход не годится только для проектов, которые
пытаются справиться с такими масштабными проблемами, как
капитализм или изменение климата. В сочетании с нашими
предыдущими оговорками это дает такую формулировку:
политика непосредственности необходима, но не достаточна
для преобразования глобального капитализма. Если это заявле-
ние покажется вам скромным — что ж, ни к чему другому
мы и не стремились.

Необходимость Еще одним одиозным моментом

в лидерстве книги стало утверждение о необходи-
мости лидерства, в котором многие
увидели пугающий образ ленинистов-технократов. Однако
наш подход к вопросу о политической организации основан
не на ленинских принципах, а на идее «экологии организа-

277
ционной среды» и особом понимании политики гегемонии.
Ниже краткое изложение того, каким нам видится движение,
стоящее на принципах экологии организационной среды:

…глобальная архитектура такой экосистемы имеет отно-

сительно децентрализованную и сетевую форму, хотя,
в отличие от стандартной горизонталистской схемы,
эта экосистема должна включать в свою расширенную
сеть также и закрытые, и иерархически построенные
группы. Никакая организационная форма не является
предпочтительной. Не всем организациям нужно стре-
миться к соучастию, открытости и горизонтальности
как к регулятивным идеалам. Различия между спонтан-
ным возникновением и организационной долговечно-
стью, краткосрочными желаниями и долгосрочными
стратегиями не идут на пользу устойчивости и связно-
сти проекта строительства посттрудового мира. Органи-
зационное разнообразие должно сочетаться с широким
популистским единством (с. 236).

Стоит обратить внимание, что здесь нет никакого

«технофетишистского вождизма», хотя мы действительно
считаем, что определенную роль могут играть и «иерархиче-
ские» и «подпольные» организации. Однако необходимость
конспирации и неизбежность неформальных иерархий в об-
щем давно признана анархистами (в своей книге мы нередко
опираемся на их опыт), так что вряд ли многие готовы воз-
ражать против этого. Вероятнее всего, камнем преткновения
стал вопрос вождизма — а он весьма щекотливый, поскольку
легко может быть неверно истолкован.
Мы полагаем, что опасения вызывает возможность того,
что одна из подпольных иерархических группировок захо-
чет силой захватить лидерство. Вероятность этого в наше
время невысока: политическая неразборчивость правит бал,
а любая организация, которая попытается централизовать
управление и дистанцироваться от собственных членов,
обречена на скорый крах. Проговорим отчетливо нашу по-

Послесловие. Переизобретая будущее 278

зицию: мы выступаем за горизонтальную архитектуру для
любого движения, из чего следует, что ни одна группа или орга-
низация не должна стремиться доминировать в нем.
Мы предлагаем заменить политический авангард мо-
бильной авангардной функцией — с отсылкой к работам
Родриго Нуньеса. Вот как он отделяет это понятие от более
традиционного представления об авангарде:

Авангардная функция отличается от телеологического

понимания авангарда, чье влияние на марксистскую
традицию способствовало появлению вождизма. Она
объективна в той мере, в какой после распростране-
ния того изменения, которое она произвела, она может
считаться причиной растущего множества последствий.
Но она же и не объективна в смысле транзитивных от-
ношений, установления которых требуют исторические
законы, — отношений между объективно определяемы-
ми сущностями (класс, часть класса) и субъективными
политическими сдвигами (сознательность, событие).
Авангардная функция близка к тому, что Делез и Гваттари
называли «порогом детерриториализации» в ассамбляже
или ситуации: открытие нового направления, которое со-
общившись с другими, может становиться чем-то, за чем
можно следовать, от чего можно отклоняться, чему мож-
но сопротивляться и т.д.7

В более конкретной формулировке это означает

следующее:

Лидерство возникает как событие в тех ситуациях, когда

некоторым инициативам удается мгновенно сфоку-
сировать и структурировать коллективное действие
вокруг определенной цели, места или типа действий.
Это может происходить в разных формах, в разных
масштабах и на разных уровнях, от более «спонтанных»
до менее. Во время акции протеста толпа неожиданно
сворачивает с пути вслед за горсткой людей; несколько

279
 человек принимают решение разбить лагерь, и к ним
присоединяются тысячи других; только что возникший
веб-сайт привлекает гигантский трафик и внимание
ведущих медиа и т.д. Самая важная характеристика по-
добного распределенного лидерства именно в том, что
такие инициативы могут в принципе исходить откуда
угодно: не только от кого угодно (что, безусловно, хоро-
ший импульс для эгалитарных воззрений активистов),
но и буквально откуда угодно8.

Мы рекомендуем прочесть эту книгу — превосходный

анализ того, как работает лидерство в «Оккупай» и сходных
движениях. Авангард, согласно Нуньесу, никуда не делся —
он просто распределяется и становится мобильным. Что
же это означает на практике? Возьмем упрощенный пример
текущей сложной ситуации: движение «Жизни черных
имеют значение». В этом случае авангард зародился в со-
циальных медиа, когда после убийства Трейвона Мартина
возник хештег #BlackLivesMatter. После того как полицей-
ский застрелил Майкла Брауна, жители Фергюсона стали
уличным авангардом, который дал отпор государственному
насилию и вывел движение на новый уровень интенсивно-
сти. Социальные медиа продолжали расширять его охват,
и так родилось национальное (а в конечном счете и меж-
дународное) движение. После жестокого убийства Фредди
Грея новым авангардом стали жители Балтимора: борьба
нарастала под руководством уличных активистов. Впрочем,
сегодня движению угрожает риск поглощения группой
«политически респектабельных» лидеров. Пока неясно, куда
они поведут движение, если одержат верх. А может быть,
с улиц или откуда-то еще в движение придут совсем но-
вые предводители.
Это вождизм, но определенно не того типа, которого
многие боятся. Такая форма лидерства кажется нам доволь-
но умеренной, адаптированной как к реалиям низового акти-
визма, так и к более масштабным вопросам стратегического
планирования9. С нашей точки зрения, в современных обще-

Послесловие. Переизобретая будущее 280

ственных движениях лидерство всегда устроено именно так.
Мы видим свою задачу в том, чтобы сделать это очевидным
для всех и вывести дискуссию о лидерстве на более сложный
уровень. Здесь есть что сказать анархистам, которые уже
давно дискутируют на эти темы. Мы же в свою очередь пред-
лагаем раccуждать об этом на уровне экологии организаци-
онной среды, а не только отдельных организаций. И тогда
мы начнем задаваться новыми вопросами — например, как
организовать руководство общественными движениями, на-
целенными на расширение и масштабирование, не внедряя
туда постоянных и никому не подотчетных лидеров?
Но если группа людей, находящаяся в авангарде, или
отдельный лидер не объединяют движение, что же способно
придать ему цельность и последовательность? Мы утвержда-
ем, что это — «будущее». А точнее, общее видение желае-
мого другого мира. Это видение нельзя никому навязать,
скорее оно «подразумевает постоянное обсуждение раз-
личий и особенностей, стремится выстроить общий язык
и программу, несмотря на все центробежные силы» (с. 232).
Создание контргегемонии означает огромную работу по вы-
страиванию и поддержанию общего, коллективного проек-
та внутри различий и между ними. При этом очень важно
понимать, что мы имеем в виду под гегемонией. Гегемония,
как мы ее определяли в главе 7, не может отождествляться
с системой подавления. Такое восприятие гегемонии — рас-
пространенная ошибка; те, кто ее совершает, пренебрегают
тонкими оттенками этого понятия и историей его развития,
начиная с Грамши. Гегемонию следует понимать как слож-
ный, находящийся в процессе формирования способ управле-
ния, который зависит от способности разных общественных
групп влиять друг на друга значительно менее определен-
ными способами. Это влияние может принимать разные
формы — от рационального обсуждения до эмоционального
воздействия, от образовательных практик до культурных ко-
дов, от медийных рамок до экономической и инфраструктур-
ной архитектуры. В таком понимании гегемония возникает
из взаимодействий и практик различных множеств групп,

281
агентов и организаций внутри общества. Она не унифици-
рует различия, а, напротив, возникает из их взаимодействия.
Еще одной существенной составляющей гегемонного
взгляда на политику является идея, что ни один масштаб-
ный политический проект не может быть обращен лишь
к тем, кто уже осознанно убедился в его достоинствах. Про-
тивники этой идеи считают, что попытка изменить жела-
ния других посягает на их свободу. Но ведь менять желания,
убеждения и поведение расистов, сексистов, фашистов и ка-
питалистов — это абсолютно неотъемлемая часть политики.
Правда, успех какого-либо движения становится очевиден
лишь тогда, когда оно достигает широкомасштабных изме-
нений в общественном «здравом смысле» и в том, чего хотят
люди. Открыто гомофобные заявления стали вызывать не-
приятие широкой публики в Великобритании только благо-
даря долгосрочному гегемонному проекту, направленному
на то, чтобы изменить мировоззрение людей. Частично ра-
бота велась прямыми методами, но использовались и другие,
от специальных законодательных мер до заострения темы
в СМИ, и все это стало возможным в итоге кампании, длив-
шейся десятилетия. Все эти методы в совокупности создают
новую среду, в которой формируется субъект.
Чтобы лучше понять достоинства гегемонного подхода,
можно рассмотреть, как будет выглядеть альтернатива ему.
Согласно такому подходу, люди в массе своей инертны,
не меняются ни сами, ни под сторонним воздействием,
а значит, единственная разумная цель — создание неболь-
ших анклавов из людей со сходными взглядами, своего рода
сепаратизм. Такая позиция предполагает расчет на сти-
хийное восстание и не только ведет к провалу, но и тя-
готеет к достаточно упрощенному, лишенному нюансов
приятию традиционных общественных форм и категорий.
У нас есть основания полагать, что любая левая политика,
заслуживающая такого названия, отвергнет этот подход.
Успехи борьбы с расизмом, феминизма и движения в защи-
ту прав ЛГБТ-сообщества связаны с тем, что эти проекты,
пусть и не в явной форме, были гегемонными: они стре-

Послесловие. Переизобретая будущее 282

мились изменить условия, которые формируют убежде-
ния, мнения и желания людей. Такой процесс изменений
лишь в исключительных случаях можно воспринимать как
ситуацию навязывания. Политика гегемонии, напротив,
работает на переориентацию существующих тенденций,
желаний, мнений и убеждений, работает с имеющимися
возможностями и в свою очередь их преобразует. Именно
в этом смысле политика гегемонии подразумевает «руко-
водство» — не в смысле наличия индивидуальных лидеров,
а в том смысле, что она преобразует условия, определяю-
щие траектории жизни общества, меняет те средства, кото-
рые формулируют и формируют субъектности и желания.
Это политика в ее чистейшем и простейшем виде.
В заключение мы выскажем несколько соображений
на тему левого «Мон-Пелерина». Сама тема, разумеется,
предполагает некоторую скандальность (хотя отметим, что
и Филипп Мировски, и Оуэн Джонс недавно высказывали
подобные мысли). Но подъем неолиберализма небезосно-
вательно считается величайшим примером радикального
изменения идеологии в XXI столетии. И здесь нам важно
понять, как происходит смена власти в глобальном масштабе.
Многие решили, будто мы призываем создать авангард ле-
вого движения, подобный «Мон-Пелерину». Мы надеемся,
что все вышесказанное убеждает в обратном. Именно поэ-
тому мы подчеркиваем, что «призыв к левому „Мон-Пеле-
рину“ не означает… что нужно просто перенять принципы
работы общества» (с. 100). Впрочем, три из них мы считаем
потенциально полезными для левого движения: установку
на долгосрочную перспективу, стремление и способность
создавать «методы глобальной экспансии», а также «праг-
матическую гибкость и стратегии контргегемонии, объе-
диняющей организационную среду и разнородность инте-
ресов» (с. 100). Элитизм «Мон-Пелерина» и его лидерские
амбиции не представляют для нас никакой ценности. Как
мы заявляем в книге, «в мире, где царит сложность, никто
не может претендовать на универсальный взгляд» (с. 239).
Перед «левым Мон-Пелерином» стоит задача выработать

283
способ, которым можно воплотить идеи горизонта, экспан-
сии и гибкой идеологии в новые формы без элитистских
лидерских амбиций первого «Мон-Пелерина» и с учетом
положения левых (например, отсутствия у них аналогич-
ных ресурсов).

Создавая образы Целый ряд вопросов остался нами

будущего вовсе не затронут, но эта ответная
часть вышла уже и без того достаточно
длинной, и мы уверены, что наши читатели смогут сами
составить себе мнение на эти темы. В заключение мы обра-
тимся к дискуссии о будущем — а конкретно, о соотношении
между будущим вообще и нашим конкретным видением
посттрудового будущего. В главе о левой модерности мы
сознательно и последовательно говорим об образах будуще-
го во множественном числе: «Модерности могут быть
разными, и новые образы будущего принципиально важны
для левого движения» (с. 110). Мы также говорим, что «обра-
зы будущего необходимы для подготовки и работы антика-
питалистического движения» (с. 110). Дальше мы пишем,
что левая модерность «должна предложить увлекательное
и всеобъемлющее видение лучшего будущего (с. 122). В этой
главе мы еще используем множественное число, но дальше
останавливаемся на одном из вариантов — посттрудовом:
«мы описали в общих чертах один такой проект как полити-
ку посттруда» (с. 253). Вторая часть книги — это разбор
такого видения будущего: мы объясняем, «почему нужно
стремиться к будущему без работы» (с. 253), и наш уверен-
ный тон происходит из нашей убежденности. Однако
мы признаем, что это не единственное возможное видение
и потому настаиваем на «необходимости… участия [неевро-
пейцев] в строительстве подлинно планетарного и универ-
сального будущего» (с. 115). Кроме того, мы видим себя
участниками более широкой дискуссии и полагаем, что «лю-
бой осмысленный взгляд на будущее предполагает выдвиже-
ние предложений и целей, и эта [книга] является вкладом

Послесловие. Переизобретая будущее 284

в эту потенциальную дискуссию» (с. 157). Иногда мы пользо-
вались усиленной аргументацией в поддержку посттрудового
проекта, но неизменно подчеркивали, что «любой част-
ный образ модерности должен быть открыт для сотворче-
ства и дальнейшего преобразования» (с. 115). В конечном
счете выдвигаемый этой книгой проект — это приглаше-
ние. «Кого призовут к действию… требования [посттруда],
заранее не известно» (с. 233). Мы надеемся, что те, кого
убедит наш призыв, будут развивать посттрудовой проект
дальше, заполнят оставленные нами лакуны, распространят
его на новые области и выстроят связи между разными
направлениями борьбы. Будущее не изобрести в одиночку.
ПРИМЕЧАНИЯ
ВВЕДЕНИЕ
1 Keynes J.M. Economic Possibilities for Our
Grandchildren // Essays in Persuasion.
New York: W.W. Norton & Co., 1963;
Young G. The Russian Cosmists: The
Esoteric Futurism of Nikolai Fedorov and
His Followers. Oxford: Oxford University
Press, 2012; Dery M. Black to the Future:
Interviews with Samuel R. Delany,
Greg Tate, and Tricia Rose // Flame
Wars: The Discourse of Cyberculture /
Ed. by M. Dery. Durham, NC: Duke
University Press, 1994; Firestone Sh.
The Dialectic of Sex: The Case for Feminist
Revolution. New York: Morrow, 1970.
2 См. образцы этого отношения
в книге: Berardi F. After the Future.
Edinburgh: AK Press, 2011; Clark T.J.
For a Left with No Future // New Left
Review. 2012. Vol. II. № 74; Coronil F. The
Future in Question: History and Utopia
in Latin America, 1989–2010 // Craig
Calhoun and Business as Usual: The Roots
of the Global Financial Meltdown /
Ed. by G. Derluguian. New York: New York
University Press, 2011. Или, говоря сло-
вами одного популярного эссе: «У бу-
дущего нет будущего» (The Invisible
Committee, The Coming Insurrection.
Los Angeles: Semiotext(e), 2009. P. 23).
ГЛАВА 1. НАШ ПОЛИТИЧЕСКИЙ ЗДРА-
ВЫЙ СМЫСЛ: ВВЕДЕНИЕ В НАРОДНУЮ
ПОЛИТИКУ
1 Mitchell D. Stuff White People Smash //
Rabble. 2011. June 26 [rabble.ca].
2 Показательно, что главной причиной
провала идущих в Дохе переговоров
Примечания к главе 1
в ВТО становятся разногласия между
государствами, а вовсе не сопротивле-
ние общественных движений.
3 О дебатах по поводу требований
внутри «Оккупай» можно прочесть
в книге: Occupy! Scenes from Occupied
America / Ed. by A. Taylor, K. Gessen.
London: Verso, 2011. Подробную кри-
тику позиции «без требований» см.
в работе: Desiriis M., Dean J. A Movement
Without Demands? // Possible Futures.
2012. January 3 [possible-futures.org].
4 Schwartz-Weinstein Z. Not Your Academy:
Occupation and the Future of Student
Struggles // Is This What Democracy
Looks Like? / Ed. by A.J. Bauer,
Ch. Beltran, R. Jaleel, A. Ross. Social
Text E-Book, 2012 [whatdemocracy-
looks-like.com]. Ср. с работой, которая
прослеживает уменьшение зна-
чимости конкретных требований
со временем в рамках отдельного
студенческого захвата в Университет-
ском колледже Лондона в 2010 году:
Aitchison G. Reform, Rupture, or Re-
Imagination: Understanding the Purpose
of an Occupation // Social Movement
Studies. 2011. Vol. 10. № 4. P. 431–439.
5 Работа Хаким-Бея, вероятно, явля-
ется наиболее печально известным
примером этой самодостаточности
автономного протеста. См.: Hakim Bey.
TAZ: The Temporary Autonomous Zone,
Ontological Anarchy, Poetic Terrorism /
2nd rev. ed. Brooklyn: Autonomedia, 2011.
См. также: Gilbert J. Anti-Capitalism and
Culture: Radical Theory and Popular
Politics. Oxford; New York: Berg, 2008.
286
 P. 203–209, где содержится исчерпы-
вающая критика опасностей «акти-
вистского воображаемого» изнутри
общественного движения.
6 Polman L. The Crisis Caravan:
What’s Wrong with Humanitarian Aid?.
New York: Metropolitan Books, 2010.
7 Fracking Sussex: The Threat of Shale Oil &
Gas // Frack Off. 2013 [frack-off.org.uk].
В действительности наибольшего
успеха в остановке фрекинга добился
рынок, когда недавно упали цены
на сырую нефть.
8 Direct Action, Occupy Wall Street, and the
Future of Housing Justice: An Interview
with Noam Chomsky / Eviction Free
Zone. 2013 [libcom.org].
9 Gabbatt A. Occupy Wall Street Activists
Buy $15m of Americans’ Personal Debt //
Guardian. 2013. November 12.
10 Mason P. Live Working or Die Fighting:
How the Working Class Went Global.
London: Vintage, 2008.
11 Stich S. From Folk Psychology
to Cognitive Science: The Case Against
Belief. Cambridge, MA: MIT Press, 1983;
Churchland P. Neurophilosophy: Towards
a Unified Science of the Mind–Brain.
Cambridge, MA: MIT Press, 1986. Хотя
мы и пытаемся провести некую ана-
логию с нейрофилософской традици-
ей, мы не имеем в виду, что народная
политика в каком-либо смысле
строится на народной психологии.
Наша критика народной политики
фокусируется как на реальном функ-
ционировании системы, так и на том,
что само это явление представляется
одновременно и необходимым, и дезо-
риентирующим.
12 Об истории этих «репертуаров про-
тестных действий» см.: Tilly Ch. Social
Movements, 1768–2004. Boulder, CA:
Paradigm, 2004.
13 Doward J., McVeigh T., Townsend M.,
Taylor M. March for the Alternative Sends
a Noisy Message to the Government //
Guardian. 2011. March 26.
14 Featherstone L. Henwood D., Parenti Ch. Left
Anti-Intellectualism and Its Discontents //
Confronting Capitalism: Dispatches from
a Global Movement / Ed. by E. Yuen,
G. Katsiaficas, D. Burton Rose. New York:
Soft Skull, 2004.
15 Hakim Bey. Op. cit.
16 Davidson P. The Keynes Solution: The
Path to Global Economic Prosperity. New
York: Palgrave Macmillan, 2009.
17 The Invisible Committee, The Coming
Insurrection. Los Angeles, CA; Cambridge,
MA: Semiotext(e); distributed by the
MIT Press, 2009.
18 Sharzer G. No Local: Why Small-Scale
Alternatives Won’t Change the World.
Winchester: Zero, 2012.
19 Schumacher E. Small Is Beautiful:
Economics as if People Mattered.
New York: Harper & Row, 1973.
20 Occupy! Scenes from Occupied America.
21 Day R. Gramsci Is Dead: Anarchist
Currents in the Newest Social Movements.
London: Pluto, 2005; Beasley-Murray J.
Posthegemony: Political Theory and
Latin America. Minneapolis: University
of Minnesota Press, 2010.
22 Healey J. Ethical Consumerism. Thirroul,
NSW: Spinney, 2013.
23 Ladyman J., Lambert J., Wiesner K. What
Is a Complex System? // European Journal
for Philosophy of Science. 2013. Vol. 3. № 1.
P. 33–67.
24 Buck-Morss S. Envisioning Capital: Political
Economy on Display // Critical Inquiry.
1995. Vol. 21. № 2. P. 434–467.
25 Jameson F. Cognitive Mapping // Marxism
and the Interpretation of Culture /
Ed. by C. L. Nelson, L. Grossberg. Chicago:
University of Illinois Press, 1990.
26 Ibid. P. 356.
27 Schumacher E. Op. cit.; Honoré C. In Praise
of Slow: Challenging the Cult of Speed.
New York: Harper San Francisco, 2005.
28 Luxemburg R. The Essential Rosa
Luxemburg: Reform or Revolution and
the Mass Strike / Ed. by H. Scott. Chicago:
Haymarket, 2008. P. 68.
29 Hayek F. The Road to Serfdom. London:
Routledge, 1962; The Theory of Complex
Phenomena // Readings in the Philosophy
of Social Science / Ed. by M. Martin,
L. McIntyre. Cambridge, MA: MIT
Press, 1964.
30 Это основа дискуссии об экономиче-
ском расчете в социалистической эко-
номике. См.: Lange O., Taylor F.M. On the
Economic Theory of Socialism. New York:
McGraw-Hill, 1964; Adaman F., Devine P.
The Economics Calculation Debate:
Lessons for Socialists // Cambridge
Journal of Economics. 1996. Vol. 20.
287
 № 5 (September); Cottrell A., Cockshott P.
Calculation, Complexity and Planning:
The Socialist Calculation Debate Once
Again // Review of Political Economy.
1993. Vol. 5. № 1.
31 Здесь важно отметить, что «левые» —
это в конечном счете искусственный
и вообще вряд ли полезный термин,
которым принято описывать чрезвы-
чайно разнообразный и потенциально
противоречивый набор политических
и общественных сил. Подробное обсуж-
дение источников противопоставления
левых и правых в послереволюцион-
ной Франции см.: Gauchet M. Right and
Left // Realms of Memory: Conflicts and
Divisions / Ed. by L. Kritzman. New York:
Columbia University Press, 1997. Мы хо-
тим прояснить, что используем термин
«левые» в самом широком смысле,
включая в него следующие движения,
идеологические позиции и организа-
ции: социал-демократия, коммунизм,
анархизм, левый либертарианизм,
антиимпериализм, антифашизм, анти-
расизм, антикапитализм, феминизм,
автономизм, профсоюзное движение,
квир-политика, значительная часть
зеленого движения, а также многочис-
ленные группы, вступающие в союзы
или скрещивающиеся с перечисленны-
ми. Любое единство, которое эти силы
могут обнаруживать, является резуль-
татом политического конструирования
и формулировок, а не естественным
или предопределенным.
32 Moschonas G. In the Name of Social
Democracy: The Great Transformation,
1945 to the Present / Trans. by G. Elliott.
London: Verso, 2002. P. 15–17; Ruggie J.G.
International Regimes, Transactions, and
Change: Embedded Liberalism in the
Postwar Economic Order // International
Organization. 1982. Vol. 36. № 2.
33 После провала 1968 года последовал
краткий период возрождения класси-
ческой ленинистской и маоистской
революционной мысли. Однако эти
попытки сделать ставку на традицион-
ные методы остались маргинальными
и в конечном итоге потерпели крах.
Об истории этого периода в Америке
см.: Elbaum M. Revolution in the Air: Sixties
Radicals Turn to Lenin, Mao and Che.
London: Verso, 2006.
Примечания к главе 2
34 Moschonas G. Op. cit. P. 35–36.
35 Раннюю феминистскую критику этих
методов организации см.: Freeman J.
The Tyranny of Structurelessness, 1970
[struggle.ws].
36 1968 in Europe: A History of Protest and
Activism, 1956–77 / Ed. by M. Klimke,
J. Scharloth. New York: Palgrave
Macmillan, 2008.
37 Ibid. P. 5.
38 Arrighi G. Terrence Hopkins, Immanuel
Wallerstein, Antisystemic Movements.
London; New York: Verso, 1989. P. 45–47.
39 Ibid.
40 Starr P. Logics of Failed Revolt: French
Theory After May ’68. Stanford, CA:
Stanford University Press, 1995.
41 Kester G. Lessons in Futility: Francis Alys
and the Legacy of May ’68 // Third Text.
2009. Vol. 23. № 4.
42 Gilbert J. Op. cit. P. 23–24.
43 Yergin D. The Prize: The Epic Quest
for Oil, Money, and Power. New
York: Simon & Schuster, 1991; Barry J.
Eichengreen, Global Imbalances and the
Lessons of Bretton Woods. Cambridge,
MA: MIT Press, 2007.
44 Barlow G. The Labour Movement
in Britain from Thatcher to Blair.
Frankfurt: Peter Lang, 2008.
45 Индикатором успеха неолиберального
проекта по окончательному разгрому
профсоюзов является общая числен-
ность работоспособного населения, вхо-
дящего в профсоюзы. Это число умень-
шалось в 17 из 21 страны, входящей
в ОЭСР в 1980–2000 годы. и продолжало
уменьшаться в 2000–2007 годы уже
в 19 странах. См.: Trade Union Density /
OECD Stat Extracts [stats.oecd.org].
46 Harvey D. A Brief History
of Neoliberalism. Oxford: Oxford
University Press, 2007. P. 11–14.
47 Ibid. P. 13.
48 Crouch C. Post-Democracy. Cambridge:
Polity, 2004. Ch. 1.
49 Jordan T. Activism! Direct Action,
Hacktivism and the Future of Society.
London: Reaktion, 2001. P. 32.
50 Crenshaw K. Demarginalizing the
Intersection of Race and Sex: A Black
Feminist Critique of Antidiscrimination
Doctrine, Feminist Theory and Antiracist
Politics // University of Chicago Legal
Forum. 1988. Vol. 140.
288
51 Firestone Sh. The Dialectic of Sex: The Case
for Feminist Revolution. New York:
Morrow, 1970; Further Adventures
of the Dialectic of Sex: Critical Essays
on Shulamith Firestone / Ed. by M. Merck,
S. Sandford. New York: Palgrave
Macmillan, 2010.
52 Ср., например: Geschwender J.A. Class,
Race, and Worker Insurgency. New York:
Cambridge University Press, 1977.
53 Starr A. Naming the Enemy: Anti-
Corporate Movements Confront
Globalisation. London: Zed, 2000.
54 Jordan T. Op. cit. Activism!; Occupy!
Scenes from Occupied America.
55 Эта работа развивает наши более
ранние предложения, выдвинутые
в «Манифесте акселерационистской
политики». Мы стараемся активно
избегать термина «акселерационизм»
в этой книге из-за шлейфа конку-
рирующих толкований, которые
возникли вокруг этого понятия.
См.: Williams A., Srnicek N. #Accelerate:
Manifesto for an Accelerationist Politics //
#Accelerate: The Accelerationist Reader /
Ed. by R. Mackay, A. Avanessian.
Falmouth: Urbanomic, 2014.
ГЛАВА 2. ПОЧЕМУ МЫ НЕ ВЫИГРЫВАЕМ?
КРИТИКА СЕГОДНЯШНИХ ЛЕВЫХ
1 Эти взгляды можно увидеть в разно-
образного толка обвинениях «Окку-
пай» в чрезмерной либеральности.
См.: Bray M. Five Liberal Tendencies
that Plagued Occupy // ROAR Magazine.
2014. March 14 [roarmag.org]. Ана-
логичные аргументы приводились
и в прошлом. Так, например, Маркс
утверждал, что крестьянство не дает
достаточной базы для революци-
онной политики, и только про-
мышленный рабочий класс имеет
те же интересы, что и коммунизм.
Наш же аргумент состоит в том,
что невзирая на классовую основу
горизонтализма, локализма и других
проявлений народной политики,
все они связаны идеями простран-
ственной, временнóй и концептуаль-
ной непосредственности.
2 Feigenbaum A., Frenzel F., McCurdy P.
Protest Camps. London: Zed, 2013. P. 159.
Некоторые варианты горизонтализма
могли наблюдаться в левой политике
и до начала 1970-х, протогоризон-
талистские устремления отчетливо
прослеживаются у анархистов XIX века
и даже в более ранних движениях.
3 В этой главе мы опустим всю дол-
гую историю анархистской мысли
и практики, чтобы сфокусироваться
исключительно на горизонтализме как
на современной реализации некоторых
ее принципов и практик.
4 Holloway J. Change the World Without
Taking Power: The Meaning of Revolution
Today. London; Sterling, VA: Pluto, 2002.
5 Day R. Gramsci Is Dead: Anarchist
Currents in the Newest Social Movements.
London: Pluto, 2005. P. 8. См. также:
Beasley-Murray J. Posthegemony: Political
Theory and Latin America. Minneapolis:
University of Minnesota Press, 2010.
6 Приверженность консенсусному при-
нятию решений не всегда является от-
четливым признаком горизонтализма
как такового, это скорее популярный
сейчас способ практической проце-
дурной реализации горизонтализма.
Некоторые формы анархизма, такие
как южноамериканский платформизм,
напротив, отчетливо избегают консен-
сусного принятия решений.
7 Gordon U. Anarchy Alive! Anti-
Authoritarian Politics from Practice
to Theory. London: Pluto, 2007. P. 20.
8 Пока широкие перспективы прямой
демократии в ее непосредственной
и/или консенсусной форме не очень
убедительны, но это не мешает раз-
мышлять о том, как может развиваться
партисипативная демократия в более
сложных, технологически опосредо-
ванных условиях.
9 Bookchin M. Post-Scarcity Anarchism.
Edinburgh: AK Press, 2004. P. xxviii.
10 Ibid. P. 58.
11 Castells M. Networks of Outrage and
Hope: Social Movements in the Internet
Age. Cambridge, UK; Malden, MA: Polity,
2012. P. 11.
12 Считается, что форма принятия кон-
сенсусных решений, распространенная
среди современных левых активистов,
произошла из квакерских религиозных
движений около 300 лет назад. Эту
процедуру принесли в политический
активизм квакеры, участвовавшие в ан-
тиядерных кампаниях (Kauffmann L.A.
289
 The Theology of Consensus // Occupy!
Scenes from Occupied America /
Ed. by A. Taylor, K. Gessen. London:
Verso, 2011).
13 Sitrin M. Occupy: Making Democracy
a Question // What We Are Fighting
For: A Radical Collective Manifesto /
Ed. by F. Campagna, E. Campiglio.
London: Pluto, 2012. P. 86–87.
14 Crouch C. Post-Democracy. Cambridge:
Polity, 2004.
15 Kauffmann L.A. Op. cit.
16 Campagna F., Campiglio E. What Are
We Struggling For? // What We Are
Fighting For. P. 5.
17 Bookchin M. Op. cit. P. 11.
18 South London Solidarity Federation:
Direct Action and Unmediated Struggle //
What We Are Fighting For. P. 192.
19 Вероятно, самая известная форма
прямого действия — массовая забастов-
ка — была сильнейшим оружием ра-
бочих движений XIX и XX веков и при
правильном использовании остается
мощным инструментом и сегодня.
Но она зачастую требует масштаби-
рования (до уровня всей индустрии
или всей страны), а также упорства,
солидарности, постоянного членства
и организованной системы финанси-
рования. Структура горизонталист-
ских движений часто препятствует
успеху такого рода тактик.
20 Feigenbaum A., Frenzel F., McCurdy P.
Op. cit. P. 161.
21 Относительный успех «захватни-
ческих» тактик в Египте, Тунисе
и Исландии коренится в череде
условий, которые заметно отличают-
ся от условий в Европе и Северной
Америке — например, сравнительно
гомогенный религиозный и этнокуль-
турный состав населения в Тунисе
и Исландии; сильные связи, образовав-
шиеся между «оккупаями» и други-
ми институциональными формами
сопротивления во всех трех стра-
нах; другая (более заметная) форма
государственных репрессий в Египте
и Тунисе; небольшой размер Исландии
(и сознательная попытка движения
найти свое выражение в парламент-
ских рамках); отчетливые эмоциональ-
ные барьеры (а именно страх) в Египте
и Тунисе. По этим и другим причинам
Примечания к главе 2
эти страны добились большего успеха
в применении этой тактики.
22 The Wreck of the Plaza // Research and
Destroy. 2014. June 14 [researchanddestroy.
wordpress.com].
23 MacPhee J. A Qualitative Quilt Born
of Pizzatopia // We Are Many: ReDections
on Movement Strategy from Occupation
to Liberation / Ed. by K. Khatib, M.
Killjoy, M. McGuire. Edinburgh: AK Press,
2012. P. 27.
24 Occupy! Scenes from Occupied America.
25 Ciccariello-Maher G. From Oscar Grant
to Occupy: The Long Arc of Rebellion
in Oakland // We Are Many. P. 42.
26 Castells M. Op. cit. P. 59.
27 Feigenbaum A., Frenzel F., McCurdy P. Op.
cit. P. 35.
28 Ibid. P. 52–53.
29 Ibid. P. 42.
30 Например, ср. «Посольство абориге-
нов», возникшее на основе прав абори-
генов Австралии на землю (Ibid. P. 45);
Castells M. Op. cit. P. 59–60.
31 Spence L., McGuire M. Occupy and the
99% // We Are Many. P. 58.
32 Zibechi R. Latin America Today, Seen
from Below // Upside Down World. 2014.
June 26. P. 42–44 [upsidedownworld.org].
Мы считаем, что у стихийных поли-
тических и общественных движений
с относительно коротким сроком
жизни есть своя важная роль, но по-
литике, целиком состоящей из таких
элементов, будет крайне сложно стол-
кнуть с пьедестала такое относительно
долгосрочное и укорененное явление,
как развитый капитализм.
33 Pannekoek A. Workers’ Councils.
Edinburgh: AK Press, 2003; Fossedal G.
Direct Democracy in Switzerland.
New Brunswick, NJ: Transaction,
2007; Milburn K. Beyond Assemblyism:
The Processual Calling of the 21st-
Century Left // Communism in the
21st Century / Ed. by Sh. Brincat. Santa
Barbara: Praeger, 2013. Vol. 3: The Future
of Communism.
34 Ortiz I., Burke S., Berrada M., Cortés H.
World Protests, 2006–2013. New York:
Initiative for Policy Dialogue and
Friedrich-Ebert-Stiftung, 2013
[fes-globalization.org].
35 Albert M. Parecon: Life After Capitalism.
London: Verso, 2004.
290
36 Farber S. Reflections on “Prefigurative
Politics” // International Socialist Review.
2011. Vol. 92 (March) [isreview.org].
37 McAlevey J. Raising Expectations (and
Raising Hell): My Decade Fighting for the
Labor Movement. London: Verso, 2014. P. 11.
38 Not An Alternative, ‘Counter Power
as Common Power’ // Journal of Aesthetics
and Protest. 2014. № 9 [joaap.org].
39 Gilens M., Page B. Testing Theories
of American Politics: Elites, Interest
Groups, and Average Citizens //
Perspectives on Politics. 2014. Vol. 12. № 3.
40 Nunes R. Organisation of the
Organisationless: Collective Action After
Networks. London: Mute, 2014. P. 36.
41 Graeber D. Fragments of an Anarchist
Anthropology. Chicago, IL: Prickly
Paradigm, 2004. P. 89 (Грэбер Д. Фраг-
менты анархистской антропологии /
Пер. А. Трутанова, А. Акулова, Я. Жо-
гана, Л. Тимаровой. М.: Радикальная
теория и практика, 2014. С. 76).
42 Hester H. Synthetic Genders and the Limits
of Micropolitics // Displace. . . ment. 2015.
№ 6.
43 Desiriis M., Dean J. A Movement Without
Demands? // Possible Futures. 2012.
January 3 [possible-futures.org].
44 Chomsky N. Occupy. London: Penguin,
2012. P. 58.
45 Not An Alternative, ‘Counter Power
as Common Power’.
46 Ibid.
47 Gunning J., Zvi Baron I. Why Occupy
a Square? People, Protests and Movements
in the Egyptian Revolution. London:
Hurst, 2013. P. 180–181.
48 Ibid. P. 181.
49 Hakim Bey. TAZ: The Temporary
Autonomous Zone, Ontological Anarchy,
Poetic Terrorism / 2nd rev. ed. Brooklyn:
Autonomedia, 2011. P. xi.
50 Communiqué from an Absent Future //
We Want Everything. 2009. September 24.
P. 19. [wewanteverything.wordpress.com].
51 Desiriis M., Dean J. Op. cit.
52 См., например: Theodore
Schatzki’s discussions of Shaker Villages:
Theodore Schatzki, The Site of the
Social: A Philosophical Account of the
Constitution of Social Life and Change.
University Park, PA: Pennsylvania State
University, 2002.
53 Farber S. Op. cit.
54 Bosteels B. The Mexican Commune
[academia.edu]. P. 12.
55 Это старая проблема, часто возника-
ющая в дебатах анархистов с маркси-
стами. См., например, размышления
историка об анархизме и марксизме
в Мексике (Ibid. P. 6).
56 The Invisible Committee, The Coming
Insurrection. Los Angeles: Semiotext(e),
2009. P. 12; Holloway J. Crack Capitalism.
London: Pluto, 2010; Brown N. Rational
Kernel, Real Movement: Badiou and
Theorie Communiste in the Age of Riots //
Lana Turner: A Journal of Poetry
and Opinion. 2012. № 5; Graeber D.
Afterword // We Are Many. P. 425.
57 Spence L., McGuire M. Op. cit. P. 61.
58 Mason P. Why It’s Kicking Off Everywhere:
The New Global Revolutions. London:
Verso, 2012. P. 63.
59 В связи с возникновением «Оккупай»
известен знаменитый вопрос Ма-
кензи Варка: «Как захватить абстрак-
цию?» См.: Wark Mc. How to Occupy
an Abstraction [versobooks.com].
60 Dunbar R.I.M. Neocortex Size
as a Constraint on Group Size
in Primates // Journal of Human
Evolution. 1992. Vol. 22. № 6.
61 См. наиболее исчерпывающее
исследование: Sitrin M. Everyday
Revolutions: Horizontalism and Autonomy
in Argentina. London: Zed, 2012.
62 Federici S. Feminism, Finance and the
Future of #Occupy — An Interview //
Znet. 2011. November 26 [zcomm.org].
63 Сходная проблема возникла с гене-
ральными ассамблеями у «Захвати
Уолл-стрит». См.: Milburn K. Op. cit. P.
191; Sitrin M. Op. cit. P. 67–68.
64 Sitrin M. Op. cit. P. 130; Alcorta J. Solidarity
Economies in Argentina and Japan //
Studies of Modern Society. 2007. Vol. 40.
№ 12. P. 270.
65 Farber S. Op. cit.
66 По некоторым оценкам, бартерная
экономика снизилась с 1–2,5 миллио-
нов человек до всего лишь 100 000, как
только экономика в целом восстанови-
лась (Alcorta J. Op. cit. P. 272–273; Sitrin M.
Op. cit. P. 77).
67 Feigenbaum A., Frenzel F., McCurdy P.
Op. cit. P. 159.
68 Holloway J. Change the World Without
Taking Power.
291
69 Schumacher E. Small Is Beautiful:
Economics as if People Mattered.
New York: Harper & Row, 1973.
70 Blond Ph. Red Tory: How Left and Right
Have Broken Britain and How We Can
Fix It. London: Faber & Faber, 2010.
71 Healey J. Ethical Consumerism. Thirroul,
NSW: Spinney, 2013.
72 Gordon U. Anarchy Alive! Anti-
Authoritarian Politics from Practice
to Theory. London: Pluto, 2007.
73 Ducasse A. The Slow Revolutionary //
Time. 2004. October 3.
74 Honoré C. In Praise of Slow: Challenging
the Cult of Speed. New York: Harper San
Francisco, 2005.
75 Ibid. P. 84.
76 Bowen S., Elliott S., Brenton J. The Joy
of Cooking? // Contexts. 2014. Vol. 13. № 3.
77 Glucksmann M., Nolan J. New
Technologies and the Transformations
of Women’s Labour at Home and Work //
Equal Opportunities International. 2007.
Vol. 26. № 2.
78 Boisvert W. An Environmentalist on the Lie
of Locavorism // New York Observer. 2013.
April 16.
79 Smith A. et al. The Validity of Food
Miles as an Indicator of Sustainable
Development: Final Report. London:
Department for Environment, Food and
Rural Affairs, 2005.
80 Saunders C., Barber A., Taylor G. Food
Miles: Comparative Energy/Emissions
Performance of New Zealand’s Agriculture
Industry, Agribusiness and Economics
Research Unit / Lincoln University.
Canterbury, NZ, 2006. July [lincoln.ac.nz].
81 В 2005 году в Великобритании
авиаперевозки составляли лишь 1%
от тонно-миль транспортируемой еды,
но целых 11% от связанных с транс-
портировкой еды выбросов (Smith et al.
Op. cit. P. 3).
82 Henwood D. Moving Money / Revisited //
LBO News. 2010 [lbo-news.com].
83 Gandel S. By Every Measure, the Big
Banks Are Bigger // Fortune. 2013.
September 13 [fortune.com].
84 McGrane V., Gillian T. Lenders Are Warned
on Risk // Wall Street Journal. 2014.
June 25.
85 OTC Derivatives Statistics at End-June
2014. Basel: Bank for International
Settlements, 2014. P. 2 [bis.org].
Примечания к главе 2
86 Boyle D. A Local Banking System:
The Urgent Need to Reinvigorate UK High
Street Banking. London: New Economics
Foundation, 2011. P. 8.
87 Ibid. P. 8–9.
88 Tremlett G. Spain’s Savings Banks’
Culture of Greed, Cronyism, and Political
Meddling // Guardian. 2012. June 8.
89 Boyle D. Op. cit. P. 10.
90 Bibby A. Co-op Bank Crisis: What Next for
the Co-operative Sector? // Guardian. 2014.
January 21.
91 Sharzer G. No Local: Why Small-Scale
Alternatives Won’t Change the World.
Winchester: Zero Books, 2012. P. 3.
92 Mirowski Ph. Never Let a Serious Crisis
Go to Waste: How Neoliberalism Survived
the Financial Meltdown. London: Verso,
2013. P. 326.
93 Zibechi R. Op. cit.
94 Marazzi Ch. Exodus Without Promised
Land // What We Are Fighting For. P. viii.
95 Такой подход теоретики комму-
низации назвали «альтернативиз-
мом». См.: What Are We to Do? //
Communization and Its Discontents:
Contestation, Critique, and
Contemporary Struggles / Ed. by B. Noys.
Brooklyn: Minor Compositions, 2012.
P. 30.
96 Day R. Op. cit. P. 20–21.
97 Hakim Bey. Op. cit. P. 99.
98 Invisible Committee, Coming
Insurrection. P. 96.
99 Ibid. P. 113.
100 Ibid. P. 102.
101 Ibid. P. 107, 114.
102 Chibber V. Postcolonial Theory and the
Specter of Capital. London: Verso, 2013.
P. 228–229.
103 Hancox D. The Village Against the World.
London: Verso, 2013. Ch. 8; Fokken U.
Die Rote Insel // Die Tageszeitung.
2013. February 16 [taz.de]; Smith J.E. The
Day After the Insurrection // Radical
Philosophy. 2015. Vol. 189. P. 43.
104 См. также: Toscano A. The Prejudice
Against Prometheus / STIR. 2011
[stirtoaction.com].
105 Dixon Ch. Organizing to Win
the World // Briarpatch Magazine.
2015. March 18 [briarpatchmagazine.
com]; Milburn K. On Social Strikes and
Directional Demands / Plan C. 2015.
May 7 [weareplanc.org].
292
ГЛАВА 3. ПОЧЕМУ ВЫИГРЫВАЮТ ОНИ?
СОЗДАНИЕ НЕОЛИБЕРАЛЬНОЙ ГЕГЕ-
МОНИИ
1 Peck J. Constructions of Neoliberal
Reason. Oxford: Oxford University Press,
2010. P. 40.
2 Эту каноническую историю сейчас
переписывают, и эта глава во многом
опирается на пионеров этих иссле-
дований, в том числе и на неопубли-
кованную работу Алекса Эндрюса.
См., например: The Road from Mont
Pelerin: The Making of the Neoliberal
Thought Collective / Ed. by Ph. Mirowski,
D. Plehwe. Cambridge, MA: Harvard
University Press, 2009; Mirowski Ph.
Never Let a Serious Crisis Go to Waste:
How Neoliberalism Survived the
Financial Meltdown. London: Verso, 2013;
Peck J. Op. cit.; Stedman Jones D. Masters
of the Universe: Hayek, Friedman, and
the Birth of Neoliberal Politics. Princeton,
NJ: Princeton University Press, 2012;
Cockett R. Thinking the Unthinkable:
Think-Tanks and the Economic
Counter-Revolution, 1931–1983. London:
Fontana, 1995; Foucault M. The Birth
of Biopolitics: Lectures at the College
de France, 1978–1979. New York: Palgrave
Macmillan, 2010.
3 Отметим, к примеру, неправдоподоб-
ный, но чрезвычайно продуктивный
союз экономических неолибералов
и радикальных консерваторов в США
(Peck J. Op. cit. P. 6; Harvey D. A Brief
History of Neoliberalism. Oxford: Oxford
University Press, 2005. P. 49–50).
4 Dardot P., Laval Ch. The New Way
of the World: On Neoliberal Society /
Trans. by G. Elliot. London: Verso, 2014.
5 Van Horn R. Reinventing Monopoly and
the Role of Corporations: The Roots
of Chicago Law and Economics //
The Road from Mont Pelerin. P. 204–237.
6 Harvey D. Op. cit.
7 Cerny Ph. Rethinking World Politics:
A Theory of Transnational Neopluralism.
New York: Oxford University Press, 2010.
P. 128.
8 Карл Поланьи — заметное исключение,
он уже давно отметил роль государ-
ства в создании рынков труда и земли.
См.: Polanyi K. The Great Transformation:
The Political and Economic Origins of Our
Time. Boston: Beacon Press, 2001 [Пола-
ньи К. Великая трансформация: По-
литические и экономические истоки
нашего времени. СПб.: Алетейя, 2002];
Peck J. Op. cit. P. 4.
9 Это «изобретение» правых соответ-
ствует историческому контексту.
10 Стоит отметить, что эта политиче-
ская конструкция экономики отрица-
ет саму возможность любого простого
экономизма (Lemke Th. The Birth
of Biopolitics: Michel Foucault’s Lecture
at the College de France on Neoliberal
Governmentality // Economy and
Society. 2001. Vol. 30. № 2. P. 194).
11 Harvey D. Op. cit. P. 2.
12 Создание рынков было превосход-
но изучено в рамках финансовой
и экономической социологии.
См.: MacKenzie D. Material Markets:
How Economic Agents Are Constructed.
Oxford: Oxford University Press, 2009.
Ch. 7; Do Economists Make Markets?
On the Performativity of Economics /
Ed. by D. MacKenzie, F. Muniesa, L. Siu.
Princeton, NJ: Princeton University Press,
2007; Callon M. An Essay on Framing and
OverLowing: Economic Externalities
Revisited by Sociology // The Laws
of Markets / Ed. by M. Callon. Oxford:
Blackwell, 1998. P. 244–269; Callon M.
The Embeddedness of Economic Markets
in Economics // The Laws of Markets;
Barry A. Political Machines: Governing
a Technological Society. London:
Athlone, 2001.
13 Srnicek N. Representing Complexity:
The Material Construction of World
Politics / PhD thesis. London School
of Economics and Political Science, 2013.
Ch. 5; MacKenzie D. An Engine, Not
a Camera: How Financial Models Shape
Markets. Cambridge: MIT Press, 2008.
14 Callon M. Essay on Framing
and Overflowing.
15 Принцип «создавай и поддерживай»
во многом повторяет идею Джейми
Пека о фазах сокращения и разверты-
вания неолиберализации. См.: Peck J.
Op. cit. P. 22–23.
16 The Road from Mont Pelerin.
17 Peck J. Op. cit. P. 48.
18 Plehwe D. Introduction // The Road from
Mont Pelerin. P. 16.
19 Cockett R. Op. cit. P. 109.
20 Peck J. Op. cit. P. 50; Cockett R. Op. cit. P. 4.
293
21 Peck J. Op. cit. P. 50.
22 Цит. по: Cockett R. Op. cit. P. 104.
23 Peck J. Op. cit. P. 49.
24 Цит. по: Cockett R. Op. cit. P. 111.
25 Plehwe D. Op. cit. P. 7.
26 Dardot P., Laval Ch. Op. cit. P. 55.
27 Plehwe D. Op. cit. P. 4.
28 Peck J. Op. cit. P. 276.
29 Crouch C. The Strange Non-Death
of Neoliberalism. Cambridge: Polity, 2011.
P. 23.
30 Cockett R. Op. cit. P. 117.
31 Peck J. Op. cit. P. 51.
32 Ibid. Р. 84..
33 Peck J. Op. cit. P. 57.
34 Количественный анализ социальных
сетей подчеркивает значение Фишера,
помещая его вместе с Хайеком в цен-
тре сети MPS. См.: Plehwe D. Op. cit.
P. 20.
35 Cockett R. Op. cit. P. 131.
36 Ibid. P. 132.
37 Ibid. P. 141.
38 Ibid. P. 142.
39 Ibid. P. 156–157.
40 Ibid. Ch. 5.
41 Harvey D. Op. cit. P. 44.
42 Ibid.
43 Cockett R. Op. cit. P. 184.
44 Panitch L., Gindin S. The Making of Global
Capitalism: The Political Economy
of American Empire. London: Verso, 2012.
P. 114.
45 Harvey D. Op. cit. P. 54.
46 Plehwe D. Op. cit. P. 6.
47 Harvey D. Op. cit. P. 13.
48 Pettifor A. The Power to “Create Money
out of Thin Air” // OpenDemocracy. 2013.
January 18 [opendemocracy.net].
49 Это стремление найти решение
видно и в выборе макроэкономических
моделей (Kenway P. From Keynesianism
to Monetarism: The Evolution
of UK Macroeconometric Models. London:
Routledge, 1994. P. 39).
50 Cockett R. Op. cit. P. 196.
51 Friedman M. Capitalism and Freedom /
40th ed. Chicago: University of Chicago
Press, 2002. P. xiv [Фридман М. Капита-
лизм и свобода. М.: Новое издатель-
ство, 2016. С. 17].
52 Некоторые утверждают, что неолибе-
рализм был необходим из-за кризиса
накопления, с которым столкнулся
капитализм в 1970-е. Но этот аргумент
игнорирует альтернативные способы
разрешения этого кризиса и со всей
прямотой обнажает корыстный умы-
сел капиталистов.
53 Cerny Ph. Rethinking World Politics:
A Theory of Transnational Neopluralism.
New York: Oxford University Press, 2010.
P. 139.
54 Stuckler D. Lawrence King and Martin
McKee, ‘Mass Privatisation and the Post-
Communist Mortality Crisis: A Cross-
National Analysis’ // Lancet. 2009. Vol. 373.
№ 9661.
55 Harvey D. Op. cit. P. 41.
56 Это один из источников распростра-
ненного утверждения, что постмо-
дернизм — это культурное выраже-
ние неолиберализма.
57 Harvey D. Op. cit. P. 53.
58 Dardot P., Laval Ch. Op. cit. P. 3.
59 Ibid. P. 265.
60 Fisher M. Capitalist Realism: Is There
No Alternative? Winchester: Zero, 2009.
Ch. 4.
61 Vrasti W. Struggling with Precarity:
From More and Better Jobs to Less and
Lesser Work // Disorder of Things. 2013.
October 12 [thedisorderofthings.com].
62 Harvey D. Op. cit. P. 61.
63 О нарративе жестких мер и его приня-
тии массовым сознанием, см.: Stanley L.
“We’re Reaping What We Sowed”:
Everyday Crisis Narratives and
Acquiescence to the Age of Austerity //
New Political Economy. 2014. Vol. 19.
№ 6.
64 Laclau E. Identity and Hegemony:
The Role of Universality in the Constitu-
tion of Political Logics // Contingency,
Hegemony and Universality:
Contemporary Dialogues on the Left /
Ed. by J. Butler, E. Laclau, S. Žižek.
London: Verso, 2011. P. 50.
65 Сегодня классическим признаком
идеологии является цинизм в ее основе,
или, как выразился Славой Жижек,
идеология работает даже (и осо-
бенно в том случае), если ты в нее
не веришь. См.: Žižek S. The Sublime
Object of Ideology. London; New York:
Verso, 1989 [Жижек С. Возвышенный
объект идеологии. М.: Художествен-
ный журнал, 1999].
66 Mirowski Ph. Op. cit. P. 356.
67 Ibid. P. 332.

Примечания к главе 3 294

ГЛАВА 4. ЛЕВАЯ МОДЕРНОСТЬ
1 Процесс этой экспансии развивался
различными (однако не противоре-
чащими друг другу) способами —
к примеру, посредством неравномер-
ного и комбинированного развития,
пространственных решений, растяги-
вающихся циклов гегемонии. Однако
в каждом из этих случаев экспансио-
нистская природа капиталистического
универсализма выражена совершенно
явно. См., соответственно: Smith N.
Uneven Development: Nature, Capital and
the Production of Space. London: Verso,
2010; Harvey D. The Limits to Capital.
London: Verso, 2006; Arrighi G. The Long
Twentieth Century: Money, Power and the
Origins of Our Time. London: Verso, 2009.
2 Подробно это утверждение защищает-
ся здесь: Chibber V. Postcolonial Theory
and the Specter of Capital. London:
Verso, 2013.
3 «Потому что в конечном итоге
именно универсальное… обеспечивает
подлинное опровержение устоявшим-
ся универсалиям» (Jullien F. On the
Universal: The Uniform, the Common and
Dialogue Between Cultures. Cambridge:
Polity, 2014. P. 90).
4 Fisher M., Gilbert J. Reclaim Modernity:
Beyond Markets, Beyond Machines.
London: Compass, 2014. P. 12–14.
5 Mezzadra S. How Many Histories of Labor?
Towards a Theory of Postcolonial
Capitalism / European Institute for
Progressive Cultural Policies, 2012
[eipcp.net].
6 Fisher M. Capitalist Realism: Is There
No Alternative? Winchester: Zero, 2009.
7 Аналогичные аргументы приводи-
лись и по поводу постмодерниз-
ма. См.: Harvey D. The Condition
of Postmodernity: An Enquiry into the
Origins of Cultural Change. Oxford: Wiley-
Blackwell, 1991.
8 Wagner P. Modernity: Understanding the
Present. Cambridge: Polity, 2012. P. 23.
9 Подобные аргументы относитель-
но «развития» см. в работе: Sanyal K.
Rethinking Capitalist Development:
Primitive Accumulation, Governmentality
and Post-Colonial Capitalism. New Delhi:
Routledge India, 2013. P. 92.
10 Чтобы дать полную картину этого
многообразия, Джеймисон обрисовы-
вает четырнадцать разных гипотез
начала модерна как исторического
периода (Jameson F. A Singular Modernity:
Essay on the Ontology of the Present.
London: Verso, 2002. P. 32).
11 Toscano A. Fanaticism: On the Uses
of an Idea. London: Verso, 2010; Cooper F.
Decolonization and African Society:
The Labor Question in French and British
Africa. Cambridge: Cambridge University
Press, 1996.
12 Chibber V. Op. cit. P. 233.
13 Мы согласны с Сьюзен Бак-Морс: «От-
каз от западноцентризма не запрещает
пользоваться арсеналом западной
мысли. Напротив, он высвобождает
критические орудия Просвещения…
для оригинального и творческого
применения» (Buck-Morss S. Thinking
Past Terror: Islamism and Critical Theory
on the Left. London: Verso, 2003. P. 99).
14 Hui W. The End of the Revolution: China
and the Limits of Modernity. London:
Verso, 2011. P. 69–70.
15 Therborn G. European Modernity and
Beyond: The Trajectory of European
Societies, 1945–2000. London: Sage, 1995.
P. 4.
16 Jameson F. Op. cit. P. 18.
17 Robin C. The Reactionary Mind:
Conservatism from Edmund Burke
to Sarah Palin. New York: Oxford
University Press, 2011.
18 Critchley S. Ideas for Modern Living:
The Future // Guardian. 2010.
November 21.
19 Matin K. Redeeming the Universal:
Postcolonialism and the Inner Life
of Eurocentrism // European Journal
of International Relations. 2013. Vol. 19.
№ 2. P. 354.
20 Rostow W.W. The Stages of Economic
Growth: A Non-Communist Manifesto.
Cambridge: Cambridge University
Press, 1990.
21 Mignolo W. The Darker Side of Western
Modernity: Global Futures, Decolonial
Options. Durham, NC: Duke University
Press, 2011. P. xxiv–xxv.
22 Eisenstadt S.N. Multiple Modernities //
Daedalus. 2000. Vol. 129. № 1. P. 1.
23 Adorno Th., Horkheimer M. Dialectic
of Enlightenment. London: Verso, 1997
[Адорно Т., Хоркхаймер М. Диалектика
просвещения. СПб.: Медиум, 1997];
295
 Bauman Z. Modernity and the Holocaust.
Cambridge: Polity, 1991 [Бауман З. Акту-
альность Холокоста. М.: Европа, 2010].
24 Priestland D. The Red Flag: A History
of Communism. New York: Grove, 2009.
25 Bronner S.E. Reclaiming the
Enlightenment: Toward a Politics
of Radical Engagement. New York:
Columbia University Press, 2004. P. 28.
26 Lyotard. The Postmodern Condition:
A Report on Knowledge / Trans. by
G. Bennington, B. Massumi. Manchester:
Manchester University Press, 1984
[Лиотар Ж. Состояние постмодерна.
СПб.: Алетейя, 1998].
27 Mignolo W., Weihua H. The Prospect
of Harmony and the Decolonial View
of the World // Marxism and Reality. 2012.
№ 4.
28 Wagner P. Op. cit. P. 81.
29 Eisenstadt S.N. Op. cit.
30 См. современные размышле-
ния об этом понятии в дискус-
сионном сборнике: Marxism and
World Politics: Contesting Global
Capitalism / Ed. by A. Anievas. London:
Routledge, 2012.
31 О философско-политико-религи-
озной генеалогии универсального
см.: Jullien F. Op. cit. Ch. 4–7.
32 Дискуссия об универсальном здесь
происходит в политическом регистре,
а не в философском.
33 Balibar É. Sub Specie Universitatis //
Topoi. 2006. Vol. 25. № 1–2. P. 11.
34 Эта критика может быть поделена
примерно в равных долях между лати-
но-американским деколониализмом,
южноазиатскими Subaltern Studies
и африканским постколониализмом,
каждый из который так или иначе
отражает модерность и колониализм
в истории своего региона.
35 Mignolo W. Op. cit.
36 Ibid. Ch. 2; Grosfoguel R. Decolonizing
Western Uni-Versalisms: Decolonial
Pluri-Versalism from Aimé Césaire to the
Zapatistas / Trans. by G. Ciccariello-
Maher // Transmodernity: Journal
of Peripheral Cultural Production of the
Luso-Hispanic World. 2012. Vol. 1. № 3.
37 Jullien F. Op. cit. P. 92.
38 Жюльен утверждает, что у исламской
мысли имеется определенная степень
этико-политической универсальной
Примечания к главе 4
нормативности, но она в любом случае
уступает в наглядности той, что
возникает из европейской модерности,
и отдает предпочтение сообществу
(Ibid. P. 74). См. также: Hobson J. The
Eastern Origins of Western Civilisation.
Cambridge: Cambridge University Press,
2004; Sen A. East and West: The Reach
of Reason // New York Review of Books.
2000. Vol. 47. № 12.
39 «Проект провинциализации Ев-
ропы не может… исходить из того,
что мышление/наука/универсалии,
которые помогают отнести Европу
к модерну, попросту „культуроспец-
ифичны“ и следовательно принадле-
жат только европейским культурам.
[Этот] простой отказ от модерности
во многих ситуациях оказался бы рав-
носилен политическому самоубий-
ству» (Chakrabarty D. Provincializing
Europe: Postcolonial Thought and
Historical Difference. Princeton, NJ:
Princeton University Press, 2007.
P. 43–45); Matin K. Op. cit.; Nguyen D.L.
The Universal Province of Modernity //
Interventions. 2014. Vol. 16. № 3. P. 447;
Mignolo W. Op. cit. P. 275.
40 Имеется достаточно альтернативных
подходов, выдвинутых в свете критики
классического субстанционалистского
универсализма. Мы не будем вдаваться
в детали, но несколько комментариев
сделать необходимо. «Негативный
универсализм» строит свою универ-
сальность на общей оппозиции, но этот
подход остается народно-политиче-
ским, оборонительным и негативным,
он не предлагает альтернативного буду-
щего. «Минимальный универсализм»
выдвигает несколько общих базовых
принципов для всех, но это просто
редуцированная версия классического
универсализма и как таковая остается
уязвимой для всех его проблем. Нако-
нец, «плюриверсализм» — самая интри-
гующая перспектива, с которой у нас
больше всего совпадений. Он выступает
за самоопределение культур с горизон-
тальным взаимодействием между ними.
Но здесь требуется сделать три кратких
комментария. Во-первых, плюривер-
сализм не придает значения средству
взаимодействия между культурами, ко-
торое, на наш взгляд, требует сложной
296
 системы аргументации, направленной
на то, чтобы избежать доминирования
(см. работу Энтони Лейдена о не-пре-
обладании и коллективном понимании
мышления). Во-вторых, он справедливо
оппонирует гомогенному видению
универсализма, но не обращает внима-
ния на те способы, которыми универ-
сализм может уже инкорпорировать
подчеркиваемые им типы различий.
Плюриверсализм слишком легко
предлагает пренебречь общими вещами,
требуемыми в глобализованном мире.
Человечество — это не просто взаимоис-
ключающие способы существования, на-
против — это глубинно переплетенные
наборы различий. В-третьих, плюривер-
сализм признает, что для его собствен-
ного выживания необходимо первым
делом уничтожить капиталистический
универсализм. До тех пор он вынуж-
ден обороняться и сопротивляться
капитализму. Плюриверсализм, таким
образом, строится на уничтожении
капитализма и зависит от контргегемо-
нии посткапиталистического проекта,
которая является предпосылкой его
существования. Проблема универса-
лизма — в особенности существующего
сегодня — не может быть разрешена
теоретическим образом. См.: Grosfoguel R.
Op. cit. P. 101; Parekh B. Non-Ethnocentric
Universalism // Human Rights in Global
Politics / Ed. by T. Dunne, N.J. Wheeler.
Cambridge: Cambridge University Press,
1999. P. 128–159; Mignolo W. Op. cit. P. 275;
Laden A.S. Reasoning: A Social Picture.
Oxford: Oxford University Press, 2014.
41 Laclau E. Identity and Hegemony: The
Role of Universality in the Constitution
of Political Logics // Contingency,
Hegemony and Universality:
Contemporary Dialogues on the Left /
Ed. by J. Butler, E. Laclau, S. Žižek.
London: Verso, 2011.
42 Sternfeld N. Whose Universalism Is It? 2007
[eipcp.net]; Jullien F. Op. cit. P. 92.
43 Butler J. Restaging the Universal:
Hegemony and the Limits of Formalism //
Contingency, Hegemony and Universality.
P. 33.
44 Jonsson S. The Ideology of Universalism //
New Left Review. 2010. Vol. II. № 63.
P. 117.
45 Matin K. Op. cit.
46 Классическое понимание негатив-
ной свободы см. у И. Берлина: Berlin I.
Two Concepts of Liberty // Liberty /
Ed. by H. Hardy. Oxford: Oxford
University Press, 2002 [Берлин И. Две
концепции свободы // Современный
либерализм. М.: Дом интеллектуаль-
ной книги; Прогресс-Традиция, 1998].
47 Friedman M. Capitalism and Freedom:
Fortieth Anniversary Edition. Chicago:
University of Chicago Press, 2002. Ch. 1.
[Фридман М. Капитализм и свобода.
М.: Новое издательство, 2016].
48 Hayek F. The Constitution of Liberty.
London: Routledge, 2006 [Хайек Ф.А.
Конституция свободы. М.: Новое изда-
тельство, 2018].
49 Здесь есть пересечения с различием
между формальной и реальной сво-
бодой, принадлежащим Филипу Ван
Парийсу (а также со сходными идеями
других философов), но само понятие
«синтетической» свободы подчер-
кивает тот факт, что это конструкт,
а не естественный аспект человека.
См.: Van Parijs Ph. Real Freedom for All:
What (If Anything) Can Justify Capitalism?
Oxford: Oxford University Press, 1997.
P. 21–24.
50 Raventós D. Basic Income: The Material
Conditions of Freedom / Trans. by J. Wark.
London: Pluto, 2007. P. 68; Mignolo W.
Op. cit. P. 300–301.
51 Marx K., Engels F. The German
Ideology. London: Prometheus, 1976.
P. 44 [Маркс К., Энгельс Ф. Немецкая
идеология. М.: Политиздат, 1988. С. 21].
52 Lukes S. Power: A Radical View / 2nd ed.
Houndmills: Palgrave Macmillan, 2005.
P. 65.
53 Как сформулировал Эрик Олин
Райт, «идея „процветания“ включает
не только развитие интеллектуальных,
психологических и социальных способ-
ностей человека в детстве, но и воз-
можность применять эти способности
на протяжении всей жизни, а также
развивать новые способности по мере
изменения жизненных обстоятельств»
(Wright E.O. Envisioning Real Utopias.
London: Verso, 2010. P. 47–48).
54 Для этих трех элементов нет никакого
приоритетного порядка, хотя на протя-
жении книги мы в основном фокусиру-
емся на первом из них.
297
55 Gourevitch A. Labor Republicanism and
the Transformation of Work // Political
Theory. 2013. Vol. 41. № 4. P. 597.
56 Žižek S. Utopia and Its Discontents, интер-
вью Славомиру Сераковскому, 23 фев-
раля 2015 года, см.: [lareviewofbooks.org].
57 Marx K. Wage-Labour and Capital & Value,
Price and Profit. New York: International
Publishers, 1976. P. 54 [Маркс К. Наемный
труд и капитал // Маркс К., Энгельс Ф.
Сочинения: В 50 т. М.: Политиздат,
1957. Т. 6. С. 432]; Idem. Grundrisse:
Introduction to the Critique of Political
Economy / Trans. by M. Nicolaus.
Middlesex: Penguin, 1973. P. 706
[Он же. Экономические рукописи
1857–1859 // Маркс К., Энгельс Ф.
Сочинения. Т. 46. С. 217]; Idem. Capital:
A Critique of Political Economy. London:
Lawrence & Wishart, 1977. Vol. III. P. 820
[Маркс К. Капитал: Т. 3 // Маркс К.,
Энгельс Ф. Сочинения. 1962. Т. 25. Ч. 2.
С. 386–387].
58 В поддержку этой позиции есть и аль-
тернативный довод, который справед-
ливо утверждает, что наемный труд
подразумевает доминирование (в про-
тивовес взаимодействию), и только
обеспечение базовых средств к суще-
ствованию позволяет нам преодолеть
это доминирование. С этой традицией
связан длинный список мыслителей:
от Аристотеля до Робеспьера и рабочих
активистов XIX века. В своей аргу-
ментации за посттрудовое общество
мы не опираемся на этот довод, но тем
не менее он позволяет сделать важные
дополнения к либеральным концеп-
циям свободы. См.: Raventós D. Op. cit.
Ch. 3; Gourevitch A. Op. cit. P. 593–598.
59 Corsani A. Beyond the Myth of Woman:
The Becoming-Transfeminist of (Post-)
Marxism / Trans. by T.S. Murphy //
SubStance. 2017. Vol. 36. № 1. P. 127.
60 По этому поводу см.: Van Parijs Ph.
Op. cit. P. 17–20.
61 В этом есть сходство с идеями «вла-
сти с» (power-with) и «власть для»
(power-to). См.: Gordon U. Anarchy Alive!
Anti-Authoritarian Politics from Practice
to Theory. London: Pluto Press, 2007.
P. 54–55; Holloway J. Change the World
Without Taking Power: The Meaning
of Revolution Today. London; Sterling, VA:
Pluto, 2002. P. 28.
Примечания к главе 4
62 Laden A.S. Op. cit. P. 14–23; Gordon U.
Op. cit. P. 54.
63 По поводу идеи языка как когнитив-
ных лесов см.: Clark A. Supersizing the
Mind: Embodiment, Action, and Cognitive
Extension. New York: Oxford University
Press, 2008. Ch. 3.
64 Цит. по: Elliott G. Althusser: The Detour
of Theory. Leiden: Brill, 2006. P. 16.
65 Ehricke K. The Extraterrestrial
Imperative // Air University Review.
1978. February.
66 Marx K., Engels F. German Ideology.
P. 44 [Маркс К., Энгельс Ф. Немецкая
идеология. С. 21].
67 Позицию в защиту этого духа
Прометея см. в работе: Brassier R.
Prometheanism and Its Critics //
#Accelerate: The Accelerationist Reader /
Ed. by R. Mackay, A. Avanessian.
Falmouth: Urbanomic, 2014.
68 См. раннюю, историзованную интер-
претацию нашей киборгианской сущ-
ности в работе: Haraway D. A Cyborg
Manifesto: Science, Technology, and
Socialist-Feminism in the Late Twentieth
Century // Simians, Cyborgs and Women:
The Reinvention of Nature. London:
Free Association Books, 1991 [Харауэй Д.
Манифест киборгов: Наука, техноло-
гия и социалистический феминизм
1980-х. М.: Ad Marginem, 2017]. Более
современный вариант — манифест
Laboria Cuboniks (Dea Ex Machina /
Ed. by H. Hester, A. Avanessian. Berlin:
Merve Verlag, 2015).
69 Singleton B. Maximum Jailbreak //
#Accelerate.
70 Schmidt A. The Concept of Nature in Marx.
London: Verso, 2014. P. 144–145.
71 Plant S. Binary Sexes, Binary Codes //
1996. June 3 [future-nonstop.org].
72 Negarestani R. The Labor of the Inhuman //
#Accelerate. P. 452.
73 Ibid. P. 438.
74 За примерами этой защиты местни-
чества можно обратиться к книгам:
Habermas J. The Future of Human Nature.
Cambridge: Polity, 2003 [Хабермас Ю.
Будущее человеческой природы:
На пути к либеральной евгенике.
М.: Весь мир, 2002]; Fukuyama F. Our
Posthuman Future: Consequences of the
Biotechnology Revolution. London:
Profile, 2003 [Фукуяма Ф. Наше пост-
298
 человеческое будущее: Последствия
биотехнологической революции.
М.: АСТ, 2004].
75 Два увлекательных описания экспе-
риментов с телом можно найти в ра-
ботах: Bell Sh. Fast Feminism. New York:
Autonomedia, 2010, и Preciado B. Testo
Junkie: Sex, Drugs and Biopolitics in the
Pharmacopornographic Era. New York:
Feminist Press CUNY, 2013.
76 В оставшейся части книги мы в основ-
ном будем иметь дело с первыми двумя
аспектами синтетической свободы:
базовыми условиями существова-
ния и коллективной способностью
к действию. В заключении книги
мы, однако, вернемся к теме техно-
логического расширения возможно-
стей человечества.
77 Buck-Morss S. Hegel, Haiti, and Universal
History. Pittsburgh, PA: University
of Pittsburgh Press, 2009. P. 106.
ГЛАВА 5. БУДУЩЕЕ НЕ РАБОТАЕТ
1 Два недавних манифеста из Индии
и Германии также направлены против
гимна труду: Kranti K. A Ballad Against
Work, 1997 [libcom.org]; Krisis-Group.
Manifesto Against Labour, 1999 [krisis.org].
2 Marx K. Capital: A Critique of Political
Economy: Vol. III. London: Lawrence &
Wishart, 1977. P. 820 [Маркс К. Капитал:
Т. 3 // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения:
В 50 т. М.: Политиздат, 1962. Т. 25. Ч. 2.
С. 392].
3 Согласно исследованиям, возможно-
сти, возникающие в такие моменты,
как экономический кризис, играют
куда более важную роль в создании
общественных движений, чем общий
уровень недовольства. Иначе говоря,
идея, что ухудшение положения при-
ведет к революции, не имеет эмпири-
ческих оснований. См.: Tarrow S. Power
in Movement: Social Movements and
Contentious Politics / 2nd ed. Cambridge:
Cambridge University Press, 1998. Ch. 5.
4 Marx K. Capital: Vol. I. Part 8 /
Trans. by B. Fowkes. London: Penguin,
1990 [Маркс К. Капитал: Т. 1. Гл. 8].
5 Perelman M. The Invention of Capitalism:
Classical Political Economy and the
Secret History of Primitive Accumulation.
Durham, NC: Duke University Press,
2000. P. 14.
6 Как пишет Маркс, «под „пролетари-
ем“ в экономическом смысле следует
понимать исключительно наемно-
го рабочего, который производит
и увеличивает „капитал“ и выбрасыва-
ется на улицу, как только он становит-
ся излишним для потребностей возраста-
ния стоимости» (Marx K. Capital: Vol. I.
P. 764. n. 1 [Маркс К. Капитал: Т. 1 //
Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 1960.
Т. 23. С. 628]; курсив авторов.
7 В таких группах населения, как не-
оплачиваемые домашние работники,
пролетариат может зависеть в своем
выживании от заработка другого,
получая заодно все связанные с этим
проблематичные зависимости. В этом
случае выживание пролетариата косвен-
но зависит от наемного труда.
8 Freeman R. The Great Doubling: The
Challenge of the New Global Labor
Market // Ending Poverty in America:
How to Restore the American Dream /
Ed. by J. Edwards, M. Crain, A. Kalleberg.
New York: New Press, 2007.
9 Fraser S. The Age of Acquiescence:
The Life and Death of American Resistance
to Organized Wealth and Power. New York:
Little, Brown US, 2015. P. 60.
10 В литературе часто обходят внима-
нием вопрос: что собственно такое
избыточное население? Но здесь есть
ряд важных моментов, от которых
нельзя просто отмахнуться. Если избы-
ток определяется наймом/не наймом,
то входят ли работающие заключен-
ные в этот избыток? Куда мы отнесем
огромное количество неофициальных
работников, которые работают по най-
му и производят товар для рынка?
Еще одна проблема возникает при
определении избытка через произво-
дительность/непроизводительность
труда. В частности, предлагается
вывод авторства Негри и Хардта, что
термин «производительный труд»
потерял свое значение, оказавшись
повсеместно в условиях постфордизма
(Hardt M., Negri A. Multitude: War and
Democracy in the Age of Empire [New
York: Penguin, 2005] P. 131 [Хардт М.,
Негри А. Множество: Война и демокра-
тия в эпоху империи. М.: Культурная
революция, 2006. С. 168]). Мы не со-
гласны с этим выводом и пытаемся
299
 показать, что это понятие все еще
имеет важное аналитическое и разъ-
ясняющее значение. Мы полагаем,
что избыток может быть определен
через множество людей, находящихся
за пределами наемного труда в услови-
ях капиталистического производства.
Последняя характеристика означает,
что бóльшая часть неофициального
труда (находящегося вне условий капи-
талистического производства) входит
в избыток. Особенное влияние в этом
на нас оказала работа Кальяна Саньяла.
11 Robinson J. Economic Philosophy.
Harmondsworth: Penguin, 1964. P. 46.
12 В экономике это связано с уровнем
безработицы, не ускоряющим темпы
инфляции (NAIRU). Считается, что
найм работников при безработице, на-
ходящейся на этом уровне, повышает
уровень заработной платы и в конеч-
ном итоге вызывает инфляцию, тем
самым задавая нижнюю планку для
уровня безработицы.
13 Классический взгляд на политическое
использование безработицы см. в ста-
тьях: Kalecki M. Political Aspects of Full
Employment // Political Quarterly. 1943.
Vol. 14. № 4; Bowles S. The Production
Process in a Competitive Economy:
Walrasian, Neo-Hobbesian, and Marxian
Models // American Economic Review.
1985. Vol. 75. № 1.
14 Мы считаем, что акцент на долгосроч-
ных трендах — одна из уникальных
характеристик марксистского понима-
ния безработицы.
15 Опасения, что автоматизация отнимет
работу у людей, имеют долгую исто-
рию — луддиты продемонстрировали
их одними из первых. В сравнительно
недавнем прошлом, в 1960-х годах,
эти опасения вновь заметно прояви-
лись в дискуссиях о кибернетизации,
а также в кричащих газетных заго-
ловках 1980–1990-х и снова возникли
в последние несколько лет. Среди
множества важных текстов на эту тему
отметим: The Triple Revolution / Ad Hoc
Committee // International Socialist
Review. 1964. Vol. 24. № 3; Michael D.
Cybernation: The Silent Conquest.
Santa Barbara, CA: Center for the Study
of Democratic Institutions, 1962; Mattick P.
The Economics of Cybernation //
Примечания к главе 5
New Politics. 1962. Vol. 1. № 4; Noble D.
Progress Without People: In Defense
of Luddism. Toronto: Between the Lines,
1995; Rifkin J. The End of Work: The
Decline of the Global Labor Force and
the Dawn of the Post-Market Era. New
York: Putnam, 1997; Ford M. The Lights
in the Tunnel: Automation, Accelerating
Technology and the Economy of the
Future. US: CreateSpace Independent
Publishing Platform, 2009; Brynjolfsson E.,
McAfee A. The Second Machine Age:
Work, Progress, and Prosperity in a Time
of Brilliant Technologies. New York:
W.W. Norton, 2014.
16 Это касается рынка труда в США
и Европе, хотя, без сомнения, по-
добные цифры верны для всего
мира, а в развивающихся эконо-
миках дела обстоят еще хуже.
См.: Frey C.B., Osborne M. The Future
of Employment: How Susceptible Are Jobs
to Computerisation? 2013, pdf доступен
на сайте [oxfordmartin.ox.ac.uk]; Bowles J.
The Computerisation of European
Jobs. 2014 // Bruegel. [bruegel.org];
Elliott S. Anticipating a Luddite Revival //
Issues in Science and Technology. 2014.
Vol. 30. № 3.
17 Marx K. Capital: Vol. I. P. 566–567
[Маркс К. Капитал: Т. 1. С. 653–654].
18 Einzig P. The Economic Consequences
of Automation. New York: W.W. Norton,
1957. P. 78.
19 Berger Th., Frey C.B. Technology
Shocks and Urban Evolutions: Did the
Computer Revolution Shift the Fortunes
of US Cities? Oxford Martin School
Working Paper, 2014. P. 6.
20 Bessen J. Toil and Technology // Finance &
Development. 2015. Vol. 52. № 1. P. 17.
21 Уже есть данные, что плотность
банковских филиалов в мире по-
шла на убыль (Frey C.B., Osborne M.
Technology at Work: The Future
of Innovation and Employment / Citi //
Global Perspectives and Solutions. 2015.
P. 25–26, pdf доступен на сайте
[ir.citi.com]).
22 Leontief W. National Perspectives:
The Definition of Problems and
Opportunities // The Long-Term Impact
of Technology on Employment and
Unemployment / a National Academy
of Engineering symposium. 1983.
300
23 Есть данные, что это уже происходит:
бизнес сообщает, что ему сложно нахо-
дить компетентных работников, повы-
шается разрыв в оплате труда внутри
одних и тех же профессий между более
и менее компетентными работниками
(Bessen J. Op. cit. P. 19).
24 Jovanovic B., Rousseau P.L. General
Purpose Technologies / National Bureau
of Economic Research. Working Paper.
2005. January [nber.org]; Terbough G.
The Automation Hysteria: An Appraisal
of the Alarmist View of the Technological
Revolution. New York: W.W. Norton, 1966.
P. 54–55; Benanav A. Misery and Debt //
Endnotes 2: Misery and the Value Form.
London: Endnotes, 2010. P. 31.
25 Eichengreen B. Secular Stagnation: The
Long View / National Bureau of Economic
Research. Working Paper. 2015. January.
P. 5, pdf доступен на сайте [nber.org].
26 Sanyal K. Rethinking Capitalist
Development: Primitive Accumulation,
Governmentality and Post-Colonial
Capitalism. New Delhi: Routledge India,
2013. P. 55. Примечательным обра-
зом это означает, что этот сектор
экономики вполне современный,
а отнюдь не является реликтом
какого-то докапиталистического спо-
соба производства.
27 Wildau G. China Migration: At the Turning
Point // Financial Times. 2015. May 4
[ft.com]; Global Labor Glut Sinking Wages
Means U.S. Needs to Get Schooled //
Bloomberg. 2015. May 4 [bloomberg.com].
Хотя на очереди еще полная интегра-
ция Африки в мировую капиталисти-
ческую систему, стоит отметить, что
интеграция Китая и постсоветских
государств дали однократный скачок
в приросте мировой рабочей силы.
С этого момента наступает общее
снижение роли этого механизма в про-
изводстве избыточного населения.
28 Здесь мы отметим, что хотя первые два
механизма (изменение производящих
сил и расширение капиталистических
общественных отношений) неотдели-
мы от накопления капитала, логика
третьего отличается от простого
накопления. Эмпирические характе-
ристики этой группы также меняются
со временем (например, включе-
ние женщин в ряды рабочей силы
за последние четыре десятилетия).
См.: Yanz L., Smith D. Women as a Reserve
Army of Labour: A Critique // Review
of Radical Political Economics. 1983.
Vol. 15. № 1. P. 104.
29 Другими словами, эти формы при-
теснения часто работают на благо
капитализма, даже если их функции
не объясняют их происхождения.
30 Целых 36 миллионов человек относят-
ся сегодня к категории рабов (Global
Slavery Index 2014. Dalkeith, Western
Australia: Walk Free Foundation, 2014).
31 Baptist E.E. Half Has Never Been Told:
Slavery and the Making of American
Capitalism. New York: Basic Books, 2014;
Federici S. Wages Against Housework //
Revolution at Point Zero: Housework,
Reproduction, and Feminist Struggle.
Oakland, CA: PM Press, 2012.
32 В смысле безработицы кризис по-
следних лет отразился на женщинах
особенно тяжело (World Employment
and Social Outlook: The Changing Nature
of Jobs. Geneva: International Labour
Organization, 2015. P. 18).
33 Например, чернокожие мужчины
в США особенно пострадали от авто-
матизации и переноса производства
(Wilson W.J. When Work Disappears:
The World of the New Urban Poor.
New York: Vintage Books, 1997. P. 29–31).
34 McIntyre M. Race, Surplus Population,
and the Marxist Theory of Imperialism //
Antipode. 2011. Vol. 43. № 5. P. 1500–1502.
35 Эти сегменты в целом соответству-
ют тому делению, которое проводил
Маркс между текучей формой перена-
селения и резервной трудовой армией,
скрытой и застойной формой, но пред-
лагаются здесь как актуализация его
исторического примера.
36 Fields G. Working Hard, Working Poor:
A Global Journey. New York: Oxford
University Press, 2012. P. 46.
37 Именно это Кальян Саньял описы-
вает как «экономики потребности».
См.: Sanyal K. Op. cit.
38 Область «незащищенной занятости»
сейчас составляет 48% от мировой
занятости — в пять раз выше, чем
докризисный уровень. Полагают
также, что этот показатель недооце-
нивает число незащищенно занятых,
принимая во внимание их неофи-
301
 циальную, неучитываемую природу
(Global Employment Trends — 2014:
Risk of a Jobless Recovery? Geneva:
International Labour Organization, 2014.
P. 12; Neilson D., Stubbs Th. Relative Surplus
Population and Uneven Development
in the Neoliberal Era: Theory and
Empirical Application // Capital & Class.
2011. Vol. 35. P. 443).
39 В марксистской схеме это можно
описать как Т-Д-Т, где товары произ-
водятся и продаются на рынке, чтобы
получить деньги и купить на них
товары для жизнеобеспечения. Это
отличается от докапиталистического
натурального хозяйства тем, что това-
ры производятся не для собственного
потребления, а должны обращаться
при посредничестве рынка (Sanyal K.
Op. cit. P. 69–70).
40 Denning M. Wageless Life // New Left
Review. 2010. Vol. II. № 66 (November/
December). P. 86; G20 Labour Markets:
Outlook, Key Challenges and Policy
Responses. Geneva: International Labour
Organization/OECD/World Bank, 2014.
P. 8 [ilo.org].
41 Power M. From Home Production
to Wage Labor: Women as a Reserve Army
of Labor // Review of Radical Political
Economics. 1983. Vol. 15. № 1.
42 Harvey D. A Companion to Marx’s Capital:
Vol. 1. London: Verso, 2010. P. 280.
43 Key Indicators of the Labour Market /
8th ed. Geneva: International Labour
Organization, 2013 [ilo.org].
44 State of the Global Workplace: Employee
Engagement Insights for Business Leaders
Worldwide / Gallup, 2013. P. 27 [ihrim.
org]; Foster J.B, McChesney R.W., Jonna R.J.
The Global Reserve Army of Labor and the
New Imperialism // Monthly Review. 2011.
November; Neilson D., Stubbs Th. Op. cit.
Международная организация труда
(МОТ) оценивает на данный момент
мировую безработицу в 5,9% от работа-
ющего населения, или 201 миллион че-
ловек, но эта оценка основана на очень
жестком определении безработицы
(World Employment and Social Outlook —
Trends 2015. Geneva: International Labour
Organization, 2015. P. 16 [ilo.org]. Если
человек проработал час на стриж-
ке газона, зарабатывает несколько
долларов на торговле чем-то само-
Примечания к главе 5
дельным на улице, имеет докторскую
степень или работает в колл-центре,
МОТ уже числит его занятым. Иными
словами, частично занятый работник,
неофициальный работник, частично
безработный — все числятся заняты-
ми. Показатель безработицы, согласно
определению, принятому в МОТ,
улучшается, и когда человек покидает
ряды трудящихся: меньше рабочей
силы означает меньшую безработицу.
Более разумным показателем является,
таким образом, уровень занятости
среди населения работоспособного
возраста. Согласно этому показателю,
по оценкам МОТ выходит, что неза-
нятыми являются более 40% миро-
вого населения (Global Employment
Trends — 2014. P. 18). При сходном
измерении оказывается, что только
половина мировой рабочей силы рабо-
тает по найму или находится на службе
(World Employment and Social Outlook:
The Changing Nature of Jobs. Geneva:
International Labour Organization, 2015.
P. 28). Но и эти метрики все еще перео-
ценивают число занятых людей, поэто-
му предпринимались другие попытки
преодолеть недостатки измерения.
Так, Gallup определяет «занятость»
как официальную работу 30 или более
часов в неделю — и делает вывод, что
74% мировой рабочей силы не отве-
чают этому определению (State of the
Global Workplace: Employee Engagement
Insights for Business Leaders Worldwide /
Gallup, 2013. P. 27, pdf доступен на сайте
[ihrim.org]). Еще одно исследование,
базирующееся на данных МОТ о без-
работных, незащищенных занятых
и экономически неактивных, оценива-
ет избыточное население в 61% от всего
населения работоспособного возраста
(рассчитано по данным: Neilson D.,
Stubbs Th. Op. cit. P. 444). Вывод, который
можно сделать из этих альтернативных
подсчетов, прост: мировой избыток
населения очень велик и фактически
превосходит численностью официаль-
ный рабочий класс.
45 Fanon F. The Wretched of the Earth /
Trans. by C. Farrington. London: Penguin
Classics, 2001. Ch. 2; Connelly P. Last Hired
First Fired: Women and the Canadian Work
Force. Toronto: The Women’s Press, 1978.
302
46 Кливер использует термин «люмпен»
для того, что мы называем «про-
летарским» состоянием (Cleaver E.
On Lumpen Ideology // The Black Scholar.
1972. Vol. 4. № 3. P. 9–10).
47 Mattick P. Op. cit. P. 19.
48 Benanav A. Op. cit.; Jameson F.
Representing Capital: A Reading
of Volume One. London: Verso, 2011. P. 2.
В общих чертах мы можем выделить
два способа использования понятия
«избыточного населения» в недавних
дискуссиях. Один набор аргументов
связан тем, как определенные социаль-
ные группы (например, черные мень-
шинства) пересекаются с понятием
избыточного населения. Другой, зна-
чительно меньший набор аргументов,
концентрируется вокруг утверждения,
что избыточное население имеет дол-
госрочный тренд к росту.
49 Marx K. Capital: Vol. I. P. 798 [Маркс К.
Капитал: Т. 1. С. 659].
50 Duboff R. Full Employment: The History
of a Receding Target // Politics & Society.
1977. Vol. 7. № 1. P. 7–8.
51 Хотя NAIRU (уровень безработицы,
не ускоряющий темпы инфляции)
и нельзя назвать однозначным пока-
зателем полной занятости, в послево-
енный период безработица держалась,
как правило, ниже NAIRU, а в неоли-
беральный период она постоянно на-
ходится выше (Bernstein J., Baker D. Full
Employment: The Recovery’s Missing
Ingredient // Washington Post. 2014.
November 3. P. 10; Nun J. The End
of Work and the “Marginal Mass” Thesis //
Latin American Perspectives. 2000.
Vol. 27. № 1. P. 8; Standing G.
The Precariat: The New Dangerous Class.
London: Bloomsbury Academic, 2011.
P. 46–47 [Стэндинг Г. Прекариат: Новый
опасный класс. М.: Ad Marginem, 2014.
С. 88]; Straussman J. The “Reserve Army”
of Unemployed Revisited // Society. 1977.
Vol. 14. № 3. P. 42).
52 Economic Projections of Federal Reserve
Board Members and Federal Reserve Bank
Presidents, December 2014 / Federal
Reserve Board, 2014. P. 1 [pdf доступен
на сайте federalreserve.gov].
53 Miller C.C. As Robots Grow Smarter,
American Workers Struggle to Keep Up //
New York Times. 2014. December 15.
54 Bureau of Labor Statistics. Civilian
Employment–Population Ratio / Federal
Reserve Bank of St Louis. 2014 [research.
stlouisfed.org]; Basu D. The Reserve Army
of Labour in the Postwar US Economy:
Some Stock and Flow Estimates.
Working Paper. Amherst: University
of Massachusetts, 2012. P. 7.
55 Global Employment Trends — 2014. P. 17.
56 Рост занятости упал с 1,7% между 1991
и 2007 годами до 1,2% между 2007
и 2014 годами (World Employment and
Social Outlook. P. 16, 29).
57 Ibid. P. 20.
58 Работники в развивающихся экономи-
ках, конечно, дольше жили в условиях
прекаризации. Новые опасения пре-
каризации таким образом являются
симптомом краха той модели труда,
которая была присуща развитым эко-
номикам в послевоенный период.
59 Более детальное исследование этих
характеристик можно найти у Стэн-
динга: Standing G. Op. cit. P. 10–11 [Стэн-
динг Г. Указ. соч. С. 26].
60 Marx K. Capital: Vol. I. P. 789 [Маркс К.
Капитал: Т. 1. C. 650].
61 Green F., Mostafa T., Parent-Tirion A.,
Vermeylen G., Houten G. van, Biletta I., Lyly-
Yrjanainen M. Is Job Quality Becoming
More Unequal? // Industrial & Labor
Relations Review. 2013. Vol. 66. № 4.
P. 770–771; Glyn A. Capitalism Unleashed:
Finance, Globalization, and Welfare.
Oxford: Oxford University Press, 2007.
P. 114.
62 Gleason C., Lambert S. Uncertainty by the
Hour / Open Society Foundations’ Future
of Work Project. 2014. P. 1–3, pdf доступен
на сайте [opensocietyfoundations.org].
63 Этот аспект прекаризации часто
подчеркивается, однако нерегуляр-
ный труд все равно остается неболь-
шой частью рынка труда в наиболее
развитых капиталистических странах
(Moody K. Precarious Work, “Compression”
and Class Struggle “Leaps” // RS21. 2015.
February 10 [rs21.org.uk]). Считается, что
около четверти работников в развитых
экономиках работает по временным
контрактам или вовсе без них (World
Employment and Social Outlook. P. 30).
64 Self-Employed Workers in the UK — 2014.
London: Office for National Statistics,
2014, pdf доступен на сайте [ons.gov.uk].
303
65 Employment Level — Part-Time for
Economic Reasons, All Industries.
66 Официальные исследования деловой
среды показывают, что в Великобри-
тании 1,4 миллиона человек работают
по почасовым договорам. См.: Analysis
of Employee Contracts that Do Not
Guarantee a Minimum Number of Hours.
London: Office for National Statistics.
2014. April 30, pdf доступен на сайте
[ons.gov.uk].
67 Baker D., Bernstein J. Getting Back
to Full Employment: A Better Bargain for
Working People. Washington, DC: Center
for Economic and Policy Research, 2013.
P. 12.
68 Bernstein J., Baker D. Op. cit.
69 В опросе ведущих экономических
экспертов весомые 43% респондентов
согласились с тем, что технологии
играют центральную роль в стагна-
ции заработной платы, а не согласны
с этим оказались только 28% (Poll
Results: Robots / IGM Forum. 2014.
February 25 [igmchicago.org]).
70 G20 Labour Markets. P. 5; The Slow
Recovery of the Labor Market /
US Congressional Budget Office. 2014.
February. P. 6 [cbo.gov]; Taylor C., Jowett A.,
Hardie M. An Examination of Falling Real
Wages, 2010–2013. London: Office for
National Statistics, 2014 [ons.gov.uk].
71 Уровень личных накоплений
в Америке резко упал с 1970-х годов
(Personal Saving Rate / US Bureau
of Economic Analysis).
72 Share of U.S. Workers Living Paycheck
to Paycheck Continues Decline from
Recession-Era Peak, Finds Annual
CareerBuilder Survey // CareerBuilder.
2013. September 25 [careerbuilder.com];
8 Million People One Paycheque Away
from Losing Their Home // Shelter. 2013.
April 11 [england.shelter.org.uk].
73 Sassen S. Expulsions: Brutality and
Complexity in the Global Economy.
Cambridge: Harvard University
Press, 2014. P. 54.
74 Nordt C., Warnke I., Seifritz E., Kawohl W.
Modelling Suicide and Unemployment:
A Longitudinal Analysis Covering
63 Countries, 2000–2011 // Lancet.
2015. P. 5; Wolfers J. Is Business Cycle
Volatility Costly? Evidence from Surveys
of Subjective Wellbeing / National Bureau
Примечания к главе 5
of Economic Research. Working Paper.
2003 [nber.org]; Antonakakis N., Collins A.
The Impact of Fiscal Austerity on Suicide:
On the Empirics of a Modern Greek
Tragedy // Social Science & Medicine.
2014. Vol. 112 (July); McVeigh K. DWP
Urged to Publish Inquiries on Benefit
Claimant Suicides // Guardian. 2014.
December 14.
75 Bernanke B. The Jobless Recovery —
доклад, представленный на конферен-
ции «Global Economic and Investment
Outlook Conference», Университет
Карнеги-Меллон, 6 ноября 2003
[federalreserve.gov].
76 Coibon O., Gorodnichenko Y., Koustas D.
Amerisclerosis? The Puzzle
of Rising US Unemployment Persistence /
Brookings Papers on Economic Activity /
Brookings Institution. 2013. Fall, pdf
доступен на сайте [brookings.edu].
77 Kolesnikova N., Yang Liu. Jobless Recoveries:
Causes and Consequences // Regional
Economist. 2011. April [stlouisfed.org].
78 Slow Recovery of the Labor Market. P. 2;
Employed, Usually Work Full Time /
U.S. Bureau of Labor Statistics
[fred.stlouisfed.org/series/LNS12500000].
79 G20 Labour Markets. P. 4.
80 Одна из предполагаемых причин этой
связи состоит в том, что после рецессии
компании осторожничают и не спешат
набирать людей, чья работа может быть
автоматизирована (Jaimovich N., Siu H.E.
The Trend Is the Cycle: Job Polarization
and Jobless Recoveries / National Bureau
of Economic Research. Working Paper.
2012. P. 29 [nber.org]).
81 Разница между рутинным и нерутин-
ным трудом лучше объясняет данные,
чем разделение по уровню образования
или разница между работой на произ-
водстве и работой в сфере обслужива-
ния (Ibid. P. 3, 16–19).
82 За последние три десятилетия целых
92% случаев потери работы в автомати-
зируемом среднеквалифицированном
сегменте произошло через год после
начала рецессии (Ibid. P. 2).
83 Во время предыдущих рецессий рутин-
ные профессии никогда не возвраща-
лись на рынок труда (Ibid. P. 14).
84 Global Employment Trends — 2014.
P. 11–12; Of Total Unemployed, Percent
Unemployed 27 Weeks and Over / Bureau
304
 of Labor Statistics (= Federal Reserve
Economic Data, Federal Reserve Bank
of St Louis. 1948. January 1); Long-Term
Unemployment Rate / Eurostat, 2015
[ec.europa.eu].
85 Krueger A., Cramer J., Cho D. Are the
Long-Term Unemployed on the Margins
of the Labor Market? // Brookings Papers
on Economic Activity. 2014. Spring.
86 Wacquant L. The Rise of Advanced
Marginality: Notes on Its Nature and
Implications // Acta Sociologica. 1996.
Vol. 39. № 2. P. 125; Florida R., Matheson Z.,
Adler P., Brydges T. The Divided City
and the Shape of the New Metropolis /
Martin Prosperity Institute. 2014
[martinprosperity.org].
87 Wilson W.J. When Work Disappears:
The World of the New Urban Poor.
New York: Vintage Books, 1997. P. 15.
88 Wacquant L. Class, Race and
Hyperincarceration in Revanchist
America // Socialism and Democracy.
2014. Vol. 28. № 3. P. 46.
89 Piven F.F., Cloward R. Poor People’s
Movements: Why They Succeed, How
They Fail. New York: Random House,
1988. P. 191.
90 Alexander M. The New Jim Crow. New
York: New Press, 2012. P. 218.
91 Число черных мужчин, работающих
в производстве, сократилось поч-
ти вдвое между 1973 и 1987 годами
(Wilson W.J. Op. cit. P. 29–31).
92 Ibid. P. 42.
93 Ibid. P. 19.
94 Wacquant L. Rise of Advanced Marginality.
P. 127.
95 Хотя, как известно, размеры неофици-
альной экономики сложно измерить,
она по всем оценкам составляет
значительную часть мировой эко-
номики. Обзор методов измерения
мировой теневой экономики см. здесь:
Schneider F., Buehn A. Estimating the
Size of the Shadow Economy: Methods,
Problems, and Open Questions. 2013
(= CESifo Working Paper Series № 4448),
pdf доступен на [papers.ssrn.com]. Более
детальное этнографическое исследова-
ние одной городской неофициальной
экономики: Venkatesh S.A. Off the Books:
The Underground Economy of the Urban
Poor. Cambridge: Harvard University
Press, 2006.
96 По оценкам ООН, в развивающихся
экономиках две пятых работников
приходится на неофициальный сектор;
прочие исследования отмечают зна-
чительный рост этого соотношения
между 1985 и 2007 годами (Davis M.
Planet of Slums. London: Verso, 2006.
P. 176; Schneider F. Outside the State:
The Shadow Economy and the Shadow
Economy Labour Force. 2014. Working
Paper. P. 20, pdf доступен на сайте
[econ.jku.at]).
97 UN-Habitat. The Challenge of Slums:
Global Report on Human Settlements
2003. Nairobi: UN-Habitat, 2003.
P. 46 [mirror.unhabitat.org].
98 Polanyi K. The Great Transformation:
The Political and Economic Origins
of Our Time. Boston, MA: Beacon, 2001.
P. 41 [Поланьи К. Великая трансформа-
ция: Политические и экономические
истоки нашего времени. СПб.: Але-
тейя, 2002. С. 51].
99 Breman J. Introduction: The Great
Transformation in the Setting of Asia //
Outcast Labour in Asia: Circulation and
Informalization of the Workforce at the
Bottom of the Economy. New Delhi:
Oxford University Press, 2012. P. 8–9;
Kaldor N. Strategic Factors in Economic
Development. Ithaca, NY: New York
State School of Industrial and Labor
Relations, 1967.
100 Breman J. A Bogus Concept? // New Left
Review. 2013. Vol. II. № 84. P. 137.
101 Dasgupta S., Singh A. Manufacturing,
Services and Premature Deindustrialization
in Developing Countries: A Kaldorian
Analysis / World Institute for Development
Economics Research, 2006. P. 6 [ideas.
repec.org]. Working Paper Series; Breman J.
Introduction. P. 2; Fields G. Op. cit. P. 58;
Davis M. Op. cit. P. 15.
102 Davis M. Op. cit. P. 175; Breman J.
Introduction. P. 3–8; Ciccariello-Maher G.
We Created Chávez: A People’s History
of the Venezuelan Revolution. Durham,
NC: Duke University Press, 2013. Ch. 9.
103 Sassen S. Op. cit. Ch. 2.
104 Sanyal K. Op. cit. P. 69.
105 Davis M. Op. cit. P. 181–182.
106 Доля производства в общей заня-
тости сейчас ближе к 15–20%, чем
к 30–40%, и производство начинает
снижаться, так же как и доля в ВВП
305
 в подушевом исчислении (составляет
сейчас около $3000 вместо $10 000).
См.: Rodrik D. The Perils of Premature
Deindustrialization // Project Syndicate.
2013. October 11. P. 5
[project-syndicate.org].
107 С 1996 года исчезло более 30 милли-
онов рабочих мест на производстве
(Brynjolfsson E., McAfee A., Spence M.
New World Order // Foreign Affairs.
2014. August).
108 Elfstrom M., Kuruvilla S. The Changing
Nature of Labor Unrest in China // ILR
Review. 2014. Vol. 67. № 2.
109 Реальная заработная плата между 2000
и 2010 годами выросла на 300% (Global
Wage Report 2012/13: Wages and Equitable
Growth. Geneva: International Labour
Organization, 2013. P. 20; pdf доступен
на сайте [ilo.org]).
110 Global Employment Trends — 2014. P. 29.
111 International Federation of Robotics,
World Robotics: Industrial Robots —
2014. Frankfurt: International Federation
of Robotics, 2014. P. 19, pdf доступен
на сайте [worldrobotics.org]; Yee L.Ch.,
Jim C. Foxconn to Rely More on Robots;
Could Use 1 Million in 3 Years // Reuters.
2011. August 1; Guangzhou Spurs Robot Use
amid Rising Labor Costs // China Daily.
2014. April 16 [chinadaily.com.cn]; Young A.
Nike Unloads Contract Factory Workers,
Showing How Automation Is Costing Jobs
of Vulnerable Emerging Market Laborers //
International Business Times. 2014.
May 20.
112 Majority of Large Manufacturers Are Now
Planning or Considering ‘‘Reshoring”
from China to the US / Boston Consulting
Group. 2013. September 24 [bcg.com];
Clifford S. US Textile Plants Return, with
Floors Largely Empty of People // New
York Times. 2013. September 19.
113 Rodrik D. Premature Deindustrialization /
Bureau for Research and Economic Analysis
of Development. 2015. P. 2 (= BREAD
Working Paper № 439) [ipl.econ.duke.edu].
114 Tregenna F. Manufacturing Productivity,
Deindustrialization, and Reindustrializa-
tion World / Institute for Development
Economics Research. 2011. P. 11
[econstor.eu].
115 Из всего трудоспособного населения
в 481 миллион около миллиона занято
в этом секторе (Fields G. Op. cit. P. 51).
Примечания к главе 5
116 Frey C.B., Osborne M. Technology at Work.
P. 62; Brynjolfsson E., McAfee A. Op. cit.
P. 184–185.
117 Luxemburg R. The Accumulation
of Capital. London: Routledge, 2003.
P. 344–345 [Люксембург Р. Накопление
капитала. М.; Л.: Соцэкгиз, 1934. С. 320].
118 Именно поэтому, несмотря на огром-
ную численность китайского
пролетариата, этот избыток трудо-
вых ресурсов становится проблемой
на фоне резкого роста реальных зара-
ботных плат.
119 Therborn G. Why Some People Are More
Unemployed than Others: The Strange
Paradox of Growth and Unemployment.
London: Verso, 1991. P. 23–24.
120 Harvey D. Op. cit. P. 280.
121 Комментаторы, которые оптимистично
оценивают исторический опыт автома-
тизации, часто упускают из виду стоящее
за этим политическое вмешательство.
См., например: Terbough G. The Automation
Hysteria: An Appraisal of the Alarmist View
of the Technological Revolution. New York:
W.W. Norton, 1966. Ch. 5.
122 Corey L. The Decline of American Capital-
ism. New York: Covici Friede, 1934. P. 272.
123 Braverman H. Automation: Promise
and Menace // American Socialist. 1955.
October [marxists.org]; Benanav A. Op. cit.
P. 36; Duboff F. Op. cit. P. 1.
124 Hunnicutt B.K. Work Without End:
Abandoning Shorter Hours for the Right
to Work. Philadelphia: Temple University
Press, 1988. P. 259–260.
125 Dardot P., Laval Ch. The New Way
of the World: On Neoliberal Society / Trans.
by G. Elliot. London: Verso, 2014. P. 67.
126 World Employment and Social Outlook.
P. 23.
127 Cappelli P. The Path Not Studied: Schools
of Dreams More Education Is Not
an Economic Elixir // Issues in Science and
Technology. 2013. November 27 [issues.org];
Aronowitz S. et al. The Post-Work Manifesto //
Post-Work: The Wages of Cybernation /
Ed. by S. Aronowitz, J. Cutler. New York:
Routledge, 1998. P. 48; Collini S. What Are
Universities For? London: Penguin, 2012;
McGettigan A. The Great University Gamble:
Money, Markets and the Future of Higher
Education. London: Pluto Press, 2013.
128 Standing G. Precariat, р. 45 [Стэндинг Г.
Прекариат. С. 86].
306
129 Примечательно, что даже Пол Кругман
и Лоуренс Саммерс сомневаются
в том, что профессиональное обучение
поможет решить надвигающиеся
проблемы (Krugman P. Sympathy for the
Luddites // New York Times. 2013. June 13;
Summers L. Доклад на круглом столе
«The Future of Jobs» на конференции
«The Future of Work in the Age of the
Machine», Hamilton Project, Вашинг-
тон, 19 февраля 2015 года, см. на сайте
[hamiltonproject.org]).
130 Glyn A. Op. cit. P. 27–31.
131 Harvey D. Op. cit. P. 284–285.
132 Опросы PMI показывают, что годо-
вой уровень роста составлял 2%, что
значительно ниже прежнего стандарта
для роста мирового ВВП (Williamson Ch.
January’s PMI Surveys Signal First Global
Growth Upturn for Six Months // Markit.
2015. February 4 [markit.com]). Согласно
другим исследованиям, рост выше,
однако потенциальная производитель-
ность начала снижаться в развитых
странах еще до кризиса, а после кризиса
ее оценки постоянно пересматривают-
ся в худшую сторону (World Economic
Outlook 2015: Uneven Growth: Short-
and Long-Term Factors. Washington,
DC: International Monetary Fund, 2015.
P. 69–71, pdf доступен на сайте [imf.org]).
133 Мы не претендуем на выбор между
соперничающими объяснениями,
но лишь указываем на растущий кон-
сенсус относительно нового периода
более низкого роста (Kliman A. What
Lies Ahead: Accelerating Growth or Secular
Stagnation? // E-International Relations.
2014. January 24 [e-ir.info]; Gordon R.
Is US Economic Growth Over? Faltering
Innovation Confronts the Six Headwinds /
National Bureau of Economic Research.
2012. August [nber.org]. Working Paper;
Summers L. US Economic Prospects:
Secular Stagnation, Hysteresis, and the
Zero Lower Bound Business Economics.
2014. Vol. 49. № 2; Cowen T. The Great
Stagnation: How America Ate All the
Low-Hanging Fruit of Modern History,
Got Sick, and Will (Eventually) Feel
Better. New York: Dutton, 2011; Secular
Stagnation: Facts, Causes and Cures /
Ed. by C. Teulings, R. Baldwin. London:
CEPR, 2014).
134 Cowen T. Op. cit. P. 47–48.
135 Berger Th., Frey C.B. Industrial Renewal
in the 21st Century: Evidence from
US Cities? / Oxford Martin School, 2014.
Working Paper.
136 Расчеты основаны на данных Bureau
of Labor Statistics: Table 1: Private
Sector Gross Jobs Gains and Losses
by Establishment Age; Table 5: Number
of Private Sector Establishments by Age.
137 Этой позиции придерживает-
ся ряд экономистов левоцен-
тристского толка. См.: Baker D.,
Bernstein J. Op. cit.; Tcherneva P. Beyond
Full Employment: The Employer of Last
Resort as an Institution for Change /
Annandale-on-Hudson: Levy Economics
Institute of Bard College. 2012. September,
pdf доступен на сайте [levyinstitute.org].
138 Denning M. Op. cit. P. 84–86.
139 Bastani A. Weaponising Workfare //
openDemocracy. 2013. March 22
[opendemocracy.net]; Davidson J. Workfare
and the Management of the Consolidated
Surplus Population // Spectre. 2013. № 1
[spectrecambridge.wordpress.com];
Russell M. The New Reserve Army
of Labor? // Review of Radical Political
Economics. 2001. Vol. 33. № 2.
140 Editorial: The “New” Workfare Schemes
in Historical and Class Context //
Aufheben. 2012. Vol. 21. P. 4, pdf доступен
на сайте [libcom.org].
141 «В 1820 году население Британии со-
ставляло 12 миллионов, в то время как
эмиграция между 1820 и 1915 годами
составила 16 миллионов. Сформули-
руем иначе: более половины прироста
британского населения эмигри-
ровало каждый год в этот период.
Общее число эмигрантов из Европы
в целом в «новый свет» («умеренные
районы белого заселения» состави-
ло за этот период 50 миллионов»
(Foster J.B, McChesney R.W., Jonna R.J.
Op. cit.; Davis M. Op. cit. P. 183).
142 Например, в 1970–1980-х годах Швей-
цария сохранила низкий уровень без-
работицы при низком росте экономи-
ки благодаря тому, что репатриировала
итальянских иммигрантов (Therborn G.
Op. cit. P. 28).
143 Fatal Journeys: Tracking Lives Lost
During Migration / Ed. by T. Brian,
F. Laczko. Geneva: International
Organization for Migration, 2014.
307
 P. 12, pdf доступен на сайте
[publications.iom.int].
144 Arnold D., Pickles J. Global Work, Surplus
Labor, and the Precarious Economies of the
Border // Antipode. 2011. Vol. 43. № 5.
145 В 1998– 2013 годах число заключенных
выросло с 25 до 30%, в то время как
общее население планеты увеличи-
лось на 20% (Walmsley R. World Prison
Population List / 10th ed. London:
International Centre for Prison Studies,
2013. P. 1, pdf доступен на сайте
[prisonstudies.org]).
146 Moore M. In France, Prisons Filled with
Muslims // Washington Post. 2008.
April 29; Gilmore S. Canada’s Racism
Problem? It’s Even Worse than America’s //
Macleans. 2015. January 22 [macleans.ca];
Amparo-Alves J. Living in the Necropolis:
Homo Sacer and the Black Inhuman
Condition in Sao Paulo/Brazil, доклад
представлен на конференции «Critical
Ethnic Studies and the Future of Genocide»,
Университет Калифорнии в Риверсайде,
март 2011 года [repositorie s.lib.utexas.edu].
147 Alexander M. Op. cit. P. 13.
148 Rigakos G.S., Ergul A. Policing the Industrial
Reserve Army: An International Study //
Crime, Law and Social Change. 2011.
Vol. 56. № 4. P. 355.
149 Davis A.Y. Deepening the Debate over
Mass Incarceration // Socialism and
Democracy. 2014. Vol. 28. № 3. P. 16.
150 Здесь достаточно указать на два факта:
пик в строительстве тюрем пришелся
на период снижения уровня преступно-
сти; при постоянном уровне преступ-
ности за последние тридцать лет США
стали в шесть раз более репрессивными.
См.: Alexander M. Op. cit. P. 218; Wacquant L.
Class, Race and Hyperincarceration. P. 45.
151 Wacquant L. Class, Race and
Hyperincarceration. P. 42.
152 В Калифорнии 80% обвиняемых попро-
сили защиту у государственных адво-
катов «по назначению» (Gilmore R.W.
Globalisation and US Prison Growth: From
Military Keynesianism to Post-Keynesian
Militarism // Race & Class. 1998/1999.
Vol. 40. № 2–3. P. 172).
153 Wacquant L. Class, Race and Hyperincar-
ceration. P. 44.
154 Neal D., Rick A. The Prison Boom and the
Lack of Black Progress After Smith and
Welch / National Bureau of Economic
Примечания к главе 6
Research. Working Paper. 2014. P. 2
[nber.org].
155 Wacquant L. Class, Race and
Hyperincarceration. P. 43.
156 Wacquant L. From Slavery to Mass
Incarceration: Rethinking the “Race”
Question in America // New Left Review.
2002. Vol. II. № 13. P. 42.
157 Ibid. P. 53; Alexander M. Op. cit. P. 219.
158 Wacquant L. From Slavery to Mass
Incarceration. P. 57–58; Rocamadur.
The Feral Underclass Hits the Streets:
On the English Riots and Other Ordeals //
Sic. 2004. № 2. P. 104, n. 10.
159 Travis J., Western B., Redburn S.
The Growth of Incarceration in the
United States: Exploring Causes and
Consequences. Washington, DC:
National Academies Press, 2014. P. 258;
Neal D., Rick A. Op. cit. P. 34.
160 Механизм адаптации профсоюзов и об-
щественных движений к новым целям
должен быть обязательно выработан
в соответствии с практикой и в кон-
тексте местных условий. Обычаи
и структуры профсоюзов отличаются
от страны к стране и от сектора к сек-
тору, что делает необходимым специ-
фический и индивидуальный подход.
161 Например, недавние забастовки в сфе-
ре фастфуда повлекли многочислен-
ные предсказания о том, что подъем
минимальной заработной платы при-
ведет к автоматизации. С учетом того,
насколько жалка эта работа, мы полага-
ем, что ее автоматизация однозначно
позитивна (Greenhouse S. $15 Wage in Fast
Food Stirs Debate on Effects // New York
Times. 2013. December 4).
162 Lafargue P. The Right to Be Lazy //
The Right to Be Lazy: Essays by Paul
Lafargue / Ed. by B. Marszalek. Oakland:
AK Press, 2011. P. 45.
163 По поводу того, как это может быть
достигнуто на практике, см.: Davis A.Y.
Are Prisons Obsolete? New York: Seven
Stories, 2003. Ch. 6.
ГЛАВА 6. ОБРАЗЫ ПОСТТРУДОВОГО
БУДУЩЕГО
1 Эта глава во многом обязана работе
Кэти Уикс, как явным, так и не-
явным образом. См.: Weeks K. The
Problem with Work: Feminism, Marxism,
Antiwork Politics, and Postwork
308
 Imaginaries. Durham, NC: Duke
University Press, 2011.
2 Communiqué from an Absent
Future // We Want Everything. 2009.
September 24 [wewanteverything.
wordpress.com].
3 Trott B. Walking in the Right Direction? //
Turbulence. 2007. № 1 [turbulence.org.uk];
Desiriis M., Dean J. A Movement Without
Demands? // Possible Futures. 2012.
January 3 [possible-futures.org]; Russell B.
Demanding the Future? What a Demand
Can Do // Journal of Aesthetics and
Protest. 2014 [joaap.org].
4 Weeks K. Op. cit. P. 218–224, 175.
5 Это один из аспектов, в котором они
отличаются от «переходных требова-
ний» — понятия, сформулированного
Троцким. См.: Trott B. Op. cit.; Trotsky L.
The Transitional Program: Death Agony
of Capitalism and the Tasks of the
Fourth International. London: Bolshevik
Publications, 1999 [Агония капитализма
и задачи Четвертого Интернационала.
(Мобилизация масс вокруг переходных
требований как подготовка к завое-
ванию власти) // Бюллетень оппози-
ции (большевиков-ленинцев). 1938.
№ 66–67].
6 О критериях желательности, це-
лесообразности и достижимости
см.: Wright E.O. Envisioning Real Utopias.
London: Verso, 2010. P. 20–25.
7 Примеры первого можно усмотреть
в стахановском движении или в ком-
ментариях Ленина о методах тейло-
ризма: «Русский человек — плохой
работник по сравнению с передовыми
нациями… Надо создать в России изу-
чение и преподавание системы Тейло-
ра, систематическое испытание и при-
способление ее» (Владимир Ленин,
«Очередные задачи Советской власти»,
1918, см.: марксистский архив на сайте
[marxists.org] или Ленин В.И. Полное
собрание сочинений. М.: Политиздат,
1969. Т. 36; Siegelbaum L.H. Stakhanovism
and the Politics of Productivity in the
USSR, 1935–1941. Cambridge: Cambridge
University Press, 1990. По поводу
критики идеи свободы без изобилия
см.: «это развитие производительных
сил… является абсолютно необходи-
мой практической предпосылкой еще
и потому, что без него имеет место
лишь всеобщее распространение
бедности» (Marx K., Engels F. The German
Ideology. London: Prometheus, 1976.
P. 54 [Маркс К., Энгельс Ф. Немецкая
идеология. М.: Политиздат, 1988. С. 32]).
8 У нас нет места для обсуждения здесь
важных этических вопросов, связан-
ных с машинами и трудом, но они
существуют — особенно в области
искусственного интеллекта. Эти во-
просы будут становиться все более зна-
чимыми в предстоящие десятилетия.
См. подробнее: Metzinger Th. The Ego
Tunnel: The Science of the Mind and the
Myth of the Self. New York: Basic Books,
2009; Nourbakhsh I.R. Robot Futures.
Cambridge, MA: MIT Press, 2013.
9 Хотя отказ от работы — общая тема для
левых, требование полной автома-
тизации, как ни удивительно, почти
не выражено. См., например: Cleaver E.
On Lumpen Ideology // The Black Scholar.
1972. Vol. 4. № 3; Solanas V. S.C.U.M.
Manifesto (Society for Cutting Up Men.
London: Verso, 2004. P. 3 [ОТБРОС:
Манифест («Общество Тотального
и Беспощадного Расчленения и Отмены
Самцов») // Соланас В. Засунь себе
в задницу! Тверь: Kolonna Publications,
2016. С. 117–118]; Ramírez J. Marcuse
Among the Technocrats: America,
Automation, and Postcapitalist Utopias,
1900–1941 // American Studies. 2012.
Vol. 57. № 1. В последнее время слышны
призывы Аарона Бастани (NovaraMedia)
к «полностью автоматизированному
luxury-коммунизму», к ним со сходны-
ми лозунгами присоединяются члены
коллектива «Plan C» — мы своей книгой
хотели бы развить эту дискуссию.
10 «Развитие производительных сил об-
щественного труда — это историческая
задача и оправдание капитала. Именно
этим он бессознательно создает
материальные условия более высокой
формы производства» (Marx K. Capital:
A Critique of Political Economy: Vol. III.
London: Lawrence & Wishart, 1977. P. 259
[Маркс К. Капитал: Т. 3 // Маркс К., Эн-
гельс Ф. Сочинения: В 50 т. М.: Поли-
тиздат, 1962. Т. 25. Ч. 1. С. 284]).
11 Fischer M. Tensions from Technology
in Marx’s Communist Society // Journal
of Value Inquiry. 1982. Vol. 16. № 2. P. 125–
126; Frey C.B., Osborne M. The Future
309
 of Employment: How Susceptible
Are Jobs to Computerisation? 2013.
September 17. P. 8, pdf доступен на сайте
[oxfordmartin.ox.ac.uk]; Marx K. Capital:
Vol. I. Ch. 13–15 [Маркс К. Капитал: Т. 1.
Гл. 13–15].
12 Marx K. Grundrisse: Introduction
to the Critique of Political Economy /
Trans. by M. Nicolaus. Middlesex:
Penguin, 1973. P. 693 [Маркс К. Эко-
номические рукописи, 1857–1859 //
Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т. 46.
Ч. 2. С. 203–204].
13 Marx K. Capital: Vol. I. P. 517 [Маркс К.
Капитал: Т. 1. С. 414].
14 Goos M. How the World of Work
Is Changing: A Review of the Evidence.
Geneva: International Labour
Organization, 2013. P. 10–12, pdf доступен
на сайте [ilo.org]; Frey C.B., Osborne M.
The Future of Employment. P. 10.
15 Latour B. How to Write “The Prince”
for Machines as Well as Machinations //
Technology and Social Change /
Ed. by B. Elliot. Edinburgh: Edinburgh
University Press, 1988. P. 27.
16 Tregenna F. Manufacturing
Productivity, Deindustrialization, and
Reindustrialization, World Institute for
Development Economics Research. 2011.
P. 7 [econstor.eu].
17 Gill C. Work, Unemployment and the New
Technology. Cambridge: Polity, 1985. P. 95.
18 Morris-Suzuki T. Robots and Capitalism //
Cutting Edge: Technology, Information,
Capitalism and Social Revolution /
Ed. by J. Davis et al. London: Verso, 1997.
P. 5; World Robotics: Industrial Robots
2014. Frankfurt: International Federation
of Robotics, 2014. P. 15, pdf доступен
на сайте [worldrobotics.org].
19 В мировом масштабе 45% работников
занято в сфере услуг, 32% — в сельском
хозяйстве, 23% — на производстве, при
этом более половины роста числа ра-
бочих мест приходится на сферу услуг
(Global Employment Trends — 2014: Risk
of a Jobless Recovery? Geneva: International
Labour Organization, 2014. P. 23).
20 Frey C.B., Osborne M. The Future
of Employment. P. 11.
21 Сюда не включено большое количество
роботов, которых покупают для развле-
чения, домашнего и личного сервиса
(World Robotics. P. 20).
Примечания к главе 6
22 Рутинный труд сократился с 60 до 40%
от общей занятости в США за этот
период (Autor D., Levy F., Murnane R.
The Skill Content of Recent Technological
Change: An Empirical Exploration //
Quarterly Journal of Economics. 2003.
Vol. 118. № 4. P. 1296; Albanesi S. et al.
Is Job Polarization Holding Back the Job
Market? // Liberty Street Economics.
2013. March 27 [libertystreeteconomics.
newyorkfed.org]).
23 Cortes G.M. et al. The Micro and Macro
of Disappearing Routine Jobs: A Flows
Approach / National Bureau of Economic
Research. 2014. July [nber.org].
Working Paper.
24 Autor D. Polanyi’s Paradox and the Shape
of Employment Growth / National Bureau
of Economic Research. 2014. September
[nber.org]. Working Paper; Goos M.,
Manning A., Salomons A. Job Polarization
in Europe // American Economic Review.
2009. Vol. 99. № 2.
25 Morris-Suzuki T. Op. cit. P. 17.
26 Значимость 3D-печати заключает-
ся в первую очередь в способности
создавать сложное с помощью простой
технологии — это может быть все,
что угодно, от дома до реактивного
двигателя и человеческих органов.
Во-вторых, резкое сокращение сто-
имости производства (как с точки
зрения материала, так и трудозатрат)
с ее помощью возвещает новую эпоху
строительства базовой инфраструкту-
ры и жилья. И наконец, ее гибкость яв-
ляется значительным преимуществом
перед традиционными затратами, свя-
занными с долгосрочными инвестици-
ями в новые производственные линии.
27 Коммерческие предприятия, несомнен-
но, первыми примут эту техноло-
гию на вооружение, поскольку она
позволяет существенно сэкономить.
Государственные и общественные
сервисы (такие, как уже существующая
в Лондоне автоматическая надземка),
вероятно, станут вторыми. Наконец,
законодательными и страховыми
мерами потребителей тоже заставят
принять эту технологию.
28 Arnsdorf I. Rolls-Royce Drone Ships
Challenge $375 Billion Industry: Freight //
Bloomberg. 2014. February 25
[bloomberg.com]; Amazon Testing
310
 Drones for Deliveries // BBC News.
2013. December 2; Kucera D. Amazon
Acquires Kiva Systems in Second-
Biggest Takeover // Bloomberg. 2012.
March 19 [bloomberg.com]; Validakis V.
Rio’s Driverless Trucks Move 100 Million
Tonnes // Mining Australia. 2013. April
24 [miningaustralia.com.au]; Hu E. The
Fast-Food Restaurants that Require
Few Human Workers // NPR.org. 2013.
August 29 [npr.org]; Steiner Ch. Automate
This: How Algorithms Came to Rule Our
World. New York: Portfolio; Penguin,
2012; Levinson M. The Box: How the
Shipping Container Made the World
Smaller and the World Economy Bigger.
Princeton, NJ: Princeton University
Press, 2008; Beunza D. et al. Impersonal
Efficiency and the Dangers of a Fully
Automated Securities Exchange. London:
Foresight, 2011.
29 До сих пор полезное, хотя и слегка
устаревшее, описание различных
процессов автоматизации: Ramtin R.
Capitalism and Automation: Revolution
in Technology and Capitalist Breakdown.
London: Pluto, 1991. Ch. 4.
30 Brynjolfsson E., McAfee A. The Second
Machine Age: Work, Progress, and
Prosperity // Time of Brilliant
Technologies. New York: W.W. Norton,
2014. Ch. 2–4.
31 Ibid. Ch. 1; Frey C.B., Osborne M. The
Future of Employment. P. 44.
32 Lippe P., Katz D.M. 10 Predictions About
How IBM’s Watson Will Impact the
Legal Profession // ABA Journal. 2014.
October 2 [abajournal.com].
33 Brynjolfsson E., McAfee A. Op. cit. Ch. 2.
34 Cliff D., Brown D., Treleaven Ph.
Technology Trends in the Financial
Markets: A 2020 Vision. London:
Foresight, 2011. P. 36. Точная хроноло-
гия автоматизации финансовых рын-
ков зависит от конкретного продукта.
Очерк неравномерного внедрения
трейдерской автоматизации см. в ра-
боте: Frey C.B., Osborne M. Technology
at Work: The Future of Innovation and
Employment / Citi — Global Perspectives
and Solutions. 2015. P. 26–27, pdf досту-
пен на сайте [ir.citi.com].
35 Vara V. The Lowe’s Robot and the Future
of Service Work // New Yorker. 2014.
October 29.
36 Frey C.B., Osborne M. Op. cit. P. 19.
37 Ibid. P. 42.
38 В русле неожиданного возрождения
старой марксистской теории две
недавние модели предсказали, что
автоматизация приведет к обнищанию
работников: Sachs J., Benzell S., LaGarda G.
Robots: Curse or Blessing? A Basic
Framework / National Bureau of Economic
Research. 2015. April [nber.org]. Working
Paper; Benzell S. et al. Robots Are Us: Some
Economics of Human Replacement /
National Bureau of Economic Research.
2015. February [nber.org]. Working Paper.
39 Summers L. Доклад на круглом столе
«The Future of Jobs» на конференции
«The Future of Work in the Age of the
Machine», Hamilton Project, Вашинг-
тон, 19 февраля 2015 года, см. на сайте
[hamiltonproject.org]. МОТ также
утверждает, что сегодняшний вялый
рост рабочих мест главным образом
связан с вялым ростом экономики,
однако он же отмечает, что рост
производительности восстановился
быстрее, чем рост занятости (World
Employment and Social Outlook: The
Changing Nature of Jobs. Geneva:
International Labour Organization, 2015.
P. 19, 23).
40 Bank of International Settlements:
Annual Report, 2013/2014. Basel: Bank for
International Settlements, 2014. P. 58–60
[bis.org]; Gordon R. US Productivity
Growth: The Slowdown Has Returned
After a Temporary Revival //
International Productivity Monitor. 2013.
Vol. 25; Autor D. Доклад на круглом
столе «The Future of Jobs» на конфе-
ренции «The Future of Work in the
Age of the Machine», Hamilton Project,
Вашингтон, 19 февраля 2015 года, см.
на сайте [hamiltonproject.org].
41 Basu S., Fernald J. Information and
Communications Technology as a General-
Purpose Technology: Evidence from U.S.
Industry Data. San Francisco: Federal
Reserve Bank of San Francisco. 2006.
P. 17, pdf доступен на сайте [frbsf.org].
Working Paper.
42 Однако недавние исследования позво-
ляют заключить, что промышленные
роботы уже способствовали росту про-
изводительности труда в последнее
время; их вклад составил около 16%
311
 этого роста. См.: Graetz G., Michaels G.
Robots at Work. London: Centre for
Economic Performance, 2015. P. 21, pdf
доступен на сайте [events.crei.cat].
43 Frey C.B., Osborne M. Technology at Work.
P. 40.
44 Frey C.B., Osborne M. Future
of Employment. P. 38; Elliott S.
Anticipating a Luddite Revival // Issues
in Science and Technology. 2014. Vol. 30.
№ 3 [issues.org].
45 Стандартным марксистским отве-
том на полную автоматизацию было
бы указание на то, что у нее имеются
«объективные» пределы и капитализм
никогда не уничтожит свой источник
прибавочной стоимости (а имен-
но труд). Но этот довод смешивает
системный результат с индивиду-
альными стимулами, внутренние
барьеры — с абсолютным пределом,
а политическую борьбу — с теоре-
тической нестыковкой. Во-первых,
индивидуальная мотивация заключа-
ется в повышении производительности
технологии, чтобы получить допол-
нительную прибавочную стоимость
относительно конкурентов. Системный
результат выражается в ущербе для всех
капиталистов (производится меньше
прибавочной стоимости), но сохраняет
выгоду для отдельных капиталистов,
и потому процесс продолжается.
Во-вторых, пределы капиталистиче-
ского способа производства ошибочно
принимаются за пределы любого воз-
можного изменения. Если капитализм
несовместим с полной автоматизацией,
делается вывод, что полная автомати-
зация невозможна. Эта позиция делает
капитализм конечной остановкой
истории и заранее отвергает любые
посткапиталистические возможности.
Наконец, теоретически выведенная
нестыковка между подъемом произ-
водительности, ростом органического
строения капитала и сокращением нор-
мы прибыли представляет ситуацию,
которой капитал никогда не допустит
из-за ее системных последствий. За пре-
делами картины здесь оказывается
политическое движение, которое будет
бороться за то, чтобы вывести капита-
лизм из себя. Иными словами, тот до-
вод, что полная автоматизация никогда
Примечания к главе 6
не произойдет, попросту постулирует
неэффективность политической
борьбы. Вдобавок эта линия мышления
отказывается от критических высказы-
ваний в адрес капитализма и прини-
мает его за финальный этап истории.
Рамин Рамтин заявляет без обиняков:
«Тот факт, что [полная автоматизация]
приведет к взрыву социально-экономи-
ческих и политических противоречий,
не делает ее невозможной» (Ramtin R.
Op. cit. P. 103). Из требования полной
автоматизации попросту следует, что
благосостояние может иметь некапита-
листическое происхождение. Образцы
критики полной автоматизации см.
в работах: Mandel E. Late Capitalism.
London: Verso, 1998. P. 205; Caffentzis G.
The End of Work or the Renaissance
of Slavery? A Critique of Rifkin and Negri //
In Letters of Blood and Fire. Oakland, CA:
PM Press, 2012. P. 78.
46 Нужно сказать, что задачи, связанные
с неявным знанием, все более автомати-
зируются посредством контроля окру-
жающей среды и машинного обучения,
а самые последние инновации устраня-
ют саму нужду в регулируемой среде.
Frey C.B., Osborne M. Future of Employment.
P. 27; Autor D. Op. cit.; Yang S. New “Deep
Learning” Technique Enables Robot
Mastery of Skills via Trial and Error // Phys.
org. 2015. May 21 [phys.org].
47 Как отмечает Маркс, «поэтому в ком-
мунистическом обществе машины
имели бы совершенно другой простор,
чем в буржуазном обществе» (Marx K.
Capital: Vol. I. P. 515, n. 33 [Маркс К. Капи-
тал: Т. 1. С. 404, сноска 116а]).
48 Federici S. Permanent Reproductive
Crisis: An Interview // Mute. 2013.
March 7 [metamute.org].
49 Превосходный обзор исторического
опыта альтернативных устройств
домашнего хозяйства см. в работе:
Hayden D. Grand Domestic Revolution:
A History of Feminist Designs for
American Homes, Neighbourhoods and
Cities. Cambridge: MIT Press, 1996.
50 Важно, однако, учитывать то, что
исторически устройства, сберега-
ющие домашний труд, приводят
к повышению требований к ведению
домашнего хозяйства, вместо того
чтобы высвобождать больше времени
312
 (Cowan R.S. More Work for Mother: The
Ironies of Household Technology from
the Open Hearth to the Microwave. New
York: Basic Books, 1985; Fortunati L. The
Arcane of Reproduction: Housework,
Prostitution, Labor and Capital. Brooklyn:
Autonomedia, 1995. P. 145; Federici S.
The Reproduction of Labor Power
in the Global Economy and the Ufinished
Feminist Revolution // Revolution at Point
Zero: Housework, Reproduction, and
Feminist Struggle. Oakland, CA: PM Press,
2012. P. 106–107).
51 «Производительность» мы здесь упо-
требляем в строго марксистском смыс-
ле, а не в качестве предположения, что
домашняя работа не является трудом.
52 Robot Capable of Sorting Through and
Folding Piles of Rumpled Clothes //
Phys.org. 2015. March 16 [phys.org].
53 Мы благодарим Хелен Хэстер за то, что
она обратила на это наше внимание.
54 Firestone Sh. The Dialectic of Sex: The Case
for Feminist Revolution. New York: Farrar,
Straus & Giroux, 2003. P. 180–181.
55 Thompson E.P. Time, Work-Discipline,
and Industrial Capitalism // Past &
Present. 1967. Vol. 38. № 1. P. 85;
Aronowitz S. et al. The Post-Work
Manifesto // Post-Work: The Wages
of Cybernation / Ed. by S. Aronowitz,
J. Cutler. New York: Routledge, 1998.
P. 59–60; Graeber D. Revolution
at the Level of Common Sense // What
We Are Fighting For: A Radical Collective
Manifesto / Ed. by F. Campagna,
E. Campiglio. London: Pluto, 2012. P. 171.
56 Hunnicutt B.K. Work Without End:
Abandoning Shorter Hours for the Right
to Work. Philadelphia: Temple University
Press, 1988. P. 9.
57 Paulsen R. Non-Work at Work:
Resistance or What? // Organization. 2013
[sagepub.com].
58 Rybczynski W. Waiting for the Weekend.
New York: Penguin, 1991. P. 115–117;
Thompson E.P. Op. cit. P. 76.
59 Rybczynski W. Op. cit. P. 133.
60 Hunnicutt B.K. Op. cit. P. 1.
61 Ibid. P. 155.
62 Ibid. P. 147–149.
63 Lafargue P. The Right to Be Lazy //
The Right to Be Lazy: Essays by Paul
Lafargue / Ed. by B. Marszalek. Oakland:
AK Press, 2011. P. 34.
64 Keynes J.M. Economic Possibilities for Our
Grandchildren // Essays in Persuasion.
New York: W.W. Norton, 1963;
Hunnicutt B.K. Op. cit. P. 155.
65 Marx K. Capital: Vol. III. P. 820 [Маркс К.
Капитал: Т. 3. С. 386–387].
66 Hunnicutt B.K. Op. cit. Ch. 7.
67 Небольшое количество стран ЕС —
в первую очередь Франция — сократили
рабочую неделю до всего лишь тридца-
ти часов, однако общий тренд был на со-
хранение 40-часовой недели. В 1970-
х в некоторых секторах экономики
происходили забастовки, направленные
непосредственно на сокращение рабо-
чей недели (Ibid. P. 198; Hayden A. Patterns
and Purpose of Work-Time Reduction:
A Cross-National Comparison // Time
on Our Side: Why We All Need a Shorter
Working Week / Ed. by A. Coote, J. Franklin.
London: New Economics Foundation,
2013. P. 128; Aronowitz et al. Op. cit. P. 63;
Harman Ch. Is a Machine After Your Job?
New Technology and the Struggle for
Socialism. London, 1979).
68 Hunnicutt B.K. Op. cit. P. 2.
69 Примечательно, что этот процесс,
очевидно, достиг критической точки
в США. Несмотря на появление 40 мил-
лионов новых работников, общий объ-
ем рабочих часов оставался неизмен-
ным с 1998 до 2013 года (Sprague Sh. What
Can Labor Productivity Tell Us About the
U.S. Economy? // Beyond the Numbers:
Productivity. 2014. Vol. 3. № 12. P. 1).
70 Crary J. 24/7: Terminal Capitalism and the
Ends of Sleep. London: Verso, 2013.
71 Saad L. The “40-Hour” Workweek
Is Actually Longer — by Seven Hours //
Gallup. 2014. August 29 [gallup.com].
72 Bryson V. Time, Care and Gender
Inequalities // Time on Our Side. P. 56.
73 Lambert C. The Second Job You
Don’t Know You Have // Politico. 2015.
May 20 [politico.eu].
74 Standing G. The Precariat: The New
Dangerous Class. London: Bloomsbury
Academic, 2011. P. 120–127 [Стэндинг Г.
Прекариат: Новый опасный класс.
М.: Ad Marginem, 2014. С. 215–226].
75 Разнообразные аргументы в пользу
сокращенной рабочей недели не раз
повторялись на протяжении истории:
преимущества для физического и ду-
шевного здоровья, ответ на техноген-
313
 ную безработицу, потенциальное по-
вышение производительности и более
выгодная переговорная позиция для
работников. Эти основные аргумен-
ты сегодня — те же, что и в начале
ХХ века.
76 Rosnick D., Weisbrot M. Are Shorter Work
Hours Good for the Environment?
A Comparison of US and European Energy
Consumption / Center for Economic
and Policy Research. 2006. December.
P. 7, pdf доступен на сайте [cepr.net];
Hayden A., Shandra J.M. Hours of Work
and the Ecological Footprint of Nations:
An Exploratory Analysis // Local
Environment. 2009. Vol. 14. № 6.
77 Schor J. The Triple Dividend // Time
on Our Side. P. 9–10.
78 Campbell D. UK Needs Four-Day Week
to Combat Stress, Says Top Doctor //
Guardian. 2014. July 1.
79 Ibid. P. 20–21.
80 Hlatshwayo M. NUMSA and Solidarity’s
Responses to Technological Changes at the
ArcelorMittal Vanderbijlpark Plant: Unions
Caught on the Back Foot // Global Labour
Journal. 2014. Vol. 5. № 3; Ramtin R.
Op. cit. P. 132.
81 Эту позицию занимал «Британский
конгресс профсоюзов» (TUC) в 1970-х,
некоторого успеха на этом пути доби-
лись металлурги в ФРГ (Gill C. Op. cit.
P. 171–172).
82 Именно это произошло в 1996 году
в результате забастовки французских
дальнобойщиков (Riding A. French
Trucker Strike Ends with Indirect Defeat
for Government // New York Times. 1996.
November 30).
83 Gorz A. Paths to Paradise: On the
Liberation from Work / Trans. by M.
Imrie. Boston: South End Press, 1985. P. 46.
84 Coote A., Franklin J., Simms A. 21 Hours.
London: New Economics Foundation,
2010 [neweconomics.org]; Hodgkinson T.
Campaigners Call for 30-Hour Working
Week to Allow for Healthier, Fairer
Society — and More Time for Fun //
Independent. 2014. April 24.
85 Littler J., Power N., Precarious Workers Brig
ade. Life After Work // New Left Project.
2014. May 20 [newleftproject.org].
86 Dahlgreen W. Introduce a Four Day
Week, Say Public // YouGov. 2014.
April 16 [yougov.co.uk].
Примечания к главе 6
87 Schor J. Op. cit. P. 8.
88 Coote A. Introduction: A New Economics
of Work and Time // Time on Our Side.
P. xxi; Hayden A. Op. cit.
89 Подзаголовок выше заимствован
из одноименной песни группы
Sleaford Mods.
90 Mattick P. The Economics
of Cybernation // New Politics. 1962. Vol. 1.
№ 4. P. 30.
91 Эта идея называлась также гаран-
тированным доходом, социальным
дивидендом, доходом гражданина и от-
рицательным подоходным налогом.
Каждый из вариантов имеет слегка
отличную семантику. Мы предпочи-
таем термин «безусловный базовый
доход», потому что он не накладывает
сразу ограничений на адресатов полу-
чения этого дохода (как это происхо-
дит в случае «дохода гражданина»)
и не привязан ни к какой планке
дохода (как в случае «отрицательного
подоходного налога»).
92 В поддержку ББД выступали многие
мыслители. См., среди прочего: Paine Th.
Agrarian Justice // Rights of Man, Common
Sense, and Other Political Writings / Ed.
by M. Philp. Oxford: Oxford University
Press, 2008; Russell B. Roads to Freedom:
Socialism, Anarchism and Syndicalism.
Nottingham: Spokesman, 2006; The
Guaranteed Income: Next Step in Economic
Evolution? / Ed. by R. Theobald. Garden
City, NY: Doubleday, 1966; King M.L.
Where Do We Go from Here? Chaos
or Community? Boston, MA: Beacon, 2010;
Friedman M. Capitalism and Freedom /
40th ed. Chicago: University of Chicago
Press, 2002) [Фридман М. Капита-
лизм и свобода. М.: Новое издатель-
ство, 2016]; Bookchin M. Post-Scarcity
Anarchism. Edinburgh: AK Press, 2004;
Hardt M., Negri A. Empire. Cambridge,
MA: Harvard University Press, 2001
[Хардт М., Негри А. Империя. М.: Прак-
сис, 2004]; Weeks K. Op. cit.
93 Van Trier W. Who Framed “Social
Dividend”?, доклад представлен на «First
USBIG Conference», CUNY, Нью-Йорк,
8 марта 2002 года, текст см. на сайте
[econpapers.repec.org]. P. 29.
94 Chancer L. Benefitting from Pragmatic
Vision, Part I: The Case for Guaranteed
Income in Principle // Post-Work. P. 86.
314
95 Forget E. The Town with No Poverty: Using
Health Administration Data to Revisit
Outcomes of a Canadian Guaranteed
Annual Income Field Experiment.
Winnipeg: University of Manitoba,
2011; Hum D., Simpson W. A Guaranteed
Annual Income? From Mincome to the
Millennium // Policy Options/Options
Politique. 2001. February.
96 Chancer L. Op. cit. P. 86.
97 В США это были проекты «План
поддержки семей» Никсона, карте-
ровские «Лучшие рабочие места»
и «Программа дохода», ни один
из которых не прошел. В Австралии
гарантированный доход также пред-
лагала ввести в 1973 году Комиссия
по исследованию вопросов бедно-
сти, но поддержка этого проекта
исчезла после выборов и прихода
нового правительства (Ibid. P. 87–89;
Jones B. Sleepers Wake! Technology and
The Future of Work. London: Oxford
University Press, 1982. P. 204–205).
98 Незаменимый источник по истории
подъема и падения проекта ББД, равно
как и ценное пособие по тому, как
культурные установки влияют на жиз-
неспособность планов: Steensland B.
The Failed Welfare Revolution:
America’s Struggle over Guaranteed
Income Policy. Princeton, NJ: Princeton
University Press, 2007.
99 Raventós D. Basic Income: The Material
Conditions of Freedom / Trans. by J. Wark.
London: Pluto Press, 2007. P. 12.
100 Krugman P. Sympathy for the Luddites //
New York Times. 2013. June 13; Wolf M.
Enslave the Robots and Free the Poor //
Financial Times. 2014. February 11.
101 «Зеленая партия» Англии и Уэльса
включила требование ББД в свой
манифест; «Либеральная партия» Ка-
нады внесла эту идею в свою повестку,
ее лидер продвигал ее в 2001 году;
в Канаде постоянный сенатский коми-
тет по социальным отношениям реко-
мендовал безусловный доход, как ме-
тод борьбы с бедностью; Швейцария
вынесла вопрос о нем на референдум
(Balibouse D. Swiss to Vote on 2,500 Franc
Basic Income for Every Adult // Reuters.
2013. October 4; Hum D., Simpson W.
Op. cit.; Osterkamp R. The Basic Income
Grant Pilot Project in Namibia: A Critical
Assessment // Basic Income Studies. 2013.
Vol. 8. № 1; Davala et al. Op. cit.; Forget E.
Op. cit. P. 2).
102 Davala et al. Op. cit.; Jacobson B. Basic
Income Is a Human Right! A Report
on the Demonstration in Berlin // Basic
Income UK. 2013. September 29
[basicincome.org.uk]; Mazzamauro A.
“Only One Big Project”: Italy’s Burgeoning
Social Movements // ROAR Magazine.
2014. January 20. The Basic Income Earth
Network (BIEN) ведет кампанию за вве-
дение ББД с 1986 года.
103 Это, впрочем, вопрос реализации —
ведь консервативный вариант ББД
(или функционально сходный
отрицательный подоходный налог)
зачастую подразумевает проверку
материального положения. См., напри-
мер: Meriam L. Relief and Social Security.
Washington, DC: Brookings Institution,
1946; Friedman M. Op. cit. [Фридман М.
Указ. соч.].
104 Программа введения ББД в идеале
включает трансформацию социально-
го государства. Программы, предостав-
ляющие услуги, должны сохраняться
и расширяться — например, здраво-
охранение, уход за детьми, жилье,
общественный транспорт и доступ
к интернету. Все эти программы
должны стать ближайшими целями
левых, и не только по причине зало-
женного в них блага, но и потому, что
расширение общественных сервисов
необходимо для сокращения обще-
го энергопотребления (Battistoni A.
Alive in the Sunshine // Jacobin. 2014.
Vol. 13 [jacobinmag.com]; Wright E.O.
Op. cit. P. 4).
105 Forget E. Op. cit.; Hum D., Simpson W.
Op. cit.; Chancer L. Op. cit. P. 99–109.
106 Подъем популярности ББД в 1960–
1970-е во многом стал плодом этой
способности вызывать поддержку
со всех сторон политических баррикад
(Steensland B. Op. cit. P. 18–19).
107 Wright E.O. Op. cit. P. 218.
108 Cutler J., Aronowitz S. Op. cit. P. 8.
109 Kalecki M. Political Aspects of Full
Employment // Political Quarterly. 1943.
Vol. 14. № 4.
110 По известной шкале стрессов Холмса-
Раэ потеря работы считается одним
из самых стрессовых событий в жиз-
315
 ни взрослого человека (Rahe R.H.,
Arthur R.J. Life Change and Illness Studies:
Past History and Future Directions //
Journal of Human Stress. 1978. Vol. 4. № 1).
111 Базовый доход был центральным эле-
ментом проекта японского Blue Grass
Collective, группы активистов защиты
прав инвалидов, которая продвигала
идею дохода с 1970-х годов (Yamamori T.
Una Sola Moltitudine: Struggles for Basic
Income and the Common Logic that
Emerged from Italy, the UK, and Japan,
доклад представлен на конференции
«Immaterial Labour, Multitudes and New
Social Subjects», Кингс-колледж Кем-
бриджского университета, 29 апреля
2006 года. P. 9–12, pdf доступен на сайте
[academia.edu]).
112 Virno P. A Grammar of the Multitude.
Cambridge: Semiotext(e), 2004.
P. 98–99 [Вирно П. Грамматика мно-
жества: К анализу форм современной
жизни / 2-е изд. М.: Ad Marginem, 2015.
С. 101–102].
113 Marx K., Engels F. German Ideology.
P. 53 [Маркс К., Энгельс Ф. Немецкая
идеология. С. 31].
114 Van Der Veen R.J., Van Parijs Ph. A Capitalist
Road to Communism // Theory and
Society. 1986. Vol. 15. № 5. P. 645–646.
115 Weeks K. Op. cit. P. 230.
116 Mckay A., Vanevery J. Gender, Family, and
Income Maintenance: A Feminist Case for
Citizens Basic Income // Social Politics:
International Studies in Gender, State and
Society. 2000. Vol. 7. № 2. P. 281; Gorz A.
Op. cit. P. 42.
117 Примечательно, что эта позиция
также радикально отличается этим
от ряда других проектов (таких,
как партисипативная экономика
или «новый социализм»), которые
эксплицитно помещают трудоза-
траты и жертвы в основу вознаграж-
дения (Albert M. Parecon: Life After
Capitalism. London: Verso, 2004. P. 157;
Cockshott W.P., Cottrell A. Towards a New
Socialism. Nottingham: Spokesman,
1993. P. 27; Marx K. Critique of the Gotha
Program. New York: International, 1966.
P. 8–10 [Маркс К. Критика Готской
программы. С. 20]).
118 Weeks K. Op. cit. P. 149.
119 Mckay A., Vanevery J. Op. cit. 280.
120 Hum D., Simpson W. Op. cit. P. 81.
Примечания к главе 7
121 Это одна из причин, почему ББД —
лучшее требование, чем требование
оплаты домашнего труда (Weeks K.
Op. cit. P. 144).
122 Raventós D. Op. cit. Ch. 8; Chancer L.
Op. cit. P. 120–122; Standing G. The
Precariat Needs a Basic Income //
Financial Times. 2013. November 21;
Gorz A. Op. cit. P. 45.
123 См. красноречивую полемику с тру-
довой этикой в работе: Campagna F.
The Last Night: Anti-Work, Atheism,
Adventure. Winchester: Zero, 2013.
124 Steensland B. Op. cit. P. 13–18.
125 Ibid. P. 17.
126 Dardot P., Laval Ch. The New Way of the
World: On Neoliberal Society / Trans. by
G. Elliot. London: Verso, 2014. P. 260.
127 Campagna F. Op. cit. P. 16.
128 Weeks K. Op. cit. P. 44.
129 Ibid. P. 46.
130 Ibid. P. 70–71.
131 Youngjoo Cha, Weeden K.A. Overwork and
the Slow Convergence in the Gender Gap
in Wages // American Sociological Review.
2014. Vol. 79. № 3.
132 Milburn K. On Social Strikes and
Directional Demands // Plan C. 2015.
May 7 [weareplanc.org].
133 State of the Global Workplace: Employee
Engagement Insights for Business Leaders
Worldwide / Gallup, 2013. P. 12, pdf досту-
пен на сайте [ihrim.org].
134 Как обычно, сатирический новостной
листок The Onion на шаг впереди всех
с недавним заголовком: «Работники
китайских фабрик опасаются, что
их никогда не заменят машинами».
135 Tamás G.M. Telling the Truth
About Class // Grundrisse. 2007.
Vol. 22 [grundrisse.net].
136 Движение 1970-х «Назад к земле»,
которое можно отнести к немасштаби-
руемым народно-политическим прак-
тикам, в значительной степени выра-
жало стремление сбежать от давящей
трудовой этики (Marszalek B. Lafargue
for Today // The Right to Be Lazy. P. 13).
137 Gorz A. Op. cit. P. 10.
138 Steensland B. Op. cit. P. 220.
ГЛАВА 7. НОВЫЙ ЗДРАВЫЙ СМЫСЛ
1 Wood L. Crisis and Control: The
Militarization of Protest Policing. London:
Pluto, 2014.
316
2 Обзор некоторой полемики вокруг
истоков капитализма см. в работе:
Wood E.M. The Origin of Capitalism:
A Longer View. London: Verso, 2002.
Ch. 1–3.
3 Основополагающая работа для пони-
мания условий постколониального
капитализма и гегемонии «разви-
тия»: Sanyal K. Rethinking Capitalist
Development: Primitive Accumulation,
Governmentality and Post-Colonial
Capitalism. New Delhi: Routledge
India, 2013.
4 Уникальные условия Венесуэлы,
видимо, позволили возникнуть тому
единственному пространству, где эта
стратегия смогла реализоваться, хотя
и в любопытным образом модифи-
цированном варианте. См.: Ciccariello-
Maher G. Dual Power in the Venezuelan
Revolution // Monthly Review. 2007.
Vol. 59. № 4; Lenin V. The Dual Power
[Ленин В.И. О двоевластии // Он же.
Полное собрание сочинений. М.: Поли-
тиздат, 1969. Т. 31].
5 О тенденции сторонников комму-
низации к этим предположениям
и их критику см. в работе: Toscano A.
Now and Never // Communization and Its
Discontents: Contestation, Critique, and
Contemporary Struggles / Ed. by B. Noys.
Brooklyn: Minor Compositions, 2012.
6 Соглашаясь со стратегией контргеге-
монии и акцентом на посткапитали-
стическом видении, мы не приемлем
цель Дж.К. Гибсон-Грэма, состоящую
в экономике народно-политических
сообществ, и его дискурсивное пони-
мание гегемонии. Главное отличие
анализа авторов, пишущих под этим
псевдонимом, заключается в отри-
цании капиталистического универ-
сализма, что позволяет им считать
маломерные частности достаточными
для экономических изменений. Крити-
ку капиталистического универсализма
и формулировку посткапиталисти-
ческой гегемонии см., соответствен-
но, в работах: Gibson-Graham J.K. The
End of Capitalism (as We Knew It):
A Feminist Critique of Political Economy.
Minneapolis: University of Minnesota
Press, 2006; Gibson-Graham J.K.
A Postcapitalist Politics. Minneapolis:
University of Minnesota Press, 2006.
7 Долгая история эволюции этого по-
нятия в рамках марксистской мысли
начинается с его появления в работах
Г.В. Плеханова в 1884 году; у Ленина
оно развилось в идею политического
руководства внутри межклассового
союза. У Грамши эта идея значительно
развилась, превратившись в развет-
вленное и сложное понятие управления
согласием, с помощью которого он ана-
лизировал марксистскую стратегию
и существующую ситуацию капита-
листического господства. Plekhanov G.
Socialism and the Political Struggle // Idem.
Selected Philosophical Works. Moscow:
Progress, 1974. Vol. 1 [Плеханов Г. Социа-
лизм и политическая борьба // Он же.
Сочинения. М.: Госиздат, 1925. Т. 2];
Lenin V.I. What Is to Be Done? Moscow:
Progress, 1971 [Ленин В.И. Что делать? //
Он же. Собрание сочинений. Т. 6];
Gramsci A. Selections from the Prison
Notebooks / Ed. by Q. Hoare, G. Nowell-
Smith. London: Lawrence & Wishart, 1971
[Грамши А. Тюремные тетради //
Он же. Избранные произведения.
М.: Иностранная литература, 1959.
Т. 3. Ч. 1].
8 Понятие гегемонии много крити-
ковали, см.: Day R. Gramsci Is Dead:
Anarchist Currents in the Newest
Social Movements. London: Pluto,
2005; Lash S. Power After Hegemony:
Cultural Studies in Mutation? // Theory,
Culture & Society. 2007. Vol. 24.
№ 3; Karatzogianni A., Robinson A.
Power, Resistance, and Conflict in the
Contemporary World: Social Movements,
Networks, and Hierarchies. London; New
York: Routledge, 2010; Beasley-Murray J.
Posthegemony: Political Theory and
Latin America. Minneapolis: University
of Minnesota Press, 2010. Достаточно
сказать, что большая часть критики
выстроена на неверном истолковании
гегемонии: считается, что она являет-
ся эквивалентом доминирования (что
эксплицитно не так во всех формули-
ровках после Грамши) или опирается
на активное согласие (что тоже не так).
Прочие теоретические трактовки вла-
сти — как те, что предлагаются Фуко,
Делезом и Гваттари, Бурдье — могут
с пользой дополнять и расширять
перспективы, открываемые идеей геге-
317
 монии; мы не согласны с тем, что они
могут по существу заменить ее.
9 Здесь полезно отметить, что хотя
гегемонное правление, как правило,
происходит в рамках согласия (как
минимум пассивного), это не означает
полного отсутствия доминирования
или принудительной силы. Это лишь
означает ситуацию, в которой прину-
дительная сила должна скрываться
за респектабельной ширмой согласия.
См.: Gramsci A. Op. cit. P. 80 [Грамши А.
Указ. соч. С. 366]. Это пояснение
необходимо, чтобы избежать обви-
нений наподобие тех, что выдвига-
ются против грамшианской теории
гегемонии теми критиками, которые
настаивают на исторически-культур-
ной специфичности этого концепта,
особенно учитывая его очевидную
несовместимость с такими разными
политическими ситуациями, как
Индия под британским владычеством
или США в эпоху рабства. См.: Guha R.
Dominance Without Hegemony: History
and Power in Colonial India. Cambridge,
MA: Harvard University Press, 1998;
Wilderson F. Gramsci’s Black Marx:
Whither the Slave in Civil Society? //
Social Identities. 2003. Vol. 9. № 2. Мы бу-
дем подразумевать, что гегемония
в том обобщенном смысле, в котором
мы ее описываем в данной главе,
свойственна любому сложному обще-
ству, где доминирование одной силы
не является основной характеристи-
кой правления.
10 Именно это и заявил и лидер «По-
демос» Пабло Иглесиас (Iglesias P.
The Left Can Win // Jacobin. 2014.
December 9 [jacobinmag.com]).
11 Holloway J. Change the World Without
Taking Power: The Meaning of Revolution
Today. London: Pluto Press, 2010.
12 Грамшизм часто ассоциируется с поли-
тическими устремлениями евроком-
мунистов, но мы предпочитаем отли-
чать базовый политический анализ
и стратегические разработки теории
гегемонии от этой конкретно-исто-
рической реализации. В самом деле,
явное предпочтение электорализма
вместо достижения широких гегемо-
нических изменений представляется
нам отказом от главных принципов
Примечания к главе 7
самой гегемонии. Согласно не самому
последнему из них власть располагает-
ся в множестве взаимосвязанных мест,
и государство — лишь одно из них.
13 Мы поддерживаем расширенное поня-
тие гегемонии, которое предлагается
в работах Эрнесто Лаклау и Шанталь
Муфф, и в частности входящее туда
расширение спектра политических
субъектностей, но с этим понятием
связаны некоторые проблемы. При-
менение теории дискурса к социаль-
ной онтологии выливается по сути
в нереалистичное описание, которое
мешает всестороннему пониманию
сложности политического мира.
См.: Laclau E., Mouffe Ch. Hegemony and
Socialist Strategy. London; New York:
Verso, 1985; Laclau E. New Reflections
on the Revolution of Our Time. London;
New York: Verso, 1990. Пространная
критика теории гегемонии Лаклау
и Муфф, построенной на дискурсив-
ной теории, см. в работе: Boucher G.
The Charmed Circle of Ideology:
A Critique of Laclau and Mouffe, Butler
and Žižek. Melbourne: repress, 2009.
14 Harvey D. A Brief History
of Neoliberalism. Oxford: Oxford
University Press, 2005. P. 40.
15 Это понятие было исходно предложено
Джозефом Овертоном в отношении ра-
бочего предназначения аналитических
центров. См.: Russell N.J. An Introduction
to the Overton Window of Political
Possibilities / Mackinac Center for Public
Policy. 2006. January 4 [mackinac.org].
16 В культурологических терминах
это можно понять как появление
«капиталистического реализма».
См.: Fisher M. Capitalist Realism: Is There
No Alternative? Winchester: Zero, 2009.
17 «В подобной ситуации гегемония
не имеет отношения к способности
заставить людей верить; она опреде-
ляется стратегической способностью
делать их веру или неверие ничего
не значащими» (Gilbert J. Hegemony
Now. 2013. P. 16 [academia.edu]).
18 Harvey D. Spaces of Hope. Berkeley, CA:
University of California Press, 2000. P. 159.
19 Wajcman J. TechnoFeminism. Cambridge:
Polity, 2004. P. 35.
20 Joseph J. Hegemony: A Realist Analysis.
New York: Routledge, 2002.
318
21 Hughes Th. Technological Momentum //
Does Technology Drive History? The
Dilemma of Technological Determinism /
Ed. by M.R. Smith, L. Marx. Cambridge,
MA: MIT Press, 1994; Networks of Power:
Electrification in Western Society,
1880–1930. Baltimore, MD: Johns Hopkins
University Press, 1993.
22 Это утверждает и Питер Томас: «Грам-
ши… понимал, что все социальные
практики взаимосвязаны, поскольку
по-марксистски видел в них выраже-
ние социальных отношений в рамках
большой общности, а не только неко-
торой местной логики. Это привело
его к постижению того, что я назвал
бы „политической конституцией со-
циального“» (“The Gramscian Moment”:
An Interview with Peter Thomas //
Antonio Gramsci: Working-Class
Revolutionary: Essays and Interviews /
Ed. by A. Thomas. London: Workers’
Liberty, 2012).
23 Kilgore D. Astrofuturism: Science,
Race, and Visions of Utopia in Space.
Philadelphia: University of Pennsylvania
Press, 2003. P. 21.
24 Siddiqi A.A. The Red Rockets’ Glare:
Spaceflight and the Russian Imagination,
1857–1957. Cambridge: Cambridge
University Press, 2014. P. 78.
25 Fedorov N.F. The Philosophy of the
Common Task // What Was Man Created
For? / Trans. by E. Koutaissof, M. Minto.
London: Honeyglen, 1990. P. 98 [Фе-
доров Н.Ф. Философия общего дела.
М.: Эксмо, 2008. С. 690–691].
26 См., например: Bogdanov A. Red Star: The
First Bolshevik Utopia / Ed. by L. Graham,
R. Stites; Trans. by Ch. Rougle.
Bloomington, IN: Indiana University
Press, 1984.
27 Siddiqi A.A. Op. cit. P. 86–87.
28 Stites R. Revolutionary Dreams: Utopian
Vision and Experimental Life in the
Russian Revolution. Oxford: Oxford
University Press, 1989. P. 36.
29 Spufford F. Red Plenty: Inside the Fifties’
Soviet Dream. London: Faber & Faber,
2010; Siddiqi A.A. Op. cit. Ch. 8.
30 Сейчас Советский Союз часто счи-
тается экономически провальным
проектом, однако между 1928 и 1970 го-
дами его экономика была в пре-
красной форме и обгоняла в ско-
рости развития все прочие страны,
кроме Японии (Allen R. Farm to Factory:
A Reinterpretation of the Soviet Industrial
Economy. Princeton, NJ: Princeton
University Press, 2003. P. 6–7).
31 Fraser S. The Age of Acquiescence: The
Life and Death of American Resistance
to Organized Wealth and Power. New York:
Little, Brown US, 2015. Ch. 6.
32 Fisher M. Op. cit.
33 Одним из примеров этого является
сдвиг от светского, посткапитали-
стического технооптимизма «Звезд-
ного пути» к фундаменталистскому
технопессимизму «Звездного крейсера
„Галактика“» (Buzan B. America in Space:
The International Relations of Star Trek
and Battlestar Galactica // Millennium:
Journal of International Studies. 2010.
Vol. 39. № 1).
34 См., например: Weeks K. The Problem
with Work: Feminism, Marxism, Antiwork
Politics, and Postwork Imaginaries.
Durham, NC: Duke University Press,
2011. P. 182–183; Fraser N. The Fortunes
of Feminism: From Women’s Liberation
to Identity Politics to Anti-Capitalism.
London: Verso, 2013; Hester H. Promethean
Labours and Domestic Realism //
The Scale of Our Eyes: The Scope
of Leftist Thought / Ed. by J. Johnson.
London: Mimesis International, 2015;
Munoz J.E. Cruising Utopia: The Then
and There of Queer Futurity. New York:
New York University Press, 2009. P. 19–21;
Firestone Sh. The Dialectic of Sex: The Case
for Feminist Revolution. New York:
Morrow, 1970.
35 Jameson F. Valences of the Dialectic.
London: Verso, 2010. P. 413.
36 «Только Маркс стремился соединить
политику восстания с „поэтикой
будущего“ и прилагал усилия, чтобы
показать, что социализм современнее
и производительнее капитализма. Се-
годня главная задача любой левой „дис-
курсивной борьбы“ — возродить этот
футуризм и этот подъем» (Jameson F.
Representing Capital: A Reading of Volume
One. London: Verso, 2011. P. 90).
37 Jameson F. A Singular Modernity: Essay
on the Ontology of the Present. London:
Verso, 2002. P. 8.
38 Здесь можно провести черту между
абстрактными и конкретными
319
 утопиями. Если первые проецируют
образ будущего в отрыве от текущих
политических условий, то вторые
руководствуются строгим анализом
имеющейся конъюнктуры и нацелены
на вмешательство в текущий момент
реальности (Schmidt A. The Concept
of Nature in Marx. London: Verso, 2014.
P. 128; Bloch E. The Principle of Hope.
Cambridge, MA: MIT Press, 1995).
39 Young G. The Russian Cosmists:
The Esoteric Futurism of Nikolai Fedorov
and His Followers. Oxford: Oxford
University Press, 2012.
40 Stites R. Fantasy and Revolution: Alexander
Bogdanov and the Origins of Bolshevik
Science Fiction // Bogdanov A. Op. cit.
P. 15; Siddiqi A.A. Op. cit. Ch. 4.
41 Wright E.O. Envisioning Real Utopias.
London: Verso, 2010. P. 23.
42 Jameson F. Singular Modernity. P. 26;
Geoghegan V. Utopianism and Marxism.
Oxford: Peter Lang, 2008. P. 16.
43 Bauman Z. Socialism: The Active Utopia.
London: Routledge, 2011. P. 13.
44 Kilgore D. Oр. cit. P. 237–238; Stites R.
Revolutionary Dreams. P. 33.
45 Žižek S. Towards a Materialist Theory
of Subjectivity’, Бирбек, Лондон,
22 мая 2014 года, подкаст на сайте
[backdoorbroadcasting.net].
46 Weeks K. Op. cit. P. 204.
47 Levitas R. The Concept of Utopia. Oxford:
Peter Lang, 2011.
48 Thompson E.P. Romanticism, Utopianism
and Moralism: The Case of William
Morris // New Left Review. 1976. Vol. I.
№ 99. P. 97.
49 Наиболее концентрированная и ак-
тивная форма этого утопического
аспекта — это манифест. См.: Weeks K.
Op. cit. P. 213–218.
50 Castells M. Networks of Outrage and Hope:
Social Movements in the Internet Age.
Cambridge: Polity, 2012. P. 15.
51 Reed P. Seven Prescriptions for
Accelerationism // #Accelerate:
The Accelerationist Reader /
Ed. by R. Mackay, A. Avanessian.
Falmouth: Urbanomic, 2014. P. 528–531.
52 Brown W. Resisting Left Melancholy //
Boundary. 1999. Vol. 26. № 3.
53 Mason P. Why It’s Kicking Off Everywhere:
The New Global Revolutions. London:
Verso, 2012. P. 66–73.
Примечания к главе 7
54 Fisher M. Going Overground // K-Punk.
2014. January 5 [k-punk.org].
55 Bloch E. Op. cit.
56 Gilroy P. The Black Atlantic: Modernity
and Double Consciousness. London: Verso,
1993. P. 37; Weeks K. Op. cit. P. 190–193;
Geoghegan V. Op. cit. P. 20.
57 Любопытным образом это отсутствие
мотивации в виде прибыли заста-
вило некоторых левых искаженно
воспринимать космические иссле-
дования как «капиталистическую
утопию». См.: Caffentzis G., Federici S.
Mormons in Space // Caffentzis G.
In Letters of Blood and Fire. Oakland:
PM Press, 2012. P. 65.
58 Althusser L. Ideology and Ideological
State Apparatus (Notes Towards
an Investigation) // Lenin and Philosophy
and Other Essays. New York: Monthly
Review, 2001. P. 88–89 [Альтюссер Л.
Идеология и идеологические аппараты
государства (заметки для исследова-
ния) // Неприкосновенный запас. 2011.
№3 (77). С. 18].
59 Gramsci A. Op. cit. P. 10 [Грамши А.
Указ. соч. С. 462].
60 Morgan M., Rutherford M. American
Economics: The Character of the
Transformation // History of Political
Economy. 1998. Vol. 30.
61 Harcourt G.C. Some Cambridge
Controversies in the Theory of Capital.
Cambridge: Cambridge University
Press, 1972.
62 Samuelson P.A. Understanding the Marxian
Notion of Exploitation: A Summary
of the So-Called Transformation Problem
Between Marxian Values and Competitive
Prices // Journal of Economic Literature.
1971. Vol. 9. № 2.
63 Fullbrook E. Introduction // Pluralist
Economics / Ed. by E. Fullbrook. London:
Zed, 2008. P. 1–2.
64 Подробнее можно прочесть на их сайте
[rethinkeconomics.org].
65 Colander D., Landreth H. Pluralism,
Formalism and American Economics //
Fullbrook, Pluralist Economics. P. 31–35.
66 Наиболее распространен учебник
Грега Мэнкью, бывшего соратника
Буша и отважного защитника инте-
ресов «одного процента» (Mankiw N.G.
Macroeconomics / 8th ed. New York:
Worth, 2012).
320
67 Mitchell W., Wray L.R. Modern Monetary
Theory and Practice. 2014, pdf доступен
на сайте [mmtonline.net].
68 Два кратких, но блестящих исключе-
ния можно найти здесь: Terranova T.
Op. cit.
69 Ср. имеющиеся исследования
по этой теме: Lange O., Taylor F.M.
On the Economic Theory of Socialism.
New York: McGraw-Hill, 1964;
Cockshott W.P., Cottrell A. Towards a New
Socialism. Nottingham: Spokesman, 1993;
Cockshott W.P. et al. Classical Econophysics.
London: Routledge, 2009; Pollack A.
Information Technology and Socialist
Self-Management // Monthly Review.
1997. Vol. 49. № 4; Greenwood D. From
Market to Non-Market: An Autonomous
Agent Approach to Central Planning //
Knowledge Engineering Review. 2007.
Vol. 22. № 4.
70 Ряд экономистов уже занимается
этими вопросами. Проблема осложне-
на наличием разнообразных методик
измерения (многие из которых тем
не менее сходятся в выводах о циклич-
ных и долгосрочных трендах), а также
исследованиями, которые остаются
на уровне симптомов и не добираются
до их причин. Определенно просма-
тривается некоторая корреляция
между растущим использованием
основного капитала в производ-
ственном процессе и долгосрочным
спадом прибыльности, но установле-
ние причинно-следственных связей
до сих пор остается на уровне пред-
положений. См.: Li M., Xiao F., Zhu A.
Long Waves, Institutional Changes,
and Historical Trends: A Study of the
Long-Term Movement of the Profit
Rate in the Capitalist World-Economy //
Journal of World-Systems Research. 2007.
Vol. 13. № 1; Carchedi G. Behind the
Crisis: Marx’s Dialectic of Value and
Knowledge. Chicago: Haymarket, 2012;
Basu D., Vasudevan R. Technology,
Distribution and the Rate of Profit in the
US Economy: Understanding the Current
Crisis // Cambridge Journal of Economics.
2013. Vol. 37. № 1; Dumenil G., Levy D.
The Profit Rate: Where and How
Much Did It Fall? Did It Recover? (USA
1948–2000) // Review of Radical Political
Economics. 2002. Vol. 34. № 4.
71 Morgan M. The World in the Model: How
Economists Work and Think. Cambridge:
Cambridge University Press, 2012.
72 См. их сайт [wea.org.uk].
73 Clark A. Supersizing the Mind:
Embodiment, Action, and Cognitive
Extension. New York: Oxford
University Press, 2008.
74 Zerzan J. Future Primitive and Other
Essays. Brooklyn: Semiotext(e), 1996;
Jensen D. Endgame: The Problem
of Civilization. New York: Seven Stories,
2006. Vol. 1.
75 Mueller G. The Rise of the Machines //
Jacobin. 2013. № 10 [jacobinmag.com].
76 Это стало одним из главных пред-
метов исследований науки и тех-
нологии, а также феминистского
подхода к технологии. Ср. репре-
зентативные образцы таких ис-
следований: Wajcman J. Op. cit.; The
Social Construction of Technological
Systems / Ed. by W. Bijker, Th. Hughes,
T. Pinch. Cambridge, MA: MIT Press,
1987; Bijker W. Of Bicycles, Bakelites, and
Bulbs: Toward a Theory of Sociotechnical
Change. Cambridge, MA: MIT Press,
1997; Do Economists Make Markets?
On the Performativity of Economics /
Ed. by D. MacKenzie, F. Muniesa, L. Siu.
Princeton, NJ: Princeton University Press,
2007; Hughes Th. Networks of Power:
Electrification in Western Society,
1880–1930. Baltimore, MD: Johns Hopkins
University Press, 1993.
77 Это тема последних дебатов по поводу
«реконфигурации»: Toscano A. Logistics
and Opposition // Mute. 2011 [metamute.org];
Bernes J. Logistics, Counterlogistics and
the Communist Project // End Notes. 2013.
September. Vol. 3: Gender, Race, Class and
Other Misfortunes; Toscano A. Lineaments
of the Logistical State // Viewpoint. 2015
[viewpointmag.com].
78 «…система машин не потеряла бы своей
потребительной стоимости, если
бы она перестала быть капиталом.
Из того обстоятельства, что система
машин представляет собой наиболее
адекватную форму потребительной
стоимости основного капитала, вовсе
не следует, что подчинение капитали-
стическому общественному отноше-
нию является для применения системы
машин наиболее адекватным и наилуч-
321
 шим общественным производствен-
ным отношением» (Marx K. Grundrisse:
Introduction to the Critique of Political
Economy / Trans. by M. Nicolaus.
Harmondsworth: Penguin, 1973. P. 699–700
[Маркс К. Экономические рукописи
1857–1859 // Маркс К., Энгельс Ф. Сочи-
нения. М.: Политиздат, 1969. Т. 46. Ч. 2.
С. 207]).
79 Как показывают эти примеры, пере-
ориентация и творчество в целом
в высшей степени переплетены,
учитывая, что любая переориентация
предполагает творческое использова-
ние старого материала, а любое твор-
чество предполагает изменение име-
ющегося материала. Различие между
ними в конечном итоге — это вопрос
акцентов, а не противопоставления.
80 Feenberg A. Transforming Technology:
A Critical Theory Revisited. New York:
Oxford University Press, 2002.
81 Ряд полезных инструкций по внедре-
нию технологий на рабочем месте
см. в работе: Harman Ch. Is a Machine
After Your Job? New Technology and the
Struggle for Socialism. London, 1979.
Part 8 [marxists.org].
82 Mazzucato M. The Entrepreneurial State:
Debunking Public vs. Private Sector
Myths. London: Anthem, 2013; Hanlon M.
The Golden Quarter // Aeon Magazine.
2014. December 3 [aeon.co].
83 Подробное изложение этого см. в ра-
боте: Mazzucato M. Entrepreneurial State.
Ch. 5.
84 Mazzucato M. Building the
Entrepreneurial State: A New Framework
for Envisioning and Evaluating a Mission-
Oriented Public Sector / Levy Economics
Institute of Bard College. 2015. P. 9.
Working Paper № 824, pdf доступен
на сайте [levyinstitute.org]; Perez C.
Technological Revolutions and Financial
Capital: The Dynamics of Bubbles and
Golden Ages. Cheltenham: Edward
Elgar, 2003.
85 Mazzucato M. Building the Entrepreneurial
State. P. 2.
86 Больше см. на сайте
[missionorientedfinance.com].
87 Penna C., Mazzucato M. Beyond Market
Failures: The Role of State Investment
Banks in the Economy, доклад пред-
ставлен на конференции «Conference
Примечания к главе 7
on Mission-Oriented Finance for
Innovation», Лондон, 24 июля 2014 года.
88 Вероятно, лучший пример на данный
момент — это серьезный поворот
Германии в направлении возобновляе-
мой энергии.
89 Dyer-Witheford N. Cycles and Circuits
of Struggle in High-Technology
Capitalism // Cutting Edge: Technology,
Information, Capitalism and Social
Revolution / Ed. by J. Davis et al. London:
Verso, 1997. P. 206–207; Smith A. Socially
Useful Production / Brighton STEPS Centre,
2014 (= STEPS Working Paper № 58).
90 Здесь обнаруживаются общие черты
с идеей освободительных технологий
Мюррея Букчина, хотя его взгля-
ды на маломерное коммунитарное
будущее нам, очевидно, не столь
близки (Bookchin M. Towards a Liberatory
Technology // Post-Scarcity Anarchism.
Edinburgh: AK Press, 2004).
91 Wainwright H., Elliott D. The Lucas Plan:
A New Trade Unionism in the Making?
London: Allison & Busby, 1981. P. 16.
92 Ibid. P. 10, 89.
93 Ibid. P. 101–107.
94 Smith A. Op. cit. P. 5.
95 Ibid. P. 1.
96 Ibid. P. 2.
97 Wainwright H., Elliott D. Op. cit. P. 231.
98 Ibid. P. 157.
99 Tiqqun. The Cybernetic Hypothesis, n.d.
[theanarchistlibrary.org].
100 Medina E. Cybernetic Revolutionaries:
Technology and Politics in Allende’s Chile.
London: MIT Press, 2011. P. 26.
101 Ibid. P. 64.
102 Ibid. P. 72.
103 Ibid. P. 146.
104 Ibid. P. 150.
105 Ibid. P. 79.
106 Jameson F. Valences of the Dialectic;
Toscano А. Logistics and Opposition;
Davis M. Who Will Build the Ark? //
New Left Review. 2010. Vol. II. № 61
[Дэвис М. Кто построит ковчег? М.:
Свободное марксистское издательство,
2017]; Medina E. Cybernetic Op. cit.; Dyer-
Witheford N. Red Plenty Platforms //
Culture Machine. 2013. № 14; Terranova T.
Op. cit.; Morozov E. Socialise the Data
Centres! // New Left Review. 2015. Vol. 91.
107 Развитую систему контраргументации
см. в работе: Bernes J. Op. cit.
322
108 Убедительное полуфантастическое
изложение этих проблем см. в работе:
Spufford F. Op. cit.
109 Saunders C., Barber A. Food Miles —
Comparative Energy / Emissions
Performance of New Zealand’s Agriculture
Industry, Agribusiness and Economics
Research Unit. 2006. July, pdf доступен
на сайте [lincoln.ac.nz].
110 Feenberg A. Op. cit. P. 58; Reinfelder M.
Introduction: Breaking the Spell
of Technicism // Outlines of a Critique
of Technology / Ed. by Ph. Slater. London:
Ink Links, 1980. P. 17.
111 Имеется обширная литература об этой
политической природе в области
исследований науки и технологии,
но мы добавили бы еще работы на тему
технического прогресса со смеще-
нием по квалификации и по классу:
Autor D., Levy F., Murnane R. The Skill
Content of Recent Technological Change:
An Empirical Exploration // Quarterly
Journal of Economics. 2003. Vol. 118.
№ 4; Basole A. Class-Biased Technical
Change and Socialism: Some Reflections
on Benedito Moraes-Neto’s “On the
Labor Process and Productive Efficiency:
Discussing the Socialist Project” //
Rethinking Marxism. 2013. Vol. 25. № 4.
112 Раннюю аргументацию по этому
поводу см. в работе: Panzieri R. The
Capitalist Use of Machinery: Marx Versus
the “Objectivists” // Slater, Outlines
of a Critique of Technology.
113 Noble D.F. Forces of Production: A Social
History of Industrial Automation. New
York: Oxford University Press, 1986;
Marx K. Capital: A Critique of Political
Economy: Vol. I / Trans. by B. Fowkes.
London: Penguin, 1990. P. 526 [Маркс К.
Капитал: Т. 1 // Маркс К., Энгельс Ф.
Сочинения. 1960. Т. 23. С. 422].
114 Kranzberg M. Technology and History:
‘‘Kranzberg’s Laws” // Technology and
Culture. 1986. Vol. 27. № 3. P. 545.
115 Basalla G. The Evolution of Technology.
Cambridge: Cambridge University Press,
1988. P. 7.
116 По поводу того как пользователи
меняют технологию, см.: How Users
Matter: The Co-Construction of Users
and Technology / Ed. by N. Ooudshorn,
T. Pinch. Cambridge, MA: MIT
Press, 2005.
117 Cleaver H. Technology as Political
Weaponry // Science, Politics, and
the Agricultural Revolution in Asia /
Ed. by R.S. Anderson. Westview Press,
Boulde, 1981.
118 Ядерное оружие предполагает
такие последствия, даже если не бу-
дет использовано.
119 Проницательные размышления
о работниках умственного труда
и их отношении к другим членам ра-
бочего класса, см. в работе: Pasquinelli M.
To Anticipate and Accelerate: Italian
Operaismo and Reading Marx’s Notion
of the Organic Composition of Capital //
Rethinking Marxism. 2014. Vol. 26. № 2.
ГЛАВА 8. СОЗДАВАЯ ВЛАСТЬ
1 Под «властью» мы понимаем спо-
собность реализовывать чьи-либо
интересы (Lukes S. Power: A Radical
View / 2nd ed. Houndmills: Palgrave
Macmillan, 2005.
2 Holloway J. Change the World Without
Taking Power: The Meaning of Revolution
Today. London; Sterling, VA: Pluto, 2002.
3 Здесь мы ограничиваемся рассмо-
трением этих трех факторов, но, без
сомнения, имеется множество дру-
гих — и не в последнюю очередь таких
непредсказуемых, как везение и инди-
видуальные взгляды.
4 В категориях традиционной классо-
вой борьбы сюда относятся коллек-
тивная сила, рыночная переговорная
сила и переговорная сила на рабочем
месте (Silver B. Forces of Labor: Workers’
Movements and Globalization Since 1870.
Cambridge: Cambridge University Press,
2003. P. 13–16).
5 Действительно, считается, что
уникальной чертой классового кон-
фликта при капитализме является
его тенденция упрощать антагонизм
(Marx K., Engels F. The Communist
Manifesto // Idem. Economic and
Philosophical Manuscripts of 1844, and
the Communist Manifesto. Amherst,
NY: Prometheus Books, 1988. P. 210
[Маркс К., Энгельс Ф. Манифест комму-
нистической партии // Они же. Сочи-
нения: В 50 т. М.: Политиздат, 1955. Т. 4.
С. 425]).
6 The Holding Pattern: The Ongoing Crisis
and the Class Struggles of 2011–2013 //
323
 Endnotes. 2013. № 3. P. 49–50
[endnotes.org.uk].
7 Piven F.F., Cloward R. Poor People’s
Movements: Why They Succeed, How
They Fail. New York: Random House,
1988. P. 194.
8 Marx K., Engels F. Op. cit. P. 217–218
[Маркс К., Энгельс Ф. Указ. соч. С. 431].
9 Впрочем, Беверли Силвер напоминает
нам, что не следует считать, будто
эти тактики и рычаги были очевидны
с самого начала. Их приходилось изо-
бретать и создавать на практике и экс-
периментальным образом (Silver B.
Op. cit. P. 6).
10 Editorial // Endnotes. 2013. № 3. P. 7.
11 Therborn G. New Masses? Social Bases
of Resistance // New Left Review. 2014.
Vol. II. № 85. P. 9.
12 Lee Ch.K. Against the Law: Labor Protests
in China’s Rustbelt and Sunbelt. Berkeley,
CA: University of California Press, 2007;
Hamlin K., Gridneff I., Davison W. Ethiopia
Becomes China’s China in Global Search for
Cheap Labor // Business Week. 2014. July 22.
13 Federici S. Caliban and the Witch: Women,
the Body and Primitive Accumulation.
New York: Autonomedia, 2004. P. 63–64;
Cope Z. Divided World, Divided Class:
Global Political Economy and the
Stratification of Labour Under Capitalism.
Montreal: Kersplebedeb, 2012.
14 Чтобы проиллюстрировать, как об-
суждается эта тема, мы можем указать
на проблему создания общности, про-
блему формулирования гегемонии,
проблему партии, проблему состава
и проблему постановки задачи. См.,
соответственно: Hardt M., Negri A.
Multitude: War and Democracy in the
Age of Empire. New York: Penguin, 2005
[Хардт М., Негри А. Множество: Война
и демократия в эпоху империи. М.:
Культурная революция, 2006. С. 168];
Laclau E. On Populist Reason. London:
Verso, 2007; Dean J. The Communist
Horizon. London: Verso, 2012; ‘The
Holding Pattern’; Tarrow S. Power
in Movement: Social Movements and
Contentious Politics / 2nd ed. Cambridge:
Cambridge University Press, 1998.
15 Бадью, например, критикует ори-
ентацию на базовые права за то, что
она уподобляет человека его жи-
вотной подоснове (Badiou A. Ethics:
Примечания к главе 8
An Essay on the Understanding of Evil /
Trans. by P. Hallward. London: Verso,
2002. P. 11–13 [Бадью А. Этика: Очерк
о сознании Зла. СПб.: Machina, 2006.
С. 26–27]).
16 Feigenbaum A. Fabian Frenzel and Patrick
McCurdy, Protest Camps. London: Zed,
2013. P. 176.
17 Пользуясь более классической тер-
минологией, можно было бы сказать,
что объектное единство сталкивается
с субъектной множественностью.
18 Хотя популистские движения часто
противопоставляются классовым, пра-
вильнее говорить, что популистские
движения включают в себя классовые.
Как утверждает Лаклау, популизм
отрицает вовсе не классовую борьбу,
а внеисторическую необходимость
классовой борьбы как единственного
мотора общественных изменений.
Впрочем, внутри популистского
движения определенные направления
борьбы могут быть более релевантны,
чем другие; а в современных условиях
избыточного населения мы пола-
гаем, что класс в наше время вновь
становится доминантным — хотя и по-
давляемым — фокусом борьбы. Таким
образом то, что мы понимаем здесь
под популизмом, скорее выражает объ-
единяющую логику, чем конкретное
содержание. «Народ» здесь не субъект,
не сущностная единица, а возникшая
общность, образованная опреде-
ленной логикой связности (Zerilli L.
This Universalism Which Is Not One //
Diacritics. 1998. Vol. 28. № 2; Laclau E.
On Populist Reason. P. 236).
19 Полезную генеалогию изменения
значения слова «популизм» см. в ста-
тье: D’Eramo M. Populism and the New
Oligarchy / Trans. by G. Elliot // New Left
Review. 2013. Vol. II. № 82.
20 Laclau E. On Populist Reason. P. 117.
21 Stavrakakis  S., Katsambekis G. Left-Wing
Populism in the European Periphery:
The Case of Syriza // Journal of Political
Ideologies. 2014. Vol. 19. № 2; Iglesias P.
The Left Can Win // Jacobin. 2014.
December 9 [jacobinmag.com]; Hancox D.
Why Ernesto Laclau Is the Intellectual
Figurehead for Syriza and Podemos //
Guardian. 2015. February 9; Laclau E.
On Populist Reason; Ciccariello-Maher G.
324
 We Created Chavez: A People’s History
of the Venezuelan Revolution. Durham,
NC: Duke University Press, 2013.
22 Laclau E. Why Constructing a People Is the
Main Task of Radical Politics // Critical
Inquiry. 2006. Vol. 32. № 4. P. 655.
23 Dussel E. Twenty Theses on Politics /
Trans. by G. Ciccariello-Maher. Durham,
NC: Duke University Press, 2009. P. 83.
24 Например, по оценке The Wall Street
Journal любой житель США с заработ-
ком ниже $500 000 окажется в 99%.
Сложно представить, что так много
людей в этих рамках будут солидарны
с программой «Захвати Уолл-стрит».
См.: Izzo Ph. What Percent Are You? //
WSJ Blogs — Real Time Economics. 2011.
October 19 [blogs.wsj.com].
25 Возвращаясь к дискуссии об универ-
сализме в 4-й главе, отметим, что
именно так универсализм заражается
частным и наоборот.
26 Therborn G. Op. cit. P. 8–9.
27 Russell B. Demanding the Future? What
a Demand Can Do // Journal of Aesthetics
and Protest. 2014 [joaap.org].
28 Trott B. Walking in the Right Direction? //
Turbulence. 2007. № 1 [turbulence.org.uk].
29 Это входит в резонанс с тем, что
«Plan C» назвал «сообществом пози-
ции» (Russell B. Op. cit.).
30 Terranova T. Red Stack Attack! //
#Accelerate: The Accelerationist Reader /
Ed. by R. Mackay, A. Avanessian.
Falmouth: Urbanomic, 2014. P. 387.
31 Carroll W.K. Hegemony, Counter-
Hegemony, Anti-Hegemony // Études
Socialistes. 2006. Vol. 2. № 2. P. 30–32
(Socialist Studies); Day R. Gramsci Is Dead:
Anarchist Currents in the Newest Social
Movements. London: Pluto, 2005.
32 Harvey D. Rebel Cities: From the Right
to the City to the Urban Revolution.
London: Verso, 2013. P. 125.
33 Rock ’n’ Roll Suicide: Political
Organisation in Post-Crisis UK / The Free
Association // Freely Associating, n.d.,
[freelyassociating.org].
34 Дискуссию о «функциях авангарда»
см. в работе: Nunes R. Organisation of the
Organisationless: Collective Action After
Networks. London: Mute, 2014. P. 34–40.
35 Доводы о важности разнообразных
организационных форм см. в работе:
Tarrow S. Op. cit. Ch. 8.
36 Carroll W.K. Op. cit. P. 22.
37 Nunes R. Op. cit. P. 30.
38 Родриго Нуньес определяет это, как
«сетевую систему» (Ibid. P. 20). В ра-
боте Нуньеса также выделена важная
область для дальнейших исследова-
ний — а именно сравнительная сетевая
топология движений. В этом предпри-
ятии не обойтись без математического
аппарата теории графов.
39 Steensland B. The Failed Welfare
Revolution: America’s Struggle over
Guaranteed Income Policy. Princeton, NJ:
Princeton University Press, 2007. P. 22.
40 Farrell H., Shalizi C. Cognitive
Democracy // Crooked Timber. 2012.
May 23 [crookedtimber.org].
41 Tufekci Z. After the Protests // New York
Times. 2014. March 19.
42 Castells M. Networks of Outrage and Hope:
Social Movements in the Internet Age.
Cambridge: Polity, 2012. P. 34–35.
43 McAlevey J. Raising Expectations (and
Raising Hell): My Decade Fighting for the
Labor Movement. London: Verso, 2014.
P. 312.
44 Steensland B. Op. cit. P. 230.
45 Simon R. Gramsci’s Political Thought.
London: Lawrence & Wishart, 1991. Ch. 12.
46 Gramsci A. Selections from the Prison
Notebooks / Ed. by Q. Hoare, G. Nowell-
Smith. London: Lawrence & Wishart, 1971.
P. 5–6 [Грамши А. Тюремные тетради //
Он же. Избранные произведения.
М.: Иностранная литература, 1959. Т. 3.
Ч. 1. С. 457–458].
47 SomeAngryWorkers. Gr***ford? Where
the Hell’s That?! // Libcom. 2014.
September 14 [libcom.org].
48 McAlevey J. Op. cit. P. 37.
49 Модель, которая была названа «инте-
гральной организацией работника»
(whole-worker organising). См.: Ibid.
P. 14–16.
50 Wright E.O. Envisioning Real Utopias.
London: Verso, 2010. P. 223.
51 Badiou A. The Rebirth of History: Times
of Riots and Uprisings. London: Verso,
2012. P. 30.
52 Harvey D. Op. cit. P. 132.
53 McAlevey J. Op. cit. P. 51.
54 Fletcher B., Gapasin F. Solidarity Divided:
The Crisis in Organized Labor and a New
Path Toward Social Justice. London:
University of California Press, 2009. P. 174.
325
55 Standing G. The Precariat: The New
Dangerous Class. London: Bloomsbury
Academic, 2011. P. 1 [Стэндинг Г.
Прекариат: Новый опасный класс.
М.: Ad Marginem, 2014. С. 10–11].
56 Greenhouse S. The Nation: The $100,000
Longshoreman; A Union Wins the
Global Game // New York Times. 2002.
October 6.
57 Нина Пауэр недавно предложила,
чтобы требование введения ББД было
расширено с национального уровня
до мирового. Мы с этим в принципе
согласны, но в текущих политических
условиях считаем уровень отдельных
государств неизбежным этапом для
этих требований (доклад Пауэр «Re-
Engineering the Future» был представ-
лен на конференции «Re-Engineering
the Future», Tate Britain, Лондон,
10 апреля 2015 года.
58 В последнее время принято считать,
что наступил кризис партийных форм,
однако те, кто это утверждает, не заме-
чают, что партийные формы постоянно
видоизменяются по мере изменения
окружающих условий. Попросту гово-
ря, можно констатировать серьезные
проблемы у партии авангарда и соци-
ал-демократической партии. Причем
первая базировалась на небольшой
группе избранных интеллектуалов,
втолковывающих массам, в чем состоят
их интересы, и подстрекающих их к ре-
волюции (Lih L.T. Lenin Rediscovered:
“What Is to Be Done?” // Context. Chicago:
Haymarket, 2008. P. 13–18). Вторая,
напротив, строилась на массовой
поддержке, электоральной полити-
ке, независимом финансировании
и центральном расположении в сети
традиционных рабочих организа-
ций (Moschonas G. In the Name of Social
Democracy: The Great Transformation,
1945 to the Present / Trans. by G. Elliott.
London: Verso, 2002. P. 35). Обе оказа-
лись неприспособлены для сегодняш-
них условий в развитых капиталисти-
ческих странах; однако мы считаем, что
грамшианская концепция партии, как
современного Правителя, может иметь
смысл и помогает прояснить структуру
таких партий, как «Подемос». Пол-
ноценная дискуссия об этой партии
вышла бы здесь за возможные рамки,
Примечания к главе 8
но мы следуем за Питером Томасом,
который рассматривает эту партию,
как (1) только лишь часть широкого
популистского движения; (2) форму
самоуправления этого движения; (3)
организацию, которая институциона-
лизирует различия, вместо того, чтобы
насаждать тождественность; и (4)
организацию, которая одновременно
синтезирует требования движения
и действует как экспериментальный
механизм по управлению им (Thomas P.
The Communist Hypothesis and the
Question of Organization // Theory &
Event. 2013. Vol. 16. № 4 [muse.jhu.edu]).
59 Azzellini D. The Communal State:
Communal Councils, Communes, and
Workplace Democracy / North American
Congress on Latin America. 2013. Summer
[nacla.org].
60 Hancox D. Podemos: The Radical Party
Turning Spanish Politics on Its Head //
Newsweek. 2014. October 22.
61 В конкретном случае «Подемос» это
оказались «открытые гражданские
праймериз, создание и расширение
кругов, редакция и утверждение про-
граммы участия, коллективное фи-
нансирование, прозрачная отчетность,
соглашение об отзыве с должности,
ограничение полномочий и окла-
дов представителей» (Cano G. et al.
Podemos: Overcoming Representation //
Cunning Hired Knaves. 2014. May 31
[hiredknaves.wordpress.com]).
62 Внутри самой «Подемос», впро-
чем, ведется большая внутренняя
полемика о том, в каком направле-
нии должно развиваться движение.
Упрощая, можно выделить тех, кто
хотел бы больше государственной
и централизованной власти, и тех,
кто хотел бы делегировать больше
власти децентрализованным и мест-
ным социальным движениям. См.:
Stobart L. Understanding Podemos (2/3):
Radical Populism // Left Flank. 2014.
November 14 [left-flank.org].
63 Genosko G. The Party Without Bosses:
Lessons on Anti-Capitalism from Félix
Guattari and Luís Inácio ‘Lula’ Da Silva.
Winnipeg: Arbeiter Ring, 2003. P. 19.
64 Ciccariello-Maher G. Op. cit. P. 16.
65 Levinson M. The Box: How the Shipping
Container Made the World Smaller and
326
 the World Economy Bigger. Princeton, NJ:
Princeton University Press, 2008. P. 10.
66 Ibid. P. 27.
67 Silver B. Op. cit. P. 47.
68 Mitchell T. Carbon Democracy: Political
Power in the Age of Oil. London: Verso,
2013. P. 19.
69 Kumar A. 5 Reasons the Strike
in China Is Terrifying! (to Transnational
Capitalism) // Novara Wire. 2014. April
[wire.novaramedia.com].
70 SomeAngryWorkers. Op. cit.
71 Cowen D. The Deadly Life of Logistics:
Mapping Violence in Global Trade.
Minneapolis, MN: University of Minnesota
Press. P. 41–45.
72 Эрик Олин Райт описывает это как
вид структурной власти (Wright E.O.
Working-Class Power, Capitalist-Class
Interests, and Class Compromise //
American Journal of Sociology. 2000.
Vol. 105. № 4. P. 962).
73 Cutler J., Aronowitz S. Quitting Time //
Post-Work: The Wages of Cybernation /
Ed. by S. Aronowitz, J. Cutler. New York:
Routledge, 1998. P. 9–11.
74 Cockburn C. Brothers: Male Dominance and
Technological Change. London: Pluto, 1991.
75 McAlevey J. Op. cit. P. 28.
76 Cutler J., Aronowitz S. Op. cit. P. 17.
77 Ibid. P. 12–13; Chomsky N. Occupy. London:
Penguin, 2012. P. 34.
78 Wardrop M. Boris Johnson Pledges
to Introduce Driverless Tube Trains
Within Two Years // Daily Telegraph.
2012. February 28.
79 Einzig P. The Economic Consequences
of Automation. New York: W.W. Norton,
1957. P. 235.
80 Autor D. Polanyi’s Paradox and the Shape
of Employment Growth / National Bureau
of Economic Research. 2014. September.
P. 26. Working Paper.
81 Nguyen A., Yosinski J., Clune J. Deep Neural
Networks Are Easily Fooled: High
Confidence Predictions for Unrecognizable
Images // arXiv. 2015 [arxiv.org].
82 Классический источник здесь:
Piven F.F., Cloward R. Op. cit. См. также:
Mason-Deese L. The Neighborhood
Is the New Factory // Viewpoint. 2012.
№ 2 [viewpointmag.com].
83 Day R. Op. cit. P. 42.
84 Vizcarra J., Kokinis T. Freeway Takeovers:
The Reemergence of the Collective
Through Urban Disruption // Tropics
of Meta: Historiography for the Masses.
2014. December 5 [tropicsofmeta.
wordpress.com].
85 Так, например, для прогнозирования по-
следствий от блокады портов Западного
побережья для отдельных индустрий ис-
пользовалась модель общего равновесия
с учетом фактора портящихся и переа-
дресованных товаров. В модели далее де-
тализируется воздействие последствий
на экспорт, импорт и покупательную
способность населения, что позволяет
выделить точные цели для политиче-
ского давления, которое осуществляется
посредством блокады (The National
Impact of a West Coast Port Stoppage /
National Association of Manufacturers and
the National Retail Federation. 2014. June.
P. 9, pdf доступен на сайте [nam.org].
86 Ср., например, развитие новых орга-
низационных форм вокруг логисти-
ческих сетей: Slaughter J. Supply Chain
Workers Test Strength of Links // Labor
Notes. 2012. April.
87 McAlevey J. Op. cit. P. 37.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
1 Именно это имел в виду Маркс, когда
писал, что «царство свободы начинается
в действительности лишь там, где
прекращается работа, диктуемая ну-
ждой и внешней целесообразностью»
(Marx K. Capital: A Critique of Political
Economy: Vol. III. London: Lawrence &
Wishart, 1977 [Маркс К. Капитал: Т. 3 //
Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения:
В 50 т. М.: Политиздат, 1962. Т. 25. Ч. 2.
С. 386–387], курсив наш).
2 Прочность гендерного разделения
в обществе прекрасно иллюстриру-
ется в книге: Mies M. Patriarchy and
Accumulation on a World Scale: Women
in the International Division of Labour.
London: Zed, 1999.
3 Weeks K. The Problem with Work:
Feminism, Marxism, Antiwork Politics,
and Postwork Imaginaries. Durham, NC:
Duke University Press, 2011. P. 216.
4 Van Der Veen R.J., Van Parijs Ph. A Capitalist
Road to Communism // Theory and
Society. 1986. Vol. 15. № 5. P. 637.
5 Mandel G.N., Gathii J.Th. Cost-Benefit
Analysis Versus the Precautionary
Principle: Beyond Cass Sunstein’s Laws
327
 of Fear // University of Illinois Law
Review. 2006. № 5.
6 Важные размышления об этом см.
в статье: Singleton B. Maximum Jailbreak //
#Accelerate: The Accelerationist Reader /
Ed. by R. Mackay, A. Avanessian.
Falmouth: Urbanomic, 2014.
7 Mason P. What Would Keynes Do? // New
Statesman. 2014. June 12.
8 Singleton B. Op. cit.; Fedorov N.F. The
Philosophy of the Common Task //
Idem. What Was Man Created For? /
Trans. by E. Koutaissof, M. Minto. London:
Honeyglen, 1990 [Федоров Н.Ф. Филосо-
фия общего дела // Он же. Собрание со-
чинений: В 4 т. М.: Прогресс, 1995. Т. 2].
9 Доступную аргументацию этой
позиции см. в работе: Arthur W.B. The
Nature of Technology: What It Is and How
It Evolves. London: Penguin, 2009.
10 Smith T. Red Innovation // Jacobin. 2015.
Vol. 17. P. 75.
11 Mazzucato M. Erik Brynjolfsson and
Michael Osborne, Robot Panel, до-
клад представлен на конференции
«FT Camp Alphaville», Лондон, 15 июля
2014 года.
12 Hanlon M. The Golden Quarter // Aeon
Magazine. 2014. December 3 [aeon.co];
Cowen T. The Great Stagnation: How
America Ate All the Low-Hanging Fruit
of Modern History, Got Sick, and Will
(Eventually) Feel Better. New York:
Dutton, 2011. P. 13.
13 Это один из главных выводов важ-
ной книги Марианны Маццукато:
Mazzucato M. The Entrepreneurial State:
Debunking Public vs. Private Sector
Myths. London: Anthem, 2013.
14 Развернутый анализ того, как Apple
цинично использовало в айфоне техно-
логии, разработанные государством,
см.: Ibid. Ch. 5.
15 Тот факт, что многие мегапроекты
продолжают развиваться, несмотря
на историю перерасходов и отсутствие
прибыли, в этом исследовании рас-
сматривается как парадокс: Flyvbjerg B.
Nils Bruzelius and Werner Rothengatter,
Megaprojects and Risk: An Anatomy
of Ambition. Cambridge: Cambridge
University Press, 2003. P. 3–5.
16 Gorz A. Paths to Paradise: On the Liberation
from Work / Trans. by M. Imrie. Boston,
MA: South End, 1985. P. 61.
Примечания к заключению
17 Как писали Маркс и Энгельс, «это
развитие производительных сил…
является абсолютно необходимой
практической предпосылкой еще
и потому, что без него имеет место
лишь всеобщее распространение
бедности, а при крайней нужде долж-
на была бы снова начаться борьба
за необходимые предметы и, значит,
должна была бы воскреснуть вся
старая мерзость» (Marx K., Engels F. The
German Ideology. London: Prometheus,
1976. P. 54 [Маркс К., Энгельс Ф. Немецкая
идеология. М.: Политиздат, 1988. С. 32]).
18 Это обращение к человечеству вне
капитализма — один из самых про-
блематичных аспектов работ Жака
Каматта. См., например: Camatte J.
This World We Must Leave. Brooklyn:
Semiotexte, 1996.
19 Weeks K. Op. cit. P. 169.
20 Mandel E. Late Capitalism. London: Verso,
1998. P. 394–395.
21 Слегка измененный перевод — «че-
ловеческая энергия» превратилась
в «человеческие силы» (Marx K. Capital:
Vol. III. P. 820 [Маркс К. Капитал: Т. 3.
С. 387]).
22 Campagna F. The Last Night: Anti-Work,
Atheism, Adventure. Winchester: Zero,
2013. P. 68.
23 Некоторые исследования на тему
того, как могли бы выглядеть подоб-
ные эксперименты, см.: Kollontai A.
Selected Writings / Trans. by A. Holt.
London: Allison & Busby, 1977 [Коллон-
тай А. Избранные статьи и речи. М.:
Политиздат, 1972].
24 Bronner S.E. Reclaiming the
Enlightenment: Toward a Politics
of Radical Engagement. New York:
Columbia University Press, 2004. P. 15.
25 Weeks K. Op. cit. P. 103.
26 Bratton B. The Stack: On Software and
Sovereignty. Cambridge, MA: MIT
Press, 2015.
27 Terranova T. Red Stack Attack! //
#Accelerate: The Accelerationist Reader /
Ed. by R. Mackay, A. Avanessian.
Falmouth: Urbanomic, 2014. P. 391–393.
28 Описания повседневной жизни при
партисипативной экономике застав-
ляют задуматься. См.: Albert M. Parecon:
Life After Capitalism. London: Verso,
2004. Part 3.
328
29 Dyer-Witheford N. Red Plenty Platforms //
Culture Machine. 2013. Vol. 14. P. 13.
30 Мощности в 1969 и 2019 (ожидаемая)
составляют 107 флопс (операций
с плавающей точкой в секунду) vs. 1018
флопс (Ibid. P. 8).
ПОСЛЕСЛОВИЕ: ПЕРЕИЗОБРЕТАЯ
БУДУЩЕЕ
1 Доклад Королевского общества
поддержки искусств, промышленно-
сти и коммерции, хотя и не ставил
никаких амбициозных целей, сыграл
особенно важную роль в нормализации
дискуссии по этому вопросу в Вели-
кобритании. См.: Painter A., Thoung Ch.
Creative Citizen, Creative State: The
Principled and Pragmatic Case for
a Universal Basic Income. London: Royal
Society for the Encouragement of Arts,
Manufactures and Commerce, 2015 [thersa.
org]. Описание более амбициозной
попытки калькуляции расходов на ББД
в Великобритании см.: Reed H., Lansley S.
Universal Basic Income: An Idea Whose
Time Has Come? London: Compass, 2016.
2 Хелен Хестер была одной из тех
немногих, кто глубоко исследовал
последствия автоматизации для
репродуктивного труда — как с точки
зрения ограничений, так и возмож-
ностей. В докладе, озаглавленном
«Упрямый гендер» (Obstinate Gender),
она обозначает пределы многих дис-
куссий о посттруде: «Те формы труда,
которые главным образом (и спорно)
связываются с мужчинами-цисген-
дерами, эксплицитно преподносятся
как труд, с которым надо бороться, его
надо отвергать и преодолевать (посред-
ством автоматизации). Одновременно
те формы труда, которые традиционно
(и вновь спорно) определялись как
«женские», не осуждаются, а повыша-
ют свою ценность. В этом отношении
посттрудовые общества являются
также и предтрудовыми обществами,
поскольку предвещают новые формы
общественной организации, где мно-
жится и процветает репродуктивный
труд. «Маскулинизированнный» труд
исчезает, а «феминизированный»
умножается, и все это (якобы) подразу-
мевает полный закат труда» (Hester H.
Obstinate Gender: Technopolitics and the
Limits of Transformation: The Academy
Lectures / Oslo National Academy of the
Arts. Oslo. 2015. September 9).
3 Хотя эту книгу часто (и справедливо)
представляют как книгу о техноло-
гии, словосочетание «избыточное
население» встречается в тексте столь
же часто, как и слово «технология».
4 В качестве блестящего дополнения
к этой главе см.: Hansen B.R. Surplus
Population, Social Reproduction, and the
Problem of Class Formation // Viewpoint.
2016. № 5.
5 Именно по причине этой историче-
ской сконструированности мы исполь-
зовали слово «народный» (folk), в том
же значении, что и в «фолк-психоло-
гии» — как интуитивно относимое
к социально конструируемому и исто-
рически изменчивому миру.
6 Нам хотелось бы еще раз подчер-
кнуть, что представвление о ББД как
о волшебном средстве от всех бед
в корне ошибочно. ББД — предмет для
дискуссии, на котором стоит сосредо-
точиться, но делать на него все ставки
и возлагать все надежды не нужно.
Посттруд — требование, которое зна-
чительно шире одного этого пункта.
7 Nunes R. Organisation of the
Organisationless: Collective Action after
Networks. London: Mute, 2014. P. 38–39.
8 Ibid. P. 35.
9 Нуньес также высказал недавно
несколько важных мыслей по поводу
значения стратегии в нашем сложном
мире; они прекрасно дополняют идеи,
выдвигаемые в нашей книге: Nunes R.
Beneath the Control Board, the Breach //
Plan C. 2015. № 2.
 УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН

A Альенде С. 216, 217 Клинтон Б. 94

Альтюссер Л. 119 Корбин Дж. 265
Критчли С. 107
Б Бак-Морс С. 295 Кропоткин П. 46
Бакунин М. 46 Кроу Дж. 150
Барбер Э. 92 Кругман П. 172, 307
Бастани А. 309
Беверидж У. 172 Л Лаклау Э. 225, 230, 318, 324
Браун М. 251, 280 Лафарг П. 167
Лейден Э. 297
В Варк М. 291 Ленин В. 191, 277–278, 309, 317
Волкер П. 93 Лиотар Ж.-Ф. 108, 109
Вулф М. 172 Липпман У. 82, 83, 86
Люксембург Р. 28–29
Г Гибсон-Грэм Дж. К. 317
Голдуотер Б. 86 М Маркс К. 116–117, 125, 134, 167, 176, 177, 193,
Грамши А. 193, 239, 281, 317, 319 206, 226–227, 260, 289, 299, 300, 301, 312,
Грей Ф. 280 319, 327, 328
Грэбер Д. 53 Мартин Т. 280
Маск И. 258
Д Джеймисон Ф. 27, 134, 295 Маттик П. 134, 171
Джобс С. 258 Мизес Л. фон 83
Джонс О. 283 Мировски Ф. 99, 283
Джонсон Б. 249 Миттеран Ф. 93
Дин Д. 43 Митчел Д. 15
Мубарак Х. 54
Ж Жижек С. 203, 294 Муфф Ш. 318
Жюльен Ф. 296 Мюррей Ч. 90

И Иглесиас П. 189 Н Негри А. 299

Никсон Р. 172
К Калецки М. 175 Нуньес Р. 279–280, 325, 329
Картер Дж. 172
Кейнс Дж. М. 31, 34, 35, 70, 79, 84, 85, 86, 87, О Овертон Дж. 196, 203, 318
88, 91, 92, 93, 98, 99, 108, 126, 167, 195, 202, 208
Кларк А. 157 П Парийс Ф. 297
Кливер Э. 134, 303 Пауэр Н. 326

330
 Пек Дж. 293
Пикетти Т. 203
Плант С. 121
Плеханов Г. В. 317
Поланьи К. 293

Р Райт Э. О. 297, 327

Рамтин Р. 312
Рейган Р. 91, 93, 99, 104
Рёпке В. 87
Робинсон Дж. 128

С Саммерс Л. 307
Самуэльсон П. 206
Сандерс Б. 265
Саньял К. 300, 301
Силвер Б. 324
Спиноза Б. 220

Т Тейлор Ф. 221, 309

Томас П. 319, 326
Тэтчер М. 89, 91, 93, 94, 99, 104, 107, 145

У Уайльд О. 262
Унгер Р. М. 103

Ф Фишер Э. 88–89, 90, 294

Форд Г. 31, 34, 176, 227, 241
Фридман М. 79, 86, 90, 92–93

Х Хайек Ф. 79, 83, 84, 85–86, 88, 294

Хаким-Бей 286
Харви Д. 197
Хардт 299
Хестер Х. 329
Хольцер Дж. 253, 256
Хуссейн С. 80
Э Энгельс Ф. 117, 328
Эндрюс А. 293
Эрхард Л. 87
КНИГИ STRELKA PRESS

Скотт Маккуайр
ГЕОМЕДИА

Мы уже живем в городе

будущего — в практически
непрерывном медийном про-
странстве, с возможностью
в любом месте и в любое вре-
мя связаться с любым чело-
веком и получить любой ме-
диаконтент. Это не просто
техническая революция —
радикально изменилась сама
наша повседневная жизнь,
а вслед за ней — устройство
экономики и общества. Что
произошло и что будет зав-
тра — на эти вопросы отве-
чает книга урбаниста и ме-
диатеоретика, профессора
Мельбурнского университета
Скотта Маккуайра.
Майкл Сторпер
КЛЮЧИ ОТ ГОРОДА

Почему одни города бога-

теют и растут, а другие —
пустеют и беднеют? У эко-
номического развития есть
конкретные географические
координаты — в «Ключах
от города» географ Майкл
Сторпер рассказывает,
как политика, экономика,
устройство институтов
и качество социального
взаимодействия влияют
на жизнь городов и город-
ских агломераций.
КНИГИ STRELKA PRESS

Ричард Сеннет
МАСТЕР

Что объединяет древнерим-

ские кирпичи и компьютер-
ные программы? И то и другое
сделал увлеченный человек,
который использовал свой
ум, навыки и опыт, чтобы соз-
дать что-то новое и изменить
материальный мир вокруг
себя. В эпоху окончательной
автоматизации производ-
ства и стандартизации вещей
и практик социолог и фило-
соф Ричард Сеннет напоми-
нает о том, какую огромную
роль и сегодня играет чело-
веческое мастерство — его
«Мастер» посвящен «связи
руки с головой» в европейской
культуре, взаимоотношению
труда и творчества и взаимов-
лиянию социальной жизни
и материальной цивилизации.
Майк Лайдон,
Энтони Гарсиа
ТАКТИЧЕСКИЙ
УРБАНИЗМ

Тактический урбанизм —
это теория малых дел в сфе-
ре городского развития,
и, судя по всему, в совре-
менном мире она намного
эффективнее, чем проекты
масштабных изменений, ко-
торые почти никогда не до-
ходят до реализации. Опи-
сывая различные подходы
к дизайну городской среды,
американские архитекто-
ры Майк Лайдон и Энтони
Гарсиа доказывают: чтобы
двигаться вперед, достаточно
и небольших усилий.
Ник Срничек
Алекс Уильямс
Изобретая будущее
Посткапитализм и мир без труда

Выпускающий редактор Татьяна Григорьева

Корректор Светлана Крючкова
Верстка Дария Лучинина
Производство Сергей Николаев

Strelka Press
ЧУ ДПО Институт «Стрелка»
119072, Москва, Берсеневская набережная, дом 14, строение 5а
Телефон: +7 (495) 268 06 19
e-mail: more@strelka.com
www.strelka.com

Подписано в печать 15 мая 2019 года

Формат 70×100/16 Гарнитура William Text Pro
Объем 27,3 усл. печ. л. Бумага офсетная. Печать офсетная
Заказ № 121689. Тираж 2000 экземпляров

Отпечатано SIA “PNB Print”

«Янсили», Силакрогс, Ропажский район, Латвия, LV-2133
www.pnbprint.eu