Ссылка на материал: https://ficbook.

net/readfic/9671390

Полный лжи
Направленность: Слэш
Автор: AbsoluteNegation
Переводчик: dear friend (https://ficbook.net/authors/1096433)
Оригинальный текст: https://archiveofourown.org/works/22625944?
view_full_work=true
Фэндом: Bungou Stray Dogs
Пэйринг и персонажи: Чуя Накахара/Осаму Дазай, Коё Озаки, Юкичи
Фукудзава, Рюноске Акутагава, Доппо Куникида, Ацуши Накаджима, Анго
Сакагучи
Рейтинг: NC-17
Размер: Макси, 284 страницы
Кол-во частей: 21
Статус: закончен
Метки: Насилие, Нецензурная лексика, Кинки / Фетиши, Романтика, Ангст,
Драма, Психология, Hurt/Comfort

Описание:
Чуя прибегает к радикальным мерам. Дазай не в курсе причин.

Публикация на других ресурсах:

Разрешено только в виде ссылки

Примечания автора:
название оригинала: Head Full of Lies
название каждой главы – строчка из стихотворения или поэмы. по ссылке я
собрала те переводы, которые удалось найти + ссылки на оригинальные
произведения, которые давали авторы фика (спойлеров нет)
https://docs.google.com/document/d/1upnkdEHzxcEtFgexU9ke5Tl2j2AhH6RylZyYL-
GGY9w/edit?usp=sharing
 Оглавление

Оглавление 2
распалось всё 3
Примечание к части 11
зачем одни лишь мы в пучине горя тонем 12
льнет к берегу и снова рвётся вдаль 17
в тишине, которая сном говорит 34
он в каждом слове лгал 46
Примечание к части 54
где же твоё утешение? 55
Примечание к части 66
титан! ты знал, что значит бой 67
Примечание к части 75
ты меня скрутил, сжёг, покорил, пересоздал в борьбе 76
судьбою заключён в тиски 88
Примечание к части 107
в час, когда наступает ночь 109
доверь тоски своей секреты 124
чередуемся, осознанно иль нет 139
Примечание к части 163
куда мне свернуть в лабиринте 164
вот-вот пробьются мои крылья, им шёлка нить - кнутом 182
Примечание к части 197
восстав, творить опять 198
Примечание к части 218
крылья, обожжённые сиянием 219
согласен пережить всё это снова 237
Примечание к части 247
начинают рваться цепи 248
расправили крылья, те ясным огнём засверкали 261
Примечание к части 269
над небесами, как молитвы возлюбленных 270
Примечание к части 284
приходит тихо, затопляя, океан 285
Примечание к части 290
распалось всё

Из сна его вырвал звонок телефона.

Само по себе это событие не было необычным. Не по своей воле, но Дазай Осаму
из Вооружённого детективного агенства стал тем, кто получает личные
телефонные звонки. От Кёки, которая спрашивала, нужно ли ему купить
продуктов. От злого Куникиды, которому пришёл счет Дазая из изакаи, что
Доппо любил посещать, если хотел расслабиться. Даже в ночные часы он
получал пьяные звонки от Ёсано, которая жаловалась ему на Мотоджиро Каджи,
пишущего ей на сайте знакомств с фейковых профилей, или – незабываемый
момент – пьяные звонки Чуи, который пытался переложить вину за что-то
случившееся в Мафии на Дазая (обычно он был прав, но не всегда, а значит, как
Дазай всегда говорил ему в таких случаях, судил сугубо по фактам его
биографии). Однако этот звонок был от Фукудзавы, так что, поднимая трубку,
Дазай постарался звучать не плаксиво, а профессионально.

– Приходи сейчас же в мой офис, – без вступления рявкнул Фукудзава и повесил

трубку.

Вот это уже было необычно.

Он оделся меньше чем за пять минут, вооружился на всякий случай и заказал

такси. Дазай не знал, чего ожидать, потому что в условиях установившегося в
городе на целый год мира ожидать было нечего. Но ещё до того, как открыл
дверь, он уловил слабый запах дорогих духов с нотками сливы и не сразу
заметил Фукудзаву, лицом к лицу столкнувшись с напряжённой от страха Озаки
Коё, чьи глаза были полны печали. В его голове тут же пронеслась и
улетучилась мысль, что только два события могли привести её сюда в это время,
заставить её смотреть таким взглядом, в принципе просить о присутствии
Дазая.

– Мори или Чуя? – спросил он голосом, безжизненным от уверенности в

собственном вопросе, что шла откуда-то глубоко-глубоко изнутри.

– Боюсь, оба, – в голосе Фукудзавы была какая-то невыносимая нежность, от

которой кожа Дазая зудела; это чувство пробиралось под бинты, словно
нежелательный и зловещий взгляд незнакомца. – Мори мёртв. Дело рук Чуи, и он
в бегах.

Слова упали в пропасть между пониманием и осмыслением, исчезли без следа,

утонули, как камень в зыбучих песках, в той же канаве, откуда ему пришлось
доставать свой голос, дабы произнести хоть что-то.

– Это невозможно, – спокойно сказал Дазай, чтобы Фукудзава не чувствовал вину

из-за своей ошибки.

К его удивлению, ответила Коё, от которой слышать всё ту же нежность было

намного, во сто крат хуже; нежность эту смягчала настороженность, как бы
показывающая: Коё поняла, что предвещало его спокойствие. Хорошо, что Коё
боялась его. Так и должно было быть.

– Хироцу-сан видел убийство собственными глазами. Как и десяток других

3/290
людей внутри и снаружи здания.

В его голове было так тихо.

Должно быть, невольно подумал он, так себя чувствуют тупые люди: мысль и
вывод ужасно далеки друг от друга, и их сковывает липкая слизь
нерешительности и неясности.

– Чуя не убийца, – рассеянно заметил он, по большей части чтобы создать

впечатление, будто продолжает разговор. С малых лет он выучил: окружающим
нравится, когда он делает вид, будто их мнение как-то влияет на его
мыслительный процесс. Самозванцы – нет. Шантаж, способность меняться
местами, смена облика, план Мори – нет, много потенциальных ненадёжных
свидетелей, не в его стиле. Чуя жил слишком открыто, чтобы его можно было
шантажировать (и очень этим бесил, честно сказать). План Коё – тоже нет,
чересчур мудрёно.

– Это не значит, что он не мог совершить убийство, – заметил Фукудзава, будто

Дазай уже не прояснил это для себя. – Штаб Мафии стёрт в порошок вместе с
находившимся внутри Мори.

– Как много времени прошло? – требовательно, как сделал бы Дазай Осаму в

подобных обстоятельствах, спросил он. Казалось верным получить детали, даже
если всё случилось не так, как они говорят. Это вообще не должно было
случиться. Чуя убил Мори – нет. Даже идея звучит нелепо.

– Где-то три четверти часа. Его никто не ищет, – Коё неловко пошевелилась:
конечно же, она не позволяла своим людям заняться поисками, что было
предсказуемо, ведь, в конце концов, Чуя был её воспитанником. Фукудзава
добавил:

– Никто из тех, о ком Коё-сан знает. Но это только вопрос времени.

Это был либо Чуя, либо не он. Все оговорки зависели от правдивости первого и
от того, является ли Чуя Чуей.

– Он что-нибудь говорил? Хоть что-нибудь?

– Нет, как сказал Хироцу-сан. Но дороги между его домом и штабом разрушены.

Имеет отношение к делу: если кто-то подставил Чую, он не стал бы такого

делать, а сам Чуя, если его в достаточной мере спровоцировали, не смог бы
удержаться и не делать этого. Первый кусок доказательств, которые он к этому
времени получил и от которых вознегодовал.

– Ах. И его внешний вид был обычным.

Коё отошла на полшага назад, будто Дазай был неприметным пакетом, который
начал ти́ кать.

– Никаких намёков на Порчу, если ты об этом.

Он спрашивал по другой причине, но то была полезная информация, которую

человек вроде Дазая мог использовать; он скажет себе это позже, когда сможет
4/290
куда-то её применить.

– Хорошо, – произнёс он и, решив, что дальнейшее обсуждение будет

бессмысленным, ушёл.

Наверное, это ему ещё аукнется.

Дазай привык не замечать город вокруг себя. У времени была тенденция идти,
требовалось того или нет, и его тело никогда не двигалось быстрее мыслей –
формальная часть понимания. Он знал, что от таких заявлений люди обычно
смотрели на него с беспокойством, но на самом деле он мысленно мог быть где
угодно, пока его тело в конечном итоге не достигнет места назначения.

Ему пришлось остановиться на секунду, когда осталось пройти треть пути,

потому что возвышающаяся масса пятого здания «Мори Корпорейшн»,
являющегося местом обитания верхушки Портовой мафии… пропала. Башня
исчезла c горизонта, без сожалений разбитая в пух и прах, и не нужно было
идти к порту: её отсутствие вопило о себе в зафиксированной в его сознании
форме города. Она не упала. Чуя – только у Чуи была такая сила, такое
мастерство – просто обрушил её саму на себя, судя по тому, что не было даже
ударной волны, и от этого, больше чем от чего-либо ещё, Дазая наполнило
осознание. Мори этого не сделал бы. Слишком привязался к конструкции, все
прелести которой было так удобно использовать в своих целях. Жизнь
странствующего паука была не для Мори – таким являлся Дазай, таким был
Достоевский, – и что-то непохожее на улыбку появилось на его губах, стоило
только представить, допустить мысль, что, что бы ни произошло, Мори этого не
планировал.

Из чего следует только один вопрос: кто же, если не Чуя?

Никто не подумал бы проверить его квартиру: до смешного очевидное место, но

Чуя наверняка ушёл именно туда, чтобы переждать.

К тому времени, как он добрался до квартиры (которая была в точности на краю

территории Портовой мафии, что так и кричало о силе и преданности – типичный
Чуя), Дазай рассмотрел произошедшее со всех сторон, придя к выводу, что
ужасно раздражён. Как Чуя посмел быть непредсказуемым? Как Чуя посмел
ввернуть такое в часовой механизм Йокогамы, как посмел застать его врасплох?
Вечером в среду. Почему-то это казалось вопиющим. Почему в среду вечером?
Именно в эту среду? Целый год в Йокогаме не о чем было беспокоиться, и
сейчас… в ебучий вечер среды.

Из большого числа возможных событий легче всего, конечно же, было отбросить
квартиру Чуи, куда он и направился. Чуя по природе своей любит вить
гнёздышки, поэтому, если он хотя бы немного в своём уме, – он будет там. Если
нет... существует ряд других вероятностей: манипуляции, контроль разума,
незнакомая способность… или что-то похуже. На это похуже пока ничего не
намекало, но случившееся было настолько нехарактерным, что Дазай почти
надеялся на худшее. Оно, по крайней мере, было бы объяснимым.

Мори, которому Чуя с таким пылом присягнул в верности больше девяти лет
назад, под чьим началом непоколебимо шёл с того дня, мёртв. Это…
необъяснимо.

5/290
Он почувствовал Чую в квартире в тот же момент, как дошел до неё: в воздухе
растекалось тяжёлое давление Смутной печали, начавшее оседать с первой же
секунды его появления, так что Дазай не стал стучать, взломав замок скорее с
раздражением, чем с присущим ему изяществом.

– Чуя! – крикнул он, требуя внимания.

Чуя сидел на диване, одетый безукоризненно, с непокрытой головой, и выглядел

как воплощение отстранения. Поднял унылый взгляд, в котором не было и
намёка на удивление, как бы показывая, что ждал Дазая, и тот тут же понял: это
сделал Чуя.

– Уёбок, – до странного спокойно сказал он, наблюдая за Дазаем хищным

взглядом голубых глаз, пока тот не прошёл через квартиру и не положил руку
на его плечо.

Ничего. Ни чужой способности, ничего, кроме Смутной печали, не было

подавлено его прикосновением. Никакого признака способности с возможностью
удалённого контроля. Стало понятно, что должно было случиться.

– Не обзывай меня, – произнёс Дазай, по большей части чтобы выиграть время,

частично – чтобы оценить состояние Чуи. Тут ему нужен Куникида, возможно,
Ранпо. Фукудзава, наверное, уже привёл их в боевую готовность.

– Делаю с тобой то, что хочу, – ответил Чуя, видимо, совершенно по привычке,
потому что звучал он пугающе спокойно, крепко держа стакан виски в руке.
Обнадёживающе, но нежелательно.

– Нахуя ты это сделал, слизняк?

Чуя сделал глоток неторопливо, спокойно. Он был в перчатках. Без шляпы. Тот,
кто контролировал его, распорядился бы оставить её на голове или по крайней
мере не стал бы требовать снять. Дазай не видел никаких синяков на запястьях
или шее, значит, он даже не пытался воспользоваться силой Арахабаки.

– Зависит от того, что имеешь в виду под «этим».

Насилие больше присуще Чуе, говоря честно, но желание стукнуть его по голове
в тот момент было совершенно непреодолимым, даже стоило злого взгляда и
ответного шлепка по руке, отчего кожу сквозь бинты закололо.

– Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. Какого хрена творилось в твоей

дешёвой бумажной копии мозга? Ты был в своём уме?

– Держи подальше от меня свои ебучие руки, – огрызнулся Чуя вместо какого-
либо аргумента, будто кто-то из них когда-то нормально общался или в
принципе умел. Требование было по-настоящему обессиленным, и этого
оказалось достаточно: Дазай бы даже согласился, если бы Чуя не…

Он наклонился, встретил взгляд Чуи, прямой, мёртвый; голос упал до интонации,

которая, как он учил его все эти годы, означала серьёзность. Означала, что
Дазай говорит, а Чуя исполняет.

– Ты был под контролем способности. Она завладела твоим телом, и ты не мог

6/290
сопротивляться, пока я не нейтрализовал её. Мы убили его вместе. Ты разбит,
из-за того что эспер заставил тебя сделать, и ты будешь очень, очень
переживать об этом следующие двадцать-шестьдесят лет. Ты понял меня?

Чуя прищурился. Даже если язык его тела ничего не выражал, он молчал так,
что было понятно: он слушал.

– Блять, нет. Какого хуя я должен это делать?

– Потому что, если не сделаешь, окажешься ещё более суицидальным, чем я, —

повысил голос Дазай, идя на кухню за луком. У Чуи до сих пор стояла до
нелепого вычурная хрустальная чаша с ним. Одна луковица проросла. Он
никогда раньше не видел, чтобы у Чуи на кухне прорастал лук. Наверное, это
что-то значило. Переработки. Потеря контроля. Что-то. Дазай положил этот факт
в свой банк улик, взял лук и начал его разламывать.

– Низкая планка, – ровно произнёс Чуя из гостиной, но немного медленно, с

задержкой. М-м, определённо шок. Как бестактно со стороны Чуи испытывать
его сейчас, когда вместо этого он мог бы заниматься холодным расчётом. – Что
ты делаешь?

– Более суицидален, чем я, – это высокая планка, спасибо большое, – энергично

заметил Дазай, возвращаясь, и сунул чищеный лук Чуе под нос, отчего у того
появилось выражение отвращения на лице, которое скорее подошло бы коту.
– Ты должен выглядеть так, будто плакал. А ещё ты недостаточно ранен. Ладно,
неважно. Я всегда могу сказать, что подкрался к нему.

Чуя фыркнул и отвернулся от лука, снова выпивая.

– И почему этот мудак хотел смерти того мудака?

Дазай снова сунул лук ему в лицо, с удовольствием замечая слёзы на глазах.

– Когда тебя спросят об этом, ты скажешь, что он хотел уничтожить Мафию

изнутри. И ты не позволил этому случиться. Так ведь, исполнитель?

Чуя что-то буркнул в бокал и при этом умудрился звучать скорее согласным,
нежели обиженным. Он определённо собирался снова выпить, поэтому Дазай
забрал бокал и вылил в ближайший цветочный горшок.

– А ещё от тебя не должно нести алкоголем.

– Почему нет? От стресса приложился к бутылке…

Чуя звучал непозволительно довольным этим объяснением, будто отыграл очко,

и Дазай произнес уже мягче:

– Глава Портовой мафии не пьёт от стресса.

Ах, вот оно. Подавшившийся воздухом Чуя. Он скучал по этому. Он заслужил.

– Блять, нет, – выдавил из себя Чуя.

– О да, – пробормотал Дазай, спокойный, будто две минуты назад глотнул

7/290
цианида. Это была разумная плата за ярость, бушующую в нём, потому что Чуя
не отрицал – он ужасно врёт, – значит, Мори действительно мёртв. Наставник,
учитель, соперник, лидер, бывший друг, вечный враг, нынешний труп.
Впечатляющая биография.

– Я сделал это не затем, – сказал Чуя. Обиженно. Будто Дазай не знал уже, что
он был воплощением Брута. Все годами лепили из Дазая Кассия, даже если у
него, в конце концов, не стояло напоминания о мартовских идах (1),
запланированных на ебучий вечер среды. – Не хочу, блять, быть им. Я не особо
хорош в управлении.

– Не имеет значения. Ты глава, или Мафии конец, – ложь, ложь, ложь.

Организации были такими крепкими, какими не были сердца. Но эта ложь
пригвоздила к земле даже Чую. Это всегда делала его верность. Дазай сел на
диван и немного наклонился, позволяя словам течь ядом в самое нутро.
– Думаешь, этого Мори хотел бы?

Чуя в самом деле замахнулся, и Дазай не увернулся, позволил боли отразиться

на своём лице, даже не попытался откинуться назад, чтобы сдержать удар. Это
пойдёт на пользу истории, которую он сочинил, к тому же Чуя всегда соображал
лучше, после того как злость переходила в насилие и возвращалась обратно в
его мысли, чтобы в итоге он мог по-настоящему навредить.

«Ясность в боли, Дазай-кун, если знаешь, как найти её».

Он больше никогда не услышит голоса Мори. Мысль хрупкая, как старые кости
голубя.

– Следи за языком, сука, – прорычал Чуя, и ох. Да. Его ударили. Не обращать на
это внимания не стоило. Чуя не любил, когда его игнорировали, именно поэтому
бездействие всегда оставалось эффективным наказанием для него.

Дазай улыбнулся; на зубах была кровь, во рту чувствовалось что-то тёплое,

будто своим ударом Чуя оставил отпечаток себя на замерзшем обломке, каким
являлось тело Дазая.

– Не могу. Я его не вижу.

За словами последовал злобный удар по рёбрам, как и ожидалось, что было

хорошо: теперь ему и здесь можно не притворяться.

– Ты, блять, услышал меня?! – прошипел Чуя. В его голосе слышалась

неприкрытая грубость, ставшая неотъемлемой частью кровопролития,
подчёркнутого кроваво-красным светом его способности.

– Да, я, блять, услышал тебя, – выдохнул Дазай. Ему, судя по всему, сломали
ребро. Кровь на зубах – порванная губа. М-м, недостаточно, чтобы создать
представление об обученном бойце, бросившем вызов Чуе. – Тебе стоит ударить
меня ещё несколько раз. Это поможет в прикрытии, раз уж все знают, что я
ненавижу боль.

Это отсудило ярость Чуи до той степени, что последовавшие два удара наравне
с пинком по ноге были в меру болезненными, а не мучительными – Дазай
выдержал их, морщась и не произнеся ни слова.
8/290
– Вот. Счастлив?

– Ты же знаешь меня. Я никогда не бываю счастлив, – он получил очередной

удар в живот, уже второй, отчего тошнота подобралась к горлу. Дазай
откинулся на спинку дивана, пережидая боль, что утихнула через пару секунд.
– В идеале тебе тоже врезать бы, но ладно.

– Нельзя иметь всё сразу, – Чуя пожал плечами.

Такое наглое заявление заставило Дазая залиться смехом, несмотря на боль в

ребре.

– Говоришь это в наших обстоятельствах?

– Завали ебало, уёбок, – выплюнул Чуя с обычной живостью.

– Нельзя же просто взять и найти причину.

Чуя продолжил смотреть на него прямо и спокойно, так же он смотрел в ту ночь,

когда они победили проклятье Кью. В его взгляде не было ничего, кроме
принятого решения.

– Может, можно, а может, нет. Неважно.

Вот. Вот это не было ложью. Чуе правда неважно, и это… неестественно. Для
него важно всё. Всё. В течение своей жизни он до смешного инвестировал во всё
и в каждого, почти с одержимостью окружая себя красивыми, дорогами вещами,
покупал подарки на дни рождения подчинённых, знал хобби их детей, злился на
легкомыслие, смеялся над тупыми шутками, жаловался на то, что его шляпа
падает – даже когда она была на его голове, – и никогда, никогда в его жизни не
было ничего, независимо от величины влияющего на его жизнь, что было бы ему
неважным. Сама мысль об этом сбивала с толку.

– Ты должен сказать хотя бы Коё, – предложил Дазай в конце концов в качестве

теста, как и всё остальное.

Чуя что-то пискнул в ответ, двинув плечами.

– Может, скажу, может, не стану.

– Ты… – начал Дазай спокойно, потому что иначе бы закричал, – не похож на

самого себя.

Чуя имел наглость нахмуриться на это.

– Что?

– Ты нанёс удар человеку, которому присягнул на верность. Ты не

рассказываешь об этом. Не пытаешься объясниться. И ты пришёл сюда… зачем?
Ждать казни? – даже слова были отвратительные, сама идея, что Чуя сдался,
казалась невыносимо мерзкой. – Ждать кого-то, кто подчистит за тобой?
Непохоже на тебя.

9/290
– Я пришёл сюда, потому что никто, блять, не ожидал этого. Я собирался уйти, –
Чуя звучал наполовину уверенно, будто не сидел в квартире, будто Дазай не
знал, что его тревожный комплект (2) не здесь, будто он не был близок к тому,
чтобы напиться и смириться со своей участью. Будто ожидал, что Дазай
поверит. – И я не должен, блять, ничего тебе объяснять. Можешь считать это
честолюбием, если хочешь.

Ожидание, что Дазай примет это объяснение, даже если не поверит, почему-то
оскорбляло сильнее.

– Ты даже не можешь придерживаться собственной истории, которая и так не

блещет изысками.

– Да, может, ты и твой охуенный интеллект уловят намек.

Ах, точно, это ему знакомо. Они всегда умели вести себя мразотно по
отношению друг к другу – танец обыденной жестокости, в котором знаешь, как
каждое слово наполнить злорадством.

– Ты же знаешь, что я не делаю намеков, Чуя.

– Тебе охуенно повезло, что я пока что не убил тебя.

– Ну конечно, везение. Ты просто не хочешь доставить мне удовольствие.

Затем Чуя прекратил идти по сценарию, почти видимо уменьшившись в

размерах; желание, злоба, энергия – всё разом покинуло его.

– Я слишком, сука, устал от тебя.

Он вдруг показался… таким маленьким. Вымотанным. Даже у Дазая не

получалось делать злое лицо после неожиданного изменения. Часть его знала,
что это момент, когда можно вытрясти всю правду, пробраться под павшую
защиту, вгрызаться, пока он не скажет Дазаю почему. Но у него не было
намерений выходить на такой уровень психологической войны, чтобы добраться
до сути, и, говоря честно, момент был неподходящий, так как Чуе очень скоро
придётся вернуться к хоть какому-то самообладанию.

– У нас есть час. Мне нужно проконсультироваться с Ранпо. Затем мы

проговорим легенду, ты отвезёшь меня в штаб, и мы начнем работать. Коё
наняла ВДА для твоей защиты. Думаю, кто-нибудь из них будет на месте к тому
времени, – скорее всего, Куникида. Ёсано, если Фукудзава щедро решил перейти
к насилию – и, вероятно, так и есть. Хотелось бы надеяться, что все будут
держать Ранпо как можно дальше от Мафии, пока он не сказал что-то
бестактное или слишком резкое и не развязал войну. – У тебя есть максимум
двадцать минут, если нужно.

Чуя долго смотрел на него, всё ещё потерянный и уставший, но Дазай видел, что
в нём снова запустился мыслительный процесс. Он впитывал всё, что Дазай
сказал, экстраполируя его слова на то, о чём тот не удосужился сказать: о
прикрытии, которое будет задействовано, о том, что должно случиться сегодня,
начиная с выкапывания тел из-под штаба. Он помнил, когда Чуя не следовал его
полёту мысли в полной мере. Он помнил, когда Чуя понимал его с полуслова. Он
точно пребывал в шоке, что Дазаю показалось неубедительным, ведь он сам,
10/290
очевидно, этого шока не испытывал.

Мори показал ему отснятый материал за четыре дня до того, как был уничтожен
«Мимик», в порыве изысканно расчётливого откровения, в котором он всегда
был хорош. Пятнадцатилетний Чуя, вставший на колено, охотно клянущийся
Мори в верности. «Я посвящаю себя вам», сказанное с уверенностью, которая
была его копьём, скипетром, и Мори стоял, улыбался, приветствовал его дома.

Чуя, дошло до Дазая, наверное, всё ещё под впечатлением от того, что из этой
ситуации можно было найти другой выход.

– Мне нужен душ, – наконец сказал он.

– Нельзя, – произнёс Дазай и добавил, как хотел бы того Одасаку, – извини.

Чуя нахмурился, будто обдумывал, часть ли это плана или просто жестокость.
Что ж, Дазай вполне заслужил подозрения.

– Почему?

– Будет казаться, будто ты смывал следы преступления. Что ты и сделал бы,

поэтому нельзя.

– Это было не преступление.

Можно было… подразнить его за такую фразу, за спокойствие в голосе, но Дазай

отложил это на потом.

– Ты начал с уничтожения чужой собственности, прошёл через нападение и

завершил убийством, вероятно, большого количества людей, – он не сдержал
смеха, даже если ситуация и не располагала. – Это по сути кутёж.

Чуя, как и всегда, точно понял, что рассмешило его. Ещё на секунду линию его
плеч сковало изнеможение, затем он выпрямился, смирившись.

– Это… по-странному весёлое слово для всей ситуации.

Ох, ведь и правда.

Примечание к части

(1) Кассий и Брут расправились с Юлием Цезарем, предав его, в день мартовских
ид, иды – в римском календаре день в середине месяца, в марте приходился на
15 число.
(2) go-bag в оригинале, тревожный комплект (тревожный чемодан) – сумка с
предметами первой необходимости в случае экстренной ситуации

11/290
зачем одни лишь мы в пучине горя тонем

Много часов прошло с тех пор, как они покинули квартиру. Время
текло, растворяясь в калейдоскопе из людей и предметов, голосов и физической
работы. Он следовал приказам, позволив Дазаю руководить устранением
последствий, позволив другим людям говорить, как ему действовать, после того
как он разрушил свой собственный мир. К счастью, его способность идеально
подходила для уборки бардака, что он устроил. Проходили часы, тяжёлая скорбь
поселялась внутри грудной клетки Чуи, когда по мере расчистки места
продолжали появляться сопутствующие ущербу телá. Нескольких он пережил
бы, но, если их оказывалось слишком много, всё становилось уже не так и
просто. Но даже боль не могла вытеснить из него уверенность, что он поступил
правильно. Говоря честно, это, наверное, взрывная волна самого маленького
радиуса со времён становления Мори боссом Портовой мафии.

Шаг за шагом, кирпичик за телом осознание масштабов его действий проникло в

разум и тело Чуи, конечности сделались тяжёлыми, мозг превратился в вату.
Дазай пристально следил за ним; какой-то части Чуи было интересно, почему
внимание не разозлило, хотя должно было. Справедливо, сказать честно. Более
чем. Если Чуя не знал, что с ним происходит, Дазай охуеть как знать не мог.
Суставы и кожа горели после длительного использования способности, хотя он
чувствовал боль как-то отдалённо, отдельно от всего остального. Даже Порча не
пыталась вырваться наружу: расстояние между мыслью и самим собой казалось
слишком большим, чтобы его преодолеть. Когда люди говорили с Чуей, им
казалось, что они общаются на языке, который он не совсем понимал, знал не в
полной мере. Достаточно лишь как-то пройти через то, чему, по его мнению,
следовало придать больше смысла, поэтому Чуе пришлось действовать на
автопилоте, подчиняясь приказам, пока он сгибался от боли в спине, от страха и
ёбаной безумной усталости после стольких часов, прошедших с тех пор, как они
покинули его квартиру ночью.

Рассвело к тому моменту, когда Коё объявила окончание уборки, ссылаясь на

хромоту Дазая и то, что будет справедливо оставить всё как есть на данный
момент. Он знал, что Дазай преувеличивал, но также понимал, что этот человек
работал со сломанными рёбрами, поэтому, вероятно, не во всём играл на
публику. Ему следовало чувствовать себя виноватым, но он не мог заставить
себя. Дазай знал, что делает и куда лезет. Никто не знал Чую лучше него.

Дазай не двинулся с места, когда все остальные начали уходить. Печаль и

усталость едва угадывались в линиях его тела – или, может, ему не хотелось их
видеть, учитывая то, что сделал, – они исчезали, пока среди обломков не
остались только Чуя и Дазай.

– Тебе лучше пойти в офис ВДА, – Дазай говорил мягко, спокойно, будто не хотел
обидеть. – В твоей квартире будет ждать как минимум одна засада
насильственного или политического характера, – это было правдой, Чуя
понимал. И не хотел оставаться один. Он был не совсем уверен, что хочет быть с
Дазаем, но знал: с ним априори, блять, безопаснее, и это в любом случае лучшее
место.

– Хорошо, – тихо ответил он, потому что в первую очередь устал. Просто
пиздецки. И хотел пойти в душ, чтобы смыть с себя всё это проклятие. Дазай был
достаточно добр, так что просто кивнул и вытащил телефон, вызывая такси. Чуя
12/290
не останавливал его, не утруждая себя вопросами, почему всё так и как Дазаю
удалось убедить остальных членов Портовой мафии оставить их. Этому,
вероятно, должна быть причина. У Чуи также не нашлось его мотоцикла, и он
вспомнил, что и этому была причина, только не знал какая.

В такси Дазай посмотрел на него, привлекая внимание, в то время как Чуя

пребывал в прострации.

– Тебе нужно поспать, – сказал Дазай, и он устало кивнул.

– Не то чтобы у меня есть выбор. Я вымотался, – не в первый раз говорил

подобное, но до сегодняшнего дня мог назвать лишь один раз, когда слова были
хотя бы наполовину в той же степени правдивы. Он услышал, как Дазай
называет странный адрес, но не смог найти в себе силы даже спросить. С
Дазаем и не требовалось.

Чуя наблюдал, как город пролетает мимо, сливаясь в цветные и едва

различимые формы, время словно замерло, пока машина не остановилась. Дазай
вытащил его оттуда, повёл по аллеям и паркам, в конце концов очутившись у
общежития ВДА. На секунду Чуя почувствовал отвращение к довольно простому
зданию. Они вошли.

– Ты можешь спать в моей комнате, – тихо произнёс Дазай, стоило двери лифта
закрыться, – или у президента. У нас нет сейчас отдельных, но, уверен, он будет
не против, если ты захочешь.

Следующие слова жалили, но ему пришлось ответить:

– C тобой.

Дазай просто кивнул.

– Хорошо, – ответил он, блаженно умолчав о том, сколького Чуе стоили эти
слова. Спустя секунду добавил: – Там бардак. Не ворчи на меня за это, – будто
всё было в порядке.

Будто Чуя мог, используя слова как щит, щёлкнуть языком и сказать:

– Живешь как взрослый человек, – и почувствовать облегчение, оттого что смог

немного выплеснуть всё накопившееся за последние двадцать четыре часа.
Дазай, вероятно, был единственным человеком в мире, кто в любом случае
понял бы происходящее в голове Чуи, даже если у него на руках и не было всей
информации. Умный ублюдок.

– Не хочу слышать это от кого-то размером с хилый бонсай, – фыркнул Дазай, и

подначивать его оказалось нечем.

– Бонсаи чистые. В этом весь ёбаный смысл, – вышло совсем не колко и даже
бессмысленнее, чем казалось.

– И ма-а-аленькие, – протянул Дазай, открывая дверь в комнату, и Чуя на

автомате стукнул его по голове, проходя мимо. В ударе не присутствовали сила
и злость, но лишь так он мог удовлетворить явное желание Дазая взбесить его,
и этого должно было хватить, чтобы успокоить обоих.
13/290
Комната была маленькой и неубранной, но голос Дазая каким-то образом
заполнял её; когда он слышал его, всё, что держало Чую на ногах до сих пор,
будто исчезало. Так было всегда: звук проникал в его уши, под кожу, оборачивая
собой и позволяя дышать. Так странно, легко и колюче быть с ним. Об этом Чуя
не позволял себе думать в последнее время. Ему вообще следовало о нём не
вспоминать, но теперь он у Дазая в комнате, чувствуя, как надрывают раны,
которые он считал зажившими, и просовывают в них пальцы.

– У меня нет своего душа, – мягко сказал Дазай на грани с извинением, – но

общежитие, душевые и ванная должны быть свободны сейчас.

Чуя проигнорировал полную смысла тишину, образовавшуюся вместо вопроса

Дазая, кивнув вдруг совсем тяжело.

– Да, отлично. Посторожи меня, – у него не было причин просить Дазая –

угрюмое возмущение дёрнулось внутри под слоями изнеможения.

– Конечно, – прощебетал Дазай, и руки Чуи были слишком тяжёлыми, чтобы

заставить его заткнуться. – А то тебя смоет, – каким-то образом ему удалось
устоять на ногах, когда Дазай задел его плечом, собираясь идти за чистой
одеждой. У Чуи не было своей. Другой. Только ебучая шляпа, снятая и
брошенная на пол, шляпа, на чьи изгибы и линии, такие знакомые и
одновременно чужие, он смотрел. Подарок Мори. В волосах чувствовались пыль
и сажа, кожа чесалась.

Тяжесть произошедшего за ночь начала наваливаться на него, и он позволил

Дазаю увести себя из комнаты к душевым. Невзрачный коридор плыл мимо.
Когда Дазай остановил Чую внутри, тот начал медленно раздеваться, хоть ему и
не терпелось избавиться от сковывающей ткани. Пыль и мелкие камни попали в
странные места на одежде, которую он бросал там же. Маленькие надгробные
плиты Мори. Странно, но ему не казалось, что Огай в итоге удивился. Не то
чтобы тот сам продвигался благодаря невинности и послушанию. Поэтическое
торжество справедливости, наверное. Умереть от того, чем жил, и тому
подобное. Но с этого момента Чуе придётся притворяться.

Ему не нравилась эта часть.

Когда вода настолько нагрелась, что стала немного жечь, он встал под струи,
позволяя им смыть весь осадок ночи. Безопасно было опереться на стену голыми
руками, склонить голову под потоком воды и почувствовать дрожь в теле. Дазай
сторожил его. Вспышки произошедшего пролетели в голове, цинично жестокие
в темноте под его веками, и он переждал их, не дыша, после чего взял шампунь
и мыло (кондиционер здесь был зверский, неудивительно, что в последнее время
волосы Дазая выглядели так), чтобы соскрести с кожи пережитое. В конце
концов он нашёл в себе силы выключить воду, медленно вытерся и, собрав куски
одежды, к которым больше никогда не хотел притрагиваться, пошёл к Дазаю.

Из-за чувства самосохранения или доброты Дазай решил начать с простого:

– Немного отпустило? – дав Чуе хотя бы десять секунд спокойствия.

– Да, наверное, – и затем, потому что это нужно было сказать: – спасибо.

14/290
Поморщившийся Дазай стал не такой уж неожиданностью.

– Такой вежливый в последнее время.

Чуя собрал довольно много тех сил, что остались у него, чтобы тихо ответить:

– Блять, Дазай, я устал. Ты мог бы не быть мудаком хотя бы, не знаю, три
секунды? Я знаю, тебе больно от этого, но постарайся.

Удивительно, но он просто кивнул, продолжив негромко говорить:

– Извини. Просто… не благодари меня. Не надо. Ты не должен.

– Как хочешь, – в другое время, наверное, поспорил бы, но сейчас у него не

получалось даже ровно стоять, и по ощущениям на это уходили все силы.

– Хочу, – огрызнулся Дазай, и затем заметно переключился на более мягкий

тон: – Пойдём. Тебе нужен отдых.

Глядя на отлично знакомую ему спину, какой-то частью себя он задумался, что
Дазай думает обо всём этом. Но он не мог спросить. Тогда он сделал бы себя
уязвимым и в таком состоянии сказал бы то, чего не должен.

– Да, день был долгим.

– Ты не спал больше суток, верно? – Дазай, как всегда, выуживал информацию.

– По ощущениям несколько, – ему нужно было уснуть до того, как его подцепят
на крючок. «Что-то не меняется», – подумал Чуя, слишком выжатый, чтобы
улыбнуться своей мысли.

Они вернулись в комнату. Дазай открыл дверь и пропустил его вперёд.

– Могу представить, – сказал он. – Вот, мой футон всё равно постелен, – кладя
свою одежду, Чуя со странным ощущением вспомнил, что не спрашивал, почему
Дазай не убрал футон, и просто с благодарностью пошёл ложиться. Комната
была маленькой и непривычной, но пахла Дазаем.

– Как думаешь, я смогу поспать как следует или за тобой придут? – вышло
язвительно, но на большее он не был способен. Его тело упало на футон почти
бесконтрольно.

– Они дадут нам как минимум пять часов, – произнёс Дазай, доставая телефон, –
если только что-то пойдёт не по плану. В таком случае тебя лучше разбудить,
верно?

– Да, – ответил Чуя, отвлёкшись на поправление одеяла и подушки. Они тоже

пахли Дазаем. Странно, что он до сих пор помнил этот запах. Таким же образом
его тупой мозг в случайные моменты вспоминал голос Дазая, обращавшегося к
нему с протяжным «Чу-уя», за считанные секунды приводящим в ярость. – Пять
часов звучит недостаточно, но мне пойдёт.

– Спи сколько нужно, – проинструктировал Дазай; его голос стал ещё мягче, чем
на протяжении ночи. – Я разбужу, если понадобится.
15/290
– Лучше ничего не проеби, пока я сплю, – эффект от угрозы был испорчен
широким зевком. Блять. Ладно.

– Что я могу проебать? – спросил Дазай, искренне недоумевающий. Чуя, как

только его глаза закрылись, почувствовал, как его накрывают одеялом. Он
слышал собственный голос, пытающийся передать: «Вон там», но темнота уже
завладела им.

16/290
льнет к берегу и снова рвётся вдаль

Чуя спал в постели Дазая четыре часа.

Ничего подобного раньше не происходило, и зрелище отчасти тревожило. За все

годы, что они были... чем бы они ни были, правила не менялись. Если они спят
вместе, то всегда в кровати Чуи, у Дазая – никогда. Где бы Дазай ни жил, то
место никогда не было достаточно... неоскверненным, чтобы Чуя чувствовал
себя спокойно.

Так что, конечно, он спал здесь, в видавшем виды общежитии ВДА на старом
скомкавшемся футоне, но зато никогда не был в роскошных помещениях,
которые Дазай присваивал себе, будучи в верхушке Портовой мафии, или в
любом из тех мест, откуда Дазай съехал. Волосы всё также в беспорядке упали
на лицо, немного подергиваясь от сопения, и всё также вызывали в Дазае
нехорошее желание засунуть прядку или две ему в ноздрю и отпрыгнуть от
неизбежного чиха и прелестного гнева.

Четыре часа он спал как убитый, пока Дазай сидел и смотрел на него,
обмениваясь бешеной серией закодированных сообщений с Ранпо,
подтвердившим их прикрытие и убедившимся, что место действия было под
охраной. Способность Куникиды чудесным образом приходилась кстати, когда
нужно подделать место преступления, и затем понадобилось лишь подождать,
пока кто-нибудь из Мафии якобы первым не наткнётся на него. Теперь они
роились вокруг него, словно маленькие упрямые муравьи, прилагая активные
усилия, чтобы прийти к тому выводу, что Дазай и Ранпо для них приготовили. До
смешного просто.

От этой мысли хотелось рассмеяться. Он так и сделал бы, если от смеха не

болели бы его рёбра. Если у него были бы гарантии, что потом его тело
вспомнит, как остановиться.

Из других источников он получил подтверждение, что тело Мори – то, что от

него осталось – обнаружили. Судя по описаниям, «вычерпали» будет более
подходящим словом. Ранпо со присущими ему полной бестактностью и
компетентностью сказал, что может отправить фотографии, и Дазай вежливо
отклонил предложение, прямо перед тем как его вырвало желчью, которая,
впрочем, была всем, что находилось в его желудке. Фотографии всё равно
ждали во входящих, в запакованном файле, который выглядел как предложение
содрать с себя кожу. «Ты всё равно когда-нибудь захочешь их получить», –
говорилось в сообщении. Добрый Ранпо всегда приводил в ужас.

Он поймал себя на абсурдной мысли, что остро нуждается в разговоре с Мори,

что хотелось испытать на себе его дикий способ обнадёживать, когда он
говорил Дазаю, как именно глотать весь яд, что душил его. К сожалению, такой
путь принятия решений был закрыт для него, и, когда Чуя зашевелился, он тихо
выскользнул из комнаты и направился к двери Фукудзавы.

Президент выглядел... таким же невесёлым заземленным грозовым облаком, как

и всегда, но с годами Дазай научился читать неуловимые движения и мелочи в
выражениях его лица. Угол наклона плеч свидетельствовал о напряжении,
огромная кружка кофе в руках подтверждала недосып. Скорбь, возможно, была
тем, из-за чего опустились уголки его рта.
17/290
– Дазай. Входи.

Дазай тихо закрыл дверь за собой, и Фукудзава заполнил собой всё свободное
пространство маленькой комнаты, тишину его присутствия можно пощупать, как
утяжеленное одеяло.

– Извините, что беспокою, сэр. Подумал, что следует отчитаться.

Фукудзава, к признательности Дазая, просто кивнул, вместо того чтобы

говорить, что он мог написать ему и сэкономить Фукудзаве время и силы.

– Кофе? Выглядишь так, будто не спал. Где Накахара?

Дазай в немой благодарности кивнул на предложение кофе, не став спрашивать,

считается ли дремота длиной в полчаса за сон.

– Всё ещё в моей комнате, отдыхает.

Фукудзава помешал то, что однажды назвал «достаточным количеством сахара,

чтобы оглушить насекомое», протянул ему кофе и без слов присмотрелся. Он
знал, как Дазай обычно берёт кофе, и то, что он увидел, помогло прогнать
какую-то мысль, засевшую в голове.

– Он в безопасности, пока остаётся здесь. Он останется здесь, Дазай-кун?

– Останется, – он был почти уверен в этом. Чуя всегда был немного диковат, не
давая Дазаю быть полностью уверенным в своих предположениях, но что-то в
том, как он спит, и нескрываемая, как у ребенка, усталость, говорили, что он
останется там, где спокойно, хотя бы на какое-то время.

Фукудзава указал ему на один из стульев у его обеденного стола.

– Ему же будет лучше. Итак, отчёт.

Дазай сделал глоток горячего, сладкого кофе, который немного поражал на

контрасте с маслянисто-холодной тьмой, бурлящей внутри его.

– Он точно действовал по своей воле. Это не исключает возможность шантажа

или принуждения, но он пришел со мной в ВДА, чтобы отдохнуть, значит, не
чувствует, что за ним следят, как было бы, если бы его шантажировали.
Куникида или Ранпо нашли что-нибудь на записях с камер в том районе?

– Ничего, что противоречило бы твоим словам. Накахара, кажется, просто...

вышел из своей квартиры уже вне себя от ярости. Он уничтожил дороги, чтобы
добраться до Мори напрямую.

Ах. Точно. Коё тоже упоминала этот факт.

– Я обыщу его жилье в следующий раз, но он предугадал это, поэтому, скорее

всего, уже уничтожил все свидетельства, – немного неприятно было признавать
это, даже если он прав. Даже если он потратил годы, подавляя любой намёк на
восхищение Чуей и его непреклонным стремлением владеть собой. – Даже я не
смогу ничего почерпнуть из пыли, а он до смешного прекрасно контролирует
18/290
себя для кого-то с такой бешеной силой.

Брови Фукудзавы слегка изогнулись – так он реагировал почти на всё.

– Верно. Кажется, он очень дисциплинирован. Делай, что можешь, но, если он

намеревается продолжать скрываться, подозреваю, что не очень многое
получится сделать. Возможно, он скажет тебе?

Дазай убрал руки в карманы, коротко пожимая плечами.

– Он почти сломал мне два ребра вчера и до сих пор даже не накричал. Такой
уровень самоконтроля, даже когда он зол, значит, что мне придётся выпытывать
из него информацию, – он уверенно встретился взглядом с Фукудзавой и
предложил со всей живой и веселой услужливостью, которая значила ровно,
ровно противоположное: – Если хотите, я сделаю это, но такая просьба с вашей
стороны будет глупой.

Фукудзава, к его чести, ни секунды не раздумывал над этим предложением,

потому что не хотел, а не потому что понял, какого рода проверку предложил
пройти ему Дазай. Он... этичен в этом плане.

– В этом не будет необходимости.

– Ну, в любом случае мне придется держаться поблизости несколько недель, –

предложил Дазай с более веселой щедростью в этот раз. Официально они ещё
не обсуждали это, но все в агентстве понимали, как долго придётся разбираться
с этим потрясением в Мафии. – В конце концов я выдавлю из него объяснения.

Фукудзава долго раздумывал в своей орлиной манере.

– Думаешь, это необходимо? – наконец спросил он, и ох, сейчас.

– Вы хотите, чтобы я не выяснял? – спросил Дазай мягко, совсем не так, будто

ему сейчас протянули ещё один кусочек очень интересной информации.

– Я не это сказал, – ровно произнёс Фукудзава, хотя было что-то в его голосе.
Будто у него имелись подозрения, которыми он не делился, что было нелепо,
потому что, конечно же, Фукудзава не мог получить ответ быстрее Дазая. –
Просто хочу, чтобы ты понимал: если ты не найдешь способ разговорить его без
вреда, нет необходимости в информации за счет... кого бы то ни было. Мори... не
стоит потенциальных проблем.

Слова... отозвались острой болью откуда-то из глубин разума, где сохранились

воспоминания о товарищеской бессоннице, слишком крепком кофе и спорах о
теории игр в пять утра. Он чувствовал себя почти живым, когда Мори указывал
на противоречивости в его стратегиях, вынуждая торопливо переделывать их
под градом небезосновательных, остро-холодных колкостей, пока не оказался
зато́ чен настолько, чтобы предугадывать критику Мори, как свою собственную.
Теперь голос Мори в его голове навсегда. На секунду он спрятался за кружкой,
глотая кофе, позволяя воспоминаниям поглотить его, до тех пор пока его мысли
не станут чистыми, как лед с обратной стороны.

– Разве, сэр? – спокойно спросил он.

19/290
Взгляд Фукудзавы стал резче, и он вспомнил, что у этих двоих есть история, в
которую он не был посвящён.

– Я понимаю твои чувства, Дазай, и... сочувствую. Если бы речь шла о проблемах,
которые могли последовать из-за Мори, я бы выразился иначе, но те, причиной
которым может быть Накахара? Нет, не стоит.

Он, конечно, был прав. Он был прав, и пять часов утра не значат ничего при
ясном свете дня. Дазай притихнул.

– Да, президент.

Фукудзава кивнул.

– Каково твое мнение о ситуации теперь, принимая во внимание Портовую

мафию? Что можно сделать, а что необходимо?

– Ему нужно перенять должность. Либо так, либо раздробление, – технически

это было не совсем правдой, но обеспечивало Чуе безопасность в Йокогаме, и
чем скорее все убедятся, что Дазай прав, тем лучше. – Последуют несколько
нестабильных недель или месяцев, пока они будут привыкать, но в конце концов
они привыкнут.

– Соглашусь. Не думаю, что есть явная альтернатива, и такой случай вряд ли не

имеет прецедентов в мафии.

– М-м. Жил благодаря скальпелю и умер от него. – В конце концов, Мори

наверняка понравилось бы такое гармоничное развитие событий. Он всегда
наслаждался неожиданными поворотами, и нет ничего более неожиданного, чем
самый преданный исполнитель, быстро откомандировавший его ночной атакой.

– Не то чтобы Мори был неправ, конечно. Разница между ними почти наверняка
не в необходимости, а скорее в том, как много людей могут знать, что
произошло.

– Действия Чуи показывают, что он считал, будто поступал по справедливости, –

это не совсем ответ на слова Фукудзавы, но замечание, которое стоило озвучить.

– Неважно, справедливо или нет, если он не скажет. Какое прикрытие?

На этот вопрос было легко ответить.

– Эспер принудил его и держал в заложниках, готовя атаку на других

исполнителей. Я обезоружил его и нейтрализовал способность. Чуя убил его.
Ранпо и Куникида уже создали место преступления, и Танизаки в процессе
взлома архива видеонаблюдения города, чтобы стереть всё, что сможет.

Фукудзава не улыбнулся, но, опять же, он никогда не улыбался; тем не менее,

он немного изменил угол наклона плеч, и по нему Дазай понял, что он был
доволен скоростью работы.

– Отлично. ВДА в твоём распоряжении по этому вопросу. Между тем, я чувствую

острую необходимость в том, чтобы ты оставался с Накахарой в качестве
охраны.
20/290
Приятное в том, чтобы быть на стороне хороших ребят, думалось иногда Дазаю,
– то, как часто он мог подкреплять свои решения чьим-то ощущением великого
блага.

– Мне придётся, сэр, – это была потенциально секретная информация, но

обстоятельства требовали озвучить её. – Он будет целью покушений, и, боюсь,
не сможет убить в ответ.

– Почему? Чего ты ожидаешь?

– Думаю, уважение лояльности будет останавливать его очень долго, потому что
он... не думает о себе, как о ком-то, кому можно быть преданным, – и если в Чуе
было хотя бы немного чувства вины из-за убийства Мори или других членов
Мафии, которых он убрал заодно с ним... или если он хотя бы на секунду
задумывался о том, что есть более явный лидер для Мафии, чем он, в таком
случае... что ж. Подводные камни были везде, и держать Чую в безопасности
так, чтобы он не спрашивал как или почему – один из них.

– Преданность, – нахмурился Фукудзава. – Каков он, когда речь идет о ней?

– Он клянется в ней. Он уважает её, – живет и дышит ей. «Я посвящаю мою кровь
и всего себя вам», и всё равно жестоко убил Мори, здесь Дазай что-то упускал,
он чувствовал, как буксует на этой мысли.

– Преданность. Мори.

Явный скептицизм в его голосе заставил немного ощетинится, даже если он

знал, что Фукудзава подвергал сомнению не то, насколько хорошо Дазай знает
Чую.

– Если бы вы спросили меня вчера, я сказал бы, что он ни за что не сделал бы

подобного.

– Так что могло быть причиной?

Почему-то это казалось вопросом, на который есть очевидный ответ, и почему-то

у него не было ни одного предположения. Они казались далекими, логика
ускользала, оставляя на только эти слова, горчащие на языке:

– ...Не знаю.

Фукудзава медленно моргнул, как-то ошеломленно, как обычно и было, когда

Дазай изредка признавался в незнании.

– Понятно. Но ты сможешь узнать, верно? Без негатива и злопамятства или

конфликта, из-за которого он откажется позволять тебе охранять его.

– Я никогда не переставал конфликтовать с ним, но могу свести споры к

минимуму, – похожая угрюмость вновь подбиралась к горлу, заполняла пустоту в
его глазах, руках, потому что даже Фукудзава заметил.

– Не надо. Если прекратишь, он может расстроиться.

21/290
От этого он ухмыльнулся, потому что это, вероятно, было правдой. Идея быть
внимательным и милым к Чуе, пока он не взорвется от интенсивности
подозрений, была довольно интригующей, но, увы, неосуществимой в
ближайшем будущем.

– Буду держать в уме.

Во взгляде Фукудзавы на короткий момент мелькнуло веселье, после чего он

снова стал выглядеть как человек, который никогда не шутил или не гладил
кота.

– Нам нужно стабилизировать ситуацию как можно скорее. Знаю, что ты

понимаешь это, но я должен был подчеркнуть.

– Да, сэр, – сказал Дазай и ушёл, пока Фукудзава не пришёл к мысли, что ничего
из того, что Чуя сделал Дазаю, не требовало прощения.

На выходе из офиса у него словно поднялось давление, воздух наполнил сосуды

вместо легких, не давая дышать, слишком много воспоминаний, чтобы думать.
Это не было похоже на горе, которое он чувствовал, когда умер Одасаку:
всепоглощающий морозящий шок ходил по нему бесконечными кругами, словно
комета (сейчас – медленнее, на более длинных орбитах, но всё ещё неминуемо,
как и всегда). В этой ситуации ему будто вбили маленький острый клин в грудь,
тошнотворный, дезориентирующий. Подвывих души с раной вокруг.

Что ж, база данных из одного не имеет смысла, правда? Возможно, это просто и
есть... горевать, а Одасаку был чем-то совершенно другим. Возможно, это
вообще не горе – просто недосчитанный диссонанс. Слишком много всего, чего
он не ожидал, сталкивалось друг с другом, как будто рушилось здание, как
будто...

Он пережил Мори.

Пол коридора возник перед глазами внезапно, он же чувствовал себя

скомканным, словно неотправленное письмо, дыхание перехватывало в груди до
искр перед глазами, горло слишком сдавливало, чтобы можно было глотнуть
достаточно воздуха и сплести его дух и плоть. У него было пятьдесят секунд
максимум, прежде чем кое-кто пойдёт наводить справки. В конце концов, этого
достаточно, разве нет? Пятьдесят – меньше лет, чем жил Мори. Меньше месяцев,
что они провели вместе в холодных расчётах по расширению влияния. Он мог
проследить вплоть до месяцев, дней, часов, секунд, и в конце, в конце всё
приходило к одному: сообщение на телефоне с вложением, которое он никогда
не сможет заставить себя удалить, контейнер с биологическими отходами,
направляющийся в крематорий, и обломки самого Дазая, не подлежащие
восстановлению.

Осталось тридцать секунд; Чуя ждал, доверчиво свернувшись в постели Дазай,

будто всегда знал, как в ней будет удобнее. За ним придут, без сомнений. Не то
чтобы у Чуи были трудности с тем, чтобы отбиться от убийц из конкурирующих
банд, но внутренние размолвки всегда были его слепым пятном. Потребуются
недели, если не месяцы, чтобы привести в порядок Портовую мафию; в
последний раз Мори месяцами оглядывался через плечо. Чуе... понадобится
помощь. Десять секунд, и он заставил себя замедлить дыхание, его пульс стал
ровным и предсказуемым. Четыре секунды; он снова может стоять, убрав руку
22/290
со стены, на которую опирался, на второй секунде.

Один – для последнего вынужденного вдоха,

ноль.

– Ладно, – выдохнул он. – Без негатива или злопамятства.

Он засунул руки в карманы, потому что они тряслись, словно могли заменить
бабочке крылья, и не стоило позволять одной из них снова потревожить мир.
Натянув улыбку, он обрёл контроль и снова начал идти, сокращая дистанцию
между жильём Фукудзавы и его собственной подобной гробу комнатке, где и
был Чуя.

– Чу-уя? – раздражающе протянул он, прямо перед тем как распахнуть дверь, и
был награждён видом плеч Чуи, который рефлекторно сгорбился под одеялом.

– Я там, где ты меня оставил, дубина, – проворчало одеяло, звуча при этом
немного с облегчением. Ах. Дазай и правда долго отсутствовал.

– Конечно же, ты здесь, – миролюбиво согласился Дазай. – Я просто подумал, что

тебе стоит приготовиться к моему лучезарному прибытию, – точнее, чтобы он
расслабился, поняв, что Дазай один, поскольку он никогда не использовал этот
тон голоса, когда они были не наедине.

Одеяло слегка колыхнулось.

– Было бы неплохо всегда быть готовым к твоему приходу.

Хм-м. Он думал, что таким образом подстегнёт Чую взглянуть на него. Это...
беспокоило, честно говоря. Он подошёл к футону и осторожно пнул Чую в бок,
скорее, подтолкнув.

– У тебя всё хорошо, слизняк? – и, чтоб наверняка, потерся пальцами ног о его
бедро – это всегда его раздражало.

Чуя вынул тонкую руку из-под одеяла и крепко схватил его за ногу.

– Иди нахуй, всё хорошо. Хватит.

Дазай в отместку тут же агрессивно зашевелил ногой, просто чтобы позлить и,

возможно, чтобы почувствовать силу, с которой его держат.

– Свернулся тут, как улитка, – заметил Дазай, дёрнув ногой ещё немного, даже
если ногти Чуи раздражающе впивались в кожу. – На «хорошо» непохоже.

Чуя фыркнул, очевидно, сдаваясь – как Дазай и планировал, – и отпустил ногу,

перекатился на спину и уставился на Дазая с неприветливым выражением на
лице.

– Слизняки и улитки – одни те же существа. Просто слизни бездомные.

– А ты чувствуешь себя бездомным? – спросил Дазай, цепляясь к слову. К его

неуместности. С таким же успехом он мог увидеть Чую без шляпы. Впрочем, это
23/290
и произошло.

– Разве я не бездомный?

Жуткая пустота вернулась во взгляд Чуи, ей даже не мешал яркий утренний

свет. Он не мог переварить увиденное, не таким образом. Не здесь.

– Нет, – произнёс Дазай медленно и убедительно, опускаясь рядом и удерживая

его взгляд, чтобы придать словам веса. – Если ты чувствуешь себя изгоем, брось
это. И ты не можешь себе позволить чувствовать себя так.

– Блять, почему нет?

Он на нуле, напомнил себе Дазай. Он досчитал до нуля, у него больше нет ни

одной секунды из тех пятидесяти, которые могли позволить ему как-либо
внутренне отреагировать на это.

– Потому что глава больше кого бы то ни было чувствует себя дома, и тебе лучше
начать вести себя соответствующе.

– ...Глава, – он почти увидел, как щелкнуло у Чуи в голове, и осознание в его

голосе было эхом от щелчка.

– Ты не очень много помнишь из прошлой ночи, да?

Чуя покачал головой, хмурясь.

– Воспоминания... возвращаются медленно.

В этом был смысл – Дазай допускал, что остальные реагируют на стресс по-
другому, не как он.

– Шок.

Чуя нахмурился сильнее.

– Что? – спросил он с подозрением, будто был убежден, что в его словах

спрятана насмешка, и искал ее. У Дазая не было права быть задетым этим после
множества едких комментариев на протяжении стольких лет, но всё же.

– Шо-ок, – отчётливо произнёс Дазай. Хорошо, ладно, его всё-таки задело.

Чуя сел достаточно прямо, чтобы стукнуть его по голове, а потом быстро
зарылся обратно под одеяло.

– Веди себя так, будто хотя бы на словах знаком с вежливостью, – он повернулся

обратно к Дазаю, и что-то в его плечах, в угле наклона головы говорило о боли. –
Я должен был знать.

– Знать что? – спросил Дазай, несмотря на то что не хотел.

– Что ты не можешь перестать быть мудаком больше чем на полминуты.

Ему показалось, будто перед его лицом закрыли дверь, пусть и не хлопнули.
24/290
Вопрос в том, кто из них потянул за дверную ручку. Он спорил с собой несколько
секунд, а затем поддался инстинкту и протянул руку, осторожно пропуская
мягкие волосы Чуи между пальцами. Нежно потянул за них, требуя внимания.
Чуя щёлкнул языком и тронул его руку своей, хотя и с недостаточной силой,
чтобы откинуть ее, – лишь оставил тепло на коже на очень короткий момент. Но
тем не менее ясно дал понять, так что Дазай убрал руку, украв лишь крохи
тактильного контакта с прядью волос.

– Знаешь, для твоего шока были причины.

– Я и не говорил, что их нет.

– Тогда тебе, наверное, стоит прекратить осуждать себя, Чуя, – ах. Слишком
резко, да? Одасаку не понравилось бы. Он закусил губу и попробовал сказать
правду более мягкими словами: – Горевать нормально.

Мимолётное напряжение пронеслось по телу Чуи, оно было скорее ощутимым,

невидимым, как тонкость в различии между очагом и эпицентром.

– Я не осуждаю себя за это.

– Знаю, – ответил Дазай, сдаваясь и вплетая пальцы в волосы Чуи снова,

зацепившись за бестолковую мысль: всегда казалось, что его коже было бы
почти хорошо, если бы он мог делать бинты из волос Чуи. – Но всё равно
перестань.

Чуя фыркнул, но его реакция была больше похоже на смирение, чем на

нетерпение.

– Заткнись, – сказал он устало.

Дазай сел на футон рядом с его головой, не торопясь отпустить волосы.

– Отдохнул?

– Знаешь же, я поспал.

– Я сказал отдохнуть, вешалка для шляп.

Чуя щёлкнул языком, будто это Дазай упрямился.

– Одно и то же.

Дазай цыкнул в ответ.

– Знаешь же, что нет.

– Смотри, я могу заставить тебя почувствовать себя лучше или сказать правду.
Выбирай.

В этот момент он ткнул Чуе в затылок пальцем.

– Очевидно же, я хочу правду, кретин.

25/290
– Да, а по-моему, совсем не очевидно, – в его голосе не было возмущения или
злости, которые облегчили бы влияние этих слов. Лишь искренность, заточившая
нож, приставленный к его сердцу.

Спустя секунду ему удалось выдавить из себя тихое:

– Но я правда волнуюсь, – послышались слова – неловкая правда, которую он не

мог до конца осознать.

– Да?

– Да, – это было не тем, в чём они признавались, только не друг другу. Особенно
когда для этого существовали основания. Но... всё шло наперекосяк, Чуя вёл
себя странно, что само по себе дезориентировало. – Я знаю, звучит странно... –
вложив в свой голос так много сожаления, сколько он мог озвучить, – ...но это
правда.

Чуя задумался на короткий момент и затем ощутимо уступил.

– Я не особо отдохнул, – он двинул плечами, распрямившись. Ещё не готов, но

скоро будет. – У меня мало времени. Нужно понять, что делать сейчас.

– Нам нужен план.

Чуя вдохнул, всё ещё отказываясь смотреть на него. Чем больше времени
проходило, тем большей силы его ждал крах, когда он наконец позволит себе
дотронуться до его кожи, но Дазай по опыту знал, как бесполезно кого-то
информировать о таком.

– Хорошо. Скажи мне, какой план.

Об этом... легче. На самом деле легко.

– Стоит ожидать существенное сопротивление. Это, конечно, не первый раз,

когда Мафия переживает... насильственную смену правления, но каждый
приемник вносит всё больше напряжения в организацию, меняет ожидания
людей. Так что ты будешь менять сценарий. Поговори с Коё один на один и
попроси ее стать главой, и я всё устрою так, чтобы люди подслушали. Она
отклонит твоё предложение. Тогда попытайся снова, на публике. Она вновь
откажется, – он знал: Чуя не будет в этом так уверен, как Дазай, но, по правде
говоря, если бы Коё хотела захватить власть, то сделала бы это уже дважды к
этому моменту, раз уж Мори мёртв, а Чуя охвачен горем. – В этот момент ты
очень неохотно займёшь позицию якобы временно. Я улажу остальное. Затем
будет как минимум два нападения, может, три, и, боюсь, тебе придётся
перестать ездить на мотоцикле на месяца два.

Последовала ожидаемая реакция: короткий звук, исходящий от Чуи, какой-то...

уязвленный, обиженный. С мотоциклом очевидно пришлось бы покончить. Он
был именно той символической вещью, которая могла сыграть кому-то на руку
во время разобщённости.

– Что?

– Это самый предсказуемый способ напасть, – произнёс Дазай так мягко, как Ода
26/290
в его воспоминаниях однажды по телефону напоминал детям о правилах
дорожного движения. Странно, как четко он иногда помнит подобное. – Думай
об этом как о предотвращении покушений и одновременно защите мотоцикла.

Последовал длинный момент тишины, потом Чуя медленно, успокаивая себя,

вдохнул, так же заторможенно произнёс:

– Я не хочу быть боссом.

– Знаю, – выдохнул Дазай, напоминая себе о нуле секунд, и затем вновь вдохнул,
намеренно превращаясь в сталь и лёд, пока предлагал: – Если ты хочешь уйти,
мы можем вытащить тебя. У тебя достаточно денег, чтобы обосноваться где-
нибудь ещё. Тебе просто нужно будет никогда не возвращаться.

Он почти видел ответ Чуи, даже если тот не шелохнулся. Мысли Чуи всегда были
написаны у него на лбу.

– Я не могу уехать из Йокогамы.

Наверное, эгоистично остановиться на этом. Такое решение почти наверняка

более рискованное. Ему действительно стоило бы закончить это противостояние
и вывезти его из города, а не заставлять Чую следовать предложенному курсу
действий. Понадобится лишь одна резкая фраза; он уже чувствовал остроту слов
на языке, тщательно кристаллизировав то, как именно отправить Чую вон из
Йокогамы навсегда. Такой план определённо был бы более безопасным.

Вместо этого он закрыл на него глаза.

– Так и думал, что ты скажешь это.

– Другого выхода нет?

Ах. Фукудзава точно не одобрил бы, узнав, что Дазай не пытается обеспечить
полную безопасность своему клиенту. К счастью, Дазай не нацелен на
повышение в ближайшее время.

– Коё не хочет руководить. Те, кто хотят, увидят в тебе угрозу.

Дыхание Чуи оставалось ровным. Даже слишком. Это неправильно.

– И так будет лучше для вас всех, да? Для ВДА.

Выбор стратегии занял у него половину секунды, следующую половину –

попытка не переусердствовать, потому что Чуя точно знал, каким становится его
голос, когда он строит планы.

– И ты, и Коё будете выгодны ВДА. Но ты будешь более эффективен как лидер.
Если она будет боссом, то... ей будут настоятельно рекомендовать избавиться от
тебя или открыто контролировать, – пришлось ему признаться, прежде чем Чуя
выяснил бы сам. – Мы справимся. Нам просто нужен кто-то у власти, кто...
подчиняется правилам. У кого есть принципы, которым он следует.

– Я не буду марионеткой.

27/290
– Не будешь, – будто бы ему нужно было озвучивать это.

– Я не знаю как, Дазай, – слова вышли слишком тихими, смиренными – совсем не

похоже на Чую. – Что, если я проебусь?

– Не проебешься, – повторил Дазай невозмутимо и, идя против своих более

непредвзятых суждений, положил палец на ту чашу весов, где Чуя в конце
концов не покидает Йокогаму, потому что, возможно, ему просто нужно
услышать это: – Если не доверяешь себе, доверься Мори, который холил и
лелеял тебя не просто так. Даже зная, как ты опасен. Даже зная, что однажды
ты предашь его.

Чуя замер как-то странно, что совершенно отличалось от обычной

неподвижности.

– Он знал, Дазай?

– Ты знаешь, что да, – слова вышли... неожиданно резкими, хотя он пытался

изменить свой тон. Иногда он задумывался над тем, понял ли Чуя тогда.
Осознавал ли, что часть Дазая иррационально, яростно, низко ревновала к нему
из-за этого. Понимал ли, что Мори всегда делал из Дазая оружие, а из Чуи –
лидера, хотя все считали ровно наоборот. – С момента твоей вербовки, –
исполнитель в шестнадцать, лицо организации, в то время как Дазай
выскальзывал из тени только обсудить стратегии.

– Я не знаю, – произнёс Чуя так, что стало понято: до него только дошло.

Но в этом был смысл, хотя это и забавно. Дазай не думал, что сам Мори знал о
его ревности. Слишком нелогичная эмоция, чтобы одолевать мысли хорошего
доктора. Слишком близкая к полутени, отбрасываемой неуверенностью Чуи в
своей собственной значимости.

Дазай аккуратно ткнул его в затылок, немного поскреб кончиком пальца по

коже.

– Посмотри на меня? – Чуя послушно перевернулся, но его выражение лица

оставалось непривычно непроницаемым. – Зачем ты это сделал?

Чуя каким-то образом закрылся ещё больше. В какой-то момент из последних

пяти лет он научился не отвечать на автомате на допросы Дазая. Ну конечно же.
Вселенная очень старалась доставить Дазаю неудобства.

– Никто больше не смог бы.

Ну, на это Дазай нашёл бы, что ответить, но это закончилось бы дракой, и на
самом деле... он не мог. Не Чуе в таком состоянии, не таким образом. Не когда
он ютился в кровати Дазая, будто чувствовал себя здесь в безопасности.

– Хорошо, Чуя, – тихо сказал он, ненавидя облегчение во взгляде Чуи,

появившееся после его слов, – ладно.

– Ладно, – вторил Чуя и заметно прекратил готовиться соврать Дазаю. Знать об

этом – словно ощущать иглы под ногтями.

28/290
– ...Он причинял тебе боль?

Звучание этих слов сбило Дазая с толку, ему понадобились стыдные полсекунды
на то, чтобы осознать: тем, кто озвучил их, был он.

В конце концов, Чуя не стал бы реагировать на подход Мори к боли так же, как
Дазай. Он никогда до конца не понимал её назидательный аспект, только
карательный. Если Мори просчитался...

Нет. Нет. Он не совершил бы такую элементарную ошибку. Не с Чуей. Даже если

они давили на него, чтобы помочь овладеть Порчей, даже при худших исходах, с
судорогами и приступами, он никогда...

Чуя что-то сказал, понял он спустя секунду. Затем последовали слова, спустя
лишь полсекунды дошёл их смысл.

– Нет. Он никогда не причинял мне боль.

Конечно. Конечно, Мори не сделал бы ему больно. В этом просто не было смысла,
так что он не обижал его, потому что Мори, в первую очередь, неизменно
руководствовался логикой.

– Хорошо, – выдавил из себя он, голос не дрогнул только чудом. Он надеялся, что
Чуя не заметит облегчения, и затем спокойно задвинул надежду подальше,
стоило увидеть взгляд, тот, который вызывал у Дазая зуд и желание обмотаться
ещё одним слоем бинтов.

– Можем мы поесть сначала? Я не помню, когда ел в последний раз.

Напряжённость в этом вопросе засела глубже, чем голод, что-то дернулось в

животе в ответ. Он, очевидно, таким образом хотел выиграть время, но... всё же
довёл себя до истощения из-за использования способности.

– Есть немного рисовых шариков и крабовая котлета в общем холодильнике. Я

могу принести сюда, если не хочешь есть в столовой, – не то чтобы он
действительно предлагал пойти в столовую, всё равно Ранпо и Кенджи запасали
еду с самоотверженностью маниакального бурундука.

– Не хочу, – выдавил Чуя, облегчение явно читалось в его голосе и на лице.

Дазаю понадобилось несколько минут, чтобы достать еду из холодильника,

также он принёс с собой большую бутылку воды. Старые привычки, накатанная
колея: накормить его, дать воды... Он разворачивался к маленькому тайнику
лекарств Ёсано, пока не понял, что обезболивающих Чуи там не будет. С Чуей
всегда так трудно.

Чуя сидел, когда он вернулся, и поймал брошенную Дазаем снизу бутылку без
особых усилий, строя гримасу, даже когда открыл её.

– Пей воду или тебе будет больно, – напомнил Дазай. Мышцы Чуи были далеки от
иммунитета к воздействию способности, и они оба знали это.

– Уже больно. Спасибо.

29/290
– Как близок ты был к тому, чтобы использовать Порчу?

Вопрос ещё не совсем достиг мозга, прежде чем повис в воздухе.

– На нём? – Чуя покачал головой. – Не было нужды, – они в конце концов

поговорят об этом. Ну, когда-нибудь. – Я не дал ему возможности отбиваться,
чтобы мне не пришлось использовать её.

– Мудро с твоей стороны. Не знаю, видел ли ты его когда-нибудь, сражающегося

в полную силу, – несмотря ни на что, в уголке рта появилось что-то похожее на
улыбку. – Даже не знаю, видел ли я.

– Я видел достаточно, чтобы знать: ему не стоит давать и шанса, – ровно сказал
Чуя.

– Он был устрашающим.

Чуя на автомате засунул рис в рот, без своей обычной грациозности.

– Да.

Между ними в комнате было по-странному напряженно. Здесь нечасто лгали. Но

теперь они здесь, прозрачные, как лёд, и холоднее в разы.

– Я верю, – начал Дазай, подбирая слова тщательно, выражаясь завуалированно,

– что у тебя была причина. Достаточно веская, – в его голове были мысли,
вложенные туда не им, и от этого они казались более реальными. Слова из тех,
что одни люди говорят другим, когда хотят, чтобы их поняли. – Пожалуйста, не
подведи меня.

Чуя резко вдохнул, выдохнул, и ох. В итоге это было правильным решением.
Впрочем, то, что Ацуши считает хорошим выбором слов, почему-то обычно им и
является.

– Веришь мне. Хорошо.

Это тревожило. Чуя будто создаёт видимость себя, слишком уязвимый, слишком
закрытый, обе эти вещи противоположны его обычному поведению, от которого
Дазай скрипит зубами.

– Я всегда доверял твоим принципам, – спокойно попытался он. Эти слова

казались произнесёнными на пять минут позже и неуместными, как
соболезнования.

Чуя долго смотрел на него, будто определял, насколько Дазай искренен, или,
возможно, на нём просто сказался недосып. Не исключено, что оба варианта.

– Это было необходимо, – произнёс он. Просто. Дверь полностью и с

вежливостью закрылась у Дазая перед лицом.

Неприятно. Когда он научился это делать?

– Я доверяю тебе, – произнёс Дазай, потому что это правда.

30/290
Чуя подавился рисовым шариком с такой мрачной решимостью, какая у него
обычно была перед битвами. (Чрезмерно увлекательно. Дазай выглядел так же,
когда ел?) Он задержал взгляд на Дазае, размышляя над словами и их
искренностью. Его подозрительность раздражала бы, не будь она оправданной.

– Спасибо.

Дазай взъерошил ему волосы, просто чтобы побесить.

– Заткнись и кушай, мелкий мафиози.

Чуя вывернулся из-под руки, и пальцы Дазая зависли в воздухе в ожидании.

– Отвали, рыбья морда, – проворчал он, и всё почти вернулось на круги своя.

>>><<<

Через четыре часа или около того с того момента, как он проснулся, Чуя
потратил ещё немного времени на еду, душ и остановился у кафе, чтобы
заказать эспрессо и коробку с лакомствами, дабы взять их с собой на встречу с
судьбой. Разросшийся основной дом Коё был странным для этого местом, как и
большинство других мест, но Коё была сейчас единственным, что стояло между
Портовой мафией и хаосом. Чуе сказали, что делать, и он будет следовать
указаниям, потому что он не был стратегом и знал это.

Частично он надеялся, что Дазай ошибся.

Когда они вышли из (четвертого) такси перед домом, который был её жильем и
вторым офисом, Чуя пошёл к нему размашистым шагом, коробка с едой в руке,
шляпа, о которой было больно вспоминать, на его голове, где всегда и была, сам
он был одет как обычно безупречно. Дазай настоял на этом и сказал, что
бледность кожи Чуи и синяки под его глазами будут достаточным
доказательством его стрессу, так что будет излишним одеваться менее
формально.

Чуя был узнаваем здесь, как семья и гость Коё, и их привели прямо к ее двери.
Она, очевидно, ждала их: молодая женщина, что завела их вглубь
традиционного дома, не постучала, прежде чем раздвинуть двери, и не
объявила о их прибытии. Чуя ждал, пока она уйдёт, Дазай стоял позади, и затем
проскользнул в чайную комнату Коё, дождавшись звука закрывшихся позади
дверей, прежде чем низко поклониться ей.

– Ане-сан, – тихо начал он, – спасибо, что захотела увидеться со мной, – это было
церемониально, но необходимо.

Коё ответила кивком на поклон и, не поднимаясь на ноги, поклонилась так же

глубоко.

– Спасибо, что пришёл, – ответила она по-деловому. Дазай был прав: она точно
знала, что произойдёт, и оставалось надеяться, что план сработает, куда бы
разговор ни зашёл. – Ты хорошо отдохнул? – чай был перед ней, как всегда
идеальной, но для них она попросила сделать кофе, скрыв пренебрежение, с
которым она махнула в сторону Дазая, добавив: – Ты тоже можешь сесть.
31/290
Чуя заметил, как Дазая немного скривил губы, принимая приглашение и садясь
на колени у стола.

– Спасибо, ане-сан, – пробормотал он, уступая, как и Чуя; и Коё, в свою очередь,
приняла его вежливось с мягким мычанием и намеком на улыбку. Всё остальное
в сторону, Дазай пошёл за Чуей, чтобы обеспечить ему безопасность, они все это
знали, на этом событий было достаточно.

– Дазай присмотрел за мной, чтобы я поспал, – сказал Чуя, глядя, как Дазай со
своей запатентованной лекомысленной ухмылкой встречается взглядом с
прищурившейся Коё.

– Хорошо, – произнесла Коё, видимо, решая не бить Дазая. – Тебе нужно было,
после травматических событий ночи, – она осмотрела Чую, и он постарался не
шелохнуться под её испытующим взглядом. В этом она всегда была лучше его,
и, возвращаясь в свое тело сегодня, он до сих пор чувствовал, что управляет
куском мяса в костюме, не владея собой в полной мере. – Ты чувствуешь какие-
нибудь последствия воздействия контролирующей способности? – это для
лишних ушей, как и опустивший голову и понизивший голос Чуя.

– Только если ты не посчитаешь их стыдными, – он знал, что она, конечно,

поймёт разницу, и она бы ни в коем случае не позволила бы ему уйти от ответа,
но сейчас и этого было достаточно.

– Не нужно стесняться того, чему ты не можешь противостоять, молодой

человек, – с нежностью ответила Коё, подразумевая под этим что-то ещё, что он
не мог понять. Вот почему он всегда оставлял кровавые интриги на Дазая, Мори
и людей в целом более подходящих. – Я рада, что Дазай помог тебе прийти в
норму.

Прийти в норму. Он никогда не был так далек от нормы, не считая этой ночи.
Даже Порча позволяла ощущать себя собой.

– Мне сказали, что стыдиться нечего, – услышал Чуя свои слова, и нежный
взгляд вновь сшиб его с ног.

– Мы делаем то, что можем, – мягко произнесла она, – выживаем, как должны, –
она медленно втянула воздух, и Чуя был уверен, что дрожащий вдох не будет
слышен в углах комнаты. – Мне не придётся хоронить двух дорогих мне друзей
завтра, и это лучший исход.

Щеки Чуи немного покраснели, когда он услышал утешение в ее словах. И страх.

Он сглотнул, готовясь сказать то, что должен, и готовя сердце к ответу.

– Да, – пробормотал он, немного кивая, дрожь в его теле намного сильнее, чем
могла бы быть. Он совсем не знает, как начать. – Я считаю, ты должна встать у
власти, – вырвались слова. – У тебя есть уважение и знания. Ты можешь
обеспечить стабильность, когда они нуждаются в ней больше всего, – слова
казались верными, и он верил в то, что говорил, единственное, что приносило
боль, – они не могли исполниться, даже если правдивы. – Я не хочу, чтобы
Портовая мафия ушла в тень.

Момент напряженно тянулся, бездонный взгляд Коё своей жалостью сдирал с

32/290
него кожу, вырывал печаль из глубин, помещая ее в грудь, в глотку, прислоняя к
губам. Звук ее вздоха, прикосновение длинных изящных пальцев к запястью
ослабили дискомфорт, но отрезали путь к бегству.

– Мори объединил Мафию, дал нам цель, – начала она, и ее слова резали по
живому. – Что нам нужно – так это решить, кто мы и за что боремся перед лицом
зла. Перед лицом трагедии, – она немного наклонилась, и Чуя рефлекторно
повторил движение. Он знал этот трюк, но всё равно поддался, черпая силу из
её тихого голоса. – У тебя больше силы, чем у меня, и мы оба знаем, кого Мори
хотел видеть лидером, – она улыбнулась, переведя взгляд на Дазая на долю
секунды, затем обратно на Чую, – а не кого-то из тех, кто сидит здесь с тобой,
вопреки ожиданиям, – Коё убрала руку с запястья, чтобы мимолётно коснуться
его щеки. – У тебя есть силы, чтобы давать силу нам, и сердце, чтобы
обезопасить нас.

Всё так и должно было произойти. Дазай говорил ему. Он знал, что будет, и всё
равно не мог остановиться, голос доносился до собственного слуха будто
издалека.

– Но у меня нет права, – он не должен был спорить, но ему нужно сказать это ей.
Им.

Пальцы Коё снова скользнули по его запястью.

– Ни у кого нет права на власть. Есть только те, кто не злоупотребляют ей.

Он постарался не дернуться.

– Верно.

– У меня нет напористости, которая нужна нам чтобы расти и процветать. У тебя
есть. И ещё у тебя есть моя безоговорочная поддержка, – краем глаза Чуя видел
кивок Дазая – единственное участие, которое он мог проявить здесь.

Вот оно. Последнее действие. Осталось сделать только одно, и он послушно

произнёс свою реплику, как и ожидалось от него:

– Ане-сан, ты уверена?

Запястье снова легко сжали, ему снова коротко улыбнулись, в ее голосе были
нежность и печаль:

– Чуя, мой дорогой мальчик, я ни в чем не была так уверена.

– Хорошо, – ответил Чуя.

Он научится жить с этим грузом.

33/290
Примечание к части (1) я помню, что где-то в манге упоминался этот документ,
который позволяет принимать на работу одарённых, но совершенно не помню,
как его переводят на русский, за неимением варианта получше оставляю так

в тишине, которая сном говорит

На этой неделе всё шло на удивление по плану. Коё идеально сыграла

свою часть, отклонив предложение Чуи; разведка доложила: все делали вид,
будто никаких шагов не предпринимается, в то же время ожидая увидеть, что
сделают выжившие исполнители. Кого согласно завещанию Мори, которое в
данный момент лежало в заброшенном административном крыле, ожидая своего
часа, выберут преемником. Бизнес, к удивлению, был приведён в состояние
безупречного «как обычно», за исключением факта, что каждый эспер, чья
способность могла пригодиться, был задействован в расчистке места обвала
штаба Мафии или извлекал уцелевшие данные из разрушенных архивов. К
счастью, оригинал разрешения на одарённых (1) (выданный «Мори
Корпорейшн», конечно же: даже у правительства не хватило бы наглости
выдать разрешение кому-то, кто зовёт себя Портовой мафией) хранился не там.
То была или удача, или предусмотрительность Мори.

Даже понимание того, что сторонние организации притаились, будучи наготове,

не меняло того факта, что хотя бы эта ночь будет тихой. Кенджи уже в
назидание остальным избил одного убийцу из Токио, который следил за
квартирой Чуи, так что не было причин запрещать Чуе вернуться домой на одну
ночь – точнее, на остаток ночи, так как время уже приближалось к трём. А
значит, Дазаю придётся вернуться одному в общежитие ВДА, но это уже к делу
не относилось.

Чуя до сих пор вёл себя пугающе тихо. Он ни разу не вышел из себя за эти дни,
даже когда Дазай пытался спровоцировать его или когда их с Коё привычная
перебранка зашла слишком далеко, пока они не взяли себя в руки. Он всё ещё
был словно неподвижное подземное озеро, систематически раздающее приказы,
и немного... не самим собой, как будто отражение в зеркале. Однако разница
была достаточно разительной, чтобы Дазаю пришлось заново подстраиваться
под шаг Чуи, впервые с тех пор как им было пятнадцать, ждать, двинется ли он
дальше или закончит начатую фразу – полная противоположность послеобраза.
Он заметил за собой, что наблюдает, ищет признаки усталости, хрупкости или
чего-то худшего – вот что было почти неприемлемым изменением. Дазай всегда
знал все тонкости границ стойкости Чуи – в конце концов, это он чаще всего
подводил его к ним, – и пугало видеть, как он царапается о них. Он даже не
заговорил, когда Дазай пошёл за ним в его квартиру и зашёл следом в лифт.

– Вина? – предложил Дазай, просто чтобы прекратить тревожащую тишину, пока

она не сломала его.

– Блять, да, – произнёс Чуя со своей обычной пылкостью, выдохнув слова так,
будто они забрали с собой последний воздух. Видимо, это ещё один шаг на пути
долгого восстановления, но только один. Невыносимо.

– Мне сегодня привезли отличное Москато, – бодро начал Дазай и был

вознаграждён вспышкой надежды, исказившей раздражение на лице Чуи, – но
только в офис, – добавил он, не соврав. У Ранпо странная любовь к Москато.

34/290
– Не заставляй убивать и тебя, – фыркнул Чуя.

Попытка пошутить булыжником упала между ними, слишком громоздким, чтобы

кто-нибудь из них вовремя поймал. Дазай разозлился бы, на мгновение у него
перехватило бы дыхание, но Чуя в ту же секунду выглядел настолько
сокрушительно раскаивающимся, что Одасаку никогда не простил бы, если бы
он изошёл желчью сейчас.

– Как я вижу, коротенькие вешалки для шляп стали требовать крови, – вместо
этого попробовал Дазай.

– Твоей крови, – пробормотал Чуя, заметно расслабляясь, и прошёл в коридор,

ступая немного тяжёло из-за усталости.

– Она у тебя уже давно, Чуя, – буркнул Дазай, немного удивленный своей
улыбкой.

Пальцы Чуи тряслись, когда он открывал дверь, сам он слегка ссутулился – так
он стоял, когда пытался смягчить боль в плечах. Зрелище вновь напомнило
Дазаю, как часто он пользовался своей способностью последние два дня. Когда
Дазай ещё был в Мафии, проконтролировать падение здания с точностью до
мелочей было бы непосильной задачей для Чуи; даже когда они боролись с
Гильдией, он бы отрубился от сокрушительной боли, но вот он сейчас, склеивал
себя с злобой и гордостью и умудрялся при этом почти совершенно
функционировать, махнув Дазаю проходить так же властно, как и всегда.

Дазай зашёл в квартиру, обрадовавшись тому, что смог скрыть улыбку, пока
вешал плащ. Чуя развесил свои шляпу и плащ, провозившись какое-то время, и,
конечно же, Дазай не мог не сбить случайно шляпу с крючка, пока проходил
внутрь.

Чуя, видимо, решил ничего с этим не делать, что слегка разочаровывало.

– Хочешь выпить? У меня есть не только вино.

– Виски, если есть, – немного виновато он добавил: – только бокальчик.

Технически я ещё на работе, – Фукудзава был бы разочарован в нём, из-за того
что он пьёт, когда должен прикрывать спину.

Чуя, надо отдать ему должное, не торопился тут же напомнить Дазаю о всех тех
временах, когда Дазай был пьян, под кайфом или в ещё каком-нибудь
компрометирующем состоянии, работая на Мафию (в этом отношении он всегда
был добрее Дазая), и просто протянул Дазаю бокал с щедрой порцией виски.

– Думаю, ты заслужил, ебись эта работа.

– Я не хочу с ней ебаться. Это очень непривлекательная работа, – он не сдержал

усмешки, потому что Чуя всегда был... Чуей. Это утешало, честно говоря. И
утешало бы ещё сильнее, если бы он не перекладывал всё понимание
предполагаемого курса действий на Дазая. Он взял бокал, понюхал и улыбнулся:
– У тебя всегда есть хороший алкоголь, – в этот момент они подошли угрожающе
близко к тому, чтобы признаться во взаимном и тщательном уклонении от
обсуждения всего, что не происходило в данный момент, но Дазай никогда не
переступал черту, к которой не хотел подходить.
35/290
– Лучше бы ему быть. Это требует усилий.

– Гедонист.

Чуя спокойно сделал глоток вина.

– Я просто не воспринимаю роскошь как должное.

Слова явно относились к двухлетнему пробелу между Арахабаки и Овцами,

который Чуя никогда не обсуждал, и даже Дазай со своим неприручаемым
любопытством понимал, что не стоит копать глубже. Чуя, конечно, тут же
уточнил свои слова, опрокинув бокал вина, словно шот, будто бы услышал их в
один момент с Дазаем. Он быстро налил себе новый и отпил целую треть, отчего
Дазай приствистнул:

– Тебя развезёт.

– Надеюсь, блять, – пылко произнёс Чуя, делая глоток.

– Неудивительно, что ты не стал открывать одну из лучших бутылок, – из тех,

что жили в секретном винном шкафу Чуи во встроенном сейфе в стене, на
котором, возможно, висела табличка «Только посмей написать здесь что-нибудь
раздражающее, Дазай». Ну или так Дазай интерпретировал её смысл.

Чуя сел на диван, так осторожно, будто он мог свалиться, как показалось Дазаю.

– Такое чувство, что меня сбил грузовик.

Это, наверное, мягко сказано. Он не спал почти день и как минимум ещё два это
этого, уже не говоря о потраченном количестве сил.

– Если тебе нужно принять что-нибудь, чтобы уснуть, то не волнуйся. Мы все

приглядываем за тобой.

Чуя коротко кивнул.

– Не думаю, что смогу достаточно расслабиться сам.

Дазай достал из кармана сильные миорелаксанты, которые Чуя принимал, и

протянул со слегка извиняющейся улыбкой, которая ничего не значила.

– Коё закинула мне их.

– У меня здесь есть, – поспорил Чуя больше для вида, потому что принял две
таблетки и даже не пожаловался, когда Дазай тоже сел на диван. – Спасибо, –
добавил он, что было непривычно.

– Ну, она, наверное, не хотела испытывать судьбу, – и... что ж. Было время, когда
Коё не нужно было давать ему эти таблетки. Он всегда носил запасные в
течение дней и недель после применения Порчи, когда Чуя боролся с её
последствием – дистонией, и всегда убирал их в те дни, когда зудел от желания
заглушить шум в голове. Даже Дазай не падал так низко, чтобы украсть эти
таблетки у Чуи – неплохое достижение для человека вроде него.
36/290
Но ещё было время, когда Чуе не нужно было принимать две. Когда он терял
сознание, используя свою способность столько времени, хотел он того или нет.

– ...Ты стал сильнее с прошлого года.

– Не знаю, – сказал Чуя так, что стало понятно: он знал.

– Чу-уя.

– Агрх, ладно, да.

– Тебя бесит, что я заметил? – странная мысль. Ожидания, скрывавшиеся за ней,

были ещё хуже.

– Не хочу, чтобы все узнали, – кому-то с харизмой, как у Чуи, непривычно и

сложно выглядеть маленьким, но ему каким-то образом удалось, когда он
ссутулился на диване, выставив все острые углы. – Теперь у меня, наверное, нет
выбора, но... отстойно, когда с тобой общаются, будто ты не человек.

Дазай, удивлённый ответом, оперся головой на спинку дивана, прикрыв глаза.

– М-м. Я знаю это чувство, – он разрешил себе едва уловимо прижаться к боку
Чуи, плечом к плечу, надеясь как-то убедить его, что он никогда не относится к
нему так. Чуя был удивительно безопасным для кого-то столь смертоносного.
Такой противоречивый.

– Вот что ты получаешь, будучи умнее всех в комнате, – он расслабился совсем

чуть-чуть, но Дазай заметил, потому что их руки соприкасались; тепло тела Чуи
проникало под ткань и бинты, касаясь кожи, так же просто, как и всегда.

– Но ты никогда не относился ко мне так.

Чуя повернул голову, глядя на него и немного медленно моргая: видимо, вино
начало действовать.

– Нет, – также медленно сказал он, будто была какая-то нелепость в словах
Дазая.

Каждый раз было больно, и этот ублюдок наверняка даже не знал этого.
Задевала простота его слов. Просто «нет», будто страх и другие вещи не были
ядовитым следствием всех существенных взаимодействий Дазая с кем-то до
него и, коли на то пошло, после него.

– Ты ещё скажи, что тебя не бесит мой ум, – поддразнил Дазай, пока лезвие не
вошло глубже.

– Я восхищаюсь им, – сказал Чуя очень тихо и предельно серьёзно.

Ах. Прямо в сердце, даже если он не был нацелен ранить его. Чуя действительно
был маленьким бедствием. Дазай мог только скрыть свою реакцию, лёд в словах
и пустота в лёгких – расширяющийся вакуум, который поглощает любые слова,
которые он мог бы сказать.

37/290
Чуя, казалось, ничего не заметил, отпивая вино, только сместился немного,
стоило Дазаю сильнее опереться на него, будто рефлекторно удовлетворяя его
невысказанное требование, пока они не свалились друг на друга, уставшие
дети, отрицающие сон. Сводящее с ума тепло потекло по плечам Дазая, и
пришлось приложить усилия, чтобы не дрогнуть.

– Я восхищаюсь твоей силой, – наконец признался Дазай на последнем

позволенном выдохе.

– Да? – спросил Чуя довольно, с теплотой, мягко, словно касание кисти, словно
волосы, упавшие Дазаю на лицо, пока он смотрел то на него, то в сторону в
приступе абсурдной стеснительности, которую испытывал в детстве, когда
слышал то, что делало его счастливым.

– Во всех отношениях, – Дазай склонил голову к голове Чуи на короткий момент,

чтобы нежное прикосновение другого тела послужило напоминанием, чтобы
привлекло внимание. – Ты никогда не пугал меня, Чуя.

Чуя крупно вздрогнул и громко сглотнул, и Дазай хотел посмотреть на него,

ухватить взглядом уязвимое выражение, которое, должно быть, было на его
лице, и спрятать, прежде чем кто-нибудь бы заметил. Безумие, безумие.

– Спасибо, – наконец сказал Чуя, звуча почти нормально.

Он разрешил себе аккуратно боднуть Чую в ответ, дразня, потому что другим
вариантом было прильнуть к нему, что неприемлемо.

– Ты совсем нестрашный. Ты маленький и смешной.

Чуя фыркнул и толкнул его локтём в ребра, и всё вернулось на круги своя.

– Ты такой придурок.

– Чуя, мне бо-ольно, – пожаловался Дазай, по большей части чтобы скрыть тот
факт, что Чуя попал по одному из сломанных им вчера рёбер и оно доставило
неудобства.

– Может, тебе нужно перестать быть таким говном и люди не будут бить тебя.

– Но меня любят таким, какой я есть, – заявил Дазай, прильнув к нему немного,
потому что теперь Чуя расценил бы это как попытку выбесить его, так что Дазай
был в безопасности.

Чуя, на удивление, прильнул в ответ.

– Ты ошибаешься.

– Пей своё вино, – сказал ему Дазай, потому что ничего не приведёт Чую в норму
так же быстро, как возможность вести себя дерзко.

– Пей свой виски, – тут же вернул Чуя, и Дазай слышал непроизвольную улыбку в
его голосе, её медовые нотки в обычно грубом голосе.

– Агрх, ты так любишь командовать.

38/290
– Может, однажды ты поймёшь намёк, – парировал Чуя и казался достаточно
удовлетворённым недовольным ворчанием Дазая, чтобы погрузиться в
комфортную тишину. Чуя расслабился, выпив – ебать, спасибо – всё вино в
бокале. От этого – как и всегда от алкоголя – его тело горело. У Дазая мелькнула
смутная мысль, мог ли он почувствовать жар, даже если он, наверное, был лишь
иллюзией; его мозг полностью был сосредоточен на чувстве от слегка
розоватого кончика уха Чуи, выглядывающего из волос.

Чуя пошевелился рядом, затем ещё раз – знакомая неугомонность.

– Тебе нужно в душ, – тихо заметил Дазай, потому что Чуя, хотя и не возражал
испачкать руки, был брезглив, как кот.

– Да, наверное, – усталость ясно слышалась в голосе Чуи, намного яснее, чем его
желание помыться, его голос стал тише, будто он не смотрел в сторону Дазая. –
Ты останешься?

Почему-то он никогда этого не ожидал, хотя это была одна из констант в его
жизни – то, как Чуя всегда, всегда брал на себя ответственность вместо него,
всегда спрашивал, всегда хотел. Так много заключалось в одном вопросе, но
ничего из этого не привязывало Дазая, до тех пор пока он не задумывался, и
неважно, согласен Чуя или нет. Лезвия в ноге на каждом шаге.

– Если только ты не хочешь побыть один.

– Наверное, лучше не оставлять меня одного, разве не это ты сказал?

Так он сказал? Он не помнил. Но это и неважно, потому что в таком случае он

мог всё отрицать, никто бы не смог взглянуть на эту ситуацию и однозначно
сказать: да, это... то самое или что-то другое, так что всё в порядке.

– М-м. Это не очень безопасно.

– Тогда тебе лучше остаться, – в голосе Чуи было неприкрытое облегчение,

которое вызвало бы у Дазая неконтролируемое желание его подразнить, если бы
у него самого не упал камень с души.

– Это единственная разумная стратегия, – согласился Дазай и только чудом смог

не захныкать страдальчески, когда Чуя перестал прислоняться к нему и его
тепло пропало, пропало.

Однако Чуя улыбнулся ему, действительно улыбнулся, и его улыбка настолько

утешала, что за неё стоило держаться.

– Значит, мне придётся смириться.

– М-м, – легко, этот старый танец между ними почти успокаивал. – А ещё я
оскверню твой холодильник утром.

– Если ты снова плохо поступишь с прошутто, я ударю тебя в сломанные ребра, –

Чуя допил вино; два бокала и две таблетки релаксантов – он скоро поплывёт.

– Я не трону твоё прошутто, – сказал Дазай, назло произнося «поркуто».

39/290
– Не мог бы ты хотя бы сохранить порядок букв, чертов обыватель?

– Иди мойся, – произнёс Дазай, высокомерно отмахиваясь от него и уже

представляя, что свернется калачиком на диване на том месте, которое
осталось тёплым после Чуи, как только тот не будет видеть.

– Тебе тоже надо в душ, – Чуя встал, глядя на него с осуждением, и Дазай знал:
он смотрел на его одежду (которую он носил уже три дня подряд) и мысленно не
пускал его на любую горизонтальную поверхность квартиры. Агрх.

– Мне что, стать таким прекрасно мокрым и свежим? – и добавил, прежде чем
Чуя мог озвучить какую-либо мысль: – После тебя.

– Хорошо, пошли, – Чуя, видимо, понял это как сигнал к тому, чтобы схватить его
за руку и потащить к ванной, несмотря на то что Дазай ясно дал понять, что
идёт позже. Разве нет? Ах, он, наверное, опять лгал себе, потому что всё равно
не сопротивлялся. Даже мысль о том, что его увидят, была не настолько
устрашающей. Чуя, в конце концов, уже давно видел его всего.

Только когда Чуя почти закончил снимать с его руки бинты, на ум пришла мысль,
что у него утром не будет нового мотка. Ну ладно, не в первый раз он будет
обматываться использованными.

– И чтобы ты был в курсе: Кенджи убил снайпера из какой-то токийской банды.

Видимо, они пытались вырваться вперёд в игре, – и затем самого Кенджи чуть
не прибила Гин, которая приняла его за подосланного убийцу, так как тот был
без своего богом забытого комбинезона. Потом ради этого ему пришлось
открыть охоту на записи с камер наблюдения: нечасто выпадает шанс
посмеяться над Кенджи, если только он не хочет быть злым, и, как он знал,
Одасаку нахмурился бы от его подлости. В искренности Кенджи было что-то
ослепляющее. Яркое, как вид Чуи через стекло.

Чуя смотрел на него с сонной растерянностью, когда он сматывал бинты.

– У меня есть ещё. Можешь не сохранять эти.

– ...У тебя есть бинты для меня, – медленно повторил Дазай, перекатывая мысль
в руках, как неопознанную субстанцию.

– У меня всегда есть бинты на всякий случай, – будто бы Чуя не использовал для
своих нужд совершенно другой бинт. Будто бы Дазай не знал этого. Будто бы
Чуя не понимал, что Дазай знает.

– Ох, – выдавил Дазай, замерев в нерешительности. Даже это признание было на

краю правил, которые они выстроили, одно за каждую уязвляющую
перенапряженность между ними. Дазай не пользуется вещами Чуи. Дазай
ничего не трогает в квартире Чуи, кроме своих вещей. Это случается ночью и
никогда не продолжается до утра. Дазай не остаётся, не ночует, и Чуя никогда
не засыпает до ухода Дазая.

(Правила менялись, когда он вламывался к Чуе, чтобы побесить его. Они не

обсуждали границы, но их осведомлённость о них тянулась нитью через каждый
нетвёрдый шаг вперёд или назад, который им удавалось сделать. Только это
40/290
было позволено предателю, когда дело доходило до тел и кроватей, только с
этим Дазай мог справиться, это было даже большей щедростью, чем могло
позволить слишком человечное сердце Чуи, и ему было нормально, нормально,
он в порядке, в порядке, в порядке).

Ухо Чуи покраснело, в то время как он отвернулся, настраивая температуру

воды. Он хотел поцеловать мочку так сильно, что челюсть ныла.

– Просто перестраховка, – выдавил Чуя и сбежал под струи воды. Этих слов было
слишком мало, они были сказаны поздно, но такой бумаги хватит, чтобы
положить её на камень в груди и притвориться, что он побеждён.

– Верно, – сказал Дазай и повторил это слово несколько раз, пока не

почувствовал, что всё вернулось на круги своя. Казалось нелепым стоять голым
(когда он успел раздеться?) и мерзнуть, когда душ был прямо перед ним, так что
он подошёл к воде, пока не вспомнил, что ему не разрешили коснуться, а Чуя
был прямо там, какие у всего этого критерии?

Чуя, не обеспокоенный мыслями Дазая, легко подвинулся, давая ему место,

провел руками по волосам под душем и подтолкнул Дазая под струи, и это было
прямо как в те времена, в душе в том здании, которое Чуя стёр в порошок, они
вдвоем отмывались после миссии, легко двигаясь рядом друг с другом, словно в
танце. Он мог почти расслабиться, наслаждаясь водой, падающей на него,
сполоснуться и ни о чем не волноваться, ведь мыл голову он в пятницу, и...

Чуя сзади выдавил шампунь ему на голову, мудак каких поискать, и полностью
проигнорировал вполне закономерное нытье.

– Заткнись, – скомандовал он, втирая шампунь; длинные пальцы чесали кожу

Дазая, перебирали волосы теплыми, невыносимо нежными касаниями, которые
были на все ответы Дазая словно реактивные ракеты: разрушали его, и
приходилось быстро скрываться. Рука сомкнулась на шее Дазая, чтобы
подтолкнуть под струи воды, ее давление и присутствие были почти
невыносимыми, слишком приятными, посылающими тепло и слабость до самых
костей. Желание упасть на колени сдавило горло, от него подкашивались ноги. –
Потом кондиционер, возражения не принимаются.

Дазай возмущённо зафыркал, потому что от него этого и ждали, и изо всех сил
постарался не захныкать от восторга, когда Чуя начал мазать его волосы
кондиционером, зная, что Чуя увидит мурашки на его коже, ведь ему никогда не
удавалось сдержаться. Что невозможно с его руками на нём, с лаской, от
которой покалывало кожу.

– Теперь я буду пахнуть как ты, – сказал Дазай в основном себе, надеясь, что Чуя
услышит жалобу.

– Вот и хорошо, – голос Чуи прозвучал тихо и непреклонно, как рассветные лучи
на коже, и Дазай поймал себя на том, что в какой-то момент вытянул руку и
аккуратно положил на бедро. Чуя каким-то образом был даже теплее, чем вода в
душе, его кожа такая же нежная, какой он её помнил. – Ты и должен пахнуть
приятно.

Где-то отозвалась боль – тусклый след тех дней, когда Чуя покупал кондиционер
«для этих твоих тупых пушистых волос», брал его в шейный захват, силой
41/290
убеждая Дазая пользоваться им, пока тот возмущённо вопил и, конечно же, не
наслаждался этим. Крючки на коже, цепляющиеся за бродящие воспоминания.
Он потянулся к мылу – предлог, чтобы приобнять, провести рукой по изящной
линии спины и почувствовать мурашки на коже, когда он касается места у
копчика.

– Ты будешь спать сегодня, – предупредил Дазай, потому что у Чуи наблюдалась

тенденция вскакивать трижды за час как по часам, когда он чувствовал себя
неспокойно.

– Думаешь, теперь можешь раздавать мне указания? – фыркнул Чуя.

– Разве мои стратегии когда-нибудь подводили тебя, Чуя?

Тот щёлкнул языком.

– Я постараюсь, но только потому что я так и хотел, – по голосу было слышно, что
он уже дурел, и таблетки определённо поспособствовали этому.

– Хорошо-хорошо, – Дазай занялся намыливанием плеч Чуи. – Ты большой

сильный мужчина, которому не нужен сон.

Чуя захихикал, нелепо милый звук, который означал, что вино тоже ударило ему
в голову, и затем Дазая самого будто стукнули, потому что, видимо, милый Чуя
был его виной.

– Заткнись.

– Кажется, я не знаю как, – признался Дазай, немного беспомощно улыбаясь,

охваченный странным чувством комфорта: горячая вода, тёплый Чуя и ничего
больше во всём мире.

– Ты никогда не знаешь, – голова Чуи упала вперёд, он лишь чуть-чуть расслабил

её и положил на плечо Дазаю, и даже замёрзшие обломки, оставшиеся от его
природного чутья, говорили: до простого естественно прижимать его к себе,
дать ему отдохнуть. При всей своей открытости Чуя очень редко был уязвимым,
особенно рядом с Дазаем (мудро), и он одновременно хотел хранить эти
моменты в своей памяти и чтобы их не существовало, хотел обрушить ярость на
вселенную, которая допустила такое кощунство, как срыв Чуи.

– Может, мне просто нравится, когда ты говоришь мне заткнуться.

– Наверное, – он мог чувствовать кожей улыбку Чуи, ее изгиб на плече, как

клеймо. – Ты же извращенец.

– Чуя не имеет права называть меня извращенцем, когда спал с трижды

большим количеством людей, чем я, – спокойно заметил Дазай.

Чуя снова фыркнул, явно развеселившийся.

– Теперь ты ведешь счет людям, которых я трахаю?

Дазай посмотрел на него широкими глазами со всей невинностью, избегая

отвечать на вопрос.
42/290
– О нет. Чуя, их в четыре раза больше?

– Я не считаю.

– А стоило бы, – заметил Дазай довольно искренне и начал смывать с него пену. –
Я всегда считал, что ты невероятно силён в этом.

Чуя пренебрежительно щелкнул языком и потянулся за шампунем.

– ...Ты просто никогда не связывался с людьми.

Он мыл свои волосы более буднично, чем волосы Дазая, и внутри поселилась
тёплая, сладкая мысль о том, что Чуя хотел продлить прикосновение. Даже
сейчас, когда все инстинкты, скорее всего, кричали не терять преимущества от
способности, когда у него не было причин доверять Дазаю хоть немного, он был
здесь, обнажённый и уязвимый, прикрывал глаза от воды, будто Дазай был тем,
кому Чуя мог доверить свое тело, его красоту и пугающую слабость. Ему почти
удалось забыть, как капли воды огибают скулы Чуи, как текут по изгибу его губ.

– Да. Я никогда не связываюсь с людьми.

Чуя открыл глаза от этих слов, голубые, будто наэлектризованные, с

проблескивающей в них вероятностью, продолжая расчёсывать пальцами
непослушные волосы; сказанное заявление всё ещё связывало их, и желанию
сократить дистанцию между ртом Дазая и ухом Чуи почти невозможно
сопротивляться.

Почти, но Чуя отстранился, чтобы найти кондиционер, а Дазай – намылиться, и

это наверняка облегчение заставило его двигать руками быстрее. Точно.

– Могу я одолжить что-нибудь для сна? – в итоге спросил Дазай, когда они
сушились.

Чуя нахмурился, затем, видимо, понял вопрос Дазая.

– Да, – он вышел из ванной голым, как обычно не стесняясь своего тела, и Дазай
подавил старую добрую зависть, наблюдая за ним, а потом пошёл в спальню. –
Не думаю, что мои вещи тебе подойдут.

Дазай не пошутил, по большей части потому что Чуя ждал шутки.

– Мне нужна только футболка, – штаны, наверное, только усугубят проблемы с

чувствительностью, которых он пытался избежать, если только вместо них не
намотает бинты, которые есть у Чуи. Он... не хотел. Он недавно попробовал
снять бинты на ночь – на несколько ночей – без какой-либо явной причины, без
нужды объяснить себе почему и размышлять об этом, напоминая себе снова, и
снова, и снова, что Одасаку был бы рад за него, что Фукудзава гордился бы им,
даже если первый не узнает, а второй никогда не спросит. Маленькими шагами,
как всегда говорил он себе. На некоторые ночи он всё ещё оставлял их, но в
этот момент замотаться обратно почему-то казалось заявлением, и... он не хотел
ничего заявлять. Только не в этой комнате, не когда Чуя поймал его за запястье,
мыл его волосы и видел его, но не смотрел.

43/290
Футболка, которую Чуя в него бросил, была на удивление достаточно большой,
ужасно мягкой, достаточно плотно прилегала, чтобы не собираться складками,
но достаточно свободной, чтобы не перекрывать воздух, и... по-странному
идеальной. Непохоже на обычный стиль Чуи, и на мгновение его перекорёжило
от рассеянной мысли, не забыли ли эту футболку здесь. Но, судя по
изношенности, только Чуя носил её. Мысль о том, что у Чуи в шкафу было что-
то... настолько милое, как футболка большого размера, заставила его
улыбнуться.

Чуя тоже забрался в футболку, что было необычно для него: он любил спать
голым. Уступка Дазаю, возможно, или, может, он тоже пришёл к мысли что, если
их разбудит убийца или десять, будет лучше, если им не придётся покидать
здание в чём мать родила. Он посмотрел на Дазая с выражением «ну и?», и тот
понял намёк, хотя, наверное, неприлично поздно, поэтому Чуя сказал: «Давай
же».

– Я могу остаться здесь?

Во взгляде, которым его одарили, были и облегчение, и раздражение, по

большей части – сонливость; зрачки Чуи заметно становились странными, когда
таблетки начинали действовать, и его нетерпеливый жест рукой в сторону
кровати был немного нетвердым.

– Если будешь храпеть, я выкину тебя.

Такие слова от чемпиона Портовой мафии по храпу были охуенно

самонадеянными.

– Когда ты будешь храпеть, я разрисую свое лицо маркерами, – он хотел. Хотел

снова спать с ним, хотел тепла его тела, его веса, хотел даже слышать это тупое
сопенье и видеть, как он зарывается под одеяло. Его волосы, наверное, сейчас
ещё даже большая заноза, судя по тому, как они отросли, и Дазай никогда не
чувствовал себя нелепее, чем в те моменты, когда тосковал по будившим его
волосам Чуи в носу. И вот он здесь, чувствовал боль от тоски в руках, в горле,
везде, чем хотелось прикасаться.

Чуя, как всегда, приободрился перед лицом хорошей перепалки.

– Удачи сделать это, не разбудив меня, – угроза сошла на нет, когда он снова
покачнулся на месте.

Тот факт, что Чуя собирается отрубиться, стоя на ногах, заставил его
действовать.

– Ложись, я выключу свет, – Одасаку подоткнул бы Чуе одеяло, так что Дазай так
и сделал, и пьяная улыбка Чуи подсказала ему, что он слушает верный голос. Он
забрался следом, Чуя лёг спиной к нему, и Дазай на пробу позволил себе
закинуть руку на него, немного приобнимая. Чуя, вздохнув, подвинулся назад,
прижимаясь к груди, к шее, к рукам, ко всему. Его дыхание стало ровным ещё до
того, как Дазай закончил устраиваться, до того как он справился с этим всегда
ошеломляющим порывом от первого контакта и позволил ему бесцельно гореть
ровным огнём желания. Чуя был тяжёлым и расслабленным, будто они делали
это на протяжении всех этих лет, будто никогда не переставали, и Дазай не мог
не улыбаться, в то время как ему было больно, больно, больно. Чуя в его руках,
44/290
ему шестнадцать, или восемнадцать, или двадцать два, или двадцать четыре,
сколько угодно, когда угодно, он просто жив, и хотя бы сейчас всё было тихо и
спокойно.

45/290
он в каждом слове лгал

В комнате, где читали завещание Мори Огая, было только шесть

человек.

Хироцу занял дальний левый угол, возможно, таким образом давая понять, что
он в почтительном замешательстве, будучи приглашённым на собрание,
возможно, чтобы охранять остальных. Ёсано прижалась к правой стене, чтобы
видеть Дазая, а также выход из комнаты, в каждом мускуле читалось
напряжение, ее правая рука очень часто сжималась, наверное, в
подсознательной тоске по топору для мяса. Чтобы вылечить, чтобы атаковать,
чтобы... ну, Дазай вынужден признать: для Ёсано не было чётких границ между
этими понятиями, верно?

Коё, в отличие от остальных, заняла место во главе стола, спокойно заваривая и

разливая чай. Все взяли по чашке, в случае Дазая – из чистой вежливости,
потому что любой чай на вкус как танин (1) и смерть, главным образом чтобы
услышать, как Чуя потом назовёт его нервным помешанным уёбком, когда Дазай
пожалуется на изжогу. Фукудзава был единственным, кто на самом деле
попробовал чай. Даже за обыкновенно суровым взглядом в его выражении
читалась напряжённость, а также в том, как он держал бумагу в руках.
Завещание Мори.

Почему-то совсем не удивляло, что он выбрал Фукудзаву своим

душеприказчиком, попросил быть тем, кто прочтёт завещание. Дазай никогда не
мог раскопать все детали их истории – даже у него хватало уважения не
сдирать некоторые пластыри, – но сам факт был так же неизменен, как Чуя с
Дазаем.

Чуя однажды едва связано объяснил ему концепт веса, когда им было
семнадцать; он был более чем пьян, Дазай был более чем под кайфом, слова и
идеи двигались от одного одурманенного разума к другому. «Суть в том, – он
невнятно произносил слова, полулежа на Дазае на крыше штаба Мафии, – что
иногда вещи могут быть больше, если их сделать маленькими. Когда они сжаты,
они более сильные сами по себе». Он махнул рукой на небо над Йокогамой, тут
же уронив её из-за алкоголя, но при этом движение было властным, будто он
мог зачерпнуть звёзды своими длинными пальцами. «Я тоже чувствую их
иногда, как они давят и тянут».

Дазай, чьё образование к тому моменту уже несколько лет как было в руках
Мори, который сосредоточил его внимание на психологии, экономике и военной
стратегии, ухмыльнулся, чтобы скрыть полное отсутствие понимания того, о чём
тут пиздит Чуя, и сказал: «Поэтому ты такой могущественно маленький, мистер
крошка-гравитация?» Его ударили и укусили за шутку, но она стоила того.

Тем не менее девятнадцатый год жизни он провёл в чтении, поглощая физику и

поэзию, впервые заходя в сферу интересов Чуи, и сейчас его слова не кажутся
бессмысленными. Чем бы ни были Мори и Фукудзава, у этого были едва видимые
следствия: всё в Йокогаме витало и гнулось вокруг факта их существования, их
силы, верности друг другу, идеалов и намерений. Как он понимал, Чуя тоже
чувствовал это; Чуя, чье тело кружилось в танце небес и земли, который знал
силу солнца и звёзд ближе, чем Дазай может представить.

46/290
У Чуи, который сидел перед ним прямой как стела, горе поселилось в глубине
глаз, в изгибах рта. Дазай с самого начала волновался, что, какая бы причина ни
заставила сделать Чую то, что он сделал, она помешает ему отыгрывать роль
скорбящего наследника, но, оказалось, просить играть не нужно было вовсе. Он
слышал о том, что Чуя с годами становился всё ближе к Мори, и распространил
кусочки информации, чтобы наследственная линия прослеживалась явно. Даже
те люди, которые, несомненно, шпионили за этой встречей, чтобы закончить
круговорот сплетен о последней воли Мори, смогут это увидеть. Накахара Чуя
был в трауре.

Присутствия лишь шестерых людей Мори желал на прочтении завещания. В этом

было что-то смутно грустное, в понимании, что у Мори не было никого, кроме
этих людей, половина из которых отдалились от него. Но разве он не был
независимым, замкнутым человеком? Однако то же самое Дазай подумал бы и о
себе пять лет назад.

Фукудзава прочистил горло, и в комнате повисла напряженная тишина, как

всегда бывало, когда он говорил. Вес авторитета. Его Чуя тоже ощущал?

– Добрый день всем. Я хотел бы, чтобы мы встретились при лучших

обстоятельствах, – он звучал каким-то смущенным из-за необходимости
произносить вступительные слова, отчего Дазай почти улыбнулся. – Мори имел
определенное влияние на жизни всех людей, кто знали его, и попросил меня
убедиться, что его последняя воля будет исполнена, а также чтобы каждый из
вас присутствовали при этом. Как все знают, у него не было семьи, кроме
Портовой мафии. – Чуя напрягся немного позади Дазая, но не заговорил. – И вот
мы здесь. Я не буду толкать речь или говорить о чувствах, поэтому, если нет
возражений, мы перейдём непосредственно к вопросу.

Все в комнате кивнули, кроме Ёсано. Ее выражение было пугающе пустым, Дазай
знаком с таким не понаслышке. Он пользовался им не так давно.

– Я, Мори Огай... – начал Фукудзава, и диссонанс на мгновение ударил Дазаю в

голову, слова ускользали (неважно, он поймает их, когда его тело посчитает
нужным сообщить ему, что он пропустил). – ...по причинам, которые он поймёт, и
без сомнений будет в негодовании. Ответственность за моё имущество, верно,
доставит ему некоторую головную боль, которую он приносил мне на
протяжении многих лет. Я нахожу эту перспективу забавной, ровно как и
практичной.

Ну, это было вполне в стиле Мори. Фукудзава раздражённо выдохнул, что,
вероятно, было желаемым результатом, если Дазай вообще знал Мори. Так же
Дазай написал бы и в своём завещании, если бы озаботился его созданием – Чуя
был тем, кого он сделал бы своим душеприказчиком, если к тому времени, как
он разложится, у него будет что завещать, – и сходство было немного
неприятным.

– Если я всё ещё буду лидером Портовой мафии на момент моей смерти, как я
того ожидаю, то я заявляю о Накахаре Чуе как о своем преемнике. В случае,
если Накахара-кун умрёт раньше, чем я, я провозглашаю таковой Озаки Коё.
Если они оба не пережили меня, я не даю одобрения никому другому из тех, кто
является текущим членом Портовой мафии. Я верю в то, что они оба способны
привести нашу организацию к большим высотам и продолжить моё дело в этом
городе.
47/290
Что ж, всё даже лучше, чем ожидалось. Вероятность того, что он изменил свой
порядок преемственности, была мала, но всё же сохранялась. И он не назвал
Дазая, что... неожиданно. Почему-то он думал... Ведь все эти годы Мори держал
свободным кресло последнего исполнителя и не раз приглашал его обратно. Но,
возможно, он поменял мнение, как только Крысы исчезли, Книга была
уничтожена, а ценность Дазая как стратега уменьшилась. В любом случае
маленькие мышки, наблюдающие из скрытых щелей и усеявшие дом Коё, уже,
наверное, с писком удирают из Мафии и не только из неё; он буквально
чувствовал это, будто позаимствовал способность Катая. Скорее всего, все будут
знать, что Чую назвали преемником, до того как встреча закончится.

– Накахаре Чуе я также оставляю мою винную коллекцию, так как он оценит её
по достоинству. Остальную коллекцию алкоголя я оставляю Озаки Коё в
качестве благодарности за её дружбу и поддержку в трудное время. Дазаю
Осаму, который остаётся моим врагом, я оставляю контрольный пакет акций
«Мори Корпорейшн» и связанные с ним активы, а также всё содержимое моего
портфеля акций. Я жду от него, что он посвятит по крайней мере часть своего
значительного и используемого не в полной мере интеллекта корпорации,
приведя её к новым высотам, и что финансовая стабильность, обеспеченная
моими нематериальными активами, покроет его прискорбно невыгодный выбор
образа жизни и карьеры.

Ох.

Вот и приехали.

Он всегда знал, что Мори хочет его вернуть. Приглашал открыто, да, но также
манипулировал, оставлял скрытые сообщения, маленькие намёки в действиях и
стратегиях Портовой мафии... Конечно же, он хотел вернуть Дазая. Под свое
крыло, под контроль, туда, откуда он вышел. Поэтому Дазай ожидал чего-то.

С тех пор как его пригласили на чтение завещания...

С тех пор как Фукудзава сообщил о смерти Мори...

С тех пор как он открыто присоединился к Агентству...

С того дня, как он установил бомбу в машину Чуи и исчез в ночи.

Мори посмертно умудрился сделать то, чего не смог при жизни, потому что если
Дазай откажется, то у правительства будет идеальный повод, который они так
ищут, лишить Портовую мафию разрешения, и Чуя будет в центре их внимания,
как и остальные эсперы организации, а если Чуя откажется, он оставит Дазая
управлять Портовой мафией, чего Чуя не сделал бы. Конечно же нет. Так что всё
получилось. Мори навсегда связал его с Портовой мафией. Если загробная жизнь
существовала, он, наверное, смеялся до слёз.

И худшим, худшим была забота, будто на плечи положили тяжелые руки,

которые были тонкой, словно скальпель, границей между ним и миром; блеск
лезвия направлял его мысли. Мори, пытаясь поставить его на место, накладывал
на него шину, как на вывих; с искренней любовью в улыбке и пугающей
твердостью рук скреплял ему ноги и запястья лишь за его собственные грехи.

48/290
«Лучшие ловушки, – однажды сказал Мори Дазаю, когда тот был в смирительной
рубашке («для твоей же безопасности, Дазай-кун, умереть в тринадцать было бы
такой потерей») и они играли в блиц-шахматы в гостиной психиатрической
больницы, после того как Мори научил его азбуке Морзе, чтобы тот мог ходить,
моргая, – лучшие ловушки – те, которые люди не хотят покидать, даже когда
видят, что попались». Он мог чувствовать стежки под кожей – результат
манипуляций Мори, заботы Мори, что одно и то же, всегда было одним и тем же,
и он хотел, чтобы их не было, чтобы они исчезли, хотел разорвать себя до костей
и выскребсти каждую нитку, он хотел уйти, бежать, бежать, бежать, пока никто
из тех, кого он видит, не будет знать его имя, но единственной
непрекращающейся в нём вещью был смех,

обвивающий горло, словно живой,

на вдохе и выдохе, неконтролируемый,

стремительно нарастающий, и затягивающийся,

и нарастающий, и

рука Чуи на его бедре, вытащившая его в реальность, и горло болело от смеха.
Это смех, так ведь? Какой ещё звук он мог издать в такой момент? Крик
разочаровал бы Мори, крик всегда разочаровывал его – «я жду, что ты будешь
вести себя более достойно» – так что это должен быть смех.

Они смотрели на него, они все смотрели на него, и он хотел... хотел бинты, хотел
скрыть каждый сантиметр кожи, пока никто больше не сможет видеть его...

Он закрыл свое лицо руками на секунду, затолкал, затолкал глубоко, туда, где
ничего не существовало, в глубокий холодный бассейн вещей, которых не было,
и всё ушло, он ушёл следом, беспомощно втянутый в неприрывную субдукцию
(2) мыслей и действий, в которой Мори так хорошо научил его жить, и...

Потом было легко слушать и позволить информации течь мимо, чтобы быть
отмеченной позже, мимо времени и пространства, в которых он не
присутствовал. Распределение активов: большинство Дазаю, какая-то часть
Ёсано, остальное... неважно. Он всё не уловит.

Сейф и скальпели – Фукудзаве, и вот об этом он подумает позже...

и, может, минутой позже, может, часом, он понял, что уходит, на улице было
тепло, и это... что-то значило, наверное.

Чуя запихивал его в машину. Он, видимо, собирался увезти Дазая в общежитие –
хорошо, ведь никого не будет там так рано и он мог бы попробовать найти нож
на кухне, потому что у Ёсано нихуя не получалось не забывать запирать их.

В машине время размазывалось пятном, и когда он снова моргнул, то понял, что

заходил в квартиру Чуи – в этом был смысл. В конце концов, он практически жил
здесь на этой неделе, и, может, в этот раз у Чуи нормально откроется окно. Если
он не может убежать и исчезнуть, тогда ему придётся улететь и раствориться.

Но Чуя стоял близко, слишком близко, чтобы Дазай мог пойти проверить окна, и
было сложно двигаться, когда нити привязали его к полу, конечности – к телу,
49/290
язык – к нёбу. Мори в его голове пробормотал: «Ты сам себе выкопал эту яму,
Дазай-кун, можешь залезть в неё», – но ничего не покинуло рта Дазая из того,
что он хотел озвучить. Даже Мори не понимал этого.

Чуя раздевал его, и он не совсем понимал почему, но облегчение, оттого что он

больше не был в одежде, в которой услышал эти слова, перевешивало желание
помешать ему, подвергнув сомнениям его милосердие. Значит, он не может
добраться до окон, потому что тогда не будет рук Чуи на нём, а руки Чуи были
красивыми, сильными, дарящими смерть и жизнь, и всегда, всегда желанными.
Неприятный вывод – Чуя неудобно стоял между ним, окнами и ножами, так что
он сказал ему об этом, смутно чувствуя ликование, оттого что нашёл, в чём
обвинить Чую.

(Чую можно было обвинить во многом, честно говоря: в том, как его руки
оставляли тепло на нём, как реальность исчезала в трещинах его кожи, в
тревожном осознании такой мелочи, как дыхание на плече Дазая, когда он
наклонялся, в том, что Чуя знал: нужно оставить бинты, от этого хотелось
плакать, если такая человечная реакция была доступна кому-то вроде него. В
том что он снял и штаны Дазая, а значит, он больше не мог выпрыгнуть из окна,
потому что умереть голым перед толпой людей неловко, особенно когда он
ощущал скорее обязанность, чем склонность убить себя. Казалось, что Дазай
Осаму хотел бы именно этого, так что он, наверное, должен, а Чуя без нужды
препятствует ему).

Он информировал Чую и об этом, потому что казалось уместным заметить, что

тот мешал и вёл себя невнимательно по отношению к другим. Чуя очень
серьезно кивнул, верно принимая всё близко к сердцу:

– Да, тебе придётся немного подождать.

Дазай скривился в ответ, но что-то в этом ответе уменьшило дистанцию между

его частями настолько, что он услышал собственный голос, рефлекторно
отыгрывая роль чудака:

– Хорошо. Всё равно не очень-то хотелось, – это же не ложь, правда? Он не

хотел, не принимал решения. – Я не хотел. – Чуя уставился на него, выглядя
почти таким же удивлённым, каким Дазай себя чувствовал, но лишь почти, так
что, возможно, у него есть ответ. Лучше на всякий случай спросить. – Чуя, когда
это случилось?

Чуя улыбнулся, совсем немного по сравнению с его обычно широкой улыбкой. Он

всегда любил улыбку Чуи, настоящую, которая казалась мягкой, как морская
пена.

– Не знаю, но так намного лучше, – он когда-то успел привести Дазая в спальню,

и тот покорно сел, когда его подтолкнули, чтобы Чуя мог снять штаны. – Как
насчёт того, чтобы просто полежать и выпить скотча?

Скотч. Чуя в какой-то момент, видимо, взял его. Наверное, пока Дазай искал
взглядом ножи на кухне.

– Хорошо, – послушно согласился Дазай и остался сидеть. Волосы Чуи были

очень яркими и очень близко к его руке, когда тот наклонился, чтобы стянуть
штаны, и Дазай погладил его скорее автоматически, потому что любил
50/290
чувствовать их мягкость и густоту. Он был почти голым, но не совсем понимал, к
чему всё идёт. Чуя планировал трахнуть его? Идея была привлекательной в
самом практичном смысле – вспоминались все те случаи, когда Чуя возвращал
Дазая в сознание, удовлетворяя потребности своего тела, – но ещё
подавляющей. Сейчас это было бы слишком, с такой же вероятностью он впадёт
в панику.

– ...Чуя, мы раздеваемся для секса?

Взгляд, которым Чуя посмотрел на него, был нежным, будто Дазай снова по
ошибке сказал что-то ужасное и извращённое, но он просто покачал головой,
внимательный, как и всегда, в то время как Дазай даже не заслуживал заботы.

– Не в этот раз. Просто кровать, выпивка и сон. Ладно?

– Ладно, – повторил Дазай покорно и немного разочарованно. Они не спали со

смерти Мори, даже если спали вместе с тех пор. Но этот факт также немного
обнадёживал, потому что так он не останется один, и делить постель
становилось чем-то опасно привычным. Разве вознаграждение с перерывами во
времени не должно быть более эффективной стратегией для создания
привязанности?

Он обдумывал ситуацию и возможный ответ, после чего пришёл к важному

заключению:

– Чуя, я не очень хорошо соображаю.

Чуя перестал раздевать его, согласно промычав.

– Я тоже так думаю. Но ты не обязан, если не хочешь, – ох, прекрасная мысль, на

языке было сладко, стоило только представить, как он медленно плывёт по
течению, лежит в кровати с алкоголем и Чуей рядом, и ему разрешено не
думать. Может, Чуя положит руку Дазаю на голову и сломает все жаляще-
колящие мысли, от которых он пытался изолироваться. Чуя всегда так здо́ рово
ломал вещи. – Залезай под одеяло. Я тоже заберусь, и мы откроем бутылку.

Одеяло было тяжёлым, простынь мягкой, как облако, и он свернулся в

гедонизме Чуи и воспоминаниях о его запахе, лишь его плечи и лицо были
обнажены перед неумолимым воздухом. Давление и тяжесть ещё больше
расплющили его разум.

– Извини, что я не очень хорошо соображаю, – невероятно, что в кои то веки ему
разрешили не думать, знать об этом и не ждать последствий. Сострадание Чуи
было самой бесчеловечной его частью. Интересно, обидится ли Чуя, узнав это.

– Ничего страшного, – пробормотал Чуя, ложась рядом, хотя Дазай всё ещё
сидел.

Но тепло звало к себе, и Дазай лёг как можно лучше, закинув на него ногу и
крутясь, пока не смог видеть его лицо, знать, что он в безопасности. Он
обрадовался улыбке Чуи, расчесал тощими пальцами его волосы, дернув за
клубок, который Дазай даже не заметил, пока Чуя, дразня, не сказал ему
успокоиться так нежно, что его тон голоса тоже ранил.

51/290
– Я знал, что он назовёт тебя преемником, – признался Дазай, слова прозвучали
едва слышно в тишине, которой они окружили себя.

– О, правда? – это был вопрос, а не вызов, нежная улыбка всё ещё таилась в
уголке губ Чуи, и Дазай хотел хотя бы тронуть её пальцами. – Откуда ты знал?

– Ты лучший выбор. И он хочет... хотел опору из трёх столпов. Значит, нужен

человек, который работает и с государством, и с Агентством, – человек, который
мог работать с Дазаем. Человек, которого Дазай не бросит. И чтобы Мори
приложил к нему руку. Спустя столько лет всё ещё полировал свои алмазы. От
этого хотелось улыбаться. Хотелось кричать.

Чуя отпил слишком много скотча. Нервничал, значит.

– Не знаю, смогу ли я.

– Ты подходишь, – указал Дазай, потому что правда должна быть простой. – Ты

добрый и сможешь защитить, – а ещё фантастично пах, когда Дазай на секунду
уткнулся лицом ему в живот, но Чуя, наверное, не примет этот аргумент, хотя,
по мнению Дазая, он был довольно веским. – Ты бы справился и в Агентстве.

Чуя щелкнул языком, но не недовольно.

– Вряд ли я достаточно хороший для него.

Дазай захихикал, потому что в одном предложении было слишком много

неточностей.

– Никто из нас не хороший. Кроме, может, Кенджи, – и Чуя действительно

хороший большую часть времени, но если Дазай скажет ему это, то получит, а
драться сейчас совсем необязательно. Не в тот момент, когда он мог лежать
здесь и чувствовать мурашки по коже от радости, что Чуя так сладко трогал,
гладил и обнимал его.

– Что насчёт странного паренька? Оборотня.

– Милый, но не хороший. Прямо как ты.

– Я не милый, – он чуть ли не слышал, как Чуя вздёрнул бровь на последнее

слово.

Чуя, Чуя. Дазай утешительно погладил его по боку, немного рассмеявшись от

нелепости его протеста.

– Глупый маленький мафиози.

– Заткнись, придурок, – произнёс Чуя, но удар по голове было практически

лаской, вынужденным проявлением привязанности, липнувшим к коже, словно
мёд, и следом он предложил Дазаю скотч, даже придержал бутылку, чтобы
Дазай мог отпить лёжа.

Сложно не согреться, когда скотч обжигал изнутри, а рядом было трепещущее,

живое тело Чуи, действующее успокаивающе. Он был согрет настолько, что в
итоге нарушил комфортную тишину, окружившую их:
52/290
– Я ничего не хотел от него. Ничего из того, что он дал мне и кем меня сделал.

Но он хотел что-то от Мори. Разве нет? Он поглощал миры знаний и информации,

что открывал для него Мори, он наслаждался возможностями испытать свой ум
так, как тот хотел, он грелся в одобрении, с которым улыбался Мори, когда
Дазай предлагал что-то особенно кровожадное. Он упивался каждой каплей
внимания, которым одаривал его Мори, даже когда ради него приходилось
резать себе горло, до тех пор пока он не выворачивал всего себя в кровавом
конце. Какое у него право жаловаться, что он не получил желанную яркую
награду и не оказался в объятиях убийцы?

Почему эти слова казались правдой, даже когда он знал, что они лживы?

Чуя уставился в стену, мысленно находившийся за сотню километров отсюда

или, возможно, возвышающийся на восемьсот метров над грудой обломков,
которую он оставил от здания Мори. Но он всё ещё гладил Дазая.

– Знаю.

– Хотелось никогда не видеть его снова, но теперь, когда он мёртв, я скучаю по

нему, – было сложно произнести это, почему-то потребовалось меньше воздуха.
Слова вышли слабыми, как дым, от которого Чуя, наверное, мог отмахнуться
после затяжки, и забрали с собой как тяжелую горечь на языке, так и скорбь,
застрявшую в горле. – Кажется нечестным чувствовать всё это.

– Да, это нечестно, – в голосе Чуи была грубость, похожая на его, наждачная
бумага, скребущая по чему-то такому же пустому, каким он выглядел в
ожидании неизбежного, когда Дазай нашёл его в этой квартире. – Но это
нормально, так ведь? Скучать по нему.

Как же в духе Чуи. Всегда готовый лишить себя милости, которую оказывал
другим. «О сердце, которое верит в других больше, чем в себя... покинь, покинь
моё тело». Он едва не выбрал эту фразу спусковым крючком в те времена, когда
они пытались запереть в нём Порчу (и Арахабаки). Но в итоге он этого не
сделал, и Дазай был... рад. В конце концов именно сердце позволяло ему всё
сдерживать. Сердце Чуи и то, куда он решил поместить его.

Дазай протянул руку, нежно провёл пальцами по щеке, и кожа ощущалась такой
мягкой, что он всегда боялся (нелепо и парадоксально) повредить её
прикосновением.

– Нормально, что ты тоже скучаешь по нему.

– Всё происходит на самом деле? – в его взгляде была скорбь и накопившаяся

усталость, которая затмевала собой даже онемение Дазая.

– Да, – он аккуратно положил руку на щеку Чуи, не отводя взгляда. Красный и

голубой – цвета Йокогамы: кровь и океан, одинаково бесконечные. Он вложил в
свои слова столько уверенности, сколько мог, будто с помощью неё удалось бы
поместить фразу прямо в голову Чуи. – Чуя. Всё реально.

Чуя подался навстречу прикосновению, будто Дазай давал ему утешение, будто
Дазай обладал такой силой, и позволил гладить себя по щеке, по волосам.
53/290
– Хорошо.

– Если хочешь уйти, я и Коё справимся здесь, – он знал, что говорил искренне,
потому что, когда он произносил слова, они не казались ложью. Кроме того, если
Чуя уйдёт, Дазай сможет просто... работать, истерзать себя ради Мафии, пока не
превратится в месиво, не подлежащее восстановлению. Всё равно больше никто
не может угнаться за ним.

– Нет. Пусть всё будет как есть, я смогу справиться. Моя ответственность.

Ах, но это же Чуя. Он никогда не бежит с поля боя, как бы нецелесообразно ни

было вступать в битву.

– Наша ответственность, – тихо поправил Дазай, приняв решение, которое ещё

не совсем осознал. – Но не сегодня. Сегодня я просто хочу спать.

Чуя дал выпить ему ещё скотча, молча соглашаясь. Он всегда... всегда поступал
так: кутал Дазая в тепло, одаривал светом за эти безумные решения, до тех пор
пока тот не мог и вспомнить, что позволять себе хорошее лишь значило
ненадолго откладывать катастрофу.

– Звучит охуенно.

Примечание к части

(1) чай так или иначе содержит танины, здесь подразумевается их

терпкий/вяжущий вкус
(2) в зоне субдукции океаническая плита заползает под континентальную в
результате тектонического движения литосферных плит земли, в результате в
океане образуется глубоководный желоб и цепочка островов с вулканами. что
примечательно, у авторов фика часто мелькают метафоры и прочие штуки
(нередко жуть какие странные) на основе терминологии, которую вы можете
знать, только если интересуетесь темами связанными с геологией, географией и
другими науками о земле

54/290
где же твоё утешение?

Он понятия не имел, сколько они проспали, когда тихое копошение

Дазая, выскальзывающего из постели, разбудило его. Чуя тут же захотел
подскочить от страха, сковавшего горло, но приказал себе не дергаться: в конце
концов, нельзя было точно сказать, ради чего поднялся Дазай, и преследовать
его до самой ванной было бы странно и неловко.

Однако если он будет ждать здесь слишком долго, всё станет намного хуже, чем
просто странно и неловко.

Чуя отсчитывал секунды, едва дыша, боясь, что в дыхании потонет какой-то
важный звук. Когда прошло время, за которое, по мнению Чуи, уже можно было
выйти из ванной, он поднялся и с лёгкостью снова пошёл по натянутому канату
(1).

«Мне не очень-то хотелось».

Слова отдавались эхом в голове, и он цеплялся за них, пока не увидел знакомый

силуэт Дазая, проступающий на фоне окон в гостиной. Энергия, идущая от него
и заполнившая комнату, была словно угарный газ, можно было ощутить ее вкус
во рту, металлический и горький. Чуя вспомнил, как впервые распробовал одну
из неизбежно надвигающихся бурь Дазая, бешеную скорость, с которой летели в
его голове мысли и которая с самого начала ошеломляла его (с годами он узнал,
что никто в Портовой мафии не видел Дазая таким; решил списать это на
эффект своей способности и оставил всё как есть). Помня об этом и видя, как
Дазай расхаживает из стороны в сторону, он расслабился, выдохнув. Этот Дазай
стоял на земле крепко, гнался за ответом в лабиринте неизвестности. Этот
Дазай был в безопасности.

Шаги прекратились, когда Чуя произнёс имя Дазая в темноту, тёмный взгляд
обратился на него, его блеск стал заметным при небольшом наклоне головы.

– Я не думал об окнах, – сказал он с ноткой вины, и страх Чуи исчез.

– Если бы думал, мне уже пришлось бы тебя втаскивать обратно, – рефлекторно

резко ответил Чуя, сглотнул, напоминая самому себе быть более аккуратным. –
Но я рад, что ничего не случилось, – правда, отчасти невероятная. Раньше такие
вещи были у Дазая непроизвольными, а не результатом работы мозга. Чувство
облегчения казалось странным. Неожиданным. Чуя не совсем понимал, как
мириться с ним. Сложно, когда вещи не претендовали на простоту. Дазай
обычно был простым. Удобным, хоть и раздражал.

Дазай тихо вздохнул, заметно сдерживая желание снова начать отмерять

шагами комнату.

– Мне... не то чтобы хочется в последнее время. Не взаправду, – какое счастье,

раз уж спасать Дазая от очередной задуманной сегодня попытки суицида –
больше не работа Чуи. Даже c Шибусавой были трудности. – Прошло почти три
месяца с последнего раза, – что ж, намек на улучшения. От этого, наверное, не
должно так сжимать в груди.

– Правда? – Чуя прошёл немного дальше в комнату. – Это отлично, Дазай, –

55/290
ответил он, облегчения в голосе больше, чем ему позволено. – Тогда почему ты
встал?

– Мой мозг снова заработал, видимо. Произошло много... – Дазай неопределенно

махнул рукой, доверяясь Чуе. Тот, конечно, понял, коротко кивнул, когда
подошёл к дивану и поближе к Дазаю.

– И правда. Знаю, ты хотел не этого, – мягко сказано.

Дазай замер, когда Чуя осторожно подошёл.

– Это всегда с нами случается, да? – очень мягко сказано.

– Да, – выдохнул Чуя, – но я так и знал, даже если не хотел думать об этом, –
огромное преуменьшение. – Он ударил тебя исподтишка.

– Самый грозный ум Портовой мафии, – промямлил Дазай, и Чуя заметил боль в

его улыбке. – Но он поступил ещё наглее, чем я ожидал; наверное, хотел
произвести эффект, – голос немного дрогнул, и Чуя... Чуя понял. Пустота от
отсутствия Мори в маленьком пространстве между ними была голодная до слов
и мыслей, до воспоминаний и тоски.

Чуя всё равно хотел протянуть к нему руку, но запретил себе, немного подогнув
пальцы. Он не знал, одобрят ли его действия и можно ли ему, создавшему эту
пустоту, пересечь её. После того как они, не прекращая, столько спали вместе,
он не был уверен, что Дазай разрешит ему коснуться себя.

– Держит нас на поводке даже из могилы, – позволил он себе сказать, пытаясь

говорить ровно. Чуя примерно миллион лет назад выяснил, что Дазай, на
которого находит, странный и пугливый, но не знал, что может сбить его с
толку. Было ли странно, что он всё ещё помимо Дазая предпочитал поговорить с
Мори?

Но Мори умер, превратившись в дворец странностей, и теперь ему негде жить.

Будто бы прочитав мысли Чуи, Дазай медленно протянул руку, так же

неуверенно, каким Чуя себя чувствовал, и коснулся его волос кончиками
пальцев; затем, когда Чуя не двинулся и не остановил его, опустил руку.

– Я пытаюсь решить, значит ли, что мы с тобой проиграли, – голос Дазая был
тихим, прикосновение лёгким, и жадный Чуя хотел больше. Он сделал
крохотный шаг вперёд, тоже немного вытянул руку, облегчение пробежало по
коже мурашками, чувства и воспоминания поменяли свою сущность под этими
пальцами.

– Даже если проиграли, это же не значит, что навсегда?

Дазай не прекратил двигаться, медленно приближаясь, пальцы скользнули на

заднюю сторону шеи Чуи.

– Надеюсь, нет, – нежно ответил он, лишь чуть-чуть подтолкнув Чую сделать
последний шаг. Дазай обернул руки вокруг него, когда тот вжался лицом в
теплую кожу шеи. Он не прижимался слишком сильно, боясь таким образом
вернуть Дазая в реальность и заставить его вспомнить, лишь... позволил себе
56/290
почувствовать его на секунду. Для чего бы то ни было. Они знают друг друга
очень долго, и, даже если Чуя не мог объяснить Дазаю причину, он мог так
поступить.

– Так не должно быть, да?

– Да, – прошептал Дазай, прижимая Чую, обнимая крепче и позволяя тому

расслабиться ненадолго, – не должно быть, – он не заслуживал утешения,
особенно от того, кого так ранил и кому не ответил бы, если бы он задал тот
самый вопрос.

Ластясь, Чуя сделал глубокий вдох, расслабляясь от знакомого чувства и запаха

Дазая. Между ними всегда была что-то странное, и в этой странности совсем не
было утешения ближнего, зато были близкие им раздражение и борьба.

– Придётся разбираться, – сказал он так, будто разбираться в чем-то было его

сильной стороной. Блять.

Дазай несколько секунд формулировал ответ и продолжал обнимать его,

удерживать рядом. Чуя притворился, что не почувствовал прикосновения губ
Дазая к голове и волосам, неуверенный, для чего тот это делает, и не желая
привлекать к этому факту внимание. Какая длинная серия последовательно
идущих минут без мудачества, и он хотел увеличить её ещё немного.

– Думаю, зависит от того, что считается победой, – рискнул предположить

Дазая, и Чуя понял, что его обхватили немного крепче.

– Что, по-твоему, считается? – ответил Чуя вопросом на вопрос, этому трюку он

научился у Дазая. Исключительно для самозащиты, конечно.

– Ах, – выдохнул Дазай, – проблема. Я не имею ни малейшего понятия. – Чуя

удивился, когда Дазай не отпустил. – Кажется, пока это невозможно, – конечно
же, он не видел возможности. Чуя позаботился об этом, верно? – Я правда
думал, что сбегу от него, – и об этом тоже. Чуя позаботился обо всём. Это не
изменится, независимо от причин и справедливости его действий. Теперь Дазай
в ловушке.

Он прижался чуть крепче, закрыв глаза и прислонившись лбом к горлу Дазая.

– Вот тебе проблема, – вздохнул он, – никто не ожидает подставы от мёртвых, –

пришлось напрячься, чтобы не рассмеяться: в горле застрял ком угрюмого
веселья. Ему пришлось бы объяснятся, если бы он не сдержался, а он не мог, не
сказав при этом того, чего не должен говорить.

– Через пару дней, – насмешливый голос Дазая слышался прямо напротив уха, – я
смогу подумать о том, что он мог выиграть только посмертно, без желания
восстановить его труп и заняться пытками, – он покачал головой, смирившись. –
Что за страшный мужчина был.

Поражённому откровением Чуе пришлось сглотнуть, чтобы обрести голос.

– Да, был.

И Дазай даже не знал, насколько страшным. Не узнал бы никогда, если бы у Чуи

57/290
был выбор, но есть подозрение, что не было. Оказывается, трудно хранить
секреты, когда мертвецы настаивали на сказках (2).

– Это странно, что я скучаю по нему? – рискнул спросить Чуя, возвращаясь к

моменту, на котором он остановился перед сном, потому что не мог больше
терпеть. Не в этой тихой темноте с сердцебиением Дазая у его уха. Казалось
неправильным, богохульным скучать по тому, кого он убил с таким холодным
расчётом. Будто у Чуи нет права скучать по мужчине, который десятилетие был
его наставником, и его жертва украла у него возможность обратного.

Но будто это мешало ему.

Он почувствовал, как Дазай замер после его слов, что не воспринималось как
плохой знак, так что он подождал.

– Кажется, это первый раз, когда моя дорогая вешалка для шляп попросила
меня рассудить, где норма, – пошутил Дазай, но голос дрогнул на последних
словах.

– Конечно, – Чуя качнулся назад, – ты определённо знаешь о норме, – всё так

сложно, ему не хотелось сейчас ничего, кроме как запереть все двери и окна и
просто держать Дазая рядом. Они, может, могли бы остаться в таком
положении.

Пока Дазай не прочтёт все книги в доме и не выведет Чую из себя до той
степени, что тот сломает ему несколько рёбер. Снова.

Дазай в ответ издал странный звук, прижимаясь к волосам Чуи.

– Ну, это больше похоже на тебя, – сказал Дазай поначалу приглушённо. –

Думаю, он был самым близким к понятию отца, что у нас было. Наверное,
намного страннее было не скучать по нему, – что ж, хоть какое-то утешение.

– Ладно, хорошо, – он сам себе казался беспомощным. Честно говоря, он

понимал, что лучше и другим видеть его скорбящим. Так сказал Дазай. Или
сказал бы. Что-то из этого. Дазай немного сжал его, и Чуя понял, что его
собираются отпустить.

– Он намеренно ослабил позицию главы, оставив корпорацию мне, – произнёс

Дазай, когда Чуя отпустил его и направился на кухню. – Интересно, сделал ли он
это в обход закона, хотя Мори никогда не скрывается, когда может легально
вытереть об кого-нибудь ноги, – настоящее время вонзилось крошечными
зубцами Чуе в грудь.

– В любом случае он сделал так, чтобы ты не смог просто забить и сбежать, – он

заглянул в холодильник, чтобы найти попить, и слышал только голос Дазая, но
не разобрал слов. – Что ты сказал? – спросил Чуя, вернувшись. Он протянул
Дазаю одну из банок, которые принёс с кухни; в холодном соке, как думалось
ему, они сейчас оба нуждались. Не так, как в сне, но сахарная ломка сейчас
была охуенно низко в его списке желаний. Разбираться с ней же у Дазая – ещё
ниже.

Задумчиво уставившись на банку сока, Дазай покачал головой.

58/290
– У него всегда был способ прикрепить людей к чему-либо. Все мы просто
бабочки на доске.

Чуя поёжился от этой аналогии, которая была точной и потому ужасающей.

Дазай сделал глоток сока, и Чуя увидел мурашки на его коже. Хороший знак –
Дазай уже владел собой.

– Сложно поверить, что я пережил его и Достоевского.

Чуя не стал говорить, что, насколько он помнит, Дазай на самом деле не

пережил Достоевского. Дазай всё равно мог опровергнуть его слова множеством
способов, при этом совершенно упуская ебаную суть.

– Ты уверен, что с ними покончено? Потому что я нет, – естественно, он не был

уверен. Он понимал, откуда пришёл чертов файл и что Мори, возможно,
напомнит о себе ещё какими-нибудь отвратительными вещами, последовавшими
после его смерти прямо к выжившим, как заводные гранаты.

– С кем может быть покончено, когда о них помнят? – пожал плечами Дазай, и
Чуя не сказал ему, что не это имел в виду, потому что Дазай всё равно понимал.

– Верно. Так что ты собираешься делать?

Жестикулируя так, что сок представлял опасность для ковра Чуи, Дазай
произнёс:

– Кто-то может сказать, что мне пора осесть и заняться моими обязанностями,
как положено взрослому, вместо... как там было... прискорбно невыгодного
образа жизни и карьеры, так же?

– С «невыгодным» не поспоришь. – Дазай рассмеялся, и Чуя улыбнулся, и всё

было хорошо, пока до него не дошло, что Дазай не собирается прекращать. Смех
стал сиплым, затем бессильным, после – слегка истеричным. Чуя нахмурился и
решил сначала попробовать осторожно. – Мне ударить тебя?

Дазай рассмеялся сильнее. Каким-то образом.

Чуя начинал заводиться, когда Дазай низко склонился; сок расплескивался в его
руке, пока он хрипел:

– ...спрашиваешь... чтобы ударить...

– Я не спрашиваю, а предупреждаю, – он выхватил банку из руки Дазая, пока тот

реально не залил ебаный ковёр, и поставил на стол. Он понимал, что тот был на
грани, слышал отчаяние в этом смехе, и потому схватил Дазая, притягивая
ближе и крепко обнимая. Переждал сильную дрожь, которая первым делом
прошла через Дазая, затем снова обнял, когда его схватили за талию и спрятали
лицо в изгибе шеи. Он втянул воздух, чувствуя, как Дазай впивается ногтями, но
не издал ни звука, который Дазай мог бы неправильно понять и отстраниться.
Вместо этого он сжал его сильнее, погладил, позволяя просто... реагировать. В
конце концов, Дазай нечасто это делает.

В итоге смех прекратился, не затих, а просто оборвался, будто Дазай просто...

потерял его где-то. Однако он странно дышал, втягивая воздух рвано,
59/290
неуверенно; Чуя поднял его голову в попытке как следует посмотреть в лицо,
найти какое-то объяснение этому, подсказку, как действовать. Прежде чем он
успел спросить, Дазай сжал его ещё сильнее одной рукой, другая взлетела к его
лицу, пока он хрипел:

– Чуя... моё горло...

Без раздумий Чуя аккуратно схватил Дазая за горло одной рукой с такой силой,
чтобы тот смог вздохнуть по-другому, думать о дыхании. Он испугался: вдруг
это неправильный ответ; его собственное дыхание дёрнулось на грани паники,
когда Дазая затрясло рядом с ним, в его руках. Момент тянулся невыносимо
долго, а затем Дазай нормально вздохнул, и страх отпустил Чую. Видимо,
будучи всё ещё не в состоянии разговаривать, Дазай трясущимися пальцами
водил по волосам Чуи, шее, плечами, возвращая дыхание в надлежащий ритм.

Давление на грудь уменьшалось с каждым удачным вздохом, и Чуя

непреднамеренно подавался навстречу этим маленьким прикосновениям,
позволяя себе быть для Дазая якорем. Спустя время, которое показалось ужасно
долгим, Дазай, не двигаясь, пробормотал:

– Я в порядке. Правда.

– Ничего страшного, если нет.

Дазай немного отстранился, чтобы посмотреть на Чую.

– Да, – ответил он непривычно коротко.

– Завтра тебе, конечно, снова придётся притворяться, но сейчас ты можешь

быть не в порядке, – он убрал руку с горла Дазая, так как тот дышал без
проблем. Заметил протест во взгляде Дазая, но тот ничего не сказал.

Вместо этого он коротко, грустно улыбнулся.

– Спасибо, Чуя, – промямлил Дазай, и Чуя знал этот тон. Как угодно. Он сказал
то, что сказал, что бы Дазай ни думал. – У меня нет времени, – продолжил Дазай,
прижимаясь в коротком поцелуе за ухом, бессознательно, и оттого он был
слаще. – Мне нужно решить до завтра. Решить всё, – сглотнул, на секунду
сжимая пальцы на коже Чуи. – Если мы не сможем... найти способ обойти это и
если ты не против, возможно, я неизбежно снова стану исполнителем.

– Ты всегда часть Портовой мафии, кто бы что – включая тебя – ни говорил. –

Дазай немного напрягся и отошёл, отпуская его. Бросая. – Если так нужно, то
хорошо.

– Но тогда Чуе придётся мириться со мной всё время, – его улыбка была тонкая,
как папиросная бумага, так криво Дазай никогда не улыбался специально, и Чуе
пришлось скрыть её, щёлкнув языком.

– Ты не настолько невыносимый, – озвученные слова звучали не совсем верно, но

они сейчас лишь пытались укрыться за ними, верно?

– Твое терпение поистине восхитительное, – Дазай вытянул руку, чтобы

погладить его по волосам ещё раз, и затем прикосновение снова пропало. – Но я
60/290
не буду настаивать. По крайней мере до тех пор пока твоё право наследования
не нарушается и ты в безопасности. Потом... всё зависит от того, что скажет
Фукудзава.

– То есть ты будешь исполнителем, если сможешь. Понятно, – Чуя немного

отодвинулся, так чтобы прерывание контакта выглядело как и его идея тоже.

– Это значило бы оставить позади всё, над чем я работал.

«Всё, над чем я работал».

Всё. В Агентстве. Чуя кивнул и развернулся, чтобы взять сок.

– Хорошо, – последовала долгая тишина, пустота вновь открылась между ними.

Голос Дазая позади был слабым, на краю отчаяния:

– Ты не знаешь всего.

Несомненно.

– Не знаю, – это правда так легко, верно? Он не знал всего. «Всего» – этакая
движущаяся цель, означающая многое. Многое, чего Чуя не знает и никогда не
знал.

– Я расскажу, – вырвались слова, будто вытекли через плотину его

самодостаточности. – Пожалуйста, только не сегодня. Не сегодня, – его голос
был напряжённым, затем сиплым: – Я не могу, – это свистящее дыхание ударило
по Чуе, и он двинулся быстрее, чем подумал – с Дазаем инстинкты сильнее,
быстрее, чем мысли, – и меньше чем через секунду прижал руку в перчатке к
основанию шеи Дазая. Почувствовал волну облегчения, когда тот рвано вдохнул.
Не без проблем, не идеально, но лучше, и Чуя сам задышал в том же ритме.

– Ты не обязан, – сказал Чуя тихо, будто мог что-то изменить. – Это не моё дело.

– Твоё, – хрипло протестовал Дазай, прикрыв глаза, когда снова глубоко вдыхал.
– Но это твоё дело. – Чуя удобнее обхватил горло Дазая, как только его дыхание
выровнялось. Слова жалили, потому что, если это правда касалось его, то это
значило очень много, и ни с чем из этого он не готов сейчас иметь дело.

– Если ты так считаешь, – ответил он, не зная, что ещё сделать. Он никогда не
видел Дазая таким, а того всё ещё лихорадило. Слова Дазая снова иссохли, его
рот бессмысленно шевелился, руки водили по плечам Чуи, паника застыла в
глазах. – Не надо, – сказал Чуя тихо, нежно. – Просто дыши.

Казалось, это сработало: Дазай, не отводя взгляда, сглотнул, и держался за

плечи, послушно восстанавливая дыхание. Имя Чуи сорвалось с губ, и звук
ударил в самую глубь, заставив Чую поёжится. В этих двух слогах было так
много лет, так много всего, что Дазай мог бы сказать. Он покачал головой.

– Не надо, всё хорошо. Мы потом поговорим об остальном. Забудь, – хотя бы

потому что Чуя начинал чувствовать угрозу, колебался, а им нужно продумать
всё к утру. Даже он понимал, что в этом Дазай был прав.

Он удивился, когда Дазай надавил своей рукой на его, удерживая её на горле.

61/290
– Ещё минуту, – выдохнул Дазай. – Ещё одну... – Чуя наблюдал, как Дазай снова
берёт контроль над собой, как находит все крошечные кусочки своей маски и
собирает её заново. Как же странно видеть Дазая таким уязвимым, напуганным,
и... это огорчало Чую, ужасно злило его, потому что он знал, что во всём виноват
Мори. – Хорошо, – выдавил Дазай. – Всё хорошо. Я могу.

Нет смысла спрашивать что: это же Дазай.

– Уверен?

Маска собрана, в итоге получился идеальный улыбающийся Дазай Осаму,

убравший руку Чуи мягким прикосновением.

– Конечно. Давай начнём, – Дазай переместился на диван, воздух на том месте,

где он стоял, дрожал и остывал, в то время как Чуя снова взял сок и сел на
другой конец дивана. Спустя несколько секунд Дазай начал говорить снова, и
знакомый голос Стратега успокоил Чую. – Мне придётся посмотреть на бумаги
для подтверждения, но я почти уверен, что она окажется надёжной. Компания
не открытое АО, по крайней мере, так что нам не придётся перетягивать одеяло,
– он коротко вздохнул, уставившись в пространство перед ним – расчёт, который
Чуя уже видел. – Я даже не знаю, как у него получится устроить всё так, чтобы
Мафия и корпорация были переплетены всеми возможными способами, обойдя
разрешение, но, уверен, он сможет, – Дазай сморщил нос – бессознательный
жест, показывающий настоящее раздражение. Чуя всегда наблюдал за этим
жестом в попытке выяснить, когда Дазай недоговаривает. – Финансы никогда не
были моей сильной стороной, – задумался Дазай. – Если честно, когда я сказал
ему об этом, он впервые предложил дать мне фору.

Холодок скользнул вниз по позвоночнику Чуи по причине, которую он не смог бы

назвать.

– Фору?

Дазай моргнул, и Чуя догадался: он понял, что никогда не говорил ему об этом.

– Ох, – начал он с таким безразличием, что Чуя тут же оказался на грани, – тогда
он впервые зашил мне глаз. Потому что, по его словам, я думал, что жизнь
легкая и деньги растут на деревьях. Это было до того как я официально
присоединился к Мафии, – горестная усмешка казалась гротексной и
неуместной, когда он добавил: – Я решил сыграть с ним злую шутку и вместо
этого отточил свои навыки в вооруженном ограблении.

Он с такой легкостью произнёс это, будто невзначай. Чуя уставил на него,

вспоминая все раны, бинты, все чертовы шрамы и... Неожиданно раздался
громкий, резкий шум, и понадобилась секунда и обеспокоенный взгляд Дазая,
чтобы понять, что звук шёл от его сжатых челюстей. Но он не мог остановиться,
его кожа нагрелась, когда способность проявилась, кулаки сжались, когда он
подавил сильное желание взбеситься. И затем всё ушло, прикосновение
прохладных пальцев Дазай к его коже вытянуло весь яд, прежде чем он смог
укусить.

– Чуя, – голос Дазая доносился до него будто сквозь огромное расстояние и

время. – Чуя. Тебе нужно успокоиться.
62/290
Чуя неохотно разжал кулаки.

– Я контролировал себя.

Когда он заговорил, Дазай убрал пальцы с кожи Чуи.

– Извини, – пробормотал он с незнакомым чувством. – Но я думал, ты знаешь.

По ощущениям Чуи, понадобилось очень много времени, прежде чем среди боли
в груди он нашёл нужные слова. Когда ему удалось, голос звучал чужим для
собственных ушей.

– Конечно же, я, блять, не знал, – блять, что Дазай думал о нём, если мог
поверить, что Чуя просто... знал? Что знал и ничего не сделал? Что Чуя сделал
ему, что он счёл это охуенно правдоподобным? Теперь его собственное дыхание
стало прерывистым, и он услышал непонимание в голосе Дазая:

– Он говорил мне, что каждый раз информировал тебя, чтобы ты знал, как это
компенсировать во время миссий

– Он нихуя не говорил мне, – разозлился Чуя. – А нет, кое-что говорил. Что ты

тренировался, и, блять, был неуклюжим, и плохо владел боевыми искусствами и
ещё ебаное «ну конечно, он ведь совсем не тренируется». А он просто ломал
тебя, – горло пересохло и превратилось в ад из злости; он ждал слишком долго,
позволил слишком многому случиться, он вообще не защищал Дазая, даже когда
доказательства были прямо у него перед лицом. Он был таким ебаным идиотом.

Дазай снова заговорил, тихо, неуверенно:

– Это и была тренировка. Я могу сражаться, вырабатывать стратегию и думать

раненым лучше, чем большинство людей. И он никогда не причинял мне боль, с
которой не мог мне помочь.

Чуя снова сжал кулаки, слушая, как Дазай, блять, защищает Мори, не имея не
малейшего представления, насколько всё плохо. Желудок свело, во рту
ощущался привкус желчи. Как, блять, он никогда не замечал? Как часто Дазай
появлялся в повязках и ранах и Чуя просто, блять, не замечал? Он не хотел
замечать. Это единственное объяснение. В конце концов ему пришлось увидеть,
что ещё он пропустил. Желудок снова дёрнуло.

– Тогда я думал, что ты помогаешь тренировать меня, – Дазай, очевидно,

пытался поправиться, смягчить, чтобы Чуя не понял самого себя, но Чуя не
может позволить ему.

– Нет, – с трудом произнёс он, покачав головой короткими, яростными

движениями, – я бы никогда, – он поймал взгляд Дазая. – Как ты мог думать?.. –
но он знал как, разве нет? И помнил, как часто сам бил Дазая все эти годы.
Почему бы тому, блять, не поверить?

– Я не думал, – возражал Дазай, качая головой. – Я верил ему и не думал, –

протянул руку и затем остановил себя, и Чуя понял почему, но всё равно скучал
по их полуприкосновениям. – Сейчас я понимаю это, но тогда я был разъебан,
Чуя. Я клал на то, кого пытал, и лишь Одасаку заставил меня думать, что кому-
63/290
то было бы не насрать, если бы я не забивал хуй. И то потому что он отказывался
причинять боль кому угодно. Даже незнакомым людям.

Что ж, это объяснение близко к его собственному насчёт того, почему он не

замечал.

– Я понял, – ответил он, позволяя Дазаю протянуть руку, дотронуться, притянуть

немного ближе.

– Если бы ты знал, то сражался бы за то, чтобы меня не трогали. Пожалуйста,

поверь, что я теперь я знаю это.

Ах, это больно слышать. Грудь Чуи сжимало тисками.

– Ты должен был знать и тогда. Я облажался.

– Не надо, – это было скорее просьбой, чем командой. – Я не был готов увидеть,
не думал о том, чтобы посмотреть. Это не твоя ответственность и уж точно не
твоя вина.

– У тебя никогда не было причины посмотреть, – спорил Чуя. В груди болело, в

черепе разрасталась пульсация, а кожу покалывало от нахлынувших эмоций и
крепко сдерживаемой ярости.

– Чуя, – его голос был почти рычащим, низким и резким, – ты действительно

собираешься взять на себя часть вины за то, что один из твоих мучителей
сделал другому за закрытой дверью?

Он двинулся быстрее, чем подумал – выпрямился и нанёс удар; ладонь жестко

коснулась щеки Дазай, эхо от удара громыхало в ушах. Блять.

– Извини, я... – он отошёл на расстояние вытянутой руки. – ...Извини.

Дазай моргнул, затем снова потянулся к Чуе, поймал за бедро и притянул

обратно.

– Нет. Не надо. Просто...

На втором рывке Чуя поддался легче, и он, не сдержавшись, потянулся к этим

смешным вьющимся волосам. Блять, это ранило сильнее, чем всё, через что он
прошёл. Предательство Овец даже рядом не стояло. Он положил голову Дазая
себе на живот, просто желая чувствовать его.

– Никогда не говори такого больше.

Длинные руки обвили талию Чуи, Дазай вжался лицом в его кожу.

– Но я сказал, – поспорил он, и всё, что Чуе нужно было знать, прозвучало в
голосе Дазая.

– Не слышишь меня, как будто у тебя кирпичи в ушах, – Чуя потянул Дазая за
волосы, так он делал, когда они были совсем одни.

– Мне пришлось спрятать их куда-нибудь, чтобы ты не использовал их как

64/290
стойки, – пошутил Дазай на автомате. Хороший знак. Чуя не сдержал смеха и
стукнул Дазая по голове, потому что ничего не возвращает в норму так, как
удары по голове.

– Мудак.

Звук, который издал Дазай, прошил Чую до самого нутра; он обнял свободной
рукой голову Дазая и просто придержал ее, прижимая к коже. Дазай просто
вздохнул и обнял немного крепче, не отрываясь от тела Чуи, поглаживая его по
спине. Блять. Всё так... хуёво. За все годы, что он был знаком с Дазаем, Чуя
никогда не видел его таким. Конечно, Чуя приложил к этому руку, так что,
наверное, был не вправе строить из себя суку.

Не то чтобы он стал бы. Дазай был единственным человеком, рядом с которым

он вообще мог находиться тогда. После убийства Мори это чувство только росло,
хотя и немного с опозданием. Так что он разрешил себе гладить Дазая по
волосам, позволил ему быть рядом в этот раз. Им обоим быть вместе. Пальцы
Дазая прослеживали линии вдоль его позвоночника вниз и вверх –
успокаивающий, удерживающий на месте код.

Спустя несколько минут Дазай отстранился, но продолжил держать Чую за

бедро.

– Я не знал, что эти слова ранят тебя, – сказал он, когда смог посмотреть Чуе в
глаза.

– Звучит так, будто ты всё ещё считаешь их правильными.

Плечи Дазая немного опустились, голос был на грани мольбы:

– Чуя... – он сжал руку на бедре, – как ты можешь думать обратное?

Волосы Дазая были слегка жесткими между пальцев Чуи, когда он легко потянул
за них.

– Послушай, – начал он, – я не говорю, что ты не был уёбком, что ты не принёс

мне много боли и что я считаю, мол, тебе поебать на свои поступки. Только
говорю: что ты сделал мне и что сделал он тебе – нихуя не одно и то же, и у тебя
не получится поставить себя на тот же уровень без моего разрешения. Которое
ты никогда не получишь.

На это Дазай разнылся, что Чуя, исходя из многолетнего опыта, расценивал как
победу. Или, по крайней мере, Дазай будет вести себя так, будто Чуя выиграл,
что было даже важнее.

Но ему всё ещё нужны были слова, иначе Дазай точно притворится, будто этого
никогда не случалось, так что он просто уставился на Дазая, пока тот не сдался.

– Ну, если у меня нет разрешения, значит, я и правда не могу.

– Правильно, – ответил Чуя, снова потянув за волосы. – Сделаешь так снова, и я

надеру тебе задницу.

– Чуя такой жесто-окий.

65/290
Примечание к части

(1) идиома «идти по натянутому канату» (walk a tightrope) означает оказаться в

ситуации, где нужно быть очень осторожным
(2) обыгрывается идиома «мертвецы на рассказывают сказки» (dead men tell no
tales), которая означает, что мёртвые не лгут

66/290
титан! ты знал, что значит бой

Если бы он сказал себе пятнадцатилетнему, что настанут дни, когда

покупка продуктов будет как отдых, эти слова, наверное, довели бы его до
истерики. Или, возможно, привели бы к ироничной попытке самоубийства.

Справедливости ради, это была не столько покупка продуктов сама по себе, а

скорее то, что походы в магазин значат в более широком понимании. Он был
достаточно защищен, чтобы находиться в общественном месте, и достаточно
расчётлив, чтобы знать: времени на что-то столь же простое, как поесть за
столом, хватило бы. Находясь в достаточно хорошем месте в своем сознании, он
мог как переварить пищу, так и справиться с её приготовлением, чтобы затем
пройти через мучительные ритуалы принятия решений, выбора, планирования и
действия, которые, казалось, давались легко всем, кроме него.

И сейчас он также мог – так как он находился в продуктовом с Чуей –

рассчитывать на полноценный прием пищи, тихий вечер или, возможно, даже на
вечер с шумом чего-нибудь приятного. Желаемое развитие событий, потому и
опасное. Но на этой неделе он провел почти всё время, что не спал, на работе,
как и Чуя, так что это, наверное, было не что иное, как побегом. Целые сорок
пять минут, наполненных чем угодно, кроме тушения пожаров и засыпанием от
ужасной усталости.

Куникида должен гордиться им за новое отношение к работе. Он напомнит ему

об этом как можно скорее.

Чуя заставлял его нести половину продуктов, но Дазай взял с собой рюкзак, так
что мог, к своей радости, оставить руки свободными, пока Чуя с жалобами нёс
пакет (1) с багетами (ха, пагет). Всё как обычно: Чуя всегда ворчал на Дазая из-
за его способности предсказывать, чем обернутся дневные события, и тот
рефлекторно отшучивался в ответ. Что-то опасное было в легкости, с которой
они это делали.

– Заткнись нахуй, – разозлился Чуя, когда Дазай начал надоедливо насвистывать

«Yatta Yatta». – Что с тобой?

– Я суицидальный фрик, – весело напомнил Дазай, указав на себя рукой.

Боковым зрением он заметил какое-то немного странное движение через дорогу
– наверное, Мафию отправили защищать их, как Коё настаивала – и решил найти
точку обзора получше, когда повернет в следующий раз. – Ты должен быть
счастлив, что я счастлив.

– Ничего о тебе не делает меня счастливым, – ровно произнёс Чуя, выглядя так,
будто через полсекунды ударит его чем-нибудь.

Хм, теперь у него была стоящая цель. Что бы сделать, чтобы Чуя набросился на
него с хлебом в публичном месте?

Дазай немного наклонился и мерзко ухмыльнулся:

– Чуя такой зл...

Вспышку света в окне ближайшего здания тело зарегистрировало быстрее, чем

67/290
разум, и он схватился за пакет Чуи, потянув его за собой, пригнулся и
рефлекторно не стал нейтрализовывать способность. Но Чуя уже закрыл их, и
три пули смялись, будто резко столкнулись с воздухом твёрже, чем стена. Чуя
тут же стряхнул руку Дазая и посмотрел вверх, отслеживая источник.

– На четыре часа, шесть этажей вверх, – подтвердил Дазай.

– Верно, – прорычал Чуя и испарился, поднявшись в воздух так резко, что на

земле остались трещины, и поднял с собой часть асфальта, стреляя в окно.
Последовало несколько приглушённых ударов – видимо, он уничтожал тех
неудачников, которые были там, – и Чуя вернулся чуть больше, чем через
минуту, за это время Дазай успел взять его пакет, переложить хлеб себе в
рюкзак и вернуть руки в карманы.

– Сколько их было? – спросил Дазай.

– Один, – фыркнул Чуя. Он явно был раздражён, а значит, расправа не

удовлетворила его ни капли. Бедный Чуя. – Я не стал ничего спрашивать у него,
потому что он явно был смертником.

Дазай так и предположил, исходя из скорости, с которой тот вернулся.

– Полагаю, у него было оружие Мафии?

– Ну конечно, – Чуя сжал челюсти от напряжения. Они ожидали покушения или

даже два (или три; Дазай выявил как минимум четыре фракции, недовольные
тем, что Чуя – приемник), и Чуя держал обещание без колебаний разбираться с...
внутренними проблемами, но это не давалось ему легко. – Обещаю, что позволю
тебе пытать следующего, если поймаю, хорошо?

Идея была... привлекательной. Хотя не должна была, и он разочаровывал

Фукудзаву, даже подумав об этом, просто пожелав ледяной ясности допроса,
его глубоко проникающего спокойствия. Туда могла бы уйти вся ярость,
застрявшая глубоко под ногтями.

– Я больше не делаю этого, – сказал Дазай, фальшиво радостный, пока голодная

темнота в нём щелкала зубами и ждала. – Разве ты не слышал?

Чуя фыркнул, едва ли веря ему.

– Да конечно.

Он невольно продолжал сканировать взглядом ближайшие здания, но это

действительно, скорее всего, был лишь один стрелок. Значит, ненастоящее
покушение (индивидуумы даже с самыми крохотными мозгами в Портовой
мафии не послали бы одного стрелка на Чую) – вероятно, проверка рефлексов
Чуи на внешний контроль или, возможно, попытка вывести из строя Дазая и
посмотреть, как Чуя отреагирует.

– Я исправился. Даже ты зовешь меня паинькой.

– Нет, идиот, я имел в виду, что ты в тот момент вёл себя как паинька.

– Значит ли это, что сейчас я веду себя как плохой парень? – размышлял Дазай,
68/290
просто чтобы услышать эти слова. Это почти наверняка была попытка увидеть,
как Чуя отреагирует, а не прямое покушение, но это не меняет того факта, что
его старались убить.

– Нет, ты – это ты, – сказал Чуя как ни в чем не бывало, несколько нарушив ход
его мыслей. Он переключился, моргнув.

– Я – это я?

Чуя оценивающе посмотрел на него.

– Разве нет?

– Я... не знаю, – признался Дазай тихо, слова ледяной коркой сковали язык.
Добавил ещё тише: – И никогда не знал.

– Да, я прав, – уверенность в голосе Чуи легла на его плечи одеялом, и –

несмотря на то, как опасно это было, – смакуя его тяжесть, он прикрыл на глаза
на секунду. Но продолжал идти, потому что иначе они, не сговариваясь,
вернулись бы в штаб, и его ноги знали каждый сантиметр этой дороги, как бы он
ни желал обратного.

– Я знаю, что я не хороший человек, – признался Дазай. Чуя раздражённо

взглянул на него, и над этим фактом ему, вероятно, потом стоит подумать, но,
говоря честно: – Мне и не нужно им быть.

– Тогда что тебе нужно, Дазай?

Ох, этот вопрос. У него никогда не было ответа, от которого рот не забивался
пеплом. Он чувствовал взгляд Чуи на себе, его заботливый вес, и дал ему другой
честный ответ:

– Знать, что мне нужно, наверное.

Чуя подтолкнул его плечом, как делал раньше, и вдруг стало так странно и
непривычно, оттого что Дазай был выше. Так неразумно со стороны Чуи не
вырасти, чтобы соответствовать ему. Так неразумно со стороны Дазая скучать по
этому жесту, чего он, конечно же, не делал.

– И как ты узнаешь?

Каким-то образом он будто откатился назад во времени, будучи рядом с Чуей и

всей его уверенностью и понимая, насколько пошатнувшимся было его
понимание в сравнении с его, и всё же это чувство утешало. О твёрдой почве
под ногами напоминали лишь землетрясения.

– Ты, кажется, узнал, – ответил он довольно легко, горечь, надежная скрытая,

не просачивалась в голос. – Дашь совет?

Чуя фыркнул, будто всё было так просто, и краем глаза взглянул на него.

– Может, я просто одурачил людей.

– А вдруг нет.
69/290
– Ты такой идиот, – сказал Чуя пренебрежительно. Немного больно слышать это
от того, кто полагался на свою интуицию, в то время как у Дазая... ну. В лучшем
случае пух одуванчика на ветру.

– Хорошо, хорошо, босс, – ударил в ответ Дазай и тут же понял, что оступился,
когда Чуя немного поник. – ...Не нравится, хах.

– Просто, наверное, не привык, – тихо произнес Чуя. Он ненавидел, когда Чуя

понижал голос.

– Они учуют твою неуверенность, если не привыкнешь, – напомнил Дазай и

незаметно поморщился, когда плечи Чуи опустились ещё ниже. Видимо, сейчас
не время для стратегии.

– У меня и правда нет выбора, да? – голос Чуи был слишком тихим,
ускользающим из действительности.

– Совсем нет, – сказал Дазай с весёлостью, которая, как Чуя знал, была
поддельной. – Теперь тебе остаётся только выпивать днём и ценить мой
самоубийственный энтузиазм.

– Отлично, – выдавил Чуя спустя секунду, вытягивая себя самого в реальность. –

Я навсегда застрял с нянькой.

Дазай драматично упал на плечо Чуи, чуть не промахнувшись, думая, что оно
выше: просто немного отвлёкся, заметив, что человек, которого он ранее считал
их охраной, почему-то был испуган.

– Я истощён из-за трагичной задержки.

– Отвали, скумбрия, – огрызнулся Чуя и раздражённо вскрикнул, когда Дазай

упал на него с большей силой.

– Но у меня нет сил, – ныл Дазай, и тогда Чуя схватил его за волосы и отпихнул,
тот мешком свалился на землю, мельком увидев, что следящий за ними человек
что-то печатал, а это определённо было не по протоколу.

Чуя уставился на него сверху вниз – он чувствовал его взгляд. Его жар, сладкое
раздражение в нём – буквально своей кожей. Он выждал момент, просто чтобы
рассчитать время, а затем страдальчески простонал.

Чуя, не тронутый этим и безразлично относившийся к тому, как выглядит сам,

пнул его в бок.

– Я уйду без тебя, тупица.

Дазай для максимального эффекта подождал четыре секунды и затем, словно

убитый горем, всхлипнул.

Чуя тихо прорычал, чего Дазай и ожидал, а затем перекинул его через плечо,
давая ему прекрасный вид на их паникующего мышонка-конспиратора. Дазай
довольно обмяк и радостно просиял, что Чуя точно почувствовал, хотя и не
видел его.
70/290
– Мой принц!

– Я надеру тебе задницу, когда мы придём домой, – прорычал Чуя, не просто

обещая.

– За нами хвост, – пробормотал Дазай, кусочки плана встали на свои места.

Плана, который неизбежно исполнится. Он настучал пальцами «восьмое
декабря» на спине Чуи, делая вид, что избавляется от его хватки, и громко
возмутился: – Но мне так нравится, когда ты несёшь меня.

– Ебаная принцесса, – проворчал Чуя, но в этом была какая-то странная доля...

уюта, так он всегда звучал, когда вследствие планов Дазая оказывался
запряжённой лошадью.

– У меня не было секса ни с кем из семьи Императора, если что.

Следующий шаг – допрос. Много людей там не будет: скорее всего, кучка
идиотов просто подстрекали друг друга, пока один из них не зашёл слишком
далеко.

– Значит ебучая принцесса.

На задней стороне бедра он настучал «впереди проулок, поверни налево» и

отвлёкся бы на жар от ладони Чуи на чувствительной части его собственного
бедра, но не мог себе позволить этого сейчас.

– Но я не из королевской семьи, – Дазай подождал, взглянув на их хвост,

который, к его удовольствию, был смущён, а ещё отвратительно делал свою
работу и не скрывался, ведь одна из его целей теперь могла смотреть прямо на
него. – Стой, думаешь, я в тайне могу быть королевских кровей? Это объясняло
бы мою природную утончённость.

– Ты не утончённый, а хрупкий.

– Я оранжерейная орхидея.

– Ты пожухлая маргаритка, – огрызнулся Чуя и переместил его более удобно на

плече (Дазаю даже понравилось, когда его носят вот так), отстукивая «ещё
там?»

– М-м, он становится неосмотрителен, потому что о нет, гейство. Чуя такой злой,
– добавил он громко для общей пользы.

– Как угодно, просто подожди, пока мы вернёмся.

За это он отстукал «сейчас налево?» прямо на заднице Чуи.

– Это обещание?

– Это, блять, обещание, – рявкнул Чуя, кивок головой Дазай почувствовал боком.

– Он рядом, – добавил Дазай и кокетливо добавил: – Правда, Чу-уя?

71/290
Чуя недвусмыленно шлёпнул его по заднице в ответ – о-о, смело. Так можно
легко отвлечься от того, что он в полутора минутах от принятия решения,
тащить с собой вниз Агентство или нет в стремлении добыть информацию.

– Заткнись, – злился Чуя, явно притворяясь для их несчастного преследователя,

и резко свернул в переулок, как делают люди, когда собираются заниматься
едва прикрытими, абсолютно грязными махинациями.

Дазай плавно соскользнул с его плеча, как только они свернули, осмотрелся,
удостоверившись, что они достаточно скрыты. Старые маски налезали на новое
лицо, и его почему-то всё ещё удивляло, насколько косметическими были
изменения. Будто он мог с лёгкостью менять лица, а его руки – за пять лет
научиться трястись. Заманчиво было бы предложить альтернативный план (по
общему признанию вполне действующий: в конце концов, это он установил
протоколы), который включал бы любого человека из мафиозного кружка
экспертов по допросам. Только, конечно, действовать самому – самый прямой
путь. Тогда Чуя будет спокоен из-за присутствия и намерений Дазая и они
быстрее всего расправятся с несогласными.

– Что ж, всегда досадно, когда преступники возмущённо реагируют на давно

привычное, не так ли?

Чуя в раздражении покачал головой, тихо подошёл к началу проулка, чтобы

поймать их главную сегодняшнюю добычу; слабое свечение его способности
охватило лишь руки, когда он ударил человека об стену и отступил. Остальное,
конечно, на Дазае, как и диктовали старые привычки. Было бы хорошо, смутно
подумал Дазай, если бы кто-нибудь сейчас заверил его, что на этом их
совместная работа не закончится.

– Вот. Не говори потом, что я ничего не давал тебе.

– Но это не то, Чуя, – автоматически отшутился Дазай, опустошая себя на

асфальт, пока взгляд мужчины не встретился с пустотой, которая всегда,
всегда, всегда жива в нём.

– Ну, – промямлил Чуя, опираясь спиной на стену – позиция, чтобы защищать их

от любопытных прохожих. Руки в карманах, как в старые добрые, – не узнаешь,
пока не проверишь.

>>><<<

Странно успокаивающе было наблюдать за Дазаем, вернувшимся к своим старым

трюкам, хотя неудавшийся убийца сломался почти оскорбительно быстро:
меньше чем через полчаса. Чуя подпирал стену, сигареты ходили от руки к
губам и снова к руке, в то время как рубашка Дазая окрашивалась в знакомый
цвет допроса. Как только они получили имена (всего три, как оказалось, плюс об
одном Чуя уже позаботился), Чуя позвонил Акутагаве, чтобы поймал этих двоих.
Дазай вызвал им такси, и они поехали обратно в штаб Мафии в тишине.

Главное здание всё ещё функционировало, несмотря на его нынешний

чужеродный облик – странное свидетельство тому, как далеко Чуя зашёл в
контроле способности. Он установил верхушку здания мягко и надёжно, она
была относительно нетронутой (нижние этажи отреставрировали после чуть
72/290
более энергичного, чем обычно, воздействия). У них по-прежнему было много
конференц-залов, поэтому они попросили Коё позвать как можно больше
высокопоставленных членов и нескольких рангом ниже для верности.

Дазай опирался на кресло Чуи, его плащ лежал на спинке соседнего кресла,
которое оставалось пустым, пока Дазай стоял. Он снял плащ перед допросом, но
лучше, чтобы те, кто начинали набиваться в комнату, понимали, что Дазай, так
сказать, вернулся к работе. Чуя был уверен, что сам выглядел не немного
опрятнее – местами брызги попали на него, – но и не совсем плохо. Он не знал,
как справляться с таким, хотя имел представление о том, как справлялся Мори,
и брать с него пример, наверное, лучше всего. Он ждал, пока комната
заполнится и Дазай или Коё дадут знак начинать, потому что он всегда был
немного нетерпелив, чтобы выжидать время, как того требовало это дерьмо.

Общая последовательность событий привела к тому, что вошли новые люди. Они
корчили Лицо, замечая Дазая с его кроваво-тёмными пятнами, затем Другое
Лицо, когда видели двух несчастных конспираторов, прижатых к стене с
заткнутыми ртами благодаря Акутагаве и Расёмону, и, наконец, нервно
рассаживались. Спустя недолгое время комната относительно заполнилась; если
не считать нежелание испытывать судьбу, ситуация была новой и
захватывающей настолько, что никому не хотелось ничего пропустить, на
случай если она превратится в хорошую байку. Когда напряжение дошло до
предела, несколько людей начали потеть. Дазай мысленно отметил бы их, как
он знал.

Шёпот разговоров перерос в активное гудение, и Коё прочистила горло,

усаживаясь впереди, чтобы привлечь внимание. У неё это всегда хорошо
получалось, и сейчас Чуя был благодарен.

– Вы будете дальше сплетничать или лучше послушаете, зачем нас здесь собрал
босс?

Ему удалось побороть приступ боли от обращения: он понимал, что

затянувшаяся неуверенность сейчас может только навредить Портовой мафии.
Когда комната затихла, он задумался, кто начнёт, Коё или Дазай. Похоже, у них
не было желания разглогольствовать, хотя вряд ли они могли сказать меньше,
чем сам Чуя.

К несчастью, Дазай, когда подходящий момент настал, просто отстучал на

спинке кресла Чуи «начинай» с помощью кода, который они придумали, когда
были детьми. Код оказывался полезным в бесчисленном количестве ситуаций и
сражений, как и сейчас. Дазай сигнализировал Акутагаве, и тот размотал
Расёмона, открывая пленникам рты. Они начали жадно хватать ртом воздух, не
торопясь говорить. Хороший выбор, значительное отличие от их недавнего
поведения.

Чуя встал, потому что интуиция подсказывала, что он не в том положении, чтобы
сидеть. Пока ещё нужно было заработать определённый уровень влияния,
который, казалось, ему был необходим. Интересно, согласятся ли с этим Дазай
или Коё. Напыщенные речи были совсем не в его компетенции – они же ужасно
вульгарные, – и он перешёл сразу к делу:

– Сегодня меня пытались убить, – он показал на двух пленников, которые

перестали задыхаться и застыли в ужасе. – У них не получилось, поэтому я
73/290
здесь, а они там, – глядя на небольшое количество лиц вокруг него, он заметил
несколько интересных выражений. Опять же, Дазай наверняка запомнит их,
если у Чуи не получится. Если они будут предчувствовать провал, то
пересмотрят свои последние решения. – Знаю, что всем тяжело, – продолжил он,
– но у нас нет времени на это. У нас есть враги, есть работа, и я не собираюсь
тратить своё время на всяких трусов с винтовками или чем-то ещё.

Чуя посмотрел на Гин и коротко кивнул ей. Меньше чем через три секунды
заговорщики были мертвы, а Чуя оглядывал комнату. Он поймал и удержал
несколько взглядов достаточно долго, чтобы этим людям стало некомфортно, и
тихо добавил:

– Я не склонен к пощаде или вторым шансам. Не собираюсь следующие

несколько лет доказывать своё право управлять Портовой мафией. Я здесь, и
расклад теперь такой, – он снова осмотрел толпу, голос был громким и
властным, воспоминания о лидерстве Мори наполняли его с каждым удачно
подобранным словом. – Если вы придёте за мной, знайте, что это самоубийство.

Теперь в комнате было убийственно тихо, и Чуе показалось, что он слышит, как
капает на пол кровь. Лица присутствующих выражали согласие, которого он на
самом деле не надеялся достичь. Впечатляюще похожи, очевидно напуганные.
Выдержав паузу, Коё нарушила тишину спокойным голосом:

– У кого-нибудь есть вопросы? – явно подразумевая, что свежевание будет

наиболее вероятным ответом.

Дазай, однако, звучал радостно.

– Думаю, я мог бы ответить на беспокойства по поводу безопасности Чуи или

Мафии в целом. – Чуя практически кожей чувствовал акулью ухмылку.

Когда они вдвоём прикрывали его, он чувствовал себя довольно спокойно, снова
осматривая комнату.

– Кто-нибудь? – когда никто не заглотил наживку, Чуя пожал плечами. – Тогда,

полагаю, закончим на этом, – ещё один взгляд. – Не думайте, что вы исключение,
– поймать, удержать, отпустить, – потому что это не так.

Кресло немного прогнулось, когда Дазай налёг на него ещё раз, и Чуя знал, что
теперь может расслабиться. В допустимых пределах. Ему удалось пройти через
это с минимальной суетой, и в голове слышался голос Дазая: «Сейчас говори
коротко и любезно. Чем больше слов ты скажешь, тем больше мечей они смогут
направить на тебя». У Дазая иногда была странная манера выражаться
поэтично.

Все выглядели достаточно настороженными; он кивнул и сделал то, о чём Дазаю

не понадобилось ему говорить (но что Дазай всё равно сказал, подтверждая его
мысли): развернулся и вышел из комнаты первым. Дазай бы пошёл следом,
поэтому ему не нужно было волноваться за неприкрытую спину. К тому же Коё
всё ещё там, и очень маловероятно, что кто-то перейдёт ей дорогу.

Или выживет, если решится.

Примечание к части 74/290

Примечание к части

(1) написала пакет, чтобы поприличнее перевести каламбур (ha, baguettebag),

однако в оригинале чуя ходит за покупками с чем-то вроде сумки для
покупок/хозяйственной сумки, я привыкла называть их шопперами. долой
пластиковые пакеты ( ▽ )

75/290
ты меня скрутил, сжёг, покорил, пересоздал в
борьбе

Несколько разочаровывало, что никто не решил одарить его своей

тупостью, так что они вышли из офиса Мафии без приставаний от других; не
произошло ничего, что послужило бы Дазаю причиной не проводить ещё одну
ночь с Чуей. Шаг Чуи был настолько тяжелым, что на полу оставались трещины.
Ярость бушевала в его взгляде и в воздухе вокруг, острая и даже более
манящая, чем свет его способности, но сейчас был неподходящий момент, чтобы
податься вперёд и порезаться, как бы кожа Дазая ни зудела при мысли об этом.
Он отставал от Чуи на полшага, пока они не ушли в другой квартал, и затем
пошёл рядом с ним, копируя его походку, что заставило того покоситься, но не
более.

Они были почти у дома Чуи, когда он наконец заговорил, и даже тогда голос был
непривычно тихим:

– Всё прошло нормально?

– Ты поступил правильно, – Дазай наклонил голову, пытаясь разглядеть лицо

Чуи, скрытое за шляпой и углом поворота головы. Выражение было неожиданно
нечитаемым. Неприятная мысль. – Ты чувствуешь, что поступил правильно?

Он получил в ответ лишь покачивание головой. Прядь волос скользнула по шее,

будто какая-то тайна. Ему нужно прекратить смотреть на него там, где люди
могли увидеть, пока кто-нибудь... не догадался.

– Я спрашиваю не об этом. Было ли это эффективно?

– Думаю, они ожидали демократии и оказались совершенно разочарованы, – он

не сдержал усмешки, после которой через пятнадцать секунд у Чуи всегда
появлялось выражение на лице, как будто он намеревался ударить.

На рубашке Дазая была кровь, а Чуя бесстыдно пользовался способностью,

чтобы укрывать их от моросящего дождя, пока они шли домой, и ему будто
снова пятнадцать, шестнадцать, семнадцать – слишком схоже, слишком
очевидно.

– Хорошо, – яркость и твёрдость естественной силы вернулась в голос Чуи, так

легко, будто наконец обосновалась там. – Раз уж мне приходится, я сделаю всё
правильно.

– Отличный ответ.

Это наконец заставило Чую взглянуть на него – на секунду мелькнули голубые

океаны.

– Правда?

– Ответ лидера, – пробормотал Дазай и, улыбнувшись, на пробу сказал: –

Последний шанс сбежать, Чуя.

76/290
– Нет, последний шанс давно упущен, – там, в его голосе, был рассвет,
зарождение уверенности. – Я казнил людей. Уже к этому моменту было слишком
поздно.

– Верно. Не знал, что ты это понимаешь.

– Ну, я не такой тупой, как люди думают, – «не такой тупой, как ты думаешь»
скрывалось за этими словами.

– Оптимизм не глупость, – тихо заметил Дазай и невольно задумался, когда

успел сам это понять. Точно не до Агентства. Ацуши или Кенджи? Вероятно, оба.
– В этот раз я правда так не думал. Будь у тебя надежда, она бы вспыхнула
сейчас.

Чуя наклонил голову, красивые черты лица оказались скрыты под этой ебучей
шляпой.

– Нет, такого нет.

– Взбодрись, – Дазай пихнул его, и Чуя позволил, а значит, он нуждался в этом. –

Ты крадёшь мою фишку.

– Я в порядке, – Чуя открыл дверь в здание с чуть большей силой, чем

необходимо.

– Будет безопаснее, если я останусь, – заметил Дазай, присоединяясь к нему,

довольный тем, что нашёл разумную причину, и вложил в свой тон сожаление,
на случай если вестибюль прослушивается. – Пока другие группировки готовят к
атаке, я понадоблюсь тебе, если они решатся.

– Прекрати говорить с таким энтузиазмом.

В его словах была доля досады. Ох. Он перестарался.

– На самом деле, – радостно произнёс Дазай, – я на седьмом небе от

возможности подоставать Чую ещё одну ночь, – двери лифта закрылись, и Чуя
начал нетерпеливо стучать ногой. Было на удивление мило представлять его
нетерпеливой грозовой тучкой. – Но ты дёрганый. Я знаю этот твой взгляд.

– О, правда? Дёрганый из-за чего?

– Вот и я думаю, – он мог почти чувствовать запах Чуи, что определённо ему
мерещилось, потому что обоняние Дазая даже близко не было таким острым.
Воспоминания всегда предавали. – В другой ситуации я бы сказал, что ты
хочешь пространства.

– А в этот раз?

Дазай улыбнулся, специально чтобы позлить, и его наградой был немного

напрягший плечи Чуя, будто он готовился к бою.

– Если ты не знаешь, слизняк, то и я не могу сказать.

– Я ударю тебя так, блять, сильно, что твоим предкам понадобятся бинты, – ах,
77/290
вот оно. Злость Чуи как запах озона, вспышка молнии, сначала чувствуется в
ногах, а потом ударяет в сердце.

– Смело с твоей стороны предположить, что я не произошёл от людей, которые

уже носили бинты.

– Мумии не размножаются, – Чуя отпирал дверь с чуть большим количеством

силы, чем было необходимо, но, сжав челюсти, сначала пропустил Дазая, как
того требовал их танец.

Дазай моргнул со всей невинностью, носком стягивая с пяток ботинки –

последние секунды перед тем, как терпение Чуи лопнет.

– Тебе лучше поискать слово «мумия» в словаре.

Когда плащи были сняты, эффект присутствия Чуи будто увеличился, он

заполнял собой пространство между ними до тех пор, пока не подавил всё
остальное. Дазай не мог отвести от него взгляда, но всё равно оказалось
неожиданным, когда Чуя в один момент ногой захлопнул дверь и схватил рукой
Дазая за горло, перекрывая ему дыхания так эффективно, будто раздавил его
трахею. Тепло кожи Чуи прожигало перчатку и бинты, будто их даже не было.

– Хотя бы раз в своей жизни ты можешь заткнуться.

Молния, остановившая его сердце, укравшая воздух из лёгких. Обломки его тела
выстраивались в идеальную линию, пока взгляд Чуи прожигал его. Инстинкты
говорили откинуть голову, обнажить шею, приправить покорность вызовом.

– Чуя забыл, что ему придётся заставить меня?

– Попроси меня, – голос Чуи был словно рябь, затронувшая большую площадь
спокойной водной глади; ярко-красное обещание расправы исходило волнами.

Это тактическая ошибка. Велик шанс, что его ответ ранит Чую; Дазай всё ещё
мог что-то упускать, просто не владел информацией, благодаря которой
посчитал бы происходящее безнадёжно глупым. Но на его рубашке была кровь,
рука Чуи горела на шее обещанием, и сильное желание струилось в
пространстве между их телами. Сердце ныло.

Он закрыл глаза, сдаваясь с потрохами, с последним вздохом.

– Чуя, пожалуйста.

Половину секунды ничего не происходило, и он замер от мысли, что его сочли

неадекватным, и затем Чуя вжался в него всей своей силой, так восхитительно
точно и выверенно, чтобы затрагивать ткань, а не кожу, что даже Дазай
почувствовал себя уязвимым, беспомощным, а затем последовал поцелуй. Чуя
был безжалостен: кусал, стремился разорвать на части, топил в собственном
запахе и вкусе, задевал горло мягкими губами и острыми зубами, оставляя
отметины так высоко, что бинты не скроют. Ему было достаточно, он дрожал и
распадался на части, но Чуя – всегда – требовал ещё, слегка ранил, но выбирал
больше не причинять боль; и в качестве ответа он положил руки на бёдра Чуи,
аккуратно, через одежду, хватаясь, но не сдерживая. Чуя кусал снова и снова с
какой-то злобной сдержанностью, будто бы не мог выдрать из Дазая жизнь
78/290
зубами – будто бы Дазай не подставился для этого. Ох, он и забыл, что
отправной точкой его возбуждения был Чуя, сосредоточивший на нём всю свою
ярость, всё внимание и контролируемую силу этого очаровательно небольшого
тела.

Благодаря разнице в росте он мог смотреть на Чую, даже пока тот напоминал о
себе зубами на шее и распахивал рубашку, дабы прижаться тонкими пальцами к
груди Дазая; черные перчатки и кровь на белой ткани – почти идеальное
сочетание. Он вытянул руку, нарочно и достаточно красноречиво для Чуи сбивая
на пол шляпу. На мгновение Чуя погрузился в совершенную неподвижность,
взглянув на Дазая из-под ресниц ярко-голубыми глазами, однако вновь начал
двигаться, до того как Дазай успел подумать, не совершил ли он непоправимую
ошибку, и пинком убрал из-под ног шляпу, что было достаточным ответом, а
затем поцеловал его, яростно и грязно, с такой интенсивностью, что реальность
запечатлелась острыми краями зубов Чуи, ногтей и его желания. Объявленое и
принятое разобщение, мир за окном – всё осталось позади, и от осознания его
прострелило безосновательным ужасом, отчего он вцепился в Чую крепче,
взялся за его волосы, обхватил тонкую талию.

– Срежь с меня их все, – прошептал он, слыша себя будто со стороны, ведомый
инстинктами.

Он рассчитывал, что Чуя начнёт колебаться от такого рода просьбы. Дазай

никогда не снимал все бинты перед ним (или перед кем-то другим, коли на то
пошло), только не для секса. Девять лет, и в течение их Чуя видел его
обнажённым, пока тот истекал кровью, пытался покончить жизнь
самоубийством, давал слишком большую дозу, ужасно болел, но никогда,
никогда, никогда в таком контексте. Иногда он оставлял бинты на шее, чаще –
на груди и животе, объявляя это обратным стриптизом, чтобы его не видели
всего сразу, и Чуя понимал, никогда ни к чему не принуждая.

Поэтому он ожидал нерешительности, неуверенности, возможно, несколько

вопросов, некоторую передышку, чтобы он мог оправиться от такой безумной
вивисекции.

Вместо этого Чуя загорелся.

Нож оказался в его руках быстрее, чем шорох услышался сквозь полуиспуганное
дыхание Дазая; острое как бритва лезвие прошло через рубашку и бинты на
груди, едва коснувшись кожи, другой рукой Чуя за плечо прижимал его к стене,
держа смирно, чтобы он мог безопасно творить свое искусство, преднамеренно,
обдуманно, головокружительно. Лезвие лизнуло кожу на руке, сначала левой,
затем правой, действия Чуи настолько идеально выверенные, что он вдруг
понял: Чуя, должно быть, запомнил, сколько раз Дазай оборачивает бинт.
Интимность этого момента заставила замереть, затащила всё в нём в тихое,
неподвижное пространство под контролем Чуи, запечатанное шёпотом
разрываемой ткани на горле. Обнажённый до пояса под взгядом Чуи, и есть в
этом странный небольшой проблеск... печали, причудливо сочетающейся с
собственническим удовольствием; об этом ему придётся подумать, когда он
сможет думать, когда он захочет думать.

Однако Чуя, кажется, не собирался ему даже давать на это времени, снова
целуя, прижимаясь к нему, голая рука провела по его руке вверх по следам,
которые связывали его с процедурами Мори, вдоль глубоких шрамов на шее,
79/290
которые предшествовали им, пальцы одинаково скользили по шрамам и коже.
Не как будто между ними нет разницы, но словно он видел различия, понимал
их, принимал, и именно это нужно было Дазаю, находившемуся в квартире Чуи в
форме ВДА и с чьей-то кровью на его руках убийцы. Именно рука Чуи на его
открытом горле, впервые кожа к коже, удивительная мягкость подушечки
большого пальца, мозоли от ножа, от мотоцикла, требовательно
прижимающиеся в желании добраться до самого нутра. Вот это.

Так почему же ему казалось, что с него содрали кожу?

Чуя прильнул, как всегда отзывчивый, удерживая на месте своим весом, рукой,
крепкой и надёжной, вокруг шеи, поглаживающей пульс; губы почти касались
рта, голос был тихий, уверенный, наполненный множеством смыслов, которые
Дазай мог разглядеть:

– Я здесь.

Земля под ногами осыпалась.

Нет.

Мори не мог знать.

Мысль молниеносная, нелепая, паническая, но не менее оглушительная,

обязанная быть сохранённой в тайне. Он сцеловал слова с губ Чуи, проглотил их,
сохранив в безопасности в своём сердце, затем толкнул его к противоположной
стене маленькой прихожей, закрывая его своим телом от...

Ничего.

Ничего, кроме вещей, что они упустили, поглощённые разговором их тел и в том,
как Чуя позволил прижать себя, но не уступил ни капли в поцелуе; его губы,
руки, тело были якорями, как и сила, изящество, свирепая преданность, которую
Дазай ненавидел, от которой возмущался, но в то же время хотел, хотел, хотел,
и этого слишком много для его чувств. Слишком много, чтобы не чувствовать.
Невыносимо, невыносимо...

Чуя сильно потянул за волосы, разрывая поцелуй, бросая Дазая в боли и

болезненной действительности.

– Спальня, – он был так близко, что Дазай чувствовал его дыхание, жар рта,
словно обещание интоксикации, прежде чем Чуя отстранился и потянул Дазая
за собой, пока тот протестующе хныкал из-за потери контакта. – Я хочу тебя
там, где смогу делать с тобой то, что мне нравится.

Дистанция немного привела его в чувства, достаточно, чтобы он выдавил

тонкую усмешку и попытался поддразнить:

– Ты и там делал со мной что нравится, – но всё же двигался за Чуей, хотя тот
шёл спиной вперёд, но вёл Дазая по квартире так же естественно, как вёл
всегда, когда речь шла о навигации в подобных ситуациях.

– Даже не начал, – Чуя привёл его в спальню со странным спокойствием, будто

шатающийся и дрожащий Дазай заставил его стать более твёрдым, более
80/290
уверенным. Баланс во всех проявлениях. – Скажи, чего ты хочешь.

– Мне казалось, я говорил тебе, – он пытался быть игривым, и это не работало: в

собственных словах слышалась отговорка, желание убежать от какого-либо
обсуждения.

– Скажи, Дазай.

Он забыл, всегда забывал, что Чуя способен быть придирчивым,

требовательным, каждой клеткой – исполнитель в ожидании послушания. Слова
обрушились ровно на ту часть его, что подчинилась немедленно и безрассудно.

– Хочу, чтобы ты трахнул меня.

Во взгляде Чуи было какое-то невыносимое терпение, когда он вгрызся снова с

уверенностью архивиста, оставаясь на месте и давая Дазаю расстегнуть его
жилетку и рубашку.

– Ты всегда этого хочешь. Чего ещё?

Значит, осталась только правда, и он прекрасно понимал, когда стратегия

требует сдаться.

– Успокой мой разум, – и это было почти слишком, так что он решил добавить
того, что Чуя уже знал, легко вернулся к вкусным грязным разговорам, которые
Чуя так любил. – Дай мне почувствовать тебя.

Тяжелый взгляд Чуи лёг на него.

– Смогу ли я?

– Ты всегда мог, Чуя, – пробормотал Дазай недоуменно. Разве он не знал? Все

эти годы он оберегал Дазая, ставил на колени и обладал его телом с таким
изяществом, что тот мог просто плавиться в его руках, находиться под
контролем, просто быть. Разве он не знал этого всё это время?

Однако взгляд Чуи был каким-то... анализирующем: возможно, он был не до

конца уверен.

– Тогда я всё сделаю, – тихо сказал он и притянул к себе, Дазай жалобно

простонал, оттого что ему ещё не удалось избавиться от рубашки Чуи, и затем
тот поцеловал его; паника утонула в ощущениях и прикосновениях вместе с его
разумом и им самим за один сладкий порыв. Руки Чуи были везде, исследовали,
узнавали, что казалось... опасным, ведь так Чуя мог понять

(понять что?)

но ещё он хотел этого, хотел до боли. Тянул одежду с Чуи, пока тот не избавился
от рубашки и жилета, и теперь они соприкасались кожей везде, тело Чуи
определяло границы его тела, твёрдый член на бедре, тонкая рука в волосах, и
желание, разрезающее кожу, опаляющее вены, везде горячо и ярко. Чуя с
одержимостью оставлял пальцами синяки на коже, маленькие заявления прав.
Он лежал обнажённым, неуверенным, но Чуя, ох. Чуя – воплощение
наслаждения, и он нырнул с головой в его вкус, ощущение и запах, оказался
81/290
подхвачен бурным течением, беспомощно покачиваясь навстречу
прикосновениям, когда рука Чуи скользнула в его штаны, сжимая.

– Что мне с тобой сделать, м? – были какие-то мягкие нотки в голосе Чуи, что-то
почти задумчивое. – Ты сделал бы всё, что я захотел бы сейчас, не так ли?

Ох, опасно, опасно, что Чуя понимал это, что Дазай дал ему понять и не
сдержался настолько, чтобы сберечь Чую. Но прикосновения Чуи обжигали
клеймом, что кожа предательски не перестанет доказывать; Чуя откинул ему
голову, не позволяя Дазаю прижаться и спрятаться в теплом успокаивающем
изгибе его шеи, пока тот не кивнул, беспомощно и ошеломлённо.

– Я собираюсь сделать с тобой то, что никогда не делал, – пробормотал Чуя

нежно и уверено, крепко завязывая повязку у него на глазах. – И ты позволишь
мне.

Это был не совсем вопрос. Скорее возможность для Дазая высказаться, если он
захочет: в конце концов, они сделали множество вещей за эти годы и на таком
минном поле, как тело Дазая, не мог идеально точно ориентироваться даже Чуя
с его грациозностью и восприятием. Но ответ всегда был один на всё, на
желаемое, на удивительное и мучительно хорошее, и он поцеловал горло Чуи,
предвкушающе гладя его по спине, и прогнал панику по поводу того, чего
такого Чуя может хотеть, что Дазаю придётся позволять.

– Что угодно, Чуя.

Чуя буквально промурлыкал от этих слов – или от небольшого укуса, который

Дазай оставил ему на шее, – гладя его слишком медленно своими слишком
умными руками, пока Дазай не вернулся на свою родную орбиту, где паника
была далекой и Чуя держал бразды правления.

– Расстегни мне штаны, Дазай, – пробормотал он тепло и нежно, и Дазай тут же

послушался, нетерпеливо прижимаясь и целуя это прекрасное горло, языком
забираясь под чокер, чтобы ощутить на вкус пот и Чую, извиваясь, когда Чуя
наградил его коротким стоном – похвала, дрожащий свет в венах. – М-м, мне
нравится, когда ты так делаешь.

– Почему? – пробормотал Дазай, просто чтобы услышать больше слов от него,

освежить в памяти грубые нотки, просачивающиеся в голос, когда он брал
власть над Дазаем. Он зажал чокер между зубами, немного оттянув; вспышка
ревности пронеслась в нем, оттого что Чуя мог и будет носить такую вещь без
страха заявить о себе.

– Так хорошо, – выдохнул Чуя, от похвалы Дазай задрожал. – Никто не трогал

меня там, – что-то в его голосе говорило о том, что за этими словами стоит
больше, но сложно было думать, когда Чуя обнимал, дрочил ему и заставлял
хныкать, нарочно приспустив штаны, чтобы дать Дазаю возможность сделать
что-нибудь, а не только чувствовать. – Чокер тоже никто не трогал.

Его всегда пьянило чувство, что он у Чуи исключение из правил, и тот знал это,
потакал этому чувству, позволял тянуть и терзать чокер и чувствительную кожу
вокруг, заставлял Дазая стонать напротив кожи с засосами, которые он
наставил, когда пальцы Чуи дразняще скользнули в расщелину ягодиц –
обещание компенсировать слишком медленные движения на члене.
82/290
– Прикоснись ко мне. Я хочу твою руку на члене.

Дазай дал ему желаемое, действуя в таком же полуболезненном темпе, в каком

Чуя вёл его в танце за танцем на протяжении всех этих лет, шелковисто-твёрдая
длина ощущалась в руке, в то время как Чуя дразнил его вход, заставляя
корчиться.

– Ты трахнешь меня? – ему нужно, нужно, чтобы его взяли, наполнили, чтобы Чуя
стёр боль, используя его тело. Чтобы не было нужды просить об этом, кроме как
для удовольствия Чуи; чтобы было подтверждение, что ему дадут даже то, что
он не заслужил. Он прижался к шее, осторожно укусил, не желая оставить
синяк, только не здесь. О том, что он обладал Чуей, может знать только Дазай, а
Чуя – лишь чувствовать.

Чуя медленно улыбнулся, подаваясь навстречу его руке с тем же ленивым

изяществом.

– Конечно. В тебе так много желания, как я могу устоять?

– Что ты собираешься сделать со мной?

Он хотел знать и в то же время не хотел. Нерешительность сама по себе

возбуждала, так же как и поддразнивания Чуи, когда он вжимал один палец
внутрь, пока Дазай не начинал просить больше, извиваться, протестующе кусать
плечо, изящную линию шеи и упиваться тем, что его игнорируют.

– Посмотрим, – пробормотал Чуя, поцеловал, успокаивая, дразняще погладил

двумя пальцами кольцо входа, пока Дазай снова не потерял голову от
удовольствия, лишь смутно осознавая, что послушался, когда Чуя сказал ему
снять штаны и лечь, больше поглощённый тем фактом, что Чуя больше не трогал
его. Кровать холодила спину, и Чуя потратил томительно много времени на
раздевание, но он был не против подождать, когда перед ним открывался такой
вид. Чуя избавлялся от одежды, нарочно откладывая свои доспехи по одной
вещи за раз, чтобы вместо них раскидать по частям Дазая, во взгляде –
расчётливость хищника, когда он залез на кровать между ног Дазая и первым
делом утянул его в поцелуй. – Держи ноги, – промямлил Дазаю в рот, команда
прижала того к кровати, когда Чуя привстал, широко развёл ему ноги, так что он
мог только корчиться в беспомощном протесте, когда Чуя выдавил смазку прямо
на него, на секунду дезориентируя ее холодом, и затем пальцы терли,
требовательно вжимались, таким же требовательным был взгляд Чуи, которым
тот его прожигал, заставляя умоляюще, возбуждающе извиваться. – Хочу
чувствовать тебя.

Требование забралось под кожу, гладким шёлком стянуло запястья и горло,

словно путы, словно Чуя.

– Ну же, почувствуй, – выдохнул Дазай – на самом деле умолял, даже если звучал
иначе, загубленный под взглядом ярких глаз Чуи, желающий его глубже. – Я дам
тебе, дам всё, что ты хочешь...

– Правда, Дазай? – Чуя специально был пиздец медленным глубоко в нём, Дазай
выгибал спину, когда тот сгибал пальцы; голос грубый, твёрдый настолько, что
Дазай мог свернуться вокруг этой уверенности и замурчать, как кот. – Всё, что
83/290
хочу?

Вопрос просочился глубоко, глубже, чем Дазай хотел, нырнул в колодец страха,
ведь Чуя мог обмануть, мог использовать это допущение, дабы разорвать любую
из тех нитей, что удерживают Дазая вместе. Но Чуя не станет, потому что Чуя не
был таким в принципе, и Дазай выкинул из головы все другие возможности,
позволил желанию собраться на кончиках пальцев, поджечь его.

– Да, – он резко втянул воздух, которого казалось слишком мало без руки Чуи на
горле, что давала ему дышать, и даже сжимать пальцы на этих густых прядях
могло помочь. – Скажи, чего хочешь, Чуя, пожалуйста...

Чуя прикрыл глаза на мгновение, и Дазай зацепился взглядом за взмах длинных

ресниц на гладкой щеке, дрожь этого гибкого тела напротив перешла на его
собственное.

– Я покажу, – пробормотал он, снова поднимая взгляд на Дазая, в то время как

вытаскивал пальцы, оставляя его болезненно пустым, остро осознающим, чего
он не знает, чего не имеет. – Готов?

Несправедливо – он хотел знать, и Чуя не мог ему соврать на словах так, чтобы
Дазай не прорвался через ложь, как через папиросную бумагу, но
прикосновения, прикосновения были иным. Едва воспринимаемыми,
двусмысленными, крадущими мысли, приводящими в ярость, и Чуя был слишком
хорош в этом. Дазай изгибался, короткий стон застрял в горле от мимолётного,
сводящего с ума трения их тел.

– Чуя, ну же, не заставляй меня ждать... – но он не мог отвести взгляда, Чуя

смотрел на него своими темными от желания глазами – звезда, начинающая
жечь кобальт, ужасающая неминуемость бо́ льшего перед концом всего.

– Но ты подождёшь, – пробормотал Чуя, ублажая себя, непристойный звук от

скольжения руки заставил Дазая простонать; обещание было невыносимым, он
трескался словно тонкий лёд везде, где его касался Чуя. – Ты бы подождал,
верно?

Голос Чуи давил на грудину с такой же интенсивностью, как член на его

задницу, и под ним он раскрывался, ждал, отлично зная, как пуст, как близок к
тому, чтобы изменить это, быть расколотым и снова собранным благодаря
требованиям тела Чуи. Он яростно закивал в согласии, отчаянно моля; эта угроза
– чтобы заставить его ждать, вынудить решить подчиниться – пронзила его, как
молния, слишком красноречиво, его охватил ужас из-за признания, что он
сдался. На языке вертелись слова, скорее всего, имя Чуи, хотя звук его голоса
падал в никуда ещё до того, как достигал ушей, оставались лишь вибрации
горла. Что-то из его слов, должно быть, оказалось правильным ответом, потому
что Чуя вошёл в него одним плавным движением, заставив вздрогнуть; член Чуи
был таким твёрдым и горячим внутри, немного дискомфорта от поспешной
подготовки – именно то, чего он хотел, боль раскалывалась об удовольствие,
пока они оба не стали чем-то терпимым. Чуя великолепен над ним, с волосами
яркими, как солнце, глубокими, как небо, глазами, тонкие пальцы сомкнулись на
горле, наконец сжав так, чтобы Дазай мог правильно дышать.

– Вот так, Дазай, – бормотал Чуя, достаточно приблизившийся, чтобы Дазай мог
обхватить его руками, но слишком далёкий, чтобы поцеловать, и он возмущенно
84/290
впился ногтями в мышцы прямо под лопатками, умоляюще хныча, пока Чуя
двигался в нём медленно, так медленно, что тот чувствовал каждый сантиметр
члена, движение их тел вместе или раздельно, но всегда, всегда связанных друг
с другом. – Дай мне взять тебя, – короткие поцелуи, медленные глубокие толчки,
и взгляд Чуи всегда на нём, сводящий с ума, плавная неторопливость
наступающего прилива, заставляющая прочувствовать всё, притягивала
внимание каждым томительным движением, требовала присутствия, признания.

Ему хотелось дёрнуться от такого ужасного собственничества. Хотелось взвыть

от несправедливости. Хотелось свернуться в клубок, спрятавшись от этой
энергии. Он хотел, хотел, хотел, чтобы всё, кроме Чуи, было намеренно стёрто,
мир потонул в границах их тел, чтобы член Чуи был в нём, рука Чуи прижимала
его, Чуя глядел безжалостно во всё своей нежности. Чуя, Чуя, осторожно
контролирующий его дыхание в ритме медленных толчков, вытягивающий
воздух из Дазая, отпускал лишь настолько, чтобы тот вдохнул его запах, его
одержимость, принудительно сдерживал его панику с помощью искусственного
дыхания, что казалось... заботой, или пониманием, или нежностью, или ещё чем,
что было очень опасно показывать кому-то вроде Дазая, потому что...

Потому что... неважно. Имело значение лишь то, что хватка Чуи была щитом от
страха, сковывающего грудь, и то, что, как бы Дазай ни держался за него, это он
был ножом в горле Чуи. Что Чуя был бесстрашен, и его воля требовала от Дазая
сдаться телом и страхом. Что он позволял Дазаю крепко сжимать его, будто
Дазаю предоставили защиту вместо неизбежного разрушения, перед которым
он был беспомощен, и Чуя это знал и всё равно не прекращал. Всё, что имело
значение, ослепляло его. Мягкость щеки Чуи, когда он касался её костяшками,
его тело, вжимающееся в тело Дазая, словно римский триумф, и то, как он
защищал Дазая, доверяя ему.

– Безжалостный Чуя, – выдохнул он, и было опасно говорить что-то настолько...

нежное, но чувства всё равно просочились в слова, коварные, настойчивые.

Чуя поёжился – Дазай слишком сильно ощутил его медленное, грубое

содрогание, – а затем продолжил двигаться так же томительно, врываться в
него словно ледокол, эсминец.

– Блять, да, – выдохнул он, полыхающим взглядом смотря на Дазая, сквозь него,
и даже неизбежность стать пеплом не могла остановить его от того, чтобы
замереть и потянуться к огню. – Никто не остановит меня, – сжимая с этими
словами руку на шее Дазая, отрезая ему доступ к воздуху на одну прекрасную
секунду, в течение которой Дазай не поддавался панике, даже если страх
плескался в нём, потому что не было никого, кто мог бы остановить Чую. И пока
что он...

Он даже не притрагивался к Одасаку, и вот что...

Но сейчас Чуя касался его. Чуя заявлял свои права, трахал его так, что даже
Дазай не мог сбежать, ничто в его теле или сознании не отступит от Чуи;
приводящая в агонию нежность в том, как Чуя с легкостью откидывал голову,
чтобы дать Дазаю взять в зубы чокер, будто Дазай был тем, перед кем можно
быть полностью уязвимым. Тело Чуи поглощало его, делало всё реальным,
делало его реальным, говорило с ним так, что он не мог сбежать, сместиться или
сделать что-то другое, трансформировало его в то, чем было само. Звук его
голоса в ухе Дазая:
85/290
– Здесь только мы, и ты мой.

Мир погрузился в хаос.

Швы внутри натянулись, паника раздирала горло.

Тело превратилось в обломки, выброшенный за пределы разума груз.

И Чуя обнимал его, требовал присутствия, топил панику, контролировал

дыхание, ласкал тело. Дазай прижался к нему сильнее, обнял крепче, будучи в
силах лишь кивнуть – самое опасное эгоистичное подтверждение, и теперь
Дазай потеряет его, потеряет, потому что если Дазай когда-нибудь, когда-
нибудь открыто захочет его...

Но Чуя не отпускал его, продолжал двигаться в нём и на нём, всё ещё брал его с
яростной нежностью, мягко произнося слова утешения на ухо, которые было
больно, больно, больно слышать, они терзали его ужасом и желанием. «Я здесь,
я здесь», снова и снова, пока он не мог больше вынести этого обещания и
прижал руку ко рту Чуи, чтобы слова прекратились, до того как их кто-то
услышит и использует против него. Но он зажимал рот осторожно, дрожащими
руками, в извинении целовал челюсть, потому что иглы в сердце были
желанными, и они там слишком долго, чтобы он мог понимать, в какую сторону
течет кровь, не чувствуя их уколов.

Чуя поцеловал пальцы и осторожно убрал их со своего рта, чтобы снова

поцеловать Дазая, придавить его своим весом, и почти шокирующе было
осознавать, как сильно у него стоит, от прикосновения живота Чуи к его члену
он простонал – резкий скачок наслаждения от плавного к безотлагательному по
его странному спектру близости и страха, по которому Чуя его вёл, – и укусил
красивый изгиб губ Чуи в ответ, почти возражая.

– Прикоснись к себе для меня, Дазай, – промурлыкал Чуя ему в рот, одобряя этот
укус, его ответы, он тёрся об него медленно, грязно, собственнически, идеально.
– Покажи мне, как тебе нравится то, что я с тобой делаю.

От этого он застыл, интуиция кричала не показывать даже столь

недвумысленное желание, которое он чувствовал, опасно, опасно. Однако
требования Чуи были для него законами, всегда, когда он позволял себе быть
честным, поэтому он подчинился, преодолевая миллион километров между
разумом и рукой, чтобы опустить её и подрочить себе, другой крепко обнимая
Чую за шею, притягивая его ближе. Рука на горле, рука в волосах, Чуя поцеловал
его со всей силой, в которой собственное тело отказало Дазаю, пожирая его,
овладевая им со всепоглощающей нежностью, которая разрывала его,
открывала для прикосновений Чуи, будто тот мог вдавить ласку сквозь мышцы в
самое нутро, и вся кровь окрасилась в красный от гниющей в нём скорби. Дазай
снова и снова беспомощно кусался, чувствуя онемение в ногах и искры на
кончиках пальцев, его выворачиво от удовольствия и ощущений, от спины Чуи
под пяткой, от руки Чуи на горле, от имени Чуи на языке, которое было
молитвой, мольбой для тех самых слов, которые он не озвучил, утопил в себе и
поделил на противоречия.

Чуя мурлыкал ему на ухо – успокаивающий звук, что словно нож в спину, и Чуя
знал это, должен был знать, судя по заботе в голосе, по крепким объятиям, по
86/290
тому, как он трахал его, отчего его тело беспомощно изгибалось, по движениям
его руки, доводящим до отчаяния, и он балансировал на грани паники и оргазма,
бесконечных и недостижимых.

– Я здесь, Дазай. Я здесь, ты мой, и никто не остановит меня. Никто не встанет у

меня на пути, – спокойствие в его голосе было вызовом, уверенным откровением,
будто он знал наверняка, будто он уничтожил бы мир, если бы что-то встало
между ними. – Здесь только мы. Почувствуй меня, Дазай. Только я, – будто бы
Дазай мог думать обратное, будто бы хотел, в то время как Чуя и был его миром.

Оргазм прогремел волной звездного света и осколков стекла, обрушился на

него, раскрывая до костей, на которых вырезаны требования Чуи; Чуя жестоко
трахал его сквозь наслаждение, делая его более острым, и оно было
невыносимым, необратимым, меняло его, меняло, и он цеплялся за Чую,
бездумно хватался за плечи в нужде, в желании, в беспомощном блаженстве.

– Это моё, – рычал Чуя напротив его губ. – Ты мой, – и он был его. Несмотря на
ложь и страх, более острые, чем его жестокость, более глубоких, чем замерзшие
обломки его души, он был его, и в подтверждение из него вырвался всхлип или
что-то хуже.

Этот звук потонул в поцелуе, пока Чуя продолжал ласкать его, удерживать, но
паника всё равно возвращалась, медленная, густая, неизбежная, по мере того
как угасало удовольствие. Он пробормотал имя Чуи в шею, частично извиняясь,
частично в угоду своей слабости, мягко целуя его прямо над чокером, пробуя на
вкус соль, чтобы предотвратить безумие. Большего он не сможет. Ему нужно
идти. Нужно бежать. Желание было резким, неотложным, словно молочная
кислота в мозгах и конечностях.

Чуя снова поцеловал Дазая, мягко и быстро, и затем аккуратно отстранился,

перекатившись на спину.

– Нужно в душ, – сказал он с нарочитым безразличием, напряжение струилось в

голосе.

Ах. Тактичный Чуя.

Это... самое ужасное, что ему приходилось испытывать, если честно.

Лежать в кровати, пока Чуя ушёл в душ, было пыткой, но Дазая пытали и
раньше, и не заставлять Чую смотреть за его позорным побегом – меньшее, что
он мог сделать.

Ему нужно бежать.

Бежать, пока не...

Пока не...

87/290
судьбою заключён в тиски

Дазай ожидаемо ушёл, когда Чуя появился. Ожидаемо, не менее

впечатляюще: вид пустой кровати был словно холодный, гладкий камень на
сердце. Дазая почти трясло от необходимости уйти, и сердце подсказало Чуе
отпустить его в этот раз. Блять, что, если он был неправ? Что, если... Но он бы не
сделал этого, верно? На этом этапе Чуя не должен был видеть, а тем более
влиять на Дазая. Так что он надел пижамные штаны и постарался не думать
слишком много о тишине, направляясь на кухню за некоторыми вещами, и с тех
пор он сидел на диване вместе с бутылкой вина. Нет, стойте... с другой бутылкой
вина. И перед этой была ещё одна, а перед той ещё. Немного сбился со счёта.
Это должно быть предупреждением, что он, блять, потерял голову.

Стук он услышал только на третий раз и тяжело нахмурился в сторону двери,

подходя к ней. Люди по случайности не стучат Чуе в двери, значит, кто бы это ни
был, он хочет войти. Подозрительно. Он давным-давно выяснил, что дверной
глазок пиздец бесполезный, так что собрал под кожей силу способности,
приготовился и толкнул дверь, за которой оказался... ебаный напарник Дазая.
Это слово задело за живое, в то же время «Смутная печаль» отступила, а кожа
похолодела. Он уставился на него, прищурившись, пытаясь вспомнить имя,
которое вертелось на языке.

– ...Что?

Куникида неодобрительно нахмурился, и кем был этот чертов заморыш, чтобы

осуждать Чую?

– Дазай сказал подменить его, – сказал Куникида вполне разумную вещь. – Я

могу войти, Накахара-сан?

Чуя обдумывал плюсы (кто-то присмотрит за ним, пока он пьян) и минусы (ему
придётся тусоваться с ебаным напарником Дазая всю ночь), продолжая пялиться
на парня.

– Почему? – потребовал он, но уже сделал шаг назад, чтобы впустить его, потому
что этот мудак точно мог бы просидеть возле его двери всю ночь и соседи
начали бы распускать слухи. Он знал почему, если честно, но хотел знать, что
Дазай сказал ходячему сборнику правил.

– Он рвался заняться бумажной работой, – сухо ответил Куникида, проходя мимо

Чуи в квартиру, – так что, полагаю, он пытается справиться с каким-то кризисом,
– аккуратно снял обувь и поставил их в одну линию на краю ступени, за что Чуя
был благодарен.

Он фыркнул и закрыл дверь, одной рукой запирая её, другой махнув Куникиде
проходить внутрь. Почему бы, блять, и нет?

– Да, похоже на то, – пробормотал Чуя, возвращаясь к своему месту на диване.

Усевшись, он понял, что одет только в пижамные штаны, но не то чтобы он
приглашал сборник правил, в конце концов. Тому придётся просто, блять,
смириться. Что за хуйню Дазай задумал? Нужно ли пойти искать его? – Хочешь
выпить? – предложил он по привычке, в нём говорила та часть, над которой он
усиленно работал, дабы перестать автоматически переключаться в режим
88/290
услужливого хоста. Спасибо, ане-сан.

Куникида медленно моргнул.

– Разве можно кому-нибудь из нас пить в таких обстоятельствах?

Чуя наградил его долгим, пристальным взглядом.

– Ты нихера не знаешь о моих обстоятельствах. Если не хочешь пить, так и

скажи, блять.

Сборник правил слегка нахмурился, но ответил:

– Ты прав. Я просто беспокоюсь за твою безопасность. Если честно, после любого

десятиминутного разговора с Дазаем я хочу выпить, – вздохнул Куникида, и Чуя
понимающе кивнул. Махнул рукой в сторону кухни.

– Бокалы там, если хочешь, – конечно же, он хотел. Дазай – ублюдок, а у Чуи
безупречный вкус. Как и у сборника правил. Дёшево, но прицельно. Ебаное ВДА
должно лучше платить своим людям. Тогда, может, у Дазая будут нормальные
средства для волос. – Ебучий Дазай. Из-за него все хотят напиться.

Куникида долго смотрел на Чую, между бровями – маленькая складка. В итоге

он спросил:

– Вы поругались? – будто бы они не ссорились постоянно. Будто бы он знал.

– Мы ругаемся каждый чертов день, начиная с нашей встречи, – печально

произнёс Чуя в бокал вина.

Куникида поморщил нос с явным раздражением.

– Он просто такой... агрх.

Подходящий звук для описания Дазая, пришлось признаться Чуе. Принеся бокал,
Куникида протянул его Чуе, который нетвердой рукой наполнил его.

– Да, – сказал он, – именно так.

– Он подкупил меня, сказав, что займётся бумажной работой. Его бумажной

работой, – жаловался Куникида. – В каком месте это подкуп?

– Он управляет твоими ожиданиями.

– Он рушит мне жизнь.

– Так я и сказал, – Чуя закрыл один глаз, чтобы держать ровно бутылку, пока он
наливает себе ещё вина. Не очень получилось, и пришлось поймать то, что
пролилось мимо бокала, закинув внутрь капли с помощью способности.

Лицо Куникиды приобрело то выражение разъярённого, беспомощного

раздражения, которое в конце концов появлялось у всех, кто был в тесном
контакте с Дазаем.

89/290
– Теперь я вижу, что он был таким и в Мафии, – он звучал шокированным. –
Видимо, такой он на самом деле, – было легко решиться не поправлять его.

– Садись, – сказал Чуя вместо комментариев к его словам. – Не могу нормально

пить вино стоя.

Куникида кивнул и присоединился к Чуе на диване, и за ним ещё веселее, чем за

Дазаем, было наблюдать, как он складывается пополам на мебели, созданную
специально для Чуи. Печально, но это они расплачивались за то, что были выше
необходимого.

– Каково было тогда?

Это был поистине пиздецки странный вопрос. Спрашивать о Дазае – так же

несуразно, как длина ног Куникиды. Дазай представлял собой ложь, обернутую
заблуждениями.

– По сути так же, как и сейчас, – постарался он. – Возможно, чуть меньше, но он
всегда был раздражающим ублюдком.

Вроде как поняв его, Куникида поднял бокал.

– Я выпью за... – пробормотал он в бокал, – этого мудака.

Чуя ухмыльнулся последнему слову, потому что страдания в компании всегда

выносят наружу дерьмо.

– О-о, плохие слова, – поддразнил он. – Тебе неслабо от него досталось.

– Я матерюсь, – возмущенно парировал Куникида. – Я матерился, до того как

встретил его. Просто в меньших количествах. – Чуя ответил ему, довольно шатко
подняв палец вверх. – Готов поспорить, ты матерился, прежде чем встретил его,
– рассмеялся он, – и потом стал больше.

– Не больше, – ответил Чуя, подняв руку, чтобы подтвердить свою серьезность. –

Я много ругаюсь.

Куникида нахмурился и спустя мгновение задумчиво произнёс:

– Ты когда-нибудь замечал, что Дазай почти не ругается? – он моргнул, выпил,

затем снова моргнул и наконец объявил: – Должно быть, он переносчик.

Эта мысль ударила по Чуе так быстро, сильно и необъятно, что он просто
разразился смехом.

– Точно.

Видимо, решив, что это стоит нового тоста, Куникида тронул своим бокалом
бокал Чуи и выпил за врожденную способность Дазая заставлять людей
материться, чтобы они не убили его. Спустя ещё мгновение, когда смех Чуи
прекратился, он вдруг спросил:

– Какого сейчас быть его напарником?

90/290
– Отвратительно. Будто пасти социофобных кошек, – пауза затянулась, прежде
чем Куникида горько добавил, – ...тем не менее, странно обнадёживает.

На последнее Чуя с подозрением уставился на него, сузив глаза. Люди не

должны находить Дазая обнадёживающим. Только не такой тип людей.

– О, правда? Это как?

Как оказалось, ходячий сборник правил может впечатляюще выгибать бровь.

– Ты прекрасно знаешь, о чём я, Накахара-сан.

– Может быть, – Чуе не нравилось думать, что этот парень мог читать его.
Конечно, он не мог. Ни за что, блять. – Может и нет.

Куникида тихо вздохнул.

– Он рядом с тобой уже две недели, даже если вы очевидно... конфликтуете.

Думаю, ты прекрасно осознаёшь, что я имею в виду, когда говорю, что Дазай
Осаму умеет убеждать.

Чуя поднял палец.

– Но знаешь ли ты, что имею в виду я?

– ...Наверное, нет.

– Хорошо, – выдохнул Чуя, опустив руку. Сделал глоток вина. Затем ещё один, и
затем потерялся в бархатном цвете старой крови.

– Так что ты имеешь в виду? – в конце концов подтолкнул его Куникида,

возвращая в настоящее.

– Не уверен, что могу объяснить, – признался Чуя, не уверенный, что дело в

алкоголе. Он, конечно, был пьян, просто в говно, но не в этом проблема.
Проблема в Дазае и всех вещах, которые идут с ним. Не поддающиеся, блять,
описанию. На секунду он подумал всё равно попробовать объяснить, но потом
вспомнил, что в нормальных обстоятельствах этот мужчина как минимум
частично враг, и лучше подумать, прежде чем открываться ему. – Он сказал, как
долго ты должен быть здесь?

Куникида немного покачал головой.

– Сказал, ему нужен день. Не знаю, значит ли это завтрашнее утро или
завтрашний вечер.

Чуя принял это к сведению, особо не изменившись в лице, хотя мысли хаотично
носились в голове.

– Ладно. Тогда всё хорошо, – он обозначил временные рамки. Они были не

идеально точные, но тем не менее имели предел.

– Хорошо? – голос Куникиды был мягким. Нежным. Чуя этот голос ненавидел.

91/290
– Да, думаю, да, – он не знал, что ещё сказать. Куникида был ещё одним
человеком, который, возможно, имел представление, каково стоять рядом с
заживо горящим Дазаем, но это не одно и то же. Не может быть.

Долго глядя на Чую, сборник правил тихо сказал:

– Ты не в порядке, так ведь, Накахара-сан, – это был не вопрос. Обращение

резало слух, но он не поправлял его, не убирал эту стену формальности между
ними.

– Почему ты так думаешь?

– Потому что, – вздохнул Куникида, – в тебе три бутылки вина, а Дазай как
лунатик носится ночью по Йокогаме.

– Ты не знаешь, сколько во мне бутылок вина, – он сам себе казался

беззащитным. Это ему не понравилось.

– На кухонной стойке три открытые бутылки, а остальная часть дома безупречно

чистая, – аргументировал Куникида.

– Там две, – Чуя помахал бутылкой. – Третья здесь.

– Как я и сказал.

Его слова имели смысл, и из-за них Чуя чувствовал кислый привкус на языке.
Чувствовал себя... глупым.

– В любом случае то, что делает Дазай, – его дело. Никак не связанное со мной, –
было больно говорить такое, и он сам слышал горечь в своих словах, неприятных
для слуха.

– То, что он практически потерял контроль, говорит об обратном, – не

соглашался Куникида, и Чуя кинул на него взгляд.

– Откуда мне, блять, знать? Он нихуя мне не говорит.

Массируя переносицу под очками, Куникида тихо простонал:

– Агрх. Он хоть кому-нибудь что-нибудь говорит?

– Иногда он вообще ничего не объясняет.

– Наверное, вернётся сюда сияющий и полный сил злорадствовать.

– Чем шире он ухмыляется, тем сильнее ты прижимаешься спиной к стене, да? –

скорбный кивок, который он получил в ответ, для Чуи был одновременно
зажигалкой и бальзамом для души.

– Он, наверное, снова отмечает свои критические дни сердечками на бумагах, –

за это нужно было выпить, видимо, и Чуя, почему-то впечатлённый этим,
наблюдал, как сборник правил прикончил вино в бокале и затем вытянул руку к
бутылке. По крайней мере, он не скулил, что вино на вкус как потные ноги. – Не
представляю, как ты не ударил его по лицу, когда вы были напарниками.
92/290
Чуя громко фыркнул.

– Не было такого, чтобы я не бил его по лицу. Всё ебаное время.

Куникида равнодушно ответил:

– Его лицо выглядит вполне целым.

– Как и всё в нём. Что бы ты ни делал, всё просто выпрямляется обратно.

– Наверное, он сделан из резины, – проворчал Куникида. – Тогда понятно, почему

он не может до конца убить себя. – Чуя замолчал: слова почему-то казались
неправильными. Чуя мог говорить такое, но сборник правил – нет. Он тихо
хрюкнул, задвигая мысль подальше, чтобы разозлиться потом. Сейчас в нём
слишком много вина. – Он и тогда хотел убить себя, да?

– Всё время, сколько я его знаю, – ответил Чуя, вспоминая, как в прошлом
выяснял, насколько Дазай ёбнутый, во всяком случае, исходя из того, что он
позволял видеть людям в себе. Он никогда не думал, что тот на самом деле
показывал всё.

– Серьёзно?

– Серьёзно хочет быть мёртвым.

Куникида вздохнул, говоря в бокал:

– В каком-то смысле он самый хрупкий человек, которого я встречал, – он выпил

вино и налил ещё. Чуя кивнул, потому что, честно, алкоголь был ожидаемым
ответом на выходки Дазая большую часть времени.

– Да?

– М-м, – они долго смотрели друг на друга, Чуя видел чуть расплывчато. – Разве
ты не чувствовал это от него?

Не позволяя сказать себе слишком много, Чуя пожал плечами.

– Мне просто интересно, почему ты так думаешь.

– Иногда достаточно взглянуть на него, – Куникида немного пожал плечами. –

Интересно, какого быть человеком, который так боится того, чего хочет.

«Боится того, чего хочет».

Слова звучали в голове Чуи громким эхом.

– Ты думаешь, дело в этом? – его голос грубее, чем ему хотелось бы, но всё сразу
не получится. В конце концов, он был слишком пьян.

Выждав время и ещё несколько глотков вина, Куникида наконец ответил:

– Насколько я знаю его, в нём много слоёв. Я не буду притворяться, что понимаю
93/290
его.

– Конечно же, есть слои. Только потому что ты не понимаешь его не значит, что
ты не можешь понимать суть вещей.

После раздумий и ещё одного глотка вина Куникида рассказал:

– Иногда рядом с ним сложно. Даже когда он не ведёт себя как огромная заноза
в заднице.

Чуя скрипнул перчаткой, прищурился.

– «Рядом с ним»? – блять, сборник правил правда спал с Дазаем? Поэтому Дазай
вёл себя как мудак с ним?

– Мы напарники, – Куникида в замешательстве слегка наклонил голову. – Уже

много лет. Он не говорил тебе?

– Напарники (1), да, – Чуя подавил тяжелое чувство в груди, но не смог

избавиться от холода в голосе.

– ...Хах?

Чуя поднял бокал.

– Видимо, он действительно нашёл мне замену.

Затем настал долгий момент, за который Куникида будто быстро преодолел

пять стадий горя, изобрёл ещё несколько и прошёл и через них. И потом его
выражение лица... надломилось.

– Дазай не натурал?!

Чуя... ну, он не выпал, но точно немного посмеялся.

– Ты натурал?

– Конечно да! – Куникида моргнул, когда до него дошло остальное. – Ты нет?

На это было нечего ответить.

– Господи, сборник правил (2), да ты слепой.

– Сборник правил? – выплюнул Куникида.

Отмахнувшись, Чуя просто ответил:

– Забей.

– Не говори мне забить, маленький... – Чуя недобро взглянул на него, и Куникида

заметно взял себя в руки. – ...Ты и Дазай? Ты и Дазай?

– В маленьком много силы, мудак, и тебе стоит следить за своим, блять, языком,
говоря обо мне и Дазае.
94/290
После паузы, в течение которой они смотрели друг на друга, Куникида
вспыхнул:

– Но он сказал, у тебя хороший вкус!

– Хуйня! – выплюнул Чуя. – Он никогда не говорит ничего хорошего обо мне!

Это несколько остудило их обоих.

– ...Он был пьян в этот момент, – пояснил Куникида.

– Ох, – моргнул Чуя, – тогда да.

Между ними повисла тишина, неловкая и задумчивая, пока они пытались

выяснить, что делать с этой информацией. Наконец Куникида снова заговорил:

– Ты и Дазай, – будто пытался вставить этот концепт в привычную картину мира.

– Просто держи язык за зубами, – проворчал Чуя. – И без того кажется, что все
вместе со своими грёбаными собаками знают, что мы трахались.

– ...Поэтому он сидит на чёртовом колесе обозрения посреди ночи?

– Мне казалось, ты сказал, что он занят бумагами.

Какого хуя? Ебучее колесо обозрения? Разве этот уёбок не знал о Дазае? Разве
все, блять, не знали о Дазае? И вот он, сидит, блять, в гостиной Чуи в минутах от
смерти, потому что, если Дазай выживет, то ему придётся объяснять, как он,
блять, стал ему напарником, до того как Чуя пошлёт его нахуй.

А ещё он... очень пьяный. Чтобы протрезветь и сесть за руль, ему придётся
увеличивать свою массу, пока он не сломает чёртово здание.

– Он сказал, что потом пойдёт в офис, если я соглашусь.

Сглатывая желание просто придушить этого придурка за то, что пришёл к Чуе,
вместо того чтобы искать Дазая, потому что он обещал позволить им защищать
его и потому что, опять же, не хотелось объяснять труп Куникиды нетрупу
Дазаю, он умудрился вложить всё в одно предложение:

– Мелодраматичная сука.

– Я почти слышу, как он дуется, из-за того что его так назвали.
Мелодраматичный. Как... одна из них.

Чуя закатил глаза.

– Ты достиг лимита по ругательствам или что?

– Это мизогиния, – фыркнул Куникида. – Отъебись.

Довольно впечатляюще на самом деле. Прямая просьба отъебаться – это хорошо.

95/290
– Как скажешь, правила-чан.

– Не надо тут только этих «чан», – последовало сквозь сжатые челюсти, и Чуя
ухмыльнулся.

– Хорошо, дорогой, – предложил он взамен. Это было весело. Ай. Ну, это в любом
случае лучше, чем сходить с ума, оттого что Дазай на ебучем колесе обозрения
неизвестное количество времени. Точно.

– Ты явно научился этому у Дазая, – прорычал Куникида.

– Не только этому, – огрызнулся Чуя, выдавая себя.

– Агрх.

На это сборник правил получил пристальный взгляд и явный вызов.

– Что?

Куникида поднял голос, принимая вызов.

– Вы двое.

– Возьми слова назад, – и Чуя коротко усмехнулся – чертовски гневная улыбка. –

Хочешь, чтобы я уничтожил тебя? Я не Дазай, но только идиот считает, что у
него нечему учится.

– Я научился многому у него, – сказал Куникида, веселье читалось в его словах. –

Например, как узнать, что кто-то беспокоится о ком-то, – блять. Блять. Не стоило
ему говорить с этим парнем. Он был пьян и разъёбан, а теперь волновался –
спасибо, правила-чан. Уёбок.

Прикрываясь чем только можно, Чуя прорычал:

– Ты мог спросить. Это не секретная информация.

– Разве?

Это было сказано наполовину охуенно самодовольно.

– Да, блять.

Куникида посмотрел на Чую, будто тот блефовал.

– Ты защищаешь Дазая? – спросил он ровно.

– Да, блять, – согласился Чуя. – Никто не убьёт этого мудака, кроме меня.

Казалось, Куникида расслабился, немного откинулся и медленно глотнул вина.

– Хорошо тогда, – он опустошил бокал и наполнил снова, оставляя меньше Чуе.

– Хорошо? – с подозрением смотрел Чуя.

96/290
– Конечно, – ответил сборник правил, будто Чуя сказал что-то очень странное. –
Он мой напарник и – страшно сказать это вслух, вдруг он как-то услышит и
станет ещё более невыносимым – мой друг, – ах, бедный придурок. Он уже
попался в сети Дазай, если смог сказать это вслух, даже если Дазая нет рядом.
Он кивнул, и Куникида наклонил голову, подводя итог: – Итак, мы поняли друг
друга. В какой-то степени, по крайней мере.

– Да, – согласился Чуя. – Никогда не скажем ему. Он уже ужасный уёбок.

– Ужасный. Просто худший.

Пытаясь отрешиться от вопроса еще одним глотком почти почившего вина, Чуя
продержался целых десять секунд.

– Он реально забрался на ёбаное колесо обозрения? – будто ответ изменится по

желанию Чуи, ведь Чуя может послать нахуй всё, если это будет правдой.

– Я слышал его на фоне, – подтвердил Куникида. – Механизм и тупую музыку.

– Гребаный идиот, – прорычал Чуя в вино.

– Да, – сказал сборник правил, кивнув, – так и есть. Хочешь напиться и поворчать
об этом?

Чуя фыркнул.

– Я уже напился, и мы уже сидим ворчим. Но хороший план. Нагоняй, – он указал

рукой на вино. – Это отличный алкоголь, давай же.

>>><<<

Он вернулся к двери дома Чуи ровно через одиннадцать часов и сорок шесть
минут, после того как вышел из неё, какой-то суеверный импульс привёл его
обратно ещё до того, как прошло полдня. Одиннадцать часов и сорок шесть
минут – рискованно, но приемлемо; мысль о том, что между одной встречей с
Чуей и следующей лежало пол-оброта планеты, казалась непостижимо опасной
по причинам, которые не имели никакого смысла при непосредственном
рассмотрении.

Он закончил гору бумажной работы – и всё равно не всю, потому что не следует
давать Куникиде знать, на что он способен в хороший день, потому что тогда он
будет ожидать того же и в плохие дни, когда внутри его разума статическое
электричество, а слова превращаются в шум. Не то чтобы это была хорошая
ночь. Он просто дошёл до точки, выходящей за рамки худшего, и извращенным
способом пытался вернуться в границы. Он падал, и падал, и падал, и где-то в
момент удара его настигла обыденность... что ж, почему бы не заняться
бумажной работой? Если он собирался развлекать себя тоской по расчётам о
том, насколько больно будет выстрелить себе в живот с каждого оружия в офисе
ВДА, он мог бы между делом заполнить несколько запросов информации по делу
о торговле людьми. Возможно, это в каком-то смысле извинение за то, что
Куникиде придётся найти его труп.

Теоретически он осознавал, что всё ещё напуган. Было бы интригующе испытать

97/290
такое низменное человеческое чувство, если бы оно – как неудобно – не
случилось с ним.

Ещё он осознавал своё пылкое желание нанести себе физические увечья. Это
было... необычно. Он почти никогда не хотел ранить конкретно себя. Фактически
он прилагал все усилия – ха, – чтобы этого избежать, даже когда пытался убить
себя. Он узнал об этом наихудшим образом в одиннадцать лет, когда однажды
пытался повеситься: три сломанных пальца, жалкие часы рвоты в одиночестве,
звон, звон, звон в ушах, пока он не сломался и не зарыдал, уснув, чтобы в голове
прекратился шум, свидетельствующий о его некомпетентности. Шрамы всё ещё
улыбались ему с шеи, издеваясь над ним за выбор пеньковой верёвки. Он
никогда не понимал, почему люди считают нелепой его одержимость
безболезненной смертью, иногда казалось, что они никогда не подходили
достаточно близко к реальности из плоти и жидкостей, чтобы знать их истинную
ценность.

Однако именно это привело его сюда – желание помутить воспоминания о

прошлой ночи, пустив себе сукровицу. Даже не мысль об облегчении или
освобождении, просто побуждение навредить себе, сделать себя явно и
болезненно неполноценным. Это было чуждым ему, между тем неподдельным, и
он никогда не знал, как справиться с этим импульсивным желанием, кроме как
сопротивляться до тех пор, пока больше не сможет. Он чувствовал это раньше,
каждый раз когда они с Чуей... заходили слишком далеко, давали ему слишком
много из того, чего Дазай не заслужил, чего Чуе опасно было допускать. Они
делали одну и ту же ошибку множество раз за последнее десятилетие, но
каждая из них резко выделялась в памяти.

Жаль, что он не мог пойти к Мори. Мори всегда знал, как нанести ему вред
более эффективно. Но вред от него в последне время был только посмертным,
что было менее желательно.

Ему придётся быть жёстким.

На самом деле, если смотреть объективно, выхода просто не было. Не... важно,
что думал Чуя, это было просто нецелесообразно, особенно сейчас и, возможно,
всегда. Таким образом они нарисовали бы мишень на спине Чуи, подорвали бы и
без того шаткую позицию Дазая, а безопасность Чуи – приоритет, независимо от
того, что тот думал, когда сносил все стены между ними. Он может утонуть, но
не потянет за собой на дно Чую. Одного покушения на жизнь за четыре недели
достаточно.

Дазай чувствовал, что к каждому сантиметру его кожи прикасались, каждый

сантиметр опалили и переиначили. Следы от зубов на душе.

Ничего, ничего, ничего он не мог поделать с этим решением. Одно дело

стратегия, другое – желание сточить пальцы до кости на овощерезке. Различные
парадигмы. Мори понял бы.

Одиннадцать часов и пятьдесят две минуты, и он заставил себя постучать в

дверь. Дазай бы впустил себя, взломав замок, но велик шанс, что Куникида там,
а у него не было сил втягивать его в перепалку. ...Опять же, была вероятность,
что Чуя не откроет дверь, поэтому он всё равно вскрыл замок, учуяв запах мыла
Чуи – значит, он только помылся, – и пропел:

98/290
– Чу-уя!

– Заткнись, мудила, – проворчал Чуя с дивана, сгорбившись так, что стало

понятно: он очень сильно был пьян ночью. Чувство вины грызло Дазая, но он не
позволял себе колебаться. В конце концов, он сдерживал внутри вещи похуже. –
Где ты, блять, был?

Дазай постарался звучать громче и радостнее, просто чтобы увидеть, как Чуя
морщится и хватается за переносицу.

– Я занимался бумагами как прилежный преданный работник. Разве Куникида не

сказал тебе?

– Он сказал, что за это время ты не успел бы сделать всё.

– Ну, я никогда не говорил, что сделаю всю работу, – бодро заметил Дазай.

– Ты не говорил, что не будешь, говнюк.

– Я говорил так о многом.

На столе Чуи был небольшой бардак, и от него в затылке покалывало, пока

Дазай не начал агрессивно и неаккуратно убираться, потому что тогда вещи
были бы не на своих местах, а значит, Дазай повлиял на это место.

Чуя терпел примерно тридцать секунд, а потом пнул его.

– Прекращай, ублюдок, – рявкнул он.

Дазай остался на месте, где Чуя мог бы пнуть его ещё, если бы захотел. Странно
было не иметь возможности точно предсказать, что он решит сделать.

– Я просто пытаюсь быть хорошим гостем, – пожаловался он, утешая себя

знанием о том, что ничего подобного не пытался.

За это Чуя его снова пнул, как он и думал; боль была знакомой. Ещё она
успокаивала. Если Чуя не был... не хотел ничего менять, будет легче управлять
его ожиданиями. Легче беречь его.

– С какого хуя ты гость в моем доме?

– Чуя такой жестокий, – прохныкал Дазай, как от него и ожидалось.

– Да, блять. Этого ты хочешь, поэтому, сука... – Чуя снова пнул его, когда он
пошел за бокалом вина, хотя Дазай и уклонился, – получай.

– Ты чуть не попал мне по рёбрам, знаешь ли, – пожаловался Дазай, поспешно

ускользнув из зоны досягаемости Чуи, и затем пошёл к нему снова. – И это после
того как я посвятил всю ночь своим обязанностям и всё такое.

– Как будто меня ёбет, сколько ты слонялся. Пинал хуи на ебучем колесе
обозрения.

Ах. Куникида сказал ему. ...Неприятно. Он надеялся утаить это от Чуи, который
99/290
был всегда чертовски хорошо угадывал, почему Дазай делает что-то
нехарактерное для него.

– Я не был на колесе обозрения. Это было бы глупо.

– Я встретил твоего напарника, так что не думай, будто я поверю тебе, – Чуя
метнул в него немного косой взгляд. Он действительно много пил. Дазай не
будет чувствовать за это вину. Нет. Не его вина. Они оба знали, чего Дазай
заслуживал, а Чуя не имел права подвергать себя опасности и глупо бросать это
ему в лицо.

Он поставил бокал вина, прежде чем поддался искушению разбить его о

собственный череп и закончить ломать голову.

– Кажется, у тебя похмелье. Как много вы выпили?

– Достаточно, – коротко ответил Чуя. – И у меня не похмелье, а голова от тебя

болит.

– Почему только я должен страдать? – радостно поинтересовался Дазай. –

Говоря о страданиях, нам нужно придумать план, – правильный способ
разговаривать с Чуей. Стратегия. Он доверял планирование Дазаю.

Чуя махнул рукой, щёлкая пальцами в воздухе «каким, блять, "нам", ублюдок».

– Только ты должен страдать, потому что только ты изо всех сил стараешься
быть невыносимым.

– Не отмахивайся от меня, – сказал Дазай невпечатленно. Плюхнулся на

подлокотник, перекинул ногу и пристально уставился на Чую. – Тебе придётся
активно планировать наши следующие шаги.

– Хорошо, без разницы. Я справлюсь.

От этих слов кололо в том же месте, которым он полностью осознавал, в

скольких сантиметрах находились пули от головы Чуи, перед тем как его
способность остановила их.

– Ты ведешь себя высокомерно, а сейчас не время.

– Я не веду себя высокомерно, – тихо сказал Чуя, но с какой-то тяжелой

серьёзностью, будто между ними положили валун. Перспектива того, что это
правда, тревожила.

– Или ты берёшь в расчёт моё постоянное присутствие, или признаёшь, что не

нуждаешься в нём.

– Ты дважды неправ, – ровно сказал Чуя. – Неважно. Скажи, что думаешь.

Дазай открыл рот, услышал глухой звук со стороны гостевой спальни, который,
вероятно, значил, что Куникида скоро выйдет, и с облегчением нырнул в
диверсию.

– Прямо сейчас я думаю, что ты развратил мою тяжёлую на подъём палку-

100/290
копалку парочкой забавных способов.

Чуя фыркнул.

– Этот мудак или слишком натурал, или слишком закрыт, чтобы заинтересовать
меня. Я дал ему вина, которое он смог оценить по достоинству, так что здесь ты
меня подловил.

Эх, какая жалость. Ему всегда нравилось наблюдать кризис ориентации у людей,
которые внезапно оказывались с Чуей на близком расстоянии. Однако это
подтверждало его мнение:

– Он наверняка просто иронично натурал. Я пытался сказать ему о его манере

держать себя и что она говорит об обратном, но он решил, что я пытаюсь ему
сказать, мол, женщины находят его непривлекательным.

Чуя отмахнулся от его слов.

– Он мило выглядит, но я не забавляюсь с гетеросексуальными мальчиками.

– Технически я был натуралом до тебя, знаешь ли, – сказал Дазай, просто чтобы
подразнить. Легкость спора, за которым он эгоистично прятался, сластила язык.
Чуя ткнул в него пальцем, удерживая на месте свирепым взглядом.

– Нет, блять!!

– Да! – прощебетал Дазая. – Я носил галстук, заправлял рубашку в брюки и всё

такое.

– Ты всё равно был пиздец бисексуален. Я не трахаю натуралов.

С гостевой спальни послышался шорох: Куникида точно надевал свою форму.

Он, должно быть, перед сном снял жилет и галстук. Какой скандал.

– Звучит как подтверждение, что ты первый решил подкатить ко мне.

Чуя откровенно усмехнулся, хотя Дазай, скорее всего, был прав. Он никогда не
хотел чьего-то тела первым, даже если это было тело Чуи, которое было очень-
очень желанным.

– Хуйня. Я просто первым заметил, что ты не натурал.

– Хочешь сказать, мой гей-радар слабее? – спросил Дазай, почти комфортно

растянувшись на спинке дивана, потому что они занимались определенно не
обсуждением плана.

– У тебя всё слабее. Нет разницы.

Дазай ухмыльнулся, с наслаждением наблюдая, как на секунду

подозрительность Чуи усилилась, а затем заговорил идеально в тот момент,
когда Куникида открыл дверь.

– Включая мой рвотный рефлекс.

101/290
Куникида тут же подавился, что было бесконечно приятно наблюдать. Чуя
ухмыльнулся, тут же подхватывая:

– Не беспокойся, дорогой, я помогу тебе пережить это.

От Куникиды исходил почти осязаемый вопрос «почему ты должен себя так

вести».

– Такой услужливый, Чу-уя, – проворковал Дазай и как полагается не уклонился

от пластиковой бутылки с водой, которая с глухим стуком прилетела ему в
голову с другого конца комнаты. Он определенно становился точнее.

Чуя лучезарно улыбнулся Куникиде.

– Привет, правила-чан. Как ты себя чувствуешь?

– Правила-чан, значит? – подключился заинтригованный Дазай.

Куникида выглядел так, будто не хотел больше принадлежать этому виду. Так
жаль.

– Ему не понравилось «сборник правил», – торжественно признался Чуя.

– Действительно, – серьёзно согласился Дазай, подстраиваясь под его ритм; он

забыл, забыл, каково быть с Чуей на одной стороне в таких делах, как плавно
они танцуют вокруг своей добычи. – У него дневник, а не сборник.

– Я ухожу, – гаркнул Куникида, словно угрожал, и осуждающе добавил: – И я

знаю, что ты не закончил с бумагами, жалкий кусок кожи.

Ах, почти больно. Наверное, болело бы меньше, если бы не хотелось так сильно
содрать с себя всю кожу и истечь кровью в канализацию, чтобы действительно
остался лишь кусок. Что ж, если его кожа не хочет быть разорванной, ей
следовало выбрать для жизни человека получше.

– Технически это теперь твои бумаги. Руру-чан. (3)

Куникида, несясь к двери, по дороге стукнул его по голове.

– Спасибо, что охранял моё тело, Руру-чан, – мило произнёс Чуя, так же легко,
как и всегда, синхронизируясь с Дазаем и его тактикой.

– Увидимся, Руру-чан! – заливался Дазай, пока Куникида открывал дверь.

Куникида кинул свою авторучку в лицо Дазаю и захлопнул дверь с обратной

стороны, не увидев, что Чуя сбил её. Оу-у.

– Кажется, он немного напряжён, – прокомментировал Чуя. Дазай скучал по его

дикому веселью, чёрт. Он не хотел видеть его сейчас, не когда пепел всё ещё
забивал рот, слишком несовместимый с нежностью, которая терзала его всегда,
когда Чуя так ухмылялся.

Дазай коротко вздохнул.

102/290
– Потому что степень его гетерогибкости застряла у него в заднице. Увы.

– Бедный гетеросексуальный мальчик, – посочувствовал Чуя, всё ещё улыбаясь

так ярко, как солнечный свет, которым он и был.

Это уже слишком. Дух товарищества и эта... синхронность, к которой они всегда
приходили, слишком яркие для его глаз, слишком острые для кожи. Ему нужно...
нужно...

– Твои планы должны быть твоими, иначе будет заметно. Последнее, что тебе
нужно, – доказывать свою независимость от меня.

Чуя медленно выдохнул, весёлость покинула его выразительные черты,

выветривание царапало кожу Дазая.

– Видимо, да, – он взглянул на Дазая снова буквально на мгновение, будто

больше не осилил бы. – Просто так много...

– Много чего?

– Всего, – сказал Чуя просто, будто это не приводящий в ужас ответ. – О многом
подумать. Многое сделать. Многое пережить.

Медленная волна страха пробежала по телу, последнее слово звучало слишком

знакомо, чтобы он чувствовал себя комфортно. Однако Дазай не мог решить эту
проблему без ущерба для своей цели.

– Тебе просто придётся смириться, что ты теперь старая вешалка для шляп.
Выживание – привычка, видимо.

– Тебе лучше знать, – сухо пробормотал Чуя.

– Да, верно.

Он хотел, чтобы слова прозвучали забавно. Правда хотел. Вместо этого он

положил между ними... что-то тяжелое, неожиданно упавшее. На Чую, говоря
честно.

– Я не пытаюсь пойти на попятный, Дазай, – в его голосе, взгляде было странное

сочувствие, которое было больно видеть. – Независимо от того, чего я хотел,
сейчас всё вот так. И я разберусь с этим.

– Звучишь, как депрессивный герой сёнэна.

– Не волнуйся, твоя фишка в безопасности, мудак.

– Сказал как Куникида (4). – Чуя уставился на него, невпечатлённый, и даже

Дазаю пришлось признать, что эта тактика была откровенно слабой. – Ладно.
Давай поговорим.

– О чём?

Ах. Он неправильно понял, значит, и они не будут разговаривать о прошлой

ночи. В конце концов, может, Чуя увидел свет, когда Дазая не было рядом.
103/290
– О пьяном лице Куникиды-куна, конечно, – бодро произнёс он.

– Нет, – ровно ответил Чуя. Что-то в изгибе его рта говорило о... ох.
Разочаровании.

– Тогда я понятия не имею, чего ты хочешь, – сказал Дазай со всей

безмятежностью. Наверное, только путал Чую, но тот всегда знал, когда его
сигналы, фигурально выражаясь, напоминали выражение «взболтать, но не
смешивать».

– Верно. Конечно нет, – Чуя встал, будто за него потянули; своего рода
кинетическая энергия обычно вела его в направлении Дазая. Не ранило, что в
этот раз, наоборот, от него. Не ранило. Нет. – Пойду тогда в душ.

– Это ты не хочешь говорить об этом, – сказал немного раздражённый Дазай.

– Хуйня, – огрызнулся Чуя. – Ты мог бы хоть раз в жизни сказать что-нибудь

первым.

Но... он говорил, разве нет? Он предложил обсудить стратегию.

– Я сказал, недоросшая ты сушилка для белья, – вот. Вот поэтому он ненавидел

действительно ссориться с Чуей. Разговор всегда уходил в сторону, ни одно из
слов не шло туда, куда он хотел, будто все способы, которыми он их гнул, не
значили ничего перед лицом личного гравитационного колодца Чуи.

Взгляд Чуи был сурово-голубым, в нём горело что-то, что было больно
осознавать, так что Дазай не стал.

– Нет, не говорил. Ты просто сказал мне начать говорить, и знаешь что? Иди
нахуй, если считаешь, что этого достаточно.

Он понял, что тоже встаёт, хотя не хотел подниматься. Вероятно, решил он, ему
показалось оскорбительным, что Чуя кричит на него, глядя сверху вниз.

– Я начал разговор.

– Нет, ты сказал мне начать. И был так неоднозначен, что мог толковать все мои
слова как угодно.

Обвинение причиняло боль, потому что было справедливым; зазубрины

проникали прямо в швы между бинтами и жгли кожу. Напоминали, как он
холоден, как холоден был до того, как оказался на колесе обозрения, и с тех пор
как...

Как Чуя касался его...

– Хорошо, ладно, – сказал он, ярко улыбаясь Чуе, что, как тот знал, было ебаным
оружием. – Давай поговорим. Точно хочешь, чтобы я начал?

Он видел, что сработало. Смирение закралось во взгляд Чуи, океаны воды

покрылись льдом.

104/290
– Да, – сказал он – больше выдох надежды, если честно.

Он сейчас подойдёт, Дазай был уверен. И тогда они могли бы вернуться к тому,
чтобы ничего не обсуждать, не иметь дело с тем, что они... дали друг другу, и
затем можно было бы безопасно касаться его, обнимать, Дазай мог бы оберегать
его, и у него всё ещё были бы те куски тепла, которые испарились с его кожи.
Было... очевидно, как всё будет.

Он заставил себя звучать спокойно, убедительно – лучший способ.

– Ты не можешь позволить себе, чтобы кто-то увидел, как ты полагаешься на

меня, доверяешь мне сверх того, что уже есть. Было бы заблуждением думать,
что мы сможем скрываться хоть какое-то время. Вероятно, лучше всё отпустить
вместе с прошлой ночью.

– Знаешь, а ты прав, – сказал Чуя, и у него было полсекунды, чтобы расслабиться

перед ужасающей неизбежностью этого решения, а затем он осознал, что Чуя не
закончил. – Просто скажи мне кое-что.

– Хорошо, – злился Дазая, уже зная, что тот скажет. К чему всё идёт.

– Скажи, что не хочешь этого.

Этого. Это. Это то, чем они были всё это время, в это они погрузились после
смерти Мори, это случилось прошлой ночью, это было в каждом
непроизнесённом заявлении, что содержали в себе прикосновения Чуи,
сломавшие его сотней способов, отчего он не позволял себе задумываться, что
чувствовал Чуя, хотя и знал.

Этого, сказал он, и неважно, чем это является, верно?

Он всё равно этого не заслуживал.

– Я не хочу этого, – тут же сказал он жизнерадостно, глядя прямо в глаза Чуе –

единственный способ противостоять проклятым инстинктам Чуи, реагирующим
на самые эффективные прямые атаки.

– Ты врёшь, – сказал Чуя, от изнеможенной уверенности в его голосе разум Дазая

покачнулся. Он собирался возразить, устранить повреждения, которые Чуя
каким-то образом увидел в нём, но Чуя развернулся, до того как он придумал, с
чего начать, и начал уходить. – Но, думаю, мне достаточно.

Будто Дазай разочаровал его. Будто он был недостаточно эффективным, вместо

того чтобы действовать практично. Вместо того чтобы выбрать курс менее
пугающих действий, доступный им. Больно, невыносимо больно, отчего он
зарычал ещё до того, как подумал:

– Прекрати вести себя так, будто это не лучший выход.

Чуя развернулся, посмотрел на него, и в его взгляде был холодный огонь, лёд,
который мимикрировал под то, что текло у Дазая под кожей. Он это сделал с
ним. Он это сделал с Чуей и неожиданно осознал, что закрыл между ними дверь,
чего совсем не хотел. Зыбучие пески под ногами.

105/290
– Не я здесь лгу, – сказал Чуя ровно, чётко. Будто поставил надгробие. – То есть
ты будешь вести себя так, будто мы оба врём.

– С каких пор ты занимаешься планированием? – выдавил Дазай в попытке

пошутить, перенаправить. Найти то, что казалось очевидным буквально минуту
назад, где был выход, а не смерть.

– Не думаю, что здесь нужен план.

– Всегда нужен план, Чуя, разве тебя ещё не научила этому Мафия? – он хотел
позлорадствовать, но голос был по большей части... уставшим.

– Это, в отличие от того, что оно за собой влечёт, само по себе не требует плана.
И не должно. – Слишком тяжёлые слова, они давили на барабанные перепонки.
Понижение давления. Кесонная болезнь, но технически он стоял, стоял ровно,
так что это не может быть она. – Но я услышал тебя, так что теперь можешь
заткнуться.

Приказ действовал ему на нервы, приводя в бешенство последствиями. Как

будто Дазай был жесток. Будто Дазай был...

Будто он не был...

– Прекрати заставлять меня быть тем, из-за кого ты умрешь.

Когда Чуя вытаращил глаза, он понял, что сказал это вслух. Тут же закипевшая в
его взгляде злость дала понять, что ему придется притворяться, якобы это он и
собирался сказать.

– Какого хуя, – и вот она, ярость, пол пошёл трещинами под ногами Чуи,
возможно, он пошатнул всё здание. Это было идеальным объяснением тому,
почему ноги Дазая неожиданно решили, что пол неустойчив. – Я не собираюсь
умирать, ублюдок. И они придут за мной с тобой или без тебя, так что, блять, нет
смысла держать тебя здесь.

Гнев, сводящий зубы. Его он может проглотить.

– Конечно, почему бы не облегчить им работу, верно?

Это было победой. Он знал, что это было победой, потому что весь огонь в Чуе
потух так же неожиданно, будто у него больше не было кислорода. Это победа,
именно она, потому что на неё был нацелен Дазай.

– Какое тебе, нахуй, дело? – спросил Чуя очень тихо и спокойно, глядя ему в
глаза.

Дазай бесстрашно встретил его взгляд, потому что Чуя далеко не первый раз
ломал ему кости. Боль была привычной, откуда она приходила – не имело, не
имело, не имело значения.

– Ты мой клиент, Чуя, – ответил он так же ровно.

Окно так манило. Возможно, Чуя даже не остановит его, если он прямо сейчас
пойдёт к нему.
106/290
– Нет, – ответил Чуя, бросая перчатку. – Я клиент ВДА.

Ему всё ещё слышался этот голос. Чуя, который говорил, что Дазай принадлежит
ему. «Мой», – сказал он, и Дазай позволил себе согласиться, и на одно яркое
мгновение ничего не болело. Но ему нельзя было думать об этом, иначе...

Иначе что, он не знал, но стылки повисли в голове, готовые соединить вместе

две вещи, которым он пока что не мог придать форму. Что Чуя скрывал от него и
что он начал осознавать, было скрыто от него самого.

– Если ты предпочтёшь, чтобы с тобой оставался кто-нибудь другой, я могу

отступить, – это означало бы маневрирование на большой скорости, чтобы их
орбиты не пересеклись, пока он разбирается с делом, но... это в пределах его
возможностей. Он Дазай Осаму, в конце концов. Демон-вундеркинд и лучше
справлялся с худшим, не так ли?

Между ними повисла мысль, что Чуя, судя по всему, не нуждался в нём уже
неделями.

Чуя пожал плечами, его голос оставался холоден. Устал. Естественно. Ведь
Дазаю наконец удалось заразить его той ползучей мерзостью, которую он
хранил в своём теле все эти годы. Почему бы ему не говорить, как Дазай?

– Мне плевать.

– Тогда я останусь, – у него заканчивался воздух.

– Хорошо, – сказал Чуя, и в его голосе не осталось ничего. Ничего для них. – Без
разницы.

Их разделила дверь спальни, она хлопнула слишком громко. Однако он совсем

не слышал шагов Чуи, а затем шум воды заглушил то, что он ещё мог услышать.

Вчера, идя на поводу чувств, он думал, как хорошо было бы, не будь это концом.
Что же это было тогда?

У него закончился воздух. Весь ушёл, весь. Но руки Чуи были далеко, и так
безопаснее всего, верно?

Верно же?

Или нет?

В сознании были дырки – старые друзья. Что через них утекло?

Примечание к части

(1) здесь и далее для слов напарник и партнёр в оригинале используется одно и
то же слово partner, которое может подразумевать как рабочие отношения (в
случае куникиды), так и более тесные (в случае чуи)
(2) в оригинале чуя называет его rulebook, однако здесь в обращении использует
rulebook-san, насмешливо-уважительный оттенок которого потерялся при
107/290
переводе
(3) двигаемся дальше по списку прозвищ куникиды, rulebook сократилось до rule
(правило), которое с японским акцентом прозвучит примерно как "руру"
(4) тут какая-то непереводимая жесть с выражением "that's what she said" (мы
знаем эту фразу как "если вы понимаете о чем я"), где "она" заменено на
"куникида", и словом schtick (фишка), что звучит почти как stick, которое, если
очень хочется ввернуть плохую шутку, можно перевести как "член", короче
дазай ты пытался, переводчик не вывозит

108/290
в час, когда наступает ночь

В детстве он всегда боялся остаться без конечностей. Быть настолько

явно беспомощным в глазах всего мира, ориентироваться с помощью ещё
меньшего количества инструментов, чем у него есть. Мори, конечно, отучил его
от большей части подобных мыслей, ломая кости и перерезая связки, пока Дазай
не научился запечатывать страх в своем мозгу, дабы каждым своим движением
осознавать, какая ноша возложена на его тело. «Ты не ранен», – и он верил, мог
сражаться, разрабатывать стратегии так, будто бы не был подстрелен, заколот,
порезан или обожжён. «Ты ранен», – и он не забывал вести себя так, будто
действительно был ранен, выбирая сторону или притворяясь манерным и
безупречно вшивая себя в эту роль каждым словом и действием. После
нескольких первых раз Мори уже даже не требовалось причинять боль, тем
самым напоминая, как вести себя, пусть Мори никогда не был прочь добавить
немного правдоподобности, как он всегда говорил.

Это сослужило ему хорошую службу.

Мори, конечно, рассмеялся бы, если он бы объяснил почему: эмоциональные

реакции на стратегии никогда не соответствовали ожиданиям Мори. Они были
тем, чем были. Биохимическими реакциями на раздражитель. Боль была болью,
болью, болью, и неважно, что она выворачивала его наизнанку. Он никогда не
путал необычное с нестерпимым и не собирался начинать сейчас.

Держась на расстоянии менее сорока сантиметров от Чуи, он напоминал себе: он

вообще не ранен. Нет причин для боли, следовательно, боли не было.

Они выдерживали идеальное расстояние весь прошлый день. Чуя помылся и

оделся, они направились в штаб, и к сегодняшнему вечеру, когда Дазай
вернулся к Чуе в дом, несколько пожитков, которые были там, переехали в
гостевую спальню. Так и должно было быть с самого начала, думалось ему, и он
всю ночь смотрел в потолок, размышляя о том, как у них должно было всё
происходить, а именно, в точности наоборот. Он не ощущал боли от этого или от
того, что не мог слышать дыхания Чуи, или от того, что совсем не хотелось
снимать бинты.

Наступило утро, время двигалось независимо от того, хотел он этого или нет, и
они снова вернулись в штаб. Чуя оставался в деловом режиме, отправившись на
раннюю встречу с Хироцу по поводу безопасности северного края их
территории...

территории Портовой мафии, и Дазай собирался поехать с ним, пока не понял,

что тень, преследующая его последние дни, готова попробовать вступить в
переговоры, и вместо этого свернул налево.

Казалось, вселенная действительно не знала пощады. Или у неё было отличное

чувство юмора.

Он подбирался ближе и ближе к Дазаю последние недели, независимо от того,

был он на миссии или нет. Без сомнения, набирался смелости, чтобы завести
Разговор с Дазаем. У него не было чувства самосохранения, если он решил
выбрать сегодняшний день, но, опять же, вселенная не знала пощады, когда
речь шла и об Акутагаве.
109/290
Акутагава, которому как всегда невезло, вышел из тени с видом человека,
который был под впечатлением от того, что умел быть незаметным.

– Дазай-сан.

– Акутагава, – покорно поздоровался Дазай.

Было так чертовски легко обнажать самое худшее в себе рядом с ним. Вернуться
на четыре года назад, пять, шесть лет, ощутить нетвёрдую почву под ногами и
жестокость, скопившуюся на кончиках пальцев. Всё, что Одасаку сказал ему,
пропадало, пропадало, пропадало, потому что пока не были высказаны.

– Последнее время вы часто в штабе, – сказал Акутагава. В его голосе было что-
то, напоминающее неуверенность, но она истиралась о нервы Дазая, будто ей
бросили вызов.

– Ах. Ты заметил.

Акутагава явно приказывал себе успокоиться, тщательно держа голос

нейтральным. Неплохая попытка, хотя и бессмысленная.

– Я бы хотел знать, значит ли, что вы вернулись. Намереваетесь ли остаться в

Портовой мафии.

Что ж, хороший вопрос. Много вариантов. Фукудзава скоро услышит о допросе,

если уже не знает: Дазай не считал, что Ранпо не следил пристально за этим
делом. И это будет конец. Дверь закроется перед его лицом, не из-за злости, а
из-за разочарования, и цифры в телефоне будут медленно, медленно скользить
вниз, обходя часто используемые контакты, пока не осядут пылью на
неиспользуемой мебели.

И Мафия – это гостевая спальня и кровь на руках.

Когда отсутствие дома стало тем, чего он научился бояться?

Акутагава, конечно, не знал. Не знал. Важно понимать, что он не нападал.

– Я здесь до тех пор, – ровно сказал Дазай, – пока Мафия не придёт в порядок и
мы не наладим финансы. Вот и всё.

Лицо Акутагавы дёрнулось, и ох. Он собирался сказать что-то досадное, так

ведь? Обещание неизбежности, тусклой и безмолвной, как удаляющийся
слишком быстро берег моря.

– Даже сейчас вы скорее согласитесь на эту недисциплинированную кучку... – он

махнул рукой, но движение было едва заметно в сумерках, застилающих Дазаю
взгляд.

«Недисциплинированную», как будто жизнь Куникиды не была постоянной

борьбой с тревогой, кипящей внутри, как будто Кёка не тренировалась как
никогда яростно, чтобы защитить их всех, как будто Фукудзава не ходил по
лезвию бритвы каждый божий день из-за всех способностей, которые он должен
держать в узде. Внезапно Дазай снова оказался в темноте и холоде, словно для
110/290
этого ему достаточно было уйти на сантиметр влево и на минуту в прошлое.

– С последнего раза ты забыл, как следить за языком?

– Я сказал только правду, – протестовал Акутагава. Он вдруг оказался ближе,

наверное, потому что Дазай подошёл к нему. Он не заметил, двигался ли
Акутагава.

– О? – сказал Дазай очень мягко через нарастающий рёв в ушах. Ох. Он был зол.
Он нечасто чувствовал такую праведную ярость в крови, иллюзия
справедливости как-то делала её менее уродливой по сравнению со всем
остальным внутри него. Аддиктивная, неправильная, вызывающая привыкание.
Акутагаве удалось даже не поморщиться, когда рука Дазая оказалась на его
плаще, нейтрализуя способность, голые костяшки прижались к горлу Акутагавы
на случай, если он подумает отстраниться. – Ну же, закончи свою мысль.
Просвети меня.

Он мог видеть по лицу Акутагавы, как к тому медленно подкрадывалось

осознание, что он зашёл слишком далеко, и сразу после этого он глупо, глупо
решил оправдаться:

– Вы ведь знаете, что они недостаточно хороши для вас.

Внутри Дазая так тихо. Это так странно, будто взрыв реальности. «Они
недостаточно хороши для вас». Он так сильно старался, так сильно, но всё
пошло прахом, осевшим на нём, чтобы дразнить ложью.

Мори. Мори понял бы. Мори знал бы, что делать. Его тело было слишком целым,
не соответствовало, не соответствовало ситуации. Он никогда не знал, как
самому заставить свое внутреннее состояние соответствовать внешнему.

– Продолжай, – сладко произнёс Дазай, едва узнавая свой голос. Чуждый ему тон
бил по барабанным перепонкам в ритме военного марша. – Выговорись.

Он мог прочитать на лице Акутагавы то же ощущение свободного падения, что

чувствовал сам; головокружение от разговора неизбежно.

– Вы мафия, – сказал Акутагава с нотками мольбы, которая разрывала его,

всегда разрывала своими «Дазай-сан дайте мне смысл Дазай-сан дайте мне цель
Дазай-сан я хочу верить», как будто ему нужно было избавиться от этих слов
или от слов в принципе. Будто Акутагава мог вырвать их из-под кожи и пришить
на себя. – Всегда ею были и должны оставаться.

Он слышал эти слова раньше. Ну естественно слышал. Намного чаще, чем

противоположное мнение или хотя бы немного отличающееся. Он отрекался от
них пять лет, «защищал слабых, спас несколько сирот, был на стороне людей,
спасающих других», и старался, старался, старался, и вот снова вернулся в это
здание, в её кровь, внутренности, темноту, в итоге это оказалось до тошноты
легко.

«Защищай слабых».

– Я понял! – весело сказал Дазай, поражаясь тому, настолько чисто звучал его
голос, даже когда рот был полон пепла. Он развернулся на каблуках, потащил
111/290
Акутагаву за собой в направлении офиса Чуи, гадко радуясь тому, что тот так
просто поплёлся за ним, маленькая птичка, угодившая к змее. – Ты абсолютно
прав! Ты открыл мне глаза! Теперь я понял, – люди останавливались и
таращились на них, будто Дазай тащил его за ноги по коридору. – Я так рад, что
ты так хорошо понимаешь, кто принадлежит и не принадлежит Мафии и
насколько дисциплинированны должны быть люди! Ты и правда вырос как
личность. Это греет моё сморщенное чёрное сердце.

Акутагава, видимо, наконец-то познал мудрость и завалил ебало, но уже было

слишком поздно, потому что теперь случится то, что должно случится.

«Спаси несколько сирот», – слышалось ему так отчётливо, и он распахнул дверь

зала заседаний, который Чуя сделал своим кабинетом, так как превратил в
порошок тот, которым пользовался Мори.

– Чу-уя, – прощебетал он с отвратительным весельем, пихая Акутагаву вперёд

себя, чтобы дать себе секунду вспомнить, как не почувствовать боль при виде
лица Чуи.

Чуя отвёл взгляд от Хироцу и остальных и явно мысленно приготовился к

выходкам Дазая, глядя на них двоих.

– О боже, блять, что? – рявкнул он, не утруждая себя лишними движениями.

Одна рука на подлокотнике кресла, тело наклонено под углом, мягко намекая на
готовность к насилию. Ах, значит, они всё же планировали удар.

Дазай переместил руку на заднюю сторону шеи Акутагавы, встряхивая его

слегка, как нашкодившего котёнка; голос звенел от злобы.

– У меня важные новости. У Акутагавы есть очень ценное и уместное мнение о

Вооружённом детективном агентстве, и, кажется, он считает, им не хватает
дисциплины.

Чуя улыбнулся, остро и холодно, тут же подхватывая его ход мыслей, и

осознание их синхронности обжигало горло – танец, в котором они никогда не
коснутся друг друга.

– О, правда? – промурлыкал он, садясь прямее, направляя всю энергию в сторону

Дазая. Вопрос от короля. Горло саднило.

– Правда! – сказал Дазай, обворожительно улыбаясь. – И я думаю, ему стоит

воспользоваться шансом поделиться мудростью с людьми, которые так в этом
нуждаются. Если ты, конечно, можешь избавить его от важных обязанностей.

Чуя коротко усмехнулся, односторонне, дико.

– Звучит отлично. Три дня хватит для начала, – он взглянул на Акутагаву, явно
не обратив внимание на Дазая, и когда он научился делать это так плавно? –
Иди, и если я хоть раз услышу, что ты увиливаешь, уверен, ты представляешь
себе, что я сделаю.

– Акутагава, поблагодари босса за то, что позволил тебе продолжать улучшать

наше сообщество, – внёс свой вклад Дазай, просто чтобы довести дело до конца.

112/290
– Спасибо, босс, – промямлил Акутагава. Его уши были кирпично-красные, значит,
и лицо тоже. Отлично.

Дазай в последний раз встряхнул его, чтобы расставить акценты.

– У тебя есть остаток вечера, чтобы придумать, как ты будешь представляться

президенту Фукудзаве. Уверен, ты захочешь лично увидеться с ним. И затем три
дня, так что... увидимся в пятницу, да?

– В пятницу, – повторил Акутагава, гневно сгорбившись.

– Доложишь, когда вернёшься, – сказал Чуя, источая жестокость, даже если не

думал применять силу.

– Да, босс.

– Отлично, – подал голос Дазай. – Уверен, ты сможешь объяснить ситуацию

президенту, так что я не буду утруждаться и звонить ему, – Дазай отпустил его,
до того как кожа привыкла к плащу Акутагавы, острые ощущения от
способности утихли, когда Акутагава вылетел из комнаты, как обжёгшийся кот.
По крайней мере, с него хватит намёков.

Дазай сделал мысленное напоминание потом, возможно, почувствовать себя

дерьмом и улыбнулся Чуе, будто всё всегда было хорошо.

– Спасибо, что помог мне с тренировкой.

– В любое время, – ответил Чуя и там, в его глазах, читалось то же самое

уклонение. Ещё одна вещь, в которой был виноват Дазай, ещё одна отметка в
длинном списке причиненной Чуе боли.

Дазай нашёл себе место поближе к Чуе, чтобы доказать своё положение, но не
соседний стул, дабы не доказывать другого, и решительно отбросил все слова
Одасаку. Он не заслуживал, чтобы его преследовало что-то хорошее.

– Как идёт планирование нападения?

>>><<<

Чуя вёл себя тихо, когда они ехали обратно в квартиру, и ответное молчание от
Дазая позволило установиться между ними... ну, не комфорту, но чему-то. Он
вошёл в квартиру, с течением времени отчётливая осторожность предыдущих
дней испарилась, и Дазай закрыл дверь. Щелчок замка и металлический скрежет
засова казались слишком однообразными, заключительными. Эстетика Чуи
всегда представляла собой довольно резкую дихотомию между тем, что было
внутри его дома и снаружи; о звукоизоляции и говорить не стоило, но всё равно
казалось, что звуки наполняли пространство и отдавались эхом. Он видел, пока
они снимали лаковые туфли и стильные плащи, что Дазай перед их отъездом
расставил бутылки с алкоголем: вино, которое Чуя выбрал бы для себя; дорогое;
хорошее, но недостаточно хорошее, чтобы убрать его в специально построенную
кладовую, которую он предпочитал называть своим винным погребом. Бурбон
занимал менее достойную позицию.

113/290
Сорок девять дней.

Сорок девять дней, и Чуя всё ещё ожидал увидеть Мори за углом, ждал его на
встречах, открывал номер телефона Мори, когда ему нужно было принять
решение, которое казалось слишком неподъёмным. Он принял одно из них
самостоятельно, и оно давило на него своим весом по сей день.

Он направился в кухню за бокалом вина и стаканом, выбирая простые, а не

хрустальные, какие соответствовали бы сегодняшнему дню. Он слышал, как
Дазай устроился на диване, и, несмотря ни на что, чувствовал себя спокойным.
Из-за него. Он никогда не мог понять, почему Дазай выбрал остаться, когда всё
поменялось, но теперь был благодарен за присутствие единственного в мире
человека, который чувствовал себя так же блядски странно, как Чуя. Только Чуя
так себя не чувствовал, верно? Не мог, потому что Дазай не знал. Не знал, так
что Чуя упускал половину проблемы и скучал по другой. В любом случае это не
особо справедливо.

Чуя поставил стаканы и пошёл за вином, умело открыв его, пока Дазай пошёл за
бурбоном.

– Извини, что не открыл вино раньше, – сказал Дазай из своей блаженной

привычки слегка уходить от темы, когда мир не в опасности. Чуя наблюдал, как
он налил себе щедрое количество выпивки, жидкость цвета сожалений, и
быстро выпил. Он налил себе уже вторую к тому времени, когда Чуя вынул
пробку и наполнил свой бокал.

– Ничего, – ответил Чуя, – всё нормально, – он сделал глоток и не заметил, как

исчезла половина бокала, и, может быть, ему стоило забить на Дазая хуй, говоря
честно. Ещё он не должен был поступать так с хорошим вином, но оно было не
настолько хорошим, и всё равно сегодняшний день был исключением.
Исключительный день. День, за исключением... Он налил больше, сделал ещё
глоток, и пришлось снова наполнить бокал. Казалось, что сейчас ему не
пристало пить маленькими глотками, и это тоже было нормально.

Он снял шляпу и кинул её на край стола. Не мог вынести её ощущения на

голове. Дазай, наблюдая, кивнул. В конце концов, у него были другие дела.

После третьего стакана бурбона Чуя буквально в реальном времени видел, как
Дазай пьянеет. Никто из них ещё не ел, и завтра им обоим будет херово. Но это
не причина останавливаться сейчас. Нахуй.

После длинной пьяной тишины Дазай вздохнул:

– Такецу пытался отравить твой сакэ на церемонии. Коё сказала, что потом с
ним разберётся, – он снова прикончил бокал и невольно немного закашлялся. У
него никогда не получалось без проблем быстро напиваться. Обычно он
растягивал удовольствие. Чуя находил утешение в том, что это не изменилось.
Всё поменялось, но не это. Маленький остров в море сознательных изменений
Дазая, и немного жалко со стороны Чуи цепляться за него.

Он погрузился в информацию, как камень в спокойные воды, и слегка поник

плечами от ряби.

– Ладно, – наверное, ему стоило уволить Дазая кучу времени назад и просто...
114/290
дать им убить Чую. Не то чтобы он хотел умирать, естественно не хотел (и,
наверное, так безопаснее для них), но он никогда в жизни не был таким до
костей уставшим. Теперь он всё время был таким пиздецки пустым, что немного
сводило с ума. – Думаю, можно не устраивать публичную казнь с каждым из них.
Всё нормально, – за исключением того, что ещё один подвёл его, ещё один
захотел ударить в спину. Они просто не понимали его, а быть главой до сих пор
отстойно.

Дазай тихо продолжил:

– В последнее время он влез в долги из-за привычки посещать хостесс-клубы.

Наверное, кто-то связал ему руки. Коё выяснит, – он был таким рассудительным,
будто бы не говорил Чуе, что один из его людей менее важен, чем иллюзия
всеобщей любви.

– Да, – пробормотал Чуя в бокал. – Уверен, есть кто-то ещё. Всегда есть ещё.

– Всегда, – согласился Дазай. – Церемония не была прервана, и ты в

безопасности. Это самая важная вещь.

– Это две вещи, – поправил Чуя, потому что чувствовал себя странно и пусто, а
дразнить Дазая по поводу какого-то педантичного дерьма – единственный
выход, который он по крайней мере видел, даже если на самом деле не мог до
него дотянуться.

– Церемония – бонус, а не цель.

Чуя думал над тем, почему Дазай заметно покрылся мурашками. Он видел, как
его взгляд на секунду стал пустым, как в тот момент, когда он смотрел на урну с
прахом Мори, и затем вернулся к... ну, не нормальному, но настоящему. Так и
должно было быть.

– Хорошо, – повторил Чуя, не зная, что ещё можно сказать. Сколько времени
пройдёт, когда они решат, что ему больше не нужна нянька. Когда его семья
перестанет пытаться превратить его в урну с прахом.

Они замолчали ненадолго, слова висели в воздухе, отказываясь снизойти до

уровня речи. Чуя позволил себе окунуться в тишину, слушая скрип перчаток на
бокале. Возможно, это единственная вещь, из-за которой он раз за разом
влюблялся в перчатки: они не марают бокалы с вином. Чего не скажешь о губах,
которые оставляли маленькие грязные отпечатки. Дазай опрокинул ещё
полбокала бурбона, Чуя – полтора бокала вина. До ссоры Чуя никогда не
представлял, что может пролететь столько времени, чтобы Дазай не сказал
чего-нибудь тупого или отвратительного или всё вместе.

– Хочешь... поговорить об этом? – ах, вот оно. Тупое и отвратительное. Однако

Дазай колебался. – Обещаю, что не заговорю без твоего разрешения.

Чуя долго оценивающе смотрел на Дазая, видя, как ему становится всё более
неудобно, а затем ровно ответил:

– Нет. Не хочу, – Дазай заметно ссутулился – хорошо. Хорошо. Чуя хотел, чтобы
он почувствовал бездну между ними. Он, блять, знал, что Чуя ощущал, и почему,
блять, он должен быть единственным?
115/290
Спустя ещё несколько минут Дазай рискнул пойти по другому пути:

– Я всё ещё жду Элизу, – пробормотал он, уставившись в бокал. – Кажется, не

могу иначе.

Чуя ощутил испуг, от которого скрутило желудок; мысль о взаимодействии

Дазая и Элизы вдруг оказалась ненормальной. Он тяжело сглотнул и сказал
единственное, что вертелось на языке:

– Да, – и даже так он был в ужасе.

Выражение лица Дазая изменилось, уголки глаз и рта приобрели какую-то

резкость.

– Мори однажды сказал мне, что раньше она была более... пустой, как кукла. Он
хотел, чтобы она была живой. Я никогда не понимал почему.

– Нет? Хм.

– В любом случае она под его контролем, – пожал плечами Дазай. – Просто было
бы неприлично притворяться, что это не так. Хотя, может, я размышляю не
совсем как нормальный человек, – он взглянул на бурбон, и больше его лицо
ничего не выражало, когда он вот так залпом пил, что было плохим знаком. – Как
думаешь, Мори был нормальнее, чем я? Я никогда не мог решить.

– Нет, – ответил Чуя, – не был. Но для некоторых достаточно красивой лжи, и

неважно, почему она такая.

– Иногда они, в Агентстве, ведут себя так, будто я настоящий человек. Никогда
не знал, как мне реагировать, – голос Дазая был тихим, болезненно пустым, и
Чуе нужно было прекратить это.

– Потому что ты и есть человек. Неважно, что ты отличаешься от них. Просто... –

он оборвал себя, подобравшись немного слишком близко. – С тобой многое
случилось, вот и всё.

– Ах, – выдохнул Дазай, немного улыбнувшись, – ты такой мудак, когда

утешаешь меня.

Чуя пожал плечами.

– Тогда, может, не стоит говорить такие отстойные вещи про себя.

– Оу, – Дазай положил руку на сердце, его голос провокационно тёплый. – Оу-у.
Чуя.

На секунду он улыбнулся в ответ, края улыбки резали рот.

– Я не при чём, ублюдок.

– Наверное, нет, – Дазай посмотрел на бутылку Чуи, моргнув широко открытыми

глазами. – Ты много выпил.

116/290
– Как и ты. Не думай, что я собираюсь оправдываться.

– Конечно нет, – этой улыбки Чуя давно научился опасаться. – Мне просто
интересно, станешь ли ты резко пьяным, если я обнулю тебя.

Чуя нахмурился, обдумывая, и теперь ему вдруг любопытно и совсем не больно

от улыбки Дазая.

– Понятия не имею. Наверное да, если так со всеми.

– Я почти уверен, что со всеми, – задумался Дазай. – Но, вероятно, действие

прекратится, как только я перестану трогать тебя.

– Тогда нет смысла притрагиваться ко мне.

– Да, – согласился Дазай голосом не громче шепота. Спустя несколько

мучительно тихих мгновений он глубоко вдохнул и, не глядя на Чую, спросил: –
Если я спрошу у тебя кое-что, ты обещаешь понять меня правильно, а не
услышать то, что ты, скорее всего, услышишь?

Что ж, это не предвещало нихуя хорошего. Чуя вздохнул.

– Нет, но я обещаю позволить тебе объясниться, а не сразу выбить всё дерьмо,

подойдёт?

Видимо, этого было достаточно, хотя Дазаю потребовалось больше выпивки,

чтобы набраться мужества.

– Ты уверен, что убил его?

– ...Хочешь, чтобы я был уверен? Хочешь, чтобы он вернулся? – он не

намеревался загнать его в тупик этими вопросами, но жалеть о своих словах не
собирался.

Отведя взгляд, Дазай наконец ответил:

– Я хочу быть уверен.

Ах, справедливо. Даже если Дазай не знал всего, он хотел большего, чем
металлическая банка с каким-то пеплом.

– Хорошо, потому что ни одна сила в мире не сможет вернуть его, – сказал Чуя
приглушённо из-за напитка и бокала. – Я уничтожил в нем каждую кость и
каждый орган, Дазай. Он был мешком с супом. Хорошо?

Дазай пожал плечами, побледнев, и вздохнул, чтобы взять себя в руки. Чуя
нечасто такое видел, но потрясённого Дазая так просто не забудешь.

– Хорошо, – хриплым шепотом, и Чуя пришлось сдерживаться, чтобы не

протянуть руку. Телом он по-прежнему на автомате искал Дазая даже спустя
столько лет, когда утекло столько воды, и несмотря на расстояние, которое
образовалось между ними сейчас.

– Ты никогда больше его не увидишь.

117/290
Эти слова, казалось, до странного задели Дазая, и он долго смотрел на Чую,
затем, не двигаясь, куда-то сквозь него. Наконец он наклонился, поставил
стакан на кофейный столик со слишком громким стуком. Продолжал смотреть,
не отпуская взгляда Чуи, одновременно на него и мимо него.

– И правда, больше нет, – он яростно сглотнул, моргнув, снова сфокусировал

взгляд. – Чуя? – он поднял руку, привлекая внимание. – Кажется, меня сейчас
вырвет.

Чуя моргнул, слова доходили до него медленнее необходимого.

– Что? Иди отсюда! – он указал на ванную и схватил Дазая за руку, чтобы стянуть
его с дивана. – Если наблюёшь на ковёр, будешь его убирать, – к счастью для
Дазая, тошнота была сильнее его рефлекторного желания спорить, поэтому он
подчинился, решив не рисковать. Чуя держал ухо востро на случай, если
возникнут проблемы серьёзнее ожидаемых, но ничего не слышал. Он не знал,
что делать. От Дазая в таком состоянии лёгкие сжимались вдох за вдохом.
Медленно, но совершенно непреклонно. Он невольно задумывался, не было бы
лучше просто сказать ему, или так он в итоге перережет тонкие, как паутина,
нити, на которых Дазай держится последние семь недель (и больше)?

Дазай вернулся бледным, трясся, но в остальном всё было в порядке. Наверное,

он выблевал большую часть из того, что выпил, так что у Чуи было на одну
проблему меньше. Последнее, чего он хотел и в чём нуждался, – чтобы Дазай
закончил промыванием желудка в чёртовой больничке (но он не умер бы,
конечно нет, потому что не мог, не сейчас, не таким образом). Он явно приводил
себя в порядок, пытаясь выглядеть как можно обычнее. У него не получилось, но
он всегда ненавидел блевать, и по его виду Чуя всегда понимал, что произошло.

– Там чисто, – сказал он, частично извиняясь, частично насмехаясь, и даже с

оттенком самодовольства; Чуя стерпел всё, но не пощадил его:

– Это уже я буду судить, – нахмурился он, почти свирепо глядя на Дазая, и, хотя
он заметил, он, казалось, не мог заставить свое лицо не выражать злобу.
Сложно, особенно со всем возникшим в последнее время дерьмом между ними. –
Ты даже не пьяный, почему тебя, блять, тошнит? Тебе никогда не бывает плохо,
– ну, не никогда, но не часто.

– Видимо, – прощебетал Дазай, – я экспериментирую. Может, я заработаю быстро

истощающую болезнь. Это она?

– Есть всякие поедающие тебя изнутри штуки.

– Слышал, это мучительно. Я пас, – сказал Дазай, снова садясь на диван и налив
выпить. Чуя не винил его, правда, так что не пытался остановить; если после
случится то, что случилось раньше, тогда Чуя вмешается. К тому же Дазай
якобы взрослый.

– Знаешь, если ты правда хочешь умереть, лучше стоять на месте и просто дать
кому-нибудь, блять, убить тебя, – отважился Чуя, слова вырвались из него, когда
он уже больше не мог сдерживаться. Он пожалел о них как только озвучил. Но в
то же время не жалел совсем.

118/290
– Ну, – ответил Дазай, его голос приобрел интонации, которые Чуя про себя
называл «мечты о суициде», – я бы с радостью, если мне пообещают быть
аккуратными, и желательно, чтобы ко мне присоединились.

Чуя пропустил слова мимо ушей: он уже слышал их.

– Много «если».

Дазай устало глянул на него, как будто его одного всё достало и выматывала
необходимость форулировать мысли, как если бы камень его воли насквозь по
капле проело желание умереть.

– Но умирать одному звучит ещё более одиноко, чем жить в этом мире, – сказал
он, и невероятно, но Чуя подумал, что он говорит правду.

Он не мог уложить в голове, как заставить Дазая признать настоящую правду,

поэтому вздохнул и забыл об этом.

– Как скажешь.

Единственным звуком кроме их дыхания были пальцы Дазая, барабанящие по

краю бокала.

– Ты правда искренне хотел его смерти? – наконец спросил Дазай, и Чуя

прикусил язык, чтобы не выпалить первую мысль.

– Это было необходимо, – вместо этого сказал он, одновременно честно и

уклончиво. Конечно, Дазая не проведёшь.

– Но почему? – недоумение было искренним, сильным, и оно поколебало

решимость Чуи спасти Дазая от осознания того, кем на самом деле был Мори,
что он сделал, и всего, что мог сделать и не сделал Дазай, кем он был и не был.
– Я обдумывал столько сценариев, и... почему?

При виде отчаяния Дазая вдруг стало слишком трудно молчать, ничего не
говорить.

– Он был сумасшедшей собакой, Дазай, – ответил Чуя, голос был наполнен всем
тем, что он чувствовал тогда и каждую минуту с тех пор. – Бешеной. Но
скрывался, чтобы люди не видели этого.

Вдруг Дазай замер, так явно, что Чуя тоже притихнул, и затем его взгляд
вспыхнул, слова прозвучали монотонно, холодно, уверенно.

– Он причинил тебе боль.

На одну страшную секунду Чуе показалось, что ему придётся схватить Дазая за
горло, забыв о неделях самоконтроля, убедиться, что Чуя не ранил Дазая
полуправдой. Но Дазай справился, задышал медленно, контролируя себя с
помощью силы воли, и Чуя мог лишь смотреть, как сгущается вокруг него
воздух.

– Он мог бы, – это правда, хотя он всё ещё скрывал то, что должен был прятать.

119/290
Дазай рвано вдохнул, и Чуя видел, как он снова быстро сглатывает: его снова
тошнило.

– Тогда кому? – потребовал он, и Чуя мог лишь покачать головой. Он не мог
сказать. Не мог быть тем, кто скажет. – Одному из твоего отряда? Новичку? – Чуя
просто продолжал качать головой, пока Дазай не прищурился, поджав губы в
подобии тонкого лезвия бритвы. Некогда было набираться смелости. – Что-то
привело тебя в ужас настолько, что все годы преданности были стёрты, –
выпалил Дазай, словами и взглядом словно запуская пальцы в раны Чуи. Старое
воспоминание, старый план действий, старая боль. – Я помню, как ты смотрел на
него. Единственный человек, которым ты восхищался.

Чуя кинул на него острый взгляд.

– Не стёрты.

– Нет? – спросил Дазай, давай Чуе шанс сказать, что он не прав, даже если тот
не выиграет от этого. – Тогда что?

– Преданы, – Чуя никогда не мог противостоять искушению клюнуть на наживку,

независимо от того, как часто его затаскивали в лодку Дазая. Воспоминания
разрывали его на части снова и снова. Боль в груди, горле, спине, ныли шрамы.

– Мне жаль, что это снова произошло, – Дазай говорил тихо, немного грубо,
искренне, и Чуя пошатнулся, на секунду забывая, как дышать. Мгновение его
трясло, пока он не понял, как успокоиться, потому что сочувствие Дазая всегда
било в бок. Удар никогда не удавалось предсказать.

– Неважно, – ответил он, отмахиваясь. – Сейчас всё кончено, – и он собирался

прекратить говорить, потому что Дазай докапывался до правды, а значит, Чуя
точно в итоге расколется, если будет пытаться говорить и при этом скрывать
правду.

– И ты убит горем, – Дазай коротко вздохнул, потрясённо добавив: – Как и я.

– Конечно же я горюю, – разозлился Чуя, потому что Дазай уже знал это и теперь
просто наводил шуму, чтобы заставить его открыться. Но дрожащая короткая
улыбка... Чуя не видел её так долго.

– Неоптимально, – объявил Дазай.

– Да, – глубокомысленно кивнул Чуя, – отстой.

– Я скорбел лишь однажды, – признался Дазай приглушённым тоном, будто

сообщал древние секреты, – и Мори поручился за его смерть. Символично, но
избито.

Типичный Дазай. Преуменьшает, когда не может избежать или сгладить

последствия.

– Извини, что не соответствовал твоим ожиданиям, – пробормотал Чуя в бокал.

– Это не твоя вина, а Мори. Я почти вижу, как он смеётся.

120/290
– Наверное.

Дазай выпил, и Чуя налил вина, так как его собственный бокал мистическим
образом опустел.

– Он, наверное, смеялся бы до боли, оттого что мы тут сидим и напиваемся из-за
него.

– Да, – ответил Чуя, – уверен, он бы посчитал это уморительным, – как и

нездоровый секс, наверное. Пиздецки смешно, как заводить игрушечных
солдатиков и направлять их маленькие опущенные штыки друг на друга. Блять.

На мгновение они снова умолки, а затем Дазай предложил:

– Хочешь прекратить напиваться?

Естественно Чуя хотел.

– Хорошо, но больше никакого жульничества.

– Меня вырвало, мудак, – возмущался Дазай, но с улыбкой.

– Хорошо, – кивнул Чуя, – пока до тебя не дошло, пусть это будет

преимуществом.

Дазай просто фыркнул.

– Это не я пользуюсь способностью, чтобы очень много пить.

Теперь была очередь Чуи возмущаться.

– Я ей не пользуюсь!

– Докажи, – Дазай наклонился, протянув руку. Через долю секунды он застыл,

вспомнив, но руку не отнял. Чуя на неё не посмотрел, не обратил внимания на
то, что происходит; он не мог встретиться с этим сейчас лицом к лицу, когда всё
хотя бы чуть-чуть стало налаживаться. Не мог коснуться, не мог сказать не
трогать, не мог протянуть руку в ответ.

– Я говорю не о том, что происходит сейчас, а о логике.

Дазай отвёл взгляд, не отстраняясь, но также игнорировал происходящее.

– С каких пор ты пользуешься логикой, слизняк? – блять, разве справедливо, что

даже от оскорблений было больно?

– С тех пор как это лучший способ перехитрить тебя, придурок, – хорошо
вернуться к перепалкам. Безопасно. Реально. Поверхностно, как они всегда
предпочитали.

– Смелые слова для человека, которого я научил считать карты, – улыбнулся

Дазай, и Чуя понял, что немного улыбнулся в ответ. Только сегодня, только
сейчас, только когда они были вдвоём, у него могли быть эти моменты. Хотя бы
ненадолго.
121/290
– Возвращайся, когда подсчёт перестанет быть твоим единственным трюком, –
парировал Чуя и чувствовал себя почти комфортно.

– Явная ложь. Ещё я могу жульничать в видеоиграх, – улыбка превратилась в

усмешку.

– Но не можешь победить меня, – ухмыльнулся Чуя в ответ на возмущённое

пыхтение Дазая.

– Я побеждал тебя десятки и десятки раз, – Дазая явно ошеломило заявление

Чуи, и это правильно.

– Кучу лет назад, – провоцировал Чуя. Ему нужно было немного времени.
Немного пространства, чтобы не справляться со всем, с чем приходилось
справляться после убийства Мори.

Дазай опять фыркнул.

– То есть ты считаешь, что единственный прокачался с тех пор? Ладно, мелкий

мафиози, поехали.

Нежность охватила его, и Чуя вновь не сдержал улыбки.

– Готовься, я надеру тебе зад, скумбрия.

>>><<<

Они играли почти три часа, и глаза болели от усталости, к тому времени когда
Чуя нехотя поплёлся спать. Но Дазай не мог присоединиться к нему, поэтому
пошёл в гостевую спальню, укладывая в голове несоответствия утверждений
Чуи. Открыл видеоматериал, качество которого наконец удалось повысить
Катаю. Чуя несётся к штабу, за ним – след из разрушений. Без шляпы, и это что-
то значит, верно? Что-то значит и то единственное, что он сказал Мори,
движения рта запечатлелись на зернистом видеоролике. Количество слогов в
возможных словах. Варианты проносились в голове, даже когда он закрыл
ноутбук, даже когда закрыл глаза.

Он был почти, почти уверен, что Чуя сказал Мори. «Я знаю, что ты сделал».

«Я знаю, что ты сделал».

В итоге он уснул и унёс с собой вопрос в тёмный шум внутри разума.

Он лежал на столе, и Мори разделял его на аккуратные куски, что было совсем
не больно. Плоть была замороженной, и Мори всё время приходилось давить на
края скальпелем, маленькие кусочки откалывались и падали на пол с резким
звуком, словно щебень – на тёмные улицы Йокогамы.

– Когда то, что оттуда выйдет, будет мной? – спросил он Мори скорее из
любопытства.

Мори с сожалением посмотрел на него, как смотрел всегда, когда собирался

122/290
дать только одну дозу обезболивающего за раз.

– Из тебя ничего не выйдет.

– Ох, – Мори аккуратно вкладывал пергаментную бумагу внутрь, руками

осторожно приглаживая края глубокой раны, запечатывая её. – Тогда в чём
смысл?

– Смысл, – проинформировал его Мори немного укоризненно, он всегда так

звучал, когда работал недостаточно быстро, – в том что рана бесполезна, если в
неё нельзя ничего положить.

– Разумно, – согласился Дазай, потому что так и было, и проснулся с правдой в

голове, будто всегда знал ответ.

123/290
доверь тоски своей секреты

Ранпо прочитал сообщение, но не отвечал шесть минут, что было

свойственно ему, а ещё, вполне возможно, было самым безумным проявлением
высокомерия, которое Дазай когда-либо видел. Однако когда Дазай позвонил, он
охотно взял трубку, видимо, ожидая звонка.

– Это из-за меня, не так ли, – без вступления сказал Дазай.

– Ради тебя, – Ранпо в кои-то веки звучал серьёзно, что быстро увеличило его
продолжительность жизни. – У тебя провалы в памяти с тех пор?

– Одиннадцать, – всё так тихо. В голове тихо. В гостиной. Он не слышал дыхания

Чуи, но хотел, хотел.

– Тогда это они, – Ранпо глубоко вдохнул, что можно было услышать даже по
телефону. – Я ещё не сказал им о покушении.

Ах. Это... что-то наверняка значило. Наверное, потом он почувствует облегчение.

– Хорошо, – сказал Дазай и положил трубку. В течение целых тридцати секунд

обдумывал возможность катарсиса в случае разрушения телефона на мелкие-
мелкие кусочки, но идею пришлось отмести на случай, если его оповестят об
угрозе безопасности.

Он, видимо, был угрозой безопасности. Для всех.

Чуя всегда был духовно связан с Немезидой, и какого-то рода месть всегда была
более вероятным мотивом, как только исключались внешние источники. Просто
Дазаю не пришло в голову, что мстить могли за него. Люди обычно не
совершают подобного для него. Десятилетиями он не нуждался в защите, и Чуя
был более чем осведомлен, что Дазай способен взять, что ему причитается, и
даже то, что нет.

Чуя спал. Дазай это чувствовал, даже если не слышал его дыхания. Или,
возможно, это иллюзия – что такое чувство перед лицом доказательства? Мысль
подняла его на ноги, привела к стене между ними и заставила прижать к ней
ухо. Он ничего не слышал. Вышел из комнаты, пошёл к двери спальни Чуи,
прислонил к ней стакан, и тогда смог услышать слабые звуки сопения. Казалось
целесообразным остаться здесь, чтобы он и дальше мог слышать их. Час, два
часа. В голове не было ничего, совсем ничего, лишь тишина. Всё, что было в нём,
высохло, обнажилось пустынное морское дно и гниющие мысли – умирающая
рыба, шлепающая хвостом, пока не вернулось цунами. Он не хотел
существовать, но Одасаку, наверное, не одобрил бы таких действий. Чуя точно
не одобрил бы, или Фукудзава, или даже Мори, и, будучи в меньшинстве, он
сидел там и слушал. Вдох, выдох – Чуя жив. Три часа, три целых пять десятых,
затем четыре. Он случайно задремал на отметке четыре, уперевшись головой в
стакан; когда осел настолько, что посуда соскользнула, он проснулся, успев
поймать стакан, до того как он упадёт на пол. Вдох, выдох.

Чуя, живой.

Наконец Чуя начал шевелиться, и Дазай оторвался от пола, медленно, сонно

124/290
поплыл к дивану, чтобы подождать там, ступая бесшумно. Сел на чрезмерно
удобный диван Чуи и сосредоточился на том, чтобы остаться в своем теле, как и
следовало.

Чуя в конце концов прошёл мимо него, такой же сонный, каким всегда был до
первой двойной порции кофе. Остановился в полшаге от Дазая, повернул голову,
ошеломлённо нахмурился, явно не понимая, что Дазай здесь делал, затем
очевидно сдался и пошёл к кухне. Чуя и кофе. Это всегда... мило, даже если Чуя
выпотрошил бы его, если бы он озвучил свою более чем громкую мысль.

Дазай терпеливо подождал, когда он вернётся с... ох. Кофе и двумя кружками.
Две кружки кофе. Мило. Он почти чувствовал тепло Чуи, когда тот плюхнулся на
другой край дивана. Это тоже хорошо.

– Какого хрена ты делаешь? – сказал Чуя, всё ещё хмурясь, будто Дазай был
нежелательной утренней галлюцинацией. Хотя эта шутка, наверное, имела
место быть: Дазай всегда был не более чем призраком, и вот теперь его
преследовали духи.

Дазай забрал из рук кофе, который Чуя ему сделал, и поставил, потому что
слышал, что даже кипящая жидкость может стать сосульками в воздухе, если
будет достаточно холодно, а он не хотел умереть, подавившись холодным кофе.
Звучало ужасно неэлегантно.

– Я ждал, когда ты проснёшься, – сказал он очень спокойно. Мори научил. Всегда

пригождалось.

– Для чего, блять? – Чуя нахмурился сильнее. – Я не буду готовить тебе завтрак.

Пустая угроза. Он только что сделал Дазаю кофе, не сказав ни слова. Он бы и

завтрак ему приготовил, если бы решил, что тому будет не лишним поесть. Он
сделал столько и хорошего, и плохого для Дазая, в конце концов.

– Я не хочу завтракать, – также ровно сказал Дазай и посмотрел ему прямо в

глаза, повторив ему его же слова – испытание, вопрос, первый шаг: – Я знаю, что
ты сделал.

Чуя побледнел так быстро, что ему следовало бы обеспокоиться, но кровь Чуи
подчинялась требованиям его личной гравитации, и Дазай всегда мог им
доверять. В итоге его глаза выглядели даже больше, синяки под глазами стали
заметнее. Усталость, страх, но не вина.

Конечно, виноват был Дазай. Дазай виноват во всём плохом, что случилось с
Чуей.

На мгновение Чуя закрылся за кружкой кофе, и это, наверное, было мудро, так
что Дазай сделал то же самое. Жидкость потекла по горлу, горячая и сладкая. В
этот момент Чуя мог начать проверять, блефует ли Дазай, чтобы заставить его
говорить, поэтому он пошёл на сделку. Оливковая ветвь или плаха, что-то из
этого. Сделки бывают разные.

– Теперь я понимаю, почему ты не сказал, зачем убил его.

Чуя тяжёло сглотнул.

125/290
– Как ты узнал?

– Ты был без шляпы. Я прочёл по губам на видео, – ему хотелось рассмеяться,

когда до него наконец дошло.

«Блять» было написано на лице Чуи, а затем исчезло, что, как ни странно,
немного развеселило его.

– Больше я ничего не сказал, – ответил он, и это... что? Возражение? Вопрос?

Что-то.

– Того, что сказал, достаточно.

Чуя, прищурившись, оценивающе посмотрел на него.

– Сами по себе эти слова ничего не значат.

– Да. Были другие маленькие подсказки.

Чуя, закрывавший глаза на Элизу, когда они оба уже давно знали, кем... чем она
была, когда не скрывалось, как Мори использовал его. Ужас в его глазах, когда
Дазай подумал, что Чуя принимал участие в тренировочных схемах Мори.
Странная забота. Как он потрясённо смотрел на Дазая, когда тот назвал их
бабочками на доске.

– Они ничего не значат сами по себе, – но он пытался сохранить секрет, ведь

так? Пытался изо всех сил, и Дазаю в итоге понадобилось пятьдесят дней. Он
научился хранить тайны ради Дазая. Ради того, кто даже Чую заставил
научиться убивать тех, кого он любит. Почему-то это было хуже всего. Он
вздохнул и извиняющимся тоном добавил: – Но ты же знаешь, как я работаю.

Чуя кивнул, очень коротко, и уставился на него так, будто прокручивал в голове
всё то, над чем думал Дазай. Возвращался к их разговорам, как к эскизам, чтобы
увидеть все несвязные вещи, собрать и разобрать снова, терпеливо отсмотрев
пятьдесят дней калейдоскопа.

– С кем ты говорил? – наконец спросил он.

Он, должно быть, правда волновался, если задал такой вопрос. Кто же это мог
быть? Коё, которая как раз однажды спросила, причинял ли боль ему Мори,
выделив эти слова, ожидая, что он выложит то, чего даже не помнил? Хироцу,
который отточил искусство отводить взгляд задолго до того, как Дазай получил
плащ, маску и кожу, которым соответствовал?

– Ранпо подтвердил мои догадки, – ровно удалось произнести ему, – если ты об

этом.

Смирение наполнило взгляд Чуи, линию плеч.

– Понятно.

– Как я понял, ты правильно предположил, что я этого не помню.

126/290
Этого. Это. И снова они, видимо, вернулись к этому слову. Но в этот раз другое
это. Отредактированное, чтобы никогда не смогло вернуться к нему в голову.

«Ты выбираешь забывать, Дазай-кун, – бормотал Мори в его голове. – Не

считается, если выбор за тобой. С таким же успехом ты можешь позволять этому
случаться».

Он знал, что произойдёт, не так ли? Что могло произойти. Что почти наверняка
произошло, учитывая то, что Дазай мог и не мог вспомнить. Что он выбирал:
помнить или не помнить. Чего по его решению никогда не случалось и что
никогда не затрагивало его память, заставляя вести себя иначе. Это был его
выбор, всегда, забыть и, следовательно, повторить. Важно было только то, что
он мог забыть.

Что ещё могло случиться с этим телом, которым он едва владел?

Но Чуя как-то узнал. Чуя, со всей своей свирепостью, преданностью и всем своим
стремлением защищать, поступать правильно. Мир обрушился, и все стены
вместе с ним.

– Я решил: если ты не помнишь, – сказал Чуя медленно, осторожно, – то я не

собираюсь быть тем, кто всё испортит, а если помнишь, то не моё дело, как ты с
этим справляешься.

Такой бережно мягкий, его голос, вся резкость сглажена, и всё равно, всё равно
он разрывал спокойствие в его душе. Боль в груди, будто его проткнули. Или
будто что-то выливалось из него. Кровоизлияние и осмос. Преступление и
наказание. В итоге они действительно были антонимами.

Он обдумал свои слова, прежде чем произнести их. Сформировал в голове и с

осторожностью проговорил:

– И ты убил его, потому что он ранил меня.

Чуя прямо посмотрел ему в глаза, возможно, впервые за пятьдесят дней.

– Да, – правда... звучала в его голосе. Ясность, которая всегда ярко сияла в нём,
как молния летом. – И из-за того что это значило для всех остальных, но это
первая причина.

– Я первая причина? – переспросил Дазай более настойчиво, потому что это

правда. От всего сердца. Он казнил Мори, «я знаю, что ты сделал», и это...
Дыхание неровное, голос дрожал, и он не мог это остановить, не знал как. Ему
было плевать, сможет он или нет. – Даже если ты восхищался им, даже если был
предан ему. Ради меня.

– Да. Он не заслуживал преданности.

Небольшая отговорка терзала его, как солнечный свет – обнажённые нервы.

– Ради меня, – повторил Дазай резче, потому что Чуя не говорил. Это правда, его
правда, ему нужно было её услышать, знать, как она звучит голосом Чуи, когда
он сделает эти слова реальностью.

127/290
Он почти услышал, как треснул контроль Чуи.

– Он причинил тебе боль, – ах, вот он. Огонь Чуи, такой же яркий, как и всегда, к
которому можно прижаться. – Так что да. Я сделал это ради тебя.

Чуя. Чуя, Чуя, громкий, резкий, яркий, искренний, с зубами, когтями и

свирепостью, которой научил Дазая доверять. Честный, несмотря ни на что. Он
был единственной реальной вещью в комнате, но это не новое чувство. Он был
единственной реальной вещью в большей части жизни Дазая.

«Ради тебя», – сказал Ранпо.

Дазай аккуратно поставил кружку кофе, ведь Чуя сделал его и он не хотел
разлить ни капли. Протянул руку, нарочито медленно, чтобы у Чуи было время
отодвинуться (и тот не стал, это что-то значило, сердце кольнуло надеждой),
забрал его кружку из расслабленных пальцев и осторожно поставил, развернув,
чтобы Чуя без труда взял ее снова. Он хотел... Казалось, между ними огромная
дистанция, километры, десятки километров, через которые его рука тянулась к
плечу Чуи, чтобы схватить и немного потянуть на себя. Спросить разрешение,
потому что это он закрыл последнюю дверь между ними.

Чуя немного наклонил голову и подался вперёд, давая разрешение, как и

всегда, он всегда здесь, с распростертыми объятиями и открытыми дверьми.
Всегда здесь реальная, невыносимая теплота его тела, которую Дазай впитывал
кожей, как весну, очень осторожно притянув его к себе. Необходимость в
прикосновениях нервировала, и ещё больше нервировало то, что он знал об этом
всегда.

Они упали вместе так медленно, будто не было самой естественной вещью в
мире то, как они всегда подходили друг другу. Как щека прижималась к волосам
Чуи, как он утыкался носом в шею Дазая, как Чуя укладывал руку на заднюю
сторону шеи идеально, что Дазай невольно чувствовал себя в безопасности.

Всё это время. Все эти дни (месяцы, годы) попыток уберечь его от
предполагаемой опасности, которую даже Дазай осознавал лишь наполовину, а
Чуя знал (его не волновало...) Все они не имели значения, всё, что Дазай делал, –
приносил ему боль. Всё, что он делал, приносило боль ему. Мори в итоге даже
не пришлось и пальцем шевелить, так ведь? Дазай, видимо, поселился в центре
этого совершенно логичного лабиринта исключительно по собственному
желанию.

Чую немного трясло, он так крепко цеплялся за Дазая, что было почти больно.
Он не знал, понимал ли это Чуя.

– Всё хорошо, – попытался Дазай немного отчаянно, немного напуганно. – Всё

хорошо, клянусь, я ничего не помню, я в порядке, – он гладил Чую по спине, как
Чуя делал иногда, не зная, как реагировать. Недели. Уже даже месяцы. Он
держал всё в секрете почти два месяца, помогал Дазаю пройти через это, и
казалось чудовищно несправедливым, что в итоге он чувствовал себя плохо из-
за Дазая. – Я в порядке. Ты не должен грустить.

Чуя замер на мгновение – попытка успокоить потерпела неудачу.

– Я рад, что ты не помнишь. Но ты не в порядке. Ты справился, но ты не в

128/290
порядке.

От слов Дазай содрогнулся – ярое осуждение, даже если он знал, что Чуя не
осуждал его. Насколько слаб был Дазай, если его сгубило то, чего он даже не
помнил?

«Рана бесполезна, если в неё ничего нельзя положить», – подчеркнул Мори, и

впервые с того момента, как линия горизонта Йокогамы изменилась, он
довольно искренне пожелал, чтобы Мори завалил ебало.

– Он слишком много забрал у тебя, – очень тихо сказал Чуя.

Дазай зарылся носом в его волосы, вдыхая знакомый запах, успокаиваясь. Также
тихо признался:

– Я не уверен, что у меня было что забирать, когда он нашёл меня.

В этом и худшее, так ведь? Что он был пустой раковиной, которой легче забыть,
чтобы рядом оставались люди, которые хотя бы смотрели на него. Он не
беспокоился об этом, потому что иначе задумался бы о том, что могло значить,
когда Мори клал ему руку на плечо или поощрял его искать боли. Не обращал на
это внимание, чтобы брать только хорошее от Мори, позволил себе
недоделанную привязанность. Если Чуя не видел худшего в его ужасной
пустоте, то это хотя бы частично из-за Мори. И следовательно, из-за того что
Мори с ним сделал. Теперь он был более похож на себя, но...

Дазай никогда не мог полностью избавиться от ужаса, и сломать его в самом

начале было единственным способом защитить человечность в нём.

– ...Я понял, – сказал Чуя очень тихо. За этими словами – источник страданий,
старой боли и воспоминаний.

Дазай обнял его немного крепче, сжимая в руках мягкую ткань майки, легкую,
словно воздух и тепло кожи Чуи, то же тепло, что он даёт всему слишком
холодному и слишком слабому вокруг, включая Дазая. Признался, пока не
растерял всю смелость:

– Но потом из-за него я многое забрал у себя.

Чуя вёл себя так тихо, что он тут же понял, что поднял правильную тему.

– Что именно?

– Доброту. Верность. Привязанность, – и другое, но на это слово у него уже не

было смелости, страх нарастал в нём даже от сказанного, но не мог вырваться
наружу, не когда Чуя был рядом, обнуляя худшее в нём. Теперь они поменялись
местами. – Я так много боли принёс тебе, я ушёл от тебя, я ушёл, но ты всё
равно... – и воздух кончился в лёгких, в голове и на языке не осталось слов,
кроме того же настойчивого «ради меня».

Чуя сжал его сильнее, удобно положив руку на шею Дазая.

– Он виноват, не ты.

129/290
Только это не так, разве нет? Что бы Мори ни заложил в него, Дазай решил, что с
этим по крайней мере не стоит бороться. Точно также он решил, что укрепление
Мафии в приоритете по сравнению с увечьями, которые Мори ему наносил. Так
же, как он принял все эти решения, позволил себе всё это, из-за собственного
высокомерия он уничтожил всех, кого...

Что ж. Хотя бы Чуя жив.

Жив, рядом с ним и верит, что Дазай может быть лучше, чем есть, верил всегда.

– Я всё ещё несу ответственность за свой выбор, – и его тело всё равно
предательски расслаблялось, принимая утешение от Чуи как всегда с
жадностью. Выдавил слова, потому что считал их правильными, знал, что только
их остаётся сказать после всей боли, что он принёс: – Прости. Прости меня, Чуя.

– Всё хорошо. Ты не знал, – слова поджигали, одновременно правдивые и

лживые, просто худшие. – Это простительно, – нет, но Дазай никогда не был
настолько самоотверженным, чтобы спорить не в свою пользу. Не когда
согласие сулило Чую, теплого, реального, хорошего, в его руках и позволение
отказаться от совершения худшей ошибки во всём этом хаосе.

– Кажется, мне нужно отпустить тебя теперь, – признался Дазай, – но я не хочу.

– И не нужно, – ответил Чуя, облегчение билось в нём, подобное его

собственному.

Он прижался лицом к волосам Чуи, дал себе хотя бы как надо вздохнуть полной
грудью и обнимать так крепко, как он хочет. Он никогда не мог... полностью
понять, как в одном конкретном прикосновении может быть так много. Нежном,
как свет луны на коже, мягком, как речная вода. Живой, живой и рядом.

– Он забрал тебя у меня, – прозвучав, эти слова поразили его: он никогда не

думал, что сможет сказать их и мир не рухнет ему на голову. «Мори не мог
знать», – бормотала часть его, но теперь Мори мёртв, и как-то выяснилось, что
Дазай не был мёртв с самого начала.

Чуя выдохнул, нарочито медленно, как поднимающийся из трубы дым.

– Да. Он не хотел скомпрометировать тебя как оружие. И вместе мы несли

угрозу.

Когда у Чуи было время сформулировать свои мысли? Он успел обдумать это,
почти прочувствовал, а значит... что ж. Он недооценил то, как Чуя научился
контролировать себя. На секунду он почувствовал гордость, но она слишком
быстро притупилась, уступая место остальным чувствам.

– Он ранил тебя, – неохотно напомнил Дазай, – потому что меня тянуло к тебе.

Тянуло – так и нужно это называть, разве нет? Как магниты. Чуя знал теперь
почти наверняка. По крайней мере, ему пришлось понять, почему Дазай
никогда... не позволял ничего никому заметить, если мог. Сохранял всё тихим,
личным и незначительным. Он даже не трогал Одасаку, в конце концов, и
посмотри, посмотри, что...

130/290
– Это его выбор.

– Я всё равно виноват. – Чуя, наверное, накричит на него за это. Он надеялся, что
нет. Дазай очень устал, а ухо болело, из-за того что он прижимался к стакану.

– Нет, он виноват, – сказал Чуя так спокойно, будто знал ответы на всё, с той
потусторонней уверенностью, которая всегда так возмущала и успокаивала
Дазая. – Даже не думай об этом дерьме. Он манипулировал тобой и сам
причинял боль людям.

Слова звучали, как ни странно... как будто он касался Дазая, как той ночью,
когда его рука не дрогнула и не изменила своего направления между шрамами и
кожей, прошлым и настоящим. Будто он понимал и всё равно принимал Дазая,
как тот думал тогда; и в его сознании тихо расцветала мысль, что Чуя
действительно понимал – возможно, больше, чем сам Дазай, – и ох. Он
неправильно понял, почему прикосновения были столь уверенными.
Неправильно понял, почему Чуя ни секунды не колебался, почему каждым
касанием умолял его остаться.

– Я не понимаю... – нет, прозвучит неправильно, будто просьба успокоить, а не

объяснить. Но другого выбора не было, не было правильного способа, так что,
кажется, ему просто придётся в итоге разозлить Чую. – ...это стоило того? –
«стоил ли я того?», но он не мог произнести это. Слова могут убить его, или
ответ, и в любом случае это не будет весёлым самоубийством.

– Думаю, да. Пока ты не закрылся, как только Мори больше не было, – каждый
слог ранил его, и этот голос, наполненный... сожалением, протыкал сильнее.
Разумно, что он поменял мнение. Дазай хотел согласиться, когда Чуя добавил: –
После... всё ещё да, но в другом смысле. Совсем в другом.

«Рана бесполезна, если...»

– Я хочу объяснить, – сказал Дазай, пока слова снова не прозвучали в голове.

Пока у него не возникло необходимости услышать рациональный голос Мори,
который совал в самое нутро разума Дазая очень рациональные идеи.

Чуя немного кивнул у его шеи, что было хорошо.

– Ладно, но нам придётся подвинуться. – Дазай сжал руки, не получив

объяснений и разрешения, и Чуя издал тихий звук, немного развеселившись. –
Дай я сяду, и ты можешь сложить на меня своё длинное тупое тело.

Нежность в словах была такой же явной, насколько выбор слов был

враждебным, и Дазай невольно улыбнулся, прижавшись в коротком смелом
поцелуе к шее там, где касался его в тот день, когда они встретились; из-за
мурашек, которыми покрылся Чуя, он понял, что тот тоже вспомнил.

– Это длинное гениальное тело, спасибо большое, – выдавил он и отодвинулся,

после того как Чуя властно потянул его.

Чуя не разрывал зрительного контакта, пока они устраивались, за что Дазай был
благодарен больше, чем мог передать. Он... словно якорь вместе с теплотой его
голоса.

131/290
– Зачем ты такой длинный. Теперь тащись сюда.

Он агрессивно уткнулся в Чую и коротко усмехнулся.

– Возможно, я восполняю чужой... недостаток, – поддразнил на автомате; иметь

возможность дразнить – роскошь.

– Заткнись, – сказал Чуя, и ласково стукнул его по голове.

– Ты снова меня бьешь, – сказал абсурдно счастливый Дазай и уткнулся лицом в

шею Чуи.

– Ты заслужил, – ответил Чуя, пальцами нежно перебирая волосы Дазая – тонкие

оковы, но сильные. – Итак, расскажи.

Дазай прижался к нему, отдав должное за удар, рука Чуи в волосах успокаивала
настолько, что он смог хотя бы начать.

– Кажется, он приучил меня... реагировать специфическим образом на мысль о...

тебе, – на мысль о том, что Чуя предлагал той ночью. Что Дазай принял, пока не
сбежал. Тут же возникла паника от этих слов, как и после каждого «да», которое
он давал Чуе, но она нарастала недостаточно быстро, не быстрее, чем Дазай
думал, не когда Чуя касался его, слушал, без слов обещал понять. Даже от
воспоминаний об этом сильном желании принести себе вред он поёжился, но
здесь оно... было далёким.

Разобщённость ради выгоды. Мори даже может гордиться.

– Расскажи, Дазай. Это поможет.

«Так только говорят», – хотел он возразить. «С каких пор?», – ещё один вариант.
Но Чуя был, наверное, прав, сколько бы Дазай ни возмущался.

– Я хотел нанести себе увечья. Не для облегчения, а чтобы повредить себя, – что
совершенно ощутимо, как и все маленькие коварные мины Мори. В конце
концов, что может быть лучше, чем убедиться, что он будет искать Мори во
время каждого переломного момента, в своей голове или телом? – Это...
несвойственно мне.

Чуя нахмурился, задумавшись. Прокручивал в голове закономерности, по

которым Дазай ранил или не ранил себя, насколько тщательно они были
откалиброваны, чтобы он всегда, всегда работал с максимальной
эффективностью. Дазай ждал на случай, если из-за взгляда со стороны выявится
какой-то факт, до которого он сам не дошёл.

– Да, – наконец сказал Чуя, крепче хватая его волосы, – это необычно, – он
поколебался и затем тише спросил: – Не из-за кого-то другого?

– Откуда я знаю? – поинтересовался Дазай, сбитый с толку и слегка

раздражённый ожиданием, будто у него просто есть эта информация. – Нет
никого другого, с кем я хотел бы быть.

Он, видимо, сказал что-то немного странное, потому что выражение лица Чуи
изменилось, во взгляде вспыхнуло... что-то, а затем снова стихло. Однако
132/290
слишком поздно выяснять, сказал ли он что-то, что нормальные люди не сказали
бы, так что он мог продолжить. Медленные вдохи, чтобы не вызвать панику.
Подстраивая дыхание под ритм Чуи, как он научился делать в сражениях. Этот
разговор в каком-то смысле тоже был сражением.

– Так поэтому ты сбежал и отправил сюда того бедного мудака возиться со мной,
– наконец сказал Чуя. – Я конечно ожидал этого, но не знал, что... дело в этом
или что нужно смотреть под другим углом. – Дазай коротко кивнул, борясь с
туманом небытия, который хотел осесть на него. – ...потому что ты не хотел
сбегать?

Вот оно, снова, даже при этой мысли, желание... сбежать, нанести вред,
исправиться. Резкое и острое в горле, в руках, в ногах. Хотя такое далекое от
него самого, и, переплетённый с Чуей, он мог видеть его очертания, места, где
оно пересекалось с его внутренностями. Мог двигаться, вместо этого
потянувшись к руке Чуи, нежно беря ее в свою, поднимая и прижимая к горлу –
Чуя тут же двинулся, чтобы схватить удобнее, с такой же молниеносной
реакцией, как и в других войнах, в которых они сражались, – и мог отстучать на
обратной стороне ладони Чуи то, что не мог пока произнести.

«Я хочу остаться».

Чуя замер на секунду, «слушая» его, и затем... пошевелился. Дазай почти

слышал, как с щелчком этот факт встаёт на место вместе с остальным. Затем он
кивнул – решился, и всё остальное было неизбежно, как гравитация. Он
притянул Дазая ближе за горло, поцеловал мягко и тепло, словно рассвет,
выражая ответ и принятие одним целомудренным касанием губ.

«Я хотел остаться», – отстучал Дазай на его руке, отвечая на поцелуй так же

нежно, медово-тёплое удовольствие растекалось в нём от каждого места, до
которого Чуя дотрагивался. На эти слова потребовалось больше времени,
потому что они никогда особо не удосуживались включить прошедшее время в
их код, но ему было нужно, чтобы он знал.

Чуя разорвал поцелуй, не отстраняясь, дыханием опаляя щеку Дазая со всей

теплотой, навстречу которой он не мог не подаваться, держась за неё, желая её.

– Я хотел и хочу сейчас. Останься со мной.

Слова ударили по Дазаю, как по колоколу, желание и ужас резонировали в нём.

Но теперь он знал, в чём дело, подавил панику и крепче ухватился за боль от
желания вернуть Чую, замедлил дыхание, заставил мышцы расслабиться.
Противоположностью страху была решимость, и он был ёбаным Дазаем Осаму –
ничего из того, что вложили в его сознание, не поглотит его, даже если он
сломает каждую кость в битве. В конце концов, он научился этому у Чуи.

– Поцелуй меня, – сказал он, и его голос был абсолютно спокойным. – Поцелуй
меня и повтори.

Чуя поцеловал его снова, в этот раз с большим усердием, заявляя права, и это
было хорошо, якорь против волны, преимущество, которое он хотел, в котором
нуждался, настойчивость и уверенность.

– Я хочу, чтобы ты остался со мной.

133/290
Дазай втянул воздух, впитал слова, что были светом в душе.

– Возьми выходной, – ответил он, неожиданно и бездумно, какая-то чушь,

наверняка ужасная идея, но ему так хотелось. Хотелось зарыться в него, чтобы
кожей ощущать лишь то, что разрешит ощущать Чуя, хотя бы ненадолго. – Я
тоже возьму.

Чуя улыбнулся – более мягкое проявление яростного триумфа, который обычно

выражал изгиб его рта.

– Блять, да, – сказал он и ласково потянул Дазая за волосы, другая рука надёжно
держала за горло, там ей и было место. Невидимое нечто, что жило между ними,
снова удовлетворённо пело в них двоих.

Дазай поцеловал его в ответ, просто клюнул эти красивые губы, и затем спросил,
потому что он, видимо, по природе был мелким говнюком, в чём Чуя его всегда
и обвинял:

– Значит ли это, что ты приготовишь мне завтрак, Чуя?

– Я думал, это ты завтрак, – возразил Чуя и демонстративно укусил его.

Всё закончилось тем, что они ненадолго отвлеклись, потому что Дазай твёрдо
верил в тройное воздаяние, но у Чуи намного лучше удавалось воздавать по
заслугам – не то чтобы Дазая это волновало, когда его держали, трогали,
щипали и целовали, когда пальцы Чуи рисовали на его коже «здесь»,
«реальный», «мой», пока он не начинал верить.

– Было хорошо, – наконец выдавил Дазай, бормоча слова Чуе в челюсть. – Той
ночью. Так хорошо, – и это правда, несмотря на страх, причину которому он не
понимал, и травму, которую не мог распознать. Даже после этого было...
солнечно и сладко, Чуя такой требовательный и самоотверженный, каким был
только с Дазаем.

– Знаю, – сказал Чуя, успокаивающе царапая кожу головы Дазая. – Я не знал, что
ты думаешь. Предполагал, но...

Тот немного покачал головой, крепче обнимая Чую рукой.

– Последствия так ударили по мне, потому что я очень сильно хотел этого.

– Мне нужно было хотя бы раз, чтобы были только мы с тобой, – голос Чуи
странно вибрировал в его волосах, и ох. Ох, ему нужно было тоже, наверное,
спрятаться. – Только мы с тобой и ничего больше. Чтобы ты тоже знал.

«Только мы с тобой», – говорил он, снова и снова, обещание, объявление –

защиты, даже если Дазай сейчас видел Чую лишь уязвимым. Что ж, он
отстранился, отдалился, в итоге нихрена из этого не помогло защитить Чую.
Пора перестать позволять надежде брать верх над ожиданиями в этом
конкретном случае.

– Если ты рядом, Чуя, – тихо ответил Дазай, – ничего больше не существует.

134/290
– Значит, ты мой?

Чуя смотрел на него уверенно, в отличие от того, как он себя чувствовал, и

было... нелегко, но проще в этот раз взять себя в руки. Немного легче отследить
причину этих мыслей и подавить их, чтобы через минуту сказать:

– Да. Твой.

Чуя немного прижался к нему, нежно произнося, пока большим пальцем

поглаживал пульс Дазая:

– Это хорошо, м? Ты в порядке?

– Да, – сказал Дазай, и даже не поразился этому. Поцелуи Чуи, кажется,

действовали эффективно. – Ты?

– Да. Знаю, ты захотел этого не так давно в отличие от меня.

В его словах был намёк на... извинение, вопрос, и, желая развеять это
беспокойство, он печально улыбнулся, подтвердив то, что Чуя уже наверняка
знал.

– Достаточно давно, чтобы взять кучку детей в заложники.

Чуя немного отстранился, на секунду прикрывая глаза цвета летнего неба,

очевидно поражённый. Ох. Он и не подозревал, оказывается.

– ...Не может быть, – произнёс он скептически.

– ...Разве ты не замечал моей бешеной ревности?

– Я был немного занят, – напомнил Чуя.

Говоря честно, это самое сложное в Чуе: он был проницательным, только пока
Дазай не ожидал от него этого.

– Ты всегда понимал, что доставляет мне неудобства, так что я полагал, что ты
знал.

– Дазай, – сказал Чуя очень терпеливо, будто Дазай говорил что-то неразумное,
хотя это было не так.

– Чуя?

– Меня закололи.

Ну, справедливо. Колотые раны отвлекали большинство людей.

– Но даже до этого, – мягко возражал Дазай, – в аркадном зале.

Чуя ошеломленно моргнул.

– Что? Они были моими друзьями. Ну, я так думал.

135/290
Слово кисло-горьким комком вставало в горле даже спустя столько времени,
открывало гнойные раны внутри, что были уродливее зависти, прилипали
сильнее ненависти.

– Они висли на тебе, говорили за тебя и считали, что ты закроешь их собой, – его
голос был слишком резким, слишком холодным, но он не мог сделать тон
нормальным. – Говорили, что ты всегда так делаешь.

Чуя замолчал, нахмурившись.

– Но почему ты ревновал? Они использовали меня.

– Это должен был быть я, – злился Дазай, обеспокоенный тем, что тот этого не
понимал. Что до сих пор считал, будто Дазай ревнует, несчастлив или... ещё что-
то такое по разумным причинам. – Я мог бы привести тебя к победе, туда, куда
бы ты сам никогда не дошёл, но твою верность получили эти... угрюмые,
замызганные дети. Никто не тратил на меня под принуждением и десятой части
того, что ты свободно отдавал им, – ни десятой, ни сотой, ни тысячной. Верность,
защита, привязанность, обещание сберечь – ничего, пока не появился Чуя, после
– лишь самые тонкие ремни безопасности; и он хотел, возмущался, жаждал,
ненавидел, пока желание не разрослось по всему телу.

Чуя мгновение лишь моргал, а затем немного скривил рот.

– Ах. Понятно.

– Ты рад, – обвинил Дазай, ошеломлённый этим.

– Конечно, почему нет? – пожал плечами Чуя. – Ты работаешь не как другие

люди, но, судя по тебе... да.

Такой... типичный Чуя, не обращал внимания на Дазая, пока тот годами шутил о
том, что Чуя его верный пёс, или раб, или... что-то в таком роде. Как ни странно,
в итоге ему было неудобно признаться в этом.

– Я просто... хотел, чтобы ты так держался за меня, – хотел быть важным ему.
Быть на виду, желанным, оберегаемым.

– ...Просто держаться за тебя?

В ответе Чуи прозвучало слабое разочарование, лишь из-за него он набрался

смелости тихо и серьёзно сказать:

– Не думаю, что тебе очень понравится узнать, насколько сильно и насколько

скоро я хотел владеть тобой, – от этого слова он даже сейчас чувствовал
постыдные мурашки, потому что всё, чего он хотел, – отдаться Чуе во имя
доверия и желания, он всё ещё хотел доказательств, чтобы хранить их,
цепляться за них, пресытиться ими.

Чуя смотрел на него достаточно долго, чтобы его замутило от стыда, и затем
кивнул.

– Узнаю, когда буду далеко и в другом месте, чтобы оценить контекст.

136/290
– ...Неожиданно, – пробормотал Дазай, облегчение медленно разворачивалось в
нём.

– Мы больше не дети, Дазай. Даже мне, действующему с горяча, рано или поздно
приходится вырасти, – Чуя гладил его по волосам, его голос становился тише,
только для их ушей. – Рад знать, что я был желаемым.

Он сжал руки немного сильнее, и Дазай невольно ответил, немного неловко

переместившись и обняв его двумя руками, нахуй боль в спине. Но так он мог
уткнуться ему в шею, что было замечательно, согретый кожей чокер
прижимался к носу, рту, когда он нежно укусил его.

– Это никуда не делось, – пробормотал Дазай. Ему, наверное, должно стать ещё
более некомфортно от того, как хорошо ему было. – Даже за эти две недели.

Чуя тяжело сглотнул, и Дазай отчётливо ощущал движения его горла, находясь
так близко.

– Делось, когда я ушёл в душ, – сказал он, что, как они оба знали, не было
ответом.

Но было бы нечестно продолжать давить, так что Дазай не стал, просто

поцеловал чокер и затем над ним, успокаивая. Пытаясь вернуть небольшую
часть того неадекватного количества доброты, что Чуя проявлял к нему. Чуя
вопросительно мыкнул, и Дазай немного покачал головой.

– Я рад. В итоге я понял, что всё ещё могу... вернуться домой.

Чуя медленно, немного рвано выдохнул.

– Я не хочу ничего прекращать, так что.

– Тем не менее мы подвергнем себя опасности. Я не... ошибся в этом прогнозе, –

не то чтобы Чуя не знал. Всегда знал. Просто угроза была не совсем тем, чего
Дазая учили бояться.

– Я никогда не сомневался в этом, – тихо сказал Чуя. – Просто думал, оно стоит
того.

Слова были ножами, даже если Чуя почти наверняка не хотел ранить его. Он
проглотил боль – хотя бы это было полезной привычкой.

– По логике для тебя не стоит.

– Дело не в логике, Дазай, – голос Чуи был наполнен странным... терпением –

тихая уравновешенность долгих ночей латания друг друга. – Логика только для
того, чтобы понять причины.

Причины были, Дазай знал. Даже без Мори, даже когда в Йокогаме мир и
Агентство с Мафией сохраняют перемирие, была сотня прекрасных причин,
почему привязываться к такой пожирающей пустоте, как Дазай, – плохое
решение. Конечно, они не будут волновать Чую. Никогда не волновали,
независимо от того, насколько холоден, жесток и коварен был Дазай.

137/290
Он позволил себе выдохнуть, окунуться в эгоизм и положить голову на теплое
плечо Чуи.

– Ты победил, – наверное, улыбаться, при том что удачно втянул Чую в бардак,
который был его сферой деятельности, – признак плохих манер, но он, кажется,
не мог остановиться. – Спасибо, блять.

Чуя расчёсывал волосы пальцами в медленном ритме, благодаря чему, кажется,

уходили все его мысли.

– Думаешь, я не знаю тебя, но это неправда. Никто не знает тебя и вполовину

так же. Точно не лучше.

Он ощутил ещё один росток чего-то нездорового от этого, но решил

проигнорировать. В конце концов, было бы проблемно, не будто это правдой.
Даже если он когда-то отрицал её. Даже если когда-то поверил в собственное
непринятие.

– Ты знаешь меня, – признал он голосом едва громче шёпота.

– Но пока не настолько хорошо, насколько хочу, – сказал Чуя, и он слышал

улыбку в его голосе. Слышал одобрение, которое всегда казалось твёрдой
почвой под ногами.

– Да, что ж, тебе лучше постараться, слизняк.

Чуя стукнул его по голове, но так нежно, будто просто погладил, после ласково
проведя пальцами по коже.

– С твоего разрешения, скумбрия, – сказал он, выгибая губы.

– Разрешаю, – сказал Дазай, чувствуя прилив головокружительной

привязанности, а затем Чуя снова поцеловал его, и он оказался поражён тем,
что сказал именно то, что имел в виду.

138/290
чередуемся, осознанно иль нет

Они взяли выходной.

Чуя оставил телефон включенным и проверял его лишь каждые два часа, но Коё
или Хироцу (возможно, оба), должно быть, вмешались, потому что телефон
почти подозрительно молчал. Как и телефон Дазая, что, наверное, было связано
с Ранпо, принявшем активное участие в одном обсуждении за год. Должно быть,
он искренее волновался.

Они взяли выходной и агрессивно не обсуждали ничего серьёзного. В результате

получалось довольно непринуждённо целоваться, учитывая количество вещей,
которое им предстояло обсудить, и величину желания не обсуждать ни одну из
них. У них также была целая ночь, и она была великолепной, у него до сих пор
всё приятно побаливало, нервы всё ещё горели от прикосновений,
прикосновений, прикосновений, пока даже «Неполноценный человек» не начала
едва ощутимо гудеть под кожей; воспоминания о коже Чуи накладывались на
реальность, словно броня защищая даже от того, что должно было произойти.
Он уснул, уткнувшись носом в ключицы Чуи, запустив длинные пальцы в его
волосы и с Чуей, полулежащим на нём, удерживающим в реальности. Он спал,
убаюканный тишиной присутствия Чуи, которое всегда въедается в мозг,
позволяя плыть в темноте в течение шести часов – неприличная роскошь. Он не
спал шесть часов за раз уже почти два года и в принципе не мог, не выпив
больше таблеток, чем ему, возможно, следовало. И Чуя всё ещё был рядом,
когда он открыл глаза, убрал волосы с глаз, пробормотал что-то о дыхании
Дазая, и всё равно поцеловал, поцеловал его. Теперь на его шее, плечах и груди
было больше синяков – маленькие цитаты из нежно-свирепого заявления Чуи о
том, что тело Дазая принадлежит ему; он улыбался каждый раз, когда видел их
в зеркале, смотрел сверху вниз или замечал собственнический взгляд Чуи.

Они взяли выходной, но теперь двадцать четыре часа истекли, и Дазай невольно
с некоторой мстительностью отодвинул от себя последний кусок омлета,
который приготовил Чуя, потому что когда он доест, придёт время поговорить, а
это было примерно так же привлекательно, как вытащить через ноздри все свои
внутренности с помощью кухонных щипцов. Очевидно же, что решением было не
доедать.

– Я приготовил завтрак и всё такое, так что тебе лучше доесть, знаешь ли, –
заметил Чуя с легким нетерпением, как будто он обдумал доводы Дазая и
решил, что у него нет на это времени. На самом деле, скорее всего, так и было.

Последний кусок яйца оказался вкусным. Он почувствовал себя... сытым, но не

пересытившимся, что хорошо. Казалось, Чуя позаботится и о том, чтобы он
пообедал. Потом поужинал, и так далее, и так далее. Перспектива простиралась
головокружительно далеко.

Чуя посмотрел на него невозможно довольно, оттого что он заставил его съесть
последний кусок, и Дазай почувствовал необходимость объяснить.

– Когда я доем, нам придётся поговорить, а я не хочу ничего обсуждать.

Чуя вздохнул, как будто Дазай ко всему прочему вёл себя неразумно.

139/290
– Обсуждать что?

– Много чего, о чём тебе не очень понравится говорить, – этого было достаточно,
чтобы дать Чуе возможность отступить, если он в этом нуждался.

– ...Хорошо, – Чуя тяжело вздохнул, явно собираясь с духом. – Ну, если надо,
значит надо.

Немного... больно было наблюдать за этим. Знать, как часто ему приходилось
набираться смелости за последние два месяца из-за Дазая и того, чему Дазай
решил не сопротивляться. От бессмысленной вины сводило внутренности,
бессмысленной. Он слишком давно привёл в действие принцип домино, чтобы
позволить себе такую роскошь, как отвращение к себе, чтобы оно в итоге
обрушилось на Чую. Он извинился единственным приемлемым способом:

– Меня слишком часто наёбывали информацией, без которой, как я думал, я

смогу обойтись, – он подождал, пока Чуя кивнёт, и затем продолжил: – Мне
нужно точно знать, что за доказательства ты нашёл, где и когда.

Чуя отпил кофе, необычайно спокойный.

– Я могу просто показать их тебе, если хочешь. Мне их отправили по почте. Я

получил их в тот же день, что убил Мори.

Что-то в мысли о физических доказательствах сбивало с толку. Доказательства,

которые Дазай мог увидеть, потрогать. От этого хотелось больше бинтов на
себе, но сегодня он мало что мог скрыть, не опустившись до уровня конспирации
Мафии, и ещё он... не хотел. Иначе показалось бы, что он окончательно
отказался от Одасаку.

– ...Да, так, наверное, будет лучше, – сказал он, как, вероятно, сделал бы Дазай
Осаму. Добавил, как Фукудзава: – Спасибо, что не уничтожил их. Знаю, что тебе
хотелось.

Полусекундный взгляд Чуи дал понять, насколько сильным было искушение,

хотя и недолгое.

– Я решил, что, возможно, однажды мне придётся защищаться. Объясняться

перед тобой.

«Защищаться». Слово странным образом вертелось в голове, дёрнулось и

остановилось, встретившись с чем-то неожиданным.

– Ты думал, я приду за тобой, за то что ты убил его? – слова прозвучали такими

спокойными, несмотря на то что земля ушла из-под ног. Свободное падение.
Неизвестное и в конце концов непознаваемое.

– Нет, – сказал Чуя и был честен. Хотя бы какая-то точка опоры. – Просто
однажды мне пришлось бы взять на себя ответственность перед тобой. В конце
концов ты спросил бы, когда у меня больше не осталось бы причин скрывать,
кроме твоей боли, и ты никогда не позволил бы мне остановиться на этом,
потому что я не мог рассказать о боли и умолчать об остальном.

Йокогама мерцала за окном, металлическая, стеклянная – бьющееся сердце

140/290
города. Чуя всегда жил в таких соблазнительно высоких местах.

– Моя боль незначительна сейчас, – напомнил он, потому что это правда. Нет
смысла потакать своим чувствам, когда о них не было воспоминаний.

Чуя в самом деле зарычал на него, без слов выражая чистую злость, и посмотрел
таким обвиняющим взглядом, как будто Дазай заставил его отвечать.

– Нет. Боль не появляется просто так, так почему бы тебе не завалить ебало.

Контрпродуктивно говорить, что ему не причиняли боль, не в той степени, что

Чуе, и он почувствовал себя немного потерянным.

– ...Но она кажется мне незначительной. Почти наверняка больше, чем тебе.

– Я искренне надеялся, что ты не узнаешь, – была какая-то странная нежность в

голосе Чуи, даже несмотря на смирение. Мягкость костяшек на щеке. – Конечно,
я не думал, что такое в самом деле случится, потому что ты пиздецки
невозможный, когда докапываешься.

Дазай беспомощно улыбнулся ему.

– Извини, Чуя, – пробормотал он.

Чуя пнул его под столом, пальцы мягко коснулись лодыжки.

– Не извиняйся за это дерьмо. Во-первых, тебе нихрена не жаль, во-вторых,

странно слышать такое от тебя.

– А я думал, тебе нравится, когда я вежливый и послушный, – спорил Дазай ради

спора, для дополнительно эффекта хлопая ресницами. Ах, как же легко
увлечься, быстрые шаги их танца, поддразнивания на расстоянии, чтобы в итоге
столкнуться.

Чуя снова пнул его, попадая в ритм, и он снова беспомощно улыбнулся.

– Мне нравится делать тебя послушным.

Дазай пнул в ответ, просто потому что, и показал язык.

– Старайся лучше. Или хуже. Хучше.

– Ты грёбаное наказание, – сказал Чуя, но его голос был словно тёплый океан.

– Приходится, если я хочу оставаться самым опасным мужчиной в стране, –

Дазай немного наклонился, остро улыбаясь, отчего Чуя всегда ёрзал, даже если
никогда не признается в этом.

Наградой было едва заметное сглатывание и чуть более хриплый голос Чуи,
словно песня для ушей.

– Ты никогда им не будешь, пока я здесь, – его взгляд немного потемнел, отчего

он выглядел таким же опасным, каким обещал быть. Обжигающим, как глоток
виски, скручивающий желудок.
141/290
– Можем завтра подраться из-за этого. Победитель решает, кто кому делает
минет.

Чуя коротко прошипел, грязный тихий звук, который он издавал в последний раз
с рукой в волосах Дазая и членом в его глотке.

– М-м, звучит отлично. Я люблю твой рот, – воспоминания и слова так сладко
обвивали позвоночник, и ему как ничто другое хотелось последовать за искрой,
позволить ей вспыхнуть, позволить себе снова почувствовать. Конечно, им было
можно после стольких лет.

Но он пообещал себе, так же как пообещал не делать этого вчера, и пришло

время, фигурально выражаясь, платить по счетам.

– Чуя, доказательства, – с сожалением пробормотал он.

Взгляд Чуи говорил о том, что он был так же счастлив перемене настроения, как
и Дазай, но покорно кивнул, отодвинул стул и встал.

– Пойдём, они в сейфе.

Сейф находился в спальне в шкафу Чуи (все три сейфа были там), и, какие бы
доказательства он ни обнаружил, он припрятал их в самом неприметном и
самом защищённом из них. Дазай тактично отвёл взгляд и притворился, что не
заметил комбинацию, которую Чуя ввёл. Она была сложной, по крайней мере, а
значит, у голоса Одасаку будет достаточно времени, чтобы напомнить ему не
шпионить, когда позже он поддастся любопытству. Он подошёл к креслу у
кровати и в ожидании сел. На кровати он не хотел этого касаться.

Это, как оказалось, было неприметным конвертом из крафт-бумаги. Чуя держал

его, будто он был ядовит, что не совсем неправда, и протянул ему, как будто
обжёг пальцы. Возможно, так и было. Он коротко тронул руку Чуи, пытаясь
утешить, но Чуя только коротко кивнул и отошёл к стене. Но это не было похоже
на отказ. Скорее, будто... ему дали хоть немного уединения. Было бы лучше,
если бы Чуя ушёл из комнаты: они оба знали, что Дазаю не нравится, когда на
него смотрят в такие моменты –

были ли такие моменты? –

но он не ушёл, за что Дазай не мог его винить. В конце концов, никто из них
никогда не мог предсказать реакцию Дазая.

Содержимое мультифоры было немного сюрреалистичным в своем сходстве с

больничной картой. Старые привычки давали о себе знать. В первый раз он
прочёл его очень-очень быстро, а затем замедлился, чтобы углубиться в детали.
Большинство было написано рукой Мори, едва разборчиво, как приучались
врачи, но тех знаний в медицине, что Дазаю не хватало, он с лихвой восполнял
знанием о языке письма Мори. В конце концов появился личный шифр Мори, и
страницы с ним были исписаны переводами и дешифрованием другой рукой –
рукой Достоевского, как он, совершенно не удившись, понял. Чуя не мог узнать
этот почерк, в отличие от Дазая. Конечно же, это он. Последняя попытка
дестабилизировать всё, и ему почти удалось.

142/290
Там были дневниковые записи, отчёты. Документы о ранениях и... записи о тех,
о которых Дазай просил сам. Заметки о времени восстановления, устойчивость
Дазая к некоторым наркотикам, влияние способности на его тело. Видимо, он
был предметом исследования в той же степени, что и жертвой насилия. Как
практично со стороны Мори: он прекрасно знал, что его тело функционирует
необычным образом. Упоминания и о... другом, вдумчивые записи о разных
вещах, которые Мори получал от тела, в котором Дазай иногда жил,
перемешанные с остальными так органично, что эти действия, видимо, также
были частью исследований. Непонятно, как Дазай мог находить это утешающим,
но так и было. Он всегда знал, что Мори был в нём заинтересован, в конце
концов. Это не новая информация. Значит, в этом был... смысл помимо...
жестокости, и было проще смотреть с этой стороны. На дне конверта были
фотографии, на которых он в итоге узнал технически более младшую версию
себя, с ранних пор и до момента, когда он вступил в Мафию. Он не мог решить,
хорошо или плохо, что ни одна из фотографий не предназначалась для
сексуального возбуждения. Конечно, нельзя исключать возможность обратного –
не у одного Дазая был кинк на медицину.

Однако ничего из этого не тронуло его. Он чувствовал на себе взгляд Чуи, его
вес и пронзительную глубину, он искал ответы, но Дазай просто... узнавал. «Ах,
вот что это», – было в его голове. Ничего не прояснилось в воспоминаниях,
никаких реакций от его тела. Всё тихо и мирно. Что бы Мори ни дал ему
(формула была в отчётах, но он никогда не интересовался химией), оно отлично
справилось со своей задачей. Это доброта или практицизм? Он щадил его,
боялся возмездия, просто наслаждался тем, что беспомощный Дазай ни о чем не
знал? К сожалению, в дневниковых записях не описывались мотивы, эту
информацию даже Мори не хотел, видимо, предавать бумаге. Как жутко,
должно быть, думать, мол «было бы неплохо узнать подробнее, что он думал о
сексуальном и медицинском насилии надо мной». Слова были... точными, он
знал, но к нему будто бы не относились. Бинты, не конечности. Он сложил
отчёты и фотографии обратно в мультифору в том же самом порядке, затем
положил файл в конверт.

– Думаю, хватит смотреть, – задумчиво произнёс он. Слова звучали будто

вдалеке от него.

Чуя оттолкнулся от стены, не отрывая от него пристального взгляда. В уголках

его рта, в стиснутых челюстях читалось резкое напряжение, будто он ожидал,
что Дазай... схлопнется, видимо. Или взорвётся. Что ж, на самом деле не о чем
было думать. Вот доказательства того, что произошло, к тому же он всё равно
знал, что был сломлен.

– Что хочешь сделать с этим? – спросил Чуя, забирая конверт из рук Дазая, чтобы
снова запереть его в сейфе.

– Сохранить, – пробормотал Дазай, – чтобы подтверждать копии, – слова

неизбежно горчили на языке. В Агентстве узнают. Они все узнают и потом будут
снова смотреть на него так, будто он полуживой объект. Изучающе, с жалостью,
взгляды будут скользить по коже под бинтами, жадные до деталей и
разрушения.

Раньше ему никогда не приходилось переживать из-за людей, до которых ему

есть дело.

143/290
Чуя немного поник, и ох. Очевидно, что до него тоже дошло.

– Полагаешь, что есть ещё.

– Ох, это точно. Достоевский не пустил бы всё на самотёк, если бы ты не стал

ничего предпринимать.

Чуя заметно поморщился, явно уже поняв, кто источник информации.

– Хорошо. Оставлю здесь, – положил конверт обратно в сейф, изменяя код, Дазай
тактично отвёл взгляд, чтобы не подглядывать, и у него почти получилось. –
Какие прогнозы?

Дазай немного пожал плечами, на шаг приближаясь к тому, чтобы быть в этой
комнате, в этом моменте.

– Лучший сценарий – что данные окажутся в руках конкурентов Портовой мафии

и будут использоваться против меня. Худший – что их отправили всем в Мафии и
за её пределами. Я бы не надеялся, что крысиный ублюдок выберет лучший
сценарий, – ох. Ошибка, да? Достоевский мёртв. Ацуши когтями перерезал ему
горло, в конце концов, он помнил. – Выбрал. Знаешь, иногда сложно не забыть,
что он умер.

– Ну, это понятно из-за всей этой деятельности прямо из чёртовой могилы.

Дазай поднял на него взгляд, уловив какой-то странный тон голоса, и

почувствовал боль, видя его таким, напряжённым телом и голосом, полным
ярости, боли. Сказывались все эти недели сдерживания. И всё время до этого,
потерянное в идеи разделения, холодности Дазая, вине Дазая, страхе Дазая, и
ничего из этого нереально, кроме боли, что он причинил Чуе. Он распахнул
объятия для него, жест казался чужеродным в своей демонстративности,
неприкрытой необходимости и предложении, но он доверял той части себя,
которая настаивала, что это правильный поступок.

(Он думал, это Одасаку, но она звучала как Чуя. Когда он снова начал слышать
Чую? Четыре года прошло, и вот он, будто Дазай никогда не запирал его, как
будто всё горе, которое укрепило стену между ними, тихо растаяло в летнем
зное последнего дня. Четыре года прошло, и будто бы их не было – от
облегчения трясло).

Чуя немного наклонил голову, очевидно опешив, но, как обычно не колеблясь,
тут же пересек комнату и забрался Дазаю на колени. Обнял за шею, тонкий,
сильный, стойкий, безопасный, своим весом возвращающий Дазая в реальность,
в собственную кожу.

Дазай прижался в поцелуе к его волосам, холодный огонь на губах, Чуя тёплый,
тяжёлый и правильный, и попытался сказать то, что сказал бы нормальный
человек, дать ему понять:

– Мне жаль. Должно быть, очень больно узнать о таком.

Чуя немного сжал его – до абсурдного хорошо. Жар его бёдер на ногах Дазая,
тяжесть рук на плечах. Каждой частью себя он берёг и удерживал, от этого
Дазай только острее осознавал прилив, будучи восхитительно невосприимчивым
144/290
к нему.

– Да, так и есть. Но это не то же самое, что быть частью этого.

– ...Технически, был частью этого только Мори, – напомнил Дазай, выдавливая

немного печальную улыбку.

– Это ничего не меняет, Дазай. На фотографиях все ещё ты, – голос Чуи был
тихим, но слова отдавались в нём дрожью, распространяющейся со скоростью
вируса.

Разве это он на фотографиях? Хоть что-нибудь из этого реально случилось с

ним? Чем было тело, которое перенесло всё это, и кем был человек, кто его
теперь населял? Вопросы были правильными, но ответы невозможными,
недоступными, телефонная связь в места, где никто никогда не ответит, и тем
не менее раздавались гудки.

– Мне... не кажется, будто на фотографиях я, – признался Дазай тихо. Он будто

исповедался, сказал то, что говорят только на скамье для допросов. То, что,
возможно, покровительственно баюкал, даже будучи растянутым на
окровавленном алтаре ради выбитой из него правды. – Объективно это я, но
просто в голове не укладывается.

Чуя свернулся на нём, собственнически, заботливо, длинные пальцы на шее

обещали безопасность.

– Да, это пиздецки странно. У тебя не всплыло... никаких воспоминаний?

На мгновение он задумался о том, не мог ли что-то скрывать от себя. Какие

дыры в памяти он выкопал сам, что в них было в этот момент, в этих маленьких
заветных шахтах. «Шахтёр и его шахта» (1), – подумалось ему, и пришлось
прикусить язык, чтобы истерично не захихикать.

– Что бы он ни сделал, воспоминания полностью исчезли, – он качнул головой,

признание горчило на языке из-за соучастия. – Я годами пытался разыскать дни,
которые потерял за то время, что знал его. Если ничего не сработало и не
вызвало никаких воспоминаний, они почти наверняка недоступны.

– Наверное, это к лучшему, – пробормотал Чуя.

В его голосе звучала тревога, отчего Дазай почувствовал необходимость

рассеять её, слишком резкую на фоне других ощущений.

– Будь это временным явлением или созданным Элизой, то тут же пропало бы

после смерти Мори. Или в какой-то момент между произошедшим и настоящим.

Он грудью, бедрами ощутил, как Чуя совсем немного расслабился, как медленно
через него проходит облегчение.

– Хорошо.

– Наверное, я должен хотеть вспомнить, но я не хочу, – не совсем просьба

утешить. Он не заслуживал утешения. Но желание всё равно никуда не делось,
разматывалось, как нарезанные мотки.
145/290
Пальцы Чуи скользнули в волосы, – ощущения приглушенные из-за перчаток, –
нежно царапнули кожу головы, по всему телу пробежали мурашки.

– Думаю, довольно обоснованно не хотеть вспоминать, когда теперь ты знаешь,

что можно вспомнить. Проблема была только в незнании.

Обосновано, да, но не рационально. Неоптимальный вариант. Но, возможно,

лучший исход невозможен сам по себе.

– Как только предоставится возможность изучить другую копию, я буду знать,

что упустил, – он тяжело сглотнул, план горький, но неизбежный. – ...Унесу
потом Ранпо. Посмотрим, найдёт ли он что-то, чего я не заметил.

Чуя немного поморщился, очевидно подумав о том же, что и Дазай.

– Хорошо, если по-твоему так правильно.

– Он мудак, – подчеркнул Дазай, потому что Ранпо им был. Не исключительным и

не в огромной степени, но это тем не менее правда. – От этого легче.

– Просто хочу ударить его, – проворчал Чуя, заставив Дазая неохотно

улыбнуться.

– Узнай его получше. Тогда ещё больше захочешь.

– Ебучая мелюзга, – Чуя мстительно укусил его за челюсть дважды. – Однажды я

его прикончу.

О-о, видимо, всё ещё злился из-за книги. Дазай спрятал усмешку под челюстью
Чуи и пробормотал:

– Сейчас он проводит большинство выходных у По. Говорит, они пишут вместе, –

и спорят, какую комбинацию их имён использовать для названия дуэта.
Тошнотворно мило, честно.

Чуя скрипел зубами, что было весело, но настораживало.

– Блять. Мне придётся убить обоих.

– Можешь просто подождать, когда они станут геями-затворниками, как сулит

им судьба.

– Я подожду чуть-чуть, – угрюмо пробормотал Чуя, – и, если не станут, убью.

Дазай утешительно погладил его по плечу.

– Когда-нибудь обязательно, мой маленький мафиози (2).

За это его стукнули по голове, как и ожидалось.

– Не заставляй убивать тебя первым.

– Да, Чуя, – кротко произнёс Дазай, просто чтобы тот напрягся.

146/290
– Не надо тут, блять, вот этих «да, Чуя». Знаю я тебя, придурка.

Дазай довольно укусил его за челюсть, потому что слышал улыбку в голосе Чуи,
которая означала, что он выиграл.

– Ты так мило называешь меня. Почему парни не могут падать в обморок?

– Вперёд, – ответил Чуя. – Тогда я смогу сделать с тобой всё, что захочу.

От этих слов знакомый жар пополз вниз по позвоночнику, от воспоминаний того,

как Чуя делал то же самое, было трудно усидеть на месте. Но ещё тепло на
душе, ведь Чуя не изменил своих ответов и не сдерживался, и тень, что
отбросил на них файл и его содержимое, не затронет их отношений. Ведь они
вместе строили что-то светлое, по одному болезненному слою за раз из кусочков
старой застывшей лавы, почти незаметного осадка, не запятнанного действиями
Мори и решениями Дазая. Он лизнул ухо Чуи, нежно дразня, будто ничему не
научился за последний час.

– Как развратно, Чуя.

Чуя вздрогнул – значит, он поступает правильно.

– Блять, да. Жду не дождусь сорваться на тебе.

– Я думал, ты сорвался на мне ночью, – пробормотал Дазай между короткими

укусами мочки уха, которые, как он знал, сводили Чую с ума.

– Ох, не так, – ответил Чуя, и хриплый голос посылал дрожь по позвоночнику

Дазая, звучал как обещание. – И я всё равно продолжу.

– Хорошо, – сказал Дазай, опираясь на подлокотник, наклоняя голову в вызове,

против которого, как он знал, Чуя не устоит. – Не меняйся.

Чуя замер на мгновение, серьёзно глядя на него.

– Уверен?

В его взгляде была неподдельная неуверенность, и она... требовала ответа,

требовала взгляда глаза в глаза и тона, на который Чуя научился отвечать
готовностью к бою.

– Не меняйся, – он пытался не использовать этот тон с Чуей. Возможно,

манипуляции не так ужасны, если использовать их в правильной ситуации.
Однако он заметил реакцию в ту же минуту, когда голос достиг той части Чуи,
что подчинялась ему: установившееся спокойствие.

– Хорошо, Дазай, – пробормотал Чуя и без колебаний сжал руку на горле Дазая. –
Не буду, – никаких сомнений и в поцелуе, нежная уверенность на губах, в руках
и теле, которую он мог пить, пить, пока не наполнится ею; удовлетворение
искрилось в сердце, словно статическое электричество. Чуя кусался,
требовательность была приятной, он таял в кресле и одновременно подавался
навстречу рукам Чуи, проводя рукой по мягким густым волосам, пока едва не
решил, что заслуживает ощущать кожей такое изящество.
147/290
– Я всё ещё я, – пробормотал Дазай в попытке утешить. Ему казалось, что нужно
как-то передать спокойствие словами, отложить ебучий файл и вообще убрать
его из пространства между ними. – Ты знаешь меня, не забыл?

Чуя согласно промычал, его голос был тихим, но твёрдым.

– Да. Ты не помнил до этого, не помнишь и сейчас. Ничего не поменялось. Но

скажи мне, если поменяется.

– А ты скажи, если переживаешь о чем-то или... как-то реагируешь, неважно

когда, – почему-то легче осознать договорённость, чем принять идею заботы,
особенно той частью себя, которая сторонилась людей, которые что-то давали
ему. Кроме того, он знал, каково узнавать о чужих травмах – жил, всегда
окруженный ими, – а Чуя и до этого достаточно натерпелся.

– Договорились, – проворчал Чуя с некоторой подозрительностью.

– Ты, случаем, уже не переживаешь о чём-то?

– Нет. Я думал о многом, но сейчас ничего.

Дазай окинул его скептичным взглядом, но, кажется, тот просто говорил правду.

– Тогда ладно, – ухмыльнулся ему краем губ, потому что другой вариант
действий был очень весёлым, говоря честно. – Можешь представить, как мы с
тобой оказываемся у психотерапевта?

Чуя тоже ухмыльнулся, заверив:

– Не думаю, что захочу платить за него, как бы захватывающе это ни было.

Дазай поцеловал его в нос, потому что он немножечко его морщил, когда
улыбался, и это было прелестно.

– Я мог бы добавить тебя в страховку. Представь, что сказал бы Куникида.

Чуя злобно засмеялся.

– Ох, Руру-чан охуел бы.

Было мило слышать его смех, когда он снова смеялся вместе с ним, вдвоем
против всего мира, и Дазай собрал губами его дрожь; он скучал по вкусу его рта
и легкости, с которой они шутили. Или, может, он не мог скучать, потому что у
них никогда не было такого. Так что, наверное, этого он и хотел, и, когда у него
всё есть, ему пиздецки больно. В лучшем смысле. Чуя обернул руки вокруг Дазая
снова, собственнически прижимая его к себе.

Тот вздохнул, надувшись:

– Не хочу работать сегодня.

– М-м, – согласился Чуя, – и я. Но нужно. Я знаю, потому что слышу, как ты

говоришь это в моей голове.
148/290
Надутые губы превратились в показную сердитую улыбку.

– Убери меня из головы.

Чуя щёлкнул языком и встретил его взгляд.

– Это ты уходи из моей головы. Я вообще не хотел, чтобы ты там появлялся.

Чуя заворожено наблюдал за свойственной Дазаю текучестью выражений лица,

который вернулся к надутым губами.

– Не собираюсь. Если ты в моей голове, я буду в твоей. Смирись.

Смирись. Властность, приводящая Дазая в ярость, снова вернулась. Идеально.

– Я в твоей голове? – Дазай на это ничего не ответил и просто укусил Чую за

шею, посылая приятную дрожь по спине. Тот ухмыльнулся, потому что
отсутствие ответа означало положительный ответ. Дазай разворчался, кусаясь
сильнее, и Чуя понял, что улыбнулся шире. – Как давно, скумбрия?

– А я как давно? – ушёл от ответа Дазай, но Чуя был не в настроении потакать

ему.

– Я первый спросил, – по-детски, но Дазай купился, потому что у его

ублюдочности не было правил. Конечно, он поворчал в Чуе в шею, но уступил:

– Точно к тому моменту, когда мы в первый раз сражались с Шибусавой, – это

уклонение от ответа, уловка, скрытая под правдой. Чуя научился замечать их за
то время, что имел дело с Дазаем, всегда искал маленькие недомолвки, потому
что в этом заключалась его роль.

– До этого момента, да? – даже Чуя слышал ликование в собственном голосе.

– Ты не знаешь наверняка.

– Ну, не знал, – ухмыльнулся Чуя, – но теперь точно знаю, – ему понравилось, как
Дазай заёрзал, потому что Дазай никогда не говорил того, чего не должен, и
просто признался таким образом.

– Ты говорил мне вести себя достойно, – ответил Дазай, капитулируя. – Я

пытался слушать.

Ну, это заслуживало поцелуев, так что Чуя повиновался.

– Не знаю, вёл ли я себя достойно, – мягко поспорил он.

– Ты хороший, ты же знаешь. Правда.

– Я мафия.

На это тот вздохнул и, как Чуя буквально ощутил, закатил глаза.

– И? – настаивал Дазай. – Ты всё ещё помогаешь якобы маленьким старушкам

149/290
донести сумки.

Чуя фыркнул, раздражение накатывало с воспоминанием об этой тупой шутке.

– Настоящие старушки старые, и им хватает дерьма.

– Чуя, – пробормотал Дазай и поцеловал чокер Чуи, – помолчи... – ткнулся носом в

челюсть, ухо, понизив голос, – и послушай своего семпая.

От этих слов таким тоном Чуя почувствовал дрожь, до странного уверенное

мурлыканье забиралось прямо под кожу.

– Я так не думаю, – его голосу совершенно не хватало обычной силы, даже Чуя
это слышал. Он немного наклонил голову, когда Дазай принялся кусать чокер,
кожу вокруг; прикрыл глаза, когда Дазай потянул чокер зубами, вопросительно,
будто не мог... Он прерывисто вздохнул, стоило Дазаю сжать руки вокруг него.

– А если я смогу переубедить тебя?

Чуя тихо вздохнул, сильнее отклоняя голову, обнажая горло и чокер для Дазая –
приглашение, которое неожиданно для себя хотелось выразить каждой клеткой
тела.

– Думаешь, сможешь? – дразнил он, ожидая подверждение Дазая. Тот снова

потянул за чокер и легким движением положил руку на затылок, прижимая к
себе; голос Дазая прижимался к коже между короткими поцелуями:

– Из-за тебя всегда хочется попробовать невозможное, – он аккуратно куснул

нежную кожу на горле Чуи, – вроде этого.

– Нет, – низким голосом ответил Чуя, закусив на секунду нижнюю губу, –

заставить тебя замолчать – проблема побольше.

– Тебе нравится, когда я разговариваю с тобой, – дыхание Дазая обжигало ухо,

касалось волос – приятные мурашки без прикосновений.

Обняв Дазая руками за шею, Чуя перестал сдерживаться, позволил себе

расслабиться в крепких объятиях Дазая.

– М-м, иногда, – они оба отлично знали, что Чуя любит слышать от Дазая, и
небольшая игра, чтобы прийти к этому, всегда была так или иначе приятна. Так
много воспоминаний, испорченных лишь позволяемым себе легкомыслием –
другого не видно во тьме тени Мори.

Он почувствовал жар рта Дазая мочкой уха, тот, посасывая её, вызывал шквал
ощущений, от которых перехватывало дыхание.

– Тебе даже нравится, когда я дразню тебя, – и у Чуи не было других аргументов,
кроме как откровенной лжи.

– Я не признаюсь в этом, – он хватался за волосы Дазая, немного потёрся, почти

лениво ёрзая на его коленях, довольный ответами.

– Эти слова уже признание, – отметил Дазай, снова кусая ухо Чуи, пальцы едва
150/290
ощутимо коснулись чувствительного бедра и рука легла на то место, где халат
сполз. Чуя медленно двигался вместе с ним, обожая неторопливость. Они
никогда раньше не были вместе вот так, и кажется, Дазай тоже наслаждался,
судя по тому, как его рука ползла выше, как будто Дазай нежно пробовал его
подушечками пальцев. Интимно. Прошло очень, очень много времени, с тех пор
как Дазай был сверху, и Чуя хотел. Хотел почувствовать плавный, безжалостный
ритм вроде этого, на коже и внутри тела.

– Тогда что я должен сказать тебе?

Немного наклонившись, чтобы говорить Дазаю в губы, Чуя выдохнул:

– Скажи, чего ты хочешь. Что хочешь сделать. Что хочешь, чтобы я сделал... –
его пальцы путались в волосах Дазая, прижимали ближе, губы так близко, что
Чуя чувствовал их тепло на своих.

Дазай схватил Чую за бедро, ткнулся лбом в висок, глубоко вздохнул, прежде
чем тихо признаться:

– Хочу рассказать тебе секреты, Чуя, – прижимался к нему так, будто хотел
запомнить его запах, текстуру щеки, челюсти. – Хочу сделать тебя своим, –
поцелуи порхали на щеке, виске, волосах. – Хочу, чтобы ты отдался мне, – так
много желания в этих словах, в нежном тоне Дазая.

– Скажи, что мне сделать, Дазай. Скажи, как сделаешь меня своим, – он знал,
что несправедливо так скоро просить так много, но Чуя не мог сдержаться.
Прошло пиздецки много времени, и он хотел всего, хотел ещё.

Дазай смотрел на Чую, не отводя взгляда; Чуя видел его сомнения, но также и
желание, поэтому ждал. Горячие пальцы забрались под халат, интимным
жестом провели по коже.

– Хочу знать, что ты тоже хочешь этого, – осмелился Дазай, голос тихий,
неуверенный. – Хочу видеть тебя таким каждый день, спокойным,
расслабленным и дома со мной.

Слова забирались Чуе под кожу, мешали дышать, попадали в самое сердце чего-
то, к чему, как он думал, Дазай не будет готов сейчас... или, возможно, в
принципе. Он кивнул, наклонился ближе, коснувшись губ Дазая:

– Я дам тебе, – лёгкий поцелуй, – дам тебе всё.

Небольшая заминка в дыхании Дазая сказала всё за него, ответила на

предложение Чуи, и Дазай притянул его к себе, рука проскользнула дальше под
халат, длинные пальцы обвели изгибы задницы Чуи под тканью, контраст между
ней и кожей дразнил. Дазай целовал его нежно, легче, чем привык Чуя, позволяя
ему думать, позволяя испытывать то, чего он никогда не испытывал с Дазаем, и
ощущения отдавались в нём желанием, нуждой. Он льнул ближе, руки в волосах
Дазая, отвечал на поцелуй с равной нерешительностью, осторожно выдерживая
расстояние, прося Дазая взять больше. Тот брал, клеймил Чую поцелуем,
прикосновениями, которые постепенно становились более уверенными и
требовательными.

– Хочу, чтобы ты улыбался по утрам, – признался Дазай между поцелуями. – Хочу

151/290
есть твои тупые питательные завтраки... – Чуя не держал смеха, – и слышать,
как ты ворчишь, возвращаясь домой, – он оценивающе посмотрел на халат, и
Чуя, который на самом деле понятия не имел, чего Дазай хотел – до этого
момента такое редко случалось, – не сдвинулся и не произнёс ни слова, чтобы не
помогать тому принять решение. Вместо этого медленно качнулся, специально
потеревшись бедрами, чтобы помешать. Кажется, работало: Дазай притянул его
к себе, схватив за задницу, снова поцеловал. Ощущения были невероятными,
новыми, и он с легкостью сдался им, желая их, желая подарить их Дазаю,
который проложил дорожку поцелуев к его уху и произнёс трепетным шёпотом:
– Хочу заслужить всё твоё доверие. Так ты будешь моим.

Чуя прикрыл глаза на его словах, впитывая обещание, словно иссушенная земля
– воду.

– Тогда я позволю тебе, – ответил он тихо, пальцами в перчатке проводя по

густым тёмным волосам, другая рука скользила вниз по ключице Дазая, под
ткань. – Просто будь рядом. Я дам тебе всё, если ты будешь рядом.

Нерешительность Дазая когда-то – вчера – ранила бы, но не сейчас. Теперь он

понимал и считал нормальным подождать, в то время как Дазай смотрел на
него, поглаживал волосы, шею дрожащими пальцами. Нормально слышать
короткий вздох и видеть, как Дазай немного дёрнул ртом; знать, в чем причина,
и слышать правду в сказанном шёпотом ответе:

– Я буду рядом.

Не отнимая рук, чувствуя тепло кожи Дазая через перчатки, Чуя кивнул:

– Я тоже сделаю тебя своим, – это обещание он давал прежде, и, был уверен,
даст снова, каждый раз оно словно рождалось из дыхания, никогда в истории
чего-либо слова не произносились в точности таким образом. Интересно, думал
ли так же Дазай.

Тот легко поцеловал в ответ, последний раз провёл по волосам и затем опустил
руку на шею, сжав немного крепче, чуть отстранив от себя. Другой рукой он
трогал Чую под халатом, водил пальцами по твёрдой плоти.

– Как ты это сделаешь, м-м? – пробормотал он, кусая губы Чуи, от маленьких
прикосновений чувствуя дрожь, чувствуя желание. – Скажи, – тихо подталкивал
Дазай, – и я расскажу тебе секрет.

Ох, Дазай, умный ублюдок.

– Ты будешь здесь, со мной, – произнёс Чуя напротив губ Дазая, ожидая секрета.
– В моих руках, в моих объятиях. Каждый день. Здесь, когда я просыпаюсь, когда
я иду спать. Когда я хочу тебя, – он задержал дыхание на мгновение и добавил
ещё тише: – Здесь, дома.

Дазай издал короткий, голодный звук и немного отстранился, удерживая Чую за

шею, осмотрел его с тем же голодом во взгляде, неумеренным, неприкрытым, и
он остро врезался прямо внутрь. Быстрым движением руки Дазай развязал
халат, другой отвёл ткань в сторону. Но не снимал – оставил приоткрытым; Чуя
подавался навстречу прикосновениям и длинным пальцам, вернувшимся к члену,
следующие слова Дазая расплескались внутри:
152/290
– Я думаю, ты красивый.

Чуя не помнил, когда в последний раз краснел.

– Ты никогда не говорил.

Дазай покачал головой, мягко добавил:

– Такой яркий, что иногда больно смотреть, – поглаживал Чую медленно,

невесомо, втянул воздух и специально не отводил взгляда: – Ты будто солнечный
удар, ослепляешь своим теплом, и я... хочу.

Тихо хватая ртом воздух и подаваясь навстречу этим слишком медленным

прикосновениям, Чуя почти вопросительно повторил:

– Хочешь.

– До боли сильно, – прошептал Дазай напротив чувствительной кожи ключицы

Чуи, обнажённой из-за распахнутого халата. Чуя прижался сильнее, когда Дазай
скрыл лицо в изгибе шеи знакомое движение, знакомое ощущение, когда Дазай
носом отодвинул ткань, чтобы укусить открывшуюся кожу.

– Повтори.

Он почувствовал дрожь, прошедшую через Дазая от этого требования, и нежно

держался за него, когда тот отстранился, чтобы посмотреть в глаза.

– Ты красивый, – повторил он, прекрасно осознавая, насколько несвойственное

выражение лица у него при этом было, и от него Чую немного разрывало на
части.

– Скажи, что хочешь меня.

– Я хочу тебя, – пылко ответил Дазай, подчинившись, едва дыша. – Боже, Чуя,
пожалуйста, хочу, позволь взять тебя... – слова сорвались с губ с резкостью,
смягчённой желанием.

Чуя снова поцеловал его, недолго командуя, крепко сжал пальцы, чтобы
удержать Дазая ближе, а потом отстранился, оторвался от этого
соблазнительного рта, всё ещё находясь достаточно близко, чтобы дышать, и
вместо этого поймал его взгляд.

– Можешь взять меня, – сказал Чуя не громче шёпота. – Будь уверен. Я никогда
не отпущу тебя, – почувствовал перемену: медленную волну дрожи,
пробегающую по коже и отдающуюся в дыхании.

– Не отпускай. – Чуя был удивлён напористостью поцелуя Дазая, неожиданно

яростным голодом. Очень тихо Дазай закончил: – Не отпускай. Не надо. Мне
нужно, чтобы ты не отпускал.

Чуя сцеловал мольбу с его губ, держа руку на горле, другую запустив в волосы, и
всё, о чем он мог думать:

153/290
– Одного раза хватит. Ты мой.

Словно выпущенный на свободу, Дазай снова вцепился в него, горячо целуя,

требовательно прижимая пальцы к обратной стороне шеи. Чуя возмущённо
простонал, когда Дазай убрал руку с члена и потянулся в собственный карман.
Улыбнулся тому факту, что Дазай рассматривал возможность даже до завтрака,
и отдал контроль, податливый под прикосновениями, позволил испытать на себе
восхитительный контроль. Он хотел, хотел отдаться Дазаю, почувствовать себя
в чужой власти. Медленно извивался на его коленях, наслаждаясь ощущением
одежды Дазая на коже и тяжёлой тканью халата на плечах, спине и бедрах. Ему
нравится быть обнажённым вот так, ровно настолько, чтобы доказать
исключительность прикосновений Дазая. Дазай приобнял Чую за плечи,
позволяя ему откинуться на руку, бегающий взгляд Дазая скользил по нему,
почти физически тёплый, он рассматривал Чую с жадностью.

Дазай звучал до глубины души голодным:

– Хочу быть в тебе.

Чуя кивнул, крепко держась, замер на мгновение; скользкие пальцы на коже

словно давали обещание.

– Я прямо здесь для тебя. Покажи мне, – он вздохнул, тихо простонал, когда
пальцы Дазая медленно надавили, он явно осторожничал, и Чуя покрутил
бёдрами, чтобы уменьшить его тревогу.

– Ты будешь моим, если я покажу? – спросил Дазай и не отводил от него взгляда,

пока упрашивал.

– Да, Дазай, – ответил Чуя, подбирая слова, потому что это, это он отказывался
проебать, – я отдам тебе себя.

Дазай осторожно кусал за ухо, и было так сладко; его тело под влиянием тела
Дазая, в нём отдаются дрожью укусы, он стонет от пальцев, наполняющих его.

– Я хочу, – выдохнул Дазай, горячим дыханием опалив ухо. – Хочу обладать

тобой, чтобы ты был моим. Я уничтожил бы этот город ради тебя, не моргнув
глазом, Чуя... – мурашки побежали по кожи от этих слов, от обещания в них, от
масштаба, и он беспомощно, ломано простонал. Дазай сжал руку, не давая ему
отстраниться, продолжая двигать пальцами внутри. – Мой партнёр. Мой Чуя, –
Дазай сорвался на непривычный, но возбуждающий рык. – Никто больше не
держал тебя так, – почти вызов, и Чуя крепче схватил Дазая за волосы, другую
руку прижав к трепещущему пульсу. Дазай запрокинул голову, глядя на Чую из-
под ресниц.

– Больше никто, – пробормотал Чуя в ухо Дазаю, – никто, никогда, – затем резко,
вызывающе укусил, желая ещё. Ритм толчков Дазая не поменялся с болезненно
медленного, и Чуя чувствовал каждый сантиметр, тело вспоминало, как
принимать внутрь.

Голос Дазая, сбивчивый, дрожащий, едва громче выдоха, горло прижато к ткани
перчаток Чуи.

– Скажи, что будешь моим домом.

154/290
Оторвавшись, чтобы посмотреть Дазаю в глаза, Чуя сжал его, его собственный
голос тихий, такой же уверенный, насколько не уверен Дазай:

– Я всегда буду твоим домом. Ты мой, и я там, где ты. – От этих слов Дазай
тяжело сглотнул под рукой Чуи, и тот видел изменение во взгляде Дазая,
вспышку страха, вытесненную каким-то отчаянием, причиной, как Чуя мог
предположить, была нужда. Он обнял Дазая и позволил ему уткнуться в шею
Чуи, в этот момент он хотел уничтожить Мори вновь, пока Дазай смыкал зубы на
чокере, приглушенно простонав. – Да, вот так, – мурлыкал он, поглаживая Дазая
по волосам, – покажи, что тебе нужно. Всё моё, – раскачивался на пальцах,
позволяя словам бездумно срываться с языка, чтобы они успокоили и исцелили: –
Возьму всё, всё отдам тебе... Дай мне ещё...

Дазай рыкнул в ответ, сунув язык под чокер, вынул пальцы и прижал три.
Вводил их слишком медленно по мнению Чую, низко прорычав, что, кажется,
порадовало его. Чуя понимал нерешительность Дазая: Чуя редко был снизу и,
честно говоря, ни под кого не ложился с последнего раза с Дазаем... но, блять,
хотелось. Прошипел от небольшой боли и требовательно покрутил бёдрами:

– Я сказал ещё.

Дазай тихо хихикнул и весело ответил:

– Да, сэр.

Сдержанное послушание не сочеталось с грубыми движениями пальцев, от

которых Чуя откровенно закричал, в то же время просовывая руку между ними
под резинку пижамных штанов Дазая, чтобы взять в руку его член. Боль была
резкой, идеальной, тут же затмевалась новыми толчками, пока он медленно
поглаживал Дазая, наслаждаясь тем, насколько твёрдым тот был. Дазай поймал
его грубый ритм, размеренные движения вызывали вздохи и стоны, он
подавался навстречу руке Чуе так охуенно идеально, они всегда были охуенно
идеальными, синхронизированными, подвижными, и, блять, удовольствие...

Дазай кусал его горло, чокер, нежную, уязвимую кожу под челюстью.

– От твоей красоты невозможно дышать, – пробормотал он Чуе в челюсть, и Чуя

потерялся в словах, в нём.

Нашёл губы Дазая, пометил их маленькими болезненными укусами, отвечая:

– Мне нравится, как ты смотришь на меня.

– Да? – спросил Дазай, честно недоумевая, и Чуя собирался переубедить его,

когда тот поцеловал его вновь. Он чувствовал, как Дазай отчаянно не хотел
слышать ответ, и потакал его желанию долгие мгновения, пока не прервал
поцелуй, укусив Дазая, чтобы тот остановился.

Отстранившись и посмотрев на него, Чуя заговорил одновременно нежно и

твёрдо:

– Да. Ты смотришь на меня не так, как на других. Особенно сейчас.

155/290
Обиженное выражение лица Дазая после укуса исчезло после этих слов, и он
поцеловал его снова, резкость исчезла, поцелуй стал больше похож на то, чем
был раньше, как будто он просто хотел почувствовать вкус, почувствовать Чую,
что так приносило удовольствие. Когда он укусил очевидно в отместку, Чуя
улыбнулся, продолжая двигаться на пальцах Дазая. Он резко вдохнул, когда тот
согнул пальцы, удовольствие пронзило его, словно молния. Дыхание опаляло
губы Чуи, его кожу, когда он бормотал:

– Чуя это Чуя, – и не было для Чуи слаще звука.

Чуя хватал ртом воздух, чувствуя, как движутся в нём пальцы Дазая,
удовольствие одновременно отвлекало и сводило с ума. Он потянул вниз штаны
Дазая – к чёрту их, – умоляюще, низко простонав. Дазай послушно перенёс вес,
хотя бы настолько, чтобы приспустить штаны, и Чуя не сдержал стона, видя его
полуголым, возбуждённым, требующим внимания Чуи, обещающим
наслаждение.

– Блять, Дазай...

Дрожь в теле Дазая была ощутимой, и тот укусил шею Чуи; предложение,
прижатое к горячей плоти:

– Скажи, как я смотрю на тебя, и я отдам тебе своё тело, – будто оно уже не
принадлежало Чуе каждой клеткой кожи, каплей крови, костью.

Ему потребовалось время, чтобы собраться, пока он вздрагивал от

требовательных толчков Дазая, немного сжимая его член.

– Ты смотришь на меня так, будто хочешь поглотить меня.

Дазай простонал в ответ – ломаный звук, от которого стало горячо в паху, и он

двинулся резче, немного прижал член Дазая и свой к руке, нуждаясь в этом
трении.

– Хочу, – выдохнул Дазай и поцеловал его снова, разводя пальцы, чтобы Чуя
вдохнул, звук затерялся между ними. В этот момент Дазай прижал к руке Чуи
что-то холодное и полугибкое. Через мгновение Чуя понял, что это смазка.

Что ж, такое требование Чуя был рад исполнить.

Он выпустил из руки член Дазая и не отводил взгляда, пока зубами снимал

перчатку. У Дазая был пунктик на перчатки Чуи, и, как тот знал, ему сносило
голову от вида того, как Чуя вытворяет что-то подобное. Довольный вспышкой
чистой похоти во взгляде Дазая, Чуя коротко, резко усмехнулся с перчаткой в
зубах и, вместо того чтобы нанести смазку на пальцы, он выдавил её прямо на
член Дазая. Он хотел скользко, грязно и больше всего – чтобы Дазай был в нём
сейчас же. Снова обернул руку вокруг Дазая, двигая ею намного быстрее теперь,
требуя, чтобы Дазай что-то потребовал от него.

– Тогда сделай это, – Дазай издал множество интересных, очень приятных

звуков, чувствуя руку Чуи, скользкую и быструю. – Скажи что-нибудь ещё, –
настаивал Чуя и обрадовался неожиданно просящему взгляду.

Закусив губу в очевидной попытке взять себя в руки, Дазай, видимо, проиграл,
156/290
сдавшись.

– Чуя, пожалуйста...

Чуя пожалел его, потому что хотел не совсем этого, хотя слышать его было
охуенно, и он переместился немного ближе.

– Я здесь, рядом, – промурлыкал он вкрадчиво.

– Дразнишь, – упрекнул Дазай, и это тоже было приятно. Он двинул пальцами в

последний раз куда грубее, мстительно.

От этого Чуя почти захныкал и схватился за волосы Дазая крепче.

– Ты дразнишь, – обвинил он и замедлил движения рукой по члену Дазая до

такой степени, что, как он знал из многолетнего опыта, Дазаю сорвёт крышу.

Схватив Чую за волосы обеими руками, Дазай посмотрел на него и выдохнул:

– Из-за тебя я чувствую.

Сердце Чуи остановилось.

– Только из-за меня? – спросил он, вновь мягко настаивая, пока он поднимался и
устраивался более удобно.

Дазай протянул руку, снова хватаясь за шею Чуи, притягивая его ближе и
прикрывая глаза.

– Всегда только из-за тебя, – сказал он так, будто признавал поражение.

Чувствовать, как член Дазая прижимался к заднице, было охуенно

восхитительно, и он позволил себе мгновение упиваться предвкушением,
прежде чем начать мучительно медленно опускаться. Снова укусил Дазая за
губу, потому что ему нравилось брать в рот его губы, оставлять на них
воспоминания о власти Чуи.

– Только ты, – ответил он, и протяжно, низко простонал, ощущая, как его
раскрывает член Дазая; уцепился за волосы, удерживаемый хваткой Дазая на
шее. Блять, блять, он и забыл, как хорошо может быть, если... позволить телу
Дазая овладеть его телом, всегда так легко и сладко, будто дрейфовать на
волнах в океане, позволить потоку воды нести тебя. Их тела несли его, только
это могло подарить ему такое удовольствие, только такое удовольствие он мог
давать сам.

Чуя приказывал себе быть осторожным, хотя безрассудство в крови каждой

каплей кричало обратное. Дазаю было бы больно, если бы Чуя поранился, так что
Чуя не поранится. Он двигался на члене Дазая понемногу, вращал бёдрами в
размеренном ритме, чтобы не допустить боли, от этого глаза Дазая светились,
пока он наблюдал за Чуей, чувствовал его. Чуя снова поцеловал Дазая, пробуя
его на вкус, чувствуя безупречность на языке, когда наконец опустился Дазаю
на колени. Он обнимал Дазая, не разрывая поцелуя, давая тем самым себе время
привыкнуть, прежде чем тихо простонал ему в губы:

157/290
– Тогда овладей мной.

Спустя один пропущенный удар сердца Дазай сжал руку на бедре Чуи, другой
обнял за плечи, крепко схватив, чтобы тянуть Чуя вверх и на себя, вбивался с
тихим, свирепым звуком облегчения, удовольствия и желания. Дазай провёл
языком по отметкам от зубов, которые Чуя оставил на его губе, и Чуя не пытался
приглушить вопль от силы ощущений, наслаждение разрывало его, имя Дазая
срывалось на выдохе. Грубый, протяжный ритм, который задал Дазай, затянул
Чую, их движения инстинктивно синхронизировались, и Дазай мог откинуть
голову Чуи, не прерывая волну движений, которая скрепила их в удовольствии.
Он снова уткнулся носом в чокер, Чуя выгнул спину, чтобы обнажить шею,
закрыл глаза, раскрыл губы, чтобы тихо выдыхать.

– Ты знал, что ты мой, – тихо упрекнул Дазай, касаясь губами горла Чуи, – всё это
время.

Задержавшись, но не прерывая гладкости их движений, Чуя ответил простое:

– Не знал только ты.

Дазай умоляюще простонал, и Чуя слышал в этом звуке все годы, что они были
не вместе, чувствовал их в собственном горле, груди, и, притянув его для
глубокого поцелуя, Дазай торопливо ответил, желая, чтобы тот знал:

– Я здесь, – Дазай произносил слова в губы Чуи, словно одну на двоих молитву. –
Я буду... – запнулся, затем продолжил: – тоже буду твоим. Чуя, Чуя...

Что-то в Чуе надломилось, и он прильнул к Дазаю, кусая за шею, чтобы

спрятаться, двигаясь быстрее на нём, нуждаясь в удовольствии и в том, чтобы
отвлечься, в том, чтобы чувствовать его и не ощущать резкого кровоизлияния в
груди. Дазай притянул его немного ближе, позволяя спрятаться, наклонил
голову, предлагая больше; тот принял, скрываясь и ощущая его в одно время,
Дазай был в каждом движении, вздохе и мысли. Мысли и сердце в хаосе, и он со
всей злобой сильно укусил Дазая, не то чтобы в ответ, но... Снова и снова
вонзался зубами в плоть Дазая, жестко, требовательно, собственное тело
двигалось всё более и более настойчиво, и он опустил обнажённую руку на свой
член.

Удивительно, что Дазай принял его агрессию и злость, не попытавшись ответить

тем же, отстраниться или как-либо остановить его, просто гладил Чую, позволял
помечать себя и ранить. Он знал, что тому будет больно – хотел этого – и что
Дазай одобрял его действия, и пришлось бороться с неожиданным, порочным
желанием просто сорваться на нём... но он не стал. Не мог. Он хотел близости,
желания, связи и наслаждения от того, что Дазай снова с ним.

Чуя немного утих, укусы стали менее яростными, более нежными, и Дазай
притянул его ближе, настойчиво вбиваясь в Чую, возвращая к более мягкому
удовольствию. Дрожащий голос коснулся слуха:

– Ты заставляешь меня хотеть существовать.

Чуя издал низкий, грубый звук и ухватился жестче, сильнее, его собственный
голос был тихим, но более твёрдым:

158/290
– Существуй для меня, – и затем слова покинули его, тело взяло верх, двигаясь
на Дазае с тем же стремлением к наслаждению, преследуя удовольствие,
витающее на горизонте. Он хотел лишь навечно утонуть в Дазае, забыть о
реальности, раствориться в эфире удовольствия, желания и...

Согласие Дазая ускользнуло от Чуи, звук потерялся в ощущениях, но

чувствовать эти прекрасные длинные руки вокруг себя словно наносить на кожу
строчку за строчкой – стихотворение из прикосновений, посылающее дрожь
страстного желания. Он отпустил себя, когда Дазай оттолкнул его руку, и обнял
этой рукой Дазая за шею; тихий, умоляющий звук родился в горле, из-за того что
изящные пальцы Дазая сжали его член, подталкивая к оргазму. Конец
приближался быстрее, чем раньше, с удвоенной силой, движения Чуи стали
более настойчивыми, в то время как Дазай вошёл в ритм, который, как он знал,
подействует. Чуя утонул в движениях и удовольствии, теперь сильнее кусая
Дазая за шею, снова и снова, помечая его как своего впервые без страха.

Прошло всего несколько мгновений, и у Чуи перехватило дыхание, тело сжалось

в тисках оргазма, зубы глубоко впились в шею Дазая, в то время как Чуя обмяк,
сильно кончив в руку Дазая и на его живот, рваный крик оказался заглушен
плотью во рту. Содрогнувшись на пике удовольствия, Чуя крепко схватил Дазая,
подчиняясь требованиям его тела. Когда оргазм начал угасать, Чуя снова
оживился, задвигался на Дазае, стиснул челюсть сильнее, поворачивая голову,
чтобы оставить синяк, который не скрыть бинтами, который не будет ошибкой.

Дазай вскрикнул от боли, сжимаясь на Чуе, и тот отпустил его, слюняво

облизывая синяк, уже начинающий темнеть, злой, охуенно идеальный. Чуя
чувствовал его дрожь, слышал неровное дыхание, с трудом превратившееся в
заявление:

– Мой Чуя...

Чуя кивнул в ответ, ещё раз прижимая руку к горлу Дазая, синяк ровно над
большим пальцем.

– Да.

Дазай откинул голову, слегка подавшись к прикосновению, обнажённая рука на

обнажённом горле, Чуя, нуждающийся в том, чтобы Дазай сдался, чтобы тоже
рассыпался на части.

Крепко схватившись, Дазай жёстко толкался в тело Чуи, достаточно сильно,

чтобы тому потом пришлось недолго оправляться, и эта мысль осела в нём,
инстинктивно приятная, охуенно идеальная; Дазай кончил так глубоко в него,
что это взывало у Чуи короткий рык чистого ёбанного триумфа. Его Дазай. Его.
Чуя держался за него, позволяя телу Дазаю задавать темп, когда он начал
замедляться, и тихий, невольный стон сорвался с языка на кожу Чуи.

Казалось, их очень долго несло по течению, они схватились друг за друга и

двигались, замедляясь так постепенно, что остановка даже не ощущалась. Они
водили руками по коже, волосам, губам, дыханию друг друга, и в конце концов
Чуя полез за поцелуем, явно требуя, говоря мягко, знака. Мягко разорвал
поцелуй и немного укусил губу.

– Всё хорошо? – спросил, зная, что Дазай поймёт, что он имеет в виду.
159/290
– Хорошо, – ответил Дазай, и Чуя почувствовал, как он сглатывает. – Я счастлив.

– Не так уж и хорошо, – пошутил Чуя, почему-то бессильно. – Счастье

ненормально для тебя.

Облегчение в тихом звуке согласия Дазая читалось безошибочно, и от этого

сердце сжималось.

– Но я хочу быть счастливым, – утешил их обоих Дазай. – Хочу тебя.

На это Чуя улыбнулся почти нежно и кивнул.

– Лучше бы тебе, блять, хотеть, потому что ты получишь желаемое и не

отвертишься.

Дазай улыбнулся в ответ и провес носом по волосам Чуи.

– Такой властный Чуя, – пожурил он, и тепло его слов разлилось по волосам, шее
и спине Чуи.

– Блять, да. Я владею тобой.

От этого Дазай почувствовал глубоко проникающую дрожь, ведь Чуя знал, что
будет правильным сказать. Знал, что Дазаю нужно заявление прав. Он делал бы
это снова, и снова, и снова, доказывал каждый день, если Дазаю хочется или
нужно.

– Да, – ответ был простой, лаконичный. Он провёл рукой вниз по спине Чуи под
халатом и спустя мгновение спросил: – Больно?

Чуя пожал плечами.

– Немного, – ему нравилось. Было похоже на преданность.

– Уверен, ничего такого, с чем не смог бы справиться лучший мастер боевых

искусств в Портовой мафии, – поддразнил Дазай и отпустил Чую. – В душ,
может? – будто тот когда-нибудь откажется.

Тихо поднявшись, Чуя осторожно зашагал, халат скрыл его тело, и

разочарование во взгляде Дазая от этого было невероятно приятным.

– Душ звучит отлично, – вздохнул он, понимая, что теперь ему придётся стирать
и халат.

Будто прочитав его мысли, Дазай будто бы с сожалением произнёс:

– Ты выглядишь так горячо в нём.

Чуя кинул на него взгляд по чистой привычке, рефлекторно напрягаясь от

комплиментов Дазая.

– Нравится?

160/290
– Очень, – ухмыльнулся Дазай. Смягчил голос, явно реагируя на внезапную
резкость Чуи. – Гедонизм всегда тебе к лицу.

Чуя отвёл взгляд, немного огорчённый своими подозрениями, и потянулся за

отброшенной перчаткой.

– Мне просто нравятся хорошие вещи.

Дазай с радостью зацепился за слова:

– Значит, я хороший?

– Нет, – ухмыльнулся Чуя в ответ, – но с тобой хорошо.

– Правда? – моргув, Дазай, кажется, пришёл к осознанию. Его голос был намного
тише, когда он добавил: – Со мной хорошо, – и тоже встал с искромётной
улыбкой, которая ударяла прямо в сердце Чуи. – Говоря о хорошем, почему у
тебя такая огромная душевая кабина?

Чуя пошёл в ванную, и Дазай поплёлся следом.

– Потому что могу, и она мне нравится.

– Ты буквально сказал мне пойти нахуй, – надулся Дазай и упал на плечо Чуи,
опять разыгрывая драму. – Я просто волнуюсь за твоё здоровье! Что, если ты
уснёшь и утонешь?

– Нет, тупица, – вздохнул Чуя, – у меня правда нет других причин. Я богатый, и
мне нравится, так что она у меня есть.

Дазай злобно рассмеялся, и Чуя вопросительно посмотрел на него через плечо.

– О-о. Ты богатый, не так ли?

– Ты же знаешь, что да. Какого хуя ты смеёшься, мудак?

Ни разу за то время, что они когда-либо проводили вместе или по отдельности,

Чуя не видел настолько гаденькой ухмылки у Дазая.

– Чуя может быть моим папиком, – Чуя моргнул, хрюкнул от смеха и затем
стукнул Дазая по голове с большей силой, чем было необходимо. Дазай надулся,
но опять не сдержал смеха: – Д-держать меня... в бадаже...

Чуя, у которого было чуть больше самоконтроля, огрызнулся:

– Это называется бандаж, и какого хуя я должен оплачивать твои хотелки и как
следует трахать тебя. Ты плати мне.

Хихикая так сильно, что забывал дышать, Дазай тем не менее умудрился
ответить:

– Я же сказал, что могу включить тебя в страховку. Мне разрешён плюс один.
Скажу всем, что это я твой папик (3).

161/290
И Чуя вновь спросил:

– Правила-чан справится с этим?

– Да. Справится, – хихикнул Дазай, ухмыляясь, словно демон. – Самое худшее: он

ждёт объяснений, как называются эти отношения, но не хочет этого знать. Могу
представить, как он мучается от желания знать и не знать.

– Ты ублюдок, но, каюсь, это весело, – признался Чуя, улыбаясь, но его тоже
отрезвило понимание, что придётся обсудить дальнейшую ситуацию в связи с
людьми, которые могут узнать о них. Потому что они безусловно узнают. Он не
двигался, пока Дазай снимал халат и стягивал оставшуюся перчатку с руки.

– Мы можем скрыть, если хочешь, – предложил Дазай, переступая через снятые

штаны. – Так тебе, наверное, будет легче.

Чуя щёлкнул языком.

– Разве не ты тут стратег? – пошёл включать воду, горячую, как он любил, и

Дазай присоединился. – Они узнают. Притворяться, что мы сможем держать это
в секрете, просто глупо. И когда они выяснят, а ещё поймут, что мы хранили
секреты, как, по-твоему, это отразится на нас?

– Не очень хорошо, – согласился Дазай, – но я разгребу последствия, если

понадобится, – он поцеловал его украдкой, и Чуя позволил, радостный от того,
как всё легко было этим утром.

– Почему бы просто, блять, не встретить последствия прямо сейчас? Так я

выведу всех оставшихся тараканов, – аргументировал Чуя со свойственным ему
нетерпением. Он пытался быть осторожным, вести себя сдержанно и делать то,
что ему велят, дабы уладить дело, но его терпение было на исходе.

Мгновение обдумав слова, Дазай ответил:

– Тараканов не должно быть, но давай, – он задумчиво, по старой привычке,

куснул Чую за челюсть. – ...Мне придётся сказать Агентству самому, да?

– Ну, я ни за что, блять, не буду это делать.

– Запишу для тебя реакцию, – торжественно пообещал Дазай.

Чуя широко усмехнулся, хотя до него наконец дошло, что:

– Правила-чан уже знает. Не уверен, легче ему или хуже от этого.

– Точно хуже, – подтвердил Дазай, и его голос был достаточно красноречив.

– Тогда обязательно убедись, что он узнал.

– Не то чтобы это будет сюрпризом для кого-нибудь, – Дазай схватил мыло и

начал нежно намыливать его. На самом деле лапал, но в целях гигиены.

– Не должно быть. Все уже всё знали. Конечно, то, что происходило, не было...
таким, – Чуя боялся давать название, на случай если Дазай придёт в ужас. Он не
162/290
знал, что и насколько глубоко Мори посадил в него.

– Да, – отважился Дазай, и его голос дрожал так, что волосы Чуи вставали
дыбом. Тревога. – Тогда мы были не совсем... любовниками. Называй как угодно,
– он заметно переступал через себя, и Чуя замер, готовый, если нужно, схватить
его, но Дазай сглотнул, вздохнул и, кажется, пришёл в норму.

Чуя пристально на него посмотрел, следя за своим выражением лица.

– Я бы хотел называть так. Или как-нибудь ещё, если хочешь. Партнёры. Пара, –
мурашки скользнули по спине – интересно, это восторг, нервы или ещё что-то? –
Что думаешь?

– Партнёры, – пробормотал Дазай. – Если только в этом слове... не слишком

много всего?

– Нет, думаю, всё нормально, – сказал Чуя. – Просто чуть-чуть больше, чем
раньше, вот и всё.

– Для меня вся суть в том, что ты знаешь меня, а я знаю тебя.

Чуя легко поцеловал его, лишь чуть-чуть задержавшись.

– Я знаю тебя, ты знаешь меня. Лучше кого-либо.

Дазай, двигаясь быстро, крепко прижал к себе Чую, и его поцелуй обещал целое
будущее.

Примечание к части

(1) в оригинале mine own mine - "моя собственная шахта". у слова mine несколько
значений, на этом, собственно, вся шутка
(2) в оригинале дазай обращается на французском – mon petit mafioso
(3) в оригинале "скажу всем, что ты мой salt (солёный) daddy" в
противоположность sugar (сладкий) daddy
несколько раз упоминается страховка - медицинская, американские приколы.
можно добавлять в неё членов семьи или партнёров, а про куникиду шутят,
потому что страховка предоставляется работодателем

163/290
куда мне свернуть в лабиринте

Впервые за очень долгое время Чуя сумел отстоять право побыть в

одиночестве. В относительном, ладно, у него всё ещё была тень, но он оставил
этого парня в комнате ожидания, чтобы встретиться с Коё без сопровождения.
Быть в центре внимания на таком уровне ему в новинку, но он не особо
беспокоился. Казалось, время растягивалось из-за огромного количества вещей,
о которых Чуя должен думать, которые должен делать в течение дня, и он будто
бы месяцами не видел Коё. Он постучал и дождался разрешения войти.

– Входи, Чуя, – прозвучал хорошо знакомый голос, почти весёлый. Она часто
говорила в таком тоне с Чуей, и он считал это комплиментом. Открыв дверь, он
скользнул внутрь, закрывая за собой весь оставшийся мир. Уважительно
поклонился, потому что никогда не прекратит этого делать.

– Ане-сан, – поприветствовал он её, улыбнувшись, – как ты?

Коё, непревзойдённый дипломат, поклонилась в ответ чуть глубже, и это было

нежелательным напоминанием о статусе главы. Но ещё – о её заботе, которая
была более чем приветствуема.

– Хорошо, спасибо, Чуя, – она немного улыбнулась и нежно упрекнула его: –

Знаешь, тебе, наверное, стоит называть меня по фамилии, раз уж теперь ты
выше меня по рангу.

Чуя покачал головой.

– Ни за что. Даже будь у меня такое желание, я задолжал тебе намного больше,
– он сел за стол на полу напротив неё. Как много раз они сидели вот так вместе?
Интересно, думала ли она о том, что однажды всё оберётся таким образом. Ну,
может, не именно вот так, но... возможно. Она всегда пыталась приучить его
думать наперёд – как Мори и Дазай, – но он просто не был стратегом, говоря о
длительных периодах времени. Мечтатель – конечно, в лучшие моменты, но не
более.

– Ты ничего мне не должен, – не согласилась Коё, и он слышал в её голосе ту же

теплоту, что чувствовал в груди, – даже если мне не удастся тебя переубедить, –
конечно же, она ни за что не уверит его в обратном, потому что не права и не
будет. Она махнула рукой на чай, который у неё всегда был готов. – Не
откажешься от чая? – спросила она, как всегда вежливая. – Сладостей? – более
знакомо, потому что они делали это на протяжении многих лет. – Для вина
немного рано.

Для вина никогда не было слишком рано, но он в гостях у Коё.

– С радостью, спасибо, – он наблюдал, как она наливала чай точными

движениями, которым она научила его, и всегда любил смотреть, каждый
поворот запястья в его глазах словно лирика. – Кажется, мы очень давно не
проводили время вместе.

– Вместе наедине, – поправила его Коё, и он склонил голову в ответ, как всегда
делал, когда она давала ему уроки. – Кажется, ты оставил сегодня свою тень.

164/290
– Ах... да, – вздохнул Чуя, немного приведённый в чувства. – Он в офисе ВДА.
Разбирается с кое-чем. Снаружи меня ждёт временная тень, – он немного
улыбнулся. – Прилип, как репей.

– Понятно, – сказала Коё и осторожно продолжила: – Как ты, Чуя? На самом

деле?

Внезапно показалось... чудовищным... то, что ему придётся рассказать всё во

время их первой встречи наедине после смерти Мори, но у него действительно
не было выбора.

– Справляюсь, – ответил он достаточно ровно. – Получается не думать

восемьдесят пять раз в день, как не хочется этого делать, – более тихо добавил:
– Думаю, мне становится лучше.

Коё протянула руку и аккуратно положила её на запястье Чуи поверх перчатки.

– Знаю, что не хочешь, – сказала она, и Чуя мог слышать нотки боли в её голосе,
сочувствие. – Больше чем кто-либо знаю. Мне очень жаль, что нет другого
способа.

– Знаю, – кивнул Чуя, не совсем улыбаясь краем губ, но и не выражая

противоположной эмоции. – Может, никто больше не верит мне, но я знаю, что
ты понимаешь, – он тяжело сглотнул; слова, которые он хотел сказать дальше,
застряли в горле. – Ане-сан, я сожалею.

Элегантно выгибая бровь, Коё спросила:

– Сожалеешь? О чём?

– Знаю, ты любила его.

Он сидел тихо, неподвижно, открытый её оценивающему взгляду. Он почти

слышал её вопросы: почему он говорит это, почему сейчас?

– Любила, – согласилась она, ведя себя очевидно осторожно. – Это

соболезнование или извинение?

Чуя глубоко вздохнул, заставляя себя оставаться спокойным.

– Извинение за боль, которую его смерть принесла тебе. Я... не мог... не убить
его, – признался он, – но я бы хотел, чтобы это не ударило по тебе.

Один глубокий вздох, затем ещё один, и затем Коё заговорила, её голос вырывал
из Чуи сердце:

– Если бы ты сказал мне, почему не мог, Чуя, думаю, мне бы полегчало.

Сердцебиение резко ускорилось, Чуя повторил за Коё: один вздох, два, три...

– Ещё мне жаль, что я здесь по этой причине, а не просто пришёл к тебе, потому
что скучал, – он коротко улыбнулся. – Я действительно скучал. Но я должен тебе
кое о чём рассказать.

165/290
Коё прикрыла глаза на словах Чуи и медленно кивнула – трюк для
самообладания, который он видел раньше. Обычно до того, как тот, из-за кого ей
нужно было себя контролировать, входил в комнату. Снова Чуя в засаде.

– Тогда, полагаю, мы должны сначала поговорить об этом, – когда она открыла

глаза, то представляла собой совершенство, которым идеально овладела, и Чуя
ни на секунду не был одурачен. Он кивнул и несколько мгновений обдумывал,
как сказать то, что нужно сказать.

Он репетировал в уме всю дорогу до дома, но теперь, когда он был здесь, перед
Коё, ни одно из этих слов подходящим не казалось. Что бы он ни придумывал,
легче или лучше не было, так что Чуя глубоко вдохнул и сделал первый шаг из
океана, который стал его жизнью.

– В тот день, когда я убил Мори, я получил конверт от незнакомого курьера. Я не

решался открыть его по понятным причинам. Поэтому было так поздно, когда я...
когда всё случилось. Внутри был файл. О Мори. О том, что Мори сделал.

Коё слушала, внешне невозмутимая, но Чуя мог видеть по взгляду, как она
обдумывала его слова. Блять, он до сих пор так восхищался ею. Она никогда не
прерывала очереди, никогда не говорила неуместного. В его жизни были дни в
Портовой мафии, когда он с радостью стал бы ею, расчётливой,
контролирующей себя, идеальной.

– Он сделал многое, – напомнила Коё, спокойная, рассудительная,

подозрительная.

Чуя кивнул, вздохнул и заставил себя разжать губы:

– Он причинил боль Дазаю, – сглотнул, ища больше слов. – Пытал и... домогался.
Испортил память. Сломал его.

Мгновение, наполненное осознанием, показалось леденящим душу.

– Дазай не помнит, – выдохнула Коё, в её голосе были намеки на ужас.

Вздохнув, Чуя ответил:

– Мори уничтожил его воспоминания. Их, кажется, не вернуть, – почти себе под
нос: – Я, блять, надеюсь.

– Неудивительно, что, когда я спросила... – Коё не договорила, пытаясь снова

взять себя в руки. – Я беспокоилась. Просто не думала, что он зайдёт так далеко.

– Я тоже. Факт в том, что он... – Чуя встретил её взгляд, не отводил почти с
отчаянием. – Не было причин, ане-сан. Теперь я понимаю. Он просто... хотел.

Глядя на неё, Чуя гадал, о чём она на самом деле думала. Мог он или нет
сказать, что она думала, никак не касалось того факта, что он никогда не мог
добиться от неё ответов.

– ...Он пытался удержать его в Мафии? – её голос был тихим и немного менее
твёрдым, чем губы, что сдерживали отсутствующее выражение её лица.

166/290
Чуя осторожно не согласился.

– Мы оба с тобой знаем, что у Дазая нет подобных моральных суждений. Он ушёл
по другим причинам. Но Мори делал это до того момента. Начал, до того как я
присоединился к Мафии. Тогда у него не было поводов для страха потерять
Дазая. И тот факт, что он всё же ушёл, означает, что Мори не сделал чего-то, что
могло его остановить, – Чуя был чем-то, перед чем останавливался Дазай, но это
не привело к тому, что он не мог уйти. Не привело к ним. К Чуе.

Между ними воцарилась тишина, единственный звук – тщательно

контролируемое дыхание Коё.

– Полагаю, этому достаточно доказательств.

Чую передёрнуло от всплывших воспоминаний, они вызывали горечь на языке.

– Они были. Есть. Если хочешь увидеть их.

– Нет, – голос Коё был немного слишком громким. – Нет, Чуя, я верю тебе. В этом
нет необходимости.

Какое облегчение, что хотя бы она не пройдёт через это. Не может такого быть,
чтобы она не почувствовала себя виноватой, из-за того что примерно навсегда
упустила, не защитила Дазая. Но если Дазай не знал, как могла знать она? Там
было не на что смотреть. Всё было аккуратно скрыто, поэтому показывать было
нечего. Никто не знал.

– В файле его дерьмовый почерк, – Чуя не отводил от неё взгляда, пока правда
срывалась с языка: – Не было никого, кого он не предал бы, ане-сан. Ничего, что
он не сделал бы, никого, кому бы так или иначе не причинил боль. Ему нельзя
было доверять, и он расписался в собственной казни сотню раз на этих бумагах.

– И ты поступил так, чтобы защитить Мафию, – закончила Коё за него, озвучивая

реальность. Она казалось такой уверенной, за что Чуя был благодарен и
чувствовал себя совестно. Он должен был сказать задолго до этого момента... но
был не вправе решать за двоих.

– Я сбежал бы, если бы не считал, что защищаю организацию. Я сделал бы это

ради Дазая, – признался он, – но был бы беглецом прямо сейчас, если бы дело
было только в нём. Последствия были слишком велики, чтобы их игнорировать. У
него не было верности и чести.

Чуя видел, как слова вгрызались в Коё, и тут же пожалел, что не может забрать
их. Они были слишком для неё, а он был ужасен в таких вещах.

– Да, – вздохнула Коё, – кажется, не было, – спустя мгновение: – Значит, всё-таки

Дазай?

Поглощённый мыслями о том, что не смог защитить Коё от самого себя, он не

понял её слов и коротко, вопросительно мыкнул. Она холодно глянула на него.

– Ты сделал это ради Дазая. Даже после всего.

Чуя отвёл взгляд, устыдившись, что не смог сказать за неё или за них. Он хотел
167/290
бы, ради их всех, но...

– Мне жаль, что это ранит тебя.

Покачав головой, Коё мягко поправила:

– Не ранит. Не по тем причинам, о которых ты думаешь, – она скривила губы в

довольно несвойственной ей и оттого неприятной гримасе. – Мне неприятна
причина твоей решимости.

Ах, это ожидаемо.

– Ты считаешь, что он не заслужил.

– Я считаю, – ровно ответила Коё, – что он манипулировал тобой, причинил тебе

боль и бросил. Дазай не виноват в том, что он такой, но... от него лучше
держаться подальше.

Не видя смысла спорить, Чуя просто кивнул:

– Это правда, – он напомнил себе быть уверенным, не срываться на мольбы, хотя

он отчаянно желал, чтобы Коё поняла. – Большинство из этого было... заложено
в него. Не всё, поэтому он никогда не перестанет быть мудаком, но... – он
прервался на ещё один успокаивающий вздох, – но теперь он знает и борется с
этим. Ради меня.

Коё мягко, едва громче шёпота, уточнила:

– И ты уверен, что он... не прибегнет к новым уловкам.

Он знал, что всё к этому придёт, но после её слов Чуя, к своему удивлению,
чувствовал грусть, а не злость. Он вздохнул с тяжестью на сердце.

– Не могу утверждать, что это невозможно, – признался он, потому что был
уверен, что заступничество ни к чему не приведёт. Он вспомнит о ней в другой
ситуации. – Мы оба знаем, что это будет ложью. Что я могу сказать: я видел, что
с ним происходит. Он сбежал и вернулся. Теперь он знает, и это изменит его. Во
всяком случае, его поступки, – Чуя снова посмотрел на неё, не отводя взгляда,
бесконечно желая, чтобы она поняла то, что у него на сердце. – Он мой партнёр,
ане-сан.

Очень многое отразилось в её взгляде, проявилось в выражении лица, и Чуя

понимал, что она жалеет его.

– А происхождение конверта? У него есть какие-нибудь версии на этот счёт?

– Он считает, Достоевский поручил доставить его в случае своей смерти, –

ответил он. – И он почти наверняка был или будет отправлен не только мне. Мол,
этот ублюдок не будет возлагать надежды только на меня, – Чуя нахмурился. –
Курьер не с Йокогамы, я уверен. У неё не было ни одного из наших символов
принадлежности, и, пиздецки уверен, никаких законных логотипов или чего-то
ещё. Только странные кошачьи уши на шлеме. В любом случае я сказал Дазаю
всё, что вспомнил, и он попробует поискать с Фукудзавой и Ранпо.

168/290
– А ты пришёл сюда поговорить со мной, – уточнила Коё, между бровями
появилась небольшая морщина (которую она ненавидела и не признавала). Чуя
просто кивнул.

– Да. И мне ещё есть, что сказать. Тебе не понравится, – он тихо фыркнул,
добавив: – Никому не понравится.

По тому, как плечи Коё тут же поникли, он понял, что она, вероятно,
догадывалась, о чём он собирался рассказать, но они оба знали, что ему
придётся озвучить это.

– Хорошо, босс, – сказала она с едва уловимой тревогой. Чуя тоже ссутулился,
почти незаметно, потому что не знал, могли ли за ними всё ещё наблюдать. Не
это он хотел услышать: он надеялся, что разговор выйдет более личным, но,
если Коё выбирала такие слова, значит, говорила с ним в деловом тоне. Хорошо,
если так...

– Он вернулся ко мне, – объявил он, – и он остаётся, – это заявление, а не

просьба понять. Он не хотел говорить этого, но не мог рисковать. – Мы...
любовники. За неимением лучшего слова.

Выражение лица Коё изменилось, смягчившись, когда она посмотрела на него.

– Ох, Чуя, – выдохнула, снова тихо, и перегнулась через стол, чтобы нежно
поцеловать его в лоб. Он почувствовал, как с этим поцелуем из него исчезает
всё напряжение и страх, которые он игнорировал целое утро; понял, что не
хотел потерять её, разочаровать, до этого момента он даже не осознавал,
насколько боялся, что из-за этого она отстранится от него. – Это был долгий
путь, не так ли?

Он прижал одну руку к её боку – самое близкое к объятиям, что, по его мнению,
ему было позволено.

– Да, – как ни странно, казалось, будто он признаётся в грехе: он хранил секреты

от семьи. – Мы то спали вместе, то нет все эти годы, но сейчас... по-другому.

Вместо того чтобы отпустить его и сесть, Коё обернула руку вокруг него, и Чуя
даже не подумал о том, чтобы не принять приглашение, и прижался к ней на
мгновение. Она немного сжала его, прежде чем отпустить, выражая своим
телом принятие. Она никогда не была тактильным человеком, так что он не
удивился непродолжительности прикосновения.

– Расскажи, что поменялось, – попросила Коё, садясь на место.

– Он сказал, что хочет меня, – и это звучало так просто, хотя он чертовски
хорошо знал, что нет ничего более далекого от правды. – Не именно меня, а как
будто в этом целый смысл. Смысл жить вместе, в одном месте, – неуверенный,
что получилось перетянуть её на свою сторону, он невольно добавил: – Знаю,
сложно после всего поверить, но я понимаю, что он делает выбор, идя против
той хуйни, которую Мори с ним сделал, подчиняясь желанию сбежать, а потом
остаться.

Она дёрнула уголком губ.

169/290
– У него всегда было много силы воли, – и осторожно уточнила: – Чуя, он
собирается уйти из Агентства?

Вот он, по-настоящему важный вопрос, и у Чуи на него два ответа.

– Нет, насколько я знаю. А я не уйду из Портовой мафии. Так что нам придётся
разобраться с кое-чем.

– От этого твой авторитет будут постоянно ставить под вопрос.

Он, конечно, думал об этом и смог прийти лишь к одному выводу. Он пожал
плечом.

– В итоге это прекратится. Если нет... – Чуя вздохнул. – Не хочу уходить. Но ещё
я не хочу быть главой, так что уйти в отставку не вызовет огромных трудностей.
Я хочу изменений, и наличие открытых связей с ВДА может помочь.

Коё тихо согласилась.

– Я беспокоюсь о стабильности Мафии, если ты не будешь отвечать за неё, –

ответила она. – ...Что ж. Не мне говорить кому-то не уходить из Мафии, если от
этого они станут счастливыми.

Чуя сделал глоток чая, и ещё больше напряжения покинуло его. Ей удалось
убедить его, что её чай успокаивает, и это было одновременно забавным и
милым.

– Я не хочу уходить, – подтвердил он. – Это моя семья. Но я не собираюсь идти по

стопам Мори. Я хочу, чтобы мы были лучше.

В улыбке, которой она ему ответила, отражалась грусть.

– Мы сделаем всё возможное, мой дорогой, верно? И этот мальчик поможет тебе.

«Этот мальчик». Что-то никогда не меняется.

– Знаю, у тебя много сомнений, – сказал Чуя, – и не виню тебя за них. Часть меня
всё ещё настороже, но я правда верю, что он поможет. Я лишь хотел бы
предоставить тебе что-то кроме того факта, что он где-то там тоже
рассказывает о нас.

– Ты не должен ничего мне доказывать, Чуя. Кроме того, каким бы непостоянным

он ни был, в этом кризисе я обратилась к нему в первую очередь. На него можно
положиться, когда речь идёт о сохранности твоей жизни, в этом я уверена, – это
серьёзное признание, Чуя понимал. Он также знал, чего оно ей стоило.

– Я всегда доверю ему свою спину. И доверил, потому что он научил меня этому.

В согласном мычании Коё прозвучало раздражение.

– Это сделает тебя счастливым, Чуя?

Чуя глубоко вздохнул и впервые вслух кому-то ещё признался:

170/290
– Я всегда хотел его. Не знаю почему, но точно его.

На мгновение она сжала губы в тонкую линию.

– Если он снова обидит тебя, я нарежу его на мелкие кусочки.

Не сдержав улыбки, Чуя кивнул:

– Хорошо, – и он правда был в порядке. Не казалось нужным уточнять, что она

будет второй в очереди. Более серьёзно он сказал: – Жаль, что я не могу
объяснить его поведения.

– Как и я. Он опасен.

– Знаю, ане-сан. Спасибо, что попыталась понять, даже если бы предпочла

вырвать ему зубы.

Коё так вздохнула, будто фыркнула.

– Ты уверен, что не можешь оставить его себе в качестве сдержанного

мальчика-игрушки? – она, кажется, шутила. По большей части.

– Когда, блять, Дазай вообще сдерживался? – фыркнул Чуя.

– Сдерживать его, а не заставить сдерживаться, – она искренне улыбалась, и

плечи Чуи немного расслабились.

– Не думаю, что есть разница.

Коё подняла руку, чтобы безупречным рукавом закрыть рот при смехе.

– Тебе придётся внимательно за ним присматривать. Я предлагаю ограничить

производственную силу.

Чуя ухмыльнулся.

– Ох, я рассматриваю этот вариант.

– М-м, – согласилась Коё, – он всё равно был бы чуть счастливее, если его
немного привязать к себе.

Чуя выпалил:

– Ты так думаешь? Я, конечно, знаю, что ему нравится, но... да, – что ж. Это было
совсем не странно.

Коё пристально смотрела на него.

– Думаю, он достаточно беспокоится о том, на что он способен. И, думаю,

разумно желать освободиться от переживаний.

Чуя был опасно близок к тому, чтобы покраснеть под её изучающим взглядом, но
сумел сдержаться. Он правда хотел знать, но она, кажется, не обрадовалась его
словам, и всё равно Чуя знал, как она относится к Дазаю.
171/290
– Понял. Хорошо, – он замял эту тему, потому что такой курс действий должен
быть лучше всего. – Ты прикроешь меня, когда все сойдут с ума? – невозможно,
чтобы все не сошли с ума.

Видимо, его слова ошеломили Коё.

– Разумеется, – ответила она и долго смотрела на него, прежде чем сдалась. –

Ничего страшного, что ты спросил. Я просто не желаю вмешиваться.

Так же долго рассматривая её, Чуя наконец объяснил:

– Я просто... Знаю, ты не рада этому, и не хочу, чтобы тебе было некомфортно,

если могу не допустить подобного. Ты очень важна для меня, ане-сан, –
подчеркнул он. – Но мне также нужно понять, как убедиться, что с ним всё будет
в порядке. Что он... достаточно удовлетворён, чтобы не горячиться, наверное, –
было забавно слышать эти слова от себя. Говорить с Коё всегда... почти как
будто он другой человек. Он научился этому от неё.

– Чуя, – начала Коё мягким от сочувствия голосом, – если собираешься сделать

это, я могу предложить только моё скудное понимание того, как работает его
разум, – они оба знали, что она приуменьшала.

– Спасибо. Знаешь, я миллион раз хотел, чтобы он не был мне нужен. Если бы я
мог, я, блять, с радостью избавился бы от этих чувств, – больно было признавать
это, но не так, как причины желать боли от этих слов, которые дал ему Дазай.

Коё произнесла почти весело:

– Знаю, милый мальчик. Знаю. Во всяком случае, если бы мог, ты вырвал бы их,
как только он ушёл из Мафии.

Чуя посмотрел на свои руки, будто ответ, которого он желал, был в них.

– Я рад... что ты со мной, ане-сан. Хорошо, когда тебя знают. Когда можно
довериться, даже когда всё плохо. Спасибо за это.

Наклонившись, Коё подождала, пока Чуя поднимет взгляд на неё, и сказала тихо
и серьёзно:

– Ты хороший человек, Чуя. Хороший лидер и хороший друг. У тебя есть и всегда
будут мои доверие и верность.

Он и не заметил, что задержал дыхание, пока не выдохнул рвано, и облегченно

кивнул, всё ещё напуганный, но не один. Не один.

– А у тебя мои восхищение, уважение и... любовь. Уверен, я смогу сделать то, что
должен, пока ты со мной. Знаю, звучит чересчур.

– Нет, ведь я чувствую столь же многое, – пальцы Коё прижались к его руке в
перчатке. Они купила ему первую хорошую пару годы назад. С тех пор Чуя не
менял стиль. – Мой маленький братец во всех смыслах, но не по крови.

Это его успокоило, и он широко улыбнулся.

172/290
– Да. Всегда будет так.

– Ты сильнее, чем думаешь. И лучше.

Чуя перевернул руку, сжав её пальцы.

– Я сделаю всё лучше, – пообещал он, решительно настроенный устранить весь

беспорядок, что навёл, и хотел, чтобы она знала это. – Для этого мне нельзя
оставаться уязвимым. Для этого мне придётся рассказать им о Дазае, потому
что Дазай больше не будет чем-то неважным.

Коё тоже взялась за его пальцы.

– И, как ты сказал, лучше убедиться, что он... не погорячится. Хотя, думаю, риск
меньше, чем ты считаешь.

С сожалением Чуя признался:

– Я никогда не был с ним достаточно долго, чтобы знать наверняка.

Она снова посмотрела пристально, с профессионализмом подходя к личной

оценке.

– Возможно, ты недооцениваешь себя. В остальном, как я сказала, ласковая

привязанность. Но только небольшая.

– Я буду осторожен, – согласился он, улыбнувшись.

– ...Ты и не представляешь, как долго возвращал его, не правда ли?

– Я... – нахмурился Чуя. – Что?

Она скрыла ещё одну улыбку – задумчивый звук, прижатый к шёлку.

– Он точно знает, что нужно приходить, когда ты будешь ждать.

– Лучше бы ему так и делать. Я надеру ему задницу, если он оставит меня
одного. – Её слова во многом уменьшили его беспокойство. Готовность Коё
продолжать разговор даже после всех странностей, к которым они приходили,
говорила о её желании внести коррективы.

– Он знает, не думаешь? Вернулся из клинической смерти, зная об этом.

Как он, блять, мог не усмехнуться из-за этого, даже несмотря на всю ебанутость
ситуации. Травма была хуёвой, он помнил.

– Это да. Ожидал удара и всё такое.

Снова обратив внимание на Чую, Коё тихо произнесла:

– Ты говорил мне, да, – она запрокинула голову, маленькая морщина появилась

снова. – Ты рассматривал возможность того, что он понимает, что это ты
держишь всё под контролем?
173/290
Чуя моргнул, затем поморгал снова, потому что он не задумывался о таком.

– Нет. Я... нет.

– М-м.

– ...Да?

– Думаю, Чуя, – вкрадчиво пояснила Коё, – мягко говоря, всё сложнее, чем
кажется.

Посмотрев под углом, о котором раньше не думал, Чуя размышлял:

– Да, наверное. Он всегда там, где мне нужен. Потому что я жду от него этого,
видимо.

– Или потому что ему нужно быть там для тебя, – предположила она, затем
покачала головой. – Как мне кажется, конечно.

– Я потратил много времени, напоминая себе, что это не так, – воспоминаний

было так много, и они такие яркие, что даже сейчас сводило внутренности.

Коё задумчиво промычала.

– Ты когда-нибудь спрашивал его?

– Ты спросила бы на моём месте?

– Конечно нет, – отмахнулась она. – Но ты более смелый, чем я, так что вот тебе
идея.

Чуя покачал головой, с огорчением признаваясь:

– Не в этом. Я позволил своему страху слишком сильно полагаться на него

держать меня в безопасности.

Коё взглянула на него нежно, с сочувствием и, может быть, совсем чуть-чуть с

изумлением.

– Понимаю.

Теперь мысли яростно крутились в голове, картинка складывалась, и он мог

делать предварительные выводы.

– Так мне нужно узнать. Не уверен, что знаю как.

– Видимо, такова моя доля, раз уж ты заставил меня дать своё благословение, –
пошутила Коё, и Чуя улыбнулся, хотя они оба знали, что ей всё ещё тяжело, и
Чуе следовало уступить.

– Понятно. Ты как всегда жестока, ане-сан, – пылко: – Спасибо.

– Тише ты, – пожурила она, улыбнувшись. – Не надо мне такой репутации.

174/290
Послушно заткнувшись, он засмеялся.

– Как пожелаешь. Обещаю доставить Дазаю дискомфорт, передав твои слова.

Перегнувшись через стол, Коё поцеловала Чую на этот раз в щёку и мурлыкнула:

– Какой хороший мальчик.

В этот раз Чуя не смог не покраснеть, и пришлось прятаться за кружкой чая.

>>><<<

Почти смешно от того, как неизбежность пересекалась с неправдоподобностью.

Рано или поздно всё должно произойти, но никто не ожидает, что некоторые
вещи всё же случатся. Можно списать это на возможность промежуточной
утечки, сделать ставку на ожидание события, а не на продолжительность жизни
и надежду.

Почти смешно от того, что у него больше надежд, чем он думал.

Казалось, он тащил тикающую бомбу через весь город, хотя это немного
эгоцентрично. Он держал под мышкой папку, пока шёл через центр города к
офису ВДА, как будто от его прикосновения она исчезнет. Конечно нет, но идея
была в каком-то смысле замечательной. В жизнь он её не воплотил бы, но мог
наслаждаться ею, как лекарством в руке, которое ещё не принял. Обещание
красивой лжи.

Ранпо всё ещё не сказал, доложил ли он Фукудзаве о попытке переворота, так

что, наверное, не доложил. Если только это не вылетело у него из головы, как
иногда случалось с Ранпо, и вся остальная жизнь просто ждала своего часа,
чтобы свалиться ему на голову. И, конечно же, Фукудзаве нужно будет изучить
файл, а Ранпо – посмотреть, что ещё он может извлечь из него. Ранпо не
беспокоил, потому что Ранпо был настолько далёк от самой концепции
общественной морали, что, вероятно, изучил вопрос и пришёл к точно таким же
решениям, как Дазай тогда и сейчас. Но, ох, остальные. Приложив утомительно
незначительные силы, он мог представить себе это. Вес их жалобных взглядов
на нём; (неправильные, но когда это имело значение) выводы, которые они
сделали о бинтах; пытливые взгляды и руки на его коже, будто у них было право
видеть; то, как они сидели и пережёвывали каждый момент взаимодействия с
ним, пока не натыкались на то, что, по их мнению, демонстрировало каждую
складку, где его разрубили и сшили. Как они хвалили себя за заботу о нём, за
добрые глаза и тщательные проверки. Они считали, что делают хорошее, и это
было хуже всего.

В офисе ВДА было немного народу, что было небольшой милостью в день,
который обещал не давать поблажек. Там были только Ранпо, дети и Куникида.
Ранпо тут же, конечно, приметил его, кивнув в сторону кабинета президента, а
затем откинулся на стуле, закинул руки за голову и объявил на весь офис, что
ему скучно и нужно внимание. Это тут же ожидаемо подействовало, привлекая
внимание и гнев всех поблизости, и Дазай, пользуясь отвлекающим маневром,
проскользнул в кабинет Фукудзавы, даже не поздоровавшись. Идеально.

175/290
Фукудзава же, казалось, ждал его, судя по отсутствию удивления. Но, опять же,
Фукудзава редко выглядел удивлённым. У него было почти столько же
выражений лица, сколько и в голове Дазая, и в большинстве случаев Дазаю
удавалось не завидовать ему из-за того, что тому, очевидно, не приходилось
сидеть и напрягать по одной мышце за раз, чтобы научиться выгибать губы и
менять взгляд, пока люди не перестанут называть его...

Ну, не об этом сейчас речь.

– Доброе утро, – выдавил Дазай, избавляясь от горечи.

– Доброе утро, Дазай-кун, – голос Фукудзавы был как всегда ровным и до

раздражения успокаивающим. – Пожалуйста, садись. Хочешь чаю?

Предложение было таким же странным, как и всегда, в том смысле, что он

всегда предлагал просто чай. Какого было бы, если бы ночное какао и утренний
кофе Мори были началом и концом того, что он вливал в апатичную оболочку
Дазая.

Иногда он вспоминал о том факте, что Ранпо встретил Фукудзаву в том же

возрасте, что Дазай – Мори. В такие моменты он чувствовал горечь от того, что
вгрызалось в него воображаемыми зубами и выплевывало с бессердечным
ликованием.

– Нет, спасибо, сэр. Простите за вторжение.

– О твоём прибытии объявили заранее, – ответил Фукудзава достаточно мягко.

Он попытался улыбнуться, за чем Дазай (как и всегда) наблюдал с некоторым
ошеломлением. Улыбка будто бы никогда не понимала, что забыла на лице
Фукудзавы, и неуклюже переступала через незнакомую местность, сбежав,
стоит получить социальное одобрение. Дазай чувствовал себя так же на
вечеринках. – Как дела с Накахарой-куном?

– Дела... хорошо, – выдавил Дазай, потому что, когда он в последний раз говорил
с Фукудзавой, всё было... совсем нехорошо, и сейчас трудно вспомнить, как он
получил взбучку, сообщив своему боссу: «Я, возможно, перестал спать с нашим
клиентом для его же блага, только я, кажется, проебался и испортил
отношения, а ещё мне хочется поджечь ему всю гостиную из-за того, что он
существует». – Лучше, – и это тоже было приуменьшением, но как ещё он
должен резюмировать произошедшее?

Фукудзава кивнул, будто получил полный ответ – хотя так и было на самом деле,
Дазай не ожидал, что кто-то ещё поймёт, – и сделал глоток вездесущего чая.

– Вижу, ты принёс с собой зловещий невзрачный конверт.

Какое точное описание. Он положил бомбу из тонкой бумаги на стол между

ними, более тяжёлый раздел с фотографиями ударился о дерево слишком
громко. Достаточно, чтобы он захотел дёрнуться, если бы позволял своему телу
такую роскошь в подобные моменты.

– Папку доставили Чуе лично в тот день, когда он убил Мори. Вы, наверное,
захотите её прочитать, – выражение лица Фукудзавы не изменилось, что
интересно. – Если только Ранпо не сообщил вам суть её содержания.
176/290
Фукудзава коротко покачал головой, всё ещё наблюдая за ним со спокойствием
и интересом, не двигаясь.

– Не сообщил. Не уверен, сколько это может продолжаться, но сейчас все

догадки – мои собственные.

Дазай ждал пояснений, но ничто в Йокогаме не могло сравниться с терпением

Фукудзавы, даже навыки допроса Дазая.

– Думаю, – наконец сдался Дазай, – что нам, возможно, придётся также обсудить
моё будущее в Агентстве.

Вот. Вот это было похоже на заявление от кого-то, кто имеет хоть какое-то право
голоса. По крайней мере, попытался позволить им всем притвориться, будто это
было обоюдное, продуманное решение, вместо того чтобы тихо ускользнуть из
здания и жизни, став на шаг ближе к смерти души. Забавно, что такое, казалось,
всё время происходило с ним.

Фукудзава взял конверт и задумчиво посмотрел на него:

– Ты планируешь покинуть нас?

– Лучше сначала посмотрите в конверт, сэр, – так будет легче. Он посмотрит на

содержимое, выслушает Дазая, сообщающего, что он устранил угрозу наиболее
эффективным способом, и затем скажет ему выметаться, так всё и будет.

Фукудзава немного вздохнул, но послушался. Медленно читал файл, пока Дазай

терпеливо сидел на стуле и напоминал себе, что не стоит сдирать всю кожу. Он
увидел три фотографии, которые Дазай выбрал в качестве репрезентативных
(остальные Чуя положил в конверт, который Фукудзава не тронул). От него
исходило что-то... от чего Дазай потерял ощущение присутствия, и в конце
концов до него с тусклым удивлением дошло, что это была ярость. Холодная,
осознанная, сильная и из-за Дазая. Он и не думал, что кто-то кроме Чуи что-то
почувствует, но вот он, злится из-за него. Он почувствовал тепло, словно
маленькие уколы на коже.

Наконец Фукудзава убрал папку обратно в конверт и снова глотнул чая.

– Ладно, я посмотрел. Полагаю, ещё есть, что сказать.

Немного сбивало с толку, что всё пошло лучше, чем он предполагал; говорить
получалось с трудом, хотя он заставлял себя:

– Мне также пришлось подавить переворот внутри Портовой мафии. Я имею в

виду допрос одного человека и соучастие в смерти двух других.

Взгляд Фукудзавы не поменялся. Спокойный.

– Накахара Чуя – твой клиент. Ты всегда правильно оценивал, какое количество

силы необходимо приложить в данной ситуации.

Мир схлопнулся в точку, из-за чего его внимание слишком сосредоточилось на

звоне в ушах, и он держал руки в карманах, чтобы никто не мог видеть, сколько
177/290
сил ему потребовалось, чтобы не дергать ими.

– Что насчёт того, что мне завещали «Мори Корпорейшн»?

– Это возможность укрепить – точнее, создать – дипломатические отношения

между Агентством и Мафией. Шибусава был предупреждением, которое я
предпочёл бы не игнорировать.

Облегчение. Облегчение – плохая идея прямо сейчас, потому что тогда бы

последовало удивление.

– Вы хотели бы... оставить меня. Хотя я буду и там тоже?

– Мне... придётся создать новый офис, на самом деле, – Фукудзава звучал

спокойным, каким всегда был, когда заканчивал обдумывать что-то. Значит, он
давно думал о новом офисе, возможно, обсуждал с другими. – Ты, конечно,
можешь работать отсюда – уверен, стабильность всем пойдёт на пользу – как
связь между ВДА и Портовой мафией.

– Значит, вы ищите возможность создать формальный союз, – это вопрос,

который задал бы Дазай Осаму. Сейчас он не мог думать ни о чём другом.

– Я ищу формальную основу, чтобы в трудную минуту создать союз. Мы все

понимаем, что Спецподразделение по делам эсперов не останется такими
навсегда. Эта основа подвергнется атаке, и если мы хотим пресечь её, то
должны смотреть в будущее.

Логично. В этом всё дело, в логике. Это он должен был выдвинуть предложение,
задуматься первым. И точно не должен удивляться, услышав его, но вот он,
поражённый резким поступлением воздуха после долгого дыхания через
соломинку. Благодать, о которой он и не мечтал, далась так просто.
Открывались возможности.

– Баланс между вечером и ночью. Мудро, – пришлось остановиться, перевести

дыхание, признать то, что, как они оба знали, было правдой. – Слишком много
силы в мои руки, сэр.

Фукудзава моргнул, будто он сморозил глупость.

– Больше, чем просто позволить тебе без ограничений управлять денежной

мельницей Портовой мафии, пока ты будешь отрезан от людей, которые
напоминают тебе, что ты не захудалый пустынный остров?

Что ж. Это... к сожалению, разумно. Он робко потёр затылок, избегая взгляда

Фукудзавы.

– Ах, ну, в этом есть смысл.

– Верно, – голос Фукудзавы был тихим, и он снова смотрел на файл. С долей

печали во взгляде. Вот оно снова, что-то, чем они с Мори были, давили друг на
друга, как палец на гитарную струну. Управляли гравитационным полем всех
принимаемых ими решений.

– Полагаю, теперь я точно знаю, что за дыры в моей памяти, – он не хотел

178/290
говорить этого. Он не хотел даже ссылаться на это.

– И что ты чувствуешь? – спросил Фукудзава нежным голосом, которым

разговаривал с Ранпо, когда тот впадал в ступор.

Вопрос... обширный. Достаточно, чтобы Дазай мог запутаться и исчезнуть в

пропасти между одной стороной и другой. Настолько обширный, что ему
понадобилось мгновение, дабы найти даже самый расплывчатый ответ.

– ...Лучше, наверное. Было не так плохо, как я думал.

По комнате прокатился короткий грохот, и в конце концов он решил, что он

исходил от Фукудзавы и выражал неодобрение.

– Похоже, он добивался какого-то результата, учитывая его выбор места и так

далее.

– Он затачивал оружие, – живо сообщил ему Дазай. – И позволил себе

наслаждаться этим, – слова леденили душу своей правдой, даже когда он
произнёс их вслух, наблюдая, как их обдумывает Фукудзава. Тем не менее, в его
взгляде не было жалости. Ничего из того, что Дазай ожидал увидеть, и,
возможно, именно это подтолкнуло его тихо произнести: – Я думал... это,
возможно, сделал я, а не сделали со мной.

И разве это не ужас, который разродился в нём, как гниль, рос и рос с течением
времени и учился вести себя более этично? Что могло случиться настолько
отвратительного, что даже будучи подростком он не мог столкнуться с этим?

– Это сделал не ты, – спокойно ответил Фукудзава. – Это не в стиле Мори. Он

почти наверняка хотел, чтобы ты потом принял на себя все грехи. Выбор за
тобой, а это... – он незаметно махнул в сторону файла, – явно не твой.

– Не знаю, так ли это. Я ничего не знаю, ведь так?

Фукудзава сделал то, на что был способен: иногда его присутствие заполняло
кабинет. В некотором смысле это успокаивало, заставляло дышать глубже, даже
несмотря на панику. Иногда Дазай задавался вопросом, не было ли это
следствием его способности.

– Наверное, ты можешь довериться моему мнению, – ровно произнёс Фукудзава.

На это ему было нечего ответить, и он беспомощно притих.

– Куникида-кун рассказал вам обо мне с Чуей?

– Да, хотя он не внёс это в вечерний отчёт. Подозреваю, он упустил не только

это, учитывая его состояние на следующий день.

Дазай коротко ухмыльнулся, потому что вот она. Знакомая почва.

– Делай в Риме то, что делают римляне, как говорится. Я видел, как Чуя
перепивал мужчин в два раза больше Куникиды-куна, что те валились под стол.

– Возможно, тебе надо прекратить давать им поводы пить, – прогрохотал

179/290
Фукудзава, хотя тон его был тёплым от нежности.

– Я считаю, это их оправдывает, сэр, – ответил Дазай со всей серьёзностью.

– И значит, по твоей логике, ты должен продолжить.

Он добавил серьёзности в свой голос, пока она практически не сочилась из пор:

– Ну, это помогает укрепить связи между Мафией и Агентством.

– Я не буду останавливать Куникиду, когда он пристрелит тебя, чтобы проучить.

Дазай ухмыльнулся в ответ, совсем немного, потому что угроза была настолько
очевидно пустой, что казалась ещё одной нежностью.

– Разве это не помешает мне быть связью?

– Нет, если я правильно понимаю Накахару-куна, – парировал Фукудзава с

непроницаемым выражением.

К его абсолютному ужасу, Дазай на секунду покраснел, прежде чем заставил

себя взять пульс под контроль.

– ...У вас действительно инстинкты убийцы, – промямлил он, впечатлённый.

– Не недооценивай меня, Дазай-кун, – безмятежно пробормотал Фукудзава. На

какое-то мгновение он выглядел так, словно собирался ещё раз улыбнуться.

– Никогда, – он не хотел произносить остальное. Но он чувствовал горизонт

событий того, что ему удавалось сделать, не приблизившись к нему. – Они все
должны узнать, – как ни странно, ему казалось, что его собственное выражение
лица могло передать, насколько он не хотел этого.

– Иначе это поставит под угрозу безопасность и стабильность обеих

организаций. Мне жаль.

– Я знаю, – спокойно ответил Дазай, потому что правда знал. – Я... дам им
немного времени свыкнуться с мыслью, если вы не против, – так проще, когда
неизбежное случилось.

– Как пожелаешь. Тогда я скажу, как только ты уйдёшь.

– Если они не... – начал Дазай и затем подумал ещё раз. Конечно, они ничего не
скажут Фукудзаве, что бы ни подумают. – ...Я могу потом ответить на их
вопросы, если будет нужно.

– Конечно, – мягко сказал Фукудзава. – Я дам знать, если будут причины для
беспокойства.

– Конечно, – повторил Дазай, смирившись. По крайней мере, ему не придётся

говорить самому. По крайней мере, ему не придётся сидеть здесь и смотреть,
как они тоже читают папку. В такие моменты было заманчиво выйти из комнаты
через окно, но он прекрасно понимал тщетность такого подхода. Точнее, побега.
– Спасибо.
180/290
181/290
вот-вот пробьются мои крылья, им шёлка нить -
кнутом

Перед ним лежал листок бумаги со стратегиями, письменно

структурированными и оформленными. Ему нужно запланировать его отправку.
Зная склонность Достоевского к эффектным откровениям, его следующим шагом
почти наверняка будет – было бы? Хм, какое время лучше применять для
посмертного зла? – распространение информации. Оно, вероятно, уже началось,
учитывая, сколько ежегодных переговоров грянуло в марте, значит, у него
примерно неделя. Он наполовину набросал план на случай, когда кто-то из
токийских банд неизбежно попытается воспользоваться информацией,
рассчитывая с их помощью выявить возможные утечки. Чуе наверняка
понравится, как только он научится отгораживаться от боли предательства.
Иногда было так приятно нанести удар в спину, которой повернулись, только
чтобы лучше скрыться.

Реальность не ощущалась, и он плыл вместе с течением времени, дожидаясь

Чую. Он хотел, чтобы тот вернулся домой. Написал, сказав, что пришёл, но
прекрасно понимал, что любой, кто ждал момента, когда Дазай не будет
ежедневной тенью Чуи, ухватится за возможность завести с ним якобы важный
разговор. Ему, наверное, понадобятся часы, чтобы вернуться, к этому времени
Дазай мог бы закопаться глубоко в себя и, возможно, показать другое лицо,
чтобы, когда Чуя сказал «эй, скумбрия», как вот сейчас, у него получилось бы
просто быть с ним...

И тогда стало понятно, что Чуя действительно находился в комнате; он моргнул,

немного озадаченный неожиданным появлением, ведь Дазай сидел лицом к
двери.

– Почему ты зашёл через окно?

– ...Я вошёл через дверь, – сказал Чуя, тоже растерянный, что только больше
озадачило, потому что, если он воспользовался бы дверью, Дазай его видел бы.
Они пришли к этой мысли одновременно, судя по всему, потому что Чуя
беспокойно нахмурился, подошёл к нему, сел на колени и обнял за шею,
погружая в безопасностьтепло, медленно, но верно вытаскивая его со дна той
океанической впадины, в которой отложился Дазай. Потусторонняя
биолюминесценция, с помощью которой он причудливо хорошо приспособился
рассеивать манящие огоньки в глубине разума, пока не будет даже возражать,
чтобы он его поглотил, если это цена приближения к...

– Эй, – сказал Чуя, отчего он моргнул, придя в себя. – Что происходит?

Ох. Снова слишком много мыслей. Дазай уткнулся лицом в изгиб тёплой шеи,
прижал нос к чокеру.

– Рад, что ты дома, – выдавил он. Слова были правдой, ощущались правдой, но
сам он казался себе слишком лёгким и слишком тяжёлым одновременно.
Поднимались пузыри метана, тонули корабли. Всё равнозначно.

Чуя сжал его в руках, его тело стало тяжелее, а значит, он опустился на Дазая
всем весом – приятная шпилька.
182/290
– Я решил, что понадоблюсь тебе, раз уж ты так быстро вернулся домой.

Прошло не так уж много времени, да? В конце концов, солнце не сильно

сдвинулось. Он схватил Чую за волосы, задумавшись, тыкался носом, вдыхал
его. Солёный пот, кожа чокера, запах шампуня – немного травяной, немного
цветочный, немного того, что каждая клетка его тела знала как Чую.

– Извини. Знаю, ты скучаешь по ней.

Он скорее почувствовал, чем увидел, как Чуя покачал головой.

– К тому времени я уже ушёл. Ты не причём.

– Она злится?

Чуя пошевелился, кривая улыбка слышалась в голосе.

– У неё не очень получается понять, почему я так хочу тебя, но нет. Она не
злится на нас. И у неё Чувства, из-за того что делали с тобой за её спиной, так
что, может, стоит помягче с ней, ладно?

– Я всегда мягок с ане-сан, – рассеяно произнёс Дазай. Он так далеко от самого

себя. К счастью, Чуя был рядом. Настоящий. Как так получилось, что его
собственная кожа переставала казаться неправильной, только когда на неё
ложились тяжёлые прикосновения Чуи? – Почему ты хочешь меня?

Он поразился, услышав свой голос, который произнёс то, что он вообще не

собирался говорить. Но слово не воробей, особенно когда сказанное повисло в
воздухе, раскрывая Чуе самые уродливые убеждения.

От стыда начало скручивать внутренности, когда Чуя тихо ответил:

– Потому что каждая часть меня просто знает, что ты мой. Мы... подходим друг
другу. Всё. С тобой я в безопасности, и ты тоже меня хочешь, верно?

Слова обвились вокруг горла, сжимая так же нежно, как пальцы Чуи спокойно и
уверенно расчёсывали его волосы, успокаивая почти вопреки.

– Я хочу тебя, – выдохнул Дазай, дрожа от мысли о том, что о нём знают, знают,
что он принадлежит Чуе – что-то настолько желаемое, что предложение больно
слышать. Он обнял Чуя крепче, почти неосознанно. – Так сильно хочу.

Чуя прочёсывал его волосы пальцами в медленном, успокаивающем ритме

ровного дыхания, с нежной настойчивостью помогая ему распутаться, по одной
завязанной нити за раз, пока по нему не побежали мурашки – поток маленьких
искр от черепа к шее и спине.

– Правильно. Не нужно знать почему. Просто знай, что это правильно.

И снова уверенность оседала вокруг. Вся преданность, злость и желание Чуи

были его, его. Достаточно успокаивающие, что спустя время, казавшееся
слишком долгим, признаться:

183/290
– Я восхищаюсь столькими вещами в тебе, но я не одна из них.

Чуя щёлкнул языком и потянул за волосы, нежно переубеждая:

– Ты не должен быть моей вещью. Будь чем-то своим.

– Хорошо, – согласился Дазай, не упоминая, что у него едва получается чем-то

быть. Вместо этого провёл носом по чокеру, кожа приглашающе коснулась рта.
Подтверждение, столь бесстрашно надетое. Все запутанные чувства Чуи к
Дазаю, и он всё ещё носил их прямо на шее, будто знак почёта.

Между ними на самом деле не было ничего подобного. Не в этом смысле.

– ...Он был очень добр ко мне, – пробормотал Дазай наконец, скорее потому что
Чуя должен был знать, а не потому что он хотел рассказать ему.

– ...Фукудзава? Это ведь хорошо, да?

– М-м, – ответил Дазай, потому что да. Он слышал неуверенность в голосе Чуи,
отчего его мучило чувство вины. – Теперь всё почему-то кажется более
реальным. Это случилось, и это закончилось.

Чуя не прекращал двигать руками, нежные поглаживания вытаскивали его на

дневной свет и воздух – аккуратная декомпрессия.

– Рад, что тебе помогло. Должно быть, странно видеть и не помнить эту
чертовщину.

– Я даже не знаю, как мне чувствовать себя и тем более как я чувствовал себя
тогда, – вышло более раздражённо, чем хотелось бы, но, по крайней мере, не
настолько, насколько раздражённым он был.

Чуя прижал лицо Дазая обратно к шее, успокаивающе вздохнув.

– Дай себе время. Ты не привык что-либо чувствовать. Или говорить себе, что
чувствуешь.

– Слишком много эмоций, – язвительно заметил Дазай. – Пусть они будут более
последовательными.

Чуя поцеловал его в лоб и сумел большую часть очевидного веселья уложить в
одно фырканье.

– Блять, ты странный, – нежность в словах словно прижималась к уху Дазая.

– Ну, только потому что у меня не было эмоций примерно пятнадцать лет, не
значит, что они появятся все сразу, – хотя это казалось разумной просьбой,
честно.

Чуя вроде частично согласился, потому что он откинул волосы Дазая и хотя бы
не смеялся над ним открыто.

– Расскажи. Я могу побыть в центре внимания целых две минуты.

184/290
– У меня давно нет сомнений насчёт тебя, – он повернул голову и нежно укусил
Чую за палец, доказывая свою правоту.

Чуя согласно промычал, затем легко ударил его по щеке – скорее, просто
постучал пальцами, – и обещание в этом действии заставило Дазая задрожать.

– Ну, ты не рассказываешь, так что разреши мне немного, ладно?

– Я разрешу тебе всё, что захочешь, – прошептал Дазай, легкое, словно перо,
обещание, подкреплённое укусом на нежном запястье Чуи.

– Да, блять, или я сам возьму, что захочу.

Обещание гудело в нём, как сигнал, от ступней до мозга костей.

– Именно, – выдохнул Дазай и снова поцеловал его запятье прямо под кромкой
соблазнительных перчаток. – Чуя. Ты можешь.

– Могу? – пробормотал Чуя, его тяжёлый взгляд упал на щёку Дазая, и он мог
ощущать его даже с закрытыми глазами. Чуя, всегда в безопасности с Дазаем,
когда тот ни черта не заботится о своей собственной.

– Ты хорош такой, какой есть, – Дазай потянул за перчатку, аккуратно задирая

её, дабы оставить личное обещание в виде поцелуя на конце линии жизни. –
Хороший, смелый, красивый, искренний, – здесь, на ладони Чуи, было место, где
он может губами так идеально передать всё страстное желание в сердце. – Мой
Чуя.

Чуя дрогнул, согнул ладонь, чтобы прижать пальцы к щеке Дазая, ко рту, слегка
протолкнуть их в нетерпеливые губы.

– Твой Чуя, – пробормотал он, надавливая, пока не стал всем, что Дазай мог
чувствовать или ощущать на вкус. – Весь твой. Я не отпущу тебя, помнишь? –
Обещание заставило его улыбнуться, и он голодно облизал перчатку, отстучав
пальцами «правда?» на коже Чуи, понимая, что следом слишком грубо вцепился
в запьстье – прикосновение, полное надежды и чего-то... Чуя почти беззвучно
согласился, другой рукой соскользнул с волос Дазая на шею, осторожно
прижимая ладонь к пульсу на шее. Дазай невольно поднял взгляд, и от страсти в
глазах Чуи перехватило дыхание даже больше, чем от слов, которые тот
произнёс голосом более низким и грубым: – Правда. Ты принадлежишь мне, я
покажу тебе, – он встрелися взглядом с Дазаем, словно притянутый магнитом;
вынув влажный большой палец из его рта, скомандовал: – Скажи, что хочешь
этого.

– Пожалуйста, – слова лились из него словно под давлением, как кровь в

артериях; он попал в силки синевы этих глаз – единственное утопление,
которого он никогда не боялся. Снова поцеловал пальцы, просто повторяя таким
образом мольбу. – Чуя, пожалуйста, покажи.

Чуя издал тихий звук, водя большим пальцем по дёргающемуся кадыку Дазая в
мягкой угрозе, от властности жеста по Дазаю бежали мурашки.

– Да, только позволь... – и на последнем выдохе прижался ко рту Дазая, поцелуй

– требование сдаться. Легко отдаться ему, легко раствориться в обещании
185/290
сберечь, провести по спине, прогоняя неуверенность, позволить ему охранять
Дазая от этого тупого, искусственно выращенного, чужеродного страха, что
струился на грани сознания, позволить себе утонуть во всём, что он хотел
почувствовать. Чуя развязал галстук, с нежностью прикасаясь ко рту Дазая;
мурлыканье от удовольствие, которое он издавал, когда ногти Дазая царапали
обратную сторону шеи, посылало сладкие электрические разряды по спине
Дазая. – Я владею тобой, м?

Вопрос что-то открыл в нём, вскрыл – не.. не лезвием, не в этот раз. Ключом,
возможно; что-то, что открылось без боли.

– Да, – тихо сказал Дазай, наматывая прядь волос Чуи на палец. Он знал, что не
следовало спрашивать, но, кажется, не мог сдержаться, когда все мысли
сузились до одной живой паутинки нужды. – Ты выбрал бы владеть мной, если
бы не владел?

– Блять, да, – в голосе Чуи была свирепая, отчётливая убежденность, простая,

как прикосновение мягких пальцев в перчатке к щеке Дазая, прямая, как его
взгляд, когда он тёрся об него, рассыпая искры по телу. – Тебя хочется
разорвать и пометить каждый ёбаный сантиметр. Вся чёртова дистанция, эти
плавные уклонения... Как я могу не хотеть обладать тобой?

Эпицентр, эпицентр, правда в голосе Чуи, гордость, в нём гордость, шок из-за
такой вещи, излучаемой даже через тусклые волокна его существа, взятый под
контроль, и он поцеловал его в ответ, поцеловал неверие, надежду и столь же
яростное желание, подаваясь навстречу этому гибкому телу, моля, чтобы его
взяли. Чуя яростно прорычал ему в рот, согласившись, забирая контроль в
поцелуе и над его телом, напирая, прижимая его к дивану той рукой, что на
горле, требуя каждым плавным движением, пока Дазай не начал задыхаться,
готовый и уничтоженный:

– Чуя, Чуя... – всё, что ему удаётся сказать, но он знал, что Чуя услышит, как ему
нужно его обещание разорвать и обладать.

Чуя укусил челюсть, шею, намеренно оставляя отметки выше повязок, на виду,
где все заметят, использовал руку на горле, чтобы откинуть голову, открыть для
большего.

– Вот так, скажи мне, – грубый голос касался слуха, ложился на кожу.

– Я всегда хотел, – выдохнул Дазай, преодолев себя, преграду в общении он

наконец начал осознавать как чуждую ему. Как что-то, что он мог
заблокировать, запечатать в том месте, где были скрыты... другие вещи.
Впервые обратить собственные инструменты против худшей части себя, а не
лучших частей других, – твоей руки на мне, твоей власти...

Чуя снова укусил его в ответ, подаваясь навстречу, пальцы собственнически

прижимались к коже Дазая.

– Ты тоже выберешь быть моим.

За настойчивостью скрывался вопрос, и от этого он почувствовал боль, крепче

схватив Чую за волосы.

186/290
– Я выбираю. И выберу. Я буду твоим, – на этот раз он почти избежал страха,
зная, откуда он, чем – кем – он был, и от этого он коротко улыбнулся, потому что
в итоге правда оказалась простой. – Ты единственный, кому я принадлежу.

– Ты хочешь, чтобы это было так, – это не вопрос, но в то же время он. Просьба
подтвердить. – Скажи, что хочешь.

Дазай жёстко потянул Чуя за волосы, пока тот не отстранился настолько, что он
мог взглянуть на него, вложить в голос десять лет переплетения,
противостояния самому миру, если он посмеет встать между ними.

– Хочу, я хочу тебя, всего, – слова разрывали его на части – секрет, от которого
он истекал кровью. – Возьми меня.

Дрожь Чуи потрясла и его, они оба были поглощены нескончаемой мольбой, Чуя
целовал и целовал его в восторге; он затаил дыхание, ощущая невозможную
свободу быть увиденным, быть узнанным. Невозможную свободу остаться,
несмотря ни на что.

Они возились с одеждой друг друга, у Дазая получилось лишь расстегнуть

жилет Чуи, прежде чем тот потерял терпение и разорвал рубашку Дазая,
подаваясь ему навстречу, пока они не задвигались вместе в беспорядочном
клубке желания. Чуя как обычно был тем, кто вспомнил о спальне, всегда
стратег в таких ситуациях с тех пор, как их впервые притянуло друг к другу; он
повёл их в спальню, не отпуская горла Дазая, Дазай же в основном
сосредоточился на пуговицах и галстуках, поцелуях и укусах на шее Чуи, потому
что они всегда так делали, доверие переходило из рук в руки в знакомом, как
дыхание, танце. Чуя стянул рубашку с плеч Дазая, что тот почти не заметил,
увлечённый вкусом его кожи, запахом шеи и плеч; он повиновался, когда Чуя
промямлил приказ снять рубашку.

– Слишком долго, – пробубнил он, прижимаясь в коротких поцелуях к нижней

губе Чуи.

Чуя тут же понял, что он имел в виду, вращение в танце мыслей, короткий
болезненный укус в челюсть.

– Да? – пробормотал он, не скрывая своей нужды, умные тонкие пальцы

расстегнули штаны Дазая, спустили, пока на нём не остались только бинты. –
Поговори со мной ещё.

Дазай коротко улыбнулся, ответил медленным дразнящим движением руки

поверх члена Чуи, скрытого штанами, дожидаясь, пока тот нетерпеливо
зашипит.

– Ты единственный, кого я когда-либо ревновал.

Чуя втянул воздух сквозь сомкнутые челюсти, как он и предсказывал, сжал руку
на шее в безмолвном требовании дать ещё, пальцами дразняще проследил
конец бинта на руке.

– Ревновал?

Вот и соблазнительный изгиб его уха, созданный для укусов; Дазай тихо
187/290
мурлыкнул в согласии, просто чтобы почувствовать дрожь Чуи, и, м-м, в этой
игре ведь не обязательно должен быть один победитель?

– Сними бинты, и я расскажу.

Чуя издал тихий звук горлом и потянулся за ножом, в то время как Дазай
расстёгивал ему штаны. Дазай ожидал, что его разденут так же быстро, и,
конечно, Чуя – сводящий с ума, вкусный Чуя – проигнорировал его ожидания:
просто ухватился за край бинта и начал разматывать, специально медленно
обнажая руку, отчего Дазай забыл, как дышать, сердце дернулось.

– Все из этой твоей банды, – пробормотал он в ответ – секрет, который он не то

чтобы планировал открывать. – Я ненавидел их. Я хотел, чтобы ты защищал
меня.

– Ты никогда не говорил, – выдохнул Чуя. Разматывал повязки под одному слою

за раз. Обещания в самой преднамеренности действий, «ты хочешь этого» в
каждом жесте, но в этот раз уверенно – намеренное заявление.

Такой темп заставлял его хотеть помочь, хотеть скрыться, изящно двигаться в
ритме руки Чуи.

– Бисер перед свиньями, – он обвил рукой талию Чуи, желая, чтобы он был
ближе, его острых зубов и острых желаний, всех великолепных режущих краёв.
– Ты должен был быть моим партнёром. Моим.

Одна повязка сползла на пол, но Чуя без паузы перешёл к следующей, зубами
упёрся в челюсть, руки нежные, посылающие небольшую дрожь удовольствия.

– Говори.

– Они заслуживали тебя, только если бы верили в тебя. Но я знал, что не верили,
– он поднял руку, разматывая бинты на горле, обнажая тот шрам, обнажая своё
уродливое собственническое удовольствие, которое испытывал, зная, что он
единственный, кто настолько глубоко доверился Чуе. Это был ещё один шаг на
пути к тому, чтобы заслуживать его. – Я знал, что они отвернутся от тебя и я
буду там в этот момент. Уберу их и привяжу тебя к себе.

Чуя вновь укусил его за горло, резко, как и его голос:

– Ты был такой довольный, когда они предали меня. Я видел, но понадобилось

время, прежде чем я понял, что ты приложил к этому руку.

– Я был немного рад, что ты увидел, кем они были на самом деле, – почему-то
было легче произносить эти маленькие откровения, когда рот Чуи наносил на
его кожу собственнические заявления, когда он хотел раствориться в нём и
перестать думать. – Так я смог притянуть тебя ближе.

– Совсем не немного, – поправил Чуя, оставляя небольшой болезненный укус на

чувствительном шраме – маленький собственнический палимпсест (1), от
которого Дазай покрывался мурашками, даже если почувствовал небольшой
стыд из-за этих слов.

Не немного, да? Тогда он был в ужасном восторге, и сейчас не смог удержаться,

188/290
даже когда знал вкус предательства, которое лезвием входит в тело. Но так у
него появился Чуя, его Чуя, его Чуя, целующий шрамы и кожу с идеальным
пониманием.

– Ты ведь знаешь, я нехороший человек, – он всё равно прижимал его ближе,

желая большего, всегда желая ещё, жадный до каждой частички Чуи, которую
мог украсть, забрать себе, даже когда балансировал на грани между
извинением и страхом. – Никогда им не был, не знаю как, я...

Чуя снова укусил его, жестче, приказывая замолчать, в то же время оголил его
вторую руку, и даже разум Дазая каким-то образом повиновался, погрузившись в
шокированную тишину.

– Я знаю, кто ты. Я хочу тебя тем, кто ты есть, – значимость этих слов закрывала
собой всё, Дазай был словно у него на ладони, сковываемый дрожью. – Скажи,
что ты сделал.

Кончик ножа Чуи поцеловал его грудь, подцепляя бинты, вместе с ними – старые
раны и страхи.

– Заставил их думать, что ты мой. Показал, что могу сделать, чтобы они боялись,
что я заберу тебя, – он не мог не улыбнуться даже сейчас, потому что он забрал.
Даже в этой детской злости было... что-то знакомое, то же внутреннее чутьё
позволяло слышать, как Чуя кричит ему из глубин Порчи, даже из глубин
смерти. – Я забрал бы тебя. Они просто не видели как.

– Ещё, Дазай, – шипение в голосе Чуи, шипение лезвия по ткани – от всего этого
он дрожал, чувствовал боль. Чуя разозлится, если узнает, как много раз он
доводил себя до оргазма, представляя, как тот вдавливает этот нож в его тело?
– Я хочу знать, как и почему ты забрал меня.

Ах, ему стоило постыдиться собственного ответа, но в таком положении, будучи

обнажённым для удовольствия Чуи во многих смыслах, он не мог чувствовать
ничего нереального, независимо от необходимости.

– Я хотел, чтобы ты весь был моим, – не мог соображать, когда Чуя подавался
ему навстречу, снимал бинты, его руки на груди, дразнящие, взрывающие и... – Я
хотел твоей верности, злости, чтобы ты смотрел на меня, хотел...

Он не мог продолжить, воздух покинул лёгкие, всё в нём скручивалось в

сужающуюся спираль желания, всё внимание на палец Чуи, кружащий вокруг
ареола, рука в перчатке так нежно касалась оголённой кожи.

– Хотел?.. – давил Чуя, щипая сосок совсем легко – прелюдия к настойчивости.

– Меня, – слово вылилось, тайна, мольба, он поглощён желанием в этих глубоких

голубых глазах, как он был поглощён всегда, с первого раза, когда он прижал
его к земле, словно победитель. Удар ботинка на щеке Дазая, и он научился
желанию в момент боли, научился испытывать боль внутри. – Чтобы ты хотел
меня. Не знаю как. Тогда я даже не знал почему. Просто знал, – он нежно провёл
по руке, за которую держался во время их первой победы, по тонким мышцам
плеча, по уязвимому месту на шее, где коснулся его в самый первый раз. Вся
история в их топографии. – Я знал. Ты, – нежный изгиб щеки, прикоснувшись к
которому он вырвал его из рук смерти, и он мог только провести по ней
189/290
пальцами, почти боясь нормального прикосновения, боясь сломать
поверхностное натяжение от того, чего он хотел и каким-то образом всегда
знал. – Ты.

– Моя верность, м? – выдохнул Чуя, целуя его, до того как он смог ответить, до
того как смог сказать, что не заслуживал такого после всех раз, когда подводил
Чую к гибели.

Это вопрос, это требование большего, и оно разрывало его, как и прикосновения
тела Чуи, секрет всё равно вырвался из него, в прошедшем времени, будто
больше не был правдой.

– Я думал, что не заслуживаю стоить для кого-то мира.

Чуя снова поцеловал его, пока не он сказал больше, не смягчил своих слов,
притягивая его ближе, крепче, руки на голых плечах.

– Тебе лучше, блять, хотеть быть всем для меня... чёртов идиот, – беспомощная
привязанность в голосе, нежность на коже, в поцелуе. – Лучше бы тебе хотеть.

– Я хочу, – выдавил Дазай, сбитый с толку, потому что всегда был эгоистом, но
никогда не мог представить такого. Желаемый. Даже предпочтительный, не
говоря уже о... глубине чувств в голосе Чуи; тёплое удовольствие скручивалось в
собственном животе, когда он обнимал его крепко, потерянный в лучшем из
возможных смыслов. – Чуя. Чуя, я могу?

Чуя схватил его за руку достаточно сильно, чтобы пообещать оставить синяки,
немного встряхнул, и он не мог отвести взгляда от него, от такого яркого
желания в прекрасных острых чертах лица.

– Ты не можешь, Дазай. Ты должен. Мне, блять, нужно, чтобы ты хотел.

– Я хочу, – повторил Дазай, ошеломлённый, не поверивший, обрадованный, и Чуя

поймал губами его слова, подтолкнул к кровати; Дазай двигался вместе с ним
больше по привычке и по памяти, чем обдуманно.

Он рухнул на кровать, Чуя забрался на него, где ему и место, перчатка Чуи
прижалась ко рту, прежде чем он нежно снял её зубами, целуя, целуя, целуя его
ладонь, мозоли от ножей, узор нервов и вен у основания пальцев, наслаждаясь
тихими звуками удовольствия, что Чуя издавал для него. Он закинул на Чую
ногу так, что тот посчитает это мольбой, крадя маленькие поцелуи у этого
остроумного рта, в то же время раздвинул ноги для Чуи, спросившего одним
движением пальцев, скользких, надавливающих на вход. Губы Чуи такие мягкие
на его горле, целовали шрам с такой же нежностью, с которой в него настойчиво
проталкивались пальцы, наполняя его ощущениями и обещаниями, заставляя
подрагивать от такой одержимости. Его тело – для удовольствия Чуи, сердце – у
Чуи в руках, в безопасности, желание ускользает от него, едва соображающего.

– Трахни меня, Чуя, пожалуйста...

Чуя издал тихий успокаивающий звук, устанавливая намеренно медленный, но

жёсткий ритм, заставляя Дазая двигаться в желаемом темпе, и его тело
подчинилось воли Чуи, выгибаясь так, как Чуе нравилось.

190/290
– Теперь только мы с тобой, – пробормотал Чуя, и это почти не дезориентировало
его.

– Только мы с тобой, – выдохнул он, слепо поворачивая голову, чтобы лизнуть

большой палец; слова приносили сладкую боль, Чуя был слишком ярким, дабы
смотреть на него прямым взглядом, на всю его обманчиво нежную красоту. – Со
мной ты будешь в безопасности.

Чуя стянул вторую перчатку зубами и выглядел горячо довольным, слыша

беспомощное хныканье Дазая.

– Со мной ты будешь в безопасности, – повторил Чуя, сгибая пальцы внутри так,

что он застонал, выгнулся, беспомощно растёкся от наслаждения. – Ты будешь
со мной.

От обещания сердце Дазая сжалось так же, как он сжал руку на Чуе, другую
нежно прислонил к щеке, прикосновением к которой снова и снова возвращал
его. Они всегда оттаскивали друг друга от края.

– Мой.

– Вот почему ты всегда был рядом, чтобы вернуть меня, – сказал Чуя без
удивления, не колеблясь, в то же время вытаскивая пальцы и смазывая член;
просто озвучил то, что их скрепляло так долго, медленно обвиваясь. – Почему я
знал, что ты придёшь.

Девять лет в поцелуе Чуи, девять лет и целая жизнь, всё, с чем ему пришлось
столкнуться в себе не только после смерти Мори, но и после смерти Шибусавы, с
тех пор как они с Чуей сцепились в темнице Мафии, с тех пор как... со времён
всего этого и прежде тоже.

– Мой Чуя, – выдохнул он, отвечая и заявляя, нежно прикусил нижнюю губу, не
желая быть грубым прямо сейчас, в этот наполненный ощущениями переломный
момент, когда Чуя брал его тело.

– Мой Дазай, – пробормотал Чуя, и, ох, как же легко, так легко принимать его,
быть заполненным, отдаться, позволить себе двигаться вместе с ним и для него;
Чуя погружался в него намеренно медленно, чтобы он ощутил каждый
сантиметр, стоная и изгибаясь, как хотело его тело, сдаваясь ощущениям, ему.
Так легко было удержаться в этой буре и пройти через неё. Он протянул руку,
аккуратно положил её на руку Чуи и поднёс к своему горлу, не отводя от него
взгляда, пока прижимал к коже, резкая дрожь пронзила его от жёстокости
хватки Чуи, от силы его потребности, близкой к его собственной. – Я удержу
тебя. Не отпущу. Ты принадлежишь мне, так покажи.

От требования из него вырвался скулёж, мучительное облегчение, оттого что

его держали и прижимали и... в него верили. Доверяли. Невероятное, тревожное
и столь желанное убеждение, что Чуя считал Дазая способным на такое чувство,
что он может потребовать такого от него. Эта последняя искра, которую ещё
никто не превращал в огонь, не разрешал ей воспломиниться, хотя держал
близко, его смятое сердце и бесполезное тело стали топливом – почему нет?
Ради кого-то другого он никогда не сгорел бы.

– Чуя, пожалуйста, – прошептал он, подаваясь навстречу, прижимая ближе,

191/290
жаждя больше приятных поцелуев.

Чуя дал ему, что нужно, как давал всё остальное; какой парадокс – тонуть в нём,
пока он горел заживо, наполненный им настолько, что больше не мог быть
ничем другим, пока всем для него не стал медленно нарастающий ритм,
невыносимая сладость близости.

– Всё, что угодно, – прошептал Чуя ему в губы, словно секрет, словно признание,
как должно он ждал, чтобы сделать это? – ...Просто скажи, чего хочешь, и я дам.

Слова, тело, сердце Чуи, доверительно переданные в онемевшие руки Дазая,

будто он всю жизнь искал для них место, и как долго Дазай ждал, чтобы взять
их? Всю эту суету, все годы, за которые у них могли бы быть они, у него мог бы
быть он, если бы он был сильнее, смелее или лучше. Обещание в прикосновении
Чуи, в его словах, все годы боли и тоски сузились до одной точки, единственного
момента, в который силой Чуи, рукой Чуи было втиснуто, втиснуто всё, пока он
не превратился в то, чем они были, после всего лишь одного жеста. Он мог
умереть вот так, ах, блять, умереть вот так, умереть вот так...

жить вот так...

Так что он двинул руками, аккуратно отпустил запястье Чуи и волосы и

расстегнул чокер на шее. Уронил его, позволив ему пролететь крохотное
расстояние между ними, лечь на руку Чуи, на его собственное горло, и
маленькое трепещущее нечто, что он ощущал, было надеждой, хотя она
казалась невозможной.

Чуя резко выдохнул с каким-то невероятным блеском в глазах, и, поцеловав,

поделился с ним этим блеском, плавно двигая бедрами, чтобы погрузиться
глубоко в Дазая, снова и снова, пока тот не задрожал, едва способный даже
ответить на поцелуй, наполненный светом, жаром, что вырывался из него.

– Да, – сказал Чуя тихо, так тихо, словно просто выдохнул на щеку Дазая, только
вот его искренность отражалась в звуке его голоса, отдаваясь в Дазае эхом. –
Если хочешь, я сделаю. Я хочу, – ох, этот дрожащий голос, прелестный, Дазай
будто мог жадно схватить его, держать крепко, рядом, вечно. – Очень сильно.

Поцелуи и поцелуи, и Чуя трахал его жёстче, с размеренным ускорением,

пронизывающим удовольствием, и всё, что он мог, – лишь одобрительно стонать,
жадно, с наслаждением, прижиматься ближе, позволять Чуе брать его и владеть
им.

– Ты мой, – прошептал Чуя ему в губы, рука крепко держала за горло, словно
якорь, словно возвращение домой. – Я покажу тебе, удержу тебя, Дазай... – ах,
зубы, острое во всех смыслах ощущение, маленькие угрозы, публичные
заявления, будто Дазай их боялся, а не нуждался в них, как он начинал
понимать. – Надену мой чокер на тебя, чтобы все видели.

Слова были вопросом, обёрнутые в вызов и мольбу, они всегда знали, как много
могут сказать друг другу, как много не говори никогда, эта же мысль заставила
его решиться на эту просьбу, горящую в нём желанием даже сейчас.

– Надень, – пробормотал он Чуе в рот, крепче сжимая ноги, притягивая его к

себе, воздух он получал только из коротких звуков сомнения Чуи. – Пожалуйста.
192/290
Пожалуйста, Чуя...

Последовала ужасная доля секунды, которую большинство людей бы даже не

заметили (но Дазай за это время оказался на полпути к пропасти), в течение
которой Дазай подумал о возможности того, что Чуя засомневается, что
осознает, насколько сломанную вещь привязал к себе и очень логично
откажется. Но рефлексы Чуи – единственное, что способно угнаться за
мышлением Дазая – позволили ему поймать его в головокружительный момент
перед падением; Чуя крепко сжимал его горло, возвращая Дазая обратно в своё
тело, в то же время поднялся на колени, обернул чокер вокруг его горла одним
плавным движением, очень нежным прикосновением застегнув его; чокер сел на
него, как сдержанное обещание, крепко стягивая, и беспомощный короткий стон
Чуи стал маленьким неистовым триумфом. Он придвинулся к нему так, как смог,
и Чуя задрал ему ногу, чтобы прижаться, каждых вздох служил напоминанием о
чокере, о привязи, острые зубы сомкнулись на челюсти, прежде чем Чуя
пробормотал:

– Теперь не отпущу тебя.

– Я рассчитывал на это, – выдавил Дазай с дрожащей улыбкой. Руки немного

болели, и он понял, что держался за Чую слишком крепко.

Чуя, конечно же, будто не заметил, как всегда до абсурдного сильный.

– Значит, ты знаешь. Только я и ты, мы, – на последнем слове он грубо толкнулся

в Дазая, впиваясь пальцами в бедро, путаясь в волосах, настойчивость повсюду,
пока он невольно не становился реальным. – Я хочу пометить тебя. Оставить
отпечатки на твоей коже...

– Так сделай это, – пробормотал Дазай, и почему-то – невозможно – он улыбался.

Счастье струилось внутри, когда он ткнулся носом Чуе в щёку, возвращаясь к
нелепому соревновательному началу их помешательства друг на друге. – Риски.

Чуя ухмыльнулся ему, горячий, как полуденное солнце.

– Ладно, – промурлыкал он, одним плавным движением прижал запястья Дазая,

маленькие руки удерживали его с минимальной тратой сил, в то же время
движения стали грубее, быстрее, собственническое короткое рычание
вырвалось из него, когда он оставлял синяк за синяком на шее Дазая, плече,
яростно заявляя свои права прикосновениями и словами, звуком имени Дазая.

Чокер Чуи сжимал горло, рука Чуи вжималась до синяков в запястья, Чуя гладил
болезненно ноющий член Дазая, Чуя везде, и ещё никогда не было так легко
сказать:

– Я твой, – и, произнёся однажды, он словно больше не мог остановиться,

извиваясь, отдаваясь безумной радости, удерживаемый, скованный и
освобождённый, свободный, они сошлись в стремлении друг к другу, как когда
однажды взялись за руки на складе и будто никогда снова не переставали
касаться друг друга. – Я твой, твой, Чуя, пожалуйста, Чуя...

– Покажи мне, Дазай, – приказал Чуя, теперь с непринуждённостью трахая его,

руки двигались на теле Дазая уверенно, так они всегда касались того, что было
его, даже когда Дазай держался от него подальше. Чуя укусил его, нежно и
193/290
требовательно, выражая всё, чем Чуя всегда был, доставляя удовольствие тому,
что было его, получая удовольствие от того, что принадлежало ему, и всё это
было одной вещью, одной прекрасной сияющей вещью, которая вытаскивала его
на свет, зажигала свет внутри него, кровоточащего, больного, пойманного...

удерживаемого...

принадлежащего...

оргазм настиг с беззвучной интенсивностью, он развалился на части, оставаясь в

безопасности в его руках, Чуя быстро двигался в нём, на нём, и это растягивало
удовольствие до невозможности, до совершенства; Чуя, беспомощно
толкающийся в него снова и снова в бесконечном моменте, пока тоже не кончил,
заглушив рваный стон в шее Дазая, в чокере, который надел на него; Дазай мог
лишь цепляться за него, затаив дыхание от... счастья, пока не решил, что сердце
выдержит.

Счастье, словно рука на шее. Все эти годы, все эти годы он хотел...

Чуя каким-то образом пришёл в себя раньше, легко целуя в чокер, в шею,
подбородок, прикосновения его губ были самыми мягкими в мире,
единственным, что никогда не навредит. Дазай поцеловал в ответ, слепо
ткнувшись носом, когда дыхание стало спокойным.

– Чуя, – пробормотал он и затем повторил, начиная понимать, что он улыбался

совершенно ненамеренно.

– Мой Дазай, – промямлил Чуя, ластясь. Вдохнул его, будто Дазай был таким же
приятным для него запахом, как и Чуя для него.

– Как твоя шея? – спросил Дазай, не в силах удержаться, увлечённый мягкостью

щеки Чуи, по которой он водил носом.

Чуя поёжился, будто вопрос стал напоминанием, отпустил запястья Дазая, чтобы
пощупать чокер на своём новом месте.

– По-другому. Как будто так и должно быть. Твоя?

– Хорошо. Как будто так и должно быть.

Дазай немного задрал голову, подаваясь навстречу прикосновению, пальцами

водил по горлу Чуи, копируя ласку, купаясь во взаимности. Новое и вместе с тем
знакомое ощущение.

– Всё хорошо?

Чуя поцеловал его, легко, мягко, словно благословляя.

– Всё хорошо. Правильно.

Уверенность проникла в него, улеглась, как пух.

– Хорошо, Чуя.

194/290
– Как ты?

– Идеально, – он не устоял перед соблазном снова коснуться чокера и каким-то

чудом не вздрогнул, когда палец случайно скользнул по шраму от верёвки на
шее. Почему-то даже мысль о нескрытом шраме не пугала сейчас. Криво
усмехнувшись, он добавил: – Хотя, он, наверное, лучше смотрится на тебе.

– Мне нравится, – Чуя прижался в мягком поцелуе к чокеру, нежно улыбнувшись.

– Теперь я не отпущу тебя. Ты сам попросил.

Дазай издал довольный звук и занялся поглаживаем Чуи по спине. Как у

человека может быть великолепная спина? Она казалась излишне эффектной.

– Вонзи в меня когти, Чуя.

– Как скажешь, – пробормотал Чуя.

Будто он не сделал этого уже давно.

Он, казалось, почему-то не мог перестать улыбаться, даже если очень устал.
Наверное, это очень неестественно.

– Побудешь рядом недолго? – этот вопрос послал первую настоящую волну

страха, которую он почувствовал внутри; теперь он выучил, что причина ему –
сильное желание.

– Всегда, если хочешь, – пробормотал Чуя, отодвигаясь ровно настолько, чтобы

выйти из него, затем притянул ближе, позволяя ему спрятать лицо в волосах
Чуи, обвиться вокруг, устроиться в его руках. Сон, казалось, утаскивал за собой,
что казалось очень внезапным, и Дазай...

...В конце концов пошевелился, поняв, что рука полностью затекла, из-за того
что он, скорее всего, не убрал её из-под головы Чуи, когда заснул. На самом
деле, похоже, он совсем не двигался, просто немного изогнулся, чтобы
прижаться лицом к шее Чуи. Или, возможно, Чуя подвинулся выше. Наверное,
так. Он игрался с волосами Дазая, перебирая их кончиками пальцев так нежно,
так болезненно хорошо, что он не мог ничего сделать, кроме как лежать
неподвижно и контролировать дыхание, не давая ему сбиться от томления,
желания, чего угодно, из-за чего Чуя остановился бы.

Он не двигался долгое время, запоминая каждый изгиб их тел. Линию бедра Чуи
под его рукой, тепло его дыхания на лбу, касание указательного пальца на
черепе. Его запах, резкий, наверное, оттого что он курил, пока Дазай спал. В
конце концов он понял, что забыл контролировать дыхание достаточно хорошо,
и Чуя, должно быть, заметил.

– Ты знаешь, что я не сплю, да?

– М-м, – согласился Чуя, но всё равно не прекратил гладить Дазая.

– Не знал, что Чуя ласковый, – солгал Дазай, просто чтобы подразнить.

– Ты не позволял мне быть ласковым. Не одно и то же, что не знать.

195/290
Голос Чуи был достаточно мягким, но в нём всё ещё слышалась боль, напоминая
о всех годах, что он отталкивал его – и в итоге не имело значения, какие у него
были причины на это. Он потянулся к свободной руке Чуи, поднёс ко рту и
нежно, извиняющиеся поцеловал костяшки.

Слегка рваное дыхание коснулось волос, и затем Чуя поцеловал его в макушку.

– Уже неважно.

– Я не уверен в этом, Чуя, – возможно, его сердце разбилось бы, если бы он

всерьёз посмотрел на то, что Чуя готов простить его.

– Тогда доверься мне, – просто ответил Чуя. – Что было, то прошло.

Идея казалось невероятной в своей простоте, но, даже если это необходимость,
отодвинуться от Чуи настолько, чтобы посмотреть ему глаза, всё ещё
доставляло небольшое беспокойство.

– ...Как ты можешь... поступать так?

Чуя, к его уважению, точно знал, что он имел в виду.

– Слушай, я просто знаю, чего хочу. И когда оно у меня есть, я должен сгладить
все острые углы. Вот и всё. Это просто... желание.

Просто желание. Он всегда просто хотел, так же? Хотел, ждал, и Дазай... ну. Это
старая, протоптанная тропа, но ему казалось, что он всё равно должен пройти
по ней; и всё же он не был хорошим человеком, Чуя это знал, и он так ужасно
устал, может, даже такой, как он, может ухватиться за прощение и просто
постараться быть лучше.

– Хорошо, Чуя, – сказал он. Поцеловал обратную сторону ладони, изящные линии
вен. При виде них захотелось надеть перчатки обратно на руки, вернуть
иллюзию неуязвимости. При виде них хотелось, чтобы его руки никогда больше
не были в перчатках ради него. Чувства действительно были нелепой
концепцией.

– Я не знаю, что ещё могу сделать, – пробормотал Чуя, прослеживая линию его
губ большим пальцем. – Так что мы по ходу придумаем.

– Чуя?

– М?

– Думаешь, я могу сделать тебя счастливым?

Он мог чувствовать на себе взгляд Чуи, такой же спокойный, как его голос:

– Можешь, когда не бежишь от счастья. От меня.

– Иногда мне страшно, – пробормотал Дазай между маленькими поцелуями на

запястье. Не совсем оправдание. Скорее, объяснение. – От того, что ты
заставляешь меня чувствовать. Много.

196/290
– Понимаю. Я больше не скажу, что это правильно, но я понимаю.

– Я больше не убегу, – пообещал Дазай тихо. Было легко дать обещание, когда
всё в нем уже обратилось в облегчение, освобождение и спокойствие от того,
как удобно было телу и как тихо в голове, когда Чуя трогал его.

Чуя аккуратно провёл рукой по чокеру, и тем более устрашающим это было.
Самая нежная угроза, как поцелуй на скале.

– Да.

– Я спросил, – сказал Дазай, не совсем возмущаясь, скорее увлечённый дрожью

полусонного восторга. Добавил, отстучав на руке Чуи: «Хочу этого».

– Я верю тебе. Я тоже хочу. Хотел, чтобы ты спросил, – в голосе Чуи было тихое
удивление, от которого у Дазая кололо сердце. – Я ждал этих слов, даже если не
хотел их слышать.

– Ты носил его из-за меня, – пробормотал Дазай, полностью уверенный в этом. –

И носил до тех пор, пока не смог надеть я.

Чуя тяжёло сглотнул, его голос был грубее, когда ему удалось сказать:

– Да. Всё так.

Его рука оставалась на чокере Дазая, пока Дазай снова не уснул, и там ей самое
место.

Примечание к части

(1) палимпсест - рукопись на пергаменте, на котором уже что-то было написано.

здесь в значении перекрывать старые отметки новыми

197/290
восстав, творить опять

Единственное, к чему, по мнению Чуи, совершенно невозможно

подготовиться – к охуенно широкому размаху того, что значит быть боссом
Портовой мафии. Каждый день разворачивал перед ними новые и неожиданные
запросы, словно матрешка скуки и хуйни. Он всё сделает, но ни за что, блять, не
будет этим наслаждаться. Этот день уже был очень долгим, и как только ушла
Коё и наступила тишина, появился Дазай с чаем.

Большим количеством чая.

Ну блять.

Он устроился в кресле, отклонился, делая вдох. Посмотрел на Дазая и получил

короткую кривую улыбку в ответ. Дазай держал одну из гигантских кружек чая.

– Да, всё настолько плохо, – сказал он, как только Чуя обернул ладони вокруг
кружки. Тепло успокаивало, просачиваясь через перчатки.

Чуя сделал глоток, позволяя ему успокаивать и изнутри, и взял себя в руки.

– Хорошо, – сказал, – рассказывай.

– Нам нужно обсудить, как мы будем действовать, когда все узнают, что Мори
измывался надо мной, – ответил он, для всего мира это прозвучало как ещё один
план.

Чуя из-за этого одновременно почувствовал облегчение и взбесился, только

чудом не сжав кружку так, чтобы разбить её.

– Ладно, – повторил он, сжав челюсти.

– О, ты не разбил её, – прощебетал Дазай. – Я был на сорок процентов уверен,

что разобьёшь.

Чуя невпечатленно взглянул на него.

– Напомни посмеяться позже.

Усевшись на стол, Дазай пожал одним плечом, показывая, что он не то чтобы

обратил внимание.

– Лучшая стратегия сейчас – та, которую ты сочтешь неприемлемой.

Учитывая моральные устои Чуи, это не пахло ничем хорошим. Он за версту чуял
дерьмо.

– Что.

Дазай скрестил ноги, посмотрел на него прямо и заговорил рассудительным

тоном:

– Твоя новая правда для них – ты знал. Ни в коем случае эта информация не
198/290
побудила тебя убить Мори, потому что ты владел ею все эти годы. Это просто
попытка шантажа, никак с этим не связанная.

Чуя моргнул, услышав грохот, с которым кружка разбилась о стену.

– Нет, – его трясло.

Полностью проигнорировав пролетевшую мимо керамику, Дазай коротко

вздохнул и снова попытался Быть Убедительным.

– Только так выдуманный нами эспер, контролирующий разум, не выглядит

прикрытием.

Он поднял взгляд на Дазая – какого хуя он всё ещё такой высокий?

– Должен быть другой способ, – мысль о том, что он знал, принимал, допускал
подобное вызывала тошноту. Он чувствовал вкус желчи и рвотные позывы. В
таком случае он бы стал именно тем, за что убил Мори, какого хуя он мог
позволить, чтобы его снова увидели таким? Как они смогут доверять ему после
этого?

Невозмутимое лицо Дазая по-прежнему не изменилось, как и тон:

– Если ты не знал, тогда это никак не могло быть не убийством.

– Если я знал, – прорычал Чуя, – тогда я отказался убивать.

В течение длинного, наполненного молчанием момента Чуя наблюдал, как

несколько выражений лица умирало под безжалостным каблуком силы воли
Дазая, как пальцы его свободно сцепленных рук не двигались, не сжимались,
как Дазай не наклонялся вперёд, не тянул руки, не трогал... ничего не делал.

– Ты решил не убивать, – спокойной объяснил Дазай, – потому что мы решили,

что это того не стоит, – маленькая улыбка скользнула по губам Дазая, словно
насекомое, и замерла, как устроившийся паук, поймавший и удерживающий
внимание Чуи. И затем неожиданно улыбка стала искренней. Возможно, это
самая ужасная вещь, что он видел. – В конце концов, я позволил этому
случиться, – в его тоне оставалось что-то от паука, но Чуя понимал, что это
только потому что он был посвящён в то, сколько тому понадобилось, чтобы
звучать так. – Я даже не уходил, пока всё не прекратилось.

Кажется, он кинул кружку преждевременно. Не прекращал качать головой,

инстинктивно уверенный, что:

– Я не могу, Дазай. Из меня херовый лжец. И солгать о таком? – прошипел Чуя. –

Пиздец, отвратительно.

В своей классической манере сдерживаться Дазай взял кружку и сделал

большой глоток.

– Знаю, что херовый, – он одарил Чую яркой улыбкой, голос холодный, глаза
пустые. – Это один из моих провалов, – продолжил Дазай, – и я его устраню.

Опять же, наблюдая за Дазаем, он видел разницу между оболочкой и мужчиной,

199/290
и это, блять, ранило.

– Не твой.

– Конечно мой, – безмятежно спорил Дазай. – Как твой напарник, я должен был
научить тебя врать годы назад, – он выпил ещё чая и предложил Чуе свою
кружку. – Нам с тобой пора исправляться.

Такое легкое и плавное движение, несмотря на то что сжатые челюсти Чуи

портили всю простоту бросания почти пустой кружки Дазая вслед за чуиной. Он
прислушался, глядя, как она разбивается, глубоко вздохнул дважды и снова
посмотрел на Дазая, внешне спокойный.

– Я могу просто признаться, что намеренно убил его и... не знаю. Уйти. Остаться
и держаться.

Голос Дазая не менялся так же, как выражение лица, когда летели кружки.

– Тогда Агентство окажется вовлечённым в прикрытие, все окажутся в

опасности, – сказал он, пиздецки раздражающе убедительный. – Коё не позволят
оставить нас в живых. Ты ведь знаешь, как работает система уважения.

Чуя вздохнул, вновь откидываясь на стуле, потому что Дазай был без сомнений
прав. Конечно, от этого ему не перехотелось выйти и всё равно сделать это,
просто, блять, выкосить всех, кто придёт за ним, но... Но во всём этом были
замешаны относительно невинные люди, и, если он не послушает Дазая,
определённо подпишет кучу смертных приговоров. Дазаю тоже. И организации.

– Скажи, что мне делать, – он звучал угрюмо даже для себя.

– Если бы ты сказал мне в первый день, то я мог бы уладить ситуацию иначе, –

более мягко Дазай добавил: – Хотя я счастлив больше, чем могу описать, зная,
что ты настолько хотел меня защитить.

– Да, – ответил Чуя так же мягко. – Знаю. Можем мы просто перейти к

насущному?

Дазай кивнул – отрывистое движение, от которого Чуя чувствовал себя так,

будто знал его всю свою жизнь.

– С радостью, – согласился он и подождал, пока Чуя снова взглянет на него. – То,

что ты говоришь, – правда, – начал Дазай ровно. – Всё, что ты говоришь, –
правда. Если ты что-то говоришь, то это правда, пока ты не скажешь что-то ещё.
Ты не я, так что не заморачивайся с тем, чтобы быть спокойным. Злись, потому
что как они посмели сомневаться в твоих словах, которые правдивы, потому что
ты озвучил их.

Слова казались убедительными, когда их произносил Дазай, и Чуя моргнул.

Мысль дошла до него, но не совсем укладывалась в голове. Он хмуро смотрел на
Дазая в течение долгого времени, пытаясь понять его способы, прежде чем
рискнул:

– Значит, так ты это делаешь? Просто... веришь?

200/290
– Конечно! – прощебетал Дазай. – Это правда.

– Хорошо. Но... как.

Дазай Терпеливо вздохнул.

– Потому что это правда, и ничто другое не является правдой, пока я этого не
скажу.

– Вот как? Просто верить. И у тебя получается.

Дазай кивнул ещё раз.

– Психологически всё намного сложнее, – признался Дазай, и Чуя был, возможно,

немного доволен. – Пронаблюдай за собой, когда врёшь. Как реагирует твоя
кожа? А сердцебиение? Какие мышцы напрягаются, какие расслабляются? Не
экспериментируй. Просто наблюдай. Как только ты узнаешь, как ведёшь себя,
когда лжёшь, поведи себя так же в отношении прежней истины, а отсутствие
такого поведения приложи к текущей правде.

Опять же, в словах был смысл, но концепт казался неправильным.

– Повести себя так же, как? – он же не мог просто открыть меню в голове и
нажать кнопку, просто чтобы всё случилось. Что за хуйня.

Дазай оценивающе смотрел на Чую, наклонив голову, прищурившись в своей

раздражающей манере. Как только Чуя сжал руку в кулак, Дазай задумчиво
промычал.

– Замедли пульс, – предложил он тоном, подразумевающим, что он видел

движение пальцев Чуи. – Дыши медленнее, так расслабишься, – ещё один
наклон головы и прищуренный взгляд. – Ты мастер боевых искусств. Ты знаешь,
как тренировать мышцы, чтобы они по-другому реагировали на раздражители, –
напомнил Дазай, и Чуе показалось, что он начал понимать. – Чувство – серия
мышечных реакций на химические импульсы, они не имеют внутренней
ценности в том смысле, в каком думают большинство людей.

Хмурясь, Чуя задумался, изучая выражение лица Дазая, пока пытался

сопоставить свои знания о физических проявлениях с ментальными, о которых
говорил Дазай. О тренировках. О том, как приложить правду о случившемся к
правде, которую ему придётся сказать, и как это должно выглядеть. Он
ненавидел всю эту хуёвую затею, но был вынужден довериться Дазаю. Дазай
был среди них стратегом, Чуя – всегда чистая сила. Но теперь под его
руководством вся чёртова Портовая мафия и ему нужно обеспечивать
безопасность Дазаю, а значит, он всё должен сделать правильно.

– Хорошо, – вздохнул он. – Хорошо, я постараюсь.

– Знаю, – пробормотал Дазай, и Чуе показалось, он слышал нотки восхищения. –

Твой контроль тела... превосходен, – спустя мгновение он добавил: – Наверное,
тебе стоит спросить то, что у тебя на уме.

Чуе хотелось бы не понять, о чём говорит Дазай.

201/290
– Имеешь в виду, как я могу доверять твоим словам теперь, когда знаю всё это?

Дазай просиял и поднял палец.

– Именно!

Он задумался на секунду-две, но правда была на поверхности:

– Я всегда знал, что ты лжец, Дазай. Решил довериться тебе, – он пожал плечом
и позволил беспомощности в этом движении отразиться во взгляде. – Это всё,
что я могу. Если ты лжёшь мне, ну, наверное, я огромный идиот, но я не могу
быть с тобой, если постоянно буду, блять, сомневаться в тебе.

От того, как лицо Дазая скривилось в нежную гримасу, у Чуе сдавило грудь, но
чувство исчезло вместе с гримасой, и он не совсем был уверен, что так должно
было быть.

– Я не вру тебе, – утверждал Дазай в тихом обещании, мольбе поверить. – Не о

своих чувствах к тебе или о том, что хочу сберечь тебя. Сделать тебя
счастливым, если это возможно.

Требовалось уточнить, конечно, о чём Дазай врал, но ответов было слишком

много, чтобы начинать этот разговор, и Чуя об этом знал. Всё остальное всё
равно неважно, потому что:

– Я верю тебе.

Дазай тяжело сглотнул, звук до странного громкий в ушах Чуи, и затем слез со
стола, чтобы наклониться и прижаться в мягком, нежном поцелуе, одной рукой
аккуратно обвив шею Чуи.

– Спасибо, – выдохнул он ему в губы.

Накрывая руку Дазая своей, Чуя покачал головой.

– Не говори так. Я делаю то, что должен, – и Дазай никогда не сможет понять,
что Чуя действительно должен. Дазаю это ничего не даст, лишь запутает и
выбьет из колеи, пока он будет пытаться понять почему.

В свою очередь покачав головой, Дазай снова поцеловал его, затем отпустил,
так же нежно, чтобы вернуться на своё место на столе.

– Ладно, – сказал он спустя мгновение, – соври мне.

Неожиданно пойманный врасплох, Чуя начал запинаться:

– Я... что? О чём?

– Ты ел омлет на завтрак, – произнёс Дазай, терпеливо предоставляя Чуе

очевидную и якобы простую отправную точку.

– Я... ел омлет на завтрак? – Чуя с ужасом почувствовал, как краснеет, и был

слишком бледным, чтобы хорошо скрывать это. По этой причине, конечно же, он
отвратительно лгал.
202/290
– Нет, – безмятежно парировал Дазай.

Чуя моргнул, немного не поспевая за ним.

– Ты только что сказал, что я ел омлет.

– Нет, я только что сказал, что ты ел на завтрак мисо-суп.

В этот момент он начал понимать суть игры, но задержка, с которой это

случилось, вывела его из себя. Он прищурился.

– Я... ел мисо-суп на завтрак, – в этот раз он вздохнул, намеренно замедляя

дыхание. Короткий одобрительный кивок Дазая понравился ему больше, чем
следовало. Он чувствовал, что щеки перестали краснеть, но румянец не совсем
ушёл. Это из-за лжи или потому что Дазай взвинчивал его? Он чувствовал себя
растерянным, неспособным, а Чуя не любил чувствовать себя неспособным.

– Нет, – поправил Дазай, – ложь. Что ты ел на завтрак, Чуя?

Чуя почувствовал на себе оценивающий взгляд Дазая, пока искал, что ответить.

– Я ел на завтрак тамаго гохан, – заявил он, игнорируя Дазая в пользу

наблюдений за собственной реакцией на уверенную ложь, произнесённую
вместо согласия с той, что ему предложили. Его тело было немного впереди его,
но он начинал понимать и попытался оставаться спокойным, как Дазай.

Как Дазай, который поморщил нос, очевидно, чтобы побесить, и слез со стола,
наклоняясь над ним, нависая так, как Чуя всегда, блять, ненавидел, а Дазай
всегда знал, что Чуя это, блять, ненавидит.

– Уф, – протянул Дазай, – Чуя такой противоречивый. Только что ты сказал, что
ел мисо.

Этот мудак был таким... раздражающим, своим голосом, взглядом, чёртовым

нависанием, и Чуя почувствовал, как ускорилось сердцебиение, кожа нагрелась.
Это было контролировать намного сложнее.

– Я ел ёбаный гохан.

– Убеди меня, Чуя, – потребовал Дазай, будто Чуя недостаточно старался или
что-то в таком духе. Неприкрыто усмехнулся: – Я не верю тебе.

Чуя встал, потому что больше не мог выносить, когда над ним, блять, нависают,
и почувствовал силу под кожей в ответ на раздражение.

– Хочешь, чтобы я надрал тебе задницу? – прошипел он. – Потому что я сделаю
это, если ты будешь звать меня лжецом, – вот, значит, он мог использовать жар
под кожей, желание сжать руки в кулаки и то, как он стоял, бросая вызов всей
вселенной.

Не давая ему ни секунды подумать, радоваться этому или нет, Дазай ответил:

– Я не хочу слышать это от какого-то маленького дерьма, который даже, блять,

203/290
не помнит, что ел на завтрак.

Не задумываясь, Чуя поднял кулак, ударяя Дазая прямо в челюсть.

– Я сказал, я, блять, ел гохан, мудак!

Ухмылка Дазая была широкой.

– Отлично. – Чуя моргнул, ошеломленный степенью своего раздражения на то,

что его за ложь назвали лжецом. – Видишь, – продолжил Дазай, – у тебя
получается.

Довольный ухмылкой Дазая, Чуя собрался, расслабил руки и разжал кулаки.

– Ладно, – сказал, – думаю, я понял.

Дазай заглушил последние слова Чуи своим ртом, и тот торопливо ответил.
Кровь уже закипела в жилах, и он забрал контроль, притягивая Дазая ближе.
Ему нужно почувствовать его прямо сейчас, напомнить себе во что и за что он
верил. Дазай обвил его руками тоже и дал то, чего тот хотел, отдаваясь в
поцелуе, позволяя Чуе взять, что нужно. Сейчас сердце Чуи могло бы разбиться
от простоты этого действия.

Когда он отпустил рот Дазая, слова были мягким дыханием на губах:

– Будет легче, – Дазай поцеловал его в щеку, в уголок губ. – Я горжусь тобой, –
произнёс он, словно рассказывал секрет. Чуя поймал его губу между зубов,
позволяя словам проникнуть в него.

– Я справлюсь, – подтвердил Чуя, – потому что ты хочешь, чтобы у меня

получилось.

– Справишься, – тихо ответил Дазай. – Знаю, – он поцеловал Чую в макушку, где

вились волосы, посылая медленную дрожь вниз по позвоночнику. Чуя немного
прильнул к нему, позволив себе на мгновение прижаться, чувствуя неприятный
вкус, когда осознание принятого решения растекалось по языку, словно
чернила.

– Ненавижу, что они все будут считать, будто я спустил всё с рук.

– Они будут думать хуже обо мне, если это поможет? – Дазай попытался
улыбнуться, и, что нехарактерно для него, не получилось.

– Какого хуя они будут так думать? – потребовал Чуя, волосы тут же встали
дыбом только от мысли о том, что его ждёт.

Дазай пожал плечом.

– Я очевидно добивался власти и доступа. Конечно, такое предположение

сыграет нам на руку.

– Что за... – Чуя прервался, покачав головой, потому что, если начнёт, то всё
пойдёт под откос. – Неважно. Как оно сыграет нам на руку? – потому что это
конкретика. Не субъективное суждение, не довод.
204/290
Осторожно, очевидно подозревая, что близится ещё одна вспышка гнева Чуи,
Дазай ответил:

– Они будут недооценивать меня. Выявится любая существующая гомофобия, и

они потеряют голову. Твоя репутация безжалостного человека улучшится, и
людям будет сложнее представить, что твой приход к власти был организован
мной. В конце концов, если я хотел быть правой рукой и грелкой в постели, то
сделал это уже давно.

Он неплохо справлялся до последнего предложения.

– Думаю, понадобится ещё одна кружка.

Явно ожидая этого, Дазай открыл один из ящиков стола Чуи и вытащил
маленькую стеклянную чашку. Торжественно вручил её Чуе, кто так же
торжественно её принял и швырнул с гораздо большей силой, чем необходимо.
Дазай присвистнул, когда чашка, вместо того чтобы разбиться, застряла в стене.
Чуя просто перевёл взгляд обратно на Дазая.

– Ты был преступником из-за возможности, а не из-за своего выбора, так что

если кто-то предположит подобное, то это не должно звучать правдоподобно.
Но будет.

– Люди видят то, что хотят видеть, – сказал Дазай и звучал таким смирившимся,
что Чуя немного подавил свой гнев.

– Да, похоже на то. – Дазай поцеловал его в щеку, погладил по волосам, и Чуя
покачал головой. – Я начал всё это. Не для того чтобы ты сожалел о том, что
помогаешь мне уладить дела. Я просто, блять, ненавижу эту скрытную хуйню.

– Технически, – Дазай отпустил Чую, – всё начал Мори. Или я.

– ...Хочешь получить снова?

– Да, – вздохнул Дазай. – Нет. Не хочу.

– Тогда заткни свой тупой рот и прекрати говорить, что виноват.

– У меня умный рот, – ответил Дазай, ёбаный чудак, как и всегда. – Ты говорил
это примерно сорок семь раз.

Чуя просто схватил его за волосы и дёрнул.

– Не значит, что ты не тупица, и ты, блять, прекрасно знаешь, о чём я, так что
слушай, мудак.

Маленькая улыбка Дазая выражала так много из того, что он ещё не мог сказать,
а Чуя учился читать её и дорожил ею.

– Да, Чуя, – с притворной скромностью сказал он, украл поцелуй и отодвинулся,

прежде чем Чуя успел укусить его.

>>><<<
205/290
Что ж, первый неприятный разговор с Чуей прошёл достаточно хорошо, они всё
уладили. Были даже достаточно хорошие конкретные результаты:
единственный человек, который набрался смелости спросить Чую о содержании
папки с доказательствами, теперь находящейся в общем доступе, получил
впечатляющую усмешку и колкий вопрос о том, как это вообще связано, если все
знают, насколько Двойной чёрный всегда были близки с Мори. Дазая не было
рядом в тот момент – он крадучись пробирался через город, чтобы передать
отчёт с обновлённой информацией в ВДА, не привлекая при этом внимания
членов Агентства, – но почувствовал укол гордости, когда информация, как и
всегда, дошла до него. Тонкая паутина оплела мир, каждая вибрация нити
порождает новую информацию, которую нужно заархивировать, переместить и
повторно вставить, пока она не будет к месту. Он не Ранпо – ему требуется
время, чтобы проложить цепочку, прислушаться к голосам в голове (в основном,
к Ранпо, когда доходило до этого). Небольшая картотека личностей, под которых
мог подстроиться, пока не найдёт подходящий ответ.

Иногда он думал, разозлится ли Чуя, если он не прекратит слушать Мори. С

неохотой пришёл к выводу, что, наверное, разозлится, и следовательно старался
не упоминать об этом. Скорее всего, Чуя будет ещё злее, когда выяснит, но,
честно, с этим он был готов разбираться.

В действиях Мори был смысл, теперь, когда у него было время подумать об этом.
Во всём был смысл, если честно, даже и особенно в том, насчёт чего Чуя злился
больше всего. Страх боли у Дазая всегда был его слабостью, склонность Дазая к
беспечности – ещё одной. В отсутствие превосходного интеллекта, который ему
могли бы противопоставить, чтобы заставить развиваться, было совершенно
логично заставить его прилагать усилия, продуманно ограничивая. Гипотеза
Чёрной королевы (1). Он нашёл специализацию, которой не было ни у кого
другого, и заточил своё любимое оружие так, чтобы оно превосходило самого
Мори а затем всех, с кем сталкивался Дазай. «Цель учителя – дублирование», –
сказал он Дазаю однажды, и его тон голоса предполагал, что он сам думал
чужим голосом (И разве это не вопрос, который он хотел бы задать Мори. Что за
голоса у него? Из чьих душ он жадно вырвал куски, дабы переварить-выносить
свою собственную? Он был почти настолько же собранным по кускам, как и
Дазай, больше никого не осталось, кто помнил бы это, и почему-то это казалось
худшей трагедией из всех).

Много боли, но, несмотря на то, что Фукудзава, Чуя или кто-нибудь ещё говорил
(и думал), Мори причинил её так щадяще, как мог, осторожно, с как можно
меньшим ущербом любому лоскутку, из которого сшита душа Дазая. В забвении
была любовь, точно так же, как и в том, что его привязали к Мафии и Чуе, как
только он забыл, и иногда было невыносимо одиноко быть единственным, кто
понимал это. Быть единственным, кто задавался вопросом, было ли это самым
близким к риску, который Мори мог взять, чтобы предложить им... своё
благословление. В конце концов, он устроил всё так, что его смерть связала их,
хотя он не знал, что она соединит их в совершенно ином смысле. Мори поднимал
шлюзы, как только его собственный прилив уходил. Он достаточно часто
прививал Дазаю теорию, что его собственные интересы обоюдны, и Дазай точно
знал, как он должен был размышлять. Вооружить своего приемника и вместе с
тем... обеспечить Дазаю будущее. Это так в духе Мори, что при мысли было
трудно дышать.

206/290
Изоляция силы. Что чувствовал Мори, что чувствовал Чуя сейчас, если Дазай
вообще знал его и каждая клетка его тела знала каждую клетку тела Чуи.
Конечно, это означало, что быть второму разговору, который, вероятно, будет
более отвратительным и с большей вероятностью приведет к материальному
ущербу. Но он подготовился к нему, выскользнув вперёд Чуи из штаба Мафии
(он работал почти исключительно там, с тех пор как «новости»
распространились по преступному миру Йокогамы, это определённо часть
стратегии, не имеющая ничего, совсем ничего общего с нежеланием
сталкиваться с кем-либо из Агентства), и остановился у магазина, где всё по сто
йен, чтобы купить стопку некачественных недорогих тарелок. Теперь тарелки
были аккуратно сложены на кофейном столике и, он убрал в непосредственной
близости всё, за что Чуя мог зацепиться, дабы оно не полетело в стену. Вынул
чокер Чуи из кармана, где тот покоился во время работы, надел на бинты, чтобы
дышать было немного легче, и заварил ромашковый чай (в меньшей степени
потому что он успешно успокоит Чую и по большей части потому что, когда Чуя
злится, что ему дают ромашковый чай как какому-то обморочному дебютанту, то
отвлекается от того, чтобы злиться на что-нибудь ещё), а также осквернил
святую святых – кухонный стол Чуи – двумя жуткими кислотно-розовыми
стаканчиками чая, потому что лучше пролитый чай, чем битое стекло в ладони
Чуи.

(Ещё он припрятал третий, столь же страшный стаканчик среди прекрасных

винных бокалов Чуи, чтобы он нашёл ее позже. Суматоха им обоим пойдёт на
пользу).

Он разливал чай, когда услышал, как приходит Чуя, и направился в гостиную как
раз в тот момент, когда тот вошёл. Чуя выглядел отрадно подозрительно по
поводу сначала тарелок, потом стаканчиков и, наконец, дерьмовой ухмылочки
Дазая, бросив на него настороженный взгляд.

– ...Что происходит?

– Нам, – бодро начал Дазай, даже не симулируя весёлость, потому что ему
нравилось смотреть, как Чуя Подозревает Его, – нужно обсудить то, что Мори
сделал с моим мозгами, и, думаю, ты бы не хотел потерять посуду, которая тебе
нравится.

Чуя сильно напрягся, в его взгляде было что-то настолько чуждое, что Дазаю
потребовалось мгновение, чтобы правильно прочитать его; холод пробрал до
костей, как только он понял.

– Я не хочу.

Чуя и страх. Как неественно, нервирующе; смелость Чуи всегда была таким же
центром вселенной Дазая, как и доброта Одасаку. Но так они всегда работали: у
одного из них всегда были силы для преодоления кризиса, и если не у Чуи, то у
Дазая.

– Мы можем поговорить позже или в другой день, – предложил он, пока не

настал решающий момент. «Выбор за тобой». Он всегда старался дать ему
выбор, особенно когда выбирать было особо не из чего. Он научился этому
действию от Чуи задолго до того, как вступил в Агентство (2). – Но знание может
помочь защитить одного из нас или обоих.

207/290
Чуя глубоко вдохнул, затем ещё раз и ещё раз, и он буквально видел, как тот
пользуется правилами, которым Дазай начал учить его на днях. Контролируй
пульс, вместе с ним и разум; контролируй мышцы, вместе с ними и рефлексы. Ах,
но сейчас неподходящий момент, чтобы выразить, как он охуенно гордится
Чуей, да?

– Нет. Я... я пожалею об этом, но да. Всё равно надо, – Чуя сел слишком тяжело,
но тут же собрался. Такой острый тренированный изгиб спины, как только он
направлял всю волю на него. – Хорошо, давай.

– Ладно, – и затем оказалось, что Дазаю нужен момент, потому что вселенная,
видимо, никогда не прекратит смеяться над ним. – ...Я могу что-то сделать с... –
слова оборвались, потому что как он должен закончить это? Предложить
помощь? Оправдаться? Неужели он полностью просчитался в необходимости
этого разговора?

Чуя посмотрел на него, всем своим видом выражая спокойствие.

– Нет, Дазай, мне просто нужна была минута, вот и всё.

Дазай с нездоровым восхищением наблюдал, как, видимо, чтобы доказать своё

спокойствие, Чуя взял тот ужасный стаканчик чая, и просто не смог
сопротивляться. Вытащил телефон из кармана и снял его, когда Чуя делал
глоток. На фотографии лицо Чуи было почти полностью скрыто за ярко-розовым
стаканчиком и поднятым средним пальцем, что было отвратительно
очаровательно. Определенно стоит того, чтобы отправить Коё, когда ему
понадобится небольшая услуга, и чтобы приберечь для себя на дождливые дни.

– Всё по плану, – пробормотал он, и Чуя проворчал что-то наверняка

оскорбительное на французском. Он взял собственный стаканчик и глотнул чая.
– Итак. Должен ли я выложить тебе всё, что у меня есть, или только то, что
может напрямую повлиять на тебя?

– С таким же успехом можешь рассказать мне всё. Неизвестно, что потом

изменится, правда?

– Звучит разумно, – пробормотал он, эгоистично желая, чтобы Чуя выбрал другой
вариант. Тогда ему не пришлось бы повышать собственный голос у себя в
голове. Было бы хорошо перестать причинять Чуе боль в ближайшее время. – Об
одном ты уже знаешь. Что решение остаться с тобой натолкнуло меня на...
предложение, за неимением лучшего термина, убить себя настолько
болезненно, насколько возможно. Он, конечно, рассчитывал, что импульс будет
тревожить меня до такой степени, что я никогда не начну рассматривать
возможность всерьёз. Как бы мне ни нравились мои суицидальные мысли, боли
никогда в них не уделялось особого внимания.

– Да, – Чуя сжал челюсти, что всегда было плохим знаком, и затем задал Дазаю
вопрос, который тот надеялся не услышать: – Но это прекратилось, да?

Что ж. Просто никогда не было, да? Как и с любой травмой, если это травма.
«Это травма», – подчеркнул Одасаку, но Одасаку всё равно всегда делал
странные замечания по поводу Дазая.

– Я научился сопротивляться. Честно, узнать, в чём причина – половина дела.

208/290
Остальное – просто решить игнорировать эти нейропсихологические импульсы.

– Значит, не прекратилось, – ровно заметил Чуя. – Ты просто борешься с ними.

– Кажется, их вызывают скорее слова. Поэтому код на руках работает. И

становится легче каждый раз, Чуя, – так ведь, да? Чем больше он знал, на что
это похоже, тем быстрее мог запереть это, обойти. Даже если ему удалось
скорее изолировать, чем вылечить, это всё равно успех.

Чуя сурово кивнул.

– Мне использовать код чаще?

– Нет. Нет, я хочу, чтобы это прошло, – хотелось оскалить зубы, кажется.
Странно. – Чтобы съебалось нахуй из моей головы. Я был близок к тому, чтобы не
рассказывать, потому что очень хотел, чтобы всё прошло.

– Хорошо, я просто буду продолжать, как раньше. Что ещё?

Дазай взял Чую за руку, нежно поцеловал тыльную сторону ладони в перчатке,
безмолвно поблагодарив, прежде чем кто-нибудь из них потерял
самообладание.

– ...У меня проблемы с тем, чтобы говорить голую правду, пока я могу...
обменяться информацией, – вот. Вот хороший способ выразиться объективно.

Чуя нахмурился, задумавшись.

– Поэтому ты заключал со мной сделки.

– М-м. Из-за... множества целей. В первую очередь, чтобы препятствовать

построению сети доверия, – в конце концов, Мори никогда не верил, что Дазаю
можно доверять. Он даже не мог удержаться от недоверия со своей стороны,
так что́ он мог увидеть в этих апатичных движениях окровавленных календарей
и часов, что переубедило бы его? Исходя из логики и прагматичности, Дазай
всегда был... чем-то вроде ответственности. – Понимаешь, к Мори это
неприменимо, потому что с ним всё обговаривалось.

Чуя спокойно кивнул, взял тарелку и чуть не раздавил её в руке, пока бросал в
стену. Она разбилась довольно впечатляюще.

– ...Объяснимая реакция, – Дазаю пришлось уступить. Даже Одасаку разозлился

бы, честно.

Чуя отпил чаю, каким-то образом мстительно. К сожалению, он всё ещё был
милым.

– Так он хотел убедиться, что даже после его смерти ты останешься ёбнутым.

– Или что мне придётся перебороть всё худшее в себе, если я хочу пережить его.
Обе теории одинаково жизнеспособны, – к тому же, Мори никогда не был
жестоким. Не без причины и плана. Дазай всегда мог доверять ему в этом
отношении.

209/290
Чуя обвиняюще указал на него пальцем, будто собирался исследовать способы
вдавить Дазая в землю с помощью или без помощи способности.

– Это охуенно милосердная теория.

– Шестьдесят на сорок, – ему, наверное, не стоило ухмыляться, но он не

сдержался. – Также, возможно, он хотел убедиться, что я самоуничтожусь, если
решу не поддерживать тебя как приемника.

– Как это так, блять?

Дазай пожал плечами и мысленно увеличил вероятность того, что полетит ещё
одна тарелка, до примерно семидесяти процентов.

– Если ты не мог бы доверять мне, а я лгал бы, при этом контролируя

значительную часть финансов Портовой мафии, как много времени прошло бы,
прежде чем кто-нибудь – справедливо – решил, что меня нужно устранить? У
кого есть для этого или способности к планированию, или грубая огневая мощь?

Чуя сжал свободную руку и потянулся к ещё одной тарелке, взяв её почти
бережно.

– Понятно.

– В подобных обстоятельствах они даже не были бы неправы. Мы оба знаем, я...

опасен в лучшие времена.

Ах, вот и пошла тарелка. Чуть позже, чем он предсказывал, что, возможно,
указывало на точку зрения, о которой он не подумал. Чуя правда рос. Дазаю
надо наверстать упущенное. Раздражало, если честно.

– Да, я знаю, – огрызнулся Чуя.

– ...Почему тарелка?

Взгляд, которым Чуя одарил его, прожигал своей яростью. Он как-то

просчитался, насколько разозлит такой вопрос нормального человека.

– Он сделал тебя таким, а затем использовал против тебя же. Не то чтобы ты и

так не был чертовски ненадёжным, но он сделал недоверие необходимостью,
поощрял его и затем... вот.

– Но это пошло на пользу, – заметил Дазай так мягко, как Чуя позволил.
Получилось почти отлично, даже если причиной был скорее голос Одасаку, чем
Мори, в том смысле, который никто из них не предвидел. – И он правильно
делал, что устанавливал для меня ловушки. Насколько я далёк от Достоевского
и можно ли быть уверенным, когда дело касается меня?

– Насколько далёк ты был бы, если бы не он?

Ему пришлось притормозить. Вздохнуть, потом ещё раз, потому что он не

позволял себе такую роскошь, как вопросы без ответа, а оказалось, что это
совсем не роскошь.

210/290
– Далеко. Но не знаю насколько. Зависит от того, что заняло бы его место, – и всё
же, загнанный в угол, он вынужден был признаться: – Но Мори всегда видел
худшее во мне.

Чуя покачал головой.

– Ладно, продолжай.

К сожалению, пришлось перейти на менее дружественную территорию.

– При любом долгосрочном планировании я немного паникую. Это всегда было,

но, подозреваю, он усилил, – и Дазай даже не заметил. Даже с учётом эскалации
и деэскалации его суицидального поведения, даже с учётом того факта, что
смерть Достоевского скорее загнала в ловушку, чем освободила. Что ж. К делу
это не относилось.

Чуя посмотрел на него взглядом, выражающим, что он пришёл ко всем тем же

заключением, что и Дазай, даже если они ещё не прекратили разворачиваться в
голове.

– Получается, если я хочу окончательно поселить тебя у себя, у тебя будут

проблемы с этим.

– ...Я бы не назвал это проблемами, скорее тем... к чему придётся приложить

усилия.

– Да, конечно, – ровно ответил Чуя. – Ты ведь совершенно не охреневаешь при

одной мысли об этом.

Да. Да, потому что на половине предложения Дазай установил контроль над
своим дыханием и, следовательно, не мог, не мог показать своей реакции, чтобы
Чуя её не оценил как-либо объективно. Значит, он научился оценивать его
субъективно. Хм. Надо отметить в календаре запаниковать по этому поводу
позже.

– ...Знаешь, ты мог бы перестать доставлять неудобства своей

наблюдательностью.

– Да? Не собираюсь.

Приводящий в ярость, как и всегда. Упёртый, амбициозный, слишком быстрый

Чуя. Он никогда не научится гордиться им, не раздражаясь при этом.

– ...Чуя, я прекрасно способен справиться с некоторыми своими... тараканами.

Чуя выглядел как раздажённая кошка.

– Если ты снова ляпнешь что-то подобное, то в моей квартире можешь не

появляться.

– Ладно, – надулся Дазай, скрывая тревогу и нежность. – Но я серьёзно. Не

думаю, что потакание этому условному рефлексу может что-то сделать, кроме
как укрепить его. Я рассказываю тебе об этом, чтобы ты помог мне
противостоять им, а не для того чтобы ты... нянчился со мной или что-то такое.
211/290
– Я ничего такого не говорил. И ты. Просто. Скажи мне, что сделать, и я сделаю.
Ты же знаешь, я без колебаний буду пинать тебя любым удобным способом.

Ну, это правда, да? Чуя без колебаний пинал Дазая, даже когда тот был в
худшем состоянии. В таком случае, возможно...

Он вызывающе посмотрел на Чую и позволил раздражению выйти наружу, сжечь

его страх.

– Тогда попроси меня переехать к тебе. Если хватит смелости.

Чуя великолепно закатил глаза и практически выплюнул слова:

– Я хочу, чтобы ты переехал ко мне, придурок.

– Тогда, видимо, ты получишь то, чего хочешь, мелкий ублюдок, – глумился

Дазай.

– Лучше бы мне получить, – отрезал Чуя, – или я просто надеру тебе задницу,
чтобы ты не смог встать с постели и остался здесь.

Он невольно улыбнулся, возвращаясь к их танцу, благодаря годам исследования

способов Чуи вести разговор он знал, куда наступать, даже если паника рыла
ямы.

– Единственное место, где ты достанешь до моей задницы, – кровать.

Чуя ухмыльнулся в ответ – сотня грязных вещей в изгибе красивых губ.

– Я доставал до твоей задницы кучу раз в местах помимо кровати.

– Доставал, – Дазаю пришлось сдаться, потому что он почему-то не мог

перестать улыбаться. Страх отступал под знакомыми реакциями. Пошёл нахуй,
Мори.

Чуя откинулся на диване и поднял тупой пластиковый стаканчик в саркастичном

тосте.

– Да, блять.

– Видишь, не так сложно, – промурлыкал Дазай.

– Только это нужно?

Чуя хмурился, будто знал, что не всё так просто.

– Иногда, – уступил Дазай, – но это не прекратится. Вернётся, когда я вернусь,

соберу вещи, разберу вещи, получу ключ, во все моменты, когда нужно
решиться, – моменты, в которых его чрезмерно продуктивный разум перебирал
все причины, по которым это было стратегически ненадёжно или небезопасно
для него; моменты, когда эрозия всех этих лет могла вбить маленькие клинья в
укреплённые соединения его личности. Но, в конце концов, они ничем не
отличались от остальных. Он не избежал этой боли, корчась в страхе перед
212/290
слишком временным счастьем; даже если поиски этого счастья принесут ему
больше страданий, что ж, по крайней мере, Одасаку будет им гордиться. И Чуя,
подумалось ему, если ему очень-очень-очень повезёт, может из-за этого
держаться за него крепче. – Поверь, я считаю, что ты этого стоишь. Просто
поверь. Пожалуйста.

– Конечно стою, – отрезал Чуя.

В ответ он поцеловал Чую, мягко и быстро, потому что это... идеальный ответ,
сказать честно. Примерно на двадцать восемь процентов – напускная смелость,
но на сто процентов верный.

– Сто́ ишь. Ты мой партнёр.

Чуя сжал руку на его рубашке, будто настойчиво заставляя оставаться

спокойным.

– Да. Здесь, чтобы надирать тебе задницу, пока не настанет конец света, – он
усмехнулся Дазаю до странного ласково и укусил за губу, прежде чем
поцеловать.

– Ох, я тебя умоляю. Будто бы я позволю произойти чему-то настолько

бестактному, как конец света.

– Значит, наверное, я буду вечно надирать тебе задницу.

– Да. Давай, – выдохнул Дазай и в тихом согласном гудении и яростном поцелуи

услышал мольбу Чуи. В том, как он позволил Дазаю спрятать лицо в изгибе шеи,
– тоже. Чуя и правда пах до абсурдного приятно для кого-то, кто весь день
работал.

– Что ещё? – спросил Чуя спустя после пары милостивых минут. Пальцами он
лениво гладил Дазая по волосам, касаясь чокера. Странное заземление.

– Остальное... скорее как фундамент, а не препятствие.

– Всё равно расскажи, – приказал Чуя, хотя его прикосновения оставались

нежными, успокаивающими. – Я не хочу, чтобы вся эта хуйня, которую он в тебя
заложил, ждала, пока я выясню, насколько она пиздецки ужасная.

Такой типичный Чуя. Готов нанести удар по своему телу и сердцу ради всех, кто
его окружает, за такую скудную награду, как возможное уменьшение трещин
Дазая.

– ...Я когда-нибудь говорил, как восхищаюсь твоим мужеством?

– Я бы не назвал это мужеством.

Конечно же нет. Чуя никогда ничего, ничего не называет, если его хвалят.

– Я бы назвал, – тихо сказал Дазай. – Называю.

– Я просто боюсь угодить в засаду.

213/290
– И всё равно не убегаешь, – от ситуации, от Дазая. Ни разу не вздрогнул.
Безрассудный, безрассудный Чуя.

– Конечно нет. Убегать всегда плохо.

Он не сдержал смешка.

– Ах, понимаю, о чём ты. – Чуя неловко поворчал, и Дазай успокаивающе

погладил его. – Да, да, знаю, но тебе придётся смириться. – Чуя потянул его за
волосы, значит, его очевидно нужно поцеловать в шею. Это что-то вроде
правила. Ну ладно. – ...Кажется, я реагирую на твои слова о том, что есть только
мы с тобой, – и тут же решительно добавил, прежде чем Чуя успел даже
подумать о том, чтобы попытаться сказать что-то глупое: – Это не значит, что я
хочу, чтобы ты этого больше не говорил.

– Ты и правда съебался впечатляюще быстро в ту ночь, – тихо напомнил Чуя, но

не отпустил его, даже когда Дазай дёрнулся от стыда. Даже обнял крепче. – Я
знал, что это случится. И ты вернулся быстрее, чем я думал. – Дазай отважился
согласно промычать, настойчиво прильнув к нему, сжимая крепче; рука Чуи
скользнула вверх, прижалась к челюсти в крошечном объятии. – Я интересно
провёл время с правила-саном, так что всё хорошо.

Несмотря ни на что, он улыбнулся в ответ:

– Радуйся, что я не послал к тебе Ёсано. Она ужасная пьяница.

– Меня устраивает тот странный гетеро.

– Чуя, – сказал Дазай шокированно и со всей невинностью, – так гомофобно с

твоей стороны.

Чуя фыркнул что-то, наверное, ещё более грубое на... – греческом? когда он,
блять, научился ругаться на греческом? – и тут же успокоил себя ещё одним
глотком чая, осуждающе посмотрев на стаканчик.

– ...Ты смешной с этой кружкой чая, – ухмыльнулся Дазай, потому что так и было.

– Это, блять, не кружка.

– Но это посуда, – весело заметил Дазай, – из которой ты пьёшь.

В голосе Чуи теперь слышался отчётливое рычание.

– От этого она не стала кружкой (3). Просто стаканчик.

– Кру-у-у-ужка, – протянул Дазай и подождал четыре секунды, пока терпение

Чуи не пошатнулось, – ча-а-ая.

Чуя стукнул его по голове, как он и предсказывал.

– Заткнись, идиот. – Дазай наградил его укусом в шею и довольно мурлыкнул,

когда попал в чувствительное место и Чуя вздрогнул. – Ладно, рассказывай
дальше.

214/290
Что ж, это менее идеальный расклад. Следующие слова Чуя не оценит.

– Думаю, всё остальное делалось для того, чтобы... сделать меня

нечувствительным к боли и пыткам. У меня есть некоторый природный талант
думать, несмотря на боль, но он расширил мои возможности.

Чуя ощутимо напрягся рядом с ним, его голос неожиданно стал стальным.

– Ладно.

Дазай вздохнул, потому что... выйдет не очень хорошо.

– Чуя, это... сработало как нельзя лучше.

Чуя резко дёрнулся, свободной рукой взял три тарелки и в быстрой

последовательности бросил их в стену с нарастающей силой.

– Блять!! – яростно рыкнул он в конце.

Однако он не отпустил Дазая. Его рука в волосах даже не сжалась. Он всё ещё
трогал его с абсолютно обнадёживающей осознанной нежностью. Сердце
немного разбилось.

– Это не было хорошим или правильным, Чуя, но помогло мне. Я бы не пережил

Достоевского, если бы не был тренирован, – казалось невозможным заставить
себя поговорить с ним. Но рука Чуи мягко касалась волос, и он должен был
попробовать. Должен. – Он давно знал о Книге, Чуя. И готовил оружие. Как и все
мы.

– Ты. Был. Ребёнком, – прошипел Чуя.

– Он сделал со мной непростительные вещи, – ах, блять, ему придётся

рассказать об Одасаку. Когда-нибудь. Когда-нибудь, когда последние стены
падут. – Но это в них не входит.

В напряжении Чуи читалось что-то, в чём Дазай удивительно долго узнавал

грубый страх. Ах, придётся исправляться: он не хотел поколебать веру Чуи в
правильность его действий. Было бы неплохо иметь хотя бы элементарное
представление о том, как объясниться, не причинив ещё большего ущерба
уверенности Чуи.

– Я не был... причиной, – выдавил он наконец. Ущербный – до такой степени он

не считал себя причиной. Себя, а не его желание мстить, не боль и не гнев. В
противовес городу, в противовес роли Мафии в стабилизации порядка. В
противовес всем смертям, которые последовали бы, если бы он ушёл вслед за
Мори. Он хотел руку Чуи на горле, но не мог попросить о ней. – Я не мог ею быть
для самого себя.

Чуя издал низкий свирепый звук ему в ухо, тело напряглось от раздражения.

– Не для меня.

Его охватила дрожь от абсолютной уверенности в словах Чуи. Что-то, вокруг

чего можно свернуться калачиком, за что можно держаться во время наплыва
215/290
чувств. Наплыва чувств, после того как его выбрали.

– Ну, ты всегда заботился обо мне больше, чем я о себе, – это больно
произносить, больно делать вдох, чтобы сказать, но слова звучали так охуенно
хорошо, что ему было всё равно.

– Ну, если ты не будешь заботиться о себе, видимо, эта задача на мне.

Слова были резкими, но тон нет, как и рука Чуи, что легко легла на шею, как
обещание большего, если Дазай захочет, так внезапно заставляя расслабиться –
это его собственный вид боли.

– Чуя, – прошептал он, и Чуя услышал всё, даже то, на что не хватило воздуха,
поставил стаканчик, чтобы обнять, одну руку нежно прижимал к основанию
горла, кончиками пальцев аккуратно мазнув по чокеру. Невыразимая нежность,
обвившая сердце, как Чуя, как виноградная лоза на фундаменте, и с ней даже с
уст лжеца сорвалась правда: – Для меня это значит очень многое.

Чуя издал тихий сдавленный звук, настолько болезненный, что Дазай невольно
понял, что должен был сказать это несколько месяцев назад. Боль всё это
время... изоляция, снова. Ему следует быть более бдительным. Но, как ни
странно, Чуя звучал скорее радостно, когда наконец произнёс:

– Хорошо, Дазай. Я запомню.

– Ты... Я чувствую... – слов не было. Ничего не было готово, он ничего не

предугадал. Ничего из этого, потому что никогда не думал, что ему придётся
пытаться сформулировать то, что, как он считал, даже никогда не случится. –
Ещё никто не хотел защитить меня, – не вопреки собственным интересом. Не
вплоть до собственной гибели. Он убил Мори, вернулся сюда и ждал либо Дазая,
либо смерти, никакого другого плана, мотива. Только Дазай. В этом смысла
больше, чем в любых словах.

– Ну, я планирую, – просто сказал Чуя, будто всё было так просто. Опять же, для
Чуи, наверное, так и было. – Даже если из-за него у тебя будут трудности.

Он увидел это в нём, в горле, в груди, во взгляде. Чуя, преданный Чуя, яростный
Чуя, смелый, решительный, осторожный и добрый, и внутри медленно росло
осознание того, как называлась та штука, что одновременно ощущалась как
отчаяние и нежность.

– Я бы очень этого хотел, – хрипло сказал Дазай. Мягко сказано.

Чуя кивнул у его волос, притягивая ближе.

– Просто позволь мне.

– Позволю. Я не убегу снова, – если он скажет это достаточно много раз,

возможно, оно останется с ним, как талисман.

– Даже если убежишь, просто вернись, как в тот раз. Не бойся, что тебе не
позволят, из-за того что ты пообещал и потом проебался.

Ему ещё не приходило в голову так поступить, но теперь, когда Чуя упомянул,
216/290
казалось вполне разумным, что Дазай Осаму поступил бы именно так, и он
согревался изнутри.

– Чуя знает меня лучше всех.

– Да, – пробормотал Чуя тихо, тепло.

Он ждал, что однажды станет нормой лежать в руках Чуи, целоваться, трогать
друг друга и говорить без борьбы. Однажды, возможно, это станет тем, что они
делали на протяжении многих лет, и ничего из этого его больше не удивит, он
сможет просто наслаждаться, когда захочет, без мучительной боли от
ощущения, будто каждый раз – первый и любой из них может быть последним.
Он начал думать о чем-то подобном.

– Ты ломал все эти ловушки дольше, чем думаешь, – пробормотал Дазай,

понимание приходило смущающе медленно. Чуя, позволяющий ему желать; Чуя,
рядом. – Долго.

По голосу Чуи он слышал, как тот хмурится, понимал по изменившемуся ритму

царапающих пальцев в волосах.

– Как? Я даже не знал, что они есть.

– И я не знал. Но всё равно. Даже когда я отталкивал тебя или убегал, ты ждал.
Притаскивал меня обратно, надирал задницу, пока я не прекращал позволять
страху руководить мной, – Дазай слышал его. Он был уверен. Он слышал, как тот
кричит Дазаю посреди Порчи. Единственное слово, которое Чуя когда-либо
говорил. Он задумался на секунду, будет ли правильно озвучить это, а затем всё
равно попробовал: – Ты доверял мне до тех пор, пока я не заслужил этого.

– Ты заставил меня довериться тебе. Я жив, так что можешь быть уверен, – Чуя
потянул за волосы, просто чтобы подчеркнуть свои слова, хотя его голос был
тише, когда он продолжил: – Это моя работа – надирать тебе задницу, так что
тебе лучше быть рядом.

– Ну, технически ты надирал мне задницу в свободное от работы... ох. О нет, –

Дазай драматично поник. – Чуя, ты теперь мой босс?

Чуя щёлкнул языком.

– Всегда им был. Просто ты не замечал, – он провел костяшками по чокеру,

отчего Дазай поёжился. – Я не отпущу.

– Знаю. Несмотря на мою жестокость и манипуляции, ты никогда не отпускал, –

он поцеловал челюсть Чуи и попытался не думать о том, что и это можно было
добавить в тот список. – Несмотря на все неприятности, которые я приношу.

– У всех нас есть своё дерьмо, Дазай. Я решил, что смогу столько вывезти. У
людей вроде нас своя хуйня.

«Людей вроде нас». Теперь в сердце отпечаталась правда.

– Но мне придётся отомстить. Думаю, я заставлю тебя умереть от старости.

217/290
– Попробуй, – пробормотал Чуя, и он слышал улыбку в его голосе, ещё до того
как наклонился и сцеловал её с губ.

– Ты никогда не выигрывал у меня, знаешь ли, – пробормотал он Чуе в губы, – и

точно не выиграешь в этот раз.

Чуя вызывающе прорычал, кусаясь.

– Докажи, – рыкнул он и поцеловал, прежде чем тот ответил, что Дазай считал
жульничеством, честно.

Не то чтобы это важно. У него уже есть идея, как доказать.

Примечание к части

(1) если кратко, смысл гипотезы в том, что нужно приспособиться, чтобы выжить
(2) действие (agency) и Агентство (agency), поэтому "до того как вступил в
Агентство" имеет так же смысл вроде "до того как получил возможность
действовать"
(3) мем в том, что cup или cup of tea ещё вполне себе пластиковый стакан, но
если добавить слово "чай" в начале и сказать tea cup, то стаканчик
превращаются в чайную чашку. мудрость гласит: не можешь перевести -
адаптируй

218/290
крылья, обожжённые сиянием

Чуя проснулся раньше Дазая и первым покинул квартиру: он хотел

увидеть Коё, прежде чем все вместе с их ёбаными собаками захотят оторвать от
него по куску. Рабочий день начался несколько часов назад, а Чуя повидал
достаточно людей, чтобы быть готовым к первому за день бокалу. (Он
продержался дольше, чем два дня назад, когда попал в засаду делегации
подчинённых, которые просто ну должны были рассказать о слухах, что Мори
совершал насилие над Дазаем и поэтому Чуя убил его. Как Дазай и
предсказывал. Они появлялись по одному или по двое, с тех пор как Дазай
сделал общеизвестной деятельность Мори, но тот раз – совершенно другое. Все
они были одного и того же ранга, причем приличного. Они были охотниками, и
Чуя грозно отразил их атаку, предупредив не соваться, если не хотят стать
приметной целью). К сожалению, вскоре он ожидал кое-кого другого. Это
дерьмо было больше похоже на бизнес со всеми этими встречами и прочим.
Возникал вопрос: как, блять, Мори, ещё больше не поехал кукухой.

– Чу-у-уя, – раздалось в коридоре за дверью и в ушах Чуи – нелепый напев его

имени, предвещающий приближение Дазая. Он тоже был немного пьян, но
подлым образом отказывался прекратить раздражать Чую. Чуя позвал его,
чтобы вошёл, и как только тот появился в переговорной, он заметил Отличие.

Дазай не сменил чокер, который надел вечером, на бинты, знакомая кожа и

металл вокруг этого бледного прекрасного горла на секунду заставили сердце
Чуи замереть. Оказавшись зажатым между восторгом и страхом, Чуя вроде как
потерял слова.

Дазай слегка наклонил голову, скользнув в комнату, закрыл и запер за собой

дверь.

– Ах, я вовремя, – заметил Дазай. – Уже готов задушить следующего, кто скажет
«логистика»?

Чуя скривился, неспособный достаточно быстро взять себя под контроль.

– Около того, – чокер снова притянул взгляд. – Ты уверен, что хочешь вот так? –
спросил он. – Я не жалуюсь, просто. Может быть опасно, – он пиздецки уверен,
что не будет жаловаться. Чуя ничего так не хотел, как Дазая, ошивающегося
вокруг с таким знаком на шее.

Улыбнувшись в ответ, Дазай, кажется, расслабился, и Чуя тоже – неосознанно.

– Более чем уверен. Может и опасно. Мне поебать.

Ну как он мог не улыбнуться на это? Подозвал Дазая ближе.

– Хорошо. Хочу, чтобы ты знал. Чтобы они знали.

Дазай приблизился, но недостаточно. Чуя был на тысячу процентов уверен, что

тот рассчитывал заставить Чую потребовать от него подойти.

– Акутагава чуть не проглотил язык.

219/290
Ухмыльнувшись, Чуя тихо щёлкнул языком.

– Лучше бы он глотал язык кого-нибудь другого. Подойди и поцелуй меня.

– Что бы на это сказал бедный Ацуши? – рассмеялся Дазай, но направился к Чуе,

повинуясь. Наклонился и... очень мило клюнул Чую в щёку.

Как минимум наполовину уверенный в подвохе, он уже схватил Дазая за

рубашку к тому моменту, когда тот коснулся щеки, и притянул к себе для
нормального поцелуя. Прорычал Дазаю в губы, не отстраняясь:

– Ты уже запер дверь. Не заставляй меня отвлекаться от работы, чтобы

разобраться с тобой.

Дазай аккуратно, чтобы пока не наломать дров, взял Чую за шею.

– Но ты любишь со мной разбираться, – пробормотал он и лизнул губу Чуи, – мой

маленький мафиози.

Чуя тихо фыркнул и дал ему лёгкую пощёчину свободной рукой.

– Да, но ненавижу работу.

Хихикнув, Дазай украл ещё один короткий поцелуй, прежде чем отстраниться;
движение было неохотным, что успокоило Чую.

– ...Ты просто ужасен для моего самоконтроля, – пробормотал он, выпрямившись.

– Да, я услышал тебя, – сказал Чуя и заставил себя не схватить Дазая снова,
притянуть к себе и посадить на колени. Откровенно говоря, он всё ещё не в
себе, оттого что Дазай сделал Заявление, которое обязательно олицетворял
собой чокер Чуи. Оно было огромным, и Чуя хотел наградить его за это. И себя
тоже, но не мог. Не сейчас. – Значит, ты здесь сегодня?

– М-м, наверное, – промычал Дазай, и Чуя мог почти видеть, как в нём
просыпается исполнитель. – Следующая встреча – с Савамурой по поводу
несоответствий в грузовых декларациях или я немного опоздал?

– Ты не пропустил её, – заверил Чуя и немного ухмыльнулся, потому что Дазай

звучал так, будто у него было что сказать об этой конкретной ситуации.

– Отлично, – Дазай снова задумчиво промычал. – Я был в ВДА. Они ведут

расследование в отношении него, включающее нескольких пропавших девочек,
которых могли продать на материк. Думаю, это восполнит пробелы, м?

Чуя рефлекторно сжал челюсти при одном упоминании, непрошенные

воспоминания всплыли в голове. В Сурибати не было ничего необычного в
пропаже детей, маленьких, одиноких, наиболее уязвимых. Один день там, в
другой – испарился, словно дым. Формирование и организация банд немного
помогли, но недостаточно. Совершенно недостаточно.

– Да, похоже на то, – согласился он. – Блять, мне нужно с ним Что-то Сделать,
да?

220/290
– М-м, наверное. Сделай это публично, если хочешь, чтобы новости разошлись.
Полагаю, ты поменял политику Портовой мафии в этом вопросе? – конечно же,
Дазай знал мнение Чуи, хотя тот никогда не произносил его вслух. Дазай всё
замечал, а Чуя не поставил бы и фальшивой монеты на то, что ему удалось
сдержать презрение, когда он говорил об этом дерьме.

Учитывая всё это, не было смысла что-то недоговаривать сейчас.

– Блять, да, – прорычал Чуя. – Знаю, мы гибкие в этом плане, но мы не должны

вовлекать невиновных. Мы больше не зарабатываем на пытках детей.

Он даже не закончил говорить, когда Дазай был в телефоне, печатая как

безумный. Чуя решил, что тот имеет право делать то, что он, блять, делал, и не
препятствовал ему. В конце концов, поняв, что встреча скоро состоится, Чуя
встал, чтобы отпереть дверь. Дазай положил телефон.

– Чуя?

Чуя вернулся к креслу, достаточно близко к Дазаю.

– Да?

Дазай бросил взгляд на дверь, затем схватил Чую за галстук и притянул ближе,
вдумчиво целуя его, тихий звук удивления Чуи потерялся между ними. Дазай
надавил, на мгновение беря контроль, затем разорвал поцелуй, укусив Чую за
губу.

– Ты хороший.

От этих слов Чуя покраснел, его почему-то больше пробирало от таких

банальностей, чем от чего-то... яркого.

– Заткнись, – румянца на щеках больше, чем твердости в голосе, разве не

пиздец?

Ухмылка, которая всегда сопровождала ложь Дазая, неожиданно стала более

искренней.

– После всего, что мы делали, это тебя берёт?

– Ты оглох? – спросил Чуя. – Я сказал заткнись, – но всё равно покраснел, даже

сейчас. Мысль, что в нём было так много хорошего, странная, что бы он ни
говорил другим. Даже мысль, что он хороший... слишком. Дазай в самом деле
заткнулся, что для него нехарактерно, и приготовился к тому, чтобы оказывать
наилучший Эффект на тех, кто скоро здесь появится. Расположение и угол
кресла Дазая, понял он, идеально подходило для того, чтобы передать то, что
Чуе нужно было сказать о Дазае и Дазаю – о Чуе, и ах, он всегда был таким
охуенно умным.

Конечно, люди начали заходить в комнату, включая Акутагаву, которому явно

было некомфортно. Отлично. Ему и должно быть некомфортно от своей странной
влюблённости в Дазая. Чуя заметил ухмылку на лице Дазая, заставил не
ухмыляться себя и ждал, пока все рассядутся. Савамуре, цели этой встречи,
было ещё более неудобно, чем Акутагаве, что тоже было хорошо. Чуя подождал,
221/290
пока войдут все, включая Коё, которая зашла почти после всех и заняла
привычную позицию по правую сторону от Чуи. Гудение голосов в комнате
нарастало, и Чуя подождал, пока шум уляжется – один из старых трюков Мори,
дожидавшегося, пока людям станет некомфортно от собственного поведения, –
и затем, мгновением позже, окинул всех взглядом и попытался выглядеть таким
же спокойным, каким был.

Савамура спокойным не выглядел.

– Доброе утро всем, – начал Чуя, тут же начав с вежливости. – Кажется, мы все
готовы немного развлечься, – он снова осмотрелся, заметив как расслабившихся,
так и решительно настроенных. – Савамура, как твои дела? – спросил Чуя с,
наверное, слишком широкой улыбкой.

Савамура к этому моменту был ещё более неспокоен. Расчёты, которые он

проводил в голове, к сожалению, были написаны у него на лице. В комнате было
много людей, а босс обратил внимание на него. Было забавно наблюдать, как он
пытается предугадать последствия. Он поморщился от вопроса Чуи.

– А, – заикался Савамура, – хорошо, спасибо, босс. Эм. Как ваши? – последнее

было подано, как Хан Соло на Имперский крейсер, и, если бы Чуя нуждался в
доказательствах, это было бы достойным первым шагом. Каким-то чудом ему
удалось не засмеяться.

– Знаешь, Савамура, – притворно дружелюбно начал Чуя, – были дни и получше.

Когда-то мне не приходилось спрашивать людей, почему в их книгах учёта
дырки.

Савамура почти падал, торопясь объяснить:

– А, да, босс, я тоже последние два дня пытался выяснить, что произошло! Я
просто забыл сообщить об одной из отправок, – Савамура звучал дружелюбно,
как бы говоря «со всеми такое было». – Это были мигранты, которые в
последнюю минуту захотели вернуться в Корею, и я не туда положил бумаги.

Чуя почувствовал движение Дазая, и ему не нужно было смотреть на него,

чтобы понять: хмыканье того говорило о веселье, хотя он и не был уверен, что
кто-то ещё его слышал. Чуя не против.

– Мигранты, – повторил он, желая, чтобы Савамура послушал со стороны, как это
звучит. – Целый корабль мигрантов, и ни одной бумаги, подтверждающей это.
Через государственную границу. Без бумаг. Даже без поддельных бумаг, – Чуя
пронзительно смотрел на мужчину, звуча чрезмерно рассудительно. – Это, эм...
довольно удивительно, Савамура. Возможно, ты захочешь продолжить
объяснение, – это не было просьбой.

Савамуре явно пришлось оторвать взгляд от Дазая, и Чуя догадывался почему. В

конце концов, он был не единственным, кто смотрел. Снова постаравшись
звучать беззаботно, Савамура ответил:

– Ох... Я могу показать вам завтра все бумаги, сэр. Я прибежал сюда, как только
понял, что случилось, поэтому оставил их в офисе, – он пренебрежительно
махнул рукой и, кажется, не заметил реакции Чуи. – Это просто женщины,
которые вышли замуж, и это им не помогло. Вы ведь знаете этих иммигрантов.
222/290
Они выйдут за кого угодно ради визы.

Чуя попытался звучать весело, как звучал бы Мори, а не просто разозлиться.

– А, хорошо, значит, ты забыл, что тебя вызвали сюда.

Савамура сглотнул, затем прочистил горло.

– Ну, я...

Солнечный свет отражался от металлической пряжки на шее Дазая – Чуя видел

краем глаза и знал, что это намеренно, что Дазай будет следить, кто и как
смотрит.

– Что? – подгонял Дазай, и Савамура немного побледнел.

– Я...

Чуя произнёс охуенно терпеливо:

– Да, Савамура? Продолжай.

– Я не сделал ничего неправильного, – возражал Савамура против повисших в

воздухе обвинений. – Просто использовал один из кораблей для девочек! Я могу
отдать все деньги, я их не скрывал...

– Точно, – кивнул Чуя, – все деньги, о которых ты не знал, и бумаги, которые ты

не туда положил – то есть забыл в офисе, – и мигранты – то есть иммигранты, то
есть заказанные невесты, точнее... – он вопросительно наклонил голову, – о чём
ты, Савамура?

Запаниковав, Савамура посмотрел на парня, который, как Дазай оповестил Чую,

был его бухгалтером, но тот уже отступил, пытаясь не влезать.

– Я не сделал ничего из того, что не должен был делать, – снова возразил

Савамура, почему-то намного лихорадочнее, чем до этого. – Мы переправляем
так этих девочек всё время, и предыдущий босс не возражал, если я в итоге
отдам ему деньги.

Ах, призрак греха Чуи и предшественник; он не мог решить, был ли этот ход
дерзким или просто тупым. Но был уверен, что знал выбор Дазая. Чуя посмотрел
на него.

– Это похоже на то, как оставил бы всё Мори? – затем взглянул на Коё, которая
глянула с благодарностью.

Ответил Дазай, звуча вежливо:

– Нет, но, полагаю, ты и ане-сан знали его лучше последние годы.

– Ты прав, – принял эстафету Чуя с легкостью, как и всегда, как один вдох и
выдох. – Мы были, возможно, самыми близкими к нему людьми последнее время,
так что я могу с уверенностью заявить, что он это не оставил бы так. «В итоге» –
не те слова, которые Мори применял к финансам, – он снова посмотрел на
223/290
Савамуру. – Теперь об «этих девочках». Что именно ты имеешь в виду, говоря
«эти девочки»?

Всегда готовый помочь, Дазай задумчиво пробормотал:

– Те, которые пропали и продолжают пропадать в Сурибати, как думаешь? –

Дазай уставился на Савамуру, и тот посмотрел в ответ.

– Если ты заявляешь, что получил информацию от своих друзей-детективов, то

должен знать, что им нельзя доверять. Как и тебе.

Чуя прищурился, но расслабил мышцы лица, прежде чем спросить:

– Почему ты говоришь что-то подобное? – это было очевидное подстрекание, но

его хватало для кого-то вроде Савамуры.

– Все знают, что он до сих пор с ними!

– С ними? – тихо спросил Чуя. – Кто такие они?

– Агентство! – выкрикнул Савамура, нотки ужаса слышались в его голосе.

– Ох, – улыбнулся Чуя холодно, недоброжелательно, – Вооружённое детективное

агентство. Те, кто выяснили, что ты похищаешь невинных и пытаешь их за
деньги. В таком случае, я должен доверять твоему мнению о них, – он начал
понимать, что Дазай любил в таких вещах, и Мори тоже. Что до сих пор любила
Коё, когда ей нужно было заточить когти.

– Я не пытал их, – настаивал возмущённый Савамура. – Просто переправил.

И это, как оказалось, было последней каплей в чаше терпения Чуи. Он

почувствовал, как кожа горит, голос оставался холодным:

– Ты продавал их в сексуальное рабство. Если это не пытка, полагаю, ты не

будешь возражать, если я сделаю то же самое с тобой.

Периферийным зрением он видел наклон головы Дазая и задавался вопросом,

придёт ли он когда-нибудь к тому, что сможет сделать что-то подобное
настолько просто и совершать те вещи, которые мог бы с ними совершить Дазай.

– Чуя-сан, – один из парней, который работал с Савамурой, подал голос с другого

конца комнаты, – я не оправдываю то, что от вас скрывали деньги, конечно, но
мы инвестировали в разные... проекты по транспортировке людей всё время, –
ему было некомфортно, и Чуя расценил это как доказательство тому, что он был
вовлечён. – Звучит так, будто вы этого не поддерживаете, – закончил парень
немного бессильно.

Коё, идеальный исполнитель, разрушила момент мягким упреком:

– Возможно, ты забыл поменять обращение?

Чуя последовал её примеру, пристально глядя на парня и многозначительно

ожидая, пока он поправится. Ему это всё ещё не нравилось, но он давно
признал, что Коё и Дазай были правы.
224/290
– Чуя-сама, – проговорил парень. – Мои глубочайшие извинения, конечно.

Чуя кивнул, недавнее обучение взяло верх, говоря ему воздержаться от

дальнейших комментариев. Пришлось приложить усилия, но он перешёл к
ответу на поставленный вопрос:

– Звучит так, как есть, – Чуя сделал паузу, чтобы осмотреть комнату, глядя в
глаза и тут же разрывая зрительный контакт, дабы убедиться, что они все
чувствовали себя так, будто он обращается к ним напрямую. – С этого момента
Портовая мафия не торгует гражданскими. Мне плевать, если вы «просто
переправляли» их. Нет. Я не потерплю любой вовлечённости.

В комнате мгновенно начало нарастать жужжание, и уровень самодовольства,

который он читал по губам Дазая, в сочетании с тем фактом, что Коё поднесла
руку ко рту, заставил Чую поверить, что они что-то понимали, но он спросит об
этом позже.

Сподручный Савамуры снова заговорил:

– Но как же финансовая выгода? Длительные соглашения? Мы не можем просто

прекратить по одной прихоти.

Ах, как раз, чтобы Чуя мог ясно донести свою позицию.

– Мне плевать, – ответил он с маленькой острой улыбкой.

– И что мы скажем нашим торговым партнёрам? – спросил другой парень,

подстёгнутый перспективой потерять деньги. – Вы не можете начать какой-то...
поход в защиту морали, просто потому что... – Дазай признательно, злобно
мурлыкнул, и Чуя понял, что он ожидал этого и почти наверняка наслаждался, –
он в Агентстве.

Чуя обратил внимание на нового протестующего и почувствовал, как кожа

нагревается; он поднялся со своего стула и положил руки в перчатках на стол,
наклонившись, будто бы в самом деле прижимал парня к стене; голос низкий, он
звучал опасным даже для собственного слуха.

– Думаю, ты откроешь для себя, что я могу делать всё, что хочу, маленький
ничтожный ублюдок, – теперь он начинал видеть силу, парящую над его кожей.
– Я босс, нравится вам, блять, это или нет. Мои правила, одобряете вы их или,
блять, нет. И я уничтожу тебя в течение дня, если ты не завалишь ебало и не
сделаешь, как приказано. Всё ясно? – Дазай вышел из поля зрения Чуи, и он
заметил, что несколько пар глаз переместились на место прямо позади и
немного выше нынешнего положения Чуи – Дазай определённо перетягивал на
себя огонь.

Коё открыто улыбалась. Нехорошей улыбкой.

Моменту, очевидно, поддался третий мужчина – Чуя помнил, что его зовут
Хаяма, – который пялился на Дазая, всё сильнее сжимая челюсти, пока явно не
вышел из себя:

– Не может быть совпадением, что вы связались с Дазаем, а затем начали эти

225/290
изменения, – упрекнул он, указывая на Дазая. – Мы все знаем, что он
манипулятор.

Чуя снова переключил внимание, едва сдерживая гнев.

– Я начал эти изменения, когда понял, что вы, чёртовы придурки, наплодили
вещей, которые нужно поменять. Если у вас есть, что сказать о Дазае, тогда вам
лучше высказаться. Давайте, покажите себя, – он никогда, никогда не
привыкнет к этому дерьму.

Совершенно новый голос раздался от стены рядом с дверью:

– Кажется неправильным, что предателю достались деньги Мори. И мы все

знаем, что он, скорее всего, делал, чтобы получить их.

Чуя буквально чувствовал взгляд Дазая на себе, в то время как сила собиралась
вокруг, но она не сдерживала гнева Чуи. Он поднялся и взлетел над столом,
пробрался через тела, отделяющие его от жертвы, рука крепко сжала воротник
ублюдка. Ему удалось сдержаться и заговорить, вместо того чтобы продолжать
действовать.

– К чему ты, блять, ведёшь?

– ...Он подстилка и шпион, – с трудом произнесла жертва, впечатляюще

преданная делу.

Шум всеобщего Понимания и Предположения донёсся до ушей Чуи, он кивнул,

ожидая чего-то подобного. Вздохнул, схватил свободной рукой лицо парня и
просто... раздавил. Позволил телу упасть на пол и повернулся, покрытый кровью
и неожиданно очень, очень уставший, обратился к остальным:

– Все, кто хотят знать, почему Дазай получил деньги Мори, могут обсудить этот
вопрос с Мори, – очень плохо. Он не любил терять людей из-за такой тупой
хуйни. Кроме того, теперь придётся выслушивать Дазая, напоминающего ему,
что избиение – не решение любой проблемы. Он утверждал, что избением
сложно манипулировать, но Чуя всё ещё не понимал его.

Коё выглядела удивлённой и довольной, и ладно, может, он выдержит лекцию,

если она справится лучше, чем Дазай.

Первый сподручный, слишком поздно отошедший от брызг крови, попытался

говорить более примирительно, умоляя:

– Чуя-сама, уверен, вы понимаете, что общая картина производит...

нежелательное впечатление. Особенно с тем, насколько... близок, кажется, он
был с предыдущим боссом.

– Да, – задумался Чуя, – вам всем придётся выбрать между предателем и

подстилкой, если хотите выдать хорошую конспирологическую теорию.

Дазай подавился смешком, и Чуе пришлось притвориться, что он его не слышал.

Коё ещё раз его выручила – хотя позже у Чуи зародились подозрения, что она
была больше заинтересована в сохранении руководителей среднего звена
226/290
Портовой мафии, – ровно проговорив:

– Возможно, на данном этапе будет лучше, если мы все придём к пониманию

роли Дазай-куна, Чуя-сама.

Вмешательство имело более чем желаемый эффект, убедив Чую утихнуть, и он

полез во внутренний карман за носовым платком. Начал вытирать кровь на лице,
прежде чем она засохнет, и, словно переходя от захватывающего к скучному,
объявил:

– Он будет связывать ВДА и Портовую мафию.

Одиночный, осторожный голос раздался в комнате:

– Что под этим подразумевается?

Чуя осмотрелся, в этот раз не для того чтобы найти говорившего, а чтобы
увидеть, что происходит. В одном случае подходящим ответом казалось:
«Попытка выяснить, может ли Дазай наебать всех».

Закончив вытирать лицо, Чуя засунул платок обратно в карман. Он выбросит его
позже, чтобы люди были впечатлены, что он сохранил его.

– Он будет тем, кого вы, возможно, назовёте блюстителем порядка, – объяснил

Чуя. – В случаях вроде этого, когда я решаю, что мы чего-то не делаем. Я сказал:
нет торговле людьми, и Дазай не спустит глаз, чтобы помочь мне
удостовериться, что вы, блять, не торгуете людьми. Налаживаем контакт между
ВДА – они не наши враги – и нами.

Сподручный номер один, который казался чертовски умнее того ублюдка,

которого он поддержал, заметил:

– ...Это даёт ему силы больше, чем у исполнителей.

Теперь была очередь Дазая, и он плавно перехватил управление, давая Чуе

вздохнуть. Он никогда не представлял, что носить маски так пиздецки
утомительно. Его уважение к Дазаю, Мори, Коё – любому, кто провёл большую
часть десятилетия, занимаясь этим вместо него – росло в геометрической
прогрессии каждый раз, когда ему приходилось это делать.

– Исторически, – начал Дазай, звуча чрезмерно убедительно, – нет. Раз уж мы все

ведём себя так, будто десять лет назад – непостижимо давно.

– Я могу сделать его исполнителем снова, – предложил Чуя, – если вам будет
легче. Конечно, это не изменит его роли как связующего звена. Просто
подтвердит, что он не покинул и ВДА. Как вам такой расклад?

– Исполнителем не может быть член ВДА! – возразил какой-то новый голос.

– Да, я тоже не думаю, что это хороший план, – согласился Чуя.

Дазай ухмыльнулся.

– Технически я был исполнителем до того, как присоединился к ВДА, так что у

227/290
них, вероятно, больше прав возмущаться, чем у вас, – к счастью, никто не
осмелился наорать на Дазая за это, и Чуя смазанно махнул на дверь.

– Хорошо, можете уходить. У вас семь день, чтобы отказаться от всего,

связанного с торговлей людьми. Если кто-то нахамит вам и не убьёт, скажите
обсудить этот вопрос с боссом.

Толпа рассосалась по приказу, Дазай и Коё наблюдали за ней более

внимательно, в то время как у Чуи не осталось энергии. В конце концов, когда
осталось всего несколько отставших, Дазай наклонился к Коё и прошептал:

– Думаю, он справляется отлично, не правда ли, ане-сан?

Маленькая улыбка Коё была искренней, когда она упрекнула:

– На публике говори о боссе с уважением, Дазай-кун.

– Ах, простите-простите.

Чуя подождал, пока за последним закроется дверь, и затем повернулся к Дазаю

и Коё.

– Мне, блять, нужно выпить, – объявил он.

Улыбка Коё потеплела, когда она повернулась к Чуе:

– Думаю, ты заслужил, – произнесла она, вставая. Коснулась плеча Чуи на пути к

двери, наклонилась, прошептав в ухо: – Позже мы обсудим его выбор
аксессуаров.

– Спасибо, ане-сан, – ответил Чуя, благодарность в голосе и в словах.

Дазай ухмыльнулся намного шире, чем нужно было, помахал Коё:

– Увидимся, ане-сан! – прощебетал он.

Коё не повернулась.

– Помолчи, дерзкий мальчишка, – отругала она его, выходя из комнаты, но в

голосе слышалась улыбка.

>>><<<

Если бы он знал, насколько расслабляет быть нагнутым над огромным столом в

переговорной Мафии и трахаться, пока Чуе не придётся заглушать его крики
пальцами во рту, он бы договорился встретиться там с Чуей много лет назад.

Прошло примерно сорок минут к тому времени, когда он вышел из переговорной,

руки в карманах, весело мычит, довольный собой из-за счастливого
ошеломлённого взгляда, который остался у Чуи после него. Пора посмотреть,
куда разлетелись насекомые, и ох... вот и Акутагава, прячущийся в конце
коридора, как и ожидалось от него с тех пор, как тот начал пялиться на чокер.
Его окружала общая аура... ожидания, как обычно. Что ж, Дазай, вероятно,
228/290
задолжал ему один-два ответа.

– Акутагава, – бодро произнёс он и схватил за воротник, чтобы затащить в

боковую комнату, прежде чем вспомнил, что старался больше не обращаться с
ним как с непослушным подростком. – Я искал тебя.

Акутагава выглядел довольным, хотя и отрадно настороженным. Поправил

плащ, но иначе не отреагировал, ожидая инструкций. Или чтобы выяснить,
искал ли его Дазай, чтобы порвать новый. В этот момент до него дошло, что
когда-то он обзавёлся голосом Ацуши, который сейчас учинил ему разнос за то,
что он оставил Акутагаву в сомнениях.

– У меня для тебя задание. Ты хорошо справился с прошлым, прекрати так

смотреть.

Акутагава расслабился, но совсем немного.

– Что? Я ничего не делал.

Важное развитие в Акутагаве, учитывая, что ему часто не хватало благоразумия

сидеть ровно и наблюдать, но казалось жестоким сказать ему об этом. Хм,
альтернативный подход:

– Это именно то, что ты должен был делать. Нашей маленькой крысе Савамуре
разрешили уйти, и он убежит к следующей погрузке товара, так что проследи за
ним, найди, освободи всех, кого он похитил, и верни его сюда. Засунь в одну из
комнат для допроса, и мы с Чуей разберёмся с ним позже, – может, они даже
могли бы сделать из этого свидание.

Акутагава кивнул почти по-военному и сдержал кашель.

– Я дам вам знать, когда верну его, – на мгновение он выглядел... довольным,

оттого что ему дали задание, но затем его взгляд почти слышно вернулся к
чокеру и он начал таращить глаза вновь, хотя и более сдержанно.

– Просто напиши мне. Знаю, ты справишься, – это точно обрадует его, но он не

мог прекратить пялиться на шею Дазая, ну что же. Если экспериментальный
трехлетний план Дазая по превращению Акутагавы в исполнителя сработал, он
мог бы начать с одного или парочки откровенных разговоров. – Давай. Спроси.
Даю тебе пять вопросов.

Акутагава ссутулится, как кот, пойманный у запрещённой вкусности.

– Я... Это чокер Чуи-сана.

– Это вопро-о-ос? – пропел Дазай, неспособный сдержаться.

– ...Да.

– Тогда да. Это он.

Акутагава на мгновение посмотрел на него, явно продумывая стратегию.

Хороший мальчик.

229/290
– Вы собираетесь носить его вместо бинтов?

– Да, – сказал Дазай и одобрительно улыбнулся ему, что, казалось, сильно

расстроило Акутагаву.

Он же не настолько мудак, разве нет?

«Тогда ты был настолько мудаком, насколько мог», – информировал его голос

Чуи. Это... нельзя назвать неправдой, наверное.

– Что... – Акутагава ощутимо взял себя в руки и затем выдавил короткий

жалобный вопрос, словно оторвал кусок от себя: – Что это значит?

Сложно устоять.

– Ну, понимаешь, иногда, когда детектив и гангстер очень любят друг друга...

Акутагава в самом деле издал раздражённый звук, развернувшись на каблуках.

– Неважно, – огрызнулся он, и это была именно то проявление независимости, на

которое надеялся Дазай.

– Отлично сработано. Мне было интересно, что нужно сделать, дабы разозлить
тебя настолько, что ты заявишь о себе. – Акутагава всё ещё сердился, когда
развернулся, хотя он также выглядел парадоксально довольным и
испытывающим противоречивые чувства от обоих решений. – ...Это значит, как
бы все остальные не беспокоились насчёт Мафии, что я считаюсь с авторитетом
Чуи.

– ...Что насчёт связи?

Он явно обращал внимание и на ВДА, потому что тогда ни разу не выглядел

удивлённым, за исключением чокера. Дазаю действительно нужно пойти узнать
последние новости о том, как проходит неоплачиваемая стажировка Акутагавы.
Может, в следующий раз у него будет настроение пообщаться лично с кем-
нибудь из ВДА (что, наверное, случится в следующее десятилетие. Наверное).

– М-м. Думаю, все согласятся, что я из тех людей, которые справятся с

несколькими связями.

– Так вы и Чуя-сан. Всё по-настоящему теперь? Точно?

– Всё всегда было по-настоящему, – тихо поправил Дазай, потому что Акутагава
заслужил правду. Он был слишком верным слишком долго, это служило
достаточным основанием. – Но сейчас... всё укоренилось, да.

Что-то неясное и сложное показалось в выражении лица Акутагавы, и до Дазая

дошло, что он опоздал примерно на шесть лет, чтобы что-то с этим поделать,
что именно это он упустил. Насколько он был более чёрствым, чем мог себе
представить.

– Понятно. Значит, между вами что-то.

Дазай тщательно подумал и сказал ему наиболее близкое к правде, что ему
230/290
было комфортно произносить вслух сейчас.

– Моё – то, что его, а я принадлежу ему.

– Понимаю, – серьёзно сказал Акутагава, секунду поразмыслив. – Позаботьтесь о

нём.

Он чуть не огрызнулся, что ему не нужно таких слов от Акутагавы, но до него

медленно дошло, что, возможно, у мальчика по крайней мере есть право отдать
ему приказ.

– Планирую, – ответил он просто, и немного злобно порадовался Акутагаве,

удивившемуся, что не получил за это.

– Лучше пойду за Савамурой, пока он не ушёл далеко.

– Отличный план, – сказал Дазай и бросил кредитку «Мори Корпорейшн» ему в

спину, ожидая, что Расёмон выхватит её из воздуха, что он и сделал. – После
этого возьми выходной. Постарайся расправить плечи.

Акутагава моргнул через плечо, явно озадаченный, но карту принял. Может, он

возьмёт нескольких... друзей? Хотя бы Гин. Команда этого заслужила.

– Хорошо.

– Я буду относиться к тебе лучше, чем тогда, – выдавил Дазай. Это не извинение,
потому что никто из них не знал, что делать с извинением, но что-то... около
того. – Думаю, тебе стоит знать об этом.

Акутагава тяжело сглотнул и коротко поклонился ему, уходя довольно

стремительно. Что ж, это на самом деле к лучшему, пока один из них или оба не
сгорели от неловкости.

>>><<<

Чуя, человек, который, по собственному признанию, обладал большей

мудростью, чем интеллектом, ушёл, чтобы навестить Коё, как только смог
свернуть дела в офисе. Она дала понять, что ему следует прийти к ней, и, хотя у
Коё не было полномочий распоряжаться им, она определённо имела право
ожидать, что он прислушается к ней, что бы они ни делал. Чуе всегда удалось
улавливать её тонкие намёки и не собирался прекращать сейчас. Коё не было на
своем обычном месте в офисе, и Чуя улыбнулся, подумав о том, где она, верно,
была. Он направился к её личной приёмной и тихо постучал. Ему всегда
казалось, что отчего-то в этой комнате громкие звуки кажутся грубостью.

– Заходи, парень, – пригласила Коё с улыбкой в голосе. Иногда, когда она его
так называла, ему было трудно вспомнить, что она была не намного старше его.

Чуя вошёл в комнату, закрыл за собой дверь и поклонился ей.

– Снова здравствуй, ане-сан, – он сел, потому что ему никогда не требовалось

приглашения. Это было личное пространство, и тот факт, что она выбрала
принять его здесь, значило, что он мог расслабиться и просто быть Чуей.
231/290
Она ответила на поклон кивком, потому что это было её царство и здесь он
всегда будет просто её маленьким братом Чуей. Он был более чем доволен этим.

– Как ты, Чуя?

Он глубоко вдохнул.

– Лучше, теперь я почистился, – и мягко признался: – Мне не очень всё это

нравится.

Коё выгнула тонкую, изящную бровь, хотя её тон выражал понимание.

– Да, ты всегда предпочитал использовать свою силу, а не демонстрировать её.

В это мгновение было сложно не отвести взгляд, но он справился. Он всегда

говорил ей правду.

– Так легче, – просто ответил он.

– И проще для тебя. Но в будущем придётся делать и то, и другое, – Коё одарила
его улыбкой, и он вспомнил момент, когда решил, что она самая красивая
женщина в мире. Его то тут, то там поддразнивали за привязанность к ней, но
она никогда не была романтической, так что он никогда не слушал. – Не то
чтобы мне нужно это говорить, – сказала Коё, – но ты произвёл сегодня хорошее
впечатление.

Он невольно немного сполз в кресле, неуверенность ползла по позвоночнику,

словно многоножка.

– Да? Было странно. Будто я притворялся кем-то другим, – в тысячный раз он

задумался, всегда ли так будет.

Коё наклонила голову, солнечный свет, проникающий через окно, зацепился за

волосы, подсветил их, придавая ей вид того яростного, нежного огня, которым
Чуя так восхищался в ней.

– Был ли момент, когда ты чувствовал, что не притворяешься?

– Наверное, – вздохнул Чуя, – когда угрожал парню, который полез к Дазаю.

– М-м, – задумалась Коё, – возможно, в твоих целях стоит задуматься о том,

почему другие были полезны, – и мягко надавала: – Это не притворство, если ты
поступаешь как... другие. Просто адаптация.

– Я стараюсь не забывать о Мори. Он был в этом хорош.

– Был, – согласилась Коё. – У него был талант контролировать толпу, – она

протянула руку и поставила чашку сакэ; он и не заметил, как она налила её. – Но
ты можешь найти собственные способы. И найдёшь, со временем, – с короткой
улыбкой пробормотала: – Помню, когда он тоже был неопытным.

Чуя кивнул, хватаясь за мысль, что Коё почти наверняка права.

232/290
– Ещё я наблюдаю за тобой и Дазаем. Потом я пойму, но сейчас это кажется...
пиздецки неестественным, – и в этом всё дело, не так ли? Вся эта политическая
возня, запугивание людей без непосредственных действий, кроме случаев, когда
«непосредственные действия» означали кровь и траур.

– Это всегда неестественно, пока не получается иначе, – сказала она, и в её

голосе было что-то грустное – Чуя был достаточно нагл, чтобы ранить её.

– Да, – сдался он. – Наверное, мне повезло. У меня есть помощь.

Коё улыбнулась, мягко, коротко, и протянула руку, нежно проводя по его

волосам.

– Я больше не одна, малыш. Не нужно так грустить из-за меня.

Щеки Чуи потеплели.

– Прости, ане-сан.

– Не стоит, – пробормотала она, опуская руку и кладя на щеку. – Я больше

боялась за твоё сердце, чем за жизнь, когда всё случилось, – призналась она, и
он, к сожалению, не мог сказать ей, что она не права.

– Я буду в порядке.

Коё мягко промычала.

– Да, думаю, будешь, сегодня я убедилась.

– Спасибо, что была там, – произнёс Чуя, и этих слов казалось мало, чтобы
донести его мысли. – Твоя поддержка важна.

Тихий смех, и затем она наклонилась, поцеловав его в щеку.

– Так официально, Чуя, – поддразнила. – Но я была там не только ради

поддержки.

Однажды Чуя прекратит, блять, краснеть. У него получалось, когда он врал, так
почему он всё ещё так беспомощен перед правдой?

– Да, – и вот оно. Румянец не проходил от того, что Коё потягивала сакэ и просто
безмятежно ждала. – Ты видела чокер, – это не вопрос.

– Сложно не заметить, – сухо ответила она.

– Он был несдержан, знаю. Он не хотел, – будто Чуя мог отвечать за него.

Коё выслушала и внимательно изучала его взглядом достаточно долго, чтобы

запомнить цвет его щёк.

– Он удивил тебя чокером, верно?

– ...Он удивил меня, надев его в штабе Мафии, – уход от ответа сказал бы ей
достаточно, но он хотел посмотреть, как она найдёт желаемую информацию. Его
233/290
всегда удивляло, когда она так делала. Или Дазай. Или Мори. Они были умными
в отличие от него, и иногда было приятно просто убедиться в этом.

– И как давно он носит его дома, Чуя? – спросила она, и Чуя попытался скрыть
улыбку.

– Пару дней. Он попросил меня, – чудо этой маленькой правды всё ещё поражало
его, когда он думал о ней, поэтому он старался не думать. Ему сейчас нужно
сосредоточиться, а не витать в облаках, как влюблённый подросток.

Выражение лица Коё смягчилось.

– И как ты чувствуешь себя из-за этого?

«Как глупый влюблённый подросток».

– Я... очень счастлив.

– А он? – у неё действительно хорошо получалось не насмехаться над Дазаем, и

Чуя был рад, что она старалась ради него.

– Сказал, что хочет. Что счастлив.

Она мягко подтолкнула:

– Как он ведёт себя?

– Как будто он мой, – и ему пришлось избавиться от неуверенности, когда теперь

её могли заметить кто-то кроме них двоих.

Словно прекрасно его читая, отчего сердце немного заболело, она

извиняющимся тоном произнесла:

– Я не пытаюсь как-то негативно повлиять на тебя, Чуя. Просто понять. Как это
проявляется?

Чуя покачал головой.

– Я не хотел выглядеть так, будто не хочу говорить об этом, – он выдохнул,

вместе с воздухом отпуская большую часть накопившегося за день напряжения.
– Приятно осознавать это. Я просто... не уверен, как ответить. Он добр ко мне.
Заботится, позволяет... владеть им.

– Он хорошо относится к тебе, – подтвердила Коё и звучала немного довольной.

– Это важно.

– Я не могу... Об этих вещах может рассказывать только он, но Мори сделал с

ним то, из-за чего ему трудно, – объяснил Чуя, надеясь, что она поймёт, поверит
ему и даст Дазаю шанс сделать всё правильно. Ему не нужно было её
благословение, но он хотел его.

Взгляд Коё похолодел.

– ...Полагаю, ты говоришь о чём-то ином, чем вполне предсказуемые проблемы

234/290
выживания. Хорошо. Я не буду совать в это нос.

Чуя тихо проговорил:

– Я просто хочу, чтобы ты знала, что, хотя он мудак, не всё было его выбором.

– Я верю тебе, – ответила Коё с нотой печали, которую он узнал, и он не имел

правда говорить об этом. – Мори был... закоренелым злом.

– Да, – на это на самом деле нечего ответить, и у него и не было слов, кроме тех,
что ему всё равно не следовало произносить.

– И Дазай продолжает бороться с этим ради тебя, – это вопрос, который она не
посмела задать. Он давно узнал, что Коё была знатоком в таких вещах,
семантике и грамматике, что словно зонтик в её руках.

– Да. Я... могу видеть её иногда. Панику, – на это ему снова ответили поднятой
бровью:

– Панику.

– Он скрывает её очень быстро и очень хорошо. Говоря честно, её уже не так

много сейчас. Но да.

Чуя видел, что она шокирована. Все знали, что у Дазая иммунитет к страху,
потому что он ценил свою жизнь намного, намного меньше, чем чью-нибудь
другую, а ведь он вообще ничего не ценил. Так было до Чуи, и он понял, что она
пришла к таким же выводам.

– Что ж, – наконец вздохнула она. – Тогда я рада, что ты убил его.

Он мог лишь моргнуть широко распахнутыми глазами, шокированный, оттого

что она сказала так о Мори. Она любила его.

– Ане-сан, – начал он, но слов не было.

Тихо, совершенно непоколебимо она заговорила:

– Есть предел тому, что можно простить. Я понимаю это, хотя всё ещё оплакиваю
его.

– Если о пределе кто-то и знает, то я, – подчеркнул Чуя, и, возможно, когда он

увидел, что она горюет по нему, ему стало немного легче принять то, что ему
тоже можно. Коё медленно кивнула, изучая его взглядом достаточно долго,
чтобы ему стало не по себе.

– Позаботься о нём, – дала она ему задачу, и он полностью принял её.

– Позабочусь, ане-сан. Не думаю, что у тебя теперь есть выбор.

Морщина на лбу была знакомой, говорила о её задумчивости, но она отказалась

говорить то, о чём подумала.

– Наверное, нет, – уступила она.

235/290
– Что?

– Ах, ничего, – сказала она, отмахнувшись от мысли. – Просто иногда тяжело

доверять Дазаю. Но я виню его больше, чем он заслуживает. Мне стоит обдумать
это, Чуя.

– Понимаю, – ответил он единственное, что мог сказать, не выбирая сторону.

– Ты возмущён тем, что я до сих пор не доверяю ему, да? – ах, блять, учитывая их
историю, как он мог?

– Нет, ане-сан, – вздохнул Чуя. – Мне не стоит.

– Мы невольно доверяем тому... к чему привязаны, Чуя. В этом нет ничего

неправильного, – более тихо она произнесла: – Сегодня он притягивал их гнев.
Защищал тебя. Это грело душу.

Значит, не один он так решил.

– Да. Я чувствовал, что он делает, даже если не понимал, как это должно
работать, – покачал головой, напоминая себе: – Нужно научиться разбираться в
таких вещах.

На губах Коё медленно расцвела лукавая улыбка – выражение, которое он

всегда любил.

– Попроси его побольше объяснять свои действия, – весело предложила она. – Он

сочтёт это достаточным наказанием, чтобы удивить тебя.

236/290
согласен пережить всё это снова

Ему удавалось почти три недели эффективно уклоняться от ВДА, то

утыкаясь в документы, то бегая по центру, с большим рвением туша маленькие
пожары. Ожидал новых происшествий, разочаровываясь, когда их не было. Были
какие-то недовольные бормотания по поводу отсутствия прозрачности –
отсутствия прозрачности, будто они, блять, некоммерческая организация – от
Мафии, но ничего серьёзного, особенно после того как Чуя подавил...
оппозицию, так сказать... на той встрече. В любом случае о Мафии он не
волновался. Он никогда не волновался о Мафии, и, как только Чуя перестанет
сомневаться в себе как в преемнике, точно не будет. В конце концов, у них
всегда имели адекватное представление о том, чем был и не был их бизнес и что
они могли и не могли говорить или даже думать, чтобы их части тела не
переставили местами. На самом деле они счастливее с Чуей, который крестил
зал заседаний, как Дазай и ожидал.

Но Агентство – совсем другое дело. Он не имел с ними большого опыта

внерабочего общения, а те разговоры, в которых он всё же принимал участие,
были по большей части болтовнёй о ежемесячном походе в бар Ранпо и Ёсано,
который он всё равно посещал лишь временами. Конечно, была вероятность, что
связанное с работой общение Куникиды и Харуно и было тем, как они выражали
волнение. В таком случае сообщение, пришедшее на телефон вчера вечером и
гласившее: «Пожалуйста, обрати внимание, что все документы по делу о
торговле людьми должны быть готовы к концу недели, за исключением
ситуаций, которые могут повлиять на производительность», определённо
значило, что Куникида беспокоился о его здоровье. Конечно, Дазай верил только
в большие риски, поэтому был в Агентстве ровно столько, чтобы подготовить
отчёты Фукудзаве и затем съебаться, прежде чем кто-нибудь окружил бы его и
смотрел бы своим ужасным взглядом, в чём он был уверен; говорили бы
приятные вещи, которые они никогда не сказали бы, если бы не думали о нём
как о... жертве. Он никогда ею не был. Дазай Осаму никогда не был жертвой,
потому что в таком случае ему пришлось бы признать поражение.

Вот почему совершенно логично, что он зашёл в офис ночью, преднамеренно

изменив свой режим сна, и забрал документы, таким образом в принципе
избежав каких-либо разговоров с кем-либо. Это была совершенно
жизнеспособная стратегия, и тот факт, что даже посещение офиса ВДА иногда
заставляло окунуться в плохую часть своей личности, было совпадением и
определённо пройдёт.

К сожалению, вследствие этого ему потребовалось до стыдного огромное

количество времени, чтобы перевести Ацуши из категории «безопасно,
игнорировать» в «преследует меня, тревога»: он полностью проигнорировал
вспышку белых волос возле гигантской кучи обломков бывшего штаба,
расчисткой которых никто не занимался (потому что изначально у них были
другие приоритеты, а к тому времени, когда они сменились, обломки стали
общепринятым фоном для Прибытия На Работу). Что также значит, что его почти
застали врасплох, когда Ацуши постучал в дверь комнатки, в которой он
устроился для связанной с ВДА работы.

Конечно, была вероятность, что Ацуши не осознавал, что он в этой комнате (хотя
как он вообще попал в штаб – интересный вопрос, и позже Дазаю придётся
разобраться с этим пробелом в безопасности), поэтому он не двинулся при стуке
237/290
в дверь.

– Дазай-сан, я чую вас внутри, – заметил Ацуши из-за двери, и, ну. Да. Вот так.
Неловко. Ацуши открыл дверь, потому что в таких случаях не понимал намёков.
– Спасибо, что пригласили, – колко сказал он.

Дазай просиял.

– О, Ацуши-кун! Когда ты пришёл?

– В то же время, что и вы, – ответил Ацуши. Точно. Он забыл, что Ацуши более
охотно говорил ему о таких вещах, в отличие от Акутагавы. – Чем вы заняты?

– Бумагами. Были назначены некоторые важные встречи. Секретно, конечно, –

весело добавил он, прежде чем Ацуши начал копать дальше. Он не тот, с кем
Дазай ожидал открытого столкновения, хотя на самом деле это мог быть только
Ацуши.

– Почему здесь? Все ваши вещи в ВДА. И вы работаете там.

– О, часть моей работы здесь. К тому же нынче Чуя сильно нагружает меня, – эта
смесь из веселья и расплывчатых формулировок обычно отталкивала людей.

Обычно. Когда они не были котами, зацепившимися за новую блестящую нить

разговора.

– Кажется, что нынче вся ваша работа здесь. Будто вы избегаете ВДА.

– Я не избегаю ВДА, Ацуши. Почему ты так думаешь?

Он и забыл, насколько дерьмом себя чувствовал, когда лгал Ацуши, ведь это
всегда казалось духовным нарушением правила «спаси сирот». Вид того, как
Ацуши прищурил странно яркие глаза, только усугубил ситуацию.

– Потому что вы внезапно появляетесь, когда никого нет, ни с кем не

разговариваете, докладываете боссу и затем уходите, пока вас никто не
заметил. В последнее время мы чаще видим Акутагаву.

– Да? Как дела с ним, кстати?

– Ненавижу работать с ним, как и он со мной, но мы справляемся. И вы знаете об

этом, потому что продолжаете подсылать его. Так почему он, а не вы?

Чёрт, Ацуши.

– Знаешь, тебя не так-то просто отвлечь для кота, – он почесал затылок,

имитируя застенчивость. – Просто в последнее время было немного... трудно,
да? Со всеми этими новостями.

– Да? Не знаю, я ведь не вижу вас. Но в остальном всё хорошо.

В запястьях, предплечьях было странное ощущение, и он слишком поздно понял,

что это, возможно, начало того, что Ацуши лучше не замечать.

238/290
– Вы всё равно не хотите меня видеть из-за всяких... отвлекающих факторов.

Во взгляде странно-цветных глаз Ацуши показалась резкость; он... слишком

сильно был уверен в том, что Дазаю нужно утешение, и заговорил более
высоким голосом, как с Кёкой, когда она страдала:

– Мы команда и всегда хотим вас видеть. Мы сделали что-то не так?

– Нет, – выдавил Дазай, улыбка казалось до странного кривой, будто была очень
ненадёжно прикреплена к лицу.

– Так почему вы избегаете нас? Кажется, сейчас не лучшее время для этого.

Вот. Вот почему он особо позаботился о том, чтобы не говорить с Ацуши – эта
искренность его беспокойства, не смешанная с жалостью, и то, как он всем
сердцем отдаётся разговору. Она делала Дазая беспомощным, ставила в
затруднительное положение, такая столь внезапная подмена воздуха.

– Не нужно беспокоиться обо мне, Ацуши, хотя меня очень трогает твоя доброта.

– Знаю, что не нужно, но вы мой друг, и я. Беспокоюсь. – Было бы намного

проще, если бы Ацуши выбирал другие слова. Какой-то мотив или желание,
который он мог бы выведать манипуляциями, чтобы игнорировать всё это. –
Может, я помогу вам разобраться, чтобы вы вернулись. Куникида-сан волнуется,
– о, по больному месту.

– Я не считаю, что мне нельзя быть там. Со мной не нужно быть деликатным,
Ацуши.

По взгляду Ацуши Дазай понял, что явно был слишком резок. Слишком серьёзен.

– Никто не ведет себя так, потому что вы не позволяете вообще общаться с вами.
Вы волнуетесь, что все будут смотреть на вас как на жертву, в этом дело?

Слова задели слишком глубоко, где-то слишком грубо, хотя он знал – знал, – что
это не беспечное заявление, что у Ацуши много собственных шрамов и
некоторые из них хуже, чем у Дазая. Он понял, что стоит, прежде чем успел это
понять, прищурил глаза, голос снова мёртвый:

– Я избегал этого. Чтобы обо мне не беспокоились, не нервничали и не смотрели.

– Хорошо, но я здесь, только потому что вы убежали.

– Я убежал, – ровно произнёс Дазай, – потому что надеялся не завести ни одного

подобного разговора.

Ацуши нахмурился, в голосе звучал намёк на раздражение. Нынче он

действительно лучше сдерживал себя.

– Но из-за этого мы думали, что с вами происходит что-то, о чём мы должны

беспокоиться, так что это, вероятно, не лучший план. Потому что я здесь, и мне
не пришлось бы приходить, если бы вы просто сказали всем, что всё в порядке и
не надо вести себя странно. Не то чтобы они бы стали себя так вести. В том
смысле, что... никто не делал из меня жертву, а все знали, что случилось со
239/290
мной. И с Кёкой тоже. О, и Ёсано. Никто не знает, что случилось с ней, но все
знают о её травме и никто не говорит о ней в лицо или за спиной. Почему вы
думаете, что с вами будет по-другому?

Логично. В этом и проблема. Это настолько логично, что немного пошатнуло

Дазая. В конце концов, они всегда осторожно обходили тему травм друг друга
до тех пор, пока сам человек не поднимал её. Ацуши никогда не спрашивал о
бинтах, даже Куникида не спрашивал, хотя всегда звал Дазая расточителем
бинтов.

Но всё же. Всё же были отличия. Всегда были, да? Дазай – единственный не
раскаивающийся преступник среди них. Они всегда смотрели косо, но
отворачивались, когда он вспоминал свои суицидальные наклонности.

– Я уже... нахожусь с краю. Кажется проще подождать, пока вы все просто не...

– С краю? Не думаю. Уверен, кошелёк Куникиды так не думает.

От этого он рассмеялся, потому что по праву не ожидал от Ацуши атаки с такого

угла.

– Об этом я не подумал, – он невольно улыбнулся. – Наверное, мне стоит

потратить больше денег, чтобы переубедить его?

– Определённо, – сказал Ацуши и коротко, ярко улыбнулся.

– О-хо-хо. Я хорошо на тебя влияю.

– Другие люди сказали бы иначе.

– Нет, нет, это точно хорошее влияние. Не слушай всяких других Куникид.

– Даже не знаю, – Ацуши наклонился и впился Взглядом. – Без кого-то, кто мог
бы помешать ему распоряжаться в офисе, не думаю, что у меня есть выбор.

Дазай невольно хрюкнул от смеха, несмотря ни на что. Несмотря на собственную

мучительную уверенность в том, что что-то неизбежно пойдёт не так. Ждать
следующего, потом следующего и следующего слишком, и в конце концов
оттолкнёт их навсегда. Он всегда знал, что этот момент настанет, и, когда его
убеждали в обратном, он не знал, что делать, кроме как пока что уступить.

– Хорошо, хорошо, ради сохранения твоей личности, видимо, придётся там

появиться.

– Спасибо, что защищаете меня, Дазай-сан, – Ацуши немного игриво поклонился,

но его голос был серьёзным. – Просто... дайте нам шанс.

– Я всё ещё жду, что... это закончится.

Ацуши наклонил голову, будто предмет обсуждения был неясен.

– Что закончится?

– Ваше терпение.
240/290
Хотя это было не совсем терпение, верно? Понимание. Толерантность. Даже
дружба. На кону всё это, и легче уйти, чем быть оставленным. Легче сидеть
здесь, в штабе Мафии, и разбираться с...

Именно теми территориальными спорами и нарушениями безопасности, с

которыми Чуя управлялся, с тех пор как им было шестнадцать и Дазай управлял
боевыми отрядами. Он осторожно направлял Дазая, когда тому становилось
скучно, как он теперь понял, и был очень доволен и благодарен, когда Дазай
разбирался с ними. Что должно служить предупреждением, ведь даже в самые
лучшие времена Чуя никогда не был благодарен Дазаю за то, что тот забирает
его работу.

Чёрт, он ненавидел не замечать, как Чуя превосходит его.

Он мысленно отметил себе как-нибудь положить фольгу в затемняющие шторы

(1) в гостиной Чуи и перевёл внимание на Ацуши, который смотрел на него так
же пристально, как и всякий раз, ожидая, что Дазай прекратит увиливать.

– Если Куникида до сих пор на написал «пистолет» и не застрелил вас, уверен,

что он и сейчас этого не сделает, – подчеркнул Ацуши. – Мы все ёбнутые.

– Знаю, – подавленно произнёс Дазай. – Думаю... Думаю, я раньше знал.

– Так вернитесь домой и вспомните, – Ацуши ухмыльнулся ему, и в этом

выражении лица Дазай с ужасом узнал себя, – семпай.

Дазай крякнул.

>>><<<

Технически чувство спокойствия и дискомфорта было скорее возвращением к

нормальному состоянию в отношении ВДА, чем новой стадией, но всё равно
казалось, что оно каким-то образом должно быть чем-то новым. Будто
отчуждение должно быть тем, чего он до этого не чувствовал. Как будто он не
ощущал его всё время.

Ну, это не так и в то же время так, и вот почему через четыре часа на смене он
удалился в гостевой женский туалет (единственное место с относительной
гарантией уединения и покоя в офисе, так как у Наоми отобрали ключ за
неописуемые, но всё же ужасные преступления) и уставился невидящим
взглядом на стену, ведь, если делать это в офисе, можно вызвать у других
обеспокоенность, с которой он не хотел иметь дело.

Не то чтобы ему не нравилось работать в штабе Мафии. Всё вставало на свои

места, когда он был там. Мужчина, способный лучше исполнять последнюю волю
Одасаку, считал бы это место менее знакомым, менее комфортным, но Дазай всё
равно никогда не надеялся быть им в долгосрочной перспективе. Кроме тех
моментов, когда он всё же им был.

Дело просто в том, что он скучал. По офису Агентства с его светом, воздухом,
незатейливым хаосом и всей бумажной работой, с которой Куникида боролся с
упорством ребенка, желающего конфетку. Ранпо был в восторге от
241/290
полуслучайно решённого дела Дазая о торговле людьми и отсутствии нужды
оформлять бумаги, а Куникида сломал ручку, говоря, как много бумажной
работы им ещё предстоит сейчас, из-за того что они никого не арестовали, и,
говоря честно, всё было хорошо. Он действительно был впереди всех по
количеству выполненной работы с документацией после этих двух недель
избегания всех и каждого, так что он наслаждался тем, что мог послать всё
нахуй и доставать Куникиду, Ацуши, снова Куникиду, подумать о том, чтобы
достать Ёсано, доставать Ацуши, быть доставаемым братом и сестрой Танизаки,
доставать Куникиду. Всё было нормально, настолько нормально, что таким мог
бы быть каждый день в ВДА...

И это, наверное, самое отчуждающее, что он когда-либо испытывал: знать, что

столько поменялось и он больше не свой здесь. Или не был бы своим, если бы
они знали, кто он на самом деле.

Итак. Гостевой женский туалет. Здесь были причудливые увлажняющие

влажные салфетки и мыло размером с пробник, которое слишком пахло
мандаринами (2), чтобы подходить ему, и это место отлично подходило для
зевак и разинь.

К сожалению, из-за этого у него было только полчаса покоя, прежде чем ручка
решительно повернулась – дерьмо, Ёсано. К несчастью, было слишком поздно
запираться или изобретать телепортирующую способность, а значит, ему
придётся ответить на её раздражённое «Какого хуя, Дазай?» своей лучшей
попыткой уйти от ответа.

– Удивительно, как много можно узнать о женских тайнах по туалетной комнате.

Ёсано фыркнула и сжала руку на бедре.

– Если нужна информация, Дазай, я буду более чем счастлива предоставить тебе
даже больше, чем ты хочешь, – это звучало угрозой, потому что он был
абсолютно уверен, что она не блефует.

– ...Я тебе полностью верю, – сказал он и спрыгнул с тумбочки, намереваясь

позволить ей тоже побыть в тишине. – Я просто хотел тишины. Разве ты здесь не
по этой же причине?

Ёсано вытянула руку, останавливая его, немного нахмурилась.

– Ты вернулся полдня назад, и тебе уже нужна тишина?

– Чувствительная душа энтузиаста-самоубийцы? – попытался Дазай с

очаровательной улыбкой.

Невпечатлившись, Ёсано взглянула на него, и он резко вспомнил, почему

нечасто пытался её наебать.

– Только потому что я обычно не останавливаю тебя, не значит, что я не знаю,

что ты лжёшь.

– Ах, прости. Я не хотел вести себя высокомерно.

– Хорошо, – сказала Ёсано. Действительно удивляло, как она могла голосом

242/290
вставить тесак в ножны. – Хочешь поговорить об этом?

Предложение прозвучало немного грубо, именно поэтому оно казалось...

искренним. Те ещё слова от неё – от кого угодно, но особенно от неё. Он до сих
пор понятия не имел, что их связывало с Мори, кроме масштабов её предыдущей
работы.

– Не нужно быть доброй ко мне, Ёсано-сан, – сказал он, почти искренне

улыбаясь.

– Не нужно, – ровно произнесла Ёсано. – Но я это делаю.

Он надолго задумался об этом, прежде чем снова закрыть дверь, короткий

щелчок отчётливо прозвучал в тишине комнаты. Повернулся к ней лицом, хотя
не совсем получалось посмотреть в глаза. Наверное, в бровь. Большинство с
лёгкостью по ошибке принимали это за зрительный контакт.

– Я не хочу причинить тебе боль, но могу, если расскажу.

– Принято к сведению. Я готова рискнуть, – её тон был сухим, безразличным, но

она не была беспечной. Тогда ладно. – Немногие из нас рискнули бы, Дазай, и,
наверное, тебе пора прекратить окружать себя слизью, которая, по-твоему,
никого к тебе не подпустит в эту минуту.

– Слизью, – повторил Дазай, несколько возмущённый выбором слов.

– Да. Способной заставить всех рефлекторно бежать.

– Для справки, я обижен этим сравнением, – ответил Дазай, и она фыркнула,

после чего ему оставалось сказать лишь правду. – ...Ах, ладно. Мори, кажется...
воспитал во мне некоторые вещи. Некоторые из них усилились после его смерти.
Я выяснил, что он сделал, и работаю над тем, чтобы снизить их влияние. От
этого просто... постоянное мысленное перевозбуждение.

– Запрограммировал тебя, – в её голосе не было удивления по поводу самого

замысла, что, к сожалению, многое ему рассказало. – Как?

– Вызвал отвращение к... привязанности. К некоторым словам.

– Их тяжело слышать? – Ёсано замолчала на мгновение, изучая его. – Или сложно

и говорить тоже?

– Быстро, – пробормотал Дазай, впечатлённый. Подумал: что, блять, за опыт у

неё в этом? Ему казалось, она не слишком много общалась с Мори... но, опять
же, ему нужно было где-то отточить свои навыки, и... что ж. Он знал, как
выглядят люди, когда видят допросы, особенно те, кто не участвовал в них. А
Мори кое-что сделал для правительства... – Да. Становится легче, но... не
уверен, только ли в присутствии Чуи дело.

– Есть только один способ выяснить. Скажи мне что-нибудь.

– Нет, – на автомате ответил Дазай, задумался, решил, что согласен с собой, и не

забрал слова обратно.

243/290
Ёсано изогнула идеально выщипанную бровь.

– Скажи или я пораню тебя.

Ах, она и правда приводила в ужас, если могла с ходу предложить такой
ультиматум, и в этот момент он был как никогда близок к тому, чтобы
поцеловать её.

– Я впадаю в панику, когда он говорит мне, что рядом, – Дазай посмотрел на неё
немного настороженно, потому что она явно знала, что могла хотя бы
попробовать.

– Понятно. Так ты можешь обойти это, договорившись, – Ёсано немного

поёжилась, и, ну. Значит, она явно видела это раньше. Он мрачно улыбнулся –
ближайшее к сочувствию, что он посмел выразить. – И как ты справляешься? А
полагаю, ты справляешься, потому что ты носишь на шее чокер Чуи-сана и
ничего больше.

– Договариваюсь. Использую язык жестов. Прохожу через случайные приступы

паники, пока он держит меня за горло. Ну, ты знаешь. Все эти романтичные
штуки.

Взгляд Ёсано загорелся профессиональным интересом.

– Держит за горло? Как это помогает?

Дазай прижал два пальца к горлу, прямо над чокером.

– Приблизительно здесь сосредотачивается страх. Если он держит меня, страх

не поднимается выше, что мне и нужно, – в конце концов, он приходил в себя
недолго. Всегда.

– Понятно. С кем-нибудь другим кроме него получится?

Он ожидал этого вопроса с того момента, когда она вздохнула с этим взглядом,
поэтому его дыхание оставалось медленным, а голос – весёлым.

– Ах, хорошая мысль, но мы с Чуей теперь официально в отношениях.

Ёсано взглянула проницательно.

– Так... Нет, плохая мысль.

– Могла бы сказать, – недовольно заметил Дазай.

– Я давно знаю тебя, Дазай. И я обучена в любом случае искать такие вещи.

– Ах, – пробормотал Дазай, – не из-за подобного опыта?

Ёсано немного сжала челюсти, но она не отступила, из-за чего он, конечно,
почувствовал себя тем ещё мудаком за то, что упомянул о её возможном
соучастии в разработки техник Мори, когда она просто пыталась ему помочь. Ах,
жизнь действительно была проще, до того как он начал позволять другим
людям учить его морали, этике, справедливости и тому подобному.
244/290
– Это тоже.

– Здесь я не паниковал, – признался Дазай. – Я просто не знаю, вписываюсь ли

сюда теперь. Что поменялось.

Ёсано немного покачала головой.

– Хотелось бы дать тебе ответ, но я точно могу сказать тебе, что твоё место как
друга здесь не поменялось. Остальные роли меняются всё время, с этим ты
справишься. Если нуждаешься в доказательстве, то всегда можешь вернуться и
раздражать Куникиду, пока он не пнёт тебя. Когда угодно.

– Мы все такие жестокие в проявлениях чувств, – пробормотал Дазай, просто

чтобы подыграть. Признался, в момент чего-то, что никогда не сможет не
считать слабостью: – Я просто хочу ощущать себя на своём месте здесь.

– Ты на своём месте и всегда будешь. Не то чтобы ты когда-то прекращал, – ах.

Конечно, она знала. Если он хотел услышать меньше чистой правды, ему... –
Знаю, ты не хочешь так думать, но это правда. Мори не был всем для тебя, и
очевидно ты держишься за что-то здесь. Я не могу придумать никого более
подходящего для того, чем ты являешься сейчас. Но только потому что ты
занимаешься чем-то ещё не значит, что ты становишься чем-то другим. Если
только не хочешь этого.

«Если только не хочешь этого». Это говорил ему Чуя, сказал ему Фукудзава и
теперь Ёсано, и за последние месяцы пребывание в Мафии казалось в меньшей
степени приговором, и...

Смешно и жадно хотеть этого, желать удержать всё, что когда-либо имело для
него значение, в таком маленьком и холодном пространстве как его сердце. Но
он научится, так ведь? По одной ужасной ране за раз, растягивающейся, чтобы
вместить Кёку, и Ацуши, и остальных из Агентства, и Акутагаву, и Анго, и
Одасаку, и Чую, и Элизу, и Мори, и...

Что ж. Это только начало списка, верно? Всё началось с Мори, говоря во многих
смыслах, с агонии разогревания и обработки раны.

– Ёсано, честно, не пойми неправильно, – предупредил он и затем быстро, пылко

обнял её, и поцелуй был, возможно, самым искренним по отношению к кому-
либо, не считая Чуи. – Но ты охуенная.

Ёсано моргнула, как облитый водой кот, и заметно, очаровательно сдержала

крик из-за поцелуя.

– Ну, да, – сказала она, поправляя одежду и корчась от дискомфорта, – я просто

помогала другу.

Дазай подмигнул ей, просто чтобы побыть мудаком и потому что Ёсано вполне
закономерно было неудобно, а значит, пора заставить её чувствовать
неудобство по поводу чего-то потенциально менее смущающего.

– Должен ли я дать тебе номер Коё и даже позвонить?

245/290
– ...Ты же понимаешь, что люди хотят побить тебя не без причины.

Дазай невозмутимо улыбнулся.

– И не без причины большинство из них никогда не отважутся.

– Ты такой ребёнок, – проворчала Ёсано.

– Не всем быть такими же взрослыми, как ты, Ёсано-сэнсей, – очаровательно

произнёс Дазай.

Ёсано ударила его по шее, прямо по болевой точке, хотя по меркам Ёсано это
ещё мягкий выговор.

– Заткнись.

Она точно поладит с Чуей. Возможно, он пригласит Чую на их следующую

вылазку в бар. Как же охуенно думать о чём-то таком. Каким-то образом стать,
даже не осознавая этого, человеком, который ходит выпить со своими друзьями
и партнёром. Человеком, у которого есть партнёр и друзья, с которыми он мог
попробовать такую странную роскошь, как возможность пойти выпить. Однажды
она у него была, и то время казалось мягким сном, даже когда он проходил
через это. Вероятно, если он хотел почувствовать это снова больше, чем боялся,
то это говорило о хорошем.

– Спасибо, – искренне пробормотал он. – Мне было не с кем пропустить это через
себя, а монологи не совсем моё.

Взгляд Ёсано на секунду метнулся к чокеру в небольшой вспышке любопытства.

– Хочешь обсудить ещё что-нибудь, прежде чем магия исчезнет?

– ...Не такого люди ожидают от меня, да? – он снова коснулся чокера, испытывая
то же самое причудливое желание улыбнуться от его давления.

– Да, – подтверждение должно было задеть, задело бы, если бы её голос был не
настолько мягким, чтобы без последствий произнести слова. – Не уверена, что
раньше видела тебя счастливым.

Снова эта улыбка растягивалась на губах, настойчиво пробивалась к свету.

– Я не очень знаком с этим чувством. Но, может, у меня получится.

– Ты можешь испытывать счастье, знаешь ли, – пробормотала Ёсано с

осторожностью, будто знала, как глубоко могут ранить такие слова. Но всё... не
так плохо. Наверное.

– И откуда ты это знаешь?

Ёсано улыбнулась коротко, такая же уставшая.

– Видимо, мне тоже можно.

Что ж, на это ему было нечего ответить, чтобы не прозвучать как мудак.
246/290
– Буду напоминать себе об этом.

– Лучше ты, Дазай. Иначе придётся напомнить мне.

– Какой альтруизм, – парировал Дазай.

Голос Ёсано был сухим, как одно из вин Чуи.

– Я живу, чтобы помогать другим.

Она совсем немного повернулась, давая ему уйти из ванной и от разговора, и

Дазай никогда не был тем, кто отказывается от возможности не обсуждать свои
мысли и чувства, но на полпути к двери оказалось, что ему есть что сказать.
Тестовый запуск идеи; конфиденциальность между врачом и пациентом, даже
если способность Ёсано никогда не могла подействовать на него так, как на
остальных.

– Из-за него мне кажется, что я могу жить в этом мире.

Ёсано долго и пристально смотрела на него, затем улыбнулась. Искренне, решил

Дазай.

– Хорошо. Позволь ему. Живи.

Дазай улыбнулся в ответ и понял, что слова были чем-то вроде эхо. Но всё равно
правдивые. Возможно, правдивее, чем всё остальное, что он говорил.

– Планирую.

Примечание к части

(1) дазай хочет испортить чуе шторы: фольга в тепле поплывёт и прилипнет
(2) в оригинале мыло пахло клементинами - гибриды апельсина и мандарина, но
в россии они известны как марокканские мандарины

247/290
начинают рваться цепи

Дазай был на связи весь день, что было необычно, и Чуе это очень
понравилось. Технически наступил конец его обычного рабочего дня, но у него
были некоторые проблемы с тем, чтобы уйти домой, одна мелочь тянулась за
другой, раздражая. Когда телефон завибрировал, Чуя почти рассеянно взял его –
столько ебучих мелочей, с которыми нужно разобраться – и посмотрел на
сообщение:

«Вернись домой или я оближу все твои картины».

Прорычав, Чуя встал и схватил плащ, поразив Хироцу.

– Я ухожу, – объявил он, набросив плащ на плечи. – Вернусь утром. Разберусь с

этим первым делом, просто... нужно позаботиться кое о чём, – Чуя пронёсся по
зданию на впечатляющей скорости, направляясь к своему мотоциклу. «Вернись
домой», – сказал Дазай, и он невольно радовался этим словам.

Ему потребовалось невероятно короткое время, чтобы добраться до дома на

недавно вернувшемся к нему байке, и, прежде чем за ним закрылась дверь, он
крикнул Дазая. В конце концов, тот этого и хотел. Но Чуя всё же задержался,
чтобы повесить плащ и шляпу.

– Я здесь, милый, – отозвался Дазай, отвратительно подражая домохозяйке,

очевидно чтобы побесить.

Когда Чуя дошёл до гостиной, Дазай расположился на диване и выглядел очень

вкусно в одних пижамных штанах и чокере Чуи. Даже без своих бинтов, и Чуя
оценил вид, подошёл к дивану, протянул руки к горлу и волосам одновременно,
откидывая голову Дазая и старательно целуя. Дазай обнял Чую за плечи,
красиво изгибаясь и торопливо целуя в ответ, тихий короткий стон лёг Чуе на
губы. Попробовав своего Дазая, он прервал поцелуй, выдыхая в губы:

– Привет.

Дазай улыбнулся, тыкаясь в Чую носом.

– Привет. Ты вернулся до того, как я успел облизать твои картины.

– Тебе, блять, повезло, – но он немного ухмыльнулся, потому ему на самом деле

было довольно весело.

Со всей серьёзностью Дазай заявил:

– Потому что Чуя хочет быть единственным предметом искусства, который я

облизываю, – его тон выражал приглашение, искушая Чую.

– Звучит близко к правде, – сказал он и игриво укусил губу Дазая.

– Так скромно.

– Нахуй скромность, – промурлыкал Чуя. – Хочу быть всем для тебя.

248/290
Дазай ухмыльнулся и втянул Чую в более долгий поцелуй, в этот раз
требовательный, и Чуя тут же ответил на удар, немного сдавив рукой горло
Дазая, прежде чем забрался на диван и уселся сверху на него. Поддавшись на
мгновение, Дазай обвил рукой Чую за пояс, другой – за плечо, двинулся, чтобы
укусить Чую за челюсть.

– Я вытащил тебя с собрания?

– М-м, – согласился Чуя, кивая. – Хироцу не обрадовался, – отпустил волосы,

провёл пальцами в перчатке от шеи к груди, животу, резинке штанов, дразня
легкими прикосновениями. Тело Дазая следовало за касаниями Чуи, медленные
колебания, в результате которых имя Чуи сорвалось с его губ, закутанное в
тихий стон. Кончик пальца скользнул под ткань, и Чуя признался: – Мне
понравилось, что ты сказал «вернись домой».

Уголки рта Дазая мягко приподнялись, глаза почти закрылись, в то время как он
ответил:

– Я хотел, чтобы ты был дома со мной, – длинные пальцы прошлись по густым

волосам, почти касаясь головы Чуи, аккуратно потянули, вызывая мурашки.
Голос Дазая был тихим на грани с неуверенностью и надеждой. – Это дом, да,
Чуя?

Слова забрались прямо под кожу Чуи, в грудную клетку, и он улыбнулся в ответ,
положив ладонь на щеку Дазая, кивнул.

– Это дом, Дазай.

– Чей дом, Чуя? – и Чуя ощущал, с какой нуждой он повторял имя, слышал, как
Дазай привязывал себя к нему даже теперь.

– Наш дом, – ответил Чуя, касаясь губами его губ.

Дазай закрыл глаза, и его улыбка стала немного шире, пока он крал короткие
поцелуи.

– Наш дом, – повторил он, и звук его голоса немного разбил сердце Чуи. – Звучит
хорошо, Чуя. Правильно.

От этих маленьких нежных поцелуев Чуя улыбался; они так непохожи на те, что
были у них, до того как всё изменилось, и он поглаживал щеку Дазая большим
пальцем, говоря то, что не могли передать слова.

– И правда, – всё, что он мог сказать в ответ, и этого должно быть достаточно,
подкрепленного долгим поцелуем. Дазай простонал ему в рот, приятная
вибрация радовала и возбуждала. – Мне нравятся твои стоны, – он всё больше и
больше понимал, что ещё ему нравится говорить что-то Дазаю.

– Ты можешь заставить меня стонать, когда захочешь, – поделился Дазай, и Чуя

тихо хихикнул.

– О, знаю, – Чуя скользнул рукой ниже, легко прижимая пальцы к твердеющей

плоти, наслаждаясь тем, как Дазай затаил дыхание, хотя Чуя ничего особо не
делал. Ему нравилась связь, которая установилась между ними, шаги, которые,
249/290
по их мнению, составляли их танец.

Дазай издал тихий всхлип от прикосновений.

– Да, – выдохнул он, гладя Чую по волосам, извиваясь так, будто старался этого
не делать. – Это тело ведь твоё.

Чуя открыто зарычал от этой покорности, вонзаясь в эти слова когтями и зубами
– слышать их всё ещё в новинку, охуенно трогательно. Он сжал пальцы на члене
Дазая, едва ощутимо, не двигая рукой.

– М-м, значит, я могу заставить тебя делать всё, что угодно, да?

Дазай неконтролируемо дёрнул бёдрами, толкаясь в руку, издавая ещё один

стон.

– Что угодно, Чуя, – пообещал он, рвано втягивая воздух. – Я сделаю для тебя что
угодно.

Чуя остро улыбнулся, нежно сжал член Дазая и пробормотал ему в губы:

– Тогда подожди меня, – и полностью отпустил его, встал, игнорируя тихое

хныканье, которое каким-то образом было одновременно мольбой и
возмущением, и направился на кухню за вином.

– Чуя такой несправедливый, – надулся Дазай Чуе в спину, и это почему-то тоже
было мольбой. От способности отказать ему и того факта, что

– Дазаю нравится, – в нём зудело стремление, которого Чуя никогда не

чувствовал. Теперь, когда он его обнаружил, то, конечно, намеревался потакать
ему при любой возможности.

– У тебя нет причин.

– Конечно есть, – прокричал Чуя с кухни, взял вино и бокал и вернулся на диван.
– Мне же нравится, – на этот раз он сел и обнял его одной рукой, когда тот
придвинулся и уткнулся в Чую так, что это можно назвать местью. Чуя отпил
вина, в то же время Дазай впился в него зубами, затем лизнул.

– Хорошо, – пробормотал Дазай ему в кожу. – Ненавижу думать, что я зря был
мудаком в течение десятилетия.

Чуя вплёл пальцы в волосы Дазая.

– Точно не зря. Ты в любом случае завладел моим вниманием.

Дазай тихо рассмеялся и прильнул, явно прося, чтобы его больше погладили.

– Я всегда хотел этого с довольно постыдной силой, – признался он. – Как Хироцу
отчитался о Чёрных ящерицах?

Улыбнувшись признанию, Чуя кивнул.

– Всё такие же сильные и надёжные. Думаю, я подниму им оплату.

250/290
Одобрительное мычание дало понять, что он принял правильное решение.

– Они сделали всё для тебя возможное за последние несколько месяцев, –

ответил Дазай, пряча лицо в изгибе шеи Чуи.

– Да. Кажется, они преданные, – в этом контексте слова всё ещё звучали чуждо,
будто у него не было права ожидать лояльности, только давать её. Шрам
служил напоминанием.

– Преданные, – просто подтвердил Дазай, звук его голоса был таким лёгким,
чистым, что Чуя почувствовал небольшую боль, так же легко поверив в это. –
Гин чуть не прибила Кенджи несколько недель назад за то, что тот вёл
наблюдение за твоим домом, пока не поняла, что он был охраной.

Чуя хихикнул в бокал с вином, представив, возможно, слишком охотно, как Гин и
Кенджи колотят друг друга.

– Я вознагражу их. Охрана должна помогать, верно? Верность лучше... ценить.

Дазай кивнул между укусами на шее Чуи, где раньше был чокер.

– М-м. И их будет сложнее подкупить.

Чуя позволил себе прикрыть глаза, когда вино стекало вниз по горлу, а Дазай
наслаждался его кожей. Он никогда не думал, что такое случится. Не с Дазаем.
И если не с Дазаем, тогда... нет.

– Да, – вздохнул он. – Сложно предать того, кто не только хорошо тебе платит,
но и убьёт тебя. В любом случае я рад, что они есть у меня. Не думаю, что тебе
есть, о чём беспокоиться.

Согласно промурчав, Дазай легко погладил Чую по груди.

– Возможно, тебе захочется добавить к ним новых членов. Расширить

расписание тренировок Хироцу, если он будет набирать подопечных.

Вот опять, ебучая работа.

– Да, наверное, – уступил он. – Он такой странный из-за этого, – каждый раз,
когда он думал о подобном дерьме, время растягивалось. Он тяжело, протяжно
вздохнул и сделал большой глоток вина, чувствуя мурашки от нежных укусов
Дазая. – Я поговорю с ним.

Язык Дазая снова скользнул по наиболее чувствительной коже, где раньше был
чокер Чуи, голос дразняще вибрировал рядом с горлом.

– Всё равно ему пора перейти к роли, требующей больше опыта, чем навыков.

Чуя улыбнулся от зубов на горле, прямо там, где Дазай лизал; он начал
задумываться, не происходило ли здесь что-то определённое. Хихикнул и
драматично спросил:

– Ты только что назвал Хироцу старым?

251/290
– ...Ну, да, – Дазай отстранился, чтобы, моргнув, взглянуть на Чую (это
потребовало усилий из-за разницы в росте, что Чуя обожал). – Он старый.

– Почему-то кажется неправильным так говорить.

– Потому что из-за этого ты чувствуешь себя взро-ослым? – пошутил Дазай и

снова его облизнул, и да, в этом определённо что-то было.

Тихо щёлкнув языком, Чуя ответил в бокал вина:

– Я знаю, что я взрослый, идиот. Я был взрослым, когда ты встретил меня.

– ...Тебе было пятнадцать.

– Хочешь сказать, дело только в физическом возрасте? – голос Чуи был тихим от
внезапного потока воспоминаний.

В ответ пальцы провели по волосам Чуи, и Дазай коротко вздохнул.

– Нет, Чуя, – в голосе была сотня вещей, о которых он не хотел говорить, и у Чуи
не было желания их слышать.

– Но иногда я чувствую себя ребёнком, – признался Чуя. Было что-то дико

устрашающее в том, чтобы сказать Хироцу о повышении. – В этом ты лучше, чем
я.

Полностью неожиданный смех вырвался из Дазая, явно удивив его так же, как
Чую.

– Я как раз думал, насколько чувствую себя не на своём месте иногда.

– Это ничего не меняет. Всё относительно.

– Что, если, – прошептал Дазай рядом с его кожей, – возраст – мошенничество.

– О, нет, – рассмеялся Чуя, и Дазай захихикал с ним.

– Это возможно. Тогда нашлось бы объяснение волосам президента.

Чуя хрюкнул от смеха и потянул Дазая за волосы.

– Хватит.

Даже не глядя на него, Чуя знал, что он сейчас злобно улыбался, как и всегда,
когда решал, что от него требуется вести себя противно.

– Интересно, что это давало бы Акутагаве. Бакенбарды? – и из-за этого он

получил по голове, хотя Чуя хихикал в бокал вина. – Я рассказывал, что он
набрался смелости спросить меня о чокере?

Что ж. Пиздецки неожиданно.

– Правда? Что он сказал? – он конечно же должен знать, потому что мысль о том,
252/290
что Акутагава открыто говорит с Дазаем буквально о чём угодно, просто не
укладывалась в голове.

– Он спросил меня, что это значит... – Дазай прервался на момент, затем

задумчиво продолжил: – Кажется, когда-то он был влюблён в меня.

Это почти величайший грех, в котором Дазай мог сознаться, и Чуя чуть не
выплюнул вино, брызгая слюной.

– Кажется?!

– Я не думал, что это вообще возможно!

– ...Что за идиот.

Дазай возмущённо поднял голову, чтобы глянуть на Чую.

– Кто влюбляется в своих злобных боссов? – требовательно спросил он.

Чуя ухмыльнулся.

– Он просто хотел, чтобы семпай его заметил, – произнёс он тонким голоском.

– Фу, – выплюнул Дазай и тут же в отместку широко, мокро лизнул его в щеку.
Чуя не особо заметил, громко хохоча. – Не смейся, когда я облизываю тебя, –
прорычал Дазай, и Чуя каким-то образом засмеялся сильнее, в восторге от того,
что нашёл, куда уколоть Дазая. От этого его укусили за нос, но затем Дазай
засмеялся вместе с ним, и Чуя стукнул его в ответ, но нежно и смазанно; блять,
он был просто... невероятно, охуенно счастлив.

Губы Дазая нашли губы Чуи, нежный, согревающий поцелуй, и рука Дазая в его
волосах, осторожно тянущая за них. Он сжал руку на шее Дазая, притягивая его
ближе, и вот. Вот, по чему он скучал. Вот ради чего всё было. И теперь оно у него
есть. У них двоих. Дазай прильнул, прижался лбом ко лбу Чуи, слова вылетели
изо рта так, как он редко себе позволял: просто, естественно, без извечного
обдумывания.

– Ты делаешь меня счастливым.

Чуя на секунду захотел подразнить его, но, честно говоря, просто хотелось
признаться:

– Ты тоже делаешь меня счастливым, – целуя, чтобы доказать искренность слов.

– Ёсано сегодня сказала мне идти и жить, – пробормотал Дазай.

– Ёсано? – неожиданно.

Дазай кивнул, вдохнув.

– У нас был разговор по душам, – сообщил он. – Ну, точнее, по травмам. Она
застала меня в размышлениях в гостевом женском туалете, так что это кажется
правильным.

253/290
Ртом Чуя пошёл в одну сторону, а мыслями – в другую.

– Что ты... – а потом нагнал. – Неважно. Не хочу знать. Что она сказала? – весь
этот день оказался каким-то... фантастичным, честно говоря.

Дазай немного улыбнулся, хотя этой улыбке верить не хотелось.

– Что я везде на своём месте, ни одно из них не имеет исключительных прав на

меня. Что ты делаешь меня счастливым, и я не должен останавливать тебя, –
возможно, Дазай пока что не научился улыбаться по-настоящему.

– И она помогла, – не совсем вопрос, потому что Дазай улыбался.

– Настолько, что я поцеловал её. Она была настолько довольной, что не

обезглавила меня сразу после этого, – улыбка превратилась в ухмылку. – Кстати,
мне нужен личный номер телефона Коё.

– ...Ты хочешь дать ей номер Коё.

– На хорошее нужно ответить хорошим, – просиял Дазай, и Чуя немного поплыл.

Он подумал о Коё, о том, что знал о Ёсано и что Дазай всё равно получит номер,
если Чуя не даст, и...

– Ладно, – что хорошего в том, чтобы быть боссом, если это не спасёт его
задницу от Коё?

– Они будут устрашающими, – ухмыльнулся Дазай, и Чуя ответил тем же – снова

на одной стороне шутки, Двойной чёрный против ёбаного мира.

– Будут?

Дазай пригнулся, снова кусая шею Чуи.

– Именно так, – ответил, и вибрация голоса прошлась по коже Чуи живым

существом, тёплым и провоцирующим.

– Тебе очень нравится это место, – мягко сказал Чуя и буквально услышал, как
шестерёнки в голове Дазая останавливаются. Интересно было увидеть, уйдёт ли
Дазай от ответа.

– Там был чокер. Кожа тут немного светлее. Мягче.

– Понятно, – тихо ответил Чуя, тысяча мыслей пронеслись в голосе, исчезнув до

того, как он поймал хотя бы одну.

Дазай нахмурился от его ответа и с небольшим упрёком заявил:

– Ты не можешь забрать чокер.

– Я не хочу его забирать. Но почему не могу? – он с болью обнаружил, насколько

сильно его огорчала эта мысль, не понимая, что огрызнулся слишком резко, пока
Дазай почти не прорычал в ответ:

– Хорошо, потому что он мой.

254/290
– Потому что ты мой.

– Блять, да, – сказал Дазай с прежней яростью. Затем моргнул, нахмурился. –

Стой. Мы спорим. Почему мы спорим?

Немного потрясённый этим словоохотливым до ерунды дьяволом, Чуя ответил:

– Мы... нет?

– О, хорошо, – вздохнул Дазай и снова прильнул к Чуе. Однако в его действиях

была странность, и Чуя никогда не смог бы оставить всё как есть.

– Что? – это был вопрос, но Дазаю не разрешалось не ответить.

Дазай вздохнул снова, громче, несколько сволочно.

– Мне не хватает на тебе чего-нибудь... моего. Чтобы показывало твои чувства ко

мне.

– Ох, – тихо сказал Чуя.

– Просто жадность, – предположил Дазай и поцеловал Чую в шею. Поцелуй

почему-то казался извинением, и от этого... было больно.

– Просто жадность? Правда? – он хотел, чтобы Дазай сказал ему о своих

желаниях. О чём-то кроме... алчности. О чём-то большем, более... реальном.

Тишина затягивалась, в то время как Дазай отстранился и снова взглянул на

него, линия на щеке показывала, что он снова грыз её. Отвратительная, блять,
привычка, от которой Чуя всё не мог избавить его.

– И ещё много всего, – прошептал Дазай, и затем резко, на выдохе: –

Собственничество. Жажда. Чувство, что я всегда с тобой, даже если меня нет
рядом.

– Ты всегда со мной, – прошептал Чуя в ответ.

– Знаю.

– И рядом сейчас, – мягко подстрекнул, и намёк на улыбку появился на лице

Дазая.

– Да.

– Но тем не менее хочешь этого? – Чуя не был уверен, что это вопрос, но всё
равно хотел ответа. Нуждался в нём, наверное.

– Да, – предоставил ответ Дазай, – даже если не должен.

Чуя коротко, но очень раздражённо вздохнул.

– Просто... перестань говорить, что должен и не должен. Просто, блять, скажи

мне, чего хочешь.
255/290
Невероятно, но Дазай, оскорбившись, посмотрел на него и зло выпалил:

– Я хочу, чтобы каждый знал, что ты тоже мой. Блять.

На губах Чуи играла крошечная ухмылка.

– Ладно, – просто сказал он, – тогда реши как.

– ...То есть ты просто хочешь, чтобы я чего-то потребовал от тебя?

– Ну да, – ответил Чуя. – Я хочу чувствовать то же самое.

Дазай моргнул, явно пытаясь усвоить сказанное.

– Я мог бы, – задумался он и снова моргнул. – Могу, – и тут же чуть не вздохнул с

открытым ртом, когда до него дошло. – Блять, я хочу. Очень, – и взгляд, которым
он посмотрел на Чую, совсем чуть-чуть губительный.

– Так сделай, – сказал Чуя самую простую в мире вещь. – Ты был требовательным
ублюдком со дня нашей встречи, и я по-прежнему хочу тебя. Ладно? Скажи, чего
хочешь, и, если перегнёшь, пеняй на себя. Договорились?

Он даже не успел заметить ухмылку Дазая, прежде чем его снова поцеловали,
быстро, грубо, пальцы сжимали волосы.

– Ох, ты пожалеешь, – ещё один поцелуй, Дазай ухмылялся Чуе в рот. – Но уже
слишком поздно.

Чуя спокойно проигнорировал эти слова.

– Ты охуенно высокого мнения о себе, если думаешь, что можешь заставить меня
пожалеть.

Широко, лучезарно улыбаясь, Дазай спросил:

– Это вызов, вешалка для шляп?

– Ты тупица, если забыл.

Снова целуя, Дазай толкнул Чую на диван, забрался сверху, беря контроль и
вызывая тихий удивленный звук у Чуи, который долго отказывался сдаваться.
Ему хотелось узнать, что Дазай сделает, что сделал бы, если бы Чуя сдался и
дал ему то, что он хочет. Он немного удивил Чую, нахлынув на него волной,
обрушившейся на берег его тела, осторожно, но ошеломляюще.

Что-то в нём успокаивалось от ощущения глубины желания Дазая, пальцев,

нащупывающих пуговицы, и от того, как он оторвал две последние, сжав зубы на
губе Чуи. Быть в клетке тела Дазая идеально, прижиматься к нему, обнимать и
держать его, и Чуя укусил в ответ сильнее, недвусмысленный вызов... дерзость;
Дазай пылко ответил, тихий, зловещий смех вырвался из него, когда он снял
жилетку Чуи, принимаясь за рубашку. Чуя задрожал от звука его голоса, от
обещания в нём, и позволил Дазаю в этот момент обладать им, прижимать зубы
к коже Чуи, телу, оставлять синяки, которые Чуя чувствовал бы завтра и после.
256/290
Сейчас он мог позволить себе всё.

– Скажи, кто владеет мной, Чуя, – промурлыкал Дазай напротив его шеи, и Чуя
выгнул спину, когда его потянули за волосы.

– Я владею тобой, Дазай. Каждым твоим сантиметром, моё сокровище, – и

сорвался на стон, когда Дазай оставил на нём отметину.

Дазай тёрся об него грубо, в соответствии с урчанием в горле, пальцами водил

под тканью рубашки Чуи, прижимал их к животу, слегка царапал.

– Чуя, скажи что-нибудь ещё... – зубы снова на шее Чуи, ногтями высекались
искры вдоль оставленных дорожек, Чуя сжимал волосы Дазая, подаваясь
навстречу всем телом, полный желания почувствовать контакт, почувствовать
его.

Ёжась от звуков, издаваемых им, нежно-грубых, как прикосновения, Чуя

бездумно ответил:

– Ты единственный, кого я хотел. Никого, как тебя. Ты принадлежишь мне, рядом

со мной...

Короткий звук вырвался из горла Дазая, и Чуя знал: он слышал его. Он снова
жёстко поцеловал Чую, губами собирая признание.

– Никого другого не должно быть, – почти прорычал Дазай, облизнул губу Чуи. –
Или мне придётся искупаться в их крови.

Неожиданно Чую прошило дрожью из-за этого властного заявления, на секунду

он стал сверхчувствительным к каждому прикосновению и вздоху, зашипел.

– ...Правда? Ты доказал бы свою преданность? – он зашёл довольно далеко, но

Чую вели эмоции и голые инстинкты, он даже не подумал остановиться.

Дазай прикоснулся пальцами к соску Чуи и произнёс ему в губы:

– Тысячу раз, если хочешь, – быстрым движением намотал рубашку Чуи на руку и
дёрнул, оставшиеся пуговицы оторвались, рассыпались вокруг.

– Хочу, блять, – низким голосом ответил Чуя, слегка задыхаясь, пока как мог
прижимался к Дазаю, рукой в перчатке залез в штаны Дазая и схватил за
задницу. – Каждый день. Вставай на колени и показывай... Подари мне кровь и
поцелуи своим великолепным грязным ртом.

Не отодвигаясь, Дазай вынул нож Чуи из набедренной кобуры и начал разрезать

на нём штаны, осторожно обращаясь с лезвием, которое Чуя всегда затачивал;
оно было очень близко к тому, чтобы порезать кожу, но не ранило. Несмотря на
все шутки о неловкости Дазая, он всегда удивительно контролировал себя, и Чуя
был очень рад этому сейчас, когда холодный металл угрожал его коже.

– Скажи, что ты сделаешь, когда я встану на колени перед тобой с кровью на

руках, – плоская поверхность ножа коснулась колена, и Дазай начал резать с
другой стороны.

257/290
Чуе нравилось его чувствовать и знать, что Дазай позволял себе вольности,
потому что Чуя разрешал ему. Он не боялся, что Дазай его порежет, и даже не
возражал. Снова подался навстречу Дазаю, рискуя зацепить его краем зуба.

– Заставлю цепляться за меня этими руками, пока буду трахать тебя в рот, –
ответил он и был награждён глубоким стоном Дазая, откровенным желанием в
нём.

Дазай повернул запястье, разрезая штаны на другой ноге немного медленнее.

– Я бы замарал твои бёдра кровью.

– Я бы с радостью посмотрел на отпечатки крови на моей коже, – ответил Чуя. –

Ты дал бы мне доказательство, и я принял бы его, как и всё от тебя.

Дазай задумчиво промычал.

– Даже если бы я испортил и запятнал тебя?

Слова дошли до Чуи настойчивым утверждением, что Дазай сломанный,

разрушительный. Замер, впился в Дазая взглядом, голос низкий, почти
холодный:

– Твои прикосновения никогда не испортят меня. – Дазай задержал дыхание,

рука тряслась, оставив крошечный порез на икре Чуи, который тот почти не
заметил. Дазай смотрел ему в глаза с вопросом, страхом, и Чуя едва слышал, как
пылко повторяет: – Ты никогда не испортишь меня.

Установившаяся между ними тишина растянулась, окутала их, когда Дазай

поднял руку и обхватил шею Чуи сбоку.

– Я сберегу тебя, – выдохнул он и тяжело сглотнул. – Я могу сберечь тебя, –

повторил Дазай, будто от этого слова становились более правдивыми.

Рука сжала запястье Дазая; Чуя вложил столько уверенности, сколько мог, в
единственное слово, которое Дазаю нужно было услышать от него:

– Знаю.

Большой палец аккуратно гладил мягкую кожу горла Чуи – успокоение,

обещание, угроза, и Чуя всё поймёт. В конце концов, он так же делал с Дазаем,
как часто после смерти Мори?

– Потому что ты мой, – повторил Дазай утверждение Чуи. – Мой Чуя, – вдохнул и
не отвёл взгляда, заканчивая разрезать штаны Чуи, стягивая их и оставляя Чую
по большей части голым перед ним. – Всё моё, – рискнул сказать, снова
скользнув руками по ногам Чуи. – Весь ты.

– Весь я, – тихо подтвердил Чуя. – Всё твоё, – и он никогда не вкладывал больше

смысла в слова, чем каждый раз, когда отдавал всего себя этим заявлениям и
требовал того же от Дазая. В этом было что-то одновременно идеальное и
пугающее, в том, чтобы выделять их так друг для друга, призыв к неистовой
преданности и ответ на неё.

258/290
Опустив руку, чтобы прижать её к груди Чуи, Дазай толкнул его ниже на диван,
наклонился, облизывая мокрую длину члена Чуи, дразня, довольный тем, как он
дёргается. Тихий стон Чуи смешался с более громким стоном Дазая, и
симпатичные губки провели по твёрдой плоти, в то время как Дазай продолжал:

– Я владею тобой, телом и душой, – и прижался в мучительно мягком поцелуе к

головке. – Единственный, кого я хотел, – на мгновение жёстко впился ногтями в
кожу Чуи. – Только я, потому что я единственный, кто подходит тебе.

Чувствуя мурашки от этих слов, Чуя вплёл пальцы в волосы Дазая, пристально,
прямо посмотрел на него, возвращая слова:

– Ты владеешь мной. Я никогда не хотел никого другого. И не захочу, потому что

ты мой, ты подходишь мне. Единственный, – и это правда, все слова – правда, у
Дазая было право требовать их за всё, что он позволил Чуе взять. За каждый
звук преданности, который Дазай давал ему или даст, и Чуя чувствовал то же,
думал то же. Он никогда, никогда не будет большим без Дазая, и тот должен
был это знать. Заслуживал знать.

На мгновение слов не осталось, в ответ Дазай взял член Чуи в рот, целиком,
глубоко, и блять, блять, так горячо и требовательно, быстрый, грубый ритм,
который угрожал ровному дыханию Чуи. Он подавил крик, и нахуй всё, если он
забудет, как дышать, просто глядя на это. Умный рот Дазая на нём, волосы
Дазая в беспорядке между пальцами в перчатке, когда он двигался в том же
ритме, немного толкаясь в рот, потому что, пока он трахал Дазая, сердце ныло
от боли. Выдохнул:

– Телом и душой... – и Дазай издал резкий звук, поднял взгляд и отстранился,

чтобы ухмыльнуться ему острой, зловещей улыбкой.

– Докажи, что владеешь мной, – бросил вызов он, и Чуя не мог устоять, понимая
желание Дазая и сам желая такой перестановки сквозь тот факт, что Чуя
владеет Дазаем, о чём они жадно договорились; прелестная маленькая
матрёшка подчинения и контроля.

Так что Чуя прорычал, схватил Дазая обеими руками, насадил его ртом на свой
член, проникая глубоко.

– С какого хуя ты решил, что можешь требовать? – и это было идеально, так, как
они оба хотели; Чуя давал Дазаю желаемое, заставляя его взять то, что Чуя
давал, и, блять, он давал всё. Дазай отдал ему часть того, что он потерял, став
Портовой мафией, позволил ему быть оборванным по краям. – Ты всегда
выглядишь охуенно с моим членом во рту, – выдохнул Чуя, зная, как Дазаю
нравится похвала.

Ещё несколько мгновений, и Дазай снова отстранился, Чуя прошипел, отпуская

его, чувствуя холод и ноющую боль в члене из-за отсутствия горячего рта Дазая.

– Тебе и правда нравится ставить меня на колени, да? – вопрос был полностью
риторическим, потому что они оба знали, как Чуе пиздецки нравилось и что он
делал это при любой возможности. Дазай встал, вплёл руку в волосы Чуи,
притянул к себе. Пробормотал в губы: – Такой развратный, мой Чуя, – и грубо
поцеловал. Это охуенно идеальный повторный переворот, и Чуя плыл. Он
подвинулся, обернул руку вокруг шеи Дазая и прижался к нему.
259/290
Дазай укусил немного дразняще и задумчиво пробормотал между поцелуями:

– Как думаешь, я донесу тебя до кровати?

– Хочешь рискнуть?

Дазай задумался и затем ухмыльнулся.

– Если я уроню тебя, то ты сорвёшься на моей заднице? – он дёрнул, и Чуя

послушно забрался на него, крепко схватив ногами за пояс, руку обернув вокруг
шеи. Он мог бы облегчить Дазаю задачу, но без его способности это был просто
Дазай с мышечной массой Чуи.

– Лучше, блять, надейся и верь.

260/290
расправили крылья, те ясным огнём засверкали

Дазай с удивлением понял, что насторожен терпением Акутагавы.

Его отправляли в ВДА трижды, после того Дазай вышвыривал его обучения ради,
и, судя по всему, он отлично справлялся, по крайней мере, ему написал
Куникида, определённо не жалуясь на рабочую этику Акутагавы, что у того
приравнивалось к рекомендации или предложении о дружбе от кого-нибудь
другого. В последний раз его отправили туда на целых пять дней, и Дазай
ожидал какого-нибудь разговора по этому поводу, особенно учитывая, что
причиной не служил никакой проступок (предыдущий тоже), но всё, что он
получил, – выражение лица висельника и мрачная решимость, с которыми
Акутагава встречал всё: от самоубийственных миссий до истощения запасов в
близлежащем магазине.

Конечно, у Дазая не было времени следить за ним, потому что у него почему-то,
почему-то оказалось два стола, заваленных бумагами, вместо одного. У
Фукудзавы с Чуей была стратегические важная встреча по поводу роли Дазая в
качестве связующего звена (Дазаю было запрещено появляться на встрече в
наказание за то, что он описал её как «торговлю его телом» – досадно, потому
что он очень любил подслушивать такие разговоры), и почти тут же, кажется,
появились просьбы о совместной работе: одно или два предварительных
предложения о совместных тренировках, информация по делам ВДА и тайные
подсказки о тех, кто не обрадовался заявлению Чуи о прекращении торговли
людьми. Забавно, но у большинства протестующих сложилось впечатление, что
Дазай имел какое-то отношение к заявлению, как будто он когда-либо был
особенно вовлечен в такого рода защиту морали, как будто они все забыли, что
первая банда Чуи была сформировала для защиты именно от подобного рода
вещей. Чуя мог следовать видению Мори, но у него всегда был собственный
стержень, и, если они думали, что Дазай был каким-то моральным ориентиром,
что ж, такая глупость должна исчезнуть. Куда исчезнуть, его не волновало, это
было проблемой Чуи. И Хироцу, когда бы там Чуя ни сообщил ему о повышении.

Всё это каким-то образом значило, что у Дазая оказался собственный стол в
офисе Чуи и кабинет, по размеру напоминающий платяной шкаф (может, шутка
и стара, но некоторым возраст к лицу), чтобы вести в нём дела, когда Чуя
разбирался с чем-то, в чём Дазай не участвовал (после слегка смущённого
покашливания список расширился, когда до него дошло, что Чуя давал ему
работу для собственного успокоения). Его личный офис. Он наконец заработал
своё маленькое помещение к двадцати пяти, и для этого всего лишь пришлось
быть преступником мирового класса и детективом.

Шарканье за дверью было долгожданной передышкой как от собственных

мыслей, так и от нежеланного увеличения рабочей нагрузки. Ах, этот кашель.

– Я ждал тебя, – крикнул он в тот момент, когда Акутагава постучал.

Он вошёл едва слышно, словно тень, тихо вздохнул, наверняка разражённый,

оттого что Дазай догадался о его приходе.

– Тогда, уверен, вы знаете, почему я здесь.

– Возможно, – признался Дазай. – Но тебе всё равно стоит высказаться.

261/290
– Не нужно. Я буду прямолинеен. Почему вы продолжаете отправлять меня в
ВДА? Я понимаю, что это должно быть наказанием, но не знаю, за что, – во
взгляде что-то промелькнуло, вроде злости. Или тревоги. – Последние два раза я
ничего не сделал.

– Второй и третий разы не были за какие-то провинности. Я подумал, ты

поймёшь намёк, что это не наказание.

– ...Как? Вы ничего мне не говорите. Если бы я предположил что-то подобное, вы

потом вернулись бы, говоря, что ясно выразились и я должен довести дело до
конца.

Ну, вот и проблема. Акутагава не был неправ, и это тоже добавляло работы. Он
ущипнул переносицу, заталкивая поглубже вину, о которой всё равно не стоило
беспокоиться.

– Я... и в правду похерил тебя, да?

Акутагава выглядел почти комично сбитым с толку.

– Что?

Дазай указал на стул, который был комфортным, а не на тот, что только

выглядел удобным.

– Сядь. Просто... – мысль об извинении казалась непривычной, и, наверное,

приведёт к тому, что Акутагава вызовет экзорциста. Говорить с ним об этом –
что бы под этим ни подразумевалось – было ещё более феерически странным. – Я
не очень хорош в этом, – мягко сказано. Очень мягко. Подойдёт ли лучше голос
Одасаку? Чуи? Стоп, нет, Акутагавала знал их. Влияние Мори или Ранпо –
просто... нет, значит, наверное, Фукудзава. – Ладно, послушай, – сказал он и тут
же потерял всю решимость.

Акутагава ждал, выглядя при этом всё более озадаченным. В итоге даже
немного обеспокоенным. В этом, наверное, был смысл.

– Слушай, я ублюдочно себя вёл, – наверное, это звучит слишком Странно для
Акугатавы, но как есть. – Сейчас я пытаюсь быть лучше, но у меня не очень
получается, – некоторые воспоминания о том, как Чуя отреагировал бы, как он
вёл себя со своим отрядом, подсказали ему: – Отныне я буду стараться быть
точнее в инструкциях и намерениях.

– ...Хорошо, – сказал Акутагава после самой долгой в мире паузы.

Вот. Вот так, наверное, ощущается вальс с дикобразом. Внутренний Чуя

предложил: «Шлёпни его по спине и позови выпить», и это... еще более
сюрреалистичный способ извиниться. Как это работает? А если Дазай напьётся?
А если Акутагава? Что, если он заплачет? Дазай всё ещё не знал, что делать,
когда... глаза текут.

– Так вот. Это не наказание, – красноречиво. Поистине.

– Я понимаю, – сказал Акутагава, будто это до Дазая доходило с трудом.

262/290
– Ну, тогда что же это может быть? – спросил Дазай, тут же почувствовав себя
виноватым за резкий тон.

Акутагава пристально взглянул на него.

– Не знаю, и, как мы уже установили, я не намерен гадать.

Агрх. Ладно.

– Ладно. Я отправил тебя учиться. Конкретно у Куникиды, но в целом в

Агентстве.

Акутагава нахмурился, явно отказываясь менять убеждения.

– Вы не можете. Я не уйду из Портовой мафии.

– И не нужно, – спокойно сказал Дазай, сдаваясь, и посвятил его в свой план. – Я

хочу, чтобы ты сыграл ту же роль, что и я.

– Что? Зачем? Чуя знает об этом?

Дазай моргнул, немного озадаченный тем, что Акутагава проверял, действовал

ли Дазай без ведома и одобрения Чуи. С другой стороны, им, вероятно,
руководили устаревшие привычки. Устаревшие привычки и новая, блестящая
перспектива.

– Акутагава, – произнёс он медленно, – когда ты в последний раз убивал кого-

нибудь?

– Не знаю, – резко ответил Акутагава, тут же защищаясь. – Давно.

И тут же захотелось рявкнуть на него в ответ, пришлось сдержаться.

– Расслабься. Ты не первый такой в Мафии.

И он так сильно пытался не думать об этом. Но ему приходилось. Кроме тех

моментов, когда он планировал бросить Акутагаву на другую сторону,
предоставить ему этот якорь. «Спаси несколько сирот», верно же? Стоило того.

– Какой такой? – продолжал защищаться Акутагава. – Я просто не хотел никого

убивать. Никто не злил меня до такой степени.

Дазай моргнул, почему-то в недоумении.

– ...Я честно не знаю, как выразиться вежливо, но, думаю, тебе стоит проверить,
снизилась ли раздражительность из-за отсутствия желания убивать.

Акутагава ощетинился сильнее, словно желая доказать, что всё ещё мог делать
это.

– Не знаю, о чём вы. Я просто... привык.

Здесь скрывалась прелестная возможность провалиться в маленькую пещеру

263/290
мокрых камней и струящейся по ним вины, если он захочет. Может, даже если
не захочет. Почему Дазай так и не привык, несмотря на то что годами не убивал?

– В любом случае, – пробормотал Дазай, решив позволить себе упасть в эту

кроличью нору в какой-нибудь неопределённый момент в будущем, – я планирую
и дальше отправлять тебя в Агентство, когда им нужно будет немного огневой
мощи. Можешь озвучить любые возражения.

Акутагава бросил на него менее настороженный взгляд, больше просто...

озадаченный.

– Так я могу быть... вами. На другой стороне. Что насчёт мелкого парня?

Дазай сцепил пальцы и пристально посмотрел добродушным взглядом,

практически вынуждая признаться в своём странном... увлечении.

– Интересный вопрос. Почему ты считаешь, что Ацуши имеет какое-то

отношение к этому вопросу?

– Потому что вы продолжаете отправлять меня к нему и заставляете с ним

работать. Я хочу знать почему.

Дазай недоумённо глянул на него, наконец растеряв всё терпение.

– ...Ты не осознаешь, что влюблён в него?

Удивительно много выражений промелькнуло на лице Акутагавы, будто они

разбежались с вершины вулкана, испугавшись его извержения, и он наконец
решил остановиться на искреннем раздражении, которое давало Дазаю надежду
на будущее. На самом деле это очень напоминало взгляд Чуи на Дазая, что было
справедливо, даже если Акутагава всё равно, наверное, не хотел напомнить
Чую. И затем ответил:

– Что? Нет. Всё равно он не заинтересован.

Удивительно. Правда удивительно, что два из трёх самых неожиданных

заявлений за последнее время... за всю жизнь... он услышал от Акутагавы.
Может, проблема в Акутагаве. Что на самом деле было разумной гипотезой,
потому что каждое решение Акутагавы в области межличностных отношений,
видимо, было посвящено подавлению силы убеждения Дазая.

– Он... довольно бисексуален, если это поможет, – слабо проговорил он, пытаясь
быть дипломатичным хотя бы один-единственный раз.

Акутагава отнёсся к предложению с презрением, с каким Дазай относился к

бинтам, от которых чесалась кожа, и требованиям о встрече с большим
количеством опечаток.

– Конечно не поможет. Никак. Нечему помогать, – потрясающе, как ему удалось

вкладывать в каждое последующее слово всё больше недовольства.

– ...Ладно, – произнёс Дазай всё так же ровно. Видимо, пришло время для
радикальных изменений в подходе. Он вытащил телефон, нажал единицу. Пора,
наверное, доверить Чуе решить этот вопрос. – Чуя, ты на сегодня уже закончил?
264/290
– Да, – настороженно ответил Чуя, его тон идеально подходил отчаянию во
взгляде Акутагавы. – В чём дело?

>>><<<

Звонок телефона был довольно будничным, но он всё равно вздрогнул.

Собственно говоря, он не был таким уж неожиданным. Он проснулся с

небольшим похмельем, из-за того что они ходили пить с Акутагавой и Чуей, и с
непередаваемой уверенностью, что так или иначе где-то второй ботинок
нетерпеливо устремлялся к земле (1). Это было одно из наименее любимых
чувств (а его пытали, господи прости), но оно никогда не подводило его – просто
интуиция на мгновение опередила интеллект, а ему пришлось неловко
дергаться в середине. Поэтому так придавало облегчение слышать звонок от
того, кого он особенно не хотел слышать, чтобы он наконец мог разобраться с
обувью, которая прибыла без его ведома и согласия.

– Дазай, – чётко произнёс он, выйдя в коридор подальше от пытливых глаз.

– Привет, Дазай-кун.

– Анго! – прощебетал Дазай, засияв, словно солнце, со ртом, полным пепла.

– Надеюсь, с тобой всё хорошо, – голос Анго немного потрескивал.

Дазай рассмеялся, звук резал горло.

– Ты спрашиваешь о моём здоровье, Анго? Хочешь услышать правду, печальную

правду или совершенно точную правду?

– Как тебе угодно, Дазай.

– Не должно ли быть как тебе угодно, Анго? Ты никогда не звонишь мне, пока не
ухватишься за что-то действительно хорошее, – и частично это была вина Дазая,
но только частично, чёрт возьми.

– Нам нужно встретиться. Наедине.

– Так вперёд, Анго, – пробормотал Дазай. – Давай, хотя бы убеди меня.

– Я получил некоторую информацию, которую тебе следует знать. И, возможно,

не захочешь, чтобы её знал кто-нибудь другой.

– Такой много, разве нет? Ладно. Давай встретимся у колеса обозрения (2)
через... два часа? – будет хорошо и поздно. До диллерского времени, но как раз
когда исчезнут все парочки.

– В полночь тогда, – сказал Анго и мог сказать больше, пока Дазай не закончил
вызов.

Конечно, он появился не в назначенное время: пришёл достаточно рано, чтобы

265/290
выяснить, не сопровождал ли кто-то Анго в тайне, и что-то побудило его не
использовать силы Мафии для извлечения информации. «Что-то» – будто он не
знал что. Будто оно не скользило по предплечьям и груди, не подбиралось к
горлу, ударяясь о чокер. Чёртова папка стояла дамбой, подумалось ему, и он
невольно улыбнулся про себя из-за каламбура (3). Но это всё же странно, потому
что новости о Дазае и Мори... ну, устарели, за отсутствием слова получше. Тем
не менее, он потенциально сможет залатать утечки из Мафии в
Спецподразделение по делам эсперов, и узнать, за чем гнался Анго, стоило
неудобств встречи с ним сегодня.

Что интересно, Анго действительно был один и в полном одиночестве пришёл на

пирс, где ждал Дазай. Значит, он либо был достаточно уверен в себе, чтобы в
одиночку встречаться с Дазаем, либо искренне, из лучших побуждений делился
с ним информацией.

Как будто за последние три месяца Дазай не израсходовал всю удачу и

последний вариант окажется правдой.

Анго появился точно через два часа там, где Дазай ждал. Он выглядел необычно
неприветливо, что не вело ни к чему хорошему.

– Анго, мой старый друг! – воскликнул Дазай, распахнув объятия в жесте,

который, как они оба знали, был неискренним. Маленькая чашка яда, из которой
тот мог бы глотнуть, если бы захотел.

– Дазай, – произнёс Анго, сохраняя выверенное спокойствие. – Как ты?

– Лучше, чем когда-либо, на самом деле, – весело сказал Дазай, уверенный, что
ему не поверят, даже если он говорил правду. В конце концов, она была
довольно невероятной.

– Что ж, – что-то показалось в выражении Анго – тот же коктейль, сжигающий

Дазаю горло каждый раз, когда эти истории пролетали перед глазами, словно
остаточные образы, и он засунул руки – в карманы и прошлое, которому эти
картинки принадлежали, – куда подальше. – Полагаю, ты предпочтёшь перейти
сразу к делу. Я получил определённую информацию о тебе, как я и сказал.

– М-м, да, так и сказал. Что же за информация, Анго?

– Как ты знаешь, информация о том, что Мори с тобой сделал, общедоступна

сейчас, м? Полагаю, твои дорогие праведные коллеги заверили тебя, что это
неважно, что они в любом случае доверяют тебе.

Дорогие и праведные. Когда-то он отклонил одно и пренебрегал другим.

– Как ты и сказал. Уверен, такое важно... другим людям.

– Это не твоя вина, конечно. Никто по праву не может держать на тебя зло, –
Анго замолчал, затем продолжил, поднял одну руку, призывая не перебивать. –
Но... что, если это не совсем правда? Если есть основания полагать, что ты был
соучастником?

– Ты немного отстаешь от времени, знаешь ли, – пробормотал Дазай. – Всем в

Мафии понятно, что я всё это время позволял ему издеваться надо мной.
266/290
– Ах, но не все так думают, правда? – парировал Анго. – Некоторые, видимо, всё
ещё уверены, что ты жертва. Внутренний круг, который ты убедил в этом.

– Ах, конечно, – бодро произнёс Дазай, потому что ни во рту, ни в голове не было
желчи, совсем. Все файлы, которые он к этому времени нашёл –
распространяемые в Мафии, те, что были доставлены в ВДА в обычный будний
день и что были переданы той токийской банде, – были идентичны, но сам факт
этого единообразия не давал успокоиться. Это просто не похоже на
Достоевского. Естественно, если в информации, которой у Дазая не было,
скрывался какой-нибудь неприятный сюрприз, конечно же, она достанется
правительству. Ну конечно. И безусловно Анго бы костьми лёг, чтобы донести до
него информацию, какой бы выгоды он ни хотел извлечь. – Так что он тебе дал и
почему это должно меня волновать, когда такой тезис абсурден?

– В коллекции Мори были очень интересные наркотики. Ты нашёл их...

полезными.

– Конечно были, – сказал Дазай – уловка, чтобы выиграть время, чтобы начать
пробиваться через собственный лёд. Или промерзнуть глубже. Один из этих
вариантов. – Я использовал их на допросах множество раз и не скрывал этого.

– Думаю, ты понимаешь, о чём я. О тех, что пригодились тебе, из-за которых ты

забыл. О которых ты просил.

Явное раздражение Анго немного радовало, удовольствие разливалось

масляным пятном в бездне океана. Но он, наверное, сгорел бы от нетерпения,
если бы Дазай упрямился слишком долго. Значит, пора задать наводящий
вопрос.

– Зачем бы мне просить о чём-то таком, когда в таком случае я просто останусь в
руках худшего?

Правильный ход, судя по лицу Анго.

– Разве это не правильный вопрос? Зачем бы тебе выбирать забывать –

постоянно – и оставаться в его руках, когда в момент выбора ты осознаешь, что
он делает с тобой? И что сделает это снова?

Дазай беспечно засунул руки в карманы, взглянув на него с недоумением.

– Поэтому я ничего не выбирал. Становится утомительно, Анго.

– Судя по моей информации, ты мог предпочитать продолжения, но без нужды

признаваться в этом.

Ох.

Ох, ну.

Вот как.

Это было настолько прямо противоположно истине, что почти показалось ему
смешным. И настолько на грани фола, что вместо этого просто поразило его, как
267/290
будто физически снесло с ног, открыв внутренние кровотечения. Наверное, это
была небольшая дегустация того, что чувствовал Чуя в разгар Порчи, когда его
начинало разрывать изнутри.

Самое худшее – в это можно было поверить. Такое вполне свойственно ему,
разве нет? Дазай, чего-то желающий, желающий не знать, чего хочет.
Создавший ситуацию, в которой было бы разумно со стороны Мори забрать у
него воспоминания, отдавшийся единственному человеку, у которого были как
навыки, так и готовность дать ему то, чего он хотел. Ведь он, возможно, увидел
нежность в руках Мори, когда тот ломал ему кости и зашивал глаз, возможно, он
принял приглашение.

Нет, наверное, это не худшее. Худшее – он действительно мог бы, если бы ему
пришло в голову подобное. А ему не пришло.

Так ведь?

– Понравилась тебе эта информация? – пробормотал Дазай, яд просачивался из

самого нутра в его взгляд, голос. – Читать похотливые мысли этой крысы обо
мне?

Дискомфорт мелькнул где-то в отражении света от очков Анго.

– Конечно нет. Но тебе знакомы возможные неприятности, так что держи язык за
зубами. У тебя есть выбор, что сделать с этой информацией. Я единственный,
кто знает о её существовании. Всё может так и остаться, но не бесплатно.

Интересно. Он в первый раз показал, что лжёт.

Почему-то было больно думать, что Анго верил в его причастность. Но опять же,
Анго всегда яснее, чем Одасаку, видел худшее в нём, разве не так?

Дазай наклонил голову.

– Почему ты считаешь, что мне не наплевать?

– Потому что мнение остальных о тебе поменяется, не правда ли, Дазай? Мнение
Чуи-сана. Что он почувствует из-за убийства Мори, если узнает?

– Что за куча странных заявлений, Анго, – промямлил Дазай спокойно и холодно.

– Раньше ты никогда не считал меня тупым или некомпетентным, Дазай. Не

начинай сейчас.

– М-м, потому что вот он ты, превращаешься... в кого, Анго? Шантажиста?

Угрозу? – Дазай подошёл ближе, на расстояние удара, и они оба знали это. Но
Анго не дёрнулся. У него не было прикрытия. Только, видимо, уверенность, и
мысли, горчащие на языке. – Что ты, по-твоему, получишь таким образом?

– Тебя, – спокойно ответил Анго.

Слово дошло до него словно через огромную толщу воды, всё преломлялось и
искажалось. Он хотел к Чуе. К Чуе подальше от всего этого.

268/290
– Ах, ты не совсем мой типаж. Или ты хочешь чего-то... в профессиональном
плане?

Анго немного скривился, но, видимо, слишком давно имел дело с Дазаем,
флиртующем ради отвода глаз, чтобы его можно было смутить.

– Я хочу тебя под крышу Спецподразделения, так сказать.

Он почувствовал странный импульс, который спустя мгновение

идентифицировал как желание рассмеяться.

– ...Ты хочешь меня в Спецподразделение. И считаешь, что можешь

использовать хорошее мнение других против меня?

– Может и других. Чуи? О да, – намёк на улыбку на лице. Намёк на уверенность,

которую дали ему последние выплюнутые Дазаем слова, и он теперь жалел о
них. – Как вариант, можешь остаться на своём месте. Верю, что ты можешь
принести мне выгоду в любом случае. Я мог бы использовать информацию,
которую ты достанешь из центра событий.

Стыдно. От позора тяжесть, холод поселялись где-то в грудной клетке. Где-то

не здесь, не в его теле, что стояло теперь здесь.

– ...Ты так устал видеть нож в моей спине, что предпочитаешь разбираться со
мной лицом к лицу? – подлый удар, слабый, и они оба знали это. Оба знали, что
он не может ответить «нет». Нужен план. Нужно подумать. Как он мог
извернуться, чтобы его ложь не была хуже того, во что Анго может заставить
всех поверить? Что могло быть хуже правды, которая была хуже всего, о чём он
мог подумать? – Хорошо. Я рассмотрю твоё предложение. Встретимся завтра?

Анго выглядел слегка подозрительным, а значит, наверное, был очень

насторожен.

– Тогда до завтра. Не пытайся покинуть город.

– Какого ты низкого обо мне мнения, – весело произнёс Дазай, ведь правда. Не о
таком риске Анго мог волноваться.

Он, к сожалению, действительно был недальновиден (4).

Примечание к части

(1) есть идиома, которая дословно переводится "ожидать, что упадёт второй
ботинок" и означает предчувствие чего-то нехорошего
(2) в оригинале Cosmo clock
(3) в оригинале используется слово, означающее перекрытие дамбой, оно
созвучно с "чёртова"
(4) ещё одна игра слов: анго близорукий

269/290
над небесами, как молитвы возлюбленных

Что-то в нём двигалось быстро, дёрганно, конвульсивно спотыкалось и

билось. Наконец до него дошло, что это было его сердце, движение крови словно
призывало приливы, такие близкие, близкие к нему здесь, на пирсе. Готовые с
нежностью поглотить его, если бы он захотел, и ох, как же он хотел, до боли в
душе хотел, пульс ускорялся от стремления покрыться известью. Теперь было
легко, когда никто не ожидал от него подобного. Он мог проглотить немногим
больше миорелаксантов, позволить им утащить его вниз, прочь, и на этом всё.
Может, они настолько не ожидали бы этого, что списали бы на случайность.
Идея настолько успокаивала, что в качестве компенсации он изменил свой курс
ещё на два квартала, подальше от океана, так осторожно шагая по тротуарам,
чтобы соблазн броситься под машину не дразнил его.

Понадобился целый час, чтобы вернуться в квартиру Чуи, которую он про себя
начал называть домом. От пирса до неё было двадцать минут, и большинство
шагов он делал с горьким сожалением о том, что в его положении больше
нельзя было даже очистить душу фальшивой попыткой самоубийства. На самом
деле причиной был не комплекс факторов. Всё сводилось к обещанию, которое
он дал Чуе, даже если мог осмелиться по-настоящему пообещать только в самых
тихих и тёмных уголках души. Год назад он дал бы обещание вслух из
соображений удобства и оно ничего не значило бы. Четыре месяца назад он ни
за что ничего не пообещал бы. Что ж, вот он теперь, наебавшийся о готовность
перестать убегать, которая означает быть здесь, с Чуей, а также оставаться на
тротуаре и уводить себя подальше от моря.

Конечно же, из-за того что его удача кончилась в двадцать или на втором
десятке, Чуи не было, когда он вернулся, хотя уже было больше часа ночи и он
должен быть дома. Что ж, не лучший вариант, и окна Чуи были так
приглашающе открыты, впуская весенний воздух; эта мысль заставила его
написать Чуе: «Беги, Мелос!». Проверка квартиры на жучки не заняла много
времени, к сожалению, даже этот успокаивающий старый ритуал сдавал перед
очевидным отсутствием людей, которые могут подслушивать, поэтому он
вернулся в лифт, спустился в вестибюль. Он должен скоро вернуться, учитывая,
что он, скорее всего, в пути. А пока он мог... что он мог? Дышать, видимо. Звучит
как то, чего от него хотел бы Чуя.

Дазай не хотел. Не хотел делать этого. Каждое слово, что он должен был
произнести, стояло поперёк горла бритвенным лезвием, впивалось иголками под
ногтями, и Чуя понял или не понял бы, но в любом случае смотрел бы на него,
возможно, даже смотрел, и блять, блять, как же он устал. Ничего другого уже
почти пять месяцев с той первой катастрафической ночи, кроме утомления до
самых костей, свисающего с кончиков пальцев, протыкающего его зубами.
Казалось несправедливым, что в эти дни всё труднее и труднее погружаться в
холодную ясную тишину отстранения рядом с Чуей, даже обещание его
прибытия, казалось, доставало его на поверхность, а он только начал
осознавать. Но у него всё равно получилось зарыться под слои спокойствия, в
том же текуче-медленном ритме, с которым он бинтовал себя, пока почти не
успокаивался, почти не оседал на дно.

И Чуя пришёл, а он растворился, как соль в воде, дыхание вернулось, и его тут
же перехватило. Иллюзия постоянного присутствия оказалась под сомнением,
он взращивал её, чтобы коснуться чокера, но всё равно, видимо, сделал это,
270/290
пальцы ухватились, сжали, и он убрал руку, только когда взгляд Чуи замер на
нём, гарантируя безопасность. Дазай прошёл к лифту медленно, будто плыл под
водой, встретил его там, его голос был бодрый, тон будто деловой:

– Мне нужно будет, чтобы ты присмотрел за мной, – присмотрел за тем, чтобы он

был тем, кем Дазай был, исходя из формулировки, но Чуя уже знал это. Он
зашёл в лифт и притворился, что толчок кабины не вызвал небольшого приступа
тошноты. – Тебе нужно знать кое-что.

Чуя встретил его в танце как всегда безупречно, резко кивнул, соглашаясь.

– Хорошо. Начнешь здесь или подождёшь?

И тогда в порыве отвращения к себе до него дошло и тут же исчезло,

стремительно и ярко, как фосфорная граната, что он не вспомнил осмотреть
лифт. А он говорил. Говорил. Промах.

– Не здесь, – сказал он и про себя поморщился от резкости слов. Он не хотел

ранить ими Чую. Только не Чую. Чуя немного повернул голову в сторону, что
можно было принять за вздрагивание, и было что-то ещё, оно пролезало под
кожу и потом пульсировало болью вместе с другими грехами. Потом. Потом,
когда он ещё больше обидит Чую. Эффект масштаба, верно?

Но Чуя удивил его, взяв за руку, когда дверь открылась, провёл его в квартиру;
мягкое прикосновение ткани проникло сквозь туман вокруг него, и он смог в
тихом извинении сжать его руку, потому что действие. Действие имело
значение, а не желание приступить к действию. Однако он не забыл проверить
квартиру Чуи. Их дом был чист. Безопасен. Он рассказал ему, потому что ему
нужно было знать, понять, что Дазай устал. Что он сделал, что мог, и
проигнорировал следующий пункт в списке дел (почему-то это всегда было
следующим пунктом в списке дел), потому что Чуе бы не понравилось.

Чуя одобрительно мыкнул и снял шляпу, свой плащ, плащ Дазая, двигаясь
настолько быстро, что немного дезориентировал Дазая.

– Так что случилось? – спросил Чуя. Голос исполнителя. Голос босса. Вот что
случилось.

– Я только что виделся с Анго. Достоевский, похоже, продолжает рушить мою

жизнь, – вот. Он начал.

Чуя выгнул брови, как всегда, когда у него было сильное желание что-нибудь
разбить, а под рукой ничего не было.

– Что, блять, он ещё мог оставить?

Он начал, и теперь слова лились из него так же легко, как рвота в перевёрнутом
положении. От облегчения его лёгкие словно наполнились гелием, таким
пригодным для дыхания.

– О, он нашёл, видимо, последний кусок. И отдал его Анго, – нет, это казалось
неправильным. Казалось таким с того момента, как он увидел лицо Анго на
пирсе. – Нет. Кому-то в правительстве, зная Достоевского. Анго не тот, кто
сделал бы это сам. Наверное, его прижали, чтобы подобраться ко мне,
271/290
Достоевский не стал бы рисковать тем, что данные похоронят, а не используют
против меня.

Чуя кивнул, оставаясь спокойным.

– Хорошо. Что за данные? – он не отпускал запястья Дазая, и его хватка, по

крайней мере, сдерживала его. Ну, он не мог жаловаться, в конце концов, он
отправил ему тот код. Он не писал его с тех пор, как им было... ох, когда же был
последний раз? В девятнадцать? В девятнадцать. В девятнадцать Дазай не
соображал от горя, ненависти к себе и первой болезненной, сбивающей с толку
тошноты от алкогольного отравления, в его голове ровно столько, чтобы
написать адрес и два слова. Он пришёл, накричал на Дазая за то, что тот такой
тупой, остался, отстирал рвоту с одежды, был рядом, когда его уже было нечем
рвать и ему нечем было плакать, и ушёл на следующий день так же тихо,
насколько громко пришёл. И никто из Мафии не заявился казнить его, даже если
Дазай прождал два дня, прежде чем переехать, на случай если Чуя решит
избавить его от страданий.

Ох. Чуя, наверное, всё ещё ждал ответа. Он легко потряс Дазая за запястье,
чтобы вернуть его в настоящее. К сожалению, вернулся он к пустому,
бессильному гневу.

– Не хочу говорить тебе, – сказал он. На самом деле рявкнул, и потом он

почувствует себя плохо за это и за то, что сказал не совсем правду. – Не хочу,
чтобы ты знал.

Чуя медленно моргнул, и вот оно снова, это ощущение, будто тебя тянут вверх
туда, где слишком много воздуха. Но его голос был спокойным, чистым и
холодным, как речная вода на коже.

– Я ценю это. Но тебе всё равно надо. Доверься мне, Дазай. Позволь мне
услышать.

Хватка на запястье казалось слишком нежной, даже если таковой не была. Он

хотел больше, хотел вырваться, хотел знать, чего хочет.

– Я устал, – сказал он, и в его голосе гравий стучался друг о друга, выигрыш в
силе против сковывающего льда и покаяние для всего остального. – От того,
что... все знают обо мне такие вещи, – эти слова должны были как-то отразиться
на Чуе, но Дазай был впереди, голос звучал резко от неотложности переубедить
его. – Не ты. Но я не могу вынести, что на меня смотрят. Больше не могу.

– Да, – было что-то в голосе Чуи, понимание за пределами сочувствия, и,

возможно, он всё-таки понимал. Понимал, как люди могут смотреть на слишком
яркие волосы, слишком живые глаза и слишком большую силу и думать не
«кто», а «что». Видеть истории, хотя не нужно было судить по коже и плоти,
хотя они норовили скрыться. Два сапога пара, если смотреть с очень странной
стороны. – Я бы хотел что-то сделать, но можно лишь пройти через это дерьмо.

– Ненавижу, – прошептал Дазай, признаваясь, обращаясь к той части Чуи,

которая знала, как вылезать из кратеров, наложить повязку, дабы стать
подобием личности, и идти вперёд с силой воли, которой у Дазая никогда не
было. Он каким-то образом свернулся рядом с Чуей, прижался лбом к его плечу,
его запах: одеколон, табак, кожа и Чуя – самые знакомые вещи в мире, и если он
272/290
сделает достаточно большой вдох, то, возможно, переймёт вместе с ним силы,
поглотит их и сможет удержать все рваные клочки себя вместе. – Ненавижу, и
ты будешь ненавидеть меня, или не будешь, но я не могу перестать бояться, –
он звучал по-детски. Возможно, от этого слова казались более реальными.

Чуя крепко прижал его к себе рукой, вплёл пальцы в волосы, успокаивающе
потянул за них, даже если действие было бездумным. Коротко мазнул губами по
шее, прямо под чокером. Словно благословил.

– Кто-то другой ненавидел бы. Но не я. Я никогда не буду ненавидеть тебя, –

ещё один поцелуй, и эта правда, сказанная шепотом на ухо, всё ещё с трудом
воспринималась как предназначенная для него.

Как странно спустя десятилетие наконец прийти к моменту, когда ему

захотелось, пусть и ненадолго, чтобы это Чуя был выше ростом, дабы Дазай мог
уютно устроиться рядом с ним и почувствовать себя маленьким. Почувствовать
себя реальным.

– Даже если я соврал тебе?

Чуя хихикнул, тепло, тихо, звук был словно прикосновение к щеке.

– Дазай... разве ты когда-нибудь не врал мне как само собой разумеющееся?

Почему-то такого ответа он не ожидал, и из него вырвался искренний смех,

который даже не пострадал после первой секунды растерянности. Искреннее
удовольствие. Как же странно добиться его в этот момент.

– Это было худшее и самое эффективное утешение, которое я когда-либо

получал, – заметил он сквозь смех, от беспомощной нежности прижавшись в
поцелуе к его шее. – Иди нахуй.

– Значит, не нужно дурацких утешений, – пожал плечами Чуя, хотя в его голосе
слышалась улыбка. – Я знаю, что́ ты, Дазай. И я всё ещё здесь.

– Хорошо, – он вдохнул эти слова, сохранил в безопасности в одной или двух

альвеолах, которые пока не покрылись смолой. Возможно, они недавние. –
Хорошо, – Чуя потащил его в глубь квартиры, на диван, и он пошёл с ним, сел
так, чтобы не видеть окна. Понадобилась секунда, возможно, три, но слова
выплеснулись наружу, как яд под жгутом, чокер Чуи, рука Чуи всё ещё на
запястье, прижатые далеко от сердца. – Анго – или, скорее, Достоевский, потому
что зачем ссылаться на обезьяну, когда есть обезьяний шарманщик – обвинил
меня в том, что я выбрал забыть всё то, что Мори сделал со мной. Они вряд ли
неправы, конечно. Это почти наверняка мой выбор.

– Ладно, – легко сказал Чуя. – И?

Мир, казалось, намеревался не давать ему думать сегодня, а ведь день начался
лишь два часа назад. Может, Чуя просто пытался вести беседу, но звучало так,
будто он понимал.

– Это... всё, что ты скажешь?

Чуя озадаченно моргнул.

273/290
– ...Не знаю. Я ждал большего.

– Я думал, ты не знал, – в защиту пробормотал Дазай. Казалось несправедливым,

что Чуя мог уже всё выяснить.

– Я не знал, – терпеливо произнёс Чуя.

– ...Ох, – вот, наверное, что значит выбить почву из-под ног. Чувствовать себя
обескураженным и почему-то глупым, покрытым тканью, которая больше не
служила по назначению. Он был настолько дико сбит с толку, что даже не
переживал об этом, просто запутался. – И ты... не злишься?

Чуя нахмурился.

– ...Конечно нет. Я видел, что он сделал с тобой. Если подобное случилось бы со

мной, думаю, я предпочёл бы забыть, – в словах громко звучали и другие вещи.
Те, что он, вероятно, забыл и хотел забыть.

Понимание, продолжительное, будто Дазай заслуживал. Будто худший исход не

был правдивым. Но он всё ещё намеревался дойти до последнего, до конца,
которого сторонился Дазай даже в собственной голове, в собственных
намерениях.

– Он взрастил другую возможность, конечно.

– Да? Какую? – в тоне Чуи прозвучал язвительных вдох.

– Что я и правда хотел этого.

Он не хотел говорить. Он пришёл сюда вообще без плана, играл в

доверительное падение, но всё ещё не хотел. Или, возможно, хотел не говорить.
Может, он лгал сам себе. Это казалось меньшим предательством, чем лгать Чуе.

– Что я всё это время хотел, и просто... забыл. Что я притворялся, будто...

– Что, блять, Дазай?

Вот он, гнев, яркий и неприкрытый во взгляде Чуи. Гнев на Дазая. Вся
преданность, яростное желание защитить – что, если он не заслуживал всего
этого? Что, если он всё это бездумно время манипулировал Чуей, даже не
осознавая этого в уединении своего разума, куда затолкал и затянул себя, чтобы
быть защищённым даже от...

– Что я заслуживаю лучшего.

– Что, блять, значит притворялся? – раздражение начало проявляться в голосе

Чуи, направленное наконец-то на Дазая, как и должно быть. В нём было смутное
неизбежное облегчение из-за возможности отвергнуть его слова. – Конечно же
ты заслуживаешь лучшего! Какого хуя, Дазай?

– Разве? Ты знаешь, что я сделал. Знаешь всё. У тебя почти всегда было место в
первом ряду, не забыл?

274/290
– И как это нахуй связано?

Он собирался заставить Дазая объяснить. Это почти жестоко, было бы жестоко,

не будь это Чуя. Чуя, который не хотел, чтобы он стрелял в мёртвого, просил его
обнажить и пережить худшее, был причиной, по которой ему приходится быть
ответственным. Воздуха не хватало на слова, слов не хватало на ложь, лжи
было в принципе недостаточно – маленький идеальный круг разгерметизации.

– Я не помню – это единственное доказательство, которое у меня есть, что мне...

не давали разрешения.

– И что? И что, блять? – ох, вот теперь. Ярость в голосе, несущаяся со скоростью
шрапнели, пронизывающая почти управляемое спокойствие Дазая,
разрывающая его на части. – Ты был, блять, ребёнком, Дазай. Как бы он ни
убеждал тебя, что ты в порядке, это всё ещё не твоя вина, учитывая, что у него
была власть, какого хуя тебе нужно винить себя за его дерьмо? За дерьмо
других?

– Потому что почти наверняка я во всём виноват! – кровь, лилась кровь, слишком
много крови, слишком...

Выдержка Чуи почти ощутимо дала трещину, он потерял контроль, и лучший

исход – если он просто зол. Ощущение такое, словно он снова устанавливал
бомбу ему в машину и ждал, когда обрушится ярость.

– Ты не неуязвимый, идиот!

Дазай едва не зарычал, оскорбленный в своей уверенности.

– У меня было достаточно силы и способностей, я был достаточно умён...

– Агрх-х-х-х-х, хуйня! – прорычал Чуя ему в лицо. – Ты настолько увлекся своим

умом и способностью манипулировать, что готов взять на себя вину за всё,
просто чтобы люди не знали, что кто-то – хоть кто-то – имеет над тобой
преимущество, не зависимо от того, как и почему...

– Потому что если у него было преимущество, тогда это случилось! – ох. Дазай
кричал. Он не знал, что его горло так может, может повысить громкость, когда
всё остальное в нём рассыпалось, истекало кровью, открывая сердце... – Тогда.
Вся эта хуйня. Случилась со мной!

Тишина – как первая лавина. Чуя был настолько близко, что Дазай чувствовал
его дыхание на коже, шокированный выдох, звук, когда он снова вдохнул. Он
широко распахнул глаза, как и Дазай, так во многом на него похожий. Всё
остальное исчезло, кроме вида Чуи и мысль. Мысль о том, что... должно быть,
это произошло, и, если так, то потому что он был недостаточно быстрым, а если
так, то он был жертвой, если так, то... он проиграл, если он проиграл, то это
произошло, а это произошло, потому что...

Рука Чуи сомкнулась вокруг шеи, уничтожая эту мысль на середине, возвращая
Дазая на землю. Дышать было нечем, слова душили, тело застыло, но он всё
равно покачнулся навстречу прикосновению, потому что его тело всегда
находило Чую, всегда знало, как отгородить худшее от лучшего, и, возможно,
как-то так Чуя научился отгораживать худшее в нём самом.
275/290
– Хорошо. Хорошо, Дазай, я понял.

Худшее – то, что он наверняка понял. Действительно понял, ведь дело было в
простом глупом ужасе перед тем, чтобы лежать беззащитным и открытым у ног
самого смелого человека, которого Дазай когда-либо знал. Какой жалкий страх в
основании всего, в его сердце. Как глупо, бесполезно, слабо, по-человечески в
самом худшем смысле, в то время как все самые ужасные люди вокруг него
насмехались над этим словом.

– Ты был ребёнком, – произносил Чуя на ухо слова, которые что-то значили,

возвращали к ясности, словно тот мучительный момент в конце попытки
утопиться, когда речная вода переставала давить на налитые кровью глаза. –
Ребёнком, и ты только сейчас думаешь, что мог бы что-то сделать тогда, ведь на
самом деле не мог, сначала тебе нужно было стать сильнее, умнее, быстрее его.
И только тогда ты победил. В тот момент у тебя не было такого выбора, и если
ты решил, что не хочешь помнить, то это потому что тебе пришлось. Прекрати
надрывать горло из-за него.

Горло сковало льдом, но Чуя здесь, его сердце, его сердце, выбитое из груди,
отчего тело затряслось.

– Но если я не выбирал, значит это произошло. Если это не мой выбор, то оно на
самом деле случилось, Чуя, я... Что я... – он даже не знал, как закончить
предложение. Какой вопрос смог бы заглушить эту приносящую чрезмерно
длительную боль нужду?

Чуя обнял крепче, забрался к нему на колени и прижал к себе, и мысль

промелькнула у него в голосе, наполовину от обиды, наполовину от истерики,
что из-за этого ужасно тяжело с логической точки зрения разваливаться на
части. Чуя, Чуя, как всегда доставлял неудобства.

– Ты не знал, – сказал Чуя, пылко шепча на ухо. – Если ты не знал, то это не

имеет никакого отношения к тому, кто ты есть. Ты знаешь, что происходило, и
знаешь, что это ничего не изменило. И ничего не значит сейчас. Для тебя.

Вот она. Точка опоры, которой нужно воспользоваться, сделать её своей. Даже
если это случилось и он никак не мог повлиять, у него всё ещё есть он и есть
они. Он мог вот так обнимать Чую, чувствовать его руки в волосах, слышать
голос, бормочущий обещания, с помощью которых он может снова подняться на
ноги, пусть даже медленно и болезненно. От этого слова казались более
реальными, когда сорвались с языка, даже если в голове – в его голове – не
получалось собрать их воедино, идеально справиться с ними:

– Ничего страшного, если у меня не получилось. Это не значит, что я

бесполезный.

Чуя издал тихий, болезненный звук рядом с ухом, каким-то образом сжал ещё
крепче, было так приятно, и неважно, что от этого немного треснули рёбра.

– Ох, милый (1), конечно, – выдохнул Чуя, и он чувствовал тепло, даже оттого что
Чуя испытывал боль из-за него – странное стороннее доказательство, которое
он, вероятно, не ощутил бы, будь он нормальным, хорошим, но его сломанные
части с жадностью облизывались.
276/290
– Я даже не мог защитить себя, – напомнил Дазай, последний аргумент в почти
мёртвом споре, но ему всё равно нужно было высказаться. Сделать шаг назад,
ну или так казалось.

Чуя щёлкнул языком, немного потряс Дазая за плечи, скорее, толкнул.

– Заткнись. Как будто тебе когда-то было не похуй на себя. Ты отлично стоял
между мной и им.

Он... да. Правда? Он не думал о таком, но это правда. Ему удалось держать Чую
подальше от линии огня, удалось защитить то, что он на самом деле хотел
защитить. В остальном... что ж. В остальном Мори был неплох, так ведь? Кроме
этих тонких, словно бумажные листы, прослоек времени, которые он так
любезно подредактировал. Услуга Дазаю, всем им, даже если изначально Мори
не намеревался любезничать.

И в итоге это было неважно. Ни одна из его мерзостей не будет иметь значения,
потому что он научился собираться и будет это делать снова, снова и снова,
столько раз, сколько потребуется.

– Ну, ты стоял между мной и всем остальным, так что, – он тоже обнимал Чую.
Видимо, он обхватил его руками в какой-то момент.

– Да, ну, – пробормотал Чуя с грубой нежностью, – так поступают партнёры, – он

разлохматил ему волосы рукой, нежно дёрнул. – Другая часть работы – выбивать
тупые идеи из твоей головы.

Дазаю удалось коротко рассмеяться, нерешительно, но искренне. Ещё один упор

для руки. Не так, казалось, он обычно собирал себя. Наверное, потому что в
конце он не должен был держать лицо. Каким бы ни было его лицо, это был
Дазай. Чуин Дазай, Дазай из ВДА, и даже Дазай из Мафии.

– Но ты ещё не бил меня, – напомнил он, потому что заслуживал потакать своим
слабостям.

Чуя вздохнул, снова щёлкнул языком и стукнул его по голове – по сути просто
коснулся рукой.

– Вот. Тупые идеи прочь.

– Спасибо, мелкий мафиози, – со всей серьёзностью протянул Дазай.

– Главный мелкий мафиози, мудак.

Слова вырвались из Чуи с такой лёгкостью, и часть Дазая упивалась ей,

остальная часть просто наслаждалась этой волной нежности, которую было
некуда перенаправить, кроме как дёргать за воображаемые косички.

– Хорошо, главный мелкий мафиози-мудак.

Чуя снова ударил его, в этот раз сильнее, потому что всегда выражал нежность
через грубость, в то время как Дазай – через подначки.

277/290
– Ты копишь на штрафное наказание.

Дазай уткнулся в него носом, заинтригованный возможностями. Что-то, за что

можно цепляться. Еще один шаг вверх, вперёд. Его достаточно, чтобы вернуться
назад по кругу и увидеть ту ложку дёгтя, которую он принимал за само собой
разумеющееся до недавнего времени.

– Я сказал, что встречусь с ним завтра и озвучу своё решение, – пробормотал он.
– ...Всё же не думаю, что это его идея.

Чуя снова поцеловал его в лоб и отстранился, чтобы посмотреть в глаза, более
делом тоном спросил:

– Тогда чья?

– Скорее всего, того мудака, который занял место Танеды после его выхода на
пенсию, – больно произносить остальное, но он хотел. Даже, наверное,
нуждался в этом. – Анго... не стал бы. Не по своей воле и не со мной. По крайней
мере, я так считаю, – он уже сказал это, так ведь? – Где-то в глубине души он
хочет остаться друзьями.

– Хорошо, тут я тебе доверюсь, хотя считаю его ёбаным тараканом. Но что они
хотят?

Это проще. Это практические вопросы.

– Информацию, наверное. Незаметно влиять на решения, возможно, – он изогнул

губы в улыбке или в том, что хотя бы напоминало её по форме. – Анго даже
сказал мне не покидать город, как будто это угроза.

Чуя отрешённо промычал, поглаживая Дазая по волосам в ритме, который

означал, что он задумался. Дазай позволил ему, позволил себе успокоиться.
Было интересно когда-то побыть игрушкой для рук (2).

– Знаешь, – пробормотал Чуя спустя какое-то время, – прийти ко мне когда-то

было бы не первым твоим решением.

– Да, не было бы, – пять месяцев назад, может, даже три. Но только может быть.
Наверное, это был... ну. Рост казалось очень претенциозным определением. – Я
доверяю тебе. Буду доверять тебе и... всем вам, – он расплывчато махнул в
направлении ВДА и штаба Мафии.

Чуя поцеловал его в нос, затем в губы, так очаровательно, что почти
оскорбительно.

– Да, блять. Ты с нами, милый. Со мной. Ты принял правильное решение.

– Да, – когда-нибудь он перестанет чувствовать себя так от того, что Чуя звал
его «милый»; этот нелепый всплеск тепла, идущий изнутри к щекам, шее. – Да, –
повторил он с большей уверенностью. Место, чтобы стоять, и достаточно
сильный рычаг. – Хорошо. Нам нужен план.

– Визит в дождливую осеннюю ночь.

278/290
– Что? – раньше у них не было приёмов с таким названием.

Чуя ухмыльнулся ему, улыбка такая же хитрая, как взгляд, яркость в нём
зажигала и Дазая.

– У меня идея.

>>><<<

Пока это не тёмная, дождливая ночь, но в итоге будет таковой; такой фон Дазай
не смог бы устроить специально, но хотелось отдать ему должное. Со смотровой
площадки «Скай Гарден» открывался захватывающий вид на порт, даже когда
над городом сгущались тяжёлые, низкие грозовые тучи, огни города
становились ярче, отражаясь от них. Отсюда даже был замечательный вид на
здания Портовой мафии – все четыре целых и шесть десятых, завалы у штаба
наконец расчистили. Символизм встречи здесь, наверное, понравился Анго
меньше, чем Дазаю, но тот, кто связывается первым, выбирает место. Или так
сказал Дазай, а Анго не возражал.

Хироцу спустился к подножию здания, там же было несколько людей Мафии,

которые следили, чтобы смотровая площадка оставалась пустой, что получилось
сделать, только потому что была ночь буднего дня и Дазай потратил до
нелепого много денег, и было что-то странно успокаивающее в том, чтобы
находиться здесь почти в одиночку. Что-то вроде безмятежности,
обволакивающей его вечно пустое нутро. Нарастающей небольшими кусками,
словно лёд по краям, пока он наконец не накроет его и всё остальное. Одасаку
был обеспокоен этим в своих историях, тех, что наполовину недописаны, что он
запланировал и нацарапал в приступах неуверенности, будто на каждое
предложение ему приходилось зарабатывать добротой. Никто из них не
понимал тогда почему, но, возможно, Дазай понимал сейчас.

В итоге Одасаку оказался прав (и было почти не больно думать о нём сейчас):
ничего не заполняло пустоту в нём и, вероятно, никогда не заполнит. Но теперь
он застраивался с внешней стороны, снаружи, окружая себя людьми, словно
аккреционным диском, пока пустота не становилась меньшей частью его самого.
Сингулярностью, сжимающейся и сжимающейся, никогда не перестающая быть
реальной, но притягивающая к нему вещи. Вещи, которые сами по себе
становятся сильным, как Чуя и сказал много лет назад в ту ночь, когда
притягивал к себе звёзды тонкой рукой в перчатке. Дазай прислонился к
перилам на смотровой площадке, которые были достаточно высокими, чтобы
доставлять неудобство, на мгновение уставился на защитную сетку от тех, кто
решил полетать, и отмёл это напоминание о худших инстинктах. Ему не нужно
помнить о них, чтобы знать об их существовании.

– Дазай, – услышал он сдавлённый голос – Анго был раздражён – и повернулся,

опираясь спиной на перила, ветер и все их обещания. Улыбнулся ему так же
блестяще, каким было обнажённое лезвие, просто чтобы заставить его
чувствовать себя еще более виноватым.

– Анго! Как здоровье? Как спалось?

Анго отмахнулся от его вопросов одним скупым жестом.

279/290
– Ты принял решение?

Дазай улыбнулся ему и с изумлением понял, что действительно хотел

улыбнуться.

– Я знаю, что эта идея не твоё маленькое грязное детище, – он наклонил голову,
видя, как он не реагирует, подтверждая его догадки, – а шефа твоего отдела,
верно?

– Разве это важно?

– Очень. Твой комплекс мученика как всегда отвратительный. – Анго костьми

лёг, надеясь принять весь огонь на себя вместо своего отдела, когда от Дазая
неизбежно последует ответ. Как благородно с его стороны, благородно и
предсказуемо. Он никогда не наслаждался страданиями других. Среди них трёх
таким человеком всегда был Дазай.

– Это ничего не меняет, – настаивал Анго, будто Дазай поверит в столь

очевидную ложь, только потому что Анго произнёс её вслух.

– Это меняет то, – пробормотал Дазай, – предпочитаешь ли ты на самом деле

причинить мне такой вред.

Анго кинул на него острый взгляд.

– Предпочитаю никому не приносить вреда. Но я сделаю то, что должен.

Что ж, достаточно информации. Недостаточно, чтобы расслабиться, но хотя бы

знать, что выбранный им курс действий верен. Дазай поставил локоть на
перила, ветер трепал его волосы, своим холодом напевая песню приближающего
дождя из облаков выше. «Визит в дождливую осеннюю ночь», без двух минут
семь. Ну, сейчас не осень, но тем не менее.

– Знаешь, – начал он непринуждённо, расслабленно, – я очень внимательно

слушал Одасаку, когда он говорил о своей писанине. Ему нравилось обсуждать
со мной сюжетные проблемы. Он всегда беспокоился, что его истории небогаты
на события, что развязка слишком слабая, – казалось, какая банальная жалоба,
но он был предельно серьёзен. Одасаку всегда был серьёзен. Подумав об этом,
Дазай улыбнулся. – Тогда он был ближе всего к тому, чтобы быть таким же
драматичным, как я.

– К чему именно ты ведёшь? – Анго, казалось, немного затихал, когда вспоминал

об Оде, поэтому не придирался к Дазаю за монолог, что почти наверняка сделал
бы, если тот говорил бы о чём-нибудь другом.

Дазай развернулся к зданиям поменьше вдалеке от берега, государственным и

коммерческим учреждениям, жилым домам, до нелепого огромного офиса
Спецподразделения и всем мелочам между ними, заполняющим канву города.
Все крохотные истории, включая его собственные, за линией плеч Анго. Он
немного пожал плечами, всё ещё улыбаясь.

– Люди всегда думают, что важные вещи должны быть... выдающимися. Мы

смотрим на сильные конвульсии наших мыслей и забываем, что их причина,
сейсмический толчок всего в шаге-двух от нас. Истории Оды были лучше, более
280/290
реальными. Поэтому я думал, может... – он замолчал на мгновение,
задумавшись, сорок секунд до семи. Судя по напряженному лицу Анго, он,
наверное, в итоге наорёт на Дазая за отход от темы. – Может, решение проще.
Может, для меня двигаться дальше значит не прощение, не послушание, не
покаяние или поиск каких-то произвольно выбранных моральных ценностей,
навязанных мне, – да и у него никогда не было их, их никто от него не ждёт, в
конце концов, и чувства облегчения, возникающее при этом, когда-нибудь
станет нормальным. Он будет жить, чтобы увидеть этот момент. Вот это, блять,
идея. – Может, суть в том, чтобы быть там, где я есть, доверять людям, которые
мне небезразличны, позволять им знать, кто я, и...

Наступило семь, и Анго посмотрел Дазаю за спину вовремя; они оба увидели, как
Чуя сбросил из-под облаков все завалы, которые раньше были верхней третью
штаба Мафии, прямо на здание Спецподразделения.

– Так вот, нахуй вас всех, – бодро закончил Дазай, любуясь явным ужасом на
лице Анго. Его рот открывался и закрывался, он, очевидно, не мог найти слов, и
Дазаю даже немного понравилось, как оказалось. – Ох, не переживай. Акутагава
позаботился о том, чтобы в здании никого не было, даже твоего гнусного босса.

– Ты не можешь, – вымучил из себя Анго, отрицая тот факт, что Чуя только что
сделал это.

– Ох, было просто, правда, он нынче очень хорошо владеет Расёмоном, –

ухмыльнулся Дазай, потому что, честно говоря, он веселился, представляя, как
Акутагава мог убрать непокорных и отставших. – Ты знал, что он действительно
придерживается решения не убивать людей? Кто бы подумал?

– Ты знаешь, о чём я! – вспылил Анго, на что было любо-дорого смотреть.

– Ну, ты прав. Я не могу. Но Чуя может. Ему не терпелось, на самом деле, всё это
было его планом, – Дазай по большей части демонстративно проверил время и в
ожидании сделал шаг в сторону. – Пришлось потратить немного времени, чтобы
переубедить его не бросать обломки ещё и на все дома высокопоставленных
сотрудников. Довольно сложно провести столько эвакуаций, – не говоря уже о
том, что дорого. Чуя перечислил ориентировочную стоимость реконструкции на
их банковский счёт полчаса назад, но финансирование ещё нескольких десятков
домов – не те расходы, которые они могли бы разумно оправдать (как бы Дазаю
ни нравилось думать об этом).

Анго пристально смотрел на него, видимо, вернув себе некоторое

самообладание, зная, что его коллеги не погибли.

– Выходит, он теперь просто твой палач, так?

«Просто», будто в этом слове содержалась хотя бы часть того, кем он был. Как
будто есть способы описать Чую, не чувствуя огонь в жилах и наступающий
шторм; эти слова были всем, что были на языке и в руках, и они согревали
сердце:

– Он всё для меня и во всех смыслах мой.

– Вот как, – сказал Анго так, как сказал бы тот, кто не понял. Дазай подумал, нет
ли здесь камер, но Анго не контролировал выражение лица – ах. Значит,
281/290
микрофон.

Он подошёл ближе, чтобы слова звучали громче, явный вызов читался в его
мёртвом взгляде.

– Вот мой ответ, если ты не понял. Делай то, что, как считаешь, можешь делать.
Я планирую делать то, что я хочу.

– Это не конец, Дазай, – пробормотал Анго на холодном порыве ветра.

– Конечно нет, – ответил Дазай почти мягко, надеясь ранить таким образом.
Прощая за то, в чём Анго ещё не признался – горячие угли на голове для
следующего раза. – А то выходит недостаточно выдающееся событие, правда?
Но ничего страшного.

От дуновения воздуха он сделал шаг в сторону, краем взгляда увидел

приземление Чуи, словно метеорит из грозовых облаков, красный цвет его ауры
столкнулся с полом немного быстрее него самого, плитка потрескалась и
разлетелась от удара, будто первые капли дождя. Он выпрямился, специально
подогнув колени при приземлении, немного позади Дазая, немного в стороне, по
привычке придерживая пальцами шляпу; чёрный как ночь плащ взмыл в воздух
и опустился, будто мантия, каждое движение настолько до боли знакомое, что
сердце Дазая разрывалось от узнавания и любви.

Чуя не отводил взгляда от Анго, глядел словно на добычу, как и всегда, хотя
легко переплёл пальцы с Дазаем, когда тот протянул руку; мягкая ткань и
скрытое под ней тепло кожи, даже несмотря на пронизывающий холод на
высоте, на которой Чуя был. Окутанный обломками, свернувшийся под покровом
облаков, личная тайна Дазая.

– Я позволил тебе жить однажды, – сказал Чуя, затем поправился: – Ох, стой,
теперь дважды. Третьего раза не будет.

Анго не удержался, кинув гневный взгляд, и Дазай задумался над тем, было ли
это от заявления Чуи или того факта, что Дазай не сдержал самодовольной
ухмылочки, которая так рвалась из него.

– Не делай предсказаний, которых можешь не выполнить, – в голосе звучала

нотка бравады, хотя он развернулся, чтобы уйти – мудрое решение, учитывая,
волна какой силы пронеслась по Чуе, словно сильное падение давления, а затем
понеслись взрывные волны. Дазай научился держаться на ногах во время них, а
Чуя научился распространять эти волны в обход его, защищая их обоих в
эпицентре бури; Анго же не выстоял, что сказалось на повороте его ноги и
скорости шага. – Оставлю тебя с твоей кратковременной победой.

– О, чтобы ты знал, – бодро крикнул Дазай в отступающую спину, – президент

Фукудзава попросил напомнить твоему боссу, что попытка поставить под угрозу
доверие и независимость трёх сторон – необоснованный подход.

Двойная угроза, они все понимали это. Анго не остановился, никак не

отреагировал, дверь на смотровую площадку закрылась за ним с обычным
вежливым щелчком, охранники Мафии немного повернулись, чтобы наблюдать
за его уходом. Дазай подло надеялся, что в результате этих встреч Анго
заработал язву.
282/290
– И как тебе? – спросил Дазай, сжимая руку Чуи.

Тот сжал в ответ, в голосе слышалась ухмылка, которая обычно предшествовала

тому, что Дазай оказывался показательно прижатым к какой-то поверхности.

– Я в восторге.

Дазай поднёс к губам его руку, нежно целуя костяшки, просто чтобы услышать
довольное мыканье, украдкой взглянул, чтобы увидеть его и встретить взгляд, в
котором отражались огни города. Король во всех смыслах, кроме имени.

– Не знал, что ты так неравнодушен к зданиям.

– Я неравнодушен к тебе, наёбывающему людей, – промурлыкал Чуя, довольный,

как наевшийся сметаны кот.

– Я даже не тронул его. Просто позволил его надменности унести его на вечный
берег, – первая крупная капля дождя упала на голую ладонь Дазая – холод,
неизбежно несущий больше, но он чувствовал мурашки лишь от жара во взгляде
Чуи. Более серьёзно добавил: – Это твоя победа. Твоя и ВДА.

– Как так? Кроме того, этим ублюдкам понадобится немного времени, чтобы
встать на ноги.

Более чем немного, учитывая то, что Чуя почти наверняка уничтожил их архив
на нижних этажах и даже Анго с его потрясающей памятью понадобится время,
чтобы всё восстановить. Но Дазай в любом случае не это имел в виду. Речь о
планах, тактике, когда в конце концов... дело было в заботе. Заботе, верности
и... любви во всём, во всех их проявлениях.

– Ты дал мне силы сделать это. Год назад я бы убежал. Два года назад, ну, –
ветер унёс от него остальные слова, Дазай немного вздрогнул, списав реакцию
на маленькую холодную каплю дождя, стекающую по затылку и шее, но он знал,
что Чуя всё равно услышал и понял. В конце концов, несложно было понять, к
чему он ведёт.

И Чуя на самом деле как понял, так и ответил, протянул свободную руку,
запустил её в волосы, удерживая его в настоящем, пока другой рукой притянул
Дазая для нежного поцелуя, позволяя тому обхватить его за до абсурдного
тонкую талию. Дазай позволил себе потонуть в поцелуе, легко передавая
контроль, когда Чуя потребовал его, нежное требование проникало под кожу,
словно туман. В него проникала забота, по венам разливалось удовлетворение. В
итоге Дазай прекратил поцелуй, на мгновение прижавшись лбом к лбу Чуи,
насколько позволяли поля его шляпы.

– Может, нам пойти домой, или ты хочешь растлить меня прямо здесь?

Чуя рассмеялся, низко, хрипло и легко, откинув голову, еще одна капля
приземлилась на его гладкую шею, стекая в ямочку между ключицами, и Дазай
хотел поймать её языком.

– Через сколько кому-нибудь придётся притворяться, что они нас не видят?

283/290
Дазай отстранился настолько, чтобы бросить взгляд на их охрану, но они уже
торжественно игнорировали их, развернувшись одетыми в чёрное спинами к
стеклянной стене, отделяющей закрытую террасу от открытой, где стояли Дазай
и Чуя. Успевшие привыкнуть к этому, как и сам Дазай. При мысли об этом он
злобно ухмыльнулся.

– Хироцу-сан, наверное, уже притворяется, – весело ответил он, в то время как

хлынул ливень.

Чуя притянул его к себе, подцепив пальцем чокер Дазая, пальцы в перчатках
защищали его, гарантировали безопасность.

– Тогда, думаю, нам следует достигнуть успеха в ответном игнорировании, –

промурлыкал он, пылко целуя Дазая.

В конце концов вокруг них разразился шторм, но Дазаю до него не было

никакого дела.

Примечание к части

(1) в оригинале babу

(2) здесь используется слово, подразумевающее различные антистресс-игрушки,
которыми можно занять руки

284/290
приходит тихо, затопляя, океан

Кенджи появился накануне вечером, протянув письмо от Мори, которое

Фукудзава из лучших побуждений решил передать из рук в руки. С тех пор Чуя
не мог думать ни о чём другом. Несколько мгновений тут и там, и тот долгий
отрезок времени, когда Дазай отвлёк его с помощью секса. Это помогло, вернуло
его к себе, заставило снова почувствовать связь, но он продолжал возвращаться
к этому конверту. Что бы там ни было, будет больно. Даже мысли об этом словно
лезвия на коже. Либо Мори написал что-то резкое и подлое, отчего будет
больно, либо нет, отчего он будет в агонии. Он тихо простонал и изо всех сил
постарался просто спрятаться за Дазаем.

Дазай переместился вместе с ним и положил подбородок на голову Чуи, легко

поглаживая по спине.

– Необязательно читать его, – он говорил это не в первый раз за последние

двенадцать часов.

Чуя вытянул руку на полсекунды, часть его хотела схватить это разрешение,
удержать в руках, позволить ему оградить его от того, что, как он знал, грядёт.
Но понимал, что это невозможно.

– Нет, надо, – его голос звучал приглушённо, подавленный знакомым теплом

тела Дазая. – Я не успокоюсь, пока не узнаю.

Дазай обеспокоенно хмыкнул.

– Что, если это какой-то вид манипуляций? – спросил он тоже не в первый раз.
Он настоял на том, чтобы коснуться письма вперёд Чуи, дабы убедиться, что он
обнулил... что угодно, что Мори с ним сделал. И он проверил, чтобы на нём не
было никаких субстанций. Но это лишь предосторожность; Дазай думал, не было
ли яда в самих словах Мори.

Конечно же, он был прав.

– Тогда ты будешь рядом, чтобы показать мне его уловки, правда? – рискнул Чуя,
всё ещё неуверенный, хотя знал, что не должен так себя ощущать.

– Конечно, – вздохнул Дазай, но всё равно поцеловал Чую в макушку. – Я не

прочитаю его, пока ты не захочешь... – он вздохнул снова и исправился: – не
вперёд тебя в любом случае, но я не оставлю тебя одного с ним.

– Тогда я должен покончить с ним.

Дазай, что странно, помолчал, просто погладив Чую по волосам.

– Да, у тебя плохо получается избегать чего-либо. От этого у тебя волосы

пушатся. – Чуя нежно щёлкнул языком и укусил его, но ему понравилось, что его
ещё немного погладили. – Сделай это ради фолликул, – серьёзно настаивал
Дазай, заработав ещё один укус.

– Ладно, – проворчал Чуя и отодвинулся, чтобы встать, потому что чем скорее он
разберётся с этим дерьмом, тем быстрее сможет снова оказаться в объятиях
285/290
Дазая.

– ...Хочешь, добавлю выпивки в кофе? – предложил Дазай, хотя было уже почти
утро, а солнце едва встало. Если они ещё не ложились, то не считается, что они
пьют днём, так ведь?

Чуя кивнул.

– Хочу. Ирландский виски, пожалуйста.

Дазай ушёл, чтобы налить кофе, и Чуя учуял запах ещё до того, как тот
вернулся. Боже, спасибо.

– Ты хочешь, чтобы я был рядом или... – Дазай махнул на кресло, без слов
признавая, что он не сдержится и прочтёт, если будет достаточно близко.

– Рядом. Просто... смотри на меня, – хороший компромисс. Дазай читал быстро, и

Чуя решил, что не против, если Дазай узнает. Просто не первым.

– Я могу закрыть глаза.

– Дазай? Не надо, – голос Чуи был холоднее, чем, как казалось, должен быть.
Хах. – Просто смотри на меня.

Наконец Дазай кивнул и сел лицом к нему. Как только Чуя вынул единственный
листок бумаги из конверта – отлично, скрепил печатью, ведь Мори всегда был
таким Драматичным, – Дазай потянулся к его второй руке. Чуя крепко обхватил
его пальцы, читая.

Чуе.
Согласно моим инструкциям, это письмо передадут тебе в том случае, если ты
будешь ответственен за мою смерть. Если это не так, я прошу тебя не читать
дальше.

Он тяжело сглотнул на такое начало, потому что конечно – конечно же – Мори

подозревал, что Чуя может убить его.

Ты, если всё пойдёт хорошо, превзойдёшь меня как лидера Портовой мафии. Я
верю, что это лучший возможный исход для процветания нашей организации. Я
предпринял некоторые ничтожные меры, чтобы вернуть Дазая в строй; если он
отреагирует так, как я на то надеюсь, у тебя будет всё необходимое для защиты
нашего города.

Я считаю, что уже достаточно хорошо знаю тебя, Чуя, и уверен, что ты не убил
бы меня, если только не желал защитить... человека, место, идеал. Эти вещи
естественны, молодой лев пожирает старого. Будет ли странно с моей стороны
сказать, что из всех людей, которых я мог вообразить в качестве моих убийц, ты
был моим любимчиком?

Чуя немного подавился воздухом на последнем предложении, потому что он

286/290
думал об этом. Было мгновение, доля секунды, когда, как он решил, выражение
лица Мори изменилось, во взгляде промелькнули одобрение и понимание. Он
много думал об этом с той ночи и теперь знал ответ. Ему не понравилась
метафора, потому что она не отражала причины, и он понимал, что Мори просто
издевался над ним. Даже после смерти, этот мудак никогда не менялся.

Я сделал тебя своим наследником не без причины. Защищай этот город; никто
не сделает этого лучше, чем я. Держи его при себе, если сможешь, я верю, что
ты будешь знать, что делать, если не получится.

От этого Чуя сжал зубы, пиздецки садистский способ Мори сочетать приятное с
болезненным, чтобы ты никак не мог понять, что чувствовать... это в новинку
для него, но внутри он знал, что так было почти со всем остальным. Мори всегда
оказывался от остального, отрицал определённость, и из-за этого он был полон
решимости не поступать так же.

Коды внизу документа разблокируют резервные копии моих личных архивов

данных, поскольку я уверен, что твои методы избавиться от меня были...
характерно яркими. Используй их с осторожностью.

Всего хорошего.

Мори Огай.

Он подавился смешавшимися звуками гнева и боли, читая конец, с ужасом

понял, что глаза застилают слёзы, слова расплывались от них. Он хотел... он не
знал, чего хотел, но что-то давило внутри, в груди, он не знал, это крик или
плач, и как Мори, блять, посмел поступить так с ним.

Вдруг письмо пропало, выдернутое из его онемевших пальцев, в то же время

Дазай обернул другую руку вокруг Чуи, снова прижимая его голову к своей
груди и кладя на неё подбородок. Чуя сжался, желая быть ближе к Дазаю,
желая слышать его дыхание, чувствовать его тело и потеряться в ровном
звучании его сердцебиения. Он обнял Дазая, вцепившись в него, слёзы наконец
полились, затем прекратились. Он поступил правильно. Он знал это, и всё равно
скучал по Мори, как бы странно это ни было. Никаких сожалений... но тем не
менее.

Относительно успокоившись, Чуя тихо произнёс:

– Я в порядке.

Дазай не двинулся, и его ответом было простое:

– Хорошо.

Чуя отклонился, чтобы посмотреть на него, и заметил нотку печали, отчего

смягчился.

– Хочешь прочитать? – Дазай сглотнул и кивнул, и Чуя понял, почему он не

287/290
может ответить вслух. – Всё нормально, – сказал он, поглаживая Дазая по груди.
– Там нет ничего, что тебе нельзя знать.

Дазай положил руку ему на щеку.

– Хочу знать, что тебе нужно сейчас.

– Ты, – просто ответил Чуя. – И ты есть у меня. Остальное... наладится.

Дазаю понадобилось лишь мгновение, чтобы прочесть, и Чуя видел, как он

немного дёрнулся, когда в первый раз прочитал конец. Но когда он дошёл до
этого момента при втором прочтении, всё прошло. Это просто ещё одна
маленькая жестокость Мори, как он подозревал, упавшая камнем в бездонную
дыру, которую он оставил в центре Дазая.

– Он и правда никогда не считал меня за человека, так ведь? – голос Дазая был
каким-то глухим, он не мог даже возмутиться. – Никогда.

– Ты был... инструментом. Мне жаль.

– Почему? – потребовал Дазай, и звук его голоса разрывал Чуе сердце.

– Потому что Мори был монстром. Я не видел этого, хотя должен был. Я должен
был сделать что-то, – этого было слишком мало и совсем поздно, Чуя понимал,
но эгоистично хотел, чтобы Дазай знал, как он чувствовал себя по поводу того,
чего не мог сделать.

Дазай яростно покачал головой.

– Я хорошо делал то, что он хотел. Я старался. Я... – голос звучал резче: – не
хотел, чтобы ты видел. Чтобы это было реальным, и если ты видел, значит это
реально.

Слишком неожиданно, и Чуя не мог находиться так далеко, когда Дазай

выглядел и звучал таким образом. Он переместился, забрался Дазаю на колени,
чтобы обхватить его, притянуть к себе и обнимать.

– Ты был лучшим, – пылко прошептал он. – Проблема была в нём, не в тебе.

– Мне жаль, что на твою долю выпало убить его, – Дазай крепко обнял его. –
Знаю, что тебе больно, мне так жаль.

Неправильно, так неправильно, и Чуя понимал это.

– Всё это время это должен был быть я, – спорил он, качая головой. – Он этого
хотел. И, говоря честно, я рад. Я знаю, что случилось и почему, и смерть Мори
может просто быть такой. Мне не нужно ходить в сомнениях и искать...
отомщения. Понимаешь? Мне больно, но это меньшее из зол, самое мягкое из
них.

– Ты прав, – вздохнул Дазай, явно не обрадованный тем, что приходится это

говорить. – Хватит быть таким мудрым, чёрт, ты всего на месяц меня старше.

– Но я лучше, – поддразнил Чуя, ухмыляясь, но обнял немного крепче.

288/290
– Лучший, – Дазай поцеловал его волосы, лоб. – Самый лучший.

Ещё какое-то время Чуя просто обнимал его, закрыв глаза, позволяя без слов
своему якорю утешать себя. Столь многое поменялось всего лишь после
нескольких абзацев на куске бумаги. Поменялось даже всё, что, как Чуя считал,
он знал о той ночи.

– Я думал, что видел его, – рискнул он, – прямо в конце. В его глазах. Я говорил
себе, что всё придумал, но...

– Одобрение? – спросил Дазай. – Уверен, ты правда его видел.

Чуя глубоко вдохнул.

– Да. Теперь я уверен. Я не дал ему времени вызвать Элизу, но... но, кажется, он
даже не пытался.

– Ох, он пытался. Он бы никому не отдал победу.

Блять, Чуя очень надеялся, что это правда.

– Да?

– Уверен, – сказал Дазай абсолютно искренне. – Он не доверил бы тебе своё

наследие, если бы ты не забрал его из мёртвых рук. Так что, – он немного
ухмыльнулся, – поверь мне, в этом мы с ним похожи. Не то чтобы у меня есть
наследие. Скорее маленький отпечаток. Клякса (1).

Чуя не сдержал смеха, прекрасно зная, что только поощряет ужасные шутки
Дазая.

– Ты пиздецки странный. Почему ты такой странный?

Дазай со всей серьёзностью ответил:

– Но отпечаток от меня остаётся легендарный (2).

– Успокойся, придурок, – рассмеялся Чуя и несильно ударил его по голове.

– Что? Мне нравится твоя улыбка, – возразил Дазай и поцеловал Чую, прежде
чем тот успел что-то сказать. Чуя ответил на поцелуй, нежно дёрнув Дазая за
волосы, и на мгновение всё снова показалось нереальным. На долю секунды,
пока Дазай не укусил его. – У тебя проблемы с этим, босс?

– Никаких проблем, – промурлыкал Чуя, снова целуя. И снова. Больше поцелуев.

Дазай медленно водил пальцами вверх и вниз по спине, посылая приятную
дрожь по телу Чуи. Он был нелепо счастлив, учитывая обстоятельства.

– Так ты принял это.

Чуя медленно моргнул, и до него дошло, что впервые его кто-то называет
боссом, а он даже мысленно не дёргается.

289/290
– ...Ох.

Сумасшедше улыбаясь, Дазай потёрся носом о нос Чуи, нелепо промахиваясь.

– М-м, – нежно произнёс он, – наслаждайся пожизненными попытками

организовать своих подчинённых. Извини, но я прослежу за тем, чтобы это
продлилось долго.

Чуя ухмыльнулся в ответ и укусил Дазая за соблазнительную нижнюю губу.

– Думаю, я смогу жить с этим.

Всё рушится,
Но почему мы в одиночку
Должны заканчивать и начинать?
В сонной тишине
Он лгал всё время.
Где же утешение?
Титан! Тебе была дарована борьба,
Силы сжечь меня, сломать и снова возродить
В подобном положении дел.
В час ночной
Я твой помощник в скорби,
Мы чередуемся, осознанно иль нет.
Куда мне повернуть?
И крылья портят платье;
Восстань, твори,
Сиянием опали их крылья.
Я с радостью переживу всё вновь.
Все цепи начинают рваться,
Огнём сверкают крылья
Над небом, возлюбленных молитвы
Приходят тихо, затопляют всё.

Примечание к части

(1) дазай там конечно дай боже исполняет. legacy (наследие), leg - нога, и
дальше он разгоняет, мол, у него лишь ступня или большой палец ноги.
переводчик пытается играться со словом "след" в "наследии"
(2) в оригинале "и как ступня, в своё время я легенда (legend)", где legend -> leg-
end (конец ноги)
фанфик оканчивается повторением всех названий глав. эти строчки образуют
вполне осмысленный текст (не стихотворение). напоминаю, что названия глав я
брала, а не переводила, в отличие от финальных строк, поэтому без отличий не
обошлось

290/290