Simbioz FF

Ссылка на материал: https://ficbook.
net/readfic/7403295
Симбиоз
Направленность: Слэш
Автор: Leo Red (https://ficbook.net/authors/3193558)
Беты (редакторы): clamor domum (https://ficbook.net/authors/2983329)
Фэндом: Bungou Stray Dogs
Пэйринг и персонажи: Осаму Дазай/Чуя Накахара, Огай Мори/Акико Йосано,
Юкичи Фукудзава/Огай Мори, Тацухико Шибусава/Чуя Накахара, Осаму
Дазай/Фёдор Достоевский, Осаму Дазай, Чуя Накахара, Акико Йосано, Огай Мори,
Юкичи Фукудзава, Тацухико Шибусава
Рейтинг: NC-17
Размер: 815 страниц
Количество частей: 45
Статус: завершён
Метки: Отклонения от канона, Любовный многоугольник, Психические
расстройства, Селфхарм, Упоминания самоубийства, Триллер, Броманс,
Серийные убийцы, Рейтинг за секс, Галлюцинации / Иллюзии, AU: Без
сверхспособностей, Темы этики и морали, BDSM, ООС, Насилие, Нецензурная
лексика, Романтика, Ангст, Юмор, Драма, Психология, Философия,
Повседневность, Hurt/Comfort, AU, Songfic, Нелинейное повествование, Элементы
гета
Описание:
Любовь с отклонениями.
По пятам Дазая всегда ходит Смерть, она забирает самых дорогих ему людей, но
всегда обходит его самого стороной, несмотря на то, что он стремится в её
объятия. И вот снова в его жизни появляется важный для него человек, в
котором он видит смысл жить дальше. Но как долго он сможет прожить с Осаму,
рядом с которым всегда его Любимая, готовая подарить последний поцелуй? И
сможет ли сам Дазай принять прошлое человека, который скрывает за красивым
лицом свою настоящую грязь?
Посвящение:
https://vk.com/bungoustraydogs_perfectly?w=wall-147048832_1179 - эта запись
меня вдохновила на написание, хотя, конечно, в моем фф все совсем иначе. В
общем, посвящаю эту работу админам этого паблика и моим легким, что скоро
загнутся от курения!
Публикация на других ресурсах:

Уточнять у автора/переводчика
Примечания:
>AU про психические расстройства, где болезнь встает на пути к счастью.
>Перед прочтением ознакомьтесь с профилем автора.
Решил написать свой фик с Дазаем и Чуйками.

Прошу не судить строго, это мое первое творение. Будет безумие,
душераздирания и аморальщина.
До медицинского AU это не дотягивает, но тема медицины будет на протяжении

почти всего фика, т.к это то, в чем я шарю (студент медик, ага...)
P.S: По описанию и тегам кажется, что много треша, но на самом деле вся жесть
только местами. Больше времени уделяется развитию отношений и психологии.
Приятного вам прочтения!
Стихотворение к фанфику от Kelen Alas: https://ficbook.net/readfic/7715869

Обложка моего производства: https://vk.com/leo_on_the_fence?w=wall-
172729974_16%2Fall
----------------
БОЛЬНЫЕ УБЛЮДКИ, ОТКУДА 400 ЛАЙКОВ, ЫАААААААААА?!?!?
ВСМЫСЛЕ 500!?:!!?!?*!(!)1
600!!! ВЫ НЕНОРМАЛЬНЫЕ?! ВЫ ДЕДА ДО ИНФАРКТА ДОВЕСТИ ХОТИТЕ?!
700... уже просто без комментариев...
Оглавление
Оглавление 2
Глава 1. Моя дорогая Смерть. 4
Глава 2. Смысл жизни. 18
Примечание к части 31
Глава 3. Моя дорогая Муза. 32
Глава 4. Моя жизнь - твоя пуля. 47
Глава 5. Женщина и цветы. 59
Глава 6. Чистый лист. 71
Глава 7. Его душа - потемки. 85
Глава 8. Как пахнет солнце. 99
Глава 9. Душа твоих рук. 116
Глава 10. Не смотри на меня. 127
Глава 11. На дне могилы. 138
Глава 12. Черный сундук. 151
Глава 13. И то, что внутри. 166
Глава 14. Оригами. 185
Глава 15. Желтый цвет. 201
Глава 16. Пока не закончился день. 215
Глава 17. Обещание. 232
Забытое. 246
Глава 18. Слепая похоть. 257
Глава 19. В петле. 271
Глава 20. Прощение. 286
Глава 21. Счастье в легких. 301
Глава 22. Властвуй и унижай. 315
Глава 23. Скелет в шкафу. 337
Глава 24. В плену собственного бреда. 354
Вспомненное. 372
Глава 25. Статуи из льда. 387
Глава 26. Театр чувств. 406
Глава 27. Преступление и наказание. 423
Глава 28. Эта улица мне знакома. 452
Глава 29. Преступник. 480
Глава 30. Два счастья. 500
Глава 31. Сердце эгоиста. 528
Глава 32. День, когда я поставил точку. 554
Глава 33. Откровение. 576
Глава 34. Мой разум - твое дыхание. 604
Глава 35. Нарушь моё молчание. 621
Глава 36. Встреча с королём. 642
Глава 37. Кофе, дождь, два человека. 666
Глава 38. Беги со мной. 688
Глава 39. В погоне за высотой. 713
Глава 40. То, что нам уготовано. 741
Глава 41. Сломанный и потерянный. 762
Глава 42. На грани. 782
Глава 43. Сложи мне сердце из бумаги. 814
Примечание к части Первая глава несколько смешанного характера. Дальше
будет больше описаний настоящего времени, хотя подобное повествование
будет присутствовать.
Жду критики, в общем!

Приятного прочтения!
Глава 1. Моя дорогая Смерть.
Говорят, что бог никогда не посылает нам испытаний, которых мы не

сможем вынести, но Осаму Дазай был атеистом и всегда считал себя хозяином
своей странной жизни, которая приносила ему, в основном, только страдания. И
главная его мысль состоит в том, что от страданий стоит избавляться всеми
возможными способами. Для себя он нашел только один – смерть.
Всю его жизнь она ходила за ним по пятам и, казалось бы, даже оберегала,
проходя мимо. Как бы близко он ни пытался к ней подойти, она лишь
отстранялась и показывала свою лукавую беззубую улыбку, которую позже и сам
Осаму применял в определенных жизненных ситуациях.
Он хотел её объятий, её поцелуя и всегда ревновал её к дорогим ему людям,

которых она жадно обнимала, пока Дазай смотрел сквозь пелену слез. Смерть
отняла у него всех, оставив его посреди черного безмолвия своих мыслей в
окружении всех этих трупов, а сама стояла сверху и наблюдала за своим
мальчишкой. Как жаль, что у нее нет этого желания обнять его и дать ему
наконец-то освободиться от уз страданий. От уз этой жалкой жизни.
Все началось очень стандартно – смерть любимой бабушки. Осаму, кажется,

тогда и десяти лет не было. Он стоял у ее гроба, и на глазах не могло
проявиться и капли слез. Тогда уже всё было выплакано в подушку темными
ночами, и теперь, стоя у её гроба, он думал лишь о том, что ничего не может
изменить. А как хотелось…
Далее смерть подобралась ближе, забрав жизнь его маленькой сестры. Кажется,
тогда Дазаю было пятнадцать, и родители решили завести еще одного ребенка,
но малышка родилась больной и после месяца жизни скончалась. Тогда он
впервые пожелал почувствовать прикосновения смерти и заскользил лезвиями
по рукам. Просто так, казалось бы, от глупости.
Но потом это повторилось.
Он тогда начал встречаться с девчонкой из параллели, сошлись на странных

суицидальных увлечениях. Она ему понравилась своей эксцентричностью и
полным отсутствием логики в своих действиях. Кажется, они даже месяц не
повстречались, а он уже узнал, что она умерла. Неудивительно, если взять ее
увлечение разрезать себе руки и засовывать в плоть грязные палки с улицы.
Тогда он предпринял свою первую попытку по-настоящему умереть. Шагнул под

поезд, но кто-то успел его спасти. Благо, этот человек тоже выжил, иначе бы это
сломало Дазая окончательно.
Тогда же он впервые начал олицетворять смерть. Белая дева с длинными и

мокрыми, черными волосами и белыми глазницами. Как бы высоко он ни рос, она
5/840
всегда была выше его на голову и смотрела сверху вниз, кривя губы в какой-то
милой и фальшивой улыбке. Её костлявые руки всегда тянулись мимо него к
людям, которые были ему дороги, а когда она уходила, обнимая свою жертву, то
оборачивалась и бросала на Осаму хитрый взгляд, взмахивала подолом белого
платья и уходила, оставляя его в этой непроглядной тьме отчаяния и
одиночества.
И он сидел и ждал её, как верный пес ждет своего хозяина после работы. Порой
даже пытаясь выбраться из дома и пойти искать его. Очередная попытка
умереть…
В следующий раз Дазай уже по привычке начал украшать свою кожу кровавыми
узорами, которые оставляет холодное лезвие. В такие минуты он представлял,
что лезвия – это руки его возлюбленной Смерти, которые нежно гладят его кожу.
Руки, которые наконец-то прикоснулись к нему. Вот только не забрали в свои
объятия и не подарили поцелуй.
Его, конечно, откачали, раны затянулись, но всё же бинты стали для него чуть ли
не лучшими друзьями. Они покрывали всё тело, как и невесомые следы от рук
его «Возлюбленной». Он скрывал за ними шрамы и относился к ним не как к
уродству, а как к засосам после бурной ночи. Мол, не всем следует знать о его
пристрастиях. Так же он иногда ассоциировал бинты с шелком платья Смерти.
Как будто она игриво прикрывала свои отметки на его коже.
Но всё кардинально поменялось, когда Дазай лишился родителей.

Автокатастрофа… как банально.
«Неужели ты не могла придумать способ поинтересней?» - в очередной раз, сидя
в тумане из горя и печали, спрашивал он у Смерти. Но она всегда была
безмолвна и никогда не отвечала. Порой ему казалось, что она посмеивается, но
это он теплил себя надеждой, что «Любимая» хоть что-то скажет.
Тогда он был уже совершеннолетним и даже мог себя обеспечивать. От
родителей ему достался дом, который нагонял страшную тоску. В какой-то
момент теплое помещение окрасилось в дождливые серые оттенки. Возможно,
потому что никто не зажигал свет, когда Дазай приходил домой. А может,
потому что не было ответа на вопрос «Что сегодня на ужин?» - «Апатия и
безысходность», - сам себе отвечал Осаму и принимался царапать руки. Кажется,
это было последней каплей.
Он даже не особо понимает, как смог дожить до своих двадцати пяти. За это
время он получил образование в области философии, но не прекращал
предпринимать попытки умереть. Он теперь не мог делать это дома, ведь
боялся, что его там просто никто не найдет, потому что близких друзей у него не
было, родственников тоже. Всех их забрала Она. Хотя, пожалуй, у него был один
знакомый…
Как-то раз Дазай нашел особое очарование в реке Йокогамы. Он уже давно её
присматривал, как невероятно поэтичное место смерти, и наконец-то решил со
всей своей грациозностью прыгнуть с моста прямо в темные, как волосы Смерти,
воды. Это была самая близкая попытка, он очень быстро захлебнулся и был рад
своей участи. По его телу буквально побежали мурашки из ногтей «Любимой».
Он ощутил ее холодные объятия, сладкий привкус губ и… открыл глаза.
Над ним сидел невероятно перепугавшийся паренек лет восемнадцати. Его

белые неровно стриженные волосы прилипли к лицу, а какие-то космические
6/840
двухцветные глаза ошарашенно смотрели на Дазая.
- В-вы в порядке? – еще не до конца доломавшимся голосом промямлил он,

трясясь от холода. От Дазая не последовало никакой реакции, отчего тот
заметался и потянулся за сумкой, которая была сухой. Наверное, оставил на
берегу. – Я сейчас вызову скорую, пожалуйста, не волнуйтесь!
Дазай поднялся и схватился за затылок. В его голове пролетели смутные

ассоциации объятий смерти с руками мальчика, но он решил отвести эти мысли
прочь. Угораздило же и в этот раз так облажаться.
- Не утруждайся, - сказал Осаму и поднялся, отряхивая одежду. Парень лишь

поднял на него всё еще удивленный взгляд. Он явно не ожидал такой реакции от
утопающего. – Я в порядке, - и добавил про себя «К сожалению».
- Т-точно ничего не надо? – продолжил мямлить белобрысый парень. - Вы

промокли, и к тому же ваши вещи… боже… как вы оказались в реке? Может,
следует обратиться в полицию…
- Ничего не надо, – уже с нескрываемым раздражением перебил его Дазай. –

Вообще-то, я намеренно прыгнул в реку с целью умереть, а вы, молодой человек,
просто взяли и разрушили мечту всей моей жизни! – он говорил это с ноткой
усталости и безысходности, что блондин даже как-то проникся. – Я был так
близко! Я уже почти… эх… - затем он просто взял и обратно упал на землю.
Некоторое пребывание без сознания всё же потрепало его организм.
- И-извините? – мальчик не совсем понимал, стоит ли извиняться в таких случаях,

раньше он никогда не сталкивался с суицидниками и, тем более, не спасал их от
смерти. – М-может… я всё же могу вам как-то помочь?
Осаму тяжело вздохнул.
- Мне уже ничто не поможет, меня уволили с работы за попытку умереть там. Ну
не умирать же мне дома? Меня же там никто не найдет, и до соседей допрет, что
я умер, только когда запах моей гниющей плоти будет разноситься по всей
улице, а это как-то фу… - Дазай подогнул колени, обхватил их руками и начал
сверлить своим взглядом реку – еще одно место свидания со Смертью.
- А вы не пробовали, ну я не знаю, жить, например? - сказал парень, наблюдая за

Дазаем, которого, похоже, не волнует ни холодная земля, ни мокрая одежда. – Я
тоже когда-то был в такой ситуации, но я справился и сейчас вполне нормально
живу.
- Я пытаюсь справиться уже больше десяти лет, но что-то не выходит, – тут он

всё же оторвал взгляд от реки и посмотрел на спасителя. – Тебя, кстати, как
звать?
- О, я… - парень замялся – Меня зовут Накаджима Ацуши.
Дазай поднялся и протянул худую забинтованную руку своему новому

знакомому.
- Дазай Осаму, - в его карих глазах промелькнул лукавый огонек, а на губах

заиграла улыбка, которую он когда-то скопировал у Смерти. Конечно, Дазай мог
7/840
улыбаться и по-другому, но почему-то не всегда получалось. Ацуши торопливо
пожал холодную и мокрую руку. – Что ж, предлагаю зайти куда-нибудь
погреться и перекусить, кажется, у меня в карманах завалялось немного не
совсем промокших деньжат.
На это Ацуши лишь кивнул, и они вместе отправились в ближайшее кафе. По

дороге они неплохо разговорились. Накаджима вроде даже перестал так
стесняться и начал рассказывать о том, чем живет. Дазай же подумал, что
рассказывать ему о своем увлечении суицидом и прочим насилием над собой не
стоит, и разговор плавно перетек в вечное – в литературу.
Оказывается, Накаджима работает в книжном магазине продавцом-

консультантом и неплохо разбирается в литературе. Особенно ему нравится
современная фантастика и "что-то с глубоким смыслом". Дазай же смог
посоветовать ему пару произведений, которые читал, пока учился на кафедре
философии, на что тот удивился его познаниям и все же, пользуясь положением
Дазая и нехваткой кадров в магазине, решил предложить ему поработать у них.
Конечно, его смущал тот факт, что Осаму может предпринять попытку суицида
прямо на работе, но пахать сверхурочно Ацуши уже надоело.
- Что ж, выбора у меня нет, а литературу я люблю, – сказал Дазай, уже сидя за
столиком с Ацуши в кафе и поедая какую-то булочку с корицей. – А что там от
меня требуется? Копаться в полках, советовать читателям разные произведения
и тому подобное?
- Да, по сути, можете стоять за кассой, платят немного, но зато стабильно, да и

вас это, наверное, не сильно волнует.
- Я все равно не собираюсь задерживаться в этом мире… - на этих словах он

опять поймал слегка напуганный взгляд Ацуши и решил добавить: - Шучу.
Однако, Дазай не шутил.
Работа в книжном магазине действительно была ему на пользу. Он много

общался с людьми, но тем не менее там всегда было тихо и спокойно. Ацуши
быстро окунул его в работу не слишком тяжелую, не напрягающую. Посетителей
было немного, а кроме них двоих были еще некоторые работники, с которыми
Осаму очень быстро поладил. Он вообще очень хорошо ладил с людьми, для него
было просто заговорить с незнакомым человеком, предложить помощь и,
возможно, изменить ради незнакомца все свои планы на день, как, в общем-то, и
случилось с Накаджимой. Шли дни, и они неплохо сдружились, вместе обедали,
пару раз даже встречались вне магазина, когда оба были свободны. А также
Ацуши пронюхал про второе хобби Дазая.
Вообще, человеку творческому всегда нужна какая-то разрядка, а наш

многострадальный суицидник однажды понял, что резать вены в томные вечера
не всегда удобно и порой даже надоедает. Поэтому волей-неволей его потянуло
на сочинения. Началось всё с небольшого рассказа о школьнице, затем еще
несколько повседневных. Для него писательство было чем-то совершенно
простым и незатейливым, довольно расслабляло, заставляло мозг работать и,
наверное, поэтому он еще не до конца отупел после окончания университета.
За его рассказики ему даже порой приходили отчисления, поэтому не сказать,

что работа ему была сильно-то нужна. Привычки тратиться на всякую ерунду, не
8/840
считая любимых консервированных крабов и книг, у него не было. Одевался он
весьма просто, порой даже старомодно. Любимый бежевый плащ был у него на
плечах почти что во все сезоны, кроме дней, когда было невыносимо жарко. А
жару Дазай не любил, ведь мало того, что не надеть любимый плащ, так еще и
бинты, обнимающие всё его тело, невероятно греют. Иногда приходилось менять
их несколько раз в день, чтобы не образовывались нагноения. «Хотя это вполне
неплохая возможность мучительно умереть от сепсиса», - думал Осаму, смотря
на свои пропотевшие под палящим японским солнцем бинты.
Также была у Дазая мечта всё же написать что-нибудь посерьезнее рассказов.

Он очень давно мечтает начать писать настоящий роман, и, как раз с
приобретением новой работы, в его голове начали появляться некоторые
наброски и наметки сюжета. Ему не терпелось начать, однако, он понимал, что
для начала стоит как следует всё продумать, возможно, даже начертить какую-
то схему, сделать черновик. Но пока что все мечты он отложил в ящик. Кажется,
это была одна из тех причин, по которым Дазай не так торопится умереть. По
крайней мере, не так часто.
А еще в его жизни всё поменялось, когда он впервые заметил за собой еще одну
особенность своей творческой личности. Судьба свела его с еще одним
человеком, который абсолютно случайно зашел поглазеть на книжные полки в
их магазине. Что, во-первых, удивило Дазая, это то, что посетитель
интересовался, есть ли у них русская классика. Во-вторых, их внешней схожести.
Парень был практически одного роста с Осаму, темные волосы, но был еще
худее, а черты лица были европейские. Волей-неволей, между ними завязался
диалог. Разговаривали они довольно странно, одновременно закрыто и открыто.
Возможно, другие люди посчитали бы их разговоры странными и непонятными,
но это только цепляло Дазая, он любил людей, похожих на него.
- Кажется, у нас было что-то в отделе с иностранной классической литературой,

пойдемте за мной, – сказал Осаму и повел посетителя куда-то вглубь магазина.
- А у вас тут большой ассортимент, - сказал парень, оглядывая полки своими

аметистовыми глазами. – Судя по всему, я зашел по адресу.
- Вы не местный, да? Проездом? – ненавязчиво сделал вывод из внешности парня

Дазай и начал рыться в стопках книг, с целью отыскать хоть что-то. Ему теперь
было просто необходимо найти хоть что-нибудь из русской литературы.
- Ну, можно сказать, что я по делам, - тот всё не переставал оглядывать полки и
щурить глаза на иероглифы на обложках. – Довольно надолго, и почитать что-то
знакомое на чужом языке будет неплохим разгоном мозга.
- О, вы из России! А правда, что у вас медведи по улицам ходят?
Собеседник как-то криво усмехнулся.
- Нет, это не правда. А вот подобных видео из Америки я видел предостаточно.

Как вас… - он посмотрел бейджик продавца. – Осаму? Можно звать вас так?
- Конечно, для вас, как угодно, - он достал стопку книг и начал раскладывать ее
на столе, демонстрируя посетителю всё, что у них имеется. – Вот наш небольшой
ассортимент. Честно говоря, в русской литературе я мало смыслю, но эти имена я
слышал раньше.
9/840
Парень внимательно осмотрел все тома и провел по ним руками, как будто
проверяя, настоящие они или нет. Он взял один томик и стал осматривать,
пролистав несколько страниц. А Осаму уловил внутри себя какой-то незнакомый
ему до этих пор трепет. Ему этот парень что, нравится?
Дазаю никогда раньше не нравились парни с этой стороны. Почему вдруг ему
так хочется узнать о нем побольше. Может, рискнуть?
- Я беру этот, - незнакомец перевел свой малиновый взгляд на Дазая и

продемонстрировал ему выбор. Это был аккуратный и нетронутый доселе томик,
на котором красовалась надпись «Мастер и Маргарита». Осаму даже самому
стало интересно почитать, чтобы лучше понять, что в голове у этого иностранца.
- Хорошо, тогда я оформлю вам покупку, - на этих словах он побежал к кассе и

попросил Ацуши пробить книгу. Покупатель пошел следом, все еще
рассматривая книжные полки. И Дазай решил вернуться к нему и попробовать
наладить диалог. – Может, что-нибудь еще? Могу посоветовать очень
интересные философские произведения.
- Ох нет, спасибо, при всем моем желании, я и так разоряюсь с вашим курсом
валют.
- Ну раз так, то будем ждать вас, – и тут он все же замялся и решил перейти
черту. – Кстати, как ваше имя? Знаете, мне всегда интересны иностранные
имена.
Тут на лице посетителя книжного магазина появилась та самая улыбка. Улыбка

его «Любимой». Вот что так сильно привлекло Дазая - это схожесть иностранца с
его воплощением Смерти. От этого стало как-то жутко, и он уже хотел
отказаться от своей затеи наладить контакт, но что ему мешало? Это ведь
интересно.
- Меня зовут Фёдор Достоевский, – свое имя он произнес с русским акцентом, и

Осаму не сразу понял, как это произнести. По его лицу это было понятно, и тогда
Фёдор достал из внутреннего кармана пальто блокнот и ручку, что-то написал и
отдал ему листочек.
Пока тот читал, он уже успел упорхнуть к кассе оплачивать покупку. На бумаге
было написано четкими японскими иероглифами «Фёдор Достоевский» и номер
телефона. Осаму аж весь засиял, он обрадовался так, что за долгие годы на его
лице появилась не фальшивая улыбка. Он залип на этот листочек и даже не
заметил, как Достоевский оказался у выхода из магазина и махал ему рукой.
Что Фёдор разглядел в нем с их короткого и невнятного разговора, Дазай,

откровенно говоря, не понимал и долго не решался позвонить. Но всё же смог
перебороть этот странный страх внутри себя и набрал заветные цифры, которые,
наверное, выучил наизусть, просверливая листочек своим коньячным взглядом,
всматриваясь в каждый иероглиф, каждую палочку, каждый миллиметр чернил
на этом листке. Голос Фёдора на том конце отозвался чуть ли не сразу.
- Да?
- Здравствуйте, Фёдор.
10/840
- Здравствуйте.
- Вы меня помните?
- Возможно.
- Давайте, вспоминайте.
- Я узнал ваш голос, Осаму, не сомневайтесь.
От Дазая последовал легкий смешок, и они все же назначили встречу в парке.

Фёдор, как оказалось, решил, что работник книжного - идеальный вариант для
личного гида по Йокогаме, да и Осаму был не против. Они ходили, разговаривали
на различные темы, перешли к философии, Фёдор даже удивился, что у него
диплом в этой области. Невольно вопрос перешел к религии, и он выяснил, что
Достоевский довольно верующий человек, но в христианской религии опирается
скорее на свои собственные выводы по прочтению писаний, нежели на всю эту
«обрядную чепуху». С ним было как-то странно. Они вроде не переходили на
какие-то личности, отчего было ощущение легкого недоверия, но могли
разговаривать обо всем подряд. Также Дазай заметил, что Фёдор косится на его
повязки. Хотя на его повязки косятся все.
- Думаю, нужно записать твой номер, - как бы мимолетом сказал он, отводя
взгляд от бинтов. – У меня еще много дел, но с тобой было интересно, Осаму.
Когда ты в следующий раз свободен?
- Ну, кажется, в четверг у меня выходной, буду рад встретиться с тобой вновь,
Фёдор Достоевский, – ему много стоило выговорить это имя, но на этот раз он
все же смог.
- О, почти правильно, но вообще-то у нас принято звать всех по имени, так что
зови меня Фёдор.
- Я пожалуй буду звать тебя Дост-кун, это как-то проще.
Достоевский лишь тихо посмеялся.
- Ну раз так тебе удобнее, то хорошо. До встречи, Дазай, – он как будто

невзначай коснулся его плеча и побрел по улице, которую медленно накрывали
своим одеялом сумерки.
С тех пор они часто встречались. Сначала ходили по улицам города и обсуждали
разные вещи. Дазаю даже на секунду показалось, что Фёдор всё же позволил
ему проникнуть в свой таинственный душевный мирок, когда тот поделился тем,
что работает в области программирования, однако он так и не сказал, чем
конкретно занимается, и как это связано с его приездом в Йокогаму. Также он
рассказал, что живет не в отеле, как все приезжие, а снимает помещение.
Именно помещение, а не квартиру. Как понял Дазай, Достоевский работает
прямо у себя на «дому», но не рвется открывать все карты. Сначала его не
сильно напрягала такая скрытность иностранца, но спустя месяц знакомства
ничего не изменилось.
А еще Фёдор взял привычку всё чаще наведываться к ним в магазин и брать
11/840
различные книги на японском. Аргументировал он свои частые посещения тем,
что ему нравится японский язык и особенно чтение. В общем-то, по переписке
никогда и не казалось, что тот испытывал какие-то проблемы с языком. Дазай
вообще считал, что у него, скорее всего, есть японские родственники, а может,
Фёдор скрывает, что жил в Японии всегда.
И все же он любил, когда его русский друг приходит к нему в магазин, ведь
обычно у них всегда завязывался незатейливый диалог, который очень неплохо
разбавлял серые будни на работе. Хоть ему и нравилось в книжном, рутина
приедается и надоедает.
Фёдор привлекал Дазая, но ему было страшно с ним сближаться, ведь обычно
все близкие ему люди уходили на тот свет, и эта мысль никак не давала покоя.
После очередного видения Смерти, он решил предпринять еще одну попытку,
несмотря на появление светлых моментов в его жизни.
И, конечно, он решил, что книжный магазин – отличное место.
Раньше Дазай уже предпринимал попытки повешения, но как назло всегда что-
то мешало. А тут он просто решил прийти чуть раньше, всё заранее приготовил,
наметил неплохую балку на складе и привязал веревку. И вот только стул выпал
из-под ног, вот он уже начал задыхаться, как внезапно кто-то подхватил его.
Ацуши уже второй раз спасал его от смерти, но в этот раз Дазай был ему даже
благодарен. Повешение – не очень хороший способ, некрасивый и мучительный.
Прикольный, но мучительный, а мучения Осаму пытался максимально свести на
«нет». Хотя, наверное, веревка была недостаточно тугая и только слегка
придушила его, или он просто что-то сделал не так. «Можно будет попробовать
еще раз», - подумал он тогда.
Накаджима уже не так резко реагировал на попытку коллеги суициднуться.

Привык, видать, к замашкам Дазая, но никак не мог позволить, чтобы в стенах
книжного кто-то умер. Не очень-то хорошую репутацию заработает магазин
после такого.
Почему он оказался в этом месте и в это время? На самом деле, Ацуши всегда
приходит раньше, но Осаму об этом, конечно же, не знал, и его незнание опять
заставило Смерть отвернуться от него. Он уже даже не расстраивается. Всего
лишь еще одна неудачная попытка. Вот только на шее теперь красовался не
очень красивый след, который в результате так и не смог исчезнуть. Поэтому
теперь горе-самоубийца бинтовал еще и шею.
Если снять с него все бинты, получится довольно неприятная картина. Почти всё
тело разукрашено порезами, которые просто не заживают. Не сказать, что Дазай
любил боль, но разрядку от нанесения себе увечий он получал почти такую же,
как и от написания рассказов. «Здравствуйте, я Осаму Дазай, люблю писать
рассказы и резать себя».
Еще после знакомства с Фёдором у него появилось новое увлечение – чай.

Достоевский просто обожал этот напиток и пил его исключительно без сахара.
«Так ведь получается просто сладкая водичка, никакого вкуса», - говорил он за
очередным чаепитием в кафе. Такие посиделки очень расслабляли Дазая, и он
порой даже забывал, что находится не дома.
12/840
Кстати, именно приглашение к себе домой совершенно изменило их отношения с
Достоевским.
Поводом для приглашения, естественно, был какой-то вкусный индийский чай,

который Осаму заказал через специализированный сайт. Он знал, что Фёдору
тоже интересно, как он живет и чем. И вот Дазай выделил для него целый день.
«Целый день с Дост-куном, - радовался он, когда шел открывать дверь гостю. –
Это даже волнительно».
Достоевский же принес с собой печенек и шахматную доску. Они уже давно

хотели сыграть, но никак не могли найти подходящего момента. В результате
они выпили целых два заварочных чайника, почти не дотронувшись до печений,
и оба с каменными лицами играли.
- У меня появилась идея, - сказал Осаму, расставляя фигуры на доске во второй

раз. – Ты такой скрытный, и я подумал об условии этой игры.
- Что ты задумал? – Фёдор грел руки об очередную чашку с чаем и на такое

заявление Дазая заинтересованно склонил голову набок, сощурив аметистовые
глаза.
- Смотри, - он закончил расставлять фигурки и, подперев подбородок руками,

настойчиво посмотрел в глаза собеседнику. – Если выигрываю я, то в следующий
раз мы пьем чай у тебя.
Достоевский тихо засмеялся и поставил чашку на стол.
- А если выиграю я?
- А чего ты хочешь?
- Ты ответишь на один мой вопрос.
- Идет, - Дазай протянул ему руку, а тот, будто бы нехотя, её пожал. Руки у него
были теплые, после согревания их об чашку с чаем, но кончики пальцев все
равно оставались холодными. Дома у Дазая работал кондиционер, поэтому было
довольно прохладно, тем более после японской жары. Подумав о том, что Фёдор
действительно мерзнет, он поспешил выключить аппарат, и они принялись за
игру.
Парни не были профессионалами, но оба любили шахматы и играли довольно

хорошо, для обычных обывателей. Вообще, Дазай даже в детстве ходил на
кружок по шахматам, поэтому в его голове отложилась пара тактик, но сейчас
он не был уверен в том, хочет ли выиграть. Его мучило заявление Достоевского.
Что за вопрос он хочет ему задать?
Тем не менее, он скоро это узнает, потому что расстановка фигур на доске
складывалась явно не в его пользу. Если сейчас Фёдор догадается подловить его
и съесть открытую для коня королеву, то будет очень тяжело выиграть партию.
Шахматы не терпят просчетов, эта жестокая игра только для тех, кто заранее
знает, как одержать победу.
И вот на его стороне остается всё меньше фигур и, чёрт, начинается

бессмысленный перегон короля из стороны в сторону. В результате Осаму все же
13/840
подставляет его, не видя смысла дальше продолжать игру. Достоевский
радуется. И, похоже, он радуется не тому, что выиграл, и не тому, что в его
убежище никто не попадет, а тому что за ним стоит вопрос, на который Осаму
теперь обязан ответить.
- Ну так что ты там хотел у меня спросить? Вообще-то ты мог и так задать мне
любой вопрос.
- Я всё искал повод.
- Хорошо, - Дазай снова сложил руки у подбородка и посмотрел в глаза Фёдору,

готовый вникать во всё, что он скажет. – Я слушаю.
- Осаму, - тот так же пододвинулся ближе, сократив расстояние между ним и

Дазаем, тоже подложил одну руку себе под щеку, а второй начал извивать
фигурку белой королевы, что съела короля Осаму, – скажи мне честно, как ты ко
мне относишься?
Дазай ожидал всего что угодно. Больше всего он ждал, что Фёдор спросит про
повязки, но никак не такого личного вопроса. Для Достоевского вообще было
нехарактерно спрашивать что-то личное. Все его вопросы были поверхностны и
только косвенно касались чего-то глубинного. И Дазай прекрасно знал эту
тактику. Именно по таким ответам на «косвенные» вопросы о личном он мог
вычислить истинные мотивы и характер человека. Но впервые за всю его жизнь
кто-то заставил Осаму невольно покраснеть.
- Я не совсем понял твой вопрос.
- Меня не интересуют факты наших с тобой взаимоотношений, типа «друг»,

«коллега» и тому подобное, мне интересно, что конкретно ты думаешь обо мне,
твое настоящее ко мне отношение.
Дазай сглотнул, но взгляда не отвел.
- Вообще-то, ты мне нравишься, - на лице у Достоевского заиграла победная

улыбка. – Нравишься не как друг, а как объект обожания. Со мной такое
впервые, на самом деле.
- Со мной тоже, - произнес Фёдор и, как бы невзначай, отвел взгляд, наконец-то

поставив королеву на её место.
Тут Дазай не выдержал и протянул свои руки прямо через небольшой кофейный
столик, где и располагалось всё добро их досуга. Он нежно ухватился кончиками
пальцев за лицо Достоевского и привстал, опираясь коленкой на стул. Легким
движением второй руки он потянул Фёдора за затылок себе навстречу и
решительно припал своими губами к его, почти распластавшись на шахматной
доске.
Тот совершенно не сопротивлялся и даже наоборот, ответно положил свои руки

ему на шею, одной нежно зарываясь в волосы, а языком проводя по губам Осаму.
Они углубили поцелуй, и вот Дазай уже полностью лежал на столе, не желая
расставаться со своим гостем.
В ту ночь он так и остался у него ночевать, за чем, естественно, последовала
14/840
близость, и оба решили для себя, что теперь просто друзьями они быть не
смогут. Однако даже после такого Фёдор не хотел раскрывать свою личность, не
позволял подпускать слишком близко, но Дазай был рад и этому. Ему просто
нравилось быть вместе с Достоевским, им было интересно общаться друг с
другом, они всегда находили себе занятия, а когда не находили, то просто
болтали на разные темы.
Осаму вообще-то удивился, что он согласился на такие отношения, ведь в

христианстве мужеложство – это грех, и Фёдор это не мог не знать. И вроде как
он сам рассказывал, что на его родине это, мягко говоря, не приветствуется. Но,
как понял Дазай, его это совершенно не волновало. Да и афишировать они это не
собирались. У них нет общих знакомых, и обоим от этого только легче.
Тогда и началось одно из самых больших затиший в суицидальной жизни Осаму.

Он почти не думал о Смерти и даже перестал калечить себя, все больше
углублялся в литературу, написание рассказов, на работе стал активнее, и даже
Ацуши заметил эти перемены в нем. Дазай на все вопросы о том, что с ним
происходит, говорил, что у него просто хорошее настроение, и Накаджима не лез
к нему. Пожалуй, это было самое счастливое лето в его жизни, наполненное
ароматом романтики, чая, книг и мятным шампунем Фёдора.
Но всё когда-нибудь заканчивается, и это лето тоже закончилось, как и их с

Достоевским отношения.
- Дазай, - лежа в постели и наблюдая за закатными лучами, что слабо пытались

пробиться в окна, сказал он, – я уезжаю.
- Да? – Осаму встрепенулся и поднялся на локтях. Он не понял, что именно имеет

в виду Фёдор. – Надолго?
Иностранец выпрямился и посмотрел куда-то в темный угол комнаты.
- Как тебе сказать…
- Ну говори, как есть, – в голове у него началась невольная паника.
- Я, скорее всего, уже не вернусь. У меня возникли срочные дела в Лондоне, и в

Японии меня уже ничего не держит.
- Даже я? – Осаму встал с кровати и отвернулся к окну. Он не хотел, чтобы сейчас

Фёдор видел его лицо, которое вот-вот скорчится в гримасе душевной боли, а из
глаз потекут первые слезы. Дазай не хотел с ним расставаться, опять
возвращаться в эту серую и неинтересную рутину, где его лучшей подругой
станет старое доброе видение Смерти.
- Ты хороший человек, но сейчас нам не по пути, мне очень жаль.
После этого разговора он собрался и ушел, оставив Дазая наедине со своими

мыслями. Кажется, вот Смерть садится рядом на кровати и смотрит на него с
отвратительной жалостью. Он противен самому себе. Так легко решил, что всё
это всерьез, хотя изначально было ясно, что это всего лишь мимолетное
увлечение. Жаль, что на этом увлечении держалась тонкая нить между жизнью
и смертью.
15/840
- Это он? Трагический конец? – спрашивал Дазай у Смерти, что стояла вместе с
ним на крыше. Она, как стервятник, ждала, когда он спрыгнет, чтобы
накинуться на него и увести с собой в темное царство. – Ты хочешь этого?
Хочешь, чтобы я спрыгнул?
Но она не отвечала. Смерть сидела и смотрела на него белесыми глазами с

нежностью, характерной только для неё.
- Ты же знаешь, что я спрыгну в любом случае. Я просто хочу знать, хочешь ли ты

моей смерти или нет?
- Эй!
Снизу раздался чей-то баритон. С высоты семиэтажного здания можно было

различить мужчину в светлом пиджаке, который ошарашенными глазами
смотрел на Дазая, стоящего на краю многоэтажки.
- Слышишь меня?! Эй ты, не смей прыгать!
- А то что? Из-под земли меня достанете? – рассмеялся Дазай, уставившись на

фигуру наглеца, что посмел оторвать его от разговора с «Любимой».
- Если надо, то и от асфальта отскребу! Подумай о том, что тебя придется

хоронить в закрытом гробу!
- Аргумент, - Дазай действительно об этом задумывался, когда принимал

решение спрыгнуть с крыши, но сейчас его это волновало меньше всего. У него
снова никого не осталось, и жить дальше для него было в тягость.
- Послушай! Давай ты спустишься, и мы поговорим! Жизнь – дерьмо, я тоже это

знаю, но смерть, еще и такая отвратительная, – выбор слабаков!
Осаму никогда не считал себя слабаком. Он просто не видел смысла применять

силу, не видел смысла в этой жизни. Однако внутри что-то дернулось, и он
решил, что действительно может отложить свое свидание со Смертью.
- А вы не посадите меня в психушку?! – как бы для верности спросил Дазай.
- Нет, мы просто поговорим, обещаю!
И Дазай спустился. Спустился, как нормальный человек, а не сиганул с крыши. А

ведь он всё так хорошо распланировал, всё должно было быть так красиво. Вот
он, облаченный в черный классический костюм, прыгает, и на той стороне его
ловит его Смерть, наконец-то заключив в настоящие объятия. Эх… мечты. У всех
они свои.
Когда он оказался внизу, перед ним предстал мужчина лет тридцати. На усталом
лице у него была легкая небритость, а рыжевато-каштановые волосы спадали на
лицо. Одет он был очень просто, и запах кофе чувствовался даже за метр.
Мужчина протянул ему сигарету.
- Вообще-то я… - Осаму замялся, ведь до этого он не курил, но все же бывает в

первый раз? - А хотя спасибо.
16/840
Они сели на лавочку, и Дазай поджег сигарету. Так как курил он первый раз, то
конечно же закашлялся даже до слез в глазах. Но всё это было терпимо.
- Так что у тебя случилось такого паршивого, что ты аж с крыши сигануть хотел?
– спросил тот, сверля его простодушным взглядом.
- Вообще-то, я сейчас переживаю расставание, но, думаю, это не самое паршивое

в моей жизни.
- Слушай, я знаю, что бывают черные и белые полосы в жизни. Сейчас у тебя всё
плохо, но скоро всё образуется, вот увидишь.
- Моя черная полоса длится уже больше десяти лет, о чем вы вообще… - взгляд у
Дазая стал вообще потерянный и уставший. Кажется, он зря спустился с небес
на землю, ему все так же решили почитать нотации, почему умирать – плохо.
- Десять лет, - мужчина затянулся. – Ладно, беру свои слова обратно.
- Сеанс психотерапии закончен, и я могу вернуться на крышу?
- Нет, на крышу ты вернуться не можешь, потому что еще не рассказал, что у

тебя произошло.
- О... ну… с чего бы начать? – Осаму еще раз затянулся, но больше табачный дым
не лез ему в горло, и он выбросил окурок. – Наверное, стоит начать с того, что
все близкие мне люди все время умирают или покидают меня. В результате я
остаюсь наедине со своими галлюцинациями и не могу от них избавиться. Я
совершенно точно уверен, что я неизлечимый псих. Не сказать, что это мешает
мне жить, скорее, сама жизнь мне в тягость. Я не вижу в ней смысла, а когда он
появляется, то все время ускользает, и всё начинается сначала, как сейчас.
Мужчина потупил взгляд и тоже потушил сигарету.
- Как тебя зовут?
- Осаму Дазай.
- Я – Ода Сакуноске, офицер полиции.
- О нет, офицер, вы меня арестуете?! – Дазай драматически распластался на

скамейке и приложил тыльную сторону руки ко лбу. – Пожалуйста, не надо, я
больше не буду пытаться умереть в общественном месте! Обещаю гнить и
разлагаться дома!
- Да не собираюсь я тебя арестовывать пока что. К тому же я сейчас не при

исполнении, так что можно замять. Тем более, ты не пытался прыгнуть, разве
что проник на крышу каким-то образом, но я закрою на это глаза.
- Пока что? – он тут же выпрямился. – То есть вы можете меня арестовать? Я не

готов к такому испытанию, я вскроюсь в отделении полиции.
- И почему вы все суицидники так любите шутить на эту тему?
17/840
- А вы встречали много суицидников?
- На своей практике достаточно, и все они были такими же веселыми и

беззаботными, как и ты. Хотя я прекрасно понимал, что на самом деле это не
так, и в глубине души им очень плохо. Поэтому я понимаю, как тебе сейчас
паршиво.
- Да, это похоже на меня. Но если у меня хорошее настроение, то обычно

страдают все вокруг от моих издевок и приставаний. Ничего не могу с собой
поделать…
- Я думаю, это не так плохо. Просто ты такой, какой есть.
- Даже странно это слышать от кого-то, – такие слова слегка смутили Дазая.
- Ну мы все неидеальны. Иногда неидеальны настолько, что нас не могут

терпеть.
- И что, даже вы? – Осаму внимательно начал рассматривать мужчину.

Внешность у него действительно была неидеальная, но на лицо он был очень
симпатичный и вообще очень мужественный. Еще он отличался ростом и был
выше Дазая, что последнего даже удивило. Он очень редко встречал людей
выше ста восьмидесяти сантиметров. Но еще Осаму не покидало какое-то
странное ощущение печали вокруг Сакуноске. В его синих глазах была пустота,
которая очень хорошо знакома Дазаю. – Вы ведь тоже не верите в то, что в
жизни есть белые полосы?
Он обернулся и поймал спокойный взгляд карих глаз. Минуту они смотрели друг
на друга безотрывно и ничего не говорили. Будто эта встреча не случайна, и они
просто пришли сюда на эту лавку покурить и поговорить о тараканах в своей
голове. Как же Дазай давно этого не делал, как давно никому не рассказывал о
своей боли. Похоже, что никогда.
- Я верю в то, что мы сами эти белые полосы себе проделываем, – он поднялся,
сделал пару шагов и обернулся. – Было приятно познакомиться, Дазай Осаму.
А затем фигура Оды исчезла на горизонте.
Всё это было когда-то в смутных и разноцветных воспоминаниях Дазая о своей

жизни. Все эти моменты проносились перед глазами снова и снова, царапая их
легкими и радостными слезами.
Всё это было когда-то, не сейчас.
Сейчас Дазай лежал на полу своего коридора, а его рука плавала в луже
собственной крови.
18/840
Глава 2. Смысл жизни.
Это всегда происходит так быстро. Вот ты лежишь на ламинате и

наблюдаешь за кровью, что льется из твоей оледеневшей руки, и вот твое
сознание начинает быстро проваливаться в какой-то неприятный сон.
- Что ты смотришь на меня? – спрашивает Дазай у Смерти, которая опять

разглядывает его своими белыми глазами. Он снова изменил своим принципам. –
Это все из-за тебя! Из-за тебя очередная попытка…
Действительно, Осаму в очередной раз решил избавить себя от груза под

названием «жизнь». Его веки отяжелели, тело похолодело настолько, что пол
казался теплым. Сознание утекло и, наверное, уже не собиралось возвращаться,
как вдруг…
- Смотрите, сердечный ритм уже лучше.
- Да, совсем скоро должен прийти в сознание, давайте я напишу, чтобы нам дали
еще плазмы, все равно он будет очень слаб ближайшую неделю.
- Хорошо, я подготовлю.
Эти слова принадлежали молодой девушке и мужчине в возрасте. По их словам и

по звукам палатного монитора было ясно, что он в больнице. Судя по
характерному запаху химии и отсутствию одежды – в реанимации. Сознание
вернулось быстро, но глаза разлепить было просто невозможно. Дазай
попробовал открыть их, но яркий свет буквально пытался выесть белки и бил по
зрачкам со всей силы, поэтому приходилось жмуриться. Да уж, больничные
лампы – это не темное и обволакивающее сознание Осаму.
Спустя минуту он все же смог открыть глаза и обрадовался, что ему не вставили
долбанный зонд, значит, он спал недолго. А вот мочевой катетер вставили, и это
ощущалось очень неприятным наличием чего-то лишнего в мочеиспускательном
канале. Какой кошмар. Пожалуй, это именно тот раз, когда Дазай действительно
пожалел о том, что решился на такое. Причем очень сильно пожалел.
Спустя еще минуту окружение перестало кружиться в вальсе вокруг его койки.
Чувства начали возвращаться, и Осаму понял, как сильно болит спина в таком
положении лежа, а голова раскалывается на части вместе со всё еще не
привыкшими к свету глазами.
Он приподнял голову и увидел, что метрах в пяти находится стол, на котором

разложено небольшое количество документов. Интересно, они нашли его
паспорт? И как они его записали? Поняли, что это было самоубийство? Если да,
то дело плохо.
Медсестра с врачом что-то бурно обсуждали, кажется, как раз на его счет. Еще в
помещении было два пациента: мужчина и женщина пожилых лет. Наверное,
после операции.
- О, а вот он как раз и проснулся! – восторженно сказал врач, который заметил

попытки Дазая подняться и напомнить о себе. – Ну что, как себя чувствуем?
Голова кружится? И как вас так угораздило дома напороться на нож, а?
19/840
Осаму хорошо улавливал слова доктора, но сказать что-либо было трудно.
Однако самое важное он все же смог выдавить из себя:
- М-можно воды?
- Я думаю, что нужно, – все так же восторженно сказал доктор и обратился к

медсестре: – Умеко-чан, организуйте пациенту попить, а то он сейчас засохнет с
таким давлением.
- Конечно, Дэйки-сан, сию минуту, – она поспешно подбежала к столику в углу

помещения, взяла чистый стакан и налила туда немного воды из кувшина, не
забыв вставить трубочку. Затем девушка подбежала к Осаму и протянула стакан.
Дазай поймал трубочку губами и начал пить. Наверное, она это сделала по
привычке, ведь большинство пациентов здесь не очень-то дееспособны. Хотя он
бы лучше поднялся и попил по-нормальному, ведь полулежа это делать очень
сложно, да еще и спина затекла. Но спорить сейчас парень не стал, потому что
пить хотелось ужасно, и ему было плевать, как это делать, к тому же он всё еще
не отошел от отключки.
- Итак, показатели у вас отвратительные, но мы вам сделаем переливание

плазмы и завтра отправим в отделение, должны отойти. Кровь вы начали терять
резко, поэтому и отключились, а так потери не велики, хотя голова недельку
точно еще покружится. Ну-с, я в отделение, завтра навещу, когда будем
переводить, – на этих словах он вышел из помещения и сквозь прозрачные двери
было видно, как он вызывает лифт, попутно что-то чиркая в блокноте.
Дазай уже однажды лежал в реанимации и понимает, что эти сутки будут
одними из самых скучных в его жизни. Делать тут совершенно нечего. Здесь нет
телевизора, не играет радио, в окно даже не посмотришь и вставать запрещено,
да и если разрешают, то обмотанным в это подобие одеяла, ведь одежды нет.
Интересно, ему выдадут хоть что-то? Вроде, когда он вырубался, на нём были
домашние штаны и футболка как раз под атмосферу больницы. Не ходить же в
палатной рубашке по отделению, а в палате он сидеть не собирается, если
только там не будет интересного соседа, с которым можно поиграть в карты.
Именно это он очень любил в больницах, ему всегда везло с соседями, и они
никогда не интересовались, каким таким образом молодого парня занесло в
травматологию. Да, для Дазая больницы были привычны с его-то хобби.
Но этот день в реанимации прошел очень быстро, хотя бы потому что его
постоянно колбасило то от холода, то от жары, то от жажды. Плазму принесли
быстро и так же быстро разморозили. Но Дазай все еще чувствовал, что
жидкость, проникающая в его вены, холодная, правда, эти ощущения даже
немного приятные.
Переливание сделали быстро, и Дазай снова провалился в сон, уже имея

возможность ворочаться, как ему вздумается, на этой широкой функциональной
кровати. Здорово, если и в палате будут такие же. Они очень удобные, и их
можно расположить как тебе надо. Хоть Осаму и пролежал в отключке
несколько часов, спать все равно хотелось. Может, это слабость из-за потери
крови, а может, просто атмосфера отделения располагает для того, чтобы
отоспаться на всю оставшуюся жизнь?
20/840
Он проснулся только на следующее утро довольно свежим и даже было
собирался встать с кровати, как вспомнил где находится. А еще в голову полезли
мысли о том, что он ничего не сказал Ацуши и, вообще-то, ему надо сегодня на
работу. Конечно, больным он никуда бы не пошел, но о таком надо бы
предупредить. Наверное, в отделении будет телефон, благо, Осаму помнит
номер книжного. А там уже все равно кто ответит, главное сказать, что он не
прогуливает, а в больнице. Директор должен будет понять, ведь он не в курсе об
увлечении Дазая - резать себя.
Спустя час после того, как он проснулся, принесли завтрак. Это была каша и
бутерброд с сыром, к которым прилагался довольно обычный чай. Осаму совсем
не обратил внимание на то, что медсестра насыпала ему в чай сахар. После
чаепитий с Федором это казалось кощунством и вандализмом для пациента, но
что поделать? Кто не успел, тот пьет чай таким, какой он есть.
Спустя еще час, ему сняли мочевой катетер, а потом приехал врач и две
медсестры. Пока первый обсуждал что-то с врачом реанимации, Осаму
переваливался на привезенную ему каталку. После таких шикарных
функциональных апартаментов на ней было совсем неудобно. Затем сестры
повезли его к лифту. Спустя минуту после вызова, его закатили в кабину, и они
двинулись вниз. Дазай сумел рассмотреть на табло горящую цифру «7».
После того, как двери открылись, его завезли в палату. Соседа Дазай не
обнаружил, похоже, он здесь один. Таким же переваливающимся движением он
сполз на кровать. Она была не такая крутая как в реанимации, но намного лучше
каталки. Одна сестра ушла, а другая сказала, что сейчас принесет ему вещи.
Ждал он недолго, и его одежда прибыла, а девушка быстро удалилась, чтобы не
смущать и так обернутого в простыню Дазая.
Он поспешно переоделся как раз к приходу доктора. Вопросы были самые

банальные: «Как самочувствие? Не болит рука? Не кружится ли голова?»
Вообще, Дазай уже и сейчас был готов идти домой, но понимал, что просто так
его не выпустят. Больше всего ему сейчас хотелось покурить. Делал он это очень
редко, может, раз в день или два. Много курить просто не хотелось, да и легкие
портить постоянным употреблением никотина не очень-то хорошо.
Однако он понимал, что сейчас ему придется идти в перевязочную, сдавать

кровь на анализы, потом, может, еще какие-нибудь ненужные обследования
назначат. Он был абсолютно уверен, что никакой заразы у него не найдут,
просто потому что ему со здоровьем слишком везет. Когда вокруг эпидемия
гриппа, Дазай плавает в ледяной речке с надеждой умереть, а в результате
благополучно на следующий день идет на работу в добром здравии. А так порой
хочется просто полежать дома в компании чая и любимых книг целую неделю
или две, но такая возможность выпадает только на его редкие отпуска.
В результате никаких анализов брать не стали, а только перевязали раны на

руке. Доктор сказал, что всё же возьмут пару анализов, погоняют по ЭКГ и к
концу недели отпустят домой, если всё чисто.
День закончился, не успев начаться, но Дазаю не спалось, поэтому ночь он

провел, перелистывая страницы книги, найденной в местной библиотеке
отделения. Это был простой детективчик, под названием «Корабль уплывает на
Гавайи». Довольно банальное, но интересное произведение. Как раз, когда
21/840
нечего почитать.
На утро следующего дня, его разбудила медсестра, сообщив, что его ждут в
процедурном кабинете. Дазай умылся и поспешил туда. Процедурная медсестра
быстро собрала несколько пробирок и взяла у него кровь. Затем он пошел на
пост, чтобы поинтересоваться, когда завтрак, но ему кроме этого сообщили, что
нужно будет сходить на ЭКГ* и на ФВД*. После завтрака Осаму еще немного
понежился в кровати в компании книги и поспешил на обследования.
Он спустился на лифте на второй этаж, как ему и сказала медсестра на посту, и

направился направо по коридору. В результате он побродил туда-обратно, но так
и не понял, куда ему надо, поэтому начал спрашивать всех, кто в халатах, как
пройти в кабинет ЭКГ. Спустя 10 минут он все же дошел до нужной двери.
Там на него нацепили электроды, и аппарат принялся записывать на бумагу

показатели деятельности его сердца. Это было быстро, и его тут же отпустили.
Хорошо, что не назначили ЭКГ с нагрузкой, где твои показатели сравнивают до и
после физических упражнений. Это бы заняло несколько больше времени, а
сейчас Осаму больше всего хотел найти человека, который бы согласился
одолжить ему сигаретку, потом вернуться в отделение и со спокойной душой
окунуться обратно в чтение, возможно, даже присвистнув из столовой стакан
чая.
ФВД он нашел гораздо быстрее, но обследовался дольше. Не совсем понятно

зачем ему проверять дыхание, но раз доктор посчитал необходимым, то выбора у
него нет, если он собирается быстрее покинуть стены больницы. После всё же
Осаму рискнул и спустился на первый этаж к выходу, в надежде найти
курильщиков, и, к его счастью, нашел он его чуть дальше главных дверей.
- Извините, у вас не найдется сигаретки?
- А вы из какого отделения? – как-то угрюмо спросил парень в халате. – Странно,

что у пациента, который ложится в больницу, нет с собой пачки сигарет.
- Ох, я из травматологии, меня госпитализировали прямо из дома, поэтому все

личные вещи сейчас на мне.
- Ну ладно, - сотрудник больницы потянулся в карман за пачкой и, открыв ее,

протянул Дазаю. Тот же взял одну сигарету и жестом попросил зажигалку. После
того, как она была предоставлена, он затянулся и решил поддержать беседу:
- Вы здесь работаете, да?
- Не совсем, я прохожу ординатуру в эндоскопии.
- О, копаетесь в кишках, как интересно!
- Не очень-то, - парень казался намного ниже и младше Дазая, возможно, он

даже был ровесником Ацуши. Они даже внешне были как-то похожи, мода их
поколения что ли? Такой же коротко стриженный, но с двумя отросшими
светлыми прядями у лица, которые очень сильно контрастировали с его, судя по
всему, натуральными черными волосами. Такие же черные глаза тоже
своеобразно выделялись на бледном лице. Да уж, студенты медики – это вечно
уставшие, болезненные ребята, которые не знают ни личной жизни, ни сна, ни
22/840
развлечений. Внезапно он закашлялся, закрыв рукой рот. – Вообще-то работа
тяжелая, да и мой отец – главный врач этой больницы. Поэтому я еще и
расслабиться не могу ни на минуту.
- О, так, значит, ты здесь по воле отца? Не всегда приятно, когда твоей жизнью
распоряжаются, но медицина – благородная профессия.
- Для кого-то, но не для меня, хотя я толком не знаю, какая работа была бы для
меня.
- Понимаю… я вот вообще работаю в книжном магазине, при своем философском

образовании, – он затянулся. – У нас, кстати, сейчас скидки на учебную
литературу. Советую зайти.
- Предпочитаю электронный формат, – промямлил он и снова закашлялся.
- Как жаль, – Осаму понял, что перед ним особый тип непрошибного человека. Он
вроде и может поговорить, но не любит всего этого. – Многое тебе здесь
позволяют делать?
- Ну, я почти врач, разве что не получаю зарплату.
- Ох, как обидно! Хоть стипендия-то есть?
- Да, стипендия есть, но ее мало на что хватает. А так, занимаюсь, как повезет.
Кто-то мне разрешает только наблюдать, но вот врач, к которому меня
прикрепили, вообще стоит рядом и смотрит на монитор, пока я делаю всю
работу. А потом еще и спрашивает у меня диагноз.
- Это он у тебя просто безответственный.
- Нет, наш Накахара-сан не такой, он как никто другой отлично знает свою
работу. С ним даже интересно, когда он что-либо мне объясняет или просто что-
то рассказывает. Он как-то оставил меня одного на процедуре, а потом заплатил
за правильный диагноз и ответственность.
- Беру слова назад, у тебя просто золотой наставник.
- Да, ко мне он хорошо относится, а вот медсестрам грубит только так. Любой в
больнице скажет, что у него отвратительный характер. Без обид, но если бы вы
прорекламировали при нем ваш товар, он бы сразу послал вас.
- Оу...
- Да, но он хотя бы делает времяпровождение здесь чуть-чуть интереснее. А

сейчас его нет, и мне приходится как-то скрашивать эти серые будни,
прохлаждаясь здесь и губя свои и так больные легкие…
- О, ну ты с этим завязывай, я вот вряд ли еще буду курить на этой неделе, – и он,
как бы в тему, затянулся. – Меня, кстати, Осаму Дазай зовут, а тебя?
- Рюноске Акутагава, – он снова закашлялся.
- Что ж, очень приятно, Рюноске, знаешь что я тебе скажу, - на его лице возникло
23/840
расслабленное, но серьезное выражение лица. Именно с таким лицом он любил
порассуждать о философии вместе с Федором когда-то. – Не обязательно искать
во всем смысл жизни, главное найти то, чем тебе было бы приятно заниматься,
не жалеть о содеянном и ловить кайф от каждой минуты.
- Можно кое-что спросить, Дазай? – тот уверенно кивнул. – Как вы попали в

травматологию?
- О, ну… - Дазай взвесил все «за» и «против», рассказывать ли Акутагаве

истинную причину пребывания здесь. – У меня очень своеобразное увлечение.
- Резать вены? – Акутагава сразу расколол его. Конечно, учитывая, что у него
забинтована только одна рука, а шрамы просвечиваются по всему телу. Хорошо,
что шею забинтовал. Он уловил его взгляд, мол, спалился. – И вы мне будете
рассказывать за жизнь?
- В том-то и дело, что я познал все ее краски и не боюсь закончить.
- Это и есть ваш смысл жизни?
- Ты не понимаешь, – Осаму выкинул сигарету. – У меня нет смысла жизни.
После этих слов он помахал ординатору и скрылся в стенах больницы.
На самом деле у Дазая был смысл жизни, и заключался он в одном человеке. Ода
Сакуноске уже как год являлся его личной ниточкой между миром живых и
мертвых. Он закрывал ему мост, ведущий на ту сторону. Был той единственной
причиной, почему ему стоит жить.
Как такое могло случиться?
После того инцидента на крыше Дазай вернулся в свой привычный режим дня.
Начал ходить на работу, доставать Ацуши, резать руки и разговаривать со
Смертью. Всё бы ничего, но как-то раз он задержался на работе. Странно, но
после долгого рабочего пятничного дня домой совсем не хотелось, да и завтра
выходной, он ничего не терял.
Поэтому Дазай решил зайти в бар и утолить свое внутреннее горе, путем
заливания его чем-нибудь крепким. Осаму любил выпить, но выпивать ему было
не с кем. Ацуши негативно относится к алкоголю, а Федор так вообще по личным
убеждениям его не пьет.
В общем, решил он заглянуть в совершенно непримечательный бар на окраине

города под названием «Люпин». Атмосфера там была довольно уютная, людей
мало. Откуда-то очень приглушенно раздавались записанные звуки пианино.
Место располагало на беседы в узких кругах или распитие чего-нибудь крепкого
наедине со своими мыслями.
Он прошел к барной стойке и попросил бармена налить ему виски со льдом. Тот
принялся протирать стакан, закинул туда большой кусок круглого льда, и залил
всё это дело медной жидкостью.
После того, как напиток был пододвинут к нему, он сделал пару маленьких
глотков и расслабился от приятного тепла, что расходится от грудной клетки по
24/840
всему телу. Давно он не пил виски и даже как-то с непривычки поморщился от
горькости напитка. Но этот виски был хорош. Вообще, в таких маленьких уютных
барах всегда хорошие, но довольно дорогие напитки, поэтому здесь так мало
народу. Но Осаму цена не волновала, за эту атмосферу он был готов отдать
даже больше.
Он сделал еще глоток, и тут двери отворились, пуская в помещение холодный

осенний ветер. Возможно сейчас пойдет дождь. Причиной резкой смены
температуры в баре оказался тот самый мужчина, что недавно решил поучить
Осаму жизни, которая для него и так исчерпала себя. Что-что, а старого
знакомого он никак не ожидал здесь увидеть.
- Вот так встреча, - сказал Ода, подсаживаясь к парню. – Смотрю, ты еще жив,
значит не зря я тогда распинался.
- Это ненадолго, - он помрачнел и сделал еще один глоток. Сакуноске попросил

бармена налить ему «как всегда». Кажется, он здесь частый посетитель.
Удивительно, но полицейскому протянули тоже самое, что сейчас потягивал
Дазай. У него хороший вкус.
Ода сделал глоток и повернулся к нему.
- И когда ты планируешь? – Осаму не поднимал на него взгляда.
- Не знаю, возможно, через неделю, может, завтра или сегодня. Я это никогда не
планирую, это спонтанное желание.
- Что ж, думаю, это не тот случай, когда стоит пожелать тебе удачи.
Дазай повеселел и посмотрел на мужчину.
- Вот из-за таких как ты у меня ничего и не получается.
- Учитывая твои старания, наверное, очень мало людей желают твоей смерти.
- У меня очень мало друзей и врагов, которые могут мне этого пожелать. Разве
что они охраняют меня на том свете.
- Скольких ты потерял? – Ода был серьезен.
- Всех.
Повисла тишина, и, кажется, звуки музыки стали совсем тихими, что было
сложно распознать даже мотив.
- Так не разочаруй их, – все же нарушил тишину Сакуноске. – Они, наверное,

переживают.
- Надо сначала перестать разочаровывать себя, – он обратился к бармену. – У вас

можно курить?
Тот кивком дал понять, что это позволительно и протянул им стеклянную

пепельницу. Ода пододвинул ее ближе и тоже потянулся за сигаретами. Они оба
закурили, и небольшое помещение стало как будто еще меньше от окутавшего
25/840
его дыма.
- Я вот тоже потерял очень многих напарников, – он затянулся. – В городе

действует множество преступных группировок, и от этого работа становится
очень опасной. Каждый год кого-нибудь, да хороним. Некоторые умирали прямо
на моих глазах. Я понимаю как это страшно, когда ты совершенно не владеешь
ситуацией. Когда ты больше не услышишь голоса этого человека и не увидишь
его улыбки. Это страшно, но у меня не возникает желания бросить всё и
отправиться за ними. Я продолжаю жить ради этого города, ради моих ребят,
ради семьи.
- У вас есть семья? – Осаму успел допить виски и попросил повторить.
- Можно сказать, что есть, наверное… - он потушил сигарету и сделал глоток

напитка. – Мы с женой уже как два года в разводе. У меня есть маленькая дочь -
Сакура. Всё, что я делаю, я делаю ради нее.
- Это здорово, когда есть о ком заботиться, – Дазай наконец-то расслабился в

обществе этого простого человека.
- Да, каждые выходные пытаюсь проводить вместе с ней.
- Твоя бывшая не против вашего общения?
- Нет, мы иногда даже собираемся всей семьей, просто, как друзья, – Ода
опустил глаза. – Хотя, я всё еще люблю её…
- Сердцу не прикажешь…
- А что по поводу тебя?
- А что я?
- Ты же, вроде, тоже переживаешь расставание?
- Ну как… я смирился с тем, что всё опять оборачивается против меня. В какой-то
степени я радуюсь, что мы расстались. Это были довольно далекие отношения.
- Как ее зовут?
- Его, – Дазай улыбнулся, но, похоже, Оду совершенно не волнует ориентация

собеседника, потому что в лице он не изменился. – Федор, русский. Приезжал в
Японию по делам, но потом сказал, что ему нужно в Лондон, и мы разошлись.
- Его фамилия, случаем, не Достоевский?
Осаму удивился тому, что Сакуноске откуда-то известна эта фамилия.
- Да… а что?
- Ты в курсе, что ты всё это время общался с одним из опаснейших хакеров в

мире? Мы получали информацию о том, что он в Японии, чтобы приложить все
силы на его поимку, а он, оказывается, уже умотал. Но раз он уехал, то это не
наша забота. Считай, ты сейчас помог следствию.
26/840
По телу Дазая пробежались мурашки. Так вот почему Федор так скрывался, не
звал его к себе и не говорил о личном. Оказывается, всё это время он был в
связях с преступником мирового масштаба. Эта мысль еще долго не отпускала
его.
- Охренеть, – он отодвинул стакан, опустил голову и зарылся руками в волосы,

массируя пульсирующие виски. – Я даже и подумать такого не мог. Он мне
ничего не рассказывал.
- Это не твоя забота, но информацию о том, что он в Лондоне, мы передадим

куда надо.
Осаму даже и не знал, хочет ли он, чтобы его поймали или нет. С одной стороны,
он преступник, и они расстались, но с другой... у него всё же остались чувства к
Федору. Такие чувства, которых у Дазая давно не было.
- С ума сойти, – он нервно засмеялся.
- Не переживай, всё будет нормально. Надеюсь, что тебя не будут никуда

вызывать, да и вряд ли ты сможешь сказать больше.
- Да я о нем вообще ничего рассказать не могу, я ведь, получается, о нем ничего

не знаю. А теперь даже и знать не хочу.
- Да уж, - Сакуноске осушил стакан с виски и выдохнул. – Наверное, заходя в этот

бар, ты и не подозревал, что встретишь меня и узнаешь такие вот тайны.
- А тебе разве можно о таком рассказывать? – Дазай наконец-то отпустил голову

и посмотрел на Оду, который был совершенно спокоен. Кажется, он уже не был
тем грустным человеком на лавке, в глазах появился огонек.
- Ну… это же следствие, особых указаний не было. Так что можно. Да и если так,
тебя ведь это тоже касается.
- Лучше бы не касалось. Может, я бы уже помер или жил бы себе беззаботно.
- Так что тебе мешает жить беззаботно сейчас?
Дазай задумался. И правда, что если начать всё сначала? Просто отбросить
прошлое, и позволить всему идти своим чередом. Может, он себе кого-нибудь
найдет? А может, уже нашел?
- Слушай, я буду звать тебя Одасаку! – перед ним впервые оказался по-
настоящему веселый Осаму. У него начинает получаться отбрасывать прошлое,
хотя это как-то слишком быстро произошло.
- Эм… хорошо, наверное.
- Ты завтра тоже будешь здесь?
- Нет, завтра я иду гулять с дочкой.
- А, ну ладно тогда.
27/840
- Вообще, - Ода отодвинул стакан, и потупил взгляд, – если тебе нечем заняться,
то можешь присоединиться, думаю, это будет только на пользу. Да и Сакура
очень любит новые знакомства.
- Что, правда? – теперь Дазай вообще повеселел и расширил глаза до размеров

вселенной. – Если я вас не стесню, то с радостью.
- Конечно, не стеснишь, мне одному порой сложно за ней уследить.
Они договорились встретиться у колеса обозрения в час дня. Сакура и правда

была очень активной девчонкой лет шести, они с Дазаем сразу друг другу
понравились. Только вместо того, чтобы вместе следить за Сакурой, Оде
приходилось наблюдать за ими двумя. Вот они спокойно идут по улице вместе, а
вот Сакуноске уже идет один, а Дазай с Сакурой рассматривают какие-то
разноцветные оправы для очков, примеряя друг на друга и весело галдя на всю
улицу.
- Пап, пошли в зоопарк! – из всех своих детских сил просила Сакура.
- Но сейчас холодно, все животные, наверное, попрятались.
- Ну па-ап!
- Ну па-ап! – подхватывал её Дазай. – Мы хотим в зоопарк!
- О, ками-сама, когда я успел завести еще одного ребенка? – говорил он,

обращаясь куда-то в небо. Однако, Ода все же согласился.
В зоопарке они весело проводили время, особо не обращая внимания на спящих

животных, а скорее просто резвясь на улице. Сакуноске совершенно не жалел ни
о том, что согласился пойти в зоопарк, ни о том, что в принципе позвал Дазая.
Наконец-то, вокруг него возникла особая семейная атмосфера. Сам Осаму же
был просто в ударе. Катал девчушку на шее, покупал сладости, иногда всячески
издевался в шутку. Прямо настоящий старший братик.
- Папа, - говорила Сакура, когда они уже подходили к дому и распрощались с

ним, – а Осаму пойдет с нами гулять в следующий раз?
Её глазки были готовы наполниться слезами, если она не услышит

положительного ответа. Конечно, как может не понравиться Дазай, который
потакает всем её прихотям?
- Думаю, пойдет, если ты его позовешь.
Она покраснела, но на лице ее засияла милая улыбка.
Осаму же сам давно так не развлекался. Общение с Ацуши и Федором

значительно отличались от такого времяпровождения. Было ощущение
беззаботности. Он мог дурачиться, шутить над прохожими, дергать Оду, в
общем, доставать всех вокруг. И самое главное - никто не был против, что он
такой.
В результате в следующие разы Ода и Сакура подстраивались под график Дазая,
28/840
и все вместе ходили гулять по городу, по кафе, в кино. Он и сам не заметил, как
стал неотъемной частью этой пусть на один день, но семьи. А еще он захотел,
чтобы эта семья стала настоящей.
- Слушай, это и правда интересно, – говорил Ода, уставившись в ноутбук. Осаму

решил позвать его к себе в гости и оставил читать один из своих рассказов, сам
же убежал шуршать на кухню. – У тебя настоящий талант, тебе нельзя бросать
это дело. Хвалю.
До этого момента его рассказы читал только Ацуши и люди, которым, возможно,
посчастливилось их почитать. Но он не думал, что они понравятся Одасаку. Он
буквально за месяц перечитал всё его творчество и с каждым прочитанным
рассказом хвалил писателя.
- Я, вообще-то, хотел бы написать полноценный роман, но что-то всё не могу

определиться с основной мыслью.
- Возьми идею, которая тебе ближе всего.
- Самоубийство? Я о нем пытаюсь не писать…
- А почему бы и нет? Может, это поможет вылечить тебя?
- Одасаку, ты что, назвал меня больным? – он шутливо прищурился.
- Ты сам себя так называешь.
- Ах так?! – он кинул в него подушку. Тот успел ее поймать и кинуть обратно

Дазаю. Он четко попал в лицо, отчего тот издал характерный звук. Затем Ода
поднялся со стула и толкнул его на кровать. Пока Осаму собирался с мыслями,
Сакуноске уже успел закурить.
- Курящих не бьют.
- Ну Одаса-а-аку, какой ты вредный! – в результате Дазай упал обратно на

кровать и уснул. Им ввели ночные смены, потому что покупателей стало больше.
Из-за этого режим его пошатнулся, ведь он сам захотел работать активнее,
просил две смены. У него совершенно не было желания возвращаться в пустой
дом, резать руки и этим расстраивать Оду. Он больше всего в жизни боялся его
расстроить.
А еще он больше всего в жизни боялся его потерять. С каждой проведенной

минутой, с каждым сделанным вздохом, направленным взглядом он понимал, что
больше и больше влюбляется в своего друга. Как он только не пытался отгонять
эти мысли, боролся с желанием лишний раз обнять, но понимал, что не может.
Он не знал, как к нему подойти, с какой стороны. Хоть Сакуноске и со
спокойствием отнесся к тому, что Дазай состоял в отношениях с парнем, но это
же не значит, что он сам такой.
К тому же человек в разводе, у которого есть дочь. Вряд ли он по мальчикам.

Поэтому Дазай зарыл свои чувства поглубже и закрыл на все возможные замки и
петли. Надо смириться, с этим ничего не поделаешь.
Но он все равно мечтал, что когда-нибудь они смогут стать ближе чем сейчас.
29/840
Осаму взял привычку откладывать деньги на поездку в Европу. Это было одно из
самых заветных желаний. Взять Оду, Сакуру и рвануть в Италию или Францию, а
может вообще в Испанию, где всегда жарко. «Не люблю жару, но если Ода
захочет, то хоть на край света», - мечтал суицидник.
Так и прошел самый спокойный год в жизни Дазая, когда он не то, что не
предпринимал попыток, он даже не пытался резать себя. Все его силы уходили
на работу, писанину и дарение улыбок маленькой Сакуре. Это было по-
настоящему счастливое время и оно бы продолжилось, если бы не эта глупость.
Почему Осаму угодил в больницу? Дело в том, что в этот раз Ода поехал к своей
бывшей жене. Раньше тоже такое бывало, но это уже третий раз подряд. Дазай
понимал, что они собираются сойтись, а это значит, что все выходные они будут
проводить в семейном кругу, и он останется один. Снова.
И впервые за год у него опять возникло это непреодолимое желание покуситься

на свою жизнь. Но когда лезвие было уже достаточно глубоко, он пришел в себя.
Действовал Дазай максимально быстро. Он подбежал к телефону и набрал номер

скорой помощи, сообщил адрес и сказал, что дверь будет открыта. Горе-
самоубийца уже знал, что когда они приедут, он, скорее всего, будет без
сознания. Поэтому парень, борясь с головокружением, побежал к двери и открыл
замок. Еще секунда, и Осаму уже медленно сползает по стенке, его кидает в
жар, он расслабляется на полу и вырубается, а проснулся уже в больнице.
Почему он решил прервать собственную попытку? Потому что впервые в жизни

понял, как себя накручивает. Понял, что должен не страдать, а радоваться за
Оду, у которого наконец-то всё налаживается. Именно это называют любовью.
А если бы он умер, то кто бы тогда писал для него рассказы? Кто бы катал
Сакуру на шее? Кто был бы свидетелем на его свадьбе? Он понял, что если
умрет, то доставит страдание другим людям. Жаль, что он понял это так поздно.
Теперь придется как-то объяснять Оде, что за бинты на руках. Прямо как в
старшей школе перед матерью отчитываться.
В свое отделение Дазай вернулся поздно, но никто на это не обратил внимание.

Обед он пропустил, и на кухне ему сказали, что надо предупреждать, если
уходишь на обследование и можешь задержаться. Однако Осаму не страдал от
голода, да и есть ему не особо хотелось. Поэтому он поспешил на пост и
попросил телефон. Надо было все-таки предупредить кого-нибудь в магазине,
что он в больнице, а то еще вычтут из зарплаты.
Ответил администратор. Он сразу узнал его голос и начал расспрашивать куда

тот запропастился. Дазай не стал говорить почему именно в больнице, но
сказал, что обещали выписать к концу недели. Тот сказал, что обязательно всё
передаст директору и пожелал поскорее поправляться.
Интересно, если бы ответил Ацуши, он бы догадался, почему его коллега здесь?
Затем Осаму вернулся в свою палату со стаканом чая, который все же удалось
выпросить у кухарки, и принялся читать тот детектив. Уже можно строить
предположения о том,
кто убийца.
30/840
***
Неделя пролетела незаметно, и поспособствовала этому большая больничная

библиотека с интересными детективами. Так особо и не заметишь разницы
между домом и травматологическим отделением. «Может, попросить оставить
меня еще на недельку? - подумал Дазай. – Ну нет, Ода, небось, испереживался».
Анализы показали, что Осаму здоров как бык. При посещении невролога
выяснилось, что с координацией и рефлексами тоже всё нормально, и врач
решил, что его можно отправлять домой. Он собрался, записал названия пары
книг из библиотеки на отдельный листочек, чтобы почитать в будущем и
отправился к выходу, не забыв сказать постовой медсестре, как она сегодня по-
особенному прекрасна.
Он подошел к лифту и нажал на цифру «1». Пока ехал, лифт так ни разу и не
остановился, поэтому внизу он оказался довольно быстро. Когда парень вышел
на улицу, то удивился совершенно летней погоде, несмотря на то, что на дворе
октябрь. В футболке и в спортивках было хорошо и прохладно. Ацуши предлагал
ему заехать домой за вещами, но Дазай отказался. Кто знает, мало ли там дома
следы загнившей крови? В таком случае его ждет не очень хорошая реакция.
А еще Осаму было немножко, но стыдно, что он и так на него спихивает почти
всю бумажную работу в магазине, аргументируя тем, что у Накаджимы это
лучше выходит.
Он огляделся по сторонам и увидел знакомую фигуру у лестницы. Это был тот

самый ординатор Рюноске, и был он не один.
- Вышли покурить? – спросил Акутагава и уже потянулся за пачкой, но Дазай

жестом указал, что не надо.
- Нет, я, вообще-то, выписался и уже иду домой, – Осаму перевел взгляд на его
коллегу и думал, что завизжит от умиления.
Его лазурное начало ударило в сердце и покатилось куда-то вниз, вызывая не

самые приличные мысли и ощущения. То ли это была элементарная похоть, то ли
этот, судя по наличию бейджика, врач, был действительно таким красавчиком.
Первое, что бросилось в глаза, - это его рост. Было смешно, но он, кажется, был
ниже Дазая сантиметров на двадцать как минимум. Во-вторых, это очень
выделяющиеся среди японской толпы рыжие волосы, которые прядью спадали
на плечо и обрамляли челкой лицо, слегка прикрывая голубые глаза, уставшие
от тяжелой работы. Он стоял, опираясь спиной и каблуком кожаных идеально
начищенных туфель о массивные перила больничной лестницы. Одна его рука
подпирала локоть той, что удерживала сигарету в худых, но довольно сильных
руках. Кажется, такие руки могли делать совершенно всё, что угодно: как
вырисовывать мельчайшие детали цветов акварелью на бумаге, так и со всей
яростью колоть дрова. Из-под белого халата, виднелась такая же белая рубашка
и, кажется, жилетка на пуговицах. Очень редко встретишь человека, который
так одевается, но ему этот образ шел, и Дазай даже не мог представить его как-
то иначе. Кажется, если он наденет что-то другое, то помолодеет лет на десять,
и сигареты ему продавать точно не будут. Но в его образе чего-то не хватало, и
31/840
Осаму даже не понимал, чего именно.
Он думал, что провалится под землю, как будто его прошибло током, когда
незнакомец соизволил поднять голову и взглянуть на Дазая украдкой, изучая.
Ему казалось, что его сейчас просвечивают рентгеновскими лучами, но
Акутагава смог вернуть его с небес на землю.
- Что ж, желаю вам поправляться и быть аккуратнее.
- Спасибо, а я тебе желаю наконец-то выспаться, а то смотреть страшно.
- Пожелайте мне бросить курить.
- Хорошо, желаю бросить курить.
За эту короткую беседу врач не проронил ни слова, не изменил своего сурового

взгляда и лишь раз затянулся сигаретой.
Потом Дазай помахал им рукой и побрел в сторону дома. Благо от больницы

недалеко. Внутри было какое-то странное воодушевление. Он обычно никогда
так не радовался после выписки, а тут Осаму думает о том, как придет домой,
напишет Оде и…
«Черт, там же огромная лужа засохшей крови!»
Примечание к части
ЭКГ* - Электрокардиогра́ фия — методика регистрации и исследования

электрических полей, образующихся при работе сердца.
ФВД* - функция внешнего дыхания - это комплекс исследований, определяющих
вентиляционную способность легких.
32/840
Глава 3. Моя дорогая Муза.
- И че это за хмырь? – спросил Чуя, не отрывая взгляда от выкуренной

до половины сигареты.
- Ходил тут как-то, искал у кого свистнуть сигарету, его госпитализировали в

отключке прямо из дома, поэтому у него ничего нет.
- И никто ему даже сменной одежды не принес?
- Не знаю, я особо не интересовался, – Рюноске выбросил сигарету и посмотрел

на часы. – Нам скоро должны привезти пациента.
- Ничего, пока оформят, пока наркоз, успеем. У нас такая работа, главное не
торопиться.
- Да, вы правы, Накахара-сан.
Спустя две минуты они все же соизволили подняться в отделение. К тому

времени пациентке уже поставили венозный катетер и осталось только дать
сигнал анестезиологу.
Чуя на этот раз решил дать Акутагаве отдохнуть и принялся рассматривать

стенки кишечника самостоятельно, хотя мысли о странном высоком незнакомце
его не отпускали.
Уж очень сильно он походил на его Музу.
Кто такая муза Чуи Накахары? Это особенная, выдуманная им личность. Высокая
девушка с каштановыми волосами до лопаток, карими глазами и нежной кожей.
Она может быть теплой и уютной, как кофе с коньяком, а может быть холодной,
как январский снег. Может быть радостной, яркой, забавной, а может быть
задумчивой и глубокой. Это был идеал для него, его вдохновение, его частичка,
возможно, он сам.
Откуда у врача муза? Вообще-то, свою профессию Чуя ставил на последнее

место в его жизни. Главное – это его творчество, то, чем он живет кроме работы.
Для него было большей ценностью личная коллекция французской литературы
ΧIX века, шляпы в количестве восьми штук (это те, которые не унес ветер),
любимая гитара, и, конечно, огромное количество набросков и рисунков, которые
спрятаны во всех уголках его маленькой квартирки. И еще большее количество
всякой всячины, спрятанной в ноутбуке. Да, всё это не без помощи его Музы –
одной из самых ненормальных аномалий где-то в нейронах мозга Накахары.
- Небольшой полип, надо бы удалить, – сказал он, ловко орудуя колоноскопом в

руках, не отрывая взгляда от экрана.
Не сказать, что Чуя хотел быть именно эндоскопистом. Просто как-то раз на
практике ему повезло оказаться в этом отделении. За ту практику ему влепили
трояк, однако в универе натянули на четыре, зная, что Накахара прилежный
ученик. Это, конечно, было совсем не так. Он просто обожал прогуливать,
уходить из дома на сутки, шляясь и выпивая с друзьями.
33/840
Пьянки, беспорядочные половые связи и легкие наркотики – это всё, что он
любил и до сих пор любит. За свои интересы ему ни разу не стыдно, разве что за
некоторые, самые изощренные фетиши его сознания, о которых он никому не
говорил и не скажет.
Вообще, Чуя мечтал стать психиатром и даже немного осведомлен в этой

области. Его очень сильно привлекали патологии человеческой психики, потому
что сам он страдает от такой же. Но именно поэтому он решил, что всё же не
стоит удаляться в эту область. А эндоскопия – это просто и интересно. Был,
конечно, на практике случай, когда он начал терять сознание, но это такая
ерунда, которая возникла на подсознательном уровне. Умом он совершенно не
ощущал какой-то боязни или отвращения.
У Чуи много патологий в психике, в каких-то он хорошо осведомлен, а некоторые

до сих пор не понимает, как четко диагностировать. Вообще, это совершенное
неумение контролировать свои эмоции. У него бывали частые истерические
припадки на пустом месте. Однако, если для любой истерии характерно наличие
посторонних наблюдателей, то Накахара всегда пытался закрыться, спрятаться
ото всех и поддаться своим эмоциям. Чаще всего случалось так: появляется
раздражитель, Чуя гневается, впадает в истерику и полчаса сидит как в
депрессии. То как он переживает эти моменты, Чуя помнит не всегда. Он может
помнить отрывками, но может забыть причину конфликта или то, что он сам
сказал. Его это действительно пугало, и он всячески пытался держать себя.
Алкогольная терапия обычно неплохо справлялась. А когда он начал курить, так
вообще припадки закончились.
Странно, но именно шумиха вокруг не позволяла эмоциям взять верх. Какое-то

время он жил вместе с друзьями в Токио. То, что они там делали и как проводили
свой досуг, Чуя вспоминает с улыбкой, с краской на лице, но и некоторой
грустью за свои странные предпочтения.
Но всё когда-либо заканчивается, закончился и этот день на рабочем месте.

Накахара собрал свои вещи, снял халат и вышел из больницы, закуривая
сигарету. «Твою мать, всего две осталось», - подумал он и решил, что стоит
зайти в магазин. Пока он шел, в его голову пришла мысль. Раз завтра выходной,
то стоит отметить это бутылочкой недорогого вина. Чуя обожал вино и алкоголь
в принципе. Разве что ненавидел ликеры за не очень приятные воспоминания,
сравнимые с вьетнамскими флешбеками. Он вообще очень любил тратиться на
все подряд: на нездоровый фаст-фуд, на кружку американо без сахара, на новую
шляпу и особенно новую книгу.
Пока он шел домой с покупками, вспомнил где до этого видел парня у

больничной лестницы. «А ведь точно, - на его лице заиграла осознающая улыбка.
– Он же работает в книжном недалеко отсюда. Как же я его сразу не узнал?» Ему
почему-то захотелось всем рассказать о том, что он видел и что догадался, кто
этот незнакомец.
Вот только рассказывать было некому.
Главный принцип Чуи: «В первую очередь - мои интересы». Поэтому, когда его
интересы не соответствовали интересам других людей, он просто уходил. Хоть
он и был общительным, людей не любил. Он никогда не будет первым начинать
диалог, никогда не пригласит человека на свидание, если только в этом нет его
личного интереса. Он думал, если ему это надо, то человек сам позвонит. И
34/840
звонил ведь.
Накахара обладал тем, что люди так сильно любят – умением подстраиваться
под других. Все считают это природным обаянием, но если он снимет маску
пешки, то никто не захочет видеть рядом с собой чужую королеву. Он знал, что
умеет управлять людьми, всегда знал их интересы и видел насквозь. Поэтому
очень хорошо умел избавляться от них, как от старых игрушек.
Для него было непростительно просто взять и бросить девушку, с которой они
встречались целых четыре года. Чувствовал ли он боль? Немного. Сожаление?
Ни капли. Была ли это его вина? Конечно, нет. Она ему просто надоела. Он об
этом не скажет ей никогда. Он скажет, что она ему не пара, что она достойна
лучшего, чем он. И окажется прав, ведь он совершенно не готов на то, на что
готова она ради него.
Он любил книги, музыку и искусство. Но, в первую очередь, он любил себя. Он

покупал себе самые лучшие вещи, он баловал себя всем чем хочет. Позволял
себе любую оплошность. Смеялся и плакал только для себя.
- Наверное, я и правда истерик, раз сижу тут в слезах, соплях и судорогах перед
тобой.
- Но ведь ты и есть я.
- Так в том-то и прикол.
- Да ну бред какой-то, Чуя, ты псих.
- Я псих, и мне стыдно самому перед собой.
- Ты же знаешь, что я всегда тебя пойму.
- Я знаю, что не способен понять себя.
Накахара поднялся по лестнице и открыл дверь в свою квартиру. Как же здесь

хорошо и тихо. Он очень любил быть дома, тут он может расслабиться, почитать,
поиграть, в общем, заняться всем, чего пожелает его ненасытная душа.
Чуя вынул вино из пакета и поставил на котацу, включил обогрев, так как к
вечеру на улице заметно похолодало, ведь всё же близится ноябрь. Затем он
переоделся и пошел за фужером. Когда он вернулся, у котацу стало уже уютно и
тепло. Он сел по-турецки, включил ноутбук, разлил вино в бокал и принялся за
просмотр очередной комедии. Да, именно так Накахара и проводил свои вечера и
ему нравилось, когда его никто не дергает, не просит поухаживать и тому
подобное. Он даже не заводит себе животных, ведь понимает, что просто не
будет о них заботиться.
- Хотя, наверное, я бы завел змею.
- Да, прикольно, поставишь террариум прямо перед входом. Приходят гости и

шарахаются от вида питона за стеклом.
- Да, а я такой, мол, проходите-проходите, он не опасен.
35/840
- Кормил бы его мышами, выпускал летом ползать по квартире.
- Ха-ха-ха и спал бы с ним в футоне.
- Почему бы и нет?
- Мне для футона нужен кто-то покрупнее и потеплее, а то какая выгода?
- И правда что, надо будет пойти подцепить кого-нибудь.
К концу фильма бутылка опустела, а сам он, в свою очередь, как заколдованный
водил языком по стеклу фужера. Когда Чуя напивается, он готов трахнуть
собственный стол, и даже пустая бутылка, стоящая рядом, подталкивала на
какие-то пошлости. Теперь с ним ничего не поделать, придется разрядиться.
Когда фильм закончился, он скинул с себя всю домашнюю одежду и пополз к

футону в углу комнаты. Пальцы были невероятно холодные и оглаживать себе
бедра и соски было не очень приятно, поэтому Чуя поспешно запустил их в рот,
нежно посасывая и обволакивая слюной. Он вынул и прошелся ими от шеи до
лобка, оставляя мокрую, холодеющую с каждой секундой дорожку, по всему
телу. Большим пальцем он слегка надавил на розовую головку, а другими
огладил ствол члена, позволяя себе растворяться в первых ласках.
Ему не нужна была порнуха или эротические журналы. Все нужные ему
извращения были в голове. Из нее рождались самые развратные, постыдные и
такие приятные мысли, от которых хотелось трогать себя везде.
Указательный палец левой руки он оставил у себя во рту, продолжая посасывать,

покусывать и облизывать, а правой начал неторопливо водить по всему
периметру члена от самого основания, до головки, постепенно ускоряя темп и
утопая в желании. Затем он вынул палец изо рта и потянулся рукой ниже, задел
большим пальцем другую руку и яички, как бы проверяя, в нужную ли сторону он
двигается. Приставил палец к колечку мышц между ягодицами и начал
массировать, с каждой секундой углубляясь дальше в анал. Он не стал
засовывать пальцы слишком глубоко, хватало и двух фаланг, чтобы ощутить
полное возбуждение. Обе руки начали наращивать темп, а дыхание начало
переходить в глухие постанывания.
Еще пару минут, и белая жидкость хлынула, пачкая живот, руки и немножко
одеяла. Рядом всегда валялась пачка салфеток, которую Накахара с трудом
вскрыл испачканными в сперме руками, но, когда достал, все же вытерся,
накинул футболку, штаны и ушел курить на балкон.
Утро начиналось с душа и кофе, который был выпит за просмотром очередной

бредятины с YouTube. Сегодня настроение неплохо располагало для творчества,
но Чуя еще с четверга планировал прогуляться. На улице часов с трех ночи лил
дождь. Сейчас же он слегка покрапывал, но все равно на улице было влажно и
холодно. Ужасная погода для прогулки.
Ужасная для кого угодно, только не для Чуи.
Он решил, что стоит зайти поесть в какую-нибудь забегаловку в городе. Кушать

хотелось, поэтому он поспешил одеться в привычные для него черные брюки,
рубашку, жилетку и короткий пиджак, у которого принципиально закатывал
36/840
рукава. Взял деньги, телефон и ушел в прихожую. Там телефон и кошелек Чуя
положил во внутренний карман плаща, который сразу же накинул на плечи.
Зашнуровал туфли и, как в завершение образа, надел любимую шляпу. Теперь
можно отправляться навстречу приключениям.
На улице было безлюдно. Конечно, только полный идиот захочет в выходной

день, испорченный такой погодой, выходить на улицу. Накахара даже не
отрицал, что он идиот, наоборот, заранее всех предупреждал, что ненормальный
и с ним лучше не связываться. Но, пока прохожие стремились домой в тепло, Чуя
беззаботно прогуливался по мокрым улицам Йокогамы, размышляя, куда можно
зайти перекусить.
В результате он остановился у скромной кофейни, заказал любимый черный

кофе, сэндвич и маффин. Устроился он, как обычно, у окна, желая наблюдать за
каплями нарастающего дождя, медленно сползающими по стеклу.
Когда он вышел из кофейни, дождь утих, и на улице моросило так же, как и
когда он вышел из дома. У него даже и мысли не было взять зонт. Он не брал его
из такого же принципа, как не раскатывал рукава пиджака и носил шляпу. Такие
особенные мелочи, которые и делали из него Чую Накахару - одинокого рыжего
парня, любящего черный кофе в холодную погоду.
Дождь совершенно не мешал ему курить, поэтому он позволил никотину

проникать в его легкие, каплям мочить черную одежду, а другой руке
придерживать шляпу, чтобы не улетела.
Вообще-то, шляпа держалась хорошо и улететь не могла, за это он ее так любил

и носил постоянно, но по привычке всё же держал. Куда ему идти он не знал,
поэтому просто брел по улицам. Прошелся по центру города, поглазел на
витрины со всякой всячиной, взглянул на колесо обозрения и воды океана, а
затем дождь начал усиливаться.
Когда начинался ливень, Чуя вообще не мог скрывать своей безумной улыбки. Он
обожал, когда погода неистовствует. Обожал ливни, ураганы, землетрясения, но
он не хотел болеть, поэтому поспешил скрыться между многоэтажками с целью
хоть как-то уберечь себя и одежду от воды. Ему повезло, потому что, каким-то
образом, в таком неприметном месте между старыми домами оказался бар под
названием «Люпин». Чуя любил посещать бары, но в этом был впервые. Когда он
оказался внутри, то удивился почему раньше сюда не заходил.
На радостях, что не успел промокнуть до нитки, он побежал к барной стойке и

начал изучать ассортимент спиртных напитков. Отличный способ согреться.
- Здесь отменный виски со льдом, – откуда-то слева послышался знакомый голос.

Чуя поспешил повернуть голову и обнаружил через стул парня, который недавно
покинул стены их больницы, тот самый знакомый Акутагавы.
Он смотрел на него своими карими глазами, которые из-за света желтых барных
ламп отблескивали золотом, и улыбался. Его недлинные каштановые волосы
были слегка растрепаны и отдавали влагой, как и светлый бежевый плащ.
Кажется, он тоже попал под дождь. А еще этот глупец тоже закатывал рукава,
из-под которых виднелись бинты. Что с ним такого произошло, что он весь
обмотанный как мумия?
37/840
Перед ним на стойке как раз стоял стакан с виски. Наверное, он здесь частый
посетитель.
- Спасибо, - наотмашь сказал Чуя и попросил бармена налить то же самое.
- Каким ветром сотрудника больницы занесло в столь неприглядное заведение?

Я вас тут раньше не видел, – он явно не собирался оставлять Накахару без
внимания. А тот и не знал, надо ли ему портить день наедине с собой чьей-то
компанией? С другой стороны, что он теряет? Надолго он здесь не задержится.
Наверное…
- Да так, прогуливался и хлынул дождь.
- Если вы не заметили, то дождь сегодня льет целый день. Не самое лучшее

время для прогулки, вам не кажется?
«Он что, язвит?!»
- Ну, тем не менее вы тоже тут что-то забыли, – с частичкой злобы сказал Чуя, – а
мне такая погода нравится, вот и решил выбраться из дома.
- Зонт бы взяли, а то хоть выжимай, – он отпил немного горячительного напитка

и, не услышав от Чуи ответа, решил продолжить. – Вообще, я вас понимаю, ведь
тоже люблю дождь. Навевает особенные воспоминания.
- М-м-м… - промычал тот, пробуя на вкус поданный ему напиток. Виски и правда
был хорош, хотя он предпочитал пить его безо льда, так проще нажраться в
хлам. Накахара решил, что все-таки стоит поддержать беседу, потому что
отмалчиваться будет глупо, да и отвертеться от этой скумбрии будет сложно,
наверняка подгонит еще вопросов. – А что вы забыли здесь в этот непригодный
для прогулки день?
Собеседник поспешил сократить расстояние и подсел к нему на соседний стул

вполуоборот, подперев голову рукой, а другой играясь со стаканом и наблюдая
за тем, как переливается медная жидкость. «Ну всё, кажется, я здесь надолго», -
подумал Накахара, анализируя действия парня. Он внезапно оказался как-то
непростительно близко, отчего Чуя поежился и напрягся. Не привык он сидеть с
незнакомцами вот так, да еще и распивать с ними вискарь.
- Я ждал своего друга, но зная какой он пунктуальный, решил, что он уже не

появится.
- А позвонить?
- Не берет трубку, – жидкость в его стакане замерла, и парень заметно

погрустнел, хотя явно пытался подавить в себе это чувство. А еще это, кажется,
не первый его стакан с виски. Он резко перевел взгляд на Чую, но не изменился
в лице. – Как тебя зовут?
Накахара удивился тому, как резко это перебинтованное существо опустило

формальности, но пытался не обращать на это внимание. Такой человек, ничего
с ним не поделаешь, так же, как ничего не поделаешь с эго Чуи.
38/840
- Чуя Накахара, – он переборол себя и все-таки смог более-менее расслабиться
после нескольких глотков напитка, а потом решил спросить у бармена, можно ли
тут курить, на что тот просто пододвинул пепельницу, после чего Чуя достал
сигареты. На лице собеседника появилась какая-то странная улыбка, как будто
он вспомнил что-то хорошее и одновременно грустное. Теперь Чуя уже сам
выпрямился и с уверенностью посмотрел на него, – а тебя?
- Дазай Осаму, – на этом их глаза встретились, и они уставились друг на друга.

Он протянул ему забинтованную руку, и Чуя грубо её пожал, но по нему было
видно, что парень делает это с неохотой. Не любил Накахара телесные контакты,
в силу своей интровертности.
- Что это за повязки, Дазай? – он указал на них рукой, в которой держал

сигарету. Парень был немного ошарашен, потому что раньше никто так с ходу
открыто не спрашивал его о том, почему всё его тело обмотано бинтами. «Вот
это наглость, хвалю», - подумал он.
- Уверен, что хочешь знать?
- Я уверен, что если не скажешь, то я навыдумываю себе что-то намного хуже

истины.
- Ха-ха-ха, например?
- Например, что ты продаешь свое тело в качестве удовлетворения чьих-нибудь

сексуальных фантазий, – он улыбнулся и затянулся почти истлевшей сигаретой.
«И когда я успел её выкурить?» - Или, наоборот, кому-то платишь за то, чтобы
тебя истязали.
- Ну и фантазия у вас, доктор, – он выпрямился и все же осушил стакан с виски. –

А если у меня просто работа опасная государственной важности?
- Злобные мамки бьют вас линейкой в книжном магазине, пытаясь заставить

найти необходимое пособие по математике для их чада?
Дазай засмеялся.
- Акутагава сказал, что я рекламировал ему товары из книжного?
- Нет, просто на моих ежемесячных закупках держится вся экономика вашего

предприятия, поэтому я всех сотрудников уже знаю в лицо.
- О, так вот где я тебя видел. И подумал, главное, что не так с этим парнем, а
тебе, оказывается, не доставало шляпы, – он протянул свою перебинтованную
руку головному убору Чуи и провел пальцем по всё еще мокрым полям.
- Эй! - тот поправил свой головной убор. – Это моя эрогенная зона.
- Я что, возбудил тебя? – Дазай округлил глаза. – Я не был готов к такому

повороту вечера, но раз ты настаиваешь…
Чуя чуть не поперхнулся вискариком от такого, но все же поспешил допить,

сообщая бармену о повторе. Внешне он и ухом не повел, но внутри как-то
защекотало от того, как резко меняется атмосфера в баре.
39/840
- Раз ты не был готов к такому, то я поспешу удалиться, – он резко принялся за
протянутый ему виски.
- Эй, ну ты чего, я же шучу, ни на что такое не намекаю, – «А хотелось бы

намекнуть», - пронеслось в мыслях суицидника. – Раз так, то я угощаю.
- Боишься, что не сможешь дойти до дома один в таком состоянии? – самого Чую
тоже повело от того, что он залпом выпил второй стакан с виски.
- Боюсь, что ты уйдешь, так и не узнав, что у меня под бинтами.
Повисло неловкое молчание. Чуя, который хотел уйти, все же решил, что стоит
остаться и заказать еще выпить, ведь на трезвую голову происходящий сейчас
бред совершенно не воспринимается. Дазай тоже попросил бармена повторить,
и они продолжили разговор.
- Я надеюсь, что ты носишь их не для красоты.
- Вообще, у меня и правда всё тело в порезах, – он отодвинул край бинта, и Чуя
увидел розовый шрам почти у запястья, невероятно близко к венам. – Меня,
кстати, никогда так открыто не спрашивали о том, для чего все это.
- А я просто по-своему нарушаю рамки дозволенного, – он поморщился от

крепкого напитка. – Ты же трогал мою шляпу.
- Буду знать, что надо бить тебя сразу по шляпе, если совсем обнаглеешь.
- Если будешь бить меня по шляпе, то тебе придется бинтовать еще и лицо.
Дазай снова пьяно рассмеялся. Его ужасно забавляло это маленькое рыжее
создание, которому, кажется, самому нравилось такое хамское общение,
несмотря на то, что он пытался показывать обратное.
- Мне как-то приходилось бинтовать лицо, после того, как попал в

автокатастрофу.
- Так это из-за этого столько шрамов?
- Нет, но оттуда тоже есть. Вот, кстати, – он приподнял челку и показал белый
отпечаток у лица. – А вообще, мои шрамы, как и поступление в больницу, -
творение собственных рук. Я, видишь ли, сторонник особо опасных увлечений.
- Вскрываешь себя?
- Да.
- Что, правда что ли? – Чуя действительно удивился. – Я это так, в шутку сказал.
- И ты угадал, – он стал серьезным и, кажется, даже протрезвел. – Я уже десять

лет пытаюсь убить себя.
Накахара однажды знал одного самоубийцу очень близко и прекрасно знал, что
от самоубийства до невероятного стремления к жизни один шаг. Тут Чуя, то ли
40/840
окончательно обнаглел, то ли виски ударил в голову, но он рискнул потянуться
обернутой в перчатку рукой к шее Дазая и оттянуть край бинта. Брови невольно
полезли на лоб, когда он увидел розовый след, идущий ровно по окружности
шеи.
Осаму сидел неподвижно и только сверлил пьяным взглядом Чую, наблюдая за

его реакцией. Наверное, он не станет ему говорить, что ни один человек, даже
Федор, не осмеливался взять и просто посмотреть на то, что там под бинтами.
Даже в больнице он при первом удобном случае замотал шею. Но Накахара не
то, что не испугался возможной реакции, он даже не высказал неприязни ко
всему этому. «Он что, меня понимает?»
- И сколько раз ты пытался себя прикончить?
- О, я даже не знаю, с чего бы начать…
И они потом еще долго сидели в этом баре. Дазай рассказал ему про всё. Про
всех людей, которых потерял, про попытки, про то, как его спасали, и сколько
больниц он объездил. Успел замолвить словечко даже о своей ориентации.
- Я надеюсь, ты сейчас не пытаешься меня снять? – полупьяным голосом спросил

Чуя.
- Если ты только сам не согласишься на это, детка.
- Еще раз назовешь меня деткой и полетишь из окна этого бара!
Он даже упомянул психолога, который капал ему на мозги про то, что резать
себя – плохо. Чуя просто молчал и слушал эту удивительную историю о жизни.
Он вообще всегда больше любил слушать, нежели рассказывать. Его это очень
сильно утомляло, а еще он мог сказать что-нибудь лишнее о себе. Он не любит,
когда люди знают о нем слишком много, ему кажется, что у них есть козыри,
которые они используют против него в любом удобном случае.
Было ли это паранойей? Несомненно. Накахара вообще считал, что всё вокруг –
злой спектакль, о котором знают все, кроме него. И каждый день люди
улыбаются ему, смеются, а на самом деле поражаются тому, как он не
догадался, что вся жизнь – иллюзия, о которой не знает только он.
Но так как он еще не растерял последние капли рассудка, то отгонял эти мысли.
Да и если это всё спектакль, то он наслаждается просмотром в данный момент.
Ему было интересно сидеть, пить виски, курить и слушать, как Дазай
рассказывает ему историю о том, как его спасли из-под поезда. Он так
расслабился, что не заметил, как мир вокруг начал мутнеть, а сам он опьянел
настолько, что выйти из-за стойки было сравнимо с прохождением препятствий.
- Ох, черт, что-то я засиделся тут с тобой, – сказал Чуя, пытаясь распознать на
экране телефона время. С трудом, но он все же смог понять, что сейчас десять
часов вечера. Общественный транспорт уже не ходит, а денег он с собой взял не
так много, поэтому на такси уже не хватало. И надо же так влипнуть? Придется
идти домой пешком.
- И правда что, я совсем заболтался и не заметил, как пролетело время, – Осаму

говорил это с совершенно заплетающимся языком, но Чуя его прекрасно
41/840
понимал, потому что сам говорил не лучше. – Надо… надо как-то…
- Встать?
- Ну это понятно, что встать… - Дазай поднялся со стула и оперся локтем на

барную стойку. – Вот же, мать твою, Чуя, у нас проблемы!
- Что еще случилось? – он всё еще сидел за стойкой и обдумывал, как будет
добираться до дома. Потом всё же предпринял попытки подняться. Накахара
опустил ноги на пол, но все равно опирался на стул.
- Дело в том, что я, кажется, совершенно набухался и вообще ничего не

понимаю, – он пошел в сторону выхода, всеми силами пытаясь совладать с собой
и идти ровно. Но получалось всё как-то неидеально.
- Ты только что это понял? – Чуя двинулся следом. Шел он медленнее, отчего
движения были более слаженными, но все равно пьяными. – Я понял, что в говно,
еще две рюмки назад.
- Ох, Чуя, - Дазай оторвался от стены, но, так как был не способен
самостоятельно устоять, решил, что плечо его невысокого друга идеально
подходит, поэтому запрокинул туда руку, полностью передавая весь вес своей
туши во власть этому человеку в шляпе. Накахара слегка смутился от такого
внезапного физического контакта, но понял, что сам тоже идти не в состоянии. А
идти вместе будет намного проще. Правда, и падать вместе куда больнее. –
Почему же ты меня не предупредил?
Чуя лишь усмехнулся и открыл ногой дверь бара. Они вышли на улицу к
проезжей части и, стоя в обнимку, совершенно не могли понять, что им делать
дальше.
- Так, – Накахара стал собираться с мыслями и указал пальцем направо, – мне в

ту сторону. Тебе куда?
- Ох, как жаль, что мне в обратную, – драматичности Дазаю не занимать. В его
голосе сейчас было действительно настоящее сожаление, потому что
расставаться со своим рыжим другом ему не хотелось. – Тебе далеко? Может, я
тебя провожу?
- Еще чего? Ты же в хлам, еще завалишься ко мне… и, вообще, мне идти целый
час.
- Час?! – Осаму опустил голову, чтобы посмотреть на Чую, который спрятался под
его рукой. – Так, может, тебе вызвать такси?
- У меня денег не хватит, я тут всё с тобой пробухал.
- Так давай я заплачу.
- Нет-нет-нет! Ни в коем случае!
- Тогда у нас нет выбора, – на этом он потянул Чую влево, куда ему совершенно
было не надо.
42/840
- Эй, куда мы?!
- Как куда? – они уже даже наладили более-менее ровный темп, можно было
подумать, что они даже трезвые, пока кто-то из них не косился в сторону. – Ко
мне, конечно. Не пускать же тебя одного по темноте, в жопу пьяного и такого
прекрасного?
- Ты что сейчас сказал, скумбрия недорезанная?! – Чуя не удержался и дал

кулаком прямо промеж ребер Осаму. Вот только это сыграло против него. Так
как второй рукой он держал его за талию, то полетели в стену они вместе. Дазай
лишь засмеялся, а вот Чуя больно ударился головой и сейчас потирал
ушибленное место.
- Видишь? Куда тебя отпускать, когда ты сам себе устраиваешь неприятности?
- Да хер тебе! Не пойду я!
- Ну дава-а-ай! До меня идти всего двадцать минут, завтра выходной,

отоспишься. Я обещаю, что не буду приставать и даже выделю тебе отдельную
комнату.
Накахара задумался. Он и правда остается только в плюсе, да и Дазай, хоть, как

и выяснилось, гей, но всё же не извращенец какой-то. Если сравнивать теплую
постель и больные ноги, то выбор очевиден.
- Х-хорошо, – нехотя все же согласился Чуя. – Только никаких фокусов, ясно?!
- Конечно-конечно, – они поднялись и отправились дальше. Вообще, казалось,

что они идут целую вечность, и что Осаму соврал про двадцать минут. Но, на
самом деле, они просто плелись очень медленно, будучи пьяными в стельку. Чуя
даже не представлял, сколько бы он тогда один добирался до дома.
- Вот мы и пришли.
Дом Дазая располагался недалеко от набережной. Внешне казался довольно

небольшим, как и все дома в Японии, но высоким за счет лестницы. По ней было
довольно проблемно взбираться двум бухим лбам, Осаму казалось, что этот
коротышка вот-вот утянет его вниз, но благо спасали перила.
Когда суицидник совладал с замком, они ввалились внутрь. Там действительно

было очень тесно. Когда заходишь внутрь, тебя сразу встречает маленькая
прихожая, в которой вывешено множество традиционных картин на рисовой
бумаге. Прямо располагался проем, ведущий в комнату, в которой, судя по
всему, и обитает Дазай, а справа лестница на второй этаж и две двери, одна из
которых была открыта, и по обустройству внутри этой комнаты можно было
понять, что это кухня. Было видно, что дом обустроен по европейскому типу, но
в минимализме. Правда, этот минимализм было трудно распознать, так как везде
было огромное количество разного хлама, типа, книг, мятой бумаги, одежды,
оригами, дисков. Как бы не раздавить здесь что-нибудь.
- Чувствуй себя как дома! – сказал хозяин и начал разуваться.
- Как дома? – Чуя решил, что и правда стоит забить на все условности. Он
разулся и сразу пошел в комнату напротив, параллельно стягивая с себя плащ
43/840
вместе с пиджаком, бросил их на пол и упал лицом в кровать.
Дазай усмехнулся, но ничего не сказал. Он спать не торопился, хотя очень

хотелось, однако надо бы переодеться и умыться. Повесив свой и Чуи плащ,
парень подошел к зеркалу в ванной и обнаружил за спиной Смерть.
- Чего тебе? – она не отвечала, а лишь улыбалась так, как будто у нее для него
какая-то радостная новость. – Зайди потом, у меня гости.
После этого она прошла к коридору и бросила взгляд на Чую. По коже Осаму
пробежали мурашки.
- Даже не смотри на него… - прорычал он тихо, чтобы Накахара не услышал его

бредней. Но потом Смерть пропала, и он смог спокойно умыться и переодеться в
футболку и пижамные штаны.
Когда он пришел в комнату, то обнаружил, что Чуя спит без задних ног и мило
посапывает. Дазай вспомнил, что когда-то так же вырубался после двух смен в
магазине. Он прилег рядом и начал его рассматривать. За всё время он не мог на
него насмотреться. Обычно, когда ты видишь человека, то тебе хватает и пяти
минут, чтобы уловить каждые детали его внешности и поведения. Но все разы,
что Дазай встречал Накахару, он всегда был разный. У больницы он был
угрюмый и равнодушный ко всему, в баре раздражительный, но все же
дружелюбный, в магазине он, похоже, настолько смешивался с толпой, что
Осаму даже не может его вспомнить. А сейчас рыжий алкаш сопел в его
собственной кровати, как котик, и даже шляпу забыл снять.
Он решил ему в этом помочь и все же стянул её. Шляпа была необычная,
неклассическая, черная с шелковой коричневой лентой. Дазай так и уснул в
результате, рассматривая её. А обещал лечь в соседней комнате, но кто же знал,
что его вот так вот вырубит?
***
Субботнее утро студента-медика обычно не бывает приятным. Так уж вышло, что

Акико придется идти в университет ради одной пары. Однако неспроста. Эту
пару проводит доктор Мори - кардиохирург и главный врач одной из лучших
больниц Йокогамы.
В обычные дни доктор проводит операции и копается в бумагах, поэтому по

будням он проводить занятия не может и наверстывает в субботу. Хотя и
студенты чаще бывают на практике, нежели в университете. Акико остался еще
один год, и она практически станет настоящим врачом. «Еще ординатура,
интернатура…» - думает она за чашечкой кофе с утра.
- Ты сегодня учишься? – спрашивает Фукудзава, который по привычке встает ни

свет ни заря.
- Да, нам поставили пары в субботу, так как у преподавателя только этот день
свободен.
- Что ж, желаю удачи, дочка, – и он ушел в другую комнату, прихватив чай.
44/840
Акико и правда любила медицину, она действительно была готова посвятить ей
всю жизнь. Она всегда была уверена, что только так сможет сделать что-то
полезное для общества, а это было для нее главным в жизни. И хоть учеба в
меде очень утомляла, но это же, в первую очередь, её интересы.
После того, как кофе был допит, она сполоснула чашку и поставила сушиться.
Далее проследовала в коридор, обулась, нацепила куртку и взяла сумку со всеми
учебными принадлежностями. Когда она вышла, на улице её встретил
проливной дождь и пришлось заглянуть обратно домой за зонтом. Вечно она
забывает посмотреть прогноз погоды.
Когда она все же окончательно собралась, то зашагала по лужам, крепко держа

в руках зонт, который норовил улететь от сильного ветра, и боролась с
желанием вернуться домой и лечь спать.
Дойдя до метро, Акико поняла, что надо было обуть сапоги повыше, ведь ноги
совсем промокли, как и зонт, капли с которого слегка намочили юбку, пока Ёсано
его складывала. «Теперь будет лить целый день», - подумала она, заходя в
метро.
Людей было мало. По их лицам было ясно, что их совершенно не устраивает ни

погода, ни то, что им приходится ехать на работу, особенно в субботу. Студентка
тоже была обладательницей такого лица.
Ехать было недолго, и, когда она вышла, дождь всё еще лил как из ведра.
Спустя десять минут она уже оказалась рядом со зданием университета. У
ограды стоял черный мерседес, значит преподаватель уже на месте.
Когда она вошла внутрь, то обнаружила таких же сонных и измученных

студентов своего потока. Занятие должно было проходить в самой большой
аудитории, которая располагалась на первом этаже, поэтому не придется
мучить себя еще и подъемом по лестнице.
До занятия оставалось десять минут, а Ёсано уже заняла выжидающую позицию

во втором ряду, достала тетрадь для конспектов, ручку и прочие
принадлежности. Как было свойственно для нее, поправила макияж, раз
оставалось время, обмолвилась парой словечек с одногруппницами и кинула
злобный взгляд на Каджи Мотоджиро, который до сих пор собирался её вернуть.
Их отношения были довольно приземленными и так же крутились вокруг

медицины. Он параллельно работал лаборантом, но всё же думал податься в
другую область естественных наук. Ёсано нисколько не жалеет, что рассталась с
ним.
- Доброе утро, дорогие студенты! – на лице профессора как всегда была широкая
и порой кажущаяся безумной улыбка. Мори выглядел идеально в своем черном
костюме, по нему было видно, что дождь его совершенно не побеспокоил, в
отличии от студентов.
Он объявил тему, и все прилежно стали записывать. Особенно Акико, ведь она
считалась лучшей студенткой их университета. Нельзя сказать, что она была
одаренной, но и что вкладывала много сил в учебу тоже сказать нельзя. Она
просто была обычной ученицей, которая все знает и учит. За это преподаватели
её любили и всегда шли навстречу, хотя та в этом редко нуждалась. И сейчас она
45/840
так же сидела, внимательно слушала и записывала лекцию Огая, полностью
вникая в смысл.
Так она и не заметила как пара закончилась, а студенты уже начали рваться с
места. Но у Ёсано не было сил на такие быстрые сборы. Она вообще не любила
всё делать быстро, если этого не требовалось. Когда она отправилась к выходу,
в аудитории осталась она и еще несколько студентов, которые о чем-то
расспрашивали Огая.
- Подождите, Йосано, не могли бы вы задержаться? – сказал он, отвернувшись от

своих студентов, которые со всей настойчивостью что-то говорили ему.
- Конечно, Мори-сенсей, - она подошла к столу преподавателя. – Это по поводу

моей дипломной?
Он попросил студентов подождать, а сам вышел из-за стола и позвал Акико

ближе к доске, как будто не хотел, чтобы студенты слышали их разговор. Им, в
свою очередь, было плевать, а вот Акико напряглась. Что такого он может
сказать ей?
- Я слышал, что вы уже проходили сестринскую практику и довольно успешно?
- Я летом работала в вашей больнице в качестве медсестры.
- Да, я вот о чем... вы же тоже по профилю кардиохирургии? Это моя область, и я

подумал, что могу предложить вам бесценный опыт работы в моей больнице.
- Но у меня еще нет образования врача…
- Я знаю, но зато вы можете практиковаться как медсестра. Видите ли, Акико,

обычно ассистирующая мне медсестра ушла в декрет, и я подумал, что вы, как
одна из лучших моих учениц, не откажете.
- Вы хотите, чтобы я помогала вам на операциях?
- Именно, - он улыбнулся и прикрыл глаза. – Более того, я даже обещаю вам

приличный оклад. Так что еще и заработаете. К тому же я параллельно буду
объяснять вам все тонкости. Грех отказываться от такого. Вашу обычную
практику я попрошу поставить ко мне в оперблок и диплом тоже оставить мне.
- Но у вас же и так, наверное, мало времени, чтобы брать еще и мой диплом?
- Акико, - он заглянул ей в глаза, – я знаю, что, работая со мной, вы напишете его

на «отлично». За меня не переживайте. Так вы согласны?
- Конечно, вы сами сказали, что грех отказываться.
- Тогда жду вас завтра же на внеплановую!
- Завтра?! – Акико задумалась. – Как быстро…
- Я тоже не ожидал, что к нам поступит пациент с ранением, и в воскресенье

придется ехать оперировать. У вас еще есть время повторить названия
инструментов. Надеюсь, что там всё так же несерьёзно, как мне сообщили.
46/840
Затем они распрощались, Огай вернулся к студентам, а Ёсано вышла из
аудитории. «Ну вот, будет у меня хоть один выходной в этой жизни?» - горевала
девушка.
47/840
Глава 4. Моя жизнь - твоя пуля.
- То есть вы хотите сказать, что пациент получил пулевое ранение в

грудную клетку, и это вы считаете не срочным?! – Мори Огай с утра орал во всё
горло на своих сотрудников, совершенно забыв про нормы приличия. – Вы хоть
понимаете, что мы уже не спасем его?!
- Может, тогда стоит позвать квалифицированную медсестру? – вполголоса

спросила Акико. Они только-только зашли в больницу, как им начали
рассказывать о положении пациента. Мори проигнорировал Ёсано.
- Ну, ему оказали первую помощь, поэтому он в более-менее нормальном

состоянии, – говорил ему врач, на которого срывался Огай.
- У него обильные кровотечения! Это вы называете нормальным состоянием?!

Могли бы понять, что операция требуется ему хотя бы вечером, я бы приехал,
или его бы мог прооперировать кто-нибудь другой.
- Но в субботу почти никого не было в отделениях, да и плановых операций тоже

не стояло, поэтому мы сообщили вам сразу положение дел.
- Вы сказали, что у него инородное тело в грудной клетке, и что требуется

торактомия, но не уточнили что именно.
- Ну вы сами не спрашивали…
- Так именно поэтому надо было уточнять сразу! Как дети малые, ей-богу. На
премию в этом месяце пусть не рассчитывает ни один дежурный в этой
больнице, – на этом он удалился переодеваться и позвал Акико, чтобы показать
ей отделение и объяснить где взять инструментарий для подготовки.
***
В мрачном доме суицидника всегда очень темно и тесно. Там всегда царит
какая-то серая и скучная атмосфера угнетения, и лишь свет от лампы порой
окрашивает помещение в теплый золотистый цвет, поэтому Осаму так любил
вечера.
Вечером все люди возвращаются домой уставшие. Готовят себе ужин, смотрят
вместе очередное телешоу, смеются, общаются, выпивают. Именно в этот
период суток наступает настоящая жизнь людей, они отбрасывают маски и роли
прилежных работников, студентов, учеников, которые им так надоедают еще с
утра.
Вечер перетекает в еще более прекрасное время суток – ночь. Время, когда
город засыпает, и просыпаются три вида людей: те, кто работает ночью,
безработные, и те, кто решил пойти погулять в шумной компании. Есть еще
прочие люди, которые любят не спать ночью, но их мотивы непонятны никому. К
таким людям можно определить Дазая и Чую, которые по ночам творят для себя,
но даже сейчас они мирно спали на кровати в этой самой темной комнате, в
которой всегда тепло телу и холодно душе.
48/840
И это, пожалуй, были идеальные сутки для них двоих, если бы еще Ода
присоединился, было бы вообще классно. Тогда бы они дрыхли тут втроем, и кто-
то постоянно сползал с кровати, из-за чего остальные его ловили. Нескучная
была бы ночка. Хотя и эту ночь скучной назвать нельзя.
Надо же встретить человека и не просто посидеть с ним, выпить, а нажраться в

хлам, пропив при этом все деньги, вылить и вывернуть перед ним всю душу
наизнанку, а потом вместе с ним завалиться спать. Просто так, без задней
мысли, что о тебе подумают.
И, вообще-то, так даже проще, ведь ты, возможно, больше никогда этого
человека не встретишь, но у него о тебе останутся какие-то приятные, или не
очень, воспоминания. Будет он сидеть в компании друзей и расскажет вот такую
историю, мол, зашел я как-то в бар и встретил там одного самоубийцу, мы с ним
напились, и он мне знаете что рассказал…
Это одни из самых лучших в мире знакомств. Именно такие знакомства ты

надеешься забыть, но обязательно о них вспоминаешь. А если встретишь этого
человека на улице, то может, и не узнаешь его ни за что. Или он изменился или
ты, или просто вы не захотели узнавать друг друга, чтобы еще раз вот так вот не
уйти и не напиться. А сил сказать, что вы хотите с ним общаться и дальше,
просто нет. Хотя, казалось бы, оба открыты для знакомств, и у обоих нет друзей.
Но Осаму был не так прост. Когда он проснулся, картина с вечера почти не

изменилась. В комнате было всё так же темно и теперь, с утренними серыми
дождливыми лучами, мрачно, а рядом так же сопел рыжий гость, но, возможно,
уже трезвый и теперь расположившийся на боку, лицом к Дазаю. Кстати, он был
непривычно близко и практически дышал ему в лицо, его ладони еще чуть-чуть и
уперлись бы в грудь Осаму, а вот свои коленки он и правда прислонил к нему.
Хозяин дома даже удивился, какой он непрошибной на физический контакт

будучи бодрым, и какой податливый, когда спит. Да, люди во сне и наяву
совершенно разные. Порой жаль, что жизнь – это не сон.
Где-то минуту он наблюдал за тем, как Чуя спит, изучая каждую черту его лица.
Он был невероятно бледным, отчего волосы казались довольно яркими, хотя это
был светлый оттенок рыжины. Можно было бы посчитать, что он вообще выходит
на улицу только вот в такую дождливую погоду, а солнце способно его убить.
Еще Осаму заметил, что в комнате, хоть и всегда теплой, сейчас вообще жарко, и
это огромное количество тепла как раз исходит от Накахары. Он поднес руку к
его руке и понял, что она чуть ли не горячая. «Это у него температура, или он
просто так нагрелся?» - подумал Дазай.
Все же, переборов себя, он смог оторвать взгляд от гостя и сел на кровати. Еще
раз бросив взгляд на Чую, он заметил рядом его шляпу и даже потрудился ее
разгладить, а то смялась за ночь. Похоже, что Осаму уснул на ней. Затем он
положил шляпу на полку рядом и отошел к окну.
Отодвинув занавески, он присмотрелся к погоде. Ничего не поменялось, все так

же лил дождь. Решив, что помещение нужно проветрить, он открыл его, впуская
в комнату осеннюю свежесть и легкие капли дождя, падающие на подоконник.
Удивительно, но даже от этого шума Чуя не то, что не проснулся, он даже не
пошевелился. «Надо же так крепко спать?»
49/840
Ну раз Чуя спит, то можно и немного пошалить. Дазай вышел из комнаты и
подошел к вешалке, где висел плащ гостя. Порывшись в карманах, он смог
нащупать телефон и достал его. К его превеликому счастью, там не было
пароля, а на заставке красовалась нарисованная девушка с длинными
каштановыми волосами и карими глазами, из ее рта тонкой струйкой стекала
кровь, и руки ее тоже были в крови. На этот счет Дазай ничего не подумал, разве
что картинка нарисована качественно. Он бы очень хотел покопаться в его
телефоне, но это уже верх наглости, поэтому только набрал службу проверки
номера телефона и, быстро захватив свой, начал слушать голос автоответчика,
который диктовал ему цифры.
Готово! Теперь у Осаму есть его номер.
Затем он зашел в ванную, умылся и отправился на кухню. В холодильнике

завалялось немного яиц и вскрытая упаковка с беконом. Также он смог отрыть
помидоры, которые, благо еще не заплесневели. Отличная причина их съесть.
Он вывалил все ингредиенты, достал сковородку и не забыл включить

электрический чайник. «Интересно, а Чуя вообще любит чай? Или он захочет
кофе? Будет ли он вообще завтракать?» - все эти мысли не покидали голову
Осаму, он ведь за весь вечер ничего так и не узнал о нем.
Единственное, что он смог выпытать у Чуи, и то как бы кстати к разговору о себе,

так это то, что он очень любит Францию и XIX век. Ну и пару историй с работы он
всё же смог ему поведать. А так, в общем, абсолютно ничего. Никакой
хронологии его жизни, никаких прочих интересов, ни отношений. Он просто всё
это время пил и слушал его.
«Может, я просто слишком болтливый? Надо было его чаще о чем-нибудь

спрашивать…» - думал Осаму, разбивая четыре яйца на уже поджаренный
вперемешку с помидорами бекон.
А еще Накахара ни разу не осудил его ни за один рассказанный им случай с

суицидом. Он даже порой как-то поддакивал.
- Ну а что ты думал, Цуруми – не из тех рек, в которых удобно топиться, - говорил

он с сигаретой в руках и умным видом. – Если топиться, то лучше уж уплыть в
открытый океан на лодочке, привязать к себе бандуру потяжелее и сигануть на
корм рыбам, а то ты как будто вообще не стараешься умереть…
- Да ты в этом явно разбираешься.
- Еще бы, я так друга потерял…
В тот момент глаза Осаму округлились и ему даже стало нехорошо, пока Чуя его
не успокоил:
- Шучу.
Вспоминая это за приготовлением завтрака, на лице у Дазая расцветала улыбка.

Забавный все-таки парень, хоть и пытается казаться серьезным и равнодушным.
Недолго думая, он всё же решил, что стоит заварить чай: «Покажите мне
50/840
человека, который не любит чай! Правильно, таких нет, а вот кофе многие
недолюбливают». Когда завтрак уже был на столе, а парень заливал в чайник
кипяток, на кухню забрел весь помятый, сонный и злобный Накахара.
- Здравствуйте, а вы кто? – решил пошутить с утра Осаму, замерев при этом с

чайником в руках.
- Твоя тетя из Британии, ты что, забыл меня? – Чуя говорил это всё с таким же
суровым выражением лица и не менее суровым тоном.
- Тетушка, я вас, право, не узнал! – он быстро поставил чайник и подлетел к Чуе,

обнимая его. – Как же вы изменились за эти четыре года!
Чуя начал рьяно отпихивать эту тушу от себя, но сил на это не хватало.
- Отцепись! Ты нисколько не изменился! Все такой же наглый мальчишка, что

прятался у меня за юбкой! – он говорил это так, как будто и правда был его
тетушкой, словно эта роль была просто предназначена для него. – Лучше скажи
мне, неужто уже пять часов, раз мы распиваем чай?
- Сейчас я скажу тебе точно, - он глянул на часы, стоявшие недалеко от духовки.

- Сейчас ровно десять часов утра.
- Да ну, че так рано? – кажется Накахара был не из тех, кто любит рано вставать.
– Я-то думал и правда полдень. Вечно не могу отоспаться в гостях.
- Ну не знаю, по-моему, ты спал как убитый, - сказал он, присаживаясь за стол. –

Садись, я сделал яиченку, а на счет чая… я просто не знал, любишь ли ты кофе.
- Я люблю всё, что без молока и сахара, – Чуя сел за стол и посмотрел на
приготовленное Дазаем блюдо. Выглядело съестно, а чай отдавал знакомыми
нотками бергамота.
- Да ладно? Я думал, такие люди перевелись… - Осаму прожевал первый кусок. –

Я тоже ненавижу чай с сахаром, что удивительно, меня отучил мой бывший из
России, где его почти все с сахаром и пьют.
- Я как-то тоже внезапно от всего этого отучился, так же как и от сладкого вина,
пью только красное и сухое.
- Да вы еще и сомелье, Чуя Накахара, – говорил он, продолжая запихивать в рот

еду. Чуя вот ел медленнее, больше ковырялся в тарелке, будто у него
совершенно нет желания есть или же он просто стесняется. – Ты что, и кофе так
пьешь?
- Да, хотя порой люблю выпить латте в качестве десерта, – он всё же положил в
рот кусочек побольше, – но это очень редко, когда нет времени расслабляться с
американо. А вообще, я в прошлом работал бариста.
- Не может быть… - тихо, но внятно сказал Осаму, прожевывая очередной

кусочек еды.
- Что такое? – Чуя не понял и поднял на него взгляд.
51/840
- Вот это уже интереснее, - он оторвался от пустой тарелки и начал разливать
чай по чашкам. – Ты сам заговорил о личном.
- Не понимаю тебя, – он продолжил есть.
- Ты вчера за весь вечер почти ничего о себе так и не рассказал, а на меня у тебя
теперь есть полное досье.
- Да ты как-то обо мне ничего и не спрашивал, да и зачем тебе это?
- Ну тебе же зачем-то нужно было знать чем я живу.
- Ох, мне не нравится эта тема для утреннего разговора, она слишком
напряжная, – он отвел взгляд в тарелку, но там уже было пусто, поэтому
Накахара принялся попивать чай. Он действительно был с бергамотом, такой
какой Чуя любит.
- Ну ладно, но я из тебя еще вытрясу. А то хватит с меня конспираторов.
- Печальный опыт?
- Да, последний такой конспиратор оказался преступником мирового масштаба…

- Дазай потер переносицу и отхлебнул немного чая. Гость наконец-то посмотрел
ему в глаза со всей настойчивостью.
- Но ты же знаешь, что я не преступник, – в его голосе прозвучало что-то

манящее, как будто он специально сказал это со всей природной
сексуальностью. От этого Осаму на секунду выпал из жизни: «Нет, ну просто
валить и трахать! Валить и трахать, не раздевая!» Но они оба только
продолжили осушать чашки с чаем.
- Вот, например, почему ты так равнодушен к моим попыткам суицида? Обычно

люди меня осуждают.
- Зачем осуждать желания человека, даже самые отбитые?
- У тебя тоже есть отбитые желания? – Дазай пошло улыбнулся.
- У меня есть желание отбить тебе хлебало всмятку за такие вопросы, –

суицидник только усмехнулся. – Вообще-то, тема самоубийств часто меня
преследует, и ты не первый мой такой знакомый, так что меня это всё не
удивляет и не колышет. Я думаю, если человек хочет умереть, то это его право.
- Неужели хоть кто-то меня понимает?! – со всей драматичностью заворковал

Осаму.
- Но ты просто дебил, раз до сих пор не сдох. Ну правда... Вешаться в магазине,

зная, что кто-то обязательно может прийти раньше. Это идиотизм, Дазай, вот ты
тупой.
- Эй, ты у меня дома, хоть тут проявляй уважение.
- Нет.
52/840
- Да ну тебя, - и они наконец-то допили чай.
- И правда, я что-то засиделся, еще столько дел, – Чуя встал из-за стола и
потянулся.
- Каких, если не секрет?
- Нужно найти себе новых приключений на жопу, – последние слова и то были

сказаны, зевая, – и выспаться.
- Тогда я могу стать твоим приключением, а выспимся вместе, – он подмигнул

гостю.
- Ну нахер такие приключения. В общем, я умоюсь и пойду.
- Мое предложение будет в силе, так что обращайся.
- Засунь свое предложение куда подальше, Дазай! – доносился голос уже из

ванной.
- Как пожелаешь, Чуя, как пожелаешь… - лукаво шептал себе Осаму, напевая: –
Но-о-омер телефона твоего-о-о…
- Что ты там бормочешь? – опять доносилось из ванной.
- Да так, ничего особенного…
После Чуя вышел из ванной уже с более-менее прямыми волосами и свежим

лицом. Он подошел к порогу, обулся, проверил вещи в плаще и, убедившись, что
всё на месте, накинул его на плечи.
- Ничего не забыл? – спросил Осаму, выходя из комнаты со шляпой, что висела на

его пальце.
- Спасибо, - сказал тот и потянулся за ней, но вместо этого Дазай сам ее на него
натянул, специально как можно сильнее.
- Блять, сучий ты потрох! – Чуя замахнулся и ударил его кулаком в ребро.
- Слушай, мы даже сутки не знакомы, а ты избиваешь меня, как будто мы

двадцать лет в браке.
- Кто же виноват, что ты сразу оказался такой сволочью? – он поправил шляпу. –

Тут и пяти минут достаточно дабы понять, что случай тяжелый.
- Да уж, Акутагава был прав, говоря, что у тебя паршивый характер.
- Он что, так сказал?! – Чуя рассвирепел. - Вот же псина, устрою ему разнос в
понедельник!
- Да ладно, он говорил, что ты хороший сенсей и что здорово ему помогаешь, а

рявкаешь ты на всё подряд, даже на медсестер.
- Я не виноват, что они такие тупые! – он отвернулся к двери. – Ладно, пошел я, а
53/840
то это безумие должно закончиться.
- Ну давай, до встречи! – сказал Осаму и закрыл за ним дверь, потом уже в

полголоса добавив себе: - До ско-о-орой встречи…
Голова ужасно болела после вчерашней попойки, но Осаму не мог успокоиться.

Ему срочно нужно было позвонить Оде и расспросить его о том, почему он все
же не явился, а еще рассказать о новом знакомом, случайно заикнуться о
больнице и… боже… столько всего надо поведать!
После того, как он выпил таблетку, дабы побыстрее унять похмельную боль,
направился в комнату и нашел телефон. После разблокировки, он обнаружил
незакрытую вкладку с профилем Накахары. Дазай нежно обозвал его «Слизень»,
потому что именно на него он был похож, когда спал. Он закрыл его профиль и
нашел номер Одасаку. Когда он коснулся цифр и поднес телефон к уху, то его
всё так же встречали гудки. Он опять не отвечает, хотя прошло столько
времени.
Затем Осаму, хоть и зная, что это бесполезно, набрал еще раз. Наконец-то, он
поднял трубку.
- Ну и где ты пропадал все это время? Ты в курсе, что я тебя ждал, и мне
пришлось весь вечер провести с долбанутым рыжим алкашом?
- Извините? – по ту сторону провода он услышал женский голос.
- Оу, простите, я думал это Ода… - поспешно начал оправдываться Дазай.
- Ничего, вы его друг?
- Да, я Осаму Дазай.
- Да, Ода о вас рассказывал, я его жена - Мэй, – Осаму немного смутило, ведь она
не уточнила, что «бывшая жена». – Вы только успокойтесь. С Одой кое-что
произошло… он получил ранение, и сейчас его оперируют.
Внутри всё как будто опустело и покрылось черной высохшей краской. В голову
ударила кровь, которая заставляла виски пульсировать, а перед глазами
заплыло окружение. Дазаю показалось, что он вот-вот потеряет сознание от
накативших на его организм эмоций, но надо было дослушать.
- Вы можете приехать, я вышлю вам адрес больницы, а врачей предупрежу, что

вы его лучший друг, и вас пустят к нему после операции. Я знаю, что вы с Одой
были близки, поэтому, думаю, вам надо его увидеть и понять, что всё хорошо, –
она сама еле-еле не срывалась на плач.
- Хорошо, я приеду, как можно быстрее, – он говорил это почти без голоса,
потому что к горлу поступало давление от слез. Его всего пробирала дрожь и,
когда он положил трубку, то увидел, как сильно телефон трясется в его руках.
Это опять началось, опять он рискует потерять самого близкого ему человека.
Совсем скоро на телефон пришло сообщение с адресом больницы, той самой, в

которой он сам лежал недавно. Дазай незамедлительно, борясь с дрожью во
всем теле, собрался и проследовал к выходу, забыв даже выключить свет в
54/840
комнате. Сейчас его это интересовало меньше всего на свете. Он хотел увидеть
Оду, убедиться, что с ним все хорошо, и повода для беспокойства нет.
Осаму решил, что следует сразу ехать на такси, денег не жалко, а на счету была
каждая минута. И пускай операция может длиться еще очень долго, пускай ему
нельзя будет посещать его какое-то время. Он как можно быстрее хотел
оказаться там. Первым получить известие о том, что всё хорошо, и операция
прошла успешно. Но почему он не верил сам себе?
«Где Смерть? - подумал Дазай, когда сел в машину. Она всегда рядом в такие
моменты, а сейчас её нет. – Только не это, пожалуйста, только не это!»
Он просто не мог совладать с эмоциями, и, похоже, даже водитель такси видел,

как по его щекам тянутся дорожки из слез. Но надо было держать себя в руках,
до больницы недалеко.
Когда машина затормозила у ворот, он выбежал из нее и изо всех сил помчался в
помещение. Поднявшись на самый верхний этаж, он сел в коридоре и начал
ждать чуда. Недалеко он обнаружил женщину, которая смотрела на него, как
будто пытаясь узнать. Дазай незамедлительно подбежал к ней.
- Вы Мэй?
- Да. Доктор пока что не появлялся. Его оперирует Мори Огай, сам главврач этой
больницы, но… - на ее глазах появились слезы, а голос задрожал. – Он сказал,
что… сказал, что шансы все равно невысоки и…
Она разрыдалась, и Осаму не мог придумать ничего лучше, кроме как сесть
рядом и обнять женщину.
- Всё будет хорошо, вы справитесь, вы ведь такая сильная, – кажется, она только
сильнее начала плакать, но сейчас ей это было необходимо, как никогда. Порой
чужая жилетка, даже человека, которого ты видишь в первый раз, - лучший
психолог. Удивительно, как быстро Дазай сближался с людьми, что Ода, что
Ацуши, что даже Чуя. Для него было настолько просто - обнять незнакомого
человека, возможно, потому что в этом он и сам нуждался сейчас. Так он мог
успокоить и себя, как будто отдавал ей свои слезы. – Вы даже не представляете,
как я вас понимаю. За родных всегда страшно.
Так они и сидели молча, дожидаясь известий о человеке, которого оба так
сильно любили.
***
Скальпель. Расширитель. Зажим. Пинцет. Ножницы.
Всех их было так много, и почти все они были в крови пациента, что сейчас
лежал под пристальным взглядом Мори Огая, главного врача этой больницы, и
Акико Ёсано, студентки медицинского университета, которой посчастливилось
ассистировать на такой сложной операции по удалению инородного тела из
грудной полости.
Так уж вышло, что пуля засела очень глубоко. Можно было бы просто оставить
55/840
её внутри, если бы она была где-то в мягких тканях. Но она прошла по
важнейшему сосуду, из-за чего бедный Ода Сакуноске, один из лучших
сотрудников полиции, теряет просто колоссальное количество крови каждую
минуту, и даже переливания, которые ему делали, нисколько не спасали
положение.
Ёсано очень сильно волновалась, ведь это её первая операция, да еще и такой
тяжелый, экстренный и при этом запущенный случай. Она не знала, что Мори
сейчас вообще не надеялся на то, что операция пройдет успешно, и сам
переживал за нее. Будет очень обидно, если таким окажется её первый опыт,
поэтому он старался изо всех сил.
Операция шла уже несколько часов. Оба устали и уже собирались заканчивать,
но сердцебиение пациента было настолько слабым из-за наркоза и низкого
давления. Огай сейчас ни в чем не был уверен. Он впервые не был уверен в себе.
Не уверен, что было правильно предлагать Ёсано ассистировать ему, что не
решил уточнить состояние пациента, что спасет его. Как же порой хочется,
чтобы все было иначе. И почему жизнь такая хрупкая штука?
Ода поступил в отделение реанимации в субботу в пять утра. Так уж вышло, что
он был на задании по обезвреживанию преступников, но сам схватил пулю прямо
в грудь и в ногу. Благо напарники его перевязали, вызвали скорую. Затем он
поступил в реанимацию, где осмотрели рану и сделали переливание, но лучше
ему не становилось. Было ясно, что пуля глубоко и что без вмешательства не
обойтись.
Никто даже и подумать не мог, что всё настолько серьезно, что пуля была в
сантиметре от сердца. Конечно, они сказали Огаю, что всё под контролем, и он
поверил, он бы с первого взгляда сам решил, что всё в порядке.
Но всё было совсем не в порядке.
С его лба капал пот, обгоняя защитные очки и проникая под маску. Было
невыносимо жарко, ноги ломились, и только руки не дрожали, в отличии от
Акико, которая была просто не в силах совладать с собой. Она и сама понимала,
что всё очень плохо.
Но в какой-то момент сердце совсем перестало подавать сигналы.

Они зашевелились и дали разряд, но ничего не последовало, еще раз и все
равно.
- Ну давай же, - сквозь зубы говорил Огай. Вмешайся, не вмешайся, всё было бы
ровным счетом так же. Ода потерял сознание еще в машине скорой помощи и не
приходил в него и до начала операции. Исход был ясен.
Они дали еще один разряд… и…
Ничего…
- Я думаю, это всё, – сказал он, положил инструменты и снял перчатки.
- Что, всё? – Акико не могла поверить тому, что происходит на ее глазах. Она
впервые увидела, как умирает человек.
56/840
- Да, мы его потеряли, – он посмотрел на Ёсано сквозь защитные очки. – Прости
меня, я разочаровал тебя. Не надо было предлагать, я не думал, что нам так не
повезет.
- Нет! – она закричала. Ей было все равно на умершего пациента, на людей за

дверьми. – Я хочу вам ассистировать! Вы не виноваты! Никто не виноват! Я хочу
оперировать, пока не помогу спасти чью-то жизнь! Теперь я просто обязана это
сделать, и это - мой выбор!
Он улыбнулся. Ему сейчас захотелось обнять её и сказать, что она большая

молодец, что она в тысячу раз лучше всех сестер, которые помогали ему, и это
было правдой, несмотря на то, что оба волновались. С ней было так спокойно,
ведь она сама почти врач, жаль, что от него сегодня не было никаких
объяснений, сейчас просто не до этого.
- Хорошо, Ёсано, – сказал он, когда они вышли из стерильной зоны, – ты будешь
со мной оперировать.
- Спасибо, Мори-сенсей, я обещаю, что больше не подведу вас!
- Больше? - он посмеялся. – Акико, ты нисколько не подвела меня! Ты отличная

операционная медсестра и станешь отличным хирургом. Это я тебя подвел, так и
не пояснив ни одно из своих действий, а мы ведь для этого здесь. Я хочу, чтобы
ты ассистировала мне, пока сама не станешь проводить операции. Тебе ясно?
- Да, – она расслабилась и поняла, что на самом деле за маской врача скрывается
такой же обычный человек, пусть пугающий, пусть строгий, но человек. Человек
чести, ведь именно такими и бывают настоящие врачи. Они не спихивают на
других свои ошибки, а признают их и пытаются исправить. Именно такой хочет
быть и Ёсано.
***
Дазай и Мэй сидели на лавке, среди больничных стен. Уже не в обнимку, а чуть
ли не в метре друг от друга. Они молчали и смотрели на пол перед собой,
внимательно изучая плитку, которая надолго останется в памяти их обоих.
Акико выбежала из операционной, помня, что известий о пациенте дожидается

его жена и сразу же обнаружила ее в коридоре. Вообще, Мори сам должен был
сообщить, но решил доверить это ей. Что-то вроде боевого крещения.
Когда Мэй увидела знакомое лицо сестры, то подбежала к ней, отчего Дазай
встрепенулся и пошел следом.
- Как он? Вы уже закончили? – в ее глазах было столько надежды.
- Да, мы закончили.
Осаму стоял рядом и молчал. По глазам медсестры он понял, что произошло.
- Дело в том, - она пыталась подобрать слова, – что он потерял очень много
крови, так как пуля задела легкое и важные сосуды, плюс ранение на ноге. У нас
был четкий план операции, и мы ему следовали, однако время было бы против
57/840
нас, даже если бы мы начали оперировать раньше. В середине операции у него
отказало сердце. Мы пытались сделать всё возможное, чтобы восстановить
сердечный ритм, однако все старания были безуспешны. К сожалению, Ода
Сакуноске скончался. Примите мои соболезнования, для нас это тоже очень
тяжело.
Бедная Мэй побледнела и полетела на пол, благо Дазай и Акико успели ее

подхватить и усадили на скамейку. Ёсано побежала за водой для женщины, а
Осаму сел рядом, держа её за руку. Он был спокоен. Спокоен, потому что привык
к этому. Он уже заранее был уверен в том, что Ода не выживет. Просто, потому
что он был его другом. И так каждый раз.
Медсестра быстро вернулась со стаканом воды и села рядом.
- Ух, кошмар какой, - сказала она.
- Часто вы теряете пациентов? – спросил Дазай.
- Это мой первый, – вздохнула Акико. – Вообще-то я первый раз ассистирую, и

первая же операция – смерть. Мы правда делали всё, что в наших силах, но
заранее знали, что это просто невозможно. Его или надо было оставлять на
искусственном жизнеобеспечении, которое бы продлилось недолго, так как
кровь он все-таки терял бы, или оперировать и поставить точку. Пожалуй лучше
так. Меньше мучений.
- Вы же не медсестра, верно? – спросил Дазай.
- Я студентка мединститута по профилю кардиохирургии, так что я сама почти

врач и знаю это дело. У нас было мало шансов.
Мэй, в свою очередь, даже не слышала их разговора, она всё еще пребывала в
шоке от услышанного известия. Это же придется организовывать похороны? Это
же надо будет как-то сообщить Сакуре о смерти отца? А Дазай думал о том, что
он эту девчонку больше никогда не увидит, а если и увидит, то не обнаружит той
беззаботной улыбки, когда они вместе гуляли по зоопарку и корчили рожицы.
Всего этого больше не будет так же, как и глупого поцелуя его девушки,
праздничных ужинов с родителями и, наверное, дальнейшей жизни Осаму.
Когда Мэй успокоилась, поговорила с врачом по поводу оформления смерти

Одасаку, то вместе с Дазаем они вышли на улицу. Удивительно, но дождь
прекратился и даже потеплело.
- Я обязательно позову вас на похороны.
- Может, я могу финансово помочь или как-нибудь еще? Он был моим лучшим
другом…
- Нет, ничего не надо, я со всем разберусь сама.
И они разошлись по разные стороны. Пройдя метров двадцать, Дазай не

выдержал. У него подкосились колени, и он упал на асфальт. Из его рта раздался
дикий крик на всю улицу, он просто не мог больше держать эту боль внутри
себя.
58/840
Чья-то жизнь опять оборвалась так близко. Чья-то, но не его.
59/840
Глава 5. Женщина и цветы.
Когда вокруг тебя остается лишь пустота, единственным верным

выходом кажется самому стать пустотой. Иногда пустоту можно заполнить, но в
случае Дазая, она сама поглощает всё вокруг. И эта же пустота внутри него в
очередной раз забрала любимого человека, такого важного и единственного в
его жизни. Опять…
А ведь он так надеялся, что эта черная полоса закончилась. Неужели Ода был не
прав, и сколько не черти на своем пути белые полосы, под ней все равно будет
черная дорога из печали и скорби? Как же Осаму не хотел верить в это. Он
просто не мог понять, почему всё опять оборачивается болью? Почему Смерть
опять хочет его страданий?
Пройдут дни, недели, года, в его жизни снова появится такой человек, и Смерть
снова заберет его. Она не оставит ему шанса. Может, и правда давно пора было
утопиться или вовсе не стоило набирать номер скорой в прошлый раз? Ведь,
возможно, тогда Ода не пошел бы на работу, а взял бы отпуск и организовывал
бы похороны Дазая. Но сейчас всё наоборот.
Как бы Мэй не отговаривалась, Осаму все равно оказал ей финансовую помощь в

организации похорон и сказал обращаться при любом удобном случае, если
понадобятся деньги ей или Сакуре. Он знал, как им больно, однако, не верил, что
сам доживет.
Интересно, а кто-нибудь придет на его могилу?
Четверг. Десять часов утра. Дазай стоит дальше всех и смотрит, как гроб с телом
его лучшего друга опускают в холодную землю. На похороны пришел почти весь
его коллектив с работы, все отдавали честь, и многие сказали свое слово о том,
каким прекрасным и великодушным, честным человеком был Одасаку. И Осаму
знал, что это правда. Он, пожалуй, был лучшим человеком, которого он когда-
либо знал. Жаль, что Смерть и правда забирает лучших.
Ему выделили прекрасное место на кладбище прямо рядом с сакурой. Когда-

нибудь весной она зацветет, и Ода будет наблюдать за лепестками, падающими
на его могилу. Может, и Дазай будет недалеко.
- Ты был прав, Одасаку, - говорил он, облокотившись спиной к его могиле, через
несколько дней после похорон. Дазай бы приходил сюда каждый день, но знал,
что Мэй тоже сюда, наверняка, приходит. Он не хотел встречаться с ней у его
могилы. Он сидел, облокотившись спиной к холодному камню, потому что ему
казалось, что друг так же сидит к нему спиной и слушает, – мы сами красим себе
путь в белый. Жаль только краска заканчивается.
Он совершенно не стеснялся вот так разговаривать с ним и был уверен, что Ода
его слышит и понимает, ветром ерошит волосы и хлопает по плечу, улыбаясь
самой доброй в этом мире улыбкой, смеется над шуточками про смерть, потому
что эта тема теперь близка им обоим. Дазай порой даже забывал, что его друг
умер. Психолог как-то рассказывал, что это одна из стадий переживания смерти
близкого человека – отрицание. К счастью или сожалению, Осаму уже несколько
раз это переживал, поэтому сейчас он был уверен. Сакуноске мертв, и этого не
изменить. Теперь живы лишь теплые воспоминания о нем.
60/840
- Один мой старый знакомый рассказывал интересную историю о женщине, –
Дазай закурил. – Женщина была зла и недовольна тем, что дети в её саду рвали
цветы. Поэтому она кричала и гоняла их веником со двора, но дети продолжали
их рвать. Она пыталась вразумить их, сказать, что цветы здесь растут для
красоты, но они были непреклонны. В очередной раз, когда она вышла во двор и
увидела, что дети продолжают рвать растения, женщина села на лестницу и
заплакала. Они спросили, почему она плачет, а та поведала, что цветы для нее
как дети, которых она когда-то потеряла. Им стало её жаль, и тогда они все
сорванные цветы собрали в большой букет и подарили ей. Дети рассказали, что
у них нет родителей, и что они продают цветы на рынке, чтобы прокормить себя.
Тогда ей самой стало их жаль, и она решила забрать сирот себе. Теперь они
вместе выращивали цветы и продавали их на рынке. Не знаю к чему эта история,
но я так и не успел поведать её при жизни.
Листья на деревьях медленно опадали на могилы всех усопших здесь. Так же и

опадал пепел с сигареты Дазая. Когда он докурил, то достал еще одну, поджег и
положил на могилу.
- Отдыхай, Одасаку.
***
Месяц спустя
Акико совершенно забыла, когда отдыхала в последний раз. Почти каждый день
были операции и каждый день она ассистировала на них. Иногда с Мори, иногда
с другими хирургами. К тому же на ней еще висел диплом, который Огай так и
ни разу не прочитал. «Ну что он за человек такой?» - думала она, когда тот опять
отнекивался.
На самом деле, на операциях было жутко интересно, ей это никогда не

надоедало и, вообще, ей хотелось, чтобы Огай наконец-то доверил ей сам
оперировать, однако это будет немножко противозаконно, ведь студентам
вообще ничего нельзя делать. Была она хотя бы ординатором, то еще ладно.
Ёсано с нетерпением ждет, когда этот год закончится, и она сможет заниматься
настоящей врачебной деятельностью.
После того случая с Одой Сакуноске все операции проходили успешно. Огай,
наверное, никогда не забудет её радостного лица, когда он объявил об этом
впервые. Так же он всё чаще уделял внимание объяснениям при
вмешательствах. Как какой клапан работает, в какой период пациента лучше не
трогать и так далее. В общем, это был действительно бесценный опыт для
Акико.
Такой же бесценный, как и её потрясающий преподаватель. Она уже перестала

обращать внимание на раздражающие замашки сенсея и души в нем не чаяла,
так как он открыл ей настоящий путь к познаниям.
- Ты какая-то уставшая… - говорил Мори после операции – Хорошо себя

чувствуешь? Иногда люди на подсознательном уровне плохеют от вида крови.
61/840
- Нет, всё хорошо, я просто плохо сплю. У меня же диплом, конспекты, зубрежка
и тому подобное…
- Отец не помогает тебе с учебой?
- Что?
- Фукудзава хоть и не по кардиохирургии, но все же много в чем разбирается. Я

думал, мало ли, он тебе помогает.
- Откуда вы знаете моего отца? – Ёсано была заинтересована.
- О, мы с ним учились в одном вузе. Были соседями по парте и вообще очень

хорошими друзьями.
- Он никогда о вас не говорил.
- Мы не очень хорошо разошлись. Я в кардио, он в абдоминальную. Что

интересно, мой сын пошел больше в его область, а ты в мою, – он нервно
усмехнулся.
- Ваш сын тоже врач?
- Да, проходит здесь ординатуру в эндоскопии. Прикрепил его к своему лучшему

работнику, если бы он еще был хотя бы кандидатом наук, то я бы поставил его
заведующим отделения. Но Накахара говорит, что ему нахрен не сдалось
корпеть над диссертацией.
- Интересно у вас тут.
- Не то слово… каждый день какое-нибудь ЧП. То полумертвого привезут, то

слишком живого, – он повернулся и посмотрел на нее. – Слушай, может тебе
выделить выходной, а то ты совсем заработалась? Все-таки полноценно
работать и проходить практику – это вещи разные. К тому же у тебя еще пары по
пятницам и субботам.
- Я… даже не знаю. Мне кажется, это будет неправильно, что все остальные
студенты на практике, а я сижу дома.
- А мы им ничего не скажем, – Огай подмигнул ей.
- И это главный врач одной из лучших больниц в Йокогаме…
- Ну а что? Я же сам понимаю, что на уставшую голову невозможно учиться. Да и

ты опережаешь свой материал.
- А диплом?
- Что ты всё заладила про диплом, Акико-чан? Пиши его, потом обязательно
прочитаю. Говорю, я совершенно в тебе уверен, а если ты еще и будешь
высыпаться, то буду уверен вдвойне. Оки?
Акико нахмурила брови и недовольно выдавила из себя:
62/840
- Оки…
- Вот и отлично! – Мори поднялся и потянулся. – Кстати, раз завтра выходной, то

предлагаю тебе отметить первый наш с тобой рабочий месяц.
Ёсано напряглась. Отметить? Что он хочет этим сказать? Отпустит её пораньше?

Порой главврач просто непонятен.
- Что вы имеете в виду?
- Ну, я предлагаю тебе съездить в ресторан и посидеть. Как ты на это смотришь?
Акико сейчас больше всего хотела не домой, ни в ресторан, ни даже на

Мальдивы. Она сейчас больше всего желала провалиться под землю и сделать
вид, что не слышала Огая. «Он что, сейчас меня позвал на свидание?»
Нет, ну это ни в какие рамки. Так вообще можно? Разве можно студентке вот так
вот общаться со своим преподавателем? С другой стороны, он почти её коллега,
а такие отношения никто не запрещал. Правда этот коллега будет считаться её
боссом, отчего положение дел, в общем-то, нисколько не меняется. И зачем она
вообще согласилась ему ассистировать? Знала ведь, что будет какой-то подвох.
Принять его предложение? А что, если этот вечер закончится не так, как
планировалось? Вдруг он потащит её к себе домой? И отец будет волноваться…
а если он подвезет её до дома, так вообще охренеет, почему это его дочь
подвозит какой-то мужик на мерсе. Так еще и его старый знакомый. А еще, кто
его знает, может, и в щечку чмокнет на прощание? Честно говоря, Акико от
таких мыслей только млеет, но всё это пытается от себя отогнать. Это
неправильно. И, вообще, вся затея была неправильной. Почему она не обычная
студентка, а такая, мать её, везучая?..
Но если она откажется? Огай может и обидеться. С другой стороны, она даст ему
понять, что её такой неформальный тип отношений с сенсеем совершенно не
интересует, и что он для нее не больше, чем коллега и наставник. А вдруг он
перестанет ей помогать? Откажется от диплома? Переведет в другое отделение
к обычным практикантам? Не очень-то хорошо, ей, вообще-то, нравится ему
помогать и учиться. Надо что-то придумать такое компромиссное...
- Ох, извините, но я сегодня не могу, - как всегда самый лучший выход – соврать.
– Я подрабатываю в свободное время дома, так что…
- Фрилансер? – Огай в лице ничуть не изменился. – Право, Ёсано, завтра

сделаешь заказ, да и я тебе дополнительный выходной выделю, у тебя будет
много времени. Давай, я угощаю.
На самом деле Акико не любила врать. Она всегда всё говорила прямо, и люди
отставали. Но с Огаем это было просто невозможно. Он просто не давал ей ходов
для отступления.
- Я даже не знаю… отец будет волноваться, если я задержусь.
- Ничего со стариком Юкичи не станет, предупреди его, что задержишься.

Хочешь, я сам ему позвоню?
63/840
- Нет, лучше я.
- Вот-вот. Скажи, что решила посидеть с друзьями, это ведь он должен понять.
Кажется, что Мори и сам понимал всю щекотливость ситуации. Он идет в

ресторан со своей студенткой, да еще и дочерью его старого приятеля. Такой
себе расклад, Фукудзаве об этом лучше не знать.
В остатки рабочего дня они разбирали документацию, оформляли пациентов и

занимались прочей врачебной организационной деятельностью. Порой, когда
после операций было нечего делать, то Акико уходила в аптеку и там занималась
оформлением и выдачей лекарств. В общем, работала на всю больницу. Ей
всегда лучше поработать лишний раз, чем сидеть без дела, так время проходит
быстрее.
А еще сегодня она оформляла новое оборудование для эндоскопии и успела

заглянуть в это отделение. Ей было интересно посмотреть на сына Мори, похожи
ли они?
Но когда она спустилась в отделение, то на пороге сразу услыхала

душераздирающие крики:
- Вот какого хрена ты опять стоишь без дела?! – чей-то голос доносился из
ординаторской. – Сколько можно тебе говорить, если ты устроилась на работу,
это не дает тебе право отдыхать! Будь ты студенткой, я бы еще закрыл на это
глаза!
Когда Акико прошла дальше, то увидела, как невысокий рыжий врач орет на
бедную медсестру. Девушка была не намного старше самой Акико. У нее были
светлые волосы, собранные в хвост и бледное от нервов лицо.
- Я всё понимаю, но вот объясни мне?! – он подбежал к Акико, которая стояла с

тележкой с оборудованием. Быстрыми движениями он вскрыл одну коробку.
Ёсано даже не стала ему делать замечания по поводу того, что надо сначала
расписаться. Тот же заметил ее охреневшее выражение лица и совершенно
спокойным тоном сказал: «Здравствуйте».
Когда он достал эндоскоп, то снова обратился к студентке прежним тоном:
- Вот подойти сюда, Хигучи! – он показал ей инструмент. – Вот скажи мне, что
это?!
- Э-это, г-гастроскоп, Накахара-сан? – её голос был тихим и дрожал, как лепесток

на ветру.
- О, ками-сама! – он положил инструмент и прислонился спиной к стене, запустил

руки в волосы и уже тихим голосом начал говорить. - Это колоноскоп, Хигучи…
ты понимаешь, что вот это очень трудно запихать в рот пациенту, который не
практикует горловой минет? Ты это понимаешь? – он поднял на нее взгляд,
полный надежды. – Ты сама себе такое вот станешь пихать в горло?
От таких слов она вся покраснела, как помидор, опустила взгляд, но ничего не
ответила. Ёсано просто давилась смехом от всей этой ситуации.
64/840
- Сколько ты тут работаешь? – снова начал он.
- Две недели, – она стояла всё так же и не отводила взгляд от пола.
- Две недели… - казалось, что врач не может уже стоять на ногах от того, что все
свои силы сейчас проорал в буквальном смысле. – И за две недели тебе никто не
объяснил разницу между гастро- и колоноскопом?
- Никто…
- Ты до этого работала в эндоскопии?
- Нет.
Теперь он стал совершенно серьезен, но как будто еще более зол.
- Акутагава! – крикнул он, и из ординаторской выбежал темноволосый парень.

Кажется, это и был тот самый сын Мори Огая. Интересно, почему у них разные
фамилии? Прямо так же, как у самой Акико и её отца. Неужели, потому что тоже
родители в разводе? – Будь добр, позови Миюки-сан сюда.
- Конечно, Накахара-семпай, – и он удалился дальше по коридору, заглянул в

кабинет. Было слышно, как он просит подойти её к ординаторской. Врач же, в
свою очередь, обратился к Акико.
- Прошу извинить за этот концерт, просто вокруг действительно происходит

какой-то немыслимый пиздец.
- Да, я всё понимаю.
- Сейчас старшая сестра подойдет, распишется, и вы сможете уже сбежать

отсюда, – он улыбнулся ей. – Тоже здесь недавно?
- Да, я студентка, ассистирую Мори-сану.
- О, ну раз сам Огай вас к себе подпустил, то я снимаю перед вами шляпу. Жаль,
что в отделении их носить нельзя, – в этот момент вернулся Акутагава, и
Накахара переключился на него. – Ну что она?
- Сейчас подойдет.
Полненькая медсестра выбежала из того самого кабинета и быстрыми

маленькими шагами побежала к этому скоплению народа у ординаторской.
Зрелище и правда было комичное.
- Чуя, вы меня звали, что-то случилось? – залепетала она.
- Случилось ужасное, Миюки-сан…
- Что такое?
- Вы вообще в курсе, кого берете на работу?
- Конечно, а что не так?
65/840
- Я бы сказал, что всё не так с Хигучи, однако это будет полнейшей неправдой.
Вы в курсе, что она, сестра, еще никогда не работавшая в эндоскопии,
совершенно не различает колоноскоп и гастроскоп, а еще, от незнания своего
дела, прохлаждается в ординаторской?
Сестра перевела на неё злобный взгляд.
- Хигучи, как же так?! Ты сама мне сказала, что справишься, а ты…
- Не переводите на нее стрелки! – опять во всё горло заорал Чуя. – Я на нее уже
наорался и вижу, что она сожалеет о своем незнании. Я сейчас спрашиваю вас,
почему вы не объяснили ей функции медсестры в эндоскопии?! Почему разницу
между инструментами ей объясняю я, при том, что у меня у самого есть
студент?!
- Я думала, что другие сестры введут её в курс дела…
- И где эти другие медсестры?! Чаи гоняют в сестринской?! Им это нахрен не

надо так же, как и мне не нужны такие тупые медсестры! – он махнул рукой в
сторону сестринской. – Знаете, что? Я сейчас вот возьму и поступлю благородно,
раз все остальные этим качеством не отличаются. Хигучи, будешь мне и Рюноске
ассистировать на каждой процедуре. А вы, - он снова посмотрел на медсестру со
всей своей голубоглазой ненавистью, – если услышу, что как-то принижаете эту
девушку, недоплачиваете и тому подобное, буду говорить с Мори по поводу
квалифицированности персонала в этом отделении. Будьте добры, подпишите
девушке бумаги, пока при месте. Прошу еще раз простить, - снова сказал он
Ёсано, а потом ушел в кабинет, позвав за собой Хигучи: – Пошли, покажу тебе
инструментарий.
Медсестра подписала бумаги, и Ёсано наконец-то смогла вернуться обратно на

склад. Отдав все документы, она всё еще не могла отойти от этого зрелища.
Интересно у них там, наверное, в эндоскопии, не то, что в оперблоке, где все
уставшие. Хотя в больницах весь персонал уставший, только не показывают
этого пациентам.
Бродя по больнице с разными поручениями, она успела поболтать с парой

одногруппников, что тоже проходили здесь практику, пообедать, оформить пару
документов, порыться в архиве, в поисках истории болезни некого Осаму Дазая,
и, когда все дела были закончены, а рабочий день подошел к концу, она
вернулась в отделение за вещами. Что интересно, Огая не было на месте и,
похоже, он уже ушел. Неужели забыл про сегодняшнюю встречу… или свидание?
Может, у него возникли срочные дела, или он устал и уехал домой, решив, что
Акико переживет? Или сам решил, что она его не дождалась и ушла?
Но, когда Ёсано вышла из больницы, все её предположения развеялись. Огай

стоял, опираясь спиной о свою машину. Из-под черного пальто виднелся деловой
костюм, а на плечах красовался красный шарф, прямо под цвет его глаз. Он
смотрел на нее с таким видом, будто встречает любимую после работы. Это ей
совсем не понравилось, ведь она и правда сейчас так выглядела, спускаясь
боком с лестницы, не забывая пощелкивать каблуками. Кажется, еще чуть-чуть и
он подбежит целовать ей руку со всей галантностью.
- Задерживаешься, – сказал он, отходя от машины.
66/840
- Совсем не уследила за временем… - она немного застеснялась и заправила за
ухо спадающую на лицо прядь. Знала бы - оделась получше, хотя у Ёсано и так
есть мода - одеваться, как можно официальнее, и краситься, как на свидание.
- Ну что, поехали? – он открыл переднюю дверь машины и жестом пригласил ее

присесть. И правда галантный. Когда Акико села, он оббежал машину и сел
рядом на водительское место.
- И далеко нам?
- Нет, доедем быстро, я забронировал столик в одном из ресторанов недалеко от

порта, – с этими словами он завел машину, и они умчались в закат.
Ехали молча. Ёсано не знала, о чем с ним можно разговаривать кроме работы. С
другой стороны, о чем еще говорят коллеги? Они ведь всего лишь коллеги…
наверное.
Когда машина припарковалась, Огай так же открыл ей дверь и на этот раз все-
таки подал руку. Вот и первый барьер. Акико уже двести раз пожалела, что
согласилась на этот вечер. Главное, чтобы Фукудзава не названивал, хотя для
него это нехарактерно.
Ресторан был просто изысканный, и даже всё время изысканный наряд Ёсано не
соответствовал атмосфере внутри. Нет бы назначить свидание заранее, чтобы
она смогла переодеться, а то чувствовала себя ужасно неудобно при всей этой
обстановке.
Проследовав за администратором, она увидела, что Мори забронировал чуть ли

не самое лучшее место в этом зале. Столик располагался у окна, и было отлично
видно порт и бескрайний океан. Им дали меню, спросили, что будут пить, на что
Мори предложил выпить шампанского. Акико не отказалась, она любила
шампанское, а вот ассортимент блюд, точнее их цена, ввела ее в ступор.
- Не волнуйся, ты же помнишь, что я плачу, так что заказывай всё, что твоей
душе угодно.
Она выбрала себе горячее блюдо из курицы и холодные закуски. Огай тоже
сделал свой выбор и, когда подошел официант с бутылкой шампанского, они
продиктовали заказ.
Кажется, Мори заказал одно из самых дорогих шампанских, потому что оно было
до невозможности вкусным. Ёсано попивала его, смотря в окно и наблюдая, как
на город опускается вечер. Пора снимать маски.
- Ну что, нравится здесь? – спросил Мори, держа в руках почти нетронутый бокал
с напитком.
- Я немного не вписываюсь в атмосферу, – ответила Акико, не отводя взгляда от

окна. – Предупредили бы заранее, я бы нарядилась.
- Ты и так прекрасна, ни к чему сражать наповал всех посетителей, – его лицо

при сказанном совершенно не поменялось, потому что своим пошлым взглядом
он сверлил её еще когда она вышла из больницы. Но от этого Ёсано нисколько не
напряглась, она была готова к такому повороту событий и решила, что,
67/840
возможно, один вечер стоит подыграть ему.
- А вы, явно, не хотите, чтобы кто-то смотрел на меня так же, как вы сейчас? - он
посмеялся и отвел взгляд. Поймала. - Думаю, я бы тогда не застеснялась
заказать блюда подороже.
- А я бы не застеснялся притронуться к самому дорогому блюду в этом

ресторане.
- Да? И какое здесь самое дорогое блюдо?
- То, на которое угроблено множество времени и сил, – он снова посмотрел на

нее с нескрываемым желанием. – Ты.
Её взгляд был равнодушен. Она знала, что таких мужчин цепляет

хладнокровность и умела её проявлять.
- Как пошло, – процедила она, прислонившись губами к фужеру.
- Думаю, что все мои поступки довольно пошлые. Ведь ты наверняка думаешь,
что это глупо - приглашать свою студентку в ресторан.
- Конечно, но я вас вижу насквозь.
- И что же ты видишь?
- Что у всех ваших поступков есть скрытые мотивы.
- Например?
- Ваш сын, – она поставила пустой бокал на стол. – Почему у него другая
фамилия?
- О, ну здесь всё просто, – Мори же только сделал первый глоток шампанского. –

На самом деле, мы просто не хотели, чтобы все знали, что он мой сын, и
поменяли на фамилию его матери. Видишь ли, раз он пошел по медицине, как и
я, то многие бы делали ему поблажки, зная кто его отец. Да и в больнице бы
думали, что я его опекаю, и он тут вообще по блату.
- Да, неудобно. Наверное так же, как и водить своих студенток по ресторанам.
- Акико, - Мори приблизился, – ты не просто моя студентка, ты моя коллега, и это

- две разные вещи. Если ты не хочешь всего этого, то я могу просто забыть
сегодняшний вечер, и мы разбежимся, как ни в чем не бывало.
Ёсано задумалась. Огай Мори прекрасная партия для любой девушки. Он богат, в
разводе, у него уже взрослый ребенок и благородная профессия. А еще он
обладает невероятной харизмой, обаянием и блистательной внешностью для
своих лет. Хотя Акико даже не знает сколько ему лет. К тому же она
сомневается, что Огай может причинить ей вред, перейти черту и тому
подобное, ведь у нее всегда будут козыри в рукаве. Что она теряет? Ничего. А
что приобретет? Возможно, он все же решит наконец-то почитать её диплом.
- А если хочу?
68/840
- Если ты хочешь, то я буду исполнять все твои прихоти лишь за возможность
прикоснуться снова к твоим рукам.
Этот человек действительно умел красиво флиртовать так, как любят дамы.
Чтобы без грубостей, без пошлостей со всей нежностью, которая была присуща
людям старых поколений. Это цепляло. Не могло не зацепить. Ёсано улыбнулась
и протянула ему руку, тот же обхватил её своими худыми горячими пальцами,
прогладил линии на ладони и приставил её к своим холодным губам, создавая
такой контраст ощущений, что у Акико по коже пробежала приятная дрожь. От
такого она была даже готова простонать, если бы не играла сейчас из себя
герцогиню. Нельзя было выходить из образа, пока рано.
Так она дала понять, что согласна на то, чтобы он за ней ухаживал, но не на
отношения. Это будет уже следующая стадия. Если она действительно нужна
ему больше, чем просто какая-нибудь дырка, то этот дядечка потерпит и не
такое. Ёсано умеет быть стервой и совершенно не стесняется этого качества в
себе.
Все же им принесли ужин, но флирт на этом не закончился. Огай спрашивал у

нее абсолютно всё. Чем она живет, как обычно питается, какую музыку и
литературу предпочитает, не забывая вставлять свои пять копеек
романтичности. Ёсано же, в свою очередь, всё это игнорировала, но не скрывала,
что тоже заинтересована в сенсее. Хотя, на самом деле, ей было ужасно стыдно
за то, что сейчас делает.
Несколько часов назад они общались совершенно формально у хирургического

стола, а сейчас пьют шампанское и говорят о политике. Она так хотела, чтобы
это всё оказалось просто глупым сном, но почему же сама решила продолжить
спать дальше? «Ты ведешь себя как школьница, Акико, как глупая школьница!»
Вечер подошел к концу, и «коллеги» покинули стены ресторана. На этот раз в

машине они оказались не одни, потому что Огай позвонил своему водителю,
чтобы тот отвез их домой. Конечно, каждого в свой.
Пока они ехали, Мори нежно оглаживал её руку, словно заколдованный.
***
Прошел месяц, а за окном становилось всё сырее и холоднее. Почти так же, как и
в комнате Дазая. На протяжении этого месяца он ни разу не включал лампу,
ведь когда он пришел, узнав о смерти Одасаку, то именно этот желтый свет
увидел его мокрое от слез лицо. Оно всегда мокрое от слез, потому что дождь
обычно не идет, когда умирает кто-то близкий для него. Поэтому Дазай его так
любит. Любит так же, как и людей, которые были с ним рядом в эти серые
дождливые дни.
За этот месяц он, человек не отличающийся полнотой, похудел еще больше,

отчего кисти его рук, перевязанные теперь постоянно окровавленными бинтами,
казались аномально крупными. Хотя, на самом деле, его пальцы были такие же
худые, как и всё тело. Ему в рот не только кусок еды не лез, даже глоток
алкоголя. Он просто не видел смысла есть, не видел смысла спать, улыбаться,
ходить на работу, хотя последнее было единственной причиной, почему он пока
69/840
что не загнулся. Пока что.
Кажется, именно такое состояние и называют депрессией. Когда все твои

потребности внезапно выпадают, и ты не можешь больше получать
удовольствие от жизни. Хотя остались у Осаму две потребности: резать себя и
разговаривать с могилой Одасаку. Больше его здесь ничего не держало. Он даже
перестал писать рассказы и совсем забыл, о чем хотел писать свою книгу. Забыл
о том, что у него есть номер Чуи, до которого он недавно планировал
докопаться. Но теперь он думал, что ему совершенно не нужен такой грустный и
болезненный Дазай. Да и в принципе, не нужен. У него, наверное, своих забот
хватает. К тому же теперь Осаму был просто уверен, что всё рядом с ним имеет
свойство скоропостижно умирать.
Эти мысли теперь не отпускали его. Смысл с кем-то сближаться, обрекая этого
человека на обязательную смерть? Так он доставляет неприятности не только
себе, но и другим. Приносит печаль и горе. Прямо мальчик со Смертью на
плечах.
Она, кстати, не отходила от него, но не беспокоила, если бы однажды…
- Все хорошо, теперь всё на своих местах… - это был её голос, высокий и нежный,
такой родной, как будто он уже слышал его раньше в своих мечтах. Сколько раз
он просил её поговорить с ним, и вот она всё же соизволила осчастливить его
своими словами.
- На своих местах? – совершенно не удивленно спросил Осаму, хотя он не

ожидал, что Смерть все-таки станет с ним говорить. Он думал, она не умеет, и он
еще не настолько сошел с ума.
- Да, мы снова вместе, как в старые добрые времена.
- Как мы можем быть вместе, если я жив, а ты ни то, ни другое? – он начал

давиться от слез. – Как мы можем быть вместе, если я даже не могу к тебе
прикоснуться?!
Она легла рядом с ним, и он смог рассмотреть все частички её белого лица.
- Так прикоснись ко мне, – сказала она и закрыла глаза. Осаму протянул руку, но
та прошла сквозь силуэт девушки. – Не так.
- А как?! - Осаму разозлился. – Как я могу прикоснуться к тебе?! Если ты хочешь,

чтобы мы были вместе скажи!
- А хочешь ли ты быть со мной? – она снова распахнула свои белые очи.
- Хочу, - Дазай сглотнул и вытер слезы. – Ты единственная, кто у меня остался.
- Тогда ты уже знаешь, как это сделать, – ответила Смерть и пропала, оставив
Дазая в полном одиночестве.
***
- Эх, Одасаку, почему женщины такие непонятные? С мужчинами всегда как-то
70/840
проще... – говорил Дазай, сидя в баре «Люпин», где встретил Оду однажды.
- Не знаю, у меня с этим не было проблем.
- Говорит человек, который, вообще-то, в разводе. Хотя по ней не было видно.

Она всё время представлялась, как «твоя жена» и никак иначе, – Осаму отпил
немного любимого виски со льдом. Рядом на стойке стоял такой же стакан,
полный, специально для несидящего здесь Оды.
- Вообще-то, она очень милая, и ты сам в этом убедился. Мы ведь хотели с ней
сойтись.
- Я так и понял.
- Ты погрустнел…
- Да просто, знаешь, всё это время я думал о том, как много тебе не рассказал. Я
не рассказал тебе про свое детство, не рассказал про первую пьянку, про то, что
месяц назад попал в больницу не рассказал, историю про женщину и детей не
рассказал. Не рассказал, как в этом баре, дожидаясь тебя, встретил мужчину
своей мечты. Не рассказал, что мне было плевать, ведь, на самом деле,
мужчиной мечты весь этот год для меня был ты, Одасаку. Я не сказал, как
сильно тебя люблю. Как хочу с тобой и Сакурой поехать в путешествие, привезти
общие фотографии, есть мороженое, купаться в море и зарывать друг друга в
песок. Ха-ха-ха… вы бы сделали мне песочный гробик. Я так жалею, что не
сказал тебе всего этого, когда была возможность. Я впервые о чем-то жалею в
этой жизни, но сейчас я не пожалею о своем поступке. Я не хочу быть со
Смертью, я хочу быть с тобой в этом баре и пить виски, – по его щекам снова
скатывались слезы, но голос не дрожал.
Когда Дазай вышел на улицу из бара, то понял, что алкоголь быстро ударил в
голову на голодный желудок. Он зашел в магазин и на оставшиеся деньги купил
недорогой растворитель. Выйдя из магазина, он присел на лавку прямо с видом
на море. Прекрасное место, чтобы умереть.
- Твое здоровье, Одасаку, – и Дазай, открыв крышку, сделал несколько глотков

растворителя.
71/840
Глава 6. Чистый лист.
На часах почти одиннадцать, и Ёсано не может вспомнить, когда в

последний раз возвращалась так поздно. По-моему, было пару раз, когда она
встречалась с Каджи, который вечно её задерживал и уговаривал остаться
ночевать, но Акико не могла себе такого позволить, потому что знала отношение
отца к таким задержкам.
Фукудзава Юкичи не лез не в свое дело, пока дочь не переходила все границы,
но она этого почти никогда не делала. Разве что порой ей не хватало чего-то
женского. Чтобы её кто-то баловал, носил на руках, в общем был для нее
принцем. Этого не хватает каждой девушке, и каждая девушка понимает, что
таких принцев просто не существует. Так и думала Акико, пока не встретила
Огая Мори, который сейчас подвозил её на своем черном мерине. Пускай,
конечно, поводья были у кучера, но сегодня принцу это простительно, так как
шампанское не только было в его крови, но и в голове. Вообще-то, так же как и у
самой Ёсано.
Однако этот принц её пугал. Наверное, своей формальностью, ведь он и правда

теперь трогал только её руки. Такое ощущение, что чуть-чуть и он начнет их
облизывать, отчего Акико не выдержит, отберет у доктора его игрушку и
скажет, что это последний такой его вечер в её компании. Но он не переходил
границы. Прямо, как будто они заключили контракт.
Она даже не знала, было ли ей жаль его или себя. Они, в общем-то, оба получали
своеобразное удовольствие от этого вечера. Мори ухаживал за Ёсано, а она
позволяла ему это делать. Интересно, он когда-нибудь перейдет границы и
двинется дальше рук? Или будет ждать, когда Акико сама позволит ему это
сделать? Честно говоря, она бы с радостью отдалась профессору уже сейчас в
этой машине, но нормы морали очень глубоко засели на полочке в её голове. Она
была рождена леди и ей же и умрет, ни за что не дав себя опорочить таким
легкомысленным поведением. Хотя и настоящие свои действия она считала
крайней степенью легкомыслия.
Встречаться с Каджи, сокурсником – это одно, встречаться с действующим

главным врачом и профессором медицинского университета – совершенно
другое. И, как бы не было странно в её ситуации, последнее – намного
извращеннее первого.
Совсем скоро они начали приближаться к её дому, адрес которого она назвала
водителю. Черт, он ведь теперь будет знать, где она живет. Не очень-то хорошо,
а то еще заявится. Когда водитель остановился около её дома, Огай напоследок
поцеловал ей руку, и она выбежала из машины, как будто спасалась от маньяка.
Но ей было весело, на самом деле, проводить время со взрослым человеком. Это
намного интереснее времяпровождения с одногруппниками, вот только Юкичи
не должен знать.
Как она и думала, он встретил её почти у порога.
- Долго же ты, - сказал он. Сейчас она поняла, что если бы была одета более
официально, то это казалось бы еще подозрительнее, нежели то, что она вышла
из дорогой машины, – я тебя совсем заждался.
72/840
- Заболтались с друзьями, и я не уследила за временем, – хорошо, когда Юкичи
не знает, что Ёсано все время говорит эту фразу, когда врет, – так что, я,
пожалуй, сразу в душ и спать, а то завтра надо наверстать упущенный вечер.
- Можно спросить?
Тут Ёсано поняла, что просто так от отца не отделается. Ну всё, он точно видел
машину…
- Что такое?
- Что за повод такой, раз вы впервые за столько лет гуляете? – Фукудзава умеет
задавать компрометирующие вопросы, и Акико эту черту в нем просто
ненавидела, потому что она заставляет её завираться дальше.
- Месяц полноценной практики. Да и вообще, мы очень редко собираемся, то есть

никогда. А это последний год, скоро диплом защищать. Надо хоть раз
повеселиться от души, особенно в такие мрачные деньки этого не хватает.
- И правда что…
- Прости, что заставила волноваться, я не знала, что так задержусь.
- Дело молодое, я и сам любил погулять с друзьями, так что не осуждаю тебя. Ты
ведь даже трезвая.
- Мы выпили немного шампанского, но, наверное, да, – вообще всю пьяную

веселость как рукой сняло, когда начался разговор с отцом. Его всегда суровый
взгляд отрезвлял даже наркоманов.
- Ладно, иди спать, раз устала, – сказал он и направился в комнату.
- И тебе спокойной ночи.
Юкичи никогда не относился к ней с особой нежностью, с которой подобает

относиться к дочерям. Он был суровый и этим воспитал не менее суровую Ёсано,
как к себе, так и к остальным. Они оба обладали стальными кулаками и такой же
стальной волей. И это всегда притягивало людей, особенно таких, как Мори
Огай, который был близок с ними обоими и находил в них невероятное сходство.
Однако ей и правда не хватало нежности. Наверное, всё же поэтому она

согласилась быть личной ручной принцессой Мори, куклой, на которую можно
смотреть, но трогать очень редко. А он только и любил такие холодные
отношения. Любил прогибаться ради того, чтобы его очередная принцесса
почувствовала себя королевой. У всех есть свои слабости. И они оба этими
слабостями друг друга сейчас пользуются ради личной выгоды. Правильно ли
это? Даже радостная, набалованная и слегка пьяная Акико понимает, что нет. Но
кто её сейчас осудит? Ведь никто не узнает об этой связи.
Поэтому, довольная, но слегка напуганная своим поведением, Ёсано вышла из

душа свежая и свалилась на кровать, пытаясь отвести от себя все эти глупые
мысли и надеясь, что весь этот бред – её очередной глупый сон.
***
73/840
Знакомый запах. Что это может быть? Неужели Фёдор был прав, и Осаму Дазай
попал не в Ёми*, а в христианский ад? Почему он так решил? Потому что его
опять окутал знакомый запах реанимации, которую он так ненавидел.
Неужели он выжил? После того, как почти осушил всю упаковку растворителя?
Почти, потому что его очень быстро схватило. Он упал со скамейки, схватился за
живот, и боли внутри начали мучить бедный, исхудавший организм Дазая. Перед
глазами всё начало плыть, и он понимал, что не может бороться с желанием
выплюнуть все свои внутренности.
Когда он открыл глаза, то осознал, что это и правда не ад, и он действительно

жив.
«Да твою ж мать нахуй! Да не может этого быть!» - всё, что было в голове в этот
момент. Он мягко говоря, негодовал от происходящего. Всё что угодно, но
только не эта сраная жизнь. А может, ад Осаму Дазая – это вечные попытки
умереть, а он на самом деле умер когда-то давно и вынужден постоянно это
делать? Да нет, бред какой-то…
Вообще, он хорошо помнит, что его очень быстро окружили люди, потому что
пройти мимо человека, который валяется рядом с тротуаром и блюет пеной с
кровью, было просто невозможно. Дальше всё как в тумане. Какие-то отголоски
сознания могли нарисовать ему то, как его откачивали, делали промывание
желудка, но сейчас это казалось сном, так как в результате он всё же откинулся
от болевого шока. Жаль, что не откинулся навсегда. И почему он не испробовал
метод с лодкой? Профит же.
К сожалению, придется открыть глаза. Потому что лежать и притворяться

спящим - лишь оттягивает время до следующей попытки. В следующий раз он
точно сделает так, как Чуя посоветовал. «Как доктор прописал», - усмехнулся
про себя Дазай.
Когда он открыл глаза, пройдя все муки реанимационного отходняка, был рад,
что ему даже сейчас не поставили зонд. Он еще после автокатастрофы
воспринимал его хуже, чем мочевой катетер, который поставили и в этот раз.
Без него, родного, никак в реанимации нельзя.
В общем-то, всё было так же, как и в прошлый раз, разве что в теле было
ужасное онемение, будто у него нет конечностей, из-за чего Осаму и не сразу
понял, что всё-таки жив. Но в реальности это было действие огромного
количества анестетиков, которыми его, наверное, до сих пор накачивают через
капельницу, ведь без них он бы ощущал невероятную боль в животе и во всем
теле.
Медсестра заметила, что он проснулся и подбежала проверить его состояние.

Она увидела, что зрачки на свет реагируют нормально, но понять, что он ей
пытается сказать, она не могла. Осаму всё так же просил воды, но из-за полного
онемения всего тела речь его была помятая. Но она все-таки поняла чего он
хочет и подала ему заветный стакан с водой. Всё так же через трубочку. Правда
сейчас иначе и не могло быть, ведь Дазай и рукой еле шевелил.
В отделение забежала знакомая фигура медсестры. Именно она в тот раз
74/840
сообщила, что Ода мертв. Девушка положила какую-то папку на стол и
проинформировала другую сестру об этом. Осаму она не узнала, и это, наверное,
хорошо.
Потом Дазай опять закрыл глаза и начал ждать чуда. Может, его все-таки убьют?
Ну просто так, хоть раз в жизни врачи не захотят возиться с глупым
самоубийцей и просто оставят его на произвол судьбы. Было бы шикарно.
Правда, придется помучиться после анестезии какое-то время, но результат того
стоит.
Только-только Дазай решил, что может отдохнуть и опять окунуться в свои

мысли, как его опять пришли мучить. Кто-то со всей дури начал херачить его по
щекам.
Когда Осаму открыл глаза, то белые стены реанимации моментально засияли

всеми цветами радуги, кроме голубого, ведь голубым был тут только Дазай и
глаза человека, что разбудил его от этого сна.
«Может я просто Белоснежка? - думал он, с тупой улыбкой пялясь на Чую в

белом халате. – А это мой принц, и он меня сейчас убьет, кажется…»
Лицо Накахары было нечитаемо, потому что скрывалось за маской, а еще он был
в шапочке, но спутать его с кем-либо другим Дазай не мог, потому что эти глаза
и эти торчащие во все стороны рыжие волосы он запомнил раз и на всю
оставшуюся жизнь… стоп!
Чем занимается Накахара?!
Он же, вроде…
«Че-е-ерт, нет, только не это! Всё, что угодно! Пожалуйста, Чуя, скажи, что ты
пришел меня убить, только не суй мне всякие вещи, куда попало, я это довольно
плохо переношу! Нет, не надо! Не-е-ет!» - у него началась внутренняя истерика,
кажется, еще хлеще, чем когда он осознал, что жив.
Чуя выглядел так, будто всю жизнь мечтал именно о такой работе. Работе,
которая заставляет пациентов страдать, ведь чаще всего эндоскопия
проводится без наркоза, если только за него не заплатить. Но Дазай был
пациентом, который поступил экстренно, поэтому и процедуру ему будут
выполнять в лучших традициях этой больницы. Один из лучших работников, спец
своего дела, сам Накахара Чуя соизволил один подняться на двенадцатый этаж
и лично провести процедуру гастроскопии, казалось бы, такому совершенно
обычному пациенту, как Осаму Дазай.
- Фдо ды фобиваефся деать? – мямлил пациент, наблюдая, как Чуя раскладывает

у его ног аппарат и надевает голубые перчатки так сексуально, параллельно
сверля его не менее сексуальным взглядом. Ну почему он такой только на
работе?
Господи, как же Чуя мечтал об этом! Он мечтал об этом еще тогда в баре. Дазай
так сильно бесил его своей наглостью, что первым желанием, пришедшим в его
голову, было провести данную процедуру. Издалека казалось, что Накахара
действительно сиял и хорошо, что за маской не было видно его садистской
улыбки, будто он собирается проводить действительно ужасный и мучительный
75/840
эксперимент над человеком.
- О-о-о, - радостно, что совсем не было характерно для Чуи, которого знает
Осаму, сказал врач, – я слышу, что лидокаин* вам не нужен, тогда приступим…
- Фьюя, е адо, дафай похофоим как фрофые люфи, – если бы не огромное

количество анестезии, то Дазай бы сейчас рвал и метался, но сил на это
совершенно нет. У него нет выхода, его загнали в клетку. – Фы фэ внаеф фто я
холофый фуифыдник, и фто это неовявафельно.
Чуя лишь только продолжил что-то настраивать в гастроскопе, но потом

положил его и подошел к Дазаю, заглянул в глаза и нежно провел пальцем по
его губам, слегка оттянув вниз нижнюю и приговаривая:
- Давай, милый мой, открой свой ротик для дяденьки-врача.
В этот момент Дазай думал, что потеряет сознание, потому что лицо Чуи
оказалось очень близко, и глаза смотрели с такой лукавой нежностью, будто он
хотел сделать ему очень приятно, но это было неправдой. Ох, если бы не наркоз,
если бы не непрекращающиеся боли, у него бы от такого вида уже стояло, если
только, несмотря на огромное количество лекарств, не стоит и сейчас.
Осаму не знал, что ему делать. Он от таких слов и правда хотел открыть рот, но
впал в ступор.
- Ну давай, не заставляй меня ждать, я уже не могу, – говорил Чуя удивительно

милым и высоким голоском. Как же он классно, забавно и одновременно пошло
это делает.
Дазай просто не мог сопротивляться, он открыл рот с не менее пошлым «А-а-

а…», тогда Чуя так же нежно своими пальчиками в латексных перчатках вставил
ему загубник, чтобы рот Осаму больше закрыть не смог. Прямо-таки
своеобразная расплата за свою болтовню. Он точно не в аду? Но если ад
выглядит так, то он вечность готов отдать, чтобы слушать такие пошлые
приговаривания Накахары.
Когда заткнуть пациента всё же удалось, Чуя отошел и вернулся к своему

любимому гастроскопу. Взяв его, он еще раз кинул на Осаму взгляд, и даже с
маской было понятно, как широко он улыбается, не стесняясь перед Дазаем.
Чуя сполоснул конец гастроскопа и подошел к уже заждавшемуся, или не очень,

пациенту.
- Ну что, мой зайка, поехали? – сказал он и быстро засунул конец ему в рот,
добавив снова высоким голоском: – Язычок опусти, а то мне неприятно.
Он толкнул конец гастроскопа ему прямо в горло со всей присущей Накахаре

жестокостью, что заставило Дазая издать характерный звук. Такое ощущение,
что Чуя получал от этого такой заоблачный кайф и готов был выйти на работу
даже ночью.
- О да, наконец-то я внутри тебя, - сказал он, не отрываясь от окуляра, через

который он, собственно, и наблюдал картину внутри.
76/840
Сказать, что Дазаю было неприятно, всё равно, что не сказать ничего. Наркоз
постепенно отходил, так как его уже не прокапывали, и он всё лучше ощущал
внутри себя нечто инородное. Образ Чуи размывался, так как глаза начали
слезиться, изо рта сквозь загубник на пеленку капала слюна. Нет, ну точно
какой-то извращенец придумал эту процедуру. Такой же извращенец, как и
врач, что её сейчас проводит.
- Надеюсь, у тебя нет СПИДа, потому что по ощущениям все признаки, – сказал
он. – Не хочу портить свой гастроскоп. Нет, правда, что с тобой произошло? У
тебя внутри такая срань, все стенки желудка поизъедены, микрофлора ни к
черту. Ты чего-то наглотался, горе-самоубийца? Так вот жрать всякую гадость –
это самый тупой и сложный способ сдохнуть, потому что вся дрянь легко
вымывается.
Он еще минуту осматривал его внутренности, а затем вытащил инструмент,

укладывая его на пеленку.
- В общем, ничего, кроме множества воспалений, – Чуя снова подошел к нему, и

снял загубник. Вообще-то, это должна делать медсестра, но, услышав фамилию
пациента, он сказал, что Хигучи может и отдохнуть. Тут надо было всё делать
самому. – Поправишься быстро, пей лекарства и не пей алкоголь. Вообще, там
много чего еще жрать нельзя при воспалении, но тебе об этом доктор в
отделении расскажет.
Дазай все равно был очень слаб и, когда Чуя заметил, что тот не может
нормально дотянуться до простыни, чтобы вытереть себе рот, то старательно и
ласково вытер ему лицо.
- Тебе понравилось? – спросил он снова желанным и пошлым шепотом.
- Своеоблавные ощущения, - Дазай уже говорил лучше, но также хорошо начал

ощущать боль в животе.
- Делал бы такое тебе каждый день.
Затем врач собрал инструмент и двинулся прочь из реанимации, но Дазай все

еще мог наблюдать его через стеклянные двери. Вот он вызывает лифт, вот
копается в телефоне, вот он ловит взгляд Осаму и мило подмигивает… стоп
что?!
«Он подмигнул мне, боже, какой милашка!»
Однако сразу же после этого он исчез в дверях лифта. Дазай даже толком не
понял, какие чувства испытал во время этой процедуры. С одной стороны, это
исследование, но с другой, её делал Чуя и, о боже, как он это делает... Как будто
и правда был рожден доминировать над людьми. Под такого бы Осаму сам
прогнулся с его ласковой настойчивостью и умением играть в пидора.
После этого Дазай решил, что не будет умирать, пока хоть раз еще не увидит
такого Чую, хотя и сейчас можно умирать спокойно. Но с другой стороны, Смерть
опять прошла мимо, а это значит, ничего не изменилось. Она обманула его.
Может, она имела в виду что-то другое? Может, она хочет, чтобы всё оставалось
вот так? Если это и правда неизлечимо попытками суицида, то Дазаю пора в
77/840
психушку, и сейчас он уже собирался туда добровольно. А что? Галлюцинации
есть? Есть, при чем уже со звуком. Попытки самоубийства? Давно. Полнейшая
каша в голове и уверенность, что все люди рядом с ним обречены на погибель?
Естественно. Тут даже и думать нечего, пора менять плащ на смирительную
рубашку. «Эй, сестра, вы привезли меня не в ту больницу!» - смеялся про себя
Дазай.
Всё вокруг опять посерело, и Осаму снова почувствовал внутреннюю истерику и

огромное количество печали, подбирающейся к горлу и глазам. Он когда-нибудь
перестанет реветь, а то самому от себя противно? Слезы для него вообще были
не свойственны, но это, вроде, нормально плакать, когда твоя жизнь – штука
дерьмовая.
Интересно, а Смерть еще придет? И что она ему скажет? Дазай до сих пор не мог
отойти от того, что она может говорить. Интересно, о чем можно поговорить с
галлюцинацией? О том, какая хуевая погода за окном, и что у власти
дегенераты? Вряд ли её это интересует. Надо будет все-таки спросить её о
личном психическом состоянии. Это-то она должна ему поведать. Заодно и
проверим, галлюцинация это или какая-то долбанная мистика. Хотя в долбанной
мистике, происходящей вокруг, Осаму был уже давно уверен.
От наркоза он отошел только к вечеру, однако прочими анестетиками его

пичкать продолжали, потому что при малейшем проявлении чувств возникало
желание вытащить из себя желудок.
На следующий день его и правда перевели в стационар абдоминальной

хирургии, где доктор назначил ему строгую диету. Теперь Дазаю нельзя есть
ничего жаренного и соленого. Да и вообще сейчас можно только молочные
продукты и то редко, исключительно, чтобы он не загнулся от голода. Так же
ему выписали огромное количество всяких лекарств, большинство из которых
назначили внутримышечно. То бишь, их придется колоть. Уколы Осаму не любил,
но терпел, сам испортил себе желудок так, что через него лекарства решили
даже не вводить, хотя, казалось бы, это даже глупо, лекарства и должны были
воздействовать на него.
Дазай не стал забивать себе голову тем, почему ему придется страдать от
инъекций и просто стал следовать плану своего лечения. Курить ему запретили,
но он и сам не помнит, когда это делал в последний раз. Не до этого было, да и
не хотелось. Жаль, что теперь он не сможет утолить свою ненасытную печаль
стаканчиком с виски, так как диету ему прописали на несколько месяцев.
А может, просто запустить себя и на этом умереть? Неплохо выйдет, если только
Осаму не обеспечит себе хронические боли на всю жизнь. Но сейчас он понимал,
что это всё бред и что надо было просто опробовать метод с лодкой.
В больнице его оставили на две недели, как раз, чтобы он привык к диете и
проколол курс лекарств. Доктор сказал, что к этому времени боли должны
утихнуть, и он сможет спокойно выходить на работу.
Кстати, Дазай все же позвонил Ацуши и сказал ему, чтобы тот забежал домой за
сменными вещами и ноутбуком. Надо превращаться обратно в человека и
начинать писать. Благо, когда его госпитализировали, он не потерял ключи от
дома и телефон, поэтому все эти вещи ему вернули после того, как Осаму
перевелся в стационар.
78/840
Ему назначали в течении недели еще много обследований. Как знакомые ФВД и
ЭКГ, так и рентген, анализы крови, мочи. Последние показывали, что в нем еще
оставались частички мыла, но, к счастью или сожалению, он сразу после
принятия растворителя начал блевать, отчего всосаться успела очень малая
доза вещества. Да уж, организм его никогда не подводил.
До выписки оставалось три дня, а Дазай уже перечитал почти всё самое
привлекательное в библиотеке. На то, чтобы что-то писать мотивации и идей не
было. Хотя у него появилась пара задумок, как раз по медицинской тематике.
Была у него идея написать о какой-нибудь интрижке в стенах больницы между
коллегами, но его познания об устройстве больницы были невелики, поэтому эту
идею он закопал подальше.
Продолжая бессмысленно бродить по коридорам отделения, он наткнулся на

знакомую фигуру в белом халате.
- Привет, Рюноске, ну как работается? – весело подбежал к ординатору Дазай,

совершенно отринув депрессивные мысли.
- Неплохо, вот заскочил занести историю. Накахара-семпай сказал, что вы тут

опять из-за очередной попытки?
- Да, опять неудача, представляешь?
- Неужели сдохнуть так трудно?
- Не то слово, я сам не думал, что это так сложно, когда впервые брался за эту
затею. Ты, кстати, выглядишь значительно лучше.
- Да, я бросил курить и начал нормально спать.
- Вот видишь, это потому что я пожелал тебе доброго здравия!
- Да нет, это просто отец поспособствовал. Дал мне дополнительный выходной.
- Удобно иметь связи в медицине.
- Ну, это Накахара-семпай за меня просил. К тому же он взял под свое крыло
ужасно безответственную медсестру Хигучи. Как же она меня раздражает,
постоянно лезет и навязывает свою помощь, когда этого не требуется.
- Ну, это ведь хорошо, когда есть тот, кто тебе помогает.
- Я ненавижу, когда помогают, если я об этом не прошу. И вообще, я лучше

сделаю всё сам.
- Ну, возможно, где-то ты прав. Однако взваливать на себя всю ответственность

глупо. Посмотри на меня! Я совершенно безответственный, и это делает меня
таким неповторимым!
Акутагава лишь фыркнул, распрощался с пациентом и удалился в сторону

лифтов. Интересное воспитание у этого парня, точнее полное его отсутствие.
79/840
Вечером Дазай в палате остался один, его соседа увезли на операцию и должны
были перевести на время в одиночную палату. Поэтому в карты ему будет опять
не с кем играть, но, по крайней мере, ему остается всего три дня, а значит
потери невелики. Он сможет насладиться одиночеством в компании книг и
игрушек на ноуте.
Часы показывали шесть. Можно было бы лечь спать, так быстрее растратить
лишнее время, но его ждали уколы. Повалявшись еще полчаса и погоняя ворон,
Дазай все-таки проследовал в процедурный кабинет, где сестра уже
приготовила все необходимое и сделала инъекцию. Осаму уже привык к уколам,
и это перестало быть пыткой.
Затем он вышел из процедурки и направился обратно в палату. Когда он открыл

дверь, то заметил, что там кто-то есть.
В палате было темно и только синий свет от уличных фонарей мог дать какое-то
представление о том, что находится в помещении. Прямо перед окном стоял
стол, на который облокотилась невысокая и до боли знакомая фигура. Так как
свет падал ей на спину, то лицо оставалось в тени, но, если дать фантазии верх,
то могло показаться, будто у посетителя глаза горят красным.
- Какая встреча! – заголосил Осаму и поспешил зайти в палату, прикрыв дверь. –

Не ожидал вас здесь увидеть в столь поздний час, Чуя-сан, какими судьбами вы
решили посетить мою скромную обитель?
Он приподнял лицо, и свет все же смог нарисовать на его лице не очень

довольную гримасу.
- Да так, - Накахара оттолкнулся от стола, – решил проведать старого приятеля.
- Правда? - Дазай подошел к нему. – Неужели ты все-таки согласен на ночь

вместе? Я не ожидал, что это будет здесь, но раз ты любитель экстрима, то я не
буду возражать!
Кулак Чуи моментально полетел в живот Осаму, заставив последнего

скрючиться от боли, которая усиливалась фактом наличия воспаления желудка.
Он сдавленно простонал и присел на кровать.
- Я думал, в этот раз ты будешь нежнее…
- А что, в прошлый раз было приятнее? Тогда я могу сгонять за гастроскопом…
- Нет-нет-нет! Я всё понял. Знаешь, я на самом деле очень обрадовался тому, что
ты сделал только гастроскопию, потому что другую процедуру я бы вообще не
вынес.
- Считай, что я тебя пожалел, – он сел обратно на стол. – Ну, рассказывай, что у
тебя произошло и почему ты опять здесь.
- Серьезно? – Дазай наконец-то выпрямился. – Ты пришел, чтобы узнать, как у

меня дела?
- Ну да, мне интересно. Ты был каким-то подавленным, как будто это не просто
очередная попытка.
80/840
- А я думал, что по мне не видно…
- Давай, что там? Очередной хахаль отшил тебя, и ты с горя решил накидаться
растворителем?
- Ну, вообще-то, - Осаму это немного задело, – это не так, а еще это не твое дело.
Накахара округлил глаза от удивления. Кажется, в этот раз его обаяние не

сработало, и Дазай больше не хочет говорить о себе.
- Но ты же сам хочешь мне это поведать, - Чуя слез со стола и сел на кровать
рядом с Осаму, слегка откинувшись назад. – Не будь сучкой, я же вижу, что тебе
плохо.
- А ты, типа, мой психолог?
- У меня есть некоторый опыт в этом дерьме, так что да, сейчас я твой психолог.
- Тебе правда интересно? – Дазай улыбнулся и посмотрел на врача. – Это вгонит

тебя в депрессию.
- Не то, чтобы мне интересно… - Чуя выпрямился. – Мне просто скучно, и я

решил, что могу развлечь себя, послушав одну из твоих охуительных историй.
- Необычный способ развлечься…
- У меня вообще всё необычное.
- Пра-а-вда? – спросил Осаму уже веселым тоном. Чуя снова дает какую-то
информацию о себе. – Я хочу знать подробнее.
- Сначала расскажи мне, что с тобой произошло?
- Э, нет, – Дазай отвернулся. – Я тебе и так много чего наговорил. Твоя очередь.
- О, боги… - Накахара опять пересел на стол и взглянул на Дазая. – Что ты

хочешь обо мне узнать?
- Ну, что у тебя за интересы такие необычные?
Чуя задумался. Все его интересы были настолько необычными, что уж лучше бы
о них никто не знал. С другой стороны, Дазай выпишется, и они, возможно,
больше не встретятся. Хотя Накахара верил в это с трудом. Да и вообще, он сам
пришел сюда.
- Ну например, - начал он свой рассказ, – в моем плейлисте ты можешь найти как

традиционную народную японскую музыку, так и американское ретро.
Современные жанры я ненавижу, а вот рок обожаю. Мне нравится блюз, кантри,
фолк и незатейливые авторские песни.
- О, - начал Дазай, – мы с тобой в этом похожи. Я вот тоже больше люблю

инструментальную музыку. Не такие уж и необычные у тебя интересы.
81/840
- А еще у меня стоит на маленьких девочек и я обожаю, когда мне делают
больно, – на одном дыхании выговорил Чуя.
Осаму удивленно на него посмотрел и не смог сдержать улыбку, что расползлась

по всему его лицу. Что-что, а вот такое он сейчас не ожидал услышать.
- Довольно банально, - просмеялся Дазай.
- Это то, что я могу тебе рассказать, - уже спокойно ответил тот, – потому что
остального я и правда стесняюсь.
- Ты хочешь сказать, что это самое лайтовое из твоих предпочтений?
- Ну, да. Остальные слишком отбитые… - Чуя засмеялся. Неужели он что-то такое
представил? – Хорошо, еще я… нет, не буду говорить…
- Ну скажи…
- Хорошо, но не удивляйся, почему это все связано с сексом! – он сглотнул. – Я

обожаю всякую хрень типо монстров, фури и тому подобный бред. Не осуждай
меня! Мы в Японии, и ты не посмеешь меня осудить!
Дазай залился смехом во все горло. У всех свои предпочтения, ничего не

поделать.
- Хорошо-хорошо, не буду. Мне вон нравятся мальчики в платьях, так что всё
нормально.
Чуя прикрыл лицо руками. Ему было ужасно стыдно за всё это, он точно не
ожидал, что всё обернется такими откровениями. Но что поделать, за всё надо
платить.
- Так, теперь рассказывай, что с тобой произошло?
- Ну, это не очень весело, – Дазай сразу стал серьезным. – Вообще-то, я уже
месяц не могу выбраться из депрессии, потому что самый важный для меня в
этой жизни человек погиб.
Чуя насторожился. Дазай говорил, что это очень похоже на проклятье. Но сейчас
и самому Накахаре стало не по себе.
- Ты серьезно? Твой друг Ода?
- Да, я не знаю, его… его подстрелили на задании, и он скончался. Сам главный

врач оперировал его, но всё равно не смог ничего сделать. Одасаку потерял
много крови.
Чуя помрачнел. Он не мог понять, как тяжело Дазаю каждый день смеяться и
улыбаться другим людям, хотя внутри него огромная боль из жизней, которые
оборвались.
- Мне не стоило об этом спрашивать.
- Нет, ты же мой психолог, ты должен знать, что меня гложет.
82/840
Накахара посмотрел на него и улыбнулся. Действительно, кто теперь, если не
он?
- Знаешь что, Дазай, – он спрыгнул со стола и встал прямо перед Осаму, – вот
возьми и живи назло всем.
- Это очень трудно, когда последние твои десять лет были посвящены попыткам
убить себя. К тому же на зло кому? У меня никого не осталось.
- Тогда живи для себя. Ты же не заслужил смерти, поэтому и не можешь умереть.
- Интересный довод, хотя я принес столько неудобства всем вокруг.
- Да, особенно мне, - промямлил Чуя. – Нет, я всё понимаю, но портить свой
организм и заставлять меня лишний раз подниматься в реанимацию, щуриться в
окуляр гастроскопа – это край наглости. Вот делать мне больше нечего, как
лечить самоубийцу.
- Ну, если ты так хочешь, то я могу тебе отплатить.
- Ой, только не предлагай всякую пошлоту, иначе я опять тебе врежу. Имей в
виду, что я занимался боксом!
- Правда? О, ты опять что-то о себе рассказал! Делаешь успехи!
- Как же, - фыркнул он.
- Нет, я просто хотел предложить тебе сходить куда-нибудь вместе.
- Я не пойду с тобой на свидание.
- Так это будет просто дружеская встреча!
- Ладно, я подумаю, но ты должен мне пообещать, что в ближайший месяц не

поступишь в эту больницу снова! А лучше вообще не будешь стараться умирать,
потому что это выходит у тебя ужасно. Найди другое увлечение.
- Эх, это очень сложно, – протянул Осаму. – Смерть постоянно подталкивает меня
на новые попытки. К тому же у меня за спиной такой груз прошлого, который
очень тяжело тащить.
- Знаешь, что я тебе скажу, Осаму, - он присел напротив. За всё это время Чуя
несколько раз сменил свою дислокацию, как будто его раздирали скрытые
эмоции, и он не мог усидеть на месте. «Настоящий холерик», - подумал про себя
Дазай, – отбросить прошлое очень просто. Представь, что твоя жизнь – это
изрисованный лист бумаги. Всё, что тебе надо – это ластик, которым ты сможешь
стереть свои рисунки и нарисовать новые. И только ты выбираешь, что обвести
ручкой.
- А что, если там уже нарисовано ручкой?
- Тогда просто переверни лист, Дазай.
83/840
Он задумался. Осаму всегда давал советы всем вокруг, как справиться с той или
иной проблемой, хотя со своими совладать не смог. Однако он явно видел
разницу между ним и Накахарой. Врач знал, о чем говорит, потому что сам когда-
то сумел отогнать от себя призраков прошлого. Это было свойственно и Одасаку.
Эти люди действительно пытались ему помочь, и Дазай ценил это больше всего
на свете. А сейчас он понял, что Чуя – не просто красивый мальчик и умелый
врач, а еще и неплохой философ. Неужели он снова нашел человека, с которым
можно обсудить его любимую тему?
- Наверное, ты прав, – он улыбнулся, – и я просто себя накручиваю.
- Ты не накручиваешь, вокруг тебя и правда пиздец. Вот только обращать на это

внимание или нет – твой выбор. Я вот давно смирился со вселенской задницей и
мне будет срать, даже если меня выпрут с работы, я просру диплом, а из
квартиры выгонят за неуплату. Всё потому что я выше этого, выше ебучих забот
обычных людей. Я бы мог стать заведующим отделения эндоскопии, но мне на
это срать. Я бы мог не орать на персонал, но мне срать, что обо мне подумают.
Единственное на что мне не срать, так это на чувства других людей, поэтому я
пытаюсь им помочь по мере возможностей. Но никогда не переходить границы.
И знаешь, что? Пускай меня все ненавидят, пускай у меня нет друзей, пускай я
бухаю, как черт, но мне нравится такая жизнь. Она моя, и я получаю от нее кайф,
от каждой минуты. Тебе, Дазай, нужно просто найти то, от чего ты получаешь
кайф. То, из-за чего ты видишь смысл жить дальше. Может, ты уже нашел, но из-
за того, что накручиваешь себя, не можешь увидеть истину. Просто присмотрись
к себе и к тому, что вокруг тебя. Найди то, что способно окрасить даже эту
темную палату. Кстати, че мы в темноте сидим?
- Не знаю, включить свет?
- Да мне так вообще-то уютнее…
- Мне тоже, - усмехнулся Дазай и начал вглядываться в лицо Чуи, что было
совершенно серьезным в этой темноте. – Особая атмосфера.
- В общем, я думаю, ты меня понял. Я не пытаюсь тебе навязывать свою точку

зрения и не говорю, что она правильная. Просто так правда проще. На самом
деле, - Чуя встал и посмотрел на дверь, – у меня тоже есть свои тараканы, я
совершенно не умею владеть собой.
- Да, я заметил, учитывая, что ты бьешь меня при любом удобном случае.
- Нет, - он снова повернулся к Дазаю, – это не то, на самом деле, это выглядит
намного хуже. Что-то вроде нервного срыва от любого малейшего
раздражающего агента. Странно, что на тебя я еще ни разу не сорвался, хотя
бесишь только так.
- Я компенсирую твои эмоциональные затраты своим космическим обаянием и

блистательной улыбкой. Ты отвлекаешься и не можешь ничего сделать.
- Конечно-конечно, - Накахара злобно фыркнул. – В общем, поправляйся и вали из

моей больницы, чтобы я тебя здесь не видел, обмудок бинтованный, и даже не
пытайся прикончить себя. Узнаю, вышвырну из окна нахер, и тогда ты точно
сможешь помахать ручкой этой жизни. Тебе все ясно, Дазай?!
84/840
- Предельно ясно, Накахара-сан, будет выполнено.
- Что именно выполнено?
Дазай заулыбался, а потом не смог сдержать смех. Чуя подбежал и начал

несильно дубасить его кулаками по спине.
- Всё, пошел я домой. Лечись, придурок.
- Пока, Чуя, буду ждать нашей случайной встречи.
Он снова фыркнул и вышел из палаты. Дазай считает, что такие встречи

случайными не бывают, особенно если их спланировать. Поэтому он решил
попытаться наладить контакт с этим агрессивным типом, ведь выходить из
образа самоубийцы надо постепенно.
Интересно, а что у Чуи случилось в прошлом, раз он так рассуждает о жизни?
*Ёми - в японской мифологии подземное царство, страна мёртвых;

*Лидокаин - местное обезболивающее, обычно применяется, как спрей для
полости рта.
85/840
Глава 7. Его душа - потемки.
Три дня тянулись очень долго, и Дазай считал каждую минуту до

выписки. Читать ему было нечего, поэтому он пытался найти какую-нибудь
литературу в интернете, но тут была аналогичная ситуация. Однако в последний
день перед выпиской на него всё же накатило вдохновение, и он принялся за
написание нового рассказа. А еще Осаму каждый раз мечтал, возвращаясь в
палату, что там его встретит Чуя. Не важно, злой или добрый, обычный или
пошлый, закрытый или болтающий обо всем подряд. Он опять нашел себе новую
игрушку и ужасно боялся с ней сближаться.
Он так боялся, что правда проклятый, и это была единственная причина, почему
он еще сам не стал наведываться к нему в отделение. А может, и правда стоит
заглянуть попрощаться? Хотя если Накахара сам не зашел к нему в эти дни, то,
наверное, не стоит.
Так же он всё еще переживал из-за смерти Одасаку. Несмотря на то, что прошел
месяц, он каждый день о нем думал. Хотя и при жизни его мысли были только о
нем.
Вообще, он планировал, что при выписке, позовет Ацуши куда-нибудь погулять и

даже написал ему об этом. Но Ацуши сказал, что единственный совпадающий у
них выходной уже занят. Ну, Осаму рад, что у Накаджимы тоже есть друзья,
ведь он был довольно замкнутым малым. Чего не скажешь о Дазае, который
постоянно норовил к кому-нибудь пристать, но при этом у него почти никого не
было.
«Может, и правда стоит перестать быть таким надоедливым? – подумал он,

смотря на осенние пейзажи за окном больницы. – Да ну не…» Если Дазай
перестанет надоедать всем вокруг: на работе, сестрам на посту, девушкам в
кафе, прохожим, то это уже будет не Дазай. Опять же, это та черта, которая
делала из него себя. Прямо, как Накахару делала его своеобразная мимика.
Нет, правда, он удивляется тому, как часто Чуя меняет лицо. Вот сейчас он
хмурит брови, потом на его лице расползается огромная скалистая улыбка.
Иногда он просто корчит лицо и издает равнодушный смешок. Очень редко
Осаму замечал, что он просто улыбается и, похоже, не искренне. Он не понимал,
как у него еще не проявились морщины, и как щеки не устают?
Для него этот человек был загадкой. С одной стороны, Чуя был абсолютно
обычным и непримечательным, но с другой, душа его - потёмки. «Может, из-за
цвета волос её вообще нет? - разбирал в голове эту тему Дазай. – Поэтому он
такой непонятный?»
Как ни крути, а отогнать мысли о рыжем враче было просто невозможно. Осаму
ненавидел этот период. Период, когда человек ему понравился, и он постоянно
лезет в голову. Особенно он ему понравился тем, что был единственным
человеком, который конкретно указал ему причины жить. До этого все ходили
вокруг да около, а тут Накахара просто взял и всё объяснил. Он был, как будто
гидом в местности, где Дазай не ориентируется, а все вокруг хорошо знают эту
местность, но точное название улиц сказать не могут, так же, как и объяснить
куда идти.
86/840
Поэтому он хотел поговорить с ним еще, узнать его ближе, посмотреть, что он
еще может ему сказать такого, чего Дазай никогда не знал. Может, он покажет
ему звезды, а может, закопает. Но так интересно.
Но Осаму понимал, что нельзя подвергать его жизнь риску. Хотя Чуя не боялся с
ним так откровенно разговаривать. Все-таки он тоже хочет с ним общаться? Он
же сказал, что у него тоже нет друзей, получается, и ему одиноко. Правда, он
так же сказал, что его это вообще не колышет, значит, не любит общаться.
Значит, тот еще интроверт, и общения на работе ему хватает.
Куда ни плюнь - одни барьеры. Дазай тщательно хочет выискать хоть одну
причину, по которой Чуя захочет с ним общаться, но, черт возьми, не находит ни
одной. Единственной такой причиной может послужить разве что факт того, что
он потратил на него свое драгоценное время, заявившись в палату вечером, и то,
что не ушел из бара при знакомстве. Но этого было недостаточно, это не веские
доводы. Это всё поверхностное и непонятное.
Может быть, Дазай просто сделает первый шаг? У него есть отличный повод к
нему подобраться. Если он все же рискнет начать писать рассказ о больнице, то
знания Накахары будут очень кстати. Можно попросить его помочь, чтобы он
рассказал, как всё устроено. Скорее всего, он не откажет, ведь уже совершенно
бескорыстно помог ему, и сам сказал, что любит помогать людям.
Всё было бы проще, не накручивай Дазай себя. Можно было бы за эти две недели
зайти к нему самому.
А Чуя даже не знает его номера. И даже если бы знал, то никогда бы не

позвонил. Но вот у Дазая он есть. А что, если и правда набрать?
Осаму собрал все свои вещи, заполнил необходимые документы, попрощался с

врачом и со всеми в отделении. Далее он отправился к уже знакомому и
приевшемуся лифту. Это отделение находилось на восьмом этаже. А эндоскопия,
кажется, на четвертом или на шестом… Дазай этого даже и не знал и ни разу не
спросил. В общем, в час дня он вышел из стен больницы и кинул последний
взгляд на это здание. Попадет ли он сюда еще раз? Или следующая попытка всё
же будет удачной? А может, он продолжит жить?
Осаму решил, что стоит всё же позвонить Накахаре. Он быстро нашел его
контакт и было собрался нажать кнопку вызова, как в голову хлынули сомнения.
Ну ведь сейчас час дня, самый разгар рабочего дня, и у него сто процентов идет
обследование. «Как-то нехорошо отвлекать его», - несмотря на всю свою
беспринципность, подумал суицидник.
И когда же ему можно будет позвонить? В выходной? Ну нет, скорее всего, все
выходные Дазай будет работать, так как пропустил очень много и, несмотря на
больничный, смены надо отработать, и график ему поставят наверняка тяжелый
с ночными сменами. А значит, и после работы подобрать Чую будет сложно,
особенно учитывая, как тот устает, судя по бледному лицу и синякам под
глазами. Да и он даже не в курсе, когда тот заканчивает.
«Может, выделить день и проследить за ним?» - подумал Осаму. Мысли в голову

ему лезли самые разные. Он понимал, что ничего не знает о Чуе и что очень
хочет узнать больше. А ведь если бы, не укради он у него номер телефона, не
было бы вообще никакой возможности наладить связь. Так бы было даже
87/840
сложнее. Хотя, может, оно было бы легче, и Дазай не метался бы так? Просто
забил на Накахару. Знали друг друга и знали.
Хотя было бы проще только в одном случае – если бы он не заглянул к нему в

палату весь такой презентабельный. И главное узнал же, где именно Дазай
лежит, пришел вечером, выждал время, чтобы тот ушел на инъекцию. Прямо
настоящий ниндзя какой-то, мастер стелс-миссий.
Это, получается, он обладает еще и большой целеустремленностью, раз такое

провернул. Получается, ему это всё же было надо. И надо было сделать всё с
эффектом. Неужели он все-таки открыт для общения и пытается Дазаю об этом
намекнуть, но как об стенку горохом? Да, вроде, Осаму всегда хорошо понимал
намеки, а здесь от него ничего не было и быть не могло с таким-то холодным
отношением. С другой стороны, так могло только казаться. Есть ведь люди,
которые только хотят казаться злыми и равнодушными, а на самом деле такие
милашки, готовые поддержать в любую минуту. Это было очень похоже на
Накахару.
«Ха-ха-ха, Чуя – цундере!» - посмеялся Осаму и даже захотел переименовать его

контакт в телефоне, однако он вспомнил Чую, развалившегося на кровати, и
подумал, что стоит оставить его слизнем. Это будет всегда напоминать ему об
этой случайной встрече. Если, конечно, встречи бывают случайными.
***
На календаре было 17 ноября. Уже неделю Осаму трудился не покладая рук на

работе. Хотя, как... за него трудился Ацуши, а он только ходил и советовал
литературу покупателям, прерываясь на обед и оформляя заказы. Ночью, когда в
магазине было совсем пусто, он писал, и уже совсем скоро рассказ, что он начал
в больнице, должен был быть закончен. Можно отдавать в издательство. Кстати,
проснувшийся от депрессии Дазай был очень рад тому, что на карте накопилось
довольно большое количество отчислений. Обычно эти деньги он откладывал на
поездку. Правда, теперь ехать было не с кем.
Вообще, ему и правда было некуда тратить лишние деньги. В бар он больше не
заходил, сигареты не покупал, а на еду тратился немного, так как облегченная
диета была незатратная. Было даже как-то грустно. Разве что он сливал свои
деньги обратно в магазин, в котором и работал. Можно было бы накопить и
купить себе машину, но в ней он не нуждался. Дом у него был большой для
одного человека. На всякие безделушки сливать деньги неохота. Человека, на
которого он бы мог тратиться, тоже не было. А хотелось.
Вообще, он всё не мог перебороть себя и позвонить Мэй, предложить ей

финансовую поддержку. Однако было как-то неудобно, как будто он себя
навязывает, при чем совершенно чужому человеку. Правда, Сакура не была ему
чужой, но вот бывшая жена Оды об этом вряд ли знает, как и не знает о том, что
Осаму любил её мужа. Было бы странно вот так предлагать помощь.
Эх, ну почему звонить всегда так трудно? Хотя написать тоже сил не хватало.
Если бы они еще встретились на улице, то было бы несложно, как бы кстати,
предложить деньги. Но такого ни разу не случалось за этот месяц, даже когда
он приходил на могилу Одасаку.
88/840
Это, кстати, было первое место, куда Дазай заглянул. Он не говорил с ним, а
просто сидел, прислонившись спиной к камню. Ему было стыдно за свой
поступок, и Осаму хотел его искупить. Интересно, Ода смотрит на него свысока?
Видит, как он режет руки каждую ночь и как закапывает себя все дальше в яму
одиночества?
Дазай был болен окончательно и бесповоротно. Даже Смерть это подтвердила в

одном из диалогов. Она теперь не замолкала и всегда кидала какие-то фразы,
подталкивающие к непонятно чему. Но ни её голос, ни компания никак Осаму не
раздражали, а наоборот поддерживали. В ней было нечто родное, жаль только,
что всё это его глюки.
Дазай был болен, но сейчас был период ремиссии. Затишье между его
попытками убить себя. Он послушался Накахару и не стал сразу же
предпринимать новую попытку, надо было переждать, настроиться и еще раз
понять, какая же дерьмовая жизнь. Еще чуть-чуть и всё встанет на свои места.
***
- Ацуши-и-и-и-ку-у-ун! – приговаривал Дазай, подбегая к кассе. – Можешь

заполнить за меня вот этот бланк?
- Дазай-сан, у вас, как всегда, нет на это времени? – он понимал, что не

отвертится, но предпринимал попытки сопротивления. – У меня еще много
работы.
- Ты же все равно сегодня на ночную остаешься, и тебе будет нечего делать. Вот
я как раз подкинул тебе работки, так что давай-давай, не ленись, а мне еще
нужно новую па-а-артию на полки поставить и, вообще, много-много дел! –
говорил Дазай, уже скрываясь за дверью на склад.
Ацуши, вообще-то, до сих пор было страшно, когда Дазай там скрывается на
долгое время. Ему всегда казалось, что он может предпринять попытку убить
себя в любую секунду, и это беспокойство его не покидало. На часах было семь
вечера, но посетители все так же захаживали в магазин, бродя между полок и
выискивая сочинения различных авторов. Спустя некоторое время двери в
магазин отворились, и в помещение зашел очередной посетитель. Ацуши стоял
за кассой, а Дазай наконец-то вышел со склада со стопкой новых книг.
- Ну что, заполнил? – спросил Дазай.
- Еще нет, а что, это срочно?
- В общем, как заполнишь, отдай администратору.
- Хорошо-о-о... – очень устало протянул парень.
Дазай пошел к полкам, неся огромную стопку у себя в руках. Прошел дальше в
зал, нашел место, которое недавно специально разгреб и тут увидел то, отчего
челюсть его отвисла, а книги, как по волшебству, попадали на пол. Для Осаму
было совершенно несвойственно ронять что-либо, в отличии от Ацуши, у
которого всегда все падало из рук. В такие случаи он всегда рвался поднимать
или заранее ловил падающие на пол предметы.
89/840
Однако сейчас он понял, какой стыд всё время ощущает его коллега.
- С вами всё в порядке?! – послышалось из-за кассы.
- Да-да, я разберусь.
- Да ты еще и неуклюжий, скумбрия, – подала голос причина его несчастия. Чуя

не сразу его заметил, он стоял и высматривал что-то в отделе с зарубежной
классической литературой, но на до боли знакомый голос он не мог не
обернуться.
- Даже книги падают в обморок при виде тебя, Чуя, – сказал Дазай, пытаясь как-
то сгладить всю неловкость ситуации и принялся поднимать литературу с пола.
Накахаре, как будто стало его жаль, и он решил ему помочь. Ну невозможно
смотреть на это спокойно.
- Ты вот даже тут лажаешь.
- Нет, правда, я обычно очень аккуратный, спасибо, – сказал он, получая книги от
парня. – Какими судьбами?
- Ну я же говорил, что каждый месяц тут что-нибудь покупаю, – Накахара

принялся снова высматривать нужный том.
- Тебе чем-нибудь помочь?
- Если не трудно, – он лукаво улыбнулся.
- Ацуши-и-и-и! – заорал на весь магазин Дазай. Тот быстро прибежал на его зов. –
Поставь, пожалуйста, эти книги.
- Но вы ведь сказали, что сами…
- Давай-давай, мне нужно помочь посетителю выбрать книгу!
- Х-хорошо…
Ацуши принялся за работу, а Дазай, полный воодушевления, запрыгал в сторону

покупателя.
- Ну что-о-о? – он склонился у него за плечом, как всегда непристойно близко.

Однако Чуя не реагировал и продолжал что-то высматривать. – Чем я могу вам
помочь?
- Вообще, - он оторвал взгляд от полки и повернулся к Дазаю. Так как тот стоял
довольно близко, для Чуи было непривычно смотреть на него, и он еще раз
удивился тому, какой же Осаму высокий. А вот продавец, наоборот, умилился
Накахаре, что смотрел на него снизу в верх, – я ищу «Виктора Гюго». У вас есть
его произведения?
- Ах, да, сейчас, – Дазай обошел эту полку с обратной стороны, и Чуя
проследовал за ним. Тот уже сидел на корточках и выискивал нужную фамилию.
90/840
– Есть.
Покупатель присел рядом с ним и начал высматривать нужное произведение,

доставая книжки по одной, как будто проверяя их срок годности. Пока Чуя
смотрел на книги, Осаму не мог оторвать взгляда от него, заинтересованного,
чего-то обдумывающего, такого серьезного. Вечность бы за этим наблюдал.
- Давай «Человек, который смеется», давно хотел почитать, – когда он взял

книгу, они поднялись и направились к кассе. Там Дазай лично оформил покупку,
положил всё в пакетик и собирался уже отдать товар, как в голове появилась
гениальная идея.
Как бы сильно он себя ни останавливал на пути сближения с Чуей, но эмоции все

равно брали верх.
- Знаешь что, - замер Дазай с пакетом в руках, – а ты сегодня свободен?
- Так, Осаму, тебе нельзя пить, – сразу начал Накахара.
- А я и не зову тебя пить, я просто тоже сейчас ухожу и подумал, что могу
составить тебе компанию.
- Ч-чего? – он начинал беситься и, кажется, что у него даже задрожало нижнее

веко. – Так, отдай мою книгу.
- Подожди пять минуточек, - он подбежал к двери, что располагалась за кассой,

но потом повернулся и крикнул: - Ацуши-и-и! Я домой!
- Что, уже? Но Дазай-сан… - однако Дазай уже скрылся за этой дверью вместе с
книгой.
- Сочувствую тебе, парень, – сказал Накахара, наблюдающий всё это безумие.

Ацуши ничего не ответил.
Ровно через пять минут из-за двери показался человек, виноватый в

сегодняшних несчастьях их обоих. Осаму был уже одет в свой привычный
бежевый плащ и всё так же держал пакет в руке. На лице у него было такое
сияющее выражение лица, будто он выиграл в лотерею и сейчас этим очень
гордится. Парой больших шагов он преодолел расстояние между ним и Чуей и
подставил ему плечо, мол, прошу вас за руку. Тот же только закатил глаза и дал
Дазаю подзатыльник. Пользуясь его временным негодованием, он выхватил у
него пакет и пошел к выходу. Осаму же проследовал за ним.
Когда они вышли, на улице снова заиграла та самая холодная осенняя

атмосфера. По дорогам расползлись лужи, на город укладывались сумерки,
бушевал ветер, вперемешку с влагой. Было пасмурно, прохладно и покрапывал
небольшой дождик. Такой, когда зонт еще открывать рано. Эту погоду они оба
любили и сейчас были очень рады тому, что могут подышать свежим ноябрьским
ветром, послушать шум машин, колеса которых нещадно разбрызгивают воду, и
понаблюдать за серой, но такой родной картиной.
Да, эту атмосферу они любили оба. Дазай, потому что в такие моменты был
счастлив, а Чуя… почему он любил осень и темноту?
91/840
- Так… - Осаму решил завязать разговор, когда они двинулись. Чуя шел сам по
себе, не интересуясь тем, куда вообще надо его спутнику и вообще выглядел
так, будто хотел от него отвязаться, как можно быстрее, однако шел небыстро.
На самом деле, им пока что по пути. – Как дела на работе?
- По-прежнему, - наотмашь ответил тот, смотря перед собой равнодушно,

нахмурив брови. – Тебе-то какая разница, как у меня дела на работе? Лучше
скажи, почему у тебя всё еще повязки на руках?
- Так ведь раны долго заживают…
- Я сомневаюсь, что они у тебя заживают вообще.
- Эх, если бы все мои раны могли затянуться… но душевным ранам можешь
помочь только ты.
- Я не пойду к тебе в гости, и не зови! – Чуя бросил на Дазая недовольный взгляд.
- Да нет, мне просто нравится с тобой разговаривать. Мы же, вроде как уже
перешли черту незнакомцев.
- Значит, ты хочешь со мной подружиться? – он фыркнул. – У меня очень много

критериев к друзьям.
- Впервые слышу, чтобы у друзей могли быть какие-то критерии.
- Вот видишь, со мной уже сложно дружить.
- Тем не менее я попытаюсь. Знаешь, я очень настойчивый, а еще о-о-очень

хороший друг.
- Я заметил по тому, как ты обращаешься со своим коллегой, без задней мысли

спихивая на него всю работу.
- Ну, у него все равно сегодня ночная смена, да и, так как мы друзья, он всегда
меня прощает.
- По-моему, ты на нем паразитируешь.
- Все люди паразитируют друг на друге…
- И ты хочешь сказать, что это правильно?
- Не всегда… - он задумался. – Вот ты разве ни на ком не паразитируешь?
- Мне незачем, я не люблю доставлять людям неудобства и зависеть от них не

люблю.
- Вот поэтому у тебя и нет друзей…
- Мне они не нужны, – Чуя достал из кармана пачку сигарет, остановился и

закурил. – У тебя их, кстати, тоже нет.
- Видишь! – Дазай снова начал приближаться к нему, почти касаясь своим
92/840
плечом его. – Поэтому мы можем дружить вместе.
- Бред какой-то… - сказал он, смахивая пепел.
- На самом деле, у нас с тобой много общего.
- Да ладно?
- Да, я тоже люблю такую литературу с глубоким смыслом.
- Не вся моя любимая литература имеет глубокий смысл. Я вот еще, например,
люблю детективы.
- О, знаешь сколько я их перечитал, когда лежал в больнице? Так что мы с тобой

родственные души, не отнекивайся.
Они завернули за угол, и их виду открылась река Цуруми, по всему периметру

которой играли огни вечерних фонарей. Тем не менее было относительно светло,
а дождь, кажется, начал нарастать. И тут в голову Дазаю пришла гениальная
идея.
- Слушай, Чуя, а давай прогуляемся?
- А мы сейчас что делаем?
- Ну, ты, как я понял, идешь домой, а я предлагаю сейчас спуститься к речке и
посмотреть на воду.
Накахара сразу уловил в этом какой-то подвох, но дома его особо ничего
интересного не ждет, поэтому, почему бы и нет?
- Ну давай прогуляемся.
Они подошли к набережной и по мостику спустились ниже, оказавшись совсем

рядом с водой. Речные воды всегда притягивали своей непроницаемостью и
особенным запахом ила.
- Красиво тут, – сказал Дазай, смотря на город и на холодные воды, по которым

расползались большие кольца от мелкого дождя.
- Серьезно? – Чуя к этому времени докурил и выбросил сигарету. – Сыро,

холодно, слякотно, и тебе нравится такая погода?
- Да, – он стоял на берегу и вдыхал запах прохлады.
Вообще, берег был крутой и асфальтированный, так что, если прыгнуть в воду,
то ты сразу не почувствуешь под ногами дно. С одного такого берега Осаму как-
то и сиганул.
Чуя положил пакет с книгой на асфальт и подошел ближе. Он так же начал

всматриваться в водную гладь, но видел там только их отражения. Странно они
смотрятся вместе. Дазай такой высокий и добрый, и Чуя маленький и злой.
Вообще, Осаму был довольно красивым парнем не только за счет своего роста,
но и ужасно притягательных глаз, теплых худых рук и вечно растрепанных
93/840
темно-каштановых волос. Какие-то по отдельности не самые привлекательные
вещи, но когда это всё складывалось в единую картину, то взгляд было не
отвести. Вот и сейчас Накахара решил наконец-то рассмотреть поподробнее
своего знакомого хотя бы в водной глади, однако тот поймал его взгляд и понял,
что он его рассматривает. Чуя засмущался и оторвался от отражения Дазая,
вздернув голову и посмотрев вверх на серое небо, отчего капли дождя стали
попадать на его чуть прикрытое шляпой лицо.
Так он стоял, пока не заметил, что его спутник скинул с себя плащ.
- Что ты делаешь? – Чуя с подозрением прищурился, наблюдая, как плащ летит

на землю, а Дазай взъерошивает себе волосы. Конечно, он понимал изначально,
что тут какой-то подвох.
- Совершенно ничего особенного, – Осаму стал медленнее двигаться в сторону

Накахары, плавно переставляя ноги одну за другой. Его взгляд сейчас был
ужасно манящий, как будто он собирается его раздеть и взять прямо на берегу.
- Что ты, блять, задумал, Дазай?! – Чуя со злобой наблюдал за происходящим.

Что-то внутри подсказывало, что стоит убегать, как можно скорее и как можно
дальше, вот только любопытство пересиливало.
Последний метр парень пробежал. Он легким движением руки смахнул с

Накахары шляпу и так же быстро стянул плащ, который тот, к сожалению,
всегда носил исключительно на плечах. Всё это полетело на землю. Чуя хотел
было дернуться, как Дазай подхватил его сзади за плечи, оторвал от земли, и
они вместе упали в воду, забрызгав половину своих оставшихся на берегу вещей.
Накахара даже не понял, как это произошло. Это просто случилось моментально.
Вот они стоят на берегу, а вот водная гладь оказывается слишком близко к лицу,
отчего он не смог придумать ничего лучше, нежели зажмуриться. По всему телу
прокатился холод вод Цуруми. Несколько мгновений они вместе бултыхались в
воде, задевая друг друга конечностями, пока оба наконец-то не всплыли. Тут и
правда глубоко.
- Какого черта, Дазай?! – Чуя на нервах расплескивал воду вокруг, она капала на
и так мокрое лицо Осаму, которое озаряла искренняя веселая улыбка. – Ты что,
вообще охуел так делать?! Долбанный самоубийца, я сейчас сам утоплю тебя
здесь нахуй!
Он, разгребая воду перед собой, поплыл за Дазаем, который уже среагировал и
пытался уплыть подальше, не забывая при этом смеяться во всё горло.
- Куда погреб?! А ну вернись, шпала перебинтованная!
Тот только продолжал уплывать от него и смеяться, однако Накахара его

догонял и уже был совсем близко. Когда он всё же доплыл, то схватил Осаму за
плечи и толкнул вниз, отдавая его на расправу речке, но тот начал тоже тянуть
его за ноги на дно. Благо Чуя успел задержать дыхание.
Под водой неистовство продолжилось, они пихали друг друга, превозмогая силу
воды, пинаясь и пытаясь выкрутиться из пут друг друга, пока воздух не начал
заканчиваться, и они не продолжили делать это на поверхности.
94/840
- Придурок! Какой же ты мудак! Кто так вообще делает?! – он пинался под водой
и пытался добраться кулачками до лица Дазая, однако делать это в воде было
ужасно неудобно. Тот же очень хорошо блокировал его попытки ударить и
держал Чую за запястья. – Я, блять, убью тебя! Ты, сука, домой вернешься без
лица нахуй!
- Чуя, успокойся, всё ведь прекрасно, – он продолжал защищаться, хотя через

смех это было делать очень сложно. – Мы просто купаемся в речке, что здесь
такого?
- Середина ноября, ничего такого?!
- Хорошо, в прохладной речке. Вообще-то, это даже полезно для здоровья, а ты

всегда в больнице. Это фактор риска… - на этом Накахара все же дотянулся до
его лица, но Дазай быстро отстранил его руку. – Надо закаляться. К тому же это
физические нагрузки, это спорт, это полезно, Чуя! Ты сейчас потратил огромное
количество калорий!
- Вот, блять, и плавай в своей ебучей речке и занимайся спортом! Сука ты ссаная,
меня зачем в это всё втягивать?!
- Ну как? Я же хочу с тобой подружиться, вот и приобщаю к спорту. Тут тебе

полный набор. Заплыв на небольшие дистанции, погружение, водная борьба, я
смотрю, тебе очень нравится. Ай!
Чуя больно ударил его по уху и снова начал топить, но Дазай быстро выбрался
на поверхность.
- Что ж, ты, говно такое, не тонешь?!
- А вот это уже умышленное убийство!
- Любой докажет, что ты ебучий суицидник, а я буду на суде сидеть и рыдать,

говоря, что пытался тебя спасти.
- Значит, ты все-таки не бесчувственный? – Осаму засиял. Чуя уже не бил его так
сильно, потому что делать это в воде – изматывает. – Неужели ты будешь по мне
плакать, хоть и не по-настоящему?
- А что делать? В тюрьму-то не хочется, – он прекратил всякие попытки избивать

Дазая и поплыл к берегу, всё еще матеря его вполголоса. Осаму специально
быстро его обогнал и вылез на сушу.
Когда Чуя собирался вылезать, Дазай протянул ему руку.
- Ну прости меня, я просто хотел как-то разбавить твои скучные будни.
- Разбавить он хотел, дрянь такая… - Накахара всё же принял его помощь и взял
за руку. Она была теплой даже после ледяной воды. Осаму быстро вытянул его
на берег. – Вот тебе весело, а у меня иммунитет слабый. Я уже чувствую, как
микробы рассылают друзьям приглашения на вечеринку в моем организме.
- Вот видишь, ты дал толчок на развитие новой жизни внутри себя.
95/840
Тот фыркнул и принялся выжимать из себя воду и отряхиваться.
- Сдалась мне такая жизнь… не люблю болеть.
- Эй, Чуя, – позвал Дазай, надевая на его голову шляпу, что благо осталась сухой.
- Что? – он с раздражением поправил головной убор и подобрал свой плащ.
- А ты пригласишь меня на вечеринку в свой организм? – Чуя слегка охренел от

такого своеобразного подката, и его лицо скорчилось в еще более раздраженной
гримасе.
- Т-ты идиот что ли!? Совсем вода мозги застудила?! – он рванулся с места для
продолжения драки уже на суше, но Дазай действовал незамедлительно и
обратно сиганул в воду. Он знал, что Чуя вряд ли последует за ним. – Ах ты
сука…
- Не доста-а-а-анешь! – Осаму опять залился смехом. – Теперь я знаю, как от тебя

спастись в случае, если ты захочешь меня побить. Я буду прыгать в воду!
- Я рано или поздно все равно тебя достану, мумия ебучая! – так как Осаму уплыл
недалеко, то Чуя успел наклониться и схватить его за воротник, главное, чтобы
он не дернулся и не потянул его за собой. – А ну вылезай давай!
- Ну ма-а-ам! Я еще чуть-чуть поплаваю! – он пытался оторвать руки Накахары от

себя и жмурился, но тот держался крепко и тянул на сушу.
- Вылезай или останешься без ужина! – Чуя подыгрывал ему с совершенно

невозмутимым и серьезным лицом.
- О-о-о! – Дазай распахнул глаза и перестал сопротивляться. – Ты приглашаешь

меня на ужин?
- После всего этого ты должен пригласить меня на ужин из элементарной

вежливости, чтобы я тебя не убил нахрен.
- Заметано, - Дазай наконец-то вылез из воды. – Не ожидал, что ты сам проявишь

инициативу - составить мне компанию.
- Мне уже тебя жалко, - он подошел к пакету с книгой и поднял его. – Ты так ко
мне подкатываешь, что мое терпение лопается.
- Я знал, что это сработает… моя настойчивость еще никогда не подводила.
- Чертов Дазай, какой же ты мудак! Это надо додуматься... спустить меня в

речку… - он обернулся и посмотрел на него со злостью. – С такими темпами ты
точно не доживешь до следующего года!
- Ну, я и не планировал, - Дазай уже успел отряхнуться и сейчас надевал плащ. –

А что, ты хочешь поспособствовать мне в самоубийстве?
- Я хочу прибить тебя нахуй уже сейчас!
- Ну, умереть от чьей-то руки – это прекрасно, но знаешь, что я думаю, – они
96/840
двинулись вверх по мостику, уходя от берега и возвращаясь на свой маршрут, –
по-моему, самое прекрасное – это умереть с кем-то.
- М? В смысле? – Накахара наконец-то остыл и уже не злился. Зато холод начинал

медленно пробирать до кости.
Осаму приобнял его за плечо, тем самым остановив, затем провел рукой в
воздухе, вырисовывая полукруг, будто показывает радугу.
- Двойное самоубийство!
Чуя посмотрел на эту воображаемую радугу, провел параллель, дернулся от

объятий и пошел дальше.
- Что? Это же прекрасно!
- Ну да, есть в этом своеобразный шарм, – наконец-то ответил он, без капли
эмоций.
- Чуя! Давай совершим его вместе!
- Чего-о-о?! – Накахара обернулся на плетущегося за ним Дазая и посмотрел с

недоумением. – Я в таких играх больше не участвую!
- Но ты же сам подтвердил, что это прекрасно!
- Слушай, мои предпоследние отношения начинались с того, что мы с девушкой

хотели убиться вместе, так что нет. Я завязал.
- Серьезно?! – Осаму выкрикнул это на всю улицу. – Так ты тоже близок к этой
теме?! Боже, где же ты нашел такую девушку?!
- Нашел как-то, - он помрачнел, так как не хотел это обсуждать. – Это давно
было, мне, может, и шестнадцати не было.
Дазай завизжал на всю улицу. Он даже не мог такого подумать о Чуе.
- Почему ты мне раньше этого не сказал? А что потом произошло? Ты бросил ее,
и она умерла в одиночестве?
- Нет, я бросил её спустя четыре года отношений. О двойном суициде мы тогда

уже не думали, потому что повзрослели. Так что…
- О, а я думал там драма, - казалось, что Дазай погрустнел, но он просто был

хорошим актером. – Ну знаешь, противоречия, весь мир против вас, она
трагически умирает одна… эх… а как вы хотели это сделать?
- Сброситься с крыши, - он ностальгически улыбнулся, – но лично я мечтал о том,

как мы на раз-два-три пустим пулю друг в друга.
Дазай опять засиял.
- О, как это романтично! И красиво! Я не знал, что ты такой романтик!
97/840
- Да, романтично…
- А что, почему ты её бросил?
Чуя остановился.
- Ты действительно хочешь это знать? - Осаму посмотрел на него с трепетом и

кивнул. Он хотел знать о Чуе всё и это тоже. – Она мне надоела.
В глазах у Дазая возникло непонимание. В смысле, надоела? Так вообще можно?

Он сейчас искренне не понимал, потому что всегда любил всех вокруг себя и не
знал, что человека можно выбросить, как вещь.
- Это как? – спросил он, искренне негодуя.
- Её привычки, её голос, запах и даже взгляд стали меня раздражать, – Накахара

явно не хотел это обсуждать, однако он никогда об этом никому не рассказывал.
– Я не мог её любить, потому что больше был на это не способен. Я сам понимаю,
что поступил плохо и жестоко. Мне жаль её, но раз так, то ей без меня лучше.
Уж так вышло, что я не готов жертвовать своими нервами и временем ради нее.
Дазай задумался. А если он всё же сможет сблизиться с Чуей, то он так же его

выкинет? Это ведь будет даже хуже, чем с Фёдором, которому не позволили
остаться обстоятельства. Неужели и правда Накахара не просто так от себя его
отталкивает, потому что сам не хочет причинять боль?
- Наверное, после этого ты не захочешь со мной общаться, но лучше сказать тебе

всё, как есть, – ему не было стыдно за свои слова, он выглядел уверенным, но не
смотрел на Дазая, который в свою очередь не отводил глаз от Чуи. – Я люблю
только себя и не способен по-настоящему полюбить кого-то еще. Порой мне
самому от этого грустно, ведь я обречен или на вечные страдания или на
одиночество. Я бы хотел веселиться, жить, любить, но я всё это уже испробовал.
Теперь у меня есть только одна потребность – то, что внутри меня. Вот такой я,
отбитый.
Дазай молчал и внимательно слушал всё, что говорил ему Накахара. Неужели
бывают такие люди, которые вообще не нуждаются в других? Любит себя? Это
хорошо, наверное, если не усердствовать. Осаму вот себя не любит вообще, но
зато пытается подарить свою любовь окружающим, а с Чуей, получается,
наоборот. Тогда они и правда разные.
- Мне здесь сворачивать. Тебе же дальше, да?
- Да, - наконец-то выдавил из себя Дазай.
- Что ж, увидимся, наверное.
И Чуя скрылся между домов, шагая уже в более быстром темпе. Осаму смотрел
ему вслед и не понимал, что теперь делать дальше. Он не знал, что внутри у Чуи
мир, который понятен только ему самому. Но он хотел посмотреть на этот мир
хоть одним глазком, для него это было необычно и непонятно, и любопытство
распирало. Однако, если он туда заглянет, то увидит нечто настолько
отвратительное, что его стошнит, а потом Дазай не то, что не сможет общаться
с Чуей, он не сможет даже думать о нем.
98/840
Но Осаму казалось, что впервые он нашел особенного человека. Его всегда
окружали люди, которые пытались ему помочь. А сейчас внутри что-то
подсказывает, что он должен помочь сам. Помочь Чуе понять что-то очень
важное, что было недоступно для него так же, как и его внутренний мир для
Дазая.
99/840
Глава 8. Как пахнет солнце.
- Ну что, ты доволен?
- Доволен чем?
- Тем, что ты его расстроил или даже обидел!
- А что, я должен был ему соврать? Сказать, что я обычный мальчик, которому не
хватает любви?
- Мог бы как-то помягче выразиться или продолжить молчать об этом…
- Я говорил уже, что людей лучше сразу предупреждать о своих тараканах.
- Но ведь он просто хотел с тобой дружить…
- Со мной много кто хотел дружить, и где они теперь? Всем срать. Скоро ему
тоже станет срать и так будет лучше для нас обоих.
- Ты в курсе, что противоречишь сам себе?
- Ты про то, что я сорвал план, касательно него? Так ведь я вообще не надеялся
его осуществить, это так... несбыточные мечты.
- Но ты ведь хотел осуществить его…
- Да, но всё бы закончилось плохо, ты сам знаешь. Мы с ним даже номерами не

обменялись. Лучше оставить так. Будем видеться раз в месяц в его магазине и
болтать по душам. Может, пару раз пересечемся в баре, если он не перестанет
туда ходить, и если я туда как-нибудь еще загляну.
- И заглянешь ведь…
- Конечно загляну, мне понравился тот вечер, было весело, давно я так не плыл
по течению обстоятельств, хоть и стыдно вспоминать.
- Ничего тебе не стыдно, ты вообще не знаешь, что такое стыд, раз вот так
открываешь душу перед человеком, встречи с которым можно посчитать на
пальцах.
- Зато мы всё уяснили.
- Да ты видел его лицо?! Я думал, он расплачется, так и хотелось подбежать,

погладить по голове и сказать, что хочешь с ним дружить.
- Хорошо-хорошо, если снова случится что-то непредвиденное - реализуем план.

Только не ной и не впадай в истерику, когда после реализации мы его сломаем.
Это твоя инициатива.
- Наша.
- Наша…
100/840
***
Прошло несколько дней после того, как Дазай и Чуя в очередной раз
распрощались, не зная встретятся ли снова. И Осаму не знал, хочет ли с ним
встречаться после таких слов. Накахара же, получается, вообще не испытывает
никаких чувств при общении с ним? Он для него как очередной человек, который
просто дышит и разговаривает. Или все-таки в нем что-то есть? Он с такой
теплотой говорил эти слова, будто даже они принадлежали не ему. Как будто он
хочет его от чего-то уберечь. Уберечь от самого себя?
Нет, ну он совершенно не похож на человека, которому не нужны друзья. Разве

что притворяется таким. Как же Дазай хотел в это верить. Он не мог уснуть и
думал об этом. Вычеркнуть человека из своей жизни? У самого Осаму тоже
когда-то были друзья и коллеги, и это было нормальным просто перестать с ними
общаться в какой-то момент, потому что ничего их больше не связывало.
А тут он любил человека четыре года, а потом заявляет, что он ему надоел…
Это… жестоко и неправильно.
Он слышал о том, что люди после нескольких лет в браке и правда ужасно бесят
друг друга, но не расстаются. Есть те, кто расстаются, но это были отношения,
которые изначально обречены на провал. Отношения, в которых изначально не
было чувств?
А у Чуи, получается, никогда нет чувств? Разве что агрессия по отношению к

другим, судя по тому, как он его лупит при малейшей возможности. Или это
годами отработанное поведение, слишком эксцентричное, потому что он плохо
понимает, как делают в той или иной ситуации другие люди?
Осаму понимал, что он себя опять накручивает, и Накахара просто холерик,

которому не свойственна экстравертность. Хотя, это как-то противоречиво.
Вот оно! Понятно! В Чуе есть какое-то нездоровое психическое противоречие,

которое он никак не может решить. Но что это? Из-за какого-то плачевного
опыта или психической травмы? Слишком банально, но обычно самые банальные
причины являются правдивыми.
Эта странная замкнутость, которая тоже противоречива. Он уже успел с ним

наговориться, выпутать такие сокровенные вещи, а сути всё равно не понял.
Наверное, это не для мозга Дазая, который всегда всех любит.
Вообще, самое банальное – это переизбыток любви. Кто-то очень сильно о нем
заботился, отчего Накахара решил абстрагироваться от общества. Это как в
случае с Осаму, которому любви не хватало, и поэтому он пытается подарить её
окружающим. А еще Ода как-то сказал, что нужно помогать людям, ведь это
сделает его чуточку лучше.
Опять же Чуя тоже помогал людям, у него в этой области даже образование.
Значит, все-таки не бесчувственный. Как же хотелось в это верить.
Дазай вообще пытался нарисовать у себя самую позитивную картину реальности.

Точнее ту картину, которую можно разрешить в пользу обоих. Он уверял себя,
101/840
что нельзя отставать от Накахары, а наоборот помочь. Глупо, но верный же
способ.
А если он выкинет его так же, как и всех людей из своей жизни? Да что Осаму
потеряет? Он потерял слишком много людей. Уж лучше так, нежели смерть. По
крайней мере, Чуя сам понимает, что это будет его вина.
А вдруг он теперь его не подпустит к себе? Будет дальше отнекиваться? Ну по

тому, что он сам сказал ему не «прощай», а «до встречи», не было видно. Если
даже так случится, то Осаму просто уйдет и не будет его доставать. Тогда ведь
окончательно будет ясно, что Чуе это не надо. А раз не надо ему, то не надо и
Дазаю.
- Ты же понимаешь, что ты не нужен никому, кроме меня, – сказала Смерть, сидя

в углу.
- Знаю, но что мне остается?
- Ты знаешь, что…
- Скажи…
Она только засверлила его взглядом. Эти дни она почти не покидала Дазая.
- Опять ходишь вокруг да около, – он поднялся с кровати и посмотрел в окно.

Ливень.
- Я не должна тебе ничего говорить, ты сам должен понять, что не так.
- А-а-а, - он повернулся к ней, – вот ты и попалась! Что-то не так. Но что? Что-то

со мной? Я и так знаю, что брежу. Вопрос лишь, при чем здесь ты?
- Я – часть тебя.
- Ты – мое тупое воображение, которое в силу отсутствия возможности адекватно

оценивать ситуацию, не может четко решить проблему.
- У нас есть проблема?
- Вообще-то, есть, и все мои выводы указывают на то, что этой проблемой
являешься ты.
- Хорошо, – она поднялась с пола и ушла. Но Дазай знал, что Смерть еще
вернется. Она всегда возвращалась.
Сегодня у Дазая выходной в середине недели. Он только что неплохо отоспался

после суток, и часы показывали десять часов утра. Однако на сегодня он ничего
не планировал. Дома есть было нечего, поэтому он решил, что стоит заглянуть в
кафе, на полпути до которого, остановился на перекрестке.
Дождь лил стеной и, казалось, капли просачиваются даже сквозь зонт. Но сейчас
у Осаму в голове была каша похуже. У него возникла очень странная и абсурдная
мысль.
102/840
Сзади – дом, слева – поворот до дома Чуи, справа – кафе, а спереди – больница,
где Накахара работает.
Так как середина недели, то скорее всего, он работает, а значит, выбор

очевиден.
Дазай вообще не знал, чем руководствуется в данный момент и почему не пошел

в кафе. Он подумал, что сможет поесть позже, как всё выяснит. Ему просто не
давало покоя положение дел и их с Чуей странные отношения. Действительно
странные. Они вроде не друзья и уже не знакомые. При этом направленность
отношений непонятная. Дазаю он очень нравился во всех аспектах, а вот с самим
Накахарой было неясно. Он хоть открыто и проявляет неприязнь, но по нему не
видно, что тот его действительно бесит. Тогда зачем ему это? Значит все-таки
хочет дружить?
Когда Осаму дошел до поворота в больницу, то начал присматриваться ко двору.

Курильщиков не было, к сожалению, а значит придется идти внутрь. Дазай
дошел до здания, открыл двери, надел бахилы и направился в сторону
поликлиники. Добравшись до лифта, он, как бы кстати, спросил, на каком этаже
отделение гастроскопии, однако ответ ему не понадобился, потому что из-за
дверей показалась знакомая фигура.
- Вы вообще покидаете эту больницу? – спросил Акутагава, наблюдая перед

собой Дазая. Снова здесь.
- Да я, вообще-то, не по состоянию здоровья сюда пришел, – промямлил тот. –

Накахара-сан в отделении?
- Нет, он на больничном.
- Что?!
- Подхватил простуду и сидит дома.
- Ох боже, у него и правда слабый иммунитет…
- А что, вам от него что-то нужно? Я могу передать.
- Нет-нет, ничего, я сам во всем разберусь.
Он попрощался и чуть ли не бегом выбежал из больницы. Раз Чуя болеет, то он

должен быть дома. Вот только… Дазай не знает, где он живет.
Может быть, стоило спросить у Рюноске адрес? Правда семпай бы его потом
пришиб за разглашение личных данных. «Ха-ха, врачебная тайна в прямом
смысле этого слова…»
Когда Дазай снова дошел до перекрестка, то свернул на аллею, у которой и

попрощался с Чуей в прошлый раз. Где-то в этой стороне его дом.
Вообще, идти он мог довольно долго, ведь Накахара сам сказал, что добираться
от «Люпина» и до него целый час. А, значит, еще где-то двадцать минут ходьбы.
И какой из этих домов может быть похож на дом одинокого рыжего создания,
которое любит XIX век и рок-музыку? При этом занимающийся медициной и
103/840
имеющий странные сексуальные наклонности...
Нет, он совершенно не мог сделать вывод и хоть на минуту сориентироваться. К

тому же, здесь множество поворотов и, скорее всего, он где-то, но должен
завернуть.
Но, как говорится, всё гениальное - просто! Он наконец-то впервые решил

воспользоваться услугой «Звонок другу» и нашел в своем телефоне контакт
«Слизень».
«Давай, Осаму, ты справишься! Просто тыкни кнопочку!» - Дазай, чуть ли не

дрожащим пальцем, наконец-то коснулся экрана и быстро приложил его к уху,
не забыв тяжело выдохнуть.
Пошли гудки.
«О, ками-сама, что я ему скажу?!» - парень сразу начал перебирать в голове все
возможные варианты. Однако он ждал минуту, и гудки прервались. Чуя не
ответил.
У него был триггер на это еще после того, как Ода перестал отвечать, отчего
Дазаю совсем поплохело. Нет, ну так быстро он умереть не мог, это будет
вообще подстава, и тогда Осаму точно сбросится в океан.
Он в надежде набрал номер еще раз, но ничего не последовало. Нет, он не

успокоится и будет звонить дальше.
И вот, на пятый раз ему всё же ответили.
- Да? – послышался знакомый голос с той стороны.
- А я смотрю, телефон тебе для красоты нужен?
- Что?! Мать твою, Осаму, какого хуя?! – Чуя явно негодовал и было слышно, как с
той стороны что-то упало. Голос у него был осипший, и говорил он слегка в нос.
И правда болеет, отставить панику. – Как, ты, сука, узнал мой номер?!
- Этот козырь в рукаве я держал еще с нашей первой встречи. Ну, со второй,
точнее, первая была у больницы. И почему ты не брал трубку, позволь спросить?
- Я не беру незнакомые номера.
- Я звонил пять раз, Чуя, можно было и сжалиться! Я уже подумал, что ты
откинулся!
- Ну извини, мы не ожидали, что ты позвонишь?
Сейчас Дазай вообще не понял. Он там не один что ли?
- «Мы»? – решил уточнить он.
- Что?
- Ты сказал «мы». Ты не один?
104/840
- Я сказал «мы»? Тебе послышалось, мне тяжело говорить. А так я один, а что?
- Я просто как раз случайно завернул на ту улицу, где мы с тобой в прошлый раз
распрощались, – он стоял и смотрел по сторонам, – и я подумал, что это
отличный повод к тебе заглянуть.
- А как ты понял, что я дома? Не говори, что ты ходил в больницу, долбаный

ухажер.
- Ну у меня просто выходной, и я решил, что это отличный повод, чтобы тебя
навестить. К тому же ты, как оказалось, болеешь. Я просто не могу стоять в
стороне, зная, что мужчина моей мечты где-то страдает в одиночестве.
- Мужчина твоей мечты? – он еле это договорил, потому что потом Дазай
услышал, как Чуя чихнул на той стороне провода. Чихает он мощно, конечно,
Осаму даже слегка оглох.
- Будь здоров, котик.
- Что?
- Что?
- Так, - он собрался с мыслями, – я так понимаю, что ты уже выведал у Рю, где я
живу?
- Нет, иначе бы я сразу заявился к тебе на порог. Поэтому я и звоню, чтобы это
уточнить. Но знай, если ты мне не скажешь, то я и правда вернусь в больницу и
выведаю твой адрес, даже если придется идти к главному врачу.
- Если ты его там найдешь… ладно, так и быть. Где ты сейчас?
- Вот смотри, я прошел немного от шоссе и стою на первом повороте. Мне

поворачивать?
- Нет, стой на месте, я сейчас тебе пришлю адрес.
- Я тут немного не ориентируюсь…
- Ничего, сориентируешься, когда пришлю, – и он положил трубку.
Дазай подождал около минуты. Почему-то ему казалось, что Чуя сейчас его
наебет и ничего не станет высылать или пришлет неправильный адрес. Но когда
телефон завибрировал, сообщая об уведомлении, Осаму просмотрел его и
вообще ничего не понял.
Слизень: «Смеется тот, кто смеется…»
Что? Чуя все-таки решил приколоться, и это было обидно.
Дазай: «Последним?»
С: «Да».
105/840
Д: «И что?»
С: «Думай».
Д: «Сейчас, вообще-то, обидно было! Ну всё, я иду в больницу!»
Дазай уже развернулся, но телефон снова загудел.
С: «Боже, Дазай, какой же ты тупой! Это загадка! Следуй указаниям и дойдешь

до меня. Вот пиздец неинтересно с тобой!»
Тут Осаму радостно заулыбался. А Чуя оригинален, так действительно

интересней.
Последним? Что он имел в виду? Последний дом на этой улице? Слишком

банально. Надо пройти в конец и понять, что именно.
Когда Дазай дошел до конца, то увидел два больших дома, в которых Чуя вряд
ли будет обитать. Хотя, кто его знает? Тогда у него было только одно
предположение.
Д: «Последний поворот на главной улице, верно?»
С: «Да ладно?! Ты не настолько тупой! Приключения Оливера Твиста».
Нет, ну это вообще какой-то мрак. Сейчас Осаму совсем не понял к чему это. С
другой стороны, если подумать… Он немного прошел вперед и стал
присматриваться к домам. А может, это как-то связано не с произведением, а с
чем-то более наглядным? Числа! Какого года это произведение? Дазай быстро
загуглил произведение Диккенса и понял в чем дело. Дома, на этой улице как
раз считались от 40-го номера. Оливер Твист 1837, значит ему нужен 37 дом. Ну
и фантазия у Накахары, надо же это всё придумать.
Когда он дошел до 37 дома, то понял, что нужно об этом известить Чую, мало ли
есть еще какой–то подвох.
Д: «37 дом».
С: «Почти. Подумай».
Значит, это не его дом. Однако этот дом стоял на перекрестке. Наверное
поворот на перекрестке со стороны этого дома.
Д: «Поворот у 37-го дома»
С: «Какой молодец! А теперь будь зайкой. Осталось немного».
Он подождал, когда Чуя придумает новое задание, но ничего не пришло.
Д: «Я жду».
С: «Я же написал – будь зайкой».
106/840
Д: «Чего?! Я и так зайка!»
С: «Какими считают заек?»
Д: «Милыми?»
С: «ЕщЕ?»
Д: «Пушистыми?»
С: «Дазай, блять, у нас игры разума, соберись!»
Осаму задумался, но решил, что проще будет пойти по улице, ибо это работает.
Вообще-то, эта улица была без поворотов, за исключением одного, что шел
наискосок. Точно!
Д: «Косыми?»
С: «Да!»
Д: «Это я-то косой?!»
С: «Не говори, что твое ебало не перекосилось от всего происходящего…»
Д: «Так, когда я дойду до тебя, то твое лицо перекосится, потому что так надо
мной не издевался никто!»
С: «Теперь самое простое. Дальнейших указаний не будет».
Д: «Ты живешь на улице?»
С: «Нет, думай. Всё, я больше не буду тебе отвечать».
Что ж. Вообще, всё и правда было просто, ведь на этой улице стоял только один
дом, и он был многоквартирным с открытым подъездом, где сразу можно
позвонить в любую дверь.
Дазай поднялся по лестнице и стал думать в какой квартире живет Накахара.

Звонить во все подряд как-то глупо и неинтересно. Он стал перечитывать
переписку и понял в чем подвох. Он написал «самое простое». А что, если первая
дверь?
Осаму подошел к первой двери. Самая обычная дверь. И за этой обычной дверью
живет самый обычный садист? Он стал прислушиваться, и, кажется, оттуда
доносились какие-то звуки. Это звуки дождя или моря. Затем он начал различать
гитару. Что-то знакомое. Дазай решил не медлить и позвонил. Буквально в
следующую секунду дверь открылась.
All the leaves are brown and the sky is grey

I've been for a walk on a winter's day, yeah
На пороге появился больной, замятый, всё такой же низкий и рыжий Чуя. На нем
была темно-зеленая футболка с какими-то числами, смысл которых никто не
знает, и серые спортивные штаны, ноги одеты в носочки. Мерзлюка, по-другому
107/840
его не назовешь. «Надо переименовать его».
I'd be safe and warm if I was in L.A.

California dreamin'
California dreamin' on such a winter's day
Он смотрел на него с ехидной улыбкой, облокотившись о дверной проем локтем.

Кажется, сейчас Накахара наконец-то был рад его видеть впервые за всю
историю их встреч. Из его квартиры доносилась песня "The Beach Boys - California
Dreamin'" и сейчас она, казалось, играет в тему.
- Ну что, понравилась игра?
Дазай даже боялся представить, как он выглядел со стороны. За его спиной

зашумел усиливающийся дождь, и сам он был наполовину мокрым. Однако
каким он был счастливым. Он не хотел, чтобы этот момент заканчивался. Именно
эти моменты, когда только встречает Чую, он любил больше всего. В эти
моменты его сердце будто начинало расцветать от одного вида такого замятого
Накахары и, черт возьми, такого прекрасного.
Наверное, со стороны он похож на человека, который прошел огонь и воду,

чтобы добраться до него, посмотреть и зайти внутрь погреться. Сейчас он
подумал, что стоило чего-нибудь ему купить. Элементарно, апельсинов. Однако,
кажется, Чуе было плевать. Ему как будто тоже нравился этот момент.
- Ну что стоишь? Проходи, – он отошел от проема, пропуская Дазая внутрь.
Stopped into a church, I passed along the way

Well, I got down on my knees and I pretend to pray
You know the preacher likes the cold,
He knows, I'm gonna stay
– Ты опять решил искупаться в речке? Весь мокрый.
- Это просто увидел тебя и вспотел, – Дазай принялся разуваться и снимать с

себя плащ.
- Я что, настолько ужасен? – он взял у него плащ и повесил на вешалку.
- Наоборот, я впервые вижу тебя таким… - Осаму еще раз проанализировал его
внешний вид. Теперь он и правда выглядел лет на семнадцать. – Неформальным.
Чуя усмехнулся, взял зонт Дазая и направился в ванную. Вообще, устройство его
квартиры было почти таким же, как и дом Осаму, разве что ванная
располагалась слева от входа, и не было лестницы наверх. А еще тут было пусто.
Вообще никаких украшений. В прихожей к стене были привинчены крючки для
верхней одежды, где висело всего четыре вещи, среди них знакомый ему черный
плащ и плащ Дазая, сразу под ними подставка под обувь. Её было тоже особо
немного, а вот сверху вешалок он смог заметить полку, на которой ровным
рядочком лежали шляпы, в количестве восьми штук, и одна кепка. И как он
только до них дотягивается? Неужели каждый раз берет стул?
Так же прямо была открытая дверь-сёдзи, которая разделяла прихожую и

комнату Чуи. Там было уже не так пусто. Вдоль стены справа тянулся платяной
108/840
шкаф из таких же сёдзи и, что необычно, одна дверь с зеркалом. Всё это было
открыто так, что можно было хорошо рассмотреть содержимое шкафа. Там было
огромное количество книг, а снизу лежала гитара и много бумаги, на которой,
похоже, было что-то нарисовано. Рядом со шкафом валялся футон, недалеко
стоял котацу, на котором расположился ноутбук. К нему был подключен… это
графический планшет? Чуя что, рисует? Эта комната была почти в два раза
меньше комнаты Дазая, однако за ней тоже располагалась дверь, кажется,
ведущая на балкон. Атмосфера, несмотря на пустоту, была особенно уютной и
традиционной. Если бы Чуя его еще встретил в кимоно, то Осаму бы вообще
проникся ей вдвойне.
- Никогда не считал себя формальным, – доносилось из ванной. – Я ведь даже

гастроскопию пытался сделать тебе как можно необычно.
- Не говори, что ты так со всеми пациентами? – Дазай стоял и совершенно не

знал, что ему делать. Он всегда в чужих домах чувствовал себя напряженно, но,
кажется, Чуя и правда не из тех, кто любит формальности. – Иначе ты мне
правда покажешься извращенцем, и я убегу.
- Нет, я так только с тобой, – ответил Накахара, выходя из ванной. Его лицо так и
не поменялось, он всё еще улыбался. – А что, если я сыграю в извращенца, то ты
испугаешься и убежишь?
- Если ты сыграешь в извращенца, - Осаму приблизился к нему, остановившись

лишь когда между ними оставалось несколько сантиметров. Он посмотрел на
Чую сверху вниз пожирающим похотливым взглядом, таким, какой был
свойственен только Дазаю, – я точно отсюда не уйду.
Накахара оттолкнул его, но улыбаться не перестал, разве что цокнул языком.
- Тогда я сам тебя выгоню, - сказал он, однако направился на кухню. «Выгонит,
но, похоже, не сейчас…» - обрадовался Осаму и проследовал за ним.
Чуя уже принялся над чем-то шуршать, весело пританцовывая и припевая в такт
музыке, которую можно было слышать в любом уголке квартиры. Дазай уселся за
стол, который, кстати, был обычным в европейском стиле, в отличии от всего в
этой квартире. Он стал наблюдать за этим зрелищем.
Накахара разливал чай в большие кружки и продолжал двигать коленями,

притопывать и делать вид что поет, открывая рот вместе с текстом, который он,
кажется, знал наизусть. Когда заиграл саксофон, он кошачьими шагами подошел
к столу с кружками и поставил одну перед Дазаем. Чай с бергамотом, ну как же.
Суицидник удивился, каким он может быть открытым дома, как будто они
знакомы не месяц, а несколько лет, и вот Осаму решил заехать в Йокогаму и
проведать старого друга. Чуя сел напротив, потом что-то вспомнил и протянулся
рукой до полок, однако передумал.
- Тебе же, блин, вообще ничего нельзя, да? – спросил он Дазая.
- Ну, практически, а что?
- Ты же, наверное, голодный, надо тебе что-нибудь приготовить, – он поднялся,

открыл холодильник и начал изучать содержимое.
109/840
- Да ладно тебе, я не голоден.
- Правда? – он отвернулся и прищурил глаза, вглядываясь в Осаму, который,

вообще-то, и правда сегодня ничего не ел. – Я всё равно приготовлю. Потому что
тоже хочу есть. Смотри, как насчет фунчозы с тофу? Такое-то тебе, наверняка,
можно.
- Ну давай, – он отхлебнул немного чая и начал наблюдать за тем, как Накахара

закопошился. А он та еще хозяюшка: и приготовить может, и чай заранее
заварил и даже танцы устроил. «Так бы и нарядил его в гейшу и заставил
ублажать себя», - думал гость, потягивая чаек, не в силах оторваться от Чуи. – А
ты чего такой замятый? Только проснулся что ли?
- Да, ты меня разбудил, – он повернулся на мгновение, отпил немного чая, а

затем вернулся к приготовлению. Парень, кажется, собирался подать блюдо, как
нельзя, красиво, даже решил сварить какую-то овощную смесь, а сейчас
поставил фунчозу настаиваться.
- Я позвонил тебе аж в полдвенадцатого, и ты все еще спал? – Дазай вот любил

вставать пораньше. – Какая ты, оказывается, сова.
- Вообще-то, я лег в шесть утра, и для меня это неприлично рано, – Чуя принялся
нарезать тофу кубиками, параллельно помешивая овощи.
- И чего тебе ночью не спится? – он был удивлен его режиму. Действительно

необычно.
- Ну, я всегда, когда в отпуске или на больничном, так ложусь. Ночью всё такое
спокойное, лучше работается.
- Город засыпает, просыпается Чуя, – он посмеялся и отпил чая. – Я вот тоже

очень люблю ночью писать. Вдохновение накатывает.
- Что ты пишешь?
- Всякие разные рассказы, меня даже иногда публикуют и печатают, получаю

отчисления.
- А я-то думаю, что-то ты богатый для обычного работника книжного магазина. И

что, много написал?
- Да, у меня где-то двадцать рассказов.
- Нормально так, - он наконец-то закончил нарезать тофу и сел обратно к Дазаю.

– Дашь почитать?
Осаму вообще-то давно хотел рассказать ему о том, что пишет, и очень сильно
обрадовался, когда услышал, что хозяин квартиры изъявил желание
ознакомиться с его трудами. А еще так Чуя сможет ближе узнать натуру Дазая
через его писанину. Ему хотелось не только больше узнать о Накахаре, но и
чтобы он им заинтересовался. Кажется, у него выходит.
- Конечно, только если, - его взгляд стал настойчивым, как и намерение, – ты

дашь мне посмотреть свои работы.
110/840
Чуя улыбнулся, когда услышал это, он отхлебнул из кружки. Похоже,
настойчивость Дазая его нисколько не напрягла.
- И когда ты успел рассмотреть мою комнату? – он поставил кружку и поднялся,

дабы продолжить готовить. – Хорошо.
- Правда? – Осаму расцвел. – Я думал, ты не согласишься…
- А что, заодно заценишь. Я люблю независимую критику, – говорил он, сливая

воду из кастрюли.
- А я подумал, что ты слишком скрытный.
- Я скрытный, но сейчас это уже не имеет значения, – Чуя выложил немного

овощей в две тарелки. – Мы ведь решили подружиться.
- Мы? – кажется, радости Дазая не было предела. Он не думал, что, заходя в этот
дом, увидит совершенно другого Накахару. – Неужели ты тоже хочешь со мной
дружить?
- А почему бы и нет? Ты ведь окунул меня в речку, и я, похоже, застудил мозги.
- Или не смог сопротивляться моему обаянию.
- Твоей долбанной надоедливости я не смог сопротивляться.
- Ну-ну, ты опять становишься злюкой.
- Что я могу поделать? Ведь ты подогреваешь во мне эту черту, – Чуя к этому
времени уже выложил на тарелки тофу и овощи, достал палочки и водрузил этот
шедевр кулинарного искусства на стол перед Осаму, который уже начинал
умирать от голода.
- Благодарю, - сказал он повару, взял палочки и был готов приняться за еду. –

Зато со мной не скучно.
- Да пиздец весело, давно я не вставал так рано и не рвался придумывать

загадки для утырка, которого даже не звал.
- Вот видишь, я еще и подталкиваю тебя к мозговой активности, – он попробовал

творение Накахары.
- Мне её вообще-то, и так хватило на всю жизнь, если ты не помнишь, то я

работаю в медицине, а у студентов-медиков всегда мозговая активность на
высшем уровне.
- М-м-м, а это вкусно, Чуя, прямо как в ресторане! Только соуса не хватает, –
говорил Дазай с забитым ртом.
- У меня есть соус, но тебе его нельзя.
- А мы не скажем моему лечащему врачу.
111/840
- Сейчас я твой лечащий врач, и я говорю, что нельзя.
Осаму умилился такой заботе со стороны Чуи. Он, оказывается, не просто

хозяюшка, он еще и нянька.
- А ты и правда хороший друг. Впустил, обогрел, накормил, причем так, чтобы

без всякой дряни. Заботишься о моем здоровье. Ты даже не друг, ты прямо
настоящая мамочка.
Дазай немного опешил, потому что Чуя сейчас засмеялся. Если раньше он мог
усмехнуться, хохотнуть пару раз, то сейчас он смеялся искренне. Осаму даже не
думал, что он умеет, при чем в его-то компании. Неужели он наконец-то ему
доверяет и смог расслабиться? Смеялся он так же странно, как и чихал. Только
если чихал Чуя во весь голос, то смеялся тихо, будто шепотом, резко, прикрыв
рот кулачком, очень мило улыбаясь и щуря голубые глаза.
- Ну кто-то же должен выполнять эту функцию, – сказал Накахара и его лицо

как-то поменялось, как будто он сболтнул чего-то лишнего. – Только ты должен
кое-что знать, Дазай…
- Что? – Осаму стал серьезным как никогда.
- Я не знаю, как тебе это сказать… дело в том… дело в том… - на его лице опять
появилась непонятная гримаса.
- Ну не медли, говори, как есть!
- Дело в том, что ты приемный, – несколько секунд они сидели с каменными

лицами, но потом лицо Чуи всё покраснело и исказилось в улыбке, свойственной
только его необычному резиновому лицу.
Дазай улыбнулся и закрыл глаза, он еле сдерживал смех, но надо было

держаться. А вот Накахара держаться не мог, он выронил палочки, схватился за
живот и лицо. Если бы он его не придерживал рукой, но оно бы впечаталось в
стол, настолько его согнуло от смеха. Теперь он так вообще срывался на голос.
- Я догадывался, – решил подыграть ему Осаму.
- Ты не поверишь, но я усыновил тебя совсем недавно, кажется, месяц назад, –

он продолжал смеяться. - Ты был такой мокрый, одинокий, сидел и бухал в баре,
мне стало тебя так жалко.
- Да, я помню этот холодный вечер. Если бы не ты, не знаю, чтобы со мной стало.
Тут они оба стали серьезными. А правда, не встреться они в баре, то что бы
стало с Дазаем? Он бы мог раньше узнать о том, что Оду ранили, раньше бы
приехал в больницу. Увидел бы его еще живым, однако ничего бы не смог
изменить. А еще, возможно, Чуя бы не пришел ему делать гастроскопию, потому
что фамилия на карте ему ни о чем бы не говорила. И не заявился бы в палату,
не рассказал ему, почему стоит жить.
Дазай бы, возможно, сейчас уже лежал в сырой земле, а Чуя бы не рассказал ему
про способ с лодкой. А еще он бы никогда не гулял с ним в обнимку ночью
пьяным, не кидался бы в речку, не разгадывал его загадок и не попробовал
112/840
стряпню. Не услышал бы смех. Сейчас они оба осознали, как на самом деле
повлияли друг на друга.
Их взгляды встретились, и по Чуе было видно, как он искренне теряет контроль

над ситуацией. Он не знает, что можно сказать в такой момент. Такие моменты
созданы для того, чтобы вот так сидеть и смотреть друг на друга, понимая всю
неловкость и не смея её нарушить. Но Накахара все-таки вернулся в свою
тарелку, всё еще ощущая щекотливость ситуации и понимая, что тот
продолжает на него смотреть. Чуя этого не выдержал и решил нарушить
тишину.
- Дазай, - он посмотрел на него с печалью, – меня нельзя любить.
Но гость в лице не изменился, ему теперь было все равно. Казалось, даже
землетрясение, которое сейчас слегка могли ощущать они оба, не могло
заставить его отвести этот полный безумной одержимости взгляд от Накахары.
Сейчас Дазай сидел в ракете, которая уже взлетела и вот-вот готова вырваться в
открытый космос. Обратно повернуть было невозможно, у него была только одна
точка назначения. И этой точкой назначения для Осаму был Чуя, в которого он
бесповоротно влюбился.
- А у меня нет ни одной причины тебя любить, – четко ответил ему Дазай, смотря
серьезно, но со всем скрытым безумием прямо в глаза. Казалось, что лицо Чуи
стало таким же. Он выдохнул.
- А у меня нет ни одной причины тебя ненавидеть, – он говорил это почти

беззвучно и хрипло, может, от болезни, а может, из-за нахлынувших чувств.
Осаму даже не замечал, как сильно они раздирают сознание Накахары на куски.
Будто что-то готово вырваться из него, будь то плач или истерический смех.
За окном раздавался гром, капли ливнем омывали стекло этой маленькой кухни,
сейсмическая активность как всегда по расписанию. Серое небо было таким же
белым, как и лицо Чуи, что наконец-то не заливалось краской. Он не знал, что
ему делать. Он сам себя загнал в тупик, но всё еще надеется выбраться, стуча в
стены и моля о пощаде. Тем временем Дазай был уже близко, еще чуть-чуть и он
врежется в него, разнося всё вокруг в щепки, не оставляя ни одного шанса. Силы
были равны, поэтому они погибнут оба в этой войне. Если только наоборот ни за
что не смогут друг друга победить и будут вынуждены драться вечность. Осаму
был готов драться с Чуей, но готов ли сам Накахара?
Музыка, которая недавно голосила на всю квартиру, была почти неслышна из-за
грохота на улице и биения собственных сердец. Они не понимали, правильно ли
это всё или же наоборот.
- Ты так и не ответил, кстати, понравились ли тебе загадки? – пытался хоть как-

то вырваться из стен взгляда Осаму Чуя.
- Да, это было весело, несмотря на то, что поливал дождь, и я весь промок, пока
решал эти ребусы, – Дазай наконец-то перестал сверлить его своими карими
глазами и продолжил есть.
- Я рад, все меня обычно отшивают, потому что никто не любит сложные пути,
также, как и сложных людей никто не любит, – сказал он, жуя и запивая чаем.
113/840
- Я люблю, - сейчас Чуя опять не понимал к чему это всё. Он опять нагоняет эту
атмосферу, кажется, Дазаю она нравится. Нравится сверлить его взглядом,
ощущать всю хрупкость положения их двоих. – Значит, у тебя и правда были
плохие друзья, раз они не любили отгадывать твои загадки. Только не загадывай
их слишком часто, а то у меня будет ощущение, что ты и правда издеваешься.
- Так я и правда издеваюсь, - он усмехнулся и, кажется, наконец-то расслабился.

– Но не бойся, у меня фантазия по настроению работает.
- Это обнадеживает, – Дазай наконец-то доел. – Но даже если загадки будут

каждый день, то не ожидай, что я от тебя отстану.
- Я уже понял, что ты пиздец упертый. И как ты свистнул мой номер телефона?
- О, - он облокотился на стол и сел вполуоборот к Чуе, положив ногу на ногу, –

когда ты притащился ко мне домой…
- Не притащился, а ты сам притащил меня! – прервал его Накахара.
- Хорошо-хорошо, - он выглядел так, как будто сейчас будет очередная из его

охуительных историй. – Так вот, когда я проснулся на следующее утро, то
обнаружил тебя рядом спящим и…
- Чего?! – Чуя чуть не поперхнулся чаем. – Так. Ты сказал, что ляжешь в другой
комнате... Хера ли ты лег со мной?!
- Ну, Чуя, я случайно уснул рядом, разглядывая твою шляпу. Я правда собирался
пойти спать наверх, – Накахара лишь кинул на него недовольный взгляд и
продолжил есть, давая Дазаю закончить рассказ. – Так вот, спишь ты такой, а я и
думаю, может, номер твой свистнуть, мало ли мне понадобятся услуги врача для
написания рассказа на медицинскую тему. Поэтому я и нашел твой телефон в
кармане, узнал номер и всё.
- Так ты залез в мой телефон?! – кажется, он опять сейчас пойдет бить Осаму за
такие выходки. – Что еще ты там посмотрел, ублюдок?
- Ничего. Я не люблю рыться в грязном белье. Только номер узнал и положил его
обратно.
- Ну ты и пидор… - бубнил Чуя, наконец-то доевший лапшу.
- Ты только что узнал? Я же говорил, вроде.
- Пидор и гей – это разные вещи, – Чуя поднялся и его повело в сторону. – Черт…
Осаму подскочил и решил придержать его за плечо.
- Что случилось? Ты в порядке?
- Да, голова закружилась, у меня просто температура, наверное, подскочила.

Надо пойти измерить.
- Так, – Осаму отпустил его и упер руки в бока, – а ну марш в постель болеть! А-то
расхозяйничался тут!
114/840
- Да всё со мной нормально… - он поднял голову. Рядом с Осаму всегда было
ощущение, будто он над ним нависает и пилит взглядом, что не очень
комфортно.
- Чуя, - лицо Дазая стало каким-то милым и добрым, – можно я тебя обниму?
«Нет, ну что он, блять, за личность ебаная?!» - подумал на это Накахара. К его
горлу опять подступил комок. И почему этой шпале понадобились обнимашки
прямо сейчас?
- Я не знаю, как ты на это отреагируешь… - совершенно без эмоций, но

предупреждающе сказал Чуя.
- А что? Ты можешь начать избивать меня?
- Нет, просто… - он замялся и заправил рыжую прядь за ухо. – Ну ладно,

попробуй.
Осаму медленно приблизился к нему, и теперь Чуе стало совсем страшно от того,
какой он высокий. На подсознательном уровне, будучи низкого роста, он
понимает, что ему будет сложно выбраться из хватки человека крупнее, поэтому
Накахара пытается держать расстояние. Но сейчас ему ничего не угрожает,
однако ощущения остаются. Дазай неспеша обвил руками тело Чуи и притянул к
себе поближе. Так как Осаму слегка ссутулился, то Накахара смог опустить
подбородок ему на плечо. Они стояли так, будто Дазай очень давно его не видел
и наконец-то спустя годы разлуки смог обнять и даже позволил себе прогладить
большим пальцем пару позвонков.
Сейчас он так не хотел его отпускать, ведь наконец-то смог подобраться столь
близко. За сегодня он успел не только проникнуть в берлогу опасного хищника,
но еще и приручить его. Так было хорошо, ведь приручил он его совершенно не
для личных целей, а просто чтобы показать ему жизнь вне этой берлоги, какие
снаружи есть хорошие люди, готовые не убить и забрать ценный мех, а
приласкать и наслаждаться нежностью этого существа, да еще и теплотой.
Осаму слегка повернул голову и даже смог ощутить носом аромат рыжих волос,
которые, кажется, отдавали особенным запахом Чуи. «Так вот, как пахнет
солнце, - подумал Дазай и уже было хотел разорвать объятия, но Накахара
внезапно сам медленно потянул руки и обвил ими его талию. – Главное, чтобы не
сломал ребра». Однако, Осаму понял, что что-то не так. Парень в его объятиях
обмяк совсем, а еще он почувствовал, как это маленькое тело медленно, но
верно нагревается.
- Дазай... - сказал он тихо. - Мне что-то нехорошо...
Он всё же отстранился и увидел, что лицо у Чуи совсем красное и дышит он

слишком резко и глубоко.
- Чуя, что с тобой?! – он обхватил его лицо руками, но тому как будто стало еще
хуже, потому что бросило в дрожь. – О, неужели у тебя и правда аллергия на
обнимашки?
Накахара ничего не отвечал, а смотрел испуганным взглядом на Дазая, который
115/840
вообще не мог понять, что с ним произошло. Он усадил его на стул и стал
всматриваться в лицо. Перед глазами всё плыло, однако Осаму он видел очень
четко.
- Эй, - он стал его слегка трясти, ведь совсем не знал, что нужно делать в таких
ситуациях, – тебе плохо?
- Немного... – промямлил Чуя, не отрываясь от Дазая и сглотнул. – Водички бы.
Он поднялся, достал из полки первый попавшийся стакан, налил воды и поднес

Накахаре, тот, в свою очередь, сделал пару глотков и отставил стакан.
- Чуя, посмотри на меня! - он снова обхватил его лицо руками и стал слегка
шлепать по щекам. - Не теряй связь с внешним миром!
- Я пытаюсь... - он дотронулся до руки Осаму, что обхватывала его лицо, а затем

полетел вниз, уткнувшись ему в грудь.
- Чуя, - он погладил его по спине, - какой же ты все-таки беспомощный.
- Заткнись... - пробубнил тот ему в грудь. - Надо как-то подняться.
- Да это не обязательно, - Дазай оттолкнул его, поднялся, а затем обхватил за

спину одной рукой, а вторую подставил под колени. Выпрямившись, он взял
Накахару на руки, издав характерный давящийся звук. - О, ками-сама, какой же
ты тяжелый. Я теперь буду дразнить тебя маленьким и жирным.
- Сука... - тот не сопротивлялся, а лишь послушно обмяк на его руках, устроив

голову на товарищеском плече. - А я буду дразнить тебя слабаком.
Дазай лишь фыркнул и понес Чую в соседнюю комнату.
116/840
Глава 9. Душа твоих рук.
Дазай стоял в ванной и смачивал тряпку ледяной водой, но ему

казалось, что когда она достигнет пункта назначения, то его руки уже успеют
превратить воду в кипяток. Его мысли были лишь о том, как хорошо, что все-
таки он решил навестить Чую, который лежал в комнате, завернувшись в футон,
и страдал от ужасной температуры.
Правда, это ведь была и вина Дазая тоже. Не сигани он вместе с ним в речку, всё
было бы хорошо, и Осаму так бы не переживал. Ему впервые приходится
ухаживать за кем-то, поэтому он даже плохо понимал, что от него требуется.
Когда он вернулся в комнату, Чуя лежал неподвижно. Его лицо было белым, нос
красным, а губы сухими. Кажется, что даже цвет его волос поубавил контраст.
Дазай со всех ног подлетел к нему, присел рядом на колени и положил тряпку на
лоб. Тот вынул руку из футона и провел пальцами по тыльной стороне ладони
Осаму, отчего последний немного смутился и заулыбался такому неуклюжему
хозяину. Однако Накахара не понимал, что делает, ведь начинал постепенно
терять связь с реальностью.
- Надо… - начал он тихонько констатацию факта. – Надо раскрыться, чтобы стало

прохладнее, и я смог расходовать тепло.
- Давай посмотрим, что по температуре, – Чуя отдал ему градусник, и Осаму

проверил показатели. – Черт, все очень плохо.
- Что там? – мямлил больной.
- 38,6, - затем он стащил с него одеяло, отчего тот затрясся. Но если он и правда
продолжит лежать под одеялом, то рискует нагреться еще больше. – Может, еще
таблетку выпьешь?
- Я уже выпил… не надо так… так много. Лучше просто принеси воды, – говорить
ему было сложно, так как всего пробирала дрожь. Он перевернулся на бок,
лицом к Дазаю. Его взор был направлен в пустой угол комнаты.
Осаму подскочил и направился на кухню, чтобы налить воды. Вообще, ему даже
нравилась вся эта ситуация. Он наконец-то видит Чую таким, какой он есть, а
тот, в свою очередь, не боится открываться. Пожалуй, это самое прекрасное
начало отношений для него. Ведь именно в таких ситуациях и познаются друзья.
Когда он вернулся, то увидел ту же картину, вот только теперь тряпка сползла

со лба, а сам Накахара прикрыл глаза.
- Эй, красавица, я принес тебе попить, – он протянул ему стакан, и Чуя поднялся,
садясь и принимая сосуд с заветной водой.
- Спасибо, – он быстро осушил стакан и поставил рядом с футоном, а потом

посмотрел на Осаму с нежностью, что не была ему присуща. – Спасибо тебе за
всё, Дазай.
Затем Чуя упал обратно, подобрал тряпку и разместил её на лбу, закрыв глаза.
Осаму усмехнулся и сел подле его головы так, что лицо его располагалось прямо
117/840
над лицом Накахары.
- Даже за то, что окунул тебя в речку?
- Даже за то, что окунул меня в речку, – Дазай засиял. – Ведь тогда бы я не узнал
о том, какой ты хороший.
Он говорил это искренне, совершенно не стесняясь, и ему, наверное, самому

нравилось всё это. Лежать, подавать своей новой сиделке команды и понимать,
что он выполняет их со всем желанием.
- Можешь, пожалуйста, выключить свет? – попросил он его об очередной услуге.
Тот потянулся до лампы и нажал на переключатель, отчего всю комнату окутал

мрак. На часах уже где-то восемь или девять, но Осаму ждал, когда больной сам
его прогонит, ведь уходить и оставлять его одного он совершенно не хотел.
Затем он обратно подполз к футону и сел в ту же позу, только теперь Чуя не

надвигал тряпку на глаза и мог видеть лицо Дазая, нависающего над ним.
Однако сейчас Накахара был как никогда спокоен в его присутствии.
- Прости, что заставил тебя всё это делать, вообще-то, я бы мог и сам справиться.
- О чем ты? У тебя температура шарашит, а я должен оставаться в стороне? Ни в

коем случае! Я буду ухаживать за тобой, пока ты не откинешься.
- Звучит так, будто ты в этом уверен.
- Конечно, не сейчас, но может когда-то, надеюсь, в глубокой старости.
- Хотелось бы в это верить…
Дазай невероятно обрадовался такому заявлению Чуи, что сказал это, смотря
ему прямо в глаза.
- О, так значит ты уже готов со мной состариться?
- Не знаю, я сейчас ни на что не готов, – Накахара опять перевернулся на бок,

почти утыкаясь лицом ему в коленку, но того это совсем не смущало. Осаму так
хотелось что-то для него сделать. Сделать нечто большее, чем делает сейчас.
Он протянул руку и медленно коснулся виска Чуи, дальше зарываясь пальцами в

спутанные волосы, но пытался делать это как можно нежнее, почти не касаясь
кожи головы. Волосы у виска были слегка мокрые от воды, что капала с тряпки.
Дазай продолжал оглаживать его нежно, слегка массируя и разбирая рыжие
пряди. Накахара же, в свою очередь, закрыл глаза и не показывал никакого
протеста. Ему нравилось.
А как это нравилось Осаму. Он даже уже забыл о том, что недавно Чуя пытался
его избить за какой-то очередной подкат, а сейчас вот так смирно лежит рядом и
полностью отдает себя в его руки. «А потом еще будет мне рассказывать за свою
натуральность, - радовался положению дел Дазай. – Все-таки глаза у тебя под
цвет ориентации, слизень».
118/840
Казалось, он сейчас замурчит, как вдруг…
- Дазай… - его тон был настойчивым. Зря Осаму всё это начал.
- Прости, мне перестать? – он перестал гладить его по голове, но вдруг Чуя

внезапно дернулся и положил свою руку на его колено, что было прямо перед
ним.
- Нет, - он говорил это тихо, стесняясь того, что ему понравилось. – Ты можешь
остаться со мной?
Осаму снова не смог сдержать улыбки. Он ожидал чего угодно, но то, что
Накахара сам попросит его остаться – это было за пределами его фантазии.
Дазай снова запустил руку в его волосы, принимаясь за прежние движения.
- Ну раз ты лапаешь меня за ляжки, то конечно.
Он почувствовал, как Чуя выдохнул. Хоть он и знал, что Дазай не откажет в

такой просьбе, все равно напрягся. Для него было сложно делать шаги
навстречу, но поворачивать обратно – бессмысленно.
Тем временем Осаму перевел свои ладони ему на лоб и почувствовал, что тряпка
совсем уже теплая и смысла от нее нет, поэтому отложил её в сторону. Он
прислонился рукой ко лбу Чуи, а потом пальцами снова прошелся вдоль виска,
однако теперь он указательным пальцем нежно огладил бледную щеку
больного. Дазай и не заметил, что Накахара перестал трястись. Он теперь просто
лежал и наслаждался покоем и легкими ласками.
Он снова провел ладонью вдоль всего лица, взял его в руку и нежно погладил
щеку большим пальцем, пока остальные один за другим дотрагивались до шеи.
Чуя поморщился и, похоже, улыбнулся. Наверное, ему щекотно. А еще он не
переставал тяжело дышать, однако сейчас он дышал уже не от пробирающих
его судорог и головной боли, а от накатывающих чувств от чужих
прикосновений. Он бы очень хотел остановить Дазая, но не мог, так как ему
было слишком хорошо вот так лежать и ощущать чужие пальцы на своем лице,
голове и шее. Для него это было чем-то незнакомым и невероятно приятным.
И Осаму нравилось, что он смог подобраться так близко. Ему нравился такой
податливый Накахара, хотя даже агрессивный и злой он ему нравился. В них
обоих было много шарма, по-своему прекрасного. Интересно, а каким Чуя может
быть еще, не актерствуя, а будучи искренним и открытым?
- Там в шкафу… есть подушка…
- Тебе дать еще подушку? – они разговаривали тихо, не ясно от кого скрываясь.
Наверное, именно так и нужно разговаривать в темноте наедине друг с другом.
- Нет, это для тебя, – он даже сейчас, будучи наполовину в отключке, продолжал
о нем заботиться, как будто просто сам нуждался в этом, так же, как и Дазай. – У
меня, к сожалению, нет другой комнаты и кровати…
- … Поэтому ты хочешь, чтобы я лег с тобой? – закончил его мысль Осаму.
- У меня нет другого выбора, ведь ты сам решил за мной приглядывать, – его
119/840
голос становился всё тише, но Дазай его хорошо слышал. Чуя всегда казался ему
громким человеком, но, оказывается, он тоже может любить тишину, если
только это не из-за болезни.
Осаму пришлось отпустить голову Накахары и подползти к шкафу. Интересно, в

какой части этого огромного шкафа подушка? Там было всё: эскизы, сувениры,
безделушки, одежда, гитара. Огромное количество художественных
принадлежностей: холсты на подрамниках, бумага разной текстуры,
беспорядочно валялись карандаши, кисти и баночки с красками. Так же он все-
таки смог высмотреть юкату красного цвета с замысловатыми синими вставками.
Если бы Чуя сейчас не валялся почти без сознания, то он бы точно заставил её
надеть, а еще показать свои рисунки. Дазаю правда стало интересно взглянуть
на его творчество.
Подушку он нашел чуть ли не в самой глубине и, когда достал, вернулся

обратно, но на этот раз устроился рядом лицом к Чуе, как можно ближе. Тот же
не открывал глаза и, наверное, был готов окунуться в сон. Накахара лежал на
боку, вытянув одну руку, которая оказалась прямо перед Дазаем, и поджав
колени.
Осаму не смог удержаться и решил продолжить свои ласки. Он пододвинулся

ближе и начал водить кончиками пальцев по чужому предплечью. Тот
поморщился и издал какой-то звук, похожий на тихий стон негодования.
- Щекотно… - сказал он тихо и улыбнулся.
- Это потому, что у тебя рука волосатая, – он все равно не прекращал его
гладить.
- Это потому, что я настоящий мужик, в отличии от твоих бывших ухажеров.
- Нет, Чуя, ты принцесса.
- Какая я тебе принцесса? – он открыл глаза и приподнял голову, уже готовый

пойти в наступление, превозмогая слабость.
- Рыжая, - он стал подбираться пальцами ближе к запястью. – Любишь

классическую литературу, помогать людям и прекрасного принца…
- Это ты-то прекрасный принц? – Чуя усмехнулся и вернулся в прежнее

положение.
- А ты, значит, меня уже любишь? – его радости не было предела, ведь он опять
смог подловить Накахару.
- Не льсти себе, – он посмотрел Осаму в глаза с какой-то скрытой жестокостью. –

Ты даже в мои конюхи не сгодишься.
- Ваше высочество, - его пальцы защекотали запястье круговыми движениями, –

я для вас, – Дазай ухватился второй рукой за тыльную сторону ладони Накахары
и стал подползать ближе, сокращая расстояние между их лицами, – готов быть
даже грязью, - рука, что недавно гладила запястье, переместилась выше,
щекоча ладонь и толкая её к лицу Дазая, – если вы этого пожелаете, – и он
припал со всей сладостью губами к руке хозяина дома.
120/840
Как только его губы коснулись ладони, Чуе показалось, что он куда-то падает,
внутри становится слишком много воздуха, который щекочет легкие и живот,
создавая невероятный сквозняк в горле, отчего сказать что-либо невозможно.
Затем медленно подступил жар, но Дазай не отстранялся, а всё еще лежал так,
будто хочет замереть с рукой Накахары и вечность от нее не отрываться губами,
а взглядом от краснеющего Чуи. Тот даже забыл о том, что нужно оказывать
попытки сопротивления, настолько его это обескуражило. Парень только что
понял, что ему не хватает воздуха, потому что забыл, как дышать.
А вот Осаму был спокоен и настойчив как никогда. Он уже понял, что этот зверек
приручен и от него никуда не денется. Теперь с ним можно делать всё, что
угодно, главное делать постепенно, да так чтобы и ему было приятно. Судя по
всему, у Дазая это получалось.
Однако сейчас он решил сжалиться и все-таки отлип от руки, укладывая ее

рядом, но продолжая водить пальцами по ладони и запястью. Взгляд его был
таким же влюбленным и настойчивым, в отличии от Накахары, который был
растерян.
Он наконец-то выдохнул и поспешил закрыть глаза, дабы не оставаться в этом

неловком положении. Уж лучше не знать о том, что Осаму собирается сверлить
его взглядом всю ночь, поглаживая ладони и перебирая волосы, не имея
возможности подобраться ближе. Возможно, он бы сделал что-нибудь более
абсурдное и легкомысленное, не будь Чуя болен, но сейчас Дазай решил его
пожалеть. У него сегодня преодолено очень много порогов физического
контакта, пусть отдыхает.
- Знаешь, Дазай, - он очень податливо двигал рукой в такт движениям пальцев

Осаму. Позволяет их трогать, – до сих пор не понимаю, какого черта ты
добиваешься?
- Тебя, конечно, - кажется, его уже ничего не смущало, – и твоего расположения.
- Ну раз ты так этого хочешь… - суицидник вычерчивал невесомые узоры на

линиях ладони Чуи, когда пальцы Накахары медленно начали поглаживать его
руки. Он медленными, но уверенными движениями, без единой капли сомнения,
стал их сплетать, и вскоре их руки стали единой конструкцией. Дазай не верил
тому, что парень сам решился на это. Неужели у него действительно что-то есть
к Осаму? Сначала он не понимал, но все сомнения улетучились, когда тот стал
поглаживать его большой палец своим. Такими легкими и невинными касаниями.
Именно такими касаниями и передаются чувства к друг другу. В них истинные
отношения людей.
Значит, Чуя всё же относится к нему с нежностью, но на что он способен еще,

кроме как поддаваться уловкам Осаму? Правда, что-то Дазаю подсказывало, что
это он поддается на все его действия. Что, на самом деле, он не по-своему
желанию, а по внушению Накахары заигрывает с ним. Будто тот включил свое
обаяние. Одно неловкое слово и суицидник уже готов ворваться в его сердце. И
когда это произошло?
Так они и лежали, поглаживая руки друг друга, будто полностью друг в друге
растворяясь. Будто их души сейчас сместились на кончики пальцев, где через
121/840
электрические разряды они передавали кровь. Казалось, если они остановят
этот танец, то в глаза начнет бить яркий дневной свет, нарушая интимную
темноту, в которой они, лежа на полу, впервые начали питаться эмоциями друг
друга. Чуе нравилось, как Осаму смотрит на него с неприкрытым желанием и
нежностью, а Дазай любил его всегда разную реакцию на свои действия.
Они получали друг от друга частички больных эмоций. Взгляд Осаму был таким
же ненормальным, как и закипание крови в жилах Накахары, когда тот снова
касается его пальцев.
Иногда можно многое узнать о человеке через касание. Дазай через свои
действия наконец-то уловил тонкую натуру Чуи. Он почувствовал, какие
шершавые и мозолистые у него пальцы от гитары и от постоянного рисования,
какие они сильные и какие ловкие, ведь он даже не заметил, как тот заключил
его пальцы в объятия своей руки, совершенно не стесняясь.
У Осаму же руки худые, с длинными пальцами, что всегда были теплые, в

отличии от рук Накахары. На них виднелись и чувствовались порезы прямо на
подушечках и над просвечивающимися венами. Его руки всегда могли показать
целое представление, так как он любил жестикулировать, а также доставить
самое невероятное удовольствие, как это и делает сейчас.
Так они и узнали друг друга – через руки, казалось, что они познакомились не
тогда в баре, а сейчас, дотронувшись друг до друга и поняв, как, оказывается,
ошибались. Каждый из них сделал свои верные выводы, ведь характер,
заложенный в руках, невозможно скрыть.
Дазай так и не заметил, как Чуя перестал ласкать его руку и уснул. От таких
нежностей и правда порой клонит в сон, потому что возникает чувство
безопасности. Чувство, что ты не один и что кто-то обязательно разбудит тебя,
если случится что-то страшное. Поэтому Накахара опять отдал себя в
распоряжение Осаму, позволив себе уснуть рядом с ним, а того тоже клонило в
сон, и Дазай уже собирался закрывать глаза. Вот только осталось незаконченное
дело.
Осаму приподнялся на локтях, подобрался к лицу Чуи и прогладил его рыжие

волосы. Ему очень нравилось их трогать, и Дазай так желал уткнуться в них
носом, однако от такого Накахара мог проснуться, ведь и так слегка
зашевелился от новой порции ласк. Он пододвинулся ближе и легонько коснулся
носом щеки Чуи, будто что-то проверяя, затем поцеловал её медленно, но так
легко, что тот и носом не повел. Осаму в очередной раз радовался тому, как
крепко он спит. После он оторвался от его щеки и проверил реакцию. Ничего не
изменилось - он спал. Затем парень на радостях лег рядом, как можно ближе.
Его совершенно не пугало, что Чуя болеет, и Дазай может заразиться. Он был
уверен, что просто не способен заболеть, это было не в его стиле. В его стиле
было лечь в больницу с сотрясением, от потери крови и прочих последствий
суицидальных увлечений, но никак не из-за болезни.
Поэтому он не боялся быть так близко, гладить, ухаживать и даже целовать. И

сейчас он не боялся абсолютно ничего, лежа вместе с ним в футоне и продолжая
ласкать руку. Однако вскоре его пальцы тоже остановились, потому что и Дазай
шагнул в объятия Морфея.
122/840
***
Дни тянулись медленно, как и эти осенние дожди. Подумать только... совсем
недавно было лето, и Акико вместе с Каджи строили замки из песка и ели
мороженое. А сейчас остается чуть больше недели до наступления зимы, и она
уже встречается с другим человеком.
Человек этот – Мори Огай, главврач больницы, в которой Ёсано проходит

практику, и по совместительству её преподаватель, курирующий диплом. Как
это могло вообще произойти? Акико всё еще не могла осознать того, что
встречается с профессором.
Спустя два дня после того, как она впервые согласилась на встречу с ним в
ресторане, Ёсано вышла на работу как ни в чем не бывало и надеялась, что от
Мори не будет никаких подстав, ведь на выходных он не подавал никаких
признаков своего существования. Но подставы начались почти сразу же, как она
вышла из дома.
Как всегда, собравшись на практику, она накинула пальто, обула сапоги повыше
и, сопротивляясь дождю с помощью зонта, зашагала в сторону метро. Всё было
обычно и непримечательно, до метро оставалось метров тридцать, как вдруг у
тротуара, по которому она шла, припарковалась знакомая черная машина.
Затемненное стекло медленно опустилось вниз, и Ёсано увидела ее нового
ухажера за рулем. Он улыбался ей и, судя по всему, желал внимания Акико.
Она подошла к машине и нагнулась, дабы видеть лицо истязателя.
- Какая неожиданная встреча, Мори-сенсей. Вы увидели меня и забыли, как

водить машину? – она сейчас надеялась, что прошлая их встреча не была сном, и
девушка не выглядела глупо. Однако Огай лишь улыбнулся, как это было
свойственно ему, со скрытой похотью.
- При виде тебя я порой забываю, что на работе, поэтому решил, что стоит
начать привыкать к твоей красоте с утра пораньше. Но я не хочу, чтобы эту
красоту портили лужи, так что предлагаю тебе присесть и проехаться со мной
до больницы.
Она бросила на него лукавый взгляд и шикнула, но в машину все-таки села. Не

стоит отказываться от удобств, которые тебе вот так почти бескорыстно
предлагают.
Огай сразу же потянулся к её руке и притянул к лицу, дабы поцеловать. Да, это
точно был не сон, и этот фетишист и правда решил ею овладеть. Что ж, пусть
пытается дальше, пока что ничего противозаконного не случилось, и Ёсано
может не волноваться за себя и свою гордость. Сейчас своими действиями она
её только подпитывает.
- Как провела выходные? – спросил он, когда они двинулись.
- Ничего особенного. Почти всё время посвятила написанию диплома и

посиделкам с отцом.
- Ничего себе, - Огай изменился в лице, его улыбка стала более приземленной. –
123/840
Не думал, что Юкичи - семейный человек.
- Да, мы часто с ним где-нибудь гуляем, готовим вместе ужин, убираемся. Он

учит меня, как надо обращаться с мечом.
- Да, это его любимая тема. Он даже участвовал в соревнованиях. Помню, он

очень жалел, что пришлось бросить всё это ради медицины, а ведь он почти
всегда занимал первые места.
Акико задумалась. Мори очень часто заговаривает о её отце.
- Мой отец никогда вас не упоминал, а вы говорите так, будто были лучшими
друзьями, – в её глазах читался вопрос. Девушке казалось, что Огай не просто
так выбрал её, и это как-то связано с Юкичи, отчего становилось даже страшно.
- Мы и правда были лучшими друзьями, – он же не отрывался от дороги и был

совершенно спокоен. – Пока однажды он не решил, что наша дружба
неправильная.
- Неправильная? – она не понимала, что Мори имеет в виду, хотя тот, похоже, не
собирался посвящать её в курс дела.
- Да, - у Огая дернулась левая бровь и нижнее веко, что выглядело слегка жутко
на его спокойном лице с теплой улыбкой, – мы с ним люди совершенно разные, и
поэтому быстро подружились и так же быстро разошлись.
- Действительно, - она отвернулась и тоже стала смотреть на дорогу, – вы с ним

очень разные, – в её голове всё это не укладывалось. Огай чего-то
недоговаривает. И почему отец, всегда открытый на разговоры с дочерью,
никогда его не упоминал? – Так, а как у вас прошли выходные?
- О, весь вечер заполнял отчеты, заявки на новое оборудование и рассказывал

сыну-астматику о вреде курения.
- Ужас какой… - Ёсано вспомнила ту самую сцену в эндоскопии и улыбнулась. – У

него и правда хороший наставник, я думаю он будет профессионалом своего
дела.
- А? Ты была в эндоскопии? – он украдкой посмотрел на нее, ненадолго

отвернувшись от дороги. Уж больно ему хотелось видеть её лицо.
- Да, поставляла оборудование и случайно увидела, как этот врач, не помню его
фамилии, срывается на медсестер.
- Ха-ха-ха, Накахара любит держать в страхе весь сестринский персонал и

отделение в общем, – он широко заулыбался, – а еще любит выпивать со мной в
моем кабинете дорогие вина.
Она повернулась и посмотрела на него с недоумением. Неужели у Мори есть

какие-то друзья? Так вот почему он ему прощает такие истерики, да и сына,
наверное, сам отправил в эндоскопию. И что у этих людей может быть общего?
То, что они любят срываться на всех вокруг?
Мори выглядел более хладнокровным и, пожалуй, неспособным на что-то
124/840
человеческое, в отличии от эндоскописта. Правда, обоих она знала очень плохо,
чтобы делать какие-то выводы, поэтому решила, что стоит закрыть эту тему.
Тем временем они уже подъехали к стенам больницы, и Огай в очередной раз
подал ей руку, чтобы девушка смогла выйти из машины как леди. Далее он,
совершенно не стесняясь, взял её под руку, и они вместе пошли в здание.
Интересно, а почему он не подвозит своего сына? Может у того другое

расписание, или он живет в другом доме? Все это Ёсано хотела узнать, но не
хотела больше задавать ему лишние вопросы, правда она знала, что он всегда
ей ответит правдой. Вот только насколько окончательна эта правда будет можно
только гадать. Ей казалось, что всё, что она у него пыталась узнать, было как-то
недоговорено. Он что-то скрывал или пытался скрыть.
Ей было интересно наблюдать этого взрослого человека подле себя. Человека с

большим опытом и грузом воспоминаний, из-за которого ему несвойственно
делиться со всем своим прошлым. И Ёсано, будучи молодой девушкой, не
обладающей этим грузом, очень интересовалась непостижимым Огаем. Жаль,
что она умеет вскрывать тела, но не душу.
А вот сам Мори, наверное, способен и на то, и на другое, отчего Акико

становилось некомфортно. Как бы сделать так, чтобы он раскрыл себя, но и саму
Ёсано не успел выпотрошить окончательно? Правда, если у Мори за плечами
темное прошлое, то у девушки чистый лист, белые крылья и нимб над головой,
настолько за ней не было черных делишек. Конечно, какие могут быть темные
дела в двадцать с лишним лет? Хотя некоторые к этому времени уже спиваются,
нажираются наркотиков или сами убиваются, дабы не видеть этого серого
дождливого неба над головой и лиц прохожих. А также не терпеть общества
таких людей как Огай.
Почему его общество может быть противно людям? Потому что начальники
всегда омерзительны, какими бы хорошими они не казались. За ними всегда
будет какая-то грязь или интрига, как и в данной ситуации.
А еще начальников всей этой грязью постоянно поливают люди ниже рангом, не
имеющие их опыта и думающие, что за столом сидит человек, желающий
прибрать к рукам больше денег. Огай и правда был богат, но никогда не
хвалился этим, разве что в случае с Ёсано, когда сказал, что оплатит ей любую
прихоть.
Вряд ли это можно назвать злоупотреблением своим положением, ведь он сразу

предложил ей отношения в формате сделки, от которой Акико могла и
отказаться. Однако она этого не сделала. Жалеть об этом уже нет смысла, и
думать о том, что будет дальше, тоже. Есть только один выход – это плыть по
течению обстоятельств, наблюдая за Огаем и его попытками присвоить девушку
себе.
Она понимает, что долго сопротивляться не сможет, да и это будет глупо. А что
будет, когда он захочет её поцеловать или прижмет к столу и оттрахает, как это
свойственно любому мужчине? Особенно, если он одинок и его некому
приласкать.
Конечно, она может сыграть в милую, искреннюю и любящую девушку, но это

ведь будет не она. Акико ведь не любила врать и тем более играть роль, которая
125/840
ей неинтересна. Пусть лучше она будет натуральной стервой. Мори, вроде, это
даже устраивает и подогревает. Вот и пусть наслаждается её обществом.
И так происходило каждый день. Он каждый день ловил её на подходе у метро,

о чем-то спрашивал, и они шли на работу, где почти всё время ей и уделяли.
Вечером он подвозил её домой, не забывая пригласить куда-нибудь. Акико редко
соглашалась, но когда у нее было немного свободного времени, то ехала с ним в
какое-нибудь кафе. Она сразу сказала Огаю, что не хочет каждую неделю
баловаться в ресторане и тратить его деньги. Даже для нее это было верхом
наглости.
Всё чаще ей начинало казаться, что отношения их так и не будут двигаться. Он

просто будет подвозить её, кормить за свой счет и целовать руки, а прочее – это
для обычных смертных. Они скорее выглядели как старые друзья, нежели пара,
но почему-то Акико хотелось, чтобы их отношения склонялись к последнему.
И всё так бы и продолжало идти своим чередом, пока она все-таки не заставила
Огая прочитать её диплом.
- Меня всё устраивает, разве что я бы подкорректировал третью часть, там, где
про работу клапанов. Ну, еще убрал бы лишнего и дополнил пятую главу во
второй части. Но, в общем-то, это довольно неплохо. Презентацию уже делала?
- Еще нет, ведь я не дописала.
- А, ну да…- он откинулся в своем кресле. – Вот видишь, как и думал, у тебя всё
прекрасно выходит. Почти никаких замечаний.
- Я просто очень хотела сама в этом убедиться. Раз у вас ничего нет, то я пойду.
- Стой, - он поднялся, – Акико, не уходи.
- Ч-что? – через минуту она оказалась прижатой к стенке, а главврач возвышался

над ней и сверлил алыми очами. – Мори-сенсей, что вы от меня хотите?
- Когда ты уже опустишь эти формальности, Ёсано? – в его глазах появилась

нотка раздражения. – Я хочу побыть с тобой.
- По-моему, я не давала разрешения зажимать меня у стенки, – она отвернулась

от него, но ему это только сыграло на руку.
Мори наклонился, провел рукой по её щеке и взял лицо в свои ладони. Затем он
уверенно поцеловал щеку, из-за этого Акико дрогнула, но в лице не поменялась.
Однако ей это понравилось. Что еще он вытворит?
Дальше он начал покрывать мокрыми поцелуями её лицо, приближаясь к губам,

и когда все-таки смог чмокнуть её в их уголок, то она повернула голову, и
мужчина смог страстно впиться своими губами в её. Они разомкнули поцелуй, но
обоим хотелось чего-то большего. Огай не собирался отступать и всё еще стоял,
держась лицом в сантиметре от неё.
Затем он принял вторую попытку поцеловать, и тогда Ёсано сама не выдержала,

подняла руки, обвила его шею, нежно поцарапывая халат ноготками. От этого
Мори почувствовал прилив новых ощущений и поспешил углубить поцелуй,
126/840
проникая ей в рот и сплетая языки.
Это была уже не Акико, это была взрослая девочка, которая не хочет ей быть.
Она могла бы быть обычной студенткой со своими выкрутасами, встречалась бы
с каким-нибудь придурком и пила на выходных с друзьями в кафе. Однако это
было не для неё. У нее была мания на изысканные вещи, на красивые и
непостижимые, как она сама. Именно поэтому она завязала отношения с таким
человеком, как Огай. Человеком, который сам был изысканным. Он с грубостью
хватал её за талию, шею и целовал, как свою собственность, зная, что на самом
деле это далеко не так.
Она же полностью понимала, что теперь он в её власти, и Ёсано может ей

злоупотреблять как пожелает. Всего лишь потому что он решился на такую
глупость. Но как иначе? Отношения – это всегда война. А на войне всегда у всех
есть свои тактики получения человека, которого так страстно желаешь, хотя бы
в одном аспекте. Вот только в каком аспекте Мори ее привлекает, она не знала и
даже знать не хотела, ведь была убеждена, что на самом деле ей на него
плевать.
Но после этого интимного поцелуя её окутали сомнения. Пора бы уже

прекращать быть девочкой и открыто воспринимать свои эмоции, играя в стерву
только тогда, когда это того требует.
Они отстранились друг от друга и посмотрели в глаза. Мори впервые видел свою
студентку такой милой и невинной, но одновременно раскованной и страстной,
что было присуще ей всегда.
- Я хочу, чтобы ты была моей, Ёсано, – он взял её руку и принялся целовать. – Ты

даже не представляешь, как терзаешь меня своим хладнокровием.
Неужели Огай все-таки решил, что хватит играть и пора завязывать что-то
похожее на настоящие отношения, а не игрушки с целованием рук и
подбрасывания на работу.
Была ли Акико этому рада, она и сама не знает. Надо самой проявить
инициативу, жаль только слаба духом.
- Ладно, уговорил, – она всё еще строила из себя несгибаемую, но уже как-то в
шутку. – Я буду твоей, если перестанешь вот так вот строить из себя взрослого
дядечку.
- Вот это уже больше похоже на настоящую Ёсано, – он еще раз чмокнул её в
щеку. – Ладно, давай собираться домой. Ты как?
Она кивнула, и они разошлись по раздевалкам, встретившись уже на выходе. Он

как всегда подвозил её до дома, вот только теперь поцеловал на прощание не в
руку, а в губы.
«Что ты делаешь с собой, Акико?»
127/840
Глава 10. Не смотри на меня.
Дазай уже давно привык спать один. Правда, у него обычно не было
таких отношений, чтобы постоянно просыпаться рядом с одним и тем же
человеком. Если уж он случайно кого-нибудь и снимал, то это была лишь одна
ночь. А Федор у него оставался всего два раза, и сейчас кое-кто пытался побить
его рекорд.
Осаму проснулся от того, что ему невыносимо жарко, и это тепло

распространяется откуда-то слева. Он повернул голову и приоткрыл глаза. Как
же ему нравилось просыпаться и видеть рядом Чую. Он был каким-то особенным
атрибутом для кровати, которого у Дазая никогда не было, ему его очень
хотелось, однако средства не позволяли. А тут ему как будто дали его погонять
на время.
Он лежал впритык, сильно ухватившись пальцами за руку Осаму и разместив

свой подбородок у него на плече, тепло щекоча дыханием шею суицидника. Он
не знал, специально ли Накахара так лег или на подсознательном уровне
случайно нашел рядом тушу для объятий, но был ужасно рад. А ведь в прошлый
раз Чуя проснулся почти так же близко. Кто знает, может, еще час сна, и он так
же проснулся бы в его объятиях.
Еще Осаму все-таки увидел, что у Чуи есть веснушки, но очень бледные и
заметные только, если смотреть впритык. Он решил, что стоит его легонько
разбудить, дабы показать всю неловкость ситуации и заставить наконец-то
признать, что Дазай ему приятен. Он провел пальцем по носу, щекоча его,
правда, Накахара лишь пожмурился и не проснулся.
Тогда Осаму начал водить пальцами по его щеке, нежно оглаживать кожу и,
когда он дотронулся до шеи, то почувствовал какую-то выпуклость. Дазай
приподнял голову, чтобы посмотреть, что там у Чуи сзади на шее и был поражен.
Участок кожи, что обычно всегда скрыт за рыжими волосами, был изуродован
розовым шрамом, однако он видел только один конец. Когда Осаму приподнялся,
вырываясь из хватки Чуи, выпрямился и увидел кое-что одновременно
прекрасное и ужасное. Футболка у Накахары задралась и оголяла его белую
спину. Вот только из-под нее торчал такой же конец шрама, тянущийся аж до
поясницы. Неужели этот шрам, похоже от чего-то рубящего, тянется от шеи до
спины? В районе ребер красная линия достигала толщины почти что двух
пальцев. Откуда он у него?
Дазай не мог скрывать своего ужаса и закрыл рот руками, чтобы не издать
постороннего звука. Теперь ему не хотелось будить Чую, он вообще не знал, что
ему делать. Спросить про шрам или сделать вид, что не видел? Вдруг у
Накахары какие-то ужасные воспоминания, связанные с ним, и узнав, что Осаму
опять влез куда не надо, он не захочет ему больше открываться? Однако это
произошло случайно, и он никак не хотел его видеть. Или хотел?
Дазай поспешил прикрыть его тело футболкой, чтобы, когда проснется, он не

гадал о том, видел ли гость его шрам или нет. Затем Осаму поднялся и пошел в
ванную умываться. В зеркале он увидел свое бледное от ужаса лицо и умылся
ледяной водой. Как же теперь интересно, что это такое.
Когда он вернулся в комнату, то ужас с его лица пропал от происходящего на

128/840
футоне безумия. Чуя стоял на полу лишь локтем, так как одна нога его
опиралась о дверцу шкафа, а вторая вытянута точно над головой. Другая же
рука как-то драматично прятала лицо в изгибе локтя. Его спина вытягивалась
вперед, и Дазай слышал, как трещат все его кости, а сам Накахара издает звуки
похожие на какое-то скрипение.
- Мне кажется, это какая-то неправильная йога… - сделал он вывод из

происходящего. Чуя одернул локоть и посмотрел на него, как ни в чем не
бывало.
- Это не йога, это я так тянусь, – после этих слов он упал на пол, но ноги так и
продолжали упираться в шкаф. – Так проще проснуться.
- Так проще убить себя, – сказал Осаму и сел рядом. - Кстати, возьму на заметку.
Научи паре приемчиков.
- Хорошо, - Чуя быстро поднялся и встал посреди комнаты. – Иди сюда.
Дазай встал и подошел к нему, ожидая какого-то подвоха. Накахара зашел за

спину, взял его руку и заломал, заставив Осаму согнуться и завыть от боли.
- Видишь, как освежает! – загалдел парень, который был очень рад страданиям
друга.
- Да это же просто насилие! Так невозможно умереть! – он выл, но выбраться из

хватки просто не мог. А тот сумеет постоять за себя в опасной ситуации. Но
затем он всё же его отпустил.
- Чтобы больше при мне никаких суицидальных мыслей, понял, Дазай? – он

отряхнул руки и посмотрел с укором, но Осаму лишь улыбнулся.
- А ты, значит, уже не поддерживаешь мою инициативу покончить с собой?
- Я теперь считаю, что должен избавить тебя от этих мыслей. Ты забыл, что я
твой психолог?
- Кажется, я тебя не нанимал… - он потер место, где недавно в железной хватке

сомкнулись руки Накахары.
- А я сам себя назначил и никаких попыток избавиться от себя не потерплю, –

сейчас он скорее казался маленькой девочкой, что решила сыграть в доктора,
отчего Дазай умилился. – А теперь марш на кухню завтракать!
- Хорошо, мам.
Чуя приготовил кашу и заварил чай, попутно рассказывая что-то о расстройствах

восприятия. Ему действительно была интересна эта тема. Оказывается, сейчас
Дазай проходит этап кристаллизации бреда, когда у него формируются
бредовые соображения, касательно того, что рядом с ним все умирают. Сначала
Осаму в это не верил, пока тот не упомянул, что уже на второй стадии –
параноидной – появляются галлюцинации. Хотя бы кто-то ему смог пояснить, что
конкретно происходит в его голове.
- Ты какой-то обмякший. Тебе неинтересно? – спросил Чуя, мешая кашу в миске.
129/840
- Нет-нет-нет, Чуя, это очень интересно! – он посмотрел на него круглыми и
невинными глазами, в попытках доказать свою увлеченность и развеять
сомнения Накахары. – Просто, это всё заставляет меня задуматься.
- Что? У тебя уже что-то сходится?
- Ну… - Дазай задумался, стоит ли рассказывать Чуе. А если и правда

представить, что он его психолог? Но Накахара может испугаться такого
сложного пациента и решить, что это не в его силах. Или вовсе решит
прекратить с ним общение. – Вообще-то, у меня, получается, уже вторая стадия…
- Да? – он и в лице не поменялся, только продолжал запихивать в себя кашу.

Кстати, Чуя ел такую же пищу, как и Дазай. Неужели хочет быть солидарным с
ним и его диетой? – И что же конкретно из этого пункта?
- Вообще, тематика у них одна…
- Тут имеется в виду, что они политематичны, но кружатся вокруг одной идеи,
как и любая паранойя. Так что лучше проанализируй, и если не найдешь никаких
косвенных заблуждений, то тебе еще далеко до серьезного развития болезни.
- А что делать с галлюцинациями?
Тут каша свалилась с ложки, не успев долететь до рта. Он явно был в шоке от
услышанного, бросил столовый прибор и уже с недоумением посмотрел на
Осаму.
- У тебя галюны, а ты молчал?! – Дазай стыдливо уставился в миску, дабы не

лицезреть буйство эмоций на лице Накахары. Кажется, его психолог расстроен
сокрытием этого факта. – Какого хрена, Дазай?! И давно?!
Он сглотнул и перестал мешать кашу. Такие вопросы немного неловкие, но

заставляют задуматься о своем здоровье.
- Мне кажется, впервые я увидел её где-то лет в пятнадцать-шестнадцать.
- А сколько тебе сейчас, позволь уточнить? – Чуя сложил руки у подбородка и

сверлил его недовольным прищуром.
- Двадцать пять…
- О-хре-неть! – он поднялся и подошел к окну, оперся на него руками и стал

вглядываться в даль, будто желая убежать. Однако потом он повернулся
обратно к Дазаю. – То есть, ты всё это время считал это нормальным?
- Чуя, блять, конечно я знаю, что это ненормально! – он бросил ложку, срываясь
на крик. Впервые он повысил голос на Накахару. – Что я мог сделать?! Сказать,
что у меня глюки и обеспечить себе койку в психушке?!
- Ты мог бы почитать об этом, посмотреть курсы лечения и тому подобное, а не

просто сидеть и довольствоваться тому, что еще хотя бы различаешь реальный
мир! Неужели тебе правда настолько на себя плевать?!
130/840
- Что-то мне не нравятся твои методы лечения… - он поднялся и пошел в
коридор.
- Эй! – Чуя не сразу понял, что происходит, а затем рванул за Дазаем, который
уже зашнуровывал ботинки. – Ты что это, уходишь?
- Да, Чуя, я ухожу, – закончив с обувью, он потянулся за плащом. – Было очень

интересно с тобой поболтать…
Он уже потянулся к ручке двери, как Накахара внезапно возник перед ним,
загораживая проход.
- Значит, опять убегаешь от проблемы, Осаму? Кажется, вот она причина твоих
расстройств…
- Слушай, я не собираюсь больше это с тобой обсуждать… - он попытался

подвинуть его за плечо, но тот лишь схватил его за руку и оттолкнул.
- А с кем ты собираешься это обсуждать?! С «ней», как ты выразился? Дазай, это

не те проблемы, на которые стоит закрывать глаза! Это твоя психика…
- Слушай, у меня галлюцинации уже около десяти лет, и ничего не произошло с

моей психикой…
- А-а-а… ну я понял… - он отошел от двери и повернулся, как бы выпроваживая

Осаму. Однако такое действие только сыграло на руку.
- Что? – суицидник уже не рвался к выходу и был заинтригован. – Что ты понял?
- Что ты не хочешь лечиться. Тебе нравится твоя галлюцинация, ты к ней

привык, и тебе кажется, что она тебя не беспокоит. Однако, Дазай, ответь мне
честно на еще один вопрос и катись к черту. Разве она не стала проявлять себя
активнее? Появляться чаще или же как-то изменилась, что стало больше тебя
отвлекать?
Осаму почувствовал, как земля из-под ног пропадает, и душа, что уходит в
пятки, заставляет его падать. На его лицо накатила бледность, кулаки сжались,
а к горлу подступил комок, поэтому ответить он был не в силах. Однако этого не
требовалось, ведь Чуя и по внешнему виду всё понял. Дазай открыл дверь и
вышел, так и не попрощавшись и не сказав, как ему на самом деле страшно. Он
не мог предать Смерть, что была вместе с ним всё это время, в отличие от
Накахары.
Когда он выбежал из чужой квартиры и свернул на другую улицу, ему

показалось, что где-то вдалеке раздался утробный крик, однако Осаму не
придал этому значения. Сейчас его очень сильно волновало положение дел. Он
не совсем понимал, что творит, зачем согласился на помощь Чуи, если не хотел
её. Разве что это один из поводов с ним сблизиться. Он знал, что не стоило
говорить о галлюцинациях, знал и все равно проболтался. Смерть сама как-то
раз сказала, что не стоит о ней рассказывать, ведь это такие вещи, которые
способен понять только Дазай. Вещи, что сокровенны и непостижимы для
других.
Но внутри остался осадок. Он понимал, что тоже обидел Чую, ведь сам сказал,
131/840
что друзья должны помогать друг другу, а в результате отказывается от
помощи. Осаму даже не знал, что это выглядит намного хуже, чем отношение со
стороны Накахары, который скрывает свою жизнь. Раз ты раскрываешь карты, то
нужно быть готовым к любым поворотам судьбы, особенно если расклад не в
твою пользу.
Где-то в глубине его подсознания сидел взрослый Дазай, который ломал клетку
и просил его вернуться, извиниться перед Чуей, сказать, что нуждается в нем и
его помощи, но боится. Он просто не хотел признавать, что боится в ком-то
нуждаться. Ведь когда он в ком-то нуждается, этот человек его покидает. Он
знал, что так произойдет в результате, Накахара сам сказал об этом. Так почему
бы не сделать это сейчас?
Надо было сразу забыть о нем. Не приходить и не думать. Тогда ничего бы этого
не произошло, и он бы так не старался убежать подальше от его дома, шлепая
по лужам и не обращая внимания на дождь, потому что зонт он благополучно
забыл второпях.
Как же на душе было паршиво. Он пришел домой и сполз на пол, весь мокрый и
холодный от воды. У него не было сил и желания куда-то двигаться, на него
опять накатила депрессия. Где-то часа два он так и просидел, наблюдая за
картинами в прихожей, каплями дождя за окном и Смертью, что маячила перед
глазами, но ничего не говорила до тех пор, пока он не поднялся и не побрел в
комнату.
- Я говорила, что нам никто не нужен. Он не понимает, – Дазай ничего не

ответил. Он не знал, что можно сказать. – Совсем скоро ты его забудешь. Он
будет такой же еще одной фигурой в нашей жизни и ничего более. Просто не
бери в голову.
- Он просто пытался мне помочь, а в результате мы поссорились… - он запустил

руки в волосы и опустил голову. – И зачем я сказал про галлюцинации?
- Он же не понимает, что я такая же часть тебя, и что исправит это только

смерть.
- Но ведь ты действительно нисколько мне не мешаешь, – он взглянул на плод

своей фантазии. – Ты всегда меня поддерживаешь, ты помогаешь мне
ориентироваться и не свихнуться окончательно.
- А он этого не понимает, – она села рядом, – и никогда не поймет. Для него это
чуждо.
- А ведь я еще многого о нем не узнал, – он пересел за стол и стал рыться в

ящике. – Откуда этот шрам, почему он ничего не рассказывает о прошлом и
рисунки его не посмотрел.
- Но в этом теперь нет смысла, – она обратила внимание на его поиски. – Третий
ящик сверху.
- А, точно… - он открыл этот ящик и нашел там лезвие и спирт. – Мне так
нравилось с ним общаться. Этот тот тип людей, с которым можно делать всё.
Дазай протер лезвие и кожу на руке спиртом, а затем подставил его к влажному
132/840
участку на теле.
- Как видишь, не всё, – уточнила Смерть и встала напротив него, наблюдая за

дальнейшими действиями.
- Мне казалось, что он особенный, – лезвие дотронулось до кожи на предплечье

и начало медленно проникать внутрь. Голос стал более шипящим от неприятных
ощущений. – Что мы сможем дополнить друг друга. Представлял, как будем с
ним вместе выпивать, смотреть фильмы и любоваться творчеством, - на его лице
появилась улыбка, которая была сильнее физической и душевной боли. Ему и до
сих пор этого всего хотелось, он был готов закрыть глаза на произошедшее,
лишь бы попробовать всё сначала. Однако обида не давала этого сделать, а
лезвие уже начертило красную линию, от которой шли дорожки из крови,
стекающие с руки на стол.
- Мне он показался лишь красивым мальчиком. Пустышкой, что пытается

казаться умным, такой же приземленный и напыщенный, как и все вокруг, –
высказала она свою точку зрения.
- Где-то ты права, он и правда тот еще индюк. Однако я так мало о нем знаю…
- Потому что нечего о нем знать. Он ничего не рассказывает, потому что

рассказать ему нечего. Вся его жизнь скучная и однообразная.
- Не знаю, он слишком начитанный и прошаренный в вещах, которые мне чужды.

Это одна из причин, почему я и стал с ним общаться. Ты же знаешь, что я не
общаюсь с тупыми людьми.
- Откуда ты можешь знать, какой он на самом деле? Тебе его медицинское

образование сказало или просвещённость в психологии? Он пустышка, которая
лезет не в свое дело… - на этом она ушла и оставила Дазая одного наблюдать,
как кровь льется из его руки.
Позже он всё же встал, обработал рану и намотал новую партию бинтов. Для
него этот процесс был чем-то обыденным, неотъемным от каждого дня. Разве
что вчера он этого так и не сделал, потому что был занят общением с Чуей.
Ну почему он просто не может вернуться и попросить прощения, как это следует

делать в таких ситуациях? Это ведь он проявил инициативу общаться, а теперь
сам изменил своим принципам в который раз. Так поступают лишь слабаки.
Хотя Осаму уже давно решил, что таким он и является.
***
- Так сколько там получается?
- Два дня без срыва.
- Ладно, хорошо, что пока не повторился.
- А с чего ему повторяться? Ведь раздражителей-то нет.
133/840
- Ты его сам отпустил…
- Ой, вот не начинай только, хорошо…
- А что? Ты сам на него наехал…
- Я не наезжал, я сказал, как есть.
- Вот еще одна причина, почему тебе нельзя становиться психиатром. У тебя
полностью отсутствует чувство такта по отношению к пациентам. А тут он,
психически больной, слушает от тебя такие наезды. Конечно, он сам почувствует
себя психом и захочет абстрагироваться.
- Я думал, он адекватно ко всему относится. Сам же слушал меня с интересом, и

сам же захотел моей помощи.
- Он хотел, чтобы ты избавил его от желания убить себя.
- Да, а значит явление галлюцинаций с этим никак не связано, хочешь сказать?

Вот тебе и политематичность в параноидной фазе! Так как он отрицает
проблему, то не долго до парафренной, когда у него начнет сносить крышу, и он
будет бояться выйти из дома, ибо уверен, что прохожий, взглянувший на него,
умрет через семь дней.
- Черт, ты, кстати, понимаешь, что сам его на это подтолкнул? Ты же у него,
похоже, не последнее место в смыслах жить занимаешь.
- Да всё я понимаю, мне ужасно стыдно, я так не хочу верить в то, что оказался
идиотом в его глазах. Он, наверное, думает, что я совсем жестокий и глупый, как
все психологи, так еще и не смыслю в этой теме почти.
- Опять начинается… Чуя, выпей таблетку…
- …а еще, что я плохой друг, и, возможно, думает, что я это всё делаю из своей
выгоды…
- Таблетку, Чуя…
- Я не понимаю, как я этого добился?!
- Чуя! Чуя! Все хорошо, ты не виноват! Ты не выглядел глупо!
#@#&*$@%^!*@###...
Чуя не выходил на работу еще неделю, однако здоровым он себя не чувствовал

даже после окончания больничного. Такое ощущение, что из него было выжато
всё. «Надо брать отпуск и ехать во Францию отдыхать», - подумал он и решил,
что стоит поговорить об этом с Мори.
Однако поймать его в кабинете было очень сложно. Он взял привычку не

отвечать на телефонные звонки во время выходных, а также уходить с работы
раньше. Накахара, как один из его старых приятелей, хорошо понимал, что это
значит. У Огая опять новая девушка.
134/840
Чуя знал Мори еще с детства, так как он жил по соседству. Порой маленький
Накахара очень долго задерживался на улице, за что нехило получал от
родителей. Но домой его именно поэтому не тянуло, ведь он боялся находиться
там, зная, что родители всегда найдут к чему придраться. А вот Огай порой
любил на выходных прогуливаться с тогда еще новорожденным сыном и его
молодой женой и даже покупал Чуе мороженое.
Тот был уверен в том, что Мори ему ничего не сделает, хотя родители и говорили
не общаться с посторонними людьми. Но, пожалуй, из-за того, что посторонние
люди оказывались намного добрее, чем его родные, у него сформировалась
некая мания к ним. Он всегда верил Огаю и за пять лет их соседства понял, что
этот взрослый дядя всегда готов прийти на помощь.
Мори знал обо всем, что происходит в его доме. О том, что родители ссорятся, о
том, что на ребенка не обращают внимания, не балуют и не говорят ему о том,
что он лучшее, что было в их жизни. Огай и сам понимал, что дети порой бывают
неуправляемыми и не знают, чего хотят от жизни, но он рад, что смог показать
это Накахаре и направить его по верному пути.
Мори знал о Чуе больше, чем собственные родители. Ему была известна тайна,
которую знал, кроме него разве что его знакомый психиатр, к которому он как-то
и отправил парня. Тот, без всякого сопротивления, зная, что Огай не допустит,
чтобы того посадили в психушку, пошел. К сожалению, тогда, будучи
восемнадцатилетним мальчишкой, он узнал, что страдает очень неприятным
расстройством личности и, скорее всего, ему придется отказаться от своей идеи
стать психиатром. Но Мори его успокоил, сказал, что поможет поступить в мед, а
с конкретной специальностью он определится уже позже.
Так Чуя и решил двинуться в эндоскопию. Как раз незадолго до окончания его
интернатуры, Огай стал главврачом одной из больниц Йокогамы и позвал
Накахару работать к себе. Тот приехал из Токио, снял квартиру и принялся за
дело со всей ответственностью, что была ему присуща. Ведь если он не будет
ответственным, то все узнают, что он не такой неповторимый, каким себя
считал.
Прошел год, и Чуя уже даже и думать забыл о том, что у него когда-то была
диагностирована неприятная болезнь. Таблетки, что ему присылали, делали свое
дело так же хорошо, как и антидепрессанты. Вот только панические припадки,
которые не были характерны для данного заболевания, остались, и он ничего не
мог с ними сделать, ведь они были последствиями действий, которые он
совершал полностью осознанно.
И всё было бы прекрасно, он бы смирился, что в жизни не всё создано для него и
надо себя ограничивать, вот только случайно наткнулся на Осаму, который
очень быстро стал для него чем-то непостижимым.
Чуя всегда тщательно выбирал людей, с которыми общается. Были коллеги,

были родственники, были девушки на одну ночь, а были такие люди, как Огай.
Люди, которых он считал особенными, что позволяли ему чувствовать себя
комфортно в их обществе и не притворяться кем-либо еще. Именно таким
человеком оказался Дазай Осаму, и Накахара смог разглядеть это сразу, как
впервые увидел его у дверей больницы.
135/840
Это было в его взгляде, в его внешнем виде, в его повадках и манере речи. Он не
думал о том, что подумают люди о его замашках, а всегда оставался таким,
какой он есть. Почему-то Чуя таким быть не мог, и люди, что не боятся
показывать всем свою настоящую личность, его притягивали. Казались
непостижимыми, отчего ему самому хотелось быть похожим на них: радоваться,
злиться, грустить, переживать и делать это всё с шармом, присущим только ему.
Жаль, что этот шарм видели все, кроме него.
***
- Боже, Огай, хоть раз останови подальше, отец увидит меня в окно и охренеет
от того, что его дочь катают на дорогой машине! – Акико сидела рядом с Мори на
переднем сидении, и уже совсем скоро они должны будут попрощаться.
- Ничего он не увидит, вот ты хоть раз видела, чтобы он смотрел в окно?
- Нет, но мало ли он меня выглядывает. Я же стала приезжать позже.
- Сегодня ты вовремя, так что не ёрничай, Акико.
- Я не ёрничаю! – она надулась и сложила руки. – Ты просто вредный и всегда всё

делаешь по-своему! Как же это бесит!
- Да-да, я уже это слышал… раз пять, кажется…
- Вот именно! Тебе не кажется, что пора задуматься.
- А тебе не кажется, что это бессмысленно, милая? – он остановился, как она и

просила, подальше, посмотрел на нее невинным взглядом, ожидая, что та
поцелует его и выбежит из салона автомобиля. Так Ёсано и поступила.
- Всё, до завтра! И не названивай, у нас сегодня гости.
- Хорошо-хорошо, пока! – и он уехал, не забыв помигать ей фарами.
«Как же он раздражает со своими выходками… - думала Акико, когда подходила

к дому. – И что я в нем нашла?»
- Приве-е-е-ет, Ёсано! Или доктор Ёсано? Как мне тебя теперь называть? – на
пороге дома она обнаружила своего друга детства, от которого на душе всегда
становилось тепло. Рампо Эдогава хоть и был старше её на три года, а всё равно
казался ребенком, что не могло заставить её не умиляться. Однако они всегда
находили общий язык, и их дружба была намного сильнее всяких там порочных
связей, случайных коллег и прочих.
Рампо работал в полиции и уже в свои молодые годы был настоящим

следователем, да еще и метил в лучшие работники месяца. Конечно, он мечтал
стать частным детективом или открыть свое агентство – это была его мечта
детства, которую Ёсано поддерживала и искренне в него верила.
- Рампо-кун, я и не знала, что ты тоже приедешь! – она кинулась его обнимать и
136/840
чмокнула в щеку.
- А ты, я смотрю, сильно поменялась. Новый ухажер? – он был прекрасным

следователем, потому что и правда видел людей насквозь, и сейчас от его
дедукции не скрылся и этот факт.
- Да… ты как всегда в курсе того, о чем не знает даже мой отец.
- Ну мне-то можно доверять! Я же узнаю все секреты не для того, чтобы о них
всем рассказывать, а чтобы восторжествовала справедливость!
- Это и делает тебя таким особенным. Как же я рада тебя видеть. Я думала, что
только на Новый Год смогу с тобой повидаться и то, если не уеду или чего еще.
- Ну как я мог не приехать, когда у меня наконец-то долгожданный отпуск?

Совсем замотали меня! Проходу не дают, настолько я важный.
- Да, и это правда. Теперь я тебе проходу не дам, потому что хочу знать всё, что
произошло с тобой за этот год.
Его родители и Юкичи были хорошими друзьями, поэтому Акико и Рампо

поневоле сдружились. Сейчас они тоже сидели на диване и рассказывали
различные истории друг другу. Эдогава рассказывал ей о том, как раскрывает
преступления, а Ёсано как вскрывает людей. И оба они занимались довольно
грязной, но такой важной работенкой, без которой бы общество поглотил
настоящий хаос, не давая слабым и шанса вздохнуть.
Они оба были сильными людьми и искренне любили то, чем занимаются. И хоть
род их деятельности был разным, на этом они даже становились еще ближе друг
к другу, каждый раз удивляясь тому или иному случаю, восхищаясь друг другом.
Акико была единственной, кому Рампо мог отдать свою корону, а Ёсано была той,
кто могла развеять его детские привычки и показать ему взрослый мир без
придуманных и навязанных шаблонов.
Она в очередной раз убеждалась, что с ним ей было намного интереснее, чем с
любым из мужчин, которые когда-либо смели за ней ухаживать, и Ёсано даже
иногда грустила от того, что они просто друзья, однако изменить это было
невозможно. Есть вещи, которые должны оставаться такими, какие они есть,
хоть от этого и немного грустно.
Так же Рампо рассказал ей, что собирается переехать в Йокогаму, так как Юкичи
знаком с шефом местной полиции, который согласен принять его знакомого в их
ряды. Так уж вышло, что сейчас в Йокогаме очень много преступных
группировок, поэтому лишние кадры всегда кстати.
- Что-то мне кажется ты недостаточно счастливая? – говорил он, поедая уже

неизвестно какой кусок торта. Рампо ужасно любил сладкое и при этом
оставался худым, как щепка.
- Да нет, со мной всё в порядке, – она понимала, что скрывать что-либо от него
бессмысленно, но все равно продолжала это делать.
- Не верю, обычно ты беззаботнее бы сказала это.
137/840
- Ну, не уверена, что студенты-медики вообще знают, что такое счастье.
- Однако твоя печаль никак не связана с образованием. Я же знаю, что у тебя с

этим никогда не бывает проблем, Ёсано.
Она вздохнула. Ей не хотелось рассказывать ему о ее отношениях с

начальником. Вряд ли он сможет это правильно понять, хотя для Рампо вообще
было нехарактерно осуждать кого-либо.
- Это касается моих новых отношений, так что тебе будет не интересно.
- С чего ты взяла? – он стал серьезным. - Мне интересно всё, что с тобой

происходит.
Она всегда удивлялась тому, почему Рампо не равнодушен к её чувствам. Ведь

он обычно был равнодушен ко всему, что его не касалось.
- Просто, не уверена, что мне нравятся мои текущие отношения…
- Так порви их, в чем проблема? У тебя никогда сложностей с этим не возникало.
- Знаю, но всё не так просто, – она выдохнула. – Я не очень хочу об этом

говорить. Мне всех этих мыслей и по будням хватает. Давай отвлечемся… о!
Давай сыграем в сёги*!
- Ты же знаешь, что я выиграю…
- Уверен в этом? Я сомневаюсь, что ты сможешь обыграть меня на этот раз… -

она всегда так подзадоривала его.
- Ну раз ты мне не веришь, то мне ничего не остается, как сыграть.
И они принялись играть, позабыв об этом эпизоде их разговора, совершенно не

обращая внимания на шумиху в доме и радуясь компании друг друга.
*Сёги - японская настольная логическая игра шахматного типа.
138/840
Глава 11. На дне могилы.
- Так что, как твои дела на личном фронте? – Накахара сидел в кресле в
кабинете Огая Мори и помешивал вино в бокале, вглядываясь в цвет и наблюдая
за бликами на поверхности.
- От тебя ничего не скроешь… - он сделал глоток вина и продолжил рыться в

отчетах. – Не поверишь, но такой легкомысленности я не ожидал даже от себя.
- Это что, даже хуже, чем Элис? – он посмотрел ему в глаза, пытаясь понять, о
чем Огай думает.
- Да, на этот раз я превзошел сам себя, – Огай нашел нужную папку и затем
сказал в лицо Накахаре: – Это моя студентка.
Чуя чуть не поперхнулся, поставил бокал на стол и залился смехом.
- Т-ты серьезно? Тебе действительно нравится находить себе проблемы?
- Кто бы говорил… лучше скажи, что с тобой опять не так?
- А что со мной не так?
- Руки, - он дернул пальцем, указывая на руки Чуи, в которых он снова держал

бокал. – Они у тебя трясутся.
Парень взглянул на свои руки и то, как вино бултыхается в бокале от еле
заметных сотрясений. Или ему просто казалось, что это почти незаметно.
- Ну… порой случается, - он отвел от них взгляд и сделал глоток. – Всё хорошо.
- Чуя, я прекрасно знаю, когда с тобой всё хорошо, а когда у тебя панические
атаки через день.
Лицо Накахары покраснело и ему стало не хватать воздуха. Теперь он выглядел

глупо уже даже в глазах Мори. Хотя, тот, конечно, всё понимал и нисколько не
осуждал Накахару.
- Дело в том, что у меня появился друг, – говорить ему было сложно, поэтому он
отвернулся в окно, – и этот друг тоже страдает от психической патологии.
- Что же вас психов так постоянно тянет друг к другу, а? – он заулыбался, был
искренне рад, что у его приемыша наконец-то получается с кем-то общаться и
даже дружить. – И что же? Ты ему сказал, что у тебя было диагностировано в
прошлом?
- Конечно нет, кто захочет тогда со мной общаться?
- А не ты ли говоришь, что люди сразу должны узнавать о твоих тараканах?
- Я… - он задумался, потому что не знал, как объяснить свой поступок. Вообще-

то, Чуя редко с кем знакомился и редко вообще о себе рассказывал, потому что
не рассчитывал на длительные отношения. А тут как-то само собой всё вышло.
139/840
Сейчас он подумал о том, что если расскажет Дазаю, то будет выглядеть так же
в его глазах, как когда тот скрывал наличие галлюцинаций. Он наконец-то понял
в чем была его вина изначально. – Ты прав, я опять себе противоречу. Не
рассчитывал я на дружбу, вот и не сказал. А сейчас… даже не знаю… мы
повздорили из-за этого...
- Поговори с ним, я же знаю, как ты вскрываешь людям головы. Всему виной

обстоятельства, которые были против вас.
- Хорошо, я с ним поговорю.
Честно говоря, Чуя вообще не представлял, как будет разговаривать с Дазаем.

Он представил эту картину, как будет извиняться и понял, что от такого его
может накрыть. Парень никогда не считал извинения чем-то унизительным, они
давались ему просто, что было совершенно нехарактерно для людей с его
заболеванием. И, наверное, поэтому он уже давно не считал себя больным.
Жаль, что всё уходит не до конца, и остается осадок. После того разговора этот
осадок как будто стал больше, отчего хотелось провалиться под землю уже
сейчас.
Решение Накахара принял, осталось лишь дать себе пинка и сделать. Это было
самым сложным, ведь он боялся реакции Дазая. А если тот разозлится и не
сможет спокойно его выслушать? Ну тогда нахер этого Осаму с такими
заскоками! Еще выебистой сучки ему в жизни не хватало. Таких надо сразу
отсеивать и не пресмыкаться.
Вот только Дазай не был похож на выебистую сучку. Он был похож на человека,
которому стрелой попали точно в глаз, принося невероятную боль. Чуя сразу не
смог этого увидеть. Впервые он просчитался и теперь пытался снова решить это
уравнение.
До выходных оставалось очень долго, а оттягивать дело, в котором фигурирует

человек, способный убить себя по причине и без, было нельзя. Надо было
действовать решительно и быстро, не давая Осаму ходов для отступления. Так,
чтобы он сам проникся заботой, которой ему явно не хватает.
Он даже и не понимал, как может не хватать заботы. Чуя, кажется, в ней

никогда не нуждался, разве что в детстве, когда этой заботы не было вообще, и
он не знал, что это такое. Он решил, что стоит действовать прямо сегодня и
предупредил Огая, что уйдет пораньше. Хорошо, когда имеешь хорошие
отношения с главным врачом, и он всегда готов пойти на уступки.
Еле досидев до четырех часов, Накахара выбежал из больницы, попутно

закуривая и пытаясь справиться с нарастающей дрожью во всем теле. Он
никогда не готовил речей, потому что был уверен в своей способности
импровизировать в таких ситуациях. Однако даже сейчас Чуя в этой, одной из
самых сильных своих сторон, сомневался. Ему одновременно хотелось
остановиться и бежать дальше.
Добравшись до перекрестка, он решил сначала пробежаться до книжного

магазина, мало ли Осаму сейчас работает. Парень шел так быстро, что сигарета
даже не успела истлеть в его руках, когда он оказался рядом. Докурив с горем
пополам, он забежал внутрь и обрадовался, что на кассе сидел тот самый
светловолосый паренек.
140/840
- Привет, ты Ацуши, да? – Накахара пытался быть более тактичным и
дружелюбным. Одна из масок, на этот раз довольно близкая к нему реальному.
- О, здравствуйте, вам что-то подсказать? – тот выглядел совершенно спокойным

и тут же оторвался от своих бумажных дел за кассой, когда увидел Чую.
- Подскажи мне Дазая, – он очень надеялся, что парень хоть немного в курсе о
его нынешнем состоянии.
- Ох, сегодня не его смена, к сожалению.
- Да? А когда он выходил на работу в последний раз, ты не знаешь? – посетитель

сложил руки у подбородка, упираясь локтями в кассу и с настойчивостью глядел
на Накаджиму.
- Кажется, он вчера был на дневной. Сейчас уточню, – и продавец пошел в

сторону администрации. Ацуши уже наслушался рассказов Дазая о том, кто этот
рыжеволосый парень и понимал, что стоит помочь ему, раз он спрашивает об их
общем друге. Совсем скоро он вернулся, и Чуе пришлось оторваться от
разглядывания открыток. «Может подарить ему открытку с извинениями? Да
нет, это совсем розовые сопли», - думал парень. – Да, у него смена была вчера.
- Ох, большое тебе спасибо, ты не представляешь, как это важно.
- Он в последнее время сам не свой, хоть и пытается это скрыть…
- Поэтому я и спрашиваю, боюсь, что опять пойдет рыб кормить.
- В-вы знаете о его… его увлечении? – Ацуши задергался, он был удивлен и очень
хорошо понимал Накахару с его триггером на речки и склады.
- Да, так что я пошел его, возможно, спасать, – он подбежал к двери и открыл её.
– Спасибо!
- Не за что… и поищите в кафе, в двухстах метрах отсюда, – Чуя кивнул ему и

выбежал из магазина, он рвал к Дазаю на всех парах. В воздухе повисла тяжелая
атмосфера, которая предзнаменует собой дождь. Опять придется выжимать
себя и, наверное, Осаму от воды.
Обнаружив кафе, в котором сам порой любил зависать, Накахара стал

всматриваться в лица посетителей. Забежав внутрь, он прошелся по рядам и,
как ненормальный, заглядывал за каждый столик, но не видел дазаевской
ухмылки. Здесь его нет, значит, еще одно место можно вычеркнуть из
предположений. Тогда Чуя вышел из кафе и побрел обратно в сторону шоссе,
чтобы свернуть в сторону дома Осаму.
Когда до его дома оставалось не так далеко, он решил, что стоит завернуть и
проверить, нет ли его в баре, потому что этот обмудок с легкостью мог
наплевать на диету и пойти бухать. Накахара забежал в бар и начал
осматриваться. Зная, что Дазай здесь раньше часто бывал, решил уточнить у
бармена, не появлялся ли он недавно. Однако бармен сказал, что ни он, ни его
друг давно не появлялись. Чуя бы мог наплевать и сказать, что его друг здесь
больше не появится никогда, но зачем напрягать людей?
141/840
Через десять минут он уже был в знакомом районе с домом Осаму. Так как
парень очень плохо помнил адреса, чужие дома и тому подобное, то проверил
фотографию в смартфоне. Да, Накахара сфотографировал дом Дазая, чтобы
когда-нибудь случайно обойти его километром. Или все-таки для чего-то
другого, вроде этого случая? Кажется, этим они с Осаму, который свистнул у
него номер телефона, были квиты.
Когда он подошел к дому, то начал звонить в дверь. Прошла минута, две, три.
Чуя позвонил еще раз и еще. Он ломал ему звонок, не переставая подавать
сигналы, которые хорошо слышал за чужой дверью, однако никто не двинулся за
ней и не подошел. Неужели он уже умер? А может быть Дазай просто гуляет?
«Да ну бред, Осаму гуляет только… с одной целью!» - Накахара осознал это и
начал психически скакать вокруг его дома, желая обнаружить в окнах хоть
какое-то движение. Он прыгал, цеплялся за подоконник, проклинал свои метр
шестьдесят, как только мог, но не заметил никакой активности внутри.
Подойдя к двери и позвонив еще раз, он опять не услышал ни щелчка замка, ни

шагов за ней. Всё, что он слышал - это гром, который предзнаменовывал о
скором начале буйства стихий. Но сейчас у Накахары не было желания
улыбаться вспышкам молний. У него было только одно желание – улыбнуться
Осаму и сказать, какой он идиот.
Чуя сел на пороге и схватился за голову. Где еще может быть Дазай? Нет, ну
если он ему попадется где-нибудь в петле или прыгающим в речку, то он сам
отправит его на кладбище. «Точно!» - осенило вдруг его, и он побежал на всех
порах к месту, которое считалось конечным пунктом назначения каждого
человека.
***
Серое небо как всегда не отпускали тучи, пожухлая трава, казалось, трещала
под ногами, а оранжевые листья совсем потеряли свою яркость, как и волосы
Чуи, которые будто смешались с этой серой картиной.
На кладбище всегда царит атмосфера чего-то мрачного и холодного. Сюда

всегда приходят погрустить, разве что отбитые подростки ищут здесь
привидений. Однако Накахара сейчас казался таким же. У него не было родни на
этом кладбище, но он знал к какой могиле надо идти. Жаль, что только не знал,
где её искать.
Дазай в прошлый раз говорил, что часто наведывается к Сакуноске, и, что ему
всегда становится спокойно на кладбище. А вот у Чуи сердце колотилось только
так. Даже если он не найдет здесь Осаму, то хотя бы должен найти могилу Оды,
потому что это была его последняя зацепка.
Пройдя сквозь ворота, которые незримо ограждали мир мертвых от мира живых,
он не спеша стал вглядываться в надписи. Могила друга Дазая должна быть
намного дальше, там, где новые захоронения, но он все равно кидал взгляд на
все надгробия.
Когда числа на камнях начали медленно подступать к настоящему времени,

Накахара стал искать в округе хоть какие-то признаки жизни. Хоть один
142/840
человек, который сможет ему подсказать и ответить на вопрос, мол, не
проходил ли здесь высокий парень в бежевом плаще. Но рядом не было и души.
Дойдя почти до конца, он совсем потерял надежду. «Неужели я довел его до

смерти? – думал он. – Всё, что угодно, но только не это!» Скажи ему две недели
назад, что Дазай умрёт, он бы никогда не поверил, потому что тоже был
убежден в его бессмертности, как бы глупо это не звучало. Однако сейчас он
почему-то очень сильно сомневался в своих убеждениях. «А может, он уже в
больнице? И зря я ушел со смены?» - крутилось в голове У Накахары.
Походив меж могильных плит, он не обнаружил ничего примечательного, разве

что где-то метрах в тридцати одна могила еще не была засыпана, а только
вырыта яма. Чуя не хотел отсюда уходить, ему казалось, если он уйдет, то на
него накатит новый нервный срыв, за чем последует новый курс таблеток.
Хорошо, что он с утра еще наглотался и сейчас чувствовал себя более-менее
нормально. Пока что.
Накахара ходил и искал могилу человека, которого никогда не видел, но вот у

большой сакуры он обнаружил плиту, на которой было выгравировано «S.Oda».
Кажется, он нашел.
Подойдя ближе, он начал всматриваться в скромный камень. Казалось бы,

обычная могила, но как Дазай рассказывал об этом человеке. Наверное, он
заслуживает уважения.
Чуя присел на корточки и снял шляпу, прижимая её к груди. Затем набрал в

легкие больше воздуха.
- Я не знаю, что мне делать. Что вы делали в такие моменты? – Чуя спрашивал
просто так, зная, что не получит ответа, но почему-то ему казалось, что так
намного проще. Мертвые знают больше, а сейчас он просто нуждался в этом
молчаливом совете от человека, которого никогда не встречал. – Я не думал, что
его вообще можно обидеть. Интересно, он скучает по мне? Мне так хочется ему
всё рассказать. Я никогда раньше в этом не нуждался. Не нуждался в том, чтобы
кому-то что-то рассказывать, предпочитая всё держать в себе, – Накахара
поднялся и надел шляпу обратно. – Какой же я слабак… - он достал из кармана
плаща сигарету и сунул в рот. – Ни себе, ни другим.
Когда Чуя поджег табак, то обернулся и взглянул на это небо. Как же он его
любил. Каждое серое облако давало ему какую-то надежду на лучшее, на то, что
непостижимо. Капли начали медленно орошать землю. Это трудно назвать
дождем, ведь они были редкие и даже порой не попадали на одежду. Сделав
еще одну затяжку, он пошел дальше, но затем обернулся и сказал:
- Спасибо вам за то, что спасли Дазая, – в его взгляде читалось сожаление. Ему
так хотелось посмотреть на этого человека, понять, насколько они с Осаму
похожи и насколько разные. – Спасибо вам за всё…
И Чуя отправился бродить по кладбищу. Он не хотел уходить, он этого боялся.

Здесь всегда спокойная атмосфера. Атмосфера, способная заглушить даже
самую острую боль, даже такого неадекватного человека, как Накахара.
Пройдя чуть дальше, он решил все-таки заглянуть в ту раскопанную могилу. Ему

хотелось посмотреть, насколько глубоко его закопают, когда он все-таки
143/840
загнется от курения, алкоголизма, может, СПИДа или чего еще. Сможет ли он со
своим ростом оттуда выбраться, если вдруг останется жив каким-то чудом? Хотя,
конечно, ему больше хотелось, чтобы его кремировали, ведь жраться червями –
не самая лучшая перспектива. Зато ему, возможно, устроят красивые похороны.
Если их будет кому устроить, и если на них кто-то вообще придет. Ведь кому
нужен такой ненормальный рыжий врач, не реализовавший себя ни как
художник, ни как психотерапевт?
Казалось, всё, о чем он мечтал, сбылось и не сбылось одновременно. Все

настоящие его достижения не имели для него ценности, а вот то, что казалось
таким прекрасным и непостижимым было эталоном. Сейчас таким эталоном для
него был Дазай, обещавший стать для него грязью, а ставший настоящим
принцем. Даже для него было глупо не признавать этого факта.
Накахара подошел к яме, сел на корточки и не смог сдержать улыбки. То ли

пытаясь её замаскировать, то ли осознав всю странность положения, он еще раз
затянулся сигаретой и начал всматриваться в глубь, что была как на ладони. Не
так уж там и глубоко.
- Ты надеешься, что тебя закопают вместе с усопшим? – спросил Чуя, выпуская

дым изо рта и смотря на фигуру Дазая, который пялился в небо, лежа на дне
ямы. Его лицо было бледным и, кажется, он даже исхудал. На бинтах виднелись
темные подтеки от запекшийся крови, а в глазах не было ничего. Пустота. – Так
вот я тебя разочарую, ты так тоже не умрешь, а только промучишься.
- А может, я просто хочу пострадать… - он перевел на него взгляд охолодевших

карих глаз. То ли они казались такими от белого дневного света, то ли от того,
что ему на Чую уже плевать. – Или я даже на это не имею право?
- Если ты так хочешь пострадать, то я могу обеспечить тебе целый курс

душевной и физической боли.
- Не нужны мне твои курсы, и ты мне не нужен.
От этого в груди что-то болезненно сжалось. Чуя боялся услышать эти слова
больше всего. Ну почему он не смог извиниться сразу, как только увидел его,
почему опять начал язвить?
- А что, если ты мне нужен, Дазай? – улыбка пропала с его лица и, наверное,
Накахара держался только из-за спокойной атмосферы кладбища. – Что, если это
ты мне нужен, чтобы вылечиться?
- А ты что, болен? – кажется, парень начал оживляться, и, возможно, его изнутри

так же раздирали эмоции, но из-за голода, постоянных кровоизлияний и, может,
даже успокоительных, он не мог проявить весь их спектр. Говорил он тихо, но
Чуя слышал каждый звук и нотку. – По-моему, ты абсолютно здоровый человек,
неспособный понять, что у меня в голове.
- Дазай, я понимаю, поэтому и пришел.
- Что-то я не заметил, что ты меня понимаешь… - он снова от него отвернулся.
Чуя даже не знал, что всё так запущено и что сам дал толчок на развитие бреда
у Дазая. Но он осознал, что теперь уйти не сможет, пока не исправит ситуацию.
144/840
Накахара выбросил окурок и спрыгнул вниз. Тут было глубже, чем могло
показаться на первый взгляд, но ему было наплевать, как он будет выбираться
отсюда. Главное – это почувствовать то, что чувствует Осаму. Жаль, что в полной
мере ему это даже вылечившись трудно сделать, но он хочет попытаться
преодолеть себя и оказаться на его месте.
Чуя лег рядом так же на спину и положил руки на живот, касаясь плечом плеча
Дазая, и направил свой взор к небу. Еще чуть-чуть и начнется дождь, а на город
медленно опустится темнота.
- Даже если я тебя не понимаю, то очень хочу понять, – от земли исходила

прохлада, но Осаму, как всегда был теплым. – Для меня это очень важно.
- Почему?
- Потому что я твой друг, Дазай, – Накахара повернул голову и попытался

разглядеть хоть одну эмоцию на его лице. Однако тот не поменялся, но,
кажется, это потому, что сейчас пытался решить какую-то сложную для него
задачу, – а друзья всегда друг другу помогают.
Дазай не ответил, и Чуя снова стал вглядываться в облака. Собой они

представляли белую и непонятную кашу, застилали небо, полностью лишая его
голубизны. Он подумал о том, что вся голубизна ушла в него, исходя из этого
поведения, слишком нежного для Накахары.
- Дазай, - он опустил руки на землю, и между ними не осталось и сантиметра. Чуя

медленно потянулся мизинцем к его руке, – я не прошу тебя о помощи и не
предлагаю свою, - его пальцы медленно заскользили по тыльной стороне ладони
Осаму, – я хочу, чтобы мы помогли друг другу.
Затем он полностью накрыл своей рукой его, охлаждая вечно теплую ладонь
Дазая, отчего тот шумно и глубоко вздохнул. От холода или же от накативших
чувств.
- Прости меня за всё, Чуя, – его голос дрожал, и Накахаре даже показалось, что
он срывается на плач. Но потом Осаму перевернул ладонь и заключил в нее руку
Чуи, обдавая таким необычным теплом от прикосновений, которые он способен
почувствовать только во сне. – Я такой идиот, я не хотел этого говорить… ты мне
очень нужен…
- Я не обижаюсь на тебя, Осаму, я тоже был слишком резким с тобой, – парень

сильнее сжал его ладонь, поглаживая пальцами. Затем он снова повернул на
него голову, – и тоже прошу у тебя прощения.
Дазай развернулся к нему, и они встретились взглядами. Они пытались понять

то, что было для них обоих непостижимо – понять друг друга.
Глаза каждого – омут, неведомый никому, и даже если ты один раз там побывал,
то не сразу разберешься, что к чему. Поэтому они сейчас замерли, пытаясь
вдоволь наплаваться в этих омутах, чтобы как можно лучше всё запомнить и
попытаться понять, что в этом омуте лишнего. Найти то, что заставляет его
высыхать и найти то, что дает этим омутам жизнь.
145/840
Они смотрели по-разному и в то же время одинаково. Дазай смотрел с
растерянностью, что не была ему присуща, а Чуя, как будто с легким
удивлением. Однако взгляды их значили одно и то же. Что? Они и сами не
понимают и никогда не поймут, что почувствовали в этот момент друг к другу.
Спустя минут пять они оба легко улыбнулись и синхронно направили взор к небу,
холодному, как и земля, на которой лежали. Их не волновало, что они могут
испачкаться, что могут застудить почки, что там ползают черви и в целом эта
ситуация. Это ведь такое прекрасное место – могила на кладбище. Если бы их
пришли прогнать, то они бы оба сказали, чтобы их засыпали землей, ведь парни
были неспособны разомкнуть руки и отвести взгляд от этого неба и этих глаз.
- Так, как её зовут? – спросил Чуя Дазая о его галлюцинации, которая, судя по
всему, была женского пола.
- Не знаю, - его не смутил этот вопрос. – Я зову её Смертью или Любимой.
- Как это мило… - от последнего Чуя раздражительно фыркнул.
- Да… у нее белая кожа, глаза, платье и длинные черные волосы. Она всегда
приходила и смотрела на меня. Я говорил с ней, она слушала и пыталась что-то
передать мне своим взглядом. Но после смерти Оды она начала разговаривать.
- И… что она говорит?
- В основном, озвучивает мои мысли, как плохие, так и хорошие. Еще она меня
поддерживает и... – он замолчал, будто не желая продолжать.
- Скажи… - Чуя снова повернул на него голову, на что Дазай ответил тем же.
- Мне кажется, что она каждый раз подталкивает меня на суицид, но не говорит
это конкретным текстом, – он стал наблюдать за реакцией Накахары, надеясь
прочитать его истинное отношение к этой ситуации. Однако тот лишь поджал
губы и отвел взгляд. – Всё очень плохо, да?
- Как тебе сказать… вообще-то всё очень логично. Она является твоим
воплощением внутреннего переживания. Сочувствует тебе.
- И как мне… - он был серьезен, но боялся это спрашивать, боялся, что Смерть
услышит. – Как мне от нее избавиться?
- Таблетки, психотерапия, это всё просто.
- Но ведь это надо обращаться к врачу, чтобы мне выписали что-нибудь от

галлюцинаций. Просто так это всё не достать.
- Не достать… - Чуя вновь посмотрел на него и улыбнулся. – Если у тебя нет

знакомого психиатра.
- Но ты ведь не психиатр, - Дазай же всё еще был серьезен. Он теперь абсолютно

был уверен в том, что хочет вылечиться. – Ты вообще из другой области и… и…
- И мне самому выписывают лекарства, без состояния на учете в диспансере.
146/840
Осаму не понял. Он думал, что Чуя прикалывается про свою болезнь, а он,
оказывается, что-то принимает. В его глазах читалось полное непонимание, и он
даже приподнял голову, чтобы лучше вглядеться в лыбящееся лицо Накахары.
- Я могу попросить моего психиатра, и он проведет с тобой курс. Этот мужик

очень хороший друг Огая Мори, нашего главврача, который, в общем-то, и
позаботился обо мне.
- Вы с ним родственники?
- Нет, он просто мой хороший друг еще с детства. Знаешь, Дазай, у меня бы не
было детства, если бы не он. И хоть я позже узнал, что у него особые
наклонности по отношению к детям, но на мне это никак не отразилось. Ему
стало меня жаль. Представляешь, ребенок, которого не замечают родители,
шпыняют в школе из-за роста и цвета волос. Конечно, я в результате повернулся,
и Огай этого даже и не замечал, пока мне восемнадцать не исполнилось…
- Стоп, Чуя… а что у тебя за заболевание? – он почувствовал, как по руке

Накахары пробегает дрожь и уже пожалел, что задал этот вопрос. На лбу у Чуи
проступила вена, а ладонь сжимала пальцы Дазая так сильно, что, казалось,
сломает их. Он очень сильно боялся своего диагноза, потому что это казалось
ему постыдным. – Если тебе сложно, то можешь не отвечать, но знай, что я
пойму.
- Нет, это трудно понять… - его голос дрожал. – Это не такое красивое
заболевание, как шизофрения, паранойя, психопатия или раздвоение личности.
Это психическое расстройство, которое не позволяет тебе полностью
наслаждаться каждой секундой. Я никогда не наслаждался каждой секундой
этой жизни, потому что у меня всегда было чувство, что я что-то делаю не так,
выгляжу глупо и тому подобное. Поэтому я вынужден носить маски. Маски
людей, которые понравятся кому-то, но не нравятся мне.
- А как это называется?
- Мне не нравится название этой болезни, так же, как и его остальная
симптоматика, потому что она направлена на доставление неудобства
остальным и себе. Поэтому я так пытаюсь ото всех отгородиться, чтобы не
причинять им боли. Хоть я и почти излечен, но это всё осталось во мне в какой-то
степени. Один эмоциональный скачок, и я опять превращаюсь в это подобие
человека. Вот только меня не существует, существует только то, что делает
меня на него похожим. Прости меня за эту исповедь… наверное, накопилось…
- Спасибо тебе, Чуя.
- За что? – он посмотрел на него, совершенно не понимая реакции Осаму,

который лежал и улыбался.
- За эту исповедь неполноценного человека, – на душе у Чуи стало так тепло от

этого взгляда, полного доброжелательности по отношению к нему. Он был
ужасно рад, что Дазай готов был его выслушать, и ему при этом почти не было
стыдно за свои слова. Наконец-то Накахара показал свою натуру кому-то кроме
психиатра и Мори, сделав огромный шаг на пути образования внутри себя чего-
то настоящего. – Только не обязательно так сильно сжимать мою руку…
147/840
- Оу, прости… - он поспешил ослабить хватку, рука Дазая даже вся побелела, так
сильно он за нее ухватился. – Может вылезем отсюда?
- И пра-а-авда что! А то скоро будем плавать в луже, а нам еще в речке сегодня
надо искупаться! – он повеселел и уселся на земле.
- Дазай, блять! – Чуя тоже сел и опять сжал его руку с такой силой, что тот
зашипел от боли. – Никакой речки, я и так могу опять слечь в кровать после того,
как належался тут с тобой!
- Ай-ай-ай, Чуя, хорошо, я всё понял! – он отпустил его руку окончательно и как-
то нехотя. Совсем привык к этой теплой части его тела. – Может, тогда тебе
понравится совместное принятие ванной или душа? Я потру тебе спинку и не
только, – он пошло заиграл бровями.
- Да у тебя, сука, вообще инстинкт самосохранения отмерз нахуй?! – он рванулся

душить его, но Осаму успел подскочить, схватиться за бортик ямы и выпрыгнул
из нее. - Куда, блять?! Живым себя почувствовал?!
Чуя стоял внизу, уперев руки в бока и смотрел на Осаму злобным взглядом из-
под шляпы. Он понимал, что выбираться отсюда будет не просто сложно, это
еще и будет выглядеть ужасно тупо.
- Чу-у-уя, - Дазай опустился на колени перед могилой, по его лицу расползлась

такая издевательская улыбка, что если бы Накахара мог до нее дотянуться, то
превратил бы его лицо в лепешку, – а тебя же можно хоронить стоя! Более того,
даже шляпа будет засыпана! Какой же ты все-таки низкий, боже, просто
коротышка! Если бы я проходил мимо, а ты бы тут стоял в углу, то я бы никогда
тебя не заметил! – лицо Чуи покраснело, и он, казалось, сейчас просто вылетит
из могилы, как ракета.
- Ты что, сука, мать твою, Осаму, сейчас спизданул?! – он прыгнул и,

зацепившись за край ямы, стал перебирать ногами землю, с трудом, но успешно
вылезая на поверхность, как по лестнице. – Я тебя, долбаное чучело, сейчас в
ноздри выебу, разделаю и постелю в комнате, как татами! И буду, блять,
втаптывать рожей в дерево, сука такая!
Заметив это, Дазай поднялся и побежал прочь с кладбища, но, когда он успел
пробежать семь метров, Накахара выскочил из ямы и рванул вдогонку. Осаму
плохо понимал, что сейчас испытывает. Радость, усталость, воодушевление или
страх, что тот действительно может очень сильно его отметелить за насмешку
над его маленьким, во всех смыслах, недостатком. Не сказать, что Дазай не знал,
что Чуя так отреагирует. Возможно, он именно этого и добивался. Порой он
просто не может себя сдерживать и как-то давно отметил, что так и не пошутил
ни разу про его рост, а сейчас тот сам об этом напомнил. Однако силы у
голодного, обескровленного Осаму заканчивались, а неистовый Накахара был
всё ближе. Хотя Дазай и был быстрее за счет своей комплекции, но Чуя намного
сильнее его и часто это доказывал.
- Мразь такая! Бежит! Обоссался?! Взгляни, сука, в глаза своим страхам! Я тебя,
блять, все равно догоню и засуну тебе свой кулак по самые гланды! – бежал он и
кричал ему в след.
- Чуя, я в очередной раз удивляюсь твоим фетишам! Можно как-то
148/840
потрадиционнее? – отвечал ему Осаму, забегая за угол ограды кладбища,
покидая его территорию.
- Тебя традиционные методы только подпитывают! А это полный спектр

ощущений! – кажется, у самого Чуи тоже появилась улыбка от всего этого
положения дел, вот только прокуренные легкие его слегка подводили.
- А можно мне лайт-версию? С минетом и кофе в постель?! – он сам уже начал

задыхаться, но не подал виду, что устал бежать.
- Можно лайт-версию с засовыванием бутылки тебе в зад, пидор ебучий! –

Накахара решил, что стоит ускориться и рванул из последних сил, которые у
него были.
Если бы Осаму не был ослаблен, то без сомнения бы от него убежал, но когда он

обернулся и увидел летящего на него Чую, то опешил, попытался ускориться, но,
будучи не в силах, свернул на газон, где тот и прыгнул на него, сбивая с ног. Он
бы впечатался лицом в землю, если бы не поставил перед собой руки, но
Накахара и этим сумел воспользоваться. Он сел на него сверху, обхватил локтем
горло и начал душить.
- Ч-чуя! Зачем же так резко? Д-давай поговорим! – пытался он вразумить его, еле
улавливая ртом воздух.
- Мы с тобой, падаль ебаная, уже всё обсудили по дороге, – он сжал его горло
сильнее, – поэтому расслабься и получай удовольствие, зайчик.
- Какой ты… нежный… - он стал задыхаться сильнее. – Сразу видно, что скучал…
п… по мне…
- О-о-о-о… ты даже не представляешь, как! – Чуя наконец-то отпустил его и

перевернул на спину, собираясь разукрасить лицо в оттенки красного и
фиолетового.
- Ай! Ну что ты? Недавно говорил, что мы друзья, а сам… ау! – Накахара попал по
носу, несмотря на то, что Дазай очень неплохо закрывался от его ударов. – А сам
избиваешь меня…!
- Это я так проявляю свою заботу! – он продолжал наносить удары. –

Воспитательные меры. Забыл, что я еще и твоя мамочка?!
- Мы же решили, что ты моя милая рыжая принцесса… ай! – после этого ему
очень больно прилетело в живот, и он свернулся.
- Милая принцесса решила, что пора наказать прислугу за неподчинение!
- Когда такое было? – он посмотрел на него со всей невинностью, сквозь свои

руки, которые продолжали защищать его от кулаков Чуи.
- Тебе пересчитать на пальцах или на зубах?
- Что-то мне не нравится твой метод исчисления… А-а! – Чуя все-таки попал ему
по губе. Осаму уже начинал жалеть о своей языкастости, ведь Накахара и
правда не жалел его. Надо записать куда-нибудь, что шутки про рост должны
149/840
быть косвенными, чтобы не так обидно было и… не так больно.
В завершение Чуя еще раз упал на него всем весом, надавливая локтем на горло
и смотря в карие глаза с некоторой ехидной злостью и даже наслаждением
чужими муками.
- Зато мои методы работают.
- Я протестую! Мне нужна свобода слова! Долой рыжую ведьму! Да здравствуют

шутки про рост и цвет глаз, как сексуальная ориентация! – он декламировал всё
это хриплым от недостатка воздуха голосом и продолжал посмеиваться.
- Я и забыл, что ты самоубийца, – он перевернул его обратно на живот и схватил

за руку. – Проси прощения, а то сломаю тебе руку нахер! – он начал её больно
заламывать, отчего Дазай завыл на всю улицу. Если бы кто-то был рядом и
увидел это действо, то точно бы вызвал полицию. Но, к счастью, рядом никого не
оказалось, и Накахара мог отыгрываться на Осаму, как хотел.
- Я и забыл, что ты так умеешь! – еле не срываясь на еще один визг, кричал
Осаму.
- Я могу сделать еще больнее, если ты так просишь, – он снова потянул его за
руку, а изо рта Дазая раздался новый возглас, полный боли и страданий.
- Нет-нет-нет! Чуя, прости меня, прости! Я был не прав, мне нравится твоя
внутренняя политика! Меня устраивает цензура и отсутствие прав человека! И
принцесса самая красивая, блистательная и великая и… и…
- И что?
Дазай перестал дергаться, сглотнул и уже спокойным, ровным, но

выразительным голосом, сказал, выглядывая из-за спины одним глазом, чтобы
прочувствовать реакцию Накахары:
- И я бы её трахнул.
Тут Чуя опешил, не ожидая такого ответа. Дазай, конечно, со своими намеками
давал ему понять о своем намерении, но это уже был край. Его от такого
заявления всего пробило током, поэтому он ослабил хватку, чем и
воспользовался Осаму.
Он резко вырвал свою руку, развернулся, схватил парня за запястья и прижал

земле, приставив ему колено между ног. На его лице была улыбка настоящего
хитрого лиса, который наконец-то поймал колобка, что так долго от него бегал.
Реакция Чуи была хороша, но он оказался деморализован, отчего и потерял

бдительность.
- Ну что, принцесса, - он говорил это так пошло, как только мог позволить его
голос, – вы готовы поплатиться за вашу деспотичную монархическую диктатуру?
- Пошел ты нахер, козёл! – он наконец-то понял, что происходит, и стал

вырываться. – Я не собираюсь под тебя прогибаться!
150/840
- А мне и не нужно твое дозволение. У меня тут, вообще-то, революция. А
революция требует того, чтобы... – он приблизился к уху Чуи, почти касаясь его
губами, и перешел на шепот. – Принцессу жестко и публично оттрахали прямо на
главной площади.
Тот почувствовал мелкие разряды тока по всему телу, однако вскоре Дазай
выдохнул ему в ухо и подцепил мочку языком, что заставило Накахару впасть в
ступор и резко задышать. Он действительно был деморализован и терял связь с
реальностью от такой резкой смены отношения Осаму.
После Дазай нежно прикусил мочку его уха и оттянул, не забыв характерно
причмокнуть. Его язык еще раз прошелся по покрасневшей мочке и направился
по периметру раковины, оставляя мокрые от слюны следы. Осаму был так
поглощен тем, что наконец-то заставил Чую ему подчиниться, что не заметил,
как теряет контроль над собой.
Он было хотел оставить ухо в покое и приблизиться к лицу, как по всему телу
прокатилась ужасная боль, исходящая от паха. Чуя не выдержал и, посчитав
Дазая насильником, решил, что можно наплевать на всякие там правила и
долбануть Осаму коленом прямо по яйцам. А ведь он его предупреждал...
Дазай завыл, ослабил хватку, и Чуя толкнул его на землю, где тот продолжил
крючиться и изнывать от боли.
- Раз я принцесса, - Накахара поднялся с земли и принялся отряхиваться, – то и

защищать себя буду, как принцесса.
- Как… подло! – ему было сложно говорить сквозь боль. – Как подобает
настоящей леди…
- Я не отдам себя на растерзание всякой грязи, – он нагнулся и посмотрел в

слезящиеся карие глаза. – Так что имей в виду, конюх. Все революции... – он
вставил в рот сигарету и потянулся за зажигалкой. – Хотя, я бы назвал это просто
мелким восстанием, – уточнил Чуя, поджигая сигарету и выдыхая дым, – очень
легко подавляются.
- Ты предлагаешь мне смириться с твоей властью? – Дазай перестал дергаться,

но руки от промежности не отпускал.
Чуя улыбнулся, затянулся табачным дымом и выдохнул его в лицо Осаму.
- Я предлагаю тебе изменить власть путем реформ, – он поднялся и подал ему

руку. Тот схватился за нее и наконец-то встал на ноги, отряхиваясь. – Сегодня я
тебя помилую.
- Спасибо, Ваше Высочество, этого больше не повторится…
- Что-то я в тебе сомневаюсь… Ну да ладно, пошли отсюда…
- Пошли…
И они вместе отправились в сторону закатного солнца, продолжая шутить друг

над другом и обсуждая французскую революцию.
151/840
Глава 12. Черный сундук.
Дни кутались в одеяло из серых будней, и вся страна уже предвкушала

наступление зимы. Йокогама не была исключением, и даже к портовому городу
подобралась прохлада.
Дазай слышал, что в странах Европы температура почти каждую зиму

опускается ниже нуля, но для него это всё было чуждо, ведь в Японии
заморозков не бывает. Разве что холодную атмосферу нагоняют сами люди
своими каменными лицами, когда проходят мимо него с утра.
Но даже сейчас они не могли и на секунду расстроить Осаму, его радость не

могло омрачить ничто.
Он наконец-то подружился с Чуей. Подружился по-настоящему. А ведь Дазай

даже не ожидал, что тот его обнаружит на кладбище.
- Чуя, а как ты меня нашел? – спросил он, когда они уже остыли от драки и
подходили к улице, где Накахара должен повернуть.
- Ну… это было просто. Прошелся по твоим местам обитания, расспросил

местных жителей. Ацуши дал очень важные показания, которые не позволили
мне отчаяться.
- Ты что, переживал за меня?
- Конечно! Я думал, ты реально откинешься! – он посмотрел на него с укором. –

Хрен знает, что там у тебя в голове и что должно послужить причиной твоему
суицидальному поведению.
- Да, я думал об этом, но что-то не сложилось.
- В общем, я, кажется, сломал тебе домашний звонок…
- Что?! – он удивился.
- Ну я так долбил в него, что он стал немножко глючить… прости, я был на

нервах…
- Какой ты все-таки милашка, Чуя! – Дазай закинул свою руку ему на плечи и
потрепал по шляпе.
- Блять, скумбрия, отъебись! – Накахара стал вырываться, и вскоре Осаму его

отпустил.
Да, Дазай был очень рад тому, что Чуя искал его. Он никак не ожидал, что Его
Высочество снизойдёт до смертных и соизволит организовать поиски, нет,
расследование! И ведь догадался, что он может быть на кладбище! Походил,
поискал и даже нашел, несмотря на то, что тот укрылся в ямке.
Что заставило его подойти к этой могиле? Накахара не знал, наверное, интуиция
или случайность. Правда, Осаму в случайность не верил. Всё имело смысл, а это
так вообще было очень важным моментом в его жизни. Он впервые что-то узнал
152/840
о Чуе, о его прошлом, о его чувствах, о его настоящем отношении к нему.
Конечно, Дазай и так понимал, что тот его не ненавидит и даже уважает, но
чтобы проявить это с такой теплотой... Он застал Осаму врасплох и чуть ли не
выпотрошил, однако вскрыл его самым приятным способом – путем вскрытия
себя и взаимного доверия. Для Дазая было очень важно понять, что Накахара
ему доверяет, возможно, даже так, как не доверяет никому.
Но тем не менее им обоим пришлось вернуться в будни, хотя отойти от всех этих
передряг было довольно сложно, так как при малейшем воспоминании об этом
дне на лицах обоих появлялась улыбка.
- Накахара-сан, что такое? – спросила Хигучи, когда заметила, как Чуя глупо
лыбится, глядя в экран монитора при описании диагноза очередного пациента.
- А? Ты о чем? – не понял тот и повернулся к медсестре.
- Вы то ходите хмурый и на всех срываетесь, то у вас лицо трещит по швам от

улыбки, – подметил Акутагава, который сидел и заполнял журнал учета
пациентов.
Но Чуя лишь еще шире улыбнулся.
- Меня просто перестали наконец-то доебывать медсестры, вот я и радуюсь.
- … Потому что теперь вас доебывают вне рабочего времени? – усмехнулся

Акутагава, при чем со своим обычным каменным лицом.
- Чего-о-о? – улыбка с лица Накахары пропала и сменилась полным

непониманием. Хигучи прикрыла рот, чтобы не выдать смешок. – Ой, да вы
просто завидуете моей беззаботности!
- Мы не завидуем бедным коллегам, которые больше не смогут претендовать на

ваше сердечко, – добавила медсестра. – По вам видно, что у вас кто-то появился.
- Что? Нет у меня никого! – он засмущался и отвернулся обратно в экран. –

Просто вчера удачный день был…
- Поэтому вы так рано ушли?
- Да, возникли неотложные дела, надо было спасти чужую задницу.
- Что? Вы всё еще общаетесь с тем Осаму Дазаем? – Рюноске оторвался от

писанины.
- Ну… ой, да че вы привязались?! Какая вам разница?! Сидите работайте! – и он

неистово забегал пальцами по клавиатуре.
Неужели он и правда выглядит как какой-то влюбленный идиот со стороны?

Ведь он таким не является, хотя очень трудно описать их отношения с Дазаем.
Последний так точно метит в главные роли между его ног, а вот Чуе как-то до
этого всего далеко. Ему бы определиться с лечением суицидника, ведь он хочет
ему помочь.
Так уж вышло, что для Накахары – помощь другим стала неотъемлемой частью
153/840
его жизни. Именно оказание помощи всем вокруг и повлияло на его восприятие,
которое было неправильным, вследствие болезни. Однако патология пропала, а
привычка осталась. Это было как еще одно его хобби, за которое он не требовал
платы. Хоть Чуя и понимал, что, в первую очередь, помогает себе, а не другим.
Но сейчас всё иначе. Он уверен, что Осаму – человек, который так же способен
ему помочь, ведь это не похоже на его прошлые случаи. Это что-то другое.
Неужели именно это и называют настоящей дружбой, или это что-то более
приземленное типа элементарного симбиоза человеческих отношений?
Почему-то Накахара уверял себя в последнем, хотя душа его рвалась к первому
варианту. Ну не нуждается он в эмоциональной подпитке от людей. Он человек,
который любит тишину и спокойствие, а не крутящееся рядом существо с шилом
в жопе. С другой стороны, с Дазаем весело и, если с ним и дальше будет так
весело, то, наверное, это неплохо. Чуя хочет получать удовольствие от каждой
секунды? Вот пусть и получает удовольствие от Осаму.
Слизень: «Эй, уебище!»
Мумия: «Смотрите-ка кто мне написал! Привет, Чуя, как твои дела?»
С: «Да всё хорошо. У тебя как? Что в субботу делаешь?»
М: «Конкретно в субботу ничего, а что, ты хотел позвать меня на свидание?»
С: «Да».
М: «Правда? Прямо настоящее свидание?!»
С: «Ну, для тебя – да, для меня – дружеская встреча».
М: «Ну вот… а я думал, что ты уже согласен на переход в цветочно-конфетный

период».
С: «Поверь, тебе еще долго до выхода из периода опиздюляции».
М: «Как жаль, но я все равно куплю тебе цветов! Какие ты любишь?»
С: «Я тебе что, баба?! Не смей покупать мне цветы!»
М: «Или ты говоришь какие или я покупаю самый дорогой букет за самые

большие деньги!»
С: «Купи себе лучше мозгов. Но, если ты и правда собрался покупать цветы, то
всё, что угодно, только не нарциссы!»
М: «Хорошо-хорошо, так куда ты хотел меня позвать?»
С: «В субботу в террариуме выставка новых видов пауков-птицеедов, и я решил,

что можно позвать тебя с собой».
М: «Не знал, что ты любишь насекомых».
С: «Я еще змей люблю, поэтому потом мы пойдем смотреть документалку про
154/840
анаконд. Всё же лучше, чем шляться по кладбищам».
М: «А ты тот еще романтик! Занимаешься моим образованием! Хорошо, я

составлю тебе компанию».
После этого они почти не переставали переписываться и вообще взяли в

привычку рассказывать друг другу всё, что с ними происходит.
М: «Сейчас приходила тётя и просила найти ей справочник кастрюль. Меня

отчитали за то, что я предложил ей почитать свой».
С: «У тебя есть справочник кастрюль?»
М: «Лучше. Мой справочник называется "Самоубийство для чайников"».
С: «Хахахах, о, ками-сама, какой же ты мудак! Как тебя еще с работы не

выгнали?»
М: «Ну тебя же тоже не выгнали за жестокое обращение с пациентами?»
С: «За жестокое обращение с животными, вроде тебя, из гастроскопии не

выгоняют!»
М: «Я подам на тебя в суд!»
С: «Э? Это еще за что?!»
М: «За халатность и воровство!»
С: «Чего?? Когда это было?!»
М: «1. Злоупотребление полномочиями и халатность по отношению ко мне. 2. За

кражу моего сердечка».
С: «Как неоригинально… я на тебя ответную жалобу накатаю».
М: «А что я сделал?! Я жертва!»
С: «Да, жертва маньяка-суицидника, то бишь себя. А накатаю я за

домогательство. Поставлю себе засос пылесосом и приду в отделение, мол, вон
до меня пидорас бинтованный домогается и рядом с кладбищем изнасиловать
собирался!»
М: «Так давай я сам тебе поставлю! Так ведь даже натуральнее выйдет! И
отсидеть готов за одну лишь возможность дотронуться языком до твоей нежной
кожи. А если хочешь надолго от меня избавиться, то я даже готов взять тебя в
подворотне, прижать к стенке лицом и ебать, пока по телу не пойдут судороги».
Тут Чуя понял, что на него нахлынуло какое-то неправильное чувство. Сидя за
столом в ординаторской и пялясь в экран телефона, он почувствовал, как по
коже пробегают мурашки, а живот начинает ныть от приятного до боли
ощущения.
Вот только не сейчас и не здесь. Как хорошо, что он тут был один, и никто не
155/840
видел его красного лица и трясущихся рук. Минут пять он пытался отойти,
несколько раз перечитал сообщение, о чем пожалел столько же, и все-таки
ответил.
С: «А вот это уже письма с угрозой».
М: «Но ты же их никому не покажешь, верно?»
С: «Я это распечатаю и вставлю в рамочку, чтобы все знали, какой ты

извращенец».
М: «Честно говоря, я хочу, чтобы об этом знал только ты. Только для тебя у меня
стоит по утрам и жаждет твоих нежных губ».
С: «Так присунь мясорубке, ощущения будут такие же».
И почему он любит писать ему подобное на работе? В результате не было и дня,

чтобы Осаму не выкинул что-нибудь пошлое и не заставил Чую краснеть.
Казалось, он никогда не привыкнет к его подкатам, но это не было поводом для
обиды, потому что… а почему он не обижался?
Потому что на него накатывало невольное возбуждение после прочтения?

Потому что ему было приятно от того, что Дазай его добивается? Или ему просто
хотелось, чтобы он и правда с ним сделал нечто подобное?
Все эти мысли Чуя гнал из головы ссаными тряпками, не забывая материть и
осуждать себя за то, что в штанах всё теснее, а через пять минут привезут
пациентку и надо бежать её смотреть. Как же ему было неловко прикрываться
халатом и пялиться в монитор. Если кто узнает, подумают, что у Накахары
встает на человеческие внутренности, но в данной ситуации ему это казалось
лучше, чем принимать факт того, что он хочет быть выебанным. Всё, что угодно,
только бы не сломаться самому.
Утром Чуя встал пораньше, приготовил кофе, выкурил сигаретку, порылся в

интернете, проверил маршрут и решил, что стоит нарядиться более
повседневно. Он надел синие джинсы, малиновую рубашку, но все-таки накинул
черный пиджак и повязал галстук. Когда Накахара подошел к зеркалу, чтобы
причесаться, то понял, что выглядит действительно так, будто собрался на
свидание. «Только не это! – он присмотрелся в свое отражение. – Я поддался его
гейскому влиянию!»
Затем он обулся в обычные ботинки, как раз для зимне-осенней слякоти, и

накинул плащ со шляпой, по стандарту.
Выйдя из дома, он подумал, что, наверное, стоит позвонить.
- Эй, ты там как? Не потерялся? – спросил он, шагая по лужам, уже подходя к
месту назначения - их типичного перекрестка.
Как на встречу с дьяволом.
- Нет, я как раз уже жду тебя.
- А, вижу, - он положил трубку и понял, что Дазай реально воспринял это как
156/840
свидание. На нем был темный костюм, из-под которого виднелась зеленая
жилетка в полоску и белая рубашка. Вдобавок ко всему этому он надел галстук,
зачесал волосы иначе, так, что они открывали половину лица, да и при этом на
нем были белые туфли! Именно в таких очень приятно шагать по лужам. Чуя
подошел к нему поближе и изучил. Немножко неловко всё это, они и правда как
на свидании. – Ну и где мои цветы?
- Я подумал, что тебе будет некуда их деть, поэтому цветы я куплю тебе на
обратном пути.
- А я уже обрадовался… - он посмотрел на него и всё внутри сжалось. Какой

Дазай все-таки красивый. – Ну… что… пойдем что ли, - и они двинулись в сторону
метро.
- А ты сегодня прямо… ух! – сказал ему тот сквозь свою скалистую улыбку до
ушей. Ему явно нравилось происходящее. – Как бы не увел тебя кто-нибудь…
- Мне кажется, что у тебя больше шансов при твоем-то прикиде.
- Я постарался произвести впечатление, знал, что ты оценишь, – Дазай

пододвинулся ближе, хотя явно сам этого боялся, ведь в прошлый раз его
попытки сблизиться не увенчались успехом. – Нет, правда, ты очень красивый,
Чуя. Я даже иногда завидую, потом вспоминаю, что я вдобавок еще и высокий,
поэтому… ах!
Он не успел договорить, потому что кулак Накахары прилетел ему в живот.

Осаму за него схватился, но быстро выпрямился, и они пошли дальше.
- Так, о чем мы? Ах да, значит я бесспорно прекрасен, да, Дазай?
- Да, солнышко.
- Вот и отлично, – сейчас он чувствовал себя увереннее и уже позабыл о том, как
формально выглядит эта встреча.
Они шли до метро, обсуждая как всегда всё, что придет в голову. Общение им
давалось очень просто. Казалось, им будет несложно часами говорить на любые
темы, наверное, это в силу того, что…
- Кстати, Чуя, я так и не поинтересовался, сколько тебе лет? Мало ли у тебя рост
низкий от того, что ты просто стареешь, - он уже был готов к удару, но его не
последовало. Чуя лишь фыркнул и взбесился.
- Блять! Дазай, нашел себе тему для насмешек! – ему было уже плевать, так как
понимал, что это их тормозит, а он хотел прийти вовремя. – Двадцать пять мне.
- О-о-о! А я и не ожидал, что мы с тобой ровесники! – они уже подходили к метро,

и вокруг становилось людно. – А почему мы раньше никогда друг друга не
встречали?
- Наверное, потому что я здесь всего лишь год живу.
- А где ты жил до этого? – спросил он, когда они уже дошли и начали спускаться
вниз.
157/840
- В Токио.
- О-о-о! А я-то думаю, чего ты такой важный.
- М-да, это тебе так кажется. Вообще-то, мне там было довольно нелегко. Вечно
не хватало денег, потому что от родителей я независим с восемнадцати и надо
было оплачивать учебу. Огай помогал мне с деньгами на универ, но остальное я
добывал сам.
- Немного можно заработать, будучи бариста, - подумал вслух Дазай. Тем

временем они уже садились на поезд.
- Да, поэтому я был не только бариста.
- М? А кем ты еще работал?
- Ну… я работал в кафе какое-то время официантом, потом стал бариста, потом
рисовал на заказ, но с этого тоже много срубить сложно, особенно с моим тогда
небольшим портфолио. Еще я занимался огромным количеством других разных
подработок, о которых лучше потом расскажу.
- Ну ладно…
- А ты? Почему ты со своим философским образованием протираешь книжки, а не

преподаешь в универе, например?
- Ну… я преподавал.
- А что потом?
- А потом… меня выгнали! – он улыбнулся, как будто это было чем-то веселым и
нисколько его тогда не расстроило.
- Дай угадаю, из-за попытки?
- Конечно! У них там такое высокое здание, мне так захотелось выпрыгнуть из
окна!
- Кошмар… как же, наверное, сложно быть твоим коллегой.
- Ацуши почти не жалуется.
- У него нервный тик скоро будет от твоих заездов. Когда я пришел в магазин и
начал спрашивать про тебя, он весь всполошился, так ты его довел! Блин…
повеситься на складе, уму непостижимо…
- Чуя, - он повернулся к нему и посмотрел со всей невинностью, – а как бы ты

хотел, чтобы мы умерли?
Накахара не ожидал такого вопроса, и его лицо перекосилось в недоумении.

Осаму такой Дазай…
- Дома, в постели…
158/840
- О, от того, что сердечко не выдержит страстной ночи?
- От того, что мы будем в глубокой старости, и сердечко не выдержит

дальнейшего общества друг друга. Моё не выдерживает уже сейчас.
- Значит, все-таки вместе? – он дотронулся пальцами до руки Чуи. Тому, в общем-

то, было плевать, что на них могут смотреть люди, да и делает он это почти что
незаметно.
- Если я не убью тебя раньше… морально или физически. Ну или если ты меня не
достанешь окончательно.
- Я попытаюсь доставать тебя нежнее, – сказал он ему прямо в ухо, шепча.
- Хватит, на нас люди смотрят! – он одернул руку и оттолкнул от себя Осаму.
- Ну пусть завидуют, - он засмеялся. – Два красавчика и оба не для дам.
- Не для дам тут только ты, – скоро остановка, и поэтому Чуя поднялся к выходу,
– а я вообще-то еще не твой.
- Заметь, ты сам сказал «еще», - подметил Дазай, который тоже последовал за

ним, и они вышли из вагона, когда поезд остановился.
До террариума надо было пройти метров пятьсот, и все пятьсот метров Осаму то
пытался поймать Чую за ручку, то приобнять, то еще чего. Накахара даже
потерял нить, когда его ухажер начал так наглеть.
Вскоре они шагнули на территорию зоопарка, а там как раз обнаружили

террариум, недалеко от главного входа. Это было невысокое сувенирное здание,
а террариум находился в подвале.
Там было тепло, и в воздухе чувствовалась влажность такая же, как и на улице.
Они оплатили дополнительные услуги по просмотру фильма и двинулись дальше
в зал на выставку.
- И часто ты тут бываешь? – спросил его Дазай, когда они медленно

прогуливались меж витрин и вглядывались в рептилий.
- Нет, я тут второй раз. В прошлом году была похожая выставка.
- А с кем ты в прошлый раз ходил?
- Один.
- И часто ты ходишь по таким местам один?
- Постоянно.
- Ну, - он закинул руку ему на плечи, – теперь у тебя есть я!
- Я уже понял, что могу забыть про одиночество... а вообще, я сам тебя позвал.
159/840
- Я рад, что ты делаешь успехи в преодолении внутренних барьеров общения с
людьми.
- У меня нет проблем с общением, мне ведь не с кем общаться.
- Ну вот, а теперь будет.
- Сомневаюсь. Для меня несвойственно общаться, заводить друзей.
- А что тогда свойственно?
- Находить девушку в баре, снимать её и трахать… в общем-то, всё.
- И что? Никаких серьезных отношений ты не планируешь?
- А зачем они мне? – наконец-то они дошли до зала с пауками и зашли туда через
арку.
- Ну как… с одним человеком всегда хорошо…
- Знаешь, Осаму, мне не то, чтобы не нужны отношения, я просто в них не умею.
Я могу быть идеальным ухажером, всегда внимательным, но ни одна девушка не
сможет нормально со мной общаться из-за моего… характера.
- Характер у тебя отвратительный, но я не вижу в нем ничего такого слишком

сложного.
- Тебе так кажется… о! Хетероскодра мускулата! – он ткнул в один из

террариумов, за которым… ничего не было?
- Чего? – спросил Дазай, непонятливо пялясь на стекло.
- Паук так называется.
- Я его тут не вижу…
- Присмотрись.
Дазай нагнулся чуть ли лицом не прислоняясь к стеклу и стал вглядываться во

все силуэты. Он постоял несколько секунд, а затем заметил, что прямо перед
ним, сантиметров в пяти у стекла, нечто зашевелилось на камне, что он и сам
сначала принял за камень. От неожиданности он испугался и с круглыми
глазами отстранился от стекла. Затем такой же взгляд он перевел на Чую,
который стоял, засунув руки в карманы, и улыбался его глупости.
- Охренеть… - затем он снова посмотрел на паука, но ему не было уже так

страшно. Паук вообще был несильно отвратительным. Он был коричневым, но
казался светлым из-за замысловатых бежевых узоров. Их было так много, что и
непонятно, каким является его основной цвет. А еще он был довольно крупный.
Они пошли дальше, заглядывая в каждый террарум, и почти все названия пауков
Накахара знал. Более того, он знал насколько тот или иной паук опасен.
- Брахипельмы и граммостолы обычно ядовиты недостаточно, чтобы как-то
160/840
поразить человека. А вообще, в силу своих размеров, птицеед неспособен убить
человека ядом, разве что вызвать сильную аллергию или длительные
болезненные судороги, как вот этот, один из моих любимых видов, – он указал на
террариум, где сидел паук. Если остальных нужно было еще поискать, то этот
был заметен сразу, при том, что являлся не самым крупным в этом зале. Однако
он был самым ярким и самым красивым. У него фиолетовый окрас с желтыми и
белыми узорами на тельце и лапках. В дикой природе его можно было спутать с
цветком, однако он, в отличии от остальных, не сидел на месте, а медленно
передвигался по стволу декоративного деревца в его террариуме. – Это
пецилотерия металлика, один укус такой красавицы и несколько часов агонии.
- Она и правда красивая, - Дазай начал следить за её движениями, – но я бы не

стал брать такую в руки.
- А я бы потрогал…
- М? – он повернулся к Чуе. – Не боишься, что укусит?
- Наоборот, буду на это надеяться.
Дазай прищурился с полным отсутствием какого-либо понимания. А потом он

вспомнил, что говорил парень когда-то в темной больничной палате.
- Ты говорил, что любишь боль, но чтобы до такой степени..?
- Ой, вот мне это говорит селфхармер*…
Чуя действительно с каким-то трепетом смотрел на этого паука, как будто был
готов его расцеловать, будто он был его центром вселенной. Тут Дазай
вспомнил, что у Чуи на спине есть огромный шрам. А что, если ему его нанесли
по собственной просьбе? И, на самом деле, он получал от этого удовольствие?
В голове Осаму вообще не укладывалось, как у этого довольно адекватного с

виду, человека вообще могут быть какие-то психические отклонения. Возможно,
и правда потому, что он принимал много лекарств, сейчас это было незаметно.
А что, если бы он его встретил раньше, когда у него была тяжелая стадия? Стал
бы он вообще общаться с таким Накахарой, ведь он описывает свою болезнь, как
нечто отвратительное?
Дазай решил, что всё это не имеет значения, ведь настоящий Чуя – это тот, что
сейчас перед ним, смотрит на паучков со всем интересом и беседует на разные
темы.
- Ну что, - тут он подошел к Осаму и дотронулся пальцами до ладони. Тот

опустил голову, чтобы заглянуть ему в глаза и увидел, какой Накахара сейчас
радостный, – пойдем смотреть фильм про анаконд или еще походим?
- Хм, - Дазай осмотрелся. Ему хотелось повнимательнее рассмотреть всё в этом

зале, и он знал, что Чуя ему не откажет. Хотя почему-то ему казалось, что на эту
выставку он и пришел только ради этого паука. Однако парень заметил еще
один вид и решил расспросить про него, - А что это за паук?
Чуя вновь подошел к Осаму и нежно ухватился за его плечо. Похоже, он уже сам
161/840
не замечает, как проявляет к нему нежность.
- О… как же его..? Такое идиотское название… - он прислонил пальцы к

переносице, подумал, а потом поднял палец вверх, осознавая. – Псалмопеус
ирминия!
- Ого, я бы тоже не запомнил… я бы тут вообще ничего не запомнил… и что он,

опасный?
- Смотря, что ты считаешь опасным, - они принялись рассматривать паука. Он

был некрупный, черный с рыжими полосками и блестел, будто его тело покрыто
шелком. Дазаю этот паук понравился даже больше, чем остальные. – Вообще,
его укус очень похож на пчелиный. А еще он довольно активный и обладает
агрессивным характером. Может часто нападать при малейшем раздражителе.
Осаму решил нагнуться и потыкать в стекло. Заметив это, паук подполз ближе и
поднял верхние лапки в угрожающей позе.
- Блять, Дазай, ты даже до пауков доебываешься! – он одернул его за плечо. –

Отъебись от животного!
- Знаешь, почему ты его защищаешь, Чуя?
- Ч-что? Почему?
- Потому что он твой сородич. Ты посмотри, как вы с ним похожи. Он тоже

маленький, весь черный и рыжий, а еще агрессивный и нервный.
- Блять… я так не хочу тебя бить здесь, поэтому получишь в кинозале, – он сжал
его плечо до боли.
- А знаешь, чем еще вы с ним похожи, Чуя? – Дазай вырвался из железной хватки.
- Не знаю и знать не хочу… - они пошли в сторону кинозала, оставив паука в

покое.
- Тем, что этот паук мне тоже понравился, – Осаму закинул руку ему на плечи, а
другой потрепал по шляпе и спустил её ему на лицо.
- И поэтому надо доебаться?! – говорил он из-под шляпы, пытаясь её поправить. –

Тебе точно пиздец.
- Ну-ну… там же будет темно?
- Да… не-е-ет! Ты не посмеешь до меня домогаться!
- Еще как посмею, милый, – шепнул он ему на ухо, отчего у Накахары в

очередной раз по коже пробежали мурашки. Умеет же смутить.
В кинозале действительно было темно. Он был небольшим, для маленькой

группы людей, но с удобными креслами. Когда они зашли, то фильм уже шел,
однако недавно, так как репортер только начинал вводить в курс дела.
Они устроились на последнем ряду. Чуя, потому что ему так было удобнее
162/840
наблюдать за фильмом, а Дазай, потому что так удобнее приставать к Чуе.
Спустя пятнадцать минут просмотра суицидник пошел в наступление.
Накахара сидел, сложив руки на груди и положив ногу на ногу, но затем чужая
рука легко заскользила по той ноге, что была сверху. Он выдохнул, но решил
игнорировать, пока рука не начала подниматься выше.
- Дазай, отъебись, пожалуйста, – ему эта ситуация казалась комичной, поэтому

он сдерживал улыбку. Вообще, он уже сам ловил кайф от его приставаний.
- А не то что? – прошептал он ему на ухо и подсел ближе, прижимаясь и запуская

одну свою ногу под его, будто желая ощущать Чую всем телом.
- А не то я приму угрожающую стойку, – он не шевелился, будто демонстрируя,

что действия Осаму его ни разу не колышут.
- Я бы посмотрел, - усмехнулся тот, отпустил его ногу и закинул руку ему на

плечи, прижимая ближе. Затем другой рукой он провел пальцем по его
подбородку и повернул голову на себя. Чуя почувствовал, как внутри всё
сжалось, когда увидел перед собой манящий и настойчивый взгляд Дазая.
Казалось, что этот хищник уже одним взглядом вызвал у него аритмию и
головокружение, потому что сердце отдавало дробью в виски и заставляло
расплываться всему, что попадало под его обзор. Всему, только не лицу Осаму.
Он начал медленно приближаться к нему, прикрывая глаза и приоткрывая рот. И

вот, когда между их губами оставался сантиметр, Накахара отвернулся к экрану.
В этот момент Дазай почувствовал себя так, будто ему плюнули в лицо, и его
выражение очень хорошо передавало недоумение. Уламывать Чую на нежности
оказалось очень трудно.
Ему стало настолько обидно, что он полностью от него отстранился и стал

напыщенно глядеть в экран. В этот момент съемочная группа ходила по лесам
Амазонки и искала ту самую змею, попутно рассказывая про её рацион.
Однако не прошло и пяти минут, как Накахара сам придвинулся и положил свою
руку сверху его. От внезапности и резкого холода знакомых пальцев он чуть
вздрогнул и взглянул на Чую, который смотрел в экран и улыбался. Но через
несколько секунд он так же посмотрел на него. То ли он так хотел извиниться,
то ли это просто моральная компенсация за свою несгибаемость. Возможно,
парень и правда где-то перегибал палку, но он хотел, чтобы Дазай не
догадывался о том, что интересует его в каком-либо еще плане, кроме дружбы.
В результате тот тоже улыбнулся ему, схватил покрепче и пододвинулся. Спустя

какое-то время Осаму опустил свою голову ему на плечо, на что Чуя лишь
прижался и обнял за талию, перехватывая его руку в другую. Дазай же решил
обнаглеть и закинул свою ногу на его, на что тот лишь усмехнулся. Им было
невероятно удобно так сидеть и плевать, если кто-то решит повернуться. Пусть
завидуют тому, как они оригинально и уютно устроились.
Когда фильм закончился и все начали подниматься, Накахара потряс плечом. Он

понял, что его спутник уснул, ведь он весь день с синяками под глазами.
- Просыпайся, Белоснежка, мы победили.
163/840
- Ч-что? – он начал поднимать голову и потирать глаза. – Блин, я просмотрел, как
они её поймали?
- Да. Ты вообще спишь?
- Ну конечно… - он поднялся, потянулся, и они направились к выходу из зала.
- И когда ты спал в последнее время?
- Ну… - он посмотрел в потолок, пытаясь придумать что-нибудь правдоподобное,

однако врать ему не хотелось. – Можно сказать, что день назад…
- Чего-о-о? То есть, ты сейчас вообще еле ходишь?! – он опять взялся за его

плечо. Кажется, для него это уже стало необходимым.
- Нормально я себя чувствую, просто я после ночной смены.
- А что же ты мне не сказал, что ты будешь после ночной и не сможешь пойти?!
- Я так обрадовался твоему предложению и хотел сходить, - он посмотрел на

него со всем сожалением, – что мне было плевать, как я буду себя чувствовать.
- Придурок! – Накахара шикнул и отвернулся. – Могли бы завтра сходить,

выставка бы еще работала.
- Правда? – Осаму и не знал, что так можно. – Ну я подумал, что ты не сможешь…

и поэтому не стал говорить.
- В результате я теперь чувствую себя сучкой… - сказал он и тут же замер, его

пальцы крепко сжались на плече Дазая, и тот почувствовал, как Накахару
пробирает дрожь. Осаму увидел, что на его побелевшем лице отразился
искренний ужас.
- Чуя! Что с тобой? – Чуя смотрел куда-то вдаль комнаты, и парень попытался
найти причину его оцепенения. Спустя минуту он нашел в толпе у выхода
человека с длинными белыми волосами и в белой одежде. Он стоял и улыбался
Накахаре. – Кто это?
Накахара сглотнул, отвел взгляд от человека и отпустил руку спутника.
- Я сейчас вернусь… подожди здесь… - и он направился к незнакомцу.
Дазай было хотел пойти за ним, но потом решил, что это не его дело и лучше не
вмешиваться. Они что-то обсуждали очень тихо. Мужчина говорил с той же
улыбкой на лице и хитрым взглядом сверлил Чую, лица которого он не видел, но
ему почему-то казалось, что тот злится. В какой-то момент белобрысый украдкой
взглянул на Осаму. Спустя минут пять он услышал крик Накахары:
- Я больше не собираюсь иметь с тобой какую-либо связь, и номер телефона свой

засунь куда подальше, тебе ясно?! – затем он развернулся, оставив человека в
легком недоумении, и убежал прочь из здания. Дазай рванул за ним.
- Чуя! Остановись! Куда ты?
164/840
Тот же весь сотрясался, казалось, что у него судороги, он схватился за голову,
согнулся, но не переставал уходить дальше.
- Прошу тебя, Дазай, оставь меня! Не сейчас! Тебе не надо видеть меня!
- Что? О чем ты?
Чуя выбежал за территорию зоопарка и упал на лавку, что стояла прямо перед
Цуруми. Рядом никого не было, потому что скоро опять должен был начаться
дождь. Когда Дазай нагнал его и подошел к лавке, Накахара сидел скорчившись
и тяжело дышал. Его всего трясло, он держался за голову и смотрел на землю.
Осаму дотронулся до его плеча, и тут Чуя не выдержал.
Он закричал на всю округу настолько утробно, что, казалось, сейчас порвется. Из

его глаз стекали слезы, он согнулся и начал бить ногами по земле и кричать.
Дазай однажды уже имел опыт общения с истериками и знал, что надо делать в
такой ситуации.
Он схватил Чую, повернул лицом и дал пощечину.
Тот замер и уставился на Осаму удивленным взглядом, лишь только нижнее веко
у него дергалось. Однако после этого на него накатила новая волна судорог и
он…
Начал истерически смеяться…
Нет, такой реакции быть не должно. Он должен был остаться спокойным, а не

смеяться. Чуя упал головой на его колени, схватился за живот и начал колотить
ногами по лавке, всё еще в истерике. Дазай положил одну руку ему на щеку, а
второй начал гладить по голове. Он был растерян и подумал, что это должно
хоть как-то его успокоить. Почему он так переключился от удара?
Спустя минут пять смеха разной силы и интенсивности, Накахара замер с

каменным и опустошенным лицом. Будто, он пустая, мертвая оболочка, которая
в данный момент ничего не видит, не чувствует, и ни о чем не думает. Он
уставился в небо, лежа на Осаму, и не издавал ни звука, казалось, даже не
дышал.
Дазай повернул его голову на себя и поднял за плечи, заглядывая в лицо и

пытаясь рассмотреть в его глазах хоть что-то. Ему самому сейчас было очень за
него страшно от того, что он не знал, как ему помочь. Осаму приподнял его и
прижал к груди, продолжая гладить по голове массажными движениями. Тем
временем медленно начинал усиливаться дождь.
- Знаешь сказку про черный сундук, Чуя? – тихо спросил он, понимая, что тот
ничего не ответит. – Ходят легенды, что где-то на дне океана лежит Черный
Сундук с великим богатством, что дороже всего золота и алмазов на планете.
Один жадный мужчина, который был богаче всех в своей округе, захотел
заполучить этот сундук. Он построил невероятный подводный корабль, что мог
опускаться в самые глубокие и темные воды, нанял лучших людей и отправил их
искать сокровище, обещая им половину этих богатств. Спустя десять лет
поисков, они так и не смогли отыскать его. Богач был в ярости, он казнил
множество моряков, отбирал больше денег и обещал всё свое золото тому, кто
165/840
доставит ему клад. И вот, однажды, один сирота пришел к берегу моря и
обнаружил клад, так похожий на Великий Черный Сундук. Когда он его открыл,
то увидел несметные богатства, такие, которые никогда не сможет потратить.
Тогда он решил передать сундук богачу.
Когда богач увидел мальчишку, посчитал, что тот недостоин его денег и выгнал,
забрав сундук себе. Но когда он открыл его, то ничего там не обнаружил. Тем же
днем он приказал привязать мальчика к сундуку и выбросить в море, дабы тот
пошел на дно вместе со своей ложью. Но тогда парень открыл сундук и показал
людям, что богатство существует. Богач увидел это чудо, упал перед мальчиком
на колени и попросил прощения, обещая отдать золото, если тот поделиться с
ним сокровищами. Но мальчик не стал делиться с ним, он выбросил сундук
обратно в океан, и мужчина в порыве безумия нырнул за ним. Схватившись за
сундук, он так и не смог совладать с алчностью и отпустить его. Так он и утянул
его на дно, а все сбережения богача разделили в городе, и стал он процветать, –
Дазай прекратил свой рассказ и поглядел на Накахару, который всё еще не
подавал признаков жизни. – Знаешь, в чем суть, Чуя? Я - богач, а ты - тот самый
сундук. Я так долго тебя искал, что готов пойти вместе с тобой на дно, даже
зная, что ты никогда не откроешь мне свои сокровища. Я готов казнить любого,
кто покусится на тебя, и я буду невероятно завидовать тому, кто познал твои
тайны. Это болезненно, это неправильно… для кого-то. Но не для меня. Для меня
правильно лишь одно – это ты. Прости меня за это… Прости меня за всё…
Он снова прижал его к груди и дотронулся губами до рыжей макушки, целуя

почти неощутимо и не отрываясь. Осаму знал, почему богач прыгнул. Он прыгнул
не из-за глупости, а из-за того, что сам по себе сундук уже ценность. Ценность,
которой он сможет любоваться вечно, пусть и не трогать. Именно эта вечность
рядом была тем самым сокровищем Черного Сундука для него.
Селфхарм* или самоповреждение - преднамеренное повреждение своего тела по

внутренним причинам без суицидальных намерений.
166/840
Глава 13. И то, что внутри.
- Дазай? – услышал Осаму голос прямо над ухом. Он и не заметил, как

уснул вместе с Чуей на лавке. Всё же недосып давал о себе знать. Когда он
поднял голову, то обрадовался уже адекватному Накахаре, хоть голос его и был
более хрипловатым, чем обычно, а лицо будто вообще отдавало синевой, но он
улыбался искренне и нежно.
А еще довольно сильно поливал дождь, и они оба были мокрые и холодные.
Даже Дазай, будучи не мерзлявым, продрог.
Чуя дотронулся ладонью до его щеки, и впервые Осаму не испугался ледяных

рук, настолько его лицо было холодным, или же Накахара был теплым.
- Сколько я спал? – Дазай смотрел с растерянностью и непониманием.
- Не знаю, наверное, мы час тут сидим, – он погладил его по щеке и заправил

выпавшие волоски за ухо. – Ты весь ледяной. Надо убираться отсюда.
- Да, сейчас, - он не мог отвести от него глаз. Ему хотелось посмотреть на него и
убедиться, что всё хорошо, и что Чуя снова прежний. Осаму притянул его к себе
и снова начал душить в объятиях, и зарываться носом в рыжие волосы. – Я так
испугался…
- Со мной всё нормально, - он погладил его по спине утешающе, – иногда

накатывает, надо снова начинать принимать лекарства, но я всё откладываю
звонок Хироцу, моему психиатру. А ведь надо еще тебе с ним встречу
назначить…
- Чуя, это всё такая хуйня, это всё просто, блять, настолько неважно, - он прижал
его крепче к груди. – Важно, что ты снова в адеквате и что я могу видеть твою
улыбку.
- Ну что на тебя накатило, чертов романтик? – он отодвинулся и посмотрел то ли

с раздражением, то ли с какой-то усмешкой. – Приди в себя, ты же все-таки
мужик!
Но он лишь улыбнулся ему и опять обнял. В такие моменты ему не хотелось его
отпускать и срать на холод и дождь.
- Ты меня так задушишь своей любовью.
- Ты можешь задушить меня в ответ, и тогда это будет двойное самоубийство.

Разве не прекрасно?
- Так, надо записать себе, чтобы я позвонил Хироцу завтра, потому что
откладывать нельзя, исходя из твоего помешанного поведения.
- Я помешанный, и мне это нравится. Мне нравится, что я помешанный на тебе,

Чуя, ведь мне так нравишься ты. Твой смех, твои волосы и даже твой рост мне
нравятся. Мне кажется, что мне нравятся даже твои припадки. Мне нравится,
как ты куришь, как говоришь, как бьешь меня сейчас по ребрам, пытаясь
вырваться. Но мне так нравится тебя обнимать, что мне на это глубоко похуй.
167/840
Так же похуй на дождь и холод, и похуй, что я никогда не понравлюсь тебе в
ответ, и после этого ты меня, возможно, возненавидишь, – из его глаз начали
катиться слезы, такие редкие, которые невозможно удержать, хотя голос еще не
дрожит. Хорошо, что при дожде это незаметно, – но мне нравится даже твоя
ненависть, потому что она твоя. Мне даже нравится, что ты не мой, ведь ты
остаешься таким уникальным, непостижимым и прекрасным, – он наконец-то
отстранился, Чуя уже не бил его по ребрам и даже не вырывался, он смотрел с
удивлением и слушал бредни Осаму, думая, бред это или то, что идет прямо из
его сердца в уста. – И еще, прости меня, пожалуйста, за это…
- За что? – но он не услышал ответа, потому что Дазай взял в свою руку его лицо,
погладив пальцем по щеке и нагнулся. Несколько секунд, и потрескавшиеся
губы Накахары опалило теплое дыхание, сменившееся холодом от чужих и
нежных губ. Осаму поцеловал его без всякой скрытой пошлости и озабоченности.
Это был поцелуй искренней и, возможно, ненормальной, слишком сильной
любви.
Эта любовь была слишком сильной для него одного, поэтому её надо было во
что-то выплеснуть. Всего лишь физический контакт, но через столь чувственное
место, которое фигурирует почти во всех сказках. Эта жизнь не была сказкой ни
для одного из них, но они оба хотели счастливый конец. Так если это конец, то
пусть он будет таким, без дальнейшей боли и страданий, без смерти и нервных
срывов, без суицида и болезни.
Чуя не вырывался и не дергался, Осаму не был настойчивым, он просто целовал,

как целуют в первый раз, не развязно и боясь реакции Накахары. Тот же
чувствовал, как краснеет и уже не замечает холода вокруг, лишь ощущение, что
вот-вот улетит так от Дазая куда-то в далекий космос и не сможет вернуться.
Осаму отстранился медленно, нехотя и грустно глядя на Чую, который, казалось,

опять сейчас впадет в ступор, если уже не впал. Он не знал, чем на это можно
ответить и что сделать.
Когда Дазай выпрямился и отвернулся от него, пытаясь не выдавать

собственных эмоций, прикрывая уже теплые губы тыльной стороной ладони,
Накахара всё же пришел в себя и поднялся с его колен, усаживаясь на лавке. Он
потер переносицу и думал, что на это можно ответить. Больше всего Чуя боялся
ответить ему взаимностью, ведь тогда Осаму сможет получить сокровища, о
которых так долго мечтал. Вот только богатство – это не всегда хорошо. Деньги
могут оказаться грязными.
Он тоже коснулся своих губ, не совсем веря в то, что сейчас произошло.
Накахара думал, что Дазай все-таки не будет настолько наглым. Хотя сейчас
наглости в нем было намного меньше, чем обычно.
- Кажется, что мне нужно еще ненадолго выпасть из жизни…
- Только попробуй, и я тебя запру в хрустальном гробике, как принцессу, - он

пытался разрядить обстановку.
Чуя повернулся и посмотрел на него. Казалось, что Дазаю становится еще хуже,
потому что синяки под глазами начали сползать на щеки, губы побледнели, и
глаза еле-еле открывались, но всё еще смотрели с той же озабоченной любовью.
Накахара улыбнулся ему и потрепал по макушке, как бы информируя, что всё
168/840
нормально, и он его прощает. Всем порой сложно держать чувства в себе. Чуя
вот срывается на всех вокруг, а Осаму целует.
- Кстати, а что ты сделал? Я ничего не помню, кроме сказки.
- М? Ты помнишь сказку? – он взбодрился, хотя и не сказать, что хотел, чтобы тот

её помнил.
- Да, она была интересная, - он взглянул на небо. Дождь уже более-менее пошел
на убыль. – Так что ты со мной сделал? Я обычно отрывками что-то помню, а тут
как провалился.
- Я… - Дазай отвернулся от него, потому что ему было неловко об этом говорить.
Мало ли какая у него будет реакция. – Я тебя ударил…
- Что, прямо врезал?! И что, я вырубился? – он повернулся к нему всем телом, но

явно не собирался нападать. Его интересовали подробности.
- Нет, дал пощечину, ты застопорился на пять секунд и начал ржать…
Чуя засмеялся, отчего у Дазая по коже пробежали мурашки. Он бы не хотел,

чтобы это было еще одним его триггером.
- Прикольно, я не знал, что так можно… правда, я так вообще ничего не помню и,
похоже, очень долго пролежал в бессознанке… Так что, наверное, так лучше не
делать. И, вообще, я сказал тебе уйти, потому что делаю это… наедине.
- Я не мог тебя бросить, но, наверное, сделал только хуже.
- Зато ты разобрался в себе. Не бери в голову, это не так серьезно, как кажется.
- Но это же значит, что твоя болезнь снова развивается?
- Для моего диагноза панические припадки нехарактерны, так что это не

болезнь, а моя пришибленность, - он встал со скамейки и потянулся. В
скрюченной позе всё тело затекло. – Ну что, приблуда ты суицидальная, пошли
ко мне, отогрею, пока ты окончательно в труп не превратился. Даже страшно
смотреть.
Дазай встал со скамейки уже веселый.
- О, и как же ты будешь меня отогревать?
- Как-нибудь придумаю. Забыл, какая у меня фантазия?
- Надеюсь, что пошлая.
- Не без этого, – и они двинулись к метро. – Думаю, что нужно будет забросить
тебя в ванную и напоить чаем. Надо же как-то компенсировать моральный
ущерб…
- … И чтобы его компенсировать, ты примешь ванную со мной?
- Нет, спасибо, на жопы мужиков я уже насмотрелся на работе.
169/840
- Да ты что? У меня такая попка! Ты потеряешь дар речи!
- … От того что её нет?
- Ну Чуя! Я же секси!
- Ты дрищ! Смотреть не на что!
- Откуда ты знаешь? Может, вся красота под одеждой! Вот ты и убедишься.
- Делать мне нечего…
Вскоре они подошли к метро. Ехать им было недолго, и остальной путь они так
же посвятили спорам и обсуждениям, касательно эстетики мужского тела. Очень
колкие вещи, но это обсуждение их нисколько не смущало.
Когда они вышли из метро, и уже направлялись вдоль набережной до

перекрестка, где и должны были повернуть направо, в сторону дома Чуи, то
Дазая начало действительно колотить от холода, и его спутник это заметил.
- Эй? Всё плохо?
- Нет, нормально, разве что устал, - Накахара пододвинулся ближе и взял его за
руку, как всегда начиная водить шершавыми пальцами по непривычно холодной
коже. – Чуя, я так и не понял, что ты ко мне чувствуешь…
Чуя и сам не знал, что к нему чувствует. Точнее знал, но не хотел себе в этом
признаваться. Ему было уже просто обнимать его, гладить по руке, быть близко
и говорить на амурные темы. Но целоваться с ним он не был готов, это точно. А
если и был, то не мог себе этого позволить.
Он остановился и закурил, на некоторое время отдавая руку Дазая снова на

растерзание холоду. Однако вскоре она вернулась уже в привычные объятия
пальцев Накахары, а тот наконец-то созрел ответить:
- Вообще, ты для меня как взрослый ребенок.
- То есть, я для тебя, как семья?
- Я не знаю, у меня очень размытые границы этого понятия. К тому же мы

слишком мало знакомы, чтобы считать тебя моей семьей.
- Но это исправимо? – он заулыбался, понимая, что в жизни Чуи и правда

занимает не последнее место.
- Дазай, - он затянулся с совершенно серьезным лицом, – ты же знаешь, что ты

приемный, это невозможно исправить.
- Ну вот ты опять начинаешь! – он вырвался из его хватки. – Я уйду от тебя в

другую семью, где меня будут любить!
Затем он развернулся и побежал в обратную сторону.
170/840
- Нет, ну это какой-то пиздец… - прошептал себе Накахара, выбросил сигарету, а
затем побежал за Осаму с криками. – А ну, блять! Куда пошел? Вернись, сука
неблагодарная! Я тебя приютил, мне тебя и выгонять!
Но тот только продолжал улепетывать неизвестно куда и неизвестно с какой

целью. Когда Чуя был уже близко, он резко развернулся и посмотрел на него с
наигранным укором.
- Ты мне больше не мать! – потом он так же резко отвернулся и пошел дальше.
Накахара замер с охуевшим лицом. Он, откровенно говоря, вообще не понимал,

что происходит и что ему делать. Мозг Дазая был вне пределов его осознания
мира.
- Дазай! Вернись, я всё прощу! – он наконец-то отлип от быстро удаляющейся от

него фигуры и побежал за ним. Осаму шел очень смешно и наигранно,
специально делая маленькие быстрые шаги и размахивая руками.
- Ты мне никто! Мне не нужно твое прощение! – кричал он, не замедляя хода.
- Дазай, я хочу сказать тебе кое-что важное!
Тот опять остановился. Он медленно повернулся к задыхающемуся Чуе, который

догонял его.
- Что? – резко выплюнул тот, когда Накахара остановился в метре от него.
- Дазай, - он не мог отдышаться. За этим придурком действительно трудно

угнаться, – я твой отец.
Осаму посмотрел на него с непониманием. В его лице была заметная

наигранность, но очень натуральная. Непонятно, как он со своими актерскими
данными еще не оказался на сцене театра. Затем он медленно подошел ближе.
- Я видел порно, которое начиналось точно так же, - его наконец-то отпустило, и
взгляд стал проще, а потом он вообще улыбнулся, – и длится оно уже несколько
эпизодов.
Накахара наконец отдышался и смог выпрямиться. Он улыбался во все тридцать

два и по-своему тихо посмеивался. Над Дазаем, над собой и, в целом, над всей
этой идиотской ситуацией.
- Я долго не решался сказать тебе.
- Так вот почему ты так осуждаешь наши отношения? Ну ничего, - он подобрался

почти вплотную и положил руку ему на плечо, как бы ободряя, – инцест – это
дело семейное. Я тебя не осуждаю и даже "за".
Чуя засмеялся, а потом приблизился и обхватил его за талию, прижав голову к

груди.
- Ты неисправим.
Осаму начал гладить его по спине и голове, прислонился носом к макушке,
171/840
вдыхая уже знакомый и такой приятный запах его волос.
- Ты тоже.
Идти куда-то с ним всегда было невозможным. Он всегда находил причину

задержаться, остановиться, доебаться, прыгнуть в реку. Вот и на этот раз они
добирались до дома почти полтора часа, потому что Дазай, в порыве актерской
игры, убежал дальше их станции метро, казалось бы, за какие-то жалкие пять
минут. Вот кому дорога в маньяки, которые по-любому догонят свою жертву,
если она сама не захочет ему отдаваться и если это не Чуя.
Но вот Накахара наконец-то отворил дверь квартиры, и Осаму всё еще холодный,
голодный и уставший ввалился в неё, сразу же прислоняясь к стене и
растворяясь в тепле помещения.
- Ну вот только не усни мне сразу тут, - Чуя скинул с себя обувь, снял шляпу,
пальто, пиджак и подошел к сползающей по стене туше. – Давай, разувайся и
иди в ванную.
- А можно я сразу спать?
- Нет, тебя надо отогреть, как следует.
- А ты меня по-другому отогрей, - он оттолкнулся от стенки и начал

приближаться к Накахаре с очередными извращенными намерениями, однако
тот его оттолкнул.
- Я тебя так отогрею ремнем по жопе, если будешь медлить. Я очень строгий
отец, от меня все дети во дворе разбегались.
- Они просто не могли на тебя смотреть, потому что сразу начинали ржать с
твоего роста, – говорил он, разуваясь и стягивая пиджак.
- Так, блять, - Чуя начал расстегивать ремень.
- Ты серьезно? – Осаму будто был и рад, хотя прекрасно понимал, что Накахара
действительно сейчас будет выбивать из него всю дурь. – Я думал игры будут
после…
- Игры уже начались, – сказал он, прищелкивая ремнем в руках и посмотрел

голубыми глазами, в которых чувствовался азарт маньяка. – Игры насмерть.
Тот не стал отвечать и лишь смотрел на этот огонь в глазах Чуи, который,
кажется, вообще сейчас забьет на все законы о запрете семейного насилия.
Затем Дазай резко рванулся с места и убежал в ванную, закрывшись там на
замок. Накахара не стал рваться и лишь постучал.
- Кто там? – послышалось за дверью.
- Это почта.
- Что вы мне прислали?
- Пиздюлей.
172/840
Было слышно, как он смеется за дверью.
- От кого? Есть какая-то записка?
- Это от вашего отца, письмо с угрозой.
- Что пишут?
- Что если ты, цитирую, пидорас бинтованный, не откроешь дверь в ванную, то я

не пожалею денег на ремонт и выбью её к чертовой матери, попутно сломав тебе
пол-лица, – дверь была на замке, так что с внутренней стороны он был
стационарным, а с внешней открывался ключом. Ключ от ванной он, конечно,
потерял, зная, что это не пригодится, ведь если что, он всегда может взломать
его. Откуда Накахара умел взламывать замки? Когда-нибудь он, возможно,
расскажет об этом Осаму, но сейчас парень тихонько пробрался к шкафу, достал
нечто, что сойдет за отмычку и подошел обратно к двери в ванную.
- Чуя, ты еще там? – голос доносился снизу. Было ясно, что Дазай сидит на полу.
- Конечно, вы же не получили посылку, я жду вашей росписи.
- Так уж вышло, что у меня нет с собой ручки.
- Ничего, - и тут замок щелкнул, и дверь перед ним отворилась, – вы можете

расписаться кровью.
Накахара кинулся на него, прижимая к кафелю. Дазай уже начал закрываться

руками, зная, что сейчас последует, но вместо битья тот просто устроился
сверху и начал расстегивать ему жилетку. Когда суицидник убрал руки и
осознал, что происходит, то даже покраснел.
- Чуя, ты что… поддерживаешь инцест?
- Нет, - он закончил с жилеткой и начал расстегивать ему рубашку, что заставило

Осаму немного возбудиться и закусить нижнюю губу. Уж очень ему нравилось
наблюдать за Чуей, который сидит на нем и раздевает. – Не кидать же тебя в
ванную в одежде. А сам ты раздеться, судя по всему, не способен.
- Ты сам меня не научил, – он посмотрел на него, как школьница, что наконец-то

добилась желанного внимания семпая. – Накахара-сан, а вы не сделаете мне
больно?
От такого и Чуя почувствовал какой-то толчок в организме. Толчок, который

Дазай ни в коем случае не должен обнаружить, поэтому он потянул его на себя,
усаживая и снимая одежду с рук. Тот тем временем уже водил по его шее носом,
вот-вот готовый вцепиться, но Накахара отбросил его обратно на пол. И вот
теперь перед ним лежал почти что полуголый Осаму со взглядом хищника,
который пытается поймать момент, чтобы напасть на жертву.
Он тяжело и шумно дышал от легкого возбуждения, и периодически на худых

боках очень четко проступали ребра. Дазай действительно был худым, но с
относительно развитой для его телосложения мускулатурой, которая
проглядывала даже сквозь бинты, обмотанные неровно вокруг его тела. Но он не
173/840
успел атаковать, потому что Чуя слез с него.
- Дальше сам, – он подошел к ванной, заткнул слив и включил воду, не забыв

проверить какова она на ощупь.
- Но ведь мы только подобрались к самому интересному, - Осаму тоже поднялся,

но не ослушался и стал расстегивать ремень.
- Вот и подбирайся к самому интересному сам, в твоем распоряжении целая

ванная. Я не буду тебя отвлекать, – он развернулся и увидел, что тот уже снял
штаны и стоял перед ним в одних трусах. Что-что, а теперь его вообще, как
будто кипятком окатило. Чуе тут точно делать больше нечего. Вот только на
Дазае еще была намотана куча бинтов. – Блять, а ты реально мумия. Нахуя ноги-
то себе вскрывать?
- Ну не знаю… порой приходится.
- Надо их снять, а то че ты в них плавать будешь. Давай, принимайся, а я пошел,

- он было направился к выходу, но Осаму загородил ему проход рукой.
- А ты что, не будешь со мной принимать ванную? – заиграл он бровями.
- Ну уж нахер мне еще и такие приключения…
- Но ведь, Чуя, у тебя слабый иммунитет, а ты пролежал целый час на холоде! –

на его лице было довольно внушающее серьезное выражение лица. А вообще, он
был прав. – Тебе тоже необходимо погреться, и мы можем сделать это вместе!
- Я не буду с тобой мыться, Дазай, дай мне хоть немного от тебя отдохнуть.
- Ну мне тут будет скучно одному…
- А-а-а! Как ты меня доста-а-ал! Хорошо, я приду, но в ванную к тебе не залезу.
- О! Супер-супер-супер! Я буду тебя ждать! – он даже захлопал в ладоши от

радости, чем Накахара воспользовался и проскользнул мимо, выбегая из ванной
и захлопывая за собой дверь.
Наконец-то он остался один. Не сказать, что суицидник его сильно раздражал

своим обществом, но ему надо было переодеться. Переодеваться перед Осаму он
боялся, мало ли того и правда накроет от недотраха. И Чуя боялся не того, что
он будет позорно изнасилован, не того, что Дазай будет жестоко избит, а того,
что сам может ему отдаться. Ведь у него была такая же проблема. Конечно, пока
его ухажер там парится, он мог бы снять напряжение, элементарно, спрятавшись
в шкафу, но это как-то дико даже для него.
Он просто пришел, переоделся в свои штаны и футболку, затем проверил время.

Было уже полпятого. И куда они просрали почти весь день? Он слегка прибрался,
закинув лишние вещи обратно в шкаф и выбросив мусор, затем нашел чистое
полотенце, скетчбук, карандаш, ластик и пошел в ванную.
Не сказать, что Накахара не ожидал увидеть Осаму полностью голым, лежа в

ванной и омывающим раны в теплой водичке. Он ожидал, и поэтому заранее был
готов прикрыть лицо скетчбуком.
174/840
- Ну наконец-то, я уже заждался! – говорил он, лежа во всей красе и совершенно
не стесняясь, чего нельзя сказать о Чуе. Он-то своего тела стеснялся, не то, что
чужого, если это, конечно, не пациент. – Что это ты принес?
- Альбомчик, рисовать тебя буду, – ответил тот, как можно сильнее отводя
взгляд от Дазая, которого, к счастью, не смог и не пытался рассмотреть. Он
подошел к шкафу с ванными принадлежностями.
- Правда? Так ты специально меня раздел? Я типа твоя Роза из «Титаника»?
- Ага, а в результате я умру в конце, – он наконец-то достал нужный флакон и

подошел к ванной, как можно сильнее отводя взгляд от её содержимого.
- Не говори так, Чуя, у меня это больная тема…
- Ну прости, ты сам провел эту ассоциацию, - он вылил немного содержимого в

ванную, и вода начала пениться. – Вот, так я не боюсь ослепнуть.
- От моей красоты?
- От того, от чего пострадает моя психика натурала, – он уселся рядом с ванной и

прислонился спиной к её стенке, устроив на коленях скетчбук.
- Откуда у тебя психика натурала, когда ты латентный гей?
- Чего?! Нет, ты правда мумия, и кто тебе только мозг вынул через ноздри?
- Чуя, я почуял радугу даже в Ацуши… - он приблизился и облокотился на стенку

ванной, оказываясь у Накахары за плечом. – Мой первый парень был праведным
христианином, а у них это один из страшных грехов. Так ведь я с первого
взгляда увидел в нем гея. А в тебе подавно с твоим вкусом в одежде, прическе,
жуткой аккуратности и работе с человеческими жопами.
- Блять, Дазай, это всё не аргументы!
- Хочешь увидеть аргументы? А как насчет того, что ты млеешь и возбужденно

ахаешь, когда я делаю... – он провел пальцами по его шее, приблизился к уху,
касаясь его носом и продолжая шепотом: - ...так.
И да, Чуя и правда не смог удержать того самого дыхания, которое еле-еле не
срывается на «ах». Он просто не мог держать это в себе. Накахара всегда был
очень щедр на звуки, будучи возбужденным. А если бы он не издавал этого еле
слышимого «ах», то приходилось бы сглатывать, сжимать зубы и сильно
меняться в лице, дабы сдержаться, однако это бы его тоже палило.
- Ну вот, - он отстранился, – а я о чем?
- Отвали от меня, - он снова посмотрел на свой, почти уже забытый, скетчбук.
- Ладно-ладно, тебе просто нужно время признать это. Я не тороплю, я вот,

вообще, как ты видишь, терпеливый. Кстати, а можно глянуть твои рисовашки? Я
так давно хотел посмотреть, но постоянно обламывалось…
175/840
- А, ну да, конечно, только руки вытри, – он был ужасно рад тому, что Осаму сам
решил сменить тему, потому что уже был готов сломаться и наплевать на все
свои принципы. А показать свое творчество он и так хотел.
Когда Дазай вытер руки от воды, то принял скетчбук и начал листать страницы.
На первой были зарисовки роз, на второй – камелий, на третьей был целый эскиз
здания, которое тот уже видел где-то в Йокогаме. Дальше было очень много
зарисовок разных сооружений, предметов и людей. Люди у него выходили
удивительно хорошо, там было много портретов, как рандомных персон, так и
знаменитостей. На некоторых страницах были узоры, на других модели
человеческих фигур в разных позах. Перевернув одну из страниц, он увидел уже
знакомый ему рисунок, вот только это был эскиз.
- Это же девушка с заставки твоего телефона.
- Да, это Муза, как воплощение моего творчества. Я использую образ этой
девушки в разных работах. Знаю, это тупо, но…
- Нет, что ты? Я вот увижу её где-нибудь в интернете и сразу пойму, что это ты
рисовал.
- М-да, наверное, – Осаму перелистнул еще пару страниц, внимательно

вглядываясь в каждую, но тут Чуя его остановил. – А дальше тебе лучше не
видеть…
- А что там?
- Там то, что сломает твою гейскую психику.
Дазай на это лишь улыбнулся и не собирался отдавать скетчбук.
- Порнушка?
- И она тоже…
- Ну дай хоть одним глазком, мне же интересно! Я никому не скажу. Ну па-а-ап!
- Эх, - Чуя обессилел и отпустил альбом, отвернулся и стал ждать реакции. – Я

тебя предупреждал.
Когда Осаму перевернул страницу, то улыбка с его лица исчезла, и по коже

прокатились мурашки, несмотря на горячую воду, в которой он сидел.
- Чуя? - он смотрел еще секунд десять на то, что было на странице, а потом
закрыл и отдал Накахаре, отплывая от бортика и полностью погружаясь в воду.
Когда Чуя повернулся, то заметил, что взгляд его наполнен ужасом и, возможно,
сожалением об увиденном.
- С тобой всё нормально? – спросил он.
- Да… я просто… просто… не привык на такое смотреть.
Тот засмеялся и открыл чистый разворот.
176/840
- И кому такое нравится?
- Ну, таким как я. Людям отбитым, которых потрепала жизнь, и нанизанные на

копье младенцы не вызывают у них ужаса. Там дальше интереснее, не хочешь
взглянуть? – уже шутя спросил Накахара.
- Как-нибудь в следующий раз, - он всё еще не шевелился, пытаясь развидеть то,

что вызвало у него такой сбой в системе. – Нет у нее же прямо там зубы и
личинки… сука… как это, блять, мерзко! Кто это вообще придумал?!
- Я.
- Что, прямо полностью всю картину?
- Ну да.
Дазай перевел на него взгляд. Чуя был абсолютно спокоен так же, как и всегда.
Так как рисунок был в конце, то это значит, что он уже был адекватным.
Получается, что Накахара всегда такой. Нет, ну с виду по нему не скажешь, что
его фантазия способна порождать такие ужасы, которых не видело
человечество.
- Ну что, не понравилось содержимое сундука? – спросил он.
- Нет, я просто… у меня в голове не укладывается…
- Забей, если я такое рисую, это не значит, что это мои скрытые желания. Я так
выплескиваю то, что копится в голове, и сам понимаю всю ужасность этой
картины, но почему бы и нет? Почему бы не нарисовать?
- Ты прав, я просто отсталый.
- Ты не отсталый. Ты изнеженный, а еще для тебя смерть и всякие ужасы - не

самая приятная тема. Так что, давай сюда руку.
Осаму протянул ему руку. Сначала он подумал, что Чуя просто решил
понежничать и подержаться за нее, но он вытер её полотенцем и поставил в
нужную позу, оперев на бортик ванной.
- Ты собираешься её рисовать?
- Зарисовывать.
- Зачем?
- Надо, - он принялся вырисовывать линии на бумаге.
- Чуя, с чего вдруг такое желание?
- Ну надо же мне чем-то заняться с тобой в ванной.
- Мог бы посидеть со мной в водичке, потереть спинку, попускать кораблики на

крайний случай, или же заняться тем, что обычно делают двое взрослых людей
177/840
вместе в ванной.
- Орут друг на друга?
- Ну прекрати, - он засмеялся. – Мы и так орем друг на друга. То есть, ты орешь

на меня.
- Хочешь, можешь на меня поорать. Только я не знаю, как ты вообще можешь на

меня жаловаться, я же идеальный.
- И правда, ты идеальный, Чуя, - он посмотрел на него со всей нежностью и

свободной рукой заправил ему волосы за ухо, чтобы те не мешали работать, и
потому что ему нравится дотрагиваться до них, – идеальный для меня.
- Не делай поспешных выводов. Мы знакомы чуть больше месяца.
- Вообще-то, не чуть, а почти два месяца, один из которых полностью посвятили

друг другу.
- Наверное.
- Однако, у меня ощущение, что я знаю тебя всю свою жизнь. В тебе всё такое
родное: привычки, усмешки, взгляд.
- Это просто одержимость, Осаму.
- Возможно, но я рад, что ты не покидаешь меня.
- Как я могу тебя покинуть, когда ты меня не отпустишь?
- А ты правильно подметил, – он устроил голову на его плече и стал смотреть,

что тот пытается вырисовывать. Накахара уже рисовал линии ладоней, пытаясь
захватить даже самые мелкие изгибы и шрамы, – я тебя никуда не отпущу.
Чуя оторвался от работы и потрепал Дазая по голове. Все-таки ему было приятно
проводить с ним время и всё равно, что он сейчас сидит голый в его ванной. Ведь
он смог втереться к нему в доверие, а значит, ему нечего бояться рядом с ним.
Почертив еще немного и зарисовав руку с другого ракурса, он устал сидеть в

этой позе и решил, что пора закругляться. Чуя поднялся, потянулся и положил
скетчбук на полку в шкафу.
- Схожу я за сигаретами…
- Погоди-ка минуту, у тебя там что-то на волосах сзади?
- А? Что? Где? – он подошел к Дазаю, который чуть приподнялся в ванной и

повернулся к нему спиной. Тут руки Осаму обхватили его за живот, и он
почувствовал, как отрывается от пола. Еще секунда, и его взору открылись
брызги от воды и пузыри от пены, вокруг все потеплело, потому что он оказался
в ванной вместе с истязателем, на которого благополучно упал и который
держал его обоими руками, дабы Чуя не вырвался и не принялся его убивать. –
Твою мать! Дазай, жертва ты деградации! Мы весь пол забрызгали, сука! Я тебя
уничтожу, ты, сволочь! Я, блять, покрошу тебя!
178/840
Он всё же смог вырваться и развернулся к Осаму, который уже прикрывался
руками, пытаясь спастись от ярости Накахары.
- Ну ты был такой серьезный! Я решил, что водные процедуры тебе необходимы.
- А тебе, блять, необходимы насильственные процедуры. Хотя тебя это, похоже,

не останавливает! Неужели тебе нравятся, когда тебя пиздят? Я слышал, что
людям от этого становится плохо.
- А тебе хорошо? – он улыбнулся, еще раз вспомнив о его фетише.
- Ну… - Чуя успокоился. – Вообще-то, да, если не перегибать палку.
- И когда палка перегибается?
Накахара сглотнул и пересел, так же устроившись у Дазая на коленях, но уже

спиной к нему. Он потянулся за край футболки, стягивая её и бросая в раковину.
Взору Осаму открылся тот самый шрам, который он пытался разглядеть, когда
оставался у Чуи в прошлый раз. Это действительно была толстая красная полоса,
протяженностью во всю спину и где-то даже углубляющаяся, потому что мясо в
этом месте просто не нарастает.
- Я… видел, когда ты спал, но не полностью, – решил признаться Дазай. – Не

хотел спрашивать, мало ли это твоя больная тема.
- Ну, я сомневаюсь, что у меня есть небольные темы. Но это просто один из
случаев, когда я доигрался в жертву садиста… Я, кажется, только потом
осознал, насколько это больно, и что это уже нифига не приятно. Знаю, ты
хочешь потрогать.
Осаму продолжал всматриваться в этот изгиб, а затем провел пальцем по

самому толстому, глубокому месту и начал прощупывать пальцами весь шрам,
гладя, как будто это какой-то древний рельеф.
- А от чего это?
- От ножа. Он кстати у меня в шкафу. Принести?
- Ну, я даже не знаю.
- Я принесу, – он говорил это так, как будто хотел чем-то похвастаться и не был
похож на человека, для которого эта тема больная. Хотя, возможно, это
действие лекарств, которые он принимает и огромная выдержка.
Чуя вылез из ванной и стянул с себя штаны, едва удержав под ними промокшие
насквозь трусы, которые очень хорошо подчеркивали все прелести его фигуры. В
отличии от Дазая, он был более упитанным, но мускулистым. Именно таких
хочется трогать и трогать за всё.
- М-м-м… вечер перестает быть томным, - сказал Осаму, рассматривающий

фигуру Накахары. Однако тому уже было срать. Он закинул свои вещи в
стиралку, которая была в шкафу в ванной. Казалось, что у Чуи какой-то фетиш
179/840
на шкафы, что, в общем-то, характерно для его традиционного устройства
квартиры.
- Твои вещи, может, тоже постирать?
- Ну-у-у, не знаю, а что, я буду ходить голым? – он представил, как будет ходить
мимо него голышом, а тот отворачиваться и прятать красное лицо.
- Нет, я дам тебе сменные вещи.
- Боюсь, что на меня не налезет твоя одежда из детского отдела.
- Да ты охуел?! – он нагнулся, толкнул Дазая за голову вниз, дабы тот утоп в

ванной. Осаму начал бултыхаться, и часть воды опять вылилась на пол, однако
его и так вытирать. Через минуту он отпустил и принялся закидывать и его
одежду в стиралку.
- Милый, аккуратнее с моими трусиками!
- Иди нахер! Трусы ты потом наденешь!
После он поставил все стираться, правда, домашняя одежда Чуи и костюм Дазая
- не те вещи, которые следует стирать вместе. Ну ничего, на деликатной вряд ли
испортится. Потом Накахара кинул на веселого Осаму очередной укоризненный
взгляд и ушел, всё еще пытаясь поправлять мокрые трусы, чтобы так не
облегали.
Когда он вернулся с сигаретами и ножом, Дазай уже поднабрал еще воды в

ванную, поэтому там снова было тепло. Накахара наплевал на все нормы своей
бывалой скромности и залез обратно в воду, устроившись напротив него.
- А ты можешь быстро меня убить, я не очень люблю мучения, – сказал Осаму,

хотя Чуя, видимо, уже забыл про его очередную шуточку.
- Я не собираюсь тебя убивать, хотя очень хочется, – он протянул ему нож. Это
был обычный нож, однако довольно большой, по типу охотничьего. Вот только
гравировка на ручке говорила о том, что он был сделан на заказ.
- И дорогая вещь? – спросил Дазай, всматриваясь в блестящий металл и черную

рукоять.
- Дорогая, но это подарок. Хотя, точнее сказать, я его спиздил.
Дазай усмехнулся и посмотрел на этого мазохиста.
- Да ладно? У кого?
- Как-нибудь потом расскажу эту мега-охуенную историю.
- Ты очень часто это говоришь, – Осаму был серьезен и немного возмущен, – как
будто какой-то отрезок твоего прошлого хочешь оставить в тайне.
- Да, хочу, – однако Накахара все еще был навеселе. – Это такие вещи, о которых
я не люблю вспоминать, но они оставили очень большой отпечаток на моем
180/840
прошлом. Ну, ты видел…
- М-да, ты, как всегда, таинственен, - он снова обратил свой взор к холодному
оружию. – И для чего он тебе?
- Был для игр, сейчас просто как трофей. Хотя, однажды, я чуть им не порезал
своего бывшего коллегу по работе.
Лицо Дазая исказилось в удивлении. Оказывается, Чуя и правда не такой

лапочка.
- Кошмар, да ты и правда маньяк! – он потрогал лезвие, проверяя остроту. Нож

был наточен очень неплохо, и таким можно было разрезать кожу малейшим
прикосновением. – За что ты напал на человека?
- Он много выебывался и много знал.
- Говоришь так, будто ты его все-таки убил.
- Я вырезал на его лопатке слово «трепло».
Осаму испугался. Он сейчас только что понял, что сидит в одной ванной с
личностью, которая скрывает свое прошлое и рассказывает о том, как доставлял
страдания человеку и наслаждался болью. Однако он знал, что перед ним сидит
совершенно другой Накахара, нежели тот, что когда-то делал вещи, о которых
не хочет и говорить.
- А ты жуткий.
- Еще нет.
- В смысле?
- Дазай, - Чуя придвинулся ближе, совершенно не стесняясь. Он, похоже, забыл,

что тот сидит перед ним голый, и он вот-вот упрется ногой во что-то интимное, –
ты можешь оказать мне одну услугу?
- Конечно, в чем дело?
- Ты можешь меня порезать?
На лице Осаму возникло недоумение и легкий ужас. Он смотрел круглыми

глазами на совершенно невозмутимого и чуть улыбающегося Накахару и не мог
не открыть рот от удивления.
- Я… не знаю.
- Пожалуйста, мне так давно никто этого не делал, а сам я боюсь и неспособен
наносить себе увечья! А ты знаешь, как надо резать, так, чтобы не насмерть!
Мне достаточно, чтобы голова чуть закружилась и всё, – он просил с невинным и
просящим лицом ребенка, который выпрашивал что-то у матери в магазине, но
та не покупала из-за его плохого поведения. Пока он это тараторил, подплыл
еще ближе и уперся коленом в ногу Дазая. Его глаза выглядывали на него снизу,
и если бы не его просьба, то он был бы тем еще милашкой.
181/840
- Я просто никогда не вредил людям… ну разве что дрался. А тут нож и… ты…
Тот же только подполз совсем близко и обнял его за шею.
- Подумай о том, что сделаешь мне приятно.
У Осаму не укладывалось это в голове. Он сам никогда не получал удовольствие

от нанесения себе увечий и пытался даже оставить эту дурную привычку. А тут
ему надо было сделать это Чуе, которого он любил намного больше, чем себя.
Для него это действительно испытание.
- Хорошо, но только один порез.
- Мне больше и не надо, – Накахара отодвинулся и протянул ему руку.
- Стой, надо обработать лезвие и поверхность.
- Че? А так можно?
- Ну я всегда обрабатываю.
- А ты прямо медик побольше меня, – Чуя поднялся и потянулся рукой до шкафа.

Выглядел он, как аист, и на скользкой ванной вот-вот мог навернуться, и тогда
нож бы ему не понадобился. Дазаю вообще было сложно с ним сидеть, потому
что Накахара, сидящий невероятно близко в столь интимной обстановке, да еще
и в одних трусах, что от воды подчеркивали все очертания, выглядел очень
сексуально. Ему было сложно держаться, но мысли о том, что ему сейчас
придется его резать, восстанавливали трезвость ума.
Он дотянулся до аптечки и достал из нее спирт и ватку. Вообще, аптечка у него

была большая. Там были какие-то лекарства, ампулы, шприцы и много бинтов,
которых хватило бы на целого Дазая.
Затем он уселся обратно в воду, устроился поудобнее, облокотившись на стенку

ванной, и снова протянул руку Осаму. Тот сложил перед собой ноги и устроил
руку на коленях, что выглядывали из воды. Он смочил ватку спиртом и
обработал поверхность предплечья, подальше от вен.
- Может, тебе лучше руку сначала побрить? – спросил он, желая оттянуть время.
- Не будь неженкой.
Дазай провел ваткой по острию ножа и еще раз посмотрел на руку. Ему было так
жаль портить его белые руки. Однако, он заметил, что на них уже были белые
отпечатки, тянувшиеся по всему телу. Это было незаметно на первый взгляд из-
за бледной кожи, но, кажется, шрамов у Чуи почти столько же, сколько и у
Осаму.
- Ты уверен? – спросил он еще раз, когда уже стал подносить лезвие к коже.
- А ты? – он улыбнулся и смотрел совершенно спокойно. Ему не было страшно ни

на секунду. – Такое ощущение, что ты сейчас со мной девственности лишаешься.
182/840
- У меня сейчас именно такое чувство, – он всё не решался дотронуться до руки, –
хотя, по-моему, это сложнее.
- Просто представь, что рисуешь.
Он поднес лезвие к руке и дотронулся до кожи, затем легко, почти не

надавливая, провел им линию, которая оставила белый след, в считанные
секунды покрасневший и выпускающий из себя несколько капель крови.
- Глубже, – шепнул Чуя.
- Не так я представлял наш первый раз, – нервно усмехнулся Дазай. Чуя тихо
посмеялся.
Тогда он прошелся по отмеченному розовой линией месту еще раз, уже сильнее
надавливая на рукоять и проникая лезвием под кожу, задевая мягкие ткани и
тонкие сосуды. В следующий момент Накахара тихо выдохнул, негромко
простонав, и его голова обессиленно упала на руку, что опиралась о стенку
ванной. Его глаза чуть прикрылись, но было видно, как зрачки начинали
расширяться, и, кажется, Осаму, держащий его за запястье второй рукой,
хорошо ощущал, как сердце Чуи ускоряется.
Тогда он сделал еще одну линию рядом, не такую глубокую, но хорошо

кровоточащую. За ней последовал такой же приглушенный стон, а дыхание
Накахары стало глубоким и шумным. Оно раздавалось эхом в ванной комнате и
било по мозгам Дазая, который, кажется, уже сам увлекся и даже стал
возбуждаться от столь нестандартной для него ситуации. Понятно, почему
некоторым так это нравится – доставлять боль.
Но ему нравилась больше реакция Чуи. Он был абсолютно расслаблен и

наблюдал за его действиями из полуприкрытых век. Неужели он получает такой
кайф?
- Как ты себя чувствуешь? – шепотом спросил Осаму, нежно водивший пальцами

по его запястью. Кровь начинала стекать с руки на его колени.
- Прекрасно, - он улыбнулся. – Давно так хорошо не было.
- Мне сделать еще?
- Давай.
И он вновь приложил уже окровавленное лезвие к руке. На этот раз Дазай

сделал линию довольно глубокую, однако кровь из нее не хлестала так сильно.
Значит он все же не задел никаких важных артерий. Правда, он почувствовал,
как рука Чуи началась трястись и холодеть. Когда он перевел на него взгляд, то
увидел, что тот бледнее обычного, а зрачки стали неестественно широкими.
- Чуя? Все хорошо?
- Почти накатило, давай два сверху.
- Ч-что? – он не понял, что тот имеет в виду.
183/840
- Полосни ножом по ранам поперек.
Осаму не понял, что это сейчас было. Неужели он уже когда-то кого-то просил
делать ему подобное? Сейчас Накахара был похож на героинщика, который
ловил первые секунды кайфа. Дазай не стал сопротивляться и сделал два
маленьких надреза поперек последнего, отчего Чуя взвыл совершенно не
стесняясь. Он прикрыл рот тыльной стороной ладони и начал дышать еще
громче, почти каждый выдох заканчивая прорезающимся голосом. Тем временем
кровь уже полностью покрыла самого Осаму и стекала в воду. Её было много, но,
на самом деле, так только казалось.
- Всё, хватит с тебя, – сказал он и положил кровавый нож на пол рядом с ванной,
не отпуская руку Чуи, который продолжал лежать и наблюдать за каждым
движением Дазая. Он только что понял, как пошло Накахара всё это время
смотрел на его лицо, будто сейчас готов ему отдаться.
Осаму придвинулся к нему, останавливаясь в считанных сантиметрах от его

холодного лица и начал поглаживать щеки, всё еще держа руку над водой, дабы
та не попала на рану.
- Дазай, - он вновь улыбнулся и закрыл глаза, – ты все еще хочешь знать, что в
сундуке?
- Конечно, - он прижал раненную руку Чуи к своей щеке.
- А что, если там окажется всё дерьмо этого мира?
- Он все равно будет для меня самым ценным.
- Почему? – улыбка исчезла, оставалось только какое-то сожаление и

непонимание.
- Потому что я потратил на это дерьмо все свои силы.
- А что, если потом появится дерьмо получше?
- Когда оно появится, – он поцеловал его ледяные пальцы, – я буду слишком стар
для этого дерьма.
- А что, если нет?
- Чуя, - Дазай провел носом по его запястью, вдыхая аромат его кожи и мыла,
постепенно покрывая всё поцелуями, – я сомневаюсь, что есть дерьмо лучше
тебя. Ты самое ебанутое существо в этой вселенной, и за это я тебя так обожаю.
Он принялся дальше целовать руку, уже посасывая кожу и слегка покусывая, и,

когда он дошел до раны, то посмотрел в глаза Накахаре. Тот стал дышать еще
более тяжело, но, кажется, головокружение его отпускало.
Дазай дотронулся кончиком языка до края раны и, не отводя глаз, повел им

дальше по всей её протяженности, ощущая всю кислоту и сладость его крови,
прощупывая внутренности и края разорванной кожи, заставляя кровь
перетекать на его губы и подбородок. Осаму невольно понял, что ему нравится
даже его вкус. Все эти действия сопровождались тихим дыханием Чуи, который
184/840
наблюдал за Дазаем и не сопротивлялся. Он не верил, что тот способен на нечто
подобное. А еще не верил, что тот получает от этого кайф.
Его язык перестал мучить рану и добрался до изгиба локтя, в конце целуя,
оттягивая губами кожу и причмокивая, далее переходя на нежные, одними
губами, поцелуи.
Чуе казалось, что он упадет без сознания. Ему было ужасно хорошо, так, как не
было уже давно. Он получал удовольствие от таких приятных страданий. Вот
только вместо одной боли ему еще и доставляли нежность, создавая в его
голове что-то новое и непостижимое, доселе незнакомое. Неужели так тоже
можно? Если да, то это прекрасно.
По коже пробежали мурашки, когда Дазай отстранился и вновь принялся

целовать ладони, периодически водя языком по очертаниям косточек и оставляя
мокрые дорожки, смешанные с кровью. Руки Чуи всё еще тряслись, но
становились теплыми от пальцев Осаму и от резко разгоняющейся крови. Раны
уже не кровоточили, а голова почти не кружилась, вот только возбуждение
осталось.
Такое неправильное возбуждение и неестественное. Такое, от которого надо

избавиться, но ты не хочешь, потому что нравится. Нравится смотреть на Осаму,
который целует руку так одержимо, совершенно наплевав на всю адекватность,
что была ему когда-то присуща. Совершенно наплевав на вкус крови, который
ему так понравился. Совершенно наплевав на желание спать, ведь сейчас
происходит нечто лучше любого сна.
Он целует Чую, как будто это самая главная его потребность. Потребность лишь
держать свой сундук в руках и пытаться вскрыть замок.
185/840
Глава 14. Оригами.
- … А потом сказали, что зачета мне не видать, и оставили сидеть за

дверью, представляешь? – говорил Чуя, всё еще сидящий в ванне и
наблюдающий за тем, как Дазай аккуратно заматывает ему руку бинтами.
- А ты чего? Ты же как-то получил диплом? – спрашивал тот, периодически

отвлекаясь от работы и посматривая на Накахару. Он всё еще был бледен и всё
еще держался за ванную, чтобы не упасть. На него сейчас накатывала сильная
слабость, и Осаму это понимал, как никто другой.
- Да, допустили после того, как я ответил всю таблицу. Видел бы ты, как на меня
все смотрели, когда я отвечал совершенно без запинки то, что не помнят даже
отличники. И ведь надо быть такой сукой?! Я и билет ответил на отлично, и
двойки и пропуски отработал, а она всё равно три влепила… Вот неприязнь и
всё! Я просто периодически не понимаю, откуда ко мне такая нелюбовь?
Некоторые просто ненавидят меня за то, что я существую.
- Может, ты себя накручиваешь? – он закончил наматывать бинты, оторвал от

основного мотка и завязал покрепче. – Или же эти бабы тоже завидуют твоей
неземной красоте и тому, что ты можешь заполучить любого мужчину и
женщину?
- Прекрати, – он потянулся за сигаретами, достал одну и закурил, не забыв

поставить заранее мыльницу, чтобы стряхивать в нее пепел. – Я не знаю, я
всегда себя накручиваю, и поэтому не вижу разницы.
- Ну, благо ты сейчас отличный специалист, а эти кошёлки так и преподают, и

срываются на студентов от недотраха, – он улыбнулся ему и положил
перевязочные материалы рядом с ванной. – Слушай, а может, ты тоже на всех
срываешься от недотраха?
- Не исключено, – голос Чуи был по-прежнему хриплым, а глаза еле открывались.

– Только не пытайся это исправить.
- Если что, ты знаешь, где меня искать, – Дазай был, как всегда, весел. Он
обожал обсуждать такое с Накахарой и склонять его к интиму, хотя тот его
постоянно отшивал. А всё потому, что он видел его лицо в такие моменты и
понимал, что Чуе эта тема тоже нравится. – В любое время, в любом месте, в
любой позе.
- Даже на складе в книжном? – он усмехнулся.
- Даже среди стеллажей. Я буду прижимать тебя к полкам, на нас будут падать
книги, потом мы упадем на них, и я продолжу вышибать из тебя самые пошлые
стоны.
Лицо пошлого Осаму, как отдельный вид искусства, так же, как и курящий Чуя.
Сейчас вся эта картина была похожа на современную инсталляцию. Душная
ванная с запотевшими стеклами и водой на полу. Рядом лежит окровавленный
нож, бинты, на раковине пачка сигарет и зажигалка. На стенках кровоподтеки,
кровь даже в воде и виднеется в пене, что скрывает тела обоих. Накахара,
обмякший в этой ванной, с перемотанной рукой, бледный, с синяками под
186/840
глазами и потрескавшимися губами, которыми он прислоняется к фильтру
сигареты и смахивает её пепел в цветочную мыльницу. Напротив него
сгорбившийся, обнаженный Дазай весь в порезах и шрамах с таким же бледным
лицом, готовый задохнуться от жары и от желания взять Чую в этой ванной, ведь
он мечтал об этом с их первой встречи. Они смотрят друг на друга по-разному,
но оба с теплым чувством, оно обжигает кости и легкие, заставляет
пространство плыть.
Они оба хотят, но что-то мешает. То ли усталость, то ли стресс от пережитого, то

ли дерьмо, которым напичканы оба, не вмещает коробку с отсутствием норм
приличия. Хотя это может только на время, ведь сейчас они оба стали немного
безумнее.
- Мне холодно, - пропищал Чуя, будто снова обмякший.
- Ты что? Здесь же душно! Хотя в твоем случае это нормально, ты же мерзлюка.
- Кто-о-о? – он поднял голову и недоумевая сощурил на Дазая глаза. – Это еще че

за тварь ты выдумал?
- Эта тварь сейчас передо мной, – в его колено полетела пятка Накахары,
который сразу взбодрился. Еще чуть-чуть, и она могла бы пролететь мимо и
попасть по очень чувствительному месту. Однако тот вообще боялся
приближаться к Осаму, потому что в ванне было тесно, и процент ненароком
потрогать за что-либо был очень высоким. – Ладно, не дерись. Давай добавим
еще тепленькой.
- Только слей немного, а то мы совсем ванную затопим. Там, где-то подо мной,
затычка.
- Чуя, ты что прямо с ней передо мной сидишь? Я думаю, что ты так кайфуешь… -
сказал он, подползая к Накахаре.
- Блять, Дазай, я сейчас выкину тебя голым из квартиры за такие шутки, – Чуя
немного подвинулся, чтобы Осаму смог нащупать слив. Тот сразу же оказался
очень близко, почти нависая над ним. Так как ему пришлось подняться, то его
тело было оголено до поясницы, демонстрируя Накахаре все прелести.
Его мышцы пресса и груди были довольно отчетливо видны, но это было не
самое худое его состояние, ведь Дазай порой мог ничего не есть, да еще и
недавний гастрит вынудил его сидеть на диете. Однако сейчас он был
упитаннее, и его очень хотелось потрогать, прощупать каждый шрам, покусать
за грудь и шею, которые, оказывается, были так привлекательны без всей этой
одежды и бинтов.
Сейчас Осаму одной рукой искал по дну ванной, а другой опирался на стенку,
прямо перед Чуей, который ловил взглядом каждую вену и мышцу под кожей.
Еще чуть-чуть и из воды выглянет лобок, но Дазай сам не хотел травмировать
Накахару так быстро. Однако тот будто только этого и желал.
Чуя затянулся сигаретой и выдохнул в шею Осаму, что так его привлекала. Тот
не обратил внимания, его лицо было очень задумчивым и немного напряженным,
потому что Дазай реально не мог нащупать ничего кроме трусов Накахары, но
эту зону он почти не задел. Взгляд у Чуи был таким вожделенным. Он прикусил
187/840
сухую губу, смачивая её слюной, а потом подтянулся. Еще чуть-чуть и перед ним
оказалась шея задумчивого гостя, который только-только нащупал затычку,
однако в следующие секунды его уголка челюсти коснулись мокрые и холодные
губы Чуи. Они казались почти невесомыми, но он как можно сильнее ими
прислонился, вытягивая их и забирая немного кожи в пространство перед
зубами, касаясь самым кончиком языка. Это было так приятно - ощущать Дазая,
ведь раньше он так не делал и боялся дать ему еще один повод полюбить его.
Но сейчас Чуя не видел в этом смысла, потому что сам уже не мог противиться
своим чувствам.
Он расслабил губы, отлипая от челюсти с влажным чмоком, оставляя на коже

Осаму такой же чуть влажный и прохладный участок ощущений. Накахара
слегка провел носом по щеке и было слышно, как он вдыхает запах кожи и
выдыхает горячий воздух, добегающий до шеи, оставляя на всем теле
суицидника мурашки, которые Чуя заметил и улыбнулся.
Дазай обратил к нему ошеломленное лицо. Сейчас он вообще не ожидал этого.

Он хотел что-то сказать, но сразу же забыл, его живот скрутило от осознания
факта, что Накахара сам решил его чмокнуть в щечку. Такое невинное действие,
но сделанное так пошло и мокро. Однако больше его радовало то, что у него
появились шансы, и осознание, что он для него больше не ребенок, а нечто
посерьезнее, нечто, что можно поцеловать и прочувствовать, то, что можно
присвоить.
Осаму молчал и лишь смотрел на довольное лицо Чуи, так же ошеломленно с

открытым ртом и круглыми карими глазами, которые, казалось, вылетят из
орбит. Но вылетела пробка из слива с характерным громким звуком, что нарушил
тишину. Сейчас этот звук очень подходил под описание того, что случилось в
голове суицидника несколько секунд назад, когда губы возлюбленного только
коснулись его щеки.
Они оба проследили эту ассоциацию и посмеялись. Дазай сглотнул, а Накахара

затянулся сигаретой так пошло, как только умел, хотя, казалось, он всегда так
делает, и снова выдохнул в лицо Осаму. Тут до того дошло, как ему неудобно,
хотел двинуться и поскользнулся, падая лицом прямо на чужую голую грудь.
- Какой же ты индюк, Дазай, – прокомментировал эту ситуацию Чуя, который еле-

еле удержал в руках сигарету, когда размещался в ванной, вытягивая ноги и
поудобнее сажая на себя Осаму. Тот выпрямился на его коленях и потянулся за
душем.
- Ко-ко-ко… - решил спародировать он в ответ.
- Это петух, Осаму, но, в общем-то, тоже подходит, – посмеялся Накахара.
- Нет, петух - это по-другому, – он прокашлялся, подполз к уху Чуи и со всей дури
в него прокукарекал, отчего тот дернулся и начал его отпихивать свободной
рукой, дрыгать ногами и орать от неожиданности.
- Блять! Ты хочешь, чтобы у меня кровь и из ушей пошла? – говорил он, еле
сдерживая смех, затягиваясь сигаретой крайний раз и туша её.
- Нет, я показал тебе петуха. Могу сделать это по-другому…
188/840
- Как? – спросил Чуя, не ощущая подвоха и как ни в чем не бывало отставляя
пепельницу подальше.
Дазай лукаво улыбнулся, положил душ в ванную, растопырил пальцы и вжал их в

бока Накахаре, щипая за кожу и щекоча. Тот только громче заорал и запихался,
колотя Осаму по ребрам, но ему было все равно.
- Да хватит тебе! Отстань! – он ржал, и кричал, и выдирался, начал щипать Дазая

в ответ, отчего парень заохал и засмеялся.
- Ой нет, Чуя, не надо! Нет-нет-нет! – но тот только продолжал щипать. Осаму

отлез от него, пытаясь убежать на другой край ванной, но Накахара его не
отпускал и бегал пальцами по ребрам. Кто же знал, что ответный удар так его
деморализует?
- Я теперь буду знать, что ты боишься щекотки! – затем он злобно засмеялся и

продолжил мучить Дазая.
- А я… помню, чего… ты боишься! – Осаму еле-еле смог совладать с собой, чтобы

не извиваться, схватился за душ, включил воду и направил прямо в лицо Чуе,
отчего тот начал слегка захлебываться и сразу стал отпихиваться сам.
- А-а-а-а! Только не это! Ну, Дазай, у меня теперь вода в носу! Придурок! – он
полез отбирать у него душ, но из-за этого они еще сильнее забрызгали пол,
зеркало и друг друга.
Осаму ржал и не отдавал, сопротивлялся, пока Накахара на него не навалился и

не опрокинул на другой конец ванной, разливая воду на пол. Тем временем
ванная начинала пустеть.
- Ой, блять! Что я увидел! – запаниковал Чуя. – Быстрее! Где кран?! Мне нужно
промыть глаза!
Он отвернулся и включил воду погорячее, чтобы ванная снова наполнилась, и

заткнул слив.
Пока он соображал, Дазай подвинулся, встал на колени, ухватился за его бока и

прислонился пахом к ягодицам.
- Дазай! – Чуя рванул, пытаясь отодвинуться, но тот его держал и начал

потираться. – Я тебя утоплю в этой ванной, сука!
- Попробуй, - он потянул его за плечи и прислонил к себе, сильнее прижимаясь к

спине, обхватывая руками его живот, нежно поглаживая теплыми пальцами и
выдыхая горячий воздух в ухо, – если хватит сил мне противостоять.
- Ну, Дазай, - он заерзал. Ему было сложно вырваться, потому что не хотелось
отлипать от обжигающего тела Осаму, – вечно ты меня нагнуть пытаешься…
- Я не виноват, что ты такой красивый, а сейчас еще и голый, – он уткнулся

лицом в его шею и жадно задышал. Сейчас и Чуе стало жарко, а еще он
почувствовал, как внизу что-то начало напрягаться. И напрягаться начало у
обоих.
189/840
- Я в этом тоже не виноват… так что убери свой член от меня подальше и
разойдемся по мирному.
- Уверен? – он поднял голову, пытаясь заглянуть в красное от смущения и похоти

лицо Накахары, а затем провел рукой ниже, прогладив живот и добравшись до
паха, прощупал чуть выпирающее место.
- Осаму! Блять! Отойди! – тот ткнул локтем в ребро угорающего Дазая, который
сразу же развалился в ванной и начал громко ржать, довольный своей выходкой.
Чуя сел и злобно, с нотками стеснения, выглянул из-за своего плеча, наблюдая за
Осаму и его долбанной радостью. Теперь он еще и знает, что тот тоже его хочет.
- Ну ладно-ладно… - он отдышался, хотя всё еще не мог остановить смех. – Я

никому не расскажу, что тебе нравятся мальчики.
Накахара промолчал и отодвинулся подальше, не разворачиваясь к Дазаю,

который же приподнялся и потянул его на себя, размещая тушу спиной у себя на
груди и между ног.
- Какой же ты… - он не сопротивлялся, да и так было очень тепло и удобно от

мягкого Осаму и его рук у себя на груди. – Слов на тебя не хватает…
- Тогда скажи мне что-нибудь хорошее.
- Что?
- Что ты ко мне чувствуешь? – сказал он ему прямо в макушку, к которой

прислонился носом.
Чуя замялся. Ему опять придется с ним болтать на амурные темы, такие больные
для него.
- Я уже отвечал на этот вопрос.
- Это было давно.
- Это было сегодня, Дазай.
- Сегодня очень длинный день.
- Это было часа два-три назад!
- Я все равно хочу знать…
Накахара сглотнул и положил свою руку ему на колено, медленно перемещая на

бедро.
- Ты мне... правда нравишься, - ответил он, не веря сам, что смеет это говорить.
Ему следовало бы сказать, что он ему очень сильно нравится, и что он хочет
быть с ним. Ведь это так весело – вместе предаваться такому детскому и иногда
недетскому безумию, – но я… я не знаю, стоит ли всё это продолжать? Я боюсь
причинить тебе боль, разочаровать тебя, ведь могу сделать это в любой момент.
Ты сломаешься, Осаму, так же, как и все до тебя. Ты уже знаешь, что я за
190/840
человек и что других мне не жалко. Но тебя мне жаль, Дазай. Ты выбрал себе
очень плохого человека. Ты выбрал грязного человека, того, кого сторонятся в
приличном обществе и осуждают.
- Я не вижу сейчас такого человека. Я вижу мальчика, который закрылся в своем

подсознании. Говорит, что получает от жизни удовольствие, но сам от этого
удовольствия отказывается. Это как веганы, которые говорят, что не хотят мяса,
но сами на него залипают.
- Я не говорю, что я не хочу мясо. Я говорю, что мне его нельзя, иначе мое слабое
пищеварение не выдержит, а мясо не усвоится. Я выблюю тебя, Дазай, и ты
станешь непригодным для употребления. Мне тебя жаль, ведь ты такой
хороший, такой вкусный, такой красивый, добрый и полезный… - он
почувствовал, как к горлу подступают слезы. – Я так хочу чувствовать твои руки,
твое дыхание, то, как ты снова будешь зарываться руками мне в волосы и нежно
шептать мое имя, заставляя почувствовать, что я кому-то нужен, кроме себя. Я
так хочу поцеловать тебя, но знаю, что это будет пусковой механизм, который
остановить нельзя, если только сломать. Я не хочу ломать ни тебя, ни наши
отношения. Я так хочу сидеть с тобой вот так в ванной и обнимать, пока вода не
остынет, и пусть остывает она, а не чувства. Пусть остынет вода, а не твое тело
в могиле, потому что я тебя туда сведу. Я хочу, чтобы ты всегда был теплым.
Зачем я это сделал? Зачем поддался тебе и своим чувствам?
- Я не верю тебе… - Дазай обнял его крепче, и он уже пожалел, что начал этот
разговор. – Я не верю, что ты способен сломать то, что и так сломано. Ты чинишь
меня, Чуя. С тобой я снова превращаюсь в настоящий механизм, который
работает без сбоев, и не пытается себя доломать и выкинуть. Ты мой мастер, мой
создатель, мое солнце. Я люблю тебя…
Чуя закрыл лицо руками, пытаясь спрятать эмоции. То ли от себя, то ли от

Осаму.
- Не говори этого, пожалуйста! – простонал он.
- Я не могу больше держать это в себе.
- Нет! Нет-нет-нет! Я знал, что так будет! Знал и все равно не оставил тебя, когда
надо было! А сейчас начну тебя ломать, просто, потому что могу. Просто, потому
что не способен себя сдерживать.
- Ты не обязан себя сдерживать.
- Я теперь обязан тебе, но нет, я не буду продолжать.
- Почему? Что продолжать?
- Продолжать заходить дальше, ведь ты уже считаешь меня своим, а так нельзя!
- Почему нельзя? Мы можем принадлежать друг-другу.
- Потому что я могу принадлежать только себе, и когда на меня кто-то

покушается, то я начинаю рваться с цепи и похер какая она прочная. Я не могу
быть чьим-то, потому что слишком общий. Я настоящая шлюха, Дазай.
191/840
- Может, когда-то, но сейчас ты не шлюха, ты хороший.
Он не ответил, он устал убеждать Осаму в том, что это всё неправильно, что
будет больно им обоим. Его мозг слетел с петель, и теперь это не починить.
- Давай лучше вылезем, выпьем чаю, и я тебя успокою одним очень классным
занятием, – Дазай хотел как-то вырулить ситуацию, потому что сам начал всё
это.
- Опять ты за свое… - он наконец убрал руки от лица.
- Да нет же, никакой пошлоты, давай, пошли, – он отпустил Чую.
- Стой! Я вылезу первым и сгоняю за одеждой, а ты... – он сощурил на него свои

голубые глаза. – Вытираешься и идешь следом, но только как я выйду, а то будет
тут хуями передо мной размахивать, – он вылез из ванной, захватил сигареты и
полотенце. – Извращенец!
Затем Накахара вышел из ванной мокрый, однако его это не особо волновало,
потому что он вытерся уже, когда пришел в комнату. Когда он надел сухие
трусы, то полез в шкаф искать то, что подойдет Дазаю. К счастью, у него
завалялась простенькая синяя юката, к которой шел желтый шелковый пояс. Он
достал её и положил на футон, затем отрыл свою красную и сразу же надел. К
тому времени, пока он разбирался в шкафу с прочими вещами, Осаму уже вышел
из ванной. Чуя услышал его шаги и повернулся.
- Твою мать, Дазай! А полотенце тебе нахера?! – он быстро отвернулся от гостя,

который, совершенно не стесняясь, стоял в дверном проеме голый. Полотенце у
него было, но висело оно на плече, поэтому всё самое интимное открылось его
взору сразу, как только он повернулся.
- Как зачем? Вытираться! Ты же не дал мне одежду, – он подошел к Накахаре

сзади и притянул к себе вплотную, еще больше заставляя того сливаться со
своим красным одеянием. – А ты такой красивый в этой юкате, так бы в ней тебя
и взял, – он начал проникать руками под одежду и хватать за грудь смущенного
Чую.
- Лучше иди надень свою, – тот оттолкнул его и продолжил рыться в шкафу.
Дазай повернулся и обнаружил на футоне одежду.
- А она мне как раз будет? – он осмотрел ее и стал примерять.
- Должно подойти.
- А откуда у тебя она?
- Это как-то Мори случайно оставил, я хотел ему вернуть, но он сказал, что она
ему не нравится.
- Оу, как такое может не нравиться? – он завязал пояс и отодвинул одну дверцу с
зеркалом, дабы оценить свой внешний вид. – Ну что, мне идет?
- Да, прямо красавчик, – равнодушно ответил ему Чуя, отрываясь от шкафа. –
192/840
Пойду заварю чай, а ты включи котацу и устраивайся.
- Хорошо, - он подошел к столику и стал разбираться с оборудованием. – Слушай,

по поводу занятия. Можно у тебя взять бумагу?
- Да, во второй двери в шкафу, в третьем ящике снизу, – ответил ему

скрывающийся за дверью Накахара и убегающий на кухню заваривать чай.
Когда Дазай разобрался с котацу, то побрел к шкафу. Честно говоря, он был в

шоке от его обустройства. Там было абсолютно всё, и, вроде, одновременно
царил порядок и полнейший хаос, однако обычную бумагу он сразу смог найти в
нужном месте. Осаму захватил несколько листочков и, устроившись у котацу,
стал отрывать края, придавая листам квадратную форму. Посидев так минут
пять, он все же дождался Чую, который шел с подносом с чаем.
Увидев его, гость сгреб бумагу в кучку, дабы освободить место для чаепития.
Накахара поставил поднос на стол и сел рядом по-турецки вплотную, закидывая
одно колено на ногу Дазаю. Все-таки не может он уже с ним не контактировать.
- И что это за мусорку ты здесь устроил, Дазай? – спрашивал он, разливая чай по
чашкам.
- Это не мусорка, это особое искусство. Сейчас... – он взял целый прямоугольный

лист, сложил пополам и начал загибать края.
- Ты решил устроить здесь кружок оригами? – Чуя уже грел руки о горячую
чашку и наблюдал за его творческим процессом.
- Ага, - еще несколько секунд, и у Осаму получилось нечто ромбовидное, что он

потом сложил в треугольник и отдал Накахаре на изучение. – Это лягушка.
- Не очень-то похоже, – Чуя поднялся и отправился к шкафу, чуть порывшись в

нем он достал карандаши и вернулся, сев рядом в ту же позу, но, кажется, еще
ближе. Дазай порой терялся с ним, потому что его отношение было очень
противоречиво. Чуя всё говорит, что не хочет с ним отношений, но от телесных
контактов не отказывается. Осаму было как-то странно сидеть с ним вот так,
хотя эти неясные мысли быстро улетучивались, ведь главное - ловить такие
моменты рядом с Накахарой. Мало ли, совсем скоро он и правда его оставит.
Дазай закончил складывать вторую лягушку и уже наблюдал за Чуей, который

рисовал его первой поделке глаза, нос и волосы. Чуть присмотревшись, он понял,
что тот пытается придать лягушке его черты.
- Это что, я?! – он рассмеялся и получил лягушку обратно. И правда, похоже

вышло.
- Ага-а-а… - он взял вторую лягушку и попытался изобразить в ней себя,

вырисовывая рыжие волосы и голубые глаза.
- Кла-а-а-асс! – он всё не мог насмотреться на эту лягушачью версию себя. Осаму

не ожидал, что Накахара поддержит его затею, да еще и добавит в нее свой
вклад. Как же с ним здорово.
Он закончил рисовать свою версию, оценивая, вставил пальцы в кармашки и
193/840
приставил к своему лицу, повернувшись к Дазаю.
- Похоже?
- Одно лицо, – он тоже вставил пальцы в кармашки своей лягушки и взглянул на

Чую. Тот как-то грустно смотрел на свою лягушку, будто его мысли были
совершенно о другом. Но затем он тихо подобрался к нему, и лягушка-Осаму
ущипнула Накахару за бок, заставив его подпрыгнуть от неожиданности и
взвизгнуть.
- Ах ты так?! – лягушка-Чуя сразу же сделала ответный укус за грудь, вызывая у

Дазая смех.
В следующие секунды он снова начал на него нападать, щипая за всё, за что

можно ущипнуть. Чуя завалил орущего от смеха и щекотки Осаму, однако тот
смог сообразить, и лягушка-Дазай ухватила его за нос, поэтому тот оказался
деморализован и отполз. Так суицидник опять смог принять доминирующую
позицию и неистово защипал Накахару за бока, вызывая у того визг и смех.
Однако лягушка-Чуя был не так прост и решил, что ему следует вооружиться. Он
схватил карандаш и ткнул Дазаю в плечо, затем в грудь. Тот всполошился, и
лягушка-Дазай взяла второй карандаш, вызывая лягушку-Накахару на дуэль.
Эта битва должна будет войти в века, потому что оба эпически фехтовали, не
оставляя шансов на победу, но вот лягушка-Чуя все же зарядил лягушке-Дазаю в
глаз. Но тот не растерялся и бросил карандаш в оппонента, словно копье, отчего
тот потерял свое оружие, и теперь они вцепились друг в друга, кусая и
извиваясь, пока Осаму не схитрил и не стянул лягушку с пальцев Накахары.
- Э-эй! Так не честно! – он полез на него отбирать свою игрушку.
- Честно! Ты проиграл! Теперь это моя лягушка-Чуя, и я буду их трахать между

собой!
- Не смей опорочить своей лягушкой мою! – он начал пихать его кулаками в

спину, не желая знать, что там Дазай сейчас делает с их лягушками.
- Потом я их поженю, построю им домик и сделаю двух… нет! Трех детей! У

одного будут голубые глаза и каштановые волосы, а двое других наоборот
рыжие, одна из них будет девочка. Еще я сделаю им собаку и кота.
- Блять, у тебя что, синдром маленькой девочки?
- Нет, я просто хотя бы тут хочу быть с тобой, - он положил лягушек на стол и
приуныл. Осаму смотрел на этих лягушек, и в его глазах читалась действительно
настоящая печаль. Чуя не знал, что можно на это ответить, ему сейчас тоже
стало очень грустно, и он тоже хотел бы такого развития сюжета. Разве что без
детей, потому что детей Накахара ненавидел и понимал, что никогда не сможет
быть хорошим отцом. У него даже Дазая не получается нормально воспитать.
- Дазай, - он подполз к нему и обнял за спину, прижимаясь щекой к лопатке и

устраивая его между ног, – не грусти, пожалуйста. Хочешь, мы сейчас сделаем
им детей? Ты меня научишь их складывать, потом я нарисую им лица, а ты
придумаешь имена?
194/840
Тот посмеялся и погладил Чую по ноге.
- Да ладно… всё хорошо, я не грущу, ведь ты сейчас рядом, – он повернулся к

нему обнимая ногами за пояс, а руками за шею и заглянул в глаза. – Я, вообще-
то, сейчас даже счастлив. Наверное, счастлив так же, когда лепил подобных
лягушек с дочкой Оды. И я ужасно рад, ведь мы с тобой вместе так классно
порой выпадаем из жизни, занимаясь подобной херней. Сейчас почти девять
вечера, я не спал двое суток, а так бодр, потому что всё это для меня как какой-
то красивый, счастливый сон. Счастливый, потому что в нем есть ты.
- Опять ты завел свою романтическую шарманку, - он улыбнулся ему, еле

сдерживаясь, чтобы не разрыдаться. Вечно Дазай нажимает на самое больное,
на то, что почти сломалось.
- А покажи мне свои рисунки. У тебя же, наверное, еще чего завалялось?
- Ну давай, - он хотел подняться, но потом остановился и посмотрел на Осаму.

Тот сначала не понял и взглянул с непониманием. Однако в следующую секунду
Чуя положил ему руку на плечо, потянулся и мокро чмокнул в уголок губ, чуть
задевая кончиком языка, оставляя влажный след и вызывая улыбку. Дазаю очень
нравилось, как он мокро и невинно его целует. Неужели он теперь будет делать
такое постоянно? – Только давай выпьем чай, а то он уже остыл. И научи меня
что-нибудь складывать!
- Хорошо-хорошо, – они отцепились друг от друга и опять сели по-турецки, чуть

зарываясь в одеяло, но так же не отдаляясь друг от друга.
Осаму сделал глоток чая и достал телефон, который успел захватить из плаща,
когда выходил из ванной. Он нашел там канал с видео-уроками оригами и стал
искать что-нибудь простенькое для Чуи, тот подлез к нему, устраивая голову на
плече, и тоже, попивая чай, стал смотреть ассортимент туториалов.
- О! Я хочу летучую мышь! – он залез пальцем в его экран и потянул ленту вверх,
дабы вернуться к нужному видео. Затем нажал, и телефон начал производить
загрузку.
- Уверен? Он довольно муторный для начинающих.
- Да похуй, я справлюсь! – он забрал у него телефон и положил на котацу, достал

бумагу и разместил перед собой, готовый приступить к складыванию. – Иди вон,
в шкафу поройся! Там много всякой моей шушеры, вроде ничего страшного,
кроме пары кровавых эскизов и топора, на который ты можешь случайно
напороться. Там еще, правда, катана, но она в чехле. И не открывай красную
коробку! Там ничего интересного!
- А что там? – Дазай подошел к шкафу и отодвинул дверцу, пытаясь разобраться

в том, где тут могут быть рисунки. Вообще-то, они были прямо перед ним, а
точнее разбросаны по всему шкафу, как и прочий мусор.
- Там остатки моего былого величия.
- Секс-игрушки? – Осаму начал доставать оттуда папки с рисунками и отдельно

валяющиеся эскизы.
195/840
- Да… блять! Сучья хуйня! Как она это сделала?! – заорал Чуя, пытающийся что-
то сложить и наблюдающий за действиями девушки на экране. – Она как-то всё
это вывернула, что у нее получилось подобие пизды, а у меня только нечто
неясное… да стой ты блять! Не так быстро! Я же нихуя не понимаю! А-а-а-а!
- А я тебя предупрежда-а-ал…
- Я тебя сделаю, ебучая ты мышь! – он неистовствовал и загибал бумагу. После

некоторого наблюдения и повторения одного действия на экране, Накахара
пересилил себя и все же загнул, как надо. – Да-а-а! Я смог!
Он продолжил повторять движения, а тем временем Дазай уже совсем зашел в

шкаф. Он оказался довольно глубокий и мог сойти за отдельную комнату.
- Слушай, сколько же у тебя здесь всякого барахла. Мне кажется, еще чуть-чуть,
и я найду портал в другую аниме-вселенную.
- Нет, разве что попадешь в другой фанфик, – он снова застопорился и опять

смотрел одно и то же действие на экране. – Блять, ну что за пиздец?! Ну вот как
она это делает? Так ладно, Накахара, представь, что это женщина, будь с ней
аккуратен…
- Я, если честно, вообще не представляю тебя с женщиной. Мне кажется, ты

настолько голубок, что это даже как-то неестественно.
- Молчи там! Ты меня отвлекаешь! А, я понял! – он сделал еще один загиб и был
невероятно рад, что не порвал бумагу. – Да-а-а! Так ладно, что там дальше?
Осаму тем временем всё еще сидел в шкафу и даже перестал подавать признаки
жизни. В какой-то момент Чую это даже смутило, мало ли он и правда что-то
нашел.
- Дазай! Ты там жив? – он повернулся к закрытому шкафу. И правда было тихо. –

Осаму, блять!
- А? – послышалось наконец-то из шкафа. – Ты меня звал?
- Вообще-то, я тебе тут ору.
Дазай открыл дверцу, кинул очередную папку на пол и вышел из шкафа.
- Я видел некоторое дерьмо.
- Что там? – он вернулся к складыванию бумаги, у него уже начало появляться

что-то близкое к конечной форме оригами.
- Да так, глубокий у тебя шкаф…
- А-а-а-а! У меня получилась голова! Не может быть, почему это так трудно?
- Наверное потому что это древнее искусство, – он устроился рядом и стал

рассматривать коллекцию, каждый раз поражаясь разнообразию рисунков.
- Я тоже древний, мы должны ладить, – ему оставалось только загнуть мыши
196/840
крылья, и поделка будет готова, поэтому больше он не орал, а только сидел и
вникал в процесс. И вот, летучая мышь была завершена. – У меня вышло! У меня
получилось! Дазай-Дазай, посмотри!
Чуя подорвался, подлетел к Осаму и сунул ему мышь. Она была ужасно помятая,
хотя это скорее не от неаккуратности Накахары, а из-за того, что бумага была
неподходящая. Тем не менее у него всё вышло именно так, как и должно было.
- Какой ты молодец! Я не ожидал, что ты вытерпишь.
- Ну а что ты думал, епта? Нет ничего, с чем бы я не справился! Хотя разве что с
математикой… но это тоже исправимо, – он был ужасно доволен своей работой и
вдохновлен.
- Умничка, – Дазай притянул его к себе и чмокнул в щеку, выражая свое

восхищение. – Можешь еще что-нибудь поискать.
- Ага, – он опять зарылся в телефон и начал листать ленту, выбирая новое

задание.
Они сидели, зарывшись ногами в одеяло и занимались такими вот

незатейливыми вещами. Дазай листал рисунки Чуи, разного характера и
содержания. На большинстве из них и правда фигурировала его муза. Некоторые
были, как будто не от мира сего. Несколько концептов персонажей, пейзаж,
выполненный не лучшим образом, но это, похоже, не лучшая сторона Накахары.
Однако архитектуру он рисовал невероятно профессионально. У него было
огромное количество рисунков строений, улиц, зданий, очень подробно
представленных, и все они были выполнены в разных материалах. Еще было
несколько портретов девушек.
- А это всё реальные люди? – спросил он, перебирая изображения.
- А? Да, с большинством из них я спал.
- Э? – он сразу откинул портреты дам в сторону. – Ну ты и бабник.
- Ну не без этого, – Чуя же всё продолжал выделывать разные конструкции. Он

уже не матерился так громко, хотя периодически выругивался.
Тем временем на часах уже было одиннадцать. Осаму просмотрел почти всё,
Накахара уже устал, а чай был выпит. В результате Чуя пошел мыть посуду, а
когда вернулся, то увидел Дазая, спящего на футоне в обнимку с рисунками. Он
сложил всё в шкаф, сел у котацу и закурил.
Пока он курил, то не мог оторваться от спящего гостя, который очень удобно

устроился, развалившись по всему периметру футона. Обычно он спит довольно
чутко, но сейчас ни шевеление вокруг, ни запах табака не могли его разбудить
после суток бодрствования.
Накахара очень сильно боялся принимать какое-либо решение по поводу него,

по поводу их отношений. Когда-то он зарекся больше не портить людям жизнь
своей эгоистичной любовью. Его эгоистичность была не такая, как у других. Ему
было срать с кем общается его пассия, с кем спит, кроме него, и где шляется.
Его не волновало это, потому что сам он был таким же. И, когда кто-либо
197/840
пытался претендовать на его выбор, на глупое действие и ограничить свободу,
он начинал ограничивать свободу в ответ.
Больше всего его раздражало отсутствие выбора, однако сейчас свой выбор он
сделал сам. Ему нравилось, что Дазай хочет быть рядом, а не иметь на него
права, как это любят некоторые. Ему нравились эти незатейливые подкаты и
пошлые шуточки, его голос и манящий взгляд. Стены Чуи начинали рушиться
под давлением и желанием поцеловать его со всей присущей страстью, коей
было предостаточно в его подсознании. Ему действительно это ничего не стоило
и не пугало, не вызывало отвращения. Но если бы это был один раз, который не
обязует к чему-то. А здесь он сам понимал, что может исчезнуть в любой момент,
просто потому что захочет, и оставит Осаму одного. Уж пусть лучше всё остается
так, как есть. Так будет меньше страданий для них обоих.
Он сидел и думал о том, как они могли бы спать в обнимку, ходить на свидания,
вместе пить, а потом пьяно зажиматься у кого-нибудь дома и предаваться
ласкам друг друга. От этих мыслей ему было очень хорошо, и он очень хотел бы
чтобы это было реальностью, однако реальность не так проста, если ты живешь
с расстройством личности, которое начало обостряться.
Он затянулся сигаретой и взял телефон, чтобы написать Хироцу о Дазае и о том,

что ему нужны новые лекарства. Когда он докурил, то телефон завибрировал от
входящего вызова.
- Алло? – пробубнил в трубку Чуя, потирая глаза от усталости и покидая комнату,

чтобы не разбудить Дазая.
- Добрый вечер, Чуя, я увидел сообщение. Это срочно?
- Да, я думаю, это срочно, – он подошел к окну на кухне и стал вглядываться в

темноту. – Понимаете, у него галлюцинации и порой неадекватное восприятие. Я
думаю, ему нужна беседа с профессионалом и какие-нибудь лекарства, потому
что малейший удар может вызвать у него очередную попытку. А я не могу
обещать ему постоянную моральную поддержку.
- Да, я понимаю. Думаю, дня через два у меня будет окно, и ты сможешь меня
навестить. Если что, выпишу вам справки на работу. Кстати, а ты себя как
чувствуешь? Ты же, вроде, переставал пить лекарства?
- Да, всё было нормально, а потом я познакомился с этим суицидальным

маньяком. Неделю назад разрывался от припадков, сейчас уже лучше, но
ощущаю, как накатывает чувство стыда и неуверенность. Поэтому мне нужны
таблетки…
- Если начинается, то да, лучше повторить курс. Но до этого всё было нормально,
да?
- Да, я почти забыл, каким я был раньше. Наверное, мне реально

противопоказано общаться с людьми.
- Дело в том, что тебе наоборот нужно общение, чтобы ты привыкал к стрессам.
Если надо, пей больше таблеток, но не отстраняйся ни от кого.
- Я боюсь сделать людям больно, как я это умею.
198/840
- Мы еще поговорим с тобой в понедельник. Скажи своему другу, что бояться
нечего и что я не буду ставить ему никаких штампов о болезни. Просто
побеседую и выпишу лекарства. Ты ведь говоришь, что он, в общем-то,
адекватный?
- Да, он всё понимает. Недавно обиделся на меня из-за того, что я резко
высказал ему свое мнение о галлюцинациях, но он потом всё осознал, и сам
извинялся. Думаю, он уже идет на поправку.
- Что ж, тогда жду вас в понедельник к двум часам дня. Спокойной ночи.
- И вам доброй ночи, Хироцу, – и связь оборвалась.
Чуя пришел в комнату, где гость всё так же спал, как младенец и даже не
изменил свое положение. Тогда Накахара взял скетчбук и сел напротив. Он
начал вырисовывать на бумаге форму, постепенно превращая её в очертания
лица Осаму. Ему давно хотелось запечатлеть его на бумаге, но всё не находил
момента, не считая рук в ванной.
Еще немного, и на бумаге красовался спящий и невозмутимый Дазай, без всяких

галлюцинаций, без нервотрепок, без суицидов. Чуя подумал, что надо будет
использовать это на полотне, и когда придет время расставаться с ним, он
вручит его, в знак того, что он когда-то был ему дорог и будет дорог всегда.
Накахара собирался отложить скетчбук, как Осаму зашевелился и нехотя

разлепил глаза.
- Чуя? – пробубнил он спящим голосом и дотронулся до его колена. – Ты чего тут

сидишь?
- Да уже ничего, – он отложил скетчбук и потянулся выключать свет. – Спи.
Когда в комнате стало темно, он вернулся и зарылся в футон, накрывая себя и

Дазая, а затем отвернулся, пытаясь окунуться в сон. Однако, спустя минуту, его
живот обхватила чужая рука, а к спине прижался теплый Осаму, нежно дыша на
ухо и поглаживая другой рукой его шею, убирая с нее волосы.
- Чуя! – воскликнул он. – А ты выключил воду в ванной?!
Накахара повернулся и посмотрел на него с ужасом осознания. Он ведь не стал

туда заходить, потому что убираться там ему сегодня не хотелось. Он подскочил
и со всех ног рванулся туда проверять, но когда забежал, то его ужас сменился
на спокойствие от того, что ванная была пустая, а вода выключена. Однако в
следующие секунды спокойствие переросло в гнев.
- Осаму! – послышались его возгласы из ванной. Он прибежал в комнату и

прыгнул на угорающего Дазая, начиная бить его по ребрам. – Как ты меня заебал
со своими шутейками! Я ведь реально обосрался!
- Ну-ну, ничего же не случилось! – он ухватил его за запястья и перевернул,

укладывая на свою руку, а второй принялся гладить лицо, убирая с него волосы.
– Ты такой забавный.
199/840
- Это нихера не смешно, придурок, – Чуя пытался как можно максимально на
него не смотреть, но лицо Осаму было прямо над ним.
Он наклонился к нему и мокро поцеловал в щеку, затем в угол челюсти и стал

опускаться к шее, не забывая одурманиваться его ароматом. Дазай нежно
гладил его по шее, ключицам, двигаясь рукой нежно по груди, а затем по
ребрам. Тот не сопротивлялся, разве что немного ерзал и возбужденно дышал.
Вскоре он и сам запрокинул руки ему на плечи и стал водить пальцами по спине
и шее, иногда дотрагиваясь до уха и зарываясь в волосы. Осаму немного
приподнялся, полностью развалился на Чуе, освободил вторую руку и принялся
ей тоже гладить спину и поясницу, но не ниже. Тот приподнял ногу, слегка
обвивая ей Дазая, который сразу же провел по ней своей рукой, не отрываясь
губами от шеи. Накахара повернул голову и зарылся носом в его волосы, щекоча
ухо дыханием.
Они оба дышали тяжело и возбужденно, оба друг друга хотели и ощущали это
нарастающее желание под одеждой, однако Осаму не целовал настойчиво, лишь
с нежностью, слегка добавляя влажности кончиком языка и, может, иногда
проводя им по коже. Вскоре он обратился выше и поцеловал Чую за ухом, затем
слегка прикусывая, отчего тот дрогнул и тихо простонал. Он провел носом по его
лицу, вызывая у того мурашки после чужого дыхания, вновь оставляя на нем
мокрые следы от поцелуев и заставляя Накахару сильнее прижиматься к себе,
сжимать в пальцах одежду, слегка поцарапывая спину.
Так близко, что слышали сердце друг друга и громкое дыхание. Осаму
остановился прямо перед его лицом, соприкасаясь носами, что нежно гладили
друг друга и немного трогая расслабленные губы. Затем Дазай немного напряг и
вытянул свои, доставая безответные губы Чуи, образуя сухое подобие поцелуя,
но в следующую секунду он провел языком по его нижней губе и присосался,
слегка её оттянув, отчего тот очень громко и прерывисто выдохнул, заерзав и
расслабляя свою хватку. Осаму вновь потянулся своими губами к его и прижался
на несколько секунд, заканчивая свое действие сухим чмоком. Но ему было мало,
и он потянулся к его губам снова, проводя по ним языком. Чуя не выдержал
напряжения. Как бы он не желал его в ответ, ему просто пришлось отвернуть
лицо, хоть Дазай и не прекратил его гладить, снова прижимаясь носом к уху.
- Это лишнее? – шепотом спросил он.
- Это всё лишнее, – ответил Накахара. Его лицо было не столько раздраженным,
сколько сожалеющим.
- Тогда почему ты мне поддаешься? – он снова поцеловал его в мочку уха и стал
опускаться к шее.
- Потому что не могу тебе сопротивляться, – Чуя вновь погладил его по спине.
- Значит, не сопротивляйся совсем. Я же знаю, что ты тоже хочешь меня

поцеловать, – Дазай говорил это и снова возвращался к целованию кожи.
- Я… - Чуя отстранил его и отвернулся. Ему не хотелось опять это начинать. – Я

подумаю обо всем этом.
- Ну ладно, – тот подлез к нему сзади, обвивая руками и зарываясь носом в шею.
200/840
- Спокойной ночи, Осаму, – он погладил его пальцами по руке и закрыл глаза.
- Спокойной ночи, Чуя.
Должна была получиться просто флаффная глава, а в результате я всплакнул,

пока писал...
Летучая мышь: https://www.youtube.com/watch?v=iwnNFhRFv2E
201/840
Глава 15. Желтый цвет.
Every day I wake up

Every day I wake up alone
Утреннюю тишину нарушил хриплый женский голос, звуки гитары, доносившиеся

из угла комнаты, и тихий звук отодвигающейся двери.
Every day I wake up

Every day I wake up alone…
Дазай еле-еле разлепил глаза. Для него было несвойственно тяжело вставать,
так как он всегда соблюдал режим, а сейчас почему-то было легкое ощущение
недосыпа. Однако он понимал, это из-за того, что до этого он не смыкал глаз
целые сутки, а сейчас, скорее всего, проспал даже больше восьмичасовой
нормы, раз вечно сонная сова Чуя не лежал рядом.
Он потянулся и снова услышал звуки открывающейся двери. Осаму повернул

голову в сторону звука и увидел в проеме веселого Накахару, который был в одет
в красные шорты и белую майку. Ему чертовски нравилось, когда он появляется
в таком неформальном прикиде. Дазай вообще хвалился внутри себя тем, что
видел Чую таким, каким его, возможно, не наблюдал никто: растрепанным,
выспавшимся, немного пошлым и даже романтичным. Полуголым его точно мало
кто видел, а еще таким откровенным и удивительно добрым по-своему.
Как-то Осаму объяснили разницу между добрыми и добренькими людьми. Если

ты окажешься на необитаемом острове с добреньким человеком, то он будет
ловить тебе рыбу и кормить, однако, если умрет он, то умрешь и ты. А добрый
покажет, как сделать удочку, и заставит ловить рыбу самому, тем самым сделав
самостоятельным и независимым. И если кто-то из вас умрет, то второй
продолжит сопротивляться обстоятельствам и выживет.
Чуя был именно добрым человеком. Да, он заботился о нем, но делал это не из
симпатии, как бы кстати. Но Дазай осознал, что благодаря его жестокому
отношению, благодаря той обиде на его грубости, он смог понять, как не прав.
Он понял, что надо лечиться, дабы все его старания, дабы его забота и
поддержка не были зря. Чтобы он не был для Накахары обузой, чтобы он тоже
имел право помочь ему преодолеть себя, ведь Чую тоже явно что-то гложет.
Осаму было так интересно узнать, отчего он такой закрытый и что у него за
болезнь. Однако всему свое время. Если он не хочет говорить, значит, не надо
настаивать.
А сейчас этот рыжий мазохист был ужасно радостным, его лицо опять
исказилось в улыбке до ушей, а взгляд был то ли игривым, то ли влюбленным.
Рука его, похоже, замотана свежими бинтами, потому что следов крови уже не
было.
Let me open up the discussion with, I'm not impressed with any mother fucking word I
say…
Он оторвался от проема и по-кошачьи пошел к середине комнаты, завершая свой

путь оборотом вокруг своей оси, и встав в позу той еще звезды – вполуоборот,
202/840
выставил ногу вперед и выглянул на Дазая из-за плеча.
See I lied that I cried when he came inside and now I'm burning a highway to Hades
Он двинулся и резкими шагами, чуть пританцовывая, подбежал к футону. Всё это

время он не переставал делать вид, что поет.
Shut the fuck up! When I'm trying to think

I got to keep my concentration, give me one more drink
And then I'll try to remember all the advice that my good book
told me
And all the lost souls say...
Чуя прыгнул на Дазая, что всё еще был сонный, и уселся сверху ему на живот,
начиная трепать за плечи, в попытках окончательно разбудить. Тот же не
пытался ему сопротивляться и только сонно выл.
- А ну пиздуй умываться, пока я не окатил тебя из ведра! – он говорил это

весело, продолжая его трясти, однако Осаму оставался вафелькой.
- Ну па-а-ап, еще пять минуточек.
- Пять минуточек были полчаса назад, когда я решил, что не стоит тебя будить, –
он вспомнил, что Дазай не любит щекотку и начал щипать его за грудь.
- Ай! Только не сосочки, Чуя, что ты себе позволяешь?! – он кричал, извивался от

щекотки и действительно был уже готов встать. Однако теперь Накахара сидел
на нем и не отпускал, ржа во всё горло. – Пусти меня! Я проснулся!
- Ну ладно, пойду чай заварю. А тебе я поставил зубную щетку в стакан,

фиолетовую.
Они поднялись и разошлись по разным сторонам дома. Накахара побежал, всё

так же пританцовывая и напевая, на кухню, а Дазай поплелся в ванную, всё еще
не до конца понимая, что вокруг происходит.
- А может, кофе?! – донеслись крики через весь коридор от Чуи.
- Давай! – так же крикнул ему тот. Он давно не пил кофе, да и гастрит, вроде,
уже себя никак не проявляет, поэтому можно даже отказываться от диеты. К
тому же, учитывая, что по бодрости он сейчас напоминает тряпочку, кофе, да
покрепче, ему не помешает.
Он посмотрел на свое отражение. Выглядел Осаму намного лучше, чем вчера,

однако синяки всё еще остались. Холодная вода могла поспособствовать
освежению, поэтому он поспешно ополоснул ей лицо. Ну вот, другое дело, уже
человек.
В ванной комнате не осталось следов от их вчерашнего безумия. Пол был

чистый, мыльница пустая и следов крови тоже не наблюдалось. Над ванной, на
бельевых веревках, висела их одежда, еще заметно влажная, так как вечером
Чуя не повесил их сушиться. На табуретке, кстати, так и лежали трусы Дазая,
наверное, Накахара боится их трогать.
203/840
Осмотрев утварь на раковине, он нашел стакан, в котором стояли зубные щетки.
Их там было, к счастью, всего две. «Получается, Чуя меня уже прописал у себя? –
подумал он, доставая свою новую зубную щетку. – А сам хотел прекращать со
мной общение…» Он нашел тюбик с зубной пастой и, намазав на щетку,
принялся чистить зубы, попутно рассматривая содержимое полуоткрытого
шкафа.
Они с ним, хоть знакомы недавно, но он уже готов отдать всё, чтобы вот так вот
каждое утро просыпаться, идти в ванную, потом возвращаться к шуршащему на
кухне Чуе, обнимать и говорить: «Доброе утро, любимый». На душе от таких
мыслей становилось очень тепло. Их вечера были такими ламповыми, он не
может вспомнить, чтобы ему было с Накахарой скучно, они всегда чем-то заняты
интересным и всегда дополняют друг друга. Это было, пожалуй, действительно
важно - не делать из отношений рутину, а что-то увлекательное.
Может быть, это и правда такой период, но он даже представлял, как они будут
сидеть в тишине. Чуя будет рисовать что-то очень неистово, а Дазай писать
очередную работу. Потом они, окончательно устав, отложат все свои дела,
заварят кофе с коньяком и пойдут на балкон курить и разговаривать.
Ему так хотелось этого. Хотелось до слез. Осаму просто был необходим
Накахара, ведь он знал, что только с ним это всё осуществимо – все его глупые
мечты. Он действительно был тем человеком, с которым хочется не просто
общаться, с ним хочется быть вместе всегда, так как сейчас. Эти сутки были
такими счастливыми, что он бы с радостью поставил их на повтор и порой
пересматривал, когда ему было бы грустно или одиноко. Это именно то, что
могло заставить его жить дальше.
Сейчас он понял, что эти сутки не наносил себе увечья и даже не разговаривал
со Смертью. И ему было хорошо так, как никогда.
Дазай закончил с умыванием, надел трусы и опять отправился в комнату.

Сонливость его не отпускала, и парень опять повалился на футон, зарываясь в
теплое одеяло. Как же тут приятно.
Спустя пять минут, пришел Чуя и снова встал в дверном проеме. Он поджал губы
и сложил руки на груди, явно показывая свое недовольство непонятно кому,
ведь гость на него не смотрел.
- Так блять! – он подошел к дремлющей туше и стал пихать его ногами. – Осаму,
ты заебал, просыпайся!
- М-м-м… - он только отвернулся от него к стенке и обнял одеяло.
Накахара опустился и начал переворачивать тушу, пытаясь обернуть его в это

одеяло полностью, как блинчик.
- Что ты со мной делаешь? – он приоткрыл глаза и попытался понять, что с ним

происходит.
- Связываю, чтобы ты не убежал во время пыток, – он улыбнулся и сел сверху на

Дазая. Тот уловил, что Чуе нравится на нем сидеть.
204/840
- Каких еще пыток? Отстань, дай поспать, – он снова закрыл глаза. Обернутым в
одеяло было даже удобнее, разве что так может скоро стать очень жарко.
Через несколько мгновений острые пальцы защипали Осаму за бока, заставляя

его издавать давящиеся звуки и извиваться, однако сбежать и правда было
невозможно.
- Давай, Белоснежка, не заставляй меня принимать крайние меры! – он свалился

с Дазая, падая рядом и продолжая щипать сквозь одеяло. Ему повезло, ведь оно
еще более-менее защищает его от пальцев Накахары.
- Крайние меры? Если это поцелуй, то я готов проснуться! – он заерзал и

отвернулся от истязателя, пытаясь укатиться как можно дальше.
- Куда? – он подполз к нему и обхватил сзади, прижимая к себе. Тот отвернулся

еще больше, однако Чуя уже не щипался, а начал убирать волосы с его лица и
заправлять за ухо. Еще чуть-чуть, и он приблизился к его шее нежно, одними
губами целуя так, что у Осаму по коже пробежались мурашки. Он отвык от
нежностей, направленных в его сторону, особенно со стороны Накахары,
который, казалось бы, на такое не способен.
Чуя начал проделывать дорожку из таких поцелуев, постепенно приближаясь к

уху, пока наконец-то не оттянул мочку губами, что заставило Дазая возбужденно
вздохнуть и заерзать. Он послушно отклонил голову, показывая, что готов
полностью отдать себя этому неоднозначному зверю на растерзание. Чуя одной
рукой продолжил массировать ему голову и разгребать волосы, а вторую
положил на щеку, слегка поглаживая и немного поворачивая голову на себя.
Накахара еще раз так же поцеловал его мочку, на этот раз проведя по ней
зубами, но не прикусывая. Затем он провел языком по линиям раковины, с
каждым движением приближаясь к середине и заставляя Осаму дышать все
томнее. Вскоре он подобрался к слуховому проходу и запустил в него свой язык,
отчего Дазай даже прерывисто застонал. Не ясно было, застонал он от
возбуждения, от внезапности или в целом от необычных ощущений и
нестандартных звуков, однако он не мог не улыбаться, потому что это было по-
своему приятное ощущение.
Чуя лишь продолжал ласкать его языком и крепко держал за лицо, не позволяя
отодвинуться, он знал, что тот сразу дернется от внезапных ощущений и таких
близких звуков. Но тот лишь обмяк в его объятиях и наслаждался, постепенно
ощущая возбуждение и тягость внизу живота. Он продолжал возбужденно
дышать и сейчас очень хотел обнять его и самому накинуться, поэтому тихонько
стал выползать из-под одеяла.
Накахара был так увлечен, что и не заметил, как Дазай обхватил его, оторвав от
уха и заваливая на спину.
- У меня теперь всё ухо мокрое! – он с улыбкой смотрел на лежащего под ним
Чую, который был невероятно доволен собой.
- Так тебе и надо. Зато ты проснулся, – он оттолкнул его, снова заваливая на

футон, а затем поднялся.
- Эй! Я хочу продолжения! – лицо Дазая поменялось, он думал, что тот все-таки
205/840
согласится на ласки.
- Продолжение будет на кухне, в формате распития кофе при очень важном

разговоре, – он сразу стал серьезным и отправился на кухню. Осаму же поднялся
и проследовал за ним.
Кофе чуть-чуть остыл, но Накахара добавил кипятку, поэтому его снова можно
было пить. Он разлил его по кружкам и поставил на стол бутерброды с сыром и
ветчиной. Кажется, он и сам понял, что пора Дазаю питаться, как нормальные
люди – сухомяткой.
Однако гость был очень рад, ведь давно не ел такой нездоровой утренней еды,
отчего сразу начал поедать бутерброды. Чуя вот не торопился и лишь отпил
немного кофе. Осаму тоже сделал глоток и поморщился.
- Твою мать, Чуя, он что, без сахара? – он поставил кружку и даже немного
дернулся от горькости.
- Ой, я совсем забыл, что нормальные люди пьют его с сахаром, – он потянулся за
сахарницей, которая стояла на тумбе и поставил на стол, попутно отдав Дазаю
ложку, дабы тот сам решил сколько ему надо. – Меня вот тянет блевать от кофе
с сахаром.
- Ну, бывает, – он положил две ложки и начал помешивать содержимое кружки. -

Так о чем ты хотел поговорить?
- Ах, да! – он откусил немного от бутерброда и запил кофе, – завтра в два часа
дня мы должны быть у Хироцу.
- Что? Это твой психиатр? – он попробовал кофе и убедился, что теперь это
можно пить. – У меня завтра работа, я не знаю даже…
- Он выпишет тебе справку, если что. Поэтому не волнуйся, думаю, тебе ничего
не будет.
- А ты тоже пойдешь?
- Да, конечно, мне нужны лекарства.
Они сделали паузу, чтобы немного поесть и подумать над всем этим. Дазай был
немного удивлен такому резкому заявлению, но не сопротивлялся, ведь сам
понимал, как это важно.
- А что за лекарства?
- О-о-о-о… - Чуя потянулся за сигаретами. – Тебе такие страшные слова даже с

галюнами не снились.
Он закурил и отбросил зажигалку, Осаму же начал вспоминать, что ему

выписывали.
- Антидепрессанты и седативные? – он усмехнулся и тоже потянулся за пачкой

сигарет. Накахара не высказал недовольства.
206/840
- Не только они, - он затянулся. – Это алимемазиновые нейролептики, такую
хуйню ты не купишь ни у одного барыги.
- И что, они тебе помогают? – Дазай закурил. Как же давно он этого не делал,
довольно приятное чувство – вернуться к старой вредной привычке.
- Да, помогают, избавляют от самых неприятных симптомов, – он отвернулся и

посмотрел в окно, еще раз присосавшись к сигарете.
- А мне такое поможет?
- Вроде, выписывают какие-то нейролептики при галлюцинациях, но, ты знаешь,

это жесткое накрывалово.
- Что? Прямо кроет?
- О, ну как тебе сказать... бьет по мозгам. Похоже на отходняк от какой-нибудь

наркоты или когда куришь что-то тяжелое на голодный желудок. Даже не знаю,
уходить на больничный что ли, а то как мне работать…
- А тебе обязательно их принимать? Ты же, вроде, нормальный.
- Я уже себя не контролирую, Дазай, мне нужно хотя бы немного пропить. Да и к

тому же… возможно мы… - он улыбнулся и посмотрел куда-то в сторону.
- Что? – Осаму тоже заулыбался и облокотился на стол, чтобы ближе видеть лицо
Чуи.
- Ну, может быть, у нас что-нибудь, да и получится, – Накахара сказал это очень
тихо, и каждое его слово сопровождалось покраснением лица на один тон. Затем
он потушил сигарету, суицидник же усмехнулся и очень обрадовался такому
заявлению.
- А сейчас это всё не считается?
- Нет, это не считается, я уже говорил, что всё это зря. И я не уверен, надо
обсудить с Хироцу, стоит ли мне с кем-то встречаться.
- Что за вопросы? Конечно, стоит. Всем нужно немножко любви, а тебе так
вообще вагон и тележку, за то, что ты такой классный, – Дазай положил свою
руку на его и посмотрел в глаза со всей любовью.
- Прекрати, ты знаешь, что это не так, – он всё же ответно ухватился за его

ладонь и, пересилив себя, посмотрел на Осаму.
- Это так, Чуя.
Тут Накахара одернул руку и отвел взгляд. И что опять Дазай сказал не так?
- Прости… - казалось, он готов был заплакать, в его глазах отражалась какая-то

безысходность и беспомощность. Но перед чем? – Я не знаю, что мне делать.
- Чуя, ну что такое? Что опять с тобой не так? – он потушил окурок, поднялся и,
переставив стул, сел рядом с ним, затем прижал к груди и уткнулся носом в
207/840
рыжие волосы, попутно целуя в макушку и гладя по спине.
Тот молчал. Ему очень хотелось что-либо высказать, но в голове была

непонятная и неизвестная ему пустота. Очень сложно говорить в таких
ситуациях.
- Ты можешь рассказать мне обо всем, что тебя гложет, я пойму.
- Я никогда никому ни о чем не рассказываю.
- Что, прямо совсем никому?
- Разве что себе.
- Я слышал, что разговор с собой не является психическим отклонением.
- Ну… - Чуя отодвинулся и посмотрел на Дазая. – Это не отклонение, если ты не

сидишь и не споришь сам с собой. При чем вслух. И при чем сам потом над собой
угораю.
Осаму округлил глаза, но улыбнулся. Он представил картину, как тот сидит и

играет сам с собой в шахматы, попутно что-то обсуждая и совершенно не зная
хода себя-соперника. Это одновременно смешно и грустно.
- Неужели тебе настолько одиноко, или у тебя просто раздвоение личности?
- Да нет, раздвоение личности несколько по-другому работает. А вообще, я

никогда не нуждаюсь в общении, а самому с собой разговаривать как-то проще,
помогает настроиться и не свихнуться окончательно.
- И о чем же ты сам с собой в последнее время беседуешь? – Дазай был весел,

хотя всё это было немного жутко.
Чуя дотронулся до его лица и погладил щеку большим пальцем. Он смотрел с

такой нежностью, что, казалось, готов охранять Осаму от всего, что ему может
угрожать. Даже от себя самого.
- О тебе, – он улыбнулся и ухватился за его лицо второй рукой, притягивая к себе

и сухо целуя в губы, задержавшись всего на две-три секунды, за которые смог
подарить всего лишь частичку той псевдолюбви, что была в нем. Он отстранился
на сантиметр и огладил носом щеку, после чего целуя её и отодвигаясь. Как же
Накахара хотел сделать больше, но наглость еще не брала верх настолько.
Дазай же снова притянул его к себе и крепко обнял, прислонившись щекой к

макушке.
- Даже не буду спрашивать, что вы там обсуждаете.
Чуя посмеялся.
- Твою задницу шикарную.
- Правда? – он отодвинул его от себя, но всё еще держал за плечи. – Значит, ты

все-таки это признал?
208/840
Тот убрал с себя его руки и поднялся, забирая со стола посуду.
- Что? Что это значит? Я не понимаю, Чуя! Мне важно знать! – он поднялся и
подошел к Накахаре, который уже мыл посуду. – А ну рассказывай, что ты обо
мне думаешь?
Накахара молчал и улыбался, он не смотрел на Дазая и сдерживался, чтобы не

рассмеяться.
- Ну всё! Я ухожу в шкаф!
Осаму развернулся и побрел в комнату. Он зашел в шкаф и уселся на табуретку.

Там было не очень темно, так как двери были бумажные и свет мог
просачиваться внутрь. Интересно, вот какого хрена в этом шкафу есть даже
табуретка?
Тут всё еще было много хлама. Дазай обнаружил какие-то записные книжки,
валявшиеся рядом с ракушками, затем шла полка с какими-то документами. Он
взял один из них и понял, что это паспорт.
Развернув его на обороте с основной информацией, он увидел, как Чуя,

оказывается, изменился. На этой фотографии он вообще похож на сопляка,
однако, тут он более худой и болезненный, к тому же волосы короткие. Можно
было подумать, что он сидел на какой-то наркоте.
Полистав страницы, он порадовался, что штампа о замужестве у него нет, и

вообще, особо нет ничего, однако он обнаружил какой-то прилагающийся
документ, спрятанный в обложке. Он вынул его и развернул. Это был небольшой
листочек, сверху которого стояли печати с упоминанием психиатрического
диспансера, дата семилетней давности, однако, наверное, неспроста эта справка
всё еще лежит в паспорте Накахары. Он пробежался по пунктам: имя Чуи, дата
рождения, место регистрации в Ямагучи, наверное, он жил там до переезда в
Токио. И вот Осаму плавно подошел к пункту «Заключение».
Заключение: Нарциссическое расстройство личности.
Дазай минуту смотрел на этот листочек и пытался понять, что только что
прочитал. Затем он снова вложил его в обложку и положил паспорт на место,
откуда взял.
«… Это не такое красивое заболевание, как шизофрения, паранойя, психопатия

или раздвоение личности».
«Да нет, не может быть», - он всё еще не понимал, что только что увидел. Ему
почему-то показалось, что это снова его галлюцинации.
Осаму слышал о нарциссах, что это люди, которые думают лишь о себе,
постоянно похваляясь тем, какие они прекрасные. Однако Чуя не был похож на
такого, он был вполне нормальным. Да, были самовлюбленные замашки, но это
всё как-то в шутку, не сказать, что он прямо был настоящим помешанным.
Может, семь лет назад он и правда был другим? И что, получается, он
209/840
действительно способен любить только себя, а Дазай для него особо ничего не
значит? Он говорит, что болезнь обостряется, а значит, он что-то такое
чувствует.
Всё это смешалось в голове Осаму, и он теперь не знал, как будет смотреть на
Чую и как не спалиться перед ним о своем знании. Надо просто сделать вид, что
ничего не было, и всё хорошо. Он так же продолжит его любить, ведь, по сути,
ничего не изменилось, чтобы там Накахара не говорил об отвратительности
этого диагноза.
Если Чуя любит себя, то Дазай тоже будет любить Чую, даже если это будет
выглядеть, как одержимость. Вот только мало ли тот и правда не показал какую-
то свою черту?
- Ну что? – за шкафом послышались шаги, и дверь отодвинулась. Чуя смотрел,

как всегда, с ухмылкой. – Долго еще тут сидеть будешь? Обязательно Мое
Высочество должно само нисходить до смертных и искать их по закоулкам
шкафа? Чего вылупился, смерд, а ну вали отсюда!
Осаму мог бы посмеяться над этим всем, но его хватало лишь на удивленный
взгляд. Сейчас эти высокомерные, казалось бы, в шутку, слова, будто ножом
полоснули по самому сердцу Дазая. Сейчас ему было не смешно, сейчас он не
знал, что ему теперь делать и как говорить с Накахарой.
Может, следует ему сказать о том, что он знает о его диагнозе? С другой
стороны, он может разозлиться и выгнать его, осудив за такую наглость и
«копание в чужом белье». А ведь он сам говорил, что не любит всего этого, а в
результате так и поступил. Как же ему сейчас было стыдно.
Он поднялся и вышел, скрывать свое лицо было сложно.
- Ну что с тобой? Это всё потому, что я не признал, что у тебя шикарная задница?
– он обнял его, прижимаясь щекой к груди. – Да, Дазай, ты шикарный. Настолько,
что я не мог отвести от тебя глаз в ванной. Так и хотелось потрогать.
- Так трогай меня, – Осаму все-таки улыбнулся и тоже обхватил Чую руками. – Я в
вашей власти.
- Думаю, я морально не готов править, - он отлип от Дазая, однако тот не

собирался его отпускать.
- Тогда ваше место займет кто-то другой, – он лукаво улыбнулся и начал

опускать руки ниже, проводя горячими руками по спине и опуская их на задницу
Накахары, прижимая к себе.
С лица его пропала улыбка, а сам он покраснел, не то от смущения, не то от

дикой ярости, что сейчас обрушится на истязателя.
- Руки убрал, – его голос был низким, слишком ровным и тихим, что делало
сказанную фразу очень угрожающей.
Дазай наклонился к нему и шепотом ответил на ухо:
- Нет, – он начал сжимать свои пальцы и прижимать Чую к себе еще ближе.
210/840
- Ты охуел? – его голос не поменялся, он закрыл глаза и, казалось, максимально
сдерживает свой гнев. Или ему просто нравилось, поэтому он хотел продлить
этот момент.
- Да, – Осаму отвечал ему так же сладко шепотом прямо в ухо, а затем довольно
грубо прикусил за хрящик.
- Осаму, блять! Отойди от меня! – он не выдержал и оттолкнул его, однако Дазай

сразу притянул парня к себе и заводил носом по белой шее.
- Не отойду, страдай.
- Ну блин, мне опять тебя бить, что ли? – Накахара извивался и пытался
вырваться из хватки.
- Я тебя не боюсь, ты теперь моя игрушка.
Дазай крепче схватил его и повалил на пол, сжимая в своих руках его запястья.
Он полностью завалился на Чую и начал целовать в шею, страстно водя языком
по коже. Тот извивался и резко дышал, не имея возможности вырваться.
- П-прекрати…
- Уверен, что хочешь этого? – после этих слов он вцепился зубами в его шею,
оттягивая кожу. Его пальцы гладили запястья, а телом он сильнее давил на
расслабившегося под ним Накахару, который тихонько простонал от таких
любимых болезненно-нежных ощущений.
Он откинул голову, и краснота проступила на лице еще сильнее, внизу живота

потянуло, и он ощутил волну возбуждения, которую невозможно было отогнать.
Всё вынуждало его лежать и наслаждаться страданиями.
Осаму сделал еще один укус чуть выше ключицы, который тоже сопровождался
стоном уже громче, он прикусил губу и заерзал. Мысли в голове прекращали
быть адекватными, а тело так хотело поддаться.
- Н-нет, нет, пожалуйста, Дазай, хватит, - он вернулся к реальности и, казалось,

готов заплакать от желания и нежелания продолжать. Ему всё еще не хотелось с
ним сближаться.
Тот наконец-то оторвался от шеи и с абсолютным непониманием взглянул на

Чую, лицо которого было красное и страдальческое. От этого ему даже самому
стало как-то грустно.
Он отстранился, сев на пол напротив Накахары, который продолжал лежать и

пытался отойти от произошедшего.
- Я ничего не понимаю. Тебе ведь нравится.
- Да, нравится, – он тоже поднялся и сел напротив, пытаясь отдышаться, – но

нельзя.
- Почему нельзя?! – Дазай не выдержал и сорвался на крик. Он не мог терпеть
211/840
этого, ему надоело, что Чуя никак не хочет показывать свою любовь, которая,
конечно, есть.
Но он молчал и лишь печально смотрел своими синими глазами на Осаму, ведь

не знал, что ответить, точнее знал, но не мог.
- Я не понимаю… мы уже перешли порог дружбы, Чуя, дальше только вперед, а

ты всё строишь из себя не то недотрогу, не то хуй пойми кого! Это просто меня
выводит! Я, блять, просто хочу поцеловать тебя, даже без всякой ебли, из всей
своей любви, ты мне нужен, черт возьми, ты меня привлекаешь, и я тебя
привлекаю, в чем тогда проблема?! Почему нельзя!? Почему, блять, ты строишь
из себя суку?!
Накахара отвел взгляд в пол, дабы не смотреть на кричащего Дазая. Он уже не

знал, как говорить, комок приступил к горлу. Вместо ответа, он поднялся и
вышел из комнаты, направившись в ванную и закрывшись там.
Осаму сидел на полу и негодовал от происходящего. Он не знал симптоматику

НРЛ и не мог понять, что происходит, и почему Чуя закрывается. Ему было
просто обидно и непонятно, почему каждая его попытка заканчивается вот этим
вот всем.
Такое ощущение, что он встречался не с парнем, а с какой-то замкнутой

религиозно-повернутой девочкой, которая не хочет даже целоваться до
свадьбы. Сейчас Дазай сидел и думал, что, наверное, стоит и правда это всё
прекратить. Если Накахара не желает его, хотя это совсем не так, то смысл ему
дальше стараться добиваться его расположения? Проще и правда просто взять и
уйти.
- Вот и сиди там со своими заебами, динамо! – Осаму поднялся с пола и пошел в
коридор. Он только что понял, что все его вещи сейчас сушатся в ванной, и он
только в трусах и кимоно. На улице прохладно и, хоть он знает, что не заболеет,
все-таки лучше не выходить так. Подумают, что окончательно сбрендил.
Эта ситуация казалась ему совершенно безысходной, хотя если бы они жили
вместе, то, наверное, такие бы ситуации порой случались. Дазай, конечно, мог
пойти и извиниться, но он же не виноват в этой ситуации. Да, он домогался, да
потом еще и наорал, но любой мужик бы разозлился от такого игнора.
Чуя же всё время говорит ему о том, что не стоит всего этого делать, однако и
сам порой идет на сближение, чем противоречит себе. За это ему было
невероятно стыдно и обидно, он потерялся в лабиринтах собственного сознания
и сейчас, сидя на полу в ванной, пытаясь отдышаться и не сорваться на крик,
понял, что болезнь повторяется. Он опять не владеет собой, не владеет
ситуацией и ощущает стыд.
Сейчас в его голове проносятся сказанные им когда-то слова, которые тоже

вызывают стыд. Просьба о порезах тоже вызывает стыд. Всё в его голове
начинает ломаться и перестраиваться. Возвращаться в то положение, которое
было до приема лекарств – нарциссическое.
Накахара не мог выйти из ванной, не знал, как. Если он выйдет, то его увидит
Дазай и осудит своим взглядом, что создаст внутренний дискомфорт. Он
подумает, что Чуя и правда глупый и ведет себя, как девочка. Если он будет
212/840
сидеть, то всё будет точно так же. То есть, положение дел в любом случае
хуевое.
Однако, если он выйдет и скажет ему о своем диагнозе, то Осаму и правда

развернется, и уйдет, оставив его одного. Жаль, что Накахара не знает о том,
что он уже его не оставил.
Дазай пришел на кухню и закурил. От всей этой нервотрепки сейчас хотелось

резать себя, но делать это в чужом доме – глупо. Хотя, почему бы и нет?
Неизвестно, как Чуя долго будет сидеть там.
Когда он докурил, то подошел к двери и со всей силы застучал по ней.
- Отдай мои вещи! – так же грубо прорычал Осаму.
Накахару от этого заколотило и задергало, он вот-вот словит новый припадок,

точнее уже словил, но закрывал рот руками, дабы не истерить слишком громко.
Он понимал, что происходит вокруг него, но сделать ничего не мог. Он не мог
подняться с пола, оторвать руки ото рта. Всё тело пробирала дрожь, и слезы
застилали обзор, делая темную ванную еще более непроглядной.
- Ты меня слышишь?! – он еще раз постучал в дверь, отчего изо рта Чуи вырвался
писк, но он надеялся, что Дазай не услышит. – Чуя, блять, открой дверь!
Он закрыл лицо руками и давил в себе крики, сердце колотилось, и было

ощущение, что внутри него бульдозер. Интересно, от такого можно словить
сердечный приступ? Сейчас он сидел и думал о том, как себя на самом деле
ненавидит за свою слабость, как ему стыдно, что Осаму его слабость видит. Это
казалось ему самым худшим, что могло происходить.
Дазай же понимал, что что-то не так, однако продолжал быть резким. Злость
впервые за многие годы решила в нем пробудиться в самый неподходящий
момент в жизни обоих.
Накахара же знал, что если он отдаст ему вещи, тот уйдет, а ему этого очень не
хотелось. Когда-то так же он уходил от своих любимых, не прощаясь, после чего
не желал возвращаться.
- Отдай вещи, блять! – он орал изо всех своих сил и колотил по двери, отчего Чуе
казалось, что эти звуки раздаются прямо над его ухом.
Однако все это породило в нем свою ярость.
- Пиздуй голым! – решил наконец-то он ему ответить таким же ревом, как будто
все его мышцы напряглись, чтобы это выкрикнуть.
- Я, сука, выломаю дверь, если не отдашь!
- Ломай нахуй, тогда я сломаю тебе хребет, Осаму Дазай, и засуну в твою жопу! –
он ударил кулаком по двери, дабы предупредить, что в нем еще остался
стержень.
- А-а-а… вот как мы заговорили, - Дазай начал ходить из стороны в сторону по

коридору, думая, что делать дальше. – Значит ебальник свой разевать ты
213/840
горазд, а как адекватно что-то мне объяснить, так хуй!
- Я не обязан тебе ничего объяснять! Я никому ничем не обязан! – доносилось из-

за двери.
- Тогда выпусти меня из квартиры, чтобы я не склонял тебя к каким-то

обязательствам!
Внутри Чуи всё задергалось от этих слов, он боялся их услышать, ведь,

получается, всё, он потерял его. Снова он потерял кого-то. Уже.
Из-за дверей послышались звуки плача, он больше не мог сдерживаться.

Накахара поднялся, включил свет и начал снимать вещи Осаму с вешалки. Когда
он закончил, то открыл дверь.
Его лицо было всё зареванное, но суровое, Дазай же смотрел на него с

отвращением, однако его взгляд поменялся, когда он увидел, как Чуе сейчас
больно.
Он принял вещи и бросил их на пол.
Тогда Накахара решился посмотреть ему в глаза. В них уже не было ярости, а
только сожаление. Сожаление, что он не смог понять его, ведь это именно то,
что так важно. Важно понимать друг друга в любой ситуации, даже если она
необъяснима. Даже если она тебя выносит, ведь он сам подписался на заботу о
нарциссе.
Дазай подбежал к Чуе и обнял его так крепко, как только мог. Из его глаз тоже
начали катиться слезы, ведь он так сожалел, что сорвался на него. Он поцеловал
его в макушку и начал гладить руками по спине и голове, успокаивая.
Накахара стоял и не шевелился, он не понимал, что происходит, и почему Осаму

не ушел. Почему он не оставил его, ведь так обычно поступали все? Он даже не
знал, хорошо это или плохо, ведь он не сможет отплатить ему тем же.
- Больное ты мое низкорослое уебище, как же ты меня заебал, – он всё сильнее

прижимал его к себе, чтобы Чуя еще и не ударил его за такие слова.
- Как же меня с тебя выносит, просрочка базарная, – Накахара улыбнулся.
- Слизень карликовый.
- Скумбрия нечищеная.
- Терпеть тебя уже не могу.
- Я одного твоего вида не выношу.
- Тогда я останусь на зло тебе.
- Вот и оставайся, заодно пострадаешь от моих заёбов, – они отстранились друг

от друга и посмотрели в глаза. На лице у обоих было какое-то веселое
раздражение, после нескольких секунд изучения этой ситуации, они засмеялись
и снова обнялись.
214/840
Наверное, так и нужно мириться.
Сидишь такой, пишешь, а потом РАЗ! И поссорил их из-за ничего!

Вот я злой... вот я зло-о-о-ой... :D
Песня:
The Pretty Reckless - Kill Me
Статья про НРЛ:

https://www.maximonline.ru/longreads/get-smart/_article/narcissistic-personality-
disorder/
215/840
Глава 16. Пока не закончился день.
- Give it to me baby, - повторял губами Чуя, слова, доносившиеся из

ноутбука, и протягивал руку Дазаю.
- Uh huh, uh huh! – так же одними губами пародировал тот, с каждым звуком

приближаясь к нему.
- Give it to me baby, - Накахара извивался и ожидал его.
- Uh huh, uh huh!
- Give it to me baby,
- Uh huh, uh huh!
And all the girlies say I'm pretty fly for a white guy.
Со звуками гитары они наконец-то сомкнули руки, и Дазай провертел Чую вокруг
своей оси, затем тот провернул его так же.
Uno, dos, tres, cuatro, cinqo, senco, seis.
После они схватились за обе руки и начали танцевать под эту странную песню
The Offspring - Pretty Fly, как будто долго репетировали этот танец или были
рождены для того, чтобы его танцевать.
Вообще-то, Дазай и правда раньше занимался танцами. В детстве он, наверное,

занимался абсолютно всем, чем только можно: танцы, шахматы, фортепиано. У
него буквально не было и свободной минуты, в отличии от Чуи, который всё свое
детство бездельничал. Однако, если он бездельничал в детстве, то Осаму
бездельничает сейчас. Накахара вот последние семь лет пашет, как конь, и ему
это ужасно нравится.
Ему всегда было интересно чем-то заниматься, он не мог сидеть без дела, всегда
пытался найти для себя что-нибудь интересное. Так он совершенно
самостоятельно научился всему тому, чему годами не могут обучиться другие.
Поэтому, танцевал он сейчас так же хорошо.
С новыми словами припева Дазай прыгнул на него, однако Чуя смог его
удержать. Осаму показался ему очень легким, не намного тяжелее самого
Накахары. Он со смехом отпустил его, как-то нехотя, ведь Чуя был именно тем
человеком, который любит носить свою пассию на руках.
Но позже тот ухватил его и наклонил вниз, нависая сверху Накахары, который
держал того за плечи. У него даже возникло желание и правда отрепетировать с
ним какой-нибудь танец, просто так, чтобы танцевать для них двоих.
Хотелось ловить каждую такую секунду веселья и элементарного бешенства,

странного поведения, безумных вздохов, улыбок, смеха. Ненавязчивого
покачивания вместе, держась за руки и талию, разрываясь, расходясь и вновь
сближаясь, хвататься за шею и плечи, переступать с ноги на ногу в такт такой
простой музыке. Целую вечность бы так танцевали.
216/840
Однако на последнем припеве Чуя снова ухватил Дазая, на этот раз сам, закинув
его к себе на плечо.
- А-а-а-а! – он то ли смеялся от внезапности, то ли от страха, что Накахара может

его не удержать. – Я тебя сломаю.
- Не сломаешь! – и он повалился вместе с ним на футон, песня закончилась и

заиграла следующая.
Осаму лежал на спине, а Чуя на нем, перебирая каштановые волосы. Они не

могли отдышаться, потому что танцевали очень резко.
- Получается, ты и правда можешь меня убить, а потом еще и отнести

самостоятельно закапывать в лес.
- Конечно, я же тот еще бульдозер, – он усмехнулся и сполз с Дазая, укладываясь

рядом, но всё еще не отрываясь от его волос.
- И весишь столько же, – Осаму засмеялся, но быстро получил в бок.
- Ты весишь не меньше, кстати.
- Ну я-то выше, мне положено. А ты просто отожратый. Маленький и толстый

злой карлик, еще и с топором, вечно бухающий, курящий и матерящийся, как
сапожник. О, ками-сама, как же ты отвратителен.
- Ну всё, ты допизделся! – он прыгнул на него и начал щипать своими жесткими

пальцами за бока.
- А-а-а-а! Не-е-ет! Ты еще и опасен!
- О, я еще и коварен! – он нагнулся, распластавшись на Дазае, и укусил его в

плечо довольно сильно.
- А-а-а! – Осаму задергался и пытался отцепить его, однако Чуя держался

железной хваткой. – Чуя, я понял, что ты такое!
Он оторвался от него.
- Что?
- Ты Оно.
- Что «оно»?
- Из фильма.
- А-а-а… стоп, что? Я что, похож на клоуна?! – он подскочил и снова начал его
щипать.
- Нет-нет-нет! Ты просто тоже кусаешься! Ай! Еще и щиплешься, падла, ты даже

хуже!
217/840
- А я предупреждал, что со мной шутки плохи.
- Чуя, перестань, я сейчас очень позорно умру! А я хотел красиво совершить

самоубийство, ты рушишь мои мечты!
- Я этого и добиваюсь!
- Как ты жесток!
- Ага, если ты умрешь, то от моей руки, ну или я приложу к этому руку, – он очень
больно ухватил его за бок.
- А-а-а-а! Я не понимаю, что тебе нравится больше: доставлять боль или получать
её?!
- И то и другое.
- Ужас…
Накахара наконец-то перестал его щипать и улегся рядом, обнимая

неспособного отдышаться и шевелиться Дазая сзади, зарываясь носом в его
волосы. Спустя минуту, Осаму все-таки успокоился.
- Мне надо как-то тебе отомстить… окатить водой… ледяной или горячей. Какая
тебе больше не нравится?
- Я от любой возбуждаюсь.
Дазай поднял голову и попытался заглянуть в лицо этому мазохисту.
- Есть хоть что-то из боли, что тебя не возбуждает?
Тот обратился к потолку, пытаясь вспомнить.
- Ну, кроме вспарывания мне спины, наверное, разве что, когда бьют по яйцам.
- Ну это для меня низко, это твой уровень, Чуя.
- Да, блять, ты нарываешься, что ли?! – он ущипнул его за грудь.
- Ай! Нет-нет-нет… - Осаму засмеялся, развернулся и обнял Накахару. – Оно само

как-то выходит. Может, ты поэтому и не хочешь меня, потому что я не садист
какой-то?
- А, по-моему, очень даже садист, – он погладил его по щеке и заправил

каштановые пряди за ухо.
- Ну, если… черт, ты прав, я ведь сам завелся, когда резал тебя. Кстати, как
рука?
- Побаливает иногда.
- Так вот почему ты сегодня такой ласковый, – Дазай притянул его и прижал к
груди.
218/840
- Я обычно еще более ласковый, просто я себя сдерживаю.
- Интересно посмотреть, каким ты бываешь ласковым, – он поцеловал его в лоб. –

Посмотрим «Оно»?
- Я не знаю, я боюсь ужастиков.
- Ты чего-то боишься?! – Осаму отстранился, не веря, что Чуя не такой железный,

как ему казалось.
- Да, я как-то участвовал с друзьями в марафоне просмотра ужасов. Так вот

соседи несколько раз стучали к нам в стенку, потому что я орал на всю квартиру.
Дазай посмеялся.
- Это не очень страшный фильм. Я думаю, тебе будет нормально.
- Ну… давай, только тогда ты опять ночуешь у меня.
- Серьезно? – он даже не знал, радоваться ли ему. – Ты настолько боишься?
- Ты видел мой шкаф? Я все время боюсь, что из него выйдет нечто! Или тебе
надо домой?
- Да нет, я удивляюсь тому, что ты меня у себя прописал.
- Ну, считай, что у тебя отпуск. Ты меня особо не стесняешь, что удивительно.
Так что… завтра вместе двинемся к Хироцу.
- Ну хорошо, – он поцеловал его в лоб и пошел к ноутбуку искать фильм.
Фильм действительно оказался нестрашным, хотя на моменте с ожившей

картиной Чуя жался к Дазаю как мог. А тот подумал, что стоит и вместе с ним
устроить марафон просмотра ужастиков, мало ли Накахара тогда вообще не
будет от него отлипать, ну или проорет ему все ухо.
Было очень приятно так лежать вместе, смотреть фильм, над парой даже
страшных моментов поржали, хотя оба до уссачки боялись ужасов, хоть Осаму
этого и не показывал. Он этот фильм уже смотрел, а смотреть вместе с кем-то
ему всегда легче, так он чувствует себя храбрее. Особенно с трясущимся Чуей.
Пожалуй, самое классное – просмотр фильма с кем-то близким. Вы лежите в

обнимку, пялитесь в экран, порой незатейливо поглаживая друг друга и
наслаждаясь полностью моментом, проведенным вместе. Накахара любил
смотреть фильмы с кем-либо, так же, как и спать, несмотря на свою закрытость.
Ему было даже плевать с кем спать. Когда он жил в Токио вместе с друзьями в
общаге он приходил в кровать к другу, который при этом спал с девушкой. Порой
они даже организовывали тройничок, а потом спали этой кучей. При чем все
остальные об этом знали. Поэтому Чуе было абсолютно привычно спать вместе с
Дазаем, он действительно относился в такие моменты к нему, как к другу, а не
как к любовнику, но как бы он себя не убеждал, сердце не обманешь.
219/840
Сейчас, лежа вместе с ним на футоне, ощущая теплые руки и тело гостя, он
полностью пропитывался этим моментом, погружаясь в эти легкие фоновые
эмоции, которые шли рядом с впечатлением от фильма. Он лежал, закинув
голову ему на плечо и обнимая рукой, Осаму же иногда проводил рукой по его
ноге, но Накахара только наслаждался, он уже не обращал внимания на
довольно непозволительные действия Дазая. Казалось, после всего, что между
ними было, это еще ничего.
Как это странно – открывать душу кому-то, кроме себя. Рассказывать что-то,
совершенно не боясь, что о тебе подумают. Чуя боялся реакции Осаму на свое
настоящее лицо, однако постепенно открывался перед ним и был очень рад,
когда тому его настоящее лицо нравилось. Ему было страшно, но Дазаю было
еще страшнее. Он же не хотел отказываться от Накахары, не хотел увидеть его
настоящего и понять, что это не для него. Но у него не было отвращения ни к его
мазохизму, ни к странному творчеству, ни даже к болезни с красивым названием
и некрасивой симптоматикой.
Ему нравился Чуя таким, какой он есть, со всеми тараканами и убеждениями.

Любовь это или одержимость? Какая разница, ведь все счастливы. Пока что.
Вообще, весь день они прозанимались чем попало. Накахара вот показывал
Осаму свою коллекцию литературы и сказал, что даст почитать пару
произведений. Книгу, что он купил недавно у них, Виктора Гюго «Человек,
который смеется», Дазай принялся читать уже сейчас, обернутым в одеяло, пока
Чуя знакомился с его личным творчеством.
Они сидели и читали. Правда, Осаму периодически украдкой поглядывал на

своего нового критика, чтобы проследить его реакцию на свою писанину. Тот
читал с каменным лицом, иногда улыбаясь. «Что там смешного? Там же насилие
и убийства?!» - думал писатель, но потом решил, что это очередной загон его
рыжего мазохиста. А вот сам он, начиная читать книгу, проследил схожесть Чуи
с одним из героев – Урсусом. Такой же гениальный медик, любящий философию,
умеющий почти всё, но нелюдимый и разговаривающий сам с собой. Вот только у
Урсуса был ручной волк, а у Накахары вообще никого не было. Казалось, он не
нуждался вообще ни в чем в этой жизни и саму жизнь тоже воспринимал в
тягость, однако никогда не показывал этого Дазаю, искренне убеждая, что в ней
есть смысл.
«Я делаю людям столько зла, сколько могу», - говорил про себя Урсус, когда
отдавал последние деньги бродяге, тем самым продлевая его жизнь. Чуе не
нравилось жить, и он понимал, что другим жить тоже не нравится, но пытался
сгладить эту правду. Он знал, что, если все люди станут такими же
понимающими, как и он, то мир, привычный нам, рухнет. Человечество просто не
захочет работать, не захочет жить дальше, не видя смысла в завтрашнем дне,
так же, как и не видит его Накахара.
Пожалуй, в нем было даже больше самоубийцы, чем в Дазае, но рука на себя не
поднималась. Он решил, что проживет столько, сколько позволит ему вселенная.
Однако свое настоящее счастье он уже испытал множество раз и был готов
расстаться с жизнью в любой момент, совершенно не взирая на то, что не
осуществил. Зачем осуществлять планы, когда всё это на самом деле пыль?
И это понимал Осаму. Пожалуй, из-за того, что оба не видят смысла в этой жизни
и завтрашнем дне, они и стали так близки. Это понимание друг друга на
220/840
подсознательном уровне, тот факт, что они оба не от мира сего, тот факт, что
оба они конченные психи, одержимые друг другом, но при этом вгоняющие себя
в рамки, с целью обезопасить любимого – всё это так сближает их, делая такими
разными и такими похожими.
Этому невозможно противостоять, поэтому они и нарушают эти рамки – свои

собственные правила, лаская друг друга и позволяя разговоры на столь
откровенные темы – на темы, касательно своего маленького внутреннего мирка,
размером с целую вселенную, такую же хаотичную и одновременно
уравновешенную. Такая вселенная есть в каждом, но не каждый знает о её
наличии.
- Мне нравится, – сказал Чуя, откладывая телефон, с рассказом, написанным

Дазаем. Он еле-еле откопал этот текст на одном из сайтов. – Заверните три.
- Ой, Чуя, ну ты меня смущаешь, - он закрыл лицо книжкой, как бы показывая

смущение, а на деле просто прикрывал довольную харю. – У меня есть похожее,
но оно, к сожалению, еще не публиковалось, дома на флешке. Могу дать
почитать, как независимому эксперту.
- Классно, давай. Мне вообще нравится такое современное творчество. Хотя мне
любое творчество нравится. Мои знакомые вот не понимают, как я могу читать
старую тяжелую литературу, а мне норм. А это так вообще про насилие, моя
любимая тема.
- Поэтому я и дал тебе почитать. Знал, что ты заценишь. Обычно я пишу что-то
менее приземленное.
- Да? Например?
- Ну, - он отложил книгу, – на самом деле, сказка про сундук – моя.
- Правда? – Накахара округлил глаза и подполз к Осаму, усаживаясь перед ним и

настойчиво заглядывая в лицо.
- Да, но я давно её сочинил. У меня вообще много сказок и стихов подобных.

Может как-нибудь еще что-нибудь расскажу.
Чуя завизжал как девчонка, которая увидела на витрине какую-то новомодную

вещь и кинулся обнимать Дазая.
- Хочу всё почитать! – говорил он ему на ухо, а потом начал щекотать. – Дай-дай-
дай!
- Ай! Чуя! Дам, но не сейчас же! Отстань, щекотно! – он стал отталкивать его,
однако Накахара не поддавался. – Вон иди читай то, что в моем профиле на
сайте, не трогай меня!
- Хорошо-хорошо, - он перестал его щекотать и опять обнял, заерзав на его

коленях и вызывая у Осаму новый порыв возбуждения. Однако он не стал
противиться себе и погладил его по ногам.
- Тебе правда интересно мое творчество? – спросил он у Чуи, шепча ему на ухо.
221/840
- Мне всё интересно, что касается тебя, я хочу знать, что у тебя внутри, – он
вжался еще сильнее, нежно обвивая руками и прижимаясь ногами. – Я думаю, ты
более нежная натура, чем кажется на первый взгляд. И более… не знаю, как
сказать.
- Какой? – так же страстно шептал он.
- Злой, что ли.
Дазай отодвинулся и посмотрел на него.
- Я злой? – несмотря на непонимание, он улыбнулся, о нем мало кто мог так

сказать.
- Да, ты это скрываешь, но я вижу, что это на самом деле так, – Чуя ответил
ровным тоном, он был уверен в своих предположениях, они никогда его не
подводили.
- И почему ты так решил? – Осаму стал серьезным. Он немного напрягся, ведь

Накахара опять не ошибся.
- По твоему произведению, по твоим сегодняшним орам, и потому, что когда что-

то идет не так, как ты хочешь, ты начинаешь напрягаться. Ну и еще твое лицо.
- Лицо? – он как бы кстати исказил лицо в полном непонимании.
- Это не лицо доброго человека, Дазай, – Чуя победно улыбнулся, казалось, он не

боится, если Осаму проявит свою злобу.
- А чье же у меня лицо? – тоже улыбнулся ему он. Накахара закусил губу и
прикрыл глаза, обдумывая ответ, затем приблизился еще на пару сантиметров,
оказываясь очень близко.
- Лицо настоящего подлеца, – шепотом ответил он.
Дазай ничего не сказал, однако его лицо на мгновение действительно

показалось таким. В нем действительно были черты жестокого человека, и
пожалуй, это была одна из причин, почему он хотел убить себя.
Он себя ненавидел за свою жестокость, за то, что ему не жаль других, за

лицемерие, за то, что он порой и сам причинял боль людям. Взять хотя бы
родителей, которые очень сильно нервничали, зная, что их сын самоубийца, или
одноклассников, с которыми он постоянно дрался и унижал.
Да, он был тем человеком, который любит унижать других. Вот только в
последнее время он держит себя в руках, пока что. Иногда куда-то надо
выплескивать свою ненормальность.
- Я прав? – всё так же спросил Чуя.
- А что, если прав? – Дазай опять лукаво улыбнулся и притянул Накахару к себе,
слегка упираясь ногтями в кожу на боках.
- Если ты действительно такой, - он коснулся его щеки и поднес губы к самому
222/840
уху Осаму, – то так даже интереснее.
- Я сейчас не выдержу… - шептал тот. – Ты опять меня возбуждаешь, вот зачем

ты это делаешь?
- Я просто псих, разве не ясно? – несмотря на все это, он лишь сильнее стал
прижиматься к нему. – Я играю с огнем, каждый раз доводя себя до крайностей,
а потом купаюсь в страданиях. А что с тобой не так?
Дазай погладил его плечи, опустил руки на ягодицы, проводя по ним совсем
слегка и устроил наконец ладони снова на ногах Чуи, однако тепло от
прикосновений еще не покидало всё его тело, и этот жар исходил изо рта прямо
в шею Осаму, немного вызывая красноту на лице от такой интимности.
- Я очень жестокий. И мне за это стыдно.
Накахара зарылся носом в его волосы и вдохнул их аромат, казалось, всей

грудью.
- Хорошо, – еще более тихим шепотом ответил он.
- В смысле, хорошо? – Дазай сейчас вообще не понимал, что происходит.

Кажется, он действительно теряет контроль над ситуацией, а Чуя контроль над
собой.
- Хорошо, что ты сказал мне.
Он перевернул Чую, заваливая на футон и укладываясь сверху. Суицидник тут

же принялся водить руками по его лицу, смотря, не скрывая своего желания.
Накахара нежно ухватился за его запястье, оглаживая пальцами.
- Ты веришь в судьбу, Чуя? – с ноткой лукавости спросил Осаму.
- Возможно, – его лицо было серьезным, но он тяжело дышал от возбуждения.
- Я вот считаю, что мы можем сделать с нашей жизнью всё, что захотим, и самим
вершить нашу судьбу, и поэтому все случайности в нашей жизни происходят по
нашей воле. Мы этого порой не замечаем и просто радуемся, однако у меня
бывали такие случайности, которые, казалось, были подстроены самой
вселенной.
- Например?
- Например, встреча с тобой, – он снова смотрел с одержимостью и гладил его

лицо, затем второй рукой тоже ухватился за него, приближаясь. – Позволишь
мне поцеловать тебя еще раз?
Чуя сглотнул. Он тоже этого хотел, ему хотелось всего Дазая, хотелось
перешагнуть через ограду из желтых цветов, что рвет испанец, имя которого
всегда употребляется в плохом смысле. Он обхватил его шею руками и закрыл
глаза.
- Хорошо.
223/840
Осаму медленно стал наклоняться и коснулся носом лица Накахары. Тот
задышал еще глубже и, казалось, полностью отдал себя на растерзание. Еще
секунда и его губы нежно коснулись губ Чуи, который на этот раз тоже слегка
вытянул их. А еще он почему-то улыбался, наверное, ему непривычно целоваться
с парнями, однако он несомненно ловит от этого кайф.
Мысль о поцелуе по-французски возникла в голове Дазая так же быстро, как и

улетучилась. Мало ли Чуя плохо на это отреагирует, да и не надо его искушать,
ему ведь сложно всё это дается. Да и Осаму хватило этих нескольких секунд
близкого контакта. Даже такой поцелуй давал неплохой спектр ощущений.
Он отстранился так же медленно. Их губы все равно были слегка приоткрыты,

поэтому поцелуй получился влажным. Они оба улыбнулись и посмотрели друг на
друга с любовью.
Вечером парни по очереди сходили в душ. Дазай больше не рвался приставать к

Накахаре, потому что не хотел вызывать новую волну недопонимания. Лучше не
искушать ни себя, ни его. Так будет проще. А потом, после сеанса с
психотерапевтом, они решат, что делать дальше. Осаму вот был уверен, что всё
наладится, ведь любовь – это всегда прекрасно.
Однако спать они все равно собирались вместе, в обнимку, по старым добрым
традициям. Да и Чуя, как уже говорилось, обожал спать с кем-то.
Они уже забирались под одеяло, как Дазай заметил какую-то странную
особенность на его запястьях. Почему-то только сейчас.
- Слушай, я раньше не обращал внимания. Что это? – он взял его руку и показал
на ореол белых точек вокруг запястья. Они на такой же белой коже были почти
незаметны.
- Уверен, что хочешь знать? – Чуя улыбнулся. Он хотел ему сказать, но мало ли
как Осаму отреагирует.
- Да, хочу. Опять твои игры? – сейчас он, кажется, был немного зол.
- Ага, – Накахара приподнялся и собрал волосы, оголяя шею, – тут такие же, если
не замечал, - затем он высунул ногу из-под одеяла и показал голень. Вот здесь
точки были красные и даже заметные, однако, на ноги обычно вообще никогда
не обращаешь внимания, – и здесь.
- Твою мать, – он осмотрел эти шрамы и понял, какой же все-таки Чуя отбитый. А
ведь он и правда не замечал всего этого, к тому же его тело всё было
исполосовано белыми шрамами, и такие точки хорошо сливались с ними. – Так
вот почему ты носишь чокер.
- Раньше без него было никак. И без рукавов было никак. Вообще, я не выходил
на улицу летом, потому что ловить взгляды прохожих... такое себе, – он снова
залез под одеяло и улегся рядом с Дазаем.
- А откуда они?
- О-о-о-о… - он опустил голову и закрыл глаза, устроившись почти у его груди. –

Это мои любимые наручники, ошейники и кандалы с шипами, с которыми я
224/840
встречался каждую неделю.
- Твою мать, Чуя, - Осаму улегся рядом, прямо перед его лицом, пытаясь
прочитать хоть одну эмоцию сожаления на лице Накахары, однако тот
вспоминал это все с радостью, – что ты еще практикуешь?
- Практиковал, – он зевнул и закинул на гостя руку. – Меня душили, топили, били,

резали, сковывали, таскали за волосы, вышивали…
- Ч-чего? – последнее Дазай не понял.
Чуя опять откинул одеяло, задрал футболку и опустил штаны, слегка оголяя
левую часть бедра и лобок, отчего Осаму немного смутился. Он подлез
посмотреть, что Чуя пытается ему показать, но, когда приблизился, заметил во
впадине очень странный красноватый узор, казалось, что там раньше что-то
было, и на месте этом красовалось несколько красных точек. Было похоже, что
автор пытался изобразить какое-то слово, но сейчас было не разобрать.
- Что это? – он не знал, что испытывать – ужас или интерес.
- Там обычными нитками было вышито слово «кукла», – он спрятал своеобразный

шрам и снова накрылся одеялом. Дазай упал рядом и смотрел в потолок, пытаясь
справиться с негодованием.
- И тебе это нравилось?
- Не знаю, необычные ощущения. Очень больно в таком чувствительном месте.

Пожалуй, это тот раз, который я могу назвать «слишком даже для меня».
Осаму посмотрел на него, а затем снова полез обнимать. Ему было его жалко.
Мало кого ему бывает действительно жалко, но Чуя казался ему чем-то таким
неприкосновенным и нежным. Однако он сам понимал, что, наверное, не был бы
с ним нежен в постели.
- Боюсь спрашивать, что ты любишь больше всего. Можешь не отвечать, – Дазай

слегка засмеялся.
Чуя погладил его по плечу и улыбнулся, а затем шепотом ответил:
- Я обожаю, когда не хватает воздуха.
- М? Когда душат?
- Да, и когда топят.
- Так вот почему ты так долго и спокойно пинал меня в воде. Ты

натренированный!
- Ага, правда я уже год таким не занимаюсь.
- А хочешь? – Осаму провел рукой по его груди и остановился на животе.
- Ну… - Накахара покраснел и смутился. – Вообще-то, да. Только не смей

предлагать свою кандидатуру, я и так знаю, что ты готов на всё!
225/840
Дазай посмеялся.
- Я отвечу так же, как и всегда.
- Как?
- Ты зна-а-аешь, где меня иска-а-а-ать.
Чуя не ответил и лишь сильнее прижал его к себе. Он знал, что Осаму ему не
откажет, и порой в своих влажных снах представлял себя вместе с ним, но эти
мысли надо гнать. Ведь это будут еще более серьезные отношения. Накахара
боялся серьезных отношений, ведь для него этого понятия не существовало.
***
Выходные, как и эта ночь, пролетели очень быстро. Еще вчера Дазай позвонил
директору магазина и предупредил, что идет к врачу. Тот даже сказал, что он
может не приносить справку, потому что уверен в ответственности работника,
который порой пахал сверхурочно. Это порадовало его, ибо мало ли, что ему там
могут написать.
Так что утро казалось таким же безмятежным, как и в выходные, оба спали до
одиннадцати, обнявшись друг с другом и посапывая. Как хорошо во сне, в
котором тебя совершенно не беспокоят мирские заботы. Лично Чуя иногда мог
спать сутками, когда хотелось выкинуть себя из жизни. Такое бывало редко, но
все-таки случалось. Он недавно поймал себя на мысли, что с радостью променял
бы сон на общение с Дазаем и понимал, почему тот в субботу поступил так же.
Вместе они расслаблялись так же, как и во сне, а во сне вместе расслаблялись
еще сильнее.
Поэтому утром расслабленного Накахару опять было не поднять, и Осаму

пришлось будить его. Правда тот только жался к нему и совершенно не изъявлял
желания вставать.
- Чуя, на дворе почти декабрь, а ты всё спишь.
- Что, правда? – он потер глаза и посмотрел в сторону балкона. – Какой нынче

час?
- Одиннадцать утра.
- Ммм… - и он снова свалился на грудь Дазая. – Давай еще поспим.
- Не-е-ет, мы же хотели еще зайти в кафе, – он стал толкать его в плечо, в

надежде, что тот перестанет засыпать.
- Ну с тобой так удобно, а мне еще целую неделю вставать ни свет, ни заря, надо
выспаться сегодня, – он обвил его тело руками и не обращал внимания на
попытки Осаму его разбудить.
- Ты высыпаешься уже три дня, надо знать меру, – он оттолкнул его и поднялся. –
Всё, я иду умываться и больше к тебе не вернусь.
226/840
Накахара раздраженно замычал, с Дазаем было действительно очень удобно,
поэтому отсутствие любимой домашней подушки под боком лишало Чую азарта
спать. А вообще, он боялся, что это последний раз, когда они спят вместе,
поэтому хотел полностью насладиться моментом.
Тем не менее, он всё же поднялся и был не в лучшем расположении духа. Делать

что-либо вообще не хотелось, на него накатила депрессия, страх и стыд перед
предстоящим испытанием, ведь он уже раньше бывал на приеме у Хироцу.
Осаму же было очень хорошо. Он был уверен, что сегодня его жизнь поменяется
в лучшую сторону и что все проблемы решатся. Точнее, они уже начали
решаться, ведь с Чуей он уже может похвастаться тремя днями без увечий и
галлюцинаций. И если в первом случае рекорд – год, то во втором - он его уже
побил. Казалось, не было и дня без Смерти в доме, а сейчас не было дня без
Накахары в его голове, такого настоящего и живого.
Было почти полпервого, когда они пришли в кафе. За завтраком Чуя, как всегда,
рассказывал что-то по работе, отчего Дазая совершенно не тошнило, а тот в
свою очередь угорал с девушки у прилавка.
- «О, Господи-и-и, эти пончики просто капец какие калорийные! - пародировал он

её деланным высоким и наглым голосом, из его уст это было очень смешно,
особенно если проводить параллель с её взглядом на десерты. – А вдруг у меня
случится ожирение лица?! Как мне смотреть в глаза своему парню, если они
будут заплывшими?!»
Чуя же сидел, держался за рот и давился смехом. Эта девушка всё не отходила и
смотрела на витрины.
- «А что, если я стану толстой, как тот рыжий гей у окна? А вдруг я еще и в росте
уменьшусь?! – Накахара перестал смеяться и кинул злобный взгляд на Осаму,
который продолжал смотреть на девушку, что, не сделав выбор, вышла из кафе.
– Нет, нельзя так рисковать, надо уходить отсюда».
- Ты охуел?! – рявкнул Чуя. Угорающий Дазай повернулся и готов был отразить

атаку. – Я, блять, точно когда-нибудь тебя уничтожу.
- Когда-нибудь, но не сейчас, – он послал ему воздушный поцелуй. – Шутки про

тебя делают мой день ярче, солнце.
- Пошел в жопу.
- А ты меня туда пустишь?
- Сука! – Накахара взял ложку и начал дубасить ей Осаму по голове. Каждый

удар сопровождался его типичным в таких ситуациях «Ай!»
- Ну хватит-хватит, я уяснил! На нас люди смотрят!
- Пусть знают, что со мной шутки плохи!
- Я тебя в тюрьму посажу за нанесение тяжких телесных! Ты неадекватный! –

говорил Дазай.
227/840
- Ты только что понял? – он наконец-то остановился. – Если ты не помнишь, то мы
идем к психиатру.
- Помню-помню, но неадекватный тут только ты. Я вот вообще вполне здоровым

себя чувствую.
- Это потому что я на тебя так воздействую, – Чуя осушил стакан с кофе и уже
готов был выдвигаться.
- Да, это точно, с тобой мне не нужны лезвия и галлюцинации.
Накахара улыбнулся и потрепал Дазая по голове. Ему вот тоже не нужно было
говорить с собой, ведь он мог говорить с Осаму. И это было для него так важно –
найти человека, который будет слушать его бредни. Найти человека, способного
понять.
Вскоре они двинулись в сторону метро. Ехать было недолго, и поэтому они не
торопились. Чуя, по обыкновению, курил по дороге, а Дазай останавливался
каждые десять минут, завидев что-либо.
- Ух ты, какой прочный и высокий фонарный столб, Чуя! Ты только…
- Нет, Осаму, вешаться здесь нельзя! – и он уволок его за рукав дальше.
Вообще, он часто шутил на тему самоубийства, почти во всем находя орудие для
лишения себя жизни. Удивительно, но, оказывается, можно убиться даже
ложкой, если ты Дазай.
- Я теперь понимаю, почему столько попыток и все неудачные, – говорил ему

Накахара. – У тебя идиотские идеи и справочник твой идиотский.
- Вот будем у меня, дам тебе почитать! Там дельные вещи пишут!
И шли они так дальше, пока не дошли до метро и не покатались на нем минут
двадцать. В привычку вошло ездить, держась за руки. В это время, в
понедельник довольно мало народу в метро, потому что все уже давно на
работе. Да и сидя было не видно. Однако, даже если и заметно, их это мало
волновало, им нравилось ощущать друг друга, пока есть возможность.
От метро до клиники, где Хироцу работает, было недалеко, минут десять

пешком. Дазай, поглощенный раздумьями, даже не останавливался, разве что
все-таки свистнул у Накахары сигаретку, ибо начинал нервничать. Для него
нервничать по таким пустякам было нехарактерно, однако он понимал, что
сейчас всё это совсем не похоже на пустяки, потому что он видел, как трясется
Чуя и курит шестую сигарету за время их путешествия.
Они поднялись на третий этаж, последний, и нашли кабинет 310, на котором

было написано «Психотерапевт». Накахара подошел к кабинету, постучался и
приоткрыл дверь. Дазай услышал, как мужской довольно старческий голос
сообщил ему, что стоит подождать пять минут. Тот кивнул и закрыл дверь, а
затем уселся рядом с Осаму на лавку.
- У него пациент, – сообщил он и уставился в пол, – просил подождать.
228/840
- Ну что ж, подождем, – Дазай уставился туда же. Интересно, о чем сейчас
думает Чуя? – Ты какой-то грустный.
- Ну, я боюсь, что моя жизнь опять поменяется. Точнее, я в этом уверен, вот
только не знаю в какую сторону.
- А что, разве это нехорошо, что ты начнешь лечение?
- Хорошо, вот только… ах, не важно, потом поговорим. Я сейчас просто не хочу
всё это обсуждать.
- Ладно, – в его голове тоже была каша, поэтому он стал рассматривать всё
вокруг. – О! Лестница на крышу! Интересно, а…
- Как ты еще у меня дома не убился?!
- А там и не надо выдумывать, ты сам хотел утопить меня в ванной, – Дазай

улыбнулся и увидел, что Чую начало отпускать. Мысли о суициде всегда радуют,
как ни странно, их обоих, – да и как можно не попробовать убиться в столь
прекрасном месте, как эта клиника?
- Действительно… как тебя на работу взяли? Там разве не пишут, почему

уволили с прошлой?
- Так я по собственному желанию писал заявление.
- Страшно представить, что ты там написал…
- Ну… - он усмехнулся и пододвинулся ближе к Накахаре. – Я написал, что

увольняюсь с должности преподавателя философии, в связи с потерей смысла
жизни.
Чуя засмеялся, затем, отойдя от внутреннего ора, посмотрел на Осаму.
- Ты просто идиот... – в который раз сказал он ему в лицо.
- Влюблённый идиот, – Дазай приблизился к нему.
- Суицидальный, – продолжил Накахара манящим голосом и тоже сократил

расстояние между их лицами.
- Неадекватный…
- Одержимый…
- Просто больной… - расстояния между ними почти не стало, и Осаму уже был
готов наплевать на всё и вцепиться в чужие сухие губы, однако им помешал
щелчок двери.
Затем из-за неё показался высокий седой доктор, выпроваживая пациентку. У

нее был ужасный бледный вид, казалось, она узнала что-то страшное, но, скорее
всего, она была просто слегка не в себе.
229/840
- Ну что? Кто первый? – Хироцу закурил, ему было все равно, что он находится в
больнице. Кажется, он здесь действительно на особом счету.
- Иди ты, - сказал Чуя.
- Да нет, ты, – решил поспорить Дазай.
- Ну, я-то быстро, скорее всего, тебе меньше меня ждать потом…
- Мне так и так ждать. Так что давай, иди.
- Ну… ты же…
- Так всё! – прервал их спор Рюро, отрывая сигарету ото рта. – Чуя, вперед.
Накахара поднялся, как-то странно улыбнулся Осаму и проследовал в кабинет за

доктором. В кабинете было очень светло и свежо, так как ветер гулял по
помещению, залетая из открытого окна и пробегая по волосам пациента. Он
присел в кресло перед массивным столом и наблюдал, как Рюро что-то чиркает в
тетради, продолжая курить и нарушая уличную свежесть, впрочем, Накахару это
не волновало.
- Итак, - он наконец-то оторвался от писанины и посмотрел на Чую, – как твои

дела?
- Ну, - он даже и не знал, как описать свое нынешнее состояние, – немного

тревожусь.
- За что конкретно?
- За то, что мое поведение может стать ужасным, если уже таким не стало.
Вдруг я поступаю так, как не стоит себя вести?
- А это еще что? – он указал пальцем на перевязанную руку Накахары. – Ты опять

за свои странные увлечения принялся?
- Ну… я… всё хорошо, это так просто… не знаю, как объяснить, – на приеме у
Хироцу он всегда ощущал максимальное чувство стыда.
Особенность лечения нарциссов заключается в том, что психотерапевт ищет

причины возникновения расстройства. Однако это практически невозможно,
потому что ни один нарцисс никогда ее не расскажет из-за стыда, который сразу
же возникает, как только пациент заходит в кабинет. Так и Чуя не мог
рассказать всего, но в данный момент это не имело значения, ведь Рюро знал
причину его болезни.
- Ты так и не позвонил матери? – он потушил сигарету и потянулся за еще одной.

Хироцу любил много курить.
- Нет, я не хочу с ней разговаривать. Мне не о чем с ней говорить.
- Я думаю, что стоит хотя бы просто высказать ей всё, что ты о ней думаешь, – он
предложил сигарету Накахаре, потому что видел, как тот нервничает. Тот
послушно принял. – Понимаешь, из-за этой недосказанности у тебя всегда будет
230/840
возникать это странное чувство того, что ты где-то, чего-то не сделал. Позвони
ей, назначь встречу.
- Назначить встречу?! – он затянулся. Чую всего трясло от одной мысли о матери.

– Ты понимаешь, Рюро, что она за семь лет позвонила мне два раза! Два. Раза. Я
могу вообще после этого считать её матерью? Как я могу ей позвонить, как ты
представляешь эту картину?!
- Хорошо, мы можем попросить Мори…
- Нет-нет-нет! Не надо его ни о чем просить, мне и так стыдно, что он возится со
мной всю жизнь! Мне нахер не надо, чтобы в двадцать пять лет кто-то еще
решал мои проблемы!
- Но ведь ты не можешь решить их самостоятельно…
- Я всё могу! – он сорвался на крик, в его голосе была настоящая ярость, однако
он сразу понял, как сейчас неподобающе себя повел. – Извини…
- Ничего, - доктор принялся делать записи на новой странице в своей записной

книжке.
- Я… - он не знал, как сформулировать свои мысли и лишь затянулся сигаретой.
- Выпишу всё необходимое, и через два дня, думаю, доставят тебе прямо на
квартиру. И все-таки поговори с Мори о больничном, потому что дозировку я
выпишу приличную. Ты себя запустил.
- Хорошо…
Хироцу закончил записывать, затянулся крайний раз, потушил сигарету и

посмотрел на Накахару.
- С людьми ты также не общаешься?
- Ну почему, общаюсь редко. Да и не хочу я других нагружать своими

проблемами и собой в общем.
- Вот поэтому от малейших эмоциональных давлений ты превращаешься в

нарцисса. Тебе нужно заводить больше друзей, общаться, найти кого-нибудь с
устойчивой психикой, а не человека с бредовыми идеями, чтобы было легче
растоптать в случае обострения. Как давно вы встречаетесь?
- Что?! Мы не… - пациент еле удержал окурок в руках, потому что не ожидал
такой проницательности от Рюро.
- Чуя, я знаю, что гомосексуальные наклонности – не отклонение. Я знаю, что в

тебе эти наклонности есть, и не осуждаю, просто хочу знать, как далеко зашли
ваши отношения?
- Они зашли далеко в тупик, – Накахара уже не курил, а просто держал

истлевший окурок в руках. Ему так, как будто было комфортнее.
- Та-а-ак? - он облокотился на стол, весь во внимании.
231/840
- Что? – он всё же протрезвел и выкинул окурок в пепельницу. – Я пытаюсь не
подпускать его к себе близко, но это невозможно с его подкатами и моей
неспособностью контролировать собственные эмоции! Поэтому, как бы я этого
не хотел, отношения все равно двигаются вперед, а не останавливаются. Мне
хочется поддерживать с ним общение, и я не хочу вредить ему, однако понимаю,
что сейчас, скорее всего, я и начну рушить ему жизнь. Как же сложно защищать
других от себя…
- Ну, у тебя есть только один выход.
- Какой?
- Расстаться сейчас, когда не стало слишком поздно.
- Мне кажется, уже стало слишком поздно…
- А вот это я сам узнаю сейчас. Так что давай, иди в коридорчик и зови своего
друга.
- Хорошо… - и Чуя наконец-то поднялся. Ноги его почти не держали.
У меня почти для каждой части существует своя песня...

Можно ли это считать сонгфиком? ><
232/840
Глава 17. Обещание.
Дазай сидел в коридоре и пытался уловить хоть какие-то звуки за

дверью, однако он слышал только тишину и неразборчивые словосочетания,
явно исходившие от Чуи. Он был чем-то недоволен и говорил громко. Позже
Осаму даже смог разобрать целую фразу: «Я всё могу!»
Звукоизоляция была очень хорошая, и он не представлял, как же на самом деле

громко это выкрикнул Накахара. Ему сейчас стало страшно, он не знал и не
догадывался, каким тот выйдет из этого кабинета. Ему очень хотелось знать всё,
что они там обсуждают.
Но вот, спустя несколько минут, дверь отворилась, и из нее показался

прокуренный, бледный и очень опечаленный Чуя. Его лицо выражало полное
недовольство, усталость и невладение ситуацией.
- Что случилось? – Осаму знал, что этого лучше не спрашивать, но не мог не

спросить.
- Не важно… - Накахара уселся напротив кабинета, в полной апатии, и снова

принялся разглядывать плитку. – Иди, он тебя ждет.
Дазай не стал больше ничего говорить и молча зашел в кабинет психиатра. Рюро
снова что-то писал, но как увидел пациента, сразу же перестал.
- Здравствуй-здравствуй, Осаму, верно? – он улыбнулся ему, знакомясь. – Меня

зовут Рюро Хироцу, но ты, наверное, знаешь.
- Да, - он не мог отойти от увиденного и услышанного. Образ такого

подавленного Накахары мелькал перед его глазами.
- Так, значит, галлюцинации… Давно?
- Почти десять лет, – парень говорил это наотмашь, его сейчас мало волновало
свое собственное здоровье, он хотел расспросить доктора о Чуе, – почти каждый
день. Разве что последние три дня не было. Это рекорд.
- И что же изменилось за эти три дня?
- Меня не было дома, я ночевал у Чуи.
- А мне он сказал, что у вас ничего серьезного…
- Что?! Вы знаете что?..
- Да не волнуйся, всё нормально. Меня сейчас конкретно волнуешь ты. Расскажи,

почему ты так хочешь лишить себя жизни?
- Ну… - у Осаму было слишком много причин. – Во-первых, в этом мире меня
ничего не держит, я не вижу смысла в этой жизни. Во-вторых, все люди рядом со
мной умирают. Я знаю, да, это похоже на бред, но ведь это правда происходит.
В-третьих, я себе противен.
233/840
- Хм… ну если с первыми двумя все ясно, то последнее хотелось бы знать
подробнее.
- Я очень жестокий человек. До двадцати двух лет мне была неизвестна

жалость, милосердие, любовь. Я просто причинял боль другим, разрушал эго
человека, порой даже убивал в них личность. Всё это я делал, потому что не
отдавал себе отчет о своих действиях, мне было плевать на всех.
- Но сейчас ты не такой? Что поменялось?
- Я потерял родителей и всех, кто мне был дорог. Знаете, я не замечал насколько
мне дороги близкие люди, всегда считал их какой-то неважной, неотъемной
частью своей жизни. Но потом осознал. Имея – не ценим, потерявши – плачем.
Так всё и случилось, и я решил, что это моя кара за все избиения,
издевательства, угрозы с моей стороны, расплата за всё содеянное. Мне так
страшно, ведь я продолжаю терять людей.
- Я хорошо понимаю, что ты чувствуешь. Когда свершаются такие случайности –

это страшно.
- Нет-нет-нет, понимаете, доктор, я не верю в случайности. Поэтому я знаю, что

всё это просто насмешка судьбы. Это слишком серьезные вещи.
- Дазай, успокойся. Да, такое случается. В мире всё непостоянно, и с кем-то

происходят ужасные вещи. Сейчас это случилось с тобой. Я думаю, что ты
неплохой человек, и ты должен осознать это. Если ты перестанешь испытывать к
себе отвращение, если увидишь в себе прекрасное, поймешь, как ты изменился.
Тогда всё в твоей жизни преобразуется, и ты осознаешь, что всё не так плохо. В
Японии каждый день умирают сотни человек, так уж вышло, что среди них
оказались твои близкие. Некоторые теряют не только людей, но и всё, что у них
было. Не дай судьбе, раз ты в неё так веришь, сыграть с тобой злую шутку.
Осаму улыбнулся. А ведь он прав, Дазай совершенно другой человек, сейчас в

его жизни всё иначе. Судьба наказала его за дурное прошлое, и, наверное,
теперь он готов вступить в новый этап. Этап построения своего собственного
счастья.
- А что мне делать с галлюцинациями? Они слышимые и видимые, боюсь, что

скоро станут осязаемыми.
- Выпишу лекарства и всё. Можешь попытаться прогнать их, хотя, лучше не

обращать внимания, пытаться осознать, что этого на самом деле не существует.
- А что, если в этом я тоже не уверен…
- Осаму, ты же взрослый человек, адекватный. Не накручивай себя, и всё будет

хорошо.
Он кивнул ему и уставился в стол. Хироцу принялся что-то записывать, кажется,

названия лекарств.
- Напиши свой адрес, чтобы я выслал туда лекарства, – он протянул ему блокнот,
и Дазай, приняв ручку, записал ему адрес.
234/840
- Надеюсь, работа не слишком сложная у тебя? А то от лекарств может быть не
очень хорошо.
- Нет, я работаю в книжном, – он закончил записывать и протянул ручку с

блокнотом обратно.
- Хорошо, а теперь поговорим о Чуе.
- Ох, вы знаете, я тоже хотел это обсудить, - Осаму был очень заинтересован,
ведь именно поэтому он сюда и явился.
- Он обречен.
Взгляд Дазая сменился на полное непонимание, внутри всё сжалось, однако он

не до конца понял смысла слов доктора.
- В смысле, обречен? – по коже пробежали мурашки. – Вы посадите его в

психушку?!
Хироцу засмеялся и отложил блокнот в сторону. Похоже, настало время

серьезных разговоров.
- Нет, просто его болезнь опять прогрессирует, и теперь он должен будет

повторить курс лечения. Это поможет, но неизвестно насколько, и неизвестно,
как скоро он станет адекватным.
- Чем я могу ему помочь?
- Осаму, понимаешь, у Чуи очень необычная и довольно редкая болезнь…
- Я знаю, что он нарцисс, но не знаю, чего в этом такого страшного. Это же не

шизофрения какая…
Рюро был немного удивлен, и его седые брови поползли на лоб.
- Он, что, сказал тебе?
- Нет, я случайно увидел справку. Но я не понимаю, почему он хочет ограничить

общение?
Хироцу снова потянулся за сигаретами. Эти разговоры начинали его утомлять,

ведь сам Огай Мори так просил за Накахару, что тому и самому было его жаль.
- Понимаешь, Дазай, люди с НРЛ не такие как все. Я думаю, это ты уже понял, –
он затянулся, а затем предложил и Осаму сигарету. Тот осознал, что разговор
будет тяжелым, и можно закурить, несмотря на нежелание развивать в себе эту
привычку. – Так вот, Чуя не самый худший случай, однако довольно тяжелый. У
него было сложное и неправильное детство, и справиться с этими
воспоминаниями и недостатком любви он не может до сих пор.
- Так я как раз и хочу это компенсировать!
- Дазай, ты имеешь суицидальные наклонности. Я просто не могу позволить тебе

с ним общаться и свести в могилу.
235/840
Осаму будто окатили кипятком, а потом ледяной водой, вбили в стену, сломали
шею, и будто полки в его шкафу-теле сломались и посыпались вниз вместе со
всеми воспоминаниями о Накахаре.
- Почему? – он спрашивал тихо, одними губами.
- Что ты знаешь о нарциссах?
- То, что они очень любят себя.
- Это верно, Чуя всегда ставит на первое место свои интересы. Это первое,
почему вам будет сложно. Во-вторых, есть в этой болезни такое свойство,
называется «синдром Дон Жуана», – он сделал паузу, чтобы затянуться и
надеялся что-либо услышать от Дазая, однако тот молчал и слушал. – Он очень
быстро теряет интерес к своей второй половинке, но вместо того, чтобы бросить
её, как ни в чем не бывало, предпочитает ломать.
- Ломать?
- Да, он будет причинять тебе душевную боль, такую, какую ты не способен

терпеть. Не сказать, что он получает от этого кайф, ученым до сих пор
неизвестно, что побуждает нарциссов поступать именно так. Я бы мог закрыть
на это глаза, однако, несмотря на то, что он будет принимать лекарства, я не
могу рисковать твоим психическим здоровьем, весьма неустойчивым. Поэтому
прошу тебя по-хорошему, расстанься с ним сейчас.
Осаму курил и еле сдерживал крик. Ему не хотелось расставаться с Чуей, он не

верил, что это милое рыжее существо может его сломать.
- Но он ведь почти здоров.
- Нет, Дазай, у него прогрессивная стадия. Скажи мне, кстати, сколько раз он
тебя избивал?
- Что?! Откуда вы знаете?
- Потому что это на него похоже. А еще он ненавидит шутки в свою сторону, как
любой нарцисс, и воспринимает их намного ближе к сердцу, чем обычные люди.
Он может с точностью помнить время, место и обстоятельства, при которых кто-
то решил над ним пошутить, потому что этот стыд останется с ним навсегда.
- Серьезно?! Боже… вот почему он мне не сказал о своей болезни раньше?! Я же

всё время шучу про его рост.
- Ну, поздравляю, скорее всего, он тебя скоро начнет морально уничтожать.
- Я не верю в это.
- Я знаю, что в это трудно поверить. Однако тебе решать, стоит ли рисковать
своей жизнью и эмоциональной стабильностью ради него. Я хорошо знаю Чую,
он хороший человек и хороший друг, однако его девушку Мори привел ко мне
худую, дрожащую и всё время повторяющую, какое он чудовище. С ней он
обошелся очень жестоко, практически убив в ней любовь к себе, опозорив перед
236/840
друзьями, растоптанную. С тобой станет тоже самое.
- Но он помогает мне! Рядом с ним я не хочу резать себя и не вижу

галлюцинаций!
- Да, это хорошо, но если ты найдешь кого-то другого, то все будет абсолютно
так же. Незаменимых людей нет.
- Но мне нравится Чуя, мне никто так не нравился! Я уже не представляю жизни
без него! Без него моя жизнь снова будет серой.
- Так найди себе друзей. Я думаю, у тебя проблем с общением не возникнет, в

отличии от Накахары, которому это правда трудно дается. Конечно, тебе
решать, как поступить, но я рассказал тебе о самом безопасном способе.
Вероятность, что Чуя не начнет рушить тебя до того, как лекарства станут
действовать, очень невелика. Думаю, это всё.
Дазай потушил сигарету и поднялся.
- Спасибо вам.
- Не за что, Осаму. Думаю, мы еще свяжемся.
- Хорошо, – и он вышел из кабинета.
Перед дверью сидел всё такой же Накахара, сгорбившийся и пилящий голубыми

глазами пол. В голове не укладывалось, как он может разрушить чью-то жизнь,
казалось, его собственная сейчас рушится в очередной раз. Все стены наконец-
то сломались, и он сидел на этой больничной скамейке среди обломков былой
психики из разбитых чувств. В голове его была пустота, кромешная и черная,
впереди неизвестность, однако с ней он привык мириться.
Сейчас он подумал, что, может лет десять, и он сам решится убить себя, ведь
неполноценный человек очень слаб перед этой тяжестью жизни и не способен
нести этот груз слишком долго. За эти десять лет мало что изменится, ведь
ничего и не поменялось за семь. Он снова бросает любимого человека и снова
признает в себе нарцисса. Наверное, это его судьба – быть такой мелкой серой
личностью, гадкой, сотворившей ужасные вещи с людьми, которые этого не
заслужили.
И почему так сложно быть таким, как все? Просто завести семью, радоваться
жизни. Но Чуя никогда не хотел семью, он не знал, что это такое. Так же, как и
плохо понимал, что такое серьезные отношения и любимая работа. В этой жизни
всё было ему противно и ненавистно, кроме него самого и Дазая. Как же Осаму
был идеален, жаль, что он может не увидеть в нем эту красоту уже спустя
полгода, ведь начнет находить изъяны, абсолютно бредовые. Ему может не
понравиться его ухмылка, его фигура, оттенок радужки глаза. Всё это может
послужить причиной для того, чтобы избавиться от него. А избавляется Чуя
только одним способом.
Сейчас он впервые в жизни попробует расстаться, как нормальный человек –

просто поговорив. Вот только как сказать это Дазаю?
Осаму молча сел рядом с ним, откинув голову на стену и обратив взор на
237/840
Накахару из-под слегка прикрытых глаз.
- Ну что? – Чуя решил начать первым. Голос его был осипшим и было слышно, что
каждое слово дается с трудом. – Что он тебе сказал?
- Что мне нужно перестать себя накручивать, найти друзей и... – он сглотнул. –
Расстаться с тобой.
Накахара запустил свои руки в волосы сдвигая шляпу назад, а затем поймал её и
надвинул на лицо, он не хотел, чтобы Дазай видел его эмоции.
- Мне он сказал то же самое.
Осаму пододвинулся к Чуе, он хотел понять, что тот сейчас чувствует, хотя и так
было ясно, как ему паршиво.
- И что ты думаешь по этому поводу?
Тот вернул шляпу обратно на голову и посмотрел в глаза Дазаю. Он смотрел так,
будто видит его последний раз. Возможно, так оно и есть.
- Я так не хочу этого, – в голосе слышалась дрожь и горечь, как от слез, – но я не

прощу себя, если сделаю тебе больно.
- Ты уже делаешь мне больно.
- Нет, это всё херня. Прости меня, прости! Не надо было это начинать! Это всё я
виноват! Я виноват в том, что ты в меня влюбился, я позволил себя любить, и я
позволил себе любить тебя! – он отвернулся и закрыл лицо руками. Стены
сломались, теперь начинает разрушаться Чуя.
Осаму закинул свою руку ему на плечи и обнял, прижимая к груди. Он знал, что
сейчас нельзя этого делать, но так хотелось обнять его.
- Тебе не за что просить прощения. Ты так помог мне, показал, что я еще могу
быть человеком и могу продолжать жить. Показал мир без галлюцинаций и без
самоубийства. Я никогда этого не забуду и никогда не забуду тебя, – он
почувствовал, что его глаза тоже начинают слезиться. – Мне впервые в жизни
приходится заботиться о себе. Почему мне это так не нравится? Кажется, всё
создано в этом мире, чтобы приносить мне вред. И всё это такое прекрасное и
притягательное, как ты, Чуя.
- Я не знаю, - он уткнулся лицом в его плечо и тоже обнял. – Я не хочу приносить

тебе вред, но для этого мне надо избавиться от себя. Сейчас мне кажется, что
двойное самоубийство – это выход.
- А мне сейчас кажется, что нет. Я тогда буду чувствовать, что убил не себя, а
тебя, Чуя, и мне от этого очень плохо. Я не хочу убивать тебя, я хочу, чтобы ты
радовался жизни и ощущал такое же счастье, как и я эти два дня вместе с тобой.
Этакая, демо-версия отношений. Отношений, что мы не можем себе позволить.
Это я должен просить прощения за то, что начал всё это. Теперь грустно нам
обоим.
Их объятия стали еще крепче. Не хотелось отпускать друг друга, ведь тогда это
238/840
будет конец. Казалось, они даже не начинали отношения, однако, каким-то
образом, их уже заканчивают. Так, пожалуй, лучше, наверное.
- Спасибо тебе, скумбрия, – он улыбнулся. Всё это казалось каким-то хорошим

фильмом, но с плохой концовкой.
- Это вам спасибо, доктор Накахара, буду советовать вас всем моим друзьям.
- Обещай, что не убьешься.
- Обещаю, – сказал он ему шепотом.
И они разомкнули объятия.
***
6 лет назад.
Мизуки сидела завернувшись в футон и тряслась от каждого звука и вибрации,

исходившего от телефона. Она знала, кто звонит ей уже десятый раз и не хотела
брать, она боялась этого. За окном была темнота, маленький дом её бабушки
служил убежищем от внешнего мира, ставшего таким страшным. Её уже не
волновало, что она сейчас уехала, не предупредив деканат мед университета, её
не волновало, что скажут родители, что скажут её друзья, если их можно
назвать такими. Сейчас её не волновала дальнейшая жизнь, она просто уже
третьи сутки сидела в комнате и отказывалась от еды.
Всё, что было за территорией этой комнаты, было местом, где её могут заметить,
всё, что было снаружи этого дома, было потенциально опасным. Ей вообще
казалось, что единственный выход – это переехать на другой остров, а лучше
вообще в другую страну, ибо только там её не сможет достать Чуя.
Именно он сейчас звонил ей уже двенадцатый раз, а она не решалась ответить.

Цуджимура знает, что если она поднимет трубку, то ей, скорее всего, придется
покинуть эти стены, по своей или чужой воле.
Она не могла врать ему, что уехала из Токио в Сайтаму. Мизуки знает, что Чую
практически невозможно обмануть, человек способный на это должен быть или
таким же отбитым, как Накахара, или просто гением. В какой-то степени, и сам
Чуя казался для неё гением. Такой прекрасный, элегантный во всем,
внимательный, но такой жестокий, хладнокровный, лишенный возможности
сочувствовать.
Для него все эти отношения - игра, для нее – реальная жизнь. «Почему он просто
не оставит меня в покое?!» - думала она, сквозь слезы смотря на телефон, где
экран информировал о вызове, который она снова пропустит.
Спустя еще двадцать минут, вызовы прекратились. В результате Накахара

позвонил двадцать три раза, и Мизуки смогла найти в себе силы, чтобы не
ответить. Однако ужасы не закончились, ведь вскоре экран снова замигал, на
этот раз информируя о входящем сообщении.
239/840
Ей было страшно даже читать, ведь она может купиться на его уловки, однако
ей было интересно, что он напишет.
Чуя: «Где ты?»
Она ожидала, что он напишет что-то более эмоциональное, однако Накахара был
краток. К счастью или сожалению, Цуджимура не могла ответить. Если она
скажет, то может случиться ужасное, и эти стены перестанут быть её
крепостью.
Чуя: «Нам нужно поговорить».
После этого из её глаз начали стекать слезы. Она хотела с ним расстаться и не
хотела одновременно. Он был для неё настоящим демоном, но её демоном, хоть
и понимала, что у Чуи давно не осталось к ней чувств. Он просто хочет, чтобы
она страдала. Зачем? Как же ей хотелось знать ответ на этот вопрос.
Прошло полчаса, было десять вечера, Мизуки не могла сомкнуть глаз. Комната
была темной, и даже телефон не освещал её периодическими уведомлениями от
Накахары. Она даже не могла предположить, что он может сейчас чувствовать.
Злость? Печаль? Может, все-таки какую-то любовь? Это вряд ли…
Однако вскоре телефон снова завибрировал, и снова звонок исходил от того же

абонента. Цуджимура знала, что Чуя настойчивый и может звонить ей всю ночь.
Придется ответить.
Дрожащими руками она еле-еле смогла принять вызов. Если бы она случайно его
отклонила, то по приезде обратно в Токио, получила бы еще больше боли.
- Да? – сдерживая плач, ответила Цуджимура.
- Вечера, Мизуки, – голос Чуи был довольно веселым, отчего он показался ей

маньяком. Хотя она понимала, что оно так и есть.
- Привет, Чуя.
- Ну и где тебя, тупую шлюху, носит уже третьи сутки? Я, блять, заебался искать
тебя. Ты, мразь, думаешь, что сможешь от меня сбежать?
Она молчала, ведь Накахара был прав. Ей действительно хотелось думать, что
она может убежать от него.
- Где ты?
Снова молчание.
- Отвечай, сука!
Она сглотнула, ведь от накатывающих снова слез в горле образовался комок.
- В Сайтаме, – голос её был еще тише, говорить было практически невозможно.
- И что, позволь поинтересоваться, ты забыла в Сайтаме, Мизуки?
240/840
- Я навещаю бабушку.
- Ты, тупая завравшаяся блядь! Нихуя ты, пизда, её не навещаешь! У тебя учеба,
а ты шляешься хер знает где, пытаясь спрятаться от меня! Но ты от меня не
спрячешься и не убежишь… я сейчас же еду к тебе.
- Чуя, не надо, пожалуйста… - слезы лились рекой, и она уже не могла

сдерживаться.
- Я приеду и отымею тебя на пороге при твоей же бабушке, пусть знает, какая ты
бесхребетная шлюха.
- Нет! Нет! – она кричала, Мизуки разрывали эмоции. – Нет, Чуя! Я приеду! Я
приеду сама! Пожалуйста, только не приезжай сюда!
- Чтобы через два дня ты стояла на коленях у меня на пороге, тебе всё ясно?
- Да…
- Что еще надо сказать?
- Я люблю тебя, Чуя.
- Умница, спокойной ночи, сука. Пусть тебе приснится, как я буду метать ножи,
пытаясь попасть в яблоко на твоей голове. Помнишь, как я метал в тебя ножи?
- Помню…
- Прекрасное чувство, не так ли?
Она молчала.
- Не так ли, Мизуки? Тебе нравятся мои игры?
- Да, очень…
- Я рад. Отдыхай, скоро тебе придется тратить много сил на то, чтобы
отработать свое плохое поведение.
И он повесил трубку, не дождавшись от неё ответа.
Как же ей было страшно, она снова совершила глупость. Не надо было отвечать.
С другой стороны, ответь она позже, могло бы быть и хуже. Кто знает, чтобы он
тогда с ней сделал?
Сейчас же ей надо было хорошенько выспаться и сесть на первый же поезд до

Токио. Чем быстрее она доедет, тем больше вероятность того, что она сможет
вернуться к прежней жизни. Хотя после всего пережитого, это просто
невозможно.
К счастью, она довольно многое знала о Накахаре и знала, что у него есть
наставник, работающий хирургом в центре кардиохирургии. Она слышала от Чуи,
что это золотой человек, оплачивающий ему учебу и помогающий во всем.
Цуджимура отчаялась, она не знала, кто может ей помочь, и Огай Мори был
241/840
единственной возможной кандидатурой, способной повлиять на него.
И пусть она ничего о нем не знала, у Мизуки просто не было другого выхода.
Если она не доберется до человека, способного усмирить Чую, то дорога ей
только на тот свет.
Она совсем не заметила, как наступило утро. Ночи перед важным событием
всегда такие короткие, к тому же еще и проворочаешься два часа в раздумьях.
Так было и в этот раз, однако девушка нашла в себе силы встать и подойти к
зеркалу. Боги, как она изменилась…
Её волосы цвета морской волны совсем потеряли контраст и стали какими-то

серыми, карие глаза потемнели, и в них уже не было прежнего блеска. Про
синяки, худобу и бледность ей говорили все, но что она может сделать? Она
бессильна перед этим ужасным человеком, сотворившим с ней такое.
Она ничего не сказала бабушке и уехала. Ей было все равно, что она скажет,
сейчас всё в жизни Цуджимуры шло наперекосяк. Еще немного, и она потеряет
смысл бороться, однако еще есть в ней силы, еще есть воля к лучшему. Как
жаль, что этого всего так мало и что ей не хватает сил сказать Накахаре, как она
его ненавидит.
Вот только и любила она его так же.
Она знала адрес больницы, потому что когда-то проходила там практику, и ей
было известно лицо Огая Мори. Мизуки даже слышала, что он собирается
руководить клиникой где-то в Канагаве, но её это мало интересовало. Сейчас ей
важно просто найти этого человека.
Это оказалось проще, чем она думала. Прибыв только вечером, она как раз
застала конец смены и обнаружила человека, так похожего на гениального
хирурга. Не задумываясь, она подбежала к нему.
- И-извините! – Мизуки вся тряслась, она даже не знала с чего начать. – Мне
нужно поговорить с вами.
- Здравствуйте, извините, но для этого существует запись…
- Это по поводу Чуи!
Лицо Мори сразу поменялось, он понял, что подопечный снова что-то натворил. И
почему ему не сидится на жопе ровно?
- Что с ним на этот раз не так?
- Дело в том, что мы с ним уже год как встречаемся и…
- Пойдем в машину, поговорим в кафе.
Она даже не стала спорить, этот разговор предвещал быть долгим, и Огай был
готов отложить все свои дела. Он знал, что сейчас на кону висит жизнь девушки
и не мог позволить ей оборваться не только исходя из своей врачебной этики, но
и как человек.
242/840
- Мизуки, да? – он заказал им кофе. – Он рассказывал о вас, но как-то украдкой.
Всё очень плохо, раз вы решили явиться ко мне?
- Наверное, да. Понимаете, Мори-сан, Чуя делает ужасные вещи, – на её глазах

снова начали проступать слезы. – Я боюсь его! Он ломает меня! Он делает мне
больно, рушит всю мою жизнь, мою репутацию! Я не могу смотреть в глаза
однокурсникам, потому что он сделал компрометирующие фотографии со мной и
выложил в сеть! Еще он постоянно заставляет меня говорить, как я его люблю! А
я в этом и не уверена. Я не знаю, почему не могу отказать ему, почему не могу
развернуться. Я боюсь, что он придет и оттащит за волосы, впечатает в стену и
снова будет приговаривать, какая я дрянь и что я должна любить его. Как можно
любить его, Мори-сан? Как можно вообще любить это чудовище?!
Огай сидел, пил кофе и слушал рассказы Цуджимуры. Он понимал, что она
испытывает и хотел ей помочь. А еще он понял, что Накахара не принимает
выписанные ему таблетки.
- Понимаешь, Мизуки-чан, Чуе уже как год диагностировали нарциссическое

расстройство личности. Ты знаешь об этой болезни?
- Нет, практически ничего не знаю.
- Дело в том, что он тебя не любит, но в силу заболевания не может нормально

расстаться, поэтому решил избавиться другим способом.
Девушка побледнела, и её зрачки будто сузились.
- Он… хочет у-убить меня?! – ужас отразился на её лице.
- Не знаю, чего он хочет, но то, что вполне способен довести до самоубийства –

да. Прошлая его девушка продержалась четыре года. Тогда болезнь не была
такой прогрессивной, как сейчас, однако расставание повлияло на её развитие.
Сейчас у Чуи очень тяжелая стадия, и он, похоже, не пьет таблетки, раз тебе так
плохо. Думаю, я поговорю с ним.
- Поговорить? Да его надо в психушку сажать! Он сломал мне жизнь! – она

впервые смогла перебороть себя и сказать о нем плохо.
- Мизуки, я оплачу тебе лечение у психотерапевта и попрошу перевести в другой

университет, подальше от Чуи.
- Но, мне неудобно… как-то…
- Не волнуйся, это будут те деньги, что я откладываю на учебу Накахары. Теперь

пусть как хочет, так и зарабатывает. Доигрался.
- Он ведь не отстанет от меня.
- Я поговорю с ним. Он не только от тебя отстанет, он еще и получит хорошего

леща.
***
243/840
Чуя был не просто зол, он был в ярости, ведь у него не только отобрали любимую
игрушку, но и заставили полностью менять свою жизнь.
- От тебя требовалось просто пить лекарства! – Мори редко повышал на него

голос, но терпеть в данной ситуации было невозможно, он держал его за
короткие рыжие волосы, оттягивая к стене и заглядывая в яростные голубые
глаза.
- Я не могу их пить! Мне становится плохо, ты понимаешь?! Как я могу учиться,

если…
- Так вот ты не будешь учиться! – он опустил его, и Накахара смог расслабиться.
- Чего?
- Деньги с твоей учебы пойдут на реабилитацию Цуджимуры.
- Чего?! Мори, ты в своем уме?! Тратить деньги на эту курицу?!
- Кем бы она не была, и что бы не сделала, она не заслужила такого обращения.

Ты довел её до настоящей депрессии, сломал человеку жизнь. А мы ведь
договаривались, что ты не будешь ни с кем общаться, пока лекарства не станут
действовать.
- Я что теперь, виноват, что она в меня влюбилась?
- Надо было её остановить, на крайний случай сказать, что ты псих и что с тобой
по-хорошему нельзя. Пока ты не исправишься и не начнешь пить лекарства, не
жди от меня поддержки. Мне плевать, как ты будешь учиться и будешь ли
учиться вообще, главное не ломай людям жизни.
- А то что, посадишь меня в психушку? – на лице Чуи отразилась злобная

усмешка.
- Или в тюрьму… ты угрожал человеку? Угрожал. Тяжкие телесные? Есть.

Сломанная психика? Есть. К тому же она говорила о каких-то фотографиях,
которые ты без её позволения выложил в сеть. Это тоже наказуемо. У меня есть
причины тебя посадить и, как видишь, не одна, – он вздохнул, не мог поверить,
что его подопечный способен быть таким. – Я ведь о тебе заботился, а ты вот как
отплатил. Думаешь, мне приятно всё это? Думаешь, мне весело? Ничего
подобного, мне обидно, что ты так со мной обошелся, что ты способен на такое!
- Я ведь конкретно тебе ничего не сделал!
- Ты позоришь меня, Чуя, своими выходками. Как тебе еще не стыдно?
Тут Чуя как по команде покрылся краской. Он осознал, что сделал. Он подвел
Мори, человека, который выкладывался ради него.
- Потому что я правда чудовище… - он сполз по стенке и ухватился руками за

шляпу, пытаясь отвести красное лицо. – Я не способен быть нормальным!
- Любое чудовище может стать человеком, Чуя. Не подведи Дарвина и докажи,

что ты на это способен. Эволюционируй, а не деградируй. Прекрати быть такой
244/840
размазней и уродом, найди работу получше и начни уже пить лекарства. Хироцу
сказал, что к побочкам быстро привыкают.
- Я не могу привыкнуть к этой ебучей жизни, Огай! Не могу! Господи… - он

потянулся в карман за сигаретами. – Как я заебался, - затем он закурил и
посмотрел на Мори измученным взглядом, – убей меня.
Огай присел рядом и достал из кармана его куртки сигареты. Он взял одну и
тоже закурил. Ему было тоже херово от всего происходящего. Мори даже не
догадывался о том, на что Накахара способен в своем безумии.
- Я слишком много денег в тебя вложил, чтобы убивать. К тому же, - он потрепал
его по шляпе, – должен же я на ком-то ставить эксперименты для докторской
диссертации.
- Чего? – на его лице возникло недоумение. – Так ты меня для экспериментов

выращивал?!
Огай засмеялся.
- Нет, конечно. Ты просто хороший малый, который натерпелся много дерьма. Я

знаю, что ты заслуживаешь быть человеком, поэтому будь им, а не жалким
подобием своего отчима.
- Не сравнивай меня с этим уродом!
- Буду сравнивать, пока не перестанешь быть им. Я знаю, что ты другой, что ты
ответственный и талантливый. Помни, что ты можешь всё, Чуя. Для человека нет
ничего невозможного, ты вылечишься и будешь лечить других.
- А что, если я не хочу всего этого. Мне сейчас кажется, что самый верный способ
– это сдохнуть.
- Тебе всего девятнадцать, а ты уже собрался на тот свет? Слушай, Накахара,

это как-то очень рано, ты ведь и жизни не видел. А это очень интересный
сериал.
- Мне хватило первого сезона, чтобы удостовериться в его дерьмовости.
- Знаешь, порой дальше только лучше. Думаю, ты в этом убедишься. Обещай

мне, что посмотришь дальше?
Чуя потушил сигарету и уставился в пол. Ему сейчас было сложно что-либо
обещать, но он знал, что в результате все равно придет к такому же выводу, что
и Мори.
- Обещаю, – сказал он ему, уже глядя в глаза с полной уверенностью.
После этого случая Мизуки записали к Хироцу. Она проходила у него лечение в
течении года, лечившись от депрессии. К счастью, она смогла
реабилитироваться и, как и хотела, переехала на Кюсю в Кагосиму.
Спустя два года, Чуя позвонил ей. Он тогда уже чувствовал себя нормально и
попросил прощения за всё, что сделал. Ему стало искренне жаль её. Накахара не
245/840
представлял, как ей до сих пор может быть тяжело. Тогда у него и самого всё
было не очень гладко, не ясно от болезни или от личной глупости, которой всё
равно не убавилось.
Но он решил позвонить ей, чтобы понять, каково быть на её месте, осознать всю
боль, которую он так незаслуженно ей причинил. И, наверное, это был
единственный раз, когда Чуя смог посочувствовать кому-либо по-настоящему.
Ведь вскоре он сам стал чужой игрушкой.
246/840
Забытое.
- Анго-о-о-о!
Дазай шел по темному школьному коридору и стучал по двери каждой

встречающейся ему аудитории, ведь в какой-то из них сидит Анго Сакагучи -
человек, который так боялся выдать свое присутствие.
- Где ты? Мне надоело играть в прятки! – он продолжал звать его, однако уже
догадывался, где тот может быть. – Ты все равно от меня не скроешься…
Но его размышления были прерваны грохотом открывшейся двери, из которой

выскочила его жертва, убегая в противоположную сторону направления Осаму.
Тот дернулся и рванул за ним. Дазай бегал быстрее нетренированного и хилого
Анго, поэтому легко сокращал между ними расстояние.
Сакагучи, однако бежал изо всех сил. Его трясло, он по-настоящему ощущал
страх перед этим страшным человеком, который довел его до крайности.
Почему именно он? Почему именно сейчас, когда все ученики уже покинули
стены школы, и по нелепой случайности Дазай умудрился его задержать после
занятий в клубах? Сакагучи знал, что не стоило оставаться в школе надолго, но
почему-то поступил иначе. Снова его слабость.
Тем не менее, Осаму уже догонял его. Заметив это, Анго ускорился и завернул за
угол коридора, убегая в сторону лестниц, дабы иметь возможность покинуть
стены школы. Но как бы он не старался, его преследователь действительно был
быстрее, и жертва не имела ни единого шанса на спасение.
- Стоять! – прокричал ему Дазай, будучи совсем близко, и, когда тот уже
приблизился к лестнице и шагнул на ступеньки, чужие руки толкнули его в
спину, и Сакагучи полетел вниз, падая и впечатываясь лицом в кафель.
По его спине прошелся град из боли от ступенек, по которым он прокатился,

сумев более-менее вывернуться. Благо не сломал шею, однако его круглые очки
всё же пострадали и потрескались.
Перед глазами всё заплыло от невероятной боли, но Осаму, медленно

спускающийся по лестнице, хорошо был виден ему сквозь потрескавшееся
стекло. Он присел перед ним на корточки. Лицо этого маньяка было
равнодушным и не выражало ничего, как и всегда. Казалось, Дазай не способен
на какие-либо эмоции, кроме раздражения, а радость испытывает лишь от чьих-
либо страданий.
Поэтому вскоре он улыбнулся теплой улыбкой, которую Анго так боялся. Она
выражала одно – удовольствие от ситуации, он был рад страданиям
одноклассника и, похоже, не хотел их останавливать.
- Я же просил тебя остановиться, - сказал он ровным голосом, но Сакагучи знал,

247/840
что тот терпит, дабы не сорваться на безумный лепет, – а ты все равно
продолжил убегать, Анго. Почему ты такой непослушный?
Тот молчал, любое его слово могло спровоцировать истязателя, взорвать и

сделать хуже себе. Дазай был непредсказуем, и это пугало всех вокруг.
Любой мог подтвердить, что Осаму безумен и жесток. Все знали, что с ним лучше
не связываться, и каждому новенькому в школе говорили опасаться его.
«Самое худшее для врагов Дазая – то, что они его враги», - ходила поговорка в
стенах школы, которая была известна, наверное, даже преподавателям.
Не раз его родителей вызывали в школу, не раз они говорили ему прекратить
издевательство над одноклассниками, однако жесткие меры предпринимать
боялись, ведь их сын мог в любую минуту сорваться и пойти резать себе руки.
Они знали, что он болен, но не хотели что-то предпринимать и рушить его

жизнь, думали, что это всё подростковое, и он изменится в лучшую сторону, но
парень продолжал пугать их и свое окружение.
Тот момент, когда тебя боятся собственные родители.
Сейчас Осаму испытывал свое любимое чувство – превосходство. Оно

пронизывало каждый сантиметр его тела, наполняло легкие и даже кружило
голову в удовольствии. Он никогда не перегибал палку в своих действиях,
ограничиваясь избиениями, толканием с лестниц и засовывании голов
неприятелей в унитазы. Этого хватало.
- Мы же договорились с тобой встретиться после школы. Почему ты не пришел? –

немного грустно в своей артистичности спросил Дазай. – Неужели ты меня
боишься?
Он протянул руку к его лицу и погладил окровавленную щеку, что недавно

разбилась об кафель. От этих жутких и нежных прикосновений Сакагучи стало
не по себе, он не понимал, чего тот добивается.
- Я так не хотел делать тебе больно, но, похоже, придется, раз ты молчишь.
- Пожалуйста, Дазай… - жертва пыталась выдавить из себя хоть что-то, однако

слезы образовали в его горле комок.
Осаму улыбнулся, он любил эти давящиеся звуки срывающегося на плач голоса,

отчего ему становилось невероятно приятно. Через некоторое мгновение он
начал смеяться, сначала тихо, а затем срываясь на злобную истерику.
Этот смех вызвал у Сакагучи мурашки, теперь он был точно уверен в его
безумии.
Но вскоре смех оборвался, а нежные прикосновения теплых пальцев сменились

на жесткую хватку за лицо, отчего кровь сильнее полилась из свежей раны на
кожу истязателя.
- Какой же ты жалкий, Анго, ты просто мне противен, - он смотрел ему в глаза с

неподдельным отвращением. Это одно из тех чувств, которые Осаму не скрывал.
248/840
– Жалкий и павший человек, недостойный даже этой поганой жизни.
Он одернул руку, и голова жертвы упала на пол, отдавшись болью в затылке,

однако это было цветочками, по сравнению с недавним полетом с лестницы.
Он боялся дергаться и шевелиться, знал, что тогда будет только хуже.
- Ты знаешь, почему я решил устроить эту встречу? – продолжил свой монолог

Дазай. – Потому что хотел предложить тебе выход из этой ситуации. Ты ведь
хочешь стать лучше в моих глазах?
Тот сглотнул и решился наконец ответить:
- Да, - конечно, ему не нужно было признание Осаму, но если бы он сказал иначе,
то последовало бы очередное страдание.
- Тогда будь добр, - он потянулся во внутренний карман пиджака и, спустя

некоторое время, достал оттуда что-то металлическое. Как оказалось, это было
лезвие, – убей себя.
Из глаз Сакагучи потекли слезы, он не хотел такого исхода, но страдания были

действительно невыносимыми. Он знал, что сам Дазай не станет его трогать, на
убийство он не способен, хотя кто его знает…
Тем не менее, терпеть его издевательства было просто невозможно. Слухи были
правдивыми. Все шесть самоубийств, совершенных в стенах этой школы, были
его рук дела.
- Я… не хочу, - простонал тот, он действительно хотел жить, хоть и знал, что это
практически невозможно.
- Я тоже не хочу, - утверждающе ответил Осаму, но затем положил лезвие в руку

Сакагучи, – но тебе ведь это необходимо.
- Нет! Это нужно тебе! – выкрикнул Анго, поднимая голову, однако она снова
полетела на пол, так как последовал удар в лицо.
- Да! Я хочу твоей смерти! Сделай милость, сдохни! – кричал маньяк, совершенно
не боясь, если кто-то их услышит.
Тот только пуще залился слезами. Это было невыносимо. Боль была невероятной,
так же, как и ощущение безысходности, которое преследовало его уже полгода.
Почему именно он?
- Почему, Дазай, - начал он, – почему ты это делаешь?
- Почему? – тот был искренне удивлен, ведь думал, что его одноклассник
прекрасно знает ответ на этот вопрос. – Потому что ты мне противен.
- Что я тебе сделал?
- Что сделал?! – он был готов снова сорваться на истерику. – Ты предал меня,

Анго! Неужели ты совсем забыл?
249/840
Тот округлил глаза в осознании. Он вспомнил, что действительно было нечто
такое три года назад, однако не придал этому значения.
Раньше Осаму был совершенно другой, но, после одного трагического случая, он
словно повернулся. Парень стал злым, жестоким, презирающим всё вокруг, а на
его теле начало появляться все больше бинтов. Одноклассники строили целые
теории по поводу того, для чего они и откуда.
Сакагучи снова пуще зарыдал.
- Прости меня… Прости меня, Дазай, я умоляю тебя! Что я могу сделать, чтобы ты
меня простил?
- Я уже сказал тебе, - тот кивнул в сторону лезвия в чужой, и так окровавленной,
руке, – дальше выбор за тобой.
- Но ведь должно быть адекватное решение.
- И оно есть, в твоих руках.
Он вновь уронил голову на кафель и уставился в потолок. Ему не хотелось

лишать себя жизни.
- Я не хочу умирать.
- Хочешь, но пока что не понимаешь этого.
- Зачем тебе моя смерть? Неужели ты получаешь от этого удовольствие?
Дазай снова улыбнулся и опустился ниже. Он прилег рядом со своей жертвой и

тоже начал сверлить потолок взглядом карих глаз, таких холодных, но
радостных.
- Ты даже не представляешь какое, - он пододвинулся ближе, почти

приближаясь губами к уху Сакагучи и принялся нашептывать: - Мне нравится
смотреть, как люди пресмыкаются передо мной, просят прощения, молят о
пощаде, готовые выполнить любые мои указания. Но больше всего я люблю
смотреть на них перед смертью. Это просто прекрасно. Смерть прекрасна в
своем воплощении, - он перевел взгляд куда-то в угол лестничной клетки. – Ты
видишь её, Анго?
- Кого? – не понял тот.
- Смерть, - ответил ему маньяк. – Она здесь рядом, во всей своей красе, смотрит
на нас и улыбается. Это, возможно, единственная женщина, которая хочет тебя
так же сильно, как и я. Сейчас ты действительно прекрасен, Анго. Послушный,
почти не треплешься и готовый на всё. Возможно, ты думаешь, что сможешь
убежать от меня, но это совсем не так, - он снова обернулся и дотронулся
языком до его уха, отчего жертва вздрогнула, затем он отстранился и прикусил
нижнюю губу. – Ты сказал, что готов на всё?
Новая порция слез просочилась из глаз Сакагучи. Теперь ему было по-
настоящему жутко.
250/840
- Осаму, не надо…
- Ты готов на всё ради меня?
Он дышал глубоко, на его лице отражался ужас, его пугало каждое шевеление
со стороны истязателя.
Не дождавшись ответа, Дазай снова коснулся его лица и так же принялся водить
языком по изгибам уха, спускаясь ниже, посасывая мочку. Он обратился к его
лицу и слизнул кровь со свежей раны, вызывая дрожь у своей жертвы и бешеное
сердцебиение.
- Хватит, - взывал Анго, который теперь действительно его боялся.
- Почему? – он потянулся носом к его шее. – Тебе не нравится?
- Нет, - ответил тот.
- Тогда закончи это, - продолжал подталкивать его на страшный поступок Осаму,

который уже тянул руки к его паху, а языком принялся водить по нежной коже
шеи.
Его безумие не поддавалось логике и здравому смыслу, он не знал, что делает и

почему так поступает. Его сердце радовалось чужим страданиям, однако, в силу
молодости, он был не способен понять это ощущение.
Сакагучи начал тихо постанывать, когда чужие руки начали оглаживать место
чуть ниже живота, однако он не ощущал того возбуждения, что и Дазай. Ему
хотелось оттолкнуть его, но он боялся, ему хотелось ударить его, но он был не
уверен в своих силах.
Сейчас он был уверен, что Осаму может продолжить и сделает ему еще больнее,
опорочить, унизить, поэтому выбор был очевиден.
Легким движением руки он поднес лезвие к своим венам и прошелся им по руке

вдоль, дабы вероятность умереть была выше.
Дазай облизнулся, когда увидел, как из руки его одноклассника полилась

горячая кровь обильной струей, пачкая одежду и разливаясь по кафельному
полу. Крови было очень много, тот задел важные вены и резал глубоко. В
отличии от Осаму, он был смелее в своем решении и пытался не причинить себе
боль, дабы заглушить душевную, а окончательно и бесповоротно умереть.
Смерть улыбнулась.
Маньяк, что наконец-то добил свою жертву был немного разочарован, он хотел
продолжения и надеялся, что Анго потерпит еще чуть-чуть.
Он, как всегда, не ошибся. Сакагучи был слабаком, и эта жизнь его раздавила,
как букашку, еще одну на пути Дазая.
Осаму поднялся и посмотрел на холодеющее тело одноклассника.
251/840
- Молодец, Анго, ты сделал правильный выбор, - сказал он и забрал лезвие из его
руки. – И когда же они наконец-то додумаются поставить здесь камеры? –
спросил он у Смерти и начал спускаться вниз по лестнице. Его дела здесь
закончены, и можно идти домой. - Их не смущает тот факт, что уже семь человек
погибло в стенах школы?
Та улыбалась и не отвечала, она плыла по воздуху за его спиной и была

невероятно довольна поступком Дазая.
***
- Что произошло? – как ни в чем не бывало спрашивал Осаму у своих

одноклассников, которые столпились около школы и наблюдали как в здание
забегают полицейские.
- У нас опять труп.
- Не может быть! – воскликнул он. – Кто?
- Анго Сакагучи.
На его лице отразился искренний ужас, любой бы мог поверить, что он

действительно удивлен этому происшествию, хоть Осаму и совершенно не
беспокоила смерть его ненавистного одноклассника.
Разве что он жалел, что так и не воспользовался его телом.
- Что с ним произошло? – спросил тот.
- Рука вспорота, как всегда, - отвечал ему одноклассник. – Самоубийство.
- Когда они наконец-то что-то предпримут? Это не может так больше

продолжаться.
- Действительно, не может, - этот суровый тон был хорошо знаком Дазаю, за его
спиной возник его хороший друг Танидзаки Джуничиро. – Можно тебя на пару
слов, Осаму?
- Конечно.
Они направились за угол школы, суицидник понимал, к чему этот разговор, но

пытался не выдавать себя.
Танидзаки был очень проницательным малым и прекрасно знал, как его друг
любит издеваться над всеми, правда сейчас его действительно пугало то, что
смерти в стенах школы продолжаются и при чем довольно часто.
Если он что-то не сделает, то не сделает никто.
Когда они дошли до угла, то Джуничиро остановился в паре метрах от Осаму,

который смотрел на него с полной готовностью слушать и поддельным легким
непониманием.
252/840
- О чем ты хотел поговорить? – спросил Дазай.
- Ты прекрасно понимаешь, - ответил тот. – Я видел, как ты обращался с

Сакагучи, так же, как и со всеми до него. Слухи не врут, это правда ты доводишь
их всех до самоубийства.
- У тебя есть доказательства? – он стал серьезен, не ожидал укора от своего

друга.
- Есть, - ответил тот. – Ты всегда носишь в карманах лезвие, а убит он был

именно им.
- И что, сдашь меня полиции?
- Нет, я хочу вбить тебе в голову, что ты поступаешь неправильно. Зачем ты это
делаешь, Осаму? Что они все тебе сделали?
Дазай улыбнулся, ему стал интересен этот разговор.
- Ты действительно хочешь знать?
- Да, я хочу знать, почему ты это делаешь!
- Я псих. Я получаю от этого удовольствие.
В глазах Танидзаки отразился неподдельный ужас, он не верил в то, что его

друг, оказывается, маньяк.
- Я… не понимаю… Осаму, когда ты стал таким?
- Совсем недавно.
- После случая с Тоши?
- Да, - он был так же хладнокровен, хотя это имя вызывало у него волну печали.
- Но зачем делать это с невинными людьми? Что тебе сделал Анго?
- Он предал меня.
- Предал?
- Да, давно. Однако я решил припомнить ему этот поступок. Мы все заслуживаем
смерти, Танидзаки, и ты тоже это понимаешь. Все мы рождаемся, чтобы умереть,
так зачем откладывать? Я показываю этим людям истину, заставляя их принять
самое важное решение в их жизни. Они не поддаются судьбе и не страдают, они
умирают по собственной воле…
- По собственной?! Ты доводишь их до самоубийства, Дазай! Это не их воля, а

твоя!
- Тем не менее, они сами принимают решение.
- От безысходности!
253/840
- Это не важно, они умерли и покоятся с миром. Если они не способны выдержать
тяжесть моей натуры, то и не способны выдержать тяжесть этой жизни, поэтому
я дарую им свободу без страданий, без сожалений, без прочих испытаний. Так
лучше для всех.
- Они же просто обычные люди…
- Они слабаки и тряпки, Танидзаки, и, пожалуйста, не заставляй меня думать так

же о тебе, - в его взгляде отразились нотки жестокости.
- Это угроза? Ты мне угрожаешь?!
- С чего ты взял? Я лишь свободно мыслю, - и он отвернулся от него, собираясь

вернуться ко входу в школу.
- Ты меня не сломаешь! Я не поддамся на твои уловки!
- Я тоже на это надеюсь, - так же хладнокровно отвечал тот, удаляясь от него.
***
Наши дни.
- Я не отвлекаю тебя от твоих забот, Дазай? Решил, что стоит назначить тебе
еще один сеанс и подробнее разобраться в причине твоего поведения, - говорил
как всегда курящий Рюро.
- Нет, у меня сегодня выходной, поэтому нисколько не отвлекаете, - отвечал ему

тот, попивая свежезаваренный кофе.
- Ты похудел, - заметил доктор. – Не принимаешь лекарства?
- Я почитал про действие нейролептиков и что-то теперь никак не могу решиться

начать курс, - он отпил немного кофе и взглянул на календарь. Уже пять дней по
улицам Йокогамы гулял декабрь.
- Расскажи мне подробнее, почему ты так ненавидишь себя? – наконец-то

перешел к терапии Хироцу.
- Потому что я несу с собой лишь смерть, - отвечал ему тот, – и вы знаете это, вы
меня понимаете.
- Конечно, понимаю.
- Я знаю, почему вы на самом деле хотели моего расставания с Чуей.
- Почему? – сейчас Рюро немного не понимал к чему клонит Дазай.
- Вы знаете, что я могу убить его своим присутствием.
Сейчас Хироцу стало немного жутко, у Осаму действительно были все признаки
254/840
бредового расстройства личности, и они проявлялись в полной мере. В какой-то
степени, он оказался прав, ведь психиатр спасал и Накахару от воздействия
неуравновешенного человека, который сейчас заливал ему о своем проклятье.
К сожалению, любые его убеждения не способны увенчаться успехом, люди с

этим расстройством, тем более с галлюцинациями, не воспринимают никаких
логических убеждений.
- А что, если это не так? Ты ведь сам в это не веришь, - все равно пытался
убедить его тот. Рюро не хотел терять его ниточку адекватности.
- Я не знаю во что можно верить, а во что нет, - отвечал ему он.
Да, положение дел Дазая становилось всё хуже, расставание повлияло на него
очень сильно, порождая новые причины для тревоги и переживаний. Он стал
лишь глубже закапывать себя и, похоже, совершенно не пытался наладить
контакт с людьми.
- Но ведь у тебя наверняка есть знакомые, с которыми ты давно общаешься, и с

ними ничего не произошло? – продолжал врач.
- Да, есть Ацуши, мой коллега, с которым я действительно хорошо общаюсь,

однако мы перестали с ним проводить время вместе, поэтому ему ничего не
угрожает.
Хироцу нисколько не пожалел, что выписал ему препарат на большую дозировку,

потому что случай и правда запущенный. Конечно, это не последняя стадия, и
его можно спасти, однако мысли о том, что любой способен умереть рядом с ним
останутся с Осаму навсегда.
- Попробуй пообщаться с ним поближе или найти себе еще друзей.
- Вы в своем уме? Я не хочу рисковать! – он срывался, ему было тревожно.
- Успокойся, Дазай, всё хорошо. Если не рисковать, то как ты собираешься жить?
- Я не собираюсь жить, в том то и дело! Я хочу покончить жизнь самоубийством

как можно быстрее, чтобы избежать будущих жертв, чтобы не приносить смерть
окружающим!
- С чего у тебя возникли такие мысли? И почему именно на тебе такое

проклятье?
- Почему? – ему стало совсем не хорошо, он знал причину и не любил о ней

говорить. – Понимаете, это расплата.
- За что? – спрашивал психиатр, туша сигарету и внимательно вслушиваясь в

этот бред.
- Расплата за мое прошлое, за мои ужасные поступки.
- Ты говорил об этом в прошлый раз, но не уточнил.
- Я не хочу рассказывать, - он отвернулся от врача и уставился в стол. – Это не те
255/840
вещи, о которых можно говорить. Вы тогда точно посадите меня в психушку, как
особо опасного.
- С чего ты взял? К тому же ты сейчас себя так не ведешь ведь?
- Нет, не веду, мне стыдно за свое поведение, и я пытаюсь о нем не вспоминать.

Некоторые вещи, на которые я был способен тогда, сейчас даже не
представляю, как можно совершить. Для меня это стало дикостью и чем-то
ненормальным.
- Расскажи мне, ты должен выговориться.
Осаму сглотнул и всё же вновь обратил свой взор на Хироцу, который, сложив
руки на столе, внимательно анализировал его поведение.
Дазай был спокоен, однако кофе в его руках совсем остыл, у него не было
времени его пить, да и он забыл о нем, наверное.
- Когда я был школьником, семь человек с моего курса покончили жизнь

самоубийством, - начал он свой рассказ.
- Да, сейчас статистика суицидов очень неблагоприятная, - подтвердил его слова

Рюро.
- Понимаете, Хироцу, - решился выговориться тот, – это я довел их до

самоубийства.
Врач смотрел с интересом. Сейчас ему было сложно понять, говорит он правду,
или же в очередной раз себя накручивает.
- Ты в этом уверен? – решил уточнить он.
- Да, я сейчас говорю не про проклятье, а про его причину. Я довел семь человек
до суицида, я издевался над ними, делал больно, унижал и прочее-прочее.
Вспоминая всё это, я ужасаюсь сам от себя, я был монстром, жестоким
человеком, страшным человеком, неспособным на человеческие эмоции! – Осаму
очень долго держал это в себе, и сейчас ему действительно надо было
выговориться.
- И когда ты перестал быть таким?
- После смерти родителей, - он вспомнил про свой кофе и отхлебнул еще.

Остывшим он был не такой вкусный, особенно, потому что он пил его без сахара,
но так он пронизывался больными воспоминаниями о Чуе.
- А когда начал? – в голове у Рюро уже начала появляться более-менее точная

картина.
- Когда… случилось нечто ужасное, - говорил тот, – это тоже смерть, очень
близкого мне человека и я… мне сложно говорить об этом, я пытаюсь это забыть.
- Хорошо, тебе не обязательно рассказывать об этом, раз тот период твоей

жизни закончился. Сейчас у тебя совершенно другая жизнь. Знаешь, в твоем
возрасте как раз наступает время и возможность изменить всё. Нельзя бояться,
256/840
Осаму, иначе ты так и останешься на задворках жизни. Подумай, что
действительно для тебя важно, найди смысл жить и силы общаться с людьми.
Совсем скоро ты убедишься, как себя накручиваешь.
- Я уже много раз убеждался в обратном.
- Тогда тебе нечего терять.
- Правильно, я потерял всё, - он поставил пустую кружку на стол и глубоко

вздохнул. – Я, конечно, подумаю о ваших словах, но мне очень трудно.
- Я знаю, это всегда тяжело – принимать важные решения, однако ты сам

решился прийти ко мне, а я знаю, о чем толкую. Поверь, мне встречались люди и
с более сложными ситуациями в жизни, - он улыбнулся пациенту. – Ну что,
обещаешь начать пить лекарства?
- Хорошо, я попробую, - ответил Дазай и тоже улыбнулся.
- Тогда... ты можешь идти.
- Спасибо вам, Рюро, и за кофе тоже, - он поднялся и поправил пальто.
- Звони, если возникнут трудности, я всегда на связи.
- До встречи.
- Пока, Осаму.
И тот снова покинул кабинет, а затем и стены больницы. В голове была каша, его
тревога нарастала всё сильнее. Всё казалось каким-то неправильным и
непонятным, иллюзорным и ненастоящим.
Но больше всего Дазай боялся вновь превращаться в маньяка или просто терять
связь с реальностью, как это порой случалось. Конечно, об этом он никому не
рассказывал, однако некоторые вещи лучше не знать. Так же, как и подробности
его поведения несколько лет назад.
Страшно представить, что будет дальше, однако прошлое вспоминать страшнее.
Почему нет номера главы?

Так поэтичнее! К тому же, это небольшой флешбек, который был написан, когда
я уже почти дописал следующую главу. Так что продолжение будет очень-очень
скоро ;)
257/840
Глава 18. Слепая похоть.
- Скучаешь? – Мори медленно подошел сзади к Ёсано, которая

потягивала шампанское из бокала.
- Нет, мне довольно весело, хотя всё еще чувствую себя не в своей тарелке,
среди практикующих специалистов…
Мори нисколько не сомневался, когда приглашал Акико на корпоратив. Хоть она

и не была сотрудником этой больницы, но уже несколько месяцев трудится тут
почти каждый день. Огай с нетерпением ждет, когда она наконец-то станет
настоящим врачом и будет работать вместе с ним. Он видел в ней настоящего
гения, а в гениях он никогда не ошибался.
На ней было очень откровенное красное платье с глубоким декольте и вырезом

юбки, отчего все прелести так и заявляли о себе. Хорошо, что на её шее
красовалось жемчужное колье, которое Мори подарил ей на день рождения. Оно
отвлекало от того, на что лучше не смотреть, когда рядом Огай, готовый
растерзать любого, посмевшего даже сделать ей комплимент.
Кстати, её за этот вечер много кто успел пригласить на танец, кроме самого
Мори. Он аргументировал это тем, что не танцевал даже на собственных
свадьбах и, что Чуя, любивший танцевать без повода, не смог уломать его на
традиционные японские танцы, в которых, казалось бы, нет особо сложных
движений.
Кстати, положение Накахары очень сильно Огая беспокоило. Тот несколько раз
заходил к нему на неделе. Это значит, что ему хочется о чем-то рассказать или
что-то сделать, но он боится поделиться с ним. Он вообще боялся осуждения
Мори, потому что это было для него самым страшным. Его мнение стояло у Чуи
впереди своего собственного, в силу болезни и мысли «что обо мне подумают?»
Огай знал это и осуждал редко, только, когда он действительно творит какую-то
ересь, а это случалось лишь раз. Раньше он замечал, что с Чуей что-то не так,
что тот подавлен или открыто проявляет свое недовольство, но все попытки
расспросить заканчивались полным ужаса взглядом Накахары. Мори знал, что он
творит какую-то хрень, но не мог даже догадываться какую.
Если бы у него было время, то он бы, конечно, занялся выяснением, откуда у его
лишенного финансов подопечного появился мотоцикл, дорогая одежда и эта
странная замкнутость. Он порой долго не мог уснуть, думая, откуда у него
столько денег, ведь Накахара умудряется еще и платить за учебу? Пожалуй, ему
до сих пор интересно, где он брал деньги тогда, четыре года назад.
Причем, когда Мори сказал, что снова хочет оплачивать ему университет, Чуя
начал отнекиваться. Он действительно оплачивал всё и посещал пары, Огай сам
проверял это. Конечно, когда тебе двадцать один год, хочется зарабатывать
самому и не сидеть у кого-либо на шее. Но Мори так не хотел его вытаскивать из
какой-либо задницы, в которую Накахара точно влип.
Сейчас же он радовался, что этот период закончился. Наступил новый, когда Чуя
переживает кризис несбывшихся надежд. Конечно, у него вся жизнь еще
впереди, однако тяжело что-либо осуществить, когда ты страдаешь
258/840
расстройством личности.
Мори всё это время побуждал Накахару пить таблетки, чтобы тот хотя бы смог
адекватно оценивать ситуацию вокруг себя. Но ответ был тем же:
- Ты понимаешь, что я не смогу нормально работать?!
- А зачем тебе тогда Рюноске? Пусть сам смотрит пациентов, а ты контролируй

его…
- Но обо мне могут подумать, что я отлыниваю от работы…
- Боже, Чуя, ты серьезно? Тебя волнует их мнение?
Чуя молчал, потому что его действительно волновало мнение окружающих. Он

не хотел выглядеть лентяем, дураком или просто казаться несовершенным.
Накахара хотел быть идеальным в глазах других, поэтому не принимал
таблетки, делая только хуже.
Конечно, Мори знал, что на его психике очень сильно сыграло расставание. Ему,
как никому другому, было известно, как это - терять человека, любимого всем
сердцем, из-за какой-то ерунды.
НРЛ – не ерунда, но это поправимо. Если бы только Чуя занялся собой, то всё
было бы лучше. Однако он практически лишился былого контроля. Неужели
Огаю опять придется что-то предпринимать?
Он вообще не ждал, что эта история с болезнью повторится и что он опять

станет медленно, но верно впадать в депрессию. А еще он понимал, что так
долго Чую в больнице держать не сможет.
Сейчас Накахара стоял на другом конце зала, но Мори видел даже издалека, что
тот уже довольно пьяный и во всю флиртует с какой-то дамой. Ну что ж, пусть
расслабляется, пока есть возможность. Так он хотя бы сможет ненадолго
выпасть из этой неприятной для него жизни.
Сам же Огай утомился выслушивать истории коллег и терпеть лизоблюдство.

Что-что, а лесть он не любил и тем более не любил ей поддаваться, поэтому ко
всему относился равнодушно. Его волновала только Акико, немного грустная и
скучающая, такая откровенно одетая и притягательная.
Её темные волосы собраны в прическу и украшены розовым цветком, что она

вырвала из живых украшений зала, будучи немного пьянее полчаса назад. К ней
подходило много врачей, в попытке провести с ней вечер, однако девушка
отнекивалась.
Допив свое шампанское, она решила вернуться к Мори, которому опять пытались
лизать зад.
- Мори-сенсей, я вспомнила, что забыла у вас подпись поставить, – решила

вырулить ситуацию Ёсано.
- Правда? Что ж, пошли поставлю, - ответил он, и они убежали в толпу уже
расходившихся людей, наплевав на сотрудников, лишившихся возможности
259/840
подняться по карьерной лестнице.
Выбежав из зала и выйдя на лестничную клетку, они зашагали в сторону лифта,

дабы подняться в кабинет Огая.
- А ты оригинальна.
- Мне показалось, что тебе скучно, и я решила, что нам там делать больше
нечего.
- Да, сложно общаться с людьми, будучи выше их по рангу. Все от тебя чего-то
ждут и тайно не любят, – они зашли в лифт, и Огай нажал на кнопку последнего
этажа.
- Они просто не видят в тебе человека. Так всегда, с этим ничего не поделать…
- И даже ты не видишь во мне человека?
Ёсано повернулась на него, в ней не было и капли лжи.
- Вижу, поэтому и общаюсь с тобой. В тебе этот человек будто дремлет.
- Акико… - он прислонил её к стене лифта и поцеловал с присущей ему страстью.

Ёсано сейчас была такая желанная, что невозможно было держать себя в руках.
Он любил открывать её новые черты. Оказывается, даже она может быть
сентиментальной.
Двери лифта открылись, но Мори не мог отлипнуть от Акико, продолжая ласкать

её язык своим, трогая за талию и опуская руки ниже. Она не сопротивлялась и
только сильнее прижималась к нему. Но скоро двери закроются, и они могут
уехать туда, куда не надо. Поэтому пришлось остановиться и выйти.
Выйдя, Огай ухватился за её руку и повел по коридору. Они шли очень быстро,
ведь не могли терпеть это желание внутри.
- Значит, вы хотели подписать бумаги, да, Ёсано? – решил разыграть сцену Мори.
- Да, вы знаете… мне много чего надо подписать, так что, думаю, я у вас в
кабинете задержусь, - она улыбалась и еле сдерживала смех. Давненько у нее
не было приключений.
Они добежали до кабинета, и главврач начал открывать замок.
- Что ж, я не могу вам отказать, ведь это так важно, – расправившись с замком,
он пригласил её внутрь, но не успела она полностью зайти в кабинет, как Огай
снова ухватил её за талию и прижал к стене, целуя еще более развязно, чем
ранее.
Акико ждала, что этот момент настанет, и сейчас нисколько не жалела. Они
довольно долго вместе, пора бы переходить на новый этап. А сейчас самое
лучшее время. Час поздний, больницу покидают пьяные сотрудники, и лишь они
развлекаются на самом высоком этаже в кабинете Мори.
Он отлип от её губ и перешел на шею, постепенно стягивая бретельки платья
260/840
вниз, оголяя грудь. Ему повезло, что это платье не предполагает ношение
бюстгальтера.
Огай спустил её платье до талии и начал покрывать поцелуями белую грудь,

проводя языком по соскам, вызывая у Ёсано пошлые вздохи. Она вся ерзала и
извивалась, держалась за плечи своего начальника, позволяя ему делать всё,
что он захочет. Тем временем она ощущала, как становится влажно в трусах и
как ей не терпится.
Вдоволь наигравшись с её грудью, он плавно перешел на живот, осыпая

поцелуями и его, но вскоре опять поднялся выше, возвращаясь к шее и затем к
губам, проникая языком ей в рот и лаская.
Его руки огладили грудь и талию и принялись стягивать платье еще ниже.
Вскоре оно оказалось на полу, и Акико предстала перед ним почти нагая. Однако
девушка тоже была не робкого десятка и уже вовсю гладила ему пах, подгоняя
туда больше крови и кружа голову своего возлюбленного.
Затем он поднял её на руки, ухватив за бедра и, развернувшись, усадил на стол.

Девушка принялась расстегивать ему брюки, пока тот целовал её шею и уже
гладил пальцами клитор, отчего Ёсано начала немного постанывать.
Вскоре она стала совсем влажной, а Мори был достаточно твердым. Они оба
давно ждали этого.
Он откинул её на стол, укладывая и пододвигая к себе за бедра. Девушка

послушно обхватила его ногами, что до сих пор были обуты в туфли, а затем
почувствовала, как что-то горячее огладило лобок, прошлось по клитору и
пристало ниже. Еще немного, и Огай медленно начал входить в нее.
По телу Ёсано пробежалась дрожь, и она издала глухие звуки первых ощущений.
С непривычки ей было немного больно, но она знала, что стоит немного
потерпеть, и приятное чувство пробежит по всему телу и начнет вылетать из
горла, рождая пошлые стоны.
И она застонала так сладко, когда тот начал двигаться, довольно быстро
наращивая темп и проникая глубже, отчего и крики Акико становились более
продолжительными. Она не знала за что уцепиться и стала корябать алыми
ногтями лакированный стол главврача.
Ей было немного неудобно на этом столе, но она была готова отдаться Мори
прямо в лифте, поэтому кабинет еще нормальное решение. Мори гладил её
грудь, спину, плечи, бедра, наделяя тело еще большим количеством
возбуждения, двигаясь быстрее, проникая глубже, выдалбливая из Акико
пошлые и приятные его уху стоны.
Темп стал еще быстрее, и тогда Ёсано совсем не могла держать себя в руках.
Она поднялась и обняла Огая за плечи, двигаясь в такт и сжимая белую рубашку.
Девушка почувствовала, как по её ногам начало течь больше жидкости и поняла,
что уже близко. По телу побежали судороги, знаменуя о скором оргазме, она
совсем не знала, куда себя деть, хватаясь за Мори, который двигался очень
быстро внутри неё, однако и он был готов кончить.
Еще пара минут, и она вжалась в него со всей силой, почти срываясь на крик. Ей
261/840
было все равно, если кто-то услышит. Мори, в общем-то, тоже. Он обхватил её
судорожное тельце, вновь прижался губами к шее и почувствовал, как Акико
теряет голову кончая.
Огай вытащил член и снова поцеловал её, она же ухватилась за него и принялась
ласкать его вдоль основания, разрешая Мори продолжить трогать её, подгоняя
себя. Вскоре белая жидкость полилась на её бедро, а сам главврач тоже
расслабился в её объятиях.
***
На улицах становилось всё меньше луж, однако влажность все равно не

покидала Йокогаму. Самое дождливое время года закончилось, и теперь
начинается самое холодное – зима.
Декабрь подобрался настолько быстро, что Дазай и не заметил, как настало

время закутываться в шарф и брать теплое пальто. Оно тоже было бежевое,
парень думал, что будет казаться плохим человеком, раз носит черное. Раньше
Осаму с этим цветом не расставался. Раньше он соответствовал своему мнению.
Сейчас он тоже считал себя не очень хорошим человеком, хотя бы потому, что
вмешался в чужую жизнь, испортил её, а теперь оставил. Дазай действительно
думает, что очень сильно навредил Чуе, хотя, на самом деле, Накахара навредил
себе сам.
Сейчас суицидник уже почти справился с расставанием, но ему не давал покоя

тот факт, что Смерть не уходит, а руки он резать начал только чаще. Вообще, он
успокаивал себя тем, что скоро всё наладится, ведь жизнь только начинается,
расставание – не конец света. И хоть раньше он думал совершенно по-другому,
сейчас его держало обещание, данное Чуе, – жить.
Это было самое сложное испытание – жизнь. Практически невозможное и

невыносимое для него. Осаму было очень сложно оставаться живым и не
предпринимать попыток. Уже две недели он боролся с этим желанием и две
недели ужасно страдал, хоть и пытался это скрыть.
- Дазай-сан, вы опять поссорились со своим парнем? – спросил Ацуши,

раскладывая книги по полкам.
- А? Ацуши, с чего ты взял, что он мой парень? – что ему нравилось в Накаджиме
- тот никогда ничего не скрывает. Почти.
- Ну вы не были похожи на простых друзей, и я… неужели я… простите.
- Да нет, вообще-то, ты прав, однако сейчас у нас всё в прошлом.
- Да? Почему вы расстались? – он очень любил слушать рассказы Осаму и,

пожалуй, знал о нем почти столько же, сколько и Чуя. Да и работают они вместе
уже больше года.
- Ну, мы не сошлись характерами и решили, что лучше остаться друзьями, дабы

не создавать еще больше проблем.
262/840
- Как жаль, вы мне казались хорошей парой…
- А тебе это что, не противно? – подловил его тот.
Ацуши тут же покраснел, ведь понял, что спалился, и принялся уходить дальше
в лес из стеллажей, всё тщательнее протирая книги.
- Ацуши-и-и-и! Куда же ты? – Дазай встал из-за кассы и побежал искать

Накаджиму. – Да ладно тебе, я никому не скажу!
- Вот вам легко! Вы не скрываете своих чувств! – послышалось из-за книжных

полок. – А я вот не могу признаться человеку!
- Оу… - ему это было хорошо знакомо. – Я понимаю тебя, Ацуши-кун…
Парень наконец выбежал из-за полок и подлетел к коллеге.
- Дазай-сан, что мне делать?! Я знаю, вы в этом разбираетесь!
- Ох, я в свое время так и не смог признаться в чувствах.
- Почему же? Что вас остановило?
- Ну, - Осаму до сих пор было сложно вспоминать об Оде, однако он все-таки
вступил в фазу принятия и теперь вспоминает о нем только хорошее. – Его
смерть?..
- Ой, простите…
- Ничего. Ладно, что у тебя там с отношениями? Я разберусь.
Таким образом, жизнь Осаму начала сглаживаться, путем более частого общения
с Ацуши и коллегами в целом. Оказывается, Накаджима уже давно был влюблен
в какого-то парня на два года старше его, но очень боялся ему признаться,
потому что не был уверен в его ориентации и в возможности к каким-то чувствам
в принципе. Как сам говорит, они ненавидели друг друга настолько, что даже
Чуе такая ненависть к Дазаю не снилась.
И это все равно не могло заполнить пустоту внутри Осаму. Всё всегда заставляло
его вспоминать о Накахаре, начиная от бара «Люпин», где тот продолжал
засиживаться вечерами, и заканчивая классической зарубежной литературой у
них в магазине. Это было таким близким и общим, будто создано для них двоих.
Наверное, его бредовое расстройство действительно усиливается, раз он

начинает искать сторонние приметы в окружении, казалось бы, никак не
связанные с его печалью, но почему-то заставляющие страдать и вспоминать о
прошлом. Самое противное, что ему теперь никто не может дать совета в такой
ситуации.
Конечно, он мог бы обратиться к Чуе, как к другу, но ведь он, наверное, тоже
пребывает не в лучшем состоянии. Хироцу же и так дал ему кучу советов,
которые Осаму просто никак не мог реализовать, разве что начать пить
лекарства, но зачем?
263/840
Зачем пить лекарства, когда в этом теперь нет смысла, так же, как и в чертовой
жизни?
Поэтому у него снова остался один человек, способный дать совет.
- Ты всегда знал ответы на все вопросы, Ода, - Дазай сидел у его могилы, как
всегда облокотившись спиной о камень. – Я не понимал, как ты можешь знать
наверняка, но почему-то был уверен в тебе. И сейчас я хочу понять, что со мной
опять не так? Неужели я совершил ошибку, оставив его? Мне должно было стать
легче, однако это не так.
Друг был безмолвен, но Осаму чувствовал, что тот его слышит. Парень научился
находить его ответы в окружении. В листьях сакуры, в траве, в ветре. Как? Он и
сам не понимает, но именно сидя у его могилы, он принимал важные решения и
осознавал, что делать дальше.
- Может, оно того не стоит... вся эта ерунда с расставанием? Если он может
довести меня до самоубийства, то какая разница? Я ведь и так суицидник, что
мне будет? Сейчас мне только хуже… я не знаю, как мне искать кого-то, если все
мои мысли о Чуе? Чувства не уходят, а желание умереть становится только
сильнее.
Трава стала совсем серой и хрупкой, из нее, казалось, ушла вся жизнь и теперь
зима нещадно колотила её. Осаму промял ботинком её и увидел, что она даже не
поменяла свою форму, настолько листва уже завяла и прижалась к земле.
- Ты думаешь, Ода? – проанализировал это Дазай и решил обдумать всё еще раз.
Может, он и правда ничего не потеряет?
Он редко жалел о своих поступках, но сейчас ему было очень жаль, что он сам
решил проявить инициативу и расстаться с Чуей. Ну, то есть, это было их общее
решение, вот только он начал этот разговор, да еще и так хладнокровно.
Конечно, оно и лучше, ведь Накахара может посчитать, что Дазаю не тяжело его
бросать. Однако, на самом деле, это было ужасно сложно – разомкнуть объятия
раз и навсегда.
От этих мыслей даже хотелось плакать, но внутри было огромное черное облако
пустоты, которое просто не давало слезам вытечь наружу.
Дома всё было так же: стол, кровать, разбросанный хлам и огромное количество
оригами. Помнится, он просто пришел из клиники и сел складывать бумагу. Это
неплохо расслабляло и заглушало боль на время, пока уставшие руки не
тянулись к лезвию.
Сейчас он пришел домой и понял, что ему стало еще хуже. Он разделся и прошел
в комнату. На столе уже лежала тонкая бумага, специально для складывания.
Дазай принялся делать из нее лягушку. Как же там Накахара рисовал? У Осаму
это плохо получалось, да и карандашей не было, поэтому он бросил затею
сделать себе воображаемую семью. Что за семья без Чуи?
От безысходности начал вспоминать, как делать цветы. А ведь он так и не

подарил ему цветов, хотя обещал. Черт, как же грустно от всего этого. Казалось,
его любовь только усиливается с каждым днем. Он уже потерялся далеко в
космосе и не может вернуться обратно. Не надо было взлетать…
264/840
Сделав все лепестки и склеив их, Осаму решил, что стоит его покрасить. Только
как? Пораскинув мозгами, он вспомнил, что где-то под кроватью должны быть
фломастеры. Ему страшно представить, что выйдет, но попробовать стоит.
Дазай нагнулся, заглядывая под кровать. Там и правда были фломастеры:

черный, красный, желтый и синий.
- Какой цвет выбрать? – спросил он у Смерти, которая караулила его у входа в

комнату.
- Мне кажется, они все подходят.
- Да, ты права…
И тогда парень, сев на место, принялся как можно аккуратнее раскрашивать

цветок. Он покрасил его серединки в красный, синий и черный, а большие
лепестки аккуратно, одним слоем, закрасил желтым. Получилось такое странное
произведение современного искусства. Если бы его покрасил Чуя, то вышло бы
намного лучше. «Вот ведь, - думал Осаму, – я теперь даже тут без него не могу».
Почему он стал такой неотъемной частью его жизни, что даже оригами не может
делать один? Он снова вспоминает, как Накахара сидел, что-то складывал, а
потом раскрашивал на следующий день, как расписывал лица лягушкам, как они
играли. Такие детские забавы от таких взрослых людей и, черт возьми, как же
это здорово.
Дазай знал, что не найдет никого, кто был бы похож на Чую, таких не
существует. Он всех будет сравнивать с ним и искать похожих. Вот только никто
не будет таким неповторимым.
Сколько еще он сможет это терпеть? Сколько еще будет корить себя за всё это и
впадать в большую депрессию. До неё осталось совсем недалеко, он уже не
может нормально жить. Всё, что было его смыслом – навеки потеряно.
Порой Осаму даже хочет вернуться в те времена, когда для него всё было
безразлично и не имело ценности. Когда он мог жестоко относиться к людям и
уважал лишь свое мнение. Тогда всё пережитое было для него не более, чем
закалкой. Жаль, что порой организм всё же не выдерживает. Так Дазай и стал
таким мягким и ранимым, зависимым от одного человека. Каждый раз он
переключается с одного на другого и каждый раз теряет, полностью лишая себя
смысла существовать.
Он верил в такую штуку, как любовь, и знал, что она просто его еще не нашла.
Такая настоящая, чтобы навсегда и чтобы, как в сказке. Осаму часто сочинял
сказки, и все они были с намеком на какую-либо любовь – нормальную и
ненормальную. В его жизни случался первый вариант, однако, когда в дело
вступает второй – одержимость - обзор застилает красная пелена желания.
Желания быть с человеком, с жертвой, с тем, что так прекрасно и непостижимо.
Как же Дазай хотел подарить как можно больше любви Чуе. Сейчас он понял,
что действительно готов сгореть вместе с этой любовью.
Но сил у него не оставалось. Он порылся в ящике и, как всегда, достал лезвие,

спирт и свежие бинты. За всё время расставания с Накахарой, его тело
265/840
покрылось множеством новых порезов и причем довольно глубоких. Он всё время
ощущал жгучую боль в теле, но это хотя бы заглушало душевную.
Спустя некоторое время нехитрых процедур асептики, лезвие заскользило по

коже, раня её и причиняя свежую боль. Как же это отвратительно, и почему Чуе
это нравится?
- Почему ты не хочешь просто забыть его? – спросила Смерть.
- Я хочу, но это невозможно. Он стал частью моей жизни.
- Неужели ты и правда способен любить? – она отвернулась и посмотрела в окно.
- Похоже, что я способен безумно любить, - он отбросил лезвие и принялся

затягивать рану бинтами. – Даже как-то стыдно перед людьми, которых любил
раньше. Мне всегда казалось, что это что-то настоящее, но судьба мне не давала
с ними сойтись. А сейчас, вот он - Чуя. Совсем рядом и так далеко. Мне кажется,
что всё в этом мире создано, чтобы мы были вместе. Однако почему-то оба
боимся этого.
- Потому, что вы и правда не пара.
- Конечно, не пара, мы разные, и это же делает нас такими похожими и

желанными друг для друга. Иначе, как объяснить тот факт, что он даже принял
свою нетрадиционную ориентацию?
- Не знаю, а ты уверен, что он её только с тобой принял? Уж больно страстно он

на тебя прыгал.
- И тот мужчина мне показался подозрительным. Но, мне кажется, я себя

накручиваю, иначе почему он так от меня отстранялся и заявлял о своей
натуральности? Да и с девушкой он встречался, даже не с одной.
- И тебя совершенно не смущает тот факт, что он все равно что-то скрывает?
- Нет, я же говорил, я люблю его настоящего.
- Ты стал слишком нежным. Раньше ты мне нравился больше.
- Когда я доводил людей до самоубийства? - он улыбнулся, несмотря на то, что

ситуация совсем не смешная. - Да, я был во всей своей красе, почему-то мне
кажется, что возвращаюсь обратно в свое маниакальное состояние. Ты хочешь,
чтобы я был таким?
- Конечно, ведь ты...
Однако его монолог с пустотой прервал входящий вызов. На часах десять, кому
приспичило звонить в столь поздний час?
Когда Дазай увидел имя абонента, то его сердце сжалось не то от боли, не то от

счастья, не то от больного счастья, ведь там было написано «Слизень».
Интересно, почему он решил позвонить и именно сейчас?
- Только не он, не бери трубку, - говорила Смерть.
266/840
- А вдруг что-то важное? Я должен.
Робким движением пальца Осаму принял вызов.
- Алло? – сказал он.
- Даза-а-а-ай! Я и не ждал… что ты ответи-и-ишь! – голос Чуи был очень

расплывчатым, похоже, он в стельку пьян.
- А ты, я смотрю, идешь на поправку, раз бухаешь.
- Ой, ты понимаешь, Осаму, тут такое дело, - он вздохнул, и, кажется, мысли его
были настолько туманны, что он терял смысл еще в зачатке, – понимаешь… мы
на корпоративе в честь… в честь… - он отодвинулся от трубки, – Слушай, а че мы
празднуем?
- Открытие второго филиала клиники, – послышался женский голос с того конца.
- Открытие второго филиала клиники, зайчик, представляешь? Такое дело! Ну я

и перебрал немного.
- Немного? Чуя, мне кажется, ты немножко в говно, раз называешь меня

зайчиком, - Дазай хоть и был немного расстроен, но все-равно улыбался.
Кажется, Накахара из тех, кто пьяным звонит своим бывшим, и это даже
приятно. - А что тебе конкретно от меня нужно?
- Ну… я хотел, чтобы ты приехал.
- Зачем? Забрать тебя?
- Угу-у-у… - его голос был таким, будто он или сейчас отрубится или просто
изображает милашку. – Ты приедешь? Я… соскучился по тебе… и хочу обсудить…
нас.
- Эх, ну что мне с тобой поделать?
- Понять и простить? – он был непривычно веселый.
- Ты же в нашей больнице?
- Да… на пятом этаже, в актовом зале.
- Хорошо, сейчас буду.
Дазай вылетел из квартиры, едва не забыв шарф. Как же он был сейчас

счастлив, хотя и немного волновался за Чую, и представлял всё, что угодно.
Больше всего он, конечно, ожидал очень развязное поведение Накахары, а еще
не представлял, как его вести, разве что на такси. Если он, конечно, его не
заблюет.
Вообще, он не казался прям уж очень пьяным, но довольно напившимся. Так что,

как-нибудь дотащит. Конечно, если Чуя начнет к нему приставать, то он не
станет отвечать на это. Пусть лучше протрезвеет, а потом они еще раз
267/840
поговорят и обсудят их отношения, ведь дальше так продолжаться не может.
Судя по всему, Накахаре тоже плохо, раз он так нажрался.
Дазай заявился в больницу, спустя сорок минут ходьбы, и сказал охраннику, что
его друг напился, и он пришел его забрать, на что тот лишь кивнул и пустил
парня. Тот поднялся на пятый этаж на лифте и последовал по коридору. Совсем
скоро он услышал звуки классической музыки и чьи-то разговоры.
Пройдя через арку, Осаму вышел в большой холл, где и располагался вход в еще
больший актовый зал. Народу было не так много, и многие уже покидали зал.
Можно было различить почти каждого присутствующего, но Чуи здесь не было.
«Может, его уже отвезли?» - подумал он, потому что Накахара мог вообще
забыть, что его должен забрать Дазай. Этот факт он не исключал не только из-за
его опьянения, но и из-за расстройства.
- Извините, вы не видели здесь рыжего и пьяного эндоскописта? – спросил Осаму

у группы медперсонала, столпившегося у шведского стола.
- Ох, он, кажется, был неподалеку. Болтал с какой-то дамой.
- Он в туалет с ней пошел, – сообщил мужчина, стоявший рядом. – Весь вечер её

обхаживал.
«Чего?!»
У Дазая сейчас не укладывалось в голове, что происходит с Чуей и что он

собирается делать. Осаму лишь встал около входа в туалет и решил подождать.
Ему не хотелось верить, что Чуя, похоже, желавший наладить с ним отношения,
взял и в этот же вечер пошел трахать какую-то тёлку.
Ясно, что они расстались. Не ясно, почему он сказал, что скучает, а в результате
поступил так?
Прошло десять минут, и из-за дверей туалета раздался знакомый пьяный голос.
- Милая, не падай, я тебя не удержу! - говорил, выходивший из-за дверей Чуя,

который держался за плечо растрепанной дамы, одергивающей платье. Он
замолчал, когда увидел Дазая, лицо которого было холодное и слишком
серьезное. Он был зол. Зол по-настоящему. – П-привет, Осаму…
- Ну привет, Чуя, - он стоял неподвижно, облокотившись о стену и пилил его

равнодушным взглядом. Накахара же смотрел испуганно, ему было стыдно. –
Весело провел вечер?
- Дазай, я думал ты не придешь… и…
- И решил трахнуть кого-нибудь, да? Я-то думал, ты правда хочешь обсудить что-
то важное… Что ты хотел обсудить? Говори.
- Прости, дядям нужно поболтать, - сказал он девушке, и она отчалила от него,

после чего он снова повернулся к Осаму. В его глазах читалась вина. – Я не могу
без тебя…
- Я заметил, как ты не можешь. Очень даже можешь и получаешь от этого кайф.
268/840
- Это всё попытка сбежать от самого себя! – он уже был явно трезвее, но язык
все равно заплетался. – Я пытался как-то унять свою боль и…
- Позвонил мне! Сказал, чтобы я приехал, и я приехал, Чуя, несмотря ни на что. Я

был уверен, что ты ждешь меня, как послушный, что ты действительно желаешь
этой встречи. А ты мало того, что почему-то решил, что я не приеду, так еще и
пошел трахаться! Я вообще не понимаю, что, блять, тобой движет?! Почему ты
говоришь одно, а делаешь другое? И сейчас не оправдывайся своим опьянением!
- Я не знаю, как это произошло и к тому же почти не помню наш разговор. Я не

помнил, что ты ответил, приедешь или нет. Прошло двадцать минут, тебя нет,
вот я и ушел, решив, что ты не явишься.
- Я шел пешком, Чуя! Ты знаешь, что я всегда хожу пешком!
- Так меня вообще должно ебать, как ты ходишь?! Я не дождался и всё! –

Накахара срывался на крик. Его начинает утомлять этот разговор. – И вообще,
мы с тобой еще ничего не обсуждали и решили расстаться! Ты должен
радоваться, что я вообще тебе позвонил, и ползать на коленях, так что не
выебывайся и вези меня домой, если действительно хочешь быть со мной, а не в
петле! Не тебе суку строить, будучи ненужным всем, кроме меня, отбросом и
ничтожеством, которого мне просто жаль!
Лицо Осаму исказилось в злобной и непонимающей мимике. Вот тебе и Чуя

Накахара, вот тебе и НРЛ. Сейчас он был очень зол на него не из-за того, что тот
кого-то трахал, не из-за его опьянения, а из-за сказанных им слов.
Так это была элементарная жалость, и он правда ничего к нему никогда не

испытывал?
Как же Дазай был слеп...
- Ах ты хочешь домой? – теперь проявилась его старая добрая садистская

улыбка.
- Да, хочу домой! Причем на такси и, желательно, к себе.
- Еще чего ты хочешь?
- Что?
- Тебе больше ничего не надо?
- Пока нет…
- Отлично, - он подошел и схватил его за волосы. – Тогда, может, спустить тебя с

лестницы, чтобы ты не напрягался?
- Что?! Ты охуел!? Пусти меня!
- Пустить тебя после всего, что ты сказал? Ну не знаю… разве что сломать тебе
нос… - он откинул его в стену, развернул и ударил со всей силы по лицу. – Или
просто избить до потери пульса? – последовал еще один удар, после которого
269/840
Чую даже откинуло.
Он ухватился за нос, из которого текла кровь и улыбнулся, нервно посмеиваясь.
- Заслужил, - прошипел Накахара.
- Я больше не желаю тебя видеть, Чуя, – он отошел от него и уставился в пол.

Ему было сложно его бить, потому что чувства так быстро не проходят, в отличии
от обиды, – хотя, наверное, это и так скоро станет невозможным.
И он побрел в сторону выхода.
- Осаму! Что ты имеешь в виду?! – тот отправился за ним, но было сложно, ведь
голова кружилась, ноги стали ватными и по лицу текла кровь. – Не делай этого,
придурок!
Но Дазай не слушал и продолжал идти на выход.
- Ты, долбанная скумбрия! Остановись сейчас же!
- А то что? – он обернулся. – Доведешь меня до депрессии? Напугаешь своей

проницательностью? Или заебешь рассказами о том, какой ты идеальный и
прекрасный, и что мы созданы друг для друга? Наверняка ты так говорил своей
бывшей, да?
- Что… откуда ты? – он не понимал, неужели Дазай догадался о его заболевании?
- А я ведь забил на всё, что мне говорил врач и поехал к тебе, но ты повел себя
как свинья. Хотя, наверное, нечто подобное свойственно нарциссам, да, Чуя? –
лицо Осаму исказилось в злобной ухмылке, как бы показывая, что сам узнал о
его диагнозе.
Накахара был готов провалиться сквозь землю от сказанного, он не мог и

выронить слова.
- Я даже на диагноз твой забил… но, кажется, зря… прощай, - он развернулся и

ушел, оставив Чую стоять, как вкопанного. В его голове проносилось так много
мыслей, которые постепенно превращались в кашу, создавая кромешную
пустоту и невозможность адекватно воспринимать ситуацию.
Сердце колотилось, как бешеное, ему было страшно настолько, что не было сил
паниковать. Стоять тоже было невозможно, он еле-еле смог доковылять до
стенки и, прислонившись к ней, сполз на пол, сев, согнул колени и уставился в
пустоту.
Если бы его сейчас позвали, то он бы не услышал. Чуя не знает с каким

наркотиком можно сравнить его состояние, потому что таких жестких
отходняков на уровне сердечного приступа он не испытывал. Еще чуть-чуть, и
Накахара потеряет сознание, однако ему будет плевать, в его голове застыл
образ злого Дазая, такого, какого он боялся, уважал и все равно сильно любил.
Но так сложно любить, будучи настоящим чудовищем внутри.
270/840
*раздает пакеты со стеклом*

Еще раз спасибо всем, кто исправляет ошибки! =*
Я вот недавно взял и отредачил весь фик, исправил тавтологию, опечатки и
прочие моменты. Заодно освежил память, ибо порой забываю о том, что я писал,
а что еще нет.
Так же нашел время, почитал множество статей про расстройства личности,
лечения и даже осложнения после приема лекарств, так что все описанное мной
будет максимально достоверно.
Цветок, что сделал Дазай: https://www.youtube.com/watch?v=fy1oojERo6c
271/840
Глава 19. В петле.
Когда Ёсано спустилась на первый этаж, почти все сотрудники уже

разошлись, однако работнику отдела кадров понадобилось что-то обсудить с
Огаем, поэтому Акико зашла в туалет и поправила макияж, чтобы выглядеть не
очень растрепанной.
Она, конечно, не ожидала, что вечер закончится сексом на столе в кабинете

Мори, но всегда была готова к такому повороту. Пожалуй, самое лучшее
случается спонтанно. Сейчас она вышла из туалета, так же спонтанно поправила
бретельку платья, что так и норовила сбежать с её плеча после всех
приключений, и уже была готова отправиться к выходу, как вдруг заметила
врача эндоскопии, сидевшего на корточках у стены и смотревшего в пустоту.
Кажется, он уже не был пьян, потому что его взгляд был слишком трезвым,
будто он даже видел вещи, что она сама не способна понять. Парень смотрел в
пустоту и, кажется, никуда не торопился, хоть и время позднее.
Ёсано хотела бы к нему подойти и спросить, что случилось, однако скромность

ей мешала, да и она боялась нарушить его медитацию. Однако тишину нарушил
Огай, наконец-то вернувшийся к ней:
- О, черт, когда я в последний раз его таким видел, дела были совсем плохи, – он
незамедлительно подбежал к Накахаре и опустился перед ним, пытаясь
заглянуть в глаза. – Чуя, ты меня слышишь?!
Тот медленно поднял голову и посмотрел туманным взглядом на нарушителя

своего спокойствия. Огай принялся шлепать его по щекам, дабы он пришел в
себя, отчего Чуя скорчил недовольную рожу и стал отцеплять от себя руки
наставника.
- Что ты делаешь? – раздраженно спросил он.
- Пытаюсь вернуть тебя к реальности? Что случилось?
- Просто всё плохо, как всегда, - Накахара вновь отвернулся и принялся пилить
взглядом очередной угол зала.
- Пошли-ка, я отвезу тебя домой, а то ты сам отсюда не уйдешь, - Огай поднялся

и подал ему руку, тот ухватился за нее и смог наконец-то выпрямиться. Ноги его
не держали, так как затекли в такой позе, да и от усталости и шока он еще не
отошел. Тогда они направились к выходу, и Мори кивком указал Акико идти за
ними.
Оказавшись в машине, главврач продиктовал водителю неизвестный доселе

Ёсано адрес, и они двинулись. Акико и Чуя сидели на заднем сидении, а Мори
спереди, рядом с шофером.
- Всё в порядке? – вполголоса спросила она.
- Всё охуенно, – равнодушно ответил ей Накахара. – Всё просто заебись.
- Слушай, объясни, что случилось и почему ты опять в таком состоянии? – Огай

272/840
был нервным, однако его действительно волновало состояние Чуи.
- Я опять поступил, как сволочь.
- Рассказывай давай.
- Ну, с чего бы начать? – он расслабился в кресле и посмотрел в окно. В Цуруми

растворялось множество огней ночного города. – Во-первых, я напился и
позвонил Дазаю.
- О, боги, Накахара, вы же расстались! – Мори сидел вполуоборот на сидении,

чтобы видеть Чую.
- Да, но я позвонил ему и попросил приехать, не забыв сказать, как сильно

скучаю, вот только потом благополучно забыл об этом разговоре.
- В смысле? – не поняла Акико.
- В прямом. Я позвонил и забыл об этом. Выпил еще и пошел трахаться с

медсестрой из кардио. Выходим из туалета, а он там стоит. Конечно, он обо всем
догадался, был зол, но мы могли бы это всё решить... - он замолчал.
- И? Почему такое состояние-то? Опять себя накручиваешь? – Огай не

выдерживал.
- А потом я сказал ему нечто в своем стиле… приказным тоном. И он обиделся,

ударил меня, – на лице Накахары еще можно было заметить следы крови,
которые он плохо отмыл. – В общем, уходя, он намекнул, что собирается умереть.
А еще он откуда-то знает про диагноз.
- Вряд ли бы Хироцу ему сказал, – подтвердил его догадки Мори.
Ёсано не совсем понимала, о чем идет речь и что за диагноз, потому что особо не
расспрашивала. Однако сейчас ей стало интересно.
- Диагноз? – осмелилась спросить она.
- Акико, это немного… - начал было Мори, но Накахара его перебил:
- Меня зовут Чуя Накахара, и у меня нарциссическое расстройство личности.

Добро пожаловать в психушку.
Ёсано бы улыбнулась, однако ситуация была совсем не смешная. Она плохо

разбиралась в психиатрии, но об этом расстройстве немного знала.
- Тараканы, да, Чуя? – улыбнулся Мори.
- Ага, надоело мне скрывать, - он наклонил голову и зарылся руками в свои

рыжие волосы, еще более растрепанные, чем обычно, свою шляпу он
благополучно оставил в больнице. Огай только что это заметил и понял,
насколько всё ужасно, ведь парень не расстается со своим головным убором. –
Боже, Огай… я так его люблю… я, черт возьми, не вижу радости этого мира без
него. Он для меня как самая тяжелая наркота, на которую я подсел и уже не
могу слезть. Я пытался его отогнать, предостеречь, но, сука, это невозможно. Я
273/840
не могу просто взять и зарыть свое сердце, иначе я буду не только бездушным,
но и бессердечным, просто пустой оболочкой, которой являлся все свои двадцать
пять лет. Эта гребаная жизнь мне нахер не нужна, если в ней нельзя любить
того, кого хочешь. Убей меня!
Накахару совершенно не волновало, что рядом незнакомые ему люди, его не

волновала погода за окном, его не волновала забытая шляпа и просранный
впустую день. Его волновал лишь свой поступок и Дазай, который может в
любую минуту сорваться и убить себя. Если умрет он, то зачем жить Чуе?
- Я уже устал отказывать тебе в этой просьбе.
- Но почему нельзя любить? – у Акико в голове не укладывалось всё

происходящее, она положила руку Чуе на плечо, утешая. – Люби, если это так
важно!
- Боже, Ёсано, ему нельзя, он не способен на искреннюю любовь! – Огай не

собирался подыгрывать Накахаре.
- Это ты не способен! А если он начнет лечиться, то всё будет хорошо.
- Кстати, - он снова повернулся к Чуе, – ты пьешь таблетки?
- Не пью, иначе я не смогу работать.
- Опять начинается… знаешь, что? Мне это надоело! – он отвернулся к окну и

начал вглядываться в пейзаж. Совсем скоро они приедут к перекрестку. – Я
выпишу тебе больничный на два месяца. С Хироцу оформим, что у тебя
депрессия, и ты проходишь курс реабилитации. Где и как ты проведешь это
время - мне плевать, только есть три условия: первое – запой не больше недели,
второе – принимаешь таблетки, третье - … - он замолчал и посмотрел в зеркало
заднего вида, чтобы поймать пустой взгляд Накахары и улыбнулся. –
Налаживаешь отношения со своим Дазаем. Всё ясно?
Чуя улыбнулся и спрятал лицо в ладонях. Благословение от Мори, особенно

такое классное, не могло его не порадовать. Сейчас он был его хорошим
ориентиром. Не ясно, хотел ли он выделиться перед Акико, или его личный опыт
ему подсказывал, что нельзя бросать отношения, которые тебе так приятны.
Накахара рассмеялся и рванулся с места, пролетая через салон автомобиля. Он

пополз на переднее сидение и начал душить Огая в объятиях.
- О, боги, Чуя, что ты делаешь? Отпусти меня! – он говорил это, но не вырывался.
- Какой ты все-таки добряк, Ринтаро! – Чуя кричал и смеялся. Сейчас его

неадекватная радость заполняла все внутренности и выплескивалась в объятия
человека, которого он по праву мог считать отцом. Кто, как не отец даст такие
советы?
Огай все-таки тоже обвил его руками и похлопал по спине.
- Эх, если бы ты только еще был адекватным, мне бы вообще не приходилось на

тебя срываться, – он посмотрел в окно. – Приехали.
274/840
- Хорошо. Буду адекватным, – он сразу, как по команде, стал серьезным и отлип
от него. – Спасибо, что подвез и… вообще за всё. Тебе тоже спасибо… Акико, да?
- Да, - она тоже ему улыбнулась.
- И тебе спасибо, – он вышел из машины, но нагнулся посмотреть в открытое

окно. Через несколько секунд, он снова пролез в него и снова стал обнимать
Огая.
- Ты же никогда не любил объятия.
- Вот видишь, каким я стал нежным, благодаря ему. А говорят, что плохо влияет
на меня. Да только я могу плохо влиять на людей! – он отстал и еле вылез из
окна. – Ладно, удачи вам! Мне когда выходить на больничный?
- Завтра позвоню Хироцу, думаю, в больницу можешь не приезжать.
- Я зайду за шляпой, – он выпрямился и потянулся. – Всё, потопал я. Вам тоже

любви! – он обернулся и послал им воздушный поцелуй.
- Порой мне кажется, что в него иногда вселяется другой человек, – сказал Огай,
когда Чуя удалялся в сторону своего дома. – Хотя, он, наверное, всё еще пьян.
- Милый он парень, – заявила Акико.
- А какой проблемный…
***
- Ну, что будем делать?
- Думаю и так ясно, просить прощения, ползать на коленях, я на всё готов, лишь
бы он простил меня.
- Сколько же на нем новых ран, наверное…
- Да, мне страшно представить, что с ним происходит. Действовать надо

незамедлительно.
Чуя сидел за мольбертом и вырисовывал на полотне руки, покрытые огромным

количеством шрамов. На подставке были разбросаны грязные кисти разных
размеров, стоял стакан с крашенной водой, в которой плавали несколько
окурков. Ему хотелось запечатлеть в этой картине такого Осаму, каким он был
счастливым когда-то.
Честно говоря, он давно не практиковался рисовать такие серьезные вещи, как

портрет, да еще и на полотне таком большом. Однако ему хотелось, чтобы Дазай
хоть где-то у него был. С этими мыслями он и делал зарисовки ночью, когда они
оба были счастливы.
Он выписывал кровавые следы на его запястьях и мечтал прикоснуться к ним

губами. Его очень притягивали эти раны, и, казалось, если поцеловать их, то
боль его возлюбленного будет хоть немного меньше. Чуя боялся, что, скорее
275/840
всего, никогда не осуществит эту мечту и что таким живым он останется только
на его полотне. Если тот разговаривает с могилой, то Накахара будет после
смерти Осаму разговаривать с его портретом.
Тем не менее, он надеялся, что еще не поздно всё изменить и что у него есть
шансы спасти его. Если бы не эта боязливость и не эта обида, тогда всё было бы
проще. Не надо было оставлять его.
Конечно, Чуя понимал, что его нынешняя одержимость может быть от болезни,
но он не мог решиться принять таблетку, хоть и знал, что ему полегчает.
- Интересно, а Дазай пьет таблетки? Хироцу же ему тоже должен был прислать.
- Надеюсь, что он их не выкинул, ты ведь сам заплатил за его лечение.
- Да, и нисколько не жалею об этом. Вряд ли он их пьет, наверное, так же

каждое утро смотрит на коробки и думает: «Нахера оно мне сдалось? Пойду
поболтаю со Смертью».
- Мне его так жаль, он такой хороший…
- Не хороший он, тот еще дебил и обмудок, раз знал про мой диагноз, но
продолжил общаться. Зла на него не хватает.
- Зла не хватает, а любви предостаточно.
- Ха-ха-ха, поэтому я и собираюсь пойти к нему. Лишь бы не было слишком

поздно.
Он сделал еще одну темную линию у запястья и решил добавить туда капельку
красного. Руки можно оставить такими, а вот с алыми камелиями стоит еще
поработать. Чуя и не знал, почему решил выбрать именно эти цветы, они
казались ему довольно обыденными, хотя были не менее прекрасными, чем
розы. Разве что цвет этих цветов обычно был каким-то противным розовым,
поэтому на своей картине он изобразил их красными, такими же, как и кровь,
покрывающая руки Осаму.
Накахара поднялся и отошел подальше, чтобы оценить то, что у него

получается. Довольно недурно, хотя еще работать и работать. Хотелось бы еще
что-то сделать с лицом, однако, тут было довольно просто, ведь Дазай был
изображен с закрытыми глазами. Он спал, когда Чуя делал набросок, хотя даже
если бы он решил изобразить его с открытыми, то все равно бы получилось
похоже, ведь Чуя знал каждую линию его век и каждую рваную полоску цвета на
радужке.
Всё это стояло перед его глазами, этот образ человека, который заставил его
снова испытать счастье, о котором он, казалось, забыл.
- Черт возьми, не хочу, чтобы у меня остался только его портрет.
- Хочешь целого Осаму?
- Целого и даже больше. Со всеми его заебами, шрамами, сказками, оригами,

глупыми поцелуями и пошлыми шуточками, – на последнем он улыбнулся,
276/840
потому что вспомнил еще одну и поспешил найти этот обрывок переписки в
телефоне. Он очень часто перечитывал её, это вызывало улыбку и слезы.
Мумия: «А знаешь, почему я бледнею при виде тебя?»
Слизень: «Тебя пугает мой злобный взгляд?»
М: «Мне сперма ударяет в голову и проносится по кожным покровам».
С: «Фу, блять, какой же ты ебнутый. Надо же придумать… пиздуй работать,

скумбрия».
М: «Не могу, я еще не довел тебя до ручки».
С: «Я доведу тебя до ручки. Дверной. Разобью об нее твое лицо, если не

прекратишь доебывать».
М: «Я сам дойду. До твоей дверной ручки. Дерну её, запру и буду бегать за тобой
по квартире, пока ты не устанешь, не упадешь без сил, и я смогу наконец-то
снять с тебя всю твою одежду, мокро поцеловать в шею и заставить раздвинуть
ноги, чтобы мой горячий член смог вписаться между твоих булок, мой сладкий. А
затем я начну медленно двигаться вперед, ты будешь стонать, извиваться,
просить, чтобы я входил глубже, и я окажу тебе эту услугу».
С: «Черт, зачем я это прочитал?! Дазай, иди ты нахер!»
М: «Ты хочешь этого?»
С: «Что?»
М: «Ты хочешь меня, Чуя?»
С: «Я не хочу на это отвечать! Всё, мне пора работать»
М: «Значит, хочешь».
Почему-то это так пошло и глупо. Чуя посмеялся, но вновь стало грустно. Это
невозможно, он будет перечитывать переписку каждый раз, утопая в своей
печали.
- Надо порепетировать, – сказал он и двинулся к гитаре. Уже на автомате он стал

перебирать пальцами и ставить знакомые аккорды. Сегодня ему надо быть
готовым.
***
- Давай, твоя очередь, – говорил Дазай девушке по имени Тоши, когда они,
будучи подростками сидели на заборе и крутили барабан револьвера, который
она стащила у отца. Там была всего одна пуля и никто не знал, кому она
предназначается.
- Хорошо-хорошо, на этот раз мне повезет, вот увидишь, – девушка подставила

дуло к виску. В эту игру они залипали уже минут двадцать, но пока что им очень
277/840
сильно везло, и заветная пуля так и не поразила никого.
- Удачи тебе, Тоши, – он улыбнулся и стал наблюдать, как девушка жмет на

спусковой крючок.
Она немного посмеялась. Для неё это всё было забавой, ей не страшна была
смерть и боль, Тоши её искала. Однако в этот раз ей опять не повезло.
- Блин, ничего! Крути еще! – сказала она и отдала револьвер Дазаю.
- Ну давай, – он решил проверить, мало ли там вообще нет пули, но она там была.
Как-то уж слишком сильно им сегодня не везет. – Я уже устал. Давай, после тебя
закончим.
- Давай, а то и правда скучно.
Осаму подставил дуло и скорчил рожу, от чего Тоши посмеялась.
- Дурак! Жми давай! – девушка толкнула его в плечо, отчего палец дернулся, но
выстрела не последовало.
- У меня тоже пусто.
- Ну сколько можно?! Что за придурки придумали это насилие над

суицидниками?! – она негодовала и размахивала руками, затем приняла
револьвер и покрутила барабан.
- Рано или поздно нам повезёт, – он был спокоен, Дазай уже не верил, что у нее
выйдет.
- Наверное, – она вновь приставила дуло, и положила палец на крючок. – Я люблю

тебя, Осаму.
- И я тебя, Тоши, – он пододвинулся и чмокнул её в губы. Затем девушка дернула

и запустила механизм.
И Дазай услышал выстрел.
Казалось, её голова могла разлететься на части только от этого оглушающего

звука. На лице Тоши застыла безумная улыбка какого-то неправильного счастья,
рука упала, и из нее на землю вывалился револьвер. Её тело полетело в объятия
Дазая.
Он обхватил голову девушки своими теплыми худыми руками и улыбнулся.

Парень стал гладить её черные волосы, а потом притянул и поцеловал в
макушку. Из виска хлестала кровь, теперь на её лице не было эмоций, она
умерла.
Осаму начал безумно смеяться.
- У тебя получилось! У тебя получилось, Тоши, тебе повезло! – затем его смех
перешел на плач, такой же истерический. – Черт, почему тебе всегда везет?!
Почему не мне?! Я не прощу тебе этого! Я так хотел эту пулю, а её получила ты!
Зачем?! Зачем?!
278/840
Дазай прижимался щекой к её голове, обнимал и плакал. Он не переставал
гладить её, хоть и понимал, что теперь она не чувствует его объятий.
Десять минут он так и сидел, не веря, что это случилось. Это был не ужас, это
было что-то за гранью понимания обычного человека. А ведь он мечтал умереть с
ней вместе.
Из уст, из его утробы полилась мелодия:
- Черные листья, глухой океан,

Снова повисла тень.
Я верю, что мир наш – это обман,
И ты, моя милая, верь.
Я верю, что встретимся мы в облаках

Над морем и над землей,
Как бог и богиня, в пух и прах
Сгорим вместе с тобой.
Я не буду больше лить слез

Не по тебе и не по себе,
И мне наплевать, что мы не всерьез
Сгораем в этом огне.
Я буду помнить ласковый свет

Дорожных фонарей,
И пусть тебя со мной рядом нет,
Прошу тебя, просто грей.
Прошу тебя, просто грей…
В лабиринтах жизни всегда рано или поздно ты находишь тупик. В жизни Дазая
этих тупиков было слишком много, и он уже не верит, что можно найти выход.
Остается только один вариант – ломать стены. Конечно, цена за это слишком
высока – жизнь.
Почему всё снова оказывается так? Неужели это действительно единственный

выход? Почему же везде только одни тупики, и даже Чуя, который, казалось,
ведет его к выходу, в результате завел его только дальше в эту чащу
безысходности?
Сколько попыток? Осаму уже сбился со счета. Его много раз останавливали, а
порой он сам останавливал себя, но ради чего? Ради того, чтобы в очередной раз
убедиться, что в этой жизни ему нет места, ради того, чтобы снова приносить
себе страдания?
Расплата за прошлые поступки действительно очень праведная. Люди, которых

он обижал, будучи подростком, наверное, сейчас бы порадовались. Интересно, а
Чуя бы расстроился так же, как и он когда-то расстроился смерти Тоши?
- Ну что, остался один путь? – спросил Дазай у Смерти. Он сидел на полу и

завязывал узел на веревке.
279/840
- Почему бы и нет, – подтвердила она.
- Уверена, что выйдет?
- Теперь тебя никто не остановит.
- Надеюсь, – он примерил на себя петлю. Идеально.
Он ведь хотел еще раз попробовать повешенье. Как раз отличный случай, он всё
рассчитал и всё приготовил. Стул, мыло, веревка. Даже как-то смешно от всего
этого.
Практически полностью натерев веревку мылом, Дазай полез на стул и начал

прикреплять её к месту, где недавно крепилась люстра. Лишь бы выдержало, и
лишь бы он не доставал ногами до пола. Хорошо, что у него дома потолки
высокие, не то, что в магазине.
Всё просто, осталось только немного деталей. Вообще, рекомендуют еще мазать
мылом стул, чтобы хорошенько так поскользнуться, если возникнет желание
жить. Ему нельзя было поворачивать назад, поэтому так он и сделал.
Осаму снял носки и встал на стул, еле-еле удерживаясь. Не хотелось бы заранее

упасть и разбить себе лицо. Он потянулся за веревкой и уже был готов её
натянуть на шею, как откуда-то из прихожей раздался непонятный щебет.
Дазаю понадобилось некоторое время, чтобы узнать в этом звуке бывалое

величие его дверного звонка. Чуя, похоже, настолько сильно раздолбал кнопку,
что он теперь еле-еле пищал. Однако неизвестный позвонил еще пару раз.
Осаму не хотел открывать, так даже лучше, может, этот человек увидит его
мертвым, когда всё же сможет зайти? Но через несколько секунд звуки звонка
сменились на мелодию такого приятного инструмента.
Это были звуки гитары и какая-то знакомая мелодия, такая простая, но

душевная, грустная.
Что это?
Еще немного, и к музыке присоединился мужской голос, немного хриплый, и

красивый и показавшийся знакомым. Это пение он узнал не сразу, потому что
раньше его не слышал, но, пораскинув мозгами, Дазай понял, что это поет Чуя.
- Such a lonely day

And it's mine
The most loneliest day of my life
Such a lonely day

Should be banned
It's a day that I can't stand
Осаму стоял и слушал, как Чуя поет. Его голос он слышал очень хорошо,
несмотря на то, что их разделяла целая комната и закрытая дверь. Судя по
всему, он старался петь как можно громче, чтобы Дазай его услышал, и у него
это выходило.
280/840
- The most loneliest day of my life
По телу пробежалась дрожь, когда гитара сменилась с перебора на бой. Чуя

очень хорошо тянул, несмотря на вредную привычку курить.
- Such a lonely day

Shouldn't exist
It's a day that I'll never miss
Such a lonely day

And it's mine
В голове Дазай представлял, как Чуя сидит на его пороге, облокотившись о

дверь и поет, шаркая по струнам и зажимая другой рукой у грифа их своими
холодными и шершавыми пальцами. Ему казалось, что голос его немного
подрагивает, но Накахара держался. Наверное, он долго репетировал это
представление, потому что для него это, судя по всему, было важно. Он был рад,
что именно Чуя увидит его труп первым.
- And if you go
I wanna go with you
And if you die
I wanna die with you
Take your hand

And walk away
Голос его стал еще выше, и последнюю ноту он очень хорошо и красиво тянул.
Накахара действительно умел обращаться со своим голосом и гитарой. Осаму
еще раз поразился его талантливости.
Сейчас он стоял и боялся поскользнуться на стуле, на его шее была уже надета
веревка, но он хотел дослушать эту песню до конца.
- The most loneliest day of my life

По щекам невольно начали ползти слезы. А ведь он обещал себе, что не будет
плакать.
Музыка опять стала тише, и Чуя заиграл перебором.
- Such a lonely day

And it's mine
It's a day that I'm glad I survived…
Он замысловато закончил играть, перебрав струны гитары и проведя по ним

пальцем. Осаму же не мог отойти, ему было сейчас по-настоящему страшно, он
не знал, что теперь делать и как быть.
Под ногами стул, на шее петля, за дверью Чуя ждет, когда ему откроют.
281/840
Но Дазай не мог даже пошевелиться.
Он услышал, как Накахара поставил гитару и спустился по лестнице, его хорошо

выдавала привычка громко топать.
- Дазай! – певец показался из окна, которое Осаму специально открыл, чтобы

было проще понять, что произошло, и запах трупа быстрее дошел до соседей.
Чуя увидел всю эту картину и был невероятно шокирован, но это продлилось
недолго.
Когда Дазай увидел Накахару в окне, то дернулся и поскользнулся на стуле. В

попытках удержаться, стул упал на пол.
Под ногами стало пусто, а на шее что-то больно сомкнулось.
- Оса-а-аму! – такого утробного крика он уже давно не слышал из уст Чуи. Теперь
его чувства сменились на панику.
Правда, Дазай успел ухватиться руками за веревку, поэтому некоторое время мог
терпеть боль. Хорошо, что в детстве он занимался на турнике и мог держаться.
Чуя вскарабкался по стене, сам не понимая, как умудряется это делать, однако,
говорят, через страх можно сделать и не такое. Он запрыгнул в окно,
завалившись в комнату на пол, быстро поднялся, схватил другой стул, поставил
рядом с болтающейся у потолка тушей, что уже была готова отпускать веревку.
Осаму сам не понимал, зачем это делает, он ведь хотел умереть абсолютно
серьезно. Однако такой распевающий песни Чуя каким-то образом заставил его
изменить ненадолго свое решение. Ему очень хотелось его увидеть в последний
раз. Он все еще оставался его главным смыслом жить.
- Какой же ты идиот! Ты просто пидорас, блять, ненормальный! – Накахара

запрыгнул на стул и притянул Дазая к себе осторожно, чтобы тот не уронил и
этот стул.
Наконец-то Осаму поставил ноги и ухватился за плечи Чуи, который оттянул ему
веревку, и тот смог наконец-то нормально вздохнуть.
- Ну вот что с тобой поделать?!
- Чу-у-уя… - его голос был охрипшим, он дернулся, отчего стул зашатался, но

Накахара прижался к нему, и они смогли устоять. – З-зачем ты это сделал?
Тот отцепился от него и теперь только держался за талию Дазая.
- Ты обещал мне не умирать! Забыл?
- Я обещал тебе жить, но, к сожалению, то что со мной происходит – это не

жизнь. Зачем ты вообще меня останавливаешь? Ты больше не мой психолог, и к
тому же поддерживал меня в моих попытках.
- Я не могу позволить тебе умереть одному, – он оттянул веревку шире и залез к

Дазаю в петлю, так, чтобы их головы были вместе в нее вдеты, – ведь мы хотели
282/840
сделать это вместе.
- Чуя, - по его щекам опять покатились слезы от всего этого, на лице его было
сожаление и какая-то странная грустная радость, – почему?
- Потому что я не вижу красок в этом мире без тебя и тоже не могу назвать свое
существование жизнью. После того, как я встретил тебя, Осаму, всё будто
приобретало цвет, и я ощущал радость. Настоящую радость, а не её подобие.
Если единственный источник этой радости пропадет, то я не вижу смысла
продолжать жить. И если ты хочешь умереть, то я хочу это сделать вместе с
тобой, чтобы быть счастливым в свои последние секунды. Вот так просто, пока
мы счастливы и смотрим в глаза друг другу, пока кровь еще течет в наших
венах, и сердце способно биться. Я хочу держать твою руку и шагнуть в
неизвестное, потому что с тобой мне шагать не страшно. Если это единственный
способ быть вместе с тобой и не причинять боль, то я выбираю его, не
задумываясь. Прости меня за всё.
Осаму смотрел с любовью и глубоко дышал, не то от недавней гипоксии, не то от

чувств, не то от страха перед неизведанным и туманным будущем.
Нет за горизонтом нашей судьбы,

Нет выхода из лабиринта,
И нет продолжения у нашей любви,
Есть только поражение.
Свет твоих очей навеки потух,

Но я все равно их целую.
Ты мой дорогой сумасшедший друг,
Тебя я к Смерти ревную.
Он приблизился к Чуе, ухватился руками за его бледное лицо и прильнул своими

губами к его, отдавая весь жар дыхания и всю любовь, что томилась в нем так
долго. Тот же только крепче обнял его, хоть и не ожидал такого резкого
поцелуя. Накахара тоже вытянул губы ему навстречу и отвечал так нежно и
ласково, проводя пальцами по ребрам, наслаждаясь приятным щекотным теплом
внутри. По его щекам тоже заползли слезы. Он был уверен, что это конец и,
наверное, счастливый, несмотря на смерть обоих.
Осаму медленно отдалился и задышал ему в лицо. В его карих и слезящихся

глазах читалась растерянность. Он устал испытывать чувства, но дарить их Чуе
ему было не жалко.
Он уже хотел пошевелиться и что-либо сделать, как увидел в его глазах огонь и
немного пошлый блеск. Накахара вызывающе улыбнулся и начал стягивать
петлю на их шеях, притягивая Дазая к себе ближе, закрывая глаза и открывая
рот. Внутри стало так горячо приятно, он погладил Чую по щеке, когда его лицо
оказалось совсем близко.
Еще чуть-чуть, и их губы вновь соприкоснулись. Чуя протолкнул свой язык в рот
Дазаю, и тот встретил его своим, проглаживая и сплетаясь. Наконец-то они
ощутили вкус друг друга. Накахара убрал руки с петли и положил их на плечи
Осаму, одной немного поглаживая шею и челюсть, что двигалась в такт их
ласкам. Тот же только сильнее прижал Чую к себе и толкнулся дальше, погладил
его нёбо и снова вернулся к языку спасителя, лаская его.
283/840
Потом он чуть отдалился, но не порвал поцелуй, Накахара провел языком по его
деснам, поиграл и на секунду оторвался, но потом снова вернулся в рот Осаму.
Дазай оттягивал его нижнюю губу, на что Чуя издал возбужденный вздох и
погладил его плечи. Они стояли еще некоторое время, не в силах разорвать
поцелуй, продолжая ласкать губы и языки друг друга, наконец-то выплескивая
свою любовь наружу. Такую страшную, разрушительную и пьянящую.
Но всё же они отстранились друг от друга на несколько сантиметров,

вглядываясь в глаза. Смотреть в них можно было бесконечно и всегда находить
что-то новое. Сейчас Чуя даже не жалел, что не запечатлел их. Такие глаза
должны оставаться у своего хозяина и светить только для избранных. Он так
радовался, что видел этот свет.
Накахара гладил его лицо и не желал отпускать ни на секунду от себя. Дазай

уже, кажется, забыл про свою обиду, он тоже ловил момент и не хотел, чтобы
это заканчивалось.
- Что-то мне расхотелось умирать, – прошептал Осаму и отдалился еще немного.
- Слабак, – Чуя улыбнулся, он был рад, что успел спасти его от смерти.
- Сказал тот, кто даже не может порезать себя.
- Я это слышу от человека, что ноет от боли, как девчонка.
Они посмеялись. Дазай отшатнулся, но забыл, что они стоят на стуле

обмотанные веревкой, и опять чуть не упал, благо, Накахара снова поймал его,
заключая в объятия.
- Что ж ты все торопишься на тот свет, при чем без меня?
- До сих пор удивляюсь твоим методам лечения, – он тоже сомкнул руки на талии
Чуи.
- Ты же сам сказал, что я больше не твой психолог.
- А ты как-то сказал, что не перестанешь меня лечить.
- Верно подмечено, вот только я даже себя вылечить не могу.
Осаму усмехнулся, оторвался от Накахары и стал отвязывать веревку от потолка.
- Уверен? – Чуя не верил, что он сам решил прекратить это. Неужели не хочет его
смерти?
- Веревка нас с тобой все равно не выдержит, да и вряд ли мы так умрем.
- А, по-моему, она крепкая, – он потрогал часть веревки, что оплетала их шеи.
- А, по-моему, - он отвязал её и повернулся к Чуе, – ты жирный.
- Ах ты сволочь! Зато я сильный, – он подхватил Дазая на руки и вместе с ним

спрыгнул со стула, заваливаясь на пол и начиная его щипать. Тот не мог
284/840
нормально отлезть, потому что веревка всё еще была на их плечах.
- Ну хватит-хватит! Отстань!
Накахара наконец-то прекратил, сел на пол, потянув с собой Дазая, и отвернулся

от него. Тот прислонился к его спине своей и устроил затылок на плече Чуи. Они
сидели и обдумывали ситуацию.
Что же теперь? Чуя его обидел, наплевал в душу, казалось, навсегда разорвал
связь. Однако тот как будто забыл о том, что Накахара ему наговорил, он
понимал, что несмотря на всё вытекающее дерьмо, они друг без друга
существовать не способны.
Это больше, чем дружба. Это больше, чем похоть. Это больше, чем потребность.
Это нечто естественное, то, что заставляло их полностью ощущать вкус такой
неправильно приготовленной жизни. Они уверяли себя, что можно существовать
по-одиночке, однако так жить слишком трудно.
Оба всегда искали опору в ком-то другом и нашли её друг в друге, отчего не
могут расстаться, ведь потеряют важную составляющую их самих. Они потеряют
кусочек жизни, что отвечает за счастье.
Это больше, чем любовь. Это симбиоз.
- И что мы теперь будем делать? – спросил наконец-то Осаму.
- Как это что? – для Чуи ответ был очевиден. – Любить. Будем пить таблетки,
резать друг друга, ходить к мозгоправу. Поженимся, заведем детей. Ты научишь
меня их складывать, а я…
- … а ты нарисуешь им лица, – продолжил Дазай немного грустным тоном,

казалось, он сейчас опять заплачет от всего этого.
Чуя развернулся, и Осаму повалился, устраивая голову у него на руках. Накахара

начал гладить щеки и шею возлюбленного, на что Дазай ответил тем же.
- У одного будут голубые глаза и каштановые волосы, – продолжил Чуя.
- А двое других наоборот рыжие, – он как бы кстати, провел пальцами по его

волосам.
- И ты придумаешь им имена.
- И построю дом.
- И собаку с кошкой сложишь из бумаги, – Чуя заплакал и улыбнулся ему, он не

переставал гладить его лицо и волосы, смотреть в глаза такие уставшие. Дазай
был еще бледнее и худее, чем прежде, руки, что зарылись в рыжие волосы, были
также обмотаны, как и всегда, однако было видно запекшуюся кровь. Но сейчас
он был таким счастливым. – Я люблю тебя, Осаму.
- Я тоже люблю тебя, Чуя, – и он снова притянул его, чтобы поцеловать.
285/840
История о том, как автор ушел в поэзию...
Песня, что пел Чуя:

System Of A Down - Lonely Day
286/840
Глава 20. Прощение.
- Чуя, как твои дела? – спрашивал Мори по телефону. Удивительно, но

он даже выкроил время, чтобы поболтать со своим подопечным.
- О, всё прекрасно. Мы почти помирились.
- Почти?
- Ну…
Накахара вспомнил тот день, когда спас Дазая от очередной попытки умереть.
Пожалуй, это был счастливый день, несмотря на то, что оба чуть не откинулись.
Осаму от удушья, а Накахара от сердечного приступа.
- Я все равно на тебя обижен, - говорил тот, снимая с них обоих петлю.
- Ну прости меня, я урод, сволочь, динамо, паскуда последняя, ёбаный жизнью во

все дыры нарцисс. Обещаю, что больше не буду говорить тебе обидные вещи…
ну разве что, если бесить меня станешь. Но ничего подобного, как раньше! Я
буду исправляться, а если опять начну вести себя, как сука, то можешь слать
меня куда подальше. Только, пожалуйста, дай мне шанс всё исправить!
- Хорошо-хорошо, - сказал Дазай, щурясь на него лукаво и улыбаясь. Он был

очень доволен, ведь Чуя так извиняется перед ним, хоть заставляй его вставать
на колени и ублажать, – я подумаю, что ты можешь для меня сделать.
- Ну, Даза-а-ай!
- Нет, ты не прощен! Это не прощается за такое короткое время…
- Ну что мне сделать? – он, кажется, и сам был готов отдаться за одно лишь
прощение Осаму, хотя тот и не собирался его игнорить или что-то подобное. –
Могу достать тебе звезды с неба и украсить твою комнату, но зачем они тебе,
если твои глаза светят ярче любых звезд?
- О, ками-сама, ты что, еще и романтик? – Дазай улыбнулся. Казалось, сейчас

Накахара действительно сильно поменяется.
- Еще какой, это не твои пошлые шуточки, это реальные методы, проверенные на
бо... - он замялся, потому что понял, что лучше не хвастаться своими
похождениями, - …льшом количестве дам, которых я ни разу не трахал, уверяю
тебя.
- Ты сам-то себя слышишь? – он потрепал его по шляпе. – Ладно, продолжай в

том же духе, и я, может, над тобой сжалюсь, – в его глазах замелькал пошлый
огонь с примесью жестокости, – а может и нет.
- Тогда делай со мной, что хочешь, – Чуя стал приближаться к нему. Теперь его
не ограничивали рамки, и он мог позволить делать, что угодно как самому, так и
с собой, поэтому смело залез к Дазаю на колени, – я весь в твоей власти.
- Принцесса сдалась? – он разместил свои руки на его бедрах.

287/840
- Принцесса уже отдала тебе корону, – он снял с себя шляпу и натянул на голову
Дазая, а затем жадно впился в него губами, пробуя их на вкус и проводя языком
по зубам.
- Я пока что, - говорил он сквозь поцелуй и отрываясь от Чуи, – должен

разобраться с положением в стране, обустроиться на троне и подумать, что
теперь делать с принцессой. Казнить её или помиловать.
- А пытки будут? – всё не отставал от него Накахара.
- Естественно, – он улыбнулся и спихнул его с себя. – Пытки недотрахом.
- Чего блять?! – он аж подпрыгнул, а на лице была ярость и негодование. – Меня

моим же оружием?! Да ты охуел, мразина! – Чуя взял подушку с кровати и кинул
в скрывающегося за дверным проемом Осаму.
- А ну веди себя хорошо, ты все-таки в плену и должна хоть как-то получить мою
милость!
- Ой, вот в пизду такую милость! Это незаконно! Это оружие, которое должны
были запретить, это из-за него и началось восстание! А ты, тварь такая,
продолжаешь его использовать.
- По-моему, всё честно.
- Блять, ну и нахуй! – он сложил руки на груди и отвернулся. Не ожидал

Накахара такого поворота. Однако, Дазай был прав, пора поквитаться.
В общем, теперь он всячески его игнорировал и издевался. Это была неплохая

закалка для эго Чуи, хотя Осаму и до этого выносил ему мозг. Тем не менее, они
теперь снова вместе и все равно продолжают общение, пока что прошло два
дня, всё это время Дазай был на работе, и вот сегодня у него должна была быть
ночная смена.
- Короче, Мори, всё нормально. Он меня простит. Не сможет не простить.
- Я до сих пор не могу тебя простить, Чуя, за такое издевательство над моими
нервами.
- Заметь, ты сам себе выбрал такую участь! Я не твой сын, даже не приемный.
- Кстати, ты позвонил Коё? – Хироцу просил поговорить с Накахарой о его

матери.
- Блин, вот хорошее же было настроение! – рявкнул Чуя. – Не позвонил.
- Позвони сейчас. Ты же хочешь наконец-то двинуться в своем лечении?
- Хочу, но… - он подумал, что может ей сказать. – Какой в этом смысл? Мне опять
будет стыдно.
- Просто позвони и реши всё.
288/840
- Хорошо… до встречи.
Они распрощались и положили трубки. Чуя пошел на кухню вместе с телефоном,

открыл окно, поставил греться чайник и, сев за стол, закурил. Ему совершенно
не хотелось портить себе настроение разговором с матерью, которую он просто
ненавидел. Может быть, в ней и правда заиграют материнские чувства? Сколько
он помнит, ей всегда было срать.
Тем не менее, он все-таки нашел почти забытый контакт и ткнул на кнопку

вызова. Что он ей скажет?
Спустя несколько секунд вызов был принят.
- Алло, – голос женщины почти не поменялся, он был равнодушным, ей всё так

же плевать.
- Ну, привет, мама, – он не знает, почему улыбнулся. Какая-то была горькая

улыбка.
- Кто это… - она оборвалась, и тут её голос начал дрожать. – Ч-чуя?! О, боги! Не
может быть! Я твой голос совсем не узнала!
- Да, а вот твой не изменился.
- Как же я ждала твоего звонка! Как же я тебя искала, Чуя! Ты не

представляешь, что я прошла! – она плакала навзрыд.
- Чего? – в его голосе было издевательство и горькая усмешка. – Ты мне ни разу

не позвонила!
- Чуя, у нас сгорел дом! Мне было немного не до этого, а когда наконец-то
появилась возможность позвонить, я обнаружила, что номера не существует.
- А, ну конечно, я поменял номер уже давно. Звонил с нового тебе, но ты не

отвечала.
- Я восстанавливала номер специально, чтобы, если что, ты смог хотя бы сам до

меня дозвониться. Но ты не звонил, и я решила поехать в Токио искать тебя,
потому что сильно волновалась. Прости меня, пожалуйста, за прошлое, за то, что
я тебе наговорила. Я не знаю, как искупить свою вину, мне нет прощения. Я
безответственная мать, была ужасной женой, раз позволила твоему отцу уйти,
но поверь, так жить было невозможно!
Сейчас внутри Чуи загорелось осознание собственной глупости, он вспомнил их

прошлый разговор, который окончился очередной ссорой и непониманием,
вспомнил о том, как сильно тогда на его мозги давила болезнь, и понял, что, на
самом деле, Коё ни на секунду не переставала его любить.
Неужели она действительно волновалась и искала его? Неужели ей было не всё

равно? Оказывается, элементарные обстоятельства не позволили ей позвонить
ему, а он, как обиженный ребенок, не решался позвонить ей сам всё это время.
Накахара курил и плакал, ведь впервые слышал такие слова от своей матери. Он
не верил, что это говорит она, что ей не плевать.
289/840
- И ты меня прости за всё. За то, что я ушел из дома, за то, что шлялся хрен знает
где, за то, что не ценил тебя. Я забыл, что мать – это главное, и что, на самом
деле, у тебя тоже есть чувства. Я ничуть не лучше твоего хахаля.
- Нет, поверь, ты не такой! Ты самый хороший, и ты был прав. Мне надо было
заниматься не своей личной жизнью, а твоим воспитанием. Хочешь, я приеду?
Где ты? Что с тобой? Я всё хочу знать!
- Со мной всё в порядке, я работаю врачом в клинике Мори, в эндоскопии. Это в

Канагаве, Йокогама. У меня тут своя квартира, я хорошо получаю, не голодаю, в
общем, всё отлично.
- Я так за тебя рада! Я так рада, что всё хорошо, и что ты смог стать врачом, как
и хотел. Я обязательно приеду в ближайшее время, напишу тебе. Или ты ко мне
приезжай.
- Съездим в гости друг к другу, – он улыбнулся, но всё еще не смог остановить

слезы.
- Боже, я просто не верю, что это не сон! Я думала, что потеряла тебя. Я сейчас
живу в Токио, надеялась каждый день тебя встретить, хотя бы на улице, хоть это
и бред. А ты, оказывается, уехал. Но я рада, тут делать нечего.
- В Японии в принципе делать нечего, так же, как и в других странах.
И они болтали еще целых два часа и не могли наговориться. Мать рассказывала,
что порвала с его отчимом уже давно и сейчас ни с кем не встречается. В Токио у
нее свой бизнес, она держит цветочный магазин и так же, как и раньше,
занимается икебаной*.
Они еще несколько раз просили друг у друга прощения за всё, за что только
можно. Казалось, что Чуя второй раз обрел свою мать, такую родную и
настоящую. Он же поведал ей немного о студенческих годах, о том, как ему
было трудно, но он справлялся, благодаря Мори. Но даже двух часов им было
мало, чтобы наговориться обо всем, поэтому при нем же мать начала
рассматривать календарь и обдумывать, когда ей лучше приехать. Сошлись на
том, что Чуя сам приедет к ней на Новый Год.
- Слушай, а можно я приеду с другом? Он давно хотел повидать Токио, – вообще-

то, Чуя не знал, хочет ли Дазай посмотреть на Токио, и захочет ли он вообще
ехать, да и сможет ли. Но он мечтал съездить с ним хоть куда-нибудь. Пожалуй,
это самое лучшее время. - Ему просто праздновать не с кем, и я подумал, что
можно отметить вместе.
- Конечно, можно, куда-нибудь, да пихну вас. А то что одному переться,

правильно? Боже, как же я хочу тебя увидеть, ты, небось, вымахал.
- Не дави на больное… - она посмеялась. Отец у Накахары тоже был невысокого

роста, в отличии от самой Коё. – Я отрастил волосы.
- Волосы? Зачем? Тебе удобно работать?
- Да, все говорят, что мне идет.
290/840
- Ну раз идет, то я очень хочу посмотреть. Небось так и носишь свои шляпы?
- Ты меня без шляпы вообще представляешь?
- Я тебя до сих пор представляю сутулым, рыжим и злобным подростком в

рваных джинсах, от которого пахнет куревом.
- Ну я теперь редко надеваю рваные джинсы.
- В общем, я тебя узнаю.
Периодически они прерывались на то, чтобы отклонять входящие вызовы. Коё

звонили по работе, а Накахаре названивал Мори, которого явно интересовало,
дозвонился он или нет.
- Ох, боже, мам, прости, но у меня тут некоторые планы на вечер. Я еще позвоню
на неделе.
- Я буду писать тебе, если что. Давай, а то меня мои работники, наверное, тоже
потеряли. Удачи тебе, милый, люблю тебя!
- Я тоже тебя. Пока.
И они наконец-то прервали связь.
Неужели всё может складываться настолько хорошо? Всё дерьмо, которое

происходило до этого ушло в корзину с такими же грустными воспоминаниями.
У него теперь есть мать.
Он не мог в это поверить. Казалось, таким счастливым быть просто невозможно.

Он несколько минут сидел, курил и улыбался, его трясло от разрывного счастья
внутри. Каким же он, оказывается, был глупым.
Докурив, он поднялся и пошел в комнату собираться в магазин. Чуя хотел

скрасить ночную смену Осаму своим присутствием, хоть тот об этом и не
догадывался.
Когда он пытался сделать на своей голове что-то адекватное, телефон снова

начал разрываться от звонка. Огай опять пытался до него достучаться.
- Да? – сказал поднявший трубку Накахара.
- Ну наконец-то! Я уже испугался, думал выезжать!
- Мори, спасибо тебе огромное. Если бы не ты, я бы никогда ей не позвонил.
Огай на том конце явно не ожидал услышать нечто подобное.
- Рассказывай.
- Оказывается, у неё не было моего нового номера, – начал свой рассказ Чуя, – и
она просто не могла мне позвонить, к тому же в прошлый раз мы поссорились. В
291/840
общем, теперь у меня есть мать, Огай! – его голос резко сменился на радостный
лепет. – Ты понимаешь?! У меня есть мать! – он опять начинал рыдать. – Всё это
время она скучала по мне! Переехала в Токио, чтобы найти меня! А я даже не
позвонил ни разу. Спасибо тебе! Черт, - он остановился, чтобы наплакаться.
- Ох, я рад, что всё нормально.
- Нормально? Нормально?! – он кричал в трубку так, что Мори показалось, будто

кровь польется из ушей. – Всё пиздато настолько, что никогда так охуенно еще
не было! В моей жизни перестало происходить какое-то дерьмо! В моей жизни
появился любимый человек, и появился родитель! У меня же, получается, почти
полноценная семья!
- А я что, тоже считаюсь?
- Конечно! Мори, мы болтали с ней два часа! И болтали бы еще! Я никогда с ней
так много не разговаривал. Я просто не могу поверить в это…
- Фух, меня аж отпустило. Давно бы так.
- Мы договорились с ней встретиться на Новый Год. Она рассталась с моим

отчимом и даже открыла свой бизнес! Она вообще показалась мне другим
человеком!
- Ты тоже сильно изменился, Чуя, в лучшую сторону. Наконец-то всё наладилось

и у тебя. Успокаивайся давай. Хочешь, можешь приехать к нам в ресторан,
расскажешь, что да как.
- Ох, что ж меня все хотят? Не могу я, у меня внеплановое свидание. Иначе бы я
еще сидел и болтал с мамой. Так что, давай, пока, а то ты меня задерживаешь.
Лучше заеду на недельке в клинику.
- Хорошо, удачи тебе. Попу не порви.
- Ой, да пошел ты!
Накахара вообще ненавидел разговоры по телефону, но сегодняшний день будто

весь из них состоял. Неужели телефонный разговор может сделать таким
счастливым? Сейчас ему было очень сложно соображать, ибо радость от
произошедшего просто не давала дыханию восстановиться.
Пока он собирался, то думал о том, как будет рассказывать об этом Дазаю. Ему
хотелось поделиться этой радостью со всеми. Выйти на улицу и крикнуть: «У
меня есть ма-а-ать!» будто это он её только что родил.
Однако времени на это не было. Чуя примерно знал, во сколько уходят коллеги
Осаму, и торопился успеть к этому времени, чтобы тому ни на секунду не было
одиноко. Он не хотел, чтобы они теперь испытывали одиночество.
Накахара поспешно натянул на себя коричневые штаны, белую рубашку и

красный пиджак. Затем он набрызгался одеколоном, не зная, оценит ли это
Осаму. По части отношений с мужиками, Чуя не был спецом.
Потом он нацепил на себя свое зимнее фиолетовое пальто, замотался в шарф,
292/840
надел белые ботинки и, взглянув в зеркало из коридора, понял, что выглядит,
как огородное пугало, однако сейчас он внутри себя ощущал таким же ярким,
как и снаружи.
В завершении, он надел другую шляпу, простую черную.
- Так-то лучше!
- Теперь на тебя точно ни у кого не встанет, Накахара.
- Ой вот блять… - он не стал продолжать разговор сам с собой и поспешил

покинуть квартиру, не забыв сигареты, телефон и деньги, на всякий случай.
На улице заметно похолодало, но этот холод был очень приятен вспотевшему от

всего этого Чуе. Он засунул руки в карманы и зашагал по улице.
Было уже часов шесть, отчего Йокогаму накрыл мрак, но свет фонарей освещал
ему путь. Всё было такое беззаботное и радостное, что он еле сдерживался,
чтобы не бежать, резво размахивая руками и прыгая по лужам, хоть его обувь и
не предполагала таких приключений.
Ему было настолько похуй на всё дерьмо, что случалось с ним ранее. Если это
плата за радость, то оно стоило того.
Сейчас он понял, что обязан себе за всё это, хоть Мори и был некоторым его
координатором во всех решениях, однако исполнял свою волю Чуя сам. Как это,
оказывается, просто - изменить свою жизнь на корню меньше, чем за неделю.
Тем не менее, он отгонял от себя самовосхищение, а то опять будет доставать

Осаму рассказами о своей охуенности.
Темные городские улицы приобретали краски, благодаря фонарям и свету,

исходившему от Накахары, который уже докуривал и подходил к магазину.
На часах полседьмого. Лишь бы не порвать лицо от улыбки.
Он толкнул дверь ногой, забегая в теплое помещение. О его приходе

проинформировал колокольчик, отчего Ацуши, сидевший за кассой, дернулся. Он
было собирался позвать Дазая, но Чуя приставил палец к губам, показывая, что
ему стоит быть тихим и не выдавать присутствие посетителя.
Затем Чуя прошел за кассу и уселся рядом с Накаджимой, в своем

бесцеремонном стиле. В этом они с Осаму очень похожи.
- Как работка? – тихо спросил он, чтобы Дазай заранее не догадался.
- Потихоньку, пойду домой через полчаса. У Дазай-сана сегодня ночная, вы с ним

остаетесь?
- Ага, но он об этом еще не знает, – Чуя начал снимать с себя верхнюю одежду.
- Не разнесите магазин, пожалуйста.
- Постараемся, – он улыбнулся, а затем услышал шаги, которые доносились из
293/840
зала и знаменовали чье-то приближение.
Накахара опустился немного ниже, чтобы его личность можно было заметить
только подойдя совсем вплотную к кассе.
- Фух, вроде теперь на полочках всё ровненько, - говорил Дазай, подходя к кассе
и облокотился на нее. - Теперь еще и целая ночь ничего… - он заметил за кассой
Чую, что смотрел на него с присущей ему хитрой ухмылкой. – Неделанья… Чуя,
ты что, уволился из больницы?
- Нет, я тут временный работник на одну ночь, – он снова нормально уселся на

стуле.
- О, так я тоже могу идти домой? – Осаму был очень рад его внезапному
появлению.
- Ты остаешься и будешь мне тут всё показывать и объяснять.
- Ну вот, а я думал, что высплюсь, - Дазай изобразил сожаление, хоть его сейчас
и не было. Затем он обратился к Ацуши: – А ты чего сидишь? А ну марш домой,
тут сейчас начнется содомия! И захвати вещи нашего посетителя в раздевалку!
- Х-хорошо, - он подскочил, принял у Накахары пальто и побежал в сторону

раздевалки.
- Содомия, значит? – Чуя расположил локти на столе и подпер руками

подбородок. – А я-то думал, что мы тут будем книжки читать.
- Думаю, книжек мы сегодня вдоволь начитаемся, – пошло ответил Осаму, –

главное, чтобы они все остались в целости.
Накахара прикусил губу, выдохнул и невинно посмотрел ему в глаза.
- А меня ты оставишь в целости?
- Конечно.
- Черт! – его лицо снова сменилось на недовольное. – Хватит ломать комедию,

ломай меня!
На этих словах Ацуши вышел из раздевалки, и он явно не хотел это слышать.
- До скорого, Ацуши-кун! – как ни в чем не бывало пролепетал Осаму.
- Пока, Ацуши, – попрощался Чуя.
- До свидания, – и он, немного смущенный одним только фактом наличия этих

двоих в магазине, выбежал из него.
Когда дверь захлопнулась, Дазай подошел к кассе и сел рядом с Накахарой.
- Даза-а-ай, ты знаешь, что… - начал было тот придумывать подкат.
- Чуя, это что, духи? – перебил его тот.
294/840
- Ну, - он смутился до покраснения. Кажется, действительно, не стоило, – ой,
отстань, я, может, не из дома вовсе!
- Ты писал, что ты дома.
- Ну и что? Ты вот даже не знал, что я приду.
Осаму подъехал к нему на стуле и обнял за плечи. Он приблизился лицом к его

шее, и коснулся носом, вдыхая аромат одеколона. От этого Чуя поежился, но
тоже приобнял Дазая.
- Мне нравится, – он начал мокро целовать его шею, с каждым поцелуем,

опускаясь к ключице.
На его рубашке сжались пальцы Чуи, который уже отвык кайфовать от ласк
столь приятных. Он прикусил губу и тяжело задышал. Кажется, ему все-таки
удалось приманить Осаму к себе.
Однако, вскоре он отцепился от его шеи.
- Так вот, сейчас я объясню тебе, как пробивать товар, – как ни в чем не бывало
начал Дазай.
- Чего-о-о? – Чуя пытался уловить в этом пошлый контекст, но его там не было.
- Смотри, - он отодвинул его и стал копаться в компьютере.
- Блин, я точно тебя когда-нибудь пришибу. Что мне сделать, чтобы ты

отреагировал?
- Не знаю, например, помыть полы, – абсолютно серьезно сказал Осаму.
- Хорошо, – он поднялся и стал стягивать с себя пиджак, - в этом я лучший,

благодаря шести годам обучения в меде.
- Вон там каморка, - он указал на дверь напротив раздевалки, – там дальше

туалет, – указывал он в сторону коридора, ведущего к складу, – и тщательно так
по рядочкам, по полочкам, со всей страстью.
- Со страстью? Это я могу, – он расстегнул две верхние пуговицы рубашки,

немного оголяя грудь. Затем снял шляпу, надев её на Дазая, и взял на посту
карандаш, на который принялся накручивать волосы.
- Вот это мастерство! – удивился Осаму тому, как карандаш легким движением
руки превращается в заколку, а у Накахары на голове появляется пучок с
немного выпадающими рыжими прядями.
- Да, в последние годы обучения часто забывал резинку и приходилось

выкручиваться, как могу.
- А почему ты отрастил волосы? – спросил, как бы кстати, Дазай.
Лицо Чуи немного поменялось. Он еще не готов был это рассказать.
295/840
- А мне что, не идет?
- Нет-нет-нет! Очень идет, я тебя даже без них не представляю, хоть и видел
фотку в паспорте.
- Так вот откуда ты знаешь мой диагноз... - возмутился тот. - Когда-нибудь найду
в себе силы их отстричь.
- А мне нравится так, ты с ними такой необычный и дерзкий. Да и вообще, у тебя

такие волосы красивые, не стриги их.
Сердце Накахары дернулось от этих слов, и на лице возник ужас.
- Что такое? Забыл утюг выключить?! – Дазай подорвался с места, потому что
редко видел Чую таким.
- Нет, флэшбэк словил. Ты не первый, кто мне так говорит. Слово в слово.
- Да, а кто был первым?
- Когда-нибудь я тебе поведаю.
- Ну вот! Опять ты со своим темным прошлым!
- Я правда обещаю тебе рассказать, но не сейчас. Сейчас я слишком счастливый

для этого дерьма, – и он отправился к каморке искать швабры.
Накахара достал тряпки, швабру, ведро и понес всё это в сторону туалета. Он
закатал рукава, выкрутил кран и стал наливать воду.
Пока она наливалась, Чуя вышел и снова вернулся к Дазаю.
- А где у вас моющее средство? – спросил он.
- Средство? Мы че, в больничке?
- Перчатки-то хоть есть? – он был недоволен полнейшим несоблюдением

санитарных норм.
- Есть, в туалете на полке.
Чуя вернулся и нашел перчатки. Надев их, он выключил воду, так как та уже
была готова политься через края ведра, и направился со всем этим в зал.
- О, а вот и моя уборщица. Надо будет купить тебе платье горничной и фартучек,
– Осаму был очень весел, ведь тот ни на секунду не противился его приказу
помыть пол.
- Заткнись, скумбрия! – что-что, а делать из себя раба окончательно Чуя не

хотел.
- Приступай давай к работе.
296/840
- Хорошо.
- М, не так.
- Что тебе еще?! – он повернулся, уже почти уходя, на лице была недовольная
гримаса.
- Я не слышу от тебя подчинения! – он развалился на стуле, закинув руки за

голову, и довольно смотрел на Накахару.
Тот выдохнул и высоким тоном пролепетал:
- Как прикажете, Дазай-сан, – от всего этого его снова бросило в краску.
- Молодец, плюс десять к показателю прощения.
- А сколько там всего? – спрашивал он, уже натирая пол.
- Скажем… - он обратился к потолку, пытаясь выдумать цифру. – Сто.
- О, так это я быстро наберу очки! – Накахара начал интенсивнее мыть пол,
удаляясь дальше в зал.
- Ну не торопись с выводами, все-таки ты очень любишь на меня срываться.

Поэтому за неподобающее поведение очки будут сниматься.
- Вот же сука злоебучая… - прошептал он, прячась за шкафами.
- Я всё слышу! – кричал Дазай с поста. – Минус пять!
- Блять! – от его гнева швабра упала на пол, затем он показался снова, сполоснул
тряпку и унес ведро с собой, не забывая пилить Осаму злым взглядом.
Посетители то и дело мешали ему, пока он мыл полы. Хоть под вечер будний их
было мало, всё же люди заходили и покупали книги. Чуя тем временем приметил
еще пару произведений, которые хотел бы почитать.
Когда он подошел к посту, то не заметил Дазая за кассой. Как раз будет удобно
помыть там пол. Однако только Накахара принялся протирать поверхность, как
сзади к нему подкрались и ухватились за бедра, не забыв притянуть Чую ближе.
Осаму прижался к нему пахом и погладил по спине.
- Ух, какой ты старательный, всё прямо блестит.
- Или трахай, или отпусти! – тот попытался вырваться, но Дазай прижал его
обратно.
- Я выбираю третье.
- Третьего не дано, – он пытался не обращать внимания и продолжил мыть пол,

несмотря на Осаму, который прижимался к его заднице.
- Тут я задаю правила, – он повернул его, укладывая животом на стол, отчего Чуя
выронил швабру, и по залу прокатился гул.
297/840
- Прекрати! Сейчас же кто-нибудь зайдет! – ему было сложно вырваться, ведь
его буквально поставили раком.
- И что? Пусть все лицезрят твой позор! – он отстранился и шлепнул Накахару по

ягодицам довольно сильно, после потирая её своими горячими ладонями. От
этих действий изо рта Чуи вырвался стон.
- Ч-что ты делаешь?! – на него накатило резкое возбуждение, лицо зарделось,

голос задрожал, но он не торопился вырываться, мало ли Осаму еще очки
отнимет.
- Благодарю тебя за уборку, – затем Дазай снова шлепнул его еще сильнее.
- А-а-а! – ему ужасно нравилась такая форма благодарности, но из-за того, что
продолжения не будет, он бы обошелся и без этого.
- Не нравится? – спрашивал он, потирая ушибленное место.
Накахара сглотнул.
- Н-нравится… но… А! – его оборвал очередной шлепок, от таких действий Чуя

даже выгнул спину и чуть раздвинул ноги, к тому же немного мешала
нарастающая теснота в штанах.
- Вот и отлично, – Дазай нагнулся и прошептал ему на ухо: - Получай

удовольствие.
Затем последовали шлепки еще и еще. Осаму не жалел его и бил сильно, со
страстью, гладя его через штаны, порой даже проводя руками по линии, немного
прощупывая между ног. Накахара то напрягался, то расслаблялся на столе, его
рот был открыт, лицо краснело, дыхание было готово разорвать грудную клетку,
и внизу живота приятно тянуло.
- Д-дазай, я не могу уже. Хватит, – он заерзал и прикусил палец.
- Тут я решаю, когда хватит.
- Ну пожалуйста, Дазай-сан, - Чуя снова повысил свой голос, – если вы

продолжите, то я не выдержу. М-мне так тесно…
- Если ты выдержишь, то я прибавлю тебе тридцать очков.
Накахара загорелся. Это же так много!
- Продолжайте…
Он сделал еще несколько шлепков, всё также сопровождаемых стонами Чуи.
- Как же мне это нравится. Не могу остановиться.
Но тут за дверью показалось какое-то движение. Кажется, посетитель.
Осаму быстро выпрямил Чую, и тот сел на стул, закинув ногу на ногу, дабы никто
298/840
не видел его стояка. Дазай сделал так же, ибо и у него была та же проблема. От
такого невозможно не возбудиться.
Посетитель, однако, не обратил внимания и проследовал дальше в зал. Его,

похоже, интересовало конкретное произведение, поэтому он должен будет
быстро уйти.
- Ненавижу тебя… - процедил сквозь зубы, возбужденный и красный Накахара.
- Я тоже тебя люблю, Чуя, – он посмотрел на него, всё так же пошло улыбаясь. –
Тем не менее, ты выдержал и заслужил тридцать очков. Итого: тридцать пять.
- Хоть какой-то плюс.
- Веди себя хорошо и доживешь до наказания.
- Наказание? – непонимающе спросил тот.
- Да-а-а, наказание, – он подкатился на стуле к нему и положил руку на его ногу.

– Ты ведь нарушил закон и должен быть наказан, - пальцы нещадно сжались на
ляжке.
- Ты уже, наверное, его придумал?
- О да, я уже скоро приступлю к его подготовке.
- Извращенец… - тем не менее, он тоже улыбнулся и погладил его по руке, что

сжимала бедро. – Мне кажется, что я не доживу до наказания, и сам тебя трахну.
- Только попробуй, и все твои очки полетят в урну.
- Ты думаешь, мне не будет плевать?
- Ты очень податливый, когда возбуждаешься. Поэтому, думаю, ты не сможешь

мне противостоять.
- Возможно… - он сощурил свои голубые глаза.
Через несколько минут посетитель подошел к кассе, и Дазай снова отъехал от

Чуи, обращаясь к компьютеру. Пока он пробивал товар, то показывал Накахаре,
как это делается и как оформлять покупку, затем отпустил покупателя.
К тому времени возбуждение их оставило, но желание нет.
- Я хочу тебя, - прошептал Чуя, который расположил свой подбородок на плече

Осаму и уже тянул свои руки к его паху, однако Дазай ухватил его за запястье.
- Хоти дальше, – ответил тот, и Накахара отъехал от него.
- Чтобы мне сделать такого… точно! – он округлил глаза, так как на него нашло
прозрение. Чуя подскочил, надел шляпу и начал натягивать пиджак.
- Что случилось? Что ты задумал? – на лице Осаму было негодование. Похоже,

его парень куда-то собирается.
299/840
- Жди меня, и я вернусь, – он побежал в сторону раздевалки.
- Чуя! Что за херня?! – кричал ему тот, понимая, что теряет контроль над
ситуацией.
Через минуту Чуя выбежал из раздевалки, натягивая пальто и заворачиваясь в

шарф.
- Я скоро буду.
- Объясни, что ты задумал?
- О-о-о… - он улыбнулся и проследовал к выходу. – Если я расскажу, то будет

неинтересно.
- Я отберу у тебя очки!
- Поверь, - он поправил шляпу и потянулся к ручке двери, – ты мне их еще и

прибавишь.
Дазай смотрел с непониманием, но затем его выражение изменилось на

доброжелательное.
- Ну если это всё ради меня, то давай.
- Конечно, - он открыл дверь. – Не скучай.
- Постараюсь.
И Чуя скрылся за дверьми магазина.
Он бежал, совершенно не обращая внимания на холод, ведь был окрылен. Ему

нравились условия наказания и нравилось поведение Осаму. Пошлые мысли не
покидали его весь путь от магазина до дома.
Когда он пришел домой, то обратился к своему волшебному шкафу. Порывшись

там около десяти минут, Чуя всё же нашел нужную ему вещь и спрятал в карман.
В голове снова вертелись мысли о матери, с которой он теперь не в ссоре и
которую, возможно, скоро увидит.
- Потрогать счастье, оказывается, можно… - сказал себе Чуя.
- Ты о том, что в кармане?
- Ха, и о нем тоже.
После он прихорошился у зеркала и вновь выбежал из дома. Время было не столь

поздним, и он успел до закрытия цветочного магазина.
Вот они, чертовы цветы, чье название носит его диагноз.
- Какого черта вообще нарциссы в декабре на прилавках? – шепотом спросил он

у себя.
300/840
Сейчас болезнь его особо не волновала, но триггер на эти цветы, так же, как и
на имя греческого бога, навсегда останется с ним. Он, не задумываясь, купил
букет из пяти желтых роз. Интересно, понравятся ли они ему?
- Пусть почувствует себя бабой, – усмехнулся Чуя про себя и ощутил аромат
цветов. Затем, он снова направился в магазин. Счастье всё также не отпускало,
и он знал, что отпустит теперь нескоро.
Ну что, оттепель?)
Не волнуйтесь, стекложуи, это временно, я уже заказал новые фуры со стеклом.
Икебана* - традиционное японское искусство компоновки цветов и побегов в

специальных сосудах, а также искусство правильного размещения этих
композиций в интерьере, если кто не знал.
301/840
Глава 21. Счастье в легких.
Дазай сидел за кассой и обдумывал свои недавние действия. Не

слишком ли просто он так взял и простил его, практически сразу бросаясь в
объятия Чуи?
Конечно, он понимает, что без него жить невозможно, но что, если Накахара
опять будет вести себя неадекватно? Всё это до сих пор мучило его, и обида не
могла так просто уйти. Однако и он обещал ему жить, а сам нарушил свое
обещание. По сути, они квиты.
Чуи не было уже около часа. Неужели он задумал что-то неладное?
Мумия: «Куда запропастился?»
Слизень: «Скоро буду».
М: «Мне скучно! Хозяин не привык долго ждать!»
С: «Я делаю всё, что в моих силах, господин».
Что же он задумал? Осаму не любил сюрпризов, если их устраивает не он.

Сюрпризы бывают очень не в тему и порой даже могут довести до сердечного
приступа. Сейчас он был очень насторожен и взволнован.
Больше всего он надеялся, что Накахара просто решит купить выпить, и они
нажрутся в магазине. Это не так страшно, ведь если не злоупотреблять, то
можно еще будет построить адекватный диалог с посетителями, которых ночью,
скорее всего, или не будет, или будет очень мало. Сейчас-то мало кто
заглядывает. За прошедший час пришло около десяти человек, но купили только
трое. Один приобрел открытку, второй бумагу и третий все-таки купил книгу.
В чем плюс работы в книжном магазине, здесь продавалось много всякой

всячины, помимо книг. Осаму вот по скидке брал бумагу для оригами, и даже
здесь у него лежала своя личная стопка, чтобы ночью можно было себя чем-то
развлечь. Хотя, по своему обыкновению, он писал в ночные смены или спал
прямо за кассой.
Именно для того, чтобы можно было хотя бы чуть-чуть поспать, он и показал Чуе,
как работает система оформления товара. Можно будет дежурить по очереди.
Хотя очень приятно будет потом пойти к кому-нибудь и завалиться спать. Дазай
уже очень давно мечтал снова поспать в объятиях Накахары, ведь это, пожалуй,
одна из основных причин, почему ему так его не хватало.
Когда спишь с кем-то, то потом уже не в кайф спать одному. Засыпать труднее,
встаешь злым, а тут иногда такой просыпаешься посреди ночи от того, что
какое-то рыжее существо решило пошевелиться, и радуешься тому, что оно
рядом вот так греет тебя холодными ночами.
Порой Осаму просыпался от того, что ему жарко, потому что Чуя невероятно
нагревается. Он тогда очень сильно жалел, что не решился лечь голышом, ибо
его парня это смущало.
302/840
Его парня.
У него есть парень.
Как-то смешно и непривычно. Действительно трудно привыкнуть к тому, что у

тебя есть кто-то, кому ты открыто можешь подарить свою любовь. А еще больше
он ждал каких-либо действий от Чуи, который явно умел проявлять свои чувства,
и проявляет он их очень нежно, со всей заботой и некоторой невинной страстью.
Только он мог возбудить одним лишь легоньким касанием губ таких мокрых,
делая это столь непринужденно. Его действия совершенно не соответствовали
дерзкому характеру.
Но вот наконец за дверьми показалось какое-то шевеление, и вместе с их

открытием заиграла музыка.
Это было чертово регги.
Из-за дверей появился Чуя. Он улыбался столь хитро, и его голубые глаза были
чуть прикрыты. Фиолетовое пальто нараспашку, белые ботинки все-таки
запачкались, и даже черная шляпа была слегка набекрень. Но, что самое
главное, в руках у него был букет из желтых роз.
Осаму приставил кулак ко рту, и его лицо исказилось в радости. Он тихо смеялся
и наблюдал за каждым действием своей пассии, который появился ну до
невероятности эффектно, застыв на пороге магазина.
Спустя некоторое время, он двинулся от выхода, шагая в такт музыке и напевая

незамысловатый текст вместе с Бобом Марли.
- Don't worry about a thing, - он пел даже громче самого Марли, так как его
хриплый голос просто был таким. Тут он остановился и потянулся рукой куда-то
между бутонов роз. - Cause every little thing… - его улыбка стала еще шире, а
круглые и безумные глаза смотрели на Осаму, когда он достал из букета
небольшой прозрачный пакетик с каким-то зеленым содержимым. - Gonna be all
right!
Чуя символически потряс им, как бы показывая, что у него, оказывается,

имеется.
- Бля-а-ать… - Дазай ухватился руками за лицо, понимая, что притащил Чуя.
- Singin': Don't worry, - он вновь как ни в чем не бывало прикрыл глаза и медленно
зашагал к кассе. - About a thing, - вскоре он прислонился к посту и протянул
Дазаю букет. - Cause every little thing gonna be all right!
- Чуя, нет! – Осаму принял букет и прижал его к груди, будто тот способен спасти
его от приближающегося безумия.
- Чуя, да!
- У меня плохие воспоминания, связанные с употреблением дури!
- Ну а сейчас будут хорошие! – тот забежал к нему на пост и сел рядом на стул,
303/840
бросив пакет с каннабисом на стол.
- Ты серьезно сейчас? Это не чай? - он стал теребить лепесточки цветов

пальцами.
- Конечно, не чай, я что, похож на дегенерата? – парень принялся стаскивать с

себя пальто и шарф.
- Ну, если ты приносишь такое в магазин, то да, – Дазай положил букет, поднял
пакетик и начал рассматривать содержимое. Это определенно была марихуана. –
Бля-а-а-а… - он панически откинул пакет обратно на стол, будто в нем были
какие-то страшные насекомые, и снова впился глазами в цветы.
- Чего ты психуешь? – он повесил свои вещи на стул. Говорил Чуя довольно

серьезным тоном. – Откроем окошко, и никто даже не догадается, что здесь кто-
то курил травку.
- А если кто-то зайдет?
- Ты такой милый, когда боишься, – Накахара похотливо посмотрел ему в глаза.
- Я не боюсь, - с нотками вредности ответил Дазай. Вообще-то, он не то, чтобы

боялся. Это, скорее, был страх перед неизвестными последствиями. – И где ты
только раздобыл траву?
- В Токио ездил, а что, я долго?
- Ну правда, Чуя.
- Да в шкафу нашел, давно лежит, надо же её хоть когда-нибудь выкурить.
- Шкаф Шрёдингера, как всегда, работает без сбоев, - сказал тот и снова
принялся залипать на букет, вдыхать аромат роз и любуясь лепестками.
- Ага, - он открыл пакетик.
- Стой! Что, прямо сейчас?
- А че? – Накахара смотрел серьезно и с непониманием.
- Давай, я хоть пиццу закажу для начала, а то мы же потом съедим друг друга, –
Осаму потянулся за телефоном, чтобы найти номер пиццерии.
- Я не против… - пошло улыбнулся Чуя, закрыл пакетик и подъехал на стуле к

Дазаю, разместив свою голову у его плеча и заглядывая в телефон.
Осаму приложил к уху телефон, и Накахара выключил музыку, дабы не смущать

человека с той стороны провода. Через несколько секунд трубку подняли, и
парень смог сделать заказ. Сошлись на пицце Пепперони.
В результате, её должны были привезти где-то в течение получаса. Вскоре в

магазин зашел посетитель, и Чуя поспешно спрятал пакетик в карман пиджака.
Мысль эта пришла ему в голову совершенно спонтанно, он и сам не понимает,
304/840
как додумался вспомнить, что где-то в его «шкафу Шрёдингера», как выразился
Осаму, спрятан пакетик с запретным содержимым.
Почему именно здесь и именно сейчас? А почему бы и нет?
Что его порадовало – Дазай не против.
За это время Накахара уже хорошо понял алгоритм оформления товара и

парочку даже оформил сам под руководством его семпая. Затем тот уже даже
оставил его одного, пока уходил относить вещи Чуи и ставить букет в
найденную на складе вазу.
Ему настолько понравились цветы, что он поставил их прямо на пост перед

собой и периодически посматривал на них, вдыхал аромат и также проводил
пальцами по лепесткам. Чуя это замечал и был невероятно рад тому, что Дазай
принял его романтичный жест и так реагировал на, казалось бы, женский
подарок.
За ним никто так раньше не ухаживал. Не делал ебанутых сюрпризов, не готовил

еду, не дарил цветов и не брызгался одеколоном. В какой-то мере, Осаму
почувствовал себя девушкой, но его это ни разу не смущало, в этом было что-то
такое милое и забавное. Пожалуй, такие милости только сближают, хоть ему и
было жалко денег Чуи, которые он так просто на него тратил.
А ведь он даже не догадывался, что лекарства, которые он так и не принимает,

тоже оплачивал Накахара.
Посетители приходили и уходили. Через полчаса, как и обещали, привезли

пиццу, и её запах распространился по всему залу. На часах уже было почти
девять, и магазин опустел. Рано, конечно, для буйства, однако пока что можно
поесть.
Наконец-то разобравшись со всеми бумажными делами, достав салфетки, они

вернулись на пост и открыли пиццу, что, благо, не успела остыть.
- Блин, я не взял бонг! – вдруг вспомнил Чуя. – И даже бумагу не прихватил!
- У тебя еще и бонг есть? – удивился Дазай, который уже запихивал в себя кусок
пиццы.
- У меня еще где-то валяется трубка для курения табака, которой лет, наверное,
больше чем той бабке, что была тут, когда я только пришел в магаз.
- О, в очередной раз удивляюсь какой ты барахольщик.
- Все мои вещи, вообще-то, нужные в быту. А трубка очень крутая, золоченая, на
ней выгравирована морда дракона.
- Классно, я бы посмотрел. Надо будет подарить тебе на Новый Год табак для
нее.
- Вот черт! А я еще не придумал, что можно тебе подарить на Новый Год!
- Подари мне скальпель, ты же в медицине.
305/840
- Ёбнулся?! – негодовал Чуя с набитым пиццей ртом. Вот не может он без своих
суицидальных шуточек. – Хуй тебе подарю резиновый!
- Кстати! – Дазай положил кусок пиццы и потянулся в полку за бутылкой воды. –

Чуя, а ты ведь много что практиковал, да?
- М? Ты, о чем? – всё еще жевал Накахара.
- Я о том, что с тобой, наверное, много чего вытворяли? – его выражение лица
снова стало пошлым. – Ты практиковал анал?
- Чт-что-что?! – тот аж подавился и закашлялся, на что Осаму протянул ему

бутылку воды, посмеиваясь. Чуя отпил немного, отдышался и созрел ответить. –
Ты издеваешься? Я не буду отвечать на этот вопрос!
- Значит, практиковал, - улыбнулся тот и тоже отпил водички.
Накахара опять покраснел, но продолжил запихивать в себя пиццу.
- Да, – тихо ответил он.
- У-у-у-у! – Дазай загорелся. – Тогда я тебя обрадую, резиновый хуй у меня уже
есть.
- Чего?! – он опять был готов подавиться. – Нахера он тебе?
- Для таких вот случаев.
- Извращенец, ты просто сам себя им ебёшь, – Чуя улыбнулся и продолжил

жевать.
- Ну, если честно, то да, приходилось, – теперь Осаму сам покраснел. Не хотел он
об этом ему рассказывать, но раз зашли на откровения, то что поделать?
- Приходилось? – тут Чуя не выдержал и засмеялся.
- Ну хватит, всё! Больше ничего тебе не расскажу, пока не приоткроешь завесу

своего темного прошлого!
- Я даже не уверен, хочу ли это знать, – он наконец-то, превозмогая смех, смог

дожевать и вытер руки об салфетку. – Тебе понравилось?
- Блять, отстань! – рявкнул Дазай, отворачиваясь к букету. - Не понравилось.
- Какой ты проблемный. Так и быть, я тебя пожалею и побуду пассивчиком, –

ответил тот, гладя его по ноге.
Тем временем они доели, и в магазине стало совсем пусто. Время стремительно
приближалось к одиннадцати часам, и Накахара подумал, что можно начинать
содомию.
- Так, - сказал он, когда делал очередной глоток воды и анализировал ситуацию,
– ты готов надышаться счастьем?
306/840
- Ну… - Дазай оглядел магазин. – Думаю, можно.
- Отлично, есть бумага? О! А знаешь, что? А есть у тебя картонка? Ну не очень

такая толстая.
- У меня тут есть всё. Наверное, бумага для оригами лучше подойдет, да? –
спросил тот, отодвигая ящик, где хранил свои поделки.
- Ага, – Чуя принял у него листочек с бумагой и ножницами, стал отрезать

нужное количество.
- А картонка зачем?
- Для фильтра.
- Фильтра?
- Ну так у меня всё по науке.
Осаму достал коробку из-под цветных карандашей и осмотрел структуру

картонки.
- Сойдет, – сказал Чуя и отобрал у него упаковку. Он, так же орудуя ножницами,
вырезал небольшую линию. – Сейчас я тебе такое оригами покажу, закачаешься!
Дазай улыбнулся и стал наблюдать за действиями Чуи, который как-то

замысловато складывал края вырезанной картонки зигзагом.
- А теперь смотри, магия! Вне Хогвартса не повторять! – он начал накручивать

поверх этого зигзага оставшуюся бумагу, и вскоре у него действительно
получилось нечто похожее на фильтр. – Вуаля!
- Ебать, ты колдун!
- А то! Сейчас укуримся, и не такое покажу!
Затем он достал из кармана пакетик с травой и наконец-то открыл.
- Ох, как давно я не курил этого дерьма! – сказал Чуя, скручивая косяк.
- Я тоже, кажется, последний раз в универе.
- У меня примерно так же.
Он соединил это всё с фильтром и взял в рот. Затем Накахара потянулся за

зажигалкой в карман, поджег и начал раскуривать.
- Открою окно, - вспомнил Дазай и поднялся.
Когда он открывал его, то заметил какая на улице темень и вспомнил о том, как
же ему порой бывало одиноко и скучно в этом магазине ночными сменами.
Чуя действительно скрашивал его жизнь, и эта темная улица была для них
307/840
совершенно другой вселенной. Тем не менее, в магазине было что-то уж
слишком светло, и он поспешил сократить освещение, оставив гореть только
половину ламп.
Когда он вернулся к посту, то увидел ужас на лице Накахары.
- Что случилось? Это что-то не то? – поспешил сесть к нему Дазай и принял косяк.
- Дазай, – немного необычным и серьезным голосом начал тот, – ты веришь в

Бога?
- Эм… - он приставил косяк ко рту и понял, что тот все-таки достаточно курнул. –
Допустим, да.
- А он в тебя – нет! – тут он упал лицом на стол и дико заржал, забив кулаками по
нему.
Осаму затянулся, и тут его накрыло столь необычно щекотное расслабление,

которое отразилось улыбкой на лице, и он тоже начал посмеиваться.
- А знаешь почему березы голубые, Чуя?
- Нет, они же не голубые, что ты говоришь такое? – не отрывая голову от стола,

спрашивал Накахара.
- Так ты просто мимо проезжал, и они поголубели! - они снова заржали. – Ты

деревья пидорасишь, Чуя, тебе не стыдно?
Но тот не мог ответить, потому что смеялся, уткнувшись кулаками в лицо. Из его
покрасневших глаз стекали слезы.
- Мне много за что стыдно, Осаму, – он наконец-то оторвал лицо от стола, –

особенно за тебя.
- А что я? – он перестал смеяться, но улыбка его не оставляла.
- Ты позоришь меня, Дазай. Позоришь своего отца, – он отобрал у него косяк и

затянулся еще.
- В смысле, когда такое было?! – начал возмущаться тот.
- Ты забежал в курятник к тетушке Фумико и выебал трех куриц! – он выдохнул и

отдал косяк. Дазай тоже стал затягивать и слушать бред Чуи: - А потом у нее
родились гомункулы, и она пошла мне жаловаться. Сказала, мол, ваш ёбарь ебет
моих куриц, сделайте что-нибудь.
- А ты чего? – выдохнул Осаму.
- А я сломал курятник и сказал курам бежать.
- Зачем? Они же теперь без дома!
- Зато ты не будешь их ебать!
308/840
- А кого мне теперь ебать?
- Меня! – с серьезным выражением лица ответил Накахара и стал стягивать с

себя пиджак.
- О-о-о, а ты заслужил?
- Да, сколько там очков ты мне прибавил?
- Скажем, ноль.
- Что-о-о-о? Почему? – грустно заговорил Чуя, вешая пиджак на стул. От всего

этого становится жарко, несмотря на открытое окно. – Я тебе цветы дарил?
- Дарил.
- Прощение просил?
- Просил.
- Дурь приносил?
- Приносил, – Дазай сделал еще одну затяжку.
- Где мой принц?
- Какой принц?
- Ну бли-и-ин, – он отобрал у него косяк и тоже затянулся.
Дазай тем временем потянулся за еще одним куском пиццы.
- Слушай, Чуя, – говорил он, откусывая, – а что если у мачехи Белоснежки был
нарциссический синдром?
- Как вариант, – он отложил недокуренный косяк и тоже решил поесть.
- Просто она же, получается, всё время занималась самолюбованием. А еще у нее
не было мужика, отчего она такая психованная. И мужики от нее убегали.
- Слушай, а ты ведь прав. Та еще стерва, даже падчерицу со света сжила. О!

Слушай! У меня теория!
- Что?! – Осаму аж подскочил.
- Короче, исходя из моего опыта, я сделал вывод... – ему все равно было сложно
быть серьезным, – Они с ней были лесбиянками!
Дазай несколько секунд смотрел на него с ужасом, серьезно, а потом заржал во

всё горло, падая на стол, чуть ли не угодив лицом в пиццу.
- Блин! Точно! – продолжил Осаму. – Получается так, что её отец просто бросил
свою жену, а Белоснежка была в нее влюблена, поэтому осталась. Однако, на
самом деле, расставание с мужем было ради расставания с падчерицей. Но та
309/840
продолжала её любить, и поэтому она решила сжить её со свету. А еще
Белоснежка знала, что яблоко отравлено и совершила самоубийство!
- Все эти годы нам пудрили мозги!
- Как мы были слепы!
Они катались по столу и даже отложили куски недоеденной пиццы. Чтобы как
следует просмеяться им потребовалось около пяти минут, после чего они
сделали несколько глотков воды и вернулись к недокуренному косяку, что уже
скоро должен потухнуть.
- Чуя, - прошептал Дазай.
- М?
- Иди ко мне.
Накахара аж воспылал. Ради внимания Осаму он и начал всё это.
Он быстро подъехал к нему на стуле, Дазай взял косяк.
- Затянись и не выдыхай.
- Угу.
Осаму поспешил сделать так же, потом дал косяк Чуе, который как послушный
затянулся. Он понял к чему это, и стал приближаться к Дазаю.
Несколько секунд, и их губы соприкоснулись, открываясь, запуская языки и дым

друг другу в рот, отчего обоих накрыло щекотное чувство вместе с
головокружением от дури и желания.
Чуя, не отрываясь от Дазая, потушил косяк о край стакана и бросил его туда же,
затем ухватился за его лицо и углубил поцелуй, полностью оплетая его язык
своим.
На них обоих нахлынуло сильное вожделение, отчего Осаму начал гладить того
по бедрам и шее. Спустя некоторое время, Накахара оторвался от него и уселся
на колени, как можно ближе прижимаясь всем телом, потом снова их губы
соприкоснулись в своеобразном похотливом танце.
Дазай гладил его по спине и тоже прижимал всё ближе, немного ёрзая и
потираясь пахом о такое желанное тело. Затем он оторвался, приподнял его и
усадил на стол, благо минуя все лежащие там вещи. Чуя обхватил его руками
крепче, забегал холодными пальцами по горячей шее, пока руки Осаму трогали
его зад.
Затем они снова оторвались друг от друга.
- Сделай это, - шептал ему на ухо Чуя, когда Дазай стал целовать белую шею.
Внизу живота очень приятно тянуло, отдавало в пах, что порождало похоть и
тесноту в штанах их обоих. Накахара опустил свои руки ниже, дотрагиваясь до
310/840
выпирающего места на брюках Осаму, и стал оглаживать, заставляя кровь еще
сильнее приливать туда.
Тот же, не отрываясь от шеи, начал расстегивать его белую рубашку, оголяя
грудь и ключицы, на которые впоследствии и перекочевали его губы. Чуя
медленно начал расстегивать ему ширинку, и вот его пальцы уже хорошо
прощупывали набухший член сквозь трусы. Сейчас он очень хотел что-нибудь
сделать с собой, но оставлял эту задачу Дазаю, который уже полностью
расстегнул его рубашку и хватался руками за спину, окатывая кожу приятным
теплом своих рук.
Они еще некоторое время возбуждали друг друга целуясь, но затем Осаму
отстранился.
- Надо кое-что сделать, – прошептал он, отошел и потянулся за чистым листом

бумаги и маркером.
- Что? – спрашивал сидящий на столе и раскрасневшийся Накахара, чье желание

уже очень хорошо проглядывалось сквозь брюки, а шея блестела от чужой
слюны.
Дазай не отвечал, а лишь выписывал на бумаге какие-то иероглифы. Когда он

закончил, то показал листочек Чуе.
- «Продавцы ушли дрочить», - прочитал он надпись, и Осаму пошел к двери,

дабы разместить это объявление у входа. - А почему не написал «трахаться»?
- Потому что я ухожу дрочить в туалет, - говорил он, прикрепляя листочек к

табличке «Открыто\Закрыто». Затем парень отошел и отправился в сторону
склада, – а ты, как хочешь...
- Чего?! – Чуя спрыгнул со стола и побежал за ним следом. – А ну стоять, блять!
- Хе-хе-хе! – смеялся тот и уже подбегал к двери туалета.
Не успел он открыть её, как Накахара поймал его и прислонил к двери снова
затягивая в поцелуй, облапывая всё тело и горячо дыша. Осаму вновь разместил
свои руки на его заднице, гладя и прижимая к себе, параллельно потираясь
пахом, на что Чуя отвечал тем же.
Но затем он оттолкнул его к стене и спрятался за дверью туалета, еле успевая

её закрыть. Тот же принялся дубасить по ней кулаками.
- Дазай, сука! Открой дверь и трахни меня! – он неистово бился в закрытую

дверь, надеясь, что тот сжалится. – Будь мужиком!
- Пожалуй, я буду дамой и тихонько подрочу тут, – отвечал ему Осаму, и было
слышно, как он расположился на полу.
- Ну, господин, пожалуйста, я так хочу вас! – он тоже сполз на пол и начал
корябать ногтями дверь.
- Да, продолжай, меня это возбуждает, – к его голосу прибавилось возбужденное

дыхание, судя по всему, он и правда начал.
311/840
- Мне так не хватает вашего внимания и члена между ног! Сжальтесь надо мной
и пустите внутрь!
- Нет, не пущу.
- Ебучий Осаму, блять! – он снова задубасил кулаками по двери. – Впусти меня,

сука!
- Не-е-е-т.
- А-а-а… - заныл Чуя и от безысходности начал спускать себе штаны. – Тогда я не

намерен терпеть!
- Ну раз так, я даже могу тебе помочь, – тем временем Чуя уже приспустил трусы
и достал всё еще твердый член. – Знаешь, я тут сижу на полу, моя рубашка
задралась, оголяя живот…
- Да-а-а… - он смочил руку слюной и начал водить ей по периметру полового

органа.
- Сейчас мои пальцы гладят блестящую головку…
- М-м-м… - он начал слегка постанывать от приятных ощущений и от

возбужденного голоса Осаму за дверью.
- Затем я смещаю их ниже и обхватываю ими ствол. Ох какой же у меня горячий

член... хочешь его, Чуя?
- Да-а-а…
- Но ты его не получишь, он только мой. И сейчас я глажу его, прощупывая

пальцами каждую пульсирующую вену. Он такой тяжелый и красный, стоит
колом и дергается порой от движений моей руки.
Чуя сидел, облокотившись плечом о дверь, расставив ноги и надрачивая себе. Он

вслушивался в каждое дыхание и слово за этой дверью. Дазая было хорошо
слышно, потому что он, судя по всему, сидел четко напротив него и говорил чуть
ли не в щель. От этого казалось, что он очень близко, но далеко. Недосягаемое
тело умудрялось возбуждать Накахару даже сидя в другой комнате. Казалось,
если бы он молчал, то Чуя все равно бы продолжал возбуждаться только от
наличия дрочащего за стеной Осаму.
- Ох, как же мне жарко, Чуя, я весь вспотел, - он заерзал за дверью и тяжело
задышал, от этого на Накахару нахлынули еще более приятные ощущения, он
мог только догадываться и представлять, что Дазай там делает. – Я даже
спустил штаны ниже, полностью оголяя бедра, они, как в чулках, завернуты в
бинты, подчеркивая мою фигуру, ты хочешь потрогать их?
- Да-а-а… - это всё, что он мог ответить через бьющее по вискам возбуждение.
- И вцепиться в них пальцами?
- Ага…
312/840
- А хочешь погладить мой член языком? Облизать головку, пройтись по его длине
до самого основания, пока он не упрется тебе в твою похотливую глотку?
- Да-а-а! – он крикнул, задвигал рукой интенсивнее, сильнее сжимая в руке и

получая еще больше удовольствия.
- Потом я бы оттащил тебя от него за волосы и развернул к себе спиной, огладил

бы твою красную от моих шлепков задницу и начал бы вставлять пальцы один,
второй, а может, даже и третий. Ты бы стонал и извивался, прогибал спину, из
твоего рта бы стекала слюна и проходилась по подбородку, – он сглотнул, его
похоже самого невероятно возбуждали собственные фантазии. – Я бы стер её
пальцами, которые бы потом толкнул глубоко в твой рот и намазал бы эту слюну
на свой член, такой же горячий и твердый, как сейчас. Ух… - Накахара даже
слышал мокрые звуки за дверью, наверное, он уже быстро двигает рукой и скоро
будет готов. – Мы бы не дошли до этого, потому что ты просто не смог бы от него
оторвать своих губ. Я бы так и продолжал толкаться в твой рот, заставляя слюну
вытекать изо рта. Мой член блестел бы от нее и казался еще более красным, чем
сейчас.
Чуя улыбнулся. Его к тому же еще и не отпускал угар после травы, а тут Дазай
так забавно фантазирует за дверью. У него сейчас возникло желание открыть
дверь, поцеловать его и снова закрыть, потому что это очень интересно слушать.
Накахара хотел бы себе целый сборник таких сказок от Осаму, если он только
решится выпустить нечто подобное.
Но, несмотря на это, он продолжал дрочить себе быстрее, слушать, вникая в

образы, описываемые им.
- И все-таки я бы оторвал тебя от него и еще пару раз хлестанул бы ладонью по

наглой заднице, которая посмела покуситься на меня. Ты ждешь наказания?
- Еще как…
- Я бы наказал тебя… Наказал так жестко, как только умею! Я бы резко вставил
свой член тебе в задницу, отчего ты бы застонал на всю округу, у тебя бы
подкосились ноги, ты выпятил бы свой зад и начал толкаться мне навстречу. Но
я бы двинулся дальше, глубже, раздражая твои мягкие стенки, хватался бы за
твои рыжие волосы, оттягивая их и доставляя тебе твою любимую и желанную
боль… а-а-а… - он немного простонал, чувствуя приближение конца, что сильно
отозвалось и на Чуе. – Я бы трахал тебя и трахал, шлепал по жопе, ласкал спину,
кусал за шею и впечатывал бы лицом в пол.
- А-а-а! – Накахара то ли простонал, то ли посмеялся, у него сейчас были очень

смешанные чувства. Он представлял, как Дазай делает ему больно. От боли он
ощущал не только возбуждение, на его лице от этого играла улыбка, что ему и
самому казалось неадекватным.
- И когда бы ты… ах-х-х… уже валился без сил, – он остановился, чтобы

отдышаться, еще чуть-чуть, и он кончит. – Я бы начал резко вводить свой член
тебе в зад полностью, проталкиваться как можно глубже и выбивая из тебя
крики.
- Ах… господин?
313/840
- Что-о-о, детка?
- Вы позволите мне кончить?
- А-а-а! – Дазай не выдержал напора, и его дыхание сорвалось на совсем резкое с

нотками стона. Такое обращение действительно очень сильно его возбуждало. –
Кончай! – кричал он из-за двери и, судя по всему, кончал сам.
Чуя развернулся сильнее и дышал в щель двери. Вскоре он словил невероятно

приятные, головокружительные ощущения, забил от удовольствия ногами и
начал стучать кулаком по двери, желая выпустить куда-то свою страсть. Но вот
его страсть вылилась через отверстие в головке прямо на оголенное бедро, и он
перестал биться в дверь, вместо этого обмякнув у нее.
К этому моменту Осаму совсем затих и не подавал признаков жизни. Похоже, он

там очень хорошо расслабился.
- Осаму! Ты жив? – усмехнулся Накахара, лежащий под дверью.
- М-м-м… - простонал Дазай. Его, наверное, это невероятно утомило, и

возбудился он в результате еще больше, чем Чуя.
Несколько минут они лежали молча. Накахара разглядывал грязный магазинный

потолок и наслаждался приятной усталостью. Однако вскоре он услышал
громкие звуки чего-то твердого и бьющегося, а потом, кажется, что-то
оторвалось.
Дверь открылась, двигая ноги Чуи, которые как раз лежали в той стороне. Из-за
нее показалась забинтованная рука, протягивающая туалетную бумагу. Он
нашел в себе силы подняться и принять её. Затем рука исчезла, но дверь не
закрылась. Накахара принялся вытирать себя от спермы и поспешно натянул
штаны с трусами.
Когда он закончил, то снова упал на пол, но на этот раз из-за двери на

четвереньках выполз сам Дазай. Он посмотрел на него и победно улыбнулся,
подползая ближе и заваливаясь рядом.
Потом он решил приподняться и поцеловал его в щеку.
- С тобой даже можно не трахаться, уже дрочка доставляет удовольствие, –

шепнул тот Чуе на ушко и оттянул мочку губами.
- Представь тогда, каково будет меня ебать, - улыбнулся он приобнял Дазая,

который сразу же расположился на его плече.
- А если я умру от оргазма, это будет считаться самоубийством?
- Думаю да, ведь ты знал, что кусаешь отравленное яблоко.
- Это яблоко слишком сладкое, чтобы не укусить, – и он символично укусил его в

шею, несильно и приятно.
Они лежали в обнимку и не решались встать, из-за невероятной усталости,
314/840
расслабленности от выкуренной травы, и того, что время довольно позднее.
Кажется, они бы так и уснули, но надо было встать и открыть магазин, ведь
Дазай всё еще на работе.
- Мне надо идти работать… - заныл Осаму.
- Может, нахуй?
- Ну не, нельзя. Пошли, – он поднялся и подал руку уставшему Чуе, который

принял её и тоже встал на ноги. Они чуть пошатывающейся походкой вернулись
в зал. К счастью, признаков какой-либо жизни за дверьми магазина не было.
Осаму снял свою писанину с дощечки и выбросил в урну, затем проследовал за

Накахарой на пост, который в зеркале поправлял свою шляпу. Удивительно, но
он её так и не снял.
- Чуя, а почему ты носишь шляпы?
- Ну, мне нравится. Я уже десять лет их не снимаю.
- Удивительная привычка…
- Наверное… - он и сам не знал, почему ему так нравились шляпы. Какая-то

очередная вещь, делавшая из него Чую Накахару, такого пустого без своих
привычек. Он и сам знал, что ему так кажется в силу своей болезни. - Еще
косячок? – спросил он.
Осаму посмотрел на него и улыбнулся. У них впереди еще целая ночь,

полпакетика травы и недоеденная пицца.
- Давай.
И тут начинается Эра Великой Ебли!
Песня:
Bob Marley & The Wailers - Three Little Birds
315/840
Глава 22. Властвуй и унижай.
- Даза-а-а-ай, - ныл сидящий вместе с ним за постом Чуя, который

наелся пиццы и свалился лицом в стол, – хочу спа-а-а-ать!
- Заметь, я тебя не звал, ты тут по собственной воле.
На часах было пять. В восемь придет коллега, заменяющий Осаму, и они смогут
отправиться домой. Пока что они доели пиццу, насмотрелись видюшек с
YouTube, поболтали, а сейчас Дазай заворачивал им еще один косяк.
- Я знаю, но блин, почему это так тяжело? – он поднялся и потянулся за

зажигалкой, которую, в свою очередь, отдал Дазаю.
Тот принял её и стал раскуривать.
- Ничего, сейчас усталость как рукой снимет, – приговаривал он. – Надеюсь, за

три часа запах исчезнет.
- Конечно исчезнет, – он пододвинулся и отобрал у него косяк, закуривая, отчего

на лицо наползла улыбка.
- Блин, я никогда так много не курил, - Осаму обнял Накахару за талию и

уткнулся лицом в любимое плечо. – Надеюсь, что после этого я не заблюю
магазин.
- Хах, - он выдохнул дым в лицо Дазаю, тот приподнялся и чмокнул его в мокрые
губы, после прислоняясь лбом ко лбу.
- А ты придешь ко мне в следующую смену? – немножко ломанным от дури

голосом спросил он.
- Конечно, если захочешь. У меня сейчас отпуск.
- Отпуск? – он отодвинулся от него, но обнимать не перестал. – Так вот че ты

дома сидишь, а я как-то и не спросил.
- А я что-то и не сказал, что мне Мори этот больничный на два месяца выписал,
дабы я полечился. Всё не до этого было, – он передал косяк, и сам закинул руки
на плечи Осаму. – Я так и не рассказал тебе кое-что важное.
- М? – промычал тот, закуривая и выпуская дым. – Что-то серьезное?
- Что ты делаешь на Новый Год?
- Ничего вроде, как всегда. У меня должен быть отпуск.
- Так вот, - он замялся, ему было немного сложно всё это рассказывать, однако
на лице засияла улыбка истинного счастья, отчего Чуя даже начал кричать: – У
меня внезапно появилась мать, и она зовет нас на Новый Год в Токио!
- О боже! У тебя есть мать?! – он положил косяк на крышечку из-под какого-то

хлама и кинулся душить его в объятиях. – Это же так здорово! Я так хочу её
316/840
увидеть! Вы похожи?
- О да, мы очень похожи, – он тоже сжал его сильнее. – Я решился ей позвонить,

и мы помирились. Оказывается, она не звонила, потому что у нас сгорел дом и,
когда она восстановила номер, свой я уже поменял. Поэтому и переехала в Токио
в надежде найти меня. Так ты хочешь поехать? Она сказала, что не против, если
ты тоже будешь с нами.
Осаму наконец-то оторвался от него, чмокнул в щечку и посмотрел полным

любви и одурения взглядом.
- Конечно, раз ты зовешь меня, - Чуя очень обрадовался его ответу и сжал его
теплые руки в своих кулаках. – А что, твоя мама знает, что ты голубок?
- Что?! – лицо его изменилось на недоумевающее и смущенное. – Нет, конечно, не

знает, мы с ней об этом не говорили. Я просто сказал, что хочу приехать с
другом.
Интересно, а что если его мать догадается? Накахаре будет очень сложно
скрывать свои чувства к Дазаю, потому что они появились совсем недавно, а
материнская проницательность способна на всё, что угодно. Один только факт,
что в такой важный праздник он приедет с кем-то, вызывает некоторые
сомнения. Да, наверное, Чуя себя накручивает. С другой стороны, даже если
мать догадается, то у него всегда в рукаве есть железный аргумент, почему он
встречается с мужчиной.
Ведь ему нельзя иметь детей.
- Ох, мне даже не верится, – Накахара снова прижался к его груди. Порой не
обнимать его просто невозможно. – Я буду встречать новый год с кем-то!
- А что, раньше встречал один? – тот начал гладить его по спине и по голове,
наконец-то без шляпы.
- Да, у меня раньше никого не было. Огай встречал с семьей. Хоть он меня и
звал, я чувствовал бы себя лишним. А ты с кем встречаешь обычно?
- Ну, в прошлом году встречал с Одой. А до этого – ни с кем.
Объятия Чуи стали еще крепче, а улыбка шире.
- Теперь будем встречать вместе!
- Да, Чуя, – он прижался губами к его макушке, – мы теперь с тобой никогда не

будем одиноки.
- Я никогда не был так счастлив… у меня впервые появилась семья. Это даже
как-то непривычно.
- Да, я вот долго не мог привыкнуть, что у меня семьи нет. А сейчас, кажется, она
снова появляется, – он чмокнул его в макушку, но не мог разомкнуть объятия. – Я
люблю тебя.
- Я тоже люблю тебя.
317/840
Вскоре они выкурили косяк и принялись носиться по магазину, еле успевая
заворачивать за книжные полки. Усталость как рукой сняло, и было лишь легкое
расслабление. Так же было очень приятное ощущение от этого разговора, они
были невероятно рады тому, что обрели друг друга.
Конечно, Чуя не знал, как долго Осаму сможет продержаться вместе с ним,
однако очень хотел, чтобы навсегда. Это теплое чувство, уютные посиделки,
объятия, поцелуи – он уже не представлял свою жизнь без них.
Казалось, что где-то в прошлой жизни, они с Дазаем встречались и любили друг
друга до беспамятства, но расстались, будучи разлученные смертью, и обещали
сойтись вновь. Так они всю свою новую жизнь преодолевали расстояния,
общались с разными людьми, но всё это казалось не тем.
И тут, спустя двадцать пять лет, они находят друг друга и влюбляются чуть ли
не с первого взгляда, понимая, что вот оно - давно забытое чувство родного.
Чувство, что они так давно искали и уже забыли.
Сейчас, сойдясь в этих очередных объятиях, они поняли, что всё наконец-то на
своих местах, как и должно быть. Теперь нельзя оборачиваться назад, нужно
идти только вперед рука об руку. А что там впереди – жизнь или смерть? Какая
разница? Главное вместе.
Затем они пошли делать цветочки из бумаги. Дазай их складывал и склеивал, а

Накахара раскрашивал. У него это получалось гораздо лучше, чем у Осаму, да и
в магазине были хорошие карандаши, а не какие-то маркеры.
В результате все цветы оказывались на голове у Чуи.
- Ты что, делаешь из меня хиппи?
- Да-а-а! Цветы! Счастье! – он символично начал раскидывать еще

недокрашенные поделки. Некоторые из них начали расклеиваться, но затем они
были поспешно подняты. – Давай порвем джинсы, раскрасим всё цветами радуги
и будем любить прохожих!
- По-моему, у нас и так всё в радуге, - он как бы кстати начал раскрашивать

очередной цветочек в радужный. – Тебя так вообще можно выпускать, как
главный символ гей-парада.
- Их-хи-хи-хи! – Осаму принялся расставлять цветы на голове Чуи в нужном

порядке, не забыв убрать цветочек голубого цвета, который в результате он
разместил у него за ухом. – Теперь ты настоящая утопленница!
- Ну тебя! Этого мне еще не хватало! – он закончил раскрашивать радужный

цветочек и тоже ткнул его в волосы Дазая.
- Пошли прыгать с моста-а-а-а! – он взял его за руки, на лице было настоящее

безумие. Осаму бы выглядел забавным, если б не страшные синяки под красными
глазами.
- Не-е-ет! Я хочу жить! – умоляюще просил Чуя. – Я еще столько всего не сделал!
Не увидел мать, не посмотрел на падающие звезды, не потрахался с тобой!
318/840
- Хм-м-м… а это аргумент! – он перевел взгляд на часы. Полвосьмого. – Надо бы
здесь прибраться, а то скоро придет мой коллега. Ты должен будешь сразу
сделать серьезное лицо… хотя… - он присмотрелся к Накахаре. Его лицо обычно
или злобное, или хитрое, или недовольное. – Тебя бы даже полиция не признала
наркоманом.
Затем он принялся собирать всю бумагу, однако цветочки решил не

выбрасывать. Чуя взял свою шляпу и стал заправлять цветы за ленту на ней,
украшая.
- Потому что вертел я эту полицию! – с оттенком пафоса ответил он. – У меня уже
почти год валяется наркота в шкафу, катана без лицензии и психотропные
вещества без выписанного рецепта!
- Мне кажется, твой шкаф вообще можно помечать, как особо опасный объект и
вешать табличку «Осторожно! Опасно для жизни!»
- Ха-ха-ха! – он закончил украшать шляпу, надел её и подполз к Дазаю. –

Привыкай к нему. Если я убью тебя, то твой труп стану прятать там.
- Я не против жить у тебя в шкафу. Всё важное под рукой. А зайдет полиция, я
достану топор, и они тоже там пропишутся.
- Ну нет, полицейских мне в шкафу еще не хватало! – он поправил цветочек на

голове Осаму. – А то ты с ними подру-у-ужишься, и вы будете шуме-е-еть.
- Хорошо, тогда обещай заглядывать ко мне в шкаф, чтобы мне там не было
скучно.
- О-о-о… скучно тебе не будет, – он приблизился, мокро целуя его в шею.
- Опять ты меня возбуждаешь…
- Сколько там очков я получил за сегодняшний вечер? – сквозь поцелуи

спрашивал Накахара.
- Дай подумать, – он положил свои руки ему на плечи. – Было тридцать пять,
потом ты принес травы, я испугался и отнял десять очков.
- Да ты охуел?! – он оторвался и с непониманием посмотрел на Осаму.
- Да, но ты порадовал меня букетом, поэтому вернулось пять очков, - затем он

зашептал ему на ухо: - А еще здорово доставил удовольствие своим
подчинением и получил еще двадцать. Итого: пятьдесят. Ты на полпути к
наказанию.
- А есть способ быстрее это всё приблизить? Может, тебе там, ну я не знаю, что-
нибудь нужно?
Тут Дазай отодвинулся, лукаво заулыбался, чуть посмеиваясь, потому что знает,
чего хочет от Чуи.
- А ты уверен, что готов к любым испытаниям?
319/840
- Да, готов. Что ты задумал? – Накахара был серьезен, после всего дерьма, что с
ним происходило, жалкие фантазии Осаму для него ерунда.
- М-м-м… - он провел пальцами по его щеке. – Нечто очень вкусное для меня и
немного стыдное для тебя.
- Вот теперь мне страшно… ненавижу испытывать стыд, - он отвел взгляд, не

любил он по-настоящему унижаться, если это только не касается секса.
- Ничего публичного, всё только для меня одного, – он шептал ему сладко,
пошло, потому что уже предвкушал сцену, которую тот должен будет ему
устроить.
- Не говори, что заставишь меня голышом убираться в твоем доме, – Чуя

улыбнулся. К такому он, по крайней мере, был бы готов.
- Хорошая мысль, слушай. Так и сделаю, если захочешь потом набрать еще
десять очков и добить сотку.
- А что, твой план сразу не поднимает до сотки?
- Нет, он даст тебе сорок очков.
- Что же ты задумал? – Накахара снова посмотрел на него в попытках

догадаться, но всё было тщетно. Он уже и сам хотел унижаться ради Дазая, ведь
это его так сильно возбуждало. Чуя сократил расстояние, подтягиваясь к лицу
возлюбленного. – Мне даже интересно.
- А мне-то как интересно, - затем они снова слились в страстном поцелуе.
Им не хотелось отлипать друг от друга ни на секунду. Всё так и располагало к

тому, чтобы ласкать друг друга, обнимать, целовать и любить. Они даже боялись
представить, как глупо выглядят со стороны, но ведь это нормально для первой
поры отношений – такие нежности.
В следующие полчаса они убирались, расставляли книги, которые попали под

атаку их безумия, выбрасывали мусор, протирали стол, в общем, всячески
маскировали их сегодняшнюю содомию.
Коллега Дазая пришел точно вовремя, наорал, что тот устроил беспорядок, но
благо, запаха травы не заметил. Что для этого человека тогда порядок, ведь они
хорошо убрались?
В общем, они собрались и вышли из магазина, не забыв букет цветов - бумажных

и настоящих. Их встретило довольно яркое для восьми часов утра солнце и
приятная прохлада. Шли они держась за руки, совершенно не обращая внимания
на проходящих мимо людей, которые могут что-то подумать. Им было плевать, и
так ясно, что они неадекватные, с красными глазами, растрепанные,
шатающиеся, да и все в бумажных цветах.
Все шли на работу, а они с неё, хотя работой это было очень сложно назвать.
Больше к ним особо никто не заходил, и Осаму вообще просил директора
наконец-то убрать ночные смены, непонятно для кого придуманные. Накахара
320/840
был с ним согласен, зачем ночные смены в книжном магазине?
- Ох, как же я рад, что у меня не бывает ночных дежурств, – говорил Чуя, когда
они уже подходили к перекрестку. – Как вспоминаю свою практику, где
приходилось дежурить, так мурашки по коже.
- Ночью в больницах, наверное, стрёмно, – их обдувал прохладный ветер, отчего

Осаму немного поежился и сильнее сжал чужую руку. На морозе рука Накахары
казалась довольно теплой.
- Есть немного, но мне просто очень сильно хотелось спать, – у них обоих были
очень уставшие лица, и оба были готовы упасть здесь и сейчас.
- Ты же, вроде, любишь не спать по ночам?
- Дома люблю не спать, думаю, после этого и перейду на такой ночной режим. И
так вчера проснулся в два, но знаешь, не смыкать глаз до восьми все равно
сложно.
- И чем ты только занимаешься по ночам? – стало прохладно и Дазай решил

прижаться к Чуе, закинув руку ему на плечи, на что тот ответил объятием за
талию.
- О-о-о… сейчас я делаю нечто очень масштабное и удивительное, – он вспомнил

про портрет Осаму, над которым трудится каждую ночь. – Думаю, ты даже
оценишь, когда будет готово.
- Что-то опять с кровью и кишками?
- С кровью, но не с кишками.
- Интересно взглянуть.
- А мне интересно будет взглянуть на твою реакцию.
Дазай улыбнулся ему, присматриваясь и раздумывая над тем, что там у себя
рисует Чуя, однако решил не париться и просто дождаться презентации
картины.
Оставалось совсем немного до дома Осаму, парни уже валились с ног и сильнее
жались друг к другу, пытаясь защититься от утреннего холода. Но вот знакомое
здание показалось на горизонте, и они ускорили шаг.
Когда они зашли в помещение, на них обрушилась еще большая усталость.
- О, ками-сама, за что мне такое наказание? Пора искать другое место работы, а
то я слишком стар для такого тяжелого труда, – жаловался Дазай, который уже
разулся и стаскивал с себя пальто. Букет он бросил на полку в коридоре.
- Тебе всего двадцать пять. К тому же, ты сегодня, скорее, хорошо отдохнул, чем
поработал, – говорил Чуя. Он-то хорошо знал, что такое тяжелый суточный труд.
- Если бы не ты, я бы поспал немного. Поэтому отниму-ка я у тебя еще десять

очков, - он закончил с одеждой и уже проследовал в комнату.
321/840
- В смысле, еще десять?! Ты совсем охуел?! Я сегодня так прогибался ради тебя!
– он направился вслед за Осаму, который уже усаживался за свой любимый стол.
- Неужели ты не получаешь от этого удовольствие? – он стал рыться в ящиках. –

Это ведь была твоя инициатива - прийти и развлечь меня.
- Но я хотел, чтобы ты простил меня. Да, получал и еще какое, но был расстроен,
что у меня в результате отняли очки!
- Тогда будь умничкой и сходи в душ.
- Вот и схожу! – несмотря на усталость, он все-таки направился в ванную.
- Полотенце принесу! – крикнул ему в след Осаму, достающий из ящика лезвие и

бинты.
Почему-то боль его не покидала. Все эти дни он не переставал ощущать её

внутри себя. Слова, сказанные Накахарой в больнице, эхом отдавались в его
голове и не могли оттуда вылезти.
- И не стыдно тебе резать себя прямо при нем? – спросила Смерть, которая уже
стояла над душой.
- Стыдно, но мне это необходимо. Я просто не усну тогда, даже с ним.
- Тебя всего трясет. Может, оно того не стоило?
- И так, и так я бы все равно резал себя, – он прошелся лезвием по руке с

тыльной стороны запястья, и по коже сразу же побежали алые линии крови,
лицо исказилось в боли, а в голову ударило некоторое головокружение.
- Тогда, может, закончить всё здесь и сейчас? – спросила она и дотронулась до

его руки.
Он почувствовал её прикосновения.
Взгляд безумных глаз переметнулся на белое и безжизненное лицо. Смерть

перевернула его руку запястьем вверх, затем дотронулась до второй, что
держала лезвие, и стала направлять её в сторону хорошо видимых вен.
Из глаз Дазая потекли слезы, его сковал страх, он понимал, что не может
сопротивляться и что она собирается сделать.
Она решила убить его. Убить сама.
Еще немного, и чуть затупившееся окровавленное лезвие коснулось кожи и

начало давить на сосуды.
- Слушай, Дазай, а где у тебя… - Чуя вышел из ванной, похоже, он еще не успел
помыться, но уже разделся до трусов и хотел что-то спросить. Но когда он
завернул за арку, которая разделяла прихожую и комнату, то увидел его. – Оса-
а-аму!
322/840
Тот сидел на стуле, его заплаканные глаза были обращены куда-то в сторону,
вверх, а рука, державшая окровавленное лезвие, толкала его навстречу венам.
Он увидел, как начала литься кровь небольшими струйками из дрожащего
запястья, лицо его любимого Дазая начало бледнеть, но он будто не слышал его
голоса.
- Сейчас ты станешь моим! – завопила Смерть и обняла его за плечи, закрывая

ему вид на Накахару. – Только не поворачивай голову! Его здесь нет, он
ненастоящий! Настоящая здесь только я!
- Оса-а-аму! – он рванулся к нему и оторвал руку, держащую лезвие, от второй. –

Ты меня слышишь, придурок?! Ответь! Не смей отключаться!
Дазай не отвечал.
Чуя начал лупить его по щекам, однако тот оцепенел, перед его глазами была
Смерть, что просила его не отворачиваться.
Но Накахара понял, что это бесполезно, и стал заматывать ему запястье. Благо
не глубоко резанул и остановить кровотечение вполне реально, если сильно
затянуть рану.
***
- Что происходит? – Дазай смотрел на Смерть, чье лицо мелькало прямо перед
ним. Она улыбалась и держала его за руки. – Я умер?
- Нет! Но совсем скоро ты…
«Оса-а-аму!»
- Это что, Чуя?
- Да, не обращай внимания, ему все равно. Сейчас он будет кричать на тебя за
то, что ты решил себя убить.
«Оса-а-аму!»
- Он хочет спасти меня.
- Нет, ему плевать, Дазай. Только мне не плевать на твои чувства. Тебе нечего
делать в том мире.
«Не смей отключаться!»
- Я ему нужен…
- Нет, ты нужен лишь мне.
- Тебя не существует!
- Я реальна, ты же почувствовал. Было время, когда ты мечтал почувствовать

мои прикосновения.
323/840
- Это было давно, теперь я мечтаю лишь снова почувствовать прикосновения Чуи.
Они хотя бы реальны. А еще он не хочет моей смерти и… и…
- И всё! Он хочет, чтобы ты страдал!
- И он любит меня. Он хочет избавить меня от страданий.
- Нет! Это не правда! Ты не можешь избавиться от страданий, будучи живым.
- С тобой – нет, – он повернул голову, – с ним – да…
***
- Чуя? – он улыбнулся, вглядываясь в испуганное лицо Накахары, который

заматывал ему запястье. Его всего трясло, а из глаз лились слезы. Дазай
выронил лезвие и дотронулся окровавленными пальцами до его лица,
поглаживая еще более бледную кожу и смахивая слезы. – Я тебя услышал.
- Какой же ты идиот, просто придурок, скумбрия ебучая, ненавижу тебя, я так

испугался… - шептал он, продолжая наматывать бинты потуже и плакать. –
Нервов на тебя, суку такую суицидальную, не хватает.
Осаму смотрел на него с удивлением и слезами на глазах, гладил по щеке, а

потом притянулся и обнял, обвивая свободной рукой шею. Тот бросил свои
действия и обхватил его за спину, крепче прижимая к себе и утыкаясь в плечо.
- Я не знаю, что произошло. Всё как в тумане, она взяла мою руку, и я
почувствовал её прикосновения, и я бы давил сильнее, если бы не услышал твой
голос. Я больше не хочу её видеть, больше не желаю так делать, ведь я сделал
тебе очень больно, напугал. Ты меня, наверное, теперь побоишься одного
оставлять…
- Придурок, надо было лучше за тобой следить, – он шептал ему дрожащим

голосом в шею. – Да, я больше никогда тебя не оставлю, я теперь даже в туалет
вместе с тобой ходить буду, заставлю пить эти чертовы таблетки, лишь бы
больше не было такой хуйни. Ты у меня, сука, через дорогу за ручку ходить
будешь, тебе ясно?!
- Предельно ясно, но такого больше не повторится, я ей не позволю. А ты обещай

мне успокоиться, хорошо? – он погладил его окровавленными ладонями по голой
спине. Ладони, теперь такие холодные, приятно обдало теплом его тела. –
Прости меня, ты прав, я сука конченная, долбанный псих и суицидальный урод. Я
посмел променять тебя на Смерть, это хуже, чем измена. Но ты для меня теперь
самый важный и самый любимый. Ради тебя я буду жить и не посмею взяться за
лезвие.
- Зачем ты вообще это сделал? О, боги, – он отстранился и ухватился за его лицо,

– я даже не хочу знать, как это произошло. Просто сейчас возьму и выкину это
чертово лезвие.
Он поднялся, сгреб в охапку всю суицидальную утварь и, прямо такой

окровавленный, в одних трусах, вышел через входную дверь на улицу. Похоже,
324/840
что он решил сразу прогуляться до мусорного бака, дабы Осаму, если что, не
полез за лезвием в мусорку.
Когда он вернулся, Дазай сидел всё так же, облокотившись о стол, и

рассматривал порезанную руку. Накахара подбежал к нему, обнял за голову и
поцеловал в макушку.
- Ублюдок, – прошептал он, – пошли отмываться.
Осаму ухватился за обнимающие его руки и погладил большим пальцем,

покрывшуюся мурашками от улицы, кожу.
- Ну пошли.
В результате вещи Дазая закинули стираться, потому что все испачкались в

крови, и они, стоя в ванной в одних трусах, думали, что им делать.
Осаму присел на бортик ванной и смотрел на Чую, который отмывал от крови

руки в раковине.
- Фу-у-ух… - он закончил и, закрыв кран, взглянул на него. – Чего сидишь?

Снимай бинты.
- Что, все? – он удивился, ибо сегодня не планировал их менять.
- Все-все, – затем Накахара легким движением руки подцепил резинку трусов, и

на его лице появилось немного краски. Теперь Осаму не мог отвернуться, он
лишь пошло улыбнулся, ему хотелось посмотреть стриптиз.
Чуя начал стягивать с себя трусы, оголяя лобок, бедра и кое-что еще, отчего
задышал и зарделся еще сильнее. Под пристальным взором Дазая, который уже
без всякого стеснения опустил свои глаза, разглядывая половые органы, это
просто невозможно.
- А у тебя не только рост маленький, – решил в очередной раз пошутить он,

отчего Чуя натянул трусы обратно и выбежал из ванной. – Чуя! Черт! Твою мать!
Он совсем забыл, что Накахара на всё реагирует очень обостренно и что такой
подкол, еще и необоснованный и не правдивый, может сломать его. Дазай
вылетел из ванной, еще улыбаясь, и нашел Чую в комнате. Он уже натягивал на
себя одежду.
- А ну отставить одевание! – Осаму подбежал к нему и стал стягивать штаны,

которые тот пытался наоборот натянуть.
- Ой! Иди в жопу! И ебись с теми, кто тебя устраивает во всех планах.
- Чуя, ты меня во всех планах устраиваешь, я же просто пошутил, – он все-таки

пересилил и, спустив с него штаны, сел на пол, обвив его ногу своими руками и
ногами. – Я просто тебе завидую! Ну правда, прости! Я совсем забыл, что ты
очень резко реагируешь на подобные шутки. Мне сегодня нет прощения! Я
отвратителен. Давай, скажи, как я отвратителен!
- Ты отвратителен! – он все-таки посмотрел на Осаму, который уже целовал его
325/840
бедро. – Ты просто жалкий, долбанный моральный урод. Бесишь меня пиздец!
Как же я хочу тебя сейчас ударить! Пусти меня! Дай, я уйду!
- Ваше Высочество, я не могу вас выпустить, – он на секунду отлепил губы от его

ноги, – ведь вы в плену, к тому же еще не было наказания, а вы его так ждете.
Накахара посмотрел на унижающегося Дазая и все-таки потрепал его по голове.

Невозможно на него дуться.
- Так и быть, - процедил он сквозь зубы.
- Вот и отлично, – Дазай вновь начал целовать бедро, уже мокро, и потянул руки
выше, стягивая с Чуи трусы, отчего тот покраснел и прикусил губу. Это
возбуждает.
- М-м-м… - он пытался отодвинуть его голову. – Что ты творишь?
- Похищаю тебя, – тут Осаму резко поднялся и завел свою руку ему за колени,
подкашивая их и ловя его тело другой. Чуя схватился за его плечи и понял, что
его действительно снова решили транспортировать как принцессу - на руках.
- Только не выбрасывайся со мной в окно.
- С первого этажа нам ничего не будет, – он потащил его, еле-еле не собрав

ногами Накахары все углы, и поставив ванную, сам залез. – Давай, раздевай
меня.
- М… даже так? – Чуя улыбнулся и послушно стал разматывать бинты на его

теле, пока тот пошло разглядывал его красное лицо.
Он отмотал часть ткани на другом запястье и, обнаружив там практически

свежий порез, решил, что стоит осуществить свое маленькое желание. Парень
прислонил запястье к своим губам, целуя, а затем провел языком по линии
шрама, всё это время не отводя взгляда от коньячных глаз Осаму. Тот закусил
губу и стал наблюдать, как Чуя разматывает бинты и целует каждый
оголяющийся шрам, постепенно возбуждая себя и Дазая.
Его губы проделывали витиеватый путь от запястья до сгиба локтя, постепенно

обдавая свежие раны мокрым холодом. Некоторые были еще совсем новые, и
Накахара мог различить оттенки железного привкуса запекшейся крови. Он
посасывал почти затянувшиеся шрамы и жадно лизал языком незажившие
порезы, поднимаясь выше, целуя плечо.
Вскоре бинты на руках закончились, и его губы перекочевали на шею, почти

полностью он провел языком по следу от веревки и стал посасывать нежную
кожу, пока руки избавляли от бинтов всё его тело. Затем он начал опускаться
ниже, целуя ключицу, грудь, проводя языком по соскам и чуть ниже, лаская
ребра, такие же побитые жизнью, но затем Дазай его выпрямил и прижал к
стене, припадая к таким возлюбленным мокрым губам.
Он ухватил его за спину, а языком стал нежно водить по небу и всей полости
рта. Все его действия были страстными, но ласковыми, даже когда руки
опустились на ягодицы, а поцелуй стал глубже. Чуя же не переставал избавлять
его от бинтов, но из-за таких приятных ощущений было сложно сосредоточиться
326/840
и самому в них не запутаться.
Вскоре бинты остались только на ногах, и Накахара потянулся к трусам Дазая,

медленно стягивая их, проводя руками по ягодицам и бедрам своими, в кои-то
веки, теплыми руками. Он почувствовал, как желание Осаму стало упираться
ему в бедро и поспешил ухватиться за него рукой.
- Чуя, - он оторвался от его губ, но тот только продолжил целовать в щеку и

начал медленно двигать рукой, отчего Дазай характерно томно задышал, – как
ты смеешь трогать своего хозяина без его разрешения?
Однако он все равно не вырывался и ловил кайф. Делать что-то более серьезное
он не собирался, но вот Накахара за такую дерзость получит.
- Я могу позволить себе и не такое, – он слегка прикусил его за шею, оттягивая

кожу, присасываясь. От такого точно останутся следы.
- Я отниму… очки… - простонал Осаму.
- Отнимай сколько хочешь, – и он сделал еще один такой укус совсем рядом с
кадыком.
Как же Дазаю было приятно. На его лице проявилась краска, рот открылся, еле
сдерживая голос от головокружительных поцелуев и прикосновений к столь
интимному, возбужденному месту. Он настолько отвык от нежностей в свою
сторону, что и забыл каково это – быть обласканным. К тому же его ублажает его
любимый Чуя, отчего ощущения еще более приятные. Как же ему сейчас
хотелось забыть про обиду и забыть про свой уговор, схему, план, гребаную
систему очков. Ему сейчас хотелось развернуть его и трахнуть, но что поделать,
он сам выбрал себе такую участь.
Осаму перестал держаться за Накахару и потянул руки к крану. Переключив

подачу воды с крана на душ, он выкрутил кран и на них полилась ледяная вода.
Чуя отстранился на секунду, но потом сильнее вжался в Дазая, не отпуская его

член. Из его рта вырвался стон.
- Блять, Чуя, как с тобой сложно, – он стал придавать воде более теплый
оттенок. – Я-то думал, ты испугаешься и отойдешь.
- Зачем? - Накахара улыбнулся и дотронулся свободной рукой до его щеки.
- Потому что ты не заслужил, – теперь Осаму сам оттолкнулся от стенки, к

которой прижимал Чую, и отвернулся, подставляясь под всё еще слегка
прохладную воду. – Как бы я ни хотел, но придется отобрать у тебя целых
пятнадцать очков.
- Ты уже заебал со своими сраными очками! – он был зол из-за того, что его снова
обломали. Сейчас парень хорошо понимал, что когда-то чувствовал Дазай. – Я
хочу наказание!
- Я тоже хочу наказание, но ты себя плохо ведешь! – Осаму поставил ногу на

бортик ванной и начал разматывать бинты. – Просто отвратительно!
327/840
- О-о-ох, ну извините, господин, я не виноват, что вы такая сука, – Чуя опустился
на колени и начал разматывать ему бинты на второй ноге, тот посмотрел на него
со злостью. С этого ракурса рыжий искуситель выглядел ну очень
привлекательно и поэтому эрекция никак не могла его отпустить.
Он практически закончил разматывать свою ногу, как Накахара, размотавший

ему бедро начал впиваться в него губами, снова заставляя почувствовать
возбуждение. Поцелуи были мокрые и так же задерживались на порезах, с
каждым прикосновением он поднимался всё выше, явно приближаясь ко всё еще
возбужденному органу.
Но когда последние бинты были сняты, Дазай оторвал его и потянул за

подбородок наверх, дабы Чуя наконец-то поднялся.
- Не заставляй меня отнимать еще… иначе я… - он сейчас был зол не столько на

Накахару, сколько на самого себя и свою гордость, которая была непосильной
ношей. – Знаешь, что? – он снова отвернулся и полез в полку. Порывшись там
чуть-чуть, Осаму достал мыло и мочалку, которые в последствии отдал. – Вот
бери и мойся! Мы, вообще-то, за этим сюда пришли.
- Хорошо-хорошо, – Чуя начал намыливать мочалку, а Дазай, в свою очередь,

потянулся за спиртом и ватой. Казалось, у него эти принадлежности были везде.
Он сидел на бортике ванной, а Накахара натирал себя мылом, немного воды

выливалось на пол от работающего душа, но это никого не смущало. Спустя
некоторое время, Чуя встал под струю воды, немного подвинув Осаму со всеми
его принадлежностями, и начал отмываться.
Всё это они делали молча, потому что каждый думал о своих вещах. Хотя они
думали об одном – о своем диком недотрахе. Правда, в голове у Чуи всё еще
проносились мысли о разговоре с матерью. Он уже хорошо представлял, как они
все вместе будут бродить по ночному Токио, кушать вкусности, выпивать и
болтать обо всем подряд.
Как же, наверное, классно – праздновать с семьей.
Дазай подумал, что тоже стоит немного подмыться и жестом попросил у него
мыло. Внезапно, у Чуи на лице возникла лукавая улыбка.
И мыло полетело на пол, оказавшись за Осаму.
- Упс, – шикнул Накахара. – Как неловко… поднимешь?
Для того, чтобы поднять мыло, пришлось бы поворачиваться к Чуе спиной, а

Дазаю сейчас очень этого не хотелось, ведь, получается, его подловили. Вместо
этого, он лишь чуть осел, не разворачиваясь, и начал искать мыло у себя за
спиной, не забывая пилить того злобным взглядом.
Его пассия еле сдерживал смех, наблюдая за попытками Осаму найти мыло,
однако у него все-таки вышло, и он поднялся.
- Ты специально? Ты хочешь, чтобы я отнял очки?
- Ха-ха-ха… - он закинул руки на его плечи и посмотрел вызывающе. – А тебе, я
328/840
погляжу, это не нравится.
- Нет, Чуя Накахара, это утро ты не переживешь.
Вскоре они окончательно намылись и вылезли из ванной. После усердного

вытирания друг друга, парни отправились в комнату, где сразу завалились на
кровать. На часах уже было десять, Дазай никогда так поздно после ночной не
ложился.
Но еще оставалось незаконченное дело.
Только Накахара упал на кровать, как Осаму сам полез целоваться, так желанно
и страстно, возбуждая, хватая его за бедра и ягодицы.
- Ты сдался?
- Сейчас ты сдашься.
- Хочешь, чтобы я тебя трахнул? – улыбнулся Чуя, которого Дазай уже целовал в
шею.
- О-о-о, не-е-ет, - он оторвался от него и глянул со злобной и пошлой ухмылкой.

Поднявшись, Осаму проследовал к полкам со всякой всячиной, и начал копаться.
- Что ты ищешь? – спросил недоумевающий Накахара, раскинувшийся на постели

и жаждущий ласк.
Однако тот не ответил и лишь шире улыбнулся. Через несколько мгновений его
рука показалась из ящика, а в ней был…
... довольно большой фиолетовый дилдо.
На лице Чуи возникло подобие ужаса, глаза округлились, лицо стало серьезным
и рот открылся от удивления. Он заерзал, понимая, что сейчас Осаму не шутит.
- Т-ты… ч-что? – его голос задрожал, и он начал отползать на спине дальше на

край кровати, однако Дазай стал приближаться, сверля его, обнаженного,
похотливым взглядом.
- Неужели тебе страшно? – он резко прыгнул на Накахару, лежащего и

трясущегося, усаживаясь на коленях. – Ты ведь сказал, что для тебя это
привычно.
- Слушай, я уже год ничего не совал себе в зад крупнее пальца, а тут… - он
смотрел, умоляюще. – Мне не страшно… но я бы предпочел тебя резиновой
игрушке.
- Меня ты недостоин, - он затряс фаллоимитатором у его лица. – И да, трахать ты

тоже будешь себя сам.
- Ч-чего? – тут кончик оказался практически у его губ, а Дазай вызывающе навис
сверху, деморализуя Чую одним лишь только огнем своих глаз.
- Ч-ш-ш-ш… - он ухватил его за затылок и потянул навстречу игрушке, внутри всё
329/840
сковало возбуждением от унижения. – Открой ротик, – шептал ему тот.
Накахара медленно приоткрыл рот, и кончик дилдо коснулся его языка. Он

послушно накрыл его губами и облизнул, чуть смачивая слюной. Осаму медленно
начал его вынимать, и вскоре кончик снова показался из-под губ Чуи, который
снова приоткрыл рот, пытаясь вдоволь наглотаться воздухом от
перевозбуждения.
Ему нравился этот позор.
Дазай всё еще не отпускал его затылок и снова принялся толкать голову
навстречу предмету, на что тот уже без вопросов открыл рот и позволил
фаллоимитатору проникнуть глубже. За его губами медленно скрылся кончик и
немного основания игрушки, быстро намокшей от обильного слюновыделения.
Осаму прикусил губу и, проникшись зрелищем, сам начал томно дышать. Он

только что понял, как сильно его заводит такой податливый Чуя, готовый на все
унижения ради хозяина. Однако факт оставался фактом – Дазай даже не
заставлял его это делать.
Игрушечный член протолкнулся дальше, приближаясь к глотке и немного мешая

дыханию. Накахаре пришлось очень широко разинуть рот, дабы предмет входил
так глубоко, как пожелает его хозяин. Но через несколько мгновений Осаму
вытащил дилдо и отпустил затылок Чуи, который сразу же уронил голову на
кровать. Он дышал глубоко и резко, отчего подступило головокружение. Живот
был готов разорваться от приятной тяжести, а ниже всё так вожделело
прикосновений.
Но Дазай слез с него и уселся, облокотившись спиной об изголовье кровати.
- Переворачивайся, – скомандовал он Чуе, который не мог отдышаться,

символично помахав игрушкой, – сейчас будет разогрев.
Однако Накахара все-таки смог себя пересилить и перевалился со спины на

живот, разворачиваясь к нему задом, дабы тому было удобнее наблюдать его
унижения.
- Начинай… хотя стой, ноги пошире расставь, – вновь приказал ему Осаму,
положил фаллоимитатор на кровать и потянулся в ящик прикроватного столика.
Чуть порывшись, он нашел там тюбик со смазкой, – руку дай сюда, – Накахара
через силу вытянул ему правую руку и вскоре его пальцы накрыло холодком от
геля, благо Дазай его не жалел. «Заботливый, сука», - подумал Чуя. Затем он
тоже выдавил себе немного смазки на руку и потянулся за пультом, что лежал
на столике. – Потерпи еще секунду… - он начал тыкать по кнопкам, и тут,
стоявший на окне стерео, загорелся. Еле-еле он смог найти нужную песню и
вскоре нажал на кнопку «пуск». – Начинай.
Из колонок раздалась знакомая гитарная партия группы Tito & Tarantula. Это
была песня After Dark, что играла в фильме «От заката до рассвета».
«Гребаный извращенец! - Накахару просто разрывало от ярости, что не может

выйти в связи с его вынужденным подчинением. – Со змеей я, значит, танцую, да
блять?!»
330/840
- Начинай! – уже грубо скомандовал Осаму, укладывая руку на свой член.
Чуя уткнулся лицом в изгиб локтя и медленно поднес руку. Он намазал гель и
начал массировать колечко мышц, разогревая его для дальнейшего
проникновения. Смазка стала жиже и начала потихоньку стекать между ног,
отчего всё обдавало блеском.
Watching her strolling in the night

So white wondering why
It's only after dark
- Посмотри на меня, - шептал Дазай, уже во всю играющий со своим органом.

Накахара нехотя поднял голову и взглянул на него полным смущения взглядом.
Его щеки, как всегда, были красные. Сейчас он совершенно не хотел смотреть на
Осаму, который сразу же прикусил нижнюю губу, завидев подчинение в его
глазах и скрытую похоть.
In her eyes a distant fire light

Burns bright wondering why
It's only after dark
Чуя начал вставлять средний палец, что сопровождалось громким дыханием,

слышным даже сквозь негромкую музыку. Он повернул голову и прикрыл глаза,
тело обдало довольно приятными ощущениями. Дазай смотрел, как палец, то
проникает глубже, то, наоборот, высовывается, таким образом массируя стенки.
- Вставляй глубже, - Чуя вставил палец полностью, вызывая не самые приятные

ощущения, но противиться приказу он был не способен. – На меня смотри.
Он вновь повернул голову и почувствовал, как по лбу пробежалась капля пота.

Становится действительно жарко от собственного дыхания. Осаму постоянно
бегал глазами от лица Накахары до места действия, не в силах понять, где
настоящее представление. И то и то его возбуждало.
Вскоре его жертва пересилил себя и достал палец.
- Куда? – возмутился Дазай, но тут Чуя подставил два пальца, которые медленно,
растягивая, начали проникать внутрь. – Хорошо… - он улыбнулся и начал
активнее двигать рукой, не отводя взгляда, в отличии от Накахары, который
опять не мог найти в себе силы смотреть. – На меня, Чуя, - ему даже нравилось,
что тот отворачивается. Так лучше ощущалась власть.
I find myself in her room

Feel the fever of my doom
Falling falling through the floor
I'm knocking on the devil's door
Тем временем пальцы уже хорошо растягивали стенки и проникали внутрь почти
полностью, отчего иногда Чуя испытывал слегка болезненные ощущения. Всё это
было довольно терпимо и немного приятно.
- Хватит с тебя, – Осаму приподнялся, взял фаллоимитатор, и Накахара вытащил

пальцы, сопровождая движения вздохом. Тут Дазай все-таки не выдержал и
провел рукой по его ягодицам, подобрался ко входу и приставил большой палец
331/840
к отверстию. Затем он медленно начал его вводить, отчего Чуя расслабился,
открыл рот, из которого послышался тихий стон. Он почувствовал, как его член
напрягается еще сильнее от чужих действий, но сил тянуться до него не было,
да и это может разозлить хозяина.
Осаму поводил пальцем внутри, прощупывая гладкие стенки и массируя. Как же

Накахаре это нравилось – ощущать его.
- Какой же ты приятный, - приговаривал Осаму, однако вскоре пальцы оказались

снаружи, он больше не мог себе позволить трогать его.
Чуя на этот раз сам повернулся и посмотрел на него, ему было интересно, что
тот задумал. Дазай лишь облизнул кончик дилдо и прогладил его рукой, которая
была в смазке. Осаму даже с игрушечным членом в руках выглядел
доминирующе.
Затем он дал ему игрушку, которую Чуя еле-еле смог поймать дрожащими,
ослабевшими руками. Дазай вернулся на прежнее место и снова ухватился за
свой орган, а Накахара боязливо приставил кончик ко входу.
- Чего ждешь? Вставляй.
- Может, лучше…
- Вставляй его, Чуя! – Осаму, казалось, выплевывает всю ярость, копившуюся

долгие годы. Ему не было жалко или обидно, он хотел получать удовольствие от
унижения своей пассии, который начал проталкивать головку фаллоимитатора
внутрь, сжав зубы и вновь отвернувшись. – Смотри. На меня.
Накахара повернул голову, его рот открылся в вожделении, он почувствовал, как

внутри всё широко растягивается и доставляет своеобразное удовольствие.
Дазай лукаво улыбнулся и активнее задвигал рукой, он знал, что долго
держаться не сможет, но придется терпеть, уж очень хочется досмотреть
представление до конца.
Чуя стал проталкивать игрушку глубже, напрягаясь и чувствуя некоторые

болезненные ощущения, от того, что дилдо был довольно крупным. Тем не
менее, приятно тоже было, хотя бы из-за самой по себе неадекватной реакции на
боль.
Он остановился и начал водить фаллоимитатором внутри, отчего из его горла

начали доноситься тихие постанывания, а глаза закрываться от необычных
ощущений.
- На меня, - Осаму всё не отворачивался. Он следил за каждым движением, за

каждой эмоцией. Всё это возбуждало настолько сильно, что он был готов
кончить уже сейчас, но рано. – Какой же ты непослушный.
- А ты отвратительный, – процедил Накахара сквозь зубы и улыбнулся.
- Что-о-о?
Дазай поднялся и ухватился за руку, которая держала игрушку. Затем он начал

давить сильнее, чтобы фалоимитатор проникал глубже, так, как Чуя еще не
332/840
вставлял, поэтому тот застонал и задергался.
- Больно! – крикнул он. – Очень больно!
- Отлично, - Осаму улыбался и продолжал медленно продвигать дилдо внутрь, –

ты же это любишь.
- А-а-а! – он стонал, шипел и вскрикивал от давления внутри.
- Будешь знать, как перечить мне, – говорил он, не отпуская, совершенно

безжалостно толкая предмет. – Думал так просто заслужить мою любовь? Просто
извиниться? Мне мало того, чтобы бы ты стоял на коленях. Я хочу, чтобы ты
ползал у меня под ногами.
– Я тебя ненавижу!
Было очень больно.
И так же приятно.
Наконец-то Дазай отпустил его и с той же улыбкой уселся обратно.
- Так, значит... чего еще скажешь?
- Я тебя и правда ненавижу… ты просто невыносим!
- Говори мне это в глаза… - он снова схватился за член и стал дрочить чуть ли не
в такт быстрой музыке.
- Я терпеть тебя не могу... – он посмотрел ему в глаза яростно, будто

действительно желал его разорвать, когда наконец-то пересилит себя и
освободится от пут подчинения. – Я просто готов придушить тебя!
- Да, ненавидь меня, – он спустился и теперь смотрел только ему в глаза,

несмотря на то, что Накахара довольно активно двигал рукой, и это тоже было
то еще зрелище.
- Я просто готов растерзать тебя! – он немного перевернулся, позволяя себе лечь

на бок. Глаза начали слезиться, и это только больше подогревало Дазая. Лицо
вспотело, рыжие волосы так к нему и липли. По ягодицам стекала жидкая
смазка, игрушка входила почти полностью, отчего голос Чуи эхом проносился по
комнате, перебивая звуки музыки, доносившиеся из колонок. Он наконец-то
ухватился второй рукой за свой член и начал двигать в так движениям первой. –
Я отрежу тебе яйца к чертовой матери и повешу на шею! – причитал Накахара,
сквозь возбужденные вздохи.
Тот не отвечал, а лишь продолжал улыбаться такому разгоряченному Чуе, что

уже еле-еле мог нормально различать реальность из-за приятных и неприятных
ощущений.
Боль всё еще сковывала его организм, но была приятной. Пот капал с лица, а
грудная клетка готова была разрываться от крика. Отвык он от анальных ласк.
- А твой член я вырву и затолкаю в твою собственную глотку! – Накахара
333/840
улыбался, его самого забавляло всё это, и вскоре боль ушла на второй план,
оставались лишь головокружительные приятные ощущения.
- Вот только ты говоришь это с дилдо в заднице, – Дазай тоже улыбнулся. Они
смотрели друг другу в глаза и возбуждались. Для них самые приятные
ощущения оставались на этом уровне. – Забавно…
- У меня в жопе дилдо... - он усмехнулся и остановился, чтобы постонать. – А в

твоей будет мой член. Я трахну тебя, Осаму. Всю дурь выбью!
- Если только ты сможешь пересилить себя и напасть на хозяина, – он уже понял,

что у Накахары на этом сдвиг. Как, оказывается, просто помыкать мазохистами.
– Кто твой хозяин, Чуя?
Он промолчал, в его глазах на секунду засверкал ужас и очередной стон

вырвался изо рта. Руки двигались, и он и сам не замечал темпа, что задает. Было
быстро и приятно. Приятно для обоих.
- Чуя, - Дазай приспустился и уткнулся пяткой в его колено, взгляд и стон стали
еще более пошлыми. Он сам покраснел и приятные ощущения овладевали всем
телом. – Кто твой хозяин?
- Ты… - прошептал Накахара, отводя голубые глаза от такого желанного Осаму.
- В глаза смотри, - в очередной раз грубо приказал тот, – и отвечай, кто твой
хозяин?
Он пнул его в коленку, как бы показывая, что имеет над ним еще и физическую
власть. Чуя напрягся, приятные ощущения стали сильнее и начали подбираться к
горлу, позволяя ему лишь выплевывать стоны, но, несмотря на это, он все-таки
назвал своего хозяина:
- Ты! – этот крик будто отрикошетил от горла и ударился о поясницу, отдал

внутрь стенок кишечника, что раздражались инородным предметом и заставили
член дернуться, знаменуя о скором оргазме. Его самого возбуждало собственное
подчинение. Ему нравилось, когда над ним доминируют.
Осаму облизнул губы, прикусывая и вгляделся в мокрые и красные глаза

Накахары, который готов был на всё ради него. Именно такого ответа Дазай и
ждал, и сейчас был невероятно доволен Чуей. Его так возбудили его крики, что
он сам начал сильнее сжимать член и двигать рукой, позволяя страстью
овладевать им.
Чуя же теперь уверенно смотрел на Осаму, и сам возбуждался от его вида. Для
него тот стал настоящим богом, который дарит такое желанное наслаждение
унижения. Запрещает ему отворачивать взгляд и разрешает трогать себя.
Он заерзал и задвигал руками еще активнее.
- Я не выдерживаю… - прошептал Накахара.
- Я разрешаю тебе кончить, если только... – его взгляд был суровым и серьезным.
– Ты будешь смотреть на меня.
334/840
- Я обещаю смотреть на вас, хозяин, – Чуя улыбнулся, ему нравилось его так
называть, а Осаму и сам сейчас чуть не кончил от этих слов. Это самое приятное
– понимать, что тебе подчиняются.
И хотя Дазай понимал, что сам угодил в сети, его радости не было предела,
когда Накахара прогибал спину ради него и терпел боль. Он обязательно
сделает с ним нечто большее, ведь сам Чуя этого так хочет.
Он видел огонь в его глазах, дикое возбуждение, что не может существовать на

уровне обычных нежностей. Пусть он поймет, что Осаму не так прост и
действительно способен сделать с ним все, что угодно.
Еще немного, и Чую заколотило. Он почувствовал приятные ощущения, которые

заставляли выгибать спину, глотать воздух, стонать глубже, а руки будто сами
доставляли удовольствие.
Музыка стихла, и сейчас играла симфония их вздохов, голосов и пошлых мокрых

звуков.
Накахара выгнулся, еле-еле пытаясь не закатывать глаза и не отворачиваться от

Дазая, продолжавшего за ним наблюдать, через силу различая его крики сквозь
собственное тяжелое дыхание. Он задергал рукой, держащейся за член и
позволил ей доставить себе последние секунды удовольствия – самые сладкие и
такие приятные.
В горле пересохло от крика, по телу пробежались приятные судороги, а на

простыню полилась белая жидкость. Он было хотел вытащить фаллоимитатор,
но Осаму его остановил:
- Стой, потерпи еще немного, – он тоже был готов кончить и уже в быстром
темпе двигал рукой. – Ноги выше.
Чуя послушно поднял ноги и продолжил массировать стенки игрушкой.
Но вот Дазай чуть-ли не полностью распластался на кровати и начал тихо

постанывать, ловя воздух ртом, всё еще смотря в глаза Накахары, лишь иногда
переводя взгляд.
Через несколько мгновений и он тоже испачкал руки и бедро в сперме, победно

открывая рот в синхронности с грудной клеткой, что, казалось, сейчас выпустит
наружу сердце.
Чуя упал на кровати и наконец-то изъял фаллоимитатор, отбрасывая его куда-то

на пол, будто желая никогда не видеть больше этого предмета. Осаму лишь
улыбнулся и закрыл глаза, пребывая в блаженстве.
- Шестьдесят очков, - прошептал он.
- Шестьдесят?! – Накахара аж подскочил.
- Да, ты просто супер, - он потянулся в ящик за салфетками, дабы вытереть себя.

– Итого: восемьдесят пять. Только попробуй учудить какую-то хрень. Я просто,
сука, не доживу до наказания!
335/840
- Звучит, как вызов, – улыбнулся Чуя, распластав щеки на простыне, не
способный отойти от этого безумия.
- Не-е-ет… не вздумай! – начал Дазай, вытирающий себя от спермы. – Я тебя

уничтожу, я… я… я придумаю для тебя такую пытку…
- Напугал... - усмехнулся тот. – Для меня это было цветочками…
- Так я и не старался, – начал оправдываться Осаму, ему было даже как-то

обидно. - Тем не менее, я доволен, – он перевернулся и лег на бок, чтобы ближе
видеть лицо Чуи. – Сам Чуя Накахара выебал себя по моему приказу. Хотя я тебе
даже не приказывал. Ты это делал по своему желанию.
Тут Чуя покраснел и снова отвернулся.
- Куда? – Дазай всё не хотел выходить из роли. – Не отворачивайся.
Накахара медленно повернулся. Противиться воле хозяина было невозможно,

ведь он знал, что за этим следуют приятные ощущения.
- Как же ты бесишь.
- И тебе это нравится, – вновь улыбнулся тот. – Скажи мне, нравится?
Чуя на секунду опустил глаза, обдумывая ответ, но затем обратил взор к хозяину
и пополз к нему. Через несколько секунд его лицо оказалось совсем рядом, и он
подарил Дазаю приятный поцелуй с оттенками похоти и усталости. Тот
дотронулся до его лица, перевернулся и уронил Накахару себе на грудь, нежно
лаская руками еще горячую после жарких ощущений кожу.
Однако Чуя всё же оторвался от него и шепотом ответил:
- Очень.
Осаму улыбнулся и погладил его по щеке.
Накахара поднялся и пошел в коридор, оставляя Дазая, всё еще не отошедшего

от бурного утра. После такого еще надо как-то уснуть.
Вернулся он уже с сигаретой в зубах, которую поджигал и затягивался.

Медленными шагами он вернулся к кровати и предложил такую же Осаму, на что
тот принял её и тоже закурил.
- В общем, я тут пораскинул мозгами, – начал он. – Наверное, меня из-за травки
так накрыло. Мне и раньше было как-то странно после неё, а тут вон
галлюцинации обострились.
- Ты не пьешь лекарства? – спросил Чуя, усаживаясь на кровати.
- Еще нет, но, наверное, надо, – он вновь облокотился о изголовье, затягиваясь, а

потом сбрасывая пепел в стакан на прикроватном столике, догадался спросить: -
А почему у меня денег не спросили за лекарства? Хироцу их бесплатно
поставляет?
336/840
- Нет, - Накахара немного боялся отвечать на этот вопрос. Мало ли Дазай решит
быть независимым, – это я их оплатил.
- Ты? – он округлил глаза и чуть приподнялся. – А сколько я тебе тогда должен?
- Ничего не надо, считай, что это подарок.
- Ну нет, я так не могу, - он подполз ближе, усаживаясь перед Чуей. – Буду

чувствовать себя обязанным.
- Тогда с тебя бутылка хорошего вина, – отрезал тот. Вино он очень любил и
давно хотел еще раз выпить чего-нибудь вместе с Дазаем.
- Заметано, – он улыбнулся и поцеловал его в щеку, отползая затем и

укладываясь на подушки.
Вскоре они докурили и, спустя сутки бодрствования, наконец-то были готовы

отдать себя в объятия Морфея и друг друга.
Наконец-то они спят вместе, как и три недели назад, совершенно позабыв о
мирских заботах.
Да-да, опять порнуха её теперь будет много, ниче не могу с собой поделать
(ацтаньте у меня недотрах!!!).
Ах, да *достал пакеты со стеклом* новое, только вчера побили!
А теперь представьте резкий звук, как в хоррорах, когда Смерть коснулась руки
Дазая. Все, Лео ушел в ужасы...
337/840
Примечание к части Итак, перед прочтением главы небольшой урок физики!
Кот Шрёдингера*(ну мало ли не все шарят) — мысленный эксперимент,
предложенный австрийским физиком-теоретиком, одним из создателей
квантовой механики, Эрвином Шрёдингером, которым он хотел показать
неполноту квантовой механики.
Итак, у нас имеется кот, запертый в стальном шкафу, счетчик Гейгера (прибор
для подсчета ионизирующих частиц... а, не берите в голову!) с радиоактивным
веществом, молоточек внутри камеры с котом и там же синильная кислота
(летучая смерть с романтичным привкусом миндаля... интересно, как физики об
этом вкусе узнают?).
В общем, суть в том, что если атомы радиоактивного вещества распадаются, то
срабатывает механизм, по которому молоточек ударяется о склянку с кислотой,
разбивая её, что, в свою очередь, отравляет невинное тело котика. Он, мучаясь в
предсмертных судорогах, отдает себя на растление безжалостной науке!
Однако... вещество может не распадаться и котик будет жить.
Вообще, вещество всегда распадается, но только один атом в течении часа и мы
можем лишь гадать, когда этот атом соизволит заявить о себе.
Эксперимент исключительно теоретический и ни один котик не пострадал.
Наверное, Шредингер просто любил своего кота и не смог пожертвовать им ради
науки, да и теория и так не имеет смысла в доказательстве.
Зачем вам это? Чтобы понимали заумные и скучные шутки автора!
Глава 23. Скелет в шкафу.
- Чу-у-я-а-а… - дневное затишье было нарушено приговорами Дазая, что

улегся напротив Накахары, безнадежно дремлющего и нежелающего
просыпаться. – Чу-у-я-а-а, встава-а-а-ай, – он начал легонько толкать его в плечо,
однако, тот не подавал никаких признаков жизни. – Ты, вообще, живой? – он на
всякий случай взял его руку и проверил пульс. Всё на месте. – Ну хватит!
Просыпайся! Я уже успел еду заказать, и её даже уже принесли, а ты всё
дрыхнешь! – он начал сильнее толкать его в плечо.
- Да пошел ты нахуй, ебола дворовая, у меня двадцать три гранаты на чердаке и

твой глаз в кармане, сука, еще раз позовешь меня в театр, и я тебя накрою
фольгой… - он говорил еле разборчиво и тихо, не открывая глаз, и, похоже, его
монолог никак не связан с Дазаем.
- Как всё запущено, - удивился Осаму, посмеиваясь над ним. Затем он нагнулся и
начал легонько целовать его в щеки, лоб, губы, пока те не ответили и не
подались вперед, дав понять, что Накахара все-таки порвал связь с миром снов.
Он закинул руки ему на плечи, немного прижимая к себе, а затем Дазай
отстранился, заглядывая в еще сонное лицо. – Ну наконец-то ты проснулся.
Теперь буду знать, как тебя будить.
Чуя улыбнулся и погладил его по щеке, еще раз приподнимаясь и чмокая в губы.
- Который час? – спросил он, не отрывая влюбленный взгляд от Осаму.
- Три часа дня, - тот поднялся, усаживаясь на коленях Накахары, все еще не
вылезающего из-под одеяла. Дазай был одет в футболку и спортивные штаны,
судя по-всему, он проснулся давно, хотя и было заметно, что не выспался. Чуя
высунул руки из-под одеяла и ухватился за его бедра, поглаживая и всё еще
338/840
смотря со всей нежностью. – Я уже устал тебя будить. Почему ты так крепко
спишь? А вдруг воры? А вдруг убийцы? Насильники? Ты так и будешь спать?
- Да, а что? – усмехнулся тот. – Лишние нервы только на них тратить, у меня с
ними и так из-за тебя проблемы. То в речку кинешься, то в петлю, то руки
режешь, то просто бесишь пиздец.
- Зато со мной не скучно! – решил ответить Осаму, укладывая свои ладони на

руки, ласкающего его Чуи. – Ты никогда не знаешь, каким увидишь меня через
минуту.
- Мертвым?
- Ну, если я спрячусь в твоем шкафу, то можно предположить и это. Хотя, вполне
возможно, что я буду живым.
- О, ками-сама, прекрати мучить меня, кот Шрёдингера*! – он закатил глаза и

уже даже собирался подняться, однако Дазай завалился на него и прислонился
носом к уху, прошептав:
- Мяу, – затем он отодвинулся чмокнул Чую в нос, после чего поднялся с кровати,
потягиваясь. Накахара перевернулся на бок, подпирая голову рукой, и стал
наблюдать за Осаму. – Ну и чего ты лежишь? Вставай, а то мало ли в другой
комнате атомы распадаются, и сейчас вот-вот сработает молоточек.
- У меня уже сработал, – пошло улыбнулся Накахара, на что Дазай повернулся и

хитро прищурился.
- Ах ты моя синильная кислота, – прошептал он, – как же ты меня задолбал...

лежишь тут такой весь голый и медленно отравляешь мои легкие своим
взглядом, - он прикусил нижнюю губу, однако и сам пожирал его глазами. –
Отвернись от меня!
Чуя медленно начал стягивать с себя одеяло, оголяя грудь, ребра и подбирался к
пояснице.
- Ты ведь хотел, чтобы я смотрел на тебя, – сказал он, и одеяло уже перестало
прикрывать лобок, – вот я и смотрю.
- М-м-м-м! – Осаму взвыл от этого зрелища и выбежал из комнаты, скрываясь за

дверным проемом и забегая на кухню, где очень злобно и резко надавил на
кнопку электрического чайника.
Чуе теперь было не страшно стеснение, и он знал, что может манипулировать

им, как пожелает, в чем сейчас и удостоверился. Только Дазай хотел было
вернуться и отнести Накахаре чистые вещи из своего гардероба, как вдруг в
дверь позвонили, если это конечно еще можно было назвать звонком.
- Блять, Чуя, вот я заставлю тебя менять мне звонок! – кричал он, подбегая к
двери.
- Ха-ха-ха! – доносилось из комнаты.
Осаму открыл дверь и обнаружил на пороге Ацуши. Парень был немного
339/840
растерян, однако это его обычное состояние.
- О! Какие люди! Ацуши-кун, не ожидал тебя лицезреть в столь ранний час на

своем пороге, – начал голосить он, завидев коллегу.
- Извините за беспокойство, Дазай-сан, вы просто свой паспорт в магазине

оставили, и я решил заскочить к вам по пути домой, – парень стал рыться в сумке
и, спустя несколько секунд, достал документ. На обложке паспорта, что
неудивительно, была изображена петля.
- О, большое спасибо тебе, – он принял его и похлопал Накаджиму по плечу.
- И еще, - он снова полез в сумку и достал оттуда белый конверт, – какое-то

письмо. Оно тоже адресовано вам. К сожалению, не ясно, кто его оставил и
безопасно ли это, но мало ли от старого знакомого.
- О-о-о… - он осмотрел конверт. Тот был белый, и на нем была гравировка

дракона, но, что самое интересное, оно было закрыто сургучной печатью с
изображением яблока. – Я не знаю, от кого это. Надо будет разобраться…
- Еще раз извините за беспокойство… - и тут Накаджима оборвался и посмотрел

куда-то за плечо Осаму. Его всего обдало краской, глаза округлились, и он явно
пребывал в шоке.
- Доброе утро, Ацуши, - послышался голос Чуи сзади. Дазай не обратил на него
внимания, пытаясь понять, кто адресат письма, однако потом перевел взгляд на
испуганного гостя.
- Он прошел голым, да? – предположил парень, делая выводы из выражения

лица Накаджимы.
- Д-да… - ответил ему тот.
- Значит, перед чужими людьми мы не стесняемся, да? – прошептал он сам себе,

а затем выкрикнул: - Минус пятнадцать очков!
- Ха-ха-а-а! – загалдел Накахара, шумевший в ванной.
- Не хочешь остаться, пообедать? – вновь обратился Осаму к Ацуши.
- Ох, нет, спасибо, Дазай-сан, мне надо домой.
- Не волнуйся, он не всегда голым ходит, – успокоил его тот.
- Я просто уезжаю сегодня вечером, надо собирать вещи. Меня, вон, даже
пораньше отпустили.
- Надолго?
- Ну, я думаю, недели на две. Так, что… ах да! Самое главное! Скорее всего,
ночных смен больше не будет, потому что прибыли с них нет почти, а директор
за них платит.
- О-о-о-о! Это отличная новость! – он вновь повернулся в сторону ванной. – Ты
340/840
слышал, Чуя! У меня не будет ночных смен!
- Аллилуйя! – снова донеслись оттуда звуки, Накаджима улыбнулся. Он был

искренне рад за Дазая.
Затем они распрощались, и Осаму вернулся в комнату, принимаясь

рассматривать письмо.
Кроме получателя никакой информации на конверте не было, и его это, мягко

говоря, напрягало. В голове было множество предположений, и одно хуже
другого. Вдруг это родственник какого-нибудь сведенного им в могилу
одноклассника, или же его дальний родственник, который вспомнил о
существовании Дазая. Может быть, это просто реклама, а, может, что-то
касательно ассоциации писателей?
Больше всего, он, конечно, боялся или надеялся, что это письмо ответит на его
вопрос о проклятии в которое, он, конечно, продолжал верить. Неужели все
смерти были подстроены кем-то, а галлюцинация ни что иное, как ядовитое
вещество, которым Осаму пичкают по ночам?
Бред, но ведь другое объяснение он просто найти не может.
Он рассматривал конверт еще пару минут и боялся открыть. А вдруг

действительно нечто банальное, типа терроризма, и там какие-то запечатанные
вирусы? Он слышал от Фёдора, что проводились подобные атаки.
А может, это письмо от Доста? Он же не имеет возможности с ним связаться, а о

расставании сам жалел.
Нет, Осаму никогда не узнает от кого это, пока не вскроет конверт и не прочтет.
Только он собирался поддеть печать, как в комнату завалился Чуя. Уже в шортах
и футболке. Прогресс.
- Что ты там делаешь? – спросил он и сел на кровать рядом с Дазаем, подложив

под себя ноги и устраивая свою голову у возлюбленного на плече.
- Да вот, письмо какое-то пришло, адресата нет. Думаю, не терроризм ли? – он не

поворачивался на него и продолжал пилить взглядом конверт.
Накахара посмотрел на письмо, и на лице его отразился ужас осознания. Ему

хорошо были знакомы изображения на бумаге.
Резким движением он выдернул конверт из его рук и отлез подальше, начиная

вскрывать печать так, чтобы тот не видел содержимого.
- Что ты делаешь? – возмутился Осаму и пополз к нему.
- Стой, - он вытянул руку, не позволяя ему приближаться, а затем продолжил

открывать конверт, – я знаю от кого это.
- От кого? – Дазай совершенно ничего не понимал. Опять прошлое Чуи? – И

почему мне нельзя смотреть?
341/840
- Твое мнение обо мне может очень сильно… - он наконец-то открыл письмо и
вытащил содержимое. По обратной стороне бумаги можно было понять, что это
фотографии. - Измениться, - Накахара сглотнул, когда увидел изображения, он
полистал карточки с нечитаемым выражением лица. Было трудно понять, что он
испытывает – удивление, испуг, напряжение?
Осаму было очень интересно взглянуть. Фотографии испугали Чую намного

меньше, чем факт наличия этого письма.
- Дай взглянуть, - попросил он и вытянул руку.
Однако Накахара лишь оторвал свои голубые глаза от карточек и с недоверием

посмотрел на него.
- Я не хочу, чтобы ты их видел.
Дазай глубоко вздохнул и закатил глаза. Почему он не хочет открыть свое

прошлое?
- Опять ты за свое! – он начал приближаться, на что Чуя лишь приложил

фотографии к груди, дабы тот не видел. – Это письмо предназначалось мне,
поэтому давай сюда.
Он сел рядом и вытянул руку, не переставая с напором смотреть на

напряженного от всей этой ситуации нарцисса.
- Нет, - всё так же отвечал он. – Твое мнение обо мне навсегда изменится! – он
срывался на истерику. – А у нас только-только всё наладилось! Я не хочу, чтобы
ты думал обо мне плохо!
- Чуя, - с нежностью начал тот и закинул руку ему на плечи, – мое мнение еще ни
разу о тебе не поменялось настолько, чтобы разлюбить. Я обещаю, что всё будет
хорошо, я просто посмотрю и всё! Даже не буду ничего спрашивать, - и он снова
вытянул руку.
Накахара посмотрел на его ладонь всё с таким же напряжением. Он помялся

несколько секунд, а затем медленно отдал ему фотографии, пустой стороной
вверх.
Дазай перестал его обнимать и чуть отдалился, затем обратил свой взор на
изображения.
Когда он их увидел, то его брови невольно поползли вверх, и рот чуть

приоткрылся в удивлении.
На первой фотографии был изображен обнаженный Чуя, подвешенный к потолку

за наручники. В его рту был кляп, а глаза закрыты черной лентой, на шее был
шипастый ошейник, что так же крепился к кандалам. Было понятно, что его
очень сильно душит такое положение. Всё тело его было исполосовано
ранениями, синяками и покраснениями, а также, Осаму увидел наконец-то
вышитую надпись внизу живота «кукла».
Картинка выглядела довольно жутко, однако такого садиста, как Дазая не могла
не возбуждать.
342/840
Следующая фотография была подобного содержания, но там Накахара уже
сфотографирован сзади и с согнутыми, поднятыми ногами. Его голени сцеплены
такими же кандалами, а на спине еще не было того страшного шрама, однако
волосы уже длиннее, чем на паспорте.
Третья картинка была еще более ненормальная, так как он висел в воздухе
параллельно полу, все также держась лишь за свои шипастые оковы. На всех
фотографиях было очень много крови, что стекала из-под кандалов и
проходилось по всему телу, смешиваясь в дорожках из крови других ран.
А еще на всех фотках он был возбужден.
Осаму улыбнулся и посмотрел на Чую, сидящего рядом с ним. Тот обнял колени,
устроив на них подбородок и пялился в угол комнаты. Ему явно было не по себе,
и он волновался до побледнения, покачиваясь из стороны в сторону.
- Я их оставлю себе, - задорно сказал Дазай, улыбаясь еще шире. – Когда тебя не
будет рядом, буду доставать их и вспоминать свою маленькую рыжую шлюху.
Кажется, Накахару такие слова не обрадовали, и он спрятал лицо в ладонях,

будто пытаясь скрыться от собственного позора.
- Эй, ну ты чего? – Осаму положил фотографии и подлез к своему

возлюбленному, обнимая его за плечи и поглаживая. – Я же шучу, ну правда,
классные фотки. Мне не противно, я нисколько не поменял свое мнение о тебе,
ты же сам рассказывал о своих увлечениях.
- Ты прав, - начал он тихо и хрипло, не отрывая лица. – Я грязная шлюха.
- Нет, Чуя, нет! Прекрати! – он прижал его сильнее к себе, поцеловал в макушку
и принялся гладить по голове. Ну что поделать с этими его сдвигами? – Ты не
шлюха…
- Осаму, - кажется, его «потом как-нибудь» настало, – я делал всё это за деньги.
Он перестал его гладить и чуть отдалился, всё еще надеясь увидеть лицо
Накахары. Тот посидел так еще немного и все-таки поднял голову, взглянув на
него с сожалением.
- Так вот почему это первое, что ты предположил, когда спрашивал у меня про
бинты в баре, - начал свои рассуждения Дазай.
- У меня не было выбора! Мне нужно было окончить учебу, а Мори отказался её
оплачивать, потому что деньги ушли на лечение моей бывшей, которую я чуть не
свел в могилу! – его начало трясти. – Мне очень много платили, а я только
получал от этого кайф, потому что иначе с моим низким либидо от ебучих
нейролептиков я чувствовал себя неполноценным! – его лицо покраснело, а
голос становился все громче, всё же эмоции взяли верх. – Импотенция в
двадцать лет, Дазай – это пиздец! Знаешь, как мне было страшно, когда
закончил принимать долбанные лекарства?! Я еще долгое время сидел на
витаминах, антидепрессантах и забавлялся болью, чтобы начать испытывать
хоть что-то… - его глаза начали слезиться от нарастающих эмоций и страха
перед прошлым.
343/840
- Ну всё-всё... - он снова прижал его к груди, пытаясь успокоить. – Я не виню тебя
нисколько, ты был невластен над положением дел. Милый, всё хорошо, - Дазай
чмокнул его в висок. – У тебя же нет СПИДа?
- Нет, - дрожащим голосом отвечал тот.
- Ну и чего ты тогда переживаешь? – он отодвинулся, и заключил его лицо в

объятия своих ладоней, всматриваясь в заплаканные глаза. – Это всё в прошлом,
сейчас у тебя есть я. Мы будем принимать таблетки вместе и импотентами тоже
станем вместе.
И тут Чуя все-таки улыбнулся, и они тихонько посмеялись над этой страшной
ситуацией.
- Придурок, - прошептал Накахара и получил поцелуй в губы. – Какой же ты

мудак, никаких лекарств, пока нормально не потрахаемся, а если будешь тянуть
с наказанием, я правда тебя выебу.
- Тогда, может, перестанешь наглеть? – он отстранился, напоследок погладив

чужую щеку.
- В том-то весь и смысл. Так ведь интересней, – Чуя принялся тереть красные
глаза.
- Решил изменить правила, да?
- Ага, – он улыбнулся и вновь взглянул на Дазая, который расположился на

кровати и тянул руки к фотографиям.
- Хорошо, - отвечал тот, еще раз перелистывая изображения с лицом, будто там
какое-то произведение элитарного искусства, – что мне сделать, чтобы ты стал
послушным?
Накахара улыбнулся и прилег рядом, забирая фотографии.
- Ну не знаю, - он взглянул на них со скрытым отвращением, – например,

отсосать мне.
Осаму усмехнулся и начал пошло пилить того взглядом, на что Чуя ответил тем
же.
- А что, если нет? – поинтересовался тот.
Нарцисс стал серьезен. Он, не отводя глаз от возлюбленного, заскользил

пальцами по краям фотокарточек, ухватился за верх и потянул в обратные
стороны, безжалостно разрывая бумагу на две половины. Дазай посмотрел на
это безумие и обомлел от бесцеремонности Накахары, который продолжал рвать
бумагу на мелкие кусочки, символично затем бросив их на кровать.
- Хочешь такие фотки - сделай сам, - отрезал Чуя.
- Ты вандал... - прошептал Осаму, глядя на остатки бывшего образца

эротического искусства. – Это просто непростительно…
344/840
- Да что ты? – Накахара улыбнулся, он был рад своей наглости. – И что же ты
теперь будешь делать?
- Что буду делать? – равнодушно произнес он, обращая хищный взор на

собеседника. – Воспитывать тебя.
Тот не знал, что на это ответить, и они просто лежали и пилили друг друга
взглядом какое-то время, не в силах понять чужие мотивы.
Тут Дазай резко дернулся, отчего и подпрыгнул Чуя, думая, что последует нечто
карательное. Однако тот остановился, лишь припугнув его. Но Накахара не
терял бдительности и решил быстро подняться с кровати, от греха подальше.
Осаму все равно держал его в напряжении.
- Как же ты меня задолбал, - прошипел он и подскочил с кровати, отчего Чуя

рванул из комнаты с диким смехом.
Он побежал по лестнице вверх, скрываясь от Дазая, который совершенно не

торопился его догонять. Ему больше нравилось выслеживать свою жертву.
Жертва тем временем уже поднялась наверх. Тут он раньше не бывал, на втором
этаже расположился небольшой темный холл, который был довольно пустым и
необжитым. Здесь уже не было привычных бумажных картин и мусора, как во
всем доме, разве что стояло несколько тумбочек, судя по всему, пустых, так как
одна была приоткрыта, и в ней ничего не было.
Так что этот холл выполнял лишь функцию промежуточного помещения между
первым этажом и двумя комнатами, скрывающимися за деревянными дверьми, в
одну из которых, ту, что была ближе к лестнице, Чуя и забежал.
Он оказался в довольно светлом от солнца, что выглядывало из окна,

помещении, но пыльном. Похоже, Осаму сюда почти не заходит, хотя на
фортепиано, которое стояло в дальнем углу небольшой комнатки, пыли было
намного меньше, чем на столе, расположенном рядом. В общем-то, эта комната
была явно заброшенной, кажется, Дазай периодически заходит поиграть на
инструменте, но более тут не задерживается.
Стены так же были пусты, за исключением белых тюлей, висевших на окнах.

Цвет у стен был сероватый и какой-то обшарпанный, будто об них что-то
многократно разбивалось, отчего комната выглядела грустно и немного
жутковато. На полу был такой же круглый серый коврик и, кажется, тоже
пыльный до жути.
Но главным в этой комнате казался большой платяной шкаф с отодвигающимися

дверьми, почти как у Накахары дома, поэтому он немедля забежал туда.
Внутри он, конечно, был меньше родного «шкафа Шрёдингера», но тоже

просторный, без полок, чисто для верхней одежды. Парень сразу же пополз к
дальней стенке и уперся в нее спиной, усаживаясь на пол и обхватывая руками
колени.
Теперь остается лишь гадать, как скоро Осаму сюда зайдет, а он точно
345/840
догадается, где прячется его жертва.
Чуя сидел и улыбался, еле сдерживая смех. Он всё ждал и ждал возлюбленного,
чьи шаги были слышны в холле, однако он, судя по всему, решил, что стоит
проверить другую комнату. Накахара подумал, что тот сделал так специально,
ведь очевидно, где он прячется.
Но вдруг из-за двери послышался голос:
- Вышел ёжик из тумана…
Парень, скрывающийся в шкафу, весь сжался от радостной тревоги и ожидания.

Ручка двери дернулась, и та со скрипом начала открываться, в последствие
ударяясь об серую, и так отбитую, стену. Притаившаяся жертва ухватилась за
рот обеими руками, дабы заглушить сдерживаемый лепет радости и
возбуждения.
- Вынул… - голос Осаму теперь был отчетливо слышен, похоже, он стоял в

дверном проходе. – Ножик из кармана...
Затем он зашагал в сторону шкафа, медленно и тяжело переваливаясь с ноги на

ногу, приговаривая с каждым шагом:
- Буду резать, буду бить… - тут дверца шкафа отодвинулась и лучики света
начали проникать внутрь, делая Накахару видимым в глазах преследователя,
что смотрел с нескрываемой пошлой жестокостью, заглядывая в убежище своей
жертвы. - Все равно тебе водить.
Чуя резко потянулся к дверце, однако, только он чуть-чуть её открыл, как Осаму
задвинул её со своей стороны с грохотом, от которого тот дернулся и убрал руки,
сильнее вжимаясь в стену и вскрикивая.
Дазай медленно зашел внутрь и задвинул дверцу, отчего шкаф окутал полумрак,
однако свою жертву, в глазах которой читался азарт, игривый страх и легкая
похоть, что выражалась в шумном дыхании, он видел очень отчетливо.
Хищник опустился на колени и пополз в сторону Накахары, который начал

дышать еще тяжелее. Когда он подполз к нему, то его встретили чужие руки,
пытающиеся отвергнуть, но сопротивляться Осаму, который щипал его за бока,
было невозможно.
Чуя смеялся, дышал и вскрикивал, но вскоре Дазай притянул его к себе ближе за
бедра и принялся целовать шею очень страстно и мокро. Тот перестал дергаться
и кричать, а лишь томно задышал и прижался плотнее к истязателю, лаская его
шею и спину, собирая ткань футболки в свои кулаки и отдаваясь на растерзание.
Осаму целовал всё так же неистово, но вскоре его поцелуи сменились на легкие
укусы, что продлилось недолго, ведь потом он жестоко вцепился в нежную кожу
шеи зубами.
- А-а-а! – прокричал Накахара, не в силах сдерживаться от боли, которую ему

доставляет его возлюбленный.
- Больно? – шепотом спросил тот, а затем облизал укушенное место.
346/840
- Да, очень, - так же шепотом отвечал ему он, не отпуская и лишь сильнее
прижимаясь пахом к желанному телу. – Продолжай.
И тот вцепился в его шею снова, кусая еще сильнее и вызывая еще более
громкий вопль. Осаму почувствовал, как желание Чуи упирается в его живот, и
как он сам возбуждается от этой ненормальной реакции своей жертвы. Он
приподнял его и прижал к стенке, впечатывая в нее, и впиваясь в разгоряченные
от похоти губы, открывшиеся в мечте ощутить вкус чужого языка.
Этот жадный поцелуй возбуждал их еще больше, отчего краска проявилась на

лице обоих. Порой просто невозможно сдерживаться, а тело, казалось бы, столь
доступное и при этом неприкосновенное, не перестает заводить каждую секунду
их времени вместе.
Как же они желают друг друга… но нельзя. Они согласились на эту игру и не
имеют права нарушить собственные правила, которые были заданы с одной
целью:
Хотеть друг друга сильнее, чем сейчас.
Накахара уже не оттягивал футболку, а откровенно впивался в спину ногтями и

потирался пахом о любимого, который и сам терся об него, и вновь
переключился на шею. Однако позже он чуть отдалился и присосался к ключице,
такой же горячей, как и всё тело нарцисса.
Он задрал его футболку и принялся оглаживать живот и ребра, отчего Чуя

немного простонал. Он был так сильно возбужден, что готов был сам начать
трогать себя, но чужие ласки доставляли удовольствие порой сильнее, чем
прямое прикосновение к половому органу, который Осаму все-таки принялся
гладить одной рукой, пусть и через шорты, на что жертва ответила тем же.
Но Дазай не собирался отдаваться ему. Его сила воли была слишком велика, и
порой сам факт наличия возбуждения радовал его больше, чем процесс, поэтому
он задрал футболку возлюбленного еще выше, оголяя грудь, которую и принялся
целовать мокро, оттягивая кожу и присасываясь к чувствительным розовым
соскам.
Накахара простонал еще громче и вскоре они сползли на пол, укладываясь.

Парень выгибал спину, пытаясь отдаться максимально в руки этого маньяка,
продолжающего ласкать его языком, опускаясь ниже столь нежно и ласково,
порой добавляя контраст в виде безжалостных и больных укусов.
Вскоре он оказался в самом низу живота. Когда язык истязателя огладил кожу
ниже пупка, то руки, не отрываясь от тела, начали смещать шорты ниже, оголяя
бедра и лобок, на который и начали налегать его губы.
Только Чуя размечтался, как тот отдалился, стянул шорты полностью и чуть
задрал его ноги, целуя под коленями так же жарко и поднимаясь выше. Он
прошелся языком по ноге, оставляя влажные дорожки и покраснения от укусов,
без которых Осаму просто не мог.
Затем, парень впился зубами во внутреннюю сторону бедра вызывая у Накахары

крик. Он забился руками в стены шкафа не то от боли, не то от приятного
347/840
возбуждения, выгнул спину и заерзал. Дазай ухватил его за ягодицы, притягивая
ближе и начал покрывать поцелуями бедро еще выше, переходя на таз.
Тогда он впился зубами как можно сильнее в крыло тазовой кости.
- Да-а! – закричал Чуя и принялся стонать, переходя на крик, ухватываясь за

голову возлюбленного, причиняющего ему такую приятную боль.
Тот лишь продолжил целовать укушенное место и потянулся губами вниз, лаская
языком лобок. Затем он оторвался и ухватился одной рукой за член Накахары,
пройдясь языком по всему его периметру, отчего тот шумно выдохнул, опустил
спину и начал массировать голову возлюбленного. Он расставил ноги шире,
позволяя ласкать себя, и Осаму сделал движение языком вокруг розовой
головки, после облизывая её и вызывая у Чуи нежный стон.
Он повторил свое движение уже глубже, задевая губами ствол и принялся так
дальше ласкать свою жертву, который расслабился и дышал томно и шумно в
такт губам и руке ласкающего его Дазая. Тому так было не очень удобно, он
опирался лишь на один локоть, однако Накахара очень сильно возбуждал его,
поэтому он отпустил его член и потянулся к своему, принимаясь дрочить, вместо
этого ниже опуская свои губы, которые уже захватывали половину полового
органа, обдавая его теплом и влажностью.
Его дыхание тоже стало шумным, а на тело нахлынуло большее вожделение и

желание ласкать такое наконец-то податливое тело. Он всё еще не мог
привыкнуть к Чуе, что так просто отдается в его объятия, и сам растлевается в
страсти перед Осаму, который продолжал проталкивать его член глубже себе в
рот и уже подбираясь к горлу.
Это возбуждало их обоих. Накахара вновь выгнул спину, и дыхание его снова
переросло в стон - тихий, но страстный. Его руки опустились ниже, зацарапали
шею и так же массировали голову Дазая, порой продвигая её глубже, чуть
насаживая на орган, что был совсем возбужден под прикосновениями чужих губ
и языка.
Когда он просил его отсосать, то не думал, что это случится так быстро и,
конечно, обрадовался такой бесцеремонности. Значит, наказание близко и
теперь придется строить из себя паиньку. Уговорил.
Чуя улыбнулся, заерзал и стоны его стали громче. Они, отдаваясь эхом по ушам
Осаму, возбуждали того еще сильнее, он начал активнее двигать головой и
смыкать губы туже, проталкивая член дальше. Дазай уже чувствовал, как
горячая головка касается его глотки, порой вызывая неприятный рефлекс, тут
же подавляемый. Он не представлял, как кто-то умудряется еще и глотать, ему
этого было достаточно.
Накахара уже был близко, он ерошил Осаму волосы, и сам толкался навстречу
его рту, утопая в страсти, которая выходила через горло и уже вскоре начала
сводить тело.
Истязатель отстранился от него, меняя губы на руку, предчувствуя финал и

начал ласкать языком живот, поднимаясь выше. Он укусил его за ребро, и Чуя
завизжал, хватаясь руками за спину ласкающего его.
348/840
Осаму уперся на колени и свободной рукой начал ублажать себя, когда его губы
целовали грудь. Он присосался к соскам Накахары, который уже вовсю стонал и
не знал куда себя деть, хватаясь пальцами за ткань футболки, а бедрами
подаваясь вперед.
Затем Дазай почувствовал напряжение в члене возлюбленного, которое

прошлось по стволу и вылилось на живот, слегка пачкая руку. Он отпустил его,
поднялся и присосался к шее не перестающего тяжело дышать Чуи, который сам
потом схватился за его член, освобождая Осаму и позволяя ему ласкать
желанное и всё еще разгоряченное тело.
Спустя несколько секунд, он и сам излился в руку Накахары, успокоившегося

после того, как его возлюбленный кончил, и завалился на плечо нарцисса,
закрывая глаза.
Они, обессиленные, лежали на полу в темном шкафу и предавались блаженству

после таких приятных ощущений, не говоря ни слова, ведь силы не было даже на
это.
Чуя повернул голову и чмокнул Осаму в мокрый лоб, к которому прилипла

каштановая челка.
- Так и быть, - проговорил он, – я перестану быть такой сукой.
- Да ладно? – еле выдавил из себя Дазай. – Я уже думал ты еще чего

придумаешь.
Тот лишь прижал его сильнее и заводил рукой по плечу.
- Ты прямо профессионал, - сказал Накахара, – не такой, конечно, как я… - а

потом он понял, что только что сказал и зарделся. – То есть…
- Чего? – Осаму поднял голову, не понимая, к чему и почему. – Это откуда ты,
такой весь натуральный, хвастаешься навыками отсоса? Потрудись-ка мне
объяснить.
Тот сглотнул и посмотрел на Дазая, глядевшего с недоумением, и явно был готов

сорваться.
- Ну… - он не знал, как объяснить. – Я гей.
- Это я уже понял.
- Я гей уже давно и ебусь с мужиками с семнадцати лет.
Тут Осаму поднялся, сел перед Накахарой, который вообще не понимал его
реакции, и сурово сдвинул брови к переносице.
- Ты что, слизень, вообще охуел? Я тут, значит, прогибаюсь ради него, пытаюсь
распидорасить, а он, оказывается, уже давно в жопу долбится! Да ты вообще
знаешь, как я переживал, что тебе могу не понравиться элементарно потому, что
я мужик? Я всё думал, что я тебя сделал геем, а ты, оказывается, всегда таким
был! Я то хотел бросить всё это дерьмо и забить на тебя. А что, если бы я так и
сделал и что…
349/840
Но он не успел договорить, потому что Чуя поднялся, притянул его за шею и
поцеловал в губы затыкая. Когда он оторвался, то глянул со всей нежностью.
- Поэтому я и делал тебе намеки, - шепнул он, гладя пальцами его лицо, – чтобы
ты не отставал от меня. Мне было так интересно наблюдать за тобой, ты так
порой боялся что-то делать. Я всё хотел найти момент, чтобы тебе об этом
сказать, но как-то…
- Ебучий нарцисс, - он присосался к его губам и ухватился за талию. – Ненавижу

тебя, - и снова поцеловал.
Чуя посмеялся сквозь поцелуй, но был невероятно рад такому повороту. Он

действительно давно хотел сказать Дазаю, что всегда таким был, но ему было
страшно приоткрывать завесу тайны своего прошлого, а теперь придется…
- Слушай, а ты что, и шлюхой работал с мужиками? – решил уточнить Осаму.
Накахара вздохнул.
- Вот зачем ты портишь момент?
- Я должен знать, Чуя, - сказал он, слегка отодвигаясь. – Мы ведь не должны

скрывать что-либо друг от друга.
Тот выдохнул. Ему не хотелось опять начинать всё это.
- Этот мужчина в террариуме, - начал тот, – мой бывший хозяин.
- Хозяин? – лицо Дазая исказилось.
- Да, но он звал себя «Коллекционер», - продолжил он свой рассказ, – а мы были

его «куклами».
- «Мы»? - уточнял Осаму.
- Я не единственный. Мы подписывали контракт и были его «куклами», - он уже с

легкостью рассказывал это. – Были контракты разной длительности и тяжести.
Оплачивались тоже по-разному.
- И какая же у тебя была?
Накахара оборвался.
- Мне надо было оплачивать учебу…
- Это он сделал? – Дазай провел пальцем по шраму на спине.
- Да, - прошептал Чуя, – и я ему позволил.
- Так, может, подать на него заявление?
- Блин, Осаму, не бери в голову, - он поднялся и открыл шкаф, принимаясь

поправлять одежду. – Это всё в прошлом, а то, что он шлет письма и ловит меня
350/840
на улице – это всё херня. Он не сможет меня заставить продолжать, потому что я
в этом не нуждаюсь. К тому же ты теперь знаешь и… мне легче даже, - он
улыбнулся ему. – Спасибо.
- Это тебе спасибо за то, что ты есть, - он поднялся, ухватился за его лицо и
поцеловал.
- Блять, Дазай, у тебя эта рука в сперме!
- Хе-хе.
Они вышли из шкафа, и тот принялся вытирать руки об тюль.
- Боже, какой ты отвратительный, - заметил в который раз Чуя, решивший, что

проще вытереть об шорты, которые, в общем-то, тоже не его.
- Ну не без этого, - он уже хотел отправиться на выход из комнаты, но обратил

внимание, что Накахара за ним не торопится. – Ты идешь?
Он обернулся и увидел, что тот рассматривает фортепиано, стоящее в углу, и

уже гладил его по клавишам.
- Ты играешь? – спросил Чуя, не отрываясь от инструмента.
- Ну да, - он облокотился о стену, – периодически.
- Хорошо играешь?
- Я уже больше десяти лет занимаюсь, а что?
Нарцисс оторвался от инструмента и поглядел на Осаму, который явно хотел

уже убраться отсюда.
- Я хочу послушать, - заявил он.
Дазай ожидал, что Накахара, который явно любитель музыки, захочет послушать
его игру, но не был готов к столь скорому выступлению. Тем не менее, он
оттолкнулся от стены и подошел к инструменту, усаживаясь на табуретку и
протирая пыльные клавиши. Чуя сел рядом и стал наблюдать за его действиями.
Он улыбнулся, когда музыкант ударил по клавишам, и послышались первые

ноты. Осаму играл медленно, на высоких октавах, тихую и печальную,
классическую, но явно, не общеизвестную мелодию. Он подключил вторую руку,
создающую низкий баритон инструмента, и в гармонии они разносились по
комнате вибрацией, которую Накахара ощущал всем нутром.
- Сельскою дорогой шел однажды путник мой,

Потерялся среди улиц темных он.
Глаза его боролись с непроглядною тьмой.
Не вернется он домой уж, не вернется он домой.
Черный дуб холодной ветвью обнял руки его,

Леденящий душу месяц скрылся за облаками,
И на злой лесной опушке поджидали его
351/840
Медведи с волками.
Он никогда не слышал, как поет Дазай. Голос у него был довольно высокий и
красивый, и вообще, он весь как будто был рожден, чтобы создавать прекрасные
вещи из ничего. Чуя уже не смотрел на его руки, он смотрел на его лицо и то,
как он, не отворачиваясь от инструмента, рассказывает историю в песне своими
устами.
- Не голосили птицы, не шуршали звери,

Лишь доносились песни волков.
Он просто так спонтанно открыл свои двери,
Сказал, что избавляет себя от оков.
Его не задержали и не остановили,

Сказали, что вернется он милым,
Но вот зелены сосны к себе его пустили,
Позволив лесу стать его могилой.
Он уже начал откровенно бить по клавишам, и звуки музыки раздавались эхом

по всему помещению очень громко, будто звучали у Накахары в голове, так же,
как и голос Осаму, который тоже становился резче и ниже вместе с изменением
характера музыки. Внутри нарастала тревога.
- По что ты забрел в лес черный

Порою ночной темной
По что ты покинул свет?
Зачем променял дом свой

На холод сей лесной?
Дай, путник, ответ:
Вернешься или нет?
Далее он начал играть проигрыш быстро перебирая пальцами по клавишам и

немного согнулся, будто отдавал все свои силы и эмоции в игру. Музыка была
резкой, красивой, высокой и тревожной. Все это гипнотизировало Чую, который
будто растворялся в этой комнате.
Будто он сам часть этого представления.
- Его кидало в канавы,

Его ласкала листва,
Его пленяли дубравы,
И волосах трава.
Черным злым ненароком

Он повстречался волками,
Встретился со своим роком,
Стал он един с ветвями.
По что ты лишил себя жизни,

Неужто волки, что грызли
Плоть были лучше дома?
Неужто земля ледяная
352/840
Лучше теплой кровати?
И выхода нет другого?
И крики твои, как от грома!
И в луже этой кровавой

Ты, объятый дубравой,
Будешь мертвым лежать!
Музыка вновь стала тихой, как и голос Дазая, который будто обессилил, пытаясь
рассказать эту историю.
- Глаза твои не закрыть

Лицо не умыть
Слово не сказать...
Пианино медленно начало затихать, и с последними нотами Осаму выдохнул и

тяжело задышал, казалось, он даже вспотел от всего этого, настолько отдал
себя на растерзание музыке.
- Это просто шикарно, - улыбнулся Накахара. – Хочу, чтобы ты пел мне всегда.
- Только если ты будешь мне петь, - обрадовался тот, вытирая лицо ладонями. –
Ты тоже хорошо поешь.
- Ты сам сочинил это? – решил поинтересоваться Чуя, потому что раньше ничего
подобного не слышал.
- Да, - ответил ему тот, – порой тянет меня на стихи и музыку.
- О, боги! – он подскочил и обнял его за шею, принимаясь душить. – Какой ты

классный! Как я рад, что ты мой!
- Говоришь так, будто я вещь, - тот ответно обнял его за талию.
- Ну, ты особенная вещь, - он отдалился, присаживаясь рядом, и погладил по

щеке, – живая игрушка.
- Ты хоть бы как-то мягче выражал свое отношение ко мне, а то я не совсем

понимаю, что для тебя это означает?
- Это значит, что я готов мириться со всеми твоими изъянами, если ты будешь со
мной, - объяснил ему тот, – особенно теперь, когда я узнал, что от тебя еще и
польза есть. Это повод задуматься, а стоило ли мне вообще думать о
расставании с тобой, когда ты такой многофункциональный.
Дазай не знал, как относиться к его нарциссическим загонам, и всё еще не

понимал, что это значит. Все эти эмоции отражались и на его лице.
- Значит, ты меня не любишь? – он погрустнел в осознании истинного отношения

Чуи.
- С чего ты взял? – удивился тот. – Люблю, конечно. Я ведь до этого не знал, как
ты классно играешь, но все равно любил тебя. И люблю сейчас. И буду любить, -
он взял его за руки, разгоряченные от игры, и принялся охлаждать своими
353/840
пальцами. – Просто моя любовь существует на несколько другом уровне,
который я и сам понять не могу, отчего очень боюсь тебе навредить. Просто… не
бросай меня, и всё будет хорошо.
Тот улыбнулся и поцеловал пальцы, которые накрывали его ладони.
- Не брошу.
354/840
Глава 24. В плену собственного бреда.
Дазай раньше никогда не бывал в таких пышных сосновых лесах.

Казалось, он сейчас находится где-то в самом центре Европы, однако воздух был
влажный из-за недавнего дождя и вечернего тумана. Было очень холодно, и
ветер щипал и так ледяные щеки, продувал шею и заставлял неистово тереться
ладонями об плечи, чтобы хоть как-то согреться.
Перед Осаму была лишь узкая и мокрая тропинка, готовая испачкать и так
грязную обувь путника. Вокруг же только сосны, которые чуть ли не касаются
верхушками серых небес. Сумерки. Совсем скоро станет темно, поэтому надо
двигаться дальше, если он не хочет окончательно заблудиться.
Продвигаясь дальше в чащу, ветер начал совсем стихать. Это говорило о том,
что Дазай уходит лишь глубже. Наверное, ему надо бы развернуться в обратную
сторону, но какой теперь в этом смысл? Как жаль, что в лесах он совершенно не
ориентируется и выживать не умеет.
Тем временем становилось темнее, и на него начала надвигаться настоящая

лесная жуть. Жутко было, потому что тихо. Не было слышно дневных птиц, но и
ночных тоже, хоть чаща и не казалась такой уж и непролазной. Звери, наверное,
попрятались, заметив присутствие человека, хотя сам Осаму не считал себя
таким. Ему казалось, что с животным у него больше общего, хотя бы потому, что
он так же не отдает отчет о своих действиях. Так же, как и сейчас.
Он совершенно не помнит, как забрел сюда и почему. Неужели Чуя и правда его
выгнал или окончательно достал, что сбежать в лес – единственное решение? Да
не может такого быть…
Дазай все равно всем сердцем любил Накахару и не понимал, что заставило его
покинуть квартиру. Всё было слишком неясно и туманно, так же, как и этот лес.
Пройдя чуть дальше, тропинка совсем стала смешиваться с мокрой травой, и

дорогой её было назвать сложно. В лицо начали лезть ветки, а деревья
смыкались более плотным рядом, отчего различить, куда идти, было
практически невозможно.
Но внезапно под ноги что-то попало. Осаму поскользнулся и полетел головой

вперед, вот только впереди ничего не было. Он приземлился на какой-то спуск, и
по всему его телу прошлась ужасная боль от колючек, камней и корней
растений. Он ехал с горки и бился обо всё, что попадалось на его пути, но благо
путь его был недолог, и совсем скоро он приземлился в какую-то лужу на дне
оврага, в который угодил.
Осознав себя, он поднялся и отряхнулся, хотя смысла в этом не было никакого.

Всё тело жутко болело от этого приключения. Дазай схватился за висок,
потирая, и понял, что кожные покровы нарушены. Когда он отстранил руку и
посмотрел на нее, то увидел довольно большое количество крови, которая
теплой струйкой начинала течь по щеке. Это была не единственная рана - плечо
тоже было поцарапано, а коленка ушиблена, однако, всё это было терпимо. Пока
что.
В овраге было очень темно и сыро, скорее всего, рядом болото, поэтому путь ему
355/840
только наверх. Спуск был довольно крутой и выбираться ему будет очень
сложно. В попытках подняться, Осаму ухватился за выступающий корень, уперся
ногой о рыхлую землю и попытался вскарабкаться, но не тут-то было. Корень
вырвался, и парень полетел вниз, снова оказываясь в луже и больно обо что-то
ударяясь ладонью. Проверив руку, он увидел, что та кровоточит, и снял пояс с
плаща, чтобы замотать им её.
После он решил, что стоит предпринять еще одну попытку. Как же там Чуя
делал? Он как-то хватался руками и ногами за землю, умудряясь взбираться
наверх. У него, наверное, просто контракт с гравитацией, поэтому такое ему
легко дается. Но надо попробовать.
Так быстро у Осаму, конечно, не получалось, за счет того, что земля

действительно была рыхлая, мокрая и постоянно сыпалась на лицо, отчего то
стало совсем грязным, однако вскоре он все-таки коснулся рукой обрыва и
ухватился за более-менее крепкую траву, подтягиваясь и взбираясь наверх.
Наконец-то он вылез, но картина стала только более мрачной. Он поднялся,

отдышался и пошел дальше, совершенно не понимая куда, ведь тьма колола
глаза настолько, что невозможно было различить свои собственные ноги,
утопающие в сырой земле. Лишь бы не выйти к болоту.
Он шел и шел, ветра не было, однако лесной холод был особенным. Иногда он
всё же мог различать сов и филинов в этой давящей тишине, а также
периодически слышал вой, который его довольно настораживал.
Силы его медленно, но верно покидали, хотелось завалиться на землю уже

сейчас и не видеть всего этого. Хотя видно все равно не было ничего.
Но вот он наконец-то увидел свет среди темных стволов сосен и рванул туда со
всех ног. Пробежав немного, он вышел на опушку, она была темная, но свет
луны, отражающийся в тумане, освещал её. Подняв голову кверху и взглянув на
серебряный диск, Дазай даже прищурился.
Кто бы сомневался, что сейчас полнолуние?
Но вот он опустил голову и заметил среди тумана знакомую фигуру. Смерть, как
всегда, была в своем белом платье, что смешивалось с серой мглой под её
ногами. Осаму было страшно, но он всё же зашел в туман и проследовал к ней,
дабы узнать, что ей надо.
Девушка обернулась медленно, на лице её была всё та же добродушная улыбка.

Она посмотрела с любовью на Дазая и стала к нему приближаться, отчего тот
немного напрягся.
- Что ты здесь делаешь? – спросил он, останавливаясь подальше от Любимой.
- Жду тебя, мой милый Осаму, - отвечала та, сокращая расстояние. – Я уже
думала, что ты не придешь.
- Это всё твои шутки? – срывался он. – Выпусти меня из этого долбаного леса
сейчас же!
- Я не могу, ведь ты не сдержал свое обещание.
356/840
- Какое обещание? Я ничего тебе не обещал!
- Ты обещал быть со мной, Дазай, - она подошла к нему и прошлась за его

спиной, проводя рукой по плечам, – неужели ты всё забыл?
- Я не обещал тебе. Я говорил, что хочу и готов на всё, но не обещал. Сейчас я

понял, что ты такое, – он не шевелился и наблюдал за действиями Смерти.
- И что же? – она остановилась перед его лицом, чтобы посверлить парня своими
белыми глазами.
- Ты ненастоящая! – выкрикнул он яростно на весь лес. – Тебя не существует!
Улыбка пропала с её лица, и теперь она смотрела с растерянностью. Затем

Смерть закрыла лицо руками, отвернулась и принялась отдаляться, всхлипывая.
- Не делай вид, что плачешь! – продолжал тот. – У тебя нет чувств!
- Это у него нет чувств! – она обернулась, её глаза кровоточили, а на лице была
ярость. – Это он не может тебя любить!
- Он хотя бы не желает мне смерти!
- Он желает тебе зла! Поиграет и бросит! Вот увидишь!
- Нет! Нет! Нет! Я не желаю больше тебя слышать! – он изгибался и рвался от

эмоций, она ему надоела.
- Ах так, - прошептала она, – ты бросаешь меня?
- Да, я тебя бросаю.
Её печаль сменилась на настоящую скрытую злобу и презрение. Её обманули и

заставили страдать.
- Ты все равно будешь со мной, – она вытянула руку, и костлявые когтистые

пальцы потянулись в сторону Осаму. Среди стволов сосен за её спиной что-то
зашевелилось.
- Нет!
- У тебя нет выбора, Дазай, и никогда не было.
Из-за леса показалась целая стая волков, которые пришли на зов Смерти.
Девушка опустила руку и отошла подальше, прогладив шерсть одного из зверей,
которые подбежали к ней и встали за спиной Любимой.
- Ты будешь со мной?
- Нет. Никогда.
Тогда она снова вытянула руку, и волки с рыком прыгнули на Осаму.
357/840
***
-А-а-а! – душераздирающие крики внезапно послышались из его глотки. – А-а-а-а!
Он трепыхался на футоне и дергался в конвульсиях, не в силах вырваться из сна.
- Дазай, твою мать! – вскрикнул проснувшийся Чуя, который получил от него

ладонью в лицо и поднялся в шоке, тут же наваливаясь на Осаму в попытках
успокоить.
- Не трогай меня! Не трогай! – кричал тот, извиваясь и пытаясь отстраниться от

Накахары. – Я не боюсь тебя! Нет!
- Очнись ты, придурок! Это я! – пытался перебить его он и взял за руку. –

Чувствуешь? Это моя рука!
- Чуя… - он не переставал дергаться, однако руку сжал крепче. – Она рядом! Она
здесь!
- Проснись же! – Чуя коснулся его лица и заглянул в него. – Посмотри на меня.
- Нет! Я не хочу открывать глаза! Она этого и добивается!
«Открой глаза!»
- Нет!
«Посмотри на меня!»
- Нет! Нет! Нет! – он нашел другой рукой Накахару и притянулся к нему,

утыкаясь лицом в грудь, не прекращая сжимать глаза. Тот принялся гладить его
по голове. – Я не хочу к ней, Чуя, я не хочу!
- Здесь никого нет, Осаму, она тебя не заберет. Здесь только ты и я.
- Нет, она рядом, она шепчет мне. Она хочет меня убить! Она и тебя убьет!
- Никто нас не убьет, я всех разъебу, пусть только попробует приблизиться, -

сказал он, в попытках хоть как-то успокоить безумца, потому что выйти с ним на
конструктивный диалог уже невозможно.
- Она все равно нас достанет! – приговаривал Дазай, всё теснее прижимаясь к
спасителю, будто он единственная частичка тепла в этой комнате.
Он сейчас напоминал ребенка, который боится Бабайки под кроватью и жмется к

маме, которая сможет защитить его от всего зла. Чуя не мог прогнать его,
потому что знал, что, в отличии от ребенка, Осаму Бабайку действительно видит,
поэтому ему ничего не оставалось, как успокоить его.
- Ну чего ты? – он поглаживал его и тоже прижимал сильнее. Ему его было жаль.
– Всё же хорошо, я рядом, милый, ничего не бойся, - и поцеловал его в висок. –
Полежи немного, я сейчас приду.
358/840
- Нет! – выкрикнул тот и притянул его к себе, когда он попытался уйти. – Не
уходи!
- Я скоро буду.
Накахара отцепил от себя его норовящие схватить и прижать обратно руки и

поднялся с футона. Дазай тут же забился в новом припадке, когда тот пошел в
сторону кухни.
- Нет! Нет! Она меня заберет! Забере-е-ет! – его трясло и колотило, он, не
разлепляя глаз, начал искать одеяло.
Этой ночью они отправились в квартиру к Чуе, который был обладателем

довольно большой аптечки. Он, скрываясь за дверью и забегая на кухню,
дрожащими руками принялся наливать воду в стакан.
- Господи, ну что за пиздец в моей жизни постоянно происходит?
- Ты сам подписался на заботу о психе.
- Я знаю, однако я не думал, что он настолько ёбнутый.
Когда стакан наполнился, он стал вливать в себя жидкость, дабы угомонить

сухость во рту от всего этого стресса. Затем он налил еще, уже для Дазая, чьи
крики не переставал слушать.
Такое ощущение, что его дикие вопли были у него в голове, отчего сотрясалось
всё тело. Он даже не представляет, что тот испытывает, но от всего этого ему
самому было плохо. Просто, потому что его пугала сама ситуация.
Накахара потянулся за пачками с таблетками и достал седативные с

антидепрессантами. Сейчас надо дать Осаму хоть что-то для успокоения и
желательно побольше. Выдавив таблетки из упаковки и взяв стакан, он
отправился обратно в комнату.
- Заткнись! Заткнись! Я не стану! Нет! Я не хочу! – он лежал под одеялом,

накрывшись с головой и причитал себе под нос.
- Вылезай, - он присел рядом с футоном и поставил препараты с водой,

откидывая одеяло. Его встретила рука Дазая, пытающаяся отпихнуть. – Да
хватит ты!
- Чуя, где ты? – кричал тот. – Я не понимаю! Она перебивает тебя! Я тебя не
слышу!
- Таблетки выпей, Осаму, блять! – он взял его за предплечье, но рука психа сразу
же ухватилась за его запястье, больно сжимая, чуть ли не ломая кости. – Ау! Ты
совсем с ума сошел? – он отцепил свою руку, потирая больное место. – Хотя да, о
чем это я…
- Думала, я шутки шутить буду? Отвали от меня! – Дазай перевернулся, хватаясь

за свои плечи и дергая ногами.
- Ты меня слышишь вообще?
359/840
- Чуя! Чуя, пожалуйста! Где ты? Не уходи! Мне так страшно!
- Так, ну это переходит все границы… - он снова поднялся. – Лежи и не вставай.
- Нет! Чуя! Не уходи! Я не понимаю! Чу-я-а-а! – он начал орать еще громче и

трепать ногами сильнее. Бедные соседи. – Не-е-е-ет!
Такого душераздирающего крика Накахара от всегда довольно спокойного

Осаму никогда не слышал. Он забежал в ванную и открыл шкаф, пытаясь найти
аптечку. Достав её, Чуя открыл кейс и нашел одноразовый шприц с
прилагающейся иглой. Порывшись еще немного, он нашел нужный препарат.
Наверное, двух ампул реланиума должно хватить, чтобы он вырубился сразу,
потому что самого его клонило в сон уже от одной.
Открыв пачку и достав ампулы, он вскрыл их, собрал шприц и закачал

транквилизатор внутрь, затем выпустил воздух и, взяв ватку со спиртом,
отправился обратно в комнату.
Дазай всё еще нервно дышал и метался по футону из стороны в сторону.

Накахару трясло сейчас не меньше, хотя уколы он делать умел, вот только как
их делать человеку, который дергается и извивается?
Подобравшись к футону, он вновь присел и сложил всё необходимое.
- Осаму, - начал он, – ты слышишь меня?
- Чуя! Ты вернулся! Это твой голос! Я не понимаю, что ты говоришь!
- Я тут, рядом. Перевернись на живот.
- Я не понимаю, Чуя, боже, я совершенно не различаю твоих слов! – он начал

плакать и закрывать глаза руками. – Почему так? Почему ты ушел?
- Я не ушел, я тут…
- Я же просил не бросать меня…
- Дазай…
- Я просто хотел, чтобы ты был рядом, - теперь он срывался на дикий

истерический плач.
- Так, ну всё, ты меня достал!
Накахара перевернул его, вызывая новую волну конвульсий у взбесившегося

Осаму, который явно не понимал, что всё это делает его парень. Чуя совершенно
не знал, как нормально его уложить, дабы можно было спокойно сделать
инъекцию, поэтому просто перевернул на живот и сел ему на спину, упираясь
пяткой в шею безумца, вжимая тем самым Дазая лицом в подушку.
Более-менее расположившись как можно удобнее, он приспустил ему штаны и

достал шприц. Обработав место инъекции ваткой, он снял колпачок с иглы и
резко ввел её в ягодицу. В экстренных ситуациях обычно даже не обрабатывают,
360/840
но ему было жалко и так страдающую попку возлюбленного.
- А-а-а! – тот заорал еще громче. – Что происходит?!
- Колю тебя, придурок! – его это действительно начинало бесить.
Накахара, после того как ввел вещество, изъял шприц довольно благополучно и
приложил ватку к уколотому месту, натягивая штаны обратно. Теперь должно
быть лучше.
Когда он отпустил его и поднялся, убирая все принадлежности, то Осаму уже

начинал биться медленнее. Кажется, подействовало.
- Я не хочу, я не хочу умирать… впервые в жизни…
- Ты не умрешь, ты просто засыпаешь, - пояснил ему Чуя, укладываясь рядом и

забирая успокаивающегося Дазая к себе в объятия, принимаясь снова гладить по
голове, – я не допущу этого.
- Чуя, она ушла? Я тебя… слышу…
- Она не приходила, это я над тобой издевался.
- Я не хочу умирать…
- Ты не умрешь, просто поспи немного, - он поцеловал его лоб и из его глаз тоже
начали катиться слезы. Ему не хотелось, чтобы ночь обернулась вот так. – Всё
будет хорошо, я не позволю ей забрать тебя у меня. Ты со мной, я рядом,
чувствуешь?
- Да…
- Всё хорошо, ничего не бойся. Ночь закончится и наступит утро. Ты проснешься

как ни в чем не бывало в моих объятиях, потому что я не отпущу тебя, слышишь?
Я никогда тебя не отпущу, - и вновь уткнулся в него губами, роняя слезы на и так
вспотевшую челку.
Осаму прекратил биться и расслабился в его объятиях. Он окончательно уснул и,

наверное, не слышал последних слов Чуи.
Почему он это делал, Накахара и сам не понимает. Он знал, что так поступают
те, кто любят, но чтобы до слез? Ему было сейчас жалко себя сильнее, чем Дазая,
потому что с тем всё и так было ясно. Но вот что делать ему? Он окончательно
привязал себя к человеку, которого теперь язык не повернется назвать
нормальным.
Разве можно полюбить сумасшедшего? И как это делать, если тот даже не
может отличить кто реален, а кто нет? Но Накахара был готов мириться с этим.
Он был готов сейчас отдать себя полностью без остатка.
От всего этого слезы катились по его щекам, а руки всё сильнее сжимали ребра
безответного, уснувшего тела, которое совсем недавно билось в конвульсиях и
даже нанесло ему пару ударов, в попытках отбиться от галлюцинации. А что,
если он совсем перестанет слышать его голос?
361/840
А вдруг он проснется и так же не сможет отличить реальность от вымысла?
Неужели тогда Чуе придется сдать его в психушку?
Нет, он не может так поступить. Он будет готов колоть его успокоительным и

самому превращать в овоща, нежели это будут делать другие. Как он сейчас
боялся... Накахара боялся реальных вещей, в отличии от Дазая.
Пролежав так часа два и поборовшись со своими страшными мыслями о

последствиях таких отношений, он все-таки смог уснуть, всё так же утыкаясь
носом в каштановые волосы возлюбленного, который проснется, наверное, не
скоро.
***
Утреннюю тишь не нарушало ничего, разве что непонятная боль в спине.

Наверное, Дазай очень долго лежал в неудобной позе, отчего затекло всё тело.
Первое, что он начал проверять, не открывая глаз, не пахнет ли спиртом, потому

что сразу же в голове от такого неприятно пробуждения возникли больничные
флешбеки. Однако пахло очень приятно, будто какими-то цветами, запах
которых был знаком, но что это, понять он не мог, поэтому все-таки разлепил
глаза.
Когда он наконец-то без страха сумел поднять веки, то его взору предстал букет
из желтых нарциссов, отчего улыбка поползла на лицо. Да, Чуя действительно
романтик.
Только вот почему его самого рядом нет?
Осаму поднялся, и это отдалось сильной болью в голове, он поднял букет цветов
с подушки и принялся их рассматривать. В голове была каша после
вчерашнего… а что вчера было?
Вечер перед тем, как они легли спать, он помнил хорошо. Парни пришли домой к
Накахаре немного продрогшие, отчего почти сразу забрались в футон и
принялись греться друг об друга, но Дазай начал припоминать сон, будто он
оказался главным героем собственной песни.
Минуту поразмыслив, разглядывая цветы и вдыхая их аромат, что так

успокаивал, он понял, что, кажется, что-то натворил. После сна его очень сильно
начало накрывать от ужаса, что Любимая может оказаться рядом и снова
протянуть к нему свои руки, и он точно помнит, что она пыталась. Или же это
был Чуя? Всё так неясно… кстати, а где он сам?
Осаму положил букет, хотя и было желание к нему прилипнуть. Раньше он не

замечал, как любит цветы. И когда только Накахара успел их купить? Раз его не
слышно и не видно, значит, он не дома.
Осмотревшись, Дазай обнаружил около футона стакан с водой и блюдце, на

котором лежали таблетки и сигарета. Ко всему этому еще и прилагалась
записка.
362/840
«Надеюсь, он не пошел в психушку подавать заявление?» - подумал он,
поднимая листочек и принимаясь читать записку. У Чуи очень красивый почерк,
и настрочил он чуть ли не целое сочинение:
«Доброе утро, псих ебучий!
Если ты меня не обнаружил рядом, то, скорее всего, я уехал. Не ищи меня и не
жди, наверное, я не вернусь, потому что дальше так продолжаться не может…»
Осаму перехватило дыхание, у него опять чуть ли не началась паника от

прочитанного. Он принялся тереть глаза, что, казалось, опять начали намокать.
«… А теперь сделай милость, не плачь, я пошутил.»
- Вот же сука! – выругался Дазай, утирая намокшие глаза. Он действительно

поверил ему.
«Прости, что не сдержал свое обещание – быть рядом, когда ты проснешься.

Хотя ты его, наверное, не помнишь. Мне надо заехать к Мори в больницу и
сходить в магазин, потому что кушать нам, психам, нечего. Поэтому ничего не
ищи в холодильнике, я сам приду и всё приготовлю, отдыхай.
Также, скорее всего, от большого количества транквилизатора, который я вчера

через силу еле-еле все-таки вколол в твою припадочную жопу, у тебя может
болеть твоя безумная головушка, так что выпей сей коктейль из таблеточек. Там
только обезболивающее и антидепрессанты, не волнуйся импотентом не
станешь.
Наверное, ты вообще очень плохо помнишь, что вчера было, но поверь, такое
лучше забыть. Если кратко, то ты начал нести такую дикую бредятину, что мне
пришлось тебе подыгрывать. Про твои ебучие судороги я вообще молчу. У меня
синяк на руке из-за того, что ты взбесился, подумав, что я Смерть, поэтому, как
только я приду, ты будешь обязан припасть к ней и целовать, пока не пройдет. В
целом, Мое Высочество не пострадало, так что не переживай.
В общем, пей таблеточки, отдыхай и жди меня, я постараюсь как можно быстрей.
Люблю тебя :*
Его Высочество Накахара Чуя, виконт хаты в которой ты, сука, проснулся».
Осаму посмеялся над его письмом и спрятал в карман штанов. Пожалуй, это
письмо он даже сохранит и будет перечитывать, потому что в нем он
прочувствовал всю эту его своеобразную любовь и терпимость.
Он сейчас даже не до конца верил, что Чуя вернется, потому что после такого
приходить и смотреть в глаза человеку, который может быть для тебя
потенциально опасен, очень сложно. Дазай и сам не знает, как бы вернулся, хотя
ему-то все равно, он слишком одержимый, чтобы уйти. Ему лучше быть с
Накахарой, который будет его поколачивать, чем одному.
Конечно, это ненормально, но он же самоубийца, надо поддерживать стиль.
363/840
Все-таки он, кинув еще один короткий взгляд на цветы, потянулся за стаканом с
водой и таблетками. Когда он проглотил их и запил водой, то поставил стакан на
место рядом с футоном и потянул спину, которая всё еще болела. Он надеялся,
что это ненадолго, и скоро он перестанет чувствовать себя размазней.
Дазай уже на автомате поперся в шкаф и довольно быстро нашел там какую-то
необычно разрисованную вазу, в которую затем налил воды и поставил цветы,
водрузив всё это на котацу.
Красота!
Далее он отправился в ванную и все-таки начал умываться. Ему становилось

лучше, холодная вода всегда освежает. Когда он чистил зубы, то вспомнил кое-
что очень важное.
У него сегодня смена.
Накахара, кстати, знал, что он сегодня работает, но, наверное, не собирался его
отпускать в магазин после припадка. Да и из-за принятия транквилизатора его,
скорее всего, невозможно было разбудить, поэтому он и не стал даже это
упоминать.
Закончив с утренними процедурами, он направился на кухню и глянул время.

13:20. Неужели он так много проспал? И почему Чуя так долго? Осаму уже
начинает скучать.
Дабы заглушить неостывшую боль, он решил выпить еще водички, а затем

пошел в комнату и взял ту самую оставленную ему сигарету.
На балконе, куда он отправился курить, было довольно прохладно, однако не

так, как вчера вечером. Солнышко, неприлично яркое для декабря, очень
приятно отливало ярким желтым светом на всём окружении. Такое ощущение,
что солнечного света, по-настоящему приятного, Дазай не видел уже очень
давно. Кажется, последний раз, когда он впервые встретил Чую у больничной
лестницы.
Сейчас он вспомнил этот момент и улыбнулся, потому что это было незабываемо.
Он и не мог предположить, что это озлобленное, с виду, на весь мир существо,
окажется таким нежным и ранимым, заботливым и добрым. Способный отдать
себя без остатка на съедение зверю, которого он даже толком не знает. Осаму
снова осознал, как они похожи на самом деле и, наверное, еще больше
влюбился.
В общем-то, он не перестает влюбляться в него сильнее и, казалось бы, самые

отбитые факты о нем будут лишь подогревать эту любовь.
Закончив курить и выбросив окурок, он наконец-то вернулся в тепло, потирая

руками плечи и снова заваливаясь на футон в ожидании возлюбленного. Он
потянулся за телефоном и стал проверять пропущенные. Да, были вызовы от
администратора, всё очень плохо. Что же теперь делать?
Наверное, стоит дождаться Чую, а потом уже решать что-либо.
Ждал он недолго, и вот заветные щелчки замка послышались из коридора, что
364/840
заставило Осаму подскочить и понестись туда, встречая парня, как верный
питомец.
- Ваше Высочество! – выкрикнул он, приземляясь на колени перед Накахарой,

который поставил полные пакеты с покупками на пол. – Я так по вам скучал!
- Кто бы сомневался… - язвил тот и высокомерно пилил его недовольным

взглядом.
Дазай без колебаний начал стаскивать с него ботинки и, когда разул свою
принцессу, то сразу же потянул руки к чужой ладони. Он медленно стянул с нее
перчатку, принимаясь сразу же целовать пальцы такие холодные. Тот смотрел с
таким же высокомерием, но порадовался, когда Осаму задрал рукав пальто и
нашел синяк, расползшийся чуть ли не по всему предплечью.
- Простите меня, Накахара-сан, я ужасен! – говорил он, смотря ему в глаза с

сожалением, что выглядело наигранно, но было настоящим. Он принялся
потирать больное место, ведь сам был от себя в ужасе.
- Чертов придурок! – тот ухватился второй рукой за его ворот и грубо потянул
вверх, при этом опуская свое недовольное и злое лицо, заглядывая в
жалостливые карие глаза. – Ты напугал меня!
- Но я…
- Ты просто ненормальный! Долбанный псих! Как же я был зол, почти так же, как
и сейчас! Еще раз учудишь что-то подобное, и я сдам тебя в психушку! – он
отпустил его и влепил пощечину, отчего Осаму приземлился на пол с грустным и
красным лицом.
Он смотрел столь жалостливо, будто его сейчас выгоняют из дома на холодную

улицу. Зачем он его ударил и за что? Внутри всё сжалось, и сердце ушло в пятки.
В другой раз он бы разозлился, но сейчас действительно был готов выпасть из
жизни или пойти вскрывать себя.
Посмотрев на Дазая сверху-вниз, на его взгляд полный апатии, Накахара

внезапно осознал, что натворил, и лицо его поменялось на почти такое же.
Обычно он понимает, что чувствуют люди, однако сейчас он даже близко не мог
предположить, что ощущает Осаму, поэтому просто опустился перед ним на
колени и обнял, нежно целуя в висок.
- Прости… - тихо начал он. – Я не знаю, что на меня нашло. Конечно, никуда я
тебя не сдам, я лучше овоща из тебя сам сделаю, нежели это сделают другие.
- Зачем делать из меня овоща? – грустно промычал тот, но тоже обхватил его за
талию.
- Ну ты же буйный, - усмехнулся Чуя, – поэтому иначе нельзя.
- Но я не хочу быть овощем! – заныл Дазай, утыкаясь носом в чужое плечо. – Я

правда больше не буду себя так вести, прости меня пожалуйста, я сделал тебе
так больно…
- Тихо-тихо, я же шучу, - он начал ласково гладить его по голове. – Я не
365/840
обижаюсь, просто… не знаю, что на меня нашло. Для меня всё это сложно, я не
представляю, каково тебе, и не понимаю, что сам испытываю.
Тот оторвал свое заплаканное лицо и, как ребенок, посмотрел на него.
- Ты меня не обманываешь?
Накахара усмехнулся и погладил его щеки, смахивая с них слезы.
- Когда я тебя обманывал? Просто займусь твоим лечением, и всё будет хорошо.
Только впредь, если на тебя что-то найдет, обещай, что не будешь дергаться,
потому что мне правда неудобно приводить тебя в чувства.
Дазай поднял его ушибленную руку и поцеловал в синяк.
- Обещаю быть мирным, - он улыбнулся, не отнимая губы от руки, на что Чуя

только потрепал его по кучерявой макушке. Он сейчас был рад, что Осаму не
разозлился. Значит, и правда любит.
После они поднялись, и гость снял с Его Высочества пальто, затем Накахара
протянул ему вторую руку, и тот стащил с него перчатку так же целуя пальцы,
забирая потом их в свои горячие ладони и отогревая.
- Сейчас буду делать нам оладушки, - сказал Чуя, когда они пришли на кухню с
пакетами, в которые Дазай сразу же стал зарываться чуть ли не с головой. Порой
он действительно, как ребенок.
- О-о-о! Давно не ел оладушки! – он принялся доставать покупки из пакетов,

рассматривая содержимое. В общем-то, там было как раз всё для приготовления
оладушек.
Накахара сразу же достал необходимую посуду и начал готовить. Осаму обожал

наблюдать за тем, как тот хозяйничает, готовит и прочее-прочее. Он был
хорошей хозяюшкой, какой Дазаю не хватало, однако нарцисс, на самом деле,
сам не любил всю эту уборку, и порой ему было лень что-то готовить, поэтому он
обычно ел в кафе и никогда не мусорил.
Наблюдая за тем, как Чуя взбивает яйца и засыпает муку, он словил себя на
мысли, что его снова клонит в сон.
- Слушай, а ты меня точно не кормил нейролептиками? – спросил он,

окончательно залипая.
- Да нет, это может быть от седативных, которые я потом все-таки положил в

твой коктейль. Честно говоря, я боялся, что ты опять проснешься в припадке и
даже не надеялся, что выпьешь таблетки.
- А цветы когда успел купить? – усмехнулся он.
- О, ну я рано встал, хоть и проспал в итоге всего четыре часа.
- А почему так мало?
- Ну знаешь, меня вчера трясло так же, как и тебя, - он закончил замешивать
366/840
тесто и, добавив разрыхлитель, оставил его настаиваться.
- Прости, я так не хочу всего этого, - он будто был снова готов расплакаться. –
Мне впервые хочется жить, а я не знаю, как.
- Просто делай как я – забивай хуй, - Чуя вымыл руки и отправился в комнату,
чтобы переодеться. Осаму, словно хвостиком, пошел за ним.
Они действительно всё время ходили друг за другом, будто боялись расстаться и
на секунду. Сейчас для них было такое время, когда невозможно существовать
по одиночке, и оба понимали, что так им только лучше.
Дазай был уверен, что Накахара не натворит какую-то херню, а он, в свою
очередь, что тот не станет себя резать.
- Кстати, Осаму, - Чуя, уже одетый в кимоно, которое невольно подталкивало

гостя трогать его, что он сейчас и делал, полез в карман пальто и пытался что-то
найти. Через некоторое время, он достал какой-то листочек. – Я тебе справку
сделал, так что ты теперь на больничном.
- Ого, - он принял листочек и начал рассматривать. – Надо бы позвонить в

магазин и предупредить.
- Да я уже заходил к ним, - улыбнулся тот, обвивая его ответно руками.
- Серьезно? Вот тебе делать нечего, - он прочитал диагноз на бумажке. – Язва? У

меня же просто гастрит был.
- Ну а теперь у тебя открылась язва, - Чуя отлип от него и побрел на кухню. – Так
что, наслаждайся больничным с самым прекрасным человеком во вселенной.
- Да, я порой тоже люблю общество себя любимого, - усмехнулся Осаму.
- Так блять, - тот поставил руки в бока и недовольно посмотрел на него, – кто-то
опять хочет оспорить мое превосходство?
- Да, хочу, - он, положив листочек, подобрался к нему и снова обнял, страстно
шепча на ухо: - Хочу, чтобы самый прекрасный человек во вселенной извивался
подо мной, когда я буду выбивать из него пошлые стоны.
- Черт… - он зашипел от накатившего тепла, и обхватил его за плечи,

прижимаясь сильнее. – Так чего же вы ждете, господин? Я ведь поднял на вас
руку, меня следует наказать самым жестоким способом.
- Накажу, как только наберешь все очки.
- А сколько там у меня? Я уже забыл.
- Где-то девяносто, - он отлез от него, дабы больше не искушать. Пока рано, – но

думаю, оладушки это исправят.
- Серьезно? Ты отдашься мне за оладушки?! – он подскочил и рванул на кухню,

хватаясь за тесто, мешая со всей страстью.
367/840
После он достал сковородку, налил туда масло, поставил на плиту, вместе с
чайником.
- Охереть, - Осаму стоял в дверном проходе и наблюдал за процессом, – я не

знал, что тобой так легко манипулировать.
- Чего?! – тот резко обернулся, когда выливал немного теста на сковороду. – Ты

че, скумбрия, обманул меня?!
- Ну, как… - он медленно проследовал за стол, присаживаясь и закидывая ногу

на ногу. – Вообще-то, всё зависит от того, насколько мне эти оладушки
понравятся.
- Ах ты сука, - Чуя резко поставил миску с тестом на стол, что оно аж подскочило.
– Ты у меня эти оладушки будешь жрать за милую душу!
- Конечно-конечно…
Накахара начал напрягаться. Он посмотрел на тесто, и тут в голову полезли

самые разнообразные мысли. Неужели Дазай не верит, что его оладушки могут
быть вкусными? А если и верит, то надо не подвести его и сделать их реально
съедобными. Вдруг они недостаточно хороши, и Осаму они не понравятся, и
сейчас все его слова выглядели глупо, потому что такие оладушки может
переваривать только он?
Чуя взял миску с тестом и пошел в туалет.
- Ты куда? – спросил Осаму, подскакивая.
- Выливать тесто, - ровным тоном ответил тот, покидая кухню.
- Чего?! А ну стоять! – он рванул за ним, останавливая, однако Накахара ускорил

темп, дабы успеть.
Но все-таки тот успел догнать его и обхватил руками за живот, утягивая обратно
на кухню.
- Верни тесто!
- Нет! Оно плохое! – кричал тот, пытаясь вырваться.
- Да нормальное тесто! Я же видел, как ты его готовил!
- Оно плохое! Оно тебе не понравится! Я хочу, чтобы это были лучшие оладушки
в твоей жизни!
- Какой же ты глупый, Чуя, - тот все-таки развернул его и с силой вырвал миску,
обнимая её как родное, спасенное из пожара, дитя, – ты мой самый лучший
оладушек.
Тот смотрел растерянно, а затем улыбнулся и пополз на пол, хватаясь за голову

и принимаясь плакать.
- О, боже мой, - на секунду Дазай потерялся, потому что понял, что сломал его.
368/840
Он быстро сбегал на кухню, поставил тесто и перевернул оладушки, что уже
жарились.
Когда он вернулся, то Накахара сидел на полу и пялился в одну точку. Осаму

опустился рядом с ним и попытался заглянуть в затуманенные голубые глаза.
- Ты как? – спросил он, немного пугаясь такой реакции.
- Я не знаю, - отвечал тот, – мне как-то очень хорошо стало.
- А потом еще меня психом называет, - Осаму подполз к нему и обнял, целуя в
щеку, чем привел наконец-то нарцисса в чувство. – Твои оладушки не подгорели.
- Мне кажется мои оладушки как раз и подгорели сейчас, - улыбнулся он. – Что-
то у меня от всего этого дурдома реально крыша едет. Надо будет сходить куда-
нибудь.
- Отличная идея, - он поднялся и подал ему руку. – Как насчет погулять по

городу?
- Можно, - тот ухватился за протянутую руку и встал, сразу же разворачиваясь на

кухню. – Лишь бы нас не спалили наши коллеги и не начали спрашивать, почему
мы в свой больничный шляемся по улице.
- Будет забавно.
Тогда Чуя смог продолжить готовку, и уже через десять минут они сели за стол,
каждый со своей порцией оладушек и кружкой чая. Однако через некоторое
время телефон Накахары загорелся, похоже, входящий звонок.
- Это Хироцу, - пояснил он, вытирая руки и поднимая гаджет.
- Ты что, сказал ему о припадке?! – Дазай чуть ли не поперхнулся.
- Конечно, - он поднял трубку. – Алло… да, я хотел спросить, какой ты диагноз

ему поставил?
С той стороны провода был слышен голос доктора, но что он говорит было не
понять, поэтому Осаму лишь продолжил есть.
Чуя же, спустя какое-то время, продолжил:
- Ну, тест Люшера нет смысла проводить, я и так вижу, что он тащится от
желтого.
Дазай как-то исказился в лице на такой бесцеремонный разговор в его

присутствии. Что за тест Люшера? И при чем тут желтый? Ну да, Осаму
действительно нравится этот цвет – он красивый, яркий и успокаивает.
- Я не знаю, могу попробовать маску, но она тоже недостоверна, - он снова стал

слушать, что тот ему говорит. – Да, конечно, это похоже на припадок, реальный
бред со слуховыми галлюцинациями, при которых он меня даже не слышал...
угу… хорошо, отпишусь.
369/840
Он положил трубку и принялся молча копаться в телефоне.
- Чуя, - решил прервать тишину Дазай, – что происходит?
- Я тебе сейчас дам посмотреть одно видео, и ты ответишь на мои вопросы, -

сказал ему тот, не отрываясь от экрана, – хорошо?
- Хорошо, но объясни мне, в чем дело?
- Я всё объясню, как только ты пройдешь тест.
- А что, если я его не пройду? – испугался тот, хватаясь за кружку.
- Всё будет в порядке, - ответил ему Накахара и подсел рядом, демонстрируя

картинку на экране.
- Ладно, - он посмотрел в телефон и увидел там довольно жуткое подобие маски,

видео было на паузе. – Ух ну и стремная хрень.
- Да, согласен. Запускаю?
- Ага, - он отпил немного чая и стал вглядываться в движения маски. – Это

оптическая иллюзия?
- Да.
- У меня с ними всегда проблемы.
- А что такое? Что ты видишь?
- Ну, вижу лицо, но не понимаю, в чем прикол.
Чуя выдохнул и решил, что уже можно спрашивать:
- Так, значит, маска только в одну сторону движется или поворачивается?
- Хм-м-м, - он посмотрел. – А должна поворачиваться?
- Блять, Дазай, отвечай на вопрос!
- В одну сторону, - сказал тот.
Накахара немного напрягся.
- И она выпуклая только с одной стороны, да?
- Ну да, - он был совершенно спокоен.
- Правду говоришь? – теперь Чуя присматривался к Осаму, и тот тоже оторвался

от экрана.
- Зачем мне врать? – ответил он, и нарцисс сразу же погасил телефон, роняя его
на стол и хватаясь за свои рыжие пряди, на что Дазай лишь принялся гладить
его по спине. – Что такое?
370/840
- Всё хорошо, - тихо отвечал тот, а потом поднялся и прижал парня к своей
груди. – Ты только не волнуйся.
- Я не понимаю, Чуя, что происходит-то?
- Дело в том, - ему было очень сложно говорить, – что ты относишься к тому типу
людей, мозг которых не фильтрует поступающую информацию, и поэтому
видишь всё вокруг таким, какое оно есть.
- Это хорошо? – он тоже обхватил его руками.
- Ну, не всегда. У тебя порой искажается восприятие, оттого, что ты не

фильтруешь свое окружение, отчего и бред и галлюцинации.
- И что же это значит? – ему все равно было непонятно к чему это.
- Это значит, что у тебя шизофрения.
Повисло молчание и тишина, которую боялись нарушить оба, потому что думали
о том, что делать дальше. Осаму не мог разложить всё это по полочкам в своей
голове.
То есть, он шизофреник?
То есть, он реально псих?
- Да не может быть такого, - тихо говорил он, – я же адекватный.
- Осаму, шизофреники спокойно живут среди обычных людей, у некоторых это

никак не проявляется. Ты просто немножко особенный.
- Звучит, как оскорбление, - ему сейчас было всё непонятно, он не верил в свой
диагноз. – Может, ты где-то ошибся? Ты видишь такое же движение маски?
- Нет, у меня все в точности наоборот, - он все равно не отпускал его, будто
Дазай может от него куда-то убежать. – Это всё неточно, но если брать
показатели тестов, твою помешанность на желтом цвете и бред с
галлюцинациями, которые ты, конечно, воспринимаешь как что-то реальное, и я
даже не пытаюсь тебя переубедить, то получается, что ты самый настоящий
носитель такого классного диагноза.
- Классного? – удивился Осаму, отрывая голову от его груди и вглядываясь в

голубые глаза, которые не отражали ничего.
- Классного, - тот наклонился и поцеловал его в лоб. – Мне даже нравится, что ты
ненормальный.
Дазай усмехнулся и усадил его обратно на стул.
- Мне тоже нравится, что ты ненормальный, - он взял один оладушек и начал

запихивать его Чуе в рот, – достойны друг друга.
Тот стал прикрывать рот руками и пытался прожевать, однако Осаму затолкал
371/840
его нещадно и сейчас наблюдал его мучения.
- Пидор, - мямля сквозь еду, все-таки смог выговорить тот.
- И оладушки, кстати, вкусные, - он тоже откусил немного, – поэтому ждем, когда

мне привезут реквизит для наказания.
- Реквизит?
- О да, Чуя, - пошло заулыбался Дазай. – Реквизит. Это будет грандиозное

представление с тобой в главной роли.
А помните что когда-то там на приеме у Хироцу Дазай говорил:

"Я знаю, что он нарцисс, но не знаю, чего в этом такого страшного. Это же не
шизофрения какая…"
А ведь я тогда даже не планировал делать его шизофреником... вот сам себя
подловил в результате)
А еще я должен как порядочный медик написать, что ни в коем случае нельзя
вводить транквилизаторы ни в каких количествах и ни в каких случаях без
врача!
Две ампулы - это лошадиная доза, поэтому не рискуем, если точно не знаем что
и зачем вводим, потому что осложнения от передозировок и аллергии никто не
отменял.
372/840
Примечание к части Предупреждение!
После звездочек (***) начинается нс-21, со всем, что указывалось в пункте шапки
"Предупреждения".
Это я для тех, кто не любит кинк и бдсм, хотя вряд ли бы вы тогда стали это
читать...)
А еще я перечитывал этот момент, и в голове у меня звучал голос Вячеслава

Герасимова, ибо читаю аудиокнигу "Собор Парижской Богоматери" в его
исполнении. Просто для интереса послушайте его чтение и поугарайте. Я вот не
смог нормально перечитывать, потому что кричал внутри, так что извиняйте,
если где-то ошибки)
А также я нарисовал фику обложечку:

https://vk.com/wall-172729974_16
Вспомненное.
- Знаешь, Кое, мне действительно смешно от того, что ты приходишь ко мне

жаловаться на своего же сына, - говорил Огай, сидя за столом в кафе вместе с
женщиной в розовом кимоно.
- Мне самой не по себе от всего этого, - отвечала та, поправляя прядь рыжих
волос. – Я хочу попросить тебя об одной услуге, которую можешь оказать мне
только ты.
- Так и быть, чего еще ты хочешь? – он улыбался, для него это всё было не столь
серьезно.
- Я хочу, чтобы ты показал его психотерапевту.
Глаза Мори округлились от такого заявления, а улыбка с лица пропала. Чуя

Накахара всегда казался ему заносчивым мальчишкой, но никак не психом.
Сейчас он даже начал его понимать за такое отношение матери.
- Зачем? – всё что было в его голове в этот момент.
- Затем, что мне нужно знать точно, болен он или нет.
- С чего ты взяла, что он чем-то болен? Твой сын просто ведет себя, как обычный
подросток…
- Огай, это необычный подросток! Это настоящая заноза! Мне было бы срать, но
эта заноза – мой сын, который пропадает из дома на недели… - она достала веер
и начала обмахивать лицо, дабы высушить слезы и не портить макияж. – Я так
больше не могу… он совсем меня не слушает, ведет себя, как сволочь. Мне
надоело встречать его дома прокуренного и пьяного! Мне надоело слушать от
него, что ему в этой жизни ничего не надо! Я хочу, чтобы он хотя бы чуть-чуть
побыл нормальным, а не вот это всё. Пожалуйста, я прошу тебя, поговори с ним!
Сделай что-нибудь! Надежда только на тебя, потому что только тебя он
373/840
слушает! Я правда готова сделать для тебя всё!
Мори сидел и слушал рыдания женщины, которая окончательно потеряла связь

со своим ребенком. Он сам был отцом двух детей и понимал, что это такое, да и
Чуя для него был, как родной, и он тоже за него волновался. Тут уже шел
разговор не за простую просьбу, а за дело чести, которой врач не был лишен.
Он сделал глоток кофе и еще раз взглянул в лицо Кое, макияж которой все-таки
потек. Мужчина взял салфетку, подсел ближе и принялся вытирать тушь и слезы
с её лица, как можно аккуратнее, не размазывая всю красоту. Такое
своеобразное теплое чувство…
- Не переживай, мне от тебя ничего не надо, - отвечал тот. – Я сам за него

волнуюсь.
- Так ты покажешь его психотерапевту? Я знаю, у тебя были какие-то связи.
- Конечно, покажу.
- И, пожалуйста, когда вы отправитесь в Токио, - она приняла салфетку и

вытерла нос, – не оставляй его. Он кажется взрослым, но на самом деле такой
ребенок, ему всего восемнадцать…
- Не оставлю, должен же кто-то за ним следить.
- Спасибо тебе большое, я правда не знаю, как тебе отплатить за всё, что ты для
меня и Чуи сделал.
- Знаешь, что, - он вновь улыбнулся, – брось ты уже своего мужика. Зачем он

тебе сдался? Из-за него у тебя такие проблемы с Накахарой.
- Но как же я без него…
- Кое, ты способная женщина, дизайнер, ты не потонешь. Ты достойна лучшего, а

не этого алкаша.
Она посмотрела в окно и вспомнила всё, что обычно происходит в их доме. Ей не

везло с мужчинами, что с отцом Чуи, что с её нынешним мужем.
- Хорошо, я посмотрю, что можно сделать.
- И не бойся проявлять характер, я знаю, он у тебя есть.
Она наконец-то улыбнулась.
- Как же я хочу обнять его… он как какая-то дикая зверушка очень красивая,
которая убегает от меня постоянно, - в её голове опять были воспоминания о
маленьком сыне, что когда-то еще любил её. – Я так хочу снова почувствовать
его признание. Почувствовать, что он действительно мой сын. Я такая ужасная…
- Но ты ведь можешь всё исправить, просто надо быть чуточку смелее.
- Мне кажется, это всё в прошлом, и нет у меня больше сына…
374/840
- Не говори ерунды, - он взял её за руку ободряя. Ему это давалось очень просто,
а вот Кое дернулась от такого жеста. – Всё будет хорошо, я тебе обещаю.
Она взглянула в алые глаза врача и поняла, что не зря доверила ему своего сына
когда-то, и что не зря доверяет сейчас. Конечно, женщина понимала, что он
прав, ей надо быть смелее. Сил на это нет, но она в тот раз пообещала себе, что
поменяет свою жизнь.
Чуя стоял, облокотившись о низкую изгородь около кафе у заправки, в котором

каждый вечер ужинал и, если повезет, завтракал. В его руках была сигарета, а
шляпа была чуть приспущена на лоб. Осенний ветер обдувал открытую шею, и
куртка почти не спасала. Тем не менее, ему было не холодно, хотя от кофе он бы
не отказался. Тем временем из колонок, что были вывешены на улице у стены
заведения, доносился какой-то блюз. И так каждый день.
- Сейчас докурим и пойдем выпьем чего-нибудь горячего, - говорил он шепотом с

собой, дабы никто не слышал, однако народу рядом и так не было, почему он и
позволил себе этот монолог.
- А денег нам хватит?
- Не знаю, - он достал из кармана несколько купюр и мелочь, принимаясь

считать, – сейчас узнаем.
Да, на кофе хватало и на обратную дорогу, благо, тоже, хотя, если следовать
сегодняшнему плану, то его, возможно, подвезут. По крайней мере, он очень на
это надеялся, ведь надо экономить на всём.
У него болело всё тело, и глаза слипались. От одной мысли о том, что завтра
опять придется пахать весь день, становилось дурно.
- А чем мы там завтра занимаемся?
- У нас три пары и… кажется, смена в суши-баре, да?
- По-моему, - он достал блокнот из внутреннего кармана и стал искать

расписание. – Да, завтра суши-бар, а послезавтра мы варим кофе, пото-о-ом… у
нас «выходной».
- Надо будет делать заказы.
- Ага, давно я не садился за планшет, - говорил он, зевая, и, дабы прогнать

сонливость, решил достать еще одну сигарету, – хотя, конечно, хотелось бы
реально отдохнуть.
Закурив, он посмотрел вверх, вглядываясь в звездное небо, что было

удивительно ясным, несмотря на то, что это был дождливый сентябрь. Сегодня
вообще какой-то удивительный день, он не казался тяжелым, хотя нагрузка
была такая же, как и всегда.
Вообще, Накахара очень радовался, что все-таки смог оплатить следующий
375/840
месяц университета, и был особенно счастлив тому, что ему поступило
предложение по-крупному заработать. Осталось лишь понять, что там надо
этому заказчику. Скоро Чуя узнает, осталось лишь подождать какой-то час.
Затягиваясь еще раз, он заметил краем глаза какое-то шевеление справа и

повернул голову, выдыхая дым. Какая-то темная фигура проходила мимо в
довольно быстром темпе и, судя по всему, направлялась в сторону метро.
Из колонок стала доноситься знакомая композиция Nancy Sinatra - Bang Bang.
I was five and he was six

We rode on horses made of sticks
He wore black and I wore white
He would always win the fight
Накахара очень любил делать предположения о том, куда могут идти люди в тот
или иной час, думать, чем они занимаются, и как живут. Но сейчас, когда Чуя
увидел проходящего мимо человека, в его голове образовался вакуум.
Bang bang, I shot you down

Bang bang, you hit the ground
Bang bang
Когда фигура преодолела расстояние пяти метров, можно было хорошо увидеть
это бледное и не показывающее ничего лицо. Обычно можно понять, что на душе
у человека, когда он проходит мимо, но здесь - ничего. Пустота.
Это был высокий парень, кажется, сантиметров сто восемьдесят, он был одет в
черный классический костюм, и на его плечи был накинут такой же черный
плащ, тянущийся за ним шлейфом от ветра, что, в свою очередь, еще и
взъерошивал его каштановые кудри, закрывающие незнакомцу в лицо. Он шел
довольно быстро, но спокойно, не размахивая руками, и смотрел четко перед
собой. Казалось, будто он не из этой вселенной, такой человек, которого не
интересует всё вокруг.
Почему он был в классическом костюме? Накахара сделал предположение, что

он идет в театр, хотя понимал, что вряд ли это так. Он, скорее, напоминал
какого-то гангстера в своем обличии и манере движений. А вообще, было
похоже, что парень идет на верную смерть.
Music played, and people sang

Just for me, the church bells rang.
Он шел мимо ограды, на которой расположился Чуя, вдыхающий дым сигареты и

не способный отвести взгляда от прохожего, приближающегося к нему. Когда
незнакомец оказался совсем рядом, проходя мимо Накахары, то поднял на него
свой взгляд. Его карие глаза отливали золотом от уличных фонарей. Смотрел он
с равнодушием и явно чувствовалось какое-то безразличие и жестокость. Его
разозлил такой нагло пялящийся встречный, который просто не мог на него не
смотреть. Он впервые видел таких необычных, непостижимых, таких идеальных
людей. Таких, каких он обожал и боялся.
Когда незнакомец отвернул взгляд и все-таки прошел мимо, удаляясь дальше в

прежнем темпе, то Чуя услышал аромат этого человека, который ему донес
376/840
ветер. Он был еле уловим, но Накахара понял этот приятный запах.
Он называл это запахом осени.
Now he's gone, I don't know why

And till this day, sometimes I cry
He didn't even say goodbye
He didn't take the time to lie.
Как же ему сейчас хотелось его остановить и познакомиться. Он будто понимал,

что упускает свое счастье, что ему просто нужно поговорить с этим человеком.
Такое его косвенное поведение, этот взгляд, походка, нейтральная мимика –
слишком интересно, так же, как и его внешность.
Но его останавливало то, что Мори запретил ему с кем-то встречаться, да и

парень, наверное, натурал до мозга костей, и, к тому же, торопится и не ищет
случайных встреч. Да и кто такой Накахара, чтобы его как-то заинтересовать,
пусть он и знал, что им интересуются абсолютно все.
Когда парень удалился, скрываясь во тьме, которой не успевали касаться

токийские фонари, Чуя прошептал себе:
- Муза…
My baby shot me down...
- Хочу его.
Он хотел его. Хотел не пошло и не развязно, потому что из-за нейролептиков не

был способен ощущать сексуальное влечение. Он хотел его, как красивую шляпу
или как дорогое вино, но так, чтобы довольствоваться им вечно, смотреть
наблюдать и, возможно, иногда трогать.
Это странный уровень чувства, такой непостижимый для обывателей, чей

рассудок заполонил секс и выгода. Тут было что-то другое и такое незнакомое
для Чуи, что он не ощущал и теперь боялся ощутить.
Он как будто нашел себе того, с кем можно поиграть, но не жестоко, как он это
делал до этого со своими пассиями, а нежно и по-доброму. Желание не ломать, а
может, даже и ломаться самому, если это потребуется.
Дыхание будто порвалось вместе с последними звуками гитарных струн под

таким чуждым современному музыкальному слуху хорусом и эхо. Этот звук
будто оборвал его последнюю надежду окликнуть парня, который уже скрылся
во тьме. Догнать его теперь невозможно.
Если бы он только подал знак, если бы не смотрел так холодно и равнодушно, то,
возможно, Чуя перешагнул бы через свою скромность и необщительность,
позволив себе знакомство. Но всё это было лишь детским романтизмом, от
которого двадцатилетнему Накахаре уже пора отвыкать. У него слишком много
забот, чтобы заводить какие-либо отношения, даже дружеские.
Да и, наверное, не в этой жизни.
377/840
Парень совсем забыл о тлеющей в руках сигарете, от которой, в общем-то ничего
не осталось, поэтому, когда он опомнился, то выбросил окурок, поправил шляпу
и оторвался от ограды, бросая еще один взгляд на небо, а затем на дорогу, по
которой ушел такой неприкосновенный и идеальный юноша, поражающий одной
лишь походкой и шелком волос.
Чуя сунул руку в карман и сутуло побрел в кафе, толкая тяжелую дверь и
забегая в такое теплое, даже жаркое помещение. Тут горел обычный дешевый
свет, падающий на маленькие столы и витражную оградку, между стойками.
Заказав кофе, он присел за стол перед окном и вновь достал блокнот, открывая
страницу почти в конце. Там было мало эскизов, но он, тем не менее, продолжал
пополнять книжку набросками незамысловатыми, но в будущем, возможно,
способными стать чем-то большим.
Вынув из карманов карандаш и ластик, с которыми Накахара не расставался, он

принялся чертить овал лица вполуоборот, постепенно добавляя линии глаз, носа
и губ. Обозначив место, где будет будущая прическа, он начал более четко
изображать лицо. Оно было довольно узкое, худое, глаза большие с пышными
ресницами и небольшой прямой носик. Губы девушки были узкие и тонкие, что,
скорее, придавало ей больше шарма и невинности. Такой невинности, которую
он смог рассмотреть в незнакомце, похожем на убийцу.
Постепенно всё оставшееся пространство, так же, как и волосы девушки, начали
укрывать наброски роз. Чуя не знал, почему любит эти цветы, они слишком
пошлые и жестокие, возможно, из-за этого похожие на него. В любую картину
художник вкладывает часть себя, отчего порой боится её кому-то показывать.
Но сейчас он хотел всем показать свою Музу, которая пришла так внезапно и
подарила такое больное и незнакомое чувство. Ему хотелось, чтобы все
запомнили её и нашли в ней отражение того парня, который так холодно
смотрел. Может, кто-то знает его и найдет для Накахары, позволив вернуть это
странное мгновение.
Он бы хотел вернуть его, однако не верил, что сможет решиться сказать что-то и
во второй раз. Всё это слишком глупо и романтично, в жизни так не бывает.
Закончив свой черно-белый эскиз, он кинул на него оценивающий взгляд и

понял, что успел. Он успел не забыть это чувство и эти глаза, поэтому рисунок
им пропитан. Осталось только отксерить, обвести и покрасить, или же
перерисовать на нормальной бумаге, чтобы потом сделать из этого полноценную
картину.
Пожалуй, так он и сделает. На бумаге лучше чувствуется эта эмоциональность.
Как же ему порой доставлял удовольствие собственный бред и озабоченность.

Настолько, что он просто не мог считать себя нормальным. Слишком много боли,
такой страшной и непонятной. Непонятно от чего она.
Тем не менее, он отложил блокнот, складировал всё во внутренний карман

куртки и глянул время.
Пора.
378/840
Поднявшись и задвинув стул, по привычке, потому что так учили, он покинул
кафе и вышел на улицу, где его встретил уже более холодный ветер, наверное,
потому что поздний час, от того и прохлада.
Работодатель должен быть где-то на парковке, поэтому он и двинулся в её

сторону также широко переставляя ноги, немного шаркая кроссовками и засунув
руки, что и так были в перчатках, в карманы. Осмотревшись, он стал проверять
номера машины, которые ему скинули, однако, когда он нашел необходимую, то
обомлел.
Это была нереально дорогая тачка, и ему было даже как-то стремно к ней
подходить, мало ли его заставят платить всего лишь находясь вблизи этой
машины, не то, что дергать ручку двери. Он робко подошел к автомобилю и стал
всматриваться в тонированные стекла, за которыми не виднелось ничего, но вот
оно медленно начало опускаться, и лицо водителя ему наконец-то явилось.
- Накахара Чуя? – поинтересовался тот, осматривая парня.
- Да, - ответил он, пытаясь рассмотреть что-либо на заднем плане.
- Пусть садится в машину, - послышался бархатный мужской голос с заднего

сидения, и водитель кивком указал Чуе в сторону задней двери, которую тот и
открыл сию секунду.
Накахара сел в машину и обратил свой взор на соседа, пилящего его взглядом
алых очей, таких хитрых и непонятно, чего от них ожидать. Этот взгляд по-
настоящему сковывал и вызывал смешанные чувства. Почему-то, в основном –
недоверие.
Длинные белые волосы незнакомца были заправлены за уши, но из-за густоты

все равно спадали на лицо, что казалось немного детским и невинным, хотя было
ясно, что этому человеку, наверное, лет тридцать, если не больше. На нем был
белый плащ, из-под которого виднелось горло черного свитера, его пальцы с
черными матовыми ногтями были сложены в замок, отчего возникало еще
больше недоверия к этой личности, хотя Чуя не был приверженцем
предрассудков, касаемо людей с неформальной внешностью.
Несмотря на свое богатство, он не выглядел как человек, унижающий всех, кто

беднее его, ведь он позволил Накахаре сесть к нему на заднее сидение столь
близко, и сейчас эта обстановка выглядела довольно просто, так же, как и милая
улыбка мужчины.
Он чуть косо, но дружелюбно смотрел на него, явно чего-то ожидая, но потом не

выдержал и сам нарушил тишину, пусть и не совсем по делу:
- Хироми, можешь пока сходить в кафе, я позвоню.
- Хорошо, - и водитель вышел из машины, не забыв закрыть её.
Альбинос снова обратил свой взор на невдупляющего ничего Чую, чувствующего

себя довольно некомфортно, хоть парень и расположился очень раскованно в
салоне, всё также не высовывая рук из карманов и расставив ноги. Он не
скрывал своего недоверия и смотрел дерзко на работодателя, который наконец-
то соизволил напрямую к нему обратиться, когда шофер покинул салон
379/840
автомобиля:
- Чуя, верно? – улыбнулся он, в его голосе было что-то пленительное.
- Да, - резко выплюнул тот, ему нравилось сразу показывать себя дерзким,
потому что он уже не был уверен, что еще одна работа ему так уж и нужна.
- Вы точно такой, каким я вас представлял, - продолжил тот, – не прогибаетесь

под тяжестью богатств.
- Вы позвали меня, чтобы разводить дискуссию о людских слабостях? – не

выдерживал Накахара.
- Возможно, мне ведь нужно знать с кем я имею дело, - он опустил свои глаза и
положил ногу на ногу, обхватив колено руками. – У вас есть слабости?
- Нет, больше нет.
- Почему же? – он снова посмотрел на него так же невинно.
Чуя не очень хотел говорить, это было такой информацией, которую не стоит
рассказывать первым встречным, хотя порой очень хотелось выговориться. К
тому же мужчина слишком быстро разогревает обстановку, что не могло не
пугать.
- Я сомневаюсь, что это касается дела.
- Вы даже не знаете в чем будет заключаться ваша работа.
- Так расскажите же мне, - он наконец-то вынул руки из карманов и закинул

локоть на спинку сидения, – я весь в ожидании.
- Хорошо, раз вы настаиваете, - он достал из кармашка переднего сидения

какие-то документы и принялся перелистывать. Терпение Накахары было на
исходе, ведь уже довольно поздно, а завтра вставать ни свет, ни заря. –
Скажите, любите ли вы удовольствие?
- Удовольствие? В каких проявлениях?
- В самых разнообразных, - он оторвал свой взор от бумаги, и его красные глаза

вновь впились в голубизну Чуи, – в данном случае, я говорю о сексе.
Серьезное и раздраженное лицо Накахары вдруг сменилось на непонимающую

улыбку, и он слегка посмеялся. Эта ситуация вогнала бы его в краску, если бы не
таблетки. Но сейчас он откровенно смотрел на собеседника, который явно
склонял его к не самой пристойной работе.
- Было знакомо, но сейчас я на это не способен, - пояснил тот, не имея смысла

теперь что-то скрывать.
- Почему же? – он немного погрустнел.
- Я принимаю лекарства, которые влияют на потенцию, и поэтому теперь я лишен

этого удовольствия почти всегда.
380/840
- Почти?
- Ну раз в год и палка стреляет. У меня обычно она стреляет раз в неделю или
две.
Мужчина тихо посмеялся, ему нравилось, что тот не смущается таких

разговоров.
- Я не буду требовать от вас выстрела, я буду требовать от вас подчинения моим

приказам.
Накахара закусил губу, в этот момент внутри него что-то дернулось так
волнительно, и даже действие препаратов не смогло загасить реакцию нервной
системы на такие слова. Так чего же хочет этот человек?
- Вы хотите, чтобы я был чьей-то дыркой?
- Не чьей-то, - пояснил тот, переставая улыбаться и говоря серьезно, – а лично

моей.
Чуя тяжело выдохнул, он стал всматриваться в лицо мужчины, на котором уже

откровенно читалась похоть. Он не шутил, ему действительно нужно его тело.
- Почему я?
- Когда я впервые увидел вас в больнице, то понял, как сильно вас не хватает
моей коллекции кукол. Видите ли, я - коллекционер, и коллекционирую я людей,
которые сами соглашаются быть моими за определенную плату. Всех их я
выбрал не просто так, и все они для меня по-своему дороги. Я хочу приобрести
вас, вы слишком прекрасны для этой рутины, вас так и хочется окунуть в
атмосферу блуда, для которой вы были рождены так же, как и все в моей
коллекции. Так же, как и я, - он протянул ему бумаги, которые Накахара сразу
же принялся рассматривать. – Я вас не заставляю, а лишь прошу. Всё по вашей
подписи и согласию, здесь разные виды контрактов на разный срок и тяжесть.
- Тяжесть?
- Понимаете, я люблю использовать своих кукол по-разному. И мне очень

нравится доставлять им боль, которая, конечно, оплачивается прилично, - он
указал пальцем на строку в таблице с нужным пунктом, где красовалась
довольно круглая сумма, от которой у Чуи глаза на лоб полезли. Это была
высшая степень оплаты, но почитав содержание столбца «обязанности» он
передумал, потому что тяжелый фистинг его пугал.
- А можно вот это всё, только без фистинга?
Работодатель засмеялся на всю машину, ухватившись руками за лицо.
- Вот это я понимаю веселье! Боже, как же мне было скучно! Ты радуешь меня
уже сейчас! – начал разглагольствовать он, вводя Накахару в еще больший
ступор. – Я не ожидал, что ты так быстро согласишься, да еще и на такой
тяжелый контракт. Для своих кукол я предоставляю любой список с
соответствующей оплатой.
381/840
- Как вы не разоряетесь?
- Ну, мало кто соглашается на такое, - пояснил тот, принимая у Чуи документы,
но затем хватая его за запястье и притягивая к своему лицу, вдыхая аромат
кожи. – Я невероятно счастлив. Ты осчастливил меня, мой милый, и
осчастливишь еще больше. Ради такого удовольствия я готов отдать любые
деньги.
Тот был спокоен, его это немного пугало, но не возбуждало, однако хотелось бы
возбудиться. Мужчина был очень обаятелен и красив, Накахаре такие нравились.
Он облизнулся и тяжело выдохнул, наблюдая за действиями искусителя.
- Мне просто очень нужны деньги.
- Да, я понимаю, бедный ребенок, - он придвинулся и ухватился своими пальцами

за его лицо, одной рукой зарываясь в волосы и случайно скидывая с парня
шляпу. – Ты такой хороший мальчик, я готов тебе помочь, если ты поможешь
мне, - приблизившись вплотную он принялся водить носом по щеке абсолютно
спокойного Чуи, который сидел прямо, чуть развернувшись к нему. – Ты будешь
лучшим в моей коллекции, самым красивым мальчиком. Ты самый красивый
мальчик, которого я встречал, - от этого парень улыбнулся, ему нравилось, когда
о нем так говорят, особенно так пошло. – Ты готов мне служить?
- Готов, - шепнул он, поворачивая голову и заглядывая в лицо коллекционера.
Тот провел языком по его губам, а потом оттянул ему нижнюю губу больно
прикусывая, отчего Накахара негромко простонал и почувствовал легкое
возбуждение. Физические страдания всё также оставались приятными. Он
гладил его по голове так невинно, будто совершенно не собирается причинять
ему вред.
- Умница, - шептал он. – Меня зовут Шибусава Тацухико, но для тебя я

Коллекционер, - он нежно поцеловал его в губы, слегка касаясь языком. – С этих
пор ты не имеешь права разглашать мое настоящее имя и произносить его.
Своего имени ты тоже не имеешь, я дам тебе прозвище чуть позже, как только
попробую тебя. После подписания договора, ты станешь моей персональной
куклой, с которой я буду делать всё, что было в том списке. Я буду назначать
тебе встречи, за тобой будут заезжать, и мы будем играть с тобой, - его руки
внезапно перекочевали на плечи Чуи. – Ты хочешь со мной играть?
- Да, - вновь раздался хриплый шепот.
- Я так счастлив, - Шибусава улыбнулся и вновь мокро оттянул его нижнюю губу,
– так счастлив, что готов заплатить тебе уже сейчас, если ты позволишь мне
немного насладиться тобой.
Теперь и Накахара пошло улыбнулся, он отодвинул своего будущего хозяина и

наклонился вниз, чтобы начать его ублажать.
***
Чуя лежал на покатом столе, перед его глазами была черная пелена, потому что
382/840
повязка на глазах была очень плотной. Вкус, запах, осязание – то, на что он мог
ориентироваться и чему не мог доверять, однако, именно на этом уровне он
сейчас ощущал всё самое приятное.
Эта музыка его дыхания и стонов. Шибусава никогда не устанет её слушать, для
него это самая любимая симфония, песня его Овечки.
Накахара слышал гул, разносящийся по залу от его тяжелых каблуков. Он словно

раздавался в его голове, и звуки импульсами играли разноцветными волнами
перед закрытыми черной пеленой шелковой ткани глазами. Страшно интересно.
Он почувствовал, как тот оказался совсем рядом и провел рукой по горячей

голой спине. Парень высоко вздохнул от его нежных прикосновений, он обожал,
когда господин его так нежно ласкает, особенно, когда Чуя скован по рукам и
ногам, так же, как и сейчас.
В запястья, шею и щиколотки очень больно, до чесотки, впивались маленькие

шипы кандалов. Казалось, Накахара никогда к ним не привыкнет и всегда будет
получать удовольствие от дискомфорта. Тацухико ухватился за цепь, которая
крепилась к ошейнику и потянул на себя, заставляя шипы еще сильнее
впиваться, и теплые капельки крови потекли из-под кожаного аксессуара на
ключицу и грудь.
Коллекционер перестал гладить его спину и провел чем-то ледяным и жестким

по ней от лопаток до ягодиц, кажется, это было лезвие ножа, потому что,
дальше Чуя почувствовал, как холод пробирается сквозь его кожу и ранит её,
сменяя лед на тепло от собственной крови. Даже в повязке он почувствовал
легкое головокружение, а губы невольно открылись в стоне.
Второй рукой Шибусава провел по его ягодицам и устроил пальцы между ними,
принимаясь массировать колечко мышц. Накахаре нравилось, когда он его
трогает, ведь хозяин редко позволял себе такое. Он позволял себе такое только
с ним.
Чуя прекрасно знал, что за короткое время он стал его любимой куклой, которую
Тацухико никогда не захочет отпускать от себя, ведь он позволял делать с собой
всё, что угодно. Он позволял душить себя, пороть, связывать, бить и получал за
это огромные деньги. И удовольствие, о чем хозяин знал.
Он знал, что его кукле нравится такое обращение, он знал, что ему нравится,
когда его трахают в самой извращенной форме, поэтому порой даже спаривал
его с кем-то еще из своей коллекции, оставаясь сторонним наблюдателем.
Особенно он любил, когда его берут двое, наблюдать за лицом Овечки в этот
момент – самое подлинное удовольствие для него.
Оставаясь с Накахарой наедине, он видел его таким, каким его не мог видеть
никто. Раскованным, податливым, теряющим всю свою дерзость и неспособность
возбуждаться. От пыток его игрушка млела и жаждала ласк вперемешку с
болью. Только так его можно было заставить кончать.
Делая надрезы на его нежной коже и проталкивая пальцы глубже,

Коллекционер наслаждался его тихими стонами и тем, как тот выгибает спину,
раздвигает ноги и открывает рот. Он бросил нож, посчитав, что крови на сегодня
достаточно, и ухватился руками за его рыжие пряди, оттягивая и заставляя его
383/840
вскрикивать, ведь в таком положении и шипы впиваются сильнее.
- Какие же у тебя красивые волосы, - он нагнулся, проводя носом за его ухом и

погладил медную шевелюру довольно грубо, продолжая возбужденным
шепотом: - Не стриги их.
Потом поднял его за них и потянул куда-то вперед.
- Ты сегодня какой-то недостаточно желающий меня, - делал он выводы из

положения члена Накахары, которому Хироцу сказал увеличить дозу препарата,
– надо бы тебя приструнить. Задержи дыхание.
Чуя послушно задержал дыхание, и Шибусава потянул его голову вниз. Совсем
скоро его лицо окутала прохлада от воды, куда он был погружен аж по плечи. Он
бы съезжал ниже, если бы не был прикован и, если бы хозяин не держал его.
Он знал, что его Овечка не любит воду, если только его не обливать горячей или
холодной, но топиться ему не очень нравилось, потому что вода все равно
заливается в уши и нос. Тем не менее, он терпел. Знал за что. Он всегда
специально раздражал Тацухико, и тот любил, когда его кукла не слушается.
В отличии от остальных игрушек, которые боялись гнева хозяина и соблюдали

все его условия и приказы, Чуя был непослушный. Он не позволял себе
разговаривать, потому что это высшая степень нарушения, но порой всячески
издевался над господином, меняя план его игр, или что-либо еще. Парень
постоянно опаздывал и не из-за того, что не успевает, а потому что так хотел.
Невольно домогался до других кукол в поместье прямо на глазах хозяина, за что
потом получал своей любимой плетью и постоянно хватался ублажать себя, за
что тоже получал.
Он раздражал Шибусаву, но ему это нравилось. Господин любил его наказывать

и делал это со всей страстью. Именно поэтому он был его любимой куклой.
Куклой, в которой еще есть личность.
Когда Накахара начал дергать ногами и извиваться, показывая, что воздух у

него заканчивается, то Тацухико все-таки вытащил его голову из воды, отчего
тот сразу же сделал шумный вдох, но спустя несколько мгновений, он был снова
погружен в воду. Он продолжал вводить свои пальцы, уже откровенно трахая
ими бедного Чую, которому не хватало воздуха на стоны от приятных ощущений.
Вода окутывала его лицо, и кислорода становилось меньше, он мог долго
держаться и порой получал от этого удовольствие, хотя обычное удушение
нравилось ему намного больше.
Тот снова вынул его голову из объятий воды и заглянул в измученное лицо.
Коллекционер улыбнулся, он добился чего хотел и отпустил Накахару,
вытаскивая пальцы и отцепляя кандалы от стола, поэтому кукла смогла
расслабиться и чуть отлезть вниз на этом ложе, чтобы случайно опять не
угодить лицом в бадью с водой.
Снова послышался удаляющийся звук каблуков и остановился где-то метрах в

пяти-семи. Чуя услышал, как хозяин усаживается в кожаное кресло и, кажется,
расстегивает ремень.
384/840
- А теперь спускайся и ползи ко мне, - скомандовал он, расслабляясь на своем
сидении.
Накахара сполз с довольно высокого стола и поставил ноги на пол.
- На пол! – прокричал хозяин, и тот послушно спустился на колени. – Еще ниже.
- Но… - тихо возразил тот, потому что руки его были связаны за спиной, и делать
это было практически невозможно.
- Что?! – Коллекционер поднялся и быстро защелкал каблуками по холодному

кафелю, он вскоре оказался рядом с куклой и сильно двинул ему в челюсть за
такое непослушание, отчего тот упал на пол. – Так-то лучше, хотя… - он снова
отошел и было слышно, как забирает что-то с полки. Чуе был знаком этот звук. –
Если я сказал ползти, значит ты должен ползти.
Он вновь оказался рядом, и Накахара услышал свист, разрезающий воздух.

Вскоре его тело ощутило пронзающую боль в плече, отчего из уст раздался
оглушающий крик. Шибусава очень больно бил плетью, совершенно не щадя
своих кукол. Этой плети боялись все, кроме Чуи, потому что для него она была
чем-то крайне удивительным, хоть об этом хозяин и не догадывался.
Удары наносились один за одним, всё с тем же свистом и теми же криками

Овечки, который катался по полу от боли. Его тело медленно покрывали новые
алые раны, кровь из которых стекала на кафель. После такого господин точно
отправит его к медсестре, а это тоже та еще пытка – терпеть обработку ран. Но
он был готов к этому, потому что оно того стоило.
Последний удар слегка задел челюсть, и из нее тоже полилась небольшая

струйка крови. После этого Тацухико бросил плеть и снова отправился в свое
кресло, так же усаживаясь и принимаясь наблюдать за покалеченным Чуей,
распластавшимся на полу и непонимающим, что вокруг происходит из-за повязки
на глазах.
- Давай, ползи.
Тот еще несколько минут поломался, а затем завалился на живот. Всё тело
ужасно ныло от боли, и свежие раны очень неприятно раздражали его нервную
систему, когда он случайно задевал их в попытках доползти до господина,
ожидающего его.
Он переставлял колени и плечи, очень медленно и обессилив. Голова кружилась

от ранений, и усталость, от тяжелого дня и нейролептиков, била по мозгам. Он
полз тяжело дыша, ему было жутко неудобно, к тому же мешал эрегированный
член, волочащийся по полу, однако это только возбуждало, хоть и не было особо
приятным.
Накахара бы и сам посмотрел на себя со стороны. Картина, наверное, особо

отвратительная.
Спустя минуты две-три, он все-таки дополз до Коллекционера и почувствовал,

как что-то расположилось на полу перед креслом. Конечно, не могло не быть
подвоха, и господин прикрепил к полу резиновый член, на который ему теперь
придется сесть.
385/840
Как же он устал, но нельзя противиться хозяину, осталось совсем немного.
Он поднялся на колени и подполз к ногам Шибусавы, который тут же ухватился

за его голову, поглаживая и зарываясь пальцами в медные пряди. Затем он
провел ладонью по его лицу и приоткрытым губам, вставляя в них палец,
который Чуя тут же принялся облизывать. Вынув палец, Тацухико провел им по
губам и подбородку, увлажняя их, а затем влепил кукле пощечину. Он вновь
ухватился за его щеку, погладил и дотронулся пальцами до горячей шеи Овечки,
притягивая его ближе к себе.
Спустя секунду, губ Накахары коснулось что-то теплое, что он облизнул и

засунул себе в рот, пробуя и смачивая. Даже с закрытыми глазами он мог бы
узнать член господина, по которому водил своими губами и проталкивал в рот,
ведь это первое, что он помнит о нем.
- Присаживайся, - улыбнулся Коллекционер и начал опускать Чую за плечи,

заставляя ощутить ягодицами прикрепленный к полу фаллоимитатор, который
тот огладил руками, сцепленными в кандалы за спиной, и начал вводить в себя.
Тело сковала еще большая боль, но и блаженство от возбуждения. К сожалению,

он не имеет возможности потрогать себя и сейчас испытывает невероятные
ощущения. Господин не отпускал его шею, не позволяя ему вынимать член изо
рта, а также порой давил на плечи, опуская того ниже на игрушку, отчего
Накахара стонал сквозь занятый рот.
Член входил наполовину, когда из глаз парня полились слезы и начали

пропитывать черную шелковую ленту. Ему было больно, но очень приятно, он
ублажал хозяина, проталкивая его член себе в рот по самое горло, поэтому
слюна водопадом стекала по губам, увлажняя подбородок, с которого капала на
грудь и иногда на собственный член, от этого Чуя ерзал.
Он практически полностью насаживался на фаллоимитатор, громко стоная

сквозь слезы и мешающееся хозяйство господина во рту, который уже
откровенно сам ебал его в рот, не отпуская голову Овечки, порой прижимая его
как можно сильнее к себе.
Ему не хватало воздуха и сил на собственные крики, но боль отступила и

остались только невероятно приятные ощущения. Особенно возбуждало то, что
он ничего не видит, однако хозяин не отводил от него глаз, наслаждаясь
страданиями куклы.
Но вот вскоре он отпустил его и жестоко толкнул в лоб, заваливая на пол, и

Накахара больно ударился затылком, соскакивая с игрушки.
Из глаз полилась новая порция слез, так как боль в макушке очень сильно
давила. Потом он почувствовал, как хозяин приблизился к нему и облизнул
живот, на котором красовалась свежая кровоточащая рана. Он провел пальцем
по вышитой практически на лобке надписи «кукла». Она была сделана в
прошлый раз и всё еще болела, однако факт наличия её очень сильно Накахаре
нравился.
Коллекционер отпустил его и снял кандалы на ногах, отбрасывая их в сторону и

раздвигая ноги Овечки, пододвигая ягодицы жертвы ближе к себе и проводя по
386/840
ним горячим органом. Через несколько секунд он приставил головку ко входу и
резко толкнулся внутрь, доставляя мгновенную боль, сопровождаемую пошлым
криком Чуи, который выгнул спину от таких болезненных ощущений, но тут же
застонал от приятных, когда хозяин начал быстро в нем двигаться.
Теперь ему ничего не мешало стонать так громко, как он хочет. Шибусава любил
его крики. Некоторые его мальчики не были любителями стонать, сдерживались
или смущались. Накахара никогда не смущался стонать, ему самому это
доставляло, особенно, когда горячий член господина заставляет его это делать.
Тацухико резко двигался внутри него, а потом ухватился за возбужденный орган

Овечки, который сразу же стал ерзать и насаживаться сильнее. Его стоны
больше стали похожи на шумное дыхание, а весь он принялся выполнять
замысловатый танец возбуждения на кафельном полу, где хозяин решил им
воспользоваться. Коллекционер подгонял кровь к органу игрушки, массируя его
рукой довольно быстро и приятно, потом он вновь нагнулся к кукле и впился
губами в розовый сосок, облизывая его и прикусывая, отчего тот закричал, и боль
отозвалась импульсом желания в его члене.
Хозяин и сам стонал от желания, он стонал только с Чуей, только он мог сделать
его счастливым и доставить ту радость, которую он так давно искал. Настоящее
представление, которое он устраивает с ним раз в одну или две недели, но эти
моменты он по-настоящему ждет, вкушая воспоминания о прошлой такой ночи.
Он толкался в него грубо и неистово, так больно и приятно одновременно.

Накахара вновь открывал рот и не мог успокоить слюну, что стекала с его губ на
щеку, он извивался и отдавал себя полностью, чувствуя горячую руку господина
на своем члене и его орган внутри себя, такой же горячий и готовый вот-вот
отдать последние нотки удовольствия.
- А-а-а! – застонал он, когда белая жидкость полилась из головки, под тяжестью
ласк от чужих рук.
Всё тело Чуи свели судороги, он опрокинул голову, и рот его открылся так
широко в похоти, выплескивая последние стоны. Шибусава тут же ухватился за
его ягодицы и продолжил долбиться в уже почти обмякшее тело. Вскоре он тоже
почувствовал свой предел, вытащил член и принялся дрочить на глубоко
дышащего и распластавшегося в расслаблении Накахару, который даже не
видел своего хозяина. Он кончил, обливая теплом живот куклы, измазанный в
своем семени и крови, а потом опустился и облокотился спиной о кресло.
- Ты мой милый мальчик, - улыбнулся Коллекционер. – Ты всегда будешь моей

лучшей игрушкой.
387/840
Глава 25. Статуи из льда.
- А-а-а! – в который раз раздался крик из уст Дазая, который начал

дергаться на кровати от очередного кошмара, однако, сразу же угодил в
крепкие объятия Накахары, что прижал его голову к своей груди и принялся
гладить шевелюру.
- Тихо-тихо… - приговаривал он. – Всё хорошо, ты дома, со мной, ничего не бойся.
- Чу-у-уя, - заныл тот, – прости.
- За что?
- Я опять напугал тебя, - шептал он, не в силах пошевелиться. – Мне это так
надоело.
- Мне не сложно, - и Чуя поцеловал его в макушку.
Почти каждую ночь Осаму просыпался от кошмаров, поэтому каждый вечер

Накахара сильно прижимал его к себе перед сном, дабы тот не умудрился отбить
ему в очередной раз лицо. Иногда он все-таки случайно заезжал ему рукой куда-
либо, отчего всё тело Чуи теперь покрывали не только шрамы прошлого, но и
синяки. Особенно много их было на шее, но тут ситуация была несколько иного
рода. И это всё несмотря на то, что Чуя вязал ему руки, сначала веревкой, а
потом пришлось наручниками, потому что веревку Дазай в порыве безумия
просто разрывает.
Он каждую ночь просыпался, прижимал его и, когда всё было совсем плохо,
принимался петь:
- Не шуми листва,
Не качайся дуб,
Скоро придет весна,
Её облака принесут.
Ты не бойся снов,
Они тебя не тронут.
У моих стражей-сов
Глас отгоняет тревогу.
У моих стражей-сов
Глас отгоняет тревогу.
И Осаму засыпал под его тихий голос, иногда в слезах от еще не ушедшего из
головы ночного кошмара, такого страшного и всегда по-разному жуткого.
- Засыпай мой милый,

Засыпай скорей,
Там под нежной сливой
Будет ночь теплей.
Там тебя не разбудят

Ни гроза, ни град.
388/840
Знай, что тебя любят,
Знай и будешь рад.
Его холодные руки ласкали шелковистые пряди и гладили бледное от ужаса

лицо. Порой Накахара сам плакал, но не показывал этого голосом, а лица его в
кромешной тьме было не видно. Лишь влага, капающая на лоб Осаму, позволяла
тому понять, что его возлюбленный плачет. Он сам тогда горячими связанными
руками тянулся до его шеи и ласкал пальцами, пытаясь успокоить.
- Там под нежной сливой

Совы на страже стоят.
Этой ночью сонливой
Твой покой хранят.
Птицы не будят ночные,

Только поют порой
Песни свои глухие,
Даруя спящим покой.
Чуя никогда никого не успокаивал до этого. Всегда его волновали лишь

собственные проблемы и личная боль. Однако, когда он видел такого
обезумевшего Дазая, то ему ничего не оставалось кроме как попытаться
проявить хоть какую-то эмпатию. Он до сих пор не понимал, что тот испытывает
и не мог понять, но думал, что ему будет легче от этих теплых слов и
прикосновений.
- Не шуми листва,
Не качайся дуб,
Не обрывай сна,
Его совы берегут.
Ты не бойся снов,
Их как всегда прогонят.
Песни стражей-сов
Унесут тревогу.
Накахара не знал, почему всё еще помнит эту песню и почему поет её каждую
ночь Дазаю. Тому, кажется, не надоедают эти строчки так же, как и не
надоедали маленькому Чуе, засыпающему на коленях матери, которая так же
обвивала руками его голову и так же плакала.
Он не помнил, что её песня заглушала крики отца, который бился в дверь,

заставляя её выйти и бросить «этого выродка», дабы выполнить очередной его
каприз. Всё это было фоном между строчек из уст Коё, закрывающей рукавами
кимоно своего ребенка, такого беззащитного перед яростью отца и незнающего
настоящего горя.
Ему нравилась эта песня, он вспоминает, как пел её порой себе в тяжелые
времена перед сном, и как напевал её своей подружке-кукле из Америки
Маргарет Митчелл, страдающей от игр Шибусавы и не имеющей возможность
бросить, так как только она могла обеспечить свою семью.
Они тогда вместе бросили это дело, дав друг другу обещание. Каждый - свое.
389/840
Порой Тацухико пытался заставить Накахару что-то делать с ней, но он
отказывался, защищал её, за что огребал потом. Ему не было страшно, а вот
Маргарет боялась за парня. Чуя делал это не из эмпатии, а потому что Хироцу
рассказал ему о необходимости помогать людям. Это может вернуть ему хотя бы
часть той человечности, присущей другим.
Парень так и не понял это в силу своего нарциссизма, но думал, что вполне
способен сострадать, ведь просмотр мелодрам и даже печальный Осаму,
которого он недавно ударил, были действительно способны заставить его
плакать.
Хотя ему уже надоело быть такой плаксой, вся его жизнь превратилась в
сплошные слезы, хоть он и счастлив вместе с Дазаем, даже больным и таким же
ноющим. Пожалуй, они в очередной раз дополнили друг друга.
А тот, в свою очередь, успокаивался и засыпал под песню Чуи, забывая о

пережитом сне, понимая, что вместе с ним ему ничего не страшно, разве что
страшно за самого Накахару, страдающего от его шизофреничных загонов.
Спустя несколько дней, он все-таки смирился со своим диагнозом, не придавая

этому особого значения, разве что теперь в магазине спрашивал:
- Нет ли у вас льгот для инвалидов?
- Да, можно вашу карту?
- Дело в том, что я инвалид на голову, понимаете, у меня шизофрения, и я…
- Осаму! – злобно кричал замечающий это представление Чуя и оттаскивающий

его за ухо от прилавка, извиняясь перед женщиной: - Извините, он правда
шизофреник, всё никак не могу за ним уследить, - он нервно смеялся,
оправдываясь перед кассиршей, – то к людям пристанет, то в речку прыгнет, хе-
хе.
Затем он поворачивался к Дазаю, который только невинно улыбался ему, и

показывал гримасу ненависти, как бы говоря: «Ой, сука, я такой, блять, шашлык
из тебя сделаю!» В общем-то, Осаму действительно очень больно от него
получал, но получал со смехом, потому что ярость Чуи была ну очень забавной.
Но обычно это все равно заканчивалось тем, что шизофреник подсаживался к

более-менее остывшему Накахаре, специально выжидая, когда тот закурит, ведь
так ему сложнее его бить. Дазай медленно приближался к нему, проводил
щекотно носом по щеке и легко целовал за ушком, отчего Чуя млел, выдыхал
дым и все равно злобно отвечал: «Вот как на тебя дуться, чмо суицидальное?».
Несмотря ни на что, они любили друг друга и в тайне размышляли о переезде.

Оба немного стеснялись поднимать эту тему, хотя они и так, можно сказать,
жили вместе, порой кочуя из дома в дом. Самое сложное, что переезжать надо к
кому-то одному, а тут встает множество вопросов.
Квартира Накахары очень маленькая, но в ней есть шкаф, с которым тот не

сможет расстаться. Если у него начнется пожар, то он, пожалуй, сгорит вместе
со шкафом, в попытках вынести его из квартиры. К тому же совсем недавно они
даже дали ему имя «Шрёдингер», теперь он часть их семьи, бросать его на
390/840
произвол судьбы все равно, что выбросить котенка на улицу.
Конечно, можно заняться и транспортировать шкаф в дом Дазая, правда тогда и

там надо будет разбираться, ведь это огромное количество мусора с барахлом.
Всё это надо разобрать, куда-то деть и оставить фортепиано, ведь Чуя теперь и
сам учится на нем играть.
К тому же Осаму не очень-то хочет жить в своем доме, там слишком много
грустных воспоминаний, он считает его таким же проклятым, как и себя, отчего
и идет туда с неохотой. Он пытается отгонять мысли о том, что и Чуе пребывать
там опасно, но не получается. Ему вообще очень страшно за своего нарцисса,
такого же спящего сейчас рядом, нежно обнимающего и, наверное, все-таки
любящего.
Дазаю было плевать, любит его Накахара или нет, ему важно, что он рядом и
можно смотреть, как тот пытается что-то изобразить на экране своего ноутбука,
водя пером по планшету, читающего очередные строчки, написанные его
обожаемым Гюго. Всего этого было достаточно, чтобы получать искреннее
счастье вместе с Чуей, он любил в нем эти его детали, то как он что-то делает,
хотя, казалось, если он просто сидит и пьет чай, то все равно будет таким же
прекрасным.
Осаму ловил каждую секунду вместе, каждый поцелуй, он ловил это счастье,
которого, возможно, никогда не могло быть и, может, никогда больше не будет.
Страшные мысли, но обычно такие правдивые. Он был уверен, что это совсем
скоро закончится, так же, как и закончилась осень, в каплях которой они
повстречали когда-то друг друга.
Но пока что солнечное зимнее утро не мешало им наслаждаться теплом,

объятиями и любимым запахом. Они лежали, закутавшись в футон голышом,
потому что, вечером Чуя снова развел Дазая на очередной дрочь. Тот был не
особо против, потому что противиться своему парню с таким пошлым и
состроенным невинным взглядом невозможно.
Осаму всё чаще замечал, что Накахара действительно очень опытен во всех
своих сексуальных проявлениях, отчего даже становилось как-то неудобно. Он
нисколько ни смущался того факта, что его парень настоящая бывшая
проститутка… или бывших проституток не бывает?
Однако тот очень красиво это показывал. То на стол залезет, то на коленки

запрыгнет, то палец оближет так пошло, что всё тело сводит судорогами. Он мог
даже ничего не делать, просто лечь на живот и уже хотелось его взять. Очень
сложно. Но реквизит для наказания уже доставили, поэтому им стоит лишь
отправиться домой к Дазаю, и тот на нем отыграется по полной.
Тем не менее, они лежали в обнимку, плотно прижавшись друг к другу, и ловили
последние секунды сна, ведь скоро их покой будет нарушен.
- Чуя, - шепнул пробудившийся Осаму, который услышал со стороны прихожей

какие-то странные звуки, – это что, дверной замок?
- М-м-м? – промычал тот, а затем в ужасе распахнул свои голубые глаза, даже
немного пугая Дазая, который смотрел на него из полуприкрытых век,
распахнувшихся потом в таком же ужасе. Нарцисс быстро сел и начал собирать с
391/840
пола их вещи, кидая трусами в возлюбленного, нервным шёпотом приказывая: -
Быстро надевай трусы!
- А ты говорил, что не боишься воров и убийц, - улыбался шизофреник. Одеваться

было неудобно со скованными руками.
- Этот человек намного хуже воров и убийц, - он тоже оделся и залез под одеяло,
сел как ни в чем не бывало, довольно напряженно и выпрямив спину.
Осаму вот сидел спокойно, чуть сгорбившись, и смотрел на такого нервного Чую,
что явно не был готов к появлению гостя, который уже распахнул дверь,
довольно быстро разулся и показался в дверном проеме, обращая свой взгляд на
сидящих под одеялом парней.
- Ой, а что это вы не спите? – спрашивал улыбающийся своей милой улыбкой

Огай Мори, как снег на голову завалившийся в квартиру Накахары. Он обратил
внимание на Осаму, руки которого были в наручниках. – У-у-у… я вам, кажется,
помешал…
Дазай припоминает, что когда-то видел Огая, но практически не помнит его и не

был знаком с ним лично.
- Да нет, я просто буйный, поэтому Чуя меня вяжет перед сном, - улыбнулся он.
- Вот же… Осаму! - выкрикнул нарцисс с недовольной гримасой, но, достав ключ,
принялся расстегивать ему кандалы, нервно спрашивая у незваного гостя: - Ты
чего тут забыл?!
- У Гин скоро бал, и я вспомнил, что у тебя завалялось множество классных

платьев в шкафу, поэтому и пришел, - он подошел ближе и посмотрел на
Шредингера.
- Чуя! – воскликнул Осаму, хватаясь наконец-то свободными руками за свои щеки

и бросая на него радостный взгляд. – У тебя есть платья, а ты молчал?!
- О-о-о… нет… - пробубнил тот, подбирая под себя колени и хватаясь за

переносицу. – Ах, да, Дазай, это Огай Мори – мой мама, папа, брат, сестра,
начальник, и я до сих пор благодарю всех богов, что не любовница.
- Очень приятно, - сказал врач, перешагивая через парней и подбираясь к шкафу,

затем развернулся и протянул Осаму руку, которую тот сразу же пожал.
- Дазай Осаму, - представился тот, – писатель, философ, шизофреник и

любовница вашего недорослика.
- Ты охуел?! – Чуя тут же врезал ему по ребрам, отчего Дазай скрючился. Огай
усмехнулся и полез в шкаф, дабы наконец-то найти то, зачем он пришел.
- Какие вы милашки, - доносилось оттуда.
- Еще слово, и я тебя там закрою! – кричал Накахара. – Вот какого хрена ты
приперся? А если бы… если бы…
- Если бы вы тут действительно чем-то были заняты, я бы подождал, - говорил
392/840
тот, – или посмотрел.
Осаму посмеялся, его радовало, что наставник Чуи спокойно относится к их

отношениям. Затем парень поднялся и тоже пошел в шкаф.
- Куда?! – закричал нарцисс, пытающийся поймать его за ногу, но безуспешно.
- Я просто хочу посмотреть на платья, - улыбнулся Дазай и подошел к Мори,

который копался в какой-то коробке с разноцветными тканями. – А как выглядит
эта девушка?
- О, моя милая Гин стройная брюнетка, даже не знаю, что ей подобрать. Неужели
придется все-таки покупать новое? Но что не возьми, ей всё не нравится!
- Да уж, она как Элис, - поддакивал Накахара, развалившийся на футоне и

заглядывающий в шкаф. – Разве что постарше будет.
- О, ребятки, вы должны будете как-нибудь заехать ко мне, - говорил Огай, что

всё еще копался в коробке, так же, как и Осаму, которому он потом шепнул: - У
меня есть его фотки в платье.
- Ах! – его улыбка стала еще шире.
- Огай, блять! Я всё слышу! – кричал Чуя, он больше всего боялся, что эти два до
жути похожих друг на друга человека объединятся. – Почему ты вообще их не
удалил?!
- Потому что ты там такой милый, - говорил тот, рассматривая очередной

предмет гардероба. – Мы же почти всей семьей тебя наряжали, такое нельзя
просто удалить.
На лице у Накахары отразилось что-то ностальгическое. Он вспомнил, как

приезжал в гости к ним, как маленькая Элис, на которую у Мори тоже были
какие-то планы, вела его в гостиную, напяливала платье прямо на футболку, и
потом они с Гин украшали его, заплетали косички, он нервно вздыхал, но
терпел.
В какие-то моменты они хотели припахать Рюноске, но тот лишь кидал сердитый
взгляд на них и сочувствующе смотрел на бедного, обмотанного розовой тканью,
Чую. Огай же, когда вернулся, подбежал к нему и стал трепать за щечки, отчего
юный нарцисс пытался увернуться, но не смог, также, как и от камеры.
Это было невыносимо, но сейчас парень вспоминал это с улыбкой на лице. Если
так подумать, то у него на самом деле была семья, но он её никогда не замечал,
и сейчас, смотря как два его любимых человека копаются в шкафу, ища
подходящее платье для выпускного, он вздохнул и поднялся с футона, подходя к
ним.
- Ну и что вы тут не можете найти? – говорил он, доставая какое-то красное

платье и напяливая его на себя. Мори и Дазай непонимающе посмотрели на него,
а тот в свою очередь встал в позу, подмигнул им и выдал: - Я поеду на бал!
Они еще несколько секунд стояли в ступоре, а потом обомлели от такого Чуи в
платье.
393/840
- О, ками-сама, как тебе идет! – закричал Осаму на весь шкаф и пошел его
обнимать. Огай стоял в стороне и улыбался, он сейчас был очень за них счастлив.
- Ой ну всё, отойди! – отпихивался Накахара, но потом все-таки обнял парня,

бросая взгляд на наставника и вытягивая руку, дабы того тоже заключить в
объятия. – Да-да, иди сюда.
- Ну раз ты в платье, - улыбнулся Мори и все-таки подошел, обнимая эту

новоиспеченную парочку сумасшедших. – Обещайте, что зайдете ко мне на
праздниках.
- Я его вытащу, - сказал Осаму, прикрывая глаза и наслаждаясь таким милым

моментом.
- Как же я вас, придурков, обожаю, - шепнул Чуя, который всё это затеял. Ему
было странно так же, как и остальным, но почему-то очень приятно.
Дазай чмокнул его в щечку, а потом они наконец-то разлепили объятия,

Накахара стащил с себя платье и кинул в коробку, а Осаму подобрал какое-то
струящееся светло-голубое.
- Мне кажется, такое пойдет вашей…
- Дочери, - закончил Мори.
- Да, у меня галлюцинация похожего типажа и ходит в подобном.
- Блять, Осаму, хватит всем об этом рассказывать! – снова злился Чуя,

выходящий из шкафа и заваливающийся на футон.
- Да, думаю его и возьму, - ответил Огай, забирающий у Дазая платье и

покидающий вместе с ним шкаф.
Шизофреник сел на футон и стал наблюдать за тем, как врач складывает платье,
пихая его подмышку и покидает комнату.
- Ладно, давайте, удачи вам, а то я и так на работу опаздываю.
- Ты никогда не опаздывал, - заметил Накахара.
- Ну, случается, - оправдывался Мори, который уже обувался в коридоре. –

Кстати, Осаму, моя секретарша ушла в декрет, не хочешь поработать в
больнице?
- Огай!
- Ну я даже не знаю, - Дазай задумался, – не думаю, что это мое.
- Не соглашайся! – кричал Чуя, ухватившийся за его руку. – Он недоплачивает!
- Когда это я недоплачивал? – удивился обувшийся врач и потянулся за ручкой

двери. – Ладно, мое предложение будет в силе, а я пошел.
394/840
- До свидания, - попрощался Осаму, улыбаясь.
- Пока, Мори, и в следующий раз звони, если решишь приехать.
- Но так же, неинтересно, - говорил он, открывая дверь.
- А нам пиздец весело, старый ты извращенец!
- Ладно-ладно, бывайте, - и Огай покинул квартиру, закрывая дверь на ключ.
Накахара тут же выдохнул, обнимая Дазая и заваливая его на подушку.
- Как же вы меня бесите оба.
- А, по-моему, классный мужик.
- Он очень двойственная личность, - объяснил Чуя. – Вроде адекватный, но со

своими загонами.
- Ну, я рад, что он не против наших отношений, - Осаму, прижал его к себе
сильнее и принялся водить пальцами по голому плечу.
- У него просто была похожая проблема, он тоже любил одного мужчину, -

Накахара устроил свой нос у шеи возлюбленного и прикрыл глаза, – и любит его
до сих пор, несмотря на то, что прошло уже двадцать лет.
- Да ладно? – поднял голову Дазай. – Какой верный.
- Мне его очень жаль, поэтому я сам пытаюсь его поддержать, хотя не знаю, как
это сделать. Во мне он искал какое-то спасение. Это ведь он посоветовал мне
сойтись с тобой, а всё потому что не хотел, чтобы я испытывал такое же чувство,
как и он. Даже не представляю, насколько ему больно.
- Тогда мы точно должны будем его навестить. И купить подарки!
- Да, - Чуя приподнялся и чмокнул парня в щеку, – и подарки. Ты разбираешься в

поэзии?
- А что?
- Рюноске любит поэзию, хотел ему сборник подарить.
- Давай на днях отправимся в магазин и закупимся подарками, ты как? –

улыбнулся Осаму.
- О, я только за. И маме надо будет что-нибудь подобрать.
- Да, - Дазай подумал о том, что ему, наверное, и дарить подарки некому, а
потом опомнился. – А мне ведь тоже надо будет здорово закупиться…
- Слушай, - Чуя немного потупил взгляд, ему было немного неудобно

спрашивать, – а ты… не против, если мы пойдем не одни?
Тот серьезно посмотрел, не ожидая такого поворота от возлюбленного.
395/840
- А кого ты хочешь позвать?
- Ну… эм, - он правда волновался, хотя и знал, что Дазай всегда его поймет. –
Моя подруга недавно приехала из Америки и… мы с ней всё никак не можем
найти момент для встречи и… я подумал, может, позвать её с собой?
- Конечно, зови! – шизофреник расцвел в улыбке. – Мне нужен будет дамский

совет!
- П-правда? – его всё еще не отпускало. – Ты не против?
- Нет, а что, у тебя с ней что-то было?
- Нет-нет-нет! – Накахара даже покраснел, настолько его съедало напряжение. –

Меня даже когда заставляли, я отказывался.
Лицо Осаму исказилось в непонимании, ему захотелось больше узнать об этой

его таинственной подруге.
- Что, прости? – во взгляде читалось что-то раздражительное. – Заставляли?
- Ну… - он нервно улыбнулся. – Как бы… она моя бывшая коллега.
- Да?
- Да, но она очень хорошая! – Чуя говорил уверенно, внушая правду. – Она
единственный человек в этой жизни, кто меня не оставил. Она, даже когда
уехала, постоянно писала мне и вот сейчас вернулась со своим женихом. Мы с
ней, как брат и сестра! Я просто обязан с ней встретиться!
- Ладно, я думаю, можно, - Дазая смущала эта ситуация, но он подумал, что в

этом нет ничего такого.
- Правда?! – он расцвел и кинулся обнимать возлюбленного. – Спасибо, господин,

вы самый лучший!
- Вот за это тебе и не отказываю, - ответил тот и ласково погладил нарцисса по

спине, – хотя тебе невозможно отказать.
После он поцеловал его в лоб, на что Накахара чмокнул того в губы, а затем они
решили наконец-то подняться, понимая, что уснуть уже не получится.
***
Мори сидел на диване и думал о том, как сильно его жизнь переменилась за
последнее время. Он счастлив вместе с Акико и будет встречать с ней Новый
Год, возможно, они даже куда-то полетят вместе с его дочерью, которую Ёсано
собирала на бал.
Наверху Рюноске, как всегда, залипает в очередную книгу или ноутбук, а может,
все-таки что-то по медицине читает. Сейчас у него много нагрузки, ведь парень
теперь работает за Накахару.
396/840
Особенно Огай был рад, что у его подопечного всё более чем хорошо, и особенно
он радовался, тому, что их с Хироцу план работает.
- Честно говоря, я не думал, что они окажутся такими послушными и правда

расстанутся, - говорил Рюро, сидя в своем кабинете, куря сигарету и болтая с
Мори, который как бы случайно решил его навестить.
- Ну, тут сыграла паранойя Дазая и наработанная послушность Чуи, - отвечал ему
тот, попивая кофе.
- Да, вообще, ты правильно всё сделал. Я сам хотел тебе сказать, чтобы ты
подтолкнул Накахару на первый шаг, а тут еще и сыграла ссора и драма, прямо
отличное начало.
- Почему все-таки нельзя было им сразу разрешить встречаться?
- Это часть терапии. Во-первых, это их сильнее сблизило, во-вторых, сыграло на

болезни и заставило их лечиться не по чьему-то наставлению, а по
собственному. Они оба пострадали, но зато остались в плюсе. Конечно, я не
думал, что случайность сыграет такую злую шутку и доведет одного до еще
одной попытки, а другого до измены… да, надо будет проработать это всё
получше. Но, благо, всё обошлось.
- Сразу видно, что ты работал с парочками.
- Единственные браки, которые я не могу спасти – это твои. А с мальчиками… да

пусть они будут счастливы, я уверен, что скоро они допрут, как им необходимы
таблетки и будут лечиться вместе. Знаешь ли, если есть с кем лечиться – то все
равно какие там у кого болезни, и кто насколько потенциально опасен.
Нейролептики из всех сделают паинек и еще и подружат. Но ты только им не
говори, что я устроил эту мелодраму специально.
- Хорошо, - улыбнулся Огай, еще раз убеждаясь в оригинальности методов

Хироцу, которые никогда не подводили. – Уверен, что это не опасно?
- Ну, понимаешь, Чуя, заботясь о человеке с бредовым расстройством, хотя я

подозреваю, что это все-таки шизофрения, будет пытаться ему сочувствовать.
Ты когда-нибудь пытался сочувствовать сумасшедшему?
- Я даже не знаю, как это.
- Именно поэтому для Накахары это лучший вариант. Он будет пытаться понять
то, что не способен понять и обычный человек. Посмотрим, к чему это приведет,
но точно не к плохому результату. А Дазай… у него есть то, что способно
успокоить эксцентричность Чуи – терпимость, железная терпимость. Он все
равно будет бояться его смерти, поэтому станет защищать от внешнего мира или
внешний мир от него, если, конечно, они против этого мира не объединятся, что,
в общем-то, только их сблизит.
- Ну и заварил ты кашу, Хироцу. Надо тебя определять в свахи, - усмехался Огай.
Он сам видел, как этим двоим хорошо вместе, пусть они сейчас и переживают
тяжелые стадии своих заболеваний. Однако именно так и познаются люди.
397/840
Тем временем темноволосая девушка, худая, словно питается только фруктами,
стояла на табуретке, и стопы её закрывал подол длинного светло-голубого
платья. Такой её редко кто видел, ведь обычно Гин одевается, как пацан, и
ведет себя порой так же. Со своим старшим братом она отличается только
возрастом и, пожалуй, девушка молчаливее Рюноске.
Однако сейчас она действительно чувствовала себя какой-то нимфой, духом вод,
красивой, легкой и струящейся. Огай смотрел на свою младшую дочь и не мог
налюбоваться. Он совсем не заметил, как его малышка Гин стала взрослой, и вот
идет на школьный бал.
Подле неё стояла Акико и крепила на платье какие-то жемчуга. Она не захотела
отдавать его к портному и посчитала, что лучше самой заняться украшением, да
и ей хотелось лучше узнать семью Мори. Как оказалось, несмотря на холодные
взгляды, дети у него довольно веселые. Порой она замечала, как брат с сестрой
устраивают друг другу какие-то подлянки, а потом усмехаются.
Почему-то её смущало то, что никто никогда в этом большом доме не смеется.
Или пугало. Здесь очень холодно и ощущение, что кого-то не хватает. Может, ей
так только кажется?
Когда платье было готово, Гин спустилась с табуретки и присела на неё.
- Сейчас поправим пару прядок, и можно будет выезжать, - пояснила Ёсано,

принимающаяся возиться с прической девушки.
Та согласилась и принялась терпеть очередные издевательства над её волосами,

в этот момент в гостиную зашел Рюноске.
- Вы её уже два часа мучаете, - ворчал он, направляясь на кухню.
- Зато посмотри, какая красота! – восхищался Мори, рассматривая свою дочь и

уже заготовивший фотоаппарат, на котором недавно рассматривал старые
фотографии наряженного Накахары.
- Тебе, конечно, идет, Гин, но с костюмом было бы проще, - как всегда брат
придерживался только своего мнения.
- Тебе нравится? – решила поинтересоваться Акико, думая, что, наверное,

девушке и правда всё это безразлично.
- Угу, - промычала та.
- Она в восторге! – пояснил Огай, и его дочь немного раскраснелась. Ей и правда

очень нравилось, она никогда не была такой изящной.
Ёсано еще пару минут повозилась с её черными прядями, а затем отлезла и

взглянула на нее со стороны.
- Всё! – воскликнула она и дала девушке туфли, которые та начала надевать.
Когда Гин поднялась с табуретки, то Акико пододвинула ей зеркало, чтобы

девушка смогла лучше себя рассмотреть. Она, кидая взгляд на отражение,
398/840
обомлела. Сейчас она выглядела еще прекраснее, чем когда надела это платье.
- Это что, я? – не верила она своим глазам.
До этих пор она никогда не считала себя такой красивой. Она казалась себе
обычной и непривлекательной, тощей, с растрепанными волосами, скрывающей
свое «некрасивое» лицо под маской. Но сейчас, когда она посмотрела на себя в
этом платье, на лицо, лишь слегка украшенное макияжем, и струящиеся
длинные черные локоны, она испугалась. Испугалась своей слепоты и глупости.
Гин, не веря своим глазам, пролила пару слез и сразу же замахала худыми
пальцами у лица, дабы высушить влагу.
- Ну ты чего? – удивилась Ёсано такой реакции. – Тебе не нравится?
Та всхлипнула и бросила короткий взгляд на подбегающего отца, когда Акико

заключила её в объятия.
- Нравится, - пропищала она и тоже обхватила её руками. Да, девушка, сумевшая

покорить сердце её отца, плохому вкусу не научит. – Спасибо вам большое!
- Что там происходит? – вышел из кухни старший Акутагава с миской инжира. –

Вы что, мою сестру до слез довели?
- Это слезы счастья, Рюноске, - пояснил отец. – Такое порой бывает,

представляешь?
- Какие глупости, - ухмыльнулся он и прошел обратно через гостиную к

лестнице, дабы добраться до своей комнаты, но затем бросил еще один взгляд
на сестру. – Шикарно выглядишь.
- С-спасибо, - промямлила она, продолжая обмахивать лицо.
Тут из карманов парня раздался какой-то странный звонок, и он вытащил

телефон, прислоняя к уху.
- Смотри, Акико, - шепнул Мори, – сейчас будет шоу.
Рюноске громко поставил миску с инжиром на полку, скорчил недовольное лицо

и принялся орать в трубку:
- Ты придурок! Какого черта ты звонишь мне, когда у меня руки заняты?!

Сколько можно тебя просить, чтобы ты, гребанное чучело, перестал мне
названивать?! Я чуть не выронил миску… - затем с той стороны начали
раздаваться непонятные, но подобные крики. Акутагава слушал их внимательно,
отходя к стенке. - Да мне плевать… да… и что?! Слушай… - он тяжело выдохнул,
прислонил пальцы к переносице и принялся опять слушать. – Ты серьезно?! Ты
предлагаешь мне праздновать на работе?! Я могу!
Далее он опять стал вслушиваться, тем временем Мори сидел на диванчике и

хихикал, Ёсано смотрела на эту сцену, а Гин как ни в чем не бывало копалась в
телефоне.
- Что это? – наконец-то спросила Акико.
399/840
- Это он так со своим другом разговаривает.
- Другом?
- Ну можно и так сказать.
Потом оры продолжились:
- А теперь слушай сюда, если ты, тварь, не приедешь к концу месяца, то я тебя
просто выпотрошу! Ты можешь уже сейчас попрощаться со своей жопой, тебе
всё ясно?! Ясно… отлично! Отлично! Ты хочешь этого… что? – его тон сменился
на обычный и тихий. – Ну… ладно, если ты… да… - он закрыл лицо рукой и
покашлял, слушая, что ему говорят. – Ладно, если ты постараешься… хорошо…
Пока, котик.
И он наконец-то положил трубку, запихивая телефон в карман и забирая снова

миску инжира как ни в чем не бывало, чуть покашливая.
- Друг, говоришь? – покосилась Акико на Огая.
- Ну… я не против их дружбы.
- Что твой сын, что подопечный по мальчикам. Совпадение?
- Не знаю. Природа, - он немного смутился, осознавая, что это правда.
- Ладно, - выдохнула девушка и повернулась к Гин, которая копалась в телефоне

и не обращала внимания на недавние крики брата, что уже взобрался по
лестнице наверх. – Поехали?
- Угу, - как всегда хмыкнула та и оторвалась от экрана.
Она поднялась и еще раз бросила короткий взгляд в зеркало, в очередной раз
поражаясь своей красоте. Тогда она решила, что навсегда изменит отношение к
себе. После они втроем покинули дом и сели в машину.
Мори хоть и был спецом в подборе платьев и тому подобное, но помочь девушке
накраситься могла только девушка, поэтому он и позвал Ёсано, которая и навела
марафет. Ей было несложно, да и в доме Огая она появляется не первый раз и с
детьми его знакома. В какой-то мере она уже считает себя частью этой семьи, с
ними довольно интересно, особенно наблюдая такие сцены, как сегодня.
На улице было как-то непривычно холодно, особенно для климата Канагавы,

поэтому девушка плотнее завернулась в свой шарф и как можно быстрее
забежала в машину, где и Мори сразу же включил обогрев. Его дочь села сзади и
также продолжала пялиться в телефон, наверное, списывается с друзьями,
которые тоже едут на бал.
Уже опустилась темнота, и ехали они среди ярких городских огней. Не долог был
их путь, совсем скоро показалось здание школы. Гин поспешно проверила все
вещи, взяла сумочку и чмокнула отца в щеку.
- Повеселись там, - сказал ей он, когда та уже открыла дверь. Потом дочь
400/840
кивнула, улыбнулась и вышла из машины, сразу же встречая своих
одноклассниц, которые были явно шокированы её внешним видом. И это она еще
не сняла пальто. После этого Мори обратил свой взгляд на возлюбленную. – Ну
что, отвезти тебя домой?
- Да, пожалуйста, - ответила та, и они поехали дальше.
Конечно, она могла бы заехать к Огаю, но настроения что-то не было. Еще на ней
висит огромное количество всяких докладов, рефератов и диплом, отчего не
легче. Остался последний год, стоит чуть потерпеть, и она станет настоящим
врачом, возможно, под руководством её нынешнего начальника. Или будущего
мужа?
Она думала об этом. Вдруг Мори решит сделать ей предложение. Что ей

ответить? Да, ей весело с ним, интересно, она уже успела полюбить этого
странного мужчину, такого по-взрослому решительного и порой по-детски
милого. Ей вообще не казалось, что ему уже целых сорок пять лет, умом он был
слишком молод, и, наверное, чуточку глуп. Хотя может Акико так только
казалось?
Совсем скоро они подъехали к её дому и высадились из машины. Огай настоял

на том, чтобы проводить её до двери. В общем-то, они часто так делали, и ничего
страшного не происходило, да и какая разница с кем там она гуляет.
- Ладно, тогда до встречи, - сказала девушка, когда они уже стояли на пороге и
поцеловала его в щеку.
- Пока, милая, - он ответно чмокнул её, уже собирался отходить, как вдруг дверь
сама распахнулась, и из-за неё показался человек, которого они оба так боялись
увидеть.
Фукудзава смотрел как всегда сурово, исподлобья, сдвинув брови, и сам не

ожидал увидеть свою дочь вместе с другом молодости. Он был в своем зеленом
кимоно, заправив руки в широкие рукава. Мужчина был выше Мори сантиметров
на десять, поэтому надвигающийся взгляд выглядел особо серьезно.
Но затем он спокойно посмотрел на дочь.
- Акико, иди домой, я скоро буду.
- Но… - пыталась возразить та.
- Иди. Домой.
Она встала между ними и смотрела с непониманием, ей хотелось знать всё, о

чем они будут говорить.
- Ёсано, ты же не будешь перечить своему отцу? - как ни в чем не бывало,

совершенно не волнуясь, спросил Огай.
- Хорошо, - выдавила из себя та и скрылась за дверью, оставляя отца снаружи.
Как же давно Мори его не видел. Кажется, пятнадцать лет прошло с момента их
последней встречи, и вот сейчас он снова стоит на пороге его дома и невинно
401/840
улыбается.
Они выглядят спокойно, но на самом деле их обоих трясет от одного взгляда

друг на друга. Чужой разум – тьма недоступная, они не знают, что случится в
следующее мгновение, и лишь пилят друг друга взглядом. Фукудзава жестоким,
а Огай насмешливым.
- Даже не пригласишь войти? – спросил последний.
- А ты замерз?
- Немного.
- Тогда могу пригласить тебя в сад, - и тот стал спускаться по лестнице,

мгновением оказываясь так близко к своему бывшему товарищу, который уловил
аромат такой знакомый.
Кажется, он никогда не забудет его запах.
Они отправились в сад и сели на скамейку почти вплотную, но смотрели только

прямо перед собой, боясь нарушить молчание и сломать что-то внутри себя в
очередной раз.
Но вот, спустя какое-то мгновение, Огай повернул голову и начал всматриваться

в уже не такое суровое лицо Юкичи, который все еще не решался взглянуть на
него. Вдруг на его плечо упала белая снежинка.
- Ты так изменился, - шепнул Мори.
- А вот ты прежний, - грубо подметил тот. – Что между тобой и моей дочерью?
Хирург усмехнулся и отвел взгляд в темное небо, с которого начинали сыпаться

маленькие хлопья снега. Кажется, его уже давно не было.
- Я думаю, ты и так знаешь, - ответил он.
- Зачем ты опять отравляешь мою жизнь? – Фукудзава повернулся и со всей

ненавистью посмотрел на Огая. – Что тебе снова надо от меня и моей семьи?!
- И ты снова знаешь ответ на этот вопрос, - с его лица пропала улыбка, а на

черные волосы, собранные в хвостик, начали сыпаться снежинки. – Но заметь, не
я решил начать этот разговор.
- Я знаю, что ты её не любишь, я не позволю тебе быть с ней.
- А я и не хочу быть с ней, - он наконец-то снова обратил свой взор на

собеседника, на этот раз заглядывая прямо ему в глаза со всей своей
озабоченностью, – я хочу быть с тобой.
На лице Юкичи отразился ужас, его пробило током и сковало от таких слов.
- Я унизил тебя, опозорил, растоптал и бросил. Отказался от тебя, заставил

страдать, а ты все равно хочешь быть со мной? – голосил он громко и яростно. –
Сколько лет прошло?!
402/840
- Двадцать, - тихо отвечал Мори, – и пятнадцать с нашей последней встречи.
Пятнадцать лет, три месяца и, кажется, семнадцать дней, потому что я отметил
нашу последнюю встречу в календаре.
- Нет… - шептал себе Фукудзава. – Она должна была быть последней.
- Должна была, но не стала.
- Зачем ты пришел? Зачем ты мучаешь Акико?
- А зачем ты мучаешь себя, Юкичи?! – закричал он на весь сад. – Зачем ты

мучаешь себя и отказываешься от меня!?
- Потому что ты мне не нужен! – его брови сдвинулись еще сильнее.
- Ты врешь! Врешь! – на лице Огая отразилась жуткая страдальческая гримаса,

но он не отводил глаз от мужчины. – Ты же сам себе не веришь!
- Это ты не можешь поверить. Ты веришь только в свои бредни, Ринтаро.
- Да? Бредни? – он будто наигранно вопрошал. – Бредни – это твоя свадьба.

Бредни – это рождение дочери. Бредни – это повод бросить меня. Бредни у тебя
в голове, Юкичи, а то, что ты отрицаешь – это правда.
- Что я отрицаю?
- Что? – он сглотнул, ему уже не было страшно. – Свою привязанность.
- Привязанность?
Огай сдвинул брови и выдавил из себя какой-то страдальческий вздох, он упал

со скамейки на колени, прямо перед Фукудзавой, хватая его за руку. Он
посмотрел на этого недосягаемого мужчину с искренней теплотой, такой,
которой не видел никто.
- Я люблю тебя, - навзрыд говорил он, – и все эти двадцать чертовых лет не
переставал любить. Ты всё для меня, Юкичи, всё в этой жизни, - он сглотнул и
сжал его пальцы сильнее в своих ладонях. – Знаешь, я недавно встретил парня,
за спиной у которого больше десяти попыток самоубийства. Спроси, чем мы с
ним отличаемся?
- Чем? – он смотрел чуть испуганно и с непониманием.
- Тем, что я живу ради своих детей, иначе у меня было бы столько же попыток.
- Мне твоих трех хватило, - он положил свою руку поверх его ладони и обдал
теплом пальцев, отчего Мори выдохнул и посмотрел на него с трепетом.
- Но ты знаешь, он намного счастливее меня. Он свое счастье нашел и не

отпустил. В какой-то степени, это я не позволил им это счастье потерять, иначе
бы всё кончилось так же, как и у нас. Но знаешь, что, Фукудзава, я не хочу, чтобы
это был конец, - он взял его руку и прижал к своим губам, – теперь я точно не
переживу этого. Я каждый день впадаю в большую депрессию, смотрю в зеркало
403/840
и думаю, чего во мне такого отвратительного, отчего ты так меня не любишь…
- Ты сам сказал, что это не правда, - возразил тот.
Каждое слово любимого отзывались болью в сердце, ранили и заставляли ронять

слезы, так же, как и небо сейчас роняло белый снег на их головы и траву в саду,
что уже потихоньку белела.
- Каждый день перед моими глазами ты. Я ем и думаю о тебе, я сплю и думаю о
тебе, я трахаю твою дочь и думаю о тебе. Ты можешь избить меня за это,
растоптать и унизить, как и тогда. Самую большую боль ты доставил мне, когда
объявил о своей помолвке, остальное – ерунда. Всё самое прекрасное и ужасное
в моей жизни связано с тобой. Я не должен тебя любить, мы не достойны друг
друга… нет, я не достоин тебя, но я все равно продолжаю калечить себя этими
мыслями, пытаясь так расплатиться за свои грехи перед тобой.
- Ты знаешь, что не виноват.
- Тогда почему ты так поступаешь со мной?! Почему?! – он отпустил его руку и

поднялся, корчившись в крике. – Я прошу тебя! Я тебя умоляю! Давай начнем всё
сначала!
- Нет, теперь это невозможно.
- Почему? Ты же бросил её, эту суку, разрушившую наше счастье!
- Не называй её так! – он поднялся со скамейки и снова злобно посмотрел.
- Она сука! Мразь и блядь! Я ненавижу её и не буду скрывать свою ненависть… -

но его вопли были оборваны ударом в челюсть от человека, которого он любил.
Фукудзава ударил его со слезами на глазах, но ему было обидно не из-за слов в
адрес его бывшей жены, а из-за того, что он чувствовал боль Огая, сочившуюся
сквозь эти оскорбления.
Тот потер больное место, повернулся к нему и продолжил:
- Ты знаешь, что это правда. Она никогда не любила тебя так, как я, и ты её
никогда не любил, - он выпрямился и смотрел уже сурово.
- Мы не можем быть вместе из-за Акико.
- О, боги, она уже взрослая девочка!
- Она моя дочь, и ты её обидел, так же, как и меня. Зачем ты вообще влез в её
жизнь?
- Она… так на тебя похожа, - Мори улыбнулся. – Я не устоял. Но я и сам отношусь

к ней как к дочери, нежели, как к любовнице.
- Я заметил… - он снова был зол.
- Прости меня! – он спрятал заплаканные глаза в ладонях. – Я делаю ужасные

вещи, разрушая всё вокруг себя в надежде создать, но нельзя создать что-то из
404/840
хаоса внутри меня, поэтому я продолжаю рушить. Я окончательно потерялся и не
знаю, что мне делать. Одно знаю точно, что без тебя мне остался год, дальше я
медленно начну сводить себя в могилу.
- Не смей! – кричал Юкичи.
- Посмею! – он оторвал ладони от лица. – И ты меня не остановишь!
- А если остановлю? – тот говорил тихо.
- Что? – Огай не понимал к чему это.
Фукудзава опустил свой взгляд вниз на покрытую тонким слоем снега траву,
подошел ближе и заключил Мори в крепкие объятия, прижимая его к своей
груди.
- Я по тебе так скучал, - прошептал он ему на ухо, отчего тот только сильнее
зарыдал и крепко обхватил его руками за талию.
- Я тоже! – он уткнулся в плечо Юкичи, не желая больше никогда от него

отстраняться.
- Прости меня за всё. Я сделал выбор, который погубил нас обоих.
- А я только усугубил всё это.
- Пятнадцать дней.
- Что?
- Пятнадцать лет, три месяца и не семнадцать, а пятнадцать дней. У тебя всегда

было плохо с математикой.
- Но в шахматы я все равно тебя обыгрывал, - усмехался он, вдыхая аромат,

почти забытый.
Фукудзава погладил его по волосам нежно, как гладил когда-то.
- Ты же знаешь, что у нас больше нет шансов.
- Знаю.
- И все равно продолжишь?
- Да.
Он сжал его ослабевшее тело сильнее, прижимаясь щекой к виску и продолжая

греть в объятиях нежно, пока Огай сжимал его очень сильно, потому что боялся
отпустить.
- Мы не сможем.
- Я знаю.
405/840
По его щеке тоже скатилась слеза.
- Поверь, Мори, я бы с радостью остался здесь с тобой в этих объятиях. Если бы

только снег мог превратить нас в белые статуи. Пролетали бы годы,
десятилетия, века, а мы бы стояли, обнявшись в этом саду всё так же не замечая
времени, потому что время с тобой всегда течет так быстро. Я бы отдался на
съедение льду только с тобой, но почему-то это всё сказки. Сказки не такие как
жизнь, в которой мы с тобой существуем. Прости меня, еще раз и… забудь.
- Нет! – он снова зарыдал и был готов задушить Юкичи. – Позволь мне еще
немного побыть ледяной статуей вместе с тобой!
И Фукудзава тоже не мог его отпустить, он хотел насладиться вдоволь,

возможно, последними их в этой жизни объятиями, поэтому тоже сжал его
крепче, повернул голову и поцеловал мокрую от слез щеку.
- Ты меня не забудешь, да? – спросил он.
- Никогда.
Они чуть отстранились и посмотрели друг другу в глаза. Еще немного и

расстояние между ними начало сокращаться и такие холодные губы обоих
слились в таком же нежном и трепетном поцелуе, как и двадцать лет назад.
Ёсано, выглядывающая из окна на двор, не могла сдержать слез и медленно

сползла по стенке, понимая, как подло была обманута.
Давненько Огая не было))

*разгружает фуры со стеклом*
406/840
Глава 26. Театр чувств.
- Стой, Акико! Мы же можем обсудить всё, как взрослые люди! Зачем

разводить эти скандалы? – пытался воззвать Огай к своей девушке, наверное,
теперь бывшей.
- Ты просто скотина, Мори! Последняя скотина! Это отвратительно! – она кинула

в него туфлей, что стояла в шкафу. – Всё это… всё это грязная ложь, такая же
пошлая и гадкая, как ты! Как ты только себе сам не противен?!
- Я противен себе, Акико, очень противен. Я делаю вещи, которых сторонятся в

приличном обществе, я сам себя осуждаю, но я не выбирал себе такую судьбу и
такой расклад. Ты же знаешь, что я неплохой человек…
- Ты ужасный! – она кинула в него какой-то декоративной тарелкой, которая

стояла на полке в её комнате.
Да, Фукудзава сам отправил его к ней в комнату, дабы Огай признался ей,
однако девушка и так сама обо всем догадалась.
- Прекрати ломать посуду и успокойся!
- Не могу и не хочу! – продолжала кричать она. – Я буду кричать, ругаться и

кидаться в тебя предметами, пока ты мне не скажешь честно.
- Что? – не понял он.
Она успокоилась, сползла на пол, и горячие слезы потекли по её щекам.
- Ты никогда не любил меня, и всё это было ради того, чтобы встретиться с моим
отцом, да?
Мори вздохнул и осмелился подойти ближе к Ёсано, присаживаясь на корточки

перед ней и робко вытирая слезы с её щек.
- Акико, я люблю тебя, как что-то иное. Ты для меня ни как дочь и ни как
возлюбленная, но что-то очень милое и ласковое. Я всегда буду тебя любить, не
так, как твоего отца, конечно. Я думал, что если буду с тобой, то смогу погасить
эту боль, оставленную Юкичи. Но ты её только подогревала. Всё в тебе
напоминает о нем. Всё в тебе такое родное. Я не хочу, чтобы ты обижалась на
меня, мне с тобой… было очень хорошо. Прости.
- Ты знаешь, что даже если захочу тебя простить, то не смогу. Это слишком
больно.
- Я понимаю, - он опустился на колени и заключил её голову в объятия, целуя в

макушку, как будто между ними ничего не происходило, – понимаю тебя, как
никто другой.
Ёсано все равно обхватила руками его плечи и зарыдала сильнее, последний раз
позволяя себе такую глупость. Она знала, на что шла, но, тем не менее, решила
рискнуть.
407/840
Вот каково это, оказывается, взрослеть.
Они сидели так минуту, но потом она оттолкнула своего бывшего

возлюбленного, вытерла глаза и подняла уже серьезный взгляд.
- Уходи.
Он не стал перечить и медленно поднялся с колен, подошел к двери и, кинув

еще один взгляд на девушку, покинул комнату.
Спускаясь с лестницы, он стал ловить настоящий тремор. Его трясло и голова,

казалось, кружится от всего происходящего. Всё снова навсегда утеряно.
Когда он спустился, то у перил в прихожей его ждал Фукудзава. На его лице

отражалось сожаление, такое знакомое Огаю.
- Попрощался? – спросил он.
- Да, она меня не простит. Любит меня не так, как я люблю тебя, - улыбнулся он,
– и будет этим во сто крат меня умнее.
- Я попросил, чтобы её перевели в другую больницу.
- Что?! – испугался Мори. – Зачем?!
- Я не хочу, чтобы она и близко находилась рядом с тобой.
Тот выдохнул и потер холодные руки, принимаясь надевать белые перчатки.
- Наверное, ты прав, ей самой будет это всё сложно, но я замолвлю за неё

словечко.
- Хорошо, - согласился тот, – я не против твоей помощи, может, хотя бы так ты

вернешь её в равновесие.
Огай, надев наконец-то перчатки, вплотную подошел к Фукудзаве, заглядывая в

глаза.
- Я могу рассчитывать на еще одну встречу?
Тот молчал. Он сам хотел встретиться с ним, но боялся себе этого позволить,
ведь тогда дочь его не простит.
- Я не знаю.
Хирург еще поправил свои перчатки, ворот пальто и отвернулся от Юкичи, что
действительно был растерян в эти минуты.
- Тогда я ухожу ждать, - тихо сказал Мори, отворачиваясь к двери.
- Чего? – спросил тот.
Мужчина вновь повернулся и улыбнулся доброй, но грустной улыбкой.
408/840
- Нашу следующую встречу.
***
- Ну пожалуйста, Чуя, - доносилось из шкафа, – отцепи меня!
- Нет, ты наказан! – кричал ему тот, сидя за ноутбуком и что-то вырисовывая.
- Ну пожалуйста, - умоляюще просил Дазай.
Он снова начудил, и Накахара решил пристегнуть его наручниками к какой-то

железной бандуре внутри шкафа. Осаму лежал на полу с вытянутыми руками и
ногами, в очередной раз всматривался во всё, что его окружает. И как столько
хлама помещается в такой, казалось бы, маленький шкаф?
Дазай присмотрелся к одной из полок и наконец-то заметил чехол с катаной,

где-то в углу стоял топор, о который он на этой неделе поцарапался, и Чуя
заматывал ему ногу бинтами, приговаривая, какой он придурок, но потом все-
таки отставил оружие подальше и накинул на него мешок, дабы, если что, не
обрезаться снова.
Коробку с платьями Осаму потом долго осматривал и сказал возлюбленному, что

после наказания трахнет его в каждом из них, отчего тот лишь раскраснелся и
ушел курить на балкон.
Они вообще уже давно не появлялись у Дазая дома, и туда ему совсем не
хотелось. Он очень боялся увидеть там Смерть, однако придется, ведь только
там можно осуществить наказание, которое он планировал уже сегодня.
Да, он еще со вчерашнего вечера предвкушал этот момент. Они с Чуей

договорились купить по бутылочке вина и отправиться к нему. Тот еще не
догадывается, что вино ему надо будет заслужить, хотя по сути алкоголь –
расплата Осаму за лекарства.
Их они до сих пор не пьют. Часто, конечно, возникало желание взять и открыть
упаковку, выпить таблетку, но что-то мешало. Если начинать принимать, то
принимать уже до конца, а курс длится около года, поэтому так хочется
насладиться последними минутами своего безумия.
Не сказать, что оба получали от этого кайф, это было в тягость, но они терпели,
по крайней мере, думали, что это нормально.
- A-a-ave-e-e Mari-i-i-a-a! – пытался нарушить душевный покой Накахары Дазай. –

Gra-a-atia Ple-e-ena-a-a!
- Прикрой поддувало! – Чуя развернулся и кинул в него тапком, вновь обращая

взор к экрану.
- Ma-a-aria-a-a, gratia-a-a ple-e-e-ena-a-a! – затем нарцисс не выдержал, подскочил

и закрыл дверцу шкафа, оставляя Осаму в темноте и немного изолируя звук.
Вообще, пел он хорошо, хоть и не дотягивал до Лучано Паваротти, однако звуки

прекратились. Но стоило Накахаре вновь сесть за перо, как пение
409/840
продолжилось:
- Ave-e-e, ave Do-o-omin-u-us! – из-за глухого звука шкафа это выглядело еще
более забавно и Чуя, отбрасывая перо и хватаясь за голову, тихонько нервно
посмеялся, пока тот тихо продолжал: – te-e-ecum.
- Вот же придурок…
- Be-e-enedi-i-icta tu-u in Mu-u-ulierib-u-us! E-e-et Be-e-ene-e-ed-i-i-ictu-u-us! Et

Benedi-i-i-ictus fructus ventris tu-u-uae-e-e! J-e-esu-u-us! – Чуя тем временем уже
лежал на полу, хватаясь за живот, и тихо давил в себе ор. Потом он поднялся и
все-таки открыл дверь шкафа, где его встретил развалившийся на полу Дазай,
нашедший наконец-то источник своего света. Он поднял на него голову и с
драматичным лицом продолжил: - A-ave-e-e Mar-i-ia-a-a!
Накахара улыбнулся, присел и начал всматриваться в это, казалось бы, невинное

лицо. Но вдруг наручники магическим образом слетели вместе с щелчком
пальцев Осаму, который моментально ухватился за его запястья, перевернул на
спину, отчего парень даже пискнул, понимая, что зря так с ним обошелся.
Тот же хищно смотрел ему в глаза. Его грудь начинала разрывать животная
страсть, что-то страшное и дикое, почему и Чуя сразу же покраснел.
- К-к-как? И-извините, господин, - выдавил он из себя.
- Извинить? – хитро ухмыльнулся Дазай, у него начинало сносить крышу от

такого. – Не-е-ет, тебя простить невозможно.
И он вцепился зубами в его шею так больно, что Накахара задергал ногами и
завизжал. Он не мог сопротивляться, потому что тот крепко держал его запястья
и налегал на всё тело, но он и не хотел это останавливать, ему нравилось, когда
Осаму так внезапно на него нападает.
Затем парень оторвался, облизывая укушенное место, и посмотрел в слезящиеся

голубые глаза. Его жертва дышала резко и тяжело. Он облизнулся и оттянул
зубами его нижнюю губу, прикусывая, вызывая новую порцию стонов. Чуя
начинал терять контроль и уже готов был отдаться, почти не замечая, что Дазай
что-то делает с его руками.
А потом он услышал щелчок, знаменующий о том, что его пристегнули

наручниками.
Осаму отпустил его и поднялся, победно улыбаясь.
- Не-е-ет! Ты не посмеешь! Отстегни меня! – кричал тот и пинал ногами

шизофреника.
- Уже посмел, - казалось, его глаза блестят от безумия, он сел на его колени и
погладил по щеке, приблизился носом к уху и начал: - A-a-ave-e Mari-i-i-a-a!
- Не-е-ет! Н-е-е-ет! Нет! – он рвался и метался, не в силах терпеть это пение. –

Всё, что угодно! Прошу тебя, прости! Мне очень нравится твое пение! Я больше
не буду тебя пристегивать!
410/840
- Gra-a-atia Ple-e-ena-a-a! – продолжал он, лаская пальцами его лицо.
- Не надо-о-о! – визжал и дергался тот, поэтому Дазай обнял его за голову,

прижимая к груди и принимаясь гладить по волосам.
- Ma-aria-a-a, gratia-a-a ple-e-ena-a-a!
- Да откуда ты только знаешь эти чертовы оперы?! – эти издевательства его уже
выматывали.
- Дост научил, - быстро между строк ответил ему Осаму. - Ma-a-aria-a-a, gratia-a-a
ple-e-ena-a-a!
- Кто? – не понял Чуя, пытаясь поднять голову и посмотреть на Дазая.
- Я же тебе о нем рассказывал, - он отпустил его и снова устроился на коленях. –

Мой бывший парень из России, который оказался преступником мирового
масштаба.
- Ты не говорил, как его зовут.
- Ох, Чуя, - он прислонил тыльную сторону ладони ко лбу, закатил глаза и упал
перед ним на бок настолько драматично, как бывает только в театрах. – У него
такое сложное и прекрасное имя, как и он сам!
Накахара от такого фыркнул и отвернулся. Он порой слышал, некоторые

отношения невозможно забыть, но чтобы так…
- Страшно представить, - лишь съязвил он.
- Его зовут Федор, и он невероятно прекрасен, почти так же, как и я, - он

посмотрел вновь на прикованного Чую, что, кажется, был расстроен. – Правда.
Мы с ним очень похожи, кажется, даже одного роста.
- Он меня уже бесит.
- Ох нет, он не может бесить! Это мой личный демон, который способен терзать
душу своей прекрасной идеальностью…
- Ну всё, хватит! Меня уже тошнит! – ему становилось обидно.
- Ты чего, Чуя? – Дазай подполз к нему и обнял за плечи, однако тот начал
отбрыкиваться и отстраняться. – Ну ты что? Ты что приревновал? Мы же с ним
давно расстались и вряд ли еще встретимся, прекрати!
Тот повернулся, и был явно раздражен подобным поведением. Осаму даже не

думал, что его это так заденет.
- А если бы он появился?
Шизофреник очень часто думал о том, что Дост действительно может заявиться
в любой момент и, возможно, неподходящий. Он часто репетировал свою речь, о
том, как будет выговариваться и обвинять его во всем подряд, но боялся
сорваться. Федор ему и правда до сих пор был интересен, и он даже не
411/840
подозревает, что будет испытывать при встрече. Боль? Сожаление? Ненависть?
Или какую-то долю былой любви?
Но сейчас у него есть Чуя, который пусть и не ясно каким отделом мозга любит
его, но любит. Именно он защищает его по ночам от Смерти, именно он дал ему
смысл жить, и именно он сейчас терпит его. Как долго он сможет терпеть? А
вдруг всегда?
Осаму не верил в то, что их отношения будут долгими и наслаждался ими, но

бросать Накахару ради Достоевского он не готов. Да и не ясно, где этот Дост
шляется и появится ли еще. Он просто такая же часть его жизни, как и всё
остальное.
- Если бы он появился, то я бы ему врезал, - он все-таки прижал к себе Чую и

поцеловал его рыжую макушку. – Я из-за него чуть с крыши не прыгнул.
- Освободи меня… - прохныкал Чуя.
- Как прикажете, Ваше Высочество, - и он потянул руки к его трусам.
- Дазай! – он задергал коленями, настроение для пошлостей как-то испарилось.
- Ну ладно-ладно, - он отпустил резинку и достал из кармана кимоно Накахары

ключ, которым принялся вскрывать замок. – Это была репетиция сегодняшнего
представления.
- Чего? – улыбнулся тот.
- Сегодня мы идем ко мне, - хитро говорил Осаму – и я наконец-то накажу тебя.
- М-м-м… - Чуя тут же начал предвкушать вечерний сюрприз.
- Я хотел оставить это в тайне, но что-то как-то… - он снял наручники и

поцеловал его, сначала просто прислоняясь, а затем чуть посасывая нижнюю
губу. Чуя закинул свои руки ему на плечи и потянул за собой, отчего Дазай упал
на него и углубил поцелуй.
Пожалуй, можно было так вечно лежать и целоваться, столь спонтанно и нежно,
лаская лицо друг друга и проводя языком по чужим губам, заставлять их
раскрываться в желании почувствовать вкус такой уже привычный, но приятный.
А ведь они могли и не знать, как это – упиваться любовью до потери здравого
смысла, которого они и так, в силу болезни, были лишены.
Осаму наконец-то еще раз чмокнул в губы возлюбленного, а затем отстранился

со всей нежностью в глазах. Он провел большим пальцем по щеке Чуи, и ему
почему-то стало его жаль, он не знал, для кого этот вечер будет тяжелее или же
приятнее?
Всё как-то очень противоречиво дергалось внутри него, он любил Накахару

нежно и хоть позволял себе хватать его до синяков и кусать чуть ли не до крови,
боялся поранить и сделать по-настоящему больно, перейти границы мазохизма и
доставить ему неприятные ощущения.
Он хотел жалеть его, потому что считал, что Чуя и так в своей жизни натерпелся
412/840
много унижений и боли, однако не забывал, что тот сам отдавал себя на
растерзание и даже получал кайф, который Осаму и сам видел, когда разрезал
ему руку краденным, сделанным на заказ, ножом. Ему становилось жутко от его
реакции, потому что привык наблюдать за такими увечьями только боль, ведь
именно её неприятность раньше пытался доставить людям, над которыми
издевался.
Но смотря, как его возлюбленный улыбается, наблюдая за текущей из руки

кровью… он сам уловил какое-то странное ощущение. Ему самому стало как-то
не по себе, но приятно не по себе. Он видел такого пошло закусывающего губу
Накахару, чуть стонущего, когда нож касался уже и так надрезанной плоти, и
внутри всё сковывало вожделение. Если бы не границы, которых они тогда
придерживались, Дазай бы полез его целовать так же, как целует сейчас, а
может быть, позволил себе и большее, наплевав на правила.
Сейчас они вспоминали это время с улыбкой на лице и радовались, что оно
закончилось, хоть и было по-своему счастливое, не считая огромного количества
ссор. Всё равно, результат того стоил, и тем более стоило сейчас стараться ради
друг друга и общего блага, в которое оба не верили, но делали вид, что оно
обязательно будет.
Больше всего в это будущее не верил Чуя, потому что всё в этой жизни склоняло
его вернуться пять лет назад и опять вести не жизнь, а гребанное
существование. Он этого не хотел, но слишком привык. Один год для него был
сравним с годом в завязке от каких-то наркотиков, ему это чувство не нравилось,
ведь он счастлив сейчас.
Однако были вещи, которые он не может отпустить, хотя бы потому что

символически не отпустил.
Он так и не остриг волосы.
- Так, а теперь ты мне расскажи о своей девушке, - сказал веселый Осаму, снова
усевшийся перед Накахарой, скрестив ноги.
- О-о-о… чего о ней рассказывать? Я поступил с ней очень плохо и осуждаю сам
себя, - тем не менее, он все-таки потянулся рукой в очередную коробку, в ней,
кажется, лежали фотографии.
- Ну мне все равно интересно, я нормально отношусь к этому всему, да и,

наверное, она была красавицей.
- О да, она была самой красивой девушкой в нашем универе, пока я не испортил
её, - он достал какие-то фотки, пролистал и отдал Дазаю.
Тот глянул на них, а потом отвернулся.
- Чуя, тебе не стыдно показывать такие интимные вещи… касающиеся не тебя? –

он протянул фотографии обратно.
- Эти фото видел весь Токио.
- Что? – он посмотрел на карточки. На них была изображена девушка, сидящая на

коленях и сфотографированная сверху вниз. У неё были очень красивые голубые
413/840
волосы, собранные в пучок, но обнаженное тело было исполосовано ранами и
ссадинами, среди которых можно было различить надписи маркером «Я люблю
тебя, Чуя». – Почему так произошло?
- Потому что я разослал их всем, - в его голосе не чувствовалось ни нотки

сожаления.
Осаму кинул неодобрительный взгляд на холодное и безэмоциональное лицо

Накахары, который забрал у него фотографии и положил в коробку, которую
сразу же убрал.
- Я тоже делал разного рода компрометирующие фотографии одноклассников, -

начал Дазай, – но, чтобы такую жесть… зачем ты это сделал?
- Потому что я был моральным уродом и сволочью! – закричал он на весь шкаф. –

Я был человеком, совершенно лишенным сострадания и тем, кто вообще не
может понять чужих эмоций! У меня было неправильное восприятие и
неправильное представление о том, как надо относиться к людям! Если меня
кто-то раздражал, то я убирал этого человека!
- Убирал? – непонимающе спрашивал Осаму.
- Да, - он снова стал тише. – Того парня, на котором я писал лезвием "трепло",
убил один мой знакомый киллер, потому что был мне должен.
Внутри Дазая что-то панически сжалось, и он отполз подальше от Накахары. А

что, если он решит с Чуей расстаться, то его тоже ждет подобная расплата?
- Т-ты… что сделал?
- Да, его убили из-за меня. Хочешь знать, почему я так поступил? Потому что он
был единственным человеком из моего тогда круга общения, кто знал, откуда я
беру бешеные деньги, и он всё время грозился рассказать об этом, потому что у
него были мои фотки, как я вылезаю из машины Коллекционера в одном плаще,
из-под которых можно было заметить чулки, черт возьми... - он ухватился за
голову и покраснел, понимая, что и кому сейчас говорит. - И как он нежно гладит
меня по спине прощаясь... - его начало трясти. – Я много раз просил его так не
делать, но он назло позорил меня и тут… и тут… - Осаму не выдержал и подлез к
нему, обнимая за плечи и устраивая свой подбородок на его макушке. – Эти
фотографии... эта сука показывает мне эти фотографии! Я просил их удалить, но
он этого не сделал, и я… я понял, что если меня раскроют, то я опозорюсь и… я
вспомнил про долг и… нанял этого мужика, перед этим отобрав гребаный
телефон, я надеюсь, что фото были только там! Черт, как же мне было страшно!
- Всё хорошо, Чуя, это в прошлом, - он погладил его по плечу. – Всё хорошо, тебя
не раскрыли, и я никому никогда не расскажу.
- Я не мог позволить ему шантажировать меня! Это был единственный выход!
- Ч-ш-ш, - он опустился и чмокнул его в лоб, продолжая успокаивать, – я

понимаю. Это всё не так страшно, у тебя ведь была причина.
- Разве можно понять убийство?
414/840
- Можно понять всё, что угодно, - улыбнулся Осаму, – у тебя за плечами оно хотя
бы одно.
- Да, а что, ты знаешь людей хуже?
- К сожалению, знаю.
Накахара не стал расспрашивать его, не проследил той интонации, в которой

обычно говорят о себе. Наверное, потому что сейчас его волновало собственное
состояние и то, как Дазай, его милый, добрый, всегда нежный и такой чуткий
Дазай относится к нему.
Он был уверен, что тот в ужасе и сейчас, возможно, скрыто его ненавидит, но не
показывает этого. Осаму же снова никак не поменял своего отношения к Чуе и
так же продолжал его любить, на этот раз найдя в них еще одно сходство, пусть
и такое плохое. Главное, чтобы это сходство никогда больше не проявлялось в
их личностях.
Время шло незаметно быстро, когда они бывали вместе. Сейчас молодые люди
даже не понимали, куда успели деть целую неделю их жизни, но, в какой-то
степени, это хорошо? Время проходит быстро, когда ты занят чем-то
интересным, а то, что им интересно вместе – показатель хороших отношений.
Значит не зря всё это.
Но как бы им еще не хотелось посидеть в этом шкафу и не поговорить о своем

прошлом, наполненным огромным количеством грязи и порока, надо бы все-таки
покинуть стены Шредингера, пока они окончательно не отравили друг друга.
Сегодня парни встали относительно рано, конечно, благодаря Дазаю, который ни

свет ни заря начал лезть к Накахаре, и в попытках разбудить его все-таки дошел
до ванной, набрал воды в рот и окатил струей расслабленного на футоне
нарцисса, за что потом и получил срок в шкафу, благо не долгий, а то наручники
его уже задолбали.
Сегодня ночью, к счастью, ему удалось убедить сонного Чую оставить эти
надоедливые оковы. Проснувшись, как всегда от очередного кошмара в четыре
утра, Осаму сходил в туалет и, вернувшись, поцеловал любимого в лоб, отчего
тот по реакции подскочил и ухватился за его плечо.
- Что?! – непонимающе воскликнул он, глядя круглыми глазами на спокойного и

улыбающегося Дазая.
- Всё хорошо, - успокаивал тот, – я просто в туалет ходил.
- Ты… проснулся…
- Да, кошмар, но всё хорошо, я спокоен, - он еще раз прислонился носом к его
челке и провел пальцами по белой щеке. – Можно я сниму наручники? Вряд ли
проснусь еще раз.
- Хорошо, - сказал Чуя и пошарил рукой по полу, в попытках отыскать заветный

ключ.
Он приподнялся и освободил возлюбленного от стальных оков. Тот, сразу же
415/840
сбросив их, повалил Накахару на футон. Нарцисс устроил его голову у себя на
плече, не переставая перебирать пальцами каштановые пряди, и вскоре они
снова уснули, покинув царство Морфея лишь в девять часов утра.
Да, высыпаться с Дазаем было сложно, поскольку полчаса или час уходили на то,
чтобы успокоить бедного шизофреника, однако сегодня Чуе действительно
повезло, и сейчас он, поднимаясь со своего футона, пошел проверять пирог,
который им нужно было испечь обязательно утром. Почему?
Вообще, так Хироцу посоветовал. Он сказал, что если у них начнут возникать
какие-то проблемы, а проблемы у них постоянно, то следует заниматься каким-
то общим продуктивным времяпровождением. Вообще, Накахара думал, что
Осаму будет ему очень сильно мешать, но они хорошо сработались на кухне,
поэтому сейчас, спустя два часа, смогли позавтракать.
Честно, они и сами не понимали откуда у них возникают эти проблемы. В

основном разногласия случались благодаря Чуе с его нарциссическими
загонами. Дазай его всем бесил и раздражал, даже порой одним своим
присутствием. Тому становилось обидно, но терпение его было сильнее, он знал,
что скоро его любимый успокоится, а когда они станут принимать таблетки, так
и вовсе станет шелковым.
Если только они не разлюбят друг друга.
Да, они опасались того факта, что вся их любовь и держится на болезни. У Чуи –
с желанием обладать таким «непостижимым и исключительным» Осаму, а у того
– одержимость Накахарой на фоне бреда. А тут это всё может исчезнуть, и
неужели исчезнет и их любовь?
Это была еще одна причина, по которой они не могли заставить себя принимать
лекарства.
Дазай покажется ему чем-то совершенно обыкновенным, возможно, без

припадков не интересным, и шрамы его такие красивые пропадут. А Осаму
увидит какой, оказывается, Чуя пустой во всех своих проявлениях, и что его
держала обыкновенная похоть и ничего больше.
Неужели оно так на самом деле?
Они думали об этом, но боялись говорить также, как и о переезде, также, как и о
начале приема лекарств, также, как и о подробностях своего прошлого. Всё это
надо выговорить и обсудить, но почему-то всегда откладывается в дальний ящик
их сознания с такими же, всё еще неосуществленными, поступками. Да,
возможно, просто стоит подождать, хотя бы до Нового Года, а там уже решить,
что делать дальше.
Они всё еще блуждали во тьме, где могли лишь трогать лица друг друга,
пытаясь разобрать черты. Но лишь им решать, когда стоит зажечь свет и
увидеть человека, понять, насколько верным было твое представление о нем.
Нужно лишь найти переключатель.
Дазай как всегда ловкими пальцами заправил его рыжие пряди за ухо, вкушая
затем тепло щеки губами, на что тот чуть повернул голову и ответил поцелуем в
416/840
уголок губ.
- Пошли уже собираться, - сказал Чуя.
- Еще чуть-чуть, - шепотом ответил тот и снова прислонился носом к его щеке,
вдыхая аромат найденных потом волос.
Они сидели у котацу, пили чай и просто любили друг друга в активном действии,
не пошло, а так, со всей нежностью. Им этого всегда не хватало, и в такие
моменты всё это дерьмо их нутра уходило на второй план. Дазай не бесил
Накахару, а тот не бесил его.
- Ну всё, - улыбаясь ворчал Чуя, все равно обхватывая шею возлюбленного

руками, – нам надо идти, а то мы вернемся ночью.
- Ночью начинается самое веселье, - он водил своими теплыми пальцами по его,

скрытым под кимоно, лопаткам.
- Поэтому пошли сейчас, чтобы потом его не пропустить, - он чмокнул его в нос,
но затем, отстраняясь, заметил, что лицо Осаму побледнело и расползлось в
ужасе. – Дазай? Что такое?
- Она здесь, - ровным, как у робота, голосом ответил тот, смотря куда-то вверх за
плечо Чуи.
- Смерть? – он стал серьезен и медленно начал поворачивать голову назад, не

отпуская плечи возлюбленного.
Парень проанализировал пространство за своей спиной и ничего, конечно, не

увидел, а вот шизофреник мог наблюдать, как его галлюцинация стоит и пилит
Накахару недовольным и раздражительным взглядом.
- Ничтожество, - пробубнила она. – И вот это ты выбрал взамен мне?
- Да, и вполне доволен своим выбором, - хладнокровно отвечал Дазай, прижимая

нарцисса ближе к себе, – так что убирайся.
- Чего-о-о? – Чуя перевел полный недоумения взгляд на Осаму, который не

отворачивался от Любимой. – Ты так постоянно с ней пиздишь?
- Как же он мне противен! – возмутилась она и резко присела рядом с ними,

отчего шизофреник прижал Накахару ближе к своей груди, отводя его дальше
от галлюцинации, которая была во всей своей злобе. – Он не способен даже
понять, насколько глуп! Не в состоянии увидеть меня, ощутить красоту смерти.
Он - убийца, считающий освобождение наказанием. Ты недостоин этого
чудовища!
- Когда ты наконец-то оставишь нас в покое? – возмущался тот, не отводя

взгляда от пустоты.
Чуя сидел у него на руках и пребывал в некотором ступоре. Он впервые слышал

их разговор и даже был удивлен. Это было совершенно непохоже на его беседу с
собой. Тут было ясно, что Смерть что-то пытается донести до Осаму, но из его
жестоких отшивающих ответов понять это было невозможно.
417/840
Нарцисс переводил свой взгляд то на Дазая, то на сомнительную пустоту, куда
был направлен взгляд этого безумца. Он обхватил его своими теплыми руками за
талию и был готов защитить от любой угрозы, даже той, которой не существует.
Разве что угроза может исходить с его стороны.
- Осаму, - тихо сказал Чуя, – посмотри на меня, - он дотронулся рукой до его

щеки и заглянул в коньячные глаза, полные растерянности и кроткого испуга. Он
было хотел что-то до него донести, но вспомнил, что это бесполезно. – Она мне
ничего не сделает. И тебе тоже ничего не сделает. Не бойся её и просто
игнорируй.
- Как?.. - он начал вслушиваться в то, что говорит Смерть, а потом скорчив

недовольную рожу ответил: - Да заткнись ты! Тебя никто не спрашивал! – потом
снова посмотрел на возлюбленного. – Вот ты видел? Как это делать, когда она
пиздит и пиздит? Меня уже самого это задолбало!
Накахара горестно улыбнулся и снова погладил своего психа по щеке.
- И что она тебе говорит?
- Ну… тебе не понравится этот ответ, - он отвернулся в пол, стыдясь, ведь Чуя
может подумать, что это его истинное отношение к нему. Он и сам не знал,
откуда в его голове Смерть с таким отвратительным мнением о его избраннике. –
Она очень плохо о тебе отзывается.
- Почему? Что я ей сделал? – он опять посмотрел в пустоту, куда недавно был

направлен взгляд шизофреника, однако тот его поправил:
- Она там, - он указал кивком в угол комнаты.
Накахара поднялся, оставляя Осаму одного сидеть на одеяле. Тот очень

тревожно смотрел, как расстояние между Чуей и Смертью становится все
меньше. Потом он повернулся к нему, когда оказался почти вплотную к ней:
- Здесь?
- Да, - тихо отвечал тот. - Может, не надо?
- Надо, - он снова направил взгляд в угол.
- Выше, - улыбнулся он, и парень вздернул голову. – Еще выше, - тот послушно
поднял голову еще выше. – И еще…
- Да сколько, блять, в ней?! – недоумевал тот, уже отходя дальше от нее и

наконец-то попадая взглядом четко в глаза Смерти, что молча наблюдала за его
попытками обнаружить её местонахождение.
- Метра два, - улыбнулся Дазай.
- Охуеть, ну и вкус у тебя, - теперь он не отводил взгляда от пустого для него

места.
418/840
- Ну, не я её придумал…
- А кто же? – спросил тот, отворачиваясь, и тут невидимая девушка нагнулась и

остановила свое лицо всего в десяти сантиметрах от лица Чуи, отчего Осаму
подпрыгнул и поспешил к нему.
- Ну всё, хватит, пообщались! – он схватил нарцисса за плечо и притянул к себе,

не отводя взгляда от Смерти.
- Что произошло? – не понял тот.
- Она была слишком близко, - ответил Дазай, прижимая его к груди. – Мне… я
знаю, что она ничего не может тебе сделать, но… мне некомфортно и… страшно.
- Ладно, - он улыбнулся и обнял его талию руками.
- Всё, - сказал тот, поворачиваясь на пустой угол, теперь для них обоих, – она
ушла, можно разжать булки.
- Я и не сжимал, - он отодвинулся от него, заглянул в глаза, но обнимать не

перестал, чувствовал, что тот всё еще напряжен. – Ты боишься её?
- Ну… теперь, когда она может овладевать мной… да… - ему было как-то стыдно
за свои слабости перед несуществующем. – Я боюсь, что сам могу по её воле
причинить тебе вред и… наверное, держу тебя рядом, чтобы ты меня защищал, а
не я тебя.
- Как это мило, - улыбнулся Чуя и, пересилив нежелание отлипать от Осаму, все-
таки отошел. – Думаю, нам пора собираться, - он пошел к шкафу, доставая
оттуда свои вещи.
- Да, ты прав, - Дазай наконец-то расслабился и пошел за ним.
- Мне нечего надеть! – шутливо восклицал Накахара, выбрасывая всё из шкафа

на пол. И одежду, и какие-то другие вещи, хранившиеся в затворках
Шрёдингера.
- Да у тебя полный шкаф шмотья! – он тоже принялся разбирать его же рубашки.
- Вот и найди мне что-нибудь! – парень наконец-то обнаружил коричневые

брюки, принимаясь их на себя натягивать, расставаясь с красным кимоно.
- Ведешь себя, как баба, - улыбнулся Осаму, протягивая ему темно-зеленую

рубашку в полоску.
- А ты как педик, раз даешь мне такое, - Чуя принял рубашку и начал
рассматривать. – Хотя норм.
- Конечно, когда это я ошибался? – он полетел к нему и провел руками по голому

торсу, устоять было невозможно.
- О-осаму, дай мне одеться, - краснел тот, отворачивая лицо.
- Это невыносимо, тебе просто противопоказано раздеваться при мне, - и Дазай
419/840
впился губами в его ключицу, заставляя того еще более томно вдохнуть, однако
отталкивать сил не было.
- Ну хва-а-атит, мы идем в магази-и-ин, - ныл Накахара, все равно предаваясь

ласкам. – Если у меня сейчас встанет, а у меня уже поднимается, то до
наказания ты не доживешь, потому что я тебя просто-напросто выебу на полу!
Осаму посмеялся и все-таки, сделав еще пару поцелуев, отлип от него,

напоследок проводя ладонями по всей его спине.
- Какой страстный, - шептал он, отворачиваясь к шкафу и продолжая в нем

рыться. – Не растеряй свою страсть до вечера.
- Не растеряю, - утверждал Чуя, просовывая руки в рукава рубашки.
- Раз у меня сегодня вкус педика, то и одену я тебя, как педика, - сказал Дазай,
доставая красный жилет на пуговицах. – Где ты берешь вообще все эти шмотки?
Накахара покраснел и не стал отвечать.
- Н-нормальный ж-жилет че ты… - смущался он, а потом закричал: – Мне идет

красный! Отвали! Хочешь, выкини нахуй, мне не жалко!
- Не выкину, блять, ты у меня его сейчас наденешь! – и он подошел одевать на

Чую жилет.
- Пошел вон! – он изворачивался и отказывался надевать предмет гардероба,

сопротивляясь попыткам Осаму вдеть в отверстия его руки. – Не хочу выглядеть,
как педик!
- Да ты всё время выглядишь, как педик, тебе даже одеваться не надо!
- Это ты выглядишь, как педик! При чем, как гребаный извращенец!
- Я?! Мне это говорит человек с бритой жопой!
Накахара перестал извиваться и осуждающе посмотрел на Дазая, хотя в его

взгляде сейчас было очень много непонятных эмоций. Всё его лицо было
красное, как и жилет, который Осаму пытался на него напялить.
- Вот я возьму и не стану бриться! – начал кричать он. – И буду потным страшным
волосатым мужиком. Разжирею от нейролептиков, буду жрать чипсы, пить пиво
и смотреть… футбол. Вот!
- Да ты же всё это ненавидишь, - улыбнулся Осаму, все так же держащий в руках

жилет, но уже не пытающийся его одеть.
- Ну к пиву я, вообще-то, нейтрален, - ответил он, взял у него жилет и надел сам,
принимаясь застегивать пуговицы, – а прочее… массовая культура заразительна.
- Ну уж нет! Я не позволю тебе разжиреть еще больше, иначе как же мне делать
эротические фотки с тобой?
- Хм, - Чуя взглянул на него. – А ты сегодня, случаем, не фотосессию хотел
420/840
устроить?
- Нет, - улыбнулся Дазай, – хотя думал об этом. Сегодня просто будет ма-а-
аленькое шоу.
Накахара пошло искривил лицо в улыбке, а затем достал довольно плотные

носки из шкафа и галстук цвета слоновой кости, принимаясь их надевать.
- А ты чего стоишь? – снова грубо начал он. – Иди одевайся!
- Как прикажете, Ваше Высочество! – и Осаму пошел в ванную, где и оставил

свои вещи.
Тем временем Чуя подготовил деньги, сигареты, несколько раз поправил себя в
зеркале, а потом Дазай все-таки вышел из ванной.
- Всё прихорашиваешься? – спросил он наблюдая, как тот причесывается перед

зеркалом.
- Да, я же такой… - он посмотрел в зеркало, сощурился и пошло выдавил: - Ух!
В его голове промелькнуло немного навязанное Шибусавой представление о его

отражении. Тот знал о его болезни и пользовался этим всячески извращаясь, а
раз Дазай хочет представление… он покажет ему настоящую постановку уже
сейчас, повторяя историю мифов.
Накахара встал на носочки, подтягиваясь к зеркалу и проводя пальцами по

стеклянной глади. В его глазах, при виде собственного отражения, проявилась
настоящая больная похоть, лицо приблизилось к нему, и он выдохнул, отчего
стекло чуть запотело. В следующие секунды, он медленно приблизился и
страстно припал губами к зеркалу так, будто действительно целует нечто
возлюбленное.
Когда он отлип, оставляя мокрый след на стекле, то повернулся на Осаму,

который стоял с довольно странным выражением лица, наблюдая впервые такой
порыв от Чуи. Он держался большим пальцем за карман своих черных брюк и
смотрел с каким-то извращенным интересом на нарцисса, который водил руками
по зеркалу и, так же прислоняясь к нему щекой, наблюдал за реакцией
возлюбленного.
- Мы купим зеркало и подвесим его к потолку, что бы ты видел, как я буду тебя
трахать, - довольно низким и немного пугающим голосом сказал наконец-то
Дазай, на что Накахара лишь расползся в еще более широкой улыбке и, тихо
посмеявшись, отлип от зеркала, возвращаясь в комнату и принимаясь рыться в
шкафу.
Осаму же тоже посмотрел на себя в зеркало. Ему свое отражение никогда не

нравилось, хотя все вокруг твердили, что он невероятный красавчик, и почти
любая девушка могла ему отдаться только лишь за мимолетное холодное
внимание. Он тогда бы не подумал, что ему может достаться далеко не каждый
и что ему придется прогибать спину, давить внутренних тараканов и
выворачивать свою черную душу наизнанку перед Чуей, чтобы добиться его
расположения.
421/840
До сих пор Дазай не понимал, чего в нем находили люди, и чего в нем все-таки
нашел Накахара, который уже возвращался в коридор с какой-то фиолетовой
лентой в руках. Это был галстук.
- Мы должны оба выглядеть, как педики, мы же пара, - улыбался он, закидывая

галстук ему на шею и принимаясь завязывать. Он, судя по всему, хорошо это
делает, а вот Осаму всё никак не научится, несмотря на свои навыки оригами.
Он, наблюдая за действиями Чуи, который со всей трепетностью и заботой

мудрено завязывал вокруг его шеи предмет, столь устаревший в наши дни в
повседневном образе человека, не выдержал и в который раз прислонился
губами к его лбу, обнимая его за плечи.
- Ну мне же неудобно, - ворчал нарцисс, явно не показывающий свое

недовольство.
- Ну ладно, - тот отлип и глянул вниз на заинтересованное в процессе лицо

Накахары. Он, похоже, что-то напутал все-таки.
- Н-ну… стой, хорошо, продолжай, - смутился он, наконец-то разобравшись с

узлом, и Дазай снова прилип к его челке, уже с улыбкой.
Вскоре он закончил с галстуком и тоже обнял возлюбленного, поправляя ему

ворот рубашки и собирая свои же рыжие волоски с его черной жилетки.
- Кто эта рыжая шлюха? – он отстранился, показывая ему свой же волосок.
- О, боже… Чуя, я тебе всё объясню! – тот сделал серьезное выражение лица.
- Что ты мне, блять, объяснишь, изменник?! – парень начал надевать свое теплое
коричневое пальто.
- Ты понимаешь, я не знаю, мы… ну… с ней всего лишь раз в баре выпивали, - он
тоже потянулся за своим бежевым, параллельно засовывая ноги в ботинки.
- Да? И что? – Чуя глянул на него укоризненно, поправляя шерстяной капюшон, а

затем наклонился, чтобы тоже обуться.
- Ну, она тогда вдрызг напилась, не мог же я её бросить одну на улице... поэтому
повел к себе… но ничего не было! Мы просто спали в кроватке!
- В одной?! – он посмотрел на него с ужасом, крича. – Осаму! Нельзя было

положить её в другой комнате?!
- Ну я сам хотел лечь наверху, но вырубился. Ну правда, Чуя, между нами ничего
не было, - Дазай говорил умоляюще и уже засовывал телефон в карман пальто.
- Я всё понял, - он поднялся и пошел к двери. – Я ухожу.
- Стой! – тот быстро взял с тумбочки все свои вещички, но Накахара уже покидал
квартиру.
Когда он выбежал следом, тот резко принялся закрывать дверь на ключ.
422/840
- Я не желаю тебя больше видеть, Осаму Дазай! Ты изменил мне с какой-то
рыжей блядью! – он резко защелкнул замок и решительно понесся вниз по
лестнице, не выходя из образа.
- Четко подмечено… то есть, - он усмехнулся, на секунду осознав, что сказал, –

она хорошая, чуткая, добрая, заботливая. Всегда готова меня поддержать, хотя
я знаю, что у неё своих проблем по горло. И… я действительно очень люблю её.
Чуя остановился и повернулся к нему медленно, серьезно пожирая немного

растерянным взглядом.
- Кто она? – спросил нарцисс тихо и робко.
Осаму улыбнулся и подошел вплотную, касаясь ладонью его щеки.
- Ты.
Накахара широко улыбнулся, а затем потянулся на цыпочках, заключая

шизофреника в объятия и целуя в губы.
Они в очередной раз радовались, что несут в своем сердце маленький театр с
поддельными историями и неподдельными чувствами.
Опять все слилось в ведро с флаффом, а ведь здесь должен был уместиться
сюжет следующей главы...
423/840
Примечание к части Глава вышла довольно длинная, так что запасайтесь чайком.
А так же после звездочек (***) опять пикантности, надеюсь, что я не
перестарался с жестокостью... хотя нет, я перестарался.
В общем, приятного дрочения... то есть, прочтения!
Глава 27. Преступление и наказание.
Как же все-таки быстро летит время. Казалось бы, совсем недавно

Дазай, во всем своем еще веселом настроении, на следующий день после
выписки бежал галопом по мокрому асфальту, пачкая ботинки в лужах и
спасаясь от нарастающего дождя. В небесах виднелись вспышки молний, а
сильный ветер разносил древесную листву по улицам, создавая особую
атмосферу чего-то холодного.
Этот день до сих пор стоит перед его глазами, ведь в этот день из его жизни
исчез один человек и появился другой. Тогда он даже и не догадывался о том,
что будет вспоминать этот роковой день так часто, считая его чуть ли не самым
главным днем в его не особо долгой жизни. Что там двадцать пять лет? Порой
люди и в сорок пять не понимают, как так быстро пролетели их годы.
И, кажется, этот день все равно был счастливым. Во-первых, потому что тогда
Дазай действительно ловил эту уличную бурю, неистовство стихии, боролся с
ветром и дождем, и как же приятно было потом забежать в бар и отведать
своего любимого виски, жаль, что без любимого человека. Да… грустно, что Ода
тогда не пришел.
Но зато пришел Чуя, и это, наверное, самая неслучайная случайность, которая

когда-либо с ним происходила и самая забавная, странная и непостижимая до
сих пор встреча. Никто бы не подумал, что она окажется далеко не первой и
далеко не последней, но такой важной.
Теплый город с холодной погодой, внутри теплый бар, в котором сидят два
холодных человека и пьют теплый виски, заглушая внутренний лед.
Этот контраст и создал внутри них что-то непозволительное, почему они до сих
пор вместе.
Но сейчас прошло уже почти три месяца, не так много, чтобы похвастаться
длительностью отношений, однако в этих днях было слишком много эмоций,
которые сыграли на их чувствах. А дальше время покажет, как долго эти два
наглухо отбитых человека смогут терпеть общество друг друга. Сейчас терпеть
особо не приходилось и, если и была терпимость, то она казалась в радость.
По улицам Йокогамы вовсю гулял декабрь, и народ уже закупался подарками для
близких, предвкушал скорое наступление Нового Года и долгожданных
отпусков. У парней отпуска затянулись довольно надолго, однако надо хоть раз
дать себе перерыв в жизни и позволить выпасть из нее вместе с любимым
человеком хотя бы на два месяца. Конечно, Осаму два месяца сидеть дома не
собирается, «язва» должна закрыться быстрее, да и пора привыкать наконец-то
к нормальному образу жизни, выбраться из квартиры и хватки Чуи, который ну
никак не хотел его опускать от себя.
Дазаю это, конечно, нравилось. Кажется, они действительно срослись друг с

424/840
другом настолько, что даже стали единым целым. Даже сейчас, прогуливаясь по
городу, они держались за руки. Пусть в перчатках, но держались. Накахара
периодически по привычке прислонялся щекой и хватался за его локоть, а Осаму
закидывал ему руку на плечо, иногда утыкаясь носом в рыжие волосы.
Погода не была мерзкой, было прохладно, дул ветерок с моря, ероша волосы и
щипая за щеки. От недавнего снегопада, который парни наблюдали сидя на
балконе, не осталось и следа. Снегопады для Канагавы действительно большая
редкость, и они, словно дети, лицезрели, как снежинки падают на волосы друг
друга, и радовались такому маленькому, красивому счастью.
Сейчас же на улицах было сухо, зиму эта парочка любила, но не так как осень с
её красками, холодной эстетикой дождя и, пожалуй, насыщенным событиями.
Они в довольно быстром темпе шагали по набережной и уже скоро должны были
подойти к торговому центру, где собирались закупиться подарками.
- Черт! Твою мать, сучья скатерть, бляа-а-а! – вдруг заголосил Чуя, когда Осаму
потрепал его по голове, за которую он сам неистово схватился.
- Что? – удивился спутник, не понимая, что опять происходит с его нарциссом.
- Я же шляпу забыл надеть! – он вдруг рассмеялся, понимая всю нелепость

ситуации.
Для него этот аксессуар представлял нечто большее и неотъемное от его жизни.
То, что его создавало, то, без чего он не будет собой.
Но… если он забыл шляпу это значит, что…
Болезнь уходит?
- Блин, точно, - улыбнулся Дазай. – Ну ладно, что уж теперь, не возвращаться

же? Хочешь, я тебе куплю какую-нибудь?
- Ну… я не знаю, посмотрим, может, у Маргарет сопру, у нас этот фетиш на

двоих, - сказал он, расслабившись. – Блин, я в последнее время всё чаще стал её
забывать.
- Наверное, ты просто влюбился, - задорно подметил Осаму.
- Вполне возможно, - он подтянулся к возлюбленному и чмокнул его в щеку. Для

этого правда все равно приходилось притягивать его за шею, потому что
тянуться до такого высокого Дазая было настоящей пыткой. Затем он снова
поймал его за руку, и они поспешили дальше. – Ты точно не против, что Маргарет
будет с нами? Я просто думал, что ты хотел что-то в формате свидания, а я тут с
ней решил списаться…
- Нет-нет-нет, я не против, мне интересно посмотреть, какие у тебя друзья.
- Она тебе, конечно, вряд ли понравится, но ты все равно делай там, как ты
обычно делаешь, с припаданием губ к руке, осыпанием комплиментами…
- И предложением двойного суицида?
425/840
Чуя остановился на секунду и дал ему подзатыльник.
- Только попробуй! Она может психануть и уйти, осыпая тебя оскорблениями

похуже меня. Я тебя просто матерю, а она способна растоптать словами
достоинство человека.
- Это что-то в моем стиле.
- Ну… наверное… в общем…
- Короче, эта дамочка что-то вроде твоей женской версии, только культурная?
- Да… и… не напоминай о том, что мы с ней… ну… работали вместе, как бы… не
знаю, как объяснить…
- Не волнуйся, я не буду напоминать вам, что вы бывшие проститутки.
- Блять… вот! А-а-ах, - ему было явно противно от самого себя и от всего этого
разговора, хотя Дазая это совершенно не смущало. – И запомни, что Маргарет не
проститутка. Она достойная женщина, у нее просто не было выбора.
Действительно не было, не то, что у меня.
- Ладно-ладно.
Осаму не забивал себе этим голову. Не сказать, что ему все равно, просто это
было для него ерундой, по сравнению с тем, что делал лично он.
Совсем скоро парни все-таки дошли до торгового центра, и Чуя принялся звонить
своей подруге.
- Вот же типичная американская сучка! – ругался он, когда гудки прервались,

знаменуя о том, что девушка так и не подняла трубку. – Сложно ответить, что
ли?!
- Полностью согласен, - поддакивал Осаму. – Вот только ты тоже никогда не

берешь трубку.
- Ну я-то обычно занят или еще чего, а она-то где пропадает? Сказал же, что
позвоню! – он набрал еще раз, но ответа снова не последовало.
- Может, она… ну… в очереди где-нибудь? Или вне зоны доступа?
- Да не, она очень пунктуальная и должна была прийти еще раньше нас, - он
посмотрел куда-то в угол торгового цента со стороны служебного входа. –
Какого черта?!
Накахара сунул телефон в карман и бесцеремонно пошел в ту сторону. Дазай

сначала не понял в чем дело, но все равно поспешил за ним, а потом увидел, как
прямо у стены здания стоит какой-то подозрительный мужчина и что-то
пытается донести до девушки в белом пальто и широкой шляпе.
Чуя направлялся именно к ним большими шагами, резко сокращая расстояние, и

Осаму за ним еле успевал, благо, что у того хотя бы ноги короткие. Вскоре они
426/840
оказались совсем рядом, и было слышно их разговор.
- Я с вами никуда не поеду! – высокомерно восклицала дама. – Убирайтесь в свои

пропитанные гнилью, как и ваша деятельность, трущобы к своей зачахшей
мамочке. Возможно, эти грязные деньги, которые я, конечно, принимать не
собираюсь, помогут вам хотя бы снять напряжение в ближайшем борделе, думаю
требования у вас не высоки, и вам еще хватит и на дешевую выпивку, и на такие
же дешевые наркотики, ведь ничего лучше вы себе позволить не можете!
- Ах ты американская мразь! – мужчина схватился за её хрупкое запястье. – А ну

села в машину, пока я тебя туда не засунул сам!
- Да как ты смеешь, подонок?! – она влепила ему пощечину свободной рукой. –

Фу! Мне даже прикасаться к вам противно, настолько вы отвратительны!
- Сука! – он сильнее сжал свои пальцы на её запястье и потащил за собой.
- А ну-ка стоять! – выкрикнул Накахара, когда парни подбежали к ним. – Отпусти

девушку, и твоя челюсть останется на месте!
- Ты че, хмырь, мне угрожать будешь? – усмехнулся мужчина. – Ты что мне

сделаешь? Коленки отгрызешь, коротышка?
- Ох, вы сейчас очень зря так пошутили, - подметил Осаму.
Девушка пыталась вырваться, однако сил у нее не хватало, а Чуя тем временем
начал сокращать расстояние.
- Ты, хуила, что, совсем не слышишь? – разозлился он. – Я сказал тебе отпустить
девушку!
- Этот неандерталец не знает таких слов, разве не ясно, милый? – заметила та. –
В его лексиконе нецензурщины больше, чем в твоем, вот только ты человеческий
язык, в отличие от него, понимаешь!
- Спасибо за комплимент, Маргарет, я рад, что твои изнеженные уши еще не

завяли от количества мата. Как ты еще ходишь по земле, где ступали такие
люди? Ноги от отвращения не подкашиваются?
- Нет, хотя смотреть на их лица для меня пытка! Я-то твое еле переношу, - они с
улыбкой посмотрели друг на друга, и Осаму, закрывая рот рукой, чуть
просмеялся, наблюдая эту картину.
- Так всё, - сказал мужчина, грубо дергая девушку за плечо, толкая за собой, но
та продолжала сопротивляться.
- Чуя! Чего ты стоишь?! – истерила она. – Сделай уже что-нибудь!
- Дазай, - сказал тот, стягивая перчатки с рук, – останови меня, как посчитаешь
нужным.
- Чего? – не понял тот, наблюдая эту странную картину.
Но Чуя ничего ответил и, положив перчатки в карман, резко рванулся с места. Он
427/840
одним шагом преодолел полтора метра расстояния между ним и мужчиной,
налетел на его, сшибая с ног и впечатывая в асфальт. Девушка наконец-то
освободилась, а Накахара принялся набивать мужчине лицо, пока тот пытался
как-то сопротивляться.
Он очень резко рассвирепел, в его глазах был холод, на губах оскал, а руки
медленно начинали покрываться чужой и его кровью. Казалось, в этот момент он
потерял всю свою человечность и включил какой-то новый режим. Режим,
который Осаму никогда до этого не видел, ведь Чуя бил этого мужчину не так,
как его. Он бил по-настоящему.
Парень вцепился железной хваткой в его ворот куртки. Удары были сильные, и в
глазах нарцисса была леденящая душу жестокость. От количества увечий перед
глазами мужчины всё поплыло, и он даже не мог понять, как столкнуть парня с
себя.
- Ты. Сука. Посмел. Дотронуться. До девушки, - приговаривал нарцисс с каждым

ударом.
- Отпусти! – пытался достучаться до него незнакомец.
- О-о-о! – он прекратил бить и подтянул его лицо к себе ближе. – Она тоже
просила отпустить, а ты чего?
- Я…
- Ты её отпустил?
- Нет…
- И я тебя не отпущу! – и он впечатал его снова затылком в асфальт, принимаясь

также бить по лицу.
Вскоре всё оно превратилось в какое-то жуткое кровавое месиво, и Маргарет

предпочла смотреть на бесконечную водную гладь океана, нежели наблюдать
наказание её обидчика. Дыхание Накахары было очень резким, и лицо
скорчилось в жестокой гримасе, Дазай подумал, что пора его останавливать,
потому что бьет он что-то долго.
- Ну всё, Чуя, - он подошел к нему и ухватился за запястье, что только-только

отстранилось от чужого лица, дабы вернуться ударом обратно. Что удивительно,
тот не сопротивлялся и расслабил руку в его несильной хватке, – хватит.
Парень обернулся и взглянул на него распахнутыми глазами будто не осознавая,

что делает. Осаму понял, что тот, похоже, вошел в боевой транс и не заметил,
как перешел черту. Мужчина под ним был в сознании, но шевелился с трудом, не
в силах отдышаться от ударов. Сам Накахара тоже дышал очень тяжело, но
вдруг резко слез с неподвижного человека и уселся на асфальте, принимаясь
рассматривать собственные окровавленные ладони.
Его жертва поднялась, усаживаясь и хватаясь за окровавленный нос. Голова его

кружилась, и он еле различал всё вокруг себя, но вдруг перед его глазами
оказался очень близко Дазай, сидящий на корточках и добро улыбающийся.
428/840
- Чего тебе? – спросил тот.
- Да вот понимаете, мне показалось, что вы назвали моего друга коротышкой?
- Я…
- Никто не смеет его так называть, кроме меня, - и он со всей силы двинул ему
кулаком в лицо, почему тот отлетел обратно на асфальт и замер.
Парень поднялся и с улыбкой взглянул на смотрящего с удивлением Чую. Он

протянул ему теперь тоже окровавленную руку, и тот поднялся, кидая взгляд на
вырубившегося мужчину.
- С-спасибо, - тихо ответил нарцисс, опустив взгляд. Ему от всего этого было не
по себе.
- Не за что, - Дазай всё так же добродушно улыбался.
- О, как это мило! – воскликнула Маргарет, наконец-то повернувшись. – Прямо

настоящие рыцари. Еще бы приходили вовремя – цены бы вам не было!
- И что нам с ним делать? – спросил Накахара, смотря на лежащего в отключке

человека.
- Пошли выбросим в море? – усмехнулся Осаму.
- Дурак что ли?!
- Ну хорошо, пошли выбросим в мусорный бак.
- Да, ему там самое место, - подметила девушка, подходя к мужчине и доставая у
него из карманов купюры.
- Митчелл, ты в своем уме?! Это же грабеж! – воскликнул Чуя.
- Эти деньги предназначались мне, так что не грабеж, - спокойно сказала она,
поднимаясь и принимаясь пересчитывать деньги. – Чего стоите? Вы хотели его
выбросить? Выбрасывайте, - она подняла на них взгляд. Парни недоумевали с её
поведения. – Ну же! За дело!
- Есть, мэм, - улыбнулся Накахара и подошел к мужчине с головы, хватая его за

запястья, пока Осаму хватал за ноги.
Так они и понесли его к ближайшему контейнеру, благо находящемуся как раз за
торговым центром, поэтому тащить этого упитанного человека было не так
далеко. Девушка открыла им крышку бака, и они, еле-еле подняв его, бросили
внутрь. Крышка захлопнулась, и все трое отряхнули руки, завершив это грязное
делишко.
- Фу, пойдемте отсюда скорее! – восклицала Маргарет. – Я уже устала

находиться среди этого мусора.
- Да уж, иначе этого человека не назовешь, - подметил Осаму. – Что ему было от
вас надо?
429/840
- Это просто падший человек, как и его начальник! – она достала влажные
салфетки и протянула их парням. Те послушно приняли, ведь надо как-то
оттереть эту кровищу.
- Это Коллекционер его послал? – спокойно спросил Чуя.
- А кто еще? – она с недоверием взглянула на Дазая. – Он знает?
- Да, знает.
- И что, про меня тоже?! – закричала Митчелл, её этот факт разозлил.
- Ох, мисс, честное слово, мое отношение к этой ситуации нейтрально, а такой
небесный ангел, как вы, просто не может быть порочным! – начал голосить
Осаму, взял девушку за руку в перчатке, от которой всё еще веяло
антисептиком, и припал к ней.
- Боже, Чуя, где ты его нашел? – улыбнулась она, поправляя свободной рукой
свою русую прядь.
- В баре, – ответил Накахара. – Бесит, правда?
- Ох, право, мэм, если бы я не был занят, то с радостью бы разделил с вами

последние минуты своей жизни, отдав наши бренные тела на съедение волнам!
- Я тебе что, блять, по поводу предложений о двойном суициде говорил?! –

воскликнул Чуя, подбегая и хватая Дазая за ухо, оттаскивая от Маргарет и
принимаясь больно трепать. – Ты, сука, у меня сейчас один волнам отдашься,
падла!
- Ха-ха-ха-ха, - девушка смеялась громко, немного наигранно, как птичка, она

подошла ближе и положила свою руку на предплечье нарцисса, останавливая
его. – Господи, милый, всё не так страшно. Мне лестны слова Дазая.
- Вы знаете мое имя? – удивился шизофреник.
- Ну… - начал было Чуя, однако девушка его оборвала:
- Конечно, знаю, - улыбнулась Маргарет, подползая к старому другу, хватая его

за плечо и принимаясь заправлять рыжие пряди за ухо. – Чуя столько о вас
рассказывал. Вы моего бедного рыжика чуть до инфаркта не довели. Всё
жаловался и жаловался…
- Митчелл! – он раскраснелся в своей злобе. – Что ты…
- О, а я и не знал, что он вам душу изливает, - улыбался Дазай, который потом

подошел с другой стороны и стал так же заправлять пряди за ухо
возлюбленному. – Что он про меня рассказывал?
- Ох, он мне говорил, вы настолько изящны, что он готов ради вас пить таблетки.
Он ради меня не пил их, условились на отдельном обещании.
- Обещании? – Осаму перевел взгляд на Чую. Такое ощущение, что он сейчас
430/840
опять отправился куда-то в далекий полет своей нескончаемой ярости. Он стоял,
вжавшись, скорчив красную рожу, и его злобные синие глаза смотрели вниз.
Парень явно пытался держаться, но знал, что любое сказанное им недовольное
слово обернется еще большим потоком типичной для него матершины.
Наверное, он бы сорвался, если бы эти двое сейчас не стояли и ласково не
заправляли бы его прядки за ушко.
- Мы давали друг другу обещание, и Накахара, как я вижу, его держит.

Повторишь его для меня и Дазая, милый? – она посмотрела на закипающего
нарцисса, что все-таки поднял на нее свой сверкающий взгляд, однако эти слова
его успокаивали, поэтому он выдохнул и тихо начал:
- Я клянусь небесами, надругавшимися над нами за наши деяния, что посажу в

своем сердце семя добра и сострадания. Я обещаю, что никогда не подниму руку
на девушку, не надругаюсь над ней и всегда буду защищать от любой опасности,
от чего бы угроза не исходила. Да пусть эта нить власти истлеет, как и истлеет
моя покорность.
Он говорил это без запинки тихо и серьезно, с его лица пропала краска, и было
слышно, что он говорит это искренне от всей души. Эта клятва для него, судя по
всему, многое значит. Тем более сейчас он подтвердил, что придерживается её.
Маргарет слушала и улыбалась, она перестала трепать его за волосы и устроила

ладонь на плече, после прикрыв глаза и отвечая:

своем сердце семя любви и чести. Я обещаю, что никогда не опущусь до низких
деяний, не прогнусь под чужую волю и позволю сердцу открыться ради любви.
Да пусть эта нить власти истлеет, как и истлеет моя покорность.
Накахара тоже улыбнулся. Он так давно не видел свою лучшую подругу, что не
выдержал и обнял Митчелл, кидая взгляд на заинтересованного Осаму.
- Ты, наверное, думаешь, что мы больные сектанты?
- Да нет, это очень мило и… правильно что ли, - предполагал он, наблюдая эту
картину. – Мне очень понравилась клятва, можно я такую же дам?
Маргарет посмеялась.
- А у тебя есть что-нибудь, с чем ты никогда не расстаешься, и что тяготит тебя?

– спросила она.
Лицо Дазая стало серьезным.
- Есть… но…
- Только не говори о галлюцинациях! – сразу рявкнул Чуя.
- Галлюцинациях? – не поняла Маргарет.
- Да, у него глюки.
- И почему вокруг меня одни психи всегда? – удивлялась девушка, а затем
431/840
бесцеремонно двинулась в сторону торгового центра, парни пошли за ней. –
Вообще, когда найдешь что-то такое, с чем не можешь расстаться и что всегда
тяготит тебя, то избавься от этого. Но ты должен понять, что именно, помимо
этой вещи, мешает тебе спокойно жить. Как мы. Тогда и дашь клятву.
- Как интересно, - размышлял Осаму, его это всё теперь очень интересовало, и
он перечислял в голове все возможные варианты.
Вот только по-настоящему тяготило его страшное прошлое с огромным

количеством смертей, в которых сам был виноват. Он, наверное, должен будет
сказать, в чем клянется и от чего избавляется, а рассказать о такой страшной
вещи… это очень сложно, а точнее невозможно в принципе.
Он не готов даже Чуе рассказать, что он маньяк, не то, что незнакомой девушке.
- Блин, такое приветствие испортилось. Как ты только находишь себе

приключения на жопу, а, Митчелл? – язвил тот уже в магазине, рассматривая
какую-то разноцветную мишуру. Они решили купить что-нибудь, дабы хоть
немного украсить квартирку Накахары.
- Ну как-как? Я не виновата, что ко мне пристал этот мужлан.
- Вы просто обладаете особым магнетизмом, - заметил Осаму, укладывая в

тележку несколько пакетов со свечками.
- Ой полно вам, - шутливо смутилась она и продолжила выбирать елочные

игрушки.
Через пару секунд она подошла к Чуе и повесила ему на ухо какой-то шарик, тот
стал отбрыкиваться, но девушка лишь посмеялась. В результате парень взял
мишуру и стал заматывать в нее Маргарет. Та смеялась и пыталась
сопротивляться, но Накахара не давал ей ходов для отступления. Позже они
прекратили и, посмеиваясь, положили украшения.
- Блин, а где Осаму? – внезапно осознал нарцисс, оглядываясь и не замечая

своего возлюбленного.
- Наверное, ходит где-то… - она не обращала внимание на отсутствие

шизофреника и продолжила выбирать елочные игрушки, уже спокойная.
- Пойду поищу его, - ответил тот и двинулся вдоль ряда.
- Да ладно тебе, что с ним может произойти? – скучающе подметила девушка.
- Ну, например, он может повеситься на гирлянде или попытаться сбить цену у

продавца какого-нибудь товара. Это чудо психованное способно на всё. Его,
блять, нельзя упускать из виду. Если что, встретимся на кассе.
- Ну хорошо, - ответила та со скрытым раздражением, хотя прекрасно понимала

его волнение.
И Накахара пошел вдоль рядов, резко озираясь по сторонам и пытаясь отыскать

знакомое пальто.
432/840
Он, конечно, в глубине души понимал, что ничего с Осаму произойти не может,
что он взрослый человек и дожил же как-то до двадцати пяти. Но, черт возьми,
тот факт, что у него активная форма заболевания просто не давала ему покоя.
Чуе надо было прямо сейчас увидеть и убедиться, что с его шизофреником всё в
порядке и что он…
- Что ты, сука, делаешь на стремянке?! – закричал он на весь магазин, когда

заметил Дазая, стоящего на лестнице рядом с огромным стеллажом с
гирляндами. Он подбежал к нему, и его сердце заколотилось, потому что он не
знал, чего сейчас можно ожидать от своей пассии. – А ну слезай, блять, быстро!
- Чуя, ты посмотри! – он достал из распакованной коробки какую-то гирлянду и

стал демонстрировать. – Ты только глянь! Тут оленята, и звездочки и снежинки!
И всё это светится цветом, каким захочешь! Даже желтый есть! Милый, можно
мы её купим? Пожа-а-алуйста! – он выглядел сейчас как настоящий ребенок,
стоя на двухметровой стремянке, показывая гирлянду и выглядывая своим
невинным взглядом.
- Ох… боже мой, Осаму, спускайся!
- С гирляндой? – улыбался он.
- С гирляндой.
И тот обмотался гирляндой, подхватил коробку подмышку и резкими шагами

побежал вниз по лесенке. Это было так неаккуратно, что Накахара даже
подлетел ближе, чтобы поймать его.
- Аккуратнее, блять, ёбнешься же сейчас!
- А ты меня поймай, - продолжал таким же милым тоном тот.
Вскоре он оказался почти внизу, Чуя не выдержал, поймал его и подхватил на

руки, унося подальше от этой стремянки.
- Придурок, у меня скоро будет боязнь высоты. Причём твоей! – злился тот, унося
Осаму дальше.
- У меня она тоже чуть-чуть присутствует, - он устроил коробку у себя на животе,

а руками ухватился за шею возлюбленного, – но на твоих руках не страшно,
падать невысоко. Мне даже нравится, что ты коротышка-а-а! – и тут его слова
оборвались, потому что нарцисс его специально уронил.
- Я что говорил по поводу шуточек про мой рост?
- Что, кажется, я раздавил гирлянду из-за тебя, слизень.
Накахара ухватился за лицо, расплывшееся в ужасе, и присел, сдвигая Дазая и

принимаясь разглядывать гирлянду на повреждения.
- Ох, как хорошо, что ты дрищ и даже гирлянду раздавить не смог. Можно
купить, она прошла проверку на прочность.
- Да? – Осаму стал её рассматривать, всё еще валяясь на полу. Он осмотрел её
433/840
периметр, потянул и заявил: - Раз я не смог раздавить гирлянду, то может, она
сможет меня раздавить? Например, за горло…
- Дазай, тебе уебать сейчас или потом? – Чуя отнял у него гирлянду и начал
складывать в коробку, попутно охуевая с цены, указанной на ней. – Ебать, ты
точно хочешь именно эту?
- Да, хочу эту! Она прочная! Я сам заплачу!
- Ох, ну пошли проверим, работает она или нет.
- Конечно работает, я только сейчас проверил, очень прочная…
Но тут ему прилетел подзатыльник. Осаму схватился за голову, а Накахара

поднял его за шиворот, уходя затем с коробкой к ближайшей розетке, надеясь,
что тому не приспичит совать в нее пальцы.
Он, конечно, понимал, что парень шутит… хотя кто его знает?
Дазай радостно, вприпрыжку шагал за ним, пока злобный Чуя пытался более-
менее ровно распределить все лампочки. Только он посмотрел перед собой, как
какой-то рыжеволосый парень прошел мимо и толкнул его плечом.
- Что за?! - возмутился Накахара, поворачивая голову на незнакомца. Его всегда

вымораживало, когда кто-то вот так внезапно толкает, и парень без лишних
раздумий сейчас был готов набить еще одно лицо.
Однако повернувшись, он увидел, что молодой человек уже убежал довольно

далеко и скрылся в толпе.
- Вот невоспитанный мудак! - рявкнул нарцисс и посмотрел на возлюбленного,

который довольно пугающе смотрел вслед убегающему. - Ты чего?
Вдруг Осаму перевел на него уже радостный взгляд, будто сейчас в его голове
ничего страшного не произошло.
- Да ничего-ничего, - сказал он и побрел так же вприпрыжку дальше, - просто

показалось, что знакомый.
Накахара не стал задавать лишних вопросов и последовал за ним. В результате

гирлянда оказалась вполне рабочей, и шизофреник сразу же наладил на ней
желтый цвет, залипнув в результате на целых пять минут, наблюдая за
вспышкой огоньков. Чую это даже немножко пугало, однако пугало меньше, чем
галлюцинации и припадки, так что пусть лучше будет кайфовать от желтого,
чем от красного, льющегося из собственной руки.
Затем они упаковали её в коробку и вернулись к их оставленной тележке.
- О, боги, скумбрия, зачем тебе столько свечей? – удивлялся нарцисс, замечая

огромный мешок в тележке.
- Чтобы наблюдать, как расплавленный воск будет капать на твой живот, а ты

будешь расплываться в похоти, кайфуя от горячих капель, ерзая, стоная и
насаживаясь на мой член.
434/840
- Блин, Д-дазай, тише, - смущался Чуя, покрываясь краской.
- Я-то буду тише, - продолжал тот, подбираясь к нему сзади, обхватывая руками
и шепча на ухо: – Но вон за той шторкой отличное место для уединения.
Посмотрим, как тихо ты сможешь стонать?
- Черт, - он отворачивался, пытаясь скрыть свое внутреннее желание. В

общественных местах ему подобным заниматься не приходилось, не считая
книжного магазина, но там-то не было так много людей. – Что ты… такое
говоришь? Нас Маргарет заждалась…
- А иначе бы ты согласился? – говорил он ему прямо на ухо, чуть потом касаясь

кончиком языка. Хорошо, что рядом никого не было.
- Иначе бы я… сам тебя там трахнул, - он одернулся, ухватился за тележку и

побрел к кассе, оставляя разгоряченного, но совершенно не обиженного Дазая,
ведь сегодня его ждет представление получше. – Пошли, нам еще подарки
покупать.
Они наконец-то оказались у кассы, расплачиваясь и, благо выдвигаясь не с

самыми большими в мире сумками, потому что купить еще много чего надо.
Маргарет они встретили на втором этаже торгового центра, она подыскивала
свитер для своего жениха.
- И чего вы там так долго? Я уже думала и правда кто-то умер!
- Неужели ты волновалась? – язвил Чуя, тоже принимаясь озираться на вещи,

примечая какой-то бежевый узорчатый свитер.
- Конечно нет, много чести. Буду я еще волноваться за тебя…
- Бессердечная Фея, - продолжал тот.
- Глупая Овечка.
Осаму немного не понял к чему это сейчас всё было, и что это значит, но не стал
вдаваться в подробности. У всех старых друзей всегда найдутся какие-то свои
локальные шутки и стебы, поэтому он лишь решил оборвать их споры, подойдя к
Чуе сзади и напялив на него шапку Санта-Клауса.
- Блять, скумбрия, тебе въебать!? – он начал одергивать шапку наверх, потому

что Дазай тянул её вниз, закрывая ему обзор на мир земной. Митчелл заметила
это и захихикала:
- Так тебе и надо!
- Да вы, сволочи, сговорились против меня?!
- Ты только что понял? – смеялся Осаму и подмигнул девушке, которая взяла с

полки шарф и принялась заматывать им Накахару, закрывая ему вторую
половину лица.
Тот что-то яростно бубнил, пытался выбраться из пут, и можно было разобрать
435/840
нечто, типа: «Я вас, мразей, сейчас самих на шерсть пущу!» Но те лишь
смеялись. Вскоре Маргарет отпустила его, Чуя психанул, развернулся к своему
парню, решая наконец-то дать ему леща, но шизофреник лишь схватил его за
запястья и нежно улыбался, чего тот не видел из-за шапки.
- Пусти меня, придурок, иначе я вгрызусь тебе в шею!
- А ты не будешь меня бить?
- Я тебе как-нибудь иначе отомщу.
И Дазай наконец-то отпустил его, поправляя шапку и целуя его злобное и

красное лицо. Накахара сразу же разомлел, отвернулся и пошел смотреть
свитера.
- О, давай купим парные! – подбежал к нему Осаму и показал бежевый свитер,

который и сам нарцисс недавно приметил.
- Ну… давай, - он улыбнулся и начал подбирать свой размер.
Тем временем Маргарет сравнила свой выбранный свитер со свитером Дазая,

аргументируя тем, что у её Натаниэля практически такой же размер, а потом
парни удалились в раздевалку.
- Что-то мне не нравится, что мы здесь вдвоем, - подметил Чуя, стягивая с себя
жилетку.
- А мне вот очень даже нравится, - Осаму прислонил его животом к зеркальной
стене кабинки и начал покрывать его шею жаркими поцелуями. – Надо чаще
ходить с тобой в магазин.
- Н-ну, х-хватит… - тем не менее, он только закидывал голову и отдавался на

растерзание. Руки возлюбленного уже гладили его живот, проникая под
рубашку. – Ты же… не станешь... ох-х-х, да-а-а… - стонал он, когда тот его все-
таки прикусил за шею.
- Не стану, но мне так хочется… хочется… тебя, - он развернул его и припал к

губам нарцисса, проникая языком внутрь и опуская руки на его задницу
довольно грубо.
Накахара буквально спиной чувствовал, как нагревается зеркало и воздух в

кабинке. Такое маленькое помещение стало еще меньше, и сил сопротивляться
своим инстинктам не осталось.
- Ох, нет, я пойду в соседнюю… - простонал Дазай, отрываясь от Чуи и

действительно убегая в другую кабинку, выкрикивая: - А то до вечера мы и
правда не доживем!
Нарцисс лишь посмеялся и противиться не стал, хотя было такое желание –

остановить его и воспользоваться. Но сегодня не тот день, когда можно себе это
позволить.
Он все-таки напялил поверх задравшейся рубашки свитер. Сидел он хорошо,

хоть и казался чуть великоват, что, в общем-то, не делало его хуже. Главное, что
436/840
этот свитер теплый и уютный, да и под фиолетовое пальто пойдет.
Накахара вышел из раздевалки и посмотрелся в дальнее зеркало, оценивая себя

со стороны. Вскоре вышел и Осаму. Он до сих пор был красный.
- Ну что? – он расправил руки. На нем этот свитер смотрелся менее большим, но

тоже не обтягивал.
- Мне нравится, - заметил Чуя, подошел к возлюбленному и поправил ворот. Тот с

интересом наблюдал за его лицом. Он обожал, когда парень так что-то на нем
поправляет.
- Чуя, - решил спросить он, – а… тебе нравится… ну… моя внешность?
- М? – тот удивился такому вопросу. – Еще чего? Ты себя видел, уебище?
- Ну ладно… - Дазай отвел взгляд и обратил его к зеркалу, где они оба
отражались.
Накахара вдруг понял, что этот вопрос был именно таким, который требует
честного ответа и что тому реально интересно, как он выглядит. Удивительно,
ведь раньше он бы никак не среагировал на всё это, но сейчас его нарциссизм
ушел куда-то на второй план.
Он повернул Осаму лицом к зеркалу и приобнял.
- А тебе? – спросил Чуя.
- Что?
- Тебе нравится твоя внешность?
Парень стал всматриваться в свое отражение. Он казался себе отвратительным.
- Нет. Я себя ненавижу.
Повисло молчание. Накахара сейчас даже и не знал, что на это ответить, он

понял, что это не его слова сейчас породили в парне такую мысль, а он сам себе
придумал эту иллюзию.
Он заправил его прядь за ухо и прислонился головой к плечу, нежно хватая за

руку и сплетая пальцы.
- Посмотри на себя, Осаму, - тот снова посмотрел в зеркало. – Посмотри на свое

лицо.
- Что оно? – чуть неуверенно спрашивал Дазай.
- Оно, черт возьми, прекрасно.
Шизофреник перевел свой непонимающий взгляд на Чую, который оторвал

голову от его плеча и посмотрел с добротой. Он погладил его по щеке и снова
провел пальцами по каштановым волосам.
437/840
- Я… ты правда так считаешь?
- Я это знаю точно и хочу, чтобы это понял и ты, - он приблизился, подтягиваясь
на цыпочках. – Ты очень красивый, Дазай. Я не верил, что в этой жизни есть что-
то настолько идеальное и прекрасное, как ты. Я не верил, что имею право
обладать чем-то таким.
- Я не такой…
- Ты такой, - он притянул его к себе и прислонился лбом ко лбу. – Верь мне и не

верь своим иллюзиям.
Чуя провел рукой по его шее и поцеловал в губы. Он даже забыл, что они сейчас
не в кабинке и что на них может смотреть весь торговый центр, но открыть
истину для Осаму сейчас важнее чужих взглядов и осуждений. Пусть они кому-
то кажутся отвратительными, главное, что друг для друга они прекрасны.
- Ну долго вы тут еще будете обжиматься?! – возникла внезапно Маргарет. –

Вечно всякие гомосексуалисты заставляют меня ждать!
На её слова они медленно разорвали поцелуй, улыбаясь, но не переставая

наматывать на пальцы волосы друг друга. Накахара опустился, уткнулся лбом в
грудь Дазая и тихонько посмеялся, на что тот погладил его по голове. Сейчас
это все было так приятно и душевно.
- Мы уже идем, - ответил ей Осаму, оторвал от себя неадекватно хихикающего

Чую, укладывая руку на его плечи и уводя в кабинку.
Вскоре они переоделись в свое, оплатили покупку и наконец-то удалились из

магазина. Пока Маргарет помогала Дазаю выбирать подарки для Мэй и Сакуры,
Накахара убежал от них в другой магазин, под предлогом сходить в туалет. Он
тоже зашел в отдел женских украшений, купил шляпку для Митчелл, а на
обратном пути зашел в ювелирный и нашел дорогущую заколку для матери,
которую незамедлительно приобрел.
Встретились они в результате уже у входа. Осаму купил очень крутую куклу,
зная, что Сакура любит подобные, а также не забыл и про подарок Чуе, раз он
так вовремя убежал. Тот же сказал, что абсолютно случайно заскочил в магазин
по пути, но все-таки показал ребятам заколку для матери. Она была серебряная
с красивыми розовыми камнями. Он знал, что этого мало, но был готов отдать и
больше денег, однако именно эта заколка, как ему казалось, подойдет ей.
С ума сойти. Он не видел её семь лет. Накахара с каким-то скрытым страхом

представлял их встречу, но все равно очень ждал и предвкушал тот момент,
когда они вместе с Дазаем наконец-то поедут в Токио. Первое совместное
путешествие, пусть и не так далеко, но зато вдвоем.
Туда, где всё началось и закончилось.
Позже они зашли в кафе и пообедали. А Осаму всё больше и больше нравилась
подруга Чуи.
- Значит, вы, оказывается, про меня всё знаете? И не стыдно тебе, слизень? –
укоризненно смотрел он на возлюбленного.
438/840
- А что? Мне нужен был её совет! – он говорил сквозь занятный рот. – Я же не
рассказывал ей о размере твоего члена, в самом деле!
- О боже, что ты еще предпочтешь обсуждать за столом?! – восклицала девушка,

потягивая вино, которое они заказали. – Не хочу и слышать!
Чуя начал посмеиваться, затем прожевал и сделал глубокий вдох.
- Нет! Не начинай! – пыталась остановить его она.
- Однажды, в мои студенческие годы, когда я только проходил практику в

эндоскопии, к нам привезли бабульку с колоностомой. Это такая дырка в животе,
если вы не знали. А когда назначают колоно с колоностомой, то и исследование
выполняется через нее. Берет, значит, врач колоноскоп и говорит: «Чуя-кун,
подходи сюда», я подхожу, он дает мне аппарат, и я, значит… - начал он.
- Замолчи-замолчи-замолчи! – она закрывала уши руками и жмурила глаза, будто

не хотела и видеть, как он это говорит.
- Изнеженные американки, - констатировал факт Накахара. – Постоянно над ней

так прикалываюсь, и вечно ей противно.
- Это не то, что стоит обсуждать за столом! Даже со мной!
- Как твой жених тебя терпит? – всё не прекращал Чуя.
А Дазай тем временем, расслабившись на диване, потягивал вино и наблюдал за

тем, как за окном гуляют сумерки, потихоньку зажигаются огоньки, и все куда-
то спешат, спешат и не успевают. Казалось, вечер. Спешить-то некуда, но люди
все равно торопятся, и только они сидят тут, пьют вино, согревают души, что-то
обсуждают, смеются.
Сейчас Осаму чувствовал себя как никогда спокойным. Таким же спокойным, как
и в объятиях Накахары поздними темными ночами. Таким же спокойным, как и в
детстве в объятиях матери. Таким же спокойным, как и это зимнее небо без
осадков.
Он посмотрел на всё еще спорящих соседей по столику и улыбнулся. То ли он

просто уже довольно прилично выпил, то ли просто ему действительно так
нравилась эта компания. Они перестали спорить и посмотрели на захмелевшего
Дазая. В общем-то, они и сами были чуть поддатые.
- Ты чего? В порядке? – спросил Чуя, пододвигаясь. – Устал, наверное? Во сколько

проснулся-то?
- Рано, - он стянул ботинки, закинул ноги на диванчик, на котором они сидели, и

устроил свою голову на его плече, всё так же не отпуская бокал с вином. Так
хорошо, что никуда не хотелось.
- Не смей вырубаться, иначе ты будешь жестоко разбужен.
- Так же жестоко, как я сегодня чуть не разбил гирлянду и все-таки отбил свою
жопу? – посмеивался он, чуть выпрямляясь и делая глоток из бокала.
439/840
- Так же жестоко как я… потом тебе скажу, - улыбнулся он и осушил свой.
- Слушайте, а вас вот за весь день ни разу не побеспокоил тот факт, что этот
мужик, которого мы выкинули в мусорный бак, может нажаловаться за побои? –
вернула их Маргарет с небес на землю.
- Не страшно, у меня связи в полиции, - отрезал Дазай.
- Вряд ли он нажалуется, - сказал Накахара. – Если он работает на

Коллекционера, то, в первую очередь, позвонит ему. А мое описание внешности
он узнает из тысячи.
- Кто угодно узнает твое описание внешности, - улыбнулся шизофреник. – Я вот

сегодня, когда шел искать тебя, спросил у прохожего: «Вы не видели здесь
рыжего хоббита?» Мне сразу же сказали, куда ты пошел, и ведь мы потом с
Маргарет обнаружили тебя у выхода.
Чуя отобрал у Осаму бокал и осушил и его. Затем очень горячо выдохнул,
развернулся и дал ему щелбана со всей дури, что тот ухватился за лоб,
принимаясь потирать его и ныть.
- Бо-о-ольно! – в уголках его глаз проявились слезы.
- Блин, - любовные чувства проснулись в нарциссе, он чмокнул его в лоб и

прижал к груди. – Пиздец, скумбрия изнеженная.
- Как только он еще жив? – удивлялась Митчелл, которая всё никак не могла
допить и первый бокал вина.
- Я тоже задаюсь этим вопросом, - говорил Накахара, так же гладя

возлюбленного, продолжающего пищать и прижиматься к нему. Похоже, ему
вообще такой расклад нравился.
- Мне тоже интересно, я уже даже не помню, сколько раз пытался умереть… -
ныл Дазай, не отрываясь от нарцисса.
Тот только закатил глаза, еще раз чмокнул его в макушку и хотел было налить
еще вина.
- Допьешь мое, милый? – спросила Маргарет. – Мне, наверное, пора, а то

Натаниэль будет волноваться.
- Да? Тебя проводить?
- Нет-нет-нет, сидите, я сама дойду, а он подъедет к шоссе. Так что я до

остановки только.
- Хорошо, иди сюда, - он протянул руку девушке, та подошла, обняла его,

наклоняясь, и они чмокнули друг друга в щеки. – Надеюсь, еще встретимся на
выходных?
- Конечно, я тут на две недели, - она принялась собирать свои сумки. – Давайте,
удачи вам. Таблетки пейте!
440/840
- Пока, Митчелл!
- Пока-пока, - помахал ей рукой уже отошедший от нытья Осаму, а затем, когда

она ушла, сказал: - Нам, кажется, тоже пора, - он провел горячей ладонью по его
ноге, отчего Чуя даже прикусил губу, понимая, к чему он клонит.
Сердце неосознанно начало колотиться быстрее, а дыхание стало резким.
- Т-ты так считаешь? – улыбнулся нарцисс, расслабляясь на диване еще сильнее

и потягивая недопитое девушкой вино. Оно неплохо давало по мозгам.
Дазай выпрямился и устроил подбородок на плече Накахары, шепча на ухо:
- Я уверен, что нам пора.
***
- Думаешь, вот так просто можно выебываться и оставаться безнаказанным?! –

Осаму ухватился за галстук Чуи и с яростью смотрел в глаза. – Ты просто сука,
паршивая блядь, - он затянул его туже, душа, а затем со всей силы швырнул
парня на пол.
Дазай снял пальто и ботинки, огляделся. Да, квартира всё та же, всё
располагает для того, чтобы убиться в ней или убить. Нарцисс не вставал, он
сидел на полу, опустив глаза, не в силах пошевелиться, так как любое его
движение может спровоцировать новую ярость.
- Чего сидишь?! – кричал шизофреник, стягивая с себя галстук. Один его взгляд
мог унизить. – Раздевайся.
Накахара начал медленно раздеваться. Он расстегнул пуговицы на красной

жилетке, снимая её вместе с пальто, снял свою рождественскую шапку, ботинки,
перчатки и расстегнул ремень. Затем к нему резко подскочил Осаму, который
уже был в одной лишь рубашке и трусах, повалил его и быстро стянул брюки,
кидая их в сторону.
Он поднял одну его ногу и больно укусил за бедро, Чуя выгнул спину и
простонал. Тот же резко сел сверху и стал расстегивать пуговицы рубашки.
- Какой же ты медленный, если я сказал тебе раздеваться, то надо делать это

быстро!
Дазай перевернул его на живот, снимая рубашку с рук. Когда Чуя хотел
подняться, то парень с силой надавил на его голову, прижимая к полу. Он
приблизился и начал шептать на ухо:
- Как же долго я этого ждал. Наконец-то я расквитаюсь с тобой. Я хочу слышать

от тебя только стоны, ясно?
- Ясно, - тихо шепнул тот, а затем Осаму оттянул его за волосы и ударил лицом
об пол, принимаясь потом кричать на ухо:
441/840
- Я сказал - только стоны! – он жутко посмеялся, утыкаясь лицом в его шею,
затем укусил кожу и продолжил: - Я шучу, - маньяк жадно втягивал запах его
волос, - ты можешь отвечать на мои вопросы… м-м-м… как же ты вкусно
пахнешь, - он расположил свои руки на его запястьях, очень больно хватаясь и
вжимаясь всем телом в такого уставшего и всё еще слегка пьяного Чую. – Ты не
представляешь, чего мне стоит терпеть этот запах, какое было у меня сильное
желание трахнуть тебя еще там в баре в нашу первую встречу. Ты был такой
сукой… пьяной сукой, как и сейчас. Но сейчас ты мой. Моя личная вещь для
самых страшных фантазий. Ты боишься?
Парень сделал глубокий вдох. Его это всё очень возбуждало, но мысль о том, что
он отдает себя в руки человеку с психическим расстройством, не давала покоя. А
что, если у него и правда сейчас сносит крышу, а Накахара это воспринимает,
как игру? Сейчас Осаму выглядит действительно пугающе и очень жестоко с ним
обходится. Он таким никогда не был.
Да, Чуе было страшно. Страшно интересно.
- Да, - очень тихо выдохнул нарцисс, он действительно начинал дрожать. Не

понятно, от желания или страха.
Шизофреник еще более пугающе, но так красиво, рассмеялся. Казалось, в такие

моменты он выходит из роли.
- Правильно, - он отпустил его, поднимаясь, и начал расстегивать свою рубашку,

– бойся меня, ведь тебе будет очень, очень, - рубашка так и осталась на плечах,
и он отодвинулся, стягивая носки с жертвы, - очень, очень, - продолжал Осаму,
опускаясь, – больно.
Затем он снова вцепился зубами в его бедро, вызывая новую порцию криков,
Накахара забил ногами. Тот кусал его и кусал, поднимаясь выше и выше, пока не
дошел до трусов и нежно, проводя горячими пальцами, снял их, припадая губами
в оголенной коже, отчего Чуя закайфовал, уронил голову на пол и чуть
улыбнулся. Он понял, что это всё еще его Дазай, у него не сносит крышу, он
просто играет.
Осаму прошелся губами по спине, вновь прикусывая и, когда добрался до шеи,

развалился на парне, и тот почувствовал, как он хочет его. Маньяк расправил
его волосы и стал покрывать шею укусами мокрыми, но такими сладкими.
Накахара отдавался, у него кружилась голова от такого, но руки так и хотели
потянуться вниз.
- Г-господин, - шептал он.
- Чего? – недовольно отвечал Дазай, отрываясь и ухватывая парня за шею, душа.

– Я что тебе говорил по поводу разговорчиков?!
- П-простите… - он запищал, ведь истязатель внезапно познакомил его лицо с

полом и принялся сжимать горло сильнее. – Я хотел… сказать… что хочу вас.
Осаму улыбнулся. И правда, хватит его ласкать, пора наконец-то переходить на

что-нибудь серьезное. Он отпустил его и поднялся, подходя к шкафу.
Чуя поднял голову и увидел, что тот достал оттуда какую-то веревку и палку.
442/840
Шизофреник резко подбежал к нему и со всей силой ударил этой палкой по
спине нарцисса. Тот закричал, выгибаясь.
- Нравится? – улыбался Дазай, в его глазах была жестокость, и он ударил еще

раз чуть слабее. – Нравится, я спрашиваю?
- Н-нравится… - еле выдавил из себя Накахара.
- Отлично, - он наклонился и обвязал его шею веревкой на подобии петли. – Я

как-то пытался задушить себя такой. Очень неприятно, но, как видишь, я жив.
Это за то, что ты такой болтливый.
Затем шизофреник поднялся и потянул веревку на себя, придушивая парня,

который сразу же на коленях поволочился за ним, хрипя и пытаясь поймать
воздух. Он ухватился за веревку, но тут же получил по рукам палкой.
- Э, нет, терпи.
- Н-но…
- Терпи! – он еще сильнее ударил его палкой по рукам, а затем по плечам.
Осаму чуть ослабил хватку, и Чуя смог упасть на пол, вместо удушения получая
палкой по ребрам, плечам и бедрам. Он стонал и катался по полу.
- Ты просто грязная мразь! Маленькая дрянь! – приговаривал Дазай с каждым

ударом. – Я тебя ненавижу! Ненавижу! Как я задолбался тебя терпеть… теперь
терпеть будешь ты, ублюдок!
Из глаз жертвы начали потихоньку скатываться слезы из-за очень сильной боли
во всем теле, а еще слова возлюбленного были какими-то обидными. И говорил
он их, похоже, по-настоящему.
Он перестал бить и присел, снова подтягивая к себе Чую за веревку.
- Я тебя трахну, сука, так, что штукатурка с потолка посыпется от твоих стонов, -
сказал Осаму и со всей дури врезал ему, разбивая губу. Он выпрямился и ударил
Накахаре ногой в живот, параллельно потягивая за веревку, чтобы тот
полностью мог ощутить дискомфорт. Дазай отбросил палку подальше и подошел
обратно к шкафу, не отпуская веревку, почему жертва и поползла за ним, все
равно хватаясь за удушающий его предмет. – Ты, значит, хотела правосудия,
принцесса? – улыбался парень, доставая из какой-то серой коробки нечто
розовое и струящееся.
Он показал предмет Чуе, который еле-еле нашел в себе силы поднять голову и
посмотреть. Это было платье. Почему-то нарцисс даже не сомневался.
Оно было розовое с довольно короткой пышной юбкой и маленьким корсетом.

Похоже, Осаму специально подбирал размер поменьше, чтобы Накахара
помучался.
Он подошел к нему, натянул сначала юбку. Она оказалась настолько короткой и

прозрачной, что всё очень хорошо просвечивало. Затем шизофреник схватился
за его волосы, толкая голову к полу, отчего парень снова больно ударился носом.
443/840
Дазай же присел на колени и обвил корсет вокруг талии своей жертвы, затем
хватаясь за шнурки и начиная как можно сильнее и резче давить.
- А-а-а… - начал задыхаться Чуя. Корсет оказался с вставками и очень сильно

давил на ребра, действительно удушивая его. Больно было так же.
- Моя маленькая принцесса, - всё улыбался маньяк, казалось, он прилагает

большие усилия, чтобы затянуть корсет как можно сильнее, – каким бы
благородным ты не был, все равно остаешься шлюхой.
Он закончил, развернул к себе Накахару и со всей дури принялся лупить его по

щекам.
- Любишь меня? – шептал он.
- Да, - из его глаз покатились слезы, потому что такую фразу он выдавливал из
Мизуки.
- Всё еще?
- Да.
Осаму прикусил губу и припал ими к губам Чуи нежно, но страстно. Тот не
сопротивлялся, ему такой жест понравился. Потом Дазай снова оттянул его за
волосы и уронил на пол. Он снова потянулся к коробке и достал оттуда
серебряный скотч.
- Перевернись, солнышко.
Тот послушно лег на живот. Маньяк завел руки Накахары за спину и склеил их
вместе скотчем на запястьях, затем поднялся и посмотрел на жертву.
- Посмотри на меня.
Парень послушно поднял голову, в его глазах была то ли усталость, то ли

вожделение, какое-то немного детское и невинное.
- Ну ты и блядь.
На лице Чуи сразу же проявилась еще более сильная краска. Но он все равно
следил за каждым действием Осаму, который сел на кровать и начал рыться в
полке. Парень глянул на него и похлопал по ноге, мол, ко мне. Нарцисс послушно
пополз к нему на коленях.
Когда он оказался рядом, то присел у его ноги, принимаясь покрывать колено

поцелуями и так же невинно смотреть на своего истязателя, который
облокотился на кровать и с улыбкой наблюдал, как его жертва показывает свое
нестерпимое желание быть отыметым.
Вскоре шизофреник ухватился за веревку и потянул Накахару к себе очень

резко, устраивая животом на своих коленях и хватаясь за ягодицы.
- Всё еще хочешь быть наказанным? – он нежно водил руками по коже.
444/840
- Да.
- Мой маленький извращенец, - тут парень сильно шлепнул его, и Чуя

пронзительно застонал. Он обожал, когда Осаму так делает.
Тот же достал из столика розовую анальную пробку небольшого размера и

приставил к его губам. Парень послушно взял игрушку в рот, хватаясь зубами. Во
рту она казалась больше. Да, Дазай хорошо подготовился.
- Выронишь, пришибу.
Он погладил его по волосам, наклоняясь и вдыхая их аромат, провел одной

рукой по ключице, вновь находя заветную веревку. Накахара заметил это и
напрягся. Другой рукой истязатель провел по его лопаткам и спине, снова
добравшись до ягодиц и награждая новым шлепком.
- М-м-м… - стонал Чуя, сквозь занятый рот. Парень бил довольно сильно и
садистски улыбался. Услышав стоны, он потянул его за веревку на себя, чуть
удушивая, и продолжил бить его по заднице.
Он ударил его один раз, второй, третий и так и продолжал. Жертва стонала под
рукой этого маньяка, не в силах пошевелиться, связанная по рукам, заткнутая,
удушенная. Ему мешали волосы, спадавшие на лицо, и очень сильно доставлял
корсет, будто сдавливающий все внутренние органы.
Осаму бил его и бил, но, спустя минут пять, наконец-то прекратил эту пытку.
Накахара уже не выдерживал, он прямо ощущал, как ему мешается собственный
член и как хочется с ним что-нибудь сделать. А Дазаю это все нравилось, почему
он и не торопился.
Шизофреник улыбнулся и достал из столика уже знакомую им смазку с приятным

ароматом ванили. Он выдавил немного и растер между пальцев, проводя затем
рукой между ягодиц Чуи, который от легкого холодка и приятных ощущений
поерзал и тихо выдохнул. Из его занятого рта капала слюна, а от рук, что уже
массировали колечко мышц и периодически проталкивались внутрь, он
невероятно кайфовал.
Казалось, никто не может сделать так приятно, как Осаму. Только его пальцы
доставляли ему такое блаженство, нежное и грубое. Он выгибал спину, ерзал,
подавался навстречу ласкам и ловил наконец-то долгожданные прикосновения.
Так вот каково это – заниматься сексом с любимым человеком.
Дазай медленно, будто немного боясь, вводил палец. Накахаре не было больно,
ему этого даже было мало. Вскоре стенки расслабились так, что истязатель
добавил и второй палец, отчего Чуя уже почувствовал некоторую боль и
застонал, еле-еле удерживая пробку во рту. Парень начал двигать рукой, после
того, как нанес ему еще один шлепок. Вся задница нарцисса уже была красная
от этих увечий. Он представлял, каким будет ходить синим, отбитым и
покусанным после этой ночи.
Но сейчас он в полной мере наслаждался и уже забыл все оскорбления в свою

сторону. Всё это было жутко унизительно, но так приятно. Пальцы уже
полностью входили, дыхание невозможно было контролировать, а вторая рука
445/840
возлюбленного не переставала периодически шлепать и так отбитые ягодицы.
Так же иногда капали слезы из глаз, когда Осаму приспичивало хватать его за
волосы или тянуть за веревку, а руки так хотели освободиться и потянуться
изнывающему члену.
Наконец-то Дазай вытащил пальцы и пробку изо рта Накахары, почему тот тут
же стал глотать воздух и тихо стонать. Он пытался повернуть голову, чтобы
посмотреть на истязателя, который потом тоже облизнул пробку и начал
вводить внутрь возлюбленного. Да, она действительно с виду казалась меньше,
чем есть на самом деле.
Чуя выгнул спину и тихо простонал, а затем игрушка наконец-то остановилась.

Осаму еще раз шлепнул его с новой силой, очень больно, отчего и нарцисс
кричал пронзительно громко. Затем шизофреник спихнул его с себя, роняя на
пол.
- Ну что, моя принцесса, отработаете свое наказание? – он приподнялся и

спустил с себя трусы, расставляя ноги. А затем потянул парня за веревку ближе.
– Ублажи своего господина.
В глазах нарцисса наконец-то появился пошлый огонек. Он подполз ближе,

удобнее устраиваясь на коленях и, не отворачивая взгляда от глаз Дазая,
наклонился, облизывая горячую головку его члена.
Тот выдохнул, чуть запрокинул голову, но не отвернулся. Накахара же снова

обласкал член губами уже глубже, нежно проводя языком по выпирающим
венкам и томно выдыхая носом. Ему очень нравилось так его ублажать и
смотреть, как господин закусывает губу, довольствуясь зрелищем.
Он продолжил ласкать его губами, а сам, пользуясь положением рук сзади, стал
потихоньку водить внутри себя пробкой, постанывая в унисон с Осаму,
расслабившимся на кровати. Слюна стала покрывать весь ствол, а губы
сводились туже, отчего Дазай открыл рот, скорчив пошлую гримасу, и ухватился
рукой за голову Чуи, цепляясь пальцами за пряди, массируя и не давая ему
отстраняться слишком далеко.
Тот и не собирался, он толкался активнее и глубже, головка уже слегка касалась

его глотки, и слюна медленно начала стекать из-под губ. Вскоре Накахара все-
таки оторвался от него, вызывая секундное негодование возлюбленного, а затем
высунул язык, укладывая на него член и начал толкаться дальше. Как только
член достиг глотки, послышался немного давящийся звук, а губы коснулись
лобка.
- А-а-ах! – не сдержал свой стон Осаму, закрывая рот тыльной стороной

свободной руки, а другой крепче цепляясь за волосы нарцисса.
Тот, спустя несколько секунд, отлип от члена, разливая на грудь, подбородок и

платье огромное количество слюны. Он улыбнулся, смотря слезящимися глазами
в глаза господина, который не мог отойти от такого и тяжело дышал, устроив
свою руку на его плече.
Позже он молча потянул парня обратно к органу, и Чуя продолжил ласкать его.
- Да ты и правда профессиональная шлюха, - шептал Дазай, сам уже немного
446/840
толкаясь навстречу, вновь хватая свою жертву за волосы. – Удивительно, что
жопа у тебя не такая гибкая, как глотка-а-ах!
На этих словах парень опять заглотнул его член, на этот раз водя им внутри и
вызывая тихие стоны у Осаму, который уже схватился за его голову второй
рукой, нервно перебирая пряди.
- А-а-ах, Чуя, - от таких ощущений он боялся кончить, но до этого еще далеко.

Тем не менее, ощущения слишком приятные, – сукин ты сын!
Чуя посмеялся, отчего вибрация прошлась по органу.
- А-а-а! – шизофреник не выдержал и сам оторвал его от себя, заглядывая в

мокрое от слюны и слез лицо. – Больной ублюдок! – он дал ему пощечину. –
Хочешь так просто со мной разделаться? – тот улыбался, но потом снова получил
по своему довольному лицу.
Дазай вновь выпрямился и, уже сам хватаясь за его голову, насадил на свой
член. Он толкался ему в рот довольно грубо, а потом начал надавливать, отчего
Накахаре ничего не оставалось, как снова проглотить орган.
Несколько секунд они с Осаму толкались друг навстречу другу, и вот Чуя уже
хотел отлипнуть, но чужая рука не позволила ему это сделать.
Воздуха не хватало, и он начал дергаться.
- Ха-ха-ха, я же сказал, что так просто не отделаешься, - он не собирался его

отпускать и уже слышал, как парень начинает тихонько пищать. Лишь бы не
укусил. – Вы же любите, когда не хватает воздуха, принцесса.
Ему действительно не хватало воздуха, и Накахара чувствовал, как сильно

краснеет его лицо. Но Дазай прав. Его это действительно только больше
возбуждает, поэтому он снова вернул свои руки на пробку, принимаясь
разогревать себя.
Тем не менее, воздуха совсем не оставалось, и он начал бить ногами, показывая,

что это край, и Осаму смиловался, наконец-то отпустив его.
Нарцисс отстранился, не в силах надышаться. Он прокашлялся, слюна запачкала

практически всё. Парень поднял взгляд на своего истязателя, что был
невероятно доволен, а затем вновь припал к его члену.
Это продолжилось недолго, еще некоторое время Чуя отсасывал ему,

периодически толкая член в горло. Дазай просто не мог нарадоваться.
- Я даже не знаю, радоваться мне или плакать, что такая блядь досталась мне, -
сказал он ему, отстраняя окончательно от себя и награждая еще одной
пощечиной. – Умоляй, чтобы я тебя выебал.
- Господин, - Накахара будто был готов разрыдаться, – я прошу вас…
- Нет.
- Я вас умоляю! – он припал снова к его колену, покрывая поцелуями. – Я так хочу
447/840
вас!
- Скажи….
- Я хочу, чтобы вы меня трахнули!
- Еще чего?
- Хочу ощутить ваш член внутри меня! Стонать под вами!
- М-м-м, - он улыбался, – чтобы я выбил из тебя всю дурь?
- Да! Пожалуйста, господин, накажите меня! Я хочу, чтобы вы меня наказали! Я

умоляю вас, трахните меня! – он кричал и на его мокром личике отражалось
столько пошлости, что Осаму снова не выдержал и врезал ему, почему парень
завалился на пол.
Он ухватил его за веревку, притягивая и бросил на кровать, спиной вверх.

Истязатель уселся сверху и провел пальцами по спине, которая болела от
корсета и избиений, затем медленно подобрался к ягодицам и сделав пару
движений пробкой внутри, вытащил её, отбрасывая на пол и просовывая внутрь
большой палец.
- Если ты действительно так хочешь… - он вытащил палец и подобрался ближе.

Внезапно на него накатила такая дикая жара возбуждения, что он был готов
кончить уже сейчас только от одного факта, что такой, ранее неподатливый Чуя,
лежит под ним и ждет.
Он не стал церемониться и приставил головку к мокрому от смазки колечку

мышц, толкаясь затем внутрь.
- М-м-м! – заныл Накахара, ведь член любимого все равно был больше пробки. Из
его глаз опять покатились слезы, а рот открылся, глотая воздух.
- Неужели тебе больно? – язвительно спрашивал тот, толкаясь глубже и дыша

так же томно.
- Н-немного, - шептал парень, выглядывая на него из-за плеча.
- Так радуйся, - он шлепнул его по заднице и улыбнулся. – Ты ведь любишь боль

так же, как я люблю таких милых мальчиков, как ты.
И он резко толкнулся глубже.
- А-а-а! – Чуя очень громко застонал выгибаясь. Всё тело свело жаром, на постель
изо рта потекла тонкая струйка слюны, и слезы уже пропитали покрывало.
Осаму больше не стал делать резких движений, а лишь медленно пошел в

обратную, цепляясь руками за ягодицы нарцисса, периодически проводя
большим пальцем по месту соединения их тел. Вскоре он вытащил член и
нагнулся к нему, распластавшись сверху и шепча:
- Если ты хочешь, мы можем прекратить, - затем он поцеловал его за ушком и

провел рукой по горячим, отбитым плечам, показывая, что не перестает его
448/840
любить.
- Нет, - уверенно ответил Накахара, не поворачиваясь к возлюбленному.
- Ну нет, так нет, - уже по-прежнему громко сказал тот, чуть слезая в бок и снова
со всей силой ударяя парня по заднице. – Больше предлагать не буду.
Он вновь взобрался на него и приставил член, уже увереннее проникая внутрь,

но не так раздражая стенки. Дазай довольно быстро вставил член и впился
зубами в плечо съежившегося от боли Чуи, который не прекращал ронять слезы
на покрывало. Потом он двинулся обратно уже быстрее, и парень протяжно
простонал под ним.
- А-а-а-х, господин, - шептал он, Осаму увидел, как тот краснеет еще сильнее и
как расплывается в блаженстве, – продолжайте.
Тот лишь улыбнулся, обнял его крепче и вместе с очередным укусом двинулся
внутрь него еще раз, вызывая еще более громкий стон. Его личико совсем было
красное и мокрое от слез, но сколько в его взгляде было удовольствия. В
следующий раз он уже сам начал толкаться навстречу и выгибать спину, пока
Дазай осыпал его тело укусами и засосами, и тоже стонал тяжело и глухо.
Темп медленно, но верно ускорялся, вместе с характером стонов Накахары,

отдающимся на расправу возлюбленному маньяку, продолжающему грубо
хватать его и толкаться. Ему нравилось больше даже не чувство доминирования,
а то, что они наконец-то соединились, хоть и характер движений был довольно
грубый, они все равно ощущали любовь друг друга.
Осаму оторвался от него, выпрямляясь на коленях и поднимая таз

возлюбленного, снова проникая внутрь и двигаясь уже в новом ритме - очень
сильном и быстром. У Чуи ноги подкашивались, да и неудобно было опираться
буквально на лицо, к тому же на ребра давил корсет и веревка на шее, за
которую Дазай ухватился… в общем было очень много разных дискомфортных
факторов, но он даже от них получал удовольствие. Шизофреник тянул за
веревку, хватался за его поясницу и шлепал, закусывая губу.
В результате Накахара все равно свалился, но Осаму продолжил толкаться

внутрь, упираясь лбом в его лопатки, наблюдая действие снизу. Однако, он,
боясь закончить слишком рано, оторвался и перевернул нарцисса на спину. Ему
стало настолько жарко, что он наконец-то вспомнил про рубашку, снял её и
отбросил в сторону, затем наклонился, заглядывая в мокрые глаза Чуи и
поцеловал его очень мокро и развязно, лаская всё его тело руками, грубо
оттягивая кожу, шлепая, хватая. Тому было еще более неудобно лежать на
руках, что затекали, но Дазай чуть приподнимал его, почему дискомфорт был не
таким сильным.
Спустя минуту такой паузы, он оторвался, дал ему пощечину, придвигая к себе
за лицо.
- Какой же ты красивый, - свободной рукой он погладил его по щеке. – Даже

жалко бить такое личико.
Эта же рука еще раз ударила его, роняя на кровать. Осаму снова лег на него,
держась на локте, а свободной рукой помогая снова проникнуть внутрь жертвы,
449/840
который уже открыл рот в новом порыве стона.
Когда он оказался внутри, раздражая стенки, что в свою очередь цепляли

простату, то припал к любимым ключицам и шее, царапая ногтями белую кожу
жертвы, который закинул на него ноги и толкался навстречу. Перед его глазами
уже не было пелены слез, лишь легкое головокружение от стимуляции. Ему
сейчас было очень жаль, что руки его связаны, он так хотел ухватиться за Дазая,
но тому нравилось такое его положение. Ему нравилось, что Накахара
беспомощен и парализован.
Затем он выпрямился и наконец-то ухватился за изнывающий член Чуи, который

застонал с новым оттенком, когда руки возлюбленного начали ласкать его орган.
Он принялся толкаться еще быстрее, и скоро темп стал очень грубым и быстрым.
Они стонали громко, тяжело, глотали горячий воздух и наслаждались друг
другом.
Нарцисс цеплялся за него ногами и выгибал спину, крича на весь дом еле
различимо, сквозь зубы:
- Да… да!
Осаму дрочил ему довольно быстро и уже начинал ощущать собственный

предел. Он снова чуть налег на него, пытаясь держаться на локте, и стал
толкаться еще быстрее, уже действительно выбивая из возлюбленного крики. Он
впился мертвой хваткой зубов в кожу на шее и уже не чувствовал собственных
конечностей, внезапно пребывающих в судорогах. Вдруг он почувствовал тоже
самое и в Накахаре, чей член вдруг запульсировал под его рукой.
Крики Чуи стали оглушительными, он начал так резко толкаться и ерзать,

сменяя потом стоны на тяжелый выдох, когда нечто горячее испачкало руку
Дазая, и всё внутри нарцисса начало сокращаться, сжимая тем самым член
возлюбленного, который резко отпустил орган, припадая к губам и жадно хватая
такое отбитое тело, со всей силой принимаясь толкаться внутрь жертвы.
Он настолько потерял контроль, что, будучи не в силах совладать с собой,

вжался в него, зацарапал плечи и прикусил губу, бессовестно кончая внутрь и
расслабляясь вот так.
Через несколько секунд, он все-таки вытащил член и отстранился, заглядывая в

лицо Накахаре, который прикрыл свои мокрые голубые глаза и явно терял связь
с внешним миром. Осаму сполз с него и завалился на спину рядом, всматриваясь
в потолок и понимая, что зеркало им на потолке к черту не сдалось. От этой
мысли он тихонько посмеялся и снова бросил свой взгляд на Чую, который уже
открыл глаза и дышал тихо.
Он сейчас был похож на некий особый объект элитарного искусства. Весь

мокрый, красный, в розовом платье, запачканном в сперме, покусанный, отбитый
и униженный. И всё это его будто совершенно не волновало, всё это было фоном
в его мыслях. Он будто тоже сейчас думал о чем-то таком же стороннем, как
зеркало на потолке. А может, о чем-то еще более возвышенном.
Может, он сейчас думает, что зря согласился на все это и что оно того не стоило,
хоть по нему и не было видно, что ему неприятно. Наоборот, он яро показывал,
как кайфует от всего, что с ним делает Дазай.
450/840
Но когда он взглянул на него своими синими глазами, то из них покатились
слезы.
- Чуя? – парень подскочил. – Что такое?
Однако тот не отвечал и уже начинал пищать от слез, катившихся с его щек.
Эмоции его невозможно было прочитать, но Осаму посчитал, что сделал что-то
не так.
Он резко перевернул его на бок и принялся разматывать скотч.
- Боже мой, Чуя, милый, прости меня, прости, - ему сейчас стало так больно. Он
ведь знал, что так и будет. – Я больше никогда не буду тебя трогать, обещаю.
Он почувствовал, как и к его глазам подступают слезы. Ему опять пришлось

доставить Накахаре секундную боль, отрывая от рук скотч и освобождая его от
пут.
- Да нет же, - тихо прошипел тот сквозь слезы. – Это просто… просто охуенно.
- Ч-чего? – не понял Дазай, пытаясь теперь оторвать скотч от себя.
- Мне понравилось, - улыбнулся тот, наконец-то расправляя плечи и потирая

запястья, – только сними с меня этот чертов корсет.
- О, да, конечно-конечно, прости, - он снова подлетел к Чуе, который присел,

позволяя избавить себя от этой ноши.
Вскоре шнуровка была ослаблена, и он смог вдохнуть полной грудью, тут же

самостоятельно стягивая с себя юбку и выбрасывая её на пол.
- Черт, что оно все такое просперматозованное? – возмущался Накахара, а потом

понял откуда течет сперма. – Дазай, ты что…
- Что? – не понял тот, а потом посмотрел на руку, что его парень оторвал от
своего зада. – Ой, да, я… правда случайно.
- А вдруг я женщина?! – смеялся тот. – Чтобы ты делал?
- Но ты ведь не женщина, я сейчас вдоль и поперек убедился.
- Ладно, на первый раз прощаю, - сказал он, заваливаясь на кровать и

расслабляясь.
Осаму смотрел неуверенно. Ему было как-то страшно за него.
- А… ты чего плачешь-то? – не понимал он.
- М? – тот глянул на него и снова улыбнулся. – Я просто очень счастлив, что

нашел себе человека для игр. При чем такого, который меня по-настоящему
любит.
- Я… наверное, не смогу так каждый раз, это очень… сложно… бить тебя.
451/840
Чуя лишь приподнялся взял его за руку и поцеловал в губы.
- Да я и сам устаю, если меня так каждый раз хуярить. Это так, для общего
снятия стресса, в качестве разбавления скучных будней. Мне-то раз в две недели
это уже не доставляло удовольствия. Представляешь, только синяки зажили,
тебя опять пиздят. И пиздят сильно.
- Прости, - он погладил его по шее. – Тебе правда не больно?
- Больно, конечно.
- Блин…
- Ну так это же хорошо, так и должно быть.
- Да?
- Да, не переживай, - он чмокнул его в губы и прислонился лбом ко лбу. – Я

- Я тоже тебя люблю.
452/840
Глава 28. Эта улица мне знакома.
Холодный ветер дул с моря, но Огая совершенно не волновал холод,

ведь в его всегда теплом автомобиле замерзнуть невозможно. Порой его
радовало то, что он может позволить себе такую роскошь, и особенно радовало,
что он может поделиться этой роскошью с другими.
Да, для главврача было очень типично потратить деньги на семью, на пассию, а
также поучаствовать в благотворительности. Недаром у него аж целых два
приемных ребенка, если их такими можно назвать – Чуя и Элис.
Если с первым всё ясно, он не является официально его приемным сыном, а лишь
формально подопечным на словах его же матери, то со второй всё довольно
туманно. Мори не видел Элис с тех пор, как ей исполнилось четырнадцать.
Он удочерил эту белокурую девчонку еще в возрасте десяти лет, когда Накахаре
было шестнадцать. С тех пор она жила у него дома и всегда была неотъемной
частью этой семьи, разбавляя его скучные будни своим присутствием. Так как
она была практически ровесницей Гин, то они здорово поладили, и вместе
издевались над братом и Чуей, заставляя тех прятаться от девчонок, хотя,
казалось бы, всё должно быть наоборот. Поэтому нарцисс редко захаживал к ним
в гости, да и времени у него на это не было.
Но внезапно Огай понял, что к девочке он относится далеко не как к дочери, а

совершенно иначе, да и та не видит в нем отца. Поэтому к четырнадцати годам
они уже практически не скрывали этого отношения друг к другу.
Однако внезапно заявились так называемые настоящие родители Элис и забрали

её. Забрали, потому что Мори сам позволил. Он понимал, что хоть и относится к
девочке с нежностью, а любить её так, как любит Юкичи не может. Она обещала
навещать его, но так ни разу не появилась.
Сейчас ей уже около двадцати. Огай ловит себя на мысли, что она, должно быть,
красавица, и мечтает увидеть свою Элис хоть раз на улице среди толпы. Однако
понимает, что родители её – иностранцы и наверняка она живет за границей и,
скорее всего, даже не посетила Японию ни разу с момента отъезда.
На душе становилось тяжело от этих мыслей. Преодолевая очередной

перекресток, он успокоил себя, похлопав по золотистой коробке с дырочками, и
порадовался тому, что, возможно, сегодняшняя его выходка закончится без
аварий. Главное, не накручивать себя.
Внезапно раздался звонок. Чуя.
- Алло, - поднял трубку Огай.
- Едешь? – спрашивал Накахара на том конце.
- Еду, - сухо ответил Мори, не отворачиваясь от дороги.
- Ну и как?.. Блять! – он отстранился от трубки. – Дазай, сука, сними, блять,

гирлянду с шеи, пока я сам тебя ей не задушил! – он опять приблизился. –
Ринтаро, подожди минутку, пожалуйста, - затем он снова отошел. – Я тебе что,
453/840
блять, сказал?!
- А-а-а! Я суицидальный дух Нового Года! – раздавался безумный смех Осаму, от

которого Мори даже посмеялся. – Я дарю детишкам новые идеи для
самоубийства!
- Тебе, блять, точно нужно подарить мозги! Иди, сука, сюда!
- Н-е-е-ет!
Их крики начали затихать, и вскоре было практически не различить, о чем они

там орут друг на друга. Так же было слышно, как что-то тупое упало и, кажется,
нечто хрупкое разбилось.
- Блять, мудак ты переёбанный! – завопил Накахара.
- Ой, кажется, мои надежды на будущее разбились!
- Это моя психика, блять, разбилась! Пиздец, нахуй! Тебе не жить!
Огай не собирался класть трубку, потому что его эти крики и правда забавляли.
Ему действительно было интересно, чем это безумие закончится. Пока что было
слышно, как Осаму явно страдает от избиений, но не перестает ржать. Почему-
то он невольно вспомнил себя и Фукудзаву.
- Алло, - Чуя, пытаясь отдышаться, наконец-то вернулся, но нытье Дазая все

равно было хорошо слышно на фоне. Ему явно досталось. – Ну так что,
держишься?
- Держусь, но ты уверен, что в этом есть смысл? – спрашивал Мори.
- Конечно есть. Хочешь всю жизнь жалеть?
- Не хочу, конечно, но… ему не до меня.
- Вот с чего ты взял? – он тяжело вздохнул. – Слушай, Огай, если ты

действительно его любишь и знаешь, что он тебя любит, то тебе должно быть
глубоко похуй. На твоем месте я бы сделал это еще десять лет назад и не тянул
резину.
- Да, в какой-то степени ты прав, но, наверное, понимаешь, как это сложно.
- Понимаю, мне тоже пришлось нелегко, - он снова вздохнул, наконец

отдышавшись, – и до сих пор тяжело приходится… блять, отойди от гирлянды!
Послышался приближающийся смех Дазая. Судя по всему, он подполз к Чуе.
- В общем, я тебя понял. Ладно, я уже близко, так что давай. Не разнесите там
квартиру, а то мне страшно.
- Ничего, не разнесли до этого, не разнесем и сейчас. У нас просто сборы, мы же

едем в Токио.
- Да, помню, передавай Коё от меня "привет" и попроси, чтобы позвонила. Давно
454/840
не слышал её голоса.
- М? А вы разве так хорошо знакомы?
- Ну, мы с ней были соседями, как-никак. Да и я думаю, ей интересно знать,

какую херню ты творил все эти шесть лет.
- Ой вот хер тебе, а не её номерочек! Ещё и её нотации выслушивать… у меня и

так тут вон совесть на коленях лежит и в мишуру меня закручивает. Ладно,
давай, удачи тебе. Отпишись, как всё получится.
- С чего ты взял, что всё получится? – он заехал на роковую улицу и сбавил

скорость.
- А когда не получалось?
Мори улыбнулся. Все-таки умеет Накахара приободрить, хоть и понятно, что он к

этой ситуации абсолютно нейтрален. Тем не менее, они распрощались, Огай
положил трубку и затормозил у дома, у которого, до недавних пор, тормозил
почти каждый день.
Он поправил красное пальто, вышел из машины и захватил большую

праздничную коробку. Направляясь к зданию, он опять начал улавливать
внутренний тремор, и по вискам всё сильнее била кровь. Как же это трудно –
делать первый шаг.
Остановившись на пороге, он поднес руку к дверному звонку и, подождав еще

пару секунд, все-таки неуверенно позвонил. Раздался звук по ту сторону двери.
По телу пробежали мурашки, а пальцы сильнее карябали коробку, уже оставляя

на золотистой обертке следы от ногтей. Сердце начало биться еще сильнее,
когда с той стороны послышались тихие шаги. Появилось нестерпимое желание
убежать и спрятаться в кустах, оставив коробку с подарком у двери. Как
подросток, ей богу.
Но вот дверь отворилась, и перед ним оказалось знакомое и чуть постаревшее

лицо Фукудзавы. Он явно не ожидал увидеть старого неприятеля на своем
пороге.
- Огай? – удивился он, будто оценивая его внешний вид.
Мори нарядился как следует, накинув красное пальто и шапку Санта-Клауса,

будто специально откопав такой прикид.
- Нет, это Санта-Клаус, - улыбнулся он.
- Но Рождество было пять дней назад.
- А я только что из запоя, поэтому с опозданием.
На суровом лице Юкичи появилась короткая улыбка. Он явно был рад такому
внезапному приходу Огая.
- Откуда ты знаешь, что Акико уехала? – спросил наконец Фукудзава.
455/840
- А у меня шпионы по всему городу.
- Ну конечно, она ведь сама тебе говорила, что собирается поехать в Токио.
- Да, поэтому…
- Ты воспользовался этим и пришел ко мне, - закончил его фразу тот.
Мори опустил глаза, уставившись в пол, а затем молча протянул коробку.
- Что это? – Юкичи даже чуть присел, понимая, что коробка тяжелая.
- Открывай быстрее, пока ты не убил меня за живодерство, - он не мог найти в

себе силы, чтобы посмотреть на возлюбленного.
Тот поставил коробку на пол и медленно стал распаковывать. Вскоре обертка

слетела и осталась лишь картонка. Открыв коробку, брови Фукудзавы невольно
поползли на лоб, и он потянул руки внутрь, доставая оттуда серенького котенка
с золотистыми глазами.
- Это… это… - мямлил он.
- Это мой подарок… да, Новый Год еще не наступил, но я решил… сделать это
сейчас. Знаю, как ты любишь кошек… если… если тебе некогда ухаживать, то я
могу забрать его…
- Нет-нет-нет! Спасибо, - он поднялся, забирая котенка, который совсем не

сопротивлялся, за пазуху кимоно, согревая. – Это самый лучший подарок, -
Юкичи с теплом посмотрел на него, и Мори держался, чтобы не разрыдаться.
- Ладно, с Наступающим тебя… рад, что тебе понравилось, - и он начал

спускаться с лестницы.
- Стой, ты куда? – серьезно спросил Фукудзава.
Тот остановился и непонимающе посмотрел на него.
- Д-домой, а что?
- Что, даже саке со мной не выпьешь?
На лице Огая возникла невероятно счастливая улыбка до самых ушей, он вновь

поднялся по лестнице и остановился в нескольких сантиметрах от
- А я могу претендовать на место этого котика?
- Я подумаю, - ехидно усмехался тот.
- Если ты меня так зовешь, то я с радостью, - он снял перчатки, подхватил

коробку, и они проследовали внутрь.
***
456/840
- Еще, - тихо говорил Чуя, опрокинувшись на плечо Осаму, который ласково
массировал ему голову своими длинными пальцами.
- Неповторимый, - произнес тот очередной комплимент.
- М-м-м-м… - улыбался Накахара, расслабившись под ласками возлюбленного.
Они ехали в поезде и уже подъезжали к вокзалу Токио, где их должна встретить
Кое. Честно говоря, нарцисса очень сильно трясло от этой мысли. Дазай это
видел и пытался успокоить, осыпая комплиментами и нежно перебирая рыжие
волосы.
- А еще ты очень сильный и… ужасно опасный. Прямо машина смерти.
- Мне нравится, - он закинул руку ему на ногу и нежно поглаживая.
- Ч-чуя, мы и так странно выглядим, а ты еще и домогаешься меня, - парень тут

же покраснел.
- Да кто бы говорил, - Чуя повернулся лицом к возлюбленному и чмокнул его в

нос, отчего тот зарделся еще больше. – Я буду продолжать так делать, пока ты
мне не дашь.
- Блин, слизень, мы это уже обсуждали. Я плохо переношу… такие вещи…
- А я тебе сказал, что не собираюсь все время быть твоей дыркой, имей совесть, -
он отодвинулся от Осаму и отвернулся.
- Я вот не настаивал, кстати. А ты ведешь себя… как…
- Эгоист?
- Да!
- Да.
- Что?
- Я эгоист, и я хочу тебя трахнуть! – выкрикнул он на весь вагон.
Тот подлетел к нему и закрыл рот, дабы Накахара не выдал чего еще. Он
пытался щипаться и брыкаться, но всё безрезультатно.
- Какой же ты тупица! – злился Дазай. – Я сказал «нет»!
Чуя вырвался и пододвинулся к нему, хватая за руки и нежно целуя теплые

пальцы, смотря добрым ангельским взглядом, полным невинности.
- Пожалуйста, господин!
- Нет.
457/840
- Я буду очень нежным!
- Все вы так говорите.
- А я не все! Я особенный!
- Да, ты редкостный тупица, - съязвил Осаму и тут же стал закрываться от

ударов.
- Ты, блять, охуел, скумбрия?! – он принялся щипать его за бока, пока тот
пытался как-то отбиваться. – Если не отдашься мне, то я тебя изнасилую.
- Да? – шизофреник посмотрел на него с интересом. – Хм-м-м…
- Что? – тот перестал его бить.
- А это… звучит интересно… я подумаю.
- Ты же не любишь такие штуки.
- Не люблю, но… - он приблизился к нему, и провел носом по щеке. – Мне

становится интересно.
- Тебе понравится, - Чуя обхватил его за талию, прижимая ближе к себе.
- Нет, не понравится, но ради тебя я готов потерпеть.
- Значит, у тебя неправильные представления и плохой опыт. Я профессионал,

доверься мне!
- М-да… профессионал… я бы на твоем месте не хвастался такой профессией.
- Заткнись, я во всем ищу плюсы, - он прижал его к груди и глянул в окно. Уже
начался городской пейзаж. – Блин, Дазай, мне страшно.
- Я знаю, - тот взял его за руку, сплетая пальцы. – Успокойся, она ведь тебя так
ждет.
- А вдруг… вдруг что-то пойдет не так?
Осаму отстранился и взял его лицо в свои руки, поглаживая щеки и

всматриваясь в синие глаза, наполненные волнением.
- Чуя, всё будет хорошо. Поверь мне. Лучше преодолеть расстояние и

встретиться с человеком, даже если ты его никогда не видел до этого. Ведь,
возможно, ты его больше никогда и не увидишь, не будет возможности. А это -
твоя мать. Знаешь, свою я не видел уже три года и очень бы хотел с ней
встретиться, вот только это невозможно, как ты понимаешь. Я упустил это.
Упустил многое в своей жизни. Но я не хочу, чтобы это упускал и ты.
- Дазай, - тихо говорил Накахара. Слова начинали застревать в его горле. – А

почему ты… не навещаешь их могилы?
Чуя действительно всегда отличался своей прямолинейностью. Он не видел
458/840
ничего такого в этом вопросе, однако Осаму такой внезапности не ожидал.
Он почувствовал внутри себя какой-то толчок, будто само подсознание начало

толкать в его голову какие-то ранее забытые картины из прошлого, ломающие
его нынешнее восприятие. Есть вещи, которые лучше не вспоминать.
- Я… их… кремировали, - сказал он тихо и, как будто, неуверенно.
- Не хочешь об этом говорить? Прости… - сказал Накахара, хотя искренне не

понимал, почему люди так хотят порой забыть свое прошлое. Да, неприятно
вспоминать чью-то смерть, особенно близкого человека, но закрываться от
этого… смысл? Хотя, возможно, это всего лишь еще одно проявление его
восприятия.
- Да нет, всё хорошо… просто, я не говорю ни с кем об этом.
Тем не менее, Чуе все равно было интересно. Осаму хоть и рассказывал, что его
родители погибли, но не рассказывал подробностей.
- А как это произошло?
- Нет, - он отстранился, убирая свои руки и полностью погружаясь в вид за

окном.
- Что?
- Нет, я не буду об этом говорить, - он говорил серьезно и с явным

раздражением.
- Почему? Ты же понимаешь, что это важно для твоего же блага…
- Ну вот нахера тебе это знать? – он повернулся, злобно заглядывая в глаза

Накахары. – Ты не умеешь сочувствовать, для тебя это очередные сказки для
общего ознакомления с моим прошлым, которое не имеет никакого смысла в
наших текущих отношениях. А мне этот разговор только настроение испортит.
Чуя, у нас Новый Год, у нас праздник, зачем ворошить прошлое?
Тот сидел и ловил каждую эмоцию и проявляющуюся морщинку на лице

возлюбленного, который с невероятным раздражением говорил всё это. Дазай
редко бывал серьезным, но когда бывал таким, то казался ужасно пугающим.
Самое главное, что в такие моменты непонятно, когда он говорит правду, а
когда врет.
Вот и Чуя понимал, что что-то Осаму от него скрывает. Причем не только
касательно смерти его родителей, а всей его жизни в принципе.
Накахара отвернулся и стал перечислять у себя в голове всё, что когда-то ему
рассказывал Осаму: занятие танцами, шахматами, пианино… нет, бред какой-то.
Смерть бабушки – это точно, такое бывает с каждым. Смерть младшей сестры?
Чую, как медика, это слегка смутило. Вроде, десять лет назад медицина была
довольно продвинута, тем более в Японии, все болезни ребенка можно
распознать еще во время беременности, а тут она умирает буквально через
месяц-два.
459/840
Хорошо, про смерть его девушки он рассказывал с подробностями, почти не
скрывая ничего, хотя, казалось, ситуация жуткая – любимый человек
простреливает себе голову и падает на руки. От такого любой повернется.
Но что было потом? Он ничего не рассказывал про то, как провел свои школьные
годы, что с ним случилось после смерти родителей и главное… почему он так
боится ехать в Токио?
На вокзале Накахара в этом окончательно убедился, когда Осаму стал

осматриваться по сторонам и будто пытался закрыть лицо шарфом. Он вообще
сказал на днях Чуе, что хочет перекрасить волосы. Что за бред? Он, конечно,
псих, но всё это как-то подозрительно.
Когда они наконец-то вышли за территорию вокзала на улицу, шизофреник

вообще не мог скрыть свою панику, почему и Чуя даже начал успокаиваться,
понимая, что кому-то сейчас хуже. Токио – большой город, и понять, кого именно
боится Осаму, невозможно. Спрашивать, что его так беспокоит, он тоже не
решался, ибо уже хватило на сегодня разговорчиков.
А ведь раньше Накахара и не замечал какой, оказывается, Дазай скрытный.
- О! – воскликнул нарцисс, поворачиваясь куда-то в сторону, отчего шизофреник

даже подскочил, хватаясь за сердце. – Магазин сувениров!
- О, боги, Чуя, зачем так пугать? – он последовал за ним. – Обязательно идти туда
сейчас?
- Да, пошли, я знаю, что хочу купить!
На самом деле ему не столько хотелось что-то купить, как просто разрядить эту
нервную обстановку. Да, дорога всегда выматывает и новогоднего настроения
что-то не прибавляется, поэтому Накахара и поспешил это исправить, пока Коё
еще не доехала.
- Вечно ты липнешь ко всякому барахлу, - раздраженно говорил Осаму, когда они

заходили в помещение.
- Прекрати ныть, скумбрия! – наигранно голосил Чуя.
В магазине было тепло, и на стеклянных полочках расположилось множество

различных статуэток, среди которых было и достаточно много новогодней
атрибутики. Всё было такое керамическое, традиционное, в оттенках красно-
золотых. На полках были выставлены ровными рядочками фигурки, у прилавка
путеводители и флажки с символикой префектуры и Японии. Очень кстати в
дальнем углу расположились красивые вазы.
Накахара подошел к полке с дарумами*, начиная в них всматриваться.
- Хочу, - прошептал он, щуря глаза на статуэтки.
- Меня пугает, когда ты так говоришь, - подошел к нему Осаму и тоже начал их
рассматривать, – это значит, что у тебя опять какие-то дурные, одержимые
мысли.
460/840
- Чего ты сегодня такой раздражительный? – не выдержал Чуя, поворачиваясь к
возлюбленному. – Давай купим даруму и забудем наконец-то всё плохое, - он
выпрямился и приблизился к грустному Дазаю, укладывая свои руки ему на
плечи. – Ну, всё же хорошо. Мы с тобой наконец-то в Токио вместе. Скоро Новый
Год, а ты вредный, что пиздец. Давай, - он заглянул ему в глаза с нежностью, –
улыбни-и-и-ись!
Парень все-таки не выдержал и улыбнулся. Конечно, расслабиться он не мог, но

все-таки Накахара прав. Не стоит себя накручивать, надо просто радоваться.
- Хочу эту! – воскликнул он, указывая на небольшую безглазую игрушку.
- Хорошо, - улыбнулся Чуя и пошел к кассе, проводя ладонью по плечу Осаму,

показывая свою любовь. Он понимал, что тот неспроста беспокоится, но сделать
ничего не мог, однако пытается хоть немного его успокоить.
В результате они купили даруму, кумадэ* для Кое и довольно большую вазу для
Мори, которую Накахара и вручил Дазаю, в качестве наказания за уничтожение
прошлой.
Только они вышли из магазина, как Чуя начал ловить тремор, потому что увидел
неподалеку знакомую фигуру. Это была Коё Озаки – его мать, которую он не
видел уже семь лет.
Сумки невольно выпали из рук, и он посмотрел на женщину, которая стояла и

глядела совершенно в другую сторону. Он улыбнулся какой-то ненормальной
улыбкой и тихо посмеялся.
- Она? – спросил Осаму, поворачиваясь на своего парня, еле-еле удерживая

большущую вазу и сумки.
- Она, - прошептал парень и медленно пошел к женщине, словно заколдованный.
Внезапно та обернулась, прислоняя руки ко рту и удивляясь медленно идущему

к ней парню. Она так и не бросила привычку красить свои рыжие волосы еще
ярче, словно добиваясь розового оттенка. На ней были высокие сапоги, как она
любила, и светлое пальто с короткими рукавами, под которое хорошо шли её
белые длинные перчатки. Сейчас Чуя увидел, как она на самом деле сильно
изменилась. Раньше она не была такой деловой и одевалась проще. Женщина,
тем не менее, все равно заплетала волосы в высокую традиционную прическу.
Накахара медленно шел ей навстречу и чувствовал всеми фибрами этот

странный, трепетный момент. Момент, когда он наконец-то увидел свою мать,
которую уже не надеялся встретить в этой жизни. Он почувствовал, как его ноги
подкашиваются, и он, словно теряет равновесие. С каждым шагом лицо Коё
становилось четче, но черты её терялись за пеленой нарастающих слез.
Последние пять метров он пробежал, падая перед женщиной на колени.
Он обхватил её ноги руками, припадая головой, закрывая глаза крепче и

принимаясь сжимать её как можно сильнее, дабы больше никогда не отпускать.
Та запустила руки в его волосы и стала нежно гладить по голове, а другой
утирая влагу со своего лица.
Да, она действительно совсем забыла, как выглядит её сын, сейчас такой
461/840
взрослый, будто жизнь его как следует измотала.
- Мама, - шептал он тихо и прижимал её сильнее.
- Чуя, - она не знала, что сказать еще. Они оба не знали.
Внезапно парень громко и пронзительно зарыдал на всю улицу, пропитывая

пальто матери собственными слезами, но совершенно не собираясь отдаляться.
Он не мог оторваться от нее и поднять взгляд тоже не мог. Та просто не знала,
что сказать.
Через силу Коё все-таки отлепила парня от себя, ухватываясь руками за его
красное лицо, и присела, обвивая руками его голову и прислоняя к груди, так же
принимаясь гладить его волосы своими худыми пальцами.
- Чуя, милый, всё хорошо, - ей было сложно говорить. Она хоть и не рыдала на
всю улицу, но эмоции раздирали её еще сильнее. – Мы теперь вместе, слышишь?
- Прости меня, боже, мама, прости, пожалуйста, - пытался выдавливать он из

себя, обвивая женщину руками так сильно, будто готов вновь срастись с ней.
Будто, ему снова восемь лет. – Я такой урод, прости, прости, прости…
- Нет, Чуя, ты меня прости. Я так люблю тебя.
Казалось, они уже говорили по телефону, но именно встреча всегда порождает

на свет такое огромное количество настоящих сильных эмоций. Они сидели на
асфальте, обнимаясь и рыдая, и, казалось, если они отпустят друг друга, то всё
опять сломается. Наверное, это истинное счастье – приобрести то, что когда-то
было навеки утеряно.
Осаму стоял в пяти метрах от этого действия и наблюдал за ними, не в силах

подойти ближе. Он поставил вазу на асфальт и сумки бросил рядом, начиная
утирать свои слезы. Казалось, он тут не причем, но картина была настолько
трогательная, что он не мог не проникнуться.
Накахара наконец-то отлип от матери, и та стала всматриваться в его лицо,

поглаживая щеки и расправляя рыжие пряди.
- Чуя, как же ты вырос, - на её глазах проявилась новая порция слез. – Такой

взрослый и красивый!
- А ты будто молодеешь, - решил ответить он.
- Да ну тебя, прекрати, - посмеялась та.
Он снова обнял её, утыкаясь носом в пальто.
- Я так боялся нашей встречи. Не знаю почему.
- А я ждала. Каждый раз представляла её.
- Ты прощаешь меня?
- А ты меня?
462/840
- Тебе не за что просить прощения.
- Прекрати, - женщина отлипла от него, поправляя челку сыну, – мы оба

виноваты, но не хочу, чтобы нам теперь было плохо. Ох… с ума сойти, мой
блудный сын вернулся домой.
- Ну, «вернулся» - громко сказано, - улыбнулся тот, – скорее приехал погостить,

но обещаю, что теперь ты будешь видеть меня чаще.
- Мне и этого достаточно. Мне важно, чтобы у тебя всё было хорошо.
- Спасибо.
- Это тебе спасибо за то, что ты вернулся.
Он снова прижался к ней со всей теплотой и нежностью. Ему показалось, что не

хватит и века, чтобы насладиться родной любовью матери. Особенно той,
которую он практически забыл.
- Это твой друг? – спросила она, поднимая взгляд на отвернувшегося от всего

этого Дазая.
- Да, - тихо сказал он.
- Мне кажется, или он плачет?
Накахара оторвался от нее и посмотрел на возлюбленного, который и правда

утирал слезы.
- Скумбрия, ты что, плачешь?
- Н-нет, - начал оправдываться тот, поворачивая свои красные глаза на мать и

сына.
- Да, конечно! Я знаю, какой ты неженка, - улыбался тот, поднимаясь, отряхивая

себя и Кое, считая заботу о ней теперь своей обязанностью.
- Н-ну ладно, - он наконец-то подошел к ним. – Хорошо, я плачу. Ты доволен?
- Да, я доволен, - улыбнулся тот и посмотрел на мать. – Мам, это – Дазай Осаму -
мой лучший друг. Он немного странный, но очень…
- Я так рад, что наконец-то познакомился с вами, Озаки-сан, - Осаму, немедля,

сразу же ухватил Кое за руку и поднес её к губам, целуя. – Вы еще прекраснее,
чем мне представлялось, и ваша красота передалась вашему несносному сыну.
Хоть что-то в нем хорошее. Уверяю, вы нисколько не виноваты, что ваш отпрыск
такой обалдуй…
Но тут ему прилетел подзатыльник.
- Что ты такое говоришь?! – кричал Накахара, а затем повернулся к матери. – Мы

вот тебе купили только что грабли, - он вытащил из пакета кумадэ, протягивая
ей, та приняла подарок и улыбнулась, принимаясь в ответ снова поправлять его
463/840
челку.
- Спасибо большое, ребята, - она положила подарок в сумку и осмотрела парней.

– Ух, как же давно у меня не было гостей, но у меня две комнаты, думаю, умещу
вас на футонах. Я, к сожалению, еще мало чего наготовила, так что будьте
готовы мне помогать.
- Конечно, Озаки-сан, - сказал Осаму, улыбаясь.
Вскоре приехало такси, и они все вместе наконец-то отправились домой к Кое,
еле-еле управляясь с сумками. У них был один большой чемодан на двоих,
потому что ехали они всего лишь на неделю, а точнее, пять дней. Так же
большая коробка с вазой и пакетики с сувенирами, плюс две своих сумки, в
которых парни прятали подарки друг для друга.
Приехали они быстро и так же быстро поднялись на третий этаж многоэтажки.

Женщина оттяпала себе квартиру совсем недалеко от центра, и Накахара был
ужасно рад, ведь недолго будет идти до фестиваля и храмов. В новогодний
вечер они, конечно, по старой традиции пойдут гулять, о чем и побеседовали
еще в машине.
Квартира Озаки была светлая и довольно просторная, в традиционном стиле и

довольно большим количеством украшений. Картины на стенах напомнили
Осаму о своей матери, что скорее вызвало грусть, чем улыбку. Чуя это тоже
заметил, но, дабы отвлечь, потрепал парня по макушке, пока Коё отвернулась.
Да, будет сложно скрывать свои отношения, но что поделать?
Совсем скоро они разобрались с вещами, заселились в свободную комнату,

которая у хозяйки была отведена под своеобразный зимний сад. Поэтому парни
будут спать сегодня «на природе», окруженные огромным количеством разных
растений. Лишь бы Дазай смог уснуть, рассматривая желтые орхидеи, которых в
комнате было аж восемь штук.
Накахара вот с радостью лег бы спать уже сейчас, потому что ночью уснуть у
него так и не получилось. Во-первых, Осаму все-таки разбудил в два часа ночи, а
во-вторых, он никогда не может уснуть перед ответственным днем. Тем не
менее, он все равно боролся с желанием откинуться и резво побежал на кухню
помогать матери с приготовлением вкусностей.
Пока ему давали разные поручения, типа: нарезать, помыть, убрать, поставить,
Дазай вообще улетел из квартиры в неизвестном направлении, что нарцисс
упустил из виду, так как разбирался с вещами и оборачивал подарки для него и
матери в упаковку, купленную в сувенирной лавке.
Когда его пассия вернулся с пакетами, наполненными вкусными ингредиентами,

то Чуя сразу же получил по рукам, тянущимся к печенью. Осаму пояснил, что это
всё для чизкейка. Сказать, что Накахара был удивлен, все равно, что ничего не
сказать. Он искренне был уверен, что шизофреник не способен в готовку, а тут,
без всяких списков, бежит в магазин, закупается и сразу же приступает к
выпечке, при этом никому не мешая.
Вообще, Дазай сказал, что готовить он не любит в силу своей лени, да и какие-то
серьезные блюда у него действительно заканчиваются пожаром, а вот десерты –
пожалуйста. Таким образом, на кухне они провели около двух часов, измотались,
464/840
однако были невероятно счастливы все вместе сесть за стол, обсуждая всё
подряд.
- Ну так, а как у тебя там на личном фронте? – спрашивал Чуя у Коё, пока Осаму
уже открывал шампанское.
- Ох, у меня с этим всегда сложно, ты же знаешь… никто не хочет видеть с

собой… как бы…
- Сильную и независимую женщину, которая зарабатывает больше, чем одинокий

офисный сотрудник, да? – закончил Накахара.
- Да, это сложно… даже не знаю, есть ли смысл? Конечно, я встречаюсь с кем-
нибудь периодически, но, мне кажется, я только себя заставляю. Сомневаюсь,
что я под старость лет вообще нуждаюсь в ком-либо. У меня вот ты есть, пусть
даже далеко, но мне этого достаточно.
- Озаки-сан, я могу предложить вам отличную кандидатуру, - улыбнулся Осаму,

наливая женщине шампанского.
- Да? Очень интересно, кого же?
- Себя, - сказал он, подмигивая ей.
Тем временем на Чую нахлынула снова та самая гримаса отчаяния и внутреннего

крика, словно сейчас внутри его головы кто-то зажег фитиль, и она вот-вот
рванет, разнося всё в пух и прах, осыпая окружающих осколками его дикого
мата.
- Мам, - выдавил он из себя, – у тебя можно курить?
- На улице не накурился что ли? – злилась она, так как эта вредная привычка
сына её всегда раздражала, но, тем не менее, она взяла какой-то стакан и
яростно придвинула к нему. – Кури!
Тот сразу же ушел в коридор за сигаретами и, вернувшись, закурил, выслушивая

Коё, которая смеялась над очередной шуткой Дазая. На самом деле, он был
ужасно рад, что они друг другу понравились.
- Чуя, я так рада, что у тебя наконец-то появились нормальные друзья, а не

какие-то малолетние алкоголики. А как вы вообще познакомились? – спрашивала
она.
- О-о-о, Озаки-сан, это просто удивительная история…
- О, боже, нормально же общались, - закатывал глаза Накахара, понимая, что

познакомились они как раз-таки в баре, нажравшись в хлам.
- Впервые мы встретились пять лет назад, - начал Осаму, и нарцисс, кажется, тут
же потерял дар речи.
Пять лет.
Это же…
465/840
«Муза…» - возникло осознание в голове Чуи, который сейчас смотрел на Дазая
круглыми глазами, готовыми наполниться истерическими слезами.
Он же… как он его не узнал?
- Я приезжал в Токио по делам, и мы случайно встретились на улице. Нам тогда

было очень сложно… работа, учеба, дела, в общем, я так в результате и уехал в
Йокогаму. А тут, спустя, получается, пять лет, мы снова встречаемся в больнице,
где он работает. Я тогда ложился с ранением, представляете, на нож напоролся?
Ужас… Что-то встретились у дверей больницы и решили потом посидеть в баре,
пообщаться. В общем, теперь вот дружим, решили, что стоит вместе навестить
старый Токио.
Накахара сидел и слушал, как Осаму заливает его матери эту охуенно
приукрашенную враньем историю, но все-таки лучше такой вариант, чем просто:
«Мы встретились в баре и решили бухнуть вместе, после чего поехали спать, а
потом как-то случайно распидорасились и теперь ебемся во все щели. Конец. Ах
да, еще он шизофреник, а я – нарцисс. Мама, придешь на нашу свадьбу в
психиатрической лечебнице?» Именно это звучало в голове у Чуи, пока он
переводил эту историю с наебского языка на правдивый. Да… мама потом тоже
станет пациенткой Хироцу, если узнает.
Тем не менее, Дазай перестал пиздеть и наконец-то начал хвалить её стряпню.

Периодически он поглядывал на Накахару своим полным чего-то страстного,
манящего и влюбленного взглядом. Если бы не этот взгляд, то нарцисс,
наверное, выколол бы ему глаза просто, потому что может.
Но Чуя все-таки расслабился, выпив шампанского чуть больше, чем остальные и

выкурив три сигареты за вечер, что сейчас для него казалось много, ведь как-то
настроения курить особо нет. Просидев около двух часов, они решили, что пора
собираться на улицу, и Озаки удалилась к себе в комнату одеваться.
Пока она собиралась, Накахара остался мыть посуду на кухне, в чем его
сопровождал стоящий над душой Осаму.
- У тебя шикарная мама, - сказал он. – Вы действительно похожи. Особенно этим

суровым взглядом.
- Да, мне тоже так часто говорили, - он, кажется, боялся даже говорить с ним. –
Слушай, я... помню тебя.
Дазай улыбнулся.
- Давай сходим туда?
- Куда? – он выключил воду, закончив мыть посуду и посмотрел на

- В кафе, - тот подошел ближе и взял парня за руку. – Там, где мы впервые
встретились.
- Как ты… ты всё время помнил меня?
466/840
- Нет, я недавно наткнулся на ту песню Нэнси Синатра, поэтому и вспомнил. Я
всё думал, где видел эту гребанную шляпу.
- Охуеть у тебя память… ты ведь… даже не посмотрел на меня…
- Посмотрел еще как. Ты мне… показался каким-то типичным местным

наркоманом, потому что таких я тогда знавал достаточно. А сейчас я жалею, что
не остановился. Возможно, всё бы было иначе.
- А мне нравится то, что происходит сейчас, - улыбнулся Чуя и подтянулся к

нему, нежно целуя в губы, озираясь на дверь, чтобы не быть застуканным.
***


Bang bang that awful sound
Bang bang my baby shot me down...
Они сидели на той самой ограде и просто держались за руки, смотря перед
собой, тихо наслаждаясь знакомой песней, доносящейся из телефона Дазая.
Периодически они поворачивались и смотрели в глаза, будто не веря в то, что
нашли друг друга. Удивительно, но на их головы опять падал снег, такой легкий
и редкий, как и биение спокойных влюбленных сердец. Ненормально спокойной,
такой же, как и всё, что окружает их на протяжении жизни.
Сложно. Очень сложно жить. Сложно любить друг друга, сложно касаться
израненной кожи и даже порой сложно смотреть куда-либо, кроме как в глаза,
которые так и притягивают. В них нельзя не смотреть – это то, что их питает.
Они уже не знали, как можно жить без этого родного и чужого цвета,
представляющего для обоих смысл этой полной страданий и боли жизни.
Внутри что-то продолжало ломаться. Может, это продолжают рушиться стены

лабиринта, а может, это просто выравнивается грунт для того, чтобы построить
что-то новое, и совсем скоро это «новое» сможет изменить жизни обоих в
лучшую сторону. Ту сторону, где они никогда не бывали, но всегда хотели туда
свернуть и посмотреть, насколько там лучше.
Может, там еще тяжелее, чем здесь. Может, там новые стены – продолжение
лабиринта, и ломать их будет еще сложнее, а может, бескрайнее море грез и
счастья, где они смогут плавать и купаться, ощущая, какой сладкой может быть
эта соленая вода. Прямо как слезы счастья.
Но где может быть лучше, чем здесь? Здесь и сейчас лучше всего. Никогда не
было так хорошо, как сейчас. Никогда прежде снег не был таким радостным,
старая, приевшаяся песня такой душевной, а тепло чужой руки – таким
жизненно-важным. Всё наконец-то такое прекрасное и имеет смысл. Осталось
лишь сделать так, чтобы этот момент длился всю их жизнь.
467/840
- Music played, and people sang
Just for me, the church bells rang, - хором шептали они слова, улыбаясь.
Однако вскоре песня закончилась, и осталась лишь тишина, вперемешку с

дуновением ветра.
- А ты бы… хотел повторить какой-нибудь день из нашей с тобой жизни? –

спросил внезапно Осаму.
- Зачем? – удивился Чуя, укладывая свою голову ему на плечо.
- Ну, просто.
- Хм-м-м, - Накахара задумался. – Знаешь, какой бы я день повторил?
- Какой? – улыбнулся Дазай.
- День, когда ты окунул меня в речку.
- Что-о-о? – удивился тот, поворачиваясь на нарцисса. – Ты серьезно?
- Да. Этот день был первым моим веселым днем на протяжении долгих лет.
Точнее, это был первый день, когда со мной произошло что-то такое абсурдное,
из ряда вон выходящее и странное. А еще я тогда купил одну из моих любимых
книг.
- М-да, порой мне кажется, что Гюго ты любишь больше, чем меня…
- Я думаю, по безумности вы где-то рядом стоите. Я до сих пор не могу отойти от

Собора Парижской Богоматери и от твоего рассказа про маньяка-священника.
- Это я умею, - он повернулся и легонько чмокнул парня в макушку. – А знаешь, я

бы повторил этот первый день нашей встречи.
- Почему? Мы же даже не познакомились.
- А я бы всё изменил и познакомились. Я бы… тебе подмигнул.
Накахара посмеялся, сильнее сжимая руку возлюбленного.
- Тогда я бы, наверное, не удержался и придумал бы какой-нибудь дебильный

подкат.
- Обожаю дебильные подкаты. Особенно от незнакомцев, хотя бы потому что

никто так ко мне не подкатывал.
- Поэтому ты так подкатываешь к незнакомым людям?
- Да, наверное. Я бы даже сменил свою ориентацию безоговорочно.
- А ты что, тогда не был любителем радужного наслаждения? – он соблазняюще

поводил пальцем по его руке, лаская.
468/840
- Я тогда вообще был жутким психом, которого ничто не интересовало, кроме
гребанной смерти.
- А сейчас ты не такой?
- А сейчас меня интересуешь ты.
Они повернулись друг к другу и поцеловались быстро и легонько, чтобы никто не

успел заметить. Это даже как-то возбуждало – факт, что кто-то может увидеть
двух целующихся парней, почему они и пытались любить друг друга украдкой,
тихо и нежно.
- Я хочу сделать тебе подарок, - сказал Накахара, просовывая руку во

внутренний карман накидки и доставая оттуда небольшую ювелирную
коробочку.
- Твою мать… - не выдержал Осаму.
- Не ссать, это не кольцо, - улыбнулся тот, протягивая коробочку парню.
- Ну вот… а я уже готов был сказать «да».
- Хорошенько подумай, потому что со мной жить… ну ты знаешь… это тот еще
пиздец.
Дазай открыл коробочку и был приятно удивлен такому подарку. Это был
довольно интересный галстук-боло, который цеплялся на золотой застежке с
каким-то очень красивым синим камнем.
- Это… настоящий опал, - тихо сказал Чуя, отворачиваясь.
- Прямо как твои глаза, - улыбнулся Осаму, приобнимая возлюбленного и целуя в

щеку. – Спасибо, солнце.
Он всегда млел, когда тот его так называет и не мог не улыбнуться.
- Дорогой подарок, наверное. Я не буду его теперь снимать никогда.
Накахара посмеялся и обнял его в ответ.
- Да не очень, я хотел подарить хоть что-то, чтобы выразить свою любовь и…

благодарность. Вообще-то, я хотел подарить кое-что другое, но не уложился в
сроки, поэтому и пришлось бежать в ювелирный, к счастью, мне повезло
напороться на такое вот украшение. Я знаю, что обычные галстуки ты не
любишь, потому что не умеешь завязывать и…
- Какой ты все-таки внимательный! У меня тоже для тебя есть подарок, но я

слишком банален и купил то, что и обещал.
- Да? Что же? Я уже не помню…
- Ну я дома сумку оставил. Как придем – подарю.
Вскоре они двинулись за Коё, которая по традиции пошла по храмам. По пути
469/840
они успели заскочить в ларьки и купить еще вкусностей и глинтвейн. Дазай уже
не трясся и не оборачивался лихорадочно по сторонам, однако в одном из
ларьков со сладостями их ждала неожиданная встреча.
- Накахара-сан? – послышался удивленный и знакомый женский голос со

стороны. Чуя обернулся и увидел девушку, которая недавно перестала
претендовать на место в сердце Огая.
- Акико! Какая встреча! Ты здесь какими судьбами? – весело и непринужденно

спрашивал он, хоть и знал, что девушка тоже уехала в Токио. Возможно весело,
потому что уже успел напиться глинтвейна и саке.
- Да вот, приехала погостить и… о, я вас помню! – воскликнула она, заметив

Осаму.
- Да, я вас тоже, вы оперировали… - на его лице опять возникла грустная

гримаса, потому что вспомнил о смерти друга.
- Да, - опустила она голову, бросая короткий взгляд на сопровождающего ее

Рампо, который подошел к ним, держа в руках целую гору сладостей.
- О, Ёсано, ты уже с кем-то перетираешь? Привет, Дазай, - невозмутимо, в своем

стиле, поздоровался тот.
- Что такое, везде знакомые? – удивлялся Чуя, пробегаясь взглядом по этой

компании.
- И не говори, - улыбался Осаму. – Рампо! Рад тебя видеть! Как работка?
- Хорошо, судя по всему, ты завязал с торговлей наркотиками, - ответил ему тот,

совершенно не скрывая.
На лице шизофреника застыла нервная улыбка и такой же смешок вылетел изо

рта. Тем временем Накахара, делая глоток глинтвейна, смотрел перед собой
совершенно невозмутимо и слишком спокойно, после чего решил спросить:
- Что?
- Да, Дазай четыре года назад был очень популярным барыгой. Обещал мне
завязать с торговлей и завязал, молодец.
- Что? – так же спросил Чуя, уже поворачивая голову к возлюбленному.
- А ты, я смотрю, не знал, что твой парень таким промышлял?
- Что?! – выкрикнул на этот раз нарцисс.
- Что?! – так же удивился Осаму.
- А, так это он… - улыбнулась Ёсано, так как знала, что у Накахары есть парень.
- Откуда, ты, мать твою, знаешь?! – кричал Чуя. – Что, блять, происходит?! – он
осушил стакан с глинтвейном и отдал Дазаю пустой стаканчик. – Где я?!
470/840
- Это просто Рампо, - пояснила Акико, улыбаясь и забирая какую-то конфету из
охапки товарища.
- Успокойся, дивная шляпка, я не скажу, чем ты промышлял в прошлом, - сказал

тот.
- Чего?! Откуда?! Блять! – нарцисс отошел, доставая из кармана пальто пачку

сигарет и принимаясь нервно закуривать, шепча: - Сраные экстрасенсы.
Фокусники ебаные…
- А тебе интересно, чем он занимался в прошлом? – спросил Рампо у Дазая,

который только смеялся надо всей этой ситуацией.
- Я знаю.
- Чем? – спросила Ёсано.
- Ох, милая леди, вам лучше не знать.
- Да, ну ладно, нам пора. Желаю тебе не получить слишком много синяков в
Новом Году, - сказал полицейский и потащил за собой девушку.
- Спасибо, вас тоже с Наступающим! – он помахал им рукой и пошел за Чуей,

который вообще не понимал, что происходит вокруг. – Не переживай. Он не
фокусник, он просто очень проницательный.
- Охуеть у него проницательность. Сколько стоят его услуги?
- О, он из тех людей, которые работают ради принципа.
- Жестко, - улыбнулся Накахара. – Так… наркоторговец, да, Дазай?
- Ну… - он отвернулся, понимая, что теперь не отвертится. – Я собирался тебе

рассказать, но как-то...
- Я хуею с этого вечера.
Вокруг раздавались колокольные звоны, шум голосов, множество людей бродили

по улицам, смеялись, зажигали огни и пили саке, чем позже не отличились и
парни, побежав специально к храму, дабы вдоволь насладиться праздником.
С Кое они встретились чуть позже. Та жаловалась, что испачкала кимоно и

косилась на захмелевшего Чую, который, в общем-то, и не был особо пьян,
скорее, ему просто доставляла вся эта Новогодняя веселость. Больше всего он
радовался, что Осаму наконец-то тоже выпил и успокоился, ибо смотреть на его
нервные оглядки по сторонам невозможно.
Время медленно, но верно близилось к полуночи. Вот-вот они шагнут в Новый

Год и в нем, возможно, будет лучше. Все всегда возлагают надежды на каждый
новый календарь и хоть в глубине души не верят, что жизнь может стать
счастливой, а все равно продолжают надееться. Уж лучше так, потому что ты
всегда настраиваешь себя на хорошее, что дает толчок на свершение чего-то
великого.
471/840
Сейчас для них двоих чем-то великим является начало курса лечения, но как
начать, если оба не хотят этого? Накахара вот не видел в этом особой
надобности. Да, его эмоциональная стабильность падала, да, Осаму колбасит
каждую ночь, да еще и эта дерганность у него появилась… Но ведь жили же как-
то до этого?
По идее им еще нужно проводить друг с другом какие-то тренинги, которые

Хироцу скинул Чуе на почту, но парень эти тренинги знает. Им придется
вскрывать друг другу головы, а это тоже чревато нервными срывами.
Конечно, в глубине души он понимал, что это и правда необходимо. Как хорошо
было на нейролептиках. Сидишь и тебе на всё насрать. Землетрясение – похуй.
Кто-то умер – похуй. Хотя Накахаре и так обычно похуй, если кто-то умер, что с
нейролептиками, что без. Также, если кто-то выкинул ребенка на улицу, если
кто-то остался инвалидом… на всё глубоко срать. Только какие-то огрызки
сознания вызывали внутри мысли: «Ах, какой ужас! Что же теперь будет?» Хотя,
на самом деле было совершенно безразлично, даже если это касается близкого
тебе человека.
Да и Дазая ему по-настоящему жаль никогда не было. Он-то понимает, что всё
это накручено его сумасшедшим мозгом и что ничего страшного не происходит.
Единственное, что он может – это сказать, что всё хорошо и обнять. Пока что
этого хватало и хорошо, ведь иначе он просто не умеет поддерживать. Он
вообще не знает, как еще можно поддержать человека. Как люди это делают?
Что они знают такого, чего не знает Чуя?
Это всё порождало в нем множество разных сомнений. Он просто не верил, что
есть заболевание, ведь, вроде бы, он такой же, как и остальные. Да, он может
разозлиться, если ему скажут, что он в чем-то не прав. Ну а кому это приятно
будет? Пусть даже в мягкой форме скажут, все равно ведь бесит. И ведь
продолжают что-то доказывать. Ты и сам понял, что совершил ошибку, но зачем
продолжать-то? Чего они добиваются? Хотят его до слез довести?!
У них вышло…
Почему-то среди толпы людей Накахара думал именно об этом, и ему эти мысли
не давали покоя. Он прокручивал у себя в голове подобные моменты, и сейчас
настроение окончательно испарилось вместе и с веселым охмелением. Надо еще
выпить…
- Чуя, всё хорошо? – спросила у него Коё, хватая за руку и принимаясь по

привычке поправлять ему челку.
- Да, - неуверенно ответил он. В глубине души хотелось, чтобы мать заметила
его глубокую душевную печаль, вот только смысл его грусти покажется ей
ужасно бредовым и непонятным. Грустить от того, что кто-то посчитал
приготовленный им отядзуке не самым правильным. Очень сильно грустить. До
слез. Кому расскажешь…
- Скажи, что тебя беспокоит?
- Ой, да ничего страшного, вспомнил просто не самый лучший случай из жизни…
- Да, что-то тяжелое всегда трудно забыть…
472/840
«Да охуеть! Забыть вынуть кости из лосося! Пиздец блять тяжелый случай в
жизни! – думал Чуя, теребя подол кимоно. – Господи, дай мне сил не зарыдать на
всю улицу… ну почему я, блять, забыл вытащить эти сраные кости?!»
Он чуть отвернулся, пытаясь закрыть лицо и принимаясь тереть глаза. Кто бы

подумал, что столь незначительные события двухлетней давности так его
сломают?
- А я вот зонтик купила. Кстати, к твоему кимоно подходит! – сказала женщина,

демонстрируя черно-красный зонтик. Накахара чуть взбодрился, замечая
украшение, и принял его, укладывая зонтик на плечо и натянуто улыбаясь. – Так-
то лучше, - сказала она и Чуя взял её под руку, после чего они зашагали по
улице.
Да, Токио практически за год не изменился. Всё такие же высотки, яркие огни,
те же улицы и те же модные молодые люди, сейчас наряженные, но все равно не
снимающие ватно-марлевые маски с лиц. Косоногие девчонки толпились у
прилавков с вкусностями и делали селфи, кто-то курил в сторонке, а какая-то
парочка неуклюже держалась за руки, будто пугаясь, что их кто-то может
заметить. В этом плане даже они с Осаму выглядели более раскованными, хотя
Чуя очень сильно боялся случайно услышать в свою сторону «педик». После
такого он может побояться выходить на улицу и тогда ему придется еще и
лечиться от депрессии.
В глубине души он думал, что даже Огай его осуждает за свою ориентацию, хотя
даже некоторые знакомые на работе, которые об этом знали, все равно не
осуждали его. Он просто накручивал себя, понимая, насколько накручивает. Это
действительно противно, когда ты сам себе говоришь, что всё хорошо, заглушая
собственные мысли.
Поэтому его так не пугал факт возможности двойного суицида с Дазаем. Он

тоже считал смерть избавлением. Избавлением от собственных эмоций и стыда.
«Да как меня вообще могут осудить? Я же, блять, самый идеальный!» - говорил
он себе, ободряя. Вот только если ты идеальный, то тебя действительно не
могут осудить. А что, если осудят? Это получается, что Накахара уже не будет
идеальным?
Голова действительно кипела, а Осаму, которого он послал за саке, так и не

появился. Он всё сильнее теребил кимоно в руках и сильнее сжимал зонтик.
Тепло от руки матери, которая ухватила его за плечо, немного успокаивало, а
дуновение прохладного ветра заставляло хоть немного думать о другом,
нежели…
«Да какого хрена я опять вспомнил про гребанный отядзуке?!» - он уже сам
смеялся над своей паранойей, но все равно был опечален.
- У меня… для тебя есть подарок, - сказал Накахара, пытаясь уже

самостоятельно вытащить себя из пучины собственных мыслей.
- Правда? О! У меня ведь тоже! – радовалась Коё, отпуская сына и

останавливаясь. – Давай, я первая.
473/840
- Н-ну хорошо, - сказал он, чуть отворачиваясь. Вообще, он не очень любил, когда
ему что-то дарят. Он боялся, что ему не понравится, и он распидорасится,
высказывая свое мнение. Или наоборот будет его в себе душить.
Озаки достала из сумки что-то неровно обернутое в подарочную бумагу и

протянула сыну.
- Распаковывай быстрее, а то вон весь на распашку.
И правда, на улице хоть и было относительно тепло, но накидка его не особо

грела. Когда он открыл подарок, то увидел, что Коё решила подарить ему
клетчатый черно-красный шарф, в который он тут же замотался, притягивая к
себе мать и обнимая.
- Спасибо большое, мам. Ого, он французский?! - он чмокнул её в щеку и

потянулся во внутренний карман своей накидки. Как хорошо, что она большая и
бездонная. Достав оттуда коробочку, обернутую в розовую подарочную бумагу,
он протянул её женщине, и та удивленно начала распаковывать её.
- Что это? – спросила она, открыв.
- А ты посмотри, - улыбнулся он, оборачиваясь в шарф.
Кое открыла коробочку и удивилась еще больше, заметив сверкающую всеми

токийскими огнями заколку.
- О боже, Чуя, зачем же так тратиться?
- Я не тратился, прекрати, - он взял заколку и вставил её в прическу.
- Ну что? – улыбнулась она. – Мне идет?
- Шикарно. Тебе-то нравится?
- Смеешься? Она прекрасна! Спасибо тебе большое, милый! – она тоже чмокнула
его в щеку.
- Сам выбирал, - хвастался он.
- Правда? – она ехидно улыбнулась. – Не у каждой женщины такой утонченный

вкус. Чтобы это могло значить?
- М? – парень совершенно не понял намека в словах матери. – Ты о чем?
- Да так… хорошие вы просто с Дазаем друзья, - говорила она, уходя гулять

дальше.
В голове Чуи внезапно щелкнул рычаг осознания, и краска распространилась по

всему лицу, сравниваясь с цветом зонтика, который он тут же нервно завертел
на плече.
- Хе-хе-хе, - так же нервно смеялся он. – Чего ты такое говоришь?
- Милый, скажи честно, я не стану тебя судить, - она повернулась всё так же
474/840
улыбаясь. – Вы пара?
Накахара замер, останавливая взгляд на улыбчивом лице матери. Сердце его

колотилось, как бешеное, а мозг стал истерически подбирать более-менее
логичные слова.
- Я… я… н-ну… - самое адекватное, что мог осилить его разум. – Мы… прости, -
выдохнул он.
- За что? – Коё стала серьезна.
Чую наконец-то отпустило, и он смог собраться с мыслями. Он знал, что надо ей

сказать.
- За то, что ты никогда не посплетничаешь с моей невестой, за то, что не

побываешь на моей свадьбе, за то, что не увидишь своих внуков. Всё это очень
хорошо и, я думаю, об этом мечтает любая мать… вот только это не для меня. У
меня было много девушек, мам, я правда мечтал о нормальной семье, но…
когда... - на его глазах все-таки начали проявляться слезы. – Когда ты
понимаешь в глубине души, что это не твой человек, то… то…
У него закончились слова, и он полез во внутренний карман накидки за

сигаретами. Закурив, Накахара взглянул на звездное небо, а потом на мать,
которая стояла и утирала слезы.
- Чуя… я люблю тебя любым, - выдавила из себя она, а затем подбежала и обняла
его так крепко, как только могла. – Мне все равно как, но я хочу, чтобы ты был
счастлив. Пусть твое счастье отличается от современных понятий, но это твоя
жизнь, а я и так её сильно подпортила…
- Нет, мама, нет, - он обхватил её свободной рукой так же прижимая, – ты не

подпортила. Я… стал сильнее.
- Я знаю... знаю... - она отстранилась и посмотрела ему в глаза. – Знай, что я

горжусь тобой и рада, что ты обрел свое счастье. А с Дазаем мы и так
сплетничаем, пока ты отходишь.
- Так это он тебе все-таки сказал?
- Нет, я сама догадалась.
- К-как? – он отошел от нее, нервно затягиваясь. Не самый приятный разговор

даже сейчас, когда всё нормально.
- Да у вас на лицах написано. Как вы смотрите друг на друга, как

разговариваете. Держитесь всё время рядом. Вы такие… милые, - улыбнулась
она, посмеиваясь в рукав своего розового кимоно.
- П-прекрати, - он зарделся и отвернулся.
- Ха-ха-ха, - посмеялась она и потрепала Накахару по голове. – Я никому не

скажу.
- Уж я надеюсь, - нервничал он.
475/840
- Да и… тебе, как мне сказали, вроде нежелательно иметь детей.
- Что?! – он повернулся в ужасе. – Откуда ты знаешь?!
- Ну, ты же не думаешь, что это просто так Огай рядом с тобой ошивается, и сам
тебя к психиатру отправил?
- Это… всё ты? – он выкинул сигарету и посмотрел на неё с искренним

удивлением.
- Я.
На него накатила новая порция слез. Оказывается, всё это время его мать была
для него самой родной и самой заботливой. Всё это время она была тем самым
ангелом-хранителем, той кто по-настоящему любила и верила в него. Как же
сильно он заблуждался.
- Я… а Мори? Почему он? Была какая-то причина?
- Потому что он тоже к тебе привязался, - улыбнулась она. – А еще… он мой…

сводный брат.
- Что?! Почему я узнаю это всё сегодня?! – он снова полез в карман, ибо пожалел,
что выкинул сигарету не докурив.
- Наверное, сейчас ты готов узнать это… прости, что не сказала раньше.
- Да что уж теперь извиняться? – говорил он сквозь занятые сигаретой зубы,

закуривая, а затем выдыхая дым спросил: - Значит, ты знаешь, что я нарцисс?
- Да, - она улыбнулась, ибо это порой звучало очень странно. – Я сначала ни с
тобой, ни с отцом не придавала этому значения. Потом ты как-то пришел и
сказал, что не собираешься меня терпеть. Выговорил, что я тебя осуждаю за то,
что ты пьешь и куришь... Я сказала, что так поступают только… - она запнулась.
- Я понял, можешь не повторять, - он снова принялся утирать слезы.
- Прости, это всё неправда.
- Да что уж там? Я-то знаю, что правда. Я правда урод и еще какой.
- Нет-нет-нет, не смей так говорить! Тебе было очень больно… я не знала и… до

сих пор не могу понять, насколько это сложно – испытывать боль от малейшего
замечания. Я же знаю, что ты не виноват. Твой отец был таким же, но я не знала
об этом. Тогда еще не знала о таком расстройстве, и что его не распознаешь без
специалиста.
Накахара не мог успокоить слезы.
- Да я и сам не понимал, пока мне не объяснили симптоматику. Сказали, что,

оказывается, есть разница между тем, чтобы сопереживать и сочувствовать. Я
только сегодня понял в чем разница. Мне кажется, я не способен ни на то, ни на
другое. Сегодня я… видел, как Дазай плакал вместе с нами… когда мы
476/840
встретились и… для меня это было так странно. Он… радовался за меня до слез.
Радовался со мной. И я понял, как это. А еще я понял, что это тот человек,
который будет любить меня несмотря ни на что. Для меня это важнее, чем пол.
- Я тоже люблю тебя, - послышалось из-за спины, отчего Чуя даже подпрыгнул.
- А-а-а! Давно ты здесь?! – воскликнул он, поворачиваясь к Осаму, который стоял

с двумя бутылочками саке.
- Да-а-а… нет, недавно. Но я так понимаю, что могу называть вас маменькой? –
обратился он к Кое.
- Это необязательно, - улыбнулась она.
- Чу-у-уя, раз она догадалась, то ты проспорил.
- Черт! Это всё ты виноват! Ты, блин, со своими подкатами!
- Да когда такое было?
- Да всё время! – злился он. – Я, конечно, рад, что мама узнала об этом и ничего
не сказала, но ты, сволочь… ты всё со своими… как ты там сказала? – спросил он
у матери.
- Влюбленными взглядами? – улыбалась Озаки.
- Да! Именно с ними!
- Хорошо-хорошо, я виноват. Ты доволен? – он протянул ему одну бутылочку саке

и продолжал так же добродушно улыбаться.
- Да, я доволен.
- А теперь целуйтесь! – захлопала в ладоши Коё.
- Ну, мам… - Чуя раскраснелся и отвернулся от Осаму. – Чего ты опять такое

говоришь?
Но тут его окончательно перебили, когда его щеки коснулись теплые губы Дазая,
отчего Озаки еще активнее захлопала в ладоши, подбежала и обняла их.
- Ох! Я за вас так рада! Обязательно позовите на свадьбу. Да, Чуя, свадьбу. Мне
все равно, как, но я её сама устрою, если надо, - немного угрожающе говорила
она, отдаляясь и принимаясь поправлять Осаму челку. – И только попробуй от
него убежать, Дазай. Ноги переломаю.
- Я пытался, но, как вы видите, далеко я и от вашего сына не убежал, - улыбался

шизофреник, хотя ему сейчас стало совсем несмешно. – Вот в кого он такой
отверженный.
- Да, это у нас семейное, - всё еще нервничал Накахара. – Мам, да что за тупая
привычка теребить людям волосы?! Убери от него руки!
- Не командуй тут! Хочу и трогаю, вон, зятек не против!
477/840
- Он против, но стесняется сказать! Сейчас ему еще лоб своими когтями
поцарапаешь! Он и так тебя уже боится!
- Хватит на меня кричать, пока я тебе челку не поправила! Давно хотела

отстричь её!
- Только попробуй и я… я…
- Что?
- Перееду к тебе и буду курить у тебя дома! Везде!
- Ах козыри пошли…
Этот спор продолжался еще некоторое время. Осаму стоял, молчал и наблюдал
за этим безумием. Пока они орали друг на друга, он успел уже налить себе
немного саке, выпить, проверить время, посмотреть на небо и поискать
созвездия, но крики так и продолжались.
- Как тебе не стыдно ругаться при Дазае?! – вопрошала Коё. – Неужели он

привык к твоим крикам?!
- Н-не правда! Мы ссоримся очень редко!
- Ха-ха-ха-ха, ну ты скажешь… - вмешался Осаму и поймал на себе взгляд

злобных голубых глаз. – Да честное слово, мы вообще не знаем, что такое ссоры.
Но вы можете продолжать, я подожду, - и добавил тихо: - Своей очереди.
- Ох… ладно, хватит… прости меня, мам.
- Да, ты прав… я опять надавила на больное?
- Да нет, всё хорошо, - он улыбнулся и тоже ей поправил челку. – Теперь мы

квиты.
И хоть этот год закончился ссорой, все-равно все пришли к согласию и были
готовы шагнуть в новый временной отрезок. Возможно, довольно важный в
жизни каждого из них, а может, такой же, как и предыдущие.
***
Лежа в зимнем саду и наблюдая за холодными городскими огнями, Дазай и Чуя,

одетые только в свои парные свитеры, кутались в одеяло, обнимаясь как всегда
крепко. В такие моменты хочется, чтобы ничего в этой жизни не менялось, чтобы
всё было так же хорошо, как и сейчас.
Очень тепло, уютно, немного хмельно, но заглядывая друг другу в глаза, они
видели только искреннюю радость.
- Ты сейчас такой добрый, - улыбнулся Осаму.
- Я просто очень счастливый.
478/840
- Да ты просто пьяненький, - он приблизился, нежно целуя его в губы, слегка
наваливаясь на возлюбленного.
- Ты, вообще-то, тоже, - продолжал улыбаться Накахара, запуская руки под

чужой свитер, а затем приподнимаясь и целуя в шею.
- М-м-м, знаешь, чего я хочу больше всего, когда напьюсь?
- Меня? – спрашивал Чуя, сквозь поцелуй.
- Спать, - отрезал Осаму, убрал его руки и отвернулся.
Нарцисс, ощущая весь спектр печали, ярости и чувства, будто тебя обманули,
злобно отвернулся тоже, заглядывая на ночной Токио, открывающийся в полной
красе сквозь панорамное окно оранжереи.
Дазай, повернувшись, посмотрел на возлюбленного и незатейливо провел рукой

по его плечу.
- Иди в жопу, - рявкнул Накахара.
- Хорошо, - шепнул тот и обнимая парня, принялся целовать его в шею, стягивая
свитер.
- Да что ты… в буквальном смысле что ли? – негодовал он, хотя был очень рад.
- А что, ты против, солнышко? – он положил руки ему на пах, принимаясь

массировать.
- М-м-м... нет, - простонал Чуя, подаваясь бедрами ближе к возлюбленному, – я

только… ах, я не против.
И как же сладко было праздновать первый в году секс. Пожалуй, Дазаю все
равно было страшно его трогать, он боялся сделать что-то не так, хоть и
понимал, что нарцисс все равно всё контролирует и ко всему готов. Он нежно
водил пальцами по плечам Осаму, кусал за ушко, подавался навстречу и был
таким нежным, что тот растворялся в его ласках, наверное, даже больше.
- Я люблю тебя, - не выдерживал шизофреник. Ему хотелось говорить это

постоянно, чтобы он не забывал. Чтобы он знал, что любим. Любим просто так.
Что он, за неимением собственных полноценных чувств к другим, может
порождать эти чувства в других.
- Я… тоже люблю… тебя, - стонал он, прижимаясь ближе, плотнее, горячо дыша
прямо в лицо и целуя со всей нежностью в губы, пытаясь быть ближе. Пытаясь
показать, что тоже может любить.
Ему хотелось доказать это. Ему хотелось быть все время рядом, шептать
нежности, делать приятно, дарить тепло холодными ночами, прижимать к себе в
тяжелые минуты, и как же ему хотелось быть на месте Осаму. Он действительно
хотел оказаться в его шкуре, чтобы понять, что это такое – безумие, и насколько
их бред разный.
479/840
Ему было интересно посмотреть на Смерть, почувствовать это полное
невладение ситуацией, узнать, как это – не бояться провести лезвием по венам и
ломать наручники в порыве неконтролируемого страха.
Это всё ужасно, но так интересно, а главное, он знает, что если ему станет
страшно, то Дазай в его шкуре так же прижмет его к себе, поцелует в лоб и
скажет, что всё хорошо. Скажет, что всё будет потом, там, где всегда льет их
любимый дождь, на котацу стоит горячий чай с бергамотом, вокруг валяются
бумажные лягушки, и Нэнси Синатра поет грустную, но такую родную песню.
А главы-то с прошлого года не выходили! (все так шутят и я так пошучу)
Хотел выложить главу раньше, но что-то засмотрелся шедевров киноиндустрии

Советского Союза, поэтому поздравляю всех читателей с Новым Годом! Надеюсь,
что вы останетесь со мной и в этом году!
С недавних пор наконец-то разобрался в основах симптоматики НРЛ (госпаде, с
шизофренией настолько проще...). Теперь будем меняться - смотреть, что в
голове у Чуи и что в прошлом у Дазая.
Но так как у меня еще целое ведро алкашки на балконе, непросмотренных

фильмов и недоделанных проектов, то я ухожу в ма-а-а-аленький отпуск на
недельки 2-3. Имейте совесть, я херачу триста глав в неделю, дайте
подеградировать!
В общем, счастливых отпусков и легкой работы для тех, кто работает на

праздниках. Вы - основа общества, наши спасители!
*Эта улица мне знакома... - стихотворение С. Есенина 1923 года.
*Дарума – буддийское божество, кукла похожая на неваляшку из дерева или

папье-маше. У дарумы изначально нет глаз. Один глаз ей нарисует её
обладатель, когда загадает заветное желание. А вот второй глаз появляется
далеко не у каждой дарумы. Его рисуют только в случае исполнения желания в
течение года.
*Кумадэ - талисман на счастье. Он похож на сделанные из бамбука грабли.

Кумадэ особенно популярно среди бизнесменов: деньги гребут у нас лопатой, а в
Японии – граблями.
Статья о традиционном праздновании Нового Года в Японии:

https://pikabu.ru/story/kak_otmechayut_novyiy_god_v_yaponii_3907412
480/840
Глава 29. Преступник.
3 года назад.
Жарко. Как же жарко, и как же сильно бьют по глазам токийские уличные

фонари. Ярко так, что, кажется, сейчас очередная проезжающая машина может
вызвать эпилепсию. Хоть Осаму ей и не страдает, но он был уверен, что та ему
обеспечена с его нервами.
Очень сильно душит холодный ночной воздух. Такой мокрый и летний. Он

пропитывает легкие, насыщая их слишком большим количеством влаги, и
волосы, которые хоть отжимай. Хотя, это, наверное, пот, ведь футболка под
толстовкой так же прилипает к спине.
Дазай завернул за угол пятиэтажки, звучала какая-то музыка, похоже, здесь бар,
но идти туда слишком рискованно. Было желание забежать, выпить стакан
виски и побежать дальше, вот только, если пить его залпом, то можно очень
быстро схватить в голову, почему и убегать будет сложнее.
Асфальт был мокрый от недавнего дождя, и Осаму уже ждал, что скоро он снова
начнется. Это остудит его и, наверное, собьет собак со следа. Хотя кто их знает,
этих собак? Как же эти животные его бесят, вечно лают, не дают прохода,
воняют. Если его будущая семья заведет собаку втайне от него, то он выкинет их
всех из дома. Пусть знают свое место.
Да, вряд ли у него вообще будет семья. Жена, дети – бред какой-то. Он уже два
месяца живет один, и ему так даже легче, разве что одиночество очень сильно
бьет по мозгам. Особенно сложно жить сейчас, когда у него, в общем-то, нет
определенного места жительства в Токио. Его вещи сейчас находятся у его
коллеги по несчастью, который так же торгует марихуаной. В общем-то, этот
бизнес у них на двоих, правда Осаму еще и кокс раньше умудрялся доставать,
почему и появлялся дома редко, ночуя в отелях, попивая дорогущий вискарь и
обедая в лучших ресторанах.
Но теперь не на что ходить в ресторан. Сегодня он на работе в клубе, где

толкает спайс и герыч за милые деньги его постоянных клиентов. Да, с коксом
теперь не получается. Источник-то накрыли еще год назад, вот и приходится
выкручиваться.
Вот только сегодня одному мудаку понадобилось позвать копов, а ведь уже
давно в ладах, и Дазай даже делал скидку на спайс, хотя это потому что пихать
туда стали всякое дерьмо. В общем-то, поэтому клиент и сдал его полиции.
Подло и неправильно.
А с подлыми и неправильными Осаму поступает так же - подло и неправильно.
Так, как они заслуживают.
Вот только выбраться бы из этого круговорота. Он уже около десяти минут

бегает по кварталам, спасаясь от наряда. Ноги уже болели и ребра щемило.
Хорошо, что он выносливый, да и первое время бегал от других барыг, пока не
481/840
прикупил волыну на черном рынке и не стал ей махать перед лицом
неприятелей. Один раз какой-то придурок, задолжавший ему, даже предложил
свои услуги минета, от чего Дазай не отказался, подставляя параллельно дуло
пистолета к виску его временной дырки. Ну а почему бы и нет?
Он очень часто вспоминал это с улыбкой, параллельно повторяя про себя: «Один
раз не пидорас». Хотя ему всё сложнее было отрицать, что парни ему нравятся и
всё тяжелее было смотреть на девушек. Девушки казались ему чем-то милым и
невинным, прекрасным, не считая, конечно, тех шлюх с которыми он ночевал в
борделях. Он их даже не трогал, просто бордели тоже его точки, и периодически
было лень ехать домой, а в женских объятиях тепло и уютно. В местах, где его
знали, они даже не брали денег, разве что волосы его ночью перебирали,
аргументируя, что кудряшки у него милые, и сам он зайка.
Осаму не верил, думал, что просто тоже хотят дозы. Некоторые девочки очень
любили героин и часто просили парня самого колоть их. Он не отказывал, хотя
всех своих клиентов пытался переубедить, наставить на путь истинный. Всем
своим новым клиентам он читал ряд побочек и последствий, а старым просто
каждый раз предлагал бросить. Те не слушали, и он даровал им очередную
порцию дряни. Они благодарили и давали деньги. А что он может? Это его
работа. Плохая, но работа.
Всё.
Забор.
Нет, Дазай не сдался, конечно. Он подпрыгнул, зацепился руками за верх и

полез, очень быстро преодолевая препятствие.
- Отойди, блять, с дороги, я же не вижу нихуя! – сказал он Смерти, мельтешащей

перед глазами. Нервы сдавали, где-то в глубине души начинали драть кошки, и
безумный смех подступил к горлу. Он еле-еле его сдерживал.
Парень пробежал еще пару улиц, и тут свет от фонаря показался сбоку. Осаму
знал, что надо было срезать.
Послышался лай собак, и он рванул дальше изо всех сил. Полиция бежала
следом, пребывая в неописуемом шоке, потому что овчарки реально не могли его
догнать. Они просто бежали на одной скорости.
- Сам колется что ли? – спрашивал один из сотрудников у другого.
- Да нет, барыги обычно своим товаром не увлекаются.
Но силы у парня заканчивались. Такой волны хватает ненадолго, а потом еще и

все мышцы могут болеть. Он до сих пор помнит, как сломал голыми руками
предплечье одному должнику, потому что тот отказывался платить. Откуда у
него такая нечеловеческая сила, он не знал. Она появлялась не всегда, только
когда ему угрожали или, когда он угрожал. Вот и сейчас он ощущал этот
адреналин в крови и страх, застилающий обзор, превращая всё вокруг в красный
дым, и только белая Смерть парит рядом с ним и улыбается. Он улыбается ей в
ответ. Это, черт возьми, весело.
Осаму бы мог остановиться, но что-то в тюрьму не хотелось. У него, конечно,
482/840
было лезвие, но кто знает, мало ли его отнимут при обыске. А еще ему пришлось
выкинуть за углом свой Кольт, на который он, вообще-то, копил. Обидно. Одни
потери с этими копами - то оружие теряет, то калории, то лезвие, а это всё для
Дазая имеет ценность. Особенно калории, а то он похудеет еще больше, и
проститутки не захотят с ним, тощим, спать.
Наверное, он уже двадцать минут надрывается, и собаки все-таки стали

приближаться. Он уже слышал лай за спиной и крики: «Стой!» Где-то сзади
послышались выстрелы, и он прикрыл руками голову, сворачивая за угол.
Вот только это было его ошибкой.
Его сразу же встретил еще один наряд, и двое полицейских направляли дула
пистолетов прямо на него. Он остановился и поднял руки, безумно улыбаясь.
- Какой хороший вечер! – сказал Осаму. – Не правда ли?
- Отличный вечер, чтобы сесть за решетку.
- Ха-ха-ха, а сейчас я что, не за решеткой?
- Что?
- Вы её не видите? Решетку?
- Какую еще решетку? – удивлялся сержант, слегка расслабляя хватку за

оружие.
- Решетку, которая окружает всех нас, господа. Вы её не видите, но все

ощущаете. Уверяете себя, что этой решетки нет и что вы на свободе, но разве
это правда? Разве вы ощущаете свободу? Я – нет. Я сейчас, и я полчаса назад -
ничем не отличаюсь. Разве что теперь я не могу пошевелиться, ибо меня сковали
не только ментально, но и физически. Вот она – решетка. Решетка из людей,
управляющих чужими судьбами…
- Что ты, мать твою, несешь, торчок долбанный?
- Я не торчок, - совершенно спокойно ответил тот, – более того, я за

антипропаганду наркотиков.
- Мы заметили.
- Хоть это и моя работа, но я всем клиентам говорю, как они ошибаются…
- Вот только ошибся здесь ты! Ты попался! Попался! Конченный придурок…
- Шуджи, успокойся, он все равно невменяемый, - говорил ему коллега.
- Да? Я невменяемый? – невинно говорил Дазай.
- А ты-то как думаешь? – спросил тот же.
- А я придерживаюсь чужому мнению. Мне ведь, - он стал медленно

приближаться, – тоже не выбраться из этой клетки.
483/840
- Стоять! – воскликнул Шуджи, направляя ствол.
Внезапно Осаму рванул на него, преодолевая расстояние в один шаг. Он

схватился за руку парня, отчего тот даже не успел выстрелить. Но зато
выстрелил его коллега, пробивая руку Дазая пулей и доставляя очень сильную
боль, которую парень, конечно, практически не почувствовал. Он толкнул
полицейского в стену так сильно, что тот пробил себе голову об какой-то
железный косяк и упал без сознания.
Он сразу же принялся бежать и схватил еще одну пулю. На этот раз в ногу,
однако до сих пор был способен двигаться.
- Черт возьми, - прошипел полицейский. – Что с ним, блять, не так?!
Парень бежал всё быстрее, но боль все-таки начала проявляться. Внезапно

перед ним оказался еще один полицейский, сигнализирующий коллегам о том,
где находится преступник. Осаму же, быстро сокращая расстояние, налетел на
него, толкая на землю. Подбежавшего к нему следующего копа он ударил в
челюсть и снова помчался.
Он бежал около двух минут, но внезапно из-за угла показались три овчарки,
почему ему пришлось завернуть за угол, бросаясь в обратную сторону. Но там
уже догонял наряд полиции. От безысходности он полез на стену, хватаясь за
окно, перелезая через очередное ограждение. Вот только в ограждении была
дыра, через которую пролезли собаки.
Пара секунд в бегах, и что-то острое вцепилось в и так раненную ногу, поваливая
его на землю. Другая собака начала приближаться к лицу, парень стал душить
животное. Казалось, в этой схватке он намного страшнее пса, но третья хватала
его за не раненную до этого руку.
Он пытался выбраться, пытался сопротивляться, но всё было тщетно. Один клык

все-таки больно поцарапал лицо, практически рядом с глазом, почему по коже
потекла теплая кровь. Он чувствовал её только там, ведь всё тело охолодело и
потеряло чувствительность. Слезы подступили к глазам, и послышались голоса
сотрудников полиции.
Это, наверное, конец.
Наши дни.
Если бы Чую спросили о двух самых сложных неделях в его жизни, то он бы не

стал вспоминать свои студенческие годы, не стал бы вспоминать о расставании с
Дазаем, а вспомнил бы именно эти две недели после Нового Года.
Это самое страшное время в его жизни.
Его мысли не покидало это странное чувство. Чувство, что ты обманут. Казалось
бы, ничего не изменилось, но мысль о том, что ты находишься в одном доме с
преступником, который что-то скрывает, не отпускала.
484/840
Будь он просто преступником, то Накахара бы закрыл на это глаза, в общем-то,
как он и притворялся сейчас. Но Осаму живет с психическим расстройством, и
очень странно, почему он просто не может рассказать обо всем, как есть.
Нет, о том, как Дазай жил в Токио, он потом рассказал и довольно подробно,
правда, почему-то казалось, что он все равно что-то скрывает, будто упускает
мелкие детали, но довольно важные. Вот почему он не говорит о том, как
завязал с торговлей? Почему молчит о том, как познакомился с тем
проницательным полицейским? И что такого страшного случилось в его
школьные годы?
Именно этот последний вопрос его тревожил больше всего, потому что по
приезде Чуя заметил в кармане своего пальто странную записку с электронным
адресом:
«Я знаю, что такое Осаму Дазай. Будьте осторожны!»
Накахара не сразу, конечно, решился написать. Он очень долго думал, стоит ли

оно того, а потом выждал день и отправил возлюбленного в магазин.
Были мысли, что это очередной прикол и, возможно, просто ошибка. Но сейчас
это всё зашло слишком далеко. Конечно, Чуя и сам скрывал свое прошлое от
Осаму, но все-таки пересилил себя, да и изначально обещал ему рассказать. А
вот шизофреник ничего не обещает, он даже не собирается приоткрывать эту
завесу тайны. Он просто не хочет пускать его в свой мир.
Переборов себя, нарцисс все-таки открыл ноутбук, вбил в строку адрес

неизвестного, и ему выдало профиль некого Джуничиро Танидзаки.
Присмотревшись к фотографии, парень осознал, что видел его в магазине.
Именно он толкнул его когда-то. Оказывается, не просто так.
Противясь собственным бредовым мыслям еще несколько минут, он все-таки

написал ему:
Чуя: «Здравствуйте, я получил записку с вашим профилем. Это пранк какой-то?»
После того, как он это написал, понял, что поступил очень глупо. Не надо было
писать… или надо было написать не так… или… как же сложно…
На него напала еще большая дрожь, когда сообщение было прочитано. Сейчас
он посчитает его идиотом и пошлет нахуй. Или не пошлет, но посмеется про
него, конечно, не показав этого.
Однако, тот лишь начал набирать сообщение, и вскоре оно пришло:
Танидзаки: «К сожалению, не пранк. Я по поводу Дазая. Вы с ним хорошие

друзья, верно?»
Накахара очень надеялся, что это пранк, потому что ему все равно казалось, что
это пранк. Ему одной большой шуткой, над ним единственным, казался весь мир.
Ч: «Ну, думаю, да, мы с ним очень хорошие друзья. А что-то не так?»
485/840
Т: «Я бы, на вашем месте, не стал бы вести дружбу с этим человеком и прервал
связь как можно быстрее».
В голове у Чуи начало что-то проясняться, но он совершенно не знал, что делать.

Надо расспросить подробнее.
Ч: «Почему?»
Т: «Вы знаете о вспышке самоубийств в Йокогамской школе?»
Парень прикрепил ссылку со статьей, которую нарцисс сразу же открыл.
Ч: «Нет, я тут чуть больше года живу».
Т: «Почитайте. Мы с Осаму учились там вместе, если не верите, попросите у него

школьное фото. Думаю, он не откажет вам. Нам надо встретиться, потому что
это не такие вещи, которые стоит обсуждать в сети».
Накахара тут же принялся читать скинутую ему статью. Десять лет назад
действительно начали происходить самоубийства в стенах старшей школы, и
восемь лет назад прекратились смертью некого Анго Сакагучи. Фотографии всех
погибших были прикреплены.
Ч: «Какой ужас… вы учились в это время вместе? И как Осаму с этим связан?»
Т: «Я правда хочу вам рассказать, но при встрече».
В результате они назначили встречу в кафе через два дня, хотя, конечно, Чуя
хотел выяснить всё у Дазая раньше. Честно, он все еще не верил, что этот
парень его одноклассник, поэтому настоял на том, чтобы Осаму, по пути к
Накахаре, заскочил и взял фотографии из дома. Что удивительно, он не
противоречил.
Вернувшись с продуктами и фотками, уставший парень повалился на футон и

направил руки к возлюбленному, дабы тот упал в его объятия. Делать так
нарцисс не стал, потому что боялся доверять ему даже на этом уровне.
- Ничего себе, ты так похож на свою мать, - удивлялся он, рассматривая фото.
- Да, вообще-то, не очень… не хотелось бы мне быть на нее похожим, - отвечал

ему шизофреник. У него фото семьи вызывали не самые приятные воспоминания.
- Почему?
- Мне кажется… у меня были самые лучшие родители, но это было их слабостью,
которая в последствии сделала их плохими.
Чуя попытался проанализировать его слова, но порой Осаму действительно

трудно понять. То ли в силу его болезни, то ли он просто сам по себе такой.
- Знаешь, мне всегда очень трудно смотреть на их лица… и всегда было сложно
смотреть. Раньше мне было грустно… а сейчас… мне почему-то их жалко… я не
знаю почему, они же в лучшем мире. Они сейчас свободны и счастливы… но, -
его голос дрогнул, и он отложил фото со свадьбы его родителей, пряча в
486/840
ладонях свои глаза. – Чуя, я порой совершенно не понимаю, как мне справиться с
этим.
Накахара подполз к нему, наконец-то справляясь с беспокойством. Сейчас ему

было интересно проследить за чужими эмоциями, хотя из слов Дазая было
сложно понять, что его гложет.
- Что такое? – не понимал нарцисс, укладывая свою ладонь ему на плечо.
- Мне кажется, что-то не так, - сказал он, поворачивая свои красные глаза на
него.
- Что?
- Всё, - серьезно отвечал тот, - всё будто иначе. Не так, как должно быть.
- Осаму, ты бредишь, кажется.
- У тебя когда-нибудь выпадал какой-либо отрезок памяти из жизни, Чуя?
- Чего? – он скорчил непонимающую гримасу, ему становилось жутко.
- Я что-то упустил. Может, даже упустил не раз. Так же, как и упустил сейчас
твою любовь.
- Осаму… я…
- Что происходит? Зачем тебе мои фото? – он повернулся на него и смотрел со

скрытым страхом.
- Да просто так… я хочу знать о тебе больше, вот и всё.
- Нет… ты хочешь… воспользоваться ими… для чего?
- Что? – Накахара не понимал, как Осаму так его читает.
- Что ты хочешь со мной сделать, Чуя?! – закричал тот, поднимаясь с футона и

отходя к дверям на балкон. – Почему ты меня не любишь?
- Может, потому что ты начинаешь вести себя, как ебучий псих, не? – он тоже
поднялся, смотря с раздражением. – Успокойся, блять, и объясни мне, что
происходит с тобой! Тренинги ты со мной проводить не хочешь, - он начал
приближаться к нему, - рассказывать о прошлом не хочешь, пить таблетки тоже.
И после этого ты хочешь, чтобы я тебя любил и доверял? Нет, дружок, это так не
работает.
Осаму нервно сжал губы, вжимаясь в стенку и смотря с истинным страхом. Ему
становилось жутко, но это будто порождало в нем новый скачок. Еще чуть-чуть,
и его мозг переключится на другую степень безумия. Садистскую.
- Извинись, Чуя, - уже спокойнее попросил Дазай.
- Чего? – не понял тот. - Почему это я должен извиняться?
487/840
- Потому что… должен извиниться! – он кричал. – Ты сказал тренинг? Вот он –
тренинг для тебя. Ты должен извиниться, потому что суешь нос, куда не просят
и делаешь больно другим людям, то есть мне.
- Да я даже ничего не сделал! – он, несмотря на заметное проявление безумия в

глазах шизофреника, продолжал подходить ближе.
- Стоять! – закричал Осаму, когда парень уже оказался близко. – Еще шаг и я за
себя не отвечаю!
- Чего? Дазай, успокойся! – его это начинало утомлять.
- Ты уже позвонил им?
- Кому?
- Да откуда я знаю? Копам… психиатрам? Ты позвонил?
- Нет, конечно…
- Ты врешь! – на его глазах проявились слезы. – Ты мне врешь! Врешь! Врешь!

Врешь!
Он упал на пол и схватился за голову, Накахара подбежал к нему вытягивая

руки, но парень резко подскочил и повалил его на пол, хватая за горло.
- Паршивая сука! – закричал шизофреник, глядя в голубые глаза, полные ужаса.

– Я тебе верил, а ты меня предал!
- Д-Дазай… - хрипел тот, пытаясь оторвать его удушающие руки от шеи. – Приди
в себя!
- Я полностью адекватен! А вот ты опять начинаешь вести себя, как нарцисс, на

этот раз не считаясь даже с моим мнением!
Чуя не мог оторвать его руки, они были слишком сильные и, казалось, еще чуть-
чуть и сломают ему шею. Да, психи в ужасе действительно очень мощные. Он
хрипел и ерзал, глядя слезящимися глазами на безумца, и понял, что больше
такого давления он не выдержит.
- Милый… - шептал Накахара. – Я прошу тебя… я тебя умоляю… опомнись! Это

же я…
В глазах Осаму будто была кровь, которая заставляла его мозг срываться на
ярость. Он не контролировал себя и полностью отдался непонятному,
нелогичному бреду, что терзал его изнутри уже очень долго. Это было как
наркотик – причинение вреда. Уже давно он себя останавливал и держал в
руках, но как только кто-то начинает ворошить его прошлое начинается это.
Полное, неконтролируемое безумие. Невозможность справиться со страхом, с

ужасом, посеянном еще в детстве собой же.
Будучи врагом самому себе, он видел врагов вокруг себя.
488/840
- Пожалуйста… - продолжал Чуя, не переставая дергать ногами и отрывать его
руки от себя, роняя горячие слезы, что уже покрывали пальцы маньяка. – Я же…
так люблю тебя… милый…
- Ты… не можешь… любить! – рычал Дазай, который тоже начинал плакать,

взирая на такое возлюбленное лицо и не веря, что это человек способен быть
искренним.
- Ты не знаешь… я же… не… бесчувственный… просто… другой… просто…

Осаму… ты ведь, тоже меня любишь… ты же обещал, что никогда не
перестанешь меня любить и никогда… не причинишь мне вред. Я не хочу… не
хочу, чтобы всё так закончилось…
- Чуя! – закричал тот. Его руки дрогнули, поэтому нарцисс все-таки смог их
отстранить.
В эти минуты перед его глазами возник Анго, который когда-то так же умолял
его перестать, поэтому он не мог больше давить. Неужели сейчас он такой же,
каким был раньше?
Но Накахара перевернул шизофреника, роняя на пол. Он не знал, что может

произойти в следующие секунды, поэтому мозг не отдавал себе отчета в
действиях, как и у Дазая. Он просто сел на него, схватил за галстук-боло,
подаренный им же, и принялся набивать лицо так же, как и набивал недавно
человеку, обидевшему его любимую Маргарет.
Парень бил со всей силы, которую Осаму смог хорошо прочувствовать. Под
шквалом его ударов было невозможно что-либо сообразить и двинуться с места.
Шизофреник лишь мог слышать его голос, срывающийся на плач:
- Гребанный псих! Я. Тебя. Сука. Прибью.
Руки его не спасали, и поэтому приходилось щуриться и закрывать глаза, чтобы

не отбить их конкретно. В какой-то момент его нос поразила ужасная боль, и он
услышал хруст, почему изо рта и вырвался крик, хотя он не переставал стонать
под его избиениями.
Руки у Накахары дрожали. Он весь вспотел и кричал громче Дазая, будто вся
боль передается ему. Но парню просто было очень страшно. Было страшно его
бить и было страшно остановиться, потому что было страшно узнать, что будет
потом.
Однако все-таки внутри что-то оборвалось и заставило его прекратить избиения.

Пришло осознание: «Что я делаю? Это же Осаму…».
Он остановился и взглянул на его отбитое красное лицо, взирая заплаканными

синими глазами на все увечья и то, что он с ним сделал. Нарцисс слез с него,
переводя взгляд на окровавленные трясущиеся ладони, потом снова на Дазая,
который поднялся на локтях, пытаясь осознать, что только что произошло. Разум
наконец-то к нему вернулся.
Но внезапно Накахара резко задышал и поднялся, убегая в ванную и закрываясь

там.
489/840
Через несколько мгновений Осаму услышал пронзительный крик.
Этот крик словно разбудил его ото сна. Оказывается, всё это было неправдой и
что… что он себе там выдумал? Сейчас это не имело никакого значения. Сейчас
важно лишь то, что он обидел Чую. Очень сильно обидел. Неужели он хотел его
убить? Конечно нет… он же не способен на прямое убийство… это так… а зачем?
Зачем он стал его душить?
Тысяча и больше вопросов проносились у него в голове, а он лишь лежал на полу

и пытался на них ответить, не находя выхода. Неужели он опять в лабиринте?
Неужели нет выхода из этой клетки? Крики, доносившиеся из ванной, так сильно
давили на мозги, что просто не давали ему нормально думать, поэтому он взял
телефон и включил первую попавшуюся песню.
Заиграла House of the Rising Sun - The Animals. Осаму часто ловил себя на мысли,
что ему нравятся песни про тюрьму и заключенных, хотя, казалось бы, данная
тема должна быть для него болезненной. Странная привычка – окружать себя
тем, что тебя сильно калечит. Будь то его приколы про самоубийство,
шизофрению, рассказы про знакомых наркоманов и шлюх, которыми он уже
успел Накахару задолбать.
Да сам же Чуя… он же сейчас только что побил его до каши вместо лица, а он
все-равно его любит и сейчас готов на всё, лишь бы тот его простил, лишь бы он
вообще захотел его слушать.
There is a house in New Orleans

They call the Rising Sun
And it's been the ruin of many a poor boy
And God I know I'm one
Они умудряются делать друг другу больно, даже не понимая этого, хотя, вроде,
сейчас даже ничего страшного и не произошло. Ну почему нарциссы такие
непробиваемые? Ему говоришь «отойди», а он уверен, что сможет чем-то помочь
человеку, которого даже так назвать язык не поворачивается. Да, он
действительно был тем, что его так калечит. Он был его слабостью и его же
сильной стороной – то, чем он живет. И сейчас он, по причине – селфхармер,
напал на эту часть своей души, сам не зная почему.
Стало ли ему легче? Наверное, да, хотя он до сих пор не понимает каким таким
образом, ведь боль от одной причины сменилась на боль от другой – тоже
душевной, поэтому смысла в этом не было. Может, и правда стоит просто
поговорить с Чуей? А что, если у него снова сорвет башню? Что если опять
случится нечто ужасное? Может, и правда пора покупать смирительную
рубашку?
Кстати, тема. Надо будет предложить это Накахаре, если он, конечно, захочет
открывать дверь. Кажется, он там надолго. А вдруг он ждет, что Дазай уйдет? С
другой стороны, он тоже не хочет, чтобы тот уходил.
Или хочет?
My mother was a tailor

Sewed my new blue jeans
My father was gambling man
490/840
Down in New Orleans
Тяжелый хриплый голос пел эти строчки и такой же хриплый крик раздавался на
фоне. Да, парня заглушить невозможно, он кричит так громко, что, казалось,
стены сотрясаются. Казалось, сотрясается тело Осаму вместе с его воплями, и
каждое новое усиление тембра сопровождалось усилением сердцебиения
шизофреника, отчего слезы катились по его щекам, обжигая солью свежие раны.
Как же больно… зачем так больно и почему?
Он схватился за горло и подумал: «А может, убить себя?» Может, Чуя порадуется

его смерти? Он ведь, наверное, часто желал смерти другим, так почему бы не
пожелать её Дазаю, который её так хочет?
Смерть… как же это прекрасно. Ничего. Полная пустота. Осаму забыл совсем о
своих мечтах. Мечтах о полном спокойствии, мечтах о том, что когда-то он
сможет умереть и наконец-то не ощущать ничего. Это ничто так прекрасно и
чудесно, что сравнимо разве что со вкусом губ Чуи, запахом его волос и цветом
глаз. Сравнимо с его улыбкой, нереально широкой и громким смехом.
Сейчас Дазай осознал это всё и выключил музыку, осталось лишь одно:
- А-а-а-а! – вот что было на фоне.
Осаму открыл рот, осознавая и улыбаясь самой широкой улыбкой. Он слушал его
голос. Этот прекрасный голос. Он, даже когда кричит, прекрасен. Ему так
захотелось посмотреть в его красное и заплаканное лицо, припасть к нему
губами и почувствовать жар.
Не в силах совладать с этими мыслями, парень перевернулся на бок и

истерически засмеялся.
- Ха-ха-ха-ха-ха! – ржал он во всё горло. – Какой красивый голос!
Он не знал, что в этом смешного, но почему-то ему хотелось смеяться. Говорят,

что смех – это защитная реакция, и когда человек так безумно и беспричинно
смеется, обозначает лишь одно – в жизни слишком много дерьма, и с этим надо
что-то делать. Кстати, он вспомнил, что периодически Накахара беспричинно
смеется. Очень редко, но, да, бывает. Шизофреник даже не отдавал себе об этом
отчета, хотя привык замечать детали в людях. Заметил же, что Чуя что-то от
него скрывает.
Он действительно не любил, когда от него что-то утаивают. Ему сейчас было

очень интересно что, если не полиция и не психушка? Что Чуя задумал? Даже с
его проницательностью сложно догадаться о назначенной встрече с его старым
школьным приятелем.
От этих мыслей он прекратил смеяться и, с полным серьезности лицом,

поднялся, озираясь на дверь.
Крики прекратились.
Парень подошел к двери в ванную и присел, вслушиваясь в тишину за ней, а

затем легонько постучал костяшкой пальца по двери.
491/840
Ничего.
- Чуя, - шепнул ему тот, - открой дверь.
Ничего.
- Чуя, - продолжил Осаму, - всё хорошо?
Снова ничего.
Конечно, Дазай понимал, что парень не ответит и будет также сидеть за дверью.
Наверное, его снова выкинуло из сознания, и сейчас он пребывает в прострации,
почему, возможно, даже не слышит его слов.
Поэтому шизофреник поднялся и направился в комнату, поднимая свой телефон

и принимаясь рыться в контактах. Через пару секунд он нашел недавно
записанный номер под названием «Тесть». А почему бы и нет?
Огай ответил очень быстро.
- Да? – серьезно спросил он.
- Добрый день, Мори-сан, как ваши дела?
- Да ничего, не ожидал, что ты позвонишь. Что-то хотел?
- Хотел, чтобы вы приехали.
- Ох, Дазай, я думаю, Чуя будет против…
- Ч-чего?
- Ну… мне лестно твое предложение… но…
- Да вы что, Мори-сан? У нас тут утечка слез, нужна ваша помощь, я поэтому… а
вы что подумали? Как вам не стыдно? – тем не менее, он все равно посмеялся.
- Врачам, Дазай, знаешь-ли, вообще стыдно бывает очень редко. А что такое?
Что-то с Чуей?
- Да, у него опять истерика.
- В смысле, опять?
- Ну, я уже наблюдал подобное у него. Мы повздорили, и он заперся в ванной,

плачет… сейчас вот успокоился.
- Ст-стоп-стоп-стоп-стоп! Он заперся в ванной?! – внезапно закричал Огай.
- Д-да, а что?
- Жди, я еду, - и он сразу же положил трубку.
492/840
Осаму и не подозревал, что всё настолько серьезно, раз Мори незамедлительно
стал собираться.
Что же ему сказать? Он, наверное, спросит, что произошло? Не говорить же, что
Дазай хотел задушить его подопечного? Он тогда рискует еще раз получить по
лицу, только на этот раз от «тестя». Не очень-то хочется терять его доверие,
вдруг он вообще его выгонит или Чую совсем изолирует. Ему бы этого не
хотелось, ведь надо помириться.
А это уже отдельная тема… как вообще можно простить человека, в глазах
которого можно было прочитать желание убивать? Конечно, такого желания у
шизофреника не было, но он действительно знал, что кажется порой маньяком.
Нет, Накахара его не простит. Он знал об этом, но все равно хотел предпринять
попытку.
Самое главное - не идти вскрывать себя, хотя очень хотелось взять нож и пойти
резать вены… или сразу убиться. Правда, желание умереть так и не отпускало.
Мысли более-менее стали ровно распределяться в его голове, и Осаму решил,

что стоит пойти умыться. Так как ванная занята, то пошел он на кухню, где и
увидел в смывающейся с лица воде огромное количество крови. Кстати, ворот
рубашки тоже был в крови, да и бинтам на руках досталось, пока он всё с себя
отмывал.
Умывшись, он еще раз подошел к двери и постучал. Снова ничего. Ну и ладно,

пусть сидит и приходит в себя. Хотя… так хочется его сейчас обнять.
От этой мысли к глазам опять подступили слезы, но плакать он не решился,

потому что вскоре щелкнул дверной замок. Огай очень быстро ввалился в
квартиру, стаскивая с себя обувь и пальто, попутно приветствуя парня:
- Привет, Дазай… о, боги вселенские… что у тебя с лицом? – он разделся и

ухватился за его лицо, поворачивая влево и рассматривая повреждения.
- Да ничего особенного, - улыбнулся тот, хотя улыбаться тоже было больно.
Вся правая сторона у него была синяя и расцарапанная, а нос, если

приглядеться, был немного подкошен.
- Ты в курсе, что у тебя нос сломан? Пошли на кухню, - сказал он и отправился

туда, почему за ним и последовал Осаму. – Чуя такой же разукрашенный?
- Эм… нет, - сказал он, присаживаясь на стул. В общем-то, он его не бил, только
душил, - хотя чуть-чуть ему все равно случайно от меня досталось.
Случайно… нельзя же сказать, что он специально!
- Понятно, - он потянулся руками в какую-то из полок на кухне и достал кейс с

красным крестом. У Накахары что, три аптечки дома?
- Зачем ему столько аптечек? – удивился Дазай.
- Это всё я, - улыбнулся врач, открывая кейс и доставая оттуда немного марли, -
493/840
мало ли что и где произойдет, а ванная, как видишь, может быть занята.
- Как предусмотрительно…
Огай подошел к нему, смачивая марлю спиртом, и прислонил затылок Осаму к

стене.
- Сейчас будет немножко больно, - сказал он, хватаясь за его лицо и нос.
- Что вы собираетесь сдел… а-а-а! – не успел договорить парень, потому что его
лицо поразила ужасная боль.
- Нос тебе вправляю, а то потом будет отек и операция. Проще так, - он убрал
руки от его лица, отдавая шизофренику марлю, которую он оставил у носа, так
как начало вытекать немного крови. – Выпей обезболивающего, а то что ты
терпишь-то?
- Х-хорошо, спасибо, - сказал Осаму, поднимаясь и открывая полку с

медикаментами, пока Мори собирал аптечку.
На глаза попались их таблетки, что врач заметил.
- Так и не пьете? – спросил он, убирая кейс.
- Да, не пьем, - честно ответил Дазай, доставая пачку с обезболивающим.
- А пили бы, такой ерунды, как сейчас, не случилось бы.
Осаму понимал, что мужчина прав. Надо было выпить их еще после Нового Года,
но руки не доходили. То они бухали практически целую неделю и трахались
столько же, что противоречило приему лекарств. А сейчас вот всё настроения не
было. Неясно, что делать и как вообще начинать курс, к тому же не понимая, что
ты болен. Дазай и сейчас не понимал, что в его поступке было не так, и почему
Накахара посчитал его психом?
Отклонением он считал только свои галлюцинации, хотя и не всегда признавал

отсутствие Смерти. Для него она все равно была реальной, ведь у большинства
шизофреников, как выяснилось, галлюцинации только на слуховом уровне, а у
него-то на всех. Вот и думай, кто тут псих, а кто нет.
И снова голова кругом. Хорошо, что он выпил обезболивающего, потому что

иначе она может разболеться. У Осаму часто болела голова от всех его мыслей, а
иногда и просто так. Чуя говорит это потому что информация не обрабатывается
и на мозг большая нагрузка. Дазай верил и пил обезболивающее, хотя порой
руки возлюбленного, ласкающие его, были лучше любой таблеточки.
Кто же теперь будет лечить его от головной боли?
Они вместе с Мори проследовали в коридор, и врач постучал кулаком по двери в

ванную довольно громко, приговаривая:
- Чуя, ты здесь? Это – я, Огай!
- Огай? – послышался тихий голос Накахары, отчего Осаму даже подлетел к
494/840
двери, вслушиваясь в его интонацию.
Какой же красивый у него голос.
- Да, открой дверь.
- Убей меня, - всё, что мог ответить тот и не открыл.
Мори тяжело выдохнул, отдаляясь от двери.
- Мне кажется, еще чуть-чуть, и я действительно это сделаю. Придется ломать

дверь…
- Ломать?! – возмутился Дазай, отлипая ухом от двери. – Можно же просто

взломать замок!
- Да? А ты умеешь? – спросил тот.
- Умею, - Осаму улыбнулся и проследовал в комнату, забегая в шкаф.
Врач проследовал за ним и начал всматриваться, как парень роется в каких-то

коробках. Спустя минуту, он нашел шпильку и отправился обратно.
- Как ты вообще ориентируешься в этом шкафу? – удивился Мори.
- О, я там очень долго сидел, - улыбнулся парень и, подойдя к двери, вставил

шпильку в замок, принимаясь вскрывать его.
Через минуту послышался щелчок, и дверка чудом отворилась, запуская внутрь

помещения свет.
Внутри действительно было очень темно, и Накахара, сидящий на полу, будто

сливался со всем пространством. Он сидел, обхватив свои ноги окровавленными
руками, и пялился в пустоту. На открытие двери и проявление света он никак не
отреагировал.
- Давай, - шепнул Огай Дазаю.
- Что, я?! – удивился тот.
- А кто еще? Я, если что, вмешаюсь.
- Х-хорошо, - ответил тот и опустился на корточки в дверном проеме, кидая свой

взор на Чую, который всё еще находился в прострации.
Он начал медленно и неуверенно к нему подползать, боясь его реакции и

возможности снова получить по лицу.
- Чуя, - шепнул он, подбираясь еще ближе.
Парень медленно повернул голову на источник звука.
- Милый мой, посмотри на меня, - продолжал тот, останавливаясь в метре от

него, пытаясь рассмотреть выражение его лица. В этом полумраке было
495/840
практически неясно, что оно выражает.
Тот поднял на него свой взгляд. Он был полон растерянности, страха и полного
непонимания. Будто он сбежал из зоопарка и сейчас забился куда-то в
канализацию, не зная, как жить в этом страшном и огромном мире.
- Со-о-олнышко, - ласково позвал тот, - ну чего ты? Всё хорошо… это я. Я тебя не
трону, - он решил подобраться ближе, но парень дернулся, пугаясь. – Тихо-тихо…
хорошо, я не буду к тебе подходить. Ты сам подойдешь ко мне, ладно? – он
улыбался ему как можно приветливее. – Хорошо, милый? – затем он протянул
ему руку.
Накахара на эту руку посмотрел, и на глазах его снова проявились слезы,

наверное, теперь с этими руками у него плохие ассоциации.
- Чуя, милый мой, не плачь! Не плачь, пожалуйста, - он тоже почувствовал, как

на его глазах проявляются слезы. – Прости… прости меня, солнышко, я такая
сволочь. Давай мы забудем всё, что было сегодня? Давай? Мы с тобой выпьем по
таблеточке, и всё у нас будет хорошо, - тем не менее, он продолжал тянуть к
нему руку. – Ну пожалуйста, не бойся меня. Я обещаю тебе, что расскажу всё, что
ты захочешь обо мне узнать… я обещаю, что буду пить таблетки… а хочешь…
хочешь, мы купим мне смирительную рубашку, и ты превратишь меня в овоща,
как и хотел? Хочешь? Я готов на всё ради тебя, только, пожалуйста, дай мне
руку.
- Д-дазай… - послышалось от него тихое и неуверенное шипение.
- Да… давай сюда лапку, милый, - он приблизился еще чуть-чуть.
Чуя высвободил одну окровавленную руку и медленно потянул её навстречу

шизофренику, на что тот ответил тем же. Он смотрел в эти полные
неуверенности и страха глаза, боясь сделать что-то лишнее. Но вот вскоре их
руки соприкоснулись, и изо рта нарцисса раздался пронзительный стон, а из
глаз полились слезы.
Осаму подхватил его и притянул за руку, прижимая такое охолодевшее и

ослабевшее тело к груди, совсем усаживаясь на полу и утыкаясь в рыжую
макушку, по которой успел соскучиться.
- Чуя, всё хорошо, - плакал он вместе с ним, - я тебе обещаю, что всё будет
хорошо…
- Прости-и-и-и… - ныл тот, утыкаясь как можно сильнее в его рубашку, отчего та
намокала.
- Ты меня прости, - говорил тот, гладя его по спине и волосам.
Огай сидел в коридоре и курил, хотя давно уже оставил эту привычку. Эти
сумасшедшие точно когда-нибудь сведут его в могилу.
Спустя десять минут таких посиделок, Накахара так и не отошел, поэтому

пришлось буквально нести его в комнату и укладывать на футон, чему он, в
общем-то, не противился, так как всё еще пребывал в шоке. Он больше ничего не
говорил и практически не шевелился, пока Огай и Осаму разговаривали, крутясь
496/840
вокруг него.
В его голове была такая пустота и безысходность, создаваемая слишком

большим потоком мыслей. В считанные секунды рождалась и утекала идея,
иногда проносились гениальные мысли, иногда какие-то воспоминания, отчего
на глазах проявлялись слезы, но ничего этого он, возможно, не вспомнит уже
через час, потому что всё это пролетало в его голове мимолетно, так же, как и
Дазай с Мори, которые то и дело подходили к нему и осматривали.
Тем временем лицо шизофреника уже успели хорошенько обработать и сошлись

на том, что стоит сразу замотать ему всю правую сторону лица, потому что вся
она превратилась в кашу. Осаму невольно вспомнил, как раньше тоже долго
ходил с перевязанным лицом.
А почему, кстати?
Ах да, авария…
Или не авария?
Внезапно его сердце дернулось от каких-то неясных в голове мыслей. Ему

почему-то теперь было необходимо вспомнить, зачем и когда он заматывал себе
лицо. Казалось, такие вещи легко запомнить, вот только Осаму не мог.
Он не может вспомнить, почему?
- Ты как? – спросил Огай, укладывая свою руку ему на плечо.
- Да, я в порядке, - улыбнулся своей привычной улыбкой Смерти Дазай. – Голова

побаливает, но должно скоро пройти.
- Ладно, бери таблетки и пошли кормить нашего нарцисса дозой

успокоительного.
Осаму достал пачки с таблетками, и почему-то возникло острое желание их

выбросить. Вот только поступать так нехорошо, еще получит от… от всех
получит, причём больно, а он и так отбитый на голову, во всех смыслах.
Поэтому парень ухватил пачки с таблетками подмышку и взял два стакана воды,
направляясь со всем этим в комнату, где Огай пытался достучаться до Чуи.
- Слушай, всё хорошо, - говорил ему он, - ты себя накручиваешь.
- Я прошу тебя, пожалуйста, Мори, останься, - шептал ему тот, перебирая нервно
рукав его пиджака. – Мне очень страшно.
- С тобой же Дазай, ничего не случится.
- Ты не понимаешь, я боюсь его.
- Так скажи ему об этом.
- Ну ты не понимаешь, что ли?
497/840
- Чуя… всё хорошо, сейчас вы глотнете успокоительного и поговорите обо всем.
- Пожалуйста…
Но тут Осаму зашел в комнату. Этого разговора он не слышал, разве что

последних слов, чему не придал никакого значения.
Он уселся рядом с футоном, открыл упаковки и достал нужное количество

таблеток, каждому по выписанной Хироцу дозе. Парень нежно взял ладошку
Накахары, засыпая в нее таблетки. Там были и нейролептики и седативные. Как
раз вечер, самое время.
- Давай, приподнимись и выпей, солнце, - сказал Дазай, подавая ему стакан

воды. Тот послушно поднялся и стал осматривать содержимое кулачка. – Ну что,
- шизофреник приподнял стакан с водой, - за начало курса?
Тот улыбнулся и тоже чуть приподнял стакан, изображая радость, которой,

конечно, совсем не было.
Они закинули в рот таблетки и запили водой.
- А ну откройте рот! – закричал Огай. Те поспешно открыли, так как были

обезоружены столь резким приказом. Врач убедился, что таблетки они не
спрятали, а выпили. – Фу-у-у-х… молодцы. Ладно, поехал я…
- Огай… - тихо проныл Чуя, но тот не собирался даже отвечать ему.
- Лежи-лежи, я сам выйду.
От безысходности Накахара вновь повалился на футон, накрываясь одеялом, и

стал пилить глазами очередной угол. Осаму поднялся, выключил большой свет,
оставляя гореть только одну лампу. Да, на город уже опустилась темень… и как
только так быстро день пролетел?
Вскоре входная дверь хлопнула вместе с прощальными словами Мори, и оба

почувствовали в комнате напряжение.
Дазай присел рядом с нарциссом и запустил свою руку ему в волосы, однако тот
сразу же отстранился, резко вздыхая.
- Ты чего? – удивился шизофреник. Тот не отвечал, однако его взгляд, полный

ужаса, говорил сам за себя. – Чуя, ты боишься меня, что ли?
Накахара сглотнул и будто пытался как можно сильнее вдавиться в дверцу

шкафа, у которой лежал.
- Чуя, солнце… - он попытался подобраться ближе, но тот его остановил,

перебивая:
- Почему, Дазай?
- Я не понимаю…
- Я тоже тебя не понимаю, - говорил он, начиная плакать. – Почему так?
498/840
- Я не знаю, милый… мне стало так страшно… прости меня, пожалуйста, теперь
всё будет по-другому!
- Когда?! – он поднялся, срываясь на крик. – Когда будет по-другому?! Когда

таблетки подействуют?! Да пошел ты нахуй! – он взял подушку и кинул в него с
яростью и слезами на глазах, хватаясь затем руками за голову, принимаясь
рыдать. – Как мне это все осточертело… прости… Прости меня… я не могу…
- Ты всё можешь, Чуя, - улыбнулся тот, несмотря на то, что очень сейчас рискует.
Он положил подушку на место, усаживаясь напротив парня, - всё будет хорошо,
если мы будем вместе. Посмотри на меня.
Накахара поднял на него свой взгляд. Осаму хотел вытереть слезы с его лица, но
нарцисс снова дернулся, показывая, что все равно боится.
- Я люблю тебя, - шепнул Дазай, – люблю так сильно, что готов убить за тебя, -
тем не менее он все-таки умудрился взять его за руку. – Хочешь, я могу убить тех
медсестер, которые тебя так сильно раздражают или… убить соседей, чтобы не
смущать их нашими звуками ебли и, тем самым, не смущать тебя… знаю, что ты
очень стыдишься этого… - он усмехнулся, хотя по его щекам тоже покатились
слезы. – Я могу убить себя, ведь знаю, что сейчас ты меня ненавидишь. Твоя
жизнь стала такой тяжелой, когда я в ней появился… и, наверное, проще меня
убить… - он прижал его ладони к своим губам, целуя, возможно, в последний
раз. – Я такой урод, Чуя… я нарушил обещание… я поднял на тебя руку… это
ужасно… ужасно, когда человек не держит своих обещаний и ни во что их не
ставит. Мне нет прощения, и я не жду его от тебя… я просто хочу, чтобы ты
понял, ведь этого так хочешь ты… понять меня… Чего ты хочешь сейчас? Я всё
сделаю.
- Я… - он сглотнул. – Я хочу, чтобы ты ушел.
Осаму еще пару секунд смотрел ему в глаза, а затем положил его руки и
поднялся.
- Хорошо, - тихо ответил он и побрел в коридор.
Через пять минут Чуя услышал, как закрылась входная дверь, и квартиру
окутала полнейшая тишина.
Так тихо, что даже непривычно. Обычно, здесь играет музыка, слышно, как
Дазай что-то печатает или складывает оригами, как где-то на плите закипает
чайник, или же над ухом ощущается чужое тихое и родное дыхание, а сейчас…
Тишина.
Накахара совсем забыл, что, оказывается, любил эту тишину больше всего на
свете, но сейчас она ему не нравилась, он отвык от нее. Отвык от такой тишины.
Такой тишины, будто он здесь один.
Он что, правда один?
Получается, Осаму и правда ушел?
499/840
Осознав это, парень повалился на футон, утыкаясь лицом в подушку и принялся
кричать еще громче, чем прежде, не в силах сдерживать внутреннюю боль от
этой тишины.
Казалось бы, эта тишина была тем, ради чего он раньше стремился домой, то,
что он действительно любил, но сейчас, когда она наступила он понял, что
наделал.
Он сейчас прогнал того, ради кого он от этой тишины отказался.
Поплакаем?
Поплакаем...
В тему будет фоном кавер от Операции Пластилин - Солнышко.
Все-равно выложил раньше, чем планировал, но главы теперь будут выходить

реже (раз в неделю), так как мне прибавилось работки.
Держитесь, в общем :*
500/840
Глава 30. Два счастья.
День выдался тяжелый, особенно, потому что сегодня, в свой выходной, Рампо
Эдогава был вынужден приехать по особому поручению в полицейский участок
для того, чтобы допросить какого-то наркодилера и ему, конечно, было очень
лень это делать.
Прихватив побольше шоколадок в соседнем ларьке, он, кое-как, все-таки сумел

сесть в такси и даже вспомнил адрес участка. Ему это всё давалось с трудом,
потому что мозг парня обычно забит более важными вещами.
Спустя десять минут, он наконец-то вышел из машины и заплатил водителю.

Зайдя в участок, он сразу же услышал множество приветствий в свою сторону и
пошел по коридору, доставая из кармана шоколадку и принимаясь сразу же
запихивать её в рот.
- Рампо-сан, спасибо что хоть вы приехали! – сказал ему один из сотрудников.
- А что, все старшие по званию свалили на курорты? – съязвил Эдогава.
- Ну… эм-м-м…
- Ладно-ладно, - улыбнулся тот, засовывая недоеденную шоколадку в карман, -

не боись. Где этот нарушитель правопорядка?
- В подвале, в комнате для допроса.
- Так почему же мы еще не там?
- Ну-у-у…
- Да успокойся ты! Что ты такой дерганный? Опять оставил порножурналы на

столе и боишься, что мамка в комнату зайдет?
- Рампо-сан… ч-чт-что вы такое г-говорите?
- Да ладно, я никому не скажу, что ты любишь лоли, - и он, с довольно серьезным

видом, зашагал по коридору, оставляя недоумевающего сержанта стоять и
краснеть дальше.
Спустившись в подвал, он наконец-то подошел к заветной двери в допросную и,

открыв её, услышал мужской голос из колонок. Судя по всему, это голос
арестанта из камеры. Он что-то напевал:
- Oops...! I did it again, I played with your heart, got lost in the game, oh baby, baby…
Пройдя дальше, он обнаружил своего коллегу, сидящего за столом и

наблюдающего сквозь окно-зеркало за поющим преступником.
501/840
- Он поет уже пятую песню Бритни Спирс… - сказал ему тот. – Это невыносимо…
- А мне кажется, он хорошо поет, - подметил Рампо.
- Да… но… он что-то больно радостный. Вообще, он, кажется, псих какой-то.
- Это в него всадили три пули, а он только побежал резче?
- Да… он, когда мы его ловили, успел сломать челюсть одному сотруднику,
другой получил сотряс, пару отправили в реанимацию… а еще… он задушил
одного из наших псов, другому сломал ногу. Я не знаю, каким чудом они его в
результате все-таки поймали, но… честно говоря, мне страшно вас к нему
пускать.
- Да ничего со мной не случится, он же адекватный…
- Эй! – послышался голос из колонок. Парень перестал качаться на стуле и

повернулся к стеклу. – Можно мне водички?
- Обойдешься, - ответил ему сотрудник в микрофон.
- Но я уже сутки ничего не ел и не пил… а хотите я вам фокус покажу?
- Нет, спасибо…
- А я все равно покажу, - он поднялся со стула и начал приближаться к стеклу.
- Дазай, сядь на место!
- Опля! – он щелкнул пальцами и наручники слетели с его запястий. – Ну что? –

он тихонько посмеялся. – Кто хочет ко мне в камеру?
- Я же говорил, что он псих, - повернулся полицейский к Рампо, – вы только

гляньте, что он творит!
Преступник тем временем подошел к стеклу вплотную и начал вглядываться.
- А я вас ви-и-и-ижу, - говорил он, улыбаясь. – Ну так что, долго я тут буду
сидеть? Мне скучно.
- Я сейчас к тебе подойду, - сказал Эдогава, наклонившись к микрофону. –

Садись и жди.
- Ну ладно, - он отошел от стекла и проследовал к заветному столу в этой

допросной, присаживаясь как ни в чем не бывало.
- Я пойду за охраной, а вы можете ознакомиться с делом, - сказал полицейский,

поднимаясь и отдавая тому папку.
- Хорошо, - ответил Рампо и пролистал дело.
Когда сотрудник вышел, парень взял ключ и подошел к двери, ведущей в

камеру. Ему не было страшно оставаться один на один с этим сумасшедшим,
ведь он был уверен, что тот ему ничего не сделает.
502/840
Открыв дверь, он зашел внутрь и взглянул на измотанного парня, который
облокотился об стол и сразу же улыбнулся, приветствуя полицейского:
- Добрый день, следователь! – он подскочил и подошел к нему, хватая его за

свободную руку и пожимая со всей страстью. – Вы не представляете, как я рад
вас видеть! Я так устал здесь сидеть!
- Ну, сидеть тебе еще придется долго, - ответил ему Эдогава и вырвал свою руку,
подходя к столу.
Осаму сразу же подлетел к нему, отодвигая стул, чтобы тот присел. Рампо
положил папку с делом, не обращая внимания на усаживающего его Дазая,
который затем оббежал стол и тоже сел напротив, принимаясь пилить
сотрудника одним своим карим глазом, потому что правая половина лица его
была замотана.
- А может… можно сделать так, чтобы я сидел тут недолго, а лучше, вообще не
сидел? – продолжал тот всячески выруливать ситуацию. Он и сам знал, что его
посадят, но, тем не менее, очень хотел выкрутиться.
- Так, - Рампо открыл папку, прочитал имя, сверился с датой рождения и прочим,
а затем ответил: – Ты нарушил закон о торговле и должен будешь понести
ответственность… хм-м-м… а у тебя даже высшее образование есть, что же ты
решил пойти наркотиками торговать?
- Ну сколько, по-вашему, может заработать философ? И где? Преподавателем?

Это ску-у-учно-о-о, - ныл Осаму, опрокидываясь на стуле и пялясь в потолок.
- Зато безопасно, - сказал Эдогава, не отрываясь от папки. – Так, мне нужно

знать все ваши точки, и откуда ты берешь товар. Я, конечно, и сам могу всё это
вычислить, но мне ужасно лень, поэтому прошу твоей помощи.
- А что мне за это будет? – спросил тот, снова взирая на следователя.
- Возможно, мы сократим тебе срок.
- Пф, - шикнул тот. – Не выйдет.
- Это еще почему?
- Стукачей на зоне не любят, так что… или в тюрьму или, может, все-таки на
свободу? – он оперся на стол, пододвигаясь как можно ближе и подмигнул ему.
- Или, может, в тюрьму?
- Да не-е-ет, давайте на свободу.
- Ну раз ты хочешь в тюрьму…
- Рампо-сан, - сказал Осаму, глядя на его бейджик, - мне кажется, вы как-то

неправильно понимаете мои слова…
- Рампо-сан, - послышался голос сотрудника из микрофона, - зачем вы пошли
503/840
туда один?!
- Да, всё нормально, успокойтесь, - ответил тот, глядя в зеркало, а потом снова
повернулся к преступнику. – Значит, ты хочешь на свободу?
- Да, очень хочу. Мне в тюрьму вообще никак нельзя, у меня слабая нервная
система и сердце, - он начал загибать пальцы, - еще постоянные головные боли,
аритмия, под хруст моих суставов можно танцевать степ, а еще я очень
ранимый… вы же знаете какое там быдло в тюрьме? Это очень опасно для моей
психики! Еще у меня всё тело в ранениях, а это чревато всякой заразой! А я пока
что не хочу отправляться к моей покойной мамочке.
- Стоп-стоп-стоп, - Эдогава открыл какую-то страницу с личной информацией, -

покойной?
- Да… вы представляете, я еще и сирота… это же…
- Ты прикалываешься? – он смотрел на него серьезно.
- Что? – не понимал Осаму.
- Не прикалываешься… - взгляд у Рампо был взволнованный, но он отогнал от

себя все дурные мысли и закрыл папку, вглядываясь в лицо дилера, который
немного не понимал, что надо говорить в таких ситуациях. – Так вот… или ты
рассказываешь мне, откуда поставляют всё это дерьмо, или садишься за
решетку далеко и надолго.
- Ну… надолго – это вряд ли, - он отогнул край бинта у запястья, и что-то
сверкнуло у него в руках, - потому что я не собираюсь гнить в тюрьме.
Эдогава смог рассмотреть у него в руке лезвие, которым тот сразу же, после
своих слов, замахнулся на собственную руку. Следователь подскочил и
схватился за нее.
- Что ты творишь, идиот?!
- Рампо-сан!
В помещение забежали охранники и еще один полицейский. Они все вместе

схватили Дазая, пытающегося достать лезвием до вен, и заковали его руки
обратно в наручники, уводя из допросной.
- С вами всё хорошо? – спросил сержант у Эдогавы.
- Да, всё отлично. Правда, хотелось бы еще с ним побеседовать.
- Наверное, его теперь посадят в психлечебницу.
- Не знаю, не знаю… - приговаривал тот, следуя за ними.
В результате Осаму временно посадили в обезьянник и отобрали лезвие.

Наручники с него так и не сняли, хотя и сказали, что парень может справиться с
ними и сам. Кормить его так никто и не собирался, почему он стал стучать
наручниками по железной решетке и ныть:
504/840
- Хо-чу ку-шать! – повторяя это несколько раз, отчего охранник бесился и очень
обрадовался приходу полицейских, которые высказали дилеру пару ласковых.
Тот правда только лукаво лыбился и после так же продолжил стучать по
решетке.
Эдогава пришел через час, когда охранник отходил. Он подошел к решетке и

протянул парню шоколадку.
- О-о-о, Рампо-сан, как вы щедры! Но с чего вдруг такая щедрость? Неужели вам
так нужно знать, откуда я беру наркотики?
- Эту задачу повесят на меня, а я хочу в отпуск, как и все. Поэтому, если ты
скажешь, то я освобожу тебя при условии, что ты вернешься обратно в Йокогаму
и забудешь про этот бизнес.
- Правда? И как вы это сделаете? – спросил Осаму, запихивая кусочек шоколадки

в рот.
- Скажем, у меня есть знакомый адвокат, но услуги и условия у него очень

дорого стоят.
- Но он меня спасет?
- Он спасал даже серийных убийц. Даже если и не спасет, то тебя точно

отправят не в тюрьму, а в психушку. В общем-то, тебе и так это светит, ведь ты
пытался вскрыться…
- Мне просто стало страшно… простите, что напугал, - он поднялся с пола и

отряхнул одежду. – Так сколько это будет стоить, и когда я смогу встретиться с
адвокатом? Скажите ему, что денег у меня много, и я готов заплатить хоть
сейчас… если меня выпустят, конечно…
- Пока что ты под стражей… суд будет через два дня, а пока что… да, я могу
позвонить ему сегодня. Такое дело ему может показаться интересным.
- Спасибо вам, Рампо-сан, - улыбнулся тот, – с меня шоколадка. А все-таки,

почему помогаете? Не просто же из-за информации…
- Ну… есть причина. У меня брат сидит за торговлю наркотиками и… вы чем-то

похожи. Я не смог помочь ему, но тебе помочь хочу.
- Ого, а вы, следователь, не так просты… что ж, тогда не подведите его.
Наши дни.
Эти мертвые стены. Мертвые и безжизненные.
Может, здесь и есть его смерть – в этой пустоте родного и ненавистного дома, в
его обшарпанных стенах, в этом вечном беспорядке и холоде, в этой комнатной
лампе и пыльном пианино.
Он поднялся к нему.
505/840
- Хм, - пробубнил Осаму. – А может, и правда стоит попробовать?
Он провел пальцами по клавишам.
- О чем можно поговорить с собой?
Если Чуе это помогает, то и ему, наверное, поможет, ведь тот как-то переживал
одиночество совершенно спокойно в обществе себя любимого. Но Дазай… ему
так трудно. Хорошо, что Смерти нет рядом, наверное, таблетки действуют.
В теле, кстати, уже имеется какая-то слабость, хотя это, может, из-за того, что
он уже сутки не ел, ведь так и не приготовили ничего, как вернулся из магазина.
К голоду он привык, в общем-то.
Разве что парень не резал руки. Накахара запретил это делать, и он всё еще не
решался, ведь в прошлый такой раз, когда он порезал вены, Оду
госпитализировали через неделю. Да, в этом он тоже прослеживал взаимосвязь.
- Нельзя навредить себе и нельзя навредить другим… кому мне тогда вредить? –
спрашивал он у самого себя. – Кажется, у меня получается, - улыбнулся
шизофреник, понимая, что говорить с собой очень даже приятно.
Он присел за инструмент, рассматривая черно-белое сплетение клавиш,

невольно начиная зажимать аккорды.
- Блин, а эта отсталость в конечностях и правда присутствует… или я просто

давно не практиковался? Черт… Чуя говорил, что он сам отвечает на свои
вопросы. А я на свои вопросы сам ответить не могу.
Нет, чувство одиночества не проходит. Ему нужно, чтобы кто-то был сторонним
наблюдателем, чтобы кто-то ему мог ответить и прокомментировать. Как
Смерть. Она всегда что-то отвечала на его бредни или вопросы, даже самые
глупые. Она даже могла молчать, но ему все равно становилось легче, а сейчас…
А сейчас он играет Лунную Сонату, потому что ослабевшими пальцами играется

только она. Первое, что он выучил, первое, что он запомнил. Если бы не эта
композиция, то, наверное, он бы не нашел в себе силы играть дальше, а ведь
даже Чуя сказал, что у него хорошо выходит и что хочет слушать его…
- Наверное, моим раем будут звуки пианино, которые ты будешь извлекать

своими пальцами, - он целовал их так нежно, словно эти руки могли спасти мир.
– Я буду лежать, курить и слушать, как ты играешь.
- И пить вино? – Дазай заправлял ему рыжую прядь за ухо, нежно сплетая
пальцы другой рукой.
- И пить вино с примесью твоей крови и слез.
- Слез?
- Да. Думаю, если выпью их, то наконец-то пойму, что ты чувствуешь. Дазай, что
ты чувствуешь?
506/840
- Я счастлив, Чуя.
- Я был так счастлив… - шепнул себе Осаму, заканчивая играть, взирая на

пейзаж за окном, такой холодный и грустный. Но это лучше, чем лето. Летом ему
еще хуже.
Он поднялся и отодвинул занавеску. Да, действительно, небо серое, трава тоже.

Наверное, скоро пойдет дождь, или, возможно, снег, хотя он и так уже шел этой
зимой.
Внезапно он решил, что стоит однажды все-таки отправиться туда, где снег,
возможно, лежит целый год. Где всегда холодно и сыро, как и в его доме. Такое
место для него. Холодное, как и душа музыканта.
Ну почему он не может отправиться туда с Чуей?
- Нет! – внезапно на него напала такая дикая ярость, страх и злоба, что он не
выдержал и ударил рукой по стеклу. – Нет! Нет! Нет!
Еще несколько ударов кулаком, и тут старое окно не выдержало, и стекло

треснуло, разбиваясь на несколько осколков. Часть улетела на улицу, а часть на
пол. Один из осколков упал и ранил ему ногу, разрезая носок и часть стопы. Но
это ерунда, по сравнению с его рукой, в которую эти маленькие частички стекла
вонзились, вызывая невероятную боль. Они застряли между костяшками пальцев
и частично в предплечье. От этой боли Осаму упал на пол, отчего очередной
кусок стекла впился в его бедро, но парень уже даже и не почувствовал.
Он поднял один из осколков и стал в него всматриваться, улавливая свое

отражение. Затем Дазай бросил его, разбивая об стену, которая и так была
обшарпанная. Он подскочил и подбежал к шкафу, с дикими криками открывая
дверцу, роняя её на пол. Та надломилась, и одну часть он швырнул в стену,
другую растоптал. Остатки шкафа он так же проломил ногой, устраивая в
комнате настоящий хаос и бардак. Всё тело сводило судорогами, почему он
снова упал, царапая кожу об этот беспредел.
По щекам катились горячие слезы, часть пропитала повязку на глазу и раны, что
были под ней. Снова больно, но не так, как от кусков стекла в собственной руке
и заноз по всему телу.
Во что он превратился? Ему страшно даже представить, как он выглядит со

стороны. Накахара бы назвал это всё чем-то особо эстетичным и, наверное,
пошел бы выкапывать его из-под всего этого барахла, приговаривая, какой он
придурок и, возможно, даже смеясь, потому что это в его стиле – смеяться не в
тему.
Потом он бы сидел и пинцетом выковыривал стекло и занозы из его кожи. Ему на

него не было срать, в отличии от Дазая, которому реально все-равно на то, что с
ним произойдет.
Он очень надеялся, что все-таки умрет. Очень хочется сделать это здесь и
сейчас, но что-то мешает. Будто, он что-то в этой жизни не сделал.
Осаму приподнялся и осмотрелся.
507/840
- Боже… - зарыдал он еще сильнее. – Боже, что же я делаю?
Он схватился руками за голову и обратно сел за фортепиано. Почему-то

инструмент сейчас казался его спасением. Он поставил локти на клавиши, снова
зарываясь руками в свои волосы и закричал громче, рыдая так, что стоны его
разносились по всему дому, и слышно их было даже на улице, из-за разбитого
окна.
Слезы капали на белые клавиши, на них же потихоньку с рук сползала кровь.

Даже она казалась ему отвратительной, не то, что кровь Чуи. Она у него была
такая вкусная, как и его запах. Всё это так возбуждало, пусть и было
абсолютным безумием. Безумием даже для них. Тем не менее, они все равно ему
придавались и радовались, порой как дети, страшным вещам.
Радоваться, когда кто-то проводит по твоему телу лезвием. Да, Накахара это
любил. Он закусывал нижнюю губу, расстилаясь на полу обнаженным и взирая
на Осаму полным возбуждения взглядом. Тот смотрел так, будто хотел его
съесть и это, черт возьми, в какой-то степени было правдой.
Слизывая кровь с его ран, кусая и подаваясь вперед бедрами, слушая стоны
возлюбленного, который разрывается в похоти царапая спину Дазая. Он готов
променять на это вечность. Он готов сейчас сесть за решетку на десять лет, если
потом его снова будет ждать одна такая ночь с Чуей. С человеком, который
показал ему, что любовь к насилию может быть приятной для обоих.
Снова этот смех.
Почему-то всё чаще он начинал смеяться, как безумец, разрываясь в хохоте до

слез, которые всё так же продолжали капать на фортепиано. Как остановить
этот смех? Как перестать сходить с ума? Он не знал, но так хотел узнать, что ему
делать.
Казалось, что сумасшествие – тупик. Дальше твоя жизнь не имеет смысла,

потому что ждут лишь сплошные страдания из-за абсолютного ничего. К этому
"ничего" Дазай и стремился, хотя и знал, что попадет туда все равно не скоро,
как бы не старался.
Постараться умереть еще раз? А зачем? Он и так знает, что это закончится
провалом.
- Ах-ха-ха-ха! – продолжал ржать он, поднимая свои локти с окровавленных

клавиш и взирая на инструмент. Как же там? Ах, да. - Вольфганг Амадей Моцарт,
- начал он представлять пустоте композицию, которую хочет исполнить. - Соната
№16, до-мажор, блять! К. 540… еп твою… - он забыл номер по Кёхелю и
зажмурил глаза, сам не зная зачем, возможно, так лучше вспоминается. – 545,
ебанный в рот! – сказал он, вспомнив, и забегал пальцами по клавишам.
Честно говоря, композиция очень сложная, и парень чуть ли не сразу же начал

лажать, однако так лучше разогреваются пальцы, да и разгоняется мозг. Он
всегда для разгона мозга играет на фортепиано. Это не просто отгоняет дурные
мысли, но еще и помогает сосредоточиться на чем-то важном потом.
Да, чем он любил классику, так это тем, что она помогает забыть обо всем
плохом. В музыке без слов передаются только эмоции, которые не имеют своих
508/840
последствий, ведь в каждой ноте можно услышать особую направленность, что
будет разной для того или иного человека. Это как абстракционизм, только в
звуке. Вот только Осаму не мог проследить этого смысла, не мог услышать чего-
то особенного. Любая музыка была для него «Полотном №5*», которое будто
просто заполоняет всё твое сознание.
Вот только в сознании Дазая не было места для чего-либо еще. Там сейчас
творился такой же хаос, как и на той картине Поллока, почему даже музыка,
кажущаяся чем-то светлым и активным, из-под его пальцев звучала грустно и
отстраненно, порой даже жутко, потому что он дико лажал, ударяя своими
хрупкими, избитыми стеклом и деревом, пальцами, по гладким, испачканным
печалью*, клавишам.
Закончив играть, он бессильно упал на пол, снова заваливаясь на битое стекло и

остатки деревянного шкафа. Он упал и снова засмеялся от своей грусти,
хватаясь за живот и пачкая белую рубашку в крови.
- Почему же так трудно без биения чьего-то сердца под боком, а, пианино? –
спрашивал Осаму. – Только ты у меня одно осталось, тупой, расстроенный
инструмент… почему у тебя нет сердца? Знаешь… а вы с ним так похожи. Ты
тоже не можешь мне посочувствовать. Мне никто не может посочувствовать,
ведь мои чувства такая же пыль, как и музыка, которую ты издаешь. Я куплю
тебе шляпу и буду играть на тебе, если, конечно, не решу и тебя разъебать, как
и эту комнату. Мне ведь так нравится уничтожать то, что люблю. Обычно это
ненавистные мне вещи, как бы абсурдно и парадоксально не звучало. Ты
знаешь… я ведь и правда люблю парней повыше, как, в общем-то, и девушек. Да
и таких… не таких эмоциональных что ли… так почему он, будучи ненавистным
мне во всех планах, оказался таким прекрасным и любимым? Почему всё в этой
жизни стало зависеть от одного человека, скажи мне?! – он поднялся, злобно
взирая на инструмент, однако тот был безответен, почему парень поднял кусок
стекла и с яростью кинул в него, царапая основание. – Идиотская бандура!
Молчишь, сука?! Сейчас как тресну по клавишам, ты у меня, падаль, запоешь!
На его лицо снова наползла безумная улыбка, ведь он понял, что сейчас делает и
как.
- Докатился, блять… - он вновь схватился за голову, она потихоньку начинала

болеть. – Разговариваю с инструментом… Мыли блюдца два верблюдца, крыша
ехала домой*.
Он упал на остатки обустройства этой комнаты и посмотрел на потолок. Может,

проломить его? Ну так, по-приколу. Заходишь в комнату, а там нет потолка. Это
было бы особенностью его дома, правда, такое разрушение может войти в
привычку и, рано или поздно, от здания ничего не останется.
- А потом они жили долго и счастливо, - шептал Дазай себе под нос, поднимаясь
и подбираясь к инструменту. Парень будто не мог найти себе места, - и умерли в
один день. Как это случилось? Сердечный приступ. Их старые, хрупкие тела не
выдержали страстной ночи. Спросишь, как у них вообще что-то поднялось? Они
просто рано состарились и перестали жрать нейролептики. И вообще они не
состарились, потому что вечно молоды и прекрасны. Люди, когда любят, всегда
молоды и прекрасны, тебе ли это не знать, старый ты кусок дерева, - он
улыбнулся и снова погладил клавиши, будто лаская свой любимый инструмент. –
Вот и мы всегда будем молоды и прекрасны в памяти друг друга. Два безумца,
509/840
поверившие в счастье и похоронившие его. Может, - он взглянул на деревянные
обломки, - стоит создать его иллюзию. Создать такую же иллюзию, как и то, что
ты мне отвечаешь. Я знаю, что счастье может быть ненастоящим, поэтому хочу
хотя бы такое счастье подарить Чуе. Он его заслуживает, в отличии от меня. Я
заслуживаю только вечных мук рядом с тобой.
Он наконец-то поднялся и осмотрелся. Теперь окружение соответствует его

внутреннему состоянию. Осталось лишь что-то создать такое, что объединяет в
себе эту ненавистную ему старую комнату, в которой он спал еще в детстве, и
его мысли.
- Создать что-то, чтобы снова разрушить. Но не в этом ли смысл бытия, как ты

думаешь, пианино? – он взял кусок дерева и повернулся к инструменту,
улыбаясь. – Я создам искусственное счастье, на которое руку посмеет поднять
только время.
***
Раз-два-три-четыре…
Он считает свое сердце, потому что больше считать нечего.
Он считает свои пальцы, потому что иначе в голове возникает его образ.
Он считает дыры в своем сердце, потому что их несчетное количество.
Он считает часы без человека, которого хотел видеть рядом с собой.
Эти шелковистые волосы и полный доброты, пусть фальшивой, взгляд. Это

невозможно убрать из головы и, сколько бы он не старался, этот образ всегда
будет его преследовать. Счет не помогал. Сон не помогал, потому что уснуть
невозможно. Без него это нереально. Сил двигаться нет. Есть только одно
желание - лежать и придаваться печали, ведь вся радость навсегда испарилась
из жизни Чуи.
Ну почему? Почему его не предупредили, что любить – это так сложно и что для
этого нужна такая выдержка. Нет, Накахара способен на любовь, но не способен
на жертвы ради нее… а может, это и не любовь вовсе?
Какая может быть любовь, когда ты не способен в полной мере порадоваться и

попереживать за человека? Какая может быть любовь, когда ты просто так готов
ему изменить? Какая может быть любовь, когда ты без дрожи в руках превратил
его лицо всмятку? Чуя не умеет любить и прекрасно это понимает.
Но что это тогда за отвратительное чувство? Обида на самого себя, за то, что он
обидел Дазая? Почему? Странно… всё так странно, будто его голову сейчас
стягивают железными раскаленными жгутами. Они давят на мозг, застилают
обзор и приносят нестерпимую боль, такую, от которой ему совсем неприятно.
Он ненавидит душевные муки больше собственной жизни, ведь она вся из них и
состоит.
510/840
А самое противное, что как бы он не желал этих мук избежать – они все равно
его находят. Находят даже в повседневной жизни. Из-за абсолютной ерунды.
- А потом у нас закончились деньги.
- И вы пошли в магазин.
- Зачем?
- А почему нет?
- Не знаю.
- Что происходит, Чуя?
- Не знаю.
- Что ты с собой делаешь?
- Не знаю…
На глаза опять нещадно напали слезы. Они били по мозгам, отравляя глаза,
делая их красными, будто их обожгли. Всё тело потеряло чувствительность, и
даже сигаретный дым не лез в горло. Хотелось просто уйти. Куда? Да куда-
нибудь… куда-нибудь, где этой паршивой боли не будет и где будет… он.
Дазай…
Ну как это вообще возможно?

Как он вообще заставил в него влюбиться? В психа! Влюбиться в настоящего
психа – человека на прогрессивной стадии шизофрении, к тому же той, которая
образовалась в процессе бреда маниакального и бреда самообвинения.
Первого Чуя, конечно, пока-что не знал, но сути это не меняет, ведь он уже
пытался его убить. Или не пытался? Накахара и сам не понимает, чего Осаму
тогда хотел, но явно в какой-то момент передумал. Нарцисс вот просто
растерялся, поэтому и напал, хотя тоже потом осознал, что делает. Им обоим
было страшно, ведь неясно, чего друг от друга ожидать.
Ну а что теперь? Дазай остался один, и что с ним будет? У него два пути: первое
– найти человека, который так же когда-нибудь охуеет от жизни с
шизофреником, второе – умереть, что он, скорее всего, и сделает. На третье –
жизнь одинокую и независимую, возможно, в психиатрической лечебнице, он не
способен. Жалко его…
Жалко, потому что Чуя его любит и хотел бы стать его персональной психушкой,
но почему-то боится или просто не осознал еще, что Осаму не стоит бояться. Он
ведь сам беззащитен перед этим непонятным и чуждым для него миром, и
только Накахара может дать ему руку и отвести к свету.
Внезапно он вспомнил кое-что и подскочил, усаживаясь на футоне.

Осмотревшись, нарцисс увидел в углу комнаты упаковки с таблетками. Их
таблетками. Таблетки для Дазая там тоже были, значит, он их благополучно
забыл. Что же теперь делать? Он не будет их пить? Может, догнать его?
511/840
Вряд ли парень уже пошел прыгать с моста, потому что так быстро свое
настроение даже он не меняет. Хотя кто его знает? Он же способен на всё…
Тем не менее, Чуя даже боялся задумываться, что сейчас может делать его
возлюбленный. И все равно возлюбленный. Чтобы там он себе не накручивал, и
чтобы не говорил Дазай, Накахара все равно его любит. Да, он не умеет
проявлять свою любовь в полной мере, но это чувство в нем самое сильное и
светлое. Он все равно готов отдать свою жизнь, лишь бы сделать это вместе с
Осаму.
Если он и сейчас хочет убить его, то Чуя готов.
Он было снова хотел упасть на кровать, но его остановил звонок в дверь.
Кто это может быть?
Накахара неуверенно поднялся и пошел к двери. Мысли были самые разные, но

он очень надеялся, что это Дазай. Он больше всего хотел, чтобы это был он. Но
шизофреник же не закрыл дверь и, наверное, попытался бы зайти? Правда, в
таком случае у него может разыграться несвойственная ему тактичность, и он,
как приличный, позвонил бы в дверь.
Но что-то подсказывало парню, что это не Осаму. У Огая есть ключ, и он бы

зашел сам. Но кто еще может ему звонить?
Шибусава?
Осознав это, Чуя остановился и посмотрел на дверь. Еще один звонок. Да не

может такого быть…
Он подошел еще ближе и посмотрел в глазок. Да, это какой-то левый парень с
коробкой. Именно таких он и любит посылать. Ну, раз он не пришел сам, то
можно открыть.
Накахара неуверенно открыл дверь, и парень поприветствовал его:
- Добрый день, вы Чуя Накахара? – спросил курьер.
- Да, - тихо и хрипло ответил тот. Выглядит он, наверное, ужасно.
- Вам посылка от… Дазая Осаму, - сказал парень и протянул ему бланк с
росписью.
От Дазая? Что он может ему прислать? Нарцисс и не знал, как к этому

относиться – радоваться или грустить?
Тем не менее, он расписался и принял коробку, прощаясь с курьером и сразу же

забегая домой.
Он закрыл дверь, на этот раз на замок, и проследовал с посылкой в комнату,

лихорадочно разрывая скотч на коробке дрожащими пальцами. Еще чуть-чуть, и
он смог отковырять его так, чтобы избавиться от картонки. Как только он
открыл, её на глазах снова проступили слезы.
512/840
Чуя полностью освободил подарок от упаковки и отлез подальше, вглядываясь в
этот предмет, утирая слезы и хватаясь за голову, душа в себе новый крик.
Это был дом.
Деревянный домик где-то меньше полуметра. Он был без четвертой стенки,

поэтому можно было видеть его обитателей – это были пять бумажных лягушек:
две большие и три поменьше. У них не было лиц.
В домике было два этажа, и Дазай даже сделал стеклянные окна и попытался
нарисовать в них дождь. Было видно, что он делал его своими руками и делал на
славу. Снаружи домик ничем не обработан – обычное дерево, даже будто
специально состаренное и почему-то знакомое, а внутри… внутри он все стены
исписал яркими красками, как умеет. Можно было увидеть даже какие-то
надписи, типа: «Чуя – гном матершинник», «Шляпка, как смысл жизни», «А у
Дазая нет мозгов!», «Купи бинты - шизофреник в подарок». Накахара смеялся,
пока пытался прочитать всё, сквозь слезы, что капали на краску, которой домик
пах до сих пор.
Что интересно, у дома не было крыши и, похоже, не потому что Осаму было лень
её делать, а потому что она то и дело уезжала, ведь этот дом – полное безумие,
как и их жизнь.
От этой мысли Чуя скорчился еще больше, хватаясь за голову и рыдая громче
чуть ли не на всю квартиру. Неужели он всю ночь потратил, чтобы сделать его?
Неужели всё это ради того, чтобы что-то донести до Накахары? Что? Что он так
сильно его любит, раз сделал этот дом? Осуществить эти неосуществимые мечты
вместе? Как же это глупо и, черт возьми, мило.
Вдоволь нарыдавшись, он наконец-то обнаружил у одной из лягушек во рту

записку:
«Тебе надо лишь нарисовать лица».
Он прижал записку к груди и снова заплакал, настолько его не отпускал этот

подарок. Парень тут же пополз на коленях к шкафу, доставая ручки и
карандаши. Он разложил всё это хозяйство и взял лягушку, у которой отобрал
записку, начиная вырисовывать на ней карандашом черты: глаза, волосы, носик
и с обратной стороны не забыл нарисовать галстук-боло, ведь Дазай и правда
его теперь не снимает.
После того, как он раскрасил лягушку-Дазая, то принялся за себя, не забыв

нарисовать себе шляпку. Детей он рисовал так же тщательно и выделил
рыжеволосую девочку с карими глазами. Получилось очень красиво. Он
расположил всех их по этажам, разместив рыженьких детишек под боком у
Осаму. Он посмотрел на всё это и снова заплакал. Почему это так мило? Он
никогда раньше не любил ничего подобного, а сейчас это казалось таким
трогательным.
Он разместил домик напротив футона и улегся, рассматривая каждую деталь

поделки, периодически меняя лягушек местами и плача. Ему хотелось сейчас
больше всего посмотреть на возлюбленного, который, возможно, уже пытается
513/840
убить себя. Как же Чуя боялся. Как же он не хотел, чтобы его мысли оказались
правдой.
Парень взял лягушку-Дазая и чмокнул, расположив потом рядом с лягушкой-

собой. Хоть здесь они вместе. Прямо, как Осаму и хотел.
Внезапно Накахара вспомнил, что где-то там, в закоулках шкафа, завалялся

недописанный портрет и поспешил подняться с футона, дабы глянуть на это
спящее и невозмутимое лицо любимого.
Найдя его, он понял, что тут все-таки шизофреник не спящий, а мертвый. Кожа
его была бледная, губы синие, а кровь темной. Неужели он сам убил его? Это
как-то странно и… почему вообще он задается такими мыслями? Надо бы
доделать… но… а почему бы не доделать сейчас, когда Дазая нет рядом и так
хочется быть вместе с ним?
Вытащив картину из шкафа, он поплелся на кухню, чтобы набрать воды для

красок и решил, что сегодня он обязан будет завершить свое творение.
Завершить так, чтобы в конце было понятно, что Осаму не умер, а просто спит.
***
- Мне надоело разговаривать с пианино, поэтому я пришел поговорить с тобой.
Дазай сидел у могилы Оды. Давно он сюда не приходил, ведь это был
единственный человек при жизни, который, наверное, любил его таким, какой он
есть. Любил не так, как тогда Осаму хотелось бы, но сейчас это не имело
никакого значения.
Он сидел, как всегда опираясь спиной на собеседника плиту. Закутавшись как

следует в пальто и шарф, он наблюдал, как на Йокогаму снова падают очень
редкие снежинки. Они были настолько редкими, что большинство не успевало
долетать до земли, однако некоторых оставшихся «в живых» можно было
наблюдать на каштановых волосах парня.
Руки его всё еще болели от мелких осколков, которые он, в силу своей лени, так
и не достал, но руки обработал перекисью и завязал до лучших времен.
Наверное, если сегодня ночью он тоже не сможет уснуть, то все-таки займется и
вытащит из себя всю эту грязь.
Сейчас же вся эта физическая боль и холод ушли на второй план. Дазаю было
плевать, если он застудит почки на этом морозе, ведь ему казалось, что именно
так он контактирует со своим другом.
Казалось, что от каменной плиты исходит такое родное тепло, будто Сакуноске и
правда оживает. Жаль, что это его очередной бред.
Осаму достал сигарету и закурил, бросая еще один взгляд на сакуру. Неужели
скоро настанет время, когда это холодное и, казалось бы, безжизненное дерево,
зацветет?
- И о чем же ты хочешь со мной поговорить? – спрашивало то воображаемое
514/840
явление Оды. Он совсем забыл, что знает каждую возможно сказанную им фразу.
А если не знает, то парень всегда сможет достучаться до его больной головы с
небес.
- О том, что жизнь снова сыграла со мной злую шутку.
- Ты про своего друга? Опять поругались?
- Поругались? Ода, я его чуть не убил! Мне кажется, такие вещи даже обсуждать
бессмысленно… - он сделал затяжку, опуская взгляд. Пейзаж уже начинает
надоедать, и хочется только слушать свое воображение.
- Так ведь у всех бывают такие моменты.
- Сомневаюсь, что в твоей семье могло произойти что-то подобное.
- Но в твоей-то происходило.
- Что? – сердце Осаму дернулось, и он чуть не выронил сигарету из рук, чуть

поворачивая голову и, конечно, не находя там собеседника. – Пожалуйста,
Одасаку, не надо. Я не хочу опять впадать в истерику.
- Осаму, - подул легкий ветерок, который чуть взъерошил его волосы. Сакуноске
знает, как его успокоить, - прости меня, но ты должен вспомнить.
- Я не могу, - на глазах проявились слезы, - ты понимаешь, что из-за этого всё

так и произошло. Одасаку, я не могу!
- Если ты признаешь, что твои родители…
- Нет! Нет-нет-нет! Я не могу! Я не хочу даже слышать, что ты хочешь сказать! Я

пришел, чтобы услышать от тебя слова поддержки, а не очередное
издевательство над моим мозгом, - он глубоко затянулся и так же выдохнул,
будто желая, чтобы его легкие вылезли наружу. – Мне и так тяжело от всего
этого.
- Если ты избавишь себя от иллюзий, то тебе станет легче, и ты прекрасно это

понимаешь.
- Как мне может стать легче от этой гребанной правды? Ты вообще хоть близко
представляешь, какой дикой хуетой является моя жизнь? Эта чертова смесь
отчаяния и боли. Если я прекращу закрывать на это глаза, то сам стану таким
же.
- Ты так думаешь?
- А как думаешь ты?.. Блять… - пепел с сигареты упал на пальто, из-за чего тот
принялся его отряхивать. – Опять твои прикольчики, Одасаку. И что это значит?
Но теперь даже его воображение не могло нарисовать ответ. Опять настал тот
момент, когда ему нужно подумать.
- Ты ничего не забыл? – внезапно пришло осознание голосом друга.
515/840
- Нет, я же… кошку с собакой? – посмеялся тот и поднялся, выбрасывая сигарету
и продолжая отряхивать пальто. – Спасибо.
Ветер снова потрепал ему шевелюру, и парень улыбнулся, понимая, что его
опять сегодня ждут приключения. Он взглянул на небо и подумал, что это белое
небо, наверное, обязано ему помочь. Ведь под этим небом он был счастлив.
Внезапно Дазай понял, что счастлив даже сейчас.
***
Накахара стоял на балконе и курил, вдыхая аромат сигарет вперемешку со

свежим зимним воздухом. Давно он так много не курил – по сигарете каждый
час. Обычно он любил стоять на балконе, курить и лицезреть звезды, однако
сегодня их не было на небосклоне. Сегодня очень облачный день, но, несмотря
на то, что эта погода ему по нраву, было совсем не весело.
Уже больше суток без Осаму. Кажется, что прошла целая вечность. Вечность
сплошного одиночества, которая наполнена запахом табака и соленым вкусом
слез. Тем не менее, этот день он считает довольно продуктивным, ведь час
назад он наконец-то доделал свою картину и даже потом сходил в душ, наконец-
то расслабляясь и вырывая из своей головы все дурные мысли.
Надо привыкнуть. Надо просто привыкнуть, что его нет и больше не будет.
- Теперь будем только мы.
- Мы?
- Да, ты не рад?
- Не знаю, нам было хорошо.
- Вот именно, нам было хорошо и так же будет сейчас.
- Вот только тебе тоже было хорошо с Дазаем.
- Не отрицаю, особенно потому что у тебя не было недотраха.
- А сейчас его не будет из-за нейролептиков. Не сказать, что это лучше.
- Да, сложно без него придется.
- И холодно.
Очень холодно. На улице действительно сегодня холодрыга, и Чуя даже

завернулся в одеяло, чтобы выйти покурить. Он, конечно, может сделать это и
дома, просто потом открыв окно и проветрив, но зачем? Так ведь намного
приятнее – наблюдать за кромешной тьмой и делать контраст с дыма на свежий
воздух. Да, именно такие моменты по-настоящему вдохновляют.
Именно в такие моменты, лицезря огни Йокогамы, он понимает, что в жизни еще
есть смысл. Какой-то, но есть. Такой же, какой был до встречи с Осаму.
516/840
Но все мысли опять заводят его туда.
Накахара выбросил окурок и отправился обратно домой уже со слезами на

глазах. Падая на футон, он еще раз бросил свой взгляд на домик и его бумажных
обитателей, почему и плакать захотелось сильнее. Может, спрятать его в шкаф?
Нет, это невозможно. Он ведь будет постоянно заходить туда и также пялиться,
переставлять его жителей и видеть в этом свое счастье – наблюдать то, что
могло бы когда-то ему принадлежать.
Он вытер глаза и закрыл их, пытаясь погрузиться в сон. Внутри его по-прежнему
разрывали эмоции и мысли о том, что ни он, ни Дазай так и не выпили
сегодняшнюю дозу таблеток, отчего на душе не очень хорошо.
Если Осаму сам завтра не зайдет, то ему придется как-то его перехватить, если,
конечно, еще есть что перехватывать, потому что тело парня уже может плавать
в Цуруми.
Нет, только не это! Только не эти мысли. Всё что угодно, только не мысль, что он
может умереть. Вот скажи ему раньше, что он будет волноваться за жизнь
своего парня – Чуя бы просто посмеялся, потому что ему и правда всегда было
срать. Смерти тому же Шибусаве он желал практически постоянно, пару раз
даже были реальные мысли о том, как его прикончить.
Накахара так боялся, что он снова заявится к нему. Даже не потому, что он
опять заведет свою шарманку про возвращение, а потому что он и правда может
не устоять перед соблазном. Да, нарцисс всегда готов пойти налево, направо и
на все четыре стороны, если ему перепадает такой шанс. Муки совести? Ну,
когда как… в его голове обычно нет такого понятия, что он обязан быть кому-то
предан.
Он никому и ничем не обязан. Тем более Дазаю. Тем более теперь.
Конечно, бывало у него уже в жизни, чтобы он переживал расставания, поэтому

знает, что совсем скоро это пройдет. Больше всего он рад, что у него
получилось. Получилось как-то устроить все так, чтобы не говорить эти
страшные слова: «Я тебя бросаю», однако муки все равно в нем продолжались.
Он думал о том, что Осаму, наверное, действительно сильно страдает или

считает его жестоким ублюдком. Чуя ведь не просто отпиздил его, а прогнал.
Да, тот начал душить его… ну и что? Накахара и сам знает, что та еще мразь,
тем более мразь по отношению к Дазаю, которого вообще порой не считает за
личность. Он для него что-то вроде питомца, поэтому он и переживает за него,
как за питомца.
Домашних животных, особенно таких псин, как Осаму, очень жаль выгонять из
дома, как бы они там не кусались и не лаяли. Да, как ни странно, именно так
нарцисс себя и успокаивал.
Внезапно возникло такое странное желание. Если он не найдет Дазая дома через
неделю, то пойдет расклеивать листовки с его фото. Да, он бы действительно
так сделал и уже сейчас готов идти печатать их.
Ну почему Чуе всегда приходится всё решать самому и бегать за ним? Как-то
517/840
даже некультурно, он ведь жертва в этой ситуации. Наверное…
Как-то непонятно, кто жертва, если задуматься. В тот момент были правы оба и
неправы в той же степени. В общем-то, как и всегда в их общении. Поэтому…
наверное, он должен его вернуть.
Правда страшно, очень страшно, хотя сутки назад этот страх был намного
сильнее. Сейчас страха поубавилось, и появилась только некоторая
предосторожность на счет парня. Накахара теперь просто будет знать, что у
Дазая есть маниакальные наклонности и склонность к дикому бреду в порыве
страха. Как он понял, страх этот проявляется, когда Осаму вспоминает что-то из
прошлого.
И что там все-таки произошло?
Почему-то все мысли сводятся к тому, что это касается его родителей. Этот его
взгляд на их фотографии, разговоры, избегание этой темы. Что-то очень
странное, будто… их смерть была какой-то странной сама по себе.
Первой такой мыслью, как ни странно, было то, что он сам их убил.
Да, думать о таком очень плохо, но ведь это вполне вероятно, если даже его
школьный друг о нем так отзывается. Просто… Дазая невозможно прочитать.
Просто никак.
Вспоминая о том, как они впервые увидели друг друга на улицах Токио,
Накахара сразу же понимает ту разницу между Осаму тогда и Осаму сейчас.
Сейчас он себя сдерживает.
Да, если заставить его пить таблетки, то, возможно, получится избежать каких-
либо конфликтов на этот счет, а может, даже удастся раскопать эту тайну.
Встречу с Танидзаки Чуя и не думал отменять, ему теперь наоборот необходимо

с ним встретиться. Даже была мысль достучаться до Ёсано и попросить её о
встрече с тем полицейским, чтобы вытрясти что-либо и из него. Любая
информация ему сейчас была полезна, потому что Осаму нельзя оставлять.
У него никого нет. Совсем никого. Бедный ребенок, болеющий шизофренией,

где-то сейчас страдает один, а Накахара лежит и думает о том, как бы до него
докопаться.
Никогда он не оставит попытки извести этого придурка и выпотрошить его

настоящее, прошлое и будущее.
Будущее, потому что отныне оно принадлежит ему.
Чую радовал собственный настрой, однако он знал, что уже утром его может
встретить депрессия, поэтому искать Осаму он не пойдет и листовки клеить
тоже. Возможно, уже утром он про него забудет или наплюет, или же просто
отношение к Дазаю поменяется.
Как бы это ни было грустно и странно, но такие перепады отношения к людям

для него характерны. Еще вчера он хотел его убить. Два часа назад вернуть.
Сейчас хочет вернуть и убить. А может, просто хочет знать, что с ним, дабы, в
518/840
случае чего, пойти вытаскивать его задницу из очередной передряги или шею из
очередной петли.
Даже дрожь берет, когда он вспоминает висящего в воздухе Осаму, который

дергает ногами и держится за веревку, смотря своими карими глазами в самое
нутро, будто просит чего-то, но сам не знает, чего.
Нет, парень в тот момент не хотел спасения. Он хотел просто поговорить с

Накахарой, сказать, что он для него что-то значил, но почему-то разговор ушел в
другую степь. Такую, из которой теперь просто так не выбраться, ведь любовь не
умеет так быстро отпускать. По крайней мере, настоящая.
Нет, так уснуть просто невозможно. Во-первых, очень холодно, во-вторых, в

голову лезут эти странные мысли, и в-третьих, жутко одиноко. К тому же Чуя
немного побаивается темноты, что хоть и глупо, но бывает. Осаму, кстати,
вообще боится её до уссачки, поэтому с ним было не так страшно, сколько
весело.
Ну вот… все эти факторы опять приводят к тому, что для того, чтобы уснуть, ему
нужен Дазай.
И что теперь делать?
Мысли не заканчивались. Их было так много, что даже нет смысла их обсуждать
вместе с собой, потому что просто можно запутаться. Идей было столько же, и
одна хуже и лучше другой в той, или иной степени.
Где-то мимо, на корабле из остатков самолюбия, среди волн его бесконечных

мыслей проплывало желание покончить с собой. Однако оно очень частый гость
в голове и обычно не подплывает ближе к его личному необитаемому острову
безысходности, почему на этот корабль он никогда не попадал.
Где-то промелькнула мысль, что, возможно, на этом корабле прячется Осаму.

Скорее всего, он там рулевой или капитан, поэтому и не хочет подплывать.
Дазай знает, что Накахара в любую минуту готов умереть с ним, но не хочет
совершать двойной суицид, считая, что таким образом, просто убьет Чую.
А тому, вообще-то, обидно, что он, возможно, пытается сейчас убиться без него.
Мыслей становилось так много, что он даже переставал обращать на них

внимание, почему и начинало наконец-то клонить в сон. Бороться Накахара не
стал и просто поддался этому желанию, как вдруг его что-то прервало.
Это что-то – сомнительный звук на балконе. Настолько сомнительный, что Чуя

даже чуть приоткрыл глаза.
Да.
Да!
«Да! – ликовал нарцисс. – Да! Да! Да! Он вернулся! Мой зайчик наконец-то
вернулся!»
На лицо начала безжалостно нападать улыбка. Сдерживать её невозможно,
519/840
поэтому он просто прикрыл лицо одеялом, так, чтобы уже открывающий дверь
Дазай не заметил, что тот не спит.
Осаму медленно дернул ручку. Он как никто другой знает, что Накахара никогда
не закрывает её, а на балкон довольно просто пробраться, особенно с его силой,
особенно в такой момент, который способствует выработке адреналина.
Шизофреник тихо зашагал по полу, подбираясь к футону и присаживаясь на

корточки. Чуя услышал, как тот что-то положил, а затем почувствовал легкое
прикосновение холодного пальца к своей щеке. Он уже явно собирался
подняться, как Накахара не выдержал:
- Ну и че ты приперся? – конечно, ничего лучше, чем это он придумать не мог. –

Дверь закрой, блять, дует, холодно.
- Я уже ухожу, - шепнул тот, направляясь к двери.
- Никуда ты, блять, не пойдешь, - он открыл глаза, и их голубизна была видна

даже в темноте, ибо фонарь отдавал светом прямо на его лицо. – Хотя нет,
пойдешь. Ты пойдешь на кухню и принесешь два стакана воды. Ясно?
Осаму улыбнулся и закрыл дверь.
- Я не собирался задерживаться… - всё так же тихо говорил он.
- Ты так хочешь уйти?
- Нет, честно говоря, я совершенно не хочу.
- Тогда хули ты выебываешься? Тебе станцевать, песенку спеть или сразу уебать
пинка под жопу, чтобы думалось лучше, ведь мозги у тебя там?!
Тот только расползся в еще большей улыбке и подошел к лампе, включая её и

тут же взирая на бледное лицо Накахары, который смотрел полным
недовольства взглядом из-под своих полуопущенных синих век.
- Тебе кто, блять, разрешал смотреть на Его Высочество? – спросил он абсолютно

серьезным тоном. – Еще десять секунд, и оба твоих моргала, даже то, что под
повязкой, полетят в окно, тебе ясно?
- Мне предельно ясно, Ваше Высочество, - он все равно стоял и влюбленно

смотрел. – Я просто так соскучился по вашему величественному взору и
чудесному голосу, что готов слушать все оскорбления и угрозы, ведь они так
прекрасны.
- Пиздуй. На кухню. После наслушаешься.
- Хорошо, - сказал тот и, всё еще улыбаясь, пошел на кухню, наконец-то наливая
водички для своей принцессы.
Вернувшись с двумя стаканами, он приземлился около футона, протягивая их

Чуе.
- Поставь, - скомандовал тот, поднимаясь и усаживаясь. На нем была футболка и
520/840
трусы, волосы все растрепались, а учитывая, что он не ел весь день, при
подъеме закружилась голова. – Ох… там… таблетки. Дозировку ты помнишь.
- Чуя, а ты что, не пил сегодня? - спрашивал тот, потягиваясь за упаковками и

начиная доставать пластины.
- Нет.
- Почему? – он стал раскладывать таблетки на две кучки.
- А ты почему не пил?
- А может, я собирался забрать свои таблетки?
- Ты так думаешь? – Чуя улыбнулся, наконец-то расслабляясь.
Тот, заканчивая раскладывать препараты, задумался на секунду, а затем

взглянул в лицо возлюбленному.
- Нет, конечно, не собирался, - сдался Дазай, протягивая Чуе его горстку, тот
поспешно принял, замечая новые бинты с кровоподтеками на его руках.
- Все-таки резался, - печально подметил он, засыпая горстку таблеток в рот и

запивая их водой.
- Нет-нет-нет, Чуя, ты не так понял, - начал было пояснять тот, поднимая свой
стакан, нервно царапая его.
- Что я, интересно, не понял? – он снова приземлился на футон, оборачиваясь в

одеяло.
- Да, это… просто… - парень закинул таблетки в рот, принимаясь запивать,

заодно формулируя свои мысли.
- Да я не осуждаю тебя. Знаю, что тебе тяжело. Мне… тоже…
- Ты что, резал себя?! – возмутился Осаму, который чуть не подавился, взирая на

него круглыми глазами.
- Да нет же, просто мне тяжело. Я… не знаю.
Тот поджал губы, а затем лег напротив буквально в пятнадцати сантиметрах от

его лица, дабы наконец-то снова наслаждаться чертами. Этим же и стал
заниматься Накахара.
- Боже мой, - сказал Чуя, замечая его впалые щеки и синяки под красными
глазами, - что с тобой случилось за эти сутки?
- Да как обычно. Не ел и не спал. Еще я… разъебал комнату на втором этаже…

разбил окно руками, поэтому и замотал их. Потом сломал шкаф, и даже чуть-
чуть досталось Дон Жуану.
- Кому-кому, блять?! – закричал Накахара, потому что на это имя у него триггер.
521/840
- Это мое фортепиано. Я дал ему имя, потому что теперь разговариваю с ним.
- Ебучий ты псих. Разве можно обидеть инструмент?
- Я чудовище, Чуя, прости меня, - он заплакал, чувствуя, как повязка быстро

начала намокать. – Я не знаю, почему так…
- Окно-то зачем выбил?
- Там был такой красивый пейзаж, - продолжал плакать он, подбираясь руками к
лицу нарцисса, - и я подумал, что ничто не имеет право быть краше тебя,
поэтому и уебал окну.
Они посмеялись, и руки Дазая наконец-то подобрались к щеке Накахары. Тот

дернулся, пугаясь, хоть и несознательно.
- Прости… я… я не буду бить тебя, потому что ты красивее себя, Чуя, правда.
- Откуда ты… как ты, блять… откуда у тебя в голове вообще такие мысли? –
улыбался тот, чуть отодвигаясь от него, пытаясь в полной мере оценить его
внешний вид. Он, кажется, даже похудел. – Я… не знаю, как мне не бояться тебя,
ведь ты… сумасшедший, как ни странно это признавать. При чем явно
специфический шизофреник с маниакальными загонами, что редкость, вообще-
то.
Осаму не знал, что на это ответить, ведь Чуя прав. Он и правда псих, не признать
это невозможно.
- Можно я спрошу кое-что, а ты мне честно ответишь? Хорошо, Осаму?
- Да, - тихо говорил тот, отводя мокрые глаза.
- Ты убивал людей?
Внезапно его взгляд вернулся к Чуе, а сердце бешено застучало в груди.
- Чу-у-уя, - проныл он, подбираясь ближе, - я правда случайно.
- Чего? – внезапно шокировался тот, осознавая, что ответ не отрицательный.
- Я случайно… он… угрожал мне! Пожалуйста, Чуя… я… он правда мне угрожал!

Тут или я, или он, понимаешь?! Это было, когда я… собирался уйти из
наркоторговли… меня не отпускали и… и… прости меня...
- Я тебя прощаю, Дазай, - спокойно отвечал тот. – Я прощаю тебя даже за то, что
ты еще не совершил, потому что не могу не простить.
- Правда? – в его глазах было что-то такое детское и невинное, хотя на руках его,
на самом деле, крови больше.
- Да… потому что я тоже псих и понимаю, что порой невозможно всё это
контролировать. Просто… ты не контролируешь такие вещи. Только и ты меня
прости.
522/840
- За что? – не понимал Осаму.
- За то, что я могу тебя когда-то разлюбить.
- А сейчас? Сейчас ты… разве не?.. – в его голове была полная каша
непонимания, вперемешку со страхом. Этот уверенный и спокойный тон
Накахары вгонял в ступор.
- Сейчас «не», - улыбнулся тот, - но мне очень страшно.
- Я могу помочь.
- Как?
Тот сглотнул и придвинулся ближе, отчего Чуя все равно поежился.
- Закрой глаза, - шепнул Осаму.
Парень неуверенно прикрыл веки. Закрывать глаза было страшно, очень

страшно. Непонятно почему, на подсознательном уровне, ведь мозгом он не
боялся Дазая.
- Закрой, я обещаю, что не сделаю больно.
Преодолев собственный страх, Накахара все-таки закрыл глаза, с силой жмуря

их, чтобы не открывались против воли.
- Расслабься, - Осаму провел пальцами по его ладони, заставляя тело

покрываться мурашками от холода. Да, у него сейчас даже руки холодные,
настолько всё плохо. Правда, от этого Чуя все-таки смог расслабиться. Теплый
голос возлюбленного очень успокаивает. – Представь себе такую картину, Чуя.
Холодное темное море, берег. Небо такое же ледяное, и вся синь скрыта за
пушистыми облаками, которые не дают и вздохнуть солнечным лучам. Такой же
белый песок с ракушками. Ты любишь ракушки, солнце? Я знаю, что любишь,
ничего не говори, сосредоточься на этой картине. Так вот… белый песок, и ты
идешь по нему, зарываясь пятками в него, после чего твои ноги остужает вода,
ведь море нынче волнистое. Тебе не холодно, потому что сейчас лето. Да,
холодное, но лето, и ты в шортах и футболке, немного ёжишься оттого, что все-
таки холодает из-за бурной погоды, но терпишь, потому что наслаждаешься
этим моментом. Так же наслаждаюсь и я. Я рядом с тобой, так же шагаю по
песку и держу за руку. Мы улыбаемся и смеемся. Разговариваем, как всегда о
какой-то бредятине, и я шучу про твои короткие ноги. Только не бей меня. Ай! Я
же сказал, не бей. Да, Чуя, я знаю, что ты там меня все равно ударил, - Накахара
тихонько захихикал, но ничего не говорил, полностью погружаясь в этот образ. –
Так вот, а теперь посмотри тому Дазаю в лицо. Догони его сначала только. Ай! Ну
ты опять меня бьешь, Чуя! Конечно, я буду от тебя убегать!
- Прекрати, - все-таки тихо сказал Чуя.
- Хорошо-хорошо, я останавливаюсь, и ты смотришь мне в глаза. Внимательно

присмотрись к каждой моей частичке, морщинке, выражению и запомни его.
Он дал ему время рассмотреть воспоминание о себе, продолжая тем временем

незатейливо гладить его руку отбитыми сегодня пальцами.
523/840
- А теперь, открой глаза, - тот распахнул их, немного чураясь света лампы, и
посмотрел на Осаму, - и скажи, чем мы отличаемся?
Парень задумался. Да, ему было очень сложно сказать, чем. Ничем?
Действительно, ничем, потому что он представлял того Дазая, который сейчас
лежит рядом.
- У тебя… пол-ебала перемотано, - ответил он, улыбаясь.
- Ну нет, Чуя, я не про это. Ты знаешь, о чем я.
Тот поджал губы, немного сокращая расстояние между их лицами. Накахара

соскучился по теплу его тела.
- Ты грустный, - так же спокойно и тихо ответил наконец-то нарцисс.
Осаму не выдержал и прикоснулся к его лицу. На этот раз парень не дернулся.
- И поэтому ты меня не любишь?
- Нет, я люблю тебя любым, - без раздумий ответил тот.
- Правда? Я ведь… правда не такой, каким ты видел меня в своих мечтах.
- Если бы не ты, Дазай, то этой мечты никогда бы не было, - он накрыл

ласкающую его лицо руку своей ладонью, нежно обнимая ей запястье. Осаму
ощущал легкую боль от этих прикосновений из-за недавних увечий, но терпел.
- Ты… нарисовал лица?
- Да, - шепнул парень, и тут шизофреник подскочил, взирая на домик, на

который даже сначала и не обратил внимания.
Он пододвинулся к нему и стал вглядываться внутрь. Накахара тоже поднялся и

придвинулся, укладывая руку на плечо Осаму.
Увидев то, что внутри, он совсем не смог сдерживать слезы. Все пять членов
семьи лежали на втором этаже на какой-то бумажке.
- Они все вместе, - он закрыл рот руками, наблюдая эту картину и принимаясь
пуще заливаться слезами.
- Да, - так же тихо говорил Чуя и поднял принесенных Дазаем бумажных кошку и
собаку, расположив их тоже на втором этаже. Теперь Осаму зарыдал в голос. –
Ну ты чего? – нарцисс подполз к нему ближе, обнимая и прислоняя голову к
своей груди. – Всё, о чем мы мечтали, наконец-то сбылось.
- Я… я не могу поверить… - шептал тот. – Т-ты… ты правда любишь меня?
- Конечно, люблю, Осаму, - он поцеловал его в висок, а затем прижал еще

сильнее, нервно перебирая пряди волос. – Я и не переставал тебя любить ни на
секунду.
524/840
- Я тоже люблю тебя, Чуя, знай, что правда люблю. Очень-очень, - он обхватил
его руками и повалил на футон, судорожно хватая футболку и прислоняясь к
груди. – Я так соскучился по этому.
- Да?
- Я, знаешь… я соскучился по биению твоего сердца. Ты… живой… живой, в

отличии от остальных моих друзей.
Накахара посмеялся и погладил его по голове. Это хоть и звучало дико, но, если
разобраться в Дазае, то уже не становится так страшно и жутко. Осаму тоже
посмеялся, что не могло нарцисса не порадовать, ведь, получается, тот тоже
осознает свое безумие, в какой-то степени.
- Цени это. Мертвым я буду жутко скучным, - прокомментировал это Чуя.
- Я ценю твою жизнь больше всего на свете, - он приподнялся и посмотрел ему в

глаза, - поэтому я так сильно обиделся на себя, что даже разрешил тебе меня
прогнать, ведь я это заслужил. Я заслужил даже большие пытки. Ты ведь тоже с
садистскими наклонностями? Хочешь, можешь, вышить на мне свое имя?
- Блять, вот только не говори, что ты серьезно?
- Конечно, несерьезно, я ведь даже свою жопу боюсь тебе отдать.
- А вот это, кстати, и будет моей пыткой.
- Не-е-ет, - Дазай переменился в лице. – Давай что-нибудь посерьезнее.
- Я высказал свое мнение.
Тот отвел взгляд, задумался, а затем все-таки ответил:
- Хорошо… но… обещай быть нежным.
Нарцисс тихо посмеялся и приподнялся. Он наконец-то без страха притянул к

себе Осаму и поцеловал нежно, чуть облизывая нижнюю губу возлюбленного,
почему те приоткрылись, позволяя наконец-то сплести их языки, дабы
насладиться минутой… или больше, влюбленности.
Они целовались, нежно вплетая в букет ощущений прикосновения к волосам и

шее. Всего сутки без этих ласк, а кажется, целая вечность прошла.
Нельзя.
Просто нельзя расставаться.
Это просто невыносимо вредная привычка – любовь. Желание дарить её и

получать. Пожалуй, именно Чуя являлся самым дорогим наркотиком в коллекции
Осаму, потому что именно этот наркотик стоит дороже его собственной шкуры.
Он стоит жизни Накахары, а это самая великая для него ценность.
Эту жизнь он теперь будет оберегать больше всего на свете и никогда больше
не сможет ему навредить или сделать так, чтобы ему навредили, ведь это
525/840
сокровище слишком неприкосновенное.
Это тот наркотик, который не заканчивается, ведь Чуя каждый раз приносит всё
больше удовольствия.
Они нехотя разрывают поцелуй, все равно не прекращая обниматься и ласкать

лицо носами.
- Ты и правда, как зайчик, - улыбнулся Чуя.
- А ты, как солнышко, - хрипло отвечал Осаму.
- Блять, меня сейчас стошнит. В кого мы превратились? Мы же блядские психи!

Давай, оскорби меня!
- Уебище членистоногое, - первое, что пришло на ум Дазаю.
- Что, блять? – тот отпихнул его и скорчился на футоне в предсмертных

судорогах от смеха. – Ты… ты знаешь кто? – через ор пытался сказать Накахара.
- Кто? – через такой же смех спрашивал Дазай.
- Ты… блять… скумбрия, вот кто! Мне тебя не переплюнуть, сука ты

энцефалитная!
- Что? – тот засмеялся громче, подползая к Чуе и закидывая на него руку. – Тогда
ты мой клещ. Такой же мелкий и…
- Ой вот только попробуй! – начал тот, понимая, к чему тот клонит.
- И сосать – тоже твоя основная функция! – закричал тот, поднимаясь с футона и

пытаясь убежать от Накахары, который схватил его и потянул обратно.
- Ты, блять, пидорас, мумия блядская! Я тебе сейчас…
- Отсосешь? – перебил Дазай.
- Ч-что?! – возмущение переполняло его, и он начал как всегда пинать Осаму по

ребрам.
- Кровь! Я имел в виду сосать кровь! Чуя, правда!
- Оправдывайся, блять!
- А-а-а! Ну хватит! Хочешь… мы поменяемся функциями? – подмигнул вдруг тот.
Накахара остановился и поцеловал его в лоб.
- Придурок ты, - в очередной раз сказал он. – Я хочу спать.
- Ой, а я ведь тоже.
- Раздевайся и укладывайся, пока я правда тебя не трахнул, если еще на это

способен.
526/840
- А что… я могу уже сейчас забыть про то, что такое потенция? – говорил тот,
выключая свет и начиная раздеваться.
- Ну не знаю. Момент, чтобы выебать тебя, я все равно найду, - он растянулся на

футоне, наконец-то чувствуя расслабление, а затем взглянул на Дазая, который
уже стягивал с себя штаны. Внезапно его взору явились бинты и там, даже в
темноте было ясно, что те в крови. - Нет, ну точно резался.
- Да я просто жопой на стекло сел, - он поднял пятку, демонстрируя бинты и там,

- даже тут себе раскроил. Очень больно.
- Целовать не буду, - язвительно говорил Накахара, залезая под одеялко. - Нехуй

бить окна.
- Хорошо, буду бить лица, - Чуя на это лишь фыркнул, а Осаму же залез к нему
под одеяло, где его сразу же встретили теплые объятия. Он поспешно прижал
Накахару к груди, принимаясь одной рукой гладить по голове, а другой крепче
обнимать за талию. - Как же спокойно, - шепнул он, целуя затем нарцисса в лоб.
Тот уже закрыл глаза, наслаждаясь теплом.
- Да... ты молодец, что пришел.
- Правда?
- Иначе бы Моему Величеству пришлось бы искать тебя по помойкам, - на это

Дазай приподнялся и укусил его за ухо, параллельно щипая за бока. - Ай, ну не
надо! Я сейчас... закричу.
- Кричи, твоим соседям, мне кажется, уже похуй, - шизофреник снова уронил
голову на подушку и так же продолжил ласкать любимое тело. - Они не
выдержали и свихнулись, поэтому всех забрали в психушку.
- У меня звукоизоляция в ванной хорошая просто. Так что, когда я буду над тобой
издеваться, то можешь громко не орать. Это не поможет.
- Я точно убегу от тебя когда-нибудь.
- Тогда я маме пожалуюсь.
- Хорошо, не убегу, - сказал Осаму и получил легкий и приятный укус в шею. - Я

люблю тебя, слизень.
- Я тоже люблю тебя, скумбрия, - ответил ему тот, прижимаясь сильнее, уже без
всякого страха.
Ведь как можно бояться человека, который боится себя сам?
Все, ребят, это край. Я зашел настолько далеко, откуда не возвращаются.

Я начал писать монологи!
Надеюсь, что никто не повернулся окончательно после прочтения, потому что
527/840
дальше будет легче в плане моих безумных описаний безумия (но это не точно).
В общем-то, я наконец-то могу объявить, что мы приближаемся... вы не
поверите...
К основному сюжету! Да! Он тут есть!
Продлится это все-равно, правда, еще глав десять наверн... (когда планировал
всего глав 20 в фике... мда... кого я обманываю?)
На всякий случай, заготовьте валидола, если ваше сердце еще не отказывает.
А еще я благодарю всех, кто читает и волнуется за судьбы героев! Вас уже
соточка и мне ужасно приятно, что я готов прыгать на люстру и петь песни о
любви хулигана! Всем-всем-всем крепких объятий и поцелуйчиков взасосину!
Ваши комменты будут лучшим подарком на мою днюшку!
П.С: пока редактировал шапку и убирал половину личностей (нафиг они там,
добавлять их еще постоянно, редачить) рука так и не поднялась поставить NC-
21. Ну блин, у меня жи флафф, романтика, разговоры по душам с пианино!
*Полотно №5 - картина Джексона Поллока, завершённая в 1948 году. Одна из

самых известных работ в стиле абстрактного экспрессионизма. Выполнена в
характерной для Поллока технике разбрызгивания.
*Испачканный печалью - стихотворение Накахары Тюи (напишу так, потому что
гугол!) 1931 год.
*Крыша, мальчик и сова - детское стихотворение Юнны Мориц (не знаю, что
курит эта женщина)
528/840
Глава 31. Сердце эгоиста.
Малая стрелка часов, висевших на стене, скорее, как украшение, наконец-то

подобралась к трем. Это означало конец ожидания для Осаму Дазая, который,
сидя на полу за решеткой своей камеры, находившейся под охраной какого-то
жирного ублюдка, залипающего в телефон, каждый день ожидал именно этого
момента. Однако, когда этот долгожданный момент настал, в его жизни ничего
не поменялось, собственно, потому что человек, которого он так ожидал, не
явился к назначенному времени.
Как банально.
Ну ладно, это не повод унывать, ведь все-таки всегда можно развлечься.
Дождавшись, когда этот придурок, имени которого суицидник даже не помнил,

откинется на своем кресле, парень по-хозяйски покинул камеру, отворив
решетчатую дверь и проследовав тихой кошачьей походкой к столу.
- Смотри, что творит, - смеялась проститутка в соседней камере, обращаясь к

своей подруге. Этих девушек он знал будучи еще на свободе, правда, не знал их
настоящих имен. Одну из них звали Эмили, но это не отменяло её японского
происхождения; такое имечко просто нравилось её клиентам. Она даже
помогала ему как-то с поиском покупателей, за что брала марихуану по скидке.
Ну, что сказать? Теперь она выглядит ужасно хуево: из-под мини-юбки
выглядывали тощие ноги, все в ссадинах и, кажется, какой-то сыпи или чём-то
подобном, щеки впалые и лицо, которое по природе своей бледное,
отвратительно смотрится под огромным количеством тонального крема, да еще
и в сочетании с блестящей пурпурно-розовой помадой и выбеленными волосами,
которые выглядят, как парик, что заставляет Осаму задуматься: «А не лысая ли
она?»
Вторая девушка выглядела лучше, у неё хотя бы волосы натуральные, темно-

каштановые, скорее всего чуть светлее, чем у Дазая, а помада цвета «розовый
лес», что является довольно приятным оттенком красного. Правда,
наркоторговец не был любителем красного цвета*, потому что он действовал на
него несколько раздражающе, будто глаза твои сейчас вытекут на асфальт
вместе с мозгами. Хотя, он понимал, что цвет сам по себе красивый, да и Ванесса
– так звали проститутку – всегда подбирала очень красивые и выразительные
цвета для своего наряда, чем не могла не привлекать мужчин, которые и
платили ей достаточно.
Однако этих девочек Осаму всегда видел вместе и почему-то, на своем

извращенном уровне, хотел верить, что они лесбиянки. Наверное, он просто
забыл, что такое близкая дружба, и всё в его жизни сводилось к этому. Тем не
менее, он сейчас лишь мило улыбнулся им и пошел дальше, наконец-то
приблизившись к столу и тихонько открыв ящик.
Есть.
529/840
«Эти дебилы действительно думали, что я не найду его? – подумал парень,
доставая свое счастливое лезвие. – Что это тут еще такое интересное?»
Он обнаружил там свой телефон, по которому уже успел соскучиться, и

обрадовался, что тот не сел, так как, к счастью, никем не использовался. Только-
только он хотел уйти, как обнаружил на столе темные очки. «Всегда хотел
такие! – обрадовался он, спер их, а потом решил захватить и полицейскую
фуражку прямо с головы спящего охранника. – Ну всё, пошли на дискотеку!»
***
- Я слышал, что этот парень невменяемый и даже опасный, это правда? – говорил
мужчина лет тридцати. Его волосы были плотно прилизаны и отдавали блеском
какого-то геля. Гель был с ароматом ягод, как и, наверное, всё, что было
использовано на коже, одежде и, кажется, даже обуви Огури Муситаро –
адвоката с большой буквы и маленькой бабочкой, повязанной у ворота клетчатой
рубашки. Он выглядел действительно очень ухоженно и вышагивал так, будто
является послом самого императора Японии, если не самим императором
Японии, хотя, казалось, даже у того нет столько вальяжности, сколько у
адвоката.
Рядом с ним шел Рампо Эдогава, который, как всегда, не обращал никакого
внимания на внешность и повадки своего коллеги, если его можно таковым
назвать. Пожалуй, следователь именно этим и бесил Огури, хоть последний и
привык к его стилю.
- Нет, он совершенно мирный, навредить может только разве что себе, - отвечал
ему Эдогава.
Они шагали по слабоосвещенным коридорам отделения полиции, направляясь

непосредственно к преступнику, который их уже заждался, ведь Муситаро
должен был прибыть еще полчаса назад.
- Что ж, тогда я тебе поверю, - он достал маленькое зеркальце из внутреннего

кармана, чтобы убедиться еще раз в аккуратности своей внешности, которая
казалась уж слишком напудренной. Но адвоката свой слегка нелепый вид
нисколько не смущал.
Вскоре они зашли за дверь, которая вела непосредственно в часть, где временно
держали преступников. Зала для переговоров в этом отделении не было,
поэтому болтать они будут через решетку, что хоть и усложняет положение, но
все-таки терпимо.
Шли они недолго и молча. Адвокату это место не нравилось, потому что здание
было старым, и ему явно требовался ремонт, чем руководство и хотело заняться
в следующем месяце, дабы не было таких проблем, как сейчас, когда
подозреваемый не может поговорить со своим адвокатом наедине.
Чем ближе они подходили к заветной двери к камерам, тем необычнее

становился характер шума за ней. Открыв её, они наконец-то смогли узреть
происходящую внутри вакханалию.
You're a hero
530/840
You're a man
You're a winner
Take my hand
Преступник вышагивал по территории своей маленькой камеры. На голове его

была полицейская фуражка, а на лице очки, в руке он держал телефон, из
которого доносилась песня "Cause You Are Young - C.C.Catch". Он с особой
грациозностью покачивал бедрами, повторяя губами строки за певицей.
Тем временем бедный охранник, у которого предательски были отобраны его

собственные очки и фуражка, стоял у решетки и пытался перекричать музыку:
- А ну отдай! Отдай, кому говорю?! – он тянулся своими пухлыми ручонками

через решетку к парню, который и не собирался ему ничего отдавать, продолжая
танцевать с еще большей энергичностью.
Под строки припева он сделал замысловатое движение руками, подпрыгнул,

повернулся, на секунду приближаясь к решетке, но не давая себя на
растерзание охранника, будто пытаясь закадрить бедолагу своим особо
очаровательным поведением и несвойственной нормальному мужику грацией.
Он поставил одну руку в бок, а другой ухватился за фуражку, будто специально

делая на ней акцент, а затем сделал последовательное движение с пятки на
носок, приближаясь к вопящим от такого шикарного зрелища проституткам,
прилипшим к решетке с его стороны.
- Это… что, он? – удивился Муситаро, которому посчастливилось наблюдать это

представление. Не сказать, что на его лице было удивление. На его лице был
откровенный ахуй от происходящего.
- Да, - в своем репертуаре, ответил Рампо, его это совершенно не волновало, он

лишь устроился на стуле у двери и принялся наблюдать за дальнейшим
безумием.
С проигрышем Дазай начал двигать коленями и делать движения руками,

больше напоминающие по своему характеру «намыливание головы в ванной».
Прочитать его эмоции было невозможно, потому что он был в темных
непроницаемых очках, однако было видно, что он улыбается и ужасно доволен
собой и своими выходками.
После он, покачивая бедрами и плечами особо сексуально, маленькими

шажками, задом двинулся в сторону проституток. На этот раз это выглядело так,
будто он показывает охраннику свою недоступность и что его просто так не
получить без должных усилий, что надо заслужить его расположение. Лицо того,
кстати, приобрело багряный оттенок, и он уже терялся.
Почему полицейский не мог открыть решетку и забрать всё необходимое?

Потому что Осаму еще и спиздил у него ключ, радуясь своей маленькой
сегодняшней победе. Если за это ему продлят срок, то так и быть, оно того
стоит.
Когда Дазай наконец-то подошел к решетке, обе блудницы поймали его руками,
принимаясь лапать за торс и задницу, поднимая футболку, почему оголялся его
исполосованный ранениями живот. Осаму только продолжал как
531/840
профессиональная стриптизерша извиваться в их объятиях, будто растлеваясь
на этой решетке и не сводя взгляда с такого злющего охранника, ради которого
он так старается.
- Oh man, oh man
Feel the night
Strong enough till the morning light, - повторял одними устами пленник, заставляя
полицейского закипать от злости.
С новыми строчками припева он оттолкнулся от проституток, которые ну никак

не хотели его выпускать из своих объятий, а потом сам начал водить руками по
собственному торсу, оголяя его до груди, после чего продолжая вилять бедрами.
Он провел языком по пальцу и дотронулся им до соска, окончательно
деморализуя этим действием бедного охранника – это было коронной фишкой.
Похоронной – срывание с себя футболки и заброс её прямо в лицо сотрудника.
«О, да, - подумал Осаму, начиная резко двигать бедрами взад-вперед, - теперь
он мой!»
Девушки за решеткой кричали, как ненормальные, наблюдая за всеми его

действиями, потому что Дазай ну реально классно танцевал, да еще и так угорал
над полицейским, который был просто безоружен против него.
Когда заиграло соло, танцор подпрыгнул, ступил на скамейку, с нее на стену и,

оттолкнувшись, приземлился прямо перед ним на колени, принимаясь
перебирать пальцами в воздухе, будто играя на гитаре, особо сексуально
выгибаясь и вызывающе выглядывая на мужчину из-под его же очков.
Тот теперь просто охуел от жизни и решил, что пора переводиться в другой
блок.
Но на этот раз Осаму, прекратив соло, поднялся и сам поспешил к нему, кидаясь
на решетку, обнимая её руками, потираясь пахом о железный прут, и также
характерно лаская его ладонями. Сотрудник никогда так не радовался, что
успел отбежать от решетки, ведь иначе нечто подобное Дазай решил бы сделать
с ним, а на такое он точно не подписывался.
Но парень был неугомонным. Он повернулся и начал потираться булками о ту же

решетку, очень страстно и вызывающе, отставляя зад и выгибая спину.
Проститутки завизжали еще громче, и Эмили умоляла его снять штаны, но Осаму
не какая-то там доступная девка, он скромный и порядочный, поэтому, конечно,
не станет этого делать… хотя…
Напоследок он отстранился от решетки, развернулся, еще немного подвигался

так же грациозно и уже потянулся руками к ширинке, как вдруг полицейский не
выдержал:
- Всё! Хватит! Мне это надоело!
Вместе с последними словами песни и хлопком двери, за которым и скрылся

сотрудник, Дазай все-таки расстегнул ширинку, но штаны снимать не стал, ибо
для кого теперь стараться? Он, конечно, был очень рад, что его творчество
оценили и что зрителям понравилось, хотя адвокат стоял в углу и прикрывал
532/840
лицо рукой, дабы случайно не увидеть чего лишнего. Жаль, что песня такая
короткая, а включать следующую бессмысленно, ведь к нему пришли.
Он застегнул ширинку, а девушки бросили в него футболкой и отдали телефон. В

процессе стриптиза он случайно уронил фуражку, поэтому поднял её и отдал
Рампо, который положил её на стол и наконец-то обратился к парню:
- Смотрю, тебе здесь весело.
- Нет, мне ужасно скучно, поэтому я развлекаюсь, как могу, но почему-то этому
жирному придурку не нравится.
- Просто… чего ты вообще добивался своими действиями? – спросил Огури,

который наконец-то выхуел всё происходящее.
- Я хотел, чтобы он потанцевал со мной, но кто-то оказался слишком вредным…
- Дазай! Он не смыслит в искусстве! – крикнула ему Ванесса из соседней камеры.
- Вот да, я тут стараюсь, а он…
- Ну ладно, - наконец-то прекратил это Эдогава. – Это Огури Муситаро – твой

адвокат. Он ознакомился с твоим делом и, думаю, можно оставить вас наедине?
- Ну… - адвокату вот было стремно оставаться теперь один на один с Осаму.
- Отлично, - лишь ответил следователь и поспешно покинул комнату.
- Ну так что, - Дазай был серьезен, и от прежней его веселости не осталось и

следа, почему Огури сразу же успокоился, понимая, что он все-таки адекватен.
Относительно, конечно, – что вы думаете, у меня есть шансы выбраться или
ограничиться там… принудительными работами или чем-либо еще? Просто не
хочется, знаете ли, штамп о том, что я сидел, это же вообще закрывает дорогу в
любые направления.
- Пф, парень, ты серьезно думаешь, что после работы со мной тебя посадят за
решетку? – улыбнулся тот, как бы демонстрируя свою уникальность. – Можешь
покупать билет и собирать вещи, потому что завтра ты поедешь домой.
Наши дни.
- А-а-ах, Чуя, м-м-м… больно! – голос Дазая был громким и дышал он резко,
стараясь не сорваться на пронзительный стон. – П-пожалуйста, ах! Аккуратнее, я
прошу…
- Прекрати стонать, будто я тебя трахаю, Дазай! – приказывал Накахара,

вытаскивая мелкие кусочки стекла из его руки пинцетом, что и доставляло
дикую и невыносимую боль.
Парни сидели на полу, рядом с Чуей был лоточек, ватки, спирт и бинты, а сам он,
в свою очередь, крепко сжимал предплечье возлюбленного, чтобы тот не
дергался и не убирал руку каждые пять минут. Неприятно, видите ли…
533/840
- Ну правда… это невыносимо… я… Ах! Как же ты противно это делаешь! –
продолжал жаловаться Осаму, ерзая на татами и будто пытаясь отделиться от
собственной руки, над которой издевался нарцисс.
Он пытался добраться пинцетом до каждого кусочка стекла. К сожалению, таких

было много под кожей у суицидника, что действительно затрудняло задачу. Из-
за того, что он не вытащил их сразу, а только обработал, они успели промяться и
зайти глубоко внутрь, почему и приходилось буквально пробираться пинцетом в
мясо, вызволяя всё лишнее.
Дазаю это было настолько противно, что он даже не смотрел, зажмурил глаза и
шипел. А ведь Накахара еще и обезболил его, при чем обезболил местно, отчего
рука уже не должна сильно болеть, однако неприятные ощущения все равно
оставались. Невольно он подумал, что пожалел шизофреника, и надо было
херачить больше.
- Если тебе больно, то я могу тебя вообще усыпить, - предложил он такой

вариант. – Хотя бы мешаться не будешь.
- Нет, я же проснусь в состоянии валенка. Не люблю отходняк от анестезии, да и

рука уже почти не болит.
- Ишь, как мы заговорили, - улыбнулся Чуя и снова стал углубляться пинцетом

внутрь.
- М-м-м… - раздражительно замычал Осаму, пытаясь максимально

абстрагироваться от происходящего, - долго еще?
- Да почти всё, осталось где-то два кусочка. Но меня смущает то, что где-то все
равно могут остаться маленькие осколки… может, все-таки в больницу?
- Не хочу… - он упирался, и лицо его было особенно недовольным, как у ребенка.
- Я все равно тебя, суку суицидальную, отправлю, ты же знаешь, - у нарцисса же

на лице была довольная усмешка, - хотя, я вполне доволен своей работой и,
вроде, ничего такого инородного больше не вижу, - он отложил кусочек стекла в
миску с такими же, а потом смочил ватку спиртом и принялся обрабатывать
ранки.
- Щипится, - тихо проговорил Дазай.
- А ты как хотел? – он убрал ватку и начал заматывать ему руку свежими

бинтами. – Очень надеюсь, что не загноится. Ты ведь будешь умничкой и не
станешь плавать в грязной реке?
- Не планировал, хотя ты меня знаешь, - наконец-то он пододвинулся к нему

ближе, так как больше его руке ничего не угрожало.
- Да ладно? Просто не мочи, хорошо?
- Хорошо, - Осаму уже не выдерживал и подполз к возлюбленному, обнимая

другой рукой за плечи и прислоняясь носом к волосам, пока тот продолжал
заматывать.
534/840
Накахара улыбался и подвинулся чуть ближе. Когда он наконец-то закончил,
закрепив бинты, то повернулся, провел носом по щеке возлюбленного и чмокнул
в губы, закидывая руки ему на плечи.
- Радуйся, что я закончил, а то бы тебе пришлось доделывать всё это без меня.
- М? Почему? Я бы не смог…
- Я просто ухожу сейчас, - сказал тот и отпустил его, поднимаясь.
- Чуя, - лицо его внезапно стало таким жалостливым, будто Дазай сейчас
расплачется, - куда? А как же я? Возьми меня с собой!
- Я не могу, Осаму, - он подошел к шкафу, доставая оттуда вещи, - прости, но не

сегодня.
- А куда ты уходишь? – тот тоже поднялся, наблюдая за его действиями. – И

почему ты мне только сейчас об этом сказал?
- Ну, как-то так, - он скинул с себя штаны и надел какие-то серые, в то время как
Осаму ходил по комнате и явно о чем-то думал.
В его голове было очень странное осознание того, что Накахара ему больше не
доверяет и, самое интересное, что он прекрасно понимал, почему. Ну как ему
вообще можно доверять, если он скрывает такие элементарные вещи о своем
прошлом, как семья, школа, работа, при чем, работа незаконная?
Да, это всё ему было предельно ясно, и он понимал, что сейчас нельзя задавать
такого вопроса, как: «А зачем ты уходишь?» Но, с другой стороны, Чуя ведь не
хочет, чтобы они скрывали что-то друг от друга.
- Ты так и не ответил, куда? – все-таки выдавил он из себя, останавливаясь в

центре комнаты и взирая на нарцисса, который уже надевал свитер, один из их
пары, только не ясно чей, ведь они их часто путали.
- Я иду на встречу, - честно сказал тот.
- С кем? – не унимался шизофреник.
- Ну… с одним человеком, - он посмотрел на себя в зеркало, поправил одежду, а

затем двинулся в коридор, параллельно забирая с пола пачку сигарет,
зажигалку и телефон с наушниками.
- Чуя, ты… изменяешь мне, что ли? – проследил он параллель, хотя не понимал,
как так, ведь его не было всего сутки.
- Да, Осаму, изменяю, - Накахара снял с крючка фиолетовое пальто, надевая.
- Ч-что? – сейчас в его голове возник настоящий когнитивный диссонанс, ему

захотелось упасть на пол и зарыдать, как брошенка, потому что он
действительно себя так почувствовал. – Скажи, что ты пошутил.
- Нет, я не шучу, Дазай, - тем не менее, он улыбался, заматываясь в зеленый

шарф.
535/840
- Но… это… с кем?
- Как это с кем, Осаму? – он посмотрел на него так, будто тот действительно
тупой и нихрена вообще не понимает в этой жизни, а потом повернулся к
зеркалу и провел по нему пальцем, подмигивая отражению. – С собой, конечно.
Ты посмотри, какой я охуенный.
- О, боже… - у того просто гора с плеч упала. С собой, так с собой. Да и чего
вообще Дазай решил, что его парень может кому-то изменить? Ну, не такой Чуя
и никогда не станет так делать, он ведь сам сказал, что любит его и что готов на
всё.
Вот только Осаму знает, что нарциссы очень любят изменять.
- Пожалуйста, скажи, что никогда не станешь мне изменять с кем-то, кроме себя,
- выдал вдруг он.
- Чего? – в глазах Накахары было откровенное непонимание, когда он надел

черную шляпу и взглянул на шизофреника. – Я, конечно, пиздабол, но тебе врать
не стану, поэтому и обещать ничего не буду.
- Ты серьезно? – теперь Дазай ничего не понимал.
- Да, зайчик, я серьезно, - он действительно говорил серьезно, принимаясь

обуваться. – Я не буду тебе этого обещать, потому что не знаю, что случится со
мной. Возможно, меня изнасилуют, или я изнасилую, а может, просто от
случайной или не очень половой связи будет зависеть мое психическое
состояние, понимаешь?
- Нет, я не понимаю. Этого я точно не понимаю.
Закончив с обувью, Чуя повернулся к возлюбленному, который смотрел так,

будто нарцисс уже ему изменил, прямо как тогда, на корпоративе.
- Дазай, тебе нужно понимать, что трахать я могу любого. Любить я могу только
тебя. Ясно?
- То есть, для тебя это разные вещи?
- Да, для меня это разные вещи, - он подошел к нему и хотел чмокнуть в щечку
на прощание, но тот отстранился, отворачиваясь.
- Иди, - раздраженно, с нотками приказного тона сказал Осаму, - у тебя встреча.
Да, такого Накахара не ожидал, и сейчас его сердце очень больно кольнуло
обидой, поэтому он, без промедления, открыл дверь и, выйдя за нее, хлопнул ею
со всей дури, провожая шизофреника недовольным взглядом, через пару минут
мутным от первых слез.
Он быстро спустился с лестницы, будто пытаясь убежать как можно дальше,

ведь опять понял, как сильно он налажал, и как сильно обидел Осаму.
Ну почему они не могут понять таких элементарных вещей?
536/840
Накахара даже не знал, от кого пытается убежать: от Дазая или от себя, потому
что его гребанная тень болезни везде преследует его, подкрадываясь со спины
беспокойными мыслями, будто пытаясь сейчас залезть под кожу и, если он
остановится, то она это сделает.
Он не стал врать возлюбленному. Он не стал врать, потому что знает себя лучше,
чем кто-либо другой. Он знает, что если его кто-то заинтересует, то он, может, и
не станет что-то делать, но если кого-то заинтересует он… Почему нет? Почему
он не может просто распоряжаться собой так, как считает нужным?
Да, если посмотреть со стороны Дазая, если он пойдет ему изменять, то это,
конечно, будет полнейшим фиаско и, возможно, дикими криками, может,
избиениями и игнором, хотя Чуя пытается убеждать себя в том, что ему будет
срать на измену возлюбленного.
Конечно, не срать. Это только его зверушка.
Просто он сам пытается разрушить свои собственные моральные рамки, да и,

наверное, просто уверен в верности Осаму, он ведь его так безумно любит и не
посмеет изменить, не его это стиль. Слишком он верный, слишком хороший, а
еще понимающий.
Поэтому поймет, если Накахара изменит ему.
Просто вскоре Дазай сам должен будет осознать, что Чуя слишком хорош, чтобы
доставаться кому-то одному и, если захочет достаться кому-то еще, то в этом
нет ничего плохого. Это ведь его воля, такая же, как и желание, чтобы Осаму
был верен ему.
Это ведь его воля…
Да, эгоистично.
Аргумент «И что теперь?» очень прекрасно все вопросы останавливает и

разворачивает в свою сторону. Вот только у Чуи целый арсенал этих вопросов,
фраз и убеждений, которые ставят шах и мат в любых разговорах, почему Дазай
просто не сможет ему как-то противостоять даже со своими методами.
«Не на того напал, ебанный собственник, - думал Накахара, заходя в метро, - я,

сука, плевать хотел на твое мнение и гребанные мысли, навязанные обществом
об этике и морали».
Вся эта ярость мешалась внутри него вместе с горечью от обиды. Этот
отвратительный супчик из больных эмоций он готовит себе очень часто, дабы
вот так идти и черпать его, пытаясь расхлебать собственные мысли, которые не
то, что не дают покоя, но еще и давят на голову, заставляя его принимать какие-
то решения, когда решений просто нет.
Вот как он теперь придет, и что ему скажет? И самое главное, как договориться
так, чтобы никто не обижался?
Сказать, что он не будет ему изменять? Хуй!
537/840
Он сказал, что врать не станет и не собирается отказываться от своих
убеждений и личностных приоритетов, как бы оно ни было. Ему плевать, если
Дазай хочет, пусть уебывает со своими принципами. У Накахары тоже есть
принципы. Не нравится – на выход!
Да, в какой-то степени он сам виноват, но это всё такое... Можно ведь было
избежать этого разговора просто наврав или же рассказав о встрече косвенно,
мол, старый друг.
Ну вот.
Внезапно он вспомнил зачем и куда идет.
Танидзаки Джуничиро. Его внешность такая же необычная, поэтому он быстро

его обнаружит. Чуя уже вышел из метро и направлялся в кафе, где его как раз и
ждет этот парень.
Мысли были самые разные, но больше всего он все равно ждал, что это просто
какой-то пранк. Ну с чего бы информации так просто прилететь прямо в его
руки?
Однако фотографии Осаму со школы говорили об обратном. Там действительно

было такое же фото, которое позже ему скинул Танидзаки и, что характерно, на
фото они с Осаму стояли вместе. Это заставляет думать о том, что они были
хорошими товарищами, по крайней мере, какое-то время, поэтому есть смысл
доверять Джуничиро, как бы странно это ни звучало в голове Чуи.
Да, он не доверял ничему в этой жизни, ведь он не может доверять даже Дазаю.
Кстати, пусть помучается, осознав, каково ему. Око за око, сучка.
Наконец-то отворив дверь кафе, в котором он и договорился встретиться с

парнем, Накахара стал оглядываться и вскоре заметил рыжую макушку за
столиком рядом с окном.
- Привет, Танидзаки, - Чуя подошел внезапно, отчего тот даже подпрыгнул,

отрываясь от телефона.
- Ох, привет, - он приподнялся, чтобы пожать ему руку, а затем нарцисс

приземлился напротив, принимаясь рассматривать лицо юноши.
Обычный парень, явно его ровесник, в светлой кофте и джинсах. На стуле висела
красная куртка; кстати, заметив это, Накахара тоже поспешил раздеться, ибо в
кафе жарковато.
Он заказал себе американо, в то время как Джуничиро уже во всю попивал

латте, что Чуя умел определять по запаху и внешнему виду стакана. Навыки
бариста не пропьешь.
- Фу, кто такую хуйню делает? – морщился Накахара, пробуя кофе, что ему
принесли. Какой-то кислый, при том, что недоваренный или совсем не крепкий. –
Ой, извини, пожалуйста, за мат, я просто бывший бариста, и у меня триггер на
плохой кофе.
538/840
- Да ничего. Я думаю, сегодня и не так будешь выражаться.
- Я хочу знать подробности, - он улыбался, чувствуя себя так, будто пришел на

важные переговоры, и сейчас совершается какая-то сделка на черном рынке.
Кофе он отставил. Надо будет попросить у них жалобную книгу.
- С чего бы начать?.. - Танидзаки сделал глоток кофе, обдумывая.
- Что ты знаешь о его родителях? Меня это очень интересует.
- Ну, ты знаешь, Осаму всегда был довольно пугающим. Настолько пугающим,

что пугал даже своих родителей. Их раз пять точно вызывали к директору за то,
что он жестко издевался над детьми, за драки, но им будто было все равно, и
они никогда не ругались на него, по словам Осаму. Хотя нет… вроде ругались, но
он никогда в подробностях об этом не рассказывал.
- А так, больше ничего?
- Ничего. Вроде, мелкие семейные конфликты, но я могу ошибаться.
- А что ты тогда хотел мне поведать?
Он тяжело вздохнул, кидая взгляд в окно. Пасмурно.
- Ты знаешь, Дазай всегда увлекался суицидом, и я думаю, что он и сейчас этого

ни от кого не скрывает.
- Это первое, что я о нем узнал.
- Так вот… всё это было особо невинно. Ну, резал вены он с двенадцати лет,
пытался повеситься пару раз, хотя он ничего не делал, кроме как размахивал
петлей. Думали, показушник, пока не пошел играть в русскую рулетку вместе со
своей девушкой Тоши.
- Мне известен этот случай. Она выстрелила себе в голову и упала ему прямо в
руки.
- Именно. Сказать, что Осаму был в шоке… он, кажется, недели три не ходил в
школу. Мы сначала думали, помер, но учителя говорили, что всё в порядке, он
просто работает с психологами. Я волновался, писал ему, но на все вопросы он
отвечал очень коротко и неясно. Типа: «Как твои дела? Что говорит психолог?» -
«Хорошо», - «А психолог что говорит?» - «Нормально». И на все вопросы такие
вот ответы. Абсолютно на все.
- Да, типично для шизофреников.
- М? – Танидзаки не понял.
- Ну, у него шизофрения.
Парень чуть не поперхнулся кофе, услышав такие слова, округлил глаза и

посмотрел на Чую со всем желанием узнать подробности.
- Как? – спрашивал он.
539/840
- Ну как-как? Я отправил его к психиатру, мы увидели галюны, мы увидели бред,
и мы увидели предрасположенность, а так же склонность к депрессиям, - он
зевнул, потягиваясь на стуле, будто этот разговор абсолютно спокойный, -
попытки самоубийства, поведенческие расстройства, искаженное восприятие…
- То есть, это сто процентов?
- Ну, знаешь, шизофрения такая болезнь, её можно и мне поставить. Кстати,

будь осторожнее, у меня нарциссическое расстройство личности, я могу
доебаться, - он улыбнулся, так как с неким юмором относился к своему диагнозу,
ведь обычно никто не знает его клинику. И слава богу, а то убегут.
- Вы в больнице познакомились что ли?
- Да нет, просто в баре нажрались, но как-то так вышло, что теперь… эм…
слушай, я вот не знаю, как сказать. Ты как вообще относишься к однополым
отношениям?
- Серьезно? – тот удивился еще больше, а ведь должно было быть наоборот. – Я
не замечал за ним такого! Охренеть…
- Зря я это… - подумал вслух Накахара.
- Да нет, мне на это все равно, просто я немножко не ожидал… от Дазая… он же

всех педиками в школе обзывал и говорил, как это отвратительно, - смеялся
Танидзаки, понимая всю иронию.
- Пф-ф-ф, - Чуя сдерживал смех, - я этому пидорасу припомню.
- Ты собирался с ним всё это обсуждать?
- Конечно, я здесь не ради выгоды или чего еще, я хочу помочь ему преодолеть
внутренние барьеры, которых, сука, не насчитаешься, куда ни глянь везде эта
падла что-то скрывает и недоговаривает. Я не знаю, что делать, может, ты мне
расскажешь, что он за тварь?
- А что он делает?
- Недавно чуть не задушил меня, - он снова улыбнулся, хотя тоже такая себе
тема для усмешек, - но ничего серьезного, мы уже всё обсудили, и он признал
свою вину. К тому же я разбил ему лицо в кашу, так что урок усвоен.
- Кошмар, как вы живете?
- Хуево, если честно, но ты знаешь, лучше так, чем по одиночке. Недавно начали
пить лекарства, так что вскоре всё должно наладиться.
- Понятно, я надеюсь, правда… я пришел, чтобы скорее отговорить тебя от этих

отношений.
- А что такого? Что должно меня напугать?
- Понимаешь, Чуя, дело в том, что… после того, как он вышел с этого
540/840
больничного, он стал сам не свой. Во-первых, такой вот замкнутый, во-вторых,
очень странно косился по сторонам, будто что-то видит, и это пугало.
- Да, это Смерть, и по описанию она та еще «красавица», - сказал ему Накахара,
не забыв на последнем слове сделать пальцами кавычки в воздухе.
- Кто?
- Смерть. Его галлюцинация. Он как раз её, вроде, в этом возрасте и стал видеть.
- Черт… ты серьезно?
- Абсолютно.
- Сколько вы знакомы?
- Месяца… четыре, кажется, - стал припоминать Чуя. А ведь не так много, а

ощущение, будто десять лет в браке.
- Да ладно? Я о нем за всю старшую школу столько не узнал.
- Ну, я же сказал, что люблю доебывать людей. От меня ничего не скроешь.
- Интересно… так вот… после этого он начал вести себя странно, и… начались
самоубийства в школе.
- Ох, я и забыл, почему я здесь, - Накахара приблизился, будто сейчас начнется

самая секретная часть.
- В общем, я сначала не замечал… а потом понял, что все самоубийства были

сделаны путем вскрытия вен, а еще… много прочих насильственных следов, что
пугало, но временно ставили самоубийство, чтобы не пугать учеников и тому
подобное, хотя следов оружия не оставалось. Понимаешь? Если оружия нет, то
как жертва могла вскрыться?
- Непредусмотрительно со стороны убийцы, - заметил Чуя.
- Так вот, сказали, что все раны у всех жертв одинаковые, то есть, совершены
одним орудием, и экспертиза показывала, что это не нож, а что-то меньше, а
именно, знаешь такие маленькие лезвия?
- Как-то раз выкинул такое из дома Дазая, когда он пытался себя вскрыть.
- Боже… ну и жесть… в общем, я бы никогда на Осаму не подумал, но… я тоже

наблюдал его попытки, поэтому знаю, что свое лезвие он всегда носит с собой. А
ещё он единственный суицидник, которого я знал во всей школе, да и что за
бред – приносить лезвие? Так я и понял, что это делает он, и сказал ему об этом,
когда умер Анго.
- То есть, он убивал их?
- Хуже. Он доводил их до крайностей и заставлял вскрываться самостоятельно.
Вот теперь по телу пробежали мурашки, и Чуя почувствовал нарастающий
541/840
внутренний дискомфорт.
- Звучит, как хрень какая-то, если честно, но… блин… блин, - он отодвинулся,
прикрывая рот рукой и уставился в стол.
Когда в голове проносится этот факт «Мой парень – маньяк», то внутри

ощущается очень странное чувство, будто кто-то сейчас поливает твои
внутренности горячей кровью, такой отвратительной, и из-за этого сложно
дышать. Будто эта алая жидкость пронизывает все твои органы, и ты ощущаешь
себя измученным, оскверненным, будто тебя сейчас пытают какой-то
отвратительной процедурой, ужасной по своему содержанию.
Накахара не знал, что делать, он не знал, куда ему убежать от этих ощущений.
Стереть память – не вариант, ведь он вернется к этому снова, забыть – тоже.
Но самый главный вопрос: рассказать о своем знании Дазаю или промолчать?
- Я знаю, что ты чувствуешь, мне тоже было не по себе, когда я… высказал ему
свое мнение по этому поводу.
- А что он? – Чуя говорил тихо, не меняя своей позы.
- Ну, сначала он мягко угрожал мне. Я пытался как-то достучаться и сказать, что
он должен пойти к психиатру, но он перестал со мной общаться, а потом и вовсе
пригрозил жизнью моей сестры. Правда, самоубийства закончились, я не знаю,
почему. Наверное он что-то все-таки уяснил для себя. Знаешь, он всячески
издевался над ребятами все время, но как-то потом вовсе абстрагировался от
общества, и, закончив школу, я его ни разу не видел до того самого дня в
торговом центре. Просто… я подумал, что люди, которые с ним общаются,
должны знать, что он такое.
- Ты описываешь прямо какого-то дикого маньяка. Да, он раньше торговал

наркотой… только не говори никому, это секрет… - он улыбнулся,
приблизившись. Наконец-то отпустило это неприятное чувство. – В общем, он
говорил, что творил всякую жесть, но… не говорил, что именно и как, а сейчас…
а сейчас он в моих глазах нежный ангелочек, который играет на пианинке,
делает оригами и поливает свою любимую желтую орхидею, что моя мама
подарила… в общем, это вообще не укладывается в голове, он ведь боится
любого эмоционального напряжения… Я сейчас-то сижу и ссусь, что он там
может вены резать, ведь мы поссорились, когда я уходил. У него каждую ночь
кошмары, он пугается темноты и шорохов в комнате, боится, что придет Смерть,
жмется ко мне постоянно, будто боится, что я уйду, и ему никак не объяснишь,
что я не брошу его вот так просто… Он ужас как любит дурачиться и танцевать,
петь какие-то попсовые песни себе под нос и читать книжки, порой пишет свое и
пишет недурно, я скажу тебе… - он все-таки отпил этого уже остывшего и
противного кофе, хотя холодным оно, кажется, вкуснее. – И он… порой уходит в
себя, свои размышления, а я такой сижу и думаю, о чем он там размечтался?
Потом у него начинаются головные боли, он пьет таблеточку и опять жмется ко
мне, - он усмехнулся, вспоминая, какой Осаму милый в эти моменты, а вот на
глазах появились слезы и похер, что кто-то чужой смотрит. – И я думаю, а что
мне останется, когда он… случайно умрет или что-то еще? Если я сделаю что-то
не так, если я где-то ошибусь, а вдруг я уже ошибся, и сейчас нет дороги назад,
что если я приду, а меня дома никто не ждет? Я… так привык к нему, он такая
маленькая, но важная часть моего внутреннего мира, который без таких вот
542/840
вещей уже не существует, - он поднял свои красные глаза на Джуничиро,
который сидел и слушал всё это с открытым ртом. – Прости… за эти сопли...
- Нет, Чуя, всё хорошо. Хорошо, что ты выговорился, и я понял, что Дазай,
которого я знал, уже давно ушел. Слушай, ты… помогай ему, ведь… если он
действительно хороший человек, значит, есть прогресс, значит, он может стать
еще лучше. Я не смог помочь ему в свое время, но… если он доверяет тебе, то…
ты должен попытаться.
- Да? – голос его стал прежним, он успокоился и вытер глаза. – Хорошо, я…

думаю, что пока справляюсь, хотя… со мной ему очень трудно, и я это вижу.
Правда, думаю, только такое отродье, как я, он и заслужил.
- Зачем ты так о себе говоришь? Ты помогаешь человеку…
- Ой, мне бы кто помог… - он начинал раздражаться, ибо тема зашла куда-то в
его сторону. – Я просто по своей натуре ненамного лучше Осаму, если честно,
разве что более адекватный, если это можно так называть…
Наконец-то в голове всё разложилось по полочкам. Казалось, что от этого

должно было стать только хуже, но когда Накахара выговорился, то ему стало
очень легко и просто, он понял, что, наверное, не надо скрывать своих чувств,
если он хочет их проявить. Пускай этих чувств слишком много, и все они
отрицательные, но у него есть Дазай, которого он любит и ведь… то же самое он
может сказать и ему. Рассказать о своих страхах, ведь тогда он сможет еще и
узнать, как Чуя сильно его любит, и что хочет о нем заботиться, что всё в его
жизни сейчас и правда зависит от него.
Иначе бы он давно его выгнал, кстати.
И сейчас он понял, что просто может рассказать обо всем Осаму, ведь он поймет,
как никто другой, и должен понять, что Накахара обязан знать о его прошлом и
что он его не бросил даже из-за этого.
Почему? Да просто потому что!
Потому что любовь так быстро не уходит, каким бы диким зверем не был объект
обожания. Подумаешь, доводил до самоубийства. Страшно? Еще бы! Но Чуя
мазохист со стажем, ему не привыкать.
Они еще около часа сидели с Танидзаки в кафе и говорили… да, всё это время
они говорили об Осаму, делясь самыми разными историями о нем, причем
обычно положительными и забавными, припоминая о нем только хорошее.
«Говорим, как о покойнике», - подумал Накахара украдкой.
Тем не менее, часики тикали, и вероятность того, что Дазай сейчас реально
может сдохнуть, возрастала, поэтому Чуя распрощался с Джуничиро, подумав о
том, что можно будет как-нибудь встретиться втроем и поболтать. Если,
конечно, Осаму не будет против и не психанет, как это порой бывает.
Накахара вышел из кафе и по привычке глянул в небо, которое всё заволокло

белыми облаками, отчего на город уже опускалась сумеречная синева, что было
характерно для зимних четырех часов. Достав из кармана пальто пачку сигарет,
543/840
он извлек одну и сунул в рот, сразу же поджигая её красной зажигалкой, не
отрываясь при этом от бескрайней глубины белых небесных волн.
Хорошо все-таки на улице в этот час. Он очень любил такое время. Народу на
улицах уже немного, машины проезжают по асфальту с шипением, и вот-вот
загорятся первые огни вдоль дорог, что ознаменует наступление долгожданного
вечера. Начнут заполняться кафе и бары, где-то заиграет негромкая музыка, и из
всех заведений польется человеческий говор обо всякой ерунде, которая
приходит нам в головы под вечер.
Давно он так же не выбирался куда-то с Дазаем, не брал его под ручку, не

шествовал вдоль улиц, любуясь огнями и волнами океана, если посчастливиться
забежать в порт, а может, просто посмотреть на Цуруми, которая внушала им
особенное спокойствие. Можно даже искупаться, ведь на улице уже не так
холодно, хоть на дворе и январь. Да, на них все равно будут смотреть как на
дебилов, но, кстати, не ошибутся.
Чуя неспеша шел по улицам, пускал сигаретный дым уже откровенно опустив
взгляд в блестящий от влаги асфальт. Он не хотел торопиться домой, потому что
боялся, не зная, как Осаму себя поведет и что ему скажет. Было по-настоящему
страшно, и если бы не таблетки, то сейчас Накахара пошел бы в бар и выпил в
гордом одиночестве, напоминая себе, что он так поступал всегда.
Дазай переставал быть чем-то неприкосновенным в его глазах, но Чуя пока что
не готов обрывать связь. Наоборот, он хочет её укрепить, но не знает как, ведь
этот гребанный шизофреник начинает опять закапываться в себя, хотя в
последнее время не стесняется говорить о своих чувствах. К сожалению, чувства
чувствами, а то, что Осаму маньяк – дело другое.
В другой раз Чуя, может быть, и испугался бы, что его возлюбленный оказался
настоящим психом-убийцей, но сейчас он понимает, что Дазай просто
напуганный ребенок, и очень хочет понять и разобраться в подробностях. Да,
придется опять врать Осаму, что знание о его прошлом – часть терапии.
Накахара понимал, что если тебе довелось пообщаться с шизофреником, то
лучше его не трогать и не тормошить, однако не мог остановиться. Слишком
сильным был соблазн раскопать эту яму и вскрыть эту голову.
- Вот и настал тот момент, - шепнул он себе, заворачивая за угол. Безлюдно.
- Какой?
- Когда бедный мой Дазай начнет ломаться. Доволен?
- Еще бы.
Грустная картина может ожидать его дома. Недосказанность, холод, обман. Но

Чуя хочет поговорить с ним. Просто поговорить, если, конечно, сможет вообще
нормально разговаривать, и у него не снесет крышу от эгоизма и радости от
чужого горя.
Да, ему, в какой-то степени, нравилось, что сейчас Осаму обижается, даже если
он продолжит обижаться, ему будет все равно. Ему нравится доводить его до
края, нравится даже думать, что он сейчас может резаться из-за него. В этом
был особый шарм и некая лесть, подпитка его неугомонного эго, которое
544/840
каждый раз требует всё больше и больше.
Совсем скоро он должен будет выйти со дворов к шоссе и направиться прямиком

к своей станции метро, и вот только-только он вышел к дороге, как кто-то
положил руку ему на плечо.
Неспешно повернув голову, Чуя обнаружил чужую бледную ладонь с черными

ногтями и перстнем. Белые рукава, как всегда, и, окончательно развернувшись,
он увидел те же самые белые волосы и алый проникновенный взгляд, таящий в
себе все недобрые намерения его хозяина.
Хозяин…
- Ну здравствуй, - голос всё тот же, такой же красивый и кажущийся ласковым,

манящим и добрым. Какая фальшь. Шибусава весь, как одна большая фальшь, -
Чуя.
- Ого, - он полностью развернулся к нему и вздернул голову кверху, чтобы

всмотреться в лицо своего бывшего хозяина, который тоже был довольно
высокий, но, кажется, ниже Дазая. Да, он всё так же любит близко находиться
рядом с собеседником, будто все его слова какая-то тайна, - второй раз слышу
свое имя из твоих уст. Теряешь хватку.
Тацухико улыбнулся, обрадовавшись, что Накахара не послал его сразу, да еще и

решил уделить минутку на разговоры.
- Ну, ты ведь больше не моя кукла, поэтому нет смысла звать тебя как-то иначе.
Или «Овечка» тебе нравилось больше?
От этого нарцисса даже передернуло, чего он не скрыл, шикнув сквозь зубы и

отвернувшись от собеседника, будто не выдерживая своего отвращения к нему,
хотя на самом деле просто смутился. Все-таки вокруг люди.
- Чего тебе надо? – выдавил он из себя.
- Хм… - тот чуть прикрыл глаза, но не прекращал всматриваться в лицо парня,

ведь ему так нравится, когда нарцисс раздражается или злится. Это добавляет
ему лживой властности, делая его по-особенному ценным для Шибусавы, -
Каждый раз мы с тобой встречаемся, - мужчина нежно ухватился теплыми
пальцами за его подбородок, поворачивая лицо парня на себя, заставляя
посмотреть в лукавые глаза, - и каждый раз ты задаешь этот вопрос.
Накахара невольно закусил губу, замечая, с каким желанием тот смотрит на

него. В этих алых очах ему нравилась поддельность, но порой он мог
рассмотреть в них что-то еще. Что-то, чего Тацухико больше никому и никогда не
показывал.
- Маргарет – это уловка? Ты… даже не собирался звать её обратно, верно?
Тот убрал руки с его подбородка и неспешно пошел по улице, зазывая Чую с
собой. Вот тебе и прогулка. Нарцисс не стал противиться, ведь ему интересно.
Надо наконец-то поставить все точки…
- Я знал, что тебе польстит её похищение, и то, на что я готов ради тебя. Знал,
545/840
что когда она приедет, то сразу же встретится с тобой, почему и решил
провернуть такую вот сценку. Она оказалась хорошей актрисой, сама того не
зная, причём даже деньги взяла, как оказалось, - Коллекционер шел близко,
задевая Накахару плечом, чуть покачиваясь, но все его шаги, все его движения,
взгляды казались Чуе такими красивыми. Он понимает, что скучал по этому
больному ублюдку, который стал его темным прошлым.
- Как это романтично, я сейчас завизжу от умиления, как девчонка, - всё так же
раздражительно выдавливал из себя парень в ответ, не отстраняясь и
поглядывая на мужчину, который тоже порой поворачивался к нему. Иногда он
улавливал в его взгляде что-то такое… будто Шибусава и сам стесняется чего-то,
будто это он сейчас завизжит, как девчонка. – Нельзя было просто назначить
встречу?
- Я пытался, но ведь ты меня прогонял, поэтому пришлось прибегнуть к крайним

мерам, понимаешь, мой милый?
- К-как ты… - его передернуло от последней фразы, и Тацухико усмехнулся. – И

зачем вообще надо было такие сложности проворачивать? Я, кажется, еще тогда
сказал тебе, что занят.
- А раньше тебя не волновали такие вещи.
- Они меня и сейчас не волнуют.
- Правда? – внезапно на его лице появилась особо безумная и лукавая улыбка, он

резко ухватил Накахару за локоть и потянул в подворотню, прячась за пожарной
лестницей и прижимая ничего непонимающего парня к стене.
Этот взгляд обезоруживает. Этот голос пленяет. Эти руки делают так, чтобы ты
им доверял. Всё это его хозяин, которому он когда-то отдал часть себя
безвозвратно, почему эта часть снова просится в объятия этого холодного
человека, который опустился уже до того, чтобы зажимать своих бывших кукол
по углам многоэтажек.
На лице Тацухико редко играла краска, но сейчас он буквально горел, взирая на

такого же красного Чую сверху вниз. Тот не смотрел на него, потому что боялся.
Если он посмотрит, то не сможет держать себя в руках.
- Отпусти… - прошептал нарцисс. Лицо приобрело такое потерянное и

несчастное выражение, ведь он опять не знал, что ему делать. Противиться
своим желаниям?
- Не могу, - так же шептал тот, приближаясь к его лицу практически вплотную,

пытаясь уловить аромат, который уже больше года мечтал снова почувствовать,
- это выше моих сил.
- А я думал, ты сдержанный, - наконец-то улыбнулся Накахара, поворачивая

голову и случайно дотрагиваясь носом до чужой щеки.
- С кем-то, - он ухватился ладонями за его лицо и прошептал практически в губы,

- но не с тобой.
И Шибусава уверенно подался вперед, соприкасаясь с губами, которые уже не
546/840
надеялся даже увидеть. Чуя не дергался и не сопротивлялся, но казалось, что
земля уходит из-под его ног, и он, обессилив, вжался в стенку. Не выдержав, он
сам подался вперед и обвил руками его талию, прижимая ближе к себе, что
спровоцировало Коллекционера на более глубокий поцелуй.
Казалось, Накахара уже позабыл его одеколон, нежные прикосновения, резко

сменяющиеся на грубость, также, как и поцелуи. Эти длинные волосы, которые
порой им мешались, но Чуе на это было плевать, ведь иногда парень не
сдерживался, и сам перебирал эти белые пряди. Ему нравился свой хозяин, ему
нравились его издевательства, ему нравилось, что сейчас он ради него чем-то
жертвует и что он в нем нуждается.
Ему нравилось то, как он его развязно целует у грязной стены, уже хватаясь
руками за волосы и прикусывая нижнюю губу, почему и стон вырвался из уст
нарцисса, а руки лихорадочно забегали по чужому пальто.
Нет, ему не нравилось.
Ему нравится сейчас.
***
За окном дорогого отеля уже опустилась тьма, и машины лихорадочно забегали

по шоссе, устраивая вместе с городскими огнями особое представление для глаз,
однако из-за этого картинка в панорамном окне становилась менее четкой, и всё
чаще Накахара мог видеть отражение внутреннего обустройства номера даже с
приглушенным светом.
Внутри пахло розами и чем-то тяжелым, светлый бархатистый ковер, обои,

какая-то картина в стиле модерн. Художник явно хотел изобразить японку в
сакуре и, на самом деле, вышло довольно недурно, хоть и по-своему абстрактно.
Чуя умел ценить любое творчество, ведь за каждым творчеством скрываются
эмоции и мысли, ему ли этого не знать с его чувствительностью к критике?
Но был человек, который никогда его не критиковал и даже в самом

отвратительном его поведении видел что-то прекрасное и ценное – его
Коллекционер, его покровитель, его отражение пороков.
Накахара лежал на шелковой простыне, вглядываясь в архитектуру за окном и

огромное количество огней. В теле еще была эта легкость после душа и
расслабленность, почему валяться голышом в постели было особенно приятно.
Руками очень хотелось потянуться вниз, но будет некультурно начинать в
одиночку, поэтому он лишь продолжал валяться и ждать, когда его
умиротворённое спокойствие наконец-то нарушат.
Внезапно он обратился к телефону, дабы не искушаться раньше времени. На

часах уже полседьмого, но за весь день ни сообщения, ни звонка от Дазая. Что
ж, раз он ему не нужен, то Чуя даже не будет о нем думать. Сегодня он
позволяет себе маленькую шалость в доказательство утреннего спора. Как
вышло символично.
Вскоре дверь отворилась, и в спальню зашел Шибусава, облаченный в белый
547/840
махровый халат. И почему он постоянно в белом? Накахара никогда не доставал
его вопросами, потому что ему это было не настолько интересно, нежели
обустройство мыслей в голове Осаму или же его прошлое. Да, в этом и
заключалась любовь – в заинтересованности такими вещами. В Тацухико его
интересовала только внешность и умение доставлять удовольствие, что, в
общем-то, не самое главное по мнению Чуи, хоть и тоже довольно важно.
Сейчас он вышагивал босыми ногами по пушистому ковру и, подойдя к кровати,

распахнул халат, будто призывая к себе нежащегося на подушках Накахару. Тот
улыбнулся и подтянулся к нему, усаживаясь на постели, принимаясь покрывать
влажными поцелуями его живот с особой нежностью, хватаясь за его член рукой,
почему тот довольно быстро возбуждался.
Шибусава запустил свои руки в рыжие волосы нарцисса, направляя голову вниз,
дабы тот доставил ему удовольствие своим ртом. Он громко выдохнул когда
мокрые губы Чуи ухватились за его головку, не спеша проталкивая член глубже.
Такое приятное тепло разлилось по его телу, и голубые глаза, выглядывавшие
снизу, полные как невинности, так и пошлого блеска, заставили его прикусить
губу во внутреннем ликовании. Как давно он этого ждал.
Накахара любил смотреть на хозяина в такие моменты, ведь он казался ему

каким-то особенно раскрепощенным, расслабившимся, и ему даже казалось, что
тот теряет контроль. Будто это Тацухико отдается Чуе, а не наоборот.
Да, он знал, что Коллекционер от него зависит. Зависит и сейчас, почему губы,
смыкающиеся на его органе, кажутся слаще, чем любые другие, волосы в руках –
нежнее, чем шелк этой постели, а плечи, чуть влажные после душа, с каким-то
найденным нарциссом лосьоном, такими красивыми, что хочется всё это трогать,
кусать и лицезреть.
Хочется отдаваться ему самому.
Но пока что тот отдается, поэтому вскоре после влажных движений Чуя
протолкнулся горлом, отчего головка проникла глубже, и изо рта Коллекционера
послышался тихий стон. Он ни разу не жалел, что научил его такому, хоть и
ценой собственного члена, который болел после неудачных попыток.
Однако сейчас он держался за его голову, нещадно оттягивая пряди и толкаясь

бедрами, дабы получать больше удовольствия от своей игрушки, глаза которого
слезились, а воздуха не хватало, но всё это доставляло ему столько блаженства,
что он еле сдерживал собственное полное страсти дыхание, сменяющееся
вытекающей изо рта слюной на шелковую простынь.
Но потом Шибусава его отпустил, и тот смог отдышаться, тем не менее,

продолжая ласкать одними губами влажную головку.
- Ты мой мальчик… - не выдерживал Коллекционер под прелестью такого вида,

когда Чуя облизывал его член языком, подключая руку, после чего снова взял
его в рот, начиная толкаться, как до этого, не отводя заплаканных глаз, что
дарило особое удовольствие.
- Господин, - тихо шепнул Накахара, отрываясь от члена и улыбаясь, - вы сегодня

нежный.
548/840
- Я соскучился по тебе, поэтому не хочу всей этой фальши.
«Он. Не хочет. Бить меня?» - не укладывалось в голове у Чуи.
Не то, чтобы он сейчас именно этого и ждал, ведь следы побоев будут
выделяться на его теле, почему и Дазай заметит… будут вопросы.
Но…
Шибусава никогда не трахал его просто так, без какого-то изощренного насилия.
Что это значит?
- Ты что, стал старый? – Чуя отстранился, лукаво улыбаясь, но за такую дерзость

сразу же получил пощечину и надменный смех Тацухико вдогонку.
- Нет, милый, я просто тебя жалею, - он легонько толкнул его в грудь, дабы тот
завалился на кровать спиной, после чего, хватаясь руками за бёдра,
расположился между его ног, принимаясь их оглаживать, - мы ведь не хотим,
чтобы твой мальчик узнал о наших сегодняшних развлечениях?
- Не хотим, - так же лукаво скалился Чуя, ощущая радость и какой-то приятный

адреналин, будто сейчас смотрит порнуху в зале на большом экране, когда
мамка может прийти домой в любую секунду.
- Вот и отлично, - он наклонился, впиваясь губами в его ключицу, почему изо рта
Накахары раздалось тихое дыхание.
Он запрокинул ноги на его спину, прижимаясь всем телом, ощущая приятное

тепло, а руками обвил шею, слегка поцарапывая кожу ноготками, что явно
нравилось Тацухико.
Тот уже и не помнит, когда в последнее время позволял себе что-то такое
нежное, ласковое и приятное, когда не надо что-то выдумывать и пороть свою
жертву за малейшее неподчинение. Сейчас ему было плевать, ведь Чуя уже не
его кукла, поэтому всё это…
А почему это всё вообще происходит, и по какому такому принципу Накахара лег
с ним в одну постель?
Шибусава, осознавая, что снова может делать с ним всё, что угодно, решил, что
хочет быть с ним нежным, поэтому продолжал лишь слегка покусывать его шею,
не желая оставлять следов, а рукой ласкать еле-еле набухающий член.
- Ты опять на таблетках? – спросил он, когда ласкал губами его ухо.
- М-м-м… да, - он сам проникался моментом, толкался навстречу рукам и

повернул голову, чтобы тоже насладиться вкусом кожи своего бывшего хозяина.
Ему уже давно не терпелось, но такое нежное отношение тоже доставляло. Эта
нежность казалась неумелой, но явно искренней, что не могло опять же не
льстить нарциссу.
«Ничего себе, - пронеслось в его голове, – я ему что… не просто какая-то
549/840
эксклюзивная шлюха?»
И он решил, что стоит ему подыграть, стоит так же нежно целовать его,
проводить руками по телу и отдаваться ласкам. Стоит хоть раз в жизни
совершить что-то такое абсурдное.
Тацухико наконец-то отлез от него, напоследок пройдясь губами по груди и

поигравшись с соском, а после взял с тумбочки лосьон, которым до этого
баловался Чуя, и вылил немного на руку, сразу же затем раздвигая ноги своей
игрушки шире, почему тот подался вперед и закусил губу в ожидании всегда
необычных ощущений.
Пальцы сейчас кажутся особо нежными, и Накахара, чувствуя, как те его

ласкают, расслабился на кровати, предаваясь особой медитации, пока они не
проникли внутрь и «медитировать» стало сложнее.
Коллекционер впивался другой рукой в его бедро, слегка царапая и наблюдая со

стороны за Чуей, извивающемся на постели. Он уже свыкся с дискомфортом и
чувствовал, как пальцы начинают доставлять удовольствие, поэтому принялся
сам насаживаться на них и довольно взирать на Шибусаву, который придвинулся
и сунул большой палец другой руки ему в рот. Нравилось ему занимать этот
ротик делом.
Накахара уже начинал тяжело дышать и извиваться, обласкивая палец языком,

тут же покрывая его слюной, ведь от похоти её становится так много. Затем он
вытащил оба пальца и похлопал мокрой рукой по его щеке, довольствуясь
такому податливому мальчику.
- Пожалуйста, - прошептал Чуя влажными губами, слегка подаваясь бедрами

вперед.
- Мой мальчик, - улыбнулся тот, - ты всё такой же нетерпеливый.
- И тебе это нравится, а-а-а-ах! – он простонал, ведь Тацухико, в своем

репертуаре, резко пододвинулся и также резко вставил свой член в Чую, почему
тот выгнул спину, и глаза его даже заслезились. Нарцисс сжал зубы, пытаясь не
закричать, однако на лицо все равно наползла довольная улыбка, ведь он
добился своими действиями того, чего хотел.
Коллекционер нагнулся, полностью обхватывая его тело руками и, уткнувшись

носом в шею, стал двигаться внутри. Накахара не дергался, но тоже
насаживался, ибо очень скоро стало особенно приятно, и орган внутри себя
ощущался, как что-то невероятное и горячее. Пальцы сжимались на бледной
спине, губы дышали огнем, опаляя чужие шею и щеки, а свет от лампы
расплывался за пеленой редких слезинок, делая всё таким спокойным, будто он
дома.
Странно, почему именно Тацухико ассоциируется у него с чем-то домашним?

Потому что после работы он приезжал к нему и расслаблялся на таких же мягких
подушках, разве что подушки надо было заслужить, пройдя девять кругов ада:
плетку, кандалы, воду, палку, кружевное белье, темноту от ленты на глазах,
ожоги, игрушки и наконец-то самого Шибусаву. Зато потом полнейшее
наслаждение в компании сигарет, когда перестал принимать лекарства – вина, и
всё это в окружении абсолютного комфорта, разве что самого хозяина не было,
550/840
почему и Накахаре было скучно одному наслаждаться всем этим счастьем.
Он просто отдавал деньги и уходил.
В какой-то момент Чуе стало обидно, ведь он так старается, надеется, что тот
его как-то заметит, он хотел верить, что действительно что-то значит для него.
Нарцисс не хотел чувствовать себя обычной проституткой, он хотел чувствовать
себя проституткой особенной, или хотя бы важной для хозяина. Кто бы мог
подумать, что своих желаний действительно стоит бояться.
Однако сейчас он был рад, ведь мужчина жертвует своим временем, чтобы
добиться его расположения, а сейчас жертвует любовью к насилию, чтобы
почувствовать всю нежность кожи Чуи, всю ласку, запах и желание, которое
колом упиралось ему в живот при каждом сближении тел.
Накахара был невероятно доволен собой, раз смог заставить этого монстра,
раскроившего ему спину, стать вдруг нежным и ласковым, таким внимательным,
лишь изредка получая от него награду в виде пощечин и шлепков, которые
только подогревали обоих.
После очередной пощечины Чуя оторвал Шибусаву от себя и перевернул,

запрыгивая и устраиваясь верхом на его члене, открывая рот в новом стоне. Он
стал насаживаться на него, также не отрывая взгляда, также проникаясь
процессом во всех смыслах, довольствуясь тем, что господин доволен и
толкается тоже, придерживая Накахару за бедра, иногда царапая и
пришлепывая.
Он уже, откровенно говоря, на нем скакал и, казалось, кричал на весь отель,

сопровождая свою песню аккомпанементом в виде шлепков тел друг об друга.
- Ах-ах-ах… - звучала песня, и Тацухико наслаждался, позволяя тому делать всё,

что он захочет, ведь он всегда считал, что тот имеет право делать абсолютно
всё, что взбредёт в голову юному нарциссу, ведь Чуя такой прекрасный, когда
чем-то недоволен, и такой радостный, когда выполняют все его прихоти.
Ему хотелось делать так, чтобы все его прихоти были выполнимы, он готов на
всё ради его желаний, даже абсурдных, лишь бы лицезреть, как этот, всё еще
ребенок в его глазах, отдается ему без остатка. Только такой, как Шибусава,
может дать Накахаре то, чего он действительно хочет.
А сейчас он хочет кончить, и он даст ему это сделать, принимаясь ласкать его
пляшущий от прыжков член всё еще влажной ладонью, почему Чуя и застонал
характерно, прикусывая губу и наблюдая за действиями Коллекционера. Он так
ласково всё делал, так смотрел, будто нарцисс просто малое дитя, решившее
поиграть, почему тот пытается ловить каждое его действие и стон.
Не выдерживая горячего давления на простату и руку, ласкающую орган, он весь

извелся и схватился рукой за рот, дабы заглушить вырывающийся изо рта стон,
после чего сделал еще пару скачков и остановился, лишь двигая бедрами в
направлении руки Тацухико, которая сразу же испачкалась в семени нарцисса,
вылившемся вместе с последним стоном.
Только после Шибусава спихнул с себя Чую, переворачивая парня на спину и

устраиваясь над ним на коленях, принимаясь дрочить на всё еще разгоряченное
551/840
тело. Он чуть присел на него и снова потянулся рукой к лицу Накахары, дабы
вставить палец ему в рот, который сразу же встретился с чужим языком.
Еще несколько секунд такой картины, и она заставила Коллекционера так же

излиться на тело нарцисса, пачкая живот. Тому было, в какой-то степени, и это
приятно, и он сам не понимал, почему ему нравилось смотреть, как на него
кончают, наблюдать это лицо в последних секундах желания и горячий стон,
иногда остающийся в воздухе и пыли, а иногда на его коже, будто все крики
специально отдавались ему, как молитва.
Да, сейчас Чуя чувствовал себя настоящим божеством, потому что иначе никак
не объяснить, почему этот мужчина так требует его внимания.
И тут не было какой-то другой логики или мысли – просто потрахались. Просто,
потому что захотелось. Накахара не видел в этом ничего такого, Шибусава не
впервые владеет его телом, и сейчас это всё просто казалось чем-то вроде секса
по старой дружбе, без любви и без обязательств.
Чуя знает, что Тацухико по обыкновению трахает кого-то еще, а тот знал, что
Накахара тоже не отстает в этом плане, поэтому никто не возражал, и все
довольны.
Распластавшись так же на шелковых простынях, парень ловил свое любимое

состояние – меланхолию после секса, когда всё, что ты хочешь, это спать или
курить. Сейчас он занимался вторым, смахивая пепел в стеклянную пепельницу
и наблюдая, как Шибусава разбирается с какими-то документами. Впервые он
видел его за работой.
Потом тот поднялся и, пошарив в небольшой сумке, извлек из нее кошелек, а

оттуда несколько купюр, кидая на постель перед нарциссом.
- Это что?
- Мало? – спросил Тацухико, поправляя свой белоснежный халат.
- Во-первых, да, а во-вторых, я тебе больше не какая-то проститутка, - он

смотрел с явным недоумением на Коллекционера, который присел на стул,
закинув ногу на ногу.
- А зачем ты тогда согласился?
Накахара усмехнулся и перевалился на спину, одну руку заводя за голову и тоже

закидывая ногу на ногу, пуская сигаретные клубы дыма в потолок.
- Наверное, потому что просто захотел с тобой потрахаться.
- Соскучился? – Шибусава подпер рукой подбородок и стал наблюдать за парнем,

который впервые говорил такие вещи.
- Да, соскучился, - тот был невозмутим, продолжал курить и помахивал ногой в

воздухе, а после очередной затяжки опрокинул голову и посмотрел на
Коллекционера, наблюдающего за ним, - для тебя это дико?
- Немного, - он поднялся, а затем упал рядом, забирая у парня сигарету и тоже
552/840
делая затяжку, - я привык, что ты меня ненавидишь.
- Хах, - он сел, и, скрестив ноги, стал всматриваться в лицо мужчины, - а я до сих

пор тебя ненавижу, просто это не мешает мне ебаться с тобой.
- За что же ты меня ненавидишь? – искренне не понимал тот.
- Всего и не перечислишь… за шантаж, за сломанную психику Маргарет, за мою

вспоротую спину, за отсутствующий рвотный рефлекс, - он улыбнулся и отнял
сигарету, делая затяжку и туша её.
- Чуя, - тот стал серьезен, - почему ты не хочешь вернуться ко мне?
- Наверное, потому что у меня есть парень.
- Этот лапочка, с которым ты был на выставке? Такой милый, зачем тебе он?
- Эта лапочка трахается с чувством и расстановкой, а еще ужасно интересно

бесится.
- И всё?
- Нет… я люблю его, поэтому не уйду, - он поднялся и начал собирать свою

одежду по комнате.
- Ты уходишь? – Шибусава был огорчен. – Не хочешь остаться?
- Зачем? – Накахара сложил вещи на резной стул и одел трусы. – Мало ли, ты
храпишь…
- Только из-за этого?
Чуя выдохнул. Тяжелый какой-то разговор выходит.
- Я как-то просил тебя остаться, но ты ушел. А сейчас уйду я.
Он одевался в тишине, пока в голове у Тацухико были самые разные мысли, и

одна непонятнее другой. Оказывается, он давно уже упустил его, и теперь
изменить что-либо будет трудно.
Нарцисс взял верхнюю одежду, обулся и направился к выходу из номера, почему

Коллекционер проследовал за ним.
- Когда мы встретимся еще? – спросил тот, переборов в себе страх перед

ответом, который оправдался:
- Я очень надеюсь, что никогда, - в голосе Чуи было столько язвы, будто он
пытался максимально отравить душу Шибусавы.
- Но, Чуя, я… не прошу тебя даже заключать контракт, - он взял его за руку,
отчего по телу нарцисса пробежались мурашки. – Я люблю тебя.
Глаза того распахнулись от неожиданности заявления. Накахара замер и

полностью повернулся на собеседника, понимая, почему, оказывается, мужчина
553/840
так за ним охотился.
- Мне тебя очень жаль, - Чуя дотронулся свободной рукой до его щеки, погладив
немного шершавую кожу, - ты влюбился безответно, да еще и в такого урода,
как я. Мне действительно очень жаль тебя и твои чувства. Я не знаю, как тебе
помочь. Я не знаю, как избавить человека от этого. Я… прошу тебя, оставь меня в
покое и… всё это пройдет, вот увидишь.
Он убрал руку от его лица, но Тацухико жестко сомкнул свои пальцы за его
запястье.
- Когда мы встретимся? – уже злобно говорил он.
- Ты охуел? – ровным голосом спрашивал Накахара. – Если я сказал, что никогда,

значит – никогда. Прекрати это безумие и уезжай обратно в Токио, тебе тут
делать нехуй. Я с тобой встречаться не стану и полюбить тебя никогда не смогу.
Он вырвался из его хватки, открыл дверь, желая покинуть этот гребанный

номер, запах в котором уже начинал раздражать.
- А того мальчика, значит, смог, да? Дазай, кажется?
Тот снова остановился, а потом медленно повернулся и посмотрел со всей

злобой.
- Откуда ты знаешь его имя, и что ты, блять, задумал?
- Ничего, - на этот раз Коллекционер улыбнулся, понимая, что всё идет, как надо,
- подумал, что он очень симпатичный и, наверное, многое для тебя значит.
- Если хоть волосок упадет с его головы, то твое тело я искромсаю, убью,
изнасилую труп и выброшу в реку, ясно? – он вышел за дверь, окончательно
покидая номер, а затем кинул напоследок: - Надеюсь ты знаешь, что означает
слово «прощай»? Прощай, господин.
И он хлопнул дверью, оставляя хозяина номера в полнейшем одиночестве.
Ну что, пошла-поехала клиника!
*красный - больные шизофренией не любят красный цвет, и при тесте Люшера

(психологический тест с цветами) никогда его не выбирают, отдавая свое
предпочтение желтому, на что я часто делал акцент.
554/840
Глава 32. День, когда я поставил точку.
Токийские ночи темны, хоть глаз выколи, не считая обычного ночного светошоу в
центре города. А вот в подворотнях, где обычно ошивается Дазай, такой
роскоши, как хорошая видимость, конечно, нет, почему парень буквально
борется с темнотой, пробираясь по узким улочкам вдоль домов.
Сейчас уже не так влажно и противно, как неделю назад, когда ему приходилось
бегать от наряда полиции по таким же закоулкам города, хотя все равно
ощущался жар, наверное, потому что Осаму шел довольно быстро. На нем были
бежевые штаны и светло-розовая рубашка, рукава которой он закатал, не
стесняясь являть миру свои замотанные бинтами руки. А чего ему стесняться?
Мало ли что у него в жизни происходит.
На плечи он закинул довольно большую сумку со всеми своими

принадлежностями и сейчас собирался вызвать такси, дабы то отвезло его к
вокзалу. Поезд отправляется в одиннадцать тридцать, у него еще аж целых два
с половиной часа, но даже если он опоздает, то сможет сесть на следующий,
ведь поезда до Йокогамы ходят довольно часто.
Вскоре пот все-таки проступил, и челка начала прилипать ко лбу, да и сам Дазай
запыхался, ведь сумка была тяжелой; там было всё то, что ему слишком жалко
выбрасывать, и с чем парень не расставался, хотя по-настоящему ценным было
лезвие, которое он прятал у своего сердца, среди бинтов.
Парень не спешил, ему не хотелось уезжать из этого города, он к нему привык.

Здесь всё пропитано такими дурными, но приятными воспоминаниями о его
карьере наркоторговца. С ума сойти, в свои двадцать два он уже успел
насладиться всей роскошью жизни, вкусить любви, повидать смерть,
почувствовать кайф естественный и неестественный, а также схватить пулю,
попасть за решетку и чудом выбраться.
Да, адвокат не обманул. Осаму действительно выпустили, попросив только

штраф, хоть штамп о судимости все равно теперь с ним на всю жизнь. Он сейчас
очень надеялся, что все-таки сможет найти себе нормальную работу и
устроиться хотя бы преподавателем в какой-нибудь колледж, а если и повезет,
то и в университет, хотя у него имеется только начальное высшее, что дает ему
мало перспектив. Ну, если не получится, то пойдет учиться дальше, вот только
на какие шиши?
Огромную сумму он выложил Огури за его услуги, к тому же штраф тоже

прилично обошелся, поэтому денег у Дазая теперь совсем нет, хватит разве что
на первое время до того, как он найдет работу, если он её найдет. Конечно,
первая мысль – очередная попытка умереть, а то что ему еще делать? Жизнь
окончательно потеряла всякий смысл с утратой его последнего удовольствия –
адреналина, по которому он теперь будет "ох", как скучать. Но полиция все-таки
вынудила его поменять свои взгляды, поэтому парню ничего не остается, кроме
как уехать из города раз и навсегда, желательно не оставив после себя ничего,
кроме как теплых воспоминаний о своих «коллегах» и «друзьях», которые в
555/840
последствии или станут трупами, или же сядут за решетку, если им не повезет
так, как повезло Осаму.
Рампо, кстати говоря, показался ему довольно классным парнем, хоть и копом.
Они потом долго общались, и Эдогава сказал, что, если понадобятся его услуги,
тот всегда может смело обращаться. Дазай до сих пор не понимал, что в нем
такого разглядел следователь, почему он согласился ему помочь, неужели такие
у него принципы? Но суицидник был действительно рад такому повороту судьбы,
ведь сидеть в тюрьме хоть и романтично, а все-таки неприятно. То поссоришься
с кем-нибудь, то мыло в душе уронишь, а у Осаму это больная тема.
Сейчас он уже не желал оборачиваться на свою старую квартирку, которую

делил с таким же барыгой. Тот, кстати, не знал, что Дазай покидает бизнес и
уезжает из города, ему вообще ни в коем случае нельзя выдавать себя, иначе
дело может худо обернуться против него. Поэтому и в город он возвращаться
больше не собирается, надо начинать новую жизнь, желательно без убийств и
своих гребанных маниакальных наклонностей.
Ведь Эдогава разглядел в нем хорошее, может, и у Осаму получится?
Да, он просто забудет это всё раз и навсегда, лишит себя этого идиотского
прошлого, такого по-гангстерски красивого, но неправильного, как и вся его
жизнь. Ему уже двадцать два, пора что-то менять.
«Поменяю-ка я свой пол, - подумал Дазай, в шутку для самого себя. – Отращу
груди такие, что даже Ванесса мне позавидует…»
Хотя, как она теперь позавидует, если больше никогда с Осаму не встретится?
Да, будет сложно без старых «товарищей», к которым парень уже просто привык
за всё это время. Конечно, он мог бы соврать своему окружению и сказать, что
просто уезжает на учебу в очередной раз, ведь обычно никто не интересовался
его жизнью до таких подробностей. Вот только это как-то еще более подло -
уезжать, давая ложные надежды.
Не покидало его и ощущение, что он все-таки предает свою старую компанию и

постоянных клиентов, хотя последних не особо жаль, ведь тогда они получат
возможность завязать, правда, как тут завяжешь, когда всё в твоей жизни
крутится вокруг гребанного желания получить дозу, особенно если ты
героинщик. С другой стороны, Дазай избавляет себя от постоянного лицезрения
этих обколотых придурков, которые вызывали у него отвращение и довольно
угнетающее чувство вины. Наконец-то он избавится от еще одной причины его
страданий – очередного способа сводить людей в могилы.
Да, может, если он прекратит быть таким жестоким, то и Смерть прекратит

забирать его близких. Кстати, её почему-то сейчас нет на горизонте, она вообще
не появлялась уже очень давно, в последний раз, когда он убегал от собак. Да…
Осаму теперь еще больше ненавидит этих животных.
Но вот наконец-то темноту улиц начал нарушать свет фар; скоро дорога, и
можно будет наконец-то вызвать такси. Вот только подходя ближе он заметил,
что свет какой-то уж больно яркий, неужели машина едет сюда?
«Нет, только не это… только не сейчас», - подумал парень, замечая знакомую

тачку и знакомые номера.
556/840
Джон Стейнбек – американец, наркодилер, в чем является коллегой Дазая, а
также своеобразным руководителем всей их организации; тот, кто налаживает
связь с поставщиками с запада. Этот светловолосый парень покинул салон
автомобиля в сопровождении нескольких своих подручных отморозков, тупых до
отвращения, хотя и Джона особо умным язык не поворачивался назвать.
- Дазай! Какая встреча! – заголосил парень, подходя размашистыми шагами к

Осаму. – Слышал, тебя загребли. Неужели, наврали?
- И кто только умудряется распускать слухи? – ухмылялся суицидник в ответ. Как

же он палится своей сумкой.
- Да вот, везде свои люди. Как выбрался-то?
- Отвалил крупную сумму копам и выбрался, а вообще, если не хочешь больше

подобных проблем, то постарайся наконец-то развести своих друзей на
качественный товар, ибо из-за этого меня и поймали.
- Хм, одним больше - одним меньше, Дазай, но я рад, что ты на свободе, вот
только… думаю, зря.
Джон щелкнул пальцами, и двое его спутников хватили Осаму за руки, заводя их
за спину, отчего сумка упала на землю.
- Какого черта, Джон?! – воскликнул он, пытаясь вырваться.
- Да вот… видишь ли… на наши точки в последнее время пожаловало дохерища

копов и… многие мои люди, знаешь ли, погибли, некоторых упекли в тюрьму, а
тебя… гребаного, скользкого ублюдка, который чуть ли не жрал деньги, который
проворачивал такие сделки… тебя, мудака, отпустили! Почему, интересно?
- Я же сказал… ах! – но кулак Стейнбека прилетел ему в живот, почему парень

сразу же скорчился.
- Ты – подлый предатель, Дазай. Я всегда это знал, но почему-то держал подле

себя. Старая примета, знаешь – держать врагов ближе, чем друзей. И как я сразу
не догадался, что это ты?.. Пропал ведь на какое-то время… Реально скрылся, и
вдруг я вижу тебя с сумочкой наперевес. Ты же не думаешь, что я настолько
тупой? – и он еще раз двинул ему в живот.
- Конечно, не думаю, - он ехидно оскалился, - я знаю, что ты тупой.
- Ах ты, мразь, - на этот раз тот двинул ему кулаком в челюсть, затем снова в
живот, и парня наконец-то уронили на асфальт, принимаясь забивать ногами. – Я
столько товара из-за тебя, сука, потерял! Из-за тебя, конченного ублюдка! Ты
думал, что это просто так сойдет тебе с рук?! Ты так ошибался… так ошибался…
Осаму лежал на земле и пытался закрываться от летящих в него ударов. Было

невероятно больно, и он чувствовал, как по губе начала стекать горячая струйка
крови, ибо ботинок Стейнбека четко заехал по ней.
Вскоре избиения прекратились, но перед глазами Дазая всё еще была

непонятная пелена, ведь от такой боли туго соображаешь. Джон схватил его за
557/840
ворот рубашки и посмотрел в глаза со всей жестокостью.
- Неужели тебе даже не стыдно?
- Нет, за что?
- Ты – гребанный предатель! Это же наше дело! Твое дело, Осаму!
- А ты не предатель? – ответил тот.
- Что?
Осаму сглотнул, и картинка перед глазами, а точнее лицо Джона, уже более
четко вырисовывались в его сознании, почему и говорить было легче, чем он и
воспользовался:
- Почему другие должны жертвовать своими жопами ради тебя, а, Джон? Почему
я должен был сесть за решетку? Мне это нахер не надо, поэтому я сделал всё,
чтобы сохранить свою шкуру. Если бы я был так важен, если бы это
действительно было наше дело, а не твое, то ты бы позаботился о моей
безопасности заранее, но так как ты самовлюбленная сука, которая и может
только выть про честь нашего дела, то ты не сделал ровным счетом нихуя.
Хочешь, чтобы другие выполняли твои условия – выполняй и ты чужие.
- Решил поучить меня морали? Так знай, Дазай, - он достал из кобуры пистолет и
приставил ко лбу Осаму, - мне глубоко плевать на таких, как ты, и на твои слова.
Ты предатель и заслуживаешь только одного.
Люди вокруг расступились, так как поняли, что сейчас последует выстрел, но не
успел Джон возвести курок, как суицидник оттолкнул его, убирая чужую руку с
ворота рубашки, и ударил Стейнбека в челюсть, почему тот даже выронил свое
оружие.
Его «коллеги» подбежали к Дазаю, дабы остановить, но тот лишь нагнулся,

подхватив выпавший пистолет, и направил на них дуло. Да, как он и думал – они
безоружны, потому что не у всех хватает денег на такую роскошь.
Парень подхватил сумку и побежал прочь, дальше к дороге, решая, что лучше не
продолжать этот конфликт, но, спустя несколько минут такого бега, он
обернулся, ибо его стал преследовать свет от фар. Конечно, они погнались за
ним.
Осаму завернул за угол, и тогда Стейнбек выскочил из машины, стреляя в него

из пистолета. Наверное, еще один был в машине как запасной. Лучше бы бугаям
своим прикупил.
Тот же только бежал дальше, спасаясь от выстрелов, а затем спрятался за

первой попавшейся стеной, вслушиваясь в каждый шорох и медленно опуская
сумку на асфальт, дабы не мешалась.
Адреналин захлестнул его мысли, и руки немного дрожали, держа пистолет,

хорошо, что хотя бы заряженный. Хорошо, что Осаму умел пользоваться
оружием. И вот шаги стали уже совсем близкими, и парень вытянул руку так, что
дуло уперлось к показавшемуся из-за угла преследователя виску.
558/840
- Подумай хорошенько, Осаму.
- Лучше ты подумай. Подумай и убирайся. Что тебе будет от моей смерти?

Расплата?
- Да, это дело чести.
- Какая может быть честь в убийстве? У нас же не средневековье.
- Но порядки до сих пор дикие! – он дернулся, хватая Дазая за запястье и отводя

его руку, направляя дуло своего оружия ему в голову, благо Осаму успел
присесть и уронил Стейнбека на асфальт одним толчком, почему тот оказался
деморализован таким резким маневром.
В порыве ярости, или же боевого транса, или же элементарного выброса

адреналина, а, может, всего этого вместе, Дазай выронил пистолет и со всей
силы начал сдавливать своими руками горло неприятеля, отчего тот потерял
контроль от резкой боли и нехватки воздуха, выронив свое оружие, цепляясь
руками, быстро слабеющими, за запястья Осаму.
Убийца был во всей своей красе: его лицо покраснело, а глаза налились кровью,
что даже привычное золото из них убежало куда-то во тьму его нескончаемой
жестокости. Силы в нем было хоть отбавляй: руки давили уверенно, он
переносил на них весь вес своего тела и всю злобу своей сущности. Костлявые
пальцы не просто не давали вздохнуть, они давили, пытаясь превратить шею
неприятеля в ничто.
Лицо его жертвы совсем посинело, и Джон уже чувствовал, как теряет сознание,
почему и отпустил руки Дазая, смирившись со своей участью.
Пара секунд, и послышался хруст шейных позвонков, знаменующий об

избавлении Осаму от оков своего прошлого.
Было ли это порывом жестокости? А кто его знает?.. Для себя он понял лишь
одно – он дикое животное, которое не побоялось поднять руку на себе
подобного. Раньше, когда было желание доставлять страдания своим
одноклассникам, доводя их до самоубийства, это было как-то просто, но сейчас
Дазай понял, что он совершенно другой зверь человек.
Не было страха перед уголовной ответственностью, не было внутренних

моральных конфликтов и не было сил остановиться. Было непреодолимое
желание отомстить обидчику за такие издевательства над ним самим, поскорее
избавиться от своего прошлого в лице Стейнбека, поскорее уйти отсюда и сесть
на поезд до Йокогамы.
Когда Осаму сполз с холодеющего трупа Джона, он начал всматриваться в эти

пустые глаза. Казалось, что он видит мертвеца впервые, потому что сейчас он
напрямую заставил его умереть. Умереть не от безысходности собственного
существования, а умереть под прямым давлением чужих рук.
Мысль, что Дазай теперь не просто псих-маньяк, а еще и настоящий убийца,

пыталась перевариться в его голове, но всё было тщетно. Вместо того, чтобы
559/840
обдумать это всё хорошенько он поднялся, взял свою сумку и побежал дальше в
центр промышленного района, куда его и угораздило зайти в результате
перепалки.
Пока он бежал, в голове не было ничего, разве что неописуемая тяжелая

легкость, будто он сейчас шагает по канату над двухсотметровой пропастью.
Одно неверное движение – встреча с бугаями Джона, своими «коллегами» или
же копами – и он упадет в эту пропасть, навсегда закрыв себе дорогу к другому
концу перевала.
Но он еще держится, он балансирует. Осаму не упал и ушел оттуда, дабы

случайно не встретиться с людьми Стейнбека, которые могли просто схватить
его. В полицию они обращаться не станут – преступники же, да и Джон
преступник, и рожи их очень подробно были описаны Дазаем, когда его просили
рассказать об «элите» этого отвратительного бизнеса.
Он бежал, а легкие его будто не нуждались в воздухе, потому что он словно сам
был сделан из чистого кислорода. Почему после убийства такая странная
легкость? Мысль о том, что его больше не станут искать? Мысль, что он теперь
навсегда свободен и волен распоряжаться своей судьбой, как захочет? Очень
плохо радоваться чьей-либо гибели, однако сейчас холодеет труп ублюдка и
нарушителя закона, а скоро, может, будет холодеть и труп Осаму, ведь это
теперь край – убийство. Он и так грешен, его тело уже неспособно вмещать
такое количество грязи.
Сколько же грязи осталось в мире после него. Сколько родителей до сих пор
плачут у могил своих детей, будь то его одноклассники или наркоманы, которым
он давал дозы по скидке.
Это ужасно – убивать, и почему Дазай понял это только сейчас, когда пришлось
самостоятельно сомкнуть руки на шее Стейнбека? Почему ему не сказали
раньше, что он творит хуйню и что так дело не пойдет, так нельзя, что это
неестественно – убийство?
Сердце начало колотиться, и до убийцы внезапно дошло, что он сделал

пятнадцать минут назад. Эмоции забили ключом. Он упал на землю, бросая
гребаную сумку, и схватился за голову, принимаясь рыдать, обжигая отбитое
лицо слезами. Надо будет зайти в какой-нибудь общественный туалет и
умыться, повторно замотав себе лицо, дабы не вызывать подозрения и случайно
не засветиться на камерах по базе данных. Всё это бред, и он знал, что такая
предосторожность необязательна, но паранойя сильно давила на мозги.
Если уж он и убил Джона, то нельзя выдать свою причастность, нельзя, чтобы

его нашли.
Когда он вышел из промышленного района, то, к своему великому счастью,

напоролся на кафе у заправки. Он тут очень редко бывал, но периодически
появлялся.
Как всегда, тут.
Этот странный рыжий парень в углу. Он впервые его заметил, когда направлялся
на крупную сделку по транспортировке кокса. Какой же он забавный. Такой
низкий, вечно бледный, курит, как паровоз, и постоянно что-то вырисовывает у
560/840
себя в блокноте. У Дазая как-то была мысль вырядиться во всё черное, избить
пацана, забрать блокнот, пролистать и отдать, а потом купить ему кофе в
качестве благодарности, ведь он, казалось, жрет его литрами. Наверное,
студент. Судя по тому, что перед едой протирает руки влажными салфетками -
или больной, или медик. Скорее, второе, хоть это и противоречит его увлечению
рисованием, а он явно что-то рисовал, если не чертил.
Осаму редко интересовался людьми, ведь читал их, как открытую книгу, почему
и пропадал азарт, но тут случай очень интересный и поразмышлять над
деятельностью этого парня очень занимательно. Он более многогранная
личность, нежели кажется на первый взгляд.
Вот он потянулся и, кажется, хотел развернуться, почему Дазай молниеносно

запрыгнул за стену. Он не знал, почему ему хотелось скрываться от этого
парнишки. В тот раз, года два назад, он явно хотел с ним познакомиться, и
теперь Осаму боялся, что тот решится на такой поступок, ведь это плохо –
общаться с преступником.
Ладно там с преступником… с убийцей!
Пользуясь тем, что он забежал за стенку, Осаму все-таки зашел в туалет, умыл
лицо и поменял свою розовую рубашку на белую, накинув сверху синий пиджак,
дабы казаться презентабельнее, да и на улице уже прохладно.
Когда он вышел из туалета, оказываясь за углом, то еще раз окинул зал

взглядом. Рыжик снова залипает в блокнот, путь свободен, можно бежать.
Вот честно, он даже не понимает, почему так опасается этого парня, он ведь
даже его лица уже не помнит и различает только по шляпе и коротким рыжим
волосам, которые и не дают ему шанса украдкой заглянуть в его лицо. Ну ладно,
можно наконец-то забыть об этом, ведь в Токио Дазай больше никогда не
вернется и тем более никогда не встретиться с этим студентиком, что тому
только во благо, ведь Осаму отморозок, чего теперь он не может не признать.
Вызвав такси, он приказал водителю отвезти его на вокзал, чтобы наконец-то

покинуть эту обитель греха, оставив в ней горы трупов невинных людей и
частичку своей черной души.
Наши дни.
В маленькой квартирке было довольно прохладно, и ветер отзывался гулом за

дверью на балкон, почему Дазаю становилось слегка не по себе. Неужели
сегодня будет буря? Ему было ужасно холодно, но силы воли, чтобы встать с
футона, он не находил, поэтому продолжал лежать и мерзнуть.
Свист усиливался, и Осаму подумал, что Накахара, наверное, вернется без

шляпы, если вообще вернется, ведь на улице уже стемнело, а парня до сих пор
нет дома. Он перевернулся на другой бок, однако пришло осознание, что темно и
в этой квартирке, отчего становилось жутковато, хотя квартира Чуи не казалась
страшной и таящей в себе опасность. Единственное, что могло его напугать – это
шкаф, у дверки которого он и лежал, но почему-то сейчас у него не было дурных
мыслей на этот счет, и парень продолжил лежать, взирая на дорожку голубого
света на стене.
561/840
Холод не отпускал хотя бы из-за того, что Дазай нашел в себе силы полчаса
назад и отправился в душ. Он знал это состояние, когда тебе лень даже пойти
помыться, и поэтому решил, что надо себя растормошить. Раньше бы он не смог
себя заставить, но таблетки, наверное, делают свое дело, что не может не
радовать, да и беспокойства особого нет, разве что огорчение от сегодняшнего
разговора.
Чуи нет уже весь день, куда он мог пропасть? Почему так и не сказал, куда
собрался уходить, и почему вообще себя так повел? Порой в голове у Осаму не
укладывались эти вещи, но он искренне надеялся, что Накахара просто решил
купить что-то важное, может, даже подарок для него. Хотелось бы, чтобы это
был просто идиотский сюрприз.
Но проходил час, другой, а нарцисс так и не появлялся, что заставляло Дазая

думать даже о самых страшных вещах, ведь его «смертельное проклятие» никто
не отменял, и Осаму всегда боялся узнать известия о гибели возлюбленного.
Когда-нибудь он свыкнется с тем, что Чуе ничего не угрожает, однако верилось в
это действительно с трудом, и понять, как избежать возмездия, шизофреник не
мог. Он знал, что рано или поздно Смерть найдет возлюбленного и явится к нему
на порог снова. Недаром она так давно не появлялась.
Нет, Дазай не верил, что это всего лишь действие таблеток, ведь не может она
уйти так быстро. Почему она не появляется, если не таблетки? Потому что она
хочет заставить Осаму думать, что он просто больной.
Очевидно же…
Как бы там ни было, шизофреник не собирается звонить Накахаре, не он должен

делать первый шаг, не его это вина. Даже не собирается с ним заговаривать
первым, ведь не только Чуя здесь обладает чувством собственного достоинства.
Какие-то его остатки еще засели глубоко в сердце Осаму, и он не будет делать
вид, что ничего не произошло.
Однако на душе был огромный осадок. Сколько они всего пережили, а сколько
раз поругались, просто кошмар. Надо бы как-то пытаться вести себя адекватно в
обществе друг друга, но почему-то не получается, и всё опять сваливается в
огромную корзину со срачем.
Пора бы повзрослеть, да взрослеть уже некуда.
Темнота сгущалась, и ветер продолжал с пущим неистовством колотить по окну

и стеклянной двери на балкон, отчего становилось не по себе. По коже бегал
холодок от легкого ужаса и воды, которая оставалась на теле после душа. Ему
было влом вытираться, настолько тяжело, поэтому он только надел трусы и
завалился на футон с мокрой головой.
Идиот? Идиот. Но его это не волновало. Его сейчас не волновало абсолютно

ничего, поэтому он продолжил терпеть холод, ведь это проще, чем подняться,
вытереться, одеться и лечь, накрывшись наконец-то одеялом.
Спать тоже было невмочь, потому что рядом нет Накахары, чтобы сопел в шею
или макушку, согревая и порой лаская пальцами, перебирая волосы, целуя на
ночь. Он был его личным олицетворением спокойствия, а сейчас нет Чуи, и
562/840
спокойствия тоже нет. Остается только ворочаться и ждать, когда принцесса
соизволит вернуться.
К счастью, ждать оставалось недолго. Пролежав еще десять минут в своих

муках, он услышал, как дверь открылась, запуская внутрь легкую прохладу, что
долетела из прихожей даже до комнаты. Осаму не стал поднимать голову, ведь
он и так понял, что это Чуя, и что он сейчас к нему подойдет.
Но Накахара подошел не сразу. Он разулся, прошел в ванную, чем-то там

прозанимался минут пять, а затем вышел, взъерошивая волосы, и направился в
комнату, наконец-то присаживаясь рядом с Осаму и сразу же запуская свои руки
в его мокрые пряди. Он соскучился.
- Мылся что ли? – улыбнулся Чуя, укладываясь рядом. Он был теплым, и от него
очень приятно пахло каким-то маслом.
- Да, - лишь ответил Дазай, не смотря на него и не меняя своей позы.
- Что делал сегодня?
- Ничего.
- Прям совсем?
- Мылся.
Нарцисс тяжело вздохнул и уткнулся носом в его мокрую макушку. Такое

ощущение, будто и не было сегодняшней ссоры, отчего Осаму стало даже легче.
- Апельсиновый, - улыбнулся Накахара, вдыхая аромат шампуня и целуя потом в

висок.
- Чем от тебя пахнет? – поинтересовался Дазай. Насколько он знал, ничего

подобного у них в квартире не было с таким необычным ароматом ванили.
Тут Чуя понял, что влип и что сильно облажался, ибо этот ебучий лосьон,
оказывается, довольно пахучий, и запах этот хер ты теперь смоешь. Какое же
тупое и банальное палево. Хорошо, что у нарцисса диплом в области
пиздобольства.
- Да я заходил в магазин косметики, хотел купить тебе крем, а то у тебя же кожа

сухая. Перепробовал кучу всякого дерьма, но в результате ничего не купил,
потому что… угадай почему? – решил его как-то растормошить Накахара.
- Потому что ты не был в магазине.
По коже Чуи прошлись мурашки, но виду он не подал. От Осаму ничего не

скроешь, и это порой действительно проблемно.
- Ну, во-первых, был, а во-вторых, с чего ты вдруг взял, и почему ты такой

вредный? – он уронил голову на подушку, наконец-то оставаясь с шизофреником
на одном уровне и заглядывая в его глаза, которые в темноте казались черными.
- Ты не мог весь день быть в магазине, - всё, что ответил тот, не меняя своего
563/840
равнодушного выражения.
- Так я же не весь день был в магазине, просто я зашел, а у меня не оказалось

денег, - он улыбнулся, понимая, что теперь парню нечего сопоставить. Пронесло.
– Тебе не интересно, где я был?
- Интересно.
- Хорошо, я скажу тебе, но ты должен ответить на еще один вопрос.
- Какой?
- Дазай, - он пододвинулся ближе, нежно проводя рукой по его щеке, - ты не

обижаешься на меня?
- Обижаюсь, - тем не менее, он не вырывался.
- Не обижайся, прости, если я что-то сказал не так, ты же знаешь, что мне

сложно что-либо понять, особенно твои чувства, хотя я очень их ценю. Я очень
ценю тебя, ценю больше всего на этом свете, - Чуя приблизился еще и чмокнул
его в нос, улыбаясь по-доброму. – Ну что, ты меня прощаешь?
- Да.
- Ты все равно печальный, но оно и ладно, зато ты спокойный, и мы наконец-то

можем поговорить.
- Я не хочу разговаривать.
- Но ты ведь хочешь знать, где я сегодня был.
- Да.
Выражение его лица не менялось, он был злобный, грустный, флегматичный, и

это Накахаре не нравилось, это самая противная часть этапа его болезни.
Нарцисс подобрался ближе, обхватывая его голову руками и прижимая к груди,

дабы, если что, тому было труднее выбраться из его хватки.
- Ты только не переживай, нам обязательно нужно поговорить и обсудить это,

расслабься и не беспокойся, всё будет хорошо, - он чмокнул его в макушку и
сжал руки сильнее.
- Мне не нравится, как ты говоришь, - он не отвечал на его объятия, и всё это его
слегка напрягало. Или не слегка, - а еще мне неприятно, отпусти.
- Не волнуйся, я отпущу, просто хочу кое-что сказать.
Тот не стал вырываться, хотя внутреннее беспокойство усилилось. Чуя знал, что
после таких слов он напряжется, поэтому стал легонько гладить его по голове, и
наконец-то начал свой рассказ, слегка прижимаясь губами к его лбу:
- Сегодня я встретился с твоим бывшим одноклассником. Помнишь Танидзаки

Джуничиро?
564/840
Дазая слегка передернуло, и перехватило дыхание. Он стал слушать дальше:
- Так вот, он мне кое-что поведал о тебе и твоем прошлом. О том, как ты, будучи
подростком, издевался над бедными детишками, доводя их до крайности, а
потом давал лезвие и предлагал смерть, - всё это Накахара говорил спокойным и
ровным тоном, не показывая своего волнения. В его голосе наоборот было что-то
такое властное и усмешливое, будто весь этот разговор – одна большая издевка.
Осаму, не в силах слушать больше, дернулся, в попытках убежать, но Чуя не дал

ему даже выбраться из объятий.
- Тихо, слушай сюда, - он продолжал невозмутимо гладить его по мокрым

волосам, - если ты считаешь, что все твои попытки и все смерти – это кара, то ты
ошибаешься. Твоя кара – это я, Дазай. Да, я не дам тебе и шанса. Ты будешь,
сука, счастливо страдать вместе со мной, тебе ясно? Я буду, блять, медленно
убивать тебя, а ты, падла, не посмеешь и слова против сказать мне… стоять! –
он одернул его от очередной попытки убежать. – Осаму, - тихо шептал он ему на
ухо, - я хочу, чтобы ты сказал мне, зачем ты это делал? Скажи.
Тот молчал и начал вырываться.
- Скажи… - продолжал Чуя.
- Нет… нет-нет-нет… - шептал Осаму, начиная заливаться слезами, ему

становилось страшно, и сейчас он хотел только одного.
Убиться побыстрее, чтобы не видеть, как Накахара будет его презирать.
- Скажи мне, Дазай, зачем?
- Нет!
Шизофреник наконец-то вырвался из его хватки, быстро поднимаясь с футона,

почему у Чуи и не было шанса его поймать. Неспешно нарцисс поднялся и
последовал за ним на кухню, уже слыша звук открывающегося ящика.
Когда он пришел, то увидел картину, которая часто мелькала в его самых

страшных кошмарах. В руке у Осаму был нож, который Накахара сам недавно
наточил так, что малейшее прикосновение могло ранить кожу, что и доказал его
возлюбленный.
Лезвие поцеловало бледную кожу на внутренней стороне предплечья, пачкая

его в первых каплях бардовой крови, которая тут же начала капать на кафель.
- Осаму! – закричал нарцисс, без страха и сомнений подбегая, и выхватывая из

рук парня нож, пока тот не пустил лезвие глубже.
Однако Дазай сопротивлялся и не отдавал орудие, поэтому между ними

началась борьба. Чуя пытался отнять нож, но против шизофреника идти
невозможно, поэтому тот все равно выхватил его, выкрикивая:
- Отойди! – он оттолкнул Накахару и снова приставил лезвие к руке.
565/840
Парня всего трясло, по его щекам текли слезы, а из небольшого надреза – кровь.
Ему было по-настоящему страшно перед этой ужасной эмоциональной
неизвестностью. Впервые кто-то смог дотронуться до его души, почему это
чувство, возникшее внутри него, было слишком тяжелым. Это какая-то слишком
сильная версия стыда – стыд, чувство вины за убийство, чувство стыда за свои
прошлые поступки и себя прошлого. Ему было стыдно за того человека, каким он
был прежде, поэтому, если этот человек никак не может уйти из его жизни, если
этого человека до сих пор видят в нем окружающие – он убьет его.
- Дазай, опусти, пожалуйста, нож, я тебя очень прошу, - Чуя миролюбиво

выставил перед собой руки. – Прости меня, я перегнул, я… не знаю, зачем я так
сказал, просто… мне это тоже тяжело дается, ты же должен понять, - он сделал
шаг вперед, на что Осаму отреагировал неадекватно:
- Не подходи! – кричал он несвойственным ему голосом.
- Люби-и-имый, - в глазах нарцисса читалась наигранность, но это потому что

ему тоже было несвойственно так говорить, да еще и с безумной улыбкой, - ну
ты чего? Всё же хорошо, я же здесь. Я тебя не бросил, видишь? Я тут, рядом. Да,
напугал, каюсь. Да, не сказал, что задумал. Да, я плохой, но ведь иначе нельзя,
Дазай. Зайчик мой, нельзя скрывать от меня такие вещи, ты сам в этом виноват…
- он снова сделал шаг.
- Не подходи, или я убью себя! – ревел Осаму так громко, как только мог.
- Я же прекрасно знаю, что ты этого не сделаешь, а если и порежешь себя, то я

тебя, сволоту такую, завяжу и отправлю в больницу. Осаму, я тебя не оставлю, -
он сделал еще шаг.
- Если ты не остановишься… если… - он говорил сквозь зубы, понимал, что

Накахара прав, и он не успеет ничего с собой сделать, ведь тот уже близко, -
если ты не остановишься, то… я убью тебя!
Он отвел лезвие от себя и направил его прямо на Чую, отчего у того глаза на лоб
полезли, а рот расплылся в довольной ухмылке. Нарцисс снова зашагал в его
сторону.
- Не подходи! Я убью! Убью тебя!
- Давай, - шепнул он, а затем прислонился к ножу так, что лезвие коснулось
свитера, - убей. Мне не страшно.
Но Осаму не мог. Он не мог убить его, потому что любил и ценил его жизнь
превыше своей. Нож, коснувшись свитера, тут же отлетел в раковину, ведь
Дазай, боясь, что Чуя может сам напороться, выбросил его прочь, а затем
схватился за свою голову, заваливаясь на пол и прислоняясь к стенке. Парень
громко и пронзительно зарыдал, понимая, что сейчас делает, и не понимая, что
делать теперь.
Накахара был спокоен. Обычно, когда он видел такие истязательства Осаму, ему
становилось плохо и жалко, но сейчас он был равнодушен. Да, ему было жаль, но
он сохранял хладнокровие, хотя желание обнять любимого было действительно
сильным, так же, как и успокоить. Хватит с него психов на сегодня.
566/840
Достав аптечку, он взял бинты и подполз к разрывающемуся в крике Осаму.
Оторвав одну руку от его головы, нарцисс принялся затягивать его рану, потому
что кровища хлестала только так, наверное, все-таки задел что-то, хотя, раз
Дазай сохраняет энергичность, то всё хорошо.
Через силу сопротивления рук безумца Накахара даже умудрился вытереть его
от крови, так же, как и пол. Теперь всё хорошо, все живы, осталось лишь сделать
так, чтобы еще и счастливы.
Закончив, он подполз к нему, так же прислоняясь к стенке и вновь прижимая

голову шизофреника к своей груди, целуя в макушку и гладя волосы. Он чуть
покачивался, будто пытается сейчас усыпить свое дитя, другой рукой лаская его
плечо.
- Засыпай, мой милый,

Засыпай скорей.
Там, под нежной сливой,
Будет ночь теплей, - напевал он, почему и Осаму успокаивался. Песенка всегда
работает.
Когда тот перестал кричать и плакать, он ухватился за его лицо, приподнимая и

заглядывая в блестящие от влаги глаза, принимаясь их вытирать, почему тому
открылся более четкий обзор на Чую, который только нежно ему улыбался.
Накахара поцеловал его в губы, а потом поднялся, протягивая руку, дабы тот
ухватился за нее. Но сил держаться на ногах у Дазая не было, поэтому нарцисс
взял его на руки и понес в комнату.
А когда-то тот так же уносил с кухни его.
Уложив шизофреника, парень разделся и лег рядом, замечая, что тот снова
плачет. Внутри него всё это не могло просто так уложиться.
- Ну и чего теперь? – нежно вопрошал Чуя, обнимая его и начиная покрывать его
лицо поцелуями, приговаривая сквозь каждое движение: - Все. У нас. Хорошо.
Осаму лежал и вообще не понимал, что вокруг него происходит. Внутри какая-то
черная и злая субстанция, которая кипит, заливается в сердце, отчего оно
хлюпает при каждом сокращении, и парня тянет на плач. Но при этом руки
Накахары продолжают обнимать его, а губы целовать лоб, губы, щеки и даже
глаза.
Спустя некоторое время Чуя стал целовать медленнее и нежнее, а щеки будто
сильнее покрывались влагой. Дазай не понял, в чем дело.
- Что ты делаешь? – спрашивал он тихо, ощущая, как язык парня проходится

кончиком по его лицу.
Тот на секунду отстранился и шепнул:
- Пытаюсь почувствовать твою боль.
Нарцисс, нежно обвив любимого руками, касался языком его лица, после чуть
присасываясь губами, так нежно и приятно, и даже усыпляюще.
567/840
Он слизывал с его щек слезы.
Казалось, черная смесь го́ ря внутри него начала уходить, потому что его
разгонял свет от этих нежных прикосновений и теплого дыхания. Как это
странно, глупо, безумно и приятно. Кажется, так ощущается чья-то забота.
Осаму, в очередной раз осознавая это, заплакал сильнее, но Чуя не
останавливался и продолжал вкушать его печаль. Сердце заколотилось сильнее,
выплевывая остатки страданий наружу, а руки, будто находя спасение,
лихорадочно стали сжимать такое родное тело Накахары.
Он простил его за всё. Абсолютно за всё, даже за то, чего он еще не совершил.
Ему было наплевать на всё, что скажут о нем, на всё, что он скажет о себе. Чуя
стал для него спасением, и за это спасение надо держаться обеими руками, не
позволяя ангелу, разогнавшему сомнения, снова упорхнуть от него.
С чего он вдруг вообще решил, что Накахара решит его бросить, узнав, что
Осаму – маньяк? Конечно, не бросит, ведь он хороший, он его любит и не
предаст, он чувствует ответственность. Дазай тоже всегда его поддержит, ведь
они пообещали друг для друга делать всё.
- Не уходи, пожалуйста, больше, - пищал шизофреник. Плакал он уже не от

печали, а от радости, но какой-то очень странной радости.
- Не уйду, - продолжал шептать ему Чуя в лицо, - я никуда от тебя не уйду,

милый.
- Прости… я не знаю, зачем я это делал, - говорил он, всё еще ощущая губы
возлюбленного на своем лице, но от этого действительно становилось спокойно.
Будто он действительно собирает его боль. – Я хотел, чтобы все чувствовали то
же, что чувствовал я… Я не знаю, Чуя, я такой ужасный… мне так стыдно за всё,
что я совершил. Я будто делал это неосознанно, я не знал, почему…
- Чш-ш-ш, - он на секунду прекратил глотать его слезы, просто прислоняясь

носом к щеке, - я всё понял. Тебе просто страшно от того, что всё это правда. Ты
не хочешь в это верить?
- Да, не хочу…
- Даже если ты поверишь, то ничего не изменится. Жизнь будет идти своим

чередом. Годы будут пролетать так же, птицы будут петь так же, а я буду тебя
так же любить всем сердцем. Я хочу, чтобы ты это понял, что твое прошлое не
всегда влияет на настоящее. Конечно, не стоит всем подряд говорить, что ты
бывший убийца, но… мне ты можешь доверять. Ты видишь, что я остался. Я не
ушел, Осаму, я остался рядом с тобой, - он поцеловал его в щеку, параллельно
пробуя очередную слезинку. Накахара улыбался, не зная почему. Всё это
казалось ему приятным освобождением, и Дазай, даже такой психованный и
подавленный, был самым приятным и интересным случаем в его жизни.
Напоследок Чуя отстранился, вытирая руками его лицо и чмокая в губы, после
укладывая голову шизофреника себе на грудь, нежно обнимая.
Да, именно здесь он хотел быть, а не в кровати с Шибусавой. Он бы даже такую
568/840
беспокойную ночь никогда бы не променял на сладкий и полный наслаждения
сон рядом с человеком, которого он не любит.
- Знаешь, что, Дазай? – Накахара говорил шепотом, ласково, и как можно тише. –
А давай переедем?
- Переедем? – предложение было заманчивым, но вызвало смешанные чувства.

Вроде бы, радостно съезжаться, вот только беспокойно всё это. – А куда?
- Я думаю, можно к тебе. Ведь тебе надо наконец-то привыкнуть к твоему дому и
попытаться отогнать от себя навязанные страхи.
- Но… я ведь… может куда еще?
- Нет, я хочу жить у тебя. Там просторно, хорошо. Следует только повыкинуть
нахуй всякий мусор и сделать ремонт. Вот увидишь, тебе понравится там, ведь
там буду я.
- А как же Шрёдингер? – подумал вдруг Осаму о шкафе, как раз кидая на него
взгляд.
- А мы его транспортируем. Я оттуда заберу все вещи, а саму конструкцию

перенесем. Я возьму у Огая машину, он не будет против, складирую туда всё, и
мы поедем к тебе.
- Мне страшно там жить…
- Но ведь с тобой ничего не случилось за всю жизнь. Не беспокойся. Я обещаю,

что всё будет хорошо, - он поцеловал его в лоб и поправил одеяло, накидывая
его возлюбленному на плечи.
- Ладно, я согласен, - он наконец-то улыбнулся и стал поглаживать спину Чуи

ладонями. – Я тоже хотел предложить, но… боялся, что ли…
- Теперь ты ничего не будешь бояться, милый, - он прислонился лбом ко лбу,

шепча: - теперь нам с тобой ничего в этой жизни не страшно.
***
Год начался довольно медленно и неспешно, хотя бы потому, что ощущалась

неплохая расслабленность после недолгих отпусков, которые все-таки выдались
в жизни Огая Мори. Удивительно, но, оказывается, можно отдыхать на
выходных. Раньше врачу никогда не удавалось похвастаться настоящим
отдыхом, так, чтобы без пьянок, гулянок и так далее, а всей душой.
А ведь всё в его жизни поменялось одним моментом – когда он наконец-то смог
перебороть себя и переступить порог дома, у которого обещал никогда не
появляться.
Фукудзава оказался очень гостеприимным, хотя раньше не отличался этой

чертой. Когда Огаю удалось проникнуть в его берлогу, он стал осматриваться,
ведь тех коротких минут, во время расставания с Акико, ему не хватило, чтобы
проникнуться атмосферой внутри.
569/840
Обустройство дома было очень душевным, в отличии от дома Мори, где царили
темные тона. У Юкичи же было очень много света и простора, несмотря на то,
что двухэтажный домик довольно небольшой.
Как только ты заходишь внутрь, то тебя сразу встречает прихожая,

разделяющаяся с кухней-залом лестницей на второй этаж. Светло-зеленый
полосатый коврик, какие-то веера на стене, дальше, в зале, небольшой
диванчик, рядом с которым растение наподобие папоротника, прямо напротив
телевизор, а рядом шкаф, заполненный приличным количеством разнообразной
литературы, конечно же, в основном исторической и медицинской, в чем они с
Огаем были очень похожи.
Часть зала, отведенная под кухню, отгораживалась барной стойкой с высокими

стульями, хотя стол тоже был, причем довольно большой. Судя по словам Ёсано,
Юкичи любит принимать гостей, и сейчас это подтвердилось. Но особую
атмосферу в этом доме создавало огромное панорамное окно и такая же
стеклянная дверь, открывающая вид на сад. Посмотрев туда, Мори вспомнил их
поцелуй.
Котика они сразу же выпустили на ковер в прихожей, и ему тут понравилось так
же, как и Огаю. Особая атмосфера чего-то домашнего и уютного; это
успокаивает также, как и лицо Фукудзавы, наливающего саке и одним уголком
губ улыбаясь. Это был не тот человек, который любит улыбаться, смеяться и
тому подобное, да и вообще, на самом деле, он мужчина довольно скромный и не
позволяет себе чего-то подобного, тем более в присутствии таких людей, как
Мори. Вот только тогда он ему доверился.
Огай не знает, почему он тогда решил его впустить, что это за магия новогодняя,
что за насмешка судьбы? Что заставило такого холодного мужчину, которого
врач любил всю свою жизнь, вдруг растаять в довольно холодный день?
Ощущение, что все дороги в этой жизни вели Мори именно к этому моменту.
Моменту, когда он придет на его порог и наконец-то увидит снова доброе лицо
Юкичи, а не скрытое желание уничтожить. Это очень странно, необычно, но так
радует глаз, что Огай просто не знал, как вместить в себя всю эту радость. Он,
словно губка, сидел и впитывал каждую секунду, проведенную в обществе
Фукудзавы, ловил каждую его морщинку, каждый взгляд и каждое слово.
Пока он отходил, под предлогом "в туалет", то остановился около зеркала и

умыл лицо, параллельно шлепая себя по щекам и щипая, дабы проверить, спит
он или нет, потому что такой хороший расклад может быть только во сне.
Выходя, Юкичи поймал его у двери и спросил, почему такое мокрое лицо, на что
тот лишь улыбнулся и сказал, что плакал. Так как Фукудзава был пьян, то не
удержался и обнял его.
- Не плачь, - говорил он полупьяным голосом, - я тебя прощаю.
- Правда? – теперь Огаю действительно хотелось плакать.
- Нет, конечно, не прощаю, - он гладил его по черным волосам, хотя казалось,

что он просто держится за него, чтобы не упасть, - прощу, если ты меня
простишь за то, что я поступил нечестно.
570/840
- А я не обижаюсь, - тот ответно обнял его, прижимаясь сильнее.
Казалось, они выпили достаточно, но в голове была такая ясность, которой не

бывает на трезвую голову. Они видели души друг друга, принимая это прощение
и принимая свое прошлое, как должное. Оно осталось там, сейчас же –
настоящее, когда это «должное» потеряло всякую суть, и остается только одно –
будущее.
Это будущее может быть личным: Мори вернется домой, упадет на диван и
будет просто наслаждаться воспоминаниями, снова забыв о существовании
Фукудзавы на какое-то время. Акутагава спросит, почему он такой странный –
одновременно грустный и веселый, а тот как всегда ответит как-то загадочно, в
своем духе.
Позже позвонит Чуя и спросит, как всё прошло, одновременно рассказав Мори о
том, как Дазай на спор отгрыз голову какой-то фарфоровой статуэтке, чудом не
сломав зубы и получая потом от возлюбленного новую порцию отменных
пиздюлей за действие, спровоцированное в шутку и не включающее в себя его
исполнение.
Откусить. Голову. Статуэтке.
Но Огай посмеется, скажет, что услуги дантиста им будут по скидке, пожелает

хорошо отдохнуть и расскажет о том, чего на самом деле не случилось.
Потому что он не пришел домой и не лег на диван, выслушав замечание

Акутагавы и получив звонок от Чуи.
Фукудзава же мог просто отправить его домой, а сам пошел бы откапывать

упаковку кошачьего корма, ведь у него дома он всегда есть, за имением
привычки кормить котиков, ошивающихся у него во дворе.
Он бы покормил своего нового питомца, подумал бы над его именем, и,

возможно, для этого позвонил бы Ёсано, которая бы незамедлительно ответила и
рассказала бы о том, как весело с Рампо и его родственниками проводит время,
поведала бы о том, как они с мамой готовили пирог и смотрели старые
фотографии. Юкичи бы забыл о том, что к нему приходил Мори и окунулся бы в
депрессивные мысли о том, что жена никогда к нему не вернется и что этот
Новый Год он будет праздновать совершенно один. Хотя… теперь у него есть
котик.
Но он бы не стал доставать корм и мучиться над именем, тем самым звоня Акико,
ведь он так бы и не прикоснулся к ручке входной двери.
Конечно, котика он бы покормил, но позже.
Вместо этого, они посмотрели друг другу в глаза, и, ухватившись за лица друг
друга, соприкоснулись лбами, боясь сделать что-то еще, пытаясь отдаться. Но
все равно чувства не умещались в это действие, поэтому пришлось еще и
соприкоснуться губами, страстно и довольно решительно, потому что они оба
были уверены в этих чувствах, испытываемых друг к другу.
Но мало было даже и этого.
571/840
Оставив всю посуду и все вещи, они незамедлительно побежали наверх, срывая
одежду и предаваясь страсти. Они не видели в этом грязи и не видели
предательства – только любовь, которую мужчины просто были вынуждены
скрывать всю свою жизнь. Им не было страшно, если кто-то узнает, если кто-то
их увидит, если кто-то осудит, потому что это всё теперь не имело значения.
Значения имели лишь эти губы и этот взгляд, устремленный прямо в душу и
жаждущий лишь одного – взаимности.
Этой взаимности они достигли не сразу, просто потому что были вынуждены не
отвечать. Эту взаимность они зарабатывали и наконец-то смогли заполучить,
почему и теперь не было страшно говорить эти слова:
«Я люблю тебя».
Что же теперь делать? Как же теперь совладать с этой любовью? Было ясно для
обоих – друг без друга жить нельзя, надо срочно, незамедлительно решить этот
вопрос.
Акико сейчас в Токио, поэтому они встречались на протяжении всех дней

отпуска, хотя, вообще, Огай просто оставался у Фукудзавы. Они же вместе и
встретили Новый Год, ощущая, что каким-то образом попали в некую сказку,
наполненную теплом и такой приятной жизнью, не имеющей никаких страданий
и боли. Вокруг тишина, потрескивает старое радио, в одной руке теплый саке, а
другая устроилась на плече возлюбленного и всё так хорошо и прекрасно.
Такого отдыха у Мори никогда не было. Никогда не было этого спокойствия и

уюта, не было этого радио, серого котика, мешающего пройти, и белого на
диване, ищущего для Огая какую-то строчку в очередной книжке. Все выходные
они проводили за чтением литературы, лицезрением погоды за окном и
прогулками по Йокогаме, хотя последним никто из них не занимался ранее, ведь
надобности в этом не было, также, как и азарта. Азарта этого романтизма –
желания быть рядом, что-то показать, что-то посмотреть, делая это вместе,
просто наслаждаясь.
Это непередаваемо, это слишком прекрасно, чтобы можно было передать такое
чувство на словах.
Мужчины не думали о том, что будет дальше, что будет, когда Ёсано вернется, и
как они будут встречаться. В этом сейчас просто не было острой необходимости,
ведь так хорошо – не думать о плохом. Если и наслаждаться моментом, то
наслаждаться полностью, пытаясь не портить его негативом. Поэтому они это не
обсуждали и просто нежились в теплой постели, наблюдая за снежинками за
окном и тем, как котенок носится по квартире, гоняя неизвестно что - их это не
волновало.
Душа лежала к другому – к опьянению от чужих ласк.
- Она приезжает завтра, да? – тихо спрашивал Мори.
- Да, - Юкичи целовал его в лоб, лежа в темноте на кровати, освещаемой

тусклым светом ночной синевы.
572/840
- Что делать будем?
- Ничего.
- В смысле, ничего?
- Мы можем… встречаться.
- Звучит, как какой-то бред.
- А что предлагаешь ты?
- Не знаю, надо будет потом подумать.
- Вот и всё, а пока что будем просто встречаться.
На этом они и решили.
Огай вернулся домой и плюхнулся на диван, получая звонок от Чуи.
Фукудзава покормил котенка и позвонил Акико, узнавая, скоро ли она приедет.
Девушка не заметила, какой бурной была жизнь в этом доме без нее, ведь, по
сути, ничего не изменилось. Лицо Юкичи прочитать невозможно, потому что у
этого человека железная выдержка.
Появлению котенка в доме Ёсано обрадовалась и наконец-то дала ему имя – Юу.
Вскоре у них всех началась учеба и работа, почему и всё остальное наконец-то
встало на свои места, разве что вместо Акико теперь задерживался её отец.
Она, конечно, не придавала этому особого значения, ведь ей, как и любому чаду
в своем возрасте, отрадно, когда родитель пропадает на долгое время.
Обычно они встречались дома у Огая, нежились в постели, занимались всякой

всячиной после тяжелого рабочего дня и даже обсуждали различные случаи из
медицины. Оба думали о том, что таких вечеров после работы им действительно
не хватало всю жизнь – когда ты приходишь и расслабляешься, даже если
приходиться выливать на собеседника всю грязь прошедшего дня. Фукудзава
любил его слушать и любил рассказывать, но больше всего они любили друг
друга, понимали это и говорили, потому что не сомневались в правдивости своих
чувств.
Сидя на кухне дома у Мори и попивая чай, они незатейливо гладили друг другу
руки, параллельно о чем-то беседуя. Дети не обращали на это внимания, у них
обычно свои заботы, хотя Гин была искренне счастлива за отца, также, как и Чуя,
который был большим любителем докопаться и прознать как у него идут дела и
когда свадьба.
- Кое оказывает на тебя дурное влияние! – возмущался Огай по поводу этого

вопроса, болтая с ним по телефону. – Или это твои экзотические сексуальные
увлечения делают тебя бабой?
- Блять! Вот я уверен, что ты грешишь тем же!
573/840
- Поэтому знаю, о чем говорю.
- Ты подтвердил.
Шутки шутками, а Накахара прав, надо как-то решать этот вопрос. Мори надоело
жить по каким-то там «правильным» принципам. Всё, что его волновало – это
Юкичи, и он хотел быть с ним целиком и полностью. Каждую ночь под одной
крышей и каждую ночь в одной постели.
Но их домашнюю кухонную идиллию нарушил стук в дверь.
- Пойду посмотрю, кто там, - сказал Огай возлюбленному и направился в

коридор.
Открыв дверь он обомлел, потому что на пороге стояла настоящая писаная

европейская красавица со светлыми волнистыми волосами и лазурными глазами.
Она смотрела с улыбкой и очень доверчиво, будто пришла за помощью, в
которой, вообще-то, совершенно не нуждалась.
- Ну здравствуй, Ринтаро, - улыбнулась Элис.
Как же она похорошела. Это уже не девочка, а настоящая леди. Глаза чуть
подкрашены тушью и стрелками, розовый румянец на светлой коже, алое, как
она любит, платье. Фигура, несмотря на её любовь к сладкому, остается
стройной, хотя заметно, что телосложение у нее приятное на ощупь.
- Элис? – он не верил своим глазам, не понимал, почему она вернулась сейчас.
- Не узнал?
- П-проходи, - неуверенно выдал Огай, отходя от двери и впуская девушку в дом.
Та стала осматривать помещение. Ничего не изменилось.
- Какими судьбами? – продолжил Мори.
- Ну, у меня выдалось свободное от учебы время, и я решила навестить тебя.

Удивительно, но я еще помню японский, - улыбалась девушка, хотя был слышен
акцент в её речи.
- Хоть бы позвонила…
- Как? У меня ведь не осталось никакой контактной информации о тебе. Я просто

не могла… но, я так хотела увидеть тебя, Ринтаро, - Элис не выдержала и
уткнулась в грудь мужчине, обивая его тело руками. Тот растерялся, ведь не
знал, что можно сделать в такой ситуации. – Я всю жизнь мечтала вернуться к
тебе, я невероятно скучала, почти каждый день жила этой мыслью, что мы с
тобой будем вместе, - она оторвала свое лицо и посмотрела на Огая, которому
очень хотелось в эти минуты провалиться под землю. – Ты скучал по мне?
- Милая, - он погладил её по волосам, - конечно, я скучал! Ты ведь… для меня

была, как дочь!
- Как дочь? – в её голосе читалось сожаление, она отстранилась от него, отходя
574/840
на метр и отворачиваясь, дабы тот не видел выражения лица девушки. – И тогда
была, как дочь?
- Элис… ты должна понять… прошло слишком много времени, я думал, что

больше никогда тебя не увижу.
Но тут она резко повернулась, взирая со злостью.
- Так, значит, да?…
- Ну что, скоро ты тут? – её перебил Фукудзава, который вышел из кухни, сверкая

своей недовольной физиономией и бросая взгляд на девушку. – Добрый день.
- Здравствуйте, - так же недовольно отвечала она.
- Элис, я прошу тебя, не злись. Если ты хочешь остаться – оставайся, ты всегда

желанный гость в моем доме.
Она, казалось, сейчас расплачется.
- Я… хочу увидеть Гин… и Рюноске, и Чую тоже хочу увидеть.
- Хорошо, - он улыбался, хотя улыбка была натянутой, - я устрою тебе встречу с

Чуей, а ребята сейчас наверху.
И она, не говоря ни слова, поднялась на второй этаж.
- Кто это? – спросил Юкичи.
- Да, не важно, - Мори незатейливо обвил его руками, обнимая, прислоняясь к

груди.
- Одно из твоих увлечений, да? – улыбался тот.
Огай раздражительно вздохнул и отлип от него.
- Я не хочу ворошить прошлое. Да, она – одно из моих увлечений, и я сейчас

очень жалею, что позволил себе такое увлечение. Я не буду обвинять в этом
тебя, потому что этим и так всегда заканчиваются наши разговоры, и… потому
что я сам в этом виноват.
- Она приехала к тебе, да? – он дотронулся до его пальцев, понимая, что сейчас
мужчину надо успокоить.
- Конечно, ко мне. Она была… моей приемной дочерью, но потом нашлись её

родители, и я без колебаний отдал её им. Потому что… не хотел всего и этого и в
глубине души продолжал верить, что ты… что мы будем вместе. Как оказалось –
не зря.
Фукудзава снова обнял его и поцеловал в висок.
- Хорошо, что ты это понял.
- Я не знаю, как быть, - он обвил его шею руками, будто желая прилипнуть. – Я
575/840
натворил столько дерьма…
- Всё образумится. Я обещаю, что скоро всё встанет на свои места.
- С чего ты взял?
- С того, что я сам всё на свои места поставлю.
Огай тихонько посмеялся, поглаживая кончиками пальцев его шею.
- Ты как всегда, Юкичи.
Извиняюсь за задержку, были неотложные дела ;)
576/840
Глава 33. Откровение.
Редко можно похвастаться, что тебя будят ни кто иные, как петухи. В
спальном районе Йокогамы, конечно, петухов ни у кого нет, но зато такой звук
можно поставить себе на будильник, тем самым всполошив всю округу. Именно
такой звук и услышал Дазай этим утром, так же, как и во все дни до этого.
- Дазай, хватит орать, - говорил сонный Чуя, услыхав кукареканье, доносящееся

из телефона. – Ты все равно ебаный импотент, к тебе ни одна курица не
прибежит, хуле кукарекать…
Осаму лишь открыл глаза, выключил будильник и снова повернулся к

нежащемуся рядом возлюбленному, который не собирался открывать свои
глазки и всё еще обвивал руками своего парня.
- Курицы не прибегут, а вот другой петух как раз меня услышал, - улыбнулся он,
сильнее обвивая руками тушку, дабы насладиться этими крайними минутами
вместе, ведь ему пора на работу.
Везет Чуе, ему Огай еще отпуск продлил в связи с переездом, да и средства
выделил. Тот, конечно, возмущался, что «дядюшка» его опять балует, да
взрослой и независимой жизнью жить не дает, но все равно взял деньги, потому
что лень - она такая, а кушать что-то надо.
Окончательно переехали они только вчера, и оба были невероятно рады этому
факту, ведь теперь денег будет больше, потому что Накахаре не надо будет
платить за квартиру. Вчера же они сделали небольшую перестановку: подвинули
кровать к стенке, тем самым сместив стол к углу, почему и освободилось очень
много места, а рядом они как раз и поселили Шрёдингера. Осталось только
запихнуть в него всё, что было внутри до транспортировки.
Осаму же как раз на этой неделе начал работать. Да, было трудно какое-то
время, но он быстро привык к своему рабочему расписанию. Коллеги заметили,
что ему намного лучше, хотя энергичности в нем, в связи с приемом лекарств,
поубавилось, что, в общем-то, все равно не мешало ему работать. Дазай вообще
очень любил свой книжный магазин, особенно своих коллег, которые сразу же
стали выяснять, чего с ним такого приключилось, что он ушел на такой
длительный больничный.
Несмотря на то, что ему надо было скрывать свой диагноз, в первый же день
Осаму всем рассказал о том, что он шизофреник, на что коллектив отреагировал
равнодушно, ведь это не удивительно с его странными увлечениями, шуточками
и дурачествами. Хотя это, конечно, не болезнь, а просто его безумный
эксцентричный характер. Однако Ацуши за него действительно переживал.
Но больше всего переживал Чуя, который просто себе места порой не находил,
пытаясь избавиться от навязчивых мыслей о его «случайном» самоубийстве. А
еще из-за того, что Шибусава как-то угрожающе говорил о нем тогда в отеле,
Накахара очень боялся, что тот может что-то ему сделать, мало ли на что этот
ублюдок способен.
Но все-таки нарциссу удалось поговорить с администратором книжного

магазина, объяснив, что он является «нянькой» этой бинтованной скумбрии. Ему
577/840
вообще очень нравилась эта роль своеобразной мамочки; раньше он не замечал
в себе такое странное желание заботиться о ком-то, но быть для Дазая кем-то
особенным ему очень хотелось, поэтому он пытался сделать так, чтобы ему
ничего не угрожало.
Именно поэтому он сказал их администратору Куникиде пиздить палкой этого

ебучего шизофреника сразу же, как тот станет вытворять какую-либо дичь. Тот
одобрительно кивнул и, поправив очки, взглянул на ожидающего у двери Осаму,
который понял, что Чуя тогда нихрена не шутил про превращение его жизни в
Ад.
Поэтому теперь Дазай возвращался с работы с синяками, за которые получал от

Накахары еще больше синяков, и так по кругу.
Но он был счастлив. По-настоящему счастлив, и даже этот его проклятый дом

нисколько не портил настроение, ведь тут он живет вместе со своим любимым
Чуей, который никак не хочет отпускать его на работу.
- Мне пора, - тихо говорил ему на ушко Осаму, поправляя рыжие волосы,
сползшие в процессе сна Накахаре на лицо.
- М-м-м-м… - мычал тот, не открывая глаз и только сильнее прижимаясь.
- Ну правда пора, - он нагнулся и поцеловал его пару раз, или тройку, или еще...
Да так невозможно остановиться! Он целовал его в щеки, лоб и губы, понимая,
что уже начинает опаздывать, однако Чуя слишком хорошенький, когда спит, и
хочется его целовать и целовать, ведь тому это совершенно не мешает спать, а
еще его надо зарядить любовью на весь день.
- Пиздуй на работу, - прошептал нарцисс и отвернулся, потому что так начинался

каждый рабочий день Дазая, хотя Накахаре очень нравился такой своеобразный
обряд.
Тот не стал перечить и наконец-то поднялся, потягиваясь и проверяя время.

Семь тридцать. Еще успевает.
Осаму глянул в окошко; на улице довольно тепло, но сыро, что характерно для
середины февраля, поэтому можно особо не кутаться. Он надел трусы,
проследовал в ванную, где более-менее смог привести себя в бодрое состояние,
хотя после приема седативных перед сном просыпалось очень тяжко, и только
такой медленный обряд пробуждения мог привести его в чувство.
Закончив в ванной, он поспешил одеться, как всегда, в свои светлые брюки,

белую рубашку, черную жилетку и, конечно, галстук-боло. В своем образе он
даже начал находить что-то необычное, но тут главное, чтобы Чуе нравилось,
хотя тому больше нравилось, когда он голый, поэтому именно так они и спали. А
еще потому, что находили особый шарм в том, чтобы чувствовать друг друга
целиком и полностью. Ну и еще потому что ждали, что на них внезапно нападет
эрекция, ведь таблеточки-то действуют.
Не сказать, что это их волновало, любви, к счастью, от этого не убавилось. Они

даже начали находить друг в друге нечто ранее незаметное, но такое
прекрасное.
578/840
Нежности в их жизни все равно присутствовали. Это было необходимо – провести
ладонью по волосам, чмокнуть в щеку и улыбнуться какой-либо глупости, обняв
так крепко, как это только возможно. Не ломая ребер, конечно, хотя Накахара,
казалось, иногда пытается это сделать.
Когда Дазай уходит на работу, Чуе становится действительно одиноко, хотя он

всегда может себя чем-нибудь занять. Просто уже привык он к какому-то
движению вокруг. Тем не менее, сейчас он был занят уборкой и обустройством
их, теперь общего, дома. Иногда это выводило его из себя, а иногда, наоборот,
расслабляло, не зависимо, помогает ему Осаму в этом или нет. Кстати, с
переездом пришлось еще и показать наконец-то Дазаю картину.
- В общем, - говорил он, доставая большой подрамник из шкафа, еще когда они
собирали вещи в его квартире, - это тебе.
Он протянул ему картину, на которую была накинута какая-то вуаль, что сразу
же упала вниз, оказавшись в руках Осаму.
Шизофреник взглянул на портрет себя спящего и обомлел, понимая, какой труд

был вложен в это искусство, и как оказывается сильно его любит Чуя. Он
облокотил картину о шкаф и посмотрел на портрет издалека. Накахара всё это
время наблюдал за его реакцией и уже был готов подбегать успокаивать, потому
что выражение на лице Дазая было очень радостным, удивленным, но глаза
краснели, и брови очень драматично сдвигались.
Спустя минуту, он все-таки прислонил руки ко рту, и из глаз потекли слезы,

поэтому Чуя подбежал к нему обниматься.
- Спасибо, спасибо, спасибо… - шептал Осаму, цепляясь непослушными пальцами

за рубашку возлюбленного, вжимаясь как можно сильнее. Ему не хватало слов,
чтобы выразить свою благодарность.
Нет, он никогда не мечтал о портрете и никогда не надеялся, что ему вообще

решат посвятить какую-либо картину, но это возникшее в нем чувство… чувство,
будто его воспели – это что-то ранее ему неизвестное, такое трогательное и
приятное. Он теперь хотел подарить ему столько любви, сколько мог, готов был
построить целую бумажную вселенную, если Накахара будет так же счастлив.
Хотя, у него и так появилась идея…
Так что, пока Осаму издевался над нервами коллег, Чуя издевался над
собственными, пытаясь разобраться со всем хламом в этой квартире. В общем-
то, он находил время и для другого. Недавно ему наконец-то удалось навестить
Огая и поговорить с ним обо всем, что происходит в жизни наставника. Такого
блеска в его глазах Накахара не видел уже давно, Мори действительно казался
ему счастливым и будто даже подобрел.
Рюноске вот как будто стал выглядеть еще хуже, но это потому, что он
полноценно работал за Чую, однако даже не пытался заставить его вернуться,
потому что был слишком независимым. На вопросы о своей пассии он не отвечал,
но нарцисс и не допрашивал, все равно найдет способ узнать, кто смог
завладеть сердечком Акутагавы и растопить лед в этих черных глазах. Уж
слишком любил Накахара интриги и расследования, а также доебаться, без
этого никуда.
579/840
Так же ему вчера удалось посидеть в кафе вместе с Гин и Элис, последняя была
не в самом лучшем расположении духа, и Чуя прекрасно понимал, почему. Она
ведь, получается, всю жизнь стремилась к Огаю, а тут внезапно обнаружила, что
дядечка повзрослел так же, как и она. Но, в целом, весело посидели и обсудили
абсолютно всё, что накопилось за долгие годы. Накахара многое узнал о
Франции, где та как раз-таки и жила все эти годы, а также пообещал сам когда-
нибудь её навестить.
И он очень надеялся, что вместе с Осаму.
В общем, Чуя тоже был бесконечно счастлив, переезд сблизил их еще больше, да
и вообще сам факт того, что они теперь, как полноценная семья, не мог не
радовать. Кстати, Коё обещала, что приедет через две недели, а это значит, что
не избежать еще и семейных посиделок.
Странные, правда, посиделки получатся, хотя бы потому, что добрая половина

этой семьи нетрадиционной сексуальной ориентации, но это Коё переживет. Она
прекрасно знала об увлечении Огая, проводя чуть ли не целое расследование по
рассекречиванию его увлечения мальчиками, а потом выслушивая его нытье о
безответной любви. За это Мори и любил свою сводную сестру – она никогда не
оставит и всегда поддержит, поэтому он без лишних вопросов помог ей с Чуей
тогда.
Тот же бесконечно благодарен им обоим, ведь они всю жизнь оберегали его от
дурных поступков, и он готов на всё, лишь бы их старания не были напрасны.
Хотя, нарцисс был против какой-то там, блять, свадьбы, как и Осаму… типичные
родственнички… Может, ему еще фату напялить и букет в лица брошенкам
кидать?! Ну нет, обойдутся!
Хотя была у Накахары одна мысль на этот счет, – чисто для него и Дазая, – и он
уже собирался это всё распланировать.
Но сейчас Чуе было глубоко все равно, хотя теплой туши начало не хватать
рядом. Осаму все-таки еще раз перед уходом подошел к кровати, присел и
нежно поцеловал его в уголок губ.
- Спи, солнышко, я постараюсь пораньше, - прошептал ему он, поправляя челку и

укрывая одеялком своего возлюбленного.
- Аккуратней, хорошо? – сказал Накахара сквозь сон. Он всегда желал ему перед
уходом именно это.
- Хорошо, - тот еще раз нагнулся, целуя в висок, и поднялся, направляясь к

выходу, где обулся, накинул пальто и вышел из дома, сказав из прихожей: - Я
ушел.
- Давай, - шепнул Чуя. Тот его, наверное, не слышал, но главное – это сказать.
Ему было не тяжело просыпаться вместе с Осаму, когда тот собирался на работу,
ведь он потом опять закрывал глаза и проваливался в сон чуть ли не до полудня.
На улице было серо и слякотно, но не холодно. Такую погоду Дазай любил,

потому что она ассоциировалась у него с Лондоном, где он всегда хотел
580/840
побывать… хотя, где он только не хотел побывать? Они с Накахарой не раз
мечтали облететь весь мир. Хотелось накопить денег и поехать реально на край
света – в Англию, Францию, Италию, а может в Перу – гладить альпак, или
Колумбию – столицу бывшей дазаевской профессии. Но насчет Колумбии и
Венесуэлы Чуя был против, ибо ебучего адреналина ему всю жизнь хватает. А
вот мысль о поездке в Россию он поддержал, хотя Осаму от того же Федора
наслышался о том, что лучше туда не ездить, не бывать и вообще забыть, что
такая страна есть, потому что порой там хуже, чем в Венесуэле. Тем более, там
не жалуют геев, тем более азиатов, тем более геев-азиатов, тем более, если еще
и не знающих русский, ведь на том же английском там почти никто не говорит.
В общем, да, решили, что они первым делом поедут в Англию.
На работе все были сонные, но, благо, живые, что не может не радовать.
Удивительно, но Осаму даже не опоздал, хотя это на него было похоже. Хорошо,
за это синяки он точно не получит. У него вообще вся смена казалось игрой на
выживание – получить как можно меньше пиздюлей от Куникиды, который очень
любит придираться к мелочам. Тогда приходилось прятаться за железной спиной
Ацуши, который пытался успокоить администратора, и ему это каким-то образом
удавалось. Дазай вообще как-то раз не выдержал и расцеловал бедного
паренька, отчего тот весь раскраснелся и, как всегда, ушел в лес из стеллажей,
пытаясь избавиться от этого странного ощущения.
- Ну, Ацуши-кун! Куда же ты? Постой, я тебе еще ребра не сломал в объятиях!
- Прошу вас, Дазай-сан, не надо! – он отмахивался от него шваброй и пытался

хоть как-то убежать от Осаму, у которого, похоже, просто ломка по нежностям.
- Не строй из себя жертву насилия!
- Но я сейчас именно так себя и чувствую! – возмущался он, затем уронил швабру
и убежал прятаться.
Спустя пять минут Осаму его все-таки нашел.
- Не-е-е-ет!
- Кис-кис-кис! – Дазай налетел на него и стал щекотать, почему тот задергался,

пытаясь вырваться.
- Я Куникиде-сану на вас пожалуюсь!
- Пф… напугал…
- Тогда вашему парню!
- Хорошо-хорошо, ладно, - он наконец-то перестал его щекотать и поднялся,

отправляясь к кассе.
Только-только Ацуши расслабился, как тот резко повернулся, схватил его за шею
и опять чмокнул в щеку, отчего Накаджима снова залился краской и достал
телефон:
- Ну всё, Дазай-сан, вы напросились…
581/840
Ровно через пятнадцать минут рабочего времени Осаму поступил звонок от
Накахары, а странно, ведь он обычно просто что-то пишет, значит, дело срочное.
- Да? - шизофреник поднес телефон к уху, дабы узнать, с чего это вдруг
возлюбленному понадобилось его беспокоить.
- Ты зачем пацана доебываешь? – голос Чуи был злобный.
- Ну… я…
- Ты охуел? Тебе пизды давно не давали, скумбрия?!
- Да я просто хотел его поблагодарить и чмокнул в щечку вот и всё…
- Я тебя, блять, так в щечку, сука, чмокну! Ты у меня полгода будешь с

бинтованным ебалом ходить, мудопляс суицидальный!
- Н-ну… прости, прости, обещаю, что буду теперь целоваться только с тобой! Я
же без всякой пошлоты, шутки ради!
- Вот и я шутки ради выкину тебя со второго этажа! Чтобы мне больше не
поступали жалобы на тебя!
- Откуда вообще у Ацуши твой номер?
- У меня не его номер.
- А чей?
- А не скажу, живи с этим! - и разговор прервался, почему у Дазая в голове

возник когнитивный диссонанс.
Остаток дня он очень обиженно поглядывал на Накаджиму, который явно был

доволен своей выходкой. И кто бы мог подумать, что у такого ангелочка есть,
оказывается, тузы в рукаве? Может, он еще и…
- Да чего? Я что, специально что ли?! Почему ты мне вообще звонишь, когда я на
работе?! – внезапно Ацуши поступил телефонный звонок, который поверг в шок
почти весь персонал, который считал его довольно скромным. С кем. Он. Так.
Говорит?! – И не хочу слышать… Нет, не занят! Отлично! Чего?.. Да хватит
харкаться! Да что… да где твой ингалятор!? Где ингалятор, спрашиваю?!
Конечно, не слышишь, ты же кашляешь, как свинья! Ингалятор возьми! Наконец-
то… - он тяжело выдохнул и, кажется, вспотел даже, - Сегодня вечером? Хорошо,
целую! – и он повесил трубку.
- Ацуши? – появился внезапно Дазай.
- А! – он даже подпрыгнул, испугавшись. – Что такое, Дазай-сан?
- А с ке-е-ем это ты болта-а-аешь? – тот стал медленно к нему приближаться.
- С-с… парнем своим, а что?
582/840
- А как его зову-у-ут?
- Зачем вам это знать?
- Случаем, не Рюноске?
- Ч-что?! – он не выдержал, оттолкнул от себя Осаму и отвернулся. – Откуда вы

всё знаете?
- Да так… мы как бы с ним знакомы… с ума сойти… как ты его соблазнил?
- Я не хочу с вами это обсуждать! – закричал Ацуши и ушел, оставляя

смеющегося Дазая одного.
Да, он любил свою работу в книжном из-за таких вот погонь между стеллажей,
из-за запаха книг и даже из-за замечаний Куникиды, которые скорее забавляли,
чем раздражали. Что-что, а с коллективом ему действительно повезло.
Хорошо, что со своей болезнью и вынужденным приемом лекарств ему можно

работать. Особенно радовало общение с разными людьми, которые порой
нуждались в выборе литературы.
Но случайно он наткнулся на посетителя, которого никак не ожидал встретить.
Именно сегодня, когда Осаму перешагнул порог книжного магазина, переоделся

и окончательно заступил на свой пост, ему посчастливилось опять поиграть на
нервах администратора, почему тот и отправил его сортировать книги на
полках, дабы всё стояло ровненько. Он больше всего не любил это занятие, но
перечить руководителю – себе дороже. В общем, парень, борясь с полнейшим
нежеланием работать, наконец-то проследовал к полкам, начиная четко по
алфавиту расставлять книги. Он бы мог сказать, что у него не получится, что он
всё напутает, но такое его вранье вскрылось очень быстро, ведь, вообще-то, на
работе Дазай привык быть аккуратным.
И вот, расставляя книги на полках, он, задумавшись о своих делах, не заметил,

как некто, до этого рассматривающий книги, внезапно ухватился за его
запястье.
- Какие красивые руки, - тихо говорил бархатный голос, и Осаму медленно

повернул голову, встречаясь взглядом с алыми очами посетителя.
Этого человека он узнал сразу, потому что такая внешность бросается в глаза –
белое одеяние, длинные светлые волосы и завораживающий взгляд, таящий в
себе что-то недоброе, хотя на первый взгляд этот человек казался ангелом,
сошедшим с небес.
Это был тот самый Коллекционер, с которым когда-то болтал Чуя еще на
выставке в террариуме.
Он нежно обвил своими длинными пальцами с черными ногтями тонкое запястье

Дазая, заглядывая параллельно будто в душу шизофреника. Тот не знал, что ему
делать, ведь в такой ситуации он впервые.
Нет, он не стал одергивать руку и вообще не стал шевелиться, потому что это не
583/840
в его стиле. Парень просто стал наблюдать за действиями мужчины и тем, как
тот второй рукой ухватился за его ладонь, ласково проводя пальцами по коже.
- Такие руки бывают только у человека искусства, - он поднес его ладонь ближе
к лицу, принимаясь рассматривать линии. – Вы играете на чем-нибудь?
- Да, - всё, что смог выдавить из себя Осаму, - на фортепиано.
- Невероятно прекрасные руки, кажется, такие хрупкие и тонкие пальцы, -

Коллекционер продолжал ласкать его ладонь, дотрагиваясь до каждой линии.
- Ну, вам так только кажется, - усмехнулся тот, припоминая, на что эти руки
способны.
Тот улыбнулся и поднес его ладонь ближе к лицу, параллельно заглядывая в

глаза Дазая со всей своей лукавостью и долей похоти. Мужчина, не переставая
гладить пальцы, прикоснулся губами к тыльной стороне ладони, задерживаясь
на несколько секунд и нехотя отлипая от нее.
«Ебучий случай», - подумал парень.
Осаму чуть приоткрыл рот и тихо выдохнул, наблюдая такое раскрепощенное и

наглое действие в свою сторону. Нет, он не растерялся и ему не снесло крышу,
ведь нейролептики, в комплекте с его болезненным равнодушием, не дали
образоваться внутри этому иногда противному ощущению, когда красивый
мужчина целует тебе руку. Да, мужчина красивый. Да, поцеловал и очень пошло,
но Дазай наслышался от Накахары об этом человеке, поэтому совершенно не
удивлен такой странной выходке, разве что он не знал, что можно сказать в
такой ситуации и просто улыбнулся уголком губ, также не отрывая взгляда от
наглеца.
- Таких рук мне не хватает. Я бы очень хотел, чтобы эти руки играли мне на
фортепиано.
- Только на фортепиано? – наигранно грустно усмехнулся Осаму. А это забавно -

говорить с подобным человеком.
- А ты бы предпочел что-то еще? – в глазах посетителя заиграл новый страстный

огонек.
- Может быть, - улыбка парня стала еще шире.
Он, конечно, не собирался поддаваться, но просто от того факта, что к нему

подкатывают, Дазай не мог остаться равнодушным.
- Так, значит, Дазай, - прошептал Коллекционер, обращая внимание на бейджик

парня. Он отпустил его руку и подобрался ближе к лицу, проводя пальцем по
подбородку Осаму. Тот был спокоен. – Ты любишь удовольствие?
- Вы даже не представляете, как, - желанно говорил продавец.
- А если я предложу тебе удовольствие, которое еще и оплачивается?
- М-м-м, - ему всегда было интересно, каким образом происходят подобные
584/840
сделки, - боюсь, что мой парень этого не одобрит.
- Твой парень недавно сам не смог противиться своим желаниям. Причём

бесплатно, - мужчина наконец-то почувствовал это наслаждение от некого
возмездия. Ощущение, что он сейчас берет и снимает маски со всех на этом
вечере иллюзий. Он пододвинулся ближе к парню, лицо которого стало
серьезным и немного взволнованным, а затем прошептал на ухо. – Завидую тебе.
Чуя сейчас еще более страстный, чем раньше.
Затем Коллекционер снова отдалился, замечая, как Дазай нервно сглатывает.

Нет, он не был в ярости, парень был растерян и сейчас очень надеялся, что это
всего лишь вранье, шутка. Он просто хочет поссорить его с Накахарой, конечно,
тот бы не стал ему изменять, нет.
Осознав это, Осаму еще раз улыбнулся, а затем сам коснулся его ладони и
подобрался ближе, чтобы так же ответить шепотом:
- Вот и завидуйте, ведь к Вам он больше не вернется. Кто вообще захочет к Вам
возвращаться? К человеку, который видит ценность только в грязи, - тут и лицо
мужчины приобрело другой характер, и это дало Дазаю понять, что он еще не
растерял хватку, – Открою вам такой секрет: то, что мы имеем в этой жизни и
есть наша жизнь. Ваша жизнь – грязь, и сами вы – грязь. И когда вы наконец-то
посмотрите в зеркало, спустя год или два, вы увидите эту грязь в своем
отражении и поймете, что это всё не имело смысла, - он отодвинулся. В глазах
был настоящий огонь. Вот оно – давно забытое чувство превосходства над
остальными. – Советую переосмыслить свои поступки, пока не поздно, хотя… -
он отошел от мужчины, лицо которого было каменным, он явно чувствовал себя
некомфортно, потому что понимал, что Осаму прав. – Раз вы в своем уже
довольно деловом возрасте предлагаете мальчикам спать за деньги, то о чем я
вообще?.. Так вы будете что-то покупать? – спросил он, кинув безмятежный
взгляд на посетителя.
- Я уже сказал, что хочу купить, - улыбнулся тот, - но, думаю, придется поискать
в другом месте.
Тут Коллекционер развернулся и быстро зашагал в сторону выхода, не

поворачиваясь. Когда он покинул стены магазина, Дазай не выдержал и ударил
кулаком по шкафу, пытаясь избавиться от этого неприятного чувства внутри.
Этот разговор хоть и обернулся в его пользу, а оказался очень токсичным,
особенно потому, что мужчина назвал Накахару изменником, а теперь думай –
правда это или ложь.
Надо будет серьезно поговорить с Чуей об этом человеке, потому что, если эти
преследования продолжатся, Осаму не выдержит, ему такой балласт в виде
садиста-извращенца не нужен. Им не нужен.
Остаток дня был напряженным, и все остальные коллеги тоже эту резкую
перемену в Дазае заметили, но не стали его расспрашивать, мало ли как он
отреагирует, поэтому парень работал в тишине. Пару раз Ацуши пытался
растормошить его, принося кофе, дабы хоть как-то порадовать внезапно
грустного коллегу. Тот улыбался и благодарил, но все равно был опечален.
- Дазай-сан, всё хорошо? – решил все-таки спросить он.
585/840
- Да, всё отлично, просто устал.
Накаджима присел рядом и как-то недоверчиво взглянул на него, будто

оценивая.
- Я… может, я все-таки могу как-то помочь?
- Нет, прости, но тут ты вряд ли поможешь… хотя… что бы ты сделал, если бы

тебе изменили?
- Изменили? – Ацуши задумался, пытаясь представить подобную картину, хотя

ему это давалось с трудом. – Спросил бы, почему.
Осаму потер лицо ладонями и тяжело выдохнул, заглядывая в кружку с кофе.
- А что потом?
- А потом… я бы, наверное, обсудил этот вопрос, чтобы окончательно

разобраться в причине и понять, что не так в отношениях, ведь просто так
изменять не ходят…
Шизофреник взглянул на парня. А все-таки хороший он друг.
- Хорошо, - всё, что ответил Дазай, начиная расставлять все свои мысли по
полочкам, - я подумаю об этом.
- Если… если вдруг вам покажется, что Накахара вас не любит, то я в этом очень
сомневаюсь, - парень поднялся, потягиваясь. – Мне кажется, что такой человек,
как он, не стал бы просто так приходить в магазин, просить за вас и писать мне
каждый час, чтобы удостовериться, что с вами и правда всё в порядке.
- Он серьезно так делает? – шизофреник наконец-то улыбнулся.
- Да, только я вам об этом не говорил, - и Ацуши наконец-то удалился, оставляя

Осаму наедине со своими мыслями.
Когда он собрался и покинул магазин вечером, то уяснил для себя три вещи: Чуя
его любит, Чуя его не оставит, и Чуя, походу, его не отпустит. Поэтому он шел
совершенно уверенный в том, что Накахара ему, конечно, не изменял, но… вдруг
изменял? Да нет, конечно, нет, какие-то глупости!
Парень шел по влажному тротуару, закутавшись в шарф и курил, несмотря на то,

что вообще обычно не берет с собой сигареты. Да, от такого не только закуришь,
но еще и убьешься где-нибудь случайно, чего ему очень сейчас хотелось, хоть и
понятно, что нельзя. Надо всё выяснить.
Когда он подошел к дому, то внутри горел свет, хотя к этому времени Чуя уже
перестает разбираться и успокаивается на кровати, принимаясь рисовать или
читать, почему свет горит только в комнате, а тут, получается, еще и в
коридоре.
Дазай поднялся по ступенькам и открыл дверь, шумно выдыхая и принимаясь

разматывать шарф.
586/840
- Я дома! – выкрикнул он.
От этой странной фразы ему когда-то приходилось отвыкать, а сейчас она опять
плотно засела в его голове, и это было даже приятно, ведь он знает, что его
здесь ждут.
Хлама вокруг поубавилось, и на стенах в коридоре появились новые узорчатые

картиночки, которые рисовал Чуя. Осаму настоял на том, чтобы его творчество
висело в прихожей. Тот хоть и сомневался в их качестве, но перечить этому
шизофренику невозможно, поэтому ничего ему не оставалось, кроме как
согласиться.
- Привет, - послышалось из комнаты.
Дазай снял с себя пальто и разулся, проходя в комнату и по привычке

облокачиваясь о дверной проем, который теперь был закрыт довольно
необычной желто-оранжевой шторкой, что им обоим очень понравилось, да и
вообще, в целом, дом за эту неделю сильно поменялся.
Накахара сидел на кровати и разбирался с какими-то бумажками. Точно! Огай же

свалил на него часть своей бумажной работы, поэтому он теперь как бы
получает зарплату не за просто так. Но, когда он увидел Осаму, то отодвинул
все и подскочил, обнимая парня за шею и целуя.
- Осаму, - начал он, - мне тут… надо кое-что тебе сказать, а точнее, показать.
- Да? Я тоже хотел кое-что рассказать тебе.
- Эм-м-м, я думаю, это подождет, потому что… это важно, в общем, - он подошел
к столу, забирая оттуда какой-то конверт, - ты сядь лучше, - Чуя подошел к нему,
достал из конверта довольно большой лист и протянул это письмо Осаму, -
читай.
Дазай обратил свой взор на письмо. Почерк был очень знакомым, и он определил
его сразу же. Прочитав пару строк, он понял, что ему становится нехорошо, а
сознание медленно начинает уплывать, поэтому читать шизофреник больше не
мог и оторвал свой взор от листа, хватаясь за голову и падая на кровать.
- Осаму! Черт… - Чуя подбежал к нему и начал шлепать по щекам, но стало ясно,
что парень реально теряет сознание. – Ты слышишь меня, ублюдок?!
Тот не отвечал, ему становилось плохо, на мозги давило головокружение, и лицо

совсем побледнело. Собственное дыхание практически не ощущалось, и он не
мог даже понять, как это произошло.
Решив, что так дело не пойдет, Накахара добежал до аптечки, размотал марлю и
херанул туда нашатыря, потому что иначе он может так вырубиться и при
следующей попытке прочесть письмо. Вернувшись, парень поднес марлю к его
носу, почему тот сразу же пришел в более-менее ясное сознание.
- Чуя… убери это письмо…
- Нет, ты его прочтешь, - говорил он, поднимая листочек с пола и снова

показывая Дазаю.
587/840
- Ты… читал его?
- Да, Осаму, я его читал.
- Тогда зачем?
- Чтобы ты наконец-то понял и объяснил всё мне.
Шизофреник смотрел невинным детским взглядом, ему было стыдно за

собственную жизнь и то, что он врал не только всем вокруг, но и себе, поэтому
это письмо казалось ему самым страшным, что есть в его жизни.
- Я не могу…
- Тогда я прочитаю его вслух.
Тот не стал перечить, потому что понимал, что от Накахары просто так не
отвертеться. Он заставит его осознать это.
Чуя отдал кулечек с марлей Осаму, дабы тот, если что, не вырубился снова, а
затем развернул листок, начиная читать:
- «Дорогой Дазай, мы окончательно закончили с оформлением дома на тебя,

поэтому с превеликим удовольствием отдаем его в твои руки. Надеюсь, что ты
будешь хотя бы иногда тут прибираться и нормально есть. Прости, что не
сказали тебе о том, что уезжаем и куда уезжаем, мы просто хотим, чтобы ты
понял, насколько сильно мы доверяем тебе и надеемся, что ты все-таки
сможешь хорошо устроиться в жизни. Мы оставляем тебе деньги, потому что
хотя бы так сможем отплатить тебе за то, что ты был в нашей жизни. Мы с папой
очень сильно тебя любим и хотим, чтобы и ты наконец-то полюбил нас. Не жалей
о прошлом и двигайся только вперед, и ты обязательно найдешь свое счастье.
Твои родители. Постскриптум: Кёка жива». Кто такая Кёка? – спросил Чуя,
закончив читать.
- Моя сестра… - говорил Осаму, лежа на кровати и пытаясь уловить каждое

прочитанное Накахарой слово.
Конечно, он знал, что его родители на самом деле живы, но не хотел признавать
это. Не хотел, потому что не мог поверить.
- Твои родители… они, получается, живы? – неуверенно спрашивал Чуя,

откладывая письмо.
- Да.
- Почему? Почему ты сказал, что они погибли? – он подполз ближе, поглаживая

Дазая по плечу, но тут он сорвался на плачь:
- Потому что они меня бросили! – закричал Осаму, закрывая лицо руками и
начиная трястись. Накахара опустился перед ним, хватая за руки и целуя
пальцы, чтобы хоть как-то его успокоить. – Они бросили меня! Я не знаю! Не
знаю, почему! Мне стало страшно! Очень страшно! Я не знал, что мне делать!
588/840
Дрожь прокатилась по его телу, а слезы ручьем потекли из глаз, он медленно
начал холодеть, а потом вырвал руки из хватки Чуи и вновь закрыл лицо,
начиная громко кричать, пытаясь избавиться от этой ужасной боли осознания.
- Осаму… - тихо говорил Накахара, понимая, насколько, оказывается, сильной

была его болезнь, и как, оказывается, больно ему было всю жизнь. Да, признать,
что твои родители умерли проще, чем признать, что они тебя просто-напросто
бросили.
Проще признать, что ты не нужен сам себе, чем признать, что ты не нужен
никому. Проще закрыть глаза, нежели смотреть в лицо своим страхам. Проще
закрыться дома, нежели пригласить гостей. И так всю жизнь. Они закрывались
от этих мыслей, закрывая и дорогу к себе, считая, что сами отворачиваются от
кого-то, и в глубине души понимая, что на самом деле просто отвернулись от
них.
Это больно, очень больно понимать, что ты действительно никому не нужен, что
всё в твоей жизни создано для кромешной пустоты, что никто не улыбнется
тебе, не захочет выслушать и понять, а главное, что никто не станет тебя
любить.
Накахаре было знакомо это чувство. В его жизни это чувство было ложным, ведь
он просто думал, что никому не нужен. А теперь, получается, всё наоборот.
Оказывается, что всё это время никому не нужен был Дазай, а Чуя когда-то и сам
так сказал про него. Эти мысли вызвали в нем такую огромную волну стыда, что
нарцисс не выдержал и обнял рыдающего возлюбленного, припоминая это
чувство ненужности и пуская слезы вместе с ним.
Он понимает его.
Понимает по-своему.
***
За окном давно уже опустилась тьма, но сквозь светлые шторки проникал лучик
света, который всё же озарял комнату, наполненную какой-то странной,
обволакивающей атмосферой.
Раньше эта комната была прибежищем угнетения, боли и страданий. Она была
наполнена неправильными чувствами, ведь в ней обитал психически больной
человек, который боялся порой выходить на улицу и разговаривать с людьми,
пытался абстрагироваться от общества, пытался забыть всю ту боль, которую
ему пришлось испытать в этой жизни.
Спровоцированные самоубийства, конфликты с родителями, которые привели к

их потере, наркоторговля и убийство – довольно короткая лестница, по которой
Осаму шагал всю свою жизнь.
- Когда я приехал домой тут так же не было ничего. Пустая комната, точно такая
же, как ты её еще можешь помнить. Мне было так страшно возвращаться сюда,
ведь тут меня не было практически месяц. Я отправился в Токио сразу после см…
уезда родителей, поэтому, когда я вернулся, здесь всё было по-прежнему.
589/840
Они лежали на кровати и не смотрели на эту полоску света. Перед их взором был
белый потолок, лицезрением которого Дазай когда-то занимался один. Парни
нажрались успокоительных: Осаму, потому что не мог не психовать, пытаясь
принять себя нового, а Чуя за компанию, потому что всегда пытался
прочувствовать каждый миллиметр ощущений своего возлюбленного.
Они слегка поглаживали холодные руки друг друга, потому что на что-то еще
сил не было, настолько сильно они закинулись. Сложно было порой
поворачивать голову и открывать глаза, а перевернуться всем телом – вообще
испытание. Однако они должны были выговориться, должны были рассказать
друг другу обо всем, что так давно терзало их. Раз это можно сделать только
под лекарствами, то так тому и быть.
Дабы как-то разбавить эту угнетающую обстановку, Осаму включил на фон

группу Enigma, если этот психодел вообще можно назвать группой, но они оба
любили послушать эти странные композиции, и оба сейчас ощущали себя так же
странно, пытаясь рассказать то, что никогда никому не говорили.
- И что же ты стал делать?
- Ничего, абсолютно ничего.
Холод немного пробирал тела обоих, и прикосновения, такие тяжелые и еле

ощутимые, тоже отдавали льдом, однако сейчас эти руки казались теплее
самого жаркого пламени.
Эти руки были родными.
- А как ты… переборол себя?
- Не знаю, как это вышло. Я захотел умереть и пошел покупать яд, но… что-то
меня остановило. Я… я увидел семью. Обычное семейство: мама, папа, дети… Я
посмотрел на них и… увидел что-то такое недосягаемое, и это показалось мне
намного приятнее, чем смерть, это показалось мне чем-то таким теплым и
прекрасным, что я сам захотел оказаться частью чего-то такого. Поэтому я
решил взять и изменить всё в своей жизни, я решил послушать Рампо и
устроился на работу в универ.
- А потом?
- Преподавал. Студентики меня любили хотя бы потому, что я был ненамного

старше их, но… что-то очень такое неприятное произошло, я уже даже и не
помню… в общем, я решил выброситься из окна. Вот.
- Но ты остался жив.
- Меня мой любимый второй курс с подоконника снимал, - Осаму улыбнулся и

даже движение его пальцев приобрело новый оттенок. – Ха-ха-ха, а потом
пришел директор, и… о, ками-сама, его лицо было та-а-аким краснющим! Он так
долго на меня орал! Орал при студентах! Я улыбался, как дебил, и вообще его не
слушал, мой второй курс стоял подле и тоже угорал с его криков и моего
радостного ебала. Потом он меня за шкирку затащил в кабинет и…
590/840
- ... Трахнул! – перебил его Накахара.
Дазай переборол себя, отпустил его руку и защипал за бок, отчего тот стал чуть
подергиваться и отпихиваться ослабевшими руками, смеясь и извиваясь.
- Кусок извращенца! – смеялся Осаму, затем перестал щипаться, потому что

откровенно говоря устал, и снова ухватился за любимую ладошку. - И протянул
мне заявление на…
- ... Еблю!
- Ты заебал! – он снова потянулся к бочку Чуи, который уже инстинктивно

закрывался руками, правда пропускал половину его щипков, но сам Дазай уже
не мог двигаться нормально, поэтому успокоился еще быстрее. – Заявление на
уход. Писал по собственному желанию и ушел прыгать с моста.
- И как?
- Ну… я не думал, что, прыгнув с моста, можно найти новую работу… Вообще, я
не жалею, что тогда меня спас Ацуши, да и спасал потом… это порой даже
приятно, когда тебя спасают, знаешь? Ощущение, что ты кому-то нужен. Мне
кажется, иногда я именно ради этого чувства и пытаюсь умереть, чтобы… чтобы
меня заметили, чтобы я знал, что… меня ценят, понимаешь?
- Да, - Накахара крепче ухватился за его руку.
- Мне очень жаль, что тебе приходится это слушать…
- Нет, мне интересно знать, что у тебя на душе, точнее, мне это ведь нужно.
Нужно понимать, что тебя так гложет и что ты чувствуешь. Я ведь… хочу быть
тебе полезным.
- Мне тяжело это говорить…
- Я знаю, мне тоже тяжело, но я… я думаю, нам это необходимо.
- Да, ты прав.
На фоне играла песня «Gravity of Love», и парни, пересилив себя, умудрились

развернуться друг к другу лицом, почему пришлось все-таки отпустить руки, но
так даже лучше. Так они будут видеть лица и лучше понимать, что испытывали в
какой-либо момент своей жизни, отражая чувства в рассказе вербальном и
невербальном.
Пока что они лежали, смотрели друг на друга и думали, какой вопрос будет
следующим. Комната на секунду осветилась ярче, потому что мимо проехал
автомобиль, свет фар которого проник внутрь, четче вырисовывая черты чужого
лица.
Не сказать, что у них было какое-то выражение, разве что интерес. Под большой
дозой успокоительного сложно выражать свои эмоции и двигаться, да и они
вообще удивлялись, как еще не вырубились, хотя в сон клонило.
- Знаешь, Чуя, мне кажется, что всё вокруг оплетается невидимой клеткой, из-за
591/840
которой нам так трудно дышать и чувствовать. Я не знаю, кто эту клетку
поставил, но я буквально постоянно ощущаю на себе эти холодные прутья
неволи, будто это клетка мешает мне жить и владеть собой, она вселяет в меня
страх, из-за которого я делаю страшные вещи. Мне так плохо, мне кажется, что
единственный выход из клетки – это смерть, мое сладкое освобождение, отдых,
чувство, когда я перестану ощущать это жгучее и неприятное ощущение… я так
больше… не могу…
- Осаму, всё хорошо, - Накахара все-таки дотянулся пальцами до руки Дазая,

снова принимаясь гладить, ведь он знает, что шизофренику это порой
необходимо. – Ты ведь умеешь взламывать замки?
- Да.
- А у каждой клетки есть замок. Просто взломай его и всё.
- Но… как? Я ведь его не вижу и… не знаю, как это сделать.
- А ты просто подумай, что может освободить тебя от этого чувства?
Парень отвел свой взгляд, принимаясь обдумывать ситуацию, дабы понять, что
именно поможет ему выбраться из этой клетки, как освободиться от прутьев.
Тогда он стал припоминать те отрывки, при которых он чувствовал, как эта
дверь открывается.
А открывается она, когда Дазай кого-то убивает.
- Убийство, - шепнул он, - это чувство, когда ты понимаешь, что ты убил человека
я… я не чувствую прутьев, я чувствую такую… странную свободу и… когда кто-
то умирает. Это неприятно, но только так я освобождаюсь, только так я
ощущаю… это… неправильно, но… ты должен знать.
- Ты осуждаешь себя за это?
- Нет, я себя за это ненавижу.
Накахара подполз еще ближе к нему и провел рукой по озябшей щеке Осаму,
чувствуя, как тот покрылся легкими мурашками.
- Ты знаешь, Осаму, был такой страшный мужик в Древней Индии, и звали этого
мужика Ангулимала. Его имя переводится, как «ожерелье из пальцев», наверное,
потому, что его учитель в качестве платы за обучение попросил тысячу пальцев,
думая, что этот ублюдок не принесет ему столько. И он убивал, знаешь, убивал
толпами. Ему не было их жаль, это было, как хобби, что-то обыденное.
- И… ты хочешь сказать, что это нормально?
- Нет, конечно. Когда он собрал уже девятьсот девяносто девять жертв, то ему
оставалась лишь одна. Тогда, его-то и захотел увидеть Будда, однако, мать
Ангулималы пошла к сыну предупредить его о приходе монаха, и, когда она уже
была рядом, он захотел убить её. Тут-то и появился Будда, почему и Ангулимала
передумал, решив убить его. Но когда он пошел за Буддой, то просто не смог его
догнать, кричал, чтобы тот остановился, а тот и ответил: «Я уже остановился,
остановись и ты».
592/840
- А он что?
- А он не понял, почему Будда и пояснил ему, что тот должен перестать убивать.
Так Ангулимала и присоединился к нему, став одним из лучших учеников.
- У него… вышло стать хорошим?
- Он прошел очень-очень-очень много страданий, но видел в этом искупление.

Но… ты не убил тысячу человек, Дазай, и ты уже достаточно настрадался,
поэтому только тебе решать, когда остановиться.
Тот снова опустил взгляд, обдумывая всё это. Накахара опять показывает ему
этот странный мир, показывает, как ориентироваться вокруг. Как же он ему
дорог, кажется, что Чуя может всё, а может…
Чуя и есть его ключ?
Осаму посмотрел на него, ощущая внутри какой-то невероятно приятный трепет.

Он, собравшись с силами моральными и физическими, подполз к нему,
дотронулся до лица и сладко поцеловал и губы.
Да, он чувствует. Он чувствует, как прутья клетки расходятся, как дверь

открывается, и он чувствует эту свободу, которую никогда не ощущал просто
так.
- Спасибо, - шепнул Осаму, отлипая от него.
Чуя погладил его по щеке и еще раз чмокнул. Казалось, когда он целует его сам,
то клетка вокруг вообще ломается.
- Я рад, что… могу тебе помочь. Это я должен говорить тебе "спасибо". Я был
заперт в своем маленьком мирке-квартире, а ты стал меня выскребать оттуда.
- И тебе нравится результат? – усмехнулся Дазай.
- Невероятно нравится. Я просто тащусь от того, что ты такой псих.
- Боже… радоваться тому, что твой парень не отличает люстру от утюга…
- Ч-чего? – выражение лица Накахары стало непонимающим.
- Вот видишь, какую хуйню я несу?
Нарцисс вновь улыбнулся.
- Нормальный, здоровый бред.
- А есть нездоровый?
- Конечно… нездоровый это тот пиздец, которым ты страдал до встречи со мной.
- А сейчас лучше?
593/840
- А как ты думаешь?
Они оба стали серьезны. А правда, Осаму не задумывался, стало ли ему лучше,
хотя… ответ был очевиден.
- Чуя, - шизофреник вновь заулыбался, - ты ведь знаешь, почему я зову тебя

солнцем?
- Нет, - ему было странно говорить на такие сопливые темы.
- Потому что мои галлюцинации, как облака, а когда ты светишь рядом со мной,
то тебе удается их разгонять, делая мой разум ясным.
- Ну… хватит… это… не правда.
- Это правда, Чуя, - улыбка пропала, и Осаму говорил уверенно. – Когда ты

появился в моей жизни, я всё реже стал видеть Смерть. Последний раз мы
видели её вместе, и больше она не появлялась. Она мне даже не снится, хотя я
каждую ночь боюсь её снова услышать.
- Да, я знаю.
- Прости, что тебе приходится спать с краю, а мне у стеночки… просто правда… я
реально боюсь, что она меня утащит!
Накахара улыбнулся. Да, когда Дазай говорит это с таким серьезным лицом
становится жутко, но что с ним теперь поделать?
- Да мне нравится защищать тебя.
- Ты ж мой рыцарь! – Осаму было лень подползать к нему, чтобы целовать в

щеку, поэтому он просто погладил его по руке. – О, моя любимая песня.
- Эта? – он стал прислушиваться. Играла «Principles Of Lust». – Потому что там

девка стонет на фоне?
- Да, - улыбнулся Дазай, - ну и еще просто красиво и… успокаивает.
- Не думал, что музыка тебя успокаивает.
- Я обожаю церковные песнопения, ты знаешь? Просто потому что удается

очистить разум… не знаю… я люблю музыку, но когда играет какой-либо один
инструмент становится так… классно…
Он прекратил говорить и пошло посмотрел на Накахару, когда голос женщины

на записи действительно стал резким, и она начала стонать.
- Ч-что? – Чуя улыбнулся, такие вещи его смущали.
Дазай символично закусил губу, не переставая пилить возлюбленного пошлым

взглядом.
- Я хочу тебя раздеть, - сказал он.
594/840
- Зачем?
- Просто, потому что хочу, - Осаму потянулся рукой к его животу и залез ему под
футболку, приподнимая. Накахара, хоть и не ощущал должного возбуждения, а
все равно тяжело выдохнул.
- Тогда нам… станет совсем холодно… - он убрал от себя его руку и стал
приподниматься.
Господи, какой же это кошмар! Он ослабел настолько, что собственные руки

даже в совокупности с коленями еле-еле держались. Парень не смог устоять и
плюхнулся лицом в подушку.
- Всё хорошо? - усмехнулся Дазай, чуть приподнимаясь и усаживаясь.
- Всё… заебись, - задыхающимся голосом выдавил из себя Чуя и перевернулся на

спину, так же приподнимаясь.
Затем он оттолкнулся, сев окончательно, и мелкими, поступательными

движениями, с помощью рук, пополз к краю покрывала, разворачивая его. Затем
он плюхнулся снова.
- Тебе помочь? – всё не унимался Осаму, хотя такие непонятные и интересные

движения парня его забавляли.
- Нет, я сам, - настаивал Накахара, а затем начал переваливаться с задранного

покрывала и одеяла на простыню, освобождая их. Да, только так можно было это
сделать, другой способ он бы просто не осилил. – Твоя очередь, - сказал он,
отпихивая одеяло в сторону Дазая.
Тот ничего не сказал и сполз ниже, после так же переваливаясь с одеяла на

покрывало. Пара секунд таких ленивых, но сейчас невероятно тяжелых,
упражнений, и Осаму схватили руки Чуи, который сразу же прижался к нему.
Кажется, сейчас он еще приятнее, чем раньше.
Дазай повернулся к нему лицом, и нарцисс начал расстегивать ему рубашку,

оголяя бледную грудь. После того, как он расстегнул её, пришлось все-таки кое-
как подняться, усаживаясь на кровати. Нервно дыша от такого напряжения, они
казались возбужденными, начиная раздевать друг друга. Накахара стащил с
него рубашку окончательно, а тот всё же поддел его футболку и стянул. Оттого,
что Чуе пришлось довольно сильно напрячься, он не выдержал и упал прямо на
голую грудь возлюбленного, отчего тот тоже завалился, но это сыграло только
на руку.
Нарцисс вновь приподнялся.
- Фу-у-ух, - выдохнул он, заглядывая в глаза слабо улыбающемуся Осаму,

который лежал и ждал, когда тот предпримет что-либо еще.
Тогда Накахара, не задумываясь, принялся расстегивать ему ремень. Для того,

чтобы снять с Дазая штаны, шизофренику пришлось нереально напрячься, и он
аж весь покраснел, пока пытался элементарно поднять зад.
595/840
Когда штаны наконец-то преодолели это препятствие, то оба залились смехом,
таким тихим, потому что эмоциональность сейчас у них была на весьма низком
уровне, хотя подобное действительно казалось забавным. Любой бы подумал,
что они просто или в жопу бухие или обколотые, но тут всё было намного хуже.
- Ну что? Дубль два? – усмехнулся Чуя, поддевая резинку его трусов.
Осаму снова тяжело выдохнул:
- Я не смогу, Чуя, раздевайся без меня!
- Но мы обещали идти до конца вместе!
- Чуя, меня уже не спасти! Я обречен остаться здесь, в этой позе поперек
кровати, со свисающей вниз головой! Похорони… - могло показаться, что он
остановился, чтобы наигранно отдышаться, но нет, он действительно устал. –
Похорони меня… без трусов!
- Ну нет, дружочек, я это просто так не оставлю! – он, собрав все силы в кулак,
максимально спустил его трусы. – Давай, переворачивайся.
- Я не могу…
- Ты всё можешь!
- Я… я вырубаюсь!
- Нет! Дазай! – его голос стал настолько драматичным, будто он сейчас

разрыдается. – Я прошу тебя, умоляю! Пожалуйста… не вырубайся!
- Это… выше моих сил… Чуя, пообещай мне…
- Что?
- Пообещай, что ты разденешься до конца, - сказал Осаму, еле-еле разлепляя

глаза.
Накахара сглотнул, а затем сдвинул брови и как шлепнул Дазая по ляжке, что
тот аж взвизгнул и дернулся.
- А ну переворачивайся на живот!
- Хорошо-хорошо, - шептал тот, и все-таки перевернулся, не без помощи Чуи,

конечно.
И вот, наконец-то трусы слетели с него, оставляя Осаму в одних носках, которые
потом тоже полетели на пол.
- О-о-о да, - прошипел нарцисс и шлепнул его по заднице, отчего Дазай даже
слегка смутился. Его вообще смущало, когда Накахара включает в себе этот
режим вожделения, хотя сейчас опасаться нечего, они явно не в состоянии.
- Н-ну всё, хватит, - он кое-как поднялся на локтях и подполз к подушке, пока

Чуя, решив пожалеть шизофреника, упал рядом и стащил с себя штаны с
596/840
трусами. – М-м-м… ты лишил меня удовольствия лишний раз тебя облапать!
- Ты и так можешь трогать меня сколько захочешь, - усмехнулся тот,

приближаясь и закидывая на спину Осаму руку, начиная нежно поглаживать
позвонки. – Итак, что еще ты хочешь обсудить?
- Хм… - раз уж они зашли за откровения, то самое время спросить о самом

сокровенном: - Как ты… ну… понял, что по мальчикам?
- Хм, - тут и Накахара задумался, не самая лучшая тема, - да просто… странно

чувствовал себя в раздевалке, - усмехнулся он, а потом стал серьезным. – Очень
странно.
- А как ты… первый раз оказался с парнем? Это был Коллекционер? – он решил
сразу не начинать разговор о том, что видел сегодня его бывшего хозяина.
- Нет, это был не он. Но это тоже было отвратительно, - Чуя улегся на бок, лицом
к Осаму и прикрыл глаза.
- Почему? Расскажи, мне интересно, - тот лег в такую же позу, но не переставал

наблюдать за возлюбленным.
- Ну, - он все-таки открыл глаза, однако не нашел в себе силы смотреть на Дазая.
– Наверное, потому, что это было… с моим отчимом.
- Что, блять?! – шизофреник аж поднял голову, будучи в шоке. – К-как?! Просто,

блять, как?!
- Ну, как-то… - он был довольно спокоен, хотя, обычно, когда Чуя выглядит
спокойным, ему тяжелее всего.
- Как вы к этому пришли?
- Просто, - он сделал глубокий вдох. – Мне было семнадцать. Мать тогда

работала в ночь, а мой отчим, как всегда, нажрался, в общем-то, как и я.
Прихожу я домой бухой, иду в свою комнату и сажусь дрочить. Ну и… - он
улыбнулся, потому что ситуация очень идиотская. – Он зашел.
- И… и что же? – Дазаю было жутко интересно.
- Ну и… что-то мы с ним поорали друг на друга, а потом он спрашивает: «Может,

ты еще и педик?», ну а я… сказал, что да. И… там дальше началось…
- Что?! Что началось?! – Осаму подвинулся ближе, желая узнать подробности.
- Что-что? Он достал свой хер и предложил отсосать.
- А ты?
- Ну а я был бухой и с недотрахом.
- И что же? Ты…
- Да, я ему отсосал, - он наконец-то посмотрел на него, в глазах читался какой-то
597/840
странный стыд, несвойственный ему. Он будто стеснялся своего прошлого, но не
жалел об этом.
У Дазая вот на лице была довольно странная и пугающая улыбка. Да, он

понимал, что это правда отвратительно, но в этом явно был некий шарм.
- А что… было дальше? – не унимался он.
- А дальше… мы с ним часто трахались. Иногда даже когда мать была дома. Он
приходил ночью ко мне в комнату и ебал.
- Ты… не думал обратиться куда-то?
- Зачем? Меня всё устраивало. Да, я понимал, что это неправильно, но ты же

знаешь, что я гребанный извращенец и мне просто… нравилось трахаться со
взрослым дядей. Потом я, конечно, уехал в Токио, там приключения
продолжились уже без него, хотя какое-то время мне не хватало этого
морального урода.
- Ты… любил его?
Чуя снова сделал глубокий вдох.
- Я никогда не любил парней до тебя. Видел в них исключительно друзей или

партнеров, но никогда не объект, с которым можно быть… ласковым, что ли,
чувствовать к нему нечто большее, чем просто желание. Не было такого, что
хотелось заботиться и оставаться вместе. Я думал, что… было что-то подобное к
Коллекционеру, но… он тогда мной не интересовался в этом плане.
- А сейчас?
- Что?
- Сейчас он как к тебе относится?
- Откуда я знаю?
- Ну… он же продолжает тебя доставать.
- Да, вроде, давно не появлялся.
- А мне он сказал иначе.
В горле у Чуи пересохло. Он посмотрел на Дазая своим диким синим взглядом и

чуть отодвинулся. Тот заметил в его теле легкую дрожь, и это явно не из-за
слабости.
- Дазай, - голос его был тихим, но четким, он смотрел со всей чистотой, но

скрытым страхом, - я изменил тебе.
Взгляд Осаму не изменился, хотя он почувствовал, как внутри что-то сломалось и

разлилось по холодному полу диафрагмы, заставляя оледеневшее сердце
замереть.
598/840
- Я… я не понимаю, Чуя…
Накахара больше не мог терпеть эту страшную тишину. На фоне играла музыка,
но казалось, что звуки где-то совершенно в другой вселенной. Он отвернулся и
скорчил рожу, начиная давиться слезами.
- Я изменил тебе с ним… недавно… - он упал лицом в подушку, закрываясь

кулаками. – Я такой отвратительный… я не знаю, Осаму, я не знаю, зачем я это
сделал. Я просто урод, просто моральный урод! Последняя сука, шлюха и мразь!
Я недостоин такого человека, как ты, недостоин просить прощения, потому что
меня нельзя простить за всю боль, что я тебе причинил! Я сейчас так понимаю
твое чувство убить себя, потому что, если ты откажешься от меня после этого, то
я… я действительно умру! Я не смогу так жить дальше… Боже… как же мне
холодно, холодно, потому что горячее сердце в моей ледяной душе жить не
может. И эта невероятная боль заставляет меня морально самоуничтожаться. Я
заставляю себя делать то, что мне совершенно не надо и не ценю важные
вещи… я не ценю тебя! – он весь заливался слезами и срывался на крик,
настолько внутреннее отвращение к себе разрывало его изнутри.
Он сейчас также ощущал миазмы внутри себя, проклиная свою красивую

наружность. А ведь он пытался оттолкнуть от себя Дазая, пытался сделать так,
чтобы тот его не знал, чтобы не ощущал этих ужасных мук.
Но Осаму был спокоен. Он лежал рядом и наблюдал, как изменник заливается

слезами, пропитывая ими белую наволочку подушки. Он кричал и отводил
взгляд, хватаясь за простыню неловкими пальцам и дрожа. Сейчас он выглядел
таким жалким, но беззащитным, наверное, чувство слишком сильной любви
вызвало у Дазая такие мысли.
Он протянул руку и погладил его по голове, отчего нарцисс замер и через

несколько секунд посмотрел на него красными и удивленными глазами.
- Дазай… - выдавил он из себя.
- Я люблю тебя, Чуя.
- Я не поним…
- Я люблю тебя, - он говорил ровно и уверенно, а лицо его казалось

равнодушным. – Да, я понимаю, что ты сделал. Да, это отвратительно. Я хочу
лишь узнать, зачем?
- Я… не знаю зачем… мне показалось, что он успокоится, если дать ему то, что
он так хочет, поэтому… Но потом он сказал такое…
- Что? – Дазай чуть пододвинулся.
- Что он любит меня.
- А ты его?
- Конечно нет, я люблю только тебя и ни на кого тебя больше не променяю. Я…

после того, как это случилось, я почувствовал это отвратительное ощущение,
будто я весь грязный. Мне так захотелось быстрее к тебе, будто ты способен
599/840
меня очистить, будто ты что-то такое светлое и прекрасное, и… Когда мы
наконец-то остались вместе, я почувствовал, что именно в этом я нуждался всю
жизнь. Именно в тебе. Мне так плохо, - он снова уткнулся в подушку, но Осаму
не прекращал гладить его по рыжим волосам.
- Это я виноват… не уследил за тобой.
- Не смей обвинять себя! – Чуя резко повернулся, выкрикивая это. – Ты не

виноват в том, что я такая мразь.
- Я все равно прощаю тебя, потому что люблю.
Накахара, еще сильнее разрыдался и подлез к нему, утыкаясь в шею. Дазай

обнял его своими теперь теплыми руками, не переставая поглаживать,
успокаивая.
- Ты святой! – слышалось через рыдания. – Прости… прости… прости…
- Всё хорошо, Чуя, ты сказал мне, а это самое главное.
- Отруби мне член, если я снова пойду налево.
Осаму усмехнулся и уткнулся носом в его макушку, целуя в лоб и удобнее

укладывая ноющего нарцисса.
Заиграла самая известная композиция Enigma – Sadeness, и, наверное, именно

чего-то такого им сейчас не хватало, чтобы окончательно успокоиться, потому
что боль внутри у обоих была настолько невероятной, что уместиться в одном
сердце просто не могла.
Поэтому они решили разделить ее на части, перекачать внутривенно друг в

друга, наконец-то распрощавшись с недосказанностью, простить все свои
ошибки.
Будто исповедуясь, они возлагали на плечи друг друга ответственность за эти

душевные раны, прощаясь со своим прошлым, забывая его, как страшный сон, и
передавая судьбы друг друга в чужие, но такие близкие руки.
Парни буквально чувствовали, как с этой рекой слез уплывает черная грязь,
зараза, копившаяся десятилетиями в их душах, навсегда убегая прочь, оставляя
за собой чистое поле, в котором они вдвоем будут лежать и смотреть на серое
небо, лаская руки друг друга и ощущая, что внутри еще есть какая-то доля
тепла.
Накахара перестал рыдать и теперь только лежал, тихо дыша и прижимаясь к

возлюбленному, будто боясь отпустить.
- Как ты… узнал? – спросил он наконец-то.
- Он пришел ко мне в магазин и предложил стать его игрушкой.
- А ты чего?
- А я послал его. Он мне намекнул, что вы с ним недавно встречались, но я… не
600/840
хотел в это верить.
- Понятно.
- Прости, что не сказал сразу.
- Нет, не смей просить прощения! Я теперь обязан тебе всем.
Осаму поцеловал его в лоб и прижал крепче, гладя по спине. Нет, он не смог бы
без него, поэтому и простил. Уж лучше с нарциссом-изменником, чем со
Смертью-истеричкой.
- Дазай, ты… меня уничтожишь?
- Конечно, а ты меня?
Накахара усмехнулся и приподнялся, заглядывая в глаза возлюбленному.
- Считай, что тебе не жить.
И они поцеловались, ведь, несмотря на всю еще оставшуюся грязь, любили друг
друга так же сильно, как и ненавидели. Ненавидели они в себе эту гребанную
слабость, которой всё еще не могли противостоять, но теперь были готовы с ней
бороться.
- Ты всё еще ненавидишь себя? – шептал Осаму.
- Да, ведь я ужасен. Глупый и бездарный нарцисс.
- Бездарный? Но ведь ты так хорошо рисуешь и даже деньги получаешь за это.
- Ну, вообще-то, я уже давно не рисую на заказ.
- М? – он посмотрел через плечо на Чую. – А почему?
- Ох, это мой очередной идиотизм.
- Почему? Расскажи.
- Я… просто мне… порой делали небольшие замечания по поводу моих работ, и…

я, видя эти замечания, очень сильно переживал.
- Да ну, критика – это нормально.
- Я знаю, что нормально, но… я не могу, меня до слез раздирало это чувство, что
я неидеален. Это… ужасно, мне становилось стыдно и хотелось просто всё взять
и удалить. Поэтому, в очередной раз, я просто взял и всё бросил, не выдержав
этого напряжения.
Дазай прислонил его к груди, прикрывая одеялом и снова лаская рыжие пряди.
Он чувствовал, как Чуе до сих пор тяжело от этого.
- Мне нравятся твои рисунки. Давай ты продолжишь рисовать для общества?
601/840
- Я боюсь.
- А ты не бойся.
- Легко сказать.
- Так же, как легко и сделать, - он улыбнулся и пригнулся, чтобы чмокнуть Чую в
губы. – Ты сам говорил, что у нас всё хорошо и всё получится.
- Да.
- Так не подведи себя.
Он улыбнулся, заглядывая в карие глаза, и обнял Осаму крепче.
- Спасибо.
И ему действительно нравилось, когда кто-то так внушает в него доверие, это
порождало в нем такую же сильную мотивацию, как и печаль от злых слов в свой
адрес. Накахара действительно был бесконечно благодарен Осаму за то, что он
позволил ему снова почувствовать себя нужным и, главное, поверить в себя
самого.
- Дазай, неужели твои родители тебя так боялись? Что они… я немного не понял,
что они писали про твою сестру, - они снова решили вернуться к обсуждению.
- Да просто… у меня начинались припадки и попытки самоубийства, я был

странным, поэтому они отдали Кеку, наврав мне, что она умерла. Я не знаю,
зачем они так сказали, но, наверное, это правда звучит безобиднее, нежели
правда. Она была такой милашкой. Мне кажется, что я больше всех в семье её
ждал и хотел о ней заботиться. Помню, как не отходил от ее кроватки часами,
она мне казалась такой удивительной. Но родители посчитали, что надо
сосредоточиться на моих проблемах. Потом всё стало еще хуже, потому что
умерла Тоши, и мне снесло крышу, я стал маньяком и не чурался поднимать руку
и на родителей, почему они и уехали.
- Ужас…
- Мне так порой страшно за тебя. Вдруг мне опять станет плохо?
- Но ведь ты пьешь таблетки.
- А когда перестану?
- А когда перестанешь, Хироцу выпишет тебе специальные укольчики, и ты

будешь паинькой.
- И… всё будет хорошо?
- Осаму, у нас уже всё хорошо.
Шизофреник улыбнулся и погладил Чую по спине, наконец-то успокаиваясь

окончательно. Лекарства, вроде, потихоньку отпускали, но теперь хотелось
спать.
602/840
- Расскажи мне сказку, - попросил Дазай.
- Ну… я не знаю никаких сказок.
- А ты придумай свою.
- Свою?
- Ну да, я всегда так делаю.
Накахара задумался. Какую он вообще может рассказать сказку? Про мирской

пиздец и убийства? Ладно, почему бы и нет, раз Осаму просит.
- Жили были два психа, и не было у них детей, и стояка не было, потому что их
пичкали успокоительными, и, вообще, они жили в разных палатах – в соседних, -
Дазай тихонько посмеялся и закрыл глаза, не переставая при этом накручивать
на пальцы волосы Чуи. - Крыша у обоих ехала со скоростью света, мысли
путались, да и себя они осознавали с трудом. Вокруг были лишь мягкие желтые
стены и полная апатия. Единственное, что они слышали – голоса друг друга,
разрывающиеся в истерике, - нарцисс приподнял голову, чтобы проследить
реакцию слушателя, но тот расслабился и понять его эмоции было сложно.
Вроде бы ему всё нравилось, поэтому Накахара продолжил: - Но вот однажды
один псих услышал, как другой поет за стенкой. Тот не знал, почему ему
приспичило петь, но другому стало так спокойно, что он поднялся ближе к окну,
дабы слышать лучше. Эта песня казалась светом среди этих ебанных стен дурки,
почему ему впервые захотелось с кем-то поговорить, а тот был и не против. Так
они и беседовали - через стенку, пели друг другу песни и жили чужим голосом, -
он расслабился, и погладил Осаму по плечу, чуть прикрывая одеялом, ибо тот
уже дремал. - Но однажды у психа, который слушал песню, случился делирий -
это когда происходит выпадение сознания с галюнами. Пришли врачи, стали
приводить его в чувство и хотели было вколоть ему успокоительного, но тут за
стенкой его сосед начал петь. Тот быстро пришел в сознание, и после они оба
пошли на поправку. Вскоре их перевели в одну палату, так как оба перестали
буянить, и, увидев друг друга, они влюбились еще больше. После их выписали, и
психи жили долго и счастливо, и повесились в один день, - он вновь посмотрел
на Дазая, тот мило улыбался, но глаз не открывал. Чуя подтянулся и чмокнул его
в губы. – Конец.
- Мне понравилось, - он прижал его к себе, окончательно расслабляясь. – Это

хорошая сказка.
Накахара усмехнулся.
- Спасибо, я рад.
- Я тоже рад. Рад, что ты у меня есть.
Конечно, Чуя вложил частичку их истории в свою сказку, но почему бы не

сделать её счастливой? Да, герои тоже пережили много дерьма, но в результате
всё обошлось.
Если даже их сказка не станет такой же хорошей, если что-то пойдет не так,
может, один не услышит песню, а другой, возможно, и вовсе не запоет, главное –
603/840
это верить, что всё будет хорошо, и впереди их ждет такое же безумное,
странное, но счастье.
Сейчас бы в 2019м слушать Энигму...
604/840
Глава 34. Мой разум - твое дыхание.
Десять лет назад.
День был тяжелым, как и все дни в самый разгар учебного года. Не то, чтобы
Осаму трудился не покладая рук, но порой приходилось напрягаться. Самым
сложным было всё успеть: сходить на занятия, посидеть на кружке, пообщаться
с Тоши — да и теперь у него есть малютка Кёка, которой он тоже хочет уделять
время.
Очень странно, он раньше не особо любил детей, но, когда в его жизни
появилась маленькая сестричка, всё поменялось. Дазай начал казаться себе
ранимее и нежнее, хотя не переставал быть таким же хладнокровным. Разве что
желание умереть стало чуть меньше, отошло на второй план, куда-то подальше
в глубину его сердца. Появилась какая-то мотивация к жизни; жаль, что пока что
он сам не понимает какая, но очень важная.
Ведь это важно – хотеть жить.
Осаму не помнит, когда впервые узнал о смерти, потому что мысли о ней,
казалось, были в его голове всегда. Он не помнит, с чем вообще могло
ассоциироваться понятие о смерти, может, дело в современных фильмах,
наполненных кровью и убийством, а может, просто родители к этому нормально
относятся.
В семьях никогда не принято садиться с чашечкой чая за стол и беседовать о

такой теме, как смерть, просто потому, что на неё накладывается особое табу.
Мало кто обсуждает то, что будет там – за гранью мироздания, когда плоть
утратит свою функцию и смысл, и когда дух воспарит над телом, если верить
легендам, мифам и религии.
Но Дазай никогда не надеялся на то, что там что-то есть; он искренне верил, что
там ничего не будет, но это «ничего» настолько прекрасное и свободное, что рай
покажется ничтожным по сравнению с вечной пустотой и мраком, вечным
спокойствием и своеобразным упокоенным «сном». Он верил, что только умерев,
можно освободиться от окружающей иллюзии, и видел в этом для себя выход.
Осаму верил, что только он ощущает на своем теле тугие прутья мирской
клетки, сковывающей его тело и подсознание. Парень знал то, чего не знал
никто; жаль, что ему никто не верил.
Порой он сам не верил себе, решая, что всё это бред и его самообман, однако,
когда он снова начинал чувствовать давление, то понимал, что не может
сдерживать свои мысли. Раньше ему казалось, что это всё ерунда, и ничего
особенного в его жизни не происходит, вот только в последнее время всё чаще
его сознание говорит об обратном.
Нет, он знал, что просто так это невозможно. Наверняка это чей-то глупый
заговор, а Осаму всего лишь что-то типа подопытной крысы, над которой прямо в
процессе его жизни ставят дурацкие эксперименты. Его уже тошнит от этого
ощущения, и парень действительно не знает, как от него избавиться. Когда он
пытается вскрыться, тогда создается это ощущение свободы, но всего лишь
605/840
мнимой и мимолетной, не такой, о которой ему говорила Тоши.
Она, откровенно говоря, совсем не понимала, какую клетку он имеет в виду и что
чувствует. Дазаю становилось только хуже, осознавая, что подобная вещь
происходит исключительно с ним.
Это страшно, когда никто тебя не понимает и даже не пытается понять.
Осаму вернулся домой к пяти часам; настроение было не самым паршивым, хотя
усталость била по мозгам. Давненько он так не напрягался, сам не знает почему
так испытывает себя, да и зачем. У Дазая не было каких-то перспектив на
будущее, потому что он, откровенно говоря, не знал, чем действительно хочет
заниматься всю свою жизнь. Пожалуй, для него подходит какая-нибудь
незатейливая работа, вокруг которой не будет крутиться вся его жизнь, да и,
конечно, хотелось бы нормальных коллег. У него не стояло цели заработать
больше денег, принести пользу обществу, воспитать ребенка и тому подобное.
Цель была одна – умереть как можно быстрее.
Родители внушали ему, что это его тупая подростковая замороченность, что
ничего в его жизни не происходит и что потом Осаму обязательно поймет, как
сильно он ошибался. Они обещали, что он найдет смысл жизни и снова захочет
нормально существовать, как и все граждане Японии. Но что за бред? У Дазая
никогда не было подобной цели – существовать. Он не знает зачем, для чего или
для кого?
Самое противное — после каждой попытки ему угрожают отправкой в психушку,

хотя тот прекрасно понимает, что родители его все-таки любят, а в больницу
отправлять – крайнее дело. Они могут считать, что не было у них сына, ведь его
действительно может просто не стать после нехилых манипуляций врачей, хотя,
тут смотря куда его определят. Вряд ли Осаму бы определили к буйным. Его бы
отправили в подростковый диспансер к таким же суицидальным ублюдкам, как и
он, где бы он каждого мог назвать обычным глупым ребенком, который даже не
знает, зачем умирает.
В отличии от остальных детей, у Дазая была цель – освобождение, и любому

психиатру он бы мог об этом сказать, не задумываясь. Какая разница? Ему
плевать…
Ступив на крыльцо, он открыл дверь ключом и поздоровался с родителями.

Кажется, мама шуршала на кухне, а отец помахал ему рукой из комнаты. Он
читал какую-то книгу, кажется, что-то из своего разряда социологии. Иоширо
привык с головой погружаться в свою работу, порой не обращая внимания на
семью, друзей и тому подобное. Кажется, что он даже не особо радовался
рождению дочери.
Осаму разулся и сразу же зашагал наверх, в свою комнату, бросил сумку на пол и
проследовал в соседнюю, чтобы поздороваться с сестричкой. Он так делал
каждый раз – своеобразный обряд, закономерность, что-то уже привычное и
такое приятное, что дарит мотивацию на остаток дня.
Но когда он зашел в комнату, то ничего не понял.
Пусто, абсолютно ничего. В углу стояла кровать родителей, а кроватки Кёки не

было так же, как и самого ребенка. Никаких следов её присутствия: бутылочек,
606/840
сосок, упаковки подгузников. Ничего.
- Ма-а-ам! – позвал Осаму, оборачиваясь на дверь. Паника еще его не настигла,

но парень понимал, что что-то не так. Он так же быстро спустился по лестнице,
взирая потерянным взглядом на особо бледную госпожу Дазай, которая сразу же
оторвалась от готовки, поднимая взгляд на своего сына. – А где Кёка?
- Кёка… - женщина была растеряна. Она знала, что будет такой вопрос, но
просто не могла сказать правду. Ей это давалось с трудом, и она на всю жизнь
пожалеет, что так подло и глупо соврала в лицо собственному сыну: - Она… её
больше нет.
- Чего? – дрожь прошлась по телу парня, и он, хватаясь руками за стол, присел
на стул, смотря потерянными карими глазками на женщину.
- Она… умерла, - сдавленно бормотала мать, пробираясь на слезы.
- Но… как? Где… где всё? Почему вы мне не позвонили? Почему не сказали?!
Почему, мам?! Какого черта я узнаю это вот так, сейчас, когда пришел со
школы?! – он подскочил. Его раздирала ярость от чего-то непонятного. Осаму
действительно не понимал, что за бред происходит вокруг.
- Ты… не переживай, Осаму, успокойся, - она дотронулась до его плеча.
- В смысле, успокоиться?! Что за бред ты несешь? Она не могла просто так взять
и умереть, я, по-твоему, совсем тупой?! – он дернулся, смахивая с себя руку
матери и понесся в комнату, с той же язвой в голосе спрашивая у отца: - Что
происходит?
- Мы не хотели тебя расстраивать, Дазай, - он отложил свое чтиво. – Когда-

нибудь ты поймешь, как это, и что мы были не властны над положением дел.
- Да у вас на лицах ни грамма скорби! – Осаму подбежал к отцу, хватая его за

ворот жилетки, потрясывая и начиная кричать: - Что произошло?! Почему мне
никто не сказал?! Почему вы так нагло врете мне?!
- Приди в себя, Осаму! – грозно воскликнул Иоширо, оттягивая парня за волосы и

отбрасывая на пол. – Ты вообще хоть понимаешь, что творишь? Ты понимаешь,
что мы не можем позволить нашей дочери расти рядом с тобой?!
- Но… ведь… я тоже часть твоей семьи! Я тоже люблю её! – по щекам парня
покатились слезы. – Неужели я люблю её больше, чем вы?
- Мы любим её и хотим ей благополучия! Но ты со своими чертовыми проблемами

и этими… - он схватил его за обмотанное запястье, что отдалось болью в руке. –
Этими чертовыми грязными бинтами! Только ты виноват в том, что произошло!
- Где она? – неуверенно спрашивал Осаму.
- Не твое дело, - он отпустил его и выпрямился.
- Еще как моё… - в его голосе была злоба. Он медленно поднялся сам, а потом с
яростью взглянул на отца. – Еще как моё! Где она?! – голос его утробно
разрывался в вопросе.
607/840
- Заткнись! Подальше от тебя, суицидального отморозка! – Иоширо был так же
злобен, не боясь оскорблять своего сына.
Но мужчина не знал, что внутри парня еще есть стержень и что он не собирается
так просто сдаваться. Резким движением Дазай заехал ему по челюсти, оглушая
пространство глухим ударом. Отец отпрянул на кресло, а затем поднялся, хватая
Осаму за грудки и поваливая на пол. Морально трудно сопротивляться
собственным родителям, поэтому парень, зажмурившись, ждал своего
наказания, которое последовало довольно длительным избиением.
В голове проносились мысль одна за другой, и всё это провоцировало его глаза
пускать слезы. Он не мог поверить, что подобное случилось. Ясно, что Кёка не
умерла, другой вопрос – где она, и почему родители так поступили? В глубине
души он понимал, что они правы, что Осаму просто необходимо лечиться, но как
вообще можно вылечить нечто подобное криками и избиениями, причинением
такой сильной моральной боли, отняв последний лучик света – его сестру.
Дазай терпел всю жизнь. Это уже порядком надоело, но он ничего не мог
поделать. Он знал, что это всё его расплата, вот только зачем и за что? Мысли
путались, а в сердце всё перестраивалось на новый лад, такой, при котором он
избавляется от каких-либо чувств, особенно положительных.
Одно теперь прекрасно – это смерть.
«Больно? – послышался женский голос в подсознании. – Тебе больно?»
Осаму стало страшно. Он обомлел и побледнел, а мысли от сильного избиения

путались. Что за голос?
«Я могу помочь тебе освободиться».
- Пожалуйста… - прохрипел Осаму. Отец остановился, думая, что тот обращается

к нему.
«У тебя еще есть шанс забыть всё».
- Иоширо! – мать выбежала из-за стены, взирая на то, как её муж сидит на сыне с
поцарапанными руками, а тот весь избитый на полу, еле соображает
происходящее вокруг. Женщина схватилась за рот и подбежала к Дазаю
младшему. – О боже, Осаму! Зачем?
Иоширо слез и отошел к окну, пытаясь понять, что на него нашло, пока его жена
пыталась привести сына в чувства.
Но того не волновало ничего; его поразил странный, но такой красивый женский

голос. Он хотел услышать его снова.
Снова почувствовать, что ему кто-то действительно хочет помочь.
- Помоги мне…
«Я помогу, но ты должен постараться».
608/840
- Хорошо.
«Где твое лезвие?»
- Оно в тумбочке.
«Всегда носи его с собой».
- Зачем?
«Пригодится. Так надо».
Наши дни.
На волшебных крыльях весны наконец-то прилетел март, и на улице заметно

потеплело, поэтому Чуя и Осаму, закутавшись в пальто и плотно прижавшись
друг к другу, сидели у костра на заднем дворе, топливом для которого послужил
старый шкаф, жестоко уничтоженный Дазаем еще два месяца назад.
В эту же топку летели старые поделки из бумаги, прочие обрывки прошлого,

которые долго копились в доме шизофреника на протяжении трех лет, и, как бы
сильно ему не хотелось расставаться с этим мусором, он чувствовал настоящее
облегчение.
Осаму достал наконец-то из внутреннего кармана старое и ржавое лезвие,

последний раз глянув на этот своеобразный крест.
- Оно, да? – усмехнулся Чуя, который курил трубку, заправленную табаком,

подаренным Дазаем еще на Новый Год.
- Ага, - он всматривался в него, как в древний экспонат, символ какого-то

величия, - что надо сказать?
- Хм-м-м… а ты как думаешь? – улыбнулся Накахара.
- Не знаю, я не помню, что вы там говорили.
Подхватив очередного бумажного журавлика из пакета рядом, Чуя развернул

его, достал ручку, которая всегда лежала в пальто на всякий случай, и стал
писать.
После того, как клятва была составлена, он протянул бумажку Осаму со словами:
- Храни её у сердца и читай, когда тебе становится плохо, - он улыбнулся, а

Дазай принял листочек, начиная читать вслух:

своем сердце семя веры и благодетели. Я обещаю, что никогда не убью
невинного, не доставлю страдания близким и стану свободен от пут безумия.
Пусть ржавеет железо, как и моё прошлое, - с последними словами он выбросил
лезвие в костер, кидая на него последний взгляд.
Да, вот оно. Действительно становится легче, будто вся тяжесть мгновением
609/840
спала с его плеч и сердце забилось с новой легкостью. В огне горит столько
грязи и боли, но оно всё превращается в свет и тепло, которым парни
наслаждаются вдвоем. Они не знают, насколько долго смогут держать свои
обещания, но главное настроить себя на лучшее.
- Ты молодец, - шепнул Накахара, обнимая парня за плечи и целуя в щеку. – Я

- Я тоже тебя люблю, - улыбнулся в ответ Дазай и обнял Чую за талию, прижимая
к себе, чтобы было еще теплее.
Такое тепло может быть только от человека, которого любишь, и который любит
тебя. Наделяя друг друга этим теплом, они верят, что смогут пройти все
невзгоды. Полгода назад они и не думали, что так вообще можно – сидеть в
обнимку и наслаждаться вишневым привкусом во рту от ароматного трубочного
табака, вдыхая запах пламени и любимой кожи.
Где-то в сердце щелкнул замочек, дверца открылась, позволяя запустить внутрь

немного нежности и доверия, которого они оба так боялись. Хотелось
признаваться в любви постоянно, дышать друг другом и слушать голос вместе с
тихим дыханием. То ли это из-за весны, то ли просто чувства и правда могут
быть такими сильными.
Дома всё действительно преобразилось, даже дышать стало легче. Стены

наполнились запахом наступающей весны, двери снялись с петель, оставаясь
только в ванной комнате и на втором этаже.
Комната, где стояло фортепиано, тоже преобразилась. Накахара получил от

матери какие-то дизайнерские занавески, которые там и повесил. На стене
теперь красовалось большое зеркало, да и окно они поставили новое,
пластиковое. Чуя ставил его вместе с Акутагавой, пока Дазай, кушая чипсы,
расслабился на диванчике, который они поставили рядом, чтобы гости могли с
комфортом наслаждаться звуками музыки.
Столько мата от нарцисса не слышал ни Осаму, ни Рюноске, потому что окно

действительно не поддавалось. На все просьбы о вызове персонала у Накахары
глаза загорались красным, и он орал во все горло: «Я, блять, мужик или
рукожопая вобла, как некоторые?!»
Но все-таки парни, восемь часов спустя, наконец-то смогли поставить это окно, а
всё потому, что Дазай сжалился и присоединился к ним. Нет, похвалы он,
конечно, не получил — много чести, — а вот оскорблениями Чуя его наградил как
следует.
В общем, теперь у них была настоящая комната музыки, где они порой зависали
вечерами, покуривая сигареты, выглядывая из нового большого окна на
звездное небо, пока Осаму тихонько наигрывал какую-нибудь мелодию. С
появлением Накахары в его доме, у него появилась мотивация играть, и вообще
смысл чем-либо заниматься.
Поэтому, после уютных посиделок у костра, они наконец-то вернулись в тепло,

где Осаму продолжил работу над книгой. Да-да, он наконец-то начал писать
книгу, а всё, опять же, благодаря Чуе и его постоянным: «Где моя новая глава?»,
«Че бездельничаешь? Иди пиши», «Выгоню из твоей же хаты, если к концу
610/840
недели не будет главы». Так что сейчас Дазай, согретый чаем с бергамотом, в
трусах и футболке с ногами расселся на стуле, лихорадочно печатая
продолжение, не отрываясь от ноутбука, пока Накахара, сквозь чтение какой-то
посредственной манги, купленной в магазине своего же возлюбленного от нехер
делать, пялился на него с неприкрытой хищностью.
Бесконечно можно смотреть на три вещи: на огонь, воду и Дазая, который

работает. Этот его заинтересованный взгляд, периодические ухмылки, то, как он
иногда замирает, придумывая новый абзац – просто наслаждение для глаз Чуи.
Но, учитывая, что он делает это всё в довольно обтягивающих трусах,
наслаждение такое не только для глаз.
Манга в результате была отброшена в сторону, а Накахара, облизнув нижнюю

губу, подсел на край кровати, кидая заинтересованный взгляд в экран, но даже
не пытаясь что-то прочитать. Затем его глаза снова перекочевали на
печатающего Осаму, который совсем не заметил, как Чуя поднялся, подошел
сзади и устроил свои руки на его плечах, начиная массировать.
- Устал? – шепнул нарцисс, нагнувшись к нему.
- Не особо, - ровным тоном, не улавливая этой накахаровской интонации,

ответил Дазай.
- А я думаю, что уста-а-ал, - улыбался тот, начиная водить своим носом по шее
возлюбленного, обдавая кожу горячим дыханием, а затем и поцелуями.
- Ч-чуя, я же… пишу… - пытался отстраниться Осаму, но руки возлюбленного уже

обняли его, гладя живот и грудь, чуть задирая футболку, почему парень припал
к спинке стула, не в силах отодвинуться. Придется перетерпеть, Чуя умеет
уламывать.
Вообще, обычно на них накатывало подобное возбуждению чувство, но сексом

это заканчивалось редко. Однако сейчас Накахара почувствовал, что просто
поцелуев ему будет недостаточно, и полез руками ниже чужого живота,
параллельно покусывая Дазая за шею.
- М-м-м, - прохрипел шизофреник, - что ты задумал, безумец?
- Я задумал осуществить то, чем тебе угрожал на протяжении всех наших

отношений, - сквозь поцелуи шептал тот.
- Ч-что? Чуя, я боюсь, - он покраснел, но не отстранялся, мало ли всё обернется в

его сторону. – Очень-очень боюсь!
- Не бойся, я не страшный.
Затем он отстранился, отодвинул его стул, схватил Осаму и швырнул на кровать,

с диким взглядом хищника подползая к парню на коленях, ехидно улыбаясь
своей широкой и порой пугающей улыбкой, почему у Дазая даже перехватило
дыхание. Он отлез подальше к стенке, чуть ли не вжимаясь в нее, боясь сделать
резкое движение, потому что это может спровоцировать Чую на что-то очень
пугающее, а ему и так было страшно от такого жаждущего Накахары, которого
действительно непривычно видеть столь возбужденным.
611/840
- Ну куда ты от меня отползаешь? – шептал блаженно нарцисс. Все-таки он
прыгнул на него, запуская руки под футболку Осаму, отчего тот слегка
простонал. – Ты от меня не уползешь…
Что больше всего удивительно, так это то, что такой настрой всё же
способствует возбуждению, и Дазай уже чувствовал, как в живот упирается
нечто твердое со стороны Накахары, который жадно присосался к его ключице,
тяжело дыша и лаская его торс, после срывая с возлюбленного футболку и
опрокидывая на подушку. Чуя прошелся руками по его телу, останавливая одну
ладонь на выпирающем из-под трусов бугорке.
- Может, найдем альтернативу? – не унимался Осаму, пытаясь избежать

анальной кары.
- Неа, не найдем. Почему ты так боишься? – он снова нагнулся, нежно целуя в

шею, пытаясь его немного успокоить, ведь парень и правда напряжен.
- П-просто… не знаю, как тебе сказать…
- Я всё пойму, - он устроился повыше, лаская языком мочку его уха.
- Я… м-м-м… меня, как-то раз, на мой день рождения… ах-х, Чуя! – нарцисс все-
таки снова залез языком ему в ухо, но это и правда его расслабляет.
Накахара тихонько засмеялся, а затем выпрямился, стягивая с себя футболку.
- Ну? – требовал продолжения он.
- Проститутки подарили мне тот фаллоимитатор… фиолетовый… и… им же меня

выебали, поэтому я теперь не очень люблю свои дни рождения.
- Ты сейчас издеваешься или серьезно? – уже обычным тоном спрашивал Чуя.
- Это правда, мне очень стыдно. Боже, зачем я это рассказал?! – он спрятал лицо
за ладонями, пытаясь избавиться от флешбеков.
- Да блять, Осаму, я жертва педофила, садиста и суицидального маньяка. Почему

я не боюсь?
- Ну… твоей жопе уже ничего не страшно, - улыбнулся Дазай.
- Ну ты допизделся! – он снова прыгнул на него, кусая за шею и плечи. Осаму

действительно очень чувствительно воспринимал такие ласки в свою сторону, и
прежняя крепость стояка к нему вернулась, а глаза чуть ли не закатывались от
приятного тепла, когда Чуя снова заскользил пальцами по его хозяйству,
стягивая затем с парня трусы. – Переворачивайся, - шепнул Накахара, слезая,
отбросив трусы в сторону, а после потянулся в ящик за смазкой.
Когда он наконец-то достал пузырек, то обратил внимание на Дазая, стоящего

раком, и такого же красного, будто его сейчас заставляют публично унижаться.
- Я сказал переворачивай, хотя… - не выдержав, Чуя все-таки шлепнул его по

попе, проводя легонько большим пальцем между ягодиц. – Видок, конечно,
шикарный.
612/840
- Ты просто не дотягиваешься, да? – усмехнулся в ответ Осаму.
- Так, блять, - Накахара привставал и приспустил с себя трусы, прислоняясь

пахом четко к его заднице, - во-первых, дотягиваюсь, а во-вторых, еще слово –
выебу на сухую.
- Ну хорошо, хорошо, - улыбнулся тот и все-таки лег на живот, слегка расставив

ноги.
- Так, - нарцисс присел сверху, выдавив на ладонь немного смазки, - а теперь

максимально расслабься.
Он растер смазку между рук, а затем начал ласково водить ладонями по его
спине, растирая маслянистую жидкость.
- Ты что, собрался ебать меня в спину? – усмехнулся Осаму.
- Я тебя предупреждал.
- Ладно, прости, прости, я просто пытаюсь себя успокоить.
- Тебе повезло, что мне тебя жалко, и я хочу доставить тебе удовольствие, - он
стал сильнее надавливать, массируя спину возлюбленного медленными
движениями, постепенно возбуждаясь от такого вида. – Просто не накручивай
себя. Тебе понравится, если ты не будешь фокусироваться на боли.
- Значит, больно все-таки будет, да? – всё же он начинал расслабляться, уже

погружаясь в какое-то необычное состояние. А массаж – штука классная.
- Совсем чуть-чуть, - с каждым новым оборотом Чуя опускался всё ниже и сейчас
уже массировал поясницу. – Я профессионал, так что доверься мне.
Осаму усмехнулся, но продолжил расслабляться. Стало очень спокойно и хорошо

от таких плавных движений чужих рук, ласково поглаживающих с особой
теплотой и заботой. Казалось, что перед глазами расплываются тысячи огоньков
космоса, в котором, на удивление, нет вечного холода и пустого безмолвия. Есть
только огни и закатный свет звезд, под который так приятно засыпается.
Дазай и правда подумал, что уснет, пока до него не дошло, что руки Чуи уже
массируют ему ягодицы, а его действительно ловкие пальцы оглаживают
колечко мышц, заставляя шизофреника дышать тяжелее. Он на автомате
ухватился за простыню, чувствуя тяжесть внизу живота, будто отдающую в
легкие. Космос перед глазами стал усиливаться, когда один палец медленно и
ласково скользнул внутрь.
Парень тяжело выдохнул, но не дергался, он наслаждался, потому что было не

больно. Сначала действительно почувствовал легкий дискомфорт, но, так как он
расслабился и возбудился, стали накатывать приятные ощущения, несмотря на
то, что палец входил всё глубже.
Сам не зная зачем, Дазай слегка повел тазом навстречу и снова закрыл глаза,
постанывая тихо, ощущая легкую дрожь в теле, но вскоре Накахара вытащил
палец и улегся рядом, чуть пододвигая парня к себе и снова возвращаясь
613/840
пальцами к его аналу.
Губы Чуи перекочевали на шею шизофреника, которая стала будто еще

чувствительнее от всего происходящего. Но вскоре Осаму почувствовал не
самые приятные и довольно болезненные ощущения, когда два пальца
возлюбленного оказались внутри него.
- Ах! – воскликнул он, корча лицо, но не открывая глаз.
- Тише, всё хорошо, это ненадолго. Просто потерпи.
И он терпел, хотя начал напрягаться от такого, да и член как-то сбавил

твердость. Не очень-то приятно, когда нечто сильно растягивает тебе жопу, да
еще и нечто со странными наклонностями, но ему тоже хотелось сделать
Накахаре приятно. Он любил его и готов был терпеть боль.
Затем боль поубавилась, но дискомфорт не прошел. Пальцы углублялись,

растягивая стенки, а из глаз Дазая капали редкие слезинки. Чуя порой пытался
его отвлекать, покусывая за шею и плечи, и это действительно помогало, хотя
бы потому, что было приятно, несмотря на то, что Осаму не любитель подобных
ласк. Почему-то с Накахарой ему нравилось делать всё, даже не самое приятное.
Приятно было отдаваться ему без остатка.
Сделав еще один поцелуй в висок, Чуя вытащил пальцы, а затем выпрямился,
окончательно стягивая трусы. Распластавшийся на кровати голый Дазай
действительно сейчас заставил желать его еще больше. Он кажется таким
невинным, нетронутым, немного испуганным; взволнованным, но возбужденным.
С каждой секундой Осаму дышит всё тяжелее, предчувствуя дальнейшее
развитие событий; зрачки расширяются, сердце бьется, наполняя лицо краской,
а член кровью.
Накахара, смазав свой орган достаточным количеством смазки, прошелся рукой

по торсу возлюбленного, а затем снова налег на него, закидывая его ноги на
себя, целуя в губы нежно, будто успокаивая. Когда он оторвался, то уткнулся в
горячую шею лицом, слегка приподнимаясь на одном локте, а другой рукой
помогая себе вставить член внутрь Дазая, который забегал пальцами по плечам
Чуи, немного пугаясь последующих ощущений.
Еще чуть-чуть, и горячая головка протолкнулась внутрь, растягивая всё внутри.

Парень тихонько простонал в шею Накахары, будто пытаясь убежать от этой
боли.
- Больно, - по щекам заползли неконтролируемые слезы.
- Ты напряжен, расслабься, - шептал ему тот, присасываясь к шее, а рукой

поглаживая по волосам.
- Я… я не могу, - продолжал пищать тот.
Чуя вынул член, а затем повернул на себя красное лицо Осаму. Он посмотрел на
него пару секунд, а затем жадно поцеловал в губы, почему руки возлюбленного
крепко обняли его, прижимая ближе.
- Всё будет нормально, - сказал Накахара и снова приставил член к колечку
614/840
мышц, другой рукой отворачивая лицо Дазая, присасываясь к его мочке, а затем
запуская язык в слуховой проход.
От этого Осаму снова слегка простонал, но действительно расслабился, почему

даже как-то не успел переключиться на ощущения внизу, когда Чуя снова
вставил свой член. На этот раз действительно пошло, как по маслу, и
шизофреник даже не сразу осознал, что происходит, однако чувство было
невероятно приятное.
Накахара оторвался от его уха и стал прокладывать дорожку поцелуев от щеки

до шеи, оттягивая кожу, пока Дазай, ощущая внутри медленные толчки, особо
уже не раздражающие, начинал тихонько постанывать. Не сказать, что было
приятно, но хотя бы не дискомфортно.
С каждым движением Чуя пробивался всё глубже, почему и Осаму становилось

неприятно, хотя он уже смирился и действительно пытался расслабиться,
несмотря на слезы, которые застилали ему обзор.
Внезапно он почувствовал, как головка чужого члена образовала внутри него

незнакомое доселе чувство, отчего парень выгнул спину и громко простонал.
- Всё хорошо? – спросил Накахара, ухватываясь за его щеку и целуя в уголок

челюсти.
- А-а-ага, - по телу прокатился жар, потому что Чуя двинулся еще раз, вызывая
новый стон, уже у них обоих.
- А кто-то вошел во вкус, - нарцисс стер большим пальцем слезы с его глаз и стал
всматриваться в это странное блаженство на его лице, расцветающее в краске и
стоне на каждом движении.
Дазаю действительно нравилось это ощущение, такое необычное, но очень

теплое, даже горячее, немного терзающее изнутри. Но то, как внутри него всё
изнывает от стона, влаги и страсти, невероятно доставляет. Ему хочется больше
этих ощущений, больше этих поцелуев, больше горячих пальцев возлюбленного
на своем теле и члена, который жестоко толкается внутрь.
Но Накахара был нежным. Очень нежным. Он буквально осыпал его

параллельными ласками, делал только приятно, пытаясь максимально обойти
боль, толкаясь, прослеживая реакцию Осаму, но, что радовало, тому всё
нравилось, поэтому Чуя уже без страха начинал двигаться активнее, слыша в
свою сторону только одобрительные стоны и чувствуя, как парень толкается ему
навстречу.
Он и правда не знал, куда себя деть. Дазай действительно не выдерживал и

целовал его сам, иногда вгрызаясь в шею с силой, отчего Накахара краснел
сильнее и тоже стонал громче.
Но внезапно, не выдержав раздирающей изнутри страсти, Осаму сильно

прошелся ногтями по спине Чуи, задевая шрам, и эта боль пробежала по всему
телу нарцисса.
Он выгнул спину, зажмурил заслезившиеся глаза, а изо рта раздался возглас,

что-то на грани крика и стона.
615/840
- Прости! – закричал Дазай, понимая, что сделал лишнее.
- Нет! Я тебя не прощу, пока… - он снова упал на него, продолжая шепотом на

ухо: - Не сделаешь так еще.
Осаму ехидно улыбнулся, но его радость прервал собственный стон, ведь

Накахара нещадно толкнулся внутрь. Он, решив послушаться, снова заскользил
ногтями по шраму, и Чуя, пытаясь справиться то ли с болью, то ли с приятными
ощущениями, сжал его в своих объятиях.
Такой реакции парни друг от друга точно не ожидали, но так они не

наслаждались уже давно, несмотря на притупленное чувство возбуждения от
лекарств. Они оба понимали, что в их отношениях странный даже секс, но им это
нравилось, ведь ни с кем больше невозможно почувствовать что-то подобное.
Сладкое чувство бегало мурашками по коже от чужого дыхания и ощущений,

рождающихся внутри. Стоны обоих становились громче, но, так как они теперь
не живут в квартире, можно было стонать на весь дом, оглушая друг друга
криками и шлепками.
- Чу-у-уя… - стонал Осаму.
- Да? – еле выговаривал тот.
- Я… я ах-х-х…
Сформулировать свои мысли действительно было невозможно. Даже слова

возбуждали, хотя какой в них сейчас был смысл?
Накахара, решив, что тот уже близко, выпрямился, взирая на его сверху вниз, и
ухватился за член Дазая, принимаясь дрочить ему.
Тот, открывая новый спектр ощущений, начал двигаться ему навстречу, стоная
громче, а ногтями впиваясь в чужие колени. Чуе это только нравилось.
В глазах друг друга читалась не только похоть и страсть, но и любовь, которой

они сейчас и предавались. Это была большая разница – секс и любовь, которую
некоторые не понимают. Они именно любили друг друга, поэтому пытались не
получить удовольствие, а доставить его.
- Я… я на пределе, - простонал Накахара сквозь зубы, уже собираясь

вытаскивать, но, внезапно, Осаму ухватился за его плечи и потянул на себя,
целуя с новой страстью.
- Нет, не останавливайся, - прошептал он, оторвавшись, и обнял Чую как можно

крепче.
Тот лишь оскалился и, собрав все силы, отпустил его член, ответно крепко
обнимая, а затем стал толкаться внутрь быстро и сильно, будто действительно
выбивая из того крики.
Дазай потихоньку начинал терять себя, настолько сильными были ощущения

внутри. Продлились они не очень долго, потому что вскоре Накахара, не в силах
616/840
сдерживаться, все-таки зацепился зубами за его плечо, протяжно простонав и
кончая внутрь Осаму.
Тот даже опешил, чувствуя судороги в возлюбленном, его жесткую хватку, но

Чуя лишь завалился рядом, продолжая целовать его, уже сладко, слегка
прикусывая, а рукой очень приятно подгоняя возлюбленного.
Дазай, будто котенок, вжался в него. Ласковая боль нарцисса, отражающаяся в

укусах, была очень приятной, а по члену совсем скоро прошелся импульс,
рикошетящий в горло парня.
В руку Накахары полилась белая жидкость, и, черт, как он любил, когда Осаму
так кончает от его ласк, будто он одерживает победу. Еще пара сладких
поцелуев, и оба упали в объятия друг друга, наслаждаясь сладостными
минутами покоя и расслабления.
Хотелось что-то сказать, но говорить было лень. Они как-то глуповато

улыбались, и оба ментально чувствовали эту улыбку. Дазай приоткрыл глаза,
наблюдая за блаженным Чуей, который, кажется, вытирал руку об простыню, а
затем прильнул к нему, укладывая голову на его плечо, поэтому тот ласково
обнял его, будто пытаясь прижать еще ближе, после целуя в макушку и
расслабляясь.
Было очень радостно от того, что нейролептики все-таки не подкосили эту

функцию окончательно, да и не сделали их слишком равнодушными, наверное,
потому, что Хироцу выписал хорошие лекарства, да и дозировка была не
слишком большая. Последствия начала курса, в виде слабости и легкой
тормознутости, быстро ушли, остался лишь трезвый ум и даже некая доля
эмоциональности.
Что самое классное, так это то, что было лень ругаться и делать друг другу
какие-то мелкие замечания, что очень часто происходило до приема лекарств,
особенно со стороны Чуи. Не считая случая с окном, конечно. Но даже если и
возникали какие-то конфликты, то очень мелкие, ведь порой лучше ссориться,
чем жить в идиллии, так ведь отношения получают какую-то подпитку, да и
разрешение конфликта обычно очень приятное.
- Хорошо, что мы прибрались вчера, - говорил Накахара, уткнувшись в шею

Дазаю, - потому что сегодня на это сил бы не было, а перед матерью как-то
неудобно.
- А у меня и вылетело из головы, что она приезжает уже завтра, - ответил тот
ему в макушку, слегка поглаживая по плечу. – Только я тебя разочарую.
- Что?
- У нас холодильник пустой. Надо бы в магазин сходить.
- Ну не-е-ет… - Чуя оторвался от него, поднимая недовольный взгляд. – Я так не

хочу.
- Я не хочу больше, - ехидно улыбался Осаму.
- То есть ты хочешь, чтобы Моё Высочество самолично отправилось в магазин?
617/840
Ты не охуел ли, смерд? – не выдержав, нарцисс защипал его за бока.
- Ай! Нет! Ты меня не заставишь! – он пытался уворачиваться, но всё было зря. В

результате Дазай просто залез под одеяло, забирая туда и Накахару.
Они накрылись с головой, начиная нежиться под ним, сладко целуясь, но

продолжая щекотаться, поэтому визгов из-под одеяла было достаточно.
- Ну всё! Всё! – сдался Чуя, вылезая наружу. – Пойду один, так и быть.
- О, да! А я… приготовлю тебе ужин! – он выпрямился и поцеловал

собирающегося вставать парня в щеку.
- Хорошо, только не сожги мне кухню, придурок.
Накахара встал с кровати, потянулся и поплелся за своими трусами, надевая их,

а затем проверяя время на еще работающем ноутбуке. Да, если он уйдет, то
никто точно не станет отвлекать Осаму от творчества. Сейчас 16:37, значит,
когда он придет, будет около шести, так что еще весь вечер впереди.
Приведя себя в порядок и одевшись, Чуя проверил деньги, список продуктов и

уже собирался выходить, как сзади его поймал Дазай, целуя в шею.
- Постарайся побыстрее, мне без тебя очень одиноко, - шептал он, ласково
проводя ладонями по плечам возлюбленного.
- Хорошо, - тот потрепал его по макушке, и, развернувшись, чмокнул в висок, - Не

скучай.
- Не буду.
Осаму не любил прощаться с Накахарой, однако лень сегодня была сильнее, да и

он пообещал себе дописать главу, поэтому сразу же отправился в комнату,
приступив к написанию.
Дни рядом с Чуей действительно шли быстро, и, зная эту закономерность, Дазай
делал выводы, что им вместе весело, и это было чистой правдой. Рутина, которая
всё же присутствовала, разбавлялась разными психологическими тренингами,
рекомендуемыми Хироцу. Почему-то они обоим нравились, хотя и были ужасно
бредовыми.
Привычно было делать что-то вместе, быть рядом, но никогда не мешая

заниматься какими-то своими делами. Они просто сидели в одной комнате и
этого было достаточно, иногда вот так вот перебираясь куда-нибудь во дворик,
куря трубку и разговаривая.
Утро всегда было ленивым — когда не хочется расставаться, а есть лишь

желание лежать в этой постели в обнимку целую вечность. Дни были наполнены
сообщениями друг для друга или же занятием чем-нибудь продуктивным вместе
или по-отдельности, а вот вечера и ночи посвящались исключительно друг другу
за просмотром фильма, прослушиванием музыки или даже чтением вслух.
Порой они чувствовали себя какими-то стариканами, но по-другому они не могли

представить любовь, иначе она кажется какой-то скучной. Если уделять друг
618/840
другу слишком много внимания, то такие отношения станут надоедать. Надо
порой прощупывать почву, пытаясь найти идеальный баланс.
Ведь отношения – это та же война. Никто не знает, как долго она продлится, но
все пытаются получить из неё максимум выгоды, если только не сражаются за
идею.
Осаму и Чуя сражались именно за идею, и их идеей было счастье, которого

невозможно достигнуть в одиночестве. Это счастье они сейчас ощущали даже
на расстоянии: они ощущали его в воздухе, в воде, в голосе друг друга, повсюду,
где не было давящих стен одиночества и расплывчатой пелены страданий. Всё
это ушло на второй план, если не пропало где-то за горизонтом, задохнувшись и
подохнув от голода, не в силах питаться чувствами людей.
Это страшное чудовище – одиночество, которое всегда будет преследовать

неспособных чувствовать, понимать, уступать. Оно страшное и с ним надо
бороться, пытаться победить свое эго, пытаться переступить через себя,
позволив открыться, ведь если человек закроется один раз, то закроется
навсегда, и открыть его сможет только тот, кто не побоится этого дерьма за
замками, кто сможет рассмотреть за этими петлями и ставнями что-то хорошее,
что когда-то было в этом человеке.
Человек не сможет открыть этот замок сам, его сможет открыть кто-то другой.
Именно поэтому необходимо не бояться этой неизвестности, не бояться
вскрывать, ведь кто знает, какие прекрасные вещи может прятать чужой
организм? Может легкие, кишки и печень, а может, желудок с бабочками и
горячее сердце, бьющееся от чужих прикосновений.
Всё это метафорично, глупо, но так прекрасно — наблюдать необъяснимый с

точки зрения медицины блеск в глазах, за милой и всегда доброй улыбкой и
радостным смехом суметь рассмотреть глубочайшую печаль и апатию, а в
крепких дружеских объятиях не почувствовать тепла чужого тела. Этот
странный уровень человеческого восприятия, иногда мы ему не доверяем, но,
когда видим не первый раз, начинаем прослеживать такую закономерность в
действиях людей.
Порой необходимо лишь хорошо присмотреться.
Мумия 17:40: «Ну и где ты там пропадаешь?»
Мумия 18:00: «Я соскучился! Почему так долго?»
Мумия 18:10: «Чуя, пожалуйста, ответь на звонок».
Мумия 18:50: «Это правда не смешно! Я не пущу тебя домой, изменник!»
Мумия 19:30: «ЧУЯ, ПРОСТО ВОЗЬМИ ТРУБКУ!»
Непрочитанных сообщений: 40
Пропущенных звонков: 16
Дазай сидел на полу и смотрел на дверь. На часах уже восемь, Чуя не просто не
отвечает на звонки, женщина на той стороне провода говорит ему о том, что
619/840
абонент не в зоне доступа.
Осаму ненавидел эти слова.
Осаму ненавидел эти гудки.
Осаму ненавидел эту дверь.
Осаму ненавидел эту жизнь.
Где-то за дверью раздавались звуки автомобильных шин, за окном уже

опустилась тьма, он не слышал ничего, кроме дикого биения собственного
сердца и чертовых: «Телефон абонента выключен или находится вне зоны
действия сети». Эти слова ему когда-то снились, и Дазай боится, что именно их
он будет слышать в Аду.
Почему его нет? Почему он не отвечает?
Можно было бы предположить, что у Накахары просто разрядился телефон, но,

когда Чуя уходил, Осаму сам видел, как тот снимал его с зарядки, так что этот
вариант отпал сразу. Почему он так долго? Ну точно не очереди на кассе, по
крайней мере, такие длинные.
Да, он думал, что его опять где-то перехватил Коллекционер. Что бы не

случилось, Дазай был полностью уверен, что это случилось из-за него, потому
что других вариантов у него просто не было.
Не могло произойти другой какой-то случайности.
Неужели Смерть все-таки нашла лазейку?
Осаму не хотел в это верить, но всё сводилось только к одному.
Что Чуя…
Внезапно раздался странный скрип. Дом-то они весь переделали, а этот убитый
звонок так и не поменяли. Дазай сразу же подскочил с колен, открывая дверь,
радуясь, что наконец-то Накахара явился. Наверное, на него просто напали,
украли кошелек и телефон, а он сейчас просто побитый за дверью, но зато
живой.
Но за дверью показалось другое знакомое ему лицо.
- Дазай-сан! Как хорошо, что вы еще здесь. Вам не звонили? – Ацуши

действительно был последним человеком, которого Осаму был готов увидеть у
своих дверей в будний день в восемь, но натянуто улыбнулся. Может, он здесь
не просто так?
- Нет. А кто мне должен позвонить? – ровным голосом спрашивал тот, абсолютно
не понимая происходящего.
- Давайте я… как бы… Сядьте, - Накаджима указал на стоящий в углу пуфик.
620/840
Дазай сел, уставившись своими отстраненными стеклянными глазами на Ацуши,
который присел рядом и, что было для него несвойственно, взял его за руки,
крепко сжимая. Осаму даже обомлел от такого действия.
- Накахара сейчас в больнице, - начал объяснять ему парень. – Его сбила

машина, я не знаю точно, у него, вроде как, сотрясение и перелом, но с ним всё в
порядке. Акутагава написал, что он сейчас на операции, без сознания, но…
- Почему? – внезапно спросил Осаму.
- Что?
- Почему опять?!
Сердце покрылось коркой, в голове пульсировала горечь осознания

безысходности. Казалось, что на лбу проступает пот, но на самом деле Дазай
был бледен, как труп. Он чувствовал, как холодеют его конечности, как легкие
не чувствуют воздуха, будто все рецепторы мгновением пропали, сломав
последнюю возможность что-либо ощущать.
Огромный комок печали и злобы подступил к горлу. Парень больше не мог

говорить и слушать. Ему надо было увидеть, и поскорей.
Он резко поднялся, обуваясь.
- Я… я вызвал нам такси, оно скоро подъедет. Дазай-сан… - парень поднялся,

потому что шизофреник внезапно, захватив телефон, выбежал из дома, даже не
взяв пальто.
Накаджима выбежал за ним, не зная, стоит ли закрывать дверь. Ну да ладно, кто

в здравом уме станет воровать? Сейчас главное – это догнать убегающего в
закат Осаму, перед глазами которого лишь одна картина…
Чуя, который улыбнулся ему на прощание.
Не скучай…
621/840
Глава 35. Нарушь моё молчание.
Я никогда не спрашивал маму, почему папа такой, какой есть. Он был

плохим и часто обижал нас, но я всё равно его по-своему любил, сам не понимаю,
почему. Мама часто говорила мне, что нет смысла вдаваться в причины его
действий, что он злой и странный. И это было правдой.
Папа никогда не целовал меня на ночь и не желал мне удачи перед тем, как
отвозил в детский сад, и мне там не нравилось хотя бы потому, что отец
провожал меня таким непонятным мне взглядом, будто он меня презирает. Я бы
очень хотел верить, что это не так.
В саду было очень много других детей, но я ни с кем не общался. Они все какие-
то злые и странные, я не вписываюсь в их компанию. К тому же меня часто
дразнят рыжим. Я не знаю, почему вдруг цвет моих волос оказался
оскорблением, но когда на этом зацикливаются, становится очень неприятно.
Появляется чувство, будто я в чем-то виноват, но мне не суждено разобраться, в
чем именно. Что делать с этим чувством – мне не понять, и, наверное, я не смогу
это понять никогда.
Обычно я ни с кем не общался. Воспитателям было все равно, и я понимал, что им

нужно следить за другими детьми просто потому, что они непослушные, в
отличие от меня. Я всегда был тихим: находил себе спокойный уголок, такой, где
мне никто не помешает, садился и играл в одиночестве. Мне не было скучно, и я
очень нервничал, когда ко мне подходили другие дети и что-то спрашивали.
Сложно с ними разговаривать, потому что я не знаю, о чем. Я практически не
общался со сверстниками и видел в них только каких-то диких и невоспитанных
обезьян. Порой мне кажется, что во мне они видели какого-то пришельца, и мне
это даже нравится.
Нравится чувствовать себя особенным, не таким, как все.
В саду было плохо, но дома было не лучше. Дома всегда или слишком тихо, или
слишком громко, потому что мама с папой ругаются. Иногда они запираются в
комнате, и мама начинает истошно кричать. Мне становится страшно, но я не
решаюсь зайти. После таких вечеров я обычно вижу на руках у мамы множество
синяков. Я не понимаю… неужели папа её бьет? Но за что?
Я стал чаще об этом думать. Не мог что-то делать, когда они запираются,
поэтому прислонялся ухом к стенке и слушал её крики. Они были невыносимы,
мне было страшно, я плакал, но продолжал слушать, потому что иначе просто не
мог. Как же мне хотелось подняться, забежать в комнату и сказать папе, чтобы
он прекратил, но я понимал, что он сильнее меня, и что я ничего не могу с этим
поделать. Больше всего в жизни я ненавижу это чувство безысходности –
чувство, что ты ничего не можешь, что ты не в силах совладать с ситуацией.
Когда мама переставала кричать, начиналась полнейшая тишина, и я замолкал,

садился за стол и делал вид, что рисую, потому что потом, через несколько
минут, кто-то заходил ко мне в комнату. Наверное, они хотели видеть мою
реакцию; я не показывал, что меня это как-то волнует. Папа ничего не
спрашивал, только смотрел, а потом закрывал дверь с громким хлопком. Он
вообще был очень громким человеком: громко говорил, громко топал, смеялся,
но мне это даже нравилось. Громкие люди обычно ничего не скрывают, хотя я бы
622/840
на месте отца пытался скрыть свое истинное лицо, даже от родных, ведь нельзя
вести себя так. Почему-то мне странно от того, что это понимаю только я.
Когда мама уходила на работу в ночь, папа запирал меня в комнате и говорил
сидеть тихо. Я снова садился рисовать, ведь обычно это помогает мне отвлечься,
а отвлекать себя чем-то было надо.
Спустя какое-то время я слышал, как открывалась входная дверь, и женский

голос разбавлял тишину дома. Папа приводил женщину. Я не знаю, кто это, что
она забыла у нас дома, но почему-то мне казалось, что папа её любит больше,
чем меня и маму. Сомневаюсь, что он нас любит вообще.
Потом я слышал её крики за стеной; они были не такие, как у мамы. Не знаю, как
я прослеживал разницу, но она явно стонала одобрительно. Неужели ей
нравится, когда её бьют? Или это что-то другое? Я не знаю. Папа никогда не
говорил об этом со мной, будто думал, что я не знаю о том, что он приводит
женщину, когда мама уходит.
Конечно, лучше он бьет кого-то другого, а не маму, хотя я не понимаю, зачем

бить кого-то вообще. Ему это нравится? А, может, я чего-то не понимаю? Нет… я
не хочу об этом думать. Мне кажется, что это неправильно.
Я не терплю этого отношения ко мне. Они думают, что я ребенок, а мне, вообще-
то, уже пять, я достаточно взрослый, чтобы понимать – им все равно на меня.
Бывает так, что мне не спится ночью; кажется, что за креслом кто-то прячется и
хочет напасть. Мне очень страшно, я зову маму, но она лишь отмахивается и
называет меня актером. А мне правда страшно, и я ничего не могу с этим
поделать.
Иногда папа начинает буянить, и мама уходит ко мне в комнату. Она садится на
кровать и обнимает меня, начиная петь. Кажется, что так она успокаивает себя,
а не меня. Мне уже давно все равно.
Она никогда не смотрит мои рисунки, потому что ей не до этого. Маме надо
готовить еду, убираться, а еще и работать. Я не знаю, зачем ей работа, и что она
там делает. Она, вроде, дизайнер, но мне неизвестно, что это значит, и чем она
занимается конкретно.
А еще я так и не понял, чем занимается папа. Я не совсем понимаю, для чего
люди работают, хотя вроде как за это дают деньги, а за деньги родители что-
либо покупают. Никогда раньше не обращал на это внимания, приходя в
магазин, но, оказывается, это важные вещи. Для меня важно рисовать. Можно я
буду так работать?
Недавно я познакомился с дядей Огаем, он переехал по соседству. Когда он

пришел к нам в гости, папы не было, а вот с мамой он говорил так, будто они
давно друг друга знают. Его жена мне не понравилась, я даже не запомнил её
имени, а вот сам он был довольно приветливым, хотя этим как раз и не внушал
мне доверия.
Пока мама о чем-то болтала с его женой, он зашел ко мне в комнату.

Удивительно, но это был первый человек, который сам попросил меня показать
рисунки. Несмотря на то, что я не привык делиться такими вещами, я показал.
Ему понравилось. Он похвалил меня.
623/840
Меня кто-то похвалил.
Это… было так странно. Мы долго разговаривали с ним. Я раньше ни с кем так не
разговаривал. Мы болтали обо всем подряд, он спрашивал меня про сад, давал
советы. Мне показалось, что, если он человек взрослый, то тоже должен
работать. В результате он рассказал, что работает доктором. Это те, кто спасают
жизни. Для меня это показалось странным, но ведь спасать жизни – это хорошо?
Правда, делает он это за деньги, но делает действительно правильные вещи.
Полезные.
Дядя Огай потом часто приглашал меня к себе, хотя его жене это явно не
нравилось. Меня это тоже смущало, но мама была не против таких моих
посещений. У него всегда было весело, мы о чем-либо разговаривали, он угощал
меня. Кажется, в такие моменты я забывал о том, что происходит у меня дома,
чувствовал какое-то приятное и теплое ощущение, что меня кто-то ждет здесь и
всегда примет. Я пытался найти какую-то причину приглашений, но не смог, он
просто обо мне заботился, как бы странно это ни звучало.
Как-то раз я решил спросить его о том, что меня уже давно интересовало. Я как
бы знал о том, что такое смерть, но… не совсем понимал, как это воспринимать.
Тогда я подумал, раз дядя Огай спасает жизни, то он точно должен знать, что
такое смерть. К моему удивлению, он не обошел этот вопрос, как делала мама,
он объяснил мне, что это. Оказывается, что смерть – это не просто сон, это
полное исчезновение из жизни. То есть, ты никогда не проснешься и, более того,
твое тело через какое-то время превратится в ничто. Всё это выглядит очень
неприятно, по его словам, а сам процесс умирания обычно болезненный. От этих
мыслей мне становилось страшно, но самое страшное я узнал потом.
Оказывается, что человек может умереть не только от болезни или от старости,

а еще и из-за другого воздействия. Например, один человек может убить
другого.
И тут я осознал. Я понял, чего именно хочет папа.
Он хочет убить маму.
Я никогда раньше так не пугался. Дядя Огай явно не ожидал такой реакции на
моем лице и даже предложил воды, но я держался. Я чувствовал, как бледнеет
моё лицо, а кровь закипает, но пытался этого не показывать.
В последующие дни я постоянно думал о смерти, о том, как могу умереть я, ведь
дядя Огай сказал, что это случается с каждым. Нет, я не боялся своей смерти, я
боялся смерти мамы, я не хотел её терять, ведь она мне ближе всех, хоть и не
смотрит мои рисунки и не разговаривает. Она обнимает меня вечерами и
говорит, что всё будет хорошо, и мне этого достаточно.
Как-то раз по телевизору я увидел девушку. Она лежала на полу с закрытыми

глазами. Мама сказала, что эта девушка умерла, и тогда я понял. Я понял, как
это – скорбеть. В моей голове проносились тысячи мыслей – кто она, за что её
убили и почему? Она была такой молодой и красивой, мне было её жаль,
кажется, мне бы папу не было так жаль, ведь он убийца, хотя еще не убил маму.
Как же я боялся этого момента…
624/840
Но мне стало еще страшнее, когда он попытался сделать это снова.
Я сидел в своей комнате, когда услышал крики. Мне было очень страшно, я
чувствовал, как трясусь и бледнею, но ничего не мог с этим поделать, ведь знал,
что именно там происходит.
И тут я не выдержал. Я выбежал из своей комнаты, распахнул дверь в

родительскую спальню и увидел, как папа держит маму за кимоно и заносит
кулак.
- Нет! – выкрикнул я и подбежал к ней, закрывая её собой, пытаясь отцепить

отцовские руки. – Нет! Нет! Не надо! Не убивай её, папа, пожалуйста!
- Да отвали ты, ушлепок! – он отцепил руку, но заехал ею мне по лицу, поэтому я

сразу же схватился за него, попадая в мамины объятия.
- Как ты смеешь?! – закричала она, а затем не выдержала и потянулась за

телефоном. – С меня хватит, я звоню в полицию!
- Ты совсем с ума сошла?! – он снова схватил её, пытаясь выдернуть телефон.
- Малыш, беги! Позови кого-нибудь! – закричала она, пытаясь сопротивляться.
Первым делом я решил побежать к дяде Огаю, он точно поможет, однако, не

успел я выбежать в коридор, как папа догнал меня и схватил за шиворот. Он что-
то кричал, но я не слушал, мне было больно, потому что ворот футболки сильно
душил меня из-за его хватки.
- Или отпустишь его и свалишь по-хорошему, или я звоню в полицию! – кричала

мама, стоя у двери.
Ему не оставалось выбора. Он всё же отпустил меня, а мама подбежала ко мне,

обнимая и целуя. Она спрашивала, где у меня болит и всё ли хорошо. Мне было
так спокойно, ведь, получается, я всё это закончил. Да, я спровоцировал то, что
папа уехал в результате – на следующий день, – но ведь это правильно?
Я ни разу не жалел о том, что он уехал. Я не был для него чем-то важным, тот же
дядя Огай заботился обо мне больше. К тому же я давно уже перестал верить в
какое-то всем известное «семейное счастье» и наслаждался тем, что у меня есть
хотя бы мама, которая меня точно любит и не оставит.
А потом у неё появился новый муж.
***
Ацуши никогда так не радовался, что еще в школе занимался легкой атлетикой и
до сих пор имеет привычку бегать по утрам, потому что неподготовленному
человеку догнать Дазая просто невозможно. Вот и сейчас шизофреник бежал со
всех ног чуть ли не в двадцати метрах от догоняющего его Накаджимы, у
которого все равно заканчивались силы.
Осаму бежал по еще испачканным улицам города прямиком в больницу, дорогу к

которой он хорошо помнил. Он бежал и не чувствовал своих ног, не чувствовал
625/840
усталости, хотя бежит уже минут восемь на полной скорости. Почти каждый шаг
его был больше метра, он двигал ногами с невероятной силой, разрезая воздух
руками, но перед собой парень не видел ничего, кроме расплывчатого асфальта
темной улицы, на влаге которого играли огни уличных фонарей.
«Бледный, растерянный, потрясенный, слепой и дикий, подобно ночной птице,

вспугнутой и преследуемой среди бела дня оравой ребят, он не понимал более,
где он, что с ним, грезит он или видит всё наяву. Он то шел, то бежал наугад, не
выбирая направления, сворачивая то в одну, то в другую улицу, подстегиваемый
лишь одной мыслью…»*
Дазай не слышал громкого вопля Ацуши о просьбе остановиться, не слышал

шума дорог, музыки в баре неподалеку, в его ушах были лишь страшное биение
собственного сердца и слова Накахары, возможно, последние: «Не скучай».
При одном только возникновении его образа, его синих, как этот вечер, глаз,
волос цвета осени, которые горят на солнце сильнее, чем душа Осаму в эти
мгновения - мгновения, полные невероятных страданий, чувств, которые нельзя
описать человеческим языком.
«Она! Везде она! Эта неотвязная мысль возвращалась непрестанно, терзала его,
жалила его мозг и раздирала его душу».*
Сплошная боль резко пускала свои корни в легкие шизофреника, но он её не

чувствовал, потому что внутри него была невероятная легкость и сила. Эти
чувства были неправильными, они шли не от сердца, они шли из его желудка,
наполненного страхом за любимого человека. Человека, которого он просто не
может потерять.
Он не сможет справиться и в этот раз.
Страшная тишина, прерываемая биением сердца, порой нарушалась еще и его

тяжелым дыханием, которого он не ощущал из-за эмоций. Он не мог
остановиться, просто не знал, как это сделать. Ему хотелось бежать дальше, как
можно быстрее, чтобы скорее увидеть Накахару, чтобы взглянуть на его лицо и
увидеть… хотя бы что-то. Хотя бы просто его увидеть. Не важно каким.
Но очень хотелось, чтобы не мертвым.
- Дазай-сан! Остановитесь! Прошу! – задыхался Накаджима, пытаясь догнать

безумца, не успевая даже набрать номер, чтобы предупредить о ненужности
услуг такси теперь. – Я… не могу так бежать!
Осаму действительно бежал очень быстро. Он так не бегал от полиции, как он

бежал сейчас. Сам Усейн Болт не смог бы догнать его, не то, что Ацуши.
Неподготовленные мышцы быстро травмировались, после такой пробежки всё
будет болеть очень долго, но этой боли он не чувствовал; он не чувствовал
ничего, кроме страха и слез, обжигающих бледные от безумия и слабости щеки.
«1… 2… 3… 4… 5… - заиграл с ним голос в голове. – Осаму вышел погулять!»
- Заткнись! – навзрыд, сквозь зубы шипел парень.
«Вдруг раздался страшный стон!»
626/840
- Заткнись. Заткнись!
«Чуя не вернется в дом!»
- Не-е-ет… – не выдержав, он упал на землю, разрываясь в слезах. Она его

добила. – Не-е-е-ет!
«Ах-ха-ха-ха-ха!»
- Не-е-е-ет!
- Дазай! – прорезался голос Накаджимы, подбежавшего к нему и опустившегося

на колени.
«Ха-ха-ха-ха-ха!»
«Ха-ха-ха-ха!»
- Ах-ха-ха-ха…
- Дазай!
«Он разразился жутким смехом и вдруг побледнел: он вгляделся в самую

мрачную сторону своей роковой страсти, этой разъедающей, ядовитой, полной
ненависти, неукротимой страсти, приведшей цыганку к виселице, его — к аду;
она осуждена, он проклят».*
- Он… опять ушел! Ах-ах-ха-ха! – разрывался в смехе Осаму, хватаясь

непослушными пальцами за рубашку парня, который чуть приподнял его,
хватаясь за лицо, стирая капли холодного пота и слез с лица друга, потерявшего
последнюю каплю рассудка. – Она забрала его с собой… потому что я отказался,
- наряду с хохотом всплывали нотки печали, такой огромной и страшной, в
голосе Дазая, глаза которого не переставали источать слезы, сразу же
смахиваемые пальцами Накаджимы, что сидел, водрузив его голову себе на
колени. – Надо было идти с ней…
- С кем? – не понимал Ацуши.
- Со Смертью, - серьезно отвечал Осаму. – Это она виновата в его гибели…
- Дазай, с Чуей все хорошо, он жив, просто получил травму.
- Это ненадолго, я знаю, что она заберет его. Для этого всё это было сделано…
- Что?
- Всё! Всё это! Чтобы заставить меня сильнее хотеть её объятий… заставить
меня умереть! Нет! – он оттолкнул паренька, поднимаясь. – Она заберет и тебя,
если увидит в тебе лучик надежды… тебе нельзя…
627/840
- Дазай, я всё понимаю, прости… я буду знать, - Накаджима всё понимал.
Понимал, поэтому подыгрывал. – Просто… нам сейчас нужно в больницу, чтобы
ты сам всё увидел, хорошо?
Осаму посмотрел на него невинным взглядом, в котором отражалась довольно

пугающая чернота поехавшего с катушек человека.
- Хорошо… - шепнул он и пошел в сторону больницы быстрым шагом.
Ацуши также быстро пошел за ним, не сводя взгляда с друга. Он был

максимально сконцентрирован на его поведении, но пытался не думать о его
словах. Конечно, как только он узнал, что Дазай страдает шизофренией, то сразу
пошел гуглить, а после, из-за того, что Чуя часто ему написывал, дабы
удостоверится в благополучии возлюбленного, узнал подробности возможного
дазаевского поведения и у него.
К счастью, до этого момента полученные знания никогда не пригождались,

однако, оказавшись в такой ситуации, Накаджима понимал, что совершенно не
знает, что ему делать. Надо как-то попытаться удержать порывы его безумного
товарища, дабы не пострадал кто-то третий.
Но перед глазами Осаму всё еще не было ничего. Он уже не плакал, но трясся,
будто тело его охолодело до последних клеток костей. Такое неприятное чувство
опустошенности внутри всего тела проходилось по коже мурашками, отдаваясь
судорогами где-то в ребрах. Боли всё еще не было, нервная система её
игнорировала из-за гребанного стресса, из которого Дазай будто состоял.
Наконец-то перед ним показалась больница, точно такая, какой он привык её

видеть: с массивной лестницей, широкими пластиковыми окнами, стенами из
белого кирпича. Не выдержав, он снова побежал, обгоняя уходящий из больницы
персонал, прыгая по ступенькам, еле-еле дожидаясь, когда эти медленные
автоматические двери соизволят открыться. Ацуши шел за ним, будто его ангел-
хранитель, параллельно лихорадочно печатая что-то в телефоне.
- Чуя! Чуя Накахара! Где он лежит?! – начал безумно кричать на

администраторшу Осаму, сверля её красными глазами и стуча по стойке
регистрации.
- Дазай-сан! Ох, извините, он немножко волнуется, - начал преклоняться

Накаджима, уводя парня куда подальше, а точнее к лифту, двери которого
чудом распахнулись, являя знакомого друзьям сотрудника.
- Вы че орете, я из лифта твои визги слышу, Ацуши, - злобно мямлил Акутагава.
- Ты даже сейчас придираешься! Хоть иногда можешь вести себя нормально? –

отвечал ему тот, всё еще не отпуская локоть Дазая, в голове которого
проносилась тысяча мыслей.
Он не чувствовал, как его заводят в лифт, не чувствовал сомкнутых на локте

пальцев друга, не видел, как Рюноске щелкал перед самыми его глазами
пальцами, не слышал его слов:
- Дазай! Даза-а-ай! Приди в себя, ты нам нужен адекватным! – пытался привести

его в чувства тот, после шлепая по щекам. – Приё-е-ем!
628/840
- Да не трогай ты его, не видишь, что он тебя не слышит! – возникал Ацуши.
- А что мне делать? Стоять столбом, как это делаешь ты? Ну нет, я не буду ждать
чуда.
- Ты невыносим…
- Ты тоже, - он улыбнулся уголком губ и кинул взгляд на парня, который как-то

прискорбно улыбнулся ему. – Всё будет нормально.
- Я знаю, - сказал Накаджима, отворачиваясь и пытаясь понять, что сейчас

происходит в голове у Дазая.
Но у того в голове не было ничего и всё сразу. Это было обычное состояние, что-
то вроде шока. Он устал испытывать эмоции и морально истощился, поэтому
сейчас ничего не понимал.
На мгновение он представил себе такой разворот событий.
Что будет, если Накахара умрет?
Они вместе с Огаем и Кое будут организовывать похороны. Осаму, как человек,
который был вместе с ним в последние минуты его жизни, будет нести гроб,
разрываться слезами у его могилы, так же, как когда-то разрывался со смерти
Оды, если не сильнее.
Теперь мест для посещений будет два. Как бы хотелось тоже переехать на
кладбище. Чувствовать эту непозволительно страшно-мягкую землю – особый
эффект этого места. Это трудно объяснить, но это чувство действительно по-
особенному ощущается внутри. Ты чувствуешь, что по этой земле гуляет смерть.
Лежать в своей холодной могиле, ощущать, как во время дождя подгнившее

дерево орошается водой, и эта влага стекает на изъеденное червями тухлое
тело, давно потерявшее свою красоту при захоронении.
Дазай представил Чую, каким бы прекрасным он был, будучи мертвым. Запах

слегка отдает формалином, белое лицо будто сделано из мрамора - над ним
трудился специальный человек, пытаясь воссоздать прежний облик мертвеца.
Возможно, художник бы даже слегка подрумянил ему щеки, хотя какой смысл
создавать ощущение жизни, когда всем известно, что перед ними в деревянном
гробу лежит настоящий труп?
Он бы был в белом костюме, хотя Накахара не большой любитель этого цвета, но

он бы ему очень пошел. Вокруг него всё было бы усыпано цветами - нарциссами,
ведь он больше не будет их бояться. Руки его были бы сложены на груди, и,
перед самым прощанием, перед тем, как навсегда закроют крышку гроба, на его
белую щеку, на эти цветы и новый костюм упадут первые капли дождя. Кто-то
прикажет закрыть его, но… нет. Осаму не позволит. Он попросит, чтобы его пока
что не закрывали. Он откинет в сторону зонт и закатает на белом костюме
возлюбленного рукава, оденет шляпу и позволит наслаждаться каплями влаги,
которые он ощутит в последний раз.
Это то, с чего всё начиналось. Дождь. Накахара его любил больше всего в этом
629/840
мире. Он мог часами наблюдать за тем, как капли моросят по стеклу, а ветер
колышет ветви деревьев. Чуя любил выбегать на улицу и ловить лицом воду,
промокать насквозь, кричать на весь мир непонятно о чем. Осаму обожал в нем
именно это. То, чем он так не похож на других, то, что другие не любят. В своем
возлюбленном нарциссе он видел не бездушного человека, а просто не такого,
как все. Просто немножко особенного, с отсутствующим понятием о сочувствии,
но полностью головой ощущающего его.
Его непоколебимость и безжалостность сделала из Накахары жестокого, но

доброго человека. Он говорит открыто о том, о чем другие говорить боятся, он
видит то, чего другие не видят из-за эмоций, он чувствует то, что другие даже
не могут понять. Он любит Дазая, хотя никто никогда не мог полюбить
сумасшедшего до него. Так, чтобы всей душой.
Для него он рисовал картины, для него пел песни, для него он не спал ночами.
Для него он не смог только жить.
«Ему стало страшно, он заткнул уши, чтобы ничего не слышать, повернулся,

чтобы ничего не видеть, и большими шагами устремился прочь от ужасающего
видения.
Но видение было в нем самом».*
Осаму даже не заметил, как Ацуши, всё еще держа его за локоть, затащил в
лифт. Он совершенно не замечал спора между двумя парнями, не обратил
внимания на номер горящей кнопки на панели в лифте, он будто даже не видел,
куда его ведут и в какой-то момент забыл зачем. Если бы не Накаджима, Дазай
бы прислонился к ближайшему углу и упал, забыв обо всем на свете. Его больше
ничего не интересовало; кажется, шизофреник уже не верит, что есть какой-то
выход из положения.
Но они продолжали идти.
- Где он хоть лежит-то? – спрашивал Ацуши у своего парня. Его интонация была
совершенно другая, он вел себя уверенно, сразу видно другое отношение -
понимание того, что этот человек примет тебя любым.
- Дальше, в травматологии, - пояснил ему Акутагава.
Всё это Осаму слышал, но ничего не понимал. Белые стены вокруг говорили ему
о том, что они уже в больнице и что скоро должны прийти. Прийти куда?
Снова это чувство – желание избежать.
Избежать чего?
А Дазай не знает. Он уже начинает терять эту нить.
Они всё шли и шли по коридору, завернули и зашли в какие-то массивные двери,
кажется, сверху была табличка с какой-то надписью – Осаму не стал её читать,
потому что не видел в этом смысла. Они прошли еще немного и подошли к посту
медсестры.
630/840
- В какой Накахара палате лежит? – спросил Рюноске, чуть облокотившись на
стол.
- В 705, - ответила медицинская сестра, заглядывая в какой-то список.
- Дазай? – Ацуши попытался заглянуть ему в глаза, но, кажется, что даже зрачки
его не реагировали на свет.
- Ребята! – послышался знакомый голос с конца коридора и довольно громкие и

уверенные шаги.
Осаму не смотрел в сторону этого человека – его заставили это сделать

жестокие шлепки по щекам. Парень резко одернул голову, увидев перед собой
лицо доктора Мори, который пытался как-то привести его в чувство.
- Амайя-чан, не принесешь водички? – ласково спросил он у медсестры. Та резко

поднялась с места и подбежала к кулеру.
Рюноске и Ацуши с недоумением смотрели на то, как Огай, держась за лицо

Дазая, пытается что-то рассмотреть в его глазах, но доктор не видел там ничего,
кроме страха и полного непонимания ситуации.
В результате Мори посадил его на диванчик, а девушка протянула ему

пластиковый стаканчик с водой. Парень как-то неуверенно посмотрел на него, а
потом на главврача.
- Выпей, - кивнул он, и Осаму, пытаясь побороть ком в горле, все-таки отхлебнул
немного, снова обращая свой стеклянный взор на Огая. – Дазай, всё хорошо.
Слышишь меня?
Тот только нервно закивал, будто боровшись с новой порцией истерики.
- Ты не переживай, его уже привезли, он в палате. Хочешь, сейчас же к нему

пойдем?
- К кому? – внезапно спросил шизофреник.
Все удивились. Нет, все охренели, услышав подобные слова. Накаджима с

Акутагавой округлили глаза, взирая на уже совершенно спокойного Осаму, но
Мори не растерялся.
- К Чуе, конечно, - он улыбался, хотя тоже не ожидал такого ответа. – Ты же

хочешь его увидеть?
- К Чуе? – переспросил Дазай.
- Да, в… какую там палату? – спросил он, глядя на медсестру.
- В 705.
- В 705? – глупо улыбнулся Осаму, а потом полез в карман штанов, начиная что-
то искать. – Эта палата… Ха-ха-ха… 705! – на его глазах проявлялись слезы.
- Ну ты чего? Все хорошо.
631/840
- Это же та самая палата! Моя палата! – закричал шизофреник и, оттолкнув от
себя врача, побежал в сторону «своей» палаты.
Это действительно была та самая палата, куда его госпитализировали из дому

при попытке порезать себе вены. Он хорошо помнил своё пребывание в этой
больнице, потому что это ассоциировалось у него с выходными и первой
встречей с Накахарой и Рюноске.
Дазай бежал по коридору, глупо улыбаясь и пытаясь что-то рассмотреть сквозь

слезы. Он не слышал, что ему кричали вслед, не слышал, как на него закричала
санитарка, мол, нельзя бегать в отделении больницы. Перед глазами парня были
только белые стены и плитка, которую он так ненавидел, но сейчас почему-то
хотел поцеловать.
Наконец-то он нашел заветную дверь со знакомым номером, чуть не пробежав

её. Нет, Осаму не собирался заходить сразу, он достал из кармана бумажку,
начиная бегать по ней глазами, нашептывая себе уверенно и быстро:

своем сердце семя веры и благодетели. Я обещаю, что никогда не убью
невинного, не доставлю страдания близким и стану свободен от пут безумия.
Пусть ржавеет железо, как и моё прошлое.
- Осаму, остановись! – кричал ему Огай. Он подошел и положил руку ему на

плечо, пытаясь распознать его еле уловимый шепот:
- Я стану свободен от пут безумия. Я стану свободен он пут безумия. Я стану

свободен от пут безумия. Я стану свободен от пут безумия…
- Что ты там говоришь? – пытался понять главврач.
- Я стану свободен от пут безумия. Я стану свободен от пут безумия. Я стану

свободен от пут безумия. Я стану свободен от пут безумия…
- Давай мы зайдем, хорошо?
- Я стану свободен от пут безумия. Я стану свободен от пут безумия... – Осаму не

стал ему отвечать и лишь дернул ручку двери, заглядывая внутрь, последний
раз повторяя: - Я стану свободен от пут безумия.
Дверь распахнулась, и парень увидел его. Как же Дазай сейчас завидовал этому
рыжему ублюдку. Он, падла такая, расслабился на его любимой функциональной
кровати! Кто-нибудь, подвиньте его и дайте лечь рядом! От этих мыслей Осаму
улыбнулся и проследовал к Чуе неспешными шагами.
Когда он подошел к кровати, то увидел его невозмутимое лицо – бледное,

заклеенное пластырями. Голова его была перемотана, но рыжие волосы
выглядывали из-под повязки. Было отрадно, что его не обрили и, похоже, даже
не стригли. Осаму, продолжая шагать ближе, всё всматривался в подробности
его внешнего вида. К нему прицепили назальный катетер, обложили подушками,
весь в пластырях, ладони замотаны, наверное, сильно поцарапались. Еще на Чуе
была эта идиотская больничная рубашка, из-под которой торчали электроды,
подключенные к палатному монитору. Он своим пищанием давал знать
632/840
окружению о том, что сердце Накахары еще бьется.
- Он… под наркозом, - говорил ему Огай, объясняя, почему парень, будучи
относительно живым, сейчас находится в отключке. – Мы ему… делали
операцию, у него… был перелом малоберцовой кости… довольно сложный,
закрытый, а еще и сотрясение. Фельдшера сказали, что он, проснувшись в
машине скорой помощи, заорал, как ненормальный, от боли, поэтому пришлось
его… вырубить. Потом его прооперировали под наркозом, замотали и вот…
привезли чистеньким, свеженьким, как нового… почти, - Мори улыбнулся и тоже
подошел к кровати, в то время как Осаму сел рядом на стул, не отводя взгляда
от возлюбленного. – Думаю, что скоро он должен проснуться.
- Я надеюсь, полицию вызвали.
- Я пока что без понятия, мне было важно лично проконтролировать его
здоровье. К тому же это, скорее всего, просто случайность.
- Это не случайность, - уверенно заявил Дазай.
- Осаму… я понимаю, что ты…
- Я знаю, кто это сделал.
- Послушай, я тоже хочу, чтобы этого человека наказали, но ты не можешь вот

так, без доказательств, заявлять о таком…
- Я понимаю, что вы мне не верите, Мори-сан, - начал тот, уже повернувшись к

собеседнику, - мне вообще трудно поверить, с моим-то диагнозом… но сейчас я
говорю о вещах… о которых знают только я и Чуя. Я не ищу у вас понимания,
просто хочу… не знаю, чего я хочу от вас… того, чтобы вы хотя бы попытались
поверить и… при возможности, помогли бы мне?
- Я помогу тебе в любом случае, но ты должен понимать сам, что без

доказательств тебе в полиции не поверят, - главврач отошел к двери. – Оставлю
вас наедине.
- Хорошо, - он снова повернулся к Накахаре.
Конечно, Осаму понимал, что Огай просто так ему не поверит. Ему никто не
поверит, ведь никто не знает, кто такой Коллекционер. По сути, Дазай даже не
знает его имени. Его, получается, знает только Чуя, но вот загвоздка – он не
может его произнести. И не потому, что спит, а потому, что на психологическом
уровне не в состоянии это сделать.
Шизофреник много раз пытался выудить у него имя, но не смог. Что они только
не перепробовали – шарады, угадайки, через игру в города, – даже нет смысла
понимать, как это. Единственное, что смог понять Осаму, так это, что первая
буква его фамилии – «Ш». Всё. Большего Накахара написать на бумаге не смог.
Дазай только мог представлять, что надо сделать с человеком, дабы в его голове
устоялось такое табу на имя. Был, конечно, вариант обратиться к Маргарет, но
она тоже его называла «Коллекционером», так что, как вариант, она тоже
боится произносить его имя.
633/840
Черт, лишь бы Чуя не умер.
Да, Осаму всё еще не верил, что тот окончательно жив. Он не говорит, а значит,
есть риск. Может произойти всё, что угодно – дверь в палату всегда открыта,
поэтому любой может зайти. Нет, конечно, Дазай не собирается теперь покидать
больницу, ему страшно за состояние Накахары, он готов охранять его сутками,
если понадобится, уж у Мори он выпросит такое разрешение. Но сейчас парень
был безответен и казался еще более хрупким, чем прежде.
Несмотря на свою силу, характер, устойчивость ко всему, Чуя казался ему очень
хрупким и порой беспомощным. Он был для него такой живой фарфоровой
куклой – такой же бесконечно красивой, с большими синими глазами,
идеальными локонами и белой кожей. И пусть его тело было отнюдь не
фарфоровым, а состояло из хорошо развитой мускулатуры и довольно приятного
количества жира, на голове его все равно была шляпка.
«Да, надо будет так его подъебать как-нибудь, - подумал Осаму, аккуратно
касаясь руки с катетером на кисти, - если проснется».
Эти мысли вызвали в нем тоску, и парень снова заплакал, пугаясь собственного
страха. Он аккуратно водил своими пальцами по бледной коже, боясь сделать
лишнее движение, мало ли, Чуя развалится. В его голове был возможен любой
поворот событий.
Дазай кинул взгляд на капельницу. Еще много, прокапывают его медленно. Вот и
задание – следить за жидкостью, чтобы Накахара случайно, по какой-нибудь
неисправности инфузионной системы, не схватил воздуха в вену. Да, бред, ну и
что? Осаму можно, Осаму бешеный, он готов уже сейчас отключить всё и забрать
его к себе, подальше от потенциальной угрозы.
А может, так и сделать? Нет, Чуя разозлится… и схватит сердечный приступ! Ни

в коем случае нельзя! Мало ли его не долечили, а вдруг он без лекарств умрет?
Всё, нарцисс остается здесь, и Дазай тоже, чтобы всё было стабильно.
Лишь бы какие препараты не перепутали… а вдруг операция неудачная? Да нет,

конечно, всё хорошо, Накахара живее всех живых.
И все равно страшно гладить его пальцы, страшно трогать лишний раз, хотя так
хочется потянуться и поцеловать его. Эта фарфоровая кукла слишком хрупкая и
старая, кажется, вот-вот сломается от малейшего прикосновения к щеке, но
Осаму все равно себе это позволил. Он осторожно коснулся пальцем теплой
кожи. Теплой. Значит, и правда живой? Так странно, даже не верится. Дазай был
уверен, что увидит Чую мертвым, но понимает, что еще не время радоваться.
Порадуется, когда проснется.
Бред всё же настигал его, страхи так и мелькали перед глазами. Он был не в
силах с ними справиться – слишком одержим и слишком сильно напуган. Но
рядом с Накахарой становилось спокойнее, пока что нет причин для паники,
шизофреник еще может наслаждаться последними минутами вместе.
Как бы сделать так, чтобы он проснулся? По идее, от наркоза отходят очень

быстро, так что он должен проснуться скоро. Может, поговорить?
- Ну, здравствуй, Чуя, - улыбнулся Дазай. Странно, ведь он сидит здесь уже
634/840
давно, - я так испугался, мне даже странно… Наверное, ты не ожидал увидеть
меня таким перепуганным… хотя… о чем я? Ты сейчас не видишь меня… - он
обратил свой взор к зеркалу, висящему над раковиной, и даже чуть ужаснулся,
не узнав себя. – Что ж, скажу тебе, что больная – из-за тебя, кстати, – жопа меня
беспокоит в последнюю очередь. Я сейчас бледнее тебя и, какого-то черта, у
меня волосы мокрые. Честно, не знаю, вспотел я так, или на улице идет дождь, -
Осаму отодвинул шторку рядом и заглянул в окно. Улицы, вроде, не сильно
мокрые, значит, дождя не было, - хотя… м-да, похоже, я вспотел, ну или меня
кто-то окатил водой, я не помню. Я не помню ничего с середины пути до
больницы, просто бежал вперед и ничего не видел вокруг. Вероятность быть
сбитым машиной в этот момент у меня была больше, чем у тебя, элементарно
переходя дорогу. И все-таки, как это произошло? Нет… как это могло произойти?
Если ты скажешь, что переходил дорогу – не поверю ни за что. Если соврешь –
сразу же узнаю. Ты знаешь, что я хорошо вижу, когда мне врут. Просто… я за
тебя так волновался, я сейчас… так счастлив, что ты… что у тебя хотя бы бьется
сердце, что я могу наблюдать. Ха-ха, бьется оно, похоже, достаточно быстро,
неужели мои слова тебя волнуют? Или ты умираешь? А, может, ты просто
влюбился? Что? Правда? В меня?! О, ками-сама, Чуя, я не готов к таким
серьезным отношениям, но… ты правда застал меня врасплох! Так и быть, я
согласен с тобой встречаться… нет-нет-нет! Я хочу с тобой встречаться, но
больше всего я хочу, чтобы ты проснулся.
В ответ была лишь тишина, нарушаемая прерывистым звуком аппаратуры. Минут

пять Дазай сидел и слушал эту «тишину», пытаясь распознать за ней какое-то
знамение, но в результате она прервалась тихим звуком открывающейся двери.
Парень повернул голову и заметил Мори, стоящего в дверях; кажется, он был
сам не свой.
- Прости, что опять вас беспокою, - начал он. Кажется, что сейчас главврач
чувствовал себя некомфортно в собственной больнице, - просто хотел
удостовериться, что всё в порядке.
- Всё… нормально… - голос Осаму был хриплым. – Когда он… должен

проснуться?
- Я думаю, что скоро, - Огай подошел ближе и сел на край кровати, убрав затем
челку с бледного лица пациента. – Как сказал наш доктор Фицджеральд, ему
очень повезло. Всего лишь сотрясение и перелом, пусть и сложный перелом, что
даже пришлось ставить аппарат. Через полгода встанет на ноги.
- Через полгода?! – воскликнул Дазай, пугаясь такой цифры. – Почему так долго?
- Ну а ты чего хотел? – равнодушно отвечал врач, дотрагиваясь до руки Чуи,

похоже, что его самого очень сильно всё это беспокоит, но он пытается не
показывать волнения. – Через три недели должен приучаться к костылям, а до
этого – кроватка и инвалидное кресло.
- А… он точно сможет ходить?
- Боже, Дазай, мы все-таки в двадцать первом веке живем! Конечно, он будет

ходить, просто не сразу. Нет повода для паники.
- А почему вы тогда так паникуете?
635/840
Лицо доктора поменялось, он понял, что его волнение раскусили. Огай тяжело
выдохнул, потер переносицу, а затем устало посмотрел Осаму в глаза:
- Я просто так устал от этого, ты не представляешь. С ним постоянно столько

проблем, а тут еще и это… Честно, я очень боялся, что это из-за тебя, потому что
в тот раз, когда вы поссорились, и ты звонил мне, Чуя просил остаться с ним…
так как… он сказал, что… боится тебя, - слова Мори давались с трудом, но он
решил, что нет смысла что-то скрывать от шизофреника.
- Да, я понимаю, я просто… честно говоря, я и сам себе кажусь опасным… ну, вы
знаете. Просто, я как-то раз угрожал Чуе, но это только, чтобы отпугнуть,
оторвать его от себя… не знаю, я… правда боюсь за него тоже, - Дазай чуть
отвернул взгляд, потому что на глазах снова появлялись слезы. – Простите,
Мори-сан…
- Нет, всё хорошо, - он поднялся, подойдя к парню и потрепав его по голове,

после устраивая свою руку на его плече. – Правда, я знаю, что порой отношения
сложно охарактеризовать по типу «хорошо» или «плохо». Знаешь, иногда полная
идиллия является признаком плохих отношений, а вечные ссоры – хорошим.
Просто, потому что отношения должны всё время двигаться, а не застывать на
каком-то уровне. У вас это всё идет именно так, как и должно, и ты не
представляешь, как я этому рад. Я рад, что сейчас ты именно здесь, вместе с
ним, и что не ты стал причиной его травмы.
- Я.
- Что? – Мори непонимающе посмотрел на него, отрывая руку от плеча парня и

усаживаясь снова на кровать.
- Он… понимаете, мы… сидели дома, а потом вспомнили, что Озаки-сан

приезжает завтра…
- Так! Стоп! Ей кто-нибудь звонил?! – Огай подорвался с места.
- Н-не знаю…
- Твою мать! Твою мать! Твою ма-а-ать! – он схватился за голову и резко выбежал
из палаты, хлопая дверью, а снаружи послышались невнятные крики, что-то
типа: «Свистать всех наверх!», «Аэропорт» и «Рюноске». Крики последнего тоже
потом нарушили тишину отделения и, кажется, какие-то громкие возмущения
Ацуши по поводу некомпетентности его парня.
М-да, ясно, почему Накахара свихнулся.
В этой больничке любой поедет…
Дазай вот, правда, уже как-то нормально себя чувствовал. Все-таки Мори
удалось поднять ему настроение, что не может не радовать. Наверное, раз такой
человек смог понять Чую, то, может, поймет и Осаму.
На минутку парень снова почувствовал это приятное ощущение, что у него есть
семья, а в голове даже родилась надежда, что, если даже Накахара умрет, то
его все равно никто не оставит. Верилось в это с трудом, но шизофреник
надеялся на какую-то поддержку, мечтал, что когда-нибудь он останется не
636/840
один.
Он и сейчас не один.
Проводя пальцами по исцарапанной руке Чуи, он задумался. Снова захотелось о

чем-то поговорить, но что еще можно сказать человеку, который тебя, наверное,
не слышит?
- Хочешь сказку, Чуя? – улыбнулся Дазай, эту сказку он еще не успел поведать
нарциссу. – Ладно, молчи, знаю, что хочешь…
Но вдруг дверь снова открылась, и на пороге появился Накаджима.
- Привет, - тихо сказал он.
- Привет.
- Эм… не отвлекаю?
- Отвлекаешь, - усмехнулся Осаму.
- Оу… простите, - он начал закрывать дверь.
- Да нет же, я шучу, останься.
- Да? Н-ну ладно… - Ацуши все-таки зашел внутрь и закрыл дверь, подходя
ближе. – Там… Мори-сан что-то взбесился… что вы ему сказали?
- Что завтра приезжает мать Накахары.
- Она знает? – парень взял один стул и присел по другую сторону пациента,
напротив Дазая.
- Нет, не знает, но… кажется, что будет очень плохо, если вдруг… - его голос
прервал звонок телефона – единственное, что он взял с собой, и, кажется, зря,
потому что это как раз звонила Кое. – Ой, пизде-е-ец… - выдохнул Осаму, читая
надпись «Тёща». – Уж прости за мой французский, Ацуши…
- Да ничего…
- Ты похлеще выдаешь, да?
- Нет, что Вы…
- Алло, Озаки-сан? – прервал его Дазай, поднимая наконец-то трубку. С той

стороны начали доноситься дикие крики, Накаджима не мог их различить. – Да…
я не знаю, я очень испугался, только недавно отошел от шока… Нет, он еще
спит… Мори-сан сказал, что скоро должен очнуться… Да ладно вам, Озаки-сан,
останавливайтесь у нас… А-а-а, точно, я совсем забыл… Хорошо… Я думаю, что
вас пустят… Он просто в магазин пошел, вот и сбили, не знаю, как это вообще
возможно с его внимательностью… - Осаму решил не пугать Кое своими
догадками по поводу истинной причины травмы Чуи. – Хорошо, до встречи, - и он
положил наконец-то трубку, снова обращая свой взор к Ацуши. – Ну вот, она
приедет завтра же. А что? Ты что-то хотел?
637/840
- Да, я просто пришел вас проведать, - он не смотрел на Дазая, чувствовал себя в
чем-то виноватым. – Вы так напугали меня, Дазай-сан, я просто не ожидал, что…
это вас так шокирует.
- Ну… я рад, что узнал об этом не по телефону.
- Поэтому, как только мне позвонил Акутагава, я сразу же предупредил его,

чтобы не звонили. Хотел лично вам сказать, дабы если что уберечь вас… от вас
же.
- Прости…
- Нет, не извиняйтесь. Я не представляю, что вы чувствуете, но я вижу, как вам

страшно.
- Ты мне очень помог, Ацуши, спасибо, - улыбнулся ему Осаму. – Я действительно

не знаю, что бы произошло, если бы не ты…
Тот лишь кротко усмехнулся, улыбаясь в ответ:
- Что вы, я просто считаю вас своим другом.
- Я… я так рад, - на него накатило какое-то необычное, но приятное и теплое

чувство. Странно слушать подобные признания, но очень приятно. – Я тоже хочу
быть для тебя хорошим другом, но что-то не очень хорошо выходит.
- Да нет, у вас отлично получается, - он поднялся. - Если бы вы еще на работе

мне помогали…
- Ха-ха-ха, - просмеялся Дазай, - ну ты скажешь тоже… - лицо Накаджимы

приобрело какой-то неодобрительный оттенок. – Ладно-ладно, буду скидывать
на тебя меньше работы.
- Это вдохновляет, - снова улыбнулся парень и развернулся к выходу. – Что ж,

пойду я домой, если что-то понадобится – звоните.
- Хорошо, еще раз спасибо, Ацуши.
- До свидания, - и он покинул кабинет.
Только после этого Осаму подумал о том, что стоило бы его попросить закрыть
дверь в доме, однако решил, что на парня и так сегодня много навалилось забот,
причём не его.
Он сидел еще долго, достаточно долго, поэтому капельница успела закончиться,

а заскочившая в палату медсестра сняла её, замотав руку с катетером в свежие
бинты. Она сняла показатели с монитора и сказала, что парень может
обращаться к ней, если что-то понадобится.
Шизофреник какое-то время еще смотрел своим потерянным взглядом на дверь,

но вскоре перевел взор на Чую. Или ему кажется, или же у нарцисса и правда
щеки порозовели, хотя в целом ситуация особо не улучшилась. Дазай
пододвинулся ближе и еще раз дотронулся дрожащими пальцами до его руки.
638/840
Она и правда была теплая. Проведя кончиками пальцев по твердым костяшкам,
он почувствовал ту небывалую отстраненность, понял, как это, когда тебя не
слышат, не чувствуют, когда ты не в силах достучаться до человека, выразить
свою любовь, сказать что-то важное. С Одой он этот момент упустил, потому что
там времени не было, а с Чуей... Осаму не знал, наслаждаться ему, или же
грустить, верить, что возлюбленный проснется?
Чуть погладив кожу на руке, парень оторвался и провел пальцем по теплой

щеке, заправив непослушные волосы за ухо, слегка поправляя повязку на
голове. Чуя остается собой даже в бессознанке…
Но вскоре их безответную идиллию вновь нарушила открывшаяся дверь. Снова

Огай Мори, весь запыхавшийся, с распахнутым халатом, поправляет волосы,
вытирая испарину со лба.
- Всё нормально? – спросил он, пытаясь отдышаться.
- Да, лежим, - улыбнулся Дазай. – Можно я… можно мне сегодня остаться с ним?
Главврач потянул за рукав свой рубашки, останавливая взгляд на часах. Осаму

было все равно, сколько сейчас времени, ему было плевать, он хотел быть с Чуей
до конца – плохого или хорошего.
- Да, если ты хочешь, оставайся, я не против. Можешь даже пробежаться по

палатам и посмотреть лишнюю кровать, у нас травматология не самое
заполненное отделение, так что…
- Спасибо, но… я посижу, пожалуй, - он вновь глянул на Накахару. – Думаю, что

сегодня не получится уснуть.
- Ну как знаешь, - Огай снова проследовал ближе и присел на кровать, прислоняя

ладонь ко лбу пациента, убеждаясь, что температуры нет и осложнений тоже. –
Так… что ты там мне рассказывал?
- Про то, как это случилось?
- Да. Вы поссорились?
- Да нет, всё было хорошо, на самом деле. Мы лежали, отдыхали, а потом

вспомнили, что завтра приезжает Озаки-сан, кстати, она сказала, что лучше
остановится у вас.
- Что?! – Мори всё труднее становилось держать себя в руках. – Так… фух…
ладно, - он чуть потянулся, сделав глубокий вдох. – У меня – так у меня. О, ками-
сама, вечно она вовремя…
- Я думал, что она остановится у нас, но… сказала, что ей там никто не откроет,
а я и забыл, что там сейчас открыто… так что, простите, - он улыбнулся и кротко
глянул на Огая.
- Ну отлично… ладно, думаю, что переживу. Так, что случилось дальше?
- Да ничего, - его выражение лица снова стало прискорбным. – Сказал Чуе, что
надо сходить в магазин, а он… Черт! Он ведь предлагал пойти с ним, а я, как
639/840
дебил упертый, отказался! Надо было пойти! Надо было…
- Осаму, тише, успокойся, - Мори присел рядом и погладил его по плечу,

успокаивая. – Никто не знал, что такое может случиться.
- Я… я такой идиот… знаю же, что его лучше никуда не отпускать, а то вечно
теряется… - он начинал злится, не зная, на себя или на Накахару. – Простите… я
виноват во всем…
- Не говори ерунды. Кто знает, если бы пошел ты, то случилось бы тоже самое с
тобой?
- Да нет, со мной такого не случается, я слишком везучий. Хотя… лучше со мной,

чем с ним.
- Ну всё, не переживай, - улыбнулся врач и оторвал руку от его плеча и поднялся.

– Устраивайся, а я поеду. Если что-то надо – обратись на пост.
- Хорошо. Спасибо вам, Мори-сан.
- Спокойной ночи, - и он покинул кабинет, оставляя парней наедине снова. На

этот раз надолго.
За окном уже давно темно, а машин на парковке практически не осталось, что

говорило о том, что почти все сотрудники уже разбежались по домам, оставляя
больницу на обеспечение дежурных. Только Осаму никуда не торопился. Он
поднялся, выключил свет, поэтому палату тут же окутал мрак, нарушаемый
желтым фонарем за окном, а затем снова присел на табуретку. Дазай чуть
приподнял кровать с помощью специальной кнопки и, сложив руки на ней,
устроил свою голову на бедре Накахары, одной рукой играясь с его пальцами.
Становилось очень спокойно, он знал, что с ним Чуя в безопасности, что любая
угроза осталась позади. Если бы еще и палату можно было закрыть – вообще
идеально, но медсестры должны иметь доступ к пациентам, поэтому нельзя.
- Похоже, что он действительно любит тебя, как сына, - начал свой монолог
Осаму. – Так волнуется, бегает, проверяет, что-то делает. Тебе очень повезло,
что у тебя такие родственники. Порой тебе даже завидую, ведь у меня, по сути,
нет родных, - он снова задумался, наступало какое-то своеобразное
расслабление в этой тишине. – Ты знаешь, мне, вообще-то, было интересно, куда
смотались мои родители, где была всё это время моя сестра, что у них за жизнь.
Было даже желание взяться и узнать, как они живут, ведь ты уже знаком с
Рампо, а ему определить такие вещи – раз плюнуть. А потом… я понимал, что в
этом нет смысла. Даже если я узнаю, то никогда не решусь не то, что приехать...
я даже не решусь позвонить, поэтому и не пытаюсь. Думаю, что когда-нибудь
мне хватит сил найти их. Чувствую себя, словно брошенный в детдоме ребенок,
который мечтает найти своих родителей, думающий, что они его любят и тоже
хотят найти, но в глубине души понимающий, что нахер ты им не сдался. Какое-
то… нестандартное чувство, знаешь? Оно кажется приятным, но это как… когда
ты написал тест, точно уверен, что там хорошая оценка, но тебе все вокруг
говорят, что ты написал плохо, а ты, идиот, не веришь. Глупо это всё…
Он чуть повернулся, вглядываясь в цифры на мониторе. Хоть Осаму и провел

много времени в реанимации и в больнице, а в значениях этих так и не смог
640/840
разобраться – не было смысла и мотивации. Накахара-то точно разбирается в
этом, но что он сможет сейчас сказать по поводу собственного здоровья?
- Так вот, я хотел рассказать тебе сказку, но нас перебили… меня перебили,
точнее, ха-ха… - он пододвинулся ближе к его лицу, устраивая голову на животе
возлюбленного, надеясь, что ему так не больно. – Значит, дело было так: жил в
деревушке один паренек, строил, колотил, рубил дрова, резал скотину, в общем,
занимался обычной сельской работой и даже не думал, что в мире бывает как-то
иначе. Вся его жизнь – сплошной круговорот одинаковых дней, которые он
проживает по одному и тому же принципу – чтобы выжить. Но вот, в один день,
он заходит в кабак, чтобы выпить и послушать байки от бывалых
мореплавателей. Чего они только не рассказывали: истории про края далекие,
где лежат вечные снега, и где танцуют горячие пески, рассказывали про
девушек невиданной красоты, про людей с кожей черной, как уголь, про горы
золота, про бескрайние земли, про глубокие океаны, невиданные красо́ ты,
чудеса архитектуры, кушанья, забавы, традиции, и всё это всплывало перед
глазами парня, как нечто невозможное для него. Всё это было здесь – в этом
трактире и нигде больше. Но вот, между ним и посетителями завязался спор по
пьяни, и случилось так, что уже назревала драка, как внезапно вмешалась
девушка. Она была одета не бедно, но и не богато, выглядела ухоженной, но
руки, которыми она остановила летящий мужской кулак в сторону паренька,
казались ему столь хрупкими, что для него показалось дикостью присутствие
дамы в столь некультурном заведении. Мужчина, удар которого остановила
незнакомка, разозлился и, вместо того, чтобы ударить парня, замахнулся на
девушку, однако наш герой не растерялся и двинул ему первым, почему в
результате и завязалась драка. Та схватила парня под руку и вывела из
трактира, не забыв упомянуть о его глупости. И, когда парень вышел, он увидел,
что вокруг него далеко не родная деревня, вокруг него кромешный лес:
огромные деревья, которые касаются верхушками облаков. Он слышал
неведомые песни птиц, незнакомый шелест природы, чужой запах, чужую
землю. Сначала он испугался и стал расспрашивать незнакомку, как он здесь
оказался, и почему она привела его сюда, а та и ответила, что такой смельчак,
решивший защитить девушку, обязан увидеть истину вокруг, обязан увидеть,
что дальше его родной деревни. Вскоре она отправила его обратно, а сама
испарилась, будто её и не было. После этого парень решил, что, вместо того,
чтобы всю жизнь пахать в деревне, он будет копить свои сбережения, и, по
достижению нужной суммы, поедет путешествовать, чтобы снова отыскать
девушку, которая изменила его жизнь. Конец.
За дверью в палату погас свет. Это говорило о том, что пациентам пора спать,
поэтому следует быть тише. Темнота палаты сгущалась, а звук, фиксирующий
сердцебиение Накахары, становился таким успокаивающим и, в какой-то
степени, приятным. Осаму ласково гладил его руку, пытаясь ни на секунду не
прерывать их единение. Сердце начинало биться всё тише, а глаза потихоньку
закрывались. Да, эта кровать удобная, даже если на ней не лежать, хотя это,
наверное, Чуя такой мягкий и приятный, с ним всегда хорошо засыпается,
несмотря на то, что сейчас Дазай не дома, в своей постели, а в больнице, с
человеком, по голосу которого он так успел заскучать.
Совсем скоро парень уснул, совершенно не контролируя свое состояние. Такой

эмоциональный порыв очень сильно измотал его, поэтому шизофренику было
необходимо поспать хотя бы немного.
Он уснул так крепко, что не проснулся даже тогда, когда прерывистый писк в
641/840
палате сменился на монотонный и оглушительный.
*Строки взяты из произведения В. Гюго "Собор Парижской Богоматери", Книга 9.

Глава 1. Бред.
642/840
Глава 36. Встреча с королём.
Монотонный звук, доносящийся из палатного монитора – всего лишь

мгновение, а затем тишина. Тишина, которая способна испугать и заставить
содрогнуться. Где-то в подсознании Осаму сохранились мысли о том, что надо
паниковать, надо что-то сделать, и он даже услышал этот звук, но… почему-то
не проснулся.
Стресс – вот что стало его гибелью. Дазай слишком перенервничал, он слишком
напрягся, он пошел против лекарств, которые принимает, и те тоже сыграли
свою роль, успокоив его так, что после колоссального напряжения он даже не
смог проснуться.
Мышцы, травмированные в результате его ненормальной пробежки до больницы,

голова, которая болела из-за путающихся мыслей, а также то, что парень
пропустил сегодняшний прием лекарств. Список внушительный.
Он лишь поморщился от какого-то движения вокруг и от громких звуков, а затем

ощутил, как что-то его касается. Нежно и ласково чьи-то пальцы вплетаются в
его непослушные пряди, перебирая их и массируя. Эти прикосновения он узнает
из тысячи, и сейчас очень рад, что его сон выглядит именно так.
Наверное, Накахара теперь часто будет приходить к нему во снах, а может, даже
станет его персональным приведением, если не новой галлюцинацией, ведь
Дазай больше не видит смысла пить нейролептики. Уж лучше побыстрее
свихнуться, чем жить в этой страшной реальности.
В мире его бреда очень красиво. Там его никто не бросал на произвол судьбы,
там царство желтых цветов и вечно серого неба, проливающего на лицо
шизофреника капли осеннего дождя. Там он может поболтать с Одой, а теперь
еще и побыть вместе с Чуей. Там всё еще очень много боли, но не так много,
сколько в его реальном мире, если только он реален.
Головная боль, которая мучила его сквозь сон, внезапно прошла, наверное,
потому что теперь в палате было тихо. Но кое-что Осаму слышал. Он слышал, как
за окном поливает дождь, а рядом знакомый голос мычит знакомую мелодию.
Обычно Дазай под неё засыпает, но сейчас он открыл глаза.
В палате уже не темно, наверное, сейчас часов семь, поэтому серый свет слегка
проникает сквозь жалюзи. В этом свете лицо Чуи выглядит еще более бледным,
чуть ли не сливающимся с больничной рубашкой.
Накахара улыбается ему так сладко, будто совершенно ничего его не заботит.
Осаму думал, что парень будет психовать, когда проснется, так что… или это
сон, или…
- Я так люблю твою боль, - хриплым голосом шептал Дазай, взирая на его
видение из-под полуоткрытых век, - потому что знаю, какой ты от нее ловишь
кайф.
- А я вот твою боль не люблю, - лицо пациента стало серьезным, но он не

шевелился, разве что продолжал гладить возлюбленного по голове, - ведь знаю,
что ты её не выносишь.
643/840
- За что нам это, Чуя? – из глаз шизофреника покатились слезы, отчего лицо
невольно скорчилось в страдании. – Неужели мы настолько прогнили?
- Мы очищаемся, Осаму, - ответил ему тот, вновь улыбнувшись. – Мы очищаемся…
Накахаре сейчас хотелось его поцеловать, но сил шевелиться не было так же,
как и возможности. Он лишь ласково гладил его по голове, пытаясь успокоить
бедного Дазая, который, уткнувшись в одеяло, тихонько рыдал.
Он сам не знает, почему на него это так сильно накатило. Сложно держать себя
в руках; парень не до конца понимает в какой ситуации находится, и что вокруг
него происходит. Голову всё сильнее сдавливают прутья безумия, но руки Чуи,
пусть даже ненастоящие, помогают ему еще как-то держаться.
- Мы всё переживем, - продолжал шептать нарцисс, слегла улыбаясь. – Мы уже

столько всего пережили.
- Но… как? – он повернул голову, всматриваясь в обесцвеченные из-за

пасмурности глаза Накахары. – Ты… ты больше не со мной.
- В смысле? – не понимал парень.
- Ты… я… слышал писк… твое сердце…
- Ты тупой? – абсолютно серьезно спрашивал Чуя.
- Ч-что? – он чуть приподнялся.
- Я спрашиваю, ты тупой? Ты что, думаешь, что меня так просто убить? Уже
похоронил меня, скумбрия? – говорил он тихо, но интонация его была злая. С
каждым словом лицо Дазая расцветало в улыбке.
В палате было серо и, казалось, даже сыро, но в душе Осаму, где недавно всё
было заполнено такими же тучами, внезапно, сквозь эту страшную и
непроницаемую тьму, прорезались первые лучи весеннего солнца, а рука
Накахары, которую шизофреник поднес к лицу, чтобы поцеловать, запахла не
антисептиком и бинтами, а цветами. Непонятно, как этот запах появился в
сознании Дазая, наверное, тоже галлюцинации, но такие красивые, что не
хотелось это останавливать.
Может, это не происходит на самом деле?
- Я… не верю…
- Сколько я спал? Ты что, перестал жрать таблетки?
- Ты… да всего ночь, получается… я не знаю… Чуя, ты правда жив? – в глазах

появился слегка болезненный блеск.
- Нет, блять, сдох и оставил тебя одного! – не выдержал парень и повысил тон,
тут же шипя от собственных слов, болью отозвавшихся в голове, почему он сразу
же схватился за нее, потирая виски.
644/840
Дазай, заметив такую реакцию, подполз ближе и дотронулся до щеки
возлюбленного, всё еще округленными глазами сверля абсолютно спокойного
Накахару, который теперь точно не сомневался в идиотизме шизофреника.
- Я… - по щекам покатилась новая порция слез. – Я… просто не верю своим

глазам… это правда! – он сорвался и закричал. – Это правда! Правда!
Не выдержав, Осаму дернулся и, завалившись на пациента, обхватил его своими

руками. Тот от внезапности даже удивился, снова хватаясь за голову.
- Да не ори ты, голова болит… - шептал Чуя, но затем обнял Дазая в ответ. – Я
тоже скучал… наверное...
- Прости, тебе больно? – спрашивал тот, уткнувшись в его шею.
- Нет, только голова раскалывается и ног не чувствую.
- Чуя, - навзрыд шептал Осаму, - у тебя нет ног.
Накахара на секунду удивился, но не перестал гладить возлюбленного,

наоборот, прижал его ближе и уткнулся носом в любимую шевелюру.
- Придурок, - улыбнулся нарцисс, - я же вижу, что они на месте.
И тут они засмеялись как-то по-идиотски и тихо, будто со смехом выплевывая

все свои страхи и боль. Они прижались друг к другу крепко, сквозь тихий голос
роняя редкие слезы, надеясь, что плачут в последний раз.
- Господи, как же я тебя обожаю, придурок ты пришибленный, - говорил Чуя. –

Что случилось-то хоть?
- М? – Осаму отстранился, заглядывая в глаза возлюбленного. – А ты… не

помнишь?
- Не-а, - он оторвал руки от Дазая и попытался приподняться. Тот отлез и помог

ему, найдя на кровати кнопку, которая приподнимает верх. – Спасибо. Можешь
еще жалюзи задернуть, а то глаза режет? - ответил на это Накахара.
- Конечно, - тот поднялся, чтобы выполнить просьбу пациента. – Так… ты вообще

ничего не помнишь? И что за звуки пугающие, раз я даже решил, что ты умер?
- Да ты небось подумал, что я умер, как только узнал про больницу, - усмехнулся
Чуя, отчего Осаму даже покраснел. Да, он единственный, кто так хорошо знает
все его замашки.
- Н-ну… я переживал… мало ли что. Вообще-то, когда людей сбивают машины,

нередки летальные случаи! – ответил он.
- А… так меня машина сбила? Странно, я себя нормально чувствую.
- Врач сказал, что ты родился в рубашке, - Дазай снова подсел к нему, сразу же
хватая за руку, - но я объяснил ему, что ты просто насекомое.
- Ч-что? – он вырвал руку и дал ему подзатыльник.
645/840
- Ау! – парень стал закрываться руками. – Да ладно! Я даже с ним не
разговаривал!
- А чего тогда пиздишь Моему Высочеству?! – возмущался Накахара, сложив руки

на груди. – Надо было полежать в коме еще суток трое.
- Ну, нет, спасибо! Мне и ночи переживаний хватило… - злился Осаму.
- А кто виноват, что меня машина сбила, а? Не ты ли отказался идти со мной в

магазин?
- Но… я… - он погрустнел, понимая, что Чуя прав. – Прости…
Тот уловил его взгляд и снова взял за руку, осознавая, что сказал лишнего.
- Да ладно, Осаму, ты не виноват, я… не знаю, зачем так сказал, прости… - он

поднес его руку к своему лицу и чмокнул, затем прислоняя к щеке.
Дазай лишь прискорбно усмехнулся, поглаживая лицо нарцисса:
- Пытаешься исправляться?
- Выходит плохо, да? – он улыбнулся.
- Нет, но я правда считаю себя виноватым…
- Это не так, мне стоило быть аккуратнее.
- Ты прям совсем ничего не помнишь?
- Помню, что шел из магазина, хотел, вроде, тебе набрать… а потом ничего. Не
знаю, у меня сотряс, да? Такое бывает.
- Да, вроде.
- А что с ногой? – он приподнял одеяло, рассматривая аппарат Илизарова*. – Ма-

а-атерь божья! Это ж я инвалид!
- Ну, наверное, да, - посмеялся Осаму. – Не волнуйся, я буду носить тебя на

руках.
- Я не доверяю такому дрищу, как ты, - он накрыл ногу от греха подальше, чуть
шипя от боли во всем теле. – Позови что ли кого-нибудь, надо же сказать, что я
проснулся.
Дазай поднялся, собираясь пойти в коридор, но остановился в дверях:
- Слушай, а почему я слышал писк?
- Да я проснулся, а этот аппарат как даст по мозгам, вот я и всё повыдернул с

перепугу. Удивительно, что ты не проснулся…
- Да? Ну хорошо, - и он вышел из палаты, вприпрыжку шествуя по коридорам,
646/840
подбегая вскоре к посту. – Сестра! Сестра! У нас воскресли, сестра! Аллилуйя!
Открывайте шампанское!
Молодая медсестра выглянула из комнаты, взирая удивленными глазами на

Осаму. Сейчас было семь утра, поэтому она не спала, но, кажется, пила чай,
поэтому не ожидала таких криков. В отделении некоторые пациенты уже не
спали, да и вообще потихоньку подтягивался персонал.
- Вы чего кричите?!
- У нас восстание! Восстание из мертвых!
- Когда? Где?
- 705 палата! Он очнулся!
- А-а-а… ну хорошо, сейчас подойду.
Также вприпрыжку, танцуя и поворачиваясь вокруг своей оси, Дазай побежал

обратно, напевая что-то радостное под нос. Он случайно чуть не сбил санитарку,
которая снова посмотрела на него, как на идиота. В общем-то, она оказалась
права… Затем Осаму случайно врезался в стенку, сползая с нее вниз, ползком
поднимаясь и, наконец-то, прибегая к двери, лего-о-онечко открывая ее и
заглядывая внутрь.
Накахара сидел ровно, как принцесса, и ожидал явно не шизофреника, потому

что лицо его с обычного сменилось на раздраженное:
- Пошел вон! – выплюнул он.
- Чего-о-о?
- Кто ты такой? Я тебя не знаю!
- Это же я! Твой… твой Дазай.
- Какой еще Дазай?
- Чуя… - он действительно испугался, медленно подходя ближе и усаживаясь

рядом. – Ты шутишь, да? Не шути так, мне страшно.
- Впервые тебя вижу! – но он не смог больше сдерживаться и улыбнулся,

внезапно взяв подушку и кинув в Осаму. – Вероломный проходимец! Подлец! Мы
разводимся!
- Ау! – он поймал подушку лицом, а потом взял и кинул обратно в Накахару,

который успел увернуться от удара, заваливаясь потом на кровать и прячась под
одеяло.
– Уходи!
- Не-е-е-ет, - тот подобрался ближе, начиная его щипать, слыша возмущения в

свою сторону. – Я от тебя не уйду! Даже не мечтай! И развод ты не получишь.
647/840
Тот наконец-то показался из-под одеяла, и Дазай нагнулся, целуя его в губы,
радуясь, что делает это снова, как никогда раньше.
- Тогда… - шепнул Чуя, отрываясь. – Выходи за меня.
Осаму ласково улыбнулся, но не успел ответить, потому что в палату зашла

медсестра, проверяя показатели на экране и возмущаясь тому, что всё
выключено. Накахара лишь улыбнулся и сказал, что из-за пищания у него болит
голова, а в остальном состояние отличное.
В течении часа всё было стандартно. Датчики все равно прикрепили, но аппарат
поставили на беззвучный режим. Пришла другая медсестра, взяла кровь,
поставила капельницу, санитарка поменяла ему дренаж, а также его покормили.
Осаму. Насильно.
- Я не люблю, когда меня кормят!
- Заткнись и жри! – он яростно засунул ему ложку с кашей в рот.
- Ну Ошаму… - пытался прожевать тот.
- Ты что, не слушаешься господина? Я приказываю тебе жрать эту кашу, иначе…

- он надавил ему рукой на аппарат.
- М-м-м! – замычал Чуя от боли. – Боже, как охуенно!
Дазай лишь шикнул и взял еще одну ложку каши, но, внезапно, их идиллию
нарушил звук открывающейся двери.
Огай Мори зашел в палату и довольно улыбнулся, завидев столь трогательную

сцену.
- Даза-а-ай! – защебетал он, подбегая к шизофренику и обнимая его за голову,

что тот аж уронил ложку обратно в миску. – Ты выглядишь намного лучше!
- Эй! – Накахара был возмущен, взял миску из рук возлюбленного и поставил на

столик рядом. – Ты че, старый извращенец! Отпусти! Это мой мужик!
- Чуя, мне страшно, - тихим голосом шептал Осаму.
- Я бы тоже обосрался…
- Мне его просто очень жаль, - драматично отвечал Мори.
- А меня, значит, не жаль?! – он стукнул ложкой по руке главврача.
- Ау! А ты, вообще-то, заслужил, - он наконец-то отпустил Дазая и сел рядом, ибо
не хотел снова получить столовым прибором.
- Чего-о-о? Ну всё… жди мою месть! – угрожающе помахал ему ложкой Чуя.
- Я смотрю, тебе лучше.
- Да, выпиши меня.
648/840
- А ничего, что ты всего лишь три часа назад проснулся после операции?
- Я здоров.
- А кто тебе будет лекарства вводить и капельницы ставить?
- У меня катетер, через него всё сделаю.
- А если засорится?
- Осаму умеет делать внутривенно.
Сидящий рядом Дазай кивнул, ошарашенно глядя на этот спор и не возникая.
- Ты даже ногой пошевелить не можешь! – продолжил Огай.
- У меня есть вторая!
- Ах так… - он поднялся, понимая, что аргументы закончились. – Тогда, раз ты

хочешь идти домой, то пойдешь завтра же на работу!
- Козыри пошли?! – он яростно бросил ложку в миску, что та аж улетела. Хорошо,

что Дазай придержал её. – Три дня!
- Две недели!
- Пять дней!
- Неделю!
Накахара посмотрел на наставника оценивающе. Заманчиво, конечно, но он

решил не отвечать и отвернулся к окну, припадая спиной к подушке, недовольно
складывая руки на груди.
- Зря я тебя с девочками в детстве оставлял… - прокомментировал это Огай.
- Ты охренел вообще?! – он снова схватился за ложку и кинул в него, однако

Мори успел закрыться какой-то папкой, что была у него в руках.
Осаму сидел и вообще не понимал, что происходит вокруг, но он очень бы не

хотел попасть под горячую руку, поэтому, слушая продолжение их спора,
медленно поднялся и выполз из палаты вместе с недоеденной Чуей кашей,
которую тот ну вообще не хотел есть. Оно и ясно, его подташнивает, поэтому
ничего не лезет.
Дазай отнес её в столовую и проверил, не стоит ли у Накахары каких-то

исследований. Судя по всему, ничего, но он все равно зашел к заведующему,
который, к счастью, был не занят и проинформировал его о том, что они его
ждут. Тот сказал, что скоро подойдет. Странный мужчина: одет очень дорого,
европейской наружности, судя по фамилии, похоже, американец. И что он забыл
в Японии?
Ну, Осаму это не особо волновало, поэтому он решил, на свой страх и риск,
649/840
вернуться в палату, как внезапно получил какое-то сообщение от неизвестного,
более того, высветившегося как «Анонимный», номера.
Аноним: «Хочешь отомстить?»
Дазай: «Кто это?»
А: «А это имеет значение? У нас с тобой общий неприятель. Мне бы пригодилась

твоя помощь».
Д: «С чего я должен помогать какому-то незнакомцу?»
А: «А если я скажу, что мы знакомы?»
Знакомы? Кто это? У Дазая все возможные варианты отпадают, когда ему
говорят нечто подобное. Общий неприятель?
Д: «Коллекционер?»
А: «Его-то мне и нужно найти».
Д: «Где встретимся?»
Это было очень опрометчиво, но Осаму уже понял, кто это, поэтому не пугался
возможных последствий. У него был только один знакомый, способный на
похожие выходки. И чего ему, интересно, нужно от Коллекционера?
А: «Завтра в пять, на станции Ками-Оока».
Д: «Идет».
Да, после такого будешь чувствовать предвкушение, хотя Дазай пытался

держать себя в руках и не показывать какого-то волнения, не выдавать, что у
него скоро встреча. Он просто вернулся в палату к Накахаре, потрепав его по
волосам и улыбнувшись добродушно, как всегда. Казалось, что Огай что-то
заподозрил в его поведении, но не стал возникать.
Как раз, когда Чуя с горем пополам допил чай, пришел доктор Фицджеральд для
того, чтобы проверить состояние пациента лично.
- Что ж, к сожалению, вы больше не сможете танцевать балет, - сострил врач.
Больше он ничего особо не сказал, кроме того, что теперь парня ждет
постельный режим, но это было ясно и так. Вообще, протянуться этот
постельный режим должен аж на целых три недели. Услышав это, Накахара
заорал на всё отделение, жалуясь, что задница у него отваливается уже сейчас и
что он не может позволить себе три недели в постели и тем более в больнице.
Успокаивали его тоже всем отделением, но он истерил и возмущался, прося
костыли и выписку.
Внимать его мольбам никто не собирался, и в результате его привязали к

кровати. Дазай сам привязал. Вскоре, он всё же согласился пребывать в
больнице, хотя это его, конечно, не устраивало, поэтому возмущений было
столько же.
650/840
Но самое страшное началось, когда в больницу пришла Коё.
- Коё! Дорогая моя сестрица! – подбежал к ней Мори, уже пребывая в хорошем
расположении духа.
- Какая я тебе, к чертовой матери, сестрица, остолоп?! – возмущалась она.
В следующую минуту все пациенты и персонал больницы могли наблюдать, как

какая-то дама колошматит главврача зонтом посреди коридора, выкрикивая
разнообразные ругательства:
- Ах ты сволочь! Просрал моего сына! Ничего тебе доверить нельзя! Как ты

вообще руководишь больницей?! Я тебя закатаю так, что ты сам станешь её
пациентом, черт с припаянной головой! А ну веди меня к нему!
Он весь скорчился, пытаясь закрыть руками хотя бы голову.
- Мне… надо работать…
- Я тебя сейчас так отработаю! А ну пошел! – она долбанула сапогом по его

коленке, отправляя его в сторону коридора.
Бедный главврач, понимая, что репутация его сейчас скатилась просто ниже
плинтуса, побрел… нет… побежал в сторону палаты «705». Наконец-то явив сына
родителю, он встал в уголке, когда Коё стала целовать Чую очень долго и
упорно.
- Ты мой дорогой! Как же так случилось?..
Она бросила свой зонтик, обнимая Накахару и плача, ведь первый раз видит его
в таком состоянии.
- Да со мной всё хорошо. Я же живой.
- Ох… как же рада, что всё в порядке, - она оторвалась, вытирая слезы, а потом
тоже подходя к Дазаю и тоже обнимая его за голову, как до этого делал Огай.
- Да че все вы к нему липнете?! – возмущался Чуя.
- А меня всё устраивает, - улыбался Осаму. – Я по вам тоже скучал, Озаки-сан.
- Мы с тобой справимся, Дазай, милый мой, - говорила она, поглаживая его

волосы, а потом отрываясь от него и начиная кричать на Накахару: - Вот что?!
Нельзя быть аккуратнее?! Тебе себя вообще не жаль?! Я ночами не сплю!
Волнуюсь о тебе, придурке, а ты под машины прыгаешь?!
- Да я что, специально под них бросаюсь?! – начал так же кричать он.
- Специально, раз предугадал, что я приеду! Пожалел! Подождал, пока у матери

будет отпуск!
- Да ты вообще больная что ли?! Совсем поехала?! Я по-твоему совсем дегенерат

какой-то отбитый?!
651/840
Мори дернул Осаму за рукав, после чего кивая в сторону двери, потому что эти
крики тоже могут продолжаться долго. Только-только они подошли к двери, как
Озаки переключила свое внимание:
- А вы куда пошли?! Огай, я с тобой еще не договорила!
- Валим, валим, валим… - выталкивал тот Дазая из палаты, после чего они
вдвоем рванули по коридору, оставляя стоящую Коё у дверей в палату и
продолжающую кричать под аккомпанемент смеха Накахары.
Далее женщина снова переключилась на сына, потому что догонять этих двоих
ей было лень, а поорать сейчас просто необходимо. Мори в результате привел
Осаму в свой кабинет, усадил перед собой, попросил секретаршу подать чаю,
достал каких-то конфеток и ласково посмотрел на парня:
- Как ты?
- Всё нормально.
- Точно? – он откинулся на своем кресле, неуверенно посматривая на

шизофреника, будто проверяя правдивость его слов.
Однако тот был абсолютно спокоен в компании Огая; он для него уже перестал
быть каким-то далеким человеком, которого стоит бояться.
- Точно.
Секретарша зашла с подносом, на котором стоял чай, а затем поклонилась и

покинула кабинет, вновь оставляя их наедине.
- Ты волнуешься, Дазай, я это вижу, - главврач взял с подноса чашку с чаем,

помешивая жидкость ложечкой. – Как бы сильно ты не хотел о нем заботиться,
все равно не сможешь уследить за каждым его действием. Я вот в свое время
что-то упустил, да вот никак не пойму, что именно.
- Да, я понимаю.
- Ты просто знай, что мне можно доверять, - он отставил чашку подальше и

посмотрел в карие глаза парня. – Если тебе понадобится помощь или совет, ты
всегда можешь ко мне обратиться.
- Хорошо.
Он помешивал чай, завороженно глядя в чашку и не понимал, чего Огаю от него

надо конкретно. Осаму не любил таких людей, мотивы которых невозможно
прочитать по глазам; глаза врача всегда были какими-то лукавыми или же
полностью соответствовали ситуации. Безумие иногда мелькало в этих омутах –
единственная часть, которую смог распознать Дазай, присматриваясь к Мори. То
ли он сам страдал от какой-то проблемы, то ли просто немножко не в себе, а
может, просто пытается таким казаться, чтобы суметь скрыть истинные мотивы.
- Ты, наверное, не понимаешь, почему я вдруг привел тебя в свой кабинет?
652/840
- Явно не для того, чтобы скрыться от ярости вашей сестры, - шизофреник
улыбнулся уголком губ, отпивая затем чай из чашки.
- Конечно, нет, - он взял какие-то бумаги со стола, складывая их в ровную стопку

и откладывая на край, затем начиная копаться в ящике. – Я тут кое-что нашел
как-то раз. Не уверен, что это мое дело, я не пытаюсь как-то вас поссорить и
тому подобное, просто хочу, чтобы ты помог мне убедиться в одной теории.
Главврач достал из стола какой-то документ в файлике и, вытащив его, протянул

Осаму. На документе красовалась знакомая ему подпись Накахары, а также
подпись какого-то другого человека. Там был перечислен ряд услуг не самого
пристойного характера, на который Чуя, похоже, дал согласие. Срок этого
договора уже истек два года назад, однако сам экземпляр сохранился.
- Откуда это у вас? – спросил парень.
- Получил по почте. А потом я как-то увидел его на улице с незнакомым

человеком, и это показалось мне любопытным, ведь тогда вы уже состояли в
отношениях. Вот я и подумал, зная клинику нарциссизма, что… Чуя может ходит
налево.
- И что вы от меня хотите? – он отложил бумаги.
- Я хочу, чтобы ты попытался как-то помочь ему, отгородил его от подобного

воздействия, - он постучал ногтем по листочку. – Мне не нравится, что мой
подопечный зарабатывает себе таким образом.
- Он уже давно этого не делает, но… тот раз был… я простил его.
- Дазай, ты не должен быть с ним мягким…
- Я знаю, каким должен быть с ним, и я знаю, на что надо надавить, чтобы
сделать из Чуи покладистого и верного муженька, Мори-сан, - он злобно
улыбнулся. – Если я кажусь вам слишком простым человечком, то вы ошибаетесь,
- он допил чай и поднялся. – Спасибо вам за приятный разговор. Вы можете не
волноваться за Накахару, а он за вас.
- За меня?
- Да, - он подошел к двери, кидая напоследок, – рад, что вы оставили попытки

самоубийства.
Взгляд Огая, пусть и для спины уходящего парня, оставался таким же

хладнокровным. Когда дверь наконец-то закрылась, он подошел к зеркалу и
присмотрелся. «Значит, ты понял уже давно», - подумал про себя врач. Он
расстегнул пару пуговиц, оголяя белую шею с еле заметным розовым шрамом
вокруг. Виселица всем к лицу, но, скорее всего, Осаму просто видел его
израненные запястья, которыми тот сверкал очень часто. После расставания с
Акико ему пришлось нелегко, поэтому его самоистязание продолжилось, но
сейчас, когда он наконец-то не один, он оставил подобные глупости.
Что ж, он доказал, значит, Мори может ему доверять. Радует, что вместе с его
легкомысленным Накахарой стои́ т подобный человек. Если Дазай говорит, что
сможет его защитить и приструнить, значит, он действительно может. Причем,
653/840
похоже, он делает так, что эта «воля» Чуи нисколько не травмируется, раз
свободолюбивый нарцисс сам позволяет собой помыкать, видя в этом нечто
возвышенное. Значит, Осаму для него такой же непостижимый идеал, как и сам
Огай, если не важнее.
Конечно, это может быть временно, но пока что всё на своих местах, и главврача
это радует. Пусть всё остается так, как есть.
Внезапно его карман стал разрываться от входящего звонка. Фукудзава.
- Да, - голос врача был немного хриплым.
- Всё в порядке? Мне кажется, что ты взволнован.
- Есть немного. Был приятный разговор, не самого приятного характера.
- Бывает.
- Что-то срочное, раз ты вспомнил, как пользоваться телефоном?
- Да, было интересно посмотреть, ловит ли с таким ископаемым, как ты, сеть, -
ответил ему Юкичи, вызывая на лице у Огая улыбку. – Я сказал ей о нас.
***
День был вполне стандартным. Они поболтали с Коё, которая практически весь
день провела в больнице. Женщина сказала, что зайдет завтра с новым
телефоном для Чуи, потому что старый безнадежно разбит. Огай и Осаму
выглядели так, будто между ними не было этого странного разговора, поэтому
никто перемен в их поведении не заметил. Не такие они люди.
Вечером Дазай читал для Накахары по какой-то книжке из библиотеки. Он

устроился на его плече как можно аккуратнее, чтобы не задеть больную ногу.
Нарцисса сегодня много раз перевязывали, кормили таблетками и доставали, но
ему в большей степени хотелось спать, чем он и занимался. Голова его уже не
особо болела из-за большого количества обезболивающих, но чувствовал он себя
все равно не очень хорошо, поэтому пока что не торопился просить о досрочной
выписке.
Но из-за чтения Осаму вырубило раньше, поэтому Чуя, пытаясь избежать

напряжения на больную ногу, приспустился вместе с ним, устраиваясь
поудобнее и засыпая. Вечер был не поздний, персонал только собирался
покидать больницу, вот и Мори зашел попрощаться.
- Ты сегодня рано, - шептал Накахара, чтобы не разбудить возлюбленного.
- У меня возникли некоторые дела, - ответил он, улыбаясь. – Кажется, я скоро

переезжаю.
- Переезжаешь? Куда?
- По соседству.
654/840
- Серьезно?
- Да, но… пока что ничего не планирую.
- Что ж, желаю тебе удачи.
- Спасибо, - он посмотрел на лежащего рядом Дазая. – Он так волновался, когда

узнал. В какой-то момент даже забыл, зачем он здесь.
- Да, у него бывает, - Чуя поправил челку Осаму, как бы проявляя свою заботу.
- Цени его больше всего на свете. Таких людей один на миллион.
Тот лишь усмехнулся и закрыл глаза, которые начинали побаливать от

усталости.
- Ценю.
- Спокойной ночи, - сказал главврач и вышел из палаты, отправляясь, наконец-то,

домой, уверенный, что всё под контролем.
- Чуя, - шепнул шизофреник, – я согласен.
- М? – тот не понял.
- Ну… ты предложил выйти за тебя. Я согласен.
- Правда? – он чмокнул его в лоб, прижимая ближе. – Я так рад.
- Я тоже… правда, я не знаю, как мы поженимся.
- Я беру это под свой контроль.
- Ну хорошо, - Дазай закинул на него руку, удобнее устраиваясь. Было так

приятно, несмотря на то, что они даже не дома. – Мори знает, чем ты занимался
раньше.
По коже нарцисса пробежали мурашки. Он тяжело выдохнул и повернулся в

сторону Осаму, не понимая, что нужно спросить первым: откуда он узнал, или
как ему теперь жить.
Чуя совсем не хотел, чтобы Огай догадался об этом. Это его самая страшная
тайна и, когда о подобном узнают родственники, сложно смотреть им в глаза,
особенно, если ты еще и страдаешь расстройством личности, которое очень
сильно давит на голову обостренным чувством стыда не просто из-за какого-то
крупного происшествия, а даже из-за элементарной рыбы, из которой ты забыл
вытащить кости.
«Ну вот, опять», - подумал Накахара, не понимая, почему в голове опять всплыла
именно эта ассоциация.
Сердце бешено ломалось под давлением непонятного ему страха. Он хотел

раствориться, хотел убежать, возможно, выпрыгнуть в это гребанное окно,
чтобы больше не видеть осуждающего взгляда наставника в свою сторону, ведь
655/840
Чуя снова провинился перед ним.
- Дазай, у тебя есть сигареты? Боже… что-нибудь… господи, это просто

невозможно… я, блять, не доживу до утра… что же теперь делать?
- Прости, зря я тебе об этом сказал.
- Как он узнал?
- Кто-то отправил ему твой просроченный договор. Я думаю, ты понимаешь, кто.
Отвращение к себе растекалось по бледной коже нарцисса; он повернулся и

прижался к возлюбленному ближе, пытаясь справится с желанием содрать с
себя кожу.
- Не переживай, он, кажется, всё понимает, - Дазай гладил его по плечу, пытаясь
успокоить. – Понимает так же, как и я. Ты не должен стыдиться своих решений,
какими бы отбитыми они не были. Ты не должен стыдиться себя, Чуя.
- Как? – он не мог выдавить себя больше, стыд скользкими пальцами сковал его
горло.
- Просто знай, что мы тебя любим, каким бы ты ни был, - он поцеловал его,

погладив по повязке. – Понимаешь? Просто любим, поэтому хотим защитить.
Чтобы я не сделал в будущем, знай, что я просто хочу защитить тебя.
- Ты что-то задумал?
- Нет, конечно, - пока что не задумал, - но, кажется, Огай не просто так решил
поговорить со мной об этом. Тебе необязательно говорить с ним. Просто
успокойся, хорошо? Я могу сейчас сходить за снотворным, а завтра зайду домой
и возьму наши таблетки, идет? – он улыбнулся, зная, что Накахара радуется,
видя его улыбку.
- Хорошо, - и да, улыбка, как по волшебству, появилась на его лице. – Не надо

снотворного, просто будь рядом.
- Спокойной ночи, Чуя, - они устроились поудобнее и закрыли глаза.
***
Почти весь день Осаму не мог покинуть стены больницы, но он в этом особо и не
нуждался, ведь встреча с Анонимом у него только в пять вечера, так что
торопиться особо некуда.
Озаки снова приходила навестить сына и принесла ему довольно дорогой

телефон, услышав от Накахары тонну возмущения по поводу цены. Та стала
возмущаться в ответ, мол, хочет, чтобы её отпрыск не сломал в порыве ярости
случайно какую-нибудь дешевую подделку, поэтому купила из-за качества. Всё
же Чуя смирился и поблагодарил её.
В рот ему снова ничего не лезло, а о том чтобы покинуть больницу он даже не
думал. Состояние было далеко не из лучших, голова болела, и нарцисс даже
656/840
боялся представить, что будет, если он встанет. Конечно, относительно скоро
это должно пройти; сотрясение хоть штука и неприятная, а проходит довольно
быстро и обычно без последствий, хоть у Накахары и довольно неприятный
случай.
С ногой вот всё было намного хуже. Доктор прогнозировал реабилитацию

больше, чем через полгода, что не внушало Чуе никакой радости. Он очень
надеялся, что хотя бы эти три недели не будут ему в тягость, но не очень-то
верил в свое скорейшее выздоровление.
- Ты правда никогда не лежал в больницах? – удивлялся Дазай.
- Правда. Всегда ужасался людям, которым это доставляет кайф. Сейчас

невероятно рад, что мой наставник -
главврач и может обеспечить мне хотя бы отдельную палату, но эта трубка в
моем члене меня убивает уже сейчас!
Осаму лишь посмеялся. Да, он тоже не любил подобные тонкости лечебного

процесса, но что поделать? Здоровье превыше всего, хоть порой и приходится
им жертвовать. По идее, здоровье – это состояние психического, физического и
социального благополучия человека, так что, здоровыми они по этому
определению точно быть не могут.
Но всё же, когда время уже приближалось к пяти часам, Дазай поцеловал Чую в
щечку и покинул стены больницы, пообещав вернуться как можно скорее, в чем
он был не совсем уверен.
Не уверен, что вообще вернется.
Станция назначения находилось не особо далеко, хотя парень всё же покатался.

На улице было довольно красиво, и шизофреник поймал себя на мысли, что
теперь, наверное, не скоро сможет погулять со своим инвалидом. С другой
стороны, ему скоро должны прийти отчисления за писанину, поэтому он,
возможно, сможет раскошелиться и купить не только костыли, но и кресло-
каталку для Накахары, хотя врачи рекомендуют избегать этого, чтобы не
запускать и вторую ногу.
Вообще, Чуя просил костыли уже сейчас, но их не дают из-за случайного

воздействия на перелом, ведь срастаться кости должны правильно и
постепенно, а лишняя нагрузка только навредит, несмотря на фиксированное
положение.
Дазай всё еще сильно волновался за его состояние и боялся оставлять парня
одного, хоть и знал, что ничего с ним больше не должно случиться. За
лекарствами и прочими вещами он заедет потом, а сейчас нужно
сосредоточиться на деталях.
Прибыл он довольно быстро. Его встретил прохладный ветерок, до назначенного

времени оставалось еще двадцать пять минут. Итак, ничего подозрительного,
вокруг люди с детьми, какая-то собачка лает на всю улицу. «Убить бы её», -
подумал Осаму, ведь больше чем нытье детей он ненавидел только собачий лай.
Даже крики Чуи казались терпимыми, по сравнению с этим.
Он прошел чуть дальше, какой-то музыкант играл на скрипке, кажется,
657/840
Паганини, но не обратил внимания ни на музыканта, ни на что-то еще. Его
ничего особо не привлекало, он искал конкретного человека.
Как бы это не было странно, но он его не находил. Никакого присутствия

необходимой ему личности, однако, учитывая наряд полиции неподалеку, оно и
ясно. Тогда, может, должен явится не он? Может, стоит искать его в сторонних
вещах?
- Девочка! Девочка! Какая милашка, вот тебе шарик, мое солнце! Знаешь, кто
это?
- Это… собака?
- Это собака! Какая ты молодец! – это говорил какой-то парень, кажется, не

особо старше самого Дазая. Выглядел он как какой-то шут гороховой и выполнял
сейчас именно эту функцию, развлекая народ фокусами и раздаривая шарики, из
которых делает разного рода вещи.
«Может, попросить его сделать письку из шарика для скорейшего

выздоровления Чуи? – подумал Осаму. – Наверняка он умеет, если, конечно, у
него действительно есть чувство юмора».
Подумав о том, что нужный человек его сам найдет, он подошел к фокуснику,
который сразу же его заприметил. Было в нем что-то такое… интересное? Во-
первых, он европеец, во-вторых, чудной европеец, а они такие, как известно,
все. Вот только почему-то шизофренику показалось, что он по адресу.
- О! Молодой человек, не проходите мимо! – он достал из внутреннего кармана

своей накидки, похоже, бездонной, колоду карт. – Сейчас будет простой, но
интересный фокус, - он стал перемешивать колоду карт, а тем временем Осаму
приметил необычный акцент у этого человека. – Итак! – он достал короля
крестей, не смотря на эту карту, а сразу же демонстрируя жертве фокуса. –
Запомнили?
- Запомнил, - Дазай улыбнулся своей типичной улыбкой, которая, как ни странно,

фокуснику показалась слишком знакомой.
Тот еще раз, не отрываясь от взгляда шизофреника, перемешал колоду и,

сдвинув её в нужном месте, протянул парню, чтобы тот её вытащил. Он вытащил
нужную карту, замечая, что это тот же самый король крестей, вот только на ней
теперь что-то написано.
- Ваша? – спросил фокусник.
- Моя.
- Тогда оставляю её вам в качестве презента! Думаю, она вам еще пригодится.
«Умно, очень умно», - подумал Осаму, читая то, что написано на карте, а написан
там был адрес. Вроде, это недалеко, но парень все равно проверил по
навигатору, убеждаясь, что ему в нужную сторону.
М-да, навигатор посчитал, что идти довольно долго. Что ж, раз на то пошло, то
надо идти. Находилось это в паре кварталов от станции метро, но Дазай решил,
658/840
что нет смысла садиться на автобус, потому что он не знает, на какой именно
надо сесть, чтобы приехать в пункт назначения.
Похоже, что это была какая-то дыра, потому что, с приближением к месту
назначения, людей вокруг становилось всё меньше, дороги у́ же, да и на улицу
постепенно опускалась темнота, потому что время вечернее. Не сказать, что это
было самое дикое место в Йокогаме; на самом деле, таких мест там вообще
особо не было, но рассказы о преступных группировках - не сказки, хотя говорят,
что они все друг друга поубивали, поэтому расхаживать по улицам ночью снова
стало безопасно.
Но сейчас даже не ночь, хотя сумерки в сочетании с многоэтажками создавали

такой эффект. Небо светлое, но вдоль дорог уже горят огни, пытаясь хоть как-то
разбавить ночь своим тусклым светом, что в этом районе Йокогамы получается
не очень.
Осаму шел еще достаточно долго, прежде чем навигатор сказал ему завернуть в
какие-то трущобы. Тут дела обстояли еще хуже. Кажется, в подобных местах
обитают только крысы: запах зловонный, темнота - хоть глаз выколи, где-то
вдали слышится вой сирен; неужели всё настолько плохо? Да и неужели не было
обхода лучше, чем между домами, раз даже навигатор повел его такой дорогой?
В голове мысли были самые разные, однако парень не боялся ни темноты, ни

отвратительного запаха, ни сомнительных личностей, которые проходили мимо.
- Эй, парень, - послышалось от одного из них, - плюшками не балуешься?
- Нет, да и с вашим делом завязал.
- Да ладно?
- Ага.
- Ну бывай, - и они отправились дальше.
Что наркоманы, что наркоторговцы, вообще-то, для обычных людей не особо

опасны, потому что от них нет толку. Вряд ли у парня, блуждающего в подобном
месте, есть деньги хотя бы на пару грамм; стоит ловить в других местах. Но
даже если бы на Дазая и рискнули напасть, то совершили бы большую ошибку,
ведь иметь дело с психами – себе дороже.
Дальше пейзаж становился всё хуже: расписанные стены со словами не самого

приличного содержания и услугами не самого законного характера. Пара
обдолбанных девок курили под окнами какого-то здания, в котором, похоже,
проходило довольно торжественное мероприятие с употреблением всего, что в
мире только существует. Осаму не обращал внимания ни на девок, ни на
громкую музыку. На просьбу об одолжении сигаретки парень отозвался, спросив,
в честь чего гуляют. Как оказалось, у какого-то парня День Рождения, даже
подумали, что Дазай один из приглашенных, но тот ответил, что просто идет
мимо.
- А… это, знаешь, чел, тебе вот прямо туда, вглубь улиц. Я, короче, видел… там,
короче, дверь будет, как типа, ну знаешь… типа гаражной такая?
659/840
- Ага, - шизофреник больше всего ненавидел, когда ему пытаются рассказать о
чем-то дольше, чем за минуту.
- Ну вот… там завернешь, а потом… ну, в общем, ты сам разберешься, не

прогадаешь.
- Хорошо, спасибо, - улыбнулся он, не понимая, зачем вообще решил уточнить

адрес. – Увидимся.
- Стой-стой! Там это… там мужик будет, жирный такой, в капюшоне. Он там
постоянно стоит, сам вижу. Ты его спроси, может, он че знает.
- О, спасибо! Приятно вам оттянуться!
Вот это уже интересно. Лишь бы этот мужик не оказался какой-то подставой, но
Дазай продолжал идти сквозь эти дебри, натыкаясь на всё меньшее количество
людей и всё больше крыс. Нет, их он не боялся, у него в детстве даже была
крыса, но она как-то убежала, напугав мать, и отец заставил ее отдать.
Он его никогда ни о чем не просил - он его сразу заставлял.
Наконец-то Осаму дошел до какой-то гаражной двери, в которую, конечно, через

эти узкие улицы не проехала бы ни одна машина. Завернув, он обнаружил
довольно длинную улочку вдоль обычного проволочного забора. Шел он так еще
минуты две, как внезапно увидел на навигаторе точку назначения. М-да, шел он,
конечно, далеко не двадцать пять минут.
И действительно, какой-то мужик в капюшоне стоял и курил прямо возле входа в

подвал между домами.
- Ты че тут ошиваешься, придурок? Иди, куда шел! – рявкнул он на него, поймав

заинтересованный взгляд парня.
- Так уж вышло, что я шел сюда, любезный, - ответил Дазай, улыбаясь хаму, а
затем вытащил из кармана брюк карту. – Не подскажите, в правильном ли месте
я оказался?
- А-а-а… ты к нашему начальнику… - он посмотрел на карту и усмехнулся: - Ну,

Коля, шут гороховый, - мужчина выкинул сигаретный бычок и проследовал в
подвал, открывая тяжелую железную дверь и выкрикивая: - Заходи!
Осаму медленно спустился вниз по скользкой лесенке и зашел внутрь

помещения. Тут было довольно чисто, горел тусклый свет старых лампочек,
однако было в этом что-то по-своему уютное. Он шел дальше, вслед за
человеком в капюшоне, пока они не остановились у двери.
- Тут ваш посетитель пришел! – крикнул он, постучав.
- Пусть заходит! – послышался знакомый голос.
Дверь открылась, сам мужчина не зашел, но указал рукой, что Дазай может
проходить. Когда он зашел внутрь, то даже его хладнокровных сил не хватило
на то, чтобы не улыбнуться человеку, сидящему за синими экранами трех
мониторов и попивающему чай с таким знакомым ароматом.
660/840
- Я смотрю, индийский тебе понравился, - усмехнулся Осаму.
- Да, каждый раз заказываю.
- Не хочешь ничего объяснить мне, Фёдор? – он стал подходить ближе,

медленными шажками.
- А есть смысл? Ты ведь сам всё уже, наверное, знаешь.
Он не ответил, лишь подошел ближе и остановился, взирая на старого

знакомого. Достоевский наконец-то соизволил подняться; на его лице была
такая же узнаваемая улыбка Смерти, которой владели только они.
Слова тут действительно были не нужны – всё было в этом взгляде. Не ясно, что
конкретно, но было. Было то, что понять могли только эти двое – игру, которую
они всегда вели друг против друга, не боясь последствий.
- Значит, наркоторговец? – усмехнулся Федор.
- Значит, хакер? – ответил ему шизофреник.
- Не ожидал от тебя, - он снова сел за компьютер, кивнув в сторону стула подле,

чтобы его гость сел. – Думал, будет что-то более невинное.
- По-твоему, это невинно – торговать наркотиками? – он присел на стул,

пододвигаясь ближе к собеседнику.
- А, по-твоему, невинно – убивать детишек?
Дазай напрягся. 2:1. Надо придумать что-то в ответ.
- А следить за людьми – это нормально, да? – есть! Не самое лучшее, что можно
было придумать, но сойдет.
- Это моя работа, уж прости.
- Простить тебя? Хм-м-м… интересно, за что именно?
- На мне, по-твоему, так много грехов?
- Я думаю, что достаточно.
- Что ж, в этом мы с тобой похожи.
- Неужели в Аду будем пить чай вместе?
- Сомневаюсь, Осаму, что в Аду можно пить чай.
Они тихонько посмеялись, и Федор потянулся за рацией:
- Вань, чаю не подашь гостю?
- Конечно, - последовало в ответ.
661/840
- Ого! Сервис! – прокомментировал это Дазай.
- Да, только на это и способны мои остолопы.
- А ты, значит, большой начальник?
- Можно и так сказать.
- Раз ты такой большой начальник, то зачем тебе помощь обычного продавца из

книжного?
Достоевский улыбнулся и отпил немного уже слегка остывшего чая из кружки.

Поставив её на стол, он отвернулся к экрану, начиная щелкать мышкой, явно
пытаясь что-то найти, однако не торопился отвечать или комментировать свои
действия. Осаму не смотрел в экран, ведь все равно не понять, что там за
шифровки и что обозначает та или иная папка на рабочем столе хакера, поэтому
смотрел лишь на невозмутимое лицо бывшего возлюбленного, пытаясь
проникнуть сквозь эти аметистовые глаза и понять, какие мотивы за ними
скрываются.
Слишком долго он мечтал увидеть эти глаза, пытаясь понять, что будет
ощущать, заглядывая в них снова, но сейчас, когда его сердце снова не пустует,
он понимает, что нет в этих глазах ничего особенного, за исключением их
необычного цвета. Кожа Достоевского всё такая же бледная, ухмылка уставшая,
а руки, которые резво бегают сейчас по клавиатуре, такие же худые и, похоже,
холодные.
Он наконец-то оторвался от экрана, снова обращая свой взор к гостю и поправил

темные пряди своих волос. Федор хотел было что-то сказать, но, внезапно, его
прервала открывшаяся дверь. В помещение забежал высокий светловолосый
человек, голова его была перемотана, а в руках у него был поднос с чаем.
- Угощайтесь, - пропел, похоже, тот самый Ваня, когда Дазай потянулся за

чашкой чая.
- Я надеюсь, нормальный чай, а не с ядом? – улыбнулся Достоевский.
- А что, нужно было обычный?
- Дурак ты, прости, Господи… - Федор ухватился худыми ладонями за не менее

худое лицо.
- Я могу выпить, мне не трудно, - решил пошутить гость.
- Отдай ему чашку, - прохрипел хозяин, и Осаму все-таки поставил сосуд обратно
на поднос.
Раскрасневшийся «слуга» поспешно выбежал из комнаты, понимая, как сильно

лоханулся.
- Я же говорил, что они остолопы.
- М-да… а ты, значит, часто угощаешь своих посетителей подобными «чаями»?
662/840
- Такая работа, - улыбнулся он, наконец-то отнимая руку от лица и снова
улыбаясь. – Так вот, почему я, собственно, позвал тебя…
- Ну наконец-то…
- Это по поводу одного нашего с тобой общего знакомого, который доставляет

тебе, похоже, столько же хлопот, сколько и мне.
- Хм-м-м… интересно, как ты вообще связан с подобным человеком?
- Мы с ним когда-то сотрудничали.
- Не говори, что у тебя был с ним контракт.
- Не той направленности, о которой ты подумал. Твой Коллекционер, а точнее,

Шибусава Тацухико – один из руководствующих сегментов, занимающихся
подделкой документов, поэтому мы с ним были когда-то коллегами, пока он не
задолжал мне крупную сумму. Что-то случилось, что часть своих «офисов» ему
пришлось завернуть, что неплохо так порезало его бюджет и доход. Сейчас он
еще держится на плаву, но… у меня стоит задача это изменить.
- Хм-м… как благородно. Но чем я могу тебе помочь? Это не моя область, я в этом
не разбираюсь.
- Ты его здорово напугал. Я слушал ваш разговор через его телефон. Мне
понравилось.
- То есть, ты хочешь, чтобы я его…
- Морально уничтожил.
- И как ты хочешь, чтобы я это сделал?
- Я уже положил этому начало. Кто бы мог подумать, что у такого человека, как
Тацухико, есть слабое место, и это слабое место – его сердечко. Сначала я думал,
что это девушка, даже связался с ней через её нынешнего мужа, который,
оказывается, работает на меня в кое-какой степени, но… внезапно оказывается,
что девушка – это всего лишь приманка для рыбки, а, точнее, как выражается
сам Шибусава, овечки покрупнее.
- Серьезно? Ты хочешь шантажировать его Чуей?
- Он уже напуган, потому что я скинул ему видео с авторегистратора.
- Какого… - Осаму прищурился, а затем Достоевский посмотрел на него вновь,

мило ему улыбнувшись. Но эта улыбка оказалась роковой, потому что Дазай не
выдержал и заехал по ней кулаком со всем своим безумием и злобой, которая
копилась в нем всё это время.
Федор упал со стула, оказываясь внизу. Он было хотел подняться, но

шизофреник прыгнул на него, снова роняя голову хакера на пол новым ударом.
Наконец-то, заехав по его лицу в третий раз, он угомонился, поднимаясь и
потирая кулаки.
663/840
Он отошел и достал из кармана сигарету, закуривая от ненавистного чувства
внутри, но Достоевский развернул его и врезал в ответ. Два раза.
- За что? – удивился Дазай.
- Первый – за то, что у меня нельзя курить, второй – за то, что я не понял, за что
был твой третий удар.
- Первый – за Чую, второй – за слежку, третий – за мое разбитое сердце.
- Понятно… - он поднял стул, усаживаясь обратно за компьютер. – Прости, теперь

ты понимаешь, почему я так поступил?
- Не понимаю, почему ты сразу не позвал меня, чтобы мы всё обсудили? Зачем

было калечить моего Чую?
- А может, я просто ревную.
- Серьезно? А-а-а… ну да, он захочет прийти к нему в больницу.
- И увидит там тебя.
- И что ты хочешь, чтобы я ему сказал?
- Что нужны деньги на лечение, например?
- Неплохо… но тебе уже нужны не деньги?
- Правильно, мне нужен перевод с его банковской карты, чтобы можно было
распознать номер.
- Этот хрен всегда платит наличкой, насколько я знаю…
Их снова перебил зашедший в кабинет Ваня, который принес новый чай, на этот
раз настоящий. Осаму наконец-то попробовал… м-м-м… фруктовый. Надо снова
привыкать к разбавлению своего ассортимента чаев.
- Думаю, ты сможешь с ним договориться, - сказал Федор.
- Я постараюсь, скажу, что… что-нибудь придумаю, хотя, мне кажется, этот

Шибусава не настолько прост.
- Да, тебе кажется правильно, хотя, я думаю, на счет тебя он не подумает.
- Осталось только правильно обмануть его…
- Делов-то…
- Рад, что ты во мне не сомневаешься, Федор, - он отпил чаю и поставил на стол,

по-хозяйски закидывая ногу на ногу.
- Скучал по мне?
664/840
- Еще бы, - усмехнулся он. – Я, если честно, не верил, что мы снова встретимся,
но… почему-то было такое предчувствие.
- Ты не удивлен, что это я написал тебе.
- А кто еще мог провернуть такое?
- Как ты узнал о моей сфере деятельности?
- Через знакомого. А как ты узнал, что я связан с Чуей?
- Через вашу переписку.
Секундное молчание прервалось еще одним ударом, который Достоевский

заблокировать не сумел. Благо, удержался на стуле.
- Это того стоило… ну и фантазия у тебя, Дазай.
- Да, не без этого, - Осаму снова потянулся к чашке, делая обжигающий кончик
языка глоток. – Я так понимаю, про то, что я маньячил в детстве, тебе тоже кто-
то сказал?
- Почитал переписку твоего одноклассника и Накахары. Встретился с ним,

поговорил и выяснил.
- Надеюсь, Чуя с тобой не знаком?
- Нет, я решил оставить его пешкой.
- Как жестоко делать его пешкой…
- Очень важной, как видишь.
- Что ж, - он снова отставил чашку. – Раз Чуя – пешка, то я, получается, королева?
- Ты как всегда проницателен.
- Осторожнее, Федор, - Дазай ехидно засверкал глазами. – Помни, что королева

может пожертвовать собой ради пешки.
- А я готов пожертвовать королем ради неё.
- Королем? – теперь взгляд его стал серьезным. – Неужели ты не просто так

решил сделать меня королевой?
- Да, Осаму, - он слегка приблизился к нему, – я правда скучал по тебе.
*Аппарат Илизарова - компрессио́ нно-дистракцио́ нный аппара́ т, медицинский

аппарат, предназначенный для длительного скрепления фрагментов костной
ткани, а также для её сжатия («компрессии») или растяжения.
665/840
Кто проследит отсылку с Фицджеральдом, переломом и балетом - умничка :*
666/840
Глава 37. Кофе, дождь, два человека.
Середина марта - обычно довольно активное время для студентов.

Начинается подготовка к экзаменам и зачетам, вот и у Акико уже практически
целый месяц голова кипит от количества информации.
Она заметно похудела и побледнела, что Рампо сразу же приметил, поняв, что
ей все-таки удалось расстаться с тем самым человеком, который довольно
длительное время терзал её сердце. Не сказать, что это были очень-то долгие
отношения, но время, которое практически всегда проводишь вместе, надолго
отпечатывается в сознании, даже если этого времени было совсем мало.
Было трудно понять, почему Ёсано переживала по поводу разрыва с Огаем уже
который месяц. Было трудно понять, почему она стала отставать по учебе. Было
трудно понять, почему отец скрывал от неё такие вещи.
Они практически не разговаривали с тех пор, как девушка заметила этих двух
мужчин в саду на заднем дворе… уму непостижимо: увидеть своего ухажера в
объятиях собственного отца. Наверное, это из категории того, чего никому не
пожелаешь.
Фукудзава хотел завести этот разговор. Кажется, что он даже что-то пытался
сказать Ёсано, посещая её комнату в последующие дни, но та игнорировала его
появление. Он переживал за дочь, потому что видел её страдания и то, как она
мучается в этом доме, поэтому не стал настаивать на том, чтобы Новый Год она
проводила в его компании.
С ума сойти, как же быстро рушатся отношения. Сегодня вы любящий отец и

дочь, а завтра не желаете даже смотреть в сторону друг друга. И Акико в какой-
то степени понимала, почему отец не стал сопротивляться и почему не стал её
осуждать. Он тоже клюнул когда-то на Огая и его неземное обаяние, на его
красивые глаза и такую интересную улыбку. Мори был молод в душе, поэтому
привлекал всех, и это делало его таким отличным руководителем – никто не
хотел ему перечить.
Но у каждого человека есть слабости. Его слабостью всегда была давно забытая
любовь, которая просто дремала в его сердце. Как только он видел Юкичи, то
эта любовь просыпалась, била по мозгам и отгоняла от себя всё. Сначала он
скрывал это, потом мирился, а затем стал видеть в этом острую необходимость –
необходимость увидеть Фукудзаву снова.
Он поступил подло и понимает это, но разве в его случае не все средства

хороши? У него не было другой возможности подобраться к нему, он знал, что
все его попытки безнадежны, но продолжал идти напролом, пытаясь хоть
немного утолить свою жажду – жажду ощущать этого человека хоть как-то,
видеть его хотя бы иногда, возможно, слышать его голос, внимать каждому
взгляду.
Это не одержимость, а просто зависимость от старых отношений, возможно, не

самых удачных, но отложившихся в сердце навсегда. Мы всегда будем
надеяться, чтобы следующая пассия была похожа именно на эту любовь, но как
бы долго мы не искали, все равно не сможем найти такого же человека. Тот был
неповторим, прекрасен во всем. Так почему судьба так сложилась?
667/840
Просто потому, что кому-то приспичило жениться.
Много раз Мори вспоминал себя на этой свадьбе. Да-да, он пришел на неё. Не
смог не прийти, ведь понимал, что, возможно, видит Юкичи последний раз. Ему
не было стыдно за то, что он напился и полез к нему с разговорами, и за то, что
потом они вместе занялись сексом в машине, тоже стыдно не было.
Удивительно, но их никто не искал, а они просто потом сидели на заднем
сидении, курили и наслаждались этими последними минутами вместе. Казалось,
когда они вышли из машины, оставили в ней все свои чувства, являясь
совершенно новыми и голыми этому миру, где для их любви нет места.
Какая же детская радость заиграла в сердце главврача, когда он проснулся и

увидел рядом с собой мужчину, о котором мечтал всю свою жизнь. Он садился на
край кровати, хватался за голову и сдерживался, чтобы истерически не
засмеяться от этой ненормальной и раздирающей изнутри радости. Сердце
колотилось в бешеном ритме, но сразу же успокаивалось, когда знакомые
ладони поглаживали его спину и забирали обратно под одеяло.
Не хотелось это останавливать, не хотелось прекращать. Хотелось, чтобы эти

мгновения вместе длились до самой смерти, чтобы они никогда друг друга
больше не отпускали, и сейчас это казалось реальностью до безобразия сладкой,
отчего даже не верилось.
Но окончательно вместе они быть не могли, потому что у обоих есть семьи.
Фукудзава слишком упертый, чтобы переезжать к Мори, да и свой милый домик

на окраине городка он слишком любит, к тому же там действительно уютно, а
еще там сейчас живет Акико, что очень затрудняет положение.
Не то, чтобы она не знала, что её отец и бывший возлюбленный продолжают

встречаться. Конечно, она догадывалась, почему Юкичи пропадает так долго на
работе. Она, наверное, не хотела верить до конца, потому что боялась разбить
свое сердце окончательно. Хотя куда ж еще больше? Оно уже плавает по волнам
печали который месяц, пытаясь развеяться и превратиться в камень, каким и
было до встречи с главврачом.
Её одногруппники и друзья ни о чем не догадывались и не понимали, почему

Ёсано решила перевестись в Токио на последнем-то году обучения. С помощью
её отца, в сотрудничестве с Огаем, это сделать оказалось довольно легко, ей
дали нового руководителя диплома, осталось только приехать.
Она не знала, что держало её в Йокогаме всё это время, потому что до этого
общалась с друзьями в Токио. Там её школьные товарищи, мама и Рампо,
который стал для неё действительно близким человеком, ведь единственный
знал о её отношениях и попытался как-то поддержать девушку. Казалось, что он
даже знает, в чем суть проблемы, но не показывает этого.
Ёсано решила всё окончательно, больше нет смысла поворачивать обратно. Сидя
в своей комнате, она еще раз разделила свои украшения на те, что были до
отношений с Огаем и после – те, что он ей подарил.
Она не хотела оставаться в каком-то долгу и оставлять эти подарки в качестве

моральной компенсации. Её эмоциональную стабильность сможет восстановить
668/840
только время, а не золото и камни, поэтому к черту всю эту мишуру и показуху.
Она для себя решила, что стоит всё хорошенько обдумывать прежде, чем
доверять взрослому человеку, да еще и такой красивой наружности.
Собрав свой чемодан, она проверила время. Поезд должен прибыть через час, по
идее, она должна успеть, если отец не станет её особо тормозить.
Спустившись вниз, она еще раз оглядела помещение, понимая, что вряд ли сюда
еще вернется. Юкичи вышел из кухни и посмотрел на неё, как всегда, суровым,
но печальным взглядом.
- Я бы предложил тебе приезжать на выходные, - тихо сказал он, - но знаю, что

ты откажешься.
- Да, ты прав. Я откажусь, пожалуй, - она поставила чемодан и потянулась за

своим пальто, накидывая его сверху на плечи, ведь на улице уже не холодно.
- Раз ты уезжаешь и… возможно, больше не пожелаешь меня видеть, я хочу,

чтобы ты знала, что мы с ним вместе, но…
- Я знаю, - девушка прихорашивалась у зеркала и не показывала раздражения,

разве что голосом. – Догадалась.
- Это очевидно. Я не хочу, чтобы ты запомнила нас плохими людьми. Мы не

всегда вольны выбирать то, что сердцу ближе.
Она посмотрела на него холодным, но, кажется, понимающим взглядом.
- Огай просто запутался из-за… из-за моего решения в прошлом, поэтому сейчас
мы расхлебываем за совершенные ошибки. Я очень страдаю от того, что тебе
плохо. Как бы сильно я не любил кого-то, ты всегда останешься у меня на первом
месте, потому что ты была кусочком счастья для нас с твоей матерью все эти
годы.
Ёсано подошла ближе и посмотрела на отца с таким доселе незнакомым ей

трепетом. Минуту поломавшись, она припала к его груди, обнимая и чувствуя,
как отцовские руки обнимают её в ответ.
- Я тебя прощаю, - прошептала она, пуская слезу, - и буду приезжать вместе с

Рампо во время праздников.
- Я буду ждать тебя в любое время.
Они разорвали объятия и довольно посмотрели друг на друга.
- Давай я тебя отвезу, - сказал он и набросил сверху на свое кимоно накидку.
***
- Чуя, у меня для тебя важная новость, - говорил Огай, который, по обыкновению,
заглянул к нему в палату, дабы проверить, как дела у его подопечного. –
Похоже, у тебя рак.
669/840
- А-а-ах! – Коё, которая сидела у окна и плела фенечки вместе с Дазаем для
успокоения нервов, сразу же выронила свое рукоделие и схватилась за
побледневшее лицо.
- Чего-о-о? – он приподнялся на кровати, выглядывая на Мори непонимающим

взглядом. – Ты охренел что ли? Выйди и зайди, как положено!
- Я иначе не могу объяснить такое количество родственников в твоей палате, да

еще и одного постоянно под боком. Родственники лежат только с
онкологическими больными и детьми.
- Вы знаете, мне кажется, что последнее подходит больше, - заметил Дазай,

который сразу понял, что всё это шутка.
- А мне кажется, что моя раковая опухоль – это ты, Осаму, - заворчал Накахара. –
Если хочешь, иди домой.
- Но я не…
- Слышал-слышал? – заворковал подлетевший к шизофренику Огай. – Тебя

отпускают домой!
- Но… я не хочу, мне там страшно!
- Если тебе страшно – живи у нас, - подметила Озаки, которая снова принялась
за свои рукоделия.
- А что, так можно?
- Эй! Ты, вообще-то, живешь у меня дома, сестрица! – главврач наконец-то сел на
свободный стульчик напротив кровати Чуи, сложив ногу на ногу. – Я, конечно, не
против Дазая, но такие вещи надо обсуждать со мной.
- А вы меня пустите, Мори-сан? – игриво ухмыльнулся Осаму.
- Конечно, милый, ты можешь даже остаться у меня навсегда, - он подмигнул

ему, и парень немного покраснел, почти так же, как и Накахара.
- Так, - он окончательно приподнялся на кровати, чувствуя неприятное

покалывание в больной ноге, - это… это что это всё значит?! Пока я тут лежу и
инвалидизируюсь, вы уже шашни крутите за моей спиной?! Огай, тебе студентки
и девочки-десятилетки не хватило?!
- Да ладно тебе, это лишь невинный флирт, - Осаму погладил возлюбленного по

плечу, а сам повернулся к главврачу, шепча: – Сегодня в два ночи в вашем
кабинете, как и вчера?
- Буду ждать, - Мори улыбнулся, поднимаясь, потому что знает, что может
получить от Чуи снова.
- Да вы охренели?! Всё! Это измена! Уходи и не возвращайся! – пациент

оттолкнул от себя руки шизофреника и отвернулся. – Вам лишь бы меня
побесить…
670/840
- Ну ты же так мило злишься, милый, - подметила Коё, которая просто смеялась
над всей этой ситуацией. – Помню, как в детстве ты потерял свою любимую
игрушку-барашка, а на самом деле мы специально его спрятали, и когда ты…
- Ну ма-а-ам! – он, казалось, сейчас захочет просто выйти из этой палаты и,

желательно, в окно.
- О-о-о-о… я не представляю, каким милашкой Чуя был в детстве. Озаки-сан, а у

вас есть его фотографии? – Осаму повернулся к ней.
- Конечно, я…
- Ну ма-а-а-ам! – продолжал разрываться Накахара, понимая, что его просто

игнорируют.
- Ну чего?
- Хватит!
Она посмеялась и уже хотела вернуться к работе, как заметила Мори, который
просто копался в телефоне, улыбаясь чему-то.
- Ты к племяннику пришел или куда? – возмутилась она.
- А? – он оторвался. – Кто-то что-то слышал?
- Нет, ты о чем? – подыграл Накахара.
- Я, кажется, что-то слышал! – начал Осаму, а потом хотел пошутить про голоса в
голове, но вспомнил, что Озаки не в курсе о его ненормальности. – А, нет, это
что-то на улице…
- Ну всё! Я ухожу! – она всё бросила и действительно поднялась, но Мори

положил свою руку ей на плечо, усаживая обратно.
– Подожди, а как же… ну… - он пытался что-то выдумать, но получалось плохо.
- Помолвка! – воскликнул Дазай. – Мы женимся!
- Что? – Коё даже расцвела.
- Блин, Осаму, - Чуя снова покраснел, ведь знал, что за этим всем будет стоять
нечто типа праздника. – Просто… не бери в голову, мам.
- Мы что, не женимся? – Осаму снова повернулся на нарцисса, состроив грустную

гримасу.
- Женимся, конечно, но не сейчас…
- Ой, какая прелесть! – обрадовалась женщина и обняла сидящего рядом Дазая. –

Выпишем Чую и сразу же соберемся всей семьей...
- Да-да-да… - Накахару это вовсе не радовало.
671/840
Казалось, его лицо даже приобрело темный оттенок. Брови сморщились, а руки
недовольно сложились на груди. Он не любил компании и вечеринки, потому что
не умел себя там вести и потому, что окружающие его незнакомые люди быстро
начинали раздражать своим лицемерием.
- Ну ты чего? – спросил его Дазай, дотрагиваясь до его руки с катетером. – Ты не

рад?
- Просто…
- Может, они просто хотели чего-то мирного, а не как ты устраиваешь, Коё, -

решил поддержать воспитанника Огай. – А Чуя так вообще после выписки будет
чувствовать себя не особо хорошо.
- И пить мне нельзя, - подметил тот, – из-за лекарств.
- Да? Ох… что ж все такие больные, - расстроилась женщина, отпуская Осаму и
возвращаясь к плетению. – Ладно, без свадьбы – так без свадьбы. Я, конечно, в
любом случае буду рада собраться, ведь мы никогда этого не делали.
Так странно это было для Накахары, а для Дазая так еще страннее. Вокруг них
внезапно оказалось множество людей, не просто готовых прийти на помощь, а
желающие её оказывать постоянно. Они кружились ангелами вокруг кровати
Чуи, который то и дело чувствовал себя неладно. Осаму успокаивал его,
перебирая рыжие пряди и нежно лаская пальцами щеки, пока тот белыми еле
живыми пальцами касался его тонкого израненного запястья, позабывшего
касания железа и привыкшего к нежным поцелуям любимого.
Он поцелует их еще раз и захочет целовать их вечно, потому что это то, из-за
чего он так привык к этой жизни. Тепло человеческого тела, согревающего его
ночами, теперь стало настоящей манией, а карие глаза Осаму сладкими, словно
молочный шоколад с каким-то добавлением вроде карамели, разбавляющей
радужку красивым золотистым оттенком. Если бы Дазай не был таким
чувствительным, то Накахара бы точно не удержался и облизнул его глаз,
потому что просто целовать их ему уже недостаточно. Нет, это не мания и не
одержимость. Это глупая, только ставшая крепкой, любовь, которая будет
длиться еще долго, ведь они пережили недавно такой страшный кризис.
А авария – это ерунда, это совершенно не страшно по сравнению с неудавшимся

повешением, избиениями и изменой. Всё это, возможно, покажется ерундой,
ведь Чуя чуть не умер, но, когда Осаму вспоминает, что авария подстроенная, и
всё было спланировано так, чтобы нарцисс максимум обошелся травмой, то
парень успокаивается и радуется, что это не нелепая случайность.
Уж лучше так, ведь мало ли время решит повернуться вспять, и случайность

окажется страшнее первого варианта.
Дазай не любил эти мысли, но их было слишком много. Они совершенно

бредовые и необоснованные, но от них невозможно отвертеться, как и от
комаров влажным летним вечером. Они липнут к нему, норовя укусить за
извилины мозга, вызвать в нем новый порыв страха, пытаясь спровоцировать на
новое самоубийство, просто, чтобы не мешали гребанные мысли, заполоняющие
голову и вызывающие нестерпимую боль.
672/840
Сейчас Осаму уже не помнит те дни, когда мысли буквально вылезали через его
уши, потому что не укладывались в голове шизофреника. Он не понимает, как
мог терпеть это чувство, ведь, оставаясь наедине со Смертью в своей квартире,
начинаешь действительно лететь с катушек. Наверное, причина, по которой он
так легко сходился с людьми, – способ закрыть поток мыслей чужим голосом, и
это помогало. Особенно помогал Накахара, от прикосновений которого
невозможно думать ни о чем, кроме как о его белоснежных ключицах и чуть
приоткрытых розовых губах, к которым так и хочется прикоснуться своими.
Он еще в первые дни помогал ему просто не думать. Они лежали на футоне в
старой квартире в одних юкатах и спали. Дазай засыпал практически сразу, ведь
даже тишина вместе с кем-то очищала его сознание. И сейчас, когда он не
просто питается присутствием другого человека, а еще и принимает таблетки,
всё просто замечательно. Странно, но он, кажется, может с уверенностью
сказать, что его десятилетняя депрессия закончилась, если только это не период
ремиссии.
Но, кажется, подобного с ним никогда не было. Осаму чувствует себя в

безопасности, осталось только удостовериться, что Накахара тоже.
Дазай ждал, когда наконец-то их план с Достоевским осуществится. У них не

было какой-то достоверной информации о том, придет Тацухико или нет, но оба
были уверены, что Коллекционер соизволит навестить свою старую
поломавшуюся игрушку. Чуя в тот раз особо не расспрашивал своего парня, где
он пропадал так долго. Кажется, что присутствие Осаму его иногда утомляет,
что логично в случае его любви к уединению и постоянному нахождению среди
общества.
Каждый день к нему заходил то Огай, то Коё, то Рюноске. Один раз зашел даже
Хироцу, пытаясь удостовериться, что это не было попыткой самоубийства с
целью привлечения к себе внимания. Накахара сказал, что совершенно не
помнит, как это произошло, и Дазай подумал, что так даже лучше. Пусть нарцисс
и дальше остается в неведении.
Совсем скоро апрель, а значит, Чую скоро выпустят из больницы, хотя тот
втихаря, вместе с Осаму, уже пытался поставить ногу, но это заканчивалось
дикой болью. Дазай решил, что стоит сходить куда-нибудь в ортопедию и
прикупить костыли для него. Может, даже получится протащить их в больницу и
попытаться походить, но парень уже и так не лежал в постели, а катался на
инвалидной коляске до туалета и по отделению, хотя последним он занимался
редко, аргументируя, что ему противны лица этих людишек.
Недавно он поднялся в свое отделение эндоскопии и поругался с заведующим.

Медсестры, кстати, его поддержали, чем он был очень обязан. Еще он успел
познакомиться с новым врачом и практикантами, радуясь, что отделение без
него не загибается, чего он очень боялся.
Как-то раз на этой же неделе, он вернулся в свою палату и обнаружил там

Акутагаву, Хигучи и практически всех остальных своих коллег, включая
сестринский персонал. Они принесли ему тортик, апельсинов и пачку кофе, а
также всё украсили шариками, даже написав на плакате «Желаем вам
скорейшего выздоровления».
- Сволочи, - смеялся он, закрывая красное лицо рукой, - да вы просто хотите,
673/840
чтобы я наоборот не возвращался.
- Накахара-сан, без вас очень скучно! – жаловалась Ичие. – Мы правда очень

ждем вас уже много месяцев, но вы всё не выходите.
- Если бы не я, они бы уже решили, что вы умерли, - пояснил Рюноске.
- Ох… я… я просто не знаю, что сказать, вы знаете… это такой… такой приятный
сюрприз, я просто не был готов… Спасибо! – он подъехал ближе на своей
коляске, еле-еле сдерживая слезы и лицо, чтобы не дало трещину. – Я ведь
собирался вернуться на прошлой неделе еще, но попал сюда раньше, как
видите, - он улыбнулся. – Признавайтесь, кто из вас сбил меня?! – наигранно
вопрошал пациент.
Все засмеялись и протянули ему коробку с фруктами. Коллеги объяснили, что

зашли бы и раньше, но не знали о том, что его положили сюда. Да, Акутагава
действительно умеет хранить тайны.
Сидели они недолго, но Чуя не чувствовал себя некомфортно. Он не любил

компании и подобные ситуации, поэтому был удивлен тому, что нашел, о чем
можно поговорить со своими коллегами. Говорили они о всяком разном, обычно
спрашивали, почему Накахара так долго пропадает на больничном. Тот сказал,
что сейчас у него легкие проблемы с вынужденным приемом лекарств, но не
объяснил каких, радуясь, что спрятал коробку с нейролептиками в шкафчик.
Парень не стал скрывать, что это из-за какой-то патологии в голове, поэтому ему
все посочувствовали, надеялись, что он все-таки сможет вернуться к работе хотя
бы через полгода, если не раньше, чего и самому Чуе очень хотелось, несмотря
на то, что вечный отпуск – это здорово.
И все равно его стол был завален большим количеством документации от Огая,
которую он заполнял по мере возможностей. Зато тот ему платил, поэтому
Накахара выполнял все требования начальника. Своеобразная смена должности,
в какой-то степени.
Дазай, по возвращению с работы, был невероятно рад остаткам тортика и кофе,

по которому он успел соскучиться с этим стандартным больничным чаем. Он так
же приносил Чуе книги, и они их читали вслух. Обычно именно так свой досуг
проводил нарцисс, потому что пялиться в экран ему не разрешали доктора, хотя
иногда он всё же просил Осаму приносить ноутбук. Еще он много времени
проводил за рисованием по бумаге и даже успел нарисовать Коё, которая очень
обрадовалась наличию собственного портрета в своей коллекции.
- Я и не знала, что ты рисуешь, - она разглядывала схожие с ней черты,

выделенные карандашом. – Чуя, ты такой молодец! Ты такой талантливый!
- Спасибо.
Он бы мог снова начать ссору, ведь мать никогда не интересовалась его хобби,
но решил, что в этом нет смысла. Сейчас ему не хотелось ворошить прошлое,
хотя раньше он бы не мог упустить подобного момента, чтобы позлить человека.
Хорошо, когда таблетки действительно помогают.
- Мам, я… - Накахара давно не оставался с ней наедине. – Я никогда тебя не
674/840
спрашивал о том, что… понимаешь… об отце.
Взгляд её помутнел и обратился к белой простыне, которую её сын сжимал в

руках, будто пытаясь передать одеялу свое волнение. Для него это был особый
шаг – начать этот разговор, возможно, лишний, но необходимый.
Для неё же – еще один момент, который Озаки бы хотела забыть.
- Ты же знаешь, что я не люблю говорить о твоем отце.
- Я думал, это из-за Тэдэо, - Накахара редко упоминал имя своего отчима, ведь
ненавидел его за то, что он делал с ним. – Я думал, что ты просто не хочешь
обсуждать это при нем.
- Нет, просто… милый, это не те вещи, которые я люблю вспоминать, - она

поправила коралловую прядь, нервничая. – Твой отец ни разу с момента его
отъезда не давал о себе знать. Понимаешь, мы с ним никогда больше не
виделись, и я думаю, что не увидимся больше.
- Ты бы не хотела его вернуть, да?
- Чуя, он… просто…
- Он бил тебя, - парень говорил спокойно, но всё еще сжимал простыню в руке, -
я это помню.
Она покраснела и тяжело выдохнула. Ей хотелось забыть…
- Я не смогла… не смогла стерпеть того, как он ударил тебя. Я всегда молчала!

Всегда! Не знаю, почему… моя работа плохо оплачивалась, а его уход означал
то, что нам с тобой придется тяжело, ведь мы и так жили небогато.
- Но ты ведь знаешь, что Огай всегда был готов помочь нам?
- Знаю, но у него своя семья. Я и так о многом его просила. Он заботился о тебе,
а это очень много… Но всё обошлось, у нас появился Тэдэо.
- Почему ты с ним рассталась? – он посмотрел на неё, было странно, ведь никто

не знает о том, чем они занимались с отчимом, когда Кое уходила на работу.
- Он сам ушел. После твоего отъезда в Токио… я не знаю почему.
«А я знаю, - подумал про себя Накахара. – Неужели без меня ему стало скучно?»
- Это к лучшему, - ответил он ей. – Теперь ты независима, и мне это нравится.
- Ты думаешь, что так лучше?
- Конечно, что мой отец, что Тэдэо – уроды. Нисколько не жалею о том, что они
ушли. Дело не в тебе, - он чуть придвинулся и взял её за руку, - дело в том, что
они – долбанутые придурки, которые никогда тебя не ценили. Знай, что у тебя
есть люди, которые всегда будут тебя оберегать даже на расстоянии. Если
только тебе что-то понадобится, мы с Дазаем готовы всё бросить и приехать, - он
поцеловал её похолодевшие пальцы. – Думаю, что мне тоже пора наконец-то
675/840
восполнить свой долг заботы о тебе, - нарцисс улыбнулся, откладывая её руку,
но Озаки все равно потрепала его по макушке.
- Спасибо, - шепнула она. – Я рада, что мы поговорили.
- Я всегда здесь, если нужен совет… ну… до определенного времени.
- Ты же знаешь, я послезавтра уезжаю обратно.
- Да… я все время забываю, прости. Привык к тому, что ты рядом.
- Я тоже. До сих пор удивляюсь. Только постарайся больше не прыгать под

машины, хорошо?
- Хорошо, - он улыбнулся, и мать снова потрепала его по голове.
***
Лепестки сакуры, которые выделывали витиеватый танец перед крылом

больницы, иногда ласкали лицо курящего у изгороди Дазая. День был наполнен
свежестью, хотя в воздухе ощущалось явное напряжение, то ли потому, что
скоро пойдет дождь, то ли потому, что у Осаму было особенное чутье на дни,
которые не предвещают чего-то хорошего. Он вглядывался в закат, затягиваясь
едким дымом, и думал, как избавиться от внутреннего беспокойства,
терзающего его изо дня в день.
Дни не казались тяжелыми, но взгляд шизофреника был невероятно пугающим.

Карие глаза будто почернели, не подпуская к радужке даже солнечные лучи,
очень любившие купаться в этих ломанных линиях цвета. Он казался серым на
фоне цветов, на фоне солнца, на фоне белых стен больницы. Дым сигареты
будто еще больше смешивал его с этой депрессией вокруг, которую он создал
для себя сам.
Он чувствовал, что сегодня ему придется кого-то предать.
Или себя, или Чую.
Горький дым осточертел языку Дазая, и парень наконец-то выбросил бычок в

урну, не забыв потушить о её стенки. Желудок урчал, требуя чего-нибудь
питательного, кроме больничной каши, съеденной еще с утра. Ему и самому за
эти полторы недели надоела больница, но он не хотел выпускать из нее Чую.
Надо, чтобы нарцисс долечился прежде, чем начинал делать попытки
передвигаться.
С другой стороны, предложи ему Накахара уломать того же Мори на досрочную

выписку, он бы, не раздумывая, приперся бы к тому в кабинет и рассказал бы,
что нарцисс готов уже перевернуть всю больницу от своих неврозов. И Огай бы
согласился, ведь лучше не рисковать.
Нет, пока что Дазай не собирался так делать, ведь его не попросили, а сам он
предпринимать что-то не особо любит. В его планах всегда три вещи – лениться,
лениться и еще раз лениться. Он псих на таблетках или кто? Ходит куда-то, что-
то выясняет, постоянно чем-то занимается, когда хочется упасть лицом в
676/840
подушку, включить любимые песенки про суицид, тюрьму и, конечно, хиты
Бритни Спирс, и лежать до посинения. Пора действительно наконец-то подумать
о себе, а не о ком-то другом.
Он не знает, почему опять пропал аппетит, а синяки под глазами начали

напоминать Марианские впадины, но аргументировал это тем, что просто не
любит весну и вообще теплые времена года. Хотелось вернуться обратно в тот
самый ноябрь, который они с Чуей проводили, словно подростки, нежась друг у
друга в объятиях, гуляя по кладбищам и боясь сделать что-то лишнее, чтобы не
возбудиться.
А сейчас они сидят дома по разным углам комнатушки и страдают импотенцией.

Ну чем не идиллия? Хотя, конечно, обниматься они продолжали, Накахара вот
иногда даже продолжал стесняться, особенно, когда Дазай что-то чудит при Коё
или Огае, косвенно показывая свою любовь. Чуя не любил показуху, ведь ему
казалось, что на него пытаются иметь права, а это для нарциссов самое
страшное. Выражения, типа: «Ты только мой», «Ты принадлежишь только мне» и
тому подобное, вымораживали его до костей, и Осаму знал, что так про него
говорить нельзя, нельзя ограничивать его свободу, нельзя запрещать что-то
делать, поэтому он не представлял, каково Накахаре лежать в больнице, где
имеются свои запреты практически на всё.
Но быть с ним 24\7 он тоже не мог, так как инвалида надо на что-то содержать.
На работе всё шло своим чередом, даже как-то скучно. Спать за кассой –
обычное дело, сваливать работу на Накаджиму – тоже, получать за это от
Куникиды – уже привычка. Где-то он прохлопал тот момент, когда его дни стали
серее, чем когда он был совершенно один.
Но его это почему-то устраивало. Устраивала скука, устраивала рутина и

отсутствие чужого голоса в голове, хотя и возникало желание бросить пить
таблетки, чтобы снова услышать знакомый смех Смерти или же посмотреть на
её бледное лицо. Странно, конечно, скучать по галлюцинации, от которой не
знал раньше куда деться. Сейчас она казалась старым другом, ушедшим из-за
ссоры. Когда-то даже лучшим другом.
Таких друзей мы никогда не забываем и хотим с ними встретиться, то ли для

того, чтобы показать, мол, посмотри, какой я сейчас красивый стал, а может,
просто чтобы убедиться в том, что порознь вам намного лучше.
Пожалуй, лучше просто продолжить пить таблетки и любить своего

независимого нарцисса.
Воздух сгущался всё сильнее, а ветер уже холодком пощипывал щеки вместе с
нежными касаниями сакуры. Дазаю уже осточертел этот романтичный пейзаж, и
он отправился обратно в больницу, преодолевая автоматические двери и
проходя мимо регистратуры.
Лифт, как всегда, шел нескончаемо долго, Осаму даже хотел предъявить за это
главврачу. А вдруг что-то экстренное, а эта стальная коробка никак не
доберется до нужного этажа? Парень решил покопаться в телефоне, дабы
сэкономить время, обнаружил пару сообщений от Ацуши о какой-то насущной
мирской ерунде, возмущения Чуи, мол, почему так долго, а также смс от уже
известного ему «Анонима», точнее, от Федора.
677/840
Аноним: «Мне поступила информация, что Тацухико направляется в сторону
больницы».
Дазай: «Я пока что его не видел».
Аноним: «Учитывая то, как ты быстро отвечаешь, он уже должен быть там».
Он решил, что нет смысла отвечать этому патлатому наглецу, который до сих
пор продолжал его раздражать на каком-то подсознательном уровне. Дазай
обычно никогда не показывал своей раздражительности и неприязни, разве что
по отношению к Чуе, который порой действительно бесил, но тут раздражение
быстро сменялось на насмешку, а насмешка на любовь, из-за чего конфликты
казались незначительными.
Зайдя в лифт, кто-то из его соседей-пассажиров нажал на нужную кнопку, и этот

стальной саркофаг наконец-то поехал наверх. В это время персонала уже мало,
однако сейчас всё еще время приема, поэтому большинство посетителей – не
персонал и не пациенты.
Когда Осаму вышел, то его взгляд тут же обратился в сторону поста медсестры,
у которого стоял тот самый Шибусава, коего Дазай уже боялся упустить. Почему-
то, уже зайдя в лифт, он был уверен, что увидит его там. Не было каких-то
опасений и страхов, только уверенность в себе. Быстрыми шагами он подошел к
мужчине, совершенно не чувствуя какого-либо напряжения от этой встречи. Всё
казалось слишком банальным и обыденным, даже скучно.
Лицо мужчины было обращено в экран телефона довольно дорогого, и он не

заметил, как парень подкрался к нему, облокачиваясь о стойку.
- Добрый вечер, вы уже были у него? – незатейливо спросил шизофреник, будто

не было того разговора в магазине.
- Добрый, - Тацухико медленно повернул голову в сторону собеседника, ласково

улыбаясь. Кажется, он был очень рад тому, что встретил его. – Нет, я жду, когда
Накахару привезут с обследования.
Он на обследовании? Ну да, точно… тогда надо будет как-то увести его отсюда,
дабы не пересекаться с Чуей.
- Отойдем? – спросил Осаму, тоже улыбнувшись Коллекционеру.
- Конечно.
Они отошли от поста и пошли дальше по коридору, не очень быстрыми шагами.
- Так… значит, вы хотите видеть его? – Дазай не знал, к чему приведет этот
разговор, но рад, что его в детстве поцеловал в лобик бог импровизации. –
Знаете, я не могу этого позволить…
- Я понимаю, но кто тебя спрашивает? – Тацухико по-хозяйски ухватился за руку

Осаму, поднося её к лицу. – Милый мой, у тебя нет права запрещать мне
общаться с ним.
- Не зовите меня так… - огрызнулся тот. Честно говоря, подобное обращение от
678/840
незнакомца его смущало. – Он не хочет вас видеть. Вы же не хотите нервировать
его лишний раз, это помешает его выздоровлению.
- Не неси чепухи, - он оскалил свои белые, как и его волосы, зубы. Этот человек
умеет ошарашить даже своей улыбкой. – Ты меня не остановишь.
- А что, если остановлю?
- Дазай, - лицо Шибусавы стало серьезнее, и он отпустил руку шизофреника, -

Чуя в опасности.
- Что? – он искренне пытался показать неверие.
- Есть люди, которые желают мне зла, и они решили, что он неплохая жертва.
- Со мной ему ничего не угрожает.
- Чуя должен знать, что он в опасности.
- Я ему передам.
- Дазай, - он снова коснулся теплыми пальцами его руки, - это действительно

важно. Я просто поговорю с ним и всё.
- Нет, не поговорите, - Осаму это бесило. Взгляд его уже не был безобидным и
удивленным. Он был зол. – Если с ним что-то случится, то пусть так. Ведь вы
виноваты в этом.
- Тебе не жаль его?
- А что, если не жаль? С чего мне жалеть человека, который изменил мне?
Коллекционер тихо посмеялся.
- Значит, все-таки обиделся?
- Да… - он отвернулся к окну, солнце практически ушло за горизонт.
- Тогда почему ты всё еще с ним?
Осаму снова перевел взгляд на Шибусаву. А он действительно симпатичный

мужчина. Внешность у него необычная, и это притягивает, заставляет смотреть
на него еще и еще.
- Я могу задать вам тот же вопрос.
Они синхронно улыбнулись, и Тацухико снова отпустил его руку. Дазай не знал,
почему не может сопротивляться этому жесту и этому человеку. Он
деморализует всем, что у него есть. Он не заставляет поддаваться ему, он
делает так, что хочется поддаваться самому.
- У меня нет времени это обсуждать, - альбинос двинулся с места, решив

оставить Осаму, но тот рванул следом, вставая перед ним и закрывая путь.
679/840
- Чего вы хотите? – он не был уверен в том, что делает, но надо рискнуть. – Могу
предложить вам свое общество вместо его.
Невозмутимое лицо Шибусавы еще шире расползлось в улыбке, а затем из его

уст вырвался тихий смех.
- Ты снова меня радуешь своей непредсказуемостью, - он продолжал смеяться.
- Ну так что? Как насчет свидания?
- Свидания? То есть…
- Да. Мне кажется, что вы давно не ходили на свидания.
Тот снова стал серьезным, обдумывал такое странное предложение. Он ожидал

общение несколько другого контекста, но «свидание» звучало так необычно и
так интересно, что это стало даже более привлекательным, чем встреча с Чуей.
- Прямо сейчас? – решил уточнить Коллекционер.
- А у вас были планы?
- Нет, не было, - он пошел дальше, осмотрел коридор и, не заметив ничего

необычного, снова повернулся к Дазаю. – Хорошо. Куда?
- В кафе неподалеку.
***
Осаму оказался прав. Спустя минут десять посиделок в кафе, за окном

сгустились сумерки, превратившиеся с помощью капель дождя в непроглядную
темноту. Дождь стучался в окно, перед которым сидели два посетителя, словно
предупреждая их о последствиях подобной встречи, но оба смотрели на
весеннюю влагу, не слыша этого зова.
Здесь, в теплом помещении, вода не может их достать, чтобы очистить мысли и

отрезвить. Здесь они остаются наедине со своим безумием, встречаются с ним с
глазу на глаз, не боясь последствий. Спонтанность – то, что было им так
присуще. Люди спонтанные притягиваются друг к другу, но хаос, который они
образуют, неподвластен здравому смыслу, оттуда и вся боль, которая образуется
от подобного общения.
Смакуя горький черный кофе, Осаму нашел в себе силы посмотреть на

собеседника, который уже не казался столь раскрепощенным. Тацухико сложил
руки на груди, а глаза его обращались то к окну, то к Дазаю, будто пытаясь
найти какое-то внутреннее равновесие, сильно подкосившееся от абсурдности
ситуации.
- Вам не говорили, что нужно смотреть в глаза своим страхам? – улыбался Осаму.
У него в голове уже четко сформировалась цель, он знал, зачем вся эта встреча.
- И что, по-твоему, является моим страхом?
680/840
- Не знаю, - он повертел кружку с кофе в руке, рассматривая узоры на теплой
картонке. – Это ведь ваши страхи. Скажите, чего вы боитесь?
- Чего я боюсь? – Шибусава попытался расслабиться, наконец-то разъединив

руки и откинувшись на стуле. Он всё еще смотрел в окно. – Высоты.
- Высоты?
- Да. Когда ты смотришь вниз, вглядываешься в эти мелкие силуэты людей

снизу, у тебя путаются мысли, и ты чувствуешь, как земля притягивает тебя, -
мужчина потянулся за своей кружкой кофе, делая глоток, будто, пока он это
говорил, ясное явление высоты возникло перед его глазами, образуя сухость в
горле.
- Высота действительно притягивает, - Осаму уж точно знал, насколько. –

Особенно, когда в жизни тебя ничего больше не держит.
- Значит, это правда?
- Что? – Дазай будто пытался заглянуть в красные глаза собеседника, но те не

поддавались.
- То, что ты хотел лишить себя жизни.
- Много раз.
Красные глаза, кажущиеся бордовыми из-за серой мглы за окном, обратились к

шизофренику, парализуя своей алой пустотой. Он смотрел растерянно, будто
голый предстал перед судом, и сейчас готов был говорить обо всем, что терзало
его многие годы.
- Поэтому были бинты и шрамы?
- Да.
- А я думал, что ты тоже любишь получать удовольствие разными способами.
- Я действительно получал какую-то долю удовольствия, нанося себе увечья и

оказываясь на грани между жизнью и смертью.
- Почему ты не умер?
Этот самый прием, не всем известный. Максимальная близость между людьми за

столом далеко не когда они сидят рядом, а когда сидят напротив. Мы редко
находим в себе желание повернуться к собеседнику рядом, а вот поднять взгляд
на человека перед тобой – запросто. И это смущает обоих, но они продолжают
смотреть, будто ментально общаясь, а сейчас это выглядит еще интимнее, чем
даже прикосновения рук.
- Потому что мне нужно было жить.
- Нужно?
- Да.
681/840
Шибусава не хотел знать, зачем. Он не стал переспрашивать, довольствуясь
таким ответом. Осаму начинал его напрягать, но с ним было легко, даже
слишком. Тацухико не привык так легко открываться людям.
- Чем вам так понравился Чуя? – он решил перейти к более земным темам. – Он
ведь совершенно обычный.
- Не совсем, - тот вновь смочил горло теплым кофе.
- Нет, то, что он глотает - я знаю, но чем еще-то? Вы ведь, наверное, много ему
платили…
- Да, он был самым оплачиваемым, - подобные темы давались мужчине уже

легче, - потому что позволял делать с собой всё.
- Это и есть причина?
- Нет, - он отставил допитый кофе, укладывая руки на стол замком, - он

единственный, кто любил меня.
Дазай знал, что Накахара испытывал какие-то чувства к своему бывшему

хозяину, но не думал, что они, оказывается, были взаимны.
- Но сейчас не любит.
- Знаю, а я не любил его тогда. Мне было не до этого. Я просто ловил кайф от
«общения» с ним, не думал, что когда-то захочу чего-то большего. Когда-то эти
чувства казались мне жалостью, я даже пытался быть с ним нежнее, ведь знал,
ради чего он идет на такое. Но ему было мало, он хотел не только питаться моей
физической агрессией, но и моральной. А сейчас я смотрю на него и понимаю,
что скучаю по его безумным заскокам, по его желанию нарушать правила. Он
всегда отличался от других людей, потому что хотел отличиться. Потому что
хотел не клочок земли, а целый мир.
- Да, в этом весь Чуя.
- Я знаю, ты тоже любишь его за это… за его характер, за этот недоступный

образ чего-то дикого и своенравного. Тебе нравится, что он не поддается, а,
когда поддается, нравится еще больше. Если он владеет миром, то ты имеешь
больше, чем мир.
- Ха-ха-ха, - Осаму посмотрел на Тацухико, как на ребенка, рассказывающего

какие-то небылицы. – Невозможно владеть больше, чем миром.
- Кто сказал?
- Я говорю.
- Почему?
- Потому что нельзя владеть Чуей.
Такое утверждение раздражало Шибусаву. Он, в отличии от Дазая, окружение
682/840
которого подстраивалось под него, был собственником, который сам
подстраивал окружение под себя. Когда что-то ему не принадлежало, он хотел
это получить.
И сейчас ему хотелось получить только одно.
- Почему ты меня не отвергаешь? – спросил он.
- В смысле?
- Я трогаю твои руки, - он символично ухватился за его тонкое запястье, -

сокращаю расстояние, говорю о таких интимных вещах, да и к тому же я трахал
твоего парня, а ты невозмутим.
- Я не вижу смысла возмущаться.
Шибусава усмехнулся.
- Ты просто слаб.
- Я просто не показываю силу.
Да. Тацухико определенно восхищался поведением Осаму. Он понимал, почему

окружение само подстраивается под него – оно хочет быть таким же, как Дазай.
Таким же странным, хаотичным, неправильным.
Вселенная стремится не к идеалу.
Вселенная стремится к хаосу.
- Я хочу, чтобы ты показал мне её.
- Вы сломаетесь под моим давлением.
- Почему?
- Потому что вы уже трещите по швам. Сколько там вам лет? А сколько у вас
осталось мотивации что-то делать? Мне незачем даже ломать вас, ведь вы
ломаетесь сами. Вы такой человек, который привык к чему-то необычному.
Например, бодрствовать ночью, а спать днем. И когда вы видите других людей,
радующихся дню, вы начинаете завидовать, ведь не можете поменять свой
режим, не можете изменить себе. Вам нравится то, что вы необычен, но при этом
хотите быть, как все. Поэтому вам нужен такой человек, как Чуя, который смог
преодолеть это желание, но ушел. Вы думаете, что он вас вытащит, но нет… кто
угодно, но только не он. Чуя не желает тащить на себе эту ношу, он хочет
радоваться дню с тем, кто всегда так жил, с тем, кто кажется ему нормальным.
- А если я изменюсь?
- Вы, кажется, плохо знаете нарциссов?
Шибусава прищурился. Да, он не любил такие разговоры, но ему нравилось

слушать Дазая.
683/840
- Понимаете, - Осаму заправил каштановую прядь за ухо, говоря тихо, с той же
спокойной интонацией, - Чуя, можно сказать, не видит в вас человека вообще.
- И как это изменить?
Шизофреник усмехнулся.
- Это не изменить. Он уже увидел в вас недостойного.
- А ты, значит, достойный?
- Да.
- С чего ты взял?
- С того, что он сам мне это говорил много раз. А еще он сам пошел на общение
со мной. Он желал моего внимания, понимаете? Хотел общаться. Хоть раз он
позвонил вам сам?
- Нет.
- Вот и всё. Для него вы – недостойный его времени человек, он не видит смысла
поддерживать с вами общение. Не переживайте. Таких людей, как я, очень мало.
Практически все недостойны общения с ним, как бы он не хотел иметь много
друзей. В этом весь Чуя – ему плевать на всех, кроме него, и тех, кто ему
небезразличен, но таких очень мало, ведь в сердечке этого эгоиста тепла еще
меньше, чем в вашем.
Шибусава молча слушал то, что пытается донести до него Осаму. Конечно, он
понимал, что парень прав – Накахара сволочь, которая разбрасывается людьми,
не думая о том, что когда-то останется один. В одиночку ему даже привычнее,
разве что Дазай кажется уже частью него самого.
- Даже если ему и будет вас жаль, не думайте, что это причинит ему какую-то
боль. Даже если вы умрете с запиской в руках о признании, то он и секунды не
будет страдать. Всё, что может заставить его плакать – у него в голове. Только
пропуская мысли по десятому кругу, он может почувствовать что-то, что может
заставить его растрогаться, но этого очень мало. Вы не для него.
- А для кого?
Осаму подумал, стоит ли ставить на этом точку? Нет, он не для этого позвал его.
- Когда-нибудь я вам об этом скажу.
- Значит, это не последняя наша встреча?
- А вы хотите еще?
- Мне нравится общаться с тобой, Осаму, - Тацухико нацепил свое светлое

пальто, явно собираясь покинуть кафе. – Иногда ты раздражаешь, но не сильно.
- Рад слышать.
684/840
- Можешь оказать мне одну услугу? – спросил он.
- Что вам угодно?
- Выкури со мной сигарету.
Предложение казалось немного глупым, но безобидным. Чего такого в сигарете?

Но стоит выйти на улицу, усесться близко-близко на лавочку перед кафе и
закурить, как всё приобретает особые краски.
Сумерки, дождь, как из ведра, вдали слышится звук сирены, а люди иногда
пробегают мимо, пытаясь спрятаться от дождя под зонтом.
Осаму любил дождь именно за это – он распугивает людей, но не отпугивает

психов, вроде них двоих. Они курят, периодически схватывая на лицо редкие
капельки, ведь крыша на улице не такая уж и широкая. Ботинки, кажется
начинают промокать, но им все равно.
Они молчат.
Они курят.
Они ждут.
Сделав очередную затяжку, Шибусава протянул сигарету Дазаю, который уже

давно не курил так много раз за день. Он принял её и так же вдохнул табачный
дым, разбавляя его свежестью весеннего дождя, чувствуя воздух, наполняющий
легкие вперемешку с ядом. Странная близость с человеком, которого видишь
второй раз в жизни. Не самая интимная, но встреча. Под крышей дешевого кафе.
Человек, у которого есть всё материальное, и человек, у которого есть всё
духовное, – две части чего-то несуществующего, где смешивается грань
реальности и наступает тот самый хаос, к которому в результате приходит
вселенная.
Осаму выдохнул, повернувшись к Тацухико, и замечая, что человек, который

всегда казался ему слишком вычурным, слишком аккуратным, слишком богатым,
сейчас выглядит, как обычный прохожий, поделившийся сигаретой, причём не
самой лучшей марки. В его глазах уже нет особенной красоты, он ответил
взглядом скромно, будто переспрашивая, мол, что ему надо. Дазай продолжал
смотреть. Смотреть на то, что он наделал.
Шибусава принял сигарету, но не отвернулся. Он улыбнулся ласково, а

свободной рукой потянулся к подбородку Дазая, слегка царапая его черными
ногтями. Его лицо и до этого было близко. Непонятно, почему они так сидели, но
сейчас оно оказалось на расстоянии нескольких сантиметров.
Тацухико приблизился еще и припал сухими губами к губам Осаму, совершенно

бесчувственно, будто в этом действии не было ничего, что может показаться
порочным или неправильным. Тот не сопротивлялся, он рассчитывал на что-то
такое. Ему даже захотелось подыграть, и сухие губы Коллекционера стали
влажными от чужого языка, проникающего затем в рот. Хватка мужчины стала
сильнее, и пальцы с подбородка сместились на шею, будто притягивая Дазая
еще ближе, но тот даже не держался за него, он просто целовал.
685/840
Это своеобразная психотерапия – дать человеку то, чего ему не хватает –
банального поцелуя и какой-то доли нежности. Вряд ли он часто целует своих
кукол, вряд ли дарит им ласку. Но лишая её остальных, он лишает и себя этого
удовольствия.
Это нужно всем, даже людям с патологией.
Расставшись, Осаму решил взять сигарету из рук Шибусавы и затянуться еще

раз, будто пытаясь перебить чужой привкус на языке. Этот вкус казался ему
непривычным и едким, не таким, как у Чуи. Тацухико продолжал смотреть на
него, будто ожидая реакции, но реагировать на такое шизофреник не собирался.
- Ты хочешь побороть свой страх? – спросил вдруг Дазай.
- А ты можешь мне в этом помочь?
- Я могу попытаться.
***
С высоты птичьего полета видно практически всю Йокогаму в своей, казалось

бы, необъятной стати. Ветер колышет промокшие волосы и одежду обоих
мужчин, но им хорошо. Осаму давно прознал, как попасть на крышу этого
небоскреба, мечтал когда-то отсюда спрыгнуть, но подумал, что это не то место,
которое стоит опорочить чьей-то смертью. Пусть оно остается таким же
красивым и чистым, как и сейчас.
Небоскребы тесно жмутся друг к другу, будто пытаясь согреться после

весеннего дождя, кажущегося дружелюбным после зимних холодов. Здесь
высоко и холодно, кажется, что ты способен дотронуться руками до небес и
полететь к ним навстречу. Такое странное и дикое желание – отдать себя
прекрасному, ведь в такие моменты хочется думать о чем-то возвышенном.
О чем могли думать эти двое, можно только гадать. В голове безумца всегда
сплошная каша, но сейчас Осаму чувствовал себя нормальнее, чем прежде.
Очень непривычно – быть таким, как все, но оставаться по-своему сумасшедшим.
Ведь надо быть именно таким, чтобы взобраться на крышу небоскреба с целью
дать своему врагу то, чего у него никогда не было – веру во что-то чистое, в
освобождение от страха.
Шибусава явно чувствует себя некомфортно, не отворачивается от горизонта,

однако Дазай толкает его ближе к краю.
- Я… не могу, - вдруг произносит Коллекционер.
- Можешь.
- Это… слишком.
- Не волнуйся, я не толкну тебя вниз. Наоборот, буду держать.
Тацухико сделал один шаг, второй, третий и каждый давался ему все
болезненней. Внезапно его охолодевшие от воды и ветра руки оказались в
686/840
объятиях чужой ладони.
- Тебе не нужно бояться своих иллюзий.
Он вцепился хваткой в его руку сильнее, а затем сделал еще один шаг –
завершающий, потому что дальше – пустота.
Высота и правда притягивает. Она одурманивает человека своей

неестественностью. Притяжение, которое ощущаешь в моменты осознания, что
там не просто плоская картинка, а реальное ничто, в конце которого твердый
асфальт, готовый разбить тебя под силой гравитации.
Этот страх правильный и естественный, он оберегает человека от необдуманных

поступков, от случайного воздействия, дарует осторожность и желание жить.
Сейчас у Шибусавы это желание было сильнее всего, он держался за руку своего
врага, даже не догадываясь об этом. Но не эта рука убьет его, нет, Осаму дал
обещание, к тому же ещё не выполнил свою задачу.
Но Дазаю нравилось, что именно его руку Коллекционер держит в момент

встречи со своим страхом.
***
Больница уже была закрыта, когда Дазай вернулся в нее поздно ночью, но
парень не первый раз так возвращается, поэтому знает, что черный ход всегда
открыт. Взбираться пришлось пешком, поэтому он очень утомился и с тяжелым
дыханием брел по коридору отделения.
Аноним: «Я получил перевод. Сейчас будем искать номер. Спасибо, Осаму, ты

хорошо постарался. Через эту карту и её переводы мы сможем выйти на другие
счета».
Дазай: «Отлично. Рад стараться».
Аноним: «А что ты такое сделал, раз он выложил такую крупную сумму?

Неужели переспал с ним?»
Дазай: «Эх… Федор, Федор… есть вещи намного дороже секса».
Персонал уже тихо затаился по своим комнаткам, оставив пациентов без

пристального наблюдения, ведь те уже спят. Обычно в такое время не спали
лишь они с Чуей, потому что любили поболтать о чем-то до самой ночи. Это было
своеобразным обрядом, но сегодня пришлось его нарушить из-за
незапланированной встречи с Коллекционером.
Дазай не очень-то понимал, за что именно заплатил ему Шибусава, но деньги он

получил на карту, как и попросил. Может, потому что банальное общение стало
для того чем-то, за что стоит платить, а может, потому что преодолеть свой
страх – бесценно для человека. Конечно, Тацухико всё еще боялся. И боялся не
только высоты. Осаму видел этот страх в его глазах. Страх, который человек
даже не в силах понять разумом.
Дверь в палату открылась, и он увидел, как из-под белого одеяла торчат рыжие
687/840
пряди, цвет которых практически не различался в ночном освещении. Он
подобрался к кровати, присаживаясь и целуя спящего Накахару в щеку:
- Я вернулся.
Я бы мог сказать, что задержался из-за подготовки к экзаменам, но это не

правда, мне просто не писалось :(
Зато потом каааак накатило, что у меня аж готово 15 страниц (вордовских)
следующей главы! Так что ждите :*
Хотел сделать еще одну измену, но не смог. Слишком Дазай верный... к тому же
импотент...
688/840
Глава 38. Беги со мной.
Начало апреля выдалось достаточно теплым и приятным. Огай даже

подумал, что стоит наконец-то выбраться из своего темного холостятского
жилища и отправиться на прогулку, разве что времени на это совсем не было. На
его плечах большая ответственность – целая больница, а это не шутки. Каждый
винтик в этой системе должен работать точно по правилам. Особенно, если в
этом винтике присутствует Чуя, который выполнял практически всю бумажную
работу за него, поэтому у Мори действительно было время на прогулки.
Стыдно ему за это, конечно, не было. Если Накахара хочет числиться как
сотрудник больницы, то пусть и работает в этой больнице, а не просиживает
жопу в палате. Он инвалид, вот пусть и занимается несложной работой, а Огай
еще молод и красив, к тому же у него наконец-то появился человек, ради
которого стоит освободить пару часов в графике.
Дома у Фукудзавы было так же уютно, а сейчас, во время цветения сакуры, так
вообще красота. Они часто проводили время в саду еще зимой, но в весеннее
время года сидеть там особенно приятно.
- Значит, она простила тебя? – решил уточнить Мори по поводу его отношений с
дочерью.
- Сомневаюсь, что до конца, но я рад. Мы хотя бы поговорили, - Юкичи сидел с

закрытыми глазами, наслаждаясь легким дуновением ветра.
- И что же она сказала?
- Сказала, что прощает, и будет приезжать во время праздников.
- Тебе не грустно?
- М? – он приоткрыл глаза, с непониманием взирая на собеседника. – Из-за того,

что она уехала?
- Ну да, вы ведь уже столько лет живете вместе. Ты, наверное, привык. Я вот не
представляю жизни без своих детей.
Фукудзава задумался. Действительно, у Огая большой дом, двое детей, и они,

конечно, не захотят что-то менять. Будет трудно, если к ним вдруг подселится
какой-то незнакомый мужик, и оба это понимали.
- Я не настаиваю, но… - всегда волнительно говорить о таких вещах, даже

заведомо зная реакцию человека. – Я был бы рад, если бы ты переехал ко мне.
- Я уж думал, ты не попросишь, - усмехнулся Мори и тоже отклонился на спинку

скамейки, взирая на лазурное небо. – Конечно, мне придется долго привыкать к
твоему обществу.
- Не хотелось бы торопить события, но… мы, вроде, уже давно знакомы.
- Да, даже слишком давно, ты так не думаешь? – он повернулся к нему, ехидно

улыбаясь, но Юкичи лишь приблизился и чмокнул его в губы, поднимаясь затем
689/840
со скамейки.
- Я просто не знаю, у тебя же вроде уже взрослые дети, поэтому я подумал, что
ты можешь оставить их одних.
- Думаю, что дом они не разнесут. Буду заезжать к ним иногда.
Они уже хотели пойти в дом, но внезапно их идиллию нарушил телефонный

звонок, поступивший Огаю.
- Алло, Рюноске, что-то случилось?
- Ты будешь кричать, - послышалось с той стороны провода.
- Что?
- Чуя сбежал из больницы.
За несколько часов до этого.
Дорогу до базы Дазай запомнил очень хорошо, потому что взял привычку
наведываться к Федору. Тот демонстрировал ему огромное количество своей
аппаратуры и даже показывал, как вести слежку, в том числе и телефонную. Он
успел прослушать несколько телефонных разговоров Огая, в которых, в общем-
то, не содержалось ничего особенного, но ради эксперимента послушать можно.
А еще Федор сделал ему подарок.
- О, ками-сама, - Осаму получил от него практически такой же Кольт, каким

орудовал во времена расцвета своей карьеры наркоторговца, чему был крайне
рад, хотя и не знал, для чего ему может понадобиться пушка. – Дост, тебе меня
не купить.
- А я и не пытаюсь, просто ты рассказывал, как скучал по нему, вот я и решил

сделать тебе подарочек, - он улыбался своей хитрой улыбкой, хотя было ясно,
что за ней не скрывается ни капли лицемерия. В какой-то степени Достоевский и
правда чувствовал вину, оставив Дазая одного. – Тебе нравится?
- Нравится, - он рассматривал, как переливается сталь пистолета в синеве

горящих экранов, и пытался насладиться шершавой поверхностью рукояти,
будто уже сейчас чувствуя, как оружие становится продолжением его руки.
Осаму обожал носить с собой пушку чисто из-за этого – ощущение, что ты
можешь больше обычного смертного. Он понимал, что это чувство плохое, тем
более, учитывая, что пистолет в руках психа – вещь ненадежная, но ничего не
мог поделать со своими сдвигами и мании к огнестрелам, - но я не могу его
оставить, - заявил Дазай и поспешно положил пистолет на стол, грустно опуская
глаза.
- Почему? – Федор подошел практически вплотную, опираясь на стол и

заглядывая в лицо собеседника. – Для меня это ничего не стоит. К тому же
должен же я как-то отплатить за проделанную тобой работу.
- Я понимаю, но это слишком для меня, да и… вдруг Чуя увидит? Пусть он лучше
690/840
останется у тебя.
- Дазай, - он отодвинулся от стола и встал четко напротив. Казалось, что

Достоевский специально всегда сокращает расстояние – особенность
взаимодействия – собеседник лучше внимает твоим словам, не обращая
внимания ни на что вокруг, - я понимаю, что ты не хочешь всего этого, но это не
просто подарок, а ради твоей же безопасности. Скоро Шибусава увидит, как
денежки медленно утекают с его счетов, и первым делом заподозрит тебя, как
соучастника. Ты можешь оказаться в не самой приятной ситуации.
- Ничего, справлюсь и без этого.
- Ну, как знаешь, - Федор взял пистолет со стола и подошел к шкафу с прочим
оружием, убирая подарок туда, - если что, я всегда готов тебе помочь, поэтому
обращайся в любой ситуации.
- Хорошо, я буду знать, - он уже собирался уходить, но Достоевский подошел к

нему ближе и ухватился за рукав бежевого плаща.
- Ты… не хочешь еще остаться?
Осаму смотрел с непониманием, но сейчас ситуация была ему предельна ясна.

Он хочет вернуть Дазая, но понимает, что не имеет на это право. Осаму видел в
его глазах тонну сожаления за такую долгую и холодную разлуку, видел, как
холод в глазах хакера уходит куда-то на второй план, когда он видит его. Это
заметно не сразу, Федор не привык показывать свои эмоции, он умеет надежно
их скрывать за грацией движений, четкостью речи, умением анализировать
ситуацию. И сейчас он видел, как слаб шизофреник под его пристальным
взглядом. Зачем он к нему приходит? Может, это желание обзавестись друзьями,
а может, былые чувства до сих пор не остыли?
Достоевскому нравилось, что Осаму не обижается. Ему нравилось, что они

продолжают общаться, как ни в чем не бывало, но всё еще не мог оставить в
покое сердце безумца, который всегда казался ему больше, чем просто
человеком – таким же необычным и странным, как он сам.
- Я… - Дазай замер, пытаясь понять, что ему делать. Холодные пальцы Федора
не отпускали его рукав, но тот и не сопротивлялся хватке. Шизофреник
медленно повернулся к нему, взирая темными карими глазами на предмет
бывалой любви. Он почувствовал этот неловкий укол в сердце, смешанный с
долей отвращения к самому себе.
Достоевский наконец-то отпустил его рукав и, не отрываясь глазами от

оппонента, прикоснулся холодными пальцами к его лицу, ласково поглаживая
мизинцем шею поверх шершавых бинтов. Осаму сам двинулся к нему навстречу,
не зная, что и зачем делает. Чувство чего-то давно забытого переполняло его
изнутри. Хотелось видеть, хотелось слышать, хотелось чувствовать так же, как и
тогда.
Дазай прикоснулся губами к потрескавшимся губам Федора, чувствуя их

приятный кисловатый привкус засохшей крови. Он нежно оттянул его нижнюю
губу, лаская языком, а руками хватаясь за худую спину хакера. Тот не
растерялся и ухватил его в ответ, прижимая к столу со всей страстью, проникая
языком внутрь его рта, сладко опьяняясь таким знакомым желанием.
691/840
Он мечтал сделать это еще в их первую встречу, когда Осаму только-только
наведался к нему в гости. Сердце колотилось так быстро, но он не показывал.
Руки хотели потянуться, но он прятал ладони за рукавами. Глаза пристально
желали осмотреть бывшего возлюбленного, проследить каждую изменившуюся
черту, но их приходилось обращать к холодному монитору, чтобы не показывать
своих оставшихся чувств.
Достоевский не знал, зачем приехал в Японию, но Дазай точно был одной из

причин. Теперь всё так правильно и так хорошо, что он просто не сможет уехать.
Но какой-то укол совести за то, что он так нагло целует не его человека,
болезненно бьет в самое сердце. Он чувствует, что оттенок поцелуя Осаму
совсем иной – не искренний. В нем только какая-то горькая страсть, остатки
чего-то былого, нет той теплой искры, которая всегда присутствовала в нем.
Но сейчас парень не сопротивляется ни рукам, ни ласкам со стороны Федора. Он

кайфовал от его поцелуя, от пальцев, нежно вплетающихся в его каштановые
пряди, и жестокой хваткой, будто сопротивляясь боли, гладил его спину. Руки
Достоевского вновь переметнулись на его шею и принялись расстегивать
пуговицы, освобождая жар чужого тела наружу. Дазай секундно простонал от
уже теплой ладони, прошедшей по его груди, но затем разорвал поцелуй.
Тяжелое дыхания сковывало всё тело, он проводил руками по плечам Федора,

который целовал его с былой нежностью, но вскоре на лице Осаму возникла та
самая гримаса жалости, которая когда-то часто мелькала на лице Накахары –
нежелание останавливать то, что надо остановить.
- Нет, - прошептал он, несильно отталкивая от себя Достоевского и закрывая

кулаком разгоряченные губы. – Прости.
Тот молчал. Его взгляд был совсем иным – понимающим. Он знал, что оба хотят
чего-то друг от друга, но не могут себе этого позволить. Федор отошел и присел
на стол рядом с парнем, будто ощущая ауру странной грусти вокруг Дазая,
готового разрыдаться от незнакомого ему чувства обиды на самого себя.
Подобного он не чувствовал, когда целовал Тацухико, ведь то была всего лишь
уловка – грязная манипуляция, к которой он привык.
Но сейчас это была не просто манипуляция. Это были чувства.
- Это ты меня прости, - прохрипел тот. – Я перешел границы дозволенного.
- А я позволил тебе это сделать, - Осаму робко глянул на него, будто пытаясь
найти ответ для понимания данной ситуации.
Достоевский посмотрел как-то потерянно. Ему теперь было сложно что-то

предпринимать, но его секундное непонимание вскоре сменилось на некоторое
ошеломление, потому что Дазай придвинулся и обнял его руками за плечи,
утыкаясь лицом в шею.
- Мне правда жаль, но я не могу себе этого позволить, - хакер чувствовал его
дыхание на своей шее. – У меня есть другой человек, и он нуждается во мне, а я
в нем. Мы слишком много дали друг другу, поэтому он дорог мне, как никто
другой. Я люблю его.
692/840
- А я люблю тебя, - Федор погладил его по голове, чуть поворачивая голову и
встречаясь с непонимающими глазами шизофреника. – Просто… знай, что люблю,
и мне этого достаточно. Я не принуждаю тебя ни к чему, я хочу, чтобы ты был
счастлив с тем, кого любишь ты. Если ты любишь того парня, то я всё понимаю.
Могу я… просто рассчитывать на твою дружбу?
Осаму улыбнулся, немного по-детски, и лицо его будто налилось свежим

румянцем. Он рад, что Достоевский понимает.
- Конечно.
И все равно кроткий поцелуй в щеку. Он не видел в этом чего-то пошлого, желая
подарить еще немного взаимной нежности человеку, который не забыл его,
человеку, который вернулся.
Человеку, который может любить.
Может ли все-таки любить Чуя? Об этом Дазай думал очень часто. Думал и
сейчас, когда шел до станции метро, уже приевшейся своей архитектурой и
знакомым лицом, как оказалось, коллеги Достоевского, который был любителем
показывать фокусы и заодно выполнять некоторые поручения.
Не сказать, что Осаму интересовали детали работы Федора, он знал, что это
дело грязное и темное, ведь сам в нем поучаствовал, однако совершенно об этом
не жалел. Было в нем что-то такое, что толкало его на такие вот необдуманные
поступки – незаконные. Ему была скучна обычная жизнь, как бы он не хотел
признавать обратного. С размеренным образом жизни без приключений он
быстро впадал в депрессию, хотя успокоительные имели и тонизирующий
эффект, несмотря на большой откат в виде усталости.
Дазай не знал, насколько радостной стала его жизнь с приходом в нее

нейролептиков. Он отказал Достоевскому не только потому, что совесть будет
мучать его после измены, а просто потому, что он на неё не способен. Какие бы
эмоции он не испытывал, редко дело доходило до секса. Эти две недели в
больнице ни он, ни Накахара даже не думали об уединении, не мечтали
вернуться домой, чтобы наконец-то отдаться друг другу.
Прошлый раз был довольно болезненным, но из-за этой неизвестности и своего

рода адреналина оказал возбуждающий эффект. У Осаму не было физического
желания, но почему-то оставалось моральное. Может, потому что для
шизофрении характерна повышенная сексуальная возбудимость, из-за чего
таблетки гасят её не всю, а может, потому что ему хочется оставаться хотя бы
чуть-чуть нормальным.
Но его радовал эффект лекарств в качестве снотворного. Он уже давно не будит

Чую своими ночными припадками, и тот даже перестал просыпаться от
малейшего шороха, снова засыпая крепко до самого утра. Хотя, возможно, это на
него так лекарства действуют, у Накахары ведь не было проблем со сном, к тому
же сказалась травма на голову, из-за чего ему часто хочется спать.
Шибусава: «Мне нет смысла раскаиваться в содеянном, потому что я не чувствую

своей вины».
Дазай: «Но ты знаешь, что она есть».
693/840
Ш: «Я знаю, но не чувствую себя виноватым».
Это стало привычкой. Чуя не знает о том, где был Осаму тем вечером. Чуя не
знает о том, что Коллекционер ему рассказал.
Чуя не знает о том, что Дазай ведет с ним переписку на темы, которые не
обсуждают за чашечкой чая.
Д: «Просто постарайся поставить себя на место тех людей, которым ты причинял

столько боли. Например, та же Маргарет. Ты ведь знаешь, что она искренне
страдала. Неужели тебе её не жаль?»
Ш: «Она сама согласилась на это».
Д: «Ее мать была больна. Ты бы не решился на такое ради дорогого человека?»
Ш: «Ради матери? Нет, я не любил её».
Д: «А ради Чуи?»
Ш: «Не знаю, может, без него было бы легче».
Д: «А ради меня?»
Он медленно, но верно подводил его к этой точке. Точке, когда человек, раньше
считающий Осаму соперником, станет для него самым верным и преданным
другом. Такие люди, как Шибусава, слабее обычных, потому что у них нет в
жизни дорогих людей, и, когда подобный человек появляется, его друг
становится самым слабым местом.
Дазаю не нужно, чтобы он отставал от Чуи, не нужно, чтобы тот разорялся.
Он хочет, чтобы Тацухико не видел ничего в этой жизни, кроме того, кого сам
однажды не постесняется назвать хозяином.
Ш: «А ты бы ради меня пошел на такое?»
Д: «Я не уверен, что ты достоин этого. Я тебе не доверяю».
Ш: «Неужели? После всех откровений?»
Д: «Особенно после них».
Ш: «Давай встретимся».
Он часто писал это. Шибусава хотел встречи с ним, а это сейчас самое главное.
Мужчина начинает зависеть от его внимания, питаться этой эмоциональной
гармонией, которую Осаму создает вокруг него. Коллекционеру нравится, когда
его восприятие испытывают, пытаются вывести из себя, но он чувствует себя
комфортно. Ему не сложно терпеть какие-то замечания от Дазая, он всё
выдерживает, потому что впервые открывает для себя подобное чувство –
моральное подчинение и зависимость от человека.
694/840
Он прекрасно понимает, почему Накахара выбрал именно его. Он молодой,
красивый, с притягивающим взглядом и способностью манипулировать всеми
вокруг. Мы ненавидим манипуляторов и любим одновременно, потому что они
притягивают всем. Словно свет для мотылька – нечто прекрасное, но способное
убить. Страшно представить, чем может закончиться подобное общение, если
только сам манипулятор не захочет остановиться.
Сердце мотылька сжимается с каждым новым сообщением, он чувствует холод в

этих строчках, но радуется, что ему отвечают, радуется искренне и, возможно,
впервые.
Д: «У меня сегодня некоторые планы с Чуей, поэтому я не могу».
Ш: «А когда сможешь?»
Д: «Не знаю».
Обида. Сильная обида колет его сердце. Он понимает, что никогда не сможет
заполучить его полностью, ведь у него есть Накахара – такой же молодой и
красивый. Нарцисс интересен своей необычностью и непредсказуемостью, но с
ним нет этого ощущения опасности, он всего лишь комок агрессии, ненависти и
животных инстинктов подчиняться, что Шибусаву радует, но не так, как человек,
который может подчинить сам.
Дазай ставит телефон на беззвучный режим, чтобы новые сообщения не вызвали

у Чуи вопросов. Тот редко интересовался его перепиской и никогда не лез в
телефон без его ведома, потому что ему все равно, он абсолютно уверен, что
Осаму ему предан. Так оно и есть, в какой-то степени, не считая маленького
обмана и недоговорок, в целях его же моральной стабильности.
Проверив черный ход, парень убедился, что дверь открыта. Еще утром он тайком
вынес все их вещи обратно домой, чтобы вечером осуществить их маленькую
авантюру. Он поднялся на этаж в отделение, как всегда, улыбаясь медсестре на
посту.
Ш: «Я всё равно буду надеяться, что мы встретимся вновь, Осаму».
Он шел по коридору, вчитываясь в строчки и удивляясь, как так быстро смог

заполучить признание этого человека. Оставалось совсем немного до палаты,
как Дазай почувствал, что нечто двинулось ему под колени, из-за чего тот
потерял равновесие, падая назад и еле удерживая в руках телефон.
Приземлился он, благо, на что-то мягкое – знакомые коленочки Чуи, руки

которого сразу же обхватили его за талию, а теплые губы обожгли шейные
позвонки даже сквозь бинты.
- Вот это подкат! – пошутил Осаму, убирая телефон в карман и поворачиваясь к

нарциссу лицом. – Я оценил.
- Не больно?
- Чуть-чуть, можно было бы и нежнее, - он чмокнул его в щеку, обвивая шею

парня руками. – Что Мори сказал? Не отпускает?
695/840
- Не-а, сказал, что коляска – вещь государственная, и мне нельзя её забирать, на
свою у нас денег нет, а больше меня никак не транспортировать, поэтому надо
полежать еще неделю и бла-бла-бла, еще тысяча причин, почему мне надо
оставаться в больнице, короче, я больше так не могу, - он, изображая
наполняющую рассудок безысходность, прислонился лбом к возлюбленной
груди, чувствуя, как руки Дазая вплетаются в его растрепанные пряди.
- Ну ладно, нам осталось только тебя транспортировать. Ты хоть и жирный, но я

тебя донесу.
- Я питался в последнее время только кашей! – он отлип от него, возмущаясь

очередному замечанию по поводу его веса.
- А кто сожрал половину торта?
- Как кто? Акутагава, конечно!
- Ой! Вот как тебе не стыдно? Я его насильно пытался им накормить и не смог, а
тут он почему-то сожрал половину.
- Ну мало ли, кто?! Всё, отстань! – Чуя начал спихивать его с себя, но Осаму
только упирался, сильнее прижимаясь к телу нарцисса.
- Не-е-е-ет! Я не слезу, пока ты не признаешь свою вину!
- Может, мне еще и чистосердечное написать? На твоем лице, например? Вот

этим кулаком! – он несильно двинул ему в ребро, но Осаму был очень
чувствителен в этом месте, что Накахара, конечно же, знал.
- Мне хватит и словесного, - хрипел тот, пытаясь удержаться. Он не собирался

сдаваться.
- Так, всё, - он отпустил его, взявшись за колеса каталки и погнал в сторону

своей палаты прямо с пассажиром на коленках. – Я иду звонить маме. Скажу, что
ты меня обижаешь!
- Ну не надо, Чуя, не надо маме, - он целовал его в щеку, будто пытаясь

задобрить. – Она же мне все волосы повыдернет!
- Так тебе и надо. Будешь лысым и некрасивым, и я тебя разлюблю.
- Правда? Ты серьезно разлюбишь меня из-за того, что я буду лысым?
- Как вариант. Мне самому будет обидно, но любой фактор может повлиять на
мои чувства к тебе.
- Ты меня плохо любишь.
- Ну прости, зато я с тобой честен.
Они наконец-то доехали до палаты, и Осаму, всё еще оставаясь на коленках

водителя, открыл дверь, позволяя тому заехать без препятствий. Затем Дазай
встал, поднимая Накахару и усаживая на кровать.
696/840
- Ну ладно, ты легче, чем до поступления. Я еще во время нашего последнего
раза заприметил, насколько ты тяжелый.
- Блять, я не жирный!
- Жи-и-ирный! – он ткнул пальцем в его пузико, а затем подлез ближе, начиная

оттягивать бока. – О-о-о, да на тебе можно блины жарить!
- Осаму, блять! Не трогай! – тот отпихивался и шлепал его по рукам, чувствуя,

как краснеет из-за такого замечания.
- Ну ничего, вот перестанешь пить таблеточки, поправишь ножку, и я отправлю

тебя на три круга по району.
- Буду я бежать эти три круга, ага… - Чуя отвернулся, сложив руки на груди,
пытаясь показать обиду. – Размечтался…
- От меня с топором побежишь, как умница, - Дазай лишь прижал его за

макушку, чмокая в нее, а потом удобнее устраиваясь рядом. – Ты уверен, что
хочешь сбежать?
- Конечно, я так больше не могу! Мне тут скучно и грустно, и вообще…
- А что, если злой дядя врач придет за тобой?
- У него же нет доступа к твоему дому.
- А что, если злой дядя врач придет за мной?
- Тогда ты что-нибудь придумаешь. Я же знаю, что ты у меня самый умный, -

Накахара погладил по плечу и чмокнул в щеку немного напряженного Осаму. Он
и правда не знал, как действовать в случае, если Огай разозлится и придет за
ними.
- Да, но мало ли что.
- Да ладно тебе, ничего он не сделает. Если что – выкрутимся.
Остаток дня они провели в палате. Накахара решил вздремнуть, а Дазай взялся
почитать очередную книжку из библиотеки, которую, кстати, надо будет не
забыть вернуть.
Ш: «Как ты относишься к религии?»
Д: «Ты хочешь поговорить со мной о Боге?»
Ш: «Дело не в этом. Просто мне интересно твое мнение».
Д: «Я не верю во всё это. Все свои попытки умереть я предпринимал с целью

ощутить после смерти вечную пустоту».
Ш: «Тебе кажется, что пустота лучше, чем полная красок жизнь?»
Д: «Не вижу жизни, полной красок».
697/840
Ш: «И ничто не способно даровать тебе удовлетворение?»
Д: «Я думаю, что есть кое-что».
Это кое-что сейчас лежит рядом, устроив голову на дазаевском плече. Другой
человек – вот, что может забрать его из этой пустоты. Ощущение, что есть кто-
то, кто будет опечален его смертью.
Ш: «Что?»
Д: «Люди, которые не хотят моей смерти. Я не могу сделать их жизнь еще более
невыносимой».
Ш: «Как это благородно».
Д: «Тебе бы было без меня грустно?»
Ш: «Пока не знаю, но мне нравится с тобой беседовать».
- Дазай, - шепнул проснувшийся Накахара, разлепляя голубые глаза, - ты чего

тут?
- М? – он оторвался от телефона и приобнял Чую. – Да ничего, просто.
- Сколько времени?
Осаму посмотрел на значок часов в верхнем правом углу экрана. Он и не

заметил, что уже полночь и довольно поздно. Скорее всего, персонал затаился
по своим комнаткам, поэтому можно начать сборы.
- Полночь - время выходить на охоту, - пошутил Дазай в ответ и положил

телефон на тумбочку рядом, привставая затем. – Давай собираться.
- А, может, не стоит?
- Чуя, это же твоя идея свалить.
- Да, но что-то так спать хочется.
- Э, нет! Или сейчас, или никогда.
- Ну ладно, ладно, - он приподнялся на кровати, окончательно открыв глаза. –

Дай мне мою одежду.
Было сложно, но Накахара кое-как смог натянуть на свою стальную конструкцию

серые спортивные штаны. Сверху он надел оранжевую футболку и тонкую
зеленую куртку.
- Где моя шляпа?
- Ты издеваешься? – Дазай посмотрел на него, как на идиота, мол, зачем ему

шляпа при побеге.
698/840
- Я спрашиваю, - глаза его сверкнули холодом, - где моя шляпа?
- Дома она, кстати, мокрая, я ее недавно постирал, потому что ей досталось

после твоей трагической травмы.
- Почему не принес другую?
- Потому что, - Осаму проверил все шкафы, которые уже были пусты к этому
моменту, и положил телефон в сумку, накинутую потом на плечо. – Нет времени
обсуждать это.
- Ладно.
Обувь была излишней с его травмой, поэтому Накахара просто остался в носках.
Дазай подкатил к нему каталку, на которую тот сразу же пересел и,
ухватившись за ручки, повез инвалида к выходу из палаты.
В коридоре было темно, и сестринского персонала не было видно. Чуя очень

радовался тому, что каталка тихая, ведь обычно они скрипят на всю больницу.
Проехав мимо поста, парни порадовались, что преодолели первый барьер.
Идти к лифтам было опасно, потому что есть вариант встретить кого-то, поэтому
они пошли на пожарную лестницу, откуда удобнее пройти к черному ходу,
заранее открытому. Завернув за угол, они проследовали в конец коридора,
наконец-то подходя к заветной двери. Осаму дернул ручку, но та, к сожалению,
не подалась.
- Черт, не говори, что она закрыта, - возмутился шепотом Накахара.
- Хорошо, скажу, что она просто на нас обиделась, - он не стал предпринимать

лишних попыток открыть её, а просто стал копаться в сумке, в поисках
подходящей отмычки.
Он посмотрел во всех карманах, складках, нычках, но ничего не нашел. В

карманах плаща, где раньше парень постоянно прятал нечто подходящее, тоже
ничего не было, ведь последнюю шпильку он истратил недавно, на пути к крыше
небоскреба.
- Ты же говорил, что всё проверил! – продолжал возмущаться Чуя. – Придурок,

такой план сорвал!
- Да не психуй ты, в крайнем случае пойдем на лифт.
- Это опасно! – сам Накахара тоже проверил все карманы, но эту куртку он не
носил еще с прошлой весны, поэтому ничего не обнаружил. – Черт возьми! У
меня тоже ничего.
- Хорошо, будем действовать иначе. Где можно найти ключ?
- Ты серьезно?! Ты хочешь достать ключ?!
- А что еще делать?
- Ох, ладно, - парень чувствовал, как у него колотится сердце, но ничего с этим
699/840
поделать не мог, - на посту в ящиках можно поискать ключ от ящика с ключами.
- А где ящик с ключами?
- Рядом с постом на стене висит. Неужели не замечал?
- Ну, я не привык гулять по отделению, в отличии от тебя.
- Ты же уже был пациентом этого отделения!
- Так это когда было-то?
- Так, ладно, хорошо, - Чуя не хотел сейчас спорить, поэтому просто потер
переносицу, пытаясь справиться с собственными нервами. – Другой план. Пошли
к лифту, спустимся на пятый.
- А что на пятом?
- Эндоскопия. Насколько я знаю, там дверь на пожарную лестницу никогда не

закрывают.
- Ну давай попробуем.
Они наконец-то двинулись в обратную сторону. Доехав до поворота, они прошли

сквозь стеклянные двери в отделение и, проехав еще несколько метров,
наконец-то выехали к большому коридору с лифтами. Работал только один.
- Лишь бы не встретить попутчиков, - думал вслух Чуя, нажимая на кнопочку

вызова.
- А ничего, что мы спиздили коляску? – заметил Осаму.
- Так мы же только до выхода.
- То есть, ты реально хочешь, чтобы я тебя потом на себе тащил?!
- Ой, вот не жалуйся.
- Чуя, твоя нога тоже весит!
- Да боже мой! Ты - гребанный псих! Тебя ущипнешь, так ты обосрешься и

побежишь галопом, несмотря на сопровождающий груз!
- Эх… лишь бы меня чем-то напрячь…
- Не выёбывайся.
Наконец-то лифт приехал, и они заехали внутрь. Благо, больше попутчиков не

было, поэтому парни, успокоившись, ехали в тишине пару этажей.
Доехав до пятого, двери лифта открылись, являя им еще один коридор, куда
нарушители устава больницы и выехали в результате.
- Чуя, мне что-то страшно.
700/840
- Отлично. Так ты точно донесешь меня, куда надо.
- А вдруг я поврежу себе там… позвоночник, например?
- Ты повредил себе мозги, но живешь же как-то.
- Это потому, что я повредил их неокончательно.
Ехать по коридору до отделения эндоскопии было не так далеко, хоть и

оставалось чувство опасности. Отделение очень маленькое, и ночью там обычно
остается одна медсестра, которая, скорее всего, спит, ведь в это время суток в
ней нет особой надобности.
- Так радуйся этому, - ответил Чуя в своей вредной манере, – не пострадает твой
позвоночник.
- А вдруг пострадает, и половина моего тела откажет? И мне придется, как тебе,
всё время передвигаться на коляске! Это же я буду ниже тебя! Нет, Чуя, я не
готов на такие жертвы, я не смогу ощущать себя карликом!
- Какой же ты глупый, - закатывал глаза пациент. Они наконец-то проехали

сквозь такие же стеклянные двери, только сверху было написано «Эндоскопия»,
и отделение было само по себе меньше, чем травматология. – Еще скажи, что это
станет причиной самоубийства.
- Конечно, я же не смогу так жить. Всё, что угодно: рак, СПИД, туберкулез,
импотенция, но только лишь бы не быть карликом. Я бы точно убился, если бы
был твоего роста.
Накахара развернулся и укусил его за руку, которая держалась за ручку каталки,

отчего Осаму громко взвыл на всё отделение.
- Придурок, блять! Еще раз заорешь, и я тебя точно инвалидом сделаю!
Но тот лишь посмеялся и повез его дальше, пока Накахара не сказал ему
остановиться около коморки.
- Так, - он потянулся рукой к двери, которая оказалась открытой. Там, рядом со

швабрами, на гвоздике висела связка ключей.
- О, вот это я понимаю! А то какой-то ящик, там ключ, тьфу! – комментировал

Дазай.
- Да, у нас всё проще, - он, взяв связку, нашел нужный ключ и, отъехав от Осаму,
направился к кабинету напротив, на котором было написано «Старшая
медицинская сестра».
- Зачем тебе туда?
- Сейчас мы будем воровать.
- О! Всегда мечтал воровать! Хотя, я и так воровал. Например, бутеры со стола

надзирателя в моей камере, когда я сидел за торговлю…
701/840
- Боже, всё, заткнись, потом это обсудим, - говорил Чуя, вставляя ключ в
скважину и открывая дверь. – Итак, действуем быстро.
Он проехал дальше к столу, открыл верхний правый ящик и достал маленький

ключик, а затем отправился к коморке в углу кабинета. Когда замок щелкнул, им
явился склад с огромным количеством медицинских принадлежностей. Дазай
буквально видел воображаемый свет, исходящий от всего этого ассортимента
непонятных флаконов, инструментов и коробок.
- Ва-а-ау! – промычал он, проходя дальше за Накахарой в комнатку, осматривая

всё вокруг, пока тот открыл какую-то уже вскрытую коробку и принялся оттуда
доставать тюбики. – Это всё такое… медицинское!
- Ага, - наотмашь говорил Чуя, укладывая тюбики себе на коленки.
- А что ты делаешь?
- Ворую.
- Что?
- Смазку.
- Чего? – Осаму взял один флакон, осматривая, но ничего не понимая.
- Ну… это гель такой специальный. Просто обычная дорого стоит, поэтому я
решил заодно и своровать на халяву, - он закрыл коробку, взяв в результате
всего шесть тюбиков, но они были довольно большие. – Конечно, без вкуса и
аромата, как ты любишь, но зато бесплатно.
Дазай посмеялся, убирая тюбики в сумку, чувствуя необычное напряжение. Даже

не знаешь, что можно сказать насчет подобной авантюры.
- Какой ты все-таки находчивый, - улыбнулся он. – Может, пойдем опробуем?
- Осаму, блин! У нас побег, а ты…
- А я? – закончив, он подошел сзади, массируя Чуе плечи и опуская затем руки на

грудь.
- Х-хватит, я же... мы…
- Что? – он нагнулся, шепча на ухо, а затем облизывая мочку.
- Черт, Дазай, зачем ты…
- Что? Моторчик завелся?
- Я тебе сейчас заведу, сволочь, - он дернулся, но Осаму резко развернул его к

себе, опускаясь на колени и забирая в страстный поцелуй. – Ты… м-м-м, - он
пытался сопротивляться, но тот настойчиво держал его за затылок, не давая
отступить, - Д… Даз… м-м-м…
702/840
Он сделал попытку оттолкнуть его, но она не увенчалась успехом, ведь руки
Дазая ухватились за запястья Накахары. Охнув, он открыл рот, чем шизофреник
и воспользовался, глубоко проникая языком внутрь, чуть ли не наваливаясь на
парня, желая вдоволь напитаться его страстью, по которой успел соскучиться.
Осаму обожал заставать Чую врасплох своими действиями, это действительно

возбуждало – растерянный вид нарцисса, когда тот что-то вытворяет. Иногда
ему хочется вывести его на центральную площадь голышом и отшлепать, чтобы
все наслаждались его позором. Интересно, что бы чувствовал сам Накахара в
подобной ситуации?
Но сейчас он еще мог думать здраво, поэтому продолжал сопротивляться. Все-

таки они в больнице. Пускай ночью, пускай практически пустой, но трахаться в
кладовке, в кабинете старшей медсестры – верх чего-то ненормального.
- Я не хочу… Дазай… - все-таки смог вырваться тот из хватки безумца
- А я хочу, - он присосался к его нижней губе, больно прикусывая. – Я хочу тебя

здесь и сейчас.
- Не надо, пожалуйста… м-м-м…
Его снова заткнули поцелуем, а цепкие руки Дазая ухватились за ворот чужой
куртки, ловко снимая её с плеч, а затем с рук, которые сразу же толкнули
шизофреника в грудь резко и грубо.
- Я сказал: «Нет»! – на лице Чуи была ярость, ему надоели эти игры, а может,
надоел и сам парень.
Несколько секунд Осаму недоумевал, пытаясь понять, что только что сейчас
произошло, но потом он ехидно оскалился, медленно стягивая пояс с плаща.
- Да хватит, Дазай, это уже не…
Внезапно его прервала пощечина, а затем безумец прижал его поясом за горло к
спинке кресла-каталки. Парень вцепился в удушающий предмет, но желание
сопротивляться инстинктивно отошло на второй план. Накахара хрипел и
дергался, чувствовал, как к лицу приливает краска, а страх теплится где-то в
районе ребер, ведь взгляд Осаму был действительно пугающим.
Как и его игры.
- А я сказал: «Да», - улыбнулся тот и, отняв пояс от горла возлюбленного, дернул

его на себя, ставя на колени перед собой. – Ты же не станешь мне перечить?
- Я… - он было хотел что-то сказать, но Осаму снова схватил его жесткой хваткой
за щеки, затыкая новым поцелуем и прикусывая на этот раз язык. Краем глаза
Чуя заметил, как тот расстегивает себе ремень другой рукой.
- Ну что, будешь послушным? – от таких слов по коже нарцисса пробежали

мурашки. Казалось, что он действительно полностью готов отдаться ему,
несмотря на этот хищный взгляд, полный безумия и страсти. Шизофреник
обратил свой взор на соседнюю полку и увидел упаковку со стерильными
перчатками, забирая её. – Так как, доктор, осмотрите меня?
703/840
Чуя сдерживался, чтобы не улыбнуться, потому что это уже напоминает какие-то
новые ролевые игры. В больнице, в кладовке. В перчатках. Осаму открыл
упаковку и, попросив нарцисса поднять руки, надел ему перчатки, затем
нагнулся и пошло облизнул его щеку, выпрямляясь потом и отпуская лицо парня,
заодно приспуская себе штаны. Он снова ухватился за пояс, оборачивая его
вокруг шеи Накахары и притягивая его лицо к своему паху.
- Давай, - нагло молвил он, и Чуя, смирившись со своим приговором, спустил с

него трусы, обнажая пах и слегка набухший член, мягкая плоть которого
соприкоснулась с его языком в следующее мгновение.
Нарцисс ласково облизывал и посасывал набухающий с каждой секундой орган,

тяжело дыша и заглядывая в глаза своему обидчику, который был очень доволен
своей игрушкой. Осаму действительно сейчас хотел поиграть, а когда он хочет
играть, то отказать ему невозможно. Его руки крепко держали пояс, не позволяя
Накахаре отстраняться слишком далеко и выпускать член изо рта.
Спустя какое-то время, он всё же набух и покраснел, несмотря на то, что еще
вчера Дазай думал, что совсем не способен к эрекции. Ему действительно
нравилось заставлять Чую, а тому нравилось, когда его заставляют.
Он не сопротивлялся слишком сильно, потому что не видел в этом смысла.

Накахара еще с зимних праздников понял, что Дазаю просто невозможно
отказать. К сожалению, его никто заранее не предупредил о том, что у
шизофреников повышенная сексуальная активность и, если ты завел себе
домашнего психа, то придется быть готовым 24\7. Он, хоть и был готов, а никак
не мог смириться с тем, что задница ноет, а эта секс-машина опять лезет
домогаться, иногда нежно потираясь, как котик, и пристраиваясь сзади, а
иногда, как садист, нападая и прижимая к стенке со всей силы. Чуе нравилось
по-разному, но больше ему нравилось, когда Осаму не пристает, ведь тому
одного раза в день порой было мало. С одной стороны, это хорошо, а с другой –
жопа у нарцисса хоть и резиновая, но не настолько. Отказы просто не работали,
минеты иногда тоже не прокатывали, и сейчас Накахара понимал, что им дело
тоже не обойдется.
Но пока что Дазай не отпускал его и заставлял ублажать себя. Ну, как
заставлял… парень не сопротивлялся, ему самому иногда хочется, вот только на
его возбудимость таблетки действуют сильнее, поэтому он сейчас даже не
чувствует желания, разве что ощущение легкой страсти, которая возникает,
например, при банальном поцелуе в губы, совсем недолгом.
Ему это не нравилось и, приспустив себе штаны, он попытался как-то

помассировать плоть, дабы хоть чуть-чуть возбудиться. Осаму же, заметив
подобную инициативу, порадовался тому, что парень тоже хочет близости, и,
схватив его за волосы, начал насаживать глубже, слыша, как Накахара начинает
давиться.
Влажная головка проскользнулся в горло, и Дазай тяжело выдохнул, прикусывая

губу и уже ласково поглаживая голову возлюбленного, который, чувствуя
горячий орган, замер, дотрагиваясь губами до чужого лобка. Рука снизу забегала
интенсивнее, ведь временный недостаток кислорода снова заставляет кровь
бегать активнее по его венам, в том числе и внизу. В перчатках это делать было
необычно, но по-своему возбуждало. А еще возбуждал тот факт, что в соседнем
704/840
кабинете кто-то точно сидит и может зайти в любую минуту.
Накахара никогда раньше не занимался подобным в общественных местах, разве

что в машине и как-то раз в туалете в клубе. Но, учитывая, что в тот раз он
накурился травы и ничего не помнил, решил, что это не считается. Клуб – это
хоть и общественное место, но там часто можно услышать стоны в соседней
кабинке. А еще ему доводилось делать это при ком-то, особенно, когда он жил в
съемной квартире в Токио, где в его комнату мог войти любой сосед и в любое
время, несмотря на то, насколько он занят.
Ох, как же он ненавидел этот гребанный водопровод в той квартире. Почему-то

постоянно с ним возникали проблемы, когда он приводил к себе девушку или
парня, уединяясь в своей комнатке. Только-только началось самое интересное,
как какая-нибудь Юан информирует его о том, что трубу прорвало, стучится в
дверь и зовет. Как же хорошо, что сейчас такого нет, правда, порой ему
действительно хочется, чтобы их прервали, ведь Осаму заебывает во всех
смыслах.
«Ну вот как отказать этому ублюдку?» - думал Чуя, делая очередной глоток.
Дыхание Дазая сверху начинало потихоньку сводить его с ума, так же, как и
руки, нервно массирующие ему голову. Глаза слезились, но ему это нравилось.
Нравилось истекать всем, будто грязной шлюхе, ведь таким он может быть
очень редко.
Губы начинали опухать, ведь делает Накахара это уже довольно долго, но лучше
наверстать всё сейчас, чтобы потом его отвыкшей за две недели заднице
досталось меньше, а то опять не сможет сидеть те же две недели, ведь Осаму
будет трахать его долго с такой-то потенцией, он уже прекрасно знает, как это
бывает под лекарствами.
Тот, в свою очередь, отпустил его голову и потянулся снова за новой пачкой
перчаток, на этот раз надевая себе. Ему было трудно это сделать, и Чуя даже
посмеялся. Он-то знал, что для того, чтобы научиться быстро надевать перчатки,
нужно время. Дазай еще, наверное, и не знает, что их можно быстро снять и
даже выпрямить, если захочется использовать снова. Конечно, в медицине
такого нет, зато есть в сантехнике.
Почему он сейчас думает именно об этом? Надо думать о чем-то возбуждающем,

но что-то совершенно не выходит. Поэтому Накахара и не любил заниматься
этим против своей воли, да еще и под нейролептиками. Хорошо, что они
сегодняшнюю дозу не приняли, а-то кто знает, может, Осаму бы все равно
приспичило. «Этого извращенца среди ночи разбуди – выебет», - подумал Чуя,
снова заглатывая, а затем отрываясь от члена, растягивая дорожку вязкой
слюны от головки до своих влажных и красных губ.
Он ухватился латексной перчаткой за ствол, массируя и возбуждая Дазая,

который наконец-то справился с перчатками и лукаво улыбался своему
«доктору». Настало его время проводить процедуру.
Достав из сумки тюбик с гелем, он немного нанес на руку, а потом отошел,

свободной рукой ставя кресло-каталку на тормоза и облокачивая на нее Чую так,
что тот стоял коленями на полу, а локтями упирался в сидение. Приспустив его
штаны ниже, он наконец-то провел влажной рукой между ягодиц Накахары,
отчего парень дернулся, ведь холодок от геля слегка остужает возбужденное
705/840
тело.
Осаму недолго размазывал гель и вскоре проскользнул пальцем в отверстие,

радуясь, что стенки еще не огрубели, и разогреется парень довольно быстро. Тот
выгнул спину, тяжело выдыхая и потянулся рукой ниже, начиная подгонять себя,
а то кончить просто не получится. Палец внутри был хорошим стимулятором, да
и Дазай не мог удержаться, чтобы не шлепнуть Накахару со всей силы по
заднице. Не один раз, конечно.
- Ах! Мх! – приглушенно стонал Чуя от шлепков и резких движений внутри,

чувствуя, как возлюбленный потирается отвердевшим органом о его бедро, дабы
тот случайно не упал без действий.
- Чш-ш-ш… - шипел Осаму. – Ты же не хочешь, чтобы нас услышали?
- А, может, хочу? – съязвил Накахара, и шизофреник выпрямил его, не изымая

пальца, другой рукой хватая за лицо, в последствии награждая нарцисса
пощечиной.
- Ты не посмеешь! Или я что-нибудь снова вставлю в твой похотливый ротик, - он

прикусил его губу, жестоко оттягивая, а потом снова давая пощечину, ставя
парня обратно в ту же позу.
Внутрь проникло два пальца, а рука опустилась на собственный член, дабы быть
готовым к проникновению. Дазай был уверен в себе, потому что всем нутром
ощущал разрывающую его сейчас похоть. Надо насладиться этой возможностью,
пока она есть. Чуя одной рукой тоже продолжил подгонять себя, а другой
закрывал рот, чтобы не выдать звуков.
Он представлял, как выглядит со стороны. Как вообще всё это выглядит со

стороны: грязно, пошло и порочно. Они действительно собираются опорочить его
отделение. Честно, Накахара всегда мечтал сделать это тут, но считал, что это
просто невозможно, тем более в кабинете старшей медсестры. Тем более,
расходуя больничные принадлежности. Ух, это ж какой сюжет для порно! Осаму
надо было заниматься именно таким бизнесом, а не наркотой барыжить. Вот тут
у него были бы реальные деньги. Видать, встретил бы Накахару, взял в актеры и
бабки бы гребли оба. Мало ли, Чую бы получилось уломать на подобное, хотя он
сомневается, что решился бы сняться в порно, несмотря на свои участия в
приватных эротических фотосессиях. Это всё было только для Коллекционера, и
сейчас он жалеет, что согласился, ведь эти фото все равно оказались предметом
шантажа.
Но это был шантаж для Осаму, который наоборот желал видеть его в самых
раскрепощенных и извращенных позах, местах, в самой глупой одежде, с самым
пошлым выражением лица. Слушать, как горло его разрывается в стоне, и
чувствуя толчки в ответ. Никакой шантаж и, кажется, даже никакая измена не
смогли бы переменить отношения Осаму к Чуе, согласившемуся на очередное
безумие, просто потому, что ловит от этого не меньше кайфа.
В маленькой коморке становилось действительно жарко, а руки в латексе

вспотели до предела, но Дазаю это нравилось, несмотря на возможную
аллергию, которая развивается у многих. Он вытащил пальцы, а затем задрал
чужую футболку, присасываясь к лопатке Накахары и слыша одобрительный
вздох в ответ, вместе с придвигающимися к паху бедрами.
706/840
Как же сладко Чуя намекает...
Осаму еще раз провел большим пальцем между ягодиц, а затем, плюнув на руку
в перчатке, повторно увлажнил свой член, приставляя его к разогревшемуся
аналу возлюбленного, который уже изнемогал от желания и температуры в
коморке. Нарцисс выгнул спину и тонко пропищал под аккомпанемент
возбужденного шипения Дазая, когда тот наконец-то проник внутрь своей
жертвы, наслаждаясь таким приятным теплом и давлением на половой орган со
всех сторон. Шизофреник не хотел делать ему больно, а больно Чуе точно было,
поэтому он двинулся дальше, как можно аккуратнее, совсем слегка раздражая
гладкие стенки, отвыкшие от подобных манипуляций.
Тот пищал тихо, практически не подавая голоса, но явно выдающего свое

желание стонать громко. Осаму прогладил скользкими руками горячий торс,
вновь двигаясь внутрь, уже практически не боясь, но Накахара все равно
страдал, хоть и знакомые руки, нежно гладящие его по животу и спине,
помогали. Он уперся лицом в такие же латексные кулаки от желания закричать в
сидение каталки, пока Дазай продолжал увеличивать темп, решив уже поскорее
утолить свое желание трахнуть нарцисса так жестко, как он любит.
Осаму, задумываясь о состоянии Чуи, подумал, что стоит изобрести свою

скорость ритмов траха в минуту, потому что он действительно хотел сделать как
можно приятнее, ведь сам недавно пережил подобный стресс. И хоть парень был
жестким и страстным обычно, полностью выключая разум и отдаваясь страсти,
сейчас, за счет светлости разума от лекарств, его мысли были более четкими,
хотя желание тоже застилало зрение особой жаркой пеленой похоти,
исходившей от Накахары, кажется, постоянно.
Почему он так хочет снова ощущать этот жар каждую секунду вместе?
Почему он хочет его, даже будучи практически импотентом?
Почему он сейчас не выдерживает и прижимается грудью к его спине, горячо

дыша в самую шею и лучше слыша тяжелые вздохи нарцисса, лицо которого уже
кажется красным даже в темноте?
- Я тебя обожаю, - не выдерживает Дазай, и Накахара сам подается навстречу

уверенней, наплевав на дискомфорт, уже отходящий на второй план. Тепло
свело все его внутренности после таких слов, кажется, довольно банальная
фраза, но Осаму редко говорит нечто подобное во время процесса. Он знает, что
Чуе нравится, когда тот говорит ему приятные вещи, может, из-за банального
желания подчиняться, а может, из-за действительно глубокого чувства в его
каменном сердце.
В ответ лишь последовал одобрительный стон, слишком высокий для его тембра.
Он действительно начинал расплываться в его объятиях, а когда латексная рука
Дазая обхватила член нарцисса, то он не смог больше держать себя в руках,
стоная громче, с легкими хрипами.
Ему было сложно соображать. Из глаз покатились слезы, а каталка, за которую

он цеплялся ногтями, чудом не уезжала даже на тормозах. Осаму перестал его
щадить и с садистской улыбкой резко и часто проникал внутрь, глубоко и
жестко, каждый раз слыша лишь одобрительные стоны.
707/840
- Ч-ш-ш-ш, - зашипел шизофреник, закрывая красные губы Накахары ладонью,
приглушая слегка. – Маленький ублюдок… тебе ведь нравится, когда тебя
трахают в жопу?
Он, конечно, не отвечал. Во-первых, рот ему закрыли, а во-вторых, просто не мог
справиться со стонами. Ему хотелось упасть лицом в эту сидушку, но Дазай
прижимал его затылок к своему плечу так, что он мог слышать его пошлое
дыхание, прерывающееся иногда мокрыми звуками, когда шизофреник
посасывал его ушко или кусал за шею.
Не сказать, что Чуя стал тише, но ему так даже нравилось. Он любил, когда его в
чем-то ограничивают, особенно, если делать это вот так. Пожалуй, даже кляп не
сравнится с горячими руками, а наручники с цепкими пальцами. Тут чувствуется,
что партнер хочет иметь полную власть и доминирование. Накахара позволял
ему. Это единственное, что всегда сходило Осаму с рук.
Головка, задевающая простату, совсем набухла внутри тела нарцисса. Он

буквально чувствовал, как член внутри него увеличивался во время всей
процессии еще и еще, пока не достиг своего пика. Сам он не видел, что там у
него снизу, но рука Дазая не останавливалась и дрочила, а тот знает, как
правильно надо делать это Чуе.
Накахара уже не терпел, он всеми силами желал еще и еще. Больше страсти.
Больше скорости. Больше поцелуев. А Осаму, будто читая его мысли, всё крепче
зажимал ему рот, кусая с большей силой и толкаясь жестче. Как же все-таки на
них влияет подобная атмосфера.
Нарцисс что-то промычал в латексную ладонь, но парень смог распознать, что

тот позвал его.
- Заткнись, - шепнул он, решив, что это не имеет значения. – Мой грязный
доктор… это тебе за гастроскопию полгода назад…
- М-м-м!
Тот уже не стеснялся быстро двигать бедрами в ответ, он уже всеми своими
клетками ощущал приближение кульминации.
На секунду Осаму отпустил его рот, перебираясь рукой и губами на соленую от

пота шею.
- Ах! Ах! – Чуя пытался быть тише, но совсем не получалось. – Д-дазай… м-м-м…
да…
- М-м-м… - пытался как-то показать свою заинтересованность в его словах тот,

очередной раз присасываясь к его коже. На самом деле, он любил, когда
возлюбленный подает голос.
- Ах… ах! Ах! Да-а-а… пожалуйста, Дазай… Пожалуйста…
- Как ты отвратителен! – сквозь зубы процедил тот, мгновением резко толкаясь

внутрь, но, услышав возглас от Накахары, снова зажал ему рот. – Неужели тебе
не терпится?
708/840
- М-м-м… - шизофреник почувствовал, как тот улыбнулся, а потом отпустил его
лицо, вместо этого упирая парня лицом в сидушку. - Я… не могу…
- Потерпи, - он отпустил его, но не перестал двигать бедрами. Не нужно было

особо упираться руками, ведь Накахара сам двигался, как заведенный, поэтому,
пользуясь случаем и не имея желания оттирать коморку от спермы, Осаму
стащил с себя одну перчатку и, нагнувшись снова, одел её на член нарцисса,
принимаясь подгонять его в прежнем темпе.
- М-хм… боже… - запищал тот, чувствуя, как неровная перчатка трет разогретую
плоть вместе со знакомым давлением пальцев. Необычно, но оттого интереснее.
Дазай снова схватился за его лицо. Он больше всего любил его целовать в
последние секунды, будто пытаясь прочувствовать все эмоции во время
наибольшего уровня похоти в этом любимом теле. Гладким языком он провел по
ушной раковине, слегка прикусив верхнюю часть уха, а затем спустился ниже –
на мочку, посасывая её и удаляясь губами сначала в область шеи, с которой он
уже успел доиграться до синяков, а затем вернулся к красному лицу, целуя
щеки, иногда присасываясь к челюсти.
Осаму больше не мог терпеть, ведь он первый всё это начал. Уткнувшись лицом
в красную ключицу, он сжал всё тело Накахары, тихо стоная, сжимая зубы до
боли и изливаясь внутрь так сладко, что мурашки побежали по спине.
Разворачивать Чую было бессмысленно, ведь он инвалид, поэтому Дазай просто

поставил его вертикально и повернул лицо на себя, наконец-то целуя парня
развязно в губы, то сплетая языки, то покусывая и до того красные и опухшие
губы, натерпевшиеся сегодня сполна. Но Накахаре нравилось, он уже сам
упирался потной спиной в не менее потную грудь, будто желая снова слиться
вместе с любимым, но вместо этого он всего лишь излился в латексную перчатку,
широко раскрывая рот в стоне, который забывшийся Осаму поспешил снова
прикрыть.
Когда тот наконец-то перестал тяжело дышать, он отпустил его, и нарцисс вновь
облокотился о свой четырехколесный трон, пока Дазай уселся в уголочке,
присматриваясь к отыметой им заднице.
Не выдержав, он все-таки шлепнул его, отчего Чуя резко дернулся.
- Блять! У меня страх на такие резкие звуки в подобных ситуациях!
- Что, звуки открывающейся входной двери, когда кто-то дрочит?
- Пф-ф-ф… дрочит? – он снова выпрямился, натягивая штаны, а затем стал

пытаться самостоятельно усесться на коляску. – Да, я дрочу отчиму. Вдруг мать
приходит с работы, и тут…
- Что?! – он подскочил, тоже поправляя штаны, чтобы помочь возлюбленному

залезть на каталку. – Ты говорил, что вас не палили.
- Нас не палили. Это было один раз, и мы всё замаскировали, весело приветствуя
её, будто ничего и не было.
709/840
- Интересные у тебя школьные годы, - он наконец-то усадил его и чмокнул в
макушку.
- И не говори…
- А у меня всё банально, - Осаму забрал всё, что было ими использовано, пряча в
отдельный поданный Накахарой мусорный пакет, - школа, дом, школа, попытка
самоубийства, учеба, пианино, попросил парня вскрыться, вызов к директору,
школа, учеба, дом…
- М-да, насмотрелся же ты… - Чуя снял кресло с тормозов и двинулся к выходу из

коморки, проверяя, ничего ли они не оставили.
- Ну как, - он пошел следом, тихо затем закрывая за ними дверь и пряча ключ
обратно, - вообще-то, убийства и самоубийства были единственными веселыми
вещами, так что…
- Тц! Ну и придурок же ты… - подумал вслух Накахара, наконец-то выезжая в

коридор и слыша шепот в ответ:
- Я до сих пор люблю эти чувства, - он встал сзади, хватаясь за ручки кресла-
каталки, беря управление над инвалидом под свой контроль, – ведь только так я
вижу какую-то радость от жизни.
- А как же… - он осекся, решая, что не стоит опять заводить этот разговор.
- Что?
Чуя знал, что Осаму любит его всем сердцем, и знал, что он действительно
согласился жить только ради него, но… неужели смерть в своих воплощениях
приносит ему больше кайфа, чем спокойная жизнь? Неужели он мечтает
вернуться в то время? Неужели он немного скучает по ведению собственного
разума?
- Поехали, - лишь ответил парень, не решая высказывать свои мысли, после чего
они двинулись к пожарной лестнице.
Было тихо, хотя, казалось, что где-то слышался еще чей-то гул шагов, но оба
считали это паранойей. Вместо теплых чувств и удовлетворения после секса
наступило что-то неясное между ними двумя. Накахара знал, что такие моменты
рано или поздно наступают, но не хотел в них верить, он хотел чувствовать
отдачу в свою сторону на максимуме, хотел быть единственным.
Он хотел быть тем, что может заставить Дазая стать нормальным, вот только
ничто не способно его таким сделать.
- Чуя, - начал тот, когда они подъехали, - не надо так напрягаться.
- А? – он недоумевающе посмотрел на него, оборачиваясь. – Ты о чем?
- О том, что ты чувствуешь, - парень подошел к двери и дернул ручку, она

действительно оказалась открытой.
- Ничего я не чувствую…
710/840
- Чувствуешь, Чуя, - Осаму мило улыбнулся, подходя к нему и присаживаясь на
корточки, обнимая своими ладонями его руки. – Чувствуешь…
После этого шепота его губы соприкоснулись с холодными пальцами Накахары,

который не знал, как вообще реагировать на его поведение. Дазая невозможно
понять.
- Итак… тут нет пути для колес, - сказал нарцисс, опомнившись, – и ты не

позаботился о костылях.
- Я правда хотел их взять, но мне было лень их тащить, - он решил не врать,

поднялся и отошел к лестнице, - к тому же я и так всю неделю, как белка в
колесе. Мне это надоело, так что спускайся на своих троих.
- Э?! Каких, к черту, троих, скумбрия?! – он аж раскраснелся от непонимания. – Я

тебе что, хромая собака?
- Эм-м-м, - тот обернулся и серьезно посмотрел на него, - ну да.
- Ты охренел?! Черт! Я достану дома костыли и засуну их в твою паршивую

задницу, Дазай! Неси меня!
- Нести? Я же надорвусь!
- Я сказал, неси!
- Ты тяжелый!
- А что делать?! Спустишь меня с лестницы прямым запуском с этажа?
- А что… раз ты пережил машину, то лестницу и подавно переживешь.
- Так, нет, мне нужно что-то тяжелое…
- Ха-ха, - Осаму вновь улыбнулся, - используй себя.
- Заткнись! Я тебя сейчас использую! Желательно, как транспорт! – он вытянул

ручки, показывая, что готов за него хвататься. – Давай!
- О, боже… - он все-таки подошел, подставляя спину Чуе, который стал

забираться на него, с сопровождением надрывного кряхтения шизофреника,
естественно, наигранного. – Малыш… ах… кха… захотел на ручки…
- Придурок… - парень наконец-то забрался, устраиваясь поудобнее и принимая

сумку, в которой был мусор и некоторые вещи. – Поехали.
- Отлично, я прыгаю, - и Дазай побежал по лестнице со скоростью света.
- А-а-а! Мудак, блять, страшно!
- Оооо… а давай с перил еще прокатимся!
- Хватит, потише! Если мы упадем, я останусь инвалидом до конца жизни.
711/840
- Тогда я сделаю так, чтобы она была недолгой.
Накахара не мог не улыбнуться, но наигранно шикнул, будто это его

раздражало. Конечно, Осаму был невыносим, но это всё было издержками.
Вскоре парень все-таки устал и действительно зашагал медленнее, да и
лестница уже заканчивалась.
Открыв дверь на улицу, они порадовались ночной прохладе и весеннему ветру.
- О-о-о, да… как я скучал по свободе… - захрипел Чуя, будто не веря, что
наконец-то на улице. – Фу, ненавижу запах весны.
- А я думал, что ты любишь весну, - парни двинулись за открытую калитку

забора, покидая территорию больницы.
- Нет, это одно из моих нелюбимых времен года.
- Мое тоже, - улыбнулся Дазай, радуясь еще одному сходству. – Даже сейчас
скучаю по осени.
- Есть такое, - тот, сидя на его спине, прислонился носом к чужой шее, желая
проявить немного нежности. Внезапно он заметил лавку неподалеку и указал на
неё пальцем. – Хэй! Пошли покурим, заодно отдохнешь!
- Ну пошли.
Наконец-то они присели, и Осаму достал из кармана плаща пачку сигарет,

протягивая одну Чуе, а другую забирая себе, закуривая и выдыхая.
Он вспомнил о том, как недавно курил так же с Шибусавой, только под крышей
супермаркета.
С Накахарой всё иначе.
С ним намного приятнее.
Вспомнив, он решил проверить переписку:
Шибусава: «Я хочу понять, зачем ты со мной общаешься? Неужели тебе это

нравится?»
Дазай: «А что, если так и есть?»
Ш: «Я тебе не верю».
Д: «Ну и не верь».
- Фу-у-ух, теперь смогу курить столько, сколько захочу! Как я устал от этой
больницы, даже работать туда не хочется возвращаться теперь, - внезапно
загалдел нарцисс.
- Но ведь тебя там ждут. Да и дома ты мне надоел.
712/840
- Меня дома уже сколько не было?
- А я лежал с тобой в больнице!
- Кто-то тебя заставлял?
- Да! Ты!
- Неправда!
- Правда!
- Неправда! С чего ты взял?!
- С того, что я не могу оставить тебя одного.
Чуя сдался и улыбнулся, пододвигаясь ближе и устраивая голову на его плече.
- Что ты чувствуешь? Я не могу даже представить.
- Хм, - Дазай и сам не знал, как описать это огромное количество чувств и полное
их отсутствие одновременно, - я положителен.
- Чего? Как заряд?
- Да, Чуя, - он повернул голову, целуя Накахару в лоб, - как заряд.
Достав телефон, он напечатал еще одно сообщение:
Дазай: «Я хочу помочь тебе. Вот и всё».
Глава вышла бы еще вчера, но фикбук решил толерантно выдать мне ошибку,
поэтому все изменения слетели вместе с моей психикой.
Чем меньше глав, тем реже они выходят. Это связано с некоторыми проблемами
по учебе, которые я, как боженька, уже зарешал, хотя думаю, что главы так и
будут выходить где-то раз в 2 недели, ибо я выжат, как лимончик, и
вдохновенька находит меня всё реже. А также хочу всех поблагодарить за 200
лукасов, вы просто зайки! Не знаю, что сделать даже... посылаю вам ментальных
поцелуйчиков и гейских жоп!
Кстати, кто-то просил порно - получайте! Да, я ориентируюсь на пожелания
читателей, я хороший ;)
Всем любви, солнышка, и желаю удачной сдачи всего, что надо сдать :*
713/840
Глава 39. В погоне за высотой.
Побег из больницы оказался на удивление удачным. Через силу, но

Осаму все-таки смог дотащить Чую до дома, многократно возмущаясь и получая
по лбу. Прибыв домой, Накахара ужасно обрадовался знакомой обстановке и
приземлился на кровать, расплываясь в любимых простынях.
Была у него некоторая зависимость от дома, наверное, потому что дома, как
такового, у него никогда не было. Практически всё детство было охвачено
страхами так же, как и последующий риск оказаться выебанным собственным
отчимом посреди ночи. Потом общага, которую домом называть просто язык не
поворачивается.
Йокогама хоть и не была для Чуи родным городом, но почему-то оказалась очень
душевной. Он хотел здесь жить, хотел здесь оставаться. Ему нравилась как его
старая квартира, так и дом Дазая, да даже домой к Мори он ездил с превеликим
удовольствием и думал насчет переезда к наставнику как-то раз, но решил, что
неудобно будет водить к себе девушек. Он не знал, что именно заставляет его
ощущать это странное чувство чего-то родного, но оно ему нравилось.
Практически так же, как и родная шляпа.
- Вот почему первым делом, придя домой, ты рассматриваешь её? – возмущается

Дазай. – Тебе не кажется это болезнью?
- Тебя что-то не устраивает? – пытался отвертеться Накахара. – Моя шляпа. Что

хочу, то и делаю с ней.
- Нет, правда. У тебя восемь шляп, но ты всегда носишь только эту. В чем
прикол?
- Ну, - он прогладил её уже немного состарившуюся, но не потерявшую вид

ткань, - это единственное, что… что осталось от отца.
Странно об этом вспоминать. Никогда парень не задумывался о том, что данная

вещь принадлежала человеку, который, в общем-то, должен быть ему
ненавистен. Он прекрасно осознает, что его отец ужасен, хотя и мать не
подарок, это уж точно. И все равно он её носит. Коё пыталась отучить его от
этого, но долго сопротивляться желанию мальчишки не могла. В какой-то
степени воспоминания о первом замужестве приходят каждый раз, когда она
видит сына, но Чуя совсем другой человек, он себя сдерживает, он знает что-то о
понятиях морали, хоть нарушать их порой так приятно.
Через силу он сопротивляется своим тараканам, иногда и вовсе забывая, что они
есть у него в голове, поэтому и молчал о них. Но Дазай знает, что такое
Накахара. Знает и терпит, потому что умеет найти подход даже к нему, иногда
только понимая, как сильно они с Чуей отличаются и как на самом деле похожи.
Он не станет больше говорить об этой шляпе.
Шибусава: «Почему ты считаешь меня идиотом?»
Дазай: «Я никогда такого не говорил».

714/840
Ш: «Но я чувствую это. Ты не воспринимаешь меня всерьез».
Д: «Хочешь сказать, что ты воспринимаешь меня серьезно?»
Ш: «А что, если так и есть?»
Осаму было сложно с ним общаться, но так бывает всегда в первое время
переписки. Кажется, что Тацухико уже полностью отдался его манипуляциям, но,
когда он задает подобные вопросы, парень теряется.
Ш: «Где мне тебя перехватить?»
Д: «На перекрестке».
Ш: «Ты еще долго?»
Д: «Минут двадцать-тридцать».
- Эй, - Накахара в одних трусах и полосатых тапках выбрался на кухню. Вид у

него был заспанный, но он бодро топал костылями, - ты еще дома?
- Да, - весело пропел Дазай, наливая кофе в чашечку и усаживаясь за стол. – А ты

чего так рано?
- Да услышал, как ты тут шумишь, вот и выбрался. Сейчас пойду обратно, -

парень присел напротив, отставляя костыли. Почему-то он казался грустным и
взволнованным. – Нальешь мне кофе?
- Конечно, солнце.
Поднявшись, он нашел накахаровскую кружку, и, налив в нее кофе покрепче,

поставил перед Чуей на стол.
- Спасибо, - прохрипел тот и, потянувшись рукой до пачки, взял одну сигарету.
Осаму тихо потягивал кофе и смотрел, как на улице становится светлее от

первых лучей солнца. На работу не хочется, но что поделать? Его немного
волновал Накахара. Непонятно, почему его настроение вдруг опустилось. Он
обычно всегда недружелюбный с утра, но сейчас он совсем депрессивный.
Запах кофе разбавился едким запахом табака, которым нарцисс наслаждался на

голодный желудок. Не сказать, что он любил так делать, голова потом кружится,
хотя есть в этом особый кайф. Чуя вообще ловил кайф именно от таких вещей –
банально неправильных. Ему нравилось губить себя. Именно так ему казалось,
что он живет полностью.
Дазай же посмотрел на серые кухонные стены, кажущиеся мыльными из-за

дыма, а потом на Накахару, встретившись с ним взглядами. Его лицо говорило
само за себя: «Че пялишь?», но показать он хотел далеко не это. Кажется, что
нарцисс смотрит так всегда – агрессивно. Зато как его красит улыбка…
- Как думаешь, Чуя, - решил все-таки начать разговор Осаму, - может,

перекрасить здесь стены?
715/840
- Где? – он, не отрывая взгляда, затянулся еще раз, показывая какую-то
посредственную заинтересованность в этом разговоре.
- Тут. На кухне.
Наконец-то тот посмотрел на пепельницу, сбрасывая в нее пепел, а другой рукой

потянувшись к чашке с кофе. Наблюдать за Накахарой всегда интересно. Все его
движения грубые, но так ему идут.
- Можно, - интонация была высокая, будто сказано на воздухе, который только-

только вдохнули. – Хочешь, займись.
- Не-е-е, мне одному лень.
Чуя улыбнулся уголком губ, делая глоток кофе и снова отставляя чашку.
- Что ты хочешь от меня? – снова затяжка.
- Ну как, - свою же кружку Осаму всё еще грел в руках, хотя кофе уже
практически остыл. Он будто поджидал момент, чтобы его выпить, - какой-
нибудь помощи.
- Ну, - парень улыбнулся ему наконец-то искренне, - если ты так хочешь

покрасить стены, то я тебе помогу. Не бесплатно, конечно.
- А что ты от меня хочешь?
- Хм-м-м… - он задумался. Что вообще ему может быть надо от человека, с

которым он общается уже полгода на довольно романтичной основе. – Хочу
погулять.
- Погулять?
- Ага, а то мы заперлись в этом доме, как бандерлоги, и протираем яйца.
- Яйца тут протираешь только ты…
- Нет.. только не гово…
- Своим похотливым язычком…
- Придурок… ненавижу тебя…
Но он все равно улыбнулся, снова выпивая кофе.
- Я тебя тоже, - Осаму засиял. Может, потому что солнышко выглянуло и

окрасило серые стены, а может, потому что с Накахарой он и сам чувствовал
себя солнышком.
- В какой цвет стены-то хочешь?
- Я думаю, ты и сам знаешь.
716/840
- В желтый?
- В желтый.
- Хорошо.
Чуя потянулся рукой до каштановых кудрей, взъерошивая их, отчего Дазай даже
зажмурился. Не выдержав, тот отпустил свою кружку и пододвинулся к
инвалиду, обнимая его за голый торс и утыкаясь лицом в горячую шею.
Он, кажется, опаздывает, и его ждет Шибусава, но что-то абсолютно все равно.
Они с Накахарой постоянно, но этого «постоянно» иногда не хватает. Нарцисс
ответно обвивает его руками, тяжело выдыхая у самого уха, отчего Осаму
становится по-особенному тепло на душе. Он любил такое его дыхание –
расслабленное. Теперь весь день он будет стремиться именно в эти объятия
такого теплого Чуи, любимого всем сердцем. Может, тот и устанет от него, но
Дазай – никогда. Слишком большая привязанность к этому «единственному»
человеку в его жизни. Такому же, каким был для него Сакуноске.
Он отлип вместе с накахаровским поцелуем в висок. Нежная улыбка наконец-то

засияла на лице нарцисса, будто он просто отбросил все свои переживания,
радуясь, что всё хорошо.
Вскоре он снова отправился спать, пожелав Осаму удачного дня, а тот наконец-
то покинул свой дом, направившись к перекрестку, где его уже ожидают.
На улице снова шел дождь, серая атмосфера окутала Йокогаму. Было

практически так же мокро, как и полгода назад, когда дожди шли каждый день.
Дазай любил это время, поэтому даже весенний дождь, стучащий по
прозрачному зонтику, напоминал ему именно о той прекрасной поре.
Он шел небыстро. Если Тацухико надо – он подождет. Парень не торопится, он

каждый день опаздывает, и коллеги к этому привыкли. Шлепая по лужам, он
всматривался в серое небо, в капли, застывшие на полпути в прозрачной глади
зонта, вслушивался в шум машин, разбрызгивающих своими колесами влагу, и
крики неподеливших чего-то кошек. Было хорошо. В другой раз он с радостью
пошел бы в кафе, оттягивая момент и наслаждаясь минутками свободы до
наступления рабочего дня, но сейчас он не может так сделать.
Осаму наконец-то дошел до перекрестка, чувствуя тяжесть, словно он пришел на

работу уже сейчас. Обычно, когда идешь на встречу, сталкиваясь с человеком,
ожидающим тебя, чувствуешь радость и воодушевление, но тут…
Черная машина, по блестящей поверхности которой сползали прозрачные капли,

была припаркована у бордюра. Его бы сразу оштрафовали, но не стоять же
Шибусаве на дороге, ожидая «друга»? Дазай приблизился, и тонированное
стекло у водительского сидения приспустилось, являя бледное лицо Тацухико.
- Долго же ты, - прокомментировал опоздание Осаму водитель.
- Ты торопишься? – съязвил тот.
- Нет, но хотелось бы встретиться с тобой побыстрее.
717/840
Парень оббежал машину и сел на переднее сидение рядом с водителем. Тот,
оторвав руки от руля, прикоснулся холодными пальцами к дазаевскому
запястью, будто проверяя что-то и спрашивая неловким взглядом в глаза.
- Так мы едем? – прервал его медитацию шизофреник.
- Конечно, - его лицо снова стало ехидным и улыбчивым. Он отпустил чужое

запястье и ухватился за ключ, чтобы завести машину. – Как дела?
- Всё по-старому, - Дазай отвернулся к окну, будто показывая свое равнодушие к

собеседнику. – Уныло. Скучно. Хочется сдохнуть.
Конечно, он говорил неправду, но так проще заинтересовать Тацухико. Он

захочет чем-то ему помочь, а это отличная тема для разговора, раз они на это
подписались.
- Может, пропустишь работу? – решил подзадорить его Шибусава, трогаясь с

места.
- Пф, конечно, - он пытался показать недовольство, - а потом выговор, вычтут из

зарплаты или наконец-то уволят. Я и так на работе, как призрак. Все знают, что я
есть, но появляюсь я там очень редко.
- Что ж, если это вычтут из зарплаты, то я могу компенсировать.
«Ага, на какие шиши?» - подумал шизофреник, зная, что у того денег с каждой
минутой становится всё меньше.
- Не надо. Я лучше лишний раз схожу на работу. А-то предложишь еще чего… -
он косо взглянул на улыбающегося водителя.
- Предложу, - его улыбка стала еще шире, - и не раз.
- Как интересно.
- Хочешь узнать подробнее?
- Хочу поскорее выйти из машины.
Тацухико тихо посмеялся.
- Испугался?
- Нет, я не думаю, что есть смысл тебя бояться.
На этот раз Шибусава прикусил нижнюю губу и стал серьезным. Похоже,

разговор зашел в тупик.
- А я бы испугался на твоем месте.
- Почему?
- Я нехороший человек.
718/840
- Это я уже понял.
Мимолетный взгляд в сторону Осаму. Он хочет читать его эмоции равнодушия.
- Как меня зовут? – решил снова слукавить Коллекционер.
- Чуя никогда не говорил, - честно ответил парень, хотя, конечно, он помнил его
имя.
- Моё имя - Тацухико Шибусава. Тебе оно о чем-то говорит? – снова

спрашивающий взгляд.
- Нет. Красивое имя.
- Правда? – казалось, водитель сейчас смутится. – Я редко его кому-либо

называю.
- Я так и понял. К чему такая конспирация? И что вы такого делаете, раз ваши
куклы боятся это имя произносить?
- Ничего особенного. Маленькие манипуляции.
Они уже практически доехали. Пешком-то идти недолго, а тут на машине, но

этот разговор все равно был важным. Коротким, но важным.
- Интересно посмотреть…
- А поучаствовать?
- Не горю желанием.
- Что ж, - он сделал глубокий вдох и остановился у книжного, - как хочешь. Моё

дело – предложить.
- Буду знать, - он уже собирался выйти, но Тацухико поймал его за руку, почему
шизофреник обратил к нему свой шокированный взгляд. Он никогда к этому не
привыкнет.
Коллекционер прислонился губами к бледной и костлявой ладони так, что Осаму

почувствовал жар и влагу его губ. Несколько мгновений, и парень неторопливо
убрал руку, многозначительно моргая и выбираясь из машины.
***
Утру Накахары не хватало только сладостных звуков музыки, типа композиции

Эдварда Грига «Утро» Первой сюиты. Глаза он разлеплял нехотя и цепкими
пальцами сначала тянул покрывало, а потом потянулся к подушке, обнимая её
вместо отсутствующего Дазая, без которого утро было не таким сладостным, как
обычно. Хотя обычно Осаму как раз и был в книжном, отчего Чуя даже мечтал
тоже пойти наконец-то на работу, чтобы вместе с возлюбленным просыпаться по
утрам. Хотя, нет. Конечно, не хотел.
Его утро началось в одиннадцать, при том, что все эти две с половиной недели
719/840
приходилось вставать очень рано, чтобы не пропустить обход, завтрак,
таблетки, капельницы и тому подобные вещи, которыми персонал занимается с
утра, беспокоя и так нездоровых пациентов. Конечно, вставать рано утром
хорошо, но не то, чтобы всегда. Иногда ты весь день можешь ощущать себя той
еще ватрушкой, не желая покидать нежную кроватку, теплую, как и весеннее
солнышко, так и норовившее ослепить голубые глаза парня.
Он прикрыл их горячей ладонью и сощурился, вскоре различая за окном

лепестки сакуры, играющие на ветру. Красиво, ничего не скажешь. Дазай
оставил окно открытым, и пара лепестков приземлились на подоконник, а
домашний комнатный запах был разбавлен весенней свежестью.
Ну, как свежестью... сложно так называть запах весны. Он какой-то теплый,
вроде, в нем нет такого различимого запаха цветения и какого-то морского
бриза, но почему-то первое, с чем ассоциируется весна, именно это.
Чуя понимал, что этот запах красивый, но он ему не нравился. Он не знает,

почему. Может, потому что весна всегда сравнивалась с учебой, а может, потому
что в это время происходили переломные моменты в его жизни, которые он
очень часто вспоминает с улыбкой, но повторить бы никогда не решился, зная
последствия и то, что ждет его потом, когда весна закончится. Он любил, когда
этот запах разбавляется дождем, но от утренней влаги не осталось и следа –
солнышко всё испарило, остались лишь небольшие лужицы.
Наконец-то он поднялся, массируя кожу головы и расправляя свои бледные

плечи, на которых виднелись следы их с Дазаем игр. Он закусил губу, озираясь,
будто пытаясь найти какой-то смысл встать с кровати, но, не найдя его, снова
плюхнулся лицом в подушку. Взгляд зацепился за тумбочку и лежащие на ней
вещи: фантики от конфет, пара купюр, салфетки, оригами, бутылка воды,
таблетки, телефон… о! Сигареты! Глаза, которые уже хотели снова сомкнуться
от послесонного блаженства, широко раскрылись, и Накахара даже подпрыгнул,
усаживаясь на постели, облокачиваясь спиной о изголовье, и взял пачку, достав
одну сигаретку.
Зажигалка даровала огонь, и парень наконец-то затянулся неприятной гарью с

приятным чувством. Выдохнув, он еще раз посмотрел в окно.
- На небе ни облачка, - сказал он себе, комментируя пейзаж, - что за весна без

дождя?
- Ну, думаю, совсем скоро они снова начнут лить каждый день, - ответил он себе
сам.
Эти разговоры с собой были каким-то последствием вынужденного одиночества,

однако Накахаре и самому нравилась эта особенность. Он говорил с собой
только тогда, когда Осаму не было дома, ведь становилось слишком тихо.
Сейчас тоже как-то тихо, поэтому Чуя решил разбавить атмосферу, взяв пульт и
включив стереосистему.
Казалось, что у Дазая просто бесконечный набор музыки. Сейчас заиграла Led
Zeppelin – Heartbreaker. Удивительно, как долго он составлял весь этот свой
плейлист?
- А если подумать, он ведь был очень одинок и… - он сделал затяжку, чуть
720/840
припустившись на кровати и задумываясь. – У него было много времени, которое
хочется на что-то потратить, но сил не хватает. Это была не просто депрессия.
Это была вынужденная депрессия. Это было просто той еще дерьмовой
ситуацией.
Какое-то чувство острой жалости подобралось к его горлу. Он слушал музыку не

потому, что может, а потому, что Осаму вкладывал в этот список что-то больше,
чем просто вынужденные силы. Он делал это монотонно просто потому, что на
большее у него мотивации не было. Он сортировал всё по исполнителям, жанрам
и альбомам, практически ничего не чувствуя.
Зато Чуя что-то почувствовал. Какой-то укол совести от того, что он не знает, как
ему помочь. Дослушав, он делает еще одну затяжку и свешивает ноги с кровати,
тяжело вздыхая и всматриваясь в красные пальцы на избитой ноге. Только-
только он хотел что-то предпринять, как осознал одну вещь.
- Мать твою, сучий Осаму… - прошептал он, заметив, что костыли стоят не у
кровати, а в углу. Он точно помнит, что оставлял их рядом, а не там. – Этот
мудак хочет моих мучений.
Да, Дазай знал толк в извращениях. Лишний раз доставить боль Накахаре даже
дистанционно – то еще удовольствие. Только-только Чуя хотел начать сползать с
кровати, как телефон завибрировал, извещая его о входящем звонке. Номер
незнакомый, то есть от кого угодно, ведь все контакты были записаны на старом,
поэтому теперь практически все старые друзья стали незнакомцами.
- Да, - холодно отвечает парень, заодно продумывая траекторию своих

последующих движений в сторону вспомогательного средства передвижения –
гребанных костылей.
- Не спишь?
- Кто это, мать твою?
- Сейчас было обидно, Чуя.
- А-а-а… боже, Рандо, прости.
Это звонил заведующий его отделения – Артюр Рембо, но весь персонал звал его
просто Рандо – на свой японский лад. В первое время работы в больнице он
неплохо помогал Чуе освоиться, поэтому они подружились, хоть и довольно
редко встречались, обычно только в отделении. Заведующий был довольно
замкнутым человеком, который, к тому же сидел обычно в кабинете, нацепив
пальто поверх халата, ибо был очень мерзлявым – травма, полученная еще в
детстве, привела к каким-то проблемам с нервной системой, из-за чего Артюр
неадекватно реагирует на температуру. Это была одна из причин, почему он и
переехал в Японию – тут теплее.
- Вычту из твоей зарплаты, - усмехнулся врач, по его интонации было слышно,

что он улыбается.
- У меня нет зарплаты.
- Значит я сделаю так, чтобы она была, а потом из неё вычту всё.
721/840
- Ты, как всегда, жесток.
- Так вот, - он тяжело выдохнул, словно борясь с холодом, - звоню, чтобы

пригласить тебя на похороны.
- Чьи?
- Твои.
- М-м-м… Мори рвет и мечет?
- Он прибежал с суровым взглядом в мой кабинет, подошел вплотную и

посмотрел, словно сканируя меня. Я реально почувствовал, что на мне нет
одежды в этот момент.
- Я представил твою офигевшую рожу и выпученные глаза. Уже слышу это твое:
«Здравствуйте, Мори-доно, вам чем-то помочь?»
- Как ты… - он действительно тогда так и сказал. – Ладно… В общем, когда в

следующий раз будешь сбегать из больницы, не забудь сказать, что будешь
делать это через мое отделение. Мне пришлось всех на уши поднять, пытаясь
незаметно протащить тележку из эндоскопии обратно в травматологию.
- Ну прости, Рандо, так вышло, что нам пришлось бежать через эндоскопию. Мы
реально не планировали так. Я бы тебя точно предупредил. Что Мори-то сказал?
- Сказал, что… вроде, он собирался в книжный магазин… я не понял, почему.
- Твою мать! Твою мать! Твою мать! Спасибо, Рандо, держи меня в курсе! – он
запаниковал и, не дождавшись ответа, сбросил трубку, набирая уже сам номер
Дазая, который специально запомнил наизусть. – Алло! Алло!
- Алло! Алло! – скопировал его веселый Осаму на другой стороне провода.
- Скумбрия! Это слизень! Внимание! Код «красный»! Я повторяю: код «красный»!

Как слышно!?
- Скумбрия на связи! Что случилось, рядовой слизень?
- Мне поступила информация от коллеги, что Мори покинул стены больницы. По

последним данным он движется в сторону книжного магазина.
- Черт возьми меня за яйца! Да это же диверсия!
- Он на черном Mercedes-Benz E-класса. Особо опасен! Он использует страшные

методы убеждения...
- Ох, нет! Он уже здесь!
Дазай, мгновенно реагируя на появление ранее описанной Накахарой машины,

сразу же спрятался за кассой, залезая под стол, на что Ацуши, сидящий за
компьютером, вытращил глазищи, удивляясь очередному идиотизму коллеги.
722/840
- Твою мать! Скройся! – запаниковал Чуя.
- Уже, - шепнул Дазай. – До связи, слизень! Буду держать в курсе всех событий!
- Удачи, скумбрия! Конец связи, - и связь прервалась.
Осаму, убирая телефон, шепнул непонимающему Накаджиме:
- Сейчас зайдет Мори-сан. Меня здесь нет и не было!
- Но…
- Тц! – он скорчил рожу и притаился, услышав дверной колокольчик.
Шаг Огая можно было узнать из тысячи. Он прищурился на окружение книжного

магазина своими алыми морщинистыми глазами, будто анализируя всё вокруг.
Заведя руки за спину, он сразу же пошел таким же широким и медленным шагом
в сторону кассы. Казалось, что каждый шаг приближает Осаму к неминуемой
гибели.
Шизофреник буквально слышал его тяжелое дыхание, а руки врача, которые

уперлись в дерево стола, будто легли на плечи парня. Но Ацуши сейчас было
намного хуже, и это он очень хорошо выдавал своим ошалелым взглядом и
проявившимся на лбу потом.
- З-здравствуйте! – но тут всё волнение пропало, и парень улыбнулся посетителю

так, будто нечего и скрывать. У Накаджимы был особенный талант – он был
гениальным актером. – Вам чем-нибудь помочь? Могу предложить вам недавно
выпущенную серию книг…
- Где Дазай? – напрямую спросил посетитель, прожигая парня взглядом, отчего

тот даже растерялся:
- Какой Дазай?
- Тот, который…
- А-а-а… Дазай… ну… Сегодня не его смена. А вам что-то надо? Я могу передать!
- Ну… было бы здорово, если бы ты ему позвонил.
Осаму почувствовал, как страх подбирается к горлу, и пол уходит из-под

задницы, которая уже затекла в такой позе.
Ведь телефон не на беззвучке.
- Эм-м-м… - Накаджима метнул взгляд в сторону Дазая, будто смотря на свой

телефон. Тот успел кивнуть, потому что вытащил свой и поставил по-быстрому
на беззвучку. Лишь бы это действительно было сделано тихо…
Ацуши набрал номер, чувствуя, как капли пота уже стекают с затылка на шею, а
непослушные пальцы предательски запутываются в количестве контактов. Он
прислонил телефон к уху, обращая свой взор на спокойное лицо Мори. Тот будто
уже обо всем догадался, но продолжал играть в этот спектакль.
723/840
Осаму, конечно, не стал поднимать трубку, а просто сидел внизу и улыбался,
пока Накаджима продолжал импровизированно ждать ответа.
- Не отвечает, - грустно молвил Накаджима. – Что-то с ним случилось?
- Нет, но случится в ближайшее время, - немного раздраженно проговорил врач,

прикрывая свои глаза и обдумывая дальнейший план действий.
Он уже было хотел покинуть магазин, как дверь из кабинета администратора

открылась и тот увидел Дазая, сидящего под столом. Куникида поправил очки,
наблюдая за Осаму, который всячески призывал коллегу молчать о его
местонахождении, но тот не послушал:
- Ты совсем охренел, придурок? – он подошел к столу и, зацепившись руками за

ворот его рубашки, вытащил бедного шизофреника, являя лик его посетителю,
улыбка которого была шире диаметра Юпитера. – Хватит отлынивать от работы и
займись уже делом!
Далее Доппо удалился в сторону стеллажей со своим блокнотом, что-то явно

обдумывая по своим административным делам.
Повисло молчание, и Ацуши сейчас хотел провалиться под землю еще глубже,
чем Осаму когда-то зарывался в могилку в порыве своей жизненной
безысходности. Сейчас эта безысходность достигла пика, и оба парня включили
защитный механизм идиота.
- О! – первым начал Накаджима. – Дазай! Вот же он! А я его и не заметил! Ха-ха-

ха…
Он медленно повернулся к шизофренику. На лице парнишки была настоящая

истерика и желание убить коллегу самым мучительным способом. Но так как
Ацуши был парнем сдержанным, он замолчал и сел обратно за компьютер, давая
понять, что больше не участвует в этом цирке.
- Мори-сан! – весело загалдел Осаму. – Какой приятный сюрприз! Давно вы не

заглядывали ко мне в магазин! Кажется, что даже никогда!
- Да, всё не было возможности. Я смотрю, ты весело тут проводишь время.
- Да я просто задремал, понимаете? – он знал, что оправдание излишне, но все

равно продолжал что-то придумывать. – Так какими судьбами?
- Чуя сбежал из больницы…
- А-а-ах! – Дазай актерски ухватился за лицо, изображая удивление. – Да ладно?

Как же он это сделал?
- Полагаю, ему помогли.
- Но кто?!
- Думаю, ты сам знаешь.
724/840
- Не имею понятия. Я бы не стал. Вы же знаете, что я забочусь о его здоровье.
- Да, поэтому дай-ка мне временно ключи от твоего дома, чтобы я мог его
навестить.
- Ох… может, он вам и так откроет.
- Если не дашь, я сломаю дверь.
Осаму подумал, что дверь, которую они недавно поставили, уж слишком

красивая, чтобы ломать её вот так вот. Это странно, но в этот раз Дазаю
придется снова предать Накахару, ведь тот может потерпеть боль, а вот дверь
такого недостойна. Парень часто стал осознавать, что обычные предметы стали
для него чем-то более воодушевленным, чем раньше. Может, потому что он стал
разговаривать с окружением?
Через боль и душевные страдания, вызванные таким коварным предательством,

Осаму все-таки достал ключи из куртки в коморке и, вернувшись, отдал их врачу,
ехидная улыбка которого стала какой-то садистской, когда тот получил
желаемое.
- Молодец, - сказал тот, убирая ключи во внутренний карман пиджака. – Желаю

хорошего дня.
- Спасибо. Вам того же.
Доктор Мори покинул магазин. Дазай видел, как тот садится в машину, и махает
ему ручкой из-за стекла. Он повернул ключ зажигания и наконец-то отъехал,
оставляя обоих продавцов в небывалом ступоре.
- И что мне теперь делать? – истерил Ацуши. – Он теперь считает меня идиотом!
- Меня тоже. Знаешь, мы в какой-то степени с тобой в одной лодке. Он для нас
обоих практически тесть… ну или свёкор… смотря как тебе больше нравится…
- Только вот вы в эту лодку залезли самостоятельно, Дазай-сан, - Накаджима был

по-настоящему зол, - а меня посадили насильно!
- Ничего, я думаю, он уже понял, что это я тебя подговорил, так что не
переживай.
Машина наконец-то скрылась за горизонтом, и оба сотрудника расслабились. Не

прошло и мгновения, как Осаму потянулся за телефоном снова, набирая номер
Накахары. Тот ответил сразу же. Кажется, ему действительно было интересно,
что там произошло.
- Да! Это слизень, как слышно?! – завопил Накахара. На секунду Дазаю

показалось, что он не прикалывается, а реально паникует.
- Вас слышно, слизень! Скумбрия на связи! У нас ЧП!
- Что случилось?
- В ходе операции по запудриванию мозгов объекту, он забрал мои ключи от
725/840
дома и уже направляется прямо на нашу базу! Повторяю! Объект направляется
на нашу базу! У него есть ключ доступа!
- Твою мать, Дазай, ебанный ты во все дыры пидор! Как?! Как ты мог это
допустить?! – он вопил так, что, казалось, Огай уже должен его услышать даже
за километр.
- Ой-ой! Посмотрите! А кто спланировал этот гребанный побег! Не ты ли?! Из-за

тебя мы огребаем оба! Еще и Ацуши досталось! Вечно ты устраиваешь какую-то
херню, тупое карликовое создание!
- Как ты меня назвал, обмудок! Сука! На гренки покрошу, когда доберусь до

тебя!
- Ага! Доберешься ты… на костылях и со своими метр шестьдесят, коротышка!
- Доберусь еще как! Спущу тебя головой в унитаз к такому же говну, как ты,
Осаму Дазай! Я уверен, что ты, будучи такой дристней, просочишься по трубам и
вытечешь где-то в Тихом океане, как и мечтал! Вот только из-за особенных
свойств ты всплывешь, а акулам такие кости не нужны! Будешь вечно плавать, я
сам сложу такую легенду.
- А я сложу легенду о глупом самодовольном карлике, который шлялся с топором

и отнимал у людей сигареты и деньги, чтобы потратить их на очередную
бутылку опиздохуительного вина, ничем не отличающего от того, что продают в
соседнем супермаркете…
- Да ты…
- Заткнись! Но однажды пришел великий рыцарь…
- О-о-о… боже…
- Он достал фиолетовую кувалду мироздания, если ты понимаешь, о чем я. И как

сломает ей топор, как сломает карлику нос и захерачит кувалду куда поглубже в
рот, чтобы карлик наконец-то прекратил пиздеть не по делу и стал думать, как
решить проблему с великим и ужасным Мори-саном, который с каждой минутой
приближается к моему дому! С моими ключами!
- Ты сам сейчас пиздишь не по делу!
- Заглохни!
- Я тебя сейчас точно заглохну! Той самой кувалдой мироздания!
- Если только…
- Дазай! – Куникида выбежал из-за полок. Его лицо начинало наливаться

багрянцем. – Хватит орать матом на весь магазин! Ты вообще совесть имеешь?! Я
прощаю, что ты бездарный придурок, но то, что ты еще и не соблюдаешь
субординацию – это уже верх наглости! Еще одно слово – и я тебя вышвырну на
дорогу под колеса, чтобы ты сдох наконец-то и не голосил на всю округу! – он
забежал в свой кабинет и яростно хлопнул дверью, лишь слышалось за ней: - Как
же меня всё задолбало! Всё! Уйду отсюда. В отпуск.
726/840
Смех Накахары, который всё слышал, был особенно издевательским. Ацуши же,
притаившись за компом, не понимал, как действовать с таким Дазаем. Он видел
его истерики, видел его на грани жизни и смерти, но никогда бы не подумал, что
тот может вот так просто на кого-то заорать. Накаджима всегда считал, что
Осаму злится исключительно глубоко внутри, мстя потом под тихую. Но чтобы
орать… Может, он не боится просто показывать Чуе свое истинное лицо?
- В общем… - шизофреник прокашлялся. – Я тут кое-что заметил. Кое-что очень

важное… У меня есть план.
- Какой? – всё не мог просмеяться Накахара.
- Слушай внимательно…
***
Чуя не помнит, когда его в последний раз трясло настолько сильно… хотя нет,
помнит. Кажется, когда ему раскроили спину, а может, когда Дазай не отвечал
на звонки, или же, когда тот собирался повеситься или раскроить тебе руку,
угрожая при этом еще и убить Накахару… да, было множество веселых
моментов, но сейчас происходит нечто совсем долбанутое.
Сейчас уже будет настоящая статья.
Парень оделся по красоте. Темные джинсы, рваные на коленях, белая майка,

тонкая зеленая рубашка и теплая флисовая сверху, чтобы вечером не
замерзнуть, ведь он не знает, что будет с ним в течении этого дня и когда
вернется домой.
Если вернется.
Обулся он заранее в черные ботинки, точнее, в ботинок, потому что вторую ногу
получилось только кое-как обуть в носок. Наступать на нее всё еще было
больновато, но Чуя такую боль даже за дискомфорт не считает, поэтому не
сказать, что ему придется терпеть, если придется наступать на ногу.
Единственное, это не очень хорошо для срастания кости.
Проверив все вещи в карманах красной клетчатой рубашки, он наконец-то

победно надел свою любимую шляпу и посмотрел в окно. Пока что никого. Всё
идет по плану.
Быстро схватив свои костыли, он вышел, специально вновь закрыв дверь на

ключ, и спустился по лестнице. Преодолевать ступеньки на костылях – то еще
мучение, но Чуя был уверен в себе, и совсем скоро резиновые набойки вместе с
подошвой ботинка коснулись мягкой зеленой травы. Парень не стал медлить и
поковылял за дом, спрятавшись за его углом в кустах, благо довольно густых.
Интересно, Осаму когда-то ухаживал за ними, или же эти растения не
нуждаются в уходе? Накахаре пришлось оставить эти размышления, ведь с этого
момента их с Дазаем план подошел к этапу исполнения.
Ждал парень недолго, через пять минут он услышал, как к дому подъехала
машина. Он узнал этот двигатель. Конечно, это Огай. Чуя прислушивался к этому
727/840
мотору, к открывающейся двери, к еле слышимым шагам его ботинок, ощущая,
как они ступают по мягкой траве даже сквозь биение собственного сердца.
Глупая ситуация, ведь он сейчас поступает, как школьник, который пропустил
занятие и теперь прячется от наказания.
Хотя, нет, Накахара поступил намного хуже.
Но еще хуже он поступит сейчас.
Когда Мори наконец-то зашагал по деревянным ступенькам, нарцисс начал

медленно на коленях продвигаться ближе, так, чтобы доктор его не заметил,
максимально тихо, сдерживая тяжелое дыхание. Он прекрасно отсюда слышал
все его движения: вот он наконец-то переступает последнюю ступеньку и идет к
двери, а вот вставляет ключ, поэтому Чуя медленно поднялся на ноги,
облокачиваясь на костыли. Дверь открылась, а шаги, вместе с проминанием
тонких полов, вскоре оказались за порогом.
Как только дверь захлопнулась, и послышалось добродушное: «Чу-у-уя!» от

доктора, Накахара рванул на костылях так, как не бегал при целых ногах. Пулей
он оказался у машины Огая, открывая дверь у водительского сидения и кое-как
заваливаясь внутрь, чувствуя, как задевается больная нога.
Была у Мори одна такая особенность, которую Дазай замечал не раз, пока тот
подбрасывал его до работы, и которую он в очередной раз заметил и сегодня.
Огай никогда не забирает ключи из машины, если не собирается задерживаться,

как он и поступил и в этот раз, к счастью Чуи.
Накахара, заметив ключи на соседнем сидении, ехидно улыбнулся, забирая их и

поднося к замку зажигания, но вскоре услышал сквозь полуоткрытое окно
знакомый голос:
- Чуя, какого черта?!
Тот лишь глупо улыбнулся, резко вставляя ключи и поворачивая:
- Прости, - послышался шум мотора, и рука быстро легла на рычаг коробки

передач, - я предупреждал, что отомщу.
- Ах ты маленький ублюдок, - процедил Огай сквозь обезумевшую улыбку,

спускаясь с лестницы галопом, надеясь успеть вытащить парня из своей
машины. – Вышел!
- Счастливого дня, доктор Мори! – выкрикнул тот и, кое-как разместив обе ноги
на педалях, нажал на газ, стартуя как можно быстрее, поэтому мужчина не
успел даже коснуться крышки багажника его уезжающей в закат машины.
- Я убью тебя, Чуя Накахара! И я звоню твоей матери! – кричал тот уезжающей от
него машине, получив в ответ лишь руку из окна с вытянутым средним пальцем.
А Чуя смеялся. Он смеялся громко и безумно на весь салон, давя на газ и не зная,
куда ему ехать. У него не было цели, только желание избежать наказания.
Конечно, парень знал, что оно последует потом, но почему бы его не отсрочить?
В любом случае им с Дазаем крышка… нет. Им жопа. Они обречены на вечные
728/840
страдания, ведь Мори наверняка будет говорить им о том, что угон машины – это
статья, но им, конечно, будет плевать.
Пусть сажают, лишь бы в одну камеру, а то другие заключенные могут

пострадать от их долбанутости.
Накахара не знал куда едет, не знал зачем, но ему это нравилось, он кайфовал
от этого ветра, струей вливающегося в салон машины, кайфовал от адреналина,
бегущего по венам. Он тащился от шума мотора и руля, сжатого в его
вспотевших ладонях. Впереди целая дорога, а сзади… всё, что сзади – медленно
растворяется под его колесами.
Дрожащими руками, чувствуя, как капля пота ползет по лбу, он набрал номер
человека, который это безумие умудрился придумать:
- Ха-ха-ха-а-а! Дазай! Ты не поверишь!
- Что? Тебе дали право на один звонок?
- Круче, мой милый, круче…
- Милый?... Когда ты в последний раз… стоп… у тебя… получилось? – интонация

Дазая была не то, чтобы удивленной, он, скорее всего, просто даже и не знал,
что думать.
- Да, детка, у меня всё получилось.
- Ты прикалываешься?
- Я не прикалываюсь. Я сейчас еду на черном мерседесе вдоль улицы и

совершенно не знаю куда. У меня с собой права, наличка и мотивация жить
такая, какой не было уже очень давно.
- Как… как тебе вообще удалось это? Ты же инвалид, к тому же… ты умеешь
водить?
- Да, я же сказал, что взял права.
- Я просто в шоке. Не думал, что когда-то скажу это, но ты… ты молодец, Чуя. Ты
просто молодец! Только вот… что будет потом?
- Что-нибудь. Какая разница, Осаму? Я думаю, что сейчас это не имеет значения.
Советую тебе отпроситься с работы пораньше, я пока покатаюсь, а потом
предлагаю рвануть вместе с тобой на край света, как думаешь?
Тот усмехнулся, умиляясь с такого предложения. Ответ был очевиден.
- Я попробую свинтить в пять.
- Отлично, - улыбнулся Накахара, сворачивая на шоссе.
- Не заскучаешь?
- Я найду, чем заняться.
729/840
- Хорошо. Пока, солнце.
- Пока.
Осаму бросил трубку, до сих пор не веря, что у Чуи что-то смогло получиться.
Нет, он, конечно, не сомневался, что тот всемогущий… но чтобы провернуть
такое… Уж лучше бы он оставался дома, а то кто знает, что может устроить Огай
им в ответ.
Дазай часто рассуждал насчет того, что доктор может сделать с ними: ставить
лекарственные эксперименты, выкачивать кровь, раздавить их той самой
машиной? Может, заставит обожраться лекарствами или продать почку? Всё, что
угодно может прийти в безумную голову Мори, ведь тот иногда казался
пришибленнее их вместе взятых.
Думал он об этом на протяжении всех суток, выдумывая самые страшные пытки:
- Как думаешь, Ацуши-кун, - Осаму расслабился за кассой, закинув ноги на стол,

а сам расположившись в кресле, - а гвозди, запихиваемые под ногти, это очень
больно?
- Фу, Дазай-сан! Не говорите мне о таком! – отмахивался тот тряпкой, которой

только что протирал стол, на котором уже устроились ноги коллеги. Снова.
- Хм-м-м… - он продолжил обдумывать. – А что, если он просто побьет нас так,

что мы навечно останемся в травматологическом отделении?
- Надеюсь, что он вас не отравит, чтобы вы не стали пациентом отделения

Накахары.
- Ну… да, ты прав. Лучше сразу с крыши. Это неплохой повод для самоубийства…
хочешь с нами?
- Вы нашли себе партнера для двойного, теперь собираете компанию для

группового суицида?
- Чем больше – тем интереснее. Последний, кто останется, будет собирать чужие
тела. Разве не прикольно, Куникида? – он повернулся к администратору, который
с задумчивым видом глазел в свой блокнот, что-то зачеркивая.
- М? – Доппо даже не обратил на него внимания. – Нет, Дазай, это не прикольно, -

после он подошел ближе и дал со всей силы ребром ладони по его коленам,
отчего парень взвыл, наконец-то стаскивая ноги со стола. Сейчас он был на
удивление спокойным. – Если хочешь убиться, то лучше с кем-то не из нашего
магазина, а то все кадры растеряем.
- Хорошо, - прохрипел Осаму, потирая колени и наблюдая, как Куникида

скрывается за дверями своего кабинета. – Ни секунды покоя… - ворчал парень, а
затем достал свой телефон, обнаруживая несколько ошалевших писем от Чуи,
который явно ликовал от своего поступка, и сообщения от Шибусавы, которые он
каждый раз не хотел читать и откладывал ответ на потом. В результате он
решил, что лучше ответить Достоевскому.
730/840
Аноним: «У нас вот сплошные заминки. Не получается переписать все деньги с
его счетов».
Дазай: «Вы же вроде заключали какие-то контракты».
А: «Только один. По которому деньги, по истечению необходимого

финансирования нашей фирмы, хранящиеся в Английском банке, переходят мне.
Но там только несколько процентов, да и разорить у меня его пока что не
получается».
Д: «И что нужно сделать, чтобы он согласился заключить такой договор?..»
А: «Как-то раз мы помогли выбраться ему из той еще задницы, поэтому он был
нам должен».
Д: «И тут у меня возник вопрос… кому перейдут его средства после смерти?»
А: «Второму ответственному лицу компании».
Д: «А кто это?»
А: «Честно говоря, много раз пытался пробить, но ничего не вышло. Никаких

зацепок».
Д: «Так, может, его и нет вовсе?»
А: «Я тоже так думал, но то, что подпись, поставленная на документе, явно

принадлежит не ему, судя по заверению каллиграфов, говорит о том, что этот
человек существует».
Д: «Вот, почему ты его не убиваешь…»
А: «Да, это просто невыгодно, так как компания может не прогореть по

финансам после его смерти, и тогда мы все окажемся ни с чем».
Д: «Что ж, я попробую медленно выйти с ним на разговор о делах. Кажется, он

начинает мне доверять».
А: «Тебе так только кажется или ты уверен?»
Д: «Я уверен, ведь он назвал мне своё настоящее имя».
День не был тяжелым, хотя Осаму изрядно утомился. Весной на него находит
хандра – всё цветет и пахнет, а он чахнет в своем магазине, после чего не
возникает ни малейшего желания еще что-то делать. Поэтому он не был уверен,
будет ли у него вообще настроение на поездку куда-то с Накахарой. Особенно
вечером. Особенно после дневного приема таблеток.
Ацуши не спрашивал, что за таблетки пьет коллега. Хироцу выписал новый

рецепт, по которому они пили таблетки не только вечером, но и днем. Кажется,
среди них были какие-то сильные психотропные препараты, по крайней мере у
Дазая, ведь Чуе подобными вещами увлекаться незачем. Тот не отказывался их
пить, потому что ему казалось, что в этом есть какой-то смысл, хотя
галлюцинации его давно отпустили. Доктор сказал, что этот курс пробный и
731/840
всего на неделю. Если особо ничего не изменится, то нет смысла их применять.
Единственная проблема для Осаму сейчас – это периодическое чувство тревоги

из-за того, что Накахара пострадает. Действительно пострадает из-за него.
Парень и сам прекрасно знал, что возлюбленному ничего не угрожает, но
бредовые мысли продолжали его преследовать, чем он делился с Рюро, ведь ему
правда не нравилось свое тревожное состояние. Накахара не отставал и
успокаивал его. Он действительно умел это делать. Чуя не знал, как успокаивать
людей словами, он не мог в полной мере высказать какую-то поддержку, разве
что иногда, в очень тяжелые моменты, когда от этого зависит и его психическое
состояние тоже, как это было когда-то.
Нарцисс не умеет замечать грустный настрой шизофреника, он не видит этого

состояния. Для него эмоции людей – нечто за гранью. Иногда мы можем просто
посмотреть на человека и понять, что он печальный. Накахара не может. Он не
чувствует этой грани интонации. Распознать скрытые мотивы – пожалуйста.
Учуять ложь – возможно. Понять, что человеку плохо – это вне его осознания.
Если ему скажут, что всё плохо, он попытается помочь, даже не зная как. Ему
нравится пробовать, прощупывать человека. Чуя убедился в этом, изучая Дазая.
В нем теплилось что-то незнакомое и странное, поэтому нечто близкое. Он хотел
прислоняться ухом к его сердцу и слышать, как оно шевелится, как грудная
клетка приподнимается на каждом вдохе, а пальцы судорожно сжимаются в
кулак.
Ему нравилось, когда Осаму злится, ему нравилось доводить его до края. Он
часто это делал, но не получал от него такой отдачи, как от других, и ему это
даже… нравилось. Шизофреник слишком сильный и глупо влюбленный. Даже
если Накахара плюнет ему в лицо, для того это будет всего лишь легкой
усмешкой. То ли он просто знает, что порой нарцисс не контролирует свои
гневные порывы и желание вести себя, как свинья, то ли просто ему нравится
видеть, как после его равнодушной реакции Чуя бесится еще сильнее, а потом
успокаивается от ненавязчивых ласк. Не каждый может понять эту душу
человека, который не похож на других.
Они тоже не понимают, но как-то еще существуют вместе.
В каждом из них есть кусочек ненависти друг к другу и сильной любви. Соединяя
эти части, они умудряются образовывать гармонию, склеивая всё это безумием и
таблетками.
Через силу, но Дазай все-таки пытался не уснуть на рабочем месте под угрозой
быть избитым Куникидой. Ацуши, правда, все равно его периодически толкал в
плечо, пытаясь достучаться до полусонного шизофреника, которого утомляет
сидение на одном месте и желание сдохнуть 24\7.
Шибусава: «Что делаешь?»
Странно получать подобные сообщения от Тацухико. Кажется, подобный человек

не способен на обычный спонтанный разговор. А может, именно этого ему и не
хватает.
Дазай: «Бездельничаю».
Ш: «Скучно?»
732/840
Д: «Очень».
Ш: «Чем я могу тебя развлечь?»
Д: «А что ты предлагаешь?»
Ш: «Как насчет игр?»
Д: «И во что ты хочешь поиграть?»
Ш: «Правда или действие?»
Д: «Как мы будем действовать на расстоянии?»
Ш: «Можно чем-то заменить».
Д: «А как насчет рассказа?»
Ш: «Хорошо. Начинай».
Д: «Правда или рассказ? Как-то тупо звучит…»
Ш: «А мне нравится. Рассказ».
Д: «Расскажи о своем детстве».
Ш: «Я родился в небольшой деревушке у моря. Моя семья не была богатой, мы

просто занимались изготовлением тофу, по типу семейного бизнеса. Я, как и все,
ходил в школу. Особо хорошо мне давалась математика, поэтому я был
любимцем учителей. Многие считали, что когда я повзрослею, то отправлюсь в
центр, устроюсь в университет и буду успешным человеком. Но я стал очень
успешным. Так получилось, что, когда мне было семнадцать лет, наша
сыродельня сгорела, поэтому нам пришлось переехать раньше. Родители стали
работать по профессии, а я пошел в новую школу, где всё также учил
математику и грезил о «нормальной» жизни. Но я связался с плохой компанией.
Мы воровали, издевались над одноклассниками, а потом нас поймал какой-то
местный дядя, гоняющий подобную шпану и угрожающий пушкой. Он сказал, что
ничего нам не сделает, если мы поможем ему с каким-то грязным оборотом
бумаг. Так и закончилось моё детство».
Д: «Какая печальная история».
Ш: «Я ответил. Правда или рассказ?»
Д: «Правда».
Ш: «Зачем ты занялся наркоторговлей?»
Д: «От скуки. Мне не нравилось в универе, и я ненавидел праведную и скучную

жизнь. Адреналин, легкие деньги, тонущий запах смерти мне нравился больше
всего на свете. Я и до сих пор хочу это почувствовать».
Ш: «Я доволен. Я выбираю правду».
733/840
Д: «А почему ты занялся грязными делами?»
Ш: «Ты имеешь в виду мою работу?»
Д: «Да».
Ш: «Тоже от скуки. Я не мог представить себя обычным человеком. Мне хотелось

всего от этой жизни, а я получал только ее светлую часть. Мне хотелось
прощупать ее полностью».
Д: «Как это интересно. Я пытаюсь прощупать смерть, а ты жизнь…»
Ш: «Я говорил, что мы похожи, Дазай».
Д: «Но трахаться я с тобой все равно не буду».
Ш: «Правда или рассказ?»
Д: «Рассказ».
Ш: «Расскажи мне, что хочешь».
Д: «Как насчет сказки?»
Ш: «Хорошо».
Д: «Жил-был один волшебник, который занимался тем, что делал свечки для
церквей. Жизнь его была размеренно-приятной, не тяжелой. Многие обращались
к нему за советом, за словом добрым, да мудростью вековой, а тот и отвечал им
честно, без укора.
Как-то раз задумался волшебник. Он подумал, что после него ничего не
останется. Жены у него нет, детей тоже. Тогда он решил создать нечто, что
сможет ему это заменить.
И создал волшебник куклу. Тело её было из воска, стройное и прекрасное.
Волосы её были из самых тонких нитей шелка, а платье из самого легкого ситца.
Она была столь мила и невинна, но так прекрасна, что волшебник, глядя в её
восковые глаза, принял своё творение. Кукла любила танцевать и петь, но более
ничего не могла. Она казалась живой, ведь двигалась самостоятельно, и вскоре
тело это было практически невозможно отличить от настоящей девушки.
Как-то явился в город завидный музыкант со своим ансамблем. Он играл
дивные песни, послушать которые явился и волшебник с куклой. Но как только
музыкант увидел чудесную девушку, то сразу же влюбился. Он выпросил её руку
у волшебника, и тот согласился, если они будут посещать его свечную лавку. Так
и обвенчались они.
Но потом парень заметил, что девушка не дает ему детей, не дает ему ласку,
не излучает жизни. Она – просто пустышка, которая может лишь танцевать и
петь, а остальные ей восхищаются. Яростный музыкант явился обратно в дом
волшебника и спросил его ли это дочь. Тот ответил, что его, но не от него. Не
понял музыкант и в горе своем убил волшебника ножом на глазах у дочери. Та,
увидев окровавленное тело отца, залилась горькими слезами, которые
растопили воск, из которого она была сделана, и растаяла, оставив музыканта на
вечное одиночество в этой свечной лавке.
Много лет прошло, прежде он смог отлить из воска такую же девушку, но
734/840
она не пела и не шевелилась. Лишь призраком сидела перед его глазами.
Неподвижная. Бессердечная. Неживая».
Дазай не знал, что чувствовал сейчас. Это не было апатией и не было

ненавистью. Это было искренней жалостью к человеку по ту сторону экрана
телефона.
Ш: «Я думаю, что это прекрасно. Я тоже выбираю рассказ».
Д: «Расскажи, кто останется после тебя? Ты ведь сейчас руководитель, как я

понял от Чуи. Тебе все равно, что случится со всем твоим имуществом после
смерти?»
Ш: «Нет. У меня есть человек, которому я отдам всё».
Д: «Кто это?»
Ш: «А это уже другой вопрос. Моя очередь».
Д: «Правда».
Ш: «Тебя послал Достоевский?»
Дазай не был удивлен. Дазай не был в ступоре. Он не чувствовал того шока, но,
кажется, лишь сердце немного дернулось.
Нет, таблетки не прячут в нем убийцу.
Таблетки делают этого убийцу хладнокровным.
Д: «А что, если так и есть?»
Ответ этот был отправлен практически сразу. Осаму не видел смысла в сокрытии
очевидного. Он считал, что рано или поздно правда должна была всплыть, иначе
не получится добиться от Шибусавы того, что ему было надо.
Нет, парня не интересовали его деньги. Деньги для Дазая всегда были чем-то
неважным. С помощью них нельзя достигнуть той цели, которую он себе
поставил сейчас.
С промедлением, но ответ всё же пришел:
«Тогда я буду с тобой осторожен».
Он не испугался. Не отступил. Не проклинал Осаму. Шизофреника не то, чтобы

удивил такой ответ. Да, это было неожиданно, но, скорее, неожиданно приятно,
ведь Тацухико прямо ему сказал, что не собирается заканчивать их общение. Всё
шло четко по проработанному Дазаем плану. Это даже было как-то скучно.
Казалось, что и сам Шибусава далеко не так прост.
Особо долго они свое общение продолжать не стали. Мужчина быстро надоедает
ему, поэтому Осаму решается не продолжать разговор.
735/840
Усталость подобралась еще ближе, заставляя парня зевать через каждые пять
минут. Он уже не пытался открывать слипающиеся глаза, но любой мог бы
понять, что Дазай просто вырубается.
- Может, вам правда передохнуть? – предложил Накаджима из своей типичной

доброты.
- Не говори ерунды, мелкий! – возмущался Куникида, проходящий рядом с

какими-то документами. – Этот придурок только делает вид, что ему тяжело
работается…
- Эх… какой же ты злобный, - приговаривал Осаму, потягиваясь в кресле.
- Мы с тобой договорились, что ты уходишь раньше, но будь добр отработать

нормально хотя бы еще час, Дазай, - отвечал ему администратор.
- Ох… ты просто лучший, Куникида! – тот даже взбодрился.
- Заткнись и начни уже работать!
Так Осаму и провел свой долгий-долгий час, который разбавлялся только

постоянными сообщениями от Накахары разного содержания. Тот уже успел
покататься по городу, купить кофе, пофоткать местность и поспать, отчего
шизофренику, конечно, было завидно. А сейчас Чуя уже направлялся к его
магазину на всех известных скоростях, радуясь, что скоро наконец-то их ждет
какое-то банальное приключение вроде прогулки.
Парень мог поклясться, что за этот час успел увидеть, как по магазину
прокатилось перекати-поле, ведь посетитель был только один и то ничего не
купил. За это время он успел выжрать три чашки зеленого чая и потыкать Ацуши
в бок от нечего делать. Последние пять минут Дазай провел тихо, рассматривая
медленные стрелки часов, будто лукаво заигрывающие с ним. И вот, когда
наконец-то они показали ему пять вечера, он рванул со стула в сторону
раздевалки, оставляя ошарашенного Накаджиму одного дорабатывать смену.
Оделся он со скоростью пули и также выбежал из магазина, направляясь в
сторону парковки, где уже стояла знакомая машина, которую он видел только
сегодня утром. Дверь оказалась открыта.
- А-а-а-а! – заорал Осаму, открывая дверь и запрыгивая внутрь, бросаясь сразу

же на водителя, также отвечающего:
- А-а-а-а-а! – цепкие руки Накахары обвили его, а теплые губы чмокнули в

макушку. – Привет, скумбрия!
- Привет, - тот чуть отлез, выпрямляясь и целуя парня в губы с той же дурной
улыбкой. – Огай так и не позвонил?
- Не-а, - он даже чуть порозовел, понимая всю ситуацию. – Наверное он станет

мстить как-то по-тихому, но мне кажется, что сегодня мы его уже не встретим.
- Я на это надеюсь, - Осаму снова чмокнул его в губы, а затем выпрямился на

соседнем сидении и пристегнул ремень. – Хочется провести его спокойно и
только с тобой.
736/840
Рука Накахары одобрительно шлепнула Дазая по ляжке, а затем он провернул
ключ, на что мотор ответил одобрительным ревом.
- Ну что, ты готов уехать со мной в закат, детка? – подмигнул ему нарцисс.
- А ты точно нормально водишь? Ты вообще водил до этого?
- Дазай, блять, конечно, водил! Откуда у меня, по-твоему, права? – они тронулись
с места, выезжая с территории парковки на дорогу.
- Нет, ты говорил, что у тебя был мотоцикл, но не говорил про машину.
- Машину я водил не свою. Я некоторое время был тем человеком, который всех
развозил после пьянки по домам. А права у меня имелись от нехер делать.
- Серьезно? Жаль тебя…
- Да я же сидел на таблетках, как и сейчас, поэтому пить было нельзя, а против

компании я никогда не был. Обычно курил на таких пьянках, как не в себя.
- А… после таблеток… ну… долгий отходняк? То есть… когда пройдет это… -

конкретно Осаму имел в виду эту гребанную импотенцию.
- У всех по-разному, - коротко ответил Накахара. – Просто таблетки бросаются

медленно, да и еще реабилитационная терапия. Я на этом практически всё
студенчество. Кажется, у меня полностью всё восстановилось через месяца три
где-то, но я тогда и сам не особо понимал, что к чему. А так… я продолжал
принимать их поштучно, когда становилось херово, и ничего такого, как сейчас,
не было. Не переживай. Думаю, от уколов раз в месяц после этой терапии у тебя
ничего не убудет. Я знаю, как это, когда ты вроде хочешь, а вроде нет, но при
этом мы… вроде как...
- Не натрахались? – усмехнулся Осаму.
- Ха, - он наконец-то завернул на шоссе, - ну я то с тобой вдоволь натрахался…

хотя… - Чуя бросил на него кроткий взгляд. Странно говорить на подобные темы.
Дазай, кажется, почувствовал, как к лицу приливает краска. Он отвернулся в

окошко, рассматривая городской пейзаж за окном. Солнышко еще высоко, но
уже собирается спускаться за горизонт. Парень любил вечера именно за этот
закатный уют. Особенно с Накахарой, который сейчас уже, вроде как, даже
выкинул этот разговор из головы.
Теплый ветерок из окна ласково трепал его волосы, а солнышко грело нос, но
внезапно его идиллию прервало резкое торможение машины.
- Да чтоб ты жопу отлизал, гандон щипанный! – заорал водитель, ведь ему

пришлось резко затормозить из-за машины спереди. Осаму так и не понял, что
произошло, но сделал вывод - Чуя тот человек, который любит орать за рулем на
всё, что хоть немного двигается не так, как надо ему.
Он тихонько посмеялся над этим выражением, а затем достал свой телефон с

USB, подключая всё это дело к системе автомобиля. Накахара ничего не сказал,
всё так же продолжал смотреть на дорогу.
737/840
Музыка разбавила их глупое молчание и на лице засияла улыбка, ведь Дазаю в
голову не пришло ничего лучше, чем снова включить «Enigma».
- Ты издеваешься? – усмехнулся водитель, когда заиграла «Return To Innocence».

В какой-то степени немного сопливая песня с индейскими напевами и отдающая
чем-то наркоманским, в общем-то, как и все песни этой группы. – Я под это сидел
в комнате и плакал. Я еще раз спрашиваю: «Ты издеваешься?»
- Оа-яй-иё-о-о-о! Охай-иа-иа-а-а-а-а! – ответил ему Осаму, напевая мужику с

аудио.
- Ты точно издеваешься… - прошептал тот, слушая его завывания, но под это

невозможно не улыбнуться.
На следующем таком припеве он не выдержал и тоже стал подпевать.
Скопление машин рассосалось, они выехали на большое шоссе, и Накахара даже

позволил себе довольно быстро разогнаться так, что ветер уже не просто
раздувал их пряди, а откровенно спутывал их, гуляя по всему салону машины.
Пейзаж за окном проплывал, солнце уходило за горизонт, а эти двое орали на
всю машину:
- Оа-яй-иё-о-о-о! Охай-иа-иа-а-а-а!
- О-о-оа-ах-а-а! И-е-эо-о-о-о-о!
Глотки буквально разрывались, а лица рвались от смеха и улыбки. Осаму

корчился на своем сидении, а Чуя пытался как-то совладать с управлением, но
когда на соседнем сидении сидит шизофреник и орет, да и ты не самый
адекватный, то чертова машина едет сама, а голова уже так… для красоты,
чтобы хоть немного казаться нормальным в обществе, полным ублюдков.
Накахара и сам не раз называл себя ублюдком, да и Дазая тоже. Они и правда
себя чувствовали именно такими – рожденными от нехер делать, чтобы вот так
гнать на всех скоростях и голосить в который раз:
- О-о-о-ах-а-а! И-е-эо-о-о-о-о!
- Я тебя, черт возьми, ненавижу! – заорал нарцисс на весь салон, но Осаму лишь
засмеялся и продолжил качаться в своем кресле и напевать.
Так они и ехали, покачиваясь, будто пытаясь танцевать и выкрикивая

непонятный текст, что даже какой-то мужчина, пока они стояли на светофоре,
пялился на этих безумцев, делающих непонятные движения руками. В конце
концов Дазай лишь показал ему пальцами сердечко, и они поехали дальше.
Катались они около часа, пока солнце не коснулось горизонта. Успели купить
еды, поесть в той же машине, покормив друг друга картошкой фри.
- Только не загадь мне машину! – возмущался Чуя.
- То есть, то, что ты её угнал – это ерунда, а накрошить здесь – это уже
преступление?!
738/840
- Да!
И не поспоришь. Да, если вернуть машину в целости и чистоте, то это еще как-то
сможет сгладить преступление, хотя Накахара накурил в ней так, что, наверное,
Огай попросит его купить новую, несмотря на то, что сам снова пристрастился к
сигаретам.
В результате, наевшись вдоволь, они прикатили к колесу обозрения и, конечно,

не упустили шанса прокатиться на нем.
- Какой же ты уебищный на этих костылях, - смеялся Осаму, когда они садились

в кабинку.
- Хуй знаешь где? Вот тебе туда! – он наконец-то затащил туда свои костыли, и
шизофреник сел рядом. Работник колеса закрыл дверцу, и, спустя пару минут,
они двинулись.
- Ты когда-нибудь здесь катался? – спросил Накахара.
- Да, как-то раз с… с Тоши, - разговор, где приходится её упоминать, всегда

казался неприятным.
- А я вот никогда не катался. Вроде два года тут, а такие банальные места не
посещал.
- Что мешало?
- Наверное, то, что это, элементарно, не с кем делать?
Осаму, сидящий напротив, улыбнулся и, убрав костыли с соседнего с Накахарой

сидения, сел рядом, обнимая парня и укладывая подбородок на его плечо.
Пейзаж открывался действительно красивый. Солнце, решив оставить чистое
безоблачное небо, уже наполовину накрылось горизонтом, и оранжево-розовый
цвет окрашивал волосы Чуи в красный. Дазай тихонько прислонился носом к
закрытой ими шее, вдыхая свой любимый аромат его тела с примесью запаха
весны, который всё делает еще более прекрасным, чем прежде.
- Один мой знакомый очень боится высоты, - сказал ненавязчиво Накахара. Для
Осаму было странно осознавать, что этот знакомый для них теперь общий. – Это,
наверное, одно из немногих вещей, которые я о нем знаю. Как-то раз он очень
подробно описывал этот страх. Так, что мне на мгновение показалось, что я ему
сочувствую, но… мне так только казалось.
Он повернулся к Дазаю, тоже вдыхая аромат его челки и накрывая своей рукой
его, ласково поглаживая кончиками пальцев нежную кожу.
- А у меня… то ли есть страхи, то ли нет совсем, - усмехнулся шизофреник. – Не

до конца понимаю это чувство. Чувство самосохранения отсутствует, но, когда я
нахожусь в опасности, оно появляется. Глупо как-то…
- Но ведь тебе больше незачем умирать, - Чуя забрал его руку в свои ладони и
прислонил к шершавым губам. – Теперь незачем.
- Да…
739/840
- Я… - он чуть отстранился, Осаму почувствовал, как его тихонько накрывает
мелкая дрожь, а краска проявляется на и так розовых щеках. – Хочу кое-что
сделать… это глупо… очень глупо… просто идиотизм. Никогда не думал, что
доживу до подобного момента.
Дазай ничего не понимал, но улыбнулся. Накахара повернулся к нему и полез

рукой в карман флисовой рубашки, завязанной на поясе. Когда парень достал
предмет, шизофреник не выдержал, спрятал лицо в ладонях и засмеялся на всю
кабинку. Чуя подхватил его смех, лицо его уже сливалось с волосами.
В его руках была маленькая бархатная коробочка, в которых обычно носят

кольца.
- Дазай, я знаю, что я полный придурок и мудак, коих еще надо поискать, а если
ты и поищешь, то никогда и не найдешь. Я такой один. Я проверял, - Осаму
наконец-то оторвал ладони от своего красного лица. Он даже немного вспотел,
понимая, к чему его возлюбленный клонит. – Мне пришлось пройти через многое,
чтобы понять, что мне для счастья нужен кто-то такой же. Такой же отбитый на
всю голову идиот, способный порешать себя и всю свою семью в одно мгновение.
Мне нахер не сдалась спокойная жизнь, это всё не для меня. Я счастлив именно
так. Именно с тобой. С тобой может быть слишком спокойно, невероятно весело
и страшно одновременно. С тобой я могу петь глупые песни, не стесняться
своего тела, не бояться, что скажу какую-то хрень, ведь ты можешь дать мне
леща, и я протрезвею, пойму, что я просто себя накручиваю и что нет ничего
важнее, чем мы с тобой… я… просто хочу знать… ты тоже так считаешь?
- Да… - еле смог выдавить из себя Дазай. К глазам его уже подступали слезы.
- Я не собираюсь куда-то ехать, чтобы заключать брак и тому подобное. Я просто

решил сегодня купить эти кольца, - он открыл коробочку, являя свету два
золотых колечка грубой формы, явно мужского стиля. Такие действительно не
стыдно носить. – Ты примешь это… в знак того, что мы… что мы будем вместе?
Осаму не знал, как реагировать. Он смотрел то на Чую, то на кольца, пытаясь

понять, что ему делать.
- Сколько с меня? – спросил он наконец.
- Если ты примешь, то нисколько, это ведь будет наш общий бюджет.
- Глупый же ты, Чуя, - он наконец-то потянулся рукой к одному колечку и,

рассмотрев его со всех сторон, наконец-то надел на безымянный палец левой
руки, рассматривая издалека.
Дазай не помнит, когда вообще в последний раз осмеливался надевать кольца,

да и не было у него такой нужды - красоваться подобным украшением.
Оказывается, его костлявые пальцы не казались такими страшными с колечком.
Он забрал второе кольцо и, взяв руку Накахары, медленно напялил на его
безымянный пальчик кольцо, целуя затем руку, а потом и самого Чую в губы,
ласково прижимая к груди.
- Объявляю нас мужем и женой, - после этих слов он почувствовал, как чужой
кулак бьет его по ребру. – Ладно-ладно… мужем и мужем.
740/840
- Так бы сразу, - пробубнил нарцисс в его плечо. – Пока смерть не разлучит нас?
- Не разлучит, я её прогнал.
Колесо пошло на второй круг, а эти двое так и продолжали сидеть в обнимку.
Сегодня им некуда торопиться. Сегодня у них свадьба.
Да, большая вышла глава... самая большая из всех в фике, но тут как бэ свадьба,
так что...
И, конечно, я не мог не добавить своего нового любимого персонажа, хотя бы
промежутком - Рембо, ибо эта зайка тоже в моем сердечке)))
741/840
Глава 40. То, что нам уготовано.
- Пожалуйста, прошу, правда, Ринтаро, ты же тоже был молодым и

красивым… - оправдывался Чуя, стоя на коленях перед Огаем, который его
перебил:
- В смысле «был»?
- Я сказал «был»? Ох, прости… ты и сейчас молодой и красивый, не то, что я в

свои практически двадцать шесть похож на убитого наркомана! Ну правда, я… я
всё, что угодно, сделаю! Правда!
- О-о-о… Чуя, конечно сделаешь… еще как сделаешь… - последнее слово

мужчины оборвалось смачным ударом по уху бедному Накахаре, отчего тот даже
отлетел на землю, хватаясь за ушибленное место. – Ты у меня как умница
будешь делать всё, что я скажу тебе, маленькому куску говна… это же надо
придумать… кстати, где у нас тут главный гений? – он повернулся к Осаму,
который стоял в сторонке, наблюдая происходящее с выпученными глазами.
Сейчас его сердечко, казалось, сожмется до размеров зрачка, ведь взгляд
доктора Мори может сгибать железо, а руки его способны так вообще на
убийство. – Чего стоишь? – он достал из кармана пачку сигарет, доставая одну и
хватая белыми зубами. Казалось, что именно так он сейчас желает схватить за
шею этих ублюдков, перекусив им кадыки за небывалую дерзость. – Подойди.
Боишься, что ли? – он поджег конец сигареты фирменной зажигалкой, выдыхая
первый дым.
- Нет, не боюсь, - Дазай медленно стал подходить, сцепив пальцы у груди в

замок, будто пытаясь закрыться. Хотя он явно опасался Огая.
- А чего тогда голос дрожит? – он затянулся еще раз, а потом протянул сигарету
Чуе: - Подержи.
- Да, конечно… - прошипел тот, принимая её, всё еще сидя на травке перед
домом врача.
Они сами приехали отдать ему машину следующим вечером. Встреча оказалась
не то, чтобы неприятной. Она оказалась невероятно волнительной и
интригующей. Никто не мог знать, как отплатит им Мори.
А платит он всегда честно и по долгам.
Врач резко ухватился за ладонь Осаму, выворачивая ему руку, отчего тот взвыл
на весь район, скорчив рожу и чувствуя, как к глазам подступают слезы.
- Вы у меня, подонки, совсем ошалели? – интонация Огая была более чем

спокойна. Безумные глаза его выдавали, но все свои действия он делал с
присущим ему хладнокровием и выдержкой. Он наслаждался страданиями. По-
настоящему наслаждался. – Думаете, так просто заработать на хорошую
машину? А знаете сколько я потратил на твою операцию, Чуя? Вот сейчас и сам
узнаешь, ибо больше я платить за вас не буду!
Он уронил Дазая на землю на живот, не отпуская его руку. Нога твердой

подошвой ударила предплечье, и послышался отвратительный хруст кости,
742/840
сломавшейся где-то в мягких тканях руки шизофреника, закричавшего на всю
улицу еще громче, чем до этого.
- Твою мать, Огай, что ты делаешь?! – Накахара подполз к Осаму, но Мори,

забрав у него сигарету, лишь толкнул ногой в лоб наглого нарцисса, уже
окончательно отпустив свою жертву, корчившуюся на сырой весенней земле. –
Он не виноват! Он правда не виноват! Это всё я!
- Да-да, - он затянулся и снова подошел к Чуе, - конечно, ты. А кто ж еще? Вы,
ребята, вообще, молодцы, на самом деле. Всё так хорошо проработали. Я даже
вами горжусь. Но вам надо понять одну вещь – за всё придется рано или поздно
платить.
Дазай заливался холодным потом. Он ненавидел боль и сейчас просто не мог

выносить этой кошмарной судороги. Глаза слезились, рука начинала неметь, но
он боялся шевелиться, понимая, что любое движение может плачевно сказаться
в будущем. Ему ничего не оставалось, кроме как лежать в стороне и смотреть,
как Мори избивает бедного Накахару. Хорошо оттого, что доктор не знает об
абсолютной и чистой любви Чуи к мучениям, и подобная ерунда, вроде удара с
ноги в живот, для него ничто. А вот Осаму больно. Очень больно. Невыносимо
больно.
- Боже… Чуя… я пизжу тебя с детства и не только, а ты с каждым разом

вытворяешь всё новую и новую хрень. Вот объясни, сколько можно? Тебе что,
нравится, когда тебя бьют?
- Хе-хе-хе, - послышалось за спиной у доктора. Дазай не выдержал. – Ну… как

бы…
- Заткнись, Дазай… - прохрипел Накахара, держась за отбитый живот.
- Я что, угадал? – Огай даже отошел от него. – Так… я не хочу знать о ваших
фетишах! Просто вы меня в конец задолбали! От вас слишком много проблем!
Слишком! Я пытаюсь с вами по-хорошему, а вы всё продолжаете… чудить! – на
последнем слове он снова заехал Чуе ногой в живот. – Вот что мне с вами,
ушлепками, делать?
- Ну… понять и простить? – предположил Осаму.
Мори задумался. Каким может быть самое страшное наказание для двух лбов,
страдающих расстройством личности, при чем еще и со сломанными
конечностями? Кажется, в этом плане он перестарался с Осаму… хотя, нет.
Никакое наказание не сравнится со сладостным звуком ломающихся костей.
- Итак… была у меня мысль - посадить вас в психушку для особо буйных. Причём
в разные, чтобы вы не объединились и не разнесли всё к чертовой матери, как
вы это сделали со своей квартирой. Но потом я передумал, ведь я не получу
никакой выгоды, кроме морального удовлетворения? Поэтому… - он схватил
Дазая за шиворот, поднимая и даже отряхивая. – Вы, добры молодцы,
отполируете мне весь дом. Как вы видите, он достаточно большой. Так уж
вышло, что, по нелепой случайности, моя домработница ушла в отпуск, а я
вскоре переезжаю в другой дом и хотелось бы этот запомнить таким, какой он
есть, а не разнесенный моими детишками в хлам.
743/840
- И как мы будем убираться, если ты сейчас сделал инвалидом последнего
пригодного для работы человека? – всё хрипел внизу Накахара.
- Ну… у Дазая есть вторая рука, а у тебя они так обе целы. Я не против, если ты
будешь ползать на коленях. Можно даже повязать на них тряпки. Будешь
ползать и вытирать! Не красота ли?
- Мне не нравится эта затея.
- А мне очень даже нравится… ох, да! При этом я буду вам всячески мешать,
чтобы наказание было еще мучительнее.
- Ну пожалуйста, Мори, одумайся…
- Я всё сказал! Так и поступлю.
- Но там два этажа! Восемь гребанных комнат, не считая двух ванных и кухни!
Еще и чердак.
- Да… маловато для вас будет, но считайте, что я вас пожалел.
- П-пожалел? – возмутился Осаму.
- Цыц! – он ухватился за его руку, и парень сдерживался, чтобы не закричать. –

Пожалел… еще как. Другой бы уже давно вас убил. Я не знаю, как терплю.
- А я много раз просил тебя это сделать, - не унимался Накахара.
- Да. Вчера я об этом пожалел. Ах да… твой добрый друг… Кажется, Рандо?
- Что?! – глаза Чуи округлились, и он поднялся на колени. – Что ты с ним сделал?!
Лицо Мори исказилось в садистской улыбке на пол лица.
- Что ты с ним сделал?! – кричал тот на весь двор.
- Ничего. Но я знаю, что он меня сдал, ведь ты откуда-то узнал, что я приеду в
магазин.
- Если с ним что-то случится…
- То есть Дазая тебе не жалко?
- Этого балбеса?..
- Эй! – возмутился Осаму, понимая, что Накахара реально его не пожалел.
- Да он больше всех виноват!
- Ты недавно защищал его и говорил, что это всё твоя вина, - подметил Мори.
- Ну и что? Если б не его дурацкий план, всё было бы нормально…
- Постойте… - Дазай подошел к Чуе, стоящему на коленях, взирая на него сверху
744/840
вниз. – То есть то, что это всё было шуткой, не считается? Я вообще не думал,
что ты действительно станешь так делать!
- Да ладно?! А, по-моему, ты ждал, когда я сообщу тебе новость о том, что всё
получилось!
- Да ты издеваешься?! Я вообще не говорил серьезно! Это всё ты и…
- Ой… посмотрите… теперь хочешь меня выставить виноватым? Самому-то не

стыдно?
- Не строй из себя…
- Да ты даже пальцем о палец не ударил, чтобы как-то нормализовать ситуацию!

Скрылся в магазине, обеспечив себе иммунитет, а теперь еще и выебываешься!
- Ну всё! Ты напросился! – и он накинулся на него с кулаками. Точнее, с кулаком.
Эта битва была по-настоящему великой. Один без ноги, второй без руки. Оба
грязные, валяются в мокрой траве, пытаясь нанести друг другу хоть немного
урона. Как именно они дрались, будучи немножко инвалидами, я оставлю на
фантазию моих дорогих читателей, ведь подобную грацию движений
невозможно описать ни литературным языком, ни матершиным.
Лишь Мори смог как-то описать эту борьбу:
- Хоть в зоопарк не ходи. И когда я успел завести себе ручных макак? –

спрашивал он сам у себя, затягиваясь сигаретой. Для пущей эстетичности
картины ему не хватало здоровенной бадьи с попкорном, пока он наблюдал это
сражение, однако вскоре его идиллию нарушил вышедший на улицу Рюноске:
- М-м-м… апофеоз развратной жизни.
- Интересны все-таки эти создания человечества – психи. С одной стороны –

люди, а с другой… черт пойми, что в голове у этих излюбленных судьбой
идиотов…
- И не говори. А что это там у вас? Колечки? – заметил вдруг Акутагава.
- А? – сказали они хором, остановившись в очередной глупой позе: Накахара на

земле, вытянув руки, одна из которых сцепилась со здоровой рукой Дазая,
сидящего наверху, пытающегося как-то навредить сопернику.
- Это вы, значит, еще и на свадьбу меня не пригласили? – возмутился Огай.
- Да, просто… - Осаму наконец-то слез, усаживаясь на мокрой земле рядом с

Чуей, который тоже выпрямился. – Решили…
Мужчина подошел к ним, забирая обе обрученные руки в свои ладони, отчего
Осаму снова зашипел.
- И как я не заметил, когда ломал руку? – удивился врач, разглядывая украшения

и улыбаясь. – Ну… поздравляю, что ли, - он отпустил их, потрепав потом по
голове бедных парней. – Теперь все прохожие будут знать, что вы педики.
745/840
- М-да, я об этом тоже подумал, - усмехнулся Рюноске, хотя ему подобная тема
понравилась, в общем-то, как и Огаю, который уже думал, какие кольца будет
покупать им с Фукудзавой.
Накахара лишь улыбнулся и посмотрел на Дазая, который глянул на него в ответ

чистым и полным прощения взглядом. Он коснулся здоровой рукой его ладони,
символично проведя пальцем по золотому кольцу, будто говоря: «Несмотря ни на
что, мы теперь вместе», отчего на душе стало тепло, хоть они и сидят на
холодной земле, что не впервой, избитые, что тоже не в первый раз, и
влюбленные, что, наверное, уже навсегда.
Ну как не подраться из-за очередной мелочи? Это уже будут не они.
И Огай оказался прав. Он сдержал своё обещание, потому что привык их

сдерживать. На следующий день оба парня, вооружившись швабрами и
тряпками, провели у него генеральную уборку. Они не просто вычистили весь
дом. Они его вылизали вдоль и поперек.
- Ты слепой или просто дефектный? Не видишь, что там всё еще грязно? Я думал,
что твоя мать научила тебя правильно обращаться с тряпками, раз вырастила
тебя? – говорил Мори с видом тюремного надзирателя, тыкая Чую лицом в угол,
который он только что пытался оттереть до блеска. – Не нужны глаза – могу
выколоть. Иначе зачем они тебе?
И так продолжалось весь день. Осаму засек время – они мыли его дом десять
часов. Десять! Без перерыва на обед! Это, может быть, было и легче делать,
если бы им действительно не пришлось начисто вымывать каждый угол, при
своем-то полуинвалидном положении. Огай не жалел их, он тыкал их лицом в
грязь, крошил хлебными корками с бутерброда на только что помытое место, в
других углах разбрасывая мусор. Он даже не пожалел статуэтку какой-то
балерины, как бы случайно разбив её, а потом также разбил тарелку на кухне,
заставив потом убирать.
Акутагава просто ликовал. Он очень любил чужие мучения и ежесекундно

скидывал фотоотчет Ацуши, который тоже был бесконечно рад страданиям
Дазая, ведь и от него он натерпелся сполна. Лишь Гин как-то пыталась им
помочь втайне от отца, потому что тот, конечно же, пресек бы подобную
инициативу. Тем не менее, им это удалось.
Парни решили, что после такого можно открывать свою компанию клининга,
потому что после этого им не страшно ничего. Дом Мори хоть и не был особо
грязным, но, как и в любом жилище, были места, в которые никто не
заглядывает.
- Ого, вот это находка! – посмеялся Осаму, убирая комнату Рюноске. Ему
попалась порно-манга. – Горничные! Как актуально!
- О, у меня такая тоже есть, только другой том! – подковылял рассматривать

компромат Накахара.
- Отдайте! – кричал раскрасневшийся Акутагава, пытаясь забрать своё

имущество.
746/840
- Дашь почитать? – спросил Дазай, конечно, сопротивляясь попыткам парня
отобрать книжку.
- Не дам!
- Очень жаль… придется брать у Чуи… а потом его же и трахать…
- Придурок! Что ты такое говоришь?! – Накахара заехал ему костылем по спине,

поэтому Рюноске удалось забрать свой экземпляр порнушки. У того уже хорошо
получалось стоять на обеих ногах, а костыль стал тем еще вспомогательным
средством.
- Ау… зачем я вообще купил эти костыли? – возмущался Осаму, корчась от боли в
спине. Это был уже пятый удар за сегодня.
- Чтобы думать, прежде, чем говорить. Ух-х… наряжу я тебя горничной…
- М-м-м… я не против!
- Так, убирайтесь из моей комнаты! Здесь и так чисто! - не выдержал хозяин

комнаты.
- Подожди, мы еще не всё нашли!
- Я сказал, убирайтесь! – Акутагава психанул. Психанул и взял стул, угрожающе

направляя его в сторону уборщиков, поэтому те поспешили смыться, ведь сейчас
он определенно сильнее их. Хотя бы потому что не корячился, вымывая первый
этаж на протяжении шести часов.
Наконец-то вымыв чердак, на что ушло два с половиной часа, они спустились
вниз, убитые, по локоть в моющем средстве и уставшие, как последние собаки. И
такие же вонючие.
- Фу! Убери от меня свои подмышки! – кричал Накахара, пытаясь отвертеться от

Дазая, нагло лезшего обниматься.
- Это запах мужчины! Ты должен любить его…
- Не понимаю, при чем тут ты и мужчины, но это просто отвратительно…
И все-таки Мори сжалился и разрешил им помыться и даже переночевать в

одной из свободных комнат, куда они завалились, заняв свободный футон. Чуя
уже устроился у груди Осаму, прижавшись к нему всем телом, когда Огай снова
их побеспокоил, постучавшись и зайдя в комнату:
- Уже спите? – спросил он. Настроение его снова стало добродушным.
- Ну… я еще нет, - Дазай устроил свою руку на щеке возлюбленного, загораживая
его от света из коридора. – Что-то хотели?
- Да… разве что извиниться за сломанную руку, - улыбнулся тот, подходя ближе
и присаживаясь рядом. – Спит?
- Ага.
747/840
Доктор тоже запустил руку в волосы Накахары. Он никогда не перестанет
испытывать к нему родные чувства.
- Ты же тоже заметил?
- М?
- Беспокойство?
- Да.
- Знаешь в чем дело?
- Если бы это был я, то сразу же сказал вам. Но, к сожалению, сейчас я не при
чем.
- Я предлагал ему поехать куда-нибудь отдохнуть вместе с тобой, но он

отказался.
- Мне он сказал то же самое. Я думал, что он всегда мечтал путешествовать.
- Да, поэтому я и удивился.
Чуя их не слышал. Он слишком сильно устал, и оба мужчины знали, что тот
вырубается намертво, особенно когда сидит на таблетках.
- Мне помочь тебе? – спросил Мори.
- Нет. Мне кажется, то, что он не может сказать вам, он не скажет и мне.
Поэтому… я сам попробую разобраться.
- Хорошо, - он поднялся, отпустив наконец-то Накахару и пошел на выход. –

Спокойной ночи.
- Спокойной…
- Ах да… что ты ему подаришь?
- М?
- У него День Рождения через три дня.
- О-о-о-о… - у Осаму это, конечно, вылетело из головы. – Я пока что не

придумал… а через три дня – это когда?
- Двадцать девятого.
- Хорошо, спасибо. Спокойной ночи.
- Давай.
Дазай еще раз провел рукой по его щеке, целуя затем нежно, чтобы не
разбудить, но у него не получилось. Чуя вздрогнул, чуть ли не подскакивая:
748/840
- А?!
- Тихо, это я.
- Кто-то приходил?
- Огай.
- Да? А я и не слышал. Он что-то хотел?
- Да так, по мелочам.
Накахара снова прижался к его груди, и теплыми руками они обхватили друг
друга, уже готовые уснуть.
- Что ты хочешь на День Рождения?
- М? Не знаю.
- Ну… подумай.
- Я не знаю. Ничего не хочу.
- Каждый чего-то хочет.
- Ну… скажем… плюшевую овечку. Остальное я могу купить сам.
- Плюшевую овечку? Я тебе её, конечно, подарю, но хотелось бы еще чего-то

более существенного.
- Не знаю я. У меня всё есть.
- Ну а чего ты хочешь больше всего?
- Чего я хочу больше всего? Это нематериально.
- Скажи.
Чуя не хотел об этом говорить. Внутренности, наполненные непроницаемой

гнилью печали, снова запульсировали от старой боли. Сложно вернуть самое
дорогое. Особенно, самое дорогое и ненужное.
- Хочу… нет.
- Почему?
- Я… это глупо. И, наверное, не стоит того, но… если тебе действительно

интересно, то я бы очень хотел хоть что-то узнать об отце. Просто знать, где он
и что с ним. У тебя ведь тоже возникает такое желание – узнать, что с твоими
родителями?
- Да, но мне это неинтересно.
749/840
- А мне интересно. Мне… не хватает этого.
- Ладно, я буду знать, - он поцеловал его в губы, снова затем прижимая голову к
груди, и они закрыли глаза, пытаясь унять эту печаль объятиями. Такие объятия,
какие только они могут дать друг другу.
***
Дазай сидел за столом вместе с Фёдором. Лицо последнего было бледнее

некуда, ведь он сейчас опять решил заняться одной из его очередных просьб.
- Кэнсукэ, говоришь? – хрипел парень, пялясь в экран, на котором уже пять

минут зависал значок поиска. – А он точно существует?
- Сомневаюсь, что Чуя станет скрывать настоящее имя отца, да и ты можешь его
пробить, чтобы точно удостовериться.
- Ладно… поверю… не хочу открывать еще и Чую… о, кстати, - он достал

телефон, что-то там выискивая, а затем показал какую-то переписку.
- Что это? – Осаму посмотрел в экран, не понимая, что это и от кого.
- Переписка Шибусавы и Накахары. Кстати, ты поддерживаешь с ним общение?
- Да… - тот стал вчитываться в предложения. Суть переписки открыла Дазаю

ответы на все вопросы, которые его так долго беспокоили.
Шибусава: «Прости, что беспокою лишний раз, но нам надо встретиться?»
Чуя: «Кто это?»
Ш: «Твой хозяин».
Ч: «Какого черта?! Я только-только отдохнул от твоих вечных домогательств».
Ш: «Я понимаю, но хочу сделать тебе подарок на День Рождения. Ничего

пошлого, просто хочу отдать то, что по праву принадлежит тебе».
Ч: «Почему сейчас?»
Ш: «Потому что мне так надо».
- То есть… Чуя и есть тот самый человек, которому Шибусава отдаст всё? –
спросил наконец-то Дазай. – Вот, что его так беспокоит в последнее время…
- Да. Я давно так не радовался, ведь, получается, нажива уже у нас в кармане.
Только я не понимаю, почему он решил сделать это сейчас.
- Возможно, этому виной мои манипуляции.
- Какие еще манипуляции?
- Ну… у меня свои методы.
750/840
Шибусава: «Как-то я спросил тебя: кто может мне подойти? Для кого подхожу я».
Дазай: «Да, было такое».
Ш: «Ты тогда не ответил».
Д: «Потому что ответ вам не понравится».
Ш: «Но я все равно хочу знать».
Д: «Вы не подойдете никому. Вы обречены на одиночество, ведь не привыкли

мириться с чьими-то желаниями».
Ш: «Ты думаешь, что я не смогу измениться?»
Д: «Не сможете. Я же не смог измениться. Поздно меняться в вашем возрасте, да

и в моем тоже. Как говорит наш общий знакомый из России: “Меня исправит
расстрел”».
Ш: «И что же ты предлагаешь такому, как я? Вы меня обворовываете. Вдвоем

вам это очень хорошо удается».
Д: «Я думаю, вы и так знаете».
Ш: «Что ж».
Ш: «Тогда я просто попытаюсь побороться».
Д: «С удовольствием посмотрю и на это сражение, и на ваш проигрыш».
Ш: «Посмотришь?»
Ш: «А как насчет поучаствовать?»
У Осаму это «участие» не выходило из головы. Шибусава явно что-то задумал, но

не торопился раскрывать все карты. Дазай уже выложился, ему остается только
ждать.
- Так что? Как насчет слежки? – перебил его перечитку сообщений Фёдор.
- Думаю, что можно. Накахара не такой мнительный, чтобы что-то заподозрить. К

тому же… я хочу уберечь его от глупостей.
- Умно. А я хочу посмотреть, что из этого выйдет. О, - Достоевский подполз к

компьютеру. – Нашелся.
Кэнсукэ Накахара, 48 лет. Информации о нем достаточно. Два года назад была
какая-то судимость за нанесение телесных повреждений. Три развода, четверо
детей, считая Чую. Пособия не платит. Сейчас холост, проживает на Сикоку,
около побережья. Работает барменом в какой-то местной забегаловке. Особо
ничего интересного, разве что переездов ему хватало, да и вообще очень
непостоянный человек.
751/840
- Можешь распечатать? – попросил Осаму.
- Конечно, - Фёдор выбрал весь файл и поставил на печать, отчего загудел

массивный принтер рядом. – А о своих ничего не хочешь узнать?
- Если и захочу, то попрошу кого-нибудь меня отговорить. Мне незачем. Они не

спохватились обо мне, и я о них тоже не беспокоюсь. Когда придет время, я,
возможно, попрошу тебя пробить место учебы моей сестры, чтобы навестить её.
Просто посмотреть, может, поздороваться. Но когда она будет постарше.
- Как это трогательно, - принтер отпечатал быстро, и Достоевский протянул

Дазаю документы. Тот их принял и, сложив, спрятал во внутренний карман
плаща. Папка не была особо большой, потому что Фёдор не стал печатать
информацию о его детстве и прочем, что Накахаре и так может быть известно.
Но их идиллию прервал громкий звук открывающейся двери. Это прибежал

Пушкин, который как раз и дежурил всё время на входе.
- Босс! – он весь запыхался, будто бежал не лестничный пролет вниз, а несколько

километров. – Какие-то люди в костюмах. С кейсами! Они идут к нам!
Посмотрите по камерам.
- Вот загвоздка, - прокомментировал это Фёдор, пододвигаясь к другим экранам,

на которых можно было видеть записи с видеокамер, установленных по
периметру. – Знаю этих ребят. Вот о чем говорил Тацухико.
Он поднялся, подходя к шкафу с оружием и открывая его. Достав большую

сумку, он стал складывать всё в нее, а потом отдал Пушкину:
- Через черный ход. Беги и скажи ребятам, чтобы нас прикрыли.
- Есть! – и он выбежал из кабинета. Его крики можно было слышать за дверью.
- Думаю, теперь момент пришел, - Достоевский взял пистолет, который недавно

хотел подарить Дазаю, и вручил наконец-то его хозяину.
- Ну вот… а я так хотел избежать перестрелки… - возмутился тот, но принял свой

Кольт.
- Я надеюсь, что все-таки избежишь, - он взял свой «Smith & Wesson», засовывая
в кобуру, а потом вырубил все компьютеры, отключив энергию. От каждого он
отсоединил портативные жесткие диски.
- Находчиво так держать информацию.
- На случай вот таких вот «агрессивных» переговоров.
Только-только они собрались покинуть кабинет, как послышался взрыв сверху.
- Упс! Кажется, мы немного задержались, - всё, что сказал Фёдор. Он был

абсолютно спокоен, да и Осаму тоже. На таблеточках он вообще забыл о том, что
такое настоящее беспокойство. – Пошли!
Они побежали по коридору в сторону черного хода.
752/840
- Босс, на нас напали! – загалдел какой-то рядовой сотрудник на русском, но
Достоевский лишь шикнул. Было поздно. Крики снизу дали понять этим
ренегатам, где находятся их цели.
- Черт тебя побрал, Ваня, - ответил хакер, и они побежали дальше. – Я и так
вижу, что на нас напали.
Дазай вообще не понимал, что они говорят, но продолжал следовать за ними.

Если бы ему кто-то заранее сказал, что не следует связываться с русскими, то он
бы еще подумал, хотя, конечно, все равно бы оказался здесь и сейчас в этом
самом месте.
Коридоры были очень извилистые, но гул шагов был хорошо слышен, поэтому
преследователи знали, куда их маленький отрядик спешит. Как только они
выбрались через черный ход на улицу, то свернули направо. Это стало их
ошибкой.
Какой-то парень, бегущий спереди, попал под град пуль, поэтому им пришлось
свернуть назад, где по лестнице уже поднимались другие бандиты. Тут Ваня не
растерялся и достал гранату, запустив её в мужчин, которые стреляли из-за
угла, пока остальной отряд уже был наготове, чтобы расстрелять людей,
выходивших из подвала.
Гул стоял страшный, но Осаму и Федору, стоявшим за спинами защитников, это

было не страшно, поэтому, когда люди, заранее обреченные на гибель глупой
попыткой выбраться из окруженного здания последними, упали на землю, они
смогли рвануть прямо в другую сторону.
Так как угроза для людей за стеной прекратилась, они выбежали вслед за
отрядом во главе с Фёдором, уже начинающим отстреливаться. Один выстрел, и
пуля пробила голову очередному глупцу.
- Неплохо, - прокомментировал Осаму.
- Спасибо. Нам надо отделиться. Ваня, бегите к нашему второму адресу, мы пока
что скроемся.
Отряд побежал прямо, а Достоевский с Дазаем завернули за другой угол,

притаившись между многоэтажками. Отсюда было видно, как делегация
бандитов редеет благодаря снайперам на крышах. Однако угроза последовала
со стороны.
Внезапно в стенку, в нескольких сантиметрах от головы шизофреника, ударила

пуля. Какой-то одинокий рейнджер решил отделиться и напасть на них. Парни
поспешно выбежали из-за укрытия и побежали дальше по лабиринтам трущоб,
спрятавшись за стенами по обе стороны коридора.
Чужие шаги были хорошо слышны. Преследователь явно хотел их догнать, но

Осаму не выдержал. Выскочив из-за угла, он направил оружие точно в лоб
подбежавшего бандита, который явно не ожидал, что угроза окажется так
близко.
Дазай не стал медлить. Он просто нажал на спусковой крючок, запуская пулю
753/840
точно в голову обидчику, упавшего в следующее мгновение на землю.
- Черт… - шепнул парень. – Опять посадят.
- Не посадят, - Фёдор улыбнулся. Именно такого Дазая он и хотел увидеть. – Я не

дам им тебя посадить.
Осаму посмотрел на него глазами ребенка, сделавшего что-то масштабное для

своего внутреннего мира. Он немного огорчился, ведь не почувствовал того
самого азарта убийства. Он просто выстрелил в голову очередному ублюдку,
толком не насладившись его мучениями. Но это убийство все равно дало ему
какую-то мотивацию.
И желание сделать так еще раз.
- Ну ладно, - Дазай наконец-то опустил оружие. – Так какой теперь план?
- Хм-м-м… не хочу соваться в ту берлогу наркоманов неподалеку. Мало ли что. А

ты не хочешь познакомить меня с Чуей?
- Ч-чего? – такого предложения он явно не ожидал. – Он тебе не понравится.
- Но я же с ним даже не знаком. Мне интересно, кому я тебя, такого

распрекрасного, отдал.
- Но… то есть, ты хочешь ко мне в гости?
- Да. Мне раньше очень нравилось у тебя в гостях.
- Ну… - он подумал. В общем-то, Накахара не из тех, кто вообще любит гостей.

Особенно незнакомых гостей. Особенно так внезапно. Особенно, когда он там
уставший красит стены на кухне в желтый, как всегда не получая никакой
помощи от Осаму. – Только если на одну ночь.
- Конечно. Потом мне будет безопасно. Просто не хочу подвергать информацию

риску, - он похлопал по карманам пальто. – Ну так что?
- Ладно. Но… ты же знаешь английский?
- Конечно. Одна моя коллега из Англии.
- Отлично, - он потер ладони. – Тогда тебя будут звать… Альфред Вессон. Ты мой
бывший сокурсник, с которым я неплохо общался в универе. Недавно вернулся
из родной Англии, чтобы здесь устроиться на работу.
- Хорошо. Ты же филолог?
- Философ.
- Ну а я буду филологом.
- Хорошо, так и быть… Ладно. Только без всяких подлянок, идет?
- Когда я устраивал что-то подобное?
754/840
Дазай посмотрел на него так, будто всем видом показывая, что это происходит
просто постоянно. Тот лишь улыбнулся, и они наконец-то двинулись.
***
- Милы-ы-ы-ый! Я дома! – Осаму распахнул дверь своего дома, отчего та даже

ударилась об стену с диким грохотом. В коридоре пахло краской, а в дверном
проеме на кухне виднелись остатки накахаровского творчества в виде
запачканных газет на полу и одной покрашенной стенкой.
- Ну наконец-то! Где ты шлялся? – Чуя вышел оттуда в одних трусах с пятнами

краски, весь разукрашенный и уставший. Во рту он держал сигарету, но, когда
увидел, что его муж пришел не один, то жутко смутился. – Эм-м-м…
здравствуйте.
- Привет, - Фёдор улыбнулся так, будто его вообще ничего не смущало, хотя
парень ему очень даже понравился своим неформальным видом. Тот лишь
поправил желтыми пальцами челку, выпавшую из-под заколки. Его волосы были
завязаны сзади в хвостик.
- Прости, что без предупреждения… Это Альфред – мой бывший сокурсник. Он

учился в нашем универе по обмену, только что вернулся из Англии.
- А телефон, я так понимаю, тебе вообще не нужен, да, Дазай? – нарцисс был
очень возмущен столь внезапным появлением гостей в его доме, там более во
время ремонта, тем более, когда он голый расхаживает по квартире.
- Ну правда, прости! Так уж вышло, что совсем вылетело из головы.
- Эх… ладно, Чуя Накахара, - он протянул руку гостю, и тот её пожал с

довольным видом. Краска уже была засохшая, поэтому не страшно. – На кухне
бардак, так что проходите в комнату, а я заварю чай. И переоденусь… точнее,
просто оденусь.
Осаму тихо посмеялся и толчками направил Достоевского в комнату напротив.

Тот присел на кровать, осматриваясь:
- А тут всё так изменилось.
- Да, мы практически всё переделали, освободили пространство.
- Нет… просто… здесь чисто! Я шоке… каждый раз я приходил, и каждый раз у
тебя мусор валялся на полу.
- Ну… всё меняется.
- А отношения тебе к лицу. Точнее, замужество.
- Ох-х-х… ну хватит. Мы просто обменялись колечками и всё.
- Но тебе ведь нравится это слово.
755/840
- Да, есть такое.
Тем не менее, на столе был тот еще бардак, состоящий из оригами, фантиков из-
под конфет, упаковок таблеток и огромного количества книг, которые они
постоянно зачем-то доставали. Дазай разгреб всю эту волокиту, убрал книги и
ушел за еще одним стулом на кухню, где Накахара уже во всю шуршал, еле-еле
стоя у столешницы, опираясь на костыли и готовя поднос с чаем.
- Давай я, а ты сходи оденься.
- Да пошел ты…
- Ну ты чего?
- Ни-че-го, - отрывисто рявкнул Чуя, грозно бросая ложки на поднос и собираясь

покинуть кухню, но Осаму поймал его за плечо:
- Ну прости. Так вышло.
- Правда? Нельзя было хотя бы позвонить… а если бы я… ну, скажем, спал?
- Послушай, Альфред не из тех, кто придирается к таким мелочам, как ты…
- Я сейчас вас обоих выкину из этого дома, и мне плевать, что он твой.
- Ну, пожалуйста, не горячись, - он притянул его к себе и прижал к груди,

ласково обнимая голые плечи. – Ты же знаешь, что я придурок.
- Знаю, - несмотря ни на что, он всё равно расслабился в его объятиях.
- Ну вот, - последовал поцелуй в рыжую макушку для душевного успокоения. –

Можно он сегодня у нас переночует?
Накахара очень тяжело выдохнул. Давно он так тяжело не вздыхал.
- Надеюсь, не в нашей постели?
- Нет, на втором этаже.
Он вздохнул еще раз. Мысленный процесс так и кипел в его голове, но Осаму
еще раз поцеловал его в макушку. Он обожал это преимущество своего роста.
- Хорошо, - наконец-то согласился Чуя, отлипая от Дазая и выходя из комнаты,

чтобы переодеться.
Тот же, в свою очередь, положил на поднос упаковку с печеньем и понес в

комнату, где Федор как миленький сидел на краю кровати и смотрел на
Накахару, ищущего какие-то вещи. Между ними явно было некое напряжение,
потому что оба молчали. Конечно, о чем им говорить-то?
Осаму поставил поднос на стол, а потом вспомнил, что на кухню он, вообще-то,
ходил за стулом. Они вместе с Чуей снова покинули комнату, оставляя
Достоевского одного, только один поковылял в ванную, чтобы переодеться, а
второй на кухню, откуда и доставил заветный стул для гостя.
756/840
- Ну вот, - сказал Дазай, упирая руки в бока, будто только что завершил какое-то
очень сложное задание, - присаживайся.
Федор поднялся с кровати и абсолютно так же сел на стул, ровно, как на приеме
у королевы, положив руки на коленочки. Казалось, что он чувствует себя
некомфортно, но ему сейчас было просто замечательно. Парни чудом спаслись
от смерти, так что…
- Спасибо, - сказал он, когда хозяин дома налил ему в чашку горячего напитка. В
это же время вернулся и Чуя, одетый в красные шорты и белую футболку:
- Уже без меня чаи гоняете? – тот присел на кровать по-турецки, если подобную
позу с его стальной ногой можно так назвать, оставляя костыли и забирая свою
чашку. «И нафиг я тащил третий стул?» - подумал Дазай. Да… Чуя как раз и есть
та самая королева, а ей можно сидеть так, как она захочет. – Ну так что, как там
Англия? Стоит отмечать, как место для путешествия?
- Думаю, что можно. Хотя мне Япония больше нравится, - прокомментировал это
Федор, делая затем глоток чая. – Я подумал, что, раз у меня японское
образование, можно поработать здесь.
- Да, тут климат приятный, но это для кого как.
Беседа приобретала действительно светский оборот, несмотря на то, что

Накахара внешне выглядел довольно угрожающе. Порой странно с ним общаться
– смотрит, как будто хочет тебя убить, а общается вполне адекватно, даже без
мата. Не то, что Осаму: внешне такой весь воспитанный и ухоженный, а за
плечами у него несколько убийств, два из которых он сделал собственными
руками. О сегодняшнем приключении ни он, ни Федор уже даже не думали.
- А вам не нравится теплая погода? – спрашивал Достоевский.
- Нет, мне по душе холод, - он указал Дазаю на стол, где лежала упаковка с
печеньями, а тот сделал вид, что не понимает. – Не люблю солнце, с ужасом жду
лето. Надо будет купить кондей… да печенья передай! – сорвался он.
- А-а-а-а… - заулыбался Осаму, будто только что сообразил, что парень от него
хочет. Он передал ему упаковку, и Чуя наконец-то смог получить желаемое.
- Спасибо, - рявкнул тот, еле-еле сдерживая себя, чтобы не добавить «придурок».

– И надолго ты в Японии?
- Пока не знаю, - ответил Федор, тоже доставая одну печеньку. - Найду работу, а
там посмотрим. Конечно, я бы хотел иметь возможность выбираться отсюда,
чтобы навещать родственников.
- Ну да, это дело благородное.
Дазай не знал даже, что и подумать. Он сидел, как не при делах. Ощущение
было такое, будто он привел Достоевского знакомиться со своими родителями.
Но Чуя – это не просто его родители. Чуя – это хрен пойми что. Осаму не встревал
в разговор, а просто пил чай и слушал эту невероятно увлекательную беседу.
Они, кажется, успели обсудить абсолютно всё - от лондонских красот до вкуса
757/840
чая, который они сейчас распивали.
Дазай и не думал, что в компании этих людей будет чувствовать себя так
странно. За всю эту беседу он действительно не сказал ни слова. Наверное,
потому что ему было элементарно нечего вставить, хотя общались они на
довольно-таки общие для всех темы.
- О, кстати, а ты знал, что Дазай пишет? – ненавязчиво спросил Накахара.
«О, нет, пожалуйста, Чуя, нет!» - раздалось где-то в подсознании шизофреника.

Сейчас в его голове промелькнуло тысяча воспоминаний о том, как его мать
просила сыграть гостям на фортепиано. Они всей делегацией заходили в его
комнату, и он начинал херачить. «Что-то ты как-то без души играл, мог бы и
лучше», - комментировала она потом его выступление, которое демотивировало
его играть вообще.
Радовало, что Накахара не такой. Он, если кто-то скажет, что Осаму плохо
пишет, пошлет всех куда подальше и скажет, что его возлюбленный самый
лучший писатель на всем земном шаре.
Но это противное ощущение, что тебе придется делиться какой-то частичкой

себя, все равно оставалось.
- Нет, честно говоря, он никогда об этом не рассказывал, - Фёдор посмотрел на

него, отхлебнув немного чая.
- Да я так… по мелочи… - пытался отвертеться тот.
- Да не скромничай. Мне кажется, что у тебя талант. Надо будет дать ему что-
нибудь почитать.
- Чуя…
А потом до Осаму доперло. «Ах ты маленькая рыжая скотина, - подумал он. – Ты

мне так мстишь за внезапных гостей?!»
Накахара, кажется, понял, что Дазай это осознал. Он понял по его

хладнокровному взгляду. Этот взгляд всем нутром показывал, что тот, несмотря
на импотенцию, останется без жопы и будет ходить в раскорячку остаток всей
своей жизни. Но Чуе было все равно. Он улыбался своей маленькой подлянке.
- Я бы хотел почитать. Зная твои мысли, мне действительно интересно, во что

они обернулись, - кажется, Достоевский действительно заинтересовался. Осаму,
конечно, знал, что ему понравится его писанина, но все равно чувствовал некую
неуверенность.
- Ну, может, дам почитать, - сказал тот и поставил на стол пустую чашку с чаем.
– Честно говоря, я не привык этим делиться.
- Да ладно? Ты же печатаешься, - Накахара продолжал настаиваться на своем. –

У меня где-то был печатный экземпляр, - он поднялся с места, забирая костыли,
и поковылял к шкафу.
- Чуя… - пытался как-то остановить его Дазай, хотя бы интонацией. – Думаю, что
758/840
Альфред не станет читать это сейчас.
- Ну… сейчас, может, и не станет, - он достал книжку и протянул её

Достоевскому. – Он же надолго в Японии, как прочитает – отдаст, да? – Чуя
ласково улыбнулся.
- Конечно, - тот принялся осматривать довольно простую обложку сборника

рассказов.
- Вот и отлично.
Да, Осаму точно убьет его когда-нибудь.
- Да там ничего особенного… просто короткий сборник, - заскромничал он.
- Я думаю, что мне понравится, - на лице Фёдора заиграла когда-то любимая

улыбка Дазая. Он точно прочитает эту книжку.
Но в какой-то момент они наконец-то опустили эту тему, что бедного

шизофреника, умудрившегося попасть в такую неловкую ситуацию, конечно,
порадовало. Вскоре и он наконец-то втянулся в разговор.
Честно говоря, никто из них не знал, о чем можно поговорить, но разговор

завязывался как-то сам собой. Чую немного смущало, что парни не говорили о
своём студенчестве, но спрашивать что-то об этом не хотел. Он знал, что для
Осаму это была не самая легкая пора, поэтому просто наслаждался обществом.
Сидели они не очень-то долго. Вскоре решили, что эти посиделки надо
заканчивать, и Дазай отвел Фёдора наверх, чтобы показать ему комнату, где тот
будет спать.
- Тебе постелить футон или ты лучше на диване? Он просто маленький… -

говорил хозяин дома, взбираясь вместе с гостем по лестнице.
- Не знаю даже. Как вам удобно, я не привередливый.
Они зашли в комнату с фортепиано, где как раз и располагался тот самый
диванчик.
- А почему ты никогда не показывал мне эту комнату? – решил спросить

Достоевский.
- Я раньше редко поднимался на второй этаж, - сказал тот, раскладывая

подушки на диване.
- Не надо, я сам всё сделаю, - остановил его парень. - Как-нибудь сыграешь мне?
- Я подумаю.
- Да ладно тебе… кстати, Чуя просто прелесть.
- Ох… да ладно? – он пытался всячески показать своё раздражение.
- Правда. Я рад, что вы вместе.
759/840
- С чего бы тебе радоваться?
- С того, что я всегда переживал за тебя. А с ним ты не пропадешь. Он не

позволит тебе пропасть.
Осаму понимал, что Фёдор говорит искренне, но он не любил говорить с ним на

подобные темы. Достоевский действительно не хотел подвергать его жизнь
риску, а с ним иначе никак нельзя. С Накахарой ему будет спокойнее. Тот
выглядит так, будто готов защитить его от любой напасти.
- Что ж… ладно, как-нибудь сыграю, - Дазай улыбнулся и собирался уже

покинуть комнату, однако гость его окликнул.
- И прости меня за всё это. Я не знал, что на нас нападут… а у тебя еще и рука
сломана…
- Ерунда. Я… мне нормально.
- Надеюсь, что скоро всё это закончится.
- Я тоже на это надеюсь.
Парень спустился вниз, где его уже ждал Чуя, залипающий в телефон. Он сидел
на кровати, явно чем-то заинтересованный, кажется, набирал сообщение.
А вдруг он пишет ему?
- Ты как? – спросил Осаму, присаживаясь рядом, по-хозяйски гладя

возлюбленного по ноге.
- Нормально, - он отложил телефон, заглядывая в глаза парню. – А что?
- Да ничего. Ты просто выглядишь взволнованным в последнее время.
- Я… всё хорошо. Просто я устал ходить с этой ногой. Кстати, как твоя рука?
- Всё хорошо, - он улыбнулся, подползая ближе и укладывая свой подбородок на

его плечо. Дазай обхватил его рукой и повалил на кровать. Тот тоже приобнял
его, поворачивая голову и целуя шизофреника в висок. – День был довольно
тяжелый.
- Ха, да уж, гости утомляют.
«И перестрелки тоже», - хотел добавить тот, но сдержался.
- Ты очень красиво всё покрасил. Сразу видно руку художника.
- Да ладно тебе, я халтурил. Ты бы видел, как я, сидя на стуле, красил эти стены.
Хорошо, что нашел этот валик на длинной ручке, иначе было бы трудно.
- Нет, получилось здорово. Только я не пойму, как можно так сильно

запачкаться?
760/840
- Я тоже не понял, как это произошло, - он улыбнулся и снова чмокнул его в лоб.
– Почему ты мне никогда не рассказывал про Альфреда?
- Честно говоря, я не думал, что его когда-либо еще увижу. По сути, я только с
ним и общался в универе.
- Почему? Ты же, вроде, общительный.
- Я был занят другими делами. Периодически приходилось заниматься

поставками наркотиков, когда я поднялся на этом деле. К тому же… меня
опасались. Сейчас я кажусь адекватным, а раньше я был действительно жутким.
Со мной хотели общаться лишь глупые тянки, которых привлекал мой «опасный»
вид.
- Понимаю их, - Накахара погладил его по плечу, а затем развернулся, нависая

сверху. – Но мне понравился твой друг. Он выглядит… воспитанным, что ли?
- Ха… с ним тоже никто не общался, вот мы и подружились. Иностранец. На него

тоже заглядывались только тянки.
- А что, должны заглядываться еще и парни?
- Ну… знаешь, я на него заглядывался. Но я тогда не принял свою ориентацию.

Знал, что меня влечет, но не понимал, что с этим делать. Из-за этого у меня и с
девушками были проблемы.
- Бедняжка, - Чуя прижал его к груди, снова целуя. – Что бы ты без меня делал?
- Ну… вообще-то, если ты не помнишь, то я первый стал проявлять инициативу.
- Ты её не просто проявлял. Ты доебывал меня всеми возможными способами.

Подкалывал, лапал, преследовал… боже… как я тебя не убил, не понимаю?
- А я не понимаю, как не сдался, - он прижался к нему сильнее, – и я рад, что не

сделал этого.
- А я рад, что не отшил тебя. Без тебя было бы скучно.
- А без тебя я бы, наверное, уже убился.
Никто из них не знал, что было бы, если бы они действительно в какой-то момент
расстались. Если бы просто перестали стремиться друг к другу, проявлять
интерес. Возможно, их жизнь кардинально поменялась бы. Осаму, возможно,
действительно бы продолжил встречаться с Достоевским, если бы тот вообще
написал ему, касательно Шибусавы, ведь тогда бы Коллекционер не имел бы к
нему никакого отношения. А Чуя бы, как вариант, вернулся бы к старой привычке
и старому хозяину.
Но это бы были не те жизни, которые им уготованы. Это был бы пустой каркас,

который они не в силах дополнить чем-то другим. Тем, чего им действительно не
хватало всю жизнь.
Им не хватало друг друга.
761/840
Чувствуете? Чувствуете? Запахло кульминацией!

Осталось всего две главы ;)
762/840
Глава 41. Сломанный и потерянный.
Рассветная заря подкралась так же незаметно, как и Дазай, разодетый

в одни лишь труселя, подкрался к кровати, на которой Накахара спал сном
младенца. Пять утра – самое лучшее время суток: птицы только начинают свои
триады, солнце еще холодное, но, будь то природа или город, купающийся в
первой заре, по-настоящему прекрасен.
Как же прекрасен в этих лучах, проникающих сквозь прозрачные занавески, Чуя,

закутавшийся в одеяло, которое он сладко обнимает теплыми руками. В голове у
Осаму были лишь мысли о том, как красив он сегодня, да и всегда. Его
оголенные плечи, казалось, светятся своей белизной в золотистом апрельском
солнце, а волосы, словно из меди, так вообще, пылают.
Дазай подобрался к нему тихо, чтобы разбудить не сразу. Ему хотелось еще
чуть-чуть насладиться его безмятежностью, такой сладкой, что хочется лечь
рядом, погладить эти плечи, уткнуться носом в волосы и уснуть до полудня. Но
шизофренику сегодня на работу. Конечно, встает он обычно позже, но сон
почему-то был чутким всю ночь, из-за чего он многократно просыпался, благо
без кошмаров.
Он подобрался чуть ли не вплотную к его лицу и все-таки коснулся плеча теплой

ладонью. Накахара даже не почувствовал и не пошевелился, поэтому Осаму
нежно поцеловал его в щеку и уголок губ, отстраняясь затем.
Снова ничего.
- Чу-у-уя, - шепнул Дазай ему прямо на ухо, и тот все-таки издал недовольное
мычание, начиная некое полусонное шевеление.
- М-м-м… отвали, - он уперся ручками в его грудь, то ли пытаясь оттолкнуть, то

ли погладить.
- Отвалю, как только ты откроешь глазки на несколько минут, - Осаму вновь

приблизился, слегка прикусывая возлюбленного за ушко.
- Даза-а-ай, - заныл тот, но, не имея смысла сопротивляться, обвил его руками за
шею, притягивая ближе, а затем роняя рядом, укладываясь у плеча, явно решая
оставить шизофреника в качестве подушки, – не хочу…
- А чего хочешь? – парень запустил руку в его медные волосы, нежно массируя.
Тот наконец-то приоткрыл свои голубые глаза, которые сразу же обратились к

довольному лицу Осаму. Чуя приблизился еще, утыкаясь носом в его шею, а
ладонью проводя по теплой щеке.
- Который час? – спросил он, не имея ответа на прошлый вопрос.
- Пять утра.
- Ты охуел совсем? Чего тебе не спится?
- Ну должен же я поздравить свою жену с днем рождения.

763/840
- Ты… - он было хотел возразить, но спорить с Дазаем по поводу «жены» было
невозможно, проще смириться. – Поздравляй.
Тот поднялся, оставляя Накахару одного, отчего тот даже немного взгрустнул.
Осаму достал из-под кровати нечто довольно крупное, но легкое, кидая прямо в
лицо Чуе.
- С днем рождения! – закричал он на всю квартиру, таким образом даруя ему

обещанную плюшевую овечку.
- И ради этого надо было меня будить? – тот принял подарок, обнимая игрушку и
выглядывая из-за нее.
- Не только, - он наконец-то потянулся к папке, лежащей на столе, и бросил на

кровать. – Заберу, если начнешь спрашивать «как?»
Тот поднял папку, открывая и пытаясь спросонья разобрать текст. Как только он
увидел, о чем эта папка, замечая знакомое имя отца и свою же фамилию, то
мигом проснулся. Лицо его побледнело, а глаза перестали разбирать текст,
поэтому он оторвался, обращая удивленный взор к Дазаю. На лице того была
улыбка, показывающая превосходство, но Накахара был ему благодарен.
- Как? – всё, что спросил Чуя, несмотря на предупреждение.
- Так, всё, - Осаму опустился на кровать, начиная отбирать папку.
- Нет-нет-нет! – тот явно не собирался отдавать, потянув документ на себя. –

Можешь не отвечать, просто… мне интересно, это же… черт… - он отбросил
попытки отобрать и поднялся, прыгая на Дазая и крепко обнимая, как только
может. Казалось, он даже немного дрожит от переполняющих его эмоций, а
плечи похолодели, как и руки, будто само тело не могло поверить, что его
глупое детское желание возможно осуществить. – Спасибо, - Накахара уткнулся
носом в его шею, еле сдерживая слезы, повторяя дрожащим голосом: - спасибо,
черт возьми…
Улыбка Дазая стала еще шире. Именно ради этого «спасибо» он и провернул эту
авантюру.
- Не за что, - его руки гладили холодную спину. – Это было несложно.
- Спасибо…
Осаму поцеловал его в висок, а затем уронил на кровать, обвивая руками, дабы
снова заснуть на пару часиков вместе с ним и плюшевой овечкой.
- Тебе спасибо, за то, что рядом, - он накрыл Чую одеялом, дабы согреть от этой
радостной судороги.
- Ха, - тот лишь усмехнулся и тоже стал поправлять одеяло, дабы хватило всем, -
а куда я денусь?
- Я всё время боюсь, что куда-то, да денешься.
764/840
На работу Дазай в результате опоздал, ибо Накахара в который раз не желал от
него отлипать. Сегодня действительно особенный день, и было смутное желание
остаться дома, но тогда ему придется задавать вопросы Чуе касательно того,
для чего его муж возжелал ни с того ни с сего в день своего рождения
отправиться куда-то один.
Им с Фёдором удалось выяснить, куда, в какое время и зачем Чуя отправится на

встречу с Шибусавой. Конечно, тот уже и так придумал отмазку, мол, старый
друг захотел встретиться в клубе. К тому же это ненадолго, Накахара и правда
хотел побыстрее вернуться домой и отпраздновать вместе с тем, с кем по-
настоящему желает отмечать свой День Рождения.
Пока Осаму сидел на работе, он уже успел прочитать информацию о своем отце.
Не сказать, что он был по-настоящему счастлив от того, что у него, оказывается,
теперь есть какие-то братья и сестры, а также от того, что отец так и ведет свой
разгульный образ жизни, успев даже судиться. Не Чуе с его отвратительным
прошлым проститутки судить своего отца за его делишки. Он в какой-то степени
счастлив, что тот не остался. Возможно, и его отец хотел бы встретиться с
сыном, но тому хватает и элементарной информации о его жизни.
Матери он, конечно, не будет предлагать читать, ведь её это наверняка

совершенно не интересует. Ни жизнь первого мужа, ни второго. Накахару вот
совершенно не волновало то, что случилось с Тэдэо, он надеялся, что тот уже
давно спился или сидит за педофилию, и в тюрьме его благополучно имеют так
же, как и тот когда-то имел своего пасынка.
О нем он пытается не думать, да и вообще пытается не вспоминать о своем

прошлом. Жизнь его многому научила, разве что не научила быть терпимее. Есть
вещи, которые даже Чуя не может принять.
А жаль, ведь порой он делает этим хуже и себе.
Накахара этот день решил провести спокойно, без нервотрепки. Стены на кухне
наконец-то докрашены, того неизвестного Альфреда он пытается не вспоминать,
хотя он явно его заинтересовал своим характером. В общем, весь день парень
посвятил работе над еще одной картиной, где светловолосая девушка держала в
руке алое яблоко. Он не знает, что именно можно отразить в этой картине. Кто-
то считает, что художники в своих рисунках пытаются отразить свои внутренние
переживания, мысли, чувства. На деле же художники просто рисуют то, что
первым приходит в голову, не заморачиваясь над каким-то глубоким смыслом.
Это не поэты и не писатели, это люди, которые видят, а не чувствуют, просто
переваривают увиденное и выплевывают на холст, тем самым являя то, что
могут увидеть и другие – то, как видит художник.
Вот и сегодня он не думал и не чувствовал, просто расслаблялся, делая

аккуратные мазки. Внезапно он услышал, как в дверь кто-то позвонил, и,
выругавшись трехэтажным матом из всей своей нелюбви к звонкам, отбросил
кисть, взялся за костыли и поковылял в коридор. Открыв дверь, Чуя увидел на
пороге Огая, который тут же кинулся обнимать его, чуть ли не выкрикивая:
- С Днем Рождения, маленькое недоразумение! Ты, паршивец, скоро по годам

меня догонишь, а всё такой же лошара. Ну и ладно, оставайся такой же занозой
в моей наболевшей заднице, только, желательно, здоровым и адекватным хотя
бы чуть-чуть!
765/840
- Да-да, спасибо за поздравление, я от тебя другого и не ждал, - он пытался как-
то более-менее удержаться на костылях, но всё же одной рукой смог обхватить
тело наставника и похлопал его по спине.
- Чем занимаешься? – тот наконец-то отлип от него. - Удивлен, что ты еще не

пьян, как обычно на своих праздниках.
- Нет, мне уже как-то хватило одного раза на лекарствах, что я проснулся на
полу какого-то гаража весь опухший…
- Ну хорошо, тем лучше. Не усердствуй с этим.
- Так, сижу, рисую, жду Дазая, он ведь на работе.
- А-а-а… как нехорошо у него смена совпала. Ну ничего, еще весь вечер впереди,
- Мори потянулся во внутренний карман пиджака и достал оттуда конверт,
протягивая Чуе. – Я решил не быть оригинальным, поэтому просто деньги.
- О-о-о, спасибо, - тот принял его, заглядывая внутрь и улыбаясь, так как сумма
хорошая, как бонус. – Я приятно удивлен.
- Да ладно, я каждый год дарю тебе деньги. Как по мне, лучше дать на подарок,
чем купить подарок, который не понравится.
- Хорошо, куплю себе чего-нибудь. Спасибо, - он похлопал наставника по плечу. –

А ты чего не на работе?
- Ну… могу себе позволить. Сейчас поеду. Просто решил, что лучше поздравить
самому. А, кстати, совсем забыл! – он внезапно развернулся и побежал к машине.
Открыв дверь, Мори достал два пакета и пошел обратно к Чуе, стоящему на
пороге.
- Что-то ты рассеянный в последнее время.
- Ну… просто у меня началась довольно необычная для меня семейная жизнь.
Кажется, я учусь расслабляться.
- Да, понимаю, - Накахара принял подарочные пакеты, пытаясь заглянуть внутрь.

– Это что?
- Это от Рюноске с Гин и от Рандо.
- Ничего себе…
- Да, тоже захотели тебя поздравить.
- Я уже даже не знаю, куда мне радоваться…
- Ну… ты уже два года здесь работаешь, так что… уже стал частью нашего
коллектива и нашей семьи, хотя ты был частью нашей семьи всегда.
- Необычно это слышать… я… Спасибо.
766/840
- Не накручивай себя мыслями, что ты никому не нужен, Чуя. О тебе все
волнуются и думают.
Тот лишь промолчал, но улыбнулся немного неуверенно. Накахара всю жизнь

думал о том, что никому до него нет дела, и сейчас слышать это было необычно –
врозь с его мыслями.
Они наконец-то попрощались, и нарцисс поковылял в дом разбирать подарки.

Артюр подогнал ему очередную шляпу, отчего тот даже посмеялся. Теперь их у
него будет девять. Рюноске и Гин скинулись на набор художественных
маркеров, который тот никак не мог себе купить, а также ко всему этому
прилагалась бутылка вина, отчего на душе стало особенно тепло, зная, что кто-
то действительно шарит в его вкусовых пристрастиях.
Наконец-то разобрав, он стал пробовать, каковы эти маркеры. От акварели

действительно отличались – это удобнее, к тому же аккуратнее. Закончив
рисунок разноцветной розы, он уже хотел вернуться к своей «Даме с яблоком»,
как вдруг в дверь снова позвонили.
- Да что б вы конем ебались… - пробубнил он, поднимаясь и снова постукивая

набойками костылей по паркету.
Открыв дверь, он обнаружил парня в униформе, явно из курьерской службы.
- Добрый день, вам посылка.
Чуя тяжело выдохнул и принял посылку, кажется, там было что-то маленькое.
Когда он вернулся в комнату, то открыл коробку, достав оттуда коробочку
поменьше в подарочной упаковке. Сорвав её, он увидел марку какого-то
очередного ювелирного магазина. Он открыл коробочку, к ней прилагалось
письмо от Коё, где та поздравляла его с Днем Рождения, желала всего лучшего,
в общем, стандартное поздравление от матери.
Внутри оказалась какая-то необычная серебряная брошь в форме короны с

маленькими камушками и цепочкой. Довольно дорогой подарок, но весьма
приятно, такое не стыдно надеть куда-нибудь на важное мероприятие.
До вечера он так и прозанимался своей картиной, неторопливо, аккуратно

вычерчивая линии, параллельно смотря всякие фильмы и переписываясь с
Осаму, который уже успел передать ему поздравления и от своего коллектива,
что неудивительно.
Наконец-то подобрались пять часов вечера, и все свои занятия пришлось

отложить до следующего раза.
Шибусава: «Ну что, собираешься?»
Чуя: «Отвали. Если сказал, что приеду, значит приеду».
Ему совершенно не хотелось на эту встречу, однако он ничего не мог с этим

поделать. Не то, чтобы это ему только в минус, наоборот. Но так не хотелось
покидать дом, еле-еле справляясь с костылями. Придется ведь вызывать такси, а
он так не любил эту бесполезную трату денег.
767/840
С другой стороны, денег у него теперь будет навалом, поэтому можно не
экономить.
Тацухико уже давно обещал Накахаре горы золота, правда, тот не знал, что
действительно когда-то все его богатства станут принадлежать ему. Думал, это
такая шутка, мол, у него, конечно, есть люди, которым он может всё отдать.
Ему хотелось узнать подробности, ведь у Шибусавы бизнес, а Чуя сразу дал ему
понять, что его это не интересует. Особенно не интересует грязный бизнес, хотя
дело заманчивое. Вот только, если бы его в это дело втянули лет в пятнадцать,
как самого Коллекционера, то он хотя бы имел какой-то опыт и втянулся, но
сейчас ему уже двадцать шесть, и нет ни сил, ни желания вникать во что-то
новое, особенно что-то, что требует хорошего опыта и знания своего дела.
Пожалуй, для Накахары самый выгодный путь – продолжить ковыряться в жопах

пациентов, нежели обращаться с чем-то таким же грязным, но более
прибыльным.
Он убрал всю свою мазню, принял душ, посвятив этому больше получаса, ведь
его, откровенно говоря, начинало трясти от того, что придется встречаться с
этим человеком, имя которого он так боялся произносить и хотел забыть. В
который раз он перед зеркалом стоял и желал остричь свою рыжую косу, чтобы
бывший хозяин понял наконец, что Чуя больше не его игрушка.
Ножницы в руках предательски тряслись. Мокрые пряди уже начинали

подсыхать. Он поднес лезвия к волосам и вот-вот хотел сомкнуть их, как вдруг
со скорченным лицом выбросил их в ванную, что те аж отлетели от поверхности.
Парень закричал на весь дом, ударяя кулаком об стену, потом об раковину.

Ногой он пнул бортик ванной, а затем зарылся пальцами в проклятые волосы,
будто пытаясь их выдрать, и сполз по стене на пол, заливаясь истерическими
слезами. Слезами какой-то глупой, но такой большой безысходности.
Он еще минут шесть не мог подняться, пытаясь справиться с трясучкой и

желанием остаться в этой ванной до конца дня. Сил и желания идти совсем не
осталось. Отложить встречу он тоже не мог, ведь для этого надо подняться с
кафеля и дойти до комнаты, написать, что сегодня не получится. Но он не мог.
Накахара подумал, что все-таки надо было сегодня выпить дозу нейролептиков,
но ему казалось, что этот день можно обойтись без приема, ведь он точно
захочет выпить, а поэтому лучше не мешать очень много. Переборов себя и
окончательно отойдя от всего этого дерьма, он поднялся, доставая ножницы из
ванной и убирая на полку с прочими парикмахерскими принадлежностями.
Зеркало как всегда показало ему бледного парня с синими глазами, под
которыми прежним оттенком играли синяки. Рыжие волосы совсем растрепались
и прилипли к лицу от влажности. Достав фен и принимаясь за сушку, он
проследил параллель с феном и ванной, подумав об очередном способе
самоубийства. Да, Дазай на него плохо влияет.
Но сегодня он делать так не будет, хотя случай выдался прекрасный. Сегодня у

него День Рождения, а ощущение такое, что день смерти. Может, его, а может,
кого-то еще. Сейчас это было неважно.
768/840
Закончив со своими волосами, оставшимися прежней длины, он проследовал в
комнату, где нашел уже заранее приготовленные черные брюки и темно-
пурпурную рубашку, быстро надев их, чтобы не опоздать, ведь на его психозы
ушло много времени.
Накинув пиджак, он решил прикрепить к ней подаренную матерью брошь. Дазай

бы сейчас пошутил, что теперь он точно принцесса, раз у него есть корона. От
этих мыслей стало тепло, ведь он теперь будет весь вечер ждать эту шутку,
желая потом дать Осаму щелбан и поцеловать ушибленное место. Он дебил,
конечно, но его тоже жалко.
Он снова посмотрел в зеркало, в очередной раз подмечая, насколько прекрасен

его лик. Неужели другие его не ценят? Ценят, конечно, но просто завидуют. Или
не завидуют, и Чуе так только кажется.
Да, пропущенный прием снова возвращал его паранойю, отчего думать

становилось всё сложнее. Поскорее бы выпить, тогда на это просто не останется
желания.
Он надушился одеколоном, надел перчатки и обулся в черные ботинки, взяв всё

нужное и покинув дом. Накахара наконец-то позвонил в такси, чуть ли не
дрожащим голосом объясняя, куда ему надо, ведь телефонные разговоры он
просто ненавидел. Машина обещала явиться через пять минут, но парень был
готов подождать и дольше.
Шибусава: «Ты скоро? Я уже на месте».
Чуя: «Жду такси».
На часах было уже без пятнадцати семь, поэтому довольно сумеречно. Он

закурил, поднимая голову вверх и всматриваясь в небо. Кажется, что его
прическу испортит дождь, но Чую это не волновало. Он уже порядком
соскучился по влаге и даже сейчас был готов ловить лицом капли.
Такси подъехало быстрее, и он даже не успел докурить. Сев в машину, парень

назвал адрес и расслабился на заднем сидении, отворачиваясь к окну. Встреча
была назначена в клубе, поэтому он и оделся соответственно, хотя сейчас
парень был похож не на посетителя клуба, а на его ночного работника, коим он
являлся в прошлом. В общем-то, сейчас он и едет к старому клиенту и
работодателю в одном лице.
Накахара не знает до сих пор, жалеет ли он о своем прошлом или нет. Он, вроде,
получал физическое удовольствие, но совсем не получал душевного насыщения,
как с Дазаем. Дни были утомительные, и вскоре такие встречи ему быстро
надоели, учитывая еще и действие таблеток, меняющих его влечение.
Ехали они минут пятнадцать. За это время темень сгущалась всё сильнее, а
Осаму проинформировал его о том, что задержится, но Чуя решил написать, что
сам собирается прогуляться в магазин за выпивкой. Тот, конечно, знал, что это
неправда.
Когда они подъехали к клубу, Накахара расплатился с водителем и вышел из

машины, проследовав в здание, которое было готово порваться от шумной
музыки. Зайдя внутрь, он огляделся, пытаясь найти бар, у которого Шибусава и
769/840
должен был его ждать. Как оказалось, тот находится слева от входа, довольно
далековато, поэтому парню пришлось пробираться сквозь толпу танцующих
людей, борясь со звуками музыки, бьющими по мозгам.
Оказавшись у стойки, он быстро нашел Коллекционера. Тот потягивал какой-то

коктейль и даже не повернулся к подсевшему рядом Чуе.
- Космополитен, - пробубнил Накахара бармену, вручая ему бумажку. Стоит

начинать с чего-то шикарного.
- Долго же ты, - сказал наконец-то Тацухико.
- Я думал, ты не торопишься, к тому же я не опоздал.
- Да, но я уже успел соскучиться, - он наконец-то повернулся. Взгляд его был

добрым, будто он его старый друг, который очень рад встрече. – Ты просто
прекрасен, - он протянул руку к броши на его пиджаке, будто проверяя из чего
та сделана, - как и всегда, но сегодня… неужели ты нарядился для меня?
- А может, я для себя нарядился. У меня, вообще-то, праздник, - ему наконец-то

подали напиток, и тот уже хотел было его попробовать.
- Что ж, - Тацухико взял бокал своего коктейля, приподнимая, как бы

провозглашая тост, - С Днем Рождения, Чуя. Желаю тебе обрести своё счастье.
Такое же прекрасное и чистое, как и ты.
Тот не ответил и лишь усмехнулся, отпивая немного. Он не любил ликеры и

сладкие вина, но коктейли почему-то ему нравились, если с ними не
перебарщивать. По телу разлилось тепло и немного ударило в голову от
крепости, однако это нормальная реакция с его отвыкшим от спиртного
организмом и таблетками. Лишь бы не нажраться в хлам, а то он себя не сможет
собрать еще два дня.
- Ты же знаешь, что во мне нет ничего чистого.
- Но я вижу это в тебе. Поэтому я хочу отдать тебе всё, что у меня есть.
- Зачем? – он повернулся к нему, взирая с вопросом. – Почему я? Неужели правда

некому? Неужели ты правда… ко мне…
- Я правда люблю тебя, и мне пришлось через многое пройти, чтобы это
осознать, - он полностью развернулся к нему на барном стуле. Шибусава хотел
вдоль и поперек рассмотреть его и запомнить. – Я просто хочу одного. Чтобы ты
меня простил. Пожалуйста. Мне правда ничего от тебя больше не надо, кроме
подписи на документах и прощения.
- Прощения? – он недоумевал. – Прощения за то, на что я сам пошел? Не очень-то

логично.
- Мне больно видеть тебя печальным.
- С чего ты взял, что я печален?
- Знаешь, что-что, а такое я вижу, - мужчина отставил бокал и потянулся за
770/840
кейсом, в котором лежала стопка документов. Вручив Накахаре ручку, в
очередной раз коснувшись легким движением его руки в атласной перчатке, он
достал их и положил на стол. – Я отметил, где тебе надо расписаться.
Инструкцию даже распечатал, как и где всё это получить. Только вот… лучше в
ближайшее время снять деньги, если ты хочешь, чтобы они остались у тебя.
Дело в том, что мои счета взломали.
- Да ладно, - он сделал еще один глоток коктейля и принялся подписывать

бумаги. – Кто посмел?
- Не поверишь, твои друзья.
- Ха, знаешь, у меня нет друзей.
- Ну… не хочу тебя огорчать, конечно, но, кажется, если ты узнаешь правду, то и
не будет.
- Чего не будет?
- Твоего ненаглядного Дазая, который за твоей спиной проводит хитрые

махинации со своим русским другом. Вместе они воруют мои сбережения.
- Ты думаешь, что я такой дебил, раз поверю в это?
- Я думаю, что ты достаточно умный, чтобы в это поверить.
Он на секунду остановился, кидая взгляд в сторону Шибусавы. Парень явно

недоумевал от сказанного, но не хотел верить.
- С чего ты взял, что это он? – решил расспросить его Чуя.
- Хочешь, чтобы я тебе это доказал? У меня есть довольно большая переписка с
твоим… мужем.
- Ха… мужем…
Тут Накахара совсем не смог скрывать своих эмоций. Он надел перчатки, чтобы
кольца не было видно, да и, конечно, об этом ему не говорил. Руку Тацухико
гладил не ту, поэтому он никак не мог заметить аксессуара.
- Да, Осаму сказал, что вы обменялись колечками.
Чуя не мог больше терпеть. Он отбросил ручку, в глазах его была тревога и
скрытая ярость. Злость от такого предательства.
- Покажи мне переписку.
***
Осаму с нетерпением ждал сегодняшнего дня. Сегодня они раз и навсегда

поставят точку в своих махинациях, хотя он очень сильно переживал за Чую и за
то, как он отнесется к тому, что они с Фёдором проворачивали довольно грязное
дело за его спиной. Всё пока что шло по плану, и его это радовало. Накахара
771/840
написал, что пошел в магазин. Дазай был рад, что этот придурок додумался
вызвать такси, а не поперся до метро, зная его любовь к экономии. Конечно, об
экономии на долгие годы они смогут забыть, однако это не повод тратить
деньги на всякую ерунду.
Больше всего парень был рад, что они с Чуей наконец-то смогут осуществить
свою мечту и покататься по миру. Обычно люди путешествуют на старости лет,
но Осаму мечтал прыгнуть с парашютом, а подобным в пожилом возрасте лучше
не увлекаться.
Ему было очень интересно посмотреть, что за пределами их маленькой Японии, в

которой Дазай и так бывал-то всего лишь в паре городах – Токио и Йокогаме.
Было крайне интересно узнать, что может предложить ему этот необъятный
мир, если, конечно, у него случайно не появится панического страха перелетов,
поскольку для многих это дело напряженное.
Достоевский написал, что сейчас Накахара находится в каком-то клубе вместе с

Тацухико, а значит, им надо поторопиться. Тот уже скоро должен будет подойти
к перекрестку недалеко от этого самого клуба, где Осаму его и поджидает уже
как минут пятнадцать.
Дазай редко курил, но за этот день он успел израсходовать полпачки сигарет, а

также закинулся таблетками, несмотря на предостережение Чуи о том, что
сегодня лучше пропустить прием, если они хотят выпить. Он очень боялся
заканчивать прием, ведь не хотел снова видеть галлюцинации, для него это всё
очень серьезно.
Осаму, конечно, прекрасно понимал свое волнение. Шибусава запросто может

рассказать ему об их связи и о переписке, о чем, конечно, шизофреник хотел бы
умолчать. Накахаре необязательно знать это. Конечно, они обещали ничего друг
от друга не скрывать, но и сам Чуя тоже наврал про встречу с Тацухико. Это всё
звучит, как оправдание, но кого это сейчас волнует. Вся эта переписка – лишь
махинация, и пускай Осаму давал клятву, что не станет больше пытаться
морально уничтожать людей.
Дазай ведь не считает Шибусаву человеком.
А теперь и сам Шибусава так тоже не считает.
Часы проинформировали его о восьми часах. Накахара не отвечал на сообщения,

и Тацухико тоже, и ему это совершенно не нравилось. Мало ли, между ними
опять что-то произойдет, этот факт нельзя исключать.
Внезапно ему на плечо легла чья-то рука.
- Не замерз? – улыбнулся Достоевский. Осаму повернулся к нему с похожей

улыбкой:
- Нет, всё в порядке.
- Мне кажется, я и за метр чую, как от тебя пахнет сигаретами.
- Это уже третья, - сказал парень, демонстрируя руку с окурком.
772/840
- Неужели ты волнуешься?
- А ты?
- Немного. Вдруг твой возлюбленный не захочет делиться.
- Я тоже так думаю, но ведь у тебя остались сбережения.
- Конечно. В любой момент я могу раздобыть денег. Знаешь, я тут, скорее, ради
интереса.
- Знаешь, я тоже.
- Так… пойдем внутрь или здесь подождем?
- Мне без разницы. Сомневаюсь, что мы их упустим.
Они постояли на улице еще минут десять, болтая о разном. Осаму

действительно начинал слегка подмерзать, но это было терпимо. Внутри, скорее,
колотило не от холода, а от волнения. Он сейчас действительно не знал, чем
может обернуться сегодняшняя ночь.
- О чем они там могут так долго болтать? – он уже не мог скрывать своего
раздражения.
- Я думаю, что у них есть общие темы.
- Чуя говорил, что они особо никогда ни о чем не разговаривали.
- Ну… самое время начать.
- Мне кажется, что самое время закончить, они там уже больше часа.
- Ладно, пошли внутрь.
Они подошли ближе к клубу, из которого доносилась громкая музыка, и

поднялись по ступенькам ко входу. Их без проблем пустили, и парни оплатили
вход, продвигаясь внутрь и начиная глохнуть от вибрации. В клубе была тьма
народу, и найти среди них нужных людей было практически невозможно. Парни
решили не идти в эту толпу, а пошли вдоль стенки, слушая огромное количество
предложений от барыг и то и дело цепляясь за кого-нибудь локтями. Когда они
подошли к барной стойке, то тоже никого не заметили, хотя это было
единственное место во всем клубе, где двое людей могли хоть о чем-то
поговорить.
- Плохо, - прокомментировал это Достоевский. – Есть идеи?
- Есть одна, но… это проблемно.
- Что?
- Пошли.
Пробыв в клубе какое-то время, они расспросили администратора по поводу
773/840
наличия свободных VIP-зон, на что тот ответил, что свободны все. В туалете
тоже никого не было, поэтому парни двинулись наружу, и Дазай потащил
Фёдора к черному ходу.
- Что ты задумал?
- Я знаю, почему он выбрал именно этот клуб.
Дело в том, что рядом находилась та самая многоэтажка, на которую Осаму

когда-то потащил Шибусаву, поэтому это было единственным возможным
вариантом их настоящего пребывания.
- А ты не можешь их пробить по геолокации? – решил уточнить Дазай.
- Нет, он показывает, что они всё еще где-то тут. А может, они все-таки в
туалете и мы плохо посмотрели?
- Вместе?
- Ну… ты говорил, что они…
- Нет, Накахара бы не стал трахаться в грязном туалете клуба, учитывая, что тот
может просто отвезти его в отель или снять VIP-зону в клубе.
- Что ж, в его предпочтениях я не разбираюсь.
Когда они вышли к черному ходу, то поднялись по пожарной лестнице наверх,

пройдя два пролета, после чего зашли в здание.
- Да, они тут.
- Замок взломан.
- Именно.
Им открылся довольно длинный коридор, где, похоже, находились какие-то

офисы. Дойдя до конца, они завернули и вышли к лифтам.
- Нам на последний, - сказал Осаму, нажимая кнопку вызова лифта, – потом на

крышу.
- Как мы будем туда выбираться?
- Такая возможность есть. Из всех многоэтажек сюда проникнуть легче всего.
Лифт прибыл чуть ли не сразу, и парни зашли внутрь, после чего Достоевский
нажал на кнопку последнего этажа, и они двинулись наверх.
- Ты как? – спросил он.
- Хорошо.
- Неправда.
774/840
- Ужасно.
- Так-то лучше. Не переживай, оно того не стоит.
- Я опять подвел его.
- Никого ты не подвел.
- Зачем всё это было надо? Для кого?
- Для… меня?
- Тебе нравится эта игра?
- Безумно, - ехидно улыбнулся Фёдор. – Было бы скучно жить без подобных

приключений.
- Знаешь, это одна из причин, почему я до сих пор не умер.
Вскоре табло проинформировало их о прибытии, и лифт остановился вместе с

открытием дверей, из которых они вышли.
Их встретил практически такой же коридор. Парни так же завернули за угол, но

проследовали уже к обычной лестнице наверх. Поднявшись, они обнаружили
решетку с железными дверьми, которые были, конечно, открыты.
- Да, всё точно было не зря, - сказал Осаму, заходя внутрь.
- Лишь бы мы успели.
Там был еще один лестничный пролет, преодолев который они увидели двери,
ведущие на крышу.
Эта дверь, конечно, была открыта.
***
- Здесь красиво, - Чуя курил, взирая на бесконечные красоты города и водную

гладь. С высоты многоэтажки всё как на ладони, и Накахаре это невероятно
нравилось. Нравился ветер, бьющий в лицо и ласкающий кудри, нравилась
прохлада. Пожалуй, сегодня у него относительно неплохой День Рождения.
Сегодня он в очередной раз убедился, что все сказки про любовь – лишь нелепые
сказки.
- Да, мне тоже нравится, - Тацухико стоял рядом и тоже всматривался вдаль,
пытаясь что-то разглядеть за ночной синевой. В его руках тоже была сигарета,
ею он затягивался медленно, улавливая каждую горечь и каждую секунду
расслабления. Для него эта сигарета сейчас так же важна, как и Накахара,
стоящий рядом. – Мне всегда было интересно, можно ли перемещаться по свету
так, чтобы каждое твое перемещение обгоняло время суток. То есть, ты
постоянно пребываешь во тьме, ночью.
- Мне сейчас тоже стало интересно. Наверное, можно, если постоянно делать
775/840
перелеты.
- Знаешь, советую тебе попробовать.
- Боюсь, что мне это не так интересно. Когда вокруг тебя постоянная ночь, то ты
начинаешь к ней привыкать.
- Но разве потом не удивительно будет увидеть наконец-то рассвет и

почувствовать дневное тепло, по которому ты соскучишься?
- В этом есть особый шарм. Я подумаю над этим.
Повисла тишина. Они снова наблюдали за городом. Где-то вдали были слышны
звуки сирен, крики пьяных подростков. Через пять минут послышался гул
самолета.
- Как думаешь, куда он летит? – спросил Накахара. Для него такие вопросы были
несвойственны.
- Не знаю, кажется, в той стороне восток.
- То есть, он летит в Америку?
- Да, возможно. Побываешь там?
- Конечно.
- Где еще хочешь побывать?
- Думаю, что обязательно посещу Францию и Перу.
- Неплохо. А Лондон?
- И Лондон тоже, - он повернулся к нему. Лицо Тацухико никогда не было таким

счастливым. – Хочешь съездить вместе?
- Зачем?
- Я не знаю. Что ты будешь делать?
- Что-нибудь.
- Но ведь у тебя ничего не осталось.
- Знаешь, когда у тебя ничего не остается, то и терять тебе нечего. Вот я и

подумал, что стоит, наверное, потерять абсолютно всё.
- И начать всё с чистого листа?
- Можно и так сказать.
- Неужели ты считаешь, что так получишь избавление от всего, что ты сделал?

Ты сейчас-то сделал не самую хорошую вещь, рассказав мне правду о Дазае.
776/840
- Да, но я считаю, что поступил правильно.
- Сделав так, что теперь я его ненавижу?
- А ты действительно любил его?
Чуя отвернулся. Всегда, когда тебя спрашивают о человеке, который занимал в

твоей жизни определенную роль, ты взвешиваешь в своей голове всё, что вы
когда-то испытали вместе.
- Я не знаю. Я не знаю, каким должно быть это чувство, но нечто настолько

сильное я испытал впервые.
- А как было до этого?
- До этого? Ха… - Накахара стал вспоминать о своих похождениях. – Было так,

что… ты видишь человека, он тебе не то, чтобы неприятен. Он тебе
несимпатичен. И ты общаешься с ним, вроде, нормально, но никогда бы не
подумал и не стал строить насчет него каких-то планов. А потом что-то
происходит. Чаще всего, под действием алкоголя… что вы просто делаете шаг
навстречу друг другу, и всё идет по этому направлению. Думаю, что любовь в
этом случае появляется, но появляется она спустя какое-то время. Не сразу. Не
так, как было с Осаму.
- А как было с ним?
- Он… он просто вскружил мне голову, - Чуя улыбнулся, но улыбка казалась

какой-то горькой. – Его речь, его манера общения, его внешность, запах, взгляд,
эмоции, шутки, музыка, долбанное оригами. Просто всё. Просто всё мне в нем
нравилось. Нет, мне это нравится до сих пор. Я просто… сначала я
сопротивлялся этим мыслям, но… после того, как он уронил меня в реку, я понял,
что… понял, что это самое удивительное существо на планете звездами было
отдано мне в руки.
Он сейчас сдерживался, чтобы не заплакать, он не мог себе позволить чего-то

подобного в присутствии Тацухико. Тот понял это и положил свою руку ему на
плечо.
- Прости, но… думаю, ты должен дать ему шанс. Он удивительнее, чем ты

думаешь. Даже… даже после того, что он сделал… он делал это ради тебя, ради
того, чтобы ты жил без тяжести осознания, что я еще где-то существую.
- О чем ты?
- Да не важно, просто… Он действительно готов на всё ради тебя. Он ведь… он

простил твою измену, принял твой отвратительный характер.
- М-да… это много о чем говорит…
- Ты имеешь право на него обижаться, я это понимаю. Я вот имею право его
ненавидеть, но почему-то не могу. Я, наверное, тоже влюбился в него, ведь он
по-своему уникален. И, ты знаешь, это не тот человек, который должен быть в
моей коллекции. Это тот человек, который должен иметь свою.
777/840
- Впервые слышу от тебя подобное.
- Знаю, я никогда не был сентиментальным. И ты, кстати, тоже.
- Я не знаю, как он это делает… он делает из нас что-то розовое и сопливое.
- Думаю, в этом нет ничего плохого.
Тот снова улыбнулся.
- Я не могу. Не могу простить. Меня разъедает такая ярость. Я бы хотел это

сделать. Но…
- Мешает болезнь?
- Да… при чем тут это?
- Потому что это именно оно.
- Ты же не знаешь точно…
- Я достаточно начитался, чтобы понять.
- Как знаешь, - Чуя наконец-то выбросил окурок и отошел от края крыши. –

Пошли?
- Иди.
- А ты?
- А я хочу остаться здесь.
- Ты не… тебе некуда идти?
Тот молчал. Его взгляд обратился куда-то вниз, к самому краю, где настоящая
гладь, которую можно было потрогать, встречалась с той, что недосягаема.
- Если… если тебе правда некуда идти, то я… пошли со мной?
- Нет. Иди.
- Но… х… - он было хотел назвать его «хозяином», но не смог даже представить,

как это будет звучать в данной ситуации.
Тот всё продолжал смотреть вниз, вникая в образы и объекты, в проходящих

людей, размером с песчинку, и ползущие, как жуки, машины.
- Пожалуйста, - шепнул Чуя, боясь своих собственных мыслей и слов. Не сказать,

что ему это было надо. Он не мог понять, что внутри Шибусавы сейчас
происходит. Внутренний мир этого человека до сих пор был недосягаем.
- Знаешь, куда летел тот самолет, Чуя? – он слегка повернул на него голову,
лицо его было серьезным. – Домой.
778/840
Накахара сглотнул и было хотел уйти, как дверь, ведущая вниз, внезапно
отворилась и из нее показались двое людей. Одного из них он «ох как» хотел
ударить со всей силы, о чем сразу же просигнализировала его мимика. На лице
читалось не то презрение, не то чистая ненависть.
- Интересный расклад, - прокомментировал Фёдор, идущий за Осаму и

закрывающий дверь.
- Чуя! – воскликнул Дазай, он хотел было подойти к нему, но тот его остановил:
- Не подходи!
- Что? – лицо шизофреника стало непонимающим. Точнее, он осознал, что

опоздал.
- Не подходи, если хочешь остаться с целой челюстью, Дазай.
- Слушай, прости, я…
- Я не хочу ничего слышать, блять! Какого черта ты приперся?!
- Я просто захотел узнать, как идут твои дела, вот и…
Сзади послышался тихий смех. Сначала просто веселый, а затем ставший

истерическим. Тацухико наконец-то оторвал свой взор от мира снизу и
развернулся.
- Привет, - сказал он Дазаю.
- П-привет?.. – немного робко ответил тот.
- Я думаю, ты этого хотел.
- Я думаю, что ты тоже, - на лице Дазая отразилась безумная усмешка.
Тацухико вновь отвернулся, а затем подошел еще ближе к краю. Теперь

Накахара был уверен в том, что тот собирается сделать, поэтому не выдержал и
кинулся к нему:
- Шибусава! – закричал он так громко, как только мог. Сейчас, за все годы
общения с этим человеком, он впервые произнес его имя.
Тот обернулся, немного удивленно взирая, отчего Чуя даже остановился в метре
от него.
- Я больше не боюсь высоты, - сказал Коллекционер.
Он отвернулся и расправил руки, подходя еще ближе к краю и смещая центр

тяжести своего тела, отчего то полетело вниз, отдаваясь ветру и настоящей
свободе.
Так считал Дазай.
Но Накахара считал совершенно иначе.
779/840
Он не чувствовал. Не чувствовал, потому что не понимал этого, но внутри было
неприятное волнение, отвратительное ощущение чего-то холодного и
скользкого, при этом будто замороженного где-то внутри его органов. Чувство,
будто ты что-то потерял, но не до конца понимаешь, что. Ему было незнакомо
чувство безвозвратной потери человека. Принятие того, что ты больше его не
увидишь.
- Надо убираться, - сказал Фёдор, наконец-то одернув их.
- Чуя, - позвал Дазай, - пошли.
- Нет!
- Чуя…
- Нет!
Тот не выдержал и подошел, хватая его за локоть, чтобы увести, но ответная

реакция была далеко не такой, какую он ожидал.
Накахара все-таки развернулся и ударил его ручкой костыля в челюсть,

вырываясь из хватки, а затем уходя за дверь.
Когда он уже начинал спускаться по лестнице, то Дазай с Фёдором нагнали его,

однако на все вопросы и убеждения Чуя не отвечал, потому что просто не
слушал, да и не слышал. В ушах был дикий звон от непонятных ему мыслей.
Когда они подошли к коридору, то нарцисс снова ударил его и один скрылся за
дверьми лифта, ибо не собирался пускать их туда. Он хотел оторваться от Осаму
и быстрее вернуться домой.
- Это пиздец, - шептал себе тот, стоя вместе с Достоевским на последнем этаже
и ожидая следующий лифт. – Лишь бы его не схватила полиция.
- Ничего, я думаю, он успеет выбраться, а вот мы должны поторопиться.
Они так же спустились через черный ход, к этому моменту действительно

подъехала полиция. Место, куда приземлилось тело, конечно, еще не было
огорожено со всех сторон, но парни и не стали даже смотреть в ту сторону. С
такой высоты полета от Шибусавы наверняка ничего не осталось.
Осаму стал оглядываться, но Накахару в этой толпе людей не обнаружил, да и

вообще по близости.
- Черт! На телефонные звонки, конечно, не отвечает.
- Не удивительно, я бы тоже не стал.
- Что мне теперь делать? Как вот у него за всё это просить прощения?
- Я думаю, что всё наладится.
- Ты так думаешь?
780/840
- Я в этом уверен. Просто будь настойчивее, как ты умеешь.
- Что ж, спасибо.
Они вызвали такси, но Достоевский решил, что всё-таки прокатится на метро до

базы, отправляя Дазая домой одного. Того начинало потряхивать от того, что
может ждать его дома.
Он всё продолжал названивать Накахаре и строчить сообщения с извинениями,

однако тот их даже не читал, что тоже неудивительно. Сейчас Осаму больше
всего желал услышать Чую за дверью в ванную, где тот будет благополучно
сидеть и истерить, как это и бывало раньше.
Спустя несколько минут, он наконец-то подъехал к дому. Дверь была

нараспашку, поэтому парень в темпе расплатился с водителем и выбежал из
машины. Таксист уже хотел уехать, но тут из-за дверей показался Накахара с
чемоданом, во всё горло кричащий, чтобы тот не уезжал, поэтому водитель
остался.
- Чуя, что происходит? – Осаму подошел к нему. – Ты куда собрался?
- Тебя это не должно касаться. Мне есть, куда поехать, - он кое-как с костылями
пытался спуститься, но Дазай и не пытался ему помочь, он ведь хочет его
остановить.
- Слушай, давай мы отпустим водителя и поговорим обо всем. Я тебя уверяю, ты

передумаешь, когда узнаешь, как всё было.
- Как всё было? Я и так знаю, как всё было. Твой дружок решил срубить бабла, а
ты непосредственно угробить очередного человека для своего маньячного
удовольствия и для того, чтобы полностью иметь надо мной контроль, не боясь
появления третьего лица. Я где-то ошибся? – он наконец-то спустился и
поковылял к машине.
- В общем-то, ты прав, но ты должен понять, что…
- Что я, блять, должен понять, Дазай?! – он кричал на всю улицу. – Что все твои
обещания - просто пустые слова, что мне нельзя доверять тебе, что ты в
очередной раз обманул меня, да еще и был в шаге от измены?! Да, он рассказал
мне, как вы сосались! Как же ты отвратителен… ты просто гребанный
манипулятор, просто вырождение всей грязи человечества! Это не шизофрения,
Осаму! Это ты просто сам по себе такой пизданутый! Я не хочу! Всё! – водитель
вышел и открыл ему багажник, помогая закидывать чемодан, так как Накахаре с
костылями было сложно это делать. – С меня хватит! – он уже собирался зайти в
машину, как Дазай схватил его за руку:
- Ну пожалуйста, не надо, Чуя. Ты ведь не хочешь этого. И я не хочу. Я тебя очень

прошу, останься. Подумай, что ждет тебя там, в неизвестности!
- Богатая и успешная жизнь, полная спокойствия?
Дазай не выдержал и упал перед ним на колени:
- Нет! Нет, Чуя, ты ведь этого не хочешь! Ты хочешь быть здесь! Ты всегда
781/840
говорил, что хочешь быть именно здесь, со мной! - он стал осознавать своё
положение, и слезы медленно подползали к глазам.
- Я. Хочу. Уйти.
- Нет!
- Да, Дазай. Ты нарушил свою клятву, - он снял с пальца кольцо, - а я нарушаю

свою, - затем парень выкинул его на траву, отцепляя руки Осаму и залезая в
машину, пока тот пытался подняться.
Шизофреник не успел схватиться за дверь, пока тот её закрывал, поэтому

обессиленно забился руками в стекло. Внутри него началась настоящая паника,
казалось, теперь его жизнь разрушена. Он не знал, что теперь делать, и просто с
яростью начал кричать, чувствуя, как его сердце колотиться внутри от этих же
слов:
- Нет! Чуя, нет! Ты обещал! Обещал быть со мной всегда! Ты должен быть моим!
Должен! - голос его было слышно даже в машине, ибо он с неконтролируемой
злобой выплевывал все слова. - Посмотри на меня! Ты должен быть со мной! Я
твой хозяин, ты забыл?! Ты теперь принадлежишь мне! Не уезжай! Ты не
посмеешь! Не посмеешь уехать, сволочь! Я нужен тебе! Нужен!
Но Чуя не смотрел. Он отвернулся и явно говорил водителю, куда надо ехать.

Затем машина тронулась, однако Осаму пытался побежать за ней, будто
надеясь, что сможет своими руками остановить её, но под таблетками сил у него
не хватало ни на что, и та умчалась дальше, оставляя его одного.
Дазай скорчился, как в предсмертной агонии. Он схватился за живот, падая на

траву и закрывая худыми руками рот, будто глуша в себе эти страшные эмоции
боли. Осаму на коленях подполз к кольцу, выброшенному Чуей, и схватился за
него, как за последний источник света, будто теперь пытаясь хоть им
напитаться былым счастьем, которое потерял так глупо. Он улегся на траве, не в
силах отдышаться. Давился слезами и смотрел на темное небо, такое пасмурное.
Он не помнит сколько так пролежал, но вскоре его лицо охладил дождь. Ему
показалось, что сейчас он снова в той могиле на кладбище, а кусочек Накахары,
оставшийся в его руках, последнее, что он бы хотел потерять в этой жизни. То,
что в тот момент удерживало его от смерти.
То, что он теперь будет бояться потерять.
Ну вот и непосредственно самая жесть. Но не плачьте, это еще не конец.

Хотел я сделать следующую главу последней, но не уверен, что в неё
поместиться всё, что я собираюсь уместить, поэтому, как вариант, будет еще две
(и так каждый раз, когда я хочу закончить этот фанф... гспд... 800 страниц...
как?! Лучше б диплом так писал)
782/840
Глава 42. На грани.
Дыхание практически неразборчиво.
- Вам что-нибудь принести?
Молчание.
Он смотрит перед собой, изучая каждое сплетение ткани на сидении спереди.

Оно синее. Нет, не просто синее, оно, кажется, с примесью чего-то фиолетового,
кажется, это цвет незабудок, только этот цвет будто разбавляется оттенком
заката. Иллюминаторы закрыты, поэтому этот цвет сам по себе такой. Ткань
переплетается крест-накрест, образуя порядочную связь частиц этой шершавой
материи.
Шершавая. Она шершавая, неровная, но линии такие четкие. Под силой трения
они держатся очень хорошо, они не расплетаются. Кажется, что даже если
раскроить это сидение ножом, то оно все равно не развалится. Чувствуется,
насколько прочная эта связь частиц.
Очень душно, кажется, что в такой жаре даже Рандо смог бы нормально себя
чувствовать. С другой стороны, Чуя сейчас под пледом и не совсем понимает,
какая вокруг температура. По лбу катится капля пота. Она кажется такой
тяжелой, будто голова сейчас прогнется под тяжестью этой соленой жидкости,
но эта капля не одна, за ней ползет вторая. Она огибает линию глаз и проходит
вдоль носа, однако вторая её обгоняет, потому что пробегает по виску. Эта
капля закатилась бы за подбородок, если бы не встретилась со спутанными
мокрыми волосами, которые прилипли к лицу. Чувство такое, будто Накахару
можно выжимать, как половую тряпку. В общем-то, с тряпкой у него сейчас
много общего.
Но, с другой стороны, тряпкой быть лучше. Чуе так кажется. Ей просто моют пол
и об нее вытирают ноги. Её практически никогда не бьют, не трахают и лишь
изредка используют для того, чтобы что-то вымыть. Ну и черт с этим, её
существование тогда было бы бессмысленно без этой природы. Она тоже
сделана из прочных сплетений ткани. Таких маленьких и прочных, что ей даже
многократное использование по плечу.
И даже этой тряпкой быть лучше. Накахара был бы счастлив, если бы им просто
вытирали гребанный пол. Даже если бы это делали каждый день. Даже если бы
об него вытирали ноги. Он был бы счастлив. Он знал бы, что в этом есть какой-то
смысл. На него бы никто не ругался, никто бы не заставлял делать то, чего он не
хочет. Никто бы не обращал внимания на его внешность, на то, что он чистый
или грязный. Если слишком грязный - помыли бы с моющим средством, и
отлично, как новая, можно вешать сушиться.
А как, наверное, приятно сушиться на солнышке. Чувствовать, как солнечные

лучи греют эту еще мокрую ткань. Это все равно, что искупаться в море, а потом
лечь на пляж и загорать. Ощущение великолепное. А потом, когда станет
слишком жарко, его снимут и снова ополоснут в ведре. Приятная прохлада и еще
немытый пол, с которого ты сразу же собираешь всю грязь. Это точно так же,
как и мокрым телом упасть в песок. Он неприятно прилипает, но от этого можно
получить своеобразный кайф.
783/840
Кайф.
Какой же сильный кайф ощущал Чуя последние полгода. Это было сравнимо с
героином. Нет, даже не с героином. Такой сильной наркоты не существует. Это
то, что доставляет неописуемое удовольствие. Оно обволакивает твое тело
своим горячим и одновременно прохладным теплом. Такое тепло, от которого
идут мурашки по коже. Это тепло концентрируется внизу живота, потом
медленно разливается по желудку и горячим воском скользит по горлу. Кажется,
что немного побаливают глаза и начинают слезиться. Непонятно почему, но
хочется плакать от этого головокружительного ощущения радости. Облизывать
потрескавшиеся губы, обжигаемые паром дыхания, и наслаждаться,
наслаждаться до потери пульса ощущением чужих волос в твоих руках и
теплотой чуть солоноватой кожи на языке. Хочется рвать это тело в руках и
продолжать дарить такие пьянящие поцелуи, а потом прижать сильнее, до
хруста костей – чужих и ваших. Хочется вдыхать этот запах и обманываться
улыбкой, которая кажется искренней, но ты даже не знаешь, что сокрыто за
этой мимикой и ответными касаниями. Только лишь твои чувства, только лишь
они. Ты питаешься ими, упиваешься, а на утро получаешь новую дозу. И так изо
дня в день, пока не привыкнешь. Привыкнешь, потому что привыкание вызывает
любой наркотик.
И зависимость.
Чем сильнее дурь, тем сильнее ты от нее зависишь. Ты уже не видишь счастья
этой жизни без этого смеха и этих губ, которые самым отвратительным образом
припадают к изгибам ключиц. Не видишь, как много в мире интересных вещей,
потому что вот оно – единственное, в чем ты нуждаешься – в чувствах, в
ощущении нужности.
Парадоксальная вещь. Люди – единственные животные, которые воюют друг с

другом просто так, за исключением муравьев. И люди – единственные животные,
которые способны на сознательные жертвы друг ради друга. Жертвы, которые
нельзя объяснить с точки зрения биологии. Ты жертвуешь, потому что любишь, а
любишь ты того, кого даже не знал полгода назад. Странная вещь – любовь. Она,
вроде, и не существует, но ты её ощущаешь где-то в глубине своего сознания.
Но иногда на смену гормонам и чувствам приходит разум, который говорит тебе

о том, что надо бежать. Бежать, как можно дальше. Это испытывают все
наркоманы, ведь знают, что за большей дозой последует скорейшая смерть. Ты
обречен, однако зачем жить, если жизнь без наркотиков – не жизнь.
Ты практически не ощущаешь былого удовольствия, но без дозы начинаешь

ощущать жуткую ломку. Этот абстинентный синдром* поглощает тебя, ты
мечешься из стороны в сторону, думаешь, где сейчас может быть этот человек.
Вот и оно.
Чуя поднимается с кресла и идет вдоль коридоров. Глаза начинают намокать, но

ему уже все равно, если кто-то увидит. Слезы практически незаметны на его
исхудавшем сером лице. Такое случается со всеми наркоманами, они начинают
выглядеть, как старая помятая подошва. Он еле-еле успевает забежать в туалет
и захлопнуть за собой дверь, чтобы затем медленно спуститься и упереться в
нее лбом, позволяя дрожи выйти наружу. Так, чтобы никто не видел, как обычно.
784/840
- Не видишь, кто там?
- Кто?
Накахара поворачивает голову и смотрит на грязный унитаз. Запах ужасный, ему

тошно, но внутри ощущение намного хуже. Если он хочет стать хотя бы тряпкой,
то туалет – одно из испытаний. Слезы катятся по щекам. Не выдержав, он
припадает руками к ободку и, отвратительно прокашляв, блюет в унитаз. Может,
его укачивает, хотя раньше подобного не было. Может, это самолетная еда, но
он знает, почему его тошнит.
Во-первых, он силой заставляет себя есть, хотя еда просто не лезет в горло, а во-
вторых, это просто тошнота на нервной почве. Просто его не отпускает
гребанный стресс, он не знает, что с этим делать, да и в принципе делать ничего
не хочет. Его просто это уже не волнует, ему абсолютно насрать.
Он дрожащими руками вытирает себе рот и снова облокачивается на дверь.

Кажется, кто-то дергал ручку, пока он блевал, а теперь еще и стучат. Да,
кажется, что он только пришел, но Накахара знает, что на самом деле сидит
здесь уже минут десять. Он наконец-то поднимается и выходит, чуть
прихрамывая. Костыли ему уже не нужны, но на ногу всё еще наступать трудно,
ведь он элементарно отвык от этого за несколько месяцев.
- Вам плохо? – спросила стюардесса, доброжелательно положив руку на плечо

Чуи. Тот даже не смотрит на нее и не останавливается, продолжая идти к своему
излюбленному месту.
Он обходит соседа и усаживается рядом у окна, хотя оно всегда закрыто. Он не

хочет видеть мир, ему неинтересно. Ему теперь ничего не интересно. Он,
кажется, просто ждет, что когда-нибудь самолет разобьется, и он сможет
понять, стоило ли бояться высоты, или же это всё бред и сказки.
Высота неестественна, поэтому кому-то кажется страшной, а кому-то нет, в силу

неосознанности. Это что-то на уровне того же рвотного рефлекса. Тебя или
тошнит от чего-то, или не тошнит. Накахару вот всё еще подташнивает, однако
блевать ему больше нечем. Наверное, не стоит больше есть, чтобы снова не
выблевать. Может, он так совсем скоро отбросит коньки? Неосознанно.
Неосознанное самоубийство. Интересная штука. Как раз для нарциссов вроде
него, которые не осмеливаются поднять на себя руку.
Причин для смерти у Чуи было предостаточно. Во-первых, это его личные загоны
по поводу абсолютной уверенности в своей ненужности этому миру. Во-вторых,
это, конечно, всё произошедшее с ним дерьмо, начиная с детства, когда он
страдал от постоянных конфликтов родителей, и заканчивая смертью человека,
которого он хотел бы прибить, но никогда бы такого ему не пожелал.
Если бы только Накахара на самом деле разбирался в людях. Жаль, что он не

может разобраться даже в себе. Люди. Они что-то сейчас читают вокруг, кто-то
работает, кто-то смотрит кино, а кто-то просто спит. Они такие живые и
интересные, кажутся такими странными. У них в жизни такие банальные и
бытовые проблемы, вроде экзаменов и загруженного из-за работы дня, горящих
дедлайнов и тому подобных вещей. Кого-то из них, возможно, никогда не
трахали в жопу, параллельно избивая до крови, а кого-то не трахали и вообще.
785/840
Чуя сейчас очень хочет ощутить подобное чувство чистоты и какой-то нежности.
Жаль, что это уже давно не про него.
Накахара просто задается вопросом: «Зачем я был таким идиотом?» Он раньше

никогда не жалел о своих поступках, но сейчас пожалел о своей жизни
полностью. Она вся была дерьмом, просто беспросветным. Там, где не было
места психическому и физическому насилию, его поджидала подобная
банальщина, как экзамены и сверхурочная работа.
Ну почему он не поступил так, как когда-то хотел?
Почему он не подошел к Шибусаве когда-то давно и не сказал, что любит его.

Возможно, тогда Тацухико бы растаял и решил, что пора что-то в своей жизни
переосмыслить, к чему он в результате и пришел. Сейчас бы они, возможно,
летели куда-то вместе.
Но судьба оказалась такой, что они полетели в разные стороны. Чуя наверх, куда
ему совсем не надо, а Тацухико вниз, куда его заставили полететь.
Накахара всем сердцем ненавидел себя за все глупости, что он совершил. Но

больше всего он ненавидел Дазая. Ненавидел за то, что смог поверить человеку
с абсолютно отсутствующей головой на плечах. Порой казалось, что у Осаму она
есть, и он просто придуривается. Порой, когда его настигала паника, эту башню
сносило, но то, что Чуя увидел… это настоящее безумие в чистом виде.
Отсутствие всех человеческих понятий о разумном поведении. Это было ужасно
даже для него, особенно, когда его в очередной раз попытались к кому-то
привязать.
Он и сейчас был привязан. Ощущал, как эта странная красная нить тянется от
груди куда-то вниз, каждый раз натягиваясь всё сильнее, когда он вспоминает,
как Дазай сейчас далеко. Почему-то ему не хочется знать, что сейчас с ним
происходит, однако он уверен, что эта сволочь еще не отбросила коньки. Он
знает, что Осаму живой. Живой и точно что-то замышляет. Тогда, когда он
последний раз его видел, в глазах шизофреника было что-то настолько
пугающее, страшнее, чем когда-либо.
Намного страшнее высоты и смерти.
Намного страшнее этой жизни.
Порой Накахара пытался заснуть, однако мысли его не отпускали. Он закрывал

глаза и впадал в дрему, фоном которой были эти ощущения, странные и
неприятные, будто под кожей у него ползают какие-то мелкие букашки. Парень
нервно чесал руки, что на тех даже оставались еле различимые красные
царапинки, выделяющиеся среди всех его шрамов. Он часто замечал на себе
глаза людей и соседей. Они явно понимали, что с ними сидит не очень здоровый
человек: мокрое серо-зеленое лицо от недосыпа и постоянной тошноты,
спутанные волосы, частый кашель, причём тоже на нервном фоне, ведь Чуя уже
давно не берет в рот сигарет. Его белая рубашка вся смятая, закатанные рукава
являют исхудавшие до костей расчесаные руки, прежде довольно мускулистые.
Иногда он слышал, как ночью сосед не может уснуть из-за его тяжелого дыхания
и трясущихся зубов. Порой у Накахары это появлялось, когда он просыпался от
того, что перед глазами снова видел образ Шибусавы, падающего вниз.
786/840
Тогда он не очень-то паниковал, но сейчас его трясет от произошедшего. Он
вспоминает его прощальную улыбку. Он был рад тому, что Чуя назвал его по
имени, чего не делал никогда. А Накахара сейчас был готов и триста раз
произнести его, если Коллекционер воскреснет. Ему хотелось, чтобы всё было
также, как и прежде. Когда не было этих непонятных чувств, когда он забывал
вкус алкоголя из-за постоянных лекарств и чувство абсолютного оргазма, ибо на
таблетках его порой совсем не ощущаешь.
Ему хотелось, как прежде, лежать на шелковых простынях и курить, зная, что
Тацухико где-то в другой комнате разбирается с документами, смотреть на
стопку денег на столешнице и болтать ногами, наслаждаясь какой-то
неправильной радостью.
Это всё казалось таким отвратительным, что тогда, что и полгода назад, но
сейчас ему хотелось в это вернуться. Сейчас он понимал, что это было вовсе
неплохо. Он бы мог даже не просить денег, просто наслаждаться сексом с
человеком, который ему нравится, и тогда это было бы правильно. Накахара не
знает, что ему мешало. Может, свои идиотские принципы, может, желание
начать нормальную жизнь, а может, появившийся из ниоткуда Дазай, такой весь
прекрасный и кажущийся правильным решением.
Как же он тогда ошибся. Чуя никогда так не ошибался.
Осаму оказался отвратительнее. Он оказался черней и противней, ведь за его

милым личиком прячется убийца и псих. При чем такой псих, которого и не
распознаешь на первый взгляд. Он шутит, заигрывает, улыбается, как самый
обычный человек, любящий каждый момент этой жизни. Однако Дазай её
ненавидит. Ненавидит всею душой. Он лицемерит, чтобы создать о себе ложное
мнение, прикидывается, что ему грустно, как нормальному, а на самом деле в
глубине души едет с катушек, образуя в голове что-то противоестественное и
порочное.
Кажется, что он даже заразил этим Чую, ведь тот окончательно потерялся.
Правда, он даже не знает, где сейчас и куда летит. Ему без разницы, главное,
чтобы, когда он прилетит, была ночь, как и прежде.
Осаму боится темноты.
Непонятный шум голосов вокруг мог бы помешать думать, но только не

Накахаре, он и так не знает, о чем еще можно подумать. В его голове вакуум и
полное непонимание происходящего. Он пялится в эту мертвую точку на
сидении, не понимая, что вообще следует делать в такой ситуации. Наверное, у
него много входящих сообщений и пропущенных звонков, но к чему ему это? Ему
приятно, что кто-то о нем волнуется, жаль только, что сам Чуя волноваться о
себе больше не хочет.
Чего он хочет? Ничего. Просто вот так продолжать лететь в бесконечность, ведь
теперь от его стен не осталось ни черта. Он выгнан на эту безжалостную улицу,
покалеченный, измученный, убитый. Ему бы хотелось, чтобы кто-то забил его до
смерти ногами или просто растоптал. Для него это ерунда, лишь бы поскорее всё
это прекратилось.
Кажется, самолет идет на посадку. Значит, в этот раз он не упадет, а жаль.

Возникало желание просто самому сделать какой-нибудь косяк, тем самым
787/840
заставив самолет упасть, но тогда на его руках окажется больше невинных
жизней, чем у Дазая, а это просто ужасно. Он, конечно, тоже псих, но еще не до
такой степени.
Зачем совершать нечто подобное, когда ему и так хорошо? Относительно,

конечно. Просто, так лучше. Лететь, пялиться в сидение перед собой и
наблюдать в собственной голове отвратительное варево из прожитых событий,
периодически покидая свое место, чтобы проблеваться.
Собственная жизнь в какой-то момент оказывается таким бессмысленным

дерьмом, что ты начинаешь считать, что лучше эту херню выкинуть куда
подальше и больше не прикасаться. Зарыть бы на кладбище среди таких же
счастливчиков и забыть, что Чуя Накахара когда-то вообще существовал. Зачем
вспоминать о дерьме?
- Внимание, самолет заходит на посадку! Просим пристегнуть ремни в целях

вашей же безопасности.
Чуя уже на автомате тянется к этим ебучим ремням, которые перетягивают даже
его исхудавшее тело. Это даже не ради своего самосохранения, а просто, чтобы
стюардессы не доебывались лишний раз. Он пристегнулся и снова стал смотреть
на это синее сидение, вникая в образы, которые ему то показывает. Оно,
конечно, не показывает ничего, просто спинка сидения в самолете, но, черт
возьми, оторваться от нее невозможно. Да и куда еще смотреть?
Решив, что в этом нет особого смысла, Накахара прикрыл глаза, чувствуя, как
слегка наклоняет вперед и как закладывает уши, но он к этому привык, так же,
как и к просиженной заднице и пустому желудку. Так же, как и к постоянному
чувству жара и холода.
Так же, как и к этой гребанной жизни.
Он привык к ней настолько, что больше совсем не реагирует.
Чуя уже на автомате покидает своё сидение, практически не слушая, что ему
говорят стюардессы. Он просто идет за толпой других пассажиров.
Предоставляет какие-то документы, у него что-то спрашивают, но он
отмалчивается.
Из вещей у него ничего нет, кроме телефона и кошелька в карманах. Больше ему
ничего и не надо, он ведь не путешествовать собрался. Он просто вышел
прогуляться до… где он там сейчас находится?
Атланта? Ах да, он же еще подумал о том, что как раз здесь и живет Маргарет,
поэтому решил полететь именно сюда. Надо решить, куда поехать еще, чтобы не
успеть увидеть…
Солнце.
Он спустился вниз по эскалатору и почувствовал, как его лицо обожгло

необычное ощущение. Он прищурился от того, что в глаза что-то нещадно
ударило. Именно так и ударяет солнце.
Накахара дошел до середины зала и наконец-то осмелился повернуть голову и
788/840
посмотреть. Сквозь оконное стекло он увидел, как сквозь горизонт пробиваются
яркие светло-желтые солнечные лучи. Рассветное солнце было таким ярким, что
он просто не мог от него оторваться, хотя глаза уже болели и слезились, то ли от
яркости, то ли от переполняющих его чувств. Он смотрел и смотрел, не в силах
отвернуться, ведь это так прекрасно – рассвет. Это не просто рождение нового
дня, это рождение какой-то надежды для кого-то. Не для Чуи, конечно. Для него
всё уже давным-давно потеряло смысл.
- У меня не получилось, - на лицо наползла такая идиотская, но такая счастливая

улыбка. И лицо его, казалось, даже засияло в этих лучах. – Я не смог пребывать
во тьме.
Солнце выглядело таким живым и прекрасным. Его лучи распространялись по

всему залу, отчего блестели только-только помытые полы. Он смотрел и
понимал, что больше-то ему ничего и не надо.
- Пора садиться на самолет, - сказал он себе.
- На какой? – спросил у себя же.
- Тот, который летит домой.
Он улыбнулся еще шире, прикрыл глаза и чуть посмеялся.
Тепло так приятно грело его кожу, что он чувствовал, как оно кровью разносится
по его жилам, будто образуя прежде невиданное чувство счастья.
Накахара стоял так, пока сил совершенно не осталось. Его тело полетело вниз
на этот блестящий пол, принимая свою дальнейшую участь.
Ведь дальше уже неважно, что с ним будет.
***
Стрелка часов, висевших на стене, медленно ползла по циферблату. Осаму не

понимал, сколько сейчас времени, потому что даже не пытался разобраться в
цифрах, всё перед глазами смешалось, парень не мог сосредоточиться. Внутри
него стоял настоящий крик, состоящий из тысячи счастливых воспоминаний и
такого настоящего счастья, которое он похоронил уже как три месяца назад.
Да, на дворе уже август, а он всё никак не может отойти от произошедшего.

Нет, он не бросил работу, но впал в такой же ступор, как и после смерти Оды. На
его могилу он теперь приходит практически каждый день после работы, потому
что снова боится возвращаться в свой пустой дом.
Снова пустой.
Музыку, игравшую практически каждый день, заменила полнейшая тишина,

фильмы заменили ночные кошмары, а поцелуи перед сном – сообщения, которые
он не переставал присылать Накахаре.
Дазай: «Двадцать восьмой день без тебя. Практически целый месяц мой дом
пустует. Не то, чтобы я очень-то одинок, меня навещают. Навещают, благодаря
789/840
тебе. Ведь, благодаря тебе, у меня появилось так много друзей и близких. Жаль,
что самого важного нет рядом».
Часы были беззвучными, но Осаму их слышал. Слышал даже на другом конце

комнаты, как стрелки движутся, образуя тихие и такие приятные уху щелчки.
Приятные, пока у него не начинало сносить крышу, и парень начинал метаться
по кровати, выкрикивая на весь дом его имя, будто пытаясь докричаться, где бы
тот сейчас ни был.
Дазай никогда так не боялся. Он знает, что Накахара никогда не пойдет на

самоубийство, но уже три месяца от него нет никаких вестей. Коё сказала, что
он на следующий день приехал в Токио и оставил у нее свой чемодан, покинув
затем квартиру, и больше не появлялся. Из вещей он не взял ничего. Кстати,
многое он оставил дома у Осаму.
Тот часто подходил к шкафу и просто смотрел, смотрел на все его рубашки,
шляпы, фотки, какое-то барахло, будто питаясь этим покинутым теплом. Он
рассматривал его рисунки каждую ночь и по-идиотски изучал собственный
портрет на втором этаже, в комнате с фортепиано. Дазай знает, что тот вложил
душу в этот рисунок, и поэтому часто оставался спать рядом.
Иногда он спал в шкафу, среди всего этого барахла, закутавшись в его черное
пальто и вспоминая, как тот обнимал его такими же холодными ночами. Он
каждую ночь что-то из этого шкафа берет с собой в постель, потому что без
кусочка Чуи не может уснуть вообще. Параллельно парень гладит пальцами его
кольцо, которое теперь висит у Осаму на шее. Он гладит его и целует на ночь,
не зная зачем, ему так легче, так он не ощущает столько боли.
Дазай: «Тридцать первый день без тебя. Теперь точно месяц. Мне очень скучно и
тихо. Кажется, я разрываюсь от этой переполняющей меня боли. Это чувство мне
знакомо, но оно каждый раз невыносимо. Я больше не могу теплить себя
надеждами, что ты найдешься, ведь ты даже на звонки Огая не отвечаешь, но я
просто прошу тебя, вернись. Я знаю, что ты можешь. Просто вернись хоть куда-
нибудь».
Выходные для Осаму были одним из самых сложных испытаний. Его боялись
оставлять одного и в будние дни, но на выходных к нему постоянно кто-нибудь
приходил, чтобы у того и в мыслях не было что-то учудить.
- Опять у тебя, как в свинарне, Дазай, - возмущался Куникида, когда у того

совпадали выходные. У них уже был расписан целый график посещения
шизофреника. – Ты сегодня вообще вставал с постели, олух?
- Нет, - тихо отвечал Осаму, лёжа в обнимку с накахаровской гитарой на кровати.
- Так поднимайся, сходи хотя бы умойся, а то выглядишь, как бомж, - Доппо

практически сразу принимался за уборку в его доме, параллельно с руганью, но
Дазай на это не реагировал. Он просто лежал и даже не смотрел, как его
жилище постепенно преображается. Хотя, конечно, радовало, когда посетитель
открывает окна, чтобы избавить помещение от запаха курева. Обычно в
процессе Куникида подходит и неприятно толкает его в плечо. – Давай, давай,
поднимайся! А то спихну тебя сам, полетишь и расшибешься, так и не
дождавшись своего принца.
790/840
- Когда ты уже наконец-то поймешь? – он все-таки пересиливал себя и
поднимался, взлохмачивая и так спутанные волосы. – Никакого принца не будет.
- Ну конечно, тешь себя надеждами, что этот рыжий не вернется. Вернется,

увидит, во что ты себя превратил, и отвесит тебе леща! Ну? – он снова подошел к
нему и все-таки окончательно спихнул, погоняя пипидастром в ванную. – Пошел,
пошел!
- Я тебе что, лошадь?
- Еще чего? Ты осел!
- А вот это, между прочим, обидно, Куникида!
- Обидно, когда прогресса не видно. Я вот его не вижу, так как я уже должен был
приступить к следующему пункту… кстати, а почему это ты не выпил таблетки?!
- Не-е-ет… не заставляй меня.
- Я тебя сейчас ими накачаю по самые гланды, Дазай! А ну выпил живо!
Приходилось ему следить за тем, как Осаму глотает таблетки, чуть ли не

давившись ими.
- А обязательно на меня так смотреть?
- Обязательно.
- Ты боишься, что я их не выпью?
- Ты уже сколько раз пропускал прием?
И тот их выпивал под четким контролем. Его контролировали даже на работе,

каждый раз показывая пачку, как бы напоминая. Дазай не хотел их пить, ведь
больше не видел смысла. Что изменится, если он станет нормальным? Ему и
сейчас хорошо, он не валяется тряпочкой на полу круглые сутки, ходит на
кладбище, иногда гуляет по городу и заходит в кафе, чтобы выпить черный кофе
без сахара, как любит Накахара. Осаму давился им, но пил. Спустя две недели
даже привык, понимая, что так вкуснее, да и аромат приятнее.
И воспоминания всплывают, будто это было вчера.
Дазай: «Сейчас вот пью твой любимый кофе. Да, без молока и сахара. Ты бы
сказал, что я помешанный, а я, конечно, подтвердил бы. Мне даже нравится, я
уже начинаю привыкать. Даже к сигаретам. Почему-то всё чаще начинаю курить.
Мне это не нравится, но я беру твои любимые “Lucky strike”. Сразу вспоминаю,
как ты противно ими пах, но этот запах мне казался приятным. Особенно, когда
ты еще и выпьешь кофе или какой-нибудь ароматный чай, будто сигареты были с
каким-то ароматизатором. И ты, весь такой ароматный, лез целоваться».
Д: «Черт, несу какую-то сопливую чушь. Если ты это прочитаешь, то подумаешь,

что у меня синдром разведенки, хотя так оно и есть».
Конечно, если бы не таблетки и не приемы у Хироцу, то Осаму бы и правда
791/840
окончательно загнулся. Антидепрессанты хотя бы иногда заставляли его
улыбаться какой-нибудь глупости на работе, однако, как бы сильно лекарства не
глушили его эмоциональные переживания, он все равно грустил, и это было
заметно.
- Дазай-сан! – дверь открывалась на следующий день. На этот раз к нему пришли

Ацуши и Акутагава. – Мы пришли!
- Привет! – кричал тот из кухни, чему, конечно, оба были рады. Это была
редкость – застать Осаму не лежащим на кровати. – Кофе будете?
- Ага!
Кажется, он только-только вышел из душа и шуршал на кухне. Кофе стало

заменять ему практически всю еду, поэтому парни обычно приходили с какими-
нибудь гостинцами. Иногда с уже готовой едой, а иногда готовили прямо у него.
Дазай никогда не был против, да и от еды не отказывался, ведь ребята

стараются, хотя кухня потом была похожа на тот еще кошмар. Куникида, заходя
в нее, крестился и принимался за уборку, потом отчитывая Накаджиму за то, что
тот опять устроил какую-то дичь.
- Мы решили сегодня приготовить оладушки, - сказал Ацуши, доставая из

пакетов всякую всячину.
- Оладушки? – Осаму улыбнулся, но сдерживался, чтобы не заплакать. Кажется,

что даже такая банальщина, связанная с Чуей, ранит. – Хорошо, готовьте, - и он
удалился с кружкой кофе в комнату, снова начиная строчить:
«Ко мне пришли Ацуши и Рюноске. Знаешь, что они на этот раз готовят?
Оладушки. Да-да, и знаешь, что? У меня снова сносит крышу. Кажется, что это
будет повторяться вновь и вновь, надо запретить это блюдо».
Тем не менее, он все равно их ел, пока парни пытались его рассмешить, что,
конечно, получалось, только когда они начинали орать друг на друга. Дазай
очень любил их крики и истерики, так же проводя параллель, от которой в
сердце щемило, но как-то приятно. Они вместе, и его это радовало, это
правильно. Так и должно быть.
Невольно подметил, что все-таки оладушки от Чуи самые, черт возьми, вкусные.
Осаму пытался себя чем-то занять, но писать у него сил не было, поэтому
исключительно музыка. Слушать её он тоже не хотел, потому что большинство
композиций тоже ассоциировалась с Накахарой. Под каждую что-нибудь да
случалось.
- Ну здравствуй, друг мой Закат,

Куда идешь ты, чему ты так рад?
Как поживает друг твой Рассвет?
А ты помнишь, во что он был одет?
Пальцы медленными нажатиями воспроизводили музыку на старом инструменте,

с которого Куникида тоже постоянно сметал пыль, ибо знает, как фортепиано
дорого для хозяина дома. Иногда тот просматривал его ноты и тексты песен,
792/840
понимая, как он, оказывается, ошибался насчет Дазая и его характера. Просто
проще закрыть свою грустную мину шутками и приколами, нежели сказать, как
тебе плохо.
- Зачем ты прячешься? Смеешься над нами?

Над моими сухими слезами?
Зачем уходишь в далёко?
Разве не видишь, как мне одиноко?
И целые дни смешивались в однообразную серую кашу, где уже было сложно
разобрать, какое нынче время суток, хотя каждый день Дазай считал, зачеркивая
очередную палочку на кирпичной стене в своей голове.
Дазай: «Пятьдесят первый день без тебя. Знаешь, что это за день? День моего
рождения. Знаю, ты наверняка готовил какой-то подарок, но, к сожалению, я его
не нашел. Да и откуда ему взяться, ведь ты покинул меня двадцать девятого? В
день своего рождения. Забавно, не так ли? Теперь я такой же старый, как и ты.
Наверное, это лучший день для того, чтобы вернуться. Ты так не думаешь?
Вернись, Чуя. Это было бы лучшим подарком на День Рождения всей моей
жизни».
В этот день его навестили практически все, и даже Коё отправила по почте
какой-то новомодный пиджак. И практически все ждали, что Накахара вернется.
Это казалось довольно логичным, однако Осаму не собирались оставлять без
контроля, чтобы День Рождения не превратился в день смерти.
В этот день к нему приехала, похоже, вся Россия, ибо он снова увидел знакомые
лица Ивана, Николая и, конечно, Фёдора. Те, казалось, разгромят его кухню, пока
готовили торт. Дазай очень сомневался, что у них получится что-то дельное, но
Достоевский успокоил его тем, что у него на родине практически все
предпочитают исключительно домашнюю кухню и готовить умеют.
Но на кухне все равно, конечно, снова образовался тот еще инфаркт для
Куникиды.
В результате Осаму нажрался. Нажрался так, что потом они пели какие-то
русские песни под гитару, и он совершенно не понимал текст, однако это не
мешало ему проникнуться душевностью исполнения. Да и Фёдора эти двое
заставили выпить, поэтому Осаму еще и узнал, что такое пьяный Достоевский, а
это тот еще философ. Он садился на стол в позу статуи мыслителя и начинал,
параллельно грея в руке чарку с сакэ:
- Вот сегодня у тебя День Рождения. Тебе исполняется всего-то двадцать шесть
лет…
- Всего-то?! – перебивал его Осаму, но Фёдор посмотрел на него таким взглядом

морального уничтожителя, будто ему харкнули в душу.
- Всего-то. Так, о чем я…
- О том, что… - помог ему Гоголь, который, как обычно, баловался с колодой
карт.
- Ах да. День Рождения. День Рождения – это праздник. Праздники – это всегда
793/840
весело, но и грустно. Во-первых, потому что ты на утро будешь мучиться адским
похмельем, а во-вторых, потому что каждый праздник рано или поздно
заканчивается. Жизнь – это не один большой праздник, Дазай. Это промежуток
времени, который тебе отведен на то, чтобы праздновать. Но, как уже
говорилось за сегодняшний вечер многократно, для праздника, как и для того,
чтобы выпить, нужен повод…
- Мне не нужен повод, - на этот раз его перебил Иван, поэтому этот взгляд
морального уничтожителя направился в его сторону.
- Так вот. Повод нужен для всего. И для того, чтобы праздновать, и для того,
чтобы грустить. И я считаю, что грусть, раз для нее нужен повод, тоже
считается, своего рода, праздником. Поэтому, Дазай, празднуй и этот период в
своей жизни. Ведь порой лучше, когда в твоей жизни что-то происходит, нежели,
когда не происходит ничего. Так ты понимаешь, куда тебе двигаться и чего надо
достичь. Ты строишь планы, анализируешь ситуацию, проникаешься идеей,
набираешься сил, чтобы создать что-то новое. И ты, я думаю, сможешь понять,
что тебе надо исправить, и как ты будешь это исправлять. Так что… Я желаю
тебе, чтобы твоя жизнь целиком и полностью состояла из праздников. Веселых
или грустных, но праздников, - и он наконец-то влил в себя очередную порцию
сакэ, занюхав потом головой Николая. Осаму, наверное, никогда не поймет, для
чего вообще данный обряд, но это выглядело очень мило.
- Спасибо, Фёдор.
Пожалуй, это был один из самых веселых его дней рождений, хотя бы потому что
впервые для него кто-то готовил торт. И ему было нужно именно что-то такое.
Что-то отвлекающее, что-то мотивирующее, душевное. Это действительно
помогает справиться с любыми волнениями, несмотря на всю дерьмовость
ситуации.
Злился ли он на Фёдора и его махинации? Нет, конечно, хотя и думал о том, что
всё это было сделано для того, чтобы отшить Накахару и позволить ему быть с
Дазаем. Да, Осаму не исключал этот вариант, но видел, как искренне
Достоевский его поддерживает, навещая его каждую неделю и иногда даже
оставаясь с ночевкой, не желая оставлять шизофреника одного.
И пусть ему это всё было не нужно: забота, таблетки, вечные разговоры о том,
что всё наладится. Дазай не верил, что всё наладится. Он не верил даже в то,
что Чуя когда-либо вернется. Как вариант, у того уже другое имя и другая жизнь.
- Привет, Луна.
Ну, как дела?
Как хорошо, что ты не в печали,
У тебя звезды горят за плечами!
Ну а завтра ты, наверное, не придешь,

Вместо тебя на небе будет месяц.
Но ты горишь, конечно, ярко,
Но всё равно мне так одиноко…
Дазай, как всегда, набирает номер Коё. Он звонил ей практически каждый день
и спрашивал одно и тоже.
794/840
- Нет, он до сих пор не вернулся, - отвечала женщина.
Она так же, как и Осаму, каждый день разбирала его вещи, несколько раз
раскладывая по полочкам, а потом убирая обратно в чемодан. Ей было плохо до
паранойи, ведь её сын только-только, казалось, нашелся, но вот снова пропал из
её жизни. Озаки не знала, за что ей данное наказание, ведь подобных страданий
не испытывала даже когда от Чуи не было вестей несколько лет. Тогда она хотя
бы знала, что рядом с ним Огай.
Сейчас же с ним нет никого.
- Боже, Дазай, я просто места себе не нахожу! – кричала в телефонную трубку

Маргарет. – Я просто вся на панике, не знаю, как мне работать. Почему он так
поступил?! Почему он вечно поступает так, будто до него никому нет дела?!
- В этом весь Чуя, - шептал Осаму, как всегда лежа на кровати и рассматривая
кольцо. – Я просто… просто не знаю, зачем. Он ведь… мог сделать что-то другое,
но вот так пропадать… ему тяжело, я понимаю, но в таких ситуациях… я был в
таких ситуациях сотни раз, и я точно знаю, что закрываться в себе – это не
выход. Теперь понимаю точно.
- Как только что-то случится – звони мне! Я должна знать, что с ним происходит.
Может… может, он просто где-то гуляет? Что между вами вообще произошло?
- Я бы тебе рассказал, но ты знаешь… этот разговор не для телефона. Реально не

для телефона, а не какая-то банальщина.
- Хорошо… ладно, может… может, ты приедешь?
- Приеду?
- Да, ко мне в Атланту. У меня тоже есть кое-какие новости. Просто… я знаю, что
ты испытываешь. Я хочу тебе помочь, а сидение на месте - это тоже такое себе.
Тебе надо проветриться.
- У меня работа…
- Да к черту эту работу! У нас человек пропал, какая, к черту, работа?! Из

полиции тоже никаких вестей?
- Никаких. Прочесали всю Японию, его нигде нет.
- Может, он не в Японии?
- А где тогда?
- У него есть виза и загранник, он может полететь, куда угодно.
- Да, я тоже видел у него, но… он ведь никуда никогда не летал.
- Коллекционер заставил нас всех сделать, не знаю, зачем. Я тогда еще

радовалась, что у меня американское гражданство.
- Ох… то есть, он сейчас вообще может быть не в Японии?
795/840
- Вполне вероятно.
На поиски Накахары тратилось действительно много времени, но никто ничем

помочь особо не мог. Как оказалось, найти человека сложнее, чем найти иголку в
стоге сена.
- Если он сейчас в другой стране, то это проблемно, Дазай, - говорил ему

Достоевский, который тоже занимался его поисками. – У меня хоть и есть доступ,
но это надо будет просматривать все архивы аэропортов. Сложная штука.
- Я понимаю, но… если у тебя будет возможность, то я буду тебе весьма

благодарен.
- За что ты вообще мне еще не благодарен.
- У него твои деньги.
- Хорошо, попробую заняться завтра.
И каждую ночь Осаму вскакивал от того, что ему мерещились его шаги и
открывающаяся дверь. Мерещился его голос и его дыхание, слышался его смех,
а перед глазами стояло воспоминание Чуи, который когда-то стоял вместе с ним
на стуле, на их шеях были петли, и он говорил ему о том, как сильно любит.
О том, как они вместе сделают семью из бумаги.
Этот домик так и стоял на столе рядом. Дазай часто проводил у него время,
рассматривая сделанную когда-то им же игрушку Накахары. Осколки стекла –
окно, которое он разбил на втором этаже, и нарисованные Чуей лица. Он видел,
как его рука всё это вырисовывает, и на свет рождается то, чего у них больше
никогда не будет.
Семья.
Дазай: «Семьдесят пятый день без тебя. Я в апатии. Мне становится страшно
закрывать окна, потому что помещение на меня давит, и я надеюсь…»
Д: «Всего какой-то долей мозга надеюсь, что ты решишь вернуться. Не знаю,

есть ли у тебя ключи, я их здесь нигде не нашел, но хочу верить в то, что ты их
не выкинул».
Д: «Недавно, кстати, хотел выкинуть наш с тобой домик. Хотел, но не смог – рука
не поднялась. Каждый день меняю их местами. Утром они на кухне, днем на
улице, то есть, на столе, а вечером в спальне, заваливаются в кучу и спят. Порой
мне хочется уменьшиться до размеров этой лягушки и лечь рядом. Обнять тебя.
Хотя бы бумажного».
Входная дверь открылась в очередной раз. Осаму, конечно, знал, что это не Чуя,
но каждый раз надеялся увидеть именно его. Но на этот раз к нему зашел Огай.
Он тоже был частым посетителем и жертвовал ради парня одним из своих
выходных. Вообще, он чаще всех звал его на прогулку куда-либо, потому что
дома у суицидника чувствовал себя неуютно. Он не был любителем посидеть в
гостях, даже в доме Юкичи чувствовал себя первое время неудобно. Но сегодня
796/840
Мори не стал его куда-то приглашать, решив просто провести с ним время.
Сейчас у Дазая было такое состояние, когда тот просто физически не способен
куда-то идти.
- Дазай! Привет! – мужчина быстро разулся и проследовал в комнату, зная, что

парень как всегда лежит на кровати в обнимку с очередной вещью
возлюбленного. – Я принес тебе сигареты, как ты и просил.
- Спасибо, - хриплым голосом ответил Осаму, практически не двигаясь.
Огай, конечно, мог на него злиться, но почему-то не хотел. Конечно, Чуя пропал
из-за него, но на шизофреника никто не держал зла, понимая, как тот сам
переживает и осуждает себя. Все хотели вернуть Накахару и вернуть не куда-то,
а именно Дазаю.
- Как твоя рука? – он уже по привычке осматривал его сломанную руку, которая
зажила уже давно, но давала о себе знать.
- Не беспокоит.
- Ну чего ты такой сегодня? – он взлохматил его шевелюру, как всегда улыбаясь.

– Кофе?
- Угу…
И тот шел делать ему кофе. Черный и без сахара, себе же добавляя немного
сливок. Уж не думал Мори, что на старости лет станет сиделкой для парня с
депрессией, но ему подобное не впервой. Он возвращался в комнату и
протягивал ему чашечку кофе. Вообще, это предложение выпить горячего
напитка делалось для того, чтобы Осаму просто поднялся с кровати, хотя порой
тот отказывался.
- Что делал сегодня?
- Ничего.
- Чем займемся?
- Сексом, как обычно, - сострил парень.
- Ну ладно, раздевайся.
В основном, они беседовали ни о чем. Мори что-то рассказывал по работе, а тот

поддакивал. Они были чем-то похожи, и Огаю самому нужна была его
поддержка, ведь чувствовал он себя так же, как и Коё. Чувствовал себя так,
будто потерял сына.
- Тц, черт! – мужчина, стоя у раковины, хватался за сердце. Подобные боли

теперь возникали часто.
- Всё хорошо, Мори-сан? – обеспокоенно подбежал к нему Дазай, бросая

сигарету. – Может, чего выпить? У меня же есть таблетки для сердца…
- Да нет… а хотя, давай.
797/840
И потом они глотали таблетки вместе, ибо плохо было обоим. Доктор тоже сидел
на антидепрессантах, о чем знал только Осаму. Они вместе уже обсуждали
марки тех или иных лекарств, каждый месяц меняя и пробуя, будто старые
бабки.
Оба пытались как-то отвлечь друг друга и никогда не говорили о Чуе. Для них
эта тема стала чем-то запретным, ведь плохо становилось только от упоминания
его имени. Каждый раз, когда Огай цеплялся взглядом за деревянный домик и
видел бумажного Накахару, к глотке что-то болезненно подступало. Печаль?
Боль? Осознание, что он тоже увидит его только на фотках?
- Расскажешь что-нибудь? – спросил Мори. Они лежали вместе на кровати,

курили и пялились в потолок, будто депрессия у них двоих, что, в общем-то,
верно.
- Сказку?
- Давай сказку.
- В одном из больших старых городов жила девочка. Девочка эта была самой
обыкновенной, но, так как город располагался на окраине леса, она очень часто
забредала туда. Её манил лес, его красоты, кроны деревьев, возвышенности,
спуски. Девочка могла часами проводить там время.
Как-то раз она гуляла по лесу и увидела маленькое погибающее деревце. Ей
стало его так жаль, что она решила его спасти, и каждый день приходила
заботиться о нем, поливать и обрезать больные ветки. Совсем скоро деревце
стало поправляться, и на нем распустились цветы. Это был каштан, и девочка
уже мечтала, как сможет отнести его семечко домой и посадить в саду.
Несмотря на то, что дерево поправилось, она не переставала приходить туда и
поливать его, но однажды заметила, что из кустов за ней кто-то наблюдает.
Подойдя ближе, она увидела довольно отпугивающую фигуру: нереальной
высоты человек, облаченный в черное пальто, на голове его был цилиндр, а лицо
скрывалось за маской. Глаз же мужчины видно не было.
Она спросила, кто он такой, а тот поведал, что является древним духом. Он
сказал, чтобы та его опасалась, но девочка не слушала и решила подружиться с
этим странным существом. Каждый день они встречались в лесу и беседовали на
разные темы. Дух опасался её, никогда не приближался и никогда не снимал
свою странную маску. Девочку же он очень интересовал, и однажды та все-таки
дотронулась до него.
На следующий день она не пришла. И не приходила в последующие дни тоже, но
дух знал, что с ней произошло.
Когда дерево наконец-то дало свои плоды, он надел железные рукавицы и
пришел к её дому, вручив её матери семя каштана. Он не сказал ни слова, но
женщина поняла, в чем дело, ведь дочь перед смертью поведала ей о странном
мужчине в лесу.
«Кто ты такой?» - спросила женщина. «Я Чума, - ответил тот, - но ваша дочь была
добра даже ко мне».
- Ну здравствуй, друг мой Рассвет!

Тебе Закат передал ли «привет»?
Мы всё гадали, во что будешь одет,
О, рождающий свет!
798/840
Далеко ли ты смотришь?
Ты поднялся высоко!
Неужели уходишь?
А мне опять одиноко…
О-о-о… одиноко-о-о… - он продолжал выбивать пальцами еле ощущаемый ритм,

тихо завывая одни и те же строчки на протяжении нескольких месяцев. - Как
мне одиноко-о-о.. О, как одиноко… - внутри с каждым словом ощущалась апатия.
- Возвращайся скорей…
Дазай: «Сотый день без тебя. Мне уже значительно лучше, кажется, я начинаю
мириться с тем фактом, что ты больше никогда не вернешься. Что удивительно,
мыслей о суициде тоже нет. Наверное, я просто не хочу умирать, пока не найду
тебя. А я найду тебя, Чуя. Я всегда тебя нахожу, поэтому верю, что однажды,
когда-нибудь все-таки увижу тебя. Увижу, чтобы просто посмотреть и убедиться,
что с тобой всё хорошо и что ты ни о чем не жалеешь. Я вот жалею. Жалею обо
всем. Особенно о том, что сказал тебе в тот день. Прости меня. Прости меня.
Прости меня».
Хотелось выть и кричать. Метаться по дому каждую секунду своего

существования. Он продолжал ночами шептать и выкрикивать его имя, звать его
и сжимать в руках уже совсем замятую рубашку. Иногда приходилось
подниматься, остужать горячее и потное лицо ледяной водой, а затем
возвращаться в пустую постель, всегда кажущуюся такой ледяной.
Собаки внутри рвали сухожилия, он заламывал руки и рыдал, пялясь в потолок,

надеясь, что небо когда-нибудь его раздавит, или же чувства убьют, высосут
изнутри все соки. Ведь некоторые животные же способны умереть от страха, так
почему Дазай всё еще жив?
Страх. Он так боялся. Иногда метался по дому или выбегал на улицу, обзванивал
всех, спрашивал, не явился ли Чуя, не видел ли его кто-нибудь. Проверял
телефон каждые пять минут, надеясь, что ему позвонят по объявлению о
пропаже или кто-то еще. Порой он забегал к Фёдору и заставлял того
заниматься поисками Накахары, устраивая истерику, отчего приходилось его
даже скручивать и приводить в чувство.
В каждом прохожем он видел его глаза и улыбку. В каждом прохожем он видел

человека, который что-то знает, но не осмеливался спросить. Несколько раз он
приезжал в Токио к Озаки и ждал. Просто ждал чуда.
Но чудо оказалось не таким, каким он его представлял.
Его сон прервал звонок от Коё, на часах было четыре утра, и тот еле-еле
разлепил глаза, чтобы понять, кто ему звонит.
- Да? – пробубнил он в трубку сонным голосом.
- Его нашли.
***
Было очень холодно. Чую пробирала ужасная дрожь, от которой он и проснулся,
799/840
открывая глаза в ужасе, делая очень резкий и такой пугающий вдох. Кажется,
ему снился какой-то кошмар, но он уже не помнит, чему даже порадовался. В
голове оставались какие-то обрывки этого сновидения, но он хотел бы поскорее
от них избавиться, так же, как и от пробирающего до кости холода.
Накахара не сразу понял, где находится. За окном, свет из которого

распространялся по белой комнате, освещая помещение, виднелись кроны
деревьев. Он не знал, что это за вид, оно казалось низким, с массивными
ветвями, наподобие нервных сплетений, листья его были похожи на листья
папоротника, что парень видел даже из окна. Кажется, что ничего подобного в
Японии не растет, из чего он и сделал вывод, что находится в какой-то
совершенно другой стране.
Осмотревшись, он увидел рядом палатный монитор. Да, давление

отвратительное – 95 на 60, сердечный ритм высокий, что он и сам чувствовал,
ведь сердце будто стучало по вискам. К руке его был подключен катетер, ему
что-то вводили через инфузионный насос. Так же было какое-то отвратительное
раздражение в носоглотке, далеко ни как от простуды. Всё тело ныло, и
хотелось сейчас же подняться и побежать, куда глаза глядят, вот только парень
не мог. Слабость не давала даже пошевелить ногами.
Осмотревшись, он нашел рядом кнопку вызова персонала. Его радовало, что он

находится в одноместной палате и что он не в реанимации. Нажав её, он стал
ждать, когда к нему кто-нибудь заявится.
Через несколько минут пришла медсестра, начиная что-то нести на английском,

явно с американским акцентом. Накахара давно не практиковался и практически
ничего не понимал.
- Sorry, can you talk a little slower? – пробубнил тот сухими губами. – I don’t
understand.
Та решила забить на его просьбу, но Чуя смог понять с её слов, что та скоро
вернется и, кажется, позовет врача. Их в университете учили базовым
медицинским фразочкам на подобные случаи.
Но вместо врача появился кое-кто другой.
- Чуя! Придурок ты долбанный! Ненавижу тебя, мразь! – в палату ворвалась

Маргарет, и лицо парня расползлось в улыбке, ибо он не видел её еще с зимы.
- Привет, детка, - шепнул тот, расставляя руки, чтобы обнять девушку. Та

кинулась в его объятия, приговаривая:
- Как же мы все за тебя переживали! Я уже боялась, что ты не очухаешься!

Повезло, что тебя вырубило именно в Атланте, но я бы примчалась и из другого
штата. Боже… ты просто один большой кусок дерьма, Накахара. Просто один
большой кусок дерьма!
- Тогда чего ты со мной обнимаешься?
Она наконец-то отлипла, взирая своими недовольными очами:
- Хочешь, чтобы я тебя ударила?! Я могу! Ты, как только придешь в норму, снова
800/840
сюда ляжешь, только в травматологию, ибо я тебя уничтожу собственным
зонтиком! Это же надо так… улетел из Японии, где-то шлялся три месяца, а
теперь явился сюда, весь такой убитый… Я тебя просто ненавижу!
- Три месяца? Правда? Так долго…
- Ты что, вообще ничего не помнишь?
- Да я просто как-то и не знал, сколько времени пробыл в… - он даже не знал,

как охарактеризовать своё пребывание. – Путешествии.
- Ты вообще в курсе, как мы все испереживались. Ни звонка, ни слова, ни

записки. Пришел, ушел и потерялся! Кто так делает вообще, а?! Ты хоть
представляешь, что мы все пережили?!
- Кто все-то?
- Все! Твоя мать, твой наставник, друзья, коллеги, даже Натаниэль в ужасе от
тебя! Я уже молчу о Дазае…
- Вот и молчи…
- Что между вами такого произошло, что…
- Я же сказал, молчи…
Он совсем не хотел это обсуждать. Всё, что угодно, но только не он, только не
сейчас и не здесь.
- Придурок…
- Лучше скажи, что вообще со мной произошло? – решил он перевести тему.
- Ну… - она уселась, положив ногу на ногу, и начала: – Тебя нашли утром в
аэропорту Хартсфилд, ты упал трупиком посреди зоны ожидания. Тебя
госпитализировали и сказали, что у тебя истощение. Ты просто ужасно
выглядишь.
- Я представляю.
- Так вот… нашли твои контакты, связались с госпожой Озаки. Та быстрее

звонить Дазаю, тот мне, в общем, так я здесь тебя и нашла. Уже два дня сижу в
этой больнице, себе места не нахожу, жду, когда ты проснешься. Накачали тебя
лекарствами, покормили через зонд, в общем, да. Ты выжил, если ты так хотел
помереть.
- Я ничего не хотел, как-то само вышло.
- Я уже поняла. Зачем ты это сделал?
- Что именно?
- Зачем ты улетел?
801/840
- Просто… - он чуть приподнялся, ибо спина затекла в таком горизонтальном
положении. – Я устал. Вот и решил отдохнуть.
- И довел себя до истощения…
- Да, но… мне лучше. Мне надо было отвлечься, а истощение… Я просто это не
контролировал. Просто у меня началась нервная тошнота, и я выблевывал всё,
что пытался съесть. И, кажется, вдобавок впал в депрессию.
- Тошнота? Понимаю… а до депрессии ты довел людей намного больше! Из-за

тебя дядюшка Огай теперь мучается сердечными болями, твоя мать вообще с
ума сходит.
- Откуда ты вообще всё это знаешь?
- Ты просил не говорить о нем, вот я и не буду.
- Вы что, подружились?
- Ну конечно! Это моя единственная связь с тобой!
- Глупая ты, - смеялся тот, за что получил удар в живот, заставивший его
скорчиться.
- А сам-то лучше?
- А почему ты понимаешь мою тошноту?
- М? Да… я беременна.
Накахара улыбнулся еще шире, и глаза его, казалось, сейчас начнут слезиться.
- Ты серьезно? Давно?
- Уже как месяца два…
Он чуть посмеялся и снова расставил руки, чтобы обнять подругу. Та тоже

улыбнулась и обняла его.
- Боже, Маргарет, это просто потрясающе… Я так… так рад за тебя. Знаешь, я
так за себя не был рад. Знаешь, впервые такое ощущаю, - он сжал её сильнее в
своих объятиях.
- Правда?
- Да… я… - Чуя отлез от неё и дотронулся до живота, пытаясь что-то нащупать,

хотя нащупать что-то там еще было невозможно. – Ощущение такое, будто это я
стану папой.
- Хочешь, будешь моим крестным отцом?
- Конечно, но я, правда, не христианин.
- Ой, да пофиг! И на свадьбу не забудь приехать.
802/840
- Вы еще не поженились?
- Когда? Планировали этим летом, но я отказывалась, ибо ты, сволочь такая,

пропал, а я обещала себе, что не буду играть свадьбу без лучшей подружки-гея!
Вот видишь, сколько от тебя проблем?!
- Да-да, я козёл, знаю, но иначе я просто не мог. Мне, наверное, было просто
необходимо потеряться. Я, вообще-то, когда приехал сюда, подумал о том, что
стоит вернуться.
- Да конечно, а потом тебя не видели еще месяц…
- Когда меня выпишут?
- Ты только-только проснулся, а уже хочешь на выписку? Совсем обалдел?
- Я ненавижу больницы. Что интересно, лежу второй раз, и второй раз, блять, в
этом году. Всё из-за этого придурка…
Тут в палату зашел врач. Побеседовал какое-то время с ним. Хорошо, что рядом
была Маргарет, которая всё смогла нормально и доходчиво перевести. На все
вопросы о самочувствии Накахара отвечал, что ему просто отлично, и он готов
бежать хоть сейчас, хотя с его больной ногой это пока что нежелательно. В
результате доктор сказал, что постарается выписать за неделю, так что какое-то
время ему придется побыть здесь, после чего он в обязательном порядке
должен вернуться в Японию, о чем Чуя и не спорил.
Он уже успел соскучится по матери и по Огаю.
И по кое-кому еще, хоть и противился своим чувствам.
- Я хочу о нем поговорить, - не прекращала издеваться Митчелл.
- Нет.
- Чуя, ты должен рассказать мне. Дазай сказал, что это нетелефонный разговор,
поэтому я не стала настаивать, но я должна знать, что произошло.
- Вот зачем тебе это?! – он злился, ибо не хотел беспокоить девушку в

положении, да и вспоминать то, что так хотел забыть.
- Потому что я твой друг, и мне важно знать, что в твоей жизни происходит, пока
я на другом конце полушария!
- А я не хочу об этом говорить! Это больно, Митчелл! Это очень больно!
- Так поделись этой болью с кем-нибудь, а не глотай её сверхдозами!
- Да! Беременная женщина – отличная кандидатура!
- Да! Вообще-то!
- Хорошо. Ты хочешь знать, что произошло?
803/840
- Да, я хочу знать, что произошло!
- Он в очередной раз захотел иметь на меня права, Маргарет! Сделать то, чего
нельзя делать со мной! Он убил Шибусаву!
- Ах! – она схватилась за рот, её всю передернуло от этого имени.
- Твою мать! – он быстро нажал на кнопку вызова персонала, осознав свою

ошибку. – Я тебе о чем говорил.
- Его имя… - ей стало нечем дышать, она вся побледнела.
Медсестра прибежала тут же, и Чуя попросил воды для девушки, которая всё
никак не могла отойти.
- Ты… назвал его… имя, - более-менее оклемавшись наконец-то сказала та.
- Да… Это последнее, что он слышал перед смертью. Дазай… заставил спрыгнуть
его с крыши.
- Как?
- Я не знаю, он просто чудовище, он манипулятор, монстр, он занимается

ужасными вещами. За моей спиной он с одним из своих знакомых преступников,
с которым, кстати, встречался до меня, спланировал целый план, чтобы
ограбить… Коллекционера, - он больше не рисковал называть его по имени при
девушке. – Они нашли лазейку, списали деньги с его счетов, а Осаму сблизился с
ним за моей спиной и начал… сводить его в могилу своими махинациями. Я
никогда не думал, что мне будет жалко его… я никогда не думал, что я захочу
бросить всё и заставить его жить нормальной жизнью. Научить его жить
нормальной жизнью. Он перевел все свои счета на меня.
- Офигеть… Тебя он… тебя он любил. По-настоящему любил. Это было видно,
ведь ты был для него… самым важным. Мне сказали, когда ты ушел, он вообще
распустил всю свою коллекцию.
- Правда?
- Да.
- Я не знал этого.
- Ну… теперь знаешь. Иначе бы он так тебя не искал.
- Лучше бы я не сопротивлялся. Лучше бы я бросил Дазая и больше никогда о нем

не вспоминал.
- Но ведь… это по-своему мило. Он, получается, был готов убить за тебя. Был
готов сделать всё, чтобы отвязать тебя от этих воспоминаний. Да, он сделал это
отвратительным образом, но Чуя… то, как Осаму на тебя смотрит, то, как он о
тебе заботится. Я никогда не видела тебя таким счастливым, как с ним. Разве ты
не хочешь это вернуть?
804/840
- Вернуться в лапы к чудовищу?
- Да. Ты ведь не стал подавать на него заявление в полицию, а это что-то значит.
- Ничего это не значит, Митчелл. Мне плевать уже.
- Неправда.
- Ой, вот что ты знаешь?
- Знаю, что чувства так быстро не проходят, даже после такого. Чуя, он не
бросил тебя, когда узнал, что ты страдаешь от расстройства, он не бросил тебя,
зная, что ты работал проституткой, он не бросил тебя даже после того, как ты
его оставил! Он не бросил тебя, это важно.
- Конечно… бросит он теперь такой мешок с деньгами.
- Дело не в этом, и ты прекрасно это знаешь.
- Знаю… но… не могу, Маргарет. Я не могу. Он поступил ужасно.
- И ты решил поступить ужасно в ответ? На что это похоже?..
- Нет, не начинай…
- Это похоже на клинику нарциссизма!
- Отстань…
- Ты нарцисс гребаный, когда ты уже поймешь, что поступаешь тупо?!
- Я поступаю так, как должен.
- Знаешь, что ты должен сделать? Ты должен вылечиться и вернуться к нему.
- Я не вернусь к нему.
- Вернешься, что я не знаю тебя что ли?..
- Не вернусь! Я хочу начать новую жизнь.
- Ты тысячу раз пытался. Что из этого вышло? Ты лежишь убитый в больнице,

пытаясь как всегда держать всё в себе. Тебе это нужно? Нет.
Он решил промолчать. Не знал, что ответить. Он понимает, что девушка права,

однако не хочет этого признавать.
- Надеюсь, он не летит сюда?
- Нет, но я отправила ему твою фотку. Он так кричал в трубку, просил, чтобы я
дала ему послушать твоё дыхание. Интересовался всем: когда ты прилетел,
какой у тебя диагноз, какое у тебя давление. В общем, он действительно
помешанный, но я думаю, что это даже хорошо. Он любит тебя. Любит так, как
может любить только безумец. Он хотел прилететь, но я его отговорила, ведь
805/840
знаю, что ты наверняка не захочешь его видеть. Но… он ждет тебя. Ждет тебя
каждый день. И ждал тебя на протяжении всех этих трех месяцев.
Накахара больше не мог сдерживаться. Он снова обнял девушку и тихо заплакал

ей в плечо. Та не сопротивлялась и гладила его по спине. Она понимала, как
тому тяжело и что он сейчас испытывает. Как разрывается между тем, что
правильно, и между тем, что ему на самом деле нужно.
Неделя пролетела незаметно, и Чуя наконец-то был готов вернуться в общество,

в которое ему совсем не хотелось. Он лихорадочно перебирал одеяло последней
ночью в больнице, не в силах уснуть, поэтому на ломаном английском выманил у
дежурного врача снотворное.
На утро чувствовал парень себя весьма паршиво, ведь даже с дозой снотворного
уснуть было сложно, он очень боялся, что, когда снова начнет есть, вся еда
окажется в унитазе, хотя во время лечения подобного не было. Но в самолете от
еды он все равно отказался.
Он, конечно, мог выбрать рейс с тремя пересадками, чтобы оттянуть время, но
подумал, что лучше не задерживаться, да и вся эта ерунда, ожидание своего
самолета и тому подобная чепуха жутко утомляет, а ему сказали, что от
подобных ситуаций стоит воздержаться. Да и Маргарет заставила сесть на
самый быстрый самолет.
В аэропорту его невыносимо трясло. Он не сказал Коё, когда приезжает, ведь

боялся, что она будет не одна. Накахара сел в такси и поехал, пытаясь
придумать какое-нибудь оправдание для матери. Конечно, она, может, и не
будет его о чем-либо расспрашивать, ведь знает, как Чую подобные вещи
напрягают, а он только-только отошел от всего.
Ключа у него не было, поэтому пришлось звонить. Женщина открыла сразу же,
бросаясь в его объятия и начиная плакать. Парень гладил её по спине
запотевшими руками, он не знал, что можно сказать. Снова она плачет из-за
него.
- Проходи, я столько всего наготовила. Ты, наверное, проголодался, - она сразу

же побежала шуршать на кухню, пытаясь справиться с ощущением от
волнительного момента.
- Не особо, - говорил он хриплым голосом, усаживаясь за стол. – Как ты?
- Да у меня-то всё хорошо. Пытаюсь как-то совладать с собой и продолжаю

работать. Ну а что у тебя? Как твоя подруга? Не знала, что у тебя есть знакомые
в Америке, - она наконец-то присела, все равно пододвигая сыну тарелку с рисом
и курицей.
- Ну… хорошо. Я так себя осуждаю, она возилась со мной практически всю эту
неделю. Переживала, а ей нельзя, она, оказывается, в положении.
- Ничего себе! Вот это съездил, так съездил, - она улыбалась, хотя улыбка была
немного безумной.
- И не говори. Предложила стать крестным отцом.
806/840
- А ты чего?
- Ну, я сказал, что не против, - он все-таки запихнул в себя немного риса. – Ты

же… ты не против, если я какое-то время поживу с тобой?
- Что за вопросы? Конечно, нет! Оставайся хоть навсегда.
- Не хочу тебя стеснять, так что… может, на месяц… как только найду себе
жильё и… отойду от произошедшего.
- Найдешь жильё? Ты… - она было хотела спросить, не хочет ли он вернуться к

Дазаю.
- Я хочу жить один, - лицо его было равнодушным, хотя он понимал, о чем
думает Коё.
- Да, я понимаю. А ты не думал… ну… вернуться в Йокогаму?
- Не знаю. Я пока что ничего не знаю.
***
Накахара уже практически привык к матери и её обществу, хотя жить с ней было
сложновато. То и дело ей что-то не нравилось, хотя её немного даже беспокоил
тот факт, что её сын не притрагивается к сигаретам. Нет, у него не было
ощущения, что он бросил, просто ему совсем не хотелось.
Есть он тоже особо не мог, да и кошмары продолжали его беспокоить. На

следующий день он все-таки закупился легкими антидепрессантами, поэтому
кое-как еще справлялся с болью внутри.
Сегодня он весь день гулял по Токио. Один, как в старые добрые времена, но
выпить так и не получилось, ибо Озаки понадобилось, чтобы он отвез её подругу
на вокзал, дабы не тратить лишние деньги. Чуе было пофиг, он согласился,
вернувшись домой в девять вечера.
Парень взял материнскую машину и поехал в сторону отеля, где и должен был
встретиться с Коё и её подругой. Женщина сказала, что сама бы её отвезла, но
они решили выпить, поэтому и запрягла Чую. Не сказать, что та выглядела очень
уж пьяной, но за руль лучше не садиться.
Когда все наконец-то уселись, они поехали в сторону вокзала. Накахара особо не
обращал внимания ни на мать, ни на её подругу, оставаясь где-то там в своих
мыслях. Не знал он, как разговаривать в такой ситуации, да и не хотел. Хотелось
уже вернуться домой и завалиться спать, чтобы в очередной раз проснуться от
кошмаров.
- Милый, надо кое-что купить, пока магазин не закрылся. Можешь остановиться у

супермаркета? – вдруг попросила его Коё.
- Вот почему именно сейчас? Вы не опоздаете?
- Да не должны.
807/840
Он видел, как девушка рядом кивнула, и Озаки покинула машину, оставляя их
наедине.
Неловкое молчание Накахару беспокоило, он ненавидел подобные ситуации,

поэтому просто включил музыку, расслабляясь в кресле, ожидая мать. Похоже,
что она надолго. Заиграла песня Urge Overkill - Girl, You'll Be a Woman Soon, под
которую Ума Турман захлебывалась пеной в «Криминальном чтиве», и Чуя
улыбнулся, ведь любил эту композицию. Вдруг сквозь текст из приемника он
услышал знакомый голос практически над ухом:
- Молодой человек, мне кажется, вы что-то потеряли.
Накахара медленно повернул голову и увидел, как такая знакомая рука с

накрашенными ногтями держала золотое кольцо, которое тот надеялся больше
никогда не увидеть. Он развернулся еще и посмотрел на того, кто протягивал
эту выброшенную им когда-то безделушку.
Осаму улыбался ему алыми губами, так же игриво щурясь глазами,

накрашенными довольно вульгарно, но так он действительно был похож на
женщину. Нет, он был похож на девушку, довольно элегантную, если бы не его
рост и такие выдающие себя руки, покрытые порезами вдоль и поперек. Однако
те скрывала белая рубашка очень приятного покрова. На ногах были туфли на
невысоком каблуке, колготки, похоже, что он удосужился даже побрить ноги, а
также довольно короткая черная облегающая юбка, которая придавала ему
некий деловой вид.
Конечно, он не узнал его. Во-первых, потому что он был в длинном черном

парике, кажется, качественном, раз так походил на натуральные волосы, а во-
вторых, потому что даже не посмотрел на него ни разу, что сыграло
шизофренику на руку.
Накахара просто не смог сдержаться, чтобы не усмехнуться. Осознание, что

девушка на заднем сидении – это Дазай, пришло как-то слишком неожиданно и
внезапно. Он хотел бы сейчас возмутиться, но отвернулся от него, начиная
смеяться громче и громче, после переходя на истерику, а затем и слезы, ведь
чувство по-настоящему непонятное.
А вот Осаму молчал. Молчал и горько улыбался, давая ему время на то, чтобы
прийти в себя. Чуя давился и выл, пытаясь избавиться от этого отвратительного
чувства. Его снова обыграли и снова оставили вместе с ним. Он был зол на Дазая,
но на себя злился все равно сильнее, ведь ненавидел свои чувства и свою жизнь,
в которой от него постоянно требуется принятие каких-либо решений.
При чем решения приходится принимать даже тогда, когда ему этого совсем не
хочется.
- Ну вот нахрена ты явился? – пытался выдавить из себя слова Накахара.
- Просто захотел увидеть тебя.
- Неправда! – он развернулся, снова стреляя своими раскрасневшимися глазами

и снова усмехаясь, ведь всё еще не привык к виду трансвестита на заднем
сидении.
808/840
- Мне идет? – решил ненавязчиво разбавить обстановку в машине тот.
- Да, - он наконец-то вытер слёзы. – Таким и оставайся. Очень хорошо передает

твой бабский характер.
- Я знал, что ты оценишь.
- Зачем этот маскарад?
- Иначе бы ты не согласился со мной встретиться.
- Мама не вернется, да? – он посмотрел в сторону супермаркета, но, конечно,

женщины там видно не было.
- Да, она ушла с концами.
- И ты никуда не едешь?
- Я приехал только три часа назад.
Накахара тяжело выдохнул, снова отворачиваясь. Вот сейчас ему очень

захотелось закурить.
- Сигареты есть?
- Конечно, - тот принялся рыться в своей маленькой сумочке, перебирая все

лежащие там вещички. – Мать твою… как они там что-то находят?
Чуя снова повернулся к нему, рассматривая, как это нечто ищет пачку сигарет.
Наконец-то он нашел её и протянул нарциссу одну сигаретку и зажигалку. Тот
снова обратил внимание на его малиновый маникюр.
- У кого ноготочки делал? – снова решил пошутить Накахара.
- У твоей матери. Она отличный стилист, никогда не думал, что я могу быть еще
прекраснее.
Тот снова шикнул, закуривая, но уже не отворачиваясь от Осаму.
- Ну и чего ты хочешь?
- Я думаю, ты и так знаешь, - Дазай не прекращал улыбаться.
- Чтобы я вернулся?
- Да.
- А ты не думаешь о том, чего я хочу?
- Мне твоя мать каждый день отчет присылает, поэтому я знаю, как тебе тяжело
без меня.
- Мне? Без тебя? Мне без тебя отлично!
809/840
- Да? И поэтому ты снова слёг в больницу с истощением и принимаешь какие-то
гаденькие препараты от нервов? А то, что ты не ешь нихуя? Ты себя со стороны-
то видел? – теперь он уже не улыбался и выкрикивал аргументы: - У тебя
синячищи под глазами, как Марианские впадины, и лицо бледнющее, к тому же
истощал так, что влезешь даже в мою юбку, а та, вообще-то, даже мне в
облегон!
Тот лишь затягивался сигаретой и слушал всё, что пытается донести до него
Дазай, а тот не останавливался и продолжал болтать уже со слезами на глазах:
- Я себе места не находил! Боялся, что ты что-то с собой сделаешь! Ни звонка, ни

СМС-ки, ладно там мне… на меня тебе, конечно, похуй… матери бы написал,
Огаю, да хоть кому-нибудь! Нет! Просто взял и съебался на другой конец света!
Вот зачем, Чуя?! – он уже срывался на истерический крик, яростно стуча
кулаками по сидению автомобиля. – Зачем, черт возьми?!
- Я… не знаю, - он тоже плакал, ведь ему было больно наблюдать такого Осаму. –
Я… он просто сказал мне в тот день, что… что всегда думал насчет… можно ли
лететь так быстро, чтобы обгонять рассвет?
- Что?
- Я пытался… пытался всё время оставаться во тьме. Такое никому не скажешь. Я

летел и летел, не знаю, куда, но час прибытия всегда должен был быть ночью.
Дазай смотрел на него удивленным взглядом. Он уже был спокойнее и вскоре

улыбнулся:
- Придурок ты психованный… - Накахара посмеялся, понимая, что так оно и есть.

– Это же невозможно.
- Я… хотел вернуться домой, но вырубился. Мне было так плохо, а я даже не

обращал на это внимания. Я боялся. Боялся что-то предпринять. Как обычно, в
общем. Но тут у меня не получилось. Я вышел и увидел рассвет, и что-то… что-то
так приятно защемило в сердце, - он снова говорил навзрыд. – Перед глазами
замелькало всё самое прекрасное и приятное, такое чистое и красивое, прямо
как ты сейчас. Но это будто меня убило. Всё самое прекрасное меня убивает,
Дазай…
- Нет… нет, Чуя, хватит, - тот не выдержал и схватился за его руку. – Я не хотел
этого. Я не знал, что так будет. Я не прощу себя за то, что сделал с тобой. Я не
прощу себя и больше не прошу у тебя прощения. Я не жду его, я жду тебя… жду
тебя каждую чертову ночь, жду в каждом шорохе и скрипе дома. Ты мерещишься
мне каждую секунду. Ты… ты стал моей новой Смертью!
Накахара больше не мог этого терпеть, он выбросил окурок в окно и,

преодолевая спинку кресла, пополз к нему на заднее сидение, сразу же обнимая
и утыкаясь лицом в шею, не прекращая рыдать. Он обнял его так крепко, как
только мог, а Осаму ответно ухватился, питаясь ароматом его волос до
покраснения. Они сидели в обнимку и плакали, но через эту истерику
чувствовали просто заоблачное облегчение, будто отвязали друг от друга
камень весом с тонну, который им каждый день приходилось тащить за собой на
протяжении этих месяцев разлуки. Горло просто не могло позволить кислороду
810/840
поступать в их легкие в нужном количестве, грудь раздувалась от
переполняющей легкости, а сердца колотились так быстро, будто хотели
выпрыгнуть из груди навстречу друг другу.
- Я не смогу, Дазай! Я не смогу!
Тот не отвечал и продолжал сжимать его в объятиях. Было так больно от этих
прикосновений, но и очень хорошо. Хотелось раствориться здесь раз и навсегда.
- Да, ты не сможешь. Нет, мы не сможем. Мы не сможем друг без друга, когда ты

уже наконец-то поймешь? – бубнил Осаму ему на ухо. – Твоя боль настолько
сильная, что я просто не могу не ощущать её. И я знаю, что ты, на самом деле,
чувствуешь то же самое, что ты тоже чувствуешь, как мне больно от этого.
- Я не могу не делать нам больно, Дазай. Я пытаюсь, но не могу. Почему так

происходит?
- Потому что мы не паразиты, Чуя. Мы с тобой чувствуем боль друг друга так же,
как и радость. Мы с тобой симбиоз, и это просто ужасно, но и прекрасно в той же
мере.
- Тогда почему нам так плохо?
- А ты вспомни о том, как нам хорошо.
Накахара поднял голову, заглядывая в его заплаканные карие глаза, и ухватился

за напудренную, но все равно раскрасневшуюся щеку.
- Нам очень хорошо, - шепнул тот.
- Да… и я не могу без этого «хорошо». Оно стало чем-то жизненно-важным. Без
этого «хорошо», я чувствую только боль, Чуя, а я так не хочу, чтобы это
чувствовал и ты… это не из-за моей прихоти, а потому что… потому что такая
природа. Потому что я люблю тебя, и это ничто уже не изменит.
- Я… тоже люблю тебя, хоть и не хочу любить. Я так не хочу, но… я без тебя
несчастен. Просто один. Просто кое-как существую, что выходит у меня ужасно,
как ты уже смог понять.
Осаму улыбнулся, щурясь от слез, которые расползлись по щекам разводами от

туши, а затем приблизился и нежно припал к его губам. Чуя ответил, ведь тоже
мечтал об этом так давно.
Снова мечтал о том, как будет его целовать.
***
- Твоя мать написала, что вернется утром, - Дазай заглядывал в телефон,

откидывая туфли, когда они уже зашли в квартиру. – Ох… как же я задолбался
их носить.
- Ну… это еще не каблук, Осаму, - усмехнулся Чуя, проходя в «сад», который стал
его комнатой на эти несколько дней. Шизофреник же проследовал за ним:
811/840
- И как только можно носить высокие каблуки? – он обессиленно упал на футон,
утыкаясь лицом в подушку.
- Даза-а-ай… - Накахара пошло улыбнулся, замечая, как все-таки аппетитно тот

выглядит в женских шмотках, поэтому пошел в наступление.
- М-м-м? – мычал тот, уже готовясь вырубиться, но чужие руки, заскользившие по

его ногам, отбили это желание.
- Красивые… чулки? Ого… - он запустил руки под юбку, нащупывая рюшки чулок,
а затем принялся оголять ноги выше.
- Угу… колготы мне жали, - оправдывался Дазай, покорно приподнимая бедра,

дабы юбка смогла задраться выше.
Чуя оголил его задницу и провел по ней рукой.
- Офигенные трусики, - трусы у того были женские, черные и тоже с кружевами.
- Их уже подбирал я, - томно отвечал тот, после чего разворачиваясь и утягивая

соблазнителя в поцелуй, параллельно расстегивая его рубашку.
Накахара не стал задерживаться на его губах и присосался к шее, которую по-

прежнему украшал старый шрам от веревки.
- Как же я скучал… - шипел Дазай в ответ, расставляя ноги и оголяя его плечи.
Чуя как всегда был нежным, но требовательным. Он целовал его, ласкал руками
и страстно стонал в унисон с громким дыханием Осаму, согласившимся сегодня
побыть его. В каждом движении ощущалось, как сильно они скучали друг без
друга, и как сильно желали этого момента встречи, отдаваясь страсти не
первый, но такой приятный раз.
Парик Накахаре не нравился, а вот макияж Дазая, от которого уже ничего не

осталось, очень даже. Он останавливался, чтобы снова накрасить ему губы, а
затем впиться в них жадно, параллельно двигаясь глубже и слушая, как приятно
его возлюбленный стонет, насаживаясь в ответ. Осаму не хотел, чтобы это
прекращалось, ведь так хорошо ему не было очень давно, несмотря на всё еще
мешающуюся юбку и чулки, которые Чуя и не собирался снимать.
Над конструкцией его груди, кстати, оба посмеялись.
- Что это? – лапал его Накахара, не понимая, каково содержимое бюстгальтера.
- Угадай.
Затем нарцисс опустился губами ниже к груди, зубами вытаскивая из лифчика

марлю, выговаривая:
- Я даже не удивлен.
Всё это полетело на пол, а они продолжили истязать друг друга, прижимаясь
ближе и растворяясь от этой невероятной жары в помещении.
812/840
В этот раз они даже были обязаны своей недоразвитой эрекции, ведь процесс
был довольно долгим, но очень сладостным. Парни по старой схеме завалились в
обнимку, снова утопая в глазах друг друга.
Но Чуя знал, что эта ночь была самой особенной.
- Ты уедешь, - шепнул он, несмотря на свои слова, продолжая ласкать пальцами

его предплечье.
- Что? – не понял Осаму.
- Завтра ты уедешь обратно в Йокогаму.
- А ты?
- А я останусь тут.
- Надолго?
- Я не знаю.
- Ты… не вернешься ко мне? – Дазай был опечален, но предполагал, что исход

все равно будет таким.
Чуя лишь отвернулся от него, пытаясь подавить в себе новый порыв слез, однако
больше он сегодня плакать не мог. Он больше не имеет права.
Осаму не хотел верить его словам, но понимал Накахару. Слишком сложно

любить такое чудовище, как он. Парень думал, что хоть страдающий от вечных
нервных срывов нарцисс сможет его принять, но даже здесь Дазай совершил
ошибку, за которую и будет расплачиваться всю свою одинокую жизнь.
Он все равно приблизился к нему и обнял, ведь больше такого шанса у него не
будет.
Шанса провести очередную ночь в объятиях своей новой Смерти, о которой

мечтал.
В общем, я залил слезами свой стол, пока писал... мне просто очень грустно, что
всё так... а закончилось ли?))
Помню, как я говорил, что эта глава будет последней... но что-то у меня не
получилось уместить сюда всё, что я хотел, несмотря на то, что это самая
большая глава за весь "Симбиоз". Так что... ждите проды... да, опять)) я уже сам
задолбался, у меня нервы не выдерживают. За защите диплома приду с
фанфиком. Тут вам и делирий и его причины, сопутсвующие заболевания,
оказание первой помощи и психологический аспект...
Через неделю у меня защита, так что не знаю, когда будет этот самый КОНЕЦ,
надеюсь, что он будет, ибо я уже помираю с этого фика, ведь я что-то сильно
привязался к собственным персонажам и этой истории, сделав из нее эдакую
813/840
особую вселенную, по крайней мере, лично для меня она такой кажется.
Бета куда-то пропала, поэтому могут быть ошибки (хотя они и так в каждой
главе), публичка открыта.
*Абстинентный синдром - наркотическая\алкогольная ломка по-научному.
814/840
Глава 43. Сложи мне сердце из бумаги.
Сентябрьская ночь довольно холодная, но такая приятная, особенно

когда в воздухе еще стоит влажность. Ветер практически не ощущается, и была
бы мертвая тишина, если бы не оглушающий стрёкот цикад.
Окно открыто, дверь тоже, да и вообще весь дом стал каким-то проходным
двором. Любой человек может прийти с улицы и попросить у Дазая закурить. Тот
не будет против, еще и чаю предложит. Правда, он никогда больше не станет
пытаться к кому-то привязываться. Не в этот раз. Не в этой жизни.
Каждый человек видел в нем абсолютную пустоту. Это не горе и не радость, это
просто «ничто», наверное, то самое «ничто», к которому Осаму и стремился всю
свою жизнь. Ощущается некое душевное спокойствие, нарушаемое каждый раз,
когда он вновь проводит пальцем по груди и дотрагивается до заветного кольца,
когда-то принадлежавшего самому важному человеку в его жизни. Человеку,
лицо которого он продолжает искать в каждом прохожем.
Но этой ночью он ничего не видел и не слышал. Он просто наглотался

успокоительных и лег спать, несмотря на стоящий на улице шум от насекомых.
Кажется, они должны уже были утихнуть, но почему-то вечером под его окном
вечно начинается концерт. Наверное, цикады пытаются до него достучаться,
однако Дазай игнорирует все их порывы и просто засыпает, отвернувшись к
распахнутому окну.
Ни скрип двери, ни шаги, ни дребезжание колес его не разбудили.
Да, дом всё прежний, практически ничего не изменилось. Шкаф Шрёдингера как
всегда открыт, являя огромное количество хлама всяк сюда приходящему.
Виднелась давно забытая гитара, рисунки, одежда и прочее барахло, которым
тот был наполнен до отвала. На окне стоит аудиосистема, выше разместились
подключенные к ней колонки. Как всегда, внутри диск, на который записано
свыше тысячи композиций. Рядом валяются остальные диски, на каждом
примерно столько же записей, и тетрадка, где написано, на какой минуте какая
песня.
На столе разместился старый ноутбук, пыльная лампа, которая сейчас, что

удивительно, не горела, ведь шизофреник обычно спит при свете. Однако луна
нынче довольно яркая, да и свет уличных фонарей освещает всё обустройство
комнаты.
Они любили лунный свет.
Также на столе разместилось множество разнообразного хлама вроде тетрадок,

упаковок из-под таблеток, пустая бутылка виски, пачки сигарет и, конечно,
оригами. Как без него? На этом же столе деревянный домик без крыши.
Их домик.
Осаму лежал на кровати, как и раньше, полностью забинтованный. На нем была

какая-то футболка и спортивные штаны. Одеялом накрываться он не стал, лишь
слегка прикрыл ноги. Устроился он свернувшись калачиком, будто пытаясь всем
телом согреть что-то безжизненное внутри себя. Что-то уже давно мертвое и не
815/840
способное вернуться к жизни.
Чемодан тихо встал около шкафа, перчатки и пиджак полетели на стоящий

рядом диванчик. Туда же отправилась шляпа, а гость, который впервые за
четыре месяца осмелился закрыть входную дверь на замок, тихо проследовал к
кровати, укладываясь рядом.
Чуя обвил Дазая руками сзади, вжимаясь всем телом и вдыхая нежный аромат
его шампуня, оставшегося на волосах. Он прижимался сильнее не с целью
разбудить, а чтобы просто наконец-то снова согреться теплом ставшего ему
родным человека. Руки вцепились в рубашку, по телу прошлась расслабляющая
дрожь, а по щекам покатились слезы. Голос начал тихонько срываться,
послышались всхлипы с его стороны. Он не знает, почему плачет, но точно не от
грусти.
- Чуя? – шепнул Осаму, понимая, что тот ему уже не мерещится.
- Да, - ответил тот тихо, не в силах сказать что-то еще.
Дазай боялся шевелиться. Он распахнул глаза, опуская взгляд ниже и наблюдая

знакомую руку, сжимающую футболку на его груди. Руки нарцисса тряслись, а
всхлипы не прекращались.
- Я вернулся, - выдавил из себя парень.
- Надолго?
- Навсегда, - он прижался еще сильнее, запуская вторую руку под шизофреника,

слегка пододвигая ближе. Тому уже становилось неудобно, но это напряжение
ему нравилось. Пусть обнимает. Обнимает так сильно и так долго, как только
может. Пусть обнимает до посинения и до хруста в костях, до невероятной жары,
до пота, до тех пор, пока не перестанет это чувствовать.
- Ты… простил меня? – на глазах Осаму тоже появились еле заметные слезы.
- Я тебе как-то сказал, что прощаю даже то, что ты еще не совершил, - он
приподнялся, прислоняясь мокрым носом к незабинтованному участку его шеи.
- И даже такое?
- И даже такое, - Дазай неловкими пальцами прикоснулся к ладони, которая

оттягивала его футболку. Та разжалась и ответно ухватилась за его руку, лаская
такую побитую шрамами кожу. – Я не могу жить без твоих шуточек про рост.
Тот улыбнулся, чуть выгибая спину, будто желая стать еще ближе.
- А я не могу жить без твоих постоянных криков.
- И без оригами тоже непривычно.
- А мне без твоих жгучих танцев по утрам за плитой.
- Без твоей туши рядом очень трудно. Холодно.
816/840
- Мне тоже не хватает твоих рук, - Осаму взял его ладонь и поцеловал
холодными губами, чуть приподнимаясь затем и снимая со своей шеи ниточку.
Он снова взял его руку и нанизал на безымянный палец кольцо, оставляя затем
его ладонь у сердца и закрывая глаза. Чуя не сопротивлялся. Он ответно
погладил его по колечку на пальце, обнимая крепче и шепча:
- Никогда меня больше не отпускай.
***
В Англии летом погода такая же непонятная, как и всегда, однако лето везде
остается летом. Пляж кажется холодным, как и вода, но в воздухе ощущается
соленая влажность, от которой даже не особо холодно. Сейчас всё вокруг
выглядит пасмурным и холодным, небо заволокли тучи, отчего морская вода
кажется темной и пугающей, но она все равно остается относительно теплой, да
и в воздухе совсем недавно витала жара, поэтому двое парней сейчас шли по
берегу, ощущая босыми ногами прохладу моря, одетые только в шорты и
футболки.
Накахара не переставал всматриваться в гладь океана и вдыхать такой

приятный аромат. Эта земля хоть и была для него чужой, что, наверное, не
изменит ничто, но этот шарм все равно ему близок. Здесь не так душно, как в
Японии, где они были в последний раз, наверное, месяца четыре назад.
Удивительно, но страна, бывшая когда-то родной, становится такой далекой и
странной, ведь там они бывают так редко. Тем не менее, они еще не успели
соскучиться по родине, хотя она так и манит. Манит их старый дом, родня и
даже работа.
Осаму идет рядом и тихо вдыхает свежий морской бриз. Ему здесь нравится, они
в Англии уже второй раз, но захотелось слетать еще. Они вообще очень много
путешествовали по миру. Повидали и Перу, и Францию, и Италию, даже в
Австралии успели побывать, не говоря уже об Америке, которую они вообще
исколесили вдоль и поперек вместе с Маргарет и Натаниэлем.
- Эй, Чуя, - шепнул Дазай, хватая мужа за окольцованную руку, - искупаемся?
- Тебе не кажется, что холодно?
- А когда это ты успел стать такой неженкой? Ты же всегда любил поплавать в

непригодных для этого местах, - он улыбался лукаво, и эта улыбка Накахару
бесила, но он лишь решил ответить ему грубым толчком плечом, отчего тот
реально упал в воду, чувствуя, как английское море пробирает холодом.
Но Чуя лишь рассмеялся и побежал мимо него, медленно заходя в воду по

колени, и Осаму поднялся, чтобы догнать его, а затем подхватить под
подмышками и бросить в воду.
- Ай, бля! – завопил тот, пытаясь подняться, однако Дазай не дал ему этого
сделать, опускаясь на его уровень и утаскивая дальше в море. – Отпусти!
Холодно!
817/840
- Солнце, ты же знаешь, как согреться, - вскоре шизофреник остановился и
развернул его к себе, уже было собираясь поцеловать, но Чуя только оттолкнул
его и, разгребая руками воду, прыснул ею прямо в лицо Осаму, после чего убегая
к берегу. – Я ж тебя, падлу хромоногую, догоню!
- Ага, конечно! – Накахара даже расслабился, оказываясь у берега, но Дазай

быстро рванул в его сторону. – А-а-а-а! Нет!
Он побежал от него по песку, чувствуя, как тот приближается, ведь с его ногой,
пусть и уже давно зажившей, это было несколько проблемно. Не мог он уже
бегать так быстро, как бывало раньше, хотя пробежки его нисколько не
утомляли, да и боли как таковой он не чувствовал.
Все-таки уже пять лет прошло.
- Догнал!
И Осаму правда догнал его, прыгая сзади и заваливая на песок, после чего
устраиваясь сверху и начиная щипать.
- Ой! Нет-нет-нет! Не надо, пожалуйста, Дазай! А-а-а! Прекрати! – тот пытался

оттолкнуть его, однако ничего не получалось.
- Будешь знать, как шалить! – шипел истязатель, лукаво щурясь, а затем все-
таки успокаиваясь и целуя его нежно, ласково присасываясь к губам.
Да, уже почти шесть лет они вместе, точнее, если считать то, что с ними
произошло до момента, когда Накахара раз и навсегда вернулся в дом Дазая, то
семь. Время, казалось, летит так быстро, и эти дни они вспоминают, будто всё
это было только вчера.
Да, кажется, вот они только-только проснулись в постели. Чуя так и не разделся,
оставаясь в брюках и рубашке, будто боясь отпустить Осаму. Они лежали и не
хотели отпускать друг друга, поэтому шизофреник даже отпросился с работы,
объясняя всё, как есть.
Почти весь день они провели за разговорами, поцелуями, ласками и вином, будто
пытаясь вспомнить друг друга, вспомнить то, что было когда-то, и им это
удалось. Дазай целовал его снова и снова везде, где можно и нельзя, пару раз
врезал во время их эротических игрищ, но Чуя только сильнее заводился, ему
будто хотелось, чтобы тот его наказал за всё это. Может, так он реже будет
убегать, а может, будет находить повод, чтобы вернуться.
- Давай разберем твой чемодан? – тихо говорил Осаму ему в самое ушко.
- Ах… мне так лень.
- Тогда я буду думать, что ты меня обманываешь и здесь временно.
- Я не временно, просто сейчас не хочу. Это два моих самых нелюбимых занятия –
что-то разбирать и где-то убираться. К тому же я принял кольцо, так что не
переживай. Я никуда не денусь.
- Глупый Чуя… - злобно говорил Дазай, отворачиваясь.
818/840
- Ну ты чего?.. Осаму, прекрати! Всё, сейчас разберу, только не обижайся,
придурок, - он нагнулся и укусил его в шею, отчего тот начал брыкаться.
- Тц… хрен с тобой.
Накахара подобрался ближе и обнял его сзади. Оторваться от него – вот, что
действительно сложно.
- Ты правда не обижаешься на меня?
- Немного, ведь ты разбил мне сердце.
- Прости, я сам знаю, что так бывает. Не могу иначе, ты ведь понимаешь.
- Понимаю.
- Вот и не дуйся. Я люблю тебя, и даже если что-то случится, то не оставлю.

Теперь я точно знаю это. Ты… не такой, как все, кого я встречал до тебя. Ты –
моя Муза.
- Ну всё, я сейчас опять заплачу.
- Не плачь, - он приподнялся и чмокнул его в висок, поднимаясь затем и подходя

к чемодану, уже собираясь его открывать, как вдруг услышал щелчок в двери.
- Кто это? – удивился Чуя.
- Ах да, сегодня же приходит Огай.
- Твою мать! Меня нет! – шепнул тот и тихо спрятался в шкаф вместе с
чемоданом, пока дверь в коридоре уже открывалась. С того ракурса было не
видно, как Накахара там спрятался, поэтому Мори не обратил внимания.
- Эй! Дазай, я пришел! – закричал из коридора доктор, разуваясь и проходя в

комнату. – А чего у тебя дверь закрыта была? Кстати, ты хорошо выглядишь.
- Спасибо, я сегодня, кажется, немного переборщил с антидепрессантами, -

улыбнулся Осаму. – А вы как?
- Ну, как обычно, - Огай присел на край кровати, кажется, он явно чуть
запыхался. – Сегодня решил поехать пешком. Точнее, на автобусе, но остальное
– сам.
- А почему не на машине?
- А не знаю, просто так захотелось, - он обратил к нему свой взор, будто пытаясь
уже сейчас что-то донести до него. – Тебе… Коё не звонила?
- Нет, вроде. А что?
- Да нет, просто… я знаю, мы обычно это не обсуждаем, но… Чуя вчера переехал
на новую квартиру.
819/840
- Да? В Токио?
- Ага, даже не сказал ей, куда.
- Как это на него похоже.
- Я… снова волнуюсь, мало ли что с ним. Он такой безрассудный, боюсь, как бы

снова чего не учудил.
- Ага! – и тут дверь шкафа распахнулась, являя собой возмущенного Накахару. –

Чуть что, уже обсуждаете меня?!
- Какого?.. – не находил слов Огай, а тот тем временем понял, что здорово
облажался.
- Всё им интересно знать! Где я, с кем я, что со мной! Что, личной жизни нет?!
- Ах ты маленький говнюк! – закричал Мори, подскакивая с кровати, и погнал к

Накахаре, явно собираясь убить, однако тот снова закрылся в шкафу, что, в
общем-то, не помешало доктору его открыть, начиная лупить парня.
Тот помчался из комнаты, закрывая голову. Он собирался было закрыться в

ванной, но не успел, ведь Огай оттащил его за шкирку, из-за чего он упал в
коридоре на пол, пока тот устроился сверху, принимаясь лупить его со всей
дури.
- Тупой мелкий засранец! Какой мразью надо быть, чтобы так убегать?! Я из
тебя, сволочь, всю душу выбью, хотя сомневаюсь, что она у тебя есть! Падаль, а!
- Ну, Мори-сан! Успокойтесь! – подбежал к ним Дазай, хватая доктора за плечи и

оттаскивая от бедной жертвы. – Он уже всё понял, я его простил!
- Зато я этого говнюка не простил! – снова возмущался тот, заезжая парню по

уху своей ладонью. – Я его, тварь такую, никогда не прощу, за то, что сделал с
моими нервами!
Огай редко злился, точнее даже, не злился никогда, за исключением Накахары и

Фукудзавы, которые будто и делали всё, чтобы вывести его из себя. Чуя вот
всегда казался ему в этом профессионалом, но после такого…
- Сколько еще ты будешь играть на моих нервах?! Сначала твои психозы, потом
работа шлюхой, теперь еще и…
- Я… прости… прости, Мори, правда! – пищал тот, всё еще пытаясь укрываться от
его ударов, но тут мужчина наконец-то остановился. – Правда, - он пытался
отдышаться, - я такая мразь… мне так стыдно, что я заставил вас волноваться. Я
не знаю, как искупить свою вину. Не знаю, как искупить то, что я сволочь, и
шлюха и бросил вас тут всех, даже не предупредив. Я… я просто так устал.
Просто невероятно устал от всего, поэтому… мне это было нужно. Я просто…
просто истощился морально. Я не знал, что с этим сделать, мне никогда не было
так плохо, но я не подумал о том, как плохо будет вам. Я никогда ни о чем не
жалел, но сейчас я жалею обо всем, что было в моей жизни. Особенно я жалею о
том, как я относился к тебе. Боже… я люблю тебя, старик. Ты просто знай, что
люблю как настоящего отца, и мне другого не надо, кроме твоего гребаного
820/840
прощения в очередной раз, и я надеюсь, что в последний. Прости, - он
приподнялся и обнял его, утыкаясь лицом в грудь. Огай и не знал, что можно на
это сказать, но тоже обнял, ведь так соскучился по этому выродку, который
тоже стал для него сыном.
- Ну всё, - он успокаивающе погладил его по спине. - Всё обошлось, Чуя, всё

обошлось. Я… я просто так переживал. У меня сердце не выдерживало, я просто
боялся. Серьезно, мы с Дазаем сидели на кухне и глотали таблетки вместе,
потому что это было невыносимо.
- Прости… - хрипел тот, наконец-то отлипая. – Можешь убить меня, если хочешь.
- Ха, - врач оскалился, - не хочу.
После этого Мори просил его вернуться на работу, так как, после длительного
отсутствия подчиненного, главврач не смог объяснить начальству, почему идут
отчисления его заработной платы. Но Накахара не стал возвращаться. Во-
первых, потому что у него было и так достаточно денег, а во-вторых, потому что
начал снова заниматься рисованием и даже получать за это деньги.
Денег это сначала приносило немного, что Осаму даже радовало. Он чувствовал,
что Чуя становится его домохозяйкой, хотя тот отказывался принимать нечто
подобное, к тому же больший их бюджет всё равно был его, но Накахара деньги
Тацухико особо не растрачивал, ибо не хотел сливать всё и сразу, оставляя на
потом.
Тем не менее, Дазай всё равно продолжал делать ему всякие подношения за
свой счет. Например, он купил ему стул, больше похожий на трон, с
позолоченными овечьими рогами. Чуя вообще не знал, как воспринимать такой
подарок, но порадовался, теперь запрещая садиться на него любым гостям.
- Ну Чуя… дай посидеть, - умолял Осаму.
- Нет! – он сидел на своем троне, скрестив руки, пока шизофреник расположил

свой подбородок на коленях нарцисса.
- Ну пожалуйста… я же его купил!
- Я могу вернуть тебе деньги.
- Не-е-ет! Так неинтересно. Я хочу, чтобы ты разрешил мне.
Тот еще раз презрительно посмотрел на него, а затем поднялся, ничего не

сказав, и Дазай таки запрыгнул на стул, устраиваясь там действительно, как на
троне.
- Хм-м-м… чего-то не хватает, - вдруг сказал тот.
- Чего? – равнодушно спрашивал Накахара, стоя в сторонке.
- Принцессы на моих коленях, - он чуть приподнялся и притянул парня за руку к

себе, устраивая на коленочках и целуя руки, что Чуя даже удивился столь
внезапному повороту событий. – Значит, ты даже на своем троне мне
разрешаешь сидеть?
821/840
- Ха, да, разрешаю, - он улыбнулся, а затем, как обычно, припал губами к его лбу,
опускаясь затем ниже, уже игриво соблазняя шизофреника.
Таблетки, курс которых относительно скоро закончился, перестали влиять на их

потенцию, поэтому парни снова резвились практически по всему дому. Наверное,
не было места, где бы они не совокуплялись, что смущало их обоих. Например,
когда за стол кто-либо садился, те понимали, что только вчера устраивали там
дикие животные игрища.
Неопороченным не остался ни шкаф, ни фортепиано, вот и стул прошел данный

«обряд посвящения».
Правда, всё равно иногда не получалось из-за того, что таблетки они принимали
периодически, да и Дазая каждый месяц кололи.
- Нет! Чуя! Я не хочу! – пищал Осаму, распластавшись на кровати, когда тот

пытался приспустить ему штаны.
- Боже, ты издеваешься? Ну нельзя тебе без уколов, Осаму, как ты не поймешь?

Сам же потом будешь жалеть!
- Может, таблетки?
- О-о-о… отлично! Так не нравится бухать и трахаться?
- Блять, пошел ты, Накахара! Коли уже!
И Чуя колол. Ему, вообще, это доставляло особое удовольствие – мучить

шизофреника. Не с какой-то там извращенной целью, а просто нравилось, когда
он ноет и тому подобное. Иногда даже доводил его до слез, хотя Дазай
прекрасно понимал, что тот делает это специально, тем не менее, даже не
думая о разводе, считая это чем-то обыденным. Накахаре это казалось
постыдным, и он просил прощения и пил таблетки, понимая, как ошибался, хотя
Осаму это не особо беспокоило. Он так сильно любил его, что готов был терпеть
даже действительно обидные вещи.
Ванная, стул, вода. Зеркало, ножницы, расческа. Как часто Чуя это всё видел
вместе, но обычно не мог сказать в парикмахерской, чтобы ему отрезали волосы.
Просто не решался. А сам в порыве агонии стоял перед зеркалом и пытался
отрезать рыжие пряди, но рука дрожала.
Сейчас же пути назад не было. У него больше нет хозяина.
- Ну что? – Осаму расчесывал его мокрые волосы и улыбался. Стриг кого-либо он

впервые, но почему-то оба считали, что это теперь его обязанность. – Готов?
- Готов, - хрипло и неуверенно отвечал Накахара. Только-только он почувствовал,

как его волос что-то коснулось, Накахара дернулся и закричал: - Нет! Нет! Не
готов!
Но парикмахер всё равно успел немного отрезать, из-за за чего сзади

образовалась какая-то непонятная, неровная прядь.
822/840
- Ты чего, Чуя? Вот на кого ты теперь похож будешь? – возмущался тот.
- Плевать! Убирай всё.
- Нет! Сиди ровно, я достригу.
- Да, конечно… отвали, я не… - Чуя уже собирался поднять, но возлюбленный

надавил на его плечи, усаживая и выкрикивая:
- Если ты сейчас не отстрижешь волосы, то я уйду к Фёдору!
- Что?! Ты охренел?! – он повернулся, но Осаму снова грубо направил его лицо к

зеркалу, наклоняясь и шепча на ухо:
- Мне обидно, Чуя. Очень обидно, что ты не можешь отпустить своё прошлое.
Мне кажется, что ты не хочешь его отпускать…
- Хочу! – перебил тот, а затем ножницы больно сомкнулись на его ухе, отчего
парень зашипел.
- Не хочешь. Я не верю тебе. Я всё еще не верю, что ты меня любишь. Если ты
правда любишь меня, то решись наконец-то подстричься.
Накахара тяжело выдохнул. От этой ситуации его трясло. Он знает, что любит
Дазая, но сам не понимает, как именно. Раз нет другого способа доказать свою
любовь, то остается только одно.
- С-стриги, - тихо сказал Чуя и закрыл глаза.
Осаму отлез, и вскоре тот почувствовал, как пряди защекотали его голые плечи.
Разницы особой он не чувствовал, но, казалось, ему становится легче. Он и сам
не понимал, как, но легче. Может, потому что волосы тоже весят, а может,
потому что его прошлое действительно сваливается с его плеч так же.
Дазай закончил быстро и кинул ножницы в раковину, начиная затем сушить ему
волосы.
- Ну, давай, открывай глаза, - голос его казался радостным.
- Ты закончил? - он чуть приоткрыл веки, но не хотел смотреть в зеркало.
- Да.
Как только он закончил сушить и принялся убирать все парикмахерские

принадлежности,
Накахара наконец-то осмелился посмотреть в зеркало. Сначала он себя даже не
узнал. И нет, Осаму, в общем-то, подстриг его нормально, только чуть-чуть
подровняв челку, но принятие того, что сзади не будет его длинной косы до
середины спины… это странно, он к этому уже привык.
Вскоре он улыбнулся, повернулся слегка, чтобы посмотреть, что там вообще у

него сзади. Взял зеркало с полки, чтобы рассмотреть получше, и удивился, ведь
вышло нормально.
823/840
Наконец-то парикмахер вернулся и поцеловал его в щеку.
- Нравится? – спрашивал он, обнимая Чую.
- Пойдет.
Так что, в жизни их начались действительно большие перемены, хотя Накахара

долго не мог привыкнуть к тому, что теперь не может теребить кончики своих
волос, поэтому он просто подходил и мучил этим Осаму. В общем-то, спустя
полгода они все равно достаточно отросли, и парень не захотел их отстригать,
всё так же оставляя свой рыжий хвост сзади.
А еще спустя полгода произошло одно радостное событие.
- Ты что, издеваешься, Маргарет? – смеялся Чуя, когда встречал девушку в

Америке из роддома. С её родственниками, которые столпились вокруг
счастливой мамы, он успел очень близко познакомиться еще на свадьбе подруги,
конечно же, нажравшись в хлам. – Я никогда не держал детей.
Та же лишь тихонько смеялась и протягивала ему маленькую Скарлетт,

казалось, даже будучи еще совсем новорожденной, уже походившей на мать.
Кое-как совладав с собой, Накахара все-таки смог принять ребенка, и было
неясно, кто больше удивлен встрече – ребенок или Чуя, потому что у того на
лице была какая-то нечитаемая эмоция на грани с шоком. Спустя какое-то время,
он улыбнулся и чуть посмеялся:
- Боже, какая же она страшненькая, надеюсь, это пройдет.
- Ничего она не страшненькая! – воскликнула Маргарет и забрала Скарлетт

обратно от греха подальше.
В результате всё время, что они у них гостили, Дазай и Чуя проводили время
рядом с ребенком. Особенно Дазай, потому что у него когда-то это счастье в
виде заботы о сестричке отняли, что осталось неизгладимым следом на его
душе.
- Может, усыновим ребенка? – внезапно объявил Осаму, когда они сидели на

диване с малышкой на руках.
В этот момент Накахара не смог понять всей полноты этого заявления, и только
потом до него дошло.
- В… подожди… ты серьезно?
- Ну… не знаю, я просто всегда хотел узнать, каково это – растить кого-то.
Чуя минуту посидел, подумал и решился ответить:
- Ты знаешь, глупо говорить то же самое, что скажет тебе любой человек –

ребенок – это большая ответственность. А мы с тобой как бы… мы с тобой не
подходим для воспитания детей. Конечно, у нас есть деньги, у меня есть время,
но… лично я не думаю, что готов к такому, да и… это ж хрен усыновишь, ведь не
скажешь, что мы с тобой однополая пара и хотим детишек.
824/840
- А я читал статью, где недавно в Осаке разрешили усыновить.
- Блин, я не знаю, но… я думаю, можно, если ты так этого хочешь. Но не сейчас.
Давай подумаем над этим хорошенько, взвесим все «за» и «против», посмотрим
на наше психическое состояние, а потом уже примем решение, хорошо?
Осаму улыбнулся. Честно говоря, он ожидал, что Чуя сразу же пошлет его с этим
предложением, но, кажется, что тот и сам был бы не против когда-либо завести
детей, хоть это и проблемно для них.
- Хорошо, - он поцеловал его в щеку и поправил одеялко малышке, радуясь тому,

что Накахара его понял.
Еще год назад Чуя бы никогда не подумал, что в голове у него появятся мысли
насчет того, чтобы завести ребенка. Всегда он думал, что это не для него, что
дети будут его раздражать. Но Скарлетт не раздражала. Не раздражала совсем,
может, потому что была еще совсем маленькой. Накахара никогда не ладил с
детьми, потому что их у него никогда не было, но и заводить вот так сразу было
бы опрометчиво. Это понимал и Дазай, поэтому предложил временный
компромисс – животное.
Накахара не знал, кого завести. Ему, по сути, все животные нравились, но Осаму
предложил просто гениальную мысль – завести дракона.
- Я не против, - сказал Чуя, ибо тоже мечтал об этом в детстве, - только где мы
его возьмем?
- На черном рынке, конечно!
- Действительно. Как это я сразу не догадался?
Что интересно, Осаму сразу же пошел гуглить, где можно купить дракона.
Поисковик выдавал ему всякий бред, а также всяческих ящериц. Но самое
страшное выяснилось потом.
- Блин, Чуя, я не могу найти.
- Ты реально ожидал, что найдешь дракона?
- Ну да.
- Ты сейчас не шутишь, что ли?
- Нет, - лицо его было серьезным, и тут Накахара почувствовал, что бледнеет. – А
что?
- Ты в курсе, что драконов не существует?
- Ах! – Дазай взялся за лицо и, кажется, покраснел, понимая, что так оно и есть. –
Охренеть! Как?! Как я не вспомнил об этом?!
- Ты что, угораешь? Ты реально думал, что драконы существуют?
- Да!
825/840
- Капец, я звоню Хироцу.
- Нет, Чуя, подожди! До меня же дошло!
- А вдруг у тебя еще какая-то подобная херня?
- Нет, ну просто у меня, как говорил Рюро, идет типа расщепления реальности, и
есть вещи, о нереальности которых я забываю. Я не обращал на это внимания,
пока до меня сейчас не доперло.
- Как это вообще? Как твоя Смерть, бред потери и драконы вообще связаны?!
- Ну… бывает.
Дазай очень огорчился факту, что драконов не существует. До недавнего

времени он это помнил, но после окончания приема таблеток что-то в его голове
перестроилось. Он вспомнил, что что-то подобное смотрел, когда слезал с курса,
и, возможно, это дало свой результат.
В общем, они завели змею. Без крыльев и не огнедышащую, но очень классную.
Это был интересный королевский питон, пока что мелкий, но зато здоровый. Во
время первой кормежки, а кормят змей обычно мышами, он сразу же схватил
свою жертву за животик, поэтому его назвали Райдзин*, в честь бога молний.
Рождение, смерть, жизнь. Всё заиграло новыми красками, будто они ожили
только сейчас. Почти всё теперь делалось вместе. Например, Дазай теперь
всегда ходил на могилу Оды вместе с Чуей.
Тот обычно стоял и курил в сторонке, пока шизофреник тихо о чем-то говорил с
почившим другом. Его эти разговоры не смущали, иногда он даже чем-то
поддакивал, и всё так же ему было интересно узнать, каким был этот человек,
который смог принять Осаму так же, как и он. Наверное, человек очень
спокойный, тактичный, но по-своему интересный. Возможно, какие-то остатки
его характера можно наблюдать и в Дазае, но Чуя уже никогда не узнает, какие
именно.
- Так, значит, мы кладем сюда щепотку соли.
- Да, именно, - отвечал сам себе Накахара, стоя на кухне и занимаясь готовкой
очередной стряпни, ведь Осаму буквально заставлял его готовить. «Нашел себе
домохозяйку!» - возмущался тот в глубине души, но эта роль жены ему даже
нравилась, ведь он теперь спокойно может заниматься тем, чем хочет,
ненадолго избавляясь от общества Дазая, чтобы не надоедал, как это порой
бывает. – И ложку сахара… зачем вообще сюда соль? Для вкуса? Какого вкуса,
если всё равно будет сладко.
- Не знаю.
- Ладно, положим, хуй с этим рецептом…
- Да, хотя я бы все-таки забил на соль.
- Ах-ха-ха-ха! – донеслось из коридора. На кухне играла музыка, и Чуя не
826/840
услышал, как Осаму пришел домой. – Офигеть. И так каждый раз, когда я ухожу
на работу?!
Накахара покраснел весь с головы до пят. Он всегда боялся, что кто-то услышит
его разговорчики между собой. Точнее, просто этот характер беседы.
Сейчас нарцисс стоял с ложкой сахара, трясущейся в руках, и думал, как ему
повернуться и посмотреть на Дазая, который стоит в сторонке и ржет:
- Так, ладно. Представь, что меня здесь нет. Просто продолжай.
- Дазай, блять! – он кинул ложку в месиво и повернулся, будучи всё еще красным
и злым.
- Чего-о-о? – он подошел к нему вместе со своей раздражающей улыбкой и

ухватился ладонями за алые щеки, целуя потом мужа в нос. – Не бесись, я
случайно. Надо было подольше постоять и послушать.
- Так ты еще и ждал?!– глаза его округлились, и он готов был схватить первый
попавшийся предмет, чтобы зарядить им в рожу наглецу.
- Совсем чуть-чуть. Я пришел на моменте, когда вы искали сковородку.
- Придурок! – и он все-таки заехал ему кулаком в ребро, однако был немного рад,
что Осаму его услышал. Теперь им точно скрывать нечего.
Чуя не обижался на Дазая, хотя, конечно, было на что. Например, за то, что тот
периодически встречается с Фёдором, что не могло его не бесить. Накахара
начал находить в себе новые черты собственника. Это совсем его не радовало,
однако он всеми силами пытался отрицать свою ревность и отрицать, что он не
держит зла на этого «Альфреда», который в первую встречу показался ему
довольно приятным человеком. В который раз парень убеждается, что ничего не
знает о людях.
Осаму же никогда не переступал черту в общении с Достоевским, потому что

просто не мог больше воспринимать его, как объект былой любви. Всё, что
осталось – это дружеское отношение на грани с какой-то необычной неприязнью.
Его порой очень сильно бесил Фёдор. Особенно бесил тем, что они думают
слишком одинаково.
В какой-то момент хакер вообще уехал из страны, как и тогда, на

неопределенный срок. Опять же, потому что у него здесь не было базы, так как
прошлая была разорена людьми Тацухико, власть над которыми у него теперь
появилась с позволения Накахары, с которым им все-таки получилось завязать
диалог. Тот отдал ему все документы на предприятие, но не поделился ни одной
копейкой, что, в общем-то, логично.
Но спустя год Фёдору понадобилось вернуться.
У Осаму был выходной, и сегодня он навещал Мэй и Сакуру, с которыми

продолжал налаживать общение после всей этой депрессии. Он все-таки смог
уломать женщину на финансовую поддержку, поэтому и времени стал проводить
с ними больше. Иногда он даже видел, как бывшая жена Оды проявляет к нему
интерес, но тот как-то раз упомянул, что сейчас состоит в отношениях, которые
827/840
его устраивают. Дазай решил не уточнять, что эти отношения однополые, мало
ли, как Мэй к этому отнесется.
В общем, возвращаясь в четыре часа дня домой, он услышал, как в доме играет
Вивальди, а точнее, «Лето» из цикла «Времена года». Под эту несколько
беспокойную музыку он прошел дальше в комнату и увидел, как за столом сидят
Фёдор и Чуя.
Они сидели четко друг напротив друга, а разделяла их шахматная доска, на

которой происходило невиданное нормальному человеку сражение. Противники
не тратили ни минуты на раздумья, ловко переставляя фигурки с
хладнокровными лицами. Те стукались о гладь доски, кажется, даже
подпрыгивая. Лицо Фёдора было очень серьезным и немного злым, пока
Накахара, двигая коня, был максимально напряжен, однако во всех его
действиях чувствовалась уверенность.
- Что это значит?! – воскликнул Осаму с порога, но оба парня даже не

посмотрели в его сторону, продолжая перестраивать фигурки на доске. Он
подошел ближе, всматриваясь в шахматное сражение. Пока что ничего не
понятно, но игра велась профессионально, потому что пешки были не съедены, а
основные фигуры уже вышли на поле со своих мест, начиная осуществлять свою
тактику. Внезапно он увидел, как на угол полетел ферзь Чуи, отчего тот злобно
зашипел.
Нет, это не просто партия в шахматы.
Это настоящая кровавая битва.
Сейчас это действительно выглядело так, будто на кону стоит что-то очень
важное, но Дазая это сейчас нисколько не волновало. Он был разъярен так же,
ведь ему ничего не объясняют:
- Да скажите, в чем дело!
Но снова молчание, игроки не отвлекались.
- Ну всё! – он развернулся и ушел на кухню, по привычке злобно нажимая на

кнопку электрического чайника. Он всегда, когда злился, так делал, заваривая
потом крепкий-крепкий черный чай и выпивая его почти не остывшим.
Когда он вернулся с чаем в руках, чтобы убедиться, что эти двое еще не убили
друг друга, он снова завел свою шарманку:
- Если вы мне сейчас не объясните, что происходит, то я вас обоих выгоню из

своего дома с этой гребаной доской! – и Осаму сделал глоток кипятка, даже
краснея потом от температуры. – Вы что, совсем обнаглели?! И вообще, Чуя, ты
ни за что не выиграешь у…
- Шах, - прохрипел Накахара со злобной улыбочкой на лице.
- …Фёдора, - закончил Дазай, приближаясь потом и подробнее наблюдая партию.

Кто бы мог подумать, но конь Накахары смог очень близко подобраться к
королю, и следующий ход, если Достоевский что-то не предпримет, будет для
него последним. Последним в любом случае, потому что для его пути есть только
828/840
два хода, и оба они попадают под путь черного слона Чуи.
Осаму никогда не был в таком шоке от своего мужа, потому что был абсолютно и
точно уверен в его тупости и неумении продумывать тактику.
Но внезапно Федор улыбнулся:
- Как бы ни так, - один ход, и внезапно появилась его белая королева, которая
скинула коня. Но Чуя был к этому готов, поэтому лишь громко засмеялся:
- Спасибо, - его королева черного цвета ловко передвинулась с другого конца

доски, передвигая белую, правда, в таком положении вражеского короля она все
равно не достанет.
Дазай уже ничего не говорил. Он стоял и смотрел на эту жесть.
У Достоевского не было вариантов, но была возможность съесть ферзем слона

Накахары, чем он и воспользовался, дабы устранить хотя бы эту угрозу. Но тут
он понял, как сильно ошибся, хоть его и загнали в угол.
Чуя передвинул свою королеву четко напротив к королю, за две клетки, но рядом
стоял его белый слон, которым Фёдор и съел чужую фигуру, подставив его четко
перед королем. Накахара оказался деморализован, ведь если он съест слона, то
белый король скинет его королеву, а жертвовать ей не хочется. Тем не менее,
непонятно даже для самого Достоевского, он сделал этот ход, и черная
королева полетела с доски. В следующее мгновение, пока Фёдор ликовал от
счастливого спасения, Чуя внезапно сказал:
- Шах и мат, - многого ему стоило, чтобы не выдавать свои эмоции радости, ведь
черный ферзь, которого он подогнал под нужный угол еще в начале игры,
внезапно пробежал через всё поле и скинул короля с его места.
Такого выражения на лице Достоевского Осаму не видел никогда. Он выпучил

глаза и истерично улыбнулся, шепча:
- Какой умный ход…
- Фартук на кухне, футон мы тебе дадим. Жить будешь наверху. Утром не

ползать под дверью в комнату, ночью тоже. В ванной не задерживаться,
убираться будешь по моим приказам, когда мне удобно, или когда нас дома нет.
Всё ясно? – хладнокровно тарабарил Чуя.
- Да, - теперь проигравший снова смотрел холодно и зло.
- Доску убери, откуда я достал, - скомандовал Накахара и поднялся.
- Чуя, - всё еще шокированным голосом обратился Дазай, - что происходит? Как?
- Твоему дружку нужно где-то перекантоваться, поэтому он пришел сюда. Я

сказал «нет», но он предложил шахматную партию, и я не смог отказать.
Условие было таким: если выигрывает он, то остается, если я, то он остается
здесь на правах нашей личной горничной. Поэтому… теперь у нас есть
горничная.
829/840
- Ты серьезно? А ничего, что это мой дом?
- Тебе что-то не нравится? Я могу его выгнать.
- Да нет, ладно. Пусть остается.
Тем временем Фёдор уже молча убрал доску и сел обратно на стул с довольно
потерянным видом.
- Как… как ты у него выиграл? – не унимался Дазай. – Я-то выигрывал через раз.
- О-о-о, ты просто не играл с Огаем, - улыбался Накахара, - но тут даже я

попотел. Была довольно приятная, но напряженная партия, я боялся продуть.
Хочешь сыграть со мной?
- Нет, спасибо, давай в другой раз, - шепнул Осаму, всё еще не понимая, что
вообще происходит в его доме.
Так и случилось. Достоевский здорово справлялся с ролью их личной

домработницы, хотя кормление Райдзина вызывало у него тот еще шок, ведь он с
детства любил грызунов, особенно крыс, которая даже являлась логотипом и
символом их компании. Дазай обычно его жалел и кормил змею сам, а вот Чуя
был очень строгим и не делал Фёдору поблажек.
В его обязанности входило всё: от уборки, включая стирку, до смены водички с

краской для Накахары. Зато при жилье и с электричеством, хотя вскоре он в
конец обнаглел и начал сам хозяйствовать в доме, порой даже без стука заходя
в комнату, лишая пару каких-либо возможностей уединиться.
Как-то раз они все втроем напились и спали вместе. Было удобно, но Осаму
просто ужасно злился, потому что его бывший так и норовил обнять Чую. Тот,
кстати, абсолютно не сопротивлялся и даже бесил Дазая тем, что специально
обнимал Фёдора в ответ. В общем, больше шизофреник не позволял
Достоевскому спать с ними. Ну разве что пару раз…
- Где фартук? – возмущался Накахара, когда видел горничную без спецодежды.

Тот молча подходил и надевал фартучек с цветочками. – И чаю мне сделай.
Кстати, раковина в ванной засорилась, поэтому прочисти. И воду у Райдзина
поменяй.
- Я боюсь к нему лезть.
- Ты же знаешь, что он не кусается. Поменяй, иначе будешь жить на лестнице.
Змею, конечно, боялись все посетители их дома, хотя Акутагаве питон очень
даже приглянулся. В этом плане мечта Чуи – пугать всех гостей змеёй –
осуществилась.
Спустя полгода, Достоевский все-таки выехал, хотя все равно продолжал их

навещать. Иногда один, а иногда со всей своей компанией. По традиции они
приехали всей своей сворой на День Рождения к Дазаю. Тот был на работе, пока
те устраивали для него небольшой сюрприз.
Но, так как они напились, как только приехали, сюрприз оказался масштабнее,
830/840
чем предполагалось.
- Мать моя царица Ёми, какого черта?! – первое, что сказал Осаму, придя с
работы.
Дело в том, что они решили, как обычно, приготовить торт и использовали для
посыпки специальную ореховую панировку. Гоголь подумал, что стоило бы её
немного подрумянить, но, так как на торте уже была глазурь, а они были
немного в жопу, в голову пришла идея – воспользоваться горелкой.
Так как кулинарной горелки у них не было, то они использовали обычную,

которая валялась где-то в Шредингере. Так уж вышло, что внезапно Ваня разлил
масло, прямо на стол, и то вспыхнуло вместе с лежащей рядом салфеткой.
Загорелось просто всё. Непонятно, что полыхало сильнее: жопа Дазая, у

которого, кажется, День Рождения снова удался на славу, или кухня, которую
теперь придется как-то ремонтировать. Но, тем не менее, тортик получился
вкусным, и даже глазурь не особо растеклась. В этот день они поклялись, что
никогда больше не будут готовить пьяными, что, естественно, было неправдой.
В общем, вскоре Накахара и вовсе забыл о том, что когда-то у него была какая-то
обида на Достоевского, а на Дазая так тем более. Он часто задумывался: если бы
он сбежал с Шибусавой когда-то, то, возможно, его жизнь не была бы настолько
веселой и интересной, хотя порой он думал о том, какой бы могла быть его
жизнь в этом случае.
Но, глядя на Осаму, прижимающегося к нему ночью, он забывал обо всем: об

истериках, о воплях, о кошмарах, о том самоубийстве, о том, что Дазай был и
остается хладнокровным маньяком. Этот маньяк окончательно стал ручным,
поэтому было не так страшно.
Он не знал о том, что, на самом деле, шизофреник продолжает участвовать в

делах Фёдора, о том, что продолжает убивать людей. Но он бы не испугался, и
когда-нибудь Осаму ему об этом скажет обязательно, ведь знает, что Чуя поймет
и простит, как это бывает всегда.
В их доме действительно стало появляться всё больше гостей, хотя оба любили
одиночество и часто нуждались только в обществе друг друга. Тем не менее,
часто с ночевкой у них оставались Ацуши и Акутагава. В такие моменты они
устраивали посиделки с настольными играми, чаем и музыкой. Чуя в какой-то
момент стал для Накаджимы настоящим старшим братиком, спасая его от гнева
Рюноске, который вечно чем-то недоволен, а иногда спасая и от Дазая. От него
порой приходится спасать всех, ведь однажды он даже укусил водителя такси,
но это уже совершенно другая история.
- Почему мне постоянно приходится тебя с кем-то делить? – возмущался Осаму,

когда Накахара в очередной раз сидел в обнимку со спящим Ацуши у него на
коленках. – Мне не нравится. Это я должен вот так вот спать.
- Ты так можешь поспать в любое время, а этому котику не хватает нежности, -

приговаривал Чуя, разбирая пряди спящего паренька.
- Не хочу в любое время, хочу сейчас! – продолжал возмущаться тот, спихивая

затем Накаджиму. – Подвинься, это моё болото!
831/840
- Какое, блять, болото?! Не трогай ребенка! – бил его по рукам Накахара, только
сильнее прижимая к себе Ацуши, который, в общем-то, всё равно не просыпался.
Он даже разрешал ему сидеть на его золотом стуле и пользоваться его личной
фирменной ложкой, которую Чуя уж точно не уступал никому. Хотя было много
вещей, которые он никому не уступал. В этом его не исправить.
Кстати, Накаджима и Акутагава ко всему прочему еще и завели себе английского

бульдога. Ацуши выехал из своей съемной квартиры и с позволения Мори-сана
поселился вместе с Рюноске и Гин, пока их отец наслаждался счастливой
жизнью вместе с Юкичи. Поэтому их идиллию ничто не нарушало.
- Можно мы заведем собаку? Небольшую, - пытался выпросить дозволение у отца

Акутагава.
- Ой, да делайте, что хотите, только без взрывов и поджогов, - отвечал тот.
Таким образом, еще и Накахара с Дазаем приходили к ним в гости, хотя

последний часто отговаривался от этих ночевок по старой определенной
причине.
- О, ками-сама, убери это дьявольское отродье с глаз моих! – кричал он каждый

раз, когда пес подбегал к нему с целью подружиться.
- Да ладно тебе, хватит обижать зверя, - Чуя вот псинку просто обожал, хотя сам
сомневался, что у него бы хватило желания заботиться о таком животном.
- Оно слюнявое! Фу! Эта собака еще отвратительнее моей!
- У вас есть собака, Дазай-сан? – удивлялся Ацуши.
- Ну да. Чуя.
Тот, услышав подобные слова, обслюнявил о собаку руку и вытер об лицо Осаму,
дабы приподать урок. В очередной раз началась драка, что происходило часто,
но когда подобное происходило в доме Огая, то Акутагава думал, что дом все-
таки когда-нибудь, но развалится.
Тем не менее, Дазай все-таки привык и к собаке, и к Чуе, хотя уличных больших
он все равно побаивался, вспоминая порой свои старые кошмары, в которых его
разрывали на части волки, да и историю с гонками от полиции тоже.
Дабы отпустить своё прошлое Осаму наконец-то решился навести справки на

своих родственников. Оказывается, сейчас они проживали в Осаке вместе с
Кёкой. После трех лет их совместной жизни, он вместе с Чуей отправился туда
только с одной целью.
- Ты хоть знаешь, как она выглядит? – спрашивал Накахара, когда они толпились
у школы, в которой, по идее, должна учиться его сестра.
- Да, нашли самое последнее фото, - он достал из внутреннего кармана

фотографию девочки тринадцати лет. У нее были черные волосы и красивые
синие глаза, хотя были некоторые черты от Дазая.
832/840
- Похожа на тебя, - улыбался Чуя, тоже начиная выглядывать девочку в толпе.
Ждали они недолго и вскоре увидели похожую.
Подойдя ближе, они точно удостоверились, что это она. Волосы были ниже
поясницы, школьная форма, довольно равнодушный взгляд, будто всё вокруг её
не особо интересует. Она шла в компании друзей. Несмотря на всю странность
ситуации, парни наконец-то подошли к ней, хотя та не сразу среагировала.
- Привет, Кёка, - улыбнулся Осаму. Та внезапно подняла свои большие синие

глаза с удивлением взирая на старшего брата, которого, конечно, не узнала.
- Здравствуйте, - тихо шепнула она, явно не понимая, зачем эти люди к ней
обращаются.
- Ты меня не узнаешь?
Та минуту на него посмотрела, а затем подошла ближе, пытаясь понять.
- Нет.
Дазай улыбнулся и достал еще одну фотографию из внутреннего кармана

пиджака. Это было семейное фото, сделанное в роддоме, когда та только
родилась. На фотографии были их родители, он и маленькая Кёка, которую даже
невозможно было разглядеть в люльке.
- Это мы, - шепнул он, чуть наклонившись к ней.
- Ты… кто вы?
- Меня зовут Осаму, и я - твой брат.
Девочка явно не ожидала услышать подобное, потому что не верила в это, хотя
всё было очевидно. Было ясно по поведению родителей, что те явно ей что-то
недоговаривали.
- Это… как? Я…
- Знаю, ты не веришь.
- Нет, я… кажется, я верю тебе.
- Родители, наверное, никогда обо мне не говорили. Я ведь стал причиной того,
почему тебя когда-то отдали.
- Да, я знаю, что было со мной в детстве, но они никогда не рассказывали,

почему.
- Ты… прости меня. Можно я просто обниму тебя и поеду?
- Поедешь? А… ну…
И они все-таки обнялись. Было странно, ведь Кёка не до конца верила, хотя
наивность ребенка сыграла свою роль. Тем не менее, он показал ей паспорт,
833/840
показал другие фото, когда они вместе отправились в кафе. Они очень долго
разговаривали, Осаму объяснил ей, что произошло, и почему он не появлялся всё
это время.
Но самое интересное произошло, когда позвонила её мать.
- Алло, - сказала Кёка в трубку. – Прости, что долго, я… я сейчас тебе кое-кого
дам.
- Нет! – шепнул Дазай, но было уже поздно, ведь та уже протянула ему телефон,
поэтому ему ничего не оставалось, кроме как взять его и ответить. – Привет,
мам.
На том конце провода что-то оборвалось. Возможно, оборвалось несколько лет

разлуки с сыном, оборвалась совесть женщины, которая не верила, что тот
когда-то решится вообще её найти. Её муж не хотел этого, и она не могла
поехать к нему и навестить, хотя подобные мысли часто приходили ей в голову.
С той стороны просто послышались рыдания. Дикие рыдания. Чуя расставался со

своей матерью на семь лет. Осаму расстался на девять. Но он держался. Он не
плакал, потому что не искал этого разговора. Он искал лишь Кёку, чтобы просто
с ней познакомиться, большего ему было не надо.
- Осаму… - сквозь слезы шептала мать. – Не могу поверить…
- Да, Кёка тоже не могла.
- Как ты? Как ты доехал? Что было с тобой всё это время?
- Много чего хорошего и много чего плохого. И всё это, напоминаю, без вас.
- Прости…
- За что простить? За то, что вы меня бросили на произвол судьбы? Знаешь, я

много чего прощал в этой жизни, - он, не выдерживая, взял под столом Накахару
за руку, - но подобного я простить никогда не смогу, даже если захочу.
- Что… что мне сделать? Хочешь, я приеду? Я приеду, мы обо всем поговорим, я
хочу знать, что с тобой случилось за все эти годы.
- Ничего особенного, разве что мне диагностировали шизофрению, на которую

вы благополучно забивали. Еще я гей, мама, раз уж дошло до чистосердечных. А
еще я бесконечно счастлив без вас, надеюсь, что вы без меня тоже.
- Нет, это всё…
- Ты уж прости, что так внезапно. Если бы не Кёка, то ты бы обо мне и не узнала.

Хочу сказать, что… хочу, чтобы Кёка посмотрела на Йокогаму и на наш старый
дом.
Они обменялись номерами телефона, но Осаму никогда не приезжал к ним и не

встречался лично. Они просто на каникулах отправляли к ним Кёку на месяц, и
та была бесконечно рада узнать поближе своего брата. Отец был против. Резко
против. Но Чуя однажды лично приехал к нему с липовым удостоверением
834/840
психиатра, убедив в том, что ему необходимо видеться с сестрой и что Дазай
вообще довольно адекватный. По крайней мере, адекватнее, чем был раньше.
В том же году они и позвали девочку на празднование Рождества и Нового Года,

который по традиции справляли огромным праздником вместе с Огаем, Ацуши,
Рюноске и еще кучей разных непонятных людей. Однажды к ним даже
присоединилась Акико и Рампо. Многие замечали между ними неоднозначные
взгляды, но все были настолько рады и счастливы, что всякие недомолвки
уходили на второй план.
Было чувство, что все эти люди – не просто гости. Все эти люди – семья. Все они -
один большой симбиоз, без которого человечество не могло бы существовать.
А сейчас они наконец-то поднялись с песка и пошли дальше по пляжу. Хмурые

облака так и предвещали за собой дождь.
- Чуя, - он внезапно остановил его, заглядывая в глаза, - посмотри на моё лицо.
- Что такое? – Накахара поднял свой взор на него, вглядываясь.
- Я хочу, чтобы ты посмотрел и сказал, что во мне изменилось с тех пор, когда я
просил тебя об этом в последний раз.
Тот долго не мог понять, а затем вспомнил одну из их ламповых ночей,

наполненных тем еще психозом. Тогда Дазай просил представить именно такую
картину - как они идут по пляжу.
Но Чуя не стал вглядываться, он улыбнулся и притянул его к себе, утыкаясь

носом в горячую шею и шепча:
- Ты больше не грустный, - он отодвинулся и поцеловал его в щеку, а затем,

ухватив за плечо, повел дальше по пляжу.
Совсем скоро они прошли мимо домика, в котором громко играло радио.
- Это же та самая песня, - улыбнулся Дазай.
- Какая? – не понял Чуя.
- Которая играла, когда я впервые пришел к тебе в гости. Ты тогда еще заболел,
помнишь?
Накахара не выдержал и тихо рассмеялся:
- Ха-ха-ха, - он приблизился к нему еще, обнимая за талию, - да, помню. И правда

она.
All the leaves are brown and the sky is grey

I've been for a walk on a winter's day, yeah
California Dreamin снова играла в тему, и это казалось чем-то особенно приятным,
хотя было неясно, что именно заставило их улыбнуться в этот момент.
Воспоминания о том, как всё начиналось? Эта странная простуда? Боязнь
сделать что-то лишнее? То, как стены одиночества внутри Накахары ломались,
835/840
или как Осаму разносил их в щепки, каждый раз улетая в космос после
очередного взгляда и улыбки. Это ощущается и до сих пор – такой нежной
любовью и приятными воспоминаниями. Чувство, что они всегда будут хранить в
сердцах друг друга.
Они идут по пляжу и обнимаются, а на фоне играет такая уже старая песня, хотя
для них всё это будет как в первый раз. Они в первый раз напьются в баре, в
первый раз уснут вместе, в первый раз поцелуются на лавке, в первый раз решат
не совершать самоубийство, в первый раз накурятся в магазине. Дазай в первый
раз словит делирий, а Накахара в первый раз его уколет. Они в первый раз чуть
ли не убьют друг друга во время драки, и во время первого секса. Впервые Осаму
построит дом без крыши и научит Чую складывать лягушек. Он сложит кошку и
собаку из бумаги, пока тот будет рисовать им лица.
И у них впервые появится настоящая семья.
***
А если бы…
10 лет назад
Чуя стоял, облокотившись о короткую изгородь около кафе у заправки, в

котором каждый вечер ужинал и, если повезет, завтракал. В его руках была
сигарета, а шляпа была чуть приспущена на лоб. Осенний ветер обдувал
открытую шею, и куртка почти не спасала. Тем не менее, ему было не холодно,
хотя от кофе он бы не отказался. Тем временем из колонок, что были вывешены
на улице у стены заведения, доносился какой-то блюз. И так каждый день.
- Сейчас докурим и пойдем выпьем чего-нибудь горячего, - говорил он шепотом с

собой, дабы никто не слышал, однако народу рядом и так не было, почему он и
позволил себе этот монолог.
- А денег нам хватит?
- Не знаю, - он достал из кармана несколько купюр и мелочь, принимаясь

считать, – сейчас узнаем.
Да, на кофе хватало и на обратную дорогу, благо, тоже, хотя, если следовать
сегодняшнему плану, то его, возможно, подвезут. По крайней мере, он очень на
это надеялся, ведь надо экономить на всём.
У него болело всё тело, и глаза слипались. От одной мысли о том, что завтра
опять придется пахать весь день, становилось дурно.
- А чем мы там завтра занимаемся?
- У нас три пары и… кажется, смена в суши-баре, да?
- По-моему, - он достал блокнот из внутреннего кармана и стал искать
836/840
расписание. – Да, завтра суши-бар, а послезавтра мы варим кофе, пото-о-ом… у
нас «выходной».
- Надо будет делать заказы.
- Ага, давно я не садился за планшет, - говорил он, зевая, и, дабы прогнать

сонливость, решил достать еще одну сигарету, – хотя, конечно, хотелось бы
реально отдохнуть.
Закурив, он посмотрел вверх, вглядываясь в звездное небо, что было

удивительно ясным, несмотря на то, что это был дождливый сентябрь. Сегодня
вообще какой-то удивительный день, он не казался тяжелым, хотя нагрузка
была такая же, как и всегда.
Вообще, Накахара очень радовался, что все-таки смог оплатить следующий

месяц университета, и был особенно счастлив тому, что ему поступило
предложение по-крупному заработать. Осталось лишь понять, что там надо
этому заказчику. Скоро Чуя узнает, осталось лишь подождать какой-то час.
Затягиваясь еще раз, он заметил краем глаза какое-то шевеление справа и

повернул голову, выдыхая дым. Какая-то темная фигура проходила мимо в
довольно быстром темпе и, судя по всему, направлялась в сторону метро.
Из колонок стала доноситься знакомая композиция Nancy Sinatra - Bang Bang.

Накахара очень любил делать предположения о том, куда могут идти люди в тот
или иной час, думать, чем они занимаются, и как живут. Но сейчас, когда Чуя
увидел проходящего мимо человека, в его голове образовался вакуум.

Bang bang
Когда фигура преодолела расстояние пяти метров, можно было хорошо увидеть
это бледное и не показывающее ничего лицо. Обычно можно понять, что на душе
у человека, когда он проходит мимо, но здесь - ничего. Пустота.
Это был высокий парень, кажется, сантиметров сто восемьдесят, он был одет в
черный классический костюм, и на его плечи был накинут такой же черный
плащ, тянущийся за ним шлейфом от ветра, что, в свою очередь, еще и
взъерошивал его каштановые кудри, закрывающие незнакомцу лицо. Он шел
довольно быстро, но спокойно, не размахивая руками, и смотрел четко перед
собой. Казалось, будто он не из этой вселенной, такой человек, которого не
интересует всё вокруг.
Почему он был в классическом костюме? Накахара сделал предположение, что
он идет в театр, хотя понимал, что вряд ли это так. Он, скорее, напоминал
какого-то гангстера в своем обличии и манере движений. А вообще, было
похоже, что парень идет на верную смерть.
837/840
Music played, and people sang
Just for me, the church bells rang.
Он шел мимо ограды, на которой расположился Чуя, вдыхающий дым сигареты и

не способный отвести взгляда от прохожего, приближающегося к нему. Когда
незнакомец оказался совсем рядом, проходя мимо Накахары, то поднял на него
свой взгляд. Его карие глаза отливали золотом от уличных фонарей. Смотрел он
с равнодушием и явно чувствовалось какое-то безразличие и жестокость. Его
разозлил такой нагло пялящийся встречный, который просто не мог на него не
смотреть. Он впервые видел таких необычных, непостижимых, таких идеальных
людей. Таких, каких он обожал и боялся.
Но тут на лице этого человека возникла лукавая ухмылка. Уголки его губ
приподнялись, и он подмигнул ему. Тут он показался вовсе не таким
отстраненным и пугающим, в нем было что-то человеческое, что-то такое, что
есть у каждого человека.
«Забавно», - подумал ошарашенный Чуя, даже хватаясь за шляпу от такого

действия. Однако незнакомец не остановился, а пошел дальше своей уверенной
походкой.
Неужели он просто уйдет? Вот так вот? После всего, что между ними было?
После этого подмигивания?
В голове у Накахары сейчас было столько эмоций, сколько просто не может

выдержать нормальный человеческий организм. Одно он знал точно – такой
шанс упускать нельзя, надо что-то сделать, несмотря на его табу на знакомства.
- Молодой человек, вы, кажется, что-то обронили! – вдруг выкрикнул Чуя, когда
тот уже был на расстоянии пяти метров, сам не зная, каким отделом мозга
сейчас думает.
Тот обернулся, осматриваясь с серьезным лицом. Купился.
- Правда? Я не вижу… - голос у него был довольно приятный и красивый.

Кажется, всё в нем было именно таким.
- Кажется, это моё сердечко. Вы что, его украли? – сострил Накахара, не в силах
скрывать свою улыбку во все тридцать два.
Незнакомец усмехнулся и посмотрел на него, так же загадочно улыбаясь. Но

потом он драматично начал голосить:
- Ах, как неловко! – он наигранно ухватился за сердце, но затем продолжил с

язвительным тоном: - Так поднимите его. Вам, с вашим ростом, даже нагибаться
для этого не надо.
Чуя понял, что лохонулся. Ну конечно, кто вообще в здравом уме захочет с ним
кадрить? Тем более, вот так вот на улице. К тому же этот парень явно куда-то
идет, и у него нет времени на беседы.
Накахара покраснел и напрягся, однако ответил:
- Да вы не только вор, а еще и хамло…
838/840
Тот тихо посмеялся, но почему-то ему стало интересно. Это был тот человек,
которому нужен только один фактор, чтобы поменять все свои планы.
- Да, у меня множество недостатков. Разве что нет недостатка в росте, не то, что
у вас.
Накахара отвернулся и сделал затяжку, решая не продолжать разговор. Зачем

он вообще всё это начал? Теперь этот тип думает, что он идиот.
Но тот не то, что не ушел, он решил подойти ближе. С чего бы это? Чуя заметил
это краем глаза, но ничего не говорил.
- Вас что, так просто обидеть? – улыбнулся незнакомец. – Как это мило.
- Иди, куда шел.
- А может, я шел сюда, - он облокотился на эту же изгородь рядом. – К тому же у

меня ваше сердечко. А мне такая гадость не нужна.
- Так отдавайте его обратно.
Тут парень залез во внутренний карман пиджака и достал клочок какой-то

замятой бумажки. Накахара посмотрел на нее, а затем увидел, как тот что-то
принимается складывать из неё, почему просто не мог отвести взгляда от этих
действий. Руки у него были невероятно красивые: чуть бледные, с
просвечивающимися венками и худыми пальцами, но на коже виднелись тонкие
порезы. А еще его запястья покрывали бинты. Он что, режется?
Совсем скоро у него получилась какая-то непонятная поделка-оригами, но

стоило ему зацепить дырочку в этой поделки и подуть туда со всей силы, как то
внутри разгладилось и, спустя одно движение, превратилось в сердечко,
которое парень и вручил Накахаре.
- Твоего у меня нет. Ты его где-то, похоже, потерял, - сказал тот, - поэтому я
сделал тебе новое. Не благодари.
Чуя просто не мог не улыбнуться. Это было так… мило? Непонятное чувство.
Только что он поливал его, а сейчас вот так вот вручает бумажное сердечко.
Чувство очень неоднозначное, но… это приятно.
- Спасибо, - сказал он, принимая свое «новое сердце», и посмотрел в глаза

незнакомцу. – Меня зовут Чуя Накахара.
- Чуя? Какое идиотское имя. Я – Дазай Осаму, - он протянул ему руку, которую
парень и пожал. Рука оказалась довольно теплой и приятной. – Значит, ты
совсем отчаялся, раз подкатываешь к парням?
- Нет, я всегда подкатываю к парням, - он выкинул сигарету и стал

рассматривать поделку. – Точнее, я редко к кому подкатываю, но ты мне
приглянулся.
- А что, если бы я тебя избил за такое?
839/840
- Но ты ведь так не сделал.
- Это понятно, но я не по мальчикам, уж извиняй.
- А зачем тогда остановился?
- Не знаю, никогда не встречал открытых педиков, мне интересно.
Накахара снова посмеялся, хотя это звучало немного обидно.
- Тогда, может, выпьем кофе? – предложил он, раз Дазай решил остаться.
- А, может, чего покрепче?
- Я был бы не против, но я сейчас сижу на таблетках, и мне нельзя.
- О-о-о… ну давай кофе, - они поднялись и пошли ближе к кафе. – А что за

таблетки?
- Нейролептики. Это для того, чтобы крышман не ехал.
- А ты типа психический?
- Да, я очень психический. Поэтому редко подкатываю к кому-либо. К тому же

это вызывает импотенцию, так что, не бойся, я тебя не изнасилую.
- О, как удобно, - Осаму, конечно, понимал, что это не смешно, но ему очень
хотелось пошутить на эту тему. Тем временем Накахара придержал ему дверь в
кафе, что тот счел за неплохой такой знак внимания. - Ну хоть дверь у тебя не
падает.
- Какой ты противный, я уже действительно жалею, что с тобой познакомился.
- Ну… знаешь, новые люди – это всегда рандом. Тебе вот очень повезло, что ты
встретил меня, ведь я, из жалости к бедному гею-импотенту-недорослику, могу
даже оплатить тебе кофе.
- Как мило.
- Ну я же вижу, что ты еще и бедный.
И Дазай оказался прав. Накахара действительно чувствовал себя таким, но

сейчас он понимал, что у него нет ни единого желания идти на собеседование,
потому что просто не хочет. Ему сейчас нужно было реально отдохнуть вот так –
с первым встречным.
Кто знает, может, встреча случайная окажется важнее, чем назначенная.
- Что это за повязки, Дазай?
840/840
45 глав. 800 страниц. 9 гребаных месяцев. Просто... как?! Я смотрю на свой план,
где было всего 24 главы... какого черта, вопрос!?
В общем, да. Я сильно задержался, ибо подорвалось здоровье (в следствие чего я
бросил курить в день написания (теперь буду праздновать 06.07)), но наконец-то
выпустил окончание этого безумия. Честно говоря, очень сложно расставаться с
"Симбиозом", потому что это первое, что я вообще дописывал в своей жизни, да и
вообще писал так вот серьезно. Очень много я вложил в эту работу, даже
слишком, но она помогла мне разобраться как в себе, так в окружающих,
познакомиться к классными людьми, а также закончить этот год, написав
диплом, тоже по теме психиатрии, что здорово меня мотивировало.
Хочу сказать огромное спасибо всем, кто читал, кто ждал проды, тем, кто
прочитает в дальнейшем. Мне действительно очень приятно знать, что меня
читают, особенно приятно, когда работа что-то дает читателю. Надеюсь, что
каждый что-то нашел в этом фанфике лично для себя. А еще желайте здоровья
моему психологу из шараги, ибо по его конспектам всё писалось))
Думаю, что будет еще небольшой бонус отдельным мини, да и работы по соукоку
тоже, хотя сейчас планирую макси по другому пейрингу.
Как же сложно поставить "завершен"...
Моя работка к окончанию - https://vk.com/leo_on_the_fence?w=wall-172729974_584
*Райдзин - бог молний и грома в синтоизме. В Японии родители говорят своим

детям во время грозы не выходить на улицу, чтобы Райдзин не ел их животики.
841/840

Simbioz FF

Загружено:

Сведения о документе

Оригинальное название

Авторское право

Доступные форматы

Поделиться этим документом

Поделиться или встроить документ

Параметры публикации

Этот документ был вам полезен?

Это неприемлемый материал?

Авторское право:

Доступные форматы

Simbioz FF

Загружено:

Авторское право:

Доступные форматы

Ссылка на материал: https://ficbook.

Публикация на других ресурсах:

>Перед прочтением ознакомьтесь с профилем автора.

Решил написать свой фик с Дазаем и Чуйками.

До медицинского AU это не дотягивает, но тема медицины будет на протяжении

Приятного вам прочтения!

Стихотворение к фанфику от Kelen Alas: https://ficbook.net/readfic/7715869

Жду критики, в общем!

Глава 1. Моя дорогая Смерть.

Говорят, что бог никогда не посылает нам испытаний, которых мы не

Он хотел её объятий, её поцелуя и всегда ревновал её к дорогим ему людям,

Все началось очень стандартно – смерть любимой бабушки. Осаму, кажется,

Но потом это повторилось.

Он тогда начал встречаться с девчонкой из параллели, сошлись на странных

Тогда он предпринял свою первую попытку по-настоящему умереть. Шагнул под

Тогда же он впервые начал олицетворять смерть. Белая дева с длинными и

Но всё кардинально поменялось, когда Дазай лишился родителей.

Над ним сидел невероятно перепугавшийся паренек лет восемнадцати. Его

- В-вы в порядке? – еще не до конца доломавшимся голосом промямлил он,

Дазай поднялся и схватился за затылок. В его голове пролетели смутные

- Не утруждайся, - сказал Осаму и поднялся, отряхивая одежду. Парень лишь

- Т-точно ничего не надо? – продолжил мямлить белобрысый парень. - Вы

- Ничего не надо, – уже с нескрываемым раздражением перебил его Дазай. –

- И-извините? – мальчик не совсем понимал, стоит ли извиняться в таких случаях,

Осаму тяжело вздохнул.

- А вы не пробовали, ну я не знаю, жить, например? - сказал парень, наблюдая за

- Я пытаюсь справиться уже больше десяти лет, но что-то не выходит, – тут он

- О, я… - парень замялся – Меня зовут Накаджима Ацуши.

Дазай поднялся и протянул худую забинтованную руку своему новому

- Дазай Осаму, - в его карих глазах промелькнул лукавый огонек, а на губах

На это Ацуши лишь кивнул, и они вместе отправились в ближайшее кафе. По

Оказывается, Накаджима работает в книжном магазине продавцом-

- Да, по сути, можете стоять за кассой, платят немного, но зато стабильно, да и

- Я все равно не собираюсь задерживаться в этом мире… - на этих словах он

Однако, Дазай не шутил.

Работа в книжном магазине действительно была ему на пользу. Он много

Вообще, человеку творческому всегда нужна какая-то разрядка, а наш

За его рассказики ему даже порой приходили отчисления, поэтому не сказать,

Также была у Дазая мечта всё же написать что-нибудь посерьезнее рассказов.

- Кажется, у нас было что-то в отделе с иностранной классической литературой,

- А у вас тут большой ассортимент, - сказал парень, оглядывая полки своими

- Вы не местный, да? Проездом? – ненавязчиво сделал вывод из внешности парня

- О, вы из России! А правда, что у вас медведи по улицам ходят?

Собеседник как-то криво усмехнулся.

- Нет, это не правда. А вот подобных видео из Америки я видел предостаточно.

- Я беру этот, - незнакомец перевел свой малиновый взгляд на Дазая и

- Хорошо, тогда я оформлю вам покупку, - на этих словах он побежал к кассе и

Тут на лице посетителя книжного магазина появилась та самая улыбка. Улыбка

- Меня зовут Фёдор Достоевский, – свое имя он произнес с русским акцентом, и

Что Фёдор разглядел в нем с их короткого и невнятного разговора, Дазай,

- Я узнал ваш голос, Осаму, не сомневайтесь.

От Дазая последовал легкий смешок, и они все же назначили встречу в парке.

- Я пожалуй буду звать тебя Дост-кун, это как-то проще.

Достоевский лишь тихо посмеялся.

- Ну раз так тебе удобнее, то хорошо. До встречи, Дазай, – он как будто

И, конечно, он решил, что книжный магазин – отличное место.

Накаджима уже не так резко реагировал на попытку коллеги суициднуться.

Еще после знакомства с Фёдором у него появилось новое увлечение – чай.

Поводом для приглашения, естественно, был какой-то вкусный индийский чай,

Достоевский же принес с собой печенек и шахматную доску. Они уже давно

- У меня появилась идея, - сказал Осаму, расставляя фигуры на доске во второй

- Что ты задумал? – Фёдор грел руки об очередную чашку с чаем и на такое

- Смотри, - он закончил расставлять фигурки и, подперев подбородок руками,