Виктория Валерьевна Ледерман

К доске пойдёт… Василькин! Школьные истории Димы

Василькина, ученика 3 «А» класса
 Виктория Ледерман
К доске пойдёт… Василькин! Школьные истории Димы
Василькина, ученика 3 «А» класса

© Ледерман В. В., текст, 2018

© Громова О. Н., иллюстрации, 2018
© ООО «Издательский дом «КомпасГид», 2018

***

Пропавший ранец

– Мама! Папа! – сказал я в начале учебного года. – Я вам теперь не какой-то там первоклашка.
И даже не второклашка. Больше в школу меня провожать не надо.
– А я теперь буду работать по сменам – то утром, то вечером, – сказала мама. – Иногда утром
мне придётся уходить очень рано, и я не смогу тебя провожать.
– Ну а я всегда рано ухожу, – напомнил папа. – Ты ещё спишь.
– Вот и не надо провожать, – сказал я. – Теперь буду сам ходить.
– Ну не знаю, – засомневалась мама. – Ты дорогу в школу найдёшь?
– Ну мам! Конечно, найду. Целых два года туда ходил.
– Дима, ты же такой рассеянный! Вдруг ты задумаешься и пройдёшь мимо школы? Или вообще
в другую сторону свернёшь?
– Да нет, никуда я не сверну. И задумываться не буду.
– А если ты по дороге потеряешь что-нибудь? Ключи от дома, сменную обувь или даже
учебник?
– Мам! Ну как я могу потерять учебник? Он же в ранце! – воскликнул я.
– Да ты и ранец можешь потерять, – вздохнула мама.
– Ты его до одиннадцатого класса собралась за ручку водить? Ему уже девять лет, – вступился
за меня папа. – Пусть привыкает к самостоятельности.
– Страшновато как-то, – сказала мама.
– Ничего страшного нет, – успокоил я её. – Всё будет в порядке, вот увидишь.
И я стал ходить в школу один. Все и правда было в порядке. Ну, почти. Так, случались какие-
нибудь пустяки. Несколько раз я забывал дома тетради, учебники, альбом для рисования, дневник и
пенал. И два раза оставил в школе пакет со сменкой. А один раз действительно прошёл мимо школы.
Но быстро опомнился и побежал назад. И даже не опоздал на урок. Мама обо всех этих мелочах,
конечно, не знала. Она радовалась, что у меня очень даже неплохо получается быть
самостоятельным.
И всё было замечательно, пока однажды у меня не пропал ранец.
В тот день вместо первого урока мы в актовом зале слушали пожарного, который нам
рассказывал о правилах пожарной безопасности. На втором уроке у нас была физкультура на улице.
А на третьем уроке я обнаружил, что у меня нет ранца. Я стал оглядываться по сторонам.
– Василькин, сядь прямо. Сколько можно вертеться? – сказала наша учительница Светлана
Алексеевна.
Я вскочил.
– Светлана Алексеевна! У меня ранец куда-то подевался.
– Вот это новости! Куда же он мог подеваться?
– Не знаю.
– Ты его в класс приносил?
– Конечно, приносил… Кажется.
– Кажется или приносил?
Я стал вспоминать. Ну да, точно, я принёс его в класс и, как обычно, бросил возле парты. Я
каждый день так делаю. Вот, пакет с физкультурной формой здесь, под партой, а ранца нет.
– Приносил, я точно помню.
– И где же он? Может быть, у него выросли ножки и он ушёл в столовую?
Все засмеялись и стали выкрикивать:
– Он проголодался!
– Отощал за два урока!
 – Не переживай, Василькин! Он поест и вернётся!
Светлана Алексеевна велела всему классу проверить возле своих парт, но моего ранца нигде не
было.
– А можно я сбегаю в спортзал, в раздевалку? Вдруг я его там забыл? – спросил я.
– Ты же сказал, что принёс его в класс!
– Ну… вроде принёс… А может, и нет.
Светлана Алексеевна отпустила меня, и я побежал в спортзал. Раздевалка была заперта на
ключ. Я бросился в учительскую. Там мне сказали, что учитель физкультуры занимается на улице с
четвёртым классом. Я побежал на улицу, на стадионе за школой нашёл учителя, выпросил у него
ключ от раздевалки, вернулся в спортзал… Всё напрасно. Ранца там не было.
Потом я проверил каждый ряд в актовом зале, где мы слушали пожарного. После этого
спустился на первый этаж и осмотрел весь коридор, особенно ту лавку, на которой переобувался
утром. Ранец словно испарился.
– Его нигде нет, – сказал я, вернувшись в класс.
Светлана Алексеевна перестала писать на доске примеры.
– Ребята, может, кто-то видел ранец Василькина? – спросила она. – Может, кто-то хотел
пошутить и спрятал его?
Все переглядывались и качали головами.
– Это плохая шутка, – строго сказала Светлана Алексеевна. – Ваш одноклассник уже пропустил
целый урок. И как он будет дальше учиться без учебников и тетрадей? Тот, кто это сделал, должен
признаться.
Но никто так и не признался. На четвёртом и пятом уроке я писал на чужом листочке чужой
ручкой и смотрел в чужой учебник. А потом пошёл домой с одним только пакетом, в котором лежали
физкультурная форма и сменная обувь. Я шёл и думал, как буду объяснять маме, что у меня пропал
целый ранец. Она, конечно, скажет: ну вот, я так и знала! Какой же ты взрослый, если не можешь
уследить за своими вещами? Тебя ещё надо водить за ручку, как маленького. Рано тебе быть
самостоятельным.
Я открыл ключом дверь и застыл на пороге.
Я увидел свой ранец. Он лежал на полу, возле тумбы для обуви. Именно там, где я его оставил
сегодня утром.
 Джентльмен поневоле

Моя соседка по парте Лиза Комарова пришла в школу нарядная и с белыми бантами.
– Что это ты так вырядилась? – спросил я.
– У меня сегодня день рождения, – сказала она.
Тут в класс вошла учительница музыки Ольга Викторовна, и начался урок. Мы писали слова
новой песни, потом пели её по тетради, а я время от времени поглядывал на Лизу. Мне было её
жалко. Сидит вся такая красивая, в праздничной одежде, а лицо грустное. Как тут не загрустить: день
рождения у человека, а его никто не поздравляет. Все учатся как ни в чём не бывало, как будто
сегодня самый обычный день. Как будто и не праздник вовсе. Это всё потому, что никто не знает про
Лизу, про её день рождения. Ни класс не знает, ни Ольга Викторовна. Да и откуда ей знать, ведь она
ведёт у нас только один урок в неделю. Она даже фамилии наши путает, меня до сих пор не
Василькиным зовёт, а Васильковым. Вот Светлана Алексеевна наверняка знает, но её пока нет.
Я улучил момент, достал из ранца большое красное яблоко, которое мне положила мама, и
протянул Лизе.
– Вот, возьми. С днём рождения!
Лиза так обрадовалась, что у неё даже щёки покраснели. Конечно, она не яблоку обрадовалась.
Что она, яблок, что ли, не видела? Ей было приятно, что хоть кто-то её поздравил. Очень обидно,
когда в классе никто не помнит о твоём дне рождения, это уж я по себе знаю. Мой день рождения
всегда попадает на каникулы. И меня никогда не поздравляют одноклассники. Один только Костик
Бойко. Но он мой друг, и мы видимся не только в школе.
– Спасибо, – прошептала Лиза и повеселела. И мне тоже стало радостно, как будто это не я
подарил, а, наоборот, мне что-то подарили.
 Вторым уроком у нас был русский язык. Мы пришли в наш кабинет, и Светлана Алексеевна
сделала объявление. Она сказала, что у Лизы Комаровой сегодня день рождения и ей исполнилось
девять лет. Мы хором поздравили Лизу, а она прошла по рядам и дала нам по шоколадному
батончику.
– Хотела я тебя сегодня спросить, Комарова, – сказала Светлана Алексеевна. – Но раз уж ты
именинница, не буду портить тебе праздник. Василькин, к доске! Выручай свою соседку.
Этого я не ожидал. И правило плохо выучил, потому что к доске сегодня не собирался. Меня
уже спрашивали на прошлом уроке. А Светлана Алексеевна никогда не вызывает два раза подряд,
поэтому я особо и не готовился. Я же не знал, что у Лизы будет день рождения и мне придётся
отвечать вместо неё!
– Плохо, Василькин, – сказала Светлана Алексеевна, когда я ответил. – Слабенькая троечка.
Надо лучше готовиться. Кузнецов, к доске!
Я сел на место и недовольно покосился на Лизу. Сидит счастливая такая, ещё и улыбается.
Конечно, почему бы ей не улыбаться? Это ведь не она тройку получила.
На следующем уроке всё повторилось. Я почему-то опять должен был «выручать» Комарову.
На чтении я читал за неё, на математике решал уравнения. И всё больше злился. Почему я должен
страдать только потому, что Лиза сегодня именинница? И ещё потому, что я сижу рядом с ней? Разве
это справедливо?!
Последним уроком у нас был английский язык. Я вздохнул с облегчением. Конец моим
страданиям! Светлана Алексеевна ушла, а Яна Игоревна, учительница английского, не знает про день
рождения Лизы.
Мы по цепочке переводили английский текст в учебнике. Текст был не очень трудный, я его
дома перевёл. Почти весь. Только несколько слов не понял, а лезть в словарь было лень. Я быстро
подсчитал, какое предложение мне достанется, и успокоился: незнакомых слов там не было. Значит,
всё в порядке, я переведу правильно.
Очередь дошла до Лизы. А она вдруг сказала:
– Яна Игоревна, а у меня сегодня день рождения!
– В самом деле? – заулыбалась англичанка. – Я тебя поздравляю.
– А можно вместо меня Василькин переведёт? Он за меня сегодня весь день отвечает, в честь
праздника.
– Ну хорошо… Раз твой сосед такой джентльмен… Василькин, продолжай.
Я онемел от такой наглости. И никак не мог найти глазами нужную строчку. А когда Яна
Игоревна подошла и ткнула ручкой в текст, мне стало совсем плохо. В этом предложении как раз
было слово, которое я не перевёл дома. Его должна была прочитать Комарова, а не я!
– Ну, Василькин, чего замер? Читай фразу и переводи на русский язык, – сказала Яна Игоревна.
Я начал читать. Дошёл до слова merry-go-round и остановился. Я не знал, как оно читается, нам
оно ещё не попадалось. Но признаться в этом Яне Игоревне было нельзя. Она всегда говорила: если
вы встретили незнакомое слово в тексте, нужно его выписать себе в словарик, найти транскрипцию и
перевод и выучить. А я ничего этого не сделал.
Но я же не знал про день рождения Комаровой!
 – Василькин! – поторопила меня Яна Игоревна. – Всю группу задерживаешь.
– Мери… гоу… роунд, – запинаясь, прочитал я.
– Раунд, – поправила меня англичанка. – Мери гоу раунд. Это новое слово. Василькин, ты
выписал его в тетрадь?
– Да, – прохрипел я. У меня внезапно пересохло в горле.
– Хорошо. И как оно переводится?
Я смотрел в учебник и молчал. Как оно переводится? Кто ж его знает? Это и не слово даже, а
целых три. Тройное какое-то слово. И почему в этом английском языке всё не как у людей? И ведь не
подскажет никто, все замерли, англичанку боятся. Уж очень она у нас строгая. Вот Костик
обязательно подсказал бы, не побоялся. Но он в другой группе.
– Я вижу, в словарь ты даже не заглядывал, – сказала Яна Игоревна.
– Заглядывал, – не сдавался я. А чего терять? Всё равно уже двойка светит.
– Так говори перевод. Мы все тебя внимательно слушаем.
Я лихорадочно соображал. Так, «merry» – это, скорей всего, имя, Мэри, «go» – ходить… А
«round»? Вроде бы «круг». Только непонятно, при чём тут Мэри и круг, если в тексте говорится про
двух братьев, которые отправились с папой в городской парк. Но другого-то варианта всё равно нет.
А, была не была!
– Мэри ходит кругами, – сказал я.
– Что?! – У англичанки брови поползли вверх.
– Мэри ходит кругами, – повторил я. Мои слова утонули в общем хохоте.
– Василькин, ты чего плетёшь? – сказала мне Комарова, пока Яна Игоревна всех успокаивала. –
Какая Мэри? «Мери гоу раунд» – это карусель. Просто карусель.
Тут я ещё больше на неё разозлился. Если она знала, как переводить предложение, зачем отдала
его мне?
Когда прозвенел звонок с урока и Яна Игоревна ушла, одноклассники подходили ко мне,
хлопали по плечу и говорили:
– Ну как там Мэри? Долго она будет ходить кругами?
– Пока её Василькин не остановит!
– Останови, Василькин, она уже совсем закружилась!
– Ха-ха-ха, как смешно! – передразнил я. – Лучше бы подсказали вовремя.
– Кому охота двойку вместо тебя получать? – фыркнула Комарова.
– Вместо меня?! – закричал я. – Как же мне надоел твой день рождения, Комарова! И ты сама
надоела! Хуже горькой редьки!!!
Я схватил ранец, растолкал всех и побежал в раздевалку. Чтоб я ещё хоть кого-то из класса
поздравил с днём рождения? Никогда в жизни!

Гора на плечах

Мы с папой смотрели фильм в кинотеатре. И там один герой предал своих друзей, потом долго
мучился и в конце фильма признался, что это сделал он. А когда признался, сказал: «Прямо гора с
плеч!»
– Пап, при чём здесь гора? – спросил я, когда сеанс закончился.
– Это такое выражение, – сказал папа. – Когда чувствуешь себя виноватым, кажется, что у тебя
на плечах – огромная тяжесть.
– Это как штанга у этих… у силачей? Ну, мы с тобой соревнования смотрели.
– У тяжелоатлетов?
– Ага.
– Ну, примерно… Только это совсем другая тяжесть, Дима.
– Какая другая?
– Муки совести могут давить сильнее, чем какая-то там штанга.
– Даже если она весит пять тысяч килограммов? – не поверил я.
– Да хоть все пятьдесят тысяч, – усмехнулся папа.
Я думал об этом несколько дней. Всё никак не мог понять, как это муки совести могут быть
тяжелее штанги в пять тысяч килограммов. Совесть же – это просто слово, и оно ничего не весит.
Легче воздуха. А штанга и раздавить может. Вон как эти тяжеловесы мучаются, пока её поднимают!
Я однажды пнул одну такую, когда ходил с папой в спортзал. Она даже не шелохнулась. Вот и
выходит, что штангу и совесть даже сравнивать нельзя.
Думал я об этом, думал… А потом забыл.
А тут Костик принёс в школу новенький блестящий смартфон и стал им хвастаться. Все наши
мальчишки его окружили, стали просить посмотреть и подержать. Костик не жадный, он всем
разрешал и в руки его брать, и по экрану пальцем водить. Даже Ярику Кочкину, а уж у него всегда
руки грязные. Все Костику завидовали, такого крутого смартфона вообще ни у кого не было. Даже у
моего папы был хуже.
– Я всё что угодно могу на нем делать, – рассказывал гордый Костик. – А ещё посмотрите,
какой яркий здесь фонарик! Его даже сейчас видно, а когда темно, он вообще как прожектор светит!
Все завистливо вздыхали и передавали смартфон друг другу. Я его дольше всех держал, ведь
Костик всё-таки мой друг. А потом начался урок физкультуры, мы переоделись в нашей спортивной
раздевалке и пошли в зал. Я делал упражнения, бегал, приседал, а сам всё думал об этом классном
смартфоне. Он у меня просто из головы не выходил. Вот ведь как Костику повезло! Мне такой
никогда не купят. Он ведь очень дорого стоит. Наверно, это вся мамина зарплата. А может, даже
мамина и папина вместе.
Но потом я подумал, что Костик обязательно будет со мной делиться. И мы сможем вместе на
переменах играть в игры или даже смотреть мультики.
Когда мы в конце урока стали играть в волейбол, Костик неловко прыгнул и подвернул ногу.
Учитель физкультуры понёс его на руках в медпункт. Все гурьбой побежали следом. Интересно же
посмотреть, как Костику будут ногу бинтовать! А я по пути завернул в раздевалку и вытащил у
Костика из ранца смартфон. Ведь неизвестно, сколько ему придётся просидеть в медпункте с
забинтованной ногой. Ходить-то он сразу не сможет. Ему будет больно, грустно и одиноко. А я дам
ему смартфон, и он сможет отвлечься, поиграть во что-нибудь.
 Никто не подумал о Костике, а я подумал. Вот какой я хороший друг!
Я бежал, торопился в медпункт и вдруг оступился на лестнице. И от неожиданности взмахнул
рукой. Той самой. В которой был смартфон. Он вырвался из руки и запрыгал вниз. На меня как будто
столбняк напал. Я стоял и смотрел, как он скачет и кувыркается по ступенькам. И не мог
пошевелиться от ужаса. Как во сне. Когда за тобой гонится кто-то страшный, а ты не можешь бежать,
потому что ни руки, ни ноги тебя не слушаются.
Я шёл вниз, к смартфону, почти зажмурившись. Очень боялся увидеть вместо него одни
обломки. Но обломков не было. Удивительно, но смартфон каким-то чудом уцелел и не раскололся
на куски. Только у него была огромная трещина на весь экран. И он не включался.
Мне стало жарко, а потом сразу холодно. И в животе противно заныло. Я схватил смартфон и
побежал назад, в раздевалку. Там я сунул его в ранец Костика, туда, где он и был. А со звонком
примчался к медпункту и смешался с толпой одноклассников. Никто даже не заметил, что я пришёл
позже всех.
Костик в этот день больше не учился. За ним приехала мама на машине и увезла его домой. Я
не помню, как дожил до конца уроков. Мне казалось, что Костик сейчас войдёт в класс, ткнёт в меня
пальцем и закричит: «Я знаю, это ты разбил мой смартфон!»
Дома я выключил телефон, потому что боялся, что Костик мне позвонит. Спал я плохо,
постоянно вздрагивал и просыпался. Еле-еле дождался утра и встал в такую рань, что мама спросила,
не заболел ли я. Когда это я так рано вставал в выходные?
Всё воскресенье мы с мамой и папой провели в торговом центре. Катались на катке, ходили по
магазинам, сидели в кино. А у меня перед глазами всё время был Костик и его разбитый смартфон. Я
ни о чём другом думать не мог.
Вечером Костик мне всё-таки позвонил. По домашнему телефону. Его-то я не мог выключить.
– Димыч, представляешь, кто-то разбил мой смартфон, – сказал Костик. Голос у него был
грустный. И даже какой-то жалкий. – Наверно, когда мы на физре были. Ты не видел, никто чужой не
входил в раздевалку?
– Нет, Костик, я не видел, – сказал я и закашлялся. У меня даже горло перехватило от страха. И
снова заныл живот. – Может, ты его сам уронил?
– Да нет, я не мог. Перед уроком он целый был, я точно помню. А потом он в ранце лежал, до
самого дома. А может, это кто-то из класса? Пока мы все к врачу ходили?
– Не знаю… Я там был, возле кабинета, вместе со всеми.
– На самом деле это не мой смартфон был… Это папе коллеги подарили на юбилей. А я без
разрешения в школу взял… Да ещё разбил. Ты не представляешь, как мне попало! Я теперь на месяц
наказан. Мне не то что компьютер – мне теперь даже телевизор смотреть не дают. И телефон
отобрали.
Мой живот скрутило ещё сильнее. И голос совсем пропал. Я быстро попрощался с Костиком,
сказал, что мама зовёт, и положил трубку. И лёг спать в восемь часов. Но спать не мог, только лежал
и мучился.
Что будет, если Костик вдруг узнает, что это я во всём виноват? Что это из-за меня его так
строго наказали? Он больше не будет со мной дружить? Наверное, я бы не стал дружить с человеком,
который меня так обманул. А что сделает со мной его папа? Заставит заплатить или купить точно
такой же? А мои родители? Что скажут они, когда узнают, что я разбил такой дорогой смартфон?
Нет, нельзя, чтобы они узнали. Никак нельзя.
Целых три дня я просто не находил себе места. Я не мог ни есть, ни спать, ни делать уроки…
Даже играть не мог. А ещё не мог смотреть Костику в глаза. На моих плечах лежала гора. И она
весила не пять тысяч килограммов и даже не пятьдесят. Она весила больше, чем все самые
тяжеленные штанги в мире.
А потом я почувствовал, что больше так не могу. Что гора меня просто раздавит. Тогда я
подошёл к Костику. У меня тряслись ноги и сердце колотилось в горле. И хотелось убежать без
оглядки. Но я всё равно сказал:
– Костик, это я разбил твой смартфон.
– Ты?!
– Да, я. Нечаянно. Я хотел принести его тебе… Если хочешь, пойдём к твоему папе. И я ему
скажу, что ты не виноват. Только не переставай со мной дружить.
Костик смотрел на меня удивлённо, но не сердито. А я чувствовал, как с моих плеч сваливается
эта огромная гора и на душе становится легко-легко. И радостно.
И пусть мы с Костиком теперь будем наказаны вдвоём, пусть меня целый месяц не подпустят к
компьютеру и мне ничего не будут покупать, даже сладкого, потому что папа будет платить за
ремонт смартфона, – всё это можно вытерпеть.
Это ведь не так тяжело, как неподъёмная гора на плечах.

Лучше раньше, чем никогда

Как-то в воскресенье вечером к нам пришли гости. Мама и папа усадили всех за накрытый стол
в гостиной. А меня никто не усаживал, я сам уселся.
 – Дима, а ты уроки сделал? – спросила мама.
– Собираюсь, – сказал я.
– Ты со вчерашнего дня собираешься. Я же тебя предупреждала: сегодня будут гости, сделай
уроки заранее. Сколько тебе раз говорить: всё надо делать вовремя! Не сделаешь вовремя –
получишь кучу проблем.
– Да сделаю я, сделаю. Что ж мне, и поесть нельзя?
Я специально медленно ел, чтобы меня не выгнали из-за стола. А то что же получается:
взрослые будут есть и веселиться, а я должен сидеть над тетрадками? Когда я наконец наелся,
подводник дядя Миша стал рассказывать про свою службу. Как можно уйти из комнаты, где
рассказывают о подводной лодке? И я тихонько сидел и почти не шевелился, чтобы взрослые обо
мне не вспомнили. И слушал дядю Мишу.
Мама всё же заметила меня и выпроводила из-за стола. Но через пять минут я отбросил учебник
в сторону и побежал обратно в гостиную. Петь караоке? Без меня?! Я же петь люблю больше всех, и
по пению у меня пятёрки!
Когда я спел шесть любимых песен, мама отобрала у меня микрофон и велела садиться за
уроки. А гости стали танцевать. Я сидел над учебником и читал правило. Одну и ту же строчку. И
ничего не понимал. Потому что в соседней комнате гремела музыка, слышались смех и весёлые
голоса. Мне было обидно. Им-то там весело! А мне надо учить это скучное правило. А потом ещё
писать упражнение на безударные гласные и решать примеры по математике. Почему так
несправедливо устроено, что всё самое хорошее и интересное – у взрослых?
 Гости ушли очень поздно, я уже лежал в постели. Мама проводила их и зашла ко мне.
– Дима, ты уроки выучил?
Я притворился, что сплю. Не мог же я ответить, что так ничего и не выучил. Как можно
учиться, когда все вокруг веселятся?
– Ну ладно, завтра твой дневник скажет за тебя, – вздохнула мама и вышла.
На следующий день в школе Светлана Алексеевна стала проверять тетради.
– Василькин! Почему нет домашнего задания? – спросила она.
Я испугался. Если она поставит мне двойку в дневник, мама отнимет у меня планшет. А папа
поставит пароль на компьютер. Что я буду делать без планшета и без компьютера?
– Я… хотел сделать… – пробормотал я.
– Интересно: хотел и не сделал. Что же тебе помешало, Василькин?
– У нас вчера были гости. Они шумели и мешали мне… И я не мог сосредоточиться.
– Ладно, – сказала Светлана Алексеевна. – Садись.
И не поставила двойку. Я помчался домой радостный и с чистым дневником.
 Через три дня нам задали выучить стихотворение. А я заигрался в компьютер и совсем про него
забыл. Вспомнил только в классе, когда Светлана Алексеевна начала спрашивать всех по списку.
– Василькин! – удивилась она. – Ты опять не готов? Что на этот раз?
– Приходили папины друзья, – сказал я. – Они смотрели футбол и ужасно кричали. И я не смог
выучить.
Светлана Алексеевна нахмурилась и покачала головой. И снова не поставила двойку.
На следующей неделе мы писали словарный диктант. Когда нам раздали тетради, я увидел, что
все слова перечёркнуты красным.
– Василькин, ты очень плохо подготовился. Что, опять гости помешали? – рассерженно
спросила Светлана Алексеевна.
Я кивнул. А что мне оставалось делать? Я ведь уже понял, что, когда мне мешают учиться
гости, двойки я не получаю.
– Я хотел выучить, – сказал я. – Даже на улицу с учебником вышел, чтобы мне никто не мешал.
Только замёрз и быстро вернулся.
– Безобразие! – сказала Светлана Алексеевна и отошла от меня.
А вечером мама вернулась домой сама не своя.
– Знаешь, что я узнала сегодня в школе? – сказала она папе нарочно громко, чтобы это услышал
я. – Оказывается, у нас очень весёлая жизнь. К нам каждый день ходят гости.
– Да что ты? – удивился папа.
– Представь себе! Они так шумят, что мешают нашему сыну хорошо учиться. – Мама
взволнованно заходила по комнате. – Из-за них он никак не может сосредоточиться на домашнем
задании.
– Как интересно! – воскликнул папа.
Мне захотелось провалиться сквозь землю. Я смотрел в планшет и не мог поднять глаза на
родителей.
– Кажется, я знаю, как это исправить, – сказал папа, отбирая у меня планшет. – Надо создать
Диме идеальные условия для учёбы.
– Да, – подхватила мама. – Его больше ничто не должно отвлекать. Ему нужно хорошо
сосредоточиться. Он сейчас будет делать уроки, а мы с тобой тихонечко оденемся и пойдём в кино. А
завтра можно пойти в бассейн, а послезавтра – погулять по парку.
– Будем каждый вечер уходить, чтобы он мог спокойно заниматься, в полнейшей тишине. Вот
тогда он у нас станет отличником, – сказал папа.
И они ушли. А я поплёлся к своему письменному столу и взял в руки учебник.
Лучше бы я сделал те самые уроки раньше, до прихода гостей, как и просила мама.
 Ну, Пушкин… ну, погоди!

После уроков мы сразу побежали к Костику играть в новую компьютерную игру. Можно было
и ко мне пойти, но у меня мама работала во вторую смену и пока ещё была дома. А когда играешь в
новую компьютерную игру, совсем не хочется, чтобы мама была дома. Разве она даст нормально
поиграть?
А вот у Костика как раз никого не было: бабушка уехала на три дня к приятельнице, папа был
на сутках, а мама должна была прийти с работы поздно. Поэтому мы наигрались вдоволь, аж до пяти
часов вечера, а потом я собрался домой. Я обещал папе выучить уроки до его прихода.
Я надел куртку и кроссовки и крутанул замок на входной двери. В нём что-то щёлкнуло. Костик
почему-то испугался, кинулся к двери и стал возиться с замком. Мне было жарко стоять в куртке.
– Ну ты чего? – спросил я. – Дай выйти.
– Выйти?! Да ты сломал замок! – закричал Костик. – Теперь мы до мамы не сможем выйти!
– Я ничего не ломал! – закричал я в ответ. – Я его только немного покрутил.
– Вот именно, покрутил! Он и так у нас заедал, а ты его доломал!
Мы дёргали за дверную ручку, крутили замок, стучали по нему – всё было бесполезно. Потом
Костик позвонил маме, и она обещала приехать пораньше. Часов в десять.
– Как в десять?! – воскликнул я. – У меня папа в семь придёт, а меня нет.
– Ну позвони ему, – сказал Костик. – Чтоб не беспокоился.
– А уроки я когда делать буду?
– Да хоть сейчас. Ранец же у тебя с собой.
Делать нечего, мы вернулись в комнату Костика и сели за уроки. Решили все примеры,
написали упражнение по русскому языку, даже правило выучили. Как, оказывается, здорово готовить
домашнее задание вместе! Не скучно, можно помогать друг другу, правила проверять. И ответы
подсказывать.
– Ну вот, а ты боялся, – сказал Костик, когда мы закончили. – Вернёшься домой, а уроки все
сделаны. Что там по чтению задали?
Я посмотрел в дневнике.
 – Стих. На странице восемьдесят шесть.
– Сейчас мы и с ним быстро разберёмся. Давай учебник.
– Откуда у меня учебник? Я его не брал сегодня. Чтения же не было. Доставай свой.
Костик в замешательстве уставился на меня.
– А у меня его нет.
– Как это нет? – удивился я.
– Ну, я его на выходных у крёстной забыл, в другом городе. Она уже почтой выслала.
– А как ты без учебника?
– На прошлом уроке мне Светлана Алексеевна свой давала. А сегодня я хотел у тебя взять.
Мы посидели немного молча, потом Костик схватил свой телефон.
– У меня где-то номер Кузнецова был.
– Зачем тебе Кузнецов?
– Спрошу, что за стих.
Тут мне позвонила мама, и я долго с ней разговаривал, объяснял, что случилось. Хотя ей папа,
наверное, всё уже подробно объяснил. Иначе откуда она узнала бы, что мы с Костиком заперты у
него дома?
– Димыч, я всё узнал, – сказал мне Костик, когда я поговорил с мамой. – Сейчас мы этот стих
найдём в интернете. Я гений, скажи?
И он стал стучать по клавишам.
– А что за стих-то? – спросил я.
– Да Пушкина, про какую-то Татьяну. Ой, гляди, сколько их! – ахнул он. Я посмотрел в
монитор.
– Ага! И все про Татьяну. Какой из них наш?
– Не знаю, – почесал в затылке Костик и снова стал звонить Никите Кузнецову.
– Пусть прочитает первые строчки, – подсказал я. Костик поговорил с Кузнецовым и бросился к
компьютеру.
– Ты запомнил строчки? – спросил я. – Скажи вслух, а то забудешь.
– Да какие строчки? Он сейчас на тренировке. Говорит, чтоб больше не отвлекали. Сказал
только, что этот стих – отрывок из «Евгения Онегина».
– А что это – «Евгения Онегина»?
– Да откуда я знаю? Он так сказал: отрывок из «Евгения Онегина». Там что-то про Татьяну,
зиму и снег.
– Ну ладно, давай искать.
 И мы стали искать.
– Нашёл, – радостно выдохнул Костик минут через пять. – Похоже, что он. Слушай:

Татьяна (русская душою,

Сама не зная почему)
С её холодною красою
Любила русскую зиму…

– Костик, ты посмотри, какой стих огромный!

Мы стали крутить страницу вниз, а стихотворению не было конца.
– Кажись, это не то, – сказал я.
– Как же не то? – загорячился Костик. – Это Пушкин? Пушкин. Татьяна есть? Есть. Зима и снег
тоже есть.
– Всё равно нам не могли так много задать, – упорствовал я.
– Кузнецов же сказал: отрывок. Значит, кусочек от этого огромного стиха, – пояснил Костик.
– Да? И где этот отрывок заканчивается? Докуда учить?
Мы снова стали звонить Кузнецову, но он не брал трубку.
– У кого бы ещё спросить? – спросил Костик.
– Погоди, у меня вроде номер Майзлина был, – сказал я.
– Майзлина? Да он двух строчек выучить не может, – возразил Костик. – У него по чтению
двойка.
– Ничего, по учебнику прочитает.
Илюха Майзлин гулял на улице и домой возвращаться не хотел.
– Чего-то там про Пушкина, – сказал он. – И про его Татьяну Евгеньевну. Онегину, кажется.
– Послушай, вот это? – я прочитал ему первые строчки.
– Вроде это… Ну да, снег был. И зима была. Кажется.
– Ну хотя бы скажи, стих длинный?
– Ты шутишь? Да он огроменный!
– Сколько строк? Десять? Двадцать?
– Да там все пятьдесят! Или даже сто! Василькин, отстань ты со своим стихом! Некогда мне.
И мы с Костиком стали учить стих. Мы учили его целых три часа с небольшими перерывами. К
десяти вечера моя голова была как чугунная, и я чувствовал, что больше не могу запомнить ни слова.
А мы дошли только до сорок второй строчки.
 – Всё, я дальше не буду учить, – сказал я. – У меня сейчас голова треснет от этого Пушкина.
– Зачем он такие большие стихи писал? И вообще непонятно о чём, – сказал Костик. – Писал бы
себе маленькие, лёгкие и не морочил детям голову.
– Наверно, за большие стихи больше платили.
– Нормально! Ему больше платили, а мы мучайся теперь!
В десять пятнадцать пришла мама Костика, но освободили нас только в одиннадцать. Пока
бегали за слесарем, пока вскрывали дверь, пока я ждал папу… Домой я попал только в двенадцатом
часу и сразу рухнул в постель. В учебник чтения даже не заглянул. Мне уже было всё равно, сколько
строчек мы недоучили.
– Давайте быстренько ответим стихотворение, прямо по списку, – сказала Светлана Алексеевна
на первом уроке. – У нас большая тема по русскому, поэтому мы потратим на неё остаток этого
урока. Бойко, к доске!
– А что, прям весь стих рассказывать? – мрачно спросил Костик.
 – Ну конечно весь. Что за вопросы?
Костик пошёл к доске как приговорённый. Он ещё перед уроком сказал мне, что вообще ничего
не помнит. Когда он начал читать, запинаясь на каждом слове, брови Светланы Алексеевны поползли
вверх. Класс оживился и зашептался. Когда Костик доковылял до строчек: «Служанки со всего двора
/ Про барышень своих гадали…», Светлана Алексеевна не выдержала:
– Бойко! Что ты мне читаешь?
– Пушкина, – промямлил Костик.
– Понятно, что Пушкина. Что именно?
Я почуял неладное и стал быстро листать учебник Лизы Комаровой. Свой я так и оставил дома,
в столе. Светлана Алексеевна заметила, что я завозился, и спросила:
– Василькин, какой отрывок я задавала?
Я сказал неуверенно:
– Из «Евгения Онегина».
– Я понимаю, что из «Евгения Онегина». Как он начинается?
Что я мог ответить? Я уже смекнул, что мы с Костиком всё-таки выучили не тот отрывок. А как
начинается правильный, я не знал – не успел долистать до нужной страницы. Тут Тимур Валеев
поднял руку, встал и начал рассказывать.

В тот год осенняя погода

Стояла долго на дворе,
Зимы ждала, ждала природа…

Я не мог поверить своим ушам. Это же про осень. И Татьяна встретилась где-то только в
середине, и снег всего один раз упоминается. И строк всего четырнадцать, выучить – раз плюнуть. А
мы-то с Костиком мучились весь вечер, а теперь ещё и двойки получим. Мне стало так обидно, что я
встал и сказал:
– Мы с Бойко перепутали, но мы же всё равно учили! Мы в три раза больше выучили, чем
нужно! И отрывки у нас огромные. Светлана Алексеевна! Мы же не виноваты!
– А кто виноват? Пушкин? – спросила Светлана Алексеевна. Все засмеялись.
– Да, Пушкин, – упрямо сказал я. – Зачем он столько похожих стихов про Татьяну и зиму
написал? Ему что, одного не хватило?
Светлана Алексеевна не рассердилась, а тоже засмеялась. А потом объяснила, что Пушкин не
писал много стихов про Татьяну. Он написал один большой роман в стихах, и называется он
«Евгений Онегин». А Татьяна – это главная героиня. Роман делится на главы и отрывки, и эти
отрывки мы учим в разных классах. Кузнецов и Майзлин сбили нас с толку, поэтому мы нашли не
тот стих, да ещё не знали, где остановиться.
 Светлана Алексеевна всё же разрешила нам рассказать наши отрывки, но предупредила, что
снизит оценку на балл за невнимательность. Я получил четыре, а Костик – три с минусом. Оказалось,
все сорок две строчки каким-то чудом удержались у меня в голове. Я вздохнул с облегчением, что
всё так удачно закончилось. А Костик был, конечно, недоволен – тройка с минусом не намного
лучше двойки. Возвращаясь за свою парту, он пробормотал с досадой:
– Третья тройка подряд… Ну, Пушкин…
– Ну, погоди! – закончила вместо него Светлана Алексеевна.
Весь класс ещё долго не мог успокоиться от смеха.

Внимание, музыкальный номер!

У нас в школе был концерт художественной самодеятельности для начальной школы.

Выступали по несколько человек от каждого класса. От нашего третьего «А» выступила Ксюша
Цветкова с басней Крылова «Мартышка и очки». Она специально нарядилась под мартышку и
нацепила на нос большие очки. Все смеялись и очень громко ей хлопали.
– Подумаешь, – прошептал я Костику. – Я бы тоже смог так кривляться.
– Ну да, – согласился он. – Басню читать каждый сможет.
Потом выступал Никита Кузнецов. Он у нас спортсмен и занимается карате. Никита ходил по
сцене босиком, в белом кимоно и показывал разные движения. Ему тоже хорошо хлопали и даже
свистели.
– Ничего особенного, – сказал я. – Ногами махать – много ума не надо.
– Так себе номер, – поддакнул Костик. – Даже хлопать неохота.
– А что же вы не выступаете? – спросила Лиза Комарова, которая сидела позади нас. – Сами
ничего сделать не смогли, а теперь сидите и всех обсуждаете.
 – Это мы не смогли? – обернулся я. – Мы просто не захотели.
– А если бы захотели, мы бы такое сделали! – сказал Костик.
– И какое же?
– А такое! Что просто ого-го! Все бы нам стоя аплодировали.
– Ой, да ладно, «ого-го»! Вы же ничего не умеете! – насмешливо сказала Лиза. Я хотел ей
ответить, но Светлана Алексеевна шикнула на нас, и мы замолчали.
Потом выступили ещё трое из параллельного класса. Мы с Костиком и их обсудили, но теперь
наклонялись поближе друг к дружке, чтобы Лиза не слышала. Только она всё равно косилась на нас и
ехидно улыбалась.
– Вот вредная! Дёрнуть бы её за косу, да посильней, чтоб не задавалась, – сказал Костик.
– Не выйдет, – сказал я. – Коса сзади, а мы впереди. Вот если бы она перед нами сидела, тогда
можно было бы.
– Да, в следующий раз надо думать, куда садиться, – сказал он. – Чтоб никто разговаривать не
мешал.
Третьи классы выступили, а потом на сцену вышел мальчишка из четвёртого «А» с гитарой в
руках. Невысокий такой мальчишка, даже и не скажешь, что он учится уже в четвёртом классе. Он
спокойно мог сойти за третьеклассника. И даже за второклассника.
Мальчишка сел на приготовленный для него стул, пристроил гитару на одно колено и обхватил
её руками. Как-то очень уверенно обхватил, поправил микрофон, а потом заиграл. И так хорошо
заиграл, как настоящий музыкант! Я даже сначала подумал, что это не он заиграл, а радио
включилось. Но потом понял: нет, это он играет на самом деле. Звук-то от гитары идёт прямо в
микрофон. И пальцы вон как по струнам бегают, быстро-быстро – кажется, сейчас запутаются.
Мелодия была такая весёлая, заводная, что все сразу стали хлопать ей в такт. А когда он
закончил и поклонился, все просто вопили от восторга и даже повскакивали с мест. А эта вредина
Комарова сказала нам с насмешкой:
– Да ерунда, ничего особенного. Вы лучше смогли бы. И аплодировали бы вам громче. Правда
ведь?
 Я шёл домой, а этот четвероклассник с гитарой не выходил у меня из головы. Как он красиво
играл! Просто мастерски. Вот бы мне так научиться! Я представил – вот на новогоднем концерте
ведущий объявляет: «Внимание, музыкальный номер! Выступает Дмитрий Василькин, третий „А“».
И тут я выхожу на сцену с гитарой и начинаю играть. И все замирают от восторга. А мелодия у меня
очень быстрая и очень сложная. Даже сложней этой. И мои пальцы просто летают по струнам. А весь
зал кричит, свистит и хлопает. И только одна Комарова сидит вся зелёная от зависти. И слезами
заливается:
– Ах, какая я дурочка, что не верила Василькину! Какой он талантливый музыкант! А я даже
стих выучить – и то не смогла!
А правда, почему бы и нет? Почему бы мне не научиться играть на гитаре? Если этот щуплый
мальчишка смог, значит, и я смогу. Он ведь всего на один класс старше меня. А по росту так вообще
я выше. Ему до меня ещё расти и расти.
 Вечером я сказал маме и папе:
– Мне нужна гитара.
– Это ещё зачем? – спросила мама.
– Чтобы играть, – сказал я. – И чтобы меня все слушали.
Папа оторвался от своей книжки и спросил:
– Почему не барабан?
– Зачем мне барабан?
– А он громче. Точно все услышат.
– Папа! – воскликнул я. – Я же серьёзно! Я хочу научиться играть на гитаре и сыграть на
новогоднем концерте в школе красивую мелодию.
– Ну да, тогда это действительно серьёзно, – сказал папа. – К тому же у тебя очень много
времени, чтобы освоить гитару. Целых два с половиной месяца. Да ты виртуозом станешь за это
время.
Я обиделся на папу за его шуточки. Почему он не верит, что у меня получится? Я что, хуже
того четвероклассника?
Мама стала мне объяснять, что научиться играть на каком-нибудь инструменте очень сложно.
Это очень долгий и трудный процесс, и на это может уйти несколько лет.
– Ты думаешь, почему люди в музыкальной школе по шесть – восемь лет учатся? А потом ещё
в консерваторию поступают? – сказала она. – А ты хочешь до Нового года свободно любые мелодии
играть!
– Да не нужны мне ваши консерватории! – рассердился я. – И музыкальная школа не нужна. Я
сам научусь. Буду каждый день играть понемногу, так и натренируюсь.
– Как можно научиться без музыкальной школы? Ты ведь даже нот не знаешь.
– А зачем мне ноты? Я же не по нотам играть буду, а по струнам. Мама, папа, ну купите мне
гитару! Я правда хочу играть! Очень-очень!
Мама тяжело вздохнула и ушла в кухню. А папа снова взялся за свою книжку. Но я от них не
отставал. Я каждый день заводил разговор о гитаре. Меня прямо жгло и пекло изнутри – так мне
хотелось взять её в руки, ударить по струнам и заиграть заводную мелодию.
И наконец через неделю они сдались.
– Ладно, – сказал папа маме. – Давай купим ему гитару. Пусть учится. Тут у меня в книге
написано, что тягу ребёнка к обучению отбивать нельзя. Надо дать попробовать. А вдруг у нас в
семье растёт гений?
– Это в какой же книге написано, что мы должны потратить деньги на предмет, который будет
валяться без дела? – спросила мама.
– Вот в этой, – показал папа тонкую книжечку, которую читал всю последнюю неделю. –
«Детская психология для родителей». Это нам на родительском собрании раздали, между прочим. Ты
же не была, поэтому не знаешь.
 – Очень правильная книга, – сказал я. – Светлана Алексеевна плохую книгу не раздала бы.
И мы поехали покупать гитару.
– Только обещай нам, – сказала мама, – что ты пойдёшь в музыкальную школу и будешь
заниматься с учителем.
– Ладно, ладно, – сказал я, с трепетом прижимая к себе жёлтый деревянный бок гитары.
– И теперь всё своё свободное время ты будешь тратить на уроки гитары и музыкальные
домашние задания, – сказал папа. – Никаких компьютеров и телевизоров. Понял?
– Понял, понял, – сказал я.
Я сейчас что угодно мог пообещать. Мне купили гитару! Я научусь играть! Я выступлю на
новогоднем концерте!
 Меня записали в музыкальную школу к учителю гитары. А он, вместо того чтобы учить меня
играть красивую музыку, стал показывать мне, как правильно сидеть и держать гитару. Потом он
рассказывал, как называются части гитары. Я всё это записывал в тетрадь и учил. Потом мы перешли
к нотам. Потом стали заучивать, где какая нота располагается на грифе гитары. Прошло две недели, а
я даже не начал учиться играть.
– А куда нам торопиться? – говорил мой учитель. – Запомни, Дима, музыка не терпит суеты. И
случайных людей.
Через месяц он показал мне, как играть «В траве сидел кузнечик». Я учил «Кузнечика» очень
долго, всё никак не мог запомнить, где какие струны надо зажимать. Но потом всё же запомнил и
гордо сыграл папе с мамой. Они долго мне хлопали.
– Вот видишь, – сказал папа маме. – А ты не верила, что наш Дима упорный и
целеустремлённый.
Они радовались, а мне было совсем не радостно. У меня болели пальцы от тугих струн, а голова
гудела от непонятных нот. Я хотел играть в компьютер, хотел гулять с Костиком и другими
ребятами. А вместо этого должен был сидеть на уроке в обнимку с гитарой и разучивать всякие
дурацкие аккорды и гаммы. Мне уже совершенно не хотелось выступать на сцене. Да и с чем
выступать? Внимание, музыкальный номер! Дмитрий Василькин играет на гитаре «В траве сидел
кузнечик»! Да весь зал умрёт от смеха, и Комарова – самая первая.
Как-то на перемене я увидел того самого четвероклассника-гитариста и подошёл к нему.
– Ты сколько времени на гитаре учился играть? – спросил я.
– Я и сейчас учусь, – сказал он. – Я только через два года музыкальную школу окончу.
– А когда же ты начал учиться?
– Ещё в детском саду. В шесть лет.
Тут мне стало совсем тоскливо. Это сколько же мне ещё терпеть? Целых шесть лет пройдёт,
пока я научусь! Столько лет мучиться, чтобы в девятом классе сыграть на гитаре? Проще пойти и
дёрнуть Комарову за косу, чтобы больше не издевалась.
Нет, всё, хватит! Лучше буду жить как раньше. Гулять с ребятами, смотреть мультики и играть
в компьютер.
И я забросил гитару. Она лежала теперь на шкафу, и мама во время уборки смахивала с неё
пыль влажной тряпкой. А я зажил нормальной жизнью, в которой не было никаких нот и никаких
аккордов с гаммами. Наверное, я всё-таки был тем случайным человеком, которых музыка не терпит.
– А что делают с ребёнком, который не сдержал своего обещания и обманул родителей? –
спросила мама у папы во время очередной уборки. – В твоей умной книжке это не написано?
– Нет, – сказал папа. – Но зато там написано, что в любой, даже самой неприятной ситуации
можно найти что-то хорошее. И порадоваться этому.
– Вот как? – удивилась мама. – И что же хорошего в нашей ситуации?
– То, что Дима не захотел рояль, – сказал папа. – Мы как-никак на пятом этаже живём.
И он весело захохотал. Мама пыталась нахмурить брови, но не выдержала и тоже рассмеялась.
 А гитару мы отдали моему двоюродному брату, которого только ещё собирались записать в
музыкальную школу. Пусть теперь он мучается.

Тройка в четверти

На классном часе Светлана Алексеевна раздала нам дневники с оценками за четверть. Я

раскрыл свой на последней странице и остолбенел. Потому что увидел тройку. Одну-единственную.
По русскому языку.
Я поднял руку.
– Светлана Алексеевна!
– Да, Василькин?
– У меня по русскому тройка!
– Я знаю, – спокойно ответила Светлана Алексеевна. – Я же её сама тебе поставила.
– Но почему?! – воскликнул я.
– Как почему? Потому что ты её заслужил. Ты несерьёзно занимался в этой четверти, отвечал
плохо, правила вообще перестал учить. Помнишь, сколько раз я просила тебя взяться за ум?
– Но вы же сказали, что у меня спорная оценка, между тройкой и четвёркой!
– Ну, вот тройка и переспорила. Ты за последнее правило получил три, а за контрольный
диктант – три с минусом. Что ж ты теперь обижаешься? Раньше надо было думать.
Я сел на место и уставился на свои оценки за четверть. Ровная колонка четвёрок и пятёрок.
Четвёрок, конечно, больше, чем пятёрок, но всё равно они приятно смотрятся. А эта противная
тройка затесалась сюда и всё портит. Стоит такая безобразная среди нормальных оценок, словно
червивая дырка в красивом яблоке. Жуть!
Конечно, я и раньше получал тройки и даже двойки в дневник и журнал. Но никогда в четверти
у меня не выходила тройка. Как, оказывается, это обидно и неприятно!
Что теперь скажет мама? Она ведь была отличницей аж до девятого класса! А папа – до
шестого.
– Мы с папой учились очень хорошо, – всегда повторяла мама. – А ты наш сын и должен
учиться ещё лучше. Потому что дети должны быть умнее своих родителей.
А у меня не получалось быть умнее. У меня всегда были четвёрки: и за четверть, и за год.
Особенно мне русский язык не давался. Вроде бы выучу правило, а всё равно ошибки делаю в
диктанте, и именно на это правило. Да и по другим предметам тоже бывали трудности.
Я уже смирился, что мне даже до папиных успехов не дотянуться, а про маму и говорить
нечего. Никогда мне не стать отличником и не порадовать их. Но раньше у меня были хотя бы
четвёрки. А теперь эта тройка в четверти! Что же получается, теперь я троечник?!
Домой мне идти не хотелось, потому что мама ещё не ушла на работу. Она обязательно
спросила бы:
 – Ну что, хорошист, ты у нас всё ещё хорошист?
Это она так шутила. Говорила – а вдруг ты однажды скажешь: «Нет, я уже отличник!» А что
мне теперь отвечать?
И я отправился к бабушке. Мама вообще-то не любила, когда я навещал бабушку один, потому
что она жила не очень близко, и до неё надо было ехать на автобусе. Но разве человек в третьем
классе не может один доехать на автобусе до своей родной бабушки?
Бабушка обрадовалась, что я приехал, стала угощать меня блинами с творогом и вареньем. А я
и есть совсем не мог, кусок в горло не лез.
– Ты сегодня сам на себя не похож, – сказала бабушка. – Что-то случилось?
Ну я и рассказал ей про тройку в четверти. А что, бабушке можно. Она всегда за меня.
– Что ж, не понравилась она тебе, тройка твоя? – спросила бабушка.
– Бабушка, ты шутишь?! – воскликнул я. – Как она может понравиться?
– Вот и хорошо.
– Почему хорошо?
– Значит, ты больше не захочешь, чтобы она появилась. В следующей четверти будет четвёрка.
– Да, в следующей… А с этой тройкой что делать?
– А с этой – ничего. Пусть стоит на своём месте, пользу приносит.
– Да какая от неё польза?
– Ну как же? Вот не хочется тебе уроки учить, а ты возьмёшь дневник, посмотришь на тройку в
четверти и вспомнишь этот день. Как переживал и как тебе было неприятно. Хочешь не хочешь, а
учить придётся. Вот так понемногу и исправишь.
– А вдруг не получится исправить?
– Получится, – сказала бабушка. – У папы же получилось. Он к четвёртому классу даже
отличником стал. А сначала тройка на тройке скакала и тройкой погоняла.
– Как тройка на тройке? – изумился я. – Ты о каком папе говоришь?
– Да о твоём, о каком же ещё. Не веришь? Вот сейчас покажу.
Бабушка ушла в комнату и через некоторое время вернулась с потрёпанным дневником. Я
прочитал на обложке: «Дневник ученика 2 „Б“ класса Василькина Сергея».
– Бабушка, он что, и правда папин?
– Да папин, папин, – засмеялась бабушка и ушла разговаривать по телефону. А я листал
дневник и не мог поверить своим глазам. Оказывается, папа не был никаким отличником. Во втором
классе у него было целых три тройки, и даже не за четверть, а за год! Вот это да!
Когда я вернулся домой, мамы уже не было. Я сел на диван и просидел так, наверно, целый час.
Всё думал, и думал, и никак не мог поверить, что мама с папой обманывали меня. А когда пришёл
папа, я сразу показал ему свой дневник. Я хотел посмотреть ему в глаза, когда он будет рассказывать
мне про собственные пятёрки. И про то, что дети должны быть умнее родителей.
 Папа увидел тройку, но не стал меня ругать. Он посмотрел на меня и сказал:
– Досадно… Что будем делать?
– Исправлять, – сказал я.
– Это правильно. Если хочешь, могу помочь. У меня есть опыт в таких делах.
– В каких делах?
– Открою тебе один секрет. Я ведь целых два года был троечником. А потом мне обидно стало:
что я, совсем глупый, что ли? Что я, русский с математикой не одолею? И вот в третьем классе
исправил все свои тройки. А в четвёртом и пятом стал на пятёрки учиться. Вот так, брат. Извини, что
не рассказал сразу. Не думал, что понадобится.
– А мама? Мама тоже сначала была троечницей? – спросил я.
– Нет, мама всегда была круглой отличницей, без обмана. Нам с тобой до неё расти и расти. Ну
что, готов попробовать? – подмигнул мне папа.
А я улыбнулся и кивнул.

Почти не опоздал

В середине декабря папа уехал в командировку, а маме нужно было выйти на работу на сутки.
– Даже не знаю, что делать, – сказала мама. – Бабушка-то всё ещё в больнице. Может, Наташе
позвонить?
– Зачем Наташе? – испугался я. – Не надо.
Мамина двоюродная сестра Наташа училась в педагогическом институте последний год. Она
собиралась стать учителем младших классов. Наташа обожала оставаться со мной, когда мама с
папой куда-то уезжали или долго задерживались на работе. Ей нравилось учить и воспитывать меня.
Она на мне тренировалась.
– Наташа присмотрит за тобой. И уроки проверит. Да и тебе не будет одиноко, – сказала мама. –
Всё-таки целые сутки…
– Не надо мне никакой Наташи, – твёрдо заявил я. – Я уже взрослый. Я и сам прекрасно
справлюсь.
– Знаю я, как ты справишься. Будешь допоздна играть в компьютер, а потом проспишь школу.
– Не просплю. И играть не буду. Нет, конечно, я поиграю, но совсем чуть-чуть. А потом буду
делать уроки. И спать лягу вовремя.
– Что-то верится с трудом, – сказала мама. – Дима, я ведь даже разбудить тебя не смогу. Мне
утром некогда будет звонить домой.
– Я заведу будильник. И сам проснусь. Вот оставь меня одного, и тогда сама всё увидишь, –
сказал я.
 – Когда я всё сама увижу, уже поздно будет, – вздохнула мама, но Наташе звонить не стала.
На следующий день мама разбудила меня, покормила завтраком и рассказала, что́ мне есть на
обед и на ужин.
– Приду завтра утром, в половине девятого. И если ты ещё будешь не в школе, тебе достанется
на орехи, – предупредила она перед уходом. – Больше я тебе не поверю, и впредь ты будешь
оставаться только с Наташей.
– Всё будет в порядке, – заверил я маму. – Что ты так волнуешься? Я проснусь в семь часов,
соберу ранец, умоюсь, позавтракаю, запру дверь на два оборота и пойду в школу. В восемь часов я
уже буду сидеть за партой. А в полдевятого ты придёшь домой, увидишь, что меня нет, и
успокоишься.
– Успокоишься с тобой, – проворчала мама и ушла.
Я оделся и отправился в школу. Вернулись домой мы вместе с Костиком. Пообедали тем, что
оставила мама, и стали играть в компьютер. Жаль только, что играть пришлось недолго: Костика
позвала домой бабушка. Я хотел сесть за уроки, но потом подумал, что у меня ещё полно времени,
целый вечер впереди. И снова пошёл к компьютеру.
Ближе к вечеру позвонила мама.
– Всё в порядке? – спросила она.
– Конечно, – ответил я. – Я поел и скоро возьмусь за уроки.
– А сейчас что делаешь? В компьютере торчишь, глаза портишь?
– Нет, я уже его выключил.
Мама снова сказала, чтобы я не ложился поздно и не проспал школу, и отключилась. А я
вернулся к компьютеру.
Потом у меня и в самом деле заболели глаза. Я походил по комнате, часто поморгал, как
советовал папа. Но резь в глазах не проходила. Я поискал папины капли для глаз, которые он
закапывает, когда долго работает за компьютером. Но капель нигде не было, наверное, папа увёз их с
собой. Тогда я лёг на свою кровать и решил немного полежать с закрытыми глазами. А потом, когда
глаза отдохнут, взяться за уроки.
 Я так полежал-полежал и незаметно уснул.
Проснулся и ахнул: проспал! В темноте светились красные цифры на электронных часах – 8:15.
Я вскочил как ошпаренный, бросился к окну. Тёмный двор, идёт снег, горят фонари. Обычное зимнее
утро. Нет, не совсем обычное, обычно я встаю вовремя. А сегодня всё-таки проспал, как и боялась
мама. Теперь мне напишут в дневник замечание, мама рассердится и всегда будет звать Наташу
посидеть со мной.
 Я включил свет и стал лихорадочно собираться. А сам всё время смотрел на часы. Уже двадцать
минут девятого. А вот уже двадцать пять. Сейчас придёт мама и застанет меня дома. И мне крепко
влетит.
Я похватал учебники, какие попались под руку. Я даже не помнил нашего расписания. Да что
там расписание, я даже не мог сказать, какой сегодня день недели. Я выскочил из дома, даже не
позавтракав, и понёсся в школу. Бежал и представлял, как сейчас войду в класс посреди урока, как
Светлана Алексеевна покачает головой и скажет:
– С добрым утром, Василькин! Ты как раз вовремя, сейчас звонок прозвенит… с урока.
А весь класс будет хихикать и называть меня соней и сурком. Эти мысли подстёгивали меня, и
я бежал ещё быстрей.
Дверь в школу оказалась заперта. И окна были тёмными. Светилось только одно окошко, на
первом этаже. Я стоял на крыльце, стучал в дверь и ничего не мог понять. Почему никого нет?
Почему школа закрыта? Ещё слишком рано? Но как может быть рано, если уже около девяти?
Вдруг дверь распахнулась, и я увидел незнакомого человека в тёплой жилетке. Он удивлённо
посмотрел на меня.
– Ты чего барабанишь? – спросил он. – Чего тебе надо?
– Как чего? Учиться пришёл…
Он громко загоготал.
– Говорили мне, что программа сейчас в школе сложная. Но я и не думал, что настолько, чтобы
ещё и по ночам учиться!
– Чего? – не понял я.
– Чего-чего! Школа закрыта, не видишь, что ли? Ночь на дворе. Иди и ложись спать. Утром
придёшь.
Он закрыл дверь. И тут до меня дошло. Было действительно девять часов, но не утра, а вечера.
Оказывается, я заснул и проснулся тем же вечером. И перепутал его с утром, потому что в декабре
что утро, что вечер – одинаково темно.
Я бежал домой по заснеженной дороге и весело напевал. Я не мог поверить, что всё так хорошо
закончилось. Утро пока не наступило, и я никуда не опоздал!
Какое счастье!
Значит, я ещё успею все сделать. И поставить будильник на семь часов утра, и поужинать, и
приготовить уроки… и поиграть в компьютер.
 Лёгкая пятёрка

Светлана Алексеевна сказала нам в пятницу:

– Ребята! Из-за карантина по гриппу у нас пропало несколько уроков математики. Поэтому
самостоятельную работу номер одиннадцать я задаю вам на дом. В выходные у вас будет достаточно
времени, чтобы разобраться со всеми заданиями. В понедельник утром вы мне их сдадите.
И она раздала нам наши книжечки с заданиями для самостоятельных и контрольных работ,
которые обычно хранились у неё в шкафу.
Мы все ужасно расстроились. В этой самостоятельной работе номер одиннадцать четыре
задания и задача. А кроме математики нам ещё правило по русскому учить и читать огромный
рассказ по чтению, на целых три страницы. Пропали выходные!
А самое обидное, что после карантина нас в классе было всего шестнадцать человек. Остальные
двенадцать всё ещё болели, и никакая самостоятельная работа им не грозила. Почему половина
класса должна мучиться, а половина – спокойно отдыхать? Где справедливость?
И только один Илюха Майзлин нисколько не огорчился. Он сидел за своей партой и загадочно
улыбался. На перемене мы окружили его и потребовали:
– Ну-ка, признавайся, что ты придумал?
Наш Илюха был мастер на всякие выдумки.
– Ты что, в понедельник в школу не придёшь? – предположила Алина Сотникова.
 – Уезжаешь куда-нибудь? – спросила Ксюша Цветкова.
– Да нет, он просто заболеет, – сказал Тимур Валеев. – В воскресенье снега наглотается, а в
понедельник у него будет ангина.
– Приду я в школу, приду, можете успокоиться, – ответил Илюха.
Никто, конечно, и не думал успокаиваться. Наоборот, все принялись выкрикивать свои
варианты:
– Ты не будешь самостоятельную делать?
– Скажешь, что со всей семьёй в гости уезжал?
– Нет, что свет в доме отключили!
– Он руку бинтом замотает и скажет: писать не мог!
Илюха только головой качал. А потом сказал:
– Я и в школу приду, и самостоятельную принесу. Да ещё и пятёрку за неё получу.
– Ты? Пятёрку?
– Да. И причём легко!
Мы расхохотались. По математике Илюха больше тройки с минусом никогда не получал.
– Смейтесь, смейтесь, – сказал он. – Вы мне ещё завидовать будете. Я знаю один секрет…
Все сразу налетели на него и стали секрет выпытывать. Разве честно, когда кто-то знает секрет,
как легко получить пятёрку, а другим не рассказывает?
– У меня решебник есть к этой книжке с заданиями, – признался наконец Илюха. – Мама
недавно купила. Там все решения и ответы.
– Мама сама купила, чтобы ты списывал? – изумились мы.
– Да нет, конечно. Когда я двойку за контрольную приношу, она по решебнику смотрит, что у
меня неправильно и как надо было решать. И заставляет меня переписывать. Ей Светлана Алексеевна
сказала так делать. А я запомнил, куда она его кладёт. Вот и спишу завтра.
– А где она его купила? – спросил Никита Кузнецов. – Я тоже такой хочу.
– Да там, в книжном магазине возле торгового центра, – сказал Илюха. – Только их там мало
было. Может, уже и закончились.
После уроков мы с Костиком помчались в книжный магазин. Мы боялись, что остальные
опередят нас и раскупят все решебники. А мы останемся без лёгкой пятёрки и будем всё воскресенье
делать задания по математике.
Нам повезло, решебников в магазине было ещё много. Но мы с Костиком смогли купить только
один, на два у нас не хватило денег. Мы договорились списывать задания по очереди: сегодня
Костик, а завтра я.
Когда мы были у кассы, в магазин вошли Никита Кузнецов и Тимур Валеев. На улице перед
входом мы встретили ещё Алину Сотникову, Ксюшу Цветкову и Лизу Комарову.
В воскресенье я сбегал к Костику за решебником. Костик уже всё сделал и был очень доволен.
 – Класс! Я всего десять минут потратил – и самостоятельная готова. Думать не надо, решать не
надо, перекатал – и порядок. Вот бы по всем предметам решебники достать! – сказал он. –
Представляешь, как было бы легко учиться?
 Дома я сел за стол и приготовился переписывать выполненные задания в свою тетрадь. В
комнату вошёл папа.
– Ты всё ещё над уроками сидишь? – спросил он. – Ты и вчера что-то учил.
– Нам ещё самостоятельную работу на дом задали, – сказал я.
– А я хотел тебя на каток позвать. Смотри, какая погода хорошая.
– Да мне недолго. Я сейчас быстро напишу, и пойдём.
– Как это ты быстро напишешь? – удивился папа. – Там же думать надо, решать.
Он увидел на столе решебник и взял его в руки:
– А это что такое?
– Да это… нам в школе дали… – пробормотал я.
– В школе дали? Готовые задания с ответами?
Я понял, что попался. Папа точно не одобрит решебник. И что каток мне сегодня не светит, я
тоже понял.
– Облегчить жизнь себе решил? – усмехнулся папа. – От трудностей убегаешь?
– Ну папа, ни от чего я не убегаю. Просто если я буду сам решать, то потрачу целый час. А если
спишу – то всего десять минут.
– Тебе жалко времени на твои же знания? А дальше что будет? Вот станешь ты, к примеру,
доктором. Ты своих пациентов по решебнику будешь лечить? Да? Или представь, ты пилот самолёта.
И вдруг – серьёзная ситуация, нужно срочно принимать правильное решение. А ты, вместо того
чтобы спасать самолёт и пассажиров, сидишь и листаешь решебник. Потому что не привык решать
сам, а привык получать готовые ответы. Имей в виду, Дима, решебников на все случаи жизни не
бывает.
– Пап, да ладно тебе! Я и сам могу решить, – сказал я.
– А вот сейчас и посмотрим, – сказал папа и забрал у меня решебник.
Я потратил на уроки кучу времени. Всё никак задача не получалась. Я даже папу хотел позвать,
но потом передумал. Решил сам разобраться. И разобрался! Пусть на это ушло полтора часа, но
разобрался. Сам, без посторонней помощи.
 В понедельник мы сдали наши самостоятельные работы Светлане Алексеевне. А утром во
вторник она положила стопку тетрадей на край стола и сказала:
– Наш класс показал удивительные результаты. Пятнадцать одинаковых оценок! Такого ещё не
было.
У меня упало сердце. Пятнадцать пятёрок. И шестнадцатая – моя двойка или тройка. Потому
что все списывали, а я решал сам. Вот и нарешал. Всё-таки надо было дать самостоятельную папе на
проверку.
Светлана Алексеевна раздала тетради. Со всех сторон послышались удивлённые возгласы. Я
открыл тетрадь и не поверил своим глазам. Пятёрка. Пятёрка?! Как это может быть?
– Что, не ожидали? – сказала Светлана Алексеевна. – Действительно, поразительные
результаты. Пятнадцать двоек и одна пятёрка.
– Но почему двойки?! – выкрикнул Илюха Майзлин. – Мы же…
– Вы же что? Списали с решебника? А там неправильно решена задача. Опечатка в решении.
Вот вы и попались. У всех пятнадцати человек – одна и та же ошибка. И только у Василькина –
совершенно другое решение, и оно правильное. Вот ему я поставила «пять», а всем вам – по двойке.
Поэтому Василькин после пятого урока идёт домой, а все остальные будут писать самостоятельную
работу номер двенадцать. Под моим наблюдением. И без решебников.
Пятнадцать человек ёрзали на стульях и недовольно бубнили. А я смотрел на свою честно
заработанную пятёрку, и она казалась мне самой красивой из всех, которые я когда-либо получал.

Минус тридцать

Как-то вечером мне позвонил Костик.

– Димыч! Ты телевизор смотрел? – радостно закричал он в трубку.
– Нет, – сказал я. – Я уроки делаю.
– Ну и зря. Завтра в школу всё равно идти не надо.
– Почему это не надо? – удивился я. – Кто сказал?
– По телевизору сейчас сказали. Завтра будет сильный мороз, минус тридцать, – сообщил
Костик.
– И что в школу не надо идти, тоже сказали?
– Ну, прямо так не сказали… Но Светлана Алексеевна нам говорила, что, если будет минус
тридцать, в школу не приходить. Ты что, забыл?
И я вспомнил: она действительно нам такое говорила в начале зимы. Даже не про минус
тридцать, а про минус двадцать семь. При минус двадцати семи градусах начальная школа не учится,
сказала она. А если уж по телевизору сказали, что будет минус тридцать, значит, вообще школу
закроют.
Я очень обрадовался и не стал доделывать математику. И маме с папой сказал, что мы завтра не
учимся из-за сильных морозов.
– Странно, – сказал папа. – А в интернете про морозы ничего не пишут.
 – Ну, может, в интернете и не пишут, а по телевизору сообщили, – сказал я.
– А ваша Светлана Алексеевна знает? – спросила мама.
– Конечно знает! Она нам сама сказала не приходить, – ответил я.
Утром мама и папа ушли на работу и не стали меня будить. А в девять часов позвонил Костик.
– Димыч! Ты в школу пошёл?
– Нет, не пошёл.
– Вот и я не пошёл. А мы учимся сегодня.
– Как учимся? Ты же мне сам сказал: сильные морозы, минус тридцать.
– Да нет никаких морозов. Отменились! Светлана Алексеевна маме сейчас позвонила. Сказала,
чтоб я через пять минут в школе был. А твоей маме не звонила?
– Нет пока.
Хотя, скорее всего, звонила. Просто мама на работе не всегда может взять трубку. Я не стал
ждать, пока Светлана Алексеевна дозвонится до моей мамы. Я вскочил с постели, пулей оделся и
побежал в школу.
Оказалось, что в школу сегодня не пришли аж восемь человек. Тоже услышали по телевизору
про сильные морозы.
– С этого момента не верим ни телевизору, ни интернету, – сказала Светлана Алексеевна. –
Верим только термометру за окном и мне. И уроки учим всегда, Василькин. Даже если наутро не
надо идти в школу. Всё понятно?
Нам всё было понятно, особенно мне. Я был очень счастлив, что она не поставила мне двойку
за домашнюю работу. И решил, что теперь буду очень осторожно относиться к прогнозу погоды.
Прошла неделя. В начале февраля неожиданно ударили морозы. Каждое утро термометр
показывал двадцать один или двадцать два градуса. А я так ждал, что красный столбик опустится до
двадцати семи! Даже стучал по стеклу пальцем. Но всё было бесполезно. Он не падал, и школу из-за
морозов не закрывали.
Однажды утром мама сказала мне:
– Дима, одевайся теплее, сегодня минус тридцать.
Я сонно промычал: «Угу», – но тут же подскочил в постели. Подбежал к термометру за окном.
Минус тридцать. Включил телевизор, местный канал. И там минус тридцать. Ура! Наконец-то!
– Костик! – воскликнул я в трубку. – Минус тридцать.
– Да, я уже видел, – сказал он. – Димыч, а вдруг мы всё равно учимся?
– Да как учимся? Светлана Алексеевна сказала: верить термометру. А там – минус тридцать.
– Она сказала: верить термометру и ей. А она нам ничего не говорила.
Мы помолчали.
– Знаешь, Димыч, я всё-таки в школу пойду. А то мне мама голову оторвёт, – сказал Костик и
положил трубку. Я вздохнул и стал собираться.
 Мы встретились с ним возле школьного крыльца. В школе горел свет.
– Вот видишь, работает, – сказал Костик. – Хорошо, что пришли.
У него от мороза были красные щёки, а изо рта валил пар.
– Ага, – согласился я, притоптывая закоченевшими ногами. – А то опять нам влетело бы.
Мы вбежали в вестибюль и остановились. Он был совершенно пустой, как во время уроков. Но
до звонка оставалось целых десять минут.
– О, ещё двое, – сказал охранник за столом. – И чего вам всем дома не сидится? Сказано же:
в минус тридцать уроки отменяются, с первого по восьмой класс. Сегодня только старшеклассники
учатся.
Мы с Костиком обрадовались и побежали на улицу.
– А пойдём на горку, – предложил он. – Раз уж у нас день свободный.
Я согласился. Не домой же идти, в самом деле.
На высокой снежной горе за школой собрался почти весь наш класс. Мы орали, смеялись,
валялись в снегу, съезжали вниз по крутому склону на ранцах, разорванных картонных коробках и
просто на спине. И никакого тридцатиградусного мороза мы не замечали. Было очень здорово и
весело. Пока нас не нашла Светлана Алексеевна.
– Вот это да! – воскликнула она. – Весь третий «А» в сборе. Вы зачем пришли? Я же вам
сказала, что мы сегодня не учимся.
– Светлана Алексеевна, вы нам ничего не говорили! – закричали мы.
– Как не говорила? Я рано утром позвонила Ксюше Цветковой и Илье Майзлину. Ксюша
должна была предупредить всех девочек, а Илья – всех мальчиков.
– Нет, нам никто ничего не говорил.
– А они сами-то здесь?
– Ксюша – вот, а Ильи нет.
Ксюшу подтолкнули к учительнице.
– Ты почему никому не позвонила? – спросила Светлана Алексеевна. – Я же тебя попросила
передать всем по цепочке.
Ксюша растерянно хлопала глазами.
– Светлана Алексеевна… А вы и правда звонили мне? Я думала, что вы мне приснились.
Мы дружно захохотали.
– Ну вот что, друзья, пойдёмте-ка в школу. Нечего здесь носы морозить. Будем греться,
сохнуть… и учиться, – сказала Светлана Алексеевна.
– Ой, нет, не надо в школу, мы лучше домой пойдём! – закричали мы наперебой. – Сегодня же
тридцать градусов, учиться нельзя.
 – А с горки кататься целый час можно? Уроки для чего отменили? Чтобы вы в такой мороз не
выходили на улицу. А раз вы всё равно вышли, будем учиться. Бегом в школу!
Мы гурьбой побрели вслед за Светланой Алексеевной.
– Всё из-за Ксюши! – возмущались мы. – Из-за её дырявой головы! Все классы дома сидят, а мы
учиться будем, как самые умные!
– Но я и правда забыла! – отбивалась Ксюша. – Я думала, мне всё это приснилось.
– Не ври! Ты нарочно нам не сказала!
– Да? И сама нарочно в школу пришла? Я же тоже здесь, со всеми. А вот Майзлин ваш где?
Мы уже вошли в вестибюль, когда у меня зазвонил телефон.
– Василькин! – услышал я сонный голос Илюхи. – Мне велели передать, а я чего-то уснул. Мы
сегодня не учимся. На улице мороз, минус тридцать. Передай тому, кто не знает.
– Да все уже знают, Майзлин, – сказал я и побежал догонять свой класс.

День шутника

На уроке английского языка мы читали текст про первое апреля. Яна Игоревна рассказала нам,
что у нас, в России, этот праздник называется День смеха, а в Англии – День дурака. В этот день
принято дурачиться, подшучивать друг над другом и разыгрывать друзей и знакомых.
– А давай тоже кого-нибудь разыграем, – сказал Костик, когда мы шли домой. – Скоро ведь
первое апреля.
– Давай, – согласился я. – А кого? Родителей?
– Нет, родителей неинтересно. Давай лучше из класса кого-нибудь. Кочкина, например.
Скажем, что его к директору вызывают.
Я представил себе огромные кулаки Ярика Кочкина.
– Нет, не надо. У него с юмором плоховато. Нам потом в этот День смеха совсем не до смеха
будет.
– Ну да, точно. Тогда, может, девчонку какую-нибудь разыграем?
– Какую?
– Ну, Тюрину можно.
– Тюрина – отличница и староста, она не поверит, что её куда-то там вызывают.
– А мы что-нибудь у неё спрячем, сапоги например. И посмотрим, как она будет искать.
– Да это не розыгрыш уже, а воровство. Она потом нажалуется, и нам попадёт.
– А что же тогда делать?
 Мы дошли до перекрёстка, где обычно расходились каждый в свою сторону, и тут меня
осенило:
– Костик, а давай всех разыграем!
– Кого это всех?
– Ну, сразу всех! Весь наш класс!

– Здорово! – обрадовался он. – Классная идея! А как?

– Пока не знаю как. Надо подумать.
Мы пошли по домам и стали думать. Только ничего путного в голову не приходило. Я думал
целый день, целый вечер и даже целую ночь. То есть, конечно, ночью я спал, но во сне всё равно
думал. Как, оказывается, трудно придумать хороший розыгрыш!
 – Придумал? – спросил меня Костик на следующий день.
– Нет ещё. А ты?
– Тоже нет. Только всякая ерунда придумывается.
– И у меня.
Прошло ещё два дня. До первого апреля остался только один день – завтрашний. А у нас в
запасе не было ни одной даже самой захудалой шутки.
– Может, классный журнал спрятать? – размышлял Костик, сидя вечером у меня дома.
– Не говори ерунду, – сказал я. – Журнал – это документ. А с документами шутить не нужно.
– Тогда крысу в класс принести? Представляешь, какой визг начнётся!
– Где ты крысу возьмёшь?
– Можно в подвале поймать, в нашем доме.
– Она тебя искусает, будешь потом в больнице лежать! Костик! Мы не напугать хотим, а
разыграть. Розыгрыш должен быть не злым, а прикольным. Понятно? Чтобы все смеялись потом, а не
злились на нас.
– Да где ж такой взять-то? – развёл руками Костик.
И вдруг я придумал. Да так здорово, что даже дух захватило. Я вскочил и стал бегать по
комнате, потому что не мог усидеть на месте.
– Костик! Я знаю! – кричал я. – Знаю, что мы сделаем. Мы всем скажем, что у нас вместо
уроков будет уборка класса, ну, субботник то есть. Все придут без учебников, а мы им скажем:
с первым апреля! Классно?
Но Костик не запрыгал от радости, как я ожидал.
– Так пятница же будет, – сказал он. – Разве субботник бывает в пятницу? Да и не поверит нам
никто. Когда это было, чтобы уроки ради уборки отменяли? Нет, не получится ничего.
– Получится! Вот послушай!
И я стал рассказывать ему, как мы всё это устроим. Костик поспорил немного, но всё же
согласился.
На следующий день мы еле дождались конца четвёртого урока. Сидели как на иголках,
постоянно переглядывались и улыбались. Предвкушали, какой весёлый день смеха мы устроим
одноклассникам. Вот они сидят, серьёзные и грустные, и даже не представляют, какую забавную
шутку мы им приготовили на завтра. Это первое апреля они запомнят надолго.
Наконец Светлана Алексеевна попрощалась с нами и ушла. А мы оставили ранцы в классе и
пошли в спортзал на физкультуру.
Посреди урока я отпросился в туалет, а сам побежал в класс. Как хорошо, что его никто не
закрыл на ключ! Если бы Светлана Алексеевна была где-то в школе, она обязательно закрыла бы, и
наш план провалился бы.
Я вытащил из своего ранца лист А4, который мы с Костиком приготовили заранее, и прикрепил
его к доске цветными магнитами. На листке большими буквами было напечатано:
 «Объявление! Завтра, в пятницу, вместо уроков в третьем „А“ будет проводиться генеральная
уборка кабинета. Приходить к первому уроку. С собой приносить тряпки и моющие средства.
Директор школы».
Мы это объявление два часа сочиняли с Костиком. И маме звонили, чтобы посоветоваться, как
лучше написать. Но, конечно, не признались, для чего это нужно, да маме и некогда было это
выяснять. Костик ещё хотел написать число – «завтра, первого апреля» и так далее. Но я сказал, что
не надо напоминать про первое апреля, чтоб никто ничего не заподозрил.
После физкультуры все вернулись в класс за ранцами и сумками и увидели объявление. Что тут
началось! Поверили все. Кто-то радовался и кричал «ура», кто-то говорил, что лучше учиться, чем
возиться с грязными тряпками. Мы с Костиком тоже не остались в стороне, тоже скакали вместе со
всеми и поддакивали. Чтобы никто не подумал, что мы что-то знаем.
Вечером мне позвонил Костик.
– Димыч, ты домашку делать будешь? – спросил он.
– Не знаю. А ты?
– Вот сижу и думаю: делать или нет? Ведь из наших никто не сделает. А ранец ты возьмёшь в
школу? Или с тряпками придёшь, как все?
 Я почесал в затылке. Об этом мы как-то не подумали. Если сделать уроки и прийти с
учебниками в школу, сразу будет понятно, кто всё устроил. А если нет, то как мы докажем, что этот
классный розыгрыш – наш? Мы же хотели перед всем классом прокричать: «С первым апреля!»
– Давай лучше без ранца и без домашки, как все, – сказал я. – На всякий случай.
– Давай, – радостно согласился Костик. – Тогда я погнал в войнушку рубиться.
И вот наступила пятница. Мы с Костиком пришли в школу пораньше, чтобы ничего не
пропустить. Светлана Алексеевна вошла, когда уже собрался весь класс – в свободной одежде, без
школьных сумок, с тряпками, порошками и разноцветными пластиковыми бутылочками, в которых
булькали моющие средства.
Светлана Алексеевна остановилась у своего стола и оглядела весь класс. Глаза у неё были при
этом очень большие от удивления.
– Что происходит? – спросила она. – Что это за маскарад? Староста, в чём дело?
– Субботник, – отрапортовала Кристина Тюрина.
– Какой субботник?!
– Генеральная уборка. Класс будем мыть. Вместо уроков.
Светлана Алексеевна растерялась.
– А кто вам это сказал?
– Директор.
– Директор?!
 – Светлана Алексеевна, да вон же объявление! – сказал Тимур Валеев. Светлана Алексеевна
оглянулась на доску и долго молчала. Потом сорвала наш листок и вышла. Тут все заговорили разом:
– К директору пошла узнавать.
– Она не знала, что ли?
– Конечно, не знала, она же раньше вчера ушла.
– Наверно, её директор забыл предупредить.
Мы с Костиком переглянулись. Мне почему-то расхотелось кричать: «С первым апреля!»
Наоборот, я боялся, что кто-то догадается, чьих рук это дело. Да и Костику наша шутка уже не
казалась такой прикольной.
Через некоторое время Светлана Алексеевна вернулась.
– Я не буду выяснять, кто так остроумно поздравил всех с первым апреля, – сказала она. – Я и
сама люблю шутки и розыгрыши, поэтому сегодняшний День шутника у нас пройдёт весело,
интересно и насыщенно. Сейчас мы будем отмывать кабинет, хорошо и тщательно, в течение трёх
уроков. Потом пообедаем в школе, сходим домой за учебниками и будем учиться по расписанию, во
вторую смену. А вечером вас ждёт двойное домашнее задание – то, которое вы не сделали вчера,
плюс то, которое я задам сегодня. Всё ясно? С первым апреля, третий «А»!
– Вот бы узнать, кто этот шутник! – процедил сквозь зубы Ярик Кочкин, когда мы оттирали
порошком чернильные рисунки с парт. – Тогда б ему точно не поздоровилось. Ох, как у меня руки на
него чешутся!
– И не говори, – сказали мы с Костиком. – Сами бы ему врезали.
И так, бочком-бочком, от него подальше, в другой конец класса.
– Тоже мне, первое апреля, самый весёлый день в году, – проворчал Костик, когда мы пошли
менять воду в ведре. – Не, Димыч, неудачная идея была.
– Ничего, – сказал я. – В следующий раз получше придумаем. Целый год впереди.
 Неизвестный писатель Лампочкин

Заканчивался последний день весенних каникул. Я уже сложил учебники в ранец, приготовил
школьную форму и собирался ложиться спать.
– Дима, ты точно ничего не забыл? – спросила мама. – Проверь всё ещё раз. А то утром
вспомнишь и будешь носиться по дому как угорелый.
– Да нет, мам! Ничего я не забыл, – ответил я. И вдруг застыл на месте, даже подушку из рук
выронил. Я вспомнил. Вспомнил то, что должен был вспомнить ещё неделю назад, в первый день
каникул. Читательский дневник! Как я мог о нём забыть?!
Читательские дневники мы завели в начале года. Мы записывали туда все книги, которые
читали. Но нужно было не просто указать название и автора. Ещё мы должны были назвать главных
героев и кратко пересказать, что с этими героями происходило. Ну, не совсем кратко, примерно на
одну или две странички. Светлана Алексеевна раз в месяц проверяла читательские дневники и
ставила оценки в журнал. А на каникулы она задала нам прочитать любую интересную книгу и
описать её в дневнике.
Я схватился за голову. Где я в десять вечера найду интересную книгу? И как я успею её
прочитать, да ещё пересказать письменно?
– Дима, ты уже лёг? – спросила мама, заглядывая в комнату.
– Пока нет. Сейчас я кое-что доделаю для школы… Это быстро.
– Дима! Ну как всегда! Как спать, так у тебя срочные дела находятся.
Мама ушла. А я стал ходить по комнате взад и вперёд. Что делать? Как завтра выкручиваться?
Что говорить Светлане Алексеевне?
Так не хочется начинать четверть с замечания в дневнике!
Я осмотрел свою книжную полку. Нет, ничего не подходит. Те книги, что я читал, уже
записаны в читательский дневник. А те, что не читал, всё равно не смогу записать. Откуда мне знать,
о чём они?
Я пошел к папе.
– Пап, расскажи мне быстренько какую-нибудь книжку.
Папа оторвался от компьютера и удивлённо посмотрел на меня.
– Какую книжку?
– Любую, детскую. Но только интересную.
– Дим, давай не сейчас, у меня срочная работа. Да и не помню я детских книжек. Сто лет уж
прошло, как я их читал.
Тут у меня в голове что-то щёлкнуло. Я понял, что надо делать. Я побежал в свою комнату, взял
читательский дневник и уселся за стол.
А что, если я эту книжку просто придумаю? Вот сейчас возьму и напишу то, что в голову
придёт. Ведь Светлана Алексеевна взрослая, как и папа, она тоже не помнит детские книги. Конечно,
она учительница и читала, наверно, больше папы. Но ведь не может же она прочитать все книги на
свете. Как она поймёт, что я описываю книжку, которой нет?
Вверху страницы я вывел: «Приключения…» – и задумался. Чьи это будут приключения?
Мальчика, девочки? Или вообще кота? Мой взгляд наткнулся на красочный календарь на стене.
Обезьяна! Точно! Это будут приключения обезьянки, которая сбежала из зоопарка и заблудилась в
большом городе. И я написал название: «Приключения шустрой обезьянки». Потом сунул в рот
леденцовую конфетку, посмотрел на фантик и добавил: «Барбариски». Получилось очень хорошее
название – «Приключения шустрой обезьянки Барбариски». Я смотрел на него, и у меня в груди
росло странное приятное чувство и почему-то замирало сердце. Словно внутри меня надувался
воздушный шарик и рвался куда-то вверх. Мне хотелось сочинять про эту обезьянку, придумывать её
приключения и записывать их.
 И я придумывал и записывал. Мама несколько раз заглядывала в комнату и говорила, чтобы я
ложился. А я всё писал. Это было удивительно, я ведь всегда ненавидел писать. А тут никак не мог
остановиться. Я и не знал, что так бывает, когда что-то захватывает тебя целиком и не хочет
отпускать.
Невероятно, но это было лучше, чем играть в компьютер!
Когда я наконец лёг в постель, у меня счастливо колотилось сердце, словно накануне дня
рождения. Или Нового года. Когда ложишься спать и знаешь, что завтра тебя ждут радостные
встречи и удивительные сюрпризы.
Но наутро моё настроение упало. Я перечитал своё ночное творение, и оно показалось мне
ужасным. А ещё я сообразил, что написать-то я написал, но ведь надо ещё показать книгу. А где я её
возьму?
На уроке я сидел как каменный истукан, не шевелясь и почти не дыша. Лишь бы не привлекать
к себе внимание. Лишь бы Светлане Алексеевне не вздумалось меня спросить. Одноклассники
выходили один за другим, показывали книги и зачитывали пересказы. А я сидел и считал минуты до
звонка. Осталось десять минут, семь, пять… Успеют меня вызвать или не успеют? Успеют или не
успеют?
– Василькин, к доске!
Эти слова меня будто по голове ударили. Нет, они прострелили меня навылет. Я поднялся из-за
парты и на ватных ногах поковылял к доске.
– Какую книгу ты прочитал за каникулы?
– Я прочитал книгу… – начал я и сам себя не услышал. У меня даже голос пропал от волнения.
– Громче, Василькин. Как называется книга?
– Она называется… – я громко откашлялся.
– Ну? – нетерпеливо спросила Светлана Алексеевна. – Василькин, побыстрее можно?
– Она называется «Приключения шустрой обезьянки Барбариски».
– Хорошо, продолжай.
И вдруг… Звонок!!! Я чуть не заорал от счастья.
– Идите на перемену, – сказала Светлана Алексеевна. – Следующий урок – русский язык.
На перемене мы с Костиком и другими мальчишками носились друг за другом и кувыркались
через голову. Костик – от радости, что получил четвёрку по домашнему чтению, я – от радости, что
меня всё-таки не спросили. А остальные – просто так, для развлечения.
Мы вернулись в класс со звонком взмыленные и растрёпанные. Светлана Алексеевна
подождала, пока мы успокоимся и приведём себя в порядок. Потом сказала:
– Василькин, к доске!
Я подошёл к доске и взял мел. Думал, что она сейчас будет мне диктовать слова для
фонетического разбора.
– Положи мел и возьми свой читательский дневник, – сказала Светлана Алексеевна.
 – Зачем? – испугался я.
– Как зачем? Мы же не закончили с тобой.
– Но сейчас русский, а не чтение.
– Ничего, мы можем потратить несколько минут на твой рассказ. Нам всем очень хочется
послушать о приключениях этой обезьянки. Барбариски, кажется? Уж очень название
завлекательное, правда, ребята?
– Да, да! – закричали все. – Мы хотим послушать! Рассказывай, Василькин.
Я рассердился. Конечно, они хотят послушать. Ещё бы! Им бы только не учиться и самим не
отвечать. И плевать на того, кто у доски мучается.
Я взял свой читательский дневник, вернулся к доске и стал читать. Все внимательно слушали и
даже иногда смеялись. Особенно в том месте, где Барбариска украла банан в супермаркете. А когда
она обманула своего преследователя и убежала, все даже захлопали. Я оторвался от тетрадки и
взглянул на одноклассников. Им и правда было интересно. Они слушали то, что я вчера
напридумывал сам, и им нравилось. Это было так здорово!
– Очень интересная история, – сказала Светлана Алексеевна, когда я закончил. – И пересказал
ты её хорошо и очень подробно. А кто же её написал? Ты не указал автора.
Точно! Про автора-то я и забыл. Ведь если есть книжка, её должен был кто-то написать. Я
поднял глаза к потолку и сделал вид, что вспоминаю.
– Её написал… э-э…
Тут мне на глаза попалась лампочка на потолке.
– Лампочкин, – сказал я. – Да, автор книги – Лампочкин. Григорий.
Я и сам не понял, откуда взял Григория. Почему-то мне показалось, что писателя Лампочкина
обязательно должны были звать Григорием.
– Григорий Лампочкин? – удивилась Светлана Алексеевна. – Никогда не слышала о таком
писателе.
– Ну… это новый писатель. Неизвестный, – сказал я и почувствовал, как у меня вспотела спина
под рубашкой. – Его пока никто не знает.
– А-а! Так это начинающий писатель?
– Вот-вот, начинающий. Точно. Он ещё мало книжек написал. Одну.
В глазах Светланы Алексеевны запрыгали хитрые смешинки.
– Понятно. Василькин, а что же ты книжку не принёс?
– Забыл. – Я сокрушённо развёл руками. – Оставил дома. Случайно.
– Дома? Ладно. Я тебя сейчас отпущу, и ты за ней сбегаешь. Очень хочется увидеть эту
замечательную книгу своими глазами.
 – А-а… это… – Мои мысли лихорадочно запрыгали в голове. – Я не могу… У меня дома
никого нет. И ключа нет.
– Ну хорошо, – сказала Светлана Алексеевна. – Походи пока без оценки. Вот принесёшь книгу,
и я с удовольствием поставлю тебе в журнал пятёрку. Садись, Василькин.
Весь остаток урока я думал, как мне быть. Ведь ясно же, что я никогда не смогу показать
Светлане Алексеевне «Приключения Барбариски». И зачем я только всё это устроил? Сам себя
загнал в ловушку. Что теперь делать? Каждый день говорить, что снова оставил книгу дома, и ждать,
пока Светлана Алексеевна про неё забудет? Или пойти и признаться?
После урока я дождался, пока все выйдут из класса, и подошёл к Светлане Алексеевне.
– Можно мне пересказать другую книгу? – спросил я, глядя в пол.
– Ну вот! – всплеснула руками Светлана Алексеевна. – А я так хотела увидеть книгу Григория
Лампочкина… Ладно, Василькин, так и быть. В среду у нас чтение. Я дам тебе время в начале урока.
Иди и читай книгу известного писателя, которого все знают. Даже я.
– Спасибо, – обрадовался я, схватил ранец и побежал к выходу. Светлана Алексеевна окликнула
меня возле самой двери.
– А Лампочкину передай, – сказала она с улыбкой, – что он всё равно молодец. Ему надо
продолжать писать. Только пусть сначала пишет маленькие истории. Например, о себе, о друзьях, о
школе. О том, что он хорошо знает. Все известные писатели сначала были… Лампочкиными.
Я бежал домой по весенним лужам, и внутри у меня всё трепетало от радости. Какая
замечательная идея! Я обязательно попробую. Ведь я смог написать даже про обезьянку, которую и в
глаза не видел, и всем понравилось! О себе и о школе я и правда знаю больше. Можно, к примеру,
рассказать, как я потерял портфель в начале года. Или как мы с Костиком выучили не то
стихотворение Пушкина. Или как я перепутал время и пришёл в школу вечером… Да мало ли
историй можно вспомнить!
 Дома я не бросился с порога включать компьютер, как обычно. Я переоделся, сел за стол и
положил перед собой чистую тетрадь. И снова почувствовал, как в груди надувается радостный
воздушный шарик и сладко замирает сердце…
Я счастливо вздохнул и, стараясь писать красиво и аккуратно, вывел на первой странице:
«Школьные истории Димы Василькина, ученика 3 „А“ класса».