Хрусталев. Анализ международных ситуаций и политическая экспертиза

Московский государственный
институт международных отношений

(Университет) МИД России
М. А. Хрусталев
АНАЛИЗ МЕЖДУНАРОДНЫХ СИТУАЦИЙ

И ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКСПЕРТИЗА
Рекомендовано Учебно-методическим объединением вузов

Российской Федерации по образованию в области
международных отношений в качестве учебного пособия
для студентов вузов, обучающихся по направлениям подготовки
и специальностям «Международные отношения»
и «Зарубежное регионоведение»
Москва
2015
УДК 327
ББК 66.4
Х95
Издание подготовлено при поддержке
члена Попечительского совета МГИМО
Ф. К. Шодиева
Рецензент
д. полит. н., профессор А. Д. Богатуров
Издание подготовлено
к. полит. н. А. А. Байковым, к. полит. н. И. А. Истоминым
Хрусталев М. А.
Х95 Анализ международных ситуаций и политическая экспертиза: Учеб.
пособие для вузов — М.: Издательство «Аспект Пресс», 2015. — 208 с.
ISBN 978–5–7567–0736–6
Учебное пособие дает комплексное понимание теоретико-методо-
логических основ прикладного внешнеполитического анализа. Книга
представляет системный взгляд на исследование политических процессов
и явлений с точки зрения прогнозирования их дальнейшего развития
и оказания управляющего воздействия на их протекание. Автор пособия
М. А. Хрусталев — один из основателей отечественной школы прикладного
анализа, на протяжении десятилетий работавший в системе аналитического
обеспечения МИД СССР, а затем и России. Подготовленный труд — ре-
зультат осмысления как его личного опыта, так и новейших отечественных
и зарубежных разработок в сфере теории международных отношений и
внешнеполитического анализа.
Для студентов-магистрантов по направлениям «Международные от-
ношения» и «Зарубежное регионоведение».
УДК 327
ББК 66.4
ISBN 978–5–7567–0736–6 © Хрусталев М. А., 2015

© МГИМО (У) МИД России, 2015
© ЗАО Издательство «Аспект Пресс»,
2015
Все учебники издательства «Аспект Пресс»

на сайте www.aspectpress.ru
Содержание
Предисловие .......................................................................................... 5
Глава 1. ПОЛИТИЧЕСКИЕ НАУКИ И НОРМАТИВНЫЙ

ПОЛИТИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ .................................................... 8
1.1. Политология в системе научного знания................................. 8
1.2. Генезис теории международных отношений ........................ 12
1.3. Политика как предмет анализа ............................................. 20
1.4. Значение и формы нормативного политического анализа .... 26
1.5. Эксперт-политолог — профессионально-политический
портрет ................................................................................ 33
Глава 2. МЕТОДОЛОГИЯ НОРМАТИВНОГО ПОЛИТИЧЕСКОГО

АНАЛИЗА ............................................................................. 39
2.1. Исследовательский метод .................................................... 39
2.2. Теоретический подход .......................................................... 42
2.3. Информационно-аналитические методики ........................... 46
2.4. Методика проведения экспертного исследования ................ 51
Глава 3. УЧАСТНИКИ ПОЛИТИЧЕСКИХ ОТНОШЕНИЙ ..................... 61

3.1. Типы политических субъектов и уровни анализа ................... 61
3.2. Эволюция этнических социально-политических
субъектов ............................................................................. 68
3.3. Структура анализа этносистем ............................................. 75
3.4. Конфессиональные социально-политические субъекты ....... 86
3.5. Социально-классовые субъекты политики ............................ 94
3.6. Институциональные и персональные субъекты политики.
Государственный и политический строй ..............................103
Глава 4. ПОЛИТИЧЕСКАЯ БОРЬБА: ПОНЯТИЯ И ПРОЦЕДУРЫ .....110

4.1. Типология политических режимов .......................................110
4.2. Политическая ситуация .......................................................125
4.3. Процесс политической борьбы. Виды и пределы
политической дестабилизации ............................................132
Глава 5. ВНЕШНЕПОЛИТИЧЕСКАЯ ПРОГРАММА ...........................138

5.1. Внешнеполитический интерес, идеология, доктрина...........139
5.2. Типология внешнеполитических ресурсов ...........................147
3
5.3. Анализ внешнеполитического целеполагания .....................150
5.4. Анализ образа действий государства ..................................154
Глава 6. АНАЛИЗ МЕЖДУНАРОДНЫХ ВЗАИМОДЕЙСТВИЙ ..........159

6.1. Понятие мировой системы и ее регулирование ...................159
6.2. Соотношение интересов и соотношение сил субъектов
проблемной ситуации..........................................................172
6.3. Векторы взаимных отношений
и политико-психологический климат ...................................180
6.4. Международные политические процессы ............................183
6.5. Методология исследования переговоров ............................192
4
ПРЕДИСЛОВИЕ
Имя Марка Арсеньевича Хрусталева широко известно в России среди

специалистов, занимающихся теорией и практикой, как он сам говорил,
«нормативного политического анализа», т.е. исследованием текущих по-
литических событий с опорой на строгую научную базу. По праву его счи-
тают одним из отцов-основателей школы системно-структурного анализа,
по сей день развиваемой в МГИМО. Совместно с академиком Е. М. При-
маковым профессор Хрусталев разработал методологию проведения ситуа-
ционных анализов. Широкое применение в аналитической работе получил
и предложенный им матричный метод.
М. А. Хрусталев пришел в МГИМО в 1966 г. из КГБ СССР, где он уже
получил большой практический опыт аналитической работы. Как он впо-
следствии отмечал, для руководителей разного уровня был важен прежде
всего результат — конкретные рекомендации, разработанные сценарии
развития ситуации и поведения сторон. Высококлассная рекомендация
предполагает, что дающий ее сначала сам разбирается в том, что происхо-
дит, а потом прогнозирует ситуацию. Только после этого можно составить
обоснованный рекомендательный документ.
Становление М. А. Хрусталева в качестве профессионального анали-
тика, его изыскания в области теории международных отношений (ТМО),
методологии их изучения, равно как и активная практическая деятельность
по подготовке рекомендаций для государственных структур, пришлись на
1960–1970-е годы. Это был период серьезных структурных трансформа-
ций в мировом порядке, мировой экономике и в научно-технической об-
ласти, что оказало заметное влияние на развитие гуманитарных наук и их
отдельных областей. Именно в 1960–1970-х годах масштабно развернулась
деятельность советских и американских «мозговых центров», в которых
наряду с традиционными методами анализа стали все шире использовать-
ся методы, заимствованные из точных наук. Крупнейшие аналитические
центры (прежде всего в США) стали активно внедрять достижения научно-
технической революции в стратегическое планирование. Включение науки
и техники во внешнюю политику было не абстрактной идеей, а практиче-
ским императивом1.
В те же годы ощущался бум ожиданий того, что в обозримой перспекти-
ве будет создана компьютерная программа, сравнимая по операциональным
и прогностическим возможностям с человеческим интеллектом. Специа-
листы, пришедшие из точных наук, думали, что математический аппарат,
которым они владели, станет гарантией решения всех проблем. Ничего
1
См.: Шейдина И. Л. США: «фабрики мысли» на службе стратегии. М.: Наука, 1973.
С. 7; Введение в прикладной анализ международных ситуаций / Под ред. Т. А. Шаклеи-
ной. М.: Аспект Пресс, 2014.
5
подобного не случилось. М. А. Хрусталев отмечал, что общественные на-
уки были не приспособлены для их осмысления машинным интеллектом
именно потому, что они не были строгими — во всяком случае, с точки зре-
ния естественных наук. Кроме того, предмет их изучения — мышление лиц,
принимающих решения, сам по себе лишен логической строгости и во мно-
гом «работает» матрично, интуитивно. Пытаться моделировать интуицию —
утопия. Вместе с тем, полагал Хрусталев, моделирование необходимо — для
минимизации субъективизма ученого, но лишь в сочетании с логико-интуи-
тивным методом и как дополнение к нему.
Параллельно происходило становление отечественной школы струк-
турного анализа, делались первые серьезные шаги по внедрению но-
вых методов анализа с элементами моделирования и прогнозирования.
М. А. Хрусталев как раз был одним из тех, кто стоял у самых истоков этого
процесса. В стенах созданной на базе МГИМО Проблемной научно-ис-
следовательской лаборатории системного анализа международных отно-
шений (ПРОНИЛ) была разработана оригинальная экспертная методи-
ка, с применением которой удалось выполнить несколько новаторских
аналитико-прогностических работ, носивших действительно пионерский
характер. Эти разработки получили поддержку со стороны МИД и КГБ
СССР. В дальнейшем огромный вклад в работу Проблемной лаборатории
внес ее руководитель И. Г. Тюлин1. Школа стала развиваться, количество
заказов возрастало, а сами работы делались разнообразнее. Начали при-
менять компьютерную модель исследования международных отношений,
хотя своих компьютеров в МГИМО еще не было и модели строились на
арендованных машинах. М.А. Хрусталев стал руководить Проблемной
лабораторией с 1990 г. Как теоретик и практик международно-политиче-
ского анализа, по мере накопления опыта научной работы он отходил от
региональной специализации и переходил к глобальным теоретическим
исследованиям. Всегда понимал важность более гибкого сочетания тра-
диционных и новейших методов анализа, на протяжении своей деятель-
ности оставался сторонником более активного развития прикладной тео-
рии и компьютерного моделирования, говорил о существовании «школы
МГИМО», в развитие и сохранение которой вложил немало усилий.
Учитывая новые направления в использовании достижений научно-тех-
нической революции в изучении международных отношений, анализе но-
вых явлений и ситуаций в мировой политике и в политике отдельных стран,
преподаватели МГИМО — ученики и последователи «школы Хрусталева»
продолжают рассматривать в качестве одной из важнейших задач подготовку
высококвалифицированных специалистов — экспертов, способных к про-
ведению различных форм международно-политического анализа. Направ-
ление, развивавшееся в недрах Проблемной лаборатории и закрепившееся в
научно-исследовательской деятельности сменивших ее структур, получило
1
Тюлин Иван Георгиевич (1947–2007) — доктор политических наук, профессор, Чрез-
вычайный и Полномочный Посланник, первый проректор МГИМО МИД России, руко-
водитель Проблемной лаборатории в 1976–1990 гг.
6
дальнейший импульс к развитию в рамках учебной практики только в 2000-х
годах. На основе Кафедры прикладного анализа международных проблем,
созданной решением ректора МГИМО в 2006 г. с целью сохранения и разви-
тия теоретико-методологического наследия ПРОНИЛС, прикладная шко-
ла университета шагнула в аудитории, объединив воедино систему учебных
дисциплин и практикумов в согласованном образовательном комплексе.
Разработка и внедрение в учебный процесс курсов, опирающихся на
прикладные подходы к анализу международно-политических проблем,
соответствует современным тенденциям не только в политических науках
или в развитии научного знания в целом, но и в парадигме мышления сов-
ременного общества. С учетом повышенного спроса на экспертов, обла-
дающих компетенциями оперативного анализа ситуаций, ознакомление
студентов и преподавателей с концепциями и методиками прикладного
анализа перспективно и своевременно.
Блок учебных предметов, разработанных усилиями М. А. Хрустале-
ва, А. Д. Богатурова, Т. А. Шаклеиной, Е. Г. Никитенко, А. А. Байкова,
И. В. Болговой, И. А. Истомина, А. А. Сушенцова на базе теоретических
и прикладных разработок М. А. Хрусталева и А. Д. Богатурова, охватыва-
ет все этапы подготовки эксперта по широкому спектру международных
проблем. Он формирует междисциплинарное собрание курсов, в резуль-
тате успешного освоения которых формируется квалифицированный
эксперт-международник. Это непростые предметы. В комплексе они дают
студенту необходимый теоретический и прикладной арсенал1.
В предлагаемом издании учениками М. А. Хрусталева была предпри-
нята попытка органично объединить содержание двух монографий, под-
готовленных им в конце 2000-х годов: «Анализ международных ситуаций»
и «Методология прикладного политического анализа». Его наследие,
разумеется, богаче того, что изложено в этих работах. Это прежде всего
опыт и память работы с ним, оставленные им рукописи, которые требуют
изучения. Он был очень скромным человеком, поощрял собеседника к раз-
говору, не подавлял опытом и безусловным, непререкаемым авторитетом.
Мы многому у него учились и, хочется верить, научились. Данная работа,
приуроченная к 70-летию МГИМО — Университета, где М. А. Хрусталев
проработал более 40 лет, — дань его вкладу в научную и педагогическую
школу главной «кузницы» отечественных дипломатов.
Алексей Богатуров,
Татьяна Шаклеина,
Андрей Байков
1
Блок учебных дисциплин по прикладному анализу включает: Введение в приклад-
ной анализ международных ситуаций, Основы системного подхода к международным от-
ношениям, Анализ международных ситуаций, Политический анализ, Практикум анали-
за международных ситуаций, Моделирование международных ситуаций, Современные
информационные технологии в дипломатической практике.
7
ГЛАВА 1
ПОЛИТИЧЕСКИЕ НАУКИ
И НОРМАТИВНЫЙ
ПОЛИТИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ
1.1. Политология в системе научного знания

Учитывая доминирующую роль, которую играет политология в нор-
мативном политическом анализе1, необходимо начать именно с нее. Как
следует из ее названия, которое в дословном переводе означает учение
о политике, политология является теоретической научной дисципли-
ной. Ее появление и развитие было обусловлено накоплением обобщен-
ного научного знания о политике в целом ряде научных дисциплин,
с одной стороны, и усилением интегративной тенденции в современной
науке — с другой.
До второй половины XX в. эволюция научного знания проходила
под знаком господства дифференцирующей тенденции, которая на-
ходила свое конкретное выражение в выделении все большего числа
предметных областей и субобластей и вела к быстрому росту числа
научных дисциплин и субдисциплин. В настоящее время их число, по
различным оценкам, составляет от трех до пяти тысяч. Каждая из них,
естественно, формирует свой понятийный аппарат и профессиональ-
ную лексику, что стимулирует дивергенцию не только между предмет-
ными областями, но зачастую и внутри них.
Усиление подобного рода дивергенции объективно создало реаль-
ную опасность дезинтеграции научного знания. Неизбежной реакцией
на это стало развитие интегративной тенденции, приведшей к появле-
нию целого спектра общенаучных и частнонаучных теорий. И если пер-
вые выполняют интегративную функцию в рамках науки в целом или
1
Под нормативным политическим анализом понимается здесь и в последующем
процесс познания конкретных политических реалий на основе теоретического знания.
Его альтернативой является эмпирический политический анализ, базирующийся на
опыте и здравом смысле.
8
одной из ее сфер (например, обществоведения), то вторые делают это

в определенной предметной области и по существу представляют собой
предметные теории. К категории последних относится и политология.
Общенаучные теории в известном смысле предметно индифферен-
тны, так как непосредственно не связаны с традиционной предметной
дифференциацией. Предметом их исследования является некое атри-
бутивное свойство, присущее реальности. Первой подобного рода об-
щенаучной дисциплиной можно с полным основанием считать мате-
матику, которая исследует такое всеобщее свойство, как «количество».
На протяжении не одного тысячелетия она выполняла интегративную
функцию, в основном, правда, в сфере естественных наук.
Исследованием «качества» занималась философия, но делала и де-
лает она это в синкретической, предметно нерасчлененной форме,
что оказалось явно недостаточным в условиях нарастания предметной
дифференциации. Как следствие, произошло выделение отдельных
аспектов «качества», исследование которых и стало функцией общена-
учных теорий.
Появлению каждой общенаучной теории (группы теорий) предше-
ствовало формулирование соответствующей общенаучной парадигмы,
т.е. концепции исследования некоего общего свойства. Она не только ука-
зывала направление научного поиска, но и формировала определенный
стиль научного мышления. Став доминирующим, он оказывал сущест-
венное влияние на формирование и развитие частнонаучных теорий до
тех пор, пока не возникала новая парадигма, которая оттесняла пред-
шествующую на периферию научного поиска. Вместе с тем эта послед-
няя, хотя и переставала быть доминирующей, оставалась на вооруже-
нии науки и продолжала развиваться.
Таким образом обеспечивался и обеспечивается до сих пор много-
векторный прирост теоретического знания, которое к тому же попол-
няется и частнонаучными теориями, каждая из которых в ходе своего
развития также переживает процесс смены специфических (предмет-
ных) парадигм. Именно они детерминируют степень включенности
общенаучных теорий в предметную область. Зачастую она является чи-
сто формальной и ограничивается перекодировкой, т.е. заменой одних
терминов другими.
Методологическое влияние общенаучных теорий на исследования
в предметных областях проявляются в различной степени. Как уже от-
мечалось выше, оно может быть сугубо формальным, а следователь-
но, минимальным или, наоборот, значительным. Последний вариант
реализуется только при наличии достаточно развитой частнонаучной
теории. В свою очередь, она появляется тогда, когда накопление на-
9
Глава 1. Политические науки и нормативный политический анализ
учных знаний в данной конкретной области достигает такого рубежа,

который позволяет осуществить теоретическое обобщение, т.е. сфор-
мулировать целостную частнонаучную теорию. Однако происходит это
отнюдь не автоматически.
Если в силу тех или иных причин создать частнонаучную теорию
не удается, то начинается процесс дивергенции, т.е. дробления пред-
метной области на сегменты, в каждом из которых начинается фор-
мирование своего рода субтеорий. Предметная область дробится на
слабосвязанные между собой части, как следствие, теряется общее
представление о предмете исследования.
Такая негативная тенденция может быть блокирована только частно-
научной теорией. Выдающиеся мыслители прошлого достаточно хоро-
шо осознавали данное обстоятельство. Например, Н. Г. Чернышевский
писал: «Без истории предмета нет его теории, но и без теории предмета
нет даже мысли о его истории, потому что нет понятия о предмете, его
значении и границах»1. Хотя эта мысль и была высказана полтора века
тому назад, она не утратила своего значения.
Формирование частнонаучных теорий может проходить на двух раз-
личных уровнях: внутридисциплинарном и междисциплинарном, при
этом в первом случае нет сколько-нибудь серьезных заимствований
из других предметных областей. Политология — продукт междисци-
плинарного синтеза. Его несомненным достоинством является воз-
можность получения более полного, комплексного представления
о предмете, но вместе с тем он таит в себе опасность замедления фор-
мирования частнонаучной теории в силу своей гораздо большей слож-
ности по сравнению с внутридисциплинарным.
Как частнонаучная теория политология занимает вполне опреде-
ленное место в системе знаний о политике. В рамках известной трихо-
томии «всеобщее—особенное—единичное» она соответствует «особен-
ному», выступая связующим звеном между «всеобщим» (политической
философией) и «единичным» (политической историей). Успешно вы-
полнять функцию такого рода «моста» между предельно абстрактным
и предельно конкретным, уникальным она может только при доста-
точной степени операциональности, которая, кроме того, позволяет ей
обеспечивать решение конкретных аналитико-прогностических задач.
В свою очередь достижение необходимой степени операциональности
требует преобразования ее в прикладную теорию. Задержка с таким пре-
образованием или отказ от него, что в силу ряда объективных и субъек-
тивных причин присуще отечественной политологической школе, неиз-
1
Чернышевский Н. Г. Избранные философские сочинения. М., 1956. Т. I. С. 303.
10
бежно ведет к нивелировке ее отличия от политической философии со

всеми вытекающими из этого негативными последствиями.
Превращение политологии в прикладную частнонаучную теорию
протекает в русле переживаемой сейчас научной революции в обще-
ствоведении. Оно стимулируется прежде всего быстрым ростом нау-
коемкости политической практики. Последняя традиционно рассма-
тривалась как чисто эмпирическое искусство, где роль науки считалась
в лучшем случае номинальной. И действительно, влияние науки на нее
было в основном косвенным — через образование.
Со второй половины XX в. ситуация начинает кардинально менять-
ся. Непрерывное усложнение политических реалий и резкое возраста-
ние цены политической ошибки заставили политических практиков
по-новому взглянуть на роль науки. Ставка на эмпирический полити-
ческий анализ, пусть и проводимый профессионалами, стала все чаще
давать серьезные сбои. Теперь в разработке ответственных политиче-
ских решений зачастую принимает участие значительное число науч-
но-исследовательских учреждений. Научное обоснование подобного
рода решений постепенно становится правилом, а не исключением,
как это было еще в недавнем прошлом. При этом, естественно, воз-
растает и значимость нормативного политического анализа. Соответ-
ственно, повышаются требования и к политологии в плане строгости
и операциональности.
Операционализация теоретического знания детерминируется
уровнем его строгости. «Божьими», т.е. строгими, принято считать
естественные науки. Общественные же науки квалифицируются как
«неточные» (нестрогие). Подобного рода взгляд, сформулированный
еще О. Контом, основоположником позитивистской философии, име-
ет под собой достаточно серьезные основания. Критерием «точности»
считается математизация. Нет, вероятно, особой необходимости дока-
зывать, что до математизации общественным наукам и, в частности,
политологии достаточно далеко.
В этой связи нельзя не коснуться опыта американской политоло-
гической школы, где в течение нескольких десятилетий предпринима-
лись неоднократные попытки «принудительной» математизации. Их
авторы — представители естественных наук, пришедшие в политоло-
гию, — затратили на это немало усилий, однако их результаты были
весьма скромны. К середине 1980-х годов подобные попытки в основ-
ном исчерпали себя1. Они дали научно значимые результаты только
1
См.: Political science: The State of Discipline / Ed. A. W. Finifter. W., 1983. С 1985 г.
перестал выходить журнал «Political Methodology», специализировавшийся на математиза-
ции политических исследований.
11
в исследовании электоральных проблем, т.е. там, где имеется большой

и надежный количественный материал и где использование различно-
го рода математических методик было заведомо обоснованным.
Означает ли это, что политология обречена быть наукой «неточной»,
а следовательно, ограниченно операциональной? Думается, что это не
так. Строгость естественных наук определяется не математизацией как
таковой. Она становится возможной только при определенном состоя-
нии понятийного аппарата. У естественных наук он представляет собой
целостную систему операциональных понятий. В этом их принципиаль-
ное отличие от общественных наук в том числе политологии, понятий-
ный аппарат которой далеко еще не системологизирован.
Сама по себе системологизация — научная задача не из легких, но
ее решение осложняется еще и тем обстоятельством, что политические
реалии по существу описываются на трех различных уровнях: понятий-
ного аппарата политологии, профессионального лексикона и полити-
ко-публицистического жаргона. В чем-то они, конечно, пересекаются,
но далеко не во всем.
Степень системологизации понятийного аппарата политологии
пока еще остается недостаточной. Отсутствуют строгие дефиниции
ряда ключевых понятий и их четкая декомпозиция. Не составляет
исключение и такое основополагающее понятие, как «политика». Без
адекватного представления о его содержании трудно говорить о теоре-
тической строгости политологии как научной дисциплины.
1.2. Генезис теории международных

отношений
Появление теории международных отношений (ТМО) характерно
для современного этапа развития науки, начавшегося со второй поло-
вины XX в. и продолжающегося вплоть до настоящего времени. Его суть
во многом альтернативна тенденциям предшествующих столетий, когда
основным содержанием эволюции научной мысли, как уже отмечалось,
была ее дифференциация. Поскольку создание любой теории — это
результат интеграции, то появление ТМО находится в русле векто-
ра на сближение различных областей научного поиска и становления
междисциплинарных предметных полей.
Генезис ТМО возможно определить как обобщение и системоло-
гизацию того, что было накоплено и осознано в смежных или близких
дисциплинах. ТМО была продуктом их синтеза, который носит меж-
дисциплинарный характер и, видимо, еще окончательно не завершен.
12
1.2. Генезис теории международных отношений
В качестве основных составляющих её генезиса можно выделить поли-

тическую историю, международное право и военную науку.
Хорошо известно, что родиной политической истории была Древ-
няя Греция. Там оформились два принципиально различных подхода к
изучению истории: описательный, т.е. нарративный (Геродот), и ана-
литический (Фукидид). Именно последний стал особенно ценным для
формирования ТМО, ибо содержал ряд теоретических положений,
касающихся международных отношений, в особенности проблема-
тики войны и мира. В первую очередь внимание концентрировалось
на выявлении причин вооруженных конфликтов, их онтологической
природы. Этот фокус анализа международной политики породил пред-
ставление об исключительной конфронтационности международных
отношений. Весьма популярным было выражение: «Мир — это пере-
рыв между войнами». Взгляд на политическую историю как на историю
военного противостояния не лишен оснований. С момента возникно-
вения государств в мире велось, по подсчетам отечественных военных
исследователей, более пяти тысяч войн.
Две различные ориентации, наметившиеся в древнегреческой поли-
тической истории, сохраняются и сейчас. Геродот, называемый нередко
«отцом истории», считается родоначальником «нарративной» ориента-
ции, констатировал исторические факты событий. В его подходе к исто-
рическому материалу доминировал поиск ответа на вопрос «что?».
Принципиально других установок придерживался Фукидид, ко-
торому приписывается, и не без оснований, приоритет в разработ-
ке аналитической ориентации. Мыслителя прежде всего волновал
вопрос, «почему?» те или иные события вообще имели место. Его
основополагающей работой была «История Пелопоннесской войны».
В своем освещении Фукидид стремился предложить свое объяснение
ее происхождению, побудительным мотивам и стратегии лиц, прини-
мающих решения в каждом из противоборствующих лагерей.
В связи с формированием аналитической ориентации нельзя
не упомянуть и имя Аристотеля, который в ряде своих сочинений,
и в частности в «Политике», анализирует проблемы конфликтогенно-
сти, причем не только внутри государства, но и на межгосударственном
уровне. Гибель античной цивилизации привела к утрате аналитической
ориентации. Ее возрождение в исторических исследованиях началось
лишь с Нового времени.
Второй компонент генезиса ТМО начал оформляться с приходом
эпохи Возрождения, проходившей под влиянием античного наследия,
в том числе и аналитической истории. Однако если Фукидид теоре-
тизировал на базе онтологии, т.е. занимался анализом имевших ме-
13
сто событий, то на излете Средневековья усилился деонтологический

подход, ориентировавший на построение идеального через сравнение
его с реальным. Тут на смену истории приходит международное пра-
во, основоположником теоретической рефлексии которого был Гуго
Гроций, написавший фундаментальный труд «О праве войны и мира».
Значение деонтологии велико и сегодня.
Третья составляющая генезиса ТМО возникла на основе исследова-
ний военных теоретиков, в частности книги «О войне» К. Клаузевица,
в которой он сформулировал тезис о том, что «война есть продолжение
политики другими средствами». Иначе говоря, в трактовке Клаузевица
война не самоцель, а некое производное состояние, исполняющее по
отношению к политике инструментальную, вспомогательную функцию.
Цели ее при этом все равно лежат в плоскости политики. В работе Клау-
зевица содержится и интересное предвидение о том, что в будущем вой-
на может принять «абсолютный облик», оторваться от политики и при-
обрести самодовлеющее значение. Вероятно, Клаузевиц интуитивно
угадывал роль технологического фактора в мировых делах ХХ в.
Первый развернутый вариант ТМО был сформулирован в США
в начале ХХ в. В этот период в американских академических кругах
оформилась школа политического идеализма, выросшая из деонтологии
и восходящая к юридической школе в целом, поскольку в ней трактова-
лась проблема того, какими должны быть международные отношения.
Одним из ведущих представителей данного направления был тогдашний
президент США Вудро Вильсон, который в январе 1918 г. обратился к
конгрессу США с посланием, в котором излагал свой взгляд на новый
мировой порядок. Это обращение, благодаря своей композиционной
структуре, получило наименование «Четырнадцати пунктов В. Виль-
сона». Новая архитектура мировой политики должна была, по замыслу
президента США, строиться на юридических и морально-этических
принципах. Однако в тот период в МО по-прежнему действовало «право
сильного» и идеалистическим представлениям американского прези-
дента в них было мало места. Вместе с тем в концептуальном плане идеи
Вильсона были серьезной заявкой на создание теории.
Параллельно с политидеалистами выступили сторонники онто-
логии, которые не отрицали желательности выработки и соблюдения
некоего морального кодекса в поведении государств, но при этом под-
черкивали роль материальных факторов мировой политики. Это прежде
всего адепты геополитики и марксисты, тяготевшие к ее экономоцен-
трическим объяснениям.
Среди идеологов марксизма выход на собственно международ-
но-политический уровень в теоретическом осмыслении осуществил
14
В. И. Ленин, отразивший свои выводы в программной работе «Импе-

риализм как высшая стадия капитализма». В указанной публикации
делался вывод о неизбежности новой мировой войны, начало которой
предопределялось внутренней логикой эволюции капитала. Послед-
няя по необходимости должна была привести к тому, что мировые оли-
гархические монополии схлестнутся в глобальном конфликте. Будучи
предельно идеологически ориентированным, В. И. Ленин предлагал
социалистам всех стран использовать войну для продвижения дела
пролетарской революции.
Если концепция международных отношений марксизма-ленинизма
была по преимуществу связана с экономической географией, то геополи-
тика основывалась на особенностях физической карты мира. В геополи-
тике ставился и решался вопрос о мировом господстве.
В ее рамках государства делились на морские и континентальные.
Американский ученый А. Мэхен считал, что миром должны править
морские державы. Соответственно, борьба за мировое господство есть
борьба за контроль над морскими коммуникациями. Английский ис-
следователь Х. Маккиндер отдавал предпочтение континентальным
державам. Его концепция мирового господства была связана с евро-
пейской частью света. По мнению Маккиндера, существует геогра-
фический центр мира — heartland, который находится в Центральной
и частично Восточной Европе, а его опоясывает мировая окраина —
rimland. Господство над центром дает власть над окраинами вплоть до
обретения контроля над всем миром. Концепция Маккиндера, буду-
чи в сущности антиисторичной, т.е. противоречащей историческим
фактам, тем не менее оказалась достаточно живучей. К концепции
Маккиндера примыкала концепция немецкого ученого К. Хаусхоффе-
ра, который трактовал межгосударственные отношения как борьбу за
жизненное пространство — Lebensraum, рассматривая ее как основную
причину войн.
Нетрудно заметить, что если сторонники политического идеализ-
ма делали упор на проблематику установления мира, то последовате-
ли марксизма-ленинизма и адепты геополитики — на неизбежность
и вечность войны.
Современным вариантом геополитических взглядов можно считать
науку полемологию, активно развиваемую во Франции. В ее русле тракту-
ются вопросы о причинах войн, каковые можно объединить в три блока:
1) демографический, предполагающий, что войны начинаются
между соседними государствами, в одном из которых наблюда-
ется демографический взрыв и следующая за ним демографиче-
ская экспансия;
15
2) природно-климатический, выводящий войны из стремления го-

сударств занять наиболее благоприятные территории с точки
зрения рельефных и погодных условий (Россия в этом смысле
малопривлекательна для вооруженных захватов, так как от 60 до
70% территории ее непригодны для обитания);
3) ресурсный, связывающий войны с конкуренцией за обладание
ресурсами, причем недопустима редукция к одним энергоноси-
телям. Рассматриваются, к примеру, и запасы пресной воды.
В настоящее время названные причины действительно оказывают
немалое влияние на состояние международных отношений, но далеко не
всегда ведут к войнам. Демографический взрыв в развивающихся стра-
нах стимулирует миграционные потоки, которые устремляются с Юга
на Север, что влияет на политическую обстановку в развитых странах.
По оценкам Фонда Никсона (мозговой центр Республиканской партии),
в ближайшие десять—пятнадцать лет численность населения, например,
в мусульманском мире увеличится на 100 млн человек. Экономики этих
стран в основном бедные, с отсталой отраслевой структурой хозяйства и
не в состоянии абсорбировать эту избыточную демографическую массу.
Как следствие, они потянутся на Север. Между тем современные эконо-
мики развитых стран Запада могут обеспечить этих людей продовольст-
вием, но не водой. Следовательно, считается, что в обозримом будущем
основная борьба развернется за близость к источникам пресной воды.
Однако нельзя не видеть, что сам по себе «демографический взрыв»
и миграционные потоки к каким-либо войнам не привели.
С окончанием Второй мировой войны инициатива в разработке
ТМО перешла в руки политических реалистов. Называя себя «реали-
стами», эти исследователи подчеркивают свою принципиальную он-
тологическую ориентацию («Realрolitik»). Основателем школы поли-
тического реализма был Ганс Моргентау, а наиболее выразительным
образцом практической реализации — Генри Киссинджер. Любопыт-
но, что Моргентау получил юридическое образование, т.е. по логике
должен был исповедовать деонтологические взгляды. И тем любопыт-
нее его эволюция в сторону онтологического мышления.
По мнению Г. Моргентау, международные отношения — это поле
ожесточенной борьбы за власть — power, но с равным основанием этот
термин может быть передан и как сила, дающая такую власть, посколь-
ку испокон веку именно сила, чаще всего военное могущество, играла
в МО ведущую роль. В современном мире военный аспект влияния не-
сколько потеснен экономической мощью государств, потенциалом их
идеологического воздействия и культурной привлекательностью.
16
Дальнейшая эволюция названных «канонических» парадигм шла

по пути их совершенствования и временной адаптации. На базе идеа-
лизма была создана теория международных режимов, предусматрива-
ющая, что новый международный порядок формируется все в большей
степени не как производная от применения военной и экономической
силы, а как результат сознательного введения четких норм и правил по-
ведения в сфере международных отношений. Появилось даже понятие
«цивилизованные» страны, т.е. те, кто соблюдает эти нормы и правила.
Однако пример США весьма наглядно показывает, что при необходи-
мости они легко нарушаются.
Реализм довольно скоро уступил место неореализму, в котором да-
ется более детальная характеристика борьбы за власть с меньшим упо-
ром на военную силу. Кроме того, неореализм не ограничивает список
субъектов международных отношений государствами, имея в виду воз-
росшую активность на мировой арене различных политических и об-
щественно-политических организаций и движений (церкви, профсою-
зов и др.).
В конце 1960-х — начале 1970-х годов происходит интервенция
естественных наук в обществоведение, т.е. интенсивное внедрение их
достижений в гуманитарное знание. Олицетворением их синтеза ста-
новится американская школа «модернистов», отражавшая общенаучную
тенденцию операционализации теоретического знания. Их ключевой
тезис заключался в том, что любая научная дисциплина теоретического
плана должна быть прикладной. Она должна быть доведена до такого
уровня, когда ее можно использовать для анализа и прогноза реально
происходящих процессов.
Основный упор «модернисты» делали на проблемы квантификации
(выражение качественных свойств объекта в количественной форме).
Все, что не может быть измерено, настаивали они, не является научным.
Руководствуясь этой идеей, «модернисты» отсекали ту информацию или
те гипотезы, которые принципиально не поддавались исчислению.
Предтечей модернистов можно считать английского ученого Л. Ри-
чардсона, работавшего в межвоенный период. Он исследовал феномен
гонки вооружений в преддверии Второй мировой войны и вывел ее
формулу. В процессе наращивания арсеналов наступает такой момент,
когда государство вынуждено начать войну. В противном случае его
постигнет тяжелый экономический кризис.
Этот момент количественно выражается в доле ВВП, расходуемой
на оборону (10%), и в части населения, занятой в вооруженных силах
и иных военизированных формированиях (1%). В США в настоящее
время расходы на оборону составляют 3,5% ВВП. В период холодной
17
войны эта цифра достигала 7%, в то время как в СССР аналогичный

показатель доходил до 20–22%. Другими словами, речь шла об эконо-
мическом перенапряжении, которое не могло продолжаться долго, так
как рассчитанный Ричардсоном порог был кратно преодолен. Очевид-
но, что чем дольше такая ситуация сохраняется, тем глубже последст-
вия и неизбежнее коллапс экономики.
Впрочем, достаточно быстро «модернисты» столкнулись с серьез-
ными вызовами, поскольку от них потребовали дать прогностические
оценки существующих конфликтов и определить потенциальные, но
успехов тут было меньше, чем неудач. Стало ясно, что эта школа, из-
начально ориентировавшаяся на практический выход для принятия
оптимальных внешнеполитических решений, оказалась существенно
ограниченной в своих возможностях в силу специфики ТМО.
Тем не менее полезность «модернизма» заключается в том, что им
был разработан и успешно апробирован целый ряд информационно-
аналитических методик, использование которых повысило операцио-
нальный потенциал ТМО. Важно и другое: «модернисты» стимулиро-
вали тенденцию системологизации ТМО, прежде всего ее понятийного
аппарата. Эта проблема пока еще полностью не решена.
Все вышеупомянутые школы возникли и развивались в рамках
американской науки во время холодной войны, когда США вели борь-
бу за мировое господство. Их политическая элита достаточно хорошо
понимала значение науки в деле оптимизации внешнеполитической
практики. А как обстояло дело в СССР, который был основным про-
тивником США?
Вплоть до конца 1960-х годов ТМО в СССР было табуировано. Счи-
талось, что ее нет и быть не может, поскольку международно-политиче-
ская ситуация развивалась, согласно официальной идеологии, в соответ-
ствии с логикой классовой борьбы, а конечная цель этого развития была
известна наперед — торжество коммунизма в планетарном масштабе.
Между тем обстоятельства на мировой арене на рубеже 1960–
1970-х годов складывались не в пользу Советского Союза, что побуди-
ло советское руководство скорректировать свои установки и свыкнуть-
ся с мыслью о необходимости исходить не только из идеологии, но и из
более реалистического осмысления положения дел. Именно в этот пери-
од было решено придать импульс разработке собственной версии ТМО.
Впрочем, официальная наука по-прежнему исключала возможность
сомнений в правильности марксистско-ленинской доктрины. Так,
в 1976 г. академик Г. Шахназаров «доказал» в своей книге, что импери-
ализм находится на стадии деградации и вот-вот произойдет победа со-
циализма в глобальном масштабе. Любопытно, что именно он впослед-
18
ствии был одним из главных советников Горбачева, консультировавшим

его по вопросам «нового политического мышления».
В 1970 г. ТМО появилась в виде спецкурса на Факультете междуна-
родных отношений в МГИМО. Начиная с этого момента стали оформ-
ляться две школы изучения международных отношений. Одна из них
пропагандировалась ИМЭМО и строилась на так называемой критике
буржуазных теорий, что по существу означало скрупулезное изложение
американских теоретических концепций. Взгляды и подходы этой шко-
лы особенно репрезентативно отразились в монографии «Современ-
ные буржуазные теории международных отношений», опубликованной
в 1975 г. Данная монография была полезной, так как знакомила отечест-
венных специалистов-международников с состоянием ТМО на Западе.
Школа, разрабатывавшаяся в МГИМО, была совершенно другого
плана. Ее специфика диктовалась вполне конкретно поставленной пе-
ред этим ведомственным учебным учреждением задачей — предоставле-
ние практических наработок в интересах МИД и других органов власти.
От исследователей, работавших в МГИМО, требовалось обеспечить на-
учную подпитку процесса принятия внешнеполитических решений. Со-
ответственно, вся их работа была ориентирована на операционализацию
ТМО, т.е. превращение ее в прикладную теорию, позволяющую осуще-
ствить аналитико-прогностическое исследование широкого спектра по-
литических ситуаций (включая внутренние).
После обвала Союза в силу ряда субъективных и объективных факто-
ров обе эти школы ослабли. Инициатива была перехвачена кафедрой со-
циологии международных отношений МГУ под руководством П. А. Цы-
ганкова, который по существу продолжил традиции школы ИМЭМО.
Вместе с тем потребность в научном сопровождении внешней поли-
тики сегодня несравненно выше, чем даже в советские времена. Нельзя
игнорировать и общемировой тренд — неуклонное повышение «науко-
емкости» внешней политики. В ведущих странах мира давно поняли, что
механизм принятия внешнеполитических решений, особенно судьбо-
носного характера, должен быть серьезно и всесторонне проработан
в научно-теоретическом плане.
Рональд Рейган, уходя с должности президента Соединенных
Штатов, подчеркнул, что при нем в мире было снято сорок диктатур.
Не будучи профессионально достаточно хорошо подготовленным, он
испытывал определенный пиетет перед наукой и в силу этого стремил-
ся подвести под внешнюю политику США прочную научную основу.
В частности, решение о проведении целенаправленной политики
по ликвидации военных диктатур было принято под влиянием раз-
работок американских ученых, которые показали, что установление
19
диктаторских режимов ведет к поляризации общества и в перспективе

к распространению экстремистских идей леворадикального и комму-
нистического толка («распространению коммунизма»). Из этого де-
лался вывод, что традиционный внешнеполитический курс США на
поддержку военных диктатур в Латинской Америке изжил себя и не
отвечает интересам Соединенных Штатов. Отсюда цель — снятие дик-
татур. Решение это было отнюдь не простым, ибо за военными дикта-
турами, как правило, стояли крупные американские ТНК.
Сегодня степень наукоемкости внешней политики США можно
проиллюстрировать следующей цифрой: в США трудятся 80% специа-
листов-политологов мира, из которых почти половина — междуна-
родники. В стране функционируют сотни специализированных науч-
но-исследовательских центров и институтов, между ними налажена
разветвленная информационная сеть. Все это, несомненно, способст-
вует повышению эффективности научного обеспечения внешней по-
литики.
1.3. Политика как предмет анализа

На первый взгляд может показаться, что понятие «политика» доста-
точно очевидно и в особых пояснениях не нуждается, однако при опре-
деленном тождестве представлений о ее атрибутивных свойствах нельзя
не видеть, что имеющиеся ее определения не отличаются операциональ-
ностью. Кроме того, в профессиональном лексиконе и публицистиче-
ском жаргоне термин «политика» используется в предельном широком
смысле как любая целенаправленная деятельность (архитектурная поли-
тика, технологическая политика и т.п.). Хотя такое употребление терми-
на научно некорректно, оно достаточно часто проникает в научное опи-
сание, внося немалую путаницу.
Вместе с тем и в самой науке нет единства мнений по поводу сущ-
ности политики. Согласно одному мнению, политика — это «борьба за
власть», согласно другому — «борьба за власть и собственность». Лапи-
дарность данных формул может вводить в заблуждение, так как в каждой
из них имеется в виду порядок распределения как власти, так и собствен-
ности. Вторая формула является более адекватной, хотя бы ввиду того,
что на протяжении всей истории цивилизации, т.е. государственно ор-
ганизованного общества, фундаментальной проблемой политической
борьбы было и остается соотношение государственной и частной собст-
венности, а также концентрация последней. Современные российские
политические реалии не оставляют по этому поводу никаких сомнений.
20
Различие двух вышеприведенных формул порождает различие

взглядов на генезис политики как особого вида специальной деятель-
ности. Сторонники первой формулы придерживаются той точки зре-
ния, что политика присуща человеческому обществу изначально, т.е.
даже в рамках родо-племенного общества. В наиболее последователь-
ной форме данный теоретический подход выражен в политической
антропологии. Сторонники второй формулы связывают появление
политической деятельности со стадией перехода от родо-племенного к
государственно-организованному обществу.
При первом подходе политика сводится только к властвованию,
которое лежит в основе любого процесса управления, причем не толь-
ко в человеческом обществе, но и в животном мире. В самом общем
виде властвование может быть определено как способность одного субъ-
екта детерминировать состояние и/или поведение другого. Оно четко
прослеживается, например, в стадах и стаях высших животных. На нем
базируется механизм социального управления в этих сообществах жи-
вотных, где существует строгая статусная ранжировка особей. Иначе
говоря, там существует распределение власти и определенные правила
«борьбы за власть», однако нет оснований отождествлять подобного
рода борьбу с политикой. На ранних стадиях существования родо-пле-
менного общества «борьба за власть» вряд ли существенно отличалась
от того, что имеет место в животном мире. Тут некоторые положения
этологии (науки о поведении животных) бывают отнюдь не бесполез-
ными при анализе индивидуального и социального поведения. В част-
ности, в манипулировании массовым политическим сознанием иногда
используются архетипы животных предков.
После этих уточнений можно сформулировать операциональное
определение политики. Политика — это один из видов социальной дея-
тельности, направленный на сохранение или изменение существующего
порядка распределения власти и собственности в государственно-орга-
низованном обществе (внутренняя политика) или мировом сообществе
(внешняя политика). Декомпозиция приведенного определения по-
зволяет выделить четыре смысловых блока (модуля): характер, объект,
цель и сфера политической деятельности.
1. Характер. То, что политическая деятельность представляет собой
один из видов социальной деятельности, в особых доказательствах не
нуждается, но при этом она обладает спецификой, которая принципи-
ально отличает ее от других видов. Для того чтобы выявить данную спе-
цифику, необходимо прежде всего определить ее место в общей струк-
туре социальной деятельности, которая представлена в табл. 1.1.
21
Приведенная таблица требует некоторых пояснений, прежде все-

го по поводу базовых критериев, использованных для ее построения.
В данном случае под «характером» понимается сущностное содержание
того или иного вида социальной деятельности в соответствии с форму-
лой: m—e—i—o (вещество—энергия—информация—организация), от-
ражающей универсальные свойства реальности.
Что касается понятия «функция», то оно отражает преимуществен-
ную ориентацию на удовлетворение того или иного типа социальных
потребностей. Из семи выделенных видов социальной деятельности
только политическая полифункциональна, и в этом ее принципиаль-
ное отличие от всех других.
Таблица 1.1
Типология социальной деятельности
Функция Характер
I II III
Материальная Информационная Организационная
(«m—e») («i») («o»)
А — Фукнциониро-
Культурная
вание Экономическая
Научная
В — Развитие
Политическая
С — Стабильность Правоохрани-
тельная Идеологическая
D — Устойчивость Военная
Ее функциональная универсальность (полифункциональность)

в сочетании с организационным характером возлагает на нее ответ-
ственность за оптимальное удовлетворение всех социальных потреб-
ностей, что требует поддержания баланса в распределении ресурсов
между всеми остальными видами социальной деятельности. Задача
эта отнюдь не проста, поскольку одни виды социальной деятельности
в известном смысле альтернативны другим. Одна их категория (эконо-
мическая, культурная и научная) ориентирована, в принципе, на изме-
нение, а вторая (правоохранительная, военная и идеологическая) — на
неизменность. Виды, входящие в первую категорию, образуют эволю-
ционную подструктуру, а входящие во вторую — подструктуру безо-
пасности. Первая — производитель материальных и информационных
ресурсов, а вторая — их потребитель.
Хотя в этом отношении они альтернативны, но вместе с тем обе
эти подструктуры взаимодополнительны. Не обеспечив безопасность,
нельзя рассчитывать на нормальное функционирование и успешное
развитие. В неменьшей степени справедливо и обратное, т.е. сбой
22
в функционировании и отставании в развитии рано или поздно ведет

к дефициту ресурсов, необходимых для обеспечения безопасности.
2. Объект. Из приведенного определения следует, что таковым яв-
ляется порядок распределения власти и собственности. Соответствен-
но, в рамках государственно-организованного общества — это обще-
ственный (социальный) строй, а в рамках мирового сообщества — это
миропорядок. При всех их достаточно существенных различиях они
строятся на некоторых определенных принципах и в этом, и только
в этом смысле инвариантны.
Каждый из них имеет две составляющие: порядок распределения
власти и порядок распределения собственности. Генетически первый
из них первичен, а второй — производен. Как свидетельствуют данные
этологии, порядок распределения власти оформился уже у высших
стадных и стайных животных в форме статусной ранжировки особей
(по половозрастному и силовому признаку), что означало их диффе-
ренциацию на властвующих (руководящих) и подвластных (подчинен-
ных). Аналогичного рода статусная ранжировка существовала и суще-
ствует в племенах. Взаимоотношения племен строились на основе так
называемого «права сильного», т.е. исходя из силового превосходства
одних над другими.
Возникновение государства, как правило, сопровождалось торже-
ством «права сильного». Более того, оформившись, государственный
аппарат сконцентрировал в своих руках верховную власть в обществе,
подкрепленную монополией на применение вооруженного насилия.
Иначе говоря, в государственно-организованном обществе порядок
распределения власти моноцентричен. Всю историю государственно-
организованного общества можно с достаточным основанием рассма-
тривать под углом зрения ограничения этой моноцентричности, т.е.
установления эффективного контроля общества за деятельностью го-
сударственного аппарата.
В отличие от социального строя миропорядку присуща полицен-
тричность, но при наличии статусной ранжировки государств по си-
ловому признаку. В рамках мирового сообщества наблюдалась и про-
должает наблюдаться моноцентрическая тенденция (различного рода
«мировые» империи). В нем, несмотря на многочисленные попытки
полностью исключить его, продолжает действовать и «право сильно-
го», хотя в гораздо более ограниченных масштабах, чем прежде.
Что касается порядка распределения собственности, то для миро-
вого сообщества характерен полицентризм, т.е. каждое государство
обладает правом собственности на свою территорию, природные ре-
сурсы и т.п. При этом, в принципе, оно другими не оспаривается как
23
таковое, что, конечно, не исключает перераспределения. В рамках

отдельной страны наблюдается более сложная картина, хотя и там на-
лицо полицентричность, как в плане соотношения государственной
и частной собственности, так и в отношении концентрации последней
в руках небольшого числа лиц.
Говоря о полицентризме в рамках порядка распределения собст-
венности, нельзя не упомянуть о той попытке ликвидации частной
собственности как таковой, которая была предпринята в СССР. Она
предполагала по существу тотальную этатизацию (огосударствление)
всей собственности, что означало замену полицентризма в ее распре-
делении моноцентризмом в экстремальной форме. Хотя инициаторы
этого радикального преобразования считали, что они строят новое об-
щество, фактически они отбросили его далеко назад, к временам эл-
линистического Египта, где этатизация была почти такой же полной.
Как уже отмечалось ранее, в составе социального строя первона-
чально и на протяжении всей докапиталистической эры порядок рас-
пределения собственности был производен от порядка распределения
власти. Действовала формула «богатство через власть». Накопление
собственности в руках отдельных частных лиц, не связанных с госу-
дарственной властью, было весьма ненадежным. Экономическая дея-
тельность, где происходит первичное, стихийное распределение собст-
венности, находилась под мощным налоговым прессом, периодически
осуществлялись разного рода экспроприации и реквизиции. К этому
следует добавить бесконечные войны, которые сопровождались мас-
совым грабежом. Исключения были достаточно редки и исторически
недолговечны (купеческие республики). В целом отношение между
властью и собственностью очень образно и строго выражено в русской
пословице: «Не всяк имущий власть имущий, всяк власть имущий —
имущий».
Становление капитализма стимулировало процесс автономизации
порядка распределения собственности, которая получила строгое пра-
вовое оформление. Завершение данного процесса привело к появле-
нию альтернативной формулы: «Власть через богатство». В принципе
она должна была полностью вытеснить свою предшественницу. Од-
нако утверждать, что это уже произошло, нет достаточных оснований.
Даже на Западе в большинстве случаев этого не случилось. Что касает-
ся России, то в ней процесс смены одной формулы другой представля-
ет собой лейтмотив политической борьбы.
Не вдаваясь в детальное рассмотрение данной проблематики, нель-
зя не заметить, что обе эти формулы, отображающие определенные ис-
24
торические закономерности, далеко не оптимальны применительно к

будущему человеческой цивилизации.
3. Цель. Человеческая деятельность в целом и социальная в частно-
сти является целенаправленной. Как явствует из приведенного опре-
деления, политика отличается известной дуалистичностью, т.е. может
быть направлена на сохранение или изменение социального порядка
или миропорядка. Наличие этих двух альтернативных векторов поли-
тической деятельности придает ей конфликтогенный потенциал, ко-
торый актуализируется в форме борьбы. Она обладает широким спек-
тром вариативности, от латентной и слабой до открытой и предельно
ожесточенной. В последнем случае она зачастую выливается в воору-
женную конфронтацию (войну) сторонников и противников сущест-
вующего социального строя или миропорядка.
В общем виде степень ожесточенности политической борьбы зави-
сит от радикальности тех изменений, которых требуют их сторонни-
ки. Нельзя не видеть, что по своей природе политический радикализм
всегда сочетается с экстремизмом, который предполагает допусти-
мость использования любых средств и способов достижения постав-
ленных целей («цель оправдывает средства»). На практике это означает
ничем не ограниченное использование вооруженного насилия, причем
не только в отношении реальных и мнимых противников, но и в отно-
шении нейтралов («кто не с нами, тот против нас»). Экстремизм — это
всегда массовый террор и война.
Хотя по мере развития человеческой цивилизации все большую
силу набирает тенденция регламентации («игры по правилам») и огра-
ничения политической борьбы, и прежде всего в плане превращения
ее в вооруженную (войну), однако пока успехи в этом направлении
достаточно скромны. На внутристрановом уровне они в целом значи-
тельно больше, чем на международном. В частности, в так называемых
«цивилизованных странах» внутриполитическая борьба в принципе
может быть квалифицирована как конвенциональная, т.е. происходит
с соблюдением общепринятых морально-этических и правовых норм.
Вместе с тем некоторые из этих стран в ряде случаев склонны прене-
брегать этими нормами в своей международной деятельности. В сущ-
ности, это возврат к «праву сильного», проявлению которого данные
нормы призваны противостоять.
4. Сфера. В качестве сфер политической деятельности выступа-
ют государственно-организованное общество и мировое сообщество.
Соответственно, принято выделять внутреннюю и внешнюю полити-
ку. Представляется необходимым остановиться на их соотношении
25
(точнее, конечно, их взаимовлиянии), которое является предметом

научных дискуссий уже не одно десятилетие. Следует заметить, что
данная проблема имеет не только чисто теоретическое, но и немалое
практическое значение, учитывая растущую наукоемкость политиче-
ской практики.
В ходе отмеченных дискуссий при всем разнообразии точек зрения
выделились два принципиально отличных подхода. Один предполага-
ет паритетность этих двух видов политики, а другой — приоритетность
внутренней. Симптоматично, что сторонниками этого последнего яв-
ляются такие крупные фигуры, как Г. Моргентау и Г. Киссинджер. Со-
циологические опросы показывают, что его разделяет и большая часть
правящих кругов США.
Действительно, если подойти к внешнеполитической деятельности
с точки зрения ресурсозатратности, то чем она активнее, тем подобно-
го рода затратность больше, особенно если она сопровождается война-
ми. Отвлечение крупных материальных ресурсов в течение длительного
времени рано или поздно ведет к социально-экономическому кризису,
который в свою очередь может привести к дезинтеграции государствен-
но-организованного общества, а следовательно, к распаду государства.
Вместе с тем, как показывает исторический опыт, правящая по-
литическая элита может пренебречь опасностью перспективного ре-
сурсного дефицита и вести активную, а то и агрессивную внешнюю
политику, не особенно считаясь с неблагоприятным для нее внутри-
политическим положением. Соответственно, внешняя политика ста-
новится на некоторый период времени приоритетной. Резюмируя ска-
занное, можно констатировать, что доминанта внутренней политики
относительна и далеко не всегда надежна.
1.4. Значение и формы нормативного

политического анализа
Нормативный политический анализ — это, в сущности, приме-
нение политологии и/или теории международных отношений для
проведения прикладного исследования, объектом которого являются
существующие реалии политической жизни государственно-органи-
зованного общества или мирового сообщества и которое принципи-
ально ориентировано на получение практически полезных результа-
тов. Последнее положение не следует понимать излишне упрощенно,
хотя бы в силу того, что практическая полезность может быть не толь-
26
1.4. Значение и формы нормативного политического анализа
ко непосредственной, но и косвенной, причем первая далеко не всег-

да больше второй.
Нормативный политический анализ актуализуется в трех видах
прикладных политических исследований: содержательном, экспертном
и модельном.
Из трех указанных типов прикладных политических исследова-
ний хронологически исходным является содержательное. Его генезис
(в нормативно-эмпирическом варианте) относится к очень далекому
прошлому. Первым политическим аналитиком по праву считается уже
упоминавшийся древнегреческий историк Фукидид, отец аналитиче-
ской истории. Повторимся: в отличие от истории описательной для
нее характерно сочетание фактографии с аналитико-прогностически-
ми положениями. Мощным стимулом к ее развитию стала разработ-
ка Аристотелем основ политической философии как учения о логике
исторического процесса, что привело к формированию историософ-
ского подхода, который стал использоваться в политическом анализе.
Появление политологии ослабило его значение, но не в такой степе-
ни, чтобы можно было считать его рудиментом прошлого. Его силь-
ной стороной является принцип историзма, т.е. представление иссле-
дуемого объекта не в статике (по состоянию на некий момент времени),
а в динамике (в процессе развития).
В этой связи требует уточнения вопрос о роли принципа историз-
ма в прикладном содержательном исследовании, которое по своей
природе не является историческим. Вместе с тем нет, видимо, особой
необходимости доказывать, что без достаточных знаний об эволюции
объекта очень сложно сформировать адекватное представление о нем
и перспективах его развития. Следовательно, фактологическое опи-
сание должно присутствовать. Соответственно, возникает необходи-
мость наметить, хотя бы в первом приближении, ту границу, которая
отделяет историческое исследование от прикладного политического.
Ответ на него в каком-то смысле дает аналитическая история, в ко-
торой разработан и применяется, хотя и не всегда строго, понятийный
ряд: этап—период—эпоха—эра. Образующие его таксономические
единицы отображают временную структуру процесса социальной
эволюции в целом и политического развития в частности. Несмотря
на то что каждая из этих единиц представляет собой некий отрезок
времени, он не фиксирован жестко. Это некий временной интервал,
причем чем выше по таксономической иерархии мы поднимаемся,
тем менее четкими становятся его временные рамки. Более того: сама
таксономическая иерархия на деле не отличается строгостью. Эра
27
может включать наряду с эпохами и отдельные (в известном смысле

автономные) периоды, а эпоха не только периоды, но и отдельные эта-
пы. Наличие такого ряда отдельных периодов и этапов есть отражение
феномена переходности1.
Отсутствие правильной (в количественном отношении) поли-
тической ритмики в немалой степени обусловлено тем, что принято
называть субъективным фактором. Появление выдающегося государ-
ственного деятеля оказывает серьезное влияние на ход политического
развития, хотя отнюдь не всегда позитивное. Как правило, оно форми-
рует политическую эпоху, если такой политический деятель стоит во
главе страны длительное время. В этом плане история нашего Отечест-
ва дает немало ярких примеров, да и не только она. Конечно, в услови-
ях авторитарного политического режима его возможности выше, чем
в условиях демократии, однако пример М. Тэтчер демонстрирует, что
они не так малы, как кажется на первый взгляд.
В вышеприведенном понятийном ряду низшей таксономической
единицей является понятие «этап». Он представляет собой время бы-
тия (бытования) определенной ситуации, понимаемой как относитель-
но неизменное состояние изучаемого объекта. В этом, и только в этом
смысле ситуация статична. Политика — это всегда борьба, что делает
временные рамки существования ситуации достаточно ограниченны-
ми, хотя в зависимости от страны они могут варьироваться в большей
или меньшей степени.
На смену одной ситуации приходит другая, генетически связанная
с предшествующей, причем различие между ними может быть сущест-
венным или несущественным. Соответственно, в первом случае нали-
цо начало нового периода, а во втором — продолжение предыдущего.
Иначе говоря, период — это ряд взаимосвязанных ситуаций, объеди-
ненных некой общей тенденцией развития. Период, будучи частью
процесса политической эволюции, является в известном смысле еди-
ницей политической диалектики, т.е. элементарным подпроцессом
в процессе политической эволюции.
Что касается двух других понятий — «эпоха» и «эра», — то в отличие
от периода для них характерно наличие не только различных, но и аль-
тернативных тенденций, но при сохранении атрибутивных свойств
1
Данный таксономический ряд представляет собой не что иное, как результат исполь-
зования логико-интуитивного метода для выявления процесса политической ритмики. Его
принципиальной особенностью является представление о временной нестрогости таксо-
номических единиц. В качестве альтернативы ему выступает представление о наличии в
социальной, а следовательно, и политической жизни строгих временных циклов (от 3 лет
до 1000). На этой основе разработан целый спектр моделей (см.: Социс. 1992. С. 6).
28
объекта. Например, советская эра в истории нашего Отечества харак-

теризовалась наличием тоталитарного политического режима, а эпоха
Сталина — террором, но в одни периоды его власти он был массовым,
а в другие — нет.
Исходя из сказанного можно, хотя и в первом приближении, наме-
тить тот рубеж, который отделяет историческое исследование от при-
кладного. Им является период. В сферу прикладного исследования входит
нынешний этап (существующая ситуация) и текущий период (незавер-
шившийся подпроцесс). Все остальное относится к сфере исторического
исследования. Прикладное содержательное исследование, будучи ак-
туальным, в принципе обладает непосредственной политической по-
лезностью, а историческое — лишь косвенной. Причем, говоря об этой
последней, следует иметь в виду, что таковой обладают не описатель-
ные, а аналитические исторические исследования.
Содержательное политическое исследование как в прикладном,
так и в историческом варианте имеет две основные формы: статью
и монографию. Их подготовка и публикация требуют достаточно дли-
тельного периода времени. Для статьи это обычно месяцы, а для мо-
нографии — годы. Видимо, нет особой необходимости доказывать, что
подобный «лаг» между моментом заказа или возникновения замысла
о проведении содержательного исследования и выходом конечного
продукта является серьезным недостатком1.
Особенно наглядно данный недостаток проявляется в условиях по-
литической нестабильности, когда политической жизни присущ повы-
шенный динамизм. За время написания монографии в таких условиях
может несколько раз поменяться тенденция развития, а иногда может
даже стать достоянием прошлого сам исследуемый объект. Быстрое
развитие событий переводит прикладное содержательное исследова-
ние в разряд исторических. Стремление свести на нет данный «лаг»,
присущий любому содержательному политическому исследованию,
привело к появлению и развитию экспертного политического исследо-
вания (политической экспертизы).
В самом общем виде под экспертизой принято понимать опрос высо-
коквалифицированных специалистов (экспертов) с целью получения от них
вторичной информации об исследуемом объекте. Объектом политической
экспертизы, как правило, является существующая политическая ситуа-
ция или один из ее аспектов. В подавляющем большинстве случаев она
1
В качестве паллиатива зачастую используются научные доклады, однако в силу их
лапидарности их практическая полезность достаточно ограничена, и, кроме того, не-
достаток времени на их подготовку может влиять негативным образом на их качество,
сближая их с политической публицистикой.
29
является одной из стадий процесса подготовки политического решения.

В отличие от содержательного исследования экспертиза проводится
в сжатые сроки и по четко определенной ее организаторами тематике.
Несмотря на то что появление политической экспертизы — дело
относительно недавнего времени, ее генезис относится к далекому про-
шлому. Уже в древности любое сколько-нибудь серьезное политическое
решение не принималось без обращения за консультацией к гадателям,
астрологам и другим универсальным «экспертам» того времени. Особен-
но влиятельными политическими консультантами были жрецы, кото-
рые выступали монополистами по выяснению «воли богов». Не зная ее,
что-либо предпринимать считалось тогда делом более чем рискованным.
В сущности, за этим стояло вполне естественное стремление людей
устранить неопределенность, а то и заручиться поддержкой потусто-
ронних сил, могущество которых гарантирует успех любого начинания.
Значение мнения этих универсальных «экспертов» резко возрастало
в сложных и особенно в кризисных ситуациях. По всей вероятности,
именно это обстоятельство породило тенденцию к инструментальному
использованию представителями правящей элиты мнения мистиков
для манипулирования настроениями масс: наиболее успешно это де-
лали полководцы, использовавшие «благоприятные предсказания» для
подъема боевого духа войск.
Утверждение мировых (универсальных) религий, главным образом
христианства и ислама, заметно подорвало влияние универсальных «эк-
спертов». Тем не менее они благополучно дожили до наших дней и про-
должают играть роль политических консультантов. Их услугами и сейчас
достаточно широко пользуются политические и государственные деяте-
ли, причем не только в развивающихся, но и в развитых странах.
Появление профессиональных политических консультантов, т.е. эк-
спертов в полном смысле слова, связано с появлением института посто-
янных советников в государственном аппарате, а затем в политических
партиях и общественно-политических организациях. Однако лишь с ис-
пользованием ученых в качестве советников стало возможным говорить
о возникновении экспертизы в точном значении термина, прежде всего
благодаря появлению нормативного политического анализа.
Во второй половине XX в. развитие политической экспертизы про-
ходило достаточно быстрыми темпами, что привело к появлению раз-
нообразных ее форм, совокупность которых представляется в следу-
ющем виде (табл. 1.2).
Экспертиза в строгом, научном смысле слова стала развиваться
относительно недавно, во второй половине прошлого века, но весьма
интенсивно, что привело к появлению широкого спектра ее вариан-
30
тов. Существующая их типология и представлена в таблице, которая,

правда, требует некоторых пояснений. В ней использованы две груп-
пы критериев, обозначенных как «участие» и «регламентация». Первая
характеризует количество экспертов и форму их участия в эксперти-
зе, а вторая — степень регламентации их работы. При свободной эк-
спертизе она минимальна, а при программируемой — максимальна.
Необходимость регламентации обусловлена прежде всего тем обстоя-
тельством, что экспертная информация, по крайней мере в принципе,
предназначена для разработки вполне конкретного политического ре-
шения, а следовательно, должна быть строго целенаправленной. Перед
содержательным исследованием такая задача, как правило, не стоит.
Таблица 1.2
Виды политической экспертизы
Участие Регламентация
I II III
Свободная Регулируемая Программируемая
А. Индивидуальная Консультация Тематическая «Экспертная
Интервью разработка система»
В. Коллективная Круглый стол «Мозговой Имитационная
(очная) штурм», игра
«Комиссия»
С. Групповая Анкетирование Анкетирование «Экспертные
(заочная) (открытые (закрытые оценки»
вопросы) вопросы)
В таблицу включены не все существующие варианты экспертизы,

а лишь основные. Из них наибольшее распространение получили кол-
лективная свободная и регулируемая экспертиза (если исключить кон-
сультацию), поскольку именно они наиболее оперативны и не требуют
большого ресурса времени на подготовку и проведение.
На второе место по степени применимости можно поставить ва-
рианты групповой экспертизы, однако ее проведение обычно связано
с рядом административно-технических трудностей и требует значи-
тельно большего времени.
Разница между групповой и коллективной экспертизой заключается
в том, что первая не предполагает контактов экспертов, тогда как вторая,
напротив, предусматривает их тесную совместную работу, дискуссию.
Свободная и регулируемая коллективная экспертиза используются
для проведения ситуационного анализа. Перед экспертами, участвую-
щими в нем, могут быть поставлены четыре категории задач:
31
1. Фактологическая — сообщить имеющуюся у них новую инфор-

мацию об объекте (ситуации).
2. Аналитическая — выделить основные особенности ситуации;
3. Прогностическая — выявить тенденции эволюции объекта,
определить доминирующую.
4. Операциональная — разработать комплекс практических мер по
стимулированию позитивных и блокированию негативных тен-
денций в развитии ситуации.
Чаще всего при организации ситуационных анализов ограничи-
ваются решением второй и третьей задач. Фактологическая задача
ставится тогда, когда ситуация характеризуется высокой степенью не-
определенности, которая может быть как результатом умышленных
действий (дезинформация, сокрытие информации и т.п.) или возни-
кать объективно (слаборазвитая, изолированная страна).
Оценка эффективности экспертизы зависит от того, в какой степе-
ни были реализованы те задачи, которые были перед ней поставлены.
В связи с этим нельзя не затронуть проблему псевдоэкспертизы. Если
экспертиза организуется для выяснения мнения высококвалифици-
рованных специалистов, то псевдоэкспертиза — для подкрепления их
авторитетом уже существующего мнения, выгодного ее организаторам.
Соответственно, псевдоэкспертиза может быть квалифицирована как
сугубо пропагандистское мероприятие.
Хотя в таблицу занесены далеко не все, а лишь наиболее распростра-
ненные формы экспертизы, тем не менее она дает достаточно полное
представление не только о ее современном состоянии, но и позволяет
проследить основные тенденции ее эволюции. Первичными формами
были индивидуальная и коллективная свободная экспертиза. На осно-
ве этой последней развились все остальные более сложные ее формы,
для которых была характерна ярко выраженная тенденция к усилению
регламентации, с одной стороны, и увеличению числа опрашиваемых
экспертов — с другой.
В основе этой тенденции лежало вполне понятное стремление до-
биться максимальной объективности, достижение которой виделось
только через количественный результат. Немалую роль в этом плане
сыграла и практика массовых социологических опросов, где действу-
ет принцип: «один человек — один голос» и где надежность результа-
тов определялась масштабностью выборки. В экстремальном варианте
данная тенденция привела, например, к тому, что в рамках методики
«экспертных оценок» задача эксперта сводилась к проведению сугу-
бо измерительной операции (оценке вероятности, значимости и т.д.).
В сущности, это уже был переход к моделированию.
32
1.5. Эксперт-политолог — профессионально-политический портрет
Своего пика данная тенденция достигла в 1970-х годах, затем по-

степенно наметился ее спад, так как не удалось решить большинства из
порожденных ею проблем. Прежде всего осталась нерешенной пробле-
ма соотношения мнения меньшинства и большинства. Попытки ее иг-
норировать и ограничиваться лишь констатацией наличия различных
мнений были заведомо несостоятельными, так как сохраняли неопре-
деленность: в групповых формах экспертизы фактически отсутствова-
ла аргументация сторонников различных точек зрения. Разработка все
более сложных и, в частности, интерактивных (многотуровых) методик
опроса к сколько-нибудь серьезным успехам не привела1.
Кроме того, увеличение числа участников экспертизы отнюдь не по-
вышало, а иногда и понижало точность результата. Дело в том, что в этом
случае возрастала вероятность включения в состав экспертов лиц, кото-
рые не отвечают тем требованиям, которые предъявляются к эксперту.
Осознание значимости вышеуказанных проблем стимулировало
возврат к эксперту как к явлению неординарному и, следовательно,
интерес к его мышлению (особенно выдающихся экспертов). Это при-
вело к созданию так называемых «экспертных систем», т.е. компьютер-
ных программ, воспроизводящих мышление выдающихся экспертов.
Однако их возможности оказались ограниченными, поскольку интуи-
ция остается слабо исследованным объектом современной науки и не
поддается моделированию2.
В нормативном политическом анализе очевидное предпочтение от-
дается коллективным формам свободной и регулируемой экспертизы,
прежде всего традиционному круглому столу. Это отнюдь не случайно,
поскольку их применение позволяет оптимально использовать силь-
ные стороны логико-интуитивного метода.
1.5. Эксперт-политолог —
профессионально-политический портрет
При подготовке и проведении политической экспертизы особую
роль играет строгий отбор экспертов. Представляется целесообраз-
ным остановиться на тех качествах, которые определяют хорошего
эксперта.
1
В этом отношении весьма показательны многочисленные попытки совершенство-
вания методики «Дельфи» (см.: Бурков В. Н., Палкова Л. А., Шнейдерман М. В. Получение
и анализ экспертной информации. М.: Институт проблем управления, 1980 (препринт)).
2
Подробно об экспертных системах см.: Элти Дж., Кумбс М. Экспертные системы:
концепции и примеры. М., 1987.
33
Вся совокупность тех качеств, которыми должен обладать специа-

лист для того, чтобы считаться экспертом, может быть подразделена на
четыре группы: компетентность, профессиональный опыт, интеллект
и характер.
В качестве исходного требования к эксперту выступает компе-
тентность, т.е. наличие большого объема специальных знаний, ибо
эксперт — это прежде всего высококвалифицированный специалист
в определенной предметной области. Однако только этого для экспер-
та-политолога недостаточно. В силу комплексной природы политики
ему необходимы также достаточно серьезные знания в ряде смежных
областей (экономика, право, военное дело). Таким образом, потенци-
ал компетентности эксперта-политолога включает две составляющие:
профильную и сопряженную.
Несмотря на то что профильная составляющая является, бесспор-
но, доминантой, значение сопряженной также достаточно велико,
поскольку от ее состояния непосредственно зависит такое качество
эксперта, как эрудированность. Неэрудированный специалист эк-
спертом быть не может. Недостаточный уровень эрудиции даже при
наличии больших и глубоких профильных знаний резко ограничива-
ет аналитические возможности специалиста, превращая его во многих
случаях лишь в источник чисто фактологической информации. Это
и понятно, ведь в рамках профильной составляющей всегда имеет ме-
сто определенная специализация. В самом общем виде она выражается
в подразделении политологов на специалистов в области внутренней
политики (политологи-страноведы) и внешней политики (политологи-
международники). Подобного рода дифференциация может и не иметь
места в том случае, когда изучаемая специалистом страна небольшая,
слаборазвитая или относительно недавно стала независимой. Как пра-
вило, в этом случае выделение внешней политики не имеет особого
смысла, т.е. политолог-страновед выступает как универсал.
И наоборот, если изучаемая страна большая, да еще и развитая,
указанная дифференциация оказывается совершенно необходимой.
Для великих держав и ее оказывается недостаточно, т.е. происходит
специализация по отдельным аспектам внутренней политики, что
ведет к разделению политиков-страноведов на специалистов узкого
и широкого профиля. Что касается политологов-международников,
то для них характерна не только не меньшая, но даже большая диффе-
ренциация. Обычно выделяются четыре их основные категории: проб-
лемники, страноведы, регионалисты, глобалисты. Кроме того, они могут
быть специалистами как широкого, так и узкого профиля.
34
Из сказанного следует, что степень дифференциации профильной

специализации достаточно велика, что ставит перед организаторами
коллективных и групповых экспертиз проблему определения относи-
тельного сочетания экспертов различных категорий с тем, чтобы обес-
печить всестороннее изучение исследуемого объекта. Далеко не всегда
это осознается ими в должной мере.
Высокий потенциал компетентности, для того чтобы быть эффек-
тивно реализованным, нуждается в обязательном подкреплении про-
фессиональным опытом, а точнее, опытом самостоятельного полити-
ческого анализа, причем, как минимум, нормативно-эмпирического,
но лучше, естественно, нормативного. Дело в том, что самые глубокие
и обширные знания без отработанных навыков их прикладного при-
менения не гарантируют желаемого результата. Именно достаточный
профессиональный опыт делает соответствующие знания прикладны-
ми в полном смысле этого слова. Профессионализм эксперта, в конеч-
ном счете, выражается в наличии у него оптимального сочетания зна-
ний и навыков.
Формирование данного сочетания имеет некоторые особенности,
которые не следует упускать из виду. Во-первых, отработка аналитиче-
ских навыков всегда сопровождается накоплением знаний, но не нао-
борот, т.е. никакое накопление знаний само по себе не ведет к выра-
ботке данных навыков. Более того, накопление знаний об исследуемом
объекте всегда имеет некий рациональный предел, который можно
квалифицировать как «порог информационного насыщения», переход
которого не повышает, а понижает аналитические возможности. Дело
в том, что вполне естественное стремление получить предельно пол-
ную информацию постепенно, иногда даже вопреки воле исследовате-
ля, концентрирует его внимание на все более мелких деталях ситуации,
и это ведет достаточно часто к утрате целостного представления о ней.
Очень метко этот феномен выражен русской пословицей: «За деревья-
ми леса не видно»1.
Во-вторых, пополнение знаний требует значительно меньшей за-
траты времени и усилий, чем отработка аналитических навыков. Соот-
ветственно, их утрата или ослабление могут оказаться невосполнимы-
ми, чего никак нельзя сказать о знаниях.
Накопление профессионального опыта происходит как в ходе пра-
ктической политической, так и научно-исследовательской деятельно-
1
Видимо, можно говорить об определенном психологическом феномене, когда
стремление к профессиональному совершенствованию гипертрофируется до такой сте-
пени, что трансформируется в любопытство.
35
сти. И хотя границы между ними по мере быстрого повышения на-

укоемкости практической деятельности перестают быть столь четкими,
как это было еще в недавнем прошлом, тем не менее существенные
различия между ними остаются. Каждая из них по-своему обогащает
профессиональный опыт эксперта и, соответственно, необходима. Во-
прос об их пропорции решается сугубо индивидуально с учетом состо-
яния интеллекта эксперта.
Интеллектуальный уровень эксперта всегда достаточно высок, так
как без этого он не смог бы претендовать на подобный статус, а остался
бы лишь более или менее квалифицированным специалистом. Вместе
с тем это не исключает, а предполагает наличие качественной разнород-
ности интеллекта. В силу того что эксперты используют логико-интуи-
тивный метод исследования, сущностные различия их интеллекта пре-
допределяются соотношением логических способностей и интуиции.
С достаточным основанием можно полагать, что природой за-
ложено некое сбалансированное их соотношение, которое и явля-
ется нормальным. Сбалансированность не следует, конечно, пони-
мать упрощенно, как нечто абсолютно строгое. Известно, например,
что мужчины обладают большими логическими способностями, чем
женщины, а женщины — более развитой интуицией. Иначе говоря,
природная норма варьирует. Выход за пределы нормы приводит к по-
явлению людей с выдающимися логическими способностями или
высокоразвитой интуицией. Исходя из этого, можно подразделить
экспертов на ординарных и неординарных и последних на экспертов-
рационалистов и экспертов-интуитивистов. Как и любое отклонение
от природной нормы, неординарные эксперты представляют собой до-
статочно редкое явление.
Если оценить аналитические и прогностические возможности
вышеуказанных типов экспертов, то получается следующая картина.
Ординарный эксперт обладает хорошими аналитическими и сред-
ними (реже — хорошими) прогностическими возможностями. Эк-
сперт-рационалист — отличными аналитическими и хорошими про-
гностическими возможностями, а эксперт-интуитивист — средними
(реже — хорошими) аналитическими и отличными прогностически-
ми возможностями. Таким образом, ординарные эксперты в принципе
могут обеспечить надежные аналитико-прогностические результаты,
а неординарные — выдающиеся. Оценивая роль экспертов-рациона-
листов и экспертов-интуитивистов в получении выдающихся резуль-
татов, нельзя не признать определенное превосходство первых. Дело
в том, что любое серьезное политическое суждение нуждается в стро-
36
гом обосновании, а самая высокоразвитая интуиция этого дать не мо-

жет. Она в силу своей природы исключает ответ на вопрос: почему?
Не случайно логическое обоснование своей точки зрения дается эк-
сперту-интуитивисту, как правило, с большим трудом и далеко не всегда
является убедительным. Именно по этой причине он предпочитает из-
лагать свое мнение в устной, а не письменной форме. Он также избегает
участия в составлении тематических разработок. Специфические осо-
бенности его интеллекта тесно связаны с чертами его характера.
Он — коллективист и охотно участвует в дискуссии. Она стиму-
лирует его творческую активность, и в ее ходе у него могут рождаться
наиболее удачные прогностические соображения. В отличие от него
эксперт-рационалист — это в большинстве случаев ярко выраженный
индивидуалист. Необходимость участия в дискуссии зачастую порож-
дает у него ощущение дискомфорта. Он предпочитает письменное из-
ложение своих взглядов, и ему предпочтительнее поручать составление
тематических разработок.
Что касается ординарных экспертов, то у них не наблюдается
столь очевидной связи между состоянием интеллекта и отмеченными
чертами характера, которые нельзя квалифицировать ни как негатив-
ные, ни как позитивные, а следует лишь учитывать при организации
экспертизы, чтобы не побуждать эксперта делать то, что создает у него
ощущение дискомфорта, отрицательно влияющее на эффективность
его работы.
При всем разнообразии характеров экспертов-политологов у них
тем не менее вырабатывается ряд психологических особенностей, сре-
ди которых обычно наиболее четко выраженными являются нонкон-
формизм и толерантность. Первый находит свое конкретное выраже-
ние прежде всего в скептическом отношении к официальным оценкам
и мнениям, особенно если они подкрепляются широкоформатными
кампаниями в средствах массовой коммуникации (СМИ).
По мере развития пропагандистских технологий, и в первую оче-
редь в электронных СМИ, противостоять их психологическому давле-
нию становится все сложнее, так как зрительные образы воздействуют
на подсознание, а следовательно, формирование отношения к объек-
ту оказывается латентным, неподконтрольным сознанию процессом.
Противостояние подобному прессингу СМИ — задача не из легких.
Она облегчается, если существует альтернативная официальной точка
зрения, которая бывает демонстративной, если ее высказывает полити-
ческая оппозиция, или замаскированной, если отражает ведомствен-
но-корпоративные интересы.
37
И, наоборот, эта задача существенно усложняется, когда альтерна-

тивная официальной точка зрения отсутствует или слабо выражена, т.е.
налицо общее мнение, с которым эксперт не может согласиться. Вместе
с тем его открытое выступление против подобного рода общего мне-
ния, особенно если оно опирается на определенные идеологические им-
перативы и политические мифологемы, ничего не даст. Оптимальной
тактикой для него является дозированная конструктивная критика,
а это требует достаточно высокого уровня толерантности. Эффектив-
ность указанной дозированной критики во многом предопределяется
формой ее подачи, что зачастую делает необходимым использование
разного рода дипломатических приемов.
Роль толерантности, естественно, не ограничивается указанным
случаем. Она вводит нонконформизм в рациональные рамки и, что не
менее важно, значительно понижает уровень эмоциональности при
восприятии критики. В этой связи следует отметить, что повышенная
эмоциональность представляется тем существенным недостатком, ко-
торый ставит под вопрос целесообразность использования обладающе-
го ею эксперта, причем не только в коллективных формах экспертизы.
38
ГЛАВА 2
МЕТОДОЛОГИЯ НОРМАТИВНОГО
ПОЛИТИЧЕСКОГО АНАЛИЗА
2.1. Исследовательский метод

Любая научная дисциплина имеет свой предмет исследования
и свой метод (методы). Применительно к политологии и ТМО вопрос
об их предмете был решен еще до их возникновения в рамках истори-
ческой науки, где произошло выделение соответствующей субдисци-
плины — истории политики и международных отношений (имелись
в виду политические отношения).
Что касается метода, то исследователи, работающие в области
ТМО, избегали его определения, поскольку правильнее будет говорить
о методологии, которая, в принципе, включает три составляющие: ме-
тод, общетеоретический подход и методики (технологию исследова-
ния). Рассмотрим их в указанной последовательности.
Метод — это тот образ действий, который используется для получе-
ния необходимого результата. Для исследовательского метода это но-
вое знание. Он является высшей единицей в таксономическом ряду:
метод—способ—прием. Соответственно, по отношению к двум другим
членам ряда он является высшим, а следовательно, и более общим.
Природой человеку дано два основных мыслительных инструмен-
та познания — интуиция и логика, с их помощью человек осуществляет
исследование любых объектов реальности. С изучением данного мы-
слительного инструментария налицо явная асимметрия. Логика изуче-
на несравненно более полно, чем интуиция. Исследованием законов
логики, как известно, занимались еще мыслители Античности и доби-
лись в этом отношении немалых успехов. Именно логика лежит в ос-
нове развития науки, ибо любая теория есть логическая конструкция.
В отличие от логики интуиция исследована пока еще достаточно сла-
бо. Считается, что она есть результат работы подсознания. Люди с вы-
39
Глава 2. Методология нормативного политического анализа
сокоразвитой интуицией иногда поразительно точно предсказывают

будущее, однако они не могут, как правило, обосновать свое предска-
зание, ибо по самой своей природе интуиция не отвечает на вопрос
«почему?».
Вместе с тем нельзя не видеть, что интуиция гораздо менее надеж-
ный инструмент по сравнению с логикой, так как тяготеет к случайно-
му выбору. Соответственно, и ошибки в этом случае становятся более
частными.
Сочетание логики и интуиции определяет характер научно иссле-
довательского метода. Таковых методов три: логико-интуитивный, мо-
делирование и исчисление. Первый является в сущности традицион-
ным для общественных наук. Продуктами его применения становятся
содержательные исследования, т.е. монографии, статьи, доклады и т.п.
В нем, наряду с логикой, немалую роль играет интуиция. Данный ме-
тод используется и при проведении экспертизы.
В качестве альтернативы логико-интуитивному методу выступают
методы моделирования и исчисления, где абсолютно доминирует ло-
гика, причем у последнего формальная, т.е. математическая.
ТМО характеризуется дуализмом метода, так как в ней использу-
ются как логико-интуитивный метод, пока преобладающий, так и мо-
делирование. Метод исчисления используется в редких случаях и серь-
езного значения не имеет. Мощным стимулятором развития метода
моделирования является компьютеризация всей научной деятельно-
сти. «Диалог» с компьютером возможен только на модельном уровне.
Логико-интуитивный метод, в принципе, такой возможности не дает.
Под моделью принято понимать логическую конструкцию, отобра-
жающую определенные (как правило, сущностные) свойства объекта ис-
следования. В зависимости от того, берется ли состояние объекта в не-
который момент времени или на протяжении целого периода, модели
подразделяются на модели ситуаций (статические) и модели процессов
(динамические). Вместе с тем сам процесс представляет собой ряд по-
следовательно сменяющих друг друга ситуаций, а следовательно, при
построении модели подобного рода всегда приходится решать пробле-
му выбора исходной ситуации, т.е. начала процесса, что не всегда лег-
ко. Серьезным преимуществом динамической модели по сравнению со
статической является более высокий прогнозный потенциал, который
позволяет более четко выявить тенденции развития.
В англоязычной литературе существует специальное понятие: trend
analysis, которое обозначает выявление тенденций развития.
40
2.1. Исследовательский метод
Процесс построения модели конкретной политической ситуации

представляет собой переход (желательно последовательный) от одного
типа модели к другому. Соответственно, для того чтобы логика такого
рода перехода была понятной, необходимо начать с типологии полити-
ческих моделей, которая имеет следующий вид.
Таблица 2.1
Классификация исследовательских моделей
Вышеприведенная типология нуждается в пояснении. В ее основу

положена дифференциация информации по форме и содержанию. Со-
ответственно, в первом случае это — естественный язык, графические
конструкции различного рода (таблицы, графики, диаграммы и т.п.)
и число (цифровые выражения). Однако следует заметить, что только
в вербальной модели форма может быть относительно чистой. Что ка-
сается двух других, то там наряду с графикой и числовыми выражени-
ями используется и естественный язык, хотя он там, в отличие от вер-
бальной модели, не несет основной смысловой нагрузки.
Дифференциация моделей по содержанию основывается на деле-
нии информации на абстрактную и конкретную. По существу, первая
представляет собой теоретическое знание, которое в свою очередь мо-
жет быть или предельно абстрактным (философия и общенаучные тео-
рии), или представлять собой абстрактное знание среднего уровня, т.е.
частнонаучные, предметные теории, к которым относится и ТМО.
Данная таблица представляет собой в известном смысле ту «кар-
ту», по которой можно проследить пути построения конкретной мо-
дели. Сплошной линией в ней показаны надежные, а пунктирной —
41
ненадежные пути, т.е. движение по которым сопряжено с риском

неудачи. Даже беглый взгляд на структуру этих путей показывает, что
ключевым критерием ненадежности является естественный язык с его
полисемией и нечеткой логикой. Чем больше логических переходов
в вербальном описании, чем выше вероятность появления нечеткостей
и неоднозначностей, но ведь модель — это строгая логическая кон-
струкция. Только формализация позволяет их выявить и устранить.
Если вербальное описание не удается формализовать, то можно счи-
тать, что построить модель не удалось. На концептуальном уровне, где
число логических связей невелико, процесс формализации может быть
несложным, но при дальнейшем движении к более низким уровням он
резко и заметно усложняется.
Из таблицы видно, что путь к построению квантифицированных
(математизированных) моделей, которые принято считать наиболее
строгими (об этом свидетельствует опыт естественных наук), лежит че-
рез формализацию. Соответственно, любая попытка обойтись без нее
заведомо обречена на неудачу.
В заключение необходимо сделать одно замечание, которое пред-
ставляется чрезвычайно важным. Суть его в том, что исходной точкой
моделирования является вербальная концептуальная модель. Хотя неко-
торые зарубежные исследователи утверждают, что ими строятся так на-
зываемые «эмпирические модели», т.е. исходным пунктом моделирова-
ния якобы выступает конкретная модель, однако при этом игнорируется
тот очевидный факт, что в ходе получения образования, и в частности
профессионального, данный исследователь получает и усваивает вполне
определенную «картину мира» (определенную глобальную концепцию
или концептуальную модель), которая содержит не только онтологиче-
скую, но и деонтологическую (идеологическую) составляющую.
2.2. Теоретический подход

Теоретический подход — это та научная основа, исходя из которой
исследователь осуществляет осмысление полученной им информации,
а следовательно, от нее зависит возможность адекватного формирова-
ния представления о ситуации. Среди ученых-физиков бытует выраже-
ние: «Самым практичным является хорошая теория». С этим нельзя не
согласиться.
Хронологически первым был историософский подход, вышедший
из недр философии, зародившейся в Древней Греции. По существу, это
42
была попытка истолковать историю с позиций философии, постигнуть

внутреннюю логику исторического процесса, открыть его всеобщие
универсально действующие законы, а сама философия в целом пре-
тендовала на раскрытие сущности мироздания. В последующем выде-
лился даже особый ее раздел — политическая философия, в развитии
которой участвовали многие выдающиеся философы Нового времени.
Сейчас в англоязычной науке для ее обозначения используется термин
«политическая теория» (political theory).
Не вдаваясь в детальный анализ историософской проблематики,
необходимо лишь отметить, что в ней достаточно явно выделяются две
альтернативные точки зрения, получившие название материалисти-
ческого и идеалистического представления о развитии человеческой
цивилизации. Экстремальным выражением первой стал марксизм
(экономоцентрический взгляд на мир), который сейчас трансформи-
ровался в так называемую «критическую теорию».
Последним словом идеалистического представления можно счи-
тать концепцию развития цивилизаций английского исследователя
А. Тойнби, лейтмотивом которой является эволюция религий (конфес-
сиональная эволюция).
Обе упомянутые концепции предельно абстрактны и спекулятив-
ны, хотя их авторы стремились подкрепить их большим фактическим
материалом. В частности, основополагающая работа А.Тойнби состоит
из двенадцати томов. Политическим «выходом» его концепции в на-
стоящее время стал тезис о «борьбе цивилизаций», сомнительная науч-
ная ценность которого достаточно очевидна. Что касается марксизма,
то социалистический эксперимент в СССР говорит сам за себя.
Бурное развитие теоретического знания во второй половине ХIХ в.
и начале ХХ в. привело к появлению так называемых общенаучных
и частнонаучных теорий. Их возникновение и развитие было обуслов-
лено ускоряющейся дифференциацией научного знания, следствием
которого стала его дезинтеграция. Ответом на нее стало развитие ин-
тегративной концепции, выразившееся в формировании вышеуказан-
ных теорий.
Если философия рассматривает мир во всех его аспектах, в целост-
ности, то общенаучные теории выделяют в окружающем нас мире не-
кое универсальное и существенное свойство и концентрируют на нем
свое внимание. В 1960-х годах американский ученый Т. Кун назвал
выделение такого рода свойства парадигмой. Соответственно, все раз-
витие науки представляет собой не что иное, как непрерывную смену
парадигм (парадигмальная эволюция).
43
В главе 1 говорилось, что параллельно со становлением общенауч-

ных теорий происходило формирование частнонаучных, т.е. предмет-
ных на монодисциплинарной (например, теория государства и права)
или междисциплинарной основе. К категории этих последних может
быть отнесена ТМО.
Появление каждой новой парадигмы, т.е. в сущности смена акцента
с одного аспекта действительности на другой, приводило к появлению од-
ной или нескольких общенаучных теорий, которые в свою очередь оказы-
вали влияние на парадигмальную эволюцию частнонаучных теорий.
Взятая в целом, парадигмальная эволюция может быть, как
уже отмечалось, выражена в виде следующей формулы: m → e → i → o
(вещество — энергия — информация — организация). Соответственно,
m — это механистическая, e — энергетическая, i — информационная
и o — организационная парадигмы. Нетрудно заметить, что все они пер-
воначально были сформулированы в сфере естественных наук и лишь
затем перенесены в сферу общественных на основе принципа изомор-
физма (логического подобия). Каждая общенаучная парадигма образу-
ет определенный теоретический подход, который актуализуется в виде
определенной общенаучной теории (теорий).
Генезис парадигмальной эволюции науки относится к концу
XVII — первой половине XVIII вв., когда был скинут пресс теологии.
Становление и развитие первой, механистической, парадигмы шло
медленными темпами. Ее высшим достижением стал марксизм. С
конца XIX в. эволюция резко ускоряется. На смену механистической
парадигме приходит энергетическая, которая уступает место сначала
информационной, а затем организационной. Две последние получили
четкое оформление в соответствующих общенаучных теориях — ки-
бернетике и общей теории систем (ОТС).
Если организационная парадигма лишь вступает в стадию со-
вершенствования, то три другие перешли к ней значительно раньше,
что нашло свое выражение в их диверсификации, т.е. формировании
на основе каждой из них не одной, а нескольких общенаучных тео-
рий. Так, в частности, в зарубежной науке, наряду с ортодоксальным
марксизмом, появились структурный, культурный и гуманистический
марксизм, а позднее так называемая критическая теория. Само собой
разумеется, что все эти неомарксистские теории формировались под
достаточно сильным влиянием и других парадигм.
В настоящее время энергетическая парадигма актуализуется в си-
нергетике, информационная — в кибернетике, а организационная —
в общей теории систем (ОТС).
44
Вместе с тем все общенаучные теории характеризуются предельной

степенью абстрактности, т.е. вместе с философией занимают высший
уровень в таксономическом ряду: всеобщее—особенное—единичное.
Соответственно, при исследовании конкретного (единичного) они долж-
ны сочетаться с частнонаучными теориями (особенное). Как следствие,
теоретический подход, используемый в той или иной частнонаучной
теории, а ТМО является именно таковой, представляет собой комбина-
цию общенаучного и частнонаучного. В зависимости от этого, какая из
этих составляющих является доминирующей, данный подход может быть
или субстанциональным, или изоморфным. В первом случае доминирует
частнонаучная теория, а во втором — общенаучная. В рамках последнего
соответствующая частнонаучная теория может быть вообще оттеснена на
задний план другой, изучающей иную предметную область.
Исходя из вышесказанного, основные теоретические подходы, ис-
пользуемые в настоящее время в политологии и ТМО, представлены
в табл. 2.2.
Таблица 2.2
Типология теоретических подходов
Парадигма Соотношение наук
I II
Субстанциональный Изоморфный
А — Философская Историософский
B — Механистическая Факторный Геополитический
C — Энергетическая Синергетический
D — Информационная Кибернетический (бихей- Теоретико-игровой
виоральный)
E — Организационная Системный Структурно-функцио-
нальный
В данную таблицу занесены только наиболее распространенные те-

оретические подходы, но отнюдь не все. Среди них есть весьма и «экзо-
тические», в частности изоморфные в рамках энергетической парадиг-
мы (климатологические, астрологические и т.п.).
Говоря о теоретических подходах, нельзя не коснуться вопроса об
их взаимосвязи с научно-исследовательским методом. Она является
достаточно строгой при историософском подходе. Он всегда сочетает-
ся с логико-интуитивным методом. Они образуют своего рода синкре-
тическое единство, т.е. традиционную синкретическую методологию.
Для остальных подобного рода однозначное сочетание нехарактерно.
Тут существенную роль может играть субъективный выбор исследова-
45
теля, зачастую диктуемый той профильной специализацией, которую

он получил в процессе образования.
Разработка изоморфных подходов происходила на волне «ин-
тервенции» естественных наук в обществоведение, причем не в по-
следнюю очередь в политические науки. Сторонники этого процесса
стремились придать ей прикладной характер, что выражалось, с одной
стороны, в попытках ее ускоренной математизации (квантификации),
а с другой — внедрением самых разнообразных методик. И если пер-
вую из этих задач представителям естественных наук решить так и не
удалось, несмотря на отдельные, сугубо частные успехи, то этого нель-
зя сказать о второй. Как следствие ТМО приобрела свой методический
раздел, т.е. стала методологически полной.
Данный успех был не случаен, так как объясняется в основном
предметной индифферентностью методик. Они представляют собой
некую технологию, т.е. некую совокупность приемов или процедур.
В ТМО наибольшее значение приобрели информационно-аналитиче-
ские методики — процедуры обработки информации.
2.3. Информационно-аналитические методики

В самом общем виде можно выделить два класса используемых ме-
тодик: информационно-аналитические и операциональные. Как уже
отмечалось выше, в рамках международно-политических исследова-
ний наибольшее распространение получили первые. Что касается вто-
рых, то это в основном методики организации и проведения экспертиз
(см. гл. 1 и разд. 2.4). В последнее время идет интенсивная разработка
методик моделирования, однако в силу ряда причин успехи в этом от-
ношении достаточно ограниченны.
Информационно-аналитическая методика — это процедура отра-
ботки информации, которая направлена на ее преобразование. Оно
находит свое выражение, с одной стороны, в изменении ее формы,
в частности, в трансформации вербального текста в графическую кон-
струкцию (формализация) и/или числовую (квантификация), а с дру-
гой — в «сжатии» (агрегации) текста и выделении его латентных эле-
ментов (экстрагации), которые не могут быть выделены при его чтении
или прослушивании, даже неоднократном.
Разработка первых информационно-аналитических методик отно-
сится к началу прошлого века, однако наиболее интенсивно она прохо-
дила в 1950–1960-х годах. Затем он существенно замедлился, видимо,
наступило некое насыщение, связанное в немалой степени с эпистемо-
46
логическими трудностями. В настоящее время типология используе-

мых информационно-аналитических методик представлена в табл. 2.3.
Таблица 2.3
Виды информационно-аналитических методик
Формы Функции
I II
Агрегативные Экстрагативные
A — Логико-лингвистиче- Конспект Контент-анализ
ские Реферат
Аннотация
B — Логико-графические Флеш-диаграммы Ивент-анализ
Графы
Матрицы
C — Математические Шкалирование Статистические
процедуры
Остановимся подробнее на некоторых экстрагативных методиках,

представляющих наибольший интерес.
Контент-анализ. На сегодняшний день известно более 100 вариан-
тов контент-анализа и около 70–75 компьютерных программ, предна-
значенных для его машинного проведения.
Впервые контент-анализ был апробирован британскими спецслуж-
бами в годы Второй мировой войны. Они испытывали дефицит инфор-
мации о внутреннем положении в Германии и Италии. Для получения
информации англичане стали анализировать материалы немецкой ра-
диопропаганды и на этой основе сделали 108 прогностических выво-
дов, 99 из которых подтвердились. Впоследствии эффективность кон-
тент-анализа только увеличивалась, так как стали разрабатываться все
более совершенные его варианты. Не вдаваясь в их анализ, что пред-
ставляет собой особую и достаточно сложную тему, следует заметить,
что в общем плане суть контент-анализа может быть выражена пого-
воркой: «У кого что болит, тот о том и говорит», т.е. чем более значи-
мой является проблема, тем чаще ее упоминают.
Развитие методики контент-анализа позволило решать ряд задач и,
в частности, исследовать стиль мышления правящей политической эли-
ты и отдельных ее представителей. В этой связи хотелось бы привести
пример анализа стиля мышления советской правящей элиты в наиболее
острый период холодной войны в конце 1950-х — начале 1960-х годов.
Информационную базу исследования составили публикации советской
прессы. Было выделено 4 типа элит — политическая, военная, экономи-
ческая и научная. Предметом изучения была степень учета разными эли-
47
тами факторов, в наибольшей степени влияющих на принятие внешне-

политических решений. Для достижения большей репрезентативности
картины исследование советской элиты проводили не изолированно, а в
сравнительном ключе — в сопоставлении с американской элитой.
Таблица 2.4
Сравнительный анализ стратегических предпочтений
советских и американских элит
Тип элиты Фактор
Международная Экономика, Внутренняя
обстановка, % (финансовые ситуация, %
СССР—США расходы), % СССР—США
СССР—США
Политическая 45—20 20—25 35—55
Военная 70—25 10—15 20—60
Экономическая 15—5 40—35 45—60
Научная 30—15 0—20 70—65
Даже беглый взгляд на приведенную таблицу позволяет сделать це-

лый ряд нетривиальных выводов. В частности, о том, что среди амери-
канских элит наблюдается единодушие в ориентации на внутреннее
положение в США как решающего фактора при разработке внешнепо-
литического курса. Обратная картина наблюдалась среди советских элит,
расхождения между ними были достаточно велики. Четко просматрива-
ется принципиальное расхождение между военной и научной элитами,
а также между военной и экономической. У этой последней, как и у на-
учной, явно просматривается обеспокоенность внутренней ситуацией.
Используется контент-анализ и для построения политико-психо-
логического портрета государственных деятелей. Любопытны резуль-
таты контент-аналитического исследования, сделанного на материалах
интервью Хрущева и Никсона. Исследователей, в частности, интересо-
вала степень их компетентности. В качестве критериев некомпетен-
тности были приняты три категории ответов: «аргумент на публику»
(шутки, пословицы и поговорки, афоризмы и т.д.), «комплексный во-
прос» (уклонение от ответа на заданный вопрос путем ссылки на якобы
особую сложность проблемы, ее многогранность и т.д.), «разговор не по
делу» (уход от ответа путем выдвижения некоей другой проблемы). Ре-
зультаты контент-анализа представлены в табл. 2.5.
Даже если учесть, что уход от ответа на поставленные вопросы, ви-
димо, далеко не всегда является признаком некомпетентности, тем не
менее такое их число, как у Н. С. Хрущева, слишком велико, особенно
при сравнении с их величиной у Никсона. Возможно, данный разрыв
48
объясняется чисто личностными особенностями последнего, так как

по этим трем критериям различие между Н. С. Хрущевым и Дж. Кен-
неди несколько меньше, не 2,5, а лишь в 2 раза. Однако и в этом случае
оно достаточно велико.
Таблица 2.5
Результаты сравнительного контент-анализа выступлений
Н. Хрущева и Р. Никсона
Тип ответа Персоналии
Хрущев, % от общего Никсон, % от общего
числа высказываний числа высказываний
I «аргумент на публику» 22,6 12,0
II «комплексный вопрос» 21,3 1,9
III «разговор не по делу» 16,8 9,6
Итого 60,7 23,5
Вторым, наиболее часто используемым типом экстрагативных ме-

тодик является ивент-анализ (событийный анализ). Если контент-ана-
лиз исследует слово, то ивент-анализ — дело. Точнее, взаимодействие,
как правило, двух субъектов международных отношений. Все действия
каждого из них отображаются на графике, который с известной долей
условности аналогичен градуснику, отображающему степень дружест-
венности или враждебности отношений (рис. 2.1).
По вертикали отмечаются типы действий, а по горизонтали —
временные отрезки (обычно день или неделя). Отождествляя то или
иное действие с определенным типом, строятся соответствующие кри-
вые, показывающие, кто является, например, инициатором развития
конфликта (эскалации), а кто стремится его урегулировать (деэскала-
ция). Аналогичным образом обстоит дело и с сотрудничеством.
Ивент-анализ позволяет получать объективную картину политиче-
ского взаимодействия и осуществлять слежение за ним. Нельзя, однако,
не видеть, что данная методика, в принципе, весьма трудоемка, и не слу-
чайно основное внимание в настоящее время уделяется разработке соот-
ветствующих компьютерных программ.
Вышеописанные методики контент- и ивент-анализа зачастую
квалифицируются как формализованные, поскольку они имеют стро-
гий алгоритм. В отличие от них агрегативные методики в принципе та-
кого рода алгоритма не имеют, оставляя исследователю определенную
свободу выбора, так как базируются на понимании смысла. Именно
в силу этого они пока не поддаются компьютеризации, хотя в перспек-
тиве в случае создания программ «искусственного интеллекта» данная
задача может быть решена.
49
Рис. 2.1. Графическое отображение результатов ивент-анализа
В заключение следует заметить, что методики, как таковые, харак-

теризуются универсальностью. В частности, в ТМО они были привне-
сены из других научных дисциплин, т.е. методический раздел ТМО
является «импортным», что вполне естественно, ибо они были разра-
ботаны, когда она находилась еще в стадии становления.
Вместе с тем универсальность информационно-аналитических
методик, в отличие от операциональных, является относительной,
так как каждый их тип в известном смысле тяготеет к определенному
методу и теоретическому подходу. Если брать логико-интуитивный
метод и традиционный историософский подход, то дальше использо-
вания агрегативных логико-лингвистических методик дело не идет.
Метод исчисления по самой своей природе связан с использованием
математических методик. Что касается метода моделирования, то он
допускает широкий спектр информационно-аналитических методик,
практически без ограничений. Тут основную роль играет специфика
теоретического подхода и в ряде случаев субъективное предпочтение
исследователя (там, где он обладает «свободой выбора»).
50
2.4. Методика проведения экспертного исследования
2.4. Методика проведения

экспертного исследования
Несмотря на то что экспертиза — это способ получения информа-
ции, тем не менее она может включать в себя и ее изучение. Когда эк-
спертная информация подвергается изучению, налицо уже не просто
экспертиза, а экспертное исследование. Ее изучение осуществляется
организаторами экспертизы по полному циклу (включая отбор, обра-
ботку и осмысление) или, что гораздо чаще, по неполному. Необхо-
димость изучения экспертной информации имеет место только при
коллективных и групповых формах. Индивидуальная же экспертиза
по самой своей природе это исключает, так как предусматривает лишь
фиксацию мнения экспертов. Групповая экспертиза, напротив, всег-
да включает изучение и обязательно стадию осмысления, ибо коли-
чественные результаты требуют интерпретации. Еще более вариативна
в этом отношении коллективная экспертиза.
В отличие от индивидуальной экспертизы, где роль эксперта в из-
вестном смысле абсолютна, групповые и особенно коллективные фор-
мы нуждаются в тщательной организации. Соответственно, их успех
или неудача зависит не только от экспертов, но и в немалой степени
от организаторов. Особенно существенна роль последних при проведе-
нии экспертного исследования, где им приходится выполнять не толь-
ко чисто технические, но и определенные исследовательские функции.
Как таковое, экспертное исследование состоит из трех стадий: под-
готовки, проведения и оценки результатов. Первая из них, стадия под-
готовки, является организационно наиболее сложной и трудоемкой.
Допущенные на этой стадии просчеты и недоработки в дальнейшем,
как правило, непоправимы. Она включает пять фаз: оценку условий,
целеполагание, выбор формы, отбор экспертов и разработку необходи-
мой документации.
В качестве основных критериев условий проведения экспертизы
принято выделять: наличный ресурс времени, степень ответственности
и уровень информационной обеспеченности. Ключевым является первый,
так как недостаток времени практически ничем нельзя компенсиро-
вать. В сочетании с низкой информационной обеспеченностью и вы-
сокой степенью ответственности он делает условия экстремальными
(крайне неблагоприятными). Они объективно порождают состояние
стресса не только у организаторов, но и у экспертов, хотя у последних,
естественно, в меньшей степени. Хорошо известно, что в состоянии
51
стресса люди совершают гораздо больше ошибок, в том числе и эле-

ментарных.
Если ресурс времени значителен, то недостаток информации
в принципе может быть устранен, а к высокой степени ответственно-
сти участники экспертного исследования (организаторы и эксперты)
в той или иной мере адаптируются (действует эффект привыкания).
И хотя высокая степень ответственности не позволяет полностью
снять состояние стресса, но его влияние заметно ослабляется. Это дает
основание все же рассматривать подобного рода условия как неблаго-
приятные, поскольку состояние стресса сохраняется, если не у всех, то
у некоторого числа участников экспертного исследования. Условия эк-
спертизы можно считать нормальными, если для стресса нет причин.
Характер условий влияет на формулирование целей экспертизы.
Это делают ее организаторы, исходя из стоящих перед ними задач, но
с учетом условий. Поскольку целью экспертизы является получение
вторичной информации, а она может быть фактологической, анали-
тической, прогностической и операциональной, то и целеполагание
ориентировано преимущественно на получение какого-то одного или
нескольких из указанных типов. Для получения фактической инфор-
мации нет, как правило, особого смысла проводить экспертное ис-
следование, ибо достаточно эффективной в этом случае бывает ин-
дивидуальная экспертиза (эксперт-страновед узкого профиля). На
практике перед экспертным исследованием выдвигаются следующие
цели: информационно-аналитическая, аналитико-прогностическая и
операциональная. В рамках первой преобладающей является анали-
тическая, второй — прогностическая, а третьей — операциональная
информация. Данное преобладание не следует понимать упрощенно,
поскольку любое прогностическое суждение, а тем более рекоменда-
ция требует серьезного аналитического, а зачастую и фактологиче-
ского обоснования.
Информационно-аналитическая цель ставится тогда, когда у ор-
ганизаторов экспертизы отсутствует достаточно четкое представление
о ситуации в силу ее сложности и/или отсутствия необходимой инфор-
мации. Ее получение в отсутствие экспертов или вообще невозмож-
но, или требует больших затрат и времени, ресурс которого невелик.
Аналитико-прогностическая цель предполагает выявление основных
тенденций развития ситуации и их оценку с точки зрения интересов
организаторов (выделение благоприятных и неблагоприятных). И, на-
конец, операциональная цель ориентирована на определение тех кон-
52
кретных мероприятий, которые могли бы подавить неблагоприятные

и стимулировать благоприятные тенденции1.
В связи с проблематикой целеполагания нельзя не затронуть вопро-
са о псевдоэкспертизе. Она проводится отнюдь не для выяснения мне-
ния экспертов, а для обоснования точки зрения организаторов, а иног-
да уже принятого политического решения. В этом последнем случае оно
формально выступает как научно обоснованное, подкрепленное авто-
ритетом экспертов, на плечи которых тем самым перекладывается не-
малая часть ответственности за него. При проведении псевдоэксперти-
зы главную роль играет подбор экспертов, разделяющих точку зрения
организаторов. В их единодушии — залог ее успеха.
Цель псевдоэкспертизы сугубо инструментальна и, в сущности,
противоречит самой природе экспертизы. Псевдоэкспертиза — это чи-
сто пропагандистское мероприятие, что неизбежно сказывается на ее
форме. Как правило, она представляет собой свободную коллективную
экспертизу (круглый стол), где заранее организованное единодушие
легко маскируется дискуссией по деталям, не имеющим серьезного
значения. Одним из наиболее верных признаков псевдоэкспертизы
является ее открытость, а тем более публичность, так как без этого ее
пропагандистский эффект теряется. Реальная политическая эксперти-
за всегда носит закрытый характер.
Возвращаясь к целеполаганию, необходимо остановиться в са-
мом общем виде на его связи с условиями. В экстремальных условиях,
как правило, ставится операциональная цель. Для реализации других
просто нет времени. Тут корреляция между условиями и целеполага-
нием достаточно строгая, чего нельзя сказать о других конфигураци-
ях условий. Однако и в других случаях предпочтение отдается все же
именно операциональной цели, что объективно обусловлено нужда-
ми политической практики. На втором месте стоит аналитико-про-
гностическая цель, а на третьем — информационно-аналитическая.
Видимо, недооценка значения последней в немалой степени связана
с психологией разработчиков политического решения, которые, осу-
ществляя слежение за ситуацией, считают имеющуюся у них инфор-
мацию достаточной.
Корреляция между целями и формами экспертизы не отличается
строгостью, хотя определенная совместимость имеет место. В частно-
1
Как правило, для политических руководителей (лиц, принимающих политические
решения) особый интерес представляют именно операциональные рекомендации эк-
спертов, так как именно они облегчают выбор оптимального решения.
53
сти, операциональная цель слабо сочетается с групповыми формами,

для которых явно предпочтительной представляется аналитико-про-
гностическая. Информационно-аналитическую цель перед ними ста-
вить вовсе нецелесообразно, так как она по существу достигается при
разработке соответствующей документации (анкеты, проблемные «де-
ревья» и другие тематические разработки). Аналогичным образом об-
стоит дело и с коллективными формами, где полностью универсальны-
ми являются лишь свободная и регулируемая формы.
За выбором формы следует фаза отбора экспертов, которая про-
водится с учетом необходимости обеспечения их независимости, объ-
ективности и эффективности. Под независимостью имеется в виду
способность эксперта противостоять давлению внешних сил, заин-
тересованных в определенном исходе экспертизы. Эксперт-ученый
в принципе всегда более независим, чем эксперт-практик. Послед-
ний, даже если он этого не осознает, в большей или меньшей степени
связан своим должностным статусом, а следовательно, и официаль-
ной точкой зрения, в особенности если она недвусмысленно артику-
лирована.
Независимость эксперта, вне всякого сомнения, есть обязательная
предпосылка его объективности, но не гарантия ее. То, что зависимый
эксперт не может быть в ряде случаев объективным, видимо, доказы-
вать нет необходимости, но и независимый эксперт не всегда бывает
объективен. Следует сразу же подчеркнуть, что речь может идти лишь
о неумышленной необъективности. Она тем более опасна, что является
латентной для самого эксперта, так как порождается объективно при-
сущими ему социальными и/или личностными свойствами. К первым
относятся национальность, социальное происхождение и т.п. Трудно,
например, рассчитывать при рассмотрении Карабахского конфликта
на объективность экспертных оценок армян и азербайджанцев, даже
если они искренне будут стремиться к этому. Не меньшее значение
в этом плане могут иметь такие личностные особенности, как идеоло-
гическая заданность или корпоративный стиль мышления.
Под идеологической заданностью имеется в виду не наличие у эк-
сперта тех или иных идеологических предпочтений (таковые есть всег-
да), а их экстремальное выражение, «зашкаливание». В этом смысле
существенную роль играет характер самой идеологии. Все радикаль-
ные идеологии стимулируют формирование у человека максимальной
идеологической заданности (фанатизма). В ходе групповой эксперти-
зы она может быть нивелирована, но этого трудно добиться при про-
54
ведении коллективной экспертизы. Там под влиянием идеологической

заданности когнитивный конфликт имеет очевидную тенденцию пе-
рерастания в идеологический, а зачастую в межличностный, что фак-
тически означает провал экспертизы. Стремление к развязыванию
идеологического конфликта, как правило, присуще последователям
радикальных идеологий.
В отличие от идеологической заданности корпоративный стиль
мышления обычно не проявляется столь ярко. Его отличительной
особенностью является гипертрофированное представление о роли
определенного рода деятельности для государства или общества. За-
частую и сам этот род деятельности отождествляется с определенным
ведомством или организацией. Как следствие, интересы данного ве-
домства или организации рассматриваются как жизненно важные
для государства или общества. Более того, вся картина мира видится
только через их призму. Наиболее опасным является милитаристиче-
ский стиль мышления, который присущ не только военным (что вполне
объяснимо), но и определенной части гражданских политологов-между-
народников1.
Наряду с независимостью и объективностью отбор экспертов дол-
жен обеспечить и эффективность, т.е. достижение той цели, которая
была поставлена перед экспертным исследованием. Поскольку эта
цель может быть различной, то необходимо выбирать тех экспертов,
профессиональные и психологические характеристики которых в наи-
большей степени отвечают данной цели. Об этом уже шла речь выше,
когда давалась типология экспертов по их профессиональной специа-
лизации и интеллектуальным особенностям. Следует лишь добавить,
что задача оптимизации отбора экспертов стоит в полном объеме толь-
ко перед организаторами коллективного экспертного исследования,
так как коллективная форма налагает достаточно жесткий лимит на
число экспертов (не более 10–12 человек), с одной стороны, и требует
обеспечения их психологической совместимости (включая учет меж-
личностных отношений) — с другой.
При групповой экспертизе, где обычно число экспертов исчисляется
несколькими десятками, причем их опрос является заочным и аноним-
ным, вышеуказанная задача далеко не столь серьезна. Объясняется дан-
1
В 1960–1970-х годах в американской политической науке очень влиятельной была
группа так называемых «профессиональных стратегов», которые, будучи гражданскими,
занимались разработкой проблематики ядерной войны, которую они считали в принци-
пе допустимой.
55
ное обстоятельство тем фактом, что при групповой экспертизе в прин-

ципе происходит своего рода жертва качеством во имя количества, ибо
надежность статистического результата напрямую зависит от числа опро-
шенных. Чем меньше опрошенных, тем сомнительнее большинство.
Вообще, стремление к повышению статистической надежности за
счет увеличения числа опрашиваемых, восходящее к практике массо-
вых социологических опросов, в принципе неприемлемо для полити-
ческой экспертизы. Во-первых, ввиду того что в число экспертов по-
падают просто специалисты, а зачастую даже дилетанты. Во-вторых,
имеет место нивелировка опрашиваемых (принцип: «один человек —
один голос»). Профильная специализация и особенности интеллекта
остаются вне зоны внимания. О каком-либо использовании потенци-
ала неординарных экспертов не может быть и речи, а следовательно,
господствует тривиальное, а не оригинальное мышление.
В коллективных формах, где требуется достаточно строгий отбор
экспертов, перед организаторами стоит проблема формирования пред-
ставления о составе экспертного корпуса, т.е. о всех тех экспертах, ко-
торые действительно являются таковыми и реально могут быть исполь-
зованы. Обычно в первом приближении оно формируется на основе
формальных критериев (публикации, ученые звания, должностное по-
ложение и т.п.).
Сам по себе данный способ не лишен рациональности, так как
позволяет в какой-то степени отделить экспертов от специалистов
и выявить их профильную специализацию. О психологических осо-
бенностях по этим критериям судить весьма сложно, а они, как уже от-
мечалось выше, играют немалую роль.
Не случайно при индивидуальной экспертизе предпочтение отда-
ется неформальным критериям (авторитет, личное знакомство и т.д.).
Осознание недостаточности формальных критериев побудило начать
разработку системы неформальных критериев и методик их примене-
ния (самооценка, взаимооценка, «снежный ком» и т.п.). Однако сколь-
ко-нибудь широкого применения они не получили, видимо, в силу чи-
сто психологической дискомфортности и громоздкости.
Параллельно с отбором экспертов ведется разработка необходимой
документации, которая подразделяется на две части: справочную и те-
матическую. К первой относятся справочные материалы об экспер-
тизе. Иногда они дополняются мини-досье, содержащим последнюю
информацию об исследуемой тематике. Все справочные материалы го-
товятся организаторами. Что касается второй части, то она включает
в себя различные тематические разработки. Они готовятся экспертами
56
с участием или без участия организаторов. Эти эксперты, как правило,

в дальнейшей работе участия не принимают. Исключение в этом пла-
не составляет эксперт — автор постановочного доклада для свободной
коллективной экспертизы.
На этом завершается стадия подготовки. За ней следует стадия про-
ведения, которая и представляет собой процесс получения экспертной
информации. При групповых формах он представляет собой в сущ-
ности чисто техническую операцию (распространение и сбор анкет).
Соответственно, сам термин «проведение» весьма условен. В стро-
гом смысле слова он применим лишь к коллективным формам, где
имеет место взаимодействие экспертов и их совместный творческий
труд. Как таковой, для того, чтобы быть эффективным, он нуждается
в управлении, а следовательно, в руководителе (руководителях). При
прочих равных условиях от его способностей зависит результат сов-
местного труда экспертов.
Руководитель коллективной экспертизы управляет ее проведением
по трем основным аспектам: регламентационному, содержательному
и психологическому. На первый взгляд может показаться, что соблюде-
ние установленного регламента — дело сугубо формальное. Это не так.
В условиях ограниченного лимита времени строгое соблюдение регла-
мента есть обязательное условие сохранения элементарного порядка.
Оно обеспечивает относительно равномерное распределение ре-
сурса времени между экспертами, не допуская тем самым доминиро-
вания одних за счет других. Особенно негативное влияние на весь ход
коллективной экспертизы оказывает нарушение регламента в пользу
эксперта, занимающего высокое должностное положение. Как неиз-
бежное следствие этого у остальных участников возникает обоснован-
ное подозрение, что экспертиза организована в сущности лишь для
выяснения мнения данного должностного лица (лиц), а следователь-
но, их мнения организаторам малоинтересны, если не сказать боль-
ше. В этом случае эксперты теряют всякий интерес к происходящему,
минимизируют свое участие и стремятся как можно быстрее завер-
шить экспертизу. Коллективной работы, естественно, не получается.
В рамках содержательного аспекта управления основной задачей
можно считать недопущение подмены обозначенной тематики. Она
может иметь место как в результате действий одного из экспертов, так
и в ходе стихийного развития дискуссии. В подавляющем большинстве
случаев подобного рода подмена происходит либо путем неоправдан-
ного расширения рамок дискуссии и переключения внимания экспер-
тов на вопросы, в лучшем случае лишь косвенно связанные с обозна-
57
ченной тематикой, либо ее перевода с конкретного на абстрактный,

доктринальный уровень. Если руководитель не сможет пресечь в заро-
дыше подобного рода подмену, то экспертиза, как правило, оказывает-
ся сорванной.
Третьим по счету, но отнюдь не по значению, является психологи-
ческий аспект управления. Едва ли не самой сложной задачей руково-
дителя при проведении коллективной экспертизы считается (и не без
оснований) поддержание нормального психологического климата сре-
ди участников дискуссии1. Его нарушение всегда в той или иной степе-
ни связано с несоблюдением этических норм и, как следствие, возник-
новением межличностных конфликтов, которые не только отвлекают
внимание самих их участников, но и крайне негативно воздействуют
на других экспертов. Неизбежные эмоциональные всплески создают
общую стрессовую обстановку.
Если межличностный конфликт возникает спонтанно, то при уме-
лом поведении руководителя он остается лишь неприятным эпизо-
дом. В гораздо более сложном положении оказывается руководитель,
если подобного рода конфликт является застарелым, имеющим нема-
лую предысторию. Его погасить гораздо труднее, так как он в ходе эк-
спертизы развивается волнообразно. Конечно, радикальное решение
в этом случае достигается во время отбора, когда один из участников
этого конфликта не приглашается для участия в экспертизе, однако для
этого нужно хорошо знать межличностные отношения экспертов, что
далеко не всегда возможно.
Наряду с вышеперечисленными аспектами, перед руководителем
экспертизы может встать и ряд других. В частности, он должен стиму-
лировать дискуссию в случае ее преждевременного затухания, предот-
вращать доминирование одного из экспертов (появление псевдолиде-
ра) и т.д. Таким образом, круг обязанностей руководителя достаточно
широк и сложен, что предъявляет к его выбору весьма серьезные требо-
вания, среди которых следует особо выделить волевые качества и жиз-
ненный опыт.
После проведения экспертизы следует финальная стадия — оценка
ее результатов, которая проходит на двух различных уровнях: организа-
ционном и содержательном. Предварительным условием этой послед-
ней является изучение полученной экспертной информации.
1
В связи с этим организаторы экспертизы должны избегать приглашения экспертов,
между которыми в силу тех или иных причин существуют неприязненные личные отно-
шения. Сделать это не всегда удается, так как они могут быть латентными (например,
скрытая ревность одного к успехам другого).
58
Начальной является организационная оценка, т.е. определение

того, насколько качественно осуществлена подготовка и проведена
экспертиза. В случае если выявляются очевидные ошибки и недора-
ботки, то организационная оценка оказывается отрицательной и, со-
ответственно, содержательная оценка, как правило, теряет смысл. На-
пример, при групповой экспертизе не удалось собрать значительную
часть розданных анкет, а среди собранных многие заполнены небреж-
но или даже неправильно. Во время коллективной экспертизы возник
идеологический конфликт, в который оказалось втянутым большинст-
во ее участников. Такие грубые провалы достаточно редки, но менее
значимые недостатки встречаются достаточно часто. Их примерная
значимость и предопределяет общую организационную оценку.
В том случае, когда организационная оценка положительна, за ней
должна следовать содержательная, однако это может быть сделано толь-
ко после изучения полученной экспертной информации. Содержатель-
ная оценка есть результат изучения организаторами экспертизы дан-
ной информации. При групповой экспертизе она представляет собой
совокупность заполненных экспертами анкет, которые подвергаются
статистической обработке. Полученные количественные результаты
осмысливаются, и дается более или менее развернутая их интерпрета-
ция. Следует подчеркнуть, что объектом осмысления выступает только
совокупность мнений экспертов, но не тематика экспертизы. Соот-
ветственно, и интерпретация носит преимущественно поверхностный
характер, ограничиваясь в основном очевидными моментами и, в част-
ности, количественным соотношением мнений. Вопрос о степени их
обоснованности, как правило, не затрагивается.
При коллективной экспертизе экспертная информация представле-
на в виде распечатки магнитофонных записей и — гораздо реже — сте-
нограмм. Это гораздо более «сырой» материал по сравнению с анкетой.
Он нуждается как в техническом, так и в содержательном редактирова-
нии. Последнее также осуществляется организаторами и представляет
собой не что иное, как уже упоминавшуюся стадию отбора, поскольку
в ее ходе происходит отбраковка нерелевантной, избыточной и отчасти
ложной информации.
Если на этом работа с экспертной информацией заканчивается
и она передается разработчикам или лицам, принимающим политиче-
ское решение (ЛПР), то налицо элементарное экспертное исследова-
ние. Сложным оно становится только тогда, когда отредактированная
экспертная информация подвергается обработке (реферированию).
Обычно сложное экспертное исследование представляет собой ре-
ферат с более или менее развернутыми комментариями.
59
Экспертное исследование передается разработчикам или даже

непосредственно ЛПР, которые и дают содержательную оценку про-
веденной экспертизе исходя из того, насколько удалось реализовать
намеченные цели. Поскольку данные цели в конечном счете основыва-
ются на практических потребностях, то содержательная оценка дается
в зависимости от практической полезности экспертной информации,
хотя в некоторых случаях на нее могут влиять и субъективные мотивы1.
Завершая на этом рассмотрение проблематики экспертного ис-
следования, следует констатировать, что оно имеет ряд несомненных
преимуществ перед содержательным. Вместе с тем ему присущ и весь-
ма серьезный недостаток. Он заключается в сохранении относительно
высокой степени неопределенности, что обусловлено различием мне-
ний экспертов. Опора на мнение большинства, с учетом преобладания
ординарных экспертов, далеко не всегда оказывается обоснованной.
Более того, когда в процессе экспертизы высказываются не два,
а несколько альтернативных мнений, то неопределенность нарастает
и опора на относительное большинство (если оно есть) весьма сомни-
тельна. Зачастую бывает так, что эти мнения в общих чертах известны
еще до экспертизы, а она организуется именно для выяснения степе-
ни их обоснованности (в частности, при постановке операциональной
цели). Тогда отсутствие ярко выраженного большинства означает, что
в целом существовавшая до экспертизы степень неопределенности
осталась неизменной, т.е. значимый результат отсутствует.
Если под этим углом зрения проанализировать эволюцию форм эк-
спертизы, то нельзя не заметить, что она была направлена именно на
устранение элемента неопределенности. Однако задача снятия или ми-
нимизации данного недостатка так и не была решена. Видимо, возмож-
ности ее решения в рамках отдельно взятой экспертизы практически
исчерпаны. Представляется, что этого можно добиться путем перевода
развития экспертизы на другой уровень — системы экспертиз, органи-
зуемых специальной постоянно действующей экспертной службой.
1
В частности, негативная содержательная оценка может быть дана ЛПР в тех слу-
чаях, когда экспертная информация противоречит ведомственным интересам, ранее
высказанному им мнению и т.п.
60
ГЛАВА 3
УЧАСТНИКИ
ПОЛИТИЧЕСКИХ ОТНОШЕНИЙ
3.1. Типы политических субъектов

и уровни анализа
Как любая целенаправленная деятельность, политическая включа-
ет наличие ее субъекта, т.е. того, кто ее осуществляет (политического
субъекта). Однако в современной науке окончательно не решен вопрос
о том, кого в строгом смысле слова считать таковым, а также кого сле-
дует считать основным (доминирующим, а следовательно, в конечном
счете детерминирующим данную деятельность). Тут налицо достаточ-
но серьезные разногласия. Не вдаваясь в их детальное рассмотрение,
выделим лишь два экстремальных теоретических подхода. Таковыми
являются марксизм и элитизм.
Согласно марксистской теории, основными субъектами политики
являются социальные классы. По К. Марксу, история человеческой
цивилизации есть история классовой борьбы. В последующем этот
тезис был расширен за счет других крупных социальных общностей,
но классовая доминанта сколько-нибудь серьезно не изменилась. Она
остается таковой и сейчас в различных вариантах неомарксизма.
Согласно элитистским концепциям, основными политическими
субъектами являются политические и государственные деятели — ли-
деры, образующие политическую элиту, которая и предопределяет со-
держание политики, а все остальные представляют собой некую массу,
являющуюся объектом манипулирования со стороны элиты. По В. Па-
рето, история есть «кладбище элит».
Сопоставляя эти два альтернативных подхода, нельзя все же не
заметить, что элитизм, в принципе, более категоричен, может быть,
в силу того, что он не подвергался постоянной ревизии. Марксизм
в этом плане, и только в этом гораздо более динамичен, а следователь-
но, и вариативен.
61
Глава 3. Участники политических отношений
Как ни парадоксально, но политическая практика последовате-

лей каждой из этих концепций весьма наглядно продемонстрировала
обоснованность некоторых положений альтернативной. Реализация
марксистской концепции диктатуры пролетариата привела к диктату-
ре вождя (вождизм), который представлял собой инвариант сакрали-
зованного древневосточного деспота и окружающей его по существу
придворной клиентелы (элиты).
В свою очередь элитизм столкнулся с фактом политической са-
моорганизации массы в форме политических и общественно-поли-
тических движений, имеющих так называемую «сетевую структуру»,
в рамках которой даже само понятие элиты становится достаточно
условным. Итоги выборов зачастую демонстрируют способность мас-
сы эффективно блокировать влияние политического манипулирова-
ния, особенно когда решаются судьбоносные проблемы. Проходящий
в современном мире процесс глобализации объективно расширяет воз-
можности самоорганизации массы и ее политическую активность.
Марксизму и элитизму присуща высокая степень идеологической
заданности, причем если у первого она носит открытый, практически
немаскируемый характер, то у второго она, как правило, латентна.
Кроме того, каждому из них присущ гипертрофированный редукцио-
низм, граничащий с примитивизмом. Если оценить их исходя из фило-
софской трихотомии: всеобщее—особенное—единичное, то нетрудно
заметить, что марксизм абсолютизирует роль всеобщего, а элитизм —
единичного.
Естественным выходом из данного положения стала разработка
концепции бюрократической политики, которая заполняла нишу осо-
бенного. Она выдвинула положение о наличии относительно самосто-
ятельных институциональных субъектов политики, к категории кото-
рых были отнесены все организации, начиная от государства (точнее,
конечно, государственного аппарата) и кончая общественно-полити-
ческими движениями. Сторонники этого институционального подхо-
да, следуя за двумя предшествующими, стали претендовать на его до-
минирующую роль, хотя и не в столь категоричной форме.
Таким образом, хотя и в первом приближении, произошло оформ-
ление трехчленной типологии политических субъектов: персональные,
институциональные и социальные (социально-политические). В целом
данная типология представляется научно-корректной, а следователь-
но, применимой при проведении нормативного политического анали-
за. При этом она, естественно, нуждается в дальнейшей декомпозиции
62
3.1. Типы политических субъектов и уровни анализа
и уточнении. Это в первую очередь,относится к социально-политиче-

ским субъектам, где степень неопределенности несравненно более зна-
чительна, чем у двух других типов. Здесь, однако, ограничимся лишь
общими замечаниями, а более детальный анализ данной проблематики
в целом будет проведен несколько ниже.
Под социально-политическим субъектом в данном случае понима-
ются большие социальные общности, которые принято подразделять
на две категории: групповые и статистические. К первой категории от-
носятся те, члены которых связаны определенными общими интере-
сами и, как следствие, способны осуществлять массовые совместные
действия, т.е. групповые общности — это реально существующие субъ-
екты деятельности. В отличие от них статистические общности таковы-
ми не являются, так как представляют собой искусственно выделенные
по тому или иному критерию объекты. Их выделение осуществляется
исследователем или практиком для своих нужд, в частности для удоб-
ства статистических подсчетов. Это общности сугубо номинальные,
о чем свидетельствует сам термин «статистические», подчеркивающий
их искусственную природу. Соответственно, они не являются субъек-
тами деятельности.
Учет принципиального различия этих двух категорий социальных
общностей особенно важен не только с научной, но и с практической
точки зрения. Дело в том, что замещение одних другими является од-
ним из наиболее распространенных приемов политической манипу-
ляции с целью создания неадекватной картины мира, т.е. в дезори-
ентации массового сознания. В этой связи нельзя не упомянуть о так
называемом «эффекте бумеранга», когда интенсивная собственная
пропаганда начинает влиять на самих ее организаторов, иначе говоря,
они начинают дезинформировать сами себя. В этом случае возрастает
вероятность принятия ошибочных политических решений.
Из сказанного следует, что социально-политическими субъекта-
ми могут быть только групповые социальные общности, но никак не
статистические. Однако из всего их множества необходимо выделить
такие, которые характеризуются достаточно высокой и постоянной
степенью политической активности. Марксизм решает эту проблему
однозначно — это социальные классы, что вполне естественно, учиты-
вая его строгую экономоцентричность. Не отрицая роли экономики,
нельзя не учитывать комплексности общества как чрезвычайно слож-
ной социальной системы, причем государственно-организованной.
Для элитизма данная проблема не существует в принципе как таковая
(«масса — объект политической манипуляции»).
63
Критерием выделения социально-политических субъектов, как

уже говорилось ранее, является политическая активность. Поскольку
политическая деятельность — это всегда борьба, то политической ак-
тивности органически присуща конфликтогенность, принимающая
зачастую самые ожесточенные формы, вплоть до вооруженного про-
тивостояния. Такого рода конфликтные взаимоотношения, доходящие
до геноцида, характерны только для трех типов групповых социальных
общностей: этнических, конфессиональных и социально-классовых.
Нет, вероятно, особой необходимости доказывать, что в рамках госу-
дарственно-организованного общества массовое вооруженное проти-
востояние есть акт политический («война есть продолжение политики
иными средствами»). Это же в принципе справедливо применительно
к межгосударственным войнам, хотя там их социально-политическая
природа зачастую бывает латентной.
В отличие от групповых социальных общностей трех указанных
типов все остальные не обладают подобного рода конфликтогенно-
стью и никогда не прибегают к вооруженному противостоянию, по
крайней мере в массовом масштабе. Это вполне объяснимо тем об-
стоятельством, что сама их конфликтогенность, даже если она посто-
янна, не связана с политикой (например, постоянные столкновения
футбольных фанатов). В целом политическая активность других груп-
повых социальных общностей, как правило, является слабой и спора-
дической, если она вообще имеет место. Не следует, однако, данную
закономерность возводить в абсолют, так как эти другие типы группо-
вых социальных общностей могут, хотя и крайне редко, политически
активизироваться. В известном смысле это та уникальность, которая
оказывается присущей определенной политической ситуации. В це-
лом они в лучшем случае являются потенциальными социально-по-
литическими субъектами, которыми в абсолютном большинстве слу-
чаев можно пренебречь. С момента своего рождения каждый человек
оказывается включенным в состав групповых социальных общностей
вышеуказанных трех типов. Исключением может являться конфессио-
нальность. По существу, он оказывается как бы в трехмерном полити-
ческом пространстве. Это же относится к обществу в целом. По самой
своей природе оно, т.е. данное пространство, асимметрично в смысле
неравнозначности типов. Они всегда ранжируются по степени значи-
мости как для отдельного индивида, так и для общества в целом. Тот
тип групповой социальной общности, который занимает первое место
в ранжировке и в этом смысле является доминирующим, предопреде-
ляющим социально-политическую ориентацию индивида и общества.
64
Подобного рода доминирование может быть абсолютным или от-

носительным. В первом случае превосходство одного типа по сравне-
нию с двумя другими столь велико, что у них фактически нет реальных
возможностей серьезной конкуренции. При абсолютном доминирова-
нии социально-политическая ориентация ультрастабильна и ультра-
устойчива, т.е. в известном смысле статична в обозримой перспективе.
Наличием такой абсолютной доминанты характеризуется социально-
политическая ориентация стран Черной Африки. Длительное колони-
альное господство на нее сколько-нибудь существенно в большинстве
случаев не повлияло.
Статичность социально-политической ориентации уступает ме-
сто динамике тогда, когда доминирование одного типа не является
подавляющим, а другие или другой обладают достаточной конкурен-
тоспособностью, а следовательно, налицо возможность переориента-
ции. Она может быть как естественной, стихийной, т.е. обусловленной
внутренним социально-экономическим воздействием и/или мощным
внешним воздействием, так и искусственной, сознательно осуществ-
ляемой государственной властью.
Наглядный пример такого рода сознательной переориентации про-
демонстрировала фашистская Германия, где гитлеровское руководство
смогло в течение нескольких лет заменить социально-классовую ори-
ентацию общества на этническую («арийская раса»). Симптоматичен
в этом плане даже сам термин «национал-социализм», символизиру-
ющий некий симбиоз этнического и социально-классового, что нельзя
не признать пропагандистски удачным приемом. Бесспорно, эта пере-
ориентация оказалась столь успешной в силу чрезвычайно благопри-
ятного стечения внутренних и внешних обстоятельств, но не следует
сбрасывать со счета и искусную пропаганду.
В качестве примера неудачной попытки сознательной переориента-
ции можно привести политику НДПА в Афганистане после ее прихода
к власти в результате военного переворота. Руководители этой партии
попытались, опираясь на советский опыт, сделать доминирующей соци-
ально-классовую ориентацию, хотя в социально-политической ранжи-
ровке афганского общества она находилась на последнем месте, и ее зна-
чимость была весьма невелика. Своими гонениями на мусульманскую
религию они привели к выдвижению на первый план конфессиональ-
ной ориентации, которая временно оттеснила ранее доминирующую —
этническую, чему немало способствовала и советская интервенция.
После поражения НДПА прежняя социально-политическая ран-
жировка по существу восстановилась. Этническая ориентация вновь
65
стала доминирующей, чем умело воспользовались США (не без помо-

щи России) для свержения режима талибов и оккупации страны. Од-
нако нельзя не видеть, что набирает силу идея борьбы с иностранной
оккупацией под знаменем ислама.
Бездумное копирование советского опыта со стороны руководства
НДПА вполне объяснимо, так как на первый взгляд он доказывал без-
граничные возможности вооруженного насилия и умелой пропаганды.
В этой связи следует заметить, что большевикам, в сущности, не при-
шлось осуществлять социально-политическую переориентацию рос-
сийского общества. Они действовали в рамках доминирующей соци-
ально-классовой, стремясь лишь придать ей тотальный характер и тем
самым заменить трехмерное социально-политическое пространство
на одномерное, а затем нивелировать и его («бесклассовое общество»).
Последствия реализации этого феноменального замысла хорошо из-
вестны.
Актуализация социально-политических субъектов, в отличие от
институциональных и персональных, отличается дуалистичностью, так
как представляет собой сочетание стихийных (спонтанных) и органи-
зованных действий.
Первые представляют собой непосредственную массовую реак-
цию членов групповой социальной общности на действия других со-
циально-политических и/или политических субъектов, и прежде всего
государства. Она может быть как позитивной, так и негативной. По-
зитивная, как правило, не отличается особой массовостью и интен-
сивностью, чего нельзя сказать о протестной, которая вызывается ре-
альным или мнимым ущемлением интересов данной общности и даже
угрозой такого ущемления. Интенсивность протестной реакции может
быть чрезвычайно высокой, при которой политический протест пере-
растает в вооруженную конфронтацию (бунты, восстания и даже рево-
люции).
Нередко подобного рода перерастание вызывается совершенно
спонтанно так называемым «триггерным эффектом», когда малозна-
чительное событие, которое обычно происходит незамеченным, вызы-
вает серьезные массовые волнения. Например, Февральская револю-
ция в России началась с драки женщин в очереди за хлебом. Механизм
триггерного эффекта срабатывает только тогда, когда социально-поли-
тическая напряженность достигает максимального значения.
Современный глобализующийся мир продемонстрировал некий
новый, ранее невиданный вариант триггерного эффекта («эффект ба-
бочки»), когда публикация карикатур на пророка Мухаммеда в одной
66
из заштатных датских газет вызвала серьезные массовые волнения

в целом ряде мусульманских государств, которые сопровождались на-
падениями на дипломатические представительства некоторых запад-
ноевропейских государств.
При благоприятных условиях в процессе волнений начинается са-
моорганизация членов этой общности в общественно-политическое
и/или политическое движение, так как возникает новый институцио-
нальный политический субъект, берущий на себя функцию артикули-
рования ее интересов и ее мобилизацию для их реализации. В составе
движения выделяются лидеры, т.е. персональные политические субъ-
екты. Этот институциональный субъект берет на себя руководство по-
литической активностью соответствующей социальной общности, что
и делает ее организованной, а следовательно, и управляемой. Однако
само по себе это отнюдь не всегда исключает возможность стихийной
активности. В лучшем случае она лишь минимизируется.
Вышеописанный вариант развития политической активности груп-
повой социальной общности квалифицируется как инициативный, но
чаще она использует другой — адаптивный, при котором из имеюще-
гося спектра институциональных и персональных субъектов ее члены
в своем большинстве выбирают «своих», т.е. тех, кто в наибольшей сте-
пени отражают их интересы. Аналогичным образом поступают и по-
следние, т.е. подобного рода выбор является обоюдным. Не вдаваясь
здесь в детальное рассмотрение проблематики данного обоюдного вы-
бора, следует лишь заметить, что институциональные и персональные
субъекты политики имеют определенное преимущество, ибо обладают
свободой маневра, включая имитацию.
Возвращаясь к типологии субъектов политики в целом, можно на
ее основе выделить три уровня политической борьбы, а следовательно,
и три уровня ее анализа. Микроуровень — персональные политические
субъекты, макроуровень — институциональные и социально-полити-
ческий уровень — социально-политические субъекты. Соответствен-
но, микрополитика, макрополитика и социальная политика.
Взаимодействие субъектов на каждом из этих уровней, а также
между ними образуют структуру процесса политической борьбы. Это
взаимодействие (взаимосвязь) может быть конфронтационным, ко-
оперативным или нейтральным. Соотношение этих трех видов взаи-
мосвязей в некоторый момент времени детерминирует политическую
ситуацию. В свою очередь, данное соотношение относительно авто-
номно на каждом уровне, что, однако, не исключает вероятностно-
детерминированное воздействие одного уровня на другой, как сверху
67
вниз, так и снизу вверх. В каждом конкретном случае эффективность

такого воздействия различна, а следовательно, достаточно вариативна
и доминанта субъектов определенного уровня. В конечном счете опре-
деляющим является их состояние. Исходя из этого, представляется це-
лесообразным начать с анализа их состояния, причем снизу вверх, т.е.
от социальных к институциональным, а затем персональным.
3.2. Эволюция этнических социально-

политических субъектов
Исходным моментом нормативного политического анализа при
исследовании политической ситуации в стране (внутриполитической
ситуации) является определение социально-политической ориентации
ее населения, поскольку она в значительной степени детерминирует
зону политического выбора институциональных и персональных по-
литических субъектов внутри страны.
Как уже говорилось, эта ориентация обладает динамикой, которая,
если брать историческую ретроспективу, отражает общую тенденцию
последовательной смены этнической ориентации на конфессиональ-
ную, а затем и социально-классовую. Однако нельзя не видеть, что
далеко не везде данная тенденция актуализовалась полностью. В ряде
стран и регионов она оказалась блокированной. Кроме того, наблю-
дались и наблюдаются попятные движения к начальной, этнической
ориентации. Соответственно, с нее и представляется целесообразным
начать рассмотрение, а точнее, конечно, с этнических субъектов поли-
тики.
Несмотря на то что этническая проблематика уже не одно столетие
была предметом научного исследования, однако в основном в описа-
тельном плане (этнография), и лишь в начале прошлого века началось
ее теоретическое осмысление, результатом которого стало становление
соответствующей теоретической научной дисциплины (этнологии).
В ее основу был положен теоретический подход, который в дальней-
шем получил название примордиалистского (изначального). В соот-
ветствии с ним этнос — это биосоциальный феномен, обеспечивший
переход человечества от животного состояния в социальное. В отечест-
венной науке он был в своих основных чертах изложен в работе акаде-
мика Ю. Бромлея «Очерки истории этноса», и, хотя с ее выхода в свет
прошло уже два десятка лет, она сохраняет свою значимость, особенно
в связи с появлением нигилистических теоретических подходов (кон-
68
3.2. Эволюция этнических социально-политических субъектов
структивизм и инструментализм), которые отрицают существование

этноса как объективной реальности («иллюзорная конструкция»).
В рамках примордиалистского подхода была разработана в первом
приближении научно-корректная концепция трехстадийной этни-
ческой эволюции. Каждая из стадий характеризуется определенным
типом этнической общности, а именно: племя—народность—нация.
Племя соответствует догосударственному обществу, а народность
и нация — государственно-организованному. Первое исторически
предшествовало второму, но в ряде стран и регионов оно сохранилось
до настоящего времени, хотя и оказалось включенным принудительно
в состав государства.
В принципе, крупное племя, не говоря уже о племенной группе (объ-
единение родственных племен), в государстве не нуждается, поскольку
обладает самодостаточностью: собственная территория, автономное хо-
зяйство, собственная администрация и вооруженная сила (племенное
ополчение). В этом смысле племя, в отличие от народности и нации,
представляет собой не только этническую общность, но и универсаль-
ную социальную организацию, которая, будучи включенной в государ-
ственно-организованное общество, выполняет функцию институцио-
нального (квазиинституционального) политического субъекта.
Естественным результатом самодостаточности является племен-
ной сепаратизм, который характерен для большинства африканских
и целого ряда азиатских государств. Во многих из них подчинение пле-
мен государственной власти является сугубо номинальным, а ее по-
пытки превратить его в реальное, как правило, встречают вооруженное
сопротивление, которое подавить бывает нелегко, особенно если его
оказывают воинственные горские племена, обладающие многовековой
военно-разбойной традицией. В этом отношении весьма показателен
пример Пакистана, обладающего достаточно крупной и хорошо воору-
женной армией, но даже она оказывается не в состоянии обеспечить
контроль правительства за северо-западной провинцией, населенной
пуштунскими племенами. Примерно аналогичным образом обстоит
дело на протяжении почти всей азиатской горной цепи, протянувшей-
ся от Северного Индокитая и до Кавказа.
Некоторые из населяющих ее племен превратились в своего рода
экономические корпорации, занимающиеся производством и транс-
портировкой наркотиков, т.е. по существу вошли в состав мирового
организованного преступного сообщества. Архаика успешно адапти-
ровалась к современности.
69
Переход от родо-племенного к государственно-организованному

обществу везде сопровождался процессом детрибализации, т.е. ликви-
дацией племенной дифференциации и заменой ее на административ-
но-территориальную. Введение этой последней всегда носило прину-
дительный характер, зачастую с применением вооруженного насилия.
Детрибализация была и остается обязательным условием политической
стабильности, но осуществлять ее в полном объеме государственная
власть могла отнюдь не всегда. Если это ей удавалось, то на базе пле-
менной группы или совокупности племен формировалась народность,
основным социально-экономическим стимулятором которой была ур-
банизация. Именно крупные города с развитым ремеслом и торговлей
играли роль центров детрибализации, где интенсивно проходила меж-
племенная миксация (смешение племен).
При их отсутствии даже самые энергичные военно-политические
усилия государственной власти имели лишь временный успех. В луч-
шем случае она могла добиться потери племенем его институциональ-
ного качества, но оно сохранялось в качестве этнической общности,
а следовательно, сохранялась возможность ретрибализации. В этом
отношении весьма характерна историческая судьба многочисленных
кочевых племен и племенных групп евразийской степной полосы,
история которых наглядно демонстрирует пример «маятниковой» стаг-
нации, когда детрибализация и ретрибализация поочередно сменяли
друг друга. «Кочевые империи» быстро возникали и распадались. Объ-
единение их в народность или несколько народностей так и не про-
изошло до включения в состав Российской империи. Они продолжали
оставаться в маргинальном состоянии, которое можно квалифициро-
вать как протонародность, т.е. стадию перехода от племени к народ-
ности. Даже советская власть, несмотря на ее интенсивную модерни-
заторскую стратегию, лишь несколько интенсифицировала процесс их
этнической эволюции, и только. Например, на гербе и флаге Туркме-
нистана отображено наличие основных племенных групп в виде соот-
ветствующего числа звездочек.
Таким образом, состояние протонародности, несмотря на свою
переходность, может существовать не одно столетие. И сейчас они
продолжают в ряде случаев сохраняться, причем не только в Черной
Африке, но и в Азии (например, курдский этнос). С известной долей
условности столь длительное бытие этноса в состоянии протонародно-
сти можно квалифицировать как попадание его в социально-экономи-
ческий (эволюционный) тупик.
70
В тех случаях, когда детрибализация проходила успешно, этнос

достаточно быстро (по историческим меркам) достигал стадии народ-
ности. В результате место рода занимал клан. Он представляет собой
группу родственников в пределах от 4 до 7 поколений, но в отличие от
рода не обладает строгой экзогамией (внешней брачностью) и не явля-
ется частью племени. Инициаторами обособления, а затем и отчужде-
ния от племени стали аристократические роды, члены которых стре-
мились сакрализовать свой привилегированный статус. Некоторые из
них, оформившись в кланы, стали правящими королевскими и княже-
скими династиями.
В рамках народности, если она была достаточной крупной, место
племени заняли региональные поселенческие общности, формировав-
шиеся вокруг крупных городов. Городская коммунальная община груп-
пирует вокруг себя окружающие ее сельские и тем самым формирует
регион, население которого представляет собой землячество. В случае
самодостаточности такая земляческая общность тяготеет к автономии
и даже созданию собственного микрогосударства. Классический при-
мер — античный полис и средневековые города-государства.
Возникновение земляческих общностей и достижение ими само-
достаточности было предпосылкой дробления этноса на субэтносы
(субнародности), которые в результате длительного автономного су-
ществования приобретали специфические свойства (диалект, особен-
ности быта и т.п.). Наряду с этими региональными субэтносами возни-
кали и особенно интенсивно продолжают возникать диаспоральные.
Они формируются в результате пространственного дистанцирования
крупных групп представителей той или иной народности от основного
этнического массива и переселения в иноэтническую среду, находясь
в которой они сохраняют свою самобытность.
Переход от народности к нации сопровождался почти полной лик-
видацией клановости и нивелировкой субэтнических различий. Как и в
первом случае, т.е. переходе от племени к народности, и здесь нельзя не
отметить наличие, как правило, достаточно длительной маргинальной
стадии, когда процесс еще окончательно не завершен. В политическом
контексте это обстоятельство стимулирует в большей или меньшей сте-
пени так называемый «регионализм» (политическую автономизацию).
В качестве примера бытия нации в подобного рода переходном состоя-
нии могут служить немецкая и итальянская. В основном длительность
их перехода была обусловлена тем обстоятельством, что их становление
происходило в условиях политической раздробленности.
71
В связи с этим следует заметить, что в принципе государственная

власть стимулирует весь процесс этнической эволюции, поскольку
само государство есть в известном смысле ее продукт, т.е. создается
определенным этносом (народностью или нацией). Иначе говоря, оно
имеет этническую основу, которая формируется в результате разложе-
ния родо-племенного общества. Если последнее не вступило в завер-
шающую фазу своего существования, то возникшая государственная
власть оказывается недолговечной.
Однако вторая половина прошлого века характеризовалась возник-
новением нескольких десятков новых государств в зоне зрелого родо-
племенного общества. В сущности, они были продуктами колониаль-
ной политической инженерии, т.е. представляют собой искусственные
образования, но в них, как правило, отсутствует государство образу-
ющий этнос в строгом смысле слова. В естественных условиях таковой
всегда налицо.
В процессе формирования государств, наряду с ним, в результа-
те завоеваний и миграций, включаются в его состав другие этносы или
субэтносы, т.е. возникает этносистема, которая политически (государ-
ственными границами) отделена от этносреды. Поддержание определен-
ного состояния этой этносистемы и регулирование ее эволюции — одна
из важнейших задач государственной власти (национальная политика).
Она относительно проста, если данная система моноцентрична, т.е. госу-
дарствообразующий или, иначе говоря, доминирующий этнос по своей
численности и уровню развития обладает абсолютным превосходством.
Такого рода этносистема, в сущности, лишена лимита конфликтогенно-
го потенциала и, соответственно, политически стабильна.
Гораздо более сложной данная задача становится тогда, когда эт-
ническая система полицентрична, т.е. когда наряду с доминирующим
этносом в нее входят и другие крупные и достаточно развитые, а сле-
довательно, способные конкурировать с первым на общегосударст-
венном или региональном уровне. В значительной степени их кон-
курентоспособность зависит от характера расселения. При ареальном
и особенно еще и приграничном она особенно велика и, наоборот,
при дисперсном гораздо более ограниченна. Во избежание непра-
вильного понимания следует подчеркнуть, что речь идет о политиче-
ской конкуренции.
В принципе полицентрическая этносистема всегда содержит не-
кий конфликтогенный потенциал, актуализация которого во многом
зависит от того, насколько умело государственная власть может его
нейтрализовать, что требует поддержания этнического баланса. Он
72
представляет собой комплексное явление, основными составляющими

которого являются демографическая, миграционная, политическая и
социально-экономическая. Не вдаваясь в их детальное рассмотрение,
следует лишь заметить, что для современной России со времен пре-
зидентства Б. Н. Ельцина характерен серьезный дисбаланс по трем из
четырех составляющих. Исключением, да и то условно, является поли-
тическая.
Вместе с тем в рамках этносистемы объективно происходят про-
цессы взаимодействия этносов между собой и развития каждого из
них, которые государственная власть призвана регулировать, посколь-
ку именно они определяют тенденции эволюции этносистемы. Типо-
логия этих процессов имеет следующий вид.
Таблица 3.1
Типы этнических процессов
Рамки Направленность
I II
Конвергентный Дивергентный
А — Внутриэтнический Консолидация Дифференциация
Сепарация
Партиация
В. — Межэтнический Интеграция Диверсификация
Ассимиляция
Миксация
Вся совокупность включенных в таблицу процессов наблюдается

только в полицентрических этносистемах. В моноцентрических меж-
этническое взаимодействие практически отсутствует, хотя по мере уси-
ления глобализации данное обстоятельство будет изменяться. Как в той,
так и в другой этносистеме общая тенденция ее эволюции детермини-
руется соотношением процессов конвергенции и дивергенции. Причем
на каждой из стадий этнической эволюции они имеют свою специфику.
На племенной стадии этнической эволюции доминируют дивер-
гентные процессы на внутриэтническом уровне, когда от разросшего-
ся племени обособляется его часть (сепарация) или оно разделяется на
несколько частей (партиация), которые оформляются в самостоятель-
ные племена, и возникает племенная группа. К ней иногда примыкали
и неродственные племена. Конвергентные процессы были выражены
слабо и на внутриэтническом уровне, как правило, лишь остатки вы-
мирающего племени добровольно включилась в более сильное (добро-
вольная ассимиляция).
73
На стадии народности наблюдался своего рода асимметричный ба-

ланс конвергенции и дивергенции. С одной стороны, проходила кон-
солидация народности путем ликвидации племенной дифференциа-
ции, но, с другой, — у крупных народностей достаточно интенсивно
шла сепарация и партиация. Первая в основном выражалась в форми-
ровании субэтносов при сохранении основного этнического массива,
а вторая приводила к дроблению этнического массива на субэтносы,
которые тяготели к преобразованию в новые этносы (народности).
Хотя, в принципе, как сепарация, так и партиация были результатом
внутриэтнического развития, но нельзя не видеть, что они закрепля-
лись внешним завоеванием.
Негативная оценка потомками результатов партиации вызывает
к жизни панэтнические политические движения (пангерманизм, пана-
рабизм, пантюркизм и т.д.). Участники этих движений квалифицируют
факт партиации сугубо негативно, считая его в лучшем случае «истори-
ческой ошибкой», а в худшем — «исторической несправедливостью»,
вина за которую возлагается на иноэтнические силы, представляемые
в виде извечного этнического врага. Соответственно, целью панэтни-
ческого движения является или устранение «исторической ошибки»,
или ликвидация «исторической несправедливости», причем последнее
предполагает использование военной силы против этнического врага.
Каких-либо заметных политических успехов данные движения не
добились, но зачастую оказывают немалое влияние на внешнеполи-
тический курс отдельных государств в плане поддержки и даже мате-
риальной помощи «этническим родственникам», хотя в большинстве
случаев от этого родства остались лишь рудименты в виде близости
языков. Сама по себе «этническая родственность» отнюдь не гаранти-
рует «братские» отношения. Они могут быть и враждебными, и дохо-
дить даже до геноцида (например, хорваты и сербы).
В сущности, эти движения стремятся повернуть историю вспять,
искусственно блокировать процесс диверсификации и стимулировать
процесс интеграции (сближения) чисто политическим путем, т.е. соз-
данием некоего конфедеративного государства.
Формирование нации обычно проходит на базе одной народности,
но зачастую сопровождается включением в ее состав небольших других
или их частей, что происходит в результате доминирования конверген-
тных процессов. На уровне базовой народности, которая, как правило,
является и государствообразующей, абсолютно доминирует консоли-
дация, в ходе которой происходит ликвидация субэтнических разли-
74
3.3. Структура анализа этносистем
чий и минимизация земляческих (региональных). Как следствие, на-

ция — это более целостное образование по сравнению с народностью.
Она в большей степени тяготеет к политическому единству в форме
самостоятельной государственности, если она крупная, или широкой
автономии, если небольшая. Попытки политического дробления на-
ции всегда вызывают решительное сопротивление, что у народности
наблюдалось и наблюдается отнюдь не всегда.
Вместе с тем данное различие между ними нельзя возводить в абсо-
лют. Например, немецкая нация даже после ликвидации ГДР остается
политически раздробленной (до сих пор сохраняются австрийские нем-
цы, швейцарские немцы и некоторые другие). В значительной степени
такое положение может быть объяснено трудностями преодоления исто-
рического наследия, с одной стороны, и резким падением значимости
этнической социально-политической ориентации — с другой. Это по-
следнее обстоятельство связано с ее дискредитацией фашистской поли-
тической практикой, которая привела к национальной катастрофе.
Идея консолидации и формирования целостного этического об-
разования получала самое широкое признание у народностей и даже
протонародностей, в политическом лексиконе лидеров некоторых ис-
пользуются только термин «нация», хотя до стадии нации их этносам
еще достаточно далеко. В известной степени этому способствует и при-
сущая английскому языку полисемия данного термина.

В рамках полицентрической этносистемы государственная власть
стремится ликвидировать почву для сепаратизма, а следовательно,
предотвратить политическую дестабилизацию. Решение этой задачи
побуждает ее стимулировать конвергентные процессы как на внутриэт-
ническом, так и особенно на межэтническом уровне. В этом последнем
случае можно, в принципе, констатировать наличие тенденции к тран-
сформации полицентричности в моноцентричность, естественно, на
основе государствообразующего этноса. Соответственно, как минимум
государственная власть стимулирует процесс интеграции (нивелиров-
ки этнических различий), но обычно она берет на себя задачу по обес-
печению процесса ассимиляции, при котором доминирующий этнос
«поглощает» другой (другие), не изменяя сколько-нибудь существенно
своих свойств.
Как таковая ассимиляция может быть добровольной, принудитель-
ной или насильственной. В первом случае члены ассимилируемого
75
этноса сами стремятся инкорпорироваться в состав этноса-ассимиля-

тора, как правило, через брачность. Такого рода ассимиляция представ-
ляет собой естественный процесс, не отягощенный непосредственным
участием государственной власти. В двух других случаях налицо дав-
ление с ее стороны, т.е. процесс носит искусственный, этнополитиче-
ский характер. При этом если при принудительной ассимиляции упор
делается на создание социальных условий, побуждающих к ассимиля-
ции (дискриминация в различных формах), то насильственная ассими-
ляция базируется на репрессиях или угрозе таковых при отказе от асси-
миляции. Крайним шагом в этом направлении являются разного рода
этнические чистки, начиная от изгнания и кончая геноцидом. Однако
это уже явления скорее политические.
В полицентрической системе в качестве ассимилятора зачастую
выступает не только государство-образующий этнос, но и другие до-
статочно крупные, но только на региональном уровне и при условии
их ареального (компактного) расселения. Объектами их ассимиляции,
как правило добровольной, являются мелкие этносы, переживающие
стадию упадка. Таким образом, в полицентричной этносистеме асси-
миляционные процессы становятся в известном смысле многоуровне-
выми (иерархическими).
Говоря об ассимиляции, нельзя не затронуть проблемы абсорбци-
онного потенциала этноса — ассимилятора. В принципе, он всегда
в той или иной степени лимитирован, но при этом и весьма вариати-
вен. У одних этносов он достаточно значителен, а у других — крайне
невелик. К первой категории могут быть отнесены русский и француз-
ский этносы, а ко второй — японский. У последнего данный потенци-
ал, видимо, вообще близок к нулевому значению.
В связи с этим следует остановиться на этносистеме США, кото-
рую долгое время рассматривали в качестве своего рода эталонного
ассимиляционного механизма крупных масс разнородных мигрантов
(концепция «плавильного котла»). Предполагалось, что в результате
сформируется американская нация, поскольку государствообразую-
щий англо-американский диаспоральный субэтнос обладает высоким
абсорбционным потенциалом. Однако ожидаемого результата не по-
лучилось. Исследование, проведенное в конце 1990-х годов Советом
по рассовым и этническим проблемам при президенте США, конста-
тировало: «Сегодняшняя ситуация такова, что вести разговор о еди-
ной дружной американской нации — значит вступать в противоречие
с реальными фактами и событиями». Более того, в подготовленном
данным Советом докладе отмечается «растущее расовое и этническое
76
разнообразие страны», а также наличие «строго антагонистических

проблем» между этническими общностями. Таким образом, констати-
руется на официальном уровне провал построения моноцентрической
этносистемы. На смену концепции «плавильного котла» пришла кон-
цепция «крупно нарезанного салата».
В данном докладе отмечается также наличие в США достаточно
интенсивного процесса миксации, который в принципе должен вести
к возникновению новых этносов, но в США, по мнению авторов до-
клада, они ведут к появлению своего рода маргинальной этнической
массы, что делает полицентрическую этносистему еще более дисгармо-
ничной. В этом, в сущности, нет ничего странного, поскольку процесс
формирования новых этносов крайне инерционен и требует для своего
завершения определенных социальных условий.
Дисгармоничность этносистемы США, что в полной мере относит-
ся и к России, обусловлена высокой степенью разнородности входящих
в ее состав этносов. При массовых контактах эта разнородность созда-
ет предпосылки негативного восприятия и непонимания, а это в свою
очередь при отсутствии толерантности порождает чувства враждебно-
сти, которые закрепляются в случае столкновения интересов и, прежде
всего, экономических. Немалую роль в усилении чувства враждебно-
сти играют, как правило, и конфессиональные различия. В этом случае
дисгармония приобретает комплексный характер, что всегда рано или
поздно ведет к политической конфронтационности.
В первом приближении оценка степени этнической разнородности
может быть осуществлена на основе этнической стадиальности, одна-
ко при нормативном политическом анализе этого явно недостаточно
и необходимо использовать более точную систему критериев, отобра-
жающих основные этнические свойства. К разряду таковых относят-
ся: физический тип, психический склад, быт, язык и самосознание.
Структура их взаимосвязи дана на рис. 3.1:
I. Физический тип. Под ним понимаются те особенности телесной
организации, которые присущи основной массе членов этноса, и пре-
жде всего расовые и субрасовые свойства. На уровне массового воспри-
ятия именно физический тип представляет собой исходный визуаль-
ный индикатор решения диспозиции «свой—чужой».
Возникновение и сохранение физического типа обусловлено пре-
имущественной эндогамией, присущей каждому этносу. Чем меньше
в истории этноса было прорывов эндогамии, тем вероятнее сохранение
этого базового этнического типа и наоборот. Однако даже в этом по-
следнем случае он четко просматривается в изобразительном искусстве
как эталонный.
77
V IV
II
III
I
Рис. 3.1. Основные этнические свойства и взаимосязи между ними:

I — Физический тип; II — Психический склад; III — Быт;
IV — Язык; V — Самосознание
Серьезные, бросающиеся в глаза отклонения от исходного физиче-

ского типа вызывают сомнения в этнической принадлежности. В свою
очередь это зачастую ведет к делению членов этноса на «чистокровных»
и «нечистокровных», а следовательно, и «неполноценных». Подобного
рода деление «по крови», в принципе, есть наследие родо-племенного
общества, но зачастую встречается и сейчас, причем, как это ни удиви-
тельно, не только у протонародностей и народностей.
II. Психический склад. Он включает три компонента: темперамент,
характер и менталитет (тип мышления). Темперамент имеет биологи-
ческую природу и передается на генном уровне из поколения в поко-
ление без сколько-нибудь существенных изменений, естественно, если
брать массовый уровень. Не случайно его типология, разработанная
еще во времена Античности, несмотря на все попытки ее ревизии, бла-
гополучно дожила до настоящего времени.
Альтернативную картину являет собой изучение этнического харак-
тера, где достаточная ясность отсутствует. О сложности задачи построе-
ния его типологии свидетельствует, например, тот факт, что в русском
языке существует более тысячи терминов, описывающих черты характе-
ра. Однако если не вдаваться в детали, то для нужд нормативного поли-
тического анализа можно выделить три его базовых типа: патриальный
(преобладание мужских черт), матриальный (преобладание женских
черт) и амбивалентный (комбинация мужских и женских черт).
78
В патриальном характере преобладают такие черты, как воля, ра-

циональность, дисциплинированность и т.п. В экстремальном вариан-
те — это агрессивность и, в принципе, неприятие компромисса. И, на-
оборот, матриальный ориентирован на адаптацию и компромисс. Его
рациональность вариативна, а не прямолинейна, как у патриального.
Агрессивность ему не присуща, а в экстремальном виде для него харак-
терно миролюбие.
Принципиальное отличие этих двух типов характеров особенно
наглядно просматривается во время войны. Если взять только первую
половину прошлого века, на которую пришлись две мировых войны,
то четко просматривается патриальный характер немцев и матриаль-
ный итальянцев. С достаточным основанием можно полагать, что эт-
нический характер итальянцев оказался серьезным препятствием на
пути развития милитаризма и индоктринации фашистской идеологии,
воинственность и жестокость которой была совершенно несовмести-
ма с ним. И, наоборот, этнический характер немцев был той благодат-
ной почвой, на которой развился германский милитаризм, и произо-
шла быстрая и эффективная индоктринация фашистской идеологией.
Симптоматично, что, хотя оба фашистских режима в своей пропаганде
широко использовали культ мужчины-воина, древнегерманский воин-
варвар пришелся ко двору, а римский легионер — нет.
Третий тип этнического характера — амбивалентный — не имеет
постоянного и четко выраженного преобладания мужских или женских
черт. Оно обычно возникает ситуативно, что и дает основание квали-
фицировать его в качестве «непредсказуемого» («загадочная русская
душа»). Именно в силу этого он представляет собой наиболее удобный
объект для политического манипулирования со стороны, прежде всего
государственной власти.
Понятие менталитета относительно недавно получило права науч-
ного гражданства, но, тем не менее, нашло широкое применение, так
как отражает специфику стиля мышления, присущую каждому этносу.
Его принято рассматривать в качестве составляющей интеллекта, но
если последний, взятый в целом, развивается под влиянием образова-
ния, то менталитет в основном сохраняется, а точнее, конечно, изме-
няется крайне медленно.
III. Быт. В самом общем виде быт — это потребительная сторона
жизнедеятельности людей. Принято выделять три его типа: домашний,
семейный и общественный. Домашний быт включает в себя особен-
ности пищи, одежды, жилища, а также правила санитарии и гигиены,
которые обусловлены биологической организацией человека. Их несо-
79
блюдение формирует негативный образ этноса («грязные»), и, соответ-

ственно, общение с его членами становится нежелательным.
Глобализация в принципе ведет к нивелировке домашнего быта
и его стандартизации по европейскому эталону, вплоть до отказа от
большей части этнической специфики. Вестернизация домашнего
быта, несомненно, будет продолжаться и усиливаться, так как повы-
шает его комфортность.
Семейный опыт включает в себя формы семьи и брака, а в более
широком смысле — взаимоотношение полов и возрастов в семье. Его
ключевым моментом является положение женщины (моногамия — по-
лигамия), а также отношение к детям и пожилым людям. Поскольку
семья есть тот микроколлектив, в рамках которого происходит вос-
производство человека не только в биологическом, но и в социальном
смысле, то никак нельзя недооценивать значимость семейного быта.
Его стабильность обеспечивает сохранение семьи, а следовательно,
и самосохранение этноса. Именно через семью проходит разграни-
чительная линия между эгоизмом и альтруизмом. Исходной формой
альтруизма является забота о детях, без чего любой этнос обречен на
вымирание (депопуляцию).
Общественный быт — это внесемейное общение членов этноса меж-
ду собой, регулируемое сводом неформальных правил. Их совокупность
образует этикет, соблюдение которого обязательно, а нарушение ведет к
отказу от общения и осуждению. Этикет, хотя и имеет некоторое число
общечеловеческих правил, вместе с тем весьма вариативен. У одних эт-
носов он весьма прост и в чем-то даже вульгарен (например, у русских),
а у других сложен и церемониален (японцы).
Замечено, что чем сложнее и церемониальнее этикет, тем он соци-
ально значимее и наоборот. Не случайно официальные мероприятия
отличаются особой церемониальностью и строгостью этикета, что об-
условлено стремлением его организаторов сделать их экстраординар-
ными, т.е. выходящими за бытовые рамки.
IV. Язык. Состояние языка достаточно четко коррелируется со ста-
диями этнической эволюции. Племя — бесписьменный язык, народ-
ность — письменный язык плюс региональные его диалекты, нация —
письменный литературный язык. Следует заметить, что появление
письменного языка самым непосредственным образом связано с воз-
никновением государства. В этом отношении пример — появление ки-
риллицы — весьма нагляден.
В полицентрических этносистемах объективно возникает феномен
двуязычия, так как язык государствообразующего этноса становится
80
языком межэтнического общения (язык — посредник). Наличие такого

языка-посредника в глобальном масштабе можно рассматривать как сви-
детельство формирования мирового сообщества в строгом смысле слова.
В настоящее время таковым является английский, параллельно с которым
продолжают существовать и другие языки-посредники меньшей степени
общности, представляющие собой в сущности имперское наследие.
Когда в результате двуязычия ослабевают позиции собственного
языка, то зачастую это воспринимается как исходная точка ассимиля-
ции, что далеко не всегда верно. Тем не менее лозунг защиты собст-
венного языка, как правило, является одним из ключевых положений
националистического движения.
V. Самосознание. Его формирование происходит на стадии этно-
генеза, когда возникает диспозиция: «мы—они» («свои—чужие»), т.е.
когда этнос обособляется от этносреды. Процесс такого обособления
всегда носит в той или иной степени обоюдный характер. В его ходе
возникает этносознание, включающее как образ себя, т.е. самосозна-
ние, так и образ этносреды. Как ментальная система этническое само-
сознание имеет следующий вид.
Таблица 3.2
Структура национального самосознания
Содержание Форма
I II
Рациональная Эмоциональная
(представления) (чувства)
А — Самоидентификация Демотическая Патриотизм
Территориальная Солидарность
Символическая
В — Самооценка Исключительность Гордость
Полноценность Достоинство
Неполноценность Униженность
В рамках самосознания исходным моментом является самоиденти-

фикация, определение тех свойств, которые отделяют «своих» от «чу-
жих». Таковыми являются уже упомянутые ранее четыре. На их основе
происходит демотическая самоидентификация. Фиксация различия
этих свойств происходит автоматически и не требует каких-либо ин-
теллектуальных усилий.
Параллельно с демотической происходит территориальная, т.е.
этнос присваивает себе территорию своего обитания, которая может
расширяться в результате завоеваний и/или освоения пустующих тер-
риторий. Легитимность такого присвоения оформляется в виде топо-
81
нима, который представляет собой сочетание этнонима (самоназвания

этноса) со словом «земля» или инверсионный вариант: «этнос такой-то
земли». Наличие такого рода топонима делает этнос титульным, т.е. по
существу обладающим естественным правом собственности на данную
территорию.
Отношения этноса к присвоенной территории выражается в генеа-
логических категориях: «родители—дети». Этнос — это «сыны и дочери
Отечества», а территория — это «Родина-мать». Потеря какой-то части
территории воспринимается как историческая трагедия и вопиющая
несправедливость, подлежащая исправлению, особенно если потеряна
зона этногенеза (реальная или мнимая).
В этом контексте формируется негативное отношение к ареаль-
ным диаспорам, которые в известном смысле, хотя и неформально,
отчуждают часть этнической территории. Что касается дисперсных
диаспор, то отношение к ним строится на принципе «хозяева—гости»
(«гастарбайтеры»). Последние находятся на данной территории по воле
«хозяина-собственника»» и никаких прав на нее не имеют. Таковые
они приобретают в случае инкорпорации в титульный этнос. В этой
связи следует заметить, что государство в большинстве случаев проти-
вопоставляет подобного рода этническому территориальному сувере-
нитету свой государственный суверенитет, снимающий привилегию
титульности.
В ходе истории этноса вырабатывается мифологизированная сим-
волика, призванная подкрепить результаты его самоидентификации
и повысить уровень его самооценки. Можно выделить три вида этой
символики: природные, монументальные и персональные символы.
К первым относятся выдающиеся природные объекты (гора Арарат
у армян, гора Фудзи у японцев, река Волга у русских и т.п.). Ко вто-
рым — искусственные сооружения особой значимости (Великая Ки-
тайская стена, Кремль, Вестминстер и т.п.). К третьим — выдающиеся
люди этноса («народные герои» в широком смысле), олицетворяющие
собой его успехи и достижения, а следовательно, и его вклад в историю
человечества. Отнюдь не всегда этот вклад был положительным, не го-
воря уже о том, что его фактически могло и не быть.
Самоидентификация на рациональном уровне всегда сочетается
с ее эмоциональным выражением в виде чувств патриотизма и соли-
дарности. Патриотизм — это чувство любви к своему этносу, а любовь
предполагает идеализацию своего объекта, т.е. максимизацию его по-
ложительных и минимизацию отрицательных черт. Принято считать,
что их обычное соотношение 3 : 1 (феномен этноцентризма). Принци-
82
пиальной особенностью патриотизма является синкретическое един-

ство субъекта и объекта любви, ибо любовь к своему этносу есть и лю-
бовь к самому себе. Разрыв этого единства означает резкое ослабление
патриотизма и, как следствие, отказ от солидарности, за которым сле-
дует тенденция к отчуждению от собственного этноса.
В качестве второго компонента самосознания выступает самооцен-
ка, которая формируется как во время этногенеза («богосозданность» —
«богоизбранность»), так и на протяжении истории этноса (успехи или
неудачи). Из трех рациональных вариантов самооценки только один,
средний (полноценность) можно квалифицировать как ординарный,
а два других — экстраординарны. Исключительность всегда подра-
зумевает историческое мессианство, а неполноценность в известном
смысле противоестественна, так как стимулирует самоликвидацию эт-
носа путем добровольной ассимиляции. Не случайно этнос ведет борь-
бу против формирования комплекса неполноценности.
Закономерным результатом этой борьбы является появление фено-
мена национализма. В своей сущности национализм — это некое умо-
настроение, базирующееся на эмоциональной комбинации патриотизма
и униженности, виновником которой является определенный субъект
этносреды, т.е. другой этнос. В свою очередь чувство униженности по-
рождает враждебность, а в случае длительного существования и его выс-
шую степень — ненависть, особенно если она подкрепляется фактами
массового насилия со стороны такого этнического врага или другими
наносящими серьезный ущерб действиями (реальными или мнимыми).
Лейтмотивом национализма является борьба с этническим врагом, ко-
торый при этом демонизируется, а свой этнос идеализируется.
Националистические умонастроения на массовом уровне прояв-
ляются обычно в форме спорадических вспышек враждебности к эт-
ническому врагу и/или его союзникам. В организованное русло эта
враждебная активность входит в результате появления националисти-
ческой идеологии. Ее индоктринация в этническую массу стимулирует
соответствующее политическое движение. Иначе говоря, бытовой на-
ционализм трансформируется в политический.
Создатели националистических идеологических доктрин, как
правило, решают двуединую задачу. С одной стороны, они стремятся
возвеличить свой этнос, т.е. повысить уровень его самооценки, что
достигается с помощью фальсификации его истории, причем в боль-
шинстве случаев достаточно примитивной, а с другой — «просветить»
этническую массу по поводу действий и намерений этнического врага.
Он, а иногда и его союзники изображаются в качестве главного и даже
83
единственного виновника поражений и неудач этноса, с которого тем

самым снимается всякая ответственность за них. Соответственно,
устранение или, по крайней мере, дистанцирование от этнического
врага объявляется самоцелью, достижение которой должно кардиналь-
ным образом изменить всю историческую судьбу этноса.
Раз возникнув, политический национализм представляет собой
достаточно серьезную угрозу целостности полиэтнической этносисте-
мы, иначе говоря, многонациональному государству, поскольку госу-
дарствообразующий этнос среди некоторых других общностей (только
крупных) потенциально может восприниматься в качестве этническо-
го врага, хотя бы ввиду того, что такого рода государства всегда создава-
лись с применением вооруженного насилия. Не говоря уже о том, что
политическое доминирование государствообразующего этноса вос-
принимается как дискриминация, а следовательно, как униженность.
Националистические умонастроения могут возникать и у государ-
ствообразующего этноса, как правило в отношении диаспор, деятель-
ность которых, и прежде всего экономическая, воспринимается как
наносящая ущерб его интересам. Вслед за констатацией такого ущерба
(далеко не всегда обоснованного) выдвигается политическое требова-
ние «очистки» его территории от иноэтнических элементов. Само по
себе подобного рода требование всегда присутствует в любом варианте
национализма, но здесь оно особенно весомо.
В своей борьбе с национализмом разного рода государства прибега-
ют к самым различным способам, среди которых, если исключить ре-
прессии, наибольший интерес представляют собой способы манипули-
рования массовым сознанием, в сущности направленные на подавление
этнической социально-политической ориентации. Из них наиболее рас-
пространенным можно считать «замалчивание» и «замещение».
Первый предельно примитивен и сводится в формально-юридиче-
скому объявлению многонационального государства национальным, т.е.
полицентрическая этносистема квалифицируется как моноцентрическая.
Этническая дифференциация отменяется в «приказном порядке». На-
пример, согласно конституции Турции, все ее граждане являются турка-
ми. По существу, это декларация курса на принудительную ассимиляцию
других этносов, среди которых наиболее крупным является курдский.
Поскольку этот курс проводится достаточно строго и последова-
тельно с момента создания Турецкой республики, то вся ее внутрипо-
литическая история полна периодических восстаний курдов, которые
уже не одно десятилетие ведут партизанскую войну, подавить которую
так и не удалось.
84
К иному варианту «замалчивания» прибегли правящие круги

Франции, где запрещено в официальных документах и материалах ука-
зывать этническую принадлежность граждан (национальность), хотя
на практике ее учет сохранился. Одновременно с «замалчиванием» осу-
ществляется и «замещение», которое направлено на замену этническо-
го самосознания политическим (гражданственным), что находит свое
выражение в замене этнонима на политоним (например, не русские,
а россияне).
Наиболее радикальную форму подобного рода «замещение» при-
няло в СССР, где теоретики научного коммунизма изобрели «новую
историческую общность — советский народ». Сам по себе этот идео-
логический фантом сколько-нибудь серьезного значения не имел, если
не считать того, что он способствовал усилению политического нацио-
нализма и сепаратизма, ибо был воспринят как попытка принудитель-
ной ассимиляции.
Как это часто бывает, идея «замещения» получила в зарубежной
науке теоретическое обоснование в виде новых подходов в этноло-
гии (конструктивизм и инструментализм), в соответствии с которым
этничность — это не что иное, как «иллюзорная конструкция», т.е.
некий когнитивный фантом массового сознания. Соответственно,
задача борьбы с национализмом предельно упрощается и становится
сугубо пропагандистской. Данные теоретические подходы в послед-
нее время получили распространение и в отечественной науке. Види-
мо, слишком привлекательно простое решение этой исключительно
сложной задачи. Все дело сводится к умелому манипулированию мас-
совым сознанием.
Не отрицая значимости политической пропаганды, которая дей-
ствительно становится все более эффективной, нельзя, однако, не ви-
деть, что противостоять объективной реальности она не в состоянии.
Это весьма наглядно подтверждает пример СССР и Югославии, а так-
же многочисленные сепаратистские движения, которые имеют очевид-
ную тенденцию к усилению, а не ослаблению.
Более того, есть все основания полагать, что этническая конфлик-
тогенность в перспективе будет нарастать, и прежде всего в Западной
Европе, как неизбежное следствие роста численности афро-азиатских
диаспор и депопуляции большинства титульных этносов, абсорбци-
онный и ассимиляционный потенциал которых уже сейчас явно не-
достаточен. К тому же основная масса мигрантов не только образует
ареальные диаспоры, но и стремится сохранить свою самобытность,
85
подкрепляемую мусульманской религией. Налицо этноконфессио-

нальные диаспоры, характеризующиеся высокой степенью солидарно-
сти, а следовательно, и сплоченности.
3.4. Конфессиональные
социально-политические субъекты
Конфессиональные общности стали выступать в качестве самосто-
ятельных социально-политических субъектов только после появления
мировых (универсальных) религий. До этого каждый этнос имел свою
собственную религию, которая была частью его символической самои-
дентификации, т.е. налицо было синкретическое этноконфессиональ-
ное единство. Оно сохраняется и сейчас там, где предшественницы ми-
ровых религий сохранились.
Мировые религии разрушали это единство, с одной стороны,
устраняя конфессиональные различия между этносами, а с другой,
порождая их внутри этноса. В силу своей универсальной (интернацио-
нальной) природы они альтернативны этнической самоидентифика-
ции и ориентированы на ее замену конфессиональной, претендующей
на общечеловеческий характер. В политическом контексте они долж-
ны подавлять этнический сепаратизм.
Оттесняя, а то и уничтожая своих предшественниц, мировые ре-
лигии завоевали мир, хотя и не полностью. Некоторые из этнических
религий продолжают сохранять достаточно прочные позиции, что де-
лает современную глобальную конфессиональную систему предельной
сложной и разнородной. Состояние данной системы является резуль-
татом продолжавшегося не одно тысячелетие процесса конфессио-
нальной эволюции, который в самом общем виде представляет собой
последовательную смену следующих стадий: племенные религии, эт-
нические (протонародности и народности) религии, мировые религии
и секуляризация. Последняя — это стадия кризиса всех традиционных,
т.е. возникших на предшествующих стадиях религий. Свидетельством
этому можно считать отход от тотальной религиозности, все более ши-
рокое распространение религиозной индифферентности и атеизма.
Секуляризация поставила перед традиционными религиями проб-
лему самосохранения, что не могло не вызвать с их стороны адекват-
ной реакции, которая получила название «религиозного ренессанса».
Не вдаваясь в детали этой реакции, можно выделить два ее основных
варианта: адаптивный и агрессивный. Первый ориентирован на мо-
86
3.4. Конфессиональные социально-политические субъекты
дернизацию и политическое маневрирование, а второй — на отказ от

любой модернизации, вплоть до обскурантизма, и на вооруженную
борьбу со своими противниками. Сторонники этого второго варианта
образовали фундаменталистские движения, которые по существу яв-
ляются политическими и военно-политическими. Их целью является
восстановление ликвидированного в ходе секуляризации симбиоза ре-
лигии и государства насильственным путем. На деле это означает, как
минимум, блокирование процесса секуляризации и, как максимум,
разворот этого процесса.
Наибольших политических успехов фундаменталисты добились
в зоне распространения ислама. В зоне распространения христианст-
ва их влияние проявляется в протестантизме и православии, в то время
как католическая церковь официально осудила фундаментализм. Что
касается буддизма, то пока влияние фундаментализма в нем практи-
чески незаметно, хотя в родственном ему индуизме фундаментализм
завоевал серьезные политические позиции (коммуналистское движе-
ние). В немалой степени это объясняется неспадающей ожесточенно-
стью конфессионального (мусульмано-индуистского) конфликта, тра-
диционного в рамках Индостана.
Само по себе развитие религиозного фундаментализма вряд ли
приобрело бы ту политическую значимость, которая имеет место, если
бы не глобальная диверсионно-террористическая война, развязанная
исламистами (исламскими фундаменталистами), а также явно обозна-
чившееся у части политических элит настойчивое стремление возро-
дить в той или иной форме симбиоз религии и государства, т.е. именно
того, чего добиваются фундаменталисты и против чего, в принципе, не
будут возражать даже их конфессиональные противники.
Этот симбиоз был осуществлен на базе этнических религий, при-
чем уже достаточно развитых. Нарождающаяся государственная власть
нуждалась в легитимации, без которой крайне трудно, опираясь только
на вооруженное насилие, обеспечить политическую стабильность госу-
дарственно-организованного общества. Появление государства озна-
чало кардинальную смену прежнего социального порядка, установлен-
ного «по заветам предков», противостоять которым могла лишь «воля
богов». Именно она обеспечивала сакральную легитимацию государ-
ственной власти, делая ее «богоданной», а следовательно, единствен-
но справедливой и вечной. Глава государства приобрел статус «живого
бога» (богочеловека).
Функцию поддержания легитимности государственной власти взяло
на себе жречество, пришедшее на смену мистагогам (термин М. Вебе-
87
ра), т.е. колдунам, шаманам, знахарям и т.п., которые занимались пу-

бличной культовой практикой в рамках племенных религий. В отличие
от них жрец был священнослужителем, хотя не всегда полностью про-
фессиональным. Возникновение и развитие жречества, выражавшего
«волю богов», означало разделение конфессиональной общности на ру-
ководителей (священнослужителей) и исполнителей (мирян). Близость
жречества к богам создавала своего рода «сакральный барьер» между ним
и мирянами. Она же давала ему так называемую духовную власть, кото-
рая в известной степени противостояла светской, т.е. государственной.
Данное обстоятельство при всей взаимовыгодности симбиоза ре-
лигии и государства создавало предпосылки для борьбы за первенство
между двумя этими типами власти, а конкретно — между жречеством
и государственной бюрократией. Первое обладало монопольным пра-
вом на выражение «воли богов», а вторая — вооруженной силой. Их
борьба породила в рамках симбиоза две альтернативные тенденции.
Государственная бюрократия стремилась этатизировать религию, от-
водя жречеству чисто сервильные функции, а жречество пыталось осу-
ществить конфессионализацию государственной власти, т.е. устано-
вить теократию.
Возникновение и распространение мировых религий ничего не
изменило по существу. Симбиоз сохранялся, а борьба за первенство
не только не ослабла, но, скорее, усилилась. Несмотря на отдельные,
иногда даже значительные успехи конфессионализации, превосходство
в целом сохранялось за светской властью, что и обеспечило, в конечном
счете, наступление эры секуляризации. Зародившись в Западной Европе
как результат глубокого кризиса католицизма, секуляризация затем рас-
пространилась по всему миру. Однако далеко не везде она была проведе-
на в полном объеме. Во многих странах она носила половинчатый и даже
условный характер. Такое положение сохраняется и сейчас.
Важнейшим результатом секуляризации стало появление закреп-
ленного в международном праве «принципа свободы совести», кото-
рый ликвидировал обязательность конфессиональной принадлежно-
сти и, как следствие, лишил конфессиональные общности тотальности.
Более того, он существенно повлиял на состояние конфессиональных
общностей, усложнив их состав и структуру. Если представить конфес-
сиональную общность как систему, то при сохранении ее системообра-
зующего элемента — духовенства, которое может представлять собой
или корпорацию, или ассоциацию, произошла дифференциация ми-
рян на адептов и квазиадептов. К первой категории относятся те ми-
ряне, которые постоянно участвуют в публичной культовой практи-
88
ке и стремятся соблюдать установленные соответствующей религией

нормы морально-этического кодекса и бытовые предписания. Квази-
адепты в лучшем случае делают это эпизодически или ограничиваются
декларированием своей принадлежности к той или иной конфессии.
В экстремальном варианте следует заявление о своей собственной ре-
лигиозности вообще (индивидуальная религиозность).
Духовенство и адепты образуют постоянный состав конфессиональ-
ной общности, в известном смысле ее «ядро», а квазиадепты — пере-
менный состав, т.е. «периферию», размер которой может увеличиваться
или сокращаться в зависимости от социальной конъюнктуры. В целом
наблюдается некая общая тенденция к ее увеличению при ухудшении
социально-экономического положения и наоборот. Наличие подобного
рода «периферии» существенно осложняет оценку размеров конфессио-
нальной общности и ее социально-политического потенциала.
В тех странах, где налицо тотальная конфессиональность, а тем
более доминирует конфессиональная социально-политическая ори-
ентация, размер такого рода «периферии» слишком незначителен и им
можно пренебречь, ибо там квазиадепты, в принципе, вынуждены со-
блюдать конфессиональную солидарность.
Если в Западной Европе секуляризация представляла собой про-
цесс, обусловленный внутренним развитием, то в целом ряде разви-
вающихся государств она происходила под мощным влиянием ве-
стернизации, и прежде всего в форме колониализма. Иначе говоря,
она в известном смысле была искусственной, но вместе с тем необхо-
димой, в частности для поддержания политической стабильности по-
ликонфессионального общества, которое всегда имеет определенный
конфликтогенный потенциал, порождаемый различием вероучений.
С помощью концептуальной модели можно выявить эти различия,
естественно, в первом приближении (табл. 3.3).
Таблица 3.3
Нормативно-ценностная характеристика религиозных доктрин
Догматика Этос
I II
Ценности Нормы поведения
(Аксиология) (регламентация)
А — Культовая Теология Ритуалистика
Символика
В — Социальная Доктрины Морально-этический
кодекс –
Бытовые предписания
89
Данная таблица содержит шесть блоков, каждый из которых со-

держит базовый аспект вероучения. Они объединены в две категории:
культовую и социальную. Если под этим углом зрения, т.е. соотношения
культовых и социальных блоков, посмотреть на конфессиональную эво-
люцию, то нельзя не заметить тенденции постепенного, но неуклонного
ослабления доминирующей роли культовых и усиления значимости со-
циальных. И это при том, что культовая догматика интенсивно разви-
валась. Примитивной аксиологии племенных религий пришла на смену
развитая религиозная философия христианства и буддизма.
Ее освоение как в традиционном, так и в модернизированном вариан-
те, который характерен в основном для христианства, удел весьма немно-
гих, посвящающих этому всю свою жизнь. Все остальные, а это абсолют-
ное большинство священнослужителей и мирян, обходятся достаточно
ограниченным объемом теологических знаний, а также знанием симво-
лики. В самом общем виде можно выделить три ее основных вида: мону-
ментальная (храмы, святилища, алтари и т.п.), атрибутивная (священные
тексты, иконы, знамена и различного рода утварь), маркировочная (эм-
блемы, значки, детали одежды и т.д.). Нельзя не видеть, что все эти виды
символики у каждой из трех мировых религий весьма различны.
Вместе с тем своя символика воспринимается как высшая сакраль-
ная ценность, а чуждая отнюдь не является таковой и, следователь-
но, не заслуживает уважения. Однако пренебрежительное отношение
к этой последней всегда вызывает явную или латентную негативную
реакцию, которая может перерасти в конфессиональный конфликт.
О значимости данной символики можно судить по тому, что любой
конфессиональный конфликт сопровождается, а зачастую и начинает-
ся с ее уничтожения и/или осквернения.
Различия в символике, как правило, сочетаются с таковыми в риту-
алистике. Их диспозиция имеет следующий вид.
Таблица 3.4
Сравнение ритуальной структуры основных религиозных систем
Религия Ритуал
I II III IV
Обряд Молитва Проповедь Исповедь
1. Племенная + – – –
2. Этническая + + – –
3. Буддизм + + – –
4. Христианство + + + +
5. Ислам + + + –
90
Приведенная таблица дает, хотя и предельно общее, представление

о развитии ритуалистики в ходе конфессиональной эволюции. В ней
достаточно четко прослеживается постепенный отход чистого священ-
нодействия в сторону его дополнения мирской проблематикой. Уже
в индивидуальной молитве всегда присутствуют социальные и лич-
ностно-бытовые мотивы, но делается это в рамках обращения к Богу.
О проповеди этого сказать никак нельзя, т.е. обращение идет к миря-
нам. Она лишь по форме, даже если считать ее всегда «боговдохновен-
ной», является священнодействием. Ее содержание составляет мирская
проблематика, причем, как правило, конъюнктурная. Немалую долю
ее составляет политическая, особенно в кризисных ситуациях.
Проповедь есть достаточно эффективный способ информирования
мирян об отношении духовенства к тем или иным социально-полити-
ческим проблемам, а также их мобилизации для проведения тех или
иных массовых действий. С известной долей условности можно счи-
тать, что наличие проповеди в составе ритуалистики есть свидетельство
политизации религии.
Несколько по-иному обстоит дело с исповедью, хотя и она священ-
нодействие лишь по форме. Ее содержание составляют не столько со-
циальные, сколько личностно-бытовые мотивы, в основном интимно-
го характера. Как правило, она не является публичной и представляет
собой межличностное общение, в ходе которого верующий, «открыв
грехи священнику, получает через него прощение невидимо от само-
го Господа». Важнейшей особенностью исповеди является то, что ис-
поведующийся сообщает священнику не только о своих «деяниях», но
и «помыслах» (намерениях). Фактически это дает священнику возмож-
ность контролировать мысли верующего, «отвращая его от греховных
помыслов».
Хотя в христианстве был изначально введен принцип тайны испо-
веди, но далеко не всегда и не везде он соблюдается достаточно строго.
В частности, в России Петр I запретил своим указом соблюдение тай-
ны исповеди во всем, что касается безопасности государства. И сейчас
это положение остается в силе. Католическая церковь, официально не
допуская каких-либо исключений из данного принципа, тем не менее
собирает благодаря исповеди большой объем разнообразной информа-
ции, часть которой используется ею в политической борьбе, но делает
это косвенно. Классическим примером в этом плане может служить тот
«информационный удар», который был нанесен по польской рабочей
(коммунистической) партии в начале 1980-х годов. Моральная дискре-
дитация всего ее руководства и актива была полной.
91
Буддизм не знает ни проповеди, ни исповеди, что сближает его

в этом, да и не только в этом, с этническими религиями. Что касается
ислама, то отсутствие в нем исповеди вполне естественно, ибо нет са-
мого понятия отпущения (прощения) грехов. Исповедь заменяет ша-
риатский суд, который милосердием не отличается. В отличие от двух
других мировых религий социальная догматика ислама включает раз-
вернутую правовую систему — шариат, которая охватывает не только
ее аксиологическую, но и регламентационную составляющую, чего ни
одна другая религия не знает.
Социальная догматика любой религии представляет собой идеоло-
гию. Это подметил еще К. Маркс, считавший, что «религия есть идео-
логия, ее самая ранняя исторически первичная форма». С этим можно
согласиться, но при одном уточнении, что не вся религия, а лишь ее
социальная догматика является таковой. Поскольку всякая идеология
есть учение об идеале, а он представляет собой систему определенных
ценностей, то, будучи сформулированным, социальный идеал под-
лежит сравнению с существующим состоянием общества на предмет
их совпадения. В философском смысле это соотношение «должно-
го» и «сущего». В племенных и этнических решениях между ними нет
принципиального различия, а мировые четко фиксируют его и, соот-
ветственно, ставят перед собой перспективную цель — достижение
данного идеала. По своей сути она является мессианской.
На основе сформулированного социального идеала и образа дей-
ствий по его реализации создается социальная доктрина. При сопостав-
лении социальных доктрин мировых религий наряду с рядом общечело-
веческих ценностей видны и немалые специфические, малосовместимые
с первыми. По-разному в каждой из них трактуется и оптимальный
образ действий, иначе говоря, путь достижения идеала. В буддизме это
индивидуальное совершенствование человека, в исламе — общества.
Для христианства характерен своего рода дуализм с некоторым переве-
сом в пользу общества, хотя он оформился далеко не сразу.
Ставка на совершенствование общества неизбежно ведет к полити-
зации, а следовательно, к разработке политической доктрины. Мощ-
ным стимулятором в этом отношении являлось также превращение
христианства и буддизма в государственные религии. Ислам был та-
ковым изначально. Там политический идеал — теократическая госу-
дарственность — получил первичное оформление чисто эмпирически
в процессе политической борьбы пророка Мухаммеда с его противни-
ками. В христианстве и буддизме на это ушло не одно столетие в силу
прежде всего длительности их бытия в сектантском состоянии. Хотя
92
в истории каждой из мировых религий были эпохи, когда им удавалось

добиться реализации политического идеала в первом приближении,
однако в исламе он освящен авторством пророка, а следовательно,
сакрален. В христианстве это папское государство, которое лишь дис-
кредитировало католическую церковь. Что касается буддизма, то там
ламаистские государства в Тибете и Монголии возникли вне рамок его
основных конфессий хинаяны (тхероведы) и махаяны, т.е. они пред-
ставляли собой своего рода побочное явление.
Наряду с сакральностью политического идеала исламу присуща его
предельная масштабность, он глобален, так как ислам — это «послед-
нее, наиболее совершенное послание Бога» и как таковое должно объ-
ять весь мир. По существу, это претензия на глобальное мессианство.
В свое время данная претензия была присуща и христианству, а также
буддизму, но в совершенно иной, неполитической форме. В христи-
анстве выразителем идеи глобального мессианства была католическая
церковь, но военно-политические неудачи заставили фактически отка-
заться от нее. В этатизированном православии ей места не было.
Наступление эры секуляризации, казалось бы, похоронило идею
конфессионального мессианства, однако «религиозный ренессанс» ре-
анимировал ее в экстремистской форме в исламе и в умеренной в хри-
стианстве. Данное различие в значительной степени обусловлено спе-
цифическими особенностями морально-этического кодекса каждой
из них.
Сами по себе морально-нравственные нормы возникли уже на
стадии племенных религий в виде системы запретов (табу). Переход к
этническим религиям сопровождался серьезной трансформацией си-
стемы табуирования и ее разделением на морально-этический кодекс
и бытовые предписания. Оно сохраняется и в мировых религиях, при-
чем морально-этический кодекс получил четкое оформление в соот-
ветствующих сакральных текстах (священных писаниях).
Надо заметить, что в морально-этических кодексах всех религий есть
ряд нравственных норм, которые являются универсальными и основопо-
лагающими в том смысле, что их соблюдение обеспечивает самосохране-
ние общества, а их массовое нарушение есть предпосылка его деградации.
В христианстве они изложены в Нагорной проповеди (10 заповедей). На
первом месте в ней стоит заповедь: «Не убей». Аналогичным образом об-
стоит дело в буддизме, причем в более категоричной форме.
В социально-политическом контексте интерпретация этой запо-
веди характеризует отношение соответствующего вероучения к вой-
не и вооруженному насилию вообще. И тут же проявляются весьма
93
серьезные различия между мировыми религиями. В буддизме данная

заповедь представляет абсолютный или, иначе говоря, категорический
императив. Соответственно, в принципе, буддизм — это религия паци-
фистская.
В отличие от него ислам — религия воинствующая, так как уже
в рамках его генезиса была сформулирована идея священной войны
(джихад) и, что особенно важно, реализована в политической практи-
ке. Все попытки ослабить значимость идеи джихада путем реинтерпре-
тации этого понятия успехом не увенчались. Для фундаменталистов
идея джихада остается основополагающей.
Что касается христианства, то оно в этом отношении претерпе-
ло весьма серьезную эволюцию от пацифизма через воинственность
(в основном в католицизме) к миротворчеству. Надо заметить, что,
в отличие от католицизма, православие избежало фазы воинственно-
сти в строгом смысле слова, т.е. в нем идея священной войны призна-
ния не получила. Таким образом, заповедь «не убей» стала в конечном
счете восприниматься как относительный императив.
Утверждение принципа миротворчества придало новый импульс
христианскому мессианству как идейно-политическому движению,
направленному на предотвращение нравственной деградации че-
ловечества, виновниками которой объявляются светские идеоло-
гии, а следовательно, и секуляризм. Свое обоснование данная точка
зрения получила в концепции этического имманентизма религии,
в соответствии с которой существование секуляризованной морали
и нравственности в принципе невозможно. Соответственно, по су-
ществу выдвигается требование восстановления симбиоза религии
и государства.
3.5. Социально-классовые субъекты политики

Термин «социально-классовые» используется отнюдь не случайно.
Он призван подчеркнуть тот факт, что не только классы, но и другие
социально-экономические общности играют немалую политическую
роль. Например, студенчество своим массовым выступлением зача-
стую создавало серьезные политические кризисы, некоторые из кото-
рых завершались даже сменой политического режима.
Более того, есть все основания считать, что по мере развития де-
мократии в условиях всеобщего избирательного права политическая
значимость некоторых внеклассовых слов, в частности, например,
94
пенсионеров, численность которых непрерывно растет, будет увели-

чиваться.
Идея политической роли классов и классовой борьбы была сфор-
мулирована в первом приближении в работах основоположников
классической политической экономии, а затем развита в теории со-
циально-экономических формаций марксизма. Согласно ей, вся исто-
рия государственно-организованного общества — это борьба класса
эксплуататоров и класса эксплуатируемых (рабы—рабовладельцы,
крестьяне—помещики, пролетариат—буржуазия). Все те, кто не при-
надлежал к этим двум классам, квалифицировались как своего рода
маргиналы — промежуточные слои (прослойки).
Данная модель была изначально редукционистской, так как отно-
силась только к материальному производству, а к категории эксплуати-
руемых относились лишь только те, кто был занят физическим трудом.
Занятые умственным трудом автоматически причислялись к эксплуата-
торам. В этом достаточно явно прослеживалась идеологическая задан-
ность ее авторов, их вовлеченность в политическую борьбу того времени.
Ими был сформулирован и соответствующий социальный идеал — «об-
щество без эксплуататоров и эксплуатируемых» (коммунистическое),
которое мыслилось как бесклассовое и безгосударственное.
Созданная по преимуществу на западноевропейском материале,
эта модель стала достаточно быстро демонстрировать свою ограничен-
ность и даже неадекватность при исследовании азиатских обществ, что
поняли и сами ее авторы (появление концепции «азиатского способа
производства»). По мере развития обществоведения и, прежде всего,
экономической науки происходило постепенное, но неуклонное «раз-
мывание» этой модели, а ее развитие сдерживалось мощным давлени-
ем идеологической догматики. Оно стало ослабевать лишь в результа-
те очевидной неудачи попытки построения бесклассового общества
в СССР и других социалистических странах.
Эта неудача стимулировала появление теории социальной страти-
фикации, которая, по мысли ее авторов, должна была заменить теорию
классовой дифференциации («классовой структуры»). Генезис теории
социальной стратификации восходит к статистической методике, ис-
пользуемой для оценки распределения национального дохода. Взятые
за 100% все его получатели подразделяются на пять страт по 20%: выс-
шую, вышесреднюю, среднюю, нижесреднюю и низкую (high, high mid-
dle, middle, low middle, low). Акцентируя внимание на ее количественной
форме, сторонники этой теории прокламировали ее как единствен-
но научно-корректную альтернативу традиционному представлению
о классовой дифференциации.
95
Математическая строгость теории социальной стратификации ока-

залась во многом иллюзорной, так как вне количественной оценки по
существу остались такие явления, как «теневая экономика», натураль-
ное хозяйство и ряд других. Однако главное — это то, что выделенные
страты есть сугубо статистические общности, в реальности не существу-
ющие. Выходом из положения стала перекодировка. Так появился тер-
мин «средний класс», в который были включены три средние страты,
а затем и так называемый under class (в русском тексте используется
транскрипция), включающий всех тех, кто не принадлежит к категории
налогоплательщиков, а следовательно, к низшей страте. Таким образом,
первичная логическая стройность теории социальной стратификации
стала достаточно быстро деформироваться.
Эти и другие, внесенные в нее изменения, не повлияли, да и не мо-
гли повлиять на ее сущностную особенность — оперирование искусст-
венными социальными общностями, удобными для решения некото-
рых, в основном финансовых проблем, государственного управления.
К подобного рода практике прибегали уже на заре существования го-
сударства, Например, афинский государственный деятель Солон для
того, чтобы упорядочить состав ополчения, разделил всех граждан
Афин по размеру дохода на четыре категории — страты. Будучи очевид-
ным паллиативом, теория социальной стратификации не заслуживала
бы особого внимания, если бы некоторые ее понятия, и прежде всего
«средний класс», не вошли достаточно прочно в политический лекси-
кон, что отнюдь не случайно, поскольку она наряду с административ-
ной полезностью призвана решать не менее, а более значимую поли-
тическую задачу — снятие положения о классовой борьбе в принципе.
Увлечение данным паллиативом не только в российской политиче-
ской практике, но и в отечественной науке самым серьезным образом
затормозило разработку адекватной модели классовой структуры. Меж-
ду тем к концу советской эры были уже разработаны ее основополага-
ющие принципы, в соответствии с которыми социально-экономическая
структура общества включает все самодеятельное (трудоспособное) на-
селение, а классовая — только экономически активное, т.е. занятое в на-
родном хозяйстве. Соответственно, та часть самодеятельного населения,
которая не включена в классовую структуру, представляет собой сово-
купность внеклассовых социальных (социально-экономических) слоев.
Поскольку именно марксизм уделял свое основное внимание проб-
лематике классовой дифференциации, то вполне закономерно, что
в нем было сформулировано наиболее научно-корректное его опреде-
ление. Оно принадлежит В. И. Ленину, который, как известно, писал,
96
что классы — это «большие группы людей, различающиеся по их месту

в исторически определенной системе общественного производства, по
их отношению (большей частью закрепленному и оформленному в за-
конах) к средствам производства, по их роли в общественной органи-
зации труда, а следовательно, по способам получения и размерам той
доли общественного богатства, которой они располагают».
Несомненным достоинством вышеприведенного определения
является его логическая строгость, четкое выделение исходных («ме-
сто», «отношение к средствам производства» и «роль») и производных
(«способ получения» и «размер доли») критериев классовой дифферен-
циации. Дав данное определение, его автор в последующем к нему не
возвращался и его не детализировал.
Решение этой задачи через четверть века взяли на себя эксперты
ООН при разработке системы социально-экономических индикато-
ров, которые подразделены на три группы (industry, occupation, status).
Хотя они не привязывали данную систему к классовой дифференци-
ации, но объективно детализировали именно ее. Нетрудно заметить,
industry эквивалентно «месту» (отраслевой структуре народного хозяй-
ства), occupation — «роли» (разделение труда), а status — «отношению к
средствам производства» (использованию чужого труда).
Принятая ООН система социально-экономических индикаторов
детализирована и доведена до операционального состояния, что впол-
не естественно, поскольку она предназначалась для практического
применения при проведении переписей населения, различного рода
социологических обследований и т.п. В сущности, она представляет со-
бой достаточно надежный инструмент определения уровня социально-
экономического развития конкретного общества и позволяет следить
за его динамикой. На протяжении всей второй половины ХХ в. этот ин-
струмент проходил проверку в подавляющем большинстве стран мира
и в целом успешно ее выдержал. Видимо, нет особой необходимости
доказывать, что подобного рода эмпирическая проверка дает необхо-
димые основания для разработки теории классовой структуры, нахо-
дя именно из этих критериев (индикаторов), естественно, с некоторой
модификацией, в частности в том, что касается «места».
Классовая структура есть продукт определенной стадии социально-
экономического развития государственно-организованного общества,
и, соответственно, можно выделить два ее основных варианта. Один
присущ докапиталистическому (аграрному), а второй — капиталисти-
ческому (индустриальному) обществу. Объединенные в общую модель,
они имеют следующий вид.
97
Таблица 3.5
Социально-классовые субъекты политики
Власть Собственность
I II
Классы-собственники Классы-
несобственники
А — Докапиталистическое общество
1. Высшие классы Купечество Землевладельческая Бюрократия
аристократия
2. Средние классы Ремесленни- Крестьянство Служащие
ки и торговцы
3. Низшие классы — Пролетариат
В — Капиталистическое общество
1. Высшие классы Буржуазия Бюрократия
2. Средние классы Мелкая буржуазия Интеллигенция
3. Низшие классы — Рабочие Служа-
щие
Приведенная таблица нуждается в некоторых пояснениях, прежде

всего по поводу критерия «власть». Он аналогичен понятию «роль»,
но в агрегированном виде, так как отражает дифференциации на ру-
ководителей и исполнителей. Соответственно, высшие классы — это
руководители, низшие — исполнители, а средние — это комбинация
в различных пропорциях этих двух ролей. По поводу критерия «место»,
т.е. отраслевой структуры народного хозяйства, — он используется для
построения модели класса, его дифференциации на слои и группы.
В качестве примера возьмем класс бюрократии.
Таблица 3.6
Структура бюрократии
Слои Группы
I II III IV
Государственная Партийно- Конфесси- Менедже-
(чиновничество) профсо- ональная ральная
Военная юзная
Гражданская
1. Высший
2. Средний
3. Низший
98
В таблицах дано состояние бюрократии на стадии капиталистиче-

ского общества, т.е. когда она в известном смысле достигла «зрелости»,
что нашло свое выражение в оформлении таких ее новых групп, как
партийно-профсоюзная и менеджеральная. В докапиталистическом
обществе первой не было вообще, а вторая в лучшем случае была в эм-
бриональном состоянии. Существовала государственная и конфесси-
ональная бюрократия, о борьбе за первенство между которыми уже
шла речь. Это была внутриклассовая борьба. Она всегда ведется внутри
высших классов и периодически разгорается в рамках средних и низ-
ших. Однако для этих последних доминантной является именно борьба
против высших классов, а не между собой и внутри себя.
Вместе с тем нельзя не видеть, что, например, большевикам удалось
искусственно развязать ожесточенную классовую и внутриклассовую
борьбу, которой руководили вновь возникшая государственная и пар-
тийно-профсоюзная бюрократия. Преобразование государственного
аппарата Российской империи свелось в конечном счете к смене ка-
дрового состава (высших и средних слоев) и перекодировке названий
(наркоматы вместо министерств). Наиболее решительной была попыт-
ка ликвидировать конфессиональную бюрократию, но и она успехом
не увенчалась.
Вместе с тем тотальная этатизация народного хозяйства в СССР
способствовала быстрому формированию мощной группы менедже-
ральной бюрократии (так называемого «директорского корпуса»), в ру-
ках которого фактически оказалось право распоряжения государствен-
ной собственностью, хотя оно было в известной степени ограничено
контролем со стороны партийно-профсоюзной. Как следствие, менед-
жеральная бюрократия начала борьбу за ликвидацию данного контроля
под лозунгом экономических реформ. Он имел под собой серьезные
основания в силу все более очевидной экономической неэффективно-
сти системы тотальной этатизации.
Выдвигаемая менеджеральной бюрократией программа экономи-
ческих реформ по существу вела к свертыванию социалистического
эксперимента и создавала предпосылки для превращения государ-
ственной собственности в частную собственность представителей ме-
неджеральной бюрократии, что в конечном счете и произошло. Есть
основания полагать, что и в современной России этот процесс еще не
завершен.
Вообще тяготение бюрократии, причем, естественно, не только
менеджеральной, к приобретению собственности с помощью власт-
ного статуса («богатство через власть») присуще ей изначально. В до-
99
капиталистическом обществе она, в принципе, вела к частичному ее

превращению в землевладельческую аристократию, а в капиталисти-
ческом — в буржуазию. В свою очередь эти последние, как правило,
стремятся инкорпорироваться в высшие слои бюрократии (прежде все-
го чиновничества). С известной долей условности в ряде стран можно
наблюдать процесс миксации этих груп. Однако сам по себе процесс
миксации отнюдь не свидетельствует об отсутствии классовой борьбы
между высшими классами, а скорее наоборот. Иначе говоря, классовая
борьба идет не только по вертикали, но и по горизонтали, а кроме того,
дополняется внутриклассовой.
Особое внимание бюрократии было уделено не только в силу ее
политической значимости (в руках чиновничества государственная
власть), но по тому, что и в отечественной и зарубежной научной ли-
тературе связанная с ней теоретическая проблематика остается слабо
разработанной. Как остроумно заметил один отечественный исследо-
ватель, «бюрократия — это “класс-оборотень”».
Наряду с классами в качестве социально-политических субъек-
тов выступают и внеклассовые социальные слои, однако в отличие от
классов, которые объединены своим участием в народном хозяйстве,
эти слои представляют предельно разнородный конгломерат, элемен-
ты которого в основном взаимодействуют с классами, а не между со-
бой. В упорядоченном виде данный конгломерат может быть представ-
лен следующим образом.
Таблица 3.7
Внеклассовые социальные слои
Характер Аффиляция
I II
Аффилированные Неаффилированные
А — Доместические Домохозяйки Пенсионеры, ренты
В — Иждивенческие Безработные Студенчество
С — Паразитарные Люмпены Криминалы
Хотя в целом содержание вышеприведенной таблицы представ-

ляется достаточно очевидным, тем не менее необходимы некоторые
терминологические уточнения по поводу использованных критериев.
Термин «доместические» означает занятость в домашнем хозяйстве,
а «аффиляция» — спорадическое, но все же более или менее посто-
янное участие в народном хозяйстве (подработка), по крайней мере
в принципе. Следует отметить, что различие в степени аффиляции
между домохозяйками и пенсионерами может быть весьма условным
100
и во многом зависит от состояния системы социального обеспечения.

Тем не менее пенсионеры в своем подавляющем большинстве ограни-
ченно трудоспособны или вообще нетрудоспособны, а домохозяйки
(это могут быть не только женщины, но и мужчины), как правило, тру-
доспособны.
Отображенный в таблице состав конгломерата внеклассовых со-
циальных слоев присущ капиталистическому обществу. В докапита-
листическом обществе он был совершенно иным. Там их число было
вдвое меньшим, так как такие слои, как пенсионеры, студенчество
и безработные, как таковые фактически не существовали. Было всего
три слоя: домохозяйки, люмпен-пролетариат и криминалы.
Если проанализировать политическую активность внеклассовых
социальных слоев, то получится достаточно определенная картина.
Доместические слои, как правило, принимают участие в электораль-
ной политической борьбе, ограничиваясь в основном участием в го-
лосовании. Бывают, однако, и исключения (например, в современной
России).
Наибольшей политической активностью, причем всегда протест-
ной и внеэлекторальной, отличаются безработные и студенчество.
Они в известном смысле образуют то, что можно квалифицировать как
«деструктивную политическую массу», для которой в принципе харак-
терно нигилистическое отношение к любому социальному порядку.
Он рассматривается как несправедливый, а следовательно, подлежит
ликвидации. Однако если у студенчества представление о его неспра-
ведливости имеет некое теоретическое обоснование, то у безработных
оно формируется эмпирически, на основе собственного негативного
опыта.
Нигилистическое отношение к существующему социальному по-
рядку, а он действительно в той или иной степени всегда несправедлив,
создает весьма благоприятную почву для индоктринации в эти слои са-
мых радикальных политических идеологий. Нельзя, вместе с тем, не
видеть, что у студенчества она в целом менее глубока, так как оно име-
ет вполне определенную социальную перспективу. У безработных она
или весьма неопределенна, или вообще реально отсутствует. В этом по-
следнем случае резко усиливается тенденция к люмпенизации и даже
криминализации, т.е. переходу в состав паразитарных слоев.
На роли последних стоит остановиться особо. Сами по себе люм-
пены и криминалы в принципе аполитичны, но охотно включаются
в различного рода протестные массовые выступления с одинаковой це-
лью превращения их в погромы, чтобы иметь благоприятные возмож-
101
ности для грабежа. Зачастую именно они провоцируют столкновения

с полицией. В электоральной борьбе они, как правило, не участвуют.
Вместе с тем, когда говорится об аполитичности криминала, следу-
ет сделать оговорку в отношении организованных преступных группи-
ровок (ОПГ). В докапиталистическом обществе это были разбойничьи
банды. Наиболее крупные из них играли далеко не последнюю полити-
ческую роль. Их главарям нередко удавалось создавать мини-государст-
ва и основывать династии. Когда она была в состоянии, государственная
власть уничтожала их, но полностью искоренить не могла. Иногда она
использовала их в своих целях. Например, Англия стала «владычицей
морей» в немалой степени благодаря пиратам — морским разбойникам.
Завоевание Сибири было осуществлено отрядом Ермака, который был
атаманом разбойников, грабивших купеческие караваны. Следует заме-
тить в этой связи, что тогда война и грабежи шли рука об руку.
Утверждение капитализма и установление строгого правопорядка
сопровождалось уничтожением всех паразитарных слоев, причем не
только криминалов, но и люмпенов. В Англии — стране классическо-
го капитализма — повесили несколько десятков тысяч «неисправимых
бродяг». Не только в Англии, но и в других странах капитализм строил-
ся не в «белых перчатках».
Казалось, что паразитарные слои, и прежде всего ОПГ, будут окон-
чательно подавлены, однако последняя треть прошлого века развеяла
данное представление. Начался своего рода «криминальный ренес-
санс», отличительной чертой которого стало формирование ОПГ ново-
го типа, специализирующихся на наркобизнесе, торговле людьми (по
существу работорговле) и оружием. Эти виды преступности оказались
наиболее прибыльными, но потребовали для обеспечения надежности
высокого уровня организованности и дисциплины, что для разбойни-
чьих банд прошлого было, как правило, нехарактерно.
Концентрируя в своих руках огромные финансовые ресурсы, эти
группировки стали претендовать на контроль над государственной
властью. По образцу традиционной итальянской мафии они стали со-
четать подкуп чиновничества с террором против отдельных политиче-
ских и государственных деятелей. Кроме того, ОПГ стали выдвигать
своих кандидатов на высокие государственные посты и в ряде случа-
ев добивались их избрания. Появление и развитие ОПГ есть результат
процесса самоорганизации криминального социального слоя, что со-
провождалось его политической активизацией. Теперь, в отличие от
прошлого, уже не криминал на службе политики, а политика в ряде
случаев оказывается на службе криминала.
102
3.6. Институциональные и персональные субъекты политики
3.6. Институциональные и персональные

субъекты политики. Государственный
и политический строй
Все групповые социальные общности, как уже отмечалось ранее,
обладают способностью к самоорганизации. Из трех ранее выделен-
ных социальных общностей исходными были этнические, которые
в процессе самоорганизации породили государство — первичный ин-
ституциональный субъект политики. В качестве такового оно взяло на
себя руководство (управление) обществом, а затем и организацию его
жизнедеятельности, первоначально в ограниченных, но постепенно во
все более широких масштабах. Это стало возможным благодаря кон-
центрации в руках государственного аппарата всей полноты верховной
власти, подкрепленной монопольным правом на применение воору-
женного насилия.
Наряду с верховенством государственная власть характеризуется
публичностью, всеобщностью и универсальностью. Под публичностью
принято понимать ее обособление от общества в форме особой корпо-
рации — государственного аппарата, под всеобщностью — ее распро-
странение на всех, кто находится на контролируемой ею территории,
и под универсальностью — охват его различных сфер жизнедеятельно-
сти общества.
Если три первых ее свойства оформились уже на стадии генезиса
государства, то универсальность развивалась постепенно. Развитие
универсализации находило свое выражение в усилении и расшире-
нии законодательной регламентации жизнедеятельности общества.
Как следствие, государственный контроль стал охватывать не только
социальную сферу, но и сферу взаимодействия общества и природы
(экологическое законодательство), а также сферу личной жизни людей
(семейно-бытовые отношения). Иначе говоря, универсализация по-
степенно перерастает в тотальный государственный контроль.
Симптоматично, что данная тоталитарная тенденция с наиболь-
шей силой проявляется в развитых странах, где господствующей
является либеральная идеология, одним из ключевых императивов
которой является автономность личной жизни. В развивающихся
государствах данная тенденция проявляется гораздо слабее, так как
там продолжают действовать традиционные формы регулирования
семейно-бытовых отношений, не связанные с государством (религия,
клановость и т.п.).
103
Публичность государственной власти обеспечивается обособле-

нием государственного аппарата от общества, что было необходимым
условием ликвидации синкретичности социального управления и вы-
деления политики. Вместе с тем само это обособление в сочетании
с верховенством власти, обеспечивая государственному аппарату до-
статочно высокую степень автономности от общества, в то же время
потенциально содержит возможность превращения автономии в неза-
висимость.
Если это происходит, то корпоративные интересы государствен-
ного аппарата (а точнее, конечно, чиновничества), а зачастую и лич-
ные интересы его руководителей (государственный аппарат — система
моноцентрическая) могут приобретать самодовлеющее значение, т.е.
становиться приоритетными по отношению к интересам общества,
а тем более отдельных социальных общностей. Поскольку возникающее
противоречие интересов государственная власть, как правило, стремит-
ся разрешить в свою пользу, то возникающее сопротивление этому она
подавляет с помощью вооруженного насилия. Если это становится нор-
мой, то налицо уже не обособление, а отчуждение. Государственный ап-
парат приобретает паразитарные черты (паразитарное государство).
Он уже не организует жизнедеятельность общества, а все больше
дезорганизует ее и, вместе с тем, дезорганизуется и сам, теряя способ-
ность эффективно выполнять свои функции. Паразитарный государ-
ственный аппарат угнетает и разоряет общество, тем самым не только
лишая его перспектив развития, но в ряде случае создавая реальную
угрозу его сохранению. Паразитарность является результатом крими-
нализации государственного аппарата, которая вполне естественна
в условиях отсутствия общественного контроля за его деятельностью.
Криминализация находит свое выражение в двух основных формах:
коррупции (взяточничестве) и казнокрадстве.
Если коррупция предполагает удовлетворение личных корыстных
интересов чиновника за счет общества, то казнокрадство — за счет го-
сударства. В этом последнем случае чиновник обворовывает ту корпо-
рацию, членом которой он является. Что касается коррупции, то в ней
следует выделить две ее разновидности: взяточничество в строгом смы-
сле слова, т.е. вымогательство и бюрократический рэкет — своего рода
инвариант дани. Последняя имеет глубокую историческую традицию,
представляя собой по существу реализацию «права сильного». При-
менительно к действиям отдельного чиновника это не что иное, как
грабеж.
104
Объективно присущая государственному аппарату тенденция

к обособлению побуждала и побуждает общество использовать самые
различные организационные формы для ее предотвращения или, как
минимум, ограничения. Как следствие, произошло формирование
политической системы общества, состоящей из двух подсистем. Пер-
вая — это подсистема государственного управления, т.е. государствен-
ный аппарат, а вторая — подсистема общественного регулирования.
Соответственно, состояние первой — это государственный строй,
а второй — политический строй.
Из двух этих подсистем бесспорно доминирующей является первая
в силу уже отмеченных особенностей государственной власти, однако
нельзя не видеть, что все развитие человеческой цивилизации, а точ-
нее, государственно-организованного общества проходило и проходит
под знаком развития и совершенствования подсистемы обществен-
ного регулирования, которая усиливает свой контроль за деятельно-
стью государственного аппарата. Это вполне естественно, если учесть,
что именно она образует ту обратную связь (в кибернетическом смы-
сле), которая делает государственное управление эффективным. Она
в принципе призвана корректировать действия государственной влас-
ти, стимулируя полезные и блокируя вредоносные.
Оптимизируя государственное управление, подсистема общест-
венного регулирования способствует совершенствованию государст-
венного аппарата, возможности саморазвития которого, как свиде-
тельствует весь опыт истории, весьма ограниченны, если не считать
постоянной тенденции к разбуханию, т.е. гипертрофированному росту
численности занятых. Поскольку именно подсистема общественного
регулирования выступает в качестве основного источника саморазви-
тия политической системы в целом, то наиболее целесообразно начать
с анализа эволюции политического строя.
Если государственный аппарат — это целостная, жестко структу-
рированная моноцентрическая система, то подсистема общественного
регулирования крайне разнородна, слабо структурирована и полицен-
трична, что вполне объяснимо высокой степенью дифференциации
общества. Эти ее особенности в известном смысле константны, а ос-
новным лейтмотивом ее эволюции было изменение ее состава и, как
следствие, изменение характера ее взаимодействия с государственным
аппаратом, в основном в русле легитимации и легализации.
Нижеприводимая типология элементов подсистемы обществен-
ного регулирования, не претендуя на полноту, позволяет составить
105
достаточно адекватное представление об основных стадиях эволюции

политического строя.
Таблица 3.8
Типология политических институтов
Содержание Форма деятельности
деятельности I II
Публичные Латентные
(легальные) (нелегальные-
полулегальные)
А — Политические Партии, движения, Кланы, клики, клиен-
клубы, ордена телы
В — Общественно- Церковь, профсоюзы, Секты, криминально-

политические бизнес-ассоциации политические группи-
ровки (мафии)
Хотя в целом содержание приведенной таблицы в особых уточ-

нениях не нуждается, но некоторые разъяснения все же необходимы.
К категории «общественно-политических» относятся все те, для кото-
рых политическая деятельность, хотя и не является основной, но тем
не менее весьма значима. Что касается «криминально-политических
группировок», то под ними имеются в виду те ОПГ, которые интен-
сивно задействованы в политике, стремясь установить свой контроль
над государственной властью, как правило, на региональном и гораздо
реже — на общегосударственном уровне. Сами по себе, как уже отмеча-
лось ранее, они представляют собой явление недавнего времени, хотя
их первичным вариантом можно с полным основанием считать тради-
ционную итальянскую мафию.
Все элементы подсистемы общественного регулирования являются
институциональными политическими субъектами, представляя собой
некие организации. Вместе с тем нельзя не отметить ту специфику,
которая присуща категории латентных политических. Их можно ква-
лифицировать в качестве организаций весьма условно, т.е. это скорее
псевдоорганизации, а следовательно, квазиинституциональные поли-
тические субъекты. Они неформальны, строятся на межличностных
отношениях и, соответственно, в легализации, в принципе, не нужда-
ются. Если же это происходит, то клан трансформируется в династию,
а клика или клиентела — в политическую партию или ее фракцию.
В частности, первые современные политические партии, появившиеся
в Англии, возникли в результате легализации клик.
106
Надо заметить, что кланы, клики и клиентелы возникли уже в рам-

ках родо-племенного общества, и их возникновение не было связано
с политикой, т.е. это в известном смысле универсальные социальные
объединения, существующие в любом виде социальной деятельности.
Как уже говорилось ранее, клан — это род, обособившийся от племени
и ставший самодостаточным. Это же характерно для клиентелы.
Клиентела — это объединение вокруг лидера-патрона, от воли кото-
рого входящие в ее состав лица полностью зависят. Без него они не обла-
дают сколько-нибудь значимым политическим статусом. Он определяет
их политическую судьбу. И, наоборот, клика состоит из лиц, имеющих
политический статус, как правило, достигнутый ими самостоятельно.
По своей структуре клика может быть или партнерской, или вассальной.
Первая — полицентрична, т.е. во главе ее стоят несколько лиц с пример-
но одинаковым политическим статусом. Вторая — моноцентрична, так
как ее возглавляет признанный лидер, но он отнюдь не патрон.
Не вдаваясь в детальный анализ квазиинституциональных поли-
тических субъектов, тем не менее нельзя не отметить, что обычно они
в известном смысле переплетаются между собой, образуя сложную ие-
рархическую структуру. Например, члены партнерской клики могут
быть одновременно и патронами клиентел, и лидерами вассальных
клик. Глава клана может быть лидером вассальной или членом пар-
тнерской клики, а также патроном клиентелы. Именно эта особенность
дает основание квалифицировать квазиинституциональные субъекты
в качестве организаций, причем достаточно разветвленных, зачастую
охватывающих немалую часть населения, хотя и неформально.
После этих уточнений состава подсистемы общественного регу-
лирования можно перейти к рассмотрению эволюции политического
строя под углом зрения соотношения публичных и латентных инсти-
туциональных субъектов. В первом приближении можно выделить че-
тыре основные фазы данной эволюции, а следовательно, и четыре типа
политического строя.
Первая — рудиментарный политический строй. В нем фактически от-
сутствует публичная составляющая. Он возникает на стадии перехода от
родо-племенного к государственно-организованному обществу и, естест-
венно, сохраняет серьезные черты прошлого, что находит свое выражение
в том, что племена выполняют функции публичных институциональных
субъектов, а латентные — по преимуществу представлены кликами. В по-
литике господствует племенной и клановый фаворитизм и ненатизм.
В настоящее время рудиментарный политический строй присущ
некоторым наименее развитым странам Азии и большинству стран
107
Черной Африки. Их переход к государственно-организованному об-

ществу еще не завершен, да и сама их государственность в большин-
стве есть продукт колониальной политической инженерии. Само су-
ществование этих государств во многом зависит от помощи мирового
сообщества. Недостаточность или неэффективное использование этой
помощи, что является скорее правилом, чем исключением, ведет к по-
литической дестабилизации и бесконечным межплеменным войнам.
Примитивный политический строй — это фаза доминирования
кланов, клик и клиентел. Племя в качестве институционального пу-
бличного субъекта ушло в прошлое, а действительные публичные ин-
ституциональные политические субъекты в лучшем случае находились
в эмбриональном состоянии, так окончательно и не оформившись.
Публичная политическая деятельность даже там, где она не была моно-
полизирована государственным аппаратом, не выходила за рамки конъ-
юнктурных движений, которые во многих случаях организовывались
и направлялись квазиинституциональными политическими субъектами.
Вместе с тем в рамках этого строя в качестве общественно-политических
институциональных субъектов появляются церковь и секты.
Развитый политический строй формируется на стадии перехода от
докапиталистического к капиталистическому обществу. Государствен-
ный аппарат окончательно теряет монополию на публичную политиче-
скую деятельность. Возникает своего рода баланс между публичными
и латентными институциональными субъектами политики, который
постепенно начинает изменяться в пользу первых, хотя последние еще
сохраняют серьезные позиции.
Высокоразвитый политический строй: латентные институциональ-
ные политические субъекты теряют свою традиционную значимость пе-
ред лицом мощной и разнообразной системы публичных политических
и общественно-политических институциональных субъектов. Она охва-
тывает значительную часть, а иногда и большинство населения страны,
тем самым в той или иной ступени осуществляя его политическую соци-
ализацию, а это в свою очередь означает придание организованного ха-
рактера политической активности социально-политических субъектов,
которая, в принципе, гораздо более конструктивна, чем спонтанная.
Если теперь, в свете вышесказанного, посмотреть на процесс эво-
люции политического строя в целом, то нетрудно заметить, что домини-
рующей тенденцией было усиление и диверсификация публичности за
счет потери значимости латентных субъектов. В свою очередь развитие
публичности стимулировало развитие государственного строя, что нашло
свое выражение в дифференциации властных полномочий внутри госу-
108
дарственного аппарата (разделение властей), иначе говоря, функциональ-

ной и территориальной дифференциации государственной власти, полу-
чившей правовое оформление. Она представляется в следующем виде.
Таблица 3.8
Фуекционально-территориальная характеристика государственной власти
Функциональное Территориальное
I II III
Унитарный Федератив- Конфеде-
госстрой ный госстрой ративный
госстрой
А — Абсолютная монархия
В — Конституционная монархия
С — Президентская республика
D — Парламентская республика
Исходной точкой эволюции государственного строя была унитар-

ная абсолютная монархия, где по существу отсутствовало какое-либо
разделение властей. Ее первичной формой была древневосточная де-
спотия, где исполнительная, законодательная и судебная власть была
сосредоточена в руках одного лица — сакрализованного главы государ-
ства, который в ряде случаев имел статус богочеловека (живого бога).
Возникновение микро- и макроимперий («мировых империй») в ходе
завоеваний приводило в ряде случаев к «размыванию» унитарности
в пользу федерации и даже элементов конфедерации, так как включе-
ние ранее независимых государств и племенных групп в состав импе-
рии далеко не всегда происходило на безоговорочной основе. Зачастую
это была договорная основа и, соответственно, они сохраняли опреде-
ленную степень автономии.
Функциональное разделение властей произошло с появлением ре-
спублик, причем уже в Античности оно обрело достаточно четкие фор-
мы. Там она получила и теоретическое обоснование, в частности в ра-
ботах Аристотеля. В новое время эта теоретическая концепция была
дополнена идеей равновесия властей и детальной разработкой вариан-
тов федерализма.
Государственный строй, как правило, имеет правовое оформле-
ние, которое отнюдь не всегда соответствует реальности. В частности,
в правовом плане Великобритания — конституционная монархия,
а фактически парламентская республика СССР считался федератив-
ным государством, а на практике был унитарным и т.д. Подобного рода
противоречие между политико-правовой формой и реальным полити-
ческим содержанием разрешается понятием «политический режим».
109
ГЛАВА 4
ПОЛИТИЧЕСКАЯ БОРЬБА:
ПОНЯТИЯ И ПРОЦЕДУРЫ
4.1. Типология политических режимов

Ранее уже говорилось о том, что государственный аппарат пред-
ставляет собой иерархическую моноцентрическую систему. Это его по-
следнее свойство означает, что как таковой он возглавляется группой
лиц, которые осуществляют управление им, а следовательно, и общест-
вом. Они образуют правящую элиту, руководителем которой является
глава государства. Данная элита в еще большей степени, по сравнению
с государственным аппаратом в целом, обособлена от общества и всег-
да демонстрирует тенденцию отчуждения от него, т.е. от массы, к кото-
рой относятся все те, кто не входят в ее состав.
Политический режим характеризуется отношением между правя-
щей политической элитой и массой, а конкретно — наличием у этой
последней легальной возможности смены правящей политической
элиты или отсутствием таковой. Возможностью насильственного ее
устранения масса обладает всегда. Смена правящей политической эли-
ты может сопровождаться изменением государственного строя, однако
это — явление вторичное. Оно обычно происходит в случае насильст-
венной смены.
В зависимости от характера вышеуказанного отношения выделя-
ются демократические и авторитарные политические режимы. При
первом масса имеет легальную реальную возможность воздействовать
на поведение правящей политической элиты вплоть до ее устранения.
Публичная политическая деятельность практически не ограничена,
а действия подсистемы общественного регулирования достаточно эф-
фективны, что позволяет избегать грубых ошибок в государственном
управлении обществом, ибо минимизируется роль субъективных пред-
почтений, не говоря уже о произволе.
110
При авторитаризме масса не имеет легальной возможности воздей-

ствовать на поведение правящей политической элиты, в руках которой
сосредоточена вся полнота государственной власти. Публичная поли-
тическая деятельность или вообще запрещена, или крайне ограничена.
Действия подсистемы общественного регулирования мало эффектив-
ны, так как осуществляются в основном квазиинституциональными
субъектами. Их бурная активность стимулирует тенденцию к развитию
паразитарности государственного аппарата.
В этой связи нельзя не обратить внимание на деятельность крими-
нально-политических группировок (мафий), которые, умело исполь-
зуя возможности, предоставляемые демократией, осуществляют в ряде
случаев успешную инфильтрацию своих представителей в высшие
и средние эшелоны государственного аппарата и даже в состав правя-
щей политической элиты. Там, где им удается установить свой конт-
роль над правящей политической элитой, демократия при сохранении
всех ее атрибутов превращается в чистую декорацию.
Таким образом, можно констатировать, что демократическому по-
литическому режиму присущ определенный баланс взаимодействия
между правящей политической элитой и массой, которая с помощью
публичных институциональных субъектов или непосредственно (ре-
ферендумы и плебисциты) в состоянии корректировать деятельность
правящей политической элиты. Более того, само ее бытие в качестве
таковой базируется на волеизъявлении массы («воле народа»). Послед-
няя, будучи оформленной законодательно, ограничивает верховенство
государственной власти и делает его относительным, что находит свое
выражение в понятиях «правовое государство» и «верховенство зако-
на». Нет правового государства — нет и демократии.
Проблематике, связанной с тенденцией демократизации совре-
менного мира, посвящено огромное число научных и публицистиче-
ских работ. Выделяются четыре волны демократизации, которые, как
полагают, охватили уже 70% населения мира. Об этом, в частности,
говорится в одном из отчетов Программы развития ООН, который
даже получил название «Внедрение демократии в разрозненный мир»
(2002). Не отрицая самого факта наличия глобальной тенденции к де-
мократизации, нельзя, однако, не заметить, что первоначально она
воспринималась предельно упрощенно как некое быстрое и необрати-
мое устранение авторитарных политических режимов. На деле это ока-
залось далеко не так примитивно, что побудило некоторых зарубежных
исследователей выдвинуть тезис о так называемых «дефектных демо-
111
Глава 4. Политическая борьба: понятия и процедуры
кратиях». В сущности, это не что иное, как некий эвфемизм, позво-

ляющий игнорировать очевидный факт реального повышения адаптаци-
онных способностей авторитаризма, а следовательно, и его значимости
в современном мире.
В отличие от демократии авторитаризм означает максимальную
асимметрию взаимодействия правящей политической элиты и мас-
сы в пользу первой. Последняя не обладает легальной возможностью
корректировать поведение первой. Существующее законодательство
не связано с волеизъявлением общества, как и само бытие правящей
политической элиты не детерминируется «волей народа». Имеющи-
еся законодательные ограничения по существу не влияют на свободу
действий государственной власти. Более того, правящая политическая
элита имеет возможность манипулировать им по своему усмотрению.
Длительное существование авторитарного политического режима
свидетельствует, что отчуждение государства от общества зашло уже
достаточно далеко, но из этого отнюдь не следует, что оно стало обо-
юдным. Если последнее имеет место, то за ним следует политическая
дестабилизация, а зачастую гражданская война в той или иной фор-
ме. Одностороннее отчуждение правящей политической элиты может
быть необходимым в чрезвычайных условиях, и прежде всего в услови-
ях войны или ее реальной угрозы. Само собой разумеется, что имеется
в виду война с сильным противником, когда необходимо в максималь-
но сжатые сроки мобилизовать все ресурсы общества.
Есть основания полагать, что именно подобного рода войны в пер-
вую очередь способствовали становлению авторитаризма, поскольку
сама специфика военного дела требует единоначалия и беспрекословно-
го повиновения подчиненных. Именно беспрекословное повиновение
(«приказ начальника — закон для подчиненного») есть идеал авторита-
ризма как такового, но в этом случае общество перестает быть субъек-
том взаимодействия, а становится объектом манипуляций. Сам по себе
данный идеал в его абсолютной форме недостижим, так как общество
прибегает к использованию латентных способов воздействия на государ-
ственную власть и/или к активному вооруженному сопротивлению.
Повиновение общества государственной власти может быть как до-
бровольным, так и вынужденным. Первое имеет место тогда, когда оно
признает легитимность существующего политического режима. Во избе-
жание неправильного понимания следует подчеркнуть, что под легитим-
ностью понимается вера массы (общества) в то, что существующий по-
литический режим является единственно правильным и справедливым.
При этом не следует отождествлять данную веру с доверием к личности
112
конкретного главы государства, а тем более его окружению. Разрыв меж-

ду верой и доверием может быть достаточно значительным.
В этой связи очень нагляден пример многочисленных крестьянс-
ких восстаний, когда их участники добивались смены главы государст-
ва и, в крайнем случае, династии, но никак не ликвидации авторитар-
ного политического режима в форме монархии. В российской истории
преобладал гораздо менее радикальный вариант — смена правящей по-
литической элиты при сохранении персонального главы государства.
Господствующим тезисом в крестьянском миропонимании было поло-
жение: «царь — хороший, бояре — плохие».
Данный архаичный стереотип не заслуживал бы особого внимания,
если бы он был только достоянием прошлого. Однако нельзя не видеть,
что он оказался исключительно живучим и сохраняет свою значимость
в массовом сознании современной России, причем ее правящая поли-
тическая элита делает немало для его сохранения, повторяя, в сущно-
сти, практику советской эры и даже более раннюю.
Вынужденное повиновение общества государственной власти есть
результат применения вооруженного насилия, т.е. реализации «права
сильного». Соответственно, можно выделить два наиболее общих типа
авторитарных политических режимов: легитимный и иллегитимный.
Из этого, однако, не следует, что первый не прибегает к вооруженно-
му насилию, а второй не стремится к легитимации. Важно, что легити-
мация в первом случае распространяется не только на бытие данного
режима, но и на использование им вооруженного насилия. При вто-
ром и то, и другое — нелегитимно, хотя может сочетаться с отказом от
активного противодействия по религиозным мотивам («наказание нам
за грехи наши», «Бог терпел и нам велел» и т.п.). Это особенно важно,
ибо, как уже говорилось ранее, первичной формой легитимации была
сакральная — «Божья воля», но она эффективна только в рамках сим-
биоза религии и государства.
С развитием секуляризации «Божья воля» стала терять свое значе-
ние в качестве источника легитимации. На смену ей приходит «воля
народа», что побуждают авторитарные режимы во все больших мас-
штабах использовать приемы манипулирования массовым сознанием
(«политические технологии»). Они становятся все более изощренны-
ми и содержат откровенные признаки криминала. Симптоматично,
что политические технологии используются и в условиях демократии.
Но там они, как правило, не выходят за рамки рекламы.
С помощью манипулирования массовым сознанием авторитарные
режимы пытаются, и далеко не безуспешно, обеспечить себе легитим-
ность, даже если они изначально были совершенно иллегитимны, так
113
как были установлены в результате узурпации государственной власти

путем использования вооруженного насилия.
Светские авторитарные режимы, или, иначе говоря, диктатуры,
в отличие от сакрализованных, всегда делают основную ставку на на-
силие, а cледовательно, потенциально тяготеют к иллегитимности,
особенно если они существуют достаточно долго. Причем в некоторых
случаях сам генезис диктатуры может быть легитимен и даже вполне
легален. В отличие от сакрализованных авторитарных режимов дик-
татуры в принципе не имеют каких-либо ограничений в применении
насилия. В этой связи нельзя не вспомнить определение диктатуры,
данное почти сто лет тому назад таким ее выдающимся практиком
и теоретиком, каким был В. И. Ленин, писавший, что «диктатура есть
власть, опирающаяся непосредственно на насилие, не связанная ни-
какими законами». И сейчас данное определение не утратило своей
актуальности, хотя, естественно, современные диктатуры вынуждены
адаптироваться к новым условиям.
Хотя сакрализованный авторитаризм и диктатура имеют общую
политическую природу, между ними существуют и определенные раз-
личия. Сакрализованный авторитаризм всегда тесно связан с соответ-
ствующим государственным строем, а диктатура в этом плане универ-
сальна. Сакрализованный авторитаризм всегда автократичен, т.е. вся
полнота государственной власти сосредоточена в руках одного лица
(«живого Бога», «наместника Бога», «помазанника Божьего» и т.п.),
статус которого является пожизненным и обычно наследственным, что
закреплено законодательно.
Диктатура может быть как автократичной, так и олигархической.
В этом последнем случае вся полнота власти находится в руках группы
лиц (коллектива). Соответственно, в первом случае налицо персональ-
ная диктатура (эвфемизм: «режим личной власти»), а во втором — кол-
лективная. При наличии диктатора (автократора) правящая политиче-
ская элита представляет собой в подавляющем большинстве случаев
легализованную клиентелу. При олигархической диктатуре это — ле-
гализованная клика.
Олигархическая диктатура менее стабильна, чем автократическая,
так как в ней рано или поздно начинается борьба за первенство между
членами клики, которая принимает ожесточенную форму, вплоть до
физического уничтожения. Классическим примером в этом отноше-
нии может служить история возникновения и развала древнеримских
«триумвиратов». Что это отнюдь не достояние далекого прошлого, под-
тверждает отечественная история советской эры (в частности, история
ВКП(б)—КПСС). Результатом подобного рода борьбы всегда было
114
выделение единоличного диктатора, так как олигархическая диктатура

трансформировалась в автократическую.
В отличие от сакрализованного автократора (императора, короля
и т.п.) диктатор не обладает пожизненным властным статусом, а следо-
вательно, в принципе может его лишиться в любой момент, что во мно-
гих случаях означает его смерть. Стремясь избежать подобного рода
неблагоприятного развития событий, диктаторы пытаются приобрести
статус «вождя». Как таковой «вождизм» — это явление эры секуляри-
зации, представляющее собой некий инвариант примитивной формы
сакрализованного авторитаризма.
«Вождь» — это светский аналог «живого Бога» («богочеловека»),
выполняющий некую историческую миссию, но не по «Божьей воле»,
а по «велению истории» (политическое мессианство). В свою очередь,
«веление истории» обосновывается определенной светской идеологией
(не обязательно радикальной).
Как уже отмечалось ранее, несмотря на развитие процесса демо-
кратизации, авторитарные режимы, и прежде всего диктатуры, демон-
стрируют немалый потенциал выживания, который явно недооцени-
вается. Современный мир характеризуется большим разнообразием
диктатур, типология которых имеет следующий вид.
Таблица 4.1
Типология диктаторских режимов
Содержание Форма
I II III
Открытая Маскируемая Латентная
А — Военная Режим ген. Пи- Диктатура ген. Диктатура С.Н.Б.
ночета в Чили Не Вина в Бирме в Турции
B — Военно-поли- Диктатура ген. Диктатура Насера Диктатура Муба-
цейская Мушаррафа в Па- в Египте рака в Египте
кистане
C — Партийно- Режим Ким Ир Диктатура Сад- Режим ген. Али
полицейская Сена — Ким Чен дама Хусейна в Тунисе
Ира в Северной в Ираке
Корее
D — Администра- Диктатура Дюва- Диктатура Ния- «Режим личной
тивно-полицей- лье на Гаити зова в Туркмении власти» генерала
ская де Голля
во Франции
E — Клерикально- Диктатура тали- — Режим в Ислам-
полицейская бов в Афгани- ской Республике
стане Иран
115
Поскольку диктатура опирается на насилие, то основным источни-

ком ее реализации и сохранения является вооруженная сила, которой
располагает государственная власть. Таковая включает два основных
компонента: армию и полицию. Последняя в данном случае понимает-
ся в широком смысле как совокупность различного рода карательных
формирований, т.е. не только собственно полицию, но службы и вой-
ска безопасности, жандармерию и т.п. Между этими двумя компонен-
тами существуют достаточно серьезные различия.
Армия, будучи предназначена для ведения войны с внешним вра-
гом, обладает превосходящей боевой мощью по сравнению с полицией,
которая имеет своей функцией борьбу с внутренним безоружным или
слабо вооруженным противником. Подавить массовое вооруженное
выступление она, как правило, без помощи армии оказывается не в со-
стоянии, не говоря уже о ведении контрпартизанской войны.
Армия организационно представляет собой единое целое и облада-
ет высокой степенью автономности в рамках государственного аппа-
рата. Даже де-юре она (точнее, конечно, ее командование) подчиня-
ется только главе государства как Верховному главнокомандующему.
Но де-факто эта подчиненность может быть достаточно условной или
вообще номинальной. Армия слабо связана с гражданской составля-
ющей государственного аппарата и неподконтрольна гражданским
судебным органам. Все это делает ее потенциально самостоятельным
институциональным политическим субъектом.
Полиция ни одним из этих качеств не обладает. Организационно
она разделена, отдельные ее части независимы друг от друга. Различен
уровень их подчиненности, различна степень связи с гражданской ад-
министрацией и степень подконтрольности гражданским судебным
органам. В силу этих ее особенностей она не может быть самостоятель-
ным институциональным субъектом политики, а выступает в качестве
младшего партнера других (армии, партии, гражданской администра-
ции или конфессиональной организации духовенства).
Исходя из вышесказанного, все указанные типы диктатур можно
подразделить на две категории в зависимости от задействованности
в них армии. В том случае, когда армия захватывает государственную
власть и осуществляет диктатуру самостоятельно или совместно с по-
лицией, выполняющей при этом вспомогательную роль, налицо во-
енная или военно-полицейская диктатура. Здесь армия действует как
вполне самостоятельный институциональный политический субъект.
В противном случае, т.е. когда устанавливаются три других типа
диктатур, армия какой-либо самостоятельной политической роли не
116
играет. Ее стремятся с помощью полиции «не выпускать из казарм».

Иногда она бывает просто слишком слаба.
Из двух типов военных диктатур военно-полицейская в извест-
ном смысле обычно производна, вторична. Включение полиции в ме-
ханизм военной диктатуры, как правило, связано с трансформацией
собственно военной диктатуры из олигархической в автократическую.
Военная хунта уступает место диктатору, который вполне сознательно
усиливает роль полиции в качестве инструмента персонального конт-
роля над армией. Придя к власти в результате военного переворота, он
не без оснований опасается контрпереворота, который может стоить
ему не только статуса, но и жизни.
С этой же целью он в ряде случаев пытается стать «вождем» и даже
создает свою партию, которая могла бы контролировать и армию и по-
лицию. По существу, он пытается преобразовать военно-полицейскую
диктатуру в партийно-полицейскую, окончательно минимизировав
политическую роль армии. В подобного рода преобразовании ни ар-
мия, ни полиция в принципе не заинтересованы. Как следствие —
искусственно созданная партия, как правило, ненадолго переживает
своего основателя.
Объективной предпосылкой установления военной или военно-
полицейской диктатуры, а следовательно, и объективным основанием
их легитимации является наличие серьезной внешней угрозы со сто-
роны сильного и агрессивного внешнего врага, для отпора которому
необходимо мобилизовать «все силы нации», и/или внутриполитиче-
ская дестабилизация, ставящая общество на грань гражданской войны.
Вина за это возлагается на правящую политическую элиту, которая
допустила дезорганизацию государственного аппарата и общества. Со-
ответственно, главной задачей диктатуры объявляется «наведение по-
рядка». Данный тезис всегда встречает понимание.
В массовом сознании даже серьезная внешняя угроза воспринима-
ется с меньшей остротой, чем «отсутствие порядка». Считается, и не
без оснований, что войны можно избежать, а «отсутствие порядка» тер-
пимо быть не может. Если противостояние внешней угрозе — это дело
армии, то «наведение порядка» — это задача полиции, что, естествен-
но, повышает ее политическую значимость.
Нельзя, однако, не видеть, что оба этих основания для легитимации
данных структур, в принципе, достаточно уязвимы, хотя бы в силу того,
что сильный внешний враг может и не проявлять постоянной агрес-
сивности, а «наведением порядка» нельзя заниматься слишком долго.
В противном случае неизбежен вывод о неэффективности диктатуры.
117
Зачастую военные диктатуры, обоснованием легитимации которых

является наличие сильного внешнего врага, стремятся искусственно
активизировать его действия путем организации политико-пропаган-
дистских, а иногда и военных провокаций, реакция на которые квали-
фицируется как проявление агрессивности. Происходит, таким обра-
зом, сознательное нагнетание военно-политической напряженности,
а следовательно, военная диктатура получает новый импульс для ле-
гитимации.
Основанием для установления административно-полицейских дик-
татур является наличие реальной или потенциальной внутриполити-
ческой угрозы, и, соответственно, их задачей является или «наведение
порядка», или «сохранение порядка», т.е. поддержание политической
стабильности. По своему генезису они могут быть вполне легитимны.
Что касается партийно-полицейской и клерикально-полицейской
диктатур, то их установление происходит под лозунгом «нового поряд-
ка», т.е. радикальных изменений всей политической системы и частич-
ного или даже полного преобразования существующего социального
порядка. Идея «нового порядка» оформлена в виде некоей идеологи-
ческой доктрины мессианского толка. Его значимость дает основание
некоторым исследователям квалифицировать диктатуры этих типов
в качестве идеократических.
Мессианский характер этой доктрины находит свое выражение
в выделении той социальной общности, на которую возложено исто-
рией или Богом построение «нового порядка», как правило, в глобаль-
ном масштабе. В качестве подобного рода «избранных» выступают
только те социально-политические субъекты, которые были выделены
ранее как основные. Таким образом, эти диктатуры могут иметь весьма
широкую социальную базу, что для других нехарактерно.
Диктатура по своей сущности есть реализация «права сильного»,
а следовательно, полного отчуждения государственного аппарата от
общества, которое при постоянном применении насилия становится
обоюдным, что стимулирует пассивное или активное сопротивление
диктатуре. Даже если его удается подавить, то и в этом случае можно до-
биться лишь весьма условной политической стабильности, поскольку
социально-политическая база сужается и становится все менее надеж-
ной. В условиях взаимного отчуждения диктатура теряет способность
противостоять даже не очень серьезной внешней вооруженной угрозе.
Соответственно, необходима маскировка и хотя бы минимальная сте-
пень легитимации, причем не только внутри страны, но и в междуна-
родной среде (международное признание).
118
Не вдаваясь в рассмотрение истории диктатур, нельзя вместе с тем

не отметить, что открытые диктатуры были обычно недолговечны.
Если в прошлом основной целью маскировки было придание диктату-
ре формы сакрализованного авторитаризма, что достаточно часто уда-
валось, то в современном мире таковой является придание ей демокра-
тической формы. Последней, наиболее значимой и в чем-то успешной
попыткой превращения военного диктатора в сакрализованного ав-
тократора (монарха) можно считать превращение генерала Бонапарта
в императора Франции Наполеона I. Этот его шаг был направлен на
легитимацию власти внутри страны и обеспечение международного
признания со стороны европейских монархий. Будучи коронован рим-
ским папой, он становился «помазанником Божьим».
В современном мире открытые диктатуры хотя еще и сохраняют-
ся, однако в основном в наименее развитых странах. Главной зоной
их существования является Черная Африка, где военные перевороты
и контрперевороты следуют с неизменным постоянством, одни воен-
ные диктаторы сменяют других, причем, как правило, проблемы ле-
гитимации их мало беспокоят. Сказываются традиции колониального
прошлого, ибо колониальный политический режим — это, в сущности,
открытая военная диктатура.
На смену открытым диктатурам приходят маскируемые, а затем
и латентные диктатуры. Для первых характерно использование имита-
ции демократических атрибутов, и в частности выборов, референдумов
и т.п. Все они проходят под жестким полицейским контролем и в той
или иной степени фальсифицируются. В условиях отсутствия граж-
данских свобод все это является политической фикцией, причем не
столько для внутреннего, сколько для внешнего потребления, т.е. для
обеспечения международной легитимации диктатуры. В большинстве
случаев подобного рода маскировка особым искусством не отличается.
В качестве примера ее топорности можно привести референдум, про-
веденный Саддамом Хусейном накануне американской интервенции
в Ирак. На нем он получил 100% голосов. Другие диктаторы в подобно-
го рода случаях предпочитали держаться в диапазоне 95–99% голосов.
Совершенствование политической маскировки привело к появле-
нию ее наиболее совершенного варианта — латентных диктатур, когда,
в принципе, налицо вся демократическая атрибутика, включая много-
партийность и даже свободные выборы и наличие гражданских свобод.
Диктатура как бы уходит в тень, сохраняя при этом всю полноту власти,
используя для этого репрессии и политические технологии.
119
Примером наиболее совершенной латентной военной диктатуры

может служить режим Совета национальной безопасности в Турции,
существовавший не одно десятилетие. Совет национальной безопа-
сности состоит из высшего генералитета турецкой армии и дает реко-
мендации правительству, носящие по существу обязательный характер.
Если правительство попытается их не выполнить, то следует или ульти-
мативное требование о его отставке, или военный переворот. Латентная
диктатура временно становится открытой, а затем вновь уходит в тень,
т.е. восстанавливается демократическая атрибутика, а следовательно,
и имидж демократического государства. В качестве основного аргумен-
та для оправдания такого положения служит утверждение о том, что ар-
мия является единственным надежным гарантом против исламизации
страны и ее распада. Само по себе данное утверждение не лишено до-
статочно серьезных оснований, поскольку радикальное крыло движения
исламистов продолжает вести диверсионно-террористическую войну,
а курдское национальное движение — партизанскую. Несмотря на опре-
деленные успехи, пока ни то ни другое полностью подавить не удается.
Специфической особенностью этой латентной диктатуры явля-
ется сохранение ею на протяжении целой эпохи олигархического ха-
рактера. Вопреки ранее упомянутой общей закономерности в ней не
произошло выдвижение автократора, что объясняется бытием турец-
кой армии в составе вооруженных сил НАТО и влиянием ее основного
спонсора — США. Более того, происходит постоянная ротация членов
Совета национальной безопасности в связи с ротацией армейского ко-
мандования, что резко понижает роль личностного момента, так как
исключает несменяемость.
Воздействие внешнего спонсора может быть достаточно велико
и для других типов диктатур, особенно если таковыми являются США,
которые провозгласили курс на демократизацию мира. Их политиче-
ское и экономическое давление заставляет некоторые диктатуры ухо-
дить в тень, т.е. трансформироваться в латентные, ибо в противном
случае конфликт рано или поздно становится неизбежным. В этом от-
ношении достаточно показателен пример эволюции военно-полицей-
ской диктатуры в Египте. За полвека она проделала путь от открытой
военной до латентной военно-полицейской. Нельзя не видеть, что со-
вершенствование демократической маскировки было в немалой степе-
ни связано со сменой внешнего спонсора, с СССР на США.
Однако отнюдь не все диктатуры стремятся адаптироваться к внеш-
ней среде. Одни могут даже проявлять немалую агрессивность — на-
пример, режим талибов в Афганистане, а другие прибегают к политике
120
изоляционизма (режим Туркменбаши). Последнее, в принципе, более

рационально, что подтверждается длительным существованием КНДР.
Эталоном для ее правящей политической элиты была и остается пар-
тийно-полицейская диктатура в СССР в эпоху И. В. Сталина. В не мень-
шей, а скорее в большей степени это относится к Туркменбаши.
Вообще эпоха И. В. Сталина наглядно демонстрирует, как личные
качества автократора — «вождя» влияют на состояние партийно-поли-
цейской диктатуры. Выше уже говорилось о том, что полиция в рам-
ках любой диктатуры играет вспомогательную роль. Соответственно,
при партийно-полицейской диктатуре полиция должна быть лишь
инструментом партии, однако на деле она превратилась в инструмент
«вождя», который с ее помощью производил периодические зачистки
самой партии, главой которой он являлся.
После его смерти пришедшая к власти партийная олигархия, устра-
нив с помощью армии шефа полиции Л. П. Берию, выдвинула лозунг
«восстановления контроля партии над органами безопасности». Само
его появление свидетельствует о том, что при И. В. Сталине полиция
играла самостоятельную роль по отношению к партии.
По своей природе полиция и особенно службы безопасности, как
правило, стоят на позиции усиления контроля над обществом, а в усло-
виях диктатуры это означает развитие тенденции на ужесточение на-
силия. Оно выступает в двух основных вариантах: репрессии и террор.
Первые ориентированы на подавление политических противников
и оппонентов диктатуры, причем как реальных, так и потенциальных,
а второй — на их физическое уничтожение. Их демонстративный эф-
фект должен парализовать волю к сопротивлению диктатуры.
Как репрессии, так и террор могут быть выборочными и массо-
выми. Объектом выборочных являются отдельные лица, т.е. они в из-
вестном смысле персонифицированы. При массовых персонификация
не играет сколько-нибудь заметной роли. Объектом становятся целые
социальные группы и даже крупные социальные общности. Массовый
политический террор представляет собой одну из форм геноцида. В до-
капиталистическую эру он обычно осуществлялся под лозунгом «нака-
зания непокорных».
В зависимости от того, каким видам насилия отдает предпочтение
диктатура, можно выделить следующие основные варианты стиля ее
поведения. Либеральная диктатура — используются только выбороч-
ные репрессии, умеренная — выборочные репрессии и выборочный
террор, репрессивная — массовые репрессии и выборочный террор, и,
наконец, террористическая — массовые репрессии и массовый террор.
121
Выбор того или иного стиля поведения зависит от целого ряда

обстоятельств, и прежде всего от силовых возможностей диктатуры,
внутриполитической ситуации и состояния международной среды,
что требует от диктатуры политической гибкости, т.е. смены стилей
в зависимости от конъюнктуры. Диапазон подобного рода гибкости
сокращается по мере движения от либерального к террористической
диктатуре. В частности, в рамках первой он начинается с высылки (из-
гнания) и доходит до длительного тюремного заключения. Что каса-
ется второго, то в лучшем случае — это уничтожение только мужчин,
а в худшем — поголовное, включая женщин и детей.
При оценке массовости, естественно, необходимо принимать во
внимание количественную сторону дела. Тут можно говорить о неко-
торой черте допустимости, переход которой неизбежно ведет к делеги-
тимации диктатуры. Есть достаточно веские основания полагать, что
таковой чертой является 5% от численности населения. Данную цифру
не следует, однако, возводить в абсолют, так как она носит среднеста-
тистический характер, а страны и ситуации уникальны. Достаточно
вспомнить в этом плане гигантские размеры геноцида собственного
народа, учиненного диктатурой «красных кхмеров».
Массовые репрессии и особенно террор хотя и стимулируют деле-
гитимацию, но в то же время, порождая страх, как правило, подавляют
и оппозиционную активность. Кроме того, физическое уничтожение
реальных и потенциальных лидеров оппозиции делает ее фрагментар-
ной и слабо организованной. Опыт прошлого века наглядно демон-
стрирует, что именно репрессивно-террористические и террористиче-
ские диктатуры демонстрировали высокую степень жизнеспособности.
Как правило, только внешняя интервенция позволяет снять подобного
рода диктатуры. Об этом свидетельствует целый ряд примеров, начи-
ная от Гитлера и кончая Саддамом Хусейном.
Именно эти два вида диктатур характеризуются ригидностью, т.е.
наименьшей степенью гибкости, если исключить те случаи, когда ими-
тируется в течение относительно небольшого времени курс на пони-
жение уровня насилия вплоть до либерального. В частности, к такому
приему прибег Мао Цзэдун, выдвинув лозунг: «Пусть расцветает сто
цветов, пусть соперничают сто школ». Он был воспринят значительной
частью китайской интеллигенции как отказ от политических репрес-
сий и идеологической монополии КПК.
В действительности целью данного маневра было выявление поли-
тических и идеологических оппонентов, что в целом удалось. Судьба
122
тех, кто поверил в искреннее стремление Мао и его окружения изме-

нить стиль поведения диктатуры, оказалась трагичной. Почти все они
были репрессированы или уничтожены.
Стиль поведения диктатуры достаточно четко коррелируется с ее
формой. Демократическая маскировка совершенно не сочетается
с массовыми репрессиями, не говоря уже о терроре. Она предполагает
переход диктатуры на уровень умеренности, а применительно к латен-
тным диктатурам — даже на уровень либеральности, что требует отказа
от выборочного террора. В случае необходимости его осуществление
может возлагаться на криминал, т.е. возрождается традиция «криминал
на службе политики».
В принципе к либеральному стилю поведения диктатура переходит
вынужденно, если это, естественно, не чисто тактический маневр. Это
свидетельство ее эрозии (ослабления), что, как правило, является след-
ствием серьезных политических и социально-экономических неудач
и провалов, скрыть которые она оказывается не в состоянии. В этом
случае всегда начинается поиск виновных, что ведет к расколу внутри
правящей политической элиты, смене автократора или ликвидации
диктатуры как таковой. При следовании трем другим стилям можно
в подавляющем большинстве случаев констатировать, что диктату-
ра все еще сохраняет жизнеспособность, если не абсолютную, то, по
крайней мере, относительную.
На этом проблематику диктатуры можно считать завершенной.
Особое внимание к ней отнюдь не случайно. Оно диктуется в основном
сугубо прагматичными соображениями. Дело в том, что само бытие
диктатуры в течение продолжительного времени есть верный признак
достаточно высокого уровня конфликтогенности соответствующего
государственно-организованного общества. Как правило, она вопло-
щается в мощный социально-политический взрыв, последствия кото-
рого далеко не всегда предсказуемы.
Зачастую он воспринимается как внезапный, если перед этим
диктатуре удавалось поддерживать политическую стабильность или
умело создавать ее видимость с помощью сокрытия информации
и разного рода фальсификаций. И к тому и к другому прибегают все
диктатуры. Это создает немалые трудности при политическом анали-
зе, так как дефицит информации сочетается с мощным потоком дез-
информации.
Казалось бы, глобальный характер процесса демократизации при-
ведет достаточно быстро к тому, что диктатуры, как и их предшествен-
123
ники — сакрализованные авторитарные режимы, в течение нескольких

десятилетий после развала СССР станут рудиментами прошлого. Од-
нако этого не произошло, и пока нет достаточных оснований рассчи-
тывать на это в обозримом будущем.
Глобальный процесс демократизации оказался не столь простым
и легким, как это предполагалось. Вновь возникшие демократические
режимы далеко не везде оказались в состоянии разрешить целый ряд
социальных проблем и, в частности, блокировать тенденцию крими-
нализации, о которой говорилось выше. Наглядным примером подоб-
ного рода уродливой демократизации может служить Россия периода
президентства Б. Н. Ельцина.
Стремление ускорить глобальный процесс демократизации, охва-
тившее значительную часть политической элиты США, породило идею
«внедрения» демократии, причем преимущественно военным путем.
В отдельных случаях подобного рода «внедрение» действительно ока-
зывалось успешным, а именно там, где общая социально-политиче-
ская ситуация была благоприятной, сами диктатуры находились в ста-
дии эрозии.
Однако пример Ирака наглядно продемонстрировал, к чему приво-
дит попытка «внедрения» демократии в тех случаях, когда местное об-
щество к ней не готово. В стране началась тяжелая гражданская война,
конца которой не видно. Что касается «новорожденной» демократии,
то вопрос о ее жизнеспособности после вывода иностранных войск
остается открытым, а развал иракского государства уже стал фактом.
Потери среди мирного населения страны уже значительно превысили
100 тыс. человек, а американские войска только убитыми потеряли по-
чти четыре тысяч человек. Следует учесть, что еще совсем недавно счи-
талось, что 1 тыс. убитых является допустимым пороговым значением
для потерь американских войск в подобного рода локальных военных
операциях. Ее переход должен был вызывать крайне негативную реак-
цию американского общества. И действительно она налицо, что, одна-
ко, не остановило администрацию Дж. Буша-мл. Он, не без оснований,
утверждал, что уход из Ирака подорвет позиции США в качестве все-
сильной супердержавы.
Кроме того, она означает серьезную дискредитацию самой идеи
насильственного «внедрения» демократии. На ее сомнительную
ценность указал Дж. Бушу-мл. президент Франции Жак Ширак на
встрече «восьмерки» еще в ноябре 2003 г., когда казалось, что амери-
канская интервенция в Ираке имеет все шансы на успех. В ответ на
предложенную Дж.Бушем-мл. программу ускоренной демократиза-
124
4.2. Политическая ситуация
ции Ближнего и Среднего Востока (Program for Progress and a Common

Future with the Region of the Brooder Middle East and North Africa) Жак
Ширак заметил, что «реформы не навязываются извне, а достигаются
изнутри». Весь американский план он квалифицировал как «миссио-
нерскую демократию».
Вообще идея ускоренного внедрения демократии в глобальном мас-
штабе очень напоминает небезызвестные идеи «мировой революции»
(пролетарской, а затем исламской). Ее сторонники всегда торопятся,
не очень считаясь с социальными реалиями, ибо верят во всемогуще-
ство вооруженного насилия. В этом смысле политическая дистанция
между администрацией Дж. Буша-мл. и руководителями разного рода
радикальных экстремистских движений не очень велика.

Формирование политической ситуации происходит в процессе вза-
имодействия субъектов политики. В системном качестве она включает
в себя три блока: проблемный блок (противоречия интересов участни-
ков), блок соотношения сил и блок их отношений друг к другу в диапа-
зоне друг—враг.
Поскольку субъекты политики разнородны, то структура их вза-
имодействия или, иначе говоря, структура политической ситуации
включает три относительно автономных уровня: микрополитический
(персональные субъекты политики), макрополитический (институцио-
нальные субъекты политики) и социально-политический (социальные
субъекты политики). Все политические субъекты взаимодействуют
между собой как в рамках своего уровня, так и вне его. В целом данная
структура иерархична и моноцентрична. Последняя ее особенность
объясняется тем, что в условиях государственно-организованного об-
щества именно государственный аппарат и возглавляющая его правя-
щая политическая элита образуют управляющую подсистему, в руках
которой находится верховная власть и монопольное право на примене-
ние вооруженного насилия.
До тех пор пока общество подчиняется власти государственного
аппарата, политическая ситуация в стране является стабильной. В про-
тивном случае налицо политическая дестабилизация (нестабильная по-
литическая ситуация), экстремальной формой которой является поли-
тическая анархия. Последняя возникает или в результате гражданской
войны, или, как следствие, недееспособности государственной власти
125
(ее паралича). Обычно подобного рода паралич наступает в результате

раскола внутри правящей политической элиты и/или деградации го-
сударственного аппарата, который становится неуправляемым. В этом
случае неизбежным последствием является распад или, как минимум,
полураспад соответствующего государственно-организованного обще-
ства. В частности, Российская империя в 1917 г. распалась на 72 госу-
дарства и квазигосударства, а СССР в 1991 г. — на 15 государств (с уче-
том непризнанных квазигосударств — на 20).
Главной задачей любой государственной власти является сохране-
ние политической стабильности, а следовательно, недопущение деста-
билизации. Если же она, тем не менее, происходит, то необходима ее
локализация любыми средствами и недопущением ее распространения
на всю территорию государства.
Источником дестабилизации становится неудовлетворение интере-
сов политических субъектов, которое имеет место при разрешении по-
литических проблем. Поскольку проблема — это противоречие интере-
сов, то ее разрешение в пользу одной из сторон оставляет интерес другой
неудовлетворенным. Если она не получает за это более или менее зна-
чимую компенсацию в результате компромисса, то у нее формируется
недовольство, объектом которого является другой политический субъ-
ект и обязательно государственная власть (обычно в персональном ка-
честве), которая допустила или даже навязала такое решение проблемы.
Степень недовольства непосредственно зависит от значимости не-
удовлетворенного интереса. Она незначительна, когда интерес второ-
степенный, и максимальна, когда он является жизненно важным. Если
в рамках противоречия антагонистичны жизненно важные интересы
(строгий антагонизм), то проблема может быть разрешена только воен-
ным путем. Компромисс невозможен, ибо ни одна из сторон не может
пойти на уступки без угрозы самому ее существованию. Такая проб-
лема или «замораживается» на некоторое время, или решается путем
применения вооруженного насилия. И в том и в другом случае государ-
ственная власть играет ключевую роль
«Замораживание» таких неразрешимых или трудноразрешимых
проблем, как правило, осуществляется в расчете на то, что с течением
времени произойдет переоценка значимости интереса или его переос-
мысление, в частности в результате снятия идеологической заданности,
которая является основным источником появления мнимых интересов.
Разрешение проблемы военным путем, если оно не сопровожда-
ется уничтожением одной из сторон, всегда носит временный, конъ-
126
юнктурный характер, так как обусловлено неблагоприятным соотно-

шением сил. Проигравшая сторона выжидает его изменения в свою
пользу. Если оно происходит, то происходит «реанимация» этой проб-
лемы. Как свидетельствует опыт истории, подобного рода выжидатель-
ный период может длиться не одно десятилетие.
В случае неудовлетворения второстепенных (не приоритетных) ин-
тересов недовольство, как правило, бывает слабовыраженным (глухое
недовольство) и не выходит за рамки бытовой сферы. Когда не удов-
летворяются основные (приоритетные) интересы, оно становится пуб-
личным (открытым). Если открытое выражение недовольства не дает
желаемых результатов, то оно сменяется протестным — открытыми
протестными выступлениями. Когда затрагиваются жизненно важные
интересы, то обычно немедленно следует протест, причем зачастую
в самой экстремальной форме.
Хотя формы протестных выступлений весьма вариативны, тем не
менее в наиболее общем виде их можно подразделить на две категории:
мирные и не мирные (насильственные). В свою очередь, насильствен-
ные протестные выступления могут происходить без применения или
с применением оружия (боевого или небоевого).
В связи с этим нельзя не затронуть некоторых новаций последнего
времени, касающихся насильственных протестных выступлений. Тут
мы имеем два весьма симптоматичных примера. С одной стороны, это
так называемые «цветные революции», когда сотни тысяч людей воз-
держивались при осуществлении насилия от использования не только
какого-либо оружия, но и подручных средств (камней и палок). С дру-
гой стороны, события 2006 г. во Франции, когда молодежные банды
представителей афро-арабских диаспор хотя и не использовали оружия
в целом, однако пользовались не только подручными средствами, но
и бутылками с зажигательной смесью, которые, бесспорно, являются
боевым оружием. Убитых не было, но материальный ущерб был очень
большим.
По существу, эти события представляют собой мощную вспышку
гражданской войны, которая началась уже давно, но была вялотекущей
и сопровождалась непрерывными локальными случаями применения
насилия. О том, что эти события были неким новым инвариантом гра-
жданской войны, свидетельствует их масштабность, массовость, орга-
низованность, единство тактики и т.п. Хотя, по сообщениям СМИ, на-
чало этих событий было спонтанным и может быть квалифицировано
как проявление «триггерного эффекта».
127
Исходя из сказанного, можно выделить четыре типа политиче-

ской ситуации: нормальная, напряженная, взрывоопасная, кризисная.
Нормальная характеризуется слабым выражением недовольства, на-
пряженная — недовольством и мирными формами протеста, взрывоо-
пасная — мирными и немирными формами протеста без применения
оружия, кризисная — применением оружия, но не боевого. Использо-
вание боевого оружия в сколько-нибудь массовом масштабе — это уже
гражданская война, следствием которой обычно является политиче-
ская анархия в региональных или общегосударственных рамках.
Приведенная типология политических ситуаций представляет со-
бой своего рода шкалу динамики их трансформации. Соответственно,
движение от нормальной ситуации есть процесс дестабилизации, а дви-
жение к ней — процесс стабилизации. В принципе, последний значи-
тельно более инерционен по сравнению с первым, которому зачастую
присуща определенная дискретность, т.е. периодические вспышки
и спады. При оценке степени опасности дестабилизации целесообразно
использовать пространственный критерий ее распространения и с его
помощью уточнять и корректировать тип конкретной политической
ситуации.
В пространственном критерии существуют два аспекта: количест-
венный и качественный. В соответствии с первым дестабилизация мо-
жет быть локальной, т.е. имеющей место в определенном достаточно
крупном населенном пункте, региональной или трансрегиональной,
т.е. охватывающей несколько, как правило, соседних регионов. Теоре-
тически можно представить и общегосударственную дестабилизацию,
однако на практике это, видимо, эксклюзивное явление.
Что касается качественного аспекта, то тут выделяются четыре гео-
политические зоны: столица, центральные, периферийные и погра-
ничные провинции. Нет, вероятно, особой необходимости доказывать,
что степень опасности дестабилизации столицы — это одно, а в по-
граничной или даже периферийной провинции — это совсем другое.
Столица — это административно-политический центр государства,
и политическая дестабилизация в ней всегда в той или иной степени
транслируется в провинции, а обратная трансляция далеко не всегда
имеет место.
Эта геополитическая диспозиция прекрасно осознается политиче-
скими практиками, и тут весьма нагляден пример стратегии чеченских
сепаратистов, которые попытались политически дестабилизировать
Москву с помощью крупномасштабных, демонстративных террори-
стических актов («Норд-Ост»), причем прелюдией к ним стала резкая
128
активизация с 2001 г. криминальной деятельности чеченских преступ-

ных группировок, которые развернули кампанию за «захват Москвы»,
т.е. за установление контроля над связанной с криминалом коррумпи-
рованной частью чиновничества, что могло бы существенно облегчить
проведение террористических актов. Хотя в целом замысел подобного
рода искусственной политической дестабилизации не удался, нельзя
не признать его оригинальности.
Чеченские сепаратисты в данном случае попытались стимулиро-
вать протестные выступления против неэффективной государственной
власти и одновременно запугать население столицы. Однако его массо-
вая реакция на их действия была обратной тому, на что они рассчиты-
вали, так как политическая ситуация в целом была нормальной, и дело
ограничилось лишь публичными выражениями недовольства по пово-
ду действий спецслужб.
В сущности, они рассчитывали на «триггерный эффект», но он сра-
батывает, да и то не всегда, во взрывоопасной обстановке. Иначе говоря,
далеко не каждая провокация способствует развитию дестабилизации.
Если политическая обстановка является только напряженной, а тем
более нормальной, она, конечно, может привести к кратковременной
вспышке протеста, но, как правило, не более того.
Говоря о динамике процесса пространственной дестабилизации,
можно выделить три ее основных варианта. Первый, главный, ког-
да развитие постепенно идет от глухого недовольства через мирные к
насильственным протестным выступлениям. Это всегда требует доста-
точно длительного времени. Второй, дискретный вариант, когда раз-
витие дестабилизации характеризуется непоследовательностью и даже
паузами нормализации. И, наконец, третий, взрывной вариант, когда
имеет место резкий переход от нормального или напряженного к кри-
зисному состоянию или даже гражданской войне. Данный вариант, как
правило, наиболее чреват наступлением политической анархии, ибо
он, в принципе, слабо управляем, что отличает его от двух других.
Наряду с пространственным критерием, при оценке степени опа-
сности дестабилизации необходимо использовать и социальный, т.е.
численность и состав участников массовых протестных выступлений
по их принадлежности к основным социально-политическим субъек-
там (этническим, конфессиональным и социально-классовым). Веро-
ятно, нет особой необходимости доказывать, что в крупных населен-
ных пунктах чем меньше число участников протестного выступления,
тем вероятнее, что налицо искусственно организованный псевдопро-
129
тест, т.е. его участники просто наняты за плату, особенно если они при-
надлежат к внеклассовым социальным слоям.
По составу участников протестных выступлений можно подразде-
лить на два основных вида: социально однородные и социально раз-
нородные. В первом случае это представители вполне определенной
социальной общности и, соответственно, они отстаивают свои специ-
фические интересы. До тех пор пока протестное выступление подоб-
ного рода носит мирный характер, как правило, удается сохранять его
однородность. Как только оно приобретает насильственную форму,
т.е. начинаются столкновения с полицией, так к нему подключаются
представители паразитарных слоев в расчете на возможность грабе-
жа и практически безнаказанных хулиганских проявлений. Нередко
именно они и представители иждивенческих внеклассовых слоев вы-
ступают в качестве инициаторов применения насилия. Однако все же
это в основном имеет место при социально разнородных протестных
выступлениях.
Следует заметить, что возможности повышенной активности пара-
зитарных слоев с целью превращения протестного выступления в по-
гром достаточно четко лимитируются степенью его организованности.
Чем она выше, тем меньше данная возможность. В этом плане весьма
показательны примеры «цветных революций». На Украине и в Гру-
зии криминальная активность в ходе этих революций была практиче-
ски подавлена. Обратную картину являла собой «цветная революция»
в Киргизии.
Отличительной особенностью этих «революций», которые с извест-
ной долей условности можно квалифицировать в качестве своего рода
инварианта гражданской войны, но мирной, без применения оружия,
была интенсивная трансляция протеста снизу вверх, т.е. от социаль-
но-политических субъектов к институциональным и персональным,
что в конечном счете делает политическую дестабилизацию всеобъ-
емлющей («общенациональный кризис»). Она является неизбежным
следствием накопления трудноразрешимых и неразрешимых проблем,
некоторые из которых были результатом удовлетворения узкоэгоисти-
ческих интересов членов правящей политической элиты.
В принципе всеобъемлющая политическая дестабилизация может
возникнуть как при авторитарном политическом режиме, так и при
демократии, хотя ее генезис отнюдь не одинаков. В этом отношении
имеют место и определенные различия между сакрализованным авто-
ритаризмом и диктатурой, несмотря на то что между ними достаточно
много общего, и, прежде всего, персонификация политической ситуа-
130
ции, когда политическая активность сфокусирована на личности авто-

кратора. Известное исключение составляют олигархические диктату-
ры, но они редки и, как правило, недолговечны.
При сакрализованном авторитаризме основным источником деста-
билизации выступает микрополитический уровень, с которого она
транслируется на макрополитический, а иногда и на социально-поли-
тический. Обратная регулярная трансляция затрудняется, поскольку
выражение публичного недовольства, а тем более протеста квалифи-
цируется как преступление, наказание за которое неотвратимо. Со-
ответственно, на социально-политическом уровне преобладает на-
сильственный вооруженный протест в его взрывном варианте. Для его
подавления государственная власть использует вооруженное насилие,
но добиться стабилизации она бывает в состоянии, урегулировав хотя
бы часть трудноразрешимых проблем и «заморозив» неразрешимые.
Ранее уже подчеркивалось, что неразрешимые — это те проблемы,
которые представляют собой противоречия жизненно важных инте-
ресов, от удовлетворения которых ни одна из сторон оказаться не мо-
жет, а следовательно, компромисс невозможен. Смысл их «заморозки»
в том, что с течением времени может происходить переоценка значи-
мости интереса, а иногда и вообще его переосмысление. В частности,
в результате снятия идеологической заданности, которая является
главным источником появления мнимых интересов.
В отличие от сакрализованного авторитаризма диктатура устанав-
ливается тогда, когда угроза всеобъемлющей дестабилизации весьма
реальна или она уже имеет место. Ее задачей является стабилизация по-
литической ситуации путем использования военной силы. С помощью
репрессий и террора, если он необходим, она подавляет политическую
активность на микро- и макрополитическом уровнях. Они перестают
быть источниками дестабилизации, т.е. по существу блокируется про-
цесс всеобъемлющей дестабилизации. Резко сокращается возможность
организованной политической активности социально-политических
субъектов, а со стихийной диктатура справляется относительно легко.
Такая силовая стабилизация для того, чтобы быть эффективной,
должна сочетаться с разрешением значительной части проблем, на-
копившихся на социально-политическом уровне. В противном случае
диктатура вынуждена периодически интенсифицировать свои репрес-
сивные и террористические действия. Если в силу тех или иных при-
чин она оказывается не в состоянии этого сделать, то она не сможет
предотвратить все новые витки дестабилизации. В этой связи нельзя не
заметить, что латентная диктатура обладает, в принципе, весьма огра-
131
ниченными возможностями для проведения репрессий, не говоря уже

о терроре. Они могут быть только выборочными, так как в противном
случае демократическая атрибутика отбрасывается и она превращает-
ся в открытую, что далеко не всегда удается. Вообще, латентная дик-
татура представляет собой явление маргинальное (переходное), т.е. ее
эволюция может привести как к ее трансформации в открытую или
маскируемую, так и в ее замену демократией, поскольку налицо вся
демократическая атрибутика, у которой есть всегда больший или мень-
ший потенциал актуализации. Он, как правило, реализуется в условиях
эрозии диктатуры.
В принципе надежную политическую стабильность может обеспе-
чить только демократия ввиду наличия развитой структуры публичного
взаимодействия между тремя уровнями. Однако эта надежность дости-
гается отнюдь не автоматически. Ее непременным условием являет-
ся отсутствие серьезных ошибок со стороны государственной власти.
В подавляющем большинстве случаев они являются следствием идео-
логической заданности и/или особой сложности проблем, поиск опти-
мального решения которых может быть объективно затруднен. Вместе
с тем опыт ряда развитых стран (скандинавские страны, Швейцария
и т.д.) наглядно демонстрирует, что преодоление этих трудностей —
задача выполнимая.
4.3. Процесс политической борьбы.

Виды и пределы политической
дестабилизации
Политическая деятельность — это всегда борьба, т.е. процесс кон-
фронтационного взаимодействия политических субъектов, что не
исключает, естественно, и сотрудничества между ними, но такое со-
трудничество между одними, как правило, направлено против других.
В зависимости от состава участников принято выделять два основных
вида политической борьбы: верхушечную и принципиальную. Исход
первой влияет на состояние социального порядка лишь в вероятност-
ном плане и зачастую косвенно, тогда как исход второй влияет на него
непосредственно и детерминированно.
Верхушечная политическая борьба ведется преимущественно на
микрополитическом уровне с привлечением или без привлечения ква-
зиинституциональных политических субъектов. В сущности, это борь-
132
4.3. Процесс политической борьбы
ба за удовлетворение личных амбиций персональных политических

субъектов, т.е. их узкоэгоистичных интересов (жажды власти и богат-
ства). Она всегда латентна, как правило, аморальна. Морально-этиче-
ские нормы в ее ходе не соблюдаются обычно обеими сторонами. Ее
основными приемами являются разного рода интриги, провокации,
подкупы, шантаж и т.п. В прошлом широко использовались и поли-
тические убийства. Как свидетельствует опыт истории, политические
убийства были весьма распространенной практикой. В борьбе за пре-
стол дети убивали родителей, а родители — детей.
Симптоматично, что если на Западе убийство близких родствен-
ников тщательно скрывалось, то на Востоке в условиях полигамии
и множественности претендентов на престол оно было в известной
степени легитимным. В частности, при вступлении на трон новый
султан Османской империи приказывал убить всех своих братьев, вне
зависимости от возраста. Ни клановая этика, ни законы шариата это-
му не препятствовали. Действовало правило «политической целесо-
образности».
Конечно, сейчас политические убийства — явление более редкое
и несравненно лучше маскируемое (авто- и авиакатастрофы), но счи-
тать, что они стали достоянием прошлого, пока нет оснований, и в пер-
вую очередь при диктатуре. Если исключить политические убийства,
то в остальном верхушечная борьба продолжает существовать наряду
с принципиальной, хотя по мере развития демократии она постепенно
теряла свое значение.
Принципиальная политическая борьба ведется на макрополити-
ческом и социально-политическом уровне. Она является открытой и в
той или иной степени массовой. Высокую степень массовости обеспе-
чивает активное участие в ней социально-политических субъектов. Ус-
ловия ее ведения, а следовательно, и ее формы диктуются прежде всего
характером политического режима. В условиях сакрализованного ав-
торитаризма она нелегальна или полулегальна, т.е. или законодательно
запрещена, или законодательно не запрещена, но и не разрешена. При
открытой и маскируемой диктатуре она полностью нелегальна, а при
латентной диктатуре — легальна. В этом последняя формально не от-
личается от демократии.
Принципиальной особенностью политической борьбы в условиях
демократии можно считать ее конвенциональность, т.е. наличие общих
правил, ограничивающих средства и способы действий ее участников.
Она оформлена в виде правопорядка, который исключает использо-
вание насилия и нарушение общечеловеческих морально-этических
133
норм. Наличие такого правопорядка придает политической борьбе то

качество, которое принято определять как цивилизованность.
В этой связи нельзя не затронуть вопроса о роли правопорядка как
такового, т.е. соотношения права и политики. Дело в том, что между
декларируемым правопорядком и соблюдением его положений на пра-
ктике может быть «дистанция огромного размера» (право и правопри-
менительная практика). В условиях диктатуры государственная власть
всегда стремится сохранить подобного рода «дистанцию», если она не
запрещает политическую борьбу вообще. Эвфемизмом, подтвержда-
ющим наличие данной «дистанции», является термин «неправовое го-
сударство».
Цивилизованная политическая борьба ведется в трех главных фор-
мах — электоральной, парламентской и публично-массовой. Первая
является основной, так как победа на выборах дает право на формиро-
вание правительства, иначе говоря, на обладание государственной вла-
стью. В случае поражения на выборах проигравшие сосредоточиваются
на парламентской борьбе, подкрепляя ее при необходимости мирными
протестными действиями. Все это имеет своей целью побудить победив-
шую сторону пойти на уступки по крайней мере по ряду проблем.
В условиях авторитаризма возможности ведения электоральной
и парламентской борьбы или вообще исключены, или крайне огра-
ниченны. Не составляют в этом отношении исключения и латентные
диктатуры. Как правило, для обеспечения нужного результата широко
используются так называемые «политические технологии», т.е. разного
рода полукриминальные способы и приемы для дискредитации про-
тивников режима. О соблюдении морально-этических норм не может
быть и речи. Соответственно, политическая борьба перестает быть ци-
вилизованной.
Как неизбежное следствие такого положения, на первое место
у противников диктатуры выходит публично-массовая борьба, а если
она не дает результата, то зачастую и военная. Эта последняя имеет
два основных варианта. Первый связан с политической дестабилиза-
цией и актуализируется в виде вооруженного восстания (восстаний),
партизанской или диверсионно-террористической войны. Второй,
в принципе, не ведет к дестабилизации, так как представляет собой го-
сударственный переворот, осуществляемый армейскими частями, ру-
ководимыми противниками режима, или отрядами боевиков.
В прошлом свержение авторитарного режима зачастую сопровож-
далось в подавляющем большинстве случаев сменой династии или
изменением государственного строя. Сейчас в этом нет особой необ-
134
ходимости, так как диктатуры существуют, как правило, предпочитая

сохранять республиканский государственный строй (президентскую
республику), т.е. формально юридически в рамках демократической
формы. Ее сохранение не мешает превращению диктатур в некий мо-
дернизированный вариант наследственных монархий, когда пост гла-
вы государства передается от отца к сыну (КНДР, Сирия и т.д.).
Исход любой борьбы, а следовательно, и политической, в конечном
счете предопределяется соотношением сил противостоящих сторон,
т.е. в данном случае соотношением сил государственной власти (пра-
вительства) и оппозиции. По поводу этой последней следует заметить,
что о ней можно вести речь в строгом смысле слова только примени-
тельно к принципиальной политической борьбе, но не к верхушечной.
Принципиальная политическая борьба ведется преимущественно
на макрополитическом и социально-политическом уровнях. На каж-
дом из них политические субъекты делятся на сторонников государ-
ственной власти, ее противников и нейтралов. Первые образуют на
макрополитическом уровне проправительственную коалицию (фор-
мальную или неформальную). Им присуще отношение апологетиче-
ской лояльности к правительству (точнее, конечно, правящей поли-
тической элите) и к существующему политическому режиму. Вторые
образуют оппозицию, которая может быть объединена в коалицию, но
не всегда. Она включает две части: конструктивную и непримиримую.
Для конструктивной оппозиции характерна критическая лояльность,
т.е. она рассматривает существующий политический режим в качестве
легитимного, но выступает против сохранения правительства. Непри-
миримая оппозиция не лояльна как к правительству, так и к режиму.
Ее принято подразделять на два крыла: умеренное и радикальное.
Умеренное крыло выступает за изменение существующего полити-
ческого режима, а радикальное еще и за кардинальное изменение всего
социального порядка. Радикальная политическая оппозиция всегда вы-
ступает под лозунгом построения «нового общества», лишенного поро-
ков существующего, что придает политической борьбе высокую степень
идеологической заданности, а следовательно, и ожесточенности. «Новое
общество» мыслится радикалами как своего рода продукт социальной
инженерии некоего прогрессивного «политического авангарда», кото-
рый должен использовать для его построения преимущественно воору-
женное насилие. Инвариантом «нового общества» с полным основани-
ем можно считать различного рода фундаменталистские политические
утопии, где инновационный идеал обнаруживается в отдаленном прош-
лом («первобытный коммунизм», «истинный ислам» и т.п.).
135
Далеко не все политические субъекты склонны сразу примыкать

к правительственной коалиции или оппозиции. Какая-то их часть и,
как правило, достаточно значительная, предпочитает более или менее
строгий нейтралитет. Подобного рода нейтралы образуют в известном
смысле стабилизирующую прослойку, которая блокирует так называ-
емую «политическую поляризацию», т.е. раскол общества на две про-
тивоборствующие части. При демократии ее существование гаранти-
ровано. При авторитаризме дело обстоит по-другому, так как по мере
нарастания ожесточенности политической борьбы государственная
власть начинает следовать принципу: «кто не с нами, тот против нас».
Им же постепенно начинает руководствоваться и непримиримая оппо-
зиция. Сохранение стабилизирующей нейтральной прослойки стано-
вится все более проблематичным.
В целом общая политическая стратегия сторон сводится к расши-
рению собственной коалиции и сокращению таковой у противопо-
ложной. Кроме того, государственная власть стремится дезорганизо-
вать оппозиционную коалицию. Аналогичную задачу пытается решать
и оппозиция, однако ее возможности в этом отношении значительно
меньше. В организационном плане правительственная коалиция всег-
да моноцентрична, а следовательно, и управляема.
Для оппозиции достижение достаточной степени организован-
ности, т.е. создание антиправительственной политической коалиции
широкого профиля, включающей всех противников государственной
власти, дело весьма сложное в силу органически присущей ей крайне
разнородности и обычно полицентричности, что может серьезно за-
труднять управление ею. Условием достижения ею моноцентрично-
сти является наличие в ее составе институционального политического
субъекта (обычно политической партии), значительно превосходящего
в силах остальных участников коалиции и возглавляемого общеприз-
нанным политическим лидером. Однако даже в этом случае добиться
необходимой сплоченности, а следовательно, и надежности достаточ-
но сложно.
Между ее участниками всегда существует не только различие целей
(одни — за сохранение существующего политического режима, а дру-
гие — против), но и различия в выборе стратегии. Конструктивная оп-
позиция выступает за электоральную и парламентскую форму борьбы,
без насилия и дестабилизации. Непримиримая придает этим формам
сугубо вспомогательное значение, делая основной упор на публично-
массовые выступления, с использованием насилия и дестабилизации.
136
Ее радикальное крыло, как правило, всегда делает ставку на военную

силу, причем вне зависимости от их идеологической окраски.
Для демократии в принципе характерно преобладание конструк-
тивной оппозиции. Более того, ее наличие есть условие существования
демократии как таковой, поскольку только в этом случае возможна ро-
тация на микро- и макрополитическом уровнях. При авторитаризме
преобладает непримиримая оппозиция, поскольку возможности кон-
структивной предельно ограничены и практически сводятся к попыт-
кам устранения наиболее одиозных членов правящей политической
элиты.
Плохо организованная и разобщенная оппозиция становится удоб-
ным объектом для манипулирования со стороны государственной
власти, которая получает возможность способствовать ее превращению
в конгломерат конфронтирующих друг с другом персональных и ин-
ституциональных политических субъектов. Используя это, террори-
стическая диктатура оказывается в состоянии физически уничтожить
политическую оппозицию и, как показывает история ХХ в., даже ее
актуальную и потенциальную социальную базу в лице социально-по-
литических субъектов. Как результат, принципиальная политическая
борьба оказалась подавленной на достаточно длительный срок, но при
этом усиливалась верхушечная политическая борьба.
В этой связи следует заметить, что рано или поздно социальная база
политической оппозиции всегда восстанавливается в силу объектив-
но присущей государственно-организованному обществу социальной
дифференциации. Противоречие интересов групповых социальных
общностей, обладающих способностью к самоорганизации и выдвиже-
нию лидеров, неизбежно ведет к принципиальной политической борь-
бе во всем разнообразии ее форм и способов действий.
137
ГЛАВА 5
ВНЕШНЕПОЛИТИЧЕСКАЯ
ПРОГРАММА
Мировые политические процессы реализуются в результате взаимо-
действия участников международных отношений, причем главным обра-
зом государств. Действия последних, иначе говоря, внешнеполитическая
деятельность (внешнеполитический курс) всегда или в основном носят
планомерный характер, ибо представляют собой проекцию некой внеш-
неполитической программы, которая может быть оформлена более или
менее строго. Недостаточная разработанность внешнеполитической про-
граммы делает внешнеполитический курс непоследовательным, что соз-
дает государству имидж «непредсказуемости».
Из этого отнюдь не следует, что данная программа — вещь принци-
пиально не меняющаяся. В нее вносятся и должны вноситься коррек-
тивы по мере изменения состояния самого государства и его междуна-
родной среды, т.е. СМО. Однако подобного рода коррекция не должна
затрагивать базовых положений программы. В противном случае про-
грамму можно считать неадекватной, а внешнеполитический курс —
ошибочным. Как ментальная система внешнеполитическая программа
имеет следующий вид.
Рис. 5.1. Модель внешнеполитической программы:

I — интересы; II — ресурсы; III — цели; IV — образ действий;
А — субъект международных отношений (государство);
В — внешнеполитический курс; - — - — внешнеполитическая программа
138
5.1. Внешнеполитический интерес, идеология, доктрина
Приведенная схема дает лишь общее представление о внешнеполи-

тической программе и ее составляющих и в силу этого нуждается в по-
яснениях и уточнениях, необходимых для того, чтобы избежать непра-
вильной интерпретации. Перейдем к рассмотрению ее составляющих
в указанном порядке.
5.1. Внешнеполитический интерес,

идеология, доктрина
Исходным мотивом любой жизнедеятельности является потреб-
ность, однако в отличие от животных человек осознает свои потреб-
ности и в известных пределах может регулировать их удовлетворение.
Соответственно, осознанная потребность выступает как интерес. Ина-
че говоря, интерес = потребность + осознание. Как следствие, инте-
рес имеет дуалистическую природу: объективную в виде потребности
и субъективную в виде ее осознания. Поскольку когнитивные возмож-
ности сознания всегда ограничены (невозможностью познания абсо-
лютной истины), то в процессе осознания всегда имеются в большей
или меньшей мере различного рода ошибки и недостатки.
Принципиальное несовершенство осознания сказывается тем
сильнее, чем дальше социальные потребности удаляются от биологи-
чески детерминированных (материальных потребностей индивида).
Соответственно, возрастает значимость их адекватного осознания. По-
требность населения страны в продуктах питания, воде, энергии и т.п.
осознается автоматически и, наоборот, внешнеполитические потреб-
ности в принципе требуют немалых интеллектуальных усилий для сво-
его осознания. Исключение тут, как правило, составляет потребность
защиты от сильного и агрессивного врага.
В этой связи нельзя не остановиться на самом политическом со-
знании, хотя бы в самой общей форме. Оно имеет трехчленную ком-
позицию: психология — идеология — наука. Два первых компонента
обычно объединяются в понятие «политическая культура». Научная
корректность такого объединения вызывает серьезные сомнения, как
в силу самого термина «культура», которые предельно многозначен,
так и принципиального различия этих двух типов сознания. Что каса-
ется науки, то ее включение в политическое сознание — явление от-
носительно недавнего времени и далеко не везде это уже произошло.
Пока это удел великих держав и крупных государств.
Хотя роль науки непрерывно нарастает, что находит свое выраже-
ние в развитии все более плотной системы научно-исследовательских
139
Глава 5. Внешнеполитическая программа
институтов и центров, тем не менее особую значимость продолжает со-

хранять идеология. В этом нет ничего удивительного, так как именно
идеология формулирует тот политический идеал (в данном случае иде-
альное состояние СМО), достижение которого становится самоцелью
(самоценностью). Следует заметить, что политический идеал — это
синтез соответствующих ценностей, т.е. он всегда аксиологичен.
Вместе с тем, поскольку он отнесен к предельно отдаленному буду-
щему и характеризуется временной неопределенностью, то возникает
широкое поле для спекуляций, которые тяготеют к созданию разного
рода утопий. Формирование такого рода утопического идеала много-
кратно усиливает неадекватные аспекты осознания. В этом смысле бо-
лее чем показателен пример СССР.
Утопический политический идеал всегда придает осознанию высо-
кую степень идеологической заданности, однако нельзя не видеть того,
что к данному результате ведет не только он. При определенных услови-
ях она может возникать и под влиянием отнюдь не утопического идеала.
Следствием несовершенства сознания и идеологической заданно-
сти становится возникновение трех типов интересов: действительные,
мнимые и неосознанные. Первые — адекватно осознанные потребно-
сти, вторые — осознание несуществующих потребностей, третьи — от-
сутствие или неадекватное осознание существующих потребностей.
Неадекватность осознания может проявляться не только в отноше-
нии интересов, но также в оценке их значимости. Как в теории, так и на
практике принято подразделять интересы по рангу значимости на жиз-
ненно видные (главные), приоритетные (основные) и неприоритетные
(второстепенные). В качестве общей тенденции выступает стремление
завышать ранг значимости своих интересов и понижать его у партне-
ров и оппонентов. Как на некий ментальный феномен следует обратить
внимание на то обстоятельство, что мнимые интересы обычно получа-
ют высокий ранг значимости, особенно если они связаны с идеологи-
ческой заданностью.
Поскольку внешняя политика представляет собой монопольную
прерогативу государства, то, естественно, внешнеполитический инте-
рес является государственным интересом в том смысле, что он форму-
лируется в рамках государственного аппарата. Как правило, это проис-
ходит в процессе взаимодействия трех основных внешнеполитических
ведомств: министерства иностранных дел, министерства обороны
и спецслужб. Другие органы исполнительной и законодательной влас-
ти в подавляющем большинстве случае лишь вотируют сформулиро-
ванный внешнеполитический интерес.
140
Однако поскольку члены указанной «триады» (МИД, МО и спец-

службы) выполняют различные функции: МИД — кооперативные,
а МО и спецслужбы — конфронтационные связи, то перед главой госу-
дарства и его аппаратом стоит задача поддержания баланса между ними
(межведомственного баланса). Как правило, он нарушается военным
ведомством в свою пользу, что ведет к гипертрофии внешней угрозы,
и тем самым внешнеполитический интерес сводится к военно-страте-
гическому на основе известного тезиса: «Мир есть перерыв между вой-
нами».
Вместе с тем, говоря о том, что «триада» играет основную роль
в формировании внешнеполитических интересов, нельзя сбрасывать
со счета и то обстоятельство, что она действует не в социальном ва-
кууме. На нее оказывают влияние как другие ведомства госаппарата
(в частности, министерства финансов и экономики), так и различные
политические и экономические силы, которые ведут постоянную борь-
бу за включение своих интересов в состав государственных. В случае
успеха может происходить подмена государственного интереса част-
ным (партийным, корпоративным и т.п.).
В этой связи следует затронуть вопрос о соотношении интересов
государства и общества. Они в большей или меньшей степени совпа-
дают, но никак не тождественны. Во-первых, в силу того, что само по
себе государство или, точнее, государственный аппарат обособлен от
общества и представляет собой корпорацию со своими интересами.
Во-вторых, само общество есть глубоко дифференцированное целое,
отдельные части которого имеют свои, зачастую противоположные ин-
тересы. Причем не все и не всегда, эти части жизненно заинтересованы
в самом его сохранении. Хотя, конечно, большинство их в этом заинте-
ресовано, по крайней мере, в принципе.
Особенно опасным при формулировании государственного инте-
реса является его подмена экономическими интересами бизнес-кор-
пораций, которые в соответствии с логикой рыночных отношений
стремятся к максимальной прибыли, не очень заботясь при этом о со-
циальных и политических, не говорят уже об экономических последст-
виях своей деятельности, которая зачастую граничит с криминальной.
Символом веры руководителей этих корпораций-монополий можно
считать высказывание: «What is good for Ford is good for the US» — гова-
ривал президент одноименной компании. Впрочем, довольно скоро он
исчез с политической и экономической сцены, поскольку США давно
переболели этой болезнью, именуемой в Россией олигархическим ка-
питализмом.
141
Это чрезвычайно опасная тенденция, особенно для России, где,

например, интересы государства, не говоря уже об обществе, подме-
няются международными интересами Газпрома, который, как и любая
монопольная бизнес-корпорация, исходит из идеи извлечения макси-
мальной коммерческой прибыли. Выгодны ли его соглашения с Турк-
менбаши о реэкспорте газа российскому обществу и государству — во-
прос далеко не праздный, если учесть, что за это пришлось заплатить
судьбой 100 тыс. соотечественников.
Сейчас государственная власть пытается усмирить зарвавшийся
бизнес, Путин отвел ему новую роль — отныне, чтобы обеспечить госу-
дарственное представительство своих интересов, бизнес должен стать
социально ответственным, сотрудничать с государством в решении на-
болевших социально-экономических проблем. Однако утверждать, что
бизнес и прежде всего олигархический, согласился, на это нет серьез-
ных оснований. Это не случайно, так как в своем подавляющем боль-
шинстве российская олигархическая буржуазия состоит из представи-
телей диаспор (в 2006 г. из 53 российских долларовых миллиардеров
около 60% — представители диаспор). В этом отношении современная
Россия сравнима с Индонезией, где из 15 самых богатых семей 12 —
китайские.
Серьезнейшим препятствием для адекватного формулирования го-
сударственных интересов России является чрезвычайно высокая, даже,
вероятно, предельная коррумпированность государственного аппара-
та, включая его высшие звенья. В этих условиях в состав государствен-
ных интересов России неизбежно инкорпорируются интересы других
государств, далеко не всегда дружественных.
Блокировать негативное влияние отмеченных обстоятельств могла
бы четко артикулированная политическая идеология. Нельзя путать ее
наличие с идеологической заданностью, которая абсолютизирует роль
политической идеологии, возводя ее в абсолют, как это было, напри-
мер, в СССР. К этому случаю вполне применим тезис Гегеля о том, что
«всякая крайность есть своя собственная противоположность».
Пока у России такой идеологии нет, хотя ее внешнеполитическая
составляющая (внешнеполитическая идеология) начинает просма-
триваться все более определенно. Подобного рода ситуация вполне
естественна, т.к. заполнение того идеологического вакуума, который
возник после развала СССР, вряд ли могло произойти достаточно бы-
стро. В этой связи следует заметить, что внешнеполитическая идеоло-
гия не обязательно характеризуется самобытностью. Она может быть
заимствована, конечно, с соответствующей модификацией или быть
142
коалиционной. Говорить о внешнеполитической идеологии квази-

государств и государств-сателлитов можно лишь условно. Однако для
крупных государств, а тем более великих держав наличие собственной
внешнеполитической идеологии обязательно. К России это относится
в полной мере.
Как ментальная система внешнеполитическая (и политическая в це-
лом) идеология содержит четыре следующих основных аспекта: селек-
тивный, компаративный, релятивный и нормативный. Первый — выбор
идеала, второй — соотношение идеала с реальностью, третий — выбор
реализатора идеала, четвертый — выбор метода реализации идеала. Рас-
смотрим их более детально в указанной последовательности.
А) Селективный аспект. В самом общем виде принято выделять два
альтернативных типа политического идеала: авторитарный (автокра-
тический или олигархический) и демократический. В рамках СМО
автократический идеал — это мировая гегемония одного государства
или даже «мировая» империя, окруженная сателлитами, а олигархи-
ческий — мировая гегемония партнерской коалиции (возможно, даже
вассальной). Не сложно заметить, что политическая элита США после
окончания холодной войны сделала выбор в пользу авторитарного иде-
ала, причем республиканцы — автократического, а демократы — оли-
гархического. Налицо своего рода политический парадокс, когда во
внутренней политике государство демократическое, а во внешней —
авторитарно ориентированное.
Что касается демократического внешнеполитического идеала, то
он представлен, хотя отнюдь не в совершенной форме, в Уставе ООН.
Не случайно ООН, как таковая, негативно воспринимается правящей
элитой США, вплоть до идеи ее ликвидации. Как известно, позиция
России (да и не только ее) — прямо противоположна. Однако делать,
исходя только из этого, вывод об окончательном выборе Россией демо-
кратического идеала было бы все же преждевременным.
В) Компаративный аспект. В сущности, это инвариант соотношения
между «сущим и должным» и, как следствие, оценка существующего
состояния СМО как удовлетворительного (приемлемого) или неудов-
летворительного (неприемлемого). Первая предполагает постепенное
улучшение на пути к идеалу, а вторая — резкое кардинальное измене-
ние, т.е. превращение СМО в мировое государство. Именно идея со-
здания мирового государства вдохновляла создателей «мировых» им-
перий.
Ее реализация была задачей всемирно-исторического значения
и в этом своем качестве требовала обоснования ссылками на чью-то
143
высшую волю. Как правило, это был Бог или История (историческая
закономерность). Наличие данной идеи дает основание квалифициро-
вать эту идеологию как радикальную, а ее отсутствие — как консерва-
тивную
С) Релятивный аспект. Всякий идеал предполагает наличие субъ-
екты, который призван добиваться его осуществления. Консерва-
тивная внешнеполитическая идеология допускает широкий спектр
субъектов, а радикальная предполагает лишь одного («мессианство»),
который при этом может создавать некую коалицию, обычно клиен-
тального типа.
«Мессианскими» субъектами могут быть не только государства, но
и другие политические участники международных отношений, в част-
ности, политические партии или движения, но лишь потенциально, до
тех пор, пока не захватят власть в определенном государстве (напри-
мер, большевики в России).
Радикальная внешнеполитическая идеология всегда является
и «мессианской», хотя отнюдь не в одинаковой степени. Последняя са-
мым непосредственным образом связана с четвертым аспектом внеш-
неполитической идеологии.
Д) Нормативный аспект. Реализация идеала всегда предполагает вы-
бор некоего образа действий, а, следовательно, наличие или отсутствие
ограничений на использование вооруженного насилия: отсутствие ка-
ких-либо норм (правовых или морально-этических), ограничивающих
его применение, делает внешнеполитическую идеологию экстремист-
ской и, наоборот, их наличие позволяет считать ее умеренной.
В принципе любая радикальная идеология является одновременно
и экстремистской, однако ставка на вооруженное насилие может быть
абсолютной (исключающей политический компромисс как таковой)
или относительной (его допускающей). В первом случае налицо край-
ний экстремизм, в соответствии с которым любые международные до-
говоры и соглашения ни что иное, как «клочки бумаги». Соответствен-
но, их выполнение есть вопрос сугубо конъюнктурный.
Ставка на ничем не ограниченное применение насилия неизбеж-
но порождала и порождает явную или замаскированную враждебность,
что находит свое отражение в хорошо известном лозунге всех экстре-
мистов: «Кто не с нами, тот против нас». Принято полагать, что его
авторами являются руководители террористической организации «На-
родная воля», затем он был подхвачен большевиками. Впоследствии
он стал одним из любимых выражений президента США Дж. Буша-мл.
Судя по всему, он не осведомлен о его происхождении.
144
Внешнеполитическая идеология, если она достаточно четко сфор-

мулирована (она может быть и эклектичной) задает общую ориентацию
всему процессу осознания. В качестве альтернативы ей в настоящее
время выступает наука. Значимость последней непрерывно возраста-
ет, так как в силу усложнения и повышения динамизма СМО внешне-
политическая практика становится все более наукоемкой. Наглядным
подтверждением чего является быстрый рост числа научно-исследова-
тельских институтов и центров. Однако, пока нет серьезных оснований
полагать, что наука серьезно потеснила идеологию, ибо наука по самой
своей природе не призвана формулировать идеал. Все научные истины
относительны, а идеал — это абсолют.
В силу своей абстрактности и предельной ригидности внешнеполи-
тическая идеология определяет лишь общие контуры внешнеполитиче-
ской деятельности, причем осуществляет это опосредствованно, через
внешнеполитические доктрины. Они всегда конкретны и достаточно
динамичны. Срок их «функционирования» лимитирован (долгосроч-
ная политическая цель — 10–12 лет). В случае необходимости они могут
быть изменены, в частности с точки зрения избранных стратегий. Слож-
нее дело обстоит со сменой целей, но и они могут корректироваться по
срокам реализации и даже заменяться, хотя это и нежелательно.
Внешнеполитическая идеология отражает перспективную цель
(цели) и принципы, а внешнеполитическая доктрина — долгосроч-
ные и среднесрочные цели и соответствующие стратегии. В отличие
от идеологии доктрина обладает четко выраженной пространствен-
ной ориентацией, что создает геополитическую иерархию доктрин —
от глобальной до локальных.
Принятие доктрины предполагает разработку плана внешнеполи-
тических мероприятий (операций) по ее реализации. Его выполнение
представляет собой целенаправленную внешнеполитическую деятель-
ность, т.е. внешнеполитический курс. Характер поставленных целей
делает его активным (активные цели) или реактивным (охранительные
цели). Экстремальным вариантом активности является экспансионизм
и агрессивность. В этом последнем случае основная ставка делается на
войну. При реактивном внешнеполитическом курсе если и ведутся, то,
как правило, оборонительные войны. В ряде случаев войну стремятся
принципиально исключить (вечный нейтралитет, изоляционизм).
В зависимости от размера геополитической сферы целеполагания
можно выделить масштабный (глобальный, континентальный) и пар-
тикулярный (субконтинентальный, региональный) внешнеполитиче-
ский курс. Значительное увеличение объема ресурсов, прежде всего
145
материальных, порождает тенденцию к расширению геополитической

сферы целеполагания и, как следствие, преобразованию партикуляр-
ного внешнеполитического курса в масштабный — и наоборот. Это
видно особенно наглядно, когда государство оказывается в состоянии
затяжного социально-экономического и политического кризиса, не
говоря уже о гражданской войне.
В связи с этим нельзя не упомянуть вариант партикулярного курса,
получивший название прагматического. Для него характерна не толь-
ко крайне ограниченная сфера целеполагания, но и условное наличие
внешнеполитической доктрины, так как планирование не идет дальше
среднесрочных целей — в лучшем случае. О какой-либо четкой внеш-
неполитической идеологии в этом случае трудно говорить. И, разуме-
ется, он всегда сугубо реактивен.
Внешнеполитический курс — это планируемая деятельность, где
экспромт возможен и даже иногда желателен исключительно на такти-
ческом уровне. Чем тщательнее и качественнее внешнеполитическое
планирование, тем эффективнее курс. Обеспечение такого рода пла-
нирования (обычно используется термин «стратегическое планирова-
ние») — задача достаточно сложная, так как требует прогнозной оцен-
ки реакции на проводимые внешнеполитические мероприятия как
вовне, так и внутри страны. Хотя общество в принципе гораздо более
индифферентно к внешним делам, чем к внутренним, однако состоя-
ние этих первых может вызвать общественное недовольство (особен-
но неудачные войны), которое, достигнув определенной критической
черты, порождает ультимативное требование смены внешнеполитиче-
ского курса (как правило, локального).
Удовлетворение требований об изменении внешнеполитического
курса означает, как минимум, отказ от какой-то доктрины и, как мак-
симум, смену всей внешнеполитической идеологии. В этом последнем
случае налицо кардинальный переворот, т.е. замена одного общего
внешнеполитического курса другим, а следовательно, нарушение пре-
емственности внешней политики данного государства. Это сопрово-
ждается официальной или неофициальной денонсацией ранее заклю-
ченных договоров и соглашений. Не обязательно, естественно, всех
и сразу. Какие-то могут сохраняться, а другие денонсироваться или
не пролонгироваться по истечении некоторого периода времени, т.е.
с большим или меньшим лагом.
Кардинальное изменение общего внешнеполитического курса
или, иначе говоря, разрыв его преемственности — явление достаточ-
но редкое, чего нельзя сказать о локальном. Это объясняется тем, что
146
5.2. Типология внешнеполитических ресурсов
в локальных рамках, т.е. в рамках диады, внешнеполитический курс

в некоторых случаях подвержен влиянию случайностей, среди которых
главную роль играет степень противодействия со стороны оппонента
или противника. Как следствие, возникает необходимость в его кор-
ректировке и, хотя и значительно реже, в его смене. Она становится
неизбежной, если допущены ошибки в целеполагании, т.е. поставлены
недостижимые цели (вообще или в установленном интервале времени).
Корректировке подвергаются все же в основном стратегия и тактика.
Следует иметь в виду, что неадекватная стратегия самым негатив-
ным образом влияет на эффективность тактики — и наоборот. Тактика
в наибольшей степени зависит от таких случайностей, как субъектив-
ные особенности и психологическое состояние исполнителя (испол-
нителей). Само по себе правильное тактическое планирование не яв-
ляется гарантией успеха.
5.2. Типология внешнеполитических

ресурсов
Будучи сформулированными, внешнеполитические интересы
предполагают необходимость их удовлетворения путем использова-
ния соответствующих ресурсов. В самом общем виде под ресурсами
понимается все то, что дает возможность субъекту действовать и воз-
действовать на других. Воздействие может быть материальным и/или
информационным. Оно протекает во времени и пространстве. Что осо-
бенно важно — оно должно быть упорядоченным. Исходя из сказанно-
го можно выделить пять основных категорий ресурсов: материальные,
информационные, время, пространство (геопространство) и организа-
ционные.
Материальные ресурсы распределяются по следующим типам: при-
родные, людские (демографические), военные (военная сила) и эко-
номические (экономическая мощь). Информационные ресурсы — это
средства политического, идеологического, научного и культурного вли-
яния. Все эти виды влияния являются управляемыми, т.е. субъект может
их использовать строго направленно. Вместе с тем материальные ресур-
сы оказывают влияние самим фактом своего наличия. При этом управ-
лять самим фактом наличия невозможно, ибо оно практически не варьи-
руется и в большинстве случаев предстает как данность. Как следствие,
подобного рода стихийное влияние может быть альтернативным созна-
тельному влиянию информационных ресурсов. Стандартным примером
147
в этом плане может служить заявление государства о своем миролю-

бии в сочетании с развязыванием гонки вооружений. Влияние этой
последней резко ослабляет, а то и исключает политическое влияние
заявления, теряющего задумывавшийся пропагандистский эффект.
Что касается ресурсов пространства, то в силу его универсально-
сти в особых пояснениях они не нуждаются, чего нельзя сказать об
организационных. Под ними понимается способность государствен-
ного аппарата правильно формулировать государственные интересы
и рационально использовать имеющиеся (все четыре категории) ре-
сурсы для их удовлетворения. Поскольку государственный аппарат
представляет собой иерархическую систему, то особую роль в этом
играет правительство (точнее, вероятно, правящая политическая эли-
та), которое должно обеспечить не только принятие, но и реализацию
адекватных политических решений. В противном случае КПД госу-
дарственного аппарата резко снижается, т.е. происходит уменьшение
величины организационных ресурсов, что в свою очередь неизбежно
ведет к бесполезной растрате всех других их категорий. В афористи-
ческой форме эту закономерность выразил экс-премьер России В. С.
Черномырдин: «Хотели как лучше, а получилось как всегда». Сам того
не желая, он дал убийственную характеристику состоянию организа-
ционных ресурсов страны, поскольку «как всегда» — это очень плохо.
Особенностью организационных ресурсов является то, что их де-
фицит в принципе не может быть компенсирован другими, ибо орга-
низационные ресурсы призваны обеспечивать рациональное исполь-
зование всех прочих категорий. Наиболее наглядно их роль видна
в военном деле, где скрыть поражения невозможно. В политике она
зачастую становится очевидной со значительным лагом.
В зависимости от возможности немедленного использования
ресурсы могут быть подразделены на реальные и потенциальные.
Ресурсы первой категории субъекты международных отношений
и, в частности, государства в состоянии задействовать немедленно,
а вторые — лишь через некоторый период времени, причем с той или
иной степенью вероятности. Она тем выше, чем большим ресурсом
времени располагает субъект. В условиях дефицита времени ему это,
может, и не удастся. В этом смысле время — это ресурс универсаль-
ной значимости.
Говоря о ресурсах времени, следует учитывать не только собст-
венно физическое время, но и то, что принято называть «социальным
временем» (в данном контексте политическим). Под этим последним
имеется в виду период бытия определенной комбинации состояний
148
5.2. Типология внешнеполитических ресурсов
субъектов взаимодействия. Например, в процессе переговоров может

иметь место такой этап, когда оба участника склонны пойти на ком-
промисс. Если ни одна из сторон не предпримет шагов по его достиже-
нию, то ресурс политического времени не будет использован. Однако
в последующем подобного рода ресурс политического времени может
вновь появиться, и в этом коренное отличие любого вида социального
времени от физического, которое невоспроизводимо. Физическое вре-
мя в этом смысле абсолютно, а социальное — относительно.
Ресурсы предназначены для удовлетворения интересов, и, соот-
ветственно, по отношению к этим последним они могут быть доста-
точными, недостаточными (дефицитными) и избыточными. Первые
два вида являются необходимыми. Избыточность ресурсов в боль-
шинстве случае относительна и конъюнктурна. Она в основном отно-
сится к материальным ресурсам и ресурсам пространства. В отличие
от прошлого в современном мире ресурсная избыточность все боль-
ше дифференцируется, а ресурсный дефицит возрастает (в частности,
энергетический).
В свете сказанного встает проблема ресурсного баланса каждого
государства. У подавляющего большинства государств он характе-
ризуется равновесностью, когда дефицит одного вида ресурсов ком-
пенсируется за счет других. Однако не всем и не всегда это удается,
и тогда возникает ресурсный дисбаланс. Он может быть временным
или постоянным. В этом последнем случае его преодоление связано
с серьезными трудностями. Наиболее наглядным примером в этом
плане может служить Китай, для которого на протяжении всей его
истории была характерна избыточность людских ресурсов. Для сов-
ременной России характерно соотношение пространственной избы-
точности и быстрого сокращения людских ресурсов (так называемый
«русский крест»).
В рамках СМО именно состояние ресурсов государств и, прежде
всего, их военная и экономическая мощь является основным крите-
рием их статусной ранжировки: великие державы, крупные, средние,
малые и карликовые государства. В этой связи следует заметить, что,
несмотря на очевидные успехи глобализации и развитие междуна-
родного сотрудничества, значимость военной мощи если и уменьши-
лась, то весьма незначительно, а поскольку со второй половины ХХ в.
символом ее достаточности стало ракетно-ядерное оружие, то вполне
естественным стало стремление целого ряда крупных и даже средних
государств его приобрести. Это, на их взгляд, повысит их статусный
ранг в СМО и станет надежной гарантией безопасности.
149
5.3. Анализ внешнеполитического

целеполагания
Хотя базовым элементом внешнеполитической программы явля-
ется интерес, однако состояние ресурсов государства лимитирует воз-
можность его удовлетворения, что находит свое выражение в процессе
целеполагания. Если интерес — это желательное, то цель — это воз-
можное желательное. Иначе говоря:
цель = интерес +/– ресурсы
Интерес преобразуется в цель, будучи подкрепленным соответст-
вующими ресурсами. Однако возможность такого подкрепления зави-
сит в первую очередь от природы самого интереса. Если он диктуется
утопической идеологией, то о наличии необходимых ресурсов бессмы-
сленно вести речь. В этом случае роль ресурсов начинает играть Бог
или История.
Первый всемогущ, а следовательно, с его помощью можно добить-
ся всего («Аллах акбар», «Got mit uns», «In God We Trust» и т.п.). История
понимается как некая уготовленная, а потому неизбежная судьба, ко-
торая рано или поздно приведет к реализации внедренной в массовое
сознание идеологемы («Все дороги ведут к коммунизму»). В обоих этих
случаях, несмотря на внешнее различие, имеет место замена ресурсов
некими внешними силами, открыто или неявно потусторонними.
Вытекающая из утопической идеологемы цель нереальна. В про-
тивном случае она реальна, но при этом может быть как достижимой,
так и недостижимой в зависимости от обеспеченности необходимыми
ресурсами. У достижимой обеспеченность достаточная, а у недостижи-
мой — недостаточная. Однако если применительно к материальным ре-
сурсам, а также ресурсам времени и пространства оценка их состояния
бывает относительно точной, то в случае информационных — она всегда
достаточно приблизительна. В еще большей степени это касается орга-
низационных ресурсов. Их, как правило, склонны переоценивать, даже
если предшествующий опыт не дает для этого серьезных оснований.
Переоценка степени достаточности ресурсов ведет к появлению
псевдодостаточности, т.е. мнимой достаточности и как следствие по-
становке недостижимых целей, что дезорганизует процесс целеполага-
ния. В этой связи следует остановиться на так называемом «эффекте
пропагандистского бумеранга». Суть его сводится к тому, что собст-
венная пропаганда начинает негативно влиять на целеполагание. По
своей природе пропаганда ориентирована на гипертрофирование успе-
150
5.3. Анализ внешнеполитического целеполагания
хов и минимизацию, а то и замалчивание неудач. Сфера внешней по-

литики, в отличие от большинства других, объективно дает для этого
немалые возможности, вплоть до интерпретации неудач как успехов.
В результате пропаганда формирует неадекватную картину мира, кото-
рая начинает влиять даже на осознание ситуации правящей политиче-
ской элитой. Таким образом, сама элита, манипулируя общественным
мнением, в той или иной степени становится объектом собственной же
манипуляции.
Процесс внешнеполитического целеполагания в принципе ориен-
тирован на разработку строго структурированной системы целей. Пре-
жде всего это выражается в построении их пространственно-времен-
ной иерархии. Она может быть представлена в следующем виде.
Таблица 5.1
Матрица целеполагания
Пространство Время
I II III IV
Кратко- Средне- Долго- Перспек-
срочные срочные срочные тивные
А — Локальные
В — Региональные
С — Субконтинентальные
D — Континентальные
Е — Глобальные
Приведенная таблица нуждается в пояснениях. Во-первых, под ло-

кальной целью подразумевается определенный субъект международ-
ных отношений, причем не только государство, но и политическая
или общественно-политическая организация. Во-вторых, разделение
пространственной сферы на пять таксономических уровней позволя-
ет более или менее четко представить размер того поля целеполагания,
которое присуще тому или иному государству в зависимости от его ста-
тусного ранга в рамках СМО.
Малые и средние государства, как правило, не выходят за пределы
регионального, крупные — субконтинентального, а великие державы
выходят на глобальный уровень, хотя могут ограничиваться и конти-
нентальным. В настоящее время в строгом смысле слова лишь США
осуществляют целеполагание на глобальном уровне. Во время холод-
ной войны таким полем целеполагания обладал и СССР. Следует, од-
нако, заметить, что его оформление происходило еще в межвоенный
период под влиянием Коминтерна (объединения коммунистических
151
партий мира). СССР и Коминтерн, который можно квалифицировать

как неправительственную международную политическую организа-
цию, составляли коалицию, которая эволюционировала от первона-
чально партнерской к клиентельной.
Приведенный пример отнюдь не уникален. В частности, в послед-
ней четверти ХХ в. подобного рода коалиция была сформирована Сау-
довской Аравией, которая выступила в качестве спонсора международ-
ного исламистского движения. Ряд входящих в его состав организаций
были непосредственно созданы ее правительством. Опираясь на это
движение, Саудовская Аравия, будучи средним государством, расши-
рила поле своего целеполагания до континентального и даже, возмож-
но, глобального уровней.
И в том, и в другом случае успех в создании подобного рода коа-
лиций в немалой степени был обеспечен наличием достаточных орга-
низационных ресурсов и ресурсов идеологического влияния. Вместе
с тем нельзя не учитывать, что если большевики использовали уже име-
ющуюся идеологию, несколько модифицировав ее в форме марксиз-
ма-ленинизма, то правящая элита Саудовской Аравии реанимировала
идеологию панисламизма, которая, казалось бы, уже ушла в небытие,
т.е. смогла трансформировать незначительный потенциальный ресурс
в крупный актуальный.
Объединение в коалицию в принципе расширяет поле целепо-
лагания ее участников, особенно если предполагает взаимопомощь.
Исключение могут составлять клиентельные коалиции, где государст-
во-патрон строго лимитирует внешнеполитический курс государств-
клиентов. Первый в этом случае в сущности расширяет свое поле целе-
полагания за счет вторых.
Наряду с пространственной сферой целеполагания в таблице про-
черчен и его временной диапазон: цели дифференцированы по срокам
их реализации. Соответственно, краткосрочные — до 1 года, среднес-
рочные — до 5 лет, долгосрочные — до 10 лет и, наконец, перспектив-
ные — без фиксированного срока реализации, т.е. десятки лет, иначе —
вне пределов обозримого будущего. Именно в силу данной специфики
перспективные цели зачастую отождествляются с интересом и даже
идеалом. Это вполне объяснимо, ибо спрогнозировать, каким будет со-
стояние ресурсов через несколько десятков лет, — задача исключитель-
ной трудности или даже невыполнимая, особенно если учесть ускоря-
ющееся развитие современного мира.
После окончания холодной войны и развала СССР единственная
сверхдержава — США — открыто декларировала свою глобальную пер-
152
5.3. Анализ внешнеполитического целеполагания
спективную внешнеполитическую цель — создание «нового мирового

порядка», установление которого означает кардинальную перестрой-
ку СМО. В сущности, «новый мировой порядок» есть не что иное, как
инвариант концепции «Pax Americana», т.е. тотальную «американиза-
цию» мира. Как ни парадоксально, но данная цель аналогична по сво-
ему политическому содержанию той, которую ставили большевики
и символическим выражением которой был герб СССР (серп и молот
на глобальном фоне). Это вполне объяснимо тождественностью ради-
кальных внешнеполитических идеологий.
Утверждение «нового мирового порядка» есть не просто активная,
а решительная глобальная перспективная цель. Данный тезис требует
пояснения. Цель как таковая имманентно содержит элемент воздей-
ствия или на самого себя (внутриполитическая цель), или на других
субъектов международных отношений (внешнеполитическая цель).
И в том и в другом случае она может быть направлена или на сохране-
ние status quo, или на его изменение. Соответственно, в первом случае
цель является охранительной, а во втором — активной. В свою очередь
последняя может быть направлена на изменение внутреннего состоя-
ния данного субъекта — цель решительная — или на изменение его по-
ведения (внешнеполитического курса) — цель ограниченная. В экстре-
мальном варианте решительная цель может предполагать ликвидацию
этого субъекта (в частности, завоевание одного государства другим).
Однако в современном мире такой экстремальный вариант, в от-
личие от недавнего прошлого, практически не встречается. Наиболее
распространенным является смена политического режима. В контексте
«нового мирового порядка» он выражен в идее демократизации мира,
что означает ликвидацию всех авторитарных политических режимов
в мире. Вместе с тем в рамках концепции «нового мирового порядка»
идея демократизации сочетается с идеей установления тотального ми-
рового господства США, т.е. по существу с созданием некой модер-
низированной мировой империи. Иначе говоря, США претендуют на
роль мирового автократора. Как следствие — появление и непрерыв-
ное усиление тенденции к применению вооруженного насилия как ин-
струмента американской внешней политики.
Если идея демократизации мира в принципе позитивно воспри-
нимается большинством государств, по крайней мере официально, то
этого никак нельзя сказать об идее тотального американского мирово-
го господства. Тут налицо открытое или замаскированное противодей-
ствие нескольких великих держав (включая Россию) и ряда крупных
государств. Особое беспокойство у них вызывает все более масштаб-
153
ное использование США своих вооруженных сил для демократизации,

а фактически в целом ряде случаев для расширения своего господства.
Даже союзники США по НАТО упрекают за это, а также за ту поспеш-
ность, которая преобразует перспективную цель в долгосрочную.
Подобного рода поспешность, видимо, не случайна. В этом от-
ношении весьма показательно утверждение Дж. Буша-мл. в сентябре
2002 г.: «Время не на нашей стороне». Его трудно интерпретировать
иначе, как констатацию дефицита ресурса социального (точнее, конеч-
но, политического) времени. Является ли данный дефицит реальным
или мнимым, трудно утверждать определенно, но факт его осознания
несомненен.
Дефицит ресурса времени (как физического, так и социального)
стимулирует тенденцию сокращения временного диапазона реализации
цели, а также использование вооруженного насилия в качестве наиболее
мощного средства воздействия. Как первое, так и второе в принципе по-
вышает вероятность превращения достижимой цели в недостижимую.
Следствием этого является бесполезный расход ресурсов.
В связи с этим следует заметить, что само по себе постоянное
и бесконтрольное использование вооруженного насилия, даже если
при этом достигаются поставленные цели, неизбежно ведет к общему
ухудшению мирового политико-психологического климата, что в ко-
нечном счете ведет к раскручиванию гонки вооружений, особенно
опасной в ракетно-ядерную эру. Нет, вероятно, необходимости дока-
зывать, что она малосовместима с демократизацией мира.
Приведенный пример реализации «нового мирового порядка» под-
тверждает положение о том, что цель достаточно строго коррелируется
с образом действий по ее достижению. И хотя цель, как правило, может
быть реализована не обязательно только с помощью какого-либо одно-
го образа действий, но в любом случае он должен быть адекватен цели,
т.е. обеспечивать наибольшую вероятность ее достижения. Выбор не-
адекватного образа действий ведет к понижению данной вероятности,
иногда вплоть до нулевой величины. Следовательно, цель временно, до
смены образа действий, оказывается недостижимой.
5.4. Анализ образа действий государства

Адекватность образа действий поставленной цели выражается фор-
мулой: «соответствие цели и средств», однако нельзя не видеть, что она,
будучи заимствованной из военного дела, является слишком упрощен-
154
ной, так как понятие «средства» в сущности тождественно понятию

«материальные ресурсы». Соответственно, другие ресурсы и прежде
всего информационные остаются в известном смысле за кадром, что
явно искажает картину не только политического, но и любого социаль-
ного взаимодействия.
Вместе с тем, само по себе наличие даже достаточных ресурсов
обеспечивает достижение цели в принципе, но отнюдь не гарантирует
его в каждом конкретном случае. Поскольку оно происходи в борьбе, то
необходим выбор эффективного (обеспечивающего достижение цели)
образа действий в условиях, когда оппонент или противник также стре-
мится выбрать таковой. Ограниченность возможностей человеческого
сознания предполагает вероятность ошибок при подобного рода выбо-
ре, в частности, обусловленных чисто случайными причинами. Таким
образом, выбор эффективного образа действий всегда в той или иной
степени связан с риском (возможностью неудачи).
Поскольку политическая (да любая другая социальная) деятель-
ность является целенаправленной, то пространственно-временная
иерархия целей порождает соответствующую ранжировку образов дей-
ствий. Доминантной является временная иерархия и, соответственно,
перспективная цель сочетается с принципами внешней политики, дол-
госрочные и среднесрочные — со стратегией, а краткосрочные — с так-
тикой.
Принципы в силу их универсальности индифферентны к про-
странственной иерархии, тактика — всегда локальна. Только страте-
гии присущ полный спектр пространственной дифференциации. Пол-
ным спектром стратегий обладают, как правило, великие державы.
У остальных он может появиться, если они объединяются в достаточно
широкую и мощную коалицию, но в этом случае некоторые стратегии
перестают быть индивидуальными, превращаясь в коллективные (коа-
лиционные).
Принципы — это правила поведения, ограничивающие свободу
действий субъекта, что делает взаимодействие субъектов конвенцио-
нальным («игра по правилам») и, наоборот, отказ от них означает
вседозволенность («цель оправдывает средства»), что придает взаимо-
действию неконвенциональный характер ( «игра без правил»). Кон-
венциональность ориентирована не только на упорядоченность вза-
имодействия, но что не менее важно, на лимитацию так называемого
«права сильного», т.е. лимитацию произвола. Применительно ко вза-
имодействию государств это означает ограничение возможностей воо-
руженной агрессии.
155
Внешнеполитические принципы в современном мире базируют-

ся на общепринятых морально-этических нормах и международном
праве. Если первые оформились еще на заре существования цивили-
зации, то международное право возникло относительно недавно и еще
продолжает развиваться. Последний инновацией в нем можно считать
концепцию прав человека. Сама по себе она представляет несомненно
серьезный шаг в деле совершенствования конвенциональности (защи-
та личности от произвола государственной власти), однако в рамках
СМО она еще раз продемонстрировала объективно существующее про-
тиворечие между правом как таковым и правоприменительной практи-
кой. Последняя оказалась в руках мирового гегемона — США, которые
адаптировали данную концепцию к своим внешнеполитическим инте-
ресам, что фактически означает легитимацию «права сильного».
В этой связи нельзя не отметить, что декларирование принципов
конвенциональности далеко не всегда тождественно их соблюдению.
Оно может носить и маскировочный характер. Вместе с тем история
знает ряд примеров полного, причем как декларативного, так и реаль-
ного отказа от них. Наиболее наглядным примером была гитлеровская
Германия. Чаще всего имеет место отказ от соблюдения норм междуна-
родного права в категоричной форме. Что же касается общепринятых
морально-этических норм, то отказ от их соблюдения, как правило, не
декларируется и более того, тщательно маскируется. Таким образом,
между декларируемыми внешнеполитическими принципами и реаль-
но действующими может быть «дистанция огромного размера».
Реально соблюдаемые такого рода принципы детерминируют вы-
бор внешнеполитической стратегии и тактики. Если государство при-
держивается принципов конвенциональности, то и его стратегии в по-
давляющем большинстве случае конвенциональны и, наоборот, если
оно руководствуется «принципом вседозволенности», то используемые
им обычно стратегии неконвенциональны. Вместе с тем, на соблюде-
ние принципов, а, следовательно, и выбор стратегии самым непосред-
ственным образом характер перспективной и долгосрочных целей.
Охранительная цель коррелируется с конвенциональной страте-
гией, а решительная активная — с неконвенциональной. При ограни-
ченной активной цели могут использоваться как тот, так и другой вид
стратегии. В этой связи следует отметить, что в условиях конфронта-
ционного взаимодействия, особенно когда оно явно тяготеет к войне,
всегда существует тенденция перехода одной или обеих сторон от кон-
венциональной к неконвенциональной стратегии. Во многих случаях
трудно установить, кто явился инициатором подобного рода перехода.
156
При сотрудничестве используются только конвенциональные стра-

тегии, так как в противном случае оно неизбежно прекращается. Что
касается переговорного процесса, то при инструментальном подходе
используется неконвенциональная стратегия, которая должна очень
хорошо маскироваться, а при конструктивном — конвенциональная.
Стратегия (как и тактика) предполагает организацию воздействия
на оппонента или противника, что может быть достигнуто с помощью
давления или маневрирования, а также их сочетания. Соответственно,
можно выделить три вида внешнеполитической стратегии (давления,
маневрирования и выжидания). Стратегия давления базируется на во-
енной и экономической мощи, потенциальная угроза использования
которых должна побудить оппонента или противника пойти на уступ-
ки. При использовании стратегии маневрирования основной упор де-
лается на убеждение и поиск компромисса.
Логика компромисса предполагает возможность не только уступок,
но и даже корректировку намеченных целей, что придает стратегии
гибкость, но как показывает история, зачастую в ущерб эффективно-
сти. В отличие от нее , стратегия давления более эффективна, но лише-
на гибкости, ибо по существу исключает компромисс. Логика давления
диктует его усиление в случае неуступчивости оппонента или против-
ника, что в конечном счете может привести к использованию воору-
женного насилия, а, следовательно, к войне. Последняя, как уже гово-
рилось ранее, может быть не только неконвенционной, но и тотальной.
В этом случае неизбежно начинает действовать принцип вседозволен-
ности, хотя официально продолжают прокламировать принципы кон-
венциональности.
Стратегия и тактика актуализуются в форме акций и операций.
Акция — это одноразовое действие, а операция представляет собой
совокупность взаимосвязанных и согласованных акций, т.е. систему.
Применительно к стратегии элементами данной системы являются
операции, а к тактике — операции и отдельные акции. Поскольку в ко-
нечном итоге все сводится к акциям, то необходимо учитывать прежде
всего их типологию. Она представляется в следующем виде: политиче-
ские, дипломатические, пропагандистские, экономические, специаль-
ные и военные. Они могут быть как инициативными, так и ответными.
Преобладание первых делает не только тактику, но и стратегию иници-
ативной (активной) и, наоборот, преобладание ответных является ин-
дикатором их пассивности (реактивности). Инициатива по самой своей
природе дает определенное превосходство ее обладателю, так как объ-
ективно лимитирует ресурс времени на ответную адекватную реакцию.
157
Из шести выделенных типов акций четыре конвенциональны, один

тип — военная акция — может быть конвенциональным или неконвен-
циональным. Что касается специальных акций, то тут явно преоблада-
ет неконвенциональность. Это относится не столько к добыче инфор-
мации, сколько к акциям, направленным на физическое уничтожение
персональных противников. Однако при этом может возникать про-
тиворечие между правовыми и морально-этическими нормами, когда
эти персонали виновны в тяжких преступлениях против человечества
(геноцид, террор и т.п.).
* * *
В целом задачей внешнеполитического планирования являет-
ся обеспечение минимума изменений и корректировок намеченного
внешнеполитического курса, ибо только в этом случае он будет после-
довательным и как результат предсказуемым и понятным, что умень-
шает степень неопределенности, которая всегда воспринимается как
потенциальная опасность. В этом смысле непоследовательный внеш-
неполитический курс вызывает настороженность и представляет собой
серьезное препятствие в налаживании дружеских отношений.
Реализация внешнеполитического курса выражается во взаимодей-
ствии одного государства с другим или группой других, причем сам факт
и характер данного взаимодействия в той или иной степени влияют на
некоторый круг участников международных отношений (не только госу-
дарств). Взаимодействующие государства, как правило, пытаются регу-
лировать в свою пользу это стихийное влияние с помощью пропаганды.
Правда, в подавляющем большинстве случаев безуспешно.
В результате складывается некая внешнеполитическая ситуация,
а в случае вмешательства в нее других субъектов международных отно-
шений она превращается в международную. Как ментальная система эта
ситуация состоит из трех частей (блоков): проблемного, «соотношения
сил» и векторов взаимных отношений (в психологическом смысле).
158
ГЛАВА 6
АНАЛИЗ МЕЖДУНАРОДНЫХ
ВЗАИМОДЕЙСТВИЙ
6.1. Понятие мировой системы

и ее регулирование
Уже сам термин «системный подход» настраивает на рассмотрение
международных отношений как системы, т.е. как некоего организо-
ванного целого, отграниченного от своего окружения (среды). Обще-
принятое определение понятия «система» — устойчивая совокупность
взаимосвязанных элементов, образующих некоторую целостность. Исхо-
дя из этого можно выделить три уровня анализа: 1) состав — элемен-
ты, 2) внутренняя структура — взаимосвязи между ними и 3) внешняя
структура — взаимосвязи со средой. Изменение состава и/или структу-
ры системы есть ее эволюция, а изменение внешней структуры — пове-
дение. Применительно к системе международных отношений (СМО)
о ее внешней структуре можно говорить лишь весьма условно, так как,
строго говоря, ее средой является природная оболочка. Социальная
среда в точном смысле слова у нее отсутствует.
Исследование СМО может осуществляться на уровне состава и вну-
тренней структуры. Именно их состояние характеризует качественную
определенность любой системы. Если система не является простой
(однородной), то разнородность ее состава находит свое выражение
в дифференциации элементов на главные — системообразующие —
и второстепенные. Эти последние могут меняться, а системообразую-
щий элемент — нет, так как он есть инвариант системы. Его смена —
это преобразование системы в другую.
Инвариантом СМО является государство. До тех пор пока оно
остается системообразующим элементом, то и природа системы (го-
сударствоцентричная) остается неизменной. Если государство пере-
станет быть таковым, уйдет в прошлое и СМО в ее нынешнем виде.
Некоторые исследователи считают, что ему на смену придет мировое
159
Глава 6. Анализ международных взаимодействий
государство. Наиболее последовательными поборниками данной точ-

ки зрения являются так называемые «мондиалисты», считающие, что
эра национальных государств близится к завершению. Существует
и альтернативная точка зрения («националисты»), утверждающая, что
до этого еще достаточно далеко. Выделение государства в качестве
системообразующего элемента позволяет отнести генезис СМО ко
времени перехода человечества от родо-племенного общества к го-
сударственно-организованному. Последнее первоначально возникло
и существовало в течение не одного тысячелетия в субтропической
зоне евро-афроазиатского континентального массива. Соответствен-
но, тогда СМО носила трансконтинентальный, а не мировой харак-
тер и была окружена племенной средой, борьба с которой проходила
с переменным успехом. Однако даже в случае военного успеха пле-
менных объединений и завоевания ими государств они, как прави-
ло, сами трансформировались в государства. Трансконтинентальная
СМО оставалась простой в том смысле, что ее системообразующий
элемент — государство — был единственным.
Усложнение состава СМО произошло в результате появления ми-
ровых религий и церкви как самостоятельного институционального
субъекта международных отношений. Наряду с межгосударственным
взаимодействием стало развиваться и взаимодействие между церквя-
ми (понимаемое, естественно, в широком смысле), т.е. ранее единая
структура разделилась на две подструктуры. Церковь при всей ее зна-
чимости (в частности, католическая церковь претендовала на власть
над рядом государств Западной Европы) все же оставалась второсте-
пенным элементом СМО. Вслед за ней появился целый ряд других,
начиная с предшественниц ТНК — Ост-Индских компаний, затем
политических партий и движений и кончая разнообразным спектром
общественно-политических организаций, профсоюзов и т.д.
Таким образом, доминирующей тенденцией эволюции состава
СМО стала все большая диверсификация второстепенных элементов
в сочетании с быстрым ростом их численности. Апогеем развития дан-
ной тенденции можно считать ХХ век и особенно его вторую полови-
ну, когда имел место еще и бурный рост числа государств. Последний,
однако, во многом был искусственным, поскольку возникшие в его
процессе квазигосударственные образования в значительной степени
оказались нежизнеспособными.
Если брать тенденцию роста численности государств, иначе говоря
дифференциацию состава СМО на уровне государств, то ей со време-
ни становления противостояла и противостоит другая, интегративная
160
6.1. Понятие мировой системы и ее регулирование
тенденция, выразителями которой выступали так называемые «миро-

вые империи». Для наглядности представим эволюцию СМО в виде
нижеследующей схемы, исходя из принятого деления истории челове-
ческой цивилизации (государственно-организованного общества) на
Древнюю, Среднюю и Новую.
Рис. 6.1. Эволюция СМО

А1 — Ассирийская империя; В1 — Арабский халифат; С1 — империя Наполеона;
А2 — Персидская империя; В2 — империя Чингизхана; С2 — Великогерманская
империя Гитлера; А3 — империя Александра Великого; В3 — империя Тамерлана;
С3 – «империя» СССР; А4 — Римская империя; В4 — Османская империя;
С4 — «империя» США
На приведенной схеме сразу видно, что возникновение «мировой

империи» происходило или на объективной, или на субъективной ос-
нове. Последняя вместе с тем имела под собой и некое объективное
основание. Все возникавшие на субъективной основе «мировые импе-
рии» были недолговечны. Создание «мировых империй» происходи-
ло в результате военной экспансии, т.е. в сущности насильственным
путем. В связи с этим нельзя не затронуть проблематику «империи»
США, которая находится в стадии становления. В отличие от своих
предшественниц она создается с самым широким использованием эко-
номической мощи, культурного, научного и идеологического влияния,
хотя после окончания холодной войны все более сильным становится
тяготение к использованию военной силы.
«Империи» СССР и США демонстрируют своего рода модернизиро-
ванную форму своего бытия в виде «зоны влияния», состоящей из фор-
мально независимых государств-сателлитов. Система сателлитов, обла-
дающих известной долей внутренней автономией, является, бесспорно,
гораздо более гибкой и эффективной по сравнению с примитивной
аннексией. Однако нельзя не учитывать и тот факт, что управление си-
стемой сателлитов — дело сложное и экономически затратное. Послед-
нее обстоятельство может, как показал опыт СССР, самым негативным
образом сказаться на судьбе «метрополии». Не гарантированы от эко-
номического перенапряжения и США.
Империя — продукт насильственной интеграции, но после Второй
мировой войны интенсивно стала развиваться добровольная интегра-
161
ция, которую олицетворяет огромная сеть правительственных и не-

правительственных международных организаций. Первые объединяют
системообразующие элементы СМО, а последние — второстепенные.
Причем последние значительно превосходят первых по количеству.
Если число государств на начало XXI в. составляет около 200, то, по
различным оценкам, число правительственных организаций — от 400
до 600. Гораздо сложнее обстоит дело с исчислением второстепенных
элементов и их объединений. Значительный разброс мнений по этому
вопросу объясняется различием в их идентификации в качестве тако-
вых. В свою очередь, данное различие обусловлено вариативностью
представлений о структуре СМО.
Ранее уже говорилось о том, что если качественная определен-
ность состава системы детерминируется характером системообразу-
ющего элемента, то применительно к структуре эту функцию вы-
полняет структурообразующая связь (отношение). В рамках СМО
таковыми являются политические. Их упорядоченная совокупность
образует политическую субструктуру СМО, которая была и остается
доминирующей. Вместе с тем нельзя не видеть, что по мере интен-
сификации интегративного процесса (глобализации) другие типы
связей приобретают все большее значение. Для того чтобы это было
достаточно ясным, приведем типологию международных связей
(взаимодействий).
Таблица 5.1
Типология международных взаимодействий
Содержание Форма связей
связей А В С
Конфронтационная Кооперативная Нейтральная
1 — Политическая
2 — Военная
3 — Экономическая
4 — Правовая
5 — Идеологическая
6 — Культурная
7 — Научная
Содержание связи определяется соотношением материального

и информационного взаимодействия в ее рамках. Вопрос о возможно-
сти конфронтационного взаимодействия в науке остается открытым,
ибо ее задача — поиск объективной истины. Возникающие конфликты
162
научных школ, прежде всего в обществоведении, есть результат внеш-

него влияния (политического, идеологического, экономического). Во-
енное взаимодействие по самой своей природе нейтральным быть не
может. Кроме того, оно, как уже говорилось ранее, представляет собой
производное от политического («война есть продолжение политики
иными средствами»). Из этого, однако, не следует, что военные связи
сами не влияют на политику.
Процесс глобализации, особенно экономической, ведет к тран-
сформации мирового рынка в мирохозяйственный комплекс и, как
следствие, к непрерывному увеличению значимости кооперативных
экономических связей. Деятельность ВТО является серьезным сти-
мулом такого рода трансформации. Если усиление значимости эко-
номических взаимосвязей является очевидным, то повышение роли
культурных и научных далеко не всегда осознается. Между тем если
брать перспективу, то в связи с переходом человеческой цивилизации
с индустриальной на постиндустриальную (научно-информационную)
стадию их влияние на все другие будет только увеличиваться.
Хотя вышеотмеченные изменения наиболее интенсивно стали про-
текать в ХХ в., и особенно в его второй половине, тем не менее их все
же нельзя считать экстраординарными в строгом смысле слова. Они
были подготовлены всем предшествующим ходом эволюции струк-
туры СМО. Если вернуться к эволюции состава СМО, то нетрудно
заметить, что параллельно с ней происходила и эволюция ее структу-
ры в плане появления и развития новых типов взаимосвязей. Дивер-
сификация и интенсификация взаимосвязей элементов СМО делали
ее все более целостной. Исключением в этом смысле было и остается
военное конфронтационное взаимодействие в форме вооруженных
конфликтов (войн).
Не концентрируясь детально на проблематике войн, думается,
однако, что на некоторых особенностях их эволюции нельзя не оста-
новиться, хотя бы ввиду того что в прошлом создание и гибель империй,
как правило, было результатом войн, причем не только внешних, но
и внутренних (гражданских). Если не вдаваться в отдаленную историче-
скую ретроспективу, а ограничиться ХХ в., то до Второй мировой войны
в соотношении 80 к 20% преобладали внешние, т.е. межгосударственные,
войны. После нее данная пропорция приняла обратную направленность
в пользу войн внутренних. Во второй половине ХХ в. уже 80–85% войн
были гражданскими. Впрочем, примерно четверть из них подверглись
интернационализации, т.е. были отягощены участием других государств
и/или организаций (второстепенных) элементов СМО.
163
Сама по себе интернационализация внутренних вооруженных кон-

фликтов не является чем-то принципиально новым. Она имела место
всегда, правда, в гораздо меньших масштабах и оценивалась в сущно-
сти негативно («вмешательство во внутренние дела»). Между тем те-
перь такое вмешательство во многих случаях получает международно-
правовую легитимацию.
Многочисленность войн и их постоянное бытие в рамках СМО
дало основание для выдвижения тезиса о присущей ей политической
анархии. Доминирующей составляющей международных отношений
является внешняя политика государств, и прежде всего великих дер-
жав. Таким образом, можно выделить своего рода иерархию в структу-
ре СМО. Под ней имеется в виду ранжировка доминирования, высший
эшелон которой образует структура политического взаимодействия
великих держав. С известной долей условности можно считать их но-
сителями верховной власти в СМО.
Из сказанного следует, что в СМО существует некий порядок рас-
пределения власти, который отнюдь не часто дестабилизируется, по-
скольку круг великих держав относительно постоянен. Что же каса-
ется распределения собственности, то он выражается в суверенитете
государства, т.е. присвоении им определенной территории, находя-
щихся на ней природных ресурсов и проживающего на ней населения
(подданство или гражданство). Во второй половине ХХ в. объектом
собственности государства стала значительная часть водной среды
(территориальные воды) и воздушное пространство. Происходившая
на протяжении всей истории СМО смена государств-собственников
в сущности не затрагивала самого порядка распределения собствен-
ности как такового. Нелишним будет заметить, что в международных
отношениях действует, хотя и в несколько модифицированном виде,
генеалогический принцип наследования собственности (принцип пра-
вопреемства).
Наличие вышеотмеченного порядка в СМО ставит под вопрос те-
зис об органически присущей СМО политической анархии, ибо по-
следняя в сущности есть констатация отсутствия порядка. В этой связи
неизбежно встает вопрос о деструктивной роли войн, точнее, о мере
деструктивности. Далеко не всякая внутренняя, а тем более внешняя
война обладает достаточным потенциалом деструктивности. Во многих
развивающихся государствах внутренние войны длятся десятилетиями,
однако если они происходят на периферии, то, как правило, не в со-
стоянии дестабилизировать общую обстановку. Аналогичным образом
обстоит дело в СМО. Действительно деструктивными являются лишь
164
войны между великими державами, а также между ними и крупными

государствами. Если брать Новое время, то к данной категории в стро-
гом смысле слова может быть отнесена Первая и Вторая мировые вой-
ны. С известной долей условности к этой категории можно отнести
Наполеоновские войны.
Симптоматично, что именно после этих войн в повестке дня миро-
вой политики реально встала проблема обеспечения мира и безопасно-
сти. В свою очередь она бесспорно является главной в контексте регули-
рования международных отношений. Тут необходимо развести понятия
«управление» и «регулирование», хотя некоторые исследователи склон-
ны рассматривать последнее как один из вариантов первого. Однако
даже и при такой интерпретации регулирование не предполагает одноз-
начной детерминации поведения субъекта, т.е. сохраняет за ним свободу
воли. Применительно к государству это означает сохранение его сувере-
нитета. В отличие от регулирования управление — это однозначная де-
терминация, о чем пока в отношении СМО едва ли стоит говорить.
Прежде чем перейти к рассмотрению тематики регулирования меж-
дународных отношений, необходимо сделать уточнение. Поскольку
структура СМО характеризуется высокой степенью сложности и ком-
плексности, то представляется целесообразным ограничиться анали-
зом состояния регулирования субструктуры политического взаимо-
действия государств (внешнеполитической субструктуры СМО). Это
представляется вполне обоснованным, так как данная субструктура
является доминирующей и от ее состояния зависит состояние других
субструктур, а следовательно, и структура СМО в целом. Вместе с тем
данное положение не следует абсолютизировать, поскольку и другие
субструктуры (особенно экономическая) могут играть активную роль,
влияя на внешнеполитическую.
Если проследить эволюцию СМО в этом контексте, то можно вы-
делить три уровня регулирования:
1) морально-этическое;
2) правовое;
3) институциональное.
Первый уровень базируется на неписаных, но общепризнанных
в качестве императивных нормах и правилах, которых в своем пове-
дении на международной арене должны придерживаться как госу-
дарства, так и другие участники международных отношений. В про-
тивном случае они будут подвергнуты осуждению, бойкоту и даже
санкциям. Некоторая часть этих неписаных правил была уже в ХХ в.
165
инкорпорирована в международное право как основополагающие

принципы jus cogens.
Правовое регулирование подразумевает наличие юридически обя-
зывающих норм, вытекающих из международно признанных соглаше-
ний. Корпус этих норм именуется международным правом.
Институциональное регулирование — изобретение ХХ в., воплощен-
ное в таких универсальных организациях, как Лига Наций и позднее
ООН. Надо сказать, что первые попытки проложить дорогу этому виду
регулирования были предприняты в Европе на Венском конгрессе
и последующих посольских конференциях пяти великих держав, при-
званных регулировать отношения между европейскими государствами
на принципах легитимизма (недопустимости революции и поддержки
монархического строя).
Исходным было морально-этическое регулирование, которое, по-
видимому, возникло еще до оформления межгосударственных отно-
шений. Его слабость в том, что в мире существовали и продолжают
существовать различия в трактовке принципов морали и нравствен-
ности. Так, например, одним из ключевых принципов марксизма-ле-
нинизма было положение о классовой природе морали и оправдании
любых действий во имя победы в классовой борьбе («революционная
целесообразность»). В сущности, это тезис всех экстремистов — «цель
оправдывает средства». Только с укоренением представления об обще-
человеческих ценностях, не зависящих от этноса, расы, религии, соци-
ального статуса человека, морально-этическое регулирование сумеет
раскрыть весь свой потенциал. Их утверждение в современном мире
становится условием сохранения человеческой цивилизации.
Пока же осознание данного обстоятельства привело к политиче-
ской активизации духовенства (особенно исламского), которое выд-
винуло тезис об аморализме всех светских политических режимов
и моральном имманентизме религии. Соответственно, духовенство
стало претендовать на исключительное право определять, что мо-
рально, а что — аморально, т.е. по существу на возрождение прежней
духовной власти.
Морально-этические нормы складывались исторически, на про-
тяжении длительного периода времени. Еще межплеменным отно-
шениям было свойственно соблюдение определенных принципов
взаимодействия, прежде всего, естественно, между родственными
и дружественными племенами.
По мере складывания межгосударственных отношений к этим
принципам добавлялись другие, правовые. В Древней Греции культи-
166
вировалась идея мира или временного перемирия на период важных

общенациональных событий (Олимпийские игры). Позднее эти идеи
были подхвачены католической церковью, время от времени провоз-
глашавшей Божье перемирие для организации Вселенских соборов
либо по случаю значимых религиозных праздников.
Для современного международно-правового сознания характерен
примат международного права над внутренним законодательством.
Однако не все государства, и в том числе так называемые «цивилизо-
ванные», включая лидера современного мира США, склонны согла-
шаться с этим применительно к себе, зачастую при этом будучи его
поборниками применительно к другим.
Как уже отмечалось, регулировать можно состояние или поведе-
ние. Первоначально речь шла о регулировании поведения, т.е. внеш-
неполитической деятельности государств и, в частности, использо-
вании военной силы. Однако введение концепции универсальной
защиты прав человека ознаменовало переход от регулирования пове-
дения к регулированию состояния, т.е. характера политического ре-
жима, что в принципе означает замену авторитарных режимов демо-
кратическими.
Стратегическая линия Запада предусматривает формирование еди-
ного мирового правового пространства, в котором регулирование рас-
пространяется не только на межгосударственные отношения, но и на
внутригосударственные процессы, иначе говоря, на отношения между
населением и режимом. Примером этого служит Страсбургский суд по
правам человека.
Нетрудно заметить, что формирование единого правопространства
происходит на основе прав человека и курса на демократизацию мира.
Вместе с тем концепция прав человека объективно противостоит кон-
цепции суверенитета, а следовательно, отказу от принципа «невмеша-
тельства во внутренние дела» в межгосударственных отношениях. Это
последнее создает квазилегитимное основание для иностранной ин-
тервенции.
Ясно, что эффективность правового регулирования зависит от
возможности применения санкций в отношении нарушителей норм,
в противном случае оно оказывается еще менее действенным, чем мо-
рально-этическое регулирование, обладающее лишь инструментом
осуждения. Вопрос о санкциях напрямую увязан с вопросом о леги-
тимности принимаемых по этому поводу решений и отсюда с учрежде-
нием соответствующих институтов. Такова логика возникновения ин-
ституционализма как формы регулирования.
167
Если исключить Венский конгресс, который с известной долей

условности можно квалифицировать как институт континентального
регулирования, то подлинно глобальной институциональной формой
была Лига Наций, а в настоящее время таковой является ООН.
Опыт Лиги Наций был неудачным по ряду причин. Во-первых, она не
была подлинно глобальной, поскольку долгое время не включала веду-
щие державы — СССР и США. Америка так и не вступила в нее. Во-вто-
рых, система санкций была прописана весьма условно, карательный
механизм был снабжен многими оговорками. На этом фоне ООН вы-
глядит несравненно более совершенно институциональной конструк-
цией. Однако в условиях холодной войны ее деятельность на основных
уставных направлениях — поддержание мира и безопасности — была
крайне затруднена. Но тогда же, в разгар биполярной конфронтации,
в эмбриональном состоянии заработал новый центр глобального регу-
лирования — «Группа семи».
По сути, эта группа занимается регулированием глобальных проб-
лем. Однако ее отличие от Совета безопасности ООН заключается
в том, что если последний функционирует в режиме оперативного реа-
гирования на обострение конкретных политических и военно-полити-
ческий ситуаций, «семерка» (с присоединением России — «восьмерка»)
работает в более стратегическом, перспективном ключе. Она претенду-
ет на выработку долгосрочных параметров развития мира, охватывая
всю структуру СМО. Решения «группы семи» посылают важные сигна-
лы всему остальному миру, поскольку, даже в отсутствие юридически
обязывающего характера, они, будучи принятыми единогласно, пред-
ставляют позицию наиболее могущественных держав.
Исторически «группа семи» была созвана как временный форум для
обсуждения путей преодоления последствий нефтяного кризиса, гря-
нувшего после арабо-израильской войны 1973 г. Кризис был инспири-
рован группой арабских стран — экспортеров нефти, которые приняли
решение о снижении ее добычи, а Саудовская Аравия даже ввела эмбар-
го на ее поставки в США и Нидерланды в качестве ответа на их помощь
Израилю. Как следствие, произошло резкое повышение цен на нефть.
Хотя и не сразу, но странам Запада удалось преодолеть отголоски кри-
зиса путем внедрения энергосберегающих технологий. Тем не менее
возможность повторения кризисного сценария обеспокоила западные
государства и подтолкнула их к мысли о создании постоянного клуба ос-
новных развитых стран, в повестку дня которого довольно скоро, наряду
с экономическими, вошли и политические вопросы, хотя пока в основ-
ном как предмет обсуждения, а не согласованных решений.
168
Включение России в «группу семи» имело во многом искусствен-

ный характер. Это должно было стимулировать Россию к западному
выбору и закреплению в ней демократических завоеваний.
Вместе с тем, анализируя современное состояние «восьмерки»,
нельзя сбрасывать со счетов тот факт, что, кроме России, все осталь-
ные ее члены являются военно-политическими союзниками. Шесть
из них — члены НАТО, а Япония связана с США договором безопас-
ности. В свете четко обозначившегося «движения на восток» со сто-
роны НАТО отношения этого военно-политического блока с Россией
отнюдь не безоблачны. Что касается Японии, то о характере россий-
ско-японских отношений можно судить по отсутствию мирного дого-
вора, хотя с момента окончания Второй мировой войны прошло уже
более шестидесяти лет.
Положение России в «восьмерке» осложняется еще и состояни-
ем ее экономики. В силу этого до последнего времени она отстране-
на от участия в обсуждении экономических проблем. И хотя сейчас
она практически приблизилась к статусу полноправного участника,
ее относительная экономическая слабость продолжает сказываться.
Дело в том, что все остальные члены клуба — высокоразвитые инду-
стриальные государства, находящиеся на стадии перехода к научно-
информационному (постиндустриальному) обществу. Россия в этом
плане существенно отстает.
По мнению большинства авторитетных западных экономистов,
современная политэкономическая картина мира, в координатах ко-
торой существует СМО, имеет четырехчленную конфигурацию.
«Ядро» (англ. сore) состоит из стран-членов ОЭСР. Это полюс бла-
госостояния современного мира, так называемый «золотой миллиард».
Полупериферия, разнородный конгломерат стран, приближающих-
ся к вхождению в ядро. Он включает «азиатских драконов», динамично
развивающиеся страны АТР, стремящиеся в постиндустриальный мир,
а также страны с высоким уровнем нефтяных доходов и стандартов
жизни.
Периферия, или «серая» зона, включающая страны БРИК (Брази-
лия, Россия, Индия, Китай) и некоторые латиноамериканские госу-
дарства, обладающие жизнеспособной экономикой, но не вошедшие
в «ядро» по причине низкого уровня доходов населения, высокой со-
циальной дифференциации и, самое главное, не имеющие ясных пер-
спектив развития. Пока факты свидетельствуют о том, что к 2050 г.
Китай может примкнуть ко второму миру, в то время как Россия нахо-
дится в стагнации с некоторыми признаками выздоровления.
169
Черная дыра мирового сообщества (англ. the black gap of the world com-
munity): сколько ни вкладывай туда ресурсов, инвестиций, безвозмезд-
ной помощи — никакой отдачи не приносит. Это — страны-иждивен-
цы мирового сообщества, экономически недееспособные государства,
очаги нестабильности с квазиправительствами, не контролирующими
территорию, не обеспечивающими ее безопасность и не предоставляю-
щими их населению необходимый минимум жизненных благ, — одним
словом, то, что в англоязычной литературе описывается как failed states.
Они появились на карте мира после распада колониальных империй,
в основном в Черной Африке, где, покидая свои владения, европей-
ские державы оставили после себя искусственные образования с услов-
ными границами, придав им формальные атрибуты государственности.
На деле народы, их населяющие, находились и по-прежнему находят-
ся на стадии родо-племенного строя, т.е., по сути, догосударственной
стадии. Они не могут быть стабильными, поскольку племя — это аль-
тернатива государства, оно не нуждается в государстве и не способно
сосуществовать с ним.
Странами ОЭСР сегодня проводится курс на расширение состава
«ядра» посредством подтягивания к нему государств полупериферии.
Принято считать, что наибольшую опасность для «ядра» представляют
страны периферии как фактор дестабилизации, причем в этом плане
выделяется именно Россия с ее ракетно-ядерной мощью.
Возвращаясь к проблематике регулирования СМО в целом, можно
констатировать факт его поступательного развития, достигшего макси-
мальной интенсивности в ХХ в., что нашло свое выражение прежде все-
го в формировании постоянного институционального компонента ре-
гулирования. Ничего подобного история СМО ранее не знала. Причем,
что особенно важно, он формировался на коллективной (партнерской),
а следовательно, в известном смысле на демократической основе.
Альтернативой данной тенденции были «мировые» империи, соз-
датели которых претендовали на власть над миром, т.е. на управление
им авторитарными методами. В наиболее четкой форме эта идея была
выражена Тамерланом: «Один Бог на небе, один царь на земле». Как
видно, организационный идеал этого создателя очередной «мировой»
империи выражен весьма четко.
Сегодня данный идеал, разумеется, не столь примитивен, но по су-
ществу пребывает в неизменном виде, а его инвариант носит название
«однополярный мир», возглавляемый США как единственной супер-
державой. Видимо, нет необходимости доказывать, что американская
мировая гегемония — явление сугубо авторитарное, хотя и маскиру-
170
емое ссылками на общечеловеческие ценности (включая, естественно,

демократию).
Эта авторитарная тенденция, предполагающая утверждение США
в качестве центра управления СМО, неизбежно ведет к отрицанию са-
мой идеи регулирования, а следовательно, и всего того, что было сде-
лано в этом плане ранее. Курс на установление американской мировой
гегемонии («новый мировой порядок») встречает как пассивное, так
и активное сопротивление других субъектов международных отноше-
ний. Оно все чаще побуждает правящие круги США прибегать к воору-
женному насилию, игнорируя нормы международного права и дейст-
вуя в обход ООН. Дежурным обвинением в адрес последней стал тезис
о ее неэффективности.
В самом деле, действия ООН отнюдь не всегда обнаруживали не-
обходимую эффективность. При этом нельзя, однако, не замечать, что,
как правило, это было обусловлено остротой противоречий между ве-
ликими державами. Тем не менее в большинстве случаев деятельность
ООН отличилась сбалансированностью и не вела к усилению кон-
фликтогенности, что зачастую имеет место при односторонних дейст-
виях США. В сущности, они все более настойчиво подталкивают ООН
к масштабному использованию военной силы в международных делах,
даже если для этого нет серьезных оснований.
Наглядным примером последствий односторонних действий США
в обход СБ ООН является их интервенция в Ираке. Участие в ней войск
государств-сателлитов не должно вводить в заблуждение относительно
ее одностороннего характера. Сам по себе режим Саддама Хусейна был
действительно преступным, но главным основанием для интервенции
был его антиамериканизм. Для маскировки этого США и их младшему
партнеру Великобритании (при правительстве Энтони Блэра Велико-
британия приобрела явные черты сателлита) пришлось прибегнуть к
использованию фальсифицированных обвинений, что не только в мо-
рально-этическом, но и в правовом отношении вещь недопустимая
и осуждаемая (клевета).
Данный факт красноречиво свидетельствует, что администрация
Дж. Буша-мл. сползала на позиции политического экстремизма, деви-
зом которого, как известно, является лозунг «Цель оправдывает сред-
ства». При всей парадоксальности данной аналогии, Буш-младший
и его команда — это своего рода необольшевики. Симптоматично, что
одним из его наиболее любимых положений является: «Кто не с нами,
тот против нас». По подсчетам немецких исследователей, за первую по-
ловину 2005 г. он использовал его 99 раз.
171
6.2. Соотношение интересов и соотношение

сил субъектов проблемной ситуации
В предельно общем виде проблема — это противоречие между «су-
щим и должным», или между актуальным и желательным для некоего
субъекта. Желательное выражается в его интересе. В политическом
контексте интересы субъектов могут как совпадать, так и расходить-
ся. Поскольку все политические субъекты уникальны (в большей или
меньшей степени), то совпадение их интересов всегда относительно,
а противоречие абсолютно, что и находит свое выражение в наличии
между ними некоторого множества проблем. Применительно к отдель-
ному государству это означает наличие у него внешнеполитического
проблемного поля.
Внешнеполитические интересы образуют базовые элементы проти-
воречия, а следовательно, и проблемы. Цели и образ действий являют-
ся производными. Дуалистическая природа интереса как осознанной
потребности в условиях ограниченных возможностей человеческого
интеллекта приводит к тому, что хотя основная масса потребностей
адекватно осознается, однако некоторые оказываются неосознанны-
ми (неосознанные интересы), или потребность усматривается там, где
ее в действительности нет (мнимые интересы). Иначе говоря, и в том
и в другом случае налицо ошибки в идентификации.
В первом случае такая ошибка приводит к появлению латентных
проблем, которая в конечном счете осознается, что обычно требует
как минимум коррекции внешнеполитического курса. Во втором слу-
чае, т.е. при наличии мнимых интересов, возникают псевдопроблемы
(«проблема на пустом месте»). Не вдаваясь в их детальное рассмотре-
ние, следует вместе с тем заметить, что наиболее мощным стимулято-
ром их появления являются радикальные, экстремистские идеологии.
Не меньшую роль играют подобного рода идеологии и в завышении
оценки значимости того или иного внешнеполитического интереса.
Симптоматично, что именно мнимые интересы получают высший ранг
значимости. Справедливости ради, следует, однако, заметить, что эта их
роль находится в русле общей тенденции завышения значимости своих
и занижения значимости интересов других. Особенно наглядно она про-
является во взаимоотношениях между государствами, имеющими выс-
ший статус, с государствами, имеющими более низкий статус, несмотря
на декларируемое международным правом равенство. В СМО, как и в
обществе, равенство прав не означает равенства возможностей.
172
6.2. Соотношение интересов и соотношение сил...
Как уже отмечалось раньше, принято подразделять интересы по

рангу значимости на три категории: жизненно важные (главные),
приоритетные (основные) и неприоритетные (второстепенные). Ис-
ходя из данной ранжировки, можно построить следующую типоло-
гию проблем.
Таблица 6.2
Матрица анализа проблемной ситуации
Государство «А» Государство «В»
I II III
Главный Основной Второстепенный
I — Главный А1/В1 А1/В2 А1/В3
II — Основной А2/В1 А2/В2 А2/В3
III — Второстепенный А3/В1 А3/В2 А3/В3
Все включенные в состав таблицы варианты можно подразделить

на четыре категории. Первую образует сочетание А1/В1 — это строгий
(обоюдный) антагонизм, при котором ни одна из сторон не может от-
казаться от своего интереса, т.е. пойти на уступки. Возникающая в этом
случае проблема неразрешима мирными средствами, т.е. чревата пря-
мой военной конфронтацией.
Вторую категорию образуют комбинации А1/В2, А2/В1 и А2/В2.
Первым двум присущ нестрогий антагонизм (односторонний), при ко-
тором жизненно важному интересу противостоит основной (приори-
тетный). Что касается сочетания А2/В2, то оно неантагонистично, но
близко к антагонизму, поскольку уступка по приоритетному интере-
су всегда означает серьезные негативные последствия. Согласиться на
них можно или вынужденно, или за немалую компенсацию. В целом,
вся данная категория включает трудноразрешимые проблемы.
Третью категорию образуют сочетания А1/В3, А2/В3, А3/В1 — это
разрешимые проблемы, которые в принципе не дают оснований для кон-
фронтации. И, наконец, четвертая категория — сочетание А3/В3 — лег-
коразрешимая проблема, где о конфронтации не может быть и речи.
Относящиеся к этим двум категориям проблемы можно с полным
основанием квалифицировать как кооперативные, т.е. как разреши-
мые на основе взаимовыгодного компромисса. Их наличие не препят-
ствует развитию процесса сотрудничества.
В отличие от них проблемы двух первых категорий являются кон-
фликтогенными, т.е. стимулирующими конфронтацию, но примени-
тельно к неразрешимым проблемам в абсолютном, а к трудноразре-
173
шимым — в относительном смысле, ибо они могут быть разрешены на

основе компромисса, хотя отнюдь не всегда взаимовыгодного.
Исходя из сказанного все внешнеполитическое проблемное поле
государства можно подразделить на конфликтогенную и кооператив-
ную зоны, каждая из которых, как правило, дискретна, т.е. распростра-
няется на различные сферы его пространственной диспозиции: непос-
редственное, ближнее и дальнее окружение. В большинстве случаев
плотность конфликтогенной зоны является наибольшей в рамках сфе-
ры непосредственного окружения. Именно в ней обычно возникают
конфликтогенные проблемные «узлы», группы тесно взаимосвязанных
разнородных (политических, экономических, идеологических и т.д.)
конфликтогенных проблем. Конфликтогенный проблемный «узел» —
это комплексный феномен.
В немалой степени возникновение подобного рода «узлов» является
результатом пересечения внешнеполитического и внутриполитического
проблемных полей и, прежде всего, естественно, их конфликтогенных
зон. В результате внутриполитический конфликт интернационализиру-
ется, или, наоборот, внешнеполитический конфликт создает внутрипо-
литическую проблему, которая может оказаться трудноразрешимой.
Тенденция к интернационализации внутриполитических кон-
фликтов при переходе их в стадию вооруженной конфронтации, т.е.
гражданской войны, хотя и не сразу, стимулировала формирование
общей концепции миротворчества и гуманитарной интервенции. Сама
по себе идея миротворчества не может вызвать каких-либо серьезных
возражений, однако ее практическое применение в форме гуманитар-
ной интервенции не может не вызывать сомнений, особенно после от-
ступления от принципа нейтралитета при ее осуществлении.
Плотность конфликтогенной зоны уменьшается по мере отдаления
от сферы непосредственного окружения. Там формирование конфлик-
тогенных проблемных «узлов» менее вероятно, но отнюдь не исключе-
но, хотя это, как правило, характерно лишь для государств с глобаль-
ной сферой целеполагания, а следовательно, предельно масштабным
внешнеполитическим курсом. Таковыми являются великие державы,
но, как показывает исторический опыт, это может быть даже малое го-
сударство, во главе которого стоит амбициозный диктатор (например,
ливийский руководитель М. Каддафи).
Значимость конфликтогенного проблемного «узла» зависит не
только от его пространственного положения, но в первую очередь от
наличия или отсутствия в нем неразрешимой проблемы (проблем), так
как именно она в наибольшей степени порождает тенденцию к исполь-
174
зованию вооруженного насилия, т.е. к развязыванию войны, причем,

что весьма важно, с обеих сторон. Вместе с тем следует заметить, что
вероятность войны достаточно строго коррелируется с «соотношени-
ем сил» сторон. Берет на себя инициативу ее развязывания та из них,
которая обладает военным превосходством (реальным или мнимым).
Понятие «соотношение сил» было заимствовано из военной науки
(«соотношение сил и средств»), что вполне объяснимо c учетом роли,
которую играла военная сила в истории СМО. Дополнение ее эконо-
мической мощью мало что изменило по существу. Как и прежде, статус
государства продолжает определяться его военной и экономической
мощью, иначе говоря, теми материальными ресурсами, которыми оно
располагает. Вместе с тем нельзя не заметить, что развитие переговор-
ных процессов и особенно сотрудничества ведет к постепенному, но
неуклонному росту значимости информационных и организационных
ресурсов.
Нет, вероятно, особой необходимости доказывать, что без нали-
чия необходимой и достаточной информации трудно рассчитывать на
разработку оптимального внешнеполитического курса. Однако само
по себе наличие информации представляет собой лишь предпосыл-
ку, использование которой обеспечивает соответствующий органи-
зационный ресурс, т.е. способность госаппарата эффективно распо-
рядиться имеющейся информацией, не говоря уже о его способности
реализовать разработанный внешнеполитический курс. Надо заметить
в этой связи, что в военной науке роль организационного ресурса ис-
следовалась в рамках понятия «полководческое искусство». Последнее
рассматривалось прежде всего как некий компенсатор недостатка сил
и средств путем выбора оптимальной стратегии и тактики. Аналогич-
ным образом обстоит дело и в любых других видах социальной борьбы,
что дает основание анализировать «соотношение сил» с учетом всего
спектра ресурсов.
При его оценке используются два базовых понятия — «превосход-
ство» и «паритет». Под паритетом понимается отсутствие превосход-
ства одной из сторон, т.е. в известном смысле его нулевое значение.
Хотя оба этих понятия имеют количественные и качественные харак-
теристики, при определении паритета качественная характеристика
редуцируется и сводится, там, где это возможно, к количественной.
В этом отношении весьма характерен процесс разоружения, где самые
различные виды боевой техники получают количественный вес, на
основе которого и определяется паритет. Единственное качественное
различие, которое было при этом сохранено, — это деление на обыч-
175
ные вооружения и ОМУ. Редукция осуществлялась только в рамках ка-

ждой из этих двух категорий военной техники, но не между ними.
При определении превосходства использование редукции, как
правило, минимально и соответственно используются как количест-
венные, так и качественные характеристики, хотя, естественно, в раз-
ной степени. Количественное превосходство принято подразделять на
незначительное (1,5–2 : 1), значительное (3 : 1), подавляющее (5 : 1)
и абсолютное (10 и более : 1). Приведенный цифровой ряд в принципе
применим с достаточной степенью строгости к материальным ресур-
сам, ресурсам времени и пространства. Что касается информационных
ресурсов, то его использование требует предварительной квантифи-
кации.
Качественная характеристика превосходства детерминируется
видами и подвидами ресурсов. Соответственно, оно может быть ма-
териальным, информационным, организационным, позиционным
и мобильным. Поскольку проблематика материального превосходства
исследована достаточно полно как в зарубежной, так и в отечественной
научной литературе, представляется целесообразным рассмотреть че-
тыре других его типа в вышеуказанной последовательности.
В самом общем виде информационный ресурс — это совокупность
тех знаний о себе и среде, которые может использовать политический
субъект для оптимизации своего поведения, а также эффективного це-
ленаправленного влияния на состояние и/или поведение среды, т.е.
других политических субъектов. Применительно к государству это
означает разработку оптимального внешнеполитического курса и ис-
пользование влияния для его реализации без применения открытого
насилия.
Говоря о влиянии, необходимо сделать некоторое уточнение. Ранее
уже отмечалось, что оно может быть стихийным или сознательным. Пер-
вое есть продукт наличия материальных ресурсов, так как сила и богат-
ство оказывают влияние уже самим фактом своего существования. Од-
нако стихийное влияние не поддается регулированию и в лучшем случае
принуждает, т.е. потенциально содержит в себе угрозу. В отличие от него
сознательное влияние убеждает. В последнее время в американской по-
литической науке стал использоваться для его обозначения термин soft
power («мягкая сила»). Подобная терминологическая инновация пред-
ставляется не вполне удачной, хотя она и получила признание и распро-
странение в отечественных научных публикациях.
По сравнению со стихийным сознательное влияние управляемо
и гораздо более разнообразно. Оно включает достаточно широкий
176
спектр его видов. Наряду с военным и экономическим речь идет о по-

литическом, правовом, идеологическом, научном и культурном вли-
янии. В рамках внешнеполитического курса доминантным является
политическое влияние, которое реализуется на элитном уровне с по-
мощью дипломатии, а на массовом — с помощью пропаганды. И та
и другая ориентированы на создание положительного образа своего
государства и отрицательного образа его противников и тем более вра-
гов. Если это удается, то формируются предпосылки для поддержки
соответствующего политического курса. Актуализация данных предпо-
сылок происходит в процессе борьбы с альтернативными влияниями.
Успех в подобного рода борьбе есть свидетельство наличия информа-
ционного превосходства.
Вместе с тем нельзя не видеть, что преимущество в данной борьбе
имеет то государство, которое обладает наиболее полной и достовер-
ной информацией о своем оппоненте или противнике (другом субъ-
екте международных отношений) и в то же время имеет возможность
ограничить их информированность о нем самом. Стремление мини-
мизировать информацию о себе удачно иллюстрируется термином «го-
сударственной тайны». Препятствовать ее разглашению — это, в сущ-
ности, охранительная цель, которая, как правило, дополняется целью
активной — дезинформацией. Последняя призвана создать у против-
ника, не говоря уже о враге, неадекватное представление о ситуации
и тем самым побудить его допускать ошибки и просчеты при принятии
внешнеполитических решений, которые используются дипломатией
и пропагандой соответствующего государства. Все это направлено на
ограничение информационных ресурсов оппонента или противника,
а также на создание для него атмосферы неопределенности. Функции
максимизации собственной информированности о среде и минимиза-
ции ее информированности о себе выполняют спецслужбы (разведка
и контрразведка).
Таким образом, информационное превосходство включает в себя
две составляющие. Одна обеспечивается деятельностью дипломатии
и пропаганды, а другая — деятельностью спецслужб. Причем именно
первая играет основную роль в достижении информационного превос-
ходства, тогда как роль второй является вспомогательной; спецслужбы
могут способствовать повышению эффективности дипломатии, но не
пропаганды.
Превращение даже большого объема информационных ресурсов
в информационное превосходство самым непосредственным образом
связано с наличием организационных ресурсов, т.е. состоянием госу-
177
дарственного аппарата. Аналогичным образом обстоит дело и приме-

нительно к материальному превосходству. Вообще, государственный
аппарат, как обладатель высшей власти, организующий жизнедеятель-
ность общества, призван обеспечивать эффективное использование
всех видов ресурсов. В противном случае имеет место их бесполезная
(для данного общества) растрата. Применительно к внешнеполитиче-
скому курсу это ведет к его неизбежному провалу.
Говоря об организационном ресурсе того или иного государства,
нельзя не затронуть проблемы характера политического режима, а кон-
кретно — авторитаризма и демократии. В условиях авторитаризма осо-
бую значимость приобретает субъективный выбор того или другого
решения автократором (диктатором), которому в сущности никто про-
тивостоять не может. Если он ошибочен, то происходит дезориентация
всего государственного аппарата. История знает немало примеров по-
добного рода ошибок.
Классическим примером такой субъективной ошибки может слу-
жить грубейший просчет И. В. Сталина перед началом Великой Оте-
чественной войны, когда он, несмотря на наличие достаточной и над-
ежной информации о намерениях Гитлера, считал, что тот не нападет
на СССР. О трагических последствиях данного просчета хорошо из-
вестно.
Если автократор (а он несменяем) долго находится у власти, то не-
избежно происходит его морально-этическая («власть развращает, а аб-
солютная власть развращает абсолютно») и биологическая деградация.
Окруженный раболепствующей клиентелой, члены которой, образуя
правящую политическую элиту, стремятся во имя своих своекорыст-
ных интересов «поместить его в вату», т.е. по возможности изолировать
от любой негативной информации, автократор рано или поздно теряет
адекватное представление о реальности и, как следствие, все чаще до-
пускает ошибки и просчеты при принятии решений. Предотвратить их
окружающая его клиентела или не может, или не хочет, так как это, как
правило, связано с серьезным персональным риском.
При рекрутировании членов такой клиентальной правящей элиты
базовым принципом была личная преданность автократору, а деловые
качества и профессионализм отходят на второй план. Допуск в ее со-
став людей с неординарными способностями обычно жестко блокиру-
ется автократором во избежание появления конкурентов. Неизбежным
результатом в этом случае является пополнение подобного рода элиты
посредственными фигурами, зачастую с низким морально-нравствен-
ным уровнем, а то и криминальными наклонностями.
178
В свою очередь члены данной правящей элиты руководствуются

этим же принципом при выдвижении руководящих кадров государ-
ственного аппарата, что самым негативным образом отражается на его
дееспособности, особенно дипломатии, пропаганде и спецслужбах, не
говоря уже об армии.
При демократии свобода выбора главы государства или прави-
тельства серьезно ограничена, а следовательно, субъективное пред-
почтение не столь значимо. Более того, оно может быть блокировано
правящей политической элитой, которая состоит из достаточно само-
стоятельных политических фигур. Бытие правящей политической эли-
ты как таковой является временным и зависит от результатов выборов.
На практике это ведет к постоянной ротации и санации (очищению от
некомпетентных и криминализованных элементов) как ее самой, так
и высшего эшелона руководящих кадров госаппарата, работа которого
является объектом постоянного публичного критического анализа со
стороны политической оппозиции и различного рода общественно-
политических организаций.
Исходя из сказанного, можно сделать достаточно обоснованный
вывод, что в принципе демократическое государство обладает несо-
мненным организационным превосходством над авторитарным. Тут,
однако, очень важно не отождествлять демократию с многочисленны-
ми псевдодемократиями («направляемая демократия», «дефектная де-
мократия» и т.п.), представляющими собой модернизированный инва-
риант авторитаризма.
В связи с этим нельзя не привести пример количественной оценки
организационного превосходства, осуществленной в рамках исследо-
вания КПД госаппарата европейских государств. По глобальной шка-
ле наивысшую оценку получил госаппарат Великобритании — 93%,
а Россия всего лишь 21%, т.е. английский госаппарат обеспечивает
стране почти подавляющее организационное превосходство. Даже
если считать это преувеличением, то и в этом случае оно явно не очень
большое, что подтверждается неоднократными заявлениями президен-
та В. В. Путина и других руководителей государства.
Переходя к рассмотрению двух других типов превосходства, следует
заметить, что позиционное превосходство относительно независимо,
так как обусловлено геополитическим положением государства. На-
пример, островное положение Англии и Японии обеспечивало им
на протяжении многих веков безопасность от иностранного вторже-
ния. Таким образом, они обладали позиционным превосходством по
отношению к соседям. Вся история Российского государства про-
179
ходила под знаком преодоления позиционного превосходства Речи

Посполитой и Швеции, а затем и Османской империи, которые
блокировали его выход к морским коммуникациям. Распад СССР
привел к тому, что современная Россия оказалась почти в том же
точке, с которой начиналась борьба за преодоление позиционного
превосходства соседей.
В отличие от позиционного мобильное превосходство не так жест-
ко связано с характером ресурса, так как физическое время однород-
но и одномерно для всех субъектов международных отношений. Что
касается социального, а следовательно, и политического времени, то
оно актуализуется лишь в процессе взаимодействия субъектов. Со-
ответственно, тот, кто опережает другого, обладает превосходством
в ресурсе времени. В свою очередь опережение есть результат ини-
циативы (способность к опережающим, превентивным действиям).
Проявляющий и сохраняющий инициативу субъект создает у других
дефицит времени для принятия решения и его реализации и тем са-
мым повышает вероятность неадекватной реакции с их стороны.
Постоянно сохраняющий за собой инициативу субъект более моби-
лен и обладает соответствующим превосходством. Не случайно в по-
литике, да и в других видах социальной деятельности, как правило,
идет борьба за инициативу.
6.3. Векторы взаимных отношений

и политико-психологический климат
В процессе реализации внешнеполитического курса государства
выявляют не только совокупность проблем и состояние «соотношения
сил», но и формируют систему (точнее, конечно, подсистему) оценоч-
но-ориентационных отношений друг к другу, а также к другим субъ-
ектам международных отношений. Оценочно-ориентационная при-
рода (по существу психологическая) данной системы дает основание
квалифицировать ее состояние в некоторый период времени как по-
литико-психологический климат. Использование в данном случае тер-
мина «климат» представляется достаточно корректным, поскольку он
предполагает органическое сочетание устойчивости и изменчивости.
Обычно устойчивость преобладает на массовом, а изменчивость — на
элитном уровне. Устойчивость обеспечивается стереотипизацией от-
ношений (стереотипами), которые, раз оформившись, впоследствии
с трудом поддаются изменению, особенно если они в силу длительно-
180
6.3. Векторы взаимных отношений...
сти существования стали традиционными, транслируемыми из поко-

ления в поколение.
В самом общем виде можно выделить три основных вектора фор-
мирования политико-психологического климата, которые представля-
ют собой своего рода трехмерную шкалу его координат.
А. Вектор «друг—враг». Само собой разумеется, что в рамках диапа-
зона данного вектора существует широкий спектр более дробных гра-
даций (партнер, оппонент, конкурент, противник и т.д.). В этой связи
нельзя не упомянуть термин «братские отношения», которые рассма-
триваются как предельная степень дружественности, исключающая
любые враждебные действия как таковые. Если базой формирования
дружеских отношений является отсутствие конфликтогенных узлов,
а следовательно, и опасности войны, то враждебные отношения всегда
предполагают наличие таковых.
В этой связи нельзя не упомянуть о роли исторической памяти, ибо
события прошлого, прежде всего войны и факты геноцида, настолько
глубоко влияют на массовую психику, что сложившиеся на их основе
отношения могут сохраняться не одно столетие, даже если «конфлик-
тогенные узлы» перестали существовать. Последнее обстоятельство,
как правило, гораздо быстрее отражается на элитном, чем на массовом
уровне. Хотя нельзя не видеть, что по мере развития технологий ма-
нипулирования массовым сознанием возможности элиты в изменении
традиционных стереотипов непрерывно повышаются.
В. Вектор «зависимость—независимость». Формирование отноше-
ний зависимости происходит на основе «соотношения сил», а, точнее,
подавляющего, не говоря уже об абсолютном, превосходства одно-
го субъекта международных отношений над другим. Весь опыт исто-
рии СМО наглядно свидетельствует о том, что гораздо более сильное
государство в принципе не склонно учитывать интересы слабого.
Исключений из этого правила не так много. Отношение зависимости
в большинстве случаев порождает чувство опасности, которое может
усиливаться характером третьего вектора.
С. Вектор «доверие—недоверие». Отношения доверия возникают
как следствие конвенциональности политики, прежде всего ее мораль-
но-этического измерения, что находит свое конкретное выражение
в соблюдении договоров, соглашений и, в целом, достигнутых догово-
ренностей, включая так называемые «джентльменские соглашения».
В противном случае политика воспринимается как вероломная, что
ведет к формированию климата недоверия.
181
Различные сочетания трех этих векторов позволяют определить об-

щее состояние того политико-психологического климата, в условиях
которого государство вынуждено проводить свой внешнеполитический
курс. Нет, вероятно, особой необходимости доказывать, что чем благо-
приятнее политико-психологический климат, тем меньше будет препят-
ствий на пути реализации внешней политики государства — и наоборот.
Соответственно, возникает вопрос о возможности изменения климата.
Такая возможность является наиболее реальной в рамках третьего
вектора в плане создания климата доверия. Что касается двух других, то
там она весьма ограничена ввиду их слабой регулируемости, ибо никто
и никогда добровольно не пойдет на отказ от своих основных, а тем бо-
лее жизненно важных интересов и своего превосходства.
Внешнеполитическая ситуация в целом самым непосредственным
образом влияет на процесс формулирования (переформулирования)
внешнеполитической программы, а успехи или неудачи внешнепо-
литического курса — на его состояние, а иногда и на само его бытие.
В самом общем виде это их влияние отображено на нижеследующей
структурной схеме.
Рис. 6.2. Динамическая модель внешнеполитического процесса:

А — государство (субъект международных отношений);
В — внешнеполитический курс; 1 — интересы; 2 — ресурсы; 3 — цели;
4 — образ действий; 5 — проблемы; 6 — соотношение сил; 7 — отношения;
+ — позитивные последствия внешнеполитического курса;
– — негативные последствия внешнеполитического курса
182
6.4. Международные политические процессы
Данная структурная схема представляет собой не что иное, как кон-

цептуальную модель, обобщающую в предельно агрегированной фор-
ме изложенные ранее положения. Она дает наглядное представление
о структуре их логических взаимосвязей, а следовательно, помогает их
целостному восприятию. Эта целостность имеет принципиальное зна-
чение, так как придает теории необходимую строгость, без которой она
не может считаться таковой. В свою очередь именно подобного рода
строгость является исходной предпосылкой прикладного характера
частнонаучной теории, каковой является ТМО.

Ранее (см. табл. 1) была приведена типология взаимосвязей меж-
ду субъектами международных отношений, причем подчеркива-
лось, что структурообразующими среди них являются политические.
В свою очередь, в рамках последних доминирующими являются меж-
государственные отношения, так как именно государство выступает
системообразующим элементом СМО. Другие, т.е. второстепенные,
ее элементы в той или иной степени подконтрольны государственной
власти в силу их пространственной локализации. Все геопространство
(вся суша, исключая Антарктиду) по сути находится в собственности
государств (территориальный суверенитет). Не говоря уже о том, что
население мира через гражданство «прикреплено» к определенным го-
сударствам. В этом отношении весьма красноречив пример католиче-
ской церкви, которая сохранила свою государственность, хотя и чисто
символическую (государство Ватикан), что обеспечивает ей юридиче-
скую неподконтрольность. Однако нельзя не признать, что это — явле-
ние исключительное.
Совокупность межгосударственных политических взаимосвязей
образует внешнеполитическую субструктуру СМО, точнее, ее поли-
тическую структуру. Любые социальные, а следовательно, и полити-
ческие взаимосвязи характеризуются целенаправленностью, что ведет
к их объединению в последовательные ряды, т.е. в процессы. В рамках
внешнеполитической субструктуры СМО конфронтационные вза-
имосвязи образуют конфликтные процессы, кооперативные — про-
цессы сотрудничества, а нейтральные — переговоры. Особенностью
последних является то, что они могут как обладать самостоятельной
значимостью, так и быть инкорпорированы в процессы сотрудничест-
ва и конфликты. В первом случае такого рода инкорпорация обязатель-
183
на, а во втором — лишь возможна. Сами по себе переговоры в принци-

пе индифферентны к содержанию взаимосвязи и именно ввиду этого
представляют собой предельно универсальное явление. В свете выше-
сказанных соображений перейдем к рассмотрению основных внешне-
политических процессов.
6.4.1. Внешнеполитический конфликт

Поскольку к настоящему времени накоплен огромный объем за-
рубежных и отечественных научных разработок по данной пробле-
матике, представляется целесообразным сконцентрировать внима-
ние на слабо проработанных ее аспектах. Прежде всего необходимо
развести понятия «внешнеполитический» и «международный (точнее
— международно-политический) конфликт». Первый выступает со-
ставной частью второго. Субъектами последнего могут быть не толь-
ко государства, но также правительственные и неправительственные
международные организации, политические и общественно-полити-
ческие институты и движения. Иначе говоря, международный кон-
фликт представляет собой более широкое понятие с точки зрения со-
става его участников.
Конфликт — это всегда обоюдный обмен враждебными действиями со
стороны его участников, вызванный противоречием их интересов. В от-
личие от конфликта конфронтация может быть и односторонней, по
крайней мере в течение некоторого периода времени. Как любой кон-
фликт, внешнеполитический характеризуется: динамикой, числен-
ностью участников, пространственным размахом, напряженностью
и интенсивностью конфронтационных действий. Говоря о динамике,
не следует возводить ее в абсолют, так как она носит дискретный ха-
рактер, прерывается периодами стагнации («заморозки»).
По численности состава участников внешнеполитического кон-
фликта принято выделять двусторонние, многосторонние и коали-
ционные конфликты. В последнем случае обе стороны конфликта
представлены достаточно крупными коалициями. Экстремальным
примером подобного рода была холодная война. Она же характеризо-
валась и глобальным пространственным размахом. Однако в подавля-
ющем большинстве случаев внешнеполитические конфликты являют-
ся локальными и значительно реже — региональными.
Что касается конфронтационной интенсивности и напряженно-
сти, то под первой имеется в виду количественная характеристика вза-
184
имодействия (численность враждебных акций), а под второй — каче-

ственная, т.е. переход от информационного к силовому воздействию
на противоположную сторону. Соответственно, можно выделить три
стадии напряженности: низкую, среднюю и высокую. Первая — это
пропагандистская стадия, в ходе которой формируется желательный
политико-психологический климат («мы — правы, они — неправы»).
Вторая стадия давления осуществляется внешнеполитическими ведом-
ствами и руководителями государства. Основную роль в рамках тако-
го информационного давления играют разного рода предупреждения
и угрозы. Третья стадия — это стадия санкций, зачастую сочетающаяся
с демонстрацией силы (концентрация войск, маневры и т.п.).
В последнем случае налицо вероятность перерастания внешнепо-
литического конфликта в вооруженный, крайним вариантом которого
является война. Результатом войн были наиболее радикальные изме-
нения состава СМО и, как следствие, перераспределение в ней власти
и собственности, но при сохранении самого порядка их распределения
(точнее, вероятно, основополагающих принципов данного порядка).
ХХ век и особенно его вторая половина стали в известном смысле по-
воротным пунктом в эволюции войн, обусловленным колоссальным ка-
чественным скачком в развитии военных технологий. С одной стороны,
оно ограничило возможность ведения войн, прежде всего между велики-
ми державами (сдерживающая роль ракетно-ядерного оружия), но с дру-
гой — стимулировало диверсификацию самих войн. В исследуемом кон-
тексте классификация войн может быть представлена в следующем виде.
Таблица 6.2
Типология военных конфликтов
Характер Цель
I II III
Конвен- Неконвен- Тотальная
ционная ционная
А — Регулярная Войны XVIII– Первая мировая Вторая мировая
XIX вв. война (ПМВ) война (ВМВ)
В — Партизанская Действия фран- Действия юго- Действия чечен-
цузских маки во славских пар- ских сепарати-
время фашист- тизан во время стов в 90-х годах
ской оккупации ВМВ ХХ в.
С — Диверсионно- Действия се- Действия эсеров Действия ООП
террористическая паратистов на против царизма против Израиля
Корсике в 1905–1907 гг.
185
Приведенная таблица нуждается в пояснении, в частности исполь-

зовавшегося в ней критерия деления по цели ведения войн. Ни конвен-
ционная, ни неконвенционная войны не имеют своей целью уничто-
жение мирного населения, и, наоборот, при тотальной войне это одна
из целей, а при диверсионно-террористической войне она может быть
даже главной.
Хотя в начале ХХI в. основной акцент переносится на исследование
различных аспектов тотальной диверсионно-террористической войны,
чему в значительной степени способствовал триггерный эффект терак-
тов 11 сентября 2001 г., отразившихся на всей международной ситуа-
ции, не следует, однако, игнорировать и проявившиеся новации в тео-
рии и практике регулярной и партизанской войн.
Применительно к регулярным войнам в этом контексте следу-
ет упомянуть интервенцию НАТО в Югославии, в ходе которой ВВС
США планомерно разрушали инфраструктуру и гражданские объекты
на территории Сербии, как правило предупреждая мирное население
о предстоящих авиационных ударах. Само собой разумеется, что оно
при этом несло потери, хотя и относительно небольшие, но инфра-
структура уничтожалась тотально, поскольку ПВО Югославии не мо-
гла в силу своей технической отсталости противостоять этим ударам.
В сущности, данный вариант регулярной войны представлял со-
бой модернизацию той тотальной воздушной войны, которую англо-
американские союзники вели против гитлеровской Германии под ло-
зунгом: «Выбомбить Германию из войны». Против Югославии удары
носили строго избирательный характер, рассчитанный на то, чтобы
избежать обвинений в уничтожении мирного населения. Иначе гово-
ря, НАТО и особенно США стремились представить данную войну не
только как конвенционную, но и как «цивилизованную», т.е. не нару-
шающую норм международного права.
События 2006 г. во Франции явили собой пример своего рода «циви-
лизованного» варианта партизанской войны, когда отряды арабо-афри-
канской молодежи в нескольких десятках городов уничтожали транспор-
тные средства и гражданские объекты и осуществляли столкновения
с полицейскими силами, но без применения огнестрельного оружия.
Человеческих жертв при этом не было. Действия этих отрядов были хо-
рошо скоординированными и организованными, осуществлялись толь-
ко в ночное время и продолжались более месяца. Это дает основания
квалифицировать их как партизанскую войну, но как «цивилизованную»
и действительно бескровную. Такого история войн не знала.
186
Инициатором придания войне тотального характера является гит-

леровская Германия, но своего апогея она достигла в виде атомных
бомбардировок Хиросимы и Нагасаки. Симптоматично, что если
Гитлер отвергал общечеловеческую мораль, то американские правя-
щие круги претендовали и продолжают претендовать на роль ее ос-
новных выразителей и поборников. В последнее время США против
Сербии, а Израиль против Ливана и сектора Газа использовали своего
рода «гуманный» вариант тотальной войны — уничтожение инфра-
структуры и разного рода гражданских объектов. Формально мирное
население не является в этом случае целью, но косвенно превращает-
ся в таковую.
Подлинным изобретением ХХ в. можно считать диверсионно-тер-
рористическую войну и особенно ее тотальный вариант. Надо заметить,
что генезис диверсионно-террористической войны связан с развитием
политического терроризма, который, видимо, современен государству.
Однако политический террор был и остается явлением индивидуаль-
но-избирательным, а любая война — это явление массовое. Акт поли-
тического терроризма и даже серия такого рода актов еще не война.
В известном смысле диверсионно-террористическая война — это мар-
гинальный феномен, «застрявший» между политическим терроризмом
и партизанской войной. В отличие от последней ее можно вести и на
территории противника, пусть и в ограниченных масштабах.
Если первоначально диверсионно-террористические войны были
сугубо внутренними, то со временем они стали приобретать междуна-
родное измерение. Инициатором этой трансформации можно с пол-
ным основанием считать Организацию освобождения Палестины
(ООП). Диверсионно-террористические войны ведутся политически-
ми организациями или движениями экстремистского толка, но обыч-
но при поддержке или попустительстве государств. В настоящее время
глобальную диверсионно-террористическую войну ведет против США
и их союзников исламистское движение, спонсором и идейным вдох-
новителем которого выступает Саудовская Аравия.
Следует признать, что в целом ряде случаев диверсионно-террори-
стическая война в ее тотальном варианте оказалась достаточно эффек-
тивной. В частности, благодаря ей ООП удалось добиться кардиналь-
ного изменения внешнеполитического курса ЕЭС/ЕС, от поддержки
Израиля к умиротворению Палестинского движения сопротивления
(ПДС). В этом отношении особенно впечатляющим является пример
Испании, в котором боевики-исламисты, проведя несколько крупных
187
диверсий, добились отзыва испанских войск из состава коалиционных

сил в Ираке. Это в стране, где на протяжении многих десятилетий ведут
диверсионно-террористическую войну боевики ЭТА, которая, правда,
никогда не была тотальной.
Нельзя не обратить внимания на то, что по мере развития глобали-
зации и совершенствования военных технологий возможности ведения
диверсионно-террористической войны возрастают. Особую опасность
в этом плане представляет быстрое совершенствование оружия массо-
вого уничтожения (ОМУ) и, в частности, превращение его во все более
компактное и простое в использовании. От боевика, в сущности, не
требуется наличия каких-либо специальных навыков и знаний («нуж-
но лишь вовремя нажать на кнопку»). Исламистское движение, как из-
вестно, широко использует женщин в качестве террористов-смертни-
ков. Пока используются обычные взрывчатые вещества. Вместе с тем
было бы преступной беспечностью отметать возможность применения
ОМУ в перспективе.
В связи с этим нельзя не затронуть такой необычный, но от этого не
менее значимый аспект глобализации, как формирование мирового орга-
низованного преступного сообщества (МОПС). Среди основных направ-
лений его деятельности, наряду с нарко- и работорговлей, выделяется
торговля оружием, которая хотя и является нелегальной, однако осуществ-
ляется весьма интенсивно. Пока нет оснований полагать, что на нем про-
дается ОМУ. Вместе с тем вероятность этого в принципе не исключается.
Этому объективно способствует постепенное, но неуклонное рас-
ползание ОМУ по миру, с одной стороны, и развитие коррупции —
с другой. Последняя в этом плане представляет весьма серьезную ла-
тентную и, как правило, недооцениваемую угрозу. Особую опасность
она создает на постсоветском пространстве, где после развала СССР
предпринимались неоднократные попытки нелегального получения
технологий производства ОМУ, а также вербовки соответствующих
специалистов.
Формирование МОПС резко интенсифицировалось в конце прош-
лого столетия, причем более заметную роль в нем стала играть россий-
ская организованная преступность, которая сейчас претендует на ли-
дерство в МОПС. Борьба с ним не могла быть эффективной в рамках
отдельного государства и потребовала объединения усилий. Как следст-
вие, появилась такая международная правительственная организация,
как Интерпол, которая в сущности представляет собой продукт развития
и совершенствования международных, правоохранительных, коопера-
тивных связей, а следовательно, межгосударственного сотрудничества.
188
6.4.2. Внешнеполитическое сотрудничество

Субъектами внешнеполитического сотрудничества являются го-
сударства, а само оно как процесс представляет собой стабильную
структуру кооперативных внешнеполитических связей. Как и в случае
с внешнеполитическим конфликтом, внешнеполитическое сотрудни-
чество является частью международного. Последнее включает в себя
второстепенные элементы СМО и весь спектр взаимосвязей.
Объективной предпосылкой внешнеполитического сотрудничест-
ва является наличие массива общих интересов. В противном случае
кооперативное взаимодействие носит единичный, спорадический ха-
рактер, т.е. не представляет собой процесса в строгом смысле слова.
Вместе с тем следует учитывать то обстоятельство, что, даже если про-
цесс сотрудничества начался, он может быть «подавлен» в зародыше
превосходящей массой конфронтационного взаимодействия. Тогда
влияние общих интересов проявляется в так называемых «параллель-
ных действиях», когда государства стремятся добиться одного и того же
результата изолированно друг от друга, не прибегая к сотрудничеству.
Если общие интересы являются жизненно важными, то государст-
ва (и не только они) идут на «замораживание» имевшего места ранее
конфронтационного взаимодействия. Обычно это происходит во вре-
мя войны, от исхода которой зависит судьба государства. Однако по-
добного рода «заморозка» всегда явление временное, которое рано или
поздно кончается, ибо само по себе данное сотрудничество в сущности
является вынужденным.
Для оценки состояния процесса сотрудничества могут быть исполь-
зованы те же критерии, что и в случае с внешнеполитическим конфлик-
том, но, естественно, с соответствующей модификацией. Неизменны-
ми остаются критерии числа участников и пространственного размаха
(масштаба). Что касается интенсивности, то тут ключевую роль играет
не столько ее количественная, сколько качественная характеристика.
Последний тезис требует пояснения. Под количественной харак-
теристикой имеется в виду число внешнеполитических проблем, по
поводу которых налицо кооперативное взаимодействие участников со-
трудничества. Что касается качественной стороны дела, то здесь крите-
рием служит степень дополнения внешнеполитического сотрудничест-
ва другими его видами, и особенно военным. Чем выше степень такого
рода дополняемости, т.е. чем более комплексным является внешнепо-
литическое сотрудничество, тем оно стабильнее — и наоборот. Исклю-
чений данная закономерность не знает.
189
Альтернативой враждебности (напряженности) является дружест-

венность, уровень которой детерминирует степень развития сотруд-
ничества. В самом общем виде можно выделить четыре стадии этого
развития: консультативную, координационную, коалиционную и ин-
теграционную.
Самая низкая, консультативная, стадия сотрудничества предпо-
лагает регулярный обмен информацией между участниками по поводу
своих позиций по достаточно широкому кругу международных проб-
лем. Причем такого рода информационный обмен должен проходить на
уровне министров иностранных дел (заместителей министров) и глав
государств в ходе их личных контактов — непосредственно или с помо-
щью технических средств. Несмотря на быстрое развитие последних,
они пока не в состоянии заменить непосредственные контакты.
На стадии координации вышеуказанный обмен сочетается с согласо-
ванием позиций во избежание конфронтации. Однако если стороны не
берут на себя при этом каких-либо обязательств и не заключают нефор-
мальных соглашений, то по существу имеет место своего рода «молча-
ливый отказ» сторон от любых враждебных действий друг против друга.
Коалиционная стадия предусматривает выработку общей позиции
и стратегии ее реализации, т.е. определенной программы совместных
действий. Она может быть оформлена в виде соответствующего договора
или соглашения, т.е. иметь или не иметь соответствующее правовое офор-
мление. В первом случае коалиция в потенциале носит долговременный
характер, а во втором, как правило, временный, конъюнктурный, об-
условленный наличием некоего общего противника или оппонента. На-
пример, сугубо конъюнктурная коалиция России—Франции и Германии
по поводу интервенции США в Ираке. Два из трех членов данной коали-
ции — военно-политические союзники США, но они не были согласны
с внешнеполитическим курсом США по этой конкретной проблеме.
Следует заметить, что само по себе правовое оформление коалиции
отнюдь не гарантирует долговременность коалиции, особенно во вре-
мя войны. В частности, несмотря на правовое оформление, антигитле-
ровская коалиция была заведомо конъюнктурной, а признаки ее рас-
пада появились уже на заключительных этапах мирового конфликта.
Как только общий враг — гитлеровская Германия — был разгромлен,
коалиция распалась. По существу, правовое оформление не сыграло
сдерживающей роли.
Неформальные конъюнктурные коалиции отличаются высокой
степенью динамизма, быстро возникают и так же быстро распадают-
ся. В рамках таких коалиций взаимодействие участников, как правило,
190
ограничивается взаимной поддержкой. В долговременных оно обычно

дополняется взаимопомощью, экономической и военной. В большин-
стве случаев такая помощь (односторонняя или обоюдная) получает
соответствующее правовое оформление (договор о дружбе, сотрудни-
честве и взаимопомощи).
Подобная формулировка означает трансформацию политической
коалиции в военно-политический союз (блок). Он формируется либо
во время войны, либо в преддверии реальной угрозы ее возникнове-
ния. По своему составу такой блок (как и любая коалиция) может быть
узким (два-три участника) или широким (например, НАТО). Военно-
политический блок обычно тяготеет в той или иной степени к про-
странственной экспансии, т.е. включению новых членов, хотя далеко
не всегда это удается.
Говоря о коалициях, нельзя не коснуться проблемы лидерства,
а следовательно, симметрии или асимметрии их состава. В первом
случае участники коалиции примерно равны по своим возможностям
(например, Антанта), в ней отсутствует ярко выраженный лидер, а во
втором — он налицо, хотя равноправие участников и провозглашается
(принцип консенсуса). В зависимости от роли лидера асимметричная
коалиция может быть партнерской, вассальной или клиентельной.
В партнерской коалиции лидер — это старший партнер, а осталь-
ные ее участники — младшие (Primus inter pares). В вассальной он связан
с другими системой взаимных обязательств, которая ограничивает его
возможности, так как предусматривает наличие определенной «свобо-
ды воли» у других. И, наконец, в клиентельном варианте эти другие ли-
шены «свободы воли», что по существу делает их независимость чисто
формальной. Этот вариант клиентельной коалиции возникает отнюдь
не всегда на добровольной основе.
Четвертой стадией развития сотрудничества является интеграция,
которая в теории ориентирована на объединение в новое единое госу-
дарство членов ранее возникшего союза, что находит свое выражение
в формировании так называемых «наднациональных органов», в поль-
зу которых государства-участники передают некоторую часть своего
суверенитета. «Наднациональные органы» с известной долей условно-
сти можно отнести к правительственным международным организаци-
ям (МПО).
Возникновение широкого спектра международных правительствен-
ных и неправительственных организаций является результатом развития
сотрудничества во всех составляющих структуры международных отно-
шений. Они, т.е. МПО и неправительственные международные органи-
191
зации, могут возникать на различных стадиях сотрудничества и соответ-

ственно иметь различную функциональную ориентацию. Более того,
они могут формироваться и в ходе переговорного процесса. Подобного
рода примером может служить трансформация СБСЕ в ОБСЕ, хотя, ко-
нечно, это все же представляет собой исключение из общего правила,
так как там имел место определенный аспект сотрудничества.
6.5. Методология исследования переговоров

Современное мировое сообщество имеет в своем распоряжении
мощную разветвленную переговорную структуру глобального масшта-
ба, простирающуюся не только на политическую, но и на экономиче-
скую, военную и культурно-гуманитарную области. Особое развитие
получило международное посредничество во все более разнообразных
вариантах, вплоть до самых «экзотических» (например, так называ-
емый «ближневосточный квартет» США, России, Евросоюза и ООН)1.
Принципиальное отличие от предшествующей практики перего-
воров в том, что отныне к традиционному дипломатическому срезу
(послов, специальных представителей) добавился высший уровень
(саммиты глав государств и правительств), функционирующий на се-
годняшний день в режиме регулярно или постоянно действующих фо-
румов, и уровень экспертов2.
Начнем с уточнения самого понятия «переговоры». На первый
взгляд оно кажется очевидным, однако на деле таковым не является,
так как эмпирическое понимание не подкрепляется теоретическим
осмыслением. Мы предлагаем следующую дефиницию: переговоры —
это один из типов социальной коммуникации, представляющий собой
дискуссию, ориентированную на разрешение противоречия интересов ее
участников. Данное противоречие воспринимается ими как проблема,
1
До ее появления коспонсорами ближневосточного мирного урегулирования были
США и Россия. Очевидно, что термин «спонсор» не тождествен термину «посредник».
Действительно, на протяжении всех 1990-х годов роль США не выходила за рамки по-
средничества в строгом смысле этого слова. Означает ли появление спонсорства новый
феномен в международных отношениях или это только эпизод, порожденный экстре-
мальными условиями, сейчас сказать сложно.
2
Некоторые исследователи (см., например: Лебедева М. М. Политическое урегули-
рование конфликтов. М.: Аспект Пресс, 1997) считают целесообразным выделять выс-
ший дипломатический уровень — уровень министров иностранных дел. Однако в этом
случае логика потребует выделения и других.
192
составляющая предмет дискуссии и подлежащая решению в ее ходе пу-

тем договоренности (соглашения) между сторонами.
В отличие от других типов социальной коммуникации переговоры
характеризуются специфической, присущей только им целевой фун-
кцией — решением обсуждаемой проблемы с помощью договорен-
ности участников. Другим близким к переговорам типам социальной
коммуникации (консультации, обмен мнениями и т.п.) она в принци-
пе не присуща. Достижение подобного рода договоренности есть доми-
нантная цель участника переговоров, наряду с которой он, как прави-
ло, намечает и другие, побочные (периферийные). Таким образом, идя
на переговоры, участник формулирует для себя определенную систему
целей, которая детерминирует его поведение, так как социальная ком-
муникация есть целенаправленная деятельность.
Обладая «свободой воли», участник имеет возможность варьиро-
вать структуру своей системы целей, причем самым радикальным обра-
зом — вплоть до снятия доминантной цели и постановки на ее место
одной из побочных. В этом случае «нормальное» состояние структуры
превращается в «ненормальное». Как следствие, переговоры, утратив-
шие свою имманентную целевую функцию, преобразуются в квази-
переговоры, или псевдопереговоры. Исходя из этого можно выделить
два принципиально различных подхода участника к переговорам: кон-
структивный (доминантная цель сохранена) и инструментальный (до-
минантная цель отсутствует).
Будучи заинтересованным в продолжении квазипереговоров как
в средстве достижения побочных целей (в рамках его внешнеполити-
ческого курса они могут быть весьма значимы), участник, придержива-
ющийся инструментального подхода, стремится всячески замаскиро-
вать его и идет обычно до конца, заключая фиктивное соглашение,
которое он заведомо не собирается выполнять. О размерах такой псев-
допереговорной активности достаточно красноречиво свидетельствует
следующий факт. В 1997 г. Исполнительный секретариат СНГ провел
исследование, согласно результатам которого из общего числа заклю-
ченных 880 договоров и соглашений реально выполнялись только
130 — менее 15%1. Комментарии излишни.
Возможно, в известном смысле данный факт уникален. Но ши-
рокое распространение псевдопереговорной активности не вызывает
сомнений, особенно во внешнеполитической практике большинства
развивающихся стран. Заметно реже к ней прибегают развитые страны,
1
10 лет Содружества Независимых Государств: иллюзии, разочарования, надежды.
Международная научная конференция. М.: ИМЭПИ РАН, 2001. С. 7.
193
что, видимо, было одной из причин исключения феномена квазипере-

говоров из зоны научного внимания. Однако главной причиной была
их резко отрицательная оценка с точки зрения морально-этических
норм. Они были признаны сугубо аморальными1. Не случайно даже
дипломаты-переговорщики, которые участвовали в квазипереговорах,
избегают упоминать о них или делают это в косвенной и модальной
форме. Хотя не знать или не предполагать этого они не могли.
Негативная морально-этическая оценка подкрепляется формаль-
но-логическими соображениями, т.е. представлением о квазиперего-
ворах как о «ненастоящих». В известном смысле это действительно так.
Однако отказ от научного исследования данного феномена и его тео-
ретического осмысления не может быть оправдан, поскольку «настоя-
щие» и «ненастоящие» переговоры являются составляющими единой,
хотя и противоречивой, целостности — мировой переговорной струк-
туры. Абсолютизация их различий серьезно обедняет представление
не только о переговорной структуре, но и о настоящих переговорах,
поскольку исключается возможность изменения подхода со стороны
участника, а также применения им комбинации подходов. Особенно
негативно это сказывается на анализе переговорных стратегий, кото-
рые и являются ключевым элементом переговорного процесса.
Отказ от такого рода абсолютизации позволяет, на наш взгляд,
сформулировать достаточно развернутую типологию переговорных
стратегий в следующем виде: 1) ультимативная, 2) конкурентная,
3) партнерская, 4) имитационная, 5) обструкционная, 6) смешан-
ная, 7) неопределенная. Приведенный «спектр» стратегий нуждается
в определенных пояснениях.
1. Ультимативная стратегия предполагает постоянные требования
односторонних уступок со стороны другого участника. Эти требования
предъявляются в категорической форме и сопровождаются различ-
ного рода угрозами. В сущности, это попытка превратить переговоры
в диктат — альтернативный тип социальной коммуникации. Соот-
ветственно, такая стратегия может считаться переговорной условно.
1
Например, отечественный исследователь и дипломат-переговорщик В. Л. Исраэлян
квалифицировал их как «антипереговоры» и на этом основании счел не заслуживающими
внимания. Как профессионала его можно понять, хотя с его однозначно негативной оцен-
кой квазипереговоров с точки зрения морально-этических норм трудно согласиться, пока
в мире действует право сильного. В частности, миролюбивое государство может прибегать
к квазипереговорам, с тем чтобы подготовиться к отражению агрессии благодаря выигры-
шу времени. Более того, с террористами, захватившими заложников, всегда ведутся квази-
переговоры, для того чтобы создать необходимые условия, позволяющие их уничтожить
или нейтрализовать.
194
В указанном смысле она маргинальна, так как направлена на решение

проблемы, но в принципе исключает компромисс.
2. Конкурентная стратегия, получившая в зарубежной науке назва-
ние «торг» (bargaining). Несмотря на свою вариативность, она в целом
ориентирована на компромисс, но односторонне выгодный: минимум
собственных уступок и максимум уступок другого участника. В «жест-
ком» варианте допускается использование элементов диктата, что
сближает конкуренцию с ультимативной стратегией.
3. Партнерская стратегия. Ее квалифицируют как совместный
поиск решения проблемы (joint problem-solving), что означает ориента-
цию на взаимовыгодный компромисс, коррелирующийся с понятием
«справедливость». «Справедливость» в свою очередь сочетается с поня-
тием «истина». Соответственно, только взаимовыгодный компромисс
рассматривается как правильный и справедливый. Данная пара по-
нятий и образует базовую аксиоматику морально-этического вектора
в американской науке. При всех ее морально-этических достоинствах
партнерская стратегия — стратегия зависимая: ее применение обя-
зательно требует взаимности, т.е. использования другим участником
аналогичной стратегии. Без этого нет смысла говорить о совместном
поиске решения. Вопрос о том, насколько часто имеет место такая
стратегическая взаимность, остается открытым. Можно предположить,
что она обычно встречается при переговорах об интеграции, но, естест-
венно, если их участники заинтересованы в ней не на словах, а на деле.
4. Имитационная стратегия. Она представляет собой копирование
обычно партнерской и реже конкурентной (в «мягком» варианте) стра-
тегии, предусматривая достижение мнимого компромисса (фиктив-
ного соглашения). Поскольку использующий ее участник заведомо не
намерен выполнять соглашение, то основная часть его дискуссионной
активности концентрируется на придании соглашению такой формы,
которая давала бы возможность игнорировать его в будущем.
5. Обструкционная стратегия. Поскольку она не предполагает за-
ключение даже фиктивного соглашения, то объектом копирования
является конкурентная стратегия в «жестком» варианте (обычно с про-
пагандистской целью), так как он наиболее удобен для разрыва пе-
реговоров в любой нужный участнику момент времени. Если же есть
заинтересованность в затягивании переговоров, то применяется копи-
рование «мягкого» варианта, как правило до определенного момента,
а затем — переход к «жесткому».
6. Смешанная стратегия — комбинация вышеперечисленных стра-
тегий. Необходимость в ней возникает тогда, когда предметом обсу-
195
ждения является комплексная проблема, отдельные аспекты которой

(подпроблемы) отличаются высокой степенью автономности и сущест-
венно различны по степени значимости для участника. Соответственно,
по одним он может пойти на компромисс, а по другим нет.
7. Неопределенная стратегия используется, когда участник в силу
разного рода причин еще не сделал окончательного выбора. Среди них
могут быть как чисто конъюнктурные (дефицит времени, отсутствие
необходимой информации и т.п.), так и относительно долговремен-
ные (например, дестабилизация внутриполитического положения).
Все же, как правило, период применения этой стратегии невелик.
Для наглядности и во избежание дальнейшего углубления в дета-
ли представляется целесообразным оформить все сказанное о страте-
гиях следующей схемой:
Рис. 6.3. Соотношение подходов и стратегий в переговорном процессе
Если решение о начале переговоров или отказе от них диктуется

в основном логикой внешнеполитического курса, то выбор стратегии
зависит от проблемной и переговорной ситуаций. Первая детермини-
руется типом проблемы и характером взаимодействия вовлеченных
субъектов, вторая — «соотношением сил» и «степенями свободы» их
поведения. Исходным моментом проблемной ситуации является ха-
рактер проблемы, порождаемой противоречием интересов субъектов.
(Там, где данное противоречие отсутствует, нет и проблемы.) Интерес,
понимаемый как осознанная потребность, представляет собой базовый
элемент противоречия, а следовательно, и проблемы.
Как таковой, компромисс есть обмен уступками, предполагающий
отказ субъектов от какой-то части своих интересов (желательно — вто-
ростепенных). Обмен может быть как эквивалентным, так и неэквива-
лентным, а, соответственно, компромисс — взаимовыгодным или од-
носторонне выгодным (невзаимовыгодным). Существующие методики
оценки выгодности политического компромисса — сопоставления вы-
год и издержек — позволяют сделать это лишь приблизительно и на ос-
нове экспертных оценок.
Возможен ли взаимно невыгодный компромисс? На первый взгляд,
это в принципе несовместимо с самой идеей компромисса, однако толь-
196
ко тогда, когда он является добровольным. Пусть и не часто, но он может

достигаться в результате давления со стороны мощной «третьей силы»1.
Нет, вероятно, особой необходимости доказывать, что в этом случае оба
субъекта будут всячески стремиться превратить его в фиктивный.
Развитие интеграционных процессов в современном мире значи-
тельно повысило научный интерес к взаимовыгодному компромиссу.
Особое внимание к нему проявляют представители морально-этическо-
го направления американской науки. Они самым кардинальным обра-
зом переосмыслили представление о партнерской стратегии, что нашло
свое выражение в новой трактовке концепции «совместного поиска ре-
шения». Последняя приобрела ярко выраженные идиллические черты.
«Совместный поиск решения» стал отождествляться с научной дис-
куссией, участники которой заинтересованы только в одном — в выяв-
лении объективной истины, т.е. правильного и справедливого решения
проблемы. Нетрудно заметить, что за эталон здесь берется научная дис-
куссия в сфере естественных наук, но никак не общественных. Если
в рамках первой еще можно говорить о беспристрастности участников,
по крайней мере в идеале, то применительно ко второй об этом не мо-
жет быть и речи.
Отождествление партнерской стратегии с подобного рода эталоном
объективно ведет к снятию представления о противоречивости интере-
сов субъектов, и, соответственно, само понятие «компромисс» теряет
смысл. Имплицитно подразумевается, что место противоречия зани-
мает общий интерес (поиск «истины» и «справедливости»), обуслов-
ленный единой системой ценностей, т.е. идеологией. Действительно,
различие идеологий стимулирует появление и обострение политиче-
ских противоречий. Однако общность идеологии не гарантирует отсут-
ствия противоречий интересов: они объективно вытекают из различий
в состоянии и положении субъектов.
Наличие у интереса онтологической составляющей (потребности)
побуждает субъекта предпринимать те или иные действия по ее удов-
летворению. Встречая противодействие другого субъекта, интерес ко-
торого противоречит его собственному, он или прибегает к конфрон-
тации (враждебным действиям), или пытается удовлетворить свой
интерес с помощью компромисса. В первом случае складывается кон-
фликтная, а во втором — кооперативная проблемная ситуация.
Каждой из этих ситуаций может быть присуща определенная пози-
тивная или негативная динамика. Негативная динамика конфликтной
1
Роль такой «третьей силы» в современном мире стремятся играть США, опираясь
на доктрину «гуманитарной интервенции».
197
ситуации ведет к кризису и войне, а позитивная — к переходу в коопе-

ративное состояние. Аналогичным образом обстоит дело и с динами-
кой кооперативной ситуации. Негативная ведет к конфликту, а пози-
тивная — к формированию предпосылок интеграции.
Вместе с тем та или иная ситуационная динамика не исключает
возможности временного статического состояния — «замораживания»
проблемы. Обе стороны в силу тех или иных причин на некоторое вре-
мя откладывают решение проблемы на будущее и воздерживаются от
каких-либо действий. Как следствие, проблемная ситуация становится
статичной («замороженной»).
Таким образом, по критерию взаимодействия субъектов проблем-
ные ситуации можно подразделить на конфликтные, кооперативные
и статичные. Переговоры же всегда включены в кооперативную си-
туацию. Они могут иметь место в конфликтной (дискретной) форме
и отсутствуют в статической. Иначе говоря, корреляция проблемной
и переговорной ситуаций неоднозначна.
Переговорная ситуация генетически связана с проблемной. Но сама
по себе она достаточно независима, так как детерминируется такими
факторами, как «соотношение сил» субъектов и степень их свободы. Оба
этих критерия с проблемной ситуацией непосредственно не связаны.
Понятие «соотношение сил» заимствовано из военного дела, но в те-
ории международных отношений оно получило более широкую трак-
товку. Применительно к межгосударственным отношениям под «силой»
принято понимать военную и экономическую мощь определенного го-
сударства. Именно на основе данного понятия строится типология госу-
дарств (малые, средние, крупные и великие державы). Такая типология
сомнений не вызывает, хотя ограничиваться ею при оценке «соотно-
шения сил», особенно в условиях переговорной ситуации, нельзя. Ведь
кроме материальной составляющей ситуации необходимо учитывать
и информационную, тождественную в данном случае политической.
Хорошо известно, что даже в военном деле наличие значительно-
го материального превосходства (превосходства в силах и средствах)
далеко не всегда гарантирует успех. Надо еще и уметь его реализовать.
В политике сделать это несравненно сложнее, хотя бы ввиду того, что
слабейший в подавляющем большинстве случаев имеет возможность
нивелировать превосходство политически с помощью «игры в баланс
сил». Она всегда была весьма эффективной1.
1
Особенно наглядно это видно на примере ряда стран третьего мира, которые в
ходе холодной войны умело использовали американо-советскую конфронтацию. Уход в
прошлое биполярного мира ограничивает возможности ведения этой игры в глобальном,
но не в региональном масштабе.
198
Сущность «игры в баланс сил» сводится к тому, что слабейший

стремится стимулировать создание некой коалиции, противостоящей
сильнейшему. Как правило, она бывает неформальной и в нее могут
входить даже союзники сильнейшего. Подобного рода неформальная
коалиция — явление конъюнктурное, и ее состав может быть весьма
разнородным. В нее включаются все те субъекты международных от-
ношений (не только государства), которые по данной проблеме под-
держивают слабейшего. Особое значение имеет наличие в ее составе
оппозиционных элементов из страны сильнейшего. Если эти послед-
ние достаточно влиятельны, то сильнейший оказывается лишенным не
только внешней, но и внутренней поддержки, что в принципе вырав-
нивает «соотношение сил» (естественно, если данная коалиция — до-
статочно мощная и надежная)1.
Психологической предпосылкой формирования такой коалиции
является опасение слабых по поводу дальнейшего наращивания мощи
сильнейшего, что еще больше расширит диапазон «степеней свободы»
его поведения, в том числе и по отношению к ним. Тут начинает дей-
ствовать хорошо известное опасение: «Сегодня он, а завтра я». Подоб-
ного рода объединение слабых можно квалифицировать как психоло-
гический феномен «солидарности». Ее спонтанное проявление можно
часто наблюдать, например, в процессе многосторонних переговоров
в рамках СНГ.
Обычно слабый прибегает к «игре в баланс сил», только когда на
стороне сильнейшего значительное и тем более подавляющее превос-
ходство. Если же оно не столь велико, то и необходимости в этой игре
может не быть. Таким образом, если превосходство одного субъекта над
другим не очень значительно или компенсируется неформальной коа-
лицией, то переговорную ситуацию можно считать равновесной (сим-
метричной). В противном случае она неравновесна (асимметрична)2.
Ярко выраженная неравновесность объективно ограничивает «сте-
пень свободы» слабейшего и расширяет ее у сильнейшего. Конкретно
это находит выражение не только в выборе стратегии, но и в том, на-
сколько добровольно субъект идет на переговоры. Само собой разуме-
ется, что добровольность здесь понимается в относительном, а не в аб-
солютном смысле.
1
Нет, вероятно, особой необходимости доказывать, что сильнейший в свою очередь
стремится блокировать формирование подобного рода коалиции, а иногда и создать аль-
тернативную.
2
Вопросам асимметричной переговорной ситуации посвящена коллективная мо-
нография: Power and Negotiation / W. Zartman and L. Rubin (eds.). Ann Arbor: UMP, 2001.
199
Исходя из этого, переговорную ситуацию можно считать благопри-

ятной для достижения компромисса, а следовательно, и для решения
проблемы. Если оба субъекта добровольно принимают решение о нача-
ле переговоров, то переговорная ситуация благоприятна. И наоборот,
если один или оба делают это вынужденно, то переговорная ситуация
неблагоприятна. С одной стороны, велика вероятность квазиперегово-
ров, а с другой — трудно рассчитывать на надежность компромисса.
Благоприятная переговорная ситуация складывается, как прави-
ло, в условиях кооперативной проблемной ситуации, а неблагоприят-
ная — в условиях конфликтной. Экстремальным вариантом последней
можно считать тот, при котором оба субъекта вынуждены идти на пе-
реговоры, а тем более когда их принуждает к этому «третья сила», т.е.
переговоры являются обоюдно принудительными. Тут серьезную роль
может играть идея миротворчества в форме «принуждения к миру», что
почти всегда означает и принуждение к переговорам. Вопрос о том, на-
сколько эффективны обоюдно принудительные переговоры с участием
спонсоров, остается открытым1.
Проблемная и переговорная ситуации детерминируют выбор стра-
тегии, которая задает лишь общую ориентацию поведению субъектов —
участников переговорного процесса. Этого явно мало для того, чтобы
обеспечить четкую целенаправленность их поведения. Здесь требуется
конкретизация стратегии, что и достигается путем разработки позиции
и тактики.
В самом общем виде позиция — это тот вариант или группа вариан-
тов решения проблемы, которые представляются участнику оптималь-
ными. Параллельно основной, т.е. наиболее желательной, он намечает
для себя резервную позицию — допустимые, хотя и не очень желатель-
ные варианты. Его позицию можно считать ригидной («жесткой»), если
он строго придерживается только основной позиции, и, наоборот, гиб-
кой, если он допускает переход на резервную. Ригидность и гибкость
не следует, естественно, воспринимать в абсолютном смысле.
При квазипереговорах вопрос о позиции решается проще, ибо
целью участника является по существу сохранение статус-кво, т.е.
«нулевой» вариант решения. Само собой разумеется, во избежание
прекращения переговоров он вынужден тщательно маскировать свою
позицию, что и дает основание квалифицировать ее как симулятив-
ную. Чем искуснее маскировка, тем надежнее симулятивная позиция.
1
История ближневосточного мирного урегулирования в 1990-х годах, казалось бы,
дает отрицательный ответ на этот вопрос. Однако не следует упускать из виду, что «третья
сила», то есть США как коспонсор, еще не использовала свою военную мощь.
200
В связи с этим хотелось бы привести пример того, к каким нега-

тивным результатам приводит демаскировка симулятивной позиции.
Речь идет об известном факте из истории заключения Брестского
мира (1918). Идя на переговоры о мире, советская делегация во главе
с Л. Троцким решила использовать обструкционную стратегию. Расчет
строился на том, что в Германии в ближайшие месяцы должна прои-
зойти революция и необходимо только потянуть время до этого мо-
мента. Однако советская делегация не заботилась о маскировке своей
симулятивной позиции. Л. Троцкий выдвинул тезис: «Ни мира, ни
войны». Публично озвучив его, члены советской делегации демаскиро-
вали свой симулятивный подход. Германская сторона прервала пере-
говоры и немецкие войска продолжили наступление. Когда по просьбе
советского правительства переговоры возобновились, она прибегла к
диктату, условия которого Советская Россия была вынуждена принять.
Приведенный пример наглядно показывает крайне негативную
роль идеологической заданности не только в деле маскировки симуля-
тивной позиции, но и в оценке переговорной ситуации. Определенное
значение имели и присущие революционным вождям предельная ам-
бициозность и искренняя увлеченность демагогией.
В рамках обструкционной стратегии маскировка симулятивной
позиции, в принципе, менее сложная задача, чем в рамках имитаци-
онной, так как последняя предусматривает заключение фиктивного
соглашения. Это соглашение по своей природе должно отвечать двум
противоположным требованиям. Оно не должно вызвать у другого
участника сомнений в своей реальности и в то же время призвано обес-
печивать возможности его невыполнения.
Ключевым моментом здесь выступает соответствующая форму-
лировка соглашения. Поскольку оно представляет собой взаимооб-
мен обязательствами, то для участника, стоящего на симулятивной
позиции, наиболее желательным будет их предельная абстрактность
и обставленность целым рядом самых различных условий. Последнее
обстоятельство весьма важно, так как позволяет всегда оправдать не-
выполнение соглашения отсутствием соответствующих условий1.
Наряду с абстрактностью обязательствам придается смысловая
двусмысленность, что в случае необходимости позволяет оспаривать
их трактовку другим участником. В этой связи нельзя не отметить, что
именно модальность и двусмысленность принято (и не без оснований)
считать особенностью языка дипломатов. Не случайно говорится, что
1
Принято считать, что достаточно надежной гарантией выполнения международных
договоров и соглашений выступает механизм слежения и системы санкций за их невыпол-
нение. Однако вышеуказанная формулировка позволяет сделать их неэффективными.
201
«дипломатичное выражение» есть фраза, характеризующаяся модаль-

ностью и двусмысленностью.
Необходимость фиктивного соглашения требует повышенной гиб-
кости симулятивной позиции, которая вместе с тем не должна быть
чрезмерной, ибо безоглядное соглашательство неизбежно вызывает
подозрения, резко увеличивая вероятность демаскировки. Примерно
аналогичным образом обстоит дело и при обструкционной стратегии,
где ригидность симулятивной позиции должна быть умеренной, чтобы
не допустить преждевременного срыва переговоров.
Маскируются не только симулятивные, но и реальные позиции.
Различие состоит в том, что у первых маскировка постоянна и играет
ключевую роль, а у вторых она временна и ее роль обычно второсте-
пенна, так как в ходе дискуссии участник сам рано или поздно отказы-
вается от нее. Продолжительность ее существования — вопрос тактики.
Переходя к рассмотрению переговорной тактики, следует сразу же
подчеркнуть, что ее описания отличаются фрагментарностью, так как
основное внимание уделяется отдельным тактическим приемам и усло-
виям их применения. До настоящего времени основное внимание ей
уделяли дипломаты-переговорщики, смещающие акцент на эмпирику.
Немногочисленные же попытки теоретического осмысления пока не
дали ощутимых результатов.
Как следствие, переговорная тактика представляется слабо струк-
турированной совокупностью атомизированных приемов. Само по
себе положение о том, что прием есть исходная составляющая (эле-
мент) тактики, сомнений не вызывает, хотя его явно недостаточно для
адекватного представления о ней. Такое положение заставляет начать
ее рассмотрение с самых общих моментов, и прежде всего с дефиниции
тактики как универсального феномена. Тактика — это система при-
емов целенаправленного воздействия одного субъекта на другого.
Во избежание неправильного понимания уточним, что в таксоно-
мическом ряду «метод—способ—прием» последний занимает низшее
место. Его целенаправленность (как и тактики в целом) выражается
в ориентации на получение применяющим его субъектом пользы для
себя. В этом смысле прием «своекорыстен», и в этом его принципиаль-
ное отличие от различного рода правил и процедур, полезность кото-
рых не обладает четко выраженной субъективностью1.
1
Например, нет оснований считать тактическим приемом «постепенное повыше-
ние сложности», ибо это, в сущности, инвариант общего правила обучения: «от простого
к сложному». Тем более если применяются различные научные методики — построение
«проблемного дерева», «веера альтернатив» и т.д. Их использование можно квалифици-
ровать как технологический, но никак не тактический прием.
202
Системная природа тактики позволяет использовать для ее клас-

сификации общесистемные критерии1, в соответствии с которыми
она может быть подразделена на шаблонную и нешаблонную, а также
на инициативную, безынициативную и выжидательную. Шаблонная
(стереотипная) тактика — это малая замкнутая статическая система
приемов. Их число достаточно ограниченно, и они стереотипизирова-
ны, так как субъект избегает их модификации. Включение в ее состав
новых и исключение старых приемов в принципе затруднено. Неша-
блонная тактика — это большая открытая динамическая система, в ко-
торой много легко модифицирующихся приемов, а включение новых
и исключение старых происходит просто.
Тактика актуализуется только в поведении — сочетании актив-
ности и реактивности, инициативных и ответных действий. Соответ-
ственно, инициативная тактика — это максимум активности и ми-
нимум реактивности, безынициативная — минимум активности
и максимум реактивности, а выжидательная — минимум активности
(которая тяготеет к нулю) и минимум реактивности.
Приведенная классификация универсальна, поскольку она отно-
сится к тактике вообще, вне зависимости от ее типа. Однако, поскольку
переговорная тактика есть ее особый тип, она требует учета специфи-
ки, без знания которой формирование сколько-нибудь полного пред-
ставления о ней невозможно. Эта специфика находит свое выражение
в характере воздействия и целенаправленности.
Переговорная тактика — это тактика влияния, так как воздействие
одного субъекта (участника) на другого является только информацион-
ным. В зависимости от используемых лингвистических средств влия-
ние выступает в виде убеждения, побуждения или принуждения.
Средством убеждения выступает аргумент. В переговорной дискус-
сии используются три типа аргументов: фактологические, логические
и аксиологические. К последним, в частности, относятся морально-
этические и правовые нормы. Без ссылок на международное право, как
правило, не обходится ни одна официальная дискуссия в ходе междуна-
родных переговоров. Не вдаваясь в анализ аксиологической аргумента-
ции, нельзя не заметить, что она тесно связана с фундаментальными
положениями определенной идеологии. В современном международ-
ном праве, например, отчетливо просматривается противостояние двух
альтернативных базовых принципов: суверенитета государства и прав
человека. Баланс (компромисс) между ними пока не найден.
1
Относительно общесистемных критериев см.: Хрусталев М. А. Системное модели-
рование международных отношений: Учебное пособие. М.: Изд-во МГИМО, 1989.
203
В качестве средства побуждения выступает обещание. В отличие от

обязательства ему не присуща императивность, т.е. неукоснительность
и безусловность выполнения. Давая обещание, субъект сохраняет за
собой определенную «степень свободы», так как оно всегда содержит
момент условности. Различие между ними хорошо видно при сопо-
ставлении таких документов, как договор и декларация о намерениях.
Первый содержит взаимные обязательства, вторая — лишь взаимные
обещания. Сам используемый при этом термин «намерения» предпо-
лагает модальность обещаний.
Принуждение осуществляется с помощью угроз, т.е. информа-
ции об использовании каких-то враждебных действий в случае отка-
за участника согласиться с определенными требованиями другого.
Не углубляясь в типологию угроз, подчеркнем, что их эффективность
зависит прежде всего от их реальности. Для обозначения совершенно
нереальных угроз используется эпитет «пустые». Чем более абстрак-
тной является угроза, тем больше вероятность того, что она пустая.
Итак, в зависимости от вида влияния выделяется тактика убежде-
ния (уговоров), побуждения (обещаний) и принуждения (угроз). Они
могут использоваться как в «чистой» форме, так и в комбинации друг
с другом. Однако «чистота» всегда относительна. Наиболее близка к
«чистому типу», видимо, тактика взаимного убеждения при «совмест-
ном поиске решения», где полностью исключены угрозы и отчасти
обещания. Наиболее распространенной комбинацией можно с пол-
ным основанием считать тактику обещаний и угроз («политика кнута
и пряника»).
Второй особенностью переговорной тактики можно считать специ-
фику ее целенаправленности. В принципе целью участника всегда яв-
ляется реализация его позиции, однако добиться этого он может лишь
поэтапно (и только при диктате — сразу). Соответственно, данная цель
подразделяется на подцели, т.е. задачи каждого этапа. Принято выде-
лять три таких этапа: подача (изложение) позиции, продвижение (от-
стаивание) позиции и согласование позиций.
Задачу каждого из этапов участник решает, используя те или иные
приемы, которые, по его мнению, наиболее эффективны. Выбор при-
ема — это прерогатива переговорщика, ибо это своего рода искусство.
Он может изобрести новый или модифицировать уже известный. Как
следствие, в своих описаниях переговорной тактики внимание дипло-
матов-переговорщиков концентрируется на оригинальных приемах,
а считающиеся обычными остаются за кадром. Они представляются
слишком тривиальными.
204
Например, прием постепенной подачи позиции («салями») удосто-

ен немалого внимания, а альтернативный ему — прием подачи позиции
сразу — нет, хотя в силу своей вариативности он отнюдь не элемента-
рен. Иногда — хотя и значительно реже — действительно примитив-
ный прием подается как оригинальный. Например, «первоначальное
значительное завышение требований» — традиционный прием всех
торговцев восточного базара, так как он маскирует их позиции.
В зависимости от степени «привязки» к задаче все тактические
приемы можно подразделить на монофункциональные и полифун-
кциональные. Первые присущи только тактике одного этапа, а вторые
могут быть эффективны на любом. Наиболее универсальным в этом
отношении принято считать «уход». И это действительно так, ибо он
означает отказ от коммуникации как таковой.
Будучи образом действия, тактика актуализуется в процессе пе-
реговорной дискуссии, что требует ее адаптации к особенностям по-
следней. К ним относятся статус и число участников, содержание,
структура и форма дискуссии, что позволяет предложить следующую
классификацию переговоров:
 по статусу — переговоры на высшем политическом, дипломати-
ческом и экспертном уровнях;
 по числу участников — двусторонние и многосторонние;
 по содержанию — комплексные (несколько предметных сфер)
и некомплексные (одна предметная сфера), монопроблемные
и многопроблемные;
 по структуре — разовые, многотуровые и постоянные перего-
ворные форумы;
 по форме — открытые (публичные), конфиденциальные и се-
кретные.
Открытость переговорной дискуссии всегда весьма условна, так
как параллельно ведется конфиденциальная дискуссия на двусторон-
нем уровне — так называемая «кулуарная дипломатия». Существует до-
статочно обоснованная точка зрения, что именно она и есть реальный
механизм принятия решений, а публичная дискуссия в основном лишь
фиксирует результаты его работы.
Ход переговорной дискуссии влияет на тактику и позиции, а ее ис-
ход — на проблемную и переговорную ситуации вплоть до их полной
ликвидации в случае, если будет достигнута договоренность о разреше-
нии проблемы.
Однако далеко не всегда исход дискуссии, а следовательно, и пе-
реговоров бывает результативным. Нередко он оказывается безрезуль-
205
татным1 и дискуссия прерывается на втором или третьем этапе. Если

переговоры были открытыми, то иногда участники, стремясь замаски-
ровать их провал, публикуют совместное заявление об их итогах, в ко-
тором фиксируются совпадающие моменты в их позициях.
Результативность переговорной дискуссии может быть как реаль-
ной, так и номинальной (заключено фиктивное соглашение). Если
фиктивное соглашение умело замаскировано, то выявить номиналь-
ную результативность не так легко. Обычно номинальный характер
достигнутых результатов становится очевидным по прошествии неко-
торого времени.
Принято выделять два вида результативности: урегулирование
(settlement) проблемы и ее разрешение (resolution). При первом проблема
как таковая остается неразрешенной, хотя проблемная ситуация пере-
водится из конфликтного состояния в кооперативное. Данный пере-
ход может оформляться как предварительный или как окончательный.
Предварительное урегулирование представляет собой взаимообмен
обещаниями в форме совместной декларации, меморандумов и т.п.
Этот подвид урегулирования может быть квалифицирован как догово-
ренность в принципе. Но окончательное урегулирование и разрешение
проблемы оформляются только путем заключения договора или согла-
шения — взаимообмена обязательствами.
Предварительное урегулирование есть в принципе предпосылка
урегулирования окончательного, которое в свою является предпосыл-
кой разрешения проблемы. Каждая из этих предпосылок реализуется
не автоматически, а лишь при наличии соответствующей воли субъ-
екта. Вместе с тем потенциальный позитивный эффект волевого уси-
лия субъекта ограничен характером проблемы. Если проблема нераз-
решима, то дальше предварительного урегулирования дело не пойдет,
и содержащаяся в нем предпосылка не реализуется. И, наоборот, при
наличии разрешимой проблемы реализация предпосылок полностью
детерминируется волей субъекта. Что касается трудноразрешимой
проблемы, то в ней позитивный эффект волевых усилий субъекта но-
сит лишь вероятностный характер и потому не предопределен.
Говоря о роли волевых усилий субъекта, следует иметь в виду, что
они могут быть направлены не только на реализацию указанных пред-
1
Американские исследователи Д. Фрейзер и Г. Гоерц, использовав статистические
данные о всех крупных войнах и невоенных межгосударственных конфликтах за период
с 1812 по 1992 год, пришли к выводу, что результативность переговоров в послевоенной
ситуации составила 35%, а при невоенном конфликте — 15%. См.: Frazier D., Goertz G.
Patters of Negotiation in Non-War Disputes // International Negotiation. 2002. Vol. 7. № 3.
206
посылок, но и на их блокирование. Вопрос формирования той или

иной волевой ориентации субъекта пока еще недостаточно изучен.
Здесь все еще преобладают спекулятивные соображения.
* * *
Завершив на этом рассмотрение переговорного процесса, мы по-
лучаем возможность оформить все ранее сказанное в концептуальную
модель (рис. 6.4).
A 4 5 B
1 2
Рис. 6.4. Модель переговорного процесса:

1 — проблемная ситуация; 2 — переговорная ситуация; 3 — стратегия;
4 — позиция; 5 — тактика; 6 — переговорная дискуссия; 7 — исход дискуссии;
A — разрешение проблемы; B — урегулирование проблемы
Не претендуя на полноту, данная модель обладает необходимой до-

статочностью как методологический инструмент анализа переговорно-
го процесса. Ее лапидарность не должна вводить в заблуждение. Она
имеет весьма значительный потенциал развертывания. Но отдельные
ее компоненты еще подлежат дальнейшей декомпозиции, пути кото-
рой в большей или меньшей степени уже намечены.
В развернутом виде она, на наш взгляд, позволит повысить уровень
наукоемкости исследования международных переговоров. Это, в част-
ности, будет способствовать совершенствованию теоретической базы
компьютерных программ «систем поддержки переговоров», повышая
их практическую эффективность.
207
Учебное издание
Хрусталев Марк Арсеньевич
АНАЛИЗ МЕЖДУНАРОДНЫХ СИТУАЦИЙ
И ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКСПЕРТИЗА
Формат 60×901/16. Усл. печ. л. 13,0.

Тираж 500 экз. Заказ №
ЗАО Издательство «Аспект Пресс»
111141, Москва, Зеленый проспект, д. 8.
E-mail: info@aspectpress.ru; www.aspectpress.ru.
Тел.: (495) 306-78-01, 306-83-71
Отпечатано в ОАО «Первая Образцовая типография»
Филиал «Чеховский Печатный Двор»
142300, Московская область, г. Чехов, ул. Полиграфистов, д. 1.
Сайт: www.chpd.ru, E-mail: sales@chpk.ru, 8(495) 988-63-87
208

Хрусталев. Анализ международных ситуаций и политическая экспертиза

Загружено:

Сведения о документе

Авторское право

Доступные форматы

Поделиться этим документом

Поделиться или встроить документ

Параметры публикации

Этот документ был вам полезен?

Это неприемлемый материал?

Авторское право:

Доступные форматы

Хрусталев. Анализ международных ситуаций и политическая экспертиза

Загружено:

Авторское право:

Доступные форматы

Московский государственный

институт международных отношений

АНАЛИЗ МЕЖДУНАРОДНЫХ СИТУАЦИЙ

Рекомендовано Учебно-методическим объединением вузов

ISBN 978–5–7567–0736–6 © Хрусталев М. А., 2015

Все учебники издательства «Аспект Пресс»

Глава 1. ПОЛИТИЧЕСКИЕ НАУКИ И НОРМАТИВНЫЙ

Глава 2. МЕТОДОЛОГИЯ НОРМАТИВНОГО ПОЛИТИЧЕСКОГО

Глава 3. УЧАСТНИКИ ПОЛИТИЧЕСКИХ ОТНОШЕНИЙ ..................... 61

Глава 4. ПОЛИТИЧЕСКАЯ БОРЬБА: ПОНЯТИЯ И ПРОЦЕДУРЫ .....110

Глава 5. ВНЕШНЕПОЛИТИЧЕСКАЯ ПРОГРАММА ...........................138

Глава 6. АНАЛИЗ МЕЖДУНАРОДНЫХ ВЗАИМОДЕЙСТВИЙ ..........159

Имя Марка Арсеньевича Хрусталева широко известно в России среди

1.1. Политология в системе научного знания

одной из ее сфер (например, обществоведения), то вторые делают это

учных знаний в данной конкретной области достигает такого рубежа,

бежно ведет к нивелировке ее отличия от политической философии со

в исследовании электоральных проблем, т.е. там, где имеется большой

1.2. Генезис теории международных

В качестве основных составляющих её генезиса можно выделить поли-

сто событий, то на излете Средневековья усилился деонтологический

В. И. Ленин, отразивший свои выводы в программной работе «Импе-

2) природно-климатический, выводящий войны из стремления го-

Дальнейшая эволюция названных «канонических» парадигм шла

войны эта цифра достигала 7%, в то время как в СССР аналогичный

ствии был одним из главных советников Горбачева, консультировавшим

диктаторских режимов ведет к поляризации общества и в перспективе

1.3. Политика как предмет анализа

Различие двух вышеприведенных формул порождает различие

Приведенная таблица требует некоторых пояснений, прежде все-

Ее функциональная универсальность (полифункциональность)

в функционировании и отставании в развитии рано или поздно ведет

таковое, что, конечно, не исключает перераспределения. В рамках

торические закономерности, далеко не оптимальны применительно к

(точнее, конечно, их взаимовлиянии), которое является предметом

1.4. Значение и формы нормативного

ко непосредственной, но и косвенной, причем первая далеко не всег-

может включать наряду с эпохами и отдельные (в известном смысле

объекта. Например, советская эра в истории нашего Отечества харак-

является одной из стадий процесса подготовки политического решения.

тов. Существующая их типология и представлена в таблице, которая,

В таблицу включены не все существующие варианты экспертизы,

1. Фактологическая — сообщить имеющуюся у них новую инфор-

Своего пика данная тенденция достигла в 1970-х годах, затем по-

Вся совокупность тех качеств, которыми должен обладать специа-

Из сказанного следует, что степень дифференциации профильной

сти. И хотя границы между ними по мере быстрого повышения на-

гом обосновании, а самая высокоразвитая интуиция этого дать не мо-

И, наоборот, эта задача существенно усложняется, когда альтерна-

2.1. Исследовательский метод

сокоразвитой интуицией иногда поразительно точно предсказывают

Процесс построения модели конкретной политической ситуации

Вышеприведенная типология нуждается в пояснении. В ее основу

ненадежные пути, т.е. движение по которым сопряжено с риском

2.2. Теоретический подход

была попытка истолковать историю с позиций философии, постигнуть

В главе 1 говорилось, что параллельно со становлением общенауч-

Вместе с тем все общенаучные теории характеризуются предельной

В данную таблицу занесены только наиболее распространенные те-

теля, зачастую диктуемый той профильной специализацией, которую

2.3. Информационно-аналитические методики

логическими трудностями. В настоящее время типология используе-

Остановимся подробнее на некоторых экстрагативных методиках,

тами факторов, в наибольшей степени влияющих на принятие внешне-