Академический Документы
Профессиональный Документы
Культура Документы
Один из леса
Survarium –
2
Аннотация
Захватывающий остросюжетный роман- боевик представляет собой новеллизацию
игры Survarium. В XXI веке сама Земля вступила в схватку с человечеством, стремясь
уничтожить его. На планете возникла чудовищная биоаномалия – Лес с его мутировавшими
растениями и животными. Мало кому удалось выжить в новом мире свирепых мутантов и
аномальной природы. Люди сбиваются в банды, кланы и группировки, которые соперничают
в борьбе за то немногое, что осталось от разрушенной цивилизации. Главный герой романа,
охотник Стас Логин, балансируя между жизнью и смертью, в одиночку сражается против
банды варваров- кочевников и пытается разгадать тайну зловещего Полигона Смерти.
Книга публикуется в авторской редакции.
Один из леса
Андрей Левицкий
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть
воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая
размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного
использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
***
Часть первая
Новые варвары
4
Глава первая
Мутанты и люди
Только у людей кто громче кричит, тот слабее бьет. У зверей обычно наоборот – кто
громче ревет, тот и кусает сильнее. Кабаны ревут особенно громко, и этот меня почти
оглушил. Я как раз воткнул в дно ямы-ловушки третий кол, когда зверь рухнул чуть ли не мне
на голову.
Кабанов-мутантов называют горбунами. Они здоровые, горбы у них твердые, как
камень, а из башки торчат острые костяные наросты. Хорошо, что угодил кабан все-таки не
на меня, а на кол. Но плохо, что я не успел его толком вкопать – от удара заточенная жердина
накренилась и упала.
Но свою роль она все-таки выполнила: брюхо горбуну распорола. Что не помешало
мутанту броситься в атаку. Твари они злобные и обычно стараются угробить все, что
движется и дышит – любое существо воспринимают как угрозу, которую нужно втоптать в
землю по самые уши. Бросив ему в морду нож, я прыгнул к стенке ямы, то есть глубокого и
широкого лесного оврага. Его склоны мы с помощью лопаты сделали отвесными, со дна
выгребли листья и сухие ветки, утрамбовали. Передо мной свешивалась веревка, наверху
привязанная к дереву. Подскочив, я ухватился за нее и полез.
И тут кабаний клык воткнулся мне в ногу. Твою рогатую мать, за что?! Я ведь всего
лишь хотел поймать тебя в ловушку, дождаться, когда ты истечешь кровью, отрубить тебе
голову и освежевать! Только бизнес, ничего личного!
Перед глазами все поплыло от боли, пальцы заскользили по веревке. Надо было
перчатки свои специальные надеть!
Сверху показалась седая голова.
– Держись! – Миха вцепился в мое запястье.
Горбун бесновался, мотал башкой и ревел. Я поджал ноги. Кровь тонкой струйкой
стекала с левого ботинка.
Миха ухватил меня второй рукой и свесился вниз сильнее. Из-под расстегнутого ворота
выпал кулон – плоская металлическая коробочка размером со спичечный коробок закачалась
на титановой цепочке. Напарник поднатужился и с громким хэканьем вытащил меня. Внизу
кабанище мычал, фыркал и сновал туда-сюда, оставляя на земле пятна крови.
– В задницу мутанту такую жизнь! – простонал я, садясь и осторожно закатывая
камуфляжную штанину. – Откуда он взялся?! Должен был прийти сюда через полчаса, не
раньше! Мы же еще даже приманку не положили!
Приманкой служили пол-мешка гнилых яблок, до которых горбуны охочи. Они
вообще-то жрут все подряд: желуди, орехи, семена, фрукты, мясо… могут и человека
схарчить без проблем. Но почему-то считают гнилые яблоки особым деликатесом.
Яму мы собирались накрыть заранее приготовленными длинными жердями, потом еще
набросать хвороста с листьями и поверх всего этого рассыпать яблоки. Кабан, которого нам
заказали обитатели поселка Ореховка, повадился разрыхлять их поле, пугал женщин с
детьми, а недавно убил пастуха и разогнал стадо чахлых поселковых коз.
Миха спрятал кулон под рубашку. Происхождение этой штуки было его великой
тайной. Раньше я приставал с расспросами, откуда кулон да что он значит, но напарник был
стоек и не кололся даже по пьяни, и в конце концов я смирился. Темнит – его дело, мне уже
давно было ясно, что в прошлом Михаила были страницы, которые он не хочет открывать
никому.
Напарнику моему сильно за пятьдесят, но он еще вполне здоровый, да и вообще мужик
крепкий. Плечи покатые, мясистый, коренастый, похож на отставного борца. Ну и выправка
военная чувствуется, привык к дисциплине, каждый день – зарядка, через день – спарринг со
мной: то бокс, то борьба, то ножами машемся. Я его на полголовы выше и на десяток кило
легче. И более чем в два раза моложе, но все равно иногда с трудом за ним поспеваю во
время длительных переходов. А переходы такие мы устраиваем часто и успели побывать
5
бруском серебра на триста грамм мы получили с год назад в оплату за то, что под Белой
Церковью помогли одним старателям отбить их схрон с артефактами у пришедшей с юга
банды.
– Всё, мы дело сделали, – сказал Миха. – Иди на стоянку, а то заявится кто-нибудь и
палатку унесет. Приготовь поужинать. А я дождусь, когда горбун отправится в мир иной,
голову отрублю и притащу.
– Он меня проткнул! – возмутился я. – Я убить его хочу. Мечтаю прям.
Напарник почесал лейкопластыревую нашлепку на правой скуле – вчера поздно
вечером брился и порезался в темноте.
– Вот ты достаешь иногда, Стас, своей упертостью. Иди на стоянку, говорю, без палатки
останемся.
– Отомстить хочу, – заупрямился я. – Возле сарая все равно никого никогда не бывает,
кроме нас. Месть – это хорошо и приятно.
– Мстить полезно для душевного здоровья, не спорю. Но в данном случае ты имеешь
дело не с человеком, а с неразумным зверем. Знаешь, как один умный мужик сказал:
прощают только недостойных мести. Этот хрен рогатый внизу как раз недостоин. Он же не
понимает ничего.
– Сам говорил, что у них зачатки интеллекта.
– Вот именно, что только зачатки.
Я продолжал напирать:
– Башка такого самца весит килограмм тридцать, не меньше. Плюс освежевать же надо,
мясо хоть и жесткое, но ты что, его бросить хочешь? Бесхозяйственно это. Завялить,
засолить… Может, часть к Сигизмунду снести или продать поселянам… Как ты в одиночку
все потащишь, мы ж собирались волокушу для двоих делать. Сам не донесешь.
– Ты тем более не донесешь с такой-то ногой.
Он задумчиво огляделся. Давно перевалило за полдень, в кронах деревьев гулял ветер,
шелестел листвой. Начало осени – уже прохладно, но морозов пока нет, ночью мы спали без
костра. От небольшой дубравы, где устроили ловушку, было километра три до Ореховки,
которая находилась на юго-западе. А к востоку от нас лежало большое пятно Леса. Оттуда, из
смертельной для людей мутировавшей чащи и приходил этот кабан-горбун, надоедавший
поселянам.
Мне в голову пришло, как можно эту ситуацию разрулить, но напарник уже и сам
озвучил:
– Стоянку надо перенести сюда. Сарай, конечно, привычней, но… Короче, оставайся
здесь, жди, пока горбун сдохнет. Я возьму скатки, рюкзак и приду. А ну посмотри на меня.
Я посмотрел. Он вгляделся в мое лицо и спросил:
– Голова не кружится? Блевать не тянет?
– Да нет, все путем. Обычная рана, впервые, что ли. Я в норме.
– Ладно, жди. Скоро буду.
Миха взял у меня самокрутку, в последний раз затянулся, вернул и ушел. Я докурил,
накинул куртку. Погрозил кулаком горбуну. Тот фыркал, тяжело топотал по дну ямы, иногда
останавливался и мотал башкой. Шеи у этих тварей почти нет, туловище переходит в
угловатую голову с торчащими вкривь и вкось рогами. Глаз не видно, только темные щелочки
в складках жесткой щетинистой шкуры.
– Пристрелить бы тебя, урод! – в сердцах сказал я, все еще раздосадованный тем, что на
ровном месте заполучил дыру в икре и головную, вернее, ножную боль на ближайшие дней
десять.
Горбун в ответ, глухо замычав, упал на бок, и тогда стало видно, что брюхо у него все в
крови. С трудом он поднялся, снова побрел по кругу. Жалко мне его не было ни грамма.
Жалостливые в наше время долго не живут. Мутант был причиной смерти как минимум
одного человека, из-за него ореховцы лишились нескольких коз, что для поселян вполне
могло означать скорый голод и смерть еще многих людей… Короче, в яме подо мной
7
находилось исчадие Леса, подлежащее жесткому уничтожению. Только так, и никак иначе. За
эту работу нам пообещали двадцать армейских патронов для «тигры», тридцать – для моего
короткоствола, блок охотничьих спичек и пять больших банок тушенки. В наши времена
основная валюта, которую берут везде, – старые монеты по одному и десять рублей, а еще
серебряные и золотые слитки. Второй валютой можно назвать патроны разных калибров.
Михаил утверждает, что из-за Пандемии погибло примерно девяносто – девяносто пять
процентов населения, а значит, боеприпасов, которые хранились на военных складах, в
процентом соотношении с числом живых сразу стало в разы больше. Только поэтому мы пока
стреляем, а не носимся по лесам с луками и арбалетами.
Мне хотелось быстрее вернуться в Ореховку еще и по другой причине: когда мы
уходили на охоту, дочка поселкового старейшины Лерка очень многозначительно глядела на
меня, а на предложение познакомиться поближе ответила в том смысле, что если вернемся с
головой убиенного кабана, то я могу кое на что рассчитывать.
И тут горбун издох. То есть, по выражению Михи, отправился в мир иной. Дубаря
врезал. Копыта отбросил, стало быть. Кстати, даже раньше, чем я ожидал. Он вдруг
тоскливо, утробно замычал и начал пятиться. Впервые я такое видел: пятящегося
самца-горбуна. Ни от кого они не пятятся, даже от темных леших, даже от медведей-шатунов,
но сейчас кабан, должно быть, узрел перед собой страшный лик своей кабаньей смерти.
Потом снова завалился на бок, брыкнул ногами – и отдал Лесу душу.
Я выждал минут пять, чтоб удостовериться. Мутант не шевелился. Бросил в него
несколько камней, причем парочка угодила по брюху, прямо по ране – ни один горбун такого
не вытерпел бы, – взял жердину подлиннее, потыкал в тушу: ну всё, свинка склеила ласты.
Вооружившись топором, спустился вниз. Подобрал нож, которым отесывал колья,
подступил к горбуну со стороны брюха и ткнул в рану. Он не шелохнулся. Спекся братан. Я
взялся за топор. Такую шею рубать – все равно что дерево средней толщины. Позвонки там
как колоды, а шкура просто дубовая. Ладно, не впервой. Я поплевал на ладони, ухватил топор
покрепче, поднял над головой. И замер.
Опустил, недоуменно нахмурившись. Вслушался. Показалось – или был выстрел?
Вроде за лесом…
Еще два выстрела! Что такое, кто там стреляет?
Со дна ямы невозможно определить, откуда доносился звук. Вот черт, а если это Миха
на кого-то напоролся?! Времени прошло прилично, он сейчас уже должен заканчивать сборы
или даже назад идти.
Снова выстрелили. Так, плохо дело. Я вылез из ямы.
За дубравой была низина, а дальше – маленький холм, не холм даже, так, пологий
земляной горб. Приставив к плечу покрытый беличьим мехом затыльник приклада
«махновки», я поднялся по склону и услышал шум моторов вдали. Судя по звуку, ехали
мотоциклы.
На вершине холма стоял сарай-развалюха, окруженный высокими лопухами.
Покосившиеся стены, крыша в проломах, под ней мы и разбили стоянку. Здесь никогда никто
не бывал кроме нас. Сколько мы сюда ни приходили, ни разу ни одного человека не видели, и
следов тоже.
«Махновка» легкая, всего два с половиной кило. Спусковой крючок у нее коротковат, но
я к нему привык, палец плотно лежал в выемке. К тому же неудобная пистолетная рукоять
ТОЗа давно была заменена на более комфортную, от «Сайги». Плюс – у ТОЗа при сложенном
прикладе автоматически запирается спуск и стрелять нельзя, но в этом ружье мы кое-что
подправили, теперь вести огонь можно было даже со сложенным прикладом, и это уже
дважды спасало мне жизнь.
Выставив вперед ствол, я шагнул к пролому в стене сарая. Заглянул.
Засосало под ложечкой, волна холода сбежала вдоль позвоночника. В сарае никого не
было. Никого и ничего, то есть вообще – ни скаток, ни свертка с палаткой, ни рюкзака.
Сквозь дыры в крыше падали столбы света, озарявшего большое помещение с дощатым
8
полом. Из щелей проросла трава, по углам груды земли, в центре – почерневший лист железа
для костра, с кучей углей и золы.
Лес забери, куда напарник делся?! Неприятные мысли полезли на ум, я вспомнил байки
про исчезнувших людей, которых какие-то странные твари утаскивают к себе в Лес,
вспомнил про Боярку – городок под Киевом, где, говорят, в один непрекрасный день пропали
все жители, причем ни крови, никаких следов боя, ничего от них не осталось…
Но тут кровь есть! Вон влажные темные пятна на стене возле пролома, зияющего в
другом конце сарая. Напряженно поводя из стороны в сторону стволом «махновки», я прошел
к пролому и выбрался наружу.
Лопухи были смяты и сломаны. Выскочив с другой стороны зарослей, я увидел, что
далеко-далеко посреди большущего кто-то едет прочь от дубравы. Что это там? Вроде пара
мотоциклов с чем-то более габаритным… квадроцикл? Бинокль нужен, но нет у меня ни
бинокля, ни снайперского прицела, ни черта такого нет – а оно эх как сейчас бы пригодилось!
Невооруженным глазом разглядеть подробности не удалось, к тому же позади тачек в воздухе
расплывалось серое пятно выхлопов. Почудилось только, что на одном из байков маячит
нечто алое, вроде ездок был в красной куртке или рубахе.
На краю луга обнаружились колеи со следами шин, и я, присмотревшись, решил, что
помимо двух мотоциклов здесь побывал еще трицикл. Всякой колесной техники в округе не
так много, в смысле, той, что на ходу. Напряг с топливом – где его взять? Бензин за несколько
лет теряет свои свойства, легкие фракции испаряются, как плотно ни закупоривай канистры с
цистернами. Дольше хранится топливо с низким октановым числом, но и его теперь, спустя
десяток лет после Пандемии, достать сложно. Хотя бензин восстанавливают спец-добавками,
только их попробуй достань. Есть еще, конечно, солярка, она стои́ т дольше, особенно если
хорошо закрыта, однако ее не так просто найти. Поэтому, хотя брошенного транспорта в
округе полно, ездят на нем немногие.
На мотоциклах предпочитают передвигаться кочевники Черного Рынка. Байкеры.
Трициклов я среди их автопарка раньше не замечал. Трицикл – редкость, по нему можно
будет найти эту банду. Наверное. Думаю, я не ошибся, читая следы.
От беготни сильно разболелась нога. Хромая, я вернулся в сарай и присел возле
кострища.
Бригада байкеров вполне могла, случайно обнаружив нашу стоянку, позариться на
снарягу и припасы. Но они бы убили Миху. Или бросили бы его здесь, раненого, хотя скорее
все же убили бы, чтоб не оставлять за спиной потенциального мстителя. Кочевникам просто
незачем увозить моего напарника с собой – ни живого, ни мертвого. Так почему они забрали
его? А может тело Миши лежит где-то в зарослях? Я начал вставать, чтобы снова выйти
наружу и обыскать округу, но заметил, как что-то блеснуло под краем железного листа.
Запустил туда пальцы и достал кулон на титановой цепочке.
Нахмурившись, повертел в руках. К этой штуке я до сего момента ни разу не
притрагивался. Не мог кулон просто так слететь с шеи Михи и попасть под железо – скорее,
когда кочевники наскочили, напарник сам его с себя сорвал и сунул туда. Спрятал, чтоб им не
достался. И, возможно, чтобы я нашел. Он ведь понимал, что я буду тут осматриваться,
пытаясь сообразить, как всё случилось. Я потер лоб. Выстрелов было четыре, и сколько их
сделал Михаил из своей «тигры», неизвестно. Наверное, его ранили. И – раненого –
схватили, потому что вряд ли он добровольно пошел бы с кочевниками. Схватили, скрутили и
увезли. Но напарник оставил мне кулон.
Я еще раз оглядел вещицу. Металлическая пластинка с ушком, куда продета тонкая
цепочка. Черт знает, для чего эта штука нужна.
И тут я заметил рисунок на железном листе: рядом с остатками костра углем был
накарябан круг, а в нем буква «V», перечерченная зигзагом, смахивающим на молнию. Это
Миха нарисовал, что ли? Какое-то послание для меня… Только вот никаких ассоциаций
рисунок не вызывает и ничего мне не говорит.
Короче говоря, плохо дело. Главное, совершенно непонятно: за каким растаким
9
мутантом его увезли кочевые байкеры? Ребята они опасные, держаться с ними надо
осторожно. Кожанки, шипы, заклепки, наркота, карты, стволы и тачки, небритые рожи,
черные перчатки, револьверы, обрезы, АКСУ, УЗИ, помповики… Колоритная смесь
огромного военизированного байкерского клуба и монголо-татарской орды – вот что такое
Черный Рынок. Но мы-то вроде ничем не зацепили кочевников, не имели проблем ни с одной
из группировок, банд и бригад. Или похищение как-то связано с прошлым Михи? Он на
удивление скупо говорил на эту тему, а про последние годы перед Пандемией не рассказывал,
даже когда крепко выпивал. По какой-то причине около пяти лет жизни стали тайной,
которую напарник тщательно хранил. Связь с его родственниками оборвалась, живы ли они
или нет – неизвестно. Сослуживцы, друзья… ни про кого я не слышал и не знал.
Исключением был только Сигизмунд, бывший завхоз с армейской базы, с которым Михаил
приятельствовал до Пандемии и к которому мы не раз наведывались. Сигизмунд держал на
Черном Рынке шатер-кабак, иногда мы привозили мясо редких мутантов для его кухни.
Черный Рынок – то еще местечко. Его центр, пропахший кострами, бензиновыми
выхлопами, потом, порохом и кровью, называют Ставкой. Там обосновались Хан с
приближенными и десяток банд, составляющих костяк байкерской орды. В округе находятся
стоянки других бригад, наемников, охотников, торговцев, они клубятся там, как пчелы вокруг
улья, то удаляясь, то слетаясь к центру, устраивая временные лагеря иногда на границе
Ставки, а иногда далеко от нее.
Что мне теперь делать? Я прошелся по сараю, перебрасывая кулон из руки в руку. Когда
друзей много, то это не друзья. Друг всегда только один – настоящий, а остальные, которых
ты считаешь таковыми, на самом деле лишь знакомые и приятели. Несмотря на разницу в
возрасте, Миха из учителя давно превратился для меня в друга. Единственного друга за всю
мою жизнь.
Я вышел наружу и поглядел в ту сторону, куда укатили похитители. Отсюда до ядра
Черного Рынка километров двенадцать, дойду засветло.
Надев на шею кулон, я перевесил ружье на грудь и захромал через луг.
Глава вторая
Черный Рынок
Шум я услышал на краю города, хотя какой там город – сплошные развалины. Среди
груд кирпича и шлакоблоков высилась относительно целая пятиэтажка, и за ней что-то
происходило. Оттуда доносились гул голосов, выкрики… Вроде не дерутся там, но все равно
надо быть начеку.
Я на ходу достал перчатки, натянул. Кожаные, с тканевым вставками и обрезанными
кончиками пальцев. У перчаток был секрет – маленький, но хороший. А то на Черном Рынке
всякое может случиться…
Нога разболелась не на шутку, но я старался идти быстро. По заросшему кустарником
пустырю обогнул пятиэтажку и увидел толпу людей в черной коже, косухах и джинсах. По
сторонам стояли тачки – в основном мопеды с мотоциклами, среди них пара раздолбанных
грузовиков, укрепленный стальными трубами джип со срезанным верхом и легковуха с
прибитыми к дверцам меховыми шкурами.
Много народу съехалось, судя по обилию автопарка, большинство окрестных банд
подтянулось. Только зачем?
Толпа гудела и колыхалась, доносился гулкий голос – кто-то говорил в мегафон. Из-за
голов я не видел, куда все смотрят. Оглядевшись, забрался на балкон пятиэтажки. Сквозь
сломанную дверь открывался вид на давно разграбленную квартиру. У стены мерцали
бледно-зеленым три изогнутые кристаллические колонны, отдаленно смахивающие на
стеклянные деревья. Кривые, с наростами и ответвлениями, они мягко светились, внутри них
то гасли, то разгорались изумрудные сгустки. Жеоды, так эти штуки называются. А всё
вместе – аномалия «кристалл». Она радиоактивная и чаще всего возникает в помещениях. У
10
старой аномалии жеоды светятся синим, ну а бледно-зеленый цвет говорит о том, что
«кристалл» молодой и пока не излучает. Но и пользы от него нет: артефакты он еще тоже не
формирует.
Вообще, всякие странности на планете начались незадолго до Пандемии, когда люди
впервые обратили внимание на разрастающийся Лес. Я этого почти не помнил, но Миха
говорил, что тогда стали появляться новые виды бактерий, насекомых, резко ускорились
мутации, из-за чего вдруг полезло всякое невиданное зверье. А потом ученые выступили с
заявлением, которое всех поставило на уши: на территориях, захваченных Лесом – в то время
он еще не был настолько опасен, люди могли перемещаться по нему, – происходит
ускоренное разложение и переработка токсичных веществ. То есть Лес растворял в себе
разное дерьмо, отходы, мусор и химикаты, которые мы тогда в огромном количестве
производили, и создавал из них странные аномалии, иногда возникающие даже в местах,
которые он вроде бы еще не захватил. Объяснений этой удивительной способности Леса
было много. Некоторые считали, что его корни и мицелии успели протянуться под землей на
десятки километров под «чистыми» территориями. Другие – что Лес через электромагнитное
поле Земли способен дистанционно влиять на геофизические условия и таким способом
подготавливает новые районы для своей экспансии.
Разговоры на эти темы вечером у костра любил вести Михаил, он же заставил меня
прочесть несколько учебников, найденных в заброшенной школе. Но если откинуть все эти
умничанья, то можно сказать одно: аномалии любых видов – штуки неприятные и почти
всегда смертельные.
Хотя не очень-то уютно торчать рядом с «кристаллом», но этот был пока не опасен,
если только не хвататься за жеоды. Из-за раненой ноги я не хотел перебираться на другой
балкон, поэтому уселся верхом на ограждении и приставил ладонь козырьком ко лбу.
Толпа окружала давно пересохший круглый фонтан, в центре него была дощатая
платформа, на ней – хворост, а сверху лежал чернобородый мужик в одних штанах. Огромное
бледное пузо его выпирало кверху. Рядом на платформе пританцовывал патлатый малый в
джинсовых бриджах и высоких «ковбойских» сапогах. Он орал в мегафон:
– Солдат – это профессия! Боец – характер! Воин – состояние души! Боха Хмель был
могучим воином! Безвременно покинул он ряды Великой Орды, и горе наполняет наши
сердца! Пуля подлого бродяги оборвала жизнь Бохи! И не радует нас, что бродягу того
приколотили гвоздями к дереву! Ничто не вернет нам нашего друга и соратника! Вечная
память тебе, Боха Хмель, вечный почет и уважуха до скончания времен!
Толпа загудела громче. Патлатый поднял над головой усеянный заклепками черный
ремень, с которого свисали чехлы для ножей и кобуры.
– А вот и ремень нашего безвременно почившего Бохи, который сразу после похорон
пойдет с молотка! Как и косуха неудержимого Бохи из кожи пятнистого хряка, а еще его
сапоги и платок! И главное: помповый ствол могучего Бохи Хмеля, великого воина и
покорителя мутантов!
С этими словами ведущий церемонии бросил ремень в руки длинноногой девицы в
шортах и меховой курточке, надетой на голое тело. Она пританцовывала неподалеку от
платформы. Рядом, под охраной трех вооруженных мужиков в черных касках, стоял стол с
вещами покойного. Подхватив звякнувший пряжками ремень, девица призывно помахала им,
качнула бедрами, будто предлагала в придачу к ремню и себя, и положила на стол.
Миха называл кочевников новыми варварами из-за дикарских обычаев Черного Рынка.
Поговаривали, что некоторые банды даже занимаются жертвоприношениями, уж не знаю,
человеческими или мутантов каких режут на алтарях во славу своим языческим богам.
Байкеры считали, что вещам, которые долго носил знаменитый боец, передается его сила.
Якобы обычная косуха или даже бандана, перешедшая к тебе от преждевременно
скончавшегося крутого громилы, может спасти от пули… Кто поверит в такое? А среди
кочевников многие в это верили. Экипировка какого-нибудь выдающегося кочевника либо
сжигалась вместе с ним, чтобы в загробной жизни у него оставались вещи, делающие его
11
каждый тут же попытается на меня наехать, ведь охотники и торговцы на Рынке крутятся
постоянно, тут ко всяким рожам и шмоту привычны. Но в разгоряченную пьяную толпу
лучше не соваться.
Красной рубахи не было видно. Я попытался ускорить шаг, но добился лишь нового
приступа боли в ноге. Прошел улицу, изрытую воронками, как от взрывов, потом ряд палаток,
где обосновались торговцы, миновал бывшую авторемонтную станцию. Раньше она
пустовала, теперь на асфальтовом пятачке с ремонтной «ямой» и зданием мастерской
обосновалась какая-то банда: стоял грузовик с глухим железным кузовом, в котором нем
сидели двое вооруженных байкеров, а возле ямы приткнулась пара мотоциклов, один из них с
коляской… но вот трицикла не видно.
Вечерело, солнце ушло за развалины. Городская площадь тоже была изрыта воронками,
всюду торчали пласты изломанного асфальта. Рытвины и земляные отвалы поросли
бурьяном. На другой ее стороне, меньше пострадавшей от боевых действий, стоял Шатер.
Выйдя на площадь, я огляделся и понял, что потерял кочевника в красном. Хотя это мог
быть совсем не тот, кто мне нужен, но мог ведь быть и он, и где теперь его искать? Через
площадь протянулись длинные тени, похолодало. Скоро ночь. Приглядываясь, не мелькнет ли
где красная рубаха, я зашагал к Шатру.
Движимая недвижимость Сигизмунда имела сложную конструкцию. Состоял Шатер из
плотного армейского брезента, шкур, кожи, досок, фанеры и жести. От центрального купола
расходились несколько коридоров, а еще к нему были приспособлены целых четыре палатки,
причем две из них – большие, командирские, со своей планировкой. Все это, включая
деревянные столбы, тросы-растяжки, дощатые и фанерные перегородки и навесы, создавало
запутанный лабиринт. В нем было место для укромных спален, которые хозяин сдавал внаем,
для двух гостевых залов, большой кухни и кладовых. В центре постройки пряталась
бетонная будка бывшей трансформаторной подстанции, на которую Сигизмунд понавешивал
замков и использовал под склад особо ценных вещей. А еще под шатром был глубокий
холодный подвал – амбар для съестного.
Иногда Хан решал, что пора сниматься с места, и Черный Рынок переезжал. Но здесь
он стоял уже давно, Сигизмунд успел обжиться. Интересно, что он будет делать с Шатром,
когда Хан вновь надумает переселяться?
Нога все не успокаивалась. Подволакивая ее, я подошел ко входу, возле которого на
табурете восседал здоровяк в джинсах с кожаными заплатами на коленях и в расстегнутой до
пупа рубахе с оторванными рукавами. Он уже давно искоса наблюдал за мной, и когда я
приблизился, смерив скептическим взглядом, лениво бросил:
– Из Леса, вестимо?
– Сиг здесь? – Я шагнул в проем.
– Стоять! Куда прешь, харя лесная?
Я повернулся к нему. Огромный, как боров, и, кажется, такой же тупой. К стулу был
прислонен черный резиновый молоток с длинной рукояткой. Вышибала, ясно.
Он вытянул ногу, перегородив ею путь, словно бревном.
– Ну, и чё внутри забыл? На шару не наливаем.
– Скучно тебе? – спросил я. – Развлекаешься, клиентов от заведения отпугиваешь?
– Да какой ты, к мутантам, клиент? У тебя даже на шмот людской монет нету, клиент
нашелся!
На его правом бицепсе – внушительном таком, как три моих, – был набит бычий череп.
Ухмыльнувшись, вышибала плюнул мне под ноги и попал на ботинок.
– Вали назад в свой Лес, мохнатый.
Я заметил:
– Визгливей всех лают дворняги. Они же слабее всех кусают.
До него дошло не сразу. Секунды три, не меньше, длилось постижение тайной истины,
сокрытой в моих словах, а потом на здоровяка снизошла… нет, не благодать – на него
снизошла злость. Он начал привставать, ощерившись, и тут позади меня раздался женский
13
голос:
– Кирпич, ты оборзел? Ты что себе позволяешь?
Я кинул взгляд через плечо и поэтому пропустил удар, – вышибала по прозвищу
Кирпич, схватив резиновый молоток, врезал им мне в грудь.
Ноги подкосились. Упав на спину, я попытался сесть, но он пнул меня подошвой в
лицо, разбил губу и опрокинул назад.
– Лежать, мутант! Когда тебе человек говорит «лежать» – ты лежишь, когда говорит
«ползи» – ползешь! Понял?!
– Кирпич, прекрати!
В поле зрения появилась темноволосая девушка с ведром в руке и схватила вышибалу
за плечо. Тот пихнул ее, и она едва не упала.
Зря он это сделал. Нет, на девчонку мне было начхать. Зря он отвлекся, то есть повторил
мою ошибку, и при этом стоял совсем рядом, прямо передо мной.
Я резко сел. Прямой хук правой, так это называет Миха. Только ударил я не в челюсть,
как положено, а в туго обтянутый джинсой пах. Не так-то легко двинуть действительно
сильно по причинному месту, когда удар направлен не снизу вверх, а горизонтально… Но
ведь перчатки! Все дело в перчатках!
Тканевые вставки на суставах были двойные, между ними закреплены стальные шипы.
Имелся еще один, самый главный, самый важный секрет, заключенный в правой перчатке, но
он мне сейчас не был нужен. К тому же ведь не просто так я тренировался, годами
вколачивая кулаки сначала в подвешенные на стенах мешки с песком, а после и в сами стены,
и в стволы деревьев во время стоянок, получал удары от Михи и бил его…
В каждом «пальце» было по два шипа, между ними закреплена стальная «терка» с
выступающими пирамидками. Это на случай нормального удара кулаком, а можно еще бить
костяшками, тогда верхние шипы торчат вперед, как таран, такой удар особенно опасен, если
вколотить в горло или переносицу…
Но сейчас я нанес обычный боксерский удар. Со всей силы, помноженной на
раздражение. Мне не было абсолютно никакого дела до этого бычары, не хотелось драться с
ним, сто лет он мне снился со своей тупой байкерской заносчивостью! Надо было как можно
быстрее разобраться с ним и двигаться дальше, а не устраивать сверку, у кого яйца больше.
Кирпич вскрикнул и отшатнулся. Прижав ладонь к паху, взмахнул молотком…
Если бы я попал под такой удар, меня бы снесло как тростинку. Но я-то был мельче и
шустрее этого кабана. Наплевав на раненую ногу, я вскочил и тоже размахнулся – только
двумя руками. Ладони сошлись к голове Кирпича и с очень громким, звонким, радостным
хлопком врезали ему по ушам.
Такой удар может разбить барабанные перепонки. Сейчас этого не произошло, но в
голове у Кирпича наверняка помутилось, а еще он на время оглох. И что-то там нарушилось,
давление резко изменилось, что ли… вообще-то, подобное не типично для удара по ушам, но
из носа у него плеснулась кровь.
Кирпич замычал, повалился на землю, мотая головой и разбрасывая красные капли.
– Ну ты даешь! – подала голос девушка, про которую я, честно говоря, забыл.
Запястьем стерев кровь с губ, я глянул на нее. А ничего так, симпатичная. Надо же,
ухитрилась почти не расплескать воду из ведра, когда ее Кирпич толкнул.
– Так козлу и надо! – добавила она.
Голос у нее был, как бы сказать… милый. Девушку с таким голосом сразу хочется
приобнять.
Кирпич с мычанием ползал у наших ног, пытаясь одновременно держаться за пах и за
оба уха.
– Нет у меня на все это времени, – проворчал я, потер грудь, ноющую после удара
молотком, и перешагнул через вышибалу. – Сиг срочно нужен.
– Ну так пошли, – девушка первая шагнула в Шатер.
– Давай ведро помогу нести, – сказал я вслед.
14
женщины открыты».
– А куда денешься? Короче, жди, вечером у нас свиданка.
С этими словами Борзой окинул девушку взглядом с ног до головы, будто раздел ее
глазами, и ушел.
– Козел трехрогий! – высказалась она, когда он покинул Шатер.
Попробовать проследить за ним? Но пока окончательно не стемнело, Борзой может
меня засечь, а рисковать не хочется, слишком рано, ведь еще ничего не ясно. Если Ксюха его
знает – поспрашиваю ее, но позже, чтоб не насторожить внезапным вниманием к ухажеру.
Тут я заметил, что стоящая сбоку девушка разглядывает меня. Заинтересованно так
разглядывает и при этом наматывает на палец черный локон. Язык тела, мать его. Он не
обманывает. Ладно, не до того сейчас. Всё в наших руках, поэтому их нельзя опускать. Миха
где-то в округе, очень надеюсь, что еще живой, – нужно его найти, а девушки потом.
– Ксюха, где ты шлялась?
Из прохода в соседнее помещение, где раздавался лязг посуды, вынырнул хозяин Шатра
с подносом, полным жратвы. Был он невысок, пузат, с большими залысинами и пухлыми
короткими ручками. В фартуке. А еще Сиг был суетлив и всегда чем-то озабочен. Вернее, не
«чем-то», а тем, как заработать побольше и укрепить свое положение. Более приземленного и
ушлого человека я не встречал.
– За водой ходила, – ответила девушка. – Сами же послали.
– За водой пять минут, а тебя пятнадцать не было. Держи! – он сунул поднос ей в
руки. – Неси туда, видишь, Ваган со своими сидит? Они уже ждут, почему я сам должен
подносы таскать?
Она взяла поднос и ушла к картежникам. Я поставил ведро с водой на пол, пожал
протянутую руку.
– Вечно отлынивают, – пожаловался Сиг. – Видел похороны? Боха – один из бригадиров
Хана. Часть толпы там останется пить, а часть сюда завалится. Вы тоже, что ли, на
похороны? Вы ж не кочевые, вам-то чего… А где Мишка?
– Где-то здесь, – неопределенно ответил я.
– В смысле? – лицо Сига стало настороженным. Нюх на неприятности у коротышки
потрясающий, я еще ничего такого не сказал, а он уже встревожился. Именно это и помогало
ему выживать на Черном Рынке, и не только выживать, но и, по местным меркам, процветать.
– Сиг, поговорить надо… – начал я.
И тут в зал ввалился вышибала Кирпич с обрезом в руках. Ходящий ходуном ствол
смотрел в нашу сторону.
Иногда лучше сразу стрелять, чем говорить. Я без слов пихнул Сига за стойку,
одновременно сделав ему подсечку, а сам повалился прямо на край стоящего рядом стола. С
грохотом перевернув его на бок, свалился позади. «Махновка» уже была в руках.
С той стороны раздался выстрел. Столешница аж загудела, из нее выбило несколько
щепок, но вся дробь застряла в дереве. Донеслись тяжелые шаги – Кирпич бежал ко мне.
– Сдохни, падла лесная! – заорал он как сумасшедший.
Так, безумное веселье не остановить… Но мы попробуем. Он совсем рядом, и он
здоровый. Не промахнусь. Не вставая, я лягнул табурет у стойки, перевернув его – это
должно было отвлечь вышибалу хоть на секунду, – выставил над краем столешницы ружье и
вдавил спусковой крючок.
Раздался крик и стук упавшего тела.
ТОЗ-106 лучше всего подходит для охраны, охотникам такой короткий ствол не сильно
интересен. Хотя на животных ходить с ним можно, особенно некрупных. Кирпич был далеко
не мелким, но животным – точно. И ему вполне хватило, ТОЗ ведь у меня заряжен не дробью
и не картечью, а обычным патроном. Пальнуть двадцатым калибром – это тебе не горошиной
пукнуть.
Перезарядившись в рекордный срок, я вскочил. Пуля попала в бедро – вышибала
извивался на полу, хрипел и вращал глазами.
16
– Вот ты дебил! – с чувством сказал я, шагнув к нему. – У меня всего пять патронов
осталось!
Носок ботинка врезался в голову Кирпича, он хрюкнул и затих. Кровь текла из
простреленного бедра, темной лужей расплываясь по плотно утоптанной земле.
Вскочившие картежники приближались ко мне, и лица у них были отнюдь не добрые. Я
шагнул назад, переводя взгляд с одного на другого, но тут из-за стойки показался Сигизмунд
и быстро разрулил ситуацию. Сначала он утихомирил кочевников, отправил обратно за стол,
затем по его приказу бледная Ксюха притащила бутылку водки и налила всем
присутствующим в зале клиентам по полстакана «за счет заведения».
С кухни прибежали двое парней, помладше – Игорь, который недавно разжигал огонь в
очаге, и постарше – Борька. Выглянул усатый повар, оглядел происходящее и скрылся. Сиг,
отдав молодежи приказ унести и перевязать Кирпича, зло уставился на меня.
– Ну? В чем дело, охотник, ты какого хрена вышибалу мне завалил?
– Он без сознания, не мертв, – я сплюнул, все еще злой из-за потери патрона. Ко всему
прочему только сейчас, в Шатре, мне пришло в голову, что топор, которым собирался
отрубить башку горбуну, так и остался лежать на дне ямы-ловушки… Практически я теперь
нищий: ружье, пять патронов, три железных рубля, нож и шмот с обувкой, которые на мне.
Как прикажете спасать напарника с таким вещевым и боевым обеспечением?
– Сам же видел – он первый набросился, – добавил я.
– Не на ровном же месте! Значит, ты его раньше зацепил!
– Сигизмунд Петрович, Кирпич его внутрь не пускал и молотком ударил, – вмешалась
Ксюха, но хозяин так глянул на нее, что она вжала голову в плечи и бочком убралась на
кухню.
– Хотел войти, спросил тебя, – пояснил я, когда Сигизмунд снова повернулся ко мне. –
Этот умник не пустил, стал оскорблять.
– И ты завелся?
– Наплевать на его оскорбления. Мне просто не до того, у меня важное…
– Не до того?! – он окончательно взбесился. – Ты мне нового вышибалу вырубил! А ну
вали отсюда, щенок, и больше не…
Я схватил его за шиворот, притянул к себе и прошипел, глядя в глаза:
– Кочевые Миху похитили. Я за ним пришел. Мне не до разборок со сраными
вышибалами. Или ты успокоишься и нормально поговорим, или я тебя прямо здесь урою!
Он замер, уставившись на меня, потом оторвал мою руку от воротника, шагнул к
проходу вглубь Шатра и бросил:
– Иди за мной.
Глава третья
Тревожная ночь
избранных клиентов за большие деньги. Я взял из блюдца изюминку, поднял стакан, выпил
залпом. Дыхание перехватило, потом желудок громко булькнул, и по телу пошли гулять
волны тепла. Сигизмунд сделал маленький глоток и велел:
– Рассказывай.
Я рассказал. Хозяин слушал с мрачным видом, настороженно, и ясно было, что все это
ему не нравится. История вышла недолгая, много времени не заняла. Закончив, я
внимательно посмотрел на него.
Мне нужна была опорная база на Черном Рынке. Такая, где я чувствовал бы себя хоть в
относительной безопасности. Шатер вполне подходил. Но Сига надо сделать своим
союзником, заинтересовать, объяснив, что, если я найду Миху, хозяин Шатра что-то с этого
получит. Только что? У меня пять патронов да три рубля… Я сказал:
– Дичь на твою кухню два месяца будем поставлять бесплатно.
– Четыре месяца, – отрезал он. – Раз в неделю.
– Много хочешь.
– А ты спасти напарника хочешь или нет? Еще торгуешься!
– Не факт, что ты сильно поможешь… Ладно, четыре месяца, но раз в две недели, иначе
слишком хлопотно выйдет, мы от Рынка вообще никуда отойти не сможем. Всё, забились?
– Ладно.
– Знаешь парня по прозвищу Борзой?
– Это фраер такой в красной рубахе?
– Он самый.
Сиг качнул головой:
– Ничего не знаю. Из новых, раньше его не видал, недавно появился.
– Что за банда, где их стоянка?
– Не в курсе я, Стас. Но этот Борзой к нашей Ксюхе борзо так пристает, глаз на нее
положил и явно хочет еще и руки того… на нее положить. Соответственно, она больше про
него должна знать. Надо ее позвать.
Сиг налил мне еще и стал раскачиваться на стуле, покатывая свой стакан между
ладонями и хмуро уставившись в него. В голове хозяина явно бродили всякие тревожные
мысли. Я глотнул виски, закусил изюминой и задал следующий вопрос:
– Если мы начнем расспрашивать, она не проболтается? Тому же Борзому?
– Он вроде ей не нравится… – возразил Сигизмунд не слишком уверенно.
– Это ничего не значит. Иногда у женщин «нет» значит «да», а «да» значит «да-да-да!».
Может, Борзой этот ей противен, а может, она просто ломается для порядка.
Сиг отхлебнул виски.
– Все возможно. Она недавно у меня, дочка знакомого одного. В целом девка вроде
правильная, но стопроцентно отвечать за нее пока не могу.
– Ну, значит, и не надо ее в лоб расспрашивать, подозрения вызывать. Я у тебя ночую, и
будет плохо, если сюда по мою душу заявятся те, с кем этот Борзой выкрал Миху.
– Но он точно один из тех похитителей?
– Я почти уверен. Почти.
– Ты ж, по твоим словам, видел их только издалека. А красные рубахи или там свитера
тут не один Борзой носит.
– Но я уже здесь, в Шатре, еще вроде нож Михи узнал. Правда, только рукоять видел. В
общем, Борзой обещал Ксюхе, что вечером опять подвалит…
– Кстати! – перебил Сиг. – Ты меня без Кирпича оставил. Так вот – займешь пока его
место.
Я удивился:
– Какой из меня вышибала? Я ни ростом не вышел, ни мышцой.
– Без разницы. Махаться умеешь? Вон Кирпича вырубил.
– Ну и что? Для вышибалы грозный вид важен не меньше, чем драчливость. А у меня
вид такой… средний. Обычный.
18
– Все равно, у меня других вариантов сейчас нет. Вышибала нужен. Скоро тут толпа
будет. Напьются, тогда пойдут всякие того… эксцессы. Мои парни могут дубинками
помахать, так что подсобят, если что. Только тебе шмот нужен более пристойный, чтоб на
тебя не лезли просто из-за того, что вид не такой. Я выделю. Все понял?
Допив виски, я поставил стакан на стол и сказал:
– Ладно, поработаю у тебя пару вечеров и заодно понаблюдаю. С Ксюхой ближе
познакомлюсь, расспрошу.
– Правильно, как раз хорошее прикрытие для тебя. Никаких вопросов не будет, ну,
нанял я к себе нового парня, кому какое дело. Короче, сейчас идем на склад, натянешь другие
панталоны, потом позовем Ксюху, она посмотрит твою ногу, подлечит, наложит компресс.
Потом пожрешь – как раз уже ночь, тут веселье будет в самом разгаре. Ночевать выделю
комнату на задах, в нее ход и с общего коридора, и отдельный есть, со стороны пустыря. И
тайник для ствола имеется.
Он встал.
– Все, хватит болтать, а то у меня полно дел.
– Нет, подожди, – возразил я, – у меня еще один вопрос к тебе, важный.
– Ну?
Я замялся, подыскивая слова. Не хотел рассказывать Сигу про кулон и про оставленный
углем рисунок – эти два момента я опустил, когда описывал ему произошедшее.
– Когда вы до Пандемии в последний раз виделись с Михаилом?
– А тебе это зачем сейчас? – удивился он.
– Ну, надо. Ответь.
– Лет, может, за пять или за четыре до того, как все случилось.
– И после того раза вообще не встречались?
– Нет. Только уже сейчас друг друга случайно увидели. Ну ты помнишь, когда вы в
первый раз на Черный Рынок заявились.
– А до Пандемии кем он был, в ту вашу последнюю встречу?
– Полковником был. Заведовал охраной армейских перевозок Уральского военного
округа.
– Крутая должность. Как думаешь, чем Михаил после мог заниматься?
– Ну, может теми же перевозками и заведовал? – Он направил к выходу, но
приостановился и добавил, задумчиво оглаживая фартук: – Хотя, если рассудить, был бы
Миха на той же службе, я бы столкнулся с ним еще не раз. На самом деле он… вроде как
пропал куда-то. То есть последние года четыре перед Пандемией непонятно, чем он
занимался. Может, уволился из рядов российской, понимаешь, армии, или, наоборот, в
секретный какой проект угодил… А что, он тебе не рассказывал?
– Про это – нет. Скажи еще, Сиг, знак такой: латинская «V», перечеркнутая зигзагом,
тебе ни о чем не говорит?
– Не-е, – он покачал головой. – Такого точно не знаю. Что за знак?
– Ладно, неважно, – ответил я, вслед за ним выходя в коридор и через рубаху
нащупывая висящий на груди кулон.
***
После полуночи народ начал расходиться. Хотя в зале оставалось еще порядочно
людей, но свежие клиенты уже не подваливали, и я поманил проходящую мимо Ксюху. Она с
готовностью подошла. Раскрасневшаяся, глаза блестят, грудь вздымается под блузкой.
– Еще пива, Стас?
– Нет, так, поговорить просто. Не против?
Девушка выжидающе, с легкой полуулыбкой, смотрела на меня, и я спросил:
– Как тебе здесь?
– Ну, – Ксюха повела плечами. – Вроде нормально.
– Вроде?
– Да что тут может быть интересного? Бегаешь туда-сюда с этими подносами…
– А платит Сиг как?
– Ты сам вроде не понимаешь. Вчера вот рубль дал… Хотя еще еда и жилье. Но все
равно, он же скупой.
– Есть такое дело, – согласился я. – Но ведь и клиенты что-то подкидывают?
– Подкидывают, если с ними, – она повела подбородком в сторону брезентового
коридора, уходящего вглубь Шатра, – туда прогуливаться.
В том направлении недавно проследовала пара подвыпивших кочевников в обнимку с
пьяной девицей. Я узнал в ней ту, что на похоронах неудержимого Бохи Хмеля стояла у стола
с вещами покойного. Для чего эти двое повели ее туда, где были отдельные комнаты с
койками, и мутанту понятно.
– А ты, значит, с клиентами по таким делам не ходишь? – уточнил я.
Ксюха на такой откровенный вопрос не обиделась:
– Я девушка приличная и ищу себе мужчину серьезного, постоянного. Чтобы…
Она смолкла, поджав губы.
– Чтобы увез тебя отсюда? – догадался я.
Она смотрела куда-то мимо меня. Я оглянулся. Ну наконец-то!
Кочевник по прозвищу Борзой ввалился в зал вместе с парочкой приятелей.
Приятели эти не понравились мне с первого взгляда. Один, в пятнистом комбинезоне,
был какой-то снулый, с пустыми равнодушными глазами. Встречали мы с Михой таких –
убийцы. Тихие, безучастные, часто – скрытые садисты, им перерезать человеку глотку в
радость, хотя эмоции свои они не проявляют, не умеют. Второй – коренастый мужик лет
шестидесяти с седой бородой, в кирзовых сапогах, брезентовых штанах и шерстяной
фуфайке. Он смахивал не то на егеря, не то на крестьянина, лицо у него было грубое и
жестокое.
Борзой, войдя в зал, сразу нашел взглядом Ксюху. Глянул на меня и отсалютовал
девчонке. Отставив большой палец, ткнул им себе за спину, словно показывая ей, что
приглашает выйти прогуляться прямо сейчас, и ухмыльнулся.
– Пришел, козел, – огорчилась Ксюха.
– Часто он к тебе пристает?
– Постоянно! Достал уже.
– А чего ж ты с ним неласково? Я смотрю, паренек видный, активный.
– Не люблю я таких. Он как… как петух наглый.
– То он у тебя козел, то петух, – хмыкнул я. – Ты уж определись. А кто это с ним?
– Тот спокойный – Рыба, а второго, кажется, Кузьмой звать.
– Они из клана какого-нибудь? Из банды?
– Не знаю. Недавно появились. Боря, эй, Борька! – позвала она, когда троица
проследовала за свободный стол. – Обслужи вон тех, видишь?
– Ты сама чего не пойдешь? – недовольно ответил парень, проходящий мимо с
подносом, полным пустых мисок.
– Сам не знаешь чего? Говорю, обслужи! Стас, ты точно больше пива не хочешь? Сиг
сказал тебе бесплатно наливать.
Я покачал головой, и Ксюха ушла.
20
Вскоре пиво дало о себе знать. Окинув взглядом зал, я решил, что, во-первых, никто не
собирается в ближайшие минуты устраивать потасовку, а во-вторых, Борзой с приятелями
пока что сидят на месте и никуда не уходят. Опустошив кружку, я покинул зал через проход
за стойкой, миновал кухню, коридор, свернул – и очутился возле брезентовый клапана,
застегнутого на молнию. Ее фиксировал висячий замок. Достал кольцо с двумя ключами,
полученными от Сига, раскрыл замок и шагнул в отведенное мне помещение.
Каморка была совсем небольшая. Из мебели только вешалка и низкая койка, то есть
доски на камнях, сверху шкуры да набитая соломой меховая подушка.
Одна стена каморки была не брезентовой, а деревянной, с дверью. Потолок наклонный
и низкий, я почти цеплял его макушкой, хорошо, хоть пол не земляной – там ковер из шкур. В
углу их можно откинуть, под ними в твердой земле углубление, а в нем – длинный сейф. Сиг
сказал, что ниже еще на полметра залит цемент, а к днищу сейфа приварены штыри, наглухо
уходящие в бетон.
Сейф был закрыт на цифровой замок, шифр от которого хозяин дал мне вместе с
ключами. Набрав комбинацию, я раскрыл дверцу – ТОЗ и патроны на месте. Обычное ружье
в ящик бы не влезло, но короткоствольная «махновка» как раз поместилась. Доставать ее я
сейчас не собирался, только проверил сохранность. Все-таки оружие – самое ценное из того,
что у меня на данный момент есть.
Проверив сейф, я обернулся к осколку зеркала, висящему на вбитом в стену гвозде.
Поправил ворот кожаной рубахи, оглядел себя. Каждый видит в зеркале то, что он
заслуживает, и каждый считает, что заслуживает лучшего. Я видел парня с худым лицом и
темными, остриженными «ежиком» волосами. С тонким шрамом справа на лбу и еще одним,
едва заметным, на левой скуле. У мочки левого уха не хватало кончика, но это тоже было
почти незаметно.
Накинув куртку, я провел по волосам ладонью, вышел из каморки через деревянную
дверь и запер ее за собой.
Снаружи было темно, прохладно и сыро. Пока торчал в зале, прошел дождь – пахло
влажной землей, но едва ощутимо, все забивал запах костров. Их по округе полно, ведь
электрический свет, помимо того, что дают аккумуляторы машин, есть только в Ставке. Там у
Хана стоят разборные ветряки и, говорят, даже солнечные батареи.
Позади Шатра никого не было. Слышался приглушенный шум голосов, доносящийся из
питейного зала. Рядом на фоне усыпанного звездами неба высилась башенка на крыше
диспетчерской – когда-то здесь была большая автобусная станция. Я не спеша, с чувством,
помочился и зашагал к ней.
Ржавая пожарная лестница привела меня на верхний этаж. До катастрофы это был
застекленный короб под крышей башни, вроде такого диспетчерского пункта наблюдения,
теперь же от него остались только железные ребра. Пройдя по усыпанному мусором полу, я
встал на краю.
Черный Рынок не спал. Горели огни, лаяли собаки. Пахло дымом. Развалины
образовывали темный лабиринт, иногда по нему двигался свет фар, лучи выхватывали из
тьмы части стен, остатки кирпичной кладки, кусты, груды земли и камней. Яркое пятно света
горело там, где была Ставка. Я разглядел ветряки, мерно вращавшиеся длинные тени от их
лопастей.
Вдруг по спине прошла волна дрожи, а в голове словно что-то сдвинулось. Лес забери,
неужели начинается… Точно! Я присел на корточки, подождал немного, но странные
ощущения не проходили, а только усиливались. Пришлось усесться, скрестив ноги, и
прикрыть глаза.
И сразу же в темноте под веками протянулась тусклая линия – неровная граница далеко
на востоке. Граница Леса. В реальности я не мог разглядеть его отсюда, с верхнего этажа
диспетчерской башни, но я видел его внутри своей головы.
Не только у Михи есть тайна, у меня тоже. Иногда мне казалось: он догадывался, что со
мной что-то не так, но вслух мы об этом не говорили. Ни разу ни с кем я не обсуждал свои
21
Глава четвертая
Люди и уроды
просто так сидели, это были вооруженные охранники. Иногда они оглядывались, иногда
вставали и прохаживались. Интересно, зачем охранять лагерь, который находится почти у
самой Ставки? Здесь некому напасть. Разве что конкурирующая банда решит наскочить.
Так или иначе, они насторожены и чего-то опасаются. Это плохо.
Когда стало ясно, что Борзой идет прямиком к костру, я пригнулся еще ниже, перебежал
от дерева к кустарнику, а оттуда – к большому куску бетона, лежавшему на границе стоянки.
Присел за ним и очень осторожно выглянул.
Всё, дальше двигаться нельзя: костер горит ярко, и если не с грузовика, так с крыши
мастерской меня точно засекут. Ладно, что мы тут имеем?.. Прямоугольник асфальта, на нем
– длинное здание мастерской, ворота выломаны, виден большой зал. Перед мастерской,
задом к ней, стоит грузовик. Слева от машины – ремонтная «яма», справа – костер. Я сейчас
гляжу на все это спереди, то есть нахожусь перед покатой кабиной грузовика.
На крыше фургона сидел охренеть какой огромный мужик, метра два ростом, если не
больше. Я не мог понять, что у него за ствол, но было такое впечатление, что это ручной
пулемет. А вот часового на крыше мастерской почти не видно – виден только силуэт, едва
подсвеченный снизу.
Вокруг костра лежали шкуры, на них устроились трое бандитов. Пахло жареным мясом
и крепким куревом. Двоих я узнал: Рыба и Кузьма. Бородач-егерь курил, неторопливо
затягиваясь, уголек самокрутки разгорался и угасал. Третий сидел ко мне спиной. Обычного
роста, бритый череп, очень широкие плечи. Пока больше о нем сказать нечего.
Ну, и где Миха? Заперт в одной из комнат рядом с ремонтным залом? Или связанный
лежит на дне бетонной ямы? Нет, последнее – вряд ли.
Когда Борзой подошел к костру, Рыба не пошевелился, а Кузьма с третьим бандитом
подняли головы. Великан на грузовике повернулся, скрипнув железом. Часовой на
мастерской не двигался – может, заснул?
– Я тебе сказал: долго не бухать, – угрюмо произнес тот, что сидел спиной ко мне. –
Почему хромаешь? С рукой что?
Ясно, старший. Главарь.
– Да я… – заговорил Борзой, – там с одним… хреном из леса! Сцепился с ним…
– Сцепился? – на бритой голове заиграли отблески костра, когда главарь всем корпусом
развернулся к Борзому, неуверенно топтавшему у костра.
– Ну, так вышло…
– Что ты лепечешь, придурок? Судя по тому, как ты хромаешь, он тебя отметелил.
– Не, Метис, ты послушай…
– Чего мне тебя слушать? Сказано было: скоро дело очень серьезное, ни во что не
встревать. А ты?
– Да я… Девка эта, понимаешь? Шлюха – а не дает! Я к ней и так, и сяк… А этот… Ну,
он вышибала там новый. Пошли, замочим его, Метис, – горячо шептал Борзой, склоняясь к
главарю. – Он жлоб какой-то, из Леса только выполз… у-у, морда тупая! Давай его завалим, к
Лесу бога душу его мать!
– Шум, сказано было, не поднимать, – раздельно повторил тот, кого звали Метисом.
– Да какой шум! Мы тихо! Зарежем его, чик – и жмурик!
– А сам, значит, не можешь? – спросил Кузьма, выпустив в небо клуб дыма.
– А ты молчи, борода! – окрысился Борзой. – Вертухай, блин, чья б мычала! Метис, ну,
пошли…
Борзой еще ниже склонился к главарю. Я не понял, что произошло, не увидел удара, но
кочевник в красной рубашке вдруг отлетел назад и стукнулся затылком об асфальт.
Приподняв голову, он застонал:
– Мети-ис, ну ты чего…
– Дурак ты, – тот вроде и не шелохнулся. – Еще раз встрянешь в такое, я тебя убью. Не
посмотрю, что племянник. Ты понял? Понял, дурак?
– Понял, понял я, – Борзой перевернулся на живот, подполз к костру и с трудом сел.
24
– Всем спать, – приказал Метис, затем повысил голос: – Боров, Гига – дежурить
дальше, через два часа Кузьма с Рыбой сменят. Все, тишина.
Он как сидел – так и лег на бок. Подчинение в банде было, судя по всему, полное, никто
в ответ не сказал ни слова. Остальные трое тоже улеглись, подтянув к себе шкуры, накрылись
ими. Кузьма щелчком отбросил самокрутку, та упала на асфальт, разлетелась искрами и
погасла.
Я продолжал наблюдать. Спустя пару минут Борзой сел, оглядел других, вороватым
движением достал из шкур фляжку, раскрыл и надолго припал к ней. Убрал, вытащил пачку
сигарет. Веткой выкатив из костра уголек, прикурил.
Стало совсем тихо. На грузовике здоровяк выпрямился, потянулся с громким зевком. И
правда великан, больше Кирпича, а ведь тот немаленький. Такого, как вышибалу, на
«раз-два-три» не свалишь. Боров – почти наверняка эта кликуха принадлежала именно
часовому на грузовике – прошелся по кузову, и я понял, что в руках у него действительно
ручной пулемет, с торчащим кверху длинным загнутым магазином. Во дает мужик! Такой
ствол весит целую тонну. Встав спиной ко мне на другом конце машины, Боров махнул рукой
часовому на крыше, и тот в ответ отсалютовал. Не спит, значит. Великан повернулся боком ко
мне, сел и замер.
Я внимательно оглядел грузовик. Фургон обит железом, двери не видно – она в торце,
обращенном к мастерской. Сбоку два окна, закрытые железными ставнями. Еще и засовы на
них. Снаружи. Почему так?
Миха внутри, вот почему.
Конечно, я не знал этого наверняка, но возникла полная уверенность: он там. Не в
одной из подсобок внутри мастерской, не на дне бетонной ямы – в фургоне.
И сейчас мне туда не пробраться. То есть чисто теоретически я могу обойти
мастерскую, залезть на нее с тыла, тихо подползти к часовому, Гиге этому, еще тише снять
его, также неслышно спуститься, затем, улучив момент, когда Боров будет смотреть в другую
сторону, подобраться к грузовику, забраться на фургон, перерезать глотку великану… Но
практически – это нереально. Я не ниндзя и не человек-невидимка. На крыше обязательно
что-нибудь скрипнет, Гига, или Боров, или кто-то у костра обязательно услышат – в общем,
меня засекут. И Мишу не спасу, и сам спалюсь.
Главное, у меня до сих пор очень мало информации. Даже предположений нет, зачем
они выкрали напарника. Надо вернуться, еще раз все обдумать, попытаться раздобыть новые
сведения, порасспрашивать людей. А завтра действовать. То есть уже сегодня, скоро рассвет.
Была и вторая причина, по которой я не спешил начинать прямо сейчас: мучительно
хотелось спать. На ногах с раннего утра, ранен, ходил много от стоянки до Черного Рынка, по
веревке ползал, стрелял, дрался дважды. Насыщенный день. А тут пара часовых в разных
точках и на разной высоте, трое людей у костра… В таком состоянии точно не смогу
разобраться со всеми.
Борзой, докурив, улегся. Я на корточках тихо попятился от своего укрытия, потом
выпрямился и пошел обратно в Шатер.
***
никаких сил…
Брезент шевельнулся, застежка тихо звякнула. Ствол ТОЗа уставился в лицо
вошедшему.
То есть вошедшей.
– Хочешь застрелить девушку? – спросила она.
Поспал, называется. Я тихо вздохнул. С другой стороны, даже удачно, мне ведь кое-что
пришло в голову по дороге от стоянки бандитов, и девчонка нужна для воплощения плана.
– Стрелять не буду, но могу поцеловать, – сказал я.
Ксюха пошла к кровати. На ней была только мужская рубашка, застегнутая на две
нижнюю пуговицу, и больше ничего. Ствол ружья все еще смотрел на гостью. Она
приближалась медленно, глядя мне в лицо, пока металл не коснулся нижней части живота,
скрытого рубашкой. Словно не заметив этого, Ксюха спросила:
– Где ты был?
– Дышал воздухом.
Я слегка опустил оружие, подцепил край рубашки и медленно повел стволом вверх,
задирая ее. С протяжным вздохом Ксюха отстранила ружье, встала коленями на край кровати,
затем качнулась вперед – и мягко упала на меня, прижавшись всем телом.
***
Она тихо сопела мне в ухо, устроившись у стены, на боку, закинув на меня согнутую
ногу и обняв, щекой на моем плече. Лампа погасла, но сквозь щели в деревянной стене
проникал тусклый утренний свет.
– Почти утро, – сказал я. – Так и не поспал.
– Жалеешь? – спросила она. – Хотел бы сейчас быть один?
– Не жалею. Но спать-то все равно хочется.
– С утра в Шатре никого. У меня дела по хозяйству, а ты до двенадцати можешь не
вставать. Или дольше.
– Не могу, у меня тоже дела.
– Чем ты занимаешься? Охотишься… а еще что?
– Да ничего, – пожал я плечами. – Просто охотимся.
– Охотимся? Так ты не один?
Я пояснил нехотя:
– Напарник у меня есть, Михаил. Он… в другом месте сейчас.
Ксюха погладила меня по груди, ноготком коснулась впадины мод моим горлом и
задумчиво проговорила:
– Я видела, как ты дрался. С Кирпичом, потом с Борзым. Ты совсем не боялся. У тебя
глаза такие были… как будто равнодушные. Тут частые драки, я же вижу: у мужиков в глазах
всегда или злоба, или страх, а обычно и то, и другое. А у тебя не было. Ты что, вообще не
боишься?
Глядя в скошенный брезентовый потолок, я сказал:
– Отбоялся уже.
– В смысле?
– Я должен был умереть давно. Можно сказать, что умер. Чего мне теперь бояться?
Она уставилась на меня, приподняв голову.
– Как это – умер? Во время Пандемии?
– Немного позже. Да неважно, забудь.
– Нет, важно. Расскажи.
– Тут особо нечего рассказывать. Это когда мы с Михой познакомились, с напарником…
Он старше меня лет на тридцать, наверное. И он на самом деле мой учитель, а не напарник.
Только в последнюю пару лет мы как бы на равных стали, а раньше… В общем, мне было
двенадцать, родных никого, все погибли или пропали. Я тогда впервые убил человека. Один
26
бомж устроил логово в подвале бойлерной, натаскал туда кучу продуктов из ближайшего
магаза, который почти сразу после этого разграбили мародеры. У бомжа была двустволка и
еще набор тесаков из мясного отдела. Он в бойлерной засел, спрятался то есть, я один про
его логово знал. У меня началось воспаление легких, плюс с голоду уже совсем подыхал.
Забрался я на крышу бойлерной с большим камнем и стал ждать. Долго ждал, почти сутки.
Бомж наружу вышел по своим делам, потом назад – и я ему на голову сбросил камень. Убил,
оттащил тело, вернее, откатил в сторону. Уже совсем без сил. Залез в бойлерную, заперся,
поел немного и вырубился. У меня жар начался, видения всякие… Внутри бойлерной –
трубы, всё в мазуте, ветошь вонючая, кирпичные стены, глухо, темно. Я за трубой лежу, в
тряпье завернулся и брежу. То отца увижу, то мать, хотя ее и не помнил вроде совсем. То
чертей каких-то. Мутантов. Потом вдруг стал Лес видеть… – я запнулся.
– Что? – удивилась Ксюха. – Как это, Лес?
– Говорю, бредил. Почти умер, помню даже темный туннель и свет в конце… Ну, про
который говорят, что перед смертью люди видят. Свет уже совсем близко, я почти в него
влетел, но тут сзади будто позвали, я оглянулся – а там лицо. Как будто в туннель заглянул
кто-то. Протянул ко мне руки, схватил и вытащил обратно. Потом оказалось, что это Миха.
Он зашел в бойлерную, искал убежище на ночь. Так, случайно… И спас меня. Прямо оттуда,
с той стороны вытащил. Остался со мной, выходил. Ну и научил выживать.
– И ты… – начала она.
Я перебил:
– И я с тех пор ничего не боюсь. Не потому, что такой крутой, просто разучился. Как
будто выжгло это из меня тогда… Все, забудь, что я рассказал. Больше не буду про это. Как
тебе этот Борзой, очень не нравится?
– Конечно, не нравится! – вскинулась Ксюха. – Он трус! Женщины это чувствуют.
– Сильно достает?
– Сильно, – вздохнула она и медленно-медленно повела ногтем вниз по моей груди. –
Но теперь ты меня защитишь?
– Я постоянно возле тебя не буду. А Борзой этот без тормозов парнишка, судя по всему.
Пока я говорил, палец продолжал ползти вниз, достиг моего живота и пошел дальше.
– С ним надо вопрос решить раз и навсегда, – заключил я, взял руку Ксюхи и вернул ее
обратно на грудь.
– Как это – решить вопрос? Ты его убьешь?
– Какая тебе разница, что я с ним сделаю? Тебе нужно, чтобы он больше не приставал,
правильно? Вообще не появлялся, ни когда я рядом, ни когда меня нет.
– Ну… да, – согласилась девушка. – Конечно, я этого хочу. Но что ты можешь сделать?
– Что могу – я сделаю. Но мне надо, чтобы и ты кое-что сделала. Помогла немного.
– Как?
– Знаешь лесопилку где-то в километре на юг отсюда?
– Знаю, ее все знают. Заброшенная, там еще речка рядом.
– Правильно. Сейчас мне надо поспать, а после обеда… Слушай внимательно…
***
Донеслись шаги.
– Хватит, вылазь давай, – недовольно добавил Борзой, входя внутрь.
Когда он прошел подо мной, я согнул ноги в коленях, зацепился ими за балку и
кувыркнулся лицом вниз, взмахивая молотком.
Хрясь! – и Борзой без звука валится на пол. Хватаюсь за балку, спрыгиваю, выдергиваю
из чехла на бедре кочевника обрез, потом бью его молотком еще раз – по темени.
Нога снова болит. Наплевать. Спустя минуту Борзой лежит на станине, руки – ноги
разведены в стороны и привязаны к скобам, диск пилы – аккурат между ног. Устрашающее
зрелище, жаль, что не получится запустить станок, электричества на лесопилке
давным-давно нет.
Пока Борзой не очнулся, я хорошенько обыскал его. В сумочке на ремне обнаружились
тридцать железных рублей, небольшой брусок золота, десяток начиненных дробью патронов
к обрезу, начатая пачка сигарет «Кэмел» и коробок спичек.
Когда Борзой пришел в себя, я с сигаретой в зубах прохаживался вдоль станины,
сжимая в одной руке молоток, а в другой нож Миши. Приподняв голову, кочевник посмотрел
на диск пилы, перевел взгляд на меня и заорал:
– Снова ты, сучара?! Тебе чего надо?! Тебя же уроют, падлу!
– Не строй из себя смелого, – посоветовал я. – Ты не смелый, мы оба это знаем.
Времени мало, сейчас ответишь на мои вопросы, тогда отпущу.
Последнее было ложью, но я не собирался быть с ним благородным.
– Да хрен тебе на рыло! – снова заорал он. – Знаешь, что наши с тобой сделают? Метис
что сделает?! Освежует живого! Голову отрежет и в зад засунет! А ну отпустил быстро!
Я опять прошелся вдоль станины, затягиваясь и выдыхая дым через нос. Потом
взмахнул рукой…
– А-а-а-а!!! – завопил Борзой, когда молоток впечатался в его лодыжку.
– Ты что творишь, паскуда?! Прекрати!!
Я еще раз ударил по тому же месту. Он взвыл дурным голосом. Удовольствие от всего
этого я не получал ни малейшего, но именно поэтому дело нужно было закончить побыстрее.
С видом маньяка, покачивая молотком, снова обошел станину. Наклонился над Борзым. Глаза
его наполняли злоба и страх. Те самые злоба и страх, о которых говорила Ксюха. Я показал
ему раскрытый нож.
– Это – моего напарника. Которого вы схватили вчера.
– Так ты… – выдохнул он изумленно. – Я думал – из-за девки! А ты охотник?! Мутант,
тварь! Урод шизанутый! Мы же тебя растерзаем, суку беспородную, мы…
Я сделал быстрое движение ножом, и алая нить протянулась через его шею у
подбородка. Потекла кровь.
– Прекрати! – взвизгнул он.
– Отвечай на вопросы, иначе буду тебя то бить, то резать. Резать – и бить по ране.
Охрененная боль. Поэтому лучше просто отвечай на вопросы, Борзой. Михаил жив или нет?
– Пошел ты к матери!.. – завопил кочевник и захлебнулся, когда молоток ударил по
подбородку снизу. Кровь из разреза брызнула, как под давлением, потекла по шее и скулам.
– Не надо мать всуе поминать, – посоветовал я. – Жив или нет?
– Жив он! Жив!
– Тихо говори. Тихо и внятно, чтоб я не переспрашивал. И возьми себя в руки, ты
мужик или курица? Просто отвечай на вопросы. Ты понял?
– Понял, – прохрипел он.
– Где держите Михаила?
– В грузовике. На нашей стоянке грузовик крытый…
– Знаю. Зачем его схватили?
– Ну, нужен для чего-то Метису.
– Для чего нужен? Мы – простые охотники. А вы приехали за пятнадцать километров.
Для чего?
28
Глава пятая
Один против всех
– Ладно, погорячился я. Одну ночь можешь переночевать, а завтра утром уходи. Рано
утром, как рассветет.
Он свернул в другой коридор, бросив напоследок:
– Из Шатра носа не высовывай и в зал вечером не суйся. Иди прямо сейчас к себе и
сиди там безвылазно. Пожрать принесут.
Сидеть в Шатре я, конечно, не собирался, но неясно было, что делать. В одном Сиг
прав: идея идти к Бадяжнику запоздала, сыворотка уже у Метиса. Возможно, бандиты даже
успели допросить Мишу. Сначала пытали, потом вкололи это дерьмо…
Я сел на койку. Так, охотник, сосредоточься, соберись! Как вызволить напарника из того
грузовика? Борзой выбыл, остались Метис, Кузьма, Рыба, Боров и Гига. Пятеро. У меня ТОЗ
с обрезом, три ножа: мой, Миши, Борзого. И резиновый молоток. И деньги появились, теперь
боеприпасы могу прикупить. Я достал из кармана брусок золота и один рубль, подбросил
монету на ладони. Тридцать три рубля хватит на сильно подержанный автомат, если
поторговаться. Гранатомет – нет, никак. Значит, АК, ружье, обрез… обвешаться этим всем,
еще, может, пару-тройку гранат раздобыть. Наплевать на карателей, они будут уже не моей
проблемой. Быстрый наскок на стоянку бандитов – единственный мой шанс, других
вариантов не видно. Эх, гранатомет бы! У Сига ведь наверняка имеется. И гранат побольше.
Продать он откажется, но ведь можно иначе. Схватить его, ствол к виску, заставить провести
меня на склад…
За ведущей на пустырь дверью раздались быстрые шаги, и я вскочил, подняв ружье.
Донесся шепот:
– Стас!
Я шагнул к двери, встав у стены, приоткрыл.
– Это я, – прошептала Ксюха. Она тяжело дышала, словно только что бежала.
– Входи.
Девушка протиснулась в проем, схватила меня за руку и прошептала:
– Сиг тебя сдал!
– Кому? – не понял я.
– Бадяжнику. Когда вы говорили, я на кухне слышала. Ты пошел сюда, а хозяин сразу к
нему побежал. Я за ним. Он зашел к Бадяжнику в дом, я снаружи спряталась. Когда Сиг
вышел, там засуетились, сам Бадяжник тоже вышел, стал отдавать приказы. У входа начали
собираться бойцы. Я тогда побежала быстрее к тебе.
– Скорее всего, он сказал Бадяжнику, что новый вышибала решил его ограбить, –
предположил я. – Сиг, наверное, прикинул, что так разрулит всю ситуацию.
– Но ты же можешь им правду рассказать.
– Какую, о чем? Кому я нужен со своей правдой, завалят без слов, и все.
– Тогда уходи быстрее!
– Тебя никто не видел? Когда ты Борзому предлагала на лесопилку на свидание прийти,
и сейчас?
– Не видели.
– Хорошо. – Я погладил ее по голове. – Спасибо, девочка. Теперь иди.
Не дожидаясь ответа, быстро собрался и шагнул к двери, напоследок бросив
растерянной Ксюхе:
– Просто иди на кухню, занимайся своими делами. Ты ничего не видела и ничего не
знаешь.
Когда я пересекал пустырь позади Шатра, с другой стороны донеслись голоса и топот
ног.
***
Накинув на голову капюшон куртки и сунув в руки карманы в перчатках, я быстро шел
вдоль торговых палаток в двух кварталах от Шатра.
32
Ищущие меня каратели либо еще не добрались сюда, либо вообще не собирались
соваться. Но все равно я надвинул капюшон поглубже и осторожно поглядывал из-под него,
стараясь не привлекать внимания.
Торговали здесь по большей части всякой рухлядью. Я трижды останавливался,
приценивался – сначала к «валу» со сломанным прикладом, потом к АК без целика, потом к
старенькому ТТ. И когда уже решил, что на имеющиеся деньги ничего толкового, кроме
патронов, не куплю, увидел в конце ряда торговца артефактами.
Старик в обносках сидел рядом с навесом из дырявого целлофана, повешенного на
вбитые в землю палки. Рядом была расстелена тряпица, а на ней лежали два арта.
Старатель. Так называют людей, которые с риском для жизни добывают артефакты.
Старатели, либо более уважительно – сталкеры, только этот бомж на сталкера не тянул. Из
грязной бороды его торчали сухие травинки, глаза покраснели от пьянства, а нос напоминал
помидор. И руки тряслись.
Я присел на корточки, разглядывая арты: цветок со слабым мутно-синим свечением, а
рядом угловатое, размером с кулак странное образование – вроде камня, частично покрытого
пупырчатой корой, как у кокоса.
Это были «живокост» и «погремушка». Первый артефакт ускорял заживление ран,
второй имел более необычный эффект: поглощал звуки на небольшом расстоянии вокруг
себя. «Погремуха», в отличие от большинства других артефактов, со временем не
разрушается, ее можно почистить и снова использовать.
Между артефактами в землю прямо сквозь тряпку была воткнута палочка, и на нее,
будто парус, надет лист фольги. Ох, умелец! Это он таким манером экранирует арты от
взаимного излучения? Что они там излучали, никто толком не понимал, но лучше не держать
артефакты вместе, могут возникнуть проблемы. Некоторые сталкеры считали, что арты
глушат мозги, и, чтобы противостоять этому, обшивали фольгой подкладки шапок и ходили в
них, как идиоты.
– Бери, малой, – просипел старатель. – Бери, не пожалеешь.
Я склонился ниже. «Живокост» был совсем мутным и едва светился.
– Старый, – констатировал я.
– Не бухти! – обиделся бомж и ткнул меня морщинистым пальцем в грудь. –
Наговариваешь на товар! Нулевый арт!
Я откинул его руку.
– Таким «живокостом» только прыщи сводить. Сколько за «погремуху» хочешь?
– Сто рублев.
– Сколько? Да ты опупел, старый!
– Цена нормальная! – засипел он. – Смотри, ядреная какая, налитая…
Старатель поднял арт на ладони, демонстрируя во всей красе. Крупные пузыри,
покрывающие часть «погремушки», были бледно-оранжевыми. Ясно, наглоталась уже
звуков…
Я кивнул:
– Ну правильно, подержанный арт. Вон расцветка какая… четвертак дам.
– «Погремуху» почистить можно!
– Так это целое дело.
– Полтинник, – сипнул он, обдав меня перегаром.
Донеслись приглушенные голоса, я глянул из-под капюшона – в дальнем конце
пустыря, где стояли торговые палатки, появился отряд людей в черном. Далеко, не разобрать:
то ли каратели, то ли просто банда какая-то.
– За тридцать беру, – сказал я, протягивая руку.
Он мотнул головой, накрыл арт ладонью.
– Мало!
Я выгреб из кармана горсть монет и показал ему:
– Больше у меня нет. Тридцать – или торгуй свои старьем дальше.
33
***
В зарослях у берега реки, которая днем унесла тело Борзого, было тихо. Вставив
магазин в приемник ТОЗа, я начал быстро передергивать затвор, досылая патроны в
патронник. Выбрасыватель с отражателем исправно делали свое дело, с лязгом вышвыривая
их через верхнее окно патронника. Задвинув пустой магазин в гнездо, которое мы с Мишей
сделали в раскладном прикладе, я взял другой, снарядил его, вставил в приемник и тоже
проверил, перещелкав все патроны. Повторил процедуру еще раз, удовлетворенно кивнул и
сложил приклад.
Начало темнеть. Услышав шум, я привстал, поглядел сквозь пролом в ограде
лесопилки. Во дворе появился отряд карателей. Увидев их, я возблагодарил самого себя за то,
что не засел на лесопилке, хотя была такая мысль. Хорошо, что к речке решил уйти!
Они рассыпались по двору, заглядывая в здания, потом все вошли в цех, где я
разбирался с Борзым. А ведь там остались следы, кровь на станине… хотя по ним не особо
разберешь, что происходило в цехе.
Больше в поле зрения каратели не появились: получается, вышли через двери с другой
стороны. А если они оставили внутри пару часовых? Те могли засесть на чердаке у слуховых
окон и сверху контролировать весь двор. Может, ерунда это, никого там нет, но все равно –
теперь на лесопилку соваться нельзя.
Когда совсем стемнело, я забрался поглубже в заросли, с головой завернулся в куртку и
заснул, сказав себе, что должен встать через три часа. Привычка просыпаться, когда нужно,
выработалась давно и служила безотказно.
Открыл глаза, когда высоко в небе висел месяц. Хорошо, что до полнолуния далеко,
иначе было бы слишком светло для моего плана. В расселине шумела вода. Примяв кусты, я
встал, помахал руками, поприседал, разминаясь. На лесопилке не светилось ни одного огня.
Переодевшись в камуфляжные штаны, голый до пояса, я спустился к реке. Вымазал грязью
торс, плечи, шею, лицо. Вернулся и дождавшись когда грязь подсохнет, и натянул перчатки.
Теперь на теле остались лишь два небольших светлых пятна вокруг глаз, все остальное или
под штанами, или под темными грязевыми разводами.
Измазавшись грязью, я почувствовал себя как тот мутант-горбун. Они ведь тоже
пачкаются в грязюке, причем Михаил утверждал, что именно для камуфляжа. Ну, вот и я
теперь как мутант лесной. Один из леса. И никого за меня на всем Черном Рынке. Только
Ксюха, но с женщин вообще толку не очень много.
Я сунул в карман нож Михи, а два других, свой и Борзого, повесил на ремень. Обрез
кочевника решил оставить, непривычен он мне, к тому же под него нет чехла.
Вряд ли они там, на Рынке, из-за меня затеяли из-за меня ночное патрулирование, это
уже чересчур. Во-первых, не верю, что Бадяжника очень напугала весть о том, что кто-то
собирается его ограбить. Ну, позвали карателей, устроили рейд по окрестностям. Не нашли –
и ладно. Охрану на эту ночь усилили, и всё. Но внешность мою Сиг им наверняка описал,
поэтому теперь никому нельзя попадаться на глаза.
34
грузовику, он меня увидит наверняка. Если боком – может засечь краем глаза. Если же
великан окажется ко мне спиной – значит, повезло тебе, охотник.
С того момента, как грузовик скрыл от меня мастерскую, я мысленно удерживал
картинку того, как Боров ходит по крыше. Если бандит не изменил ритм, скорость движения
или вообще не остановился, то сейчас он должен развернуться ко мне лицом. Сжав нож
зубами и сгорбившись, я привстал так, чтобы макушка не попала в поле зрения Гиги.
Поставил ногу на подножку, медленно-медленно начал распрямлять…. Опять рана болит.
Ничего с этим не поделаешь, терпи, охотник. Скрипнул металл под ногами, но «погремуха»
исправно делала свое дело – он был едва слышным.
Когда я оказался на подножке, Боров как раз должен был повернуться спиной к машине.
Подошвой я уперся в кронштейн зеркала. Схватился за ручку дверцы. Подождал еще секунду,
перехватил нож свободной рукой – и подпрыгнул.
Гига сидел всего в полуметре, с закрытыми глазами. Меня он, конечно, услышал.
Распахнул глаза, повернул голову…
Я воткнул клинок ему в горло, и горячая кровь брызнула на ладонь. Одной рукой
схватил за волосы, а вторую, отпустив нож, прижал к его рту, чтобы заглушить предсмертный
хрип. Глянул вверх. Боров медленно шел по краю крыши. Спиной к нам.
Гига затих. Ясно, почему мужика так называли: горбатый нос, кучерявые черные
волосы, мохнатые брови. Вольный сын Кавказа. Кровь текла по груди, пропитывая фуфайку.
Я высвободил клинок из горла, и тело начало заваливаться вбок. Схватил мертвеца за плечо.
Боров на крыше начал поворачиваться. Я толкнул Гигу обратно, и его голова откинулась
назад, затылок упал на край кузова.
В тот миг, когда Боров очутился лицом к нам, я спрыгнул на подножке, присел и замер.
Сейчас бандит с крыши отчетливо видит Гигу, но тот сидит почти в прежней позе, только
голову откинул сильнее. Великан может решить, что второй часовой заснул, и окликнет его.
А может и не решить. Может вообще не обратить внимания на легкое изменение в
положении тела.
Тихо потрескивал костер. Я прижимался к дверце кабины, слушал и ждал.
– Достал меня племянник, – раздалось из-за грузовика. – Появится – прибью. Два дня
отлеживаться будет, падла.
– Как же тогда нам на дело отправляться? – возразил Кузьма.
– В кузов бросим, к охотнику. Пусть валяется.
– Охотник наверно сдох уже. Надо бы проверить.
– Проверишь. Хотя какая теперь разница? Все равно я его с собой брать не собирался,
мороки слишком много, – возразил Метис.
Я стиснул челюсти. Что дальше? Второй этап – еще сложнее первого. Нужно обойти
грузовик и проникнуть в него. Дверь находится со стороны мастерской, по которой
расхаживает Боров, и, если на двери не только засов, но и замок… На этот случай была
заготовлена отмычка, которую я смастерил из найденной в столярном цехе проволоки. Но как
в полутьме быстро вскрыть замок, сдвинуть дверь, забраться в грузовик – и все это, чтобы не
заметили четверо находящихся поблизости людей, один из которых ходит прямо над головой,
то и дело бросая взгляды в сторону машины.
Я уже собрался слезть с подножки, когда в голову пришла новая мысль. А нету ли
другого пути внутрь? Приоткрыв дверцу, я нырнул в кабину.
Здесь пахло бензином и резиной. Рулевая колонка была развинчена, «баранка» лежала
на сидении, из гнезда торчали провода. В задней стенке кабины, прямо за коробкой передач –
узкая дверь. Без засова и без замка. Ну вот, как чуял! Я осторожно приоткрыл ее, и она
отчетливо скрипнула. Кажется, арт переполнился: почти уже не работает, теперь его нужно
чистить. Вроде, никто не услышал… Я шагнул внутрь, едва не наступив на тихо
булькнувшую канистру. Слева возле низкой лавки стояли еще несколько. В центре фургона
был большой железный люк.
Отблески костра совсем слабо проникали сюда. На стене справа… Я содрогнулся,
36
Донесся стук, крик. Я задвинул дверь, запер, наложив железный засов, просунул в скобу
крюк-фиксатор. Метнулся обратно, задвинул засов на двери, ведущей в кабину – короткий
деревянный брусок. Эта дверь совсем хлипкая, вынести ее легко.
Снаружи раздались топот ног, голоса. Послышалась сдавленная ругань… это Кузьма –
не убил я его, жаль!
Я прыгнул обратно к Михаилу. Его голова была склонена, подбородок упирался в грудь.
– Миша! Сейчас! – Я потянулся к гвоздю.
Руки опустились сами собой. Черная, глухая ярость накрыла меня, когда я понял: он
умер. Все, Миши нет, передо мной тело без души. Я положил ладонь ему на грудь. Сердце не
билось.
В заднюю дверь ударили, донесся голос Метиса:
– Кто внутри, сколько их?
– Один, – слабо отозвался Кузьма. – Не знаю кто, не разглядел.
– Точно один? Гига, твою налево, ты что…
– Кончился Гига, – ответили Метису равнодушно. Голос, видимо, принадлежал Рыбе. –
Отсюда вижу. Вон и кровь по кабине стекает.
– Он один, – повторил Кузьма.
Взявшись за «махновку», я развернулся кругом. Да, я один, а их там четверо. Не смогу
застрелить всех – максимум двоих. Если рывком сдвину дверь и с ходу выстрелю… Меня
завалят почти сразу. За Мишу не отомщу!
В дверь ударили сильнее. Скорее всего, Метис уже сообразил, как попасть внутрь.
– Боров! – позвал он. – Сюда, быстро!
Им даже взламывать ее не надо, Борову достаточно войти в кабину и открыть огонь из
своего пулемета. Снесет и дверь, и все, что за ней. Я повернулся влево, вправо. Попятился,
оглядываясь, под ногами скрипнуло, глянул туда – люк. Присел. Он был закрыт на засов с
большим висячим замком.
Под лавкой у борта стоял деревянный ящик, в каких обычно держат инструменты.
Вытащив его, я откинул крышку – так и есть. Достал длинный ломик, поддел замок, нажал,
рванул, и тот сломался. Приоткрыв люк, заглянул. Подо мной был темный асфальт. Можно
спрыгнуть, проползти в сторону ремонтной ямы, вскочить, выстрелить и бежать. Этим путем
смогу выбраться… наверное.
– Боров, шевели копытами! – теперь голос главаря доносился со стороны борта, то есть
из-за спины Миши.
Напарник просил сжечь его.
Поняв, что надо делать, я схватил канистру с бензином, раскрыл и стал поливать пол.
Плеснул на тело Михи. Бросил канистру на бо – топливо толчками потекло из горлышка. И
тут я сообразил, что спичек нет, остались в куртке!
Раздались тяжелые шаги. Так, Боров подвалил. Опять голоса, с двух сторон… нет, уже с
трех. Я свесил в люк голову. В свете костра по сторонам виднелись ноги: позади машины, с
правого борта, а вон еще одна пара движется к кабине – это Боров, судя по размеру. У второго
борта, за которым была ремонтная яма, пока что никого не видно.
Я достал из ящиком с инструментами железную коробку, где лежала всякая мелочь,
гайки, болты, шурупы и гвозди, поставил в лужу натекшего бензина. Распахнул люк и тихо
спрыгнул. Днище грузовика оказалось на высоте груди.
Подняв ружье, я посмотрел на Михаила и сказал:
– Прощай, друг.
А потом выстрелил в нижнюю часть коробки.
Пуля с лязгом отбросила ее, выбив искры из железа. Бензин загорелся, я присел и
покатился к борту. Вскочив, прыгнул.
В ремонтную яму я упал за миг до того, как сзади рвануло. Грохот заглушил крики.
Волна жара прошла надо мной, лизнула затылок и голую спину. Поднявшись, выпрыгнул
наверх, развернулся лицом к машине и вскинул ружье. Огонь слепил, черный дым рвался в
38
Глава шестая
В погоню
– Как ты сюда по… – Сигизмунд не договорил, потому что в эту секунду приклад ружья
едва не выбил его нижнюю челюсть.
Хозяин Шатра упал на стул, ножка того подломилась, и он растянулся на полу.
– Ты меня сдал, – сказал я.
– Нет, – начал он. – Ты что, я не…
– Сдал. Я все знаю.
– Что ты знаешь? – он вдруг побагровел и вскочил, сжимая кулаки. – Что ты вообще
можешь знать?!
– Вчера я проследил за тобой до дома Бадяжника. Видел, как там бойцы засновали…
Ты сказал ему, что я хочу его ограбить или убить. Придумал такой способ выжить меня
отсюда. Урод ты, Сиг. Барыга, и этим все сказано. Если бы вчера согласился мне помочь,
Миша бы мог остаться в живых. Но он мертв. Поэтому я хочу тебя убить.
Он попятился от меня и упал на другой стул. Ссутулился, уставившись в одну точку.
Потом расправил плечи и поглядел с вызовом:
– А с чего мне тебе помогать? Тебе и Мише?
– «С чего?» – переспросил я.
– Вы мне не друзья. Так, знакомые, поставщики просто. То, что я Михаила до Пандемии
знал… ну и что? Жизнь у каждого своя. И каждый ее бережет. Ты обо мне думал, когда
просил помочь? О том, чем это для меня может обернуться, для Шатра, для всех моих
работников? Не думал – потому что тебе на меня наплевать. Скажешь «нет», охотник?
Наплевать! Ты свои проблемы решал, и всё. Но при этом ты ожидаешь почему-то, что мне на
тебя должно быть не наплевать. Так кто из нас подлец, а?
– Ты. Потому что я тебя не предавал, а ты меня предал.
Лицо его стало хитрым. Как я и сказал, Сиг – прежде всего барыга. Торгаш. И как
многие из их племени считает, что для других людей тоже имеет значение лишь выгода. Не
39
И понял, что вопросов у меня стало еще больше, чем раньше. Что получается? Много
лет назад Михаил появился в бойлерной не случайно, как я всегда считал, он пришел туда за
мной? Он искал меня? Знал моего отца? Но я сам почти не помню его! Что-то совсем
обрывочное – серьезный человек с высоким лбом… Очки… Бежевые стены, белые халаты…
Стоп, что за халаты? Кажется, отец возил меня куда-то… лаборатория или что-то подобное.
Ничего конкретного вспомнить теперь не удавалось. Больше десяти лет прошло с тех пор, и
это была очень насыщенная жизнь, полная событий, людей, зверья, опасностей. Долгие годы
мне было не до детских впечатлений, и они постепенно стирались из памяти. Какое
отношение ко всему этому имеет Михаил? Что за «вектор» он упоминал перед смертью? Еще
какой-то полигон… Полигон смерти, так он сказал.
И мерцание. Михаил спросил, вижу ли я мерцание. Но я никогда не рассказывал ему о
своих видениях! Намекал пару раз, но не говорил ничего конкретного. И самого этого слова
не произносил. Так откуда он знал?..
Пальцы машинально крутили кулон, и в какой-то момент случайно нажали на ушко, в
которое была продета цепочка. С мягким щелчком из торца выехала пластина, запаянная в
твердую прозрачную обертку. Под ней виднелись серебристые дорожки, кругляши,
крошечные зеленые и желтые прямоугольники… Микросхема. Я повернул кулон. На другой
стороне пластины был рисунок: буква «V», наискось перечеркнутая зигзагом молнии.
«V» значит «вектор»?
Ключ, так сказал напарник. У меня в руках электронный ключ. Знать бы только, от
чего?
Все это как-то связано. Михаил, моя давно позабытая жизнь до Пандемии, мои видения,
мерцающие существа, электронный ключ, прошлое напарника и этот непонятный «вектор»…
И Лес.
Я поднял голову, глядя вдаль. Лес, прибежище мерцающих, вот главная загадка.
Десятки, сотни, тысячи километров, захваченных странной растительностью и странными
существами. Сумрачный зеленый мир, чуждый и непонятный. У него есть оружие: вихри
ядовитых спор, миграции необычных зверей, внезапные нашествия хищных мутантов и
убийственный Шторм. Отсюда граница была не видна, но я чувствовал – там, у горизонта,
огромное молчаливое НЕЧТО, которое смотрело на меня тысячами глаз. Смотрело и ждало
чего-то.
Бандиты, укатившие на восток, знают часть ответов на мои вопросы. К тому же в той
стороне находится человек, которого называют Травник. Михаил упомянул его: Травник тоже
знал моего отца. Живет он в Мичуринске-2, про который говорили бандиты, придя к
Сигизмунду за припасами. Все это связано, и мне нужно распутать клубок.
А еще я должен отомстить. Как тогда сказал Михаил… Прощают только недостойных
мести? Не знаю, достойны они или нет, но я убью их всех. Своими руками или сделав так,
чтобы они погибли, – но убью.
Я задвинул микросхему обратно в кулон и повесил его на шею. Проверил ремни,
пристегивающие рюкзак к багажнику, поправил висящий за спиной «вал». Завел мотоцикл и
поехал навстречу восходящему солнцу.
Часть вторая
Три тоника для лесного угла
Глава седьмая
Город и Лес
Мутантов мало не бывает. Даже один, появившийся не вовремя – уже очень много. Я
это ощутил на своей шкуре, а вернее, на своем байке, когда юный кабан-горбун с ревом
вынесся из придорожных кустов. Не знаю, может, это был родич того, которого мы с
42
мне показалось, что это молодая женщина, хотя лица толком было не разглядеть.
А не бойцы ли Армии Возрождения в грузовике пылят? Я перевел бинокль обратно на
Метиса. Тот беспокойства не проявлял – некоторое время наблюдал за грузовиком, потом
зашагал обратно к лагерю, оставив на вершине Кузьму. Спокойно так зашагал, не торопясь.
То есть он ждет визита возрожденцев? А ведь Сигизмунд говорил: придя к нему за
припасами в дорогу, бандиты упоминали, что по пути должны встретиться с подельниками.
Неужели кочевники и армейцы затеяли какое-то совместное дело? Неожиданный и
тревожный союз, который может для меня все сильно усложнить.
– Так… – пробормотал я, наблюдая за лагерем. – Если здесь у вас только место встречи,
и вы собираетесь сразу ехать дальше, то зачем палатка?
Боров с Рыбой как раз закончили с ней и занялись костром. Вообще-то палатки
достают, когда собираются на этом месте переночевать, а иначе бессмысленно возиться. Еще
некоторое время я наблюдал за лагерем, затем опустил бинокль и поспешил к байку.
Когда топливо закончится и я не смогу достать новое, – а достать его негде – мне
останется только помахать рукой вслед уезжающим бандитам с присоединившейся к ним
компанией. Я их попросту упущу, потеряю, возможно – навсегда. И чтобы этого не
произошло, нужно… что?
Нужно лишить их транспорта. Чего я, вроде бы, сделать не могу: одному с десятком
вооруженных людей не совладать. Значит, требуется создать ситуацию, при которой они сами
расстанутся со своими тачками. Но как заставить людей, собравшихся, судя по всему, в
неблизкое путешествие, бросить автотранспорт?
С помощью «душистой мины», вот как. Я сам себе удивился, когда это пришло мне в
голову. Ведь впереди Мичуринск, а там живет Травник, которого упоминал Михаил перед
смертью. Травник тоже как-то связан со всем происходящим, и теперь у меня есть два
повода, чтобы заглянуть к нему. Он спец по сборкам из различных артов и аномальных
растений. Более того: Травник разбирается в артефактах, которые формируются не только
обычными распространенными аномалиями, но и теми, что обычно возникают в Лесу.
Лесные аномалии – редкие и странные, их мало кто видел. Травник умеет ходить по Лесу,
хотя и не глубоко, у самой границы, но все же может перемещаться по нему, не вызывая
реакции в виде торнадо ядовитых спор, атаки мутантов или Шторма. И у Травника есть
составляющие для «душистой мины».
Значит, план действия прост: обогнать бандитов, перейти реку по броду, добраться до
Мичуринска-2, найти Травника, живущего в дворницкой старого парка, и попросить его
сделать для меня «душистую мину», которую он сам называет более умно: феромонный
манок. И поставить ее на мосту прежде, чем бандиты проедут по нему. Тогда этот путь будет
для них закрыт, если только они не конченые психи. А другого пути, если не хочешь
купаться, на долгие километры нет. Кроме брода, конечно, но по нему – только на своих
двоих, там тачки не проедут.
Настоянная на травах лечебная смесь, которой Ксюха замазала мою рану, неплохо
помогла: я хромал, но шел достаточно бодро. Плюс топлива в байке еще немного оставалось.
Скатив байк с вершины, я завел его и поехал наискось к прежнему направлению, чтобы по
большой дуге, под прикрытием холмов, обогнуть стоянку и достичь реки в районе брода.
***
Как по заказу, байк умер прямо на берегу – хрипнул на прощание движком и затих.
В этом мест дно было совсем близко, из воды торчали большие плоские камни. На
другом берегу росли деревья, за ними начиналась низина, где стоял Мичуринск-2. Михаил
называл его наукоградом, но, по-моему, это был скорее наукопоселок: несколько десятков
небольших домов стояли ровными рядами вокруг аккуратного квадрата экспериментального
парка, в центре которого находилось здание института. Мы как-то заглянули туда – ничего
интересного. Пустые гулкие залы, коридоры и лаборатории, откуда вынесли все
44
мало-мальски ценное. Более любопытным был сам парк, где до Пандемии институтские
ученые разводили новые виды растений.
Я снял с багажника рюкзак, накинул лямки на плечи. Повесил «вал» за спину, на
поясной ремень сбоку прицепил «махновку». Байк решил на берегу возле брода не бросать.
Если у меня все сложится, то вскоре этой переправой воспользуются бандиты, нечего
оставлять им улику, даже если они вряд ли поймут ее значение.
Откатив байк в сторону, где было поглубже, я спихнул его в воду, вернулся, снял
ботинки, закатал штаны и шагнул на камень. Вода накатывала на голыши, пенилась и
булькала. Когда я добрался до середины реки, рядом громко плеснуло, и темное гибкое тело
скользнуло к камням. Я схватился за «вал». Тварь была вроде большой рыбы, но слишком уж
активно она извивалась, да и тонкая какая-то… может, угорь? Нет, длинный слишком –
больше напоминает щупальце. Только если это щупальце, то где все тело? На дне сидит?
Воображение живо нарисовало этакий мясистый пенек, присосками удерживающийся на дне,
с торчащим пуком щупалец, которые хищно извиваются в мутной воде. На душе стало как-то
тревожно. Спокойно, охотник! Смело, решительно и быстро валим отсюда!
Я зайцем заскакал по камням. Про водных мутантов до сих пор ничего не слышал, не
видел их – и хочу дальше оставаться в неведении. Почти достиг берега, когда сзади
чвиркнуло, и в поясницу мне ударила тугая струя воды, выпущенная под приличным
давлением. Нога поехала на скользком камне, но я сумел удержать равновесие и прыгнул
дальше. На берегу развернулся с «валом» наизготовку, и успел заметить, как нечто
темно-лиловое, склизкое, похожее на кишку, с хлюпаньем втянулось обратно под воду.
Чертовы твари! Откуда они берутся в таком количестве и разнообразии? Такого ведь не
должно быть: чтобы закрепился новый вид, нужно очень много времени. И Михаил про это
говорил, да и я читал в учебниках, которые он мне когда-то подсовывал. С другой стороны,
тот же Травник вещал нечто заумное про онковирусологические факторы, в разы ускоряющие
мутации, про биологический вектор цивилизации и… Стоп! Вектор. А не связано ли это с
тем вектором, который упоминал Михаил перед смертью? Рука сама собой потянулась к
груди, нащупала висящий под рубахой кулон-ключ. «V», перечеркнутая зигзагом… «V»
может быть первой буквой слова «вектор», но что значит зигзаг? Или это буква «Z»,
стилизованная под молнию? Похоже, вообще-то…
Лес с ним, не до того сейчас, позже на эти темы еще поразмышляю. Решив не стрелять
по щупастой речной твари, чтоб не подымать шума, я повесил «вал» на плечо и быстро
зашагал прочь от реки.
Город стоял в долине сразу за плоской прибрежной возвышенностью, и на ее краю я
остановился, разглядывая открывшийся вид. Уже много лет недалеко от Мичуринска
находилось пятно леса – этакий оазис посреди чистой территорию. Подобные пятна иногда
появлялись на свободных от Леса землях. Немногочисленные обитатели Мичуринска туда
никогда не ходили, кроме Травника, который в поисках артефактов и редкой флоры часто
посещал всякие опасные места. И вот теперь от пятна к городу протянулось лесное
щупальце. Оно рассекало Мичуринск надвое, проходило через парк и заканчивалось
примерно в том месте, где стояла дворницкая, жилище Травника. Сверху захваченный
участок выглядел немного темнее окружающего, словно был присыпан пеплом. Мне
показалось, что я вижу дворницкую – маленький светлый коробок… не понять, дотянулся до
нее Лес или нет.
Я оглянулся на реку, но отсюда мост был не виден. Нельзя мне упустить Метиса с его
людьми! Ведь они, вполне возможно, направляются к тому самому Полигону смерти, про
который упомянул Миша. Слежка за ними может привести к разгадке всех тайн: я узнаю, кто
на самом деле был мой отец, откуда они с Михаилом знали друг друга, почему напарника
выкрали, что за ключ висит на моей шее, что означает «V» и зигзаг. Ну и месть, конечно…
Острое, жгучее желание убить распявших Мишу уродов не отпускало меня ни на секунду. Не
прощу себе, если не завалю сволочей, которые пытали моего друга, прибили его к борту
грузовика!
45
Но если Лес добрался до дворницкой, Травник мог погибнуть. Или ушел оттуда. Или…
ладно, чего гадать – надо идти в Мичуринск и на месте разбираться.
Я спустился по склону, и вскоре вокруг потянулись городские развалины. От некоторых
зданий почти ничего не осталось, другие еще стояли, но целых среди них не было. Разбитые
окна, дырявые крыши… В некоторых, сохранившихся лучше других, жили местные, и возле
дома, где обитал старый забулдыга дед Егор, я остановился. Позвал хозяина, потом сунулся
внутрь – тихо, никого нет. Пришлось идти дальше.
В Мичуринске осело десятка два людей, некоторые держали огороды, другие
охотились. Небольшая мирная община – слишком бедная, чтобы привлечь внимание
кочевников Черного Рынка или вольных банд, и слишком слабая, чтобы грабить других.
Травник здесь был кем-то вроде знахаря и шамана. Такой себе шаман-алхимик с научным
уклоном. Мы с Мишей иногда приносили ему попавшие нам в руки арты, с которыми не
знали, что делать. Бывают иногда редкие, странные артефакты, возникающие, как правило, в
аномалиях у границы Леса: либо гибриды знакомых артов, либо вообще непонятно что. Если
мы не могли разобраться с их свойствами – тащили добычу Травнику, когда оказывались
рядом с Мичуринском. В дворницкой у него была лаборатория с колбами, ретортами,
тигелями и прочими штуковинами в этом роде.
Впереди открылась небольшая площадь, за которой виднелась железная ограда парка. Я
огляделся – по-прежнему никого, тихо. Повернув «вал» стволом вперед, зашагал к пролому в
ограде. Подволакивая разболевшуюся ногу, пересек площадь, пробрался сквозь дыру,
миновал заросли, старые акации – и остановился на краю большой поляны, посреди которой
стояла дворницкая.
Вот он, Лес. Странно изогнутые стволы, от одного вида которых становится тревожно
на душе. Длинные, извилистые, переплетающиеся. Иногда стелющиеся по земле, а иногда
кривыми башнями устремленные в небо. Бесчисленные змеи веток, пучки темно-зеленых,
бледно-желтых и красных листьев. Уходящее вдаль сумрачное пространство между стволами,
таинственные темные закоулки, шевелящиеся тени. На длинном участке шириной в пару
десятков метров Лес задавил, расплющил обычную растительность. Между мутировавшими
деревьями едва проглядывали парковые акации и орехи, чьи стволы были либо сломаны
растениями-чужаками, либо уродливо искривлены.
Дворницкая – приземистое кирпичное здание с парой маленьких окон, закрытых
листами жести, – стояло торцом ко мне. Дверь была приоткрыта, рядом к стене прислонен
велосипед Травника.
Отсюда я не видел, дотянулся ли язык Леса до дворницкой или остановился где-то
позади нее.
– Хозяин! – негромко окликнул я, направившись к постройке. На полпути повернул так,
чтобы обойти ее и увидеть, насколько близко подобрался Лес.
И когда увидел – подумал, что внутрь мне теперь входить не хочется. Потому что Лес
был прямо здесь. Крайнее дерево, росшее сильно наискось, напоминало руку, которую он
протянул к зданию. Лишенная листьев крона состояла из пяти толстых ветвей, они словно
растопыренные пальцы обхватывали торец постройки. Кирпичная кладка местами
осыпалась, как будто Лес стучал и скреб в нее, оставляя глубокие выщерблены.
Все это напоминало намеренную, целенаправленную атаку. Интересно, почему Лес
вдруг повел себя так, на что среагировал? Почему именно сейчас он потянулся к
Мичуринску? Причем такое впечатление, что объектом атаки было именно жилище
Травника.
Размышляя, я пошел обратно к входной двери. Каким образом Лес вообще способен
замечать происходящее в мире людей, отслеживать события? Михаил как-то выдвинул
теорию, что корни и мицелии, тонкие органические нити, которые могут протягиваться на
десятки километров под землей, – это нечто вроде отростков нейронов в наших мозгах. То
есть под землей находится огромное, раскинувшееся на десятки тысяч километров,
рассеянное сознание Леса. Насколько глубоко оно уходит вместе с мутировавшими корнями
46
вглубь Земли, насколько сильно Лес способен влиять на планету, ее электромагнитное поле и
другие параметры, не знал никто. По крайней мере, мы с Михаилом не были знакомы ни с
одним умником, который хотя бы отдаленно представлял себе положение дел.
Донеслось чириканье, я оглянулся. Из-за акаций выпорхнул дрозд, часто взмахивая
темными крыльями, пролетел мимо дворницкой. Я приостановился. Там, в Лесу, даже воздух
другой. Темно-бархатистый, он кажется густым и терпким. Влетев в него, птица
преобразилась. Я даже моргнул. Нет, конечно, это тот же самый дрозд, но отсюда мне
почудилось, что окрас стал темнее, а еще пичуга… увеличилась в размерах, что ли?
Она летела дальше – а потом Лес будто вздохнул, и дрозд пропал.
За миг до этого сбоку, от искривленного ствола, к нему метнулось НЕЧТО. Очень
быстрое, смазанное, тут же исчезнувшее. Не знаю, может, и померещилось, но дрозд
улетучился – мгновенно, не издав из звука, словно мгновенно выхваченный из этой
реальности.
Медленно выпустив воздух из груди, я отвернулся и пошел к двери. Остается только
надеяться, что за то время, пока буду находиться в здании, Лес не сделает рывок и не накроет
его целиком.
– Травник, открой дверь хорошему человеку! – я толкнул дверь, заглянул и позвал еще
раз: – Эй! Важный разговор есть!
Тишина. А ведь у него тут артефакты хранятся, да и всякое другое, и этим всем можно
поживиться. Я не мародер, но будем мыслить практично: если Травник погиб – ему добро
уже не нужно. А я живой, и мне оно нужно, вот так.
В своем жилище хозяин поставил пару перегородок буквой «Т», получились три
комнаты: холл, в котором я очутился, кухня-спальня и лаборатория. Сильно хромая – нога
снова болела, – я зашел во второе помещение, где Травник спал и кухарничал. В углу стояла
буржуйка, труба от которой шла к дырке в стене, рядом стол со шкафчиком, там посуда. На
стене висели несколько свиных колбас, связка чеснока и кошелка со сморщенными яблоками,
в углу – продавленный диван, на нем пара одеял и подушка. Артефакты Травник хранит не
здесь, идем дальше. Уже понимая, что в дворницкой никого нет, я толкнул вторую дверь и
вошел в лабораторию.
Сюда хозяин не очень любил пускать посетителей, мы с напарником заходили в третьей
помещение всего несколько раз.
Первое, что приковало мой взгляд, – большой плакат на стене. Лист картона, на нем
разноцветными мелками намалеваны три бутылки. Одна закрашена зеленым, другая
красным, третья – черным. Зеленая перечеркнута жирной линией, под нею надпись вкривь и
вкось. Подойдя ближе, прочел: «Я добыл его! Скоро найду Шамана!».
Над каждой бутылкой было написано по одному слову: «Темнозор», «Мутагон» и
«Антилес».
А вверху плаката была надпись большими буквами, будто заглавие:
Гм. И что это значит? Я внимательно оглядел плакат, ничего не понял и повернулся к
длинному столу, на котором стояли всякие склянки. Заметил тигель на краю, потрогал – еще
теплый. Значит, хозяин ушел недавно. Я похлопал ладонью по столу, размышляя.
Первое: поговорить не удалось, Травник исчез вместе с тайнами, которые хранил, и что
он знал про отца, почему Миша перед смертью упомянул его – теперь не выяснить. То есть
выяснить можно, если хозяин дворницкой не погиб и я его найду.
Второе: вообще непонятно, что произошло в городе, куда все делись, что вызвало атаку
Леса.
И третье: мне по-прежнему нужны составляющие для феромонного манка. Бандиты
пока на другом берегу, но рано или поздно минуют реку и быстро покатят дальше, если я не
47
заставлю их бросить тачки. Если заставлю – пойдут, медленно и печально, и тогда смогу за
ними следить. Значит, отодвинем пока в сторону идею с расспросами Травника, забудем про
плакат со странными надписями. Займемся манком.
У стены стоял стеллаж, на верхних полках лежали аккуратно перевязанные пучки трав
и подсохших цветов, к каждому пришпилена бумажка с названием. Что мне нужно?
Болиголов мутарониум, вот что. Травник имел привычку писать латинские названия
русскими буквами. И где наш мутарониум?.. Вот он, на третьей полке слева. Прячем в
карман. Хорошо, начало положено, но этого для манка мало. Нужен еще артефакт
«живокост».
На нижней полке стояли железные коробки из-под английского чая «Твайнингс»,
большие, на триста граммов, и разноцветные: красные, зеленые, желтые, черные – чай с
бергамотом, зеленый, золотой, обычный черный. Не знаю, где Травник раздобыл их, но
сейчас, конечно, никакого чая там не было.
Я стал один за другим открывать коробки, изнутри заклеенные фольгой. Большинство
были пусты, но в некоторых лежали арты. Две разряженные, судя по бледному цвету,
«катушки», еще «пружина» – эх, сломанная, не работает, рядом «погремуха», явно давно не
чищенная… А тут что? Ого! Даже ого-го! Внутри коробки, которая поначалу показалась
пустой, висел, не касаясь стенок и дна, светящийся угловатый кристалл. Когда я поднял
коробку, он, ударившись о дно, начал взлетать, и пришлось придержать его сверху.
Левитирующий «оникс»! Ну, Лес мне в помощь, – повезло! В пассивном состоянии «оникс»
создает особое поле, которое реагирует на движущиеся с большой скоростью объекты и
замедляет их. После активации «оникс» способен полностью остановить летящую в тебя
пулю, – правда, артефакт при этом разрушается.
Я закрыл коробку. «Оникс» – отлично, но сейчас мне нужен не он, мне нужна
«мочалка». Эта штука похожа на губку или пружинистый клубок мха. Поглощает
токсические газы и радиоактивную пыль, а после активации становится гранатой, при взрыве
создающей облако ядовитых спор. И есть у «мочалки» еще одно свойство, довольно-таки
необычное и любопытное, так сказать, незадокументированное. Про него никто не знает,
кроме Травника, который его открыл и рассказал нам с Мишей в обмен на редкий арт.
Свойство это «включается» только в сочетании с мутировавшим болиголовом.
Болиголов у меня есть, а «мочалки» нет. Без «мочалки» не создать манок, без манка – не
тормознуть бандитов, и, когда они форсируют реку на своих тачках, я на велосипеде за ними
не угонюсь. Я присел на корточки, заметив два небольших свертка на углу нижней полки,
взял один и развернул. Там лежал фосфоресцирующий синим цветок – «живокост», ага! Вот
так, уже лучше. Пусть не очень свежий, неважно, этот арт хорошо восстанавливает ткани,
заживляет их. Проблема с раной, считай, решена. А что во втором свертке?
Удача со мной, решил я, увидев содержимое. Это был комок вроде пемзы, которой
счищают мозоли с пяток, только более пористый и пупырчатый. «Мочалка».
Раскрыв рюкзак, я понял, что туда коробки не влезут. И контейнера специального нет, в
ячейки которого можно сложить арты. У нас с Мишей, конечно, был такой, но его унесли
люди Метиса, когда очистили нашу стоянку в сарае.
Завернув «живокост» с «мочалкой» обратно в тряпицы (как и коробки, те изнутри были
обшиты лоскутами фольги), я положил их в карманы куртки. Артефакты нельзя просто так
таскать с собой, очень это не рекомендуется, но не ходить же с чайными коробками в руках.
Окинул взглядом сломанную «пружину», «катушки», «оникс»… Нет, не могу я оставить
настоящий левитирующий «оникс», несерьезно это!
Оглядевшись, подошел к лабораторному столу и вытащил из-под него кусок грязного
брезента. Отряхнул, расстелил возле стеллажа, поставил на него коробки с артами, положил
несколько связок с самыми редкими травами и листьями. Завернул ткань, углы связал узлом
и бечевкой приторочил к рюкзаку.
Так, болиголов в кармане, «мочалка» в коробке… Что мне еще нужно? Да вроде и
ничего. Третий ингредиент, необходимый для феромонного манка, всегда с собой. Ну, почти
48
всегда. Я снова окинул взглядом лабораторию Травника. Посмотрел на плакат. Что все-таки
значит эта надпись? Три тоника… какие еще тоники? И непонятный «Лесной угол». Лично я
такой местности в округе не знаю.
Ладно, пока назад, к мосту. Я шагнул к двери, и в этот момент пол задрожал. Раздался
приглушенный хруст, дворницкая затряслась, и по стене прошла трещина. Прямо на моих
глазах она резко изогнулась, потом еще раз, очерчивая треугольник. Я отскочил, когда кусок
стены с грохотом выпал, разлетевшись по полу обломками кирпичей. В прореху пружинисто
качнулась толстая ветвь – мне сначала показалось, что в дворницкую лезет здоровенная змея.
Нет, на самом деле она не извивалась, просто давление изогнутой ветки в какой-то момент
превысило крепость старой стенки, и та проломилась. Но все равно – как-то это очень уж
смахивало на обдуманную атаку, словно дерево, которое я видел снаружи, то, что смахивало
на руку великана, намеренно пробило стенку. Ну, просто для того, чтобы Лес мог заглянуть
внутрь и посмотреть, что это я тут делаю.
За дырой открылся сумрачный лесной мир. С тихим шелестом оттуда выпорхнуло
что-то лохматое и уселось на край пролома. Твою лесную мать! Это что – тот самый дрозд?!
Но что с ним случилось?! Взъерошенные перья потемнели, между ними появились влажные
проплешины. Шея запятой свернута на бок, голова наклонена, вместо одного глаза какое-то
черное слизистое бельмо. А второй неподвижно пялится на меня.
Я попятился к двери. Пора валить отсюда! «Вал» был в руках, встроенный глушак
смотрел на монструозного дрозда. Спокойно, Стас, гони паранойю прочь! Стрелять по птичке
Гринпис не велит. Была такая организация, Миша рассказывал, следила за сохранностью
живой природы, защищала ее от людей, а лучше бы следила за сохранностью людей и
защищала их от живой природы. Вон что природа теперь вытворяет, уж так ожила – дальше
некуда… Что все-таки с ним стало, с этим дроздом? Он словно зомби. Дрозд-зомби – анекдот
какой-то!
Дрозд тихо и очень зловеще щелкнул клювом. Пятясь к двери, я неожиданно подумал о
другом: а ведь постройка снаружи больше, чем изнутри. Вот эта стена, на которой висит
картонный плакат, – в ней дело. Снаружи дворницкая выглядит приземистой и широкой, а
изнутри лаборатория с соседней комнатой и холлом вместе кажутся… ну, меньше, что ли.
Как будто там, за стенкой с плакатом, что-то спрятано.
Дрозд снова щелкнул клювом и тяжело вспорхнул на лабораторный стол. Стыдно
признаться, но я вздрогнул. Никогда не думал, что стану бояться какой-то пичуги. Потом
напомнил себе: а ведь совсем не факт, что бандиты просидят на том месте всю ночь.
Разложенная палатка вроде бы на это намекает, но они могут по какой-то причине решить
выступить раньше… Да они, если подумать, уже сейчас могут приближаться к мосту. Вряд
ли, конечно, но и такое возможно. Надо мне спешить. Возьму велосипед Травника, раз уж он
его бросил, на велике до моста доберусь в два счета.
С этой мыслью, отвернувшись от монстродрозда, я побыстрее вышел из лаборатории,
пересек кухню, толкнув дверь, шагнул наружу – и судорожно вскинул «вал», увидев идущую
прямо на меня седую женщину.
Она была полупрозрачная, и сквозь нее просвечивала площадь.
Глава восьмая
Фантомы и тайные ходы
«Вал» успел выплюнуть несколько пуль, прежде чем я прекратил стрельбу. Никакого
вреда они не причинили, прозрачная женщина двигалась дальше, и я шагнул назад, тараща на
нее глаза.
Как-то в детстве отец повел меня на какое-то шоу. Самое яркое воспоминание от него:
женщина-голограмма. То есть это позже он объяснил мне про скрытые источники дыма в
полу и проекцию с изображением, отбрасываемую на него… А тогда я видел красивую
девушку, которая крутила сальто, оставаясь на одном месте, танцевала и размахивала
49
***
полная тишина в дворницкой. Погасив фонарик, приоткрыл дверь и выглянул. Тусклый свет
пробивался в пролом, выпавшие оттуда одеяла лежали на полу.
Быстро выяснилось: в лаборатории никого, кроме меня, нет, хотя недавно кто-то здесь
побывал. На столе, на стене и полу остались небольшие пятна светящейся слизи. Еще я
заметил глубокую царапину на краю стола, а ведь тот металлический…
Сорванный плакат был располосован, будто ударом когтистой лапы, причем расстояние
между когтями впечатляло – по несколько сантиметров. Это какую граблю надо иметь, чтоб
так дерануть? Рваные прорехи прошли как раз по изображениям тоников и надписи про
Лесной угол. Порадовало, что рюкзак лежит на том же месте, не тронутый, как и коробки с
артами.
Собрав их, увязав в брезентовый узел и подвесив к рюкзаку, я вышел из лаборатории. В
кухне-спальне и в холле – никого. Входная дверь заперта. И как этот, что оставил слизь и
следы когтей, проник внутрь? Получается, все же через дыру в стене. Хотя она узкая, да еще
и ветка… Ветка?
Я вернулся назад и понял, что изогнутая ветвь в проломе переместилась. Раньше она
приходилась точно на середину дыры, слева и справа оставались узкие просветы, в которые я
вставил свернутые одеяла. А теперь ветвь сдвинулась, открыв большее пространство справа
от себя. Словно дерево намеренно освободило для кого-то путь.
Пройдя к входной двери, я приоткрыл ее, сунул наружу сначала глушитель «вала», за
ним – голову, огляделся и шагнул наружу. Солнце еще не встало, но было достаточно светло,
чтобы разглядеть: вокруг никого. Акации, кусты сирени, дырявая ограда парка, за ней улица
и дома. Магазин со столиками. И никаких фантомов. Может, они мне почудились?
Галлюцинация, надышался какой-то алхимической гадости в дворницкой или Лес мне голову
морочил…
Но велосипед у двери точно не привиделся. Вот он стоит, вполне себе материальный, а
значит – могу уехать отсюда.
Так я и сделал. Когда достиг моста, совсем рассвело, а небо затянули плотные облака.
Было хмуро и зябко. В такое время хочется в дом, к теплой печке, а еще лучше – в постель
под бок к теплой женщине. Но – покой нам только снится! Бросив велосипед в кустах, я
стащил со спины рюкзак, положил на землю рядом с брезентовым свертком и достал
бинокль.
И увидел, как по другому берегу к мосту бодро катят машины. Впереди трицикл, за ним
грузовик, сзади и немного по сторонам – два мотоцикла. Обе компании, объединившись,
двинули сюда. И будут здесь через несколько минут.
Я схватил коробку с «мочалкой» и побежал к мосту, шаткому сооружению из уходящих
в воду бетонных столбиков, проржавевшего каркаса, дощатого настила и железного
ограждения. Кто-то из бандитов мог глянуть в бинокль и увидеть меня, пришлось низко
пригнуться. На краю моста достал «мочалку» из коробки, из кармана вытащил пучок
болиголова, сдернул с него бечевку и начал втыкать стебли в крупные отверстия на
артефакте. При этом то и дело поглядывал на другой берег. Оттуда донесся гул моторов – они
совсем близко!
Когда «мочалка» стала похожа на ежа с мягкими зелеными иглами, я положил ее
обратно в чайную коробку, а ту пристроил у ограждения моста. Привязав бечевкой,
выпрямился и расстегнул штаны.
Да, мутант меня забери, именно так! Чтобы активировать процесс, на артефакт,
соединенный с мутантом-болиголовом, надо помочиться. Не я это придумал. Не знаю, как
Травник пришел к такому, какие опыты проводил, как ему вообще взбрело в голову… он что,
на все арты, которые попадают к нему в лабораторию, мочится? И по отдельности, и
соединив их с другими артефактами, а потом еще с растениями?.. Силен, экспериментатор,
мать его мутантскую за ногу!
Моторы гудели вовсю. Сейчас мои клиенты подвалят! Закончив дело, я бросился назад,
на ходу застегиваясь. Еще не достигнув кустов, услышал жужжание. Феромоны, в них все
55
дело. Сильная штука, хоть и невидимая. Мельчайшие частицы, которые мы вдыхаем… Среди
них есть один тип под названием «релизеры», то есть побуждающие к немедленному
действию. Такими феромонами привлекают других особей для спаривания, предупреждают
соплеменников о близкой опасности или, наоборот, отпугивают. Для многих феромонов
человеческое обоняние слишком грубое, чтобы реально почувствовать запах. Поэтому я
ничего не ощутил.
А вот лесные осы – ощутили.
Определенные виды феромонов очень летучие и быстро распространяются на большие
расстояния. Если бы Лес не атаковал Мичуринск-2, я бы, наверное, все же не успел, ведь
оазис, от которого протянулось лесное щупальце, был слишком далеко. Но благодаря этому
нападению на город расстояние от реки до ближайшего лесного участка существенно
уменьшилось, и все получилось как надо.
Я присел в кустах, глядя на серое облако, летящее со стороны Мичуринска. Вот они,
осы. Ядовитые лесные осы-мутанты… Вспомнился дрозд, странно преобразившийся после
того, как влетел в Лес. Что, если птица там с осами повстречалась? В их яде есть какой-то
токсин, Травник говорил, что он парализует высшую нервную деятельность, что-то нарушает
в головном мозге. Притупляет работу одних его областей, активизирует другие… Под
действием осиного яда первичные инстинкты, доставшиеся нам в наследство от наших
невоспитанных волосатых предков и глубоко сидящие в сознании любого современного
человека, даже того, кто ни за что не хочет это признавать, вырываются наружу, полностью
подавляя рациональное поведение. В результате человек становится тем, кого с большой
долей условности можно назвать зомби.
На самом деле он не зомби в классическом понимании, потому что человек не умирает.
Но он перестает заботиться о себе, поддерживать тело в порядке, умываться, лечиться, и при
этом жрет первое, что попадется под руку, что могут прокусить и откромсать его зубы, – в
том числе человечину и мертвечину. Вскоре он начинает гнить заживо. Покусанные осами
люди уже в первой стадии отравления бездумно-агрессивны, злобны, всего боятся и все
ненавидят. А на второй стадии они и вправду напоминают ходячих мертвецов.
Я затаился в кустах. Возбужденные осы – это тебе не стая весенних мух. Не знаю, как
именно приманивают их феромоны, которые исторгает «мочалка», утыканная стеблями
болиголова и окропленная мочой. Михаил как-то предположил, что осы-мужики принимают
манок за новую матку роя, но Травник идею высмеял. Да и неважно это, главное другое:
теперь осы станут бессмысленно клубиться над мостом около трех-четырех суток, пока
действие моей сборки не прекратится. И все это время по мосту не пройти и не проехать,
разве что в герметично закупоренной кабине. Дикие лесные осы и без того ужасно
агрессивны, а уж если кто приближается, когда у них, так сказать, эрекция…
В общем, будем надеяться, что среди людей Метиса есть хоть один, разбирающийся в
этом, и они тормознут на том берегу, и станут решать, что делать. Варианта у них только два:
либо ждать, пока осы улетят, то есть часов шестьдесят, либо двигать в обход до ближайшей
переправы. Но такой, чтоб форсировать реку на машинах, в округе нет. Есть только брод, где
прошел я, а по нему – только пешком.
Что делать, если бандиты все же решат ждать? Пойду добывать себе новый транспорт,
вот что. Это для меня худший вариант, потому что могу и не добыть, но хоть шанс
появляется. Если же они направятся к броду – значит, все складывается по-моему.
Бандиты остановились, вывалили из машин. Я поднял бинокль. Метис, Боров… Кузьмы
не видно… ага, вот он – остался сидеть в трицикле. Раненый, трудно бедняге ходить. Бандит
по кличке Рыба, смахивающий на равнодушного убийцу-садиста, встал в стороне от других,
поставив ногу на колесо. У грузовика маячили четверо бойцов из отряда, прибывшего на
встречу с людьми Метиса. Плюс пятый, водитель. Вот зуб даю – не свой зуб, конечно,
чей-нибудь чужой, – что это парни из Армии Возрождения. Так, а это кто?.. У стоящего
рядом с Метисом высокого мужика были черные кучерявые волосы, а держался он так, будто
командовал остальными. Скорее всего – старший возрожденцев.
56
В кузове остался лишь один человек, я видел его голову над кабиной грузовика.
Молодая женщина. Почему не выходит? Кажется, прикована к борту. А ведь крайне это
любопытный союз: возрожденцы и банда кочевых с Черного Рынка. Да не простых бандитов,
а отщепенцев – Метис ведь, по словам Сига, был уволен Ханом. Что две такие компании
может объединять, какой интерес?
Они собрались, чтобы вместе двигаться к какой-то цели, это ясно. К Полигону смерти?
К «Вектору», чем бы тот ни был?
На другом берегу шло совещание. Одного возрожденца, невысокого бойкого шустряка,
который все сновал по берегу, привставал на цыпочках и глядел на стаю ос, толкнули в спину.
Он сделал шаг на мост, отпрянул, повернулся и закричал на того, кто его толкнул. В ответ
засмеялись. Черноволосый командир гаркнул на них, и бойцы стихли. Он снова повернулся к
Метису, эти двое заспорили. Судя по тому, что я видел отсюда, по выражению лиц и жестам,
Метис в их компашке был все-таки главнее. Он дважды показал в сторону брода, по которому
я перешел реку.
Когда разговор закончился, все вернулись в машины. Я привстал.
Они отогнали технику в сторону с дороги, укрыли тачки в зарослях и стали
выгружаться. Есть! Я потер руки, достал фляжку и сделал хороший глоток самогона за свое
здоровье. План сработал.
***
Не так-то легко двигаться вдоль берега неширокой речки, в то время как по другому
берегу идет отряд людей, которым ты не должен попасться на глаза. Почти сразу выяснилось,
что на велосипеде – никак. Пришлось бросить его, а жаль, неплохой был велик.
Я перебегал от укрытия к укрытию, прятался за кустами и кочками. Иногда
приходилось ложиться и ползти. Все это выматывало, плохо было и то, что отряд на другом
берегу двигался быстро. Пленницу вел кучерявый командир возрожденцев, иногда
подталкивал в спину. Впереди широко шагал Метис, Кузьма хромал позади всех,
останавливался, брался за грудь. Да уж, идти с такой раной нелегко, тяжело мужику
приходится, ножом я его будь здоров ткнул… надо было посильнее.
Когда отряд по камням перебирался через реку, у меня перед глазами встала картина
того, как Михаил висит в темном кузове, прибитый к борту, истекая кровью, ожидая, чтобы
напарник пришел за ним, а меня все нет… Кулаки сжались сами собой. Атаковать бы их
прямо сейчас! Я лежу за камнями, сбоку от брода, у меня «вал» и «махновка», а бандитов на
этом берегу уже трое, включая Метиса… Взять да и расстрелять почти что в упор!
Я мотнул головой. Очень хочется, но – нельзя. Часть убью, часть нет, и оставшиеся
меня прикончат. Отмстить – это лишь половина дела, хотя и главная, конечно, но есть и
вторая: получить ответы на вопросы. Понять, что происходило раньше, кем был мой отец,
как они с Михаилом связаны, что такое Вектор и Полигон смерти. Вдруг смогу даже
выяснить тайну мерцающих и своих галлюцинаций? И, черт возьми, тайну Леса!
Последними через брод переходили девушка в сопровождении командира
возрожденцев. Руки пленнице развязали. Командир снова принялся толкать ее в спину, и на
середине речки сделал это слишком сильно – девушка поскользнулась, едва не упав, громко
выругалась. Развернулась и неожиданно врезала кучерявому кулаком под дых.
Смачно так врезала, от души, не по-женски. Он едва не слетел с камней в реку,
выкрикнул «Сука!» – и шмякнул ее кулаком в лицо. Снова переборщил: она свалилась в воду,
ушла с головой. Возрожденец, присев на корточки, успел схватить ее. Поднял и отвесил еще
пару затрещин. Голова девушки мотнулась в одну сторону, в другую, а после откинулась
назад – потеряла сознание. Кучерявый взвалил ее на плечо и пошел дальше, ловко
балансируя на скользких камнях. М-да, неласковый мужик, решил я.
На берегу девчонку быстро привели в чувство, но переодеться не дали, только накинули
на плечи плащ. В мокрых ботинках и штанах она серьезно рисковала простудиться.
57
Когда отряд двинулся дальше, я пропустил их мимо себя и тихо направился следом.
Шли они прямиком к Мичуринску-2. И мне совершенно непонятно было, что могло
понадобиться Метису в этой всеми забытой дыре?
***
В магазин, под входом в который стояли столики со стульями, я проник через заднюю
дверь. В торговом зале было большое окно, конечно, давно без стекла. Я встал под ним на
колени, вооружившись биноклем, упер локти в подоконник и принялся наблюдать.
Площадь была прямо впереди, дальше начинался парк. За оградой и редкими деревьями
виднелась дворницкая, перед ней прохаживались двое возрожденцев. Метис, Рыба, Боров и
командир возрожденцев как раз входили в жилище Травника.
Когда у реки отряд зашагал прямиком в Мичуринск-2, я удивился, а потом, когда они
подошли к парку, насторожился. Ну а теперь наблюдал за происходящим вообще с
изумлением. Метис пришел к Травнику! Такого я, честно говоря, не ждал.
Обитатель старой дворницкой всегда казался мне странноватой личностью. Как-то
Травник упоминал, что до Пандемии был биологом, но что еще я о нем знаю? В
Мичуринске-2 он жил года два-три, а где обитал раньше и чем занимался – неизвестно. Про
контакты Травника с кочевниками я ничего не слышал, и никаких намеков на это никогда не
было. Так почему Метис заявился к нему?
Столько вопросов – и опять ни одного ответа. И вопросы только копятся. Травник что,
как-то связан с происходящим? Может, он на стороне бандитов? Может, даже ждал их…
хорош бы я был, если б пришел к нему и заявил, что мне нужны составляющие для
феромонного манка, чтобы остановить банду перед мостом. А может он исчез именно
потому, что узнал о скором визите банды и не хотел с ними сталкиваться?
А может, я слишком много думаю?
Все это вообще, скорее всего, не связано. Про Травника знают многие, известная в
округе личность. Метис со своими людьми идет в опасное место, да и сама дорога туда
опасна. И он хочет взять у Травника нечто, что поможет ему достичь цели. Ведь я и сам
заглянул сюда за помощью, так почему бы другим не сделать того же? Это вполне логично и
понятно, и не нужно выдумывать никакие странные совпадения. К тому же бандиты могли
прийти за лечащим артефактом для Кузьмы.
Надо подойти ближе, решил я, и на коленях попятился за сломанный прилавок. В
глубине магазина стащил со спины рюкзак, положил в углу зала, рядом «махновку» и футляр
с биноклем. «Вал» оставил висеть на спине. Выскочив из магазина тем же путем, которым
попал внутрь, пробежал за домами, пересек край площади и через дыру попал в парк.
Вскоре я присел за пышным кустом сирени на краю поляны, где стояла дворницкая. Из
ее раскрытой двери доносились голоса. Впереди, завернувшись в плащ с головой, лежала
пленная женщина. Рядом на разложенной скатке вытянулся Кузьма, смотрел в небо и
держался за грудь, а по сторонам от них стояли двое людей из отряда, присоединившегося к
бандитам Метиса. Мысленно я окрестил одного, у которого была смахивающая на томат
круглая красная рожа, Помидором, а второго, со светлыми волосами – Блондинчиком. Этот
второй повернулся ко мне боком, Помидор же сначала прохаживался туда-сюда, а потом
остановился лицом к ограде. Я прищурился. Блондинчик – вроде знакомый, но не вспомню
сейчас, где его видел.
У обоих в руках были М-16, а рядом с Кузьмой в траве лежал «калашников». Вдруг я
заметил, как пленница, чуть приподняв голову, искоса глядит на Кузьму из-под плаща. А ведь
он совсем недалеко лежит, и «калаш» рядом… неужели собирается схватить оружие, открыть
огонь и сбежать? После брода ее вроде так и не связали, так что этот план может сработать…
Хотя вряд ли. Помидор с Блондином стоят в разных точках, она не успеет застрелить и
Кузьму, и этих двоих. Помочь ей, что ли?
Я прикинул всю ситуацию и покачал головой. Извини, подруга, ты мне никто, я тебя не
58
знаю, и пока что ты мне неинтересна. А вот эти люди, их цели и намерения – интересны. И
вмешиваться в ваши разборки мне не с руки, потому что у меня своя разборка, большая и
многоходовая.
Из дворницкой донеслось раздраженное гудение Борова:
– Мазь, а? Где эта мазь хренова? Сколько можно тут топтаться, вон же, Лес рядом,
уходить надо!
Его прервали грохот и лязг – кажется, они перевернули железный лабораторный стол.
Тяжелые шаги, стук… Затем новый голос, незнакомый:
– Метис, ты обещал мне мазь. И Травника нанять в проводники.
А это не старший ли возрожденец заговорил? Голос звучит довольно уверенно, даже
требовательно. Вряд ли рядовые бойцы стали бы так обращаться к Метису.
Главарь бандитов ответил, как обычно, холодно и мрачно:
– Ты не ребенок, Фара, а мазь – не леденец. Нету ее здесь – значит, нету.
Фара, да? Ну, хрен с ним, пусть будет Фара. Он снова заговорил:
– Где-то рядом ренегаты шастают, понимаешь? В любой момент наскочить могут. Ты
мазь обещал! С ней в Лесу могли бы хоть на время укрыться, со следа их сбить. А теперь
что?
Говорил Фара хоть и с претензией, но без особого напора, скорее даже просительно.
Вот как-то сразу чувствуется, кто из них подчиняется, а кто реально командует.
– Спрашивается: теперь что делаем?
– А теперь – нет у нас мази, – отрезал Метис. – Лес сюда потянулся, Травник снялся с
места. Такое не предвидеть. Лучше объясни: зачем ты эту девку выкрал?
– Я тебе говорил: она сестра Шульгина, который командует ренегатами.
– Я помню, что ты говорил. Так зачем она тебе?
– Как это – зачем? Чтоб прикрываться ею. Чтоб ренегаты не наскочили. Мы ж
обсуждали уже, почему опять спрашиваешь?
– Потому что ни черта мы ею не прикрываемся. Ты трясешься, что они могут напасть,
ну и если так, то какой с нее в результате толк? Обузу с собой тащим, и всё.
Донесся равнодушный голос Рыбы:
– Прирезать бабу. Можно мне?
– Да усохни ты! – повысил голос Фара. – Со вчерашнего дня только и бухтишь: этого
пристрелить, того прирезать… Маньяк, что ли?
Снаружи Кузьма поднял голову и хрипло прокричал:
– Найдите мне «живокост»! У Травника должен быть, сдохну же!
– Нету здесь артов! – загудел в ответ Боров. – Ни одного, и Травника нету!
– Тогда какое-то снадобье лечебное притащите!
– Ничего тут нет, Кузьма! Травник свалил, и свое добро унес. А что не он унес – то,
наверное, после него успели…
– А, твою мать! – перебил Фара. – Что за слизь такая светящаяся? Башмаком вляпался…
Так, а это, рисунок какой-то? Порванный…
– Дай мне, – велел Метис. – Боров, поставь стол обратно, я хочу посмотреть, что здесь
намалевано. А вы пошарьте еще да посмотрите в этом лазе за стеной. Что там за дверь внизу?
– Непонятно, – ответил Боров. – Плохо, взрывчатки нет, а так не вскрыть. Крепкая,
сволочь.
Обыск дворницкой продолжался. Я наблюдал, слушал и думал. Они ищут мазь, с
помощью которой можно войти в Лес. Слухи о подобных штуках ходят, хотя я понятия не
имел, что Травник умеет их делать. С другой стороны, он ходил в тот оазис, от которого сюда
протянулось щупальце… Неглубоко, но по краю – но ходил. Может, Травник и проделывал
это благодаря мази, которую теперь ищут бандиты?
Не означает ли это, что Травник – из поселения Край?
Край – необычное место, расположенное далеко отсюда. Про краевцев точно известно,
что они ходят в Лес. И что подобные мази делать умеют. Если Травник из Края, то почему
59
Глава девятая
Слежка скрытая и явная
Довольно быстро я понял, что долго так продолжаться не может. Слишком тяжело
следить за отрядом вооруженных и настороженных бойцов, выматываешься и начинаешь
допускать ошибки. День протяну, второй – не больше.
Хотя пересеченная местность была мне на руку. В паре километров впереди лежало
обширное болото, к которому двигался отряд: земля становилась все мягче, а то и дело
встречающиеся на пути крупные кочки, поросшие травой и кустами, помогали прятаться.
Еще – деревья, заросли… укрытий, в общем, хватало. Я двигался от одного к другому, но
мешало то, что отряд часто останавливался, вперед высылали разведчиков, иногда они
забирались на холмы и разглядывали окрестности в бинокли. В общем, засветиться я мог в
любой момент.
После смерти Блондина отряд уменьшился до девяти человек, плюс пленница. Иногда
они перекликались, и, в конечном счете, я запомнил прозвища всех. Метис с Боровом, Рыбой
и Кузьмой, плюс Фара, Помидор – которого величали, надо же, Томатом! – еще Шутер,
Серый и Павлуша. Последний чем-то смахивал на Кузьму, тоже в возрасте и бородатый, но
поросль на лице у него была светло-русая, а сам он – потолще Кузьмы. Серого, рядового
бойца, часто подшучивающего над Шутером, так звали просто потому, что его настоящее имя
– Сергей. Шутер же был невысоким, подвижным и юрким, его чаще других посылали в
разведку.
На какое-то время я потерял отряд, вошедший в небольшую рощу. Решив, что идти
через нее опасно, слишком велик шанс наткнуться на тех, за кем следишь, я направился в
обход. Когда обогнул рощу, увидел, что люди остановились метрах в двадцати впереди… и
тут же повалился лицом на землю, потому что засек движение в кроне дерева.
Сидящий на ветке Шутер в бинокль разглядывал болото впереди. Хорошо, что я
подошел сбоку, а то бы он меня в момент засек. Но и сейчас рюкзак на спине торчал горбом,
и заместить меня было нетрудно.
Шутер поводил еще биноклем туда-сюда и уставился вдаль. Высматривает, что ли,
ренегатов майора Шульгина, про которого упоминал Фара? Кстати, что это за ренегаты
такие? Возрожденцы, ренегаты… Совсем я не знаю ситуацию в Армии Возрождения, мы
почти не сталкивались с ними. Базируются они там, где мы с Михаилом никогда не бывали.
Даже не слышали ни от кого, где их основная база. На самом деле, если задуматься, это
довольно странно, потому что вот Край или Черный Рынок – все знают, где находятся, а про
центр армейцев ничего неизвестно… И это при том, что они составляют немалую силу, и
если всерьез схлестнутся с теми же кочевыми байкерами, то совсем не ясно, чья возьмет.
Иногда в округе появляются небольшие армейские отряды, которые открыто конфликтуют с
отдельными бандами кочевников – борются за зоны влияния; солдаты останавливаются в
поселках, принуждают местных обеспечивать их провизией. При этом всерьез не
мародерствуют, то есть ведут себя поприличнее большинства байкеров. У возрожденцев
дисциплина, строгое подчинение командованию, даже форма своя есть, хотя не на всех
солдат ее хватает.
Шутер спустился с дерева и бодро, чуть не вприпрыжку поспешил к своим.
Энергичный паренек. Глядя ему вслед, я перевел дух. Все это время «вал» был нацелен на
него, и, если бы Шутер заметил меня, пришлось бы его валить. Валить из «вала», такой вот
каламбур… И это означало начало серьезных проблем: пришлось бы отступать, прятаться и
думать, что делать дальше.
Мелкий возрожденец подошел к остальным. У них с Фарой и Метисом состоялся
короткий разговор, после чего отряд двинулся дальше.
Местность становилась все более топкой. Выглядывая из-за очередной кочки, я заметил,
61
что люди впереди свернули. Что там такое? Через пару минут стало понятно: аномалия.
Выглядела она неприятно и опасно – как будто на землю вылили цистерну кислоты, и та
проела яму глубиной метра полтора. Внизу была окислившаяся, смешанная с ядовитой
слизью порода, из нее торчали несколько столбов затвердевшей земли. Иногда на таких
столбах лежат сформированные аномалией артефакты.
Послышался негромкий гул, а еще начало пощипывать ноздри и глаза, пришлось
сворачивать. Звук издавали земляные столбы. Они мелко дрожали, причем энергия вибрации
в них постепенно накапливалась. В этом и состоит основная опасность: среагировав на
движение, столбы начинают сотрясаться и подымают облако ядовитой пыли. Вдохнешь такой
немного – и тебе предстоит сутки отлеживаться, голова будет раскалываться, тошнить, а
вдохнешь побольше – так и не встанешь. Имеется и другая опасность: если энергии в
аномалии накопилось много, там что-то срабатывает, происходит разряд, и пыль вспыхивает.
В радиусе десятка метров гибнет все живое. После этого аномалия успокаивается, начинает
копить энергию заново, и в это время можно забрать лежащие на земляных столбах арты.
Тут на самом большом столбе тоже что-то было, я рискнул подойти немного ближе,
чтоб посмотреть, но увидел, что всего лишь полуразложившийся труп болотного мутанта.
Эти твари напоминают помесь выдры с огромной лягушкой. У них выпуклые глаза, а на теле
почти нет шерсти, только у загривка мягка серая поросль. Шкура слизистая, пупырчатая,
бледно-зеленая. Когтистые гладкие лапы, а еще жабры и короткие хвосты. Пахнут
выдры-мутанты сладковатой кислятиной.
Обогнув аномалию, я стал догонять отряд, и вскоре на фоне вечернего неба впереди
проступила необычная штуковина: большая, накренившаяся, бугристая. Всё, граница болот
рядом. Почти пришли.
Решив, что в топь отряд с ходу не пойдет, я приотстал. Сомнительно, что они решатся
пересекать болото ночью – почти наверняка сейчас разобьют лагерь.
Так и оказалось, причем встал отряд аккурат возле торчащей впереди бугристой
возвышенности. Когда я ползком подобрался ближе, там уже разжигали два костра, и я
свернул, чтобы очутиться под прикрытием громады, у подножия которой устроили стоянку.
Это была опора старой высоковольтной линии, атакованная деревом-мутантом. Один
решетчатый рог вышки отломался и лежал на земле, а вся конструкция сильно накренилась.
Толстые ветви плотно оплели ее.
Почему-то это дерево выросло отдельно от других… а потом умерло, во всяком случае,
на нем уже давным-давно не было ни единого листика. Ствол у основания – человек семь
надо, чтоб обхватить. Земля вокруг него была взрыта корнями. Между твердыми
коричневыми буграми зияли провалы и темные дыры, где копошились мелкие зверьки,
ползали змеи, многоножки и жуки – странные насекомые, которых не увидишь в других
местах. В паре метров над землей ствол резко искривлялся в сторону опоры ЛЭП. Дальше он
распадался на множество толстых ветвей, которые змеями оплели ее, сломав часть железных
штанг и согнув другие. Дерево-великан и опора стояли, будто обнявшись.
Я решил, что с рюкзаком точно не смогу подобраться ближе к стоянке, снял его и
вместе со свертком, где были артефакты, положил на дно оврага неподалеку. Забросал
ветками и пополз к лагерю со стороны дерева.
Донесся голос Метиса:
– Как станет темнее, дуй на дерево. Дежуришь два часа, сменяет Боров.
Я перелез через сырую черную яму, в глубине которой что-то копошилось и шуршало,
забрался на торчащий бугром изгиб корня и выглянул из-за ствола. Горели два костра.
Главарь бандитов стоял перед Шутером.
– А чего я? – насупился боец. – Не люблю деревья эти. Они живые вроде.
– Чушь не неси, малой. Сейчас жрешь, потом лезешь наверх.
– Не, а чего я?
– Ты лазишь хорошо, – Метис отвернулся.
– Не, слушай! – Шутер запястьем вытер нос. – Ты сам лезь, если у тебя чешется, а я
62
– Вроде того. Он же не захотел с тобой дело иметь, а я, как ты к нам заявился, сразу
понял: что-то интересное намечается.
– Правильно понял. Но девку не надо было с собой вести. – Метис поднял веточку,
достал нож, остругал и стал ковырять ею в зубах. – Только мешает, да и сбежать может.
– Сбежать попробует – пристрелим, – возразил Фара. – Шульгин сестру любит и не
прикажет по ней открывать огонь. Если даже их отряд догонит нас до того, как попадем в
нужное место, мы сможем, как минимум, переговоры вести. И не мешает нам особо Алинка.
Ты лучше скажи, мы как двигаемся дальше?
– Не знаю, – ответил Метис.
Фара удивленно поднял голову.
– Как это – не знаешь?
– Твой Артем знал. Знал, а?
Артем… Я припомнил Блондина, убитого мутантом в парке. Это его имеет в виду
Метис?
– Ну да, знал, – кивнул Фара. – Я ж потому его и привел. Нашел, договорился, чтоб
сопровождал нас…
– А теперь он мертвый. И кто нас поведет? Мы знаем только общее направление.
Фара показал на Кузьму:
– Так он же там вроде был…
– Вроде, ага, – поморщился бородач, осторожно трогая грудь. – Знаешь, сколько лет
прошло? И потом, нас туда возили в закрытом фургоне. И маршрут мне никто не докладывал.
– Ну и как мы теперь? – командир возрожденцев явно занервничал. – Я не пойму,
почему мы вообще тогда шли сюда все это время?
Метис ответил:
– Шли, потому что направление к нужному месту известно. Пришли к болоту. А вот
дальше… Через болото есть безопасные тропки, которые знал Артем. Он хорошим
проводником по этим местам был. А мы не знаем их.
Главарь бандитов выплюнул зубочистку и продолжил:
– Почему, ты думаешь, мы на ночь здесь остановились? При том, что спешим и что
ренегаты твои рыщут где-то в округе? Сделали бы привал на пару часов, и Артем нас сразу
дальше повел. Со знающим человеком через болота и ночью можно.
– Хорошо, хорошо, так что теперь будем делать?
– Утром выступим, – пожал плечами Метис. – Медленно и осторожно. Другого
варианта нет.
– Да мы половину людей в болотах оставим!
– Не надо было единственного проводника часовым в парке оставлять. Особенно с
учетом того, что мы тогда уже видели: Травника нет, что-то случилось. Ты Серого с Томатом
тогда мог снаружи поставить, кто не так ценен… А проводника всегда надо держать рядом с
собой, пока он не понадобится. Короче, мы сейчас ничего не решим. Утром всё. Говори
своему юркому, чтоб лез дежурить, или я его еще раз опрокину.
– Шутер! – позвал Фара. – На дерево – живо! И следи постоянно, не спать там! Замечу,
что кемаришь, башку разобью!
– А когда меня сменят? – спросил маленький боец, выпрямляясь.
– Тебе сказали уже: через два часа.
Я развернулся на животе и быстро пополз назад, чтобы спрятаться и переждать, пока
поднимется Шутер. Думал я при этом о том, что план нужно менять. У них нет проводника.
Проводник им нужен. У меня же другая проблема: незаметно следить за отрядом будет все
сложнее, а на болоте – пожалуй, что и невозможно.
И если немного пораскинуть мозгами, то можно понять, как мне завтра утром одним
махом решить оба эти вопроса.
64
***
Болотные выдры жрут лягушек и змей. Та, в которую я целился, именно этим сейчас и
занималась. Она изловила большого водяного ужа и, лежа на островке посреди заводи,
пожирала его, медленно втягивая в пасть. Мерзкая все-таки тварь, но мутантов других видов
поблизости нет, придется работать с тем, что имеем.
С этой мыслью я вдавил спусковой крючок.
Для дела использовал «махновку», а не «вал», на что была одна веская, серьезная
причина. «Махновка» ЗВУЧАЛА.
Выстрел далеко разнесся над утренними болотами. Едва рассвело, было зябко. В
воздухе висел голубоватый туман, сквозь него проступали очертания кочек, кустов и редких
деревьев. Где-то в глубине болот тоскливо, монотонно ухала птица.
Пуля попала, куда я и целился: в толстую шею. Пупырчатая, отсвечивающая лиловым
шкура лопнула. Брызнула светлая, чуть ли не прозрачная кровь. Выдра дернулась, выпучив
огромные глупые глаза, привстала на кривых лапах и упала на брюхо. Тело ее мелко
закачалось, задрожало, как квашня. Я выстрелил еще дважды, но не в мутанта, который уже
сдох, а поверх него.
Вот теперь они точно услышат и всполошатся. Хотя, судя по дисциплине, которую
поддерживал главарь в банде, даже в этот утренний час хоть один часовой да не спит. Если
так, то он и первый выстрел услышал.
Выйдя из кустов, я повесил ружье на ремень и перешагнул через воду на островок.
Выдра лежала там, где упала, в глазах-блюдцах, затянутых мутной пленкой, отражалось
болото. Змея наполовину торчала из пасти. Ну, гадость! Натянув перчатки, я схватил ужа за
хвост, вытащил изжеванное тело и отбросил в воду. Обошел выдру кругом. Крупная тварюка,
тяжелая: кило двенадцать-пятнадцать. Надо было поменьше найти. Но у меня просто не было
времени бродить по болоту в поисках подходящей выдры.
Я схватил ее за задние лапы, приподнял, крякнул и взвалил на плечо. И пошел назад к
краю болот, в ту сторону, где в утренней дымке маячила опора ЛЭП, оплетенная ветвями
мертвого дерева.
Вскоре услышал шаги. Туман начал рассеиваться, видно стало лучше, и впереди
возникли силуэты. Трое. Они меня тоже увидели – и почти мгновенно исчезли из виду.
Залегли хлопцы, молодцом, реакция есть. Я шел дальше, как ни в чем не бывало, и даже
принялся насвистывать какую-то ерунду, но потом решил, что это уже перебор, и замолк.
– Стоять! – оклик донесся справа. Ага, парни расползлись, пока я соловья изображал.
Сделав еще пару шагов, остановился. Впереди, справа и слева одновременно появились трое
– до того они лежали, целясь в меня, а теперь выпрямились. Так, Рыба передо мной, Серый с
Шутером слева и справа. Насторожены, пальцы на спусковых крючках. У Рыбы такой вид,
будто собирается прямо сейчас отправить меня на дно болота в гости к водяному.
– О, привет! – подал я голос. – Тоже охотитесь?
– А ты, значит, охотишься? – уточнил Шутер.
– Ну да. Во! – я повернулся, чтоб он увидел выдру. – А что еще в этих местах можно
делать?
Рыба оглядел меня тусклыми безжизненными глазами и велел:
– Ствол положи.
Пожав плечами, я бросил выдру на землю, стянул с плеча ремешок «вала», отстегнул от
ремня «махновку». В это время все трое медленно приближались ко мне.
– Слушайте, парни, почва тут – сплошная вода, не хочу в нее свое оружие класть, – я
притопнул ногой, хлюпнув жижей. – Смотрите, разряжаю.
Медленно вытащил магазин из «вала», сунул его в карман.
– Вот так, теперь просто мои стволы возьмите, и все путем.
– Берите, – кивнул Рыба.
Шутер забрал «махновку», Серый – «вал». Я спросил:
65
двадцатого калибра, половину с дробью, половину обычных. Это для «махновки». Если
таких патронов нету, то могу взять рубли, но лучше золотом, чтобы… Ай, ты чего?!
Метис стоял передо мной, подняв пистолет, «Иж», кажется, – трудно разобрать детали,
когда ствол смотрит прямиком тебе в лоб.
– Поведешь нас через болото. Получишь за это пятьдесят рублей.
Я изобразил разом удивление, обиду и страх:
– Ну, если ты так ведешь разговор… Ладно, проведу за полтинник. Четвертак –
авансом. Слушайте, а выдру эту на жир топить будем? Она ж тоже денег стоит.
– Мы спешим, охотник, – сказал Фара. – Не до выдр нам.
– Вам не до выдр, а мне-то – до выдр, э? Тогда ее компенсировать мне на-а… – Я не
договорил, потому что Метис, взмахнув рукой, врезал мне рукоятью пистолета по уху. Едва
не упав, я переступил с ноги на ногу.
И поклялся себе, что убью его собственноручно, причем так, чтобы видеть, как уходит
жизнь из этих темных холодных глаз.
– Не возражать! – процедил бандит. – Выдру – бросить. Тебе за работу пятьдесят. Без
аванса. Завтракаем на ходу. Всё, в путь!
С этими словами он отвернулся от меня. А я стоял с обиженной мордой, держась за ухо,
но ликуя в душе. Теперь вы у меня на крючке!
Одно смущало: когда Метис шагнул к палатке, я поймал взгляд пленной женщины.
Очень внимательный и настороженный взгляд.
Глава десятая
Встреча на болоте
Если бы я действительно знал болото так, как говорил, все было бы ничего, но мы с
Михаилом бывали здесь нечасто и местность я изучил не слишком хорошо. Из-за этого
приходилось быть вдвойне осторожным: и чтобы не вляпаться куда не надо, и чтоб не выдать
себе перед теми, кого взялся вести.
Вооружившись палкой, я шел впереди отряда. И буквально физически ощущал тяжелый
взгляд Метиса, который иногда устремлялся мне в спину. Ясно было: он не доверяет
болотному проводнику Стасу. И никогда не станет доверять.
Еще опасения вызывал Рыба. Почему-то он, в какой-то момент насторожившись, стал
относиться ко мне с агрессивной подозрительностью. Бандит с мертвыми глазами даже
оживился немного, на снулом лице его появилось подобие чувств, теперь он постоянно
наблюдал за мной, как будто пытаясь поймать на лжи или лукавстве. А я все не мог понять,
что же его насторожило. Ведь не мог он узнать ни моего лица, ни голоса! Так в чем же дело?
Потыкав палкой перед собой, я осторожно шагнул на мягкую кочку, с нее на другую,
перепрыгнул на участок почти сухой земли и, приподнявшись на цыпочках, поглядел вперед.
Туман немного рассеялся, видимость стала получше. Я снова пошел вперед, кинул взгляд
через плечо: отряд растянулся двумя длинными цепочками. За мной шел Шутер, потом
Метис и Кузьма, пленница по имени Аля и Фара. Он вообще далеко не отпускал ее от себя,
все время старался держать рядом. Позади, немного по сторонам, шагали Серый с Томатом,
за ними Рыба, Боров и замыкал шествие молчаливый Павлуша.
– Эй, Стас! – позвал Фара, перешагивая через ствол упавшего дерева. – Долго мы уже
идем… Далеко до Гниловки?
– Что с того, что долго, – пожал я плечами. – Далеко еще, да. Это же болота, здесь все
расстояния в пять раз больше становятся.
– Хоть до вечера туда попадем?
– Попадем, но надо будет сделать небольшой привал. Жрать уже и сейчас охота, скоро
вообще брюхо подожмет. А в болоте на ходу не едят. Дойдем до более-менее сухого и
твердого места, встанем на часок, потом дальше.
– А что, есть тут такие, сухие и твердые? – уточнил Шутер.
68
– Попадаются, хотя редко. После привала без остановок двигаем прямиком к Гниловке.
В ней заночуем.
– А от нее до края болота сколько? – заговорил Метис.
– Около двух часов. Рано с утра подъем, когда только рассветет. Там уже не проблема,
но сейчас, скоро уже, самая топь начнется. Вот она и есть проблема. Поэтому… – Я
остановился, поглядел назад и повысил голос: – Всем идти ровно! Эй ты, там! Здоровый!
– Ну? – прогудел Боров.
– Мутанту хвост гну. В сторону не отходить, говорю! Идти двумя рядами за мной. Что
не ясно?
– Да ясно, ясно.
Я пошел дальше. Болото тянулось и тянулось: серо-зеленое, бледное, туманное,
казавшееся безжизненным. Но это лишь с виду, а на деле… То булькнет невдалеке, то ухнет в
тумане, пузыри по поверхности побегут, зашевелится растущая из воды трава. Что-то там
прячется в глубине, шевелится, плавает, спит и жрет. Болото живет своей тайной жизни, но
нас эта жизнь пока не трогает, что хорошо.
Трижды мы обходили аномалии. Один раз это был «газовый карман», булькающее
желтоватое озерцо, еще на подходе к которому запахло аммиаком, и дважды – незнакомые
образования, похожие на облака голубоватой кристаллической ваты, плавающие на
поверхности воды. Одно было поменьше, размером с взрослого кабана, а второе – как
легковой автомобиль. Облака лежали густыми пенными шапками, посверкивая мириадами
синеватых вспышек, вокруг них расходились концентрические круги искажения. Будто
мелкая круговая рябь на поверхности воды, но только здесь рябило само пространство.
– Что это?! – взволновался Шутер, когда мы увидели незнакомую аномалию.
Я понятия не имел, как ответить на его вопрос, но по воцарившемуся сзади молчанию
понял, что ответа ждут все, и брякнул первое, что пришло в голову:
– «Туча».
– Как? – переспросил Фара. – «Туча»?
– Ага, так назвали. «Болотная туча». Видите же, на облако смахивает.
– Про такую аномалию не слышал, – сказал Метис.
– Потому что они появились недавно. И никто не знает, чем именно опасны.
– Это как? – удивился Шутер.
– А вот так. Думаешь, кто-то рискнул подойти близко? Смотри, какие колебания вокруг
этой штуки, мелкие так…
– Да, вижу я, вижу! Только что именно колеблется? И, кстати, оно не страшно с виду.
– Молодец, зоркий, раз видишь. Только глупый, раз не боишься.
– Шутер, алё! – позвал сзади Серый. – Сходи туда, потом расскажешь.
– Сам иди!
– Нет, я не пойду. У меня аллергия на аномалии.
– А у меня аллергия на дураков.
– Вот я тебе щас по кумполу дам, – обиделся Серый, – и увидим, кто дурак, а кто…
– Заткнулись оба, – приказал Фара. – Так я не понял, Стас, какое действие у этой
«тучи»?
– Да не знает никто, – откликнулся я. – Никто не проверял, никому неохота рисковать.
Но если рядом сильно шумят, «туча» вроде как начинает расти. Поэтому тихо теперь, хватит
болтать.
После такого заявления все надолго замолчали, избавив меня от необходимости
выкручиваться, скрывая свое неведение. Когда впереди засветилась вторая «туча», побольше,
никто уже не комментировал, не шутил и вопросов не задавал.
Шутер нагнал меня, пошел рядом. Он был на голову ниже и, кажется, постарше, хотя
из-за невысокого роста и суетливости казался более молодым.
– Ты насчет болота хорошо сечешь, Стас? – заговорил он.
– Неплохо, – сдержанно ответил я, но вспомнил, что должен изображать более
69
общительного человека, раз с самого начала взял на себя такую роль, и добавил: – Я здесь с
год уже кручусь, все успел изучить. А вы вообще откуда пришли?
Шутер, оглянувшись, пробормотал:
– Да так, издалека.
Наверное, в отряде действовал приказ Фары ни с кем из встречных сведениями не
делиться. Но Шутеру хотелось поболтать, и вскоре он снова заговорил – негромко, чтобы
сзади не слышали:
– Мы, короче… ну, ты понял ведь уже – возрожденцы типа.
– Конечно, понял, – солидно кивнул я. – Чего ж отдельно от своих?
– Так это… в общем, про ренегатов слыхал?
– Что-то слыхал краем уха. Майор какой-то… Шульга, Шульгин…
– Во-во. Он, значит, поссорился с командованием Армии. Сильно так, по-настоящему
поссорился. Полевой командир он, известный у нас. Операции серьезные провожил. Но
расплевался совсем с командованием, взял свой батальон и ушел. Он считает, что
возрожденцы должны действовать активнее, подмять всю округу, защищать свои интересы…
В общем, это политика всякая, я этим не интересуюсь.
– Так вы, что ли, разведотряд ренегатов Шульгина?
– Нет, – покачал он головой. – Они – ренегаты, а мы, получается, дезертиры. Так себя и
называем теперь, ага. Наш старший, капитан Фара, был у майора Шульгина первым
помощником. Из Армии они уходили они вместе, это общая идея была. Думали отдельную
свою группировку создать. Ну, знаешь же: есть Черный Рынок, есть бродяги, Край, Армия…
а они хотели еще силу одну сделать – Ренегатов. Ну и… О, а чего ты сейчас повернул, Стас?
– Видишь, впереди яркий, сочный мох? – спросил я. – И трава там как бы цветастее?
– Ну…
– Так вот, в такие места на болотах лучше не соваться. Это означает, что там может
быть окно из воды, ну или трясина. Сильно топкий участок.
– Во как… – протянул Шульга. – Где на болотах краске ярче, там опаснее? Запомню.
Так о чем я? Да! Так вот уже после раскола, когда мы отдельным лагерем стали, к нам
заявился этот Метис. Я тогда как раз дежурил, видел, как его в штабную палатку отвели. О
чем-то они там долго втроем тёрли. И когда Метис ушел, в палатке поднялся спор. Ругань
даже. В общем, я так понял, что Метис что-то предложил, Шульгина условия не устроили
или само предложение не прокатило, а командиру нашему понравилось. Ночью Фара нас
позвал… ну, бойцов из своего отряда, не всех, а которыми давно командовал уже, и
предложил уйти. Пообещал много чего, вот мы и пошли.
– Пообещал много чего – в результате чего? – уточнил я.
– Не понял?
– Ну, что должно произойти, после чего вы это «много чего» получите? Вот перейдем
мы болото… и что дальше?
– А-а… да мутант его знает! Разбогатеем все. Не знаю точно, но в какое-то важное
место попадем. Вот придем – и увидишь.
– Не думаю, что ваши Фара с Метисом возьмут меня в это важное место. До края
болота доведу, а там скажут: иди себе, проводник Стас, на все четыре стороны.
– Ну, может и так. Зато хоть денег заработаешь.
В последнем я тоже сомневался, но озвучивать свои сомнения не стал. Впереди
тускло-синим пятном замаячила еще одна «болотная туча», на этот раз совсем небольшая, с
человеческую голову. Она плавала на поверхности воды, слегка покачиваясь. Мелкая, едва
заметная рябь искажения расходилась по пространству вокруг.
– В обход, – бросил я через плечо, – за мной, след в след, очень осторожно!
Зашагав вокруг аномалии, я спросил у маленького дезертира, который трусил позади,
дыша в спину:
– Слушай, а почему у тебя кличка такая – Шутер? Странная какая-то кликуха.
– Кликухи у собак, – обиделся он, – а у нас, людей, прозвища.
70
– Давно стоишь?
– Ох, давно уже! Провалился, понимаешь… А тут то ли коряга задубевшая, то ли
камень большой в иле, не разберу. Короче, я в это дело уперся ногами и стою. Устал уже
стоять. Скоро не смогу, лечь придется – и поминай, как звали.
– А как звали? – уточнил я.
– Так Калугой меня кличут. А вообще-то я – пан Аполинарий Боровский-Калугин.
Аполинарий, между прочим, означает «разрывающий».
– Ты поляк, что ли? – влез в разговор Серый. – Аполина… Э, Калуга, ты кто вообще
такой?
– Так охотник, а кто ж еще?
– И на кого охотишься? Тоже на выдр?
– Не-е, – голова помоталась из стороны в сторону, разбрызгивая грязь. – У меня от их
запаха изжога жуткая. Я однорогов промышляю, еще болотных рысей иногда.
Голова принялась рассказывать о себе, и вскоре выяснилось, что затянутый болотом
человек был как раз тем, кем я представился Метису и Фаре. С той только разницей, что
специализировался пан Калуга на болотных рысях, опасных, к слову, зверях. Если он
действительно регулярно охотился на них и до сих пор жив, то это многое говорило о его
умениях.
Когда подошли остальные, я коротко обрисовал ситуацию. Калуга слушал наш
разговор, широко раскрыв свои выпуклые, как у болотной выдры, глаза и часто кивая.
– Надо его вытащить, – заключил я. – Боров, сломай то дерево.
– Стой, – сказал Метис, и здоровяк, шагнувший было в сторону, остановился. – Зачем
вытаскивать?
– Как это зачем? – удивился Калуга из болота. – Ради оказания помощи ближнему
своему.
– Ты нам не ближний.
– Ну так и дальнему, дальнему своему тоже ведь помощь надо оказывать! Про заповеди
слышал, брат? Божьи заповеди, а? Что засеешь, то и пожнешь. Не бросай в другого камень,
он в тебя попадет. Как повернется, так и обернется. Ударили по щеке – бей в ответ. Понимать
же надо! Эти заповеди людям даны, чтоб мы жили в согласии и взаимопомощи…
– А есть еще десятая заповедь: не болтай, а то застрелят, – перебил я.
– Вот, вот! – закивал Калуга. – Правильно, хватит болтать, вытащите меня отсюда
побыстрее.
Фара вопросительно посмотрел на Метиса, и тот сказал:
– Он нам не нужен, идем дальше. Стас, веди.
– Э, чувачеллы! – всерьез забеспокоился охотник, но замолчал, когда Метис поднял
пистолет и прицелился в него. Кажется, он действительно собрался выстрелить пленнику
болота в лицо, и я сказал:
– Нет, подожди.
– Почему? – главарь бандитов холодно посмотрел на меня.
– Неизвестно, кого в этих местах может привлечь выстрел. Лишний раз в болоте лучше
шум не подымать.
Когда Метис нехотя опустил оружие, я снова обратился к Калуге:
– Так ты болотный охотник. Опытный?
– Опытный?! Тринадцать мутантов тебе в задницу, да я бог болот!
– Если так, то почему в топь затянуло?
– Да это все из-за тех… В Гниловке которые.
– Кто в Гниловке? – сразу насторожился Фара.
– Люди там какие-то засели, а я в ней переночевать собирался, – зачастил пан Калуга,
смекнув, что завладел вниманием слушателей и получил шанс на спасение. – Подошел к ней,
а там эти сидят… И давай стрелять сразу. Пришлось уходить. Ну, так уходить, что аж убегать.
Ночью почти не спал из-за этого, просидел на островке. Тут же – если заснешь, то можешь не
73
проснуться, особенно в одиночку. Выдры на спящих нападают. Из-за этого сегодня совсем
квелый был, сонный и, когда шел, проглядел плавину.
– Что за люди в Гниловке? – спросил Метис.
– Не знаю. Я ж так, издалека только видел… Но вообще-то на возрожденцев похожи.
Одеты вот, как некоторые из вас. И много их там.
– Это может быть отряд, посланный Шульгиным, – негромко сказал командир
дезертиров. – Плохо.
– Плохо, – вклинился я, – потому, что мы в Гниловке собирались ночевать. А теперь
как?
– А теперь ночью будем идти, – пожал плечами Фара.
– Ночью вести вас по болоту я не рискну. Короче, вот что скажу: этого мужика надо
вытащить. Потому что если он и правда охотник, а судя по всему, так и есть, то знает места
не хуже меня. Второй проводник не помешает.
– Зачем он нам?
– Запас проводников чтоб был, вот зачем. Я ж так понял, что у вас уже был один, но с
ним что-то случилось. Правильно?
– Шутер тебе это рассказал? Болтливый он слишком.
– Нет, случайно услышал из вашего разговора, еще утром, на стоянке, когда только
выходили. Так вот я к чему: а если со мной что-то случится?
– Если ты сбежать надумал… – Фара поднял большой кулак.
– Сбежать? Я свой полтинник хочу получить. Не в том дело, тут логика простая: на
болоте может произойти все что угодно, и два проводника лучше одного.
– Да ты просто хочешь, чтоб мы его вытащили, вот и все. Хотя… Нет, вообще-то ладно,
логика есть. Может, он нам и пригодится.
Голова в болоте навострила уши, пытаясь понять, о чем мы говорим. Фара посмотрел
на Метиса. Тот размышлял, хмуро уставившись себе под ноги, потом громко произнес:
– Ты, там! Либо оставляем тебя здесь, либо вытаскиваем. Тогда помогаешь вот этому
вести отряд дальше. Нам нужно выйти с другой стороны болот. Оплаты не будет, только
жратва. Доведешь – свободен.
– Лады, чувачелло! – заголосил Калуга, которому явно уже до смерти надоело торчать в
трясине. – Согласен! Я, правда, весь в грязюке, мне бы обсушиться, костерок бы…
– По дороге обсушишься.
– Не вопрос, но я и без ствола, утонул он!
– Ствол дадим. На время.
– О, вообще сила! Тащите меня уже быстрее!
Метис кивнул Борову, и тот зашагал к деревцу.
На то, чтобы извлечь Калугу из болота, потребовались пять минут совместных усилий
здоровяка, Шутера и Серого. Грязь с неохотным чавканьем выпустила дородное тело, явив
нашим взорам парня среднего роста, круглолицего и круглобокого. Глаза у Калуги от
природы были несколько вылупленные, и поэтому он казался постоянно удивленным.
– Кабан, – проворчал Боров, отбрасывая ствол дерева. – Почему Калуга? Кабан
натуральный!
– Калуга – потому что я Апполинарий Боровский-Калугин, – пояснил охотник,
расстегивая потяжелевшую от грязи куртку и со значением оглядел бандитов. – Апполинарий
означает «разрывающий». Сюда приехал из Люблина, путешествовал я… И тут как раз все
началось, и я в этих местах остался. Ну, парни, благодарю за спасение на водах. А тебе –
персональное наше с кисточкой, как организатору всего мероприятия.
Он через голову стянул рубаху, бросил ее вслед за курткой на землю и шагнул ко мне,
раскрыв объятия.
– Э, не-не! – я посторонился. – Я с грязными мужчинами не обнимаюсь, тем более со
всякими разрывающими. Помоешься – тогда лезь, хотя лучше и тогда не надо.
– Ну ладно, дай хоть лапу пожму, – Калуга схватил меня за руку и горячо потряс ее.
74
Посмотрел на остальных: – Ну, чувачеллы, я понимаю, вы спешите, так что даже времени на
обсушиться не будет? Тогда я только одёжу выжму – и сразу идем?
***
Калуга быстро взял дело продвижение отряда в свои измазанные грязью руки. Он был
гораздо опытнее меня, и вскоре моей основной заботой стало то, чтобы никто другой этого не
понял.
Пришлось немного изменить курс, поскольку теперь целью была не Гниловка – теперь
мы собирались обойти ее.
– В том направлении, – новый проводник, идущий рядом со мной впереди отряда,
махнул рукой вправо, – топь. Между нею и Гниловкой есть тропа. Извилистая такая, прямо
под обрывом, про нее мало кто знает. По ней и пойдем. К тому времени стемнеет, поэтому
надо будет осторожно. Ты, Стас, тропу эту знаешь?
– Нет, про нее не слышал, – ответил я, чувствуя затылком, как идущие за нами Метис,
Фара и Рыба вслушиваются в разговор. – Я вообще топь эту, про которую ты сказал, не
уважаю. Опасная слишком, поэтому сюда особо никогда не совался.
– Это да, – согласился Калуга. – Огни там в топи… Видел по ночам?
– Ага, издалека. Движутся.
Он удивился:
– Ты движущиеся видел? А мне только стоячие попадались. Но все равно страшно же!
И непонятно, что оно такое… Как начнут тускло так светить в глубине этой топи – в дрожь
бросает.
– Торф может гореть, – предположил Шутер из-за спины командиров.
– Какой, в Лес твою маму, торф! – возмутился Калуга. – Не горит торф так! Да и вообще
– он дымится… Неважно, короче, – не торф это. И еще я странных людей видел в глубине
топи, под вечер как-то, туман немного разошелся, вдруг смотрю – идут. Высокие, тощие, и
все какие-то одинаковые. И вроде как без одежды.
– Голые, что ли? – удивился Шутер. – Голые мужики на болоте?
Калуга неопределенно повел рукой:
– Ну, вроде не совсем голые, а так… Не разобрал, в общем, пропали они в тумане.
Короче говоря, рядом с топью надо вести себя осторожно. Когда пойдем по той тропе, что
ведет мимо Гниловки, то с одной стороны от нас будет она, с другой – топь. Поэтому нужно
будет идти быстро. Слышали, девчата? – охотник оглянулся на мужиков сзади. – Юбки
подобрать и летящей походкой… Потому что, я так понял, вы с этими людьми из Гниловки
встречаться не хотите. Правильно я понял? Вижу по рожам – правильно.
– Они точно не заметят нас на тропе? – спросил Фара.
– Заметить не должны, потому что в том месте всегда висит реально густой туман.
Скажи, Стас!
– Это вторая причина, по которой я то место не люблю, – подтвердил я. – Из-за тумана.
– Ага-ага. Поэтому нас и не заметят, если только мы факелы не разожжем, а мы их
разжигать не будем. Но вот услышать – могут. Так что совсем тихо нужно будет двигаться.
Вообще, в последнее время здесь безлюднее стало. Раньше людей больше было, то старателя
встретишь, то бригаду охотников. Только посбегал народ, когда объявились эти новые
ночные мутанты. Стас, видел их?
– Не видел, – сказал я.
– И это правильно! Мало кто в живых остался из тех, кто видел. Твари дикие какие-то
совсем уж, и непонятные. Хорошо, я тогда спрятаться успел… Как пронеслись мимо, аж
засвистело. Глаза светятся, серебристо так, а сами похожи на людей, только маленьких.
– Маленьких людей? – переспросил я. – На карликов, что ли?
– Так может это Шутер? – хохотнул Серый с задов. – Короче, я понял, стая диких
Шутеров тут по ночам…
75
***
– Светится, – сказал Метис с легким удивлением. – Что, реально никто не знает, что это
за огни в топи?
Калуга многозначительно поднял к потолку указательный палец:
– Тайна сия велика есть.
Топь, как он и сказал, была впереди справа. А слева начиналась плоская
возвышенность, на которой стояли десятка три домов. В нескольких горел свет – кажется, это
были отблески костров, которые разожгли прямо внутри развалюх.
Топь напоминала большое озеро жирной черной слизи, в котором тускло горели
расплывчатые пятна света. Мне вдруг показалось, что это мои старые знакомые мерцающие,
и сейчас меня накроет знакомый приступ… Только этого не хватало! Но ведь я всегда вижу
мерцающих внутри своей головы, то есть мысленно, а эти пятна – снаружи, они существуют
в объективной реальности.
Блеклые огни медленно двигались в темноте. На наших глазах два срослись, а потом
другой мигнул – и пропал.
– Может, течения какие-то в болоте? – предположил я. – Фосфоресцирующее что-то
там… Хотя не похоже.
– Ага, совсем не похоже, – согласился Калуга. – Кстати, ты таки был прав: движутся
они. Я сюда когда залезал раньше и глядел, так огни эти стояли на месте. И по тропе когда
ходил – тоже стояли. А иногда их и видно не было. Но теперь движутся, чтоб их Лес забрал!
В общем, смотрите: из Гниловки нас вряд ли засекут. Тропа идет под склоном, которым
заканчивается этот холм, где стоят дома. Там отвесный земляной обрыв, где он побольше, где
поменьше, но в среднем высотой метра полтора. Сразу под ним – тропа. В тех местах всегда
туман, видно плохо, а огни эти света практически не дают. Поэтому, хотя люди в Гниловке
наверняка выставили часовых, мы сможем пройти. Главное, не шуметь.
– Сколько, по-твоему, может быть человек в Гниловке? – уточнил Метис.
– Я как бы не считал. Они ж сразу стрелять начали. Но больше, чем вас, – десятка два,
так показалось, а может, и больше. Значит, мы спускаемся, идем по тропе один за другим.
Шаг вправо – топь, шаг влево – склон. То есть туда и не шагнуть. А вот в топь можно, и тогда
сразу уйдешь с головой. Там есть места потверже и посуше, но их мало, поэтому в топь,
сразу говорю – ни ногой. Стволы наготове, но предупреди своих строго: стрелять только в
самом-самом крайнем случае. Если что-то в топи померещилось – не дергаться, идти дальше.
Одно меня волнует: барышня эта ваша. Вы ж ее тащите за собой насильно, как-то это сразу
очень заметно. Кучерявый ваш от нее ни на шаг. Ну и если она шум подымет?
И тут внизу его будто услышали – там начался шум. Донесся звук удара, возглас, топот
ног, крик…
– Держи ее!
– Стой!
Бац! – еще один удар. Треск, за ним – стон…
Метис, снова проявив завидную реакцию, первым прыгнул к лестнице. Я оказался
возле нее вторым, следом стучал каблуками Калуга. Когда я оказался внизу, ввалившийся в
сруб Боров пророкотал:
– Убежала! Врезала ему и…
– Кому врезала? – перебил Метис.
Сзади раздалась сдавленная ругань, мы повернулись – Серый с Павлушей поднимали на
ноги Фару, державшегося за окровавленную голову. Из соседнего помещения выскочили
остальные, по срубу заметались лучи фонариков.
– Сука! – простонал Фара. – Чем она меня… Доской какой-то. С гвоздем! Урою тварь!
– Череп хоть не пробила? – спросил я.
– Заткнись, охотник! Перевязать срочно надо.
Метис бросился наружу, и мы повалили за ним, оставив внутри Фару и Серого с
Павлушей. Было уже совсем темно, в небе висел полумесяц, мерцали звезды.
– Она слышала ваши разговоры, – сказал я. – Как минимум, часть. И может знать…
77
вернее, наверняка знает, что в Гниловке сидят люди, посланные ее братом, этим вашим
Шульгиным.
– Значит, к ним и побежала, – Метис развернулся в сторону холма с поселком.
– Дотуда с полкилометра, – прикинул Калуга. – Местность опасная, но так…
относительно. Есть и поопасней, та же топь, к примеру. Хотя полкилометра ночного болота,
где и аномалии, и всякое зверье – это тебе не по бульвару прошвырнуться. Вы мне скажите:
что будет, если барышня в Гниловку доберется?
– Пустим ее Гниловку – нас перемочат, – пояснил я.
– На пары разбиться, – приказал Метис. – Рыба с Боровом, Кузьма со мной, Калуга со
Стасом. Девку мертвой или живой доставить сюда. Охотники, за живую по полтиннику
рублей каждому. За мертвую – полтинник на двоих. Но без шума, чтобы не услышали в
Гниловке. Это важно! Башку срублю, кто шум подымет! Расходимся веером в направлении
Гниловки. Вопросы?
– Командир, я с этим пойду, – Рыба кивнул в мою сторону.
– Ты чего это? – удивился Боров.
Метис спросил:
– Зачем?
Блеклые глаза Рыбы уставились на меня, и он произнес:
– Так лучше. Два охотника, которые места знают… Правильнее их разбить, чтоб других
вели.
– Ладно, идете вдвоем. Боров – с Калугой, Рыба со Стасом. Всё, ходу, ходу!
Глава одиннадцатая
Ночь, туман, погоня
К лучшему.
Я удивился:
– Ты что это? Слышал же, что ваш старший сказал: она ренегатов на нас наведет.
– Ночью на болотах они нас не поймают. Пока будут плутать да искать – мы к тропе
выйдем и свалим. Метис не о том думает.
– А о чем ему надо думать?
– О том, что выстрел у «махновки» запоминающийся. Недавно ночью я такие слышал.
Я шел дальше. Правая половина лица словно заледенела под пристальным, мертвым
взглядом повернувшего голову Рыбы. Свет впереди стал ярче, но до сих пор было непонятно,
что служит его источником.
– Что молчишь, охотник?
– В смысле, а что мне говорить? Слышал ты выстрелы какие-то ночью, мне какое дело?
Не отвлекай.
– Я их слышал, когда на нашу стоянку на Черном Рынке напал какой-то одиночка. По
звуку тогда понял: шмаляют из «махновки». Четко понял, охотник. У тебя такой ствол. И
больше ни у кого в округе их нет.
Я сделал вид, что только сейчас допер, к чему он клонит, приостановился и
вытаращился на него:
– Чего?! У тебя крыша в Лес уехала по грибы? Ты к тому клонишь, что я напал на вашу
стоянку, потом за вами следил и уже тут напросился к вам в проводники? Да ты реальный
псих, Рыба! Я из болота месяц носа не высовывал, а вашу веселую компанию впервые вижу!
Прежде чем он ответил, я поспешил дальше, словно мне было наплевать и на
подозрения Рыбы, и на него самого.
– Стой, охотник! – окликнул он с пробуждающейся злобой, но я не оглянулся.
Показалось, что в мерцающем впереди свете что-то мелькнуло, будто тень скользнула, –
и провалилась куда-то под землю. Все еще не понимая, что же это там такое, я пробежал по
стволу поваленного дерева, спрыгнул, сделал еще несколько шагов и остановился на краю
уходящей в сторону Гниловки расселины.
Она была глубокая, но не длинная. Дно заросло мелким кустарником, склоны почти
отвесные, каменистые, на них тоже кусты.
В дальнем конце расселины переливалось сполохами облако синей кристаллической
ваты «болотной тучи». Она отличалась от тех, что мы видели раньше: цвет более
насыщенный, такой густой, глянцевый, что начало ломить виски. Даже в полутьме были
видны волны искажения, расходившиеся от «тучи». Пространство вокруг рябило,
натягивалось и съеживалось, словно вот-вот порвется.
Я подался вперед, заглядывая на дно расселины. Никого – наверное, движение мне
почудилось. Сзади подошел Рыба. Опустив ствол «вала», я выудил из кармана перчатки и
стал их натягивать. Остановившись рядом, бандит сказал:
– Я тебя раскусил, твою мать. Ты вправду охотник.
– Вот это новость, – хмыкнул я.
– Но не с болот. Ты напарник того, старого, который сгорел в нашем грузовике. Ты ж
его и подпалил, тачку нашу. Наверное, старый тогда уже сдох.
– Бред, – я делал вид, что разглядываю дно расселины. Обе перчатки уже плотно сидели
на руках. – Аномалия тебе в жопу – ну и бред!
– Ствол на землю, охотник! – в голосе Рыбы появились нотки удовлетворения. – Пусть с
тобой Метис разбирается. А сейчас ствол на землю положил!
Он стоял неудачно – справа от меня, и пришлось бить левой, в развороте. Правой в это
время я выхватил нож.
Удар должен был прийтись в челюсть, но шипы лишь скользнули по уху Рыбы, в
последний момент успевшего отклониться. Они зацепили ушную раковину, и тут же кулак
бандита врезался мне в подбородок снизу. Я отшатнулся. Нога провалилась в пустоту.
В полете ремешок «вала» слетел с плеча, а рукоять ножа выскочила из ладони. Я упал
79
на дно расселины, ломая кусты, больно ударился спиной. Секунду надо мной на фоне
звездного неба маячил силуэт Рыбы, потом он спрыгнул. Я провернул «махновку» у бедра –
короткий приклад уперся в землю, ствол обратился кверху – и выстрелил.
То есть я вдавил спусковой крючок, но выстрела не было. А Рыба уже стоял надо мной,
и его «Калашников» нацелился мне в лицо.
Раздался стук, и бандит отшатнулся вбок. Его автомат трижды глухо рявкнул, пули
врезались в землю рядом с моей головой. На склоне произошло быстрое движение. Снова
звук удара – и Рыба упал.
Ну а я сел. И увидел скользнувшую на дно расселины Алю. Она встала над слабо
шевелящимся бандитом, двумя руками подняла большой камень, нагнулась и резко опустила.
Что-то треснуло.
– Лес забери! – я приподнялся. – Ты ж ему череп раскроила… Все, все, спокойно,
подруга! Чувак уже остывает!
Бросив камень, Аля зашарила возле тела, и я понял, что она ищет в переломанных
кустах автомат. Сейчас женщина вполне могла с перепугу выстрелить в меня. Она схватила
оружие…
И тут аномалия, до которой от этого края расселины было меньше десятка метров,
выстрелила в нашу сторону извивающимся пучком синего света. Внутри него сверкали
кристаллические нити, из которых и состояла «туча». Они потрескивали, жужжали, световые
точки бежали по ним, из-за чего отросток казался пятнистым.
Он обхватил Алю за лодыжку. Вскинув руки и выпустив автомат, женщина упала.
Отросток потянул свою пленницу через расселину, я схватил ее за кисть – и меня тоже
поволокло. Второй рукой ухватился за Рыбу. Трещащие нити напряглись и стали ярче, точки
света быстрее побежали по ним.
Нас троих потащило дальше. Ну нет, красавица, теперь без меня, решил я. Оказаться
внутри хищной аномалии в мои планы не входит. Я отпустил Алю и громко выругался:
теперь она держалась за меня, как утопающий за соломинку.
– Помоги! – крикнула она.
– Не могу! Отпусти!
– Не отпущу!
Я заозирался. Три тела аномалия тянет с трудом, но все же тянет. У меня обе руки
заняты. Если отпущу Рыбу, скорость увеличится. Я не могу ни выстрелить в отросток, ни
дотянуться до него ножом, да и не факт, что пуля или клинок помогут. Облако жгуче-синего,
пульсирующего света было все ближе. Оно гудело, разгораясь ярче, мигало светом, дрожало.
А что, если… Мысль пришла внезапно, и я выпустил Рыбу. Нас сразу поволокло
быстрее.
– Что ты делаешь?! – завопила Аля.
Я поджал ноги, сунул руку под левую штанину и рванул повязку с «ониксом». Жалко
его, ох и жалко! К тому же это может ничего не дать… Но до аномалии всего пару метров, и
другого выхода нет.
Мы были уж возле нее – пару секунд, и «туча» поглотит нас. Посильнее сдавив
левитирующий «оникс», я активировал его. Он потеплел в руке, потом налился жаром.
Размахнувшись, я швырнул арт в аномалию и угодил в самый центр.
И ничего не произошло! «Туча» поглотила артефакт, нас тащило дальше.
– Твою мать, не сработало! – выкрикнул я.
В том месте, куда упал оникс, на боку аномалии появилось темное пятно. Синяя
поверхность стала серой и трухой просыпалась внутрь облака. Образовалась дыра с
крошащимися краями, вокруг нее свет тускнел, меркнул. Дыра увеличивалась, плоть
аномалии ссыпалась внутрь нее все быстрее, быстрее… Тихий хлопок – и «туча»
превратилась в дымку, которая взвилась призрачным маревом и растаяла в воздухе.
Световой щупальце, мигнув, исчезло.
Я пришел в себя первым и, приподнявшись, навалился на Алю. Сел сверху. Она
80
попыталась ударить меня, я перехватил ее запястье, прижал к земле. Нагнулся над ней.
– Отпусти! – прохрипела она. – Не слышишь, что ли?! Сюда идут!
Хотя выстрелы «калаша» Рыбы раздались на дне расселины, звук все равно далеко
разошелся по округе. Теперь справа шелестели кусты, звучали голоса.
– Отпусти! – повторила она, сильно дернувшись.
– Не могу, – прошептал я. – Ты сдашь нас ренегатам, а мне надо, чтобы отряд вышел из
болот.
– Кто ты такой?! Я тебя видела, ты следил за нами в Мичуринске!
Я лихорадочно соображал. Если отпущу ее, добежит до Гниловки… что вряд ли,
теперь-то ее догонят… но если все-таки добежит – то расскажет ренегатам про нас, опишет
направление, куда мы собираемся идти. По словам Калуги, людей в Гниловке раза в два
больше, чем в нашем отряде. Они могут взять нас в клещи: часть бойцов отправят к тропе, по
которой Калуга собрался вести нас дальше, другую часть – к срубу, и зажмут с двух сторон,
тогда бандитам конец. Нужно прямо сейчас все бросать и валить отсюда, исчезнуть в болоте!
Но тогда моя операция накрывается ржавым тазом. Ну нет, я не отступлюсь. Лучше прожить
один день волком, чем десять лет овцой.
Получается: если отпущу девчонку – сдаст нас ренегатам, если удержу ее – расскажет
Метису с остальными, что видела меня в парке Мичуринска. Получается, я следовал за
бандой аж до болот, а здесь разыграл сцену с выдрой. Метис не дурак, поймет, что к чему.
Может даже связать меня с феромонной ловушкой на мосту, потому что, как не крути, а
появление там стаи лесных ос довольно необычно. Он сообразит, что таким финтом я
намеренно лишил их транспорта…
Что делать? Остается только довериться ближнему своему, то есть ближней, другого
варианта просто нет. Женщина, сильно дернувшись, едва не сбросила меня. Шаги над
расселиной звучали совсем близко.
Наклонившись к ней, я тихо заговорил:
– Я охотник. Бродил с напарником, но возле Черного Рынка эти бандиты его выкрали.
Пытали зверски, убили. Хотели узнать про какое-то место, где он бывал до Пандемии. Теперь
идут туда.
– Что за место?
– Не знаю. Я собираюсь отомстить им. Всех убить, до одного. Но еще я хочу выяснить,
куда они направляются. Стал следить за ними, потом сделал так, чтобы наняли проводником.
Не выдашь меня – помогу сбежать.
– Я сейчас сбегу!
– Не успеешь. Они рядом. Даже если бы я тебя не схватил – не успела бы.
– Эй! – раздалось вверху.
– Ты все равно бы не успела, – тихо повторил я и распрямил спину. Отпустив ее
запястье, поднял голову. На краю расселиной появились два силуэта.
Быстро глянув на женщину, я почти беззвучно повторил: «Помогу, клянусь!» – и
привстал.
– Кто там? – спросил Метис.
Теперь, когда аномалия погасла, на дне расселины было темно. Они понимали, что
внизу кто-то есть, но не могли разглядеть, кто именно.
– Это Стас. – Я выпрямился, протянул руку Але, но женщина оттолкнула ее и встала
сама.
– Баба со мной, – сказал я. – Сейчас поднимемся.
– Живее, в Гниловке услышали выстрелы. Кто стрелял? И Рыба где?
– Он упал в этот овраг. Не заметили мы овраг в темноте… Я с бабой сцепился, она
здесь пряталась, а Рыба, как свалился, молчит, не отзывается. Башкой, может, стукнулся.
– Убился, что ли? – подал голос Кузьма.
– Не знаю. Проверить надо, но он лежит в том конце, а я держу вашу Алю.
Женщина молча стояла рядом, сбежать она не пыталась. Я добавил:
81
***
Мы потянулись следом. Когда я миновал поворот, рядом захлопали крылья, и Шутер шумно
вздохнул. Туман прочертили темные силуэты, беспорядочно снующие низко над нашими
головами. Походка Калуги не изменилась: он двигался быстро, немного пригнувшись,
прижимая к боку «узи», выданный ему Метисом. Обрыв стал круче и выше, дома поселка
исчезли за его краем.
– Мыши! – не выдержал Шутер. – Ненавижу!
Кинув взгляд через плечо, я прошептал:
– Заткнись!
Мы спешили дальше. Мыши сновали над нами, и я все опасался, что одна запутается у
кого-нибудь в волосах, человек не выдержит и вскрикнет, а то и заорет в голос. Но ничего
такого не произошло, и вскоре стая, которую мы потревожили, осталась позади.
И одновременно слева из темноты выдвинулся силуэт раскидистого дерева, растущего у
самого обрыва. Что-то в его очертаниях было не совсем обычно, но подробностей я
разглядеть не мог, видел только черноту с крапинками звезд, проглядывающих меж ветвей.
Хотя вот это утолщение… вроде там что-то засело в кроне?
Что-то или кто-то. А если там человек и сейчас он…
Додумать я не успел: в том месте сверкнул огонь. Грохот выстрела покатился через
топь.
Из затылка бегущего впереди Павлуши плеснулось темное, он откинулся назад,
ткнувшись в меня. Я машинально оттолкнул его, поднимая «вал», и выкрикнул:
– В кроне! На дереве часовой!
Павлуша упал, я перескочил через него, сзади ругнулся споткнувшийся Шутер. «Узи» в
руках Калуги часто застучал. Сзади замигали вспышки выстрелов, я тоже открыл огонь по
кроне дерева. С криком оттуда свалился человек. Дерево задрожало, затрещало, посыпались
ветки, прямо на глазах крона начал худеть, уменьшаться под градом пуль.
– Отставить! Отставить, вашу в душу Леса мать! – орал Калуга, первым пришедший в
себя. Выпустив «узи», он повернулся, сложил ладони рупором у рта и прокричал: – Не
стрелять!!!
– Прекратить огонь! – громовой голос Метиса прорвался сквозь выстрелы, и они
смолкли.
Калуга добавил, тяжело дыша:
– Ренегаты дозор поставили! За мной, четко по тропе – ходу, ходу!
Соблюдать тишину теперь не было смысла. Охотник рванул вперед, мы за ним, стуча
подошвами по земле. За моей спиной раздавалось клацанье – те, кто успел выпустить по
дереву весь магазин, перезаряжались.
Когда мы миновали большую часть Гниловки, и слева уже стояли последние дома,
сзади донеслись приглушенные крики.
– Услышали, – пояснил Калуга на бегу.
– Ясно, что услышали, – ответил я.
– Надо бой принимать! – крикнул Шутер.
– Нет, еще можем уйти! – мотнул головой наш проводник. – Темп не сбавляем!
– Свет сзади! – загудел Боров. Самый высокий, он лучше других видел то, что
происходило над обрывом. – Фонарики, дергаются… Сюда бегут!
Хотя такое казалось невозможным, но туман стал еще плотнее. Теперь, вытянув перед
собой руку, я с трудом различал пальцы.
– Фонари включить! – приказал Калуга.
Вокруг замигал свет. Я свой фонарик зажигать не стал: в мокрой взвеси лучи
рассеивались, свет клубился, шел мутными волнами, и видно стало чуть ли не хуже, чем
раньше.
Мы бежали. Туман искажал и поглощал звуки, из-за этого нарушалась ориентация,
чувства сбоили, иногда я не мог понять, на каком расстоянии позади двигается Шутер… А
где Калуга? Маячит что-то темное в тускло-молочной пелене, дергается, подпрыгивает,
84
больше не горят. Где люди? Я попытался сесть, уперся ладонями в дно, встал на четвереньки.
Помотал головой. И наконец понял, что случилось. От удара о корягу я потерял сознание –
ненадолго, скорее всего, вряд ли больше минуты-другой, но этого было достаточно, чтобы
остальные убежали далеко вперед.
Выстрелы звучали где-то в отдалении. Звуки разносились над влажным слоем тумана,
накрывшим болото, отражались от обрыва, шли обратно, накладывались… Это напоминало
далекую гулкую канонаду, звучащую со всех сторон.
Перебирая руками по мягкому скользкому дну, я медленно повернулся кругом.
Сплошной туман вокруг. Туман и грязь. И вода. И ряска. По-моему, обрыв с тропой вот в
этом направлении. Причем совсем рядом, далеко меня отнести не могло. Локтем проверил
«вал» на боку – висит себе, никуда не делся – и поковылял к тропе. Колени с локтями глубоко
уходили в ил. Вдруг он разошелся под руками, и я ушел в воду с головой. Выпрямился – с
трудом, едва не захлебнувшись, втянул воздух разинутым ртом и стал плеваться грязью.
Рюкзак давил на плечи. С большим трудом я преодолел еще несколько метров, но никакой
тропы впереди не было, обрыва тоже, вообще ничего, кроме жижи. Потерялся! Лес забери, я
потерялся в топи!
Дно снова начало засасывать меня. Я в панике забил ладонями по грязи, уходя все
глубже, потом стащил с плеч лямки и скинул рюкзак. Жалко – прямо до слез, но ничего не
поделаешь. Сам себе я как-то душевно ближе, чем какой-то рюкзак, пусть даже с припасами
и аптечкой. Хорошо хоть дневник Травника спрятан за ремнем на спине.
Избавившись от рюкзака, получилось сначала встать на колени, а потом выпрямиться.
Глубина была по пояс. Сделав несколько шагов, я оказался на более твердом участке, заметил
справа темное возвышение и похлюпал к нему.
Это оказалась кочка, достаточно крепкая, чтобы выдержать мой вес, но слишком
маленькая, чтобы нормально разместиться на ней. Из кочки торчало сухое дерево без
листьев, с изогнутым как вопросительный знак стволом. Я встал рядом, взявшись за него.
Пошарил рукой у бедра – и не нашел «махновки», только ремешок болтался. Ах ты ж –
потерял! Любимый ствол! «Вал» на спине, но вряд ли он будет стрелять, сначала из него надо
слить воду, а еще очень желательно разобрать и почистить. Но «махновка»-то, а? Моя верная
«махновка»! Так, спокойно, охотник! Ничего страшного: ты просто свалился в болото.
Ненадолго вырубился. Потерял направление. Люди, с которыми ты шел, убежали. Куда идти
– не знаешь. Сможешь, кстати, определить?.. Я поглядел в небо. Над головой туман был не
такой плотный, месяц проглядывал сквозь него пятном света. Где он был, когда мы бежали по
тропе? Вроде, над правым плечом и немного сзади. Но тропа извивалась, так что теперь мне
это ничего не даст. Днем по солнцу смогу ориентироваться, ночью по месяцу – дохлый
номер.
Ладно, что дальше? Оставаться на кочке нельзя, она слишком маленькая. Я просто не
смогу торчать тут все ночь. Нужно найти твердый участок побольше, чтобы на нем можно
было сесть и к чему-то привалиться спиной. Там провести ночь. Дождаться утра, днем станет
видно получше, туман рассеется хотя бы частично. Далеко от обрыва я уйти не мог, в
дневном свете разгляжу его и вернусь на тропу.
Это программа-минимум, а что делать дальше – сейчас нет смысла обдумывать. Значит,
так и буду действовать.
Охотничьим ножом я откромсал часть влажной древесины у основания дерева, сломал,
отпилил загнутую верхушку. Получился посох – кривоватый, но легкий и длинный. Я
провернулся на кочке, тыча им вокруг. С этой стороны вроде потверже. Присел, спустив в
жижу ноги. Осторожно шагнул. Еще раз. Так, дальше… Ну вот – идем.
Тишина звенящим куполом накрывала топь. Нарушали ее лишь хлюпанье, которое я
издавал; казалось, что от меня звуки расходятся кругами, баламутя туманную пелену. Чьи
уши могут их слышать? Чьи глаза могут глядеть на меня? Кто может сейчас ползти или
плыть сюда из молчаливых болотных глубин?
Ладно, охотник, попытайся расслабиться и получать удовольствие.
86
Дважды я едва не проваливался в ил, почти целиком уходил под воду. Вскоре жирная
черная каша стала более жидкой – теперь это была просто вода, в которой болталась грязевая
взвесь. Я двигался медленно, иногда плавно сворачивая, стараясь с каждым шагом нащупать
впереди более-менее твердое дно. Если там оказывалась совсем уж ненадежная мякоть,
сдерживал движение, останавливался, долго водил палкой вокруг, выискивая более
подходящее место.
Провалившись в очередной раз, не смог высвободить медленно погружающиеся в ил
ноги. Пришлось вспомнить, как в похожей ситуации действовал Михаил. Стараясь не
паниковать, чтобы было вообще-то трудновато, я положил посох перед собой поперек и
навалился на него грудью. Потом стал плавно перемещать палку вперед, подтягиваясь за ней.
В конце концов, вытащил ноги… и тут посох сломался. Твою болотную мать! Я лихорадочно
заколотил по болоту ладонями и ступнями, но быстро взял себя в руки и поплыл.
Хорошо, что почти сразу на пути мне попался зыбун. Я выполз на мягкую поверхность,
хватаясь руками за мох, подтянул себя дальше и оказался будто на толстом матрасе, который
плавно, едва ощутимо покачивался при каждом движении. Топь была со всех сторон. Ночь,
топь и туман. В мглистом небе висело пятно полумесяца, звезды были почти не видны. Что
это там движется слева? Я приподнялся голову… дыхание перехватило. Ну и громадина!
Замерев, я вытаращившись на тварь, которая медленно шла по болоту.
Это было что-то большое, темное и горбатое. Как если бы слон брел через топь, по
брюхо уйдя в нее. Я видел только общие очертания, да еще в передней части светилась
полоска – вроде узкого глаза. То есть я гляжу на животное сбоку, и второй глаз – с другой
стороны головы. Логично, ага. Кто б меня унес подальше от этой логики, от топи, тумана,
грязи и от неведомого мутанта заодно! Не слон это, конечно. Больше смахивает на черепаху.
Теперь, когда я затаил дыхание, стало слышно мерное, тяжелое сопение. Как ледокол, носом
сминающий льдины, мутант медленно полз через топь, раздвигая тину, осоку, пробивая
зыбуны. Он то ли не замечал, то ли не обращал внимания на человека, наблюдающего за ним.
Я ждал несколько минут, пока движущийся холм не растворился в тумане, и тогда,
переведя дыхание, стал прикидывать, что дальше. Покрутил головой, приподнялся было,
упершись локтями в зыбун, но сразу отказался от этой идеи и снова плашмя растянулся на
нем. А может остаться здесь на всю ночь? Нет, не выйдет – подо мной стало мокрее, то есть
зыбун медленно, почти незаметно опускается в воду. Если бы он был побольше, то
удерживал бы мой вес, но доставшийся мне растительный матрас не очень велик. Засну – и
через пару часов захлебнусь. Надо ползти дальше, искать место посуше и потверже.
Который час, я понять не мог, в болоте ощущение времени нарушилось так же, как и
чувство ориентации. Зато есть и хорошая новость: когда упал и вырубился, прошел приступ
мерцания. Хотя до сих пор на самом краю зрения иногда начинали маячить светящиеся
пятна, но каждый раз, когда я пытался сосредоточиться и получше разглядеть их, они
исчезали. Возможно, это было последствие удара головой.
Зыбун тем временем опустился еще ниже. Я потянулся к левой ноге, нащупал повязку с
тоником. Вроде не разбил. Кстати, он снова теплый, как тогда, на тропе. В чем причина, это
какие-то внутренние химические процессы или тоник чует чье-то приближение?
Оглядевшись повнимательнее, я понял, что впереди что-то темнеет. Похоже на
возвышенность… Надо двигаться в ту сторону.
Осторожно сполз с зыбуна, выпрямился и медленно побрел дальше. Через несколько
метров глубина стала меньше, и вскоре я достиг места, где она была по колено. К тому же
дно стало тверже. Неужели до края топи дошел? Как-то не верится – слишком быстро. А
может я наоборот попал в самом сердце болота? В место, куда никто из людей никогда не
доходил? И здесь есть твердый участок или даже архипелаг островов….
Интересно, может тут кто-то жить?
Стало светлее, – рассеянное, едва заметное мерцание лилось откуда-то спереди. Я потер
глаза, решив, что мерещится, но нет – свет впереди точно был. Совершенно непонятно, что
это может так светиться. Вроде не костер, но и не фонарь…
87
Болото выматывало, тянуло силы из тела. Идти по нему было тяжело – даже тяжелее,
чем долгое время незаметно следить за отрядом вооруженных людей. Я решил, что нужно
остановиться, немного передохнуть, но услышал хлюпанье и положил ладонь на рукоять
ножа.
Впереди тянулась череда небольших островков, и на одном возник силуэт. Сначала
существо двигалось на четвереньках, потом выпрямилось – горбясь, сильно нагнувшись
вперед. Ростом мне по грудь, короткая шерсть, вытянутая морда. Шкура его будто дымилась
– над загривком и головой поднималось светящееся марево. Что за порода? Никогда не
слышал про таких тварей.
Заметив человека, он снова упал на четыре лапы и с фырканьем рванул ко мне, оставляя
позади полосу блеклого света.
Я дернул «вал» с плеча. Понимая, что тот не сработает, просто не может сработать,
вдавил спусковой крючок – выстрела не было. Мутант прыгнул, широко расставив передние
лапы, обхватил меня. Прямо перед собой я увидел поросшую щетиной большую крысиную
морду с почти человеческими глазами.
Монстр вгрызся в мою ключицу на левом плече. Заорав от боли, я воткнул ему в брюхо
нож, рванул кверху, к грудине, провернул, потом ладонью вбил глубже, по рукоять. Рана
мерцала, из нее сочилась световая дымка. Вырвав из моего плеча клок мяса и скрежетнув
клыком по кости, мутант отпрянул, опрокинулся навзничь.
Заплескалась вода, ряска заколыхалась вокруг. Я упал на колени. Все плыло и качалось,
звезды в небе гасли, месяц стал кривой белой трещиной. Хрипло дыша, постанывая сквозь
сцепленные зубы, я встал. Шатаясь, побрел прочь. Оглянулся. Мутант пытался подняться,
загребал длинными лапами воду вокруг. Пройдя еще немного, я повалился лицом вниз.
Пополз, чтоб оказаться как можно дальше от этой твари, если она все-таки соберется с
силами и попробует преследовать меня. Кровь текла из плеча, рана пульсировала жгучей
болью, будто в ней ковырялись раскаленным паяльником. Глубина теперь была совсем
небольшая, но в таком состоянии я и здесь мог захлебнуться.
Добравшись до места, где воды почти не было, перевернулся на спину. С трудом задрал
ногу, непослушными пальцами закатав штанину, взялся за повязку с «живокостом». Арт
наверняка высох и почти не действует, но только он меня сейчас и может спасти. Запихнул
«живокост» под мокрую рубашку на плече, я прижал его к ране. Застонал от мучительной,
тягучей боли и снова перевернулся на живот.
Я лежал на краю большого плоского острова. Сияние, появившееся перед нападением
мутанта, стало ярче – источник его был совсем близко. Свет такой уютный, спокойный,
домашний… Будто в топи стоит избушка, окна ее светятся, а внутри ждет накрытый стол.
Брежу. Мысли плывут, всякая чушь в голову лезет. Свет красно-зеленый и прыгающий, так не
может светиться окно избушки. Больше похоже на костер, только оттенки необычные.
Соберись, охотник! Нужно вползти дальше на остров, снять рубашку, перевязать плечо.
Только чем? Я весь в грязи, и смыть ее нечем. Зараза попадет в рану… то есть уже попала…
А рюкзак с аптечкой остался в топи. Конец, охотник, это точно конец. Ляг и умри здесь.
Расслабься, не сопротивляйся больше. Смерть пришла, во второй раз – первый раз был там, в
бойлерной, ты уже видел свет в конце туннеля, уже летел к нему, но тогда тебя спас Миша.
Вытащил обратно. А теперь его нет, помочь некому, а сам себе ты уже не поможешь.
Но я полз. Ночной мир свернулся туннелем мрака, пятно месяца стало светом в его
конце. Он манил, звал к себе, но я полз. Смерть черным силуэтом склонилась надо мной, она
шептала мне на ухо что-то успокаивающее, она советовала смириться, не сопротивляться
больше. И все-таки я полз. Я полз.
И наконец увидел источник света впереди.
Там подковой стояли высокие заросли, между которыми спряталась уединенная поляна.
В центре ее горел костер – пламя было красно-зеленым, с оттенком синего. Словно там
болотные водоросли горят, смутно подумал я. Только в болотах ведь не бывает водорослей.
Или бывает? И пахнет непонятно, как-то кисло и с горчинкой…
88
У костра сидели двое, еще один стоял; все повернули ко мне головы, будто знали, что я
сейчас появлюсь. Тоник на моей ноге пульсировал теплом.
На них были не то юбки, не то набедренные повязки из ветвей и листьев. Необычно
длинноногие и длиннорукие, существа эти… или все же люди?.. казались очень худыми.
Узкие плечи. Руки и ноги – как палки, обтянутые бледной кожей. Пальцы на руках длинные –
ветки, а не пальцы. Большие темные глаза. Все трое лопоухие, с высокими лбами. Вид у них
был не угрожающий, но очень, очень странный.
Тот, что стоял, длинными журавлиными шагами направился ко мне. Стало видно, что
ступни у него маленькие и овальные, а пальцы на ногах совсем коротенькие, крошечные.
Из-за этого стопы напоминали светлые копытца.
Я лежал на боку, щекой прижавшись к земле, не в силах поднять голову, лишь скосив
глаза. Болотный человек склонился надо мной, умные грустные глаза его заглянули в самую
душу, и больше я уже ничего не видел.
Глава двенадцатая
Путь к Полигону
***
Болото почти закончилось, теперь лишь изредка на пути попадались топкие участки. Я
шел по густой бурой подстилке из травы и мха, мягко пружинящей под ногами. Обходил
лужи и островки зарослей, вдыхая воздух, наполненный прохладной осенней свежестью.
Остановился, когда увидел впереди дерево. Не мутант, обычный дуб. Крона его будто
горела, покрытая ярко-красными и желтыми листьями.
90
Под деревом стояли двое. Я прищурился, вглядываясь: что это они там делают?
Двое бродяг – настоящие такие, замшелые бродяги вроде того старика, у которого на
Черном Рынке прикупил «погремуху», только помоложе, – топтались на одном месте, задрав
головы, и громко переговаривались. У одного, толстого, за спиной был рюкзак, у второго,
высокого и сутулого, – охотничье ружье. Он как раз поднял с земли камень и запустил им в
крону.
Они замерли, наблюдая. Несколько секунд было тихо – и камень прилетел обратно,
угодив сутулому по плечу. Тот затанцевал под деревом, грозя вверх кулаками, схватился за
ружье.
Из-за густой листвы я не мог разглядеть, кто засел в кроне. А бродяги очень заняты,
вон, с каким азартом дерево штурмуют – позабыли, что надо округу контролировать. Это
значит, что я смогу подобраться незамеченным почти вплотную. Как говорится: если ты не
воспользуешься чужой ошибкой, ею воспользуется кто-нибудь другой.
Эта парочка сейчас стояла спиной ко мне, и я направился к дереву, перехватив
поудобнее «вал». Толстый что-то сказал сутулому, покачал головой, и его спутник снова
повесил на плечо ружье, из которого уже собрался выстрелить в крону. Толстый скинул
рюкзак и полез на дерево.
Для мужика с такой комплекцией двигался он очень шустро. Раз-два, раз-два… Бродяга
уже почти целиком скрылся в кроне, когда ноги его вдруг дернулись, и он повис на руках. Это
что, его там ударил кто-то сверху, каблуком в лоб пихнул? Ничего не видно в листве!
Все-таки толстый не упал, сумел подтянуться. Раздался треск веток, посыпались
листья, крона затряслась – и потом вниз кто-то свалился. Следом прыгнул толстый. Тот, кто
упал первым, вскочил, но сутулый сделал ему подножку…
Не ему – ей! Это была Аля. Грязная и вся в листьях, однако я сразу узнал ее, потому что
к этому моменту находился уже близко.
– Баба! Ей-Лесу – баба! – восторженно засипел сутулый таким тоном, будто не видел
женщин со времен Пандемии. – Свезло! Я ж уже скока не…
– Держи ее! – прикрикнул толстый. – Сбежит, родная!
– Ты держи – я раздеваю!
– Ты держи! – возмутился толстяк. – Я, я раздеваю! Я ее с дерева стащил, поэтому я
первый!
– Идите вы в Лес, вонючки! – донесся гневный крик Али.
Я находился уже за спинами бродяг, которые ничего не слышали и не видели, кроме
своей добычи. Они присели, почти закрыв от меня женщину. Ноги ее дергались. Толстый
зачастил:
– Расстегивай, расстегивай, родной… Ты на голову ей сядешь… Нет, лучше так…
– Нет, лучше по-другому, – перебил я, останавливаясь прямо позади них. – Давайте так:
сейчас оба получаете по голове и убегаете. Рюкзак со стволом оставляете здесь. Зато живые,
а это ценно.
– Чего-о?! – они разом повернулись.
Я начал с того, у кого было ружье, старенькая двуствольная ИЖ-43 – «ежик». Когда
сутулый выпрямился, врезал ему прикладом в голову; он как стоял – так и рухнул на землю.
Сотрясения мозга, наверное, не получил, не настолько сильный был удар, но голову я ему
рассадил изрядно. Потекла кровь.
Толстый, оказавшийся на удивление юрким малым, хватанул нож из кармана. Клац! –
выщелкнулось лезвие. Я повернул «вал» и плашмя вмазал ему прикладом по лицу. Нос
бродяги, и без того не изящный, стал напоминать раздавленную сливу.
– А-а-а! – завопил он.
Сжав пухлое запястье, я крутанул его руку, вырвал нож и врезал носком ботинка по
колену. Толстый попятился, припадая на ногу и держась за лицо. Сутулый хрипел, пытаясь
встать.
Аля вскочила, застегивая штаны, и сзади с размаху саданула толстому кулаком по
91
загривку. Он снова начал поворачиваться, неловко, из-за поврежденного колена, она ударила
еще раз – по уху, а потом угодила кулаком по прижатой к разбитому носу руке, впечатала ее в
лицо. Толстый замычал от боли, вращая глазами и шатаясь. Сутулый встал на четвереньки, и
носок Алиного сапога врезал ему сначала по заду, а после – по ребрам. Женщина схватилась
за ружье, которое болталось на плече у сутулого, и рванула, ремешком выворачивая ему руку.
Завладев оружием, навела на бродягу.
– Ладно, хватит, – я, быстро шагнув вперед, схватил за ствол оружие, отвел его в
сторону.
– Пристрелю собаку! – Ее лицо пылало, глаза сверкали.
– Они и вправду собаки, – я удерживал ружье так, чтобы ствол смотрел в дерево. –
Просто блохастые бродячие собаки… Пусть живут.
Она глубоко вздохнула, выдохнула. Опустила ружье. Тогда, повернувшись к толстому, я
приказал:
– Рюкзак на землю – раз. Подымай кореша – два. Чешите отсюда во все четыре лопатки
– три. Минуту даю, потом начнем стрельбу по движущимся мишеням.
– Там припасы, мы без них загнемся! – загундосил он.
– Быстро! – я подался к нему, поднимая «вал».
Он отскочил, едва не упав, и принялся стягивать лямки рюкзака.
Меньше чем через минуту мы с Алей наблюдали за тем, как два силуэта поспешно
удаляются от дуба с пылающей красно-желто кроной. Когда их совсем не стало видно,
женщина повернулась ко мне и сказала:
– Ты меня обманул.
– В чем это?
– У себя спроси, в чем.
– Объясни, – пожал я плечами.
Встав передо мной, она повесила «ежик» на плечо, уперла руки в бока и заговорила,
гневно раздувая ноздри:
– В том овраге ты мне пообещал, что поможешь сбежать! И не помог!
– Потому что ты сама сбежала. Я просто не успел. Что еще за бабские глупости?
Сбежала – молодцом, нечего претензии предъявлять.
– Это не бабские глупости! Это… – ее голос почти сорвался на визг, но потом Аля снова
глубоко вздохнула, медленно выдохнула – и вдруг сдулась, как воздушный шарик. Плечи
поникли, она ссутулилась, опустила голову. Стало видно, как на самом деле она устала, как
напугана, как хочет вернуться к своим…
– Ладно, расслабься, боевая. – Я провел пальцем по ее щеке, посмотрел и вытер о
штанину. – Тебе помыться надо.
– Очень хочется есть, – почти жалобно произнесла Аля и присела над рюкзаком
толстого.
Пока она копалась там, я обошел дерево. Двух бродяг уже не было видно, и я
сомневался, что они попытаются тихо вернуться и напасть, – огнестрела у них нет, а у нас аж
два. Теперь эта парочка запросто могла погибнуть… И это было их глубоко личной,
совершенно меня не колышущей проблемой. Сочувствия бродяги не вызывали никакого:
уважение вызывают волки, а не шакалы.
Сорвав травинку, я сунул ее в зубы и привалился спиной к дереву. Дуб рос на краю
пустоши, испещренной рытвинами и лужами, травяными буграми и кучами черной земли.
Кое-где рос чахлый кустарник и редкие деревья. Высокое, светло-серое небо было холодным
и чистым. Я замер, вдыхая густой запах чернозема и прелой листвы. От ветра зашелестела
крона над головой, несколько листьев упали на землю, и один, ярко-желтый, с красными
прожилками, похожими кровяные сосуды, качаясь, опустился мне на плечо. Оно, кстати,
почти совсем не болело, как и нога, – мазь болотных людей совершила чудо. А может, и не
только мазь, может, пока я спал, они как-то еще обработали раны. Я медленно, глубоко
вдохнул, прикрыв глаза, постоял несколько секунд в ясной осенней тишине, потом стряхнул
92
– Мне надо помыться, – заявила она. – Это во-первых. Во-вторых – вернуться к своим.
Вот и все.
Занявшись ружьем, я уточнил:
– Ну, так а что ты делать-то собираешься?
– Воду надо найти, много воды, желательно – горячей. И идти. Только куда?
Вернув «ежик», я выпрямился, потянулся, хрустнув суставами, и подвел итог:
– Воду взять пока неоткуда, а если она и появится, то вряд ли горячая. Где сейчас отряд,
сидевший в Гниловке, непонятно. Если исходить из того, что эти твои ренегаты не догнали
людей Метиса и Фары, но и от преследования не отказались, то они, думаю, где-то там, – я
показал в сторону пустынной равнины. – Вода, к слову, тоже может быть где-то там. Я иду в
этом направлении. Хочешь – идем со мной.
***
Когда на пути попался глубокая и длинная расселина, полная гнилой воды, я нашел в
кустах бревнышко и положил поперек нее. Пройдя по бревну, встал на другом краю,
повернулся и спросил у дожидающейся на той стороне женщины:
– А ты уверена, что основная база Армии Возрождения где-то за полосой Леса?
– Уверена, – сказала она. – Хотя не очень далеко, но точно за Лесом.
– Но тогда как возрожденцы попадают в наши места? Они, что ли, как люди из Края,
могут ходить по Лесу? Ладно, давай на эту сторону.
Аля зашагала ко мне, для равновесия расставив руки и на ходу отвечая:
– Не могут. А как сюда попадают, не знаю. Я тогда в кабине БМП сидела и не видела
ничего. Может, какой-то подземный тоннель из тех мест есть или…
Бревнышко затрещало и начало прогибаться, с влажным хрустом ломаясь на середине.
Аля побежала, я подался вперед, протягивая руки, обхватил ее и принял в свои объятья в тот
момент, когда две половины упали в овраг. Мы оказались на самом краю, Аля – спиной к
расселине, а я – лицом, прижав ее к себе.
– Ладно, отпусти, – сказала она после паузы. – Назад отойди, говорю.
Я попятился, разжав объятия, она покачнулась, схватилась за мой рукав и шагнула
вперед.
– Но твой брат должен знать дорогу, – заметил я, продолжая начатый разговор.
– А он мне не рассказывал. У нас такие отношения… служебные. Я при нем как
лейтенант по особым поручениям.
Мы пошли дальше. Пламенеющий красно-желтыми красками дуб, растущий на границе
болота, остался далеко позади – яркая свеча на блеклом фоне. А впереди, на краю пустоши,
маячили постройки, пока еще трудноразличимые.
– Если он послал спасать тебя большой отряд, значит, относится к тебе не просто как к
порученцу, – возразил я, – но и как к родственнице.
Она поразмыслила над этим предположением, провела ладонью по ежику волос.
– Ну, может, и так. Лес с ним, мне сейчас не до того. Я уже начала уставать, давай
остановимся, может, поедим еще?
– Рано, – возразил я. – Надо дойти до тех построек. Кстати, вон, слева, насколько вижу,
дорога идет по насыпи. Калуга что-то говорил про дорогу, к которой выводит болотная
тропа… может, та самая?
– Значит, идем быстрее.
Несмотря на усталость, Аля двигалась ловко, уверенно, чувствовалось, что к нагрузкам
она привычна и тело у нее тренированное. На мои вопросы о ней спутница отвечала, но про
Армию Возрождения, ее структуру, базы, вооружение почти ничего не говорила, а один раз
даже заявила:
– Я про это рассказывать не могу. И не спрашивай лучше о таких вещах.
Дважды мы вспугивали ворон, те взлетали и кружились над головами, громко каркая.
94
Если у зданий на краю равнины находятся люди, они наверняка уже знают о том, что кто-то
приближается, поэтому к постройкам я решил напрямую не идти. Они стояли на
возвышении, там было нечто вроде длинного холма или земляного вала, насыпанного
людьми или естественного – не понять. Я прикинул: вскоре надо будет взять севернее, тихо
подняться по склону в том месте, где кусты растут гуще, и по гребню приблизиться к
зданиям. Только я собрался озвучить свой план, как Аля всплеснула руками и побежала
куда-то вбок.
– Э! – окликнул я. – Ты куда?
Она не оглядывалась, спешила к большой расселине, где-то что-то синело.
Вода, понял я, и быстро зашагал следом. Озеро. Откуда оно здесь взялось?
Водоем находился в неглубокой впадине с пологими, заросшими травой берегами.
Сверху было видно, что вода чистая – то есть пить ее может и не стоит, но там явно не
болотная жижа.
Аля начала раздеваться, как только оказалась на берегу. Скинула рюкзак, стащила
фуфайку бродяги, запрыгала на одной ногой, стягивая сапог. За ним в траву полетел другой, а
она уже тянула через голову рубаху. Обнажилась стройная, без грамма жира, гибкая спина,
плечи… Ага, лифчиком мы не пользуемся. Потом она занялась штанами.
Тут я отвлекся, потому что заметил у дальнего конца озера, имевшего почти
правильную овальную форму, «спираль». Вообще-то эти аномалии заметить трудно. Травник,
помнится, называл их «магнитными смерчами». Внутри такой аномалии естественное
магнитное поле планеты нарушается, в нем возникают спиралевидные завихрения. Если бы у
меня сейчас был компас, он бы указывал не на север, а на «спираль», причем стрелка без
остановки качалась бы с короткой амплитудой. А если компас попадет в центр аномалии, то
окончательно сойдет с ума. В местах, где угнездились «спирали», нет растений, поэтому я и
заметил ее: у воды в траве была круглая земляная проплешина.
Я перевел взгляд на Алю – она уже полностью разделась. Раскрыла рюкзак, достала
обмылок, выпрямилась и кинула на меня взгляд через плечо.
– Там аномалия, – сказал я.
– Вижу, «спираль». Нам-то что?
– Она прямо у озера. В ней статика если накопится, может в воду пробить.
– Да ладно, – Аля махнула рукой и, покачивая бедрами, пошла по траве.
Приостановилась, ногой коснулась воды и зашагала дальше, подняв мелкие волны.
Я направился к аномалии, но подходить совсем близко не рискнул, остановился метрах
в пяти. «Спираль» все-таки была видна, хоть и совсем слабо: над круглой проплешиной
вращался едва заметный смерч, легчайшее искажение пространства, свернутое в форме
этакого гигантского ДНК. В траве рядом поблескивали несколько плотно спаянных
предметов. Что это там, магазин от автомата, кажется? Еще что-то железное, вроде молоток, а
вон тот комок так плотно сдавлен, что и не разберешь, из чего состоит. В общем, «спираль»
постаралась на славу. Говорят, что у самых обыкновенных вещей, притянутых, искореженных
и сращенных этой аномалией, могут возникать необычные свойства. Но чтобы выволочь
предметы из зоны действия «спирали», нужно что-то длинное, деревянное или пластиковое,
желательно – с крюком на конце, и чтобы он тоже был не из железа. Сейчас такой «щуп»
взять негде.
Когда я вернулся, Аля стояла спиной к берегу по грудь в воде, а вокруг расплывалось
мыльное пятно. Остановившись возле рюкзака, я сказал:
– Холодная же вода, наверное. А костер я разжигать не буду, дым может заметить кто не
надо.
Она повернулась к берегу и возразила:
– Вода почти теплая. Тут какие-то ключи.
– Точно, не простудишься?
– А ты сам проверь.
Я ладонью потрогал воду. Не то чтобы по-настоящему теплая, но не ледяная.
95
Нормальная, при такой температуре воздуха и в это время года должна быть гораздо
холоднее. Точно – теплые ключи на дне.
– Ты получше проверь, – предложила Аля.
– В смысле?
– Искупайся, Стас.
Она впервые обратилась ко мне по имени. Я осмотрел низину, скользнул взглядом по
кромке опоясывающих ее склонов. Пока мы шли сюда, на равнине никто не появлялся. Вроде
безопасно здесь. Хотя все равно как-то страшновато оставлять на берегу оружие, то есть не
страшновато – непривычно, без ствола я буду как голый.
На самом деле я действительно буду голый…
Женщина в воде выжидающе глядела на меня. Я стал раздеваться. Стащил с шеи
цепочку с кулоном, сунул в карман. Бросив одежду на берегу, положил сверху дневник
Травника, а на него – «вал», прикладом к озеру, чтобы, выскочив, можно было мгновенно
схватить его. И вошел в воду. В организме все как-то съежилось, непривычно это все-таки:
купаться в открытом водоеме осенью. Вода заплескалась; нижний слой, над самым дном, был
совсем теплым – там шел поток от ключей. Сделав несколько шагов, я остановился перед
Алей, и мы посмотрели друг другу на друга. Она подняла руку, медленно провела куском
мыла по моей груди и спросила:
– Что это?
Я скосил глаза влево – нашлепка на ключице пожелтела и ссохлась.
– Лечебный компресс. Засох совсем, надо снять.
– Можно? – Аля коснулась нашлепки.
– Попробуй.
Она плеснула мне на плечо воды, затем осторожно потянула и оторвала растительный
компресс. Боли не было, только кожу немного потянуло. Открылся красный шрам в виде
буквы «V». Ее пальцы легко, едва ощутимо скользнули по нему, рука опустилась в воду.
Шагнув вперед, я обнял Алю, притянул к себе и приподнял так, чтобы она могла обхватить
меня ногами за поясницу.
– Подожди… – забормотала она. – Мыло утопим…
– Брось его на берег, – сказал я, наклоняясь к ней.
***
нескольких минут, чтобы получше оценить обстановку, но Аля почти сразу вскочила.
– Это наши! – крикнула она. – Давай к ним!
Она побежала. Я, конечно, последовал за ней, но испытывая при этом большие
сомнения. Нагнав, спросил:
– Что значит «ваши»? Ренегаты?
– Да! Я Химку Прокопова узнала! Он у нас сержант, по заданию брата часто в разведку
ходит!
Когда достигли земляного вала, стало ясно, что здесь не подняться, – склон почти
отвесный. Постройки были прямо над нашими головами. Аля сложила ладони рупором и
крикнула вверх:
– Это я! Алина! Эй!
В этот момент смолкшие было выстрелы возобновились. Последовала длинная очередь
– похоже на пулемет. Я махнул рукой в сторону.
– В той стороне место, где можно подняться. Идем. Только не спеши, сначала надо
понять, что к чему.
Аля побежала, и вскоре мы уже поднимались по более пологому участку. Выстрелы все
еще звучали. С кем там ренегаты перестреливаются? Если с людьми Метиса, получается, в
моих интересах им помочь. А моя спутница, конечно, захочет наоборот помочь ренегатам.
Пока поднимались, она несколько раз поглядывала на меня, и наконец я сказал:
– Ладно, наверху очутимся – решим, как действовать, чтоб обоим…
Я замолчал, подыскивая слова, и Аля закончила фразу вместо меня:
– …Чтобы у обоих не осталось осадка на душе.
– Типа того, – кивнул я.
Наверху выяснилось, что проблема меньше, чем я думал: отряда Метиса здесь нет.
Выстрелы почти смолкли, только иногда негромко постукивал пистолет. Глядя из растущих у
края кустов, мы быстро оценили обстановку.
Ренегатов атаковало большое стадо горбунов. Я и не знал, что они могут бегать такими
толпами. Хотя эти были не совсем как те, лесные, привычные нам с Мишей – окрас светлее,
на боках и спинах темные полосы, рога тоньше и длиннее.
Я так и не понял, что за постройки стоят на валу: не то бараки, не то коровники, а
может, свинарники. Три длинных низких здания образовывали букву «П», во дворе между
ними ренегаты, скорее всего, встали лагерем, там-то на них и наскочили полосатые горбуны.
Сейчас частично выкошенное пулями стадо, в котором оставалось еще десятка два голов,
кружило вокруг построек, топоча на всю округу.
– Погоди-ка. Присядь, – я положил руку Але на плечо. – Присядь, говорю!
Опустившись на корточки, она повернула ко мне раскрасневшееся лицо.
– Ну, что?
– Я туда не пойду.
– Почему? Они тебя не тронут, Стас. Я объясню все и…
– Нет. Как ни объясняй – меня задержат. Будут допрашивать, выяснять, кто такой да что
к чему. Думаю, ренегаты отстали прошлой ночью в тумане, и люди Метиса где-то дальше, на
северо-востоке. Пойду туда, догонять буду. А ты, получается, к своим сейчас пойдешь.
– Я думала, мы можем… – Она замолчала.
– Что?
– Ты можешь пойти со мной. Остаться со мной.
Я посмотрел на нее, медленно покачал головой и сказал:
– Нет. Но я буду тебя помнить.
Аля поджала губы и отвернулась.
– Ладно, – сказала она сухо. – Я, наверное, тебя тоже.
Тут горбуны снова пошли в атаку. Когда, взрывая копытами землю, они ворвались во
двор, на крыше одного барака выпрямился широкоплечий парень с черными вихрами,
выбивающимися из-под фуражки. В руках он держал сразу два автомата. Широко расставив
97
Часть третья
Вектор смерти
Глава тринадцатая
За высокой стеной
Сук начал прогибаться к земле. Закинув «вал» за спину, я побежал. Лес забери, устроил
сам себе приключение! Не надо было трогать эту опухоль – как бы теперь вниз не
сверзиться! Все вокруг шевелилось, баобаб пришел в движение, слышалось тяжелое,
астматичное бульканье и сипение. Ствол колыхался, более мелкие вздутия тоже начали
лопаться, из дыр потекла гнилая смола. Паук вкалывает мухе яд, который разлагает ее
изнутри, а потом сосет получившуюся массу… Дерево – как та муха, подумал я, только паука
не видно.
Потом пришлось прыгать. Хорошо, что ряд колючей проволоки в этом месте был
раздавлен концом сука. Бетонная крыша идущего по стене коридора оказалась проломлена,
часть ее накренилась под давлением ветви, – я на четвереньках взбежал по образовавшемуся
склону. Только когда меня и пролом разделяло метров десять, остановился, глянул назад.
Кажется, я запустил процесс окончательного распада: баобаб кряхтел и колыхался, черные
потеки тянулись от ветвей вниз, сползали по стволу, который уже не казался таким огромным
и могучим. Дерево накренилось к стене, та затрещала и качнулась под ногами. Выдержит
давление или нет? Как бы целый участок из нее не выпал… Я отошел еще дальше в сторону,
потом еще, и только после этого, решив, что здесь уже точно безопасно, повернулся лицом к
территории за оградой.
Стена тянулась большим кольцом, ее противоположная сторона казалась узкой серой
полоской. Внутри кольца росли деревья, много деревьев, но это был не Лес. Так зарастают
когда-то обжитые, но давно покинутые людьми места. Растительность взломала асфальт и
плиты, некоторые деревья пробились сквозь полы строений, ветви торчали из дыр в крышах.
В вечернем сумраке территория, раскинувшаяся подо мной, напоминала смесь военной базы
и научного комплекса. Вдалеке чернел круг, опоясанный серым кольцом, от него крестом
расходились четыре дороги, между которыми стояли здания. Непонятно, что за круг. Причем
он, насколько вижу, точно в центре территории, вроде как главный объект здесь. Что же это
такое? Очень не хватает бинокля!
С той стороны, где я находился, построек не было. Почти от самой стены к черному
кругу тянулся длинный широкий прямоугольник, окруженный собственной оградой – пониже
той, на которой я стоял, высотой метров пять. Внутри ограды виднелись земляные насыпи,
ряды железных столбов; между настилами, решетками и ямами стояли непонятные
конструкции. Смахивает на испытательный полигон. Тот самый, что ли? Как-то чересчур
напыщенно звучит – Полигон смерти, – а с виду просто испытательная площадка для солдат,
хотя и очень большая. Что это там на ней за ямы?.. Кажется, воронки от взрывов. А вон
ржавеет остов какой-то машины, похожей на танк, только без ствола. И на стороне, за
канавой с водой, еще одна, поменьше.
Я сощурился, когда на дальнем конце полигона мне почудилось движение. Точно, идет
кто-то, да не один, видны несколько силуэтов… Они исчезли из виду, но тут же в том месте
возник свет фонариков. Значит, на другой стороне полигона движется группа людей. Уж не
мои ли это клиенты? Пора спускаться.
Баобаб снова застыл – сильно накренившись, припав к стене, будто пьяный. Часть
ветвей опала и сморщилась, да и ствол выглядел каким-то похудевшим. Поблескивали языки
черной смолы. Убедившись, что стена больше не качается, я вернулся к пролому, уселся на
краю, свесил ноги, рассмотрел, что находится внизу, – и скользнул туда, цепляясь за
арматуру. Повисел, озираясь, затем спрыгнул.
Длинный коридор уходил в две стороны. Сплошной бетон, в одной стене – ряд бойниц,
вторая – глухая. Под ближайшей бойницей стоит железная лавка. Я пошел вдоль коридора,
хрустя камешками. Здесь гуляли сквозняки, было сыро и промозгло.
Спустя несколько шагов наткнулся на кости. Человеческие, кажется, и разбросаны по
полу так, словно с ними играли дети. Неприятные такие детки, зловещие. Под лавкой лежал
череп, височная кость продавлена, а на лбу глубокая царапина. Еще одну кость я заметил на
лавке и сразу три – возле бойницы. Как будто тут пробежал один из тех мутантов, что
оставили следы на баобабе, разнес на кусочки человеческий скелет, мимоходом пробил
100
череп, поцарапал его и отшвырнул под лавку, а после выпрыгнул наружу через бойницу.
А может, подумал я вдруг, мутант набросился на еще живого человека? Проломил
голову и разорвал тело, а уж потом останки разложились?
От этой мысли веселее на душе не стало, руки сами собой покрепче сжали «вал».
Глухой, темный коридор с сереющими квадратами бойниц через каждые два десятка шагов
тянулся и тянулся пологой дугой. Я миновал груду костей и еще два черепа – один был
насажен на торчащую из стены арматуру. Прошел мимо кучки стреляных гильз, мимо лавки,
на которой валялся пустой автоматный магазин. Наконец, впереди показался дверной проем.
Железную дверь выворотили вместе с петлями, она лежала на полу.
За проемом открылась лестница, пролеты ее зигзагами уходили вниз, стиснутые
кирпичными стенами. В кладке виднелись углубления от пуль. Ступая по осколкам кирпичей,
я спустился на первый этаж и пролез через второй проем, который наполовину
перегораживала дверь, висевшая на нижней петле.
Успело совсем стемнеть, и я порадовался, что ветер разогнал тучи, – хоть что-то видно в
свете месяца. Оглянулся на стену и пристроенную к ней кирпичную башенку, внутри которой
пряталась лестница. Можно пересидеть ночь внутри, но ведь по дальней части Полигона
точно кто-то двигался, и за ночь те люди могут уйти куда угодно. Что внутри комплекса
нужно бандитам? Военные склады или что-то подобное… Может, какая-то лаборатория. Или
мастерская. Надо догнать отряд прежде, чем Метис достигнет цели.
От кирпичной башни почти точно в направлении центрального черного круга уходила
асфальтовая дорога. По сторонам ее росли деревья и кусты, среди которых виднелись крыши
построек. Прикинув направление, я понял, что дорога проложена вдоль границы
прямоугольника с оградой – то есть Полигона. Вот и хорошо, не надо пересекать его, пройду
вдоль и на другом конце попробую отыскать тех людей с фонариками. Хотя они могли
свернуть куда угодно, пойти в любом направлении… Ничего, разберемся. Что-то
подсказывает: здесь все дороги ведут к темному кругу в центре территории, опоясанной
кольцом стены. И эта, асфальтовая, тоже тянется туда. И поэтому – вперед!
***
Я двигался по краю дороги, чтобы при необходимости сразу прыгнуть в кусты. Как и
думал, она шла вдоль Полигона, чья ограда высотой с двухэтажный дом была справа. Под
ней тянулся заросший сорняками ров, потом – полоска земли и, наконец, асфальт.
По левую руку стояли просторные ангары, густо обросшие кустами. Месяц висел прямо
впереди, я шел к нему, как к свету маяка. Плохо только, что он все чаще исчезал за быстро
ползущими облаками – вверху дул нешуточный ветер, и это могло означать скорую непогоду.
В ограде Полигона показался пролом, из него торчал угол массивного железного
короба, под которым виднелось что-то, похожее на гусеницу. Танк, что ли, в стену с той
стороны въехал? БМП? Вездеход? Может, заглянуть на Полигон смерти – если это, конечно,
тот самый – и осмотреть его? Только что я там увижу?.. Грязную воду во рвах, ряды колючки,
под которой когда-то ползали солдаты, бревна, через которые они прыгали, да подвешенные
мешки с песком, которые пинали руками и ногами.
Я прошел уже примерно половину Полигона и решил не останавливаться у пролома.
Вот достигну места, где видел людей с фонариками, тогда и осмотрюсь повнимательнее.
Жаль, что при таком освещении не получается разглядеть, что там впереди, чем
заканчивается дорога. Или она поворачивает под прямым углом вправо, по периметру
Полигона? В отдалении прямо перед собой я видел неровные зубцы, похоже, там тянулся ряд
кленов или тополей.
Показался еще один пролом, поменьше первого – темная дыра над самой землей. Я
быстро шел дальше, соображая, сколько у меня осталось патронов. Магазин почти полный,
но надо проверить, запасного-то нет.
На фоне подсвеченного месяцем неба над кронами деревьев впереди мелькнул силуэт –
101
и сразу второй, и третий. Они взлетали над верхушками, падали и пропадали, а за ними
появлялись новые. Еще и еще… Я остановился. Это что еще за кенгуру, они же прямо через
кроны скачут! Не может быть, там ведь высокие деревья… А может позади них есть стена, то
есть эти существа забираются на нее и скачут дальше, через ветки, повисают в них,
спрыгивают вниз…
И бегут прямо сюда.
Только я подумал об этом, как быстрые тени заскакали по дороге. Тусклым серебром
засветились большие овальные глаза. Послышались мягкие шлепки лап. Или ног? Что это за
твари, я не мог понять даже приблизительно. Они бежали то на четвереньках, то
выпрямлялись, а размером были… ну, с ребенка лет десяти. И бежали они прямиком ко мне!
Я даже не стал поднимать «вал», ясно было, что против такой стаи он не поможет, –
сразу бросился вправо. Спрыгнул на дно рва, слишком широкого, чтобы перескочить через
него, протаранил густой бурьян, взлетел по другому склону, у ограды оглянулся – заметили!
Часть тварей повернула следом, отделившись от основного потока. Тут еще месяц в небе
померк, когда его скрыло облако, и видно стало совсем плохо. Прямо в дыре рос куст. Я
плашмя упал на него, подмяв под себя, пополз. За спиной раздалось сопение, я дернулся,
зацепившись рюкзаком за арматуру, внутри все оборвалось – застрял! – но рванулся
посильнее и сумел высвободиться. Ходу, ходу!
За оградой вскочил и прыгнул на какой-то настил. Побежал по нему, громко стуча
каблуками. Настил полого шел кверху, на ходу я оглянулся, направив за спину ствол автомата
– позади тускло горели серебром три пары глаз. Не просто горели, но скачками неслись за
мной. Я выстрелил прямо по ним и наверняка попал в одну из тварей. Слишком близко они
были, чтобы промахнуться, да и большие овальные глаза служили хорошим ориентиром, но
ни крика боли, ни рева, ни рычания – ни звука не раздалось в ответ.
Настил вывел меня на огороженный помост, а тот – к ряду бревен, поставленных на
метровые столбы. Я спрыгнул, под ногами влажно чавкнула земля. Присев, попятился и
замер под краем помоста. Вверху тихо простучали мягкие лапы, и несколько мутантов
попрыгали с помоста на бревна. Я и видел их совсем плохо, и слышал не очень хорошо –
двигались они почти бесшумно. Вроде бы, побежали дальше, серебряные пятна глаз исчезли
из виду… И тут неподалеку снова возникла пара светящихся пятен.
Одна из тварей обернулась и уставилась прямо на меня. Тихо выругавшись, я дал
одиночный ей между глаз и бросился влево, примерно в том направлении, где видел людей.
Мимо потянулись какие-то конструкции из бревен и труб, а потом я едва не налетел на макет
танка. Или это действующая машина? Но почему такая маленькая? Мини-танк накренился,
въехав гусеницей в ров, короткий ствол башенной пушки смотрел в землю.
Несколько существ с серебряными глазами бежали за мной. Верхушка танковой башни
находилась на уровне моей головы, я видел раскрытый люк. Спрятаться внутри? Не влезу, эта
штука – как большая игрушка!
Я бросился дальше, прохлюпал по мелкому озерцу с твердым дном, поднимая тучи
брызг, перемахнул через бетонный бордюр – и с воплем сверзился в глубокий ров, идущий
сразу за ним. Хорошо, что на дне была рыхлая земля, но и в нее я врезался коленями так, что
зубы лязгнули, а шейные позвонки протестующее скрипнули. Выпрямившись с тихим стоном
от мучительной боли в шее, повернулся и выставил ствол над краем рва. Глубина его была
мне по грудь.
Серебряноглазые неслись через озерцо – то есть, конечно, это был бассейн, а не озеро:
широкое бетонное «корыто», по которому солдат заставляли ползать. Вода громко
плескалась. Я дал короткую очередь веером… и патроны в магазине закончились.
Пригнувшись, я помчался по рву. Он изгибался, потом вправо от него ушел рукав, а
дальше – еще один, влево. Да тут их целая сеть! Вовремя успев пригнуться, я пронесся под
бревенчатым навесом, по присыпанным землей костям. Снова разветвление, и сразу за ним
следующее… С шелестом низко над головой пронесся мутант, блеснули серебром глаза.
Сиганувшая через ров тварь развернулась и прыгнула назад, теперь уже прямо на меня. На
102
бегу я в широком замахе рубанул ножом – клинок вроде бы вошел в мягкое, но при этом
скрежетнул по чему-то, будто зацепил металл… или хитин? Существо свалилось в ров
позади, но перед тем, успев схватиться за ремень, сорвало автомат с моего плеча.
Судя по звукам, мутант почти сразу вскочил и бросился следом. Ров впереди распался
на три рукава, я нырнул в тот, что справа, самый узкий, сам не знаю почему, просто интуиция
сработала. Легкий топот и стук доносились сзади, спереди, со всех сторон – их много, и они
скачут по всему лабиринту рвов, ищут меня!
Позади неслись сразу несколько тварей. Снова поворот – и я по инерции пробежал
мимо раскрытой двери, ведущей в низкую постройку. Затормозив, прыгнул обратно, нырнул
внутрь. Будка два на два, в углу – кости, то есть маленький скелет, рядом валяется какая-то
железка, в стене на высоте головы щель бойницы. Дверь из металла, сдвигается вбок. Я
навалился на нее, царапая пальцы о ржавчину, сдвинул, закрыл. Ни засова, ничего…
Стало совсем темно. Сердце как бешеное билось в груди. Я сглотнул, провел языком по
шершавому небу. Лизнул оцарапанный палец. Прямо за дверью зазвучали быстрые шлепки.
Мутанты бегут, скачут, несутся тенями в ночи… И вдруг стало тихо. Я не видел этого, но мог
поклясться, что одно существо остановилось прямо за дверью. Серебристые глаза уставились
на нее. Уши – какие там уши у этой твари, треугольные, или поросшие шерстью щели в
черепе, или вообще человеческие? – впитывали малейший звук. Нас разделяло метра
полтора, не больше. Полтора метра и два сантиметра металла. И у меня нет патронов, только
нож. Мысли беспорядочно метались в голове. Что за хитин был на груди той твари? Ведь не
насекомые они… как такие существа называются… Инсектоиды? – да, так вот, мутанты не
инсектоидного типа, явно что-то гуманоидное, я же различил их очертания, пусть и слабо:
две руки, две ноги… ну или четыре лапы, как посмотреть, и все это покрыто то ли гладкой
кожей, то ли шерстью, но короткой, в темноте ее не разглядеть. Кстати, насчет темноты – ну
совсем ничего не видно! В рюкзаке спички, правда, подмокшие. Они уже высохли, но все
равно зажигаться будут плохо. Зато, как говорится, есть и хорошая новость: очертания
железки, лежащей рядом с детским скелетом в углу, показались мне знакомыми. И если
зрение меня не обмануло, да если эта штука еще и работает…
Сердце постепенно успокоилось, мысли тоже. За дверью стояла полная тишина, и я
решил, что мне почудилось, нет там никакой твари, все убежали дальше, но тут тишайший,
едва различимый вздох донесся снаружи. Порция адреналина, выплеснувшаяся в кровь,
заставила сердце снова отчаянно заколотиться. Это серебряноглазая тварь там дышит! Она
знает, что я внутри, она караулит и не уйдет, пока не доберется до меня, а может и других
позовет!
Раздались тихие шлепки, потом где-то в стороне едва слышно осыпалась земля… и все
смолкло.
Это был самый длинный, самый медленный, самый тихий выдох в моей жизни. Ушла.
Теперь точно – ушла. Исчезло ощущение чужака за дверью, пропало психическое давление,
из-за которого безумно колотилось сердце и дрожали колени. Несколько раз тяжело, с
усилием сглотнув, я попятился от двери. Провел по лицу рукой и присел.
Ощупав пол возле скелета, нашел древний аккумуляторный фонарик с рычагом для
зарядки – его я заметил, когда только заскочил в блиндаж. Некоторое время не решался
проверить, работает ли он, ведь рычаг мог заскрипеть, да и свет сквозь щель-бойницу могли
увидеть снаружи. Но на Полигоне стояла такая полная, абсолютная тишина, что я наконец
смог убедить себя: твари с серебряными глазами убрались. После чего взял фонарик
покрепче и стал нажимать на рычаг.
Он сначала вообще не хотел поддаваться, потом из-под него посыпалась ржавчина, и
кривая железка с тихим клацаньем ушла в корпус. Тугая пружина вытолкнула ее обратно, я
надавил еще раз, входя в ритм. Клац-клац, клац-клац… Накрытая треснувшим стеклом
лампочка начала медленно разгораться, желтый свет озарил будку. Продолжая работать левой
рукой, я сел под стеной, вытянув ноги, положил нож рядом и направил луч фонаря на скелет.
Он валялся у стены. Изогнутый позвоночник, узкий таз, ноги, ступни – все сохранилось
103
***
В ограде возле закрытых железных ворот Полигона была дверь, ведущая в дежурку.
Внутри не оказалось ничего интересного, а снаружи я увидел большую асфальтовую
площадку и три грузовика. Крытые, с покатыми кузовами, кажется, бронированными, без
окон. Дверцы в кабинах забраны решетками. Между грузовиками стоял большой военный
джип. У всех тачек спущенные скаты вросли в асфальт, вокруг колес проросла трава, а из-под
джипа выбивался кустарник.
Дальше от площадки уходила выложенная бетонными плитами дорога. Без огнестрела,
с одним ножом, я чувствовал себя не просто безоружным – было ощущение беспомощности.
Медленно вращая кистью с ножом, разрабатывая запястье, я пошел вдоль края дороги, глядя
то вперед, то на здания справа. По левую руку за низкой изгородью тянулась поросшая
травой ровная земля – плац, что ли? – с другой стороны поначалу стояли одноэтажные
бараки, а дальше я увидел здание повыше, с каменным крыльцом и большими решетчатыми
окнами. Администрация, управление комплексом, командование? Надо бы зайти внутрь и
поглядеть, что там. Кстати, бетонка, по которой шагаю, идет в сторону круга в центре
комплекса, то есть это одна из четырех дорог, образующих крест, который я видел со стены.
Осмотрю административное здание и, если твари с серебряными глазами не прискачут, пойду
дальше. Непонятно, куда делись люди с фонариками. Может, мутанты их растерзали? Но
тогда бы крики были, выстрелы, а я ничего такого не слышал. И еще остается непонятка:
кого же я все-таки тогда видел, отряд Метиса-Фары или кого-то другого?
– Стоять! – негромкий окрик донесся из здания администрации. – Ты на прицеле! Руки
поднял! Иди к дверям, медленно!
Это стало ответом на один из моих вопросов: голос был знакомым.
Глава четырнадцатая
Серебряные глаза
– О-па, да тут штыри в стены уходят! Лишь бы работало… – Зажав фонарик под
мышкой, он со скрежетом провернул что-то. Глухо лязгнуло. – Готово! Теперь мы здесь, как в
закупоренном танке, не выковырять. У меня только три патрона осталось. А у тебя?
Охотник присел возле меня, посветил и ахнул:
– Ё! Хочу сообщить неприятное известие, брат: тварь тебе личико-то попортила. Надо
срочно лечить.
– Знаю, – сквозь зубы пробормотал я. Сунул руку в один карман, в другой. Перчатки на
месте, но где подарок болотных людей? Неужели потерял? Не мог он из кармана выпасть…
Есть!
Я вытащил свернутый древесный листок, развернул, сунул палец в кашицу, еще не
успевшую засохнуть, глубоко вдохнул и, зажмурившись, провел по ране.
Сначала никаких ощущений не было, а потом к разрезу будто приложили сосульку.
Длинную, тонкую, отчаянно холодную – прижали по всей длине раны и вдавили.
– Что ты делаешь? – спросил Калуга.
Я молчал. Холод усилился, хотя казалось, что это уже невозможно. Кожу на скуле
стянуло, шевельнулись волосы на голове, захотелось чихнуть, но я сдерживался из последних
сил, потому что боялся, если сейчас чихну – у меня челюсти изо рта выскочат от боли.
Холод стал отступать, и вместе с ним исчезла боль. Я с удивлением прислушался к
ощущениям. Все – не болит! Как же так? Неужели это возможно?
Раздались шаги, под веками заплясали пятна света – это Калуга выпрямился и отошел,
направив луч фонаря в другую сторону. Вскоре из-за моей спины донеслось:
– Ладно, молчи, я понял: это мазь у тебя какая-то суперская. Артефактная, а? Или на
нее пошли растения из Леса? Слыхал, в Крае такие умеют делать.
Я раскрыл глаза и поморгал, стряхивая с век выступившие слезы. Выстрелы снаружи
доносились гораздо тише, чем раньше, и как-то более ритмично. Такое впечатление, что
люди засели где-то – может, в другой комнате, где на всех окнах решетки, или в кладовой
вообще без окон – и оттуда планомерно расстреливают пытающихся подобраться мутантов.
Встав с пола, я потер виски и спросил:
– Где мы?
Калуга, один за другим выдвигающий ящики столов на другом конце помещения, не
ответил. Когда я заговорил, в скуле возникла легкая боль – лучше мне сейчас особо не
болтать, да и лицом эмоций не выражать. От всей этой беготни дневник Травника сполз
из-под ремня на задницу, я просунул руку под ремень, нащупал край тетради, потянул.
Вытащив, свернул трубкой и положил в карман. Бечевку надо найти, обвязать. Я подошел к
зеркалу, висящему над небольшой раковиной с ржавым краном и позвал:
– Охотник! Сюда посвети!
Он направил фонарик в мою сторону, и я посмотрел на свое отражение. И вспомнил
изречение о том, что каждый выглядит так, как того заслуживает. Я сейчас выглядел как
сильно потрепанный жизнью, отощавший, с запавшими щеками бродяга. Немытый,
небритый. Глаза безумно поблескивают. С темно-зеленой полоской на скуле. Явно кашица
эта, кроме прочего, хорошо сворачивает кровь: та уже не течет. Я потер лоб, провел ладонью
по волосам. Пожевав губами, сплюнул в раковину, повернулся к Калуге и повторил свой
вопрос:
– Что это за место?
– Ты знаешь, брат, – ответил он, задумчиво оглядываясь, – нетрудно, в общем,
догадаться, что мы в архиве. И если это правда, а я уверен, что так и есть… ну, ты хотя бы на
те стеллажи глянь… так вот, тогда у нас появляется реальный шанс наконец-то разобраться,
куда мы попали.
***
нужно в радости.
Я быстро расхаживал по архиву, то и дело поглядывая на запертую дверь. Что там
сейчас происходит? Уже с час как стоит полная тишина. Кто кого задавил, мутанты людей
или люди мутантов? После того как частая стрельба прекратилась, редкие выстрелы
доносились еще долго, и мне казалось, что они звучат в другом конце здания, из архива
трудно было определить точнее. Жив ли Метис? Если да, то где он, все еще неподалеку или
приближается к конечной точке своего пути? Надо выйти, но слишком опасно. В «узи» всего
три патрона, в ПМ – четыре.
Калуга многозначительно поднял к потолку указательный палец.
– Запомни, Стас: нужно уметь расслабляться в любой ситуации. Это сейчас с тобой
говорю не я, простой охотник пан Калуга, с тобой моими устами говорит мудрость веков.
Делу время, потехе – два часа. И вот как раз сейчас у нас начнется потеха, вернее – жрачка.
Большая жрачка. Давай, брат, выкладывай, какие у тебя имеются съестные резервы.
С этими словами Калуга развязал целлофановый пакетик, который достал из кармана на
бедре, и развернул лежащую внутри газету. Там оказался кусок черного хлеба, а на нем
колечки пахучей копченой колбасы.
Он стал вытаскивать из своих многочисленных карманов другие свертки.
Остановившись у стола, я наблюдал. Запасливый парень, однако. Даже то, что охотник не так
давно отсиживался в грязи, его «резервам» не повредило, потому что почти все было
тщательно завернуто в целлофан или полиэтилен, в пакетики и кулечки. Он что, все дорогу
по карманам таскает кучу жратвы? Во дает! Вскоре на столе, помимо хлеба с колбасой,
оказалась маленькая фляжка, несколько соленых огурцов, сильно помятых, зато крупных,
ломоть вяленого мяса, зеленый перец, железная солонка в виде черепа мутанта – соль
сыпалась из глаза, которых было с десяток – пакет орешков, брикет шоколада в фольге и
большая, желтая, сочная луковица, от одного вида которой у меня свело челюсти и рот
наполнился слюной.
– Ну, ты запасливый Буратино, – я произносил слова, едва разжимая зубы и стараясь не
двигать лицевыми мускулами, чтобы не тревожить рану.
– Это правда, папа Карло, – кивнул охотник. – Я, понимаешь, перехватить в дороге
люблю. То то, то се… Ну и чтоб всегда под рукой было, чтоб не лазить в рюкзак каждую
минуту. А у тебя, я понял, ничего нету?
Я покачал головой, потом сказал: «А, хотя…» – и достал из кармана клубень.
– Это что? Никогда не видел такой… фрукт или овощ? Не разберу.
– Сам не разберу.
Калуга, боком улегшись на край столешницы, сграбастал оставленный мне болотными
людьми фруктоовощ, покрутил в руке.
– А ты уверен, что это съедобно?
Присев на стул, я пояснил:
– Пару таких штук уже съел. На вкус даже приятно. Наедаешься быстро, последствий
никаких.
– А как оно к тебе попало?
– Случайно.
– Это плод с растения-мутанта, – авторитетно заявил он, как будто такой вывод не был
очевиден. – Можно?..
– Вперед, – разрешил я.
Он положил клубень на стол, достал нож, примерился, чтобы одни махом разрезать
пополам, но я сказал:
– Хотя нет, так сок вытечет, дай мне.
Вытерев нож Михаила о штанину, я осторожно надрезал клубень – или это все-таки
плод? – поднес к губам, сделал глоток и передал Калуге.
– Допивай, что осталось, потом разрежь. Там еще орешек, не знаю, что с ним делать. У
меня пара таких в кармане лежит, надо их какому-нибудь спецу-ботанику дать на изучение.
110
– Втерся к ним в доверие перед самым болотом. Следить за таким отрядом тяжело,
решил иначе… Убил выдру почти у них на глазах и разыграл из себя охотника с болот.
– Сила! – восхитился Калуга. – Прямо детектив какой-то. А мне вот, жаль, нечего такого
интересного рассказать… Я ведь действительно охотник, ну, старатель еще в какой-то мере,
арты собираю. Все выискиваю какие-то особо хитрые, особо редкие. Есть у меня мечта:
найти Главный Артефакт.
– Это что такое?
– У меня такая теория: есть на свете Главный Артефакт. Суперский, универсальный.
Который один может все то, что делают остальные артефакты.
– Нет, подожди, – я потрогал скулу, которая уже начинала ныть от разговора. – Свойства
любого артефакта после инициации проявляются постоянно, пока он не испортится, то есть
не разрядится. Так этот твой Главный Артефакт, он что, одновременно и звуки глушит, и от
радиации защищает, и кровь может остановить, и тонус поднять, все это разом… не слишком
жирно? А если мне, к примеру, не нужно подавлять электромагнитное поле, но нужно
залечить рану, так он мне все равно приборы с компасом будет глушить?
– Нет, думаю, им можно управлять. Инициировать одно свойство, гасить другое…
обычно арт как «запускается»? Сдавить его надо. А на Главный Артефакт, значит, по-разному
нажимать, с разных сторон, и так, и сяк, и от этого будут меняться его свойства.
– Ну да, он тебе женщина? Нажимать и так, и сяк… нет, ерунду говоришь.
– Ерунду – не ерунду, а я уверен, что есть Главный Артефакт. И еще думаю, что
краевцы про него знают. И вообще они знают много такого, что никому больше неведомо.
Все хочу к ним наведаться, да никак руки, то есть ноги, не доходят.
Я встал, потянувшись, пару раз присел, подвигал плечами, размял шею. Снова потрогал
скулу.
– Наверное, пора выходить, – сказал Калуга. – Рассвет близко, да и фонарик скоро
погаснет.
– Мы плохо осмотрелись, – возразил я. – Не все папки проверили, не все бумаги. Мне
тоже невтерпеж, но… Ладно, сейчас пойдем, но я хочу поглядеть еще на том стеллаже.
Я стал одну за другой вытаскивать папки, стоящие на краю дальнего стеллажа,
перелистывать и бросать под ноги. Внутри лежали листки с текстами и приклеенными
фотографиями. Вроде резюме из личных дел: возраст, краткая биография на абзац-два,
должность, звание… По большей части – мужчины, молодые и в возрасте, сержанты,
лейтенанты и майоры, попался один генерал.
Там стояло семь тощих папок, в каждой с десяток листков. Я перебрал их все, быстро
пролистывая, и, когда на пол отправилась последняя, повернулся обратно к столу.
– Насмотрелся? – спросил Калуга. – Идем теперь.
– Да, – ответил я с легким разочарованием. – Больше тут нет смысла сидеть.
Шагнув назад, я зацепил одну папку ногой, глянул вниз – из нее наполовину выскочил
листок с фотографией в углу. Я нагнулся, выдернул его из папки. На меня глядело знакомое
лицо. Моложе лет на пятнадцать, незнакомая прическа – аккуратная, с пробором… Но это
был он.
– Э… что с тобой? – осторожно спросил Калуга.
Я бросил листок на стол, схватил фонарик и направил луч на текст.
пошел?
– Да. Он здесь служил. Я так и думал, но точно не знал… Он служил здесь до
Пандемии!
– Ну и что?
– Один бандит, Кузьма, был вохровцем. Зэков охранял, которых привозили сюда. Только
зачем, что тут с ними делали? Какие-то опыты проводили, что ли…
– Ну-у… – протянул он. – А может, они были на Полигоне как приманка для боевых
мутантов, ну то есть этих «подопытных», про которых мы в той бумажке прочли? Ну или
спарринг-партнеры? Смертники? – предположил Калуга.
Я провел рукой по лицу, глубоко вздохнув, заговорил медленнее и спокойнее:
– Еще раз… Сюда привозили зэков. Здесь над ними ставили какие-то опыты. Или
использовали для испытаний. Может, действительно, зэки были пушечным мясом для
мутантов. Хотя это все не так легко, зэки – не рабы, их нельзя просто взять и сгноить на
секретном объекте, все это надо оформлять, утрясать, получать кучу разрешений. В общем, я
сейчас не об этом. Наш общий с Михаилом знакомый, Сигизмунд с Черного Рынка, говорил,
что за несколько лет до Пандемии Михаил выпал из поля зрения. Вроде пропал куда-то.
Сигизмунд тоже был военным, и раньше они общались. Значит, тогда Миша попал на службу
на этот объект, поэтому и пропал. Комплекс – секретный, замаскирован под обычную
военную базу. Миша занимался местной охраной, безопасностью. А Кузьма, когда служил
вохровцем, его здесь видел.
Я начал расстегивать ремень.
– Ты чего раздеваешься? – удивился Калуга.
Выдернув ремешок, я раскрыл потайной карман, достал кулон на цепочке и выщелкнул
пластинку микросхемы.
– А это что такое, Стас?
– Его мне дал Михаил. То есть не дал – оставил, когда его схватили. Это ключ… от
чего-то в этом КИБО. От какого-то места, объекта. К нему и рвется Метис. Только у него
ключа нет, и он про него, наверное, не знает. Значит, даже когда попадет в то место – внутрь
проникнуть не сможет. Наверное.
– Именно, что наверное. Ты слишком уж многое предполагаешь. Это может быть ключ
от чего угодно. Не обязательно же от двери, может – от сейфа. Или он нужен для включения
какой-то системы.
– Тут ты прав, но я вот что еще думаю: все это связано с темным кругом в центре
комплекса.
– Так ты его называешь – темный круг? На самом деле там, в центре, я думаю…
– Знаю, что ты думаешь, я и сам так думаю. Вот дойдем туда – и точно узнаем. Или ты
со мной дальше не пойдешь?
Я поднял на него взгляд, впервые подумав о том, что Калуге вообще-то до всего
происходящего не должно быть особого дела. Во всяком случае, не настолько, чтоб сложить
тут голову. Все и сейчас очень рискованно, но скоро – самая жара начнется.
– Так, Калуга, теперь слушай внимательно, – сказал я. – Первое: Метис мог умереть, а
мог и выжить. Один или с кем-то… Пока что мы этого не знаем, но я буду исходить из того,
что он жив. Второе: если он жив, то идет к тому месту в центре комплекса. Наверное – уже
дошел. Третье: там что-то спрятано. Что-то важное. Четвертое: в том месте опасно. И пятое:
тебе дальше идти не обязательно.
– Как же не обязательно? Ты что думаешь, я такой шанс упущу?
– Я бы на твоем месте упустил. Мертвецу шансы не нужны.
Вылупив в растерянности глаза, Калуга потоптался на месте, вдруг выхватил остатки
шоколада из кармана, отломив кусок, сорвал фольгу, сунул в рот и стал жевать. Потом
заговорил:
– Нет, брат, так не годится. На болоте ты мне жизнь спас, без тебя они бы меня
вытаскивать не стали. Да и любопытно мне очень. Если уйду – потом буду только и думать,
114
что же там такое спрятано. Усохну от беспокойства, похудею. Это для здоровья нехорошо.
Так что идем дальше вместе.
Я перевел взгляд на листок бумаги с фотографией, лежащий на столе. Молча взял его,
дважды свернул, положил в карман, вытащил нож и пошел к двери. Мы встали с двух сторон
от нее, подняли оружие. Я кивнул Калуге, и он отпер замок. Лязгнули штыри, выходя из
пазов в стене, я навалился на дверь, и, когда она раскрылась, прыгнул наружу.
Рассеянный тусклый свет пробивался под лестницу из холла. Трупа мутанта за дверью
не было.
Глава пятнадцатая
В центре комплекса
– Не нравится мне это место, как бы его обойти? – спросил Калуга, вместе со мной
присев позади перевернутого набок военного джипа. – Смотри, какое пространство,
открытое впереди.
– Ну да, а справа вертолетные площадки, которые тоже простреливаются со всех
сторон, – возразил я. – А слева этот провал. Ни там, ни там не обогнуть, то есть можно, но
идти далеко. И что за провал, кстати, ты понимаешь?
Он шмыгнул носом, поежился на утреннем холодке.
– Туда вроде бомбой саданули, а под землей была полость. Естественная или какое-то
сооружение… Вот оно и провалилось. Хотя могло и без бомбы, по другим причинам,
конечно.
Я показал вперед:
– Центральный объект в той стороне. Видишь, дальше, за площадью, дорога идет
кольцом? Я со стены ее разглядел, она окружает несколько зданий и тот темный круг в самом
центре. Уверен: Метис сейчас там.
– Это все хорошо, но открыто идти через площадь – не дело. Неправильно это, все во
мне вопиет о том, что неправильно!
– Конечно, потому что если устраивать засаду на нашем пути, то именно здесь.
– Во-во, гляди, – он показал в сторону железных бочек, сваленных на краю площади
неподалеку от провала, вокруг которого вздыбились пласты асфальта. Одна бочка откатилась
в сторону от других и лежала ближе к нам. – За ними я бы и засел, если бы сам засаду решил
устроить. И как нам теперь быть?
– Надо осмотреться сверху, – я кивнул на кирпичную башню, торчащую со стороны
вертолетных площадок. – Это диспетчерская, скорее всего. Если бы у Метиса был снайпер,
он бы посадил его туда. Но снайпера и снайперской винтовки у него нет… Поэтому, надеюсь,
там никого.
– Борова он мог туда посадить с пулеметом его.
– У Борова «Bren» английский. Из него с такой высоты, да с такого расстояния стрелять
почти бессмысленно, разброс будет… И потом – Боров мертв.
– Но на улице мы его не нашли. И пулемета не нашли.
– Зато нашли большое кровавое пятно. И еще гранату… – я похлопал по ребристому
«лимону», покоящемуся в правом кармане куртки. – Говорю тебе: нету больше Борова.
– Хорошо, хорошо, так зачем ты вообще про эту башню сказал?
– Ты сиди здесь, а я сейчас на нее залезу. Сверху осмотрюсь и решу, как нам быть
дальше.
Калуга повернулся, сел под джипом, вытянув ноги и привалившись спиной к днищу.
Поглядев на меня, он заговорил с непривычной серьезностью:
– А ты учитываешь, брат, что Метис, если еще жив, где-то впереди, и чем дольше мы
тормозим, тем больше он успеет сделать? Тем сложнее с ним потом будет разобраться,
потому что неизвестно, что он там найдет и…
– Ладно, ладно! – перебил я, натягивая перчатки. – Не вещай, все понимаю не хуже
115
тебя. Знаешь, как меня трясет от нетерпения? Надо бежать, догонять, а мы тут застряли… Я
постараюсь все сделать быстро.
– Но как ты до башни доберешься?
– Вон за той развалиной, потом за кустами. Не высовывайся, сиди здесь. «Узи» держи
наготове. Все понял?
Он молча кивнул.
Я уже собрался ползти к башне, но снова посмотрел на Калугу. Никогда не был силен в
проявлении дружеских чувств и в громких словах, поэтому просто ткнул его кулаком в плечо
и сказал:
– В общем, спасибо, что решил помочь.
– Да это я от любопытства, а не из альтруизма, – смутился он.
– Неважно, все равно ты со мной пошел. Если увидишь или просто поймешь, что меня
грохнули – уходи.
– Да уж, тринадцать гребаных мутантов, – пробормотал он. – Попытаюсь. Все, вали
уже!
До башни было недалеко, но двигаться пришлось в обход, прячась, на это ушло
несколько минут. Я полз, а в сером небе надо мной летели, быстро меняя форму, облака.
Совсем рассвело, что было и плохо, и хорошо – меня легче заметить, но зато я видел гнутые
гвозди и осколки стекла, щедро разбросанные возле башни, и ни обо что не поранился. Из
верхушки здания выпал большой кусок кладки, кирпичи завалили дверь. Обнаружив
пожарную лестницу, я забрался по ней. У крыши достал пистолет, сгорбился на одной из
верхних перекладин, пригнув голову, подождал немного – и резко распрямился, выставив
руку с оружием. Круглая крыша была пуста. Ползком я пересек ее и лег на другом краю,
осторожно выглядывая. Дул сильный холодный ветер, пришлось поднять воротник,
прикрывая уши.
С башни взгляду открылась вся площадь и территория вокруг. Черным шрамом ее
рассекал большой провал, на дне которого поблескивал металл. Трубы там, что ли? Вроде –
трубы, но какие-то очень уж толстые. С другой стороны площади были квадраты
вертолетных площадок, а впереди – три стоящие в ряд ангара и широкий темный круг за
ними. То есть не круг, конечно, а круглая дыра, отверстие в земле, зев, ведущий в… куда?
Скоро узнаю. Отверстие было ровно наполовину закрыто железной плитой. На краю ее
высилась конструкция, смахивающая на подъемный кран, но слишком короткая.
Возле нее копошились две фигурки. Я машинально подался вперед, пытаясь разглядеть
их получше, но сразу отпрянул – не хватало еще, чтоб меня заметили. Ладонью прикрыв
глаза от ветра, сощурился и в который раз выругал себя за недальновидность. Бинокль надо
носить в чехле на ремне, а не в карман рюкзака его совать! Как теперь понять, кто там стоит
на плите? И что они делают? Фигурки перемещались вокруг конструкции, подходили к ней и
удалялись.
Один из этих двоих – Метис. Нет, я не различаю его, но нюхом чую: он. А кто второй?
Мне нужно туда – как можно быстрее!
За железными бочками никого не было. И другого места для засады я отсюда не видел.
Раз так, можно идти дальше, а лучше – бежать, тогда за несколько минут достигнем шахты. О
том, что темный круг может оказаться выходным отверстием ракетной шахты, я подумал еще
на стене, ограждающей комплекс. А теперь пришла другая мысль: судя по наполовину
выдвинутой и зафиксированной плите с непонятной конструкцией на краю, это бывшая
шахта. В том смысле, что никакой ракеты внутри давным-давно нет, и еще до Пандемии
шахту в КИБО-3 использовали для других целей.
Я начал отползать, и тут что-то блеснуло на краю провала. Снова пришлось
вглядываться. Провал был гораздо ближе, чем шахта, поэтому троих, засевших между
пластами асфальта, я сумел рассмотреть получше. Лес забери, целых трое! Как же они
выжили, как отбились от мутантов в здании администрации? Отстреливаясь, сумели
переместиться в другое помещение и там заперлись, пока серебряноглазые не ушли?
116
Глава шестнадцатая
Тайна старой шахты
вдруг, миг спустя, из всех отверстий, усеивающих стены, полезли черные силуэты. Со всех
сторон замигали сотни серебристых пятнышек.
Как они передают сигналы? – в который раз удивился я. Ведь первый не закричал, все
было тихо, и вдруг они повалили из всех щелей! Может, твари используют ультразвук, как
летучие мыши? Или феромоны? Или что-то другое…
Колодец наполнился мутантами. Стремительными тенями они сновали по балкам,
взбирались по стойкам и слетали по ним. Некоторые прыгали на софиты, десятками
крепившиеся к выступающих далеко из стены кронштейнах. Один мутант, повиснув на
самом краю штанги, потянулся ко мне, когда я проползал мимо. Даже сейчас я не смог
толком разглядеть его, увидел только необычно длинную лапу с узловатыми темными
пальцами.
А потом он прыгнул.
Повиснув на одной руке и сдавив трос коленями, я выдернул из кобуры «беретту». Эхо
выстрелов покатилось по колодцу, отразилось от бетона, пошло вверх. Тварь ударилась о
трос выше, упала на меня, размахивая конечностями, и провалилась дальше. Я едва не
сорвался, заскользил, сжимая трос одной рукой, направив пистолет вниз. На ладонь будто
плеснули серной кислоты.
Упав на клетку подъемника, мутант скатился с нее, вскочил и рванул вбок по крыше. Я
трижды выстрелил в него. На краю бункера он подпрыгнул, судорожно дернулся и свалился в
темное межстенное пространство.
Это окончательно вывело остальных из себя, как будто все населяющие шахту твари
разом поняли, что произошло. На балках поднялся настоящий хаос. Буйство теней выглядело
особенно жутковато, потому что по-прежнему оставалось почти бесшумным, слышались
только шлепки лап, скрежет когтей, удары и шелест, но не было ни рева, ни криков. Как они
поняли, что их собрат мертв? Калуга говорил про какую-то ключевую особенность
серебряноглазых, которую мы еще не раскусили – может, дело в ней?
Продолжая быстро спускаться, я понял, что крыша у бункера необычная – вроде
большой металлической диафрагмы. Края изогнутых «лепестков» расходятся от центра… то
есть она раздвижная, и сверху можно попасть внутрь постройки?
Клеть стояла точно в центре круга. Ноги ударились о ее крышу, спружинили. Выпустив
трос, я упал на бок и только тогда позволил себе заорать – от души, во всю силу легких. Мне
нужно было сделать это, чтобы выплеснуть из себя мучительную боль в левой ладони.
Перчатка порвалась, концы металлических жилок глубоко процарапали кожу, покрыв ее
сеткой кровавых дорожек. Крик взлетел вдоль стенок колодца, и на миг я представил себе,
как привалившийся сидящий возле кожуха Калуга тревожно поднимает голову. Если,
конечно, он еще там, не свалил.
Заниматься руками не было времени: мутанты кольцевой волной, поблескивающей
пятнами глаз, сыпались вниз по стене шахты. Скатившись с клети, я метнулся к прорехе в
ограждении, опоясывающем крышу. Если просвета с лестницами два, то и дверей внизу,
наверное, две, и одна из них может быть открыта… Или обе. Или обе закрыты. Метиса на
дне шахты нет, и это значит, что он сумел проникнуть в бункер, больше ему деваться отсюда
некуда. И если, войдя, он запер дверь за собой…
На бегу я поливал пулями участок стены впереди. По лестнице скатился кубарем. Узкое
пространство между наклонной стенкой бункера и вертикальной стеной шахты уходило,
загибаясь, в две стороны.
В здание вела дверь с рычагом вместо ручки. Я рванул ее. Заперта!
Прямо над головой зашлепали лапы, звуки слились в один протяжный шелест –
мутанты дождем падали с нижней кольцевой балки на крышу бункера.
Возле двери был металлический прямоугольник, в нем светилась красным узкая
прорезь. Я схватил кулон Михаила, выщелкнул пластину микросхемы, воткнул в щель.
Красный свет мигнул и стал зеленым. В стене затарахтело, рычаг на двери, громко щелкнув,
сам собой опустился.
123
Распахнув тяжелую дверь, я влетел внутрь помещения одновременно с тем, как сзади
на дно шахты спрыгнул первый мутант. Захлопывая дверь, выставил в сужающийся проем
ствол, дал короткую очередь и отдернул винтовку. Дверь закрылась, в стене снова
протарахтело, снаружи приглушенно щелкнул рычаг. Стало темно и тихо.
Метис мог поджидать меня здесь со стволом наготове, и я замер во мраке, слыша гулкие
удары своего сердца. Стояла полная, гробовая тишина. Если разобраться, то как было дело? У
него ведь нет ключа… То есть дверь в бункер была раскрыта – Метис проник внутрь и запер
ее за собой. И что дальше? Он решил, что я сюда уже не попаду, а снаружи меня рано или
поздно обнаружат мутанты. Если так, то бандит вполне мог отправиться дальше, а не
устраивать засаду.
Я сделал несколько шагов вбок, чтобы сместиться с линии возможного огня, и уперся
плечом в стену. Правой рукой вытащив из кармана перекись водорода, зубами свернул
крышку, полил на ладонь левой. Перекись зашипела, и я тоже зашипел – от боли. Прикусил
язык. Медленно стянул поврежденную перчатку. Прощай, перчаточка… нет, не прощай, а до
свидания – зашью тебя, обязательно заштопаю! Сунув ее в карман, вылил на ладонь и пальцы
остатки перекиси. А вот правую перчатку снимать не будем, она еще пригодится на руке.
Намотав на запястье цепочку электронного ключа и спрятав его под рукав, я стащил с
пальцев бинты. Ох и больно будет нажимать на курок. И нож держать, и пистолет.
Темнота была полная, абсолютная. Ввалившись внутрь, я практически ничего не успел
разглядеть за ту секунду, пока дверь оставалась открытой, понял только, что попал в коридор,
идущий от двери прямо. Висящий на ремне фонарик не включал, потому что Метис мог
притаиться где-то впереди и поджидать меня со стволом наготове. Но нельзя же все время
оставаться в темноте… отстегнув фонарик, я присел, положил его у стены и отодвинулся на
расстояние вытянутой руки. Снял с плеча винтовку. Направив ствол вперед, положил палец
на спусковой крючок, приклад зажал под мышкой. Другой рукой потянулся к фонарю.
Нащупав его, вдавил кнопку. Луч ударил вдоль коридора. Если Метис там, первой реакцией
будет выстрелить в источник света или немого выше, но я-то буду в стороне и дам ответный
выстрел, ориентируясь по звуку или вспышке…
Ни того, ни другого не последовало. Ладно, значит, меня не ждут. Или ждут, но где-то
дальше.
Коридор был совсем короткий, в конце виднелся проем без двери. Взяв фонарик и
удобнее перехватив винтовку, я направился к нему. За проемом открылся еще один коридор,
кольцевой. Правильно, постройка ведь круглая.
Здесь были закрытые двери, и я медленно двинулся вперед, толкая одну за другой.
Первые две оказались заперты, ломать их пока не стал, решив сначала обойти все здание,
вернее, весь этот этаж. Внизу есть другие, уверен.
Третья дверь была приоткрыта, за ней обнаружилась кладовка со старыми стеллажами,
ведрами и швабрами. Неинтересно, дальше…
А вот дальше стало интересно. За четвертой дверью оказалось большое помещение.
Чем-то оно напоминало лабораторию Травника в старой дворницкой, а вернее – та комната
казалась жалким подобием этой. Здесь имелось все, что положено лаборатории: железные
столы, реторты, колбы и пробирки, пластиковые тумбы со шкалами и панелями, на одной я
заметил табличку с надписью «Квантовый микроскоп МИКРОН-С13Т-01». В полутьме
белели шкафы, за стеклянными дверцами выстроились ряды подставок с ретортами,
полными разноцветных жидкостей, аккуратно подписанные бутылочки и склянки с
запечатанными горлышками. Я прошелся по помещению. Луч фонарика скользил по схемам
и диаграммам на стенах, по мониторам и компьютерам, затем осветил небольшой столик, на
котором лежала стопка бумаг, придавленных колбой. На стене висела доска вроде тех, что до
Пандемии использовали в школах. На полочке лежали мелки, а на доске было что-то
нарисовано. Я подошел.
Рисунок белым мелом: горбатая детская машинка, от нее идут стрелки к трем фигуркам
– человечкам, бегущим на четвереньках. У каждого пара больших овальных глаз, от каждого
124
Луч света дрогнул, качнулся. Пальцы сами собой смяли листок. Это была спонтанная
реакция, на миг я потерял себя, словно вдруг провалился в черную бездну.
Станислав Игоревич. Так меня зовут.
А моего отца зовут Игорь Сергеевич. Я – Стас, Стас Логин, сын Игоря Логина.
И. С. Логина.
Медленно-медленно я поднял взгляд на большую фотографию в рамке. Там было
восемь человек: три женщины, совсем молодая девушка, два парня лет тридцати, коренастый
мужчина с седеющими висками и в центре группы – еще один, высокий, с сосредоточенным
лицом.
Знакомым лицом.
Теперь уже – смутно знакомым, подзабытым. Но все же не до конца стершимся из
памяти.
Белые халаты… И большие – хотя это просто в том возрасте они казались мне
большими – помещения. И еще столы. И множество интересных разноцветных стекляшек,
и улыбающиеся люди… Мой отец ведет меня, держа за руку. Радость, любопытство.
Потом – легкая тревога: зачем мне сказали раздеться, зачем положили на этот стол? Но
ведь отец надежный и честный, он всегда все говорит мне, никогда не обманывает, и он…
Он подходит ко мне, на лице белая маска, а в руках шприц, и я начинаю бояться еще сильнее,
потому что шприц действительно большой, и внутри что- то густое, неужели отец
собирается вколоть ЭТО в меня? А он говорит что- то успокаивающее, просит не
125
волноваться… Рядом стоят другие люди, они тоже в масках и лиц не видно… Отец
говорит, что это для моей же пользы, наклоняется, огромный шприц с длинной иглой
совсем близко…
Хруст стекла вывел меня из оцепенения, и я удивленно посмотрел на свою руку в
перчатке. Пальцы так сжали колбу, что раздавили толстый «пузырь», целым осталось только
горлышко.
Коренастый мужчина с седеющими висками, тот, что на снимке стоит слева от отца –
это Миша. Михаил Тополь служил здесь. А Игорь Логин здесь работал. Возможно, они
хорошо знали друг друга? Дружили? Все может быть. Меня привозили сюда, в это место?
Или в какое-то другое? Я не помню базы и спуска в шахту, ничего такого не помню… Но ведь
клетка с подъемником не могут быть единственной дорогой вниз. Как они спускали все
оборудование, как строили бункер? Наверняка есть и другой путь. Все равно не помню!
Только белые халаты, маски, только шприц с длинной иглой в руках того, кому я доверял
больше всех на свете. Доверял, а он предал меня, причинив боль… Ведь тогда, после укола,
была страшная, адская боль, ее я тоже помню, и были странные картины в голове, и глухие
голоса, и шепот во мраке, и мерцающие силуэты, и…
Мерцающие?
Я осознал, что сжал фонарик зубами так, что еще немного – и они начнут крошиться.
Глубоко вдохнул, выдохнул. Ты не знаешь всего, Стас. Отец что-то сделал с тобой, – но не
факт, что плохое. Может, он пытался помочь тебе в преддверии катастрофы? То есть он знал
о ней? На фотографии они с Михаилом стоят рядом. Эти двое хорошо знали друг друга,
потом отец куда-то уехал, к началу Пандемии его не было рядом со мной. Но каким-то
образом он передал Михаилу просьбу: прийти в город, где я оставался, найти меня, помочь.
После этого Михаил и заявился в ту бойлерную. Где мой отец теперь, жив вообще или нет?
Он здесь, на этой территории, окруженной непроходимыми массивами Леса, или где-то в
другом месте? Если здесь – почему мы никогда не встречались? А если погиб… Почему
Михаил ничего не рассказывал обо всем этом? Берег меня, хотел защитить? От чего? Я сам
могу защитить себя! И я хочу знать всё!
А потом что-то сдвинулось позади меня. Я ничего не услышал, но ощутил движение в
темноте за спиной и резко присел, все еще сжимая фонарик зубами.
В тот же миг произошли два события.
Стукнул выстрел, пуля ударила в лицо моего отца на фотографии, пробила его, оставила
на месте головы рваную дыру.
В помещении загорелся свет.
Он был тусклым и красноватым, источником его служила выпуклая панель на потолке.
Быстрые шаги прозвучали, уже когда я катился вбок, брякая винтовкой о пол. Пули
оставили крошащиеся отверстия в стене под столом. Я провернулся на коленях, выбрасывая
перед собой руку с горлышком колбы, и полоснул острым сколом по лицу подскочившего
Метиса. Сделав первые выстрелы, он побежал ко мне, чтобы всадить пулю в голову почти в
упор, но не успел.
Бандит отпрянул, красная линия прочертила его щеку прямо под глазом. Выплюнув
фонарик, я бросился вправо, прыгнул за железный стол, выстрелил из-под него, целясь в
ноги. Не попал – Метис успел выскочить обратно в дверной проем. Он встал под стеной
коридора, выставил оружие из-за косяка и дал длинную очередь. Хруст, лязг и звон
наполнили лабораторию. Разлеталось стекло, колбы и реторты взрывались, осыпая все
вокруг осколками, которые в красном свете напоминали сгустки крови. Задребезжал под
ударами пуль и вдруг распался пополам пластиковый кожух микроскопа, обнажив
электронные внутренности, провода и схемы. Осыпалась дверца шкафа, он качнулся. А
потом стало тихо – в М-16 кончились патроны.
Я ждал щелчка, сопровождающего смену магазина, но вместо этого из коридора
донесся удаляющийся топот ног. У него что, патронов нет? Вскочив, я схватил укатившийся
под стол фонарик, прыгнул к двери. Куда побежал бандит? Коридор ведь идет по кругу, нет
126
увидел того старика… Слушай, щенок, я хочу убить тебя не просто так. Я приму сыворотку.
Хочу узнать, как это, какие ощущения. Я люблю убивать, понимаешь?
– Не убьешь, – сказал я сквозь зубы, глядя в пол.
– Что ты там вякаешь, щенок? Почему не убью?
– Потому что у меня нож, – ответил я, подняв голову, и воткнул ему в глаз маленький
тычковый нож, который достал из вшитого в правую перчатку кармашка.
Вскочив, я головой врезал в подбородок Метиса, отбросил его от себя. И успел воткнуть
нож еще дважды – в грудь, в плечо, – прежде чем он, прижав руку к глазу, начал стрелять из
моей винтовки. Я метнулся в сторону, но Метис видел меня целым глазом и повернулся.
Вездеход оказался прямо на пути. Если бы это была колесная машина, я бы бросился под
днище, прокатился под ним и вскочил бы с другой стороны, но там были гусеницы, и
пришлось нырять в раскрытую дверцу. Пули ударили в фонарь кабины, я потянул дверцу на
себя – она подалась туго, с мягким шипением пневматики.
Стекло казалось черным только снаружи, изнутри все было отлично видно. Метис
всадил несколько пуль в фонарь и прекратил стрельбу. Упал на колени, бросив винтовку,
завалился вперед, уперся лбом в пол. Сгорбившись, закачался из стороны в сторону.
Я опустился в кресло и оглядел кабину. Сплошной пластик, покатые панели, изогнутый
подковой пульт, из него выступает маленький овальный руль. Кнопки, рычажки, рукояти, но
ничего похожего на ключ зажигания. А это что? Я схватился за длинную пластинку,
торчащую из гнезда под баранкой. Провернул. Звука сработавшего стартера не было – однако
под полом равномерно загудело, и пульт озарился огоньками.
Когда я перевел взгляд на выгнутое наружу лобовое стекло, Метис все еще стоял на
коленях. Одной рукой он закрывал глаз, а вторую поднес ко рту и бросил туда желтую
капсулу. Откинул голову, начал валиться на спину, но сумел удержать равновесие. Потом
сорвал с себя куртку, рубаху, безумно улыбнулся и ткнул в меня пальцем, будто мог видеть
сквозь наглухо тонированный фонарь. Лицо его мучительно исказилось, он попытался
выпрямиться, но упал. Задергался, как в приступе эпилепсии: руки и ноги подскакивали,
взлетали колени и локти, бандит извивался, я услышал хриплые стоны. Грудь Метиса
раздувалась, кулаки колотили по полу.
Я снова окинул взглядом пульт. На нем были два монитора, под каждым кнопка. Вдавил
одну, другую – и мониторы замерцали, возникли картинки, полные темно-красных теней. И
что тут у нас? Это часть мастерской справа от вездехода, где стоят ящики со всяким
автохламом, а это, кажется, место за машиной… точно, вон и вторые, закрытые ворота
виднеются! Повернувшись, я зацепил коленом торчащую сбоку от сидения пластмассовую
рукоять. Она сместилась, в кузове загудело, и стенка позади кресел раздвинулась.
В центре салона, занимавшего кузов машины, стояло кресло с полусферой в верхней
части. Если человек сядет в кресло, и полусфера немного опустится на кронштейне, то
накроет его голову.
В потолке над креслом был тусклый металлический круг, в его центр от верхушки
сферы уходили провода. Сбоку из стены торчал пульт с экраном, датчиками и кучей кнопок, а
рядом стоял стул.
Я перевел взгляд на лобовое стекло – Метис полз на четвереньках, раскачиваясь, свесив
голову, лица не было видно – и снова уставился на мониторы. Будем последовательны.
Первое: мутанты, то есть файтеры, управляются психически. Может, у каждого
чип-приемник вшит в череп? Оператор сидит в Мобильном Командном Центре, то есть в том
кресле, и отдает команды мысленно. Кстати, корпус снаружи кажется горбатым не просто так
– там может быть спрятан выдвижной излучатель. Ментальный радар, или как назвать такую
штуковину? Пси-радар. Горб раздвигается, он выезжает…
Второе: вездеход по спиральному пути может подняться наверх. А дальше? Я видел
крышу лаборатории «Вектор» – это просто большая диафрагма. Ее можно раздвинуть, МКЦ
поднять и оттуда управлять мутантами. Наверняка где-то в лаборатории есть еще один КЦ,
только без «М», скорее уж с «С» – Стационарный Командный Центр. Но он предназначен для
129
экспериментов только внутри шахты, чтоб файтеры ползали стройными рядами по стенам,
выстраивались на балках и отдавали честь. А если нужно было погнать их на Полигон, то
вездеход выводили наружу через вторые ворота, расположенные в глубине гаража. Там он
подъезжал к шахте, и оператор в кресле брал контроль над файтерами сверху. Кстати,
наверняка через вторые ворота в лабораторию попадал и основной персонал. Не катались же
люди постоянно в той клетке – это, скорее всего, вспомогательный путь.
И третье: файтеры. Вот это самое удивительное тут. Интересно, насколько сложные
команды они могут выполнять? Только переть толпой в том направлении, куда пошлет
оператор, и давить все, что попадется на пути, или мутанты способны на тактические
действия?
В этот момент Метис встал. Он находился прямо напротив фонаря, и выпрямившись
оказался лицом ко мне. Широко расставил ноги, качнулся… и упал вперед.
Я чуть не подскочил на сидении, когда увидел, что произошло дальше: он выставил
перед собой руку, ладонь ударилась о пол, рука согнулась – и разогнулась подобно пружине.
Слегка покачиваясь, бандит упирался в пол носками ботинок и одной ладонью, даже не
коснувшись пола грудью. Попробуйте упасть вот так, принять вес тела на одну руку,
спружинить и не разбить себе лицо!
Метис резко разогнул руку и снова оказался стоящим на ногах. Я заморгал – во дает
мужик! Это что, сыворотка начала действовать? Бандит нашел меня взглядом, словно мог
видеть сквозь фонарь. А может, и правда видит? На лице его вместо левого глаза темнела
дыра с влажной кашицей внутри, второй смотрел отрешенно, безучастно. Метис оглянулся,
заметил винтовку на полу и пошел к ней.
Я заерзал, уставившись на пульт. Как управлять вездеходом? Вот эта рукоять, для чего
она? А эта?..
Когда в следующий раз я поднял взгляд, Метис исчез. Так и не обнаружив ничего
похожего на рычаг скоростей и коробку передач, я схватился за руль, потянул на себя.
Вездеход взрыкнул, рывком сдал назад, меня бросило на баранку. Взгляд заметался по двум
мониторам – куда делся бандит?!
Он снова возник в поле зрения, теперь с винтовкой наперевес. Дважды выстрелил в
фонарь, оставив на нем белесые пятна, потом бросил винтовку. Не отшвырнул, просто
выпустил из рук, она упала ему под ноги.
Перешагнув через нее, Метис направился к вездеходу. Походка, движения – все
изменилось. Бандит физически не мог потяжелеть за эти минуты, добавочному весу просто
неоткуда было взяться, но казалось, что под его тяжелыми мерными шагами продавливается
пол.
Приблизившись к вездеходу, он присел, широко расставив руки, обхватил машину и
попытался приподнять.
– Ты совсем сдурел от своей сыворотки, супермен недоделанный? – громко спросил я.
И тут же с уколом страха ощутил, как вездеход качнулся. Не может такого быть! Просто
не может! Машина весит не меньше тонны, человеческие мышцы порвутся от такой
нагрузки! Так и оказалось – больше Метис ничего сделать не смог.
Отпустив вездеход, он повернулся и вдруг побежал прочь. Из места, в котором только
что находился, бандит переместился к стене гаража не мгновенно… но очень быстро. Раза
так в три быстрее хорошо тренированного, умеющего бегать человека. Схватив полный
рухляди железный короб, Метис побежал назад – уже немного медленнее, но совсем
немного. Встав перед кабиной, поднял короб, который я бы не смог даже оторвать от пола, и
опустил. Угол врезался в фонарь, вездеход снова качнулся. Метис стал равномерно бить,
стараясь попадать по одному месту. Фонарь пошел трещинами, сначала мелкими, они
становились все шире и удлинялись, превратившись в паутину. Чертов громила! Мутант
двуногий! Я в сердцах ударил ладонью по баранке – и попал по ее центру, где было овальное
утолщение.
Вездеход снова дернулся – и поехал вперед.
130
второй глаз смотрел мрачно и пристально. Подняв руки, он с тихим скрежетом снова провел
скрюченными пальцами по фонарю. Он не мог видеть сквозь кабину, но мне по-прежнему
казалось, что бандит смотрит прямо на меня. В нижней части лица-маски раскрылась темная
щель рта, и Метис что-то сказал. Наверное, что мне некуда деваться отсюда. Что он
доберется до меня. Что растерзает голыми руками, выпьет мою кровь и сожрет мои мозги на
десерт.
А потом на лице его мелькнуло удивление, и он глянул вверх, будто услышал что-то.
Снова посмотрел на меня. Мне показалось или каменные черты едва заметно преобразились
– тревога, даже страх проступили сквозь них? Одной рукой ухватившись за край проема, я
поднял другую, в перчатке, распрямил средний палец, показал Метису и сказал:
– За Мишу.
И после этого в лабораторию сквозь раскрытую мною диафрагму спрыгнул первый
файтер.
***
Я рискнул выбраться лишь спустя несколько часов, успев за это время поспать в кузове
вездехода. Раскрыл вторую дверцу, вылез из кабины и огляделся. Пахло кровью. Помещение
напоминало сцену из фильма ужасов, какую-то зловещую мясницкую, но я знал, какая
картина меня ждет, даже частично видел ее с той стороны фонаря, и поэтому не особо
впечатлился. Хотя поначалу стало немного муторно, но желудок был пуст уже давно, что
помогло сдержать рвотные позывы.
Файтеры поработали на славу. Метис, впрочем, тоже. Некоторых он просто разрывал на
части, другим пробивал кулаками грудные клетки, третьим отрывал головы. С
новообретенной силой он вполне был способен на такое – и все же не мог справиться с
большой стаей мутантов. Сыворотка не превратила бандита в супермена, лишь ускорила и
усилила его. Причем, скорее всего, лишь на время. Магии не бывает, не может
десятиграммовая капсула навсегда перестроить организм, бесповоротно изменив всю
биохимию. Финала схватки я не видел: под конец она переместилась на крышу бункера,
после чего в красном свете сверху иногда падали убитые мутанты или их отдельные части.
Быстро стало ясно, что выбраться будет не так-то легко. Теперь потолка у помещения
почти не было, осталась лишь узкая каемка по кругу. Разошедшиеся лепестки диафрагмы
открыли взгляду пятно света высоко над головой, то есть верхушку шахты. И не только ее – я
увидел клеть подъемника, раньше стоящую в центре створа, а теперь просто висящую метрах
в трех у меня над головой.
Вверху было тихо. Файтеры, должно быть, вернулись обратно в свои улья отдыхать
после схватки с неожиданно сильным противником. И утащили с собой его мертвое тело,
целиком или по частям. В любой момент они могли услышать меня. Или какому-нибудь
особо любопытному мутанту взбредет в голову вернуться…
На то, чтобы добраться до клети, ушло минут пятнадцать. Меня окружал красный свет,
темные углы и черные тени, запах крови и гулкая, тревожная тишина. В конце концов, я
отыскал в углу кладовки раздвижную алюминиевую стремянку, забрался вместе с ней на
вездеход, поставив на корпусе и залез.
Теперь я был на высоте клети, но сильно в стороне, потому что она висела точно в
центре над круглым помещением, а вездеход стоял на его краю. Некоторое время я сидел на
стремянке в позе мыслителя, потом плюнул, выпрямился и просто резко подался вперед.
Стремянка, качнувшись, завалилась в сторону клети. Я оттолкнулся и прыгнул. Она упала, я
же, вцепившись в прутья, повис.
Клетка медленно, лениво закачалась. Если бы стремянка свалилась на пол, раздался бы
громкий стук, который точно привлек внимание кого-то из файтеров, обитающих в нижних
норах. Однако на полу валялись растерзанные тела мутантов, и лестница упала с мягким,
сочным шлепком.
132
«Я в ангаре. Подтягивайся».
***
мере своего рассказа, говорил все более возвышенным тоном. – Но тут внезапно небо
потемнело и начался Шторм – не понравилось Лесу, что кто-то прошел в Эдем. Однако
Поселенец не только выжил, но и получил очень ценное качество: научился предчувствовать
Шторм. После того жил он в Эдеме больше года, и захотелось ему рассказать людям о своей
находке и привести их за собой на эту… поляну обетованную. И тогда он отправился из
Эдема обратно в Край. Сам Лес расступился перед ним, указывая дорогу домой. Но в пути
напали на него несколько кочевников… и Поселенец, не погибший от лап зверей,
переживший Шторм, нашедший Эдем, погиб от пули какого-то дикаря-байкера! Но как
только Поселенец испустил дух, Лес устроил такой Шторм, какого до этого никто не видел.
Сотни, а может и тысячи людей полегли в округе. После смерти Поселенца все знания об
Эдеме пропали, а дух его остался блуждать по Лесу. Теперь встреча с ним у краевцев
считается хорошим знаком. Он не только может помочь своим, но появление его предвещает
Шторм. Поселенец стал легендой, героем для других краевцев на веки вечные. Вот так-то.
– И к чему ты это? – спросил я.
– Да вот все думаю насчет Края… Э, ладно, неважно! Ты сам как считаешь, есть Эдем
или нет? Ну, свободное от деревьев пространство в глубине Леса, где жизнь легка и, как бы
сказать… привольна.
– Я о таких вещах не думаю.
– А ты задумайся, задумайся, брат! Оно иногда полезно даже для самого приземленного
человека: подумать не только о хлебе насущном, но и о… – Калуга пошевелил в воздухе
пальцами, – о делах возвышенных.
Я ничего не ответил на это. Туман разошелся, сквозь дыру был виден склон холма. Зато
дождь стал еще сильнее – мерный шум воды стоял по всему КИБО-3.
Положив голову на рюкзак, я прикрыл глаза, из-под век сонно наблюдая за Калугой. Я
рассказал ему про лабораторию, файтеров, пси-управление и Мобильный Командный Центр,
но не сказал ничего об отце и своих воспоминаниях. Как и про тетрадь Травника с
пузырьком, полным густого зеленого вещества. Я и сам не знал, что со всем этим делать, не
понимал, куда мне двигаться дальше. Ясно одно: отца надо искать, а если он мертв – искать
информацию о нем, следы его деятельности. Но где и как? С кем говорить, куда идти? Не
было даже намека на направление, в котором нужно двигаться.
Дождь шел и шел. Мы выпили чифирь, еще поели, а когда стемнело, положили возле
дыры несколько листов жести, гремящих при любой попытке пройти по ним. Договорились,
что Калуга дежурит первым и через три часа разбудит меня, но он не разбудил – лишь утром
я проснулся от пения речитативом: «Речка из Лесу течет, мутная вода. Кто водички той
попьет – враз ему… ага». Открыв глаза, я увидел, что охотник, голый до пояса, с обмотанным
повязкой плечом, стоит на коленях перед воткнутым в землю осколком зеркала. Вытаращив
глаза и шевеля губами, Калуга брился при помощи ножа.
Дождь закончился, снаружи было ясно, тихо и сыро. И почти тепло.
После завтрака он спросил:
– Ты куда теперь?
– Пока без понятия, – признался я. – У меня есть цель, но нет плана, не знаю, как ее
достичь. Надо думать.
– А я вот решил на северо-запад податься.
– К лагерям бродяг? В той стороне их много.
– Нет, дальше.
Он значительно поглядел на меня, ожидая вопроса, но я его не задал, и Калуга, поерзав,
заговорил сам:
– Да-да, не удивляйся, к Краю пойду. Там по дороге будут два лесных пятна, между
ними проскользну и дальше…
– А зачем?
– Надоели болота, хочу порыскать в тех местах. Говорят, там необычные арты
встречаются. И зверье есть такое, какого в других местах не найти.
135
Глава семнадцатая
Одиночка
Три дня я бесцельно слонялся по округе. Ел, спал, лечил руки. Медленно приходил в
себя. Сумел застрелить зайца и куропатку; среди рытвин у заброшенной фермы нашел
несколько проросших картофелин и сварил суп. За это время не встретил ни одного человека
– места здесь были пустынные.
А на утро третьего дня меня осенило. Это произошло во сне. Наверное, я очень много
думал обо всем произошедшим, пытаясь свести воедино события, детали и всякие
малозаметные мелочи, и во сне мозг доделал работу, которую я не мог завершить
сознательно.
Я вытащил из рюкзака тетрадку Травника, схватил карандаш, который взял у Калуги
еще в ангаре, раскрыл ее. Проглядел несколько строк. В верхней части страницы оставалось
пустое место, и я стал писать, шевеля губами:
Возможно… Шаман… прав… и Край… это… оружие… Леса… его… пассивная…
защита…
Вот оно! Шифр на самом деле совсем элементарный. Это называется «защита от
дураков». Не так много любителей разбираться во всяких ребусах бродит по этому миру.
136
Травник не хотел, чтобы информацию из дневника мог вытащить кто угодно, и если бы
тетрадка попалась обычному кочевнику-байкеру или бродяге, тот, полистав исписанные
абракадаброй страницы, быстро плюнул бы и стал использовать бумагу для других целей.
Даже не догадавшись, что на самом деле надо всего лишь брать соседнюю букву алфавита
вместо той, которая написана.
Первые два слова верхней строчки на странице, с которой я начал расшифровку,
выглядели так:
Бнжлнемн Чялям…
И они означали:
Возможно Шаман…
Потому что после «б» идет в, а после «н» – «о». Ну а с «я» просто перескакиваем
обратно на первую букву алфавита, и поэтому слово «Шаман» пишется как «Чялям».
Этих «Чялямов» в дневнике встречалось много, некоторые страницы пестрели ими.
Судя по всему, Травник часто думал о Шамане.
Оставалась проблема знаков препинания, которые Травник просто не использовал,
кроме точек. Если подумать, первое расшифрованное предложение выглядит так:
Возможно, Шаман прав, и Край – оружие Леса, его пассивная защита.
До вечера я лихорадочно переводил, ломая голову, повторяя про себя буквы, потом
забрался в пустой сарай посреди поля, углем выписал на стене весь русский алфавит и утром
снова взялся за перевод.
Здесь была едва ли треть дневника. Многого не хватало, чья-то рука, возможно хозяина,
безжалостно вырвала страницы. Очень многое, в основном описания всяких опытов, было
непонятным.
Но кое-что я понял.
Травник пришел в Мичуринск-2 из поселения Край. Того самого, в сторону которого
несколько дней назад направился охотник Калуга. До того Травник долгое время жил в Крае,
причем он был не простым краевцем, а одним из тамошних старейшин. И ушел он оттуда
из-за человека, которого в дневнике называл не иначе, как Шаманом. В свое время какие-то
слова Шамана произвели на него огромное впечатление. «Изменили мой взгляд на Лес, на
весь наш невероятный Мир», – так было написано в дневнике.
В тексте были всякие намеки. Незначительные, с первого взгляда, детали. Краткие или
пространные упоминания Шамана. Описания его действий, его необычных поступков. И
постепенно все это складывалось в цельную картину, пока, спустя трое суток после начала
расшифровки, я не понял: Шаман – мой отец. Они были знакомы, вот почему Михаил перед
смертью упомянул Травника. Но, в отличие от Миши, Травник был знаком с моим отцом не
до Пандемии – они встретились уже в поселении Край, спустя несколько лет после
катастрофы. Позже бывший краевец потерял моего отца. Связь с Шаманом оборвалась, тот
исчез, и с тех пор Травник всеми силами старался найти его.
Еще в дневнике были обрывочные сведения про тоники. Хозяин тетради называл их
Темнозор, Мутагон и Антилес. Вскоре мне стало ясно, что тоники создал Шаман. И нужны
были они для того, чтобы…
Но дальше страниц не было. Последнюю, наполовину порванную, украшало темное
пятно, лишь с трудом я различил два слова, завершающие текст.
К тому времени перевод шел легко, мозг настроился на нужную волну, некоторые
выражения я просто запомнил, другие понимал с ходу, и поэтому, сразу поняв смысл
последних слов, произнес вслух:
– Познать Лес.
Я вернулся на страницу назад и прочел ее снова. Тоники моего отца, те, что много
позже Травник сумел воссоздать, пользуясь когда-то полученными от Шамана сведениями,
необходимо по очереди вколоть в себя. Три тоника – три инъекции. Не больше трех кубиков
каждая, с промежутком не меньше месяца, иначе рискуешь, как выразился автор дневника,
«навсегда лишиться человеческого естества». Использовав все три тоника, сможешь
137
добраться до некоего Лесного угла. В тексте не было объяснения, что такое этот Лесной угол,
но именно он и был главной целью Травника. Потеряв связь с Шаманом и покинув Край, тот
посвятил несколько лет попытке воссоздать тоники, которые были нужны, чтобы попасть в
Лесной угол. Кажется, Травник был готов отдать очень многое за то, чтобы проникнуть туда.
Темнозор, зеленый тоник, был первым шагом на этом пути.
На предпоследней странице было пояснение насчет него. Инъекция делала человека
невидимым для большинства видов мутировавших насекомых из Леса. Они переставали
воспринимать его как угрозу и атаковать. Плюс к этому Темнозор давал какой-то странный
побочный эффект, само название тоника и было связано с этим эффектом, как бы намекая на
него, хотя о его сути Травник умолчал.
Информация о двух других тониках осталась в вырванной части дневника, которой у
меня не было.
Я не видел фантома Травника в Мичуринске-2. Там мелькали другие местные
обитатели, но не он. Значит ли это, что бывший краевец выжил? И если да, то где его искать?
Он мог вернуться в Край, другие ориентиры для поиска просто отсутствовали. Теперь мне
нужно было отыскать Травника во что бы то ни стало.
Поэтому, спустя день после того, как попавшая мне в руки часть дневника была
полностью расшифрована, я решился. Это произошло, когда я сидел в кабине старой
легковушки, что стояла посреди грунтовки, раскисшей от льющего уже несколько часов
дождя. В который раз я рассматривал листок с краткой биографией и фотографией Михаила
Тополя. Мысль, что пора двигаться, появилась внезапно и завладела мной целиком.
И, словно по заказу, в этот момент дождь закончился.
– Я иду дальше, Миша, – сказал я пожелтевшему от времени листку бумаги и
выцветшей фотографии на нем. – Раньше никак не получалось с тобой попрощаться, все
время было чувство, что ты рядом… Но теперь я отомстил. Все те, кто убил тебя, мертвы.
Поэтому – прощай.
Оставив листок на сиденье машины, я выбрался наружу и ушел не оглядываясь.
Еще двое суток были потрачены на подготовку, на сбор припасов и другие дела. Руки к
тому времени почти зажили, про раны на плече и ноге я вообще не вспоминал.
Прошло четырнадцать дней с того момента, как я взялся за трос, уходящий в полутьму
старой ракетной шахты. Четырнадцать дней размышлений и одиночества. Утро пятнадцатого
дня застало меня быстро идущим на северо-запад – впереди была река, потом лагеря бродяг и
два обширных пятна Леса.
Я рассчитывал миновать их за неделю. Далеко за ними в туманной пелене хмурого
осеннего утра лежало поселение Край.