Статья напечатана в сборнике: «Православная Византия и латинский Запад (К

950-летию разделения Церквей и 800-летию захвата Константинополя

крестоносцами)»: сборник материалов — М.: Издание Паломнического
центра Московского Патриархата, 2005. – С. 51-58. (Сборник находится в
Национальной библиотеке Беларуси)

В. С. Евтуховский
Концепции крестовых походов в западных исторических исследованиях
и византийской историографии

Западные историки давно сошлись на том, что крестовые походы были

объявлены римским папой священной войной во имя Христа и участники
этой войны принимали особые обеты и пользовались некоторыми
временными и духовными привилегиями, в частности, им отпускались грехи.
Основание юридической теории крестового похода – нравственное
богословие справедливой войны, элементы которой были разработаны еще
блж. Августином.1 Крестовый поход, как утверждает Даниель Норман, был
совершенным образцом справедливейшей войны (bellum justissimum)2. Факты
свидетельствуют о том, что еще до первого крестового похода западные
христиане были вовлечены в религиозную войну, и в этой войне у неверных
отвоевывались прежние христианские земли. Поход в святую землю, с этой
стороны, - также война, цель которой – возвращение ранее утерянных земель.
Когда арабы-мусульмане начали колонизировать Испанию,
Итальянские материки и Сицилию, война против них была не более
ознаменована крестом, чем война против любых других захватчиков. Однако
в этой ситуации папа Лев IV (847-855) писал, что христиане, которые отдадут
жизнь за истинную веру, спасение отечества и в защиту христиан, получат
небесную награду3. По этой мысли такая смерть особенно достойна
воздаяния. О том же писал папа Иоанн VIII (872-882) во время непрерывных
войн против арабских колонизаторов в Италии4. Смерть за христианскую
веру и всеобщее благосостояние была наказанием, и, произнося отпущение
грехов, Иоанн VIII сделал это условием покаяния, предвестием богословского
развития в более поздний период. Ведь известно, что первые крестовые
походы тоже имели характер покаяния. Полное отпущение грехов,
изначально понимаемое как искупление, или смягчение наказания,
заменившее посты и другие виды умерщвления плоти, впервые было

1
См. например: Бородин О. Р. Отношение к войне и миру в христианстве эпохи ранней патристики
(формирование христианского пацифизма) // Византийские очерки. М., 1996. С. 116-129; Флори Жан.
Идеология меча. СПб., 1999; Joblin J. L'Église et la guerre. Conscience, violence, pouvoir. Paris, 1988; Langan J.
S. J. The Elements of St. Augustine's Just War Theory // Journal of Religious Ethics. 1984. Vol. 12. Spring. P. 19-38.
2
Даниель Норманн выражает общую точку зрения на крестовые походы в западных исторических
исследованиях: Norman Daniel. The legal and political theory of the crusade // A History of the crusades. Vol. 6:
The impact of the crusades on Europe. 1989. P. 3.
3
PL 115. Ep. 1. Col. 657.
4
«Упокоение в вечной жизни ожидает тех, кто пал на поле брани, по долгу к католической религии, сражаясь
с язычниками и неверными… Насколько это позволено нам, мы отпускаем грехи им и вверяем их душу
Господу молитвами нашими» (PL 126. Ep. 186. Col. 816).
обещано папой Урбаном II (1088-1099) в 1095 г.: «И путь этот будет стоить
любого покаяния».
Первый крестовый поход был во многом обязан реформам, начавшимся
в западной Церкви в середине XI века. Программа реформ известна как
Григорианская по имени папы Григория VII (1073-1085). В результате этих
реформ роль папства возросла. И благодаря тому, что отдельные церковные
иерархи и клирики, и целые религиозные общины привыкли прислушиваться
к идеям, исходящим от римского престола, папа Урбан II смог мобилизовать
силы для участия в первом крестовом походе. Поход был объявлен
паломничеством к святым местам и в этом заключалась его главная
притягательная сила1. Г. Л. Саваж пишет, что первый крестовый поход
понимался как паломничество, во всяком случае, рыцарей Христа, как бедные
ради Христа совершали длительное путешествие, были сначала
паломниками, путешественниками на дорогах к Иерусалиму2
Урбан II ясно представлял юридическую и политическую ситуацию.
Нам не известны точные слова Урбана, но все писатели признавали, что
крестовый поход был новой инициативой. Инициатива в крестовых походах
всегда оставалась за папством. Исходя из политической теории, все
проповеди Урбана сводились к тому, что это была оборонительная война для
всего христианского содружества. Начиная с этого времени, крестовый поход
был оправдан арабской агрессией против Азии, Африки и Европы.
Европейская Реакция была, в буквальном смысле, ориентирована на
возвращение Святой земли. И здесь войны, упоминаемые в Ветхом Завете,
считались, давали будущее юридическое оправдание. В Ветхом Завете Бог и
израильский народ изображаются в состоянии постоянной войны с
язычниками и их идолами. Итак, политически все крестовые походы
рассматривались как оборонительные, юридически оправдывались как
гарантия защиты христианства3.
Ключ к юридической и политической теории – идея возвращения.
Гвиберт Ножанский в его истории, называемой «Деяния Бога через франков»,
говорил, что посредством крестовых походов Бог «возвратит потерянный
Иерусалим»4. В основе юридической концепции крестового похода находится
понятие, что Святая земля по праву принадлежит христианам. Палестина,
которая была арабской с VII в., рассматривалась более христианской, чем
Испания и Сицилия.
Крестовый поход в западных исторических исследованиях
определяется как священная война. Классический рассказ французского
клирика Фульхерия Шартрского (ок. 1059-ок. 1128) описывает публичные
злодения, в подавлении которых епископы и другие авторитеты потерпели

1
См.: Маркус Булл. Истоки // История крестовых походов / Под ред. Джонатана Райли-Смита. Пер. с англ. Е.
Дорман. М., 1998. С. 34-35.
2
Savage H. L. Pilgrimages and Pilgrim shrines in Palestine and Syria after 1095 // A History of the crusades. Vol. 4:
The impact of the crusades on the Near West. 1977. P. 36-38.
3
Norman Daniel. Op. cit. P. 6.
4
Guiberti abbatis monasterii Sanctae Mariae Novigenti: Historia qui dicitur Gesta Dei per Francos // Recueil des
Historiens des Croisades. Historiens Occidentaux: En 6 vol. Paris, 1864-1887. 1879. Vol. IV. P. 137-140.
неудачу, такие как захват и ограбление монахов, клириков и монахинь, их
слуг и паломников, и купцов; его рассказ осуждает похитителей (детей),
поджигателей домов, и всех, кто соглашается с их преступлениями. Но
выражается требование, что частные войны и беззакония будут принесены на
алтарь единства в сражении с турецкими и арабскими захватчиками Востока:
«Пусть те, кто сражался против своих братьев и их семей, ныне справедливо
воюют против варваров». На практике это был не конец жестокости, но
поворот ее против внешних врагов. «Пусть прекращение вражды между
вами» означает «ненависть к врагам» – эта великолепная тема была принята
Урбаном1. Как пишут Р. Алфандери и А. Дюпрон, идея заслужить прощение
грешникам с оружием в руках была усвоена. Если убивать христиан совсем
достойно осуждения, то истреблять язычников приравнивалось к борьбе за
торжество Христа2
Концепция крестового похода как епитимьи следует из того, что он считался
благим делом, в буквальном смысле паломничеством. Многие паломничества
были предприняты, прежде всего, как акты покаяния. К тому же, в конце XI
в. продолжали верить в то, что исполнения наложенной епитимьи достаточно
для искупления греха. Поэтому, как замечает Джонатан Райли-Смит 3, понятна
действенность призыва к первому крестовому походу, который Урбан II
считал настолько дорогим, длительным и эмоционально и физически
изнурительным делом, что оно могло быть удовлетворительной епитимьей,
достаточной для искупления всех возможных грехов крестоносцев.
О религиозном характере крестового похода свидетельствует
деятельность Бернара Клервоского как проповедника второго крестового
похода. Крестовый поход, по мысли Бернара, является паломничеством,
актом покаяния и крестоносец, участвующий в такой священной войне,
единственно с целью послужить Господу, заслуживает прощение
(indulgentia), примиряется с Богом. Эта война против неверных является
справедливой и оборонительной, так как язычники первые применили
насилие. И если воин умирает ради Господа, то он причисляется к мученикам
и получает нетленную награду от Бога. Эта концепция нравственной и
религиозной чистоты требовала от всех, кто был вовлечен в это дело,
всеобщую чистоту намерения. Но бескорыстие не было делом многих
предводителей этого предприятия. Бернар Клервоский мыслил весьма
широко, желал вовлечь в эту экспедицию все христианство, и в частности, его
ошибкой было привлечение к походу германского императора Конрада. Все
это привело к провалу крестового похода4.
Взгляд на крестовый поход французского монарха Людовика IX как на
священную войну можно увидеть из иконографического и стилистического
анализа изображений Sainte Chapelle (в Париже), используя исследование

1
Norman D. Op. Cit. P. 7-8.
2
Alphandery R. Dupront A. La chrétiente et 1'idée de croisade: En 2 vol. Paris, 1954-1959. Vol. 1-2. Vol. 1. P. 26.
3
История крестовых походов / Под ред. Джонатана Райли-Смита. С. 41.
4
См.: Miethke Jürgen. L'engagement politique:la seconde croisade // Sources Chrétiennes. 1992. № 380. P. 475-
503.
Даниила Вейса5. Людовик в 1238 г. приобрел реликвии Страстей Господних
(терновый венец, частицы Креста Господня) у своего двоюродного брата
Балдуина II, императора Константинополя. Он поместил эти реликвии
страданий Иисуса в Sainte Chapelle. Вейс показывает как особые элементы в
декорации часовни обнаруживают перспективы крестовых походов
Людовика. Например, в мученическом цикле, изображенном в четвертом ряду
часовни, сильно выражено представление о личной жертве. Эти изображения
мучеников могли вдохновить крестоносца. Благодаря им крестоносец мог
подготовиться вести священную войну. Сообщение, которое можно
почерпнуть из витражей, является еще более значительным: французы,
собираясь пойти в крестовый поход, возвышаются Богом и становятся
преемниками избранного народа. Обширные иконографические циклы
сопоставляются с повествованиями Ветхого Завета, с большим ударением на
священную войну как она ведена евреями в книгах Иисуса Навина, Судей и
1-4 Царств. Герои Библии одеты во французское платье, наряжены как
крестоносцы. Это дает нам понимание того, что французы происходят от
ветхозаветных героев и что, как и они, французы вступили в справедливую
войну за Святую землю. Не только французы рассматриваются как
преемники евреев, сам Людовик сопоставляется с ветхозаветными царями.
Такое отношение было зрительно показано в завесе и балдахине Sainte
Chapelle, которые были сконструированы так, чтобы символизировать
древний трон Соломона. Король Людовик, наследник Давида и Соломона,
должен был принять мантию его предшественников, библейских царей.
Место, где хранились реликвии Страстей, уподоблялось Ковчегу Завета,
который вмещал скрижали с десятью заповедями. Эти реликвии и программы
витражей, и скульптура разместили Sainte Chapelle в новосотворенном святом
месте, или священном пространстве. С созданием Sainte Chapelle Париж
символически стал новой Святой землей. Хотя задача Людовика была
безмерно сложной, его цель оставалась ясной. Благодаря крестовому походу,
королевство Франции отличалось бы от всех других. Под руководством
Людовика французы снова завоевали бы Святую землю и постоянно
приносили бы пользу, исходя из своего предпочтительного положения в очах
Божьих. Однако крестовый поход Людовика в Египте потерпел фиаско. Его
брат был убит, а сам он захвачен был в плен и заключен в тюрьму, откуда был
освобожден за выкуп.
Таким образом, в западных исторических исследованиях существуют
различные концепции крестовых походов. В первую очередь, концепция
крестового похода как особого вида паломничества; как справедливая,
священная война, борьба против неверных, против врагов Божьих; как способ
возвращения святых мест и христианских земель. Концепция справедливой
войны граничит с понятием мученичества и христианского аскетизма, и
означает искупления грехов и спасение. Крестовый поход рассматривается
также как оборонительная война всего христианского содружества за
5
Weiss D. H. Art and Crusade in the Age of Saint Louis. Cambridge, England: Cambridge University Press, 1998. 279
p.
возвращение утраченных прав; как своеобразный выход феодальным
конфликтам, которые существовали в средневековом обществе; как особый
род епитимьи за грабеж и беззакония.
Концепция крестового похода как священной войны почти не нашла
отражения на Востоке. Восточные христиане, отмечают не без некоторых
оснований историки, проявили по отношению ко всем формам священной
войны «непонимание и абсолютную неприязнь»1. Известный византинист Г.
Дагрон отмечает, что восточные христиане, которые не могут допустить
покаянный характер западного крестового похода, могли бы лучше понять
джихад, который не освящает сражающегося за веру, но предоставляет ему
привилегию мученика2. И Г. Дагрон обозначает, исходя из учений, традиций и
религиозных ощущений, различия между джихадом, крестовым походом и
христианской войной в том виде, в каком она была в практике Византии.
Папа определяет религиозную цель крестового похода, не провозглашая
войну, а император Константинополя ведет войну, не объявляя ее священной.
Мусульманский историк и философ ибн Халдун (1332-1406) заявляет, что эта
двойственность мешает христианам, по разным причинам
придерживающимся одной и той же религии, идти до конца, чтобы логически
признать священную войну.
Известно, что «литургическое мастерство3» - иначе говоря, присутствие
священнослужителей, помощь в отправлении богослужений, и призыве к
войне в таких словах, как с «нами Бог» и «Крест является победоносным» -
могло привести в соответствующее настроение войско. Такие религиозные
практики появились в армии раньше правления императора Маврикия ( 582-
602), который упоминал их в «Стратегиконе4». Они будут развиваться,
исключая определенные кризисные периоды. Г. Дагрон описывает несколько
таких периодов. Первый, и наиболее сильный, произошел при управлении
императора Ираклия (610-641), когда империя уступает, затем снова отнимает
у персов Иерусалим и Святой Крест. Война Ираклия с персами в какой-то
мере является предвестием крестовых походов. Рассказы о видениях, которые
буду использованы крестоносцами, показывают ангелов-хранителей,
покидающих святой город по распоряжению Христа по причине греховности
христиан (при взятии Иерусалима персами в 614 г.). Во время завоеваний
иконы несли перед войском. В византийско-персидской войне выступили
друг против друга два мира, империя христианская и империя Сасанидов,
которую внезапно обратить. Современные события разгадывались в свете
Ветхого Завета и апокалипсисов, составленных в связи с обстоятельствами.
Ираклий сравнивается с Давидом, «римляне» с новым избранным народом, и
1
Canard M. La guerre sainte dans le monde islamique et dans le monde chrétien // Revue africaine. 1936. P. 615.
Lemerle P. Byzance et la Croisade // Relazioni per X congresso internazionali di scienze storiche. Rome, 1955.
Vol. III. P. 617-618.
2
Dagron G. Byzance entre le djihâd et la croisade: Quelques remarques // Le Concile de Clermont de 1095 et
1'àppel à la croisade: Actes du Colloque Universitaire International de Clermont-Ferrara (23-25 juin
1995) organisé et public avec le concours du Conceil Regional d'Auvergne. Rome: Ecole Francaise de Rome, 1997.
P. 325-337.
3
Выражение находится в «Тактике» императора Льва VI. PG 107. Col. 1088, 1090.
4
Маврикий. Тактика и стратегия / Пер. с лат. капитана Цыбышева. СПб., 1903. Книга седьмая. Глава XVI.
когда, тотчас после победы над персами, «сыновья Агари» снова
возвращаются из пустыни, чтобы отстаивать свое право на наследие Авраама,
ищут позади арабов истинных инициаторов разрушительной деятельности:
евреев. Таким образом, вступаем в сценарий, ожидающий конца мира и
временног триумфа антихриста. Если это не является священной войной, то,
во всякой случае, решающей войной в священной истории, руководимой
императорорм, главой христианства. Вильгельм Тирский (ок. 1130-1186) не
ошибался в этом, история которого начинается воспоминанием об
императоре Ираклии.
Около 900 г., когда вновь был использован «Стратегикон» Маврикия,
чтобы его применить в войне против арабов, император Лев VI (886-912)
очень хорошо видел, как Византия могла пойти еще дальше. Император
описывал проект того, что можно назвать христианской священной войной,
изложенной по модели джихада1. Однако, после пожелания императора
проявляется сожаление, что эта риторика, посвященная христианской войне
не могла, в самом деле, взять на себя мобилизационную идеологию, по
причине безразличия тех, кто завоевал самих мусульман и осторожности,
вдохновленной наиболее христианской традицией.
Идеология священной войны нашла свое наиболее законченное
выражение на нескольких страницах произведения императора Никифора II
Фоки (963-969), который предлагал погибших на войне почтить наравне с
мучениками и прославить гимнами, подобными им. Однако клирики и
византийская аристократия воспротивились проекту, который за пределами
риторики и идеологии священной войны, установил бы джихад и
христианский «shahid» (мученики священной войны). Церковь выдвинула
против императора 13 правило св. Василия Великого, рекомендующее на три
года лишать причастия тех, кто пролил чью-либо кровь на войне2.
Когда к концу X в., восточная граница отступает под давлением
константинопольских армий, священная война имеет, таким образом, уже на
христианском Востоке длительную историю. Она проявилась, осторожно или

1
Император восхищался военной системой мусульман, действенность которой он смел преувеличивать и он
заключает: «Надо, чтобы римляне не только на практике придерживались таких же принципов, чтобы в
самопроизвольном порыве сражающиеся, с одной стороны, и те, которые не пошли еще на службу, с другой
стороны, объединились, чтобы участвовать в походе против богохульников Христа, Царя всего и всех… Если
Бог сражается за нас, хорошо вооруженных и с хорошей тактической подготовкой, выступающих против
[сарацинов] смело и храбро для спасения нашей души, мы убеждены, что сражаемся за самого Бога, за наш
род и всех наших христианских братьев; таким образом, положившись, без колебаний, на Бога, мы не
потерпели бы неудачу, но имели бы успех, и одержали бы против них, наверняка, победу» («Тактика»
императора Льва VI // PG 107/ Col. 977).
2
Этот совет св. Василий Великий оправдывал примерами ветхозаветной Церкви (Числ. 31, 17-24), стремясь
при этом облегчить душу ратников от тяжести пролития крови. Однако, как отмечают Зонара и Вальсамон,
этот совет Св. Василия как будто нигде не исполнялся, а руководством служили слова Св. Афанасия
Великого в его послании к Аммуну: «Убивать не позволено, но истреблять неприятелей на войне и законно,
и достойно похвалы; почему и отличавшиеся во бранех удостаиваются великих почестей и им воздвигаются
памятники, возвещающие об их заслугах» (Св. Афанасий Великий. Послание к монаху Амммуну // Св.
Афанасий Великий. Творения: В 4 т. М., 1994. Т. 3. С. 369). При этом Вальсамон приводит пример некоторых
духовных лиц, которые участвовали в сражениях и, следовательно, убивали людей, и за это, все же, не только
не были лишены права священнодействовать, но и удостоены были наград.
неосторожно под всеми видами: крестовый поход апокалипсиса Ираклия,
анти-джихад Никифора Фоки.
На протяжении XI в. вырисовывается новая география, которая не
является больше географией джихада, а будет географией крестовых походов.
На разрушенных и покинутых территориях, которые армия отвоевала,
обосновались сирийские монофизиты и армяне-дохалкидониты, чьи
религиозные интересы объединяют их в национальную единицу. Они
локально не ассимилируются и являются подозрительными в глазах
константинопольской иерархии. Одна из главных проблем XI в. перед лицом
этого национального христианства – сделать выбор между терпимыми
различиями, которые поддерживаются языковыми или культурными
особенностями, и различиями, которые рискуют нанести ущерб единству
веры. Исследование трудного равновесия между христианскими
соперничающими обществами, которые существуют в большей части городов
Востока, отодвигает на второй план единство «восточного христианства»,
которое было так сильно выражено на протяжении IX и в первой половине X
вв. перед сплоченным исламом.
Таким образом, джихад и «священная война» византийцев появились во
времена великих всемирных империй; крестовый поход рождается из единого
чувства христианского Запада, но он приходит в восточную среду, уже давно
расколовшуюся, где он не имеет больше значения.
Концепция (или концепции) крестового похода, как следует из анализа
греческих источников – «Алексиады» греческой императрицы Анны
Комниной и «Истории» Никиты Хониата, - непонятна для греков 1. Для греков
крестовый поход явился не только непонятным, но и опасным. Крестовый
поход представлял непосредственную опасность существованию самой
Византийской империи.

1
Комнина А. Алексиада / Пер. с греч. Я. Н. Любарского. СПб.: Алетейя, 1996.703 с; Хониат Никита. Никиты
Хониата история, начинающаяся с царствования Иоанна Комнина: В 2 т. / Византийские историки,
переведенные с греч. при С.-Петерб. Духовной Академии / Под ред. В. И. Долоцкого и Н. В. Чельцова.
СПб., 1860-1862. Т. 1-2. «Алексиада» Анны Комниной и «История» Никиты Хониата была проанализирована
П. Лемерлем: Lemerle P. Op. Cit.