Ссылка на материал: https://ficbook.

net/readfic/7593737

Black Rose
Направленность: Слэш
Автор: carry alone (https://ficbook.net/authors/103369)
Беты (редакторы): Your_playboy (https://ficbook.net/authors/2837461)
Фэндом: Bangtan Boys (BTS)
Пэйринг и персонажи: Ким Намджун/Ким Тэхён, Ким Намджун/Ким Сокджин, Чон
Хосок/Мин Юнги, Чон Чонгук/Пак Чимин
Рейтинг: NC-21
Размер: Макси, 225 страниц
Кол-во частей: 22
Статус: закончен
Метки: Разница в возрасте, Преступный мир, ООС, Насилие, Изнасилование,
Нецензурная лексика, ОМП, Ангст, Драма, Экшн, Психология, Дарк, Hurt/Comfort, AU,
Дружба, Любовь/Ненависть

Описание:
Чимин внутри себя дерево мести взращивает, на котором черные розы растут. Розы —
цветы капризные, теплолюбивые, их постоянно поливать надо и любовью одаривать.
Чимин в них всю душу вкладывает, заботится и знает, что это принесет красивые плоды.

>mafia-au, в котором месть стала ключом к спасению.

Посвящение:
Боль.
Я посвящаю её тебе.

Публикация на других ресурсах:

Уточнять у автора/переводчика

Примечания автора:
Будет больно.

Трейлер от невероятной Фелестины:

https://youtu.be/X-6qcy9gxnU
 TOC

TOC 2
точка невозврата 3
Примечание к части 12
сомнение 13
неудачная попытка 22
стойкость 31
новый этап 41
встреча 53
по разные стороны 62
безысходность 72
угроза 83
несдержанное слово 93
веретено 104
дождливый сумрак 116
заблуждение 126
перевернутая страница 136
выбор без выбора 147
уязвимость 159
парадокс 171
решение 185
принятие 200
багряное солнце 217
пеплом под ногами 226
черная роза 238

2/247
точка невозврата

... да восстанет когда-нибудь мститель из наших костей. (с) — Вергилий Марон Публий

Чимин делает глубокий вдох, дыхание на секунду задерживает и выдыхает, всю волю в
кулак собирает и открывает дверь ночного заведения, в котором, как воздух, необходим
бармен. Чимину нужны деньги, потому что отец наотрез отказался давать хоть копейку
после каминг-аута Пака. Чимин еще в школе начал замечать, что на мир по-другому
смотрит, что все разговоры о невестках его до тошноты доводят и глупых улыбок в
сторону родственников. Чимин свою ориентацию давно принял, но только после
поступления в университет решил во всем признаться родителям. От отца Чимин получил
разбитую губу, от матери — горькие слезы и вознесенные к небесам слова: «Как так?»
Чимин только необходимые на первое время вещи собрал и ушел к Тэхену, который
принял, обогрел и сказал, чтобы Пак оставался на столько, на сколько хочет. На чужой
шее сидеть желания не было, деньги откуда-то брать надо, ведь даже повышенная
стипендия всех потребностей не покрывала. Тогда Чимин случайно увидел в интернете
вакансию бармена, которая оказалась отлично оплачиваемой. Посчитав все плюсы и
минусы, он позвонил, и его пригласили на собеседование.

Пак проходит вместе с администратором по длинному темному коридору в кабинет

директора заведения, стараясь особо не оглядываться по сторонам. Сейчас главное
произвести хорошее впечатление и получить должность. Чимин одно лето подрабатывал
в одном баре на районе, самым простым вещам успел научиться. Еще Пак работал
официантом и баристой, потому что хотел почувствовать свою независимость от
родителей, но тогда еще школьником был и долго на месте не продержался. Чимин
благодарит молодого парня и проходит в дорого обставленный кабинет. За столом сидит
мужчина лет тридцати в черном костюме, идеально на нем сидящем, и держит в руках
открытую папку с документами.

— Извините, — пытается придать уверенности голосу Пак и садится в кресло около

стола.

— Пак Чимин, — отрывает взгляд мужчина от просматриваемых документов и скользит

по хрупкой фигуре, жадно осматривая каждую деталь. У Намджуна нюх на ценные
экземпляры, в его клубе работают только самые красивые и самые желанные молодые
люди столицы. Намджун лично беседы с каждым проводит, изучает и многие выводы
после одного разговора делает. Ким откладывает папку и скрещивает руки в замок на
груди, не сводя взгляда с мальчишки, теребящего рукава чрезмерно большого для него
бежевого свитера.

— Ты знаешь, что это за место и какие у тебя будут обязанности? — Намджун с

карамельными глазами сталкивается, непонимание в них видит, усмешку на губах
проскользнувшую не скрывает. — Это элитный гей-клуб. — Ким за реакцией мальчика
следит и улыбки сдержать не может. — В твои обязанности будет входить не только
стояние за барной стойкой, но и обслуживание клиентов, если они этого захотят.
3/247
— В смысле обслуживание клиентов? Что вы подразумеваете под этим? — У Чимина
брови от удивления вверх поднимаются, он готов встать и уйти отсюда, а лучше убежать,
но один строгий взгляд сидящего перед ним мужчины к земле прибивает, шанса на побег
не дает.

Намджун смеяться начинает, откидывается на спинку кресла и одну ногу поверх другой
закидывает.

— Если клиент захочет выпить с тобой, то ты не имеешь права отказать. — Ким уголками
губ улыбается, а Чимин облегченно вздыхает. — Зарплата два раза в месяц, чаевые
оставляешь себе, есть несколько условий. — Намджун из одной папки вытягивает
распечатанный договор и передает вместе с ручкой. — У нас определенный дресс-код в
клубе, еще наличие дополнительных услуг рассматривается отдельно, и если ты не
хочешь, то лучше сразу подпиши вот эти бумаги. — Ким протягивает еще два листка,
которые Чимин забирает и по которым быстро пробегает взглядом. Деньги ему нужны
срочно, зарплата в этом месте приличная, плевать, что это гей-клуб, ведь Чимин сам гей.
Он сразу подписывает основной договор, откладывает в сторону и пробегает глазами по
второму. Пак закусывает губу и сразу ставит свою подпись. Свое тело он продавать не
собирается, пусть этот Ким Намджун тоже слюни подберет, Пак не настолько бедствует,
чтобы на такое соглашаться.

— Когда я могу выходить?

— Завтра твоя стажировка — покажешь, что умеешь, и научишься тому, что необходимо
знать.

***

Чимин месяц работает в клубе, научившись виртуозно готовить коктейли и завлекать

клиентов неспешной и спокойной беседой, за что всегда получает приличные чаевые и
недвусмысленные намеки на кое-что поинтересней. Чимин только загадочно улыбается,
отшивая потенциальных клиентов, которых он считает ужасными извращенцами, и в
шутку говорит им это, не забывая ярко улыбаться. К тому же многие мужчины, которые
приходят в клуб и имеют набитый кошелек долларов, заработанных явно нечестным
трудом, не вызывают у Чимина никакой симпатии, даже наоборот, дикое отвращение. Пак
совсем не понимает, как другие ребята раздвигают перед ними ноги и позволяют творить
с собой такие вещи, от которых волосы на голове дыбом становятся. Сегодня в баре он
работает с Ю Кихеном, которому едва стукнуло восемнадцать. Кихен потерял родителей,
оставшись с младшей сестрой на попечение бабушки и дедушки, должен был как-то
выживать. Ю продает свое тело, затыкая голос совести и трезвого разума, потому что
деньги ему нужны. Кихен хочет поступать в университет, необходимо оплатить обучение
и жилье, к тому же младшая сестра, которой всего десять, тоже нуждается во многом.
Кихен пошел работать сюда, не зная обо всех тонкостях работы, но решил, что это лучше,
чем пытаться заработать гроши в магазине или грузчиком на складе. Чимин его не
осуждает, потому что каждый в мире выживает так, как может. Ю выбрал такой путь,
который приносит ему стабильный, отличный доход, и не жалуется. Да и вообще Ю

4/247
постоянно улыбается ослепительно ярко и дружелюбно, рассказывает много шуток и
интересных историй из жизни, за что уже получает ответную симпатию от Пака.

— Сегодня подозрительно мало народа, пятница же, — вздыхает Чимин, протирая

столешницу. За месяц он привык к дресс-коду, установленному в клубе. Черные трусы и
черная бабочка — Пак готов терпеть такое, пока в свой рабочий день может пить пиво и
ходить в трусах. Чем не сказка для любого мужчины? Чимин в мыслях усмехается, таким
образом себя подбодрить пытается, ибо вечно голодные взгляды, нагло изучающие его
тело, не всегда приятно чувствовать. Пак не виноват, что природа наградила его
стройным телосложением и невероятной гибкостью.

— Я знаю, что сегодня какие-то важные гости приехали, большую часть клуба закрыли
для них, — пожимает Ю плечами и продолжает вытирать стаканы.

— Это я сегодня без чаевых могу остаться, — надувает Чимин щеки и начинает
полоскать тряпку под водой, как со стороны служебного входа начинается какое-то
копошение. Парни, работающие в клубе, начинают выходить и вереницей идти на второй
этаж, где расположена VIP-зона для особо почетных клиентов. Значит, что
действительно приехали важные гости, с которыми сам Намджун возится. Чимин
замечает, что наверх идут только самые лучшие и самые красивые парни, которые здесь
работают. Чимин невольно задерживает взгляд на одном. Ли Хенвон для Пака эталоном
красоты настоящей является, блондин приметил его еще с самой стажировки. Он сам на
него слюни пускает, по ночам руки на себе Хенвона представляет, но все, что может
Пак, — это глазеть и унимать фантазию, которая чуть ли не порно-ролик крутит в
голове. Кому-то сегодня крупно повезет, но только не Чимину, который от зависти стакан
в руке так крепко сжимает, что тот сейчас лопнет.

— Ю, почему ты не там? — Пак кивает в сторону удаляющихся парней, переводя взгляд

на рыжего.

— Ну, — мнется Кихен и отворачивает голову в сторону, чтобы скрыть румянец,

появившийся на щеках. — Я тебе не рассказывал, но неделю назад у меня появился
постоянный клиент. Как я понял, он разговаривал с Намджуном обо мне, и, в общем,
теперь я только для него, если это можно так сказать. — Ю опять за работу
принимается, и Пак видит, как моментально изменяется взгляд парня. Такой
мечтательно-таинственный, что Чимину хочется подробней расспросить обо всем, но к
барной столике неожиданно подходит лысый охранник.

— Ты, — амбал кивает на Чимина, отчего он весь подбирается и на секунду дыхание

задерживает, непонимающе на охранника смотрит, — пошли, босс вызывает.

Блондин переводит взгляд на Кихена, который тоже не понимает, в чем дело, потом
обратно на охранника, недовольно хмурящего густые брови. Чимин выдыхает и выходит
из-за барной стойки. Накосячить он не успел, к тому же Ким пару дней назад похвалил
его за работу и выдал гонорар.

Но Чимин еще не знал, что самое страшное ждет впереди.

5/247
 ***

— Мне не нравятся, — хмыкает Чонгук и отпивает из стакана коньяк. — У тебя раньше

мальчики были покрасивее, что случилось? Обзавелся постоянной шлюхой, так теперь
всякий сброд собираешь, Намджун-а?

Чонгук усмехается и с вызовом на Кима смотрит, который недовольно отмахивается и

выпивает остатки алкоголя в стакане. Чонгук только закончил разбираться со всеми
делами, творящимися в клане, приехал в лучший клуб города, чтобы отдохнуть, а никого
примечательного здесь пока не нашел.

Хотя. Мысль, словно стрела, из лука пущенная, в голове пролетает.

— Я видел у тебя внизу мальчика, блондинчик с пухлыми губами, стройный, женственный

такой, ангела напоминает — его хочу, — Чонгук облизывает губы, приподнимает стакан с
янтарной жидкостью перед лицом и вертит в руках.

— Он не продается, — выдает Ким, а Чон смешок, изо рта вырвавшийся, не сдерживает.

— Я весь твой клуб могу по щелчку пальцев закрыть. Веди его, я посмотрю на то, как он
не продается. — Чонгук залпом допивает коньяк и отдает подбежавшему официанту.

Намджун хмыкает и подзывает к себе одного из охранников, приказывает, чтоб привели

Пака. Намджун встречи с Чонгуком не любит, ибо если не потакать желаниям Чона, то
можно остаться не только без своего бизнеса, но и без головы. Ким прекрасно понимает,
что отдает ни в чем не повинного Чимина в лапы зверя, который плоть разорвет, клыками
вопьется и, пока до последней капли не выпьет, не остановится. Намджун знает, что
поступает, как последняя тварь, но выстроенный годами бизнес ради паренька, который
ему хоть и нравится, терять не намерен. Он слишком долго шел к тому, что имеет сейчас,
своей собственной кровью путь прокладывал. Намджун выдыхает и встает с кресла, идет
в сторону лестниц. Ким видит поднимающегося Чимина, глаза в пол опускает, на себе
обжигающий взгляд Пака ощущает. Намджун себя винить не один месяц будет, сейчас он
пытается голос совести заткнуть, поскорее скрыться за дверьми своего кабинета.
Невиновного в ноги монстра бросает.

Чимин непонимающе оглядывается назад, смотрит на удаляющуюся спину Кима, хочет

окликнуть его, но охранник грубо в спину подталкивает и идти наверх приказывает.

— Эй, осторожней можно? — огрызается Пак и проходит вперед в вип-зону,

оглядывается по сторонам и не понимает, зачем его сюда привели. Здесь неестественно
тихо, диваны все пустуют, только один в центре самом занят двумя людьми и их
телохранителями. Охранник кивает на них, и Чимин задрав голову идет к ним. Но
поджилки трясутся так сильно, что Чимин молится, как бы не запутаться в собственных
конечностях. На него две пары голодных глаз смотрят, в прямом смысле слова пожирают,
кожу снимают. Чимин, несмотря на наготу, себя сейчас по-настоящему голым ощущает.
Он делает вдох, останавливается около стеклянного столика, что, будто стена, сейчас
ограждает от того, кто хищно облизывает губы. Чимин впервые его видит, но сразу про

6/247
себя отмечает: насколько красив мужчина перед ним, настолько и опасен. Чимин эту
опасность чувствует, страх поглубже запихивает и всем видом старается себя не выдать.

— Извините, меня вызывал босс, почему он ушел? — Пак бросает взгляд на второго
сидящего мужчину, нагло рассматривающего его, даже не скрывая жадного взгляда.
Чимин хмыкает, и тишину воцарившуюся нарушает только тихая музыка на фоне.

— Я тоже хочу, Чонгук. — Джексон выпивает виски и с громким стуком ставит на столик,
откидывается на спинку кожаного дивана и рукой Пака к себе подзывает.

— Не сегодня, езжай товар проверить, — ухмыляется Чонгук. Мальчик перед ним —

настоящий ангел во плоти, не хватает золотого нимба над головой. Чонгук организовать
его может, пусть только скажет — все ему будет.

Ванг матерится сквозь зубы, ключи со столика от автомобиля берет и, проходя мимо
Чимина, останавливается на секунду, горячим дыханием ухо обдает, посылая по телу
блондина рой мурашек. Чимин на уровне инстинктов в сторону небольшой шаг делает,
слышит позади смех удаляющегося брюнета. Кто эти люди?

— Подойди сюда, — то ли приказывает, то ли просит мужчина — Чимин понять не может,

но как приросший к паркету стоит и не двигается. Ему кажется, что он даже не дышит и
не моргает. Все его естество напряглось, ожидает. Пак нутром чувствует, интуиция по
мозгам бьет, что надо бежать. Но как, когда две пары глаз темнее самой ночи на тебя в
упор смотрят?

— Я не кусаюсь, но могу, если ты не подойдешь, — голос опасный, граничащий с

нежностью. Чимин обходит столик, окидывает помещение быстрым взглядом и понимает,
что один на один с ним остался. Чонгук, долго не думая, за руку хватает и на себя
дергает, на свои колени усаживает и крепко стройную талию обхватывает, к себе
прижимает. — Не продаешься, значит? Зря. — Чон проводит руками по спине, улыбается
хищно, чувствуя пальцами, как тело в его руках дрожит. — Хотя, такой роскошный
экземпляр должен принадлежать одному человеку — мне. — Чонгук губами по щеке
проводит, запах цветов носом улавливает.

— Извините, но что Вы себе позволяете?! — Чимин кладет руки на грудь мужчины и

отстраняется, хочет встать, но ему не разрешают этого сделать, крепче к себе
прижимают. — Я позову охрану, я сейчас начну кричать!

— Кричи, все равно никто не придет, — говорит он и языком мочку уха облизывает.

Чимин никогда не сдается.

Чимин резко вскидывает голову назад и после лбом бьет мужчину по носу. Плевать, что у
самого мушки перед глазами мерцать начали, плевать, что больно так, будто в голове
снаряды взрываются. Плевать.

Чонгук хватку ослабевает, и это позволяет Паку вырваться из его рук и спрыгнуть с
колен, ринуться в сторону служебного выхода. У Чимина кружится голова, он еле ногами

7/247
переставляет, но все внутренние инстинкты кричат только о том, что надо спасаться, что
надо не попасться и выбраться из логова зверя. Намджун, гребаный сукин сын, он
говорил, что при подписке документов никто к нему не притронется, а сейчас ушел и
оставил Чимина без каких-либо объяснений. Пак не оборачивается, но дыхание смерти
за собой ощущает.

— Ублюдок, — рычит Чонгук и утирает рукавом струйку крови, стекающую из носа. Он

убьет его, Чонгук убьет этого бессмертного бармена, который вздумал, что имеет на что-
то право. Чонгук его уничтожит, живьем в сырую землю закопает.

Чон быстро приходит в себя после секундной дезадаптации и оказывается позади

мальчишки, что пытается дверь служебки открыть. Он резко хватает его за волосы и
прикладывает лбом об дверь, на себя обратно тянет, лебединую шею сжимает, лишая
кислорода.

— Я ненавижу, когда мне перечат, — на ухо шепчет Чонгук. Он одним движением может
шею свернуть, но только сильнее пальцы на ней сжимает, вздоха сделать не позволяет.
— Но мы поиграем, если ты так хочешь.

Чимин ртом воздух хватает, задыхается, осознает, что встрял так, как никогда. Голова
кружится, а в ушах такой гул стоит, что хочется убавить громкости. Пак хватается за руку
Чонгука, ногтями чуть ли до крови в запястье впивается и отодрать от горла пытается,
но Чон в разы сильнее хилого Чимина, который за всю жизнь ни одну железяку не
поднял. Его резко разворачивают и больно впечатывают в стену спиной. Чимин шипит от
боли, что по лопаткам расходится, тяжело дышит, и его снова за волосы хватают и
больно тянут, заставляют за собой идти. Чимин руками машет, пытается до Чона достать,
но только неудачно за брюки цепляется. Чимин боится, страшно боится, и сердце
заходится в бешеном и неестественном ритме, разгоняя вскипающую от страха кровь в
сосудах. Паку бы сейчас провалиться сквозь землю или отмотать назад время, но он
понимает, что в любом бы случае поступил так, как поступил. Чимин никогда не сдавался,
пусть он никогда на рожон не лез, но неприятели в школе в виде кучки отбросов все
время задирали. Не без этого, как говорится, но Пак всегда сдачу давал, и плевать, что с
подбитым глазом иногда ходил. Но сейчас ему страшно, настолько страшно, что колени
трясутся и держится на своих двоих только благодаря Чонгуку, который тащит его по
затемненному коридору с множеством дверей, за одной из которых Чимина ждет смерть.

— Блять, ну ты и дрянь, конечно, но с такими, как ты, играть еще интересней, — говорит
Чон и открывает самую дальнюю дверь, Чимина небрежно на пол швыряет и закрывает
ее, показывая, что ему никуда не сбежать. Пак тушуется, прямо на глазах сдувается, как
проколотый красный шарик на детском празднике. Глаза начинают бегать, искать хоть
какую-то лазейку, но все, на что они натыкаются, — это темные глаза Чона,
поблескивающие в темноте недобрым огоньком. Чимин всю волю в кулак собирает,
бросает полный ненавистью взгляд на стоящего мужчину, всем видом показывая, что не
сдался, что так просто не сдастся.

— Ты настолько смелый и безрассудный, насколько же глупый и мелкий. — Чонгук

рубашку свою расстегивает, не снимает, после к пряжке ремня тянется и также ловко
расстегивает, ремень из шлевок высовывает.

8/247
— Я подам на тебя в суд за домогательство и избиение! — повышает голос Чимин и
начинает отползать назад, но Чонгук только подходит, медленно, как истинный хищник к
своей добыче подбирается.

— И за изнасилование, — подмигивает и усмехается.

— Да кто ты, блять, такой?! — Чимин спиной упирается в изножье кровати, и в голове
громкой сиреной воет «попался».

— Ты узнаешь, кто я такой, ангелочек, — снова улыбается, скалится скорее, Чимин под
его зубами свою истерзанную плоть видит.

Чимин вскрикивает, когда кожа ремня больно проходится по ребрам, отползти снова
пытается, но Чонгук его за волосы хватает, поднимает и на кровать бросает. Он снова,
будто всю силу в удар вкладывает, бьет по животу, по ногам, по груди, пару раз по лицу
попадает — Чимину кажется, что его кожа огнем горит, а удары все сыплются без
остановки. Если он решил так из него душу выбить, то у него почти получается. Чимин по
огромной кровати мечется, от ударов уходить пытается, но они сильнее и жестче
становятся с каждым последующим. Но Пак не кричит, прокусывает щеки изнутри,
кровью своей давится, но больше ни звука не издает, глаза зажмуривает от очередных
ударов, которые внезапно прекращаются.

— Ты думаешь, что я тебя не заставлю кричать? — Чонгук над ним нависает, запястья в
своих руках сжимает, отчего точно синяки останутся, но Чимин терпит, вида, что больно,
не подает. — Мразь, — выплевывает ему в лицо мужчина и с размаху по челюсти дает —
Чимин готов поклясться, что слышал ее хруст. — Люблю ломать принципиальных, гордых,
которые думают, что хоть что-то значат в этой жизни, а на самом деле являются всего
лишь мусором, объектом для удовлетворения чужих плотских утех. — Чон нагибается к
лицу, оставляя между ними пару миллиметров, отчего создается впечатление, будто он
воздух, которым Пак дышит, забрать пытается.

Чимину бы ответить, сказать что-нибудь, но он даже рта открыть не может, ему больно
так, что сглотнуть вязкую слюну, скопившуюся во рту, больно. Он точно ему челюсть
сломал. Чимин морщится, все жалобные стоны в себе давит, свою слабость перед ним ни
за что не покажет. Плевать, что взвыть хочется, спрятаться куда-нибудь. Пак терпеть
будет до конца, пусть хоть режет и бьет до потери сознания — он все вытерпит.

Чонгук на персиковые губы перед собой смотрит, все поцеловать мечтает, гадает, какие
они на ощупь. Мягкие, наверное. И Чон целует. Целует больно и жестко, играется
сначала с верхней, потом с нижней губой, всасывает поочередно. Чонгук грубо кулаком
ударяет по ребрам, когда блондин кусает его за язык, губы кривит в усмешке.

— Обещаю, что ты закричишь. Сколько хочешь строй из себя жертву, но ты сам

напросился, ангелочек, — с нотками раздражения говорит Чонгук и переворачивает
Чимина на живот. Парень сразу отползать начинает, на что Чон только вздыхает и
рубашку с себя снимает. Мужчина хватает одной рукой Пака за волосы, оттягивает назад
и перламутровой кожей шеи любуется с выступившими капельками пота. Чонгук

9/247
нагибается, языком проводит и солоноватый привкус ощущает. Чон свободной рукой
чиминовы руки над головой сводит, брыкающееся под собой тело своим весом
придавливает. — Я хотел по-хорошему, хотел, чтобы мы оба насладились, но ты сам все
испортил, — отпускает его волосы, продолжая держать руки Пака, связывает их своей
белоснежной рубашкой между собой и привязывает к изголовью кровати.

Чимин дергает руками, пытается их вывернуть и высвободиться, но все попытки терпят

полное фиаско, он только впустую тратит быстро утекающую энергию. Пак понимает, что
оказался в ловушке, из которой он точно не выберется. Чимин никогда бы в жизни не
подумал, что когда-нибудь окажется в подобном положении со связанными руками в
комнате борделя, где его сначала избили, сломали челюсть, а сейчас хотят
изнасиловать. Чимин бы покрутил у виска и сказал, что все это собачий бред, что такое
бывает только в кинофильмах и дешевых романах. Вымышленное стало реальностью, в
которую Чимин не до конца верит. Возможно, он спит, скоро должен проснуться.
Возможно, он не работает ни в каком клубе, где основной прибылью является эскорт
услуги любого вида.

Пак на своих бедрах руки мужчины чувствует, все дергаться пытается, но получает
громкий и болезненный шлепок. Чонгук в удары всю силу вкладывает, оставляя багровые
отметки на нежной коже бедер. Он одним движением стаскивает с него трусы, проводит
ладонями по ягодицам, подмечая про себя, как идеально округлые половинки ложатся в
его руки. Осознание происходящего болезненно ударяет по сознанию Чимина, который
начинает извиваться под Чоном, но тот не скупится на удары, бьет по всем местам, не
оставляя ни одного живого кусочка на теле парня. Чимин всхлипывает от бесконечных
ударов, от грубых рук на теле, от безысходности, что затапливает всю душу. Чимин
теперь окончательно понимает, что всего лишь безвольная кукла, которую сильный от
мира сего просто захотел и взял, не спрашивая его ни о чем. Затапливающая душу
несправедливость и всепоглощающая боль разрывают изнутри на мелкие ошметки,
которые после невозможно будет собрать.

Никто. Чимин никто в руках того, у которого весь мир ползает под ногами.

Чимин пронзительно вскрикивает, когда Чонгук без какой-либо подготовки входит в его
тело, распирая мягкие стенки. Ему кажется, что его насаживают на кол — так больно,
так мерзко, что Чимин последние силы собирает, чтобы слезть, не дать себя
окончательно растерзать. Но кто его будет слушать?

— Я тебя порву, не ерзай, — приказывает Чонгук и одним толчком до конца входит. В

мальчишке до безобразия узко, и Чон понимает, что под ним — девственник, чье тело
никогда и никого не чувствовало. Но Чонгук его накажет, покажет власть, покажет, что
перечить таким, как он, нельзя. Чимин под ним весь напрягается, сдавливает член так,
что даже Чонгуку становится неприятно. Он делает еще пару болезненных толчков,
после которых становится легче плавнее совершать фрикции. Чонгук его порвал. Чонгук
услышал его крики, которые заполняют комнату, лаская его слух. Чонгук своего добился.

Чимину больно. Чимину больно физически так, что хочется умереть. Его разрывает на
части, мучительные импульсы проходят от поясницы вверх к каждой клеточке тела.
Чимину больно кричать из-за сломанной челюсти, но он кричит, умоляет и надеется, что

10/247
кто-нибудь его сможет услышать. Чимину больно морально. Его терзают, как тряпичную
куклу, которая ничего не стоит. Чимина трахают, как дешевую шлюху и вещь, которую
выбросят на помойку. Пак сжимает руки в кулаки, давя в себе новые и нескончаемые
порции слез. Простынь под ним мокрая, впитывающая в себя всю боль, которую он
никогда не забудет. Чимин в концентрированной боли задохнется, но все еще дышит.
Чонгук трахает тело под ним долго, грубо, оставляя новые следы, что расцветут
разнообразными узорами. Чонгук не щадит, не жалеет, Чонгук всю злость и
раздражение выплескивает. От стен эхом отражаются чиминовы стоны и крики, шлепки
двух голых тел друг об друга, отчаяние одного и упования этим отчаянием другого.
Чонгук привык и любит ломать других, для него это стало жизненным кредо, без
которого он давно не представляет своей жизни. Чонгук — монстр, у которого нет
принципов, нет морали, нет совести. Чонгук это все в себе давно уничтожил, выбросил и
похоронил. Мальчишка под ним с идеальными губами и безупречной красотой — всего
лишь очередная потеха для веселья и удовлетворения своего безмерного эго. Чонгук
наклоняется к парню, обхватывает рукой его горло и сжимает, наслаждаясь хрипами,
срывающимися с пухлых губ. Он то расслабляет хватку, то снова сжимает, перекрывая
доступ к кислороду.

Чимин задыхается, мечтает отключиться, но мужчина издевается над ним,

оказывающимся на грани отключки, снова возвращает в реальность. Чимин проиграл. Он
больше не пытается сопротивляться, позволяя тому измываться над ним, как вздумается.
Больше нет сил, смысла тоже. Чимина разорвало на осколки, разлетевшиеся по всему
белому свету, которые невозможно будет собрать. Пак чувствует, как по бедрам стекает
теплая жидкость, чувствует, как член плавно выходит из него, оставляя после себя
такую странную пустоту. Его развязывают, разворачивают на спину и закидывают ноги
на плечи, снова входят, вырывая очередной болезненный вскрик, что затапливает
комнату. Никто не придет. Никто не спасет. Никаких ангелов-хранителей и богов не
существует. Чимин до боли зажмуривает глаза, цепляется за руки мужчины, что яростно
и с таким звериным чувством втрахивает его в кровать. Чимин уже не кричит, только
тяжело дышит и жалобно хрипит от особо сильных и грубых толчков.

Чонгук свою пытку продолжает, приказывает мальчику глаза раскрыть и стеклянный

взгляд под собой видит. Чонгук неосознанно сломал того, с кем просто хотел поиграться,
запугать и хорошенько наказать, но получилось все с точностью наоборот. Чон загубил
очередную жизнь, про которую через сутки не вспомнит. Чонгук привык и менять годами
выстроенные условия своей жизни не собирается. Он захотел — он взял.

Чимин теряется во времени. Блондин не знает, сколько раз в него кончили, сколько раз
вертели и имели в самых разных позах, потому что внутри Чимина что-то сломалось
надвое, уничтожились все привычные понятия. Пак ничего не видит перед собой, только
сизый туман, что в осенние утра нависает над городом. Он ничего не слышит, будто
пробки затолкали глубоко в уши. Чимин даже ничего не чувствует, потому что его
изувеченное тело — это сгусток сплошной боли.

Чимин жил самой обычной жизнью, не зная до этого момента по-настоящему страшных
вещей. Чимин родился и рос в благополучной семье, в которой никогда не было проблем.
Чимин в одну секунду открыл ящик пандоры, из которого все беды и невзгоды вихрем
ринулись на него. Бессмысленно обвинять судьбу и проклинать — если он когда-нибудь

11/247
сможет себя собрать по кускам в единое целое, то тогда поговорит о всех
справедливостях и несправедливостях, что в мире творятся. Но сейчас единственное, о
чем думает Пак, — это смерть. Поскорее бы она наступила.

Чонгук надевает брюки и подбирает с пола ремень. Пиджак остался в ложе на диване, а
про рубашку можно благополучно забыть. Да и плевать на нее. Чонгук вымотался,
единственное, о чем он сейчас может думать, — это горячая ванна, дорожка героина и
выдержанный коньяк в своем пентхаусе. Чон на выходе из комнаты бросает взгляд на
скрючившегося в позе эмбриона паренька, чей вкус губ будет напоминать ему сладкие
персики в разгар урожая. В мире Чонгука не существует закона и порядка, правосудия и
высшей силы, в мире Чонгука все продается и покупается за любую цену. Он усмехается,
хмыкает себе под нос и захлопывает за собой дверь. Этот мальчишка до конца не
сдавался, бороться пытался, но, как и любой другой, потерпел поражение.

Ангел, чей нимб в терновый венок превратился. Ангел, чьи белые крылья окрасились в
черный. Падший, навсегда оставшийся без пропуска в сказочный Эдем.

Чимин ноги к груди сильнее прижимает, слышит где-то на задворках сознания, как
хлопает дверь. Пак свое разрубленное сердце с пола соскрести пытается, думает, как он
дальше жить будет, как будет нести свое бренное существование.

Стоит ли?

Его растоптали, уничтожили, бросили заживо сгорать в огонь. По телу невидимые никому
ожоги появляются, которые останутся безобразными шрамами, ни одна косметическая
операция их убрать не сможет. Они на душе, глубокие и болезненные, будут напоминать
о дне, ставшем точкой невозврата к жизни, о которой Пак когда-либо мечтал.

Чимин ползет к краю кровати, падает с нее и, больше не чувствуя боли, ударяется, с
трудом встает, на дрожащих ногах идет в сторону ванной комнаты. Руки не подчиняются,
сразу все краны максимально откручивают, и шум льющейся воды шаткое сознание
немного успокаивает. Чимин залезает в воду, ее температуру не ощущает, садится и
выдыхает, когда вода измученное тело обволакивает. Моментально вся боль на секунды
уходит, вызывая легкую блаженную улыбку.

Стоит ли?

Снова в мыслях мгновенно проносится, и Чимин с головой под воду уходит.

Наверное, стоит.

Примечание к части

Визуал, музыка и все такое в группе:

https://vk.com/club171625895

12/247
Примечание к части Песня ко всей главе.
Она шикарная.
https://soundcloud.com/thvn/kwabs-last-stand-thvn-remix
Чимин:
https://ibb.co/Lknk8nL
Шону:
https://ibb.co/T4hWTyJ

сомнение

«Тело молодого человека, опознанного, как Пак Чимин, было обнаружено в ванной
комнате элитного клуба в центре столицы.

Судебно-медицинской экспертизой установлена причина смерти — аспирация жидкостью

воздухоносных путей.

Пока неизвестно, было ли это самоубийство.

Возбуждено уголовное дело, ведется следствие по этому делу. Клуб «Luxaeterna»

прекращает свою деятельность, а хозяин Ким Намджун взят под арест».

Чимин выныривает из воды, жадно хватая ртом воздух, откидывает голову на бортик
керамической ванны и прикрывает глаза. Капли воды стекают по бледной коже,
проделывая путь ото лба к шее, вниз, собираются в ямках ключиц, опадают обратно в
заполненную до краев ванну. Из открытого настежь окна врывается ночной холодный
воздух, который скользит по откинутым на бортик рукам. Вода давно остыла, и если Пак
продолжит так сидеть, то точно заболеет, но Чимин холода не чувствует, привык подолгу
находиться в ванне, выпадая из реального мира, давным-давно ставшего холодной
пустыней. Парень тянет руку к раковине и берет пачку сигарет и зажигалку, сквозь зубы
матерится, потому что осталось две штуки, а это означает, что придется выходить в
магазин. Чимин выдыхает, поджигает кончик сигареты и делает глубокую затяжку.
Ядовито-убивающий дым с бешеной скоростью несется по трахее, обжигая, попадает в
легкие и обволакивает их, приближая день смерти от какой-нибудь дыхательной
недостаточности. Пак смотрит на сигарету, делает очередную затяжку и стряхивает
пепел на кафельный белый пол.

Интересное явление: люди могут курить десятилетия напролет и не умирать ни от какой

бронхолегочной патологии, а кто-то ни разу сигарету в зубах не держал, курильщиков
опасался — и умирает от рака легкого. Забавно. Чимин ухмыляется, мысленно себя в
ряды ставит тех, кто в ближайшие десять лет помереть может, а докурив, тушит окурок
об стенку ванны и бросает на пол. Ему плевать, что вся ванная забросана окурками еще
после прошлой посиделки. Когда-нибудь руки дойдут до уборки, но точно не сегодня и не
завтра. Чимин поднимается, вода переливается через края ванны, огромными брызгами
разбивается об кафель, словно волны в безбрежном океане. Сквозящий ветер
неприятно, словно кожаный хлыст, проходит по телу, отчего Пак инстинктивно
13/247
покрывается мурашками. Ему не холодно, просто тело еще продолжает реагировать на
подобные внешние факторы. Чимин вылезает из ванны, накидывает махровый халат и
шлепает мокрыми ногами в сторону комнаты. Ему надо сходить в магазин, ибо запасы
сигарет и выпивки закончились, а Чимину еще полночи работать и разбирать
свалившиеся на его голову всевозможные дела. Шону предложил провернуть одно
опасное, но очень прибыльное дельце, а после него на время залечь на дно, пока все не
образумится.

Этот гребаный аферист Сон «Шон» Хену готов прыгнуть в огонь, но способ заработать
побольше зеленых купюр всегда найдет. Он неисправимый авантюрист, бросающийся за
наживой, любыми плохими-хорошими методами находит заработок, будет до последнего
карабкаться вверх по отвесной скале. Шону родился в неблагополучной семье, хотя
тяжело сказать, что определяет степень благополучности. Его отец был алкоголиком,
помер от тяжелой интоксикации прямо в машине скорой помощи: просто не успели
откачать бедолагу. Мать, долго не думая, стала проституткой, клюнув на легкие деньги,
в плену которых после оказалась. Шону рос, забытый, никому не нужный, вечно
слоняющийся по улицам оборванец, у которого была одна единственная цель — выбиться
в люди, стать тем, кого будут уважать и бояться. Шону выбрал не самый благородный
путь — Чимин в шутку его подстебывает, что нет бы в политику и государственную
деятельность податься. Сон ворует, мошенничает, обманывает, делает все, чтобы
остаться на плаву и выжить в мире, который каждую секунду готов похоронить его под
собой. Хену — поистине прирожденный лидер, умеющий своими пылкими речами
мотивировать даже самого заядлого скептика, вечно думающего, что придуманный план
провалится. Сон, несмотря на говорливость и напыщенную открытость к другим, очень
хитрый и изворотливый, а еще он превосходный манипулятор, легко находящий самые
уязвимые места людей и действующий ими на них. Для Хену не существует «нет»: он
ловко из «нет» сделает «да», чего бы ему это ни стоило, а человек даже и не поймет.

Чимин проходит на кухню, включает чайник и закидывает в стакан две ложки

растворимого кофе и ложку сахара, пока вода вскипает, роется в холодильнике. Он
даже вспомнить не может, когда последний раз что-то готовил, ведь обычно питается в
каком-нибудь ресторане вместе с Шону или по дороге заезжает в фаст-фуд, набивая
живот. Как ни странно, полностью сбитый режим питания никак не отражается ни на
фигуре, ни на коже, что только на руку ему. Он бы не особо расстроился, если бы набрал
пару лишних кило, скорее бы, даже не заметил. Пак заливает кофе, делает себе пару
бутербродов и идет в комнату, где на огромном столе разложена карта города и
разбросаны ручки, маркеры, пара блокнотов. Брюнет ставит посуду на стол, делает
глоток кофе и, зачесав влажные волосы пятерней назад, нависает над картой, на
которой красными крестами отмечены все необходимые пункты. Чимин до сих пор
считает эту операцию опрометчивой и очень глупой, почему-то грызущее изнутри чувство
не дает покоя. Он уже разговаривал с Шону, но тот только закатывает глаза, просит
успокоиться и бросить все силы на выполнение четко продуманного плана. Чимин
потирает переносицу и прикрывает глаза, вспоминая комбинацию цифр, что сегодня на
фотографии показал ему Сехун, который весь день провел на слежке.

Чимин всегда с легкостью запоминал цифры, их комбинацию, запросто воспроизводил —

стоило только посмотреть. Чимин — один из редких видов людей, обладающих
феноменальной памятью. Он вообще любую информацию быстро запоминает и так же

14/247
воспроизводит, но лучше всего получается все-таки с цифрами. Пак не может это
объяснить, это получается само собой практически с детства. Любой номер телефона,
произнесенный кем-то один раз, он мог записать, любые сложные примеры в школе
решал быстрее всех, не особо задумываясь над логической последовательностью
решений — в общем, Чимин с цифрами всегда дружил. Парень делает глоток кофе и
откусывает бутерброд, соединяет черным маркером линии от красных крестов,
поражаясь продуманности выстроенного маршрута. Если подключить фантазию и
внимательно присмотреться, то получатся очертания лепестка розы, либо у Чимина от
недосыпа едет крыша. Он сейчас и не вспомнит, когда последний раз нормально спал
без кошмаров хотя бы ночь, а после необоснованной тревожности, глубоко засевшей в
грудной клетке, и вовсе перестал. Пара часов за ночь — и на том спасибо. У Чимина
мешки под глазами, в которые можно картошку собирать, осунувшееся бледное лицо и
померкший взгляд. Все, что его волнует в ближайшие три месяца, так это план их
грандиозной операции и как не сдохнуть и не попасться. Пак записывает какие-то
только ему понятные карикатуры в блокнот и не замечает, как в комнату бесшумно кто-то
проходит и кладет руки на талию, обнимая его со спины.

— Русалка только из ванны? Опять залежался, а я тебе столько раз звонил, думал, что
ты потонул, — выдыхает ему на ухо Хену, сильнее к себе прижимает.

— Давно у тебя ключи от моей квартиры? — спрашивает Пак, кладя голову на плечо
рыжего, складывая свои руки поверх его.

— Где-то полгода назад я сделал себе экземпляр, — на секунду задумывается Сон,

вспоминая, когда тайком от Пака сделал это. — Ладно, как продвигаются твои
вычисления? — Парень водит носом по щеке брюнета и вдыхает аромат терпкого кофе,
которым пропитан Чимин и вся его небольшая квартира.

— Шону, я хотел поговорить с тобой, ты уверен в своем плане? Это очень опасно и
рискованно, если нас поймают, то боюсь представить, что нас ждет, — начинает Пак, но
Сон резко его разворачивает, смыкает руки на пояснице и в карамельные глаза напротив
смотрит.

— ЧимЧим, доверься мне, я уверен в себе, в нас на все сто, а как бы и не на двести
процентов. Мы очень долго готовились и шли к этому, мы не можем бросить все на
половине пути. Ты должен быть со мной, без тебя мы никто, ты столько раз доказывал
свою силу, — вроде бы искренне говорит Хену, но Чимин каждое слово через сито
пропускает, обдумывает и губу нижнюю закусывает. Пак понимает и сдается — все
равно задумавшего что-то Сона не переубедить — и тяжело вздыхает. Спорить
бесполезно. Чимин только кивает, тем самым показывая свое окончательное согласие.

Шону усмешку не скрывает, сразу к приоткрытым губам Чимина припадает и целовать

начинает. Пак на цыпочках приподнимается, руки поверх кожаной куртки на плечи
кладет и на поцелуй лениво отвечает. Чимину бы сейчас отдохнуть, набраться сил перед
предстоящим заданием, но в Хену энергия ключом бьет, которой Пак иногда поражается.
Сон живой, яркий, напоминающий луч света в темном лесу, что освещает дорогу
заблудившимся путникам. В нем жизнь ключом бьет, как из подземного источника, Сон
будто другим ее раздать пытается. Наверное, именно горящие яркие глаза Шону

15/247
привлекли Чимина в день их знакомства. Он такие глаза только у Тэхена в последний раз
видел, хотя с другом последний раз виделся около четырех месяцев назад.

Чимин выдыхает, когда руки рыжего скользят под халат, оглаживают ягодицы и крепко
сжимают. Шону хозяйничает по телу Пака, наизусть зная каждый миллиметр, каждую
родинку, каждую впадинку. Чимин не чувствует ничего, только очередное отвращение,
расползающееся по всему телу скользкой холодной змеей, что оплетает и душить
начинает. Чимин резко отстраняется, смотрит в непонимающие глаза Сону и кладет руку
ему на грудь.

— Я очень устал, — говорит Чимин, — мне надо поспать и сосредоточиться на нашей

операции, тебе тоже не помешает поспать. Ты — лидер, ты должен будешь повести нас в
случае форс-мажора. — Чимин берет его руку и целует тыльную сторону ладони.
— Пойдем спать, — заканчивает Пак и ведет не скрывающего вздоха разочарования
Шону в комнату.

***

Прошел год после той роковой ночи, что стала для Чимина моментом, переломавшим его
жизнь на две части. Чимин не смог себя собрать и склеить, будто вся его душа разбилась
на миллиард осколков, разлетевшись по всему свету. Их невозможно будет соединить, их
даже не найти. Чимин так и не смог оборвать свою жизнь, хотя пытался трижды. Чимин
не смог, потому что ему каждый раз становилось до безумия страшно, и, когда в груди не
хватало кислорода, он выныривал обратно из воды. Это стало для него неким ритуалом,
он даже научился не дышать под водой почти две минуты. Чимин никому не рассказывал
о том, что произошло, только обратился за помощью к психотерапевту, с которым
проходил курс лечения почти три месяца. Помогло ли оно? Отчасти. Чимин все равно
знает, что такое не лечится, ни один доктор в мире не сможет ему хоть как-то помочь. Он
ушел из клуба Кима в ту же ночь, долгое время никуда не выходил, никого не видел и ни
с кем не общался, кроме как с врачом. Несколько раз Намджун пытался позвонить ему и
встретиться, но все попытки были безуспешны. Чимин сменил номер, переехал на новую
квартиру и пытался начать жить заново, но прошлое преследовало его за каждым
поворотом, за каждым углом — оно было везде. Темные глаза он видел повсюду, в
каждом проходящем человеке. Они мерещились, будто постоянно смотрели на него.
Чимин знал, что его воспаленное воображение играло с ним самую злую шутку, особенно
по ночам. Чимин просыпался с криками и страхом, в холодном поту, часами не мог уснуть.
Чимину было страшно, страшно жить. Первый раз он попробовал покончить с собой через
месяц, когда кошмары начали сводить его с ума. Не смог. Снова долгий курс терапии,
часовые разговоры, очередные усилия собрать себя и жить заново. Правда, через три
месяца у Чимина просто-напросто закончились деньги, заработанные им в клубе и
отложенные на «черный день». Встречи с врачом пришлось бросить, препараты
заканчивались, и Чимину снова пришлось искать работу. Он устроился официантом в
ресторан, по восемь-девять часов пропадая на работе, временно выгоняя убивающие
изнутри мысли. Но, возвращаясь домой и закрывая дверь квартиры, Чимин снова летел в
пропасть, у которой никогда не окажется дна. Бесконечный полет в темную бездну,
откуда тянутся миллионы рук, лапающие и трогающие его тело.

16/247
Чимин работал, получая минимум, которого ему хватало на оплату квартиры, продукты и
пачку таблеток. Через три месяца Пак случайно познакомился в ресторане с Сон Шону,
бросающим ему недвусмысленные комплименты, на что Пак был готов подносом пройтись
по лицу этого наглеца. Шону приходил на протяжении недели, наблюдал за блондином,
изучал. Чимин до сих пор не понимает, что послужило толчком к их совместному ужину,
но после него все очередной раз кардинально изменилось.

Сон Хену сделал ему предложение, которое стало для Чимина опорой для будущего.
Чимин получил новую цель, живительный источник, подпитывающий его энергией,
позволяющий двигаться дальше, вперед. Чимин выбрал новую дорогу, усеянную острыми
гвоздями, об которые он в кровь раздирает свои ноги, но идти продолжает.

Пак Чимин выбрал путь мести.

Месть — это то, что помогает Чимину просыпаться по утрам, заново собирать себя по
кусочкам. Она не дает ему сойти с ума, задохнуться от отчаяния и позволяет
почувствовать себя живым. Чимин ее принимает, обнимает, как самую близкую подругу,
и подпитывается каждый день. Чимин живет днем, когда сможет отомстить тому, кто
уничтожил его жизнь, растоптал его, как насекомое, выжег душу, оставив вместо нее
пустоту.

Чон Чонгук.

Имя человека, вырезанное ножом под веками. Имя, вызывающее внутри

неконтролируемые ярость, гнев, что ядовитой лавой разносятся по сосудам. Чимин имя,
принадлежащее ему, ненавидит, грезит, как в один прекрасный день крышку гроба
закроет того, кто его по краю отчаяния ходить заставил. Чимин живет с этой мыслью уже
шесть месяцев, медленно, шаг за шагом к своей цели подбирается, карабкается, но
обещает себе, что никогда не сдастся.

Сон Хену открыл для Чимина совершенно иной мир, о котором Пак только строил догадки
и легенды после изнасилования. Мир, скрытый от посторонних глаз, куда может попасть
далеко не каждый человек. Мир, где кровь льется рекой, наркотики тоннами
перевозятся через границу, людей, как вещи, продают и покупают. Первое время Чимину
было сложно поверить во все, что творится за кулисами истинного мира, но стал
привыкать и становиться его частью. Сон Хену пару лет назад собрал небольшую
криминальную группировку, которая занимается мелкими делами в виде скупки
краденого, перепродажей на черном рынке, рэкетом, ростовщичеством, и последнее
время Шону решил, что пора выбиваться наверх, подключил к списку своих дел
наркотики. Сон хочет, чтобы его деятельность заметили другие кланы, мечтает об этом
слишком давно. Дело, которое, по словам Чимина, обернется его гибелью, даст мощный
толчок для того, чтобы добиться успеха. Пак в это совсем не верит, придумывает пути
отступления и обхода: запасной план всегда в кармане быть должен. Чимин — мозг
группировки, и после того, как Шону приобрел такой ценный экземпляр, многие дела
пошли только в гору. У каждого из них своя цель. Сон грезит о признании и славе в
криминальных кругах. Чимин опыта набирается, о дне думает, когда нож в сердце
воткнет Чону, который его собственное уничтожил.

17/247
Чимин делает глубокую затяжку и выдыхает дым в чуть приоткрытое окно. За ним конец
ноября, сквозящий по улице ветер до самых костей пробирает. Пак потирает переносицу
и следит за проезжающими в боковом зеркале машинами. Он помнит номер грузовика,
помнит, что нарисовано на нем, помнит каждую маленькую деталь — Чимин помнит все,
и от этого спокойней не становится. Парень все продумал, даже самые невероятные
сценарии рассмотрел, внутри все сжимается от страха, ведь если что-то пойдет не так,
они точно сдохнут, все. Чимину умирать нельзя.

Они должны перехватить грузовик с наркотиками, принадлежащий клану «Черная роза».

Часть товара должна быть продана на рынке клиенту, часть должна быть спрятана и
расфасована. Пак бросает взгляд на сидящего на водительском месте Ена и выдыхает.

— ЧимЧим, ты слишком сильно нервничаешь, успокойся, — говорит Ен и поправляет свои

пепельные волосы. Ему двадцать шесть, он вырос в детском доме, после
восемнадцатилетия ушел, начал работать в магазине, откуда его выперли после первого
воровства. В принципе, он нигде долго не задерживался, потому что всегда пытался что-
нибудь украсть. Он прирожденный вор, словно его руки заточены только под одно
ремесло. Чимин удивляется, как он не попался, как умудрялся выходить сухим из воды.
По всем правилам закона его давно должны были посадить, но Ен все еще на свободе,
дышит и радуется всему, как семилетний пацан.

— Все в порядке, я просто не хочу оттирать ваши мозги от пола, если что-то пойдет не
так. — Чимин выкидывает окурок в окно и бросает взгляд на часы на дисплее машины. Ли
угнал дорогую тачку сегодня днем, снял с нее номера и привез в их место сбора. Ен и
Чимин сразу выехали на точку, где около полуночи должен проходить грузовик.

— Мы справимся, заработаем на этом кучу денег и скроемся кто куда, ЧимЧим, —

улыбается широкой улыбкой Ен.

— Идет, — только выдает Чимин и головой кивает на яркие фары, внезапно осветившие
трассу. — Тут две полосы, выезжай медленно на аварийке, а когда он снизит скорость —
тормози.

Дрейк и Трой — близнецы-американцы, иммигрировавшие в Корею после выхода из

тюрьмы — стоят на другой стороне дороги и ждут сигнала. Шону вместе с Сехуном ждут
на подъезде к городу, так как грузовик уже прошел все контрольно-пропускные пункты и
направляется прямо на склад. Проблем возникнуть не должно, по крайне мере, Чимин
пытается себя так успокоить.

Ен выезжает на трассу, включает аварийку и видит, как позади него грузовик мигает
фарами, тем самым давая знак съехать или дать объехать. Ен усмехается и продолжает
медленно ползти по трассе, когда видит, что грузовик снижает скорость до минималки,
резко бьет по тормозам. У водителя отменная реакция, он тоже останавливает грузовик,
едва не въехав в задницу. Чимин кивает Ену, и первый выходит из машины, которую
быстро обегает и начинает кланяться перед вышедшим и матерящимся водителем.

— Извините, пожалуйста, извините, — воркует Чимин и поправляет упавшую на глаза

18/247
челку. — У нас что-то случилось с двигателем, сами не знаем, может, вы нам поможете?
— У Пака глаза блестят в свете ярких неоновых фар, от него будто искрится самая
настоящая наивная глупость, которая никогда и никого не оставляет равнодушным.

— Что за дети?! Давай, показывай, — говорит мужчина и идет к машине, открывает

капот и начинает в нем копаться. Чимин перегибается через плечо водителя, корчит
рожу от противного запаха пота, ударившего в нос, и замечает сбоку подошедшего Ена.
Блондин одним резким движением по голове мужчину бьет — тот, ударяясь о край
автомобиля, ничком падает на землю.

— Ты ебанутый, Ен?! Ты, блять, его убил?! — кричит Чимин и видит, как из макушки
тонкой струйкой вытекает кровь. Пак присаживается перед мужчиной и прикладывает
два пальца к шее, пытается нащупать пульс, которого уже нет. — Блять, пихай его в
машину! — требует Чимин и помогает Ену быстро затолкать тело в багажник. — Давай,
живо в грузовик!

Чимин откидывается на неудобное сидение в салоне, поражается способностями Ена так

ловко управлять огромной махининой, весящей не меньше нескольки тонн.

— Воу! У меня кровь кипит, ЧимЧим! — весело говорит блондин и выруливает на дорогу,
бросает взгляд в боковое зеркало и видит едущий за ними старенький мерс, в котором
едут близнецы.

— Да, только неожиданное убийство точно нам не на руку, — выдыхает Пак и снова
потирает переносицу.

Убийство человека не входило в их планы, они должны были просто его вырубить и
оставить в машине, хотя, возможно, это им все-таки на руку. Нет свидетелей. Чимину уже
все это не нравится. Впереди них выезжает Шону, и, как ни странно, они без
приключений добираются до назначенного клиентом места. Все остальные нюансы дела
проходят без участия Чимина, который курит третью сигарету, сидя на заднем сидении
мерса. Близнецы обычно тоже не суются в переговоры, предпочитая работать руками.
Можно сказать, что вся грязная работа всегда остается за ними. Вообще, они нравятся
Чимину. Они веселые, постоянно прикалываются над всеми, делая вид, будто кто-то их
не различил. Как тут не различить, когда у Дрейка шрам на половину лица, а у Троя
монобровь настоящая? Ребята они забавные, но в деле очень страшные. Чимин видел,
как они чуть не убили одного бедолагу, задолжавшего Шону несколько тысяч. Крови
тогда было так много, что Паку показалось, будто паренек от ее потери умрет. Что с ним
потом было, он не знает и знать не желает, зато близнецы всякий раз новую жертву
ищут, бойню устроить всегда желанием горят. Им бы какими-нибудь коллекторами
работать от банка, а они вместо этого жизнь поганят и свой организм изо дня в день
губят. Они наркоманы, торчат уже давно, Чимин удивляется, как они не откинулись еще.
«Правильно рассчитанная доза — даже полезно», — постоянно твердят в один голос, на
что Пак только иронично закатывает глаза. Сам на дозе вечной, что болью зовется.
Чимин их побаивается, но вида не подает и с несмешных шуток всегда смеется, потому
что оба качки, в два раза выше него и в столько же раз сильнее. Но с их слов Пак им
нравится, они такого маленького и красивого мальчика защищать должны и ото всего
оберегать, на что Чимин усмехается и кивает, получая одобрительные возгласы других.

19/247
Блондин бросает взгляд за окно и наблюдает за тем, как Сехун — лучший друг Шону —
ходит взад-вперед около здания, в котором проходит сделка. Ен ловко припарковал
грузовик около одного из въездов на склад, вместе с Сону ушел внутрь.

Возможно, Чимину пора унять привязавшуюся, как дворовая шавка, паранойю и

признать, что миссия наполовину выполнена, но об этом только говорить легко. Чимину
нужно оказаться в своей маленькой квартире, в заполненной ванне и со своими
деньгами. Он планирует на время уехать в Японию и пожить там, узнать побольше об
якудза и, возможно, примкнуть к какой-нибудь группировке. Чимину нужна информация,
любая, ему нужно знать намного больше, чем он знает сейчас. Сон Хену — стартовая
точка, которая просто позволяет ему быть в этих кругах, строить из себя невинного
дурачка-обольстителя. Чимину плевать, сколько времени потребуется для достижения
своей личной мести, но пока ее не осуществит, не сдохнет.

Он наблюдает за Сехуном, который нервно курит и прячет одну руку в карман куртки,
усмехается собственным мыслям. У Сехуна могла иначе сложиться жизнь. Он вполне мог
стать высококвалифицированным юристом или экономистом, построить что-то
действительно дельное и помогающее миру, но вместо этого стал помогать Шону, с
которым познакомился в школе, когда они еще были детьми. Сехуну, как и Сону,
двадцать восемь, они оба грезят одной мечтой, бок о бок столько лет к ней идут. Чимин,
смотря на них, понимает, что настоящая дружба существует, жалеет, что так отдалился
от Тэхена. Пак закусывает губу, думает, что после операции и до улета в Японию
обязательно встретится с другом, сможет объяснить ему внезапную потерю со всех
радаров.

Проходит около трех часов. За это время Чимин успел немного поспать. Шону и Ен
выходят из склада с четырьмя черными сумками. В предрассветном сумраке Пак
отчетливо может разглядеть довольную рожу рыжего, который идет к их машине. Сон
подмигивает ему, бросает сумки в багажник и уходит к своей машине, жестом указывая
близнецам ехать в «гараж». Гаражом они называют небольшое складское помещение,
которое обустроили для себя. Близнецы начинают о чем-то громко улюлюкать и
срываются с места, стоит только завести мотор. Но Чимин их не слышит. Пак,
прислонившись лбом к стеклу, думает о том, когда его жизнь так сильно изменилась,
когда он сам так сильно изменился. Ему стали чужды мораль и голос совести,
заткнувшиеся практически сразу, когда он впервые увидел, как близнецы до полусмерти
избили человека. Или когда Шону показывал ему, как необходимо вести себя с разными
людьми, как правильно заключить выгодную сделку и как нужно уметь воровать. Чимин
учился, до сих пор учится, включив полное равнодушие по отношению ко всему, что его
раньше окружало. Чимин ушел из университета, год не видел родителей и сестру,
несколько месяцев не общался с лучшим другом, а про старое окружение вообще забыл.
Чимин начал новую жизнь, в которой больше нет места сожалению и разочарованию, нет
места слабому и беспомощному мальчику, коим он был раньше. Он строит себя нового изо
дня в день, претерпевая закаливание огнем и водой, стремясь не к самой благородной
цели.

— ЧимЧим, хватит спать, — говорит ему Дрейк прежде, чем выйти из машины, вырывая
Пака из потока собственных мыслей.

20/247
— Иду, — отвечает парень и выходит из машины, укутавшись теплее в пальто, потому
что по ночам погода уже падает до минусовой. Чимин проходит внутрь помещения, где
Шону уже разливает по бокалам виски, чтобы отметить трехмесячную операцию.
Маленькая традиция после каждой сделки, что приносит доход и репутацию. Несмотря
на вроде бы удачное завершение, необъяснимый червь страха еще глубже засел в
грудной клетке. Все прошло чересчур легко и просто, хотя они готовились к этому
гребаных три месяца, потратив много времени на слежку, добычу информации и
составлению маршрутов и планов. Вряд ли клан «Черной розы» мог без проблем дать им
себя перехитрить. Чимин не уверен в том, что какая-то небольшая банда смогла бы
одурачить целый клан. Парень залпом выпивает виски, морщится от их мерзкого вкуса и
ставит на загаженный пятнами стол.

— Видишь, ЧимЧим, я говорил, что все получится, а ты не верил, — воодушевленно

говорит Сон и обхватывает Пака поперек талии, усаживаясь вместе на диван. Чимин не
отвечает, только странно улыбается, вызывая у рыжего смешок. — Разделим деньги, на
время заляжем на дно, после такой заварушки нам всем нужен отдых, — рассуждает
Шону, водя носом по шее Чимина. — Куда поедешь, малыш?

— Япония. Мне надо навести справки и узнать кое-какую информацию, — пожимает

плечами брюнет и откидывает голову на плечо мужчины.

— ЧимЧим, как всегда, жаден до информации и знаний, — смеется Шону и начинает

медленно покрывать поцелуями шею парня. — Без тебя мы ничего не смогли бы, ты наш
ангел-хранитель, — улыбается рыжий, а все поднимают бокалы, кивают и выпивают,
поддерживая слова их лидера.

Чимин только смущенно улыбается, головой в знак протеста качает и глаза закрывает,
даже не подозревая о том, что следующего рассвета он может больше никогда не
встретить.

21/247
Примечание к части Чон Хосок и Мин Юнги:
https://ibb.co/H2mxpFv
https://ibb.co/Qd6dyT5
Пак Чимин:
https://ibb.co/m54MkCN

неудачная попытка

Толчок.

Хриплый стон.

Толчок.

Заломанные брови и подрагивающие ресницы.

Толчок.

Сладкий шепот в губы: «Еще».

Чон Хосок целует искусанные губы, в плен их берет, языком проводит по небу и кромку
зубов обводит, наслаждается тем, насколько во рту Юнги мокро и жарко, как и в нем
самом. Хосок трахает идеальное, хрупкое тело с закинутыми на его плечи ногами,
поражаясь этому мальчишке всякий раз. С ним всегда будто первый раз. Хосок
переходит на быстрые, глубокие толчки, выбивая из грудной клетки Мина рваные
полустоны, ласкающие слух, словно лучшая мелодия на повторе. Мин Юнги — его личный
наркотик, без которого начинается дикая ломка, утолить которую способен только он.
Хосок трахает так, словно последний, яростно вбивая тело под собой в черные,
шелковые, скомканные от их страсти простыни. Для Хосока Мин Юнги — красная тряпка:
помаши перед носом - он сорвется, как испанские быки на арене. Это зрелищно, это
превосходно. Чон в прошлом году возил Юнги на такие соревнования, чтобы показать,
как он на него действует, как сводит с ума, как не дает собой насладиться. Хосок без
него задыхается, плюет на все правила и законы, годами выстроенные его великой
семьей, из-за мальчишки, крепко сжавший его сердце. Хосок добровольно отдает его на
растерзание, плевать, что рассвета может не наступить. Пока Юнги рядом, Хосок жив,
дышит и стремится завоевывать вершины. Он на трон посадит Мина, корону наденет и
целовать его ноги будет. Хосок сбрасывает со своих плеч стройные ноги, тут же на
пояснице в замок сцепляющиеся, продолжает трахать и покрывать поцелуями шею, кожу
засасывает и багровый засос оставляет. Пусть все знают, кому он принадлежит, пусть
видят и завидуют, что самый желанный и красивый человек на свете ему принадлежит.
Любой, кто покусится, посмеется, с оторванной головой окажется на дне океана. Чон
Хосок — то, что его всецело оберегать будет, как самое ценное сокровище охранять,
потому что Мин Юнги — алмаз редкий, в своем роде один-единственный, добытый
специально для Хосока.

Юнги кладет руки на грудь Чона, бедрами подмахивает в такт резким толчкам, слегка
толкнув его назад, переворачивается, сверху садится и хитро смотрит, губы, словно
22/247
кошка, облизывает. Мин рукой член Хосока обхватывает, насаживается и начинает
двигаться, откидывая голову назад. Парень иногда вопросом задается: возможно ли
настолько идеальное сочетание тел, когда изгиб к изгибу, ложбинка к ложбинке, когда
член плавно внутри скользит, будто создан специально для его задницы. Хосоковские
руки на ягодицы плавно ложатся, будто сама природа выковала для них. Юнги пугается
притяжению между ними, но сам тянется, сам подается, плюет на все запреты, потому
что без Хосока невозможно. Хосок давно стал значимым и важным, давно стал тем, без
кого кислород в легких заканчивается, стоит ему далеко оказаться. Юнги в любовь
поверить готов, ведь для него Хосок как живительная сила, без которой он в момент
угаснуть может. Мин нагибается к лицу мужчины, страстно целовать начинает, губы его
кусает в отместку за свои, руками по телу скользит, в ребра коготками впивается,
шипением его наслаждается.

— Гаденыш, — произносит Хосок и резко парня переворачивает, под себя подминает,

срывается на такой бешеный темп, что у самого искры перед глазами сверкают. Юнги
кожу на плечах раздирает, спину царапает, выгибается весь и с протяжным стоном
кончает, животы обоих пачкает. Чон долго себя ждать не заставляет: следом прямо в
парня кончает, еще пару раз толкается и только потом выходит, рядом с блондином
ложится и обнимает, пытаясь дыхание перевести, в шелковые волосы носом утыкается,
запахом упивается.

— Ты просто зверь, Чон Хосок, — тяжело дыша произносит Мин и ближе льнет, всем
своим естеством показывает, как сильно нуждается.

— А ты, как всегда, ненасытный, — в макушку целует и глаза прикрывает. С Юнги

«нормально» не бывает. Сегодня утром они повздорили, разбив в гостиной дорогую вазу,
принадлежащую матери Чона, в обед самозабвенно трахались на столе в кабинете
Хосока, потом снова поругались из-за секретарши, а вечером друг другом насытиться не
могли, весь фильм мимо них прошел. Чон с ним обо всем забывает, будь то обида или
ссора, потому что Юнги — это настоящая и грациозная кошка, умеющая правильно
хвостом вильнуть и одним взглядом к себе внимание приковать. Юнги всегда разный. Он
цвет волос каждый месяц меняет, любой ему до безумия идет, Хосок влюблен, не видя и
не слыша ничего вокруг себя относительно Мин Юнги. Он совершенство, не имеющий
подобия. У них с самого начала все было странно, неправильно, невозможно.

Они познакомились два года назад на благотворительном вечере, который устроила

семья Чон в честь поддержки какого-то фонда. Хосок тогда пришел с будущей невестой,
подсунутой родителями для очередной промывки мозгов, мол, в его возрасте пора
жениться, о детях подумать и наследниках. Хосоку тогда исполнилось двадцать пять, он
точно не думал ни о каких бытовых вещах, о каких вечно толкуют родители. У него только
жизнь началась в самом своем разгаре, а ему о таких вещах говорят. Хосок только
морщится, темы умело переводит, о бизнесе сразу или о делах клана. В тот роковой
вечер Мин Юнги, в поле зрения внезапно объявившийся, его покорил. Чон хорошо помнит
тот день. Юнги был брюнетом — фарфоровая кожа, как у самой настоящей куклы,
идеально контрастировала с цветом волос. Черная блузка оголяла острые ключицы, а
обтягивающие брюки задницу подчеркивали. У Хосока от одного его наряда встал, а
стоило глаза в глаза встретиться, как весь мир в ярких красках заплыл. Юнги в свои
сети заманил. Они потрахались прямо в туалете, и весь вечер Хосок провел рядом с

23/247
Мином, а не со своей невестой, как было задумано изначально. Если любовь существует,
то Хосок в нее поверить готов, иногда своих чувств боится, разрывающих, будто
мясорубка, изнутри. Потому что так ахуенно бывает только под кайфом. Неожиданно
раздается звонок на телефон, и Хосок глаза закатывает, рукой к тумбочке тянется и по
экрану проводит, отвечая.

— Что, блять?! — Он резко на локтях приподнимается, не верит своим ушам, на

хлопающего ресницами Юнги смотрит. — Я скоро буду, — сбрасывает звонок и с кровати
подскакивает.

— Что случилось? — Юнги под одеяло лезет и в комочек сворачивается, смотря на

собирающегося Хосока.

— Я поеду пускать кровь, а ты, котенок, ложись спать, — улыбается ему нежно Чон,
воздушный поцелуй шлет и, положив телефон в задний карман, выходит из комнаты,
становясь тем, от вида которого кровь в жилах стынет, а ноги к земле прирастают. Все,
что остается, — это молиться и надеяться на милосердие.

Чон Хосок.

Преемник клана «Черная роза».

Если Чон Хосок по чью-то душу идет, то не убежать, не спрятаться, не скрыться.

Он мертвого воскресит, снова в могилу отправит.

Он руки запачкать в чужой крови не боится, зато его боятся, почитают и колени перед
ним преклоняют.

Чон Хосок с оскалом на губах убивать идет.

***

Чимин чувствует руки, хаотично шарящие по телу, сжимающие бока до болезненного

вскрика, спускающиеся ниже, поглаживающие бедра и до красных полумесяцев
впивающиеся в кожу. Чимин щеку прокусывает, проглатывая вязкую слюну с привкусом
железа, и распахивает глаза от грубого и резкого толчка. Чимин выгибается в спине до
хруста позвоночника, в грудь толкает, щеки горячие слезы обжигают. Чимин от боли
кричать начинает, но его рот холодная ладонь закрывает. Он мечется по простыням, бьет
по плечам и рукам, выбраться пытается, но его руки крепко обхватывают за запястья и
сжимают так сильно, что Чимин уверен: синяки останутся. Пак бедра поднимает с члена,
что таранит его, слезть старается, но ни одна попытка успехом не заканчивается. Его
бьют по лицу, успокоиться приказывают, а он не слушается, кровь, стекающую из носа,
глотает и голосовые связки надрывает. Чимин надрывно плачет, трясется весь — и в
следующую секунду весь мир замирает. Глаза цвета ночи смотрят на него, в самую душу,
забираясь так глубоко, что становится больно. Его личное чудовище смотрит так, что
хочется вскрыть черепную коробку и стереть все воспоминания, все, что с ним связано.

24/247
Чимина прошибает страх, необузданный животный страх, от которого конечности сводит
в судорогах, дышать становится невыносимо сложно. Его глаза выжигают, оставляя
после себя безжизненную пустыню, вечную засуху, которой не поможет ни один дождь
на свете. Чимина его глаза сжирают заживо, медленно, кусочек за кусочком, смакуют
вкус и наслаждаются послевкусием. Чудовище кожу под ногтями раздирает, языком
облизывает текущую из рваных ран кровь, довольно хмыкает, словно самый вкусный
деликатес пробует. Чимин тяжело дышит, ослабленным телом сопротивляться пытается,
но оно почти не слушается, в руки монстра последние силы вкладывает.

Чимин резко распахивает глаза и садится на постели, дыша тяжело, каждый вздох
ловит, в темноту всматривается, чудовище увидеть пытается, но только пробивающиеся
сквозь темные шторы лучики солнца видит. Пак спиной откидывается на спинку кровати,
делает глубокие вдохи и выдохи и снова глаза прикрывает. Сон. Это был всего лишь
слишком реалистичный, слишком яркий сон, потому что ему кажется, что запястья горят
от холода чужих рук, а горло саднит от громкого крика. Чимин кашляет, рукой шарит по
второй половине кровати, но никого не нащупывает. Он открывает глаза и включает свет
лампы на тумбочке, смотря на пустое место, на котором должен спать Шону.

— Сука!

Чимин с кровати подрывается, забывая о своем кошмаре в ту же секунду, когда

осознание ситуации прошибает, как удар электрическим током. Сон Хену не ушел бы,
если не было бы весомой причины. Чимин материт и проклинает Шону, обещает ему, что
найдет и заживо кожу снимет, кровь пустит, упиваться стонами боли будет. Гребаный
сукин сын. Чимин понимает, что был всего лишь инструментом для достижения цели,
очередной раз доказав себе, что доверять в этом мире можно только самому себе. Хену
трахал его, нежно шепча слова приторной любви, трахал и восхищался чиминовой
красотой, телом и умом, поражаясь, как в одном человеке все умещаться может. Шону
обещал ему дворцы и замки, ложь, в которую Чимин никогда не верил.

Сон Хену его кинул. Жестоко и подло, оставив одного, бросив на растерзание в лапы
зверя, идущего по его душу. Чимин четко понимает, что их нашли. Чимин с самого начала
знал, что операция провалится, что их найдут, и тех, кто не успеет уйти, убьют. Но Чимин
никак не ожидал, что случится это через какие-то сутки. Слишком быстро, слишком
внезапно — если он не успеет скрыться, то его ногами вперед выносить будут или в
черном мешке на дно залива бросят. Никто и никогда не вспомнит о каком-то Пак Чимине,
мальчишке, который потерял все, не приобретя ничего. Нет. Он так просто сдаваться не
намерен, выход найдет из сложившейся ситуации, хотя ни в чем больше не уверен. Пак
берет телефон и набирает Шона. На другом конце слышится омерзительный голос
оператора, говорящий о том, что телефон вне зоны доступа.

— Я убью тебя, Шону, я убью тебя, — под нос говорит себе парень и сжимает корпус
мобильника. Он набирает номер Сехуна, который тоже недоступен, затем номера
близнецов и Ли, но все они недоступны, только Ен поднимает трубку через два гудка.

— Ен! — кричит в трубку Чимин, попутно собирая вещи в рюкзак. — Где ты, где все,
почему никто не доступен, Ен, блять, не молчи!

25/247
— А ты, наверное, ЧимЧим, — разносится незнакомый голос из динамика, кожу
моментально покрывающий мурашками. Пак дрожит, липкий страх по телу струится,
оседает где-то на стенках сосудов и пошевелиться не дает. — Зря вы затеяли эту
игру, — спокойно говорит незнакомец, а у Чимина все внутренности в тугой узел
заворачиваются. — Но раз играете, то мы тоже хотим. Посмотрим, насколько ты умен и
сообразителен. Если мои люди не найдут тебя в течение шести часов, то, поздравляю, я
отдаю тебе победу и отпускаю с условием, что ты покинешь страну без права на
возвращение, но если тебя поймают, то лучше бы тебе начать молиться.

Чимин звонок сбрасывает, дрожащими руками натягивает на себя джинсы, рваные на

коленях, безмерную черную толстовку с капюшоном, который тут же надевает, и, схватив
рюкзак, бежит в сторону двери. Нет времени на обдумывания грандиозных планов,
нужно бежать как можно быстрее, как можно дальше. Чимин захлопывает дверь
квартиры, достает телефон и на время смотрит. У него шесть часов. Ровно до
двенадцати ночи. Пак по лестнице вниз спускается, выбегает из дома и по сторонам
оглядываться начинает. Бешено в груди колотится сердце, ноги трясутся, но Чимин
упорно все игнорирует и бежит в сторону автобусной остановки. Ему надо добраться до
аэропорта, купить билет в любую точку земного шара и улететь, потом думать, что
делать дальше. Парень забегает в первый остановившийся автобус, мелочью оплачивает
проезд и, держась за поручень, глазами по салону бегает, подозрительных людей
высматривает. Чимину сейчас все кажутся такими, все на него смотрят и разглядывают,
будто все его грехи знают. Такие взгляды обжигают и до гола раздевают. Пак головой
встряхивает, глупые мысли от себя отогнать пытается, но они, как назойливые осы на
сладкое летят, лезут и лезут. Чимин делает дыхательную гимнастику, мысли от хаоса и
паники освобождает и размышлять начинает.

Ен под угрозой смерти может любые тайны выдать. Ен — трус, а трусы, слабые и
никчемные, за свою жизнь будут цепляться, как утопающий за круг. Ен точно сдал адрес
его квартиры, но хорошо, что кроме него он больше ничего о нем не знает. Точно умоляет,
чтобы его отпустили, что он все для них сделает. Ублюдок. Чимин мало о себе
рассказывал — никто, кроме Хену, не знает о его друге и семье. Их не тронут, он
надеется на это, всевышние силы умоляет, чтобы они целы остались. Это его ошибки, его
жизненные косяки, которые могут стоить ему собственной жизни. Чимин выбегает из
автобуса и растворяется в толпе людей, спешащих домой после тяжелого рабочего дня.
Он сливается с общей массой, но бросает внимательные взгляды на проходящих мимо.
Любой из них может быть тем, кто его поймать пытается, любой может нож в спину
вонзить или глотку перерезать. Чимин не забывает смотреть на руки людей, на их
выражение лица, пытаясь поймать хоть что-то. Пак останавливается на пешеходном
переходе, губы по несколько раз облизывает и осознает, что они будут ждать его в
аэропорте и на железнодорожном вокзале, потому что это единственные места, которые
могут его от них подальше увести. Чимин матерится сквозь зубы, на пятках
разворачивается и в противоположную сторону идет, на бег срывается, потому что
медлить нельзя, потому что на кону жизнь, у которой впервые смысл и цель появились.
Чимин желтое такси рукой ловит и запрыгивает в него, адрес диктует и просит водителя
как можно быстрее добраться, доплатить обещает вдвойне. Брюнет откидывается на
спинку, переносицу потирает и понимает, что подставляется, время тянет, но придумать
толкового ничего не может.
Время девять вечера. Чимин безудержно жмет на дверной звонок справа от двери и уже

26/247
колотить начинает, как она внезапно открывается. Тэхен стоит в один домашних штанах
и с полотенцем на голове, распахнутыми от удивления глазами на Пака смотрит и не
понимает, впускать его или выгнать. Чимин вздыхает и сам внутрь квартиры проходит,
дверь захлопывает и в глазок смотрит.

— Прости, мне некогда объяснять, что произошло и куда я пропал, но мне нужна помощь.
Ты можешь связаться со своим другом, который коп? Иначе мне просто пиздец, —
говорит Чимин и на пол тяжелым грузом оседает, а Ким продолжает на него смотреть,
информацию полученную переварить пытается, ничего понять не может. Тэхен берет
телефон и набирает номер, ждет, но гудки так и не переходят в ответ. Тэхен еще раз
набирает и еще, еще, но на десятый раз телефон оказывается выключенным.

— Он не берет! — вскрикивает Тэ и бросает телефон на диван.

— Блять. — Чимин за голову руками хватается и опирается локтями об колени, в голове

все самые худшие сценарии прокручивает. Тэхен садится напротив него и руку к лицу
протягивает, но Пак резко от нее отмахивается.

— Чимин, что случилось? Я столько раз тебе звонил, писал, с Лисой виделся, тебя искал,
а ты пропал. Я так переживал, беспокоился, даже в полицию хотел пойти, а ты сейчас
объявляешься и просишь о таком. — Тэ своими большими глазами в душу смотрит,
старые рубцовые раны по новой вскрывает. Чимин не может рассказать, не может с
лучшим другом всеми своими проблемами поделиться. Да и что Пак скажет?

«Тэхен, я состою или состоял в криминальной группировке, которая занимается

грабежом, вымогательством и прочей опасной херней, которая возомнила себя богами и
против мафиозного клана пошла, украв у него наркоту. Целого, блять, клана. Мне дали
ультиматум в шесть часов, и я в полной заднице».

Чимин в мыслях усмехается, поднимает полный боли и растерянности взгляд на друга,

продолжающий изучать брюнета своими красивыми проницательными глазами. Чимин не
выдерживает, голову в сторону поворачивает и впервые за все время сказать ничего не
может. Раньше они делились самыми сокровенными мечтами и тайнами, знали друг о
друге все, что другим было неизвестно. Теперь между ними непроходимая стена,
которую сломать невозможно. Чимину бы хотелось вернуться в прошлое, не отдаляться
от друга, но прошлого не воротить, совершенных ошибок не исправить.

— Не расскажешь? — с надеждой в глазах смотрит Тэ.

Чимин отрицательно головой качает.
— Я могу помочь? — не сдается Тэхен.
Чимин отрицательно головой качает.
— Ты справишься? — не унимается парень.
Чимин отрицательно головой качает.

Он больше не может оставаться в квартире Кима, подвергая его опасности. Тэхен

вообще ничего не должен знать, не должен быть вмешан в игру, в которой победителей
не существует. Чимин поднимается с пола и крепко обнимает друга, запахом фруктового
шампуня наслаждается несколько секунд и отстраняется. Тэхен среагировать не

27/247
успевает, как Пак за порогом квартиры оказывается. Ким ни черта не понимает, но
обещает себе, что со всем разберется.

Чимин снова на улице, кутается в толстовку и прячет лицо, хотя, ему кажется, что его
давно нашли, просто играют и забавляются, на его отчаяние поглядеть хотят. Пусть.
Чимину терять нечего, он давно не живет, а существует, как умалишенный, одно перед
собой видит. Парень срывается на бег, дороги не разбирает, опять развалившееся
сознание по частям собирает, в голове на повторе «не сдаваться» трезвонит.
Неожиданно раздавшийся звонок на телефон остановиться заставляет. Руки дрожат.
Ноги ватными делаются.

— ЧимЧим, — хриплый голос, насмехающийся над ним, — слишком медленно бегаешь, я

тебя нашел. Но даю тебе немного форы: если сумеешь добраться до аэропорта за
полчаса, то обещаю, что отпущу, — недобрый смешок из уст неизвестного говорит лишь о
том, что обещание выполнено не будет.

— Я же не успею, — тихо говорит Чимин и в такси запрыгивает.

— Удачи, — сброшенные гудки разносят.

***

Хосок усмехается и закуривает, чуть голову назад запрокидывает и выпускает вверх

извитые струи сигаретного дыма, растворяющиеся в потоках воздуха. Хосок бросает
взгляд на наручные часы и мысленно аплодирует Шону, что успел смыться из страны.
Чон знает, что Сон никогда бы не смог провернуть подобную операцию, не будь у него
расчетливого и превосходного стратега, который смог предугадать все исходы,
правильно подсчитать время и место перехвата грузовика, когда тот оказался в
«слепой» зоне. Чон знает, что Сон — отличный лидер, мотиватор, умеющий грамотно
сказать и представить любой товар, но проводит более изощренные махинации не в его
компетенции. Хосок очень удивился, когда узнал, что именно группировка Шону
перехватила грузовик. Хену молодец, спрятаться успел, но вот своих людей кинул, даже
не задумавшись об их положении. Хреновый он лидер, как и хреновый стратег и
преступник. Хосок пересекался с Соном пару раз, ведь тот пытался всеми правдами-
неправдами, действиями и поступками сделать так, чтобы его заметил клан или кто-
нибудь под свое крыло взял, но все видели в Хену только неосуществимые амбиции.
Шону постарался, его заметили, точнее, всегда он был под пристальным вниманием
нескольких преступных группировок, возможно, у него было будущее, пока он его
собственными ногами не растоптал. Обхитрить клан «Черной розы» было самое глупое и
безрассудное решение, за которое он еще поплатится. Хосок думает дать ему время
насладиться последними вздохами жалкой жизни.

Чон, конечно, был прав, что никто из шайки Шону не смог бы так предельно скрупулезно
разработать план и выполнить его на ура. Некий ЧимЧим, который со слов трусливого
Ена все придумал, сделал и осуществил. Этот ЧимЧим вызвал у Хосока бурный
интерес — ему уже не терпится познакомиться с ним. Хосок даже поиграть решил, хотя

28/247
еще с места адреса его квартиры мог поймать и уже сбросить в черном мешке на дно
реки, но Чон сегодня чересчур милосерден. Этот ЧимЧим должен благодарить Юнги,
который мило хихикал в трубку и говорил такие нежности, что парень подобрел. Хосок
пугается влиянию Мина на него, но ничего с собой поделать не может, у него будто
рядом с белобрысым все замки отлетают, а пусковые механизмы заводятся по одному
щелчку. И это точно не подростковые бушующие гормоны. Он достает телефон и
набирает первый номер в списке, подносит к уху и выкидывает окурок на асфальт.

— Заканчиваем, везите его на склад, — говорит Чон и пятерней зачесывает назад

взлохмаченные волосы. Пора прекращать этот цирк.

Такси Чимина останавливается на подъезде к аэропорту, и двое странных людей,

постучав пальцами по пассажирскому окну, вынуждают его выйти. Его, не медля ни
секунды, хватают крепко за шею и заталкивают в черный внедорожник без номеров.
Прощай, жизнь. Но Чимин сдаваться не намерен: он тянется рукой к дверной ручке, но не
успевает даже обхватить, как ему прилетает неожиданный удар по почкам. Чимин
вскрикивает, пополам складывается, непрошенные слезы унять внутри пытается.

— Босс приказал, что если захочет сотворить хуйню — бить, — говорит один из лысых
амбалов, и Пак голову в его сторону поворачивает, ненавистным взглядом прожигает,
что вызывает у мужчины только усмешку.

Чимин морщится, в голове сотни и тысячи вариантов продумывает, как ему сбежать, и
даже пытается совершить очередной необдуманный поступок, когда машина
останавливается около складского заброшенного помещения недалеко от аэропорта. Его
ловят поперек талии, но он упорно продолжает сопротивляться, кричать пытается, но
любая попытка поражение претерпевает. Чимина на пол швыряют, он головой ударяется,
выпадая из реальности на несколько секунд, встать пытается, но получает несчетное
количество ударов по всему телу. Он только успевает голову и лицо прикрыть, слезы
глотает, потому что больно настолько, что еще один-два удара, и он точно умрет. Однако
не умирает. Эти люди всю силу в удары вкладывают, ему с каждой секундой дышать
тяжелее становится. Чимина бьют трое ногами по спине и туловищу, ногам и рукам, Пак
терпит боль, что горячим свинцом по телу наливается, терпит и молится тому, чтобы
вырубиться и потерять сознание, чтобы ничего не чувствовать. Избиения прекращаются,
но он лежит в позе эмбриона, рвано дышит и отсчитывает секунды до своей смерти.
Чимин ощущает, как чья-то рука зарывается в волосах, сжимает их на макушке и резко
вздергивает назад. Пак морщится, взгляд сфокусировать над нависшим мужчиной
пытается, но его лицо плывет, и свет ламп сильно слепит.

— Нихуя себе, какой ты милашка! — Чимин голос узнает, такой же, что из динамиков
телефона раздавался. — Да ты с таким личиком должен моделью работать или актером,
а ты вошкаешься с такими отморозками, как Шону, — говорит парень и одним рывком
встать заставляет. Чимин на ногах не стоит, но его тут же на стул сажают. Брюнет
откидывает голову назад, болезненно стонет и последние силы внутри собирает, со
стула поднимается, но удар прилетает прямо в солнечное сплетение. Пак хрипит, тушей
обессиленной на стул обратно падает и голову поднимает.

— Мне нравится твое упорство и сопротивление, но я не хочу портить такое красивое

29/247
личико. — Хосок растягивает губы в довольной ухмылке, проводит костяшками пальцев
по острой скуле, на что парень головой в сторону дергает, смех у Чона вызывает. — Твой
друг, Ен вроде бы, сказал, что ты был мозгом всей операции. — Он нагибается, руками на
бедра опирается, чтобы лицо на одном уровне с лицом Пака оказалось. — Трус еще тот,
но я думаю, что рыбки в Хане полакомятся им, а вот что насчет тебя, ЧимЧим?

Хосок в глаза напротив смотрит и видит в них ярость бушующую, которой выход нужен, и
в этих карамельных глазах столько ненависти, что Хосок ее ощущает на своей коже. Если
бы Чимин мог мыслями убивать, то все здесь с растерзанными телами лежали бы давно.

— Знаешь, мой отец вечно любит повторять слова Цезаря: «Проще найти тех, кто готов
умереть, чем тех, кто готов нести бой». Сейчас я понимаю его слова, как никогда. Твой
друг подох, как последний трус, пытался на сделку пойти, умолял и просил, а ты другой,
абсолютно. Молчишь, даже не кричишь, но по слезам на глазах вижу, что тебе больно,
что храброго из себя строишь, не просишь пощады, и мне это нравится. Зачем ты
связался с Шону? С этим придурком. Его банда — это такие отбросы в нашем мире, а ты
для них слишком умный и слишком красивый, но связался именно с ними. Интересно, что
тебе Шон обещал? Деньги? Богатство? Признание? Власть? Он же сам ничего не
добился, но тебя на свое дно утащил, — говорит Хосок и ставит руки на подлокотник
стула, ближе к лицу Пака приближается и горячим дыханием настоящего хищника
опаляет.

— Силу, — выплевывает ему в лицо Чимин, — в клан вступить обещал помочь. — Он руки
в кулаки сжимает и с вызовом в глаза напротив смотрит. Чон в удивлении бровь
изгибает.

— Какой же? — прищуривается и вызов в глазах принимает.

— Твой, — усмехается Чимин и получает неожиданный удар по челюсти. Пак сплевывает

кровь на пол.

— А ты мне действительно нравишься, твоя дерзость границ не знает. Ты бы точно

понравился моему отцу, он любит языкастых и смышленых, — облизывает губы Хосок,
скалится, новую игру придумывает. — А знаешь, я дам тебе шанс: если ты выживешь, то
сможешь вступить в клан, я замолвлю за тебя словечко на отборе новых рекрутов, —
подмигивает Чон и своим людям кивает, на ухо шепчет одному и на Чимина кивает.

Все, что Чимин чувствует, — это удар по затылку, а дальше беспросветную тьму.

30/247
стойкость

У Чонгука де жа вю. Темная комната, освещаемая лампами с приглушенным

светом на стенах, черные, шелковые, смятые простыни, худое, дрожащее под ним тело,
блядские пухлые губы, расширенные от испуга глаза. Такая картина будто давным-давно
была, стерлась из памяти, но размазанными отрывками осталась жить на загвоздках
собственного сознания. Длинные пальцы сжимают лебединую шею, доступ к
живительному кислороду перекрывая, надавливают сильно и больно, обещая оставить
багровые синяки, яркими красками расцветущие на утро. Чонгук не умеет рассчитывать
силу, славится своей жестокостью и свирепостью, оставляя после себя кровавые реки,
бесконечно текущие по всему городу. Чонгук знает, что по-другому усмирить ему никого
не получится, прибегает к самым изощренным методам наказания. Чонгуку дорогу
переходить опасно, каждый в их мире об этом прекрасно знает, потому что о
безжалостности его легенды ходят.

Чон мальчишку под собой не щадит, втрахивает остервенело в постель, которая ходуном
ходит и ударяется спинкой об стену, скрипит так, словно в любую секунду развалиться
под ними готова. Чонгук резко переворачивает блондина на живот, давит больно на
поясницу, заставляя выгнуться, и снова во всю длину входит, продохнуть ни секунды не
дает. Для него секс — всего лишь способ выпустить пар после заебистого дня,
перенаправить бурлящую, как во фьорде, энергию на более приятные ощущения. Чонгук
привык получать все: господство, деньги, славу, людей. Все ползают в его ногах, зная,
что за неподчинение им будет жестокая расплата.

Чонгук с самого детства знал, что за будущее его ждет. Он готовился к нему, оттачивая
свои знания и умения с ранних лет. Его обучали в различных сферах, ведь будущий глава
клана «Алой зари» должен быть подкован во всем, начиная от философии и древней
истории, стрельбе из любого вида оружия, заканчивая банальным оказанием первой
медицинской помощи. Чонгук знает четыре языка, несколько видов боевых искусств,
натаскан во многих направлениях науки и давно получает звание «золотого мальчика» в
свои двадцать пять лет. Чонгук — совершенство, лучшее творение умершего отца, но за
всей мишурой, навешанной СМИ и желтой прессой, скрываются настоящие демоны,
лишенные души.

В возрасте восьми Чонгук впервые присутствовал на показательной казни

провинившихся, которых отец не щадил, показывая мальчику, что за власть и уважение
нужно бороться, каждый раз доказывая врагам свое превосходство. Чонгук кровь тогда
впервые увидел, почувствовал и вкусил ее запретный плод, откладывая в своей голове,
что кровь — ключ к успеху. Чонгук подрастал с мыслью, что только чужой кровью можно
свое превосходство доказать. Самым беспощадным ударом судьбы была смерть отца,
когда Чонгуку исполнилось одиннадцать. Чон Шиен был одним из самых почитаемых и
лучших лидеров клана за всю его историю. Мудрый лидер, искусный дипломат,
превосходный стратег, безжалостный и расчетливый к врагам, бесконечно преданный
своему клану. Смерть Чон Шиена была ударом для всех, для каждого, кто носил метку
алого рассвета на своей спине. Но больше всего досталось Чонгуку. Он был еще
ребенком, слишком рано потерявшим своего наставника. Стоя под проливным дождем на
могиле отца, Чонгук пообещал найти убийцу и отомстить.
31/247
Чонгук рос, оттачивая свое мастерство. В пятнадцать он уже разбирался в экономике и
политике, легко мог построить успешный бизнес-план и вести интересную беседу с
государственными деятелями и бизнесменами, профессорами и обычными людьми.
Чонгук в свои пятнадцать уже мог похвастаться достижениями, а еще тем, что его
слушали, зачастую прислушивались, а ему все это было только на руку. Власть клана
временно перешла в руки младшего брата Шиена — Чон Чихуля, который был еще тем
отморозком. В планах его было устранить Чонгука до наступления его совершеннолетия,
когда по всем законам власть перешла бы к нему. Чонгук сразу это понял, начал собирать
вокруг себя верных людей, которые пойдут за ним и в воду, и в огонь. Первым таким
человеком стал Джексон Ванг — правая рука Чона вот уже на протяжении девяти лет.

Чонгук, преемник клана «Алая заря», долго медлить не стал, сел в законное кресло
главы в семнадцать. Его дядя несколько раз пытался избавиться от него, нанимая
наемников, строя против племянника заговоры, вот только Чонгук оказался умнее и
хитрее родственника. Найти доказательства его вины в смерти отца труда не составило,
потому что для него доступен весь мир и вся информация, хранящаяся в нем. За
братоубийство полагается смерть в любой культуре, любой религии и вере.
Братоубийство не прощается, предатели по Данте закованы в вечных льдах озера
Коцито. Казнь Чон Чихуля была самой кровавой за все время существования клана,
потому что Чон Чонгук пощады и милосердия не ведает, на поводу мольбы других не
идет. Ничьим клятвам, прощениям не верит, потому что они истинная ложь, политая
вкусным сиропом, которую можно долго смаковать во рту, наслаждаясь сладостью.

Чонгук рано познал власть, вкусил ее запретный плод, выпустил всех своих демонов
наружу, на которых нет управы и по сей день. Чонгук делает и творит что ему
вздумается, не слушая никого, не имея авторитета, ведь его отец погиб почти десять лет
назад. Чонгук рос и познавал мир самостоятельно, делал ошибки, на которых учился,
анализировал их и не повторял в будущем. Вся его жизнь — это сплошной круговорот
интриг, обмана, махинаций, бесконечной власти, денег, роскоши. Чонгук никогда не
выходил за пределы мира, в котором был рожден, — другой жизни он не знает.

Чонгук обхватывает тонкую шею пальцами, надавливает, наслаждаясь хрипами-стонами,

кончает в мальчишку и осознает, что никакого расслабления не получил. Ни кайфа, ни
эйфории — пусто. Чонгуку давно так. Безэмоционально, сухо, черство. Он привык. Он
перестал гнаться за величием, потому что уже все считаются с его мнением и без
согласия его голоса ничего не произойдет. Он перестал купаться в литрах дорогого
алкоголя и нюхать отменный порошок, потому что больше не вставляет, не веселит, не
приносит наслаждения. Он перестал трахать все, что движется, потому что больше не
интересно, больше не заводит, ведь любой и любая готовы лечь под него за деньги или
нет. Чонгук вкус к жизни потерял, на своем темном пути где-то оставил, теперь просто с
дистанции сойти права не имеет, потому что долг и ответственность на плечах никогда
не позволят сделать это. У Чонгука много работы, много дел, которые необходимо
решать, ведь в жизни клана ничего и никогда спокойно не бывает.

Чонгук застегивает рубашку и, взяв пиджак, выходит из комнаты, даже не смотря на

мальчишку, который звездой распластался на кровати. Он спускается по лестнице
борделя, сразу идет к выходу. Припаркованный X6 раскрывает зеркала после щелчка по

32/247
ключам — Чонгук садится на водительское сидение и заводит двигатель. Чон открывает
диалог с Джексоном и довольно ухмыляется. Единственное развлечение, оставшееся для
него, это пускать кровь неугодных ему.

***

Тэхен нервно постукивает карандашом по открытой странице учебника по мировой

истории театра, покусывая розовые губы и изредка кидая взгляд на настенные часы,
стрелка на которых перевалила за полночь. Экзамен через неделю — Ким абсолютно к
нему не готов. Парень прикрывает глаза и откидывает голову на спинку дивана, начиная
напевать под нос незамысловатую мелодию, услышанную сегодня на радио.

Поступая в академию музыкального и драматургического искусств, Тэхен не думал, что

будет так сложно и трудно, ведь искусство должно приносить поистине настоящее
удовольствие, дарить надежду и свет другим, вдохновлять и стремиться к вершинам.
Тэхен не думал, что изучение мировой истории театра и музыки, актерского мастерства и
сценической речи, вокала и современных танцев будет так утомительно, рутинно и даже
скучно. Тэхен иногда ловит себя на мысли, что желание все бросить превалирует над
остальным, что мечта не стоит всех тех усилий и труда, которые он прикладывает изо
дня, стремясь к совершенству. Тэхену хочется опустить руки, плюнуть на все и уйти,
найти другой, более легкий путь, а не забивать голову ерундой, несбыточными мечтами, о
которых твердят родственники. Тэхен пару раз задумывался зайти в деканат
университета и забрать документы, пойти работать в ближайший Макдоналдс и забыть о
своих грандиозных целях, закопать поглубже в землю свои амбиции.

Тэхен фыркает себе под нос, сильнее сжимая карандаш между пальцами. Ему помогает
вернуться в привычное русло работы данное покойной матери обещание, которое
блондин выполнит, несмотря ни на что. Тэхен справится, и всего лишь экзамен, не
влияющий ни на его будущую жизнь, ни на него самого, выучить не составит труда —
всего лишь посидеть пару-тройку бессонных ночей. Зато очередная борьба над собой и
своей ленью даст лучшие результаты, подарит уверенность в себе.

Тэхен с детства мечтает о большой сцене, мечтает стать актером, своей харизмой и
улыбкой покорить мир. Он мечтает об этом чуть ли не с пеленок, когда впервые увидел
странные картинки в телевизоре, захотев тоже оказаться по ту сторону экрана. Он тогда
прислонился носом и ладошками к экрану, оставляя свои жирные отпечатки, сказал, что
когда-нибудь тоже там окажется. Тэхен подрастал с такой мыслью, уверяя родителей,
что станет лучшим из лучших. Отец все время смеялся и причитал, чтобы Тэхен бросил
свои глупые мечты, а мать подбадривала и говорила: «Не обращай внимание на старого
ворчуна».

Тэхену семь. Он стоит в коридоре и держит мать за руку, трясясь от страха, потому что
следующим будет заходить он. Мать, увидев объявление о кастинге в театральную
школу, сразу позвонила им и записалась на назначенную дату. Тэхен выучил
стихотворение, миллион раз его повторил перед зеркалом с выражением, маме и папе,
знает, где, когда и как поставить ударение, но поджилки трясутся. Ему страшно, что

33/247
могут отказать и выгнать. Мама похлопывает по плечам и желает удачи, а Тэхен заходит
в кабинет, где сидят трое взрослых людей и просят встать посередине. Тэхен глотает
побольше воздуха, прикрывает глаза и выдыхает, начинает рассказывать стих ни разу не
запнувшись, не забыв и не заикнувшись. Когда он заканчивает, слегка кланяется, хочет
услышать хоть какие-нибудь слова, но его просят выйти и позвать его маму. Тэхен
выбегает из кабинета, оставаясь в коридоре, пока мама беседует с преподавателями,
поставившими свою оценку. Тэхен плачет в углу, понимая, что все выстроенные мосты к
мечте медленно начинают сгорать. Он даже не заметил, как мама вышла из кабинета,
загадочно улыбаясь.

— ТэТэ, ты чего?! — А мальчик еще громче реветь начинает, привлекая внимание всех
вокруг.

— Меня не взяли, — отчаянный всхлип. Мать удивленно моргает длинными пушистыми

ресницами и сына крепко обнимает.

— Тебя приняли, сынок.

Тэхен те объятия до сих пор помнит, ее нежный и любящий голос, полный заботы и
невероятной материнской любви.

Тэхен помнит, как перед смертью она попросила его всегда верить в себя, всегда
следовать зову своего сердца. Тэхен, крепко сжимая ладонь матери, пообещал, что
будет идти вперед, несмотря ни на что, ни на какие трудности. Тэхену исполнилось
девять, когда мама умерла в больнице в день его рождения. Ким тогда развалился на
тысячу частей, долго собирал себя заново, по-новой учась жить.

Жизнь не заканчивается, когда кто-то уходит из нее. Она продолжает идти дальше,
размеренно течь по реке, не нуждается в наших слезах, отчаянии и вечных словах: «За
что?» Жизнь идет, сменяются времена года, солнце восходит и все так же садится за
горизонт. Время идет. Любимых не вернуть, но память о них навсегда останется, будет
жить вечно в сердцах, никогда не угаснет.

Тэхен с красным дипломом закончил театральную школу в шестнадцать лет, и в то же

время его заметило одно успешное и перспективное агентство, предложившее ему
контракт на два года, по истечении которого Тэхен сам выберет, продлевать его или нет.
Тэхен шанс не упустил, ведь такие возможности не каждый день встретишь. Тогда Ким
не думал, что все происходящее — это закономерный ход событий, а не какое-то
везение. Тэхен начал карьеру в модельном бизнесе, достаточно быстро поднялся по
карьерной лестнице, становясь лицом различных корейский брендов: косметики, одежды
и другой продукции. Менеджер Тэхена принимал любые заявки и приглашения, не думая
о том, способен ли Ким потянуть все, что на него навалилось. Карьера модели — это
адский труд, Тэхен знал не понаслышке, но когда впервые столкнулся с проблемами,
связанными с расстройствами пищеварения, то всерьез задумался, стоит ли ему
продолжать. Тэхен продолжил, потому что путь к целям всегда сложен и труден. Работа
моделью дала ему толчок и почву для будущего, связи и необходимые знакомства.
Тэхена приглашали в качестве гостя на различные закрытые показы модных коллекций и
выставок, где он мог знакомиться с известными людьми: актерами, актрисами, айдолами,

34/247
дизайнерами и даже политическими деятелями.

После истечения контракта и по окончании школы, которую он умудрялся совмещать с

работой, Тэхен отказывается от предложения агентства и поступает в университет. Ким
провалил письменные экзамены, потому что не был к ним готов, зато компенсировал
творческим экзаменом, представив экзаменаторам трагическую сцену боя из поэмы
«Гамлет». Тэхена приняли на особых условиях: ему необходимо было сдать письменные
экзамены на удовлетворительную оценку. Целое лето Ким провел за учебниками, корпя
над ними днем и ночью, нагоняя пройденные материалы в старшей школе. Тэхен всегда
знал, что математика ему никогда не пригодится, но все формальности, созданные
государством, надо соблюдать. Осенью, сдав все на твердую четверку, Тэхен становится
студентом академии, продолжая подрабатывать моделью в свободные часы, ведь
созданные связи уже действуют на него. Тэхен получает неплохие деньги за съемки,
иногда пишет статьи в модные журналы, как критик, ведет инстаграм-аккаунт и делает
посты-рекламу, зарабатывая этим на свою жизнь. Тэхен давно стал самостоятельным,
переехав от отца-тирана, не дающего развиваться ни в каком направлении.

Тэхена устраивает его жизнь. Непонятная, где-то странная и непредсказуемая, но

устраивает. Он никогда не думал, что рано потеряет мать и будет учиться жить так, как
велит сердце, ведь никогда не принимал навязанные обществом стереотипы, никогда не
упускал возможностей. Тэхен — лучший студент на потоке, получающий в
драматургическом кружке главные роли. У Тэхена в крови играть на сцене, снимать и
надевать разные маски, показывать и передавать эмоции, будь то истинная радость или
душераздирающая драма. Мало кто знает Ким Тэхена настоящего, потому что он сам
начал терять связь с самим собой после стольких сменных ролей.

Тэхен откладывает книгу на диван и встает, берет телефон, лежащий на тумбочке, идет
на кухню. Он включает музыку, специальную подборку на айтюнс, и откладывает на стол,
заливает воды в чайник, ставит разогревать. Блондин закидывает в заварник разные
травы, стучит пальцами мелодию по столешнице и пританцовывает. Тэхен берет телефон
и открывает инстаграм, начиная листать новостную ленту. Это уже ритуал, ставший
таким повседневным и обыденным, что, наверное, любой человек теперь обязан ставить
лайки другим. Следить за чужой жизнью стало чем-то привычным, иллюзии прекрасной
инстаграмной жизни влияют на любого обывателя. Ведь на фотографиях лишь
картинка — многое скрыто от посторонних глаз. Тэхен делает селфи и выкладывает в
историю, делая надпись «устал» с плачущим смайлом. Тэхен давно выключил
уведомления, потому что стоит выложить новую фотографию или историю, как директ
начинает разрываться от количества сообщений и комментариев. Ким, когда количество
подписчиков перевалило за пятьсот тысяч, нанял SMM-специалиста для разбора всех
сообщений и дальнейшего продвижения.

Тэхен вздрагивает, когда раздается щелчок чайника, и собирается залить воду, как
слышит громкий стук во входную дверь. Блондин сквозь зубы выругивается и идет к
двери, думая о том, кого могло принести глубокой ночью. Тэхен, всякий раз забывая
взглянуть в глазок, открывает дверь и вскрикивает, когда чье-то тело наваливается на
него неподъемным грузом. Ким пугается не на шутку, собирается оттолкнуть от себя
незваного гостя, но замирает, чувствуя слабую хватку рук, сжимающие его толстовку, как
утопающий — спасательный круг.

35/247
— Чимин? — Тэхен свой голос не узнает, который предательски дрожит от страха,
тошнотворного комка, застрявшего поперек горла. Тэхен помогает еле передвигающему
ногами Паку зайти в квартиру и захлопывает громко дверь. Чимин на пол оседает, Ким —
за ним.

Тэхена бьет крупная дрожь, когда он видит тонкую дорожку крови от входной двери до
гостиной, нарастающая с каждой секундой паника сердцебиение учащает, а кислорода в
разы меньше становится. Ему кажется, что он задыхается. Кровь. Она повсюду.
Воспаленное воображение Тэхена рисует кроваво-красных змей, что ползут по его
квартире, забираясь в каждый уголок, чтобы глубокой ночью его безжалостно задушить.
Чимин весь в крови, в порванной одежде, которая, кажется, была на нем, когда он
приходил сутки назад? Или целую вечность? Тэхен протягивает руку к свернувшемуся в
позе эмбриона другу и прикасается к темным волосам, испачканным в саже и крови.

— Чимин…

У Тэхена в голове бомбы одна за другой взрываются. Он смотрит на друга, что делать
ему не знает. Только через минуту осознание от едкого дыма проясняется — Ким
срывается на кухню за мобильным, дрожащими руками цифры на экране набирает, но
слышит хриплое «не в больницу». Тэхен не понимает, ни черта не понимает, своими
длинными ресницами хлопает и слезы смаргивает.

— Чимин, тебе надо в больницу! — чуть громче говорит Ким и снова пытается набрать
номер скорой помощи.

— Ким Намджун, найди его.

У Тэхена диссонанс. Он не понимает, что Чимин за ахинею несет. Тэхен в полнейшей

растерянности, он с подобным в жизни никогда не сталкивался, и никто подробную
инструкцию, что делать в таких ситуациях, не выдавал. Тэхен сжимает корпус телефона,
кажется, экран сейчас треснет, но Чимина слушается.

Тэхен открывает контакты и начинает пролистывать, яростно вспоминать, кто может

знать Ким Намджуна — известного бизнесмена в игорной сфере страны. Тэхен его пару
раз видел на приемах, но даже подумать не мог, что Чимин его знать может, как-то
связанным с ним быть. Блондин останавливается на одном контакте и нажимает кнопку
«вызов». Гудки идут слишком долго, Тэхен сбрасывает, ищет дальше и набирает другой
номер.

— Я все понимаю, ТэТэ, но, блять, звонить в два часа ночи, — раздается по ту сторону
заспанный и недовольный голос.

— Соа, мне нужен номер Ким Намджуна, срочно! — резко выпаливает Тэхен.

— Решил в его бизнес податься? — девичий смех слышится. — Знаю, что у него хорошо
зарабатывают, — смешок из уст сорвавшийся не скрывает.

36/247
— Соа!

— Да пришлю, не кричи, малыш, — снова смех. — Только за тобой должок.

— Я жду.

Сброс. Через минуту приходит контакт мужчины, следующая смс-ка — с поцелуем. Тэхен,
ни секунды не мешкая, набирает его номер, и плевать, что глубокая ночь, у Кима лучший
друг помереть в любую секунду может.

— Кто это? — раздраженный голос разносится, а у Тэхена от него мурашки по коже

забегали.

— Я друг Пак Чимина, ему срочно нужна ваша помощь.

Месяц спустя

Длинные коридоры, отделанные в белоснежных тонах, стены которых стойко пропитаны

запахом антисептиков и раздражающей носовые рецепторы стерильностью. Люди в
белых халатах с фонендоскопом на шее и золотым бейджиком на груди ходят по ним,
раздавая команды медицинскому персоналу, проверяют состояние пациентов и
общаются с приходящими-уходящими родственниками и гостями. Больницы —
отвратительное место, Пак их ненавидит. Чимин зачесывает пятерней отросшие за месяц
волосы и смотрит в запотевшее зеркало в душевой комнате.

Месяц назад Чимин поступил в частную клиническую больницу в центре Сеула в

тяжелом состоянии. Множественные внутренние и внешние гематомы, четыре сломанных
ребра, бесчисленное количество порезов и ссадин по всему телу, два ножевых ранения.
Глубокое ранение плеча с задетой веной и брюшной части, к счастью, оказавшиеся
несмертельными, сломанные пальцы, вдобавок правая глазница, которая, к очередной
радости Чимина, правильно срослась. Чимин целый месяц пролежал в больнице под
пристальным контролем приставленных к чему врачей — то ли Ким Намджун так хотел
загладить свою вину перед ним, то ли это были действительно серьезные повреждения.
Чимин только под дату выписки узнал, что у него был надрыв паренхимы селезенки, была
проведена экстренная операция. По этой причине Пака содержали в самых
благоприятных условиях, лишний раз не разрешали вставать и двигаться, ведь это могло
привести к дестабилизации швов. Парень всех этих медицинских терминов не понимает,
он просто соглашался и выполнял все, что ему говорили. Чимин своим послушанием
заработал себе статус «лучшего больного» и быстро пошел на поправку. Он только и рад
выбраться из этого треклятого места, которое стало для него личным адом. Пак
больницы на дух не переносит, всегда бежал от любого медицинского осмотра, как от
бешеных собак. Сейчас, проведя в этом месте почти месяц, готов взвыть от отчаяния и
поскорее уйти отсюда. Сегодня его выписывают, чему Чимин неслыханно рад.

Чимин потратил слишком много времени впустую. Его ждут дела, не требующие
отлагательств. Зато он успел хорошо все обдумать, провел анализ и решил, как ему

37/247
дальше быть и что стоит предпринять. Ким Намджун ему в этом поможет, хочет того
мужчина или нет. Чимин из него всю душу вытрясет, потому что однажды позволил
чиминову растоптать. Парень выходит из душа в халате и, быстро обтеревшись
полотенцем, надевает джинсы и толстовку, привезенные пару дней назад Тэхеном,
накидывая сверху куртку. Самое сложное еще впереди. Пак тяжело вздыхает и бросает
взгляд на ярко вспыхнувший дисплей телефона.

«Я жду около входа» от Тэ.

Чимин другу ничего не объяснял, несмотря на постоянные и достающие вопросы,

которые блондин задавал всякий раз, когда переступал порог палаты. Чимин все время
сваливал все на потом, ссылаясь на плохое самочувствие и головную боль. Но теперь
осознает, что не отвертеться, но чтó рассказывать, а главное, как подать подобного
рода информацию, понятия не имеет. У них никогда секретов не было друг от друга, они
лучшие друзья с детства, прошедшие огонь и воду, всякий раз спасавшие друг друга. Но
сейчас все переменилось: Чимин изменился, а Тэхен все такой же.

Пак расписывается на стойке регистрации в бланках, предоставленных

администратором, и, ослепительно улыбнувшись девушке, покидает ненавистное здание.
Чимин прищуривается от ослепительного дневного солнца, что по сетчатке режет, глаза
опускает на тротуар, промаргивается и видит стоящую вдоль дороги белую ауди А3,
приобретенную Тэхеном два года назад. Чимин садится в машину, бросая рюкзак на
заднее сидение, старается на Кима не смотреть, что сказать не находит совсем.

— Спасибо, — бубнит себе под нос Пак, пока Тэхен выруливает на автостраду, медленно
набирая скорость. Тэхен всегда за аккуратную и внимательную езду, никогда правил
дорожного движения не нарушит.

— Ладно, Пак Чимин, ты долго избегал разговора, но я с твоей шеи не слезу, пока ты мне
все не расскажешь, — недовольно надувает свои алые губы Тэхен, продолжая смотреть
на дорогу. — Но сначала скажи мне: у Ким Намджуна есть кто-нибудь? Я весь интернет
обшарил, своим знакомым писал, но так ничего и не узнал!

— Даже не думай, — Чимин руки в кулаки сжимает, прожигает Тэхена острым взглядом,
словно копья на дистанцию швыряет, — забудь о нем, — видит, как Ким сильнее руль
сжимает. — Тэхен, только не говори, что ты влюбился.

Чимину объяснять не надо и даже отвечать, потому что без слов Ким Тэхена понимает по
одним жестам и взглядам. Блондина, как открытую книгу, читать можно — Пак ее
давным-давно вдоль и поперек изучил, на каждой страничке пометки делая. Чимин
вздыхает и потирает глаза, зная, что если Тэхен чего-то захотел, то с поставленной цели
его не сбить, но Чимин обязан донести до него, что Ким Намджун не тот человек, с
которым он должен связываться. Он один раз связался, ошибку совершил, и подтолкнуть
друга к подобной не может.

— Он же такой красивый, статный — настоящий мужчина просто, о таких сказки пишут.

Он вообще идеальный, когда он переступил порог моей квартиры, я думал, что полягу
прямо у его ног, — откровенничает Тэхен, а Чимин смешок не удерживает и кулаком рот

38/247
прикрывает. Типичный Ким Тэхен, влюбляющийся с первого взгляда. Чимин надеется, что
пройдет, забудется, что блондин перестрадает и найдет другой объект любви. Эта
любовь в Тэхене безграничная, бесконечная, напоминающая необъятный космос с
миллиардами звезд, что ярко светят в ночном небе. Тэхен любвеобильный — касается
это не только людей, но и животных, вещей и различных занятий. Тэхен любит собирать
всякую мелочь, которую бережно хранит в коробках на полках, любит кормить
бездомных животных на улице, даже планирует открыть приют для них, но пока со своим
графиком учебы и работы не может совмещать. Тэхен иногда кажется неземным, чем-то
таким далеким и таинственно притягательным, что Чимин в ступор впадает, думая:
«Неужели такие люди существуют?» Тэхен необычный, Чимин с самого начала
знакомства осознал этот факт, но удивляться не перестает, ведь Тэхен настоящий, за
масками не прячущийся.

— Я понимаю, что твои романтические сопли сейчас не унять, но, пожалуйста, не

бросайся в омут с головой, как ты любишь это делать.

Чимин переводит взгляд с друга на город, что живет своей собственной жизнью, не
замечая ничего и никого вокруг. Спешащие на работу и с работы люди, открывающиеся-
закрывающиеся магазинчики, кафе и рестораны, множество проблем, невзгод и прочего,
что волнует умы жителей. Но никто и никогда не задумывается, что существует другой
мир, спрятанный за всей напускной и повседневной мишурой. Мир, где правят те, для
кого ничего не стоит лишить жизни других и отобрать то, что им дорого. Чимин лично
знаком с этим миром, его частью является, мысль, которая, как молния в землю ударяет,
осознание четкое приносит. Чимин пойдет до конца, ни за что не свернет, плевать, что
придется самого себя хоронить потом.

Тэхен паркует машину около подъезда, достает с заднего сидения сумку и выходит из
салона, натягивая капюшон. Чимин идет следом за другом, ни слова не говорит, понимая,
что когда захлопнется квартирная дверь, то убежать больше не сможет. Тэхен всю душу
вытряхнет, но правду узнает, однако лучше ему ее не знать. Ким скидывает ботинки,
бросает сумку на пол, туда же летит и куртка. Он проходит быстро на кухню и заливает
воду в чайник, ставит подогревать. Чимин, пока блондин копошится, слова подбирает,
размышляя, что скрыть, а что открыть для Тэхена. Ким кофе заваривает, ставит кружки
на поднос и конфеты берет, идет в гостиную и на месте застывает, потому что в его
гостиной Ким Намджун стоит, на котором серый деловой костюм Brioni и белая рубашка,
зачесанные назад смоляные волосы и вид, будто он с обложки модного журнала сошел.
У Тэхена руки дрожат, в горле моментально пересыхает, хорошо, что Намджун на нем
долго взгляд не задерживает, садится в кресло напротив Чимина и руки в замок
скрепляет.

— Если ты пришел замаливать грехи передо мной, то можешь начинать, — усмехается

Чимин и откидывается на диван.

— Не дерзи, я тебе жизнь спас, мог бы быть немного благодарен, — цыкает зубами
мужчина и взгляда с карамельных глаз не сводит. — Ты все так же намерен вступить в
клан?

Чимин кивает, а Намджун другого ответа не ожидал.

39/247
— Когда ты поймешь, что ему до тебя нет никакого дела? Он даже не помнит тебя, твоя
месть тебя погубит, — нравоучения дает, а Чимин отмахивается и глаза в сторону
отводит.

— Вспомнит, — Пак снова на Кима смотрит, — я попросил тебя помочь найти человека,
который отбирает рекрутов, а ты мне нотации читать пришел, — язвит Чимин и
поворачивает голову на застывшего в проеме между гостиной и кухней Тэхена.

— Нашел, его зовут Ким Югем, — говорит Намджун и кладет старенький кнопочный
телефон на низкий столик около дивана. — Любая ошибка может стоить тебе жизни, —
встает с кресла Ким и разворачивается спиной к парням, когда направляется по
направлению к двери.

— Я больше ошибок не совершу, — бросает ему в спину Чимин и прикрывает глаза.

«Потому что уже много совершил», — не озвучивает.

— Чимин, — тихо говорит Тэхен, подходя к дивану и ставя поднос на столик. — О чем вы
сейчас говорили? — Пак подмечает, что голос Кима дрожит то ли от нахлынувших
влюбленных чувств, то ли от страха, что поселился в голове блондина. Тэхен садится в
кресло, в котором минуту назад Намджун сидел, и ноги к груди подтягивает, смотрит
своими большими любознательными глазами, объяснений ждет.

— Уверен?

Кивок неуверенный.

Чимин рассказывает, но умалчивает о Чон Чонгуке, мести и своей истинной цели. Тэхен
рот раскрывает по мере повествования, не верит, ведь будто в экшн-фильм попал.
Только под конец Чимин четко понять дает: «Не связывайся с Ким Намджуном», — а
Тэхен уже навеки-вечные связан.

40/247
Примечание к части С наступающим Новым Годом! <3

новый этап

Сокджин крепко сжимает дрожащими пальцами белый листок бумаги, на

котором черными печатными чернилами вынесен приговор. В один момент весь мир
Сокджина сужается до размеров непримечательного листка, который можно выбросить
в ближайшую урну, но парень сильнее сжимает, чувствуя, как в бешеном темпе заходит
собственное сердце. Дай ему волю — оно пробьет грудную стенку, но не пробивает, сил
не хватает. Сокджин продолжает внимательно бегать взглядом по строчкам, подвох в
них найти пытается или ложь скрытую увидеть, но тщетно. Буквы мест не меняют, все так
же на своих остаются, а у Кима все вокруг замирает. Ни звуков посторонних, ни шума
занавесок белоснежных, что от ветра по полу скользят, ни яркого света неоновых ламп,
что кабинет освещают. Ничего вокруг, словно пустота, которая вакуумом прочным
окружена, а Сокджин в ее эпицентре сейчас. Он не замечает и не слышит, как сидящий
напротив врач рукой перед ним машет, не чувствует, как мужчина кладет крепкую руку
на колено, слегка сжимая ткань вельветовых бежевых брюк.

Сокджина здесь нет. Он потерялся в чертогах треснувшего, словно хрупкий лед, разума,
который ничем не собрать, ничем не склеить. Еще не придумали лекарства, которое
разбитое вдребезги сердце излечить может. Сокджин дрожащими руками листок в комок
превращает, отшвыривает резко в сторону, в идеально уложенные волосы пальцами
впивается, сжимая у корней так сильно, что больно становится. Если бы только эта боль
могла хоть на секунду заглушить ту, что сейчас в сознании вспышками огненными
вспыхивает.

Результат: положительный.

Если судьба решила так пошутить над ним, то Сокджин шутку ее не оценил. Слишком она
жестокая, слишком ироничная. Сокджину всего двадцать четыре исполнилось, у него
планов и целей на жизнь столько, что сам поражается, но целенаправленно идет и со
своего пути ни за что не сходит. Ким Сокджин закончил медицинский университет с
красным дипломом, получил превосходные рекомендательные письма от
преподавателей, вошел в число лучших студентов, получивших грант на дальнейшее
обучение. Сокджин учился в самом престижном университете Кореи, поступил в
ординатуру по направлению «общая хирургия» и продолжает учиться и работать на
полставки в федеральной клинической больнице в хирургическом отделении. Он с
первого класса мечту лелеет, взращивает в себе, как дерево, ввысь растет, к небу
дотянуться хочет. Сокджин помнит, как впервые закрыл глаза на уроке музыки, когда
преподавательница включила Моцарта «Реквием» и попросила их представить
ситуацию: белая операционная, врач-хирург, выполняющий сложную операцию
непростому пациенту, и руки, что с такой грацией и профессионализмом накладывают
швы, режут и отрезают. Сокджин ярко картину представил, живо и красочно, и, когда
музыка резко остановилась, Ким дыхание задержал, ведь означало, что хирург не
справился. Как бы это странно ни звучало, но учительница музыки дала ему толчок для
развития, подарила ему веру и настоящую мечту. Сокджин в четвертом классе сделал
первое вскрытие собственной умершей кошки, закрывшись в комнате, орудуя кухонным
41/247
ножом, как скальпелем.

Это призвание — Сокджин знал с самого начала. Медицина, строение человека,

анатомия, биология, генетика, фармакология — все увлекало юный ум, и Ким впитывал в
себя столько знаний, сколько мог, без конца перечитывая учебники. На день рождения
ему дарили только красочные атласы и разные книжки на медицинскую тематику, потому
что другого ему не надо было. Сокджин, впервые надев белый халат, понял, что
выбранный им путь самый правильный, ведь сердце влекло именно туда. Сокджин еще во
время первой учебной практики доверием к пациентам проникался, помочь словом хотел,
а потом делом. Такие, как Ким Сокджин, — явление редкое, многие преподаватели
потенциал в нем сразу разглядели, помогали, несмотря на то, что он сам со всем
справлялся. Для него ничего не существует, кроме стен операционной, скальпеля в руках
и человеческого тела, которое надо спасти, которое надо поставить на ноги и которому
надо позволить жить дальше.

— Сокджин, — обращается к нему мужчина лет пятидесяти в квадратных очках и с

лысиной на голове, начав успокаивающе поглаживать его по колену. — Я понимаю, что
тебе сейчас трудно поверить и уложить в своей голове, но ты должен быть сильным, —
пытается подбодрить, а у Сокджина в глазах слезы собираются и скатываться по щекам
начинают. Сейчас неважно, мужчина ты или нет: перед болезнью все равными
становятся, на колени перед ней падают, во всех богов верить начинают и молиться им,
чтобы помогли, чтобы дали еще один шанс.

Сокджин не понимает, как подобное могло с ним произойти, ведь каждые полгода он
сдает плановые анализы, следит за своим здоровьем, но умалчивает ото всех, что спит с
мужчиной, которому свое сердце год назад подарил и в руки вручил, которого любит так
сильно, что от своей любви сам иногда задыхается. Блондин качает отрицательно
головой, отгоняя навязчивые, как мухи на сладкое, мысли, потому что винить сейчас кого-
то в том, что произошло, неправильно и глупо с его стороны. Сокджин давно не ребенок,
умеет трезво оценить ситуацию и смотреть на нее со всех ракурсов. Но сейчас ему
хочется забиться в угол, в голос разреветься, голосовые связки сорвать, чтоб говорить
невозможно было. Но Сокджин слезы в себе давит и каждый всхлип, что по кабинету
разносится.

— Сокджин, чтобы точно подтвердить диагноз, надо сдать еще несколько тестов, ты сам
это знаешь, — начинает мужчина, а Ким поднимает голову, горькая усмешка трогает
пухлые розовые губы.

— Смеетесь? — парень кулаки сжимает, в голосе концентрация ноток раздражения за

норму переваливает.

Конечно, сейчас все вокруг начнут его жалеть, поддерживать всевозможными

способами: улыбками фальшивыми, кто-то денег предложит, а кто-то проигнорирует или
слухи пускать начнет. В такие моменты все вокруг превращаются в добрых и отзывчивых
людей, которыми никогда не являлись. Сокджин лицемерие презирает, хотя в этой
системе сам в котле варится — от нее не уйти и не спрятаться. Остается только зубы
сжимать и щеки до крови прокусывать. Он впервые за многие годы не знает, что ему
делать. Ким поднимает глаза, полные невыплаканных слез, на сидящего доктора, головой

42/247
качает и резко встает со стула.

Блондин хватает сумку, лежащую на полу рядом, и с вешалки срывает пальто, покидает
кабинет, громко хлопая дверью. Ему надо убежать, надо спрятаться, надо побыть
одному, закрыться от мира, ударившего ножом в спину, загнав так глубоко, что не
достать, что не спастись. Все органы кровоточат, он будто чувствует каждую клеточку
своего организма, голова кружится, словно земля уходит из-под ног, но все лишь
воображение больное, что сейчас нереальные картины рисует. Сокджин
останавливается на тротуаре, руку в волосы запускает и слез больше не сдерживает.
Ему к Намджуну бы, в его теплых и сильных объятиях раствориться, запах духов и тела
вдохнуть, себя живым ощутить.

Звонок.

Сокджин губы закусывает, глаза к небу поднимает, крепко сжимает корпус телефона,
через пару секунд отвечает:

— Привет, дорогой, — слезы рукавом пальто утирает, улыбкой собственной давится,

голосу легкости и непринужденности придать пытается.

— Я соскучился, наш ужин в силе? — по ту сторону хриплый голос раздается, от

которого у Джина табун мурашек по спине пробегает.

— Прости, но меня вызвали на ночное дежурство, — тяжело выдыхает.

— Все нормально? — обеспокоенный голос Намджуна все стены за секунды пробивает, и

тошнотворный комок поперек горла застревает.

— Все в порядке, — выдает, губу прокусывает от вранья, в крови захлебнуться мечтает.

— Люблю тебя, — тихо совсем произносит и трубку кладет, на бег срывается и за семью
печатями спрятаться желает. Врать тому, кого любишь больше жизни, слишком
отвратительно, слишком гнусно, слишком неправильно. Чересчур много «слишком», от
которого Сокджина воротит сильнее, чем при отравлении. Если можно было бы свою
сущность наружу выблевать, он бы так и сделал, но, увы, не всесилен.

Он не помнит, как доходит до квартиры в многоэтажном доме, которую ему три месяца
назад подарил Намджун, настояв на том, чтобы блондин в ней жил. Она недалеко
располагается от офиса Джуна и от больницы, где работает он. Сначала Сокджин
отказывался принять подобный подарок, говоря, что это ни к чему, но если мужчина что-
то для себя решил, то, хочешь не хочешь, но согласиться и принять все же придется.
Квартира ему нравится. Уютная, просторная, светлая, с окнами на всю стену, которые в
любой момент можно закрыть специальными автоматическими жалюзи. Раз в две недели
приходит уборщица, в которой Сокджин не нуждается, потому что в квартире бывает
достаточно редко из-за постоянной работы и учебы, частенько оставаясь ночевать в
ординаторской или в объятиях Намджуна. Но сейчас ему как никогда надо оказаться
одному, забыться. Джин достает из холодильника бутылку красного полусухого,
открывает ее и делает несколько больших глотков, морщится от алкогольного вкуса и,
скинув пальто посередине гостиной, идет в комнату. Сокджин ежится, потому что

43/247
создается ощущение, что холод медленно распространяется по помещению, накрывая
все поверхности, расползаясь, словно змеи, во все углы. Ким на кровать заваливается, в
позу эмбриона сворачивается и одними губами без остановки шепчет:

«Не верю, не верю, не верю».

Первая стадия: отрицание.

***

Намджун устал, чертовски устал от суеты, что ураганом Катрин ворвалась в его жизнь,
после нежданного-негаданного падения на голову Пак Чимина. Если мальчишка таким
образом решил отомстить, то у него получилось на ура, громкие аплодисменты ждут
своего часа. Намджун последнее время был занят в разъездах, встречах, собраниях и
совещаниях, постоянно ища для настырного Чимина информацию, которую он
потребовал в больнице, когда пришел в себя. Мужчина удивился, не скрывая этого, когда
раздался звонок, а по ту сторону прозвучал бархатный низкий голос, говорящий о том,
что он друг Пака и Чимину нужна помощь. Намджун был в клубе, но сорвался сразу же,
нарушая все правила дорожного движения, звоня в частную больницу, которой является
спонсором и содержателем, оповещая, что доставит парня, чтобы без вопросов были
проведены все необходимые процедуры. Чимин — живчик, этому парню действительно
все нипочем, он ни за что не оступится и не сдастся, но слишком высока цена его цели,
которая будет стоить очень-очень дорого. Намджун знает это, потому всячески пытался
переубедить Пака бросить авантюру, но тот только хмурился и просил не лезть не в свое
дело, не забывая припомнить, кто именно стал причиной всех бед. Киму бы шею пацану
свернуть за такие слова, но Чимин прав, потому что в ту ночь именно Намджун струсил,
бросив его на растерзание монстру.

Намджуну двадцать девять лет, он владелец обширных сетей игорных заведений в

Корее и за ее пределами. Строя свою империю, он не один раз сталкивался с
мафиозными кланами и просил у них помощи и поддержки. В нашем мире если хочешь
достичь вершин, то умей вертеться и изворачиваться так, как самый великий гимнаст за
все время. Мир давно перестал быть справедливым, честным — а был ли когда-то?
Власть и сила в руках тех, кто умеет отключить голос совести, кто плюет на моральные
принципы с высоких зданий на ничтожных людей, кто заботится только о себе, думая,
как бы утолить свою жажду алчности, гордыни и похоти. Такие люди правят миром —
давно известный факт, и Намджун такой же. Он вырос в нищете и угнетении, когда мать,
приходя с работы, отдавала последние деньги мужу-алкоголику, которого Намджун
ненавидел всем сердцем, которого хотел каждую ночь задушить голыми руками. Так и
случилось. Правда, ему тогда исполнилось двадцать, он открыл свой первый ночной клуб
в городе и нанял наемника через «Черную розу», оставшись в долгу. Клан имеет процент
выручки от всех заведений Намджуна, а те в свою очередь готовы прийти на помощь,
если она ему понадобится, и покрывают его темные дела, которые Ким творит, продавая
молодых парней и девушек клиентам. Хотя он их не заставляет: они сами приходят с
подобными просьбами, чтобы заработать и выбраться из бездны, в которую их утянула
жизнь. Он не принуждает, поэтому на него нечего повесить, да и весь его бизнес

44/247
находится под колпаком, поэтому Намджун не боится государства и налоговых служб.
Намджун через кровь собственный путь прошел, чтобы иметь место в этом мире, а не
ползать в ногах тех, кто им управляет. Намджун творил ужасные вещи, ему не стыдно за
них ни перед кем, но есть один человек, которому мужчина в ноги кланяется,
зацеловывает до спертого дыхания, стоит всякий раз его увидеть.

Ким Сокджин пришел в его жизнь слишком внезапно, слишком неожиданно. К такому не
подготовишься, такое не предугадаешь, подобное случается единожды. Намджун
любовался красотой молодого парня, рассматривающего картины, висящие на стенах, не
мог взор отвести, скользил по стройным ногам в черных брюках, по стану в легкой
шелковой рубашке, по профилю идеальному, который долго во снах приходил. Это была
выставка современного искусства — мужчина уже не вспомнит, но единственным
искусством на той выставке был Сокджин, своим внимательным взглядом
рассматривавший каждую нарисованную деталь. Намджун в любовь не верит, но, увидев
его, поверил. Если есть воспоминание, которое Ким готов пронести через всю жизнь или
оставить только его одного, а остальные стереть, то это короткий диалог между ними,
случившийся в тот вечер.

— Ваши глаза настолько глубоки и пронзительны, насколько глубок и красив замысел

картины.

Намджун бокал шампанского поднимает и глоток делает за блондина, отпивает и за

реакцией на лице прослеживает.

— Жаль только, что ваши комплименты поверхностны и мне неинтересны, — ответ

раздается, который Намджуна на секунду в осадок выпасть заставляет. Мужчина не
ожидал и, усмехнувшись, продолжил жадно разглядывать юношу весь вечер, который
ходил от картины к картине с гордо поднятой головой.

Джун с головой погряз в прекрасное существо, забывая всякие правила приличия. Он

узнал о нем все от момента рождения и до дня их знакомства, выделил отдельных
людей, следивших за ним и докладывавших обо всех передвижениях парня, которых было
не так уж и много. Одним вечером Намджун все-таки не сдержался, приехал к больнице
и увидел, как, по счастливому стечению обстоятельств, Сокджин покидал здание.
Несмотря на отчетливую усталость на лице, он выглядел прекрасно, Ким готов был
вечность этой красотой упиваться, лишь бы он рядом всегда был. Намджун предложил
его подвезти до дома, на что блондин, на удивление, без протестов согласился, ссылаясь
на ужасный рабочий день. Их встречи участились: Намджун приглашал его на ужин,
когда у Джина было свободное время, а он соглашался, хоть и не всегда. Намджун
своего интереса не скрывал, показывал, комплиментами и подарками закидывал, но
Сокджин, действительно, гора несломляемая, которого ни одна взрывчатка не возьмет.
На протяжении трех месяцев они ходили на свидания, общались на самые разные темы и
узнавали друг друга. Ни с кем никогда Намджун так не церемонился, никого не водил на
выставки и не обсуждал последние новости в области медицины, в которой совершенно
ничего не соображал. С Сокджином интересно всегда. Он грамотный, начитанный,
интеллигентный, эталон настоящего молодого человека, к которому надо стремиться
современному обществу. Намджун урвал самый ценный цветок, который бережет в
теплице, поливает ежедневно и лелеет. Сокджин для него — самая главная награда, за

45/247
нее Ким бороться готов и глотки другим разрывать.

Самолет частной авиакомпании плавно приземляется в Сеуле — Намджун сразу

набирает номер Сокджина, с которым безумно хочет увидеться. Он нужен ему, как
глоток воздуха. Сделка в Японии прошла успешно без каких-либо накладок и проблем,
Джун хочет отметить это вместе с блондином, разделить радость и обнять, тепло
родного тела ощутить. Намджун кивает своим людям, выходя из самолета, спускается по
трапу и идет к подъехавшей машине, хмурясь. Обычно Сокджин быстрее трубку берет,
когда не занят, и сегодня у него выходной. Но когда он слышит любимый голос, то
улыбается уголками губ, слыша задувание ветра в трубку.

Намджун мрачнеет, брови к переносице сводит — будь его воля, то не разрешил бы

вообще работать, к себе бы привязал. Эта одержимость им страшная мужчину иногда
пугает. Сокджин на работе жениться готов, но Ким никогда этому случиться не даст. Он
разделяет страсть Сокджина, всячески ему помогать готов и поддерживать, но бывают
минуты, когда блондин полностью уходит в свой мир, забывая о том, что существует еще
один, в котором его любят и ждут. Какого хрена его вызвали в выходной день? Намджун
сильно сжимает в руках телефон и щеку изнутри прикусывает, свой внутренний гнев
сдержать пытается. Сокджин сегодня должен спать в его руках, в его постели, быть с
ним, а не на работе. На него вешают слишком много обязанностей как на ординатора, но
Джун гордится им, хоть и бесится, но ни за что не покажет этого.

— Езжай в больницу, — приказывает шоферу, смотря на суматошный город в лучах

закатного декабрьского солнца.

Сеул красив в любое время года. Цветущая вишня весной, яркие оранжевые клены
осенью, знойное нещадное лето, сказочная зимняя сказка. Сеул многогранен и
прекрасен, кажется самым красивым и невинным городом, пока на него не опустятся
сумерки — истинные правители город не впустят в свою законную обитель. Сеул до
краев наполнен жестокостью, развратом, в нем царит хаос, тонко граничащий с
безумием, что охватывает город, когда все жители ложатся в свои кровати. Тонны
контрабанды перевозятся сюда из Гонконга, Сингапура, Вьетнама и Мексики.
Нелегальное оружие, редкие драгоценности, наркотики, опиум и психоактивные
вещества, которые нигде не купишь. Здесь продают людей, похищают и делают то, что
негласно считается самыми страшными преступлениями. В этом мире свои законы, свои
правила, диктованные многолетними кланами, которые поддерживают величие страны
из тени.

Намджун выходит из машины и поправляет черное пальто, заходит в больницу и

подходит к стойке, где сидит медицинская сестра, которая лучезарно улыбается при
виде мужчины, спрашивает Сокджина. Нарощенные длинные ресницы хлопают, словно
крылья бабочки, а во взгляде читается неподдельное удивление. Она открывает журнал
смен и смотрит, кто сегодня остался на дежурстве.

— У Сокджина сегодня выходной, он не приходил, — уверенно произносит девушка, на

что Намджун в удивлении изгибает бровь. Блондин не мог его обмануть. Зачем ему
делать подобное, ведь он всегда открыто может что-то попросить или сказать? Мужчина
руки в кулаки сжимает, телефон достает и парня набирает, по ту сторону мерзкий голос

46/247
слышит: «Абонент временно недоступен». Ким матерится сквозь стиснутые зубы и
покидает здание больницы, садится в машину и приказывает везти его на квартиру
Джина.

«Куда он мог подеваться, черт возьми?!»

У Намджуна уже тысяча самых ужасных сценариев в голове, которые могли произойти с
ним. Он пытается панику внутри подавить и на водителя ни в чем не виновного не
сорваться. Намджун его жизнь никогда опасности не подвергнет, всячески от другого
мира оберегать будет. Но если враги каким-нибудь образом захотят навредить Киму, то
Сокджин всегда будет целью для других являться. Черный тонированный роллс
останавливается на обочине около входа в высотку, в которой куплена квартира для
Сокджина. Мужчина проходит через автоматически открывающиеся ворота, кивает
стоящему за стойкой пожилому мужчине и идет к лифту. Он тяжело дышит, обещает, что
если не найдет нерадивого мальчишку тут, то запрет в своей квартире, к кровати
привяжет, но никогда и никуда больше от себя не отпустит. Паранойя.

Намджун проходит в квартиру, открыв ее своим ключом, взглядом бегает от одного угла
к другому в поисках блондина. На полу валяется пальто и сумка, незакрытая дверца
холодильника и тишина, давящая на барабанные перепонки, не дающая Намджуну
трезво соображать. Мужчина проходит по темному коридору в сторону спальни, дверь
которой слегка приоткрыта, толкает ее и останавливается в проходе. Бутылка выпитого
вина, валяющаяся около кровати, разворошенная постель, а в центре лежащий
калачиком, нераздевшийся Сокджин. Он ненавидит залезать в постель в одежде.
Первое, что делает парень, придя домой, — переодевается в любимые пижамы, для
которых выделил отдельные две полки в своем шкафу. Намджун тихо подходит, на ходу
скидывая пальто и пиджак на пол, залезает на кровать, притягивает к себе спящего
блондина и крепко прижимает. Рядом с ним все проблемы, волнующие сознание, уходят
на задний план, рядом с ним забываешь обо всем. Существует только всепоглощающая
нежность, затапливающая до краев, обволакивающая каждую частичку не только тела,
но и души. Рядом с Сокджином всегда так, плевать, что пару минут назад хотелось шею
свернуть за подобные выходки, но стоило только взглянуть на подрагивающие пушистые
ресницы и красивое лицо, как вся злость испарилась в одно мгновение. Сокджин здесь,
свое тепло родное дарит. Он свое поведение объяснить сможет, и Намджун поверит,
потому что он никогда не врет. Но правда обоим может слишком дорого обойтись.

***

Чимин лежит в ванне, откинувшись головой на кромку и прикрыв глаза. Он крутит в руках
металлическую зажигалку и все думает о том, что произошло в его жизни за последние
несколько месяцев. Истинный пиздец, в который он умудрился попасть. Если спросить у
него, как это получилось, то Пак равнодушно пожмет плечами, не зная ответа. У Чимина
складывается ощущение, что все происходящее — чей-то неудачно написанный
сценарий, подброшенный ему, в котором он исполняет главную роль. Чимин тяжело
вздыхает, делает глубокий вдох и под воду уходит.

47/247
Чимин помнит каждый удар, нанесенный амбалами Хосока, которые вывезли его в старое
складское помещение на окраине города, где машина проезжает раз в несколько часов.
Их нещадящие удары градом сыпались на него. Он помнит хруст всех сломанных ребер,
помнит, как огнем горели внутренние органы, превращавшиеся в настоящий фарш.
Чимину казалось, что его избивают вечность, что время остановилось для всего мира, но
оно так же продолжало течь в своем темпе, не думая о каком-то Пак Чимине, заживо
сгорающем в адском котле. Чимин помнит боль, что ядовитой змеей расползалась по
телу, окутывая каждую клеточку организма. Чимин боль эту не забудет, в памяти
сохранит навсегда, ведь она очередной точкой невозврата стала. После Чимина
выбросили, как последнюю дворовую шавку, на обочину дороги недалеко от дома, где
живет Тэхен. Звезды очередной раз были на его стороне, и Чимин рад бы поблагодарить
несуществующую судьбу за это, но не станет, потому что выжил только собственными
усилиями, выкарабкавшись из ямы, в которую его бросили.

Чимин внутри себя дерево мести взращивает, на котором черные розы растут. Эта месть
с новым рассветом разрастается, новые бутоны расцветают, за которыми Чимин
тщательно ухаживает и которых лелеет. Розы — цветы капризные, теплолюбивые, их
постоянно поливать надо и любовью одаривать. Чимин в них всю душу вкладывает,
заботится и знает, что это принесет новые плоды.

Чимин помнит все. Это его наказание и благодать. Лица тех, кто избивал его, он
отпечатал в памяти, обещание себе дал, что найдет и живьем закопает. Чимин в себе
человечность каждый день убивает, борется с просыпающейся совестью всякий раз,
если та начинает громко стучать в двери и просит остановиться. Чимин не свернет с
пути, из себя всю душу, все светлые частички ее убьет, но до конца дойдет, пусть конец
будет его погибелью.

Брюнет выныривает из воды, прерывисто дышит и пятерней зачесывает назад мокрые

волосы. Под водой дышать не разучился, пусть легкие саднят и кислорода остается
катастрофически мало — это помогает ему почувствовать себя по-настоящему живым.
Чимин играется с жизнью, балансирует на краю, но задохнуться себе не дает. Возможно,
он готовится к тому, что кто-нибудь сделает это за него. Пак головой встряхивает,
непрошенные мысли от себя отгоняет и хмурится, когда в дверь тарабанить начинают.

— Пак Чимин, если ты сейчас же не выйдешь, то я тебя утоплю! — по ту сторону

закрытой двери недовольный голос Тэхена разносится. Чимин забыл, что блондину надо
в университет, совсем засиделся и за временем не уследил. Пак вылезает из ванны,
быстро обтирается полотенцем и надевает халат, открывает дверь, в которую до сих пор
продолжают стучать.

Тэхен сразу к раковине подлетает и начинает зубы чистить, а Пак смешок не сдерживает
и за другом торопящимся наблюдает. Чимин живет пока у Тэхена, обещает в ближайшее
время съехать и отдать ему все занятые у него деньги, на что Ким хмурит свои брови и
угрожает выбросить его из окна, если еще раз поднимет эту тему. О том, чем занимается
Пак, он больше не спрашивает, куда пропадает на несколько суток, тоже, потому что
правды боится, хотя давно знает, что Чимин не врет и не лукавит. Тэхен старается не
думать о полученной информации: ему сейчас учеба важнее, навалившиеся долги
закрывать надо. Он верит, что Чимин справится, хотя иногда в дрожь бросает от мысли,

48/247
чем он промышляет. Тэхен обещал язык за зубами держать, перед ним его обязательно
сдержит.

— Да успеешь ты на свой зачет, — расплывается в ухмылке Чимин и получает в ответ

гневный взгляд карих глаз. Тэхен расчесывает волосы, укладывает их аккуратно,
подводит губы бесцветным блеском и наносит легкие румяна на щеки. Тэхен всегда
выглядит роскошно, пусть на нем мешковатый свитер и джинсы. Тэхен — сама грация,
чьи движения завораживают, пусть он только проводит рукой по волосам, делая
укладку. Тэхен сочетает в себе невероятные качества, за которые его любят остальные.
Чимин уголками губ улыбается, наблюдая за пыхтениями парня, который бросает
сердитый взор на брюнета и выбегает из комнаты.

— Меня сегодня не будет, когда вернусь — неизвестно, не теряй меня.

Чимин ловит беспокойство в глазах Тэхена, который только губу закусывает, будто
делает вид, что ему все равно, что он может делать все, что вздумается.

— Будь осторожен, — запахивая пальто, просит Ким и выбегает из квартиры.

«Постараюсь», — мысленно произносит, сам в голове цепочку всевозможных исходов

событий выстраивает. Чимин к этому дню тщательно готовился, правильно выстраивал
взаимоотношения, все ждал и выпытывал у Югема, когда объявят день Х.

Объявили.

Чимин к пяти должен явиться в назначенное место, где должна его дорога свернуть
именно в том направлении, в котором необходимо. Если «Черная Роза» заинтересуется
им, то один шаг к исполнению своего плана будет сделан. Чимин знает, что заинтересует,
а если нет, то напомнит кое-кому его же слова. Чимин изучил все, что смог найти на Чон
Хосока, но информация по большей части была скрыта и засекречена. Он все равно все
выяснит и разузнает о нем, слабые места найдет, просто ему нужно больше времени и
больше возможностей. Он их получит.

Пак открывает пришедшее сообщение от Югема, быстро набирает короткий ответ и

бросает телефон на диван, являющийся его спальным местом на протяжении трех
месяцев. Ким Югем — один из подчиненных «Черной Розы», занимающийся набором
новых рекрутов и их обучением. Югему тридцать, он очень строг, дисциплинирован и не
терпит каких-либо возражений, поступающих от кого-то. Рекрутство — дело непростое.
Югем сам отбирает претендентов, заслуживающих его внимание и доказавших свою
пригодность. Чимин в силе — полный ноль, зато мозгами наделен. Такие, по словам
Кима, клану необходимы. Из десяти рекрутов, которые были предоставлены самыми
разными людьми из всех сфер жизни, остались двое, из двоих останется один. Чимин
знает, что это будет он, а если нет, то конкурента собственными руками в землю
закопает.

Чимин получил четкие инструкции, которым должен следовать. Он надевает черный

костюм, предоставленный Югемом, заправляет черную рубашку в брюки, оставляя пару
расстегнутых пуговиц. Ему необходимо приехать пораньше в точку сбора, что находится

49/247
около выезда из города. Пак все время интересуется, почему все находится на окраине,
делая выводы, что так меньше подозрений возникает у народа. Чимин зачесывает
волосы, в зеркале на свое отражение смотрит, не понимает, кого он там видит.

Сломленного мальчишку, чьи мечты и желания растоптали в одно мгновение, не оставив

шанса на спасение. Если раньше Чимин свое будущее видел, ярко представлял и широко
улыбался ему, то сейчас остались пустой стеклянный взгляд, тьма, что пожирает душу, и
ядовитая усмешка на губах.

Чимин на заднем сиденье такси наблюдает за городом, что в суете грядущих праздников
спешит по делам, покупая подарки для дорогих и близких их сердцу людей. В голове
невольно проносятся картинки далекого детства, когда они всей семьей отмечали Новый
Год, радуя друг друга счастливыми улыбками и теплыми объятиями. Он помнит, как
родители дарили ему разнообразные книги, а Лалиса всегда приносила тонны конфет.
Чимин вспоминает ослепительную улыбку сестры, за которой по-настоящему скучает.
Прошло почти полтора года — Пак понятия не имеет, что происходит с его семьей, живы
ли они и все ли у них в порядке. Он мысленно себе пощечины дает, мысли отгоняет о них,
сосредоточиться на более важных вещах себя заставляет. Чимину сейчас не до
сентиментальных воспоминаний, лавиной решивших обрушиться на него. После он
обязательно разберется, пометку в голове делает, что с Лисой связаться должен.

Брюнет расплачивается с водителем, прося оставить сдачу себе, и покидает салон

автомобиля, засовывает руки в карман черного пальто и идет по аллее в сторону дома,
напоминающего старый заброшенный особняк, в окнах которого горит свет. Чимин
хмурится, достает сигарету и закуривает на ходу, делая глубокую затяжку, думая, что
так хоть немного сможет согреться. Парень проходит на территорию, оглядывается и
замечает, как около входа топчутся несколько парней примерно такого же возраста, как
и он. Он решает побыть в стороне, достает телефон и на время смотрит. На территории
несколько автомобилей без номеров стоят, Чимин внимательным взглядом изучает
стоящих парней, выводы о них делает, выкуривает еще одну сигарету, пока его кто-то
сзади в плечо не толкает.

— Что, ЧимЧим, готов? — мерзкий голос Рэя позади разносится. Пак ему точно шею
свернет, если продолжит провоцировать. Рэю двадцать один, он обладает тупым
набором мускулов, нулевой сдержанностью, никаким рациональным мышлением. Чимин
до сих пор не понимает, почему Югем оставил именно его, когда были еще ребята куда
более способные, чем Сонг. Парень перечить не стал, лишние вопросы задавать Киму
тоже, потому что мог выбыть из строя.

— Иди домой, ЧимЧим, ты слишком красивый, слишком нежный для таких дел, —
продолжает Рэй, вплотную подходя к нему. Рэй выше на целую голову, но Чимин
проигрывать не собирается. — Такого, как ты, только иметь во всех позах — ты же
создан для этого. — Чимин не выдерживает, кулаком проезжает по лицу конкурента и
пихает его в грудь.

— Мразь, — сплевывает Рэй и собирается замахнуться, как его руку перехватывает

словно из земли появившийся Югем.

50/247
— Прекратите. — От голоса, что арктическую пустыню напоминает, холодок по коже
пробегает. Чимин голову отворачивает, говорить ничего не собирается, но оскорблять
себя никогда не позволит. Его заебало, что все в нем видят подстилку, что все вокруг
хотят его трахнуть и думают, что он кому-либо позволит это сделать, если сам не
захочет. — Идемте, — приказывает Югем, а Пак на себе разъяренный взгляд Рэя
ощущает, что кожу вспарывает. Будь у него такая возможность — он ею бы непременно
воспользовался.

Они заходят в особняк, в котором расхаживают люди клана, Чимина и Рэя на наличие
оружия проверяют, а Югем тем временем с кем-то по телефону переговаривает. Чимин
следит за всеми, за каждым, кто находится в помещении. За жестами, мимолетно
брошенными взглядами, за словами, оглядывается по сторонам и подмечает едва
просматриваемые в полутьме детали интерьера. Им приказывают идти на второй этаж.
Югем идет за ними, а перед тем, как зайти в кабинет, Ким за локоть подтягивает Чимина
к себе и на ухо шепчет: «Не подставляй меня».

Чимин заходит внутрь помещения, беглым взглядом окидывает пространство. В кабинете

только дубовый круглый стол со стульями и несколько картин на стенах, но самый
выделяющийся объект во всей этой обстановке — это сидящий на краю стола с
закинутой одной ногой на другую парень с алебастровой кожей и волосами цвета
солнца, который настолько красив, что Чимин замирает на входе и шага вперед сделать
не может.

— Что за ангел?! — неожиданно раздается немного картавый голос. Парень немного

наклоняет голову вбок, чтобы можно было разглядеть застывшего позади Рэя Пака.
— Отойди, имбецил, ты слишком огромен, — рукой махает на Рэя, приказывая тем самым
ему отойти. Чимин не знает, кто перед ним, но дыхание спирает при виде него.

— Нравится? — хриплый голос сбоку, тягучий и низкий, и Чимин знает, кому он

принадлежит.

Чон Хосок медленно подходит к сидящему блондину, на стоящих рекрутов даже не

смотрит, все, что для него значение в этой комнате имеет, — это Юнги, оценивающий
новичков, решающий, принимать их или нет. Хосок Юнги всецело доверяет, а Мина
интуиция никогда не подводит. Мужчина переводит взгляд на того, кто внимание его
мальчика привлек, и удивляется. Хосок его видел, Хосок его помнит, Хосок усмехается.

— А ты живучий, я уверен, что мои парни отлично поработали, но тебе, смотрю, все
нипочем, ЧимЧим, — облизывает губы Чон и животный оскал показывает.

— Так вы знакомы? — выгибает в изумлении бровь Юнги и с Пака взгляд антрацитовых

глаз не сводит. — Пошел вон, — Рэю говорит.

— А ты быстро выбор сделал, — скрещивает на груди руки Хосок и облокачивается

задницей на стол.

— Клану нужен ум, горы мышц в нем и так хватает, а этот, — пальцем указывает на
Пака, — сообразителен и очень наблюдателен. Он как сюда зашел, сразу все

51/247
разглядывать начал и что-то в своей голове планировать, я прав? — вопросительно
смотрит на брюнета.

Чимин кивает, переводит взгляд на Хосока, который закуривает сигарету и передает ее

Юнги — тот делает затяг и обратно в пальцы мужчине вкладывает. Если фортуна на
стороне Пака, то он готов ей ноги расцеловать и оды любви распевать. Чимин резко
поворачивает голову в сторону окна, за которым отчетливо слышится шум
останавливающихся шин по асфальту. Он наблюдает за Хосоком, который к окну
подходит и вниз смотрит.

— Блять, и какого хуя его привело сюда? — матерится Чон и выбрасывает на пол
сигарету.

— Кого? — спрашивает Юнги и со стола, словно кошка грациозная, спрыгивает.

— Чон Чонгука, блять.

52/247
встреча

У Чонгука внутри один за другим вулканы взрываются, горящая лава, что на

своем пути не щадит ничего и никого, расплывается и выжигает все, до чего достанет.
Чонгук двоих подчиненных убил, потому что четко данный приказ выполнить не смогли.
Чонгук ненавидит, когда что-то идет не по его плану, делается что-то не по его прихоти.
Мужчина со злости руль кожаный сжимает так сильно, что кожу под ним неприятно
жжет и колит. Он педаль газа до упора выжимает, ловко обгоняет едущие по шоссе
машины и машет рукой на подающего сигналы фарами Джексона. Чонгука сейчас ничего
не остановит: ни ядерный взрыв, ни нападение пришельцев — ему свою злость утопить в
чьей-то крови надо. Если «Черная роза» не объяснится, то он весь клан под землей
заживо захоронит.

Чонгук заезжает на территорию старого, заброшенного особняка, в котором обычно

проводятся внеплановые встречи глав клана, рекрутство, передача мелкого товара и
другие дела. Этот особняк используют только «Алая Заря» и «Черная роза», другие
кланы и криминальные группировки сюда права доступа не имеют. Чон резко тормозит
машину, колеса которой с гулким шумом скользят по гравию. Он покидает салон, громко
хлопая дверью, и приказывает своим людям рассредоточиться по территории, держать
ее под контролем. Он закуривает сигарету и выпускает клуб серого дыма, струящийся
вверх и растворяющийся в потоке воздуха. Чонгук делает глубокий вдох, пытаясь унять
клокочущую внутри злость, заходит внутрь дома и быстро поднимается по лестнице на
второй этаж, в кабинет переговоров. Чонгук без стука и без церемоний влетает в кабинет
и, не теряя ни секунду, к Хосоку, как собака бешеная, подлетает и за лацкан пиджака
хватает.

— Какого хуя, Чонгук?! — Хосок руки его скидывает с себя и в грудь толкает.

— У наших кланов перемирие, ты не забыл? — Чонгук руки в кулаки сжимает, уже

представляя, как в мясо превратит рожу Хосока.

Хосок непонимающе смотрит, брови хмурит и взглядом объяснений требует. У Чонгука

никогда терпения не было, ему проще решать дела кулаками и кровью, которыми
славится его клан. Хосок методов Чонгука не разделяет, поэтому старается держать
нейтралитет с ним, ведь его непредсказуемый и буйный нрав головы стоить может.
Хосок за свою семью и клан глотки другим перегрызет, черепную коробку вскроет, не
задумываясь ни о чем. Но Чонгук… Чонгук ломает все правила криминального мира, свои
строит, а его боятся и почитают одновременно, ибо вещи, творимые им, давно в историю
вошли. Хосок до сих пор помнит океан крови, устроенный Чонгуком после того, как он
возглавил «Алую зарю». Все помнят. Чонгук пощады и жалости не ведал, вырезал целые
группировки, зарабатывая себе имя тирана и монстра, не знающего милосердия. Чонгук
убил всех, кто был связан с деятельностью Чон Чихуля и кто был против его отца. Чонгук
публично устраивал казни, самолично выкалывал глаза и языки отрезал. Чонгук на пытки
щедр, не скупится, кровью врагов сад орошает. Хосок сам является главным головорезом
клана, лично карает виновных, но с жестокостью Чонгука даже ему не тягаться. Он
смотрит в глаза извергающего яростью главу клана и не понимает, почему тот так
беснуется. Хосок переводит взгляд на Юнги, стоящего около стола и внимательно
53/247
наблюдающего за складывающейся картиной. Лисьи глаза прищурены, бегают по фигуре
Чонгука, напоминающего разъяренного быка, перед которым размахивают красной
тряпкой. Губы Юнги расплываются в ехидной усмешке, словно гарпия, готовящаяся к
охоте за человеческой душой. В такие моменты Хосоку дико интересно, что происходит в
голове Мина, ведь парень умеет удивлять и восхищать, в очередной раз заставляя Чона
тонуть в пучине бездонных темных глаз. Юнги, хоть и выглядит, как дорогая личная
шлюха Хосока, чуть ли не его правой рукой приходится. Юнги хитер, его стратегический
склад ума не один раз помогал Хосоку направлять силы в необходимое русло. Юнги —
тот, кому Чон доверит собственную жизнь не раздумывая, подставит спину, зная, что его
всегда прикроют. Это доверие соткано из самых тонких и прочных нитей, которых ничем
не разрубить и не разрезать. Юнги для Хосока — жизнь, смысл ее существования, все
победы и трофеи — они все для блондина.

— Чон Чонгук, Вы любите вторгаться без приглашения, — приторно-сладко тянет Мин

своим хрипловатым голоском, от которого лично у Хосока в штанах места в разы меньше
становится. — До смерти напугали нашего нового рекрута, только гляньте, он побледнел
весь от ужаса, — качает головой и рукой указывает на стоящего на своем месте Пака, у
которого на лице столько эмоций смешалось, что не различить.

Чонгук голову не поворачивает, пистолет вытаскивает и дулом направляет на Чимина,

глазами не моргающего и в страхе заставшем. Это липкое чувство расползается по телу,
окутывая, словно сизый туман, стелющийся по утрам, в котором растворяются силуэты
всего живого. Чонгук курок взводит — для Чимина все в замедленном процессе
происходит, будто кто-то специально на медленную запись поставил.

— Так, может, мне сразу кровь пустить, чтобы «Черная роза» не думала, что может без
последствий меня обвести?

Злость Чонгука огонь напоминает, пожирающий все, что на его пути попадается. Чон
поворачивает голову в сторону рекрута, на долю секунды замирает в исступлении,
смотря на парня, чей образ преследует в страшных снах. Чонгук оружие опускает, в два
шага разделяющее их расстояние преодолевает, возвышается над парнем, что взгляда
не отводит, так проницательно смотрит, что в день их одной-единственной ночи
переносит. Чонгук похоронил паренька на задворках своего сознания, обещая себе, что
никогда не будет вспоминать пухлые идеальные губы, острую линию скул, карамельные
глаза, в которых безрассудство пылает, но мысленно искал похожих на него. Чонгук не
выдаст себя, не покажет, что вспомнил его, пусть внутри собственническое чувство орет,
что хочется взять то, что ему принадлежит. Чонгук в глаза смотрит, проводит
костяшками пальцев по гладкой щеке, размышляя, что этот мальчишка забыл здесь.
Мужчина усмехается, отворачивается от соблазна и достает пачку сигарет, закуривает.
Если существуют идеальные создания, то парень позади него — воплощение воли
вечного творца, создавшего образ по воле и подобию своему. Чонгук в Бога не верит,
зато в красоту истинную, которой себя окружить может, еще как. Он красив, дьявольски
красив, от такой красоты дыхание спирает, засматриваться вынуждает. Такую красоту
великие скульпторы лепили многими часами, чтобы истинное совершенство получилось.
Чонгук еще давным-давно на эту красоту засмотрелся, собственными руками в грязь
уронил. Чонгук выяснит, почему этот мальчишка новым рекрутом стал и как у него это
получилось.

54/247
Чонгук свое внимание на Хосоке сконцентрировать пытается, но каждую долбанную
секунду возвращается к глазам распахнутым, в которых столько чувств плещется. Чонгук
знает, что тот его вспомнил, но не знает, что Чимин одной мыслью о мести живет,
мечтает глубоко в сердце нож вонзить.

— Так ты объяснишь, в чем дело? — недовольным голосом спрашивает Хосок и

демонстративно скрещивает руки на груди.

— Пару часов назад мне доложили, что часть нашего общего товара, которая прибыла из
Сингапура, таинственным образом исчезла. Эта часть принадлежит мне. Какого хуя? Вы
хотите войны, или чего вы добиваетесь, идя против меня? — Чонгук руки в кулаки
сжимает, под кожей натянутой мышцы напрягаются. Он свое раздражение не скрывает,
открыто демонстрирует, взглядом одним понять дает, что прольется много крови, если
внятных ответов не получит.

— Что? — Хосок в удивлении глаза округляет. — Я лично летал в Сингапур и проверял

товар, это одна из самых больших поставок и самых прибыльных. Ты думаешь, что я
пошел бы против, чтобы урвать себе больше? Я не настолько идиот, я знаю последствия
таких действий, знаю тебя. Значит, кто-то решил подставить меня.

— Так выясни, кто это сделал, — продолжает злиться Чон, краем глаза замечает
копошение сбоку.

Хосок трет переносицу двумя пальцами, раздумывая над тем, как ему поступить. Хосок
на рожон не лезет, не тогда, когда на арене одна из самых кровожадных фигур
находится. Хосок шаткое перемирие между кланами держать пытается, пока
полномочным главой не станет вместо отца, радикальных решений не примет. «Черная
роза» ничем «Алой заре» не уступает. Они две силы, что весь криминальный мир Азии
держат, свою власть и правила диктуют, с трудом между собой общий язык находят.
Один хочет самоличного правления, быть боссом всех боссов, не считаться ни с кем, свои
условия всем диктовать. Другой такую политику не поддерживает, считая, что у каждого
клана свои правила быть должны, но общий кодекс все соблюдать обязаны. Хосок на
открытые провокации со стороны Чонгука старается не реагировать, сейчас тяжело
вздыхает, переводит взгляд на Чимина, что странно среагировал на появление Чона.

— Выясню, заодно поручу это Чимину, который как раз докажет свою компетентность,
да? — подмигивает ему Хосок, нарочно издеваясь, наблюдая за парнем, растерянно
хлопающим длинными ресницами. Брюнет неуверенно кивает, а Юнги, будто ребенок,
сладость получивший, в ладоши хлопает.

— Вот и чудесно! — восклицает Мин и в сторону Пака грациозно подскакивает.

— Пойдем, ангелочек, — воркует Юнги и за руку его берет, из кабинета выводит и
неожиданно к стене прижимает. Блондин сорванное горячее дыхание Чимина на своем
лице ощущает, ехидно губы облизывает свои и шепчет: — Я с тебя кожу сниму живьем,
только повод дай, что тебя связывает с Чонгуком? — лисьи глаза щурит — Чимин грубо
отталкивает Юнги в грудь.

55/247
— Тебя это не касается, — шипит, напоминая гремучую змею, Пак.

— Не провоцируй, Чимин, — отходит чуть назад Юнги и усмехающегося взгляда не

сводит. — Завтра Югем даст тебе следующие указания. Раз Хосок тебя выбрал, то мы с
тобой часто пересекаться будем.

Юнги зубами клацает, Чимин видит, как открывается дверь, из которой выходит Чонгук,
бросая мимолетный взгляд, покрывающий холодом кожу. Чимин проигрывает, глаза в пол
опускает: не выдержал, изо всех сил себя уговаривал не сдаваться и в последний момент
шаг назад сделал, уступил тому, с кем мысленную войну ведет, о которой Чон Чонгук
даже не подозревает.

Чимин ощущает, как по местам, взглядом Чона задетым, кожа расходится, никакими
хирургическими швами ее не сшить. Он ловит насмехающийся взгляд Мина, который
скрывается за дверью, погружая коридор в глухую тишину. Чимин быстро сбегает по
лестнице, дверь в особняк выбивает и на улицу выбегает, холодный воздух глубоко
втягивает, горло неприятно режущий. Он вопросы, другими рекрутами задаваемые, не
слышит, в ушах гул стоит — голос чонгуковый, бьющий по барабанным перепонкам, эхом
отдающийся в голове. Он был не готов к этой встрече. Он полтора года крутился в
кругах, которые немного приближены к окружению Чона, внимательно слушал о нем в
разговорах других, но личную встречу лицом к лицу, глаза в глаза с трудом пережил. Он
хватается за пальто, оттягивает его, рваные вдохи делает и с приступом паники
справиться пытается. Колотящееся сердце успокоить старается, а оно будто само по
себе живет, слушать хозяина отказывается. Чимин трясущимися руками достает из
кармана пачку сигарет и роняет ее, наклоняется и застывает, видя перед глазами чьи-то
ноги. Его резко хватают за ворот, словно нашкодившего питомца, и тащат куда-то. Чимин
по рукам мужчину бьет, но дверь BMW X6 открывают и грубо вталкивают, сесть
заставляют. Пак сопротивляется, но слабее оказывается — дверь перед носом
захлопывается.

— Во что ты играешь, Чимин? — его голос низкий, будто из глубин преисподней

разносится, неконтролируемую дрожь по телу посылает. Чимина трясет, он свой страх
скрыть пытается, руки в кулаки сжимает, но хищник рядом с ним страх отчетливо в
воздухе ощущает. Чимину тесно, душно, он хочет выпрыгнуть из машины, которая
выезжает на автостраду, стремительно набирая скорость.

— Куда ты меня везешь? — Паку собственный голос кажется слишком жалким, слишком
ничтожным, слишком испуганным. Он себе пощечину внутри дает, взять себя в руки
заставляет, но все рушится, словно песчаный домик от сильного ветра. — Останови
машину, дай мне выйти, — уверенней начинает брюнет, но смех Чона ежиться
заставляет, ничего хорошего не предвещает.

— Хочу с тобой поиграть, — облизывает свою верхнюю губу Чонгук, а Пак к дверной
ручке тянется, дернуть хочет, как его лбом об панель прикладывают. Чимин теряется,
сознание плывет, а в глазах мушки мелькают. Чонгук на силу не скупится, Пак давно это
понял, на себе проверил — сейчас ему кажется, что по голове кувалдой несколько раз
прошлись. Чимин к боли привык, она его неотъемлемой спутницей в жизни стала. Она за
руку крепко держит, отпускать не планирует, Чимин вместе с ней себя живым чувствует,

56/247
плевать, что тело в шрамах, гематомах и несходящих синяках.

— Мне как раз необходимо выпустить пар, а ты мне поможешь, — рычит сквозь
стиснутые зубы Чонгук и педаль газа до упора выжимает.

Чимин не замечает, как машина останавливается около отеля, принадлежащего Чону,

громко хлопающему дверью. Он очухивается от анабиоза, начинает перелазить на
водительское сидение, но его за талию перехватывают крепко и вытягивают из машины.

— Мы это уже проходили. — Чонгук сопротивляющегося парня к себе прижимает,

лебединую шею пальцами обхватывает и сжимает, лишая кислорода. — Перестань,
иначе живьем закопаю, — угрожает Чон, хватку ослабляет и идет вместе с ним в сторону
входа.

— Отпусти меня, — снова начинает вырываться из хватки Чимин, царапает держащие

его руки мужчины, но ничего не выходит.

— Отпущу, как только удовлетворишь меня собой, — говорит Чонгук и в здание входит,
на работающих на него людей внимания не обращает и к лифтам идет, Чимина в
открывшиеся двери заталкивает и прижимает к стене.

Чимин руки на грудь Чона кладет, пытается оттолкнуть, но он запястья перехватывает,

железной хваткой по обе стороны от головы их прижимает. Вся напускная смелость
пеплом под ногами осыпается, ветром по воздуху разносится. Чимин себя жертвой
ощущает, загнанной в угол, выход глазами ищет, которого нет. Его личный охотник,
ночной кошмар, преследующий всякий раз, стоит глаза сомкнуть, здесь и сейчас его
настиг одним прыжком. Чимин кулаки сжимает, руками дергает, но Чонгук их только
сильнее сжимает, синяки обещает оставить.

— Чему ты научился за последний год? — Чонгук языком по сомкнутым в прямую линию

губам проводит, прикасается к ним, на вкус ощутить хочет. Чонгук языком на них давит,
раздвинуть пытается, но Чимин только мычит недовольно, всячески это сделать не
позволяет. — Накачаю тебя наркотой, таким податливым будешь, — страх в глазах
отчетливый видит, нарочно пугает, но если подчиняться не станет, то обязательно угрозу
свою исполнит. Чимин губы размыкает, и Чонгук в них жадным поцелуем впивается,
посасывает и больно кусает верхнюю губу, языком внутрь проникает и кончиком по небу
верхнему ведет, наслаждается тем, как в Пак Чимине охуительно горячо и влажно. С ним
ни один из его любовников и любовниц не сравнится, потому что Чимин — создание
божье, что в греху глубоко тонет.

Лифт останавливается на последнем этаже, Чонгук, разорвав поцелуй, заходит в первый

номер класса люкс и Чимина на пол швыряет. Парень отползает, в преграду в виде
дивана спиной упирается, что ему делать не знает. Глаза стремительно бегают по
помещению, выискивают то, чем можно бы себе путь к спасению проложить. Чимин
никогда не сдается несмотря на то, что по краю бездны без страховки ходит. Он
вскакивает с пола, светильник на тумбочке хватает и в сторону Чона кидает, еле
увернувшегося от предмета декора. Чимин себе могилу роет, настоящего монстра из
глубин пробуждает. Чимин в темных глазах, вспыхнувших алым пламенем, огонь видит.

57/247
Чонгук моментально между ними расстояние сокращает, больно хватает за волосы и
тащит в сторону спальни.

— Какая же ты маленькая дрянь, — Чонгук себя сдерживает еще, свою истинную

сущность наружу не выпускает, ибо разбей оковы — она Чимина поглотит, не
задумываясь убьет, потому что мальчишка доигрался. — Почему все не может быть
просто, — тяжело вздыхает Чон и бросает парня на кровать. Чонгук зол, он свою злость
в нем утолять будет.

Чимин проиграл. Снова. Чонгук срывает с него вещи одну за другой, беспощадно наносит
удары по телу, на котором только стали затягиваться все полученные до этого раны.
Чимин жалкие попытки сопротивления оставляет, сдается, мысленно себя ненавидит.
Чонгук связывает ремнем его руки над головой, а Чимину ничего не остается, только как
подчиниться. Он откидывает голову назад, смаргивает слезы, текущие по щекам,
проклинает Чон Чонгука за то, что тот существует, по земле ходит и творит все, что ему
вздумается.

Чонгук на нем свои следы укусов и поцелуев оставляет, до красных отметин бедра
сжимает, кожу царапает, поражается ее нежности, словно хрупкому цветку, который под
порывами ветра пополам ломается. Чимин изнутри щеку прокусывает, вкус железа
вперемешку со слюной проглатывает. Чимин снова не смог противостоять ему, снова
отдал себя на растерзание.

«Ты слабый, ты ничтожный, ты — никто», — в голове проносится, слезы потоком из глаз

льются. Он всхлипывает, глаза зажмуривает, чувствует горячее дыхание Чона около
лица, голос стальной, приказывающий глаза открыть. Чимин головой качает, обидную
пощечину получает и глаза распахивает, напротив в черную бездну смотрит.

— Умница, — приторно-сладким голосом шепчет Чонгук, поднося пальцы ко рту Пака,

давит на губы и открыть заставляет. Чимин их облизывает, посасывает, потому что
осознает: Чонгук все равно возьмет его, хочет он этого или нет. — Был бы таким
послушным, то мы по-другому проводили бы время, — вытаскивает пальцы Чон и
проводит ими по сжимающемуся колечку мышц, проталкивает сразу два пальца до конца
и начинает ими двигать. Чимин морщится от боли, что по телу разносится, руками
затекшими дергает, мыслями пытается где-нибудь в другом месте оказаться, а не под
тем, кого ненавидит и лично убить мечтает. Чонгук его не жалеет, раздвигает пальцы
внутри на манер ножниц, охуевает, насколько в нем узко. Чимин весь сжимается, а
Чонгука это только раззадоривает. Он сильнее пальцы толкает, срывая болезненный
вскрик с пухлых, искусанных губ.

— Нежно ты не заслужил.

Чонгук вытаскивает пальцы, плюет себе на руку и проводит по члену, сильнее

раздвигает стройные ноги в стороны и, слегка приподняв одной рукой чиминовы бедра,
пристраивает головку ко входу и толкается. Чимин отодвинуться пытается, но мужчина
на живот надавливает и во всю длину входит. Чимин кричит, как полоумный мечется под
ним и умоляет перестать, но Чонгук усмехается, закидывает на плечи его ноги и
двигаться начинает. Чимина будто разрывает изнутри, он кричит, но весь крик тонет,

58/247
когда губы Чонгука его накрывают.

Чонгук никогда никого не целует, но Чимин со своими блядскими губами, манящими и

желанными, все шаблоны его разрывает. Чонгук грубо и больно толкается в нем, но в то
же время нежно и долго целует. Чимин эту двойственность не понимает, мычит в поцелуй
и кусает мужчину за губу, ожидая удара, которого не следует. Чонгук скидывает одну
ногу, под другим углом входит, Чимин чувствует, как боль сменяется странным и
непохожим доныне удовольствием. Чонгук довольно усмехается, лодыжку обхватывает и
выпрямляет ее, поражаясь растяжке Пака. Чимин себя ненавидит, когда первый тихий
стон наслаждения из груди вырывается. Он бедра приподнимает, сам на член
насаживаться начинает. Тело — предатель, под ласки обольстителя охотно
подставляется. Чимин дугой выгибается, Чонгук видит, как разглаживается складка меж
бровей, нарочно темп замедляет, за реакцией на лице следит. Чимин нижнюю губу
закусывает, матерится сквозь зубы и чужие руки, шарящие по телу, мысленно отрубить
желает. Чонгук ребра пересчитывает, вверх поднимается и пальцами с сосками играться
начинает. Оттягивает розовые бусинки, зажимает меж подушечек и сладкий стон, что
уши ласкает, слышит. Чимин в своем грехопадении прекрасен: настоящее божество с
подрагивающими ресницами, мокрой челкой и приоткрытыми губами, которые хочется
целовать бесконечность. Чонгук руку вверх ведет, окольцовывает пальцами шею и
сжимает, хриплые чиминовы стоны и вздохи слушает и наслаждается. Чонгук второй
рукой руки брюнета освобождает, резко переворачивает его на живот, в коленно-
локтевую ставит и на поясницу давит, максимально выгнуться заставляет, плюет на
растянутый вход и снова до упора входит. Чимин покрывало крепко сжимает, чуть ли не
рвет под своими ногтями, когда член Чонгука по комочку нервов проходит, вынуждая
громко и неприлично застонать.

Чимин лицом в подушку утыкается, хрипит, себя продавшейся шлюхой чувствует, но

поделать ничего не может. Чонгук так искусно его тело подчиняет, будто играет на
музыкальном инструменте, зная, какие струны надо задеть. Он теряется во времени,
концентрируясь на ощущениях, волнами наслаждения разносящихся по телу. Чимин
сгорает под прикосновениями сильных рук, умелых ласк и глубоких толчков.

Чонгук трахает долго, под разными углами и в разных позах, вертит обмякшее под ним
тело и упивается властью над ним. Кожа Чимина самая нежная, голос самый красивый,
созданная лично для него задница. Чимин кончает первым, пачкая их животы и тяжело и
сорвано дышит, глаза не смеет открыть. Чонгук бедрами яростней толкается и
изливается прямо в Пака, опаляет жарким дыханием ухо.

— Знай: что бы ты ни задумал, я всегда буду на шаг впереди.

***

Сокджин бежит по бескрайнему зеленому полю, усыпанному фиалками, его любимыми

цветами. Он широко улыбается, раскидывает руки в стороны, словно птица, готовящаяся
к полету, и поднимает голову кверху. Синее небо над головой, по которому стелятся
белоснежные курчавые облака, дарит ощущение невероятной легкости и свободы,

59/247
освобождая тело и разум от раздумий и проблем. Сокджин делает глубокий,
живительный вдох, запахом цветов, ноздри щекочущим, наслаждается. Блондин
умиротворение ощущает, которого давно не испытывал. Работа и учеба забирают всю
энергию, все силы — Сокджин не помнит, когда оставался один на один с собой и своими
мыслями, когда мог закрыть глаза спокойно и не думать о том, что его ждет завтра.
Сейчас ему кажется, что он самый счастливый человек, забывший обо всем на свете. О
болезнях, что жизни других ежеминутно забирают. О проблемах, что в его жизни
бесконечным потоком присутствуют. Сокджин здесь и сейчас ощущает истинное
наслаждение. Неожиданно капля на щеку падает, скатывается к подбородку и на грудь
падает. Ким глаза открывает: голубое небо темные свинцовые тучи заслоняют. Сокджин
моргает, сорвавшийся дождь кровью оказывается, которая затапливает все окружающее
его. Ким вздрагивает, глаза закрывает, а когда распахивает их, оказывается
погруженным в стеклянное пространство с водой. Он дыхание задерживает, пытается
ногами и руками наверх выплыть, но он заперт, выхода нет.

Сокджин глаза открывает и на кровати садится, прерывисто дышит и пытается понять,

где он находится. Сон. Всего лишь страшный сон, выдуманный его подсознанием. Джин
рукой задевает чью-то руку и голову поворачивает.

«Намджун».

Сокджин красоте мужчины поражается, всякий раз себя на мысли ловит, как Ким
Намджун мог ему достаться. Он красив, богат, может позволить себе все, что пожелает
его душа, но в нем души не чает, балует и лелеет так, словно Сокджин — драгоценное и
редкое сокровище. Чем он такое отношение Кима заслужил, сам не знает, не понимает,
но с ним ему хорошо и спокойно. Намджун никогда не давит на него в принятии каких-
либо решений, всегда позволяет сделать выбор самому, просто дает советы и
поддерживает. Намджун пришел в его жизнь в тот момент, когда меньше всего этого
ждешь. Сокджин только закончил университет, подал документы для дальнейшего
обучения в ординатуре, готовился к вступительным экзаменам, не ожидал, что на какой-
то обычной выставке, которые он посещает по несколько раз в год, встретит того, кто
вверх дном всю его жизнь перевернет. Намджун был первым во всем: в любви, в
отношениях, в сексе. Сокджин никогда бы не подумал, что можно любить так
самозабвенно, так ярко, так глубоко, что все, чего ты жаждешь, — это оказаться в
объятиях Кима. Джин думал, что медицина — это его незыблемая любовь, но оказалось,
что любовь — совсем другое. С Намджуном хочется находиться двадцать четыре на
семь, с ним хочется разговаривать о вечном, его хочется целовать и любоваться им.
Намджун — его любовь, его сила и опора, и Сокджин знает, что всегда сможет на него
положиться.

Парень тихо встает с кровати и идет в душ, не забыв взять со стула шелковую черную
пижаму. Джин включает воду, регулирует кран и встает под теплые струи воды, смывая
с себя вчерашний день, в который сознание категорически боится возвращаться. «Это
все неправда. Это все ложь. Сколько раз я слышал истории о том, что анализы могут
быть случайно перепутаны или подкинуты специально. Я не должен паниковать, я же
врач, я должен сохранять спокойствие и все выяснить», — мысленно себя успокаивает
Сокджин и не замечает, как душевая дверца открывается, а сильные руки обвивают стан
и прижимают к груди. Парень вздрагивает, откидывает голову на плечо, подставляя шею

60/247
под страстные поцелуи мужчины. Джин в них растворяется, забывает обо всем, что
тревожит его ум. Намджун водит ладонями по мокрой коже, оглаживает бедра,
разворачивает парня к себе и цепляет пальцами его подбородок, на себя смотреть
заставляет.

— Честно, я очень зол, что ты меня обманул, но ты все объяснишь, когда удовлетворишь
меня собой, — уголками губ хитро улыбается, к губам любимым тянется, но Джин резко
голову в сторону отворачивает, не дается, руки на грудь мужчины кладет и подушечками
пальцев татуировки поглаживает.

— Прости меня, прости, — лбом в выемку ключиц утыкается и слезы не сдерживает.

Намджун обхватывает его лицо, покрывать короткими поцелуями начинает.

— Малыш, все в порядке, — Джун каждый миллиметр покрывает.

— Нет, Намджун. — Сокджин отходит на шаг назад, спиной прислоняется к

керамической стене. — Это будет сложно, но нам с тобой надо серьезно поговорить.

Сокджин слова подбирает в голове, сам себе признаться не может, что все это
происходит с ним. Он головой качает, а Намджун на него смотрит, не понимает, что
случилось за то время, пока он отсутствовал.

— Если ты собираешься от меня уйти, то я тебя не отпущу, — Намджун руки по обе

стороны от головы Джина ставит, словно в плен берет. Он в распахнутые глаза смотрит,
ищет в них ложь, но только страх на дне зрачков ощущает.

— Я болен, — выдыхает Сокджин.

«Серьезно болен».

61/247
Примечание к части Эта глава далась нелегко, очень нелегко, и я буду рада, если Вы
напишите о ней хоть что-нибудь, мне это важно..

по разные стороны

Тэхен подпирает рукой щеку, направляя мечтательный взгляд на стену

аудитории с темно-серыми обоями, на которых изображены витиеватые незамысловатые
узоры. Тэхен преподавателя, лекцию читающего, не слушает, в своих мыслях высоких и
глубоких витает, словно птица, парящая в воздухе. В созданном Тэхеном мире он самый
счастливый, самый желанный, самый красивый человек, который двадцать четыре на
семь в объятиях сильного мужчины находится. Тэхен радужные замки строит, над
которым стелется голубое небо с пушистыми облаками. Тэхен влюблен. Влюблен
настолько, что все, о чем он думает, — это Ким Намджун со своими татуировками на шее,
бархатным голосом и взглядом карих глаз, что, словно стрелы купидона, пронзают
тэхеново сердце. Он мало ест, потому что думает, что его питает любовь и ее энергия.
Он похудел, хотя никогда не отличался округлостью бедер. Он мечтает, каждый день
тешит себя надеждами, что однажды, что совсем скоро Намджун переступит порог его
квартиры, крепко обнимет и поцелует, дав ощутить невиданное доныне наслаждение.
Тэхен никогда и никого не любил так, как любит Ким Намджуна, пусть он о нем почти
ничего не знает, видел его всего пару раз, когда тот приходил к Чимину, но любит
бесконечно и навсегда. Тэхен сияет — это внутреннее свечение от любви, что заполняет
его до краев, такое яркое и такое сильное, что одна квадратная улыбка заставляет всех
вокруг улыбнуться в ответ. Тэхен всегда душой компании является, что умеет
поддержать разговор практически на любую тему, всегда посмеется с любой шутки,
чтобы кому-то не стало обидно, всегда найдет способ поддержать других. Тэхен — один
из прилежных студентов, выигрывающих творческие конкурсы и нравящихся практически
всем преподавателям. Тэхен — один из тех студентов, которых знает весь университет, к
которым приходят за советом, у которых узнают о преподавателях и прочих нюансах
касательно учебы. Тэхен всегда в центре внимания, эксцентричный и жизнерадостный.
Он тот, кто скрашивает хмурые дни других. Тэхен пытается находить счастье в мелочах,
стремится к своим целям и осуществлению своих мечт, которых у Кима целый список. Но
сейчас все отходит на второй план, ведь Ким Намджун вытесняет все остальное.

Чимин всегда называл его любвеобильным, ведь Тэхен может влюбиться где угодно и в
кого угодно, всего лишь взглянув на человека. Тэхен подмечает мелочи, влюбляется в
них, после может страдать оттого, что эта любовь мимолетная, ни к чему не приводящая.
Тэхен сам выдумывает себе проблемы, из-за которых может по ночам плакать, сетовать
на судьбу и надеяться, что скоро жизнь сведет его с тем, с кем он будет счастлив
навсегда. Сейчас именно тот момент, тот миг, которого Ким ждал всю свою жизнь.
Увидев один раз Намджуна, он влюбился окончательно и бесповоротно, навсегда и
навечно — больше никто и никогда не займет его сердце и его мысли. Тэхен окунулся с
головой в бирюзовое море, не задержав дыхание. Он медленно тонет в нем, опускается
на самое дно, ведь его любовь такая хрупкая, словно самый дорогой хрусталь в мире, а
сам Тэхен слишком ранимый, слишком мечтательный. Блондин улыбается сам себе,
представляет, как здорово будет гулять с Намджуном по вечерам и обсуждать
произошедшие за день события, как здорово будет ужинать или завтракать вместе, как
здорово будет засыпать в кольце сильных и крепких рук. Тэхен выдыхает, привлекая
62/247
внимание преподавателя, который швыряет в него ручку, отчего Ким вздрагивает и лоб
потирает.

— Мистер Ким, о чем Вы так задумались? Небось, о тонкостях драматического

искусства? — иронично выгибает одну бровь профессор, смотря прямо на смутившегося
парня, кивающего головой в знак согласия. Тэхен губу закусывает, виновато смотрит и
взгляд опускает на открытую тетрадь, в которой не написано ни одного слова,
продиктованного мужчиной.

Он не способен ни о чем думать, кроме как о своем счастливом и светлом будущем вместе
с Ким Намджуном. Тэхен в свои мысли погружается, игнорирует тыкающего его в бок
одногруппника и дальше предается мечтаниям до конца лекции. Весь мир Ким Тэхена
сконцентрирован на одном человеке, чьи фотографии он сохраняет в фотопленку и
любуется по ночам, улыбаясь глупой, влюбленной улыбкой. По окончанию Тэхен
вызывает такси ко входу университета, решив пообедать в своем любимом ресторане,
находящемся в центре города. На вечер запланирована съемка для одного
косметического бренда, поэтому он успеет заглянуть в торговый центр и прикупить
парочку блузок, приглянувшихся ему пару дней назад. Тэхен листает ленту инстаграма,
не забывая ставить лайки фотографиям своих кумиров кино и музыки. Парень не
замечает, как такси быстро преодолевает расстояние и останавливается около
красивого и вычурного ресторана, в котором подают самые вкусные мидии, пробуемые
Тэхеном в жизни.

Он расплачивается с водителем, благодарит за комфортную поездку и прощается,

выходит из автомобиля. Блондин поправляет берет и проходит внутрь заведения, дверь
которого любезно открыл ему швейцар. Девушка у стойки ярко улыбается белоснежной
улыбкой, приветствуя гостя.

— Добрый день, Вы один? — спрашивает и приглашает пройти в зал. Тэхен коротко

кивает и снимает пальто, отдавая персоналу, вещающего его в шкаф около входа.

Они проходят внутрь презентабельно уставленного зала с роскошным интерьером,

заставляющего на секунду задержать взор. Тэхен скользит глазами по незанятым столам
и застывает на месте, когда видит за столиком сидящего человека, которого в грезах
своих бесконечно представляет. Ким Намджун — это величественная сила, ощущающаяся
за километры, и божественная красота, приковывающая взгляд. Ким Намджун —
настоящий бог, которому завидует с Олимпа Апполон. Тэхен смотрит на мужчину, не в
силах отвести глаза, закусывает губы и, сделав пару глубоких вдохов, идет к столику,
занимаемому Джуном. Он не может позволить себе видеть его каждый день, упускать
подобную возможность будет слишком опрометчиво, за что потом корить себя станет
неделю и придумывать новый план, где бы с ним пересечься. Тэхен пальцами мнет лямку
сумки, остановившись около столика, облизывает неожиданно ставшие сухими губы.

— Извините, — хриплым голосом начинает Тэхен, запинается и с трудом вздох делает,

когда Намджун голову поднимает и окидывает его незаинтересованным взглядом.

— А, Тэхен, привет, — говорит мужчина, а у блондина сердце кульбиты выворачивает и

куда-то вниз с громким звуком падает. Он помнит его, Ким Намджун его помнит. Тэхен

63/247
готов от счастья заверещать, но сдерживает эмоциональные порывы. — Присаживайся,
если хочешь, — приглашает Ким взмахом руки.

Тэхен, конечно, хочет. Он садится напротив, делает быстро заказ и себя под столом
щипает, не осознавая, что происходящее — реальность. Они сидят вместе в ресторане,
словно влюбленная парочка. Тэхен старается не смотреть на мужчину, все время отводит
глаза в сторону, потому что слишком тяжело смотреть в глаза тому, от кого без ума, кто в
животе заставляет бабочек бунт устраивать.

Намджун пьет чистый виски, Тэхен — бокал красного полусухого. Намджун ничего из
еды не заказывает, Тэхен — мидии и салат с рукколой. Намджун — стена непроходимая,
Тэхен — книга открытая.

Намджун рукой официанта подзывает и просит повторить выпивку, уголки губ

приподнимает, смотря на Тэхена, который сказать ничего не находит. О чем им
разговаривать, когда у одного в глазах читается нескрываемое восхищение, а у другого
глаза потухшие, будто стеклянные? Они малознакомы, в своей жизни всего пару раз
виделись и парой слов перекинулись. Тэхен натыкает помидорку на вилку и в рот
отправляет, медленно жует и думает, что бы спросить у Намджуна, как он сам разговор
начинает:

— Как твоя учеба? — спрашивает мужчина и в руках салфетку комкает.

— Хорошо, экзамены уже сдал, — несмело говорит Тэхен и на еду свою смотрит.

— Почему актерское?

— Об Оскаре мечтаю, — усмехается Ким, замечая странный блеск в глазах Намджуна.

— А что если не получишь? — делает глоток виски бизнесмен и на мальчишку смотрит.

— А я получу, потому что без вариантов, — улыбается Тэ и на мужчину смотрит, его

красоте изумляется, на татуировку на шее засматривается и замечает, как тот
таинственно губы свои изгибает.

— Чимин дома? — переводит тему Намджун, допивая алкоголь и ставя стакан на

деревянную поверхность стола. Тэхен пожимает плечами, не замечает, как к их столу
кто-то подходит. Парень машинально поворачивает голову в сторону подошедшего
незнакомца, рот непроизвольно раскрывает от удивления. Стоящий блондин похож на
сошедшую с обложки модель: пухлые розовые губы, идеально уложенные волосы цвета
спелой пшеницы, одетый по последней моде в брендовые вещи, глаза большие, темные,
словно бескрайний космос, в котором можно раствориться. Тэхен ресницами хлопает,
красоте блондина поражается. Настолько утонченный, элегантный, приковавший взгляд
всех, кто в ресторане находится. Намджун поднимается с места, выходит из-за стола и
пропускает молодого человека, чтобы он сел.

— Тэхен, познакомься, — Джун указывает на парня, — это Ким Сокджин, — блондин

протягивает руку через стол и пожимает тэхенову.

64/247
— Привет, приятно познакомиться, — уголки губ слегка приподнимаются, Тэхен
понимает, что лишним сейчас оказывается.

— Это друг Пак Чимина, помнишь, я тебе о нем рассказывал?

Намджун полубоком поворачивается — Тэхен видит, как он на него смотрит. Этот взгляд
красноречивее любых слов: в нем сконцентрированы вся любовь, вся нежность, весь
смысл этого мира. Тэхен поджимает губы, смотря на них, ощущая, как собственное
сердце пронзают мелкие ржавые иголки, входящие так глубоко и так больно, что
становится тяжело дышать. Тэхен сжимает ткань брюк, прокусывает изнутри щеку, не
понимает, как неистовая волна сметает его с берега, погребая под собой. Тэхен на дне,
больше ему не выплыть. Тэхен только что грубую, отрезвляющую пощечину получил, в
реальность в одно мгновение вернулся. Ким Намджун — это мечта несбыточная, звезда
недосягаемая, до которой такому, как Тэхену, никогда не дотянуться, мимолетно не
прикоснуться.

Тэхен старается вести себя гордо, держит спину прямо и свою незаинтересованность
всем видом показывает. Сокджин заказывает себе согревающий безалкогольный
клюквенный коктейль, выглядит подавленным и сломленным, но таким красивым и
обворожительным, что парень задерживает на нем взгляд неприлично долго. Тэхен
вытирает уголки губ салфеткой, достает из сумки кошелек и купюры на стол положить
хочет.

— Перестань, — рукой взмахивает, говоря, чтобы деньги убрал, но Ким в подачках чьих-
то никогда не нуждался.

— Все в порядке, — отмахивается и все равно кладет несколько тысяч вон на стол,
собирает вещи и поднимается. — Прошу меня простить, но у меня еще съемка, хорошего
Вам дня, — голосу непринужденности придать пытается, но тошнотворный комок уже
поперек горла стоит.

Тэхен напоследок кивает им, к выходу идет и, быстро надев переданное персоналом
пальто, выбегает из заведения. Тэхен сильного порыва ветра, лицо царапающего
неприятно, не замечает, у него в груди черная дыра медленно разрастается. Он
растерянность необъяснимую ощущает, в голове хаотично бегающие мысли успокоить не
в состоянии. Тэхен удар хлыстом с шипами по спине получил, не выдержал и на колени
упал, кряхтит от боли невыносимой, что расползается по всему телу, окутывая, словно
пуховое одеяло. Тэхена пожирает сила, с которой он не может бороться. Сила эта —
отчаяние и вдребезги разбитое на миллион осколков сердце. Тэхену не надо объяснять
очевидных вещей. Ким Намджун в другого влюблен, другим ослеплен, в ногах его
стелется, будто ручной зверек. И как Тэхен мог возомнить себе, что имеет права рядом с
таким, как Намджун, рядом быть? Да он даже не имеет права воздухом одним вместе с
ним дышать. Сокджин действительно идеальный, красивый и, небось, очень умный, вот
только почему у него взгляд стеклянный и холодный, словно не он сидит рядом с самым
неотразимым мужчиной на планете? Тэхен не понимает, но жгучая зависть плющом шею
обвивает и душить принимается, ему кислорода недоставать начинает. Тэхен бежит по
улице, не различая дороги и мимо проходящих незнакомцев, он бежит так быстро, как

65/247
только может. Легкие раздирает от мучительной боли, словно кошки решили поточить
свои ногти об них. Сердце, бешено в груди колотящееся, стремительно разносит кровь по
сосудам. Пелена перед глазами от слез, водопадом бегущих, ничего разглядеть не дает.
Тэхен закрыться хочет, никого и ничего не видеть, спрятаться ото всех, главное —
сбежать.

Он бежит.

И в первую очередь он бежит от самого себя.

И от правды, что внезапным огнем обожгла его душу.

***

Лалиса поправляет чокер черного цвета и смотрит в отражение зеркала, в котором

видит измученную девушку с тонной косметики, скрывающей темные, залегшие под
веками мешки под глазами и недостатки лица.

И когда я докатилась до такой жизни?..

Девушка заправляет прядь волос за ухо, опускает голову вниз и руками опирается на
спинку стула, стоящего около туалетного столика. Она качает головой, пытаясь выкинуть
непрошенные и ненужные мысли, тяжело выдыхает, привлекая внимание других девушек,
находящихся в гримерке.

— Что-то случилось, Ники? — спрашивает одна из танцовщиц, на что Лиса махает рукой
и широко улыбается, словно самая счастливая и самая беззаботная девушка, которая не
работает стриптизершей в элитном ночном клубе и не спит с тем, кто сегодня будет ее
главным гостем. Он оставляет баснословные чаевые, на которые хватает оплатить
съемное жилье, купить продуктов и часть суммы отдавать родителям, остро
нуждающимся в них.

Лалиса пытается создавать о себе ложное впечатление, чтобы окружающие не задавали

вопросов, на которые она сама не находит ответа. Все изменилось в жизни около двух
лет назад, когда младший брат, заявивший на пороге дома о том, что он гей, покинул
родные стены — больше о нем не было ни духа ни слуха. Лиса пыталась с ним связаться,
через Тэхена искала, но Чимин будто провалился сквозь землю, пропал со всех радаров,
как затонувший корабль в районе Бермудского треугольника. Через несколько месяцев
странные люди заявились в их дом, серьезно избили отца, угрожали и забрали все
ценное имущество, оставив их ни с чем.

Лалиса танцует с детства. Ее любимое хобби переросло в любимую работу в школе

танцев, несколько выигранных больших конкурсов подарили ей громкое имя в кругах
танцоров и деятелей в этой области. Ее приглашали на различные мероприятия и
выступления, на мастер-классы и через время предложили преподавать в одной из
самых крупных школ в Корее. Но сейчас из-за вынужденных обстоятельств и срочной
нужды в деньгах Лалиса танцует для мужчин, пускающих на нее слюни всякий раз, стоит
ей появиться на подиуме и улыбнуться так, как ни одна девушка в этом заведении не

66/247
умеет. Многие приходят, чтобы увидеть ее, многие хотят трахнуть ее прямо на шесте, но
единственный, кто делает это, уже ждет в предназначенной только для него vip-
комнате.

Девушка поправляет короткое, облегающее стройное тело платье и проходит по

длинному коридору с приглушенным светом в небольшую комнату, отделанную в черно-
серых тонах, в центре которой небольшой круглый помост с пилоном и полукруглый
кожаный диван. Он сидит, закинув одну ногу поверх другой, держит в одной руке стакан
с виски, а в другой меж пальцев крутит зажигалку, переодически щелкая ею. Черт. Как
бы она хотела убежать, скрыться от этих голодных глаз с красным отблеском на самом
дне, но они завораживают, заставляя застыть на месте, словно каменное изваяние
древних скульпторов. Он пожирает ее, ноги дрожат, но она делает шаг, потом еще и
еще, хватается одной рукой за шест и поднимается на помост. Ненавязчивая, но
ритмичная музыка льется из колонок, расположенных по углам комнаты. Лалиса, прикрыв
глаза, начинает свой танец, предназначенный только ему. Бедра плавно качаются в такт,
рука скользит по пилону, она закидывает одну ногу, согнутую в колени и крутится вокруг
шеста. Лалиса освоила все направления в танцах, хотя никогда не отдавала
предпочтения pole-dance, однако жизнь не спрашивала, сама распорядилась за девушку,
у которой свои мечты и свои цели, в один миг разрушенные. Она танцует, проводит
руками вдоль тела, изгибающегося под музыку, цепляет пальцами затяжку платья и
медленно ведет вниз, расстегивая молнию. Ненужная тряпка летит на пол, Лалиса,
прислонившись спиной к пилону, спускается по нему вниз, колени в стороны разводит,
замирает со слегка приоткрытыми губами, видя усмешку на лице мужчины.

— Иди сюда, — тоном, не требующим возражения, приказывает мужчина, и девушка

соскальзывает с помоста и на его коленях оказывается. Она оплетает руками его шею,
чувствует нескрываемое даже под тканью брюк возбуждение и дрожит, потому что
любая ночь, проведенная с ним, алыми метками сопровождается, которые приходится
слоями тонального крема покрывать. Лалиса не дышит, в темные глаза, словно
беззвездная ночь, смотрит и ждет, чего именно сама не знает. Он ведет руками по ее
спине, каждый изгиб наизусть знает, каждую впадинку и каждую родинку на идеальном
теле выучил. Лалиса моргает наклеенными пушистыми ресницами, слишком откровенно
проводит по верхней губе, и он не выдерживает, в губы пухлые, розовым блеском
очерченные, впивается голодным поцелуем, показывая, как тошно и невыносимо без нее
было. Мужчина целует долго, растягивая удовольствие, целует глубоко, языком обводя
каждый миллиметр мокрого рта. Она отвечает, потому что под напором его страсти и
дикости животной совладать с собственным телом не может. Девушка пальцами в
волосах зарывается и сжимает их у основания, чуть вперед подается, соприкасаясь
грудью с его, выдыхает прямо в поцелуй. Они не разговаривают никогда, но ей так
хочется хоть что-нибудь о нем узнать. Она знает только его имя — Джексон, больше
ничего. Она хочет узнать, но она всего лишь стриптизерша в клубе с выдуманным именем
и душераздирающей историей, которой можно растопить даже самое холодное и
черствое сердце.

— Лалиса, — выдыхает в губы Ванг и кладет руки на бедра девушки. Она резко
отстраняется, удивленно в глаза его смотрит и читаемый во взгляде вопрос не скрывает.

— Откуда ты знаешь? — неуверенно спрашивает, голос слегка подрагивает, когда руки

67/247
теплые мужчины по коже оголенной скользят.

— С самого начала знал. — Изгиб губ в нахальной улыбке череду вопросов в голове
девушки выстраивает, но ни один озвучить смелости не хватает. — Твой брат — Пак
Чимин, верно?

Лалиса от изумления глаза широко распахивает, непонимающе глядит на Джексона и

объяснений ждет. Она о брате ничего и ни от кого не слышала, думала, он уехал куда-то,
новую жизнь начал, и тут, будто гром средь ясного неба, о нем заявляют. Неужели с ним
что-то случилось? Откуда такой человек, как Джексон, может о нем что-то знать? У нее
руки дрожат, и она кладет их на грудь мужчины поверх белой, накрахмаленной рубашки,
идеально сидящей на подтянутом теле, губы от неверия покусывает.

— Что, что с моим братом?! — спрашивает она и замечает, как Ванг открыто над ней
насмехается.

— Твой брат перешел дорогу одному человеку. Думаю, что тебе заранее стоит с ним
попрощаться.

— О чем ты? Что ты несешь, Чимин на такое неспособен, — не веря ни одному его слову
парирует Лиса и слезть с колен хочет, но он не позволяет.

— Значит, ты плохо своего брата знаешь, — говорит Джексон и прижимает ее к себе.

— А вы очень похожи, — ехидно облизывается и снова к губам припадает. — И мне с
тобой повезло, а теперь меньше слов, больше дела, — говорит он и, приподняв ее за
ягодицы, на помост укладывает, колени в стороны разводит и первый болезненный
вскрик с губ срывает. Чонгук узнать ничего не должен, впервые от него Джексон что-то
сильно скрыть желает.

Джексону было шестнадцать, когда он вступил в ряды «Алой зари», с успехом выполнил
все задания рекрутства, с самых низов поднимался и выполнял всю грязную работу клана
вместе с другими новичками. Он научился выживать каждый день, он научился искусно
убивать и выпытывать любую информацию из любого человека. Джексон в итоге попал
под руководство одного из влиятельных людей в клане, который обеспечивал защиту и
«исправительные» работы. Тогда Джексон Ванг получил свое прозвище «бешеный пес»,
которое клеймом на всю жизнь стало. Джексон врагов не щадит, за главу голову всем
оторвет и заживо похоронит любого, кто дорогу перейти ему посмеет. Чонгук для него
брат не по крови, но по духу и стремлению, Чонгук тот, за кого Джексон свою жизнь
отдаст, ни на секунду не задумавшись. Но Джексон в груди червя черного носит,
убивающего его изо дня в день, его нутро раздирающего. Имя червю этому зависть.
Чонгуку принадлежит весь мир, все на колени перед ним падают, честь отдают, все
девушки и парни ноги свои раздвигают, Чонгук всегда самое лучшее и желанное
получает. А Джексон — всего лишь верный пес, который на поводке привязан, который
команды любые выполняет, в огонь и в воду заходит, живым из адских мучений все время
выходит. Джексон ему завидует, топит свою зависть в крови других, но она только на
время утоляется, голод все время растет. Джексон себя ненавидит, вырезать вирус из
себя пытается, но тщетно, бесполезно. Джексон знает, что он — предатель, что
похоронит себя, харакири совершит. Но пока стоит наслаждаться и брать то, что ему

68/247
отныне принадлежит.

Впервые он Чонгуку не уступит и не поделится несмотря на то, что обязан ему всем, что у
него есть.

***

Юнги нагибается к лицу Хосока, оставляет мимолетный поцелуй на губах и ниже

спускается, обводит языком нижнюю челюсть, скользит от подбородка по шее вниз,
адамово яблоко выступающее обводит, поцелуй на ключице оставляет. Юнги сегодня
сверху, сегодня он ведет, а Хосок полностью в его подчинении находится. Блондин
размеренно двигается на члене, бедрами вверх-вниз работает и недовольные хрипы из
груди Чона слушает. Хосок любит страстно, дерзко, любит вбиваться в хрупкое тельце,
кусать и целовать, метки свои оставлять. Хосок его трахает при любой возможности, в
любом месте и в любой позе. Юнги не против. Юнги сам провоцирует, будто лиса хитрая
и рыжая хвостом перед носом мужчины виляет, задницу в кожаных штанах специально
выпирает, откровенные намеки всякий раз делает и своих намерений не скрывает.

Юнги сидячее положение занимает, руками на бедра опирается и голову назад

откидывает, протяжно стонет, когда пальцы Хосока в его бедра больно впиваются,
красные следы на мраморной коже оставляют. Юнги прикусывает губу, продолжая
плавно двигаться, а мысли улетают куда-то за пределы комнатного пространства.

Юнги запутался в терновых ветках, окутавших его со всех сторон.

Юнги в ловушку попал, словно крыса в мышеловку, — не спастись, не выбраться.

Юнги — актер без Оскара, превосходная и ни с кем не сравнимая звезда Голливуда.

Юнги — лицемер, что в Аду на самых нижних кругах гнить должен.

Мин себя ненавидит, ненавидит за то, что по-настоящему полюбить смог, что в чувствах
заживо сгорает и от огня, пожирающего на своем пути все, спасаться не желает. Мин
Юнги полюбил такого, как Чон Хосок, которого уничтожить должен, истребить, заразу
из мира этого прогнать. Мин Юнги впервые взаимную любовь на себе испытал, по сей
день испытывает. В ласке, будто в море, купается, в нежности даруемой теряется, не
понимает, чем он все это заслужил. Хосок на руках его носит, подарками дорогими
одаривает, бесконечно за день одно слово повторяет, от которого у Юнги в животе
истома разливается, бабочки свой бессмертный танец исполнять начинают. Юнги все
время окружен заботой, даже если Хосок за километры от него находится.

Для Юнги это самая настоящая пытка, которая все органы вырывает, превращая в фарш,
обратно вставляет. Юнги такой любви искренней и чистой не заслуживает, но Чон Хосок
в его жизни все вверх дном перевернул. Блондин голову сильнее назад закидывает,
чтобы одинокая слеза, по щеке скатывающаяся, осталась незаметна для мужчины.

Хосок резко переворачивает Мина на спину и под себя подминает, остервенело в

постель втрахивать начинает. Хосок никогда не церемонится, но Юнги у руля побыть

69/247
всегда дает, потому что такого, как Мин Юнги, он никогда не встречал, больше никогда
не встретит. Мин Юнги — его личная Вселенная, в которой он затерялся, в которой он
новые звезды и галактики каждый день открывает. Хосок готов вечно в ней обитать,
ведь он только рядом с ним по-настоящему живет. Хосок такую жажду к жизни только
пару лет назад стал ощущать, а до этого было существование, четко написанный отцом
сценарий. Он будущий преемник клана, который должен познать все аспекты
криминального мира и криминальной жизни, который должен уметь принимать точечные
и правильные решения, приносящие пользу клану и дарующие процветание. Вся жизнь
Хосока расписана не им, но стоило на горизонте появиться Мин Юнги, как вся жизнь
красками яркими запылала, как на праздник Холи в Индии. Хосок в голове в отдельную
папку складывает еще одну пометку о том, что свозить парня на это ребячество надо.
Чон на локти опускается, губами припадает к губам Юнги и целует, с каждым толчком
глубже погружается и быстрее двигаться начинает. Мин отстраняется, головой на
подушки мягкие откидывается, громко стонет, а эти стоны слух его ласкают, как самая
прекрасная музыка.

Юнги кончает первым от такого напора, тяжело и прерывисто дышит, чуть ли сознание
не теряет, когда Хосок в него долбиться продолжает, без сил обмякает под ним. Но Чон
только разошелся, а у Юнги уже член болезненно ноет и по новому кругу возбуждаться
начинает. Эта вселенская похоть, эта страсть — они в воздухе вокруг них витают, на
всех поверхностях оседают, ни одна уборка генеральная не победит. Хосок особенно
сильно, особенно глубоко толкается и кончает прямо в Юнги, пальцами цепляющегося за
плечи, как за спасательный круг. Мужчина рядом ложится, обнимает и к себе за талию
притягивает, прерывисто дышит прямо на ухо, отчего у Юнги рой мурашек по всему телу
пробегает.

— Почему ты выбрал Чимина? — вопрос Чон задает и поворачивает парня лицом к себе,
красотой его наслаждается.

— Он интересный, — слегка задумавшись и облизав обкусанные губы, отвечает Юнги и в

глаза Хосока открыто смотрит. — В его глазах что-то странное есть, но что именно я еще
понять не могу. Мне кажется, он чего-то хочет, в нем сила чувствуется, а еще он очень
смекалистый — я нарыл на него кое-какую информацию. Он умный, на лету все
схватывает — по нему видно. Я думаю, что клану он будет очень полезен. Плюс твой отец
замышляет что-то, но никому кроме своей правой руки не говорит, хотя я думал, что ты
уже полноправный преемник и скоро заберешь всю власть себе, но пока он тебя в свои
дела не до конца посвящает. Чимин сможет добыть всю информацию, к тому же он
красивый, а твой отец, как бы тебя ни порицал, сам на красивых мальчишек
заглядывается, старый извращенец, — хихикает Юнги и неодобрительный взгляд
получает. — Да ладно тебе, я даже не против тройничка с ЧимЧимом, — в голос смеется
Мин и получает болезненный щипок за ягодицу. — Он, может, и женственный слишком,
хрупкий — прикоснешься, и рассыпется, — но против твоих амбалов выстоял, так что он
сильный, за себя постоять может! Ты же знаешь, что живучие — самые удачливые!

— Увижу, что ты с ним что-то творишь, — обоих закопаю, — недобро скалится Хосок,
отчего Юнги лукаво улыбается.

— Ой, ну все, все! — игриво бьет в грудь ладошками Юнги. — Сам на его задницу

70/247
облизывался, я видел, — ревниво губки дует.

— Тогда я подумаю над твоим предложением, — усмехается мужчина и сажает Мина на

свой живот.

Впервые Мин Юнги понимает, что встретил кого-то, кто по силе равен ему. Впервые Мин
Юнги за свою репутацию опасается. Впервые за три года боится, что его раскусить
смогут, а если это случится, то он могилу себе сам выроет, добровольно в нее ляжет.

Ведь Мин Юнги не тот, за кого себя выдает, — маски умело переодевает.

Он на службе у страны стоит.

Того, кто его воздухом стал, Юнги мысленно предает, пока Хосок не видит. И не увидит...

Потому что любовь глаза пеленой застилает.

71/247
Примечание к части Песню на всю главу:
https://soundcloud.com/user-273673605/2814-eyes-of-the-temple

безысходность

Чонгук стоит напротив панорамного окна своей квартиры, созерцая

раскинувшийся под ним ночной город, на улицах которого текут реки крови, огибая
квартал за кварталом, улицу за улицей, в котором он негласным правителем является.
Имя Чон Чонгука в криминальном мире трепетный ужас наводит, врагов поджать хвосты
вынуждает, а амбициозных лидеров пасть ниц перед лицом заставляет. Имя Чон Чонгука
в повседневном мире трепетный восторг вызывает, люди восхищаются его вкладом в
развитие социального общества, культуры и здравоохранения. Он имеет огромное
количество фондов, под которыми скрывает свое истинное лицо, творя от их имени вещи,
неведомые жителями даже в самых страшных снах.

Чонгук в руке бокал держит с The Macallan in Lalique 64-летней выдержки, который он
приобрел на аукционе в США пару лет назад за баснословные деньги, не снящиеся
обычному обывателю. Для Чонгука потраченные деньги — мелочь, не стоящие его
внимания. Для него деньги никогда проблемой не являлись, росшему в роскоши и золоте
Чонгуку никогда не понять человека, который за кусок хлеба готов душу продать. Душу
продают ему. Чонгук дары, будто Всевышний, раздает всем, кто в них нуждается, пусть
эти дары под белым порошком скрываются, он дарит людям то, в чем они больше всего
нуждаются. Чонгук всегда руку помощи протянет, после руку отпустит, позволив
человеку в бездне раствориться. Мужчина покачивает бокал, наблюдая за янтарной
жидкостью, слегка сияющей в ярких огнях города, что по ту сторону стекла находятся.
Он делает затяжку и стрясает пепел на раритетный ковер из Индии, мыслями находится
далеко за пределами гостиной, пентхауса и всего здания.

Чонгук рядом с ним находится в душной комнате с задернутыми шторами темно-серого

цвета на кровати, прижимая к себе дрожащее хрупкое тело, которое под его ласками
раскрывается, податливым и нежным становится. Чонгук перед глазами его глаза цвета
густой карамели видит, до конца не осознает, что эта красота блаженная вместе с ним на
одинокую Луну в темном небе смотрит. Мужчина направляет взор на спутник,
существующий столько же, сколько Земля, в очертания вглядывается и в сознании
профиль его изумительный рисует, каждый плавный изгиб, от которого у Чонгука ум с
ума сходит. Он видит его везде: в парнях и девушках, партнерах и подчиненных — его
образ выгравировался на обратной стороне глаза, преследует всюду, тенью ходит.
Чонгук странную зависимость от него объяснить себе не может, он эту навязчивость
утолить обязан, желательно им, желательно внутривенно.

Чонгук помнит. Он помнит, как увидел его, красивого и желанного, с волосами цвета
солнца и искрящимися в полутьме клуба глазами за барной стойкой. Он помнит, как
окунул его в чан отчаяния, пустил глубокие корни в дерево, в душе которого семена
посеял. Чонгук помнит, как сломал его кость за костью, как рвал плоть, как искалечил
душу. Чонгук помнит, но не жалеет, совести голос не мучает, никогда не мучил. Но отчего
сейчас мерзкое и отравляющее в падшей душе чувство грохочет, стучит по закрытым
72/247
дверям, пытаясь ворваться, все привычные устои, как ураган, снести? Чон делает еще
одну глубокую затяжку, вбирая никотин, медленно убивающий, мысли секундные
притупляющий. Он не должен о нем думать, а не думать не может. Чонгук его нежную
кожу под своими пальцами до сих пор ощущает, сорванное дыхание, в ушах ветром
разносящееся, слышит, воспаленные алые губы на своих чувствует. Чонгук в его глазах
глубоких погряз, о них все время думает, еще раз заглянуть желает, тщательно
разглядеть их, ведь издревле пословица есть:

Глаза — зеркало души.

Чонгук в ней искупаться, как в горячем и живительном источнике, хочет, пощупать ее и

погрузиться с головой. Он пугается зародившемуся желанию, не понимает, откуда оно
появилось, но исполняет обязательно — прикоснувшись к сокровенному хоть раз, еще
мечтает и жаждет в себя впитать. Чонгук мысленно к нему руки протягивает,
окольцовывает тонкий стан, заключая в плен, будто змея, из которого не вырваться и не
сбежать. Он его обнимает, зарывается носом в волосы цвета вороного крыла и думает о
том, как его угораздило в такую неизвестность шаг сделать. Эта неизвестность покруче
любого афродизиака, наркотиков и алкоголя, хранящихся тоннами в его офисе и
квартире. Чонгук делает глубокий и размеренный вдох, чувствуя, как по телу проносится
необычная эйфорическая волна, и это не от алкоголя — это от него. Это его образ
будоражит сознание, вспарывает умело, облекая наружу внутренние фантазии. Чонгук
на себе его влияние ощущает и объяснить его не может, понять не пытается. Мужчина
блаженно глаза прикрывает, на границе помраченного рассудка ходит и не замечает, как
тоненькие ручки обвивают его сзади и лоб меж лопаток упирается.

— Пойдем в кровать, — просит нежно-сладкий голос нового фаворита Чонгука. Мужчина

расплывается в самодовольной ухмылке, ставит стакан на небольшой круглый столик и
разворачивается к мальчишке, на вид которому не больше шестнадцати. У него розовые
персиковые губы, острая линия скул, большие круглые глаза цвета морской волны и
пепельные волосы, в которые Чонгук рукой зарывается и назад оттягивает. Бронзовая
кожа отливает в свете ночных огней, что в помещение попадают, манит к себе, так и
просит, чтобы на ней собственнические отпечатки оставили. Чонгук подхватывает парня
под ягодицы, чьи щиколотки сразу на пояснице смыкаются. Чонгук довольный смешок не
сдерживает, вжимает мальчика в стекло спиной — этой ночью он будет сгорать в похоти
страсти, что падшую душу Чона заполняет. В нем настоящий огонь полыхает,
перекидывается на все, что в радиусе десяти метров находится. Чонгук покрывает шею
поцелуями отрывистыми, руками разводит упругие половинки и думает о том, кто в нем
такую дикость пробуждает.

Чонгук трахает парня прямо на окне, вбивается неистово и грубо в полностью

отдающееся ему тело, свое желание удовлетворяет, пожар тушит, вновь разгорающийся
не на шутку, потому что потушить способен только он. Только его громкие стоны могут
грех утолить, только его отчаянно сопротивляющееся тело может страсть на минуты
унять, только его душа способна насытить чудовище, которое давным-давно пометило то,
что ему навсегда принадлежит.

***

73/247
Чимин сидит на подоконнике в гостиной и, облокотившись на стену, смотрит на одинокую
Луну в мрачном небе и невольно вспоминает ванильную фразу: «Целься в Луну. Даже
если промахнешься, все равно останешься среди звезд». Он смешок, сорвавшийся с губ,
не сдерживает, головой качает и мысленно задает себе огромное количество вопросов,
на которые пытается найти ответ в своей голове. Когда он докатился до такой жизни?
Когда перестал испытывать какие-либо чувства, кроме всепоглощающей разум злости,
ненависти и выжигающего гнева? Когда он перестал верить в светлое будущее? Когда
начал жить губительной местью, проросшей своими корнями настолько глубоко, что под
землей уже зародилась новая экосистема? Когда он стал другим? Или он всегда был тем,
кем является сейчас? Чимин и не ответит, кто он сейчас.

Мальчик без надежды, без будущего, без вдохновляющих целей. Мальчик, потерявшийся
в запутанных лабиринтах темного леса, без шанса на спасение. Мальчик, надевший на
себя множество масок, за которыми пытается спрятать свой страх и свои сомнения.
Мальчик, запутавшийся в паутине бесконечной лжи и самообмана. Мальчик, вступивший
в темноту с надеждой, что на том конце туннеля будет гореть яркий огонек.

Чимин пятерней зарывается в волосы, сжимает их у корней и сдерживает слезы, готовые

прорвать плотину, неделями выстраиваемую им. Чимин был не готов встретить его. К
такому никогда не подготовишься. Это случилось слишком неожиданно для его и без
того шаткой и расстроенной психики. Чимин не ожидал, что встреча с ним закончится так
же, как закончилась их самая первая, — спустя столько времени исход оказался один.
Чимин снова был его жертвой, снова угодил в капкан, будто невнимательное животное в
период разрешенной сезонной охоты. Он не хотел, боролся с предательскими чувствами,
изнутри рвущими его на части, но победителем в схватке не вышел. Пак себя ненавидит,
ненавидит за то, что добровольно стонал под ним, раздвигал ноги и хотел большего.
Чимин ночь, с ним проведенную, не забудет никогда, она на дне зрачка отпечаталась
клеймом нестираемым. Эта ночь ржавой иглой глубоко в сердце вошла, боль причиняет
от любого движения — Чимин с этой болью свою истинную миссию не забывать
старается.

Чимин вступил в ряды мафии по собственной воле, вещи ужасные и непростительные

творил только ради одного — отомстить ему. Но как мстить тому, кто почву из-под ног
без особого труда выбивает, живот скручивает и дыхание выбивает одним своим видом?
Как бороться с тем, против кого ты бессильный? У него целый клан за спиной, тысяча
людей, готовых за него жизнь отдать, влияние, богатство и громкое имя. У Чимина же
только желание, заставляющее подниматься с колен и двигаться вперед, у Чимина
выстроенный план, по которому он следует, и больше ничего. Чимин каждый день хочет
все бросить, каждый день с одолевающими демонами в борьбу вступает — они каждый
день побеждают. Его жизнь разрушена до основания была, все привычные устои, цели,
мечты снесены бурей неуправляемой. Чимин сам ее до конца разрушил, с корнем вырвал
и новые семена посадил.

Парень глаза прикрывает, перед ним воображение его образ рисует. По телу мелкая
дрожь пробегает, холод обволакивает со всех сторон. Чимин его налитые кроваво-
красным глаза видит и распятым себя на кресте. Он чувствует дыхание, обжигающее
кожу, будто огонь, ощущает его руки на своем теле и хочет закричать, но немой крик

74/247
застревает где-то в горле. Чимин в лапах сильного и могущественного зверя оказался,
который отпускать не намерен, который к себе прижимает так, что слышен хруст
ломающихся костей. Чимина охватывает безумный страх, он глаза распахивает, сползает
с подоконника на пол и, прижав колени к груди, рыдать начинает.

Как ему выстоять? Как ему собрать вдребезги разбивающееся сознание, подобно
хрусталю, стоит всякий раз встретиться с его темными, как ночь, глазами? Как ему
выиграть в битве, в которой победитель известен заранее? Чимин всхлипывает, утыкаясь
лбом в коленки, осознавая свою беспомощность, осознавая, что он один на один в поле с
тем, кто сожрать его готов за один момент. Помощи попросить не у кого, ведь одно его
имя вселяет ужас, заставляя безмолвно подчиниться. Слезы, словно дождь, давно не
видимый жителями жаркой страны, по щекам беспрерывным потоком текут, орошая
сухую землю.

Чимин вспоминает ночь, проведенную с ним, еще громче в рыданиях заводится. Чимин
помнит все, помнит все слишком хорошо и отчетливо, будто все происходит наяву. Чимин
помнит каждую эмоцию на холодном лице, каждую морщинку, пролегающую на
идеальном лице. Чимин помнит настолько хорошо, что готов умолять все высшие силы
помочь забыть все, что пришлось пережить за последние месяцы. Эта боль раздирает на
куски, вырывая органы, вспарывая и разрывая на миллион частей. Эта боль выть
раненым зверем заставляет, последние частые вздохи делать. Почему нельзя умереть?
Почему нельзя закончить эти мучения?

Чимин на полпути не может бросить начатое, он завершит то, что начал.

Чимин теряется во времени, не знает, сколько он вот так сидит, погруженный в себя, что
не слышит звонок на телефон, на диване валяющийся. Парень на ватных ногах медленно
поднимается с пола и подходит к дивану, видит три пропущенных от Ким Югема и один
от Тэхена, который домой так и не вернулся. Брюнет набирает номер друга, недоступным
оказывающегося, и крепко сжимает в руке телефон. На часах три часа ночи, его съемка
должна была закончиться около одиннадцати, потом Ким на такси приехал бы домой и,
вымотанный за день, завалился бы спать, на ходу скинув одежду, которую убирает
утром. Чимин распорядок дня Тэхена наизусть уже выучил, поэтому сейчас успокоить
бушующий ум пытается, который в голове рисует страшные картины того, что с ним
произойти могло. Он прикладывает телефон к уху, и через два гудка по ту сторону
тяжелый вздох разносится.

— Чимин, — голосом Югема сталь резать можно. — Мне надо, чтобы ты явился в один
клуб и разузнал кое-какую информацию об одном дилере, который пытается толкать
левый товар под именем клана. Завтра в десять тебя там будут ждать, все остальное я
пришлю на почту. Это как раз связано с поручением Хосока, до связи, — сброшенные
гудки неприятно в ухо долбят.

Чимин вытирает рукавом футболки слезы и думает не над коротким диалогом, а над тем,
где сейчас находится Тэхен. Он еще раз набирает номер, но тот все так же остается
недоступен. Чимин недовольно матерится сквозь стиснутые зубы, берет куртку и,
накинув на себя, выходит из квартиры. Тэхен либо остался в студии ночевать, чего
никогда не делает, либо затесался в какой-нибудь бар, что делает крайне редко. Баров в

75/247
столице огромное множество, сегодня суббота, значит, центральная улица будет гулять
и веселиться до утра. Если Тэхен умудрился найти приключения на свой красивый зад, то
Чимин обещает, что вырвет ему все шелковые волосы на его голове. Он вызывает такси,
приезжающее через пять минут, и диктует адрес любимого бара Кима, в котором они
любили посидеть пятничными вечерами, когда жизнь искрилась яркими красками.
Теперь жизнь Чимина напоминает тусклые серые оттенки, над его небом постоянно
грозовые, свинцовые, давящие под собой, словно каменные плиты, тучи со
срывающимися периодически проливными дождями. Ночной город, освященный
фонарями и огнями со всех сторон, живет своей жизнью, текущей по быстротечной реке
времени. Чимин не успевает уследить за изменениями, происходящими в нем, все, что он
видит перед собой, — это его цель, и он не замечает, как она медленно убивает его
изнутри.

Автомобиль останавливается вдоль тротуара. Расплатившись с водителем, Пак выходит

на улицу и идет в сторону шумного проулка: несмотря на позднее время, корейцы всегда
не прочь погулять, а утром бодренькими выйти на работу. Фантастика. Чимин всегда
такому подходу к жизни удивлялся. Парень игнорирует телодвижения со стороны других
в свою сторону, проходит немного вглубь улицы и заворачивает за угол, открывает
непримечательную дверь заведения и, поднявшись на второй этаж, недовольно хмурится
от громкой музыки, разрывающей барабанные перепонки. Чимин оглядывает сидящих за
барной стойкой людей, кидает быстрые взгляды на столики и удивленно распахивает
воспаленные от долгого плача глаза. Тэхен сидит на коленях мужчины, обнимает его за
шею и откровенно целует, не стесняясь никого вокруг. Пак друга из миллиона людей в
толпе узнает, сейчас он ни за что не ошибается. Чимин подходит к дальнему столику,
положив на плечо Кима руку, резко дергает на себя.

— Ээээээй! — недовольно голосить Тэхен начинает и поворачивает голову в сторону

объекта, решившего нарушить его идиллию. Парень фокусирует взгляд, плывущий от
огромного количества спиртного, и внезапно широко улыбается своей квадратной
улыбкой. — Чимииин-щи, давай, садись с нами! — взмахивает рукой Ким, обратно
поворачиваясь к мужчине, недобро смотрящего на Пака, что во взгляде угрозу не
скрывает, будто дикое животное к прыжку готовится. — Это Чимин, мой друг, я
рассказывал тебе о нем!

— Тэхен, мы идем домой, — Чимин снова разворачивает за плечо Кима, но тот

отдергивается и дует щеки, напоминая маленького, обидевшегося ребенка.

— Я не хочу домой, — качает головой Тэхен и с колен мужчины не слезает.

— Тэхен, ты пьян, жалеть на утро будешь, — начинает читать нотацию Чимин и тем
самым пытается до затуманенного разума друга достучаться. — Пошли, — снова просит
Пак, но мужчина, пересадивший Тэхена на стол, резко встает и на брюнета напирает.
Чимин голову назад запрокидывает из-за своего низкого роста, ему в глаза с вызовом
смотрит и в следующее мгновение получает по лицу. Чимин отчетливо слышит хруст
собственного носа, по инерции от удара в сторону косится и еле на ногах удерживается.
Пак хватается за нос, чувствует, как теплая струйка из него течет, и матерится.

— Эй, ты чего творишь! Чимин! — кричит Тэхен и спрыгивает со стола, толкает в грудь

76/247
ублюдка и подбегает к Паку. — Чимин, ты в порядке? Да у тебя кровь! Тебе в больницу
надо! — осматривает быстро бегающими глазками парень и поворачивается к мужчине.
— Ты урод! Какого хрена ты его ударил?!

Тишина наступила в баре, все взгляды заинтересованные присутствующих направлены на

них. Тэхен буравит взглядом потенциального ухажера, гневные оскорбления бросает и
переводит обеспокоенный взгляд на Чимина. Брюнет салфетками, любезно
предоставленными официантками, кровь остановить пытается, махает отрицательно
головой к подошедшим людям, предлагающим свою помощь, и берет Тэхена за руку.

— Все в порядке, пошли уже, — говорит Пак, а Ким кулаком грозит мужчине.

— Ты же не хотел уходить, — усмехается мужчина. — Хотел ко мне поехать, такие вещи

развратные мне говорил, — откровенно начинает над ним потешаться он, на что Ким
морщиться начинает, взглядом презрение к такому отморозку показывает. — Шлюха, —
цедит сквозь губы, но Чимин слышит и, ни секунды не раздумывая, набрасывается на
мужчину, с ног его сбивает, но у того реакция быстрее, он сильнее и ловчее. Мужчина
резко Чимина разворачивает и в пол лицом вниз укладывает, руку назад заламывает.
Чимин от боли хрипит, брыкается, себя ненавидит за то, что настолько слабый, что
постоять за себя не может. К ним подбегают официанты и другие посетители, начинают
растаскивать и просить успокоиться, кричат о том, что вызовут полицию. Мужчина
отпускает, плюет на пол рядом с Чимином и уходит, не забыв взять висящую на спинке
стула куртку.

Тэхен даже не успел никак среагировать на выходку Чимина, стоит, словно приросший к
полу, и ресницами хлопает. Когда в Чимине стало столько злости? Столько
неконтролируемой агрессии? Он никогда таким не был: его глаза огнем странным горят,
который пожирает его изнутри. Тэхен в какую-то долю секунду видел не Пак Чимина, а
совершенно другого человека. Блондин подходит к другу и помогает ему подняться на
ноги, смотрит с беспокойством и, взяв крепко за руку, идет в сторону выхода. Тэхена ноги
не держат, голова кругом идет, но он подсознательно умоляет себя не отключаться.

— Мы едем в больницу! — громко выдает Ким и махает рукой, чтобы поймать желтое
такси.

— Все в порядке, Тэ, — начинает Чимин, чувствуя, как из носа снова начинает течь
кровь. — Черт.

Тэхен в сумке роется, достает пачку бумажных салфеток и протягивает другу, который с
благодарностью ее принимает. Такси останавливается вдоль тротуара, парни залезают в
него. Тэхен просит водителя в городскую больницу ехать, снова переводит растерянный
взгляд на Чимина. Ким виновато опускает голову, теребит рукава пальто и не знает, что
ему сказать.

— Как ты узнал, что я тут? — спрашивает блондин и глаза не поднимает.

— Я тебя слишком хорошо знаю, — уголками губ улыбается Чимин и запускает руку в
волосы Тэ, тормошит их в разные стороны, создавая на голове хаос. — Ты бы просто так

77/247
не пошел туда, что случилось? — спрашивает он, но только отрицательные покачивания
головой в ответ получает.

— Ладно, расскажешь, когда посчитаешь нужным.

Они едут в тишине, слушая негромкую музыку из колонок, каждый думает о своем. Тэхен
— о том, что его сердце крошкой осыпается на мраморном полу от любви, которой
реальностью стать не суждено. Чимин — о том, что натворил, что не раздумывая
бросился на того, кто в десятки раз сильнее, кто легко его уложил, заставив кряхтеть от
боли. Когда машина останавливается напротив здания, Чимин мысленно дает себе
обещание стать сильнее физически, научиться давать отпор. Тэхен благодарит
водителя, помогает другу вылезти, крепко держа за руку, ведет внутрь ненавистного для
брюнета помещения.

Больница пахнет болью, отчаянием и вечными слезами, а еще всевозможными

лекарствами и дезинфицирующими средствами. Чимин ненавидит их, но спорить с
нетрезвым Тэхеном себе дороже: он рогами в стену упрется, но ничего и никого слушать
не будет. Они проходят в хирургический прием, здороваются негромко с персоналом —
Тэхен, словно молнией пораженный, замирает на месте. Ким моргает несколько раз,
списывая все на алкоголь и воспаленное воображение, поверить своим глазам не может.

Ким Сокджин, с которым он познакомился несколько часов назад, ставший причиной его
неожиданной пьянки, стоит за стойкой и что-то заполняет в листочке. На нем серый
хирургический костюм, поверх которого надет белый, идеально сидящий на нем, халат, и
на шее висит фонендоскоп. Он поворачивает голову на прибывших, не скрывая
удивления в шоколадных глазах. Да, его глаза напоминают шоколад, сладкий, любимый,
тающий во рту и обладающий таким вкусом, что хочется еще раз попробовать.

Тэхен расширенными глазами смотрит на молодого специалиста, сердце неосознанно

заходится в сумасшедшем темпе, чего он не может контролировать. Выпитое спиртное,
адреналин безумным потоком разносятся по сосудам, сужая их, мужчина резкое
головокружение чувствует — помощь нужна уже не только Паку. Тэхен падает в
обморок, но чувствует на себе чужие руки, издалека спокойный и приятный голос,
который ведет его, словно мать ребенка за руку. Блондин ощущает, как неприятный
запах нашатыря раздражает рецепторы, и он открывает глаза, щурясь от света неоновых
лампочек над головой.

— В порядке? — спрашивает Сокджин недрогнувшим голосом, помогает Тэхену пройти

на одну из кушеток, отгороженных шторами.

Приемный покой хирургического отдела состоит из десяти небольших отсеков, которые

друг от друга отгорожены тяжелыми полиэтиленовыми шторами зеленого цвета. В
каждом отсеке стоят кушетка, железная тумбочка с двумя ящичками и на ней стерильные
пробирки на специальной подставке белого цвета. Тэхен за голову держится, старается
выровнять свое дыхание, которое всякий раз срывается, стоит начать думать о том, что
его разбитое сердце еще больше разбивается.

— Тэхен, ты очень много выпил? — задает вопрос возвышающийся над ним Сокджин,

78/247
хмуря брови.

— Помощь нужна не мне, а Чимину, ему нос, кажется, сломали, когда он за меня
заступался, — бормочет себе под нос Ким и мнет одноразовую простынку под собой.

— Я отправил его к травматологам, думаю, что ничего серьезного нет. А вот твое
состояние оставляет желать лучшего, — скрещивает руки на груди Сокджин и не сводит
взгляда с бледного паренька, чья кожа просвечивает тоненькие змейки вен на лице и
руках, что доступны взору Кима. — Ты очень бледен, — констатирует факт Джин и
присаживается на стул, принесенный медицинской сестрой. — Давай возьмем кровь на
анализы, мне кажется, у тебя понижен гемоглобин, — начинает врач, но Тэхен
подскакивает со своего места, но из-за легкой тошноты и головокружения обратно
падает на кушетку.

— Со мной все в порядке, это от пережитого стресса, и вообще больной не я, — устало

выдыхает Тэхен, впервые разрешает себе поднять голову и в глаза человеку посмотреть,
о котором ничего не знает, но выводы делает. Пусть они могут быть ошибочными, так ему
проще принимать сложившуюся реальность.

Тэхен в его глазах видит и чувствует доброту, отличающую его от других: в них
беспокойство плещется, словно стайки птиц отдохнуть на морской воде сели, в них есть
еще что-то сокрытое от взора Тэхена, сокрытое ото всех, то, что Сокджин носит внутри
своей души неподъемным грузом.

— Хорошо, — трет переносицу доктор, откидываясь на спинку стула. — Но я все равно

настоятельно рекомендую тебе сдать анализы и показаться врачу, хотя это твой личный
выбор и твое здоровье.

— Тогда я могу пойти к Чимину?

Сокджин кивает и встает со стула, вместе с Тэхеном выходит в общий коридор,

показывает ему рукой, где находится травматологический приемный покой и еще раз
напутствует, будто отец сына, посетить доктора.

— Можешь фотографией сбросить свои анализы, я гляну и скажу, что делать дальше,
если хочешь, — предлагает альтернативный вариант Джин, и Тэхен достает телефон из
сумки, который выключился из-за разряженной батареи.

— А, у меня есть блокнот, — вспоминает блондин и лезет за ним, достает вместе с

ручкой и записывает продиктованный номер. — Спасибо, — сам не знает, за что
благодарит Тэхен и скрывается за другими дверями.

Сокджин бросает беглый взгляд на наручные часы, понимая, что до конца смены
осталось каких-то пару часов. Ему необходимо успеть заполнить пару бланков, хорошо,
что сегодня была более-менее спокойная ночь: пациентов мало, экстренных операций и
вовсе не было. Сокджин работает в больнице почти с самого начала учебы в
хирургическом отделении, его здесь знают уже все. На полставки приняли с
удовольствием, помогли со всей волокитой документов, которая нужна при приеме на

79/247
работу. Сокджин свою работу обожает, горящие огнем глаза, руки, спасающие жизни,
восторгают других, а для него то, что он делает, — жизнь. Он выдыхает, уголками губ
улыбается и обратно заходит в приемник, садится за стол и заполняет историю болезни,
звонит в отделение и просит принять больного с подозрением на острый панкреатит.
Сокджин не замечает, как проходят часы смены, принимает еще пару больных, одного
отправляет домой, выписав спазмолитики, а второго кладет на стационарное
наблюдение. Если бы не персонал, который все время напоминает ему, что его рабочий
день закончился, то Джин из больницы бы не уходил, разве что к Намджуну в объятия,
потому что без него, как без воздуха, задыхается рыбой, на берег выброшенной.

— До свидания, до завтра, — вежливо прощается со всеми Сокджин, поднимается в

отделение, в котором работает, и заходит в ординаторскую, с пришедшими врачами на
дневную смену здоровается и кивает. Ежедневная пятиминутка, на которой
докладывается о больных, поступивших за ночь, и обсуждение важных и насущных
проблем на рабочий день.

Сокджин свободен, пока все коллеги ушли на обход палат и опрос пациентов, запирается
в раздевалке, которая небольшим помещением прилежит к ординаторской, и,
облокотившись спиной на дверь, медленно съезжает по ней вниз. Сокджин чувствует,
как слезы текут по щекам, собираясь в районе подбородка, и каплями падают в пустоту.
Он плачет тихо, почти беззвучно, пальцами зарываясь в пепельные волосы и крепко
сжимая их, оттягивая, думает, что боль уменьшит, но она в геометрической прогрессии
растет, множится. Вся его реальность свернулась в один неровный пласт серого цвета,
словно кусок испорченного по сроку годности пластилина. Эта боль истощает тело,
словно ледяные ветры пронизывают грудную клетку, подобно длинным копьям, которые
спортсмены бросают на соревнованиях.

Завтра он вместе с Намджуном едет сдавать контрольные тексты. У мужчины в крови

ничего не было найдено, на что Джин смог облегченно вздохнуть, а вот его повторно
сданная кровь все равно показывала положительный результат. Сокджин до сих пор не
понимает, как подобное могло с ним произойти, он отрицает, все время твердит, что это
неправда, что его анализы подменивают, что над ним пытаются пошутить. Но проказы
судьбы не всегда смешными оказываются. У него внутри сердце кровоточит, заливает
кровавым морем все остальные органы. Сокджин кровавыми слезами подушку ночью
пропитывает, жмется трясущимся телом к Намджуну и умоляет, чтобы все прекратилось,
чтобы ему сказали, что он здоров. Но личный врач Намджуна увиливает от прямого
ответа, в неведении держит, хотя Сокджин сам все знает, сам о своем состоянии
осведомлен получше, чем он. Однако пока Джин напоминает глупого ребенка, который
готов обвинять других в своих проблемах, топать ногами и кричать о том, что к злому
врачу не пойдет. Это на работе он сохраняет маску отчужденности, полной
погруженности в любимое дело, не показывая своих настоящих эмоций, но стоит
переступить порог квартиры или сесть в машину к Джуну, как выстраиваемая кирпич за
кирпичом стена рушится в одно мгновение. Сокджин благодарен Киму за то, что стойко и
без лишнего давления принимает все происходящее и поддерживает так, как никто
никогда бы не поддержал. Они больше не целуются, не занимаются любовью, только
крепко обнимают друг друга, как самую дорогую и ценную вещь в мире. Сокджин
безумно скучает по губам Нама, по сильным рукам на бедрах, сжимающим до приятной
боли. Парень закусывает изнутри щеку, отгоняет непрошенные мысли об их интимной

80/247
близости и достает телефон из кармана халата, на который пришла короткая смс-ка.

«Я жду тебя».

Намджун никогда не опаздывает: издержки работы, в которые Сокджин никогда не

лезет из-за уважения к своему мужчине. Блондин переодевается в джинсы и свитер,
накидывает пальто и смотрит в зеркало: опухшее от слез лицо ни один тональный крем
не спасет, поэтому он надевает солнцезащитные очки, чтобы хоть немного скрыться от
посторонних. Джин выходит из ординаторской, и, как назло, сталкивается с заведующим
отделения.

— Сокджин, последнее время рассеянным выглядишь, все в порядке? — Мужчине

пятьдесят лет, он доктор наук и невероятный человек.

— Да, все хорошо, скоро же экзамены Вам сдавать, вот переживаю немного, —
фальшивит блондин и удобнее перехватывает сумку в руке.

— Тю ты! Я тебе и так все поставлю, такими темпами ты скоро меня из кресла выгонишь.
Давай, иди отдыхай, — улыбается по-доброму, словно отец, мужчина и хлопает по плечу.
Сокджин покидает здание больницы в еще больше подавленном состоянии, запахивает
пальто на завязках и садится на переднее пассажирское сидение машины Намджуна.

— Доброе утро, — Намджун целует его в щеку и начинает ехать в сторону

диагностического центра.

Парень кивает и поворачивает голову к окну, наблюдая за просыпающимся городом, в

котором переплетены множество судеб между собой. Сокджин снимает очки и бросает
их на пол, сгибается пополам и начинает громко, некрасиво реветь, избавляясь на
минуты от незримой ни для кого боли. Мужчина останавливает машину, притягивает к
себе подрагивающее от плача тельце и крепко прижимает к своей груди, чувствуя, как
пропитывается мокрыми слезами его рубашка.

— Джини.

В такие моменты слова лишние. Они не понесут за собой смысловой нагрузки, а слова
утешения вроде «все хорошо» и «все наладится» являются лишь мусором, не стоящим
ничего. Такие слова делают только хуже, только больнее вспарывают и без того зудящее
от боли сердце. У каждого эта боль разная, отличающаяся, многогранная, но она
заставляет шевелиться обрубки живой кожи, посылая болевые импульсы по всему телу.

Сокджин парит в невесомости и страдает от неизвестности.

Тэхен сидит на диване и, уткнувшись в плечо Чимина, навзрыд рыдает, срывая голосовые
связки.

Чимин думает о том, что все могло бы пойти иначе, если бы он просто забыл того, кто
переломал его.

81/247
Чонгук лежит в кровати своей квартиры в объятиях красивого мальчика и чувствует себя
одиноким, неспособным на какие-либо чувства человеком.

И каждый из них на секунду подумал о том, как было б здорово завтра не проснуться.

82/247
Примечание к части Включите песню на моменте с Чонгуком, она просто нереально
передает всю атмосферу.
https://soundcloud.com/delka_mehdiyeva/kamandi-and-polo

угроза

Чимин заблудился.

Чимин заблудился в темных лабиринтах души, путая повороты и сворачивая все время
«не туда». Ему кажется, будто за очередным углом он увидит яркий свет, что приведет к
выходу, но видит и ощущает только непроглядную тьму, сгущающуюся, словно утренний
туман, накрывающий собой весь город. Чимин бродит по уголкам треснувшего, как
хрупкий лед, сознания, пытаясь найти ответы, давно канувшие в глубокие воды и
растворившиеся в ней.

Он не знает, что его ждет в следующем дне, но отчаянно цепляется за ненаступившее

«завтра», как онкологический больной, пытающийся продлить хоть на немного свою
жизнь. Чимин каждое утро собирает себя по развалившимся кускам, придавая себе хоть
какую-то человеческую форму. Сегодня Чимин должен снова издеваться над собой, ведь
как самый настоящий мазохист, получающий истинное наслаждение от боли, делает это
каждый чертов день. Парень надевает на себя черные, обтягивающие задницу штаны и
черную блузку с глубоким вырезом.

Чимин всегда любил черный цвет. Он притягивает, идеально сочетается с любым другим,
подходит под любой дресс-код и, как говорила великая и несравнимая Коко Шанель,
подчеркивает глубину глаз. Чимин всегда предпочитал темные оттенки в гардеробе, а
образ можно было всегда дополнить яркой деталью в виде шарфа, берета или шляпы.
Чимин умеет выглядеть ахуенно, привлекая к себе внимание не только парней, но и
девушек, завистливо глядящих ему в спину. Он давно научился не обращать внимания на
эти взгляды, которые прожигают в нем дыры, давно перестал кого-либо слушать, кроме
самого себя. Когда ему было пятнадцать, в нем взросло огромное количество комплексов,
приводящих любого к заниженной самооценке и самобичеванию, а осознание того, что он
гей, вообще раздавило и окончательно парализовало. Ему требовалось время, чтобы
прийти в себя. Три года. Три года Чимин боролся с собой и своими демонами,
раздирающими душу, боролся с навязчивыми мыслями, что бесконечно лезли в голову. Но
Пак Чимин победил. На выпускной вечер он пришел выкрашенным в платинового
блондина и в черном костюме, получив позже почетное звание «король вечера». После
каминг-аута ссора с родителями, навлекшая на себя проблемы и поворот жизни на триста
шестьдесят градусов с невозможностью вернуться обратно. Он собственноручно
запустил механизм в шестеренках, который никак не остановить, только разрушение под
самое основание помочь сможет. Но это не точно.

Чимин заходит в клуб вместе с одним из головорезов клана, который его сегодня
сопровождает. И не то чтобы Пак себя некомфортно чувствовал, но странное,
оседающее на сердце чувство страха покоя не дает. Кевин неразговорчивый, кажущийся
холодной ледяной глыбой, клану служит больше десяти лет, и лицо его рассекает
83/247
уродливый шрам. Чимин садится за барную стойку, ощущая тяжелое дыхание мужчины
рядом. Им не о чем говорить: они пришли сюда, чтобы выполнить поставленную задачу.
Парень заказывает себе легкий коктейль, чтобы не затуманить голову, которая должна
оставаться трезвой. Кевин кидает на стол купюры и облокачивается локтями на стойку,
заказывает чистый виски со льдом. Брюнет тяжело выдыхает, потирая двумя пальцами
переносицу, и бросает беглый взгляд на стоящего мужчину, от одного вида которого по
телу проносится рой мурашек. Чимин в голове вспоминает короткий разговор с Югемом,
сказавшим о том, что клуб принадлежит Чон Чонгуку и то, что тут ошивается дилер,
который может быть связан с потерей товара. Чимин подозревает, что в обоих кланах
завелась крыса, которая имеет доступ к закрытой информации, следовательно, в
иерархической лестнице стоит выше рядового солдата. Он своими подозрениями хочет
поделиться с Югемом, но мужчина слушать его вряд ли станет, а вот Юнги выслушать
может. Юнги ему не нравится: он слишком скользкий, словно юркий червяк, способный
пролезть в любую маленькую нору и пригреться там, пережидая опасное время. Чимин
не может объяснить, но внутри зарождается по отношению к нему странное и
недоверчивое чувство, а Пак своему внутреннему «я» доверяет на все двести, поэтому
будет держать Юнги под пристальным взглядом.

Чимин слегка поворачивает голову чуть в сторону, прислушиваясь к разговору, в котором

отчетливо услышал имена двух Чонов. Если это чистая удача, то Пак, мать вашу, Чимин —
самый фортовый парень на районе. Какой идиот самовольно приходит в логово монстра,
который его поймать способен и за один раз съесть? Камикадзе, не иначе. Чимин
пытается лучше расслышать разговор, но из-за громкой музыки только отдельные фразы
уловить может, в голове их в единую фразу выложить пытается. Он доверяет своей
интуиции. Но когда на секунду замолкает музыка, которую Чимин в последнее время
заслушал до кровавых струек из ушей, он оборачивается и видит, как на подиум,
расположенный посередине заведения, выходит длинноногая брюнетка, покачивая
бедрами в раздающиеся биты. У нее высокий хвост, волосы красивыми волнами спадают
на спину и плечи, на ней черный купальник, а безупречное подтянутое тело привлекает
внимание всех, даже Чимина. Он смотрит на нее восхищенным взглядом, скользя от ног и
поднимаясь выше, от удивления распахивает глаза.

«Лиса?»

Чимин ошарашенно, немного растерянно смотрит на танцующую старшую сестру, которая

грациозно обхватывает шест рукой, дерзко изгибает пухлые, ярко накрашенные губы и
выгибается в спине, макушкой касаясь пола. Ее гибкость удивляет, мужчин вокруг
заставляет слюнями обливаться, а Чимина — злиться и негодовать. В голове словно
пчелиный рой сплошных вопросов. Он хочет утащить ее со сцены, спрятать от этих
невежественных глаз и узнать, что она забыла в этом месте, как оказалась здесь.
Неужели насильно? Неужели кто-то посмел приблизиться к его семье непозволительно
близко? Чимин понимает, что упустил важную деталь, не смог уберечь семью. Пусть они
повздорили, пусть он пропал со всех радаров и не объявлялся, не имея ни малейшего
желания видеться и общаться с ними, они все еще оставались его семьей. Теми людьми,
вырастившими его и давшими самое теплое и беззаботное детство, о котором только
можно было мечтать. Чимин сжимает кулаки, ощущая, как натягивается кожа и как
напрягаются мышцы.

84/247
Лалиса танцует, увлеченная с головой этим делом — ему безумно интересно узнать, о
чем она думает, страстно и сексуально выгибаясь и виляя бедрами, когда на нее смотрит
сотня глаз. Лалиса выступала на международных соревнованиях, когда ее оценивали
жюри и за ней наблюдали тысячи, но сейчас все совершенно другое. Она танцует
раздетая в элитном ночном клубе, который вдобавок является борделем, но скрывает
свое истинное лицо под яркой неоновой вывеской, дорогим алкоголем и довольно
известными личностями, с удовольствием пользующимися услугами этого заведения.
Лалиса срывает громкие овации, несчетное количество самых разных купюр. Она уходит
со сцены, посылая кокетливый воздушный поцелуй, что еще сильнее злит Пака.

— Кевин, — обращает Чимин к головорезу, который так же, как и остальные, провожает
Лису похотливым взглядом. — Видишь того? — кивает на невысокого мужчину в углу
бара, который разговаривает с другим и что-то активно ему рассказывает, ярко
жестикулируя. — Это он, бери его, езжай на склад и позвони Югему. Я сам приеду: мне
надо решить кое-какие дела.

Чимин перехватывает проходящую официантку и спрашивает, как можно встретиться с

девушкой, которая только что танцевала.

— Николь только для особых гостей, — выдергивает руку работница и презрительным

взглядом окидывает его. Чимин смешок не сдерживает.

— А ты можешь доложить ей о том, что здесь ее брат? — кривит рот в усмешке и

закладывает за черный тонкий поясок вокруг талии несколько крупных купюр.

— Прямо по коридору, — рукой указывает, — ее отдельная гримерная. Я тебе ничего не

говорила, а ты просто заблудился.

Чимин идет в сторону узкого коридора, освещенного всего несколькими лампами. В

тусклом свете он различает всего три двери, на одной из которых нет никаких
опознавательных табличек. Он, не раздумывая ни секунды, без стука заходит внутрь
небольшой комнаты и закрывает за собой дверь, не забыв повернуть ключ. Лалиса от
удивления глаза распахивает, смотрит на него через зеркало и не верит, что пропавший
почти полтора года назад младший брат объявился. Чимин подходит ближе, касается
кончиками пальцев мягких длинных волос, как всегда это делал в детстве, уголки губ
приподнимает в легкой, едва уловимой улыбке. Он кладет руки на плечи сестры и
сжимает их так сильно, что она вскрикивает от неожиданности.

— Чимин?! Перестань! — она скидывает его руки и поворачивается на крутящемся стуле

к нему лицом. Перед ней стоит ее брат, невероятно похожий на Чимина с этими
красивыми чертами лица, пухлыми губами и глазами, пробирающимися в самые
потаенные закоулки души, но в то же время смотрящими так холодно и с такой
ненавистью, что по спине пробегает неприятный ветерок, заставляющий невольно
вздрогнуть. Это не ее Чимин. Это его идеальная копия.

— Николь, серьезно? Еще бы Терезой назвала себя, — иронично вздыхает Пак, не сводя
взгляда с сестры, в котором открытая насмешка скользит. — Интересно, что думает
отец? Сын — гей, дочь — стриптизерша, доведем его своими выходками, — он в лице

85/247
меняется, хватает пальцами подбородок сестры и большим пальцем по щеке проводит.
— Что ты здесь делаешь, Лиса?

У нее дрожь неконтролируемая по всему телу проходит от чиминова голоса, в котором

будто сосредоточены все льды Арктики. В голове невольно проскальзывают
воспоминания прошлого: семья за столом, вечерний ужин, легкая, непринужденная
беседа, помогающая забыть трудный рабочий день и навалившиеся проблемы. Лалиса
кладет руки на грудь брата, опуская голову и качая ею из стороны в сторону. Чимин
снова цепляет ее подбородок, поднимает голову, на себя смотреть заставляет. Лалиса
неописуемо красива, но почему в этих глазах вселенская печаль и грусть сосредоточена?
Им бы запереться в комнате, поговорить о своих проблемах, дать совет и поддержать, но
Чимин убирает руки и на шаг назад отходит. Он достает сигареты и закуривает,
выпускает сизый дым вверх и следит за его растворением в воздухе.

— Так как ты сюда попала, Лалиса? — спрашивает Пак и еще затяжку делает.

— Около года назад к нам пришли странные люди, избили отца. Через неделю его
сократили на работе, как и мать, и в жизни наступил самый настоящий хаос. Меня не
брали ни в одну студию, ни в одну школу танцев, хотя мою репутацию ты знаешь. Две
недели назад, — она осекается и поднимает на него глаза, полные нескрываемой боли,
обиды и горечи, — у отца случился сердечный приступ. Он в больнице, ему необходима
операция, — Лалиса вытирает катящиеся по щекам слезы, а Чимин больше ничего не
говорит. Он разворачивается спиной к сестре, бросает на нее последний взгляд и
выходит из гримерки, тихо закрывая за собой дверь. Парень уже не видит, как Лиса
обессиленно садится на пол, прикрывая ладонями лицо, не сдерживая слезы отчаяния,
которые она проливает каждую ночь, оставаясь наедине с собой. И когда их жизнь
стала такой? Странной, запутанной, наполненной жестокостью и вечным мраком. Когда
они успели предать себя, завести в тупик и так сильно отдалиться друг от друга?

Чимин в коридоре сталкивается с Джексоном, который на удивление не замечает его,

направив все свое внимание в экран телефона. Ванг проходит в гримерную и застывает
в дверном проеме, смотря на лежащую в позе эмбриона девушку, задыхающуюся в
собственных слезах. Чимин последний раз оглядывает помещение — ему здесь делать
больше нечего. Он покидает здание, останавливается на тротуаре, прислоняется спиной
к холодной стене и достает очередную сигарету. Чимин поднимает голову вверх, смотря
на беззвездное черное небо, в котором, по его мнению, сосредоточено все спокойствие и
равновесие этого мира. Вот бы и ему отыскать этот баланс. Чимин головой взмахивает,
отгоняя глупые мысли и прекрасно осознавая, что назад дороги нет, ни о какой гармонии
речи быть не может.

Ведь все мосты давно сожжены.

***

Так крышесносно целуется только Чон Хосок. Его дикие, наполненные безудержной
страстью поцелуи сводят с ума, заставляют трястись от моментальных накатов

86/247
возбуждения и в голове рисовать предвкушающие картинки животного секса. Юнги
всякий раз дает мысленную пощечину, отогнать навязчивые, липнущие, как пчелы на
сладкое, мысли об этом. С Хосоком по-другому не бывает: все нежно перетекает в
яростное и всепоглощающее безумие, доводящее обоих до коматозного состояния. Юнги
ходит по краю обрыва, в любую секунду может оступиться, упасть в не имеющую дна
бездну, из которой никогда не выберется. Каждое утро, распахивая глаза от
приближающихся кошмаров, Юнги разглядывает умиротворенное лицо спящего Хосока,
забавно морщащего нос, и ловит себя на мысли, что с каждым гребанным днем все
глубже погружает рукоятку меча в сердце того, кому принадлежит его собственное.
Юнги медленно выкапывает могилу, в которой окажется, может, не сегодня и не завтра,
но его точно живьем без шанса на спасение зароют. Ему бежать бы, прятаться,
молиться, что не найдут, но он только все усугубляет, сильнее и крепче привязывается,
влюбляется до горячки, от которой сознание мутнеет. Юнги кажется, что все, что он
делает, — глупо и бессмысленно, что все давно не имеет значения. Но он только
стискивает зубы, продолжая делать то, что впоследствии ранит их обоих.

Юнги сидит на коленях мужчины, обвивая его шею руками, чувствуя через ткань джинсов
отчетливое возбуждение, которое с каждым новым поцелуем передается блондину. Юнги
сжимает волосы Хосока у основания, ощущает мягкие пряди, скользящие между пальцев,
млеет от сильных рук, шарящих по телу под тонкой голубой блузкой. Юнги век готов
сидеть на хосоковых коленях, обнимать и теплом наслаждаться, даруемом Чоном,
которого Мин не заслуживает. Язык Хосока скользит по кромке зубов, щекочет верхнее
небо, после переплетается с языком Юнги, увлекая в страстный танец. Блондин отвечает
с такой отдачей, с таким самозабвенным желанием, что забывает обо всем, что его
волновало сегодняшним утром.

— Блять, — матерится ему в рот Хосок, опуская руки на ягодицы парня, идеально
ложащиеся в ладони. — Ты с каждым днем становишься все слаще и слаще.

Чон сжимает ягодицы с такой силой, что кажется, будто ткань под пальцами разойдется.
Хосок проводит языком по острой скуле парня, обводит ушную раковину и всасывает
мочку уха, играться с сережкой-гвоздиком начинает. Мужчина резко поднимается со
стула, усаживая парня на край стола, и встает между раздвинутых стройных ног. Хосок
это тело хрупкое под собой вдалбливать часами в постель может, а ему хоть бы что —
оно будто заново фениксом в его руках восстает, боли не ощущает, всегда в его руки с
трепетом отдается. Хосок в нем тонет, бесконечно тонет, дна достигнуть никак не может.
Хосок думал, что его удивить невозможно, что за свою жизнь успел повидать слишком
многое, но Мин Юнги как самая загадочная книга, которую хочется снова и снова
перечитывать, интрига, сохраняющаяся до самого конца.

— Хосок! — Юнги слегка толкает мужчину в грудь и в глаза смотрит, создается

впечатление, что радужка черным окрашена и по самой темноте зрачков настоящие бесы
свой танец выплясывают. — У нас совещание через десять минут! Перестань!

Но Хосок не слушает, лезет рукой в штаны Мина и через ткань трусов проводит по члену.
Юнги судорожно выдыхает, цепляется пальцами за плечи Чона и губы в тонкую линию
сжимает. Хочется до дрожи, хочется долбанного Чон Хосока, выбивающего всю
рациональность из головы одним прикосновением и словом.

87/247
Дверь в просторный, выполненный в темных тонах кабинет Чона открывается, впуская
внутрь троих человек, застывающих на входе. Хосок нехотя отрывается от шеи блондина
и на посторонних смотрит, иронично закатывает глаза, широким жестом приглашая их
войти. Юнги кожей ощущает, как на него презрительно смотрит пара глаз, от которых
Мин все время спрятаться желает.

— Я не удивлен, — тяжелый вздох отца Хосока вынуждает блондина сползти со стола и

спрятаться за спину мужчины, как за щитом, который вряд ли выдержит, если Пуонг
захочет удар нанести. Юнги по-настоящему боится его, одного тяжелого взгляда
достаточно, чтобы у Мина колени свело.

Чон Пуонгу пятьдесят восемь, у него гладко выбритая голова, жилистое и подтянутое
тело, которому позавидует любой спортсмен, и орлиный взгляд, от которого волосы
дыбом становятся. Юнги иногда кажется, что глава клана давно его раскусил, неладное
почуял, ждет, пока он сам ошибку допустит и оступится. Рядом со старшим Чоном ему
всегда приходится быть начеку, тщательно подбирать слова и выражение, но лучше
молчать, смотреть в пол, изображать из себя зашуганного паренька.

— У нас закрытое совещание, сегодня Юнги здесь не место, — специально выделяет имя
блондина и садится за стол, закидывая ногу на ногу.

— Я доверяю Юнги больше, чем кому бы то ни было, поэтому он остается. — Хосок на

свое кресло садится, жестом указывая Мину сесть. — Ты постоянно чего-то
недоговариваешь, от ответов прямых уходишь — что ты замышляешь? Я не забыл, как
год назад ты подставил меня. Церемония, фанфары, передаешь власть своему
единственному наследнику и в последний момент обрываешь все, выставив посмешищем
меня, неготового принять управление всего клана. А сейчас ты устраиваешь заговоры за
моей спиной? За спиной собственного сына?

В глазах Хосока огни из самого Ада поднимаются, вспыхивают яркими праведными

вспышками, дыхание в разы тяжелее становится. Такой Хосок до чертиков перед
глазами пугает, заставляя все внутренности сжаться и пропустить леденящий душу
холод. Юнги помнит тот день, когда Хосока переломало на части от заявления отца,
вынесшего приговор, как судья недрогнувшей рукой. Все члены «Черной розы» должны
были приветствовать нового главу, принести присягу верности, но в последний момент
взмах руки Пуонгу завершил всю церемонию, подорвав авторитет Хосока. Своим
поступком старший Чон показал, что Чон Хосок еще не готов взять на себя всю власть и
ответственность за жизнь и процветание клана. Мин тогда не на шутку испугался,
потому что Хосок приказал к нему не подходить пару дней, пока мужчина вымещал пар на
крысах клана, оставляя от них ошметки, которые отослал их женам и детям в коробке.

— Я не буду обсуждать с тобой принятое мною решение. Перестань вести себя как
инфантильный ребенок, которому не дали то, что он хотел. Ты еще не готов, и у нас
имеются более важные дела сейчас, чем твои амбиции.

Юнги переводит взгляд на Хосока, который ломает карандаш на две части, не до конца
понимая мотивов Пуонга. Он лишает сына того, к чему готовил почти с самого рождения,

88/247
абсолютно не объясняя причины. Юнги медленно поворачивает голову в сторону
мужчины, сканирующего блондина взглядом, вздрагивает всем телом от усмешки,
исказившей тонкие губы, и опускает голову, рассматривая лакированную черную
поверхность стола.

— Отлично, раз больше нет претензий, можем начинать. И перестань делать из меня
врага, сын, ведь помни, что самый опасный враг — это тот, кто прикинулся твоим другом.

***

Чонгук делает глубокую затяжку и резко тушит сигарету об мягкую щеку увесистого
мужика, еле вместившегося на пластмассовый стул, наслаждаясь отчаянными криками.
На протяжении нескольких дней Чон лично проводит пытки пойманных в клане крыс,
правда, утолить проснувшуюся жажду не помогает даже любимое занятие. Чонгук по
локоть окунул руки в глубокий чан, наполненный чужой кровью, мольбами и воплями, но
они продолжают чесаться, требуя большего. Чонгук не в состоянии объяснить свой
неутолимый голод, будет убивать, пока вдоволь не насытится.

— Ты столько лет служил мне и все это время проводил за моей спиной такие
махинации? Ну ты и мразь, Бао, — расстроенный вздох Чонгука, не сулящий ничего
хорошего, протянутый одним из телохранителей охотничий нож, которым мужчина так
любит медленно отрезать языки, а после вспарывать шею и наблюдать, как багровая
кровь льется, будто самый красивый исландский водопад.

Чонгук приказывает своим людям поддержать крысячью голову и открыть ему рот, и,
придерживая двумя пальцами язык жертвы, начинает аккуратно, словно искусный
мясник, резать плоть Бао. Гортанные крики, заполняющие складское помещение, —
лучшая музыка, которую придумало человечество. Чонгук улыбается, наводя еще
больший страх своим оскалом, напоминающим безумца. Чонгук получает удовольствие и,
когда заканчивает ювелирную работу, аккуратно кладет вырезанную часть тела в
небольшую коробочку с алой подушечкой на дне.

— Вы знаете, куда отправлять, — усмехается мужчина и наблюдает за корчащимся от

боли предателем. Их развелось слишком много.

Чонгук свою бдительность потерял, позволив сесть на свою шею и бесцеремонно свесить
ножки тем, кого он их уже лишил. Чон сочетает в себе самые отвратительные качества,
которыми может быть наделен человек. В нем нет жалости, милосердия и сострадания, а
то, что он показывает публике, — всего лишь одна из многочисленных масок. Меценат и
добродетель вызывают у него только нервный смешок. Чонгук контролирует практически
все местные СМИ, есть пара газет и колонок в Интернете, которые ни в какую не
соглашаются сотрудничать, но всего лишь вопрос времени, когда они перестанут
существовать, ведь пока они не приносят серьезных проблем.

Чонгук тяжело вздыхает, заканчивает свою работу и снимает черные кожаные перчатки,
бросает их к ногам Бао и пару секунд смотрит на созданный шедевр, небрежно морщится

89/247
и, развернувшись на каблуках, идет в сторону выхода. Он приказывает людям
прибраться здесь, садится в черно-матовый хеннеси, который приобрел совсем недавно.
Сегодня именно тот вечер, когда хочется опробовать его в деле, ощутить все плюсы
самой быстрой в мире машины. Чонгук выезжает с прилегавшей к складу территории, за
ним — два внедорожника. Ровная дорога, освещаемая светом неоновых фар, богом
давно забытая растворяется в кромешной тьме. Чонгук выжимает педаль газа на
максимум, обхватывает руками руль, кожа которого приятно скрепит под ладонями.
Стрелка спидометра автомобиля лимитированной коллекции за две с половиной секунды
достигает отметки сто километров в час. Адреналин центростремительно разносится по
телу, оплетая сосуды, заставляет сердце бешено колотиться в груди. Чонгук
сосредотачивает все свое внимание на дороге, забывая о чем-либо еще, ведь, когда дело
касается собственной жизни, начинаешь совершенно иначе воспринимать реальность.
Скорость неуклонно растет, поле видимости сужается до круга, Чонгук видит только
дорогу перед собой с разграничительной полосой, которая размывается. Чонгук не
думает ни о чем, кроме дороги и несущегося автомобиля, потому что в такие моменты
ничего не имеет значения. Давно ушедшее прошлое сплетается с туманным будущем, и в
этих двух состояниях ты никогда не будешь находиться. Чонгук пребывает в настоящем,
ощущая каждую секунду в нем, которая в любой момент может стать последней. Его
личная охрана давно потеряла его из виду, дорога плавно переходит в основную трассу,
ведущую в город — неизвестно откуда может выехать грузовик или другой заядлый
стритрейсер. Чонгук себя гонщиком не считает, никогда не считал, но покупает новые
машины чуть ли не каждую неделю, заполняя подземный гараж особняка,
расположившегося на окраине Сеула, в котором он практически не бывает. Чонгук
лавирует меж немногочисленных машин, где-то сбрасывая, а где-то набирая скорость,
словно испытывает судьбу на прочность, ее терпение проверяет. Он резко сбрасывает
скорость, открывает окно, впуская в салон прохладный воздух, что скользит по лицу, и
тянет руку к сигаретам, лежащим на пассажирском сиденье. Чонгук закуривает и
выпускает клубы дыма в окно, продолжая обгонять машины в своей привычной манере
езды.

Чонгук устал. Он устал от бесконечной погони за чем-то эфемерным в своей жизни, он

потерял ее вкус, забыл чувство азарта и каково это — состязаться с сильным
соперником, выходя победителем. Чонгук просто устал. В его душе пустота, черный цвет
имеющая, разрослась до невероятных размеров, продолжая расти и заполнять собой все
его естество. Чонгук устал бороться, позволил ей поглотить себя полностью. Он давно не
живет, существует ради существования, но не понимает зачем и ради чего. Чонгук имеет
все, но в то же время ничего. У него целый клан, обязанности, на пятки наступающая
война и пугающая всех вокруг пустота. Чонгук получает от жизни все, что захочет, по
мгновению руки. В его распоряжении целый мир, но нет ничего, что бы смогло его спасти
и вытащить со дна, на котором он лежит, распластав руки, будто пятиконечная звезда.
Чонгук покупает красивые и дорогие машины, квартиры и особняки, покупает людей,
торгуется с дьяволом, продавая ему души других. Чонгук заполняет черную бездну в его
душе тем, что ему совершенно не нужно. Но пустота никуда не уходит. Она продолжает
мирно жить и плодить новых демонов, выедающих его разум день за днем. Чон
выкуривает подряд несколько сигарет, никотиновый дым немного притупляет мысли. Он
останавливает автомобиль напротив одного из многочисленных клубов, принадлежащих
ему, и выходит из машины, бросая ключи к подбежавшему работнику, что сразу узнал
хозяина.

90/247
Забыться, напиться, потрахаться — бесконечный круг его жизни. Другого он не знает.
Чонгук свою пустоту заполняет тоннами дорогого алкоголя и красивыми мальчиками и
девочками под собой, в море крови топит предателей и врагов, яхты и виллы покупает в
любой точке мира, а заполнение черноты красками не происходит.

— Пришли самого красивого мальчика, — бросает встречающему администратору Чонгук

и поднимается по лестнице в vip-зону. Он не смотрит на людей, взглядом провожающих
его, располагается на кожаном диване и голову назад откидывает. Если существует хоть
что-нибудь, что его пустоту заполнить может, то Чон Чонгук уже проданную душу еще
раз продать готов без права на возврат.

Официант приносит виски и сигареты — все на серебристом подносе, ставит его на

деревянный столик и, низко поклонившись, уходит. Все готовы целовать его руки, лишь
бы заслужить его внимание и почтение. Чонгук хмыкает, тянется за стаканом и одним
глотком опустошает содержимое. Неожиданно кто-то мягко опускает руки на
напряженные плечи Чона, медленно начинает массировать их, скользит подушечками
пальцев по шее, через секунду горячее дыхание обжигает ухо. Чонгук слегка
поворачивает голову назад, встречаясь взглядом с прищуренными малахитовыми
глазами, поблескивающими озорным огоньком в полумраке помещения. Мальчику на вид
лет восемнадцать, у него волосы цвета ночи и неестественная худоба, выпирающие
ключицы и взгляд такой дерзкий и открытый, что в Чонгуке интерес животный
просыпается. Паренек перебирается к нему на колени, удобней усаживается и начинает
нарочно ерзать на бедрах мужчины. Чонгук только усмехается, наблюдает за
незамысловатыми действиями парня, который тоненькими ручками обвивает шею, губами
к губам тянется, но Чон прерывает его, кладя указательный палец на пухлые розовые
губы.

Чонгук никогда никого не целует, но исключение только для одного сделал. Образ
брюнета вспыхивает перед взором, подобно огненной вспышке, когда подкидываешь в
горящий огонь еще дров. Он себя обманет, если скажет, что на месте мальчишки не хочет
видеть Пак Чимина. Чонгук хочет, безумно хочет. Этот странный, необузданный,
появившийся из ниоткуда Пак Чимин выбил все привычные устои, снес годами
выстроенные границы. Он не похож ни на кого, кто встречался на пути Чонгука. Он не
пытался угодить — он пытался бежать и скрыться, он не продался, выстоял перед тем,
кто об его душу ноги безжалостно вытер. Чонгук о нем ничего не знает, специально себе
руки связывает и никакую информацию о нем не требует, но тянет неимоверно, тянет так
сильно, что хочется наплевать на все собственные принципы, перемирие между кланами
нарушить и забрать его себе. Чонгук сжимает обтянутые черной кожей бедра пацана,
видя перед собой Чимина, который дерзко улыбается, облизывая свои персиковые губы,
который притягивает к себе. Чонгук дуреет от собственных мыслей, больно впивается в
губы парня, охотно отвечающего на грубую ласку. Сам себя предает, подаваясь
желаниям, но ничего поделать с собой не может. Мальчишка несдержанно в поцелуй
выдыхает, что для Чона отрезвителем является. Мужчина резко скидывает его с колен,
пятерней волосы зачесывает и гневный взгляд на парня посылает.

— Убирайся.

91/247
Чонгук закуривает сигарету, никотиновый дым легкие обжигает, но все, о чем он думать
может, — это гребанный Пак Чимин со своей нежной кожей и блядскими высокими
стонами. Почему Чонгук думает о нем, сам не ответит, но, думая о нем, у Чонгука внутри
пустота сопротивление ощущает, и его это раздражает. Мужчина тянется к телефону,
валяющемуся на диване, и набирает номер.

— Ну ты и грубиян, Хосок-а, — хмыкает в трубку Чонгук, снова откидывая голову на

спинку дивана. — Что мне нужно? Дай-ка подумать, я хочу свой товар на два миллиона
долларов и Пак Чимина под собой.

— Смотрю, что тебя только он и беспокоит, — по ту сторону смешок разносится.

— Тебя это не должно волновать. Три дня. Даю тебе три дня, чтобы все выяснить, иначе
я обещаю, что устрою кровавый прием и не пощажу никого.

Чонгук всегда сдерживает свои обещания.

92/247
Примечание к части Чимин
https://ibb.co/Cz35H15
Чонгук
https://ibb.co/Qr7q9zq
Особняк Чонгука
https://ibb.co/QJwd4t8
Песня к прослушиванию
https://soundcloud.com/reibrown/i-cant-see-you-in-the-dark

несдержанное слово

Сокджин не любит светские приемы, но отказать Намджуну не мог из уважения.

Мужчина последнее время возится с ним, как с маленьким и капризным ребенком,
которому отказали в покупке дорогой игрушки или не дали любимое лакомство. Ему
только оставалось топать ножками в недовольстве, хмурить брови и закатывать
театрально истерики. Он, конечно, не делает подобного, но близок, а дать адекватную
оценку своему состоянию не может по простым причинам: он не в себе, он не в порядке и
у него явное помутнение рассудка. Если на работе в больнице Сокджин ведет себя как
здравомыслящий рациональный врач, то стоит выйти за ее пределы, как весь мир
становится чужим, отвергает его, как что-то неродное и нелюбимое. Все вокруг обретает
серые, тусклые краски, пронизывающий холод пробирается глубоко под кожу, задевая
каждую клеточку организма. Сокджин всегда поскорее желает добраться до квартиры,
закутаться в одеяло и лежать часами, ощущая, как стены начинают сужаться, а
тишина — давить. Ему кажется, что он сходит с ума. Сокджин перестал читать книги и
последние новости в медицине, перестал интересоваться чем-либо, бросил ходить в
бассейн и, как затворник, заперся в квартире. Только Намджун спасает от небытия, от
бездны, что поглощает, утаскивая на самое дно. Намджун приходит, протягивает руку,
спасая утопающего, позволяя хоть как-то держаться на плаву. Намджун — его спасение,
его надежда, его любовь, которая подпитывает и дает силы встать утром. Сокджину
страшно. Любому человеку на его месте будет страшно, ведь неизвестность заставляет
фантазию придумывать всевозможные сценарии, имеющие, как правило, наихудший
конец. Человек долго уверяет себя, что выставленный диагноз — ошибка, что кто-то
решил таким образом испортить его хваленую репутацию гнусными сведениями. Сокджин
все еще надеется, что все образумится, что он придет к своему лечащему врачу и тот
скажет два простых, но таких важных и значимых слова «вы здоров».

Блондин поправляет ворот черной рубашки, оглядывается по сторонам и не понимает,

что он делает среди людей, которые в пищевой цепи на самой верхушке стоят. Сокджин
лишним себя ощущает, брошенные на него завистливые взгляды некоторых светских
девиц, пытающихся охмурить Намджуна, табун мурашек по телу посылают. Здесь и
чиновники собрались, и бизнесмены, Джин даже увидел нескольких известных
личностей искусства, но все это вызывает у него только снисходительную усмешку и
легкое недоумение. Он часто задумывается над тем, что будь все эти люди хоть чуточку
ближе к другим людям, то мир мог бы стать гораздо лучше, однако это всего лишь утопия.
Сокджин продолжает верить, что когда-нибудь люди смогут видеть шире, дальше и
больше — это одна из причин, почему он стал врачом, — чтобы спасать жизни и дарить
надежду. Но эти люди вокруг думают лишь о своем благосостоянии, думают о том, как
93/247
набить кошельки зелеными купюрами, а рот — вкусной едой несмотря на то, что слюна
стекает по подбородку, а пиджак еле застегивается на пуговицы. Сокджин чувствует,
как прожигают чьи-то глаза его спину, как бормочут его имя, тыкая пальцем на него и
рядом стоящего Джуна. Он привык. Блондин не обращает внимания на сплетни,
разносящиеся молниеносно, не обращает внимания на брезгливые взгляды со стороны
окружающих, знающих его и Намджуна, не обращает внимания на скандальные
заголовки желтой прессы, пытающейся как-то задеть его. Сокджин игнорирует, махает
рукой, но на душе всякий раз неприятный осадок выпадает, ведь он никогда не хотел
навредить репутации и имиджу Намджуна. Но люди любят скандалы, любят найти козла
отпущения, на котором можно отыграться. После первого появления их на публике
вместе о нем начали что-то писать в газетах наподобие: «Кто этот красивый незнакомец
в обществе известного бизнесмена Ким Намджуна?» — или что-то похожее. Джун
сказал, что уладит все и сведет на нет все статьи, касаемые их. Хоть так и было, но
периодически можно встретить на просторах интернета множество абсурда, на которые
блондин научился закрывать глаза.

— Намджун, я уйду пораньше, завтра смена ночная, и я хочу выспаться, — чуть

поднимает голову вверх Джин и сталкивается взглядом с глазами Намджуна, в которых
любовь плещется, через края выливается. От нее кругом голова идет, а ноги дрожать
начинают.

— Конечно, любовь моя, — улыбается мужчина, а Сокджин расцветает заново, чувствуя,

как тепло разливается по телу. С Намджуном ничего не страшно, ведь он всегда защитит.
Он скала тысячелетняя, повидавшая бури, выжившая после землетрясений. Он тот, на
спину которого всегда опереться можно. Пусть Сокджин не знает всех грехов на душе
Джуна, но любить не перестанет, слишком это чувство сильно, вынуждает отчаянно
нырять в надежде, что воздуха хватит всплыть обратно.

— Мне надо отойти поговорить с одним человеком, на втором этаже есть картинная
галерея, можешь сходить пока туда, я приду.

Мимолетный, но нежный поцелуй в щеку, заставляющий вспыхнуть огонь внизу живота,

ведь все, что Сокджину остается, — это смотреть на широкую спину, на которой
идеально сидит сшитый под заказ пиджак черного цвета. Как же он хочет его
поцеловать! Прикоснуться губами к пухлым губам Нама, обвести языком, смаковать на
вкус, опьянять себя ими. Целовать долго, исследуя каждый участок языком, целовать
глубоко до спертого дыхания, целовать безумно, словно в последний раз. Парень только
сейчас понимает, как не ценил все поцелуи, шутливо уворачивался от них или обижался,
забавно надувая щеки и качая отрицательно головой, приговаривая: «Сегодня никаких
поцелуев, Ким Намджун!»

Время вспять не повернуть, стрелки часов не отмотать. Время — единственная валюта,

не имеющая цену. Время невозможно потрогать и пощупать, оно ускользает так быстро,
что человек не успевает осознать, продолжая погоню за бессмысленными вещами,
которые в теории могут сделать человека счастливым.

Как бы Сокджин ни хотел вернуться назад и поцеловать Джуна, он не может. Он не

может изменить ничего, продолжает отрицать, но с каждым днем понимание

94/247
неизбежного начинает вызывать в нем ненавистные и даже гневные нотки, ведь почему
именно он стал жертвой? Сокджин скрывается от многочисленных глаз в фойе второго
этажа, проходит через округлую арку, оказываясь в помещении, стены которого увешаны
картинами самых разных художников всех времен. Здесь и скопированные произведения
Да Винчи, и Диего Веласкес, даже бушующее море Айвазовского, настоящая солянка.
Парень подходит к картине русского художника, получившего признание во всем мире,
внимательно разглядывает штормующее море, спасающихся с тонущего корабля
мореплавателей и видит в этой картине то, как его душа, как море, бушует, беспокойно
терзается в мучениях.

— Интересно, чем же ты так его зацепил, — неожиданно голос рядом разносится, в

котором сконцентрированы ядовитые нотки.

Сокджин машинально голову в сторону поворачивает, смотрит на девушку в черном

платье, руками поглаживающую полушубку на шее, без какого-либо интереса смотря на
картину перед собой.

— Извините? — блондин встречается взглядом с прищуренными глазками девушки.

— Дурачка вздумал включать. Что Ким Намджун нашел в таком, как ты?! Обычный
парень без имени, не имеющий абсолютно ничего, который спасает жалкие жизни, смог
охмурить такого, как Намджун!

Сокджин непонимающе смотрит на то, как девушка с каждым словом вспыхивает

сильнее, повышая нотки и так громкого голоса. Он не сразу понимает, о чем речь, а она
продолжает:

— Знай, что такой, как ты, ему не нужен, рано или поздно он уйдет от тебя, оставит ни с
чем. Ведь кому нужен такой неудачник, как ты, у которого нет ничего…

Но договорить ей не дают:

— Девушка, выбирайте выражение и научитесь вести себя с незнакомыми людьми, —

Сокджин недовольно фыркает и разворачивается на пятках, уходит из зала и на ходу
набирает номер такси. Это не его место, не его люди, не его общество. Ким спускается по
лестнице, в гардеробе забирает пальто и выходит на улицу, вдыхая морозный воздух.
Пока он едет в такси, то печатает сообщение Намджуну, врет ему, что стало внезапно
плохо, просит прощения и говорит, что тот будет ждать его дома. Когда Сокджин
пересекает порог квартиры, грубо отшвыривает пальто в сторону, сбивает круглый
столик, на котором небольшая корзинка с ключами и разнообразными очками, скидывает
с ближайших полок расставленные книги и предметы декора, разбивая стеклянные
статуэтки. Сокджин крушит, выплескивает скопившуюся злость, на части разрывающаяся
душа требует хаоса.

Вторая стадия: гнев.

А Намджун в ту ночь так и не пришел.

95/247
 ***

Чонгуку здесь не нравится. Ему не нравится настолько, что он практически ни с кем не

разговаривает, избегает любого диалога, а если вступает, то откровенно язвит и
интереса не проявляет. Пышный прием «Черной розы» — всего лишь бессмысленная
показуха, созданная для прикрытия всех темных и нелегальных дел клана. И все семьи
криминального мира промышляют балами и приемами, благотворительными акциями и
меценатством. Занимаясь этим кощунством, они все прикрывают задницы от различных
бюро расследований и налоговых служб, ищущих лазейки и провокационные события,
чтобы вывести преступников под тяжелый молот судейского приговора. Но в
большинстве своем все федеральные службы связаны по рукам и ногам, потому что не
имеют достаточно прав, потому что половина из них куплена. В современном мире
продается все. В погоне за деньгами люди продают не только свою душу.

Чонгук залпом выпивает виски, взятый с подноса, морщится недовольно. Выпивка

отвратная, люди раздражающие, хочется устроить кровавый дождь, что зальет каждый
уголок помещения, и услышать отчаянные крики, молящие о пощаде, готовые на коленях
стоять перед ним и бесконечно целовать его ноги. Чонгук дал три дня на то, чтобы Чон
Хосок выяснил и вернул его товар — если этого не произойдет, то через пару часов всех
присутствующих на банкете будут выносить в черных мешках. Чонгук орлиным взглядом
скользит по лицам людей, выискивая его.

Но его здесь нет.

Чонгуку не нравится, что он оглядывается по сторонам, как потерянный мальчик в

поисках родителей, не нравится, что гребанный Пак Чимин занимает слишком много
места в его голове. Он будто сбор всех фетишей Чонгука. Чон объяснить самому себе эту
тягу странную не может, потому что не разбирается, а разобраться хочет. Не может же
какой-то обычный человек так сильно цеплять одним своим взглядом, не может
разрушать выстраиваемые годами крепости, такого не бывает. Но с Чонгуком происходит
именно это. Его цепляет и тянет, стоящая годами конструкция не выдерживает и
рушится. Чонгук на грани позорного поражения. Он взмахивает головой, непрошенные
мысли отгоняет, ибо Чон Чонгук никогда не сдается и никогда не проигрывает. Мужчина
проходит между людьми, на ходу перекидываясь с кем-то бессмысленными словами, и
подходит к Джексону, флиртующему в углу с двумя девушками. Этому ловеласу повод
дай перед кем-то членом потрясти — Ванг не упустит такой возможности. Хоть он
является головорезом клана и правой рукой Чона, но иногда его хочется прибить или
задушить прямо на месте. Например, как сейчас.

— Чонгук-а, что ты такой нервный? — спрашивает Джей, поворачиваясь лицом к другу и

параллельно приобнимая одной рукой стройную, вычурно разодетую девушку.

— Не забывай, зачем мы здесь, — хмыкает мужчина и брезгливо сбрасывает

положившую на его плечо руку девушки. Внутри Чонгука клокочет ярость, еще чуть-
чуть — вулкан взорвется, погребет под горячей лавой все живое.

— Я помню-помню, жду сигнала к началу представления, — улыбается во все тридцать

два зуба Ванг и целует рядом стоящую девушку.

96/247
Чонгук глаза иронично закатывает, бросает взгляд на наручные часы и на секунду
замирает. Он его чувствует, чувствует каждой клеточкой своего тела. Чонгук поднимает
голову и устремляет взор в сторону входа, откуда грациозно, словно он — король всего
мероприятия, заходит Чимин. Весь кислород из легких одним точным ударом выбивается,
вынуждая расстегнуть пару верхних пуговиц на рубашке. Чонгук слюни, скатывающиеся
по подбородку, мысленно подтирает и следит за тем, как Чимин, кому-то кивая, проходит
внутрь огромной залы. На него смотрят все. На такую неземную красоту не смотреть
невозможно. На нем костюм цвета крови, волосы идеально уложены, глаза слегка
подкрашены темными тенями. У него взгляд уверенный, а походка твердая и смелая, из
Чимина такая сила сочится, что Чонгук невольно ей подчиняется. Он наблюдает за ним,
за тем, как Пак сдержанно улыбается министру, который делает ему комплимент.
Министр красивых мальчиков любит, Чон знает, а еще он ему глаза вырежет из-за того,
что смотрит на того, кто ему принадлежит. Чимин протягивает руку одному из
представителей другого клана, слегка кланяется и юрко проходит меж гостей. Чонгук
облизывает неожиданно пересохшие губы и начинает двигаться в сторону Пака, который
кого-то ищет. Чон резко сокращает расстояние между ними, хватает за локоть брюнета и
разворачивает его лицом к себе. Чонгук сцепляет руки в замок на талии и довольно
ухмыляется, смотря в глаза, напоминающие тягучую карамель.

— Кого-то потерял? — в голосе Чона ехидные нотки скользят, ему жутко интересно, как
себя мальчишка поведет. Он весь такой самоуверенный, дерзкий, показывающий, что не
боится ничего и никого. Чимин в упор смотрит в глаза, маску напускной смелости снимать
не собирается.

— Как раз Вас, — кладет Пак руки на грудь мужчины и слегка сжимает лацканы
пиджака. — Отмените свою операцию, я нашел ваш украденный товар и предателей,
которые были у вас под носом.

Из-за большой разницы в росте Чимину приходится сильно задрать голову вверх. Во
взгляде брюнета ликование, гордость и открытое превосходство, которые он пытается
показать. Чонгук смотрит на него, восхищается безупречности лица и огоньками в глазах.
Мужчина невесомо проводит костяшками пальцев по скуле, поражаясь гладкостью и
нежностью кожи. Чимин резко в сторону голову поворачивает и уходит от
прикосновений, на что Чон только в снисходительной улыбке уголки губ приподнимает.

— Я в тебе не сомневался, Пак Чимин.

Он неожиданно сокращает расстояние между их лицами, губами мажет по пухлым губам

парня, подкрашенным бесцветным блеском со вкусом клубники. Чонгук сладкое не любит,
но с Чимина слизывать его готов.

— Отойдите от меня.

Угроза в голосе брюнета только смешок вызывает, мужчина сильнее к себе прижимает.
Он его теплом наслаждается, легкой дрожью, которую даже маска героя скрыть не
способна.

97/247
— Отчего ты дрожишь, малыш? — на ухо шепчет Чонгук, опаляя мочку горячим дыханием,
заставляя Пака прикусить губу. — Ты меня одним своим видом заводишь, — языком по
хрящику проводит. — Я тебя хочу.

Чимин не выдерживает, резко толкает его в грудь, но крепкая хватка не ослабевает, а

только сильнее становится. Чимину кажется, что ему сейчас позвонки переломают, но
вместо этого Чонгук руки расцепляет, птичку из клетки выпускает.

— Ты меня своей непокорностью еще больше заводишь, — губы нахально облизывает, а

после язык на щеку толкает, глазами открыто Пака съедает.

— Отзовите своих людей, которые заполонили зал, и сами уходите отсюда. «Черная
роза» выдвинутые вами условия выполнила, будьте так любезны выполнять свои.

Чимин на пару шагов назад отходит, только бы подальше от этого человека находиться.
Когда он далеко, Чимин на ногах твердо стоит, по четко выверенному плану двигается,
но стоит Чонгуку появиться и оказаться слишком близко, как все в один щелчок рушится.

— Уйду, если ты пойдешь со мной.

Чимин удивленно смотрит на него, хлопает своими длинными ресницами, именно сейчас
строит из себя дурачка, свалившегося с Луны. Чимин знает, чего хочет Чонгук, прекрасно
осознает последствия своего отказа. Если Чимин не пойдет с ним, то глава клана «Алой
Зари» устроит торжественное жертвоприношение языческим богам, в которых он верует.
Богам смерти и хаоса, жадно потирающим ручки, ждущим жалкие душонки, которыми они
жаждут полакомиться. Чимин понимает, но ноги будто с полом срослись, свинцом
налились, отказываются сделать даже шаг. Чимин глазами ищет спасения, но не находит.
Хосок сейчас занят более важными делами, чем спасение рекрута, который только-
только в ряды вступил и ничего из себя не представляет. У Чимина выбора нет, рядом с
самым настоящим бесом у него никогда нет выбора. Он с трудом отрывает ногу и делает
шаг по направлению к Чонгуку. Чимин сейчас отчетливо фразу Чона в их последнюю
ночь понимает: «Я всегда на шаг впереди».

Чимин проиграл. Он проигрывает раз за разом, поддаваясь своим эмоциям, поддаваясь

чувствам, что вспыхивают в душе вечным пламенем, которое ничем не затушить. Чимин не
хочет с ним идти, но вкладывает ладонь в протянутую руку и идет вместе с ним в сторону
выхода. Он не обращает внимания на тех, кто смотрит на них, ведь все это не имеет
значения тогда, когда идешь под руку с самим Чон Чонгуком. Глупый дурак, жертвующий
собой во благо других. Кто ему все эти люди? Половина из них убийцы, наркоторговцы,
воры, наживающиеся на страданиях народа. Он их спасает от неминуемой гибели. Чонгук
его маленькую ладонь в своей сжимает, изумляется, как она идеально лежит, изгиб к
изгибу, складочка к складочке. Боги явно выгравировали Пак Чимина для него.
Они садятся в машину — брюнет сразу отодвигается ближе к окну, пока Чонгук
распоряжается о том, чтобы водитель вез их в особняк. Чимину здесь некомфортно:
тесное помещение сжимается до еще более мелких размеров, кажется, что воздуха
становится слишком мало для троих людей.

— Никто не пострадает?

98/247
— Я умею держать слово, Чимин.

Имя, сказанное его губами, его низким, чуть хрипловатым голосом посылает по телу
электрические импульсы. Пак сжимает руки в кулаки, молится про себя о том, чтобы все
побыстрее закончилось.

Рядом с Чимином становится спокойней. Чонгук не понимает, но парень действует на

него, как колыбельная — на младенца. Даже убивать не хочется. Они едут в абсолютной
тишине, только звук шин по асфальту ее нарушает. Особняк Чонгука своими размерами
поражает, Чимин невольно засматривается на красивое строение, напоминающее ему
какой-нибудь дворец из восточной сказки.

— Нравится?

Чимин неосознанно кивает и позволяет Чонгуку завести себя внутрь. Все естество
кричит о том, что надо бежать, что надо прятаться, но как, когда сильные руки обнимают
со спины, прижимая к себе, а губы, еле касаясь, ведут по шее, посылая по телу рой
мурашек? Чимин откидывает голову на его плечо, ведется на нежность, как кот — на
лакомство. Эта ласка нужна ему, потому что Чимин устал. Три дня, во время которых он
прошел почти все круги ада, были невероятно тяжелыми. Он не спал, не ел — он, как
собака-ищейка, искал и вынюхивал то, что от него потребовал Хосок. Чимин грубый голос
в трубке до сих пор помнит, угрозы тоже. Чонгук дал три дня. Чимин дал себе три дня,
чтобы доказать, что он не пустое место. Но в очередной раз проиграл, оказавшись в
лапах демона, талантливо играющего на струнах его души.

Руки Чона скользят по талии, расстегивают пиджак и за плечи стягивают вниз,

отбрасывая в сторону. Чимин такой хрупкий, напоминающий ангела, с небес упавшего,
чьи крылья обгорели во время падения. Его сломать труда не составит, и сейчас Чонгук с
ним как с фарфоровой куклой обращается. Мужчина разворачивает его лицом к себе,
цепляет небольшой подбородок пальцами и приподнимает голову. У него щеки
порозовели, губы слегка приоткрыты, весь он такой желанный, такой невозможно
красивый, что у Чонгука все триггеры пуск дают. Он прикасается к губам Чимина, как к
самому вкусному десерту, целует нежно, обводя языком кромку зубов, щекоча верхнее
небо, вкусом едва уловимой клубники упивается. Пусть сегодня все будет по-другому.
Хоть раз. Чимин ведется. Парень руками окольцовывает шею, притягивает ближе к себе
и нетерпеливо отвечает на поцелуй. Чимин ведь человек, ему тоже хочется чувствовать
чужое тепло, пусть это тепло и принесло в жизнь одну концентрическую ядовитую боль,
от которой разъедается кожа, оставляя незаживающие рубцы, пусть один раз будет
иначе. Они оба люди. У обоих в душе пустота, от которой по утрам задыхаешься. Обоим
необходимо тепло, отыскавшееся друг в друге. Оно почти не греет, но для них является
спасением в той кромешной и холодной тьме, в которой они оказались.

Чимин не помнит, как они дошли до второго этажа и до спальни, где одна кровать
занимает чуть ли не половину пространства. Чимин от изумления рот раскрывает, Чонгук
его внутрь подталкивает и реакцией парня забавляется.

— Ее сделали по специальному заказу и привезли из Индии, — улыбается Чонгук и

99/247
подталкивает брюнета к кровати. Чимин в собственных конечностях путается, на край
мягкой кровати садится и снизу-вверх на Чона смотрит. Мужчина действительно на
древнегреческого бога похож. Рубашка расстегнута на все пуговицы, из-под которой
узоры татуировок, тело покрывающих, видны, кубики рельефного пресса и накаченной
груди облизываться заставляют. Чимин на тело его смотрит и восхищения во взгляде не
скрывает, что ему только льстит. Чонгук рукой проводит по мягким волосам, костяшками
пальцев дотрагивается до щеки, вниз скользит и легонько толкает Пака в грудь.
Мужчина сверху оказывается, расставляя руки по обе стороны от головы Чимина. Чонгук
его снова глубоко и долго целует, целует трепетно, будто пытается показать, что он не
такой уж и монстр. Пусть хоть сегодня он побудет человеком.

Чимин дрожащими руками стягивает с него рубашку, кончиками пальцев проводит по

широким плечам и на рисунки, ему непонятные, смотрит. В них целая история Чонгука —
возможно, когда-нибудь Чимин ее узнает. Мужчина времени тоже не теряет: он
раздевает маленькое тельце под собой, параллельно целует каждый изгиб, каждую
выступающую косточку. Чимин такой худенький — ветром сдует, его бы запереть в самых
лучших ресторанах и откармливать, чтобы после за щеки долго тискать. Чонгук руку под
талию заводит и переворачивает парня на живот, на поясницу давит, максимально
выгнуться заставляет. Это лучшая картина, за которую не жалко отдать все свое
состояние. Податливый Чимин, желающий того же, что и он, — самое прекрасное, что
происходило в жизни Чона. Он проводит руками по бедрам, оглаживает ягодицы и
сжимает их, оставляя следы своих ногтей на персиковой коже. Чимин цепляется
пальцами за простыни, сжимает их, тихо выдыхает. Чонгук действует на него похуже
любого алкоголя, он опьяняет и будоражит одними своими прикосновениями. Чонгук
подтягивает его к себе и за руки приподнимает, Чимин шею мужчины обхватывает, а тот
только загадочно улыбается.

— Я помню, какой ты узкий, — шепчет в самое ухо, заставляя Пака носом уткнуться в
выемку ключиц.

Чонгук заносит его в ванную комнату и затаскивает в стеклянный душ, настраивает воду
и подставляет Чимина под напор теплой воды. Чонгук долго его растягивает, дуреет
оттого, какой Пак узкий, дуреет оттого, как Чимин сам начинает глубже насаживаться на
пальцы, как просит еще и еще. Вода смывает всю грязь, всю ложь, все самое отвратное,
что между ними было. Вода очищает, забирая с собой все, что терзает душу. Чонгук к
кафельной стене тяжело дышащего парня прижимает, одну ногу приподнимает,
укладывая за свое бедро, пару раз по своему члену проводит и головкой пристраивается
ко входу. Чимин от дикого возбуждения дрожит весь, пальцами за плечи цепляется,
чтобы не упасть, губами умоляет Чонгука.

— Ты такой нетерпеливый, малыш, — губы в губы говорит. — Чего ты хочешь?

— Перестань издеваться! Хочу тебя, Чонгук!

Ухмылка на лице довольная расползается, Чонгук нарочно медленно входит в него,

ощущая, как эластичные стенки поддаются и растягиваются еще сильнее. Судорожный,
глубокий стон с губ пухлых срывается, отдается эхом от стен душевой. Чонгук толкаться
начинает постепенно, не так, как привык и делал раньше. Он хочет наслаждение

100/247
растянуть до максимума. Он впервые хочет доставить наслаждение не только себе, но и
другому. Чимин закидывает вторую ногу на бедро Чона, тот в свою очередь его
приподнимает и на весу трахать начинает. Чимин громко и бесстыдно стонет, ближе
прижимается к мокрому телу Чонгука. Неважно, что будет потом. Пусть этот момент
продлится бесконечно.

Чонгук некоторое время трахает его на весу, после поворачивает животом к стене и
заставляет выгнуться в пояснице. Снова входит на всю длину, выбивая из груди Пака
новые и новые стоны удовольствия, что ласкают его слух. Чимин на своих двоих
держится только оттого, что сильная рука мужчины поперек талии держит. Чонгук
трахает долго, то наращивая, то сбавляя темп, то останавливается, то быстро двигаться
начинает. Чонгук свою неутолимую жажду за долгое время утоляет сексом с тем, кто из
него всю трезвость выбивает. Чон свободной рукой зарывается пятерней в шелковые
волосы, пропускает их между пальцами, тянет назад, шею выцеловывать начинает. Он
оставляет укусы-засосы на ней, целует и посасывает кожу. Чимин все ногти об кафель
сдирает, рукой к члену стоящему тянется, но Чонгук резко его руку назад заламывает,
импульсы боли по телу посылая. Но плевать, плевать на нее. Вся Вселенная Чимина
сейчас в небольшом пространстве сконцентрирована, в которой есть только он и его
личный дьявол, высасывающий из него душу. Чимин утыкается лбом в стену, Чонгук
продолжает его втрахивать в нее. Грудь Чимина уже красная от трения, а ноги в разные
стороны расходятся — Чонгук не останавливается, продолжает сладкую пытку. Чимин
кончает первым от особенно глубоких толчков, все тело дрожит, ему кажется, что он
сейчас отключится, но только ласковый голос Чона, приказывающий стоять, в сознании
оставляет. Мужчина чиминовы бедра сжимает, сильно и уже больно внутрь толкается,
полузадушенные хрипы вызывает и кончает прямо в Пака, еще пару фрикций делает.

— Блять, какой же ты ахуенный, — наваливается на него Чонгук, одной рукой упираясь в

стену, а второй поддерживая обмякшего Чимина. Чонгук поворачивает его к себе, на
красивое лицо с прикрытыми глазами смотрит и наслаждается. На губах Пака легкая
полуулыбка, довольная и нежная, адресованная именно ему. За такую улыбку Чонгук
готов продаться тысячу раз, лишь бы ее каждый день видеть. Мужчина отмывает от
спермы парня, закутывает его в халат махровый и берет на руки, относит в спальню,
укладывает на постель. На такой огромной кровати, свернувшись калачиком, Чимин
кажется еще меньше. Нет, Чонгуку не жаль, что почти два года назад он сломал его,
вынудив пойти по опасному и скользкому пути. Ему не жаль, потому что не сделай Чимин
этого, они могли бы больше не встретиться. Чонгуку не жаль за то, что показал ему
настоящую жизнь, в которой зло, тьма, пустота и одиночество являются главными
путеводителями. Ему не жаль. Чонгук садится на кровать и начинает перебирать пряди
темных волос. Чонгуку жаль лишь об одном. Он берет телефон и пишет Джексону
короткое сообщение. Чонгук слово всегда держит, но на пороге война и благополучие
клана, стоящее выше чувств и выше всех эмоций. Потом Чонгук будет глубоко жалеть о
своем выборе, об обмане, но не сейчас. Чонгук целует парня в лоб и ложится рядом,
притягивая его к себе, вдыхая глубоко его запах.

Ведь ненависть — тоже чувство.

***

101/247
Юнги дрожит всем телом от страха, пронизывающего острыми многочисленными
иголочками. Юнги закрывает уши ладонями, прячась на втором этаже галереи, в которой
был прием. Хосок приказал спрятаться в самом дальнем кабинете, когда начался хаос.
Люди начали замертво падать от выстрелов сначала незаметных, а после — летящих со
всех сторон. Юнги так страшно, никогда не было так страшно даже тогда, когда он
вступил в ряды клана под маской «своего», зная, что крысой самой главной является. Он
на волосок от смерти оказался, почувствовал, как старуха с косой в спину ему дышала, ее
удушающий холод. Юнги сидит под столом, всхлипывает и молится всем богам, чтобы его
спасли, а еще он молится за душу Чон Хосока. Мужчина остался в пучине адских
событий, Юнги не знает, жив он или мертв. Если с ним что-то случится, то Мин не
соберет себя, не сможет, потому что без Хосока нет его. Пусть их счастье скоро
закончится, пусть Чон навсегда похоронит его под могильными плитами, Юнги без него
никак. Парень выползает из-под стола, прислушиваясь к шуму снизу, продолжая тихо
плакать и вытирать катящиеся соленые слезы. Юнги страшно, но он заталкивает страх
поглубже в себя, приоткрывает дверь, и абсолютная, пугающая тишина давит.
Неизвестность пугает. Юнги на дрожащих ногах поднимается с пола и, придерживаясь
ближе к стене, идет вдоль нее. Снизу не доносится ни одного звука.

Парень останавливается у лестницы и замирает от охватившего его ужаса. Лужи крови

окрасили пол и стены, трупы гостей с дырками в теле украшают картину, созданную
«Алой зарей». Юнги топит немой вскрик, прикрывая ладошкой рот, слезы с новой силой
брызжут из глаз.

«Хосок, где Хосок…»

Юнги на негнущихся ногах спускается по лестнице, начинает обходить людей и пытается

не смотреть на их обезображенные тела и застывшие лица. Его цель — найти Хосока,
молиться, чтобы он не был среди этих людей. Юнги подскальзывается на осколке
разбитого стекла и падает на пол, пачкаясь в крови, которая повсюду. Юнги облизывает
губы, судорожно по сторонам осматривается, снова поднимается на ноги и одними губами
шепчет бесконечное «Хосок». Парень на секунду останавливается, слышит скрежет
металла, напоминающий снимание пистолета с предохранителя, и раздается выстрел.

— Юнги!

Это его голос.

Юнги узнает из миллионов. Он оборачивается, но видит только широкую спину.

— Хосок!

Раздается еще один выстрел. Множество людей клана забегают внутрь, проверяя, есть
ли выжившие, и добивая врагов. Их окружают люди, Юнги не видит лиц и голосов их не
различает, они все сливаются в один противный и жужжащий звук. Юнги видит, как
пропитывается темно-багровым цветом рубашка Чона, медленно опускающегося на
колени. Юнги рвется к Хосоку, но его оттаскивают, крепко поперек груди держат.
Парень брыкается, кричит, но его, как пушинку, над землей приподнимают и из здания
выносят.

102/247
— Хосоку окажут помощь, с ним все будет в порядке, приди в себя, Юнги! — звонкая
пощечина пространство рассекает. Мин ошарашено смотрит на Югема, у которого по
щеке кровь течет и у которого разорван пиджак в нескольких местах.

— Что. Что произошло?

— Алая заря. Чонгук не сдержал слово.

— И что это значит, Югем?

— Это значит…

Война.

103/247
Примечание к части Спасибо Вам за то, что читаете эту работу ~
Визуализация к главе есть в группе, заходите https://vk.com/club171625895
Тема Тэхена:
https://soundcloud.com/billieeilish/bitches-broken-hearts
Тема Юнги:
https://soundcloud.com/user-739860759-959492934/cancer-twenty-one-pilots
Особняк семьи Чон:
https://ibb.co/NKppgTs
Оранжерея черных роз:
https://ibb.co/XxvLLFB

веретено

Сегодня Тэхен проснулся в его объятиях.

Намджун появился на пороге квартиры нежданно-негаданно, именно в тот момент, когда

Тэхен решил забыть и вычеркнуть из своей жизни мужчину. Но судьба любит
преподносить сюрпризы, одним точным ударом выбивая землю из-под ног. Тэхен
собирался спать, когда услышал настойчивый звук в дверь, мысленно проклиная того, кто
решил наведаться без приглашения в столь поздний час. Посмотрев в глазок, блондин
опешил, посмотрел еще раз и повернул замок в двери. Голос разума оказался где-то на
задворках сознания, а вспыхнувшее в бешеном ритме сердце взяло бразды правления в
свои руки. Тэхен в памяти навсегда запомнил поникший взгляд Намджуна, неуверенно
мнущегося на входе квартиры, не находящего правильных слов. Но парень понял все без
слов. Он сделал шаг в сторону, молча давая понять, чтобы Намджун проходил. Мужчина
кивком поблагодарил его, проходя внутрь и снимая ботинки. Тэхен ни о чем у него не
спрашивал — он просто крепко обнял, утыкаясь носом в широкую грудь, вдыхая запах
алкоголя, смешанного с никотином. Тэхен чувствовал, что Намджуну необходима
поддержка, которую он готов ему дать. Он вообще готов подарить ему всего себя,
наплевав на собственную гордость и достоинство. Он влюблен. Тэхена эта любовь, как
яд, отравляет каждый день, а он, как подсевший наркоман, хочет еще и еще, понимая,
что медленно умирает.

Тэхен всю ночь сгорал в его объятиях, возрождаясь из пепла, словно птица феникс.
Тело к телу, губы к губам, отчаянная похоть и страсть, слившиеся в жарком безумном
танце. У Тэхена никого не было до Намджуна, но мужчина умело и долго подготавливал
его невинное тело, заставляя трястись от нахлынувшего возбуждения. Намджун был груб
и ласков одновременно, и эта двойственность сводила Тэхена с ума. Он стонал, хрипел и
срывал голосовые связки, умоляя глубже, быстрее, жестче. Тэхен сошел с ума в эту ночь,
которая теперь будет преследовать его во снах, о которой он будет вспоминать. Он
мечтал о прекрасном первом разе со своим принцем, укравшем его из замка и увезшим на
своем белом жеребце в дальние края. Он мечтал, что его первая ночь будет на шелковых
простынях в каком-нибудь замке, но мечтам не всегда суждено сбыться.

Тэхен свой первый раз провел с человеком, который его не любит, не принимает, но
использует. Тэхен раскрывался шире, на член насаживался, прятал слезы в изгибе локтя.
Но стоило Намджуну сливаться с ним в поцелуи, как все беспокойство уходило на задний
104/247
план. Тэхен просто наслаждался моментом, внезапной удачей, выпавшей на его долю.
Такой, как Ким Намджун, никогда бы не обратил на него внимания, но жизнь
удивительная, полная необычных поворотов. Тэхен предал все свои принципы и
неписанные правила, поддавшись искушению. Теперь он тонет, один идет на самое дно,
захлебываясь, понимая, что никто ему не поможет.

Тэхен приподнимается на локтях и рассматривает красивое лицо спящего Намджуна. Век

любоваться — не налюбуешься. Намджун — сошедший с олимпа бог, у которого идеально
все: тело с витиеватыми татуировками, крепкое и подкачанное, широкие грудь и спина,
пухлые губы, чуть выше подбородка небольшой шрам, резко очерченные черты лица,
властная аура, которой хочется подчиниться. Тэхен мало что о нем знает — лишь то, что
Намджун имеет огромный бизнес в игровой сфере страны и является самым заядлым
холостяком, сердце которого занято одним человеком. Образ Сокджина неосознанно
всплывает в голове. Столько вопросов сразу появляются в голове: «Почему Джун
пришел к нему?» — «Зачем?» — «Что у них случилось?» — «Неужели Намджун изменил
тому, на кого смотрит как на небесного ангела, решившего пожить среди людей?»
Вопросов миллион, ответа ни одного. Сокджин действительно был прав насчет
болезненной бледности Тэхена. Блондин сдал анализы, результаты которых были
неутешительными. У него показатели гемоглобина намного ниже нормы молодого
человека его возраста. Тэхен скинул фотографию бланка Сокджину, спросив, все ли так
плохо, на что будущий хирург ответил «нет», но написал, какие лекарства нужно пропить
и как. Тэхен благодарен ему, но сейчас, лежа в одной кровати с Намджуном, понимает,
что он самая настоящая неблагодарная сволочь, не имеющая ни совести, ни морали.

Любовь Тэхена так сильно вскружила ему голову, что он позабыл о всякой человечности.
Тэхен еще не понимает, что встал между двумя людьми, абсолютно не имея на это
никакого права. Но когда мы слепо любим, то не слышим голос разума, не видим
очевидных вещей. Мы просто любим, пока нам позволяют, отчаянно хватаемся за эту
губящую нас любовь, выполняя все ее указания. Глупо верим в выдуманную нами сказку,
в которой мы счастливо живем с тем, кто даже не смотрит в нашу сторону. Тэхен больно
режется об свою любовь, шрамы навсегда останутся на его теле. Пусть они невидимые,
но будут напоминать о тех часах и днях, когда Тэхен заживо горел в полыхающем костре,
название которому — любовь.

Тэхен снова откидывается на подушки, смотрит на белоснежный потолок и прокручивает

в голове их ночь. Теперь она на репите очень долго стоять будет. Тишину, нарушаемую
лишь шумным дыханием спящего мужчины, прерывает громкая мелодия телефонного
звонка. Намджун резко просыпается, тянется к телефону, валяющемуся на полу, и
смотрит на экран, сжимая корпус девайса так сильно, что, кажется, он сейчас сломается
под давлением. Ким потирает переносицу, отгоняет остатки сна и нажимает зеленую
кнопку.

— С тобой все в порядке?! — спрашивает озабоченный голос по ту сторону трубки. — Ты,

ты где? — голос дрожит, Тэхен слышит отчетливо.

— Я в гостинице, — врет Намджун и даже не смотрит на блондина, присевшего на

кровать. — Извини, что вчера не приехал, у меня вылезла неожиданная и очень срочная
встреча…

105/247
Но договорить ему не дают:

— Ты в порядке, — облегченный вздох. — Ты не слышал, что произошло на банкете? Там

была бойня. Много погибших и раненых, я только новости увидел. Намджун, пожалуйста,
приезжай, мне очень страшно.

— Я скоро буду, — говорит Джун и встает с кровати, начинает подбирать с пола вещи и
одеваться. Мужчина в сторону Тэхена даже не смотрит. Сейчас блондин себя ощущает
любовницей, к которой сбегает муж, чтобы найти утешения, но так его и не нашел.
Намджун надевает пиджак, идет к выходу из спальни, но на секунду замирает.

— Ты должен понимать, — начинает Ким, но его снова перебивают:

— Я понимаю.

Стоит двери за Намджуном захлопнуться, как Тэхен срывается на истошный крик, до

боли голосовые связки раздирая. Он захлебывается в собственных слезах, утыкается
носом в подушку и мотает головой. Конечно, он понимает, вот только легче ему не
становится.

«Я не хочу понимать, не хочу, не хочу, не хочу», — твердит в надежде, что все изменится.

Тем временем Сокджина трясет от страха, который расползается жуткой липкой слизью,
окутывая с ног до головы. Утренние новости, на которые он случайно наткнулся,
показали ему то, что он увидеть был не готов. Понимание током болезненным прошибает
сознание, ведь это мог быть его последний вечер, последние часы его жизни. Сокджина
еще сильнее трясти начинает, он рыдает, слезы взор затуманивают, и он их руками
вытереть пытается, но они потоком беспрерывным льют.

Сокджин понимает одну простую вещь.

Умирать страшно. Слишком страшно.

***

Чимину снится странный сон. Он видит в нем отца, который качается на веревочных
качелях над обрывом. Отец не улыбается, не веселится, он просто качается корпусом
взад-вперед, снова и снова. Чимин его громко кликает, делает шаг вперед, но замирает
на месте. Отец медленно поворачивает голову назад — на щеках слезы и легкая
полуулыбка на губах. Чимин срывается на бег, но мужчина отрицательно качает головой,
своим жестом будто говорит о чем-то важном и серьезном, но о чем именно — Чимин
понять не может. Он руку протянуть хочет, дотянуться до отца и прикоснуться к родной
душе, но его силуэт начинает постепенно исчезать и распадаться на черные лепестки
роз. Ветер начинает кружить их в хаотичном танце, унося высоко в небо в виде воронки.
Чимин завороженно смотрит на необычное явление, но резкая необъяснимая боль
ударом по сердцу проходится, распахнуть широко глаза вынуждает.

106/247
Чимин тяжело дышит, лежа спиной на огромной мягкой кровати. Левая рука на сердце
покоится, которое бьется в бешеном ритме, дай ему волю — оно бы пробило грудную
клетку. Тишину в комнате нарушают только звуки воды, доносящиеся из ванной, и шумное
Чиминово дыхание. Парень поворачивает голову в сторону, смотрит на смятые простыни
и до боли прокусывает щеку изнутри, глотая слюну вперемешку с собственной кровью.
Чимин вспоминает жаркую ночь с Чонгуком, сохранившуюся особым файлом в его голове.
Чимин вспоминает каждое нежно-грубое прикосновение к телу, вспоминает каждый
поцелуй, от которых губы распухли и до сих пор болят, каждое ласковое слово, что
приятной патокой разливается по телу. Чимин собирает по крупицам в единую картину
всю ночь, протяжно выдыхает, зарываясь пятерней в растрепанные волосы. Было
слишком хорошо, настолько, что хочется повторить, а если можно, то не один раз. Чимин
по щелчку пальцев забыл, кто такой Чон Чонгук, что сделал с ним. Он отбросил все эти
мысли, что новыми ветками на дереве растут в нем ежедневно, получил то, о чем так
давно мечтал. Он получил тепло, нежность и чувство, которому вряд ли можно дать
правильное название.

Это точно не любовь. Это жажда. Такая сильная жажда, от которой во рту пересыхает,
конечности сводит от болезненных судорог. Жажда, когда все, о чем ты мечтаешь, — это
сделать что угодно, лишь бы ее утолить. Пусть ее источником будет канализационная
вода, плевать, ведь главное — перестать так отчаянно и жадно хотеть пить.

Живительная вода Чимина — Чонгук. Он в нем захлебывается всякий раз, но не умирает,

а только как необходимую влагу получает, второе дыхание и шанс жить дальше. Как бы
парадоксально это ни звучало, но Чимин живет только благодаря Чонгуку. Живет с
мыслями о нем, подпитывается ими, просыпается по утрам и делает то, что ему будет
велено, и всегда, при любом раскладе в его голове один образ, один голос, один черный
омут. Чонгук — его спасательный жилет, который больно сдавливает, но не дает
потонуть. Чимин сам себя ненавидит и проклинает, но жилет сорвать не пытается.

Не может.
Или не хочет?

Чимин инстинктивно направляет взор на открывшуюся дверь, из которой появляется

Чонгук в одном полотенце, держащемся на тазобедренных косточках. Пусть он будет
проклят, чертов Чон Чонгук со своим ахуенным телом, от одного вида которого пальцы на
ногах поджимаются, а кровь резким потоком приливается к щекам. Чимин открыто и
голодно рассматривает накачанное Чонгуково тело, облизывает неожиданно ставшие
сухими губы и желает прижаться к нему, еще раз вобрать в себя его тепло. Чонгук стоит
спиной, глаза Пака скользят по мощной, крепкой спине, останавливаясь
заинтересованным взглядом на черном, средних размеров круге между лопаток, с краев
которого как будто стекают яркие красные капли, напоминающие кровь. Герб клана
«Алой Зари». Он получил такое название из-за методов убийства, ведь все они
совершаются именно на рассвете, когда первые лучи солнца освещают небо,
разукрашивая его в насыщенный алый цвет. Чимин продолжает вести взгляд вверх,
сталкивается взглядом с бесконечной тьмой, засасывающей в себя глубоко. Душа Чимина
давно потерялась в ее запутанных лабиринтах.

— Уже проснулся, ангел мой? — спрашивает Чонгук с довольной ухмылкой на губах. Он

107/247
сокращает расстояние между шкафом и кроватью, упираясь коленями в ее край, пальцем
подзывая брюнета к себе. Чимин не сдается. Пак присаживается на кровать и
облокачивается спиной на изголовье, чуть склоняя голову вправо, лукаво поглядывая на
Чона из-под полуопущенных ресниц.

— Если играешь с огнем, то не бойся обжечься, — говорит спокойным голосом Чон,

любуясь хрупкой фигурой, в которой внутренняя сила помножена на бесконечность.
Чимин развязывает одолженный Чоном ночью халат и стягивает со своих плеч, оголяя
острые бледные ключицы. Эта бледность так изысканно контрастирует с волосами цвета
вороного крыла, и безумные огоньки в сознании Чонгука вспыхивают один за другим.
Самообладание крошится, осыпаясь старой штукатуркой под ногами. Чимин издевается
над ним, пошло облизывает свои блядские розовые губы, заставляя член невольно
дернуться. Чонгук собирался в офис, но планам Чонгука, похоже, придется немного
подождать. Чимин ногой отпихивает одеяло куда-то на пол, раскрываясь перед ним во
всей своей неотразимой красоте, которая кружит голову всякий раз, стоит Чонгуку с ней
столкнуться. Невозможно быть таким красивым, сексуальным и одаренным
одновременно. Чонгук говорит себе не удивляться, но удивляется, потому что Чимин
другой. Он перечеркивает всех тех, кто был «до», переплевывает всех, кто будут
«после». Чимин игриво улыбается, согнутые в коленях стройные ноги разводит. И в этот
раз поводок в его руках.

Выдержка Чонгука ломается на части. Он залезает на кровать, хватает мальчишку за

щиколотку и подтягивает к себе, нависает сверху и в глубоком поцелуе топит возглас
возмущения. Чонгук терзает персиковые губы в жестком поцелуе, неслабо хватает
Чиминовы бедра, оставляя алые полумесяцы от ногтей. Желание затапливает все
естество, каждая клеточка тела наполняется неконтролируемой страстью и жаждой, от
которой хочется побыстрее избавиться. Чонгук отрицает, но Пак Чимину проигрывает в
этой схватке. Парень охотно отвечает, льнет ближе своим горячим телом, воспламеняя
Чонгука изнутри. Пак кладет ладони на грудь мужчины и слегка отталкивает его,
забирает всю инициативу в свои руки. Чимин переворачивает Чона на спину, заползает
на его бедра и в глазах не скрывает своего превосходства. В голове Чонгука
проскальзывает мысль, что умереть под таким, как Чимин, совсем не страшно. Он из тех,
кто никогда не сдается, несмотря на весь пиздец, происходящий с ним. Чимин только
немое восхищение в глазах мужчины вызывает, никто и никогда с ним сравниться не
сможет. Парень снимает с себя халат, отбрасывая его в сторону, нависает над лицом
Чонгука, и хрен знает, о чем он сейчас думает. Чонгук в карамельные глаза смотрит и на
их дне бесов видит, которые демонические танцы устраивают. Чонгук лежит под ним, не
сопротивляясь, не дыша и не предпринимая попытку хоть как-то помешать Паку. Чимин
кончиком языка проводит по его губам, начинает целовать, едва прикасаясь, дразнит и
играет одновременно, словно дикая, не прирученная никем кошка. Чимин руками
скользит по напряженному телу Чонгука, развязывает полотенце, высвобождая давно
вставший от возбуждения член. Чимин заводит одну руку за спину, берет возбужденную
плоть и сам направляет, нарочно медленно насаживается на член, игнорируя легкую
боль. Парень начинает плавно двигать бедрами, наблюдая за реакцией Чона, который
готов в любую секунду сорваться и перейти на быстрый темп, как он любит это делать.
Но он ждет, как послушный пес, — Чимина это только забавляет и сильнее заводит.
Брюнет нагибается к лицу мужчины, начинает целовать его, сходя с ума от этих губ. Если
утолять жажду, то только таким способом. Чонгук тянется руками к бедрам Пака, но тот

108/247
перехватывает их, окольцовывает запястья и прижимает их к постели, продолжая
вылизывать языком влажным рот Чона.

— Если ты будешь всегда на шаг впереди, — шепчет Чимин в приоткрытые губы, — то

знай, что я всегда буду следовать позади, словно твоя тень. Никогда не оставляй спину
открытой, Чонгук-а, ведь рано или поздно она придет по твою душу, а ты окажешься
беззащитным.

— Помолчи, сейчас я хочу слышать твои громкие и сладкие стоны, которые будут умолять
меня трахать тебя глубже, жестче и сильнее, — говорит Чонгук и резко переворачивает
Пака под себя, закидывает на плечи его ноги и одним движением входит в него, не
замечая ядовитую улыбку, которая расползлась на Чиминовых губах.

***

Война кланов — это реки крови, горы трупов и бесчисленное множество жертв. Это
неоправданная жестокость, буйство и насилие. Война — это страшно, это бесчеловечно,
ведь она не щадит ни стариков, ни детей, ни женщин, она не имеет пола и не имеет
границ. Война между кланами обходится слишком большими потерями обеих сторон и
обходится недешево. Обстановка осложняется тем, что в такие времена смуты и раздора
полиция, всевозможные бюро расследования и детективные группировки как крысы
выползают из своих убежищ в надежде оторвать себе лакомый кусочек. Мало того, что
все стоит на пороховой бочке, которая в любую секунду может рвануть, так приходится
отмывать огромные деньги тем, кто упрямо сует нос в криминальные разборки. Особо
неунимаемых вояк приходится убирать с шахматного поля и тщательно заметать следы,
доставляя еще больше хлопот.

Юнги много читал в полицейских архивах о войнах между различными криминальными

группировками, семьями и кланами, но скажи ему несколько лет назад, что он будет в ее
эпицентре, то покрутил бы у своего виска и сказал бы, что это чушь, такого не будет.
Никогда не говори «никогда». Юнги теперь в ее центре, один из ее участников, один из
тех, из-за кого на улицах могут гибнуть мирные и невиновные ни в чем люди. На руках
Юнги кровь давно. Ее ничто не сотрет, не выведет алые пятна, как ржавчина на металле,
глубоко въевшиеся под кожу. Юнги каждый день в себе человечность губит, закапывает
под тоннами сырой земли в надеждах, что когда-нибудь это ее погубит и она задохнется
или съедена червями будет. Юнги во лжи запутался, он будто пойманная в паутинные
сети маленькая букашка, у которой шансов на спасение нет никаких. Он барахтается, но
только сильнее путается в ее липучих нитях. Юнги все надеется, что кто-нибудь его
спасет, протянет так необходимую сейчас руку помощи, но никто не приходит, никто не
помогает.

Юнги с самого раннего детства знал, что станет служить во благо государству, встанет в
доблестные ряды полиции и будет с чистой совестью выполнять наложенные на него
обязанности. Его отец Мин Йонг — глава комитета сыскной полиции, который
занимается расследованием уголовных преступлений и особо серьезных дел с красной
пометкой «секретно». Юнги знал, что пойдет по стопам отца, потому что частенько в
детстве без разрешения лазил в бумагах отца и читал отчеты, в которых не понимал ни
слова, но верил, что раз отец занимается благородным делом, значит, и он должен. Юнги

109/247
рос щуплым и слабым парнем, часто болеющим, но с несгибаемой волей и таким
стержнем, который никакой ураган не сможет сломать. Юнги, несмотря на свою хрупкую
внешность, смог поступить в полицейскую академию и окончить ее с отличием. Ему не
всегда удавалось с блеском выполнять физические упражнения, но он старался изо всех
сил, некоторые закрывали глаза и ставили ему «отлично». Юнги отличался от многих
студентов острым умом, быстрой смекалкой и сообразительностью, что стало одним из
важнейших составляющих того, почему именно его выбрали на такую опасную и важную
роль. Юнги дали право выбора, дали время обдумать все, рассказали обо всех
возможных сценариях развития событий. Юнги думал почти две недели, прикидывал все
и ночами не мог нормально спать, потому что мыслей было так много, что они не давали
просто-напросто заснуть. В последний день раздумий Юнги пришел к отцу. Они не
разговаривали в тот вечер — они долго сидели на кухне в свете неоновых ламп, смотря
на белый стол с крошками хлеба, которые сестра забыла убрать после вечернего ужина.
Йонг не был согласен с решением сына, но в его антрацитовых глазах была такая
решимость и такая уверенность, что мужчина пойти против Юнги не смог.

Юнги потратил целый год на изучение всей подноготной клана «Черная роза», в ряды
которой должен был вступить. Он досконально изучал все, что смогла нарыть
специальная служба разведки, но понял, что этого мало. Юнги решил подойти к поиску
информации иным способом. Ежемесячную зарплату потратил на дорогой костюм,
выкрасил волосы в роскошный блонд, научился красиво подводить черным карандашом
глаза и получил приглашение через особых людей в логово акул. Юнги начал посещать
различные приемы сливок общества, знакомился с влиятельными людьми темного мира и
изучал его структуру изнутри. Со временем он начал замечать, что на него
заглядываются, откровенно облизывают текущие слюни изо рта, смотря на кукольную
внешность. Юнги стал пользоваться этим, ходить в рестораны с бизнесменами и
бандитами, уже зарывая голосящий во всю голос разума и совести. Так надо. Это
делается для общего блага. Юнги улыбался, льстил, врал, обольщал, пока в один из
таких вечеров не встретил его. Чон Хосока, чей взгляд любого мог с ума свести и на
колени поставить, а от одного голоса которого мурашки по телу бегать в рассыпную
начинают. Юнги много видел его на фотографиях, читал о нем всевозможные статьи в
интернете, желтую прессу — в общем, все, что только мог найти. Но в реальности
преемник «Черной розы» оказался в разы выше, чем на фотографии, в тысячу раз
красивее. Юнги тогда им любовался, а Хосок стоял с невероятно красивой девушкой,
скучающе разглядывая гостей, но в один момент заметил, как его жадно разглядывает
кто-то. Тот момент Юнги может описать всего парочкой слов: искра, буря, безумие.
Прищуренный взгляд острых глаз, смотрящих на него, выжрали его душу за одну секунду.
Юнги не мыслил, что творил, он просто поддался желанию, поддался наваждению: один
раз попробовав запретный плод, вряд ли сможешь когда-нибудь себе отказать. Юнги их
страстный секс в туалете помнит так ярко, так остро, что эти воспоминания вспарывают
сознание, как умелый потрошитель — дичь. Юнги отдал себя на растерзание зверю,
никогда бы не подумал, что весь выстроенный четко план разрушится одним движением.
Юнги негласно стал членом «Черной розы», доверенным лицом Чон Хосока, не просто
очередной шлюхой, а тем, кого Чон полюбил окончательно и бесповоротно. Юнги
воспользовался этим, как последняя тварь, о чем теперь так сильно жалеет. Мин стоит
на перекрестке четырех дорог, все не знает, куда ему идти.

Блондин сидит в палате Хосока, который спит после ударной дозы снотворного и

110/247
обезболивающего, введенной ему после операции. У него было ранение в грудную
область, но по счастливому стечению обстоятельств пуля застряла в мышцах, не
повредив жизненно важных сосудов и нервов. Юнги после того, как вывели из здания,
посадили в машину и велели ждать. Чего ждать? Пока Хосок истечет кровью? Юнги
места себе не находил, все выбраться хотел и к Чону побежать, но Югем дал серьезно
понять, что если ослушается, то коленные чашечки точно прострелит и рядом в палате
положит. Югем в критические моменты умеет быть самым стойким, хладнокровным и
рассудительным, никогда не поддается эмоциям, внушая другим уверенность. Юнги
рядом с ним всегда становится спокойно, поэтому в те минуты он притих, прижав колени
к груди и уткнувшись в них носом. После Югем сразу распорядился, чтобы его доставили
в ту же больницу, что и Хосока, и осмотрели врачи на наличие каких-либо повреждений.
Но Юнги цел, на нем были мелкие незначительные царапины из-за стекла, на которое он
случайным образом напоролся. Юнги наотрез отказался покидать стены больницы, пока
не узнает, что с Хосоком и насколько все серьезно. Ему привезли новые вещи, еду и
разрешили находиться в палате Чона.

Юнги пьет третий стаканчик кофе, любезно принесенный телохранителем из кафе

рядом, не сводит усталого взгляда с Хосока. Его грудь равномерно поднимается и
опускается, пикающие приборы говорят о стабильности его состояния. Мину не помешало
бы поспать после всего перенесенного стресса, но вместо этого блондин упорно
продолжает буравить взглядом мониторы. Юнги откидывается на спинку кресла и
сильно сжимает кулаки, в голове всплывают самые яркие воспоминания, связанные с
Чоном. Если бы Юнги предложили что-то поменять, то пожелал бы, чтобы он никогда не
влюблялся в Хосока. Потому что любить его невыносимо больно, зная, что рано или
поздно придется вонзить нож по самую рукоять в спину того, кого всегда прикрываешь.
Юнги себя ненавидит, ведь каждый день обманывает, предает и затягивает туже
поводок, перекрывая кислород тому, кем самым дышит. У Мина настоящий диссонанс, а
как с ним справиться, он понятия не имеет.

Юнги теряет счет времени, пару раз впадает в легкую дремоту, пока скрип
открывающейся двери не вырывает из нее. Он поворачивает голову в сторону входа,
широко распахивает лисьи глаза. Блондин вскакивает с кресла, быстрыми шагами
преодолевает расстояние и толкает появившегося парня в грудь, тем самым не давая
войти в палату.

— Юнги! — вскрикивает недовольно Пак, нахмуривая брови. — Что произошло?!

И без того уставший, весь на нервах Мин вспыхивает, подобно костру, в который
подкинули побольше дров.

— Ты совсем блять?! Где ты был?! Ты должен был быть рядом с Хосоком и кланом, а
вместо этого где тебя черти носили?! Небось, раздвигал ноги под Чонгуком? Да?
— Юнги бровь иронично выгибает и еще раз толкает Чимина в грудь. Два телохранителя
сразу навострились и приблизились к парням, но Мин одним движением руки приказал
им замереть.

— Что? Я услышал, что Хосок в больнице, и сразу приехал. Да, я был с Чонгуком, но это
было ради клана! Он обещал, что никто не пострадает! — Чимин тоже голос повышает.

111/247
— Ты совсем дурак, ЧимЧим, — Юнги пальцами зарывается в волосы и качает головой,
горько усмехаясь. — Ты еще такой наивный и глупый. Неужели ты думал, что Чон Чонгук
сдержит слово перед смазливым пацаном, когда на кону стоит намного большее? Ты
серьезно думал, что имеешь хоть какую-то власть над ним из-за того, что добровольно
ложишься под него? Ты…

Но Юнги не успевает закончить: Чимин бьет его в челюсть, совсем не жалея сил. У
Чимина удар поставлен плохо, но Юнги чувствует, как вязкая кровь с привкусом железа
затапливает рот. Блондин сплевывает ее на кафельный пол белого цвета и улыбается
кровавой улыбкой, смотря на брюнета.

— А ты не трус, не перестаю тебе удивляться.

Юнги на такой выпад отвечать не собирается. Он не для того много лет учился выдержке
и самообладанию, чтобы растеряться перед обычным пареньком, у которого в голове
черт знает что происходит. Юнги утирает рукавом толстовки кровь со рта и
выпрямляется, становясь с Чимином наравне, твердо и с вызовом смотря ему в глаза.

— Ты не предотвратил неизбежного. Между кланами теперь война, и все мы в нее

втянуты. Я не знаю, чего добивается Чонгук своими действиями, но не забывай, на чьей
стороне ты.

Чимин раздраженно фыркает и потирает костяшки пальцев, так же открыто и с

уверенностью смотрит в глаза цвета темной ночи. У Чимина сейчас в голове хаос
полнейший, а в груди, где-то в области сердца, кто-то больно насечки делает. Чонгук не
сдержал свое слово. Это осознание под дых бьет, пополам заставляя согнуться и без
того еле держащегося на ногах Пака. То, что между ними было утром, невозможно
объяснить, но Чимин тогда на какие-то крохотные мгновения почувствовал себя
счастливо. Это счастье развалилось в миг, не успев стать чем-то цельным. Чонгук
очередной раз рушит все вокруг, оставляя после себя руины. Мужчина отправил Пака
домой, не сказав ни слова на прощание. После того, как Чимин пересек порог квартиры,
телефон нещадно начал звонить и звонить. Ему не пришлось долго думать, услышав
одно-единственное «Чон Хосок в больнице». Чимин сразу сорвался, не переодеваясь, в
том же самом костюме, в котором был на приеме.

Правда всегда режет искусней любого палача.

— Ты — черная роза, Чимин, пора бы тебе это запомнить, — приблизившись к лицу, в

самые губы говорит Юнги, опаляя их горячим дыханием. Брюнет толкает его, сам на пару
шагов назад отходит, упираясь лопатками в холодную стену. «Как же я ненавижу тебя,
Чонгук…» — мысль в голове пролетает, но растворяется на задворках сознания.
Внезапно в коридоре становится так тихо, что можно услышать звук собственного
сердцебиения. Чимин поворачивает голову и, кажется, на секунды забывает, как нужно
дышать. Глава клана «Черная роза» идет в их сторону, удостаивает их равнодушным
взглядом и вместе с врачом, словно собачка, следом идущим, заходят в палату Хосока.
Юнги весь тушуется, сквозь землю провалиться мечтает, лишь бы не видеть и не слышать
этого человека. Чимин на дверь смотрит, ведь он лицом к лицу с самим Чон Пуонгом

112/247
впервые сталкивается. В эти минуты все мысли о Чонгуке испаряются в небытие. Парень
переводит взгляд на Юнги, подальше от двери отошедшего, обещание себе мысленно
дает, что обязательно все выяснит.

Пуонг выходит через какие-то пять минут и кивком подзывает к себе Юнги, который с
опущенной головой подходит к нему. Юнги его боится. Этот страх в воздухе витает,
Чимин его отчетливо чувствует.

— Он очнулся и просит тебя, — спокойно говорит старший Чон и переводит свой

орлиный взор на застывшего Пака. — А ты идешь со мной, — не просьба, а приказ,
которому Чимин не подчиниться не может. Он ноги еле передвигает, его подталкивает в
спину один из личных телохранителей Пуонга, все время тенью следующих за ним. Чимин
не до конца понимает, что происходит, но когда оказывается в замкнутом пространстве с
таким человеком, то невольно сжимает руки в кулаки. Аура Пуонга давящая, тяжелая,
будто держишь на своих плечах могильную плиту, которая вот-вот тебя погубит, а его
цепкий и орлиный взгляд в самую душу глядит. Чимин неосознанно ерзает на сидении и в
сторону мужчины пытается не смотреть.

— Извините, но куда мы едем? — дрожь в голосе от такого властного человека не

скрыть.

— Я хочу тебе кое-что показать.

Весь остальной путь проходит в тишине. Чимин наблюдает за быстро сменяющейся

картинкой за окном, в голове перебирает все мысли о том, куда его может вести сам
глава клана, которому до таких пешек, как Пак, дела нет. Еще надо узнать, чем же он
заслужил такое внимание старшего. Роллс останавливается около величественного
особняка, по соображениям Чимина, принадлежавшего семье Чон. Брюнет бросает
вопросительный взгляд на мужчину, который выходит из автомобиля и даже не смотрит
в его сторону. Он следом выходит и оббегает машину, спотыкается об какой-то камень
носком ботинка и идет за Пуонгом, огибающим особняк с одной стороны. Они идут по
вымощенной камнем аллее в сторону огромного стеклянного строения, Чимин пытается
не отставать, но все время оглядывается, жадно рассматривая невероятную красоту,
даже слюной давится.

— Можете идти, Чимин мне вреда не причинит, правда же? — смотрит так странно, что
Пак безотчетно кивает пару раз. — Славно, пойдем.

Они заходят внутрь оранжереи, Чимин замирает прямо на входе, не сдерживает

восторженного писка, вырывавшегося из груди. Он ладошкой прикрывает рот и смотрит
вокруг, глубокий вдох делает и пытается запомнить его, заклеймить на своем сознании и
в особо темные дни снова и снова возвращаться к цветочному аромату самых красивых
цветов мира. Чимин в оранжерее черных роз, чей запах настолько сильно кружит голову,
что ему приходится молить себя не упасть.

— Нравится? — ловит восторженный взгляд мальчика Пуонг. — Ты знал, почему наш

клан носит название именно «Черная роза»? — мужчина проводит пальцами по не
раскрывшемуся еще бутону. — Жена моего отца любила розы, она была невероятной

113/247
женщиной. Такой сильной и властной, что ничуть не уступала ни одному мужчине в
только-только зародившемся клане, который шаг за шагом шел к своему месту под
солнцем. Она была для отца настоящей поддержкой, стеной, на которую он в случае чего
мог опереться. По его заказу эту оранжерею построил один из архитекторов из Италии,
и здесь начали выращивать розы всевозможных оттенков. Но мою мать отравили на
приеме чиновника или политика, не помню уже, прямо за столом перед всеми гостями.
Мне было четыре года, и я помню, как алое пламя поднималось высоко в предрассветное
небо, и запах гари по всей округе. Я смотрел, как горят цветы, что были выращены для
матери, и не мог поверить, что ее больше нет. После ее смерти в нововыстроенной
оранжерее росли только черные розы. Отсюда и пошло название. К тому же, наш
подарок — это всегда букет черных роз.

Чимин слушает историю, прикасается пальцами к бутону и на подушечках мягкость

лепестков ощущает. Чимин до конца не понимает, зачем его привели сюда, зачем
рассказывают все это, но покорно и внимательно слушает, исподлобья наблюдая за тем,
как сменяются эмоции на лице Пуонга.

— Ты, наверное, думаешь, зачем я тебе все это рассказываю? Вступив в клан, ты должен
знать ее историю. Тебя выбрал сам Хосок, увидев в тебе потенциал. Воины воинами, но
настоящих бойцов, готовых положить голову под гильотину за клан, единицы. Так вот, к
чему это я, — он на секунду задумывается. — Я хочу, чтобы ты нарыл всю информацию о
Мин Юнги. Я выделю тебе нескольких людей для этого, ты должен выяснить о нем все.

Чимин удивление в своих глазах не скрывает, хмыкает, царапаясь об острый шип.

— Я не понимаю, Юнги ведь является непосредственным человеком Хосока, а это

значит, я буду это за его спиной делать, — Чимин брови к переносице сводит, не
понимает, к чему ведет мужчина. — Я не могу этого делать. В какую игру Вы играете,
господин Чон? — прямо задает вопрос Пак, о чем уже жалеет, увидев, как вспыхнул
недобрый огонек на дне темно-карих глаз.

— Чимин, — холодно говорит Пуонг, а у Чимина мелкие волосы на затылке дыбом встают.
— Ты только познаешь азы этого мира, тебе еще многому надо научиться. Это не приказ,
скорее, просьба. Хосок — мой сын, и я желаю ему только благополучия, ведь он скоро
займет мое место.

— Вы в чем-то подозреваете Юнги? — бровь выгибает.

— Ты это и выяснишь.

— Но если Хосок узнает, то он убьет меня, — придумывает новые аргументы Чимин.

— Он ничего не узнает, ты умеешь работать тихо, знаешь необходимые подходы к

человеку. Как можно объяснить твою связь с Чонгуком? — Чимин понимает, что
проебался, так сильно проебался, как никогда. — Не переживай, это нам даже на руку,
но мы обсудим это с тобой в следующий раз, — уголками губ улыбается мужчина,
вызывая в Чимине необъяснимую бурю непонятых эмоций.

114/247
— Если я Вам откажу? — храбрость включает. — Если я Вам откажу, то я пойду против
главы целого клана, а если приму Ваше предложение, то предам Хосока, получается так?

— Ты спасешь Хосока.

— Мне терять нечего, я не хочу играть на два фронта. Вы плетете интриги против
собственного сына!

— Тебе есть, что терять, Чимин. У тебя есть отец, мать и сестра, кажется, ее зовут
Лалиса. Она спит с нашим врагом. Поэтому отныне ты мой человек, Чимин. Ты мои уши и
глаза. Я предупрежу тебя только об одном — не делай глупостей, мне бы не хотелось
лишать мир такого ума и красоты. Теперь ты свободен.

Вот только Чимин понимает, что могильная плита, которую он с трудом удерживал на
своих плечах, поставила его на колени перед тем, кто умеет бить в самые уязвимые точки
человека.

115/247
Примечание к части После встречи Чимина и Пуонга прошло около трех недель.
В начале главы включите ее, она просто восхитительная:
https://soundcloud.com/city-and-colour-as-a-girl/city-and-colour-woman-as-a
Татуировка Чимина:
https://ibb.co/R6nxFq6

дождливый сумрак

Лалиса держится, держится из последних сил, смотря в глаза стоящему

напротив нее доктору, качающему головой в отрицательном жесте. Лалиса закусывает
щеку изнутри, умоляя себя не расплакаться прямо на месте, как делала это в детстве,
когда что-то сильно обижало или огорчало ее. Лалиса — стена, опора и сила, на которую
нуждающийся всегда может опереться, но как быть сильной, как быть непробиваемой,
когда все рушится под неуправляемым цунами, которое накрыло с головой. Лалиса
треснула подобно льду, что покрывает зимой озера и водоемы. Трещины разрастаются
змейками от каждого нового удара, нанесенного извне. Лалиса слегка поворачивает
голову в сторону, видит согнувшуюся на кушетке мать, чьи отчаянные слезы ни один
доктор не сможет остановить. Девушка сжимает кулаки, ощущая, как напрягаются
мышцы под кожей. Она должна быть сильной, ведь если она сейчас даст слабину, то ни
она, ни мать не смогут справиться с болью потери, что отравляет похуже любого яда на
земле.

— Мне очень жаль. Мы сделали все, что было в наших силах, — говорит мужчина
средних лет с курчавыми волосами русого цвета, темно-карими глазами, в которых
плещется сожаление и огорчение. — Мы через полчаса повезем тело на вскрытие. Вы
можете попрощаться, — доктор указывает кивком головы на дверь.

— Спасибо Вам, — тихо и слабо говорит Лиса, пытаясь собрать всю разбитую волю в
кулак, и бросает быстрый взгляд на мать. — Мама…

Эта сильная женщина, которая повидала в своей жизни немало горестных вещей, сейчас
сидит, придавленная неподъемным грузом к земле. Если бы Лалиса могла забрать ее
боль, вобрать в себя, подобно губке, впитывающей воду, она бы забрала ее, плевать, что
саму выворачивает наизнанку и все внутренности будто в мясорубке перемалываются.
Лалиса не должна позволить себе сломаться перед женщиной, которая ее вырастила,
самозабвенно отдавая всю себя без остатка. Мать — это бесценное создание, никто не в
праве обвинять ее в каких-либо грехах. Она подарила новую жизнь — как ее прожить
выбирает сам человек. Лалиса не может сдаться и показать свою слабость, ведь она
сейчас нужна своей матери, как никогда раньше. Она аккуратно подходит к Лиен и
садится перед ней на корточки, берет в свои ладони холодные руки матери и начинает их
целовать.

— Мама, — сдерживает дрожь в голосе Лиса, а сердце сжимается в тисках от громких

слез, разносящихся по коридору больницы. Сейчас людей здесь нет, только медицинский
персонал бесшумно проходит мимо, — нам надо к нему зайти, пожалуйста, пойдем, —
говорит девушка с трудом и помогает матери встать с кушетки. Они проходят в палату, в
которой тишина склепная, в которой отчетливо запах смерти сквозит. Лалиса ощущает
116/247
его всеми струнами своей души. По коже волна мурашек проходит, вроде бы в палате не
холодно, но ее будто толкнули в ледяную воду. Девушка обнимает себя за плечи и
делает неуверенный шаг в сторону больничной койки. Лиен за секунды преодолевает
расстояние между постелью и дверью, на коленях оказывается и медленно остывающую
руку умершего мужа сжимает. Лалиса картины перед глазами не выдерживает. Она
разворачивается спиной и прижимает рот ладошкой, до последнего сдерживает слезы,
но они побеждают, затапливают глаза дымкой туманной, от которой ничего не видно.
Лиса плачет беззвучно, пока Лиен своими криками все помещение затапливает. Она
пыталась, держалась, но тоже сломалась. Ей эту ношу до конца жизни нести, себя
винить в том, что не уберегла, не спасла, не помогла. Лалиса слегка голову поворачивает,
скользит взглядом по фигуре отца, приглядывается, останавливаясь на его груди,
которая больше ни один вдох не сделает. Она ведет взор выше и на бледном исхудалом
лице останавливается, на котором никогда больше улыбка не появится, своим теплом и
светом не согреет. Неважно, что Лалиса не рассказывала правды, врала и говорила, что
все в порядке, улыбаясь так ярко и широко, что не вызывала никаких подозрений.
Неважно, ведь теперь это не имеет никакого значения. Девушка выходит за дверь и
облокачивается на стену, затылком упираясь в нее, глаза вверх поднимает и шепчет
губами: «За что?»

Лиса в палату больше не возвращается, ждет мать, которая через пять минут выходит из
нее, еле держась на ногах. Она под руку ее подхватывает, кивает медсестре, которая
каталку в палату завозит, чтобы отвезти труп отца в патологоанатомические отделение.
Лалиса вместе с Чимином через два дня за ним приедет, распорядится и организует
похороны, которые никому не нужны. Она услышит тысячу слов соболезнований, будет
ненавидеть каждого, кто пришел и проводил ее отца в последний путь.

Лалиса отвозит Лиен домой, дает ей успокоительное и снотворное и укладывает спать.

Лиен нужно отдохнуть, ведь следующие дни будут в разы тяжелее, ведь осознание
утраты приходит не сразу. Лиса оставляет мать одну и выбегает из квартиры, на ходу
набирает номер телефона того, кого ненавидит и любит одновременно.

— Джексон, помоги.

Плевать, что от одной мысли о нем внутри все кровоточит, покрывается новыми шрамами,
становится невозможно дышать. Ей он нужен, как растениям — вода для существования.
Пусть он ее личный палач и смерть.

— В чем дело? — холодно, отрешенно, будто не он вчера страстно втрахивал в постель.

Она ежится и губу прикусывает, слезы роняет, как хорошо, что он их пока не видит.

— Мой отец умер. Помоги найти Чимина, я понятия не имею, где он, — голос на грани
истерики.

— Где ты?

— Около дома родителей.

— Жди. Я скоро буду.

117/247
Лалиса век бы ждала, но не дождалась бы. Для Джексона она всего лишь очередная
игрушка, кукла, с которой поигрался и выбросил на помойку. Он типичный плохой
мальчик, влюбляющий в себя одним пафосным жестом. Лиса его ненавидит, но так
нуждается в нем сейчас.

Любовь и ненависть… Две стороны одной медали. Лалиса заживо горит от своей
больной любви, люто ненавидит за свою любовь.

***

Чимин переехал в роскошные апартаменты в одно из тысяч высотных зданий в центре

Сеула. Его новая квартира отделана в бело-серых цветах, имеет два яруса, на втором из
которых находятся три спальни и огромная ванная комната, что вызывала у Чимина писк
восхищения. Он к роскоши не привык, у него все дорогое, красивое и величественное
вызывает дикий восторг. Он не жил в бедности, но и золотыми слитками не мог
похвастаться. К хорошему привыкаешь быстро, даже слишком быстро, Чимин за короткое
время это понял. «За любым большим состоянием кроется преступление», — однажды
сказанное Бальзаком приемлемо и по сей день. Каждый миллион в сейфах — это
преступление. Если бы Чимину сказали, что он когда-нибудь будет разбрасываться
зелеными купюрами направо и налево и одеваться в вещи от самых дорогих брендов, он
бы плюнул в лицо этому человеку, сказав что-то из разряда «мечтать не вредно». Сейчас
Чимин носит костюмы от Бриони, золотые Ролексы и живет на тридцать втором этаже в
одном из самых элитных районов. Он сам не до конца верит в подобное, но на все
принципы и моральные кодексы плюет, больше к ним не возвращается. Маленький
Чимин, который боялся шага неправильного сделать, давно умер. Теперь Пак Чимин
носит на шее выбитые красные розы, что обозначает его официальную принадлежность
к клану, полную преданность его идеалам и правилам. Пак Чимин теперь не просто
мальчик на побегушках, он мальчик на побегушках у самого босса, подчиняется только
его прямым приказам и поручениям, по каждому зову должен являться к старшему Чону в
любое время дня и ночи. У него личная охрана, люди в подчинении и тонна
ответственности, а еще безумная головная боль, которую он глушит таблетками, мешки
под глазами, скрываемые за слоями тонального крема. Ему бы денек отдохнуть,
выспаться хорошо, на секунды забыть о том, что происходит вокруг, но он только в своих
несбывшихся грезах это видеть и все испытать хочет, а не может. Он ввязался в то, что
его точно в конце концов погубит.

Чимин лежит в ванной, в одной руке сотовый, в другой сигарета, а на фоне тихая, едва
слышимая музыка, на минуты позволяющая расслабиться. Он листает присланный текст,
но ничего значимого и важного в нем не находит и сразу удаляет. Парень кладет
телефон на тумбочку рядом с ванной и откидывает голову на бортик, подносит к губам
фильтр и делает глубокую затяжку, от которой легкие заполняются дымом и медленно
погибает каждая клеточка внутри. Чимин больше в себе не копается, ответов на вопросы,
гложущих его, как собаки — кость найденную, не ищет. Чимин принял нового себя,
пообещал сразу после личной встречи с Пуонгом, что станет в два раза сильнее, докажет
и покажет всем, чего он стоит. С ним будет считаться весь клан, его будут уважать,
плевать, какими путями он будет действовать, Чимин для себя все решил, отступать с
этого пути не намерен. Если его удерживали какие-то мыслимые барьеры, вопящая по

118/247
ночам совесть, то теперь его не держит ничего. Ему грозят смертью тех, кого он любит,
но кого оставил без присмотра по своей глупости. Чимин будет пускать кровь неугодных,
приказывать убивать, но не допустит еще раз такой оплошности. Если Чимин верил, что
даже преступники свое слово могут держать, то после совершенного Чонгуком он больше
никому и никогда не поверит. Его сердце вырвали, растоптали и сожгли в адовом
котле — сделал это тот, кому он самолично клинок в сердце вонзить мечтает. Чон Чонгук
его очередной раз уничтожил, заставив биться в предсмертной агонии, возродиться
снова, чтобы еще ярче разгореться.

Эта ненависть разливается горячей вулканической лавой, покрывает и убивает все

живое, что встречается на ее пути. Эта ненависть разрывает на части, но заставляет
жить и двигаться вперед. Чимин ею подпитывается, словно цветок, воду получивший.
Всякий раз она его спасает от неминуемой гибели. Чимин только и видит картинку перед
глазами, как Чонгук последний вдох в своей жизни делает, мысленно ликует и улыбается
ядовито-мерзко. А в реальности его руки вспоминает, которые по телу шарили так нежно,
вспоминает губы теплые на своих и дает себе пощечину, потому что тогда ему было
слишком хорошо. Он за долгое время почувствовал себя желанным, почувствовал себя
нужным, он ощутил тепло даже несмотря на то, что Чонгук — именно тот, кто его лишил
всего.

Чонгук лишил его света, став его тьмой.

Пак выбрасывает сигарету на пол, потушив об стенку ванной, и смотрит в белый потолок,
на котором воображение рисует красные капли, создавая красивый узор. Только Чимин
его видит, представляет ярко и живо и в голове уже прикидывает, какого из художников
закажет, чтобы нарисовать шедевр из алых красок. Неожиданный громкий стук в дверь
разрывает тишину, Чимин в недовольстве закатывает глаза, вылезает из ванны и, наспех
обтеревшись полотенцем, накидывает черный халат, завязывает его на поясе.

— Что такое? — открывает дверь Пак и хмыкает, смотря на Хана, на лице которого
застыла непроницательная и холодная маска.

— Вас требует девушка, утверждает, что Ваша сестра, а еще с ней член вражеского
клана…

Но Чимин больше не слушает. Он идет по коридору, спускается по лестнице и

останавливается в просторной гостиной, соединенной с прихожей и кухней, удивление в
глазах не скрывает, смотря на сестру, которую грубо под локоть держит один из
охранников. Чимин ему кивает, приказывая отпустить, и переводит взгляд за их спины.

— Джексон, тебе лучше уйти, ты не на своей территории, — Чимин руки скрещивает на

груди и немного голову вбок наклоняет.

— Смотрите, какие мы стали важные, — сарказм в голосе не скрывает Ванг и убирает

оружие за пояс. — Лиса, — мягкость едва уловимая скользит, но Чимин ее отчетливо
распознает, — я буду ждать внизу.

— Не жди, — жестко говорит парень. — Она останется здесь.

119/247
— Не тебе решать за нее, — Джек в квартиру зайти хочет, но его охрана останавливает,
шагу ступить не дает.

— Я останусь с Чимином, — тихо говорит девушка, не оборачиваясь.

Джексон уходит, Чимин охране приказывает помещение покинуть, сам к сестре

подходит, на ногах еле стоящей, такой бледной и хрупкой, что он себя ненавидит и
проклинает. Лалиса не должна была становиться частью всего этого, она не должна
была как-то связываться с Вангом и всем этим миром, но она насильно втянута в игру.
Чимин аккуратно ее за плечи приобнимает и к дивану ведет, на него усаживает и на
корточки напротив садится. Ее трясет, она слезы глотает — она много плакала, очень
много.

— Лиса, — брюнет кладет ладони на ее колени, — что произошло? Тебе кто-то сделал
больно?

Лалиса неосознанно кивает и берет руки брата в свои, сжимает их.

— Не молчи, Лиса, — умоляет Пак, потому что смотреть на страдания родной сестры,
которая для него слишком многое сделала в жизни, невозможно. Он ее боль на
ментальном уровне чувствует.

— Отец умер.

***

Чимин стоит около края вырытой могилы, смотрит на крышку черного гроба, за которой
лежит холодное тело отца. Тяжелые свинцовые тучи заволокли все небо, погружая мир в
темноту и поглощая всякие частички света, не позволяя лучам полуденного солнца
просочиться сквозь. Первая капля дождя срывается с неба, разбиваясь о лакированную
поверхность. Чимин взглядом следит за тем, как крышка покрывается тысячей маленьких
водяных капель, постепенно ритмичный стук по дереву нарушает воцарившуюся тишину.
Рядом с ним стоит телохранитель и держит над ним зонт. Чимин нагибается за горсткой
земли и, вытянув руку, бросает, смешивая грязную землю с каплями дождя. Он
принимает из рук мужчины платок и вытирает запачканную руку, жестом приказывает
закапывать могилу.

Лиен, которая стоит на другой стороне, начинает безудержно громко плакать, выть от
раздирающей на части боли. Женщина почти падает на колени, Лалиса с трудом ее
удерживает, потому что будь воля Пак Лиен, она бросилась бы в могилу за отцом и легла
бы рядом. Чимин на мать старается не смотреть, но ее крики отчаяния и безысходности
бьют так сильно по барабанным перепонкам, что хочется закрыть уши и убежать
подальше. Но Чимин стоит, смотрит, как два могильщика умело орудуют лопатами,
засыпая землей гроб и то, что осталось от отца.

Так многое не сказано, но еще больше не сделано. Чимин сует руки в карманы, не
обращает внимания на людей, что начинают расходиться, умывать платками слезы от

120/247
потери и горечи. Он знает, что большинству людей, которые сегодня приехали сюда,
плевать на то, кем был Пак Хуан — другом, товарищем или просто соседом по лестничной
клетке. Скоро они забудут его, как забывают все в своей жизни. Но Чимин не забудет.
Никогда не забудет того, кто подарил ему счастливое и беззаботное детство без холода
и голода. Чимин любил отца всем сердцем, какие бы отношения и ссоры между ними ни
были, он его по-настоящему любил и будет любить. Родителей не выбирают, мы
принимаем их такими, какие они есть со всеми хорошими или плохими качествами. Они
подарили жизнь, ничего остальное не имеет значения. Как распоряжаться этой жизнью,
выбирать только нам. Чимин выбрал ужасный путь, отец бы его никогда не одобрил. Хуан
вспылил, когда узнал, что Чимин гей, а если бы узнал, чем он промышляет сейчас, то
точно оторвал бы ноги и руки, а лучше голову. Но Хуан никогда не узнает, возможно, с
небес увидит, будет долго проливать слезы, молясь за душу собственного сына. Пусть
эти молитвы будут услышаны, потому что душа Чимина давно горит в аду. Он не сказал
слишком многого, не извинился, не пришел к нему, даже когда отец лежал в больнице без
сознания. Человеческая жизнь хрупкая, напоминает дорогой хрусталь, и одно неверное
движение — хрусталь сломается, разобьется на миллион осколков. Чимин чувствует
такую пустоту, словно из его груди вырвали сердце, оставляя сквозную рану. Сколько
раз его вырывали? Уже и не вспомнит. Но сейчас он отчетливо ощущает, как рана
пульсирует и больше никогда не заживет. Только покроется некрасивыми и уродливыми
рубцами. Чимин теряет счет времени, продолжая стоять под дождем, от которого его
укрывает черный зонт. Даже небо скорбит. Чимину бы сейчас раскопать могилу, открыть
крышку и встряхнуть тело отца, накричать и обвинить в том, что оставил его и бросил,
хотя Хуан явно бы поспорил с этим. Они любили спорить, любили докапываться до
истины. Несмотря на то что произошло между ними два года назад, они были друзьями.

Чимин зарывается пятерней в волосы и крепко сжимает их у корней. Еще одного удара
от судьбы-злодейки он принять не сможет, повалится рядом с могилой отца и сам себя
закопает. Он подстав откуда угодно уже ждет, в следующий раз вряд ли чему-то
удивиться сможет.

— Чимин, — голос сестры дрожит, наполнен скорбью, отчего по коже волна мурашек
пробегает. — Мама уже в машине, мы едем?

— Поезжайте без меня, я скоро приеду, — у Чимина голос будто из стали, будто не он
потерял близкого человека. Лалиса его не узнает, словно кто-то подменил родного
брата. Неужели все, что произошло в его жизни, так сильно изменило его? Неужели ее
яркого солнечного брата больше нет?
Последние два дня были суматошными, заполненными делами, связанными с похоронами.
За это время они даже не разговаривали. Чимин отрешенно смотрел куда угодно, но не
на нее. Он даже отказался ехать к матери лично, сказав, что вышлет за ней машину.
Лиса даже представить не может, что происходит в его голове, что с ним произошло.
Она хочет помочь, но он всю помощь отвергает, бросает брезгливые и странные взгляды,
от которых кожа будто невидимыми царапинами покрывается. Лиса боится за него,
боится, что однажды будет опускать в землю его тело.

Она уходит, оставляя Чимина наедине со сводящими с ума мыслями. Потеря всегда
сопровождается болью. Эта боль настолько сильная, что от нее хочется взвыть раненым
зверем, но Чимин не может себе позволить подобной слабости, потому что в их мире

121/247
слабость равносильна смерти. Если он сейчас даст трещину в броне из самого прочного
металла, в который успел себя замуровать, то сломается и больше никогда не сможет
себя собрать. Было бы здорово, если бы существовала такая функция «отключить
чувства», он непременно бы ею воспользовался. Но ведь именно эти чувства делают нас
людьми. Чимин вспоминает сон, который приснился ему две недели назад с участием
отца и невольно вздрагивает. Его прошибает холодным потом, тело содрогается. Хуан
хотел его предупредить, хотел поговорить с ним, но Чимин — упрямый баран, который
все списал на воспаленное сознание. Хуан ждал его, но Чимин так и не пришел. Парень
обнимает себя за плечи, дрожь унять пытаясь, но мысли бьют посильнее любой кувалды
в голове. Чимин не может показать слабость перед своими людьми, всеми силами
пытается позорно не разреветься перед ними.

— Пусть пригонят машину, — отдает распоряжение Чимин и идет в сторону по

вымощенной камнем дороге к выходу с кладбища.

Он слышит где-то в стороне сорванные стоны и мольбы, вознесенные к небесам. Он хотел

бы посочувствовать этим людям, но какой в этом толк, ведь ушедшего все равно не
вернешь. Чимин, полностью погруженный в свои мысли, не замечает, как два его
телохранителя резко достают оружие и снимают его с предохранителя, закрывая своими
спинами. Он останавливается, чуть ли не врезаясь в широкую спину амбала, Пак
любопытно выглядывает и вдох отчаянья скрыть не может. Из черного матового джипа
выходит его личный кошмар, от которого вечность беги — не убежишь. Чонгук
поправляет черное пальто и довольно усмехается, смотря на направленные в его
сторону дула пистолетов. Мужчина махает своим людям, чтобы оружие опустили и
делает два шага вперед.

— Чимин, скажи своим собакам убрать пушки, я не за этим сюда приехал, — говорит Чон
и ждет, пока брюнет наконец-то выйдет из-за мнимого укрытия. От него все равно не
спрячешься, как бы Чимин этого ни хотел.

— Что тебе нужно? — равнодушно спрашивает парень, но в глаза не смотрит, ведь

смотреть в них значит себя на пытку очередную обречь.

— Я приехал выразить свои соболезнования, — начинает Чонгук, но сразу перебитым

оказывается высоким голосом Пака, граничащим с истерикой:

— Мне нахуй не сдались твои соболезнования! Засунь их в свою задницу и отъебись от

меня! Ты свое слово на приеме сказал, я свой выбор сделал. Нам больше не о чем
говорить, Чонгук. Исчезни, иначе я прикажу стрелять на поражение, и все мы окажемся
рядом с могилами тех, кого даже не знаем.

— Тогда я распоряжусь, чтобы нас в одном гробу похоронили, — ехидная ухмылка лицо
трогает. — Теперь ты официально роза, — делает нарочно акцент на последнем слове и
кивает на татуировку, которая уже зажила. — Я такой ценный кадр упустил два года
назад, знал бы тогда, что ты такая умница и так далеко пойдешь, то к себе бы забрал,
кровавую луну набил, — Чонгук вздох ироничный делает и наблюдает за тем, как
сжимаются в кулаки Чиминовы руки. Этот парень — лакомая вишенка на торте, которую
мечтаешь съесть в самом конце и вдоволь насладиться сладким вкусом с легкой

122/247
кислинкой. Чонгук смотрит в глаза цвета теплого меда и готов завязнуть в их липкой
сладости. Мужчина поражается их глубине всякий раз, но стоит заглянуть внутрь, как
понимает, что эти глаза давно потеряли свой блеск, свою красоту утратили в
бесконечной борьбе за право находиться под солнцем. Чонгук, когда впервые их увидел,
утонул в них, не поверил, что глаза могут сиять, такую жизнь излучать. Но даже они
выгорели, весь свет в них погас.

— Садись в машину, Чимин, — то ли приказ, то ли просьба в голосе — Чонгук сам не

понимает, но смотреть в стеклянные глаза, наполненные невыплаканными слезами,
невозможно. Впервые Чонгуку хочется боль другого забрать или хотя бы уменьшить ее,
но это бремя только самому человеку нести. Чонгук помнит, слишком хорошо помнит, что
значит остаться одному в суровом и жестоком мире без поддержки, без опоры. Чонгук
выковал себя сам под гнетом жизненных обстоятельств, приобрел свою четкую форму.

— Иди нахуй, Чон. Меня ждет сестра и мать, до твоих желаний мне нет дела.

Черный внедорожник подъезжает и останавливается вдоль дороги, Чимин

демонстративно вздыхает и отворачивается, собирается сделать шаг, но его хватают за
локоть и останавливают.

— Я твой длинный язык прикажу отрезать когда-нибудь, — хмыкает Чонгук и хватку

ослабляет. — Ты идешь со мной, а к твоей сестре я уже послал Джексона, — мужчина
дергает его, одной рукой талию обвивает и прижимает к себе. Чимин толком
отреагировать не успевает, как оказывается в крепких объятиях, вдыхает аромат
парфюма, от которого голова идет кругом. Чимин чувствует, как поднимается и
опускается грудь Чона от вдохов и выдохов, горячие руки через слои одежды обжигают
кожу на талии, ему совсем не хочется отстраняться. Но Пак собирает всю волю в кулак и
прикладывает все свои усилия, толкает Чонгука в грудь, но тот даже не дергается.
Мужчина только довольно усмехается, понимая, как идеально и правильно Чиминово
тело в его руках.

— Отпусти меня, Чонгук, — голос слабый, дрожащий, и в нем даже нет никакой
требовательности, только безмерная усталость, которая ощущается в каждом движении
Чимина.

— Не отпущу, — вердикт выносит как приговор смертный. Чонгук толкает его к машине,
Чимин кивает своим людям, чтобы за ними ехали, держа расстояние.

У Чимина больше нет сил спорить, кричать, что-либо высказывать тому, кто все равно его
не слушает или не хочет слышать. Чимин откидывается на спинку кожаного сидения и
прикрывает глаза, слезы, по щекам скатывающиеся, больше не сдерживает. Чимин на
плечи водрузил непосильную для него ношу, словно атлант, держит на них весь мир.
Чонгук его резко тянет к себе, снова обнимает, зарываясь носом в смоляные волосы и
вдыхая их душистый аромат. Мужчина гладит его по спине в успокоительном жесте,
ничего не говорит, только плотнее к себе прижимает. Чимин цепляется за края
расстегнутого пальто, начинает бесстыдно и громко реветь. Плевать, что сейчас он
слабый, немощный и бесполезный, павший перед главным врагом. А врагом ли? Иногда
Чимину кажется, что Чонгук — единственный человек, способный понять его в этом

123/247
гребаном мире, готовый разделить его боль, которую сам же приносит. Кто он ему?
Чимин уже сомневается в своем выборе, сомневается во всем, что связано с Чонгуком.
Мужчина в него вошел, крепко и глубоко корни пустил, вонзил ядовитые шипы,
отравляющие существование. Все было бы куда проще, если бы Чонгук свой интерес
потерял и похоронил, а лучше бы его не выказывал. Все было бы проще, выбери Чимин
другую жизнь, легкую и простую: вместо криминальных вечерних собраний — посиделки
с друзьями, вместо ненавистного сердцу человека — любимый и желанный. Каждый день
мы делаем выбор, пусть он будет не самым удачным и выигрышным, но, значит, в тот
момент по-другому поступить было невозможно.

Чимин всхлипывает и носом утыкается в шею мужчины, который молчаливо продолжает

его утешать. Что в его голове для Пака остается нерешенной загадкой. В глазах цвета
бескрайнего космоса, среди миллиарда мертвых звезд, бесчисленное множество
неизвестности и тайн, манящих к себе, словно пламя огня — мотыльков. Чимин к нему
руки тянет, обжигается, кожа волдырями покрывается, но он даже не отдергивает, а
только сильнее льнет. Пусть эта мнимая идиллия продлится дольше, пусть не
заканчивается, потому что в руках Чонгука все страхи растворяются, а удушающее по
ночам чувство одиночества исчезает. Чимин расслабляется, дышит запахом мужчины,
мечтает о том, чтобы время остановилось или хотя бы перестало так быстро бежать,
словно марафонец, бегущий за своим олимпийским статусом. Возможно, Чимин бы смог
его полюбить, но от его сердца остались изрезанные ошкурки, которые ничто больше не
склеит. Чимин хотел бы верить, что ничего не поздно исправить, но его вера теперь
похоронена в могиле отца.

— Чонгук, — шепчет парень, опаляя кожу на шее горячим дыханием. — Как же сильно я
тебя…

Но последние слова утопают в громком звуке бьющегося друг в друга металла.

***

Хосока через неделю выписали из больницы, за все это время Юнги появился в его
палате четыре раза. Блондин говорит, что дела клана идут не очень, так как к ним на
хвост село бюро расследований, сующее свои скользкие и грязные руки в их дела,
поэтому ему пришлось разбираться с этим лично. Юнги, говоря это, открыто и нагло врал,
смотрел в карие глаза Хосока, наполненные теплотой и любовью по отношению к нему.
Юнги — прирожденный актер, если он выживет, то точно поступит на актерские курсы,
потому что будущий оскар ему обеспечен. За все эти дни, что его не было рядом с Чоном,
Юнги тайно встречался с руководством, от которых получал дальнейшие распоряжения.
Он выдал всю информацию касаемо обстановок кланов, дальнейших действий и
предполагаемых событий и сказал, что под него копают, он больше никаким образом на
связь выходить не будет. Юнги делал это очень редко, настолько осторожно, насколько
ему позволяла обстановка. Он передавал записи и флешки через подставных людей на
улице, прятал в заранее оговоренных местах и научился таким хитростям и ловкостям в
нелегком деле — создавай отдельную колонку в газете и пиши об этом. Юнги при
последней встрече сказал, чтобы больше его не искали, не пытались с ним связаться.
Юнги на прицельном огне, любой необдуманный шаг будет стоить ему головы на плечах.

124/247
А еще Юнги больше не хочет. Он не хочет доносить на клан, на его работу, на Хосока. Он
не хочет предавать его, больше не хочет быть частью безумной игры, в которой стал
добровольно игроком. Хосок слишком дорог ему. Пусть он станет предателем для семьи и
целой страны, он будет с тем, кто стоит всех почестей и славы, которые могла ему
принести выполненная миссия. Юнги не справился, потому что любовь оказалась
сильнее. Хоть их любовь построена на обмане, он сделает все, чтобы Хосок никогда и
ничего не узнал. Юнги в одиночку будет нести этот груз, если это поможет сохранить их
счастье.

На Хосоке все заживает с невероятной скоростью. Только шрамы остаются после стычек
или организованного нападения врагов. Эти шрамы напоминают о том, что жизнь может
оборваться в любой момент. Каждый раз, когда такие моменты происходят, сердце Юнги
замирает в ожидании худшего. Хосок научил его ни на что не надеяться, ничего не
ждать, стойко принимать любые подножки судьбы. Хосок пообещал Юнги, что не бросит
и вернется с того света, надо будет — выиграет дуэль с дьяволом, чтобы быть рядом с
ним. Хосок пока все свои обещания выполняет. А Юнги нет.

Юнги протяжно стонет своим хриплым и осипшим от бурного секса голосом от особо
глубоких фрикций, посылая по телу Хосока волну неконтролируемой дрожи. Он успел
так сильно соскучиться по хрупкому телу, по нежной коже, красиво переливающейся в
дневном свете. Соскучился так сильно, что хочется бесконечно кусать, ласкать и
целовать блондина, подмахивающего бедрами навстречу. Юнги наклоняется, сразу
накрывает приоткрытые губы Хосока, утягивает в тягучий и долгий поцелуй, от которого
голова начинает идти кругом. Так ахуенно не будет ни с кем, никогда. Чон в бедра
впивается, оставляя красные полумесяцы от ногтей, жадно терзает вишневые губы, ни за
что не отпустит даже под предлогом смерти. Мин Юнги — его личный наркотик,
вставляющий в разы сильнее любой дури, которую он употребляет. А сейчас в ней нужды
даже нет, потому что самая желанная и ломающая на части на его члене прыгает.

— Ты меня погубишь, — выдыхает в губы Хосок, резко переворачивает блондина на

спину, одним толчком до упора снова входит. Юнги от этих слов дрожь пробивает, но Чон
не замечает, списывает все на возбуждение. Юнги пальчиками зарывается в вороновые
волосы, утыкается носом в ложбинку на шее и прерывисто дышит от размашистых
движений. Юнги бы успеть все задуманное осуществить, иначе слишком поздно будет.

Телефон, валяющийся на полу, вибрировать от входящего звонка начинает, но отвечать

никто все равно не собирается.

125/247
Примечание к части Эта песня Намджинов, я писала их сцену под неё, пожалуйста,
включите её, она просто "вау".
https://www.youtube.com/watch?v=yaJx0Gj_LCY

заблуждение

Чонгук сжимает пальцами шею одного из своих людей, который кряхтит и

задыхается, отчаянно вцепившись мертвой хваткой в руку Чона. Еще чуть-чуть, и он его
жизнь прервет, похоронит, нет, сожжет его тело и пепел развеет по ветру. Хотя зачем
так сильно заморачиваться и марать руки? Он отдаст парням, а те пусть делают с ним
все, что им заблагорассудится. У Чонгука внутри ярость клокочет, она в воздухе
концентрируется, все, кто в помещении находятся, ее отчетливо ощущают. Чонгук в
гневе — самый опасный человек, самый кровожадный и самый неконтролируемый, никто
не знает, выйдут ли они живыми отсюда, ведь покусились на то, что принадлежит главе
клана. Чонгук разжимает пальцы, и парень на колени падает, кашляет и отдышаться
пытается, но Чон резко его в живот ударяет, заставляя пополам согнуться.

— Я не давал такого приказа, какого хуя вы самовольничаете? — раздраженно, но с

такой холодной интонацией, что под кожу тонкими иголками впивается, спрашивает
Чонгук, взглядом скользит по своим людям, с опущенной головой стоящим.

— Но мы думали, что это он устроил покушение на вашу жизнь, господин Чон, он — роза,
и мы сразу решили…

Но договорить ему не дают: выпущенная меж глаз пуля.

— Я вам право думать не давал, — хмыкает Чонгук, опускает пистолет, продолжая

крепко сжимать его в руке. Холод металла немного успокаивает, а пущенная кровь
неугодного мысли в порядок приводит. — Джексон, — через плечо бросает курящему
позади Вангу, — разрешаю развлекаться, как ты умеешь, чтобы все, о чем были их
мысли, — это поскорее умереть.

— Но босс! Это было ради Вашей безопасности! — начинает кричать парень, которого
пару минут назад Чонгук был готов придушить, но смилостивился, решив не марать руки о
грязь, хотя искупаться в его крови он желает, отрубить руки, что трогали то, что трогать
имеет право только он.

Чонгук проходит рядом с парнем, бросая презрительный взгляд на него, и

останавливается. Ему шаг сделать следующий сложнее, чем человека убить, потому что
кажется, что каждый его шаг неимоверную боль приносит тому, кто этой боли не
заслуживает, никогда не заслуживал. Чонгук шаг делает, потом еще и еще, пока
напротив брюнета не оказывается.

Чимин сидит на пластиковом стуле с опущенной головой и рвано дышит, словно каждый
его новый вдох будет стоить жизни. Чонгук на колени перед ним опускается, здоровой
рукой цепляет пальцами подбородок и слегка приподнимает голову парня. Чимин глаза с
трудом открыть может, у него все лицо в крови и грязи, один глаз в заплывшей гематоме,
126/247
губы разбиты, по виску стекает свежая струйка крови. Чонгук хмыкает себе под нос,
осторожно, словно навредить боится, убирает пряди смоляных волос за ухо и мысленно
заживо кожу снимает с тех, кто это делал. Чонгук знает, что Джексон устроит самую
изощренную пытку, из-за которой они молиться будут умереть, ему и самому хочется
заставить их кричать, вырвать их языки и отрубить грязные руки, посмевшие
прикоснуться к его мальчику. Только Чонгук имеет право делать Чимину больно. Сейчас,
смотря на еле дышащего Пака, перед глазами которого все расплывается, Чонгук
внезапно понимает, что Чимин — это цветок, дикий, правда, по своим правилам
растущий, но руки к солнцу тянущий. Ему нельзя причинять боль. Его только лелеять и
холить, в безграничной нежности и заботе купать, для которой Чонгук не создан,
никогда не был. Но Чимин именно такой. Чонгук его внутренней силе поражается с
каждым новым рассветом, потому что он не сдается несмотря на все, что с ним
происходит. Чонгуку начинает казаться, что скоро на коленях будет перед ним ползать,
вымаливая прощения за все совершенные над ним грехи. Чимин — это сила, это
бушующий океан, в котором Чонгук тонет. Чимин — это сладость, на языке медленно
тающая. Чимин — это страсть и невинность в одном флаконе. Для Чонгука он
неожиданно стал лучшим порошком, что когда-либо был испробован. Чонгук теперь на
нем сидит и слезать не собирается, пусть Чимин его не принимает, ненавидит, но
мужчина его заполучит. Плевать, что между ними пустыня сухая, горы непроходимые —
Чонгук до него доберется. Неважно, какими способами он желаемого добиваться будет,
он всегда получает то, чего хочет. Чимина он хочет, настолько сильно хочет, что это не
поддается никакому логическому объяснению. Чонгук собственных мыслей насчет Пака
пугается, отбрасывает их на задворки сознания, говорит себе, что разберется во всем
позже, но только в Чиминово море погружается глубже, с головой уходит и выныривать
совсем не хочет. У него война с кланом, в котором брюнет состоит, в самом разгаре. У
него на плечах ответственность и обязанности, обычаи и традиции, годами сложенные,
переданные от отца и старших поколений. Но в голове, в мыслях, в глазах у Чонгука
только один образ превосходного и неземного ангела с красным нимбом над головой.
Чонгук до него, парящего в адских небесах, обязательно доберется.

— Чимин, — с нотками нежности и легкого беспокойства говорит Чон, проводя ладонью

по волосам. — Мы сейчас поедем в больницу, тебя больше никто не тронет.

Авария произошла буквально в паре километров от кладбища, когда машина набрала уже
достаточно высокую скорость, держа направление в сторону города, так как городское
кладбище находится за его чертой. Пока Чонгук был полностью увлечен Чимином,
пропитывающим его рубашку горькими слезами отчаяния и горя, он и не заметил, как все
это время за ними наблюдали люди, ловко притворившиеся работниками похоронного
бюро. Удар пришелся на сторону водителя, потерявшего контроль над управлением.
Машина сошла с дороги, а второй удар в бок скинул ее на обочину, закрутив на сто
восемьдесят градусов. Как после докладывали Чонгуку его телохранители и люди,
автомобиль без номеров скрылся, они отправили людей Пака за ним, но те не успели его
догнать либо не хотели и работали сообща. Чонгук потерял сознание, сильно ударившись
головой об окно, получил вывих левой руки и несколько незначительных ссадин и
царапин. Люди Чонгука отправили его в частную клинику, которой он является
спонсором, а вот Чимина без суда и следствия обвинили в том, что именно он подстроил
покушение на жизнь главы клана. Чимина скрутили, наплевав на то, что его неслабо
помотало по салону, он ударился затылком, но до конца пытался сохранить сознание и не

127/247
отключиться. Его бросили в багажник внедорожника и повезли на один из
многочисленных складов, в которых проводят казни и пытки для предателей и врагов.
Чимин отключился еще по приезде, но его окатили ледяной водой, начали издеваться,
будто он самая главная крыса, подрывающая репутацию клана изнутри или сливающая
информацию полиции.

Чонгук сутки провел без сознания и, придя в себя, сразу вызвал к себе Джексона,
который на тот момент находился в коридоре больницы, ожидая, пока Чон придет в себя.
Чонгуку повезло, никаких серьезных повреждений установлено не было. Врач вправил
вывих, назначил медикаменты и попросил соблюдать покой, но о каком покое идет речь,
когда на его жизнь открыто покусился кто-то из врагов, желающий его смерти. Чонгук
знает, что Чимин — первый человек, который мечтает вонзить нож по самую рукоятку в
его сердце, но он также знает, что Пак не стал бы делать это в день похорон
собственного отца. Взгляд Чимина, полный боли, отпечатался на сетчатке Чона, его
крики до сих пор отбивают ритм на барабанных перепонках. Чонгук уверен, что тот, кто
решился на такое открытое и откровенно опасное действие, хотел смерти не только его,
но и Чимина. Ему кажется, что во всем этом больше хотели убрать Пака, ослепленного
горем, не замечавшего того, что происходило вокруг него несколько дней. Мужчина
сразу, как вышел из больницы, распорядился поезжать на склад, а всем, кто действовал
без его ведома и измывался над Паком, приказал, что если кто-то попытается сбежать,
то он лично отрубит их ноги и отправит семьям со всеми наилучшими пожеланиями.
Чонгук знает, что они в исступлении ждали того момента, когда мужчина пересечет
порог склада, дрожа от животного страха. Чонгук свои угрозы выполнил, даже хуже,
отдал их на растерзание верного пса, который оставит от них черный пепел.

— Бао, отнеси Чимина в машину, неси его так осторожно, будто от этого зависит твоя
жизнь.

Бао, один из преданных телохранителей Чонгука, тяжело сглатывает вязкую слюну и

подходит к Чимину, который еле живым выглядит. Мужчина к нему прикоснуться боится,
а не прикоснется, то жизни лишится. Из зол выбираешь меньшее. Он аккуратно
подхватывает парня под колени и поднимает на руки, самую ценную ношу к выходу из
склада несет.

Чимин болезненно стонет, единственная его мысль — сдохнуть. Чимин чувствует каждую
клеточку своего тела, которая огнем горит, выжигая, оставляя обгоревшую плоть. Чимину
дышать так больно, что ему приходится делать короткие рваные вздохи. У него сломаны
ребра, по крайней мере, так он думает. А что у него не сломано? На его теле уже живого
места нет, а душа несколько раз в мясорубке побывала, ее ни один клей и скотч не
возьмет больше. Его душа изорвана в клочья, искалечена безжалостно, выброшена на
обочину жизни. Никому нет дела до нее. Она еле ноги переставляет, падает на колени,
разбивая их очередной раз, но ползти продолжает, специально себе больнее делает.
Она будто только живет этой болью, которая не подпитывает, заставляет жить, нет,
существовать дальше. Если можно провести ассоциацию с каким-то определенным
словом, то Чиминова душа — это боль. Всепоглощающая, темная, как бесконечные
просторы космоса, убивающая ее носителя. Но она также является источником
безграничной силы, ведь тот, кто ее испытал, обретает стойкий иммунитет ко всему. По
крайней мере, так говорят, в это верят, но, как показывает жизнь, любое предательство

128/247
полосует душу, оставляя поверх других рубцов еще. Чимин думал, что он стойко сможет
перенести смерть отца, не проронит ни слезинки, но оказалось, что все чувства к
родному человеку снесли его, будто бешеные потоки воды прорвали плотину, годами
служившую защитой. После его жестоко толкнули в бездну, до краев заполненную
кровью. Впервые, Чимин не хочет выплывать из нее, хочет потонуть, ведь тогда все
прекратится. Закончится эта боль, которая стала для него чем-то обычным, стала ближе
матери, которая в детстве не отходила от него ни на шаг, пока он болел. Чимин хочет
отключиться, закрыть глаза желательно навсегда. Но ему даже этого не позволяют,
бездушно выдирают из лап смерти, заставляя жить. Причина его жизни — Чон Чонгук.
Он вмешивается, когда не просят, приходит, когда не ждут. Чимину бы перестать себя
обманывать и отрицать, ведь именно когда он рядом, внутри разливается свет. Пусть он
искаженный, неправильный, тепло не приносящий, но он появляется только рядом с
Чонгуком. Но Чимин его не примет, вспорет себе грудную клетку, сердце вытащит, но не
позволит ему глубже войти, хотя Чон давно корни пустил и разрастается с каждым днем.
Чимин борется, проигрывая борьбу. Чимин больше не хочет ничего чувствовать.

— Его состояние очень нестабильное. Скоро придут результаты МРТ-сканирования,

исходя из них будет дальнейшая тактика лечения. У него сломаны два ребра,
множественные гематомы и ссадины, и этот парень, — мужчина бросает беглый взгляд
на больничную койку, в которой лежит Чимин, — он будто бороться не хочет. Мы будем
наблюдать за его состоянием. Я могу уйти? — спрашивает у Чонгука разрешения. Чон
кивает, переключает все внимание на брюнета с закрытыми глазами, у которого из рук
торчат пластиковые трубки, подключенные к аппаратам и капельницам. Мужчина
подходит к нему, рукой проводит по щеке, изумляется, что даже побитый, измученный,
Чимин продолжает быть самым красивым человеком, которого когда-либо встречал
Чонгук. Он наклоняется к губам, мажет по ним, шепчет, зная, что Пак его слышит и
чувствует.

— Бороться не хочешь? Мне не хочется тебя заставлять, не в такой ситуации, поэтому не

зли меня, малыш. Иначе все, что было до этого, покажется тебе раем. Только я могу
делать тебе больно, не забывай.

Чонгук на своей щеке горячее дыхание ощущает, что с губ брюнета срывается, довольно
усмехается. Подействовало. Чонгук знает, что Чимин — боец, просто так не сдастся,
даже если миллион раз потерпит поражение.

— Ненавижу… — едва слышно произносит Пак.

— Я знаю, — отвечает.

«И в этом наша гибель», — думает.

***

Сокджин лежит в крепких объятиях Намджуна, удобно уложив голову на его грудь,
наслаждаясь равномерным биением сердца. Если бы можно было, чтобы Сокджин залез
внутрь Кима, свернулся там клубочком в уголке любимого сердца, остался бы так жить
навсегда. Тогда ему не страшны были бы никакие невзгоды, неудачи и горе, потому что

129/247
он всегда был бы рядом с тем, кто наполняет его безграничной силой и смелостью.
Сокджину рядом с Джуном не страшно ничего, ведь он будто в каменную крепость
попадает, где тепло, уют и защита. Весь остальной мир существовать по щелчку пальцев
перестает, потому что часть мира Джина в одном человеке сконцентрирована. Если бы
вечность была реальностью, то он бы выбрал прожить ее с одним человеком. Если бы
другие жизни были б правдой, то он бы без конца выбирал быть рядом только с
Намджуном. Это притяжение здравому рассудку не поддается, оно настолько неземное и
сильное, что Сокджину кажется: он без Кима нормально функционировать никогда не
сможет. Намджун для него — опора, за которую он держится, которая не дает упасть в
непроглядную тьму. Сокджин с ней ежедневно борется, и она то канат на свою сторону
перетягивает, то поддается, но улыбается так ядовито-кровожадно, посылая неприятный
озноб по всему телу. Сокджин ей не дастся, ведь пока рядом с ним рука об руку Намджун
идет, он победит, выстоит, не позволит себя сожрать.

Сокджин отошел от трагических событий, случившихся в день приема семьи Чон, но с

большим трудом. Из новостей он узнал, что погибло около тридцати человек, многие
были доставлены с тяжелыми травмами, угрожающими жизни. Джина до сих пор в дрожь
бросает, когда он вспоминает девушку, что бросала в его сторону колкие слова, ударяя
по больным местам. Он не знает, жива ли она, но мысленно давным-давно ее простил,
понимая, что говорила она все те вещи не со зла, а с большой завистью, на которую
возможна человеческая душа. Джин в оцепенении смотрел на сменяющиеся картинки в
телевизоре, а осознание того, что он мог оказаться в центре всех событий, поразила,
словно молния, ударившая в дерево. Он мог быть там, лежать среди убитых людей или
истекать кровью, наблюдая за хаосом, что происходит вокруг. Сокджин вздрагивает
неожиданно от накативших в голову мыслей, приподнимается, опираясь одной рукой на
кровать, а второй переплетает свои пальцы с пальцами Намджуна.

— Джин-и, — ласково тянет его имя Ким, а в душе блондина бутоны красивых роз
расцветают. Мужчина улыбается уголками губ, но эта улыбка такая мягкая, забирающая
все проблемы и переживания.

— Я просто вспомнил ту ночь, — осекается Сокджин, головой встряхивает, будто тем

самым отгоняет непрошенные мысли.

— Тебе не надо об этом думать. В жизни случаются страшные вещи. Войны, стихийные
катастрофы, террористические акты — мы над ними не властны. Я понимаю, что ты бы
хотел спасти всех людей на планете, надо бы — отдал им все свои органы и всю свою
кровь, но, к сожалению, ты не можешь спасти всех. Люди умирали и будут умирать,
наверное, в этом и есть какая-то прелесть. Наша смертная природа должна толкать нас
двигаться вперед, стремиться к целям, я только недавно это осознал.

На секунду мужчина замолкает, скользя глазами по лицу возлюбленного, который хочет

что-то сказать, но Намджун быстро садится и прикладывает палец к пухлым розовым
губам.

— Я не закончил, — снова улыбка, согревающая душу, на губах. — Я это понял, когда мы

сидели позавчера в кабинете врача. Ты сжимал лист бумаги с назначенным для тебя
лечением, так стойко и прямо смотрел на доктора Хуна, но я видел, как дрожали твои

130/247
губы, как тебе было страшно слышать каждое его следующее слово. Однако твоя сила,
которую ты показал мне в тот день, поразила меня, открыла глаза на вещи, о которых я
раньше не задумывался. Мы не вечные, мы можем умереть в любой момент, поэтому
должны делать все, что в наших силах, чтобы ценить то, что у нас есть. У меня есть ты,
самый сильный, самый прекрасный и самый добрый человек, с которым меня свела
жизнь. Ты со всем справишься, ты просто еще не понимаешь, сколько в тебе заложено
нечеловеческой силы, молчи, пока просто молчи, — говорит мужчина и берет телефон,
открывает приложение с музыкой и включает недавно выпущенную песню Билли Айлиш.
Она в душу запала с первых аккордов, Намджун под нее танцевать только в объятиях
Сокджина желает.

Мужчина встает с разворошенной постели и протягивает руку блондину, смотря в

красивые карие глаза, полные слез. Жизнь дана, чтобы ее жить, ею наслаждаться,
ловить каждый момент, каждую возможность. Намджун крепко нежную ладонь
сжимает, притягивает к себе и обвивает тонкую талию парня, скрепляя руки в замок на
пояснице. Под звуки волшебного голоса юной певицы двое танцуют, погруженные в
мысли друг друга. Если в мире существуют родственные души, через сердца которых
проходит красная нить, то Сокджин уверен, что он свою душу нашел. Намджун находит
слова поддержки даже в самые темные и страшные времена, которые наступили для
Сокджина несколько месяцев назад. Как он это делает, для блондина остается великой
загадкой. Намджун будто знает его, знает каждый потаенный уголок Сокджиновой
души, подбирая ключики к каждой двери, открывает ее и своей мудростью озаряет.
Сейчас Сокджину сложно осознать сказанное Кимом, но эти слова не вызывают в нем
пугающей дрожи, и страх не затапливает его. Джин тему смерти и дальнейшей жизни
вообще поднимать боится, старается не думать, но сейчас, после слов Нама, ему хочется
об этом думать, хочется поговорить и хочется попросить у жизни еще немного времени
для осуществления своих желаний. Сокджин носом утыкается в выемку ключиц мужчины,
всхлипывает, не сдерживая слезы, да и зачем их сдерживать перед тем, кто тебя
насквозь видит и чувствует? Сокджин ему безгранично доверяет.

— Спасибо, — блондин поднимает голову и улыбается своей белозубой улыбкой, и его

щеки мокрые от пролитых слез, что продолжают течь. — Спасибо. Если бы не ты, то я бы
не смог идти дальше. Мне надо еще время, еще немного времени, похоже на то, будто я
торгуюсь, но у меня появилась идея, которую я хочу воплотить. Но для этого мне будет
нужна твоя финансовая помощь. Я никогда не просил тебя ни о чем подобном, вряд ли бы
попросил, но, как говорится, отчаянные времена требуют отчаянных мер.

Намджун смеяться начинает, обхватывает своими большими ладонями красивое лицо

Джина, утыкается лбом в его лоб и нежно целует в кончик аккуратного носа.

— Мой юрист свяжется с вами в ближайшее время, — подшучивает мужчина и толкает

легонько парня на кровать, забирается следом и сверху нависает. — Так что за
авантюра? — в любопытстве изгибает одну бровь мужчина.

— Фонд. Я хочу организовать фонд помощи борьбы со СПИДом для людей, не имеющих
финансовых возможностей. Это дорогостоящее лечение, хоть государство выделяет
средства для таких людей, никто не знает, сколько они могут ждать. Чем раньше начато
лечение, тем больше шансов прожить нормальную и долгую жизнь. Наверное, многое мы

131/247
осознаем только тогда, когда сами сталкиваемся с подобным. Теперь помочь этим
людям — моя прямая обязанность, — хрипло говорит Сокджин и проводит костяшками
пальцев по скуле Намджуна.

— Ты невероятен, не перестану удивляться твоим мыслям, — Намджун целует его в лоб,

начинает целовать каждый миллиметр любимого лица, мысленно себя ненавидит.
Намджун его любит, бесконечно сильно любит, но предает. Он предает, потому что уже
несколько ночей под предлогом важных дел уходил к другому, а под утро крепко
обнимал Сокджина. Ложь Намджуна станет его кончиной. Он ходит по краю пропасти, из
которой полыхает пламя, в любую секунду готовое его поглотить. А он с судьбой
играется, на нее свысока смотрит и будто вызов бросает. А она потешается и смеется,
потирая ручки, и в самый неожиданный момент свои сюрпризы ему подарит.

— Я люблю тебя, я тебя очень сильно люблю, — шепчет Сокджин, зарываясь пальцами в
волосы Кима. — Без тебя нет меня. Ты мое спасение.

— Пока мы дышим, я буду рядом. Столько, сколько потребуется, я не отпущу твоей

руки, — Намджун в висок целует, сильнее парня обнимает.

У Сокджина начался новый этап.

Стадия третья: торг.

У Намджуна черная змея вокруг шеи обвивается, дразнит и шипит над самым ухом, вторя
одно-единственное «лжец».

***

Хосок сидит в своем кабинете и вертит в руках стакан с янтарной жидкостью, смотря на
разложенные перед ним бумаги. После перестрелки на приеме прошло около месяца, и за
это время произошло слишком много событий, на период которых он овощем лежал в
больнице и не мог раздавать приказы. Сейчас Чон внимательно изучает все, что
пропустил, думает над следующим шагом и до сих пор не понимает, зачем Чонгук начал
войну. Это бессмысленное кровопролитие принесет убытки его стороне, а также
поставит под удар все криминальное общество. Хосок делает глоток, обжигая глотку
дорогим алкоголем, хмурит брови и качает головой. Эта война для Чонгука — всего лишь
развлечение, неужели он просто захотел утолить свою жажду крови? Между ними было
перемирие, которое устраивало обе стороны. Три года назад на собрании всех глав
азиатских кланов они грамотно разделили территории, порты и наладили поставку
между всеми регионами. Чонгука манит абсолютная власть, беспрекословное
подчинение, уничтожить «Черную розу» значит ее получить. Никто из остальных
картелей, кланов и якудза не имеют такой же мощи и силы, как «Алая заря». Если они
уберут друг друга, то для других будет шанс подняться и закрепить свое положение,
ведь именно в такие времена кто-то наживается, взбираясь на вершину, а кто-то падает
и больше никогда не поднимается. Хосок в мотивах Чонгука до конца разобраться не
может, просматривает все предоставленные ему материалы и ломает голову часами в
поисках ответов на возникающие постоянно вопросы. Хосоку война не нужна, но именно
сейчас он должен показать себя с той стороны, с которой его хочет видеть отец.
Хладнокровным, рассудительным и жестоким главой клана, который на своих плечах

132/247
сможет дальше нести возложенные ответственности. Хосок должен доказать ему, что
справится, что не ударит лицом в грязь и выстоит. Но Хосок понимает, что эта война
ничего кроме боли, крови, смерти не принесет, потому что она не имеет причины, не
имеет смысла, а любая война, которая ведется только из-за безграничных амбиций,
приведет к провалу и поражению, возможно, обеих сторон. Чонгуку терять нечего, а
Хосоку — есть. То, что он может потерять, сейчас мирно посапывает в их кровати,
потому что всю ночь провел за слежкой в одном клубе, принадлежащем Чонгуку. Юнги в
роль умеет вживаться бесподобно, добывать искусно информацию и стоит десяти людей
клана. Хосок боится его потерять, ибо одно неправильное действие может привести к
краху. Чонгуку этого не понять, он ослеплен своей жадностью, за которую рано или
поздно все равно поплатится. Хосок переворачивает листы бумаги, недовольно цокает.
Два дня назад была серьезная перестрелка на одном из складов, много жертв с двух
сторон, полиция начала активно вести поиски. Мрази. Работать на двух фронтах в таких
случаях сложнее всего. У Чонгука в правительстве больше связей, больше власти в
отличие от Хосока, который в эту грязную политику лезть не любит. Мужчина тяжело
вздыхает, откидывается на спинку кожаного кресла и, скрестив в замок руки на животе,
прикрывает глаза. В такие тяжелые и сложные моменты Хосок вспоминает об Юнги,
прекрасном, кукольном создании, от которого по телу всякий раз начинают бегать
мурашки. Их первая встреча, их первый поцелуй отложились на подкорке и всплывают в
самые суматошные моменты, успокаивая и отвлекая. Возможно, после знакомства с
Мином Хосок растерял былую кровожадность, безрассудство и самонадеянность, ведь у
него появилась причина жить не только чужими криками боли. У него появились намного
более глубокие чувства, название этим чувствам — любовь, забота и нежность. В
сознании Хосока все перевернулось вверх дном, ведь появилось невероятное желание
дарить кому-то себя. Хосок думал, что на любовь не способен, но она не спрашивает, она
приходит, не стучась в дверь, обволакивает, словно мягкое одеяло, вынуждает делать
вещи, о которых никогда не задумывался. Юнги открыл в Чоне новую сторону, разбудил
спящие внутри желания и подарил в ответ еще больше, чем он заслуживает. Хосоку
иногда кажется, что Юнги неслучайно появился в его жизни, что вся его жизнь вела к
одному человеку, в котором он погряз навсегда и навечно. Ему плевать на то, что говорит
отец, что говорят за его спиной другие, ведь они просто не любят так, как любит он. Эта
любовь на грани безумия, если Хосоку выбирать, клан или Юнги, он выберет второе. Он
ослеп, он любит, он живет только мыслью о нем. Эта любовь ненормальная, одержимая,
убивающая, но она толкает вперед, заглушая голос разума и трезвого рассудка. Хосок
вспоминает красивую улыбку, обнажающую десна, хриплый смех и самые нежные
прикосновения. Чон давно безвозвратно потерян в лабиринтах, имя которым Мин Юнги.
Хосок глаза не открывает, когда в кабинет кто-то входит, продолжает вспоминать их
ночь и утренние разговоры. Как было б здорово уехать на какой-нибудь необитаемый
остров и жить там, вдалеке от всего дерьма, что их окружает.

— Хосок.

Стальной голос отца из мечтаний жестоко вырывает, возвращая на землю, показывая его
место в этом мире. Как бы Хосок ни мечтал, его мечтам сбыться не суждено. У него война
в разгаре, будущее клана зависит от него и от его действий, хотя внутреннее чувство
подсказывает ему, что у Пуонга свои планы, в которые он пока сына не посвятил. Эта
двойственность отца настораживает, Хосок не знает, действительно ли родной человек
на его стороне.

133/247
— Наконец-то я вижу тебя в строю и за работой, — кивает головой в сторону бумаг
старший Чон.

— Ты знал о покушении на Чонгука? — спрашивает Хосок, чуть склоняя голову набок.

— Ты его устроил? В машине Чона находился Чимин, который был на похоронах своего
отца. Пак был отличной приманкой, но ход был совершенно необдуманным. Ты хотел его
спровоцировать? Что ты хотел этим доказать? Серьезно убрать Чонгука аварией —
просто идиотизм, — руками взмахивает, изображая что-то наподобие взрыва.

— Это был не я. Я бы на такую глупость не пошел. К тому же, Чимин сейчас — мои глаза
и уши, я бы точно не стал играться с его жизнью, — спокойно говорит мужчина и садится
на один из стульев, стоящих около стола Хосока.

— А я смотрю, Чимин та еще шлюха. Прямо скачет от одного к другому, — в отвращении

кривит рот Чон.

— Мне плевать, что у вас было, но Чимин отлично справляется с возложенными на него
обязанностями, а вот ты делу предпочитаешь свою куколку, которая тебя за нос водит, а
ты не видишь.

— Хахаха. Еще скажи, что отречешься от сына-наследника и сделаешь Чимина своим

преемником. Он же у нас умница такая, что аж тошно становится. И почему я не приказал
его убить сразу? — цокает зубами Хосок, взглядом, на дне зрачков которого огонь
полыхает, отца буравит.

Пуонг — глыба ледяная, что с равнодушным выражением лица на сына смотрит, будто
нарочно его провоцирует, выдержку зверя проверяет. Хосок кулаки сжимает, ощущая,
как трескается кожа от чрезмерного натяжения.

Хосок глаза в глаза смотрит, пытается отыскать небольшой поддержки и тепла, но

ударяется о скалы, разбиваясь о них. Отец будто стену между ними возвел, оставив
узкую щель, через которую даже руку невозможно просунуть. Хосок откровенно не
понимает, в чем причина такого резкого изменения по отношению к единственному сыну.
Конечно, Хосок никогда ласку от него не получал, рано матери лишился, но это не
отменяет того факта, что Пуонг — его отец. Он тот, кто с самого детства был
наставником и учителем, идеалом, к которому Хосок стремился. Правда, часто случается,
что наши идеалы не соответствуют действительности. Взрослея, мы осознаем, что
созданная нами картинка идеальных родителей или партнеров рушится прямо на глазах,
словно карточный домик под порывами сильного ветра, разлетаясь по воздуху в
хаотичном танце. Хосок в один момент, будто выстрельнувшая пуля из барабана, понял,
что они с отцом разные, слишком разные. У них разные взгляды на мир и его устройство,
абсолютно противоположные методы управления и подхода к бизнесу. Хосок все делает
сам: карает, наказывает, ведет переговоры. Но Пуонг все делает через кого-то,
напрямую ведет только самые важные встречи. Хосок — пламя, действие, Пуонг —
холодный расчетливый разум. Им не по пути, теперь их дороги расходятся, остается
только ждать, кто первый сойдет на обочину.

134/247
— Я подумаю над этим, — усмехается открыто Пуонг, смотря на сына. — Чимин молод и
неопытен, но его можно выдрессировать, и тогда он станет отличным представителем
клана, возможно, моей заменой, — специально акцент на последнем слове делает. — Он
сможет убрать Чонгука. Это только нам на руку. Кто устроил покушение на них, я не
знаю, но это означает, что у Чимина есть враги в клане, которые решили убить двух
зайцев одним выстрелом, но создали проблем в два раза больше. Я даже начинаю
догадываться, чьих это рук дело.

— Конечно, ты уже успел все разнюхать и навести справки. Я уже не понимаю, мы

работаем вместе или порознь, кому подчиняются люди нашего клана. Как мы можем
вести войну, если друг с другом договориться не можем, к тому же Мин Йонг идет по
нашему следу и что-то вынюхивает. Я подумываю, что пора его убрать.

— Мне нравится эта идея, — в довольной улыбке расплывается Пуонг. — Но это опасно,
и ты знаешь это. Продумай каждый шаг, открой уже глаза и посмотри вокруг.

Хосок хмыкает, откидывается на спинку кресла и, взяв бокал, залпом допивает

содержимое.

Побледневший Юнги стоит в проеме двери, слыша последние слова Хосока об отце,
сглатывает вставший ком в горле. Блондин даже шаг не может сделать, топчется у входа,
но его младший Чон замечает и уголки губ в улыбке приподнимает.

— Заходи, мы закончили обсуждать насущные проблемы, правда, отец? — Хосок

переводит взгляд на вставшего с кресла Пуонга, поправляющего пиджак.

— Конечно. Не теряй голову, сын. У нас сейчас темные времена, любой врагом оказаться
может, даже я, — подмигивает мужчина и проходит рядом с застывшим в одной позе
Юнги, тихо, чтобы услышал только блондин, произносит:

— Я знаю.

По спине Мина холодок пробегает, все внутренности коркой льда покрывая. Он знал, что
рано или поздно его раскусят, теперь Юнги понимает, что у него осталось мало времени,
а Пуонг с ним только играет. Юнги ошибку за ошибкой совершает. Глава клана дверью
хлопает, а Хосок руки вытягивает в приглашающем жесте. Парень к нему подходит и на
колени мужчины забирается, шею обвивает, что ему делать больше не знает.

— У меня есть пара идей. Я хочу закончить эту ненужную войну. Ты поможешь мне,
малыш? — спрашивает с такой нежностью Чон и прядки волос цвета солнца за ухо
убирает.

— Помогу. Я на твоей стороне.

Юнги уже не понимает, где врет, а где правду говорит, но дороги назад давно нет.

135/247
Примечание к части Песня Тэхена в клубе.
https://soundcloud.com/achal/to-the-light-prod-phil-good-music-achal
Коллаж.
https://ibb.co/WnRSL6B

перевернутая страница

В клубе жарко, душно, тесно. Разгоряченные потные тела прикасаются друг к

другу и трутся в страстном и пошлом танце, а пересеченные взгляды бросают
двусмысленные намеки на продолжение ночи в более интимной обстановке. Люди
жмутся, обнимаются, кто-то кого-то к стене прижимает, утягивая в долгий и жадный
поцелуй, кто-то кого-то уводит за пределы танцпола, а кто-то просто танцует, ритмом
музыки наслаждаясь. Приходя сюда, каждый преследует свою цель. Кто-то
расслабиться после тяжелых трудовых будней желает, кто-то — потрахаться на один
раз, кто-то — до беспамятства напиться, а кто-то — просто забыться.

Тэхена повело от третьего коктейля. Он танцует в толпе, не замечая никого вокруг. Он

танцует, словно его никто не видит. Он двигает бедрами, попадая в такт каждого бита,
откидывает назад голову, позволяя музыке завладеть всем телом. Тэхен танцует, не
думая ни о чем, потому что если думать начать, то снова нестерпимо больно будет. Его
эта боль на части разрывает, отрывая кусочек за кусочком от плоти, прожевывает и
выплевывает, как самое невкусное и испорченное мясо. Тэхен боится, что не выдержит,
позволит ей себя проглотить целиком. Он себя по утрам подняться заставляет,
мотивацию каждодневную придумывает для того, чтобы очередной день прожить и с ума
не сойти. Тэхен в таком режиме уже несколько недель живет, сам себя удивляет и
мысленно «молодец» без конца повторяет. Парень изнутри себя убивает, мучиться
заставляет и каждый день в пламени из обиды, горечи и боли сгорает.

Любить больно, но больно не любить. Тэхен вскрыл бы себе грудную клетку, лишь бы
избавиться от проклятого чувства, что его цепями прочными держит, глубокого вдоха не
позволяя сделать. В романах и сказках любовь олицетворяется как самое прекрасное и
волшебное чувство, вот только в реальной жизни все совсем наоборот происходит.
Любовь хлыстами полосует, уродливые раны оставляя, которые со временем заживают,
но забыть о себе никогда не дает. Любовь о наших желаниях не спрашивает и даже не
интересуется, никаких вопросов не задает. Любовь приходит, выбивая ногой дверь,
уютно располагается, чувствует себя как дома. Такая любовь Тэхена убивает, аккуратно
толкает в спину к обрыву, в котором темнота переплетается с бесконечностью. Тэхен
маленькими шажками ближе к ней оказывается, что дальше будет представить не
может.

Тэхен танцует, закусывая изнутри щеку, прочь отгоняя все мысли, что противным роем
мух лезут в голову. Было бы здорово по желанию отключить мыслительный процесс, но
это невозможно. Тэхен танцует, мысленно перед собой рисует образ того, кого забыть
навеки-вечные хотел бы. Намджун на его сетчатке глаз лазером выжжен. Парень на
секунду глаза закрывает, его перед собой видит. Раздражает. Все, о чем думает
Тэхен, — это Намджун. Как бы он ни хотел вытравить мужчину из своего сознания и
136/247
благополучно о нем забыть, не получается совсем.

Тэхен заставляет себя не думать о нем, но, когда пытаешься не думать о чем-то, оно, как
назло, в голову все больше и больше приходит. Тэхен с мыслями о Киме засыпает и
просыпается, надеется, что скоро все пройдет, себя утешает. Намджун приходит, когда
ему вздумается и когда он захочет. Мужчина пишет короткое сообщение, ставя в
известность, что сегодня ночью приедет. Он не спрашивает, хочет Тэхен этого или нет,
потому что знает, что тот мысленно и в глубинах своей души хочет. Тэхен в объятиях
Джуна сгорает и умирает, мечтает, чтобы рассвет не наступил. Тэхен самозабвенно
любит, но понимает, что его никогда так не полюбят. Такие, как Ким Намджун, только с
неземными и красивыми ангелами могут быть, как Сокджин. Тэхен ему завидует,
завидует сильно, ужасно, даже думал прийти к врачу и бросить ему в лицо то, что его
любимый Намджун ему изменяет, сказать это так обидно, чтобы Сокджин почувствовал
весь спектр тех чувств, что тяжелыми камнями на душе блондина лежат. Тэхен хотел это
сделать, но здравый рассудок остановил от фатальной ошибки, что могла стоить
слишком дорого всем троим. Тэхен до сих пор гадает, теории строит: что могло случиться
между двумя любящими сердцами, во взглядах которых целые вселенные светятся?
Тэхен не может объяснить и понять поведение Намджуна, поговорить не пытается,
потому что они не разговаривают — они тупо трахаются, после мужчина уходит,
оставляя Тэхена проливать горькие слезы, но всегда возвращается.

Тэхен танцует, голова под действием алкоголя придумывает всякую ерунду, блондин
ухмыляется своим глупым мыслям. Может, Сокджин не так хорош в постели, поэтому
Намджун стал бегать к другому? А может, Сокджин — гребаная истеричка, от которой
Ким все время сбегает? Может, Тэхен красивее, чем Джин? Бесконечное «может». Тэхен
себя за такие мысли казнить готов. Тэхену Сокджин нравится. Он из той маленькой
группы людей, на которых смотришь и любуешься их красотой, мимикой грациозной,
осанкой ровной, слушаешь их спокойную приятную речь, смотришь и восхищаешься,
сравниваешь с ними и понимаешь, что тебе до них как до Плутона далекого. Сокджин
еще чертовски харизматичный и интеллигентный, с ним явно всегда найдется тема для
разговоров. Таким, как Тэхен, ничего не светит. Его только как игрушку использовать
могут, которую повертел и с которой поиграл, да выбросил. Тэхен — кукла, вот только не
такой роли он в своей жизни хотел. Тэхену Сокджин нравится, вот только зависть не
спрашивает, она вальяжно в кресле располагается, коньяка в приказной форме требует
и своих дружков в виде ненависти, алчности созывает. Тэхен, как марионетка,
подчиняется им, а глазами судорожно пытается найти то, что от них спасти может. У
него душа на части разрывается. Тэхен раненым слабым зверем бегает из угла в угол в
поисках спасения, но нет никого, кто руку бы протянул и помог. Он один. Один путник в
бескрайней холодной пустыне, которой не видно ни конца, ни края, ни даже начала.
Тэхен танцует, неосознанно сжимает руки в кулаки от снежного кома чувств. Парень
пришел расслабиться, забыться под убивающим действием алкоголя, раствориться в
танце и музыке среди людей, но сам себе сделал только хуже, больнее.

Неожиданно чьи-то теплые большие ладони ложатся на живот, горячее тело грудью к
спине прикасается, жаркое тяжелое дыхание опаляет кожу за ухом, разнося по телу
Тэхена неприятную дрожь. Блондин танцевать продолжает, покачивая бедрами,
аккуратно пытается убрать чужие руки со своего тела, но они мертвой хваткой сцепились
в замок. Ким хмурит недовольно брови, когда его ненароком подталкивают в спину и

137/247
заставляют идти к выходу из танцевальной зоны.

— Куколка, — шепчет ему противный басистый голос прямо в ухо. — Не будь таким
чопорным, ты такой сладкий и милый, пойдем поближе познакомимся. Я угощу тебя
вкусной выпивкой и утолю все твои желания, — говорит так, как змей-искуситель, но на
Тэхеновом лице только отвращение и неприязнь отражаются.

— Я не хочу, — говорит Ким упрямым голосом и не без сил выскальзывает их объятий

мужчины.

— Да ты там так танцевал, что во мне растопил такое неудержимое желание. Не

выделывайся, куколка, пойдем, тебе понравится!

Мужчина, на вид которому лет тридцать, с темно-каштановыми волосами, выбритыми

около висков, грубо обхватывает тонкое запястье, сжимая его с такой силой, что срывает
с губ Тэхена болезненный писк. Тэхен не хочет никуда идти, он пытается железную
хватку разорвать второй рукой, но мужчина только грозно рычит на него.

— Так ты у нас из тех, что любят по-жесткому? — ухмыляется нагло тот, пока Тэхен
кривит гримасу дикого презрения.

— Отпусти меня! Я не хочу с тобой никуда идти! — повышает голос парень, но мужчина
будто беруши надел, не слышит и не видит перед собой ничего.

Клуб «La Grante» располагается на шумной и многолюдной улице района Каннам, имеет
незаляпанную репутацию, и владелец заведения — один из красивых,
желанных, но, к сожалению многих, занятый мужчина. В клубе три этажа, один из
которых отведен под комнаты, в которых нетерпимые гости могут удовлетворить свои
потребности. Второй этаж отделен под vip-зону, с которой хорошо видно, что происходит
на первом, здесь же расположены еще и комнаты для особых гостей. Широкая лестница
соединяет три этажа, по которой сейчас насильно волокут сопротивляющегося Тэхена.
Разум блондина уже протрезвел, он прекрасно понимает, куда его ведут и с какой
целью. Мужчине даже не надо показывать свой браслет на руке, он проходит между
двух охранников, напоминающих Тэхену парней из людей в черном. Тэхену стоит
огромное количество усилий, чтобы не запутаться в собственных ногах, и он даже не
успевает по сторонам оглядеться, все пытается свою руку вырвать.

— Да отпусти меня! — уже на грани истерики вопит Тэхена. Вдруг мужчина резко
останавливается и, развернувшись, отвешивает парню звонкую пощечину. Голова Кима
по инерции в сторону поворачивается от удара, а из глаз непроизвольно брызгают
слезы.

— Заткнись, — грубо отвечает мужчина, но в следующую секунду замирает со странным

смешением на лице страха и удивления.

— Он же попросил не трогать его, всегда знал, что ты та еще грязная дрянь, Ли.

Голос, раздавшийся где-то сбоку, манит Тэхена, как пламя — мотылька, в котором он

138/247
безвозвратно заживо сгорит. Тэхену даже не нужно поворачивать голову и смотреть,
кому принадлежит этот спокойный голос со стальными нотками в интонации. Если Ким
Намджун — его личный ангел-хранитель, то умереть в объятиях его крыльев совсем
нестрашно.

Намджун увидел блондина, когда Ли поднимался с ним по лестнице, явно не

сложившихся обстоятельств. Намджун заехал в клуб на какие-то двадцать минут, чтобы
проверить, как идут дела, но решил задержаться и выпить, а потом уже поехать к
Сокджину, который ждет с приготовленной итальянской пастой в авторском соусе.
Намджун собирался уходить, но увидел Кима, оказавшегося в беде. Намджун не рыцарь,
не ангел, точно не те сказочные принцы, что успел напридумать себе Тэхен в голове. Но
Ким просто не мог оставить блондина в беде не потому, что трахает его ночами, а потому,
что Тэхен просто не заслуживает быть какой-то использованной вещью в чьих-то руках.
Лицемер. Ведь сам его использует.

Тэхен красивый, очень красивый. Под его фарфоровой кожей просвечиваются

тоненькие ниточки вен, хаотично растрепанные пряди пшеничных волос спадают на лицо,
розовые губы, проведенные блеском, который он успел съесть, блестят в полумраке от
слюны. Тэхен красивый, по-своему притягательный своей квадратной белозубой
улыбкой. Если бы в сердце Намджуна давным-давно не поселился один изумительный по
своей природе доктор, то Тэхен мог занять его место, но все это лишь с частицей «бы».

— Пошел отсюда, Ли. И чтобы ноги твоей не было ни в одном из моих заведений, —
отрезает Намджун и кивает головой своим людям, которые сразу распознают приказ в
жесте босса и подходят со спины к мужчине, хватают под мышки и уводят прочь.

— Шлюха! — сквозь зубы цедит Ли, пока его тащат на выход.

Тэхена крупная дрожь от этого ядовитого слова пробивает. Блондин себя за плечи
машинально обхватывает, ему кажется, будто в клубе резко стало холодно настолько,
что пальцы на ногах онемели и неприятно покалывать начали. В голове набатом без
остановки бьет: «Шлюха, шлюха, шлюха».

— Тэхен, ты в порядке? — будто издалека слышится любимый голос, в котором блондин

отчетливо слышит беспокойные нотки. По телу разливается неясное тепло. Намджуну
небезразлично, Тэхена такое самовнушение немного успокаивает. — Не принимай близко
к сердцу то, что сказал Ли. Он та еще мразь, — говорит Намджун и оказывается позади,
плавно опуская крепкие руки на плечи парня, слегка сжимая их, но принося блондину
заметное расслабление. — Давай я отвезу тебя домой.

Намджун отвозит, вместе с Тэхеном сидя на заднем сидении роллса, что медленно
катится по ночному городу, усыпанному миллионами ярких огней. Тэхен смотрит в окно,
но не видит того, что по ту сторону находится. В стекольном отражении он видит
профиль Намджуна, лицо которого слегка подсвечено экраном телефона. Они не
разговаривают. Никогда не разговаривают. О чем? Они всего лишь любовники,
сгорающие в костре похоти и страсти, что одним из грехов именуется. Они не
разговаривают, потому что обоим слова не нужны. Тэхен боится потерять ту ниточку
связи, что есть между ними, поэтому лишних вопросов не задает. Намджун физически

139/247
насыщается Тэхеном. Вроде бы все по обоюдному согласию происходит, все довольны,
вот только почему в салоне автомобиля напряжение витает, от которого оба себя
неуютно чувствуют?

— Почему? — слабо, еле слышно спрашивает Тэхен хриплым низким голосом,

поворачивая голову в сторону Джуна. Мужчина от телефона отрывается, устремляя
взгляд карих глаз в сторону парня, заставляя неприятные мурашки пробежать по телу.

— Почему что? — не понимает Намджун, блокируя телефон.

Тэхен губы нервно кусает, подбирая правильные слова в голове, которые путаются из-за
алкоголя.

— Почему ты так поступаешь со мной? — алкоголь смелости придает, пока она у него
есть, Тэхен ею пользоваться готов. — Почему ты так с ним? С Сокджином. Ты любишь
его. Я вижу это, всегда видел. Так почему ты так подло с ним поступаешь? Пожалуйста,
Намджун, скажи, почему ты это делаешь? — с нотками жалости последние слова
произносит.

— Потому что я — человек, Тэхен. Потому что у меня есть потребность, блять, ебаная
физическая потребность в человеческой близости. Я боролся до конца. Я пытался.
Пытался до последнего, — Намджун пятерней в волосы зарывается, сжимая их у корней.
— Но не смог стать выше простой человеческой потребности.

— Я не понимаю, — хмурит брови Тэхен, не сводя взгляда с мужчины.

— Я не могу спать с Сокджином, я даже поцеловать его не могу толком, а хочется так,
что все тело судорогами сводит. — Ким видит, как сжимается в кулак одна рука Джуна.
— Мне очень жаль, Тэхен. Жаль, что все вышло именно так с тобой. Ты хороший парень,
ты красивый безумно. Но я тебя никогда не полюблю. Ты только привлекаешь меня
физически, и я даже не хочу узнавать тебя как человека, как личность, потому что мне
это неинтересно. Пойми меня правильно, Тэхен, но иногда жизнь не спрашивает, чего мы
хотим. Она бьет под дых, смотря на то, как мы корчимся от нехватки воздуха, —
выдыхает тяжело Намджун. Мужчина на блондина не смотрит, уперев взгляд на ночной
город, проносящийся за стеклом автомобиля, который через пару минут заворачивает к
дому студента и плавно останавливается вдоль тротуара. — Тебе пора, Тэхен. Доброй
ночи.

Тэхен выбегает из машины, не рассчитывает силу и громко хлопает дверцей. Намджун

только головой качает, сам себя с очередным провалом поздравляет и приказывает
водителю на другой адрес езжать. Тэхена грубо толкнули в грудь на краю пропасти, в
которую он теперь летит, не зная, достигнет ли ее дна.

«Никогда не полюблю», — эхо в голове голосом Намджуна звучит.

Жизнь наградила его очередным сюрпризом, такой мерзкой «правдой», которая

разъедает изнутри все органы, от которой хочется задохнуться.

140/247
Тэхен задыхается.

***

Чимин поднимается по витражной широкой лестнице особняка в кабинет босса,

вызвавшего его пару часов назад. Чимину пришлось бросить все дела и сорваться на зов
Пуонга, как последней шавке, следующей по пятам своего хозяина. Роль собачонки
Чимину не нравится, тошнит от самого себя, но приходится терпеть, крепко стиснув
челюсть. Пуонг угрожает его семье, а это единственная ценность в его жизни, за
которую Пак отчаянно цепляется, словно тонущий — за спасательный круг. В душе
тяжелое чувство вины сдавливает грудную клетку, ведь он не уберег, не защитил, под
удар подставил тех, кто не имеет никакого отношения ко всему происходящему вокруг.
Чимину приходится терпеть, сжимая кулаки, мысленно проклиная старшего Чона,
который та еще мразь. Чимина бесит, что он не может ничего сказать в ответ, а только
кивает, соглашается, исполняет любое поручение. Чимин терпит, до боли сжимая
собственные кулаки, высокомерный взгляд и лукавую усмешку мужчины. Будь его воля,
он глаза выцарапал бы Пуонгу, потому что Пуонгу корона на голову слишком сильно
давит. Теперь брюнет начинает понимать, почему Чон не передает власть в руки сына.
Его жадность границ не ведает, ведь власть дает ему безграничную силу и высокий
статус. Отдать ее Хосоку значит лишиться этого, поэтому Пуонг не собирается пока этого
делать. Чимину даже жаль Хосока, ведь два самых близких человека предают его перед
самыми глазами. Невольно в голове Пака всплывает образа Чонгука, поступившего с ним
точно так же. Чимин добровольно отдался ему, получив жестокий удар меж лопаток.

После аварии прошло три недели, за которые Чимин ни разу не столкнулся с Чонгуком.
Не то чтобы Чимин очень сильно хотел его видеть или слышать, но внутри все кровоточит
и неприятно зудит от того, что Чон резко пропал со всех радаров. Чимин старается не
думать о мужчине, но он настолько глубоко въелся в его подкорку, что его ничем
вытравить невозможно. После выписки из больницы Чимин завалил себя работой,
полностью погружаясь в дела клана и разбираясь в процессах войны, которая кажется
ему настолько бессмысленной, что все мысли возвращаются к Чонгуку и к его мотивам.
Чимину кажется, будто Чонгук развлекается, тешит свое самолюбие и купается в крови
роз. Чимин ловит себя на мысли, будто Чонгук специально все это делает, устраивает
бесконечную головную боль Паку, пытаясь ему что-то доказать или показать. Показать
его слабость? Беспомощность? Чимин не знает, он гадает и строит предположения, но
всякий раз разбивается об стену, совершенно не понимая, чего хочет Чонгук. Ответ
лежит на поверхности, но Чимин его не видит.

Чимин боится признать, но он скучает по Чонгуку. Он себя ненавидит, настолько сильно

ненавидит, что пару дней назад разбил костяшки пальцев об стену в комнате, пытаясь
отрезвить свои мысли. Чимин засыпает с образом Чонгука, просыпается и живет с
мыслями о нем. Это одержимость, ненормальная одержимость тем, кого хочешь увидеть
на мраморному полу в луже крови. Чимин болен, серьезно болен, и болезнь эта носит имя
Чон Чонгука. Как бы он ни хотел признавать, но Чонгук сделал для него намного больше,
чем кто-либо за всю его жизнь. Чонгук показал ему жизнь такой, какая она есть без
прикрас и преувеличений. Жестокой, подлой, кровожадной, всегда бьющей в самый
неожиданный момент, заставляя упасть, содрать до крови колени и руки. Она не жалеет,
не спрашивает — она создает и преподает уроки. Чонгук показал, что в этой жизни

141/247
можно надеяться только на себя, на свои силы, ведь вокруг сплошные предатели,
лицемеры, готовые в любой момент перерезать глотку. Чимин испытал подобное на
собственной шкуре, теперь единственный человек, кому он доверяет, — это он сам. Его
шестое чувство никогда не подводило, теперь он готов слушать только свой голос.
Именно Чонгук научил его этому. Как бы ненависть ни затапливала душу, как бы ни вела
его вперед, заставляя выживать, Чимин благодарен Чону за то, что подарил те чувства и
те жизненные реалии, которые привели его к той точке, в которой он находится.

Чимин стучит в черную дверь, услышав хриплое «входите», открывает ее, оказываясь в
просторном кабинете Чона. Кабинет напоминает собой хранилище всевозможных
дорогих и редких вещей, которые не сочетаются друг с другом, но определенно должны
быть в одном месте. На одной из стен висит голова оленя, на противоположной стене —
гобелен с изображением религиозной тематики. Кабинет уставлен деревянными столами,
на которых находятся различные статуэтки, старые, потрепанные книги, необычные
артефакты и всякого разного рода мелочи. Чимин с изумлением осматривает все это,
пока не доходит до стола, стоящего напротив французского окна, из которого
открывается восхитительный вид на задний двор, сад и оранжерею. Пуонг сидит в
кожаном кресле, не отрываясь от бумаг, произносит:

— Присаживайся, Чимин.

Чимин делает то, что ему велят. Брюнет молчит, продолжая оглядывать кабинет
заинтересованным взглядом, рассматривая необычные вещи в нем, понимая, как Пуонг
любит роскошь, вычурность и лесть.

— Рад, что с тобой все в порядке, — тонкие губы слегка вверх приподнимаются, отчего у
парня по спине холодок пробегает. — А теперь объясни: что это было?

Голосом Пуонга можно бетонные стены напополам разрезать, а взглядом — врагов

убивать. Чимин ощущает себя загнанным в угол зверьком перед диким и необузданным
хищником, готовым в любой момент наброситься и на части разорвать.

— Я немного не понимаю, — мнется Пак, под столом теребит ткань белых брюк.

— Ты устроил покушение на Чонгука?

Чимин глаза округляет, вскидывая голову вверх, смотрит на старшего Чона и шутку в его
равнодушных глазах разглядеть пытается. Напрасно.

— Если бы я решил убить Чонгука, то точно не таким способом. Если бы я захотел это
сделать, то он точно был бы мертв, — грубо отвечает Чимин, забывая, перед кем сейчас
сидит. — Я был на похоронах отца, я не знал, что Чонгук приедет туда. Он высказал свои
соболезнования, а после...

— После ты сел в его машину, и случилась авария, из-за которой ты пролежал несколько
дней в больнице, — заканчивает Пуонг, не сводя пристального взгляда с мальчишки.
— Что тебя связывает с ним? — щурит глаза мужчина, откладывая в сторону
просмотренные бумаги.

142/247
— Это личное, и я не хотел бы обсуждать это с вами, господин Чон. То, что связывает
меня с Чонгуком, никак не отразится на выполнении поставленной передо мной
задачи, — твердым голосом говорит Чимин, прямо смотря в глаза тому, кто его в своем
же саду закопать может.

Пуонг хмыкает, откидываясь на спинку кресла, соединяет кончики пальцев рук друг с
другом перед лицом.

— У вас есть предположения, кто это сделал?

— А у тебя?

Чимин, не задумываясь, сразу отвечает:

— Юнги. Это сделал Юнги. Я в этом уверен.

Мужчина довольно хмыкает, переводит взгляд с потолка на брюнета, Чимин готов

поспорить, что Пуонг улыбается ему.

— Юнги знает, что под него копают. Он знает, что это ты, потому что ты единственный,
кто сможет вывести эту крысу из теплого укрытия, которое она себе сделала, — в голосе
мужчины раздраженные нотки проскальзывают. — Насколько же слеп Хосок, что не
видит очевидных вещей.

— Ваш сын влюблен, — парирует Чимин.

— Мой сын ослеплен, — хмыкает Пуонг и облокачивается локтями на стол. — А ты,

Чимин? Любишь?

Для Чимина этот вопрос оказывается слишком неожиданным, слишком прямым, слишком
личным. Чимин недоуменно смотрит на не скрывающего свою ухмылку Пуонга, который
без слов все понимает.

— Сэр, мне кажется, что это неуместный вопрос, — хрипло говорит Чимин, уводя взгляд
в сторону стопки старинных журналов, которые лежат на одном из низких столиков в
углу.

— Твоя близость с Чонгуком может помочь нам выиграть войну, Чимин, — задумчиво
произносит мужчина, потирая подбородок двумя пальцами. — Ты наш козырь в борьбе с
«Алой зарей». Я устал за все эти годы от выходок Чонгука. С его отцом было проще, куда
проще договориться и найти компромисс. У Чонгука же слишком раздутое эго и жажда
обладать.

«А у тебя прямо нет?» — про себя думает Чимин и под нос фыркает.

— Я хочу, чтобы ты проводил с ним больше времени, выведай у него все его слабые
места, а после мы ударим по ним, пора уже «Алой заре» раствориться в рассвете.

143/247
— Чонгук слишком рассудителен, умен и трезв, чтобы подпускать к себе настолько
близко. Наша с ним связь ничего не значит.

— Ты себя обманываешь, Чимин. Я видел вас на приеме, видел, как ты ушел вместе с ним.
Я видел, как он смотрит на тебя. Ладно, мы вернемся к этому диалогу. Расскажи мне, что
ты нашел на Мин Юнги. Хосок наконец-то начал принимать активное участие и
предложил убрать с нашего пути Мин Йонга.

— Отца Юнги? — брови невольно вверх ползут.

— Я хочу, чтобы это сделал именно Юнги. Поэтому езжай к нему, расскажи о своем
плане по ликвидации детектива. Можешь быть свободен.

Чимин поднимается с кресла, отвешивает небольшой поклон и, на пятках развернувшись,

идет к двери.

— Чимин, — окликает его мужчина, вынуждая остановиться. — Будь добр, не обманывай

себя и разберись в своих чувствах.

Брюнет кивает, за дверь выбегает и захлопывает ее. Находиться в одном помещении со

страшим Чоном невозможно. Он давит своей аурой и свое превосходство показывает над
ним. Чимин ответить ничего не может, потому что знает, что за Лалисой такое
пристальное наблюдение ведется, что за любой неосторожный шаг она может в сточной
канаве оказаться с пулей во лбу. Чимин до скрежета зубов челюсть сжимает, садится в
машину и вбивает в навигатор адрес дома, в котором на время поселил мать и сестру.
Ему необходимо вывезти их из страны, возможно, ему действительно может
понадобиться помощь Чонгука.

Теперь Чимин не знает, кого он больше на полу в крови видеть желает, — Чонгука или
Пуонга.

***

— Хосок! Какая неожиданная встреча, какими судьбами? — громко произносит Чонгук,

чтобы все люди, находящиеся в vip-зоне клуба, обратили внимание на них, потому что
сидящие на кожаных диванчиках люди — Чонгука. — Не буду обманывать, но видеть я
тебя не рад, особенно после того, что роза учудила против меня, — обиженно-наигранно
махает головой, беря со стола стакан с янтарной жидкостью, начиная покачивать его в
руке.

— Чонгук, мы можем поговорить наедине? — Хосок ломает свою гордость, свои

принципы растаптывает, унижается во благо своей семьи и целого клана. Хосок знает,
что эта война приведет только к опустошению обеих сторон, бессмысленным смертям.
Хосок не хочет сражаться, потому что сражаться всегда надо за что-то. За великую
цель, за свободу, за семью, за любовь. Проливать кровь в угоду кому-то — это высшая
степень безрассудства, Хосок считает, что это именно то, чем сейчас занимаются оба
клана. У них было крепкое сотрудничество, подписанное перемирие, они работали

144/247
сообща, разумно поделив территорию и ресурсы. Хосок больше не хочет подвергать
опасности своих людей, посылая их на поле боя без какой-либо веской причины.

— Говори здесь, — грубо отрезает Чонгук, откидываясь на спинку дивана и кладя одну
руку вдоль нее. — Мы тебя все внимательно слушаем. Тебя послал твой отец?

Хосок закусывает изнутри щеку, кровь смешивается со слюной, которую он тяжело

сглатывает. Хосок очередной раз топит свою гордость, но смотрит в черные омуты
напротив прямо, уверенно, даже Чонгуку кажется, что эту непоколебимую веру в свои
силы невозможно ничем сломать и разрубить. Хосок подходит на пару шагов ближе, но
сидящий рядом с Чоном Джексон вскидывает руку с пистолетом, тем самым
предупреждая не подходить. Другие люди то же самое сделали. Сейчас на Хосока
направлены дула около десяти пистолетов. Он усмехается только.

— Я хочу все закончить. Я унижаюсь перед тобой, перед твоими людьми, мне плевать,
потому что все, что мы делаем, — это тратим ресурсы и людей в пустоту. Если ты с
легкостью готов посылать своих людей на бой и проливать их кровь, то я нет. Я не мой
отец. Я не прячусь за спинами своих подчиненных. Я иду вместе с ними, веду их за собой.
Наша политика управления с отцом слишком разная, поэтому он так сильно держится за
свою власть, Чонгук, — твердо обращается Хосок, делая шаг вперед, несмотря на
открытые угрозы.

— Мне надо подумать, — хмыкает Чонгук, взвешивая в голове на часах сказанное Чоном.
— Что ты можешь мне предложить?

— У тебя есть пожелания? — Хосок бровь вопросительно изгибает.

— Хочу Пак Чимина, северный порт, отставку твоего отца, желательно навсегда, —
ехидно улыбается Чонгук, залпом выпивая содержимое стакана.

— Два твоих пожелания уже исполнены, а вот с третьим будет сложнее. Я сам устал от
действий отца, — недовольно хмыкает Хосок, зачесывая пятерней назад растрепанные
волосы.

Чонгук жестом приказывает всем опустить оружие и приглашает Хосока рядом сесть,
который тут же опускается на диван, тяжело выдыхая.

— С последним я могу помочь. Пуонгу давно пора на покой.

— Чонгук, — хмурит брови Хосок, поворачивая голову в сторону врага, неожиданно

ставшего союзником.

— Есть множество способов кроме убийства. А еще говорят, что я монстр, — смеяться
начинает Чонгук, пальцем подзывая официантку, делая заказ для всех.

Через пару минут на столик опускается круглый поднос с тремя стаканами, которые
наполнены виски и парой кусочков льда. Мужчины берут свои стаканы, останавливая их
в воздухе на секунду.

145/247
— Я не думал, что ты пойдешь на подобное, Хосок. Я удивлен, очень сильно удивлен. Не
принимай это за слабость, ты поступил разумно в отношении своего клана и своих людей.
Мне было интересно узнать, как далеко готов зайти твой отец. И, похоже, его сын
наконец-то принял достойное решение.

Звон трех бокалов по помещению разносится. Хосок, Чонгук, Джексон выпивают их

содержимое, откидываются на спинки сидений и сидят в абсолютной тишине, думая о
своем.

Хосок — о том, что впервые пошел против того, кто его вырастил, дал все, что у него есть
сейчас.

Джексон — о том, что впервые рад, что все отделались малой кровью. Ведь впервые за
столько лет жизни у него есть, за кого переживать.

Чонгук — о том, что его мальчик наконец-то будет там, где ему самое место. Чимин
должен быть рядом с ним, под ним, в нем. Хочет он этого или нет. Чонгук его больше
никуда и никогда не отпустит.

За новую страницу. За их новое начало.

146/247
Примечание к части Коллажи.
https://ibb.co/qnWFBJ0
https://ibb.co/JktL5vZ
https://ibb.co/yYS708R
Песня на всю главу подходит.
https://soundcloud.com/chvrn/delirium

Не забывайте, что весь визуал можно посмотреть в моей группе:

https://vk.com/club171625895
Благодарю Вас за то, что читаете эту работу. Для автора очень важна поддержка
читателей.

выбор без выбора

Десять из десяти пуль в заряженном магазине достигают четкой цели. В

стрельбе Юнги не превзойден и в клане является лучшим, даже Чон Хосока смог
переплюнуть, выиграл на спор желание. Юнги стреляет с четырнадцати, когда отец
впервые, скрывая от матери причины их вечерних вылазок, возил его к заброшенным
гаражам, расположившимся под мостом через Хан. Юнги учился стрелять по стеклянным
бутылкам, консервным банкам, круглым мусорным крышкам и получал удовольствие,
делая первые успехи. Тогда же отец начал учить его нелегкому искусству метания
ножей, которое Юнги очень долго оттачивал и тренировал, пока нож красиво не вошел в
ствол дерева. Отец говорил, что у Юнги талант. Юнги парировал и отмахивался от таких
громких слов, потому что талант — это труд тяжелый, отдача полная своей энергии,
желания и времени. Настоящий талант скрыт за кровью, потом и слезами — Юнги знает
это, как никто другой. Он с самого детства упорно трудился, жертвовал сном и
прогулками с друзьями, чтобы урвать место под солнцем и стать значимым человеком в
глазах отца и людей. Юнги семимильными шагами шел к цели. Он получил звание,
достаточно быстро поднялся по карьерной лестнице в свои годы, и в его руки вложили
одну из самых опасных и ответственных миссий, которую Юнги с треском провалил. И
сейчас, придя к цели, он задается одним вопросом: стоило ли все это? Стоило ли
разбивать себя об острые камни, высящиеся из воды, прыгнув с утеса? Стоило ли
вырывать свое сердце и отдавать в руки тех, кому по большему счету на него похуй?
Точнее, всем похуй. Всему отделу по борьбе с преступностью, коллегам и товарищам,
которых он считал друзьями, что ль. Прогнившие рыбы в системе, от которых смрадом
воняет за километры. Если Юнги умрет, о нем даже никто не вспомнит, кроме отца.
Теперь Юнги понимает, насколько он был глуп, наивен и амбициозен, что сможет
выполнить это задание. Возможно, смог бы, если бы не полюбил того, кого собственными
руками было велено уничтожить. Юнги никто не спрашивал, его просто окунули в
холодные воды, жестоко забрав любой шанс на спасение.

Мысли о Хосоке неподъемным грузом давят на хрупкие плечи, Юнги устал притворяться,
играть роли и работать на две стороны. Юнги свою сторону давно выбрал неосознанно,
сторона эта носит имя Чон Хосока. Он плюет на все идеалы и годами вылаживаемые из
кирпича принципы, он плюет на все клятвы, данные государству, потому что для
настоящей любви никакие стены, клятвы, правительство не помеха. Она их рушит одним
ударом, превращая в пыль под ногами. Для нее не существует писанных кем-то правил,
147/247
выведенных постулатов. Она сносит к чертям все барьеры и стены, строя на их руинах
новые замки, города и целые страны. У любви границ не существует. Вот только между
Юнги и Хосоком крепость, сотканная из тонких черных нитей мерзкой лжи и
предательства, которая разрастается и увеличивается с новым рассветом. Юнги
запутался, словно мелкая рыбешка в рыболовных сетях, не имея ни единого шанса на то,
чтобы выбраться и спастись. Юнги мысленно к своей участи готовится, каждый день в
страхе просыпается, каждый чертов день боится посмотреть в глаза Хосоку, увидеть в
них безграничную холодную пустыню. Юнги страшно, очень страшно, что рано или
поздно эта минута наступит. Мнимая иллюзия счастья разрушится в одночасье. Юнги
готовится, но готов никогда не будет. К такому вряд ли подготовишься, да и смысл? Как в
народе там говорят? Перед смертью не надышишься? Единственное, что хочет Юнги
перед смертью, — это насладится теплом Хосокова тела, его заботой безграничной и
любовью, которую он дарует ему своими поцелуями нежными и страстными, хриплыми
признаниями на ухо и ласками по ночам. Юнги время бы остановить, оттянуть момент,
получить от него максимальное удовлетворение. В объятиях любимых рук умереть
нестрашно, по крайней мере, Юнги себя утешает этим постоянно.

Юнги облажался, он прекрасно это знает. Но изменить теперь что-то невозможно. Он не

продумал план до конца, действовал импульсивно и на эмоциях, положившись на удачу,
которая резко от него отвернулась. Юнги не имеет права кого-то обвинять и сетовать на
судьбу, потому что все произошедшее — только его вина. Блондин понадеялся, что
сможет убрать Чимина с дороги, но оказалось, что Пак живучая, чересчур живучая
скотина. Юнги себя переоценил, а Чимина недооценил. Нет-нет, Мин сразу увидел в
брюнете потенциал, острый ум и отличную смекалку, но тогда он подумать не мог, что
все обернется подобным образом. Чимин его обыграл, оказался умнее и расчетливее,
показал настоящее упорство и стремление к цели. Правда, Юнги до сих пор не знает,
чем руководствуется Чимин в выборе своих методов и каковы его истинные цели, и
теперь ему это даже неинтересно. Юнги погряз в собственном болоте, которое утягивает
в свои недра, хватайся не хватайся за торчащие ветки и камни — все равно окажешься
погребенным под трясиной. Юнги хотел убрать Чимина, тщательно следил за ним все
дни, пока брюнет был отвлечен похоронами родного отца. Юнги совесть, честь, мораль
давно похоронил под тоннами сырой земли, закопал настолько глубоко, что они давно
задохнулись. Для Юнги это был отличный шанс избавиться от Пака, разыграть все как
несчастный случай, но появившийся Чон Чонгук все испортил, пришлось
импровизировать. Вот только он никогда не умел этого делать, неразумным поступкам
предпочитал четко выверенные планы и пошаговые действия. Импровизация с треском
провалилась. Чимин остался жив. К тому же после происшествия, которое «Алая заря»
расценила как покушение на Чонгука, «Черной розе» досталось очень сильно. Два
подрыва достаточно больших складов с наркотиками и перехват судна с оружием. Это
ударило не только по бюджету, но и по репутации клана. Во всем виноват Юнги. Никто
кроме Юнги не знает о его вине. Никто никогда не узнает, по крайней мере, Юнги
надеется, что Хосок сможет все уладить.

Очередные мысли о Хосоке скручивают внутри тугие узлы, от которых становится тяжело
дышать. Юнги отточенными движениями заменяет магазин пистолета на новый,
вскидывает оружие, снимает с предохранителя и делает десять точных выстрелов в
голову бумажной мишени. Хосок ему доверяет, доверяет, как никому другому в клане.
Юнги — негласно его правая рука, его опора и поддержка, Хосок в нем уверен на все

148/247
двести процентов. Как люди иногда бывают глупы, ослеплены любовью, не видят
изъянов и недостатков того, кого так сильно любят. Люди любят идеализировать. В
глазах Хосока Юнги — самый идеальный партнер, на которого всегда можно
положиться. Хосок в него верит и надеется на него, а Юнги только калечит и его, и себя,
просто один из них еще об этом не знает. Блондин кладет пистолет на железный стол
перед собой, а руки предательски трясутся от неестественного страха, заполняющего
истерзанную ложью душу. Хосок рассказал ему о своих дальнейших планах, спросил его
личное мнение и долго нежно целовал на диване в кабинете. Решение Хосока закончить
войну, сдавшись в ней, показалось Юнги невероятно смелым и разумным, отчего
уважение к мужчине подскочило до отметки «небо». Юнги знает, что Чону это стоило
гордости, репутации, собственного имени, но ведь настоящие лидеры должны принимать
решения, которые будут лучшими в сложившихся обстоятельствах. Хосок решил
объединиться с Чон Чонгуком, отдать ему то, что тот пожелает, и освободиться от гнета
отца. Юнги прекрасно знает, что для Хосока решение пойти против отца, который дал
ему все, что он имеет в своей жизни, было непростым. Но опозоренный на церемонии
передачи власти Хосок слишком долго держал обиду, месть тлела в глубоких недрах
души. Тогда в кабинете Юнги его поддержал, сказал, что это будет правильный выбор,
мысленно осознавая, что начнется кровавая междоусобица в клане. Юнги готов стоять
спиной к спине к Хосоку, прикрывать, пока праведный меч не вонзится меж его лопаток
за предательство, что столько лет стояло между ними. Юнги — живой мертвец, вопрос
времени, когда старуха с косой за ним придет и в свои объятия заберет.

В помещении для стрельбищ Юнги один. На ушах звукоизолирующие наушники,

поглощающие любые звуки. Юнги вытаскивает по одной пуле из красной коробки и
заряжает быстрыми ловкими движениями магазин, не замечая, как дверь за кем-то
негромко захлопывается. Блондин с характерным щелчком вставляет заряженный
магазин, снова вскидывает пистолет и начинает хаотично стрелять по мишени, попадая
то в голову, то в живот, то в ноги, просто оттачивая свое мастерство в стрельбе.
Неожиданно за полупрозрачной черной перегородкой сбоку он замечает чьи-то плавные
движения, которые проделывают то же самое, что и он. Заряжает пистолет, вскидывает
руку и выпускает всю обойму в черную точку посередине. Идеально, четко, так легко.
Юнги усмехается, поворачивается всем телом и замирает от скапливающихся внутри
недовольства и злости, готовых в любую секунду наружу вырваться.

Чимин пятерней зачесывает назад волосы, приподнимает уголки губ в ехидной улыбке,
напоминает змею, которая к жертве ползет медленно, чтобы в следующую секунду
вгрызться в ее плоть и пустить яд по организму. Юнги даже удивляется, как Чимин
быстро всему учится. Он уверенно держит пистолет, идеально в его ладонь ложащийся,
с какой-то грацией и легкостью заряжает магазин и, вытянув одну руку, удерживая ее на
весу, стреляет по мишени, точно попадая в круглую красную точку на лбу. Сколько Чимин
варится в этом адовом котле? Два года? Всего лишь два года, а успехи, будто
десятилетия стреляет не только по бумажным мишеням, но и по людям. Чимин вырос в
темном криминальном мире с нуля, заслужил уважения многих и даже стал лично
подтирать задницу Пуонгу. Отлично поднялся по карьерной лестнице. Юнги даже
завидует ему немного, ведь если взглянуть на Чимина, то он относится к той группе
людей, которая делает то, что хочет. Возможно, Мин всю картину не видит, но Пак
создает впечатление, что каждое его действие — это лично его желание и стремление
достичь своей цели.

149/247
— Решил попрактиковаться, Чимина-а? — спрашивает Юнги, одной рукой снимая
наушники и кладя их на стол, рядом и пистолет укладывая.

— Нет, сегодня много дел. Я искал тебя, — Чимин обходит перегородку, разделяющую
их, прямо в глаза смотрит. Юнги в его медовых глазах такую решимость видит, что на
пару секунд тушуется и даже неосознанно небольшой шаг назад делает.

— Пуонг приказал найти тебя и распорядился о том, чтобы я лично проследил за ходом
всей операции, — начинает брюнет, но Юнги смешок не сдерживает.

— Личная собачка Пуонга вышла на охоту? Низко же ты опустился, ЧимЧим, — нарочно

на давным-давно забытом прозвище акцент делает, замечая, как сжимаются руки в
кулаки у парня. — Пуонг тобой манипулирует, как может, грязную работу выполнять
заставляет, не думал, что ты на его поводу пойдешь, — брезгливо морщится Юнги,
продолжая смотреть с вызовом в глаза брюнета.

— Прямо как ты манипулируешь Хосоком. Чем ты лучше Пуонга? Вы оба стоите друг
друга. Дурачите мозг тому, кого любите. Что же это за любовь такая больная? — Чимин
рот в кривой и ядовитой усмешке кривит, отчего Юнги закипать начинает.

— Заткнись, — чуть ли не рычит Мин. — Ты ничего не знаешь, Чимин.

— Я знаю все о тебе, Мин Юнги. Лучше бы ты меня убил в тот день или добил в больнице,
придумал бы что-нибудь. Ты же понимаешь, что сейчас любое твое действие зависит от
меня? Каждый твой шаг, хоть один в неверную сторону — вся твоя подноготная, начиная
от рождения и заканчивая сегодняшним днем, окажется на столе у Хосока, — сокращает
между ними расстояние Пак, прижимая Юнги к перегородке.

— Ты мне угрожаешь? — иронично изгибает бровь блондин.

— Возможно.

— Чимин, — выдыхает Юнги.

— Ты обманщик, Юнги. И каково это — обманывать того, кто тебя ради готов против отца
своего пойти и всего клана? Как ты ему блять в глаза смотришь…

Но договорить брюнет не успевает.

Юнги резко толкает Пака в грудь, и Чимин ударяется затылком, но быстро приходит в
себя и замахивается кулаком для удара. Однако Мин ловко уворачивается,
перехватывает запястье брюнета и заламывает руку за спину, лицом прижимает парня к
перегородке. У Юнги годы физических тренировок, несмотря на внешнюю хрупкость, у
него достаточно сил против того, кто совершенно не умеет за себя постоять.

— Стреляешь ты отлично, Чимин, а вот твоя боевая подготовка осталась на нуле. Вместо
того, чтобы раздвигать ноги перед Чоном, мог бы тренироваться, и цены тебе не было б,

150/247
— шипит ему на ухо Юнги и, схватив за волосы, прикладывает лбом об поверхность.

Чимин вырваться пытается, но хватка Юнги железная, не зря у него лучшие отметки в
академии стоят. Блондин его резко отпускает, Пак еле на ногах удержаться пытается,
ведь голова кругом идет. Он опирается спиной на перегородку и открывает глаза, смотря
на спину удаляющегося Мина.

— Он хочет, чтобы ты убил Мин Йонга. Он знает, что тебе не составит труда зайти в
родной дом и нажать на курок. Один выстрел. Он тебе все простит, сожжет все твое
прошлое. Хосок никогда не узнает, кто ты на самом деле.

Тяжелая железная дверь с громким звуком захлопывается, погружая помещение в

мертвую тишину, оставляя Чимина одного с диким головокружением.

Юнги накидывает на себя кожанку и поднимается по лестнице, стискивая зубы до

хруста.

Один выстрел ради любви.

***

Чонгук крутит между пальцами шариковую ручку, взгляд темных глаз направлен в пол,
брови нахмурены, из-за чего на лбу проступают морщины, весь вид обычно
расслабленного Чона напряжен и сосредоточен. Джексон сидит, развалившись на
кожаном диване, откинув голову на спинку, и смотрит в потолок, еле слышно
присвистывает незатейливую мелодию. Хосок указательными пальцами массирует виски,
погруженный в свои мысли, от которых голова болит второй день. Мужчины сидят в
полной тишине, нарушаемой лишь клацаньем настенных часов и хриплого насвистывания
Ванга. Каждый погружен глубоко в себя, но все думают об одной проблеме, что вылезла
на первый план перед всеми. Каждый хочет защитить то, что ему стало дорого в этой
жизни. И казалось, что в равнодушных и холодных сердцах никогда не взойдет солнце и
не растопит вековой лед. Но мы часто ошибаемся, думая, что нам подвластны чувства,
которые могут вспыхнуть неожиданно ярко, постепенно разогнать своим светом тьму. Но
чтобы сохранить истинные чувства, взрастить в себе их силу и мощь, нужно пройти
огромный и трудный путь, усеянный терновыми ветками, царапающими, а иногда
раздирающими кожу и плоть. Каждый из них осознает, что они готовы идти и ползти по
этому пути, бороться за каждую улыбку и взмах ресниц тех, кого они полюбили всем
сердцем.

У каждого эта любовь настолько индивидуальная, необычная, приносящая и радость, и

боль одновременно. Их любовь — это их спасение и смерть, это благодать и проклятие.
Их любовь губит и возрождает, заставляет задыхаться, а после — жадно хватать ртом
воздух. Каждый в любви сгорает, но не умирает. Только негаснущее пламя любви их путь
озаряет. Пусть они сами не до конца понимают, но никто из них больше отрицать
притяжение невообразимое не может.

Они влюблены безвозвратно, навечно.

151/247
Кто-то скажет, что это безумие. А любовь и есть безумие. Она подчиняет без остатка,
забирает волю и заставляет встать на колени даже самых сильных мира сего. Любовь
питает этот мир, ее нитями пронизаны все живые существа. Она на своем пути никаких
преград не видит.

Джексон прикрывает глаза, но перед собой видит только грациозный, нежный образ
Лалисы, которая одним взглядом из полуопущенных ресниц, выбивает весь воздух из
груди. Джексон даже в самых страшных снах не мог подумать, что когда-нибудь сможет
полюбить. В его постели побывало немалое количество страстных и развратных девушек
и парней, но сердце выбрало ту, что кардинально от других отличается. Лалиса — это
смесь всех его фетишей от горячей и обжигающей танцовщицы, до хрупкой ласковой
девушки, в объятиях его заживо горящей. Ради Лисы умереть нестрашно, ради нее он
готов ломать стены, покорять горы и пересекать пустыни. Она успела стать важной
частью его жизни незаметно, будто все произошло так, как и должно было произойти.
Джексон в ней погряз, он готов тонуть в глубинах ее теплых глаз цвета темного
шоколада бесконечно. Лалису читай — не прочтешь. В ней граней так много, под разным
углом рассматривай — найдешь что-то новое и необычное, то, что заставит заново в нее
влюбиться. Лалиса — именно та, кто смог приручить дикого пса внутри Джексона, пусть
сама она этого даже не осознает, но рядом с ней Ванг по-настоящему ощущает дыхание
жизни, которую до встречи с ней не ценил. Теперь помимо преданности клану и Чонгуку
он предан ей всем своим существом.

— То есть ты хочешь явиться на совет, который будет проходить через две недели, и
заявить свои права на место главы? — хмыкает Чонгук, разрушая царившую в кабинете
тишину. — На собрании будут присутствовать представители четырех кланов, включая
меня. Правда, я ненавижу встречаться с этими старыми ханжами, но это внеплановый
сбор, как я понял, созвал его твой отец, чтобы поднять белый флаг. Странно это. Хотя
Пуонгу я не доверяю. Еще когда я был маленьким и мой отец был жив, на одном из таких
собраний Пуонг устроил настоящую техасскую резню, потому что один клан в прошлом не
хотел идти на уступки. У твоего отца странные методы, но действенные, ничего не
скажешь. Сейчас это тоже ловушка, я уверен.

— Я знаю, — резко говорит Хосок, поднимая голову на Чонгука, бросив ручку на стол. —
Но отец не знает о нашем тайном сговоре, к тому же Юнги помогает мне собирать моих
людей в клане, я планирую устроить сбор сегодня ночью на складе. В подчинении отца
людей намного больше, — хмыкает Хосок, подается корпусом вперед и на стол локтями
опирается. — Однако их верность с верностью моих людей не сравнится. Как раз отсею
всех крыс и предателей, — довольно улыбается и вскидывает голову вверх.

— С людьми я помогу, но что ты планируешь делать с Пуонгом? Он вряд ли остановится

перед своей целью. Захочет убрать тебя в придачу со мной, даже не посмотрит, что ты
его сын. И как ты с ним под одной крышей столько лет жил, слушался его? Давно пора
была ко мне прийти и помощи попросить, — присвистывает Чонгук, наблюдая за тем, как
Хосок недовольно сводит брови к переносице. — Не делай такое лицо, ты давно должен
был занять место Пуонга. Ты всегда мне нравился больше, чем он, дела с тобой вести
проще и интересней, чем с ним. Так что, Чон Хосок, благословляю тебя на все твои
достижения! Нам надо выпить!

152/247
Джексон в кулак прыскает, встает с дивана и к бару вдоль стены подходит, достает
оттуда коньяк десятилетней выдержки и три стакана, возвращается к столу Чонгука.
Джексон ставит стаканы, разливает выпивку и протягивает один бокал Хосоку, который
глаза закатывает.

— Ты неисправим, Чон Чонгук, как тебя иногда хочется застрелить, — выдыхает Хосок, и
звук ударяющегося стекла друг об друга по кабинету разносится.

— Зато со мной не соскучишься, — подмигивает Чон и опрокидывает содержимое

стакана.

— Когда заберешь Пака? — спрашивает Хосок, обратно откинувшись на кожаную спинку.

— Ты его недолюбливаешь, почему? — набок голову склоняет Чонгук, не сводя слегка

прищуренного взгляда с союзника.

— Потому что он маленький крысеныш, и его непосредственная близость с моим отцом не

нравится мне от слова совсем, поэтому мне проще было избавиться от него, а ты любезно
мне в этом помог.

Чонгук довольно хмыкает, а Хосок поднимается со своего места, оставляя стакан на

столе, забирает висящий пиджак на спинке и идет к выходу.

— Дам Чимину еще пару дней свободы, — приподнимает уголки губ вверх Чонгук и
кивает уходящему Хосоку.

Когда дверь за мужчиной закрывается, Джексон переводит внимательный взгляд на

развалившегося вальяжно в кресле босса, сцепившего руки в замок на животе.

— Ты ему доверяешь? — Ванг скрещивает руки на груди.

— Да, потому что у меня нет причин ему не доверять. Хосок пришел просить помощи,
унизился и растоптал свою гордость, закопал честь, но это не вызывает у меня
отвращения или презрения к нему. Нет. Совсем наоборот. Он показал себя как сильный
будущий лидер, который в нужный момент сможет поступать трезво и с умом, в отличие
от его отца. Давно надо было убрать Пуонга, — спокойно говорит Чонгук, смотря на
нахмурившегося друга. — Надо будет подготовиться к этому совету, а еще поезжай
сегодня ночью вместе с Хосоком к его людям.

— Это все?

— Можешь идти.

Чонгук остается один, позволяя себе полностью погрузиться в собственные мысли,

заполненные не предстоящим собранием глав и очередными предательствами, а образом
Пак Чимина, на спине которого совсем скоро символ его клана будет. Плевать, хочет
брюнет этого или нет. Чонгук от него не откажется, хотя знает, что права не имеет, но
эта одержимость им какая-то нереальная, убивающая. Чонгук без Чимина дышать не

153/247
может, действовать, Чимин для него — настоящая доза героина, от которой отказаться
практически невозможно. Сколько бы он ни проходил курсов лечения от зависимости,
все время возвращался к исходной точке. Но с Чимином все по-другому. В этом случае ни
одно лекарство, ни один специалист помочь не сможет. Чонгук на нем помешан в прямом
смысле слова. Чонгук им восхищен, ведь как в одном человеке может умещаться все, что
так Чон в людях ценит? Необъяснимо. Он к нему на уровне инстинктов тянется, будто
полюс к своему полюсу притягивается. Словно все, что так долго искал Чонгук в своей
жизни, в одном человеке есть. Сила, жестокость, любовь. Оно все не связно, но
идеально смешано. Чонгук в этом адовом коктейле плавает, наслаждается, скоро в него
же утянет Чимина. Чонгук болен, болен тем, кто его заставляет почувствовать себя
живым, дышащим полной грудью человеком. Чимин может его ненавидеть, но именно эта
ненависть подпитывает, к жизни пробуждает. Все то, что в жизни Чонгука до Чимина
было, ненастоящее фальшивое, ненужное. Все то, что происходило в его жизни, будто
вело ко встрече с одним человеком. Чимин неожиданно вошел в его жизнь, став всем ее
смыслом, наполнил до краев значимым существованием. Теперь у Чонгука новая цель —
Чимин должен его полюбить. Он сделает все для осуществления этой цели, надо будет
— пришьет Чимина к своей коже намертво, но от него не уйдет. Чонгука любить не учили,
как это делать не показывали. Чонгук потерял мать, рано лишился отца, рос как ребенок
Спарты, выживал, добился того, что его все боятся и уважают. Чонгуку не показывали,
что значит любить и быть любимым. Но теперь он готов учиться, странными, возможно,
извращенными способами, но готов.

Чонгук хочет любить. Он хочет любить Чимина. Как бы абсурдно все ни звучало и ни
выглядело, Чонгуку не нужны ни войны, ни земли, ни власть, если все это разделять
рядом Чимин не будет. Теперь все приобретает новый смысл, окрашиваясь в новые
краски. Поднимающуюся в душе бурю Чонгук не контролирует, она бешеным потоком
разрушает все на своем пути. Только разрушив все под основание, можно построить что-
то новое. Чонгук сделает это, потому что хочет, хочет настолько сильно, что руки в
кулаки сжимаются, а тело мгновенно напрягается. Это желание патокой расползается по
телу, призывая к врожденному инстинкту «действовать». Чонгук поднимается с кресла,
поправляет пиджак и, выйдя из кабинета, бросает секретарше, чтобы подогнали машину
ко входу.

Чонгуку нужно его увидеть, нужно его почувствовать. Чонгук без него задыхается, как
выброшенная на сушу рыба.

Чонгуку он просто нужен.

***

— Что?!

— Лиса, ты должна уехать вместе с мамой. Я не буду обсуждать это миллион раз. Вы
уезжаете сегодня ночью, — уже грубо говорит Чимин после целого часа разговора с
сестрой.

Лалиса крепко сжимает подушку, сидя на диване в квартире брата, совершенно его не
понимая. Чимин объяснять ничего не хочет, на все заданные вопросы махает рукой,

154/247
считая их бессмысленными. Лалиса злится, внутри один за другим вулканы, спящие много
лет, просыпаются. Будь ее воля, она вскрыла бы черепную коробку брата и взглянула,
что внутри его головы происходит. Лиса не понимает. Ее Чимин всегда был открытым,
добрым, любящим, всегда охотно шел на разговор, поддерживал и помогал в трудных
ситуациях. Этот Чимин лишен всякой человечности, будто кто-то безжалостно вырвал
хрупкое сердце, очернил его и вставил обратно. Чимин никогда не разговаривал с ней в
приказном тоне, никогда не позволял себе грубости, никогда не повышал голос. Но все
меняется. За последние годы Чимин кардинально изменился. Брат стал сильнее, но
потерял самого себя, пока гнался за своей силой. Лалиса пристально смотрит в когда-то
теплые глаза и пытается хоть немного света в них отыскать. Чимин стоит около окна и
держит в руках стакан с янтарной жидкостью, плавно покачивающейся от движения руки
парня. На Чимине белые, идеально сидящие на нем брюки, черная рубашка, расстегнутая
на пару пуговиц, растрепанные волосы и самый уставший в мире взгляд. Если она
попытается спросить, что с ним, то не получит ответ. Лиса хмыкает и отбрасывает
подушку, встает с дивана и подходит к нему.

— Я не уеду, Чимин. Хочешь ты этого или нет, я никуда не уеду. Я не оставлю тебя, —
уверенно говорит девушка, наблюдая за тем, как брюнет тяжело вздыхает и иронично
закатывает глаза. — Чимин, что происходит? — тише спрашивает Лиса, оглядываясь на
дверь в комнату, в которой спит, чтобы убедиться, что она закрыта.

— Это для вашей безопасности, — Чимин на нее не смотрит, продолжая равнодушно

разглядывать вечерний город за окном. — Вы полетите в Японию, пока здесь не
уляжется весь пиздец. Лиса, вы двадцать четыре часа находитесь под прицелом, и я не
хочу, чтобы вы пострадали. Ты знаешь, с кем я связан, и знаешь, чем это может
кончиться. Я прошу тебя, пожалуйста, сделай то, что я сказал, и перестань упираться.

Лалиса направляет взгляд в сторону раскинувшегося под ними города, который так
красив в лучах закатного солнца. Лалиса чувствует, как начинают неприятно щипать
глаза от собирающихся соленых слез, но понимает, что Чимин прав. Из-за них он
подставляет себя под удар, он связан по рукам и ногам. Лиса понимает это, но почему
именно сейчас она не может его оставить, бросить одного против всего мира? Они ведь
семья. Или кто они уже друг другу? Девушка аккуратно подходит ближе к брату,
протягивает медленно руки и не спеша обнимает его, утыкаясь носом в изгиб Чиминовой
шеи. Чимин всегда любил хороший парфюм, она слышит слабые нотки бергамота из
коллекции Армани. Лалиса не хочет плакать, но слезы стекают по щекам. Парень не
отстраняется, он приобнимает сестру за тонкую талию, утыкается лбом в ее плечо,
мысленно благодарит за то, что она все понимает.

Лалисе никогда не надо было все объяснять. Она всегда могла понять его, проникнуться
и поддержать. Даже сейчас в хаосе, что их окружает, она не задает лишних вопросов,
не лезет в глубины его души, чтобы вскрыть кровоточащие раны. Она все знает, но
предпочитает молчать. Чимин ей за это благодарен.

— Хорошо, Чимин. Мы уедем, я пойду соберу наши вещи, — треснуто говорит девушка и
отстраняется от него. И в этот момент ему кажется, будто она забирает все тепло, снова
оставляя его наедине с ужасным холодом.

155/247
Чимин допивает виски, опускает руку, удерживая стакан за краешки, прикусывает
изнутри щеку. Столько мыслей в голове, которые хочется отключить и выбросить. Чимин
поражается, как его голова еще не взорвалась от бесконечного мыслительного потока.
Чимин думает над своим следующим шагом, думает, как обхитрить Пуонга, что следует за
ним по пятам. Чимин думает об Юнги, который совершить невозможное должен. А
совершит ли он это? Чимин только плечами пожимает, ставки ставит, какой расклад
событий будет, предугадать не может. Вся информация на Юнги собрана в отдельную
черную папку, которая в любой момент может оказаться на столе Хосока по приказу
старшего Чона. Чимину все равно на Юнги, на то, что с ним может случиться, ведь исход
один — смерть. Но в то же время Чимин восхищен его талантливой игрой, его
продуманными ходами, ведь столько лет скрывать свою настоящую личность и не
расколоться под силу не каждому. Не зря на такую невыполнимую операцию выбрали
именно его. Юнги идеально справлялся со своей работой, вот только любовь глаза
затмила не только Хосоку, но и блондину.
Чимин его не винит. Он сам в своих внутренних ощущениях разобраться не может. Внутри
океан бушует, волнами корабли накрывает, ко дну посылая. Чимин уже так давно не
видел Чонгука, что начинает бредить. Он к нему во снах приходит, в своих удушающих
объятиях сжимает. Он ему чудится везде, за каждым поворотом, в каждом человеке.
Если это не болезнь, то пусть ему ответят, что с ним происходит. Почему так сильно
тянет к человеку, что становится трудно дышать, грудь в области сердца в тисках
сжимается? Невыносимо хочется почувствовать его рядом, прикосновения грубых рук
ощутить. Чимин точно болен, потому что по-другому не объяснить. Чонгук для него —
доза, без которой ломает, разрывает на части. Чимин от него зависим слишком давно,
уже и не ответит, когда подсел. Чимин его ненавидит, но без него не может. Разве это
нормально? Хотя, где прописано, что нормально, а что нет? Чимин хочет оказаться
рядом с Чоном, хочет вдохнуть воздух рядом с ним, впитать его аромат, голову кружащий.
Даже если это ненормально. Чимин свободной рукой в волосы зарывается, горько
усмехается.

Найти спасение в том, кому лично пулю в сердце пустить хотел.

Ирония судьбы.

***

В салоне автомобиля тишина. Чимин ловко выкручивает руль, лавируя между машинами,
бросая беглый взгляд на наручные часы. Лалиса нервно теребит подол длинного
свитера, смотрит на дорогу, что сказать больше не находит. Лиен сидит на заднем
сидении, уткнув взгляд на свои колени. Чимин в зеркало заднего вида на мать
исхудавшую, смертельно бледную смотрит, что сказать не находит. Не оправдавший
ожидания сын, который опустил их на самое дно человеческого существования. Здесь не
помогут ни деньги, что Чимин перевел на счет сестры, ни слова извинения. Чимин не
хочет думать об этом, а Лиен вопросов не задает, она вообще не разговаривает с ними,
просто, словно робот, выполняет все, что ее никудышные дети скажут. Они оба
стараются не думать об этом, ведь тогда от обоих останется лишь серый уголок от
спалившей их совести.

— Как приземлитесь, набери меня с мобильного, который я тебе дал, после выключи его

156/247
и выбрось, я сам вас найду, — говорит Чимин и резко бьет по тормозам перед
подрезавшей его машины. — Блять, какого…

Чимин замирает и давится воздухом, когда из машины выходит Чонгук и слишком быстро
сокращает расстояние между ними.

— Выходи, — просит Чон, а Пак не до конца понимает, приказ это или просьба. Но Чимин
отстегивает ремень и выходит из автомобиля, смотря на мужчину, который оказывается
в катастрофической близости.

— Что тебе надо, Чонгук? — пытается придать голосу твердости Чимин, правда, с трудом
получается. — Мы стоим посередине трассы, моя сестра и мать опоздают на самолет,
если ты продолжишь этот цирк.

Чонгук ближе оказывается, окольцовывает талию парня и прижимает к себе.

— Их отвезет мой водитель. Могу распорядиться, чтобы подготовили мой личный

самолет, и их доставят куда угодно, — усмехается Чон, а Чимин недоверчиво смотрит на
него, кладя ладони на его грудь. Как же он, черт возьми, скучал по этой грязной
самодовольной ухмылке.

— Зачем ты приехал?

— Обрадовать тебя, мой ангел, — довольный смешок с Чонгуковых губ срывается,

посылая по телу Чимина волну нескрываемой дрожи. — Ты больше не принадлежишь
«Черной розе», — Чон на татуировку на шее кивает. — Завтра поедешь ее выводить,
будет больно, но ты потерпишь, — сильнее к себе прижимает.

— Что? Что ты несешь, Чонгук?!

— Хосок разрешил тебя забрать. Ты же знаешь, что прыгать из клана в клан — это
предательство, но тебя добровольно отпустили. Правда, Хосок тебя убрать хотел, но
решил сделать мне подарок и любезно тебя отпустил.

— Что?! — Чимин все еще не понимает, о чем говорит Чон.

— Садись в машину, Чимин.

Чимин бьет его кулаки в грудь, но Чонгук

даже с места не двигается. Он недовольно хмыкает, сжав сильнее руки на талии Чимина,
слегка приподнимает его и несет в сторону своей машины.

— Я не сяду в твою машину! — повышает голос Пак, но Чонгук ничего не слышит.

Мужчина открывает багажник, замечая, как тушуется и успокаивается Чимин.

— Ты сядешь в мою машину, поедешь в мой дом и будешь вести себя хорошо, иначе я
тебе опять что-нибудь сломаю, хотя я этого не хочу. Твою сестру и мать отвезут в
аэропорт, лично проследят за тем, чтобы они сели в самолет в целости и сохранности. Не

157/247
испытывай мое терпение, Чимин. Ты лучше других знаешь, как легко я завожусь.

Чимин в его руках обмякает, смотрит растерянным взглядом и ничего понять не может.
Чонгук открывает перед ним пассажирскую дверь и сажает его на сидение, отдает
приказания водителю, который быстро выходит из машины и садится в Чиминову. Чонгук
же садится за руль. Один внедорожник уезжает за белым спорткаром, второй едет за
ними.

— Что происходит?! — Чимин истерику в голосе гасит.

— Теперь ты принадлежишь мне и моему клану.

— Я не понимаю ничего…

— И не понимай. Отныне ты мой.

— Чонгук! Отвези меня к моей семье!

— Теперь я тоже твоя семья. Тебе придется с этим смириться.

Неужели ему очередной раз не оставили выбора?

158/247
Примечание к части Очень важная для меня глава, надеюсь, что она Вам понравится и
Вы в неё окунетесь.

Песня Чигуков. Пожалуйста, включите её с самого начала главы.

https://soundcloud.com/kuroiumimusic/black-and-blue-x-maynovsky
Пенся ДжеЛис.
https://soundcloud.com/jameswarburtonmusic/all-i-want-is-you-demo
Коллаж.
https://ibb.co/VjCK17L

уязвимость

В салоне автомобиля душно, Чимин тянет ворот уже расстегнутой на пару

верхних пуговиц рубашки в надежде, что дышать станет легче. Но не становится. Потому
что за рулем сидит Чонгук, не сводящий с него взгляда в зеркале заднего вида. Чимину
хочется утопиться, лишь бы эти черные, как крылья ворона, глаза, пронзительно
смотрящие, тело не вскрывали, на обозрение душу выставляя. Они едут каких-то
двадцать минут, а Чимину кажется, будто вечность они заперты в узком пространстве, из
которого ни для одного не сделали выход. Чимин в клетке с голодным зверем заперт,
совсем неуверен в том, что несъеденным его покинет. Чимин не понимает: ему жарко
оттого, что в салоне печка включена, хотя погода за окном позволяет без нее
обходиться, или потому, что Чонгук, сжимающий кожаный руль так крепко, заставляет
сердце в бешеном ритме колотиться?

— Чонгук! — для брюнета одно его имя сказать требует усилий колоссальных, а в глаза с
решимостью и без страха посмотреть — всей энергии. — Отвези меня к моим родным, ты
не имеешь права вот так просто вторгаться в мою жизнь и отрывать меня от моих дел!

— Чимин, заткнись, — прерывает его мужчина, на светофоре достает из бардачка пачку

сигарет и закуривает. Он открывает окно и выпускает дым за пределы салона. — Не
порти мое прекрасное настроение сейчас, иначе я сделаю так, что долго говорить не
будешь, — недовольно хмыкает Чонгук и бросает взгляд на Пака, хлопающего
недоуменно своими глазками-карамельками.

— Чонгук! Что, блять, происходит? Объясни мне!

— Перестань орать, — Чонгук делает еще пару глубоких затяжек и сворачивает на

дорогу, ведущую за город. — Хосок пришел ко мне несколько дней назад и поднял белый
флаг. Он не хотел войны и поступил мудро, но чую, что проблема скрывается куда
глубже. Что тебе обещал Пуонг за верную службу? — спрашивает Чон, но ответа не
дожидается. — Хосок хотел от тебя избавиться. Не знаю, что ты ему сделал, но ему было
проще тебя убить, нежели наблюдать за тем, как ты становишься ближе к Пуонгу. Не
знаю, что себе накрутил Хосок, но Пуонг из тебя не сделал бы приемника. Этот старый
хуй скорее закопал бы тебя живьем, чем к власти приблизил бы. Так что, ангелок мой,
радуйся, что я тебя забрал без суда и следствия. Теперь ты мой и под моей защитой,
хочешь ты этого или нет, но рядом со мной ты будешь в безопасности.

159/247
— Это вряд ли, — неосознанно вырывается у Чимина, но он тут же губы в тонкую линию
зажимает.

— Сделаю вид, что я не услышал, — недовольно усмехается мужчина и продолжает

спокойно вести автомобиль. — Сейчас ты зависим от меня, нуждаешься в моей защите,
принимай это или нет — я тебя никуда не отпущу. Ты под прицелом Пуонга, думаешь, я не
следил за тобой? Мои люди всегда были рядом, всегда докладывали все, что ты делал. Я
всегда знал, где ты и с кем ты, а ты так занят был делами Пуонга, что даже не замечал
ничего вокруг. Ты же не глупый мальчик, а упускал такие важные вещи. Признай, что ты
не дорос до этого мира, пришел в него с какими-то амбициозными целями. И скажи
теперь: ты достиг их? Получил власть, деньги, признание? Ты смышленый, если тебя
направили в правильном русле, то ты смог бы добиться здесь многого. Так что, Чимин, ты
добился то, что хотел? — спрашивает со стальными нотками в голосе Чонгук и смотрит
своим глубоким взглядом, от которого холод тело сковывает.

Чимин отводит взгляд в сторону окна, делает настолько глубокий вдох, насколько
позволяет объем легких, и в следующую секунду… Возможно, Чимин — самоубийца.
Возможно, Чимин окончательно потерял рассудок. Возможно, Чимин подписал смертный
приговор собственной кровью. Но он устал быть тем, за кого все решают. Он начал весь
путь ради одной цели, которая сидит на водительском сидении автомобиля. Чимин
перебрасывает кожаный ремень, незаметно снятый во время их разговора, через шею
Чонгука и резко тянет на себя, прилагая всю свою физическую силу. Чимин так крепко
сжимает края ремня, что становится больно и под ладошками точно останутся
некрасивые болезненные мозоли. Чимин натягивает с невероятной силой, удивляется
самому себе и поступку, совершенному в эту секунду. Все было начато ради одного, все
должно закончиться, чем быстрее, тем лучше. Чимин готов разбиться вместе с Чонгуком,
лишь бы перестать по ночам видеть белый потолок, окрашенный алой кровью.

Чонгук по тормозам бьет, почти съезжая на обочину, хватает одной рукой ремень и
оттягивать пытается, но у Чимина хватка железная, что даже его самого поражает.
Чонгук знает, что адреналин с человеком творит небывалые вещи, ведь иногда от пыток
не сразу умирают, за жизнь хватаются и держатся что есть силы. Чонгук хрипит,
кожаный ремень в шею впивается больно, однозначно оставит некрасивый синяк. Чонгук
тянется второй рукой к голове брюнета и волосы на затылке собирает, оттягивает со
всей силы, но похоже, что Чимин сдаваться не планирует. И это Чонгука поражает и
раздражает одновременно. Буквально через какие-то тридцать секунд, длящиеся целую
вечность, люди Чона, испуганные резким торможением босса, открывают дверь, хватают
Пака поперек груди и оттаскивают от мужчины, сразу вытаскивая брыкающегося и
сопротивляющегося парня на улицу. Чонгук дышит тяжело, прикасаясь пальцами к горлу,
шея надсадно жжет от давки, но выдыхает пару раз, прокашливается и, не заметив
открытой телохранителем двери, выходит из машины.

Чимину больно, он матерится громко, ногами пытается дотянуться до скрутившего руки

за его спиной амбалу Чона, но безуспешно. Чимин голову назад вскидывает в надежде,
что хоть до подбородка дотянется, но все попытки на провал идут. Чимин на самый
опасный риск пошел, прыгнул в бездонную яму, думая, что сможет справиться. Чимин
слишком долгое время жил одной мыслью, лелеял ее и взращивал в себе, подобно
бутонам черных роз, растущим в оранжерее Пуонга. Он засыпал и просыпался с одним

160/247
образом, выбитым на веках черной краской, жил только ради одной миссии, которую
провалил. Не хватает закадрового смеха аудитории, только и мечтающей, чтобы ядом
артиста оплевать. Чимин проебался, не обдумал, на поводу эмоций пошел. Пусть
сознание кричит, что он трус, неудачник, не умеющий до конца доводить начатое, —
бешено колотящееся в груди сердце, наоборот, твердит. Оно стучит так громко, так
быстро, что норовит ребра переломать, отчего — непонятно. То ли от адреналина, что по
сосудам лавой течет, то ли от правильности-неправильности решения собственного.
Чимин взгляд поднимает на вышедшего из роллса Чонгука и в руках телохранителя
обмякает, потому что острый, как бритва, взгляд его на куски режет, разбрасывая части
по всему свету.

У Чонгука диссонанс. Он за долгое время впервые мешкается и не знает, что делать:

убить или помиловать? Любого другого бы Чонгук уже на склад отправил, приказал бы
крюками под лопатки подвесить к потолку и сам бы долго с явным наслаждением на лице
пытал, пока вся кровь его жертвы не вытекла бы, красиво окрашивая бетонный пол. Но
Чимин не кто-то. Чонгук разрывается от желания задушить и поцеловать, избить и
трахать, ненавидеть и любить. Чимин внутри него все спящие вулканы будит, выдержку
и терпение проверяет, ломает, изводит, все существование Чонгука вверх дном
переворачивает, вынуждая делать то, о чем он никогда даже не задумывался. Чимин его
учит жить заново, будто своими действиями и поступками пытается что-то показать или
доказать. Чимин ему шанса не оставляет, перед выбором невозможным ставит, а Чонгук
руками мысленно разводит и как поступить не знает. Чимин его пытался убить — по
закону покушение на главу клана карается пыткой с одним исходом. Чонгук размеренный
вдох делает, хаотично бегающие в голове мысли собрать в единое целое пытается,
пятерней в волосы зарывается и поднимает взгляд на Пака, который, скрученный, в
руках мужчины тут же успокаивается.

— Ты этого хотел, Чимин? Ты все это время хотел меня убить? Что же, когда почти к
цели приблизился, получил удовлетворение? Почувствовал, как истинное наслаждение
по телу разливается? Отпустите, — приказывает Чонгук и в пару шагов сокращает между
ними расстояние. — Дай свою пушку, Хану, — говорит он и протягивает руку в сторону
мужчины, который отдает пистолет. Чонгук проверяет магазин и с характерным щелчком
вставляет обратно в патронат, вплотную к Чимину растерянному подходит. Чонгук
раскрывает его ладонь и оружие вкладывает, приближается катастрофически близко и
направляет дуло в область своего сердца.

— Ты этого хотел, Чимин? Давай, сделай это, выпусти всю обойму в мое черное сердце и
успокойся. Сделай одолжение всем, — Чонгук на ухо все говорит, водит губами по
хрящику, чувствуя, как дрожит всем телом брюнет. Чонгук его обнимает одной рукой за
талию и резче дергает на себя, дуло пистолета больно в грудную клетку давит, но он
боль игнорирует, ведь давно приказал себе не ощущать ее. — Давай, Чимин! Ты же
отомстить хотел, я тебе такую возможность предоставляю, воспользуйся. Второго шанса
больше не будет.

Чимина трясет, на своих двух он держится только из-за цепкой и крепкой хватки Чона,
чье дыхание горячо опаляет ухо, разнося неимоверный жар. Чимину страшно, страшно
настолько сильно, что в легких кислорода не хватает, он часто прерывисто дышит,
смотрит на расцветающие фиолетовые узоры на шее Чонгука. Пак до сих пор поверить

161/247
не может, что это он сделал, что таким сильным, оказывается, может быть. А сейчас
руки Чимина даже пистолет, кожу холодящий, удержать не в состоянии.

— Я не могу, не могу… — шепчет, словно в бреду, Чимин, слабо пытается оттолкнуть

Чона, но тот не сдвигается, как гора величественная, стоит и над ним возвышается.

— Ну и что дала тебе эта месть? Она тебя уничтожила, сожрала и выплюнула. Я знаю,
что такое месть, Чимин. Я знаю, как она выжигает душу в адском пламени, как по утрам
становится главной причиной подъема. Я знаю, как она сладка, когда видишь на своих
руках кровь того, кому хотел отомстить. Но тебе она кроме боли и ненависти к самому
себе ничего не дала, — Чонгук его обнимает, плавно по спине пальцами проводит.
Вдыхает смешавшийся в воздухе запах страха и полного отчаяния.

— Боль принес мне ты, только ты, — Чимин резко дергается, из рук Чонгука пистолет
выхватывает и делает шаг назад, крепко держа в двух руках оружие, направляет на
мужчину. — Я хотел твоей смерти, хотел, чтобы ты сдох в муках, хотел, чтобы твое тело
нашли, хотел видеть тебя в гробу под землей, хотел этого и мечтал, жил одной мыслью
об этом. Ты разрушил мою жизнь, ты сломал меня! Ты убил все хорошее во мне. Ты
насиловал меня! Ты, блять, изнасиловал меня! Я лечился, принимал кучу таблеток, не
спал и видел только твои руки на своем теле, чувствовал твои удары! Ты, блять, даже не
подумал, что можешь сломать чью-то жизнь просто по своему желанию. Ты — Монстр,
Чон Чонгук! Из-за тебя я стал тем, кто сейчас стоит перед тобой! Я тоже стал монстром
из-за тебя! — у Чимина по щекам текут предательские слезы. Не о такой жизни он
мечтал. Он не мечтал стоять одним вечером посередине трассы, держать в руках
пистолет и бояться сделать выстрел в того, кого любит и ненавидит.

— Я ненавижу тебя, ненавижу… — тихо говорит Чимин, пока Чонгук кивает стоящему
позади телохранителю, который без усилий забирает оружие из рук брюнета, еле
стоящего на ногах. Чон подхватывает его поперек талии, чтобы парень не упал на
асфальт, и целует в макушку.

— Отвезите в особняк, заприте в комнате и никуда не выпускайте. Пусть ему вколют

успокоительного и снотворного, — с расстановкой медленно говорит Чонгук и передает
Чимина в руки Бао. — Ты отвечаешь за его жизнь своей. Если волосок с его головы
упадет…

— Я понял, босс, — отвечает мужчина и аккуратно подхватывает Пака на руки.

— Не своди с него глаз, не хочу, чтобы он навредил себе.

Бао кивает, а Чонгук наблюдает за тем, как слабо сжимаются Чиминовы руки в кулаки,
как тело, что моментально стало маленьким и хрупким в руках телохранителя,
содрогается, а губы на повторе шепчут «ненавижу». Чонгук опускает голову и идет
обратно в машину. Он кивает топчущемуся на месте Хану, который, отвесив поклон,
бежит во внедорожник и залезает на водительское сидение. Чонгук смотрит, как
отъезжает автомобиль и мимо него проезжает, обдувая лицо резкими потоками ветра.
Мужчина садится в машину и зарывается пальцами в волосы, сжимая их у основания так
сильно, что в следующую секунду вырвать попытается.

162/247
«Блять, блять, блять…» — без конца в мыслях крутится.

Чонгук начинает по рулю колотить, будто кусок металла сможет всю боль забрать.
Впервые за двадцать восемь лет гребанной жизни больно настолько, что хочется без
анестезии вспороть грудную клетку, раскрошить собственные ребра и сердце вытащить,
окрашенное черной гнилой кровью. Впервые он познал, что значит чувствовать боль,
которая разъедает с шипящим звуком плоть, добирается до души, проданной дьяволу
давным-давно. Чонгук лбом утыкается в руль, а по щекам начинают течь слезы. Чонгук не
помнит, когда последний раз плакал, а плакал ли вообще. Чонгук думал, что на эмоции не
способен и чувства давно похоронил в общей могиле родителей. Чонгук пальцами
дотрагивается до щеки, проводит по ней, стирая слезы, которые все равно продолжают
катиться из глаз. Он в холодных стеклянных глазах Чимина увидел концентрированную
боль, на него перекинувшуюся, как опасный вирус, воздушно-капельным путем
передалась. Чимин держал пистолет, на него направленный, но почему Чонгуку
показалось, что в ту секунду он мечтал о том, чтобы на себя его навести? Чимин не хочет
жить, в его глазах пустота пугающаяся и темнота, засасывающая в свою бездну.
Чонгук — тот, кто сотворил это с ним.

«Блять, блять, блять…» — не умолкает сознание.

Чонгук знает, что рушит жизнь по щелчку пальцев. Чонгук знает, что он чудовище,
вышедшее из глубин ада. Чонгук знает, что ему плевать на все это. Но Чонгук никогда
подумать не мог, что чья-то сломанная жизнь так тонко переплетаться с его жизнью,
крепко связав узел, который ни топором, ни мечом не разрубишь, может. Чонгук никогда
ни с кем не считался, никогда не думал о других и о том, что делает с ними. Никогда. До
той самой минуты, пока в глазах, напоминающих карамель тягучую, не погасла последняя
звезда. Чонгук их всех уничтожил. Теперь боль, жившая в Чимине, стала его
собственной. Если бы ему сказали пару лет назад, что мальчик, в чьих глазах само
солнце поселилось, изменит его и заставит отчаянно больно полюбить себя, то Чонгук
закопал бы этого человека в бетон и посмеялся. Но сейчас ему не смешно. Если любить
так больно, то зачем люди придумали эту любовь? Если любить так невыносимо трудно,
то зачем люди бросаются в омут с головой и любят? Чонгук не понимает, но твердо
знает, что Чимина он любит. Любит сильно, ненормально, до невыносимой боли в сердце.
Любит. Чонгук от него не откажется. Чонгук найдет способ зажечь новые звезды на
бескрайних просторах темного неба. Чимин его полюбит. Вопрос времени, но Чонгук
сделает все, чтобы Чимин снова смог улыбнуться, а он — насладиться глазками-
щелочками, в которых почти два года назад растворился.
Если любить, то только такого, как Пак Чимин. Сломленного, разбитого, но самого
сильного и решительного, в глазах пусть безжизненная пустыня, но она тоже требует
того, чтобы ее любили, поливали и лелеяли. Ведь любовь невозможное возможным
делает?

Чонгук вздрагивает от неожиданного звонка на телефон, валяющийся на пассажирском

сидении. Он берет трубку и на экран смотрит, на котором белым шрифтом высвечивается
«Ванг». Пальцем по экрану проводит и к уху прикладывает.

— Что такое, Джексон? — с нотками недовольства спрашивает Чон, тыльной стороной

163/247
ладони вытирая остатки слез.

— Чонгук, — по ту сторону дыхание тяжелое, он знает, что ничего хорошего их разговор

не сулит. — Лалиса у Пуонга, если мы не решим, что делать, я поеду и разнесу все!
Блять, Чонгук, как так вышло? Чонгук, блять, я…

— Где ты? — Чонгук машину разворачивает обратно в сторону города.

— На пересечении главной магистрали, что ведет в сторону аэропорта. Чон без

церемоний сбил их сопровождение, а что было дальше, я так и не понял.

— Я скоро буду.

«Блять, блять, блять…» — в голове набатом.

***

Джексон сжимает в руке сотовый, который под давлением крепкой хватки на две части
разломаться может. Джексон от злости, затапливающей каждую клеточку его тела,
готов разнести все, что попадается на глаза. Ярость затапливает зрачки, окрашивая их в
ярко-алый цвет. Чонгуку надо поторопиться, иначе Бешеный Пес, на привязи до этого
сидящий, к чертям цепь перегрызет и жрать, крушить побежит. Ему команду дай — он
сорвется, наплюет на «своих» и «чужих», глотки всем перегрызет, потому что не
уберегли, не спасли, не защитили. Джексон все в крови искупает, насытится ею, а голову
Чон Пуонга грызть с огромным удовольствием и за агониями страдания наблюдать с
истинным восхищением будет. Пуонг покусился на то, что принадлежит ему. Пуонг
дотронулся до цветка, испачкав его в своей грязи. Пуонгу остается только молиться на
всех богов, существующих и не существующих на свете, лишь бы смерть его побыстрее в
свои теплые объятия забрала. По душу его теперь не только Монстр идет, но и Пес, что
верно следует за своим хозяином, рука об руку идет. Джексон не прощает тех, кто как
последняя крыса действует, за спинами слабых прикрывается. Но в их мире правили
кровавые, безжалостные, которые не смотрят ни на пол, ни на возраст. В их мире
правила давно в Тартаре горят со всеми грехами и пороками.

Джексон смотрит на автомобиль, на бок перевернутый, и не понимает, как Пуонг ловко

все смог прогадать и просчитать, будто знал все с самого начала. Джексон только ехал
на встречу Хосока со своими людьми, чтобы быть посредником между кланами, как
сообщение от Лалисы заставило повернуть в прямо противоположную сторону. Одно
слово: «помоги». Джексон, нарушая все дорожные правила, мчался в сторону аэропорта,
потому что знал, что она улетает в Японию из-за Чимина, возомнившего о себе, что
может решать за сестру. Джексон ехал так быстро, что не разбирал дорогу, не слыша
трезвонящий телефон. Джексон перед глазами только образ девушки видел,
придумывая себе самые отвратительные и ужасные сцены в голове. Фантазия
человека — вещь дикая и невероятная, выдумывает всякое, но Джексон знает о том, что
жизнь — штука непростая, любящая бросать в лицо сюрпризы с красным бантом. Ванг на
всех скоростях ехал, матерился на машины, чья скорость сравнима с черепахой, и боялся,
что не успеет. Закон Мерфи: все, что может пойти не так, обязательно пойдет не так.
Джексон боялся не успеть — Джексон не успел. Винит он в этом только себя. Лалиса у

164/247
Пуонга. Зная его методы обращения с людьми, Ванг готовится к худшему.

— Блять! Найдите мне координаты Чона немедленно, я хочу знать, где эта сука! Фил, —
Джексон кивает на паренька, который около разбитой машины стоит и помогает
выжившему пассажиру. Водитель погиб при столкновении, — мне нужны записи с камер
наблюдения, достань их в течение двух часов. Что ты стоишь и смотришь на меня?!
Езжай! — рычит на парня Джексон, который с места подрывается и садится в машину, с
громким звуком рычащего мотора проносится по шоссе. Джексона трясет. Праведная
ярость, скопившаяся в жерле вулкана, вскипать начинает и через края перебрасываться,
еще чуть-чуть и рванет, все живое под собой поглотит.

Если бы Джексону пару лет назад сказали, что ради кого-то готов будет войну
развязать, голыми руками против сотни обученный бойцов пойти, то он посмеялся бы и
сказавшему глотку перегрыз. Сейчас ему совсем не смешно. Человек, который его личным
кислородом стал, планетой неизведанной, в опасности находится, а все, что он может, —
это стоять, играть желваками и надеяться на свою разумность. Джексон — правая рука
Чонгука, его главный помощник, советник, брат и друг. Он не может на эмоциях решения
принимать: это повлечет за собой целый ряд ненужных им сейчас проблем. Джексону
приходится себя в руках держать, свою силу воли проявлять, потому что если он не
найдет Лалису и с ней что-то случится, то он себе не простит такое никогда. Джексон
слишком долго искал того, кто его понять с полуслова может, того, кто его демонов
принять может. Он не думал, что найдет истинную силу в хрупкой грациозной девушке,
чья сила превосходит его собственную. Джексон не ответит на вопрос, в какой момент
непримечательный секс со стриптизершей перерос в безумную любовь, от которой кроет,
как от самых сильных наркотиков. Ванг плечами пожимает, но Лалиса другая, он понял
это сразу, как увидел ее танцующей на шесте. В ее ореховых глазах волны сомнения и
презрения к себе плескались, в ее глазах полное отчаяние было. С людьми случаются
события, когда жизнь не оставляет выбора, точнее, приходится выбирать худший из них,
мысленно подбадривая себя, что все изменится и все в скором времени наладится. Оно
наладится, но только когда будет сделан еще выбор, еще и еще. Бесконечный круговорот
человеческого выбора, от которого зависит жизнь. Человек не имеет права осуждать
кого-то за сделанный выбор: человек несет полную ответственность за сделанный выбор.
Сложно, трудно, непонятно. Джексон увидел в ее глазах глубину, осознание своего
выбора и силу такую, что он может позавидовать. Возможно, он начал тонуть в ней еще с
тех самых минут. Возможно, после первого поцелуя, который вышел грубым и животным.
Возможно, после долгих разговоров в vip-комнате клуба, где она работала. Джексон не
знает, но уверен в одном. Он влюблен как подросток.

— Ну что у тебя? — мужчина резко оборачивается от хриплого голоса Чонгука,

подъехавшего минуту назад. Джексон окидывает друга взглядом и останавливается на
открытой шее, на которой сине-фиолетовый синяк и кровоподтеки виднеются. Он
слишком внимательный к мелочам, тем более все, что касается Чона, непосредственно
имеет значение для него. Чонгук заметил орлиный взгляд, на себя направленный, и
поднял руку в приказном жесте. — Забей. Меня попытался задушить Чимин, — с
усмешкой на губах хмыкает Чонгук. — Ты так и не выяснил, что произошло?

— Пуонг знал, что Пак захочет вывезти своих отсюда. Поэтому иногда Чимин мне
кажется полным идиотом. Он мог связаться с тобой, блять, или как-то провернуть это

165/247
дело по-другому, но решил, что он самый умный, — Джексон злиться сильнее начинает.
Ему теперь Чимина избить хочется за сестру и за брата, всю дурь из малолетней головы
выбить. — Как я понял, Лалису забрали, а вот что с их матерью я не знаю.

— Блять, — на выдохе матерится Чонгук, скрещивая на груди руки. — Лалисой он будет

шантажировать Пака, да и тебя тоже, да и меня получается, блять. Надо отыскать их
мать.

— Я уже выслал Фила за видеозаписями.

— Если машины Чимина здесь нет, значит, они уехали. Позвони Феликсу, пусть отследит
тачку и доложит. Отошли кого-нибудь в аэропорт узнать о Пак Лиен, садилась ли она в
самолет. Насчет Лалисы, — Чонгук устало потирает двумя пальцами переносицу и
поднимает взгляд, полный сожаления, на Джексона, — сейчас мы не можем бездумно
броситься спасать ее.

— Чонгук! Я не могу спокойно сидеть и ждать, думать о том, что с ней может что-то
случиться. Ждать посылку с черными розами и ее расчлененное тело мне тоже не
хочется. Чонгук, я ее люблю, я должен ее спасти! Ты должен меня понять!

— Я понимаю, но сейчас мы бессильны. Пуонг не убьет Лалису.

— Ты не можешь быть в этом уверен, — Джексон вплотную подходит и хватает его за

лацканы пиджака. — Если бы это был Чимин? Ты бы бросился его спасать, не
раздумывая. Но Чимин сейчас в полной безопасности, а его сестра может быть на
волосок от смерти.

— Чимин тот, кто знает все слабые места Пуонга. Я не думаю, что он, работая на Пуонга,
не нарыл на него достаточно информации. Джексон, у нас война в самом разгаре, не
теряй сейчас голову, ты нужен мне. Я обещаю, что мы спасем Лису, а потом я дам тебе
отпуск, и ты отвезешь ее куда-нибудь на Карибы. Джексон, я устал, меня чуть не
прикончил человек, которому я свое сердце в руки вложил.

Чонгук его руки скидывает и шаг назад делает, наблюдая за тем, как тяжело дышит Ванг.
Его грудь делает глубокий вдох, ноздри расширяются, громкое дыхание отчетливо
слышится. Пес выдыхает так же шумно, потом еще раз и еще, пока два омута черных не
распахиваются внезапно. Джексон смотрит на Чонгука с полной решимостью, готовый в
любой момент сорвать цепь с шеи и ринуться в бой.

— Я еду к Хосоку, закончу с ним, отправлюсь узнавать, что с их матерью. Обо всем
доложу, — чеканит стальным голосом Джексон и на пути к машине набирает Феликса,
отдавая ему распоряжения.

Псом его называют не только за верность, но и за умение включить холодную

рациональность по велению босса.

Только дождись меня, Лиса…

166/247
 ***

Их машину внезапно подрезали, остановившись прямо перед ними. Двое мужчин,

напомнивших Лисе таких же, которые рядом с Чимином ошиваются вечно, выбежали из
авто и бесцеремонно выволокли ее машины. Попытавшись проявить сопротивление, она
получила неслабый удар кулаком в солнечное сплетение, на мгновение выпав из
реальности от раздирающей изнутри боли. Все, что она услышала, пока ее заталкивали в
другой автомобиль, — это грубый мерзкий голос над ухом, приказывающий заткнуться и
слушаться. Лалиса никогда глупой девочкой не была и сейчас лезть на рожон не
собиралась. Единственное, что она успела, — это написать короткое сообщение
Джексону, с надеждой о своем спасении. Лиса боится не за себя, а за маму, которая в
непонимании и шоке сидела на заднем сидении, наблюдая за разборкой Чимина и
Чонгука на улице. Только когда за руль сел незнакомый мужчина, Лиен начала задавать
столько вопросов, на которые Лалиса не могла дать ни один ответ. Она пыталась ее
успокоить, сказать, что все в порядке, прекрасная зная, что ни черта не в порядке.
Теперь она боится, что с матерью случится худшее. Лиса понимала, что, связываясь с
таким человеком, как Джексон Ванг, можно забыть о спокойной жизни. К тому же она
давно поняла, что Чимин тоже стал одним из тех людей, что правят тихо под покровом
ночи, совершая вещи, законом запрещенные. Она приняла, как данное, решив, что не
имеет права лезть в их жизни и задавать какие-либо вопросы. Лалиса всегда была
понимающая, наверное, из-за этого многие ее ученики обращались к ней за советом,
потому что знали, что она выслушает и не осудит. Ученики ее любили и любят не только
за полную отдачу и любовь к творчеству, которому она поставила всю жизнь, но и за
умение помочь в трудную минуту. Лалиса умеет поддержать, каждый ученик, познав
горечь неудачи, мог сказать, что их тренер — настоящий кладезь мудрости, позитива и
неутомимой энергии. Даже во всем дерьме, происходящем в жизни, она продолжает
верить, что временно, что все наладится рано или поздно. И ей нужно стараться не
унывать и поддерживать близких людей. Именно поэтому она не стала спорить с
Чимином и выяснять отношения, просто согласившись на его условия. Возможно, оно к
лучшему, если бы все получилось так, как планировал брат, она с матерью на некоторое
время смогла бы спокойно зажить в Японии. Однако по закону жизни не всегда все
происходит так, как мы задумали. Проклятье, неудача, сглаз или еще черт знает что
можно придумать, но Лалиса осознает простую истину: она в полной заднице. Сейчас она
не будет думать, как докатилась до подобной жизни, ибо внутри от удара все до сих пор
огнем полосует. Сейчас она будет думать, как не сдохнуть и что делать дальше.

Машина едет быстро. Лиса сидит на заднем сидении, скрючившись туловищем вперед,
держась руками за живот. Сознание рисует ужасно-кровавые картинки, от которых ее
начинает мутить, сердце стучать так быстро начинает, будто она без отдыха несколько
часов в ряду танцует. Она боится за маму, но она боится и за себя. Врать самой себе
бессмысленно. О чем можно думать, когда двое амбалов в черном с физиономиями
обезьян заталкивают тебя в машину, не скупясь на удары? Ее опасения оправданы.
Любая другая на ее месте дрожала бы от страха не меньше, чем она. Лалиса счет
времени теряет, кажется, будто они останавливаться не собираются. Они везут ее к
океану и сбросят туда? Они везут ее в лес, где оставят умирать? О чем она думает…
Они — убийцы, мафия, преступники. Невольно вспоминаются немногочисленные книги,
просмотренные ею на эту тематику. Ее укачивает. Ее точно сейчас вырвет.

167/247
— Мне плохо, — бледными губами шепчет.

— Блять, Джинхо, останови машину, принцессе плохо, не хочу потом салон оттирать, —
рявкает мужчина и, открыв дверь, грубо хватает девушку за локоть, вытаскивая из
машины. Лалису рвет скудным обедом прямо на обочину, но легче не становится.
Желудок будто нашпигован иголками, в пищеводе горит, а во рту сухо, как в пустыне, и
мерзко. Пить хочется так, что Лиса готова душу за глоток воды продать. Ее снова садят в
машину, в придачу ко всему еще и голова кружиться начинает.

— И зачем она боссу? Только проблем доставляет, — тяжело выдыхает сидящий на

переднем сидении мужчина и протягивает назад бутылку с водой. Девушка выхватывает
ее, открывает и к горлу присасывает, за три глотка половину бутылки осушает.

— Спасибо, — мямлит невнятно, но ей никто ничего не отвечает, и всю оставшуюся

дорогу в салоне тишина давящая. Лалиса о своей участи пытается не думать, но в голове
яркими вспышками всевозможные картинки мелькают.

Автомобиль останавливается на территории особняка, дворец напоминающего, с

огромными окнами, обрамленными белыми рамами. Ее тащат под локоть, словно
тряпичную куклу, через двор в сторону входа в дом, по лестнице вверх, по длинным
коридорам, уставленным различными вазами, скульптурами и прочими вещами, которыми
богачи тешут свое самолюбие. Лалису жестко в открытую дверь впихивают — та,
запутавшись в собственных конечностях, падает на пол, больно ударяясь коленями.

— Здравствуй, Лалиса, — незнакомый голос будто из самой преисподни исходит. Низкий,

грубый, с легкой хрипотцой невольно заставляет все тело задрожать. Она поднимает
голову, замирая на фигуре мужчины, стоящего посередине комнаты и с бокалом красного
вина. В его глазах такая тьма густая, весь свет закрывающая, сияние всех
драгоценностей в этой комнате перекрывающая. — Прощу прощения, что оторвал от
твоих дел, но сложившиеся обстоятельства требует радикальных решений, — говорит
мужчина, а Лалису холод лютый обдает.

— Кто вы? — заикаясь, но все равно спрашивает, пытается храбрости набраться.

— Ах, я не представился! Мое имя Чон Пуонг, — уголками губ улыбается и, пригубив
вино, ставит бокал на круглый столик и подходит к девушке, которая отползать
начинает. — Девочка моя, не бойся, — мужчина ближе подходит, а она ползти
продолжает, пока лопатки в стену не упираются. Пуонг перед ней на корточки садится и
руку протягивает, костяшками по мягкой щеке проводит. — Пока ты будешь хорошо себя
вести и выполнять все, что тебе будет велено, с тобой ничего не случится, — он на
секунду замолкает, прядь волос за ухо убирает. — Ты красивая, очень красивая. Мне бы
не хотелось эту красоту портить. Надеюсь, что ты не такая же безрассудная, как твой
брат. Будь умницей, и мы с тобой подружимся.

Вот только Лалиса в бездонных черных глазах видит танцующих чертей и свою близкую
смерть.

***

168/247
Хосок устало потирает переносицу, снимает с себя пиджак и бросает на диван. Эта
война выматывает его. Война — это не с врагом, а с человеком родным, который все
границы перешел, не оставив ему выбора. Хосок никогда бы против отца не пошел,
потому что противоречит всем устоям и традициям, но отец сам вынудил, черту перешел,
продолжая держать Хосока за маленького несмышленого мальчика. Только не учел, что
Хосок — давно не ребенок. Он ведет многие дела клана, непосредственно присутствует
на всех переговорах и советах, в любом скандале стоит впереди своих людей. Хосока
уважают намного больше, чем Пуонга, за силу, за верность идеалам и за решения,
принимаемые им. Оказывается, что внутри клана между людьми Хосока и Пуонга давно
разлад шел. Негласное тайное собрание только подтвердило это. У Хосока людей в
распоряжении намного меньше, но зато они все верны ему. Хосок бесцельно их в бой не
поведет, кровь их не пустит, как любит это делать Пуонг ради власти, территории и
могущества. Никто не посмеет сказать, что Чон Хосок — слабый лидер. Его уже избрали
новой главой «Черной розы», осталось только показать отцу свои истинные и серьезные
намерения.

Хосок прыскает в стакан виски и подходит к окну, за которым расстилается ночной

город, усыпанный миллионом огней. Хосок смотрит вниз и думает о том, что скоро
прольется кровь, много крови его собратьев, но Хосок рядом с ними будет, не бросит и не
сбежит, как последний трус. Он в своих силах уверен, в своей правде тоже. Он с детства
шаг за шагом шел к тому месту, где должен быть. Хосок не отступит. На кон поставлено
слишком много. Благополучие всего клана, ведь слишком долго все страдали от тирании
Пуонга. У отца своеобразная политика всегда была, которую Хосок по достижении
осознанного и понимающего возраста перестал понимать. Пуонг — любитель жесткой
эксплуатации и шантажа, что в их мире явление нормальное, но по отношению к людям
своего клана — перебор. Но Пуонг считает, только таким образом можно заставить
людей бояться и уважать тебя. Хосок тактику подобную изучать начал, но кроме
действительного страха и презрения у людей ничего не выявил. Впрочем, скоро всему
придет конец. Пуонг мирно заживет в особняке, больше к делам клана причастен не
будет, а начнет выделываться, то Хосок намного жестче и грубее поведет себя в таком
случае.

Хосок залпом выпивает виски и удивленно поворачивает голову в сторону двери, в

которой раздался стук. Гостей он не ждет. Юнги сказал, что ему необходимо разведать
какую-то важную информацию, предупредив, чтобы Чон не ждал и занимался
насущными проблемами. Хосок подходит к двери и открывает ее, а за ней молодой
парень стоит и в руках держит небольшую прямоугольную коробку черного цвета с
красным бантом на ней. Охранники, которые возле двери стоят, пацана проверили.

— Он чист, босс. Ничего подозрительного. Коробку открыли: там лежат какие-то

документы, проверять не стали.

Хосок тяжело выдыхает, забирает протянутую парнем коробку. Еще сюрпризов от

незнакомцев на ночь не хватало.

— Босс, если что-то не так, то ты можем…

169/247
— Все в порядке, — бросает Чон и закрывает дверь. Мужчина проходит к дивану и
кладет на него коробку, крышку снимает. На дне лежат две черные папки. Хосок достает
и открывает обложку, а на первой странице лежит записка, на которой аккуратным
каллиграфическим почерком выведено:

«С любовью от Чимина».

170/247
Примечание к части Песня Хосока.
https://soundcloud.com/kuroiumimusic/no-one-sees-me

Благодарю Вас за то, что читаете.

Мне очень важна Ваша поддержка и Ваш отклик.

парадокс

Намджун — неплохой человек. Если совсем говнюком последним был, то не

прислал бы белые розы через пару дней после их последнего разговора. Намджун —
неплохой человек. Если бы совсем эгоистом был, то настолько честным и прямолинейным
бы не был. Намджун — неплохой человек. Тэхен успокаивает израненное сердце словами
утешения, надеясь об облегчении, которое не наступает. Тэхен обещает себе, несмотря
на разрушающую боль, напоминающую черное, нестираемое пятно, которое
увеличивается с каждой новой мыслью о Намджуне, что рано или поздно она пройдет,
станет меньше, а потом вовсе исчезнет. Боль не может быть вечной. Или может? Она
оставит шрамы, глубокие шрамы на душе, которые будут напоминать о себе в самые
тоскливые и меланхоличные дни, когда за окном дождь барабанит по карнизам крыш.
Она будет приходить в особо темные ночи, рядом ложиться и крепко обнимать. Она
утихнет, перестанет преследовать, новую жертву обольстит и в крепкие объятия
замурует. Говорят, что настоящее счастье невозможно познать без горя, поэтому боль
человеку на пользу. Тэхена за всю жизнь несколько раз в чан с самой изощренной болью
окунали. Он стойко выдерживал каждое испытание, нес тяжелое бремя на хрупких
плечах, но еще в далеком детстве установил для себя простое правило «Верь в лучшее».
Насколько бы ни было плохо, насколько бы близко жизнь ни подводила к краю отчаяния
и безысходности, Тэхен бы верил и знал, что все, что происходит, к лучшему. Значит, так
необходимо, значит, препятствия — это всего лишь небольшая трудность, требующая
преодоления. Тэхен в будущее смотрит с улыбкой, но никто предугадать не может,
наступит оно или нет. Тэхен верит, что он счастье свое найдет, что целей всех достигнет,
ведь самая важная и главная для него цель — это быть счастливым рядом с людьми, что
сердцу дороги. Пусть сейчас внутри Тэхен на части все разрывается — со временем
станет легче и проще. Тоска неподъемным грузом на грудь давить перестанет, а солнце,
спрятанное за черно-серыми тучами, засияет ярче и теплее, чем раньше. Главное — руки
не опускать и верить в себя, верить, что преодолеешь и победишь любую боль,
сжирающую душу. Тэхен не уверен, что справится, но стараться жить дальше и
радоваться каждому дню будет. Черт возьми, он — Ким Тэхен, амбициозный и
целеустремленный, не боящийся ничего. Даже нелюбовь Ким Намджуна его не сломает.
Поломанного раз второй не сломать.

Чимин был прав. Ким Намджун не его лига, уровнями друг другу не соответствуют. Чимин
был прав, когда говорил ему, что связываться с таким, как Намджун, не стоит, что он его
погубит. Чимин был прав во всем. Как бы Тэхена ни бесила правота Пака, он благодарен
ему. Чимин пытался оградить его от ошибки, защитить, но человеческая натура любые
предостережения других игнорировать любит, пока вкус горького безнадежия не
ощутит, не успокоится. Пока на собственной шкуре не испытает, не поймет и никого не
послушается. Человеческая натура только через собственный опыт все понимает, только
через кровь и слезы обретает истинную суть вещей. Нелюбовь Ким Намджуна его
171/247
отправила на самое дно ямы, из которой только он сам сможет выбраться. Эта яма
глубока, свет в нее практически не попадает, но только Тэхен сможет найти способ из
нее выкарабкаться. Нелюбовь Ким Намджуна либо закопает в этой яме, либо сделает
сильнее. Тэхен хочет выбрать второе, но пока черная яма погребает, а он сидит в ее
уголке и как выбраться не знает. А еще Тэхен скучает по Чимину. Скучает невыносимо
сильно, тоска по другу вгоняет его в большую апатию. Чимин снова пропал со всех
радаров, но не только он. Тэхен теперь даже до Лалисы дозвониться не может, а в их
старой квартире они больше не живут. Тэхен другу доверяет, хочет верить, что все
хорошо и у того временные трудности, но Чимин — единственный, кому Тэхен способен
открыть сердце и излить душу, зная, что его выслушают и не осудят, советом помогут и
поддержку окажут. Чимин — друг, всегда на помощь приходящий, молча обнимающий и
без слов утешающий. Тэхену без него трудно. Он думал, что сможет в одиночку через все
пройти, но оказывается, что не настолько силен, как думал. Тэхен скучает по Чимину.
После того, как Чимин съехал от него в новые апартаменты, они не виделись. Пару смс-
ок с бессмысленным содержанием и ни одного телефонного разговора. Тэхен
подбадривает себя, что с Чимином все в порядке, когда у друга появится свободная
минутка, он обязательно появится и все будет по-старому. Вот только как было уже не
будет. Тэхен понимает, но всячески отрицает, баррикады вокруг возводит, думая об их
непробиваемости. Блондин мечтает, что друг скоро вернется и они устроят уютный,
наполненный смехом и улыбками вечер в компании друг друга за рассказами обо всех
секретах, что прячут в шкафах. Они будут пить пряный чай, обжигающий язык,
подшучивать и вспоминать нелепые истории, связанные друг с другом. Тэхен мечтает,
чтобы однажды так было, как в далеком прошлом, согревающем измученную годами
душу. Тэхен из возраста грез и мечтаний вырастать не хочет, кто-то должен оставаться
светом и поддерживать других, хотя собственный свет во тьме угасает.

Тэхен наносит последние штрихи сценического образа сегодняшнего выступления и

бросает взгляд на свое отражение в зеркале. Осунувшееся бледное лицо с острыми
скулами, под веками сине-фиолетовые борозды, напоминающие скопление разноцветных
звезд в космическом пространстве, а в злато-карих омутах, сверкающих в тусклом свете
маленькой гримерки, дикая усталость сконцентрирована. Тэхен готовился к этому дню
три недели. Три недели упорных и долгих репетиций, заучивания текста вдоль и
поперек, бесконечных прогонов и доведения до совершенства. Тэхен не имеет права на
ошибку, он слишком много вложил себя и своей души в создание идеальной картины. Для
Тэхена выступление, которое проходит в знаменитом театре в центре города, — шанс
проявить себя перед важной публикой, а также билет в высокий мир театра и искусства.
Этот показательный концерт значит для него очень многое. Тэхен в такой ответственный
момент должен перестать думать обо всем, что происходит за пределами сцены. На
сцене он — актер, надевающий маски других личностей. На сцене не существует Ким
Тэхена, на сцене — созданный и воплощенный им образ, который он должен передать
зрителю. На карте будущего стоит многое, блондин должен отбросить все мысли о Ким
Намджуне, разбитом сердце, потерянном друге и полностью сосредоточиться на работе.
Никого не волнуют его проблемы. Он глубоко дышит — маленький ритуал перед любым
выступлением, — мысленно посылает матери свою любовь на небеса, приложив
указательный палец к губам, после — ко лбу и вверх направив.

Нелюбовь Ким Намджуна его не сломает.

172/247
— Что если нам расстаться? Может, все пошло бы лучше.

— Мы завтра повесимся. — Пауза. — Если только не придет Годо.

— А если он придет?

— Мы будем спасены.

Тэхен снимает шляпу, трясет ее и снова надевает.

— Ну что, идем?

— Идем.

Но ни он, ни его партнер не двигаются.

Занавес опускается.

По ту стороны слышны громкие аплодисменты. Все персонажи, постановщики,

декораторы, преподаватели выходят на сцену, занавес снова открывается, и,
выстроившись в линию, они начинают кланяться и благодарить за такие громкие овации
и восторженные взгляды зрителей. Тэхен хлопает со всеми, улыбается квадратной
изумительной улыбкой, назад немного отходит, еще чуть-чуть, и от усталости рухнет
прямо посреди забитой людьми сцены, затоптанным будет. Тэхен ловко и незаметно
хочет уйти за кулисы, как его окликает незнакомый голос, заставляющий остановиться и
голову повернуть.

— Молодой человек, да-да, Вы, — мужчине на вид лет двадцать восемь, он высокий с
широкими плечами, крепким телосложением, на котором восхитительно сидит сшитый
точно на заказ черный костюм. Тэхен на пару секунд заинтересованно его оглядывает,
выпученные глаза удивления не скрывают, когда в руки вкладывают красивый,
насыщенно пахнущий букет кустовых роз нежного розового цвета. — Меня восхитила
ваша игра, вы очень талантливы. Вас ждет большое будущее, — улыбается уголками губ
мужчина, а блондин хлопает длинными ресницами, не до конца понимая, о чем идет речь.
— Передать так красочно атмосферу «В ожидании Годо» может далеко не каждый
театрал и актер, но вы меня удивили.

— С-спасибо, — неуверенно мямлит Ким, прижимая цветы к груди, и аромат их сладкий

носовые рецепторы приятно щекочет. Тэхен смущенный взгляд в сторону отводит. — Я
рад, что Вам понравилось, я очень долго работал над пьесой.

— Оно и видно, вы постарались. Мое имя Чхве Минхо, — протягивает руку, а у Тэхена
челюсть по инерции вниз опускается.

— Вы тот самый Чхве Минхо?! Из Министерства культуры? Я слышал, что Вы сейчас

работаете в Америке и занимаетесь продвижением… Ой, извините-извините, — Ким
кланяется несколько раз, руку протягивает и пожимает крепкую ладонь мужчины.
Тэхена от восторга на части разрывает, он удивляется, как только не пищит от радости,
что такой важный и значимый человек в культурной жизни страны на него внимание

173/247
обратил.

— Все в порядке, — Минхо реакции умиляется, улыбается мягко и за глазами цвета

темного янтаря наблюдает, хаотично бегающими повсюду, но на нем больше не
останавливающимися. — Я бы хотел с вами встретиться, если вы не будете против.
Можем поужинать на днях или выпить кофе, как вам будет удобно. Я через неделю
улетаю обратно в Америку, мне бы хотелось до этого дня пообщаться с вами лично, —
спокойно говорит Чхве, будто они старые знакомые.

— Встретиться? Со мной? — Тэхен не понимает, глаза большие оленьи выпучивает.

— Да, Тэхен, верно? — спрашивает и улыбается на легкий кивок парня. — Мне бы очень
хотелось узнать вас поближе.

— Звучит как свидание, — невольно вырывается у блондина, и он стыдливо прикрывает

ладонью рот.

— Может, это и есть свидание? — лукавая ухмылка на губах Минхо появляется.

— Можно ваш номер?

Светящиеся от счастья глаза светом и теплом душу наполняют. Чхве достает телефон и
записывает номер Кима, который тот, заикаясь, диктует мужчине. Минхо звонок
сбрасывает, а блондин кивает и обещает, что сразу запишет, так как мобильный лежит в
гримерке с остальными вещами.

— Рад познакомиться, до скорой встречи, — говорит мужчина и подмигивает, а Тэхен со

штанов выпрыгивает и бежит за кулисы. Но резкая боль в животе остановиться
заставляет, согнуться пополам. Он в одной руке букет зажимает, а второй за живот
держится, на дрожащих ногах до гримерки доходит, где уже его однокурсник
переодевается.

— Тэ, что с тобой? — обеспокоенно спрашивает парень, помогая блондину сесть.

— Не знаю, мне так резко плохо стало. Живот болит, — Тэхен снова от резкой боли на
части складывается.

— Черт, Тэ, я сейчас вызову скорую!

Вызванная бригада приезжает через пятнадцать минут, осматривает стонущего от боли

парня, проводят медицинские манипуляции и госпитализируют в больницу. Не так себе
Тэхен ожидал окончания вечера и празднование удачного выступления.

***

Сокджин надевает белый, помятый за смену халат поверх темно-синего костюма и

выходит из санпропускника. Он закончил несложную операцию, теперь надо вернуться в
приемное отделение, в котором сегодня дежурит их бригада. Сокджин спускается по

174/247
лестнице на первый этаж, бросая мимолетный взгляд на наручные часы, подаренные
Намджуном месяц назад, несмотря на многочисленные протесты, и заходит в приемник.
Пара пациентов в отсеках, медицинские сестры за стойкой заполняют бумаги, другие
коллеги общаются между собой.

— Джин-и, ты уже аппендициты вырезаешь быстрее, чем Сон Чжэ, хотя раньше он их
конвейером мог отрезать, — смеется хирург и толкает в плечо насупившегося Сон Чжэ,
бросающего на Кима двусмысленные взгляды.

— Мне до господина Сон Чжэ как до Юпитера без реактивного двигателя, — легонько
улыбается Сокджин, кивая мужчине, скрестившего на груди руки и откинувшегося на
спинку стула в демонстративно-обиженной позе.

— Всем бы такую вежливость и учтивость, как у Джина, нашему отделению цены не было
б, — усмехается Сон и устало трет переносицу, всячески пытаясь отвлекаться и не
уснуть.

— Сон Чжэ, сейчас поступит кто-нибудь острый, а ты тут сопли на кулак наматываешь и
спички в глаза вставляешь, ну, хочешь, я тебе кофе приготовлю, а? С одним сахаром и
сливками, как ты любишь, только не делай такое лицо, будто я задел твои глубокие
чувства хирурга? — мужчина снова смеется, наблюдая за тем, как Сон Чжэ со всей
иронией закатывает глаза.

И в следующую секунду дверь распахивается, молодой парень вкатывает каталку внутрь.

— Ты — чудовище, Чжухон, — вздыхает Сон и встает со стула.

— Я приму, господин Сон, отдыхайте, — кивает Сокджин и подходит к вошедшему за

каталкой фельдшеру, принимая у него из рук планшет с листками, по которым пробегает
быстрым взглядом.

— Все, забирайте его. Распишитесь, — просит мужчина сорока и кивает медбрату, чтобы
тот забирал каталку и на выход отправлялся.

— Джин-а, тебе сегодня на острячков фартит, — не может Чжухон оставить без

комментария ни одну ситуацию, привнося в нее комичность и легкость. У Сокджина с губ
смешок невольно срывается, и он проходит в отсек, отгораживающий остальные плотной
шторой. В хирургическом приемнике шестнадцать отсеков, в котором кушетка, стул и
небольшая тумбочка, на которой пробирки, градусник, упаковка перчаток лежит.
Жалобный стон со стороны поступившего заставляет Джина брови нахмурить. Он
садится на стул к парню и хмурость в удивление ошарашенное перетекает.

— Тэхен?

Тэхен бледный весь, лежит на кушетке, калачиком свернувшись, и тяжело вздыхает.

Аккуратные брови заломаны, ресницы подрагивают, на их кончиках капельки еле
заметных слез. Он губы кусает, но голову на Кима поднимает и как-то совсем вяло
улыбается.

175/247
— Сокджин-хен, — хрипит блондин и крепче себя за живот обнимает.

— Давай рассказывай, что с тобой приключилось, — говорит доктор нежным, но в то же

время твердым голосом, заставляющим слегка расслабиться и поглубже вздохнуть.
Джин надевает перчатки и просит выпрямить ноги, поднять свитер.

— У нас было выступление, — Тэхен болезненно вскрикивает, когда Сокджин на живот

надавливает несильно совсем. — Мне резко стало плохо после него, однокурсник
вызывал скорую, — он от боли, изнутри раздирающей, морщится.

— Сейчас у тебя возьмут кровь на анализы и сделают УЗИ брюшной полости. Тебя
беспокоило что-нибудь последние дни или недели?

— Я был так занят репетициями, что просто не замечал ничего, скидывал на усталость и
нервы, — выдыхает Тэхен и смотрит на сидящего Сокджина, который еще раз
пальпирует его живот и зовет медсестру. Тэхен с неподдельным интересом
рассматривает молодого врача, очередной раз отмечая его неземную и ангельскую
красоту, которой боги с Олимпа завидовать могут. Тэхен наблюдает, с каким
профессионализмом и быстротой Сокджин принимает решения и делает работу, которую
по-настоящему любит. В его глазах сосредоточенность полная, невообразимое для
человека желание помочь и спасти.

Сокджин распоряжается, чтобы Тэхену сделали все необходимые манипуляции, пока

медсестра делает забор крови, заполняет за стойкой бумаги. Блондин диагноз не
выставляет, но уже догадывается и звонит в операционную, чтобы ее подготовили.
Тэхена отводят в кабинет узи-диагностики, и Чжухон подлетает к Сокджину, моющего
руки.

— Это что за ангел красивый?! Ты его знаешь, Джин-а? Надо было его у тебя забрать,
дашь мне его номер телефона, а? — Чжухон заговорщически улыбается и смотрит
глазами умоляющими, на что Ким смеяться начинает. Без Чжухона их бригада давно от
скуки бы померла.

— Я передам ему, — подмигивает Сокджин коллеге и достает из кармана телефон, на

экране смс-ка высвечивается.

«Я приехал, жду тебя», — пишет Намджун. Хирург на часы глядит и понимает, что его
смена заканчивается, но оставить пациента он не имеет права.

«Прости, но я задержусь где-то на два часа. Экстренный поступил. Не поверишь, но это

Тэхен», — отвечает. Сокджин выдыхает. Они планировали поужинать и обсудить все
детали для фонда, его идеи и финансирование, но разговоры об этом придется
временно отложить.

«Хорошо. Будешь свободен — позвони. Я приеду или вышлю за тобой машину», —

приходит через пару минут, и Сокджин сердечко посылает. Через минут десять Тэхен
вместе с санитаром возвращаются, его снова укладывают на кушетку, а Джину отдают

176/247
заключение узи и готовые анализы крови.

— Снова аппендицит? — Сон Чжэ бровь вскидывает. Сокджин кивает и проходит в

отсек, штору за собой задергивая.

— Тэхен, — обратно на стул присаживается, а блондин глазами жалостливыми смотрит,

усталыми и болью с невыплаканными слезами наполненными. — У тебя воспаление
червеобразного отростка, в народе - аппендицит. Надо делать операцию.

— Нет, нет, нет! Я боюсь! Пожалуйста, Сокджин-хен! — Тэхен отчаянно махать руками
начинает, все-таки слезы не сдерживает. Он всегда больницы не любил, остерегался и
стороной обходил. Правду говорят: когда больше всего чего-то боишься, оно обязательно
наступит.

— Тэхен, я уверяю тебя, что все будет хорошо. Или ты мне не доверяешь? — спрашивает
Джин и берет руки парня в свои. Ни с одним пациентом он себя так не вел, но у Тэ в
глазах страх животный, поэтому Сокджин не хочет осложнений после операции и других
проблем. Страх для пациента — это самая опасная вещь, к последствиям намного более
ужасным привести может. — Не бойся. За день шесть таких операций сделал. Сегодня
аппендицитный день у меня, ем и ем, а наесться не могу. Может, твой меня наконец-то
удовлетворит, как думаешь?

Тэхен тихо хихикать начинает, от сильного спазма в животе опять напополам сгибается.
В голове мысль единственная — от боли избавиться поскорее. Кто там говорил, что
душевная боль намного хуже физической? Пусть такие высокопарные речи оставит при
себе. Все, о чем думает человек в такие моменты, — это поскорее избавиться от нее.

— Хорошо, — выдыхает Тэхен.

— Выше нос, боец! — улыбается Сокджин и похлопывает по плечу парня. Тэхен чувствует
неловкость, странное смущение и горькую желчь, нутро затапливающую. Его тошнит не
из-за воспаления собственных кишок, а из-за своей мерзкой натуры. Ким Сокджин с
душой, способной охватить в объятия целую галактику, не заслуживает такой
безжалостной лжи, не заслуживает быть обманутым ни на грамм. Сокджин не
заслуживает такого отношения, никаких высокопарных слов о бесконечной любви и
верности, заливаемые в его уши Намджуном, не стоят ровным счетом ничего. Крик о
любви — всего лишь крик в пустоту. Поступки за человека говорят больше, его истинную
душу обнажают, показывая всему миру настоящую любовь.

Намджун — неплохой человек, заплутавший в дебрях разума в попытках объяснить

самому себе моральность-аморальность своего поступка по отношению к тому, кого по
словам любит так безбожно, что готов сердце на чашу весов истины Маат поставить.

Намджун — неплохой человек. Или Тэхен его оправдать пытается?

***

177/247
Чимин проснулся к полудню следующего дня. Снотворное и успокоительное, которые ему
вкололи сразу по приезде в особняк Чона, вырубили его, а запасы сил на борьбу и
нападения полностью исчерпались. Чимина донесли до спальни, возились над ним.
Пребывая в абстракции на границе реальности и снов, он слышал только грубый низкий
голос Бао, отдававший приказы налево-направо. Наверное, Чимин за последние пару лет
никогда не спал так крепко и долго и с уверенностью может сказать, что выспался на лет
десять вперед, если ему суждено дожить хотя бы до тридцатки. Чимин рад бы сказать,
что все, что происходило за последние годы, — всего лишь страшный сон, от которого он
пробудился, однако реальность слишком сурова для таких великолепных подарков.

Чимин садится на кровать и потирает глаза, осматривается по сторонам, осознавая, что

он точно не дома. Знакомые очертания спальни Чонгука, мягкий матрас,
проваливающийся под его весом, сидящий в кресле недалеко от двери грозный, кажется,
занимающий половину пространства Бао. Чимин хмурится, вонзается испепеляющим
взглядом в мужчину, который бровью не повел, продолжая смотреть что-то в телефоне.
События, произошедшие накануне, врываются в сознание бесконечным потоком всех
картинок. Сердце заходится в бешеном ритме от затапливающего страха и непонимания.
Чимин был готов убить Чонгука. Чимин был готов разорвать нить, связывающую их,
разрубить узы одним точным ударом, подарившим бы ему свободное и спокойное
существование. Чимин был готов, но как последний трус не осуществил того, о чем так
мечтал, к чему стремился, ради чего выживал. Чимин не смог. Чимин не смог, потому что
слабый, неуклюжий, жалкий. Ему не тягаться с Чон Чонгуком, он ему не ровня. От
осознания, что Чимин не смог и растерялся, как глупая неопытная девчонка, его
начинает трясти. Парень подтягивает колени к груди, его знобит, будто окатили ледяной
водой, выставив на студеную вьюгу. Чимин запутался во всех ощущениях внутри себя.
Клокочущая ярость, обволакивающий липкий страх, удушающее непонимание, странное
облегчение. Чимин не понимает, что с ним происходит, но ему надо во всем разобраться.
Парень не замечает, как Бао оказывается на кровати, кладя грузную ладонь на лоб,
заставляя брюнета вздрогнуть. Чимин скидывает его руку, будь он змеей, точно бы
зашипел и ядом отравил.

— Мне нужен Чонгук! — охрипшим голосом говорит Чимин и хочет встать с кровати, но
мужчина не позволяет двинуться с места. — Мне нужен Чонгук! — грубее начинает Пак,
но телохранитель отмахивается и встает с постели.

— Всем он нужен, — выдыхает Бао и обратно садится в кресло. — Он занят.

— А ты моя нянька теперь? — саркастично спрашивает Чимин и щурит глаза-щелочки.

Бао игнорирует, равнодушный взгляд вскидывает и продолжает заниматься своими
делами. — Отвези меня к нему немедленно!

— Тебе запрещено покидать комнату, — устало потирает переносицу мужчина. — Если

ты не заткнешься, то я тебя вырублю так, что Чонгук не узнает, не беси, Чимин. Ты и так
наломал дров, сиди и помалкивай. Я должен был тебя пристрелить сразу же, как ты
навел на моего босса дуло, но, как видишь, ты еще живой и здоровенький, — хмыкает
Бао, не поднимая взгляда на брюнета, с интересом листая новостную ленту.

Чимин в единый пазл собирает все кусочки, вспоминает до мельчайших подробностей

178/247
прошлый вечер, прикусывает щеку изнутри. Чимина необузданной волной
противоречивых чувств накрывает, он опускает голову и на руки смотрит. Этими руками
он был готов убить, задушить, сердце Монстру вырвать. Этими руками он был готов
творить все, что ему на ухо шептала месть. Чимин был подвержен ее влиянию, не
отдавал отчета своим действиям. Но сейчас себя оправдывает: он хотел отомстить, всем
естеством стремился к этому, вот только, когда выпал шанс, не смог. Почему — он
ответить вряд ли сможет, ибо чувства, неуправляемым ураганом в душе бушующие,
рационализму никакому не поддаются. Ему нужен Чонгук, здесь и сейчас. Он доберется
до мужчины, даже если ему будет это стоить сломанных ног.

Чимин необдуманно срывается к двери, к ручке тянется, но резко соскочивший с кресла

Бао перехватывает его поперек талии и над полом приподнимает. Чимин барахтается в
железной хватке, руками размахивает и обещает начать кричать так громко, что
барабанные перепонки мужчины не выдержат и разорвутся. То ли Чимин под эффектом
препаратов, в него введенных, находится и до конца не соображает что делает, то ли
ночное происшествие в него безрассудство вселило.

По ту сторону дверная ручка вниз опускается и в проеме комнаты стоит тот, чей образ
Чимина ни на секунду не покидает. Только сейчас Чимин понимает, что из вещей на нем
только белая хлопковая майка, даже не доходящая до середины бедер, и черные
боксеры. Стоящий Чонгук взглядом недовольным окидывает, аура вокруг постепенно
чернеет, но Чимину ничего не страшно, сейчас он даже перед лицом смерти и концом
света выстоять способен.

— Бао, ты же понимаешь, что я должен тебе глаза вырезать после того, что ты
увидел, — усмехается Чон и скрещивает руки на груди. — Отпусти его, — приказывает
мужчина и кивает телохранителю на выход. Стоит двери за Бао закрыться, как Чимин
мгновенно подлетает к Чонгуку, хватает его за лацканы пиджака и на цыпочках
приподнимается, чтобы хотя бы не в шею его дышать. От Чимина такой всплеск самых
различных эмоций идет, что он не контролирует их буйный поток, готовый разорвать его.
Чонгука хочется убить на месте, Чонгука хочется поцеловать до спертого дыхания.
Чонгука хочется распотрошить, Чонгука хочется обнимать.

Чимин — помешанный невротик.

Чонгук только выдыхает, убирает Чиминовы руки с пиджака и делает шаг вперед,
нависает над ним. Чимина хочется бросить на постель, вжать, отодрать так, чтобы ни
говорить, ни ходить не мог. Чимина хочется жутко поцеловать, настолько, что все
внутренности болезненно скручиваются, клубок только одним поцелуем распутать
можно. Чимина хочется всего, но карамельные глаза сейчас праведной яростью пылают,
одна вспышка — огонь под собой поглотит, оставляя от себя серый пепел, под ногами
осыпающийся.

— Чимин, успокойся, — устало выдыхает Чонгук, который больше суток провел без сна.

— Успокоиться?! Ты притащил меня сюда, приставил няньку, усыпил, а теперь говоришь

успокоиться?! Где моя сестра и мать? Что с ними? — на повышенных нотах спрашивает
Чимин и делает шаг назад, чтобы не ощущать горячее дыхание мужчины на лице. Чимин

179/247
губы в тонкую полоску сжимает, сквозь Чона смотреть пытается, потому что ни черта
разобраться ни в чем не получается. Чонгук уставший, явно ненамеревающийся его бить
и насиловать, похоже, что с какими-то важными и искренними намерениями.

— Чимин, — с нотками нежности в голосе начинает Чон и кладет ладони на плечи парня,
подталкивает его назад к кровати и аккуратно заставляет сесть. — Перестань вести
себя как истеричка. Нам надо поговорить насчет твоей семьи, — Чонгук тяжело
выдыхает. Если быть прямым с самим собой, то Чонгук к этому разговору готовился
полночи и почти все утро, пока изучал присланные документы в своем кабинете. Если
быть прямолинейным, то Чонгук понятия не имеет, как все сказать Чимину. Если быть
честным, то Чонгук не хочет это говорить. Состояние Чимина на грани нервного срыва и
безумия, в его глазах слишком много парадоксальных чувств, с которыми он сам
совладать и понять не может. Чонгук свои чувства принял, больше отрекаться от них не
собирается, но Чимину предстоит долгий и трудный путь в зыбкой пустыне своего
разума.

— Что с ними? — уже тише спрашивает брюнет, опуская голову.

— Они у Пуонга.

Чонгук готов вскрыться, готов под землю лечь, лишь бы не видеть его Чимина, в которых
за считанные секунды концентрируется вся вселенская боль. Чонгуку хотелось бы
забрать ее всю или как-нибудь магическим способом уменьшить ее, но он понимает, что
все случившееся — лишь его собственная вина.

— Это твоя вина. Это ты виноват. Я должен был сопроводить их до самолета, должен
был убедиться, что он взлетел, должен был…

— Ты думаешь, что Пуонг не достал бы их в Японии? Не будь таким наивным, ты лучше

чем кто-либо знаешь его, — недовольно хмыкает Чонгук, наблюдая за сжимающего в
кулаки руки Паком. Даже если он сейчас ударит, то заслуженно. Чон вообще всю
ненависть от Чимина оправданно получил. — Ты должен помочь убрать его. Ты ведь
нарыл на него много информации, пока искал все о Мин Юнги, я прав?

Чимин удивленный взгляд вскидывает на Чонгука, который смотрит как-то по-другому,

необъяснимо, странно, будто сожалеет обо всем.

— Ты знал?

Чонгук кивает.

— Знал. Я же говорил, что следил за тобой все время. Ты всегда был под присмотром.
Черная роза не приняла тебя, а воспользовалась тобой, когда бы ты сделал всю свою
работу, тебя бы убрали, не задумавшись. Прости меня, малыш, но ты был всего лишь
пешкой в руках Пуонга.

— Я догадывался, — смешок срывается с губ Пака, он начинает смеяться, зарываясь

пятерней в волосы. — Догадывался, что после того, как я соберу все на Мина, Пуонг

180/247
убьет. Забавно. Я думал, что значил хоть что-то, а оказывается, все вокруг только от
меня избавиться хотели, — губы в кривой усмешке изгибаются.

— Ты значишь, — Чонгук пальцами хватает его подбородок и приподнимает, заставляя

смотреть на себя. — Ты слишком много значишь, — большим пальцем по нежной коже
щеки проводит. — Для меня, — тихо добавляет Чон.

— Что с Лалисой и мамой? — Чимин головой в сторону дергает, чтобы обжигающие руки
сбросить. Чимин игнорировать старается трепетно бьющееся в груди сердце. Слова
Чона все равно ничего не значат.

— Лалиса у Пуонга, а твоя мать в сомнительном пансионате, который принадлежит Чону.

Джексон не смог даже подъехать к нему, там повсюду его люди.

— Он их убьет, — Чимин облизывает пересохшие губы, снова вскидывает на Чонгука

колючий и злобный взгляд.

— Я не позволю, я обещаю вытащить их. Но ты должен помочь, Чимин, — мольба в

голосе Чонгука брюнета удивляет.

— Уходи, — холодно выдает Пак и с ногами забирается на постель.

— Чимин, — мужчина руку тянет, но получается только презренный взгляд.

— Уходи.

Чонгук уходит, отдает распоряжения Бао, слыша, как за дверью раздается громкий
неестественный плач Чимина, чью душу снова искромсали, прожевали, выплюнули. Даже
у Чонгука нет столько сил, сколько в одном человеке скоплено.

Чимин скручивается на кровати в позе эмбриона, умоляя, чтобы Она пришла, забрала с
собой. Чимину такого не вынести, не выдержать. Ему не потянуть этой ноши. Он ведь
всего лишь человек, слабый, хрупкий, поломанный человек.

— Пожалуйста… — губами едва шепчет брюнет.

«Не сдавайся», — у Чонгука в мыслях.

***

В глазах Хосока тьма. Тьма пугающая, убивающая всякий свет, поглощающая в

бесконечную пропасть и пожирающая душу. Тьма в двух омутах разрастается с новым
вдохом. Она обволакивает сердце темной вуалью, перекрывая любые шансы на спасение.
Она обнимает крепко, сильно, любяще, не давая попыток для освобождения. Тьма
уничтожает, разрывая на куски душу, разбрасывая ее остатки вокруг. Ощутив ее
однажды, познав ее истинную природу, захочешь еще. Она станет дверью к
существованию, войдя в нее, вернуться больше не сможешь. Тьма подталкивает, шепчет
мучительно-ласковые слова на ухо, уводя в свой мир. Никто не заставляет, но Хосок

181/247
сделал навстречу шаг, протягивая руку, переплетая пальцы с ней, заключая
неразрывный вечный договор.

Хосок усмехается, держит перед лицом стакан с янтарной жидкостью, плещущейся и

ударяющейся об стеклянные стенки от несильных покачиваний руки. Он закрыл все
ставни на окнах, чтобы ни один лучик света не проникал в помещение. Только
приглушенный на потолке свет неоновых ламп освещает гостиную, на белом ковре
которой разбросаны фотографии и документы, гребаное «С любовью от Чимина»
посередине всего фарса. Этот парень умеет удивлять. Хосок хотел его убрать,
избавиться по-тихому, сбросив на дно океана, забыть о существовании Пак Чимина.
Только парниша забыть о себе не дает. У него талант расследовать хитросплетенные
интриги, тайны и заговоры, возможно, из него вышел бы превосходный детектив,
решающий самые опасные и сложные дела. Возможно, Чимин смог бы раскрыть все
подпольные криминальные группировки, организовать их ликвидацию и поимку главных
лиц. Возможно, стал бы выдающимся человеком в истории родной страны. Но Пак Чимин
выбрал обратную сторону медали, темную, как самая прекрасная ночь перед рассветом.

Самая темная ночь перед рассветом.

Хосок делает обжигающий глоток, морщится, направляя взор орлиный на фотографию,

лежащую прямо под ногами. Хосок никогда не знал, что такое любовь, как она
проявляется, но в полной мере узнал о ней, повстречав Мин Юнги. Он научился любить.
Любить, отдавая всего себя, каждую частичку души, расцветая и возрождаясь в этой
любви. Он научился любить и отдавать. Он научился не требовать ничего взамен, ведь
истинная любовь строится на полной отдаче. Любовь идет из самых глубоких корней
человеческой сущности, подобно могучему дереву, она растет вверх, давая новые ветки с
красивыми лепестками. Любовь позволяет ощутить жизнь во всем проявлении. Любовь
подобна истине. Любовь невозможно объяснить, она витает вокруг, пронизывая своими
тонкими красными нитями все, что существует. Любовь подобна Вселенной: она
необъятна, она величественна, она разрастается в бесконечность. Любовь заставила
Хосока совершать невозможное, прокладывать реки через пустыни, пересекать горы и
доставать с неба звезды. Условно. Но Хосок мог что угодно, потому что сердце, от любви
трепещущее, преград не видит, стены сокрушает. Она подарила Хосоку чувство
осязаемой веры во все. Хосок поднимает с пола фотографию, долго смотрит на легкую
полуулыбку на лице офицера Мин Юнги и тянется к зажигалке, оставляя стакан на
подлокотнике дивана. Металлический корпус приятно холодит кожу, Чон крутит в руке
ее, открывает крышку и одним движением зажигает. Он подносит вспыхнувший огонь к
кончику фотографии, сразу начавший поедать глянцевую бумагу. Хосок всегда любил
огонь. Особенно смотреть, как кто-то в нем заживо горит, издавая такие манящие и
животрепещущие вопли отчаяния, заставляющие его смеяться. Зрелище ужасное, но
жутко занимающее. Хосок по отношению к врагам и предателям никогда не скупился на
извращенные и жестокие методы пыток и убийств, особенно для крыс. Эти мерзкие
твари не имеют права на жизнь, как и не имеют права на легкую смерть. Хосок лично их
жалкие души потрошит, чтобы поняли, что предательство клана, своей семьи, — это
высшая степень наказания и высшая степень человеческой глупости. Хосок выбрасывает
догорающее фото в стакан с недопитым виски и откидывается на диване, кладя голову
на спинку.

182/247
Хосок прикрывает глаза, и в их темноте только один образ всплывает. Образ того, кого
Хосок на один уровень с богами ставил, выше них, потому что они просто не заслуживали
стоять рядом. Образ того, для кого Хосок готовил место рядом с собой. Образ того, кто
для Хосока смыслом всего был и не только смыслом. Жизнью. Больше жизни. Это за
гранью человеческого понимания. Образ никогда не растворится, не забудется, в памяти
навеки-вечные запечатлен будет. Хосоку жить и умереть с ним. Если бы у Хосока сейчас
спросили, что он чувствует, то ответ был бы прозаично прост — пустоту, заполняющуюся
мраком. Хосок в нее добровольно с головой погружается. Он почти всю ночь просидел в
гостиной, изучая бумаги, любезно присланные Паком. Две черные папки, в которых вся
информация на двух людей, являющихся для Хосока родными, близкими, любимыми.
Мужчина рваное фырканье не сдерживает, потолок белый разглядывает, думая о том, в
какой момент умудрился знатно проебаться. Два человека, умудрившихся поломать
Хосока по щелчку пальцев. Вероятно, где-то в глубинах подсознания он думал, что отец
может творить за его спиной всякое, думал, но подтверждений мыслям и догадкам не
находил. Вероятно, он мысленно готовился к подобному исходу, поэтому не удивлен, что
ненаглядно любимый родственник оказался типичным сукиным сыном. Хосок в своих
решениях в сложившихся обстоятельствах уверен если не на сто, так на все двести.
Отправить отца в какую-нибудь психиатрическую клинику на другом конце земного шара
труда не составит.

Хосок не был готов к одному. Хосок не был готов к Мин Юнги. Хосок вспоминает все
колкие фразочки отца по отношению к Юнги, вспоминает все разговоры, в которых
проскальзывало «раскрой глаза», вспоминает необъяснимую беспричинную ненависть в
глазах Пуонга, осознавая, что все это время он предупреждал его, но даже это его
деяний против него не покроет. У Хосока не поворачивается язык, чтобы сказать, кто
такой Мин Юнги. Он не предатель, нет, он хуже, намного хуже. Мин Юнги — одаренный
аферист и манипулятор, умеющий играть на струнах человеческой души на свой лад,
подстраивать под себя и умело управлять. Даже Иуда Искариот вместе с Брутом и
Кассия, обреченные в замерших водах обитать целую вечность, не могут сравниться с
Мин Юнги. Хосок мечтает заглянуть в его глаза, увидеть в них раскаяние, страх и мольбы
о смерти. Любовь Хосока для Мин Юнги ничего не стоила, а зря, ведь Хосок был готов к
его ногам весь мир положить. Мин Юнги оказался всего лишь государственной крысой,
просочившейся травящим вирусом в их систему. С такими, как он, никто не церемонится,
но Хосок готов еще поиграть, повеселиться, заполнить отчаянную пустоту, созданную
Мин Юнги.

Любовь ослепляет или дарует просветление?

Хосок на вопрос этот больше не будет искать ответа. Хосок в любви не потонул —
заживо сгорел, обуглившаяся уродливая плоть будет бродить по земле, порождая
разрушительный хаос. Хосок в любви взорвался, как сверхновая звезда, разнося
оглушительную волну на несколько сотен световых лет. Мин Юнги породил новое
чудовище, которое мог приручить. Мин Юнги выбрал заранее сторону проигравших. Мин
Юнги отныне означает тьму, пустоту, ненависть.

Хосок встает с дивана, поднимает валяющийся на полу телефон и включает его.

Огромное количество пропущенных звонков, смс-оповещений, ни одного от Мин Юнги.
Хосок ухмыляется, крепче сжимая корпус телефона. Он даже не переодевается,

183/247
надевает пиджак, оставленный у входа в квартиру, и выходит за ее порог. Хосок в эту
квартиру больше никогда не вернется, в ней все пропитано запахом того, кого Чон хотел
бы навсегда удалить из памяти, как ненужный хлам. К сожалению, она такими
свойствами не обладает, наоборот, именно то, что вызывает в ней самые яркие
ощущения, отчетливее всего запоминается.

Чон Хосок.

Глава клана «Черная роза».

Чон Хосок.

Человек, который открыл сердце, впустив в мрачную душу любовь.

Человек, который умер в этой любви и воскресил себя вновь.

Чон Хосок.

Корону из тернового венца готовый водрузить на голову личного чернокрылого ангела.

Мин Юнги — помним, любим, скорбим.

*В ожидание Годо - пьеса ирландского драматурга Сэмюэля Беккета, относящаяся к

жанру трагикомедии и театра абсурда.

*Маат - являлась госпожой зала загробного суда. На суде Осириса в «Зале двух истин»:
перо и сердце покойного помещались на чащу весов. Если сердце оказывалось вровень
или легче пера, значит, покойный вёл праведную жизнь.

*Брут и Кассия - римские политические деятели, приближенные к Цезарю, устроившие

против него заговор, участвующие в его убийстве.

184/247
Примечание к части Бесконечно благодарю Вас за вашу поддержку, отклик и лайки.
Наверное, даже не хватит всех слов благодарности и любви, чтобы передать все мои
чувства, но знайте я очень-очень сильно ценю Ваши звезды, которые Вы мне дарите. Вы -
мои Звезды.
Лалиса в ресторане:
https://ibb.co/JRk1ZZJ
Песню включите на сцене с Юнги и до конца.
https://soundcloud.com/oliver-hass/cat-power-wild-is-the-wind

решение

Чимин лежит в огромных размеров джакузи, откинув голову на бортик и прикрыв

глаза. Мокрые пряди неприятно липнут к лицу, но не обращающий на них внимания
парень размеренно, глубоко дышит, полностью погруженный в собственные мысли.
Теплая вода обволакивает тело, принося мнимое спокойствие и удовлетворение, нужное
Чимину, как глоток воздуха. Вода стала для него спасением, забирая с собой всю
усталость, все переживание, а главное — на короткое мгновение успокаивая боль,
ржавыми иголками вонзающуюся в каждую клеточку тела. Эта боль не покидает ни на
секунду, она всегда рядом, словно призрак, преследующий грешную душу. Говорят, что
боль со временем проходит, становится слабее, остаются только ее безмолвные
отголоски. Говорят, что время — лучшее лекарство от проблем, говорят, что станет
проще и лучше, говорят, что к боли привыкаешь, ведь человек ко всему адаптируется. К
боли привыкнуть невозможно. Боль уничтожает, разъедая каждую клеточку изнутри,
наносит новые удары снова и снова. К ней невозможно привыкнуть. Никогда. Чимин
думал, что сильный, смелый, храбрый, целеустремленно шагающий к цели. Чимин думал,
что его больше ничего не сломает, но каждый новый удар судьбы ломал на части.
Последний добил окончательно. Чимин думал, что справится, вынесет на плечах все
тяжести бремени, выпавшие на его долю, но он ошибся. Чимин — человек со своими
слабостями и недостатками, человек, переживший слишком много дерьма в одиночку. Он
устал бороться, устал тащить, словно атлант, небо на себе, устал сражаться с
внутренними демонами, пожирающими его. Чимин устал, он бы хотел уснуть на пару
десятков лет, очнуться с полной амнезией обо всем, что с ним случилось за всю его
жалкую жизнь. Чимин устал слишком сильно, чтобы теперь казаться сильным и
несгибаемым, устал. Чимин не знает, сколько еще сможет продержаться. Говорят, что
Бог подкидывает человеку только то, что он сможет перенести, но вот Чимин в Бога не
верит, не уверен, что сможет идти дальше. Но у него слишком много незаконченных дел,
чтобы останавливаться и опускать руки сейчас. Чимина ждет семья, которая нуждается
в нем, которая в лапах того, кого он собственноручно желает убить. В очередь, Пак
Чимин, на жизнь Чон Пуонга точат клинки многие.

Чимин делает глубокий вдох, задерживая дыхание, и уходит под воду. Он принял
решение, принял правила игры, развернувшиеся в прямо противоположную сторону.
Чимин больше не желает и не хочет убегать, прятаться по углам, он больше не хочет
отрицать. Чимин долго отрицал, давил в себе всякую привязанность, пытался искоренить
и вырезать чувства, что тлеющим костром горели в душе, но не мог разгореться в
настоящее яркое пламя. Он боялся своих чувств, думая, что они сожрут его, обглодают и
выплюнут косточки. Он боялся заглянуть внутрь своей сущности, открывшей сердце
185/247
Монстру, вложив в его руки жизнь. Пусть он не до конца осознает каламбур из чувств и
плещущих через край эмоций, но Чимин их отныне принимает. Бестолку отрицать
простую истину. Чимин одержим своим Монстром, который его уничтожил, но возродил
вновь.

Чимину нравится играть с жизнью, мизерные остатки кислорода в легких заставляют

чувствовать болезненное покалывание, придавая экстремально извращенные ощущения
кайфа. Темная пелена перед глазами позволяет сполна осознать ценность жизни,
оценить ее бесконечную хрупкость. Не один раз ощущая смерти дыхание на затылке,
ласково протягивающей руки, чтобы утянуть в мир несбыточных грез и вечной тишины,
Чимин боялся, всегда боялся. Только глупцы безрассудные ее не боятся. Чимин своими
играми всегда хотел испытать вкус жизни. Умереть легко - жить немыслимо трудно.

Зарывшаяся в смоляные волосы рука резко вздергивает его наверх, губы инстинктивно
раскрываются, ловя ртом воздух.

— Что ты, блять, делаешь? — голос возмущенный, сердитый, с нотками беспокойства и

тревожности. — Решил покончить с собой? Мог бы меня попросить, я бы придумал что-
нибудь интересное! — Чонгук тянет голову назад, а Чимин морщится от боли в затылке,
распахивая глаза, сталкиваясь с черными омутами, в упор на него смотрящими.

— Я не собирался, — хмурится Пак и дергает голову в сторону. Чонгук расслабляет

хватку, отпуская парня, который смотрит разбито. — Я просто люблю воду и нырять
люблю, но откуда тебе это знать, ты же никогда не интересовался, что мне нравится, —
недовольно хмыкает Чимин и откидывается обратно на спинку ванной.

— Я испугался за тебя, — тихо говорит Чонгук, садясь на край и зарываясь пальцами в

мокрые волосы парня. Чонгук, как приехал в особняк, сразу пошел в комнату, в которой
не оказалось Пака. Прислуга доложила, что парень принимает ванну. Чонгук отправился
туда и, открыв дверь, увидев только торчащую макушку, дико испугался. Чонгук не
переживет, если с Чимином что-то случится. Чимин стал его лекарством, стал его
спасательным жилетом от тоски, от бессмыслицы, преследующей Чона на протяжении
всей жизни. Чонгук имеет все, когда у человека есть все, ему становится скучно. Новые
покупки дорогих вещей не радуют, красивые парни и девушки в постели удовлетворения
не приносят, человек стремится забыться в литрах алкоголя, а в случае Чонгука — в
наркотиках, сексе и власти. Но с приходом Чимина в мрачную и тусклую жизнь все стало
невообразимо изменяться. Чимин привнес в жизнь азарт, пробудил давно уснувшие
инстинкты охотника и игрока, подарил то, чего Чонгук боялся. Как жертвы боятся
хищников в лесу, так и Чонгук боялся ощутить уязвимость и полюбить. Он до сих пор
боится, что все рассыпется, словно карточный домик — от порывов сильного ветра,
боится, что Чимин растворится эфемерным силуэтом, оставив его одного бороться с
целым миром.

— Чон Чонгук чего-то боится? — Пак циничный тон не скрывает, из-под полуопущенных
ресниц на мужчину глядит, каждый раз его красоте нечеловеческой изумляясь. По
Чонгуку видно, что он безмерно устал. Чонгук — человек, у которого на плечах водружен
весь мир. Чимин его участь разделить хочет, встать рядом и помочь, но их разделяют
континенты, океаны безграничные и целые пустыни. Чонгук понимает, что Чимин

186/247
запредельно близко, но так далеко. Чонгуку теперь прокладывать через пустыни реки,
проплывать океаны, ползти по континентам, чтобы добраться до него. Чонгук готов
невозможное совершить, чтобы рядом с ним был тот, кому его душа, сердце и все
естество принадлежит.

— Боюсь, боюсь потерять тебя, Пак Чимин, — Чонгук без предупреждения залезает в
ванну прямо в вещах, разбрызгивая воду по кафелю. Он нависает сверху, упираясь одной
рукой в бортик, а костяшками второй руки проводит по щеке парня, что удивленно
смотрит на него своими безупречно красивыми глазами, в которых Чонгук видит свою
смерть и свою жизнь.

— Ты, Пак Чимин, мой наркотик, на который я подсел и больше никогда не слезу. Я не
хочу лечиться, потому что ты мое лекарство. Ты, Пак Чимин, самый сильный и самый
бесстрашный человек, которого я встречал, потому что бросил вызов мне, самому Чон
Чонгуку. И я поздравляю тебя, ты победил.

На секунду тишина возникает, нарушаемая только дыханием парней.

— Я люблю тебя, Пак Чимин.

Чимин потерянно смотрит в глаза, в которых необъятный космос с мириадами

сверкающих звезд застыл, до конца не понимая сказанных слов. Чонгук его любит.
Чонгук сказал это, будто вся жизнь Чона сосредоточена в трех словах, будто все, через
что он прошел, в итоге свелось к одному — к любви. Чимин растерян, застигнут врасплох,
ведь жизнь не готовила к таким неожиданным сюрпризам. Человек, который растоптал
его и превратил жизнь в ад, любит его. Чимин облизывает вмиг пересохшие губы,
теряясь в пространственно-временном диссонансе.

— Мне сложно выражать свои чувства словами, мне еще придется многое сделать, чтобы
заслужить твое прощение, но знай, что я не жалею ни о чем. Возможно, я безумен, но
если бы все было по-другому, то ты никогда бы ко мне не пришел, — продолжает Чон и
прикасается лбом ко лбу Пака, все еще не пришедшего в себя после таких громких слов.
— Ты бы не захотел мне мстить, и я бы потерял тебя.

— Ты меня похитил и запер, — выдыхает в его губы Чимин. — Я бы не пришел

добровольно, никогда бы не пришел, — фыркает, чуть вперед подается.

— Я не похищал, это все ради твоей безопасности, — парирует Чонгук и погружается в

воду, садясь на Чиминовы бедра. — Ты мог наделать много глупостей, но под моим
контролем ничего не случится.

— Ты ненормальный! — восклицает Чимин и кладет руки на широкие плечи.

— Да, ненормально влюбленный, у нас все ненормально с самого начала, — Чонгук

цепляет его подбородок двумя пальцами, приближая лицо Чимина к своему. — Я не знаю,
что такое любовь, я ей был обделен. Мать умерла, а отца жестоким образом убили,
жизнь научила меня, что любви в ней не место, но ты, Пак Чимин, разрушил все мои устои
и моральные принципы. Покажи мне, что значит любить, научи меня любить, — в самые

187/247
губы говорит Чонгук умоляющим голосом, от которого по телу брюнета неконтролируемая
дрожь проходит.

Просит. Чонгук впервые за годы жизни о чем-то просит.

Чимин его целует. Отчаянно, рвано, вкладывая в поцелуй всю боль, тяготящую
истерзанную душу, показывая, как сильно страдал, как безнадежно мучился. Чонгук
разделяет чужую боль, которую они отныне на двое поделят. Чонгук целует в ответ,
показывая, как сильно безысходно любит, как раздирает сердце от бурных чувств.

Чимин любит, он тоже обреченно любит. Чимин потерялся в Чонгуке, больше выхода
искать не будет. Чонгук обрел в Чимине смысл жизни.

Чонгук обещает, что снова заставит его улыбаться, радовать ослепительной улыбкой,
соревнующейся разве что с солнцем. Чонгук обещает, что найдет способ, Чимин тоже его
полюбит, простит и примет. У них еще длинный тернистый путь впереди, но пройти его
они смогут только вместе.

— Я люблю тебя, Пак Чимин, — шепчет в губы Чон, увлекая брюнета в новый, тягучий,
нежный поцелуй.

«Я тоже», — остается неозвученным вслух на задворках Паковского сознания.

***

Лалиса сидит на кровати, прижимая колени к груди, испуганно вздрагивая от каждого

шороха, разносящегося по ту сторону двери. После короткого разговора с Чон Пуонгом ее
отвели в комнату, заперли и сказали не делать глупостей. Из предметов мебели в
комнате только кровать, небольшой комод, пара стульев и тумбочек, еще ванная комната,
в которой на удивление лежали полотенце и махровый халат. Лалиса никогда не была
глупой, прекрасно понимала, в каком положении оказалась, но отказываться от теплого
душа, смывавшего и прогонявшего усталость, не стала. Она пытается закопать мысли о
туманном будущем в отдаленные уголочки сознания, но страх липкой и противной слизью
растекается внутри, оплетая каждый миллиметр. Она старается не думать о том, что
может случиться, ведь пока она цела и невредима, убивать ее никто не собирается. Ее
передергивает от подобных мыслей. Лалиса не задумывалась о смерти, о том, что
находилась по ту сторону жизни, пока не познакомилась с Джексоном, с которым старуха
с косой шла бок о бок. Внутренние инстинкты самосохранения кричали о том, что
связываться с таким человеком опасно, страшно, будет грозить необратимыми
последствиями. Но ей выбора не давали. Джексон ворвался в ее сложно запутанную
жизнь, подобно цунами, обрушившемуся на города, погребающему под водами все живое.
Джексон поглотил ее, подобно кобре, но прежде выпустил парализующий яд по крови.
Джексон забрал ее выбор, но взамен подарил нечто большее. Лалиса не уверена, что
когда-нибудь Ванг ее полюбит, примет как равную себе, но надеяться не перестает.
Надежда — вещь коварная. Жить ею — то же самое, что обрекать себя на голод, но она
облегчает жестокую реальность жизни. Надежда — вещь неоднозначная, ведь на месте
умершей надежды возникает пустота, пугающая и мрачная, ничем не заполняющаяся.
Лалиса не уверена, что когда-нибудь Джексон скажет три простых слова, способных

188/247
человека с того света вернуть. Надежда услышать их, почувствовать себя нужной и
любимой хотя бы на короткое мгновение слабым огоньком тлеет в душе девушки,
заставляя быть сильной. Пак аккуратно сползает с кровати, подходит к одному-
единственному окну в комнате, отодвигает шторы и пытается в спустившихся на землю
сумерках что-нибудь разглядеть. Во дворе гуляют несколько собак и люди, охраняющие
особняк по всему периметру. Захочешь сбежать — не сможешь. Либо загрызут псы, либо
пули со всех сторон пустят. Она возвращается к кровати и садится на край, упираясь
локтями в колени, начинает указательными пальцами массировать виски. Лалиса
чувствует себя запертой в замке принцессой, по закону жанра должна быть спасена
прекрасным принцем на сказочном коне с белоснежной гривой, но вместо принца будет
съедена настоящим драконом-чудовищем. Дверь, запертая снаружи, открывается,
привлекая ее внимание — Лиса резко поднимается с кровати, смотря на невысокую,
бледную, худую девушку с огромной коробкой красного цвета в руках, обвязанной
черным бантом.

— Господин Чон прислал вам подарок и сказал, чтобы вы его надели на вечерний ужин.
Сейчас придет визажист и парикмахер, они приведут вас в порядок. В девять за вами
прибудет машина, вы должны быть готовы, — спокойным голосом говорит служанка и
кладет коробку на кровать.

— Что? Какой ужин? Я никуда не поеду! — Лалиса с полным недоумением в глазах

смотрит на девушку, которая равнодушно пожимает плечами и направляется к выходу.

— Мне все равно на вас, но мой вам совет: не надо перечить приказам господина. Если
вам велено быть готовой к девяти на ужин, то будьте готовы. Не особо мне хочется
отмывать вашу кровь с постели, — служанка покидает комнату, оставляя Лису в
растерянности и смятении. В этих людях есть немного человечности? Она сомневается.
Они легко говорят об убийстве других, небрежно бросая слова о чужой смерти. Человек
в оцепенении смотрит на говорящего, поверить в сказанное не может. Они — чудовища,
каждый из них, даже Джексон, которому принадлежит ее сердце. Лалиса нервно жует
губы, открывает коробку, разворачивает целлофановую бумагу и от удивления забывает,
как дышать. Внутри лежит роскошное платье черного цвета, слегка переливающееся в
искусственном свете. Она достает его и сильнее губу прикусывает. Длинное, идеально
ложащееся по фигуре с вырезом до бедра. Оно элегантное и, наверное, жутко дорогое.
Лалиса не надела бы его никогда, если бы ей не угрожали собственной жизнью.

Через пять минут в комнату входят две девушки с небольшими чемоданчиками, в которых
все необходимые им принадлежности для работы. Они усаживают ее на стул и начинают
хлопотать вокруг Лисы, терпящей все проводимые над ней красочные экзекуции.
Возможно, Пак была бы рада, если все изысканные излишества были для другого. Лалиса
цепляется за его образ, как утопленник — за круг, пытаясь держать себя на плаву.
Джексон придет, он точно придет. Джексон не может оставить ее в лапах монстра,
который сожрет и глазом не моргнет. Она не совсем безразлична ему? Она же любимая
кукла. Девушка сжимает руки в кулаки, лежащие на коленях, и прикусывает изнутри
щеку, потому что предательские, собирающиеся в глазах слезы проливать при
посторонних немыслимо. Она терпит. Воспоминания кадрами киноленты мелькают в
сознании, в грудной клетке все сжимается, вытесняя кислород из легких. Воспоминания
горячих губ, целующие в страстно-безумном танце, сильные руки, заботливо-нежно

189/247
шарящие по телу, дыхание в унисон друг другу, крепкие объятия в предрассветных лучах
погруженной во мрак квартире. Лалиса облизывает губы, сдерживая грозящие с каждой
секундой вырваться наружу рыдания. Память — капризная леди, любящая себя
показывать в моменты, когда меньше всего ожидаешь ее капризов. Но когда она нужна,
когда нужно вспомнить что-то очень важное и необходимое в определенный момент, она
тихо сидит в уголке, показывая ребячески язык. Для Лисы единственное спасение в
сложившихся обстоятельствах тотального пиздеца — это хвататься за воспоминания о
человеке, подарившем часы забвения. Джексон всегда знал, что ей нужно, предсказывая
ее настроение, даря те эмоции, без которых она больше не сможет существовать. Она же
любимая кукла. Джексон ее не оставит, не бросит, по крайней мере, Лиса верит в это.
Наводимый марафет и укладка занимают около полутора часа, за которые Пак успевает
миллион раз послать проклятья Пуонгу и всем его людям. Девушка, наносившая макияж,
помогает надеть платье, застегивая на спине маленькие пуговички.

— Вы очень красивы, — визажист восторженно смотрит на смущенную Лалису,

протягивая ей небольшое круглое зеркало, чтобы Пак оценила проделанную работу с
волосами и макияжем. Волосы убраны наверх в хаотично-небрежном пучке, множество
длинных прядей красиво ниспадают на плечи. Макияж выполнен в стиле смоки айс: ярко
проведенные черными тенями глаза, немного в светло-бежевых оттенках, подчеркивая
глубину глаз цвета карамели, нюдовая помада на пухлых губах. Лалиса, хоть и
привыкшая к броскому и зажигающему образу на танцевальных сценах, сейчас ощущает
себя неуютно. Ее насильно нарядили, накрасили и уложили — даже самый чопорный и
терпеливый человек, принимающий все невзгоды судьбы, будет чувствовать дикий
дискомфорт. Девушки собирают свои вещи, а за ней заходит та самая мертвенно-
бледная служанка и требует на выход. Лалиса покорно следует за ней по длинным,
дорого обставленным коридорам особняка, где одна фарфоровая ваза стоит больше,
чем ее маленькая студия в городе. Она тяжело выдыхает, пока служанка набрасывает на
плечи легкую накидку, после покорно идет следом по дорожке, ведущей к воротам.

— Ведите себя хорошо, — подмигивает девчушка, когда дверь автомобиля

захлопывается.

Ресторан «Sona» находится в центре города на тридцать пятом этаже элитной высотки,
в которой расположены различные офисы компаний и торговый центр, занимающий
несколько этажей. Лифт поднимается с космической скоростью, отчего у Лалисы
закладывает уши из-за резкого перепада давления. Девушка в сопровождении
очередного громилы в черном, открывшего стеклянную дверь ресторана, давая пройти
внутрь. Людей нет. Занят только один столик около панорамного окна, из которого
открывается головокружительный вид на вечерний город в свете искусственного
освещения. Она бы много отдала, лишь бы оказаться за миллион тысяч километров от
этого места, в какой-нибудь глухой деревне, где ее никто не знает, никому до нее нет
дела. Ноги, прилипшие к полу, отказываются сделать шаг, двинуться с места, потому что
сидеть за одним столом с тем, кто угрожает жизнью близких и родных людей, выше ее
сил. Но никто выбора ей не дает. Мужчина подталкивает в спину, вынуждая идти вперед,
и она путается в собственных конечностях, умоляя себя позорно не упасть. В ресторане
пара официантов, по углам стоящие люди Чона. Лалиса останавливается перед
столиком, Пуонг продолжает мелко нарезать кусочки мяса. Мужчина медленно
поднимает на стоящую девушку взгляд, и уголки губ приподнимаются в одобрительной

190/247
усмешке.

— Изумительно выглядишь, — говорит он, открыто разглядывая подаренный Пак наряд,

в котором она сразу стала старше на пару лет и выразительней.

— Будь мы при других обстоятельствах, я бы вас поблагодарила, — в ответ язвит Лиса.

— После ужина прикажу отрезать твой длинный язык, — холодно говорит Пуонг и
жестом приказывает ей садиться. Лалису в дрожь от тона бросает, она присаживается
на мягкий белый диван, опуская голову на тарелку. — Прямо как у твоего брата. У вас
врожденное бесстрашие перед людьми, что могут прихлопнуть, не моргнув глазом?

Лалиса ничего не отвечает. Она боится поднять глаза на человека, который в любую
секунду может сотворить все, что ему вздумается. Если раньше она не верила в
существование подобных вещей, то после встречи с людьми, подобных Джексону, готова
поверить даже в скачущих по лесам единорогов. Пуонг смотрит на сжавшуюся от страха
девушку, упивается реакцией и делает глоток красного полусухого. Лалиса в отчаянии
прекрасна. Дрожащие губы, прикрытые веки, опущенная голова — картина на миллиард
долларов, висящая в его комнате над кроватью. Для Чон Пуонга люди — второсортный
мусор, которым можно распоряжаться, как вздумает душа. Лалиса — прекрасная фигура
на шахматной доске, разбавившая игру своим появлением. Заодно радующая глаза
Пуонга своей божественной красотой.

— Надеюсь, мои люди тебя не обижали, — говорит мужчина, возвращаясь к трапезе.

— Нет, что вы, они очень милые, — фыркает Пак, вспоминая хрупкую служанку с
кровожадными словами. Подошедший официант протягивает меню, а желудок
скручивает от голодных спазмов. Она заказывает салат с рукколой, благодарит молодого
человека, переводя взгляд в окно. Она отдала бы все, лишь бы оказаться на улицах
любимого города, в котором ее никто не будет преследовать.

— О чем ты думаешь? — невзначай спрашивает Пуонг, рассматривая точеный профиль

девушки.

— О свободе, которую вы у меня отняли, — она переводит на мужчину взгляд, впервые за

весь вечер посмотрев в антрацитовые глаза, в которых нет ни намека на жалость и
милосердие. — Интересно, как вы спите по ночам, осознавая, что за вами реки крови
льются.

— Свобода? — смешок с губ тонких срывается. — Свобода для человека определяется

размерами клетки, в которую его запирают с самого рождения родители, общество,
государство. Человек бежит от свободы, потому что боится ее, потому что не знает, что с
ней делать, поэтому свою свободу он отдает в руки диктаторам и правительству,
становясь очередным винтиком в системе. О какой свободе ты говоришь? Демократия,
свобода слова и передвижения? Не задумывалась ли ты, что это всего лишь иллюзия,
порождаемая людьми, стоящими выше таких, как ты? Вам дают выбор без выбора, право
без права. Человек живет иллюзией, будто знает, чего хочет, но на самом деле делает и
желает то, что соответствует общепринятым шаблонам. Погрузись вглубь себя и

191/247
задумайся о своих истинных желаниях и намерениях, что тобой движет: стереотипно
навешанные ярлыки или твой истинный путь.

— А вами? Вами движут ваши истинные желания? — Лалиса внимательно на мужчину

смотрит, кладя руки на стол.

— Мне не давали особого выбора. Я родился в семье настоящих диктаторов. Правда, моя
мать умерла слишком рано, чтобы я помнил о ней что-нибудь, но отец научил меня всему
и показал, что в этом мире доверять можно только себе. Хороший был мужик, вот только
я убил его, — он так легко говорит это, что Лису передергивает от слов. — Он встал у
меня на пути, когда не должен был, проще было убрать его. Это было мое истинное
желание, продиктованное из самых глубин моего существа.

— Вы — чудовище, — шепчет девушка. Поставленный перед лицом салат уже есть не

хочется.

— Ты права, я — чудовище, но я свободен в своих мыслях и желаниях.

— Правда? — Лалиса иронично выгибает бровь, вскидывая презренный взгляд на

мужчину. — Ваша жажда власти — это не показатель силы, а показатель слабости. Вам
проще управлять и потыкать кем-то, чувствовать господство над ним, подавлять и
уничтожать, потому что вы слабы в своих желаниях. Сила не имеет ничего общего с
властью и чувством господства над другими.

— Что же такое сила? — ухмыляется Чон и откидывается на спинку дивана.

— Сила — это когда твой дух силен и волен в своих решениях. Сила — это когда твой дух
способен разжигать свет в других людях. Вы, Чон Пуонг, тьма и чудовище, которое
выползает из нее. Поэтому вы никогда не сможете обрести настоящую силу, потому что
вы лишены всего в жизни.

— Чего же? — он слегка улыбается, смотря на Лалису.

— Любви, человеческого тепла и понимания. Вы потеряли мать, вас растил деспот отец.
Вы были лишены слишком многого.

— Любовь — это проклятие. Она ослепляет человека, выбивает всякую рациональную

трезвость из головы. Если бы любовь делала человека сильным, то твой возлюбленный
вряд ли бы так бестолково пытался подобраться к тебе, — Пуонг добивает вино, кивком
головы приказывая официанту наполнить бокал.

— Джексон? Что он делает? Что с ним? — вздрагивает девушка, расширенными от

удивления глазами на него смотрит, а в них беспокойство вперемешку с ненавистью
сочится, что разжигает в душе Пуонга больше огня.

— Мне доложили, что он маячит вокруг здания, — мужчина следит за каждой эмоцией,
проскальзывающей на миловидном лице Пак. — Если не перестанет, то обещаю, что
живым он отсюда не уедет, — Чон протягивает ей телефон, на котором уже набран

192/247
номер того, кого она хочет увидеть, услышать, того, кто скажет ей, что обязательно ее
спасет.

— Блять! Пуонг, ну ты и сука, если ты не отпус…

— Джексон? — голос предательски дрожит, а непрошенные слезы, моментально

собравшиеся в уголках глаз, одинокими капельками скатываются по румяным щекам.

— Лиса? Ты в порядке? Они тебя не трогали? — его голос раздраженный, но с нотками

такой нежности, что она слез не сдерживает. По ту сторону Джексон слышит тихие
всхлипы девушки, сжимая так крепко руль, что кожа под ладонями лопается. Он убьет их
всех, убьет каждого, кто посмел прикоснуться к ней пальцем, выпотрошит наружу все
внутренности, скормит им же. Никто не имеет права доводить Лалису до слез, никто.
Джексон доберется, ползти будет и умирать, но ценой собственной жизни спасет ее.

— Малышка, эй, слышишь, девочка моя, я вытащу тебя, — Джексон через лобовое стекло
поднимает голову наверх, уже представляя, как будет скидывать тело Пуонга с этой
самой высотки. — Ты только жди меня, я приду, обязательно.

— Уезжай, пожалуйста, он угрожает, — она вытирает слезы, слегка размазывая по лицу

макияж. Лалисе много слов не надо. Лалиса считает, что слова — пустой звук, ведь за
человека говорят поступки, совершаемые им во имя кого-то. Джексон относится к тому
типу людей, которые подтверждают словами действиями. Он придет, он обязательно
придет за ней. Теперь ей плевать на Пуонга, сидящего с ехидной ухмылкой, ей плевать
на его угрозы: все, что имеет значение для нее, — это Джексон и семья. Сейчас она
должна быть сильной ради них, ради их будущего. Пусть страх обволакивает тело,
крепко сцепляя в своих объятиях, заставляя жадно хватать ртом воздух, — она сможет
выстоять перед чем угодно. Девушка сбрасывает звонок, бросая телефон на стол,
поднимая на Чона заплаканные глаза, в которых сконцентрирована вся злость и гнев по
отношению к нему. Если бы Лиса умела убивать взглядом, то от Пуонга черный уголек
давно остался бы.

— Любовь слепа, делает человека уязвимым, — довольно хмыкает мужчина и встает с

дивана, подзывая своих людей.

— Любовь дарует настоящую силу, но вам этого никогда не понять.

Лалиса дождется, надо будет вечность ждать — дождется.

Лалиса знает, что Джексон придет.
Ведь надежда не умирает, а любовь спасает.

***

Юнги чувствует смрадное дыхание за спиной, ощущает ледяной убийственный ветер,

порывы которого пронизывают до самых костей. Юнги знает, что Он идет. Он —
истинный Дьявол, поднявшийся с глубин Преисподней, с оскалом на губах и дикой
ненавистью в глазах. О нем пишут и слагают легенды, его боятся и почитают во всех
мировых религиях. На перекрестках пути ему продают душу, а заблудшие во мраке

193/247
цепляются за его руки, ища спасения. Он дарует освобождение взамен на падшую душу,
которую заберет с собой во тьму. Он всегда приходит за тем, что принадлежит ему.
Душа Юнги давно в Его крепких объятиях. Его нежно-ласковые прикосновения к коже
оставляют на ней глубокие раны, заражение крови вызывая. Юнги давно отравлен
ядовитыми когтями, противоядия не существует.

Долго играя с судьбой в кошки-мышки, Юнги принял решение. Оно абсурдно, полностью
противоречит всему, чему учился в жизни. Взвешивая слова, сказанные Чимином на
стрельбище, он просыпался каждое утро с головной болью, тошнотой и бесконечным
потоком мыслей. Он думал, думал много, анализируя все, но в вопросе, ставшем на
перепутье жизни и смерти, рациональность холодного рассудка мешает принимать
истинные решения. Юнги отключил трезвость рассудка, сосредоточившись на всех тех
ощущениях, что комом в области сердца скопились, наружу просятся, умоляют их
выпустить. Юнги открывает для них дверь, самовольно спуская на себя неистовую
лавину из чувств, погребающую под себя все, попадающееся ей на пути. Юнги дышать
нечем от переизбытка эмоций, он задыхается буквально. Это как приступ астмы или
панической атаки, когда катастрофически не хватает воздуха в грудной клетке, сердце
бьется отчаянно быстро, перекачивая кровь к легким. Юнги принял их, отрицать
существования очевидного больше не имеет смысла. Юнги врал не только человеку,
ставшему для него личным дьяволом с рогами и хвостом, но в первую очередь себе.
Борец за справедливость, по приказу которого убивали. Борец за свободу, по приказу
которого отнимали. Если сначала для Юнги подобное было дикостью ненормальной, то
со временем, войдя в роль, офицер полиции начал привыкать к другой стороне жизни.
Он учился хладнокровности, учился не переплетать чувства и работу, оттачивал
мастерство в переговорах между людьми, но все пошло крахом, стоило вмешаться
незатейливому чувству — любви. Если бы Юнги сказали, что он полюбит преступника,
которого отныне захочет защищать и идти бок о бок рядом, то он ни за что бы не поверил.
Жизнь — причудливая кокетка, любящая превращать невозможное в возможное. Люди
частенько любят думать, что их никогда не коснется бедствие, катаклизма или какое-
нибудь происшествие, но люди частенько не любят думать о том, что именно они
являются пусковым механизмом в сложной системе жизненного круговорота. Юнги —
всего лишь маленькая шестеренка в идеальном механизме. Юнги сделал выбор, тогда он
был неосознанный, ведь в выработанный сценарий любовь не входила. Вероятно,
рассмотри офицер вариант развития событий с влюбленностью в одного из самых
влиятельных преступников мафии, то он бы миллион раз подумал, прежде чем идти на
это задание. Но любовь не спрашивает, вспыхивает, как огонек, разрастаясь в
смертельный пожар, от которого не скрыться и не убежать. Единственное спасение —
добровольно сделать в него шаг, отдаться его воле, сгореть, восстав птицей фениксом
из пепла, и полюбить отчаянно прекрасно.

Юнги больше бежать не намерен. Слишком долго продолжалась бессмысленная и

разрушающая погоня от самого себя и своего истинного места. Юнги готовился к одному,
получил противоположно другое. Он совершает поступок, от которого зависит его
дальнейшее существование, но он не уверен, что останется жив. Боится ли Юнги
умирать? Только глупец считает, что со смертью можно играть. Он боится, от страха
ноги трясутся так, что ходить тяжело. Он боится до спертого дыхания, туманной дымки
перед глазами. Он боится настолько сильно, что последние двадцать четыре часа выпил
целую пачку успокоительных, чудом не получив передозировку. Страх похож на дикого,

194/247
необузданного зверя, всегда находящегося рука об руку с человеком, но только тот, кто
сумеет перешагнуть через зверя, может считаться победителем. Будет ли это ошибкой —
неважно. Юнги безумно любит, чтобы поддаваться страху, неуместным сомнениям: выбор
сделан, дорогу назад давно замело под непроходимыми останками его непростительных
поступков.

Родительский дом, выстроенный в простеньком стиле на окраине Сеула, всегда ждал

теплом, уютом и любимыми улыбками. Дом — место, где человека всегда ждут. Юнги был
рад переступить порог родного дома, в котором провел лучшие годы детства и
подросткового периода. Все осталось на своих местах, вот только год назад сестра
уехала в Америку, поступив в Гарвард, женилась на молодом ученом, по словам отца,
немыслимо счастлива. Мать все так же работает в хосписе, продолжая помогать
больным, для которых больше нет места в мире. Единственное их пристанище — это
четыре стены и больничная койка, предсмертные хрипы под ударной дозы наркотических
препаратов. Отец продолжает возглавлять бюро сыскной полиции, расследуя уголовные
дела и ведя тонну различной документации.
Все осталось как прежде, за исключением Мин Юнги, для которого вся жизнь круто
изменилась. И от проницательного взгляда отца не скрылись эти изменения, а Юнги тем
более не собирался надевать на лицо ненужные маски и играть очередную роль. Он
устал, чертовски устал притворяться не тем, кто он есть на самом деле.

Они сидят за кухонным столом, на нем неубранные крошки от хлеба, прямо как в
последний их разговор о принятом решении Юнги стать «розой». История повторяется.
Персонажи те же, вот только мысли у обоих абсолютно разные, больше не
пересекающиеся друг с другом. В центре круглого стола лежит пистолет Вальтер с
восьмью пулями в магазине, Юнги выложил его сразу, как они сели за стол.

— Они хотят тебя убрать, — выдыхает Юнги и локтями опирается на деревянную

поверхность. — Это велено сделать мне. Я знаю, что меня раскрыли. Пуонг догадывался
обо всем с самого начала, но теперь у него есть все доказательства на руках.

— Как ты смог допустить подобное? — в удивлении выгибает брови Йонг и достает из

пачки, лежащей на столе, сигарету, сразу закуривает и глубоко затягивается. — Черт, —
хмыкает раздраженно мужчина и откидывается на спинку стула.

— Но есть еще кое-что.

Юнги замолкает на пару минут, смотрит на размеренно курящего отца и понимает, что
предает человека, который вырастил его и поставил на ноги, человека, показавшего ему
жизнь.

— Отец, я больше не буду служить в полиции. Я ухожу. Я сделал свой выбор.

Мин Йонг, повидавший в жизни слишком много, не ожидал такого сильного и

непредсказуемого удара судьбы. Между лопаток нож вонзили так глубоко, что кончик
вонзается прямо в сердце, больно разрывая ткань за тканью. Йонг роняет сигарету на
стол, не до конца понимая слова родного сына.

195/247
— Уходишь? Ты о чем, Юнги? У нас война в самом разгаре, только ты можешь помочь
разоблачить их и выставить перед судом! Юнги, что ты, блять, несешь?

— Я тоже преступник, отец, — Юнги поднимает на него свои глубокие антрацитовые

глаза, в которых мольба застыла, просящее «не заставляй меня, умоляю». — И я
выбираю быть преступником, отец. Ты учил меня, что каждый человек волен делать свой
выбор, выбор сердца. Ты учил никогда не сдаваться перед трудностями, всегда
следовать зову сердца. Ты учил меня быть сильным, несмотря ни на что. Отец, — Юнги
выдыхает так тяжело, будто небо рухнуло на плечи. — Я больше не офицер полиции Мин
Юнги. Я выбрал другую сторону. Информация, которой я вас снабжал последние
полгода, была ложной и неверной, поэтому вы не нашли ни одной зацепки.

— Да как ты, блять, смеешь такое заявлять?! — Йонг взрывается, подобно многолетнему
спящему вулкану. — Тебе мозги промыли там? Да?! Наркотой напичкали и заставили
сейчас заявиться ко мне?! — мужчина через стол переваливается, хватает Юнги за ворот
толстовки и встряхивает. Юнги смотрит спокойно, молчит, взглядом гневающегося отца
сканируя. Он ожидал подобной реакции, но никакие слова, никакие доводы на изменение
решения принятого никак не повлияют.

— Отец, — Мин сбрасывает руки мужчины, который обратно заваливается на стул, будто
его придавали неподъемным грузом. — Ты все так же мой отец и всегда им будешь, даже
если мы будем стоять по разные стороны баррикады. Но я прошу тебя, выполни
последнюю мою просьбу, — Юнги подается вперед, скрещивая руки в замок на столе. —
Ты должен собраться вместе с мамой и сегодня покинуть страну. Уезжайте к сестре в
Америку, начните новую жизнь с чистого листа, — Юнги толкает рюкзак, набитый
деньгами, под столом к ногам отца. — На эти деньги вам хватит безбедно жить, вложить
в какое-нибудь небольшое дело, будете жить вдалеке от всего этого хаоса. Прошу тебя,
уезжайте. Я купил вам билеты до Нью-Йорка, дальше сами. Если ты не уедешь, они убьют
тебя и маму. Я не могу этого допустить, поэтому, умоляю, не спорь со мной. Ты можешь
меня ненавидеть всю оставшуюся жизнь, но хотя бы будешь далеко отсюда. Я буду жить
с твоей ненавистью, но буду знать, что ты жив и здоров, а не гниешь в сырой земле.
Сделай не ради меня, сделай ради мамы и Джису, они заслуживают это.
.
Юнги уверенного и стойкого взгляда не сводит, не пытается найти себе оправдания.
Черные омуты решительности полны, какой никогда не было у Йонга. Сын, превзошедший
отца по всем категориям. Сила, смелость, воля, стремление и главное — победа над
собственными страхами и слабостью. Детектив ни в одной из этих вещей не смог
преуспеть. Его сын за короткое время смог сделать намного больше, чем Мин Йонг за
всю гребаную жизнь. Ему так хотелось бы назвать сына гордостью, лучшим его
творением, но после всех слов, сказанных за этим столом, Йонг может только
сочувственно вздохнуть. Сын, не оправдавший ожиданий, разрушивший все мечты и цели,
уничтоживший все идеалы, к которым мужчина приучал Юнги с детства. Плохое
воспитание? Плохое влияние? Теперь не имеет значения, где старший Мин свернул не
туда, потому что Юнги принял решение, не зависящее от него. Юнги всегда делал выбор
по велению сердца, не слушая никого. В отличие от Йонга, ведомый голосами других.
Юнги всегда был выше других, доказав это и сейчас.

— Почему ты сделал это? — тихо спрашивает мужчина, поднимая опущенный до этого

196/247
взгляд на сына. — Ты предал семью, государство, своих коллег. Ты предал все, что тебе
было дорого. Почему ты так поступил?

— Потому что я люблю, папа. Я люблю его, люблю Чон Хосока. Я не хочу больше ничего
общего иметь с полицией и государством. Ты никогда не задумывался, почему так сложно
и практически невозможно поймать ни одну криминальную группировку? Потому что
наша высоко почитаемая власть куплена, например, министр Кан, который покрывает их,
или прокурор Вон, который снимает все обвинения с них. Ты всегда знал это, признайся.
Мне плевать на полицию, они бы все равно не вспомнили обо мне, если бы я сдох. Папа,
— голос Юнги мольбой наполнен, нескрываемой нежностью и любовью, которая может
быть у сына к родному отцу, — уезжайте, пожалуйста.

Странные звуки из коридора заставляют обоих повернуть голову на источник шума, а

громко захлопнувшаяся дверь и чьи-то тяжелые шаги по паркету — вовсе
насторожиться. Юнги подскакивает с места, когда в арке, соединяющей коридор и
кухню, появляется фигура Дьявола, потому что блондин готов поклясться: в свете
искусственного освещения видны тени подергивающегося в предвкушении острого
хвоста. Юнги сглатывает вязкую слюну, во рту скопившуюся, хочет выйти из-за стола, как
хриплый голос с нотками угрозы разносится по помещению.

— Сядь, — приказ, которого ослушаться невозможно, Юнги обратно на стул садится. —

Я, похоже, пропустил все самое интересное, — недовольно-иронично говорит Хосок и
выдвигает стул, вальяжно плюхается на него, переводя заинтересованный взгляд на
лежащий на столе Вальтер, который он подарил Мину год назад. Полностью ручная
работа, на корпусе высечены инициалы Юнги. Хосок скрупулезно выбирал, подбирая так,
чтобы идеально ложилась в ладошку Мина, не был слишком тяжел и легок в
использовании. — Что решили? Что интересного придумали доблестные рыцари закона?
— ядовитым голосом спрашивает Чон, изгибая губы в кривой, не сулящей ничего
хорошего усмешке.

Юнги не находит сил посмотреть прямо в глаза Хосока: боится увидеть в них стеклянное,
замершее озеро, порезаться об острые, торчащие льдинки, которые точно его убьют. Но
Юнги в очередной раз заталкивает свой страх поглубже в разорванную в клочья душу и
поднимает голову. В глазах Хосока пустота вековая, непроходимая, заснеженная
пустыня, в которой навсегда жизнь закончилась. В его глазах Юнги видит свое распятое
на кресте тело, изуродованное, каждая капля, падающая с него, окрашивает снег в
красивый насыщенный алый цвет. Блондина дергает от пронзительного взгляда
Хосоковых глаз цвета ночи, которым он смотрит с самого начала, как зашел внутрь. Хосок
смотрит так, что все, о чем желает Юнги в эту минуту, — это чтобы земля под ногами
разошлась, демонические твари раскрыли пасть, поглотили его, потому что смотреть в
любимые глаза, в которых любовь сгорела, черно-серым пеплом осыпалась на их дно,
невозможно. Больно настолько, что Юнги слышит звуки разбитого, подобно хрусталю,
сердца. Миллиард осколков, разлетаясь по полу, больше никогда не будут собраны
воедино.

Хосок все знает. Юнги не успел.

Юнги феерично проебался в который раз. Юнги снова проиграл. Теперь на кону стоит

197/247
жизнь, не только своя, но и близких и любимых людей, которых он пытался защитить.
Юнги не смог. Юнги не смог принять правильное решение, не смог уберечь семью, не
смог любить и быть любимым. Юнги проиграл самому опасному сопернику — жизни.
Ничего больше не имеет значения.

— Хосок, пожалуйста… — не своим голосом мямлит Мин, что сказать не находит. Здесь
уже никакие слова не помогут.

— Да, ты будешь меня умолять, будешь кричать, будешь просить тебя убить. Уж я
постараюсь, — на лице оскал, а кровь Юнги в жилах стынет. Хосок никогда не смотрел
на него так, будто вышел на охоту. Хосок на охоте, жертва в ней — блондин. — Ты не
умрешь быстро, я обещаю тебе. Ты знаешь, как я люблю поиграть с крысами, — он зубами
клацает в сторону, неосознанно сжимающий руки в кулаки. И в этот момент Йонг хватает
лежащий пистолет и снимает с предохранителя, направляя дуло прямо в голову
недернувшегося Чона.

— Ащщ, не советовал бы. Ваша жена на заднем дворе дома слишком красива, и мне бы не
хотелось лишать мир такой красоты, — Хосок бросает взгляд на мужчину, который
оружие не опускает.

— Мразь, — Йонг смотрит на задний двор через окно, где жена поливает недавно
посаженные цветы. Между ее лопатками прямо в области сердца горит маленькая
красная точка. Старший Мин в раздражении и бессилии закусывает губы, переводя
полный ненависти взгляд на закатывающего глаза Хосока.

— Что поделать, — игриво пожимает плечами Чон и встает со стула. — Заканчиваем с

прелюдиями, у меня еще много дел.

Юнги никак не успевает отреагировать. Из ниоткуда двое возникших людей Хосока

хватают его под руки и вздергивают вверх, легко, словно парень ничего не весит. Он
начинает брыкаться и ногами размахивать, но его тащат к выходу, все, что он успевает
увидеть, — это как Хосок выбивает пистолет из рук Йонга.

— Отец! Хосок! Блять, отпустите меня!

Но его никто не слушает. Юнги выносят из дома, несмотря на жалкие попытки

сопротивления, и один из амбалов открывает багажник, а второй, больно скрутив руки
Мина за спиной, держит его.

— Перестаньте, блять, вы что делаете! — вопит Юнги, пытается затылком ударить

держащего.

— Закрой рот, — грубо кидают ему в лицо, после оглушительного удара где-то в районе
шеи Юнги обволакивает тьма.

Тем временем Хосок без особых усилий обезоруживает старшего Мина, хватает того за
запястье и заламывает назад руку, прикладывая щекой к столу и выгибая руку мужчины
под неестественным углом. Второй рукой Чон держит его за шею и нагибается к уху,

198/247
обдавая горячим дыханием мочку.

— У тебя два варианта: пустить пулю себе в лоб или за тебя сделает это мой киллер, —
Хосок сильнее руку выламывает, упиваясь болезненным кряхтением со стороны
детектива. — Что он тебе предложил? — неосознанно вырывается.

— Уехать, он сказал, чтобы мы уехали, — Йонг пытается сопротивляться, но как

сопротивляться силе нечеловеческой, с которой Чон его держит? — Что ты с ним
сделаешь?

— Много чего, можете помолиться за душу своего сынишки, — усмехается Хосок и, пару
раз приложив лбом об стол Мина, отпускает его. — Не имеет значения, какой выбор ты
сделаешь, ты все равно останешься ни с чем. Нашу систему невозможно уничтожить,
если даже задница твоего любимого сына не смогла это сделать, — с приторным
сарказмом в голосе говорит Хосок и идет к выходу, оставив подаренный Юнги пистолет
на столе. Он достает из кармана зажигалку, щелчок, маленький огонек ярко полыхать
начинает. Чон замирает в гостиной в проеме арки, которая соединяет две части дома, и
довольно хмыкает, бросая взгляд на Йонга, растерянно смотрящего на него. Пока они
были заняты более важными делами в лице Хосока, даже не заметили, как люди Чона
разлили по гостиной керосин.

— Выживете, — напоследок говорит парень и бросает зажигалку на пол. — Мое

почтение, детектив.

Стоя на улице, Хосок закуривает от огонька, поднесенного телохранителем, и делает

глубокую затяжку.

Хосок всегда любил огонь. Огонь своей разрушающей силой показывает, насколько
человек ничтожен перед неуправляемой стихией, показывает, насколько он жалок и
немощен. Хосок выбрасывает недокуренную сигарету и садится в машину, которая с
громким ревом срывается с места, поднимая клубы пыли, оставляя горящий дом позади.

Хосоку совсем не жаль.

199/247
Примечание к части Мои Звезды, спасибо Вам, что остаетесь со мной, спасибо, что
читаете и комментируете, я бесконечно Вам благодарна! Вы - моя опора и поддержка.
Приятного чтения! <3

принятие

Тэхен тяжело отходил от наркоза. Первые несколько часов он не понимал, что с

ним происходит, перед глазами стелился сизый туман, а в ушах раздражающий гул,
отдающийся эхом в голове. Он очень сильно боялся, несмотря на успокоительные речи
доктора Кима. Тэхен боится всего, что связано с белыми халатами и медициной, любые
манипуляции, самые простые, вызывают у него тревогу и неоправданный страх. Один из
худших кошмаров исполнился: Тэхен оказался на операционном столе. Иногда глупые
страхи стоят слишком многого для человека. Страхи и переживания, постоянно
испытываемые человеком, становятся навязчивыми мыслями, лезущими в голову при
каждом удобном случае. Из-за них можно заработать множество болезней не только
соматических, но и психологических. Тэхена страх перед больницами и врачами привел
его в белые стены, пропитанные запахом антисептиков, стерильности и медикаментов.
Больше всего он рад, что смог провести выступление, неожиданно свалившаяся на
голову болезнь не стала помехой для подготовки к значимому дню, открывшему для
артиста двери в новый мир.

Тэхен тяжело вздыхает, откидываясь на подушки, направляет взгляд в слегка

приоткрытое окно, задернутое полупрозрачными шторами. Его поселили в двухместную
палату, но по стечению благополучных обстоятельств вторая койка пустует. Он
несказанно рад остаться в одиночестве на короткое время, ведь после выписки снова
начнется круговорот серой рутины в виде учебы, работы, сдачи экзаменов и в перерывах
прогулки, чтения книг и самобичевания о невзаимности любви Ким Намджуна. Он
невольно сжимает одеяло под пальцами от мыслей о человеке, который наглым и
беспощадным образом обманывает того, к кому Тэхен успел привязаться за какие-то пару
суток в больнице. Сокджин ему понравился еще в ресторане в их первую встречу, но из-
за злости и обиды, бурлящей в душе, навешал на доктора ярлыки, которые срывает одним
за другим. Сокджин внимательный очень, любезный и чуткий, знающий подход к своим
пациентам. Сокджин улыбчивый очень, но улыбка его сдержанная, однако теплая и
нежная. Сокджин сострадательный очень, непонятно: то ли дело в небольшом опыте,
когда молодые специалисты еще не познали всех сторон врачебной жизни, то ли дело в
самом Киме. Еще Тэхен видит на дне глаз цвета шоколада отпечаток глубокой печали,
которую блондин не может понять и правильно распознать, а может, это всего лишь его
нелепые мысли. Сокджин красивый безумно, заставляющий Тэхена засматриваться и
восхищаться идеальными чертами лица, пухлыми губами, длинными пальцами хирурга,
тонким станом и высоким ростом. Тэхен по сравнению с ним — замухрышка настоящая.
Впрочем, единственное, что заставляет извилины в голове активно работать, — это
вопрос: «Почему Намджун так поступает с таким светлым человеком?» Червь вины, в
груди поселившийся, изъедает стенки, ложь, давящая на сердце, выть заставляет. Тэхен
вранье в любом виде не воспринимает, сам никому и никогда не врет, недоговорить — да,
соврать открыто — ни за что. Сейчас Кима ломает из-за всей сложившейся ситуации,
если он не разберется в ближайшее время, то точно получит нервный срыв и еще
больничный режим. Дверь палаты тихо открывается, создавшийся небольшой поток
200/247
воздуха колышет шторы, привлекая внимание Тэхена на вход. Блондин голову
поворачивает и от удивления рот раскрывает, глаза распахивает, не веря тому, кого
видит.

Чхве Минхо одет с иголочки в костюме темно-голубого цвета, белая, накрахмаленная

рубашка, на запястье часы золотые, точно какая-то дорогая марка, волосы цвета ночи
уложены в хаотичном беспорядке. Чхве, мать твою, Минхо с огромным букетом белых роз
в одной руке, а в другой с пакетом прямоугольной формы из бумаги. Тэхен растерянно
смотрит на мужчину, хлопая длинными ресницами, словно крылья бабочки, сжимает и
разжимает одеяло, чувствуя, как ладошки предательски потеют. Минхо осторожно
проходит внутрь, не закрывая до конца дверь, улыбается легко, непринужденно, будто
они знакомы тысячу лет.

— Здравствуй, Тэхен, — Минхо делает пару шагов вперед, а Ким весь тушуется, спиной к
изголовью кровати вжимается и ноги подтянуть хочет, но шикает от неприятной и резкой
боли в боку. Он забыл, что Сокджин оставил на сутки дренажную трубку, обещая, что
уберет к вечеру. — Тэхен, вы в порядке? — как-то обеспокоено спрашивает мужчина,
оказываясь около кровати, убирая букет на пустующую койку.

— Да, все хорошо, хорошо, забыл, что у меня трубка торчит из тела, — фырчит
недовольно парень и неуверенно переводит взгляд на Минхо. — Что вы здесь делаете?
— удивленной интонацией спрашивает Тэхен, бросая взор на красивые бутоны белых
роз. Букет снова для него.?

— Я позвонил утром, ответил ваш сокурсник, который как-то сумбурно и непонятно

поведал мне о том, что с вами произошло. Он сказал, что собирается к вам, дабы
передать вещи, потому что увезли вас экстренно, а я вызвался просто помочь. К тому же,
наше свидание, похоже, пройдет в этих стенах. Что же, я всегда за неординарность, —
Минхо улыбается тепло, радушно и с открытой душой, вызывая внутри Тэхена всплеск
бурных эмоций. Щеки блондина вспыхивают от смущения.

— Только не подумайте, что я копался в ваших вещах или лазил по квартире! Друг вынес
мне вещи, и я поехал сюда, вот ваш телефон, — Минхо кладет на тумбочку устройство,
сам пододвигает стул и садится на него. — Как вы себя чувствуете?

Тэхен не готов, совсем не готов разговаривать с Чхве Минхо, потому что на голове птичье
гнездо, под веками отпечатки бессонных ночей, во рту сухо, похуже, чем в пустыне. Он в
медицинской сорочке, с катетером в левой руке, под одеялом на теле свежий разрез.
Тэхен считает, это худшее из худших свиданий за всю историю человечества.

— Я… — он мямлит, опуская взгляд на свои руки, теребящие мягкую ткань, — немного

разбито и устало. Я, правда, до сих пор не понимаю, как оказался здесь. Можно на «ты»,
не надо никаких фамильярностей.

Минхо одобрительно кивает.

— Знаешь, в такие моменты я всегда думаю, что наш организм, когда долго игнорируют
его просьбы об отдыхе и восстановлении, сам подкидывает сюрпризы. Проходил,

201/247
знаю, — пожимает плечами мужчина и одобрительно кивает. — Кстати, ваша пьеса
получила высокую похвалу от очень больших людей. Скоро тебе должно прийти письмо с
приглашением на прослушивание и собеседование, — Минхо чуть вперед подается,
чтобы внимательно и с интересом разглядеть гамму чувств в миндальных глазах
мальчика. Тэхен открытый очень, словно книга, но не менее увлекательный. Тэхен
нежный, красивый настолько, что его красоте памятники возводить нужно, щедро
одаривать комплиментами и на руках носить. У Тэхена глаза большие, добрые, внешняя
оболочка внутренней идеально подходит. Минхо за свою жизнь много людей повстречал,
много из них были красотой богической наделены, но только за ней пустота, жадность и
алчность стояли. Тэхен же другой совершенно, будто не из мира сего, космический ангел
с другой галактики. Минхо к нему прикоснуться хочет, но руки в кулаки сжимает,
неудержимое чувство потрогать подавляет. Тэхен неземной весь, такой хрупкий,
аккуратный, напоминающий куклу из фарфора, с которой только «бережное» отношение
возможно. С ним нежно, ласково необходимо, наслаждение дарить и улыбкой широкой
квадратной любоваться.

Тэхен — эстетика безупречная, картина с ценой «не продается», Чхве видел многое,
пробовал многое. Минхо — эстет гребаный, коллекционер, но мальчик перед ним
бесценный сидит.

Минхо всю ночь о блондине думал, нормально выспаться не смог, а как узнал, что с ним
приключилось, на всех скоростях бросился к нему. Сердце гулко стучало, разнося кровь,
адреналином наполненную, по организму. Минхо переживал, гадал, пока не увидел его,
сидящего, обессилевшего на кровати, вздохнуть спокойно не мог. Сейчас сидит и
налюбоваться не может, ибо Тэхен после операции, сонный еще, но такой уютный, что
Чхве хочет его в одеяло укутать, какао в руки вручить и крепко обнять. Минхо в любовь с
первого взгляда не верит, но Тэхен своим великолепным выступлением поразил в самое
сердце одним четким выстрелом. Минхо обязан узнать, чем он дышит, чем живет, но уже
уверен: потонет в нем безвозвратно.

— Спасибо большое! — восторженно восклицает блондин. — Подготовка к выступлению

высосала из меня все соки, но я сам доволен, хотя обычно всегда находишь кучу мелких
ошибок, начинаешь заниматься самобичеванием несмотря на то, что все кругом твердят,
что ты хорошо справился.

— На одном спектакле, еще учась в академии, я так облажался, что до сих пор
вспоминаю и краснею, — смеется мужчина, пятерней зачесывая назад волосы. Тэхен
расплывается в веселой улыбке, а Минхо в ней растворяется, подобно сахару в воде.

С Чхве, оказывается, безумно интересно. Мужчина рассказывает о театральной юности

и школьных представлениях, в которых он играл прыгающего дерево или цветок. Ему не
доверяли серьезные роли, но после выпуска из школы и поступления в академию Минхо
кровью и потом получил первую главную роль, от которой зависело все будущее. Минхо
справился, весь спектакль держался только на его выступлении, за что он заслужил
уважение преподавателей и всех сокурсников. Минхо любили, Минхо завидовали, строя
козни против него. Но, несмотря на все, Минхо оставался верен себе, своим идеалам и
целям, идя к ним через тернии.

202/247
— На выпускных экзаменах мы ставили «В ожидании Годо», которое я провалил, — он
пожимает плечами, вспоминая позор, легший черным отпечатком на карьеру.

— Да я ни за что не поверю! Вас Голливуд заметил и пригласил работать к себе!

— У меня осталась запись, хочешь, покажу тебе как-нибудь, — Минхо оборачивается

резко на звук распахнувшейся двери и встает, протягивая руку зашедшему врачу.

На Ли Чжухоне серый медицинский костюм, поверх белый халат, на шее фонендоскоп, а

на лице озорная улыбка. Доктор протягивает руку мужчине, крепко пожимая ее и
переводя слегка прищуренный заинтересованный взгляд на Тэхена.

— Доктор Ли, — уголки губ приподнимает Ким и слегка виновато смотрит на Чхве. — А
где Сокджин-хен? Он говорил, что зайдет.

— Он немного занят, делает перевязку, я просто зашел проведать тебя, — подмигивает

Чжухон и трет затекшую шею, ведь только недавно вышел из операционной. — Тебе
лучше? Ничего не болит?

— Излишнее беспокойство, доктор Ли, со мной все в порядке. Только хочу, чтобы
побыстрее убрали эту дурацкую трубку, — надувает губки Тэхен, а Чхве считает этот
жест чересчур милым.

— Я позову сестру, тебя отведут в перевязочную, — врач что-то нажимает на своих

apple-watch.

— Чжухон, я понимаю, что привилегий у тебя больше, но, пожалуйста, не надо

распоряжаться моими пациентами, — Сокджин брови хмурит, стоя в дверном проеме,
буравя недовольным взглядом обоих мужчин, наглым образом прерывающих покой его
пациента. — Я попрошу вас обоих, — Ким кивает на незнакомца в костюме, — покинуть
палату: моему пациенту нужен отдых и мне необходимо его осмотреть.

Сокджин выгоняет всех, закрывая за ними дверь, обратно возвращаясь к Тэхену, не

успевшему толком ничего понять. Ким просит убрать одеяло и лечь, выпрямив ноги. Он
щупает живот, осматривает послеоперационную рану и довольно хмыкает.

— Вечером сниму дренаж, наложу повязку, а завтра к обеду выпишу, но обещай, что
будешь соблюдать диету и два дня постельного режима, хорошо?

— Мне очень повезло с лечащим врачом, — улыбается ярко Тэхен.

— Не преувеличивай, — отмахивается Джин и кладет ладонь на лоб, прикидывая, есть

ли температура. — Тебе нужно отдыхать, Чжухона я к тебе не пущу больше, а твой друг
может зайти завтра, — Сокджин замечает, как вспыхивают румянцем щеки парня. — Тот
мужчина не твой друг, да? — Ким хихикает в ладонь, не сводя шоколадных глаз с Тэхена.

— Нет, он познакомился со мной после выступления и пригласил на свидание, но все

вышло вот так, и в общем неважно, — Тэхен натягивает одеяло на лицо, а Сокджин мягко

203/247
касается пальцами волос цвета солнца и взъерошивает их. В движении так много
нежности и безвозмездной заботы, отчего сердце делает очередной кульбит. Сокджин
заслуживает большего, чем ложь, Сокджин заслуживает всей любви этого мира, а
получает предательство. Тэхен рассказать все хочет, но как, когда не имеет на это
никакого права.

— Сокджин-хен, а как ты познакомился с Намджуном? — несмело спрашивает Ким, а

Джин только театрально закатывает глаза.

— Ничего необычного. В музее, я очень люблю искусство, — доктор бросает беглый

взгляд на наручные часы. — Он долго за мной бегал, пока я ломал из себя неприступную
принцессу, теряя драгоценное время. Поэтому мой тебе совет: не тяни, не теряй минуты
счастья, потому что никогда не знаешь, когда они закончатся. Жизнь непредсказуемая,
поэтому цени каждый ее момент, Тэхен. Это важно, это очень важно.

Сокджин вымученно улыбается, а в глазах столько боли и страдания нечеловеческих,

что никому не под силу вынести подобное. Тэхен замечает, как в уголках глаз блондина
собираются капельки слез, смахнутые слишком быстро. Тэхен замечает, как Сокджин
мелко трясется, сжимая руки в кулаки в карманах халата. Тэхен замечает, как трудно
доктору становится дышать. Тэхен только сейчас понимает, что на плечах Ким Сокджина
бремя неподъемное лежит, разрушающее изнутри. Сокджин не заслуживает
перманентной боли, на дне зрачков скопившейся. Сокджин заслуживает счастья, самого
настоящего и искреннего человеческого счастья. Если он узнает правду, его это сломает,
а если не узнает, то проживет жизнь с человеком, который обманывает, смотря в его
лицо. Как правильно поступить, Тэхен не знает. Сокджин уходит, извиняясь за
сентиментальность, говоря, что часам к трем он подошел к перевязочной. Тэхен один
остается со своими внутренними демонами, телефон берет с тумбочки.

«Расскажи ему правду», — пишет сообщение Намджуну блондин.

«Тэхен?» — ответ приходит спустя долгие десять минут.

«Расскажи ему правду! Если ты не сделаешь этого, то сделаю я!» — Тэхен бесится,
отчаянно быстро нажимая буквы на дисплее.

«Если ты его так сильно любишь, то скажи ему правду! Сокджин не заслуживает
подобного к себе! Ты должен быть с ним честен!»

«Тэхен, я не хочу тебе угрожать»

«Плевать мне! Сокджин должен знать. Если ты его любишь, то скажешь правду, как бы
больно тебе ни было, как бы ты сильно ни хотел его потерять. Не будь эгоистом. В любви
этого нет».

Ответа нет. Но через пару минут приходит сообщение от другого человека.

«Извини, что ушел и не попрощался, мне позвонили, сказали срочно явиться в

министерство. Я узнал у доктора Кима, что тебя завтра выпишут. Ресторан? Только для

204/247
тебя бульон куриный и некрепкий чай», — и в конце смеющийся смайлик.

И на Тэхеновых губах улыбка глупая совсем, но счастливая, парень смотрит на розы, для
которых санитар любезно предоставил ведро с водой, и пишет ответ:

«Я согласен».

***

Намджун осознает аморальность совершенного поступка. Намджун понимает

неправильность происходящего. Намджун хочет все исправить, но прошлое не вернешь,
как бы сильно того не хотел. Намджун совершил ошибку, тотальную, чреватую,
поставившую под угрозу созданное его руками счастье, им же уничтоженное. Намджун
жалок. Он не справился, проиграл судьбе от ее тяжелых ударов, упав и больше не встав.
Намджун слаб. Он испугался и, как загнанная жертва, спрятался глубоко в норе,
надеясь, что его минет буря. Тэхен прав, абсолютно прав в каждом слове. Тэхен, зеленый
пацан еще, жизни не видевший особо, прав, как никто другой. Тэхен, привлекший его
внимание своей ахуенной задницей и утонченной красотой. Тэхен, которого Намджун
использовал, словно куклу, после выбросил в первое мусорное ведро за ненадобностью.
Тэхен, выстанывавший его имя по ночам, смотрящий невинно-любящими, большими,
миндальными глазами и улыбающийся добро и нежно, словно Намджун для него —
целый мир. Он плюнул ему в лицо, растоптал безжалостно душу, размазывая по
асфальту, и плюнул еще раз. Намджун омерзителен самому себе. Тэхен чертовски прав.
Во всем. Намджун обманывает того, кого любит, к ногам которого готов Вселенную
положить, чьи руки бесконечно долго целовать может. Намджун — предатель, лгун и
лицемер.

Мужчина стоит около окна гостиной в квартире Сокджина и пьет виски, смотря на город,
раскинувшийся под ногами. Первые огни начинают зажигаться в зданиях напротив,
первые звезды — появляться на темно-синем небе. Он смотрит на мчащиеся по шоссе
машины, на пробегающих по тротуару людей, понимая, сколько непростительного
совершил. Намджуну плевать на душу искалеченных его бизнесом людей, потому что это
их личных выбор, он никого не просил. Намджуну плевать на войну между кланами,
готовыми разорвать друг друга за власть, деньги и поставщиков. Намджуну плевать на
все жизненные проблемы мира, катастрофы и бедствия. Единственный человек, который
завлекает все его внимание и интересы, должен с минуты на минуты пересечь порог
квартиры, повесить куртку на вешалку, бросить ключи в корзинку плетеную у входа и
пройти в гостиную. Сокджин — очень организованный человек, очень внимательный к
мелочам и очень пунктуальный. Намджун любит его всего целиком, готов зацеловывать
от макушки головы до кончиков пальчиков на ногах. А если любил, то поступил бы так,
как поступил?

Дверь закрывается с мягким щелчком, копошение в коридоре, бесшумные шаги по полу.

Намджун допивает алкоголь, губы облизывает и ставит стакан на столешницу,
оборачивается на зашедшего в гостиную Сокджина. Он бледен, устал, сильно похудел —
один из побочных эффектов препаратов. Намджун пытался отговорить его от работы,
блондин только злиться начинал, просил не поднимать этой темы. Намджуну тяжело

205/247
смотреть, как медленно из Джина вытекает жизнь, но настолько сильный и неколебимый
духом, что он завидует, понимая: ему таким никогда не стать.

— Привет, — Сокджин проходит в кухню, соединенную с гостиной, и наливает из

стеклянного кувшина воды, выпивая залпом.

— Устал? — Намджун со спины подходит, за талию обнимая, утыкаясь носом в изгиб шеи.
От Сокджина пахнет больницей, запах настолько глубоко въелся под кожу, что никакие
масла, парфюм его не перекроют. Мужчина целует нежную кожу и крепко к себе
прижимает.

— Устал, много пациентов сегодня было, — блондин откидывает голову на плечо Джуна
и прикрывает глаза. — Намджун, — тихо начинает парень и немного оборачивает голову
вбок, чтобы можно было посмотреть в глаза Кима. — Скажи, только честно, — улыбается
кротко и тепло, что у Джуна в сердце звезды одна за другой взрываются. — После того,
как ты узнал о моем диагнозе, ты изменял мне?

На Землю метеорит упадет, разнося в щепки все живое и неживое на мелкие атомы. Все
вулканы начнут извергаться в один миг, покрывая поверхность огненной лавой, убивая
все на своем пути. Люди перестанут воевать за власть и территорию, а дети — погибать
от голода и холода. Намджун ожидал все, что угодно, но только не такого прямого
вопроса глаза в глаза от человека, целой вселенной для него являющегося.

— Что? Сокджин, я…

Намджун впервые за тридцать лет жизни не знает, что ему сказать. Оправдываться или
нет, лгать, смотря в любимые глаза, наполненные тоской и печалью, — он не знает.
Намджун разворачивает блондина к себе лицом, кладя ладони на плечи. Сокджин
разбито смотрит, будто все чувствует.

— Что ты такое говоришь? С чего ты взял? — в глазах Джуна растерянность полная,

блондин видит каждую эмоцию, распознает ее и через себя пропускает. Сокджин глупым
никогда не был.

— Намджун, — Джин кладет руки на грудь мужчины, скрытую тканью белой рубашки, —
я болен, у меня ВИЧ, и это настоящее чудо, что твой организм невосприимчив к этой
инфекции. Ответь только честно, я пойму, правда, наверное. Я вообще удивлен, как ты
возишься со мной, — смешок с пухлых губ срывается, а Намджун вязкий ком, поперек
горла вставший, сглатывает.

— Изменял? — надрывно так, губы Джина дрожат.

Поймет, примет, простит.?

Намджун кивает.

Мир Сокджина рушится миллиардами бесконечных осколков, расстилаясь под ногами

бескрайним полем, больно и глубоко вонзаясь в ступни от каждого сделанного впредь

206/247
шага.

Сокджин неосознанно на вопрос решился. Каждодневный стресс, давление извне,

тяжелая работа и постоянная борьба с непредсказуемыми выпадами жизни. Сокджин
устает, в его организме циркулирует убивающий вирус, несмотря на дорогостоящие
препараты, своевременно начатую терапию — исход один. Человечество не придумало
еще, как победить вирус, только отсрочить неминуемую дату. Высока вероятность
прожить десять, даже пятнадцать лет, но самый тяжелый период — принять
неизбежность, обрести новый смысл и понять, действительно ли все, что ты делаешь,
важно и ценно для тебя. Этот вопрос возник спонтанно для самого Джина, но он должен
знать правду. Пусть от нее сердце кровью обливается, душа воет от невидимых глубоких
порезов, но он должен знать. Смотря на Тэхена, краснеющего при упоминании Минхо, он
понял, что давно не испытывал что-то подобное, когда бабочки в животе свой танец
устраивают, а колени дрожат от каждого вздоха возлюбленного. Сокджин в одночасье
понял, что между ними стена образовалась, недосказанности и непонимания, будто все
точно так же, но что-то изменилось, витает мелкими частичками, разряжая атмосферу
вокруг. Подобные еле уловимые изменения тяжело объяснить, но это не навязчивые
мысли, а идущее из глубин собственного существования ощущения, когда замечаешь
всякие незначительные мелочи, которые раньше не имели места в отношениях. Сокджин
делает шаг назад, ищет руками за что уцепиться, потому что ноги предательски дрожат
и подгибаются. Это не из-за восьмичасовой работы, нескольких операций, обхода
пациентов — это из-за взгляда любимых глаз, в которых океан вины и сожаления
плещется.

— Уходи, — разбито просит блондин, но Намджун сокращает между ними неожиданно

возникшее расстояние, обхватывает большими ладонями лицо и поднимает. Слезы на
глазах парня выворачивают душу, бросая ее в адовый котел.

— Сокджин, выслушай меня, — умоляет, голос Кима на грани безудержной истерики. Он

не готов, не готов уйти, не объяснившись. Намджун хотел поговорить, но Джин его
опередил.

— Уходи, пожалуйста… — у него губы дрожат. — Мне надо побыть одному, пожалуйста.

Намджун отпускает любимое лицо, искаженное гримасой немыслимой боли,

поглощающей весь свет в этих до невозможности прекрасных шоколадных глазах.
Намджун делает шаг назад, потом еще и еще, борется с порывами забить на слова и
броситься к Джину, обнимать крепко и долго, на коленях выпрашивая прощения.
Намджун останавливается возле двери, опускает ручку вниз и бросает взгляд на так и
застывшего Сокджина, смотрящего в пол.

Намджун по ту сторону двери, утыкаясь лбом в железную холодную поверхность, шепчет

бесконечное множество раз «прости».

Сокджин облокачивается на стену и сползает по ней вниз, не сдерживая истошный вопль

отчаяния… в пустоту.

У Сокджина четвертая стадия: депрессия.

207/247
 ***

Чимин просыпается, когда сильные руки вокруг талии обвиваются, спина в мощную грудь
упирается, горячее дыхание мочку уха опаляет, разнося по телу волну приятной дрожи.
Чимин инстинктивно руки поверх чужих накрывает, крепко сжимая до красных
полумесяцев на коже. Чимин распахивает глаза, резко поворачивает голову назад на
объект вторжения в его страну грез. Чимин его ждал, долго ждал, сидя на кровати в
кромешной темноте, обдумывая каждое слово, сказанное Чоном в ванне.

Чон Чонгук его любит. Чон Чонгук сказал три слова, значащие слишком много в суровом и
жестоком мире, в котором им посчастливилось столкнуться. Чон Чонгук сделал первый
шаг, отбросив все сомнения, бросившись в омут с головой ради него, ради Пак Чимина.
Чимин боится, боится принять чувства, накрывающие снежными лавинами, из которых
выбраться невозможно. Чимин боится до скрежета зубов, боится до дрожи в коленях и
спертого дыхания, боится, потому что чувства эти внутри не умещаются, его на части
разрывают, наружу просятся. Чимин их выпустить желает.

Чон Чонгук его любит. Тот, кто подарил ему настоящий Ад на земле, теперь готов создать
Рай для него. Ирония судьбы. Чимин мечтал вонзить в черное сердце Чона нож, глубоко
и с особым наслаждением в глазах, но сейчас сердце это в его ладонях лежит,
полностью ему принадлежит. Оно кровоточит, алые струи стекают по ладоням, по
предплечьям, и будто красные нити тянутся к грудной клетке, оплетают, подобно
вьющимуся плющу на каменных стенах, создающему между ними прочную и нерушимую
связь.

Чимин любит. Чимин любит одержимой любовью, приносящей боль, отчаяние,

разбивающейся вдребезги о торчащие из воды камни. Чимин безвозвратно прыгает с
утеса, погружаясь в бездонные темные воды, имя которым Чон Чонгук.

Чимин скидывает с себя руки мужчины, резко переворачивается и садится на бедра

удивленного Чонгука. Сон давно испарился. В душе накоплено слишком много, от чего
необходимо избавиться здесь и сейчас, расставить все точки, превратив в запятые, и
начать новую историю с чистого листа. Никогда не поздно начать. Пусть у них все
неправильно, все безумно, но эта история принадлежит им.

— Я думал, что ты спишь, — Чонгук довольно хмыкает, ладонями проводит по Чиминовым

бедрам.

— Я спал, — хмурит брови Чимин и кладет руки на мужскую грудь, сжимает черную
рубашку. — Пока ты не побеспокоил мой сон, — ухмылка персиковые губы трогает.

— Прости, ангелок. Ты слишком прекрасен, не смог удержаться, — Чонгук кончиками

пальцев проводит по нежной щеке парня, поражаясь ее мягкости и гладкости. Чонгук
долго смотрел на спящего Пака с чуть приоткрытыми губами, поблескивающими от слюны
в свете холодной Луны. Чонгук смотрел и любовался безупречной красотой, словно все
существующие-несуществующие боги трепетно изваяли немыслимую для них самих

208/247
красоту, вкладывая невероятные качества в образ Чимина. Чонгук оторваться не мог,
наслаждался, кормил демонов внутри, жадно клацающих зубами на то, что им
принадлежит. Чонгук раньше в особняк ездил редко, практически не посещал его, но
теперь готов перевезти сюда весь офис и всю квартиру, ведь в кровати спит он,
забравший сердце, душу, навечно к себе привязавший. Чонгук не скажет, когда
влюбился, но влюбился в силу, несгибаемость характера, влюбился в то, как Чимин
идеально балансирует между жестокостью и милосердием, нежностью и твердостью.
Чонгук влюблен, если спросить, что такое любовь, то он незамедлительно ответит «Пак
Чимин».

— Я тебя не простил, долго не прощу, — недобро ухмыляется Пак, подбрасывая дров в

медленно разгорающийся костер. На дне антрацитовых глаз вспыхивают демонические
огоньки. Чимин провоцирует, потому что с Чонгуком по-другому невозможно.

— Играешь с огнем, Чимин-а, — Чонгук устраивает руки на бедрах Пака, наблюдая за

тем, как нарочито медленно брюнет расстегивает пуговицы на рубашке, как ведет руками
по крепкой груди, подушечками пальцев вырисовывая узоры татуировок, останавливаясь
на шраме на ребрах. Подмечает немой вопрос в карамельных глазах, направленный на
него. — Ножевой. Три года назад на обмене товара, где я присутствовал лично. Сколько
крови тогда было, ух. Предал свой же человек, — Чонгук продолжает наблюдать, с
каким интересом Чимин разглядывает рисунки на теле, после пальцы парня
соскальзывают на ремень брюк, пуговицу и ширинку, с легкостью расстегивая их.

— Я уже давно обжегся, — Чимин тянет брюки вниз, захватывая боксеры, Чон
приподнимает бедра, чтобы помочь Паку.

— Что ты… блять, — Чонгук громко выдыхает, откидываясь на подушки, когда парень
неожиданно обхватывает губами головку члена, начав посасывать, словно сладкий
леденец. Чимин его точно доведет до горячки одним блядским взглядом, брошенным
вверх из-под длинных ресниц. Чонгук смотрит, как Чимин проводит языком по вздутым
венкам, обводит кончиком языка головку, дразнит, в рот не берет, как лижет, будто
лакомится, словно ненасытная кошка. Короткие пальцы обхватывают основание члена,
начинают медленно водить вверх-вниз, через секунды Чонгук цепляется пальцами за
простыни, сжимая до побеления костяшек. Член упирается в заднюю стенку Чиминовой
глотки, помутневшие от похоти глаза смотрят прямо на Чона, выбивая из груди
полузадушенный стон. — Пиздец.

Чимин сосет лучшей бордельской девицы, заглатывая глубоко, причмокивая этими

невозможными пухлыми губами, сводящими Чонгука с ума. Чимин напористо скользит
вверх и вниз, языком вырисовывая только ему известные зигзаги, заставляя Чона
позабыть обо всем, что происходит во внешнем мире. В комнате только он, сосущий,
блять, Чимин, страсть и безумная любовь, оплетающие их с ног до головы. Ничего не
имеет значения. Чимин снова берет до основания, задерживаясь, а после отстраняется,
глотая воздух и откашливаясь, снова берет. Чонгук толкается бедрами навстречу,
зарываясь пальцами в смоляные волосы Пака, насаживая его на свой член, проверяя,
как долго сможет удержаться. Держится. — Блять, ты просто невероятен, — Чонгук
трахает его в рот некоторое время, а после резко тянет за волосы на себя и впивается в
губы безудержным, страстным, настырным поцелуем, выбивающим весь кислород из

209/247
легких. Чимин стонет в поцелуй, язык Чонгука проскальзывает внутрь, обводя влажные
стенки рта, кромку зубов, переплетая языки в лихорадочном танце. Чимин плавится
воском в руках личного Монстра, умело играющего на струнах души, создавая их
собственную композицию.

— Хочешь быть сверху, малыш? — губы Чонгука трогает улыбка, способная подарить
Чимину надежду и веру в то, что все может быть по-другому. Чонгук никогда так не
улыбался. Всегда на губах усмешка или снисходительная улыбка была, а сейчас будто
все цветы мира расцвели в одной легкой улыбке, адресованной именно Чимину. Он
осекается на мгновение, смотря на красивое лицо мужчины, на точеные черты, словно
его изваяли по какому-то особенному эскизу.

— Хочу, — шепчет губами Чимин.

— Ты — мое наказание, — Чонгук притягивает парня к себе и вновь целует, вкладывая

чувства вседозволенной нежности, ласки, заботы и любви, которыми впредь он будет
осыпать Чимина. — Мое спасение.

Чимин начинает раздевать его, а Чонгук помогает стянуть с себя ненужные тряпки. Чон
отдает поводья в руки Пака, позволяя управлять и делать все, что он захочет. В глазах
Чимина слишком много чувств, которые он хочет выплеснуть, которые хочет показать ему,
Чонгук их готов принять, пустить по крови и полностью раствориться в них. Чонгук без
Чимина — лишь пустая оболочка, не имеющая ни смысла, ни жизни — ничего. Чимин
глубоко внутри теперь сияет миллионами звезд в одинокой и заблудшей душе Чонгука.

Пак достает из тумбочки смазку, обильно надавливает на руки и смазывает член Чона,
который тяжело выдыхает в эти секунды. Чимин садится на его бедра, призывно трется
ягодицами об член и нахально дразнит. Чимин — чистое совершенство, медленно
убивающий яд, отравленное яблоко, от которого Чонгука ведет с каждой секундой все
больше и больше. Он готов сорваться, но терпит, щеки изнутри прикусывает, кровь свою
же пьет. Чимин заводит руки за спину, нащупывает стоящий колом член Чонгука и,
приподняв бедра, насаживается, тело пробивает неконтролируемая дрожь. Чимин
растягивал себя, но распирающий стенки Чонгуков член ни с чем не сравним. Чимин
опускается до конца, сдвигает брови к переносице от жгучей боли. Чонгук тоже не
двигается, наблюдает за эмоциями Пака, когда складка на лбу разглаживается, не
выдерживает, мертвой хваткой цепляется в молочные бедра и толкается. Чонгук
терпением никогда не отличался.

С губ Чимина срывается громкий стон, заполняющий комнату и ласкающий слух Чона. В
грехопадении они участвуют оба, пусть окажутся на самом дне Тартара, но вместе,
переплетенные тела ни одна сила друг от друга разодрать не сможет. Чимин всякий раз
борьбу с демонами Чонгука проигрывает, полностью отдается в их власть. Демоны
пожирают его, плевать: пока рядом Чонгук, больше ничего не страшно. Мужчина
переворачивает его, подминает под себя желанного, возбужденного, тающего, словно
мороженое, парня, входит одним уверенным толчком. Чимин впивается в татуированные
плечи, подтягивает к себе и начинает целовать шею, обводит языком выступающие
сосуды и стонать так по-блядски-громко-пошло прямо на ухо начинает, что заставляет
Чонгука сильнее вколачивается в него.

210/247
— Стони громко, стони для меня.

Чонгук наваливается на парня, трахает его размашисто, быстро, выбивая новые и новые
всхлипы и вздохи. Чимин ноги сжимает на пояснице, ближе к себе прижимая, чтобы кожа
к коже, чтобы один воздух на двоих делить. Чонгук целует его лицо, каждый миллиметр,
дышит в унисон, не может перестать довольствоваться этими высокими стонами,
ставшими саундтреком его жизни. Чимин сжимает внутри себя член, вскрикивает, когда
Чонгук толкаться глубже, напористей начинает, заходя именно под тем углом, что
каждый удар по простате фейерверками перед глазами вспыхивает. Член Чимина трется
между их телами, вызывая новые, невероятно яркие вспышки. Трахаться с Чонгуком —
апогей наслаждения. Чимин припадает губами к губам мужчины, целует долго, пока от
очередного грубого толчка не вскидывает назад голову. С Чонгуком нежно невозможно,
но это то, что обоих заставляет ощутить себя живыми. Чимин кончает с протяжным
хриплый стоном, впиваясь ноготками в спину, расцарапывая кожу. Чонгук рычит
недовольно, вколачивается в любимое тело, доводя парня до гиперстимуляции, отчего в
глазах слезы собираются. Чонгук сцеловывает слезинки, катящиеся по щекам и кончает
следом, изливаясь внутрь парня.

— Чонгук…

Чимин обхватывает его лицо, смотрит в омуты напротив и улыбается так ярко, что эта
улыбка любое солнце погасить способно.

— Я… — Пак тяжело дышит, его тело дрожит, — ненавижу тебя, ненавижу так же
сильно, как и люблю.

— Значит, я все делаю правильно, — целует его в нос.

Чонгук трахает его долго, растягивая удовольствие на несколько часов. Чимин, как
податливый пластилин, мнется в его руках, позволяя трахать себя в самых разных позах.
Чонгук берет его сзади, заставляя до хруста выгибать спину, выбивая хриплые стоны.
Чонгук не церемонится и трахает его у стены, оставляя царапины на гладкой коже
лопаток. Чонгук его целует. Они целуются долго, соревнуются за первенство, но Чимин
проигрывает, отдает себя, разрешает терзать страстно губы, красные и опухшие. Они
целуются до самого рассвета. Чонгук оставляет короткий поцелуй на его лбу,
подхватывает на руки и несет в ванную. Пока вода в джакузи набирается, Чонгук
трахает его прямо на умывальнике, а после вместе с ним опускается в горячую воду,
сажая Пака между разведенных ног. Все тело Чимина покрыто метками, расцветающими
фиолетово-синими узорами, оставленными Чонгуком. Они будто звезды, красивой
россыпью по молочной коже разбросаны. Чонгук целует его в плечо и прижимает
ослабленное и вытраханное за ночь тельце к себе. Чимин в его руках такой маленький,
такой хрупкий и уязвимый, что Чону хочется закрыть его от всего мира.

— Чонгук, — Пак откидывает голову на плечо мужчины. — Обещай мне, что спасешь мою
семью.

— Обещаю, — прижимает сильнее.

211/247
— Что вы решили? Какой план? — Чимин устало зевает.

— Ты серьезно? Хочешь говорить об этом? — брюнет всегда умеет удивить. — Хосок

уверен, что это ловушка. Впрочем, от Чон Пуонга другого ожидать не стоит. Мы
выставим людей, будем готовы к его сюрпризам.

— Я пойду с тобой.

— Нет.

— Чонгук, это моя война тоже!

— Ты не пойдешь туда, Чимин.

— Ты не запретишь мне! — Чимин неожиданно встает, но ноги ватные и дрожащие не

удерживают, и он снова падает в воду.

— Это ради твоей безопасности! — Чонгук устало трет переносицу двумя пальцами,
выдает, сам от себя не ожидая.

Сейчас Чонгук не может потерять то, что только приобрел.

Свой смысл. Он знает, что собрание, которое состоится через несколько дней, — всего
лишь ловушка, но только так можно будет все закончить.

— Это может быть опасно…

Но договорить ему не дают:

— Я эти два года выживал, ты не знаешь, через что мне пришлось пройти. Я знаю, что
такое риск и что такое опасность. Если я прошу тебя взять меня с собой, то это значит,
что я рассчитал все и я уверен в том, что делаю. Я не буду лезть на рожон, обещаю, но я
не могу оставаться в стороне. Там моя семья, я должен ее спасти. Я отдал всю
информацию на Пуонга Хосоку, но я должен быть там, — запинается. — С тобой.

— Я говорил тебе, что ты удивительный, Пак Чимин? — Чонгук притягивает его к себе и
мокро целует в губы. — Хорошо. Но ты останешься в машине и, несмотря ни на что, не
выйдешь оттуда, понял?

— Понял вас, мой господин, — Чимин хихикает, когда Чонгук прыскает ему в лицо водой.

— Ты напрашиваешься, — угрожает Чон.

— Нет-нет, я устал и хочу спать! Если бы я знал, что ты такой демон в постели, душу
вытрахивающий, я бы ни за что не лег с тобой… — но его затыкают грубым поцелуем.

Если бы Чимину два года назад сказали, что он будет засыпать в объятиях человека,

212/247
окрасившего его душу в черный, то Пак никогда бы в это не поверил. Чимин засыпает в
объятиях Монстра, который отныне будет защищать его сон.

***

Темнота.
Тишина.
Гулкое биение сердца.

Тонкая полоска света, просачивающаяся постепенно от медленно открывающейся

железной двери, падает прямо на хрупкое, обнаженное по пояс тело. Железные цепи,
перекинутые через палки, тянущиеся вдоль потолка, змеями обвивают тонкие запястья,
натирая нежную кожу, оставляя на ней красные отметины. Тихий болезненный стон
срывается с приоткрытых бледных губ, вызывая у Хосока снисходительную усмешку и
тяжелых вздох. Он включает свет одной тусклой лампы, висящей на потолке, и
закрывает за собой дверь. Прошло два дня после визита Чона в дом Мин, два дня после
их последней встречи, ставшие для Хосока настоящим Адом. Ему не жаль за свой
поступок, ему не жаль чету Мин, ему не жаль. Ему жаль, что он был таким дураком,
которого обвели вокруг собственного носа, насмехаясь над глупостью влюбленного
человека. Хосок убедился: любовь слепа, перечеркивает всякую рациональность,
затуманивает трезвость ума сладкими речами и ласковыми прикосновениями. Хосок
убедился, что отец был прав, постоянно намекая раскрыть глаза, но он никого не слушал,
думая и веря, что его любят в ответ. Ошибался.

Юнги обессиленно дергает затекшими руками, ведь не знает, сколько провел в

подвешенном состоянии. Ноги едва дотягиваются до пола, все тело ужасно ломит, жутко
хочется пить. Парень слышит звук открывающейся двери, вздрагивает, но головы не
поднимает, глаза не открывает. Грузные шаги, эхом от стен отдающиеся, принадлежат
его личному палачу, держащему топор в руках, готовому в любую секунду замахнуться и
забрать его жизнь. Юнги сжимает губы в тонкую линию, понимая, зачем Он пришел.
Хосок пришел вершить правосудие, выбивать из него мольбы о прощении и милосердии,
наблюдать за корчащимся в агонии предателем и поистине наслаждаться зрелищем.
Юнги знает, где он. Этот старый подвал на окраине города, находящийся в убогом,
забытом, старом заводе, повидал неисчисляемое количество предателей клана, которых
Хосок лично истязал, измучил и похоронил под толстыми слоями земли за зданием. Там
могил не сосчитать. Юнги первый раз оказался здесь в качестве зрителя полтора года
назад, смотря за тем, как искусно Чон снимал кожу с очередной крысы, щедро поливая ее
дорогим бурбоном, вынуждая Мина отворачивать голову. Хосок, изощренный любитель
пыток, всегда находил новые способы расправы, а его жертвы действительно молили о
смерти. Чон Хосок, который любил Мин Юнги, и Чон Хосок, который является главой
клана «Черная Роза», — это совершенно два разных человека. Теперь Мин Юнги узнает
настоящую сущность того, кого любит сильно и безоговорочно, и слезы, текущие по
щекам, сейчас совсем неуместны, но их не сдержать. Холодные пальцы обхватывают
подбородок, вздергивают вверх, горячее дыхание с запахом любимых сигарет Хосока
обдает лицо. Юнги открывает глаза.

— Почему ты плачешь, любовь моя? — С нежной интонацией спрашивает Чон,

213/247
размазывая большим пальцем капли слез по правой щеке.

Юнги на истеричные рыдания переходит, головой отчаянно из стороны в сторону махать

начинает, сжимая руками холодные цепи над головой. Юнги умирать не хочет, никто не
хочет, но он долго по краю обрыва ходил, играл в безумные игры с судьбой. Юнги летит
со стремительной скоростью вниз, не зная, когда достигнет дна, и достигнет ли вообще.
Хосок ловит его лицо, сжимая, словно в тисках, в крепких ладонях, фиксирует и
заставляет в глаза свои черные смотреть. Юнги смотрит, будто завороженный, видит,
сколько в них ненависти плещется, перекидывается через края и обжигает его. Юнги
страшно, страшно невероятно, потому что перед ним самый настоящий Дьявол стоит с
довольной ухмылкой на лице, жаждущий его душу в свои правления забрать, не
подозревая, что душа давно ему принадлежит.

— Ты так прекрасен, даже не представляешь насколько. Хочешь пить? — спрашивает

Чон и мажет по губам, получив быстрый-быстрый кивок головой, отходит за бутылкой
воды, открывает и возвращается. — Пей, — подносит горлышко к сухим губам, которые
жадно начинают проглатывать жидкость. Хосок запретил своим людям сутки давать
Юнги воды и еды до его прихода. Мужчина отдергивает бутылку, по волосам проводит,
словно гладит щенка, и в висок целует. — Тише, тише, подавишься, — шепчет Хосок, пока
блондин откашливается. Юнги облизывает губы, дрожит всем телом, но осознает, что
оправдываться не имеет смысла, понимает, что любые слова, сказанные им сейчас,
только усугубят ситуацию. Юнги знает, что виноват во всем, знает, что дурил Хосока на
протяжении двух лет. Юнги — фееричный неудачник, который покорно опускает голову,
вызывая у Хосока недовольный смешок.

— Не смей строить из себя жертву, сука! Ты столько лет играл со мной, а теперь что,
блять, совесть проснулась? — хлесткая пощечина обжигает правую щеку, но Юнги
только сильнее челюсти сжимает. Новая порция слез из глаз прыскает. — Ты решил со
мной в молчанку играть? — Юнги на эти слова головой мотает. — Может, мне вырвать
твой юркий язычок? Хотя, блять, сосет он просто божественно, — недобрый огонек в
глазах Хосок вспыхивает, пуская по крови Юнги первобытный страх. Он дергается резко
назад, когда Чон одним резким движением срывает с него джинсы.

— Хосок, не надо, — хрипло, разбито мямлит Мин, пока руки мужчины оглаживают худые
бедра.

— Голос подал наконец-то, — хмыкает удовлетворенно Хосок. — Ты не

сопротивляешься, героя из себя строишь? Я тебя сломаю, но не убью. Смерть для
тебя — слишком легкий и быстрый выход. Я тебя запру, надену кожаный поводок и
сделаю из тебя ручного и шелкового песика, — Хосок проводит языком по мочке уха.
— Изуродовать твое тело я всегда успею, когда надоешь, хотя ты мне никогда не
надоешь. Уж слишком глубоко ты под кожу залез, как паразит, даже избавляться не
хочу, дорог стал, ядом своим напитываешь.

— Хосок, пожалуйста, — шепчет Юнги, но понимает, что никакие слова не помогут,

никакие оправдания, никакая борьба. Юнги не сопротивляется, потому что глупо, потому
что от неизбежности бежать бессмысленно. Хосок будто чувствует это, поэтому бесится
с каждой секундой сильнее. Юнги поражение принимает, бес внутри Чона бунтовать

214/247
начинает. Хосок чувствует, но не признает. Юнги уже сломан, на части разорван, его
душа давно кровоточит от ран.

Хосок расстегивает молнию на штанах, стягивает с себя, закатывая, боксеры, плюет на

руку и пару раз по твердеющему члену проводит. Хосоку плевать на любые слова Мина,
плевать на него, плевать. Хосок не знает, кого в этом убедить пытается. Обхватывает
дрыгающегося парня под талию одной рукой, второй член пристраивает ко входу и
толкаться начинает. Плевать. Абсолютно плевать, что нечеловеческий
душераздирающий крик по всему подвалу разносится, оглушая на мгновения. Абсолютно
плевать, что тугие, нерастянутые стенки больно на член давят, сопротивление создавая.
Абсолютно плевать, что цепи неистово побрякивают над головой. Хосок толкается до
упора, вжимая парня в себя настолько крепко, насколько возможно. Хосок толкается
еще сильнее, Юнги отчаянного вопля не сдерживает. Скольжение легче становится,
парня трясет всего, он кричит, умоляет прекратить, но Хосок в вакууме будто, не слышит
ничего, свой голод утоляет, свою ненависть погасить пытается. Хосок пальцами в живот
плоский впивается, начинает размашисто и грубо трахать Юнги. Хосок теряет счет
времени, он приподнимает Мина за талию, до основания насаживая на себя, чувствуя,
как теплая кровь стекает по члену, позволяя плавно двигаться внутри. Лучше любой
смазки.

— Хосок…

Юнги хрипит от боли, пронизывающей каждую клеточку тела. Он повисает на цепях,

позволяя Чону насиловать себя, царапать кожу на ребрах, ломать-ломать-ломать.
Юнги — безвольная кукла, игрушка, жизнь и чувства которой ни цента больше не стоят.
Юнги уже не кричит, только всхлипывает безудержно, пока Хосок таранит его тело
жестоко и беспощадно. Боль накрывает с удвоенной силой, когда Хосок неистово
впивается зубами в шею, оставляя укус на изгибе, который расцветет красивым багряным
узором. Юнги ненависть Чона ощущает ярко и остро, особенно когда губы обхватывают
мочку уха и посасывать начинают, а после раздается тихое и раздраженное:

— Ненавижу.

Юнги отключается от боли, через минуты снова в сознание приходит, молится мысленно,
просит, чтобы все поскорее прекратилось. Кажется, что вечность прошла, но всего
каких-то полчаса, настоящей преисподней показавшиеся. Слезы текут по щекам, на грудь
падают, все тело судорогами пронзается, стоит Хосоку сжать до хруста в костях и
кончить в него. Сперма вперемешку с собственной кровью стекает по бедрам Юнги, он
дышит тяжело и рвано. Руки ноют от невыносимой уже боли, ноги дрожат, тело
полностью мешком безжизненным обмякает.

Хосок ненавидит Юнги, ненавидит за его предательство, за его ложь, за его нелюбовь.
Юнги хуже всех предателей за всю историю человечества, потому что Хосок сердце в
его руки вложил, доверился. Но сердце сожжено в огне, остатки пеплом разнесены по
ветру. Хосок в душе мертв. Но он не знает, не хочет видеть, что Юнги тоже. Хосок
думает, что Юнги из себя жертву строит, но жертва здесь одна. Это Хосок, который в
своей ненависти тонет, непонимании.

215/247
Юнги отключается, в бездну падает и дна достигает. Юнги понимает, что Хосок никогда
не простит, никогда не поймет, на цепь посадит и будет каждый раз изводить. Юнги
слабый безумно. Умирать он не готов, но бороться с тем, кого любит, тоже не будет. Дно
у бездны теплое, согревающее.

Руки Хосока бессознательное тело подхватывают и передают своим парням, которые у

двери ждали.

— Отвезите в мой особняк, прикажите слугам отмыть его. После бросьте в гараж, потом
решу, что с этой крысой делать.

Хосок закуривает и идет к стоящему черному Порше. Голода его бес не утолил, а только
сильнее раззадорил. Почему глаза Юнги стеклянные, безжизненные, будто о чем-то
сожалеют? Почему Юнги не борется, не оправдывается? Хосок матерится сквозь
стиснутые зубы и выкидывает окурок на землю.

Юнги — предатель, офицер полиции, который столько лет рыл под него, столько лет
лгал нагло в лицо словами «ты нужен мне, люблю».

Хосок срывается с места с оглушительным ревом двигателя, оставляя позади клубы

песка и пыли. Он себя убедить пытается, чувства уничтожить к тому, кого любит… кого
любил.

У Хосока война с родным отцом, но главная — это война с чувствами внутри себя.

Заранее проигранная.

216/247
Примечание к части Благодарю Вас, мои дорогие, что читаете и продолжаете
поддерживать меня! Глава далась нелегко, переписывалась, но вот теперь я довольна
результатом, даже очень. Я надеюсь, что Вам понравится! Песня к прослушиванию
обязательна! Прямо с самого начала и до конца главы можете слушать. Приятного
чтения! Я очень волнуюсь, прямо очень. Я надеюсь, что Вам все понравится, Вы
останетесь довольными.
https://soundcloud.com/rana-mohamed-948895886/lorde-everybody-wants-to-rule
Коллаж.
https://ibb.co/1mV38gd

багряное солнце

Закат окрашен в красный. Огненное марево, медленно уходящее за горизонт,

кажется расплывчатым миражом на фоне старого особняка. Курчавые весенние облака
будто изнутри подсвечены солнечными лучами, придают им насыщенную алую окраску.
Безмолвие, воцарившееся над округой заброшенного дома, разрывается громким,
оглушительным, истошным воплем. Чимин падает на колени на ступенях старого здания,
сжимая в кулаки окровавленные руки. Он сгибается пополам, отчаянно хватая воздух
открытыми губами, слезы неистовым потоком стекают по щекам, падая большими каплями
на мраморную поверхность. Мутная пелена застилает глаза, запах пороха глубоко забил
ноздри, а в ушах до сих пор звенит шум череды непрерывных выстрелов. Чимин теряет
сознание, но соприкосновения с холодной поверхностью не происходит. Перед тем, как
закрыть глаза, он видит черные омуты, видит отражение разбитого и сломленного себя.

***

Несколькими часами ранее.

Неуловимым потоком мелких частиц мысли Чимина плывут от полюса к полюсу,

сталкиваясь и отлетая подобно разнозаряженным частицам. Тело бросает то в жар, то в
холод, а разум то распадается, то вновь беспорядочно собирается. Он помнит все.
Память Чимина — бесконечные гигабайты, восполняемые ежесекундно новой
информацией. Брюнет сидит на бедрах Чона, елозит призывно задницей, сжимая
пальцами белую рубашку мужчины на груди, нарочно мнет ее, беспокойство показывая.
Чимина от двойственности собственных ощущений ломает на части. Его сестра в лапах
чудовища, который не поскупится разорвать и раскромсать если потребуется, его
любимая и бесценная мать сидит взаперти в пансионате, к ней доступа нет. А он сидит
на коленях Чона и целует его, потому что целовать Чон Чонгука крышесносно,
космически нереально и возбуждающе. Ведь когда сильные руки скользят в обжигающих
прикосновениях через слой одежды, Чимин безнадежно сгорает, развеиваясь пеплом на
ветру. Чимин безумную тягу, сводящую судорогами тело, не в состоянии объяснить и
понять. Чимин целует глубоко и долго, наслаждаясь, пока влажный, горячий язык Чона
вылизывает десна, щеки и сплетает языки в страстном танго, здесь музыкальным
сопровождением служат тихие стоны парня. Чимин крепче прижимается, ни на
миллиметр отстраняться не желает, одно дыхание на двоих разделяет.

217/247
— Если ты не перестанешь, то я трахну тебя прямо здесь и сейчас, — хрипло угрожает
Чонгук и руками сжимает мягкие ягодицы, идеально ложащиеся в его ладони. Мужчина
обводит языком покрасневшие от грубых поцелуев губы, слаще любых ягод мира,
прекраснее любых архитектурных скульптур в мире. Чимин — гребаное искусство, на
котором каждый шрам смотрится невероятно, будто так было задумано творцом.

— Я весь твой, — шепчет в губы Пак, раздразнивая сильнее, распаляя дикое животное
желание в душе Чонгука с одной примитивной целью обладать.

— Меня все еще раздражает эта татуировка роз, — с нотками раздражения говорит
мужчина и специально прикусывает кожу на шее, болезненно оттягивая, игнорируя
недовольное шипение и вцепившиеся ноготки в плечи.

— Если я начну сводить, то у меня останется шрам, а я не хочу, — хмурится Чимин. — К

тому же никто не знает, кто я, а татуировка — всего лишь красивый рисунок.

— Тебя знают многие, Чимин-а, — Чонгук нежно принимается целовать линию челюсти,
вынуждая Пака назад откинуть голову. — Ты популярен в криминальных кругах, поэтому
не смей себя недооценивать, — прикусывает подбородок, возвращает руки на талию и
крепко сжимает их в замок. — Мы ее дополним переходом на руку и на лопатку и
сделаем что-то похожее, как на моей спине.

— Должно получиться красиво, — Чимин улыбается так невероятно, что внутри Чонгука
океан немыслимой нежности и любви поднимается, затапливает до краев. В Чимине
потонуть нестрашно. Мужчина убирает прядь волос за ухо, оглаживает подушечками
пальцев щеку, бархатности ее изумляясь. Он до конца не осознает, что Пак чертов Чимин
сидит на его коленях в его кабинете и целует именно его. Это чистое безумие, желание
безграничное, хочется ближе, намного, потому что без него невозможно, потому что без
него Чонгук задыхается. Если любить, то только так, чтоб до искр перед глазами, чтоб на
сетчатке один образ, а в ушах один голос. Они одновременно бросают взгляд на шум
открывшейся двери, вошедший Джексон иронично закатывает глаза, брезгливо морщась.
Пес закуривает сигарету, остановившись в дверном проеме, выдыхая кольца серого дыма
вверх, намереваясь потревожить специализированные датчики.

— Машины готовы, выдвигаемся, — грубо бросает Ванг и выходит обратно в приемную

Чона, где секретарша судорожно набирает какой-то текст на компьютере.

Чимин соскальзывает с колен Чонгука, поправляет выбившуюся из штанов черную

рубашку и укладывает руками растрепанные волосы. Внутреннее чутье Чимина, интуиция
или шестое чувство вопят во все голоса до срыва связок об опасности и ловушке, в
которую они добровольно ступают, захлопывая капкан. Любые доводы и несгибаемая
уверенность Чона спокойствия и облегчения не приносят, лишь бешено сердце в груди
колотиться заставляют, новые волны беспокойства поднимая. В их мире все просто не
бывает, невозможно, немыслимо даже. Чимин на собственной шкуре знает, что с Чон
Пуонгом легко не бывает.

— Я все еще не уверен, что тебе стоит ехать туда, — выдыхает Чонгук и быстро целует
брюнета в висок. Чимин не отвечает, кладя руки на Чоновы плечи, и в глаза прямо

218/247
смотрит. Чонгук в шоколадных глазах напротив теряется, силе и смелости плещущейся в
них восхищается. Пак Чимин — настоящая скала непробиваемая. Он не тушуется идти
против, на любое «да» свое твердое «нет» отвечает, последствий не боится, глядя глаза
в глаза. Чонгук влюблен до беспамятства в силу духа и несгибаемый характер. Чонгуку
казалось, что его ничего удивить не сможет, но брюнет все шаблоны разрывает, всякий
раз поражает.

— Я должен ехать, ты знаешь это, — старается твердо говорить Чимин и продолжает: —

Я уже говорил, но повторюсь: будь осторожен. Пуонг честно не играет, Хан на его
стороне, действовать будет по его указке. Чувак прогнулся и лижет его задницу уже
давненько. Я не знаю, на чьей стороне Ли, но будьте внимательны. Я еду в особняк,
прикинусь, что все еще работаю на Чона, и вытащу оттуда Лису.

Они стоят на тротуаре, около входа в здание, являющегося одной из дочерних компаний
Чонгука, под которой он ведет свой основной нелегальный бизнес. Система, построенная
семьей Чон, сложная, хитросплетенная, требующая детального разбора и полного
погружения, но для Пака существует более реальные проблемы и угрозы. Чимин не
знает, чего ожидать, мысли, лезущие подобно змеям в голову, откидывается, думать о
том, что случится может, не хочет. Чонгук проводит костяшками пальцев по щеке, целует
мягко в лоб, приобнимая за плечи.

— Я… — Чимин запинается, ком, поперек в горле вставший, сглотнуть пытается.

— Я люблю тебя, — опережает его Чон и слабо улыбается. — Будь осторожен. С тобой
едет Бао, и мне плевать на твои претензии. Один ты в логово врага не поедешь, — со
стальными нотками говорит Чонгук и еще раз целует насупившегося Пака в кончик носа.
Чонгук садится в машину, за рулем которой сидит Джексон, курящий подряд третью
сигарету.

— Ты уверен, что он справится? — спрашивает Ванг и провожает взглядом сорвавшийся

с места белый ниссан Пака. — Хоть ты и послал с ним Бао, туда должен был ехать я.

— Не стоит недооценивать его, к тому же ты нужен мне на собрании. Я не знаю, что

выкинет Пуонг, но ставлю пятьдесят процентов на то, что живыми мы оттуда можем не
вернуться, — хмыкает Чонгук и выдыхает в открытое окно сигаретный дым, задумчиво
смотря на плывущие по небу облака.

***

Чимин за доли секунды осознает, заезжая в особняк Чон без каких-либо проблем, что
Лалисы здесь нет. Он замечает на крыльце худую, болезненно бледную девушку —
слугу, которую зовут Маи, способную голыми руками разорвать врагов Пуонга, навеки
преданную ему, выполняющую любой приказ, отданный им. Чимин видит ее ухмылку на
тонких губах, понимает все и резко разворачивает машину, с громким гулом стирая шины.

— Звони, звони живо Чонгуку! — кричит Чимин, трясущими руками выкручивая руль.

— Недоступен, — бросает Бао и набирает еще раз, писклявый женский голос по ту

219/247
сторону выдает ненавистную фразу, слышать которую сейчас меньше всего хочется.

— Черт, черт, черт!

***

Собрание кланов, организованное по инициативе Пуонга под предлогом заключить

перемирие, проходит в месте, ставшем для Чонгука горячей точкой, после которой назад
были сожжены все дороги. Заброшенный, убитый временем особняк, раньше
принадлежащий знатной и родовой семье, служит теперь нейтральной территорией.
Чонгук останавливается на лестничном пролете, усмехается, вспоминая ту роковую ночь,
в которой желал искупаться в крови роз, но обрел нечто большее. Чонгук в ту ночь
вступил на хрупкий лед, каждый шаг делал новую трещину, еще и еще, за считанные
секунды провалился в холодные воды, в которых его ждал Он. Чонгук продолжает
подниматься на второй этаж, но ступает по скрипящим под ногами половицам
совершенно другим человеком, с иными целями.

Чонгук, рано познавший власть, деньги, открытые двери всего мира, никогда бы не
подумал, что в поганом, сером и тусклом мире зла и жестокости есть нечто ценное,
существует вещь, ради которой развязывались войны, устраивались дуэли, гибли
миллиарды. Чонгук потерял отца, никогда не знал мать, не представлял, что в мире
чувство безумное есть, и чувство это — любовь. Черное сердце Чонгука бьется ради
человека, который перевернул мир, вывернул наизнанку и заставил по-другому
посмотреть на все вещи. Чонгук осознал, что под ногами можно иметь весь мир, но нет
смысла, если этот мир некому подарить.

Джексон всю жизнь был верным Псом главы клана «Алая заря», который рано познал
всю жестокость мира. Мир этот не щадит никого, не делит на плохих и хороших — он
кидает любого в грязь независимо от социального положения, пола и возраста, только
от тебя зависит, поднимешься ты или продолжишь лежать, обвиняя судьбу. Джексон
долго жил одной миссией — служить и выполнять распоряжения, пока буря
неожиданная не накрыла с головой, меняя весь привычный хаотичный мир. Джексон
Ванг не верил в любовь, но стал ее преданным Псом.

Хосок, курящий рядом с машиной, росший на словах и указаниях отца, осознает, что
никогда не слушал себя, слепо подчиняясь Пуонгу. Только единожды послушал сердце,
зов которого привел его к человеку, ударившего ржавым клинком меж лопаток. Хосок
думал, что у него есть душа, но его душа был человек с алебастровой кожей, яркой
улыбкой, десна обнажающей, и лисьими глазами, во взгляде которых можно было
затеряться. Но ни души, ни жизни у него больше нет.

На Чон Пуонге идеально сидящий костюм — тройка серого цвета, — сшитый по

специальному заказу. На правой руке золотые Ролексы из последней коллекции, а на
губах улыбка приторная, скользкая, заставляющая только презренно поморщиться. В
Пуонге святого ничего не осталось. Он похоронил свою человечность под тоннами сырой
земли вместе с телом женщины, которую когда-то давно любил. Пуонга интересует
только безграничная власть, деньги и полное подчинение других. Пуонгу глубоко

220/247
плевать, сколько прольется крови, сколько погибнет невиновных, сколько пострадает
собственных бойцов. У него вместо сердца дыра черная.

Чонгук и Джексон проходят внутрь просторного зала, в центре прямоугольный стол с

восемью стульями, за которыми сидят глава семьи Хан, вставший со своего места Пуонг с
распростертыми объятиями, глава семьи Ли, на чьем лице настороженность
прослеживается. Еще одна персона, быть которой здесь не должно. Джексон руки в
кулаки от клокочущей ярости сжимает, чувствует, как все триггера к чертям сгорают,
еще секунды — он взорвется подобно вулкану, всех их тела червям скормит. Чонгук,
стоящий чуть впереди друга, бросает на него беглый взгляд, прося быть начеку и взять
себя в руки.

Лалиса, сидящая смиренно с опущенной головой, резко вскидывает ее и невозможно

большими удивленными глазами смотрит на вошедших. Она сразу цепляется взглядом за
Джексона, приоткрывает рот в попытке что-то сказать, но одергивает себя, выдыхая
облегченно. Он пришел. Лалиса надежду не теряла, ведь надежда была единственным
якорем в безбрежном темно-синем океане, за который она могла зацепиться. Она звала
его, разговаривала с ним, мысленно веря в то, что Джексон обязательно придет,
вытащит из лап чудовища. Сейчас Лиса смотрит на него, посеянное зерно надежды
взрастает деревом, протяни руки — дотронуться сможешь. Три слова сказать, а в душе
все самые прекрасные и душистые цветы взрастут.

— Какого хуя, Пуонг? — Джексон вперед подается, но рука Чонгука, поперек груди
вставшая, останавливает, лишь гортанный рык с губ срывается.

— Она моя подстраховка, да, детка? — длинные пальцы Пуонга, напоминающие в данную
секунду когтистую лапу, прикасаются невесомо почти к ниспадающим прядкам волос и за
ухо убирают. У Лалисы на скуле кровоподтек, явно свежий, отчего у Джексона внутри
все в разы сильнее закипать начинает.

— Сука, — рычит Ванг, вызывая на губах Чона кривую ухмылку.

— Давайте начнем, присаживайтесь.

Чонгук садится, внимательным взглядом окидывая помещение, скользя темными

ониксами по фигурам собравшихся, изучая, пытаясь уловить в жестах и движениях
намеки на фальшь, лукавство и обман. Лидер семьи Хан пустит им по пуле в лоб, собака
Чона, ластящаяся в его ногах. Слабый и бесхребетный Хан, не способный
самостоятельно решать проблемы и прогибающийся под более сильных. А вот лидер
семьи Ли остается неразгаданным кроссвордом, столько лет мучащий Чонгука загадками
и умными фразами, после которых много думаешь, но к определенным выводам никогда
не приходишь. Ли никогда не лезет на рожон, у него отлично налажены связи сбыта и
поставок, он предпочитает действовать самостоятельно, но эта война коснулась и его,
поэтому сейчас он сидит с ними за одним столом, но предпочел бы уютную постель и
любимую жену под боком. Чонгук останавливает взгляд на Лалисе, быть которой здесь
не должно. Пуонг всегда умел делать сюрпризы и неожиданные выпады для своих
врагов, используя их слабые места, которые сам не имел. Даже собственный сын для
него — всего лишь пешка на шахматной доске. Чонгук задумчиво наблюдает, как рука

221/247
Пуонга покоится на колене девушки, вырисовывая узоры, замечая, как напрягается
Джексон, сжимая подлокотник стула до побеления костяшек пальцев. Он накрывает
ладонью запястье Ванга, взглядом прося остыть. Чонгук новый план придумать
пытается, ведь он обещал, что спасет и защитит семью Чимина любой ценой, забывая,
что нельзя давать обещания, если не уверен в их исполнении.

— Пуонг, — Чонгук переводит глаза на лидера роз, таким взглядом только в самую душу
смотрят, обнажают и выворачивают все гнилое ее содержимое, — ты собрал всех здесь,
говоря о перемирии, но сам приводишь на собрание совершенно постороннего человека.
С какой целью? Манипуляции? — Чонгук откидывается на спинку стула, скрещивая руки
на животе, ни на секунду не отводя глаз. — И какие же ты можешь предложить мне
выгодные условия сделки? Ты же знаешь, я очень привередливый. Всякая мелочь меня
не устраивает.

Пуонг только ухмыляется ядовито, заставляя каждый нерв в струнку натянуться, руки
вскидывает, будто поражение свое принимает, безоговорочную капитуляцию, но все
наигранно и неправдоподобно. Чонгук видит в его движениях сплошную иронию,
издевательства, которые напрячься вынуждают сильнее. В комнате на всех
бронежилеты надеты, на всех, кроме Лалисы.

— Мы можем заключить перемирие на особых условиях. Жизнь за жизнь. Что тебе

пообещал мой сын? — старший Чон вперед подается, локтями на стол опирается.

— Хосок оказался умнее тебя, поняв, что тягаться со мной — провальное дело. Я ведь
всегда получаю то, что хочу.

— Ты думаешь, что отданный моим глупым сыном порт имеет важное значение? А Чимин
свое дело сделал, я собирался избавиться от него, но ты успел забрать его раньше, —
Пуонг хищно улыбается, замечая реакцию Чонгука на упомянутое имя Пака. — Я так
легко не сдаюсь. Я слишком много лет терпел тебя и твои выходки, надо было
похоронить тебя вместе с отцом в одной могиле, но кто не совершает ошибок? — он
плечами пожимает, тяжело вздыхая, словно о чем-то сильно сожалея.

Чонгук слышит четкие выстрелы с нижних этажей, резко разворачивает голову назад на
дверь, которая с удара ноги открывается. Хосок не церемонится: он пускает пулю в лоб
вскочившему с места Хану, который замертво падает лицом и животом на стол, кровь
лужей медленно растекается по деревянной поверхности. Лалиса вскрикивает,
прикрывая ладонью рот, отворачиваясь от горячего трупа мужчины, секунды назад
сидящего рядом с ней.

— Ну здравствуй, сынок, — недовольно хмурит брови Пуонг, сначала смотря на убитого

Хана, а после переводя орлиный взгляд на Хосока.

— Ну ты и сукин сын! Серьезно, ты хотел избавиться от меня, отправив в Америку?

Думаешь, я бы не узнал? — Хосок направляет дуло пистолета на поднявшегося с места
Ли. — Сядь.

— Ты столько лет слепо верил человеку, который оказался совершенно не тем, кто есть

222/247
на самом деле. О чем бы ты узнал? Ты был слишком занят своей глупой игрой в
любовь, — хмыкает Пуонг, не сводя взгляда с сына. — Какой власти ты хотел, что даже в
людях толком разобраться не можешь?

— Заткнись, — бросает Хосок.

Коварность переломного момента заключается в том, что никогда не знаешь, что

послужило причиной смертельной аварии или какая выкуренная сигарета послужила
причиной рака, и никто не знает, насколько близок к краю, но продолжает спотыкаться
снова и снова. Особняк погружается в хаос. Если бы Лалисе сказали пару лет назад, что
она станет участницей кровавых перестрелок мафиозных семей, то она бы покрутила у
виска, сказав, что подобное — всего лишь глупости и киношные сценарии для
развлечения публики. Но все реально, все по-настоящему, она не на съемочной
площадке. Раздающиеся со все сторон выстрелы вполне осязаемые, витающий по
помещению запах пороха и чужой крови чувствуется на кончике языка, отчего хочется
сглотнуть вязкую слюну. Лалиса прижимает руки к ушам, колотящееся в груди сердце
норовится наружу выпрыгнуть. Лалисе страшно, липкий пот покрывает тело, тоненькая
струйка по виску стекает. Паника ужасной волной накрывает. Она тяжело дышит, рвано,
глотает открытым ртом воздух, но только удушье ощущает.

Пуонг сделал выстрел первым. Пуонг целился в собственного сына, не зная, попал или
нет, но выстрелил, забывая обо всех кровных узах, обо всех связывающих их нитях. Пуонг
выбор сделал. Его выбор в пользу алчности, гордыни вечной и жадности, эти грехи его
обнимают, стоят позади и совершать немыслимое заставляют. Но на деле не заставляют,
Пуонг сам решает, поддаваясь искушению, ведь человек перед демонами слишком слаб.
Пуонг опрокидывает стол, закрываясь за ним, вместе с потерянной и ошарашенной
Лалисой. Он от нее избавится или себе заберет как красивый трофей, любоваться будет.

Шум, крик, ругань. Дым, стрельба, кровь. Все смешивается воедино, заставляя Чонгука
палить по людям Пуонга, которые, как муравьи, заполонили весь особняк, выполняя
приказ своего лидера. Чонгук за стеной прячется, бросает взгляд на Джексона, который
и по своим, и по чужим без разбора стреляет. Чонгук горящее пламя на дне зрачков
Ванга видит, у него цель одна-единственная, важнее любой жизни. Джексон за свою
любовь все глотки перегрызет, конечности оторвет и кровью напьется, но до своей
любви дотянется, ползти будет без ног, но непременно доберется. Чонгук силе
непомерной поражается. Оказывается, что в кабинет, который Пуонг выбрал, ведет еще
одна лестница, через которую его люди поднялись наверх. Люди Хосока и Чонгука через
парадную дверь зашли, начав отстреливаться. Это бойня. Теперь Чонгук понимает, о
каком условии шла речь. Жизнь за жизнь. Вот только Чон Пуонг не учел, что у каждого
из них есть, за что сражаться, ради кого делать очередной выстрел. Чонгук понимает,
что Чимин на всех скоростях сюда едет, закидывая себя проклятиями, так как дал себя
обмануть и одурачить. Чонгук осознает, что Чимин первый бросится в жерло вулкана
ради спасения тех, кого любит. Чон дал четкий приказ Бао, чтобы ноги парня в особняке
не было, но не учел проницательности Чимина, вырубившего телохранителя еще на
подъезде к особняку.

Чимин глупым никогда не был, но очередную выходку Пуонга разгадать не смог. Он узнал
о нем все, но в то же время ничего. Чимин себя ненавидит настолько, что хочется под

223/247
землю провалиться, поглубже, чтобы никто не нашел, никто не узнал о его ошибке
тотальной. Чимин машину резко останавливает, на секунду отворачивается к окну, чтобы
дверь открыть, но потом неожиданно бьет прикладом пистолета Бао по голове. Ему
главное до сестры добраться, целой и невредимой увидеть, обнять и запах сладкий
почувствовать. Он и так подвел ее, оплошал, но теперь вовсе заслужил звание «худший
брат во вселенной». Чимин должен убедиться, что Чонгук в порядке, своими глазами
увидеть, руками потрогать. Он не выдержит, если с ними что-то произойдет. Сердце
Пака колотится отчаянно, и в голове красные огни мелькают, предупреждая об
опасности. Но кого волнуют предостережения, когда перед глазами драгоценные образы
стоят важнее собственной жизни? Не это ли люди называют отвагой, безрассудством
или геройством? Чимин героем не был, но ради тех, кого любишь, можно им стать. Он
знает о черном ходе — узнал от Югема, пока тесно контактировал с ним, догадываясь,
что люди Пуонга зашли именно с него. Устроенная резня не заканчивается. Чимин между
усеянными по земле трупами шагает, пистолет на вытянутой руке держит и стреляет,
дорогу себе освобождая. Он ступает в узкую прихожую, после поднимается по винтовой
лестнице, ведущей на верхние этажи, которую в прошлом использовала прислуга. Он
прислушивается к выстрелам наверху, не затихающим ни на секунду, страх накатывается
снежным комом, не давая полностью сосредоточиться. Чимин резко останавливается и
вскидывает пистолет, замирая на месте. Он делает выстрел, и человек Пуонга мертвым
мешком падает на неширокой лестнице, перекрывая проход.

— Опусти пистолет, Чимин, — слегка задыхаясь, говорит Чон. — А ты молодец, хорошо

справился. Югем отлично поднатаскал тебя. Но ты не думал, что, высоко поднявшись,
падать будет очень больно? — в голосе неприкрытая насмешка звучит, ведь Пуонг выше
других на голову возводит себя. Мужчина держит Лалису за локоть, прижимая дуло
пистолета к шее, взглядом приказывая Паку отойти и убрать оружие. Пуонг угрозы
всегда выполняет, обещания никогда не сдерживает.

Чимин закусывает губы нервно, держит Чона на прицеле и смотрит на дрожащую, словно
осиновый лист, готовый сорваться вот-вот с ветки дерева, сестру. Лалиса не должна
быть здесь. Лалиса не должна переживать страшные минуты происходящего, по ночам
снящегося жертвам, пережившим любого рода насилие. Она должна быть в студии,
преподавать горячо любимые танцы и ярко, солнечно улыбаться всем. Лалисы здесь
быть не должно. Чимин опускает пистолет, дает Пуонгу вместе с Лисой пройти мимо него
таким образом, чтобы девушка закрывала его, подобно живому щиту. Пуонгу плевать на
пролитую кровь невиновных, он целей своих достигает любой ценой, но Чимин ни за что
не оступится, потому что своих намерений и целей тоже любым способом достигает.

— Это и был твой план? — спрашивает брюнет и аккуратно ступает по лестнице,

внимательно следя за Чоном.

— Я планирую похоронить вас всех здесь. Ни один из них не сделает выстрел. Я говорил,
что привязанность делает человека уязвимым, затуманивает голову и не дает трезво
мыслить. Привязанность делает человека слабым и беспомощным, человеком, которым
легко управлять. Чон погряз в тебе, словно школьник малолетний. Ванг, — Пуонг нарочно
акцент на фамилии Пса делает, — пока она в моих руках, ничего сделать не сможет, а
мой сын обязан тебе за то, что ты для него сделал. Никто не выстрелит, потому что они
слишком сильно дорожат чем-то.

224/247
Они останавливаются в холле первого этажа, со стен свисает облезшая за годы
штукатурка, под ногами пыль многолетняя, повисшая напряженная тишина. Сбитое
дыхание, сердце, громко бьющееся, и где-то за территорией чьи-то крики. Пуонг
прижимает к себе сильнее дернувшуюся на секунду Лису, надавливает железом больно
на шею, заставляя изнутри щеку прокусить.

— Ты слаб, Пуонг, поэтому никогда не познаешь истинную силу, о которой все время
говоришь, — Лалиса морщится от неприятной боли, но поворачивает немного назад
голову, чтобы видеть глаза мужчины, плескающуюся на дне зрачков чистую ярость.

— Ты действительно хотел так поступить с Хосоком? — Чимин время тянет, не зная, что
Чон дальше сделать может.

— Уже не имеет значения. Дай мне уйти, — он делает несколько шагов назад. — И я
обещаю, что она останется жива.

— Ты никогда не держишь свои обещания, отец, — Хосок, оказавшийся позади Чона,

давит на затылок пистолетом и курок взводит. — Отпусти ее и брось пистолет. Мои люди
добивают остатки твоих, некоторые решили добровольно сдаться, поэтому ты проиграл.
Опусти оружие, — грубо приказывает Хосок и сильнее надавливает дулом на голову.

Пуонг размыкает руки, выпуская девушку, медленно поднимает руки над головой с
пистолетом в руках.

— Лалиса! — Джексон влетает в холл, вытирая ладонью кровь, стекающую по виску, за

ним Чонгук, в плечо раненный, заставляющий Чимина метнуться в его сторону, но
замереть в следующую же секунду. Лиса, не раздумывая, бросается в сторону Джексона,
наконец-то свободно выдыхая.

Закат окрашен в красный.

Багряное солнце медленно опускается за горизонт, придавая небу насыщенный алый

оттенок, напоминая растекающиеся лужи крови, которой сегодня орошена земля.

В воцарившейся на мгновение тишине раздаются три выстрела.

225/247
Примечание к части Музыка к главе.
В начале и до сцены с Намджинами. Пожалуйста, послушайте её. Она до мурашек.
https://www.youtube.com/watch?v=-uEuT9Jx7OI
Со сцены Намджинов и до конца.
https://soundcloud.com/sirius_eyes/loneliness
Коллажи.
https://ibb.co/CKNNv8B
https://ibb.co/KjJ5ZDN
https://ibb.co/b3Jm6c1

пеплом под ногами

Лучи закатного солнца путаются в рыжих волосах Лалисы, стоящей напротив

панорамного окна в спальне Джексона, отлучившегося в другую комнату, чтобы
поговорить по телефону. В его дела, касаемо работы, она не лезет, лишних вопросов не
задает: ответа на них все равно не получится. Лалиса знает, кто он такой, знает по
слухам, по отрывочным разговорам, по оружию, замеченному в машине и квартире.
Лалиса за его душу молится, с трясущимися руками и выпрыгивающим из груди сердцем
ждет его живым. Пусть он ее не любит, никогда не полюбит, но видеть Джексона
живым, дышащим глубоко и вечно усмехающимся для нее — высшая награда.

Любви Лалисы хватит на них двоих, ее душа широкая обоих обнимет и приласкает, для
обоих тепло дарить будет. Только бы приходил в темные ночи, целовал безумно и в
огненном костре похоти и страсти сгорать заставлял. Пусть по щекам слезы от горечи и
обиды текут, внутри все от боли нечеловеческой разрывается. Иногда любить больно,
невыносимо больно. Лалиса просыпается по утрам с мыслями о Джексоне, думая, где он,
с кем он, а главное, жив ли он. Если она засыпает в его объятиях, то думает только о
том, чтобы момент их близости длился вечность. Она мечтает об остановке времени, о
его быстротечности сожалея, слишком незаметно пролетают часы, проводимые с ним,
слишком рано солнце вступает в законные права, разнося их по разные стороны стены,
по разным краям друг от друга.

Такой, как она, не место рядом с ним. Лалиса понимает, но тянется к нему, подобно
подсолнухам, поворачивающимся цветком в сторону яркого светила. Ей абсолютно все
равно на льющиеся реки крови за его спиной, плевать на жестокость и грубость,
исходящую от него. Она выбрала любить его, это был ее сознательный выбор, потому что
даже такой, как Джексон Ванг, заслуживает любовь. Солнца внутри Лалисы хватит на
десять Африк. Пусть только приходит и рядом будет, этого достаточно для ее улыбки.

На Лалисе белая рубашка Ванга, закрывающая бедра, а волосы длинными прядями

ниспадают на плечи. Сегодня завораживающий закат. Солнечные лучи, отражающиеся
от застекленных высоток, окрашивают небо в малиново-оранжевый цвет. Раскинувшийся
под ногами город красиво сверкает и переливается от ярких красок. Она хочет
запечатлеть каждую деталь, каждую мелочь, каждое чувство, зарождающееся в душе в
это мгновение. Сильные руки с узорами татуировок оборачиваются вокруг талии, крепко
прижимают спиной к разгоряченной груди, зарывая лицо в шейном изгибе. Лалиса от его
прикосновений плавится свечой восковой, льнет и подставляется под отрывистые
226/247
поцелуи, покрывающие шею и спускающиеся на плечо. Джексон проводит языком по
коже, посылая волну мелких мурашек по телу, вынуждая Лису откинуть голову на
мужское плечо, прикрывая в блаженстве глаза. В вечности есть смысл, когда есть с кем
ее провести.

— Джексон, — выдыхает протяжно, стоит рукам Ванга скользнуть по тонкой талии к

бедрам, — скажи, ты боишься смерти?

Он останавливается, неожиданно разворачивает к себе, беря ладонями лицо в плен,

выворачивая взглядом наизнанку душу. Лалиса и так открыта перед ним, обнажена, но
Джексон смотрит так, что холод ледяной пронзает. Она дрожать начинает, пальцами
тонкими обхватывает запястья Ванга.

— Не смотри так, ты пугаешь меня, — тихим голосом просит девушка.

— Почему ты спрашиваешь? — хмурит брови к переносице Джексон.

— Потому что боюсь, что однажды ты не придешь, — взгляд отводит, практически на

шепот переходит.

— Смерти боятся только глупцы и те, кто не имеет смысла в жизни, — усмехается
Джексон и подхватывает девушку под ягодицы, которая по инерции обвивает его торс,
несет к кровати. Он укладывает ее на смятые после безумного секса простыни и
проводит костяшками пальцев по щеке.

— И какой же у тебя смысл? — не унимается девушка, даже когда Ванг разводит в

стороны стройные ноги.

— Хватит разговоров, хочу слышать твои стоны, — прерывает грубо, плавным толчком
погружаясь в ее лоно.

«Ты, ты мой смысл, глупая», — так и останется на задворках сознания бурным потоком
сводящих с ума мыслей.

«Только ты», — он целует глубоко, терзает сладкие пухлые губы, чья мягкость сравнима
только с китайскими шелками.

Лалиса в изгибе локтя прячет скатывающиеся по щекам слезы, в которых смешаны все
чувства любви и боли.

***

Люди говорят, что человек чувствует Ее приближение. Он ощущает смрадное дыхание за

спиной, холодные руки, тянущиеся к нему, заключающие в крепкие объятия. Человек
боится умирать, только оказавшись лицом к лицу с ней, человек начинает умолять и
просить дать еще немного времени, но она непокорна, непредвзята, она забирает то, что
принадлежит ей. Она не плохая и не хорошая, она не делит людей на добрых и злых —
она выполняет возложенную на костлявые плечи работу безукоризненно и идеально.

227/247
Она всегда рядом, по пятам ходит за человеком, пока не придет его час. Ее боятся, ее
почитают, неуважение к ней равносильно неуважению к собственной жизни. Много о ней
говорят, легенды складывают, но никто не может сказать, какая она и куда приведет.
Только рядом с ней человек понимает, какую прожил жизнь, понимает, что многое не
успел, откладывая все на потом, но излюбленное «потом» может не наступить, лишь
дымчатой пленкой на горизонте сияет. Отведенное время бесценно, скоротечно, не
считается ни с кем, несется бешеным потоком горной реки, человеку только решено
выбирать, как им распоряжаться. Драгоценные минуты потерянного счастья не
восполнишь, не вернешь, но каждое новое утро дарит возможности, которые нельзя
упускать. Каждый новый вдох может ознаменовать новую жизнь.

Лалиса задыхается. Она делает глубокий вдох, внутри все разрывается, словно в нее
всадили бомбу, разорвавшуюся где-то в районе живота. Лиса машинально накрывает
ладонями живот, полупрозрачная белая блузка пропитывается насыщенной алой кровью,
ее кровью. Она не успевает сделать пару шагов до Джексона, моментально
бросающегося к ней и подхватывающего под плечи.

Они вместе на пол оседают.

— Лиса, малышка, Лиса, смотри на меня, — теплые руки Джексона, обагренные чужой
кровью, по лицу проводят, вымученную улыбку вызывая. — Девочка моя, все будет
хорошо, слышишь меня, ты только держись, — у Джексона губы дрожат, и Лиса впервые
видит его таким потерянным, словно ребенок, в толпе без родителей оставшийся, таким
сломленным, словно небеса рухнули на его плечи.

— Джексон, — голос слабый и тихий, увядающий цветок в лучиках закатного солнца,

пробирающихся через узкие прорези ставней. В секунды очевидной безнадежности
горькие слова утешения кажутся глупой забавой. — Обещай не делать глупостей, — ей
больно говорить, но Лиса сильная, собирает остатки последних сил и улыбается, тянет
руку и проводит кончиками холодных пальцев по щеке мужчины. — А еще обещай
присматривать за Чимином и позаботься о маме.

— Лалиса! — Ванг обеими руками обнимает ее за плечи, прижимает к своей груди и

впервые за всю жизнь не сдерживает слезы, невольно текущие безудержным потоком по
щекам. — Я люблю тебя, люблю… — голос дрожащий, срывающийся на последних
словах, он крепче прижимает к себе, утыкаясь носом в макушку рыжих волос, вдыхая
любимый запах.

Лалиса улыбается уголками губ, прикрывая глаза в растекающемся в душе блаженстве от

слов, произнесенных тем, кто изменил жизнь, кто научил любить, несмотря на ошибки,
несмотря на непохожие миры. Их души соединились прочными и нерушимыми нитями, их
судьбы переплелись самым непредсказуемым образом. Умирать страшно, очень страшно,
но Лалиса чувствует, как Она подходит и присаживается подле, проводя рукой по щеке,
и говорит «пора». Ей бы торговаться начать, но в ее случае торг не поможет. На
девичьих приоткрытых губах застывает вечная счастливая улыбка. Старуха, облаченная
в черное, обнимает ее, переплетает цепко пальцы и за собой ведет в неизвестный для
живых мир, покрытый завесой неизведанных тайн.

228/247
Ее не спасти, ей не помочь. Джексона правда перед глазами прошибает разрядами
ударной дозы смертельного тока. Его руки трясутся, словно в лихорадке, он прижимает
безжизненное тело Лалисы сильнее, умоляет Ее не забирать, умоляет оставить,
подарить еще немного минут потерянного счастья. Он не сделал ее счастливой, не дал
ощутить себя любимой и желанной, не отвез на райские острова и не показал другую
жизнь, в которой они могли бы быть вместе, в которой он мог видеть ее улыбку, яркую и
ослепляющую, каждый день. В душе Джексона миллиметр за миллиметром в области
сердца черная, пугающая бездна раскрывается, и из нее сочится темная вязкая
субстанция, окрашивая тело в цвет самой темной ночи. Для Джексона света не будет
больше, его личное солнце погасло в его руках, превратив мир в старое черно-белое
кино. Он не смог защитить и спасти самое ценное в жизни, не смог выиграть для них еще
времени. На подкорке сознания выбивается черными чернилами одна фраза — «не
смог». Джексон с тяжелой ношей на плечах всю жизнь на коленях проведет, будет
просить забрать его, будет кидать в огонь и выполнять самые опасные поручения Чона,
лишь бы Она пришла за ним. Но Она не придет, долго не придет к нему. Тихой ночью
бесшумно в комнату зайдет, проведет по испещренной морщинами лице, сладко поцелует
в лоб и вечный сон подарит.

— Лиса, — Джексон целует ее в щеки, на которых застыли соленые кристаллики слез.

Море крови, расплывшееся под телом девушки, крови много, очень много, ни один врач не
поможет, ни один хирург, даже если ему смертью угрожать. Лалисы больше нет, но
Джексон с такой мыслью никогда не свыкнется, находясь подолгу на ее могиле, будет
представлять их маленьких нерожденных детей на руках, которые походить на нее
будут. У них могли быть глаза Лалисы, ее красота божественная и характер волевой, у
них могло быть радостное и счастливое будущее, но их никогда не будет.

Пуонг успел сделать выстрел до того, как родной сын сделал выбор. Хосок выстрелил в
голову, кровь отца забрызгала его лицо, руки и тело. Кровь не отмыть, не отодрать, она
под кожу заползает, пуская корни по ходу сосудов. Кровь отца на руках сына. Хосок
особо темными ночами будет возвращаться в день кровавого заката, когда обагрил руки
в крови человека, сделавшего из него того, кто он есть. Хосок сделал выбор, положил
конец распрям между двумя кланами, освободил мир от очередного тирана, жаждущего
абсолютного подчинения, и уничтожил последние остатки своей человечности. Хосок
смотрит на бездыханное тело отца, раскинувшегося под его ногами, словно летящая
птица, и тяжело дышит. Возможно, они никогда не были близки, не понимали друг друга
и не хотели узнавать друг друга, но они были семьей, которую сами разрушили. Хосок
где-то слышал фразу: «В проблеме отцов и детей всегда виноваты отцы». Он его винить
больше не будет. Он сделает памятник без гроба и тела рядом с могилой матерью, будет
приходить раз в полгода, оставляя цветы и не говоря ни слова. В такие моменты слова
никому не нужны, они не имеют смысла и ценного значения. Они погубили себя, только
один по-настоящему мертв, а другой — всего лишь оболочка живая, но в душе пустота. В
глазах Хосока догорают последние бревна некогда яркого и полыхающего огня. Хосок
думал, что умер, узнав истинную правду о Мин Юнги, но по-настоящему он умер сейчас,
спустив курок. Чон опускает вытянутую руку и роняет пистолет на деревянный пол,
отшатываясь назад, понимая, что сделанный выбор был осознанный и единственный
правильный. Хосок видел, будто в замедленной съемке, как отец неожиданно вытянул
руку вперед и сделал выстрел в девушку. Он не мог предотвратить неминуемое,
замешкавшись буквально на пару секунд, стоивший невиновному человеку самого

229/247
драгоценного — жизни. Хосок сделал выстрел, потому что должен был положить конец
всему. Войну вести бесконечно можно, пока одна из сторон не сдастся или не будет
побежденной, но в равном по силе бою сложно предугадать, на чьей стороне будет
удача. Хосок не хотел убийства родного отца, но это решение было вынужденной мерой.
И с самым страшным грехом он проживет эту жизнь, ни одна молитва, ни одна жертва,
принесенная во имя чего-то или кого-то там наверху, его не спасет.

Третий выстрел сделал Чонгук, увидев за спиной растерянного Чимина появившуюся

фигуру, занесшую руку с ножом около шеи брюнета. Чонгук успел выстрелить, спасти
того, кому принадлежит его сердце, его жизнь, он сделал свой выбор в ущерб обещанию,
которое дал Паку. Обещание спасти семью Чимина любой ценой провалилось. Он видел
целенаправленно стреляющего в девушку Пуонга, которой быть здесь не должно. Он
видел, он мог предотвратить неожиданный выстрел, но решение Чона очевидным было.
Его жизнь без Чимина невозможна, немыслима, Чонгук залечит его раны, будет жить с
нераскрытой и умолченной тайной, в могилу за собой унесет. Чонгук смотрит на Чимина,
не замечающего рухнувшего позади себя тела, на негнущихся и дрожащих ногах
подходит к телу сестры и падает на колени. Чонгук сломал много людей изощренными
способами, подключая фантазию бурную, но никогда представить не мог, что будет
стоять иступленным, потерянным и смотреть на двух самых сильных людей, встреченных
им в жизни, стоящих на коленях. Чонгук много видел в жизни, потерял не меньше, но
видеть трясущегося Джексона с бушующим океаном боли в глазах невозможно. Джексон
из того разряда людей, на которых всегда можно опереться в трудную минуту. Ванг
безоговорочно выполнял каждое поручение с ехидной ухмылкой на губах, рвался в бой и
всегда приносил головы врагов, несмотря на то что каждый чужой выстрел мог стоить
ему жизни. Джексон больше, чем верный Пес, больше, чем обычный друг. Их свела
судьба, жизнь, роковой случай, и Чонгук всегда знал, что у них до конца и вместе.
Сейчас Джексон на коленях, в его руках остывающее тело девушки, которую он любит.
Чонгук не видел этого, не хотел видеть, отрицал, потому что Джексон всегда был
распутным казановой, за ночь менявшим несколько партнеров. Но Джексон смог
полюбить, увидеть в одном человеке весь мир. Чонгук закусывает щеку изнутри, кровь
собственную глотает, ведь смотреть на раненого зверя, медленно умирающего, тяжело и
невыносимо. Чонгук его боль чувствует, разделить готов, но понимает, что это тернистый
путь Ванга, который он сам должен преодолеть.

Чонгук испытал потерю когда-то давно еще ребенком, мало осознающим, он чувствовал,
как внутри разрастается пугающая холодная пустота. Прошло много лет, но Чонгук
помнит отчетливо все мелочи, вплоть до запаха воздуха в тот день. Чонгук медленно
переводит взгляд на Чимина, не понимающего происходящего вокруг. Карамельная
радужка глаз уязвимостью и беспомощностью затапливается, взгляд скользит по Лалисе,
которая вдох никогда не сделает. Чонгук наблюдает, как пальцы Чимина сжимает блузку
девушки, как пропитываются руки в родной крови. Мужчина дергает головой в сторону,
потому что даже у него не находится сил выдержать такой картины. Чонгук сжимает в
кулаки руки, мышцы натягиваются до боли под кожей, он не мог поступить по-другому.
Он обещал любой ценой, но цена была слишком высока, слишком дорога, потому что
Чимин — отныне его семья.

Чонгук бросается за вскочившим с места Паком, убегающим в сторону выхода,

спотыкающегося об усеянные по полу трупы людей. Он выскакивает за ним из особняка,

230/247
на крыльце которого обессиленный Чимин истошно вопит, складываясь пополам от
прошибающей вольтами боли. Чонгук подхватывает теряющего сознание парня, успевая
встретиться со стеклянными глазами, умоляющими забрать эту боль, на части рвущую.

Чонгука назовут законченным эгоистом, но горечь утраты человека, заменившего весь

мир, он не пережил бы. Чонгук в нем смысл видит, цепляется утопающим за круг в
безбрежном океане, без него не сможет, будущего не видит. Чимин сильный, намного
сильнее всех людей, знакомых Чону. Он поможет Чимину, каждую рану, каждый шрам,
нанесенный жизнью, залижет, подлатает, Чимин выберется из пучины поглотившей
темной бездны, а Чонгук обязательно поможет. Чимин должен по земле ходить, рядом
быть, пусть поломанной куклой с ошметками разорванной души, но живым и дышащим.
Чонгук никогда не забудет глаза Джексона, в которых рухнул мир, не забудет
опустошение, повисшее в воздухе тяжелым облаком. Чонгук будет возвращаться в день
кровавого солнца и вспоминать, как в те минуты погиб его друг, от которого осталась
только оболочка из плоти и крови.

Чонгук поднимает брюнета на руки, удивляясь с того, насколько он легкий, и замечает

идущего в сторону особняка Бао, шатающегося, на виске у него застывшая струйка крови.
Чон догадывается, чьих рук дело, и усмехается, бросая взгляд на мелко
подергивающегося Чимина. Не перестает удивлять своей смекалкой и быстрым решением
возникающих проблем.

— Хорошо он тебя отделал, — хмыкает Чонгук.

— Босс, не надо, — качает головой телохранитель и зажмуривает глаза, перед которыми

до сих пор мушки мелькают.

— Отвези его на квартиру, не оставляй одного. Вызови врача, пусть вколют

успокоительного и снотворного, хотя, думаю, сейчас он долго в себя не придет, — отдает
приказы Чонгук и передает Чимина мужчине, сам возвращается в холл особняка,
решившего дальнейшую судьбу всех, кому посчастливилось здесь оказаться.

Джексон поднимает с пола холодеющее с каждой минутой тело и идет к выходу, на

секунду останавливаясь рядом с Чонгуком, но ни слова не говорит. Чон понимает его по
взгляду и кивает. Они прошли через огонь и воду плечом к плечу, иногда слова не нужны,
чтобы понять, что скрывается за молчанием. Чонгук подходит к Хосоку, сидящему на
корточках перед отцом, до сих пор поражаясь его поступку. Насколько же огромна была
между ними бездна? Чонгук никогда не узнает, но в глазах нового лидера клана дикая,
зловещая пустота, посылающая легкую дрожь по телу. Чонгуку кажется, что даже ему
теперь не тягаться с таким, как Чон Хосок, он согласен на вечный мир между их семьями.

— Что дальше? — спрашивает Чонгук, наблюдая за тем, как достает зажигалку Хосок,
открывает металлическую крышку, вспыхнувший огонек озаряет заляпанное кровью
Пуонга лицо. Хосок роняет ее на мертвого отца, огонь начинает пожирать тело.

— Ничего, — говорит Хосок и встает с колен.

— Ничего, — дублирует Чонгук и смотрит за тем, как безжалостно пламя погребает под

231/247
собой, превращая все, чего касается, в серо-черный пепел.

***

Один умный человек, живший настолько давно, что человеческое восприятие вряд ли
сможет конкретизировать, сказал: «Человек умирает столько раз, сколько теряет своих
близких». Чимин похоронил отца, не успев извиниться, важных слов сказать, обнять до
спертого дыхания в легких. Чимин стоит у вырытой грязной ямы, в которую медленно
опускается гроб с телом его сестры. Он обещал спасти, но не спас. На его сердце
навсегда глубокий шрам останется, изредка кровоточить будет, напоминая о
случившемся, а внутренний мерзкий голос вопить будет о том, чья это вина. Смерть
Лалисы на его совести, на его плечах неподъемным грузом лежит. Чимин втянул ее в
бесконечный хаос, бросив в самое пекло, откуда она не вернулась, не нашла спасения.
Это ошибка Чимина, его проклятье, повисшее на нем, которое будет преследовать в
кошмарах образом родной сестры. Он надеялся, что обойдется малой кровью, но красный
отныне его нелюбимый цвет.

Прошло всего три дня после трагических событий, произошедших в особняке, который
Чон Хосок предал огню. Чимин пришел в себя только к концу следующего дня, ощущая
полное опустошение, когда выпотрошили наизнанку все внутренности. Он долго смотрел
в одну точку, не понимая, где он, не слыша голоса снующих вокруг него людей. Только
теплые руки, обнявшие его, прижавшие к широкой груди, словно защищающий кокон,
привели Чимина в чувства. Он цеплялся за крепкие руки, рыдал громко, навзрыд, сорвав
голосовые связки, в надеждах, что окутавшая цепями боль пройдет, даст сделать
глубокий вдох. Не испытывать ее невозможно. Она вошла под кожу, распространилась
убивающим вирусом по организму, став его неотъемлемой частью. С Чимином она на ты,
вместе навсегда, не отпустит, не уйдет, напоминать будет, что он живой, что он дышит,
что ходит по земле, расплачиваясь за сделанные ошибки. Его наказание — чувствовать
душевную боль. Ад не под землей, Ад на земле.

Чимин мало что помнит из двух дней. Его накачали транквилизаторами и снотворными, но
отчетливо помнит руки Чонгука, его запах рядом и горячее тело под боком. Он не
оставлял его ни на секунду, или воспаленное сознание Чимина рисовало идеальную
картину, в которой они беспредельно счастливы. Но сердце Чимина вдоль и поперек
исполосовано неровными грубыми бороздами, Чонгуку придется постараться, чтобы
вновь заставить его улыбаться. Пак думал, что слезы давно выплакал, иссушил железу,
но воспаленные глаза застилает пелена, размывая отчетливые контуры. Он на своих двух
стоит только из-за Чона, держащего его под локоть и не дающего рухнуть вниз. Чимин
поражается, вскидывая голову в сторону Джексона, на лице которого непроницаемая
холодная маска полной отрешенности, будто его здесь нет, будто его хоронят вместе с
гробом, медленно опускающимся на дно сырой земли.

В голове Чимина хаос первозданный, он в прострации полной, не соображающий

абсолютно ничего. Терять кого-то — это отрывать кусочек от собственной души, бросая в
общее море таких же потрепанных и изуродованных душ. Терять кого-то — это
невыносимо больно. Это чувство оседает на легких горьким пеплом, заставляя корчиться
и задыхаться. Испытав его раз, никогда не забудешь, никогда не вычерпаешь из памяти,
будешь бояться всякий раз вновь почувствовать его. Терять кого-то — это осознавать,

232/247
что больше не обнимешь, не поговоришь. Это вспоминать проведенные минуты вместе,
умолять чертову память не забывать. Но любимый запах растворяется в безудержном
потоке воздуха, искажаются факты, что-то выветривается, а что-то приукрашивается,
некогда отчетливый образ мутнеет, становясь прекрасным без каких-либо изъянов. Об
умерших вспоминаешь только лучшее, какими бы они ни были при жизни, какие бы
ошибки ни совершали, вспоминаешь с улыбкой и слезами и идешь дальше.

Жизнь не заканчивается, она, подобно реке, течет дальше, омывая новые берега, даруя
надежду и забирая ее, радуя и огорчая. Жизнь не останавливается, планеты крутятся
дальше, звезды рождаются и умирают, Вселенные вспыхивают и гаснут — это
неизменно. Это закон жизни. Чимин сильный, он справится и пойдет дальше, будет
приходить на могилу сестры и оставлять букет красивых цветов, рассказывая о
последних событиях, думая, что каменная плита с фотографией Лалисы что-то сможет
услышать.

Чимин сможет, Джексон — нет.

Джексон оставляет себя под тоннами земли, рядом с той, что любовью перевернула его
мир.

Опирающийся на ствол дерева Хосок, стоящий недалеко и наблюдающий за всей

картиной, отталкивается от дерева, выбрасывая недокуренную сигарету на землю, и
идет к уже зарытой могиле, закрытой всевозможными букетами цветов и несколькими
погребальными венками. Хосок не утруждал себя похоронами отца, поручив дело своим
людям, заказавшим мраморную плиту, которая будет готова через пару недель. Новый
лидер клана теперь занят насущными вопросами и проблемами, созданными отцом.
Теперь все будет иначе. По крайней мере, между кланами «Черная Роза» и «Алая заря»
негласный мир принимается. Они подчинят всех остальных, равных им по власти и мощи
не будет никого. Хосок безмолвно водружает букет черных роз на могилу девушки,
ставшей жертвой кровавых распрей. Он достает из кармана пачку сигарет, закуривает
снова и выдыхает ползучие струйки дыма вверх.

— Множество дорог ведут в наш мир, но нет ни одной, чтобы уйти отсюда, — говорит
Хосок и вскидывает голову к небу, закрытому темно-свинцовыми тучами.

— Заткнись, гребаный философ, — бросает грубо Ванг и выкуривает шестую сигарету

подряд.

Он долго простоит у могилы, промокая под сорвавшимся неистовым дождем, присядет у

края закопанной могилы и соберет в кулак грязную мокрую землю. Здесь похоронена не
только Пак Лалиса, но и добровольно вырванное сердце Джексона Ванга. Он не сможет
смириться с ее смертью, не сможет идти и жить дальше, потому что без нее ничего не
имеет больше смысла. Его могут называть слабым и жалким, но он всего лишь человек,
полюбивший однажды и навсегда. Здесь он будет частым гостем.

Джексон стоит на коленях, промокший до нитки, но холода физически не ощущает. Он

простоит так еще некоторое время, но, прежде чем подняться и уйти, прошепчет еле
слышно:

233/247
— Покойся с миром, моя любовь.

***

Сокджин — виртуоз в зашивании ран, диагностировании заболеваний, подбирающий

правильное и четкое лечение. Сокджин с легкостью может ушить и иссечь, уколоть и
перевязать, учившийся этому на протяжении многих лет. Но никто не говорил ему, что
разбитое сердце никакими швами и прочными нитями не сошьешь. Раньше он не знал, что
это такое. Читая в романах, смотря в кинофильмах, анализируя произведения искусства,
созданные на основе фразы, не всегда доходили до него в полном объеме. Теперь
Сокджин понимает, слышит громкий звон сердца, разлетевшегося на миллион осколков.
Разбитое раз не восстановишь. Конечно, мы утрируем или приукрашиваем, придавая
феномену более мрачную и трагическую окраску, чтобы во всей красоте передать это
чувство, чтобы другие прониклись и пожалели. Но, как показывает практика, сердце,
разбитое любовью, со временем вновь соберется, склеится некрасиво, неправильно, где-
то уродливо, но вновь застучит с прежней силой, правда, покрытое невидимыми
шрамами. Эти рубцы никто не увидит, даже их обладать. Сокджину больно в грудной
клетке, особенно где-то слева так сильно жжет и давит, что желание вскрыть и
посмотреть растет в геометрической прогрессии. Сокджин никогда не испытывал ничего
подобного, он видел, как люди страдают от физической боли, корчась на кровати,
умоляя вколоть им обезболивающее, а в крайних случаях — наркотические анальгетики,
чтобы они могли поспать хоть немного. Физическая боль ужасна и невыносима, особенно
после тотальных операций на брюшной полости или других органах, когда человека в
прямом смысле разрезают напополам. Сокджин выдержке и силе людей, переживших
страшные вещи, поражается и вдохновляется, понимая, что не имеет права жаловаться
на душевные терзания, пропитанную слезами подушку и в клочья разорванное сердце.
Людям вокруг него намного хуже, а он переживет, обязательно переживет, но разве
после предательства и воткнутого меж лопаток ножа выживают?

Прошло около трех недель, Сокджин до сих пор в вакууме находится, живого робота
напоминает, по утрам встающего, дела на автомате выполняющего, а к вечеру
отключающегося, замертво на постель падающего. Сокджин не живет уже три недели,
существует, ходя по краю обрыва, в любую секунду имея возможность сорваться.
Двадцать один день личного Ада Ким Сокджина, в котором он заживо горит без шанса
на спасение в котле, куда его толкнул человек, которому принадлежала его душа.
Сокджин переодевается в ординаторской в повседневную одежду и бросает беглый
взгляд на настенные часы, показывающие четыре часа дня. У него два часа до приема, за
которые он хочет успеть перекусить, хотя аппетит давно пропал, вкус еды потерял
красочность. Сокджин заметно похудел, щеки впали, темные круги от бессонных ночей
отчетливо на бледном лице выделяются. Сокджин дает себе слово, что справится, что
никто не посмеет его сломать, потому что жизнь давно сломала, но перед ней не устоять,
с ее причудами только мириться надо и принимать их такими, какие они есть. Сокджин
вопросы коллег игнорирует, только заведующий отделения, попросивший зайти в его
кабинет, знает ситуацию, посоветовал Киму обратиться к психотерапевту, дав номер
специалиста. Сегодня у Сокджина первая встреча с доктором наук.

Он закидывает рюкзак на плечо, прощается с врачами, находящимися в ординаторской, и

234/247
выходит, негромко хлопнув дверью. На улице чересчур шумно, раздражающий гул вокруг
давит на барабанные перепонки, ему хочется поскорее оказаться в небольшой темной
квартирке, которую он снял две недели назад. Сокджин сбегает по ступенькам больницы
и замирает с гулким биением сердца.

Намджун, как всегда, выглядит изумительно в черном брючном костюме, зачесанными

назад каштановыми волосами и взглядом орла, в котором власть и сила сквозят, но
только Сокджин видит на дне черных зрачков смятение и отчаяние, груз вины, давящий
на плечи. Сокджин заблокировал номер, ушел из квартиры, оставив в ней все
подаренное когда-то Намджуном, неделю прожил у одного из коллег, а после снял
квартиру недалеко от работы. Сокджин еще не готов ко встрече, совсем не готов, у него
дрожат ноги и ладошки потеют, а сердце бешено стучится в груди, с каждым новым
ударом пытаясь раздробить кости. Сокджин не готов, но кто его будет спрашивать? Он
сжимает лямку рюкзака и разворачивается в сторону, идет вдоль тротуара, делая вид,
будто не знает его. Намджун нагоняет быстро, аккуратно цепляется за локоть, прося
этим жестом остановиться.

— Сокджин, — в голосе Джуна боль самая качественная, высшего сорта, в глазах

растерянность полная, — почему ты съехал? Машину оставил? Это слишком радикально,
я бы никогда не потребовал всего этого от тебя, — хмурится Намджун, отчего на лбу
пролегает складка.

— Я знаю, но я принял решение, и его не изменить. Я благодарен тебе за все те вещи, но

мне они не нужны, — улыбается вымученно уголками губ Джин и выдергивает руку из
захвата.

— Сокджин, пожалуйста, давай поговорим, — Намджун становится вплотную, проводит

пальцами по волосам цвета вороного крыла и впитывает все изменения, произошедшие в
парне.

— Я не хочу слушать твоих оправданий, правда. Я не ребенок, Намджун, я прекрасно

понимаю причины твоего поступка и не хочу обвинять тебя в чем-то. У меня куча
проблем, которые мне надо решать, завал на работе и прочая ерунда, — устало
выдыхает Сокджин и делает шаг назад, потому что находиться так близко невозможно.

— Прости меня, — Намджун снова шаг к нему делает. — Я был не прав, — голову
виновато опускает.

— Ни к чему, Джун. Я благодарен тебе за то, что помог мне с фондом, дал стартовый
капитал и познакомил с нужными людьми. На этом все.

— Сокджин, — Намджун обхватывает его лицо ладонями, приподнимает и смотрит в

пустые глаза, в которых безжизненное поле без солнца и тепла.

— Не надо, Намджун, — брюнет накрывает руки Кима и убирает их, последний раз
крепко сжимает и отпускает. — Я не хочу тебя видеть, пожалуйста, больше не преследуй
меня, не жди, не ищи со мной встреч. Ты делаешь мне больно, очень. Мне и без этого
тяжко. У меня внутри борьба, я пытаюсь жить дальше, но знаешь, что самое забавное? Я

235/247
знаю, что через пять или десять лет, может, повезет, пятнадцать, моя жизнь
закончится, — Сокджин усмехается, зарываясь пятерней в черные пряди. — И из
уважения и хоть маленькой любви к себе я не хочу, чтобы ты был в моей жизни. Я люблю
тебя, вряд ли когда-нибудь смогу полюбить кого-то вновь, но уходи, если любишь, если
любил когда-то. Я тебя отпускаю, прошу, отпусти меня тоже. Мы должны жить дальше.

— Вместе… — голос Намджуна дрожит, Ким слышит, но качает головой.

— Нет. На этом наши пути расходятся, наша история заканчивается здесь.

Сокджин поворачивается спиной и уходит, растворяясь в толпе людей, стоящих на

светофоре в ожидании зеленого сигнала. Конец — это не всегда счастливые и яркие
улыбки, иногда это горькие слезы, пронесенная через года боль. Конец бывает разным.

Сокджин выплачет все слезы на приеме у психотерапевта, который пропишет

антидепрессанты, сочетающиеся с препаратами, принимаемые парнем.

Намджун будет ехать в офис и задумчиво со стеклянными глазами наблюдать за

проносящимися людьми по ту сторону зеркала, думая над тем, что совершенные,
необдуманные ошибки стоили ему самого дорогого и ценного в жизни.

Их конец был на перекрестке дорог, разнесшем их души в разные стороны.

***

Юнги сидит на разворошенной постели, зарывшись пальцами в волосы, крепко сжимая их

у отросших корней. Потерявшийся в лабиринтах разум Юнги не может выбраться, не
может отыскать кусочек чего-то, за что можно зацепиться и спастись. Юнги давно
потерял себя настоящего, не зная теперь, что ему важно и ценно. Все потеряло смысл в
тот самый момент, когда Хосок изнасиловал его. Юнги понимает, что лучше бы бил,
физически издевался, но нет. Хосок сломал его морально, разрушив до основания все,
что теплилось в душе Юнги. Была ли у него надежда на прощение? Крохотный огонек?
Да. Неосознанно, но Мин верил в прощение Чона, верил в принятие, верил и молился,
что Хосок сможет отпустить ему самый страшный грех. Но жизнь — это не сказка со
счастливым финалом, в которой главные герои, несмотря на совершенные ошибки,
остаются вместе навсегда с яркими улыбками. В их случае — нет. Хосок никогда не
простит: предательство не прощается. Хосок мог простить все, что угодно, но не ложь
открытую в лицо. Юнги его мучил, ходя по краю черной бездны, мучил себя, не дав им
шанса на лучшее будущее. Юнги разрешают выходить на территорию особняка только
под тщательным присмотром, его кормят, приносят вещи и позволяют пользоваться
библиотекой. На протяжении трех недель он пытается узнать, что происходит во
внешнем мире, но все связи обрублены. Юнги облизывает сухие губы, бросает взгляд на
часы и осознает, что Хосок не приходил уже три недели. Возможно, если бы с ним что-то
случилось, о чем Мин категорически не хочет думать, то его бы либо убили, либо
отпустили на все четыре стороны. Он хочет верить, что с Хосоком все в порядке.

Он встает с кровати и подходит к окну, отдергивает темные шторы и вздрагивает от

холода, ползущего по спине, потому что Чон Хосок в черной рубашке с закатанными

236/247
рукавами и узких брюках смотрит на окно спальни, в которой заточен Юнги. В глазах
любимых айсберги острые, о которые блондин раздирает до мяса кожу. В глазах
бесконечная и пугающая пустота, словно из них высосали всю душу, оставив бренную
оболочку скитаться по земле в поисках успокоения. Хосок его не простит, точно никогда
и ни за что. Все ответы в карих глазах, некогда в них любовь искрилась, способная
порождать новые планеты, но от нее не осталось ничего, даже намека. Юнги скрывается
в глубине комнаты, тяжело дыша, отходит в самый дальний угол. Хосок пришел по его
душу, Юнги уверен, что делает последние жалкие и отчаянные вдохи. Дверь
открывается бесшумно, наполняя комнату мягким светом из коридора, щелчок
выключателя озаряет комнату, заставляя Мина вжаться спиной в стену. Ему страшно,
безумно страшно, в голове он видит картинки распятого на постели себя и лужу крови,
пятном расплывающуюся под ним. Он настолько обезумел, что видит перед собой
настоящего Монстра, которым Хосок теперь является. Блондин не замечает, как хищник,
учуявший страх жертвы, настигает его в одно мгновение. Немой крик поперек горла
застревает, когда Чон обхватывает двумя пальцами подбородок и вверх голову
приподнимает, заставляя смотреть в равнодушные глаза напротив.

— Беги, — выдыхает в губы Хосок, обдавая горячим дыханием. — Беги настолько далеко,
насколько можешь. Беги и не оглядывайся, потому что я буду идти за тобой. Если я тебя
поймаю, то ты никогда больше не увидишь света. Я обещаю, что ты забудешь, кто ты, что
ты забудешь свое имя. Ты уничтожил то, что было. Беги, пока не сотрешь пятки в кровь.
Беги, пока дыхание не предало. Беги, пока сердце не остановится. А я всегда буду рядом,
знай и помни это.

Хосок больно целует в последний раз, терзает бледные губы Мина, словно пытается
показать весь спектр ненависти и боли по отношению к нему. Хосок его ненавидит, Хосок
его любит. Хосок его выпускает из клетки, запуская в новую, в которой их будут
разделять континенты и океаны, но они никогда не выберутся из нее. Хосок кусает
нижнюю губу, облизывает их и отпускает, отходя назад на один шаг.

— Беги.

Юнги срывается с места. Юнги будет бежать так далеко, так долго, будет жить в странах
под фальшивыми именами и фамилиями, будет придумывать истории своего прошлого,
настоящего и будущего. Юнги окончательно потеряет себя в игре, начатой им и
продолженной Хосоком. Их будут разделять километры, но их души навеки связаны
нерушимыми нитями. Они будут страдать, вспоминая то светлое, что между ними было.
Юнги по ночам просыпаться будет от любого шороха и шума, ведь Хосок тихой поступью
за ним ходить будет и преследовать. Юнги проживет жизнь в вечном страхе. Хосок
данное обещание выполнит, подарит настоящую тьму, окунет Юнги в кровавые воды
бездны, в которой им посчастливилось столкнуться.

Оба обречены скитаться длиною в целую вечность.

237/247
Примечание к части Музыка к главе очень важна.
Первая песня в самом начале и до конца части Сокджина.
https://www.youtube.com/watch?v=vciZvVJyNYU
Вот эта после Сокджина и до конца. У меня от неё мурашки.
https://www.youtube.com/watch?v=3-NTv0CdFCk
Коллаж.
https://ibb.co/v10g8tP

черная роза

Полгода спустя.

— Ты правда уезжаешь? — спрашивает Чимин, вперившись в друга вопросительно-

удивленным взглядом.

— Да! — радостно восклицает Тэхен, попивая из соломинки фиолетового цвета

молочный коктейль. — Минхо уже подготовил все документы. Я до сих пор не верю, что
буду учиться в Голливудской академии! Я о таком только мечтать мог, — блондин
театрально всхлипывает, имитируя жестом руки смахивание слез со щек. Чимин
улыбается уголками губ, отпивает свой капучино с корицей и отламывает вилкой кусочек
чизкейка, отправляя в рот.

— Ты заслуживаешь этого больше, чем кто-либо. Очередной маленький шаг на пути к

твоей мечте.

— Если бы мне пару лет назад сказали о таком, то я бы точно не поверил, — смеется Ким
и в следующую секунду становится серьезным. — Мне тебя не хватало, Чимин-а, — Тэхен
опускает голову, трубочкой по стенкам стакана задумчиво водит. — С тобой много чего
приключилось, если ты когда-нибудь решишься рассказать об этом, то я всегда тебя
выслушаю. Что ты планируешь делать дальше? — парень вскидывает вновь голову,
смотря на друга, пожимающего плечами и направляющего взгляд в сторону панорамного
окна светлой кофейни, в котором скользит непонятная для Тэхена спокойная и трезвая
рассудительность.

Чимин подпирает кулаком подбородок и на минуту задумывается над заданным

вопросом, понимая, что ответа он найти не сможет. Возможно, глубоко покопавшись в
подкорке сознания, он выудит что-нибудь нелепое наподобие «буду строить карьеру»,
«подамся в бариста», «открою свою компанию», но все это лишь глупые фантазии и
бредни. Прошло полгода, ставшие для Чимина месяцами личного Ада, в котором
пребывало его существо. Два месяца после похорон Пак пролежал в психиатрической
частной клинике с тревожно-депрессивным расстройством, прошел курсы
медикаментозной и психотерапевтической помощи.

Наверное, это было лучшим решением за последние пару лет жизни — добровольно лечь
в больницу и не иметь никаких контактов с внешним миром. Чимин смог многое осознать,
впервые за долгое время остаться наедине с терзающими голову мыслями, выедающими
238/247
душу кусочек за кусочком. Вечная тревога, заполнившая его жизнь, не давала
рационально мыслить и спать по ночам, но теперь все начало меняться. Все, что
произошло за все время, когда он встал на темную извилистую дорожку, ведущую в
неизвестность, очень сильно сказалось на его психике, но каждое событие, каждая
встреча, каждый нанесенный удар сделали его сильнее.

Его путь наполнен ужасными вещами, но он только его, бремя, возложенное на плечи,
нести только ему. Чимин сделал шаг в бездну, упал на самое дно, выплыл совершенно
другим человеком. Он уже не человек, он живет с Монстром под одной крышей, спит в
его крепких объятиях, умирает и восстает, словно Феникс из пепла, каждую ночь. Чимин
растворен в нем, пока рука об руку рядом, он чувствует себя в безопасности. Ночью
кошмаров больше нет, потому что самый главный из них вручил ему сердце. Полгода
прошло. Чимин осознает жестокость жизни, несущуюся потоком безумным, не щадящим
никого и ничего.

Чимина она не пощадила, а он все думал, что жизнь к нему благосклонна, любит его, но
она стерва, не выбирает, ломает всех без разбора, но только человек выбирает, кем
быть — жертвой или палачом. Чимин сделал выбор, сидя по левую сторону подлокотника
черного кожаного кресла лидера «Алой Зари». Назад дороги нет, мосты давно сожжены,
все сомнения перетерты в порошок, похоронены под тоннами сырой земли. Чимин больше
под чужие правила не подстраивается, он новые строит. Те, кого на колени поставили,
теперь перед ним стоят, головы склоняют и в рот заглядывают, выпрашивая лакомый
кусочек. Чимин как-то сказал Чонгуку: «Если ты всегда будешь на шаг впереди, то я
всегда буду следовать за тобой, словно твоя тень».

Алой зари не бывает без темной ночи. Чимин для Чонгука стал его ночью.

— Чимин-а, — вырывает из мыслей Тэхен, ложкой собирая оставшуюся пену напитка.

— Жить дальше, — усмехается Чимин. — Разве есть другие варианты? — теперь

улыбается тепло другу, который расплывается в белозубой квадратной улыбке. — Ты же
мне так и не рассказал про Чхве Минхо! Где ты его откопал?!

Тэхен краснеет, румянец пряча отворотом головы, вспоминая последний разговор с

Минхо, обещающий подарить новую жизнь за океаном. Минхо невероятный, у него
огромное сердце и любящие, искрящиеся глаза, в которых вся любовь концентрируется.
Слова не нужны, лишние, только портить все будут. Тэхен в нем души не чает, засыпая,
думает о мужчине, подушку крепко обнимая. Они знакомы шесть месяцев, но чувство,
будто прожили всю жизнь под одной крышей, разделяя все радости и невзгоды. Два
месяца они парой официальной являются. Минхо прилетел нежданно-негаданно,
встретил с охапкой белых роз и красной бархатной коробочкой, в которой золотой
браслет на солнце искрился. Чхве разрешения не спрашивал, обхватил ладонями
кукольное лицо и поцеловал так настырно, глубоко и собственнически, рассеивая по
ветру все сомнения, все переживание и все «если бы».

Чхве Минхо — точно подарок свыше, иначе как объяснить всю немыслимую силу
притяжения к нему, от одних мыслей о мужчине в душе, в сердце бабочки порхать
начинают. Минхо одним сообщением на телефон бурю снежную поднимает, своими

239/247
чувствами крылья Тэхену дарует. Он себя таким возвышенным, любимым и желанным
никогда не ощущал, никогда подумать не мог, что все может быть вот так. Нежно,
заботливо и ласково. Дело не в подарках, которыми Минхо его с ног до головы
закидывает, дело не в словах о любви трепетной — дело в отношении, в поступках.
Самое, что необычное для Тэхена, — Чхве обещаний не дает, не клянется в вечной любви
до гроба, он переплетает пальцы крепко и шепчет на ухо «не отпущу». Тэхен уходить не
собирается. Он по утрам просыпается с улыбкой, в каждом новом восходе новые
начинания и возможности видит.

Минхо его заразил болезнью неизлечимой, и имя ее древнее — любовь. Тэхен всегда
целеустремленным был и твердолобым, но после знакомства с Чхве понял, что предела
не существует. Ким от него заряжается вечно на новые свершения, новые горы покорять
способен, ведь рядом тот, кто при любом падении подняться поможет. Опора и
поддержка Минхо вселяют уверенность, что невозможного не существует. Тэхен
осознал, что в любой трудности и в любом препятствии скрываются невероятные
возможности. Никакая преграда не остановит, ничьи слова и порицание, он дал
обещание себе и матери, что больше ни за что не оступится назад. Его ждет страна,
пролегающая через океан, страна, что таит в себе опасности и возможности, Тэхен
верит, что все получится. Впервые за очень долгое время уверен, что извилистая узкая
тропинка с шипами острых роз, торчащих из-под земли, вывела именно на ту тропу, что
ждала его очень долго.

— Мы встретились на выступлении, — улыбается Тэхен и начинает рассказывать свою

повесть.

Пять лет спустя.

Сокджин сидит за столом в своем кабинете и пересматривает принесенные пару минут

назад документы. Сокджин организовал фонд по борьбе со СПИДом, в деятельность
которого также входят ранняя и поздняя диагностика и лечение. Благотворительный
фонд «Free air» уже три года ведет активную борьбу с вич-инфекцией и профилактику,
активно ведет клинические исследования, привлекая с каждым годом все больше и
больше неравнодушных людей, готовых помочь и протянуть руку помощи. Сокджин дал
такое название своему детищу, потому что однажды Намджун сказал: «Я буду рядом,
пока мы дышим». Но не всегда обещания сдерживаются, не всегда возлагаемые надежды
оправдываются.

Мир иногда напоминает карточный домик, ломающийся от слабого дуновения ветра.

Сокджин никогда бы не подумал, что по собственной оплошности, маленькой ошибке,

совершенной так давно, что уже не вспомнить, подписал себе смертный приговор
кровью, заключив сделку с самой старухой. Как бы парадоксально это ни выглядело, но
Сокджин понимает, что никто из людей не застрахован от несчастного случая или
смертельного диагноза. Все мы люди, у которых есть слабости, сидящие внутри демоны,
искушающие выпить еще одну рюмку соджу или проехать на незаконной скорости по
автостраде. Иногда мы сами искушаем судьбу, играя с ней в кости вслепую. Проиграв,
раздираем руками грудь, мечтая вырвать собственное сердце, положить на алтарь и

240/247
жалостно умоляем помиловать, пожалеть, проявить чуточку сострадания.

Но жизнь никого не делит на добрых и злых, хороших и плохих, на правильных и

неправильных, Она идет, гордо шагая вперед, только сюрпризы подкидывая. Но каждый
сам выбирает, как ему реагировать на неожиданно свалившийся кусок кирпича на голову.
Кто-то может сетовать на судьбу и обвинять вокруг каждое живое существо, а кто-то
подстраивает планы под сложившиеся обстоятельства, идет уверенно, не сбиваясь с
намеченного пути. Самое тяжелое в классическом варианте прохождения стадий
«принятия» — это застрять в одной из них, погрязнув в болотной тине, не имея шанса на
спасение. Страшно умереть, не приняв свою смерть. Кому-то хватает пары месяцев, а
кому-то не хватает и десяти лет.

Год назад Сокджин принял и осознал скоротечность жизни, поставившей его на колени,
но подарившей невероятную возможность переоценить все, что раньше казалось
важным и значимым. Сокджин принял, потому что в голове будто кто-то щелкнул
переключателем. Человек смертен, только безрассудные глупцы живут так, словно
бессмертны. Только с полным пониманием этого вроде бы такого простого явления
человек начинает жить. Время ограничено, пользоваться им надо с умом, ведь однажды
крышка гроба захлопнется.

Год назад Сокджин завершил карьеру хирурга. Его знания, его быстрая обучаемость, его
талант привели его к успешным достижениям за каких-то пять лет. Еще будучи
ординатором, интересующимся всем, что связано с хирургическим профилем, он быстро
заработал имя квалифицированного специалиста, полностью знающего свое дело. Для
Сокджина медицина — больше, чем любимое дело, для него это жизнь, он будет тратить
на нее все отведенное ему время, правда, не в качестве виртуозного хирурга. Он ушел
из-за фонда, забирающего колоссальное количество энергии и времени. Он не смог
отдавать всего себя на два дела сразу, поэтому выбрал то, что может помочь тысяче
людей, страдающих от вируса, поразившего все человечество. Сокджин так же посещает
съезды врачей-хирургов, конгрессы и конференции, активно участвуя в
здравоохранительной деятельности и вкладывая деньги в развитие инновационных
технологий. Он продолжает делать свою любимую работу, но немного в ином
направлении. Ким зачесывает пятерней назад волосы цвета вороного крыла и
вскидывает голову на стук в дверь.

— Войдите, — окликает Сокджин и откладывает документы, поднимаясь с кресла, чтобы

встретить нежданного гостя. Через секунду мешком тяжелым оседает на стул, смотря на
вошедшего округлившимися от удивления глазами. — Намджун… — на выдохе
произносит Ким, ладонью руки с изящными длинными пальцами прикрывая дрожащие
губы. Пять лет прошло, единственное, что оставалось неизменным, — на счет фонда
ежегодно приходила круглая сумма от анонимного отправителя в один и тот же день.

В день рождения Сокджина.

Все перечисленные деньги всегда отправлялись на закупку дорогостоящих

лекарственных препаратов и перечислялись малообеспеченным людям. Сокджин всегда
знал, от кого эти суммы, знал, мысленно умоляя себя не вспоминать, не ворошить
болезненное прошлое, но каждый раз, закрывая дверь квартиры в свой день рождения,

241/247
накопленные за год слезы проливал. Сокджин его любил, но больно укололся об любовь
Намджуна, не оставившую выбора, перечеркнувшую все светлое между ними. Сокджин
по сей день не обделен вниманием, его засыпают цветами и комплиментами, но для него
все это не имеет значения. Сокджин любовь свою запер под миллионами замков в самых
далеких глубинах сознания, лишь раз в год позволяет ей вырываться наружу, сносить
все на пути и снова быть запертой.

— Зачем ты пришел? — Сокджин выдыхает, пытаясь совладать с дрожащим голосом.

Намджун изменился. У него глубокая складка меж бровей, первая седина, тронувшая
волосы на висках, и взгляд тусклый, словно из него давно жизнь выкачали. Намджун так
быстро между ними расстояние сокращает, перед ним нависает мощной и крепкой
фигурой, но под оболочкой давно русла иссохших рек. Но после он еще больше удивляет,
опускается медленно на колени, голову в смиренном жесте опускает, смотря на носки
черных туфель Джина.

— Что ты..?

— Прости меня, — надрывно говорит Намджун, немного приподнимая голову. И в глазах

разбитого, потерявшего весь смысл человека боль концентрированная, которую он
пронес через столько лет, потухшие одним за другим миры, мертвые звезды на ночном
небосводе догорают в последние минуты существования. — Я так и не смог смириться с
твоим уходом, я так и не смог, — Намджун берет в ладони теплые руки Сокджина,
сжимает крепко, подносит к губам и целовать начинает. — Я пытался, пытался жить
дальше без тебя, но я не могу. Я везде и во всем вижу тебя, твой образ, твой запах
преследует меня повсюду. Я уезжал на два года в Америку в надежде, что смогу забыть
и отпустить тебя, но не смог. Вернись ко мне, пожалуйста, вернись ко мне. Я умираю без
тебя, у меня сердце кровью обливается, если так можно сказать. Я задыхаюсь, Сокджин,
моя любовь, вернись ко мне.
В голосе Намджуна горечь, оседающая на стенках легких, боль многолетняя,
выпотрошившая его душу, оставив грязные обрывки искалеченного человека. Сокджин
аккуратно руки высвобождает, разбито улыбается побледневшими губами и качает
головой.

— Не надо было приходить, Намджун, — Сокджин поднимается с кресла, тем самым

прося Кима подняться с пола. — Твои слова не изменят принятого мною решения. Ни
сегодня, ни завтра, ни через десять лет этого не изменить.

Парень подходит к двери, давит на ручку и открывает ее.

— Спасибо тебе за все, что делаешь для развития фонда, но больше не приходи сюда,
никогда. А теперь, — Джин рукой указывает на выход, — уходи, у меня очень много
работы.

Намджун уходит без слов, без надежд пустой оболочкой, в которой погасли последние
огни. Он никогда не отпустит Сокджина, будет жить их общим прошлым, мечтами о
будущем, в котором они счастливо держатся за руки, проходя вместе через все
трудности. В будущем, где Намджун его целует, потрепанного по утрам и ворчливого, но
такого нежного и любимого. Жить в созданном грезами месте, сводящем с ума. Намджун

242/247
выбрал свой путь. Только единожды он придет с огромным букетом черных роз, чтобы
навсегда попрощаться.

***

Тэхен получит заветную статуэтку и будет говорить благодарственную речь,

транслирующуюся на всех континентах. Он обязательно поблагодарит каждого, кто
помог преодолеть сложный путь, усеянный шипами острых роз, об которые он
спотыкался, резался, падал, но поднимался, шел дальше, несмотря ни на что. Чимин
непременно будет присутствовать на премии, аплодировать и восхищаться проделанной
дорогой Тэхена. Чимин подарок красивый сделает — браслет из белого золота с
двадцатью семью бриллиантами, который Тэхен снимать не будет, который о друге
напоминать всегда будет.

У человека, имеющего мечту, яркую звезду, полыхающую на ночном небосводе,

озаряющую светом путь, преград не существует. Ким Тэхен прошел путь от простого
мальчика с горящими глазами до всемирно известной кинозвезды, покорившей своей
удивительной харизмой и безупречной улыбкой весь мир. Никакие предрассудки, лживые
сплетни, которыми полон мир шоу-бизнеса, не смогли остановить прущий на бешеной
скорости поезд. Самое важное — Тэхен остается собой. Он продолжает ярко улыбаться,
шутить, любит странные и необычные вещи, жертвует деньги в различные фонды и
занимается благотворительностью. Тэхен делает то, что любит, заряжая людей
необъяснимой, но такой сильной энергией, показывая тот свет, что есть в человеке.

Тэхен живет в Калифорнии в роскошном доме недалеко от океана, о котором мог только
мечтать. Его мечты могли остаться просто мечтами, но он четко знал, чего хочет. Тэхен
засыпает в объятиях Минхо, расстается с ним по утрам, разъезжая по разным встречам
и телепередачам. Тэхену нравится его жизнь, наполненная всем, о чем может мечтать
двадцатисемилетний молодой человек, добившийся успеха, получивший то, что по-
настоящему заслуживает бесконечным трудом и кровью. Тэхен счастлив от отметки
абсолютно. В особо темные ночи в полумраке комнаты, освещаемой падающими через
панорамные окна лучи возвышающейся Луны, он вспоминает человека, оставившего
глубокий след на сердце. Тэхен любил Намджуна, любил так сильно, что готов был
бросить все, лишь бы понравится ему. Тэхен любил, обжегся об нелюбовь, но смог
заштопать раны и идти дальше. Он вспоминает, улыбается легко, но после прижимается
к спящему рядом Минхо и засыпает.

Сердце больше не тоскует, не плачет, не кровоточит.

Тэхен обрел свое счастье.

***

— В смысле потеряли ее?! Блять, ублюдки! Как можно потерять ребенка в игровой
комнате! — Джексон за ворот рубашки хватает одного из своих людей и приподнимает
над полом. В моменты дикой и неконтролируемой ярости Пес с цепи срывается, словно
нечеловеческой силой наделяется. — Я вам головы всем оторву!

243/247
— Босс, мы все обыскали! — подлетает мужчина и кланяется.

— Ищите, блять, лучше! — Джексон отшвыривает парня в сторону, резко оборачивается

на тихий вздох.

— Дядя Джек, почему Вы опять ругаете их? Мы играли в прятки, и я очень хорошо
спряталась! — гордо вскидывает маленький подбородок Лалиса и упирает руки в бок,
смотря на проигравших с неприкрытым превосходством. — Не надо на них кричать. В
следующий раз они точно найдут меня! — девочка начинает хихикать, протягивая
ручонки к Вангу, который мгновенно реагирует и подхватывает ребенка на руки.

— Как бы Пуговка за такое по попе не получила, — Джексон нежный поцелуй на

бархатной коже щеки оставляет, поудобнее перехватывая Лису. — В следующий раз,
когда вздумаешь прятаться, оставляй для дяди Джека подсказки, чтобы он всегда смог
тебя найти, — мужчина подмигивает малышке, тут же расплывающейся в улыбке и сразу
обнимающей его за шею. Лалиса пахнет свежими юными розами, ее любимыми цветами,
за которыми она самостоятельно ухаживает в саду на заднем дворе особняка Чон.
Чонгук и Чимин приобрели новый особняк, выделив целый этаж для Чон Лалисы.

Четыре года назад Чимин предложил Чонгуку взять опекунство над ребенком. К
удивлению, Чон согласился, практически не раздумывая. Пак несказанно рад был, порхал
над землей целую неделю и всякий раз, приезжая в офис, долго и страстно показывал
свою благодарность. Чонгук все его желания исполняет, холит и лелеет, на руках носит и
бесконечно целует, расплавляя блондина в мокрую лужу. Чимин его ненавидел, смерти
желал от собственной руки, но жизнь бывает непредсказуемой, разворачивая события с
точностью наоборот. Чонгук — тот, в ком Чимин нуждался больше всего в жизни. Чонгук
его понимает с полуслова, с одного взгляда, будто все ментальные связи на одной
радиостанции настроены. Их связало прочное и нерушимое чувство ненависти, ставшей
фундаментом для чувств, о которых легенды слагают и пишут сказки. Чимин без Чонгука
никуда, никогда, ни за что. Они друг у друга крепко и глубоко в подкорке сидят, ничто
неспособно вытравить их оттуда. Можно назвать это одержимостью, можно безумной
любовью, а можно привязанностью, но их связывает нечто больше, чем обычные и
приземленные чувства, навязанные обществом людям. Любовь — это чувство, способное
спасти человека в самые темные времена. Любовь способна на немыслимые вещи и
поступки. Между ними больше, чем просто любовь. Между ними абсолютное понимание и
стопроцентная совместимость по каждому пункту. Они долго шли друг к другу сквозь
кусты черных роз, что своими шипами раздирали в клочья кожу. Но они пришли,
растворились всецело друг в друге.

Лалисе исполнился год, когда они забрали ее из приюта, который финансирует компания
Чон для прикрытия истинного лица. Чимин влюбился безвозвратно в пухлые щеки
девочки, носик пуговкой и глаза цвета топленого золота, переливающегося в лучах
закатного солнца. Лалисе пять. Она растет маленькой принцессой клана, чей каприз и
желание выполняются по щелчку пальцев. Лалисе пять. У нее личная охрана, лучшие
няни и преподаватели, невероятный талант к танцам, пению и искусству. Золотой
ребенок. Лалисе пять. Она — маленькое солнце, которое улыбкой рассеивает тьму
вокруг. Чонгук в ней души не чает, подарками дорогими балует, обещает, что в

244/247
шестнадцать научит водить машину. Чимин на Чона поводок надевает, оттягивает все
время и говорит, что слишком много Лисе позволяет. Чонгук только хмурится недовольно
и заговорщически подмигивает девочке, без слов отца понимающей. С приходом Лалисы
в их жизнь все приобрело новые красочные оттенки. Чонгук и Чимин свою дочь
обожают, она их в ответ сильнее любит и боготворит. Как бы сильно она родителей ни
любила, но ее сердце целиком и полностью другому принадлежит.

— Мы поиграем завтра в пиратов? — спрашивает малышка, кладя голову на плечо Ванга.

— Одноглазый капитан Джеки! — смеется Лалиса, прикрывая глаза от усталости.

— Обязательно, Пуговка, — Джексон целует ее в висок и усаживает на детское кресло

засыпающего ребенка. — Поспи, пока мы едем.

— Мы к тете, да? — зевает девочка.

— Да.

Лалиса смогла сделать то, что не удавалось никому за последние годы. Джексон помнит
первый день их встречи, навсегда запечатлевшийся в его памяти. Ее крохотная
пухленькая ручка обхватила пальцы мужчины крепко, сильно, а в глазах будто столько
понимания было, они говорили: «Я заберу твою боль, я буду с тобой, только позволь
мне». Джексон думал, что никогда не сможет отыскать новый смысл, никогда не сможет
найти новую дорогу, но маленькая девочка с большими глазами смогла перевернуть весь
его мир. Закопанное в могиле любимой женщины сердце захотело наружу, захотело
вырваться из плена пустоты и вечной тьмы. Оно вновь забилось с удвоенной силой,
словно небеса, бог и жизнь подарили ему второй шанс, подарили возможность показать
маленькому человечку жизнь, которую он не смог дать любимой девушке. Чон Лалиса
лежащего на дне и захлебывавшегося водой Джексона спасла одним взглядом, одной
беззубой улыбкой, разожгла новую надежду. Джексон оставляет целомудренный
поцелуй на лбу девочки и закрывает дверь автомобиля.

Сегодня годовщина со смерти Пак Лалисы, и они едут на кладбище, где их уже ждут.

***

Юнги пару недель назад прилетел в Китай, остановившись в небольшом хостеле на

окраине Пекина. За последние пять лет он сменил столько стран, что сбился со счета на
сто второй. Юнги пять в кровь сбивает, захлебывается собственной беспомощностью, но
не останавливается, ощущая дыхание своего Монстра за спиной. Юнги меняет города,
меняет имена и фамилии, меняет профессии, а в памяти стирается прошлое, стираются
воспоминания, хранимые им, как самое ценное мировое сокровище. Юнги забывает,
теряется в пространстве и времени, надеясь, что когда-нибудь все закончится, наступит
долгожданный покой. Юнги уверен, что покой существует. Он живет во всем, что дорого
и ценно человеческому сердцу. Самым значимым в жизни Мин Юнги были любимая семья
и Чон Хосок. Все совершалось только ради них. Юнги долго шел к осознанию простых и
банальных истин, валил все на глупые и справедливые оправдания, не стоящие ни цента.

245/247
Юнги накидывает капюшон безмерной толстовки и прячет руки в карманы. За последние
пять лет много что произошло, единственное, о чем он жалеет за годы скитания, — это
то, что не сказал, не поговорил, а просто промолчал и убежал, убивая себя и того, чье
сердце из груди ложью вырвал. В Китае он уже пятый раз. Каждый раз, ступая по земле
Поднебесной империи, он идет в одно священное место — Тяньтань, или Храм Неба.
Возможно, Юнги пытается вымолить прощение и искупить грехи, но это место дарует ему
мимолетное спокойствие и веру, что все могло быть по-другому. Парень ступает по
лестнице, удивляясь малому количеству людей, заходит в монастырь, скидывая капюшон,
и подходит к алтарю, вскидывая голову вверх. Люди молились здесь Богам, чтобы в
новом году был хороший и плодотворный урожай. Юнги молится за душу свою, чтобы
когда-нибудь она обрела безмятежное удовлетворение. По щеке скатывается одинокая
слеза, он облизывает сухие губы.

Умереть ведь всегда легко, а вот жить чертовски сложно. Юнги живет, волоча за собой
обрывки жалкой жизни. Он цепляется за свое существование, пусть боль мучительно
разрубает на части каждое чертово утро. Юнги — трус, боящийся умереть. Юнги — трус,
который перед смертью хочет увидеть Его лицо. Пусть последний раз перед тем, как
закрыть глаза, Он придет, посмотрит в глаза, заберет с собой весь страх, все прошлые
ошибки. Пусть простит перед тем, как он сделает последний вздох в своей безбожно
отвратительной жизни.

Юнги не знает, что Он давно простил.

Юнги вздрагивает, когда чьи-то пальцы теплой руки переплетаются с его ледяными
бледными пальцами. Он поворачивает медленно голову и легкая, едва заметная улыбка
трогает тонкие губы.

Если это смерть, то она прекрасна в своем обличье.

Если это смерть, то у нее самые красивые черные розы выбитые на шее.

***

— Вы долго, — хмыкает Чонгук и забирает дочь из рук Джексона, тянущую ручки вперед,
чтобы оказаться в объятиях отца.

— Кто-то слишком хорошо спрятался, — подмигивает Ванг малышке, целующей Чонгука в

щеки. — И никто не смог найти маленького человечка.

Проснувшаяся минут десять назад Лалиса оживленно кивает, обхватив ладошками лицо
Чона и смачно поцеловав в кончик носа.

— Маленькая проказница, — улыбается незлобно Чонгук. — Пойдем, а то Чимин-а

нервничает.

Они идут по вымощенной серым камнем дорожке, извилисто огибающей кладбище.

Закатное небо сегодня окрашено в нежные розово-оранжевые цвета без единого
облачка. Тишина окутывает пространство, не тревожа покой мертвых. Лалиса крепче

246/247
жмется к Чонгуку, шепотом рассказывая ему о мальчике, все время задирающего ее во
время уроков вокала. Чонгук обещает, что петь он больше не сможет, и никто не посмеет
обижать его маленькую принцессу.

Могила Пак Лалисы отделана черным мрамором, на ее надгробии вырезано ручной

работой красивое и изящное лицо девушки с завораживающей улыбкой. Чимин возится с
цветами, аккуратно перекладывая их, сидя на корточках, и замирает, смотря на надпись
на камне.

«Per aspera ad astra» — «через тернии к звездам» на латыни. У нее была точно такая же
надпись выбита на ребрах, Лалиса была той, кто боролся до последнего. Чимин
кончиками пальцев прислоняется к холодной поверхности и проводит по ней, на секунду
задирая голову наверх, надеясь, что там наверху сестра счастлива. Блондин
вздрагивает, чувствуя маленькие ручки на своих глазах, осторожно убирает их и
прижимает к себе девочку.

— Тетя Лалиса такая красивая, я вырасту и тоже хочу быть такой же красивой, как
тетя, — говорит ребенок и важно кивает.

— Ты самая красивая, — целует ее в щеку Пак.

— Жизнь — странная штука, не находишь? — начинает Джексон, стоя чуть поодаль

вместе с Чонгуком, наблюдая за малышкой Чон, помогающей Чимину раскладывать
букеты роз самых разных оттенков. — Мы можем строить из себя богов, монстров, героев
и праведников. Можем быть теми, кто управляет другими, стоя на верхушке пищевой
цепи, а можем быть теми, кто стоит на коленях, ежедневно борясь за жизни. Но
единственное, что в итоге имеет значение, что действительно важно в этой гребаной
жизни, — это человеческое понимание и любовь, — Джексон делает затяжку, выпуская
струю дыма вверх, растворяющуюся в потоке воздуха. — Нужно было так много времени,
чтобы осознать это.

Чонгук понимает, что их любовь построена на боли, сожженных надеждах и разбитых

жизнях, пепел которых вихрем уносит в небытие. Чонгук приподнимает уголки губ в
усмешке, внимательно смотря на Чимина, который вновь научился улыбаться.

247/247