МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение

высшего профессионального образования

«НИЖЕГОРОДСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ЛИНГВИСТИЧЕСКИЙ

УНИВЕРСИТЕТ им. Н.А. ДОБРОЛЮБОВА»

На правах рукописи

СДОБНИКОВ ВАДИМ ВИТАЛЬЕВИЧ

КОММУНИКАТИВНАЯ СИТУАЦИЯ КАК ОСНОВА

ВЫБОРА СТРАТЕГИИ ПЕРЕВОДА

Специальность 10.02.20 – Сравнительно-историческое,

типологическое и сопоставительное языкознание

ДИССЕРТАЦИЯ
на соискание ученой степени доктора филологических наук

Нижний Новгород
2015
1
 ОГЛАВЛЕНИЕ

ВВЕДЕНИЕ………………………………………………………………... 5
ГЛАВА I. Сущность коммуникативно-функционального подхода к
переводу……………………………………………………………………. 16
1.1. Становление коммуникативно-функционального подхода к
переводу в западном переводоведении…………………...... 16
1.2. Становление коммуникативно-функционального подхода к
переводу в российском переводоведении………………....... 34
1.3. Основные положения коммуникативно-функционального
подхода к переводу. Определение перевода……………….. 48
Выводы по Главе I………………………………………………………… 57
ГЛАВА II. Типология коммуникативных ситуаций с
использованием перевода……………………………………………….. 62
2.1. Структура акта двуязычной коммуникации………………….. 62
2.2. Коммуникативная ситуация и ее составляющие……………... 76
2.3. Основные параметры коммуникативной ситуации………….. 79
2.4. Специфика коммуникативной ситуации двуязычного 85
общения……………………………………………………………………..
2.5. Основные типы коммуникативных ситуаций с
использованием перевода…………………………………………………. 88
2.5.1. КСП первого типа……………………………………… 89
2.5.2. КСП второго типа……………………………………… 99
2.5.2.1. КСП-2: автор ИТ – инициатор перевода…….. 100
2.5.2.2. КСП-2: получатель ПТ – инициатор перевода 102
2.5.2.3. КСП-2: заказчик перевода – инициатор
перевода…………………………………………………………………….. 104
2.5.2.4. КСП-2: переводчик – инициатор перевода… 116
2.6. Фактор адресата в КСП………………………………………… 109
2.6.1. Фактор адресата в КСП-1……………………………… 111

2
 2.6.2. Фактор адресата в КСП-2……………………………… 115
2.6.2.1. Фактор адресата в ситуации КСП-2автор……… 116
2.6.2.2. Фактор адресата в ситуации КСП-2recipient……. 118
2.6.2.3. Фактор адресата в ситуации КСП-2buyer……… 120
2.6.2.4. Фактор адресата в ситуации КСП-2trans………. 123
Выводы по Главе II………………………………………………….. 125
ГЛАВА III. Типы стратегий перевода. Тактики перевода,
переводческие операции…………………………………………………. 130
3.1. Основные подходы к определению стратегии перевода……... 130
3.2. Общее определение стратегии перевода………………………. 144
3.3. Тактики перевода, переводческие операции: дефиниции……. 156
3.4. Типы стратегий перевода………………………………………. 165
3.4.1. Стратегия коммуникативно-равноценного перевода:
определение………………………………………………………………… 168
3.4.2. Использование стратегии коммуникативно-
равноценного перевода в разных видах КСП…………………………….. 170
3.4.3. Стратегия терциарного перевода: определение……… 178
3.4.4. Использование стратегии терциарного перевода в
разных видах КСП………………………………………………………….. 182
3.4.5. Стратегия переадресации: определение……………… 186
3.4.6. Использование стратегии переадресации в разных
видах КСП…………………………………………………………………... 188
3.5. Распределение стратегий перевода по коммуникативным
ситуациям: общие выводы…………………………………………………. 191
3.6. Переводческий анализ – этап формирования стратегии
перевода……………………………………………………………………... 198
Выводы по Главе III…………………………………………………. 215

3
ГЛАВА IV. Тактики перевода как способы реализации
переводческих стратегий………………………………………………… 222
4.1. Тактики реализации стратегии коммуникативно-
равноценного перевода в КСП-1………………………………………….. 222
4.2. Тактики реализации стратегии коммуникативно-
равноценного перевода при осуществлении социального перевода……. 242
4.3. Тактики реализации стратегии коммуникативно-
равноценного перевода в КСП-2………………………………………….. 259
4.3.1. Тактики перевода специального текста как способы
реализации стратегии коммуникативно-равноценного перевода 260
4.3.2. Тактики перевода рекламного текста как способы
реализации стратегии коммуникативно-равноценного перевода 278
4.3.3. Тактики перевода художественного текста как
способы реализации стратегии коммуникативно-равноценного
перевода……………………………………………………………… 291
4.3.4. Комплексная реализация тактик перевода
художественного текста…………………………………………….. 378
4.4. Тактики реализации стратегии терциарного перевода……….. 397
4.5. Тактики реализации стратегии переадресации……………….. 420
Выводы по Главе IV…………………………………………………. 445
ЗАКЛЮЧЕНИЕ…………………………………………………………….. 458
БИБЛИОГРАФИЯ………………………………………………………….. 463
Список лексикографических источников………………………………… 491
Источники иллюстративного материала………………………………….. 492

4
 ВВЕДЕНИЕ

В истории становления и развития лингвистической теории перевода

как науки довольно четко выделяются два этапа. Для первого этапа (50-е-80-е
годы ХХ в.) характерен особый интерес к вопросам соотношения оригинала
и перевода на различных языковых уровнях, к выявлению различий и черт
сходства между языками, влияющими на процесс перевода, к описанию
переводческих операций (трансформаций), то есть к технологическим
аспектам перевода, определяемым совпадением/несовпадением структур
языков, сталкивающихся в процессе перевода. Решение указанных вопросов
осуществлялось прежде всего на основе сопоставления оригинала с его
переводом. Таким образом, основной подход к изучению перевода на первом
этапе развития переводоведения можно охарактеризовать как сугубо
лингвистический, или текстоцентрический. Сам термин «тектоцентрический
подход» содержит в себе указание на то, что основным объектом
переводоведческих исследований был именно текст, а одним из основных
методов исследования – сопоставление текста перевода с текстом оригинала.
Вместе с тем уже на первом этапе научного осмысления феномена перевода
наблюдаются попытки выйти из узкого круга сугубо лингвистических
проблем и исследовать прагматические факторы перевода. Уверенное
обращение к исследованию прагматических аспектов перевода в 70-е годы и
обращение к вопросам, связанным с культурой (cultural turn), в 80-е годы
[Bassnett 2007; Merkle 2008; Snell-Hornby 2006] ознаменовали начало нового
этапа в развитии науки о переводе. В 80-90-е годы обозначилось заметное
расширение как объекта, так и предмета переводоведческих исследований: в
сферу внимания ученых попали культурологические аспекты перевода,
связанные с особенностями перевода как способа обеспечения межъязыковой
и межкультурной коммуникации [Комиссаров 1990], социолингвистические
и этнопсихолингвистические факторы, влияющие на процесс и результат
перевода, особенности переводческой деятельности, связанные с личностью
5
переводчика как вторичной языковой личностью [Халеева 1989],
подверглись изучению и психолингвистические аспекты посреднической
деятельности переводчика [Пищальникова 1999; Пшёнкина 2005; Сорокин,
Марковина 1988], а также гендерные аспекты перевода [Flotow 2007].
Переводческий акт, переводческая деятельность в целом стали пониматься
как способ обеспечения межкультурной коммуникации между
разноязычными субъектами, решающими определенные задачи. Учет
особенностей коммуникантов, определяемых их принадлежностью к разным
языковым коллективам и разным культурам, стал априорным моментом в
современных переводоведческих исследованиях. Антропоцентрический
подход, предполагающий изучение не только текстов, но и тех, кто ими
пользуется и их создает, возобладал над текстоцентрическим подходом, хотя
это и не затронуло в необходимой степени такую область переводоведения,
как дидактика перевода. Итак, можно утверждать, что в последние
десятилетия в науке о переводе сложились предпосылки формирования
нового подхода к изучению и осуществлению перевода, который мы
предлагаем называть коммуникативно-функциональным. Коммуникативно-
функциональный подход к переводу подразумевает рассмотрение перевода
как инструмента осуществления предметной деятельности разноязычных
коммуникантов в рамках ситуации межъязыковой коммуникации с учетом
функций, выполняемых оригиналом и переводом. Не исключая полностью
возможность применения текстоцентрического подхода для изучения
частных, технологических аспектов перевода, коммуникативно-
функциональный подход открывает путь к осознанию сущностных
характеристик переводческой деятельности.
Актуальность проведенного исследования определяется
необходимостью сформулировать основные положения коммуникативно-
функционального подхода к изучению и осуществлению перевода,
предложить новую парадигму переводоведческих исследований.
Потребность в такой парадигме исследований, в свою очередь, вызвана тем,
6
что к настоящему времени переводоведческие исследования приняли
междисциплинарный характер и возникшие на базе разных наук
переводоведческие концепции, позволяющие выделить не только
лингвистические, но и экстралингвистические факторы, влияющие на
процесс и результат перевода, нуждаются в систематизации и обобщении. В
качестве способа подобного рода обобщения может выступить
коммуникативно-функциональный подход к переводу. Образуя
теоретическую и методологическую основу коммуникативно-
функционального подхода к переводу, современные переводоведческие
концепции способствуют выявлению зависимости самого характера
переводческого процесса, а также осуществляемых переводчиком действий
от структуры коммуникативной ситуации, в которой осуществляется
перевод, и целей переводческой деятельности, осознаваемых переводчиком в
рамках определенной коммуникативной ситуации. До настоящего времени
эта зависимость оставалась скрытой от внимания исследователей, и этот факт
в определенной степени определил наличие существенных расхождений во
взглядах переводоведов на сущность перевода как деятельности.
Исходя из того, что в конечном итоге результаты переводоведческих
исследований должны способствовать не только повышению качества
перевода в реальной жизни, но и повышению качества подготовки
специалистов-переводчиков, решение рассматриваемых в настоящем
исследовании проблем будет способствовать выработке эффективных
методик подготовки переводческих кадров.
Объектом исследования в настоящем диссертационном исследовании
является переводческая деятельность, осуществляемая в разных
коммуникативных ситуациях.
Предмет исследования – механизм воздействия со стороны
коммуникативной ситуации с использованием перевода на характер
переводческой деятельности, то есть на планирование и осуществление
целенаправленных переводческих действий.
7
 Цель диссертационного исследования – выявить специфику разных
типов и видов коммуникативных ситуаций с использованием перевода и
раскрыть зависимость стратегии перевода и используемых переводческих
тактик от характера коммуникативной ситуации, в которой осуществляется
перевод.
В соответствии с поставленной целью в работе решаются следующие
задачи:
1) рассмотрение основных предпосылок формирования коммуникативно-
функционального подхода к переводу, представленных как в
отечественном, так и в зарубежном переводоведении;
2) формулирование основных положений коммуникативно-
функционального подхода к переводу;
3) определение понятия «перевод» в соответствии с коммуникативно-
функциональным подходом к переводу;
4) разработка типологии коммуникативных ситуаций, в которых
используется перевод;
5) определение понятия «стратегия перевода» и выделение основных
стратегий перевода;
6) определение зависимости выбора стратегии перевода от характера
коммуникативной ситуации, в которой осуществляется перевод;
7) определение понятия «тактика перевода» и рассмотрение особенностей
использования определенных тактик перевода как средств реализации
стратегии перевода в разных коммуникативных ситуациях;
8) разработка алгоритма переводческого анализа текста/ситуации как
основы выбора стратегии перевода в определенной коммуникативной
ситуации.
Методологической основой проведенного исследования послужили
идеи отечественных и зарубежных переводоведов, рассматривавших
переводческую деятельность в рамках взаимодействия людей, то есть
придерживавшихся антропоцентрической парадигмы переводоведческих
8
исследований. Высказанная ими идея о том, что перевод как вид речевой
коммуникации выступает в качестве средства осуществления предметной
деятельности разноязычных коммуникантов, средства обеспечения их
жизнедеятельности вообще, легла в основу формулируемого в данном
диссертационном исследовании коммуникативно-функционального подхода
к переводу.
Теоретической базой диссертационного исследования являются
положения отечественных и зарубежных ученых в области теории перевода,
теории коммуникации, теории межкультурной коммуникации, теории
речевой деятельности, психологии и психолингвистики.
Перевод рассматривается как посредническая деятельность
переводчика, его речевая деятельность, обеспечивающая взаимодействие
людей. Деятельностный подход к рассмотрению проблем речевой
коммуникации [Сидоров 2008, 2010] позволяет включить перевод в
структуру предметной деятельности людей в качестве средства,
обеспечивающего возможность осуществления этой деятельности в рамках
межъязыковой коммуникации. Как всякая речевая деятельность, перевод
направлен на обеспечение определенного коммуникативного воздействия на
получателей текста, на то, чтобы вызвать с его стороны определенную
реакцию [Nida 1964; Waard, Nida 1986]. Обеспечение коммуникативного
воздействия, соответствующего по своему характеру коммуникативной
ситуации, в которой осуществляется перевод, требует учета как
лингвистических, так и экстралингвистических факторов [Егер 1978; Каде
1978; Львовская 1985; Нойберт 1978; Швейцер 1973, 1988]. К числу наиболее
значимых экстралингвистических факторов относится цель перевода,
определяемая инициатором перевода и, в свою очередь, определяющая
характер переводческих действий, сам тип осуществляемого перевода
[Gentzler 2001; Nord 2006, 2013; Reiß, Vermeer 2013]. В процессе
осуществления перевода переводчик следует определенной переводческой
стратегии. Терминосочетание «стратегия перевода» является одним из
9
наиболее частотных в переводоведческих исследованиях. При наличии
существенных расхождений между учеными по поводу того, что
представляет собой стратегия перевода [Алексеева 204, 208; Витренко 2008;
Гарбовский 2004; Комиссаров 2001; Boase-Beier 2011; Venuti 2005],
исследования дают возможность опереться на положения, согласно которым
стратегию перевода можно рассматривать как некую программу
переводческой деятельности, как результат осознания переводчиком цели
перевода. В зависимости от избранной стратегии перевода результирующий
текст может производить коммуникативный эффект, сходный с
коммуникативным эффектом со стороны оригинала, но может оказывать на
своего получателя и абсолютно иное воздействие [Цвиллинг 1991, 2007,
2009]. Цель перевода и избранная стратегия перевода определяют
совокупность тактик перевода, реализуемых переводчиком в определенной
коммуникативной ситуации.
В зависимости от решаемых задач использовались соответствующие
методы исследования. В качестве основного использовался
интерпретационный метод, применялись также такие методы, как
описательно-сопоставительные методы анализа данных, семантического
анализа, критический анализ теоретических работ по теории перевода,
литературоведению, психолингвистике, теории коммуникации.
В качестве материала исследования послужили примеры
художественных и специальных текстов на английском, русском, испанском
и других языках и их переводы на русский язык, тексты на русском языке и
их переводы на иностранные языки, а также материалы словарей. Текстовые
фрагменты приводятся для иллюстрации, обоснования и подкрепления
предлагаемых в работе теоретических положений.
Научная новизна исследования заключается в применении
коммуникативно-функционального подхода к изучению общих и частных
закономерностей переводческого процесса, который рассматривается не сам
по себе, то есть как процесс преобразования текста на одном языке в текст на
10
другом языке, а в рамках ситуации межъязыковой и межкультурной
коммуникации. В работе впервые приводится типология коммуникативных
ситуаций с использованием перевода. В ней также выявлена жесткая
зависимость как общей стратегии переводческой деятельности, так и средств
ее реализации (тактик перевода, переводческих операций) от характера
коммуникативной ситуации с использованием перевода и цели
осуществления перевода, предлагается алгоритм анализа коммуникативной
ситуации переводчиком, раскрывается комплексный характер использования
тактик перевода для достижения определенной цели.
Теоретическая значимость исследования заключается в раскрытии
сущностных характеристик переводческой деятельности, связанных с
неизбежным целеполаганием, осуществляемым определенным субъектом
или субъектами в рамках предметной деятельности, инструментом
осуществления которой является перевод, благодаря использованию
парадигмы переводоведческих исследований, основанной на
коммуникативно-функциональном подходе к переводу. В рамках данной
парадигмы предлагаются решения таких переводоведческих проблем, как
проблема определения перевода, проблема определения содержания и
алгоритма переводческого анализа текста и ситуации с использованием
перевода, соответствующие реальному характеру переводческой
деятельности, требованиям к ней, предъявляемым на практике. Уточнение
традиционных для переводоведения понятий «перевод», «стратегия
перевода», «тактика перевода» позволяет построить единую переводческую
концепцию и таким образом преодолеть ограниченность традиционного,
сугубо лингвистического, подхода.
Практическая ценность исследования состоит в возможности
использовать его результаты для разработки теоретических основ
эффективной подготовки переводчиков, а также для обеспечения
объективности оценки качества перевода в реальной переводческой
практике. Теоретические положения, представленные в диссертации, могут
11
послужить основой единого курса общей теории перевода, а также могут
использоваться при построении практических курсов перевода.
Коммуникативно-функциональный подход к переводу, предлагаемый в
диссертации, может стать методологической основой при написании
выпускных квалификационных работ в рамках программ бакалавриата,
магистратуры и специалитета по направлению «Лингвистика» (профиль
«Перевод и переводоведение»).
На защиту выносятся следующие основные положения:
1. Изучение особенностей переводческого процесса с учетом
экстралингвистических факторов, возникающих в реальной переводческой
деятельности, возможно лишь в соответствии с коммуникативно-
функциональным подходом к переводу.
2. Постижение сущности перевода и конкретных задач, стоящих
перед переводчиком, а также определение оптимальных способов решения
этих задач возможно лишь в случае рассмотрения переводческого акта в
рамках конкретной коммуникативной ситуации, в которой он выступает в
качестве средства, обеспечивающего осуществление предметной
деятельности субъектов коммуникации.
3. На выбор переводчиком стратегии перевода оказывает
определяющее воздействие тип и вид коммуникативной ситуации, в которой
осуществляется перевод.
4. Стратегия перевода, формирующаяся на этапе переводческого
анализа коммуникативной ситуации и модифицируемая переводчиком в
процессе осуществления перевода, представляет собой общую программу
переводческой деятельности, включающую такие компоненты, как
ориентирование в ситуации, формулирование цели перевода,
прогнозирование и планирование.
5. Каждая стратегия перевода реализуется путем использования
определенного набора переводческих тактик, формируемого с учетом цели
перевода, типа переводимого текста и его коммуникативной направленности.
12
 6. Использование тактик перевода имеет комплексный характер, то
есть применение определенной системы переводческих операций в
отношении одного и того же языкового материала позволяет реализовать
весь набор тактик перевода в рамках конкретной стратегии перевода.
7. Совпадение коммуникативных эффектов, производимых на
получателя оригиналом и переводом, есть частный случай, не возможный в
целом ряде коммуникативных ситуаций.
Апробация работы. Основные положения диссертации отражены в 46
публикациях, в том числе в двух авторских монографиях (35,3 п.л.), в одной
главе коллективной монографии, в статьях и тезисах конференций. Общий
объем опубликованного материала – 76,7 п.л.
Результаты диссертационного исследования докладывались на
конференциях различных уровней: «Культура как текст» (Смоленск: СГУ,
2005, 2006, 2007, 2008, 2010, 2012, 2014), «Проблемы обучения переводу в
языковом вузе» (М.: МГЛУ, 2004, 2006), «Проблемы теории, практики и
дидактики перевода» (Н.Новгород: НГЛУ им. Н.А.Добролюбова, 2007, 2009,
2011, 2013), «Иностранные языки в аспекте межкультурной коммуникации»
(Саратов: СарГУ, 2009, 2011, 2012, 2013, 2014), «Языковая личность в
контексте времени» (Спб: СПбГУЭФ, 2010), «Чтения Ушинского»
(Ярославль: ЯГПУ, 2011), «Актуальные проблемы контрастивной
лингвистики, типологии языков и лингвокультурологии в полиэтническом
пространстве» (Уфа: БашГУ, 2011), «Язык, культура и общество в
современном мире» (Н.Новгород: НГЛУ им. Н.А.Добролюбова, 2012),
«Аксиомы и парадоксы языка: структура, коммуникация, дискурс» (М.:
Военный университет МО, 2013), «Дидактика межкультурной коммуникации
в иноязычном образовании: теория и практика» (Ижевск: УдГУ, 2013),
«Перевод и культура: взаимодействие и взаимовлияние» (Вологда: ВоГУ,
2014), «Функциональные аспекты языка: традиции и перспективы» (Нижний
Новгород: НГЛУ им. Н.А. Добролюбова, 2014). Отдельные положения,
выносимые на защиту, нашли отражение в учебнике «Теория перевода:
13
учебник для лингвист. ун-тов и фак-тов иностр. яз.» (М.: АСТ; Восток-Запад,
2006; в соавторстве с О.В.Петровой), а также в коллективной монографии
«Методические основы подготовки переводчиков: нижегородский опыт»
(Нижний Новгород, 2007).
Структура диссертации. Диссертация состоит из введения, четырех
глав, заключения, библиографического списка цитируемых источников,
включающего 303 работы, списка справочных изданий и списка
иллюстративного материала.
Во введении обосновывается актуальность исследования,
определяются его цель, задачи и методы исследования, указывается его
научная значимость и теоретическая новизна, приводятся положения,
выносимые на защиту.
Первая глава – «Сущность коммуникативно-функционального
подхода к переводу» – содержит результаты изучения предпосылок
становления коммуникативно-функционального подхода к переводу.
Приводятся основные положения коммуникативно-функционального
подхода, а также обоснование предлагаемого определения перевода.
Вторая глава – «Типология коммуникативных ситуаций с
использованием перевода» – посвящена рассмотрению структуры акта
двуязычной коммуникации и коммуникативной ситуации с использованием
перевода, параметров коммуникативной ситуации. Приводится типология
коммуникативных ситуаций с использованием перевода с указанием
различных видов коммуникативных ситуаций.
Третья глава – «Типы стратегий перевода. Тактики перевода,
переводческие операции» – посвящена определению понятий «стратегия
перевода» и «тактика перевода», содержит типологию стратегий перевода и
обоснование распределения разных стратегий перевода между различными
коммуникативными ситуациями. Предлагается алгоритм переводческого
анализа ситуации как процесс формирования стратегии перевода.

14
 Четвертая глава – «Тактики перевода как способы реализации
переводческих стратегий» – иллюстрирует способы реализации разных
стратегий перевода в определенных коммуникативных ситуациях,
представленные в виде системной совокупности тактик перевода.
Раскрывается комплексный характер реализации тактик перевода.

15
 ГЛАВА 1. СУЩНОСТЬ КОММУНИКАТИВНО-
ФУНКЦИОНАЛЬНОГО ПОДХОДА К ПЕРЕВОДУ

1.1. Становление коммуникативно-функционального подхода к

переводу в западном переводоведении

Коммуникативно-функциональный подход к переводу основан на

положении о включенности переводческого акта в широкий контекст
межъязыковой и межкультурной коммуникации, в процесс общения –
непосредственный или опосредованный – между автором оригинала и
получателями перевода. К числу компонентов коммуникативного акта, таким
образом, следует относить, помимо текстов оригинала и перевода, самих
субъектов коммуникативной деятельности, то есть автора исходного
сообщения, получателя перевода, а также переводчика. В целом структура
акта переводной коммуникации соответствует представлению Р.Якобсона о
структуре одноязычной речевой коммуникации, которая в качестве
необходимых элементов включает адресанта, адресата, сообщение, контекст,
код и контакт [Якобсон 1975:198]. В условиях двуязычной коммуникации
задача переводчика заключается в достижении той цели, ради которой
осуществляется перевод, цели, определяемой самими условиями ситуации
двуязычной коммуникации. При этом сами тексты оригинала и перевода
выступают в качестве инструментов коммуникации, инструментов
обеспечения определенного коммуникативного воздействия на получателя.
При установлении степени успешности определенного акта межъязыковой
коммуникации (адекватности перевода) следует принимать во внимание,
насколько полно результирующий текст (ПТ) соответствует той цели, с
которой он создавался, и условиям коммуникативной ситуации с
использованием перевода. В этом – в целом – заключается коммуникативно-
функциональный подход к осуществлению и изучению перевода как вида
деятельности, обеспечивающей коммуникацию между разноязычными
16
коммуникантами в рамках их предметной (производственной или
познавательной) деятельности.
Коммуникативно-функциональный подход к переводу, по сути,
противостоит прочно укоренившемуся в современном переводоведении
сугубо лингвистическому (или, в нашей терминологии,
«текстоцентрическому») подходу, при котором именно тексты оригинала и
перевода в отрыве от реальной коммуникативной ситуации становятся
объектом переводоведческого исследования, а их сопоставление служит, как
правило, задаче выявления осуществленных переводчиком операций
(трансформаций).
Можно утверждать, что предпосылки коммуникативно-
функционального подхода к переводу появились в глубокой древности. К
числу его «предтечей» можно с полным правом отнести Цицерона и св.
Иеронима, которые настаивали на передаче смысла оригинала, а не его слов
(«non verbum e verbo, sed sensum exprimere de sensu»). Однако в более или
менее законченном виде основы коммуникативно-функционального подхода
к переводу сложились лишь во второй половине ХХ века. Именно в это
время языкознание значительно расширило область своих интересов: «…от
исключительного внимания к развитию и структуре языковых систем оно
обратилось к широкому кругу проблем, определяющих возможность
использования языка как орудия мысли и средства речевой коммуникации»
[Комиссаров 1999а:3]. В центре внимания лингвистов оказалась смысловая
сторона языковых единиц и речевых произведений, связь языка с
мышлением, реальной действительностью, с обществом и его культурой. В
рамках переводоведческих исследований, наряду с филологическим,
лингвистическим и социосемантическим подходами, появился и
коммуникативный подход, в основе которого – такие заимствованные из
теории коммуникации понятия, как источник, сообщение, рецептор, обратная
связь, процессы кодирования и декодирования. Большой вклад в развитие
современного переводоведения внесли исследования, ориентированные
17
главным образом на рецептора перевода, анализирующие прагматическое
воздействие или коммуникативный эффект и способы достижения такого
эффекта [Комиссаров 1999а:8]. Таким образом, конкретный переводческий
акт, равно как и переводческая деятельность в целом, стали рассматриваться
(хотя и далеко не всегда) в широких рамках межъязыковой и межкультурной
коммуникации.
У нас есть все основания полагать, что первоначально основы
коммуникативно-функционального подхода возникли в западном
переводоведении, а затем были восприняты и получили развитие в
отечественной теории перевода (см. об этом [Сдобников 2009а]).
Представляется, что наибольший вклад в формирование данного подхода
внесли работы Ю.Найды, представителей Лейпцигской переводоведческой
школы, переводоведов Западной Германии, а также некоторых других
представителей западной переводческой мысли.
Из числа «некоторых других представителей западной переводческой
мысли» прежде всего следует отметить Дж.Касагранде, который в своей
статье «Цели перевода», опубликованной в начале 50-х годов ХХ века,
сформулировал понятие «абсолютной эквивалентности». «Абсолютная
эквивалентность» в представлении Дж.Касагранде предполагает обеспечение
идентичной реакции читателей перевода. В качестве способа проверки
эквивалентности перевода Дж.Касагранде предлагал изучение реакций на
перевод со стороны его получателей-информантов (излагается по
[Комиссаров 1999а:49]). Несомненно, Дж.Касагранде в определенной
степени предвосхитил некоторые концепции переводоведческой школы
Ю.Найды.
Идеи Юджина Найды повлияли на формирование основ
коммуникативно-функционального подхода к переводу, хотя и не обрели в
России должного признания и поддержки. Наибольшую известность
приобрело предложение Ю.Найды различать два вида эквивалентности –
формальную и динамическую [Nida 1964]. Если формальная эквивалентность
18
ориентирована на оригинал, то динамическая эквивалентность, напротив,
ориентирована на реакцию Рецептора и стремится обеспечить равенство
воздействия на читателя перевода. Таким образом, задачей перевода, по
мнению Ю.Найды, является создание на языке перевода «наиболее близкого
естественного эквивалента» (the closest natural equivalent) тексту оригинала, а
наибольшая близость, в свою очередь, определяется прежде всего равенством
реакции рецепторов перевода и рецепторов оригинала. Именно последнее
утверждение послужило основанием для критики со стороны многих
переводоведов. Так, Питер Фосетт пишет, что если даже носители одного
языка говорят все-таки не на совсем одинаковых языках, то как же мы можем
узнать реакцию на текст, принадлежащий к отдаленной по времени и
географическому расстоянию культуре, не говоря уже о возможности
обеспечить эту реакцию в переводе? [Faucett 2003:59]. Найджел Армстронг
на этот вопрос отвечает вполне определенно: «Единственный эффект,
действительно известный переводчикам, это эффект, произведенный на их
собственное сознание; таким образом, единственно возможная
эквивалентность – это то, что кажется приемлемым каждому переводчику,
возможно после необходимых консультаций» (перевод мой. – В.С.)
[Armstrong 2005:45]. Представляется, что аргументация критиков концепции
Найды слабее аргументов самого Найды: замена ориентации на реакции
получателей ПТ впечатлениями самого переводчика делает перевод весьма
субъективным и лишенным практической направленности в том смысле, что
его применимость в практической деятельности получателя не
рассматривается в качестве непременного условия достаточного качества
перевода.
Следует заметить, что в настоящее время равенство реакций со
стороны рецепторов оригинала и перевода представляется недостижимым
идеалом. Не случайно сам Ю.Найда в своей более поздней работе [Nida 1976]
проявляет уже большую осторожность в формулировании требования
равенства реакций, а в еще более поздней работе он, вводя понятие
19
«функциональной эквивалентности» (functional equivalence) в качестве
замены понятия «динамической эквивалентности», ссылается на свою
работу, написанную совместно с Ч.Тейбером, в которой «the translation
process has been defined on the basis that the receptors of a translation should
comprehend the translated text to such an extent that they understand how the
original receptors must have understood the original text» [Waard, Nida 1986:36].
В этом утверждении уже нет крайностей, связанных с требованием
обеспечить равенство реакций со стороны получателей оригинала и
перевода. Но важной остается ориентация на получателей перевода, которая
предполагает создание такого текста перевода, ознакомление с которым
позволило бы получателям ПТ понять, как воспринимают ИТ его получатели.
В концепции Ю.Найды наиболее привлекательной нам представляется
идея вовлеченности получателя перевода в сам процесс двуязычной
коммуникации, идея учета степени понимания получателем авторского
«послания». В своей работе [Waard, Nida 1986:33] Ю.Найда пишет: «На
вопрос, является ли правильным перевод, можно ответить только другим
вопросом: «Правильный для кого?» Действительно ли понимают те, кому
предназначен перевод, что имеется в виду, или текст перевода для них
непонятен и вводит их в заблуждение? И если текст понятен, то возникает
другой вопрос: «Понимают ли рецепторы авторское послание правильно?»
(перевод мой. – В.С.). Исходя из этого Найда делает вывод, что для
обеспечения правильного понимания смысла текста получателями перевода
необходимо использовать естественный эквивалент, передающий тот же
смысл, что и соответствующая единица в тексте оригинала, учитывая при
этом расхождения в фоновых знаниях носителей ИЯ и ПЯ.
Значительный вклад в разработку коммуникативно-функционального
подхода к переводу внесли ученые Лейпцигской школы, прежде всего
О.Каде, А.Нойберт и Г.Егер. Как пишет В.Н.Комиссаров, «исследователи
Лейпцигской школы с самого начала стремились расширить изучение
переводческой деятельности, рассматривая перевод как важнейшую часть
20
межъязыковой коммуникации с учетом всех участников коммуникации и
всех факторов, оказывающих на нее влияние, – как лингвистических, так и
экстралингвистических» [Комиссаров 1999а:65].
В работах немецкого лингвиста Отто Каде делается акцент на оценке
комплексного воздействия текста перевода в условиях конкретной
коммуникативной ситуации. Он предлагает различать понятие текста как
языкового образования – макрознака, содержание которого определяется
взаимодействием семантики составляющих его единиц, и текста как единицы
коммуникации. Смысл «коммуниката», то есть текста как единицы
коммуникации, возникает при интеграции языкового макрознака в
коммуникативную ситуацию. Таким образом, содержанием коммуниката
является смысл, а его формой – последовательность языковых знаков,
включая манифестированные в них значения. Сущность перевода
заключается в замене не текстов, а коммуникатов. При этом центральное
место занимает анализ коммуникативной ситуации – цели, предмета
коммуникации, отправителя, получателя, представляемых ими
коммуникативных сообществ, средств коммуникации и условий передачи
информации [Комиссаров 1999а:67-68].
Обращает на себя внимание акцент на необходимости учитывать
экстралингвистические факторы, влияющие на процесс и результат перевода.
По сути, речь идет о важности определения особенностей как самого
коммуникативного акта, в рамках которого, собственно, текст и обретает
определенный смысл, превращаясь в коммуникат, так и особенности
участников коммуникации, включая те, которые определяются их
принадлежностью к определенным коммуникативным сообществам. Интерес
представляет и утверждение о необходимости учитывать цель
коммуникации. Совокупность этих факторов определяет необходимость
изменять текст с целью создания эквивалентного коммуниката, то есть
такого образования, которое может нести тождественный смысл в новых
условиях.
21
 Очевидно, что концепция О.Каде в определенной степени созвучна
концепции Ю.Найды с его основополагающим понятием динамической
(функциональной) эквивалентности. Однако О.Каде удалось избежать
крайностей Ю.Найды, характерных для раннего этапа проводимых им
исследований. Признавая приоритет коммуниката, О.Каде подчеркивал и
направленность перевода на макрознак оригинала, утверждая, что все
изменения макрознака должны быть строго обусловлены требованиями
двуязычной коммуникации. Другими словами, каждое изменение текста (его
формы и, соответственно, семантики) должно быть оправдано
необходимостью создать эквивалентный коммуникат, а, значит, и передать
тождественный смысл получателю перевода. О.Каде, как мы видим, не ведет
речь о необходимости обеспечить строго определенное воздействие на
получателя перевода, но направленность переводческого действия на
получателя является важной составляющей его концепции.
Исследование прагматических аспектов перевода является одной из
наиболее значительных заслуг другого немецкого переводоведа – Альбрехта
Нойберта. Напомним, что в лингвистическую прагматику «включается
комплекс вопросов, связанных с говорящим субъектом, адресатом, их
взаимодействием в коммуникации, ситуацией общения» [Арутюнова
1990:390], то есть со всеми теми факторами, рассмотрение которых как раз и
входит в прагматику перевода как в раздел лингвистической теории перевода
и определяет суть коммуникативно-функционального подхода к переводу.
А.Нойберт указывает, что прагматические отношения коммуникантов к
тексту определяются как принадлежностью коммуникантов к определенной
национальной, социальной или профессиональной группе, так и
использованием в тексте единиц различных экспрессивных и
функциональных стилей. Задача перевода – сохранить эти прагматические
отношения, то есть характер воздействия на коммуниканта. Другими
словами, сущность перевода заключается в сохранении прагматики
оригинала, а для этого грамматика и семантика должны быть отобраны в
22
процессе перевода соответствующим образом. А.Нойберт считает, что
некоторые виды прагматических отношений могут быть легко
воспроизведены в переводе, а другие воспроизводятся с трудом либо
частично, либо не воспроизводятся совсем.
Понятие прагматических отношений в понимании А.Нойберта вполне
соотносимо с понятием коммуникативного эффекта и даже сводится к нему.
Следовательно, вопрос может быть сформулирован следующим образом:
всегда ли оказывается возможным обеспечить необходимый
коммуникативный эффект в переводе? Из содержания работ А.Нойберта
следует, что возможность воспроизведения прагматических отношений
зависит от типа перевода: при переводе научной, технической литературы
возможность возникновения аналогичных прагматических отношений у
аудитории ПЯ велика, а при переводе, например, официальных
распоряжений, законов, затрагивающих интересы лишь аудитории ИЯ, она
практически равна нулю. С этим утверждением принципиально не согласен
В.Н.Комиссаров: «Можно усомниться, например, что текст закона одной
страны нельзя адекватно перевести на язык другой страны лишь потому, что
на ее жителей он не распространяется и поэтому не столь интересен»
[Комиссаров 1999а:71]. Сама переводческая практика свидетельствует о
возможности и успешности перевода подобного рода материалов с одного
языка на другой. Чтобы обеспечить соответствие теоретических положений
(в данном случае – концепции А.Нойберта) переводческой практике,
необходимо уточнить, в чем, собственно, заключается коммуникативный
эффект при переводе, и, следовательно, если вернуться к терминологии
А.Нойберта, какими могут и должны быть прагматические отношения к
тексту со стороны получателей перевода. Узкая интерпретация
прагматической адекватности перевода, принятая А.Нойбертом, не дает ему
возможности сделать подобное уточнение и оставляет возможность для
констатации непереводимости даже в тех случаях, когда перевод, по нашему
разумению, вполне осуществим. Вместе с тем следует признать, что в
23
работах А.Нойберта проявляется прежде всего именно коммуникативно-
функциональный подход к переводу, что обусловило их важность с точки
зрения дальнейшего развития лингвистической теории перевода.
Многие положения работ Герта Егера оказались ценными для
становления коммуникативно-функционального подхода к переводу. Г.Егер
исходит из положения, что перевод должен быть коммуникативно
эквивалентен оригиналу. Это означает, что оба текста должны обладать
одинаковой коммуникативной значимостью, которая понимается как
мыслительный образ, вызываемый текстом в сознании коммуникантов.
Поскольку этот образ не наблюдаем, объективно описать коммуникативную
значимость невозможно, а значит и понятие коммуникативной
эквивалентности неопределенно. В качестве выхода из такого положения
Г.Егер предлагает заменить коммуникативную значимость ее
лингвистическим экспликатом, то есть содержанием самого текста, которое
во взаимодействии с экстралингвистическими факторами и создает этот
мыслительный образ. Подобное содержание, выводимое из значений
(функций) языковых единиц, составляющих текст, Г.Егер называет
функциональной значимостью, а совпадение функциональных значимостей
оригинала и перевода означает их функциональную эквивалентность.
Функциональная значимость составляет лишь более или менее значительную
часть коммуникативной значимости. За пределами функциональной
значимости остаются различные ассоциации, выводы, реакции и пр.,
возникающие на основе текста, но не входящие в его содержание
непосредственно. Например, фраза «Эта рукопись пригодна для
дидактических целей» может подразумевать положительную или
отрицательную оценку, которая включается в коммуникативную значимость
и не входит в функциональную значимость, поскольку не выводится из
значений языковых единиц. Конечно, замена коммуникативной значимости
функциональной представляет собой вынужденное упрощение, вызванное
тем, что функциональную значимость, в отличие от коммуникативной,
24
можно описать в лингвистических терминах. А следовательно, подобное
упрощение дает возможность доказательно оценивать эквивалентность
перевода [Комиссаров 1999а:73-74].
В работе «Языковые значения – центральная проблема перевода и его
научного описания» (1986 г.) Г.Егер предлагает разграничивать понятия
«языковой текст» и «речевой текст», возникающий при помещении
языкового текста в конкретную коммуникативную ситуацию.
Коммуникативная значимость речевого текста складывается из значения
лежащего в его основе языкового текста и экстралингвистической части,
существующей в имплицитной форме и зависящей от познавательных
возможностей адресата. Поскольку эти возможности индивидуальны для
каждого адресата, каждый речевой текст может репрезентировать разные
коммуникативные значимости для разных адресатов. Однако у адресатов,
принадлежащих к одной и той же языковой или социальной группе, имеется
значительная общность знаний, благодаря чему во множестве
коммуникативных значимостей данного речевого текста существует некая
средняя часть, общая для всех таких адресатов. Таким образом,
коммуникативная эквивалентность перевода заключается в сохранении той
общей части коммуникативной значимости оригинала, которой он обладает
для своих адресатов.
В концепции Г.Егера нам представляется важным то внимание, которое
он в конце концов стал уделять фактору адресата в переводе. Учет
познавательных возможностей адресата перевода является важным фактором
при коммуникативно-функциональном подходе к переводу. Заслуживает
внимания и выделение общей для адресатов части потенциальных
коммуникативных значимостей речевого текста, поскольку это дает
возможность более четко определить характер коммуникативного эффекта в
переводе, характер прагматических отношений к тексту перевода со стороны
его получателей, избегая при этом чересчур максималистских требований к

25
характеру соотношения коммуникативных эффектов исходного и
переводного текстов.
Одновременно с учеными Лейпцигской школы основы
коммуникативно-функционального подхода к переводу закладывали
переводоведы Западной Германии, прежде всего, Катарина Райс и Ганс
Фермеер. Эти исследователи известны как создатели так называемой скопос-
теории (скопос – по-гречески «цель»). Скопос-теория относится к тому
направлению в переводоведении, которое принято называть
функциональным (functionalist approach). Функциональность предложенной
К. Райс и Г. Фермеером концепции мы усматриваем в особом внимании к той
цели, ради которой осуществляется перевод, в установлении связи между
целью перевода и функцией переводного текста. Как писали К. Райс и Г.
Фермеер, «основным фактором каждого переводческого акта является его
цель (перевод мой. – В.С.)», или в английской редакции: The dominant factor
in each translation is its purpose (цит. по [Pym 2010:45]). В качестве
квинтэссенции скопос-теории можно рассматривать следующее утверждение
Г. Фермеера: «Каждый текст создается с определенной целью и должен
служить этой цели. Правило skopos формулируется следующим образом:
переводи/говори/пиши так, чтобы созданный тобою текст мог быть
использован в той ситуации, в которой он был создан, людьми, которые
хотят его использовать и именно таким образом, каким они хотят его
использовать (перевод мой. – В.С.) (цит. по [Pym 2010:45]). Соответственно,
чтобы успешно выполнить свою задачу, переводчик должен осознать scopos
и способ достижения цели [Vermeer 2000:221]. Вполне очевидно
существенное отличие скопос-теории от концепций, разработанных в рамках
сугубо лингвистического подхода к переводу: если лингвистический подход
к переводу делает акцент на приоритетности исходного текста как некоего
ориентира в процессе переводческой деятельности, то для скопос-теории, а
значит, и для коммуникативно-функционального направления в
переводоведении приоритетным является текст перевода, продукт
26
переводческой деятельности, создаваемый с определенной целью и
удовлетворяющий определенные потребности пользователей этим продуктом
(приведем в этой связи еще одно высказывание К. Райс и Г. Фермеера: An
action is determined by its goal (цит. по [Pym 2010:45]). Соответственно,
главным в переводческом акте становится не соответствие ПТ исходному
тексту в семантическом и даже в функциональном отношении, а
соответствие созданного в результате переводческого акта продукта
потребностям и ожиданиям получателя перевода или инициатора перевода.
Понятно, что эти потребности и ожидания различны в разных ситуациях, а
это означает, что для каждого переводческого акта должна быть своя система
переводческих действий (по созданию текста перевода).
Но тогда возникает вопрос: каким образом переводчик определяет,
каковы потребности предполагаемого или реального получателя перевода и
что он ожидает от текста перевода? Ответ на этот вопрос находим в работах
Кристиане Норд, которая раскрывает содержание понятия translation brief.
Translation brief – это, по сути, общая установка переводчику в отношении
того, что получатель ожидает от текста перевода, своего рода инструкция,
каким должен быть перевод в результате. Эта установка далеко не всегда
формулируется эксплицитно. Как пишет К. Норд, в некоторых случаях
переводчик должен определить, какую цель (использования перевода) клиент
имеет в виду, основываясь на своем предыдущем опыте работы в
аналогичных ситуациях либо интерпретируя имеющиеся в его распоряжении
сведения, которые могут указать на подразумеваемую цель, либо попросив
клиента дать ему информацию о подразумеваемой цели использования
текста перевода [Nord 2006:31]. Таким образом, расширяется объект
переводческого анализа. Переводческий анализ уже перестает быть просто
анализом текста оригинала, а включает в себя анализ и той коммуникативной
ситуации, в которой осуществляется перевод, и той ситуации, в которой
текст перевода будет использоваться, и направлен на определение цели
перевода.
27
 Следует отметить, что translation brief подразумевает указания лишь
относительно возможного использования текста перевода в дальнейшем и
его желательной формы (в широком смысле). Это отнюдь не предполагает
указаний на то, каким образом переводчик должен создать такой текст.
Клиент не говорит об этом переводчику, точно так же как клиент автосалона
не рассказывает автомеханику, каким образом он должен устранить
неисправность автомобиля, а клиент адвоката не учит того, как нужно
защищать подсудимого [Nord 2006:30]. Постижение цели перевода – все же
результат переводческого анализа, и на основе осознания цели перевода
переводчик избирает соответствующую стратегию.
По мнению Эдвина Гентцлера, одним из наиболее инновационных
моментов в скопос-теории является привнесение в модель переводческой
деятельности понятия «инициатор перевода» [Gentzler 2001:73]. Инициатор
перевода – это лицо, группа лиц или организация, чьи цели могут
существенно отличаться от целей создателя оригинала, получателя перевода
или самого переводчика. Именно инициатор перевода, а не переводчик, автор
оригинала или получатель перевода, определяет цель перевода [Gentzler
2001:73], другими словами, формулирует общую установку переводчику.
Осознание того, что каждый переводческий акт происходит не сам по себе, а
по воле некоего инициатора, и что в качестве инициаторов перевода могут
выступать разные лица, дает возможность исчерпывающим образом понять
специфику той или иной коммуникативной ситуации и точно уяснить цель
перевода, зависящую от потребностей инициатора перевода.
Функциональная теория перевода (functionalist translation theory),
создаваемая на основе скопос-теории, – это новое слово в переводоведении,
до сих пор не получившее достойной оценки. Между тем формулируемые ею
положения могут служить надежным инструментом постижения сущности
перевода как деятельности, которая осуществляется не сама по себе, то есть
не только потому что переводчик переводит некий текст, а потому что
переводчик переводит текст с определенной целью, и цель эта далеко не
28
всегда совпадает с целью автора оригинала. Появление функционального
направления знаменует поворотный момент в развитии теории перевода,
разрывая тянувшуюся в течение двух тысяч лет цепь теоретических исканий
в рамках противопоставления «буквальный перевод – вольный перевод»
[Gentzler 2001:71]. И тот, и другой тип перевода может быть адекватным,
если он удовлетворяет условиям данной ситуации.
Таким образом, авторы скопос-теории доказали, что сугубо
лингвистический подход к изучению перевода страдает определенной
ограниченностью, поскольку не дает возможности охватить все виды
переводческой деятельности, осуществляемой в разных условиях и с
разными целями. Установка на воспроизведение коммуникативного
эффекта, производимого оригиналом, это всего лишь частный случай тех
задач, которые могут решаться переводчиком в разных коммуникативных
ситуациях. В.Н.Комиссаров утверждает, что скопос-теория «открывает новое
направление исследований, охватывает весь спектр функций, выполняемых
переводчиком, ставит задачу описания различных целей переводческой
деятельности, подчеркивает важность и престижность работы переводчика»
[Комиссаров 1999а:83]. По мнению М.Снелл-Хорнби, при данном подходе
перевод рассматривается с точки зрения того, насколько он соответствует
поставленной цели, и само понятие перевода становится более
дифференцированным и более приближенным к реалиям переводческой
практики [Snell-Hornby 2006:53]. А.С. Десницкий в свою очередь пишет:
«Основная и бесспорная заслуга теории скопоса состоит в том, что она
предложила твердые основания для теоретического анализа всего спектра
переводов, заведомо не ставя одни из них в положение правильных (как
теория функционального эквивалента), и дала возможность осознанно
выбирать между моделями, а также оценивать каждый перевод по
подходящим ему критериям» [Десницкий: Электронный ресурс].
По нашему мнению, основное значение скопос-теории заключается в
том, что она включает переводческий акт в структуру предметной
29
деятельности разноязычных коммуникантов, таким образом придавая
переводу определенный смысл: перевод в результате начинает выступать не
как некая филологическая игра по преобразованию речевого произведения на
одном языке в речевое произведение на другом языке без определенной цели
и даже не как способ оказать определенное воздействие на коммуниканта,
говорящего на ПЯ, а как средство обеспечить саму возможность предметной
деятельности коммуникантов и способствовать ее успеху. По сути, скопос-
теория выражает суть коммуникативно-функционального подхода к переводу
в наиболее сконцентрированной форме. Наши дальнейшие рассуждения о
роли коммуникативной ситуации в определении стратегии перевода будут во
многом опираться на положения именно скопос-теории.
Для дескриптивного направления в зарубежном переводоведении 80-х
годов ХХ века характерно мнение, согласно которому перевод должен быть
ориентирован на принимающую культуру. Интерес к культурным или
культурологическим аспектам переводческой деятельности, убежденность в
ориентировании ПТ на принимающую культуру были настолько велики в
теории перевода того периода, что даже были терминированы как cultural
turn [Snell-Hornby 2006], или «культурный поворот» или «поворот к
культуре». Последовательным выразителем этой точки зрения в ее самой
максималистской версии является израильский ученый Гидеон Тури. По его
мнению, именно принимающая культура или ее часть выступают в качестве
инициатора переводческого процесса. Перевод как телеологическая
деятельность par excellence определяется теми целями, которым он служит, и
эти цели устанавливаются предполагаемым получателем перевода и в его
системе (культуре). Следовательно, переводчики переводят в интересах
прежде всего принимающей культуры, а не в интересах оригинала, не говоря
уже об интересах исходной культуры (излагается по [Snell-Hornby 2006:49]).
Текст перевода как бы вписывается в принимающую культуру, принимается
ею и функционирует в ней именно как переводной текст. При этом под
культурой Г.Тури понимает весь социальный контекст перевода, включая
30
нормы, конвенции, идеологию и ценности общества, или принимающей
системы. Некоторые взгляды Г.Тури вызвали продолжительную и
ожесточенную дискуссию в сообществе переводоведов. Прежде всего, это
его утверждения, что переводы принадлежат только к одной системе –
принимающей системе, а также то, что любой текст может рассматриваться
как перевод, если он признан таковым в принимающей культуре.
Несомненно, с точки зрения становления коммуникативно-функционального
подхода к переводу концепция Гидеона Тури обладает определенной
ценностью: она ориентирует исследователя на учет особенностей
функционирования ПТ в принимающей культуре и на восприятие перевода
как способа достижения определенной цели. При этом мы не разделяем
крайних воззрений ученого по поводу отсутствия какой бы то ни было связи
между текстом перевода и текстом оригинала.
Определенный интерес представляет и интерпретативная теория
перевода, разработанная учеными Парижской школы (Д.Селескович,
М.Ледерер, Ф.Эрбюлё). По их мнению, перевод предполагает интерпретацию
сообщения, то есть извлечение смысла из звучащего текста (они считают, что
устный перевод – это своего рода естественная лаборатория перевода).
Процесс перевода включает три этапа: 1) восприятие языковой формы
звучащего текста, понимание его смысла путем анализа и интерпретации
(толкования); 2) немедленное и намеренное отвлечение от языковой формы
текста и сохранение в сознании ментального репрезентанта сообщения
(понятий, идей и т.п.); 3) создание текста на ПЯ, соответствующего двум
требованиям: он должен содержать исходное сообщение и должен быть
ориентирован на получателя [Seleskovitch 1994:8]. По сути, предлагаемая
авторами схема переводческого процесса – это, образно говоря,
жизнеописание того, что для авторов наиболее дорого в процессе перевода –
смысла. Три этапа переводческого процесса – это три ипостаси смысла:
смысл в исходном тексте, смысл в сознании переводчика в отвлечении от его

31
языковой формы (как результат того, что они назвали девербализацией) и
смысл в тексте перевода, но уже в иной языковой форме.
Д.Селескович исходит из того, что общение людей происходит в
определенной коммуникативной ситуации, в определенное время и в
определенном месте. Как пишет В.Н.Комиссаров, анализируя эту теорию,
«смысл любого высказывания будет во многом зависеть от этих факторов, а
также от предыдущего опыта коммуникантов, их знаний, чувств и
намерений. Одно и то же высказывание будет иметь различный смысл в
зависимости от контекста и ситуации, в которых оно используется. Цель
общения и состоит в передаче такого конкретного смысла, который и
понимается адресатом» [Комиссаров 1999а:38]. Для нас особую важность
представляет эксплицируемая в данной концепции необходимость учитывать
условия коммуникации. Как следует из этой концепции, без учета
особенностей коммуникативной ситуации с использованием перевода
невозможно правильно понять смысл оригинального высказывания и,
следовательно, невозможно воспроизвести этот смысл в тексте перевода. Так
же необходимо переводчику знание особенностей восприятия получателей
перевода, их предыдущего опыта, от которого в значительной степени
зависит понимание ими смысла, заключенного в оболочку ПТ. Перевод
представляется, таким образом, как облечение смысла в такую языковую
форму ПЯ, в которой этот смысл будет воспринят получателями правильно,
то есть без искажений.
Следует отметить определенное сходство интерпретативной теории
перевода с ситуативно-денотативной моделью перевода, основы которой
были разработаны И.И.Ревзиным и В.Ю.Розенцвейгом [Ревзин, Розенцвейг
1964] и которая более известна в России, чем за рубежом. Отечественные
переводоведы предлагают во многом схожую модель переводческого
процесса, которая включает этап восприятия языковой формы текста
(языковых знаков, обозначающих определенные денотаты в реальной
действительности), этап уяснения, какие именно денотаты обозначаются
32
данными языковыми знаками и какая именно ситуация формируется
совокупностью этих денотатов и их отношений, и этап описания данной
ситуации в реальной действительности с помощью средств ПЯ [Ревзин,
Розенцвейг 1964]. При этом, разумеется, языковые средства, использованные
в переводе, могут отличаться от языковых средств оригинала. Таким
образом, сходство двух концепций заключается в выделении этапов
восприятия языковой стороны оригинала и выхода за ее пределы, по сути, в
реальную действительность, с целью уяснения смысла (в интерпретативной
модели) или ситуации (в ситуативно-денотативной модели), а также этапа
описания воспринятого средствами переводящего языка. Вместе с тем,
ситуативно-денотативная модель перевода страдает определенной
ограниченностью: она не предлагает ориентироваться на особенности
коммуникативной ситуации, игнорирует коммуникантов как таковых, то есть
рассматривает процесс перевода с позиций сугубо лингвистического
подхода, что, собственно, и отличает ее от интерпретативной теории
Д.Селескович и М.Ледерер. Следует отметить также и то, что ситуация, о
которой пишут И.И.Ревзин и В.Ю.Розенцвейг, это не та ситуация, в которой
оригинал создавался и наполнялся определенным смыслом и функционалом,
а предметная ситуация, описываемая в ИТ, по сути, предметно-логическое
содержание текста. Таким образом, в отличие от создателей
интерпретативной теории перевода создатели ситуативно-денотативной
модели не предполагают «выход» переводчика в ситуацию коммуникации, в
рамках которой создавался ИТ. То есть достаточно реалистично описывая
ментальные процессы, происходящие в сознании переводчика, ситуативно-
денотативная модель не является в полной мере коммуникативной, а потому
не послужила основой для создания коммуникативно-функционального
подхода к переводу в России.
Итак, можно сделать вывод, что в работах зарубежных ученых второй
половины ХХ века были заложены основы коммуникативно-
функционального подхода к переводу. Основная заслуга их авторов
33
заключается в том, что они включили в сферу изучения закономерностей
перевода, помимо самих текстов оригинала и перевода и, соответственно,
двух языковых систем, факторы экстралингвистического характера,
связанные с личностями коммуникантов, с их фоновыми знаниями,
познавательными возможностями, с тем воздействием, которое тексты
оказывают на адресатов. Можно сказать, что перевод в переводоведческих
исследованиях обрел «человеческое лицо» и стал рассматриваться в рамках
межъязыковой и межкультурной коммуникации, а не просто как замена
одних знаков другими знаками или замена одного текста другим текстом. И
хотя некоторые вопросы, связанные со спецификой перевода как важнейшего
этапа межъязыковой коммуникации, не были до конца решены (в частности,
вопрос о характере необходимого при переводе коммуникативного
воздействия), рассмотренные нами исследования стали достаточной основой
для развития коммуникативно-функционального подхода и в определенной
степени повлияли на ход развития переводоведения в России.

1.2. Становление коммуникативно-функционального подхода к

переводу в российском переводоведении

Известно, что 50-60-е годы ХХ века ознаменовались возникновением и

развитием лингвистической теории перевода, как на Западе, так и в России.
Именно в то время появились работы Я.И.Рецкера и А.В.Федорова, в
которых перевод рассматривался как «творческая деятельность, связанная с
языком и литературой и неизбежно предполагающая соприкосновение двух
языков, передачу подлинника средствами другого языка» [Федоров 1058:15].
Подобный подход к переводу как к виду деятельности определил внимание к
таким конкретным вопросам, как установление межъязыковых соответствий
при переводе (приведшее к созданию теории закономерных соответствий
Я.И.Рецкера [Рецкер 1950], перевод безэквивалентной лексики, перевод
реалий, собственных имен, перевод фразеологизмов, случаи грамматического
34
совпадения и расхождения между текстами оригинала и перевода. В этом
контексте вполне закономерным явлением было выделение и систематизация
приемов перевода, описание различных лексических и грамматических
трансформаций. Общим для этого направления исследований было особое
внимание к совпадениям между двумя языками, сталкивающимися в
процессе перевода, и расхождениям между ними, восприятие перевода как
процесса перехода от знаков одного языка к знакам другого языка по
определенным правилам. Показательным в этом отношении было мнение
Л.С.Бархударова, согласно которому «теория перевода должна, прежде всего,
установить совпадения и расхождения в способах выражения идентичных
значений в ИЯ и ПЯ и на этой основе выявить наиболее типичные способы
преодоления этих расхождений («переводческие приемы»)» (Цит. по
[Комиссаров 2002:86]. Эта концепция Л.С.Бархударова получила полное
воплощение в его основной работе «Язык и перевод» [Бархударов 1975]. В
частности, он подробно рассматривает проблемы перевода слов, не имеющих
соответствий, выделяя различные способы преодоления этих проблем.
Центральное место в работе Л.С.Бархударова занимает вопрос о передаче в
переводе разных типов языковых значений (референциальных,
прагматических и внутрилингвистических) [Бархударов 1975].
Такое же отношение к переводу проявляется и в работах выдающегося
отечественного лингвиста В.Г.Гака. Он исходит из того, что переводчик
имеет дело с конкретными высказываниями, в которых слова и
грамматические формы выражают определенные понятия и связи,
отражающие явления действительности. Таким образом, общность
эквивалентов, которыми пользуется переводчик, может заключаться либо в
подобии языковых форм, либо в общности значений при формальном
расхождении языковых средств, либо в общности описываемой ситуации.
Отсюда следует, что имеются три модели перевода (формальная, смысловая,
ситуативная) и три соответственных уровня эквивалентности [Гак, Григорьев
2009:10].
35
 Важно отметить, что уже на начальном этапе становления
лингвистической теории перевода переводоведы отказывались от
установления и рассмотрения формальных межъязыковых соответствий и
учитывали влияние формантов речевой ситуации на выбор языковых единиц
при создании ПТ. Так, Я.И.Рецкер недвусмысленно указывал на то, что
«…теория перевода может устанавливать лишь функциональные
соответствия, учитывающие зависимость передачи определенных смысловых
категорий от действия различных факторов» [Рецкер 2007:11]. И далее он
писал: «Анализ любого перевода, выполненного на высоком уровне
мастерства, показывает, что основа установления равноценности языковых
средств может быть только функциональная, а не формальная» [Рецкер
2007:12]. Вместе с тем мы не можем утверждать, что в работах Я.И.Рецкера и
других основоположников лингвистической теории перевода сформулирован
именно коммуникативно-функциональный подход к переводу. Все дело в
том, что авторы настаивают на учете особенностей речевой ситуации лишь
для того, чтобы установить истинное значение использованного в тексте
языкового средства, в лучшем случае – установить функцию языкового
средства в тексте и смысл высказывания. Функции текстов оригинала и
перевода как инструментов коммуникации пока еще не попадают в сферу
внимания переводоведов. В качестве подтверждения это утверждения
приведем еще одну цитату из работы Я.И.Рецкера: «Одна и та же языковая
форма (курсив мой. – В.С.) может выполнять различные функции в
зависимости от сочетания различных языковых и неязыковых факторов»
[Рецкер 2007:12]. Более того, понятие «ситуация», используемое в работах
основоположников лингвистической теории перевода, означает предметную
ситуацию, которая описана в тексте, но не коммуникативную ситуацию, в
которой данный текст создается. Так, рассуждая о ситуационных
эквивалентах, В.Г.Гак и Б.Б.Григорьев пишут, что «не только языковые
формы, но даже выражаемые ими элементарные значения различны в двух

36
высказываниях, которые, однако, описывают одну и ту же ситуацию» [Гак,
Григорьев 2009:11].
Значительный рывок в развитии науки о переводе произошел в конце
60-х – начале 70-х годов. Во многом новые концепции обогащались за счет
положений, высказываемых зарубежными исследователями. В частности, в
названии одного из уровней эквивалентности, выделяемых
В.Н.Комиссаровым, уже используется понятие «коммуникация» («уровень
цели коммуникации»). При этом переводческая эквивалентность
рассматривается автором как «собственно лингвистическое понятие,
выражающее определенную общность содержания оригинала и перевода,
связанную с особенностями языков, участвующих в переводческом
процессе» [Комиссаров 1973:156]. Как мы видим, теория уровней
эквивалентности создавалась в рамках собственно лингвистического подхода
к переводу. Вместе с тем, отвлекаясь от сопоставления отдельных сегментов
оригинала и перевода, ее автор вполне справедливо указывал, что «если
рассматривать не отдельное сообщение, а передачу более или менее
значительного «послания», содержащего целый ряд сообщений, связанных
между собой, то общую цель коммуникации можно охарактеризовать как
стремление произвести на Рецептора определенное воздействие, побудить
его к каким-то действиям, вызвать у него необходимую реакцию или
ассоциации (курсив мой. – В.С.)» [Комиссаров 1973:154].
Из работ отечественных ученых нам представляются наиболее
значимыми работы А.Д.Швейцера [Швейцер 1973; 1988]. Можно
предположить, что концепция А.Д.Швейцера родилась в результате
творческого освоения и развития взглядов зарубежных ученых (Г.Егера,
О.Каде, Г.Тури, Ю.Найды, представителей Лейпцигской школы перевода).
В своих представлениях о задачах переводческой деятельности
А.Д.Швейцер опирается на схему коммуникативного акта, предложенную
О.Каде [Швейцер 1973:62]. Он отмечает, что О.Каде совершенно правильно
обращает внимание на следующие существенные стадии перевода как
37
коммуникативного акта: 1) акт перевода по существу распадается на два
взаимосвязанных коммуникативных акта – коммуникацию между
отправителем и переводчиком и коммуникацию между переводчиком и
получателем; 2) переводчик, будучи одним из участников процесса
коммуникации, попеременно выступает то в роли получателя, то в роли
отправителя, и эта смена ролей оказывает существенное влияние на процесс
перевода [Швейцер 1973:63]. Коммуникация осуществляется, как известно,
посредством текста, и именно поэтому А.Д.Швейцер уделяет значительное
внимание функциональным характеристикам (параметрам) текста. Эти
характеристики отнюдь не случайны: они определяются коммуникативной
установкой отправителя сообщения, его целью, и именно через них, то есть
посредством их анализа, получатель текста может воспринять намерение
автора текста, и именно эти характеристики обеспечивают определенное
коммуникативное воздействие на получателя. «Коммуникативная установка
определяет как выбор тех или иных языковых средств, так и их удельный вес
в рамках того или иного высказывания» [Швейцер 1973:66]. Исходя из этого
А.Д.Швейцер рассматривает триаду, включающую три взаимосвязанных
элемента: 1) коммуникативная интенция (цель коммуникации), 2)
функциональные параметры текста и 3) коммуникативный эффект [Швейцер
1988:147]. Соотношение между элементами триады формулируются им
следующим образом: переводчик выявляет на основе функциональных
доминант исходного текста лежащую в его основе коммуникативную
интенцию и, создавая конечный текст, стремится получить соответствующий
этой интенции коммуникативный эффект [Швейцер 1988:147]. Таким
образом выстраивается достаточно законченная концепция перевода. На ее
создание, несомненно, повлияли и взгляды другого представителя
Лейпцигской школы – А.Нойберта, а также воззрения американского
лингвиста Ю.Найды. Из Нойберта А.Д.Швейцер взял, помимо прочего,
деление адекватности перевода на два вида: адекватность, понимаемую как
передачу содержания подлинника с соблюдением норм языка перевода, и
38
прагматическую адекватность, предусматривающую, помимо этого, и учет
прагматических аспектов перевода [Швейцер 1973:75-76]. Юджин Найда, как
известно, привнес в теорию перевода понятие динамической
(функциональной) эквивалентности, предполагающей соответствие реакций
получателей перевода реакциям получателей исходного сообщения. Анализ
подходов этих ученых к переводу привел А.Д.Швейцера к пониманию
важности прагматических аспектов перевода, что и отразилось в содержании
его работ.
Несомненно, описанный коммуникативный подход к переводу
кардинально отличается от того, который господствовал на начальном этапе
развития отечественной лингвистической теории перевода и предполагал
учет сходств и различий между двумя языковыми системами, а также
преодоление этих различий в переводе путем использования определенных
приемов и трансформаций. Революционность нового подхода к переводу
заключается в том, что теперь при рассмотрении его особенностей, факторов,
влияющих на процесс и результат перевода, обнаружилось место, доселе
вакантное, для самих участников коммуникации – для создателя оригинала с
его установками и интенциями и для получателя перевода с его реакцией на
текст перевода, а также с его потребностями и национально-культурными
особенностями. Иными словами, произошло своего рода «очеловечивание»
процесса перевода, который перестал восприниматься как простой, чисто
технический, переход от знаков одного языка к знакам другого языка, а стал
рассматриваться в широких рамках межъязыковой и межкультурной
коммуникации.
Как нам представляется, само понятие «коммуникативно-
функциональный подход к переводу» впервые было использовано в работе
З.Д.Львовской [Львовская 1985]. Автор считает, что процесс перевода в
целом остается процессом восприятия и порождения речи. Поэтому
основные закономерности, отправные точки теории перевода следует искать
в области речевой деятельности человека, т.е. на коммуникативном уровне
39
[Львовская 1985:75]. Концептуальной основой данного подхода является
«дифференциация понятий языковых значений и речевого смысла, а также
взаимосвязь и взаимозависимость, существующая между ними» [Львовская
1985:76]. В указанной работе важность исследования процесса перевода как
вида речевой деятельности обосновывается следующим образом:
1) заключительным этапом речевого общения является извлечение из
текста его смысла. Смысл текста может быть понят интерпретатором только
при соотнесении языковых значений с экстралингвистическими факторами,
релевантными для каждой речевой ситуации. А выявление общих
закономерностей взаимодействия лингвистических и экстралингвистических
формантов смысла как в процессе порождения и восприятия текста на ИЯ
(этап «автор оригинала → переводчик»), так и в процессе порождения и
восприятия текста на ПЯ (этап «переводчик → адресат перевода») возможно
лишь на коммуникативном уровне [Львовская 1985:75].
2) Каждому корректно построенному тексту присуща прагматическая
ориентация. В случае двуязычного общения принцип прагматической
ориентации текста на ПЯ предполагает учет целого ряда дополнительных
факторов, связанных с культурно-историческими, этническими,
социальными и другими особенностями коллектива, говорящего на ПЯ. Учет
этих факторов также требует обращения к коммуникативному уровню
[Львовская 1985:76].
3) Основным оперативным принципом процесса перевода и в то же
время главным критерием оценки адекватности текстов на ПЯ и на ИЯ
является именно коммуникативно-функциональная равнозначность текстов
на ИЯ и на ПЯ [Львовская 1985:76].
Как мы видим, З.Д.Львовская значительно расширяет сферу изучения
процесса перевода по сравнению с первоначально преобладавшим в теории
перевода подходом. По сути, в эту сферу «укладывается» весь процесс
двуязычной коммуникации, начинающийся с порождения текста на ИЯ его
автором и заканчивающийся интерпретацией текста на ПЯ его получателем.
40
То есть на самом деле речь идет о процессе коммуникации, имеющем
определенную структуру и испытывающем на себе воздействие со стороны
как лингвистических, так и (что особенно важно) экстралингвистических
факторов.
По мнению З.Д.Львовской, модель переводческого процесса выглядит
следующим образом. На начальном этапе в результате взаимодействия
коммуниканта с речевой ситуацией в его сознании формируются мотив и
цель речевого действия (или главное коммуникативное задание – ГКЗ).
Мотив и цель реализуются путем создания текста, обладающего
определенным смыслом, или смысловой структурой. На этом этапе
происходит отбор языковых средств, позволяющих выразить данный смысл в
форме текста, и собственно реализация текста. На следующем этапе
осуществляется интерпретация смысла текста его получателем. В условиях
двуязычной коммуникации интерпретатором является переводчик, который
соотносит сигнификативные значения высказываний (текста) с формантами
речевой ситуации и на этой основе извлекает из текста его смысл. То есть мы
наблюдаем взаимодействие и лингвистических, и экстралингвистических
факторов, к числу которых относятся, в частности, фоновые и
энциклопедические знания самого переводчика. Следующий этап – это этап
создания текста на ПЯ, обладающего тем же смыслом, что и текст на ИЯ.
Набор языковых средств, помогающих выразить данный смысл, в тексте на
ПЯ может отличаться от набора языковых средств в тексте на ИЯ, что
связано как с лингвистическими, так и с экстралингвистическими факторами.
На заключительном этапе получатель текста на ПЯ интерпретирует его
смысловое содержание, соотнося сигнификативные значения текста (его
составляющих) с формантами речевой ситуации.
Мы видим, что в данной концепции важная роль отводится речевой
ситуации, без учета которой и без соотнесения с которой невозможно
корректное построение текста на ИЯ и интерпретации текста на ПЯ. Как
пишет З.Д.Львовская, «реализуя свой замысел, обусловленный сложным
41
взаимодействием субъективного мотива и цели, которые формируются в
процессе взаимодействия личности с действительностью, автор
ориентируется как в плане мыслительного содержания текста, так и в плане
выбора языковых средств его выражения, на все форманты речевой
ситуации, оказывающиеся релевантными в каждом конкретном случае»
[Львовская 1985:91]. Такие форманты речевой ситуации могут быть сведены
к следующим: кто, кому, когда, где, о чем, почему и зачем говорит (пишет),
то есть «речевая ситуация формируется как результат взаимодействия таких
факторов, как личность автора текста, мотив и цель его речевого поступка,
личность интерпретатора текста, место и время общения, предмет речи»
[Львовская 1985:90]. Эти форманты речевой ситуации оказываются
неоднородными по своему характеру, по той информации, которую они
несут, и по значимости этой информации в акте коммуникации.
Соответственно, выделяются два ряда формантов, а значит, и две ситуации в
структуре речевой ситуации: ситуация общения между участниками
коммуникации (личность автора текста, его мотив и цель, место и время
общения, личность интерпретатора) и предметная ситуация, описанная в
тексте (о чем/о ком идет речь, место и время описываемых
действий/событий, характеристика людей, предметов или явлений,
описываемых в тексте и т.д.) [Львовская 1985:92].
На первый взгляд, представленная концепция родственна
существовавшим ранее коммуникативным моделям перевода: концепции
О.Каде и с интерпретативной теории перевода Д.Селескович и М.Ледерер,
прежде всего, в плане описания процесса перевода, в частности, выделения
его этапов. Во-вторых, существенное сходство концепции З.Д.Львовской
наблюдается и с ситуативно-денотативной моделью перевода И.И.Ревзина и
В.Ю.Розенцвейга [Ревзин, Розенцвейг 1964]: в обеих концепциях в качестве
необходимого этапа перевода выделяется этап соотнесения языковых
значений единиц интерпретируемого текста с элементами речевой ситуации
(у И.И.Ревзина и В.Ю.Розенцвейга – с денотатами, у З.Д.Львовской – с
42
формантами речевой ситуации). Правда, некоторые различия наблюдаются в
определении цели такого соотнесения: И.И.Ревзин и В.Ю.Розенцвейг
считают его необходимым для определения ситуации, о которой идет речь в
тексте (предметной ситуации), а З.Д.Львовская – для уяснения смысла текста.
Различия заключаются в том, что ситуативно-денотативная модель
учитывает лишь лингвистические факторы восприятия текста на ИЯ и
порождения текста на ПЯ: какой денотат (предмет в реальной
действительности) обозначается данной языковой единицей ИЯ и при
помощи какой языковой единицы можно обозначить тот же предмет
реальной действительности в ПЯ. З.Д.Львовская, напротив, настаивает на
учете взаимодействия лингвистических и экстралингвистических факторов.
А самое главное, она не упускает из внимания мотивы и цель речевого
поступка (то есть высказывание представляется не как некое образование,
существующее само по себе, а как инструмент взаимодействия людей).
Соответственно, в смысловой структуре текста выделяется не только
семантическая субструктура, но и прагматическая субструктура. «Вершину
прагматической субструктуры текста образует главный замысел текста, его
«сверхзадача», т.е. главное коммуникативное задание (ГКЗ), ради которого
порождается текст» [Львовская 1985:130]. Собственно, на выявление этого
главного коммуникативного задания и направлены действия переводчика на
этапе интерпретации текста оригинала. Своими дальнейшими действиями
переводчик обеспечивает необходимое воздействие на получателя ПТ. При
этом задача оказания определенного воздействия на адресата перевода
оказывается весьма непростой из-за наличия определенного
«дифференциала» в знаниях автора оригинала и получателя перевода, что
определяется различиями в их культурно-историческом опыте,
принадлежностью к разным этносам, социальным группам и т.п.
(объективные причины), а также различиями личностного плана
(несовпадение области интересов и профессий, политических взглядов,
фоновых и энциклопедических знаний, индивидуальных вкусов и т.п.), то
43
есть субъективными причинами. Задача переводчика – уменьшить этот
дифференциал путем соответствующей трансформации семантической
субструктуры текста, однако в большинстве случаев полностью
нивелировать его не удается. Поэтому автор, говоря об адекватности
перевода и следуя принципу реалистичности, вполне резонно замечает, что
«эффект, производимый текстом перевода на иноязычного получателя,
должен совпадать лишь в существенных, а не во всех чертах с эффектом,
производимым текстом оригинала на его получателей» [Львовская 1985:155].
Значительный вклад в разработку коммуникативно-функционального
подхода к переводу внес Л.К.Латышев, хотя сам ученый этого термина в
своих работах не использует. Он рассматривает перевод как один из видов
человеческой деятельности, причем по определению эта деятельность
посредническая. Как всякая деятельность, перевод удовлетворяет
определенную потребность, причем переводчик удовлетворяет не свою
личную, а общественную потребность, и руководствуется он при этом не
личным мотивом, а мотивом, предписанным ему обществом (общественным
заказом) [Латышев 1988:7]. Не случайно очень важным понятием в
концепции Л.К.Латышева является понятие общественного предназначения
перевода, которое определяется следующим образом: «перевод призван
обеспечить такую опосредованную двуязычную коммуникацию, которая по
своим возможностям максимально приближалась бы к обычной,
одноязычной коммуникации» [Латышев 2000:15], то есть перевод должен
обеспечить двуязычную коммуникацию в максимально возможной мере «по
образу и подобию одноязычной». Понимаемое таким образом общественное
предназначение перевода определяется тем, что, несмотря на наличие
языкового посредника люди, общающиеся при помощи перевода, общаются
непосредственно, «напрямую». Присутствие переводчика в идеале вообще не
должно ощущаться. Кроме того, общественное предназначение перевода
находит свое отражение в традиционном требовании, согласно которому
текст перевода должен восприниматься получателем так же, как он
44
воспринял бы текст оригинала, если бы он владел соответствующим языком,
и читался бы так же, как оригинал, то есть чтобы по языку перевода не
чувствовалось его иностранное происхождение [Латышев 1988:10].
Выполнению переводом его общественного предназначения препятствует
лингвоэтнический барьер (термин, введенный Л.К.Латышевы) [Латышев
1988:7]. Лингвоэтнический барьер возникает не только потому, что
коммуниканты, общающиеся при помощи перевода, не владеют общим
языком, но и потому, что между ними существуют различия, определяемые
их принадлежностью к разным культурам. Кроме того, «в процессе речевого
общения (как одноязычного, так и двуязычного) его эффективности
препятствуют различия в мировоззрениях, убеждениях, знаниях, жизненном
опыте, привычках, психологических особенностях общающихся [Латышев
1988:17]. Без сомнения, в условиях двуязычной коммуникации эти различия
значительно усугубляются. Таким образом, составляющими
лингвоэтнического барьера являются: различие систем исходного и
переводящего языков, несовпадение норм ИЯ и ПЯ, несовпадение речевых
норм (узусов) у носителей ИЯ и носителей ПЯ, расхождение
преинформационных запасов носителей ИЯ и носителей ПЯ [Латышев 2000].
Задача переводчика заключается в том, чтобы нейтрализовать
лингвоэтнический барьер, из чего следует, что перевод представляет собой
лингвоэтническую ретрансляцию (курсив мой. – В.С.), то есть является
«минимально опосредованной трансляцией сообщения, в процессе которой
переводчик осуществляет преобразования исключительно лингвоэтнического
характера» [Латышев 2000:23], преобразования, связанные с различиями в
языках и культурах, но не связанные с различиями в личностных
характеристиках коммуникантов.
Общение через лингвоэтнический барьер имеет целью оказать
определенное воздействие на получателя перевода, вызвать у него
определенную реакцию. В этом отношении двуязычная коммуникация ничем
не отличается от одноязычной. «…Определенная (желаемая отправителем)
45
реакция адресата является тем результатом, к которому стремится
отправитель в процессе речевой коммуникации» [Латышев 2000:20].
Впрочем, здесь нужно сделать одно важное уточнение, касающееся самой
возможности вызвать заданную реакцию у получателя перевода и,
следовательно, характера коммуникативно-функциональной эквивалентности
текстов на ИЯ и на ПЯ: ситуация, когда реакция получателя перевода
совпадает полностью с реакцией получателя оригинала, – ситуация
идеальная, следовательно, практически недостижимая. «Ведь даже в
одноязычной аудитории, – пишет Л.К.Латышев, – один и тот же текст (без
всякого перевода) вызывает у разных людей разную реакцию в силу
различий их личностных данных…» [Латышев 2000:21]. Но тогда мы
должны прийти к выводу, что взаимопонимание между разноязычными
коммуникантами в условиях двуязычной коммуникации невозможно, а
следовательно, невозможен и не нужен перевод. Проблема разрешается
следующим образом. Л.К.Латышев считает (и мы с ним абсолютно
согласны), что эквивалентность речевого воздействия исходного текста и
текста перевода, достигаемая в переводе, заключается не в равноценности
воздействия того и другого на каждого конкретного адресата, а в
максимально возможной равноценности л и н г в о э т н и ч е с к и х
п р е д п о с ы л о к такого воздействия. Нейтрализуя лингвоэтнический
барьер, перевод предоставляет носителям ИЯ и ПЯ лишь объективно равные
возможности восприятия и интерпретации сообщения в его исходном и
переводном вариантах, включая возможность одинаково отреагировать на
него [Латышев 1988:21]. А какой на самом деле будет реакция
коммуникантов, зависит от их индивидуально-личностных особенностей.
Это положение полностью согласуется с представлением о характере
лингвоэтнической ретрансляции, которая предполагает нейтрализацию
различий между языками и культурами и только. А социально-групповые и
индивидуальные различия преодолеваются, как и при одноязычной
коммуникации, самими участниками общения.
46
 Большой интерес с точки зрения коммуникативно-функционального
подхода представляют выдвигаемые Л.К.Латышевым требования к
конечному продукту переводческой деятельности. Созданный переводчиком
текст должен: 1) быть эквивалентным исходному тексту в коммуникативно-
функциональном отношении; 2) быть в максимально возможной мере (не
противоречащей первому условию) семантико-структурным аналогом
исходного текста; 3) не содержать «компенсирующих» отклонений от
исходного текста, выходящих за пределы допустимой меры переводческих
преобразований [Латышев 1988:35]. Коммуникативно-функциональная
эквивалентность означает, что текст перевода должен обладать
потенциальным регулятивным воздействием (термин Л.К.Латышева) на
адресатов, аналогичным тому воздействию, которым обладает исходный
текст.
Вполне очевидно, что в концепции Л.К.Латышева в качестве единицы
перевода рассматривается сам текст, что само по себе означает определенное
движение в сторону коммуникативно-функционального подхода к переводу.
Еще больший шаг в этом направлении был сделан Г.В.Черновым,
выделившим основные факторы, или форманты, коммуникативной ситуации
синхронного перевода (КСсп) [Чернов 1987:109-114]. По его мнению,
основные факторы СПсп выявляются при ответе на следующие вопросы:
характеристика источника сообщения (оратора) – S («Кто говорит?», темы
сообщения – Т («О чем говорит?»), отнесенности речи к событию – Е («По
какому поводу говорит?»), характеристика реципиента (аудитории,
участников форума) – А («Кому говорит? К кому обращается?»), места
(форма) – F («Где говорит?»), времени – t (Когда говорит?»), цели сообщения
– Р («Для чего говорит?») и его мотива – М («Почему говорит?») [Чернов
1987:109]. Ученый нисколько не сомневается в том, что все эти факторы
коммуникативной ситуации должны восприниматься, анализироваться и
учитываться переводчиком для точного определения коммуникативной
интенции оратора, общей коммуникативной направленности выступления,
47
характера предполагаемого коммуникативного воздействия на аудиторию.
Несомненно, данное представление о структуре коммуникативной ситуации
синхронного перевода будет вполне справедливо и в отношении иных видов
перевода.
Мы видим, что уже в 80-е-90-е годы прошлого столетия российские
переводоведы уверенно оперировали терминами, отражающими понятийные
основы коммуникативно-функционального подхода к переводу. Но главное
заключается в том, что им удалось отвлечься от существовавшего ранее (по
крайней мере в только что зародившейся лингвистической теории перевода)
представления о переводе как о простом (или очень непростом!) переходе от
знаков одного языка к знакам другого языка, как о перекодировании
сообщения. Как мы отмечали выше, перевод стал рассматриваться в широких
рамках межъязыковой и межкультурной коммуникации, и слово
«коммуникация» стало определяющим, ибо оно предполагает наличие живых
(или хотя бы предполагаемых) коммуникантов с их потребностями,
мотивами, целями, с их реакцией на воспринимаемый текст, а в результате –
с их взаимодействием в реальной речевой ситуации, с тем взаимодействием,
ради которого и осуществляется перевод в ситуации двуязычного общения в
соответствии с определенной целью.

1.3. Основные положения коммуникативно-функционального

подхода к переводу. Определение перевода

Как следует из вышеприведенного обзора концепций и теорий

зарубежных и отечественных переводоведов, коммуникативно-
функциональный подход к переводу представляет собой особое отношение
как к практическому осуществлению перевода, так и к его теоретическому
изучению, основанное на признании определенных теоретических
положений и утверждений о характере переводческой деятельности.

48
 Итак, в основе коммуникативно-функционального подхода к переводу
лежит признание того, что:
1. Перевод осуществляется всегда в определенной коммуникативной
ситуации, которая представляет собой сферу пересечения предметных
деятельностей разноязычных коммуникантов. В рамках этой
коммуникативной ситуации коммуниканты решают собственные задачи,
определяемые спецификой их собственной предметной деятельности. Таким
образом, перевод выступает в качестве инструмента, способствующего
осуществлению предметной деятельности коммуникантов. (Как справедливо
замечает Е.А.Княжева, «теоретики могут спорить до бесконечности … о
достоинствах и недостатках конкретных переводов, но последнее слово все
равно остается за реальной читательской аудиторией» [Княжева 2015:39]).
2. Перевод есть деятельность, осуществляемая с определенной целью.
В реальной жизни не бывает перевода просто ради перевода (если только это
не перевод «в стол» с целью самореализации или удовлетворения личной
потребности переводчика). Для переводчика важно осознание того, что
создаваемый им текст на ПЯ является инструментом достижения
поставленной цели.
3. Цель осуществления перевода определяется инициатором перевода
(отдельным лицом или институтом), для которого перевод нужен для
решения его собственных задач. Из этого следует, что перевод всегда
осуществляется в интересах определенного лица или органа, всегда
определенным образом используется им и, таким образом, должен
соответствовать определенным ожиданиям и требованиям
инициатора/получателя перевода.
4. Личность инициатора перевода не всегда совпадает с личностью
получателя перевода (об этом см. следующие главы).
5. Поскольку инициатор перевода сам является элементом
коммуникативной ситуации с использованием перевода, причем элементом
уникальным только для данной ситуации (при этом не обязательно являясь
49
непосредственным участником коммуникативного акта), можно утверждать,
что цель осуществления перевода определяется спецификой той
коммуникативной ситуации, в которой осуществляется перевод.
6. Функция текста перевода в принимающей культуре может не
совпадать с функцией текста оригинала в исходной культуре и всегда зависит
от цели перевода, в свою очередь определяемой потребностями и
ожиданиями инициатора перевода, а также потребностями и ожиданиями
получателей перевода. И.Мейсон указывает, что «цль инициирования
перевода не зависит от цели создания определенного оригинала» [Mason
2005:32].
7. Коммуникативный эффект, производимый текстом перевода, –
понятие, сопряженное с понятием функции текста, и, следовательно, может
не совпадать с коммуникативным эффектом, производимым оригиналом.
Совпадение коммуникативных эффектов ИТ и ПТ – частный случай.
8. Достижение цели перевода обеспечивается использованием
определенной стратегии перевода из числа возможных. Выбор стратегии
перевода определяется спецификой коммуникативной ситуации и с
использованием перевода и целью перевода, установленной инициатором
перевода.
Совокупность данных положений представляет собой основу
коммуникативно-функционального подхода к переводу, в соответствии с
которым будут решаться сформулированные нами задачи исследования.
Успешное решение интересующих нас проблем возможно лишь на
основе четкого представления о сущности перевода как вида человеческой
деятельности. Сущность перевода выражается в определении перевода.
Поэтому мы считаем необходимым сформулировать определение перевода
на основе положений коммуникативно-функционального подхода к
переводу, раскрывающее наше представление о сущности перевода как
деятельности и о задачах, решаемых переводчиком.

50
 Для ранних этапов становления и развития переводоведения, когда
господствующим был лингвистический подход к переводу, характерным
было следующее определение перевода: «Переводом называется процесс
преобразования речевого произведения на одном языке в речевое
произведение на другом языке при сохранении неизменного плана
содержания, то есть значения» [Бархударов 1975:11]. При таком подходе
перевод выглядит как некая операция по превращению одного текста в
другой текст без учета назначения текста перевода в принимающей культуре,
в той ситуации, в которой он будет использоваться 1.
Традиционные определения перевода, созданные в рамках
текстоцентрического подхода, когда всякое переводоведческое исследование
базировалось исключительно на сопоставлении двух текстов – оригинала и
перевода, страдают двумя существенными недостатками. Первый
заключается в попытке дать не определение перевода вообще, а
исключительно качественного перевода. Например, в определении
Л.С.Бархударова звучит требование сохранения неизменного плана
содержания. Получается, что если по каким-то причинам переводчику не
удается сохранить план содержания в неизменном виде (а это, кстати, не
всегда нужно и не всегда возможно), то результирующий текст не является
переводом. Показательно в этом отношении и определение перевода по
А.В.Федорову: «Перевести – значит выразить верно и полно средствами
одного языка то, что уже выражено ранее средствами другого языка»
[Федоров 1983а:10]. Из этого определения также следует, что неверный и
неполный перевод, то есть перевод неоптимального качества, не является
переводом. Таким образом, традиционные определения перевода,
предлагаемые в рамках текстоцентрического подхода, не охватывают всю

1
Можно отметить и неудачное использование в определении слова «преобразование». На
самом деле никакого преобразования одного объекта в другой объект при переводе не
происходит, первоначальный объект остается самим собой и не меняется. А ведь слово
«преобразование» означает именно некое изменение.
51
совокупность ситуаций, в рамках которых осуществляется переводческая
деятельность, а предполагают осуществление исключительно качественного
перевода.
Впрочем, не все согласны с тем, что определение перевода не должно
содержать требований к качеству перевода. Д.М.Бузаджи считает, что любая
дефиниция должна быть качественной. Приводя в своей статье определение
слова «автомобиль» из «Большого толкового словаря русского языка»
(«самоходная машина с двигателем внутреннего сгорания для перевозки
пассажиров и грузов по безрельсовым дорогам»), он утверждает, что это
дефиниция не «автомобиля вообще», а «качественного, хорошего
автомобиля», поскольку она отказывает в звании автомобиля всем агрегатам,
не способным перевозить пассажиров и грузы [Бузаджи 2011:11]. По нашему
мнению, в рассуждении Д.М.Бузаджи имеется некоторая некорректность:
способность автомобиля перевозить пассажиров и грузы по безрельсовым
дорогам – это указание на функцию предмета, а не на его качество. Функция
предмета – это то, что отличает его от других предметов безотносительно к
качеству (железнодорожный локомотив не способен перевозить пассажиров
и грузы по безрельсовым дорогам, значит он не есть автомобиль, поскольку
не выполняет функцию автомобиля; а уж какое у него качество – это следует
выяснять за пределами дефиниции). Аналогичным образом должен решаться
и вопрос с определением перевода: в основе его определения должно лежать
указание на функцию переводчика, а не на качество, с которым он эту
функцию выполняет.
Таким образом, вторым недостатком традиционных определений
перевода является отсутствие указания на цель осуществления этой
деятельности. Из традиционных определений не ясно, зачем осуществляется
перевод, а если нет этого указания, то абсолютно непонятна сущность этого
вида человеческой деятельности. Даже указание А.В.Федорова на то, что
«цель перевода – как можно ближе познакомить читателя (или слушателя),
не знающего ИЯ, с данным текстом (или содержанием устной речи)» [5.
52
С.10], не решает проблемы, ибо остается не ясным, а зачем нужно читателя
или слушателя знакомить с данным текстом или содержанием устной речи.
Указанных недостатков традиционных определений перевода лишено
определение, предложенное В.Н.Комиссаровым: «…перевод можно
определить как вид языкового посредничества, при котором на ПЯ создается
текст, коммуникативно равноценный оригиналу, причем его
коммуникативная равноценность проявляется в его отождествлении
Рецепторами перевода с оригиналом в функциональном, содержательном и
структурном отношении. Для пользующихся переводом он во всем заменяет
оригинал, является его полноправным представителем. Коммуникативный
подход к переводу – ведущий принцип современной теории перевода»
[Комиссаров 1990:44-45]. Перевод здесь включается, хотя и имплицитно, в
структуру коммуникации между автором оригинала и получателем перевода
(коммуникации непосредственной либо опосредованной). Отказ от сугубо
лингвистического подхода, когда от перевода требуется определенная
степень соответствия оригиналу с точки зрения семантики и грамматики,
степень, определяемая неким сторонним наблюдателем, является
несомненным достоинством данного определения.
В определении В.Н.Комиссарова мы видим указание на цель перевода:
перевод – это вид языкового посредничества. Собственно, в осуществлении
посредничества между коммуникантами и заключается цель переводческой
деятельности, если следовать логике данного определения. Более того, в нем
нет требований к качеству перевода: оно может быть любым, что не мешает
переводу оставаться переводом, коль скоро рецепторы перевода
отождествляют перевод с оригиналом. Вместе с тем и предлагаемое
В.Н.Комиссаровым определение имеет некоторые недостатки. Мы,
разумеется, согласны с Д.М.Бузаджи в том, что «идея коммуникативной
замены оригинала переводом в культуре ПЯ зачастую осмысляется как
предполагаемое соответствие коммуникативных эффектов, производимых
ТО (текст оригинала) на носителей ИЯ и ТП (текст перевода) на носителей
53
ПЯ соответственно» [Бузаджи 2011:15]. Именно такое представление видится
в определении В.Н.Комиссарова, и представление это неправильное. Мы
исходим из того, что равенство коммуникативных эффектов, производимых
оригиналом и переводом на соответствующих получателей, – иногда не
только невозможно, но и не требуется. Вряд ли перевод выступления
зарубежного политического деятеля перед его соотечественниками способен
оказать то же воздействие на читателей перевода, что и оригинал. Очевидно,
что перевод в этом случае выполняет с целью, которая отличается от цели
создания оригинала (более подробно об этом см. [Сдобников 2010б]).
В любом случае, с каких бы теоретических позиций не давались
известные нам определения перевода, ни одно из них не раскрывает
полностью сущность и назначение переводческой деятельности. Мы
полагаем, что этот недостаток может быть устранен только при условии
использования коммуникативно-функционального подхода к переводу.
Данный подход предполагает включение перевода как деятельности в
структуру более широкой предметной деятельности коммуникантов и
рассмотрение перевода как инструмента, обеспечивающего успех этой
деятельности и жизнедеятельности коммуникантов вообще.
Переводческая деятельность никогда не осуществляется ради самой
переводческой деятельности. Потребность в переводческой деятельности
определяется потребностями конкретных людей, в свою очередь
осуществляющих собственную предметную (производственную или
познавательную) деятельность. Перевод, таким образом, выступает в
качестве инструмента реализации цели (целей) предметной деятельности. Он
всегда кем-то инициируется, следовательно, необходимо в структуру акта
коммуникации с использованием перевода ввести личность инициатора
перевода. Параметры коммуникативной ситуации, включающие и условия
осуществления предметной деятельности инициатора/коммуникантов, и
характер производимых ими текстов, определяют цель перевода. Анализ
коммуникативной ситуации переводчиком предполагает уяснение того, чего
54
ожидает от него инициатор перевода, уяснение той общей установки,
которую дает ему инициатор перевода или которая вытекает из самих
условий осуществления перевода (translation brief). Осознав цель перевода,
переводчик выбирает стратегию перевода, реализация которой позволяет
достичь цели перевода и оправдать ожидания инициатора перевода. В
дальнейшем стратегия перевода реализуется путем использования
определенных переводческих тактик, представляющих собой системную
совокупность переводческих операций, направленных на решение
конкретных задач, возникающих в процессе создания текста перевода. При
этом, создавая продукт на ПЯ, переводчик всегда ориентируется на исходный
текст, который для него является исходным пунктом осуществления речевой
деятельности на переводящем языке. Другими словами, между переводом и
оригиналом всегда сохраняется некое соотношение, характер которого
определяется конкретной целью перевода в данной коммуникативной
ситуации.
Исходя из этого, перевод можно определить как речевую
деятельность переводчика по созданию текста на ПЯ с опорой на текст
на ИЯ, результат которой выступает в качестве инструмента
обеспечения успешной предметной деятельности инициатора перевода и
коммуникантов в данной коммуникативной ситуации.
По сути, выше мы изложили основные положения скопос-теории,
разработанной К.Райс и Г.Фермером, и дополненной К.Норд (в наиболее
доступном виде эти положения излагаются в англоязычной версии книги
К.Райс и Г.Фермеера [Reiß, Vermeer 2013]). О чем не договаривают создатели
скопос-теории, так это о том, что цель перевода (translation goal), общая
установка переводчику по созданию текста на ПЯ (translation brief)
определяются именно потребностями предметной деятельности инициатора
перевода. Впрочем, к этой мысли можно прийти и на основе их рассуждений,
но мысль эта у них остается на уровне импликации. Мы же считаем этот
момент принципиально важным именно для понимания сущности перевода.
55
 Предложенное нами определение перевода охватывает практически все
виды переводческой деятельности, включая те, в которых содержательное,
структурное, стилистическое подобие перевода оригиналу незначительно
(сокращенный перевод, адаптация, пересказ). Как пишет В.Н.Комиссаров,
«…коммуникативная равноценность иноязычному тексту предполагается у
любого перевода, независимо от его реальной близости к оригиналу»
[Комиссаров 1978:4]. Выбор формы и содержания перевода определяется
целью перевода, ожиданиями и потребностями потенциальных получателей
перевода и инициатора перевода.
Очевидно, что из нашего определения перевода вытекает лишь одно
требование к качеству перевода – обеспечить успешную предметную
деятельность инициатора перевода и коммуникантов. Но, по сути, это не есть
требование к качеству создаваемого переводчиком продукта, это указание на
функцию данного вида речевой деятельности. В этом же заключается цель
перевода, которая в данном определении формулируется весьма
определенным образом.
В отличие от В.Н.Комиссарова, мы не определяем перевод как вид
языкового посредничества. По нашему мнению, языковое посредничество
предполагает не только непосредственное или опосредованное
взаимодействие переводчика с коммуникантами, но и непосредственное или
опосредованное взаимодействие самих коммуникантов друг с другом. Между
тем в определенных переводческих ситуациях такого взаимодействия
коммуникантов может и не быть. Например, перевод выступления лидера
государства, выполненный по заказу информационного агентства, не
предполагает коммуникации между автором оригинала и получателем
перевода, если лидер государства обращался изначально только к своим
согражданам. В этих условиях переводчик не выступает в качестве
посредника. В любом случае перевода перед переводчиком стоит задача
удовлетворить потребности инициатора перевода.

56
 ВЫВОДЫ ПО ГЛАВЕ I

1. Предпосылки возникновения коммуникативно-функционального

подхода к переводу складывались на протяжении всей истории развития
переводческой мысли: в эпоху античности (Цицерон), в переходный период
от античности к Средневековью (св. Иероним), в эпоху Возрождения
(Мартин Лютер). В трудах мыслителей и переводчиков утверждалась
необходимость обеспечить прагматическую полноценность перевода, его
соответствие ожиданиям получателей перевода, сохранить смысловой
инвариант.
2. Реальные основы коммуникативно-функционального подхода к
переводу появились во второй половине ХХ века с началом применения в
переводоведении таких понятий теории коммуникации, как источник,
сообщение, рецептор, обратная связь, процессы кодирования и
декодирования, с появлением дескриптивного направления в теории
перевода. Рассмотрение переводческого акта в связи с той ситуацией, в
рамках которой он осуществляется, позволило выявить наиболее
существенные факторы, влияющие на ход и результат переводческого
процесса.
3. Работы американского лингвиста и переводоведа Юджина Найды
способствовали утверждению в теории перевода идеи о необходимости
ориентироваться на реакции получателей перевода, что предполагает
создание такого текста перевода, ознакомление с которым позволило бы
получателям понять, как воспринимают текст оригинала его получатели.
Ориентация на получателей перевода и их реакции стала важной
составляющей сложившегося позднее коммуникативно-функционального
подхода к переводу.
4. Значительный вклад в становление коммуникативно-
функционального подхода к переводу внесли переводоведы Лейпцигской
школы. В работах Отто Каде делается акцент на оценке воздействия со
57
стороны текста в конкретной коммуникативной ситуации, проводится мысль
о необходимости анализа компонентов коммуникативной ситуации – цели,
предмета коммуникации, отправителя, получателя, представляемых ими
коммуникативных сообществ, средств коммуникации и условий передачи
информации, то есть экстралингвистических факторов, влияющих на
переводческий процесс. В работах Альбрехта Нойберта утверждается
необходимость сохранения прагматических отношений оригинала, при этом
указывается на то, что прагматические отношения могут воспроизводится с
разной степенью успешности в зависимости от типа переводимого текста. В
трудах Герта Егера значительное внимание уделяется фактору адресата при
переводе, вводятся понятия коммуникативной значимости текста и
функциональной значимости текста, а также функциональной
эквивалентности, которая определяется как совпадение функциональных
значимостей оригинала и перевода.
5. Важную роль в становлении коммуникативно-функционального
подхода к переводу сыграла скопос-теория Ганса Фермеера и Катарины Райс,
согласно которой основным фактором, воздействующим на ход и результат
переводческого процесса, является цель перевода. Перевод – это сложная
деятельность, в которой переводчик передает информацию о тексте в иных
функциональных, культурных и языковых условиях и в иной ситуации,
сохраняя формальный аспект текста настолько, насколько это возможно.
Таким образом, в скопос-теории переводческий акт неразрывно связан с
коммуникативной ситуацией и ориентирован на ожидания получателя
(инициатора) перевода.
6. Ориентированность перевода как процесса, так и результата на
получателей и принимающую культуру четко прослеживается в концепциях
Гидеона Тури и представителей Парижской школы перевода. В концепции
Г.Тури текст перевода становится фактом принимающей культуры, если он
признается в ней в качестве перевода. В интерпретативной теории перевода
Д.Селескович и М.Ледерер важным является учет условий осуществления
58
межъязыковой коммуникации, которые определяют возможность извлечения
смысла из оригинала и его передачу в переводе.
7. В российском переводоведении значительный вклад в создание и
развитие коммуникативно-функционального подхода к переводу внес
А.Д.Швейцер, воспринявший идеи Ю.Найды и ученых Лейпцигской школы.
Рассмотрение им триады «коммуникативная установка автора –
функциональные параметры текста – коммуникативный эффект» привело к
формулированию основного подхода к осуществлению перевода: переводчик
выявляет на основе функциональных доминант исходного текста лежащую в
его основе коммуникативную интенцию и, создавая конечный текст,
стремится получить соответствующий этой интенции коммуникативный
эффект. Решение этой задачи оказывается возможным благодаря тому, что
функциональные параметры текста (его структура и языковое наполнение)
определяются именно коммуникативной интенцией автора.
8. Заслугой З.Д.Львовской является рассмотрение перевода на
коммуникативном уровне, утверждение идеи о взаимодействии и
взаимозависимости лингвистических и экстралингвистических факторов в
процессе перевода, введение понятия прагматической ориентации текста,
предполагающей учет целого ряда дополнительных факторов, связанных с
культурно-историческими, этническими, социальными и другими
особенностями коллектива, говорящего на ПЯ, обоснование
коммуникативно-функциональной равнозначности ИТ и ПТ как основного
критерия адекватности перевода. В концепции З.Д.Львовской важная роль
отводится речевой ситуации, без учета которой и без соотнесения с которой
невозможно корректное построение текста на ПЯ и интерпретация текста на
ИЯ. Большое значение в данной концепции имеет и понятие главного
коммуникативного задания, на выявление которого направлены ментальные
действия переводчика на этапе интерпретации оригинала.
9. Значительное влияние на процесс становления коммуникативно-
функционального подхода к переводу оказали взгляды Л.К.Латышева,
59
который рассматривает перевод как вид деятельности, выполняющей
общественное предназначение. Общественное предназначение перевода
заключается в том, что он должен обеспечить двуязычную коммуникацию в
максимально возможной мере «по образу и подобию одноязычной». Этому
препятствует лингвоэтнический барьер, устраняя который, переводчик
решает задачу обеспечения не равноценности воздействия ИТ и ПТ на
каждого конкретного адресата, а максимально возможной равноценности
лингвоэтнических предпосылок для такого воздействия. Таким образом,
ориентация на реакции получателей перевода является важной особенностью
концепции Л.К.Латышева. С точки зрения коммуникативно-
функционального подхода к переводу весьма важными представляются
выдвигаемые Л.К.Латышевым требования к тексту перевода: 1) быть
эквивалентным исходному тексту в коммуникативно-функциональном
отношении; 2) быть в максимально возможной мере (не противоречащей
первому условию) семантико-структурным аналогом исходного текста; 3) не
содержать «компенсирующих» отклонений от исходного текста, выходящих
за пределы допустимой меры переводческих преобразований.
10. Коммуникативно-функциональный подход к переводу основан на
признании того, что перевод есть деятельность переводчика, осуществляемая
в рамках конкретной коммуникативной ситуации с целью, определяемой
инициатором перевода под влиянием условий данной коммуникативной
ситуации. Результат перевода выполняет определенную функцию, которая
может совпадать или не совпадать с функцией оригинала в зависимости от
ожиданий инициатора (получателя) перевода и установленной цели перевода.
Достижение цели перевода возможно только путем использования
соответствующей этой цели стратегии перевода.
11. Использование коммуникативно-функционального подхода
предполагает необходимость выработать соответствующее данному подходу
определение перевода как деятельности. В настоящей работе перевод
определяется как речевая деятельность переводчика по созданию текста на
60
ПЯ с опорой на текст на ИЯ, результат которой призван обеспечить
успешную предметную (познавательную или производственную)
деятельность инициатора перевода и коммуникантов данной
коммуникативной ситуации.

61
 ГЛАВА 2. ТИПОЛОГИЯ КОММУНИКАТИВНЫХ СИТУАЦИЙ
С ИСПОЛЬЗОВАНИЕМ ПЕРЕВОДА

2.1. Структура акта двуязычной коммуникации

Перевод как деятельность осуществляется в рамках определенной

коммуникативной ситуации и может быть представлен в виде некоего
события. Подобное переводческое событие мы будем именовать актом
двуязычной коммуникации. Акт двуязычной коммуникации имеет
определенную структуру, детерминированную самим характером
переводческой деятельности, ее назначением и ролью перевода в
обеспечении коммуникации между разноязычными коммуникантами.
Уточнение структуры акта двуязычной коммуникации необходимо для
последующего выделения типов коммуникативных ситуаций, определения
стратегий перевода, реализуемых в различных коммуникативных ситуациях,
то есть в актах двуязычной коммуникации, различающихся своей
структурой.
Переводческое событие не бывает статичным. Это всегда некий
процесс или совокупность процессов, движение, развертывание событий
частного порядка во времени. Поэтому и структура акта двуязычной
коммуникации есть схематичное изображение происходящих процессов,
движений, отношений между элементами коммуникативной ситуации, их
взаимосвязей. Охватывая все возможные элементы акта двуязычной
коммуникации, такая схема допускает и исключение некоторых их них и,
таким образом, позволяет типологизировать виды коммуникативных
ситуаций в зависимости от наличия/отсутствия тех или иных элементов и от
характера наличествующих элементов.
Представляется, что особенности акта двуязычной коммуникации
наиболее четко и ясно определяются на основе сопоставления со структурой
акта одноязычной, условно говоря, «естественной» коммуникации. Вопрос о
62
структуре акта одноязычной коммуникации (акта речевого общения) получил
достаточное освещение в трудах по лингвистике, теории речевой
коммуникации, теории дискурса. Наиболее известной, практически
хрестоматийной является схема акта речевого общения, предложенная
Р.О.Якобсоном (она же принимается и Р.Беллом [Bell 1991:16]). Р.Якобсон в
составе акта речевого общения выделяет следующие компоненты: адресант,
адресат, сообщение, контекст, код, контакт, а сама схема принимает
следующий вид [Якобсон 1975:198]:

Контекст
Сообщение
Адресант ----------------------------------------------------------- Адресат
Контакт
Код

Каждому из этих шести факторов соответствует особая функция языка

(референтивная (коммуникативная) функция, определяемая установкой на
контекст, эмотивная, сосредоточенная на адресанте, конативная
(апеллятивная) функция, определяемая ориентацией на адресата, фатическая
функция, определяемая направленностью на контакт, метаязыковая функция,
определяемая направленностью на код, поэтическая функция, определяемая
направленностью на сообщение, означающая, как пишет сам Р.Якобсон,
«сосредоточение внимания на сообщении ради него самого») [Якобсон
1975:202].
Достоинством схемы Р.Якобсона является то, что ученый «впервые в
лингвистике предложил учесть при анализе высказывания все относящиеся к
нему факторы, а не только систему языка или систему стилей, не только
личность и деятельность говорящего, но и личность и деятельность тех, к
кому говорящий обращает свое сообщение» [Сидоров 2010:22].
Действительно, включение в круг изучаемых вопросов особенностей
63
личности адресата сообщения и особенностей его деятельности, которая, как
представляется, не сводится к простому декодированию сообщения,
значительно расширяет возможности определения специфики речевого
общения как инструмента взаимодействия субъектов в рамках совместной
деятельности.
Вместе с тем представленная схема одноязычной коммуникации
обладает определенными ограничениями и недостатками. Обосновывая свой
деятельностный подход к изучению речевой коммуникации, Е.В.Сидоров
отмечает, что «в якобсоновской модели коммуникативного акта все же нет
эксплицитного… обозначения системности коммуникации со всеми
неизбежными следствиями роли адресата…» [Сидоров 2010:25], остались не
раскрыты закономерные взаимосвязи между компонентами целостности
процесса речевой коммуникации. Одной из причин этого является то, что
Р.Якобсон принял психолингвистически пустое, механистическое
представление об отправителе и адресате, которые не осмыслены как
деятельные субъекты и в связи с этим не представлены присущей им и
осуществляемой ими деятельностью [Сидоров 2010:26].
Таким образом, на основе критического анализа схемы Р.Якобсона
можно сделать вывод, что речевая коммуникация характеризуется
взаимосвязью деятельностей субъектов коммуникации (адресанта и
адресата). Как всякая деятельность, коммуникативная деятельность должна
иметь определенную цель, определяемую намерениями субъектов,
определенную структуру и определенный результат, определяющий
успешность неречевой (предметной) деятельности субъектов 2.
Используя схему акта речевой коммуникации Р.Якобсона в качестве
основы с необходимыми дополнениями, можно построить следующую
схему:
2
«Обычно общение включено в практическое взаимодействие людей (совместный труд,
учение, коллективная игра и т.п.), обеспечивает планирование, осуществление и
контролирование их деятельности» [Психологический словарь 1996:232].
64
 Контакт
Контекст
КИ1 КИ2
К1 Сообщение К2 КЭ
КО1 КО2
Код

где К1 – отправитель сообщения (адресант); К2 – получатель сообщения

(адресат); КИ1 – коммуникативная интенция адресанта; КИ2 –
коммуникативная интенция адресата; КО1 – когнитивный опыт адресанта;
КО2 – когнитивный опыт адресата; КЭ – коммуникативный эффект,
производимый речевым сообщением.
Указанные в виде сокращений параметры являются именно теми
необходимыми дополнениями, о которых мы говорили выше.
Коммуникативная интенция адресанта (КИ1) – это его намерение,
побуждающее к вступлению в акт коммуникации, его цель в этом акте, с
которой соотносится коммуникативный эффект, производимый на адресата
(КЭ). Необходимость включения в коммуникативный процесс КИ 2
определяется тем, что акт коммуникации есть акт взаимодействия, в котором
участники обладают определенной самостоятельностью и выполняют
определенные роли. А выполнение коммуникативной роли вряд ли может
быть действием, навязанным извне (иначе не получится взаимодействия).
Следовательно, интенциональность присуща и речевым действиям адресата.
Не случайно Е.В.Сидоров пишет, что «перед вступлением в
коммуникативное взаимодействие участники общения должны
идентифицировать предстоящую коммуникативную ситуацию и
самоидентифицироваться в ней, т.е. уяснить свою роль, социальную
позицию, цели, ожидания партнера по коммуникации, его психологическое
состояние, возможные установки в общении» [Сидоров 2010:67].
65
Дальнейшее восприятие речевого сообщение адресатом возможно только при
наличии у него определенной коммуникативной интенции, основанной на
самоидентификации в коммуникативной ситуации.
Представление об участниках коммуникативного процесса как о
личностях, осуществляющих определенную деятельность, заставляет нас в
качестве одного из необходимых параметров включить в схему когнитивный
опыт отправителя сообщения и адресата (КО1 и КО2). Под когнитивным
опытом коммуникантов мы понимаем всю совокупность их представлений о
мире, включая эмоционально-оценочное отношение к миру. Различия в
когнитивном опыте коммуникантов в условиях одноязычной коммуникации
определяются их социальной принадлежностью и индивидуальным,
личностным опытом и, в свою очередь, определяют те различия между
кодами адресанта и адресата, о которых писал Ю.М.Лотман. К
коммуникативному опыту коммуникантов, понимаемому в самом широком
смысле, следует отнести и языковую компетенцию коммуникантов, то есть
их способность к продуцированию и декодированию речевого сообщения, их
знание норм и правил речевого и неречевого поведения.
Включение в схему речевого акта дополнительных параметров,
связанных с личностями коммуникантов, позволяет выделить те факторы,
которые определяют степень успешности речевого взаимодействия. Речь,
прежде всего, может идти о степени сходства когнитивного опыта
коммуникантов и об определенной общности, а лучше сказать, взаимной
направленности их коммуникативных интенций.
Структура акта двуязычной коммуникации по сравнению с ситуацией
одноязычного общения представляется более сложной вследствие появления
дополнительных элементов, прежде всего, переводчика («перекодирующего
звена» в терминологии О.Каде) и дополнительного кода, в качестве которого
выступает ПЯ. В наиболее общем виде структура акта переводческой
коммуникации представлена В.Б.Кашкиным [Кашкин 2007:76]:

66
 Как указывает В.Б.Кашкин, при двуязычной коммуникации речевой акт
распадается на три взаимосвязанных акта: 1) акт общения с помощью ИЯ
(исходный текст/дискурс); 2) акт общения с помощью ПЯ (переведенный
текст/дискурс); 3) акт коммуникативного приравнивания текстов/дискурсов
на ИЯ и ПЯ. Специфически и исключительно переводческой деятельностью
является третий пункт [Кашкин 2007:75]. В основе предложенной схемы акта
двуязычной коммуникации лежит все та же якобсоновская схема речевого
акта. Схема В.Б.Кашкина является действительно общей и не включает
некоторые внеязыковые элементы, которые способны оказывать и реально
оказывают воздействие на ход и результат межъязыковой коммуникации.
В этом отношении большее количество преимуществ имеет схема акта
двуязычной коммуникации, предложенная А.Д.Швейцером на основе модели
«динамической эквивалентности» Ю.Найды [Швейцер 1988:51] (см. с.69).
Как мы видим, в качестве дополнения к схемам Ю.Найды и
В.Б.Кашкина в схеме А.Д.Швейцера выступают такие внеязыковые
компоненты, как две культуры (К1 и К2), две предметные ситуации (ПС1 и
ПС2) и две коммуникативные ситуации (КС1 и КС2).

67
 Схема двуязычной коммуникации по А.Д.Швейцеру
Большой интерес представляет разграничение А.Д.Швейцером двух
коммуникативных ситуаций: 1) первичная коммуникативная ситуация (КС1),
участниками которой являются отправитель исходного текста (О 1),
получатель этого текста (П1) и другой получатель – переводчик (П2) и 2)
вторичная коммуникативная ситуация (КС 2), в которой участвуют
переводчик в роли отправителя (О2) и иноязычный получатель (П3). В общем
виде коммуникативную ситуацию можно определить как систему
«взаимодействующих факторов (реальных и воображаемых), побуждающих
ее участников к общению и определяющих их речевое поведение» [Нелюбин
2003:80]. К этим факторам следует отнести все форманты языкового и
внеязыкового характера, представленные в схеме А.Д.Швейцера, включая
самих участников коммуникации, в том числе и переводчика.
Важным представляется и разграничение двух предметных ситуаций.
Под предметной ситуацией понимается тот фрагмент действительности
(реальной или воображаемой), который находит отображение в
соответствующем тексте (на ИЯ или ПЯ). Понятно, что между предметной

68
ситуацией, отображаемой в тексте, и коммуникативной ситуацией, в рамках
которой этот текст создается, может не быть ничего общего.
Схема В.Б.Кашкина отличается от схемы А.Д.Швейцера и отсутствием
в ней такого компонента, как получатель исходного текста. Но это не
означает, что наличие такого компонента вообще исключается. Видимо,
наличие акта коммуникации между автором исходного текста и получателем
этого текста, владеющим тем же языком, подразумевается имплицитно. Мы
можем сделать подобный вывод, исходя из следующего утверждения автора:
«Хороший перевод, в этом случае, – коммуникативно эквивалентный
перевод, одинаково с ИТ соотносящийся с контекстом действительности,
приводящий к аналогичным (курсив мой. – В.С.) дискурсивным
последствиям» [Кашкин 2007:76]. Если речь идет об «аналогичных
последствиях», значит проводится сопоставление результатов коммуникации
между автором ИТ и получателем ИТ, с одной стороны, и автором ИТ, либо
переводчиком, и получателем ПТ, с другой.
Но в связи с этим как раз и возникает принципиальный вопрос: а всегда
ли вторичная коммуникативная ситуация представляет собой своего рода
дублирование первичной коммуникативной ситуации? И вообще, всегда ли
мы можем выделить в структуре акта двуязычной коммуникации две
коммуникативные ситуации? До сих пор казалось, что существующие
традиционные модели переводческого процесса, в том числе модели
Ю.Найды и А.Д.Швейцера, имеют самый общий характер, то есть относятся
ко всем ситуациям межъязыковой коммуникации. Однако анализ
действительных ситуаций перевода показывает, что это далеко не так: эти
модели имеют отношение лишь к одному из видов перевода, а именно к
письменному переводу, причем к той его разновидности, когда ИТ текст
создается прежде всего для носителей ИЯ.
Однако мы легко можем представить и иные ситуации, в частности,
ситуации устного перевода, которые не будут адекватно отражаться

69
представленными схемами. К числу таких коммуникативных ситуаций
можно отнести:
а) ситуация официальных переговоров. В этом случае создаваемые
разноязычными коммуникантами речевые сообщения изначально адресуются
носителям другого языка. Адресатов ИТ, говорящих на том же языке, в этой
ситуации просто нет, а потому нет смысла и говорить об «аналогичных
дискурсивных последствиях».
б) Ситуация лекции, выступления перед иноязычной аудиторией. Здесь
мы также имеем лишь одну коммуникативную ситуацию – ситуацию
общения между выступающим (лектором) и его иноязычной аудиторией.
в) Ситуация «круглых столов», заседаний органов, состоящих из
разноязычных участников. Это также весьма распространенная ситуация
общения, в котором могут участвовать, например, члены правления
транснациональной корпорации, говорящие на разных языках и
представляющие разные страны. К тому же типу ситуаций относятся
обсуждения в рамках Генеральной Ассамблеи ООН и т.п., когда
озвучиваемый текст изначально предназначен для перевода на несколько
языков. Сколько коммуникативных ситуаций мы имеем в этом случае? Точно
не две, поскольку оратор не обращается только к тем, кто владеет его
языком. Можно было бы подумать, что ситуаций столько же, сколько
рабочих языков, но и это предположение неверно, иначе получилось бы, что
оратор общается с каждой языковой группой по отдельности. Остается
допустить, что здесь имеет место опять же всего одна коммуникативная
ситуация – ситуация общения между оратором и его разноязычной
аудиторией в целом.
г) Ситуация экскурсии. Во многих случаях, особенно в условиях
России, экскурсии для туристов проводят экскурсоводы, не владеющие
языком туристической группы, и поэтому они пользуются услугами
переводчика. Нет сомнений в том, что и в этом случае исходный текст
адресуется непосредственно носителям иного языка.
70
 В области письменного перевода мы также можем обнаружить
ситуации, в которых отсутствует получатель ИТ. Имеется в виду перевод
различных информационно-пропагандистских материалов, адресованных
изначально иноязычной аудитории, перевод информационных проспектов,
объявлений и приглашений для иностранной аудитории, а также перевод
дипломатической документации, изначально адресованной иноязычному
получателю, то есть перевод текстов, в типологии А.Нойберта относящихся к
4-му типу [Нойберт 1978:197-198].
Понятно, что во всех указанных случаях (а это, возможно, не полный
список) не действует предложенное Ю.Найдой понятие динамической
эквивалентности, «понимаемой как соответствие восприятия текста (Т 2)
иноязычным получателем восприятию исходного текста (Т1) первичным
получателем» (цит. по [Швейцер 1988:51]).
Подобно тому, как традиционные схемы акта двуязычной
коммуникации имеют частный характер, то есть охватывают лишь часть
коммуникативных ситуаций перевода, рассмотренные нами ситуации также
имеют частный характер. Однако общая схема акта двуязычной
коммуникации должна либо предусматривать все возможные ситуации
перевода, либо служить обобщением таких ситуаций. Подобное обобщение
вряд ли возможно, поскольку нам пришлось бы отказаться от каких-то
существенных элементов коммуникативной ситуации, вообще исключить
получателя исходного сообщения и первичную коммуникативную ситуацию.
Решением проблемы может быть изображение ситуации коммуникации
между отправителем ИТ и его получателем как чего-то возможного, но не
обязательного. Более того, представляется необходимым в структуре акта
двуязычной коммуникации выделять три коммуникативные ситуации, или
три коммуникативных акта: 1) ситуацию общения между отправителем ИТ и
его получателем (КС1), 2) ситуацию общения между отправителем ИТ и
переводчиком (КС2), 3) ситуацию общения между переводчиком и

71
получателем ПТ (КС3). Заметим, что именно первая ситуация является
возможной, но не обязательной.
С учетом сказанного схема акта двуязычной коммуникации может
выглядеть следующим образом:

Кт1

ИЯ

ПС1

Д1-------- ---Д2
К1 ИТ К2

КЭ1
КС1
КС2
КС3

---Д3
П ПТ К3

КЭ2

ПС2

ПЯ

Кт2

где Д1 – предметная деятельность отправителя исходного сообщения;

Д2 – предметная деятельность возможного получателя исходного
сообщения;
Д3 – предметная деятельность получателя перевода;
К1 – отправитель исходного сообщения;
К2 – возможный получатель исходного сообщения;
К3 – получатель перевода;
П – переводчик;
72
 ИТ – исходное сообщение (текст оригинала);
ПТ – текст перевода;
ПС1 – предметная ситуация, представленная в исходном сообщении;
ПС2 – предметная ситуация, представленная в тексте перевода;
КС1 – ситуация возможной коммуникации между отправителем
исходного сообщения и получателем исходного сообщения;
КС2 – ситуация коммуникации между отправителем исходного
сообщения и переводчиком;
КС3 – ситуация коммуникации между переводчиком и получателем
перевода;
КЭ1 – коммуникативный эффект, производимый исходным
сообщением на возможного получателя исходного сообщения;
КЭ2 – коммуникативный эффект, производимый текстом перевода на
получателя перевода;
ИЯ – исходный язык;
ПЯ – переводящий язык;
КТ1 – исходная культура;
КТ2 – принимающая культура.
Мы считаем необходимым выделить в схеме акта двуязычной
коммуникации такой параметр, как коммуникативный эффект (КЭ). Строго
говоря, коммуникативный эффект не может рассматриваться в качестве
одного из элементов структуры коммуникации. Это явление не
материальное, а скорее психическое, результат воздействия со стороны ИТ и
ПТ на соответствующих коммуникантов. Однако учет этого параметра важен
для понимания специфики той или иной ситуации двуязычной
коммуникации. Мы можем представить три типа ситуаций, определяемых с
точки зрения характера коммуникативных эффектов, производимых текстами
в условиях двуязычной коммуникации:
1) ситуация, предполагающая более или менее полное совпадение
коммуникативных эффектов, производимых ИТ и ПТ. Собственно, это
73
ситуация, соответствующая традиционному представлению о характере
переводческой деятельности. Подобного рода ситуации возникают в
условиях научно-технического, официально-делового и прочих видов
специального перевода (то есть перевода текстов 1-го типа в классификации
А.Нойберта).
2) Ситуация двуязычной коммуникации, в которой совпадение
коммуникативных эффектов, производимых ИТ и ПТ, не предполагается или
невозможно. Частными разновидностями такой ситуации могут быть: а)
ситуация перевода, осуществляемого в расчете на аудиторию, не только
отличную от аудитории исходного языка с точки зрения культурных
особенностей, но и находящуюся от нее на значительной временной
дистанции. Примером может служить письменный перевод политических
выступлений, трактатов и т.п., созданных задолго до момента осуществления
перевода. Очевидно, что перевод на русский язык Фултоновской речи
У.Черчилля, выполненный в начале ХХI века, окажет на получателя совсем
иное воздействие, нежели воздействие оригинала на своих получателей.
Заметим, что факторы культурной дистанции и временной дистанции в
данном случае одинаково существенны. б) Ситуация перевода,
осуществляемого с иной целью, нежели та, с которой создавался оригинал.
Подобное характерно, например, для публицистического (общественно-
политического) перевода. Скажем, письменный перевод выступлений
кандидатов на пост президента США на русский язык может осуществляться
с целью показать особенности политической жизни США и уж никак не
призван оказать то же воздействие на русскоязычных читателей, какое
соответствующие выступления оказывают на американскую аудиторию. в)
Ситуация так называемого «терциарного перевода», то есть перевода в
интересах третьих лиц [Цвиллинг 2009], например, перевод радиоперехвата
переговоров противника. В этом случае вообще вряд ли можно говорить
даже об условной коммуникации между автором оригинала и получателем
перевода.
74
 3) Ситуация двуязычной коммуникации, в которой отсутствует адресат,
владеющий ИЯ. Примеры подобных ситуаций были приведены выше.
Понятно, что в этих ситуациях коммуникативный эффект, производимый
текстом перевода, даже не с чем сравнить, поскольку нет получателя
исходного сообщения, на которого могло бы быть оказано воздействие со
стороны ИТ (отсутствует коммуникация между автором оригинала и
получателем оригинала, т.е. между К 1 и К2).
Важным дополнением к существующим схемам акта двуязычной или
даже одноязычной коммуникации является такой параметр, как деятельность
(Д). Мы исходим из того, что всякая коммуникация, как и всякая прочая
деятельность, целенаправленна, то есть имеет определенную цель. Эта цель
определяется необходимостью осуществления некоей предметной
деятельности (производственной или познавательной), в рамках которой и в
условиях которой коммуникация является средством решения задач,
возникающих в процессе осуществления предметной деятельности.
Например, в условиях шеф-монтажа (то есть установки оборудования на
производстве) с участием иностранных специалистов двуязычная
коммуникация при посредничестве переводчика призвана обеспечить
решение производственных задач, связанных с монтажом или ремонтом
оборудования. Таким образом, коммуникация как деятельность включается в
более широкую сферу предметной (неречевой по терминологии
Е.В.Сидорова) деятельности. Субъектами предметной деятельности являются
все коммуниканты, задействованные в процессе коммуникации, они
устанавливают непосредственное или опосредованное взаимодействие друг с
другом. Именно поэтому структура акта двуязычной коммуникации
нуждается в таком параметре, как деятельность (Д 1, Д2, Д3).
Представленная нами схема акта двуязычной коммуникации не
претендует на то, чтобы считаться окончательной и безупречной, и,
несомненно, нуждается в уточнениях. Однако она уже сейчас представляется
вполне достаточной отправной точкой для рассмотрения таких вопросов, как
75
типология коммуникативных (переводческих) ситуаций, цель перевода,
возможные стратегии перевода и др.

2.2. Коммуникативная ситуация и ее составляющие

Определяя понятие дискурса, Т.А. ван Дейк замечает, что «дискурс

дает представление о предметах или людях, об их свойствах и отношениях, о
событиях или действиях или об их сложном сплетении, то есть о некотором
фрагменте мира, который мы именуем ситуацией» [Дейк 1989:68-69]. Иными
словами, под ситуацией можно обобщенно понимать совокупность объектов
реальной действительности и отношений между ними. Это значит, что в
качестве компонентов (конституентов) коммуникативной ситуации следует
рассматривать: коммуникантов, их отношения взаимодействия, текст
(речевое сообщение), посредством которого обеспечивается взаимодействие
между коммуникантами, внеречевую (предметную) деятельность
коммуникантов, внешние условия осуществления внеречевой деятельности,
коммуникативную деятельность субъектов (отправителя и получателя
сообщения).
Необходимость включения в состав коммуникативной ситуации самих
коммуникантов не вызывает сомнения. Как пишет Е.В.Сидоров,
«…независимо от вида общения, участие отправителя и получателя
сообщения считается релевантным для совершения коммуникативного акта»
[Сидоров 2008:15]. Поскольку коммуниканты в коммуникативной ситуации
выступают как личности, между ними обязательно устанавливаются
определенные отношения. Более того, вступая в коммуникацию,
коммуниканты должны преследовать определенные цели, должны быть
движимы определенным мотивом, без которого невозможна никакая
деятельность, действие, поступок. Для понимания общих целей, или мотивов,
коммуникантов необходимо прежде всего признать, что назначение речевой
коммуникации состоит в знаковой координации деятельностей людей
76
[Сидоров 2008:23]. Тогда становится понятным, что мотивом
коммуникативной деятельности отправителя сообщения служит
удовлетворение потребности в речевом управлении деятельностью адресата,
поскольку только через речевое управление возможно реальное
согласование, действительная координация деятельностей людей [Сидоров
2008:79]. Содержание мотива коммуникативной деятельности реципиента, по
мнению Е.В.Сидорова, заключается в удовлетворении потребности познания
через коммуникативный канал, познания, необходимого индивиду для
ориентирования в действительности, в лоне которой осуществляется
жизнедеятельность субъекта-реципиента [Сидоров 2008:79]. Таким образом,
речевое управление включает коммуникативно-познавательную мотивацию
деятельности реципиента. Важным является вывод о том, что акт речевой
коммуникации представляет собой целостную совокупность отношений
воздействий-взаимодействий компонентов [Сидоров 2008:29].
Вышеизложенное подтверждает тезис о том, что речевое сообщение
представляет собой инструмент взаимодействия между коммуникантами
(интеракции)3 и один из важнейших компонентов коммуникативной
ситуации.
Коммуникативная деятельность представляет собой коммуникативно-
ролевое исполнение речевой деятельности 4, что наполняет каждый из

3
«…Первичная коммуникативная деятельность …не есть только производство знакового
инструмента воздействия: она одновременно и взаимодействие общающихся субъектов,
поскольку отправитель сообщения имеет, формирует и использует в процессе
деятельности идеальную модель личности собеседника и его деятельности, часто
усредненную и стереотипную, но нередко и весьма конкретную, отражающую
индивидуальные свойства, которые оказываются не только объектом, но и субъектом
коммуникативного взаимодействия» [Сидоров 2010:62].
4
По определению Е.В.Сидорова, речевая деятельность представляет собой внутреннюю
или внутреннюю и внешнюю активность индивида, совершаемую в виде речепсихических
действий и операций на основе ресурсов языковой системы, коммуникативной
способности и опыта и сопровождающаяся их изменением [Сидоров 2010:55].
77
компонентов речевой деятельности (потребность, цель, способ соотнесения
действий с действительностью, способы осуществления речепсихических
действий и операций, использования ресурсов языковой системы,
коммуникативной способности и коммуникативного опыта, а также
особенности их изменения) специфическим содержанием, связанным с
исполнением конкретной социальной роли отправителя или адресата
сообщения [Сидоров 2010:55]. Коммуникативная деятельность вырастает из
деятельности как отдельной формы жизнедеятельности индивида и является
ее естественным и необходимым продолжением или предшествованием.
Как мы видим, осуществление коммуникативной деятельности в
определенной коммуникативной ситуации определяется характером
осуществления некоей неречевой (предметной) деятельности. Когда
неречевые деятельности, осуществляемые индивидами, соприкасаются
между собой, возникает потребность в коммуникативной деятельности как
средстве согласования, координации этих неречевых деятельностей
субъектов между собой.
Понятно, что деятельность коммуникантов (речевая и неречевая)
осуществляется в определенных материальных условиях, в определенной
действительности и под влиянием разнородных экстралингвистических
факторов. Деятельность индивида непременно соотносится с
действительностью, приобретает определенные характеристики и
специфические черты под влиянием экстралингвистических факторов, а
потому сами материальные (экстралингвистические) условия осуществления
деятельности также должны рассматриваться как компоненты
коммуникативной ситуации. Можно сказать, что сама деятельность субъекта,
его внутренняя и внешняя активность, как бы «встроена» в некую ситуацию в
действительности. Получается своего рода матрешка: речевая деятельность
субъекта встроена в его предметную деятельность, которая, в свою очередь,
встроена в ситуацию действительности.

78
 Может создаться впечатление, что по своему составу коммуникативная
ситуация соотносима с актом речевой коммуникации, что не соответствует
реальному положению вещей. Если признать, что акт речевой коммуникации
включает коммуникативную деятельность отправителя речевого сообщения,
само речевое сообщение и коммуникативную деятельность реципиента (на
чем настаивает Е.В.Сидоров), то окажется, что коммуникативная ситуация
значительно шире акта речевой коммуникации. Они соотносятся как общее и
частное: акт речевой коммуникации – лишь составляющий элемент
коммуникативной ситуации, одно из многочисленных событий в рамках
коммуникативной ситуации.
Таким образом, коммуникативная ситуация – это фрагмент реальной
действительности, представляющий собой системную совокупность
экстралингвистических условий осуществления предметных деятельностей
коммуникантов, координируемых и согласуемых посредством их речевой
деятельности, в ходе которой создается материальный продукт – речевое
сообщение. Добавим, что речевая деятельность индивидов и содержание
речевого произведения соотносятся с действительностью, что, собственно, и
обеспечивает системность речевой коммуникации и коммуникативной
ситуации в целом.

2.3. Основные параметры коммуникативной ситуации

Понятно, что в реальном мире количество коммуникативных ситуаций

неисчисляемо и каждая из них уникальна. Однако представляется, что все
многообразие коммуникативных ситуаций можно свести к определенному,
ограниченному набору типов, каждый из которых должен отличаться
собственной спецификой. Соответственно, для решения поставленной нами
задачи необходимо выделить те параметры коммуникативной ситуации,
которые определяют специфику каждого типа.

79
 По мнению Т.А. ван Дейка, «социальные ситуации и являющееся их
компонентом социальное взаимодействие могут анализироваться на основе
таких категорий, как: 1) личности и их свойства; 2) социальные структуры,
такие, как статус и роль; 3) элементы взаимодействия, такие, как
дружелюбие; 4) объекты, релевантные для внимания, такие, как напитки и
еда на вечеринке; 5) окружающая обстановка, заданная границами,
реквизитом и пространственным расположением; и 6) правила и обычаи,
определяющие, какие действия могут или должны выполняться в
соответствующих ситуациях [Дейк 1989:84-85]. Указанный набор категорий
нам представляется, во-первых, несколько случайным и, во-вторых, не
позволяющим выделить факторы, определяющие специфику той или иной
коммуникативной ситуации. На самом деле, одни и те же элементы
взаимодействия могут проявляться в разных коммуникативных ситуациях, не
изменяя характер этих ситуаций. То же самое можно сказать и про «объекты,
релевантные для внимания». В рамках одной и той же окружающей
обстановки могут складываться разные коммуникативные ситуации.
Поэтому за основу выделения специфических параметров КС возьмем
состав коммуникативной ситуации, определенный выше. Представляется, что
характер определенных компонентов коммуникативной ситуации может
определять специфику самой коммуникативной ситуации (КС).
Поскольку коммуниканты, осуществляющие предметную и речевую
деятельность, играют более чем важную роль в формировании
коммуникативной ситуации, их особенности, несомненно, определяют в
значительной мере специфику КС. К числу таких особенностей следует
прежде всего отнести характер мотива, под влиянием которого
коммуниканты вступают в общение. В каждом конкретном
коммуникативном акте, в конкретной КС мотив коммуниканта
конкретизируется до определенной цели, достижение которой, собственно, и
обеспечивает координацию, согласование совместной с реципиентом
деятельности. Следовательно, к числу параметров, определяющих специфику
80
коммуникативной ситуации, следует отнести коммуникативную интенцию,
прежде всего, адресанта речевого сообщения. Если в общем смысле цель
общения – повлиять на поведение реципиента (адресата), оказать речевое
воздействие на него, то в конкретном коммуникативном акте цель всегда
более конкретна: сообщить нечто (передача информации), убедить в чем-то,
побудить к чему-то, отговорить от чего-то, выразить эмоции (выражение
эмоций также может преследовать разные цели), вызвать определенные
чувства, эмоции и таким образом оказать воздействие на интеллектуальную и
эмоциональную сферы адресата сообщения (что, в свою очередь, должно
обеспечить согласование деятельностей субъектов). Результатом такого
воздействия должен стать определенный коммуникативный эффект, а это
уже параметр, связанный с адресатом сообщения. Ссылаясь на В.Ф.Петренко,
Е.В.Сидоров пишет, что под эффектом речевого воздействия может
подразумеваться изменение поведения субъекта (реципиента) воздействия
или его эмоционального состояния, или его знаний о мире, или его
отношения к тем или иным событиям и реалиям этого мира, т.е. изменение
его личностного смысла [Сидоров 2008:33]. Вполне очевидно, что если
интеракция успешна, то коммуникативный эффект (КЭ) соответствует
коммуникативной интенции (цели) адресанта. Однако коммуникативный
эффект не есть простой слепок с коммуникативной интенции адресанта; это,
скорее, производное от взаимодействия речевых действий, осуществляемых
адресантом, и действий адресата, направленных на восприятие текста. При
этом следует обязательно помнить о том, что, создавая текст, адресант
рассчитывает на вполне определенный коммуникативный эффект.
Характер отношений между коммуникантами определяется характером
коммуникативной ситуации. Очевидно, что характер КС можно описывать,
используя, прежде всего, такой признак, как
«официальность/неофициальность», иначе говоря, коммуникативная
ситуация может быть либо официальной, либо неофициальной. Например, в
ситуации деловых переговоров отношения между потенциальными
81
партнерами имеют официальный характер именно потому, что официальной
является сама ситуация деловых переговоров. При этом отношения между
коммуникантами можно характеризовать, используя и такой признак, как
субординация/равноправие. Этот признак может в одинаковой мере
присутствовать как в официальных, так и в неофициальных
коммуникативных ситуациях. К примеру, при наличии отношений
«начальник-подчиненный» общение может осуществляться и в рамках
производственного собрания (официальное общение) или иной
производственной ситуации, и в рамках ситуации совместного
времяпровождения, например, выезда «на шашлыки» всем коллективом (так
называемый «корпоратив»). И в том, и в другом случае отношения
субординации сохраняются. Отношения равноправия могут устанавливаться
между коллегами по работе и сохраняются как в официальных ситуациях
общения, так и в неофициальных. Другой пример – отношения равноправия
между коммуникантами в ситуации, когда человек обращается к прохожему
с просьбой объяснить, как пройти на нужную ему улицу.
Последний пример наводит на мысль, что условия осуществления
предметной деятельности (в данном случае – поиск улицы, с одной стороны,
и оказание помощи в поиске улицы, в другой) играют важную роль в
создании специфики коммуникативной ситуации. Разумеется,
коммуникативные ситуации создаются людьми по их инициативе, но при
этом любая коммуникативная ситуации представляет собой некий широкий
контекст, среду5, в которой осуществляется предметная деятельность.
Понятие «условия осуществления предметной деятельности», по нашему
мнению, соотносимо с понятием «жанр дискурса», или жанр
коммуникативного события. Ссылаясь на И.Н.Борисову, В.Б.Кашкин
определяет коммуникативное событие как «ограниченный определенными
рамками и регламентированный процесс социально-коммуникативного
взаимодействия в определенном социокультурном контексте. Таким образом,
5
Здесь было бы весьма уместно английское слово environment.
82
жанр коммуникативного события выделяется по экстралингвистическим и
социальным параметрам (экзамен, заседание суда, панихида, празднование
дня рождения, выезд на пикник, застолье и т.п.) [Кашкин 2010:34]. С жанром
коммуникативного события может быть соотнесен такой параметр, как сфера
коммуникации (институциональная или бытовая).
Таким образом, основными факторами, формирующими специфику
коммуникативной ситуации, являются:
 цели коммуникантов, преследуемые в ходе коммуникации;
 характер отношений между коммуникантами;
 условия осуществления деятельности (коммуникативное событие).

Эти факторы можно назвать первичными параметрами

коммуникативной ситуации.
Для определения характера коммуникативной ситуации, но не
обязательно ее специфики, интерес представляют и такие параметры, как
контакт коммуникантов (непосредственный/опосредованный), форма
контакта (устная/письменная), расположение коммуникантов
(контактное/дистантное). Данные факторы назовем вторичными параметрами
коммуникативной ситуации.
Сам характер КС определяется специфической совокупностью
указанных параметров. Например, коммуникативная ситуация коммерческой
переписки (написание делового письма) характеризуется следующей
совокупностью параметров:
1. Первичные параметры КС:
- цель коммуникации: получение от делового партнера информации,
необходимой для обеспечения деловой операции в рамках совместной
коммерческой деятельности;
- характер отношений между коммуникантами: официальный;

83
- условия осуществления деятельности: экономическая (производственная и
коммерческая) деятельность, в рамках которой коммуниканты выступают в
качестве ее субъектов.
2. Вторичные параметры КС:
- контакт коммуникантов: опосредованный;
- форма контакта: письменная;
- расположение коммуникантов: дистантное.
Пример иной коммуникативной ситуации – поздравление по поводу
дня рождения. То, что эта ситуация иная, подтверждается особым сочетанием
параметров коммуникативной ситуации:
1. Первичные параметры КС:
- цель – соблюдение принятых конвенций, предполагающих выражение
своего положительного отношения к виновнику торжества в форме краткой
хвалебной речи с выражением добрых пожеланий;
- характер отношений между коммуникантами: неофициальный;
- условия осуществления деятельности: коллективное мероприятие, как
правило, в форме застолья.
2. Вторичные параметры КС:
- контакт коммуникантов: непосредственный;
- форма контакта: устная;
- расположение коммуникантов: контактное.
Следует обратить внимание на два момента. Во-первых, это особая
важность характера отношений между коммуникантами. Предположим, во
втором примере характер отношений поменялся на официальный и тогда
заметно изменится и характер самой коммуникативной ситуации, при том
что цель коммуникации и условия осуществления деятельности (банкет)
останутся прежними (равно как и все вторичные параметры КС), однако сама
КС приобретет отчасти официальный, ритуальный характер (особенно если
речь идет о праздновании дня рождения лица, занимающего высшую ступень
на иерархической лестнице). Если в первом случае общение имеет более
84
непринужденный характер и допускает, например, рассказ анекдотов, то во
втором случае общение в большей степени подчиняется жестким правилам
ритуального общения и исключает такой речевой жанр, как анекдот.
Во-вторых, представленные в примерах наборы вторичных параметров
КС представляют собой комплексы закономерно сочетающихся друг с
другом факторов, характерные либо для устного общения, либо для
письменного. Замена одного параметра автоматически влечет за собой
замену прочих вторичных параметров.

2.4. Специфика коммуникативной ситуации двуязычного общения

На значительную усложненность структуры двуязычной

коммуникации по сравнению с одноязычной обращается недостаточное
внимание. И совсем не осознается многообразие типов и видов возникающих
в реальности коммуникативных ситуаций двуязычной коммуникации.
Появление в структуре двуязычной коммуникации переводчика
приводит не просто к некоторому усложнению модели процесса перевода
(вспомним схему А.Д.Швейцера), включающей несколько этапов, а к
разделению коммуникативной ситуации двуязычного общения (условно
назовем ее КСП – коммуникативная ситуация с использованием перевода) на
несколько коммуникативных событий: 1) коммуникация между адресантом
исходного сообщения и реципиентом, если таковой имеется, 2)
коммуникация между адресантом исходного сообщения и переводчиком, 3)
коммуникация между переводчиком и получателем перевода, 4)
коммуникация между адресантом ИТ и адресатом ПТ (в некоторых случаях).
В рамках каждого из этих коммуникативных событий общение между
субъектами коммуникации может осуществляться либо непосредственно,
либо опосредованно и, соответственно, расположение коммуникантов может
быть либо контактным, либо дистантным. Это уже является предпосылкой
выведения различных видов коммуникативных ситуаций перевода. При этом
85
важно отметить, что, обладая определенной самостоятельностью, эти
коммуникативные события объединяются в единую коммуникативную
ситуацию двуязычного общения самим фактом осуществления перевода.
В качестве важного параметра КСП следует рассматривать цель
перевода – специфический параметр, характерный только для КСП. Как
всякая деятельность, переводческая посредническая деятельность всегда
целенаправленна, нацелена на получение определенного результата 6. В
каждом акте перевода цель конкретна, определяется спецификой КСП и
формулируется (явно или неявно) с учетом этой специфики.
Однако цель деятельности, в нашем случае – цель перевода, всегда
определяется неким субъектом. Это может быть сам переводчик, но это
может быть и один из коммуникантов либо даже некое третье лицо,
выступающее в роли организатора двуязычного общения. То, что это могут
быть разные по своим функциям лица, представляется существенным для
определения специфики КСП. В любом случае тот, кто формулирует цель
перевода, выступает в качестве инициатора перевода: именно он дает толчок
к осуществлению переводческой деятельности, к обеспечению
коммуникации между разноязычными коммуникантами и, таким образом,
инициирует появление коммуникативной ситуации перевода. Поэтому в
качестве важного параметра КСП мы предлагаем рассматривать и
инициатора перевода, который решает определенные задачи, инициируя
переводческую деятельность.
Можно сделать вывод, что специфику КСП определяют следующие ее
параметры:
1. Первичные параметры КСП:
- роль инициатора перевода в КСП;
- цель перевода;
6
Можно было бы сказать, что целью перевода является обеспечение коммуникации между
носителями разных языков. Но в этом заключается именно функция переводческой
посреднической деятельности, а не цель.
86
 - характер отношений между субъектами коммуникации;
- условия осуществления неречевой деятельности субъектов
коммуникации.
2. Вторичные параметры КСП:
- контакт коммуникантов;
- форма контакта;
- расположение коммуникантов.
В качестве примера приведем КСП – шеф-монтаж оборудования на
предприятии с участием иностранных специалистов:
1. Первичные параметры КСП:
- инициатор перевода: руководство предприятия (его роль: обеспечить
получение специалистами завода информации, необходимой для
качественного монтажа оборудования и его последующей бесперебойной
работы);
- цель перевода: передача информации о порядке действий
специалистов в ходе монтажа оборудования;
- характер отношений между коммуникантами: официальный;
- условия осуществления деятельности субъектов коммуникации:
личная встреча для совместного осуществления работ, связанных с монтажом
оборудования.
2. Вторичные параметры КСП:
- контакт коммуникантов: непосредственный;
- форма контакта: устная;
- расположение коммуникантов: контактное.
Совокупность первичных и вторичных параметров данной КСП
определяет ее специфику и позволяет рассматривать ее в качестве отдельного
вида коммуникативной ситуации двуязычного общения.

87
 2.5. Основные типы коммуникативных ситуаций с использованием
перевода

Представляется возможным выделить два основных типа КСП:

1. КСП, в которой осуществление перевода предполагалось,
планировалось изначально;
2. КСП, в которой осуществление перевода изначально не
планировалось.
Основное различие между этими коммуникативными ситуациями
заключается в том, что в первом случае момент инициирования перевода
фактически совпадает с моментом начала коммуникации, а во втором случае
момент инициирования перевода наступает после того, как началась или
даже завершилась одноязычная коммуникация между носителями ИЯ. В
первом случае создаваемый текст оригинала изначально предназначен для
перевода на другой язык и сам перевод рассматривается как условие
осуществления коммуникации между носителями разных языков. Во втором
случае текст оригинала выполняет функцию инструмента общения между
носителями исходного языка, его перевод изначально не планируется и не
рассматривается в качестве условия осуществления коммуникации между
носителями разных языков.
Понятно, что инициатором перевода в первом случае является лицо,
причастное к организации КСП. Инициатором перевода во втором случае
является, как правило, лицо, не причастное к организации коммуникации
между носителями исходного языка.
Как представляется, КСП первого типа не предполагает такого
коммуникативного события, как коммуникация между носителями исходного
языка. Общая коммуникативная ситуация изначально имеет характер
двуязычного общения, которое может осуществиться только при условии
выполнения перевода с одного языка на другой. Напротив, КСП второго типа

88
включает коммуникацию между носителями ИЯ, в ходе которой и создается
ИТ, изначально не предназначенный для перевода.
КСП первого типа – это прежде всего ситуации устного перевода, хотя
есть и ситуации письменного перевода, которые относятся к тому же типу.
Выше мы приводили примеры ситуаций, в которых отсутствует получатель
ИТ, говорящий на том же языке, а исходный текст как бы адресуется сразу
носителю ПЯ. Ниже мы остановимся на подобного рода КСП более
подробно. КСП второго типа – это преимущественно ситуации письменного
перевода, а также ситуации аудиомедиального перевода (кино/видео-
перевода). Ниже мы также подробно рассмотрим конкретные примеры таких
ситуаций.
Очевидно, что КСП каждого типа объединяются одинаковыми
вторичными параметрами (для первого типа: непосредственный контакт
коммуникантов, устная форма, контактное расположение коммуникантов;
для второго типа: опосредованный контакт коммуникантов, письменная
форма, дистантное расположение коммуникантов). В рамках каждого типа
КСП специфические черты, позволяющие выделять ту или иную ситуацию в
качестве отдельного вида, появляются с изменением первичных параметров
КСП, прежде всего цели перевода и характера отношений между
коммуникантами. Рассмотрим, на какие виды подразделяются КСП
указанных нами типов.

2.5.1. КСП первого типа

КСП первого типа (условно назовем ее КСП-1) включает следующие

виды коммуникативных ситуаций.
1. КСП непосредственного общения носителей ИЯ и ПЯ. Данный вид
КСП-1 в свою очередь подразделяется на подвиды в зависимости от степени
официальности отношений между коммуникантами. Соответственно, можно

89
выделить КСП-1 официального характера (КСП-1formal) и КСП-1
неофициального характера (КСП-1informal).
КСП-1formal включает следующие коммуникативные ситуации:
а) КСП-1formal – официальные встречи/переговоры. Это могут быть
личные официальные встречи государственных, политических,
общественных деятелей, представителей деловых кругов и т.п., то есть
личные беседы носителей ИЯ и ПЯ, в ходе которых осуществляется
двусторонний устный перевод, а также телефонные переговоры лидеров
государств, руководителей и сотрудников компаний и пр. Потребность в
переводе осознается заранее, и переводческое обслуживание организуется
лицами, ответственными за проведение встречи (беседы). Подобная
коммуникативная ситуация имеет следующие параметры:
1. Первичные параметры КСП-1formal – официальные встречи:
- инициатор перевода: лицо, ответственное за проведение встречи
(его роль – создание условий для обеспечения взаимопонимания
коммуникантов);
- цель перевода: передача информации, содержащейся в репликах
коммуникантов и необходимой для понимания сторонами позиций
противоположной стороны;
- характер отношений между коммуникантами: официальный;
- условия осуществления деятельности субъектов коммуникации:
личная встреча для обсуждения интересующих коммуникантов вопросов.
2. Вторичные параметры КСП-1formal – официальные встречи:
- контакт коммуникантов: непосредственный;
- форма контакта: устная;
- расположение коммуникантов: контактное.
б) КСП-1formal – лекции и презентации7. Данная коммуникативная
ситуация представляет собой публичное выступление носителя ИЯ
(государственного, политического, общественного деятеля или иной
7
Под презентацией здесь и далее понимается любое выступление на массовую аудиторию.
90
публичной фигуры, специалиста в определенной области и т.п.) перед
иноязычной аудиторией ПЯ, в ходе которого осуществляется односторонний
устный (последовательный или синхронный) перевод. Потребность в
переводе осознается заранее, переводческое обслуживание организуется
лицом, ответственным на проведение мероприятия. Параметры КСП-1formal –
лекции и презентации:
1. Первичные параметры КСП-1formal – лекции и презентации:
- инициатор перевода: лицо, ответственное за проведение
мероприятия;
- цель перевода: передача информации, содержащейся в
выступлении;
- характер отношений между субъектами коммуникации:
официальный;
- условия осуществления деятельности субъектов коммуникации:
личная встреча в форме публичного выступления на определенную тему.
2. Вторичные параметры КСП-1formal – лекции и презентации:
- контакт коммуникантов: непосредственный;
- форма контакта: устная;
- расположение коммуникантов: контактное.
в) КСП-1formal – интервью. Данная коммуникативная ситуация
представляет собой интервьюирование носителя ИЯ (любой публичной
фигуры) носителем ПЯ в целях дальнейшего ознакомления аудитории ПЯ с
содержанием интервью (беседы) на определенную тему. Потребность в
переводе осознается заранее, переводческое обслуживание организуется
ответственным за проведение интервью (беседы). В ходе интервью
осуществляется двусторонний устный перевод. Параметры КСП-1formal –
интервью:
1. Первичные параметры КСП-1formal – интервью:
- инициатор перевода: лицо, ответственное за организацию
интервью;
91
 - цель перевода: передача информации, содержащейся в ремарках
интервьюируемого и интервьюера;
- характер отношений между субъектами коммуникации:
официальный;
- условия осуществления деятельности субъектов коммуникации:
личная встреча в форме беседы на определенную тему.
2. Вторичные параметры КСП-1formal – интервью:
- контакт коммуникантов: непосредственный;
- форма контакта: устная;
- расположение коммуникантов: контактное.
г) КСП-1formal – круглый стол. Мы рассматриваем данную
коммуникативную ситуацию как отдельную разновидность КСП-1formal в
связи с тем, что в этом случае количество разноязычных коммуникантов
может быть в принципе неограниченно. Данная ситуация представляет собой
ситуацию обсуждения определенных тем представителями определенного
профессионального сообщества (например, руководство транснациональной
корпорации, специалисты в определенной области и т.п.). Потребность в
переводе осознается заранее, переводческое обслуживание организуется
лицом, ответственным за проведение круглого стола. В ходе встречи
осуществляется двусторонний устный перевод. Но, как правило, в этом
случае выбирается два рабочих языка. Параметры КСП-1formal – круглый стол:
1. Первичные параметры КСП-1formal – круглый стол:
- инициатор перевода: лицо, ответственное за организацию
встречи в форме круглого стола;
- цель перевода: передача информации, содержащейся в ремарках
участников круглого стола;
- характер отношений между субъектами коммуникации:
официальный;
- условия осуществления деятельности субъектов коммуникации:
личная встреча в форме дискуссии на определенную тему.
92
 2. Вторичные параметры КСП-1formal – круглый стол:
- контакт коммуникантов: непосредственный;
- форма контакта: устная;
- расположение коммуникантов: контактное.
д) КСП-1formal – шеф-монтаж. Данная коммуникативная ситуация
представляет собой общение специалистов в определенной
профессиональной области в рамках выполнения ими определенной
производственной задачи. Сразу же поясним, что название ситуации «шеф-
монтаж» условно. Здесь подразумеваются случаи двуязычной коммуникации
специалистов не только в производственной сфере, но в любой
профессиональной области. Например, известны случаи, когда
осуществлялся перевод в ходе медицинской операции, проводимой
носителем ИЯ с участием коллег, говорящих на ПЯ. К этому виду ситуаций
можно отнести и ситуацию проведения мастер-классов людьми творческих
профессий, а также ситуацию общения тренера-иностранца со спортивной
командой. Потребность в переводе осознается заранее, переводческое
обслуживание организуется лицом, ответственным за осуществление
совместной деятельности специалистов. Параметры КСП-1formal – шеф-
монтаж:
1. Первичные параметры КСП-1formal – шеф-монтаж:
- инициатор перевода: лицо, ответственное за организацию
совместной деятельности коммуникантов;
- цель перевода: передача информации, содержащейся в ремарках
участников производственной ситуации;
- характер отношений между субъектами коммуникации:
официальный;
- условия осуществления деятельности субъектов коммуникации:
личное общение в ходе выполнения определенной производственной задачи.
2. Вторичные параметры КСП-1formal – шеф-монтаж:
- контакт коммуникантов: непосредственный;
93
 - форма контакта: устная;
- расположение коммуникантов: контактное.
е) КСП-1formal – экскурсионное обслуживание. Данная КСП
подразумевает осуществление перевода при проведении экскурсий
носителем ИЯ для носителей ПЯ. Потребность в переводе осознается
заранее, переводческое обслуживание организуется лицом, ответственным за
пребывание носителей ИЯ в стране ПЯ. В рамках КСП-1formal – экскурсионное
обслуживание осуществляется устный последовательный односторонний или
двусторонний перевод. Параметры КСП-1formal – экскурсионное
обслуживание:
1. Первичные параметры КСП-1formal – экскурсионное обслуживание:
- инициатор перевода: лицо, ответственное за организацию
пребывания носителей ИЯ в стране ПЯ;
- цель перевода: передача информации, содержащейся в тексте
экскурсовода;
- характер отношений между субъектами коммуникации:
официальный;
- условия осуществления деятельности субъектов коммуникации:
личное общение в ходе ознакомления с достопримечательностями.
2. Вторичные параметры КСП-1formal – экскурсионное обслуживание:
- контакт коммуникантов: непосредственный;
- форма контакта: устная;
- расположение коммуникантов: контактное.
ж) КСП-1formal – переводческое сопровождение. Подобного рода КСП
включает многообразные ситуации обиходно-бытового характера, в которых
отношения между коммуникантами сохраняют официальный характер. Здесь
имеются в виду такие случаи, как осуществление перевода в интересах
носителей ИЯ в гостинице, ресторане, на таможне и в других учреждениях,
заказ билетов и т.п. В данном случае осуществляется, как правило, устный
двусторонний перевод. Потребность в переводе осознается заранее,
94
переводческое обслуживание организуется лицом, ответственным за
пребывание носителей ИЯ в стране ПЯ. Параметры КСП-1formal –
переводческое сопровождение:
1. Первичные параметры КСП-1formal – переводческое сопровождение:
- инициатор перевода: лицо, ответственное за организацию
пребывания носителей ИЯ в стране ПЯ;
- цель перевода: передача информации, содержащейся в ремарках
участников коммуникации;
- характер отношений между субъектами коммуникации:
официальный;
- условия осуществления деятельности субъектов коммуникации:
личное общение в обиходной ситуации.
2. Вторичные параметры КСП-1formal – переводческое сопровождение:
- контакт коммуникантов: непосредственный;
- форма контакта: устная;
- расположение коммуникантов: контактное.
з) КСП-1formal – перевод документации. В данном случае имеются в
виду ситуации, в которых осуществляется перевод официально-деловой
документации вроде международных соглашений, дипломатической
переписки, коммерческих договоров и т.п., то есть таких материалов,
которые, по мнению их создателей, изначально должны существовать на
двух языках. Соответственно, потребность в переводе осознается изначально,
организация перевода осуществляется лицом, ответственным за
переводческое обслуживание данной государственной или коммерческой
структуры. В отличие от предыдущих видов КСП-1, в рамках данного вида
КСП-1 осуществляется письменный официально-деловой перевод.
Параметры КСП-1formal – перевод документации:
1. Первичные параметры КСП-1formal – перевод документации:
- инициатор перевода: лицо, ответственное за организацию
переводческого обслуживания деятельности организации;
95
 - цель перевода: передача информации, содержащейся в тексте
документа;
- характер отношений между субъектами коммуникации:
официальный;
- условия осуществления деятельности субъектов коммуникации:
сотрудничество в политической или экономической сферах.
2. Вторичные параметры КСП-1formal – перевод документации:
- контакт коммуникантов: опосредованный;
- форма контакта: письменная;
- расположение коммуникантов: дистантное.
Хотя мы и указали на то, что цель перевода и характер отношений
между коммуникантами играют определяющую роль в создании специфики
КСП, мы должны отметить, что и смена условий деятельности во многих
случаях проводит к изменению характера самой коммуникативной ситуации.
Так, перемещение коммуникантов из ситуации экскурсии в ситуацию
посещения ресторана создает иную КСП, при том что остальные параметры
КСП, включая цель перевода (передача информации), остаются прежними.
Представляется, что отдельные подвиды КСП-1informal выделить
невозможно, поскольку этот вид КСП-1 чрезвычайно многообразен и
типологизации не поддается. Данные коммуникативные ситуации, по нашему
мнению, включают такие ситуации неофициального общения, как застолье
(например, в ресторане, дома, на природе) с участием иностранцев, не
владеющих ПЯ, общение специалистов на производственные и
непроизводственные темы за пределами производственной ситуации, в том
числе общение участников научных конференций вне рамок заседаний и т.п.
Для всех ситуаций КСП-1informal, так же как для ситуаций КСП-1formal,
характерно изначальное планирование переводческой деятельности, которая
является условием общения между разноязычными коммуникантами. В
рамках данной КСП осуществляется устный двусторонний перевод. Можно
предположить, что целью перевода может быть не только передача
96
информации, но и оказание определенного эмоционально-эстетического
воздействия на реципиента. Вместе с тем это не дает нам оснований
выделить отдельные подвиды КСП-1informal, основываясь на этом параметре,
поскольку, как нам представляется, само общение в рамках данной КСП
имеет комплексный характер, включает множество речевых актов,
«встроенных» в коммуникативную ситуацию. Следовательно, можно
говорить лишь об определенной специфической цели отдельного речевого
акта (например, рассказ анекдота, смешного случая из жизни и т.п.), но не о
специфической цели перевода в рамках данной КСП.
Параметры КСП-1informal:
1. Первичные параметры КСП-1informal:
- инициатор перевода: лицо, ответственное за пребывание
носителей ИЯ в стране ПЯ;
- цель перевода: передача информации, содержащейся в ремарках
коммуникантов и/или оказание эмоционально-эстетического воздействия на
участников коммуникации;
- характер отношений между субъектами коммуникации:
неофициальный;
- условия осуществления деятельности субъектов коммуникации:
неформальное общение в социально-бытовой сфере.
2. Вторичные параметры КСП-1informal:
- контакт коммуникантов: непосредственный;
- форма контакта: устная;
- расположение коммуникантов: контактное.
Анализ параметров КСП-1informal в очередной раз убеждает нас в том,
что ведущую роль в определении специфики КСП играет набор первичных
параметров. Это подтверждается тем, что вторичные параметры КСП-1informal
совпадают с вторичными параметрами КСП-1formal при том, что эти виды
КСП-1 существенно различаются.

97
 Заметим, что мы намеренно не используем тематический принцип
распределения КСП, хотя представление о том, что каждый вид КСП
соотносится с определенной темой, могло бы иметь основания. Мы полагаем,
что выделенные нами виды КСП-1 не «окрашены» тематически: в рамках
КСП одного вида могут обсуждаться разные темы и, в то же время, одна и та
же тема может обсуждаться в рамках КСП разных видов. Например,
достоинства и недостатки устанавливаемого оборудования могут
обсуждаться в рамках КСП-1formal – шеф-монтаж, но они же могут
обсуждаться и в рамках КСП-1informal теми же самыми специалистами,
находящимися за пределами производственной ситуации (например, во
время обеденного перерыва и т.п.). История народных художественных
промыслов может стать темой КСП-1formal–экскурсионное обслуживание, но
эта же тема может быть затронута в застольной беседе (КСП-1informal).
Вопросы международного сотрудничества могут обсуждаться во время
переговоров лидеров двух стран (КСП-1formal – официальные встречи), а
могут стать темой официального документа, перевод которого будет
осуществлен в рамках КСП-1formal–перевод документации.
Таким образом, коммуникативные ситуации первого типа, в которых
перевод предполагается изначально (КСП-1), включают:
1. КСП-1 официального характера (КСП-1formal), в том числе:
а) КСП-1formal–официальные встречи;
б) КСП-1formal–лекции и презентации;
в) КСП-1formal–интервью;
г) КСП-1formal–круглый стол;
д) КСП-1formal–шеф-монтаж;
е) КСП-1formal–экскурсионное обслуживание;
ж) КСП-1formal–переводческое сопровождение;
з) КСП-1formal–перевод документации.
2. КСП-2 неофициального характера (КСП-1informal).

98
 Особенностью всех видов коммуникативных ситуаций первого типа
(КСП-1) является отсутствие в их структуре такого коммуникативного
события, как коммуникация между автором исходного текста и получателем
ИТ, говорящим на ИЯ, а точнее, отсутствие адресованности ИТ носителю
ИЯ. Создаваемый текст адресуется непосредственно иноязычному
получателю, что, собственно, и определяет потребность в переводе и
изначальное осознание необходимости перевода.

2.5.2. КСП второго типа

Характерной особенностью коммуникативной ситуации двуязычного

общения второго типа (условно назовем ее КСП-2) является то, что в ее
рамках перевод представляется как событие, изначально не
планировавшееся. Это означает, что ИТ рождается в ходе общения между
носителями ИЯ, которое для них является вполне достаточным для
удовлетворения их потребностей и, разумеется, не предполагает перевода на
другой язык.
Поскольку потребность в переводе не проистекает из характера
коммуникации между носителями ИЯ (по крайней мере, с их точки зрения),
особую важность приобретает вопрос об инициировании перевода и
личности инициатора. Очевидно, что реализация целей инициатора и есть тот
момент, который сводит в единую систему разные коммуникативные
события (коммуникация между носителями ИЯ, коммуникация между
автором ИТ и переводчиком, коммуникация между переводчиком и
получателями ПТ) и обеспечивает в конечном итоге опосредованную
коммуникацию между автором оригинала и получателем перевода.
Представляется, что выделение видов КСП-2 может осуществляться на
основе именно этого признака, или параметра, – личность инициатора. Как
пишет М.Я.Цвиллинг, «…далеко не всегда инициатором перевода является
автор/отправитель оригинального сообщения… Инициатором перевода могут
99
быть, помимо автора, также и сам переводчик, но также и получатель
оригинального сообщения,… потенциальный получатель перевода, а
зачастую и «постороннее лицо» (например, издатель или политический
лидер, вспомним царя Птолемея II как инициатора «Септуагинты»)»
[Цвиллинг 2007:41].
Таким образом, в качестве инициаторов перевода могут выступать
все ключевые фигуры коммуникативной ситуации двуязычного общения:
автор ИТ, получатель ПТ, переводчик, а также заказчик ПТ. При этом
каждый из них решает собственные задачи, отличные от задач других
потенциальных инициаторов перевода. Характер этих задач осознается
переводчиком на этапе переводческого анализа текста оригинала, и в
соответствии с ними вырабатывается определенная стратегия перевода,
позволяющая реализовать цель инициатора перевода.
Рассмотрим особенности КСП-2 с учетом личности инициатора
перевода и, соответственно, цели перевода.

2.5.2.1. КСП-2: автор ИТ – инициатор перевода

КСП-2, в рамках которой в качестве инициатора перевода и

одновременно переводчика выступает автор ИТ, возникает сравнительно
нечасто, однако она все же имеет место (условно обозначим ее как КСП-
2автор). Здесь мы можем говорить прежде всего о таком явлении, как
автоперевод произведений художественной литературы. В качестве примера
можно привести переводы с украинского на русский произведений Павло
Загребельного, переводы с русского на английский Иосифа Бродского или –
из совсем современных – перевод с английского на русский романа
«Кофемолка» Михаила Идова, выполненный им же самим.
Представляется, что в данном случае цель перевода совпадает с целью
создания оригинала и заключается в том, чтобы познакомить с
произведением более широкий круг читателей за счет включения в него
100
носителей ПЯ. По сути, можно говорить о своего рода дублировании
творческого процесса, в ходе которого создавался оригинал, только с
использованием другого языка. Но здесь, как нам кажется, есть одна
особенность: поскольку переводчик является одновременно и автором
оригинала, он может выстраивать переводческую стратегию исходя из тех
задач, которые им же самим и формулируются, и при этом он может
чувствовать себя более свободно, нежели переводчик художественного
произведения, не являющийся автором этого произведения. Собственно,
именно это соображение позволяет нам выделять КСП-2автор в качестве
отдельного вида коммуникативной ситуации, определяющей особую
стратегию перевода.
Вопрос о параметрах КСП-2автор решается не так просто, как в случае с
КСП-1. Впрочем, это относится ко всем разновидностям КСП-2. Прежде
всего, трудно говорить о характере отношений между коммуникантами.
Какие отношения между автором произведения и читателем этого
произведения (на ИЯ или ПЯ)? То же относится и к условиям деятельности
субъектов коммуникации. Мы можем говорить о том, в чем заключается эта
деятельность: для автора – это творческая самореализация в форме создания
продукта, обладающего определенной художественно-эстетической
ценностью, для читателя – удовлетворение потребности в получении
эстетического удовольствия либо просто рекреационная деятельность
(«время убить»). Но описать условия осуществления этих видов
деятельности с указанием их особенностей не представляется возможным.
Поэтому в качестве первичных параметров КСП-2 мы будем рассматривать
только личность инициатора перевода и цель осуществления перевода. Что
касается вторичных параметров КСП-2, то они определяются без особого
труда.
Таким образом, КСП-2автор имеет следующие параметры:
1. Первичные параметры КСП-2автор :
- инициатор перевода: автор оригинала;
101
 - цель перевода: расширение круга получателей текста за счет
включения в него представителей иной культуры.
2. Вторичные параметры КСП-2автор :
- контакт коммуникантов: опосредованный;
- форма контакта: письменная;
- расположение коммуникантов: дистантное.
Следует заметить, что понятие «цель перевода» может и должно быть
конкретизировано с учетом характера переводимого текста. Поскольку в
данном случае текст – это художественное произведение, его задача –
оказать художественно-эстетическое воздействие на читателя, в том числе и
в переводе на другой язык. Но каждое художественное произведение при
этом есть выражение некоей авторской концепции, видения мира автором,
вместилище идей и образов, создаваемых для выражения авторской
концепции. Соответственно, переводчик (в данном случае – автор перевода)
будет стремиться к перевыражению заложенной в произведении концепции
на ином языке.

2.5.2.2. КСП-2: получатель ПТ – инициатор перевода

Коммуникативная ситуация двуязычного общения, в рамках которой

будущий получатель ПТ выступает в качестве инициатора перевода (КСП-
2recipient), относится к числу весьма распространенных КСП. Подобная
ситуация возникает, когда у носителя ПЯ появляется потребность в
ознакомлении с содержанием некого текста, существующего на ИЯ. В
качестве примера можно привести перевод инструкции к какому-либо
бытовому прибору (при отсутствии таковой на языке пользователя этим
прибором), перевод научной статьи, заказанный научным работником,
перевод технической документации, необходимой для установки и
эксплуатации оборудования на предприятии, перевод юридических
документов (доверенности на право ведения коммерческой деятельности от
102
имени компании или отдельного лица за рубежом) и т.п. Однако переводом
только специальных (нехудожественных) текстов перечень подобных
ситуаций не ограничивается. В качестве объекта перевода может выступать и
художественный текст. Например, О.В.Петрова вспоминает случай, когда
театральный режиссер заказал перевод пьесы зарубежного автора для
возможной последующей постановки этой пьесы. Она же вспоминает и
перевод русских народных песен на английский язык, заказанный
руководителем музыкального ансамбля для дальнейшего исполнения во
время зарубежных гастролей [Петрова 2009а:121-122].
Принимая во внимание существующую общую классификацию типов
текста и основанную на ней жанрово-стилистическую классификацию видов
перевода (см. [Комиссаров 1990:95-98]), можно выделить два подвида данной
КСП-2: 1) коммуникативная ситуация двуязычного общения по инициативе
получателя ПТ, в рамках которой осуществляется перевод специального
текста (КСП-2recipient(С)) и 2) коммуникативная ситуация двуязычного
общения по инициативе получателя ПТ, в рамках которой осуществляется
перевод художественного текста (КСП-2recipient(Х)).
Вполне очевидно, что потребность в переводе в этих случаях
определяется характером предметной деятельности коммуниканта –
потенциального получателя перевода, проистекает из этой деятельности.
Перевод необходим для успешного осуществления коммуникантом его
деятельности в определенных социально-культурных и экономических
условиях.
Выделение двух неодинаковых подвидов КСП-2recipient означает, что в
разных случаях перевода преследуются разные цели. В КСП-2recipient(С) будет
действовать установка на сохранение в неизменном виде содержащейся в
оригинале информации и точное воспроизведение функции текста, в КСП-
2recipient(Х) особую важность будет иметь воспроизведение тех характеристик
художественного текста, которые имеют наибольшее значение с точки
зрения потребностей предметной деятельности получателя ПТ.
103
 Таким образом, КСП-2recipient имеет следующие параметры:
1. Первичные параметры КСП-2recipient:
- инициатор перевода: получатель ПТ;
- цель перевода: создание на ПЯ текста, необходимого для
осуществления предметной деятельности.
2. Вторичные параметры КСП-2recipient:
- контакт коммуникантов: опосредованный;
- форма контакта: письменная;
- расположение коммуникантов: дистантное.
В дополнение заметим, что в качестве исполнителя перевода в
реальных условиях выступают либо переводческие агентства, либо
вольнопрактикующие переводчики (фрилансеры). Что же касается
получателя перевода, то он в этом случае является инициатором перевода в
теоретическом смысле, а в практическом смысле исполнители перевода
рассматривают его в качестве заказчика переводческой услуги.

2.5.2.3. КСП-2: заказчик перевода – инициатор перевода

Мы уже отмечали, что заказчик перевода не является субъектом

осуществления речевой деятельности в рамках данной КСП; это как бы
стороннее, третье лицо, не вовлеченное непосредственно в процесс
коммуникации. Однако именно он часто создает организационные основы
для возникновения КСП, условия для потенциально возможной
коммуникации между автором оригинала и получателем перевода. В
коммерческом смысле заказчик является покупателем переводческой услуги
(buyer), поэтому коммуникативную ситуацию двуязычного общения по
инициативе заказчика мы условно обозначим как КСП-2buyer.
Заказчик может инициировать перевод текста любой жанрово-
стилистической принадлежности. Это может быть перевод художественного
произведения по заказу издательства или литературно-художественного
104
журнала (художественный перевод), перевод кинофильма по заказу
организации, занимающейся кинопрокатом, или телерадиокомпании (кино-
видеоперевод, или аудиовизуальный перевод8), перевод публицистической
статьи по заказу редакции печатного издания (газетно-публицистический
перевод), перевод научной или технической статьи по заказу научного
журнала или издательства.
Мы считаем возможным выделить два подвида коммуникативных
ситуаций двуязычного общения по инициативе заказчика перевода: 1)
коммуникативная ситуация, в рамках которой осуществляется перевод
художественного текста (КСП-2buyer(Х)) и 2) коммуникативная ситуация, в
рамках которой осуществляется перевод специального (нехудожественного)
текста (КСП-2buyer(C)).
И в том, и в другом случае преследуется общая, глобальная цель –
создание текста на ПЯ, удовлетворяющего потребности предметной
деятельности заказчика (извлечение коммерческой прибыли из издания
произведения или его проката, воздействие на сознание читателей печатного
издания путем сообщения им информации о ситуации в другой стране,
ознакомление специалистов в определенной области с достижениями коллег
из других стран, выполнение требований законодательства данной страны,
требующего наличия текста на языке этой страны, например, текста
инструкции по эксплуатации и т.п.). Задачи, решаемые переводчиком, будут
иметь более конкретный характер и будут определяться спецификой
переводимого текста и характером потребностей заказчика.
Таким образом, КСП-2buyer имеет следующие параметры:
1. Первичные параметры КСП-2buyer:
- инициатор перевода: заказчик перевода – стороннее лицо по
отношению к коммуникантам;

8
В данной работе мы не рассматриваем особенности аудиовизуального перевода, полагая,
что подобное рассмотрение может быть темой отдельного исследования. Об особенностях
аудиовизульного перевода см. [Горшкова 2006; Козуляев 2013].
105
 - цель перевода: создание текста на ПЯ, удовлетворяющего
потребности предметной деятельности заказчика.
2. Вторичные параметры КСП-2buyer:
- контакт коммуникантов: опосредованный;
- форма контакта: письменная;
- расположение коммуникантов: дистантное.
Интересно то, что расположение инициатора перевода дистантно по
отношению к самим коммуникантам. Это единственная коммуникативная
ситуация, в которой, как мы уже отмечали, инициатор перевода не связан с
коммуникантами отношениями непосредственного или опосредованного
общения в рамках данной КСП, при том что именно благодаря ему КСП и
возникает.

2.5.2.4. КСП-2: переводчик – инициатор перевода

В переводческой деятельности довольно распространены случаи, когда

инициатором перевода, а, следовательно, и создателем КСП является сам
переводчик. Подобного рода коммуникативную ситуацию двуязычного
общения по инициативе переводчика можно условно обозначить как КСП-
2trans.
Представляет интерес вопрос о мотивах, следуя которым переводчик
обращается к созданию перевода. С этим вопросом напрямую связан вопрос
о цели перевода, без решения которого невозможно определить характер
коммуникативной ситуации. Нам представляется, что основным, если не
единственным фактором, определяющим решение переводчика выполнить
перевод, является осознание им особой значимости текста на ИЯ не только
для культуры ИЯ, но и для культуры ПЯ. Именно отношение переводчика к
исходному тексту как к явлению неординарному побуждает его познакомить
с этим текстом аудиторию ПЯ. Известно, что, например, многие мастера
художественного перевода обращались к переводу того или иного
106
произведения не потому, что получили соответствующий заказ, а потому что
сам текст произвел на них особое впечатление, что называется «зацепил» 9.
Таким образом, целью перевода является создание текста на ПЯ,
свидетельствующего о несомненных выдающихся качествах своего
прототипа. Разумеется, следует учесть и момент творческого самовыражения
профессионального или непрофессионального переводчика. На фоне этой
общей цели переводчиком могут решаться вполне конкретные практические
задачи, например: ознакомление читателей с особенностями творчества пока
еще не очень известного писателя, использование текста перевода в качестве
подтверждения существования определенной тенденции или явления,
использование текста для ознакомления читателей с особенностями
определенной исторической эпохи в конкретной стране и во многих иных
целях (например, перевод Геттисбергской речи А.Линкольна может
использоваться и для описания ситуации в США во время Гражданской
войны, и для иллюстрации позиции президента по отношению к
происходящим событиям, и для иллюстрации тезиса о том, что текст речи
имеет черты церковной проповеди, и в качестве аргумента в споре о том, как
именно следует переводить подобного рода тексты и т.д. и т.п.).
Вполне очевидно, что «зацепить» переводчика может лишь текст,
обладающий определенными художественно-эстетическими достоинствами,
значимый с общечеловеческой точки зрения. Специальные тексты к такой
категории, разумеется, не относятся. Следовательно, в рамках КСП-2trans
осуществляется перевод лишь художественных и публицистических текстов

9
Примеры переводов непрофессиональными переводчиками приводит Михаил Визель в

своей статье. В частности, речь идет о переводе «Берега утопии» Тома Стоппарда
лондонских юристов братьев Островских, «Торгового центра» Эрика Богосяна в переводе
журналистки Ксении Рождественской и других работах. М.Визель пишет: «Их зацепила
именно данная конкретная книга, а такое алхимическое, не побоюсь этого слова
зацепление привело – разумеется, при поддержке профессиональных редакторов – к более
чем приемлемому результату» [Визель 2010:19].
107
(соответственно, мы выделяем КСП-2trans(Х) и КСП-2trans(П)).
Коммуникативная ситуация КСП-2trans имеет следующие параметры:
1. Первичные параметры КСП-2trans:
- инициатор перевода: переводчик;
- цель перевода: создание текста на ПЯ, свидетельствующего о
выдающихся достоинствах своего прототипа.
2. Вторичные параметры КСП-2trans:
- контакт коммуникантов: опосредованный;
- форма контакта: письменная;
- расположение коммуникантов: дистантное.
Таким образом, коммуникативные ситуации с использованием
перевода подразделяются на следующие типы и виды:
КСП-1(planned translation):
- КСП-1formal:
- КСП-1formal – официальные встречи;
- КСП-1formal – лекции и презентации;
- КСП-1formal – интервью;
- КСП-1formal – круглый стол;
- КСП-1formal – шеф-монтаж;
- КСП-1formal – экскурсионное обслуживание;
- КСП-1formal – переводческое сопровождение;
- КСП-1formal – перевод документации.
- КСП-1informal.
КСП-2(unplanned translation):
- КСП-2автор;
- КСП-2автор(С);
- КСП-2автор(Х);
- КСП-2recipient:
- КСП-2recipient(C);
- КСП-2recipient(Х);
- КСП-2buyer:
- КСП-2buyer(C);

108
 - КСП-2buyer(X);
- КСП-2trans;
- КСП-2trans(Х);
- КСП-2trans(П).

2.6. Фактор адресата в КСП

Взаимодействие субъектов в процессе коммуникации не исключает, а

скорее предполагает управление деятельностью другого. «В современных
исследованиях речевой коммуникации… содержание коммуникативного
отношения между участниками речевого общения истолковывается как
переживание отправителем необходимости знаковыми средствами управлять
деятельностью другого в интересах собственной жизнедеятельности и
побуждаемая этим переживанием активность по соотнесению своей речевой
деятельности с представлениями о различных свойствах адресата» [Сидоров
2008:59-60]. Из этого следует, что осуществляя коммуникативную
деятельность, адресант решает задачу оказания воздействия на реципиента
таким образом, чтобы были удовлетворены потребности его собственной
предметной деятельности. Указание на то, что при этом адресант соотносит
свои действия с представлениями о различных свойствах адресата, имеет
особую важность. И дело здесь не только в том, что без подобного
соотнесения коммуникативная деятельность адресанта вряд ли будет
успешной, но и в том, что свойства различных адресатов могут быть
действительно разными.
В теории речевой коммуникации этот тезис стал вполне обыденным.
На его основе делается заключение, что деятельность отправителя сообщения
адаптируется изначально, то есть до коммуникации, относительно образа
адресата. Как писал М.М.Бахтин, «говоря, я всегда учитываю
апперцептивный фон восприятия моей речи адресатом: насколько он
осведомлен в ситуации, обладает ли он специальными знаниями данной
культурной области общения, его взгляды и убеждения, его предубеждения
109
(с нашей точки зрения), его симпатии и антипатии – ведь все это будет
определять ответное понимание им моего высказывания. Этот учет
определит и выбор жанра высказывания, и выбор композиционных приемов,
и, наконец, выбор языковых средств» (цит. по [Сидоров 2008:57-58]). В
переводоведении, однако, этот тезис приобретает особую значимость,
поскольку учет особенностей восприятия сообщения его адресатом, с точки
зрения перевода, это уже не просто психофизиологический процесс, это –
четко осознаваемый переводчиком способ обеспечить успешность
межъязыковой коммуникации.
Вполне очевидно, что важность учета характерных особенностей
адресатов, особенно принадлежащих к иной языковой группе (по отношению
к адресанту), определяется существенными расхождениями между
свойствами адресанта и адресата в условиях двуязычной коммуникации.
Здесь уместно вспомнить теорию Т.А. ван Дейка о ситуационных моделях,
которые складываются в сознании людей как когнитивные корреляты
реальных ситуаций. Как указывает ученый, «модель включает личное знание,
которым люди располагают относительно подобной ситуации, и это знание
представляет собой результат предыдущего опыта, накопленного в
столкновениях с ситуациями такого рода» [Дейк 1989:69]. Личный
когнитивный опыт уже делает человека отличным от других людей,
заставляет его по-своему, индивидуально воспринимать данную ситуацию. В
условиях межъязыковой и межкультурной коммуникации личностные
отличия дополняются отличиями, обусловленными принадлежностью к иной
культурно-этнической общности.
Из этого следует, что переводчик как посредник в межкультурной
коммуникации должен учесть характер различий между коммуникантами,
принадлежащими к разным культурам, чтобы выстроить сообщение на ПЯ,
соответствующее цели перевода. Как указывает Дуглас Робинсон, «в какой-
то момент переводчик… должен сделать некоторые предположения о
реципиентах своего перевода – определенные интуитивные (абдукционные)
110
догадки по поводу того, какой использовать функциональный стиль, когда
употребить то или иное слово или выражение» [Робинсон 2007:163]. По
нашему мнению, учет фактора адресата переводчиком необходим не только
для того, чтобы переводчик осуществил правильные действия на сугубо
технологическом, операционном уровне, но и для того, чтобы выбрать
общую линию поведения, соответствующую данной коммуникативной
ситуации.

2.6.1. Фактор адресата в КСП-1

Мы установили, что одной из отличительных особенностей подвидов

КСП-1, по крайней мере, при устной форме контакта является
непосредственный контакт коммуникантов. Вторичные параметры КСП-1
таковы, что определение особенностей коммуникантов и их различий
переводчиком в значительной степени облегчается. Коммуниканты и
переводчик находятся «здесь и сейчас». Как пишет Дугдас Робинсон,
«устные переводчики, работающие на конференциях, в суде, в больнице и
т.п., обычно видят свою аудиторию и даже могут общаться с ней, так что
предположения и ожидания слушателей в процессе перевода постепенно
становятся понятными» [Робинсон 2007:163]. Соотнесение формы
высказывания с особенностями коммуникантов и спецификой
коммуникативной ситуации не должно требовать от переводчика
значительных усилий.
Однако применительно к отдельным подвидам КСП-1 могут возникать
некоторые нюансы, связанные с разной вероятностью прогнозирования
особенностей коммуникантов и их речевого поведения. Можно
предположить, что наиболее определенно особенности восприятия
коммуникантами сообщения и всей ситуации общения в целом
устанавливаются в условиях КСП-1formal–официальные встречи и КСП-1formal–
интервью. В ситуации КСП-1formal–официальные встречи переводчик исходит
111
из принадлежности разноязычных коммуникантов к одной и той же
профессиональной группе (политики, бизнесмены, общественные деятели) и
не считает необходимым принимать во внимание не только их личностный
когнитивный опыт, но и межкультурные различия, полагая, что достаточным
основанием для взаимодействия в процессе коммуникации является
одинаковое владение коммуникантами предметом речи. В ситуации КСП-
1formal–интервью переводчик имеет возможность заранее познакомиться с
личностью интервьюируемого и может делать вполне обоснованные выводы
о его когнитивном опыте или фоновых знаниях, особенностях психологии и
других личностных качествах.
Пожалуй, не менее определенными могут быть предположения
переводчика относительно особенностей коммуникантов в рамках КСП-
1formal–шеф-монтаж. Здесь срабатывает тот же фактор – принадлежность
коммуникантов к одной и той же профессиональной группе (нефтяники,
медики, музыканты и т.п.). Если в процессе коммуникации выявляются
какие-либо существенные различия между ними с чисто профессиональной
точки зрения (а такое вполне возможно), обусловленные неодинаковым
когнитивным опытом (уровнем квалификации), а также различия между
нормативами, традиционными способами деятельности, принятыми в разных
странах, то эти различия нивелируются в ходе общения путем обмена
релевантной информацией.
С точки зрения прогнозируемости особенностей коммуникантов к
первым двум подвидам КСП-1 приближается и КСП-1formal–круглый стол.
Участниками данной коммуникативной ситуации являются, как правило,
коммуниканты, объединенные совместной производственной, общественной
или иной социально-значимой деятельностью. Предшествовавшая акту
коммуникации вовлеченность в однотипную деятельность результируется в
более или менее одинаковом когнитивном опыте. Проявляющиеся в ходе
коммуникации расхождения в отношении к определенному объекту реальной
действительности (на уровне конкретного знания или оценочного либо
112
эмоционального отношения) могут объясняться действием факторов
культуры. Допустим, при обсуждении в формате круглого стола вопроса о
роли женщин в гражданском обществе между американскими и российскими
участниками (или, скорее, участницами) дискуссии могут возникнуть
противоречия, связанные с различным историческим опытом двух стран.
Однако эти расхождения не должны рассматриваться переводчиком как
фактор, влияющий на определение его переводческой стратегии.
Ситуация КСП-1formal–лекции и презентации в значительной степени
совпадает по своим характеристикам с предыдущими ситуациями
двуязычного общения. В качестве ее специфической черты можно
рассматривать лишь то, что аудитория оратора может быть неоднородной с
точки зрения когнитивного опыта в данной сфере и владения предметом
речи. Так, разные группы американцев, пришедших на лекцию
М.С.Горбачева (политики, университетские преподаватели, студенты,
домохозяйки и др.), могут быть в неодинаковой степени осведомлены о тех
проблемах, которые первый Президент СССР может затронуть в своем
выступлении. Разумеется, у переводчика здесь возникает вопрос: на какую
целевую аудиторию ориентироваться в процессе выработки стратегии
перевода? Но ведь тот же вопрос должен возникнуть и у выступающего. И
выступающий, по всей видимости, ориентирует продуцируемое сообщение
на предполагаемую усредненную аудиторию. В этой ситуации задача
переводчика состоит в том, чтобы сохранить эту направленность сообщения.
В ситуациях КСП-1formal–экскурсионное обслуживание и КСП-1formal–
переводческое сопровождение переводчик может столкнуться с трудностями
в установлении особенностей иноязычных коммуникантов и возможной
степени отличия их когнитивного опыта от когнитивного опыта носителей
ПЯ. Ситуации экскурсионного обслуживания и тем более ситуация
переводческого сопровождения сами по себе означают погружение носителя
ИЯ в мир иной культуры, результатом которого может стать «культурный
шок». Чтобы этого не случилось, переводчику требуется более или менее
113
четкое осознание того, что именно носители ИЯ, с которыми он в данный
момент работает, могут знать о предмете речи и чего они могут не знать.
Однако определить это бывает непросто, особенно в ситуации КСП-1formal–
экскурсионное обслуживание, как правило, не предполагающей
непосредственного, личного контакта переводчика с каждым из
экскурсантов. В случае КСП-1formal–переводческое сопровождение у
переводчика появляется возможность в ходе общения выяснить степень
отличий иноязычного коммуниканта от носителей ПЯ и с течением времени
скорректировать переводческую стратегию так, чтобы по возможности
избежать ситуации «культурного шока» и достичь цели перевода.
В коммуникативной ситуации КСП-1formal–перевод документации сам
характер переводимого материала, а также известная стабильность и
однородность ситуаций, возникающих в рамках данной профессиональной
деятельности (например, дипломатия), дают основания приравнивать группу
коммуникантов ИЯ к группе коммуникантов ПЯ. По сути, здесь можно вести
речь об одной и той же категории разноязычных коммуникантов,
объединенных общим когнитивным опытом.
В коммуникативной ситуации КСП-1informal определение свойств
коммуникантов и степени расхождений в их когнитивном опыте также не
связано с серьезными затруднениями. Легкость решения данной задачи
обеспечивается не только непосредственным контактом коммуникантов и
переводчика, но и неформальным характером отношений между
коммуникантами, позволяющим переводчику задавать уточняющие вопросы
и давать необходимые пояснения в случае обнаружения расхождений в
фоновых знаниях коммуникантов. Другими словами, неформальный характер
общения позволяет переводчику проявлять бóльшую активность, чем это
допускается в иных коммуникативных ситуациях, из чего можно сделать
вывод, что характер отношений между коммуникантами (первичный
параметр КСП) и совокупность вторичных параметров в этом случае могут

114
определенным образом модифицировать тактическое поведение
переводчика.
В целом можно сделать вывод, что в ситуациях КСП-1 адаптация
сообщения, создаваемого переводчиком, к особенностям восприятия
коммуникантов с учетом их когнитивного опыта, целей, с которыми они
вступают в коммуникацию, обеспечивается в максимально возможной
степени благодаря определенной, специфической для КСП-1 совокупности
вторичных параметров коммуникативной ситуации.

2.6.2. Фактор адресата в КСП-2

Можно предположить a priori, что в рамках КСП-2 учет фактора

адресата переводчиком в значительной степени осложнен в силу наличия у
этих ситуаций таких вторичных параметров, как опосредованный контакт
коммуникантов и их дистантное расположение. Это, разумеется, не избавляет
переводчика от необходимости адаптировать создаваемое сообщение на ПЯ к
особенностям потенциальных получателей ПТ. Однако в КСП-2 переводчик
может лишь предполагать наличие у потенциальных получателей ПТ тех
или иных особенностей. Представляется, что общим для всех подвидов КСП-
2 является относительный характер предположений переводчика о реальных
особенностях получателей ПТ: его предположения всегда будут несколько
неопределенны, неточны относительно реального положения дел.
Впрочем, это обстоятельство отнюдь не является препятствием на пути
к обеспечению полноценной межъязыковой и межкультурной
коммуникации, ибо такова природа человеческой коммуникации вообще. Мы
понимаем, что и в рамках одноязычного общения говорящий/пишущий в
процессе создания сообщения (и даже до начала этого процесса)
прогнозирует наличие у потенциального реципиента определенных свойств,
с учетом которых и строится речевое сообщение. Исследователи при этом
отмечают, что «на организацию деятельности говорящего (отправителя
115
сообщения) и, следовательно, на организацию текста как ее продукта, на
самом деле оказывают детерминирующее влияние скорее деятельностно,
субъективно формируемые образы этих факторов, чем сами эти факторы
[Сидоров 2008:60]. Другими словами, отправитель сообщения предполагает
наличие у адресата определенной степени владения языком, определенной
когнитивной базы, некоего жизненного и коммуникативного опыта и т.д., но
на самом деле эти факторы ему мало известны или даже неизвестны совсем;
это всего лишь мыслимые говорящим свойства адресата.
Абсолютно то же самое происходит и в условиях двуязычного
общения. Отличие от ситуации одноязычной коммуникации заключается при
этом в смене субъекта: в условиях одноязычной коммуникации
коммуниканты общаются напрямую, без посредника, а в условиях
двуязычной коммуникации носители ИЯ и ПЯ общаются через переводчика,
опосредованно и часто даже не подозревая о существовании друг друга. Если
в условиях одноязычной коммуникации задача прогнозирования свойств
адресата выполняется коммуникантом – отправителем сообщения, то в
условиях двуязычной коммуникации она ложится на плечи переводчика,
который осуществляет перевод, исходя из своего видения различий между
адресатом ИТ и адресатом ПТ. Сказанное затрагивает, однако, лишь самые
общие особенности коммуникативных ситуаций КСП-2. В отдельных видах
ситуаций этого типа учет фактора адресата может модифицироваться в
зависимости от специфики условий конкретной ситуации, целей перевода и
личности инициатора, на чем мы остановимся ниже.

2.6.2.1. Фактор адресата в ситуации КСП-2автор

Следует полагать, что в ситуации КСП-2автор адресатом ПТ является

аудитория ПЯ, аналогичная аудитории ИЯ, выступавшей в качестве
получателя ИТ. Это весьма общее заключение может быть дополнено
соображением о том, что автор оригинала в процессе его создания наверняка
116
ориентировался на определенный круг получателей с определенными (хотя
лишь и предполагаемыми автором) характеристиками. Более того, в процессе
создания текста автор рассчитывает на определенное сотрудничество со
стороны читателя. Как пишет О.В.Петрова, «в отличие от логических
текстов, где роль получателя сводится к восприятию фактов, в
художественной литературе автор в ряде случаев апеллирует к жизненному и
читательскому опыту того, кому текст адресован, рассчитывает на появление
у читателя определенных ассоциаций, на определенную степень
«домысливания» и т.д.» [Сдобников, Петрова 2001:241]. Но точно описать
набор характеристик читателя не представляется возможным. Это может
сделать только сам автор, да и то если он воспринимает группу своих
потенциальных читателей осознанно, а не интуитивно. Не случайно в
переводоведении появилось такое терминосочетание, как «усредненный
получатель текста», которое, вероятно, обозначает получателя с
усредненными свойствами.
Впрочем, в некоторых случаях адресованность художественного текста
распознается достаточно легко. Определяется это прежде всего спецификой
жанра произведения. В качестве примера можно привести жанр так
называемого «женского романа», ориентированного, разумеется, на женскую
аудиторию. Можно предположить, что если создатель такого произведения
поставит перед собой цель перевести его на другой язык, то ориентироваться
он будет опять же на женскую аудиторию 10.
Успех в достижении цели автоперевода во многом определяется
способностью автора-переводчика отвлечься от ментальности носителей ИЯ,
от системы образов, характерной для этой ментальности, то есть выйти за
пределы «мира исходного языка». О.В.Петрова пишет, что

10
Впрочем, нам не известны случаи автоперевода произведений, относящихся к миддл-
литературе или к масс-культ-литературе в терминологии некоторых литературоведов (см.,
например, статью Елены Зейферт [Зейферт 2010:22], в которой она ссылается на
классификацию С.Чупринина). Другое дело Ч.Айтматов, И.Бродский, В.Набоков и т.п.
117
«автоперевод…далеко не всегда бывает удачным, и зависит это, как правило,
не столько от уровня владения переводящим языком, сколько от способности
переключиться на систему образов, на менталитет представителей иной
культуры» и в качестве примера творческой неудачи приводит перевод
Иосифом Бродским собственных стихов на английский язык [Сдобников,
Петрова 2001:275].
Таким образом, мы убеждаемся в том, что фактор адресата имеет
важное значение и в ситуации КСП-2автор. При всей простоте идентификации
«своей» аудитории от автора-переводчика требуются определенные усилия,
направленные на постижение возможных различий, прежде всего,
культурного плана между аналогичными группами носителей ИЯ и ПЯ,
выступающими в качестве адресатов оригинала и перевода.

2.6.2.2. Фактор адресата в ситуации КСП-2recipient

В коммуникативной ситуации КСП-2recipient инициатором перевода

является потенциальный получатель ПТ, которому этот текст необходим для
решения задач его предметной деятельности. Соответственно, с точки зрения
переводчика именно инициатор перевода является адресатом ПТ. Однако
наше предположение справедливо лишь в некоторых реальных ситуациях.
Например, в такой разновидности данной коммуникативной ситуации, как
КСП-2recipient(С), когда в качестве объекта перевода выступает специальный
текст (техническая инструкция, научная статья, официальный документ типа
справки или диплома о высшем образовании), получатель перевода
действительно может воспользоваться текстом на ПЯ. К этой же категории
текстов мы можем отнести и коммерческую (и иную деловую) переписку:
должностное лицо в компании выступает одновременно в качестве
инициатора перевода и адресата перевода.
В других ситуациях использование текста перевода для решения задач
предметной деятельности не обязательно означает непременное
118
ознакомление потенциальным получателем ПТ с текстом, хотя бы из-за
незнания ПЯ, который является иностранным для инициатора перевода. В
качестве примера можно привести перевод медицинских документов
(выписки из истории болезни) для представления в заграничную больницу, в
которую человек поедет лечиться. В большинстве же случаев получатель
владеет ПЯ, имеет возможность ознакомиться с текстом перевода, но сам
этим текстом не пользуется, а представляет его в ту организацию, которой он
необходим для решения задач получателя (например, перевод российского
диплома о высшем образовании для представления в зарубежный
университет с целью поступления в этот университет). Значит, фактически
реципиентом перевода, тем лицом, которое непосредственно воспринимает
перевод, является не инициатор перевода, а некое стороннее лицо.
В такой разновидности КСП-2recipient, как КСП-2recipient(Х)
(осуществление перевода художественного текста по инициативе получателя
перевода), проблема идентификации адресата перевода практически не
существует. В данном случае личность инициатора перевода и личность
адресата перевода строго совпадают. Вспомним упомянутого нами
театрального режиссера, который заказал перевод пьесы для себя, чтобы
оценить ее с точки зрения сценичности.
Характер практических задач, решаемых переводчиком в этих
разновидностях КСП-2recipient, характер его тактических действий
определяется жанрово-стилистической принадлежностью переводимого
текста и, соответственно, видом перевода (специальный перевод –
художественный перевод). В большинстве случаев целью перевода в обоих
подвидах КСП-2recipient является создание функционального аналога
оригинала. Однако могут быть случаи, когда получатель перевода ставит
перед переводчиком особые задачи, не связанные с выполнением собственно
перевода. Например, тот же театральный режиссер просит переводчика не
работать над диалогами, не обрабатывать их стилистически, поскольку его
интересует лишь то, насколько пьеса динамична [Петрова 2009:121].
119
Понятно, что в этом случае создание функционального аналога не является
целью перевода. Собственно, установка получателя перевода заставляет
переводчика менять свою стратегию и тактику перевода по отношению к той,
которой он придерживался бы, если бы выполнял собственно перевод.
Получатель перевода может играть активную роль в формировании цели
перевода и в ситуации КСП-2recipient(С). Например, должностное лицо говорит
переводчику: «Посмотрите, что они пишут в этом письме, и скажите, чего
они от нас хотят». О собственно переводе здесь речь также не идет;
переводчик осуществляет несколько иной вид переводческой деятельности,
при этом вырабатывая переводческую стратегию с учетом фактора адресата,
то есть степени владения адресатом предметом речи. Однако подобного рода
ситуации будут рассмотрены в дальнейшем.

2.6.2.3. Фактор адресата в ситуации КСП-2buyer

В коммуникативных ситуациях КСП-2buyer(C) и КСП-2buyer(Х)

переводчик также должен учитывать не только установку заказчика на
создание функционального аналога ИТ, но и особенности восприятия
адресатом ПТ. Следовательно, прежде всего перед переводчиком стоит
задача определить группу потенциальных получателей ПТ.
В ситуации КСП-2buyer(C) эта проблема может решаться по-разному в
зависимости от жанрово-стилистической принадлежности переводимого
текста. Если объектом перевода является узкоспециальный (научный или
технический) текст, изначально созданный для специалистов, то переводчик
может вполне обоснованно предположить, что получателями ПТ будет
аналогичная группа специалистов. Однако оригинал может быть
предназначен и для широкого круга получателей, даже если он представляет
собой специальный текст (например, инструкция к импортному мобильному
телефону). Тактическая задача переводчика в этом случае – обеспечить
доступность информации, содержащейся в тексте, ее понятность для
120
носителя ПЯ – неспециалиста. Впрочем, задача эта не столь сложна,
поскольку и оригинал рассчитан на неспециалиста, и переводчику в процессе
перевода остается лишь учитывать нормы и правила написания инструкций
на ПЯ. Третий случай КСП-2buyer(C) – перевод газетно-публицистических
материалов, заказчиком которого может выступать некое печатное издание
(газета или журнал, а также сайт в Интернете). В определении группы
потенциальных адресатов перевода переводчику помогает учет общей
направленности и позиции данного средства массовой информации. Если это
национальное издание (например, «Известия» или «Российская газета») или
новостной Интернет-сайт, то есть все основания предполагать, что круг
потенциальных получателей перевода практически неограничен. Тогда
переводчику при выработке общей стратегии перевода и в ходе
осуществления тактических действий нужно учитывать общие
межкультурные различия между носителями ИЯ и носителями ПЯ, различия
в их когнитивном опыте и в объеме фоновых знаний. Если это печатное
издание с очевидной специализацией (например, «Коммерсантъ»), то можно
предполагать, что получателями перевода будут люди с определенной
подготовкой или, по крайней мере, осведомленностью в экономической
сфере. Это обстоятельство учитывается переводчиком при выработке
переводческой стратегии и осуществлении тактических действий.
Важную роль в определении переводческой стратегии играет и цель
публикации материала, а это уже связано с потребностями деятельности
заказчика. Цель опубликования перевода может отличаться от цели
опубликования того же материала на ИЯ. Понятно, что, например,
предвыборное выступление (или выдержки из него) кандидата на пост
президента США публикуется в российской прессе не для того, чтобы
привлечь новых сторонников этого кандидата, а для того, чтобы как
минимум проинформировать российского читателя о политической ситуации
в США, о ходе предвыборной гонки или особенностях избирательной
системы в другой стране. Вместе с тем переводчику приходится учитывать
121
особенности восприятия носителей ПЯ, если не при формировании
переводческой стратегии, то при осуществлении тактических действий по
созданию текста перевода.
В ситуации КСП-2buyer(Х) прежде всего сам факт создания перевода
художественного произведения или кинофильма, являющегося
функциональным аналогом оригинала, служит удовлетворению потребностей
деятельности заказчика (издателя или кинопрокатчика). Задача определения
потенциальной аудитории ПТ и ее особенностей решается переводчиком 1) с
учетом характера переводимого материала и 2) с учетом информации об
аудитории книги или фильма в оригинале. Характер переводимого материала
служит достаточно надежным ориентиром при определении особенностей
аудитории ИТ (вспомним уже упоминавшееся деление литературы на
качественную литературу, мидл-литературу и масс-культ; в области
кинематографа значимым с точки зрения переводчика является деление
фильмов на интеллектуальное кино и боевики, рассчитанные на массового
зрителя). Вместе с тем еще до ознакомления с текстом переводчик может
иметь информацию об отзывах на этот текст в исходной культуре (рецензии),
о тираже или кассовых сборах, о социальной принадлежности читателей или
зрителей, которые составляют основную часть аудитории книги или фильма.
Даже источник информации о данном произведении может стать указателем
на определенный характер самого произведения и, соответственно, характер
его аудитории11.
Таким образом, решению задачи определения существенных
особенностей восприятия, характерных для потенциальных адресатов
перевода, способствуют:
 учет жанра текста оригинала;
 учет особенностей реципиентов оригинала;
11
Например, в таких уважаемых изданиях, как The Time, Newsweek, The New Yorker, The
New York Times Sunday Supplement и т.п. рецензируются серьезные литературные
произведения, а отнюдь не продукция масс-культа.
122
  учет общей направленности издания, в котором публикуется перевод;
 учет цели издания перевода.

2.6.2.4. Фактор адресата в ситуации КСП-2trans

В ситуации КСП-2trans(Х) адресатом ПТ является аудитория,

аналогичная читательской аудитории оригинала.
В ситуации КСП-2trans(П), то есть в ситуации перевода
публицистического текста, могут выделяться разные категории адресатов
ПЯ, определяемые переводчиком как инициатором перевода. На
формирование направленности ПТ на определенную целевую аудиторию
оказывают воздействие такие факторы, как конкретная цель осуществления
перевода, а также характер издания, в котором публикуется перевод.
В качестве примера возьмем переводы Геттисбергской речи
А.Линкольна (речь, произнесенная А.Линкольном на освящении
Геттисбергского кладбища 19 ноября 1863 г.). С.А.Алексеев в своем
диссертационном исследовании делает вывод о том, что переводчики
(В.В.Набоков, А.В.Дранов, П.Р.Палажченко, В.К.Ланчиков) в процессе
перевода решали разные задачи и, соответственно, использовали разные
стратегии. По его мнению, В.В.Набоков стремился добиться максимальной
формальной точности перевода, на грани «подстрочника», вероятно, с целью
удобства реферирования этого исторического документа. Одновременно,
задачей могла быть передача исторического контекста через ощущение
трагичности описываемых в тексте событий. А.В.Дранов – создать
произведение на русском языке, не уступающее подлиннику в поэтичности,
воспроизведя эстетическую сторону текста иными, имеющимися в русском
языке, средствами. П.Р.Палажченко – создать эквивалентный историко-
общественно-политический документ, рассчитанный на интересующегося
историей русскоязычного читателя, погрузить читателя в незнакомый ему

123
контекст гражданской войны в США. В.К.Ланчиков – истолковать читателю
скрытый религиозно-мифологический подтекст ораторского выступления
Линкольна, максимально погрузить читателя в незнакомый ему контекст
гражданской войны в США [Алексеев 2009:144-145].
В рассуждении С.А.Алексеева усматриваются указания и на
возможную целевую аудиторию каждого перевода. Это может быть широкая
аудитория русскоязычных читателей, которых переводчик хочет
познакомить с историческим контекстом трагических событий
(В.В.Набоков). Это может быть и широкая аудитория русскоязычных
читателей, не обязательно интересующаяся историей, но способная оценить
художественно-эстетические достоинства документа (А.В.Дранов). Это
могут быть интересующиеся историей читатели, для которых перевод –
источник сведений об эпохе (П.Р.Палажченко). Адресатом перевода
В.К.Ланчикова, вероятно, являются люди с хорошим художественным
чутьем, способные увидеть в тексте скрытый религиозно-мифологический
подтекст; следовательно, аудитория перевода В.К.Ланчикова более узкая по
сравнению с аудиторией других переводов и обладает специфическими
особенностями (хорошей филологической подготовкой). В своем
исследовании С.А.Алексеев выводит цели, преследуемые переводчиками,
исходя из выявленной стратегии каждого из них (стратегия → цель). Нам же
представляется важным тот факт, что именно цель перевода определяет
переводческую стратегию (цель → стратегия) и формирует направленность
ПТ на определенного адресата. В дальнейшем, как мы предполагаем, в
рамках избранной стратегии реализуется определенная тактика, призванная
обеспечить соответствие перевода особенностям восприятия и ожиданиям
получателя перевода.
Можно предположить, что, осуществляя перевод, каждый из
переводчиков уже точно знал, в каком именно издании ПТ будет
опубликован. Информация о направленности издания также может помочь в

124
решении задачи определить характерные особенности потенциального
получателя перевода.
Таким образом, мы можем сделать общий вывод, что в рамках КСП-2
задача определения целевой аудитории перевода и выявления ее характерных
особенностей решается особо в зависимости от специфики определенного
вида и подвида коммуникативной ситуации. Цель перевода является
основным фактором, влияющим на направленность ПТ на определенную
аудиторию. Задача идентификации целевой аудитории осложняется
спецификой вторичных параметров коммуникативной ситуации КСП-2.

ВЫВОДЫ ПО ГЛАВЕ II

1. Недостатком традиционных схем одноязычной коммуникации

является то, что в них отражено механистическое представление об
отправителе и адресате, которые не осмыслены как деятельные субъекты и в
связи с этим не представлены присущей им и осуществляемой ими
деятельностью. Основываясь на коммуникативно-функциональном подходе к
переводу, традиционное представление о структуре акта двуязычной
коммуникации (Р.Якобсон, Ю.Найда, А.Д.Швейцер, В.Б.Кашкин) следует
дополнить таким обязательным элементом, как предметная деятельность
коммуникантов. Она является тем фактором, который вызывает
необходимость двуязычной коммуникации, и одновременно – той средой, в
которой осуществляется двуязычная коммуникация с использованием
перевода. В свою очередь, двуязычная коммуникация в форме речевой
интеракции представляет собой условие осуществления предметной
деятельности (деятельностей) коммуникантов. Исходя из этого, перевод как
деятельность переводчика и результат этой деятельности есть инструмент
обеспечения взаимодействия коммуникантов в рамках их предметной
деятельности.

125
 2. Переводческая деятельность каждый раз осуществляется в
конкретной коммуникативной ситуации. Коммуникативная ситуация – это
фрагмент реальной действительности, представляющий собой системную
совокупность экстралингвистических условий осуществления неречевых
(предметных) деятельностей коммуникантов, координируемых и
согласуемых посредством их речевой деятельности, в ходе которой создается
материальный продукт – речевое сообщение. Соответственно,
коммуникативная ситуация с использованием перевода – это также фрагмент
реальной действительности, представляющий собой системную
совокупность экстралингвистических условий осуществления предметных
деятельностей коммуникантов, возможность которых обеспечивается путем
осуществления перевода.
3. Специфика каждой коммуникативной ситуации определяется
совокупностью первичных и вторичных параметров ситуации. К числу
первичных параметров коммуникативной ситуации одноязычного общения
относятся: цели коммуникантов, определяемые характером их предметной
деятельности; характер отношений между коммуникантами
(официальный/неофициальный); условия осуществления предметной
деятельности коммуникантов (само коммуникативное событие). Вторичные
параметры ситуации одноязычного общения включают: контакт
коммуникантов (непосредственный/опосредованный); форма контакта
(письменная/устная); расположение коммуникантов (дистантное/контактное).
Существенным отличием коммуникативной ситуации с использованием
перевода (КСП) от коммуникативной ситуации одноязычного общения
является осуществление перевода как условия существования и дальнейшего
развития КСП, из чего следует, что одним из основных, первичных
параметров КСП является сама цель перевода, в свою очередь определяемая
условиями предметной деятельности коммуникантов. Цель перевода
формируется и формулируется инициатором переводческой ситуации (КСП),
следовательно, к числу первичных параметров КСП относится и роль
126
инициатора перевода (интенция инициатора переводческой ситуации,
определяющая цель перевода и сам характер КСП). Прочие первичные
параметры КСП совпадают с первичными параметрами коммуникативной
ситуации одноязычного общения и включают: характер отношений между
коммуникантами и условия осуществления ими их предметной деятельности.
Набор вторичных параметров КСП – тот же, что и у ситуации одноязычного
общения.
4. Типология коммуникативных ситуаций с использованием перевода
включает два типа КСП: КСП-1, в которых перевод предполагается
изначально, то есть в момент создания текста оригинала, а чаще всего – до
возникновения самой ситуации двуязычного общения, и КСП-2, в которых
перевод изначально не предполагается, но осуществляется post factum, то
есть после осуществления коммуникации одноязычного общения. КСП-1
подразделяются в зависимости от степени официальности/неофициальности
ситуации на КСП-1 официального характера (КСП-1formal) и КСП-1
неофициального характера (КСП-1informal). КСП-1formal включают следующие
виды коммуникативных ситуаций: а) КСП-1formal–официальные встречи; б)
КСП-1formal–лекции и презентации; в) КСП-1formal–интервью; г) КСП-1formal–
круглый стол; д) КСП-1formal–шеф-монтаж; е) КСП-1formal–экскурсионное
обслуживание; ж) КСП-1formal–переводческое сопровождение; з) КСП-1formal–
перевод документации. Подавляющее большинство КСП-1formal – это
ситуации осуществления перевода в устной форме. Коммуникативные
ситуации неофициального характера (КСП-1informal) делению на отдельные
виды не подлежат.
5. Подразделение коммуникативных ситуаций второго типа на
отдельные виды осуществляется на основе выделения личности инициатора
перевода, поскольку именно этот параметр является определяющим как для
возникновения самой коммуникативной ситуации, так и для определения ее
характера и всех последующих действий переводчика в рамках той или иной
коммуникативной ситуации. В качестве инициаторов перевода в КСП-2
127
могут выступать: автор оригинала, получатель перевода, заказчик перевода,
переводчик. Соответственно, КСП-2 включают следующие виды: КСП-2автор
(инициатор перевода – автор оригинала), КСП-2recipient (инициатор перевода –
получатель перевода), КСП-2buyer (инициатор перевода – заказчик перевода),
КСП-2trans (инициатор перевода – переводчик). Инициируя переводческую
деятельность, инициатор перевода преследует определенную цель,
связанную с характером его предметной деятельности. Поэтому наравне с
ролью инициатора цель перевода является одним из важнейших первичных
параметров коммуникативной ситуации второго типа.
6. Осуществляя переводческую деятельность, переводчик исходит из
необходимости обеспечить достижение цели, установленной инициатором
перевода, и оправдать ожидания коммуникантов (получателей перевода),
вступающих в отношения взаимодействия с автором оригинала в рамках
собственной предметной деятельности. Условием успешности деятельности
переводчика является учет им особенностей получателей перевода, то есть
учет фактора адресата. Предположения переводчика о характере возможного
восприятия текста перевода потенциальными или реальными адресатами
может отличаться большей или меньшей степенью определенности в
зависимости от типа и вида самой коммуникативной ситуации. Осуществляя
анализ коммуникативной ситуации, переводчик принимает во внимание
такие факторы, как принадлежность коммуникантов к определенной
профессиональной группе, их личностные характеристики и личный
когнитивный опыт, ориентированность исходного текста на определенную
социальную группу получателей, что позволяет предположить, что и текст
перевода должен быть ориентирован на аналогичную социальную группу,
реальные потребности получателя перевода, удовлетворению которых
служит ПТ, характер переводимого материала. Значимость каждого из этих
факторов неодинакова в разных коммуникативных ситуациях и определяется
переводчиком исходя из его представления о цели осуществления перевода.
В конечном итоге анализ данных факторов в совокупности с представлением
128
о цели перевода позволяет переводчику установить (в некоторых случаях –
предположительно) особенности восприятия адресатов перевода и тот
характер коммуникативного воздействия, который перевод должен на них
оказать.
7. Традиционное представление о том, что перевод должен оказывать
на получателей то же воздействие, что оригинал оказывает на своих
реципиентов, относится не ко всем коммуникативным ситуациям с
использованием перевода, а лишь к некоторым из них. В отдельных КСП
подобное равенство коммуникативных эффектов не только не требуется, но и
в принципе невозможно. Существенное различие коммуникативных
ситуаций с точки зрения характера ожидаемого или необходимого
коммуникативного эффекта означает необходимость использования разных
стратегий перевода, соотносимых с характером соответствующей
коммуникативной ситуации и с целью перевода.

129
 ГЛАВА 3. ТИПЫ СТРАТЕГИЙ ПЕРЕВОДА. ТАКТИКИ ПЕРЕВОДА,
ПЕРЕВОДЧЕСКИЕ ОПЕРАЦИИ

3.1. Основные подходы к определению стратегии перевода

Понятие «стратегия перевода» является одним из наименее

определенных понятий переводоведения. Не случайно А.Г.Витренко
обращает внимание на то, что в «Толковом переводоведческом словаре»
Л.Л.Нелюбина термин «стратегия перевода» отсутствует [Витренко 2008:4].
Между тем в научной переводоведческой литературе, а также в учебной
литературе по переводу этот термин используется весьма часто.
Собственно, обсуждая особенности процесса перевода, исследователи
оперируют не только терминосочетанием «стратегия перевода» (см.,
например, [Алексеева 2008:143-170, Войнич 2009, Гарбовский 2004:506-
508]), но и «переводческая стратегия» [Алексеева 2008:143-170, Комиссаров
2001:356-360], «стратегия поведения переводчика в процессе перевода» и
даже «тактика перевода», рассматривая данные терминосочетания как
синонимы. Проблема четкой дефиниции понятия «стратегия перевода»
осложняется также и тем, что в это понятие разные исследователи
вкладывают разное содержание. Рассмотрение разных точек зрения по
поводу содержания термина «стратегия перевода» поможет нам дать четкую
дефиницию этого понятия.
Б.Димитрова указывает на то, что первое различие может быть
проведено между теми определениями и классификациями стратегий
перевода, которые основаны на сугубо текстовых характеристиках, и теми,
которые основаны на данных, полученных иным путем, например, при
использовании метода «думай вслух». К числу первых классификаций
относится разграничение стратегий доместикации и форенизации (Л.Венути).
К числу вторых – разграничение стратегий преобразования ПТ по сравнению
с ИТ, предложенное Честерманом. Другой тип определений и классификаций
130
стратегий перевода приводится в переводоведческих исследованиях,
ориентированных на изучение процесса перевода. Яаскелайнен относит
глобальные стратегии, выполняющие функцию направлять переводческий
процесс, к принципам перевода. Дансетт рассматривает стратегии как серию
предписанных действий, которые переводчик осуществляет с целью решения
некой проблемы. Крингс и Лёршер определяют стратегию перевода исходя
из практики выработки коммуникативных стратегий в процессе овладения
иностранным языком [Dimitrova 2005:26].
Еще более широкий обзор подходов к трактовке указанного понятия
содержится в статье А.Г.Витренко [Витренко 2008]. Автор указывает, что
термин «стратегия перевода» употребляют в самом широком смысле, в
значении «как надо переводить, искусство перевода», используя при этом и
семантически близкие понятия, например, «план действий, который
вырабатывает переводчик» (Н.А.Крюков). Этот же термин используется и в
значении «программа переводческих действий» (А.Д.Швейцер), а также
«стратегические задачи отдельных видов перевода». При этом тот же термин
может использоваться и в узком значении – как «принципиальные подходы к
решению частных проблем в рамках общей задачи». С другой стороны,
словосочетание «стратегия перевода», как указывает А.Г.Витренко,
употребляют для обозначения общих переводческих подходов при переводе
(например, «стратегия девербализации», «стратегия буквального/вольного
перевода», «стратегия жанровой поэтической стилизации», «стратегия
доместикации/форенизации»). Кроме того, словосочетание «стратегия
перевода» употребляют для обозначения методов, используемых для
достижения целей, сформулированных при выборе общей или частной
стратегии перевода. А.Г.Витренко также отмечает, что во многих случаях это
словосочетание обозначает конкретные переводческие приемы,
включавшиеся А.Д.Швейцером в понятие «технология перевода»: «стратегия
ожидания», «стратегия столлинга», «стратегия подстановки прямых и
синтаксических соответствий» [Витренко 2008:5-6]. А Р.К.Миньяр-Белоручев
131
фактически приравнивал стратегию перевода к методу перевода,
определяемому им как «целенаправленная система взаимосвязанных
приемов, учитывающая вид перевода и закономерно существующие способы
перевода» [Миньяр-Белоручев 1980:155]. А.Г.Витренко также указывает на
неопределенность понятия в некоторых случаях (например, «этап
определения смысловой стратегии и тактики текста» при предпереводческом
анализе текста или «стратегия креативности») [Витренко 2008:7]. На основе
сделанного обзора А.Г.Витренко приходит к следующему выводу:
«…Получается, что «переводческая стратегия» - это одновременно и всего
лишь «своеобразное переводческое мышление, которое лежит в основе
действий переводчика» (надо все делать творчески, т.е. хорошо), и планы,
направленные на решение конкретных задач, составляющих его общую
задачу» [Витренко 2008:7]. Следующий вывод автора представляется еще
более значимым в рамках обсуждаемой темы: «Все так называемые варианты
«переводческой стратегии» носят по преимуществу не научный, а бытовой
характер, а объем понятия «переводческая стратегия» («стратегия
переводчика», «стратегия перевода» и т.д.) становится неопределенным»
[Витренко 2008:9]. Рассуждая по поводу появления термина «стратегия» в
переводоведческом обиходе, А.Г.Витренко предполагает, что «скорее всего,
термин был некритически заимствован посредством калькирования из
англоязычной переводоведческой литературы, куда он попал также не из
терминосистемы военного дела, а из бытовой сферы» [Витренко 2008:11]. По
мнению автора, в терминологии переводоведения словосочетание «стратегия
перевода» отражает общую неопределенность, размытость онтологических
представлений не только о переводе как процессе, но и о переводоведении
как науке. На основании вышеизложенного А.Г.Витренко приходит к,
казалось бы, вполне закономерному заключению: «При всей его
наукообразности оно, по сути дела, обозначает не научное, а обыденное
понятие и вследствие этого терминологически неправомерно. От него
надлежит отказаться и как от недостаточно определенного, в силу этого не
132
удовлетворяющего требованиям, предъявляемым к научным терминам, не
способствующего проникновению в глубь объектов познания и уводящего
теоретиков перевода от изучения объективных когнитивных процессов в
сторону концепции «черного ящика» и непознаваемости процесса перевода»
[Витренко 2008:15].
Подобный же пессимизм в отношении возможности определения
стратегии и разграничения стратегий и тактик сквозит и в рассуждениях
Т.А.Волковой. Рассматривая проблему выделения коммуникативных
стратегий, она пишет: «Очевидно, на настоящий момент еще нет абсолютно
ясного представления о том, какие стратегии и тактики имеют право
назваться таковыми. Исследовательская мысль направлена в основном на
практическое выявление и описание отдельных стратегий и тактик, на
доказательство того, что они определенным образом проявляются в процессе
коммуникации и особом выборе языковых средств. Целесообразным
представляется объединение данных единиц в определенные классы, внутри
которых их можно сопоставлять и анализировать с применением общих
методов» [Волкова 2010:31]. Не очень понятно, каким образом
исследовательская мысль выявляет отдельные стратегии и тактики, не зная
при этом, что выявленные явления относятся к стратегиям в одних случаях и
к тактикам в других.
Мы не поддерживаем призыв А.Г.Витренко отказаться от
терминосочетания «стратегия перевода», признавая при этом многозначность
этого термина в переводоведческой литературе. Во-первых, оно уже вошло в
широкий переводоведческий обиход: исследователи активно пользуются
этим понятием, и есть основания полагать, что будут пользоваться им и
впредь12. Во-вторых, отказ от использования этого термина вряд ли
приблизит нас к познанию закономерностей процесса перевода. Напротив,
12
См. одну из самых последних переводоведческих работ, в названии которой также
используется терминосочетание «стратегия перевода»: Фролов В.И. О стратегии перевода
цитат // Мосты. Журнал переводчиков. – 2014. - № 1(41). – М.: Р.Валент, 2014. – С.55-63.
133
только четкое определение содержания понятия «стратегия перевода»
поможет выявить эти закономерности, поскольку послужит основой
выработки определенного подхода к изучению перевода как вида
человеческой деятельности, разумеется, при условии, что найденная
дефиниция и, соответственно, предложенный подход к изучению перевода
получат признание.
Для решения поставленной задачи не обойтись без сопоставления
разных точек зрения на содержание понятия «стратегия перевода».
Согласно текстоцентрическому (лингвистическому) подходу к
переводу стратегия перевода представляется как совокупность действий,
осуществляемых переводчиком, совокупность переводческих операций,
направленных на разрешение некой переводческой проблемы (уместно
вспомнить переводоведческие работы из сети Интернет вроде «Стратегии
перевода аббревиатур» или «Стратегии перевода фразеологизмов»).
Д.Н.Шлепнёв пишет: «под…стратегией мы будем понимать всю
совокупность действий переводчика, направленных на достижение
поставленной цели» [Шлепнёв 2002:212]. Однако мы считаем, что из
совокупности действий складывается сам процесс перевода, переводческая
деятельность, но осуществляться эта деятельность должна в соответствии с
определенной стратегией, формирующейся до начала деятельности, а не
после ее осуществления.
Т.А.Волкова предлагает во многом схожее определение: «Можно
определить стратегию перевода, – пишет она, – как неконечную
совокупность профессиональных, эффективных, динамических, логически
взаимосвязанных, последовательных универсальных и индивидуальных
приемов [курсив мой. – В.С.]. Данные приемы целенаправленно
используются в процессе переводческой деятельности в двуязычной
ситуации для оптимизации понимания исходного текста и гибкого
вариативного поиска наиболее точного соответствия исходному тексту в
языке перевода с учетом условий выполнения перевода, типа текста и
134
характера предполагаемого реципиента» [Волкова 2010:21]. С одной
стороны, вроде бы здесь звучит призыв к учету условий осуществления
перевода, особенностей самой ситуации коммуникации и предполагаемого
реципиента. С другой стороны, оказывается, что все это необходимо только
для того, чтобы правильно, то есть в соответствии с определенной ситуацией,
использовать некие индивидуальные приемы перевода. Не случайно чуть
ниже Т.А.Волкова пишет, что «основанием для типологизации
переводческих стратегий и выявления их специфических особенностей нам
представляется понятие «переводческая проблема» [Волкова 2010:21].
Получается, что стратегия перевода – это всего лишь совокупность пусть и
взаимосвязанных, но все же переводческих приемов. Здесь нет даже
приравнивания стратегии перевода к тактике перевода, а есть сведение
стратегии к набору переводческих операций, направленных на решение
неких переводческих проблем.
К числу первых исследователей, остановивших свое внимание на
понятии стратегии перевода, относится немецкий переводовед Х.Крингс. На
основе экспериментальных данных, полученных с использованием методики
think aloud, он предложил понимать под стратегиями перевода потенциально
осознанные планы переводчика, направленные на решение конкретной
переводческой проблемы в рамках конкретной переводческой задачи.
Х.Крингс различает макростратегию – способы решения ряда переводческих
задач – и микростратегию – способы решения одной задачи. С точки зрения
макростратегии в процессе перевода выделяется три этапа:
предпереводческий анализ оригинала, собственно перевод и
постпереводческая обработка текста (излагается по [Комиссаров 1999:92]).
Очевидно, что в любом случае Х.Крингс придерживается суженной
трактовки понятия «стратегия перевода», рассматривая оную исключительно
как способ решения частной переводческой проблемы или проблем. С
подобным определением стратегии перевода перекликается и определение
Вольфанга Лёршера, который рассматривает стратегии перевода как
135
процедуры, используемые для решения определенных переводческих
проблем [Lörscher 1996:27]. Также очевидно и то, что рассматриваемые
Х.Крингсом переводческие действия, реализующие некую стратегию,
направлены на преодоление возникшей в процессе перевода трудности,
связанной либо с особенностями языка текста оригинала, либо с общими
особенностями соотношения исходного языка (ИЯ) и переводящего языка
(ПЯ). Другими словами, языковой материал является определяющим
фактором возникновения переводческих проблем и, соответственно, текст
оригинала является единственным объектом приложения переводческих
усилий. Переводчик, следовательно, не выходит за рамки переводимого
текста, замыкает себя в этих рамках.
И.С.Алексеева, в полном соответствии со своим представлением о
тексте как отправной точке действий переводчика и продукте этих действий
[Алексеева 2008:148-149], опирается на взгляды Х.Крингса (а также других
немецких переводоведов, работающих в том же направлении, в частности,
К.Норд) при определении стратегии перевода. Она предлагает следующее
определение: «стратегия перевода – это осознанно выработанный
переводчиком в ходе экспертной коммуникативной деятельности алгоритм
его действий, направленных на создание продукта – текста перевода, с
обязательным учетом профессиональной этики переводчика» [Алексеева
2008:148]. Связь с концепцией Х.Крингса просматривается в следующем
утверждении: стратегия перевода предполагает операции по обработке
исходного текста (ИТ), затем – создание текста перевода (ПТа) и, наконец, –
обработку этого текста (ПТб) [Алексеева 2008:149]. Фактически те же этапы
в отношении макростратегии перевода различает и Х.Крингс. Из
приведенного утверждения можно сделать вывод, что все три этапа являются
как бы составной частью стратегии перевода, а точнее, стратегия перевода
формируется на каждом из этих этапов. К тому же выводу нас подталкивает
и следующее утверждение: «…на всех этапах перевода при выработке
стратегии (курсив мой. – В.С.) нам необходимы применение теории текста и
136
опора на тип текста…» [Алексеева 2008:149]. Заметим, что представление о
постоянной изменчивости стратегии перевода в зависимости от специфики
того или иного этапа перевода вряд ли соответствует истинному положению
вещей. Однако из дальнейшего изложения становится ясно, что стратегия
перевода, по мнению автора, вырабатывается все-таки на стадии
предпереводческого анализа.
Именно этап (стадия) предпереводческого анализа ИТ представляет
особую важность с точки зрения формирования стратегии перевода. И здесь
работа И.С.Алексеевой в значительной степени развивает положения,
высказанные Х.Крингсом и его последователями. Важным, по нашему
мнению, является включение в перечень задач, решаемых переводчиком на
этапе предпереводческого анализа, и осуществляемых им действий таких,
как 1) сбор экстралингвотекстуальных сведений (данные об авторе текста,
времени создания и публикации текста, знакомство с глобальным текстом, из
которого был взят данный текст); 2) определение источника, реципиента и
цели перевода (суть анализа – определить, кем текст порожден, для кого
предназначен и какова цель создания переводной версии [Алексеева
2008:149-151]. По сути, в этом утверждении усматриваются явные признаки
коммуникативно-функционального подхода к переводу, предполагающего
выяснение на этапе предпереводческого анализа как можно большего числа
формантов коммуникативной ситуации, в которой осуществляется перевод.
Вместе с тем мы не можем согласиться с определением стратегии
перевода как простого алгоритма действий, направленных на создание текста
перевода. Само понятие «алгоритм» предполагает некую жесткую заданность
определенных действий и их последовательности. В математике, откуда был
заимствован данный термин, он определяется как «способ (программа)
решения вычислительных и других задач, точно предписывающий (курсив
мой. – В.С.), как и в какой последовательности получить результат,
однозначно определяемый исходными данными» [БЭС – Большой
энциклопедический словарь 1998:31]. Вызывает сомнение сама возможность
137
на этапе предпереводческого анализа текста точно определить, какие именно
операции нужно будет осуществить в дальнейшем и в какой
последовательности. В сознании переводчика могут содержаться
определенные прогнозы, предположения относительно переводческого
процесса в будущем, даже представление о некоторых проблемах, которые
ему предстоит решать, но четкого перечня его будущих действий,
разумеется, нет.
Мы также не может согласиться с тем, что действия переводчика
направлены лишь на создание текста перевода. Мы исходим из того, что
деятельность переводчика имеет целью обеспечение коммуникации между
разноязычными коммуникантами либо удовлетворение потребностей
реципиента путем создания текста на ПЯ. Если говорить о действиях
переводчика в соответствии с определенной стратегией, то следует говорить
не об их направленности на создание текста перевода, а об их
направленности на достижение цели перевода путем создания текста на ПЯ.
Разумеется, можно сказать, что это всего лишь вопрос формулировки.
Однако за каждым вариантом формулировки усматривается определенный
подход к переводу и представление о характере действий переводчика,
соответствующем сформулированной им стратегии перевода. Впрочем, в
работе И.С.Алексеевой есть положения, свидетельствующие о том, что
исследователь не считает создание текста перевода как такового, без учета
особенностей коммуникативной ситуации, единственной задачей
переводчика. Об этом свидетельствует утверждение, что ключевым пунктом
при формулировании цели перевода является выяснение двух осознанных
намерений заказчика перевода: 1) сферы предполагаемого практического
использования текста перевода и 2) намерения сохранить текст
эквивалентным подлиннику либо изменить его, внося в переводческое
задание элементы обработки текста разного характера: выборочный перевод,
авторизация, смена реципиента ПТ по сравнению с реципиентом ИТ
[Алексеева 2008:151].
138
 Таким образом, предпереводческий анализ текста не сводится к
анализу одних лишь характеристик оригинала и условий его создания, а
предполагает и анализ самой коммуникативной ситуации, в которой
создается текст перевода. Только с учетом особенностей коммуникативной
ситуации и ее составляющих можно сформулировать цель перевода.
По мнению В.Н.Комиссарова, общая стратегия перевода представляет
собой правильный подход переводчика к своей работе, своеобразное
переводческое мышление, которое лежит в основе действий переводчика
[Комиссаров 2001:356]. Исследователь считает, что выработка переводческой
стратегии предполагает знание и применение переводчиком общих
принципов осуществления процесса перевода и выделяет три основные
группы таких принципов: некоторые исходные постулаты, выбор общего
направления действий, которым переводчик будет руководствоваться при
принятии конкретных решений, и выбор характера и последовательности
действий в процессе перевода [Комиссаров 2001:356-357].
Предлагаемые В.Н.Комиссаровым исходные постулаты имеют
отношение к переводческой деятельности вообще, служат основой
своеобразного переводческого мышления. Несомненно, их следует
рассматривать как условие формирования переводческой стратегии, без
знания и применения этих постулатов у переводчика вообще не появится
стратегия перевода, но ни в коем случае нельзя их рассматривать как
составную часть переводческой стратегии. Здесь уместно привести слова
Ж.Боас-Байер о различиях между теорией и стратегией: «теория – это
изображение мира, а стратегия – преобразование этого изображения в план
действий» [Boase-Beier 2011:78].
Выбор общего направления действий, которым переводчик будет
руководствоваться при решении конкретных задач, по мнению
В.Н.Комиссарова, зависит, в первую очередь, от определения цели перевода
и условий его выполнения. Заметим, что и то, и другое рассматривается нами
как параметры коммуникативной ситуации (первичный и вторичный
139
соответственно). Мы полностью согласны с утверждением, что «переводчик
должен четко представлять, для чего и для кого он переводит, какую задачу
будет выполнять создаваемый им текст, как и кем этот текст будет
использован» [Комиссаров 2001:357]. В этом утверждении явно
просматривается ориентированность на параметры коммуникативной
ситуации, в рамках которой вырабатывается стратегия перевода. Более того,
знание переводчиком данных параметров определяет характер той стратегии
перевода, которая формулируется им применительно к этой ситуации: на
основе таких данных, пишет В.Н.Комиссаров, переводчик может решить,
«будет ли он делать перевод или какой-либо другой вид языкового
посредничества … В соответствии с этими решениями он будет выбирать и
способы передачи исходного сообщения» [Комиссаров 2001:357-358].
Следующим этапом выработки переводческой стратегии является
определение типа переводимого текста, который обусловливает доминанту
переводческого процесса. Результатом такого анализа может быть выбор
доминанты перевода – основных элементов текста оригинала, на точное
воспроизведение которых переводчик будет обращать особое внимание
[Комиссаров 2001:358].
Нет сомнения в том, что определение типа переводимого текста
является важным этапом выработки переводческой стратегии на стадии
переводческого анализа. Тип текста может оказаться тем наиболее важным
параметром коммуникативной ситуации, который определяет характер
вырабатываемой переводческой стратегии (наряду с учетом прочих
формантов коммуникативной ситуации): переводчик может принять решение
создать полноценное литературное произведение и таким образом оказать
эмоционально-эстетическое воздействие на получателя при переводе
художественного текста или обеспечить точную передачу информации при
переводе специального текста.
По мнению В.Н.Комиссарова, стратегия переводчика включает ряд
действий (третья группа основных принципов осуществления процесса
140
перевода). Перечень этих действий включает: знакомство с предметом
исходного сообщения, составление терминологических списков, изучение
параллельных текстов на ПЯ на ту же или близкую тематику. Некоторые
действия характеризуют общий подход переводчика к своей работе:
прочтение всего текста до осуществления перевода, перевод заголовка после
ознакомления с содержанием всего текста и т.п. [Комиссаров 2001:359].
Сомнение вызывает утверждение, что эти действия входят в стратегию
перевода. Значительная их часть имеет отношение к самому – уже
осуществляемому – процессу перевода, а не к тому, что формируется на
этапе предпереводческого анализа. Более того, некоторые из указанных
действий носят всеобщий характер (на что указывает и сам автор), то есть
осуществляются профессиональным переводчиком во всех
коммуникативных ситуациях, во всех подвидах, по крайней мере,
письменного перевода (например, перевод заголовка после ознакомления со
всем текстом, выделение в тексте последовательных отрезков).
Таким образом, представленный В.Н.Комиссаровым механизм
выработки стратегии перевода отличается противоречивостью: с одной
стороны, формирование стратегии перевода предполагает обращение, по
крайней мере, к некоторым компонентам коммуникативной ситуации, то есть
к тем экстралингвистическим и лингвистическим факторам, которые
оказывают воздействие на формирование стратегии перевода, а с другой
стороны, автор включает в число факторов, воздействующих на
формирование стратегии перевода, явления и действия, которые имеют
отношение не к конкретному переводческому акту (при том, что стратегия
перевода каждый раз формируется применительно к конкретному акту
перевода), а к переводу вообще, ко всем без исключения переводческим
актам, и к тому же имеют место не на этапе переводческого анализа
коммуникативной ситуации и исходного текста, а уже собственно в процессе
создания текста перевода. Из чего можно заключить, что концепция
переводческой стратегии В.Н.Комиссарова имеет расширительный характер:
141
стратегия перевода включает как элементы планирования, так и элементы
реализации плана, которые вряд ли можно рассматривать как признаки
стратегии.
Определение стратегии перевода, предложенное Н.К.Гарбовским,
привлекает внимание своей ориентированностью на условия осуществления
конкретного акта перевода. Автор утверждает, что стратегия перевода – это
определенная генеральная линия поведения в соответствии с осознанной
переводчиком конечной целью перевода. Осознание переводчиком конечной
цели перевода имеет своим результатом выработку определенной
переводческой концепции [Гарбовский 2004:508]. Несомненно, определение
Н.К.Гарбовского обладает целым рядом достоинств. Во-первых, учет
конечной цели перевода означает, что деятельность переводчика включается
исследователем в конкретную коммуникативную ситуацию. Цель перевода
определяется переводчиком на основе учета параметров этой ситуации. Во-
вторых, ценным является представление о стратегии перевода как о
генеральной линии поведения переводчика. Несомненно, под поведением
имеется в виду деятельность переводчика в рамках определенной
коммуникативной ситуации: переводчик ориентируется в ситуации, осознает
цель перевода и стоящие перед ним задачи и в дальнейшем решает эти
задачи в соответствии с сформировавшейся у него определенной
концепцией. К сожалению, Н.К.Гарбовский не указывает, какой может быть
эта концепция. Можно лишь предположить, что речь идет об общем
представлении переводчика о специфике коммуникативной ситуации с
использованием перевода и стоящих перед ним задачах. Но само указание на
факт ее формирования уже представляется важным и может рассматриваться
как третье достоинство дефиниции Н.К.Гарбовского. Правда, сама по себе
эта концепция не может рассматриваться в качестве стратегии перевода, ибо
стратегия предполагает момент планирования. Условно говоря,
переводческая концепция – это общее видение, способ осознания ситуации,
выступающий в качестве общего руководства к последующим действиям. В
142
этом отношении в целом права Ж.Боас-Байер, утверждая, что «…стратегии –
это конкретные способы перевода, определяемые представлением
переводчика о том, что такое перевод и как он осуществляется» [Boase-Beier
2011:79].
Концепция стратегии перевода, предложенная Н.К.Гарбовским, более
других соответствует принципам коммуникативно-функционального подхода
к переводу и, следовательно, более точно отражает реальные условия
осуществления переводческой деятельности, не отрицая их многообразия,
определяемого многообразием коммуникативных ситуаций с использованием
перевода. Это же многообразие коммуникативных ситуаций, кстати,
определяет и многообразие переводческих решений, часто парадоксальных
на первый взгляд, но вполне закономерных, если принять во внимание
условия осуществления переводческой деятельности.
Вместе с тем предложенное Н.К.Гарбовским определение стратегии
перевода не может считаться окончательным. Прежде всего ему не хватает
четкого, недвусмысленного указания на определяющую роль
коммуникативной ситуации с использованием перевода в формировании
переводческой концепции и стратегии перевода, то есть «генеральной линии
поведения переводчика».
Близкой по сути к концепции Н.К.Гарбовского является концепция
Д.В.Псурцева, который, вслед за А.Д.Швейцером, под стратегией перевода
понимает программу действий переводчика по достижению состояния
адекватности перевода. Формирование стратегии перевода заключается: в
определении задач, которые необходимо выполнить/иметь в виду при
переводе данного текста, в ранжировании этих задач по степени важности, в
определении системы необходимых жертв и компенсаций [Псурцев 2013:21].
Несомненным достоинством концепции Д.В.Псурцева является указание на
необходимость обдумать (на этапе предпереводческого анализа) цель
перевода и фактор возможного изменения аудитории [Псурцев 2013:23].

143
 В целом краткий обзор существующих взглядов на суть стратегии
перевода свидетельствует о том, что переводоведы далеко не всегда
учитывают влияние КСП на формирование стратегии перевода.
Следовательно, нашей задачей является выработка дефиниции стратегии
перевода на основе коммуникативно-функционального подхода, что
предполагает включение самой переводческой деятельности в
коммуникативную ситуацию и определение зависимости стратегии перевода
от специфики КС.

3.2. Общее определение стратегии перевода

Прежде всего, нуждается в определении само понятие «стратегия».

Если рассматривать это слово в качестве термина, то выясняется, что это
термин с весьма размытой семантикой. А.Г.Витренко предполагает, что
термин «стратегия» был заимствован в переводоведческий обиход из
психологии, куда он попал в результате ретерминологизации из
терминосистемы военного дела [Витренко 2008:11]. Можно также
предположить, что отечественные переводоведы заимствовали это слово из
английского языка, где оно используется весьма широко даже в бытовой
сфере. В английском языке форма множественного числа strategies является
вполне обычным явлением. На связь русского термина «стратегия» с его
возможным английским прототипом указывает и то, что в русском языке
форма множественного числа стала весьма распространенной (Интернет
пестрит названиями типа «Стратегии перевода аббревиатур», как будто это
действительно стратегия и этих стратегий много).
Для четкого определения понятия «стратегия перевода» мы предлагаем
опереться на дефиниции стратегии, предлагаемые словарями русского языка
и энциклопедическими словарями. Несомненно, слово «стратегия» в русском
языковом обиходе ассоциируется прежде всего с военным делом.
Практически все словари русского языка и энциклопедии в качестве первого,
144
то есть основного, определения стратегии предлагают определение военного
термина «стратегия». Например, «Стратегия – 1. Наука о ведении войны,
искусство ведения войны. Теория военной стратегии. 2. Общий план ведения
войны, боевых операций. Победоносная с.» [Ожегов 1990:770]. Но вместе с
тем «стратегия» обрела и переносное значение (по крайней мере, в словарях
дается помета «перен.»). Тот же словарь С.И.Ожегова указывает и другое
значение слова «стратегия»: «перен. Искусство руководства общественной,
политической борьбой, а также вообще искусство планирования руководства,
основанного на правильных и далеко идущих прогнозах» [Ожегов 1990:770].
Представляется вполне возможным воспользоваться так называемым
«переносным» значением слова «стратегия» и рассматривать его как базовое
при дальнейшем определении терминосочетания «стратегия перевода». При
этом интерес представляет и значение прилагательного «стратегический»,
используемого не в военном смысле, а в обиходном русском языке:
«Стратегический – перен. Содержащий общие, основные установки, важные
для подготовки и осуществления чего-либо» [Словарь русского языка
1984:283].
Итак, в указанных дефинициях наше внимание привлекают следующие
семы: «…искусство планирования руководства, основанного на правильных и
далеко идущих прогнозах» и «…содержащий общие, основные установки,
важные для подготовки и осуществления чего-либо». Дефиниции
существительного и прилагательного объединяет указание на наличие семы
планирования, подготовки чего-либо. В этом и заключается суть стратегии:
планирование будущей деятельности, ее подготовка применительно к
определенным условиям и в соответствии с определенной целью. В этом
отношении содержание общего понятия «стратегия» не расходится с
содержанием военного термина («Общий план ведения войны, боевых
операций»). Что касается учета специфики условий и характера цели в
процессе выработки стратегии, то его наличие в содержании понятия может
быть выведено только умозрительно, поскольку предлагаемые дефиниции не
145
содержат указаний на связь планирования с условиями осуществления
деятельности. Вполне очевидно, однако, что всякое планирование
деятельности предполагает учет условий осуществления этой деятельности.
«Планировать» - это значит «1. Составлять план. Планировать работу. 2.
Включать в план каких-н. работ, предполагать устройство чего-н. 3.
Предполагать, рассчитывать, иметь в своих планах (разг.). П. поехать на
курорт» [Ожегов 1990:519]. Таким образом, планирование предполагает
составление плана какой-либо деятельности. При этом всякая деятельность
осуществляется в определенных условиях, а само планирование необходимо
учитывает специфику этих условий. В качестве обоснования этого
утверждения приведем выдержку из статьи «Деятельность» в
«Психологическом словаре»: «Деятельность – активное взаимодействие с
окружающей действительностью, в ходе которого живое существо выступает
как субъект, целенаправленно воздействующий на объект и
удовлетворяющий т.о. свои потребности. Вследствие чрезвычайной
сложности и непрерывной изменчивости внешних условий уже на
относительно ранних стадиях филогенеза создается жизненная
необходимость в возникновении психических форм управления
практическим взаимодействием живого существа с окружающей средой.
Особое значение имеет развитие ориентировочно-исследовательской Д.,
заключающейся в обследовании окружающего и в формировании образа
ситуации… (курсив мой. – В.С.)» [Психологический словарь 1996:95]. Таким
образом, осуществление деятельности неизбежно предполагает обследование
окружающего и формирование образа ситуации, на основе которых
осуществляется планирование дальнейшего поведения как формы
взаимодействия с окружающей действительностью.
Следует принять во внимание и тот факт, что всякая осознаваемая
субъектом, контролируемая им деятельность осуществляется с определенной
целью. Как указывает А.А.Леонтьев, деятельность человека имеет ту или
иную направленность [Леонтьев 1997:143], связанную с системой мотивов. К
146
основным элементам, составляющим примерное содержание как
материальной, так и духовной деятельности, относятся: мотивы,
побуждающие субъект к деятельности; цели – результаты, на достижение
которых деятельность направлена; средства, с помощью которых
деятельность осуществляется [Психологический словарь 1996:95].
А.А.Леонтьев предлагает модель, которая применительно к частному случаю
деятельности, а именно к деятельности общения, имеет следующий вид:
«Деятельность общения обязательно (курсив автора. – В.С.) включает в себя
определенную мотивацию или, вернее, потребность в общении,
формирующуюся у коммуникатора благодаря тем или иным
внекоммуникативным факторам и – в процессе ориентировки в проблемной
ситуации – преображающуюся в мотив деятельности общения.
Одновременно формируется «смутное желание» (Л.С.Выготский), т.е.
коммуникативное намерение (коммуникативная интенция), вычленяется
коммуникативная задача. Затем осуществляется ориентировка в условиях
этой задачи, благодаря чему становится в дальнейшем возможным
планирование речевых (и вообще коммуникативных) действий. Это
планирование (программирование), происходящее при помощи внутреннего
(субъективного) кода, делает возможным переход к следующему этапу –
конкретной семантико-грамматической реализации плана (программы,
замысла) высказывания и т.д.» [Леонтьев 1997:143-144]. В указанной модели
обращает на себя внимание момент формирования мотива деятельности и
наличие коммуникативного намерения. Представляется возможным
экстраполировать психолингвистическую модель деятельности общения (по
А.А.Леонтьеву) на деятельность вообще, которая будет включать следующие
основные этапы: ориентировка в ситуации, формирование мотива,
формирование цели деятельности, планирование деятельности,
осуществление деятельности. Очевидно, что по своему содержанию все
этапы деятельности, за исключением последнего, соотносимы с понятием
стратегии деятельности.
147
 Можно сделать вывод, что механизм выработки стратегии
осуществления деятельности включает следующие основные составляющие:
уяснение специфики ситуации, формирование ее образа и планирование
поведения субъекта в определенной ситуации. Важным представляется и
момент прогнозирования: субъект составляет прогноз возможного
изменения, развития ситуации, включающий прогнозирование возможных
реакций объектов на воздействие со стороны субъекта. Следовательно,
основными компонентами стратегии являются 1) ориентирование в ситуации,
2) формулирование цели, 3) прогнозирование и 4) планирование.
Стратегия осуществления переводческой деятельности включает все
указанные выше компоненты, которые приобретают следующие черты:
1) Ориентирование в ситуации. Переводчик как субъект переводческой
деятельности, ответственный за формирование стратегии перевода,
осуществляет ориентирование в коммуникативной ситуации (КС).
Ориентирование в любой ситуации, в которой осуществляется деятельность
субъекта, есть непременное условие успешного осуществления деятельности.
А.А.Леонтьев отмечает три аспекта ориентировки: во-первых, ориентировка
в пространственных условиях общения и – более широко – вообще в таких
его обстоятельствах, которые поддаются зрительному и кинестетическому
восприятию; во-вторых, ориентировка во временных условиях общения –
прежде всего, наличие или отсутствие временного дефицита; в-третьих,
ориентировка в узко понимаемой социальной ситуации общения, т.е. в
актуальных социальных взаимоотношениях между общающимися [Леонтьев
1997:210]. Переводчик как субъект переводческой деятельности и один из
участников двуязычного общения принимает во внимание все параметры КС
(см. выше). Другими словами, переводчик устанавливает, кто именно
является инициатором перевода, какие именно цели преследует инициатор
перевода, каковы его ожидания в отношении перевода и действий
переводчика. Переводчик также принимает во внимание условия
осуществления коммуникантами предметной деятельности, определяет
148
характер отношений между коммуникантами
(официальный/неофициальный), а также вторичные параметры ситуации:
наличие непосредственного или опосредованного контакта между
коммуникантами, форма контакта, контактное или дистантное расположение
коммуникантов относительно друг друга.
2) Формулирование цели. Формулирование переводчиком цели
перевода осуществляется уже на этапе ориентирования в коммуникативной
ситуации. Цель перевода –это именно тот параметр, который «привносится»
в КС самим переводчиком, точнее, становится осознаваемым им только в
результате проведения соответствующего анализа. Можно утверждать, что
переводчик является единственным лицом, которое реально осознает цель
перевода. Про остальных коммуникантов можно сказать лишь то, что они
осознают собственные цели в рамках данной КС, имеют собственные мотивы
для осуществления этой деятельности, соответственно, имеют определенные
ожидания в отношении перевода. Другими словами, переводчик
формулирует цель перевода «для себя и про себя», как руководство к
последующему действию.
3) Прогнозирование. Ориентирование переводчика в коммуникативной
ситуации является основой осуществления деятельности прогнозирования,
которое заключается в составлении прогноза относительно:
а) возможных изменений КС и ее дальнейшего развития. При этом мы
не предполагаем возможность каких-либо изменений первичных и
вторичных параметров коммуникативной ситуации. Вряд ли в процессе
коммуникации может измениться роль инициатора перевода или цель
осуществления перевода, или отношения между коммуникантами, или общие
условия осуществления их неречевой деятельности. Точно так же не
претерпевают изменений форма контакта между коммуникантами (устная
или письменная) или расположение коммуникантов (контактное или
дистантное). Но при этом следует помнить, что коммуникация как
«специфическая форма взаимодействия людей в процессах их познавательно-
149
трудовой деятельности, осуществляющаяся главным образом при помощи
языка» [Большой энциклопедический словарь 1998:556] представляет собой
именно процесс взаимодействия, включенный, разумеется, в процесс
познавательно-трудовой деятельности людей, а всякий процесс может быть
подвержен определенным изменениям. Еще раз обратимся к дефиниции:
«Процесс – последовательная смена явлений, состояний в развитии чего-
либо» [Большой энциклопедический словарь 1998:971]. В процессе
коммуникации также отмечается «смена явлений, состояний», ситуация
общения развивается во времени. Изменения КС проявляются не в смене ее
первичных и вторичных параметров, а в последовательной смене событий в
рамках общих условий осуществления коммуникантами неречевой
(познавательно-трудовой) деятельности. Например, в ситуации официальных
переговоров в качестве последовательно происходящих событий можно
рассматривать реакции собеседников на высказывания друг друга, смену
общего эмоционального фона, привлечение дополнительных источников
информации (протоколы предыдущих переговоров, каталоги продукции и
т.п.). В ситуации шеф-монтажа в качестве подобных событий можно
рассматривать возникновение технических проблем, проявление несогласия
со стороны одного из коммуникантов и изменение общего эмоционального
фона общения. Ориентируясь в КСП, переводчик составляет прогноз
возможных событий в рамках данной коммуникативной ситуации. Важность
такого прогноза велика: он позволяет переводчику заранее настроиться на
возможные изменения ситуации и в дальнейшем среагировать на них
наиболее рациональным способом. По сути, речь идет о том, что психологи
называют механизмом вероятностного прогнозирования, который «лежит в
основе многих сторон психической деятельности человека, в том числе в
основе его речевой деятельности» [Чернов 1987:128]). В свою очередь,
понятие вероятностного прогнозирования основано на фундаментальном
методологическом понятии опережающего отражения действительности,
событий внешнего мира в живом организме. Как отмечал П.К.Анохин,
150
«опережающее отражение действительности есть основная форма
приспособления живой материи к пространственно-временной структуре
неорганического мира, в котором последовательность и повторяемость
являются основными временными параметрами» (цит. по [Чернов 1987:126]).
Механизм вероятностного прогнозирования особенно важен в
ситуации с использованием устного перевода. Именно эта ситуация в
большей степени подвержена разнообразным изменениям. Коммуникация в
такой ситуации быстротечна, развивается стремительно благодаря наличию у
нее таких вторичных параметров, как непосредственный контакт
коммуникантов и устная форма контакта. Соответственно, переводчику
приходится прогнозировать возможное развитие событий и появление у него
задач, обусловленных этими событиями. В условиях письменного перевода
механизм вероятностного прогнозирования также задействован, но его
использование сводится лишь к составлению прогнозов развития ситуации
опосредованного, неконтактного общения (например, каким образом текст
перевода попадет к получателю, каковы могут быть цели получателя при
ознакомлении с ПТ, каким образом ПТ будет использоваться получателем и
т.п.). Таким образом, в КСП с использованием письменного перевода
механизм вероятностного прогнозирования в значительно большей степени
задействован в рамках второго направления прогнозирования, о котором речь
пойдет ниже.
б) Вторым направлением прогнозирования в рамках выработки
стратегии перевода является прогнозирование возможных реакций со
стороны коммуникантов на оказываемое на них воздействие, в том числе и со
стороны текста перевода. Как пишет А.А.Леонтьев, ссылаясь на Я.Яноушка,
«инициатор общения строит свое общение в расчете на определенную
реакцию со стороны партнера» [Леонтьев 1997:200]. Переводчик, будучи
посредником в межъязыковой и межкультурной коммуникации, ассоциирует
себя либо с автором оригинала, либо с инициатором перевода и,
следовательно, в процессе переводческой деятельности пытается предугадать
151
возможные реакции со стороны реципиента перевода на сообщение. Для
этого, по мнению А.А.Леонтьева, он должен антиципировать: а) отношение
(установку) собеседника в отношении этого сообщения; б) отношение
(установку) в отношении себя; в) психологический эффект, который
сообщение может оказать на собеседника [Леонтьев 1997:200].
Следует обратить внимание на то, что А.А.Леонтьев под сообщением
понимает, по всей видимости, отдельное высказывание. Нас же интересует
только текст как инструмент коммуникации и средство достижения цели
коммуникации. Но это не делает утверждение А.А.Леонтьева, несомненно,
справедливое по своей сути, неприменимым в наших рассуждениях о
содержании механизма выработки стратегии перевода. Если подняться до
уровня стратегического планирования, то можно утверждать, следуя логике
А.А.Леонтьева, что переводчик должен антиципировать: а) отношение
реципиента перевода к ПТ; б) отношение реципиента к автору оригинала; в)
психологический эффект, который текст перевода может оказать на
реципиента. При этом следует помнить о том, что переводчик не просто
предугадывает возможный психологический эффект на этапе
стратегического планирования или регистрирует наличие того или иного
эффекта на этапе осуществления перевода или после его осуществления.
Деятельность переводчика нацелена на обеспечение определенного
коммуникативного эффекта, на достижение определенной, заранее
осознанной цели перевода, что, в свою очередь, предполагает осуществление
действий, обеспечивающих достижение этой цели. Очевидно, что эти
действия не должны быть абсолютно спонтанными. Отсюда – важность
такого компонента стратегии перевода, как планирование.
4) Планирование. Как мы уже отметили, деятельность переводчика
направлена на достижение определенного результата, определенной цели. В
этом отношении она ничем не отличается от других видов трудовой
деятельности. Как писал С.Л.Рубинштейн, «труд – это всегда выполнение
определенного задания; весь ход деятельности должен быть подчинен
152
достижению намеченного результата; труд требует поэтому планирования и
контроля (курсив автора. – В.С.) исполнения…» [Рубинштейн 2008:474].
Планирование переводчиком своей деятельности в рамках выработки
стратегии перевода является заключительным этапом в этом процессе. Но
что именно планирует переводчик? Планирует ли он осуществление
определенных переводческих действий и их последовательность?
Несомненно, осуществление определенных действий предполагается
переводчиком еще до того, как он начал осуществлять перевод. К их числу
можно отнести: продуцирование текста перевода одновременно с
восприятием оригинала на слух в синхронном переводе, предварительное
ознакомление с текстом оригинала в письменном переводе, ведение
переводческой скорописи в последовательном переводе, осуществление
перевода в устной форме в паузах ораторской речи или после ремарок
собеседников в последовательном переводе, особое внимание к образным
компонентам текста и их передаче в художественном переводе и т.п. Речь
идет об определенных механизмах осуществления того или иного вида
перевода, о тех действиях, которые составляют специфику данного вида
перевода. Исходя из специфики воспринятой переводчиком
коммуникативной ситуации, с учетом ее первичных и вторичных параметров,
переводчик планирует осуществление того или иного вида перевода. Однако
планирование осуществления определенного вида перевода – это лишь часть
общего планирования в рамках выработки стратегии перевода. Более важным
элементом планирования является тó, что определяется прежде всего
первичными параметрами ситуации. К числу таких параметров мы относим
установки инициатора перевода и цель осуществления перевода. Причем
цель перевода является, пожалуй, самым главным фактором, оказывающим
влияние на планирование переводческой деятельности и формирование
стратегии перевода в целом. При этом следует вспомнить, что цель
осуществления перевода может и не совпадать с целью автора оригинала, с
целью создания оригинала (по словам Питера Ньюмарка, «обычно интенция
153
переводчика совпадает с интенцией автора текста на ИЯ. Но он может
переводить рекламу, объявление или набор инструкций с целью показать
своему заказчику, как подобные материалы составляются и пишутся на языке
оригинала» [Newmark 1988:12-13]). Уже эти две разные ситуации (цель
переводчика = цель автора; цель переводчика ≠ цель автора) должны
определять разные линии поведения переводчика в процессе осуществления
перевода, то есть разные стратегии. Следовательно, на этапе планирования
происходит не только планирование осуществления определенного вида
перевода, но и планирование определенной линии поведения переводчика.
Стратегическое планирование характера поведения переводчика,
необходимого для достижения цели перевода, есть основной компонент
стратегии перевода.
Следует уточнить понятие «характер поведения» переводчика. В строго
психологическом смысле поведение осуществляется как единство
психических – побудительных, регулирующих, отражательных звеньев
(отражающих те условия, в которых находятся предметы потребностей и
влечений существа) и исполнительных, внешних действий, приближающих
или удаляющих организм от определенных объектов, а также
преобразующих их [Психологический словарь 1996:264]. Поведение
переводчика включает оба типа звеньев. При этом психические звенья
поведения реализуются на этапах ориентирования в ситуации и
формулирования цели перевода, исполнительные звенья поведения – на
этапах прогнозирования и планирования, а также на этапе собственно
осуществления перевода (в соответствии с результатами прогнозирования и
планирования). Говоря о характере поведения переводчика, мы имеем в виду,
прежде всего, особенности деятельности переводчика на этапе
осуществления перевода, проявляющиеся в совершении определенных
действий, необходимых для успешного достижения цели перевода. Таким
образом, характер поведения переводчика понимается нами как особая линия
поведения, определяемая спецификой коммуникативной ситуации и
154
поставленной цели, как особый способ адаптации поведения переводчика к
специфическим условиям осуществления переводческой деятельности в
данной коммуникативной ситуации.
Необходимо отметить, что профессиональное поведение переводчика,
как следует из наших рассуждений, включает:
а) поведенческие проявления общего представления переводчика о
специфике коммуникативной ситуации, в которой осуществляется перевод, и
о способах достижения поставленной цели перевода;
б) сугубо технологические аспекты, то есть использование
определенных тактик и операций, необходимых для решения возникающих
задач;
в) сугубо поведенческие аспекты, определяемые представлением об
этике переводческой деятельности (И.С.Алексеева).
Исходя из вышеизложенного можно сделать следующие выводы:
1) выработка стратегии перевода предполагает ориентирование
переводчика в коммуникативной ситуации, учет ее первичных и вторичных
параметров;
2) одним из важнейших параметров коммуникативной ситуации
является цель осуществления перевода, напрямую определяющая стратегию
перевода;
3) стратегия перевода, в свою очередь, определяет общую
линию поведения переводчика в процессе осуществления перевода;
4) поведение переводчика проявляется в совершении
определенных действий и использовании определенных тактик,
необходимых для достижения цели перевода.
В лингвистике и переводоведении уже предпринимались попытки
связать стратегию перевода с целью коммуникации. В частности,
К.Е.Калинин, говоря о коммуникативных стратегиях в англоязычном
политическом дискурсе, на основе анализа дефиниций понятия «стратегия»
делает вывод, что стратегия представляет собой некий общий план, в
155
котором фигурирует конечная цель, а также определен перечень задач,
последовательное решение которых должно вести к достижению этой цели
[Калинин 2009:17]. В целом, у нас нет оснований возражать против этого
общего определения стратегии. Однако стратегия перевода, будучи понятием
частным по отношению к общему понятию «стратегия», нуждается в более
детальной дефиниции.
Мы считаем возможным предложить следующее определение:
Стратегия перевода – это общая программа осуществления
переводческой деятельности в условиях определенной
коммуникативной ситуации двуязычной коммуникации, определяемая
специфическими особенностями данной ситуации и целью перевода и, в
свою очередь, определяющая характер профессионального поведения
переводчика в рамках данной коммуникативной ситуации.
По сути, формируемый переводчиком общий подход к осуществлению
своей деятельности есть результат соотнесения всех компонентов стратегии
перевода – ориентирования в ситуации, формулирования цели,
прогнозирования и планирования.

3.3. Тактики перевода, переводческие операции: дефиниции

Терминосочетание «тактика перевода» в переводоведении отличается

не меньшей неопределенностью своего значения, чем понятие «стратегия
перевода». Более того, анализ работ, посвященных проблемам перевода,
свидетельствует о том, что данные терминосочетания используются разными
авторами как своего рода синонимы, заменяя друг друга в зависимости от
вкусовых предпочтений отдельного исследователя. На это обращает
внимание и А.Г.Витренко: «Нередко вместо стратегии перевода говорят о его
тактике. Уже одно это свидетельствует о том, что и стратегия перевода, и
тактика перевода – понятия также скорее бытовые, чем научные» [Витренко
2002]. Мы не можем согласиться с последним утверждением, полагая, что в
156
переводоведческом научном обиходе эти сочетания используются именно
как научные термины со всеми присущими терминологии признаками, за
исключением, правда, одного – отсутствия многозначности. В этой связи
можно говорить об отсутствии необходимой определенности значения
данных терминов. Следовательно, предложив определение понятия
«стратегия перевода», мы должны выработать и определение тактики
перевода. При этом мы исходим из того, что данные понятия находятся в
отношениях взаимной обусловленности.
Следуя уже принятой алгоритмической процедуре, начнем с
определения понятия «тактика». Нет сомнения, что и в обиходе, и в научной
литературе слово «тактика» появилось в качестве заимствования из языка
военного дела. Об этом, в частности, свидетельствуют дефиниции,
приведенные в словарях русского языка. Так, в словаре С.И.Ожегова
«тактика» определяется как «1. Составная часть военного искусства —
теория и практика подготовки и ведения боя. Стратегия и т. 2. Общий план
подготовки и ведения боя, боевых операций. 3. перен. Совокупность средств
и приёмов для достижения намеченной цели. Т. предвыборной кампании.
Шахматная т.» [Ожегов 1990:786]. Наше внимание привлекает переносное
значение данного слова: тактика – совокупность средств и приемов для
достижения намеченной цели. Правда, не все словари русского языка
определяют переносное значение слова «тактика» единообразно. Так, в
четырехтомном «Словаре русского языка» указано: «Тактика – перен.: Образ
действий, линия поведения кого-либо в достижении намеченной цели»
[Словарь русского языка 1984:335]. В этом случае дефиниция понятия
«тактика» вызывает возражения: в нашем представлении линия поведения
соотносится с понятием стратегии, тем более что в дефиниции имеется
явственное указание на связь между определяемым понятием и намеченной
целью. А выше речь шла о том, что в общем смысле стратегия
осуществления деятельности формируется в зависимости от цели
деятельности.
157
 Обратимся к дефинициям английского tactic, предлагаемым толковыми
словарями английского языка:
Tactic, n 1. expedient; means of achieving an object, 2. (pl often with sing v)
art of placing or moving fighting forces for or during battle; (fig) plan(s) or
method(s) for carrying out a policy (A S Hornby. Oxford Advanced Learner’s
Dictionary of Current English. Oxford University Press, 1988);
Tactic, n 1. a method that you use to achieve something; 2. the way in which
military forces are arranged in order to win a battle (Longman Dictionary of
Contemporary English. 3rd edition. Pearson Education Limited, 2001);
Tactic, noun 1. a particular method or plan for achieving something.
Tactics [plural] the skill of effectively organizing and using soldiers,
weapons and equipment in battles (Macmillan English Dictionary for Advanced
Learners. Macmillan Education, 2002).
Из приведенных определений видно, что английское слово tactic в
меньшей степени воспринимается и используется как военный термин; оно
вышло за пределы языка военного дела и стало привычным обиходным
словом. Причем, в словарях английского языка мы почти не встречаем
указаний на то, что в обиходе это слово используется в переносном значении
(за исключением одного значения в словаре Хорнби, где дается помета fig.).
Таким образом, английское tactic означает «средство/метод/план достижения
цели». В этом значении английское tactic полностью совпадает с русским
словом «тактика», определяемым как «совокупность средств и приемов для
достижения цели».
Исходя из общего определения понятия «тактика», тактика перевода
должна пониматься как совокупность средств реализации стратегии
перевода, достижения цели перевода. Если стратегия перевода – это
программа осуществления переводческой деятельности в рамках
определенной коммуникативной ситуации, создаваемая с учетом
специфических особенностей данной ситуации и осознанной цели перевода,
то тактика перевода – это совокупность способов и приемов достижения
158
поставленной цели перевода с учетом выработанной стратегии перевода. В
реальности для достижения поставленной цели перевода и, соответственно,
реализации стратегии перевода требуется использование многих тактик,
совокупность которых характеризуется определенной системностью:
используемые тактики перевода объединяются в единую систему общей
направленностью на достижение поставленной цели и взаимно дополняют
друг друга. Взаимодополняемость тактик перевода означает, что если какая-
либо тактика перевода, объективно необходимая для достижения цели, не
используется переводчиком, либо используется неправильно, либо
неоправданно используется тактика, в которой нет необходимости, то
происходит сбой в процессе достижения цели перевода и реализации
стратегии перевода. Это своего рода внешняя системность тактик перевода.
Системность тактик перевода заключается и в том, что в рамках
использования определенной тактики осуществляются некие действия, или
операции, объединяемые общей направленностью на решение определенной
задачи, соотносимой с используемой тактикой. Так, в рамках осуществления
тактики воспроизведения функций стилистических приемов в переводе
переводчиком осуществляются различные действия, возможно, разнородные
по своему характеру, но все они подчинены общей задаче. При этом разные
переводчики могут использовать разные средства воспроизведения
определенного языкового средства в ПЯ в зависимости от собственного
представления о том, какое из этих средств является наиболее подходящим.
Но в любом случае необходимость используемых средств и характер каждого
из них определяется их способностью послужить средством реализации
данной тактики. Это своего рода внутренняя системность тактики перевода.
Рассматривая тактику перевода как совокупность способов и приемов
достижения поставленной цели с учетом особенностей выбранной стратегии
перевода, мы исходим из того, что «способ» и «прием» являются понятиями
отнюдь не синонимичными, хотя «во многих переводоведческих работах
термины «способ перевода», «прием перевода» и «метод перевода»
159
употребляются как синонимы» [Семко 1988:146]. Эти понятия имеют
собственные дефиниции. Так, способ перевода определяется как «объективно
существующая закономерность перехода от одного языка к другому в
переводческой деятельности. Известны два способа перевода – знаковый и
смысловой» [Нелюбин 2003:209]. Добавим, однако, что ряд ученых
предлагают и такие терминосочетания, как интерлинеарный способ перевода
и трансформационный способ перевода, соотносимые с выделяемыми
Р.К.Миньяром-Белоручевым знаковым и смысловым способами перевода
[Семко 1988:144]. В качестве примера использования знакового способа
перевода Миньяр-Белоручев приводит осуществление синхронного перевода,
когда в условиях жестких временных ограничений у переводчика нет
времени получить или осознать контекст в полном объеме. После получения
знака ИЯ в памяти переводчика мгновенно возникает соответствующий (а
иногда, увы, и не соответствующий) иноязычный эквивалент [Миньяр-
Белоручев 1980:100-102]. Способ перехода от единиц одного языка к
единицам другого языка, который предполагает использование
определенных трансформаций, называется смысловым
(трансформационным) способом перевода. Очевидно, что выбор того или
иного способа перевода определяется прежде всего самим видом перевода и
характером переводимого текста, а также особенностями соотношения двух
языков, участвующих в процессе межъязыковой коммуникации: если есть
объективно существующая возможность перейти непосредственно от знака
ИЯ к знаку ПЯ, то переводчик делает это, используя лексическое или
синтаксическое соответствие, если такой возможности нет – то используется
та или иная трансформация. В меньшей степени выбор способа перевода
определяется спецификой тактики перевода, реализуемой в рамках
определенной стратегии перевода.
Прием перевода определяется как «деятельность переводчика или
конкретные операции, вызванные возникшими трудностями в процессе
перевода» [Нелюбин 2003:165]. Можно сделать вывод, что прием перевода –
160
это именно некое действие, операция, необходимая для разрешения
некоторой переводческой проблемы, возникшей в связи с объективно
существующими особенностями соотношения двух языков. «Прием перевода
можно определить как переводческую операцию, направленную на
разрешение какой-то проблемы и предполагающую типизированную
однотипность осуществляемых переводчиком действий» [Сдобников,
Петрова 2006:264]. Например, для решения проблемы безэквивалентности
используются такие приемы перевода, как транскрипция или транслитерация,
калькирование, описательный перевод, приближенный перевод,
трансформационный перевод [Бархударов 1975:97-103]. К приемам перевода
относятся и различные средства прагматической адаптации текста,
использование которых определяется не особенностями соотношения двух
языков, а различиями в фоновых знаниях, когнитивном опыте носителей ИЯ
и ПЯ.
Таким образом, прием перевода как некое типизированное решение
возникшей проблемы представляет собой частный случай переводческой
операции. Переводческие операции включают приемы перевода,
соотносимые либо с интерлинеарным способом перевода (использование
межъязыковых соответствий), либо с трансформационным способом
перевода. Полагаем, что понятие переводческого соответствия в определении
не нуждается. Что же касается переводческой трансформации, то, например.
Л.С.Бархударов определял ее как межъязыковое преобразование,
используемое с тем, чтобы текст перевода с максимально возможной
полнотой передавал всю информацию, заключенную в исходном тексте, при
строгом соблюдении норм ПЯ [Бархударов 1975:190]. Я.И.Рецкер под
трансформацией понимал «приемы логического мышления, с помощью
которых мы раскрываем значение иноязычного слова в контексте и находим
ему русское соответствие, не совпадающее со словарным» [Рецкер 2007:45].
Используя несколько иной подход к определению причин переводческих
трансформаций, Л.К.Латышев под переводческими трансформациями
161
подразумевает намеренные отступления от структурного и семантического
параллелизма между ИТ и ПТ в пользу их равноценности в плане
воздействия [Латышев 2000:27]. Таким образом, переводческая
трансформация – это частный случай приема перевода, а именно тот случай,
когда используются структурные и семантические отступления от оригинала
в рамках трансформационного способа перевода. Приемы перевода как
способы разрешения определенных переводческих проблем и использование
межъязыковых соответствий, когда таковые проблемы отсутствуют,
рассматриваются нами как частные случаи переводческих операций.
Таким образом, переводческая операция – это любое действие
переводчика, направленное на выбор средств ПЯ с целью создания текста
перевода. Переводческие операции включают два вида действий: приемы
перевода (при наличии переводческих проблем) и использование
соответствий (если проблемы отсутствуют).
Возникает вопрос о соотношении переводческих операций с тактиками
перевода: насколько использование тех или иных операций детерминировано
характером используемой тактики перевода. Из предыдущего изложения
должно быть ясно, что использование того или иного способа перевода, а
также некоторых приемов перевода в значительной степени определяется
особенностями соотношения двух языков (наличием или отсутствие
соответствий) и в значительно меньшей степени зависит от характера
используемой тактики и стратегии перевода. Но если рассматривать
переводческие операции в их совокупности, то будет очевидным, что вся
совокупность операций как некая система действий зависит от характера
используемой тактики перевода, зависящей от определенной стратегии
перевода. Так, в области научно-технического перевода в подавляющем
большинстве случаев решается задача обеспечить передачу когнитивной
информации носителю ПЯ. Для этого используется тактика точной передачи
значений наиболее важных лексических единиц. Соответственно, реализация
этой тактики предполагает такие переводческие операции, как использование
162
межъязыковых соответствий, если они имеются. В случае их отсутствия
переводчик использует иные переводческие операции (создание нового
термина путем транскрипции или транслитерации, калькирование,
описательный перевод). Может показаться, что в последнем случае характер
осуществляемой операции определяется особенностями соотношения двух
языков. Отчасти это так, но лишь отчасти, ибо в конечном счете
переводчиком движет именно стремление воспроизвести содержащуюся в
оригинале информацию максимально точно и полно, то есть он действует в
строгом соответствии с избранной тактикой перевода. В этой же
коммуникативной ситуации переводчик отказывается от передачи средств
образности и экспрессивности, если эти параметры текста не соответствуют
конвенциям данного типа текста в ПЯ. Известно, что английский научно-
технический стиль в несколько большей степени, чем соответствующий
русский стиль, допускает использование средств экспрессивности и
эмоциональности, хотя И.С.Алексеева, рассматривая научно-технический
стиль как таковой, утверждает, что система языковых средств оформления
когнитивной информации в научном тексте «фактически блокирует
эмоциональную информацию» [Алексеева 2008:76]. В еще большей степени
эти межъязыковые расхождения проявляются в отношении научно-
популярного текста. Применяемые переводчиком стилистические
трансформации есть не что иное как переводческие операции,
детерминированные реализуемой тактикой перевода, а в конечном счете –
стратегией перевода. В иной коммуникативной ситуации, например, при
переводе рекламного текста, переводчик стремится обеспечить необходимое
воздействие на целевую аудиторию потенциального потребителя товара. Для
этого может использоваться тактика преобразования текста с учетом
конвенций данного типа текста в ПЯ и требований к этому тексту,
определяемых особенностями принимающей культуры и менталитета
носителей ПЯ. В качестве средств реализации используемой тактики
перевода могут применяться такие переводческие операции, как
163
трансформации, даже в том случае, когда в ПЯ есть соответствия единицам
ИЯ. То есть имеет место отказ от использования межъязыковых
соответствий, что определяется спецификой используемой тактики перевода
и стратегии перевода.
На основе вышеизложенного можно сделать вывод, что тактика
перевода должна рассматриваться как системно организованная
совокупность переводческих операций, используемых для решения
определенной задачи с учетом избранной стратегии перевода. Подобный
вывод полностью согласуется с утверждением Д.М.Бузаджи и его коллег о
том, что вектор практических действий переводчика ориентирован в сторону
достижения адекватности [Бузаджи и др. 2009а:23]. При этом достижение
адекватности следует рассматривать как достижение поставленной цели
перевода путем реализации определенной стратегии перевода.
Таким образом, мы отмечаем строгую детерминированность
практических действий переводчика поставленной целью перевода в рамках
определенной, опять же от этой цели зависимой, стратегии перевода. Эту
детерминированность можно изобразить следующим образом:

Коммуника
тивная Цель Стратегия Тактики Перевод-
ситуация перевода
(КС) перевода перевода ческие
операции

Если рассматривать процесс перевода как движение мысли, то,

несомненно, это движение происходит в направлении от общего к частному:
от осознания специфики коммуникативной ситуации – к уяснению цели
перевода в данной ситуации – к формированию стратегии перевода,
соответствующей поставленной цели, – к выбору тактик перевода,
обеспечивающих реализацию стратегии перевода, – к использованию
переводческих операций, характер которых детерминирован стратегией и
тактикой перевода. Последовательная детерминированность указанных
164
этапов напоминает «принцип матрешки»: более частный элемент «входит» в
более общий, а тот, в свою очередь, включается в еще более крупный
элемент. В конечном счете основным фактором, определяющим специфику
всех последующих фаз переводческого анализа и практических действий
переводчика, является характер коммуникативной ситуации, в которой
используется перевод, уникальное сочетание ее первичных и вторичных
параметров.

3.4. Типы стратегий перевода

Большинство исследователей согласятся с тем, что разные виды

перевода осуществляются в соответствии с разными стратегиями перевода.
Между тем нам представляется более правильным выделять разные
стратегии перевода, а точнее, типы стратегий, не применительно к разным
видам перевода, а применительно к разным коммуникативным ситуациям. Из
нашего предыдущего изложения следует, что в коммуникативных ситуациях
с использованием перевода, различающихся составом своих первичных и
вторичных параметров, могут использоваться одни и те же виды перевода.
Например, в ситуациях КСП-1formal–перевод документации и КСП-2buyer
используется письменный перевод при дистантном расположении
коммуникантов, а в ситуациях КСП-1formal–круглый стол и КСП-2recipient может
использоваться устный перевод при контактном расположении
коммуникантов. Использование одного и того же вида перевода в разных
коммуникативных ситуациях, разумеется, не означает, что в этих КСП
используются одни и те же стратегии перевода. Следовательно, выбор
определенной стратегии перевода зависит не от используемого вида
перевода, а от характера самой коммуникативной ситуации, в которой
используется перевод.
Определив стратегию перевода как программу осуществления
переводческой деятельности, формирующуюся на основе общего подхода
165
переводчика к выполнению перевода в условиях определенной
коммуникативной ситуации, мы далее исходим из того, что конкретное
содержание определенного типа стратегии перевода (содержание программы
осуществления переводческой деятельности) зависит от понимания
переводчиком специфики КСП и того, какую именно цель перевода он
преследует в данной коммуникативной ситуации. Данное положение вполне
согласуется с представлением о стратегии перевода как деятельностной
категории, функции субъекта [Гусев 2003]. В.В.Гусев указывает, что анализ
деятельностной стратегии описывает, как субъект организует свои действия
(подбор, иерархию, последовательность выполнения, способы и средства
контроля и оценки результата) [Гусев 2003]. Еще раз обратим внимание и на
то, что представление переводчика о цели перевода часто задается той
ролью, которую играет в коммуникативной ситуации с использованием
перевода инициатор перевода, по сути, зависит от функции инициатора.
В коммуникативной ситуации двуязычного общения, в которой
осуществление перевода планировалось изначально, всегда присутствует
некое лицо, участвующее в организации предметной деятельности
коммуникантов. При этом инициатор перевода далеко не всегда является
непосредственным участником межъязыковой коммуникации,
коммуникативного акта, хотя он и остается одним из формантов
коммуникативной ситуации с использованием перевода. Ожидания
инициатора перевода в отношении способов достижения общей цели и
решения частных задач переводчику становятся известны еще до
осуществления перевода, на этапе ведения переговоров об участии
переводчика в мероприятии. На этом этапе инициатор выступает в качестве
своего рода заказчика перевода, либо на самом деле является таковым, а
переводчик предстает в образе фрилансера или сотрудника компании. В этом
отношении описанные выше КСП-1 весьма схожи с ситуациями КСП-2recipient
и КСП-2buyer, в которых переводчик предстает в виде нанятого работника и
ориентируется на ожидания инициатора перевода.
166
 Общей особенностью ситуаций КСП-1informal является то, что общение
между разноязычными коммуникантами выходит за пределы
производственной деятельности и осуществляемая ими непроизводственная
деятельность предстает в качестве деятельности познавательной, если
пользоваться терминологией психологии. Однако и этот вид КСП-1
инициируется определенным лицом, заинтересованным в осуществлении
неформального разноязычного общения.
В коммуникативных ситуациях, в которых перевод изначально не
планировался (КСП-2), определение личности инициатора перевода не
представляет особых проблем. Собственно, отдельные виды ситуации КСП-2
выделяются именно на основе такого параметра, как личность инициатора
(автор оригинала, получатель перевода, заказчик перевода, переводчик).
Именно то, чего ожидает инициатор перевода от самого акта
межъязыковой коммуникации, каким он видит исход межъязыкового
общения, принимается во внимание переводчиком и определяет его
представление об одном из важнейших параметров коммуникативной
ситуации – цели перевода. При этом оговоримся, что в нашем представлении
цели коммуникантов и цель перевода не должны рассматриваться как
понятия синонимичные.
Цель коммуникации в рамках КСП-1formal (кроме КСП-1formal–перевод
документации), которая осуществляется в рамках определенной
производственной и познавательной деятельности, – либо передать, либо
передать и получить определенную информацию и таким образом
воздействовать на рациональную и эмоциональную сферы партнера
(партнеров) по коммуникации и удовлетворить собственную потребность в
получении информации. В условиях КСП-1formal–перевод документации
общая цель деятельности может состоять в фиксировании определенных
договоренностей в виде содержания определенного документа. В любом
случае, ориентируясь на общие цели коммуникантов, переводчик
формулирует для себя цель перевода, которая в условиях КСП-1formal
167
заключается в полной и точной передаче коммуникативно релевантной
информации, содержащейся в тексте оригинала. Передача такой информации
и представляет собой суть коммуникативного намерения (интенции) автора и
способ реализации его коммуникативной интенции. Понимаемая подобным
образом цель перевода определяет характер стратегии перевода, которая в
данном случае отличается тем, что, будучи программой осуществления
переводческой деятельности, ориентирована на реализацию
коммуникативной интенции автора оригинала и должна иметь своим
результатом создание текста на ПЯ, способного служить равноценной
заменой оригинала. Равноценность текстов на разных языках обеспечивается
их одинаковой способностью служить в качестве инструмента реализации
коммуникативной интенции автора оригинала.
Учитывая специфику коммуникативных ситуаций с использованием
перевода, определяемую, прежде всего, ролью инициатора перевода и целью
перевода, мы считаем возможным рассмотреть три типа стратегии перевода,
используемые в разных КС:
1. стратегия коммуникативно-равноценного перевода;
2. стратегия терциарного перевода;
3. стратегия переадресации.

3.4.1. Стратегия коммуникативно-равноценного перевода:

определение

Согласно коммуникативно-функциональному подходу к переводу в

том его виде, в каком он был представлен в наших предыдущих работах
[Сдобников, Петрова 2001; Сдобников 2005а; Сдобников 2005б;
Методические основы… 2007], текст перевода должен оказывать на
реципиента воздействие, схожее с тем, какое оригинал оказывает на своего
реципиента, и служить инструментом реализации коммуникативной
интенции отправителя исходного сообщения. Стратегией перевода,
168
обеспечивающей выполнение общего требования, заявленного в рамках
коммуникативно-функционального подхода, должна быть стратегия создания
коммуникативно-функционального аналога оригинала, то есть текста,
коммуникативно равноценного оригиналу.
Признавая в целом справедливость указанного требования
коммуникативной равноценности ИТ и ПТ, понимаемой как равенство
коммуникативных эффектов, производимых ИТ и ПТ [Landers 2001:49], мы
считаем необходимым ввести некоторые ограничения, определяемые, прежде
всего, спецификой коммуникативных ситуаций, в которых осуществляется
перевод. Стратегия, целью которой является создание ПТ, равноценного
оригиналу с точки зрения способности производить аналогичный
коммуникативный эффект, возможна лишь в определенных
коммуникативных ситуациях с использованием перевода, причем ситуации
КСП-1formal к числу таких ситуаций не относятся. Дело, прежде всего, в том,
что в этих случаях текст оригинала обращен непосредственно к иноязычному
коммуниканту, которому этот текст становится понятен только благодаря
переводу. То есть адресатом ИТ по сути является иноязычный коммуникант,
а это в свою очередь означает, что нет возможности для сопоставления
коммуникативного эффекта, производимого переводом (КЭ 2), с КЭ1,
производимым оригиналом. Основой установления отношений
равноценности ИТ и ПТ является не сопоставление коммуникативных
эффектов, или реакций адресатов, а сопоставление потенциальной
способности ПТ выступать в качестве инструмента реализации
коммуникативной интенции автора оригинала. Другими словами, если ПТ
обладает потенциальной способностью оказывать на своего получателя
воздействие, соответствующее коммуникативной интенции автора ИТ, то ИТ
и ПТ можно считать коммуникативно равноценными.
Формируемую в данных ситуациях стратегию перевода можно назвать
стратегией коммуникативно-равноценного перевода.

169
 Стратегия коммуникативно-равноценного перевода – это
программа осуществления переводческой деятельности,
предусматривающая реализацию коммуникативной интенции автора
оригинала в форме создания текста на ПЯ, потенциально способного
обеспечивать коммуникативное воздействие на получателя перевода в
соответствии с ожиданиями автора оригинала и, соответственно,
взаимодействие разноязычных коммуникантов в условиях совместной
предметной деятельности.
Из определения стратегии коммуникативно-равноценного перевода
следует, что в тех КСП, где используется данная стратегия, цель перевода
совпадает с целью автора оригинала. По сути, цель, с которой автор
оригинала вступает в коммуникацию, становится целью самого переводчика,
и переводчик выступает в качестве полноценного посредника в акте
межъязыковой коммуникации, в качестве представителя автора оригинала.

3.4.2. Использование стратегии коммуникативно-равноценного перевода

в разных видах КСП

Рассмотрим случаи использования стратегии коммуникативно-

равноценного перевода в КСП разных типов и видов.
Особая комбинация первичных и вторичных параметров,
определяющая выбор в пользу именно стратегии коммуникативно-
равноценного перевода, характерна, прежде всего, для КСП-1, то есть для
коммуникативных ситуаций, в которых перевод изначально запланирован.
Основная цель коммуникации – передача информации, содержащейся в
оригинале, – не зависит от характера отношений между коммуникантами.
Первичные параметры КСП-1 (личность инициатора, планирующего
переводческую деятельность, цель перевода, характер отношений между
коммуникантами) определяют выбор указанного типа стратегии наряду с
таким первичным параметром, как условия осуществления неречевой
170
деятельности коммуникантов (политическое или экономическое
сотрудничество, участие в конференции в определенном качестве,
совместная производственная деятельность и т.д.).
Таким образом, специфика самой коммуникативной ситуации, в
которой осуществляется обмен информацией (либо непосредственно в
устной форме, либо опосредованно через письменный документ) между
разноязычными коммуникантами в рамках их совместной деятельности,
определяет выбор переводчиком стратегии коммуникативно-равноценного
перевода. Зависимость выбора стратегии коммуникативно-равноценного
перевода от специфики данной ситуации условно обозначим как КСП-
1→СКРП, где СКРП – стратегия коммуникативно-равноценного перевода.
Рассмотрим случаи использования стратегии коммуникативно-
равноценного перевода в ситуациях КСП-2. По нашему мнению, данная
стратегия используется в перечисленных ниже видах и подвидах КСП-2.
1) КСП-2автор (ситуация автоперевода). Специфика данной
коммуникативной ситуации определяется тем, что в качестве инициатора
перевода выступает сам автор оригинала (он же – переводчик),
преследующий особую цель – расширение круга читателей художественного
произведения за счет включения в него представителей иной культуры.
Коммуникативное намерение автора ИТ включает оказание определенного
коммуникативного воздействия на читателя, и это намерение реализуется как
при создании текста на ИЯ, так и при создании текста на ПЯ. Характер
воздействия, по мнению автора-переводчика, не должен измениться, поэтому
стратегия коммуникативно-равноценного перевода оказывается единственно
возможной в данной коммуникативной ситуации.
Очевидно, что ситуация КСП-2автор отличается от ситуаций КСП-1
наличием в ее структуре такого конституента, как аудитория оригинала и,
соответственно, возможностью сопоставлять коммуникативный эффект,
производимый на получателя ПТ, с коммуникативным эффектом,
производимым на получателя ИТ. Следовательно, важным фактором,
171
определяющим характер самого процесса реализации данной стратегии
перевода, является фактор адресата. Прежде всего, автор-переводчик
ориентируется на предполагаемую группу потенциальных рецепторов,
аналогичную той, на которую он ориентировался в процессе создания ИТ,
разумеется, если выделение такой группы читателей возможно в принципе.
Как пишет О.В.Петрова, «когда писатель создает художественное
произведение, он чаще всего сознательно или подсознательно ориентирует
его на определенную «целевую аудиторию» – на детей, на массового
взрослого читателя (если он хочет, чтобы книжка стала бестселлером), на
интеллектуалов и т.д. Если он сознательно такой цели перед собой не ставит,
то подсознательно имеет в виду себе подобных. Соответственно, переводя
это произведение, переводчик обычно исходит из того, что и в стране
переводящего языка перевод должен быть ориентирован на аналогичную
аудиторию» [Петрова 2010:18] (мы полностью согласны с этим
утверждением, хотя и учитываем мнение Д.Робинсона, который пишет, что
«…ни у одного писателя нет полной информации о своих читателях…»
[Робинсон 2007:163]).
Следует иметь в виду, что в рамках этой же ситуации в качестве
объекта перевода может выступать не только художественный текст, но и
специальный. Мы вполне допускаем, что автор научной статьи или
монографии может выступить не только инициатором, но и исполнителем ее
перевода на другой язык (при условии владения иностранным языком в
достаточной степени). Показательно, что и в этом случае стратегия перевода
остается прежней, поскольку прежними остаются основные параметры
коммуникативной ситуации: инициатор перевода – все тот же автор
оригинала, цель перевода – расширение целевой аудитории получателей
текста. Различие заключается лишь в характере коммуникативного эффекта,
что, в свою очередь, связано с жанрово-стилистической принадлежностью
переводимого текста, которая определяется целью автора оригинала в рамках
его профессиональной (предметной) деятельности.
172
 Зависимость выбора стратегии коммуникативно-равноценного
перевода от специфики данной ситуации условно обозначим как КСП-
2автор→СКРП.
2) КСП-2recipient. В данной ситуации в качестве инициатора перевода
выступает предполагаемый получатель текста перевода. Мы выделяем два
подвида подобной коммуникативной ситуации: КСП-2recipient(С) и КСП-
2recipient(Х) на основе жанрово-стилистической принадлежности ИТ и,
соответственно, вида осуществляемого перевода
(специальный/художественный). Нас интересует, прежде всего, ситуация
КСП-2recipient(С), поскольку именно в этой ситуации необходимость выбора
стратегии коммуникативно-равноценного перевода очевидна. В КСП-
2recipient(С) осуществляется перевод специальных, информативных материалов
(технические инструкции, научные статьи, официальные документы и т.п.),
знание содержания которых необходимо получателю ПТ для осуществления
его профессиональной деятельности (эксплуатация прибора или
производственного оборудования, научное исследование и т.п.).
Коммуникативное воздействие, производимое текстом перевода, заключается
в обогащении когнитивного опыта получателя ПТ некоторым знанием.
Другими словами, задача переводчика в ситуации КСП-2recipient(С) – передача
содержащейся в оригинале информации по возможности максимально точно
и полно и с учетом особенностей оформления этой информации на ПЯ.
Зависимость выбора стратегии коммуникативно-равноценного
перевода от специфики данной ситуации условно обозначим как КСП-
2recipient(C)→СКРП. Отметим при этом высокую степень зависимости выбора
стратегии коммуникативно-равноценного перевода от особенностей данной
коммуникативной ситуации: сама ситуация КСП-2recipient(C) однозначно
определяет выбор стратегии СКРП.
Менее определенно обстоит дело с выбором данной стратегии в
ситуации КСП-2recipient(Х). Теоретически можно допустить возможность
ситуации, в которой получатель перевода хотел бы испытать на себе тот же
173
эффект, который создает оригинал, и поэтому заказывает перевод
художественного текста, выполненный в форме функционального аналога.
Однако нам такие случаи не известны. Зато известны случаи, когда цель
получателя ПТ не соответствовала ожиданиям автора ИТ: автор в процессе
создания текста предполагал, что его текст будет использоваться
определенным образом и, соответственно, будет оказывать желаемое им
воздействие, а в реальности ПТ используется иным образом, с иной целью и
производит иной эффект. Напомним уже приводимый нами в качестве
примера случай, когда театральный режиссер заказал перевод пьесы
зарубежного автора, чтобы оценить степень ее сценичности, а не ее
художественные достоинства. Очевидно, что в этом случае применяется не
стратегия коммуникативно-равноценного перевода, а иная стратегия, о
которой речь пойдет ниже.
Таким образом, можно заключить, что в ситуации КСП-2recipient(Х)
стратегия коммуникативно-равноценного перевода не используется.
3) КСП-2buyer. В данной ситуации в качестве инициатора перевода
выступает заказчик перевода. Мы выделяем два подвида подобной
коммуникативной ситуации: КСП-2buyer(Х) и КСП-2buyer(С). В ситуации КСП-
2buyer(Х) инициатор перевода – третье, стороннее по отношению к
коммуникантам лицо (издательство, редакция литературного журнала,
компания, занимающаяся кинопрокатом и т.п.). Цель перевода – получение
коммерческой прибыли либо осуществление социально-значимой
деятельности путем обнародования текста, представляющего собой
коммуникативно-функциональный аналог оригинала. По сути, данная
ситуация схожа с ситуацией КСП-2автор: и в том, и в другом случае речь идет,
во-первых, о расширении читательской/зрительской аудитории за счет
носителей ПЯ и, во-вторых, о примерном равенстве коммуникативных
эффектов, производимых ИТ и ПТ. Для создания текста – функционального
аналога ИТ единственно возможной в данной коммуникативной ситуации
является стратегия коммуникативно-равноценного перевода.
174
 Зависимость выбора стратегии коммуникативно-равноценного
перевода от специфики данной коммуникативной ситуации условно
обозначим как КСП-2buyer(Х) → СКРП.
В коммуникативной ситуации КСП-2buyer(С) отмечаются определенные
вариации в плане выбора стратегии перевода. Факт этих вариаций
определяется различиями в характере функционирования текстов, которые
мы относим к специальным. Дело в том, что специальным (информативным),
то есть нехудожественным, логическим текстом можно считать и текст
научной статьи по проблемам перевода, и выступление политического или
общественного деятеля. Такие тексты функционируют по-разному в рамках
исходной культуры и ориентированы на разные аудитории получателей,
причем не только с точки зрения профессиональной принадлежности
получателей, но и с точки зрения их принадлежности к определенной
культуре. В первом случае мы имеем дело с текстами, которые хотя и
создаются на ИЯ для аудитории ИЯ, но могут представлять интерес и для
аудитории других языков (например, текст научной статьи). Согласно
классификации А.Нойберта, они принадлежат к первому типу текстов, то
есть к типу текстов, создаваемых не только для носителей ИЯ [Нойберт
1978:197-198]. В этом случае цель перевода фактически совпадает с целью
автора оригинала и заключается в сообщении определенной информации
специалистам соответствующей области.
Во втором случае мы имеем дело с текстами, созданными в
определенных социально-исторических условиях в расчете на определенную
аудиторию ИЯ (например, речь Мартина Лютера Кинга «I Have a Dream»).
По А.Нойберту, эти тексты относятся ко второму типу – к текстам,
ориентированным исключительно на аудиторию ИЯ. Можно утверждать, что
коммуникативная интенция автора ИТ заключалась в оказании строго
определенного воздействия на получателей, принадлежащих к определенной
социальной группе или группам в культуре исходного языка, причем в
определенную историческую эпоху. Эта цель не может быть реализована при
175
переводе на иной язык, поскольку получателями становятся люди не только с
иным когнитивным опытом, мировоззрением, отношением к
действительности, но и люди, которые не принимались во внимание при
создании данного текста (в отличие от ситуации создания научно-
технического текста). Цель перевода, определяемая инициатором перевода
(заказчиком), в этой ситуации заключается в оказании определенного
воздействия на носителей ПЯ при помощи ПТ (например,
проиллюстрировать выдержками из выступления кандидата особенности
политической ситуации в данной стране), при этом не создавая отношений
опосредованной коммуникации между автором ИТ и получателями ПТ.
Понятно, что стратегия коммуникативно-равноценного перевода не может
быть использована в ситуации КСП-2buyer, если объектом перевода является
публицистический текст.
Если же объектом перевода является текст непублицистического
характера (научно-технический, искусствоведческий, религиозный и т.п.), то
цель перевода заключается в создании коммуникативно-функционального
аналога оригинала. Для этого, соответственно, используется стратегия
коммуникативно-равноценного перевода.
Таким образом, в условиях КСП-2buyer(С) жанрово-стилистическая
принадлежность исходного текста как элемента коммуникативной ситуации
приобретает особую важность для выработки стратегии перевода. При
переводе публицистического текста в ситуации КСП-2buyer(С) используется
иная стратегия, о которой речь пойдет ниже.
Соответственно, условное обозначение ситуации КСП-2buyer(С)
необходимо дополнить еще одним уточняющим элементом: КСП-2buyer(С/П)
и КСП-2buyer(С/НТ), где С/П – специальный публицистический перевод, а
С/НТ – специальный научно-технический перевод13.
13
Терминосочетание «научно-технический перевод» в данном случае используется
условно, в весьма расширительном смысле как обозначение всех видов
непублицистического и нехудожественного перевода.
176
 Мы убедились, что только КСП-2buyer(С/НТ) однозначно определяет
выбор стратегии коммуникативно-равноценного перевода, и эту зависимость
можно условно обозначить как КСП-2buyer(С/НТ) → СКРП. В ситуации
КСП-2buyer(С/П) такой зависимости не обнаруживается.
4) КСП-2trans. В данной ситуации в качестве инициатора перевода
выступает сам переводчик. Важным первичным параметром данной
коммуникативной ситуации является цель перевода, определяемая как
создание текста на ПЯ, свидетельствующего о выдающихся достоинствах
своего прототипа. Как мы уже отмечали, в качестве прототипа ПТ может
выступать либо художественный текст, либо публицистический текст.
Соответственно, мы разграничиваем ситуации КСП-2trans(Х) и КСП-2trans(П),
особенности которых представляются существенными с точки зрения выбора
переводчиком определенной стратегии.
В ситуации КСП-2trans(Х) переводчик, оценивший художественно-
эстетические достоинства оригинала и осознавший его художественную
ценность, стремится воспроизвести эти достоинства в тексте перевода,
обладающем аналогичной художественной ценностью. Очевидно, что сама
коммуникативная ситуация КСП-2trans(Х) однозначно определяет выбор
стратегии коммуникативно-равноценного перевода.
Зависимость выбора стратегии коммуникативно-равноценного
перевода от специфики данной коммуникативной ситуации условно
обозначим как КСП-2trans(Х) → СКРП.
В ситуации КСП-2trans(П) переводчик, оценивший высокую значимость
ИТ в истории и культуре ИЯ, создает ПТ, который используется им как
инструмент достижения целей, не совпадающих с целью автора оригинала.
Как мы видели на примере переводов Геттисбергской речи А.Линкольна,
переводчики ставили перед собой разные цели: либо познакомить
интересующегося историей читателя с особенностями ситуации в США во
время Гражданской войны, либо продемонстрировать художественные
особенности выступления, либо показать важность религиозно-
177
мифологического компонента этого текста [Алексеев 2009]. Но ни один из
переводчиков не ставил перед собой цель оказать на получателя перевода то
воздействие, на которое рассчитывал А.Линкольн, создавая текст своего
выступления. Таким образом, первичные параметры ситуации КСП-2trans(П), а
именно личность инициатора перевода – переводчика и цель перевода –
создание текста, лишь свидетельствующего о выдающихся достоинствах
оригинала или его специфических характеристиках, но не нацеленного на
оказание аналогичного воздействия – определяют невозможность
применения стратегии коммуникативно-равноценного перевода в данной
коммуникативной ситуации.

3.4.3. Стратегия терциарного перевода: определение

Стратегия терциарного перевода представляет собой общую

программу осуществления переводческой деятельности, направленной
на создание ПТ, удовлетворяющего потребности носителя ПЯ, который
играет иную коммуникативную роль, нежели участники первичного
коммуникативного события в культуре ИЯ, и преследует цель,
отличную от цели автора оригинала. Текст перевода не рассчитан на
оказание воздействия, аналогичного воздействию со стороны оригинала.
Представление о стратегии терциарного перевода опирается на идею
М.Я.Цвиллинга о существовании так называемого терциарного перевода, или
перевода в интересах третьих лиц [Цвиллинг 2009:84]. «Перевод здесь не
включен в цепь коммуникации, а является самостоятельной деятельностью
по извлечению информации из происходящей между партнерами
коммуникации в интересах некоего постороннего, не участвующего в
коммуникации наблюдателя» [Цвиллинг 2009:83]. Терциарный перевод не
преследует цель обеспечить равенство воздействия со стороны ИТ и ПТ на
соответствующих получателей.

178
 Ситуацию подобного рода М.Я.Цвиллинг изображает при помощи
схемы [Цвиллинг 2009:119]:

Как справедливо указывает М.Я.Цвиллинг, «в реальной

коммуникативной практике… далеко не всегда инициатором перевода
является автор/отправитель оригинального сообщения. Для многих видов
письменного перевода такая ситуация является правилом, но нередко она
имеет место и в устном переводе» [Цвиллинг 2007:40-41]. Автор отмечает,
что инициатором перевода могут быть, помимо автора, также и сам
переводчик, но также и получатель оригинального сообщения,
потенциальный получатель перевода, а зачастую и «постороннее лицо»
(напр., издатель или политический лидер) [Цвиллинг 2007:41]. Понятно, что
каждый инициатор перевода в определенном случае преследует
определенную цель, инициируя перевод. При этом отмечается, что цель
перевода может не совпадать с целью создания исходного сообщения.
Итак, под терциарным переводом понимается ситуация, при которой
получатель перевода – как бы «третий лишний». Для отправителя исходного
сообщения он лицо совершенно постороннее, обращение адресовано вовсе не
ему, и заинтересованность этого получателя в передаваемой информации
179
может не иметь ничего общего с целью исходного высказывания [Цвиллинг
2009:118-119]. Конкретным примером терциарного перевода может служить
работа переводчика при перехвате иноязычных переговоров в интересах
военной разведки или правоохранительных органов. «…С точки зрения
здравого смысла перевод боевого документа, например, приводит к
диаметрально противоположному эффекту, когда он переводится для
союзника в интересах налаживания взаимодействия войск в предстоящей
операции или же для противника в целях срыва той же самой операции!»
[Цвиллинг 2009:83]. Перечень ситуаций, в которых применение
традиционных моделей, как считает М.Я.Цвиллинг, утрачивает смысл, может
также включать: судебное заседание (допрос обвиняемого, свидетеля),
прослушивание переговоров и иные сходные действия, пропаганда и
контрпропаганда, миссионерская деятельность и противодействие ей,
социально-этнографическое интервью, психопатологическая диагностика
[Цвиллинг 2009:122], а также перевод эпоса, фольклора, перевод архивных
документов, в частности, относящихся к мемуарному и эпистолярному
наследию выдающихся личностей, переводы памятников древней
письменности и т.п. [Цвиллинг 2009:84].
Как отмечает сам М.Я.Цвиллинг, его концепция в определенной мере
смыкается с известной теорией «скопос», выдвинутой германскими
переводоведами Катариной Райс и Хансом Фермеером [Цвиллинг 2009:118].
Скопос-теория исходит из того, что перевод – это прежде всего вид
практической деятельности, а успех всякой деятельности определяется тем, в
какой степени она достигает поставленной цели. Правда, М.Я.Цвиллинг
замечает, что «скопос» не привязан к определенному субъекту, в то время
как в его концепции внимание фокусируется также на источнике
целеполагания, то есть на инициаторе перевода [Цвиллинг 2009:118].
По мнению М.Я.Цвиллинга, реальная конфигурация коммуникативно-
прагматических отношений, внутри которой осуществляется перевод, во
многих случаях весьма далека от привычной трехзвенной линейной схемы
180
[Цвиллинг 2009:119]. Исходя из этого, исследователь предлагает понятие
переводческой констелляции, своего рода созвездия, в котором переводчик
является центральной звездой, находящейся в строго определенных
отношениях с окружающими его «светилами». Переводческая констелляция
определяется как «конфигурация взаимоотношений между прямыми и
косвенными участниками процесса перевода, отражающая влияние их
целевых установок на конечный результат» и изображается автором
следующим образом [Цвиллинг 2009:120-121]:

Констелляционная модель перевода удобна тем, что в нее вписывается

ситуация терциарного перевода, которой не находилось места в
традиционных переводческих моделях, хотя в реальности терциарный
перевод осуществляется довольно часто.
Особенностью коммуникативных ситуаций двуязычной коммуникации,
в которых может применяться стратегия терциарного перевода, является
адресация ПТ лицам, выполняющим иную коммуникативную роль по
сравнению с коммуникативной ролью отправителя и получателя исходного
сообщения. Инициатор перевода, как указывает М.Я.Цвиллинг, находится
181
вне цепочки коммуникации, и сам перевод выполняется не в интересах
коммуникантов (как, скажем, в ситуациях КСП-1 или КСП-2автор, КСП-
2recipient), а в интересах третьих лиц. При этом третьи лица преследуют цель,
которая не согласуется с целью автора исходного сообщения. Другими
словами, цель перевода не совпадает с целью создания ИТ.

3.4.4. Использование стратегии терциарного перевода

в разных видах КСП

Рассмотрим коммуникативные ситуации, специфика которых

определяет выбор стратегии терциарного перевода.
1) Прежде всего, специфическими чертами, определяющими выбор
стратегии терциарного перевода, обладает коммуникативная ситуация КСП-
2buyer(С/П). Инициатором перевода здесь действительно является некое
стороннее по отношению к коммуникантам лицо: представитель печатного
органа или телерадиокомпании; целью перевода является создание ПТ,
удовлетворяющего специфическим потребностям предметной деятельности
инициатора перевода. В качестве объекта перевода выступает текст
публицистического характера, созданный в определенных социально-
исторических и культурных условиях. Такой текст не может быть
актуальным для представителей иной культуры, особенно если перевод
выполняется по прошествии нескольких десятилетий после создания
оригинала.
При этом речь может идти не только о переводе письменных
материалов, но и о переводе устных выступлений, который использует в
целях, не предполагавшихся автором оригинала. О.В.Петрова указывает, что
«…даже устное выступление чаще всего бывает адресовано оратором своим
согражданам и создается без всякого учета иноязычной аудитории, для
которой перевод может осуществляться при трансляции иностранными теле-

182
и радиокомпаниями или в рамках репортажа о событии, на котором
произносится переводимая речь» [Петрова 2009а:120-121].
Таким образом, специфика первичных признаков данной
коммуникативной ситуации (личность инициатора перевода – стороннего
лица и цель перевода, определяемая условиями осуществления деятельности
инициатора перевода) определяют выбор стратегии терциарного перевода.
Зависимость выбора стратегии терциарного перевода от специфики
данной коммуникативной ситуации условно обозначим как КСП-2buyer(С/П)
→ СТП, где СТП – стратегия терциарного перевода.
2) Использование стратегии терциарного перевода возможно и в
коммуникативной ситуации КСП-2recipient(Х). Казалось бы, вряд ли найдется
человек, который закажет лично для себя перевод художественного
произведения. Действительно, это невозможно, если речь идет об таком
способе использования художественного текста, который был предусмотрен
автором в процессе создания этого текста. Однако возможны ситуации, когда
заказчик перевода, он же его получатель, предполагает использовать перевод
вовсе не так, как это предполагал автор. Вернемся к примеру с театральным
режиссером, который заказывает перевод пьесы и просит переводчика не
тратить время на отшлифовку диалогов, поскольку он еще не решил, будет
ли он вообще ставить эту пьесу, и ему интересно знать, насколько она в
принципе сценична, динамична и т.п. В этом случае режиссер даже не
пытается понять, какое воздействие собирался оказать на читателей/зрителей
автор, не пытается испытать это воздействие на себе. Он вообще не вовлечен
в диалог «автор-читатель», он, по сути, стороннее лицо по отношению к
коммуникантам в первичной коммуникативной ситуации, он смотрит на эту
ситуацию как бы со стороны или даже не смотрит на нее вовсе. Текст
интересует его исключительно с точки зрения возможности реализовать
собственные цели. Налицо все признаки ситуации, в которой потребуется
использование стратегии терциарного перевода. Другой пример
использования стратегии терциарного перевода в той же ситуации –
183
сокращенный, по сути, реферативный перевод художественного
произведения по просьбе редактора издательства. Редактора интересует лишь
сюжет произведения, представленный в самом сжатом виде, своего рода
краткий пересказ. На основе этого пересказа редактор должен сделать вывод,
нужно ли заказывать собственно перевод книги для дальнейшего ее издания.
Очевидно, что цель получателя перевода никоим образом не согласуется с
интенцией автора текста, а представленный получателю продукт не
претендует на оказание того художественно-эстетического воздействия, на
которое рассчитывал автор оригинала.
Зависимость выбора стратегии терциарного перевода от специфики
данной коммуникативной ситуации условно обозначим как КСП-2recipient(Х)
→ СТП.
3) Почти аналогичным образом осуществляется выбор стратегии
терциарного перевода в коммуникативной ситуации КСП-2trans(П). Отличие
от ситуации КСП-2buyer(С/П) состоит в том, что инициатор перевода
(переводчик) находится внутри коммуникативной цепочки, а не вне ее, но
при этом он же является тем третьим лицом, которое определяет цель
перевода. Понятно, что эта цель ни в коей мере не соответствует
коммуникативному намерению автора оригинала. С ситуацией КСП-
2buyer(С/П) данную ситуацию объединяет также и то, что в качестве объекта
перевода выступает текст публицистического характера.
В качестве примера можно опять же привести переводы
Геттисбергской речи А.Линкольна. С.А.Алексеев убедительно доказал, что
каждый из переводчиков преследовал собственные цели, отличные от целей
автора оригинала [Алексеев 2009]. Правда, С.А.Алексеев полагает, что
каждый из переводчиков применял собственную стратегию, с чем мы не
можем согласиться. По нашему мнению, во всех случаях следует говорить о
стратегии терциарного перевода, а то, что С.А.Алексеев рассматривает в
качестве вариантов переводческой стратегии, уместно называть различными
тактиками перевода или способами реализации разных переводческих задач.
184
В этом случае можно даже говорить о разных способах использования текста
перевода речи Линкольна. Можно, правда, привести и контраргумент,
сославшись на Ю.Найду: каждый переводчик добивался того, чтобы
читатели перевода восприняли текст настолько, чтобы понять, каким образом
его воспринимали получатели оригинала. Несомненно, добиться такой
степени восприятия перевода желательно. Однако показать читателям
перевода, что совершил А.Линкольн, выступив с речью 19 ноября 1863 г., и
какое воздействие он оказал на аудиторию и на следующие поколения
американцев, – это не то же самое, что оказать аналогичное воздействие на
читателей русского перевода речи Линкольна. К тому же можно усомниться
даже в том, что русский перевод речи американского президента способен
показать получателям, какое воздействие Линкольн оказал на свою
аудиторию и на следующие поколения американцев.
Таким образом, специфика первичных параметров коммуникативной
ситуации КСП-2trans(П) определяется выбор стратегии терциарного перевода.
Зависимость выбора стратегии терциарного перевода от специфики
данной коммуникативной ситуации условно обозначим как КСП-2trans(П) →
СТП.
4) Следует обратить внимание и на такие ситуации терциарного
перевода, как деятельность переводчика, связанную с радиоперехватом, в
интересах военной разведки или правоохранительных органов. В качестве
инициатора терциарного перевода может быть и шеф «службы безопасности»
частной фирмы, занимающийся промышленным шпионажем,
отслеживающий действия опасного конкурента, или «политтехнолог»,
собирающий компромат на политического противника. В подобных
коммуникативных ситуациях объектом терциарного перевода является не
только публицистический текст но и сугубо специфический текст – научный,
технический, военный. Инициатором перевода в этих случаях является некое
стороннее по отношению к первичным коммуникантам лицо,
заинтересованное в получении непредназначенной ему информации
185
(получатель – recipient). Соответственно, следует говорить об использовании
терциарного перевода во все той же ситуации КСП-2recipient. Представляется,
что в подавляющем большинстве случаев эта ситуация конкретизируется до
КСП-2recipient(С/НТ), а зависимость выбора стратегии терциарного перевода от
данной ситуации может быть обозначена как КСП-2recipient(С/НТ) → СТП.
5) Еще одной ситуацией использования стратегии терциарного
перевода является ситуация так называемого филологического перевода, то
есть перевода литературных памятников (художественных текстов) без
намерения создать функциональны й аналог оригинала и оказать на
реципиента воздействие, соответствующее воздействию со стороны
оригинала. Представляется, что в качестве инициатора подобного перевода
может выступать, прежде всего, издательство. Соответственно, зависимость
выбора стратегии терциарного перевода от данной ситуации может быть
обозначена как КСП-2buyer(Х) → СТП.

3.4.5. Стратегия переадресации: определение

Стратегия переадресации представляет собой общую программу

осуществления переводческой деятельности, направленной на создание
текста на ПЯ, предназначенного для получателя, который отличается от
реципиента ИТ не только своей национально-культурной
принадлежностью, но и социальными характеристиками.
Термин «переадресация» предложен О.В.Петровой [Петрова 2010]. Под
переадресацией она понимает совокупность действий переводчика в
ситуации, «когда перевод предназначается целевой аудитории, отличной от
целевой аудитории оригинала не только по своим национально-культурным,
но и по каким-то социальным характеристикам. Эти характеристики могут
включать в себя возраст, профессию, образовательный уровень, место в
ситуации общения и т.п.» [Петрова 2010:20].

186
 Основанием для выделения переадресации в качестве отдельной
стратегии является специфика одного из компонентов коммуникативной
ситуации с использованием перевода, а именно получателей ПТ. Они
отличаются от получателей ИТ не только своими национально-культурными
характеристиками (которые сами по себе определяют необходимость
прагматической адаптации текста при переводе), но и характеристиками
социальными, в частности, возрастом и образовательным уровнем. Другими
словами, получатели ПТ относятся к категориям, которые не предполагались
и не могли предполагаться автором оригинала в качестве потенциальных
получателей. Между тем инициатор перевода, находящийся за пределами
первичной коммуникативной ситуации (между автором ИТ и получателями
ИТ) и вторичной коммуникативной ситуации (между автором
ПТ/переводчиком и получателями ПТ), ожидает, что ПТ окажет на
реципиентов необходимое ему воздействие, какое ИТ оказывает на своих
получателей. Для достижения этой цели требуется внесение в текст
изменений, в которых не было бы необходимости при использовании
стратегии коммуникативно-равноценного перевода. В результате подобных
модификаций текст приобретает вид, обеспечивающий возможность его
восприятия аудиторией, которая изначально не была подготовлена к
восприятию текста в его немодифицированной форме. Происходит своего
рода развертывание текста в сторону иной по своим характеристикам
аудитории по сравнению с аудиторией ИТ, причем развертывание настолько
кардинальное, резкое, что появляются основания говорить о необходимости
использования стратегии, отличной от стратегии коммуникативно-
равноценного перевода.
Можно утверждать, что в случае использования стратегии
переадресации функции ИТ и ПТ примерно совпадают: художественный
текст и в переводе продолжает выполнять свою основную функцию
художественно-эстетического воздействия; информативный текст и в
переводе продолжает выполнять функцию информирования, доносит
187
ключевую информацию даже до тех получателей, для которых ее восприятие
в «исконной» форме было бы затруднительным.
Для нас в данном случае важно указание именно на приблизительность
совпадения функций ИТ и ПТ и производимых ими коммуникативных
эффектов. В ситуациях с использованием стратегии переадресации она
объясняется невозможностью полностью воспроизвести функцию ИТ в
переводе в связи с принципиальной неспособностью аудитории ПТ
воспринимать данный текст именно так, как воспринимают ИТ его
получатели, в силу возрастных или образовательных отличий.

3.4.6. Использование стратегии переадресации в разных видах КСП

Рассмотрим коммуникативные ситуации, специфика которых

определяет использование стратегии переадресации.
1) КСП-2buyer(Х). Ранее мы указывали, что во многих случаях специфика
ситуации КСП-2buyer(Х), когда инициатором перевода является заказчик, а
объектом перевода – художественный текст, определяет выбор стратегии
коммуникативно-равноценного перевода. Это утверждение справедливо
лишь в тех случаях, когда целью перевода является расширение аудитории
текста за счет получателей ПЯ путем создания коммуникативно-
функционального аналога оригинала. В некоторых случаях заказчик
перевода не заинтересован в получении полного аналога оригинала.
Интересы его деятельности диктуют необходимость создания текста,
обладающего характеристиками, отличными от характеристик оригинала.
Например, многие детские издательства советской эпохи («Детгиз»,
«Учпедгиз», «Просвещение», «Детская литература») издавали в переводе
произведения зарубежных авторов, изначально не предназначенные для
детского или подросткового возраста (Д.Дефо, Дж.Свифта и т.п.). В данном
случае налицо существенная смена типа адресата, которая определяет
использование особой стратегии. В рамках данной стратегии производятся
188
определенные преобразования текста, в которых нет необходимости при
использовании других стратегий, но это уже вопрос тактики перевода и
переводческих операций. Еще раз отметим при этом, что в целом функция
ИТ в переводе воспроизводится (художественный текст остается
художественным текстом с присущей ему основной функцией), но часть
информации, заключенной в оригинале, до получателей перевода не доходит,
поскольку вовсе не воспроизводится в переводе. Вряд ли детская или
подростковая аудитории смогли бы воспринять всю глубину философской
мысли Дж.Свифта и его взгляд на современную ему действительность, если
бы переводчик попытался выразить все это в тексте перевода для детей.
В работе О.В.Петровой содержится еще один пример применения
стратегии переадресации в ситуации КСП-2buyer(Х): «…издательство просит
переводчика сохранить лишь захватывающий сюжет, облегчив чтение текста
за счет опущения «рассуждений» [Петрова 2010:21]. В этом случае мы также
отмечаем смену типа адресата: вместо той аудитории, которая предпочитает
«интеллектуальную литературу» в конечном коммуникативном событии
«переводчик – получатель ПТ» предстает аудитория, заинтересованная в
«лихо закрученном сюжете».
Таким образом, в данной ситуации особая цель перевода определяет
необходимость использования стратегии переадресации.
Зависимость выбора стратегии переадресации от специфики данной
коммуникативной ситуации условно обозначим как КСП-2buyer(Х) → СпА.
2) Коммуникативная ситуация КСП-2buyer(С/НТ) также может
определять выбор стратегии переадресации. В данном случае речь идет о
переводе научно-технических материалов, предназначенных изначально для
специалистов в соответствующей области, в расчете на широкую аудиторию.
В качестве инициатора перевода выступает какое-либо издательство или
орган СМИ, и целью перевода является ознакомление широкой аудитории
читателей с достижениями науки и техники или со сложными явлениями в
окружающем нас мире. Отметим, что в этом случае общая, основная функция
189
текста не меняется: ПТ информирует о том же самом, что и ИТ, только
другую по своему характеру аудиторию (аудиторию неспециалистов) и в
другой форме.
Зависимость выбора стратегии переадресации от специфики данной
коммуникативной ситуации условно обозначим как КСП-2buyer(С/НТ) →
СпА.
Следует еще раз подчеркнуть важную роль в выборе стратегии
переадресации такого первичного параметра коммуникативной ситуации, как
цель перевода, которая формулируется инициатором перевода с учетом
характеристик предполагаемой целевой аудитории ПТ.
Несомненно, приведенные нами коммуникативные ситуации
соотносятся с теми примерами, которые приводит В.Н.Комиссаров,
иллюстрируя такой вид переводческой деятельности, как адаптированный
перевод (пересказ) [Комиссаров 1990:49]. В.Н.Комиссаров выводит
адаптацию за пределы собственно перевода и рассматривает ее как один из
видов адаптивного транскодирования, при котором происходит не только
перенос информации с одного языка на другой, но и ее преобразование с
целью изложить ее в иной форме, определяемой не организацией этой
информации в оригинале, а особой задачей межъязыковой коммуникации
[Комиссаров 1990:48]. По его мнению, «специфика адаптивного
транскодирования определяется ориентацией языкового посредничества на
конкретную группу Рецепторов перевода или на заданную форму
преобразования информации, содержащейся в оригинале» [Комиссаров
1990:48]. По нашему мнению, нет необходимости выводить адаптацию за
пределы того, что именуется собственно переводом. Если придерживаться
коммуникативно-функционального подхода к переводу, то вполне очевидно,
что адаптация – это всего лишь форма реализации одной из стратегий
перевода, необходимость в которой возникает в связи с поставленной
инициатором перевода целью («особой задачей межъязыковой
коммуникации», по В.Н.Комиссарову). Переводчик делает практически то же
190
самое, что он делает всегда, но, ориентируясь на специфичную (по
сравнению с аудиторией ИТ) аудиторию ПТ, модифицирует текст, излагает
информацию в иной форме, таким образом «поворачивая» текст в сторону
реципиентов. Другое дело реферирование, при котором переводчик
действительно совершает действия, не характерные для обычного
переводческого акта (отбор ключевой информации, ее сведение в единый
текст, опущение того, что уступает по значимости ключевой информации и
т.п.), создавая при этом текст, который никак не может находиться в
отношениях функционального отождествления с текстом оригинала.
Интересно также и то, что наше представление о переадресации
полностью согласуется с определением перевода (собственно перевода!),
предложенным самим же В.Н.Комиссаровым. Автор утверждает, что
коммуникативная равноценность ПТ заключается в отождествлении
перевода с оригиналом получателями в функциональном, содержательном и
структурном отношении [Комиссаров 1990:44]. Однако и читатели
материалов, переведенных в соответствии со стратегией переадресации,
также отождествляют предложенный им текст с оригиналом в тех же самых
отношениях: для них текст перевода – то же, что и оригинал, то есть текст,
написанный как бы самим автором. Это является еще одним аргументом в
защиту утверждения о том, что перевод, осуществляемый в соответствии со
стратегией переадресации, не должен рассматриваться в качестве
адаптивного транскодирования, а является собственно переводом.

3.5. Распределение стратегий перевода по коммуникативным

ситуациям: общие выводы

Таким образом, выбор выделенных нами стратегий перевода

определяется особыми характеристиками следующих видов
коммуникативных ситуаций:

191
 Стратегия коммуникативно-равноценного перевода (СКРП):
- КСП-1formal
- КСП-1informal
- КСП-2автор(Х)
- КСП-2автор(С)
- КСП-2recipient(C)
- КСП-2buyer(C/НТ)
- КСП-2buyer(Х)
- КСП-2trans(Х)
Стратегия терциарного перевода (СТП):
- КСП-2recipient(Х)
- КСП-2recipient(C/НТ)
- КСП-2buyer(Х)
- КСП-2buyer(C/П)
- КСП-2trans(П)
Стратегия переадресации (СпА):
- КСП-2buyer(Х)
- КСП-2buyer(С/НТ)

Для большей наглядности распределение стратегий перевода в

зависимости от вида коммуникативной ситуации представим в таблице:

Вид Стратегия Стратегия Стратегия

коммуникативной коммуникативно- терциарного переадресации
ситуации равноценного перевода
перевода
КСП-1
КСП-1formal
КСП-1formal- +

192
 официальные
встречи
КСП-1formal- +
лекции и
презентации
КСП-1formal- +
интервью
КСП-1formal- +
круглый стол
КСП-1formal-шеф- +
монтаж
КСП-1formal- +
экскурсионное
обслуживание
КСП-1formal- +
переводческое
сопровождение
КСП-1formal- +
перевод
документации
КСП-1informal +
КСП-2
КСП-2автор(Х) +
КСП-2автор(С) +
КСП- + +
2recipient(С/НТ)
КСП-2 recipient(Х) +
КСП-2buyer(C/НТ) + +
КСП-2buyer(C/П) +
КСП-2buyer(Х) + + +
КСП-2trans(Х) +

193
 КСП-2trans(П) +

Из приведенной таблицы видно, что каждая коммуникативная ситуация

достаточно однозначно определяет выбор определенной стратегии перевода.
Исключение составляют ситуации: КСП-2buyer(Х), в которой в зависимости от
цели перевода и типа адресата ПТ может любая стратегия перевода, ситуация
КСП-2buyer(C/НТ), в которой в зависимости от цели перевода может
избираться либо стратегия коммуникативно-равноценного перевода, либо
стратегия переадресации, и ситуация КСП-2recipient(С/НТ), в которой может
избираться либо стратегия коммуникативно-равноценного перевода, либо
стратегия терциарного перевода.
Рассмотрение зависимости используемой стратегии перевода от
особенностей коммуникативной ситуации позволяет сделать следующие
общие выводы:
1) Характер коммуникативной ситуации, в которой перевод
предполагается изначально (КСП-1), однозначно определяет выбор стратегии
коммуникативно-равноценного перевода. Это можно объяснить тем, что в
ситуациях данного типа перевод рассматривается именно как средство
обеспечения коммуникации между носителями разных языков, которые
непосредственно включены в структуру межъязыковой коммуникации в
качестве ее обязательных конституентов. Обращенность ИТ непосредственно
иноязычному коммуниканту предполагает оказание на последнего
коммуникативного воздействия, соответствующего коммуникативной
интенции автора ИТ и его коммуникативным ожиданиям. Роль инициатора
перевода заключается в организации переводческой деятельности
(переводческого обслуживания), направленного на обеспечение
взаимопонимания между источником ИТ и получателем (групповым или
индивидуальным) ПТ. Таким образом, общая цель перевода в ситуациях
подобного типа – обеспечение совместной предметной (производственной
или познавательной) деятельности разноязычных участников коммуникации.
194
 Особенностью структуры акта двуязычной коммуникации в этих
случаях является отсутствие в ней такого форманта, как получатель ИТ, что
лишает нас возможности говорить о каком бы то ни было сходстве
коммуникативных эффектов, производимых ИТ и ПТ. Основным критерием
оценки качества перевода является соответствие коммуникативного эффекта,
производимого ПТ, коммуникативной интенции автора ИТ.
2) Не менее однозначно определяется выбор стратегии
коммуникативно-равноценного перевода в ряде ситуаций, в которых перевод
изначально не планировался (КСП-2), а именно: в ситуациях КСП-2автор и
КСП-2trans(Х). Определяющим фактором выбора стратегии в данных
ситуациях является такой параметр коммуникативной ситуации, как цель
перевода, соотносимая с личностью инициатора перевода (автор ИТ в одном
случае, переводчик – в другом). В каждом случае инициатор перевода
формулирует цель перевода, которая практически не отличается от цели
создания ИТ: расширение аудитории получателей текста с обеспечением
коммуникативного эффекта, схожего с тем, который производит ИТ на своих
получателей. Можно утверждать, что в данных случаях опосредованно, за
счет осуществления переводческой деятельности и через текст перевода,
устанавливаются отношения взаимодействия между автором ИТ и
получателем ПТ.
Сам акт двуязычной коммуникации в этом случае имеет традиционную
структуру, то есть помимо автора ИТ, переводчика и получателя ПТ он
включает и получателя ИТ, что дает возможность говорить о равенстве
коммуникативных эффектов, производимых ИТ и ПТ на своих
соответствующих получателей.
3) Основные параметры таких коммуникативных ситуаций, как КСП-
2recipient(Х), КСП-2buyer(C/П) и КСП-2trans(П), однозначно определяют выбор
стратегии терциарного перевода. Обращает на себя внимание тот факт, что
стратегия терциарного перевода реализуется преимущественно в тех случаях,
когда осуществляется перевод публицистического текста. Это с условиями
195
функционирования публицистического текста, его жесткой включенностью в
культурную ситуацию данного народа (он актуален в определенной
исторической и географической ситуации и за пределами этой ситуации уже
не способен оказывать воздействие, предусмотренное автором). Перевод по
инициативе либо заказчика перевода, либо переводчика осуществляется в
силу наличия у данного текста определенных достоинств, прежде всего –
специфической когнитивной или эмоциональной информации, и преследует
цель, отличную от цели создания оригинала.
Таким образом, каждая коммуникативная ситуация всей
совокупностью своих параметров определяет выбор соответствующей этой
ситуации стратегии перевода. В этом плане основными параметрами
ситуации являются потребности инициатора перевода и цель перевода,
зависящая от характера предметной деятельности инициатора переводческой
деятельности.
На основе приведенных примеров и высказанных теоретических
соображений обобщим основания разграничения стратегий перевода,
реализуемых в разных коммуникативных ситуациях. В качестве таких
оснований мы будем считать позицию инициатора перевода по отношению к
участникам коммуникативного акта (его включенность/невключенность в
коммуникативный акт), совпадение/несовпадение цели перевода с целью
первичного коммуникативного акта, совпадение/несовпадение функций ИТ и
ПТ и как производное от последнего – совпадение/несовпадение
коммуникативных эффектов, производимых ИТ и ПТ. Все основания
разграничения стратегий перевода представлены в таблице:

Параметры ситуации и Стратегия Стратегия Стратегия

результата перевода коммуникативно- переадресации терциарного
равноценного перевода
перевода
Включенность

196
инициатора перевода в Да/Нет Нет Нет
первичную КС
Совпадение/несовпадение
цели перевода с целью Да ≈ Да Нет
первичного
коммуникативного акта
Совпадение/несовпадение Да ≈ Да Нет
функций ИТ и ПТ
Совпадение/несовпадение
коммуникативных Да ≈ Да Нет
эффектов, производимых
ИТ и ПТ
Примечание: знаком ≈ мы отмечаем неполное совпадение указанных параметров.

Из приведенной таблицы видно, что стратегия переадресации занимает

промежуточное положение между стратегиями коммуникативно-
равноценного перевода и терциарного перевода с точки зрения
приближенности результата переводческой деятельности к характеристикам
исходного текста. Результатом использования стратегии коммуникативно-
равноценного перевода является функциональный аналог исходного текста
даже в случае, когда инициатор перевода находится за пределами первичного
коммуникативного акта. Результатом использования стратегии
переадресации в соответствующих КС является текст, общие параметры
которого в целом совпадают с параметрами ИТ, но при этом отмечаются
определенные отличия с точки зрения полноты совпадения его функции и
производимого коммуникативного эффекта с аналогичными параметрами
ИТ. В результате использования стратегии терциарного перевода появляется
текст, играющий совершенно иную роль в принимающей культуре по
сравнению с ролью ИТ, что определяется особой целью перевода, диктуемой
спецификой соответствующей коммуникативной ситуации.

197
 3.6. Переводческий анализ – этап формирования стратегии перевода

После того, как мы определили понятие «стратегия перевода» и

выделили типы стратегий, представляется необходимым установить, на
каком именно этапе переводческого процесса (акта межъязыковой
коммуникации) стратегия перевода вырабатывается. Традиционно в процессе
перевода выделяют два основных этапа – этап восприятия текста оригинала и
этап создания текста перевода. Некоторые авторы, например, О.Каде,
дополняют эту структуру третьим, промежуточным этапом, на котором в
сознании переводчика осуществляется переход от знаков одного языка к
знакам другого языка [Каде 1978:73-74]. Первый этап переводческого
процесса в переводоведческой литературе чаще всего именуется
предпереводческим анализом текста. Ответ на поставленный выше вопрос,
казалось бы, очевиден: стратегия перевода вырабатывается на этапе
предпереводческого анализа текста.
Прежде чем детально рассмотреть, как именно это происходит,
необходимо сделать одно уточнение. Нам представляется несколько
неудачным сам термин «предпереводческий анализ», семантика которого
указывает на то, что анализ текста осуществляется как бы «до переводчика».
Осознавая некорректность данного термина, О.В.Петрова использует термин
«предпереводной анализ» [Петрова 2007], смысл которого в том, что анализ
производится «до перевода, до этапа его осуществления». Однако и этот
термин не кажется нам абсолютно удачным, поэтому мы предлагаем
использовать термин «переводческий анализ», имея в виду анализ,
производимый переводчиком.
Исследователи [Алексеева 2004; Брандес, Провоторов 2001; Цатурова,
Каширина 2008] подчеркивают важность переводческого анализа текста для
формирования программы будущей деятельности переводчика по созданию
текста перевода. Так, например, М.П.Брандес указывает, что переводческий
процесс, представляющий собой весьма сложную систему, в качестве одной
198
из подсистем включает подсистему «текст – интерпретатор». Эта подсистема
представляет собой смоделированный процесс выявления смысловой
организации текста, которая играет роль большой стратегии перевода и
регламентирует переводческий процесс на втором этапе, на котором
осуществляется перекодирование выявленной смысловой модели на язык
перевода [Брандес 1988:16]. Б.А.Ольховиков также рассматривает
истолкование исходного текста как отправную точку в формировании
замысла перевода: «Не подлежит сомнению, – пишет он, – что замысел
перевода, формируемый как продукт мыслительной деятельности
переводчика, неотделим от переводческого видения авторского замысла, от
переводческого его осмысления, от интерпретации переводчиком исходного
текста, иначе – от его истолкования, а в соответствующих случаях от
профессионального текстологического его обследования и своего рода
герменевтического анализа (курсив автора. – В.С.) оригинального текста – с
целью его адекватного перевоплощения в языковой материал переводного
текста» [Ольховиков 1999:104].
Из чего следует, что этап восприятия переводчиком оригинала
является, пожалуй, основным этапом переводческого процесса. Однако пока
не совсем ясно, что именно воспринимает переводчик?
Ответ на этот вопрос содержится, например, в учебном пособии
М.П.Брандес и В.И.Провоторова «Предпереводческий анализ текста»
[Брандес, Провоторов 2001]. Авторы пишут: «Когда переводчик приступает к
переводу, он через язык текста должен выяснить для себя глобальные вещи –
в каком речевом жанре выполнен текст и в каком функциональном стиле этот
текст существует. Специфику языка и текста, все оценочно-смысловые
оттенки текста определяет не фактуальное содержание, а речевой жанр и
функциональный стиль, которые изнутри пронизывают фактуальное
содержание… Предметом профессионального перевода является форма
текста (в широком понимании слова «форма»)» [Брандес, Провоторов 2001:3-
4].
199
 Из данного положения следует, что авторы придерживаются
текстоцентрического подхода к переводу, при котором текст рассматривается
как нечто, существующее само по себе, а не как инструмент коммуникации.
Получается, что есть текст, в котором «о чем-то» говорится, «что-то»
говорится и «как-то» говорится, и усилия переводчика должны быть
направлены на уяснение этих «о чем», «что» и «как». Однако вряд ли перевод
будет до конца удачным, то есть качественным, если не найти ответ на
главный вопрос: зачем все это говорится?
Для работы И.А.Цатуровой и Н.А.Кашириной «Переводческий анализ
текста» [Цатурова, Каширина 2008] характерно использование
терминологии, характерной для коммуникативно-функционального подхода
к переводу. В частности, авторы дают следующее определение адекватности
перевода: «Адекватным мы называем такой перевод, который прагматически
адаптирован в соответствии с оригиналом и нацелен на воспроизведение того
же коммуникативного эффекта, что и текст оригинала, при сохранении, по
мере возможности, содержательной и формальной зависимости от
оригинала» [Цатурова, Каширина 2008:22]. Алгоритм переводческого
анализа текста включает анализ следующих аспектов: содержание, суть
текста; общая стилевая характеристика текста; жанровая принадлежность, а
также «тип жанровости»; функциональная доминанта (коммуникативное
задание); информативность текста; экспрессивность текста; прагматика
отправителя и адресата; формальная и формально-смысловая структура
текста [Цатурова, Каширина 2008:61-62]. К сожалению, из дальнейшего
изложения не совсем ясно, к каким выводам должен прийти переводчик,
анализируя коммуникативное задание и прагматику отправителя и адресата.
Впрочем, можно сделать вывод, что коммуникативное задание – это то же,
что и ведущая языковая функция текста. Прагматика отправителя сводится к
определению типа автора-адресанта: автор как индивидуальность, автор как
представитель группы, абстрактный автор. Так же узко понимается и
прагматика адресата (получателя текста), сводимая к трем типам адресата:
200
абстрактный, конкретизированный и конкретный. Представляется, что
подобное определение типов адресанта и адресата недостаточно для
выработки переводческой стратегии.
Внимательный анализ этой работы позволяет заключить, что в
основном пособие учит студентов определять жанровую принадлежность
текста оригинала, создавать тексты определенного жанра (в соответствии с
жанровыми конвенциями). Но мы согласны с О.В.Петровой, которая в
рецензии на данное пособие пишет, что освоение текстовых жанров «само по
себе в курсе практики перевода полезно, но опять-таки имеет
опосредованное отношение к анализу текста, точнее – к обучению этому
анализу» [Петрова 2009б:198]. Другими словами, и в этом случае
переводческий анализ текста свелся к анализу языка без учета общей
прагматики текста.
В концепции И.С.Алексеевой заметна попытка освободиться от
ограничений текстоцентрического подхода к переводу. Однако это
освобождение вряд ли можно считать окончательным: исследователь в
основу переводческого анализа кладет тип переводимого текста, создавая
свою транслатологическую классификацию типов текста [Алексеева 2004;
2008]. Однако для концепции И.С.Алексеевой характерен учет и
экстралингвистических факторов, воздействующих на переводческий
процесс. В частности, определяя содержание предпереводческого анализа
текста, автор указывает на необходимость решения таких задач, как сбор
экстралингвотекстуальных сведений (данные об авторе текста, времени
создания и публикации текста, знакомство с глобальным текстом, скажем,
журналом, из которого был взят данный текст; определение источника,
реципиента и цели перевода). Другими словами, в задачу переводчика входит
определение не только типа текста, компонентов его содержания и
особенностей формы, но и установление авторства текста, времени, места и
цели его создания, а также того, для кого предназначен оригинал и какова
цель его перевода. Другими задачами переводчика на этапе
201
предпереводческого анализа текста являются выявление состава информации
в оригинале и ее плотности и создание формулы коммуникативного задания.
Согласно коммуникативно-функциональному подходу текст оригинала,
подлежащий переводческому анализу, не может восприниматься
переводчиком или исследователем как некий конструкт, существующий сам
по себе, в отрыве от той коммуникативной ситуации, в которой он был
создан.
Необходимо принять во внимание, что перевод представляет собой
особый вид речевой деятельности и, следовательно, подчиняется тем же
законам порождения речи, которые лежат в основе речепроизводства в
обычных условиях. К исследованию процесса перевода, а значит, и к
созданию алгоритма переводческого анализа текста, применимы положения
психолингвистики о механизмах восприятия и порождения речевого
произведения. Именно использование этих положений позволяет, на наш
взгляд, вернуть сам акт перевода в ситуацию межъязыковой и
межкультурной коммуникации.
Любой текст есть результат речевой деятельности, связанной с
формулированием (и формированием – по С.Л.Рубинштейну) мысли, с
выражением смыслов. Понятно, что эти смыслы выражаются через значения
слов, связанных определенными синтаксическими связями. Однако
понимание предметно-логического содержания высказывания есть всего
лишь начальный этап переводческого анализа, результаты которого ни в
коем случае не должны определять последующую переводческую стратегию.
Прежде чем рассмотреть структуру переводческого анализа оригинала,
попробуем найти ответ на следующий вопрос: что такое восприятие?
С.Л.Рубинштейн пишет: «Восприятие является чувственным отображением
предмета или явления объективной действительности, воздействующей на
наши органы чувств» [Рубинштейн 2008:226]. И далее: «Возникающие в
процессе восприятия чувственные данные и формирующийся при этом
наглядный образ тотчас же приобретают предметное значение, т.е. относятся
202
к определенному предмету. Этот предмет определен понятием,
закрепленным в слове; в значении слова зафиксированы признаки и свойства,
вскрывшиеся в предмете в результате общественной практики и
общественного опыта. Сопоставление, сличение, сверка образа,
возникающего в индивидуальном сознании, с предметом, содержание –
свойства, признаки – которого, выявленные общественным опытом,
зафиксированным в значении обозначающего его слова, составляет
существенное звено восприятия как познавательной деятельности»
[Рубинштейн 2008:227].
С.Л.Рубинштейн пишет о восприятии в самом общем смысле, имея в
виду функцию живого организма как таковую. Однако представляется, что в
своих наиболее существенных чертах восприятие оригинала переводчиком и
восприятие человеком некоего объекта в объективной реальности совпадают
(по сути, первое является частным случаем второго). Получается, что
воспринимая оригинал, переводчик после распознавания значения слова,
понятия, закрепленного в слове, приходит к определению предмета, а затем
происходит и формирование наглядного образа. После чего возможно и
возникновение неких чувств.
Вот здесь-то и выявляются отличия восприятия текста переводчиком
(или любым получателем вообще) от непосредственного восприятия
предметов объективной реальности. Во-первых, восприятие
действительности, осуществляемое переводчиком или
читателем/слушателем, не является непосредственным. Оно опосредовано
значениями, содержащимися в тексте. По сути, переводчик воспринимает ту
же действительность, только опосредованно, через текст. Во-вторых, процесс
восприятия, осуществляемый переводчиком, проходит как бы в обратном
порядке: от слова как своего рода сенсорного раздражителя (данное
терминосочетание мы используем условно, но вполне осознанно) – к
понятию предмета – к наглядному образу – к чувству.

203
 Для нас представляется важным факт возникновения в сознании
переводчика наглядного образа. Конечно, воспринимая текст как некую
речевую последовательность, как цепь связанных в значениях слов и
связанных друг с другом понятий, переводчик распознает в описанной
реальности определенные предметы. Причем в сознании переводчика эти
предметы могут быть представлены в виде зрительных образов. Как пишет
А.Ф.Ширяев, «…многие переводчики отмечают у себя возникновение
смутных зрительных ощущений, соответствующих описываемым в речи
оратора явлениям. Синхронный перевод предполагает использование в
качестве языка-посредника… особого, формирующегося только в ходе
специальной тренировки кода, включающего главным образом слуховые и
зрительные ощущения» [Ширяев 1979:66-67]. Представляется, что тезис о
появлении в сознании переводчика зрительных образов предметов и явлений
вполне можно распространить на все виды перевода. О необходимости
визуализации содержания воспринимаемого текста пишут и Д.Селескович и
М.Ледерер («Когда студенты создают зрительный образ того, что они
слышат во время чтения текста оратором, они меньше фокусируются на
словах и выражают то, что они смогли представить в виде зрительного
образа (перевод мой. – В.С.)» [Seleskovitch, Lederer 1989:9]). Здесь важно и
то, что сама совокупность предметов в реальности является значимой, более
того, эта совокупность предметов формирует ситуацию в реальной
действительности (в нашем случае – в действительности, описанной в
тексте). Следовательно, к числу наглядных образов, возникающих в сознании
переводчика, следует отнести и образ ситуации в реальной действительности,
или предметную ситуацию. Это своего рода «картинка» в сознании, которая
в дальнейшем и становится объектом описания при помощи средств ПЯ.
Исходя из положений общей психологии, можно утверждать, что
процесс восприятия (анализа) переводчиком оригинала начинается с
узнавания значений языковых единиц и выяснения отношений между ними,
затем следует соотнесение значений единиц с обозначаемыми объектами в
204
реальной действительности и наконец – формирование в сознании
переводчика наглядного образа ситуации, описанной в оригинале. Далее, на
втором этапе переводческого процесса, переводчик описывает данную
ситуацию, используя средства переводящего языка. При этом происходит и
выражение (точнее, перевыражение) смыслов, заключенных в тексте
оригинала.
Попутно следует заметить, что в исследованиях по герменевтике
перевода (довольно немногочисленных) рассматривается и вопрос
понимания. В частности, утверждается, что понять – значит извлечь из текста
информацию. Однако само понятие информации в науке весьма
неопределенно, что выражается в наличии огромного количества
несовпадающих определений информации. Есть и другое представление о
понимании: понять текст – значит выделить смысл текста. Понятие «смысл»
оказывается более определенным. Р.К.Миньяр-Белоручев утверждает, что
смысл – это производное от взаимодействия двух основных видов
информации: семантической и ситуационной, продукт их преобразования в
мозговых механизмах адресата [Миньяр-Белоручев 1980:34]. В данном
случае речь идет о предметно-логическом содержании текста и об условиях
создания этого текста. И то, и другое может быть установлено, что дает
возможность получателю текста понять его смысл. Именно на передачу
смысла и ориентирует переводчиков основная масса работ по теории
перевода.
Передача смысла в тексте на ПЯ обязательна, но при этом возможна,
только если в сознании переводчика действительно возникает некая
«картинка», то есть наглядный образ описанной в тексте предметной
ситуации. Но и этого не достаточно: на этапе восприятия переводчик должен
понять и коммуникативную интенцию автора оригинала, его мотив.
Любое речевое произведение есть продукт речевой деятельности его
создателя в широком смысле. По мнению А.А.Леонтьева, «физиологической
основой речевой деятельности является специфическая функциональная
205
система или, точнее, сложная совокупность нескольких функциональных
систем» [Леонтьев 1970:322], образующая многочленную и многоуровневую
организацию. Основными компонентами такой организации являются, во-
первых, механизм мотивации и вероятностного прогнозирования; во-вторых,
механизм программирования речевого высказывания; в-третьих, группа
механизмов, связанных с переходом от плана (программы) к грамматической
(синтаксической) структуре предложения (syntactic planning в терминологии
Т.Харли [Harley 2001:375]); в-четвертых, механизмы, обеспечивающие поиск
нужного слова по семантическим и звуковым признакам (lexicalization в
терминологии Т.Харли [Harley 2001:375]); в-пятых, механизм моторного
программирования синтагмы; в-шестых, механизмы выбора звуков речи и
перехода от моторной программы к ее «заполнению» звуками; в-седьмых,
механизмы, обеспечивающие реальное осуществление звучания речи
[Леонтьев 1970:322-323]. По сути, А.А.Леонтьев предложил своего рода
алгоритм процесса порождения речевого высказывания. В более сжатом,
свернутом виде этот процесс может быть разделен на следующие этапы: 1)
возникновение мотива и первичная ориентация в проблемной ситуации; 2)
возникновение речевой (коммуникативной) интенции и вторичная
ориентация в условиях коммуникативной задачи; 3) внутренняя программа
речевого действия (опосредование речевой интенции кодом личностных
смыслов); 4) реализация внутренней программы, включающая
семантическую реализацию (переход от смыслов, закрепленных в
субъективном коде, к значениям «внешних» слов реального языка) и
грамматическую реализацию («превращение грамматики мысли в
грамматику слов», по Л.С.Выготскому); 5) звуковое осуществление
высказывания.
В процессе переводческого анализа текста переводчик должен уяснить
цель его создания, коммуникативную интенцию автора, его мотив. По сути,
переводчик должен пройти тот же путь, который прошел автор оригинала,
только в обратном направлении. Если автор идет по схеме «мотив» →
206
«речевая интенция» → «внутренняя программа» → «реализация программы»
→ «звуковое осуществление высказывания», то переводчик идет от анализа
результата звукового (графического) осуществления высказывания,
реализации внутренней программы к усвоению речевой интенции и мотива
автора. Переводчик должен понимать, что результат грамматической и
семантической реализации внутренней программы речевого действия
определяется самим характером этой программы, который, в свою очередь,
определяется типом коммуникативной интенции, зависящим от характера
мотива и первичного ориентирования в ситуации общения. Другими
словами, в тексте нет ничего случайного: автор оригинала использовал
именно те слова и синтаксические структуры, которые обеспечили
выполнение коммуникативной задачи в определенных условиях
коммуникации. При этом переводчик в своем анализе текста оригинала идет
дальше; он проходит этап установления цели высказывания, мотива автора и
выходит в сферу, которая психолингвистикой не рассматривается. Это сама
ситуация создания текста, широкий экстралингвистический контекст, та
среда, в которой у автора ИТ возникла некая потребность, опредмеченная в
мотиве, приведшем в конце концов к созданию текста. Впрочем, в какой-то
степени эта среда, ситуация небезынтересна и психолингвистам, поскольку
именно в ней осуществляет говорящий первичное ориентирование.
Вспомним еще одно замечание А.А.Леонтьева: «Анализируя ситуацию, в
которой осуществляется общение, мы разделяем в ней известное и
неизвестное, вычленяя цель общения, его задачу и одновременно фиксируя
имеющиеся условия достижения цели» [Леонтьев 1997:159]. Разумеется, в
данном случае А.А.Леонтьев пишет о действиях создателя речевого
произведения. Но нам представляется очень интересным указание на то, что
автор текста на первом этапе создания речевого произведения вычленяет
цель общения, его задачу и условия достижения цели. Точно так же и
переводчик в процессе переводческого анализа должен вычленять цель, с

207
которой было создано речевое произведение, его задачу и, идя еще дальше,
уяснить тип желаемого (автором текста) коммуникативного воздействия.
Нам пришлось обратиться к положениям психолингвистики, чтобы
обосновать необходимость таких компонентов переводческого анализа, о
которых не пишут авторы упомянутых выше пособий, ограничивая себя
рамками сугубо лингвистического анализа. Иное представление о назначении
и структуре переводческого анализа текста представлено О.В.Петровой. Она
указывает, что переводческий анализ текста включает в себя выяснение
следующих факторов: 1) тематическая отнесенность текста; 2) цель создания
оригинала (коммуникативное назначение исходного текста); 3) цель создания
перевода; 4) адресат перевода (здесь важно обратить внимание на различия
между адресатами оригинала и адресатами перевода, определяемые их
принадлежностью к разным культурам); 5) композиция текста; 6) жанрово-
стилистические характеристики текста [Петрова 2007:38-42]. Заметим, что
анализ жанрово-стилистических характеристик текста, который М.П.Брандес
и В.И.Провоторовым ставится чуть ли не во главу угла всего переводческого
анализа, занимает в этой системе последнее место. Правда, О.В.Петрова
оговаривается, что «эти особенности текста можно обсуждать и раньше,
одновременно с целью его создания, так как в некоторых случаях они
бывают тесно связаны… Поэтому этап, на котором целесообразнее
обсуждать жанрово-стилистические характеристики, целиком определяется
самим текстом» [Петрова 2007:41-42].
Таким образом, с точки зрения коммуникативно-функционального
подхода к переводу «предпереводческий анализ текста… представляет собой
процедуру установления назначения текста с точки зрения его создателя,
характера коммуникативного воздействия на получателей текста оригинала,
цели создания текста перевода и особенностей восприятия перевода его
потенциальными получателями» [Сдобников 2008б:216]. Другими словами,
переводческий анализ текста «предполагает вписывание этого текста в
широкий экстралингвистический контекст, определение целей его создания,
208
целей его перевода, потенциального получателя перевода, его отличия от
адресата оригинала, а также особенностей построения самого текста и тех
языковых средств, с помощью которых автор добивается поставленной перед
собой цели» [Петрова 2007:42]. Если в качестве примера рассмотреть
ситуацию применительно к работе переводчика на каком-либо
международном конгрессе политических деятелей, то окажется, что в нее
входят и международная обстановка, и условия работы конгресса в данной
стране, и тема конгресса, и группировка сил участников с их целями, и
содержание речей уже выступивших ораторов, и тема данного заседания, и
характеристика оратора, который поднимается на трибуну [Ширяев 1979:16].
Как мы видим, анализ особенностей текста оригинала и
использованных в нем языковых средств является всего лишь частью
переводческого анализа текста.
Можно, вероятно, говорить о двух уровнях переводческого анализа –
микроуровне и макроуровне. На микроуровне в центре внимания
интерпретатора находится собственно текст с его особенностями
композиции, языка и – шире – жанра. Через установление жанровой
принадлежности текста делается вывод о его коммуникативной
направленности. На макроуровне текст рассматривается как инструмент
достижения определенной цели в определенной экстралингвистической
ситуации, как продукт речепорождения, помогающий реализовать некую
коммуникативную интенцию. Несомненно, переводческий анализ должен
иметь комплексный характер и представлять собой не просто движение от
лингвистического анализа к постижению смысла текста и его
коммуникативного задания, понимаемого в узком смысле, но и включать и
анализ той коммуникативной ситуации, в которой рождался текст оригинала
как речевое произведение, а также коммуникативной ситуации, в которой
будет рождаться и жить текст перевода.
Таким образом, переводческий анализ не есть анализ только текста
оригинала, это всегда анализ самой коммуникативной ситуации, в которой
209
осуществляется перевод, включая ситуацию создания оригинала (впрочем, в
некоторых случаях эти ситуации совпадают). Рассматривая ситуацию шеф-
монтажа, в которой переводчику предстоит работать с иностранными
специалистами, Э.А.Башкардин пишет, что переводчик может встретиться с
участниками предстоящего коммуникативного акта, ознакомиться с
референтной ситуацией физически и по документации или по другим
информационным материалам, ознакомиться с соответствующей
терминологией. «Переводчик должен предварительно интериоризировать
содержание и структуру референтной и коммуникативной ситуаций, то есть
сформировать свои представления о них и их предметно-событийной
структуре…» [Башкардин 1989:88-89]. Мы отказываемся от
терминосочетания «переводческий анализ текста», полагая, что следует вести
речь о переводческом анализе ситуации, к числу формантов которой
относятся и текст оригинала, и текст перевода. Именно анализ
коммуникативной ситуации является тем этапом, на котором формируется
стратегия перевода.
Рассмотрим механизм осуществления переводческого анализа
ситуации в коммуникативных ситуациях разных типов.
Для коммуникативной ситуации первого типа (КСП-1) характерно
присутствие коммуникантов, переводчика и, возможно, инициатора перевода
«здесь и сейчас». Сама КСП представляет собой ту реальную данность,
которая подвергается переводческому анализу еще до появления текста
оригинала. Эта данность включает личность инициатора перевода, личности
коммуникантов, цель мероприятия, его тематику, роль перевода и
переводчика в рамках мероприятия, характер отношений между
коммуникантами, условия осуществления их профессиональной
деятельности. Цель перевода осознается переводчиком на основе анализа
всей этой совокупности условий, другими словами, переводчик формулирует
для себя переводческую задачу (translation brief), если только она не была
ранее сформулирована инициатором перевода. Таким образом,
210
переводческий анализ производится сразу же на макроуровне. Результатом
переводческого анализа ситуации должен быть выбор определенной
стратегии перевода, а именно стратегии коммуникативно-равноценного
перевода.
С момента начала презентации исходного сообщения (ораторской речи,
ремарок в рамках диалога или полилога и т.п.) начинается переводческий
анализ на микроуровне по той схеме, которая была описана выше: от
восприятия звуковой и семантической сторон ИТ переводчик идет к
постижению содержания и смысла текста, к пониманию коммуникативной
интенции и мотива автора ИТ. Можно предположить, что в процессе
восприятия исходного сообщения переводчик уже планирует использование
определенных тактик перевода как способов реализации стратегии
коммуникативно-равноценного перевода вплоть до установления того, какие
именно переводческие операции он будет использовать в том или ином
случае. А.Д.Швейцер утверждал: «Воспринимая текст, он (переводчик) не
только истолковывает его содержание и коммуникативную интенцию
отправителя, но и смотрит на него глазами носителя другого языка и другой
культуры… Уже на этом первом этапе переводчик как бы «примеряет» текст
к иноязычному получателю, мысленно выделяет в нем фрагменты, наиболее
сложные с точки зрения их транспозиции в другой язык и в другую культуру,
в частности те элементы лежащей за текстом предметной ситуации, которые
представляют собой лакуны в фоновых знаниях получателя» [Швейцер
1988:56-57]. Важно отметить, что переводческий анализ на микроуровне
облегчается за счет использования результатов анализа на макроуровне, то
есть анализа самой коммуникативной ситуации. Погружение текста в
коммуникативную ситуацию, столь незатрудненное в условиях устного
перевода, позволяет переводчику точнее понять содержание ИТ и его смысл,
установить коммуникативную интенцию автора ИТ и его мотив. Впрочем,
это не избавляет его от проблем, вызванных особенностями использования

211
автором языковых единиц в тексте, особенностями просодики, незнанием
определенной терминологии и т.п.
В коммуникативной ситуации второго типа (КСП-2) реальной
материальной данностью, доступной для непосредственного переводческого
анализа, является текст оригинала. В КСП-2 переводческий анализ
начинается с восприятия текста оригинала, ибо он уже доступен для
восприятия. Однако в КСП-2 разных видов процедура переводческого
анализа имеет свою специфику.
В ситуации автоперевода (КСП-2автор) с момента принятия решения на
перевод автору-переводчику уже известен широкий контекст, в котором он
будет переводить, он уже определил для себя цель перевода (расширение
аудитории за счет носителей ПЯ), ему хорошо известен ИТ, поскольку он сам
и является его создателем, а, следовательно, нет необходимости в
переводческом анализе на микроуровне. Этого достаточно для выбора
стратегии, которую мы именуем стратегией коммуникативно-равноценного
перевода. На макроуровне переводческого анализа осуществляется оценка
особенностей потенциальной аудитории ПЯ, связанных с их национально-
культурной принадлежностью. Автор-переводчик как бы поворачивается
лицом к иной аудитории – аудитории ПЯ. Расхождения между носителями
ИЯ и ПЯ могут привести автора-переводчика к выводу о необходимости
несколько изменить общую концепцию произведения, чтобы приблизить
текст к восприятию получателей перевода, либо убедить его в
необходимости использовать в переводе такие языковые средства, которые,
хотя и отличаясь от языковых средств оригинала, позволят воссоздать
концепцию произведения в неизменном виде. Таким образом, на этапе
переводческого анализа ситуации происходит не только формирование
стратегии перевода, но и выбор определенных тактик перевода, которые
будут использованы в дальнейшем.
Коммуникативные ситуации КСП-2recipient и КСП-2buyer не имеют
серьезных различий с точки зрения механизма переводческого анализа и
212
последовательности событий, происходящих в рамках этого анализа.
Переводчик имеет текст оригинала и одновременно формулирует для себя
цель перевода, исходя из анализа первичных параметров коммуникативной
ситуации и указаний потенциального получателя ПТ или заказчика перевода.
Одновременно ему становится понятным назначение текста перевода в
рамках предметной деятельности инициатора перевода (получателя или
заказчика). Результатом анализа всего этого комплекса факторов является
выбор одной из трех стратегий перевода. Только после этого переводчик
приступает к анализу на микроуровне, то есть к анализу самого текста
оригинала, с целью выявления языковых особенностей оригинала, его
содержания и смысла, а также коммуникативной интенции автора и его
мотива. Впрочем, в определенных случаях коммуникативная интенция
автора может быть понятна еще до восприятия оригинала, на основе знания
его жанрово-стилистической принадлежности. Если заказчик приносит
инструкцию к электроприбору на незнакомом ему, заказчику, языке, да еще
говорит при этом: «Вот инструкция к посудомоечной машине», переводчик
сразу же определяет, что перед ним инструкция. Знание жанрово-
стилистической принадлежности ИТ уже дает возможность переводчику
спрогнозировать некоторые тактики перевода, которые он будет
использовать. А подробное ознакомление с содержанием ИТ позволяет ему
уточнить эти тактики, спрогнозировать весь или почти весь список тактик,
использование которых необходимо для реализации избранной стратегии
перевода, а также наметить некоторые переводческие операции.
В коммуникативных ситуациях КСП-2trans переводчик сам производит
отбор текста для перевода и сам определяет для себя цель перевода.
Соответственно, так же как и в ситуации КСП-2автор, в момент принятия
решения на перевод ему известны параметры коммуникативной ситуации
перевода и жанрово-стилистическая принадлежность текста. Этого
достаточно для выбора необходимой стратегии перевода. Переводческий
анализ на макроуровне включает определение национально-культурных
213
различий между получателями ИТ и получателями ПТ, установление того,
какую роль ПТ может играть в принимающей культуре, то есть его
предполагаемого или предписываемого назначения, и как он может быть
воспринят носителями ПЯ. Как правило, переводческий анализ на
микроуровне уже проведен, и у переводчика уже есть определенное
представление об исходном тексте, о его достоинствах и особенностях,
которые, собственно, и повлияли на решение переводчика перевести данный
текст. Сформулированная самим переводчиком цель перевода в сочетании с
результатами анализа на микроуровне определяет не только выбор
соответствующей стратегии перевода, но и отбор тактик перевода,
необходимых для реализации данной стратегии, вплоть до прогнозирования
конкретных переводческих операций.
Таким образом, в разных коммуникативных ситуация второго типа
(КСП-2) последовательность действий переводчика, направленных на анализ
коммуникативной ситуации с целью выработки определенной стратегии
перевода, может быть разной. Соответственно, можно говорить об
определенной специфике переводческого анализа ситуации в разных
коммуникативных ситуациях.
Необходимо, однако, сделать одно важное уточнение. На наш взгляд,
выработанная переводчиком в результате анализа ситуации программа его
будущей переводческой деятельности не остается неизменной в процессе
осуществления перевода, она постоянно изменяется и корректируется. Дело в
том, что, во-первых, могут меняться сами условия осуществления перевода.
Во-вторых, сам процесс перевода – это процесс все более глубокого
погружения переводчика в переводимый текст, бесконечный процесс
постижения его смысла и, следовательно, постоянного уточнения
коммуникативной интенции и мотива создателя текста. По мнению
А.Ф.Ширяева, «большинство компонентов ситуации относительно
стабильно, и ориентирование переводчика в них совершается в основном до
начала перевода, а в ходе перевода лишь углубляется и дополнительно
214
 осмысливается (курсив мой. – В.С.)» [Ширяев 1979:20]. В терминах
психолингвистики это означает продолжающееся ориентирование
переводчика в условиях ситуации. При этом стратегия перевода остается
прежней, но в процессе перевода может возникнуть необходимость в
корректировке тактик перевода, в использовании непредусмотренных
переводческих операций и в отказе от ранее запланированных переводческих
операций.
Итак, мы можем сделать вывод, что стратегия перевода формируется
на этапе переводческого анализа ситуации, а выбор тактик, необходимых для
реализации выбранной стратегии, осуществляется на всех этапах
переводческого процесса – и на этапе переводческого анализа, и на этапе
создания текста перевода.

ВЫВОДЫ ПО ГЛАВЕ III

1. Представленные в переводоведческой литературе трактовки понятия

«стратегия перевода» отличаются многообразием и могут быть размещены
между двумя полярными точками зрения: 1) стратегия перевода – это
совокупность приемов (переводческих действий), используемых для решения
переводческих задач как на этапе восприятия оригинала, так и на этапе создания
перевода; 2) стратегия перевода – это совокупность общих принципов
осуществления переводческой деятельности. Все указанные трактовки
стратегии перевода связаны с текстоцентрическим подходом к переводу и лишь
очень немногие из них (тяготеющие ко второй крайности) являют – в большей
или меньшей степени – признаки коммуникативно-функционального подхода к
переводу.
2. В соответствии с коммуникативно-функциональным подходом к
переводу стратегия перевода определяется нами как общая программа
осуществления переводческой деятельности в условиях определенной
коммуникативной ситуации двуязычной коммуникации, определяемая
215
специфическими особенностями данной ситуации и целью перевода и, в свою
очередь, определяющая характер профессионального поведения переводчика в
рамках данной коммуникативной ситуации. В данном определении
подчеркивается зависимость характера стратегии перевода от типа и вида
коммуникативной ситуации, в которой перевод осуществляется как способ
обеспечения предметной деятельности коммуникантов. Поскольку перевод сам
есть деятельность, он, как и всякая иная деятельность, осуществляется в
соответствии с общей программой, формируемой в сознании переводчика до
начала осуществления перевода.
3. Содержание стратегии перевода фактически совпадает с содержанием
программы осуществления любой деятельности и включает следующие
компоненты: 1) ориентирование в ситуации (анализ первичных и вторичных
параметров КС, а также такого форманта коммуникативной ситуации, как текст
оригинала; 2) формулирование цели перевода (постижение переводчиком цели
осуществления перевода и своей переводческой задачи (translation brief)); 3)
прогнозирование (составление прогноза относительно возможных изменений
параметров коммуникативной ситуации, возникновения в ее рамках
определенных событий, а также возможных реакций на ПТ со стороны
получателей перевода); 4) планирование (планирование осуществления
определенного вида перевода, характера переводческого поведения как особого
способа адаптации к специфическим условиям осуществления переводческой
деятельности в данной коммуникативной ситуации, а также планирование
определенных действий, или операций, на этапе создания ПТ).
4. Тактика перевода определяется нами как системно организованная
совокупность переводческих операций, используемых с целью достижения
поставленной цели перевода с учетом избранной стратегии перевода.
Переводческая операция представляет собой любое действие переводчика,
направленное на выбор средств ПЯ с целью создания текста перевода.
Переводческие операции подразделяются на 1) приемы перевода и 2)
использование межъязыковых соответствий. Приемы перевода применяются
216
для разрешения переводческих проблем, связанных с межъязыковыми и
межкультурными различиями, а межъязыковые соответствия используются при
отсутствии подобных проблем. Определенный выбор переводческих операций в
их совокупности составляет суть определенной тактики перевода и
технологически обеспечивает реализацию соответствующей тактики.
5. Стратегия перевода и тактика перевода соотносятся как общее и
частное: тактика перевода выступает в качестве способа реализации
соответствующей стратегии перевода, в то время как стратегия перевода
определяет выбор используемых переводчиком тактик. В практическом плане
действия переводчика строго детерминированы определенным алгоритмом
событий: анализ особенностей коммуникативной ситуации → формулирование
цели перевода, соответствующей данной коммуникативной ситуации, → выбор
(определение) стратегии перевода, позволяющей достичь поставленную цель, →
выбор тактик перевода, обеспечивающих реализацию соответствующей
стратегии перевода, → использование переводческих операций как способов
реализации определенной тактики перевода.
6. В результате исследования установлена зависимость между выбором
стратегии перевода и особенностями коммуникативной ситуации с
использованием перевода, т.е. особой совокупностью всех формантов КСП (ее
первичными и вторичными параметрами), включая тип переводимого текста. В
разных коммуникативных ситуациях с использованием перевода может
использоваться одна из следующих стратегий перевода: стратегия
коммуникативно-равноценного перевода, стратегия терциарного перевода или
стратегия переадресации.
7. Стратегия коммуникативно-равноценного перевода представляет собой
программу осуществления переводческой деятельности, предусматривающая
реализацию коммуникативной интенции автора оригинала в форме создания
текста на ПЯ, потенциально способного обеспечивать коммуникативное
воздействие на получателя перевода в соответствии с ожиданиями автора
оригинала и, соответственно, взаимодействие разноязычных коммуникантов в
217
условиях совместной предметной деятельности. Результатом использования
данной стратегии является создание коммуникативного аналога исходного
текста на переводящем языке в соответствии с коммуникативной интенцией
отправителя исходного сообщения. Стратегия терциарного перевода
представляет собой общую программу осуществления переводческой
деятельности, направленной на создание ПТ, удовлетворяющего потребности
носителя ПЯ, который играет иную коммуникативную роль, нежели участники
первичного коммуникативного события в культуре ИЯ, и преследует цель,
отличную от цели автора оригинала. В результате реализации стратегии
терциарного перевода создается текст на ПЯ, не претендующий на оказание
воздействия, аналогичного воздействию со стороны ИТ, но играющий
определенную роль в культуре ПЯ и таким образом обеспечивающий
осуществление получателем ПТ и инициатором перевода их предметной
деятельности. Стратегия переадресации представляет собой общую программу
осуществления переводческой деятельности, направленной на создание текста
на ПЯ, предназначенного для получателя, который отличается от реципиента
ИТ не только своей национально-культурной принадлежностью, но и
социальными характеристиками. Под социальными характеристиками
подразумеваются, прежде всего, возраст и уровень образования коммуникантов.
В результате реализации стратегии переадресации создается текст на ПЯ, в
целом воспроизводящий основную функцию исходного сообщения и
обеспечивающий, хотя и частично, коммуникативный эффект,
предусмотренный автором ИТ. На основе анализа основных параметров
коммуникативных ситуаций, в которых реализуются разные стратегии перевода,
и результатов перевода, таких как степень включенности инициатора перевода в
КСП, совпадение/несовпадение цели перевода с целью первичного
коммуникативного акта, совпадение/несовпадение функций ИТ и ПТ,
совпадение/несовпадение коммуникативных эффектов, производимых ИТ и ПТ,
можно сделать вывод, что стратегия переадресации занимает промежуточное
положение между стратегиями коммуникативно-равноценного перевода и
218
терциарного перевода с точки зрения приближенности результата
переводческой деятельности к характеристикам исходного текста.
8. В большинстве случаев особое сочетание первичных и вторичных
параметров КСП и типа переводимого текста однозначно определяет выбор
вполне определенной стратегии перевода. Было установлено, что в
коммуникативных ситуациях первого типа, как официального, так и
неофициального характера, всегда используется стратегия коммуникативно-
равноценного перевода, что определяется общей целью осуществления
перевода: обеспечить взаимодействие разноязычных коммуникантов,
осуществляющих совместную предметную деятельность. В коммуникативных
ситуациях второго типа особую роль в выборе стратегии перевода играет
установленная инициатором цель осуществления перевода, соотносимая с
типом переводимого текста (художественный, публицистический,
специальный). В коммуникативных ситуациях, в которых автор исходного
сообщения, заказчик или переводчик выступают в качестве инициаторов
перевода художественного текста, используется стратегия коммуникативно-
равноценного перевода. Инициирование перевода художественного текста
непосредственным получателем ПТ не предполагает использование стратегии
коммуникативно-равноценного перевода, поскольку получатель использует ПТ
с целью, не предусмотренной автором ИТ, и в этом случае реализуется
стратегия терциарного перевода. Инициирование перевода художественного
текста заказчиком может привести, помимо использования стратегии
коммуникативно-равноценного перевода, к использованию стратегии
переадресации, если цель перевода – расширить читательскую аудиторию
текста путем включения в нее детей, либо стратегии терциарного перевода
(филологический перевод). В КСП-2 текст специального характера переводится,
как правило, с использованием стратегии коммуникативно-равноценного
перевода, но могут реализовываться и другие стратегии: стратегия терциарного
перевода, если цель перевода – получить информацию о содержании
коммуникации между первичными коммуникантами и использовать ее в
219
собственных целях, или стратегия переадресации, если цель перевода –
расширить аудиторию специального текста за счет получателей-
неспециалистов. В результате проведенного исследования было установлено,
что перевод публицистического текста осуществляется в строго определенных
коммуникативных ситуациях (либо по инициативе заказчика, либо по
инициативе переводчика) с использованием стратегии терциарного перевода.
9. Поскольку стратегия перевода является общей программой
осуществления переводческой деятельности в рамках определенной
коммуникативной ситуации, ее выбор осуществляется на основе анализа самой
коммуникативной ситуации. Процедура переводческого анализа ситуации,
описываемая в терминах психолингвистики, включает два уровня:
макроуровень и микроуровень. На макроуровне происходит восприятие и
анализ первичных и вторичных параметров коммуникативной ситуации,
установление ее типа, а также цели перевода. Результаты переводческого
анализа на макроуровне создают основу для выбора стратегии перевода в
данной коммуникативной ситуации. С точки зрения психолингвистики анализ
ситуации на макроуровне должен рассматриваться как этап первичного
ориентирования в ситуации. В дальнейшем результаты анализа на макроуровне
используются при осуществлении анализа на микроуровне. Переводческий
анализ на микроуровне означает восприятие текста оригинала, включающее
установление предметно-логического содержания ИТ, его смысла, а также
понимание коммуникативной интенции автора ИТ. Восприятие текста
представляет собой движение мысли от распознавания значений лексических
единиц и их синтаксических связей к установлению денотатов (референтов),
обозначаемых этими единицами в их связи друг с другом, к установлению
таким образом предметной ситуации, описанной в тексте, и появлению в
сознании переводчика ее зрительного образа (визуализация ситуации).
Визуализация предметной ситуации означает понимание текста. Соотнесение
понятого и представленного визуально предметно-логического содержания
текста с полученными ранее результатами анализа на макроуровне дает
220
возможность осознать смысл текста и коммуникативную интенцию автора ИТ.
Таким образом, направление движения мысли переводчика на данном этапе
анализа противоположно направлению движения мысли автора ИТ (от
установления значений отдельных единиц – к постижению коммуникативной
интенции автора и его мотива). При этом данный этап представляет собой этап
вторичного ориентирования переводчика в коммуникативной ситуации и
завершается формированием мотива переводчика на создание текста перевода с
учетом всех результатов переводческого анализа и цели перевода.

221
 ГЛАВА 4. ТАКТИКИ ПЕРЕВОДА КАК СПОСОБЫ РЕАЛИЗАЦИИ
ПЕРЕВОДЧЕСКИХ СТРАТЕГИЙ

4.1. Тактики реализации стратегии коммуникативно-равноценного

перевода в КСП-1

Исходя из предложенного нами определения тактики перевода, мы

будем рассматривать только такие переводческие операции, которые
осуществляются в качестве средства реализации определенной стратегии
перевода в данной коммуникативной ситуации, определяются избранной
стратегией перевода и служат достижению поставленной цели. Таким
образом, к тактикам перевода не относятся операции, которые, во-первых,
связаны с различиями в системах двух языков и, во-вторых, определяются
спецификой того или иного вида перевода с точки зрения технологии его
осуществления. Представляется, что подобного рода переводческие операции
являются в значительной степени вынужденными, не связанными с
характером решаемой в данной ситуации конкретной задачи. Вместе с тем
следует признать, что на способ осуществления переводческих операций,
которые выступают в качестве средств реализации избранной стратегии
перевода, то есть относятся к определенным тактикам перевода, могут
оказывать влияние условия выполнения того или иного вида перевода, в
широком смысле – условия данной коммуникативной ситуации. Как мы
помним, эти условия, или параметры, ситуации включают, помимо
первичных, такие вторичные параметры, как контакт и расположение
коммуникантов и форму контакта, и эти параметры могут стать значимыми в
определенных коммуникативных ситуациях для осуществления
переводческих операций в рамках определенной тактики перевода.
Ранее мы установили, что в коммуникативных ситуациях первого типа
(КСП-1) реализуется только стратегия коммуникативно-равноценного
перевода, предполагающая реализацию коммуникативной интенции автора
222
ИТ. Кроме того, контактное расположение коммуникантов, их
непосредственных контакт и устная форма контакта определяют
использование преимущественно устного перевода (УП), за исключением
ситуации КСП-1formal-официальная документация. Тактики перевода,
используемые в последней ситуации, совпадают с тактиками, которые
применяются для реализации стратегии коммуникативно-равноценного
перевода и в ситуациях КСП-2 в рамках осуществления письменного
перевода. Они будут подробно рассмотрены в соответствующем разделе.
Соответственно, в данном разделе исследования речь пойдет только о
тактиках перевода, используемых в рамках УП.
Представляется необходимым кратко остановиться на классификации
видов и подвидов устного перевода, ибо каждый из них может
использоваться в ситуациях КСП-1. В отечественном переводоведении
одним из первых подобную классификацию предложил Л.С.Бархударов
[Бархударов 1975:46-49]. Выделяя так называемый устно-устный перевод, он
подразделяет его на последовательный и синхронный. Последовательный
перевод, в свою очередь, можно подразделить на абзацно-фразовый перевод
(когда перевод осуществляется в паузах ораторской речи) и собственно
последовательный перевод (когда перевод произносится после завершения
ораторского выступления). Некоторые классификации видов УП включают
также перевод с листа, который отличается от прочих видов УП формой
представления ИТ (письменная) [Миньяр-Белоручев 1980:147-148]. Однако
следует заметить, что классификация Р.К.Миньяр-Белоручева, включающая,
помимо письменного, синхронный перевод, перевод с листа,
последовательный перевод, абзацно-фразовый перевод и двусторонний
перевод, не может считаться абсолютно корректной. Мы считаем, что нет
весомых причин разводить последовательный перевод и абзацно-фразовый
перевод (последний является разновидностью последовательного перевода),
равно как и двусторонний перевод и абзацно-фразовый перевод (абзацно-
фразовый перевод может осуществляться как двусторонний перевод). УП
223
подразделяется также на односторонний перевод и двусторонний перевод в
зависимости от направления перевода. Некоторые авторы выделяют
признаки, отличающие двусторонний перевод от одностороннего. Так,
А.Гаврилов пишет, что «…двусторонний перевод следует рассматривать
прежде всего как перевод такого речевого материала, который отвечает
характеристикам диалогической речи. К последним можно отнести: а)
ограниченное время для оформления речи; б) спонтанность; в) широкое
использование разговорных форм речи; г) часто несовершенную внешнюю
форму» [Гаврилов 1969:66]. Указанные А.Гавриловым признаки можно
обнаружить и в других разновидностях речи, например, устной
монологической речи, продуцируемой спонтанно (выступление). Таким
образом, разграничение перевода на односторонний/двусторонний следует
рассматривать как характеристику, дополнительную к прочим
характеристикам устного перевода. При этом нужно учитывать, что и
синхронный перевод, и последовательный абзацно-фразовый перевод могут
осуществляться в режиме и одностороннего перевода, и двустороннего
перевода. Собственно последовательный перевод и перевод с листа
осуществляются исключительно в режиме одностороннего перевода.
Таким образом, в коммуникативных ситуациях КСП-1 могут
использоваться следующие виды устного перевода:
1. Синхронный перевод:
 синхронный односторонний перевод;
 синхронный двусторонний перевод;
2. Последовательный перевод:
 собственно последовательный односторонний перевод;
 последовательный абзацно-фразовый односторонний перевод;
 последовательный абзацно-фразовый двусторонний перевод;

224
 3. Перевод с листа (односторонний) с подготовкой или без подготовки 14.
В данном перечне видов устного перевода перевод с листа занимает
особое место. Основанием его отнесения к видам устного перевода является
устная форма порождения сообщения на ПЯ, что является одним из общих
признаков и прочих видов УП, при том, что ИТ предъявляется переводчику в
письменной форме. Не случайно многие исследователи относят перевод с
листа к комбинированным видам перевода. При этом перевод с листа
сохраняет основные признаки устного перевода. Как пишет К.Е.Калинин,
«…восприятие, анализ сообщения и оформление перевода осуществляются в
ограниченный временной интервал, что характерно для УП в целом»
[Калинин 2012:68]. Вместе с тем есть и одно существенное отличие перевода
с листа по сравнению с другими видами УП: в ситуации использования
перевода с листа отсутствует автор ИТ, и тогда непосредственный контакт
устанавливается только между переводчиком и получателем ПТ.
Расположение коммуникантов в этом случае дистантное. Однако это не
означает полной невозможности использования перевода с листа в ситуациях
КСП-1. Известно, что он может применяться при переводе выступлений, если
текст выступления заранее подготовлен в письменной форме и передан
переводчику. Кроме того, при осуществлении последовательного и даже
синхронного перевода какие-то материалы могут переводиться с листа, если
выступающие ссылаются на заранее подготовленные официальные
материалы, цитируют их, приводят выдержки из них 15. Перевод столь

14
Е.В.Аликина рассматривает перевод с листа, осуществляемый одновременно с
прочтением исходного текста, в качестве разновидности синхронного перевода [Аликина
2010:31]. Того же мнения придерживается Г.В.Чернов [Чернов 1978:11].
15
М.Я.Цвиллинг вспоминает о своей работе на заседаниях Политического
консультативного комитета Организации стран Варшавского договора: «В кабине лежали
толстые папки с текстами проектов обсуждаемых документов на двух языках, плюс целая
стопка листов с поправками (не всегда уже переведенными). По ходу дебатов
приходилось отыскивать соответствующие места в обоих текстах и на ходу в устной
225
популярных в настоящее время слайдовых (мультимедийных) презентаций
также следует отнести к переводу с листа (чаще всего – перевод с листа с
подготовкой)16. В последнем случае могут иметь место две ситуации:
переводчик воспринимает текст оригинала непосредственно с экрана
(перевод с листа) либо с голоса оратора, используя текст на экране как некий
ориентир (собственно синхронный перевод). Как мы видим, перевод с листа
может использоваться как отдельный элемент в процессе перевода (при
осуществлении, например, синхронного перевода) либо может выступать в
качестве основного и единственного используемого вида перевода в данной
коммуникативной ситуации (например, КСП-1formal-лекции и презентации).
Представляется, что совокупность первичных и вторичных параметров
коммуникативной ситуации достаточно однозначно определяет выбор
соответствующего этой коммуникативной ситуации вида или видов УП.
Распределение видов УП по коммуникативным ситуациям КСП-1 можно
представить в виде таблицы:

КСП Синхронный Синхрон- Собственно Абзацно- Абзацно- Пере-

односторонний ный последовательный фразовый фразовый вод с
перевод двусторон- односторонний односторон- двусторон- листа
ний перевод ний перевод ний перевод
перевод
КСП-1
formal

Офици- +
альные
встречи

форме вносить изменения в текст перевода, в точности отражающие поправки,

предлагаемые к исходному тексту проекта» [Цвиллинг 2004:12].
16
Правда, А.П.Чужакин утверждает, что перевод слайдов представляет собой «подвид
последовательного (синхронного) перевода выступлений, лекций, семинаров и т.д.
Сочетает в себе аспекты перевода с листа и УП» [Чужакин 2002:51].
226
Лекции и
презен-
тации
+ + + +
Интер- + +
вью
Круглый + +
стол
Шеф- +
монтаж
Экскур- +
сия
Сопро- +
вождение
КСП-1 (+) + + +
informal

Мы видим, что коммуникативная ситуация КСП-1formal-лекции и

презентации (ситуация любого устного выступления) допускает
использование разных видов устного перевода: синхронного одностороннего,
собственно последовательного одностороннего, абзацно-фразового
одностороннего и перевода с листа. Сам характер коммуникативной
ситуации интервью определяет возможность использования двух видов УП,
причем всегда это перевод двусторонний, но осуществляться он может либо
синхронно, либо последовательно. Аналогичный выбор возможен в ситуации
круглого стола (синхронный двусторонний или абзацно-фразовый
двусторонний). Параметры остальных коммуникативных ситуаций
однозначно определяют необходимость использования только одного
конкретного вида перевода: КСП-1formal-официальные встречи – абзацно-
фразовый двусторонний, КСП-1formal-шеф-монтаж – абзацно-фразовый
двусторонний, КСП-1formal-экскурсионное обслуживание – абзацно-фразовый
односторонний (фрагментарно может осуществляться двусторонний перевод
при наличии у экскурсантов вопросов к экскурсоводу), КСП-1formal-
переводческое сопровождение – абзацно-фразовый двусторонний.

227
 В коммуникативных ситуациях неофициального общения (КСП-
1informal), разумеется, не может использоваться синхронный перевод в том его
виде, в каком он представлен на официальных мероприятиях (за
исключением нашептывания, или «шушутажа»). Вряд ли может
использоваться и перевод с листа. Таким образом, в данных ситуациях
преимуществом пользуется последовательный абзацно-фразовый перевод во
всех его разновидностях (односторонний и двусторонний). В то же время не
исключена возможность использования собственного последовательного
одностороннего перевода, например, для перевода текстов таких жанров, как
тост или анекдот17.
В исследованиях, посвященных изучению устного перевода, основное
разграничение между видами УП проводится в основном по линии
«синхронный перевод – последовательный перевод» [Виссон 2007:12;
Комиссаров 1990:98-99; Сдобников, Петрова 2006:98-99; Семенов 2005:38-
39; House 2009:8; Nolan 2005:3; Seleskovitch 1994:2]. В своих попытках
раскрыть глубинные психологические механизмы осуществления устного
перевода авторы традиционно уделяют основное внимание технологическим
аспектам того или иного вида УП [Миньяр-Белоручев 1969; 1980; Chernov
2004; Чернов 1978; 1987]. Авторы рассматривают такие аспекты перевода,
как роль механизмов вероятностного прогнозирования и упреждающего
синтеза при осуществлении синхронного перевода [Голенков, Сладковская
1974; Чернов 1978; 1987; Chernov 2004], использование компрессии текста в

17
М.Ю.Бродский указывает на достоинства и недостатки перевода тоста/анекдота по
фразам и целиком: «…перевод по фразам делает речь более динамичной. Нежелательно,
чтобы половина присутствующих уже засмеялась, а вторая половина еще только ждет
перевод. С другой стороны, при переводе по фразам времени на принятие решений
меньше, чем в случае перевода тоста/анекдота целиком. Более того, переводчику
тост/анекдот может оказаться не знаком, а завершающая фраза (англ. the punchline) может
внести корректировку в понимание всего предыдущего тоста/анекдота» [Бродский
2012:110].
228
синхронном переводе [Гурин 2008; Полуян 2011; Чернов 1969], значение
избыточности языка для понимания ИТ при осуществлении
последовательного перевода [Миньяр-Белоручев 1980], выделение процессов
последовательного перевода [Башкардин 1989], использование
переводческой скорописи при осуществлении последовательного перевода
[Аликина 2010; Зубанова 2013; Миньяр-Белоручев 1969; Чужакин 2002], роль
разных видов памяти в процессе восприятия текста [Робинсон 2007; Robinson
2003], технология синхронного перевода [Зубанова 2012; Луканина 1974;],
факторы экстремальности синхронного перевода [Чернов 1978; 1987],
особенности организации синхронного перевода [Зубанова 2011; Никольская
2010; Visson 2009] и другие вопросы, важные с точки зрения технологии
осуществления устного перевода. Другими словами, в центре внимания
исследователей оказываются те действия переводчика, которые направлены
либо на обеспечение достаточно полного восприятия ИТ, либо на
оперативное создание ПТ в соответствии с нормами и узусом ПЯ, то есть
действия сугубо технического характера, общие для последовательного или
синхронного перевода во всех коммуникативных ситуациях и не
определяемые спецификой той или иной КСП. Как мы уже указывали выше,
подобного рода переводческие операции нас интересовать не могут. В
дальнейшем мы сосредоточим внимание только на тех переводческих
операциях, использование которых представляет собой реализацию
определенной тактики перевода в соответствии с целью осуществления
перевода в данной КСП и избранной стратегией перевода.
Все коммуникативные ситуации первого типа предполагают обмен
информацией между коммуникантами. Тот факт, что устный перевод
используется прежде всего для передачи информации, представляется,
видимо, настолько очевидным, что в переводоведческой литературе не
обсуждается и не доказывается, но в редких случаях просто констатируется.
Например, Джеймс Нолан пишет: «Устный перевод в самом общем виде
можно определить как передачу понимания (understanding)» (перевод мой. –
229
В.С.) [Nolan 2005:2]. И далее: «Устный переводчик полагается в основном на
свою способность ухватить суть сообщения и передать ее присутствующей
здесь же аудитории» (перевод мой. – В.С.) [Nolan 2005:3]. Линн Виссон,
говоря о синхронном переводе, предельно категорична: «Синхронный
перевод требует абсолютной точности…» [Виссон 2007:20]. Исходя из этого,
мы будем считать, что в ситуациях КСП-1 целью перевода является передача
информации, значимой для коммуникантов с точки зрения осуществления их
предметной деятельности (коммуникативно релевантной информации).
Коммуникативная интенция отправителя исходного сообщения заключается
в передаче получателю ПТ сведений, которые определенным образом могут,
по мнению отправителя ИТ, повлиять на сознание и поведение иноязычного
получателя ПТ и таким образом – на его предметную деятельность, либо в
получении информации, необходимой автору ИТ для осуществления его
предметной деятельности. Вполне возможна ситуация, когда обмен
информацией необходим для координации совместной деятельности
разноязычных коммуникантов, и тогда их коммуникативные интенции в
целом совпадают. Коммуникативный эффект, производимый текстом
перевода на получателя, заключается в восприятии получателем
коммуникативно релевантной информации.
Анализ жанрово-стилистической принадлежности текстов,
используемых в КСП-1, показывает, что почти все они относятся к категории
нехудожественных, то есть информативных, текстов. Соответственно,
основным типом информации в этих текстах является когнитивная
информация [Алексеева 2004; 2008], и именно на ее передачу направлены
основные усилия переводчика. Таким образом, реализуя стратегию
коммуникативно-равноценного перевода в ситуациях КСП-1, переводчик
использует тактику выделения и передачи основной когнитивной
информации (ТПОИ). Выделение основной информации является условием
ее передачи в переводе, но мы объединяем в названии данной тактики оба

230
типа операций, поскольку они имеют неодинаковое значение в разных видах
устного перевода.
Операции по выделению основной когнитивной информации имеют
большее значение в последовательном переводе. Воспринимая текст
оригинала последовательно, в его развертывании во времени, переводчик
выделяет в нем смысловые вехи и устанавливает логические связи между
ними. При осуществлении собственно последовательного перевода эти
смысловые вехи и связи между ними фиксируются в виде переводческой
скорописи, которая служит опорой для памяти переводчика. Таким образом
происходит отбор основной информации и ее отделение от информации
коммуникативно нерелевантной, которая может быть либо передана, либо
опущена в переводе. Как пишет А.П.Чужакин, «система скорописи
фиксирует лишь ограниченное число основных смысловых единиц и
отношений между ними; словарь и грамматика этого «языка» отражает лишь
основные понятия, необходимые и достаточные для отражения в данном
сообщении разных сторон действительности» [Чужакин 2002:93]. В
синхронном переводе у переводчика нет большого количества материала для
анализа значимости прозвучавшей информации. Однако и в этом случае
переводчик производит отбор основной информации, что выражается,
прежде всего, в опущении явно нерелевантной информации (повторов, слов-
паразитов и т.п.), информации, которая восполняется экстралингвистической
ситуацией общения, либо дублирующей информации [Ширяев 1979:89-90].
Тактика выделения и передачи основной когнитивной информации
реализуется в синхронном переводе также путем нулевого перевода
оговорок, поправок самого себя и нулевого перевода некоторых эпитетов
[Бродский 2012:99]. Однако И.С.Алексеева вполне справедливо указывает на
то, что «по своему коммуникативному заданию информационные тексты
предназначены прежде всего для передачи когнитивной информации,
поэтому, применяя прием речевой компрессии, переводчик должен
соблюдать максимальную осторожность при попытках отбросить часть
231
информации как второстепенную. Ведь в информационном сообщении
важны бывают именно детали, частности, и тут любое сокращение
становится опасным» [Алексеева 2000:41]. Очень часто детали в устном
сообщении представлены в виде прецизионных слов (числительных, имен
собственных и т.п.), ошибки в восприятии которых крайне нежелательны,
поскольку ведут к искажению содержания текста. Вряд ли можно
согласиться с утверждением Т.В.Воеводиной, что в устном переводе
цифровые данные и необщеизвестные собственные имена при первом
упоминании не переводятся, а заменяются, поскольку «при однократном
прослушивании весьма значительна вероятность ошибки в воспроизведении
незнакомого имени собственного или числа. Гораздо надежнее будет, если
переводчик назовет имя или число при втором-третьем упоминании»
[Воеводина 1983:74]. Во-первых, второго-третьего упоминания этой
информации в тексте может и не быть. Во-вторых, и это самое главное,
подобная прецизионная информация может быть самой важной, то есть
подлежащей обязательной передаче в переводе.
Очевидно, что тактика выделения и передачи основной когнитивной
информации используется во всех коммуникативных ситуациях первого
типа.
Следует принять во внимание и тот факт, что носителями когнитивной
информации в ИТ могут быть единицы, относимые к разряду слов-реалий.
Незнание инокультурных реалий получателями ПТ может препятствовать
адекватному восприятию текста в переводе, разумеется, если реалии будут
перенесены в ПТ непосредственно. Из этого следует, что для приближения
текста к восприятию носителей ПЯ необходимо осуществление некоторых
особых действий, совокупность которых составляет тактику
прагматической адаптации текста (ТПА). Данная тактика может
использоваться практически во всех коммуникативных ситуациях первого
типа, однако наибольшее значение она имеет в КСП-1formal-лекции и
презентации, КСП-1formal-интервью, КСП-1formal-круглый стол и КСП-1formal-
232
экскурсионное обслуживание, в которых появление национально-
специфичных реалий наиболее вероятно. Для передачи национально-
специфичного понятия в распоряжении переводчика имеются такие средства,
как транскрипция (транспозиция) с пояснением в тексте , приближенный
перевод, описательный перевод (если этому не препятствуют жесткие
временные ограничения), а также прием генерализации, означающий замену
слова с конкретным значением словом с более общим значением.
Вместе с тем использование тактики прагматической адаптации текста
предполагает не просто выбор одного из приемов передачи безэквивалентной
лексики, то есть техническое решение проблемы, а предварительный анализ
релевантности несомой данной реалией информации в данной
коммуникативной ситуации (опять есть основания говорить о
продолжающемся ориентировании переводчика в коммуникативной
ситуации, о продолжении переводческого анализа).
В некоторых видах КСП-1 в задачу переводчика, помимо передачи
основной когнитивной информации, входит передача стилистических
особенностей текста, представленных в виде эмоционально-экспрессивных
языковых и речевых средств. В рамках данных коммуникативных ситуаций
коммуникантами продуцируются тексты, содержащие стилистические
средства воздействия на аудиторию. Как отмечает Линн Виссон, «сегодня
стиль русских заявлений на международных конференциях стал гораздо
более неформальным, а речи ораторов, раньше весьма предсказуемые, уже
содержат разговорные или даже жаргонные слова, для перевода которых
требуются гибкие эквиваленты в английском» [Виссон 2007:171]. Их наличие
в тексте отнюдь не случайно, а полностью согласуется с коммуникантивной
интенцией автора ИТ и определяется ею. Именно поэтому нельзя согласиться
с Т.В.Воеводиной, которая пишет, что «в устном переводе попытки передать
образность оригинала обыкновенно получаются смешными… Вполне
понятно, что при ограниченности времени, которое имеется у устного
переводчика «на размышление», и при малости того отрезка текста, который
233
в каждый данный момент имеется в его распоряжении, нечего и думать, что
он сумеет передать образность» [Воеводина 1983:70]. По нашему мнению,
текст перевода должен по возможности содержать максимальное количество
языковых средств, обеспечивающих желаемое воздействие на аудиторию ПТ.
Однако следует оговориться: когда мы ведем речь об устном переводе в
ситуации КСП-1formal-лекции и презентации, необходимо иметь в виду, что в
данной ситуации наличие/отсутствие эмоционально-экспрессивных и
эмоционально-оценочных средств определяется принадлежностью
продуцируемого текста к конкретному типу. В научно-техническом тексте
выступления, лекции, доклада на научной конференции «средства
оформления когнитивной информации блокируют эмоциональную
информацию» [Чужакин 2002:69]. В научно-популярном тексте, обращенном
к аудитории неспециалистов в данной области, появляется разговорная и
даже разговорно-просторечная лексика, лексика с эмоционально-оценочной
коннотацией, фразеологизмы и образные клише, наблюдается столкновение
несовместимых языковых средств. Подобного рода средства могут
выполнять в тексте различные функции: создавать эффект сближения
оратора с аудиторией, выражать оценку, облегчать восприятие содержания,
включая в него привычный образный ряд, создавать эффект неожиданности
или иронической окраски [Чужакин 2002:71-72]. Кроме того, научно-
популярный текст содержит и эстетическую информацию, носителями
которой являются средства из арсенала художественной литературы:
эпитеты, сравнения, метафоры. Функциональная нагруженность
стилистически отмеченных средств должна воспроизводиться в переводе для
обеспечения необходимого воздействия на получателей ПТ. С этой целью
используется тактика воспроизведения стилистических характеристик
текста (ТВСХ).
Упомянутые нами стилистические средства не составляют
исчерпывающего списка единиц, на которые могут быть направлены усилия
устного переводчика в процессе реализации тактики воспроизведения
234
стилистических характеристик текста. Как пишет М.Я.Цвиллинг, «…оратор,
строго говоря, ничем не ограничен в выборе средств и способов оформления
своего высказывания. В стремлении к выразительности речи говорящий,
независимо от того, обращается ли он к «собратьям по языку» или через
переводчика к иноязычному рецептору (собеседнику, аудитории), использует
образные, эмоциональные, богатые ассоциациями слова и словосочетания,
порой весьма далекие по своему основному лексическому значению от
обсуждаемой тематики» [Цвиллинг 2009:103]. Все эти средства могут
представлять собой «сюрпризы» для переводчика, сведенные
М.Я.Цвиллингом в список. Из этого списка наше внимание привлекают,
прежде всего, авторские и узуальные образные сравнения-метафоры,
окказионализмы, инородные элементы (сленг, диалект), иноязычные
сравнения (из современных и классических языков) [Цвиллинг 2009:115].
Переводческие операции, используемые для реализации тактики
воспроизведения стилистических характеристик текста, по своему характеру
довольно разнообразны, но, тем не менее, могут быть отнесены к операциям
двух типов: 1) использование межъязыковых и переводческих соответствий
(например, при переводе эпитетов, метафор, разговорных и жаргонных слов:
туманные оговорки – vague comments, отребье – collection of
thugs/riffraff/rabble); 2) использование трансформаций. Одним из факторов,
вынуждающих переводчика прибегать к трансформациям, является различие
между стилистическими конвенциями литературной и разговорной речи в
двух языках. По мнению Линн Виссон, «различие между литературным,
письменным и разговорным стилями в русском языке гораздо сильнее, чем в
английском» [Виссон 2007:171], русский официальный стиль более
высокопарен, чем английский. Соответственно, при переводе с русского
языка следует выбирать такие средства английского языка, которые делают
текст менее формальным, что само по себе означает использование
стилистических трансформаций. Строго говоря, в некоторых ситуациях
вообще сложно говорить о каком-то преобразовании текста, а можно
235
говорить об облечении информации в ту форму, которая характерна для ПЯ.
Особенно это относится к ритуальным ситуациям коммуникации. Как пишет
А.В.Садиков, «всякий речевой ритуал – приветствия, поздравления,
обращения, благодарности, прощания и т.д. – облекается в словесную форму,
которая случайна по отношению к содержанию, но традиционная и
«естественна» для носителей данного языка» [Садиков 1981:10].
Серьезные проблемы возникают у начинающих переводчиков в случае
использования коммуникантами стилистически сниженной лексики.
Особенно часто это наблюдается в коммуникативной ситуации КСП-1formal-
шеф-монтаж. Возникает вопрос о позиции переводчика в данном случае:
должен ли он воспроизводить подобную лексику со всей присущей ей
экспрессивностью либо он может смягчить форму выражения? Если
исходить из того, что экспрессивная функция, как правило, не является
ведущей для текстов данного типа, а ведущей является функция
информативная (другими словами, в таких текстах когнитивная информация
преобладает над эмоциональной), то можно рекомендовать использование
такого приема, как опущение. При этом желательно сохранить в переводе
оценочность, если выражение таковой входило в интенцию автора ИТ.
Вместе с тем сохранение некоторой экспрессивности также вполне
возможно, однако в несколько уменьшенном виде 18. Некоторое несовпадение

18
Р.К.Миньяр-Белоручев вспоминает, как он переводил Н.С.Хрущева на совещании
руководителей коммунистических партий в Москве в 1959 году. После выступления
лидера албанских коммунистов Энвера Ходжи, который резко критиковал Н.С.Хрущева за
сокращение помощи Албании, Н.С.Хрущев выступил с гневной речью, в которой обвинил
Э.Ходжу в черной неблагодарности. Свою речь Н.С.Хрущев закончил словами: «И этот
человек обос…л нас с ног до головы, туды его мать!». Р.К.Миньяр-Белоручев выдал на
французском языке вариант значительно меньшей по резкости тональности: «И этот
человек покрыл нас грязью с ног до головы». Референт международного отдела ЦК КПСС
через некоторое время отвел переводчика в сторону и сказал: «Никита Сергеевич велел
поблагодарить Вас, он не хотел, чтобы его грубые выражения звучали на всех языках»
[Миньяр-Белоручев 1999:22-23].
236
в репертуаре стилистических средств в ИТ и ПТ не означает, что перевод
неадекватен. Как указывает В.Н.Комиссаров, «при коммуникативном
приравнивании высказываний двух языков функционально-стилистическое
тождество соотнесенных единиц является важным, но не единственным
фактором, определяющим выбор языковых средств. Сопоставительный
анализ переводов выявляет немало случаев несовпадения стилистических
особенностей оригинала и перевода (утрата образности, отказ от передачи
игры слов, перевод нейтрального слова более экспрессивным или наоборот и
т.п.)» [Комиссаров 2007:118]. Объясняя выбор языковых средств в
синхронном переводе, Линн Виссон утверждает: «Главный фактор,
определяющий выбор английского стилистического эквивалента, – контекст»
[Виссон 2007:173]. По нашему мнению, в качестве основного фактора,
определяющего выбор стилистических средств в переводе, следует считать
саму коммуникативную ситуацию, в которой осуществляется перевод, ее
специфические особенности, а также характеристики коммуникантов.
Именно коммуникативная ситуация определяет не только выбор стратегии
перевода и необходимость использования той или иной тактики, но и выбор
способов реализации тактики.
В коммуникативной ситуации КСП-1formal-лекции и презентации
большое значение может иметь стилистическая тональность выступления
(лекции, проповеди). Речь оратора может быть возвышенной, пафосной либо,
наоборот, несколько сниженной стилистически. Стилистическая тональность
речи может определяться темой выступления (как, например, в проповеди)
либо той целью, которую ставит перед собой оратор (например, сократить
дистанцию между собой и аудиторией, установив дружеский,
неофициальный тон общения), либо жанрово-стилистической
принадлежностью текста, его принадлежностью к определенному типу. В
широком смысле тональность текста выступления зависит от параметров
коммуникативной ситуации и связана с коммуникативной интенцией
оратора: оратор создает текст определенной тональности как инструмент
237
воздействия на аудиторию. Зависимость стилистической тональности
выступления от коммуникативной интенции оратора означает необходимость
воспроизведения тональности в переводе. Как пишет Д.Селескович, «его
[переводчика] роль не позволяет ему использовать стиль, отличный от стиля
оратора (перевод мой. – В.С.)» [Seleskovitch 1994:101]. Таким образом,
можно говорить об использовании в данной ситуации тактики
воспроизведения стилистической тональности текста (ТВСТ).
Практическим способом реализации тактики воспроизведения
стилистической тональности текста является использование межъязыковых и
переводческих соответствий. Говоря о тексте проповеди, А.П.Чужакин
утверждает: «Эмоциональное воздействие проповеди строится на
риторических синтаксических средствах: интонации, риторических вопросах,
восклицаниях. Но передача этих особенностей эквивалентными средствами
обычно трудностей при переводе не вызывает» [Чужакин 2002:75]. Понятно,
что данное утверждение можно распространить и на другие виды устных
публичных выступлений, в которых эмоциональная составляющая есть
способ оказать определенное воздействие на аудиторию. Поскольку задача
заключается в обеспечении необходимой стилистической тональности текста
как такового, использование соответствующих стилистических средств
(например, возвышенной лексики) в том же месте, где они были
использованы в оригинале, не является обязательным. Вполне уместным в
этом случае будет прием компенсации, то есть использование
соответствующего (по своей стилистической окраске) средства в другом
месте текста.
Тактика воспроизведения стилистической тональности текста должна
быть отграничена от тактики воспроизведения стилистических
характеристик текста. Это определяется спецификой тех задач, которые
решаются путем использования разных тактик. Если использование тактики
воспроизведения стилистических характеристик текста необходимо для
сохранения определенной экспрессивности, выразительности исходного
238
текста в тех же местах, которые имеют стилистическую отмеченность в ИТ,
то тактика воспроизведения стилистической тональности текста направлена
на создание стилистической окраски всего текста, текста как такового.
Вместе с тем следует признать, что на практике бывает непросто
разграничить использование двух тактик. Например, если в ИТ используются
риторические вопросы, синтаксические повторы в виде анафор,
синтаксический параллелизм, то их функция, с одной стороны, – создать
определенную экспрессивность в тексте в данный момент речи, но, с другой
стороны, они придают всему тексту соответствующую стилистическую
окраску, создают его стилистическую тональность. Соответственно,
воспроизведение таких средств в переводе следует рассматривать и как
реализацию тактики воспроизведения стилистических характеристик текста,
и как реализацию тактики воспроизведения стилистической тональности
текста. Таким образом, мы приходим к выводу о комплексном характере
использования тактик перевода как способов реализации стратегии
коммуникативно-равноценного перевода в ситуациях КСП-1.
Утверждение о комплексном характере использования тактик перевода
становится еще более правомерным, если вспомнить, что переводчик может
ставить перед собой задачу воспроизведения и индивидуального стиля
оратора. Задача эта осознается переводчиком под влиянием
коммуникативной ситуации, в которой осуществляется перевод, и ее
решение не есть способ личной самореализации переводчика, а еще одно
средство оказания соответствующего воздействия на аудиторию ПТ. Таким
образом, мы в очередной раз не согласимся с Т.В.Воеводиной, которая
утверждает, что «в подавляющем большинстве случаев переводчик даже не
задумывается о возможности передачи при устном переводе
индивидуального стиля Источника» [Воеводина 1983:76]. Тактика
воспроизведения индивидуального стиля оратора (ТВИС) может быть
применена в ситуации КСП-1formal-лекции и презентации, то есть при
переводе устных монологических выступлений. Условием практической
239
реализации этой тактики является знание переводчиком особенностей
индивидуального стиля данного оратора, что предполагает необходимость
предварительной ориентации в коммуникативной ситуации, обращение к
собственному опыту работы с данным оратором, предварительный анализ
текстов его предыдущих выступлений. Способом практической реализации
тактики воспроизведения индивидуального стиля оратора следует считать
использование межъязыковых и переводческих соответствий, то есть тех
языковых средств, которые способны выполнять те же функции в ПТ, что и
определенные языковые средства в ИТ. Понятно, что подробное описание
таких средств и, соответственно, описание способов реализации данной
тактики перевода не представляется возможным, поскольку выбор этих
средств конкретным оратором всегда индивидуален. Также можно отметить,
что реализация тактики воспроизведения индивидуального стиля оратора
может означать и одновременную реализацию прочих тактик перевода
(тактика выделения и передачи основной когнитивной информации стоит
особняком, поскольку предполагает решение иной по своему характеру
задачи).
С тем, чтобы показать зависимость использования определенных
тактик перевода от специфики коммуникативной ситуации, представим
распределение тактик между коммуникативными ситуациями в виде
таблицы.

КС ТПОИ ТПА ТВСХ ТВСТ ТВИС

КСП-1 formal

Официальные +
встречи
Лекции и + + + + +
презентации
Интервью + + +
Круглый стол + + +

240
Шеф-монтаж + +
Экскурсия + + +
Сопровожде- +
ние
КСП-1 informal + + +

Из таблицы видно, что использование тактики выделения и передачи

основной когнитивной информации является обязательным условием
реализации стратегии коммуникативно-равноценного перевода во всех
коммуникативных ситуациях первого типа. Напротив, использование тактик
воспроизведения стилистической тональности текста и воспроизведения
индивидуального стиля оратора возможно только в ситуации КСП-1formal-
лекции и презентации, то есть при переводе устных монологических
выступлений в режиме последовательного или синхронного перевода. Кроме
того, КСП-1formal-лекции и презентации – это единственная коммуникативная
ситуация, в которой возможно использование всех выделенных нами тактик
перевода. Коммуникативные ситуации КСП-1formal-официальные встречи и
КСП-1formal-сопровождение допускают использование только одной тактики
перевода – тактики выделения и передачи основной когнитивной
информации. Прочие коммуникативные ситуации предполагают
использование двух-трех тактик перевода, причем тактики воспроизведения
стилистической тональности текста и воспроизведения индивидуального
стиля оратора в это число не входят.
В коммуникативных ситуациях КСП-1informal возможно использование
трех тактик перевода, причем тактика выделения и передачи основной
когнитивной информации является обязательной, будучи условием
реализации стратегии коммуникативно-равноценного перевода, а тактики
прагматической адаптации текста и воспроизведения стилистических
характеристик текста – факультативными. Их использование определяется
особенностями данной коммуникативной ситуации, в которой может

241
появиться текст, обладающий национально-специфическими элементами,
либо передача стилистически маркированных средств оказывается условием
обеспечения необходимого коммуникативного воздействия на получателей
ПТ.

4.2. Тактики реализации стратегии коммуникативно-равноценного

перевода при осуществлении социального перевода

В последние два десятилетия внимание переводоведов привлек такой

вид переводческой деятельности, как перевод в социальной сфере
(социальный перевод) в органах здравоохранения, юстиции, образования,
правоохранительных и таможенных органах, службах социального
обеспечения, иммиграционных службах и т.п. Интерес к этому виду перевода
вызван, прежде всего, его широким распространением за рубежом, где
переводческие службы для помощи иностранцам, не владеющим языком
принимающей страны, специальные переводческие подразделения в
медицинских учреждениях стали создаваться с 60-х годов прошлого века
[Angelelli 2004a:1]. По мнению многих авторов, значимость перевода в
социальной сфере как вида практической деятельности и объекта научного
исследования постоянно возрастает (см., например, [Healthcare Interpreting
2007:1]). Причем, если первоначально в качестве переводчиков выступали
непрофессионалы (родственники пациентов, медперсонал больниц,
владеющий иностранным языком), то есть так называемые ad hoc interpreters
[Angelelli 2004a:22-23], то в последнее время их место все чаще занимают
профессиональные переводчики. Были сформулированы достаточно жесткие,
хотя иногда и противоречащие друг другу требования к их работе, в связи с
чем стал актуален вопрос о специальной подготовке переводчиков подобного
рода [Angelelli 2004б; Angelelli 2006; Corsellis 2008; Niska 2002; Pöchhacker
2004; Professionalisation 2007; Sawyer 2004].

242
 Прежде всего следует определить, является ли социальный перевод
особым видом перевода или это подвид перевода. В литературе достаточно
часто community interpreting противопоставляется тому, что принято
называть conference interpreting («конференц-перевод»), то есть переводу на
международных форумах, официальных встречах и в коммерческих
структурах (см., например, [Pöchhacker 2004:14-15]). На практике
переводчик, осуществляющий социальный перевод, выступает в качестве
посредника в ситуации двуязычного общения, происходящего в диалоговой
форме. По сути, речь идет об интервью (врач задает вопросы, пациент на них
отвечает; полицейский допрашивает подозреваемого (свидетеля,
пострадавшего), подозреваемый (свидетель, пострадавший) отвечает на его
вопросы; точно так же общение происходит в любом государственном
учреждении, в которое обращается (или куда приглашается) носитель
иностранного языка). Как указывает Сесилия Ваденшьё, беседа пациента с
врачом или допрос в полицейском участке представляют собой примеры
ситуаций, в которых профессионал стремится получить информацию от
непрофессионала [Wadensjö 1998:278]. Рассмотрим первичные и вторичные
параметры коммуникативной ситуации социального перевода (ССП).
1. Первичные параметры:
- инициатор перевода: один из коммуникантов;
- цель перевода: передача информации, содержащейся в ремарках
коммуникантов;
- характер отношений между субъектами коммуникации:
официальный;
- условия осуществления деятельности субъектов коммуникации:
официальное общение в социальной сфере.
2. Вторичные параметры:
- контакт коммуникантов: непосредственный;
- форма контакта: устная;
- расположение коммуникантов: контактное.
243
 Таким образом, по своим параметрам ССП совпадает с ситуацией КСП-
1formal-интервью. В рамках этой коммуникативной ситуации реализуется
стратегия коммуникативно-равноценного перевода, нацеленная на
обеспечение воздействия на получателя ПТ, соответствующего
коммуникативной интенции автора ИТ.
Вместе с тем ССП имеет отличия от обычной ситуации КСП-1formal-
интервью. Прежде всего, коммуниканты различаются своим статусом в
обществе и положением по отношению друг к другу. Если в обычной
ситуации КСП-1formal-интервью коммуниканты равноправны (главы
государств и правительств, участники межправительственных и деловых
переговоров; и даже журналист общается с интервьюируемым на равных), то
в коммуникативной ситуации социального перевода один из коммуникантов
всегда является представителем некоего института (государственного
учреждения), в то время как другой – частное лицо, к тому же не являющееся
профессионалом в той сфере, в которой он вынужденно оказался. Как пишет
Энн Корселлис, «пациент не имеет такого же объема знаний о медицине,
каким обладает врач, простой человек вряд ли знает о законодательстве
столько же, сколько юрист, за консультацией к которому он обратился, а
родители, пришедшие в школу, чтобы поговорить с учителем, могут не знать
многого о системе образования в данной стране» (перевод мой. – В.С.)
[Corsellis 2008:29]. В ситуациях двуязычного общения один из
коммуникантов в большинстве случаев имеет более высокий статус
благодаря тем полномочиям, с которыми связана его должность, или
благодаря принадлежности к культуре большинства [Roy 2000:45]. Различия
в статусе коммуникантов оказывают воздействие на сам ход коммуникации и
обусловливают появление у переводчика функций, которыми он не обладает
в обычной ситуации КСП-1formal-интервью. Как пишет В.Н.Комиссаров, «это
неравноправие [коммуникантов] отражается и на психологии и поведении
языкового посредника, который подчас не может сохранять объективную
позицию нейтрального билингва, обеспечивающего межъязыковую
244
коммуникацию. Он либо перенимает пренебрежительное отношение
чиновника к просителю, либо идентифицирует себя с последним и выступает
в роли ходатая по его делам» [Комиссаров 2001б:10]. А Э.Бьелса и
С.Басснетт даже утверждают, что переводчтк может активно вмешиваться в
процесс, в рамках которого устанавливаются неравноправные отношения
между людьми [Bielsa, Bassnett 2009].
Понятие функции переводчика синонимично понятию роли
переводчика, которую он играет в коммуникативной ситуации двуязычного
общения, и тесно связано с понятием цели перевода. Мы определили, что
целью перевода в ССП является передача информации, содержащейся в
ремарках коммуникантов. Причем от переводчика требуется точная передача
информации, и на этом настаивают многие организации, пользующиеся
услугами переводчиков. Например, Холли Миккелсон приводит следующую
цитату из «Примерного кодекса профессиональной ответственности
судебных переводчиков», разработанного Национальным центром судов
штатов США: «Переводчики должны обеспечивать полный и точный
перевод или сурдоперевод без изменений, опущений и добавлений к тому,
что было сказано или написано, а также без внесения пояснений» (перевод
мой. – В.С.) [Mikkelson 2008:82]. Жесткость этого требования противоречит
теоретическим положениям и переводческой практике, в рамках которой
осуществляемый перевод часто предполагает именно внесение изменений в
текст, использование трансформаций (в том числе добавлений и опущений)
для обеспечения равенства смыслов ИТ и ПТ. Вместе с тем установление
взаимопонимания между коммуникантами путем обеспечения точного
перевода остается главной задачей, или функцией, переводчика в социальной
сфере. Сандра Хейл, говоря о ролях судебного переводчика, приводит список
его прочих функций: 1) оказание помощи представителю языкового
меньшинства с тем, чтобы он мог наилучшим образом представить свое дело
(по сути, переводчик выступает в роли адвоката, представителя своего
клиента); 2) оказание помощи представителю государственного института
245
(переводчик – помощник государственного служащего); 3) выполнение
функций активной третьей стороны (переводчик – «диспетчер», решающий,
что можно произносить и чего не следует произносить); 4) обеспечение
успешной коммуникации между представителями государственных органов
и представителями языкового меньшинства [Hale 2008:102]. К.Анджелелли
называет практически аналогичные роли переводчика в медицинской сфере,
добавляя к ним необходимость изменять стилистический регистр
высказывания [Angelelli 2008:151]. Авторы признают, что между судебными
и медицинскими переводчиками нет существенной разницы с точки зрения
выполняемых ими функций, и сам характер осуществляемых ими действий
определяется лишь спецификой социального перевода как такового и
характером решаемых им задач.
При этом, как утверждают исследователи, профессиональный
социальный переводчик выполняет функцию эксперта в области культуры
языкового меньшинства, тем самым также обеспечивая успешность
межъязыкового и межкультурного общения [Leanza 2007:14]. В частности,
Энн Корселлис пишет, что переводчик может привлечь внимание
коммуникантов к тому, что какая-то часть культурно-специфичной
информации не была понята одним из коммуникантов, хотя перевод был
правильный (например, не была воспринята важность какого-либо
религиозного праздника для представителей определенной культуры)
[Corsellis 2008:48]. Ханс Веррепт пишет, что функции бельгийского
переводчика в медицинской сфере включают и функцию межкультурного
посредника (переводчик разъясняет пациенту реалии мира, к которому
принадлежит врач, и разъясняет врачу реалии мира, к которому принадлежит
пациент) [Verrept 2008:188]. Как пишут Хуан Ортега Эрраес и Ана Рубио,
переводчик часто является единственным человеком (из трех), кто осознает
различия между двумя культурами [Ortega Herráes, Rubio 2008:135], и,
соответственно, привносит в текст изменения, необходимые для обеспечения
межкультурного взаимопонимания, выступая, таким образом, в роли
246
культурного посредника. Дэвид Катан в своей работе приводит слова
Р.Тафта, согласно которому посредник выполняет свою роль, толкуя
высказывания, намерения, понимание и ожидания одной этнической
общности для другой этнической общности [Katan 2009:88]. При этом
следует иметь в виду, что межкультурные различия проявляются не только в
разной структуре и объеме фоновых знаний коммуникантов, но, в частности,
и в использовании ими разных коммуникативных стратегий (например, в
неодинаковом использовании стратегии убеждения) [Hatim, Mason 2005:106].
По мнению М.Беннетта, попытка использовать собственное монокультурное
«я» для предсказания возможной реакции на перевод вряд ли будет иметь
успех, поскольку реакция на перевод будет этноцентричной [Katan 2009:74].
Из чего делается вывод, что переводчик должен быть не только
билингвистичен, но и бикультурен. Несомненно, межкультурные различия
наиболее существенны именно в ситуации социального перевода, поскольку
значительным образом влияют на достижение взаимопонимания
коммуникантов (врача и пациента, судьи и свидетеля, полицейского и
подозреваемого и т.п.).
Привнесение в список функций, выполняемых социальным
переводчиком, таких, как помощь представителю языкового меньшинства
или представителю государственного органа, фильтрация и пояснение
речевого материала, обеспечение успешности коммуникации между
носителями ИЯ и ПЯ, а также выполнение функций эксперта в области
культуры, означает, что переводчик перестает быть «невидимым»
посредником в акте межъязыковой коммуникации19. Обсуждение того,

19
Согласно нормам профессиональных переводческих организаций, задача переводчика
заключается в точной передаче информации, смысла сообщения. К.Анджелелли пишет,
что, по ошибочному мнению этих организаций, смысл – это нечто, существующее
независимо от коммуникантов [Angelelli 2004б:20]. Интересно, что и некоторые
переводоведы поддерживают тезис о «невидимости» устного переводчика (см., например,
[Torikai 2009:1-3]). Такой подход объясняется, вероятно, тем, что переводоведы в качестве
247
действительно ли переводчик является невидимым посредником между
коммуникантами, было начато еще в известной работе Лоуренса Венути
[Venuti 1995]. С точки зрения коммуникативно-функционального подхода к
переводу «невидимость» переводчика в акте двуязычной коммуникации
предполагает отказ от механистичного дублирования в переводе формы и
семантики оригинала, совершение действий, направленных на уяснение
смысла оригинала и его воспроизведение в переводе в соответствии с
интенцией автора ИТ и ожиданиями получателей ПТ. Мы согласны с
Д.М.Бузаджи, который пишет, что «…подлинная прозрачность требует от
переводчика максимального напряжения творческих сил. Перевести текст
так, чтобы не заслонить собой автора, – задача сродни той, которую решают
художники-реставраторы» [Бузаджи 2009б:23]. Применительно к
социальному переводу это означает осуществление таких операций, которые
могут не использоваться в условиях обычного конференц-перевода.
Против концепции «невидимости» переводчика единодушно
выступают авторы работ, посвященных исследованию особенностей
социального перевода. Так, К.Анджелелли пишет, что взаимодействие, в
рамках которого создается смысл, может осуществляться в разных формах,
например, в форме представления или запроса информации, пояснения
определенных понятий, повторения сказанного, перефразирования,
добавлений или обобщения, и ни одно из этих действий переводчика не
может быть объяснено, если исходить из концепции «невидимости»
переводчика [Angelelli 2004б:21]. Можно предположить, что подобного рода
действия имеют целью сделать общение между коммуникантами в такой
чувствительной сфере, как социальная, действительно полноценным и
направлены на выражение коммуникативных интенций участников
коммуникативного акта в соответствии с их ожиданиями.

объекта исследования рассматривают конференц-перевод. Но даже в этом случае вряд ли

можно считать переводчика абсолютно «невидимым».
248
 Анализ набора и специфики действий, осуществляемых социальными
переводчиками в ССП, необходим для выявления тактик социального
перевода. Результаты проведенного исследователями анализа [Hale 2008;
Ortega Herráes, Rubio 2008; Wadensjö 1998] показывают, что социальные
переводчики осуществляют операции, которые были бы маловероятны в
условиях несоциального устного перевода. Так, Ортега Эрраес и Ана Рубио
среди подобных операций называют резюмирование и опущение
информации. Они обнаружили, что переводчики прибегают к
резюмированию в двух случаях: когда оригинал содержит избыточную,
повторяющуюся информацию и когда заказчик перевода (например,
сотрудник полиции) сам просит резюмировать ответы представителя
языкового меньшинства, чтобы ускорить процедуру допроса. Опущение
информации происходит по тем же причинам плюс те случаи, когда ответ
опрашиваемого лица не имеет отношения к заданному вопросу [Ortega
Herráes, Rubio 2008:137]. Переводчики могут также вносить в текст перевода
объяснения, необходимость в которых вызвана причинами либо чисто
лингвистического характера (недостаточная ясность сказанного одним из
коммуникантов), либо культурологического характера. Обобщая результаты
переводческих действий, С.Ваденшьё выделяет отдельные виды переводов в
ситуации социального перевода. Ее классификация включает:
- расширительный перевод (содержащий больше информации, чем ИТ);
- сокращенный перевод (содержащий меньше информации, чем ИТ);
- замещающий перевод (сочетание расширительного и сокращенного
перевода);
- обобщающий перевод (обобщение содержания нескольких ремарок
одного и того же коммуниканта);
-двухчастный или многочастный перевод (деление перевода одной
ремарки на части, перебивающиеся репликой коммуниканта);
- псевдо-перевод (ремарка переводчика, не имеющая соответствия в ИТ
и являющаяся его собственной реакцией на ситуацию);
249
 - нулевой перевод (отсутствие перевода ИТ) [Wadensjö 1998:107-108].
Значительный интерес представляют случаи, когда переводчик
вступает в диалог с одним из коммуникантов с целью получения
дополнительной информации, необходимой для понимания авторской мысли
и дальнейшего осуществления перевода. В литературе приводится
следующий пример подобного рода [Leanza 2007:24]:
Doctor: Maintenant ils peuvent commencer à lui donner du lait de vache…
Je sais qu’à la Migros maintenant il y a des nouveaux
(Now they can start to give her cow milk…I know that now at the Migros [a Swiss
grocery store] there are now new (hesitates)
Interpreter: Nouveau? Du lait de vache?
(New? Cow milk?)
D.: Oui, c’est des petits laits pour enfants à partir d’un mois. Je crois que
c’est Milupa, mais c’est vendu à la Migros. Puis ça je pense que c’est bien pour
commencer.
(Yes, it’s small milks for children from a month old. I believe it’s Milupa [brand
name for baby food], but it’s sold at Migros. Then, I think it’s good to start with.
I.: A la Migros il y en a?
(One finds them at the Migros?)
D.: Oui, à la Migros.
(Yes, at Migros)
[The interpreter finally translates to the patients].
Подобного рода диалог вряд ли был бы возможен в условиях обычного
устного перевода. Он служит проявлением того ментального процесса,
который в терминах психолингвистики мы, вслед за А.А.Леонтьевым,
называем вторичным ориентированием в проблемной ситуации. В данном
случае продолжающееся ориентирование переводчика в ситуации сводится к
уяснению информации, содержащейся в ремарке врача, к более полному
постижению содержания ИТ.

250
 Представленное в специальной литературе описание действий
социальных переводчиков свидетельствует не только о многообразии этих
действий, но и об их системности. Это служит основанием говорить о
реализации переводчиками определенных тактик перевода в ситуациях ССП.
Как мы уже указывали, основной задачей переводчика остается задача
передачи основной информации; соответственно, в качестве ведущей тактики
перевода в этом случае можно считать тактику выделения и передачи
основной когнитивной информации (ТПОИ). Эта тактика является общей
для всех случаев осуществления устного перевода. Вместе с тем ее
реализация в условиях ССП имеет определенные особенности. Как
показывает приведенный выше пример, с целью более точного выявления
основной когнитивной информации переводчики могут вступать в диалог с
коммуникантом, тем самым несколько отклоняясь от линии поведения,
принятой в обычных ситуациях устного перевода. Если взять за основу
классификацию результатов переводческих действий, предложенную
С.Ваденшьё, то подобного рода псевдо-переводы, по некоторым данным,
могут составлять более 12% от общего объема перевода, выполненного
переводчиком в данной коммуникативной ситуации [Amato 2007:35].
На этапе формулирования сообщения на ПЯ переводчик может
прибегнуть к опущениям информации или обобщению (резюмированию).
Подобного рода пример предлагает С.Хейл [Hale 2008:113]:
Witness: No sé, o sea que, que que yo la veía… y un poco asustado, yo no la
puedo describer, así, como, como era, pero sí sé que era negra y, y, y como verde,
así, no?
(I don’t know, I mean that, that, that I saw it…and I was a bit scared, I can’t
describe it, like, what, what it looked like, but I do know that it was black and, and,
and like green, like this, you know?)
Interpreter: Eh…I cannot describe it fully because at that moment I was
frightened, it all happened so suddenly, I do remember the colour though, it was
black, sort of greenish black.
251
 Мы видим, что переводчик убирает ненужные повторы (индикаторы
хезитации), связки и одновременно повышает стилистический регистр
высказывания, создавая вполне связное предложение.
Сандра Хейл полагает, что, корректируя высказывания представителей
языкового меньшинства в ситуации судебного заседания или допроса,
переводчики тем самым выполняют роль адвокатов тех, кто плохо знаком с
судебной системой данной страны. Они как бы идентифицируют,
ассоциируют себя с теми, кто слабее. С.Хейл ссылается на исследования,
согласно которым люди, говорящие в зале суда уверенно, без лишних пауз и
продолжительных раздумий, вызывают большее доверие у судей и
присяжных [Hale 2008:105]. Однако не стоит преувеличивать склонность
переводчиков выступать в роли защитников слабых: их главная задача –
донести до получателя ПТ основную информацию, причем так, чтобы
восприятие этой информации не было затруднено.
В ситуации социального перевода, если условия позволяют,
переводчик находит возможность внести изменения в ранее созданный
перевод, дав соответствующие пояснения. Так, С.Ваденшьё приводит
следующий пример [Wadensjö 1998:249]:
Переводчик: Чтобы не возникло недоразумения, вы сказали «машины».
Вы имели в виду «машины»? Или «автомашины»?
(So that there won’t be a misunderstanding, you said “mashiny”. Did you
mean machines? Or autocars?
Алла: Автомашины? Автомобили.
Переводчик (обращаясь к полицейскому): hon har sagt maskiner, och då
ställde jag frågan eftersom det kan tydas på två olika sätt. Om hon åsyftade
maskiner eller bilar. Hon säger: nej, jag åsyftar bilar.
(She has said “machines”, and then I put a question since it can be
interpreted in two different ways: if she was referring to machines or cars. She
says: No, I’m referring to cars).
Полицейский: Vad var det för sammanhang?
252
 (In what connection was this?)
В этой ситуации переводчик, воспользовавшись паузой между
вопросами, обратился к посетительнице, которая пришла за продлением
разрешения на пребывание в Швеции, с уточняющим вопросом, поскольку
усомнился в правильности своего ранее сделанного перевода. По всей
видимости, важность информации, заключенной в русском слове «машины»,
представлялась переводчику достаточно существенной. Получив
необходимую информацию, он дал пояснение полицейскому по поводу
заданного вопроса и изложил содержание ответа. Таким образом была
реализована тактика выделения и передачи основной когнитивной
информации.
Суммируя вышеизложенное, можно утверждать, что к числу
переводческих операций, направленных на реализацию тактики выделения и
передачи основной когнитивной информации в ситуации ССП, относятся:
- использование межъязыковых и переводческих соответствий (об этом
речь не шла, поскольку использование соответствий для реализации данной
тактики самоочевидно);
- обобщение (резюмирование) информации;
- опущение коммуникативно-нерелевантной информации;
- использование пояснений в процессе перевода;
- использование уточняющих вопросов, адресованных автору ИТ
(псевдо-перевод).
В ситуации социального перевода, помимо передачи ключевой
информации, переводчик осуществляет также координацию деятельности
коммуникантов, обеспечивает саму возможность продолжения общения
между ними, совершая соответствующие переводческие действия. Таким
образом, можно говорить о выполнении переводчиком тактики
осуществления контроля за ходом коммуникации (ТКК). Необходимость в
реализации этой тактики в ситуациях ССП возникает именно в связи с
неравноправием коммуникантов, вовлеченных в совместную деятельность
253
(имеются в виду различия в статусах, в объемах знаний в данной предметной
области и т.п.). В этих условиях возможность сбоев в процессе
коммуникации и даже возникновения конфликтных ситуаций особенно
велика. Переводчик осуществляет контроль за тем, чтобы ход общения
между коммуникантами не прерывался и в целом соответствовал их
ожиданиям.
Реализуя данную тактику, переводчик может активно вмешиваться в
ход коммуникации и прерывать говорящего. С.Ваденшьё приводит пример
перевода в шведской иммиграционной службе, куда бывший гражданин
СССР обратился за видом на жительство. В начале интервью он объясняет
причины, по которым покинул свою страну [Wadensjö 1998:128]:
Антон: А причина – у меня мать старая… ей 75 лет, она попала в
аварию, я два года назад был здесь, как раз я приехал второго июля, а
двадцать пятого у нее случилось. А… хорошо.
Переводчик: Секундочку [хлопает Антона по руке]
Jo saken är den…min mor hon är gammal, hon är 75 år gammal. Hon har
varid med om en…aa…krasch eller katas- det var en bil (.) olycka och (.)
Следует отметить, что в этом случае переводчик действует не только в
интересах коммуникантов, но и в своих собственных интересах. В ремарке
Антона объем информации был столь велик, что переводчику оказалось
затруднительным запомнить все сказанное; именно этим вызвано его
решение перебить говорящего и выдать перевод. Если бы переводчик
позволил говорящему продолжить ремарку, потери могли бы быть более
существенными, что нанесло бы ущерб коммуникации в целом: сотрудник не
извлек бы из перевода необходимой ему информации. Следовательно, две
указанные нами тактики социального перевода реализуются в комплексе:
стремление переводчика извлечь и передать основную когнитивную
информацию диктует необходимость соответствующей организации хода
коммуникации.

254
 В другом примере из работы С.Ваденшьё [Wadensjö 1998:131]
переводчик побуждает коммуниканта продолжить свою ремарку:
Антон: Я ехал к матери, но у меня есть подданство немецкое, во
время войны я… мы были в Германии, у меня есть подданство, понимаете?
Переводчик: Men jag har tyskt medborgarskap, under kriget hade jag…
Антон: А?
Переводчик: Продолжайте.
В данном случае говорящий проявляет неожиданную неуверенность в
формулировании своей мысли после того, как переводчик начал переводить
его ремарку. При этом переводчику явно не хватает информации для того,
чтобы выдать полноценный перевод (проблема возникла с понятием
«подданство», которое, как обоснованно подозревает переводчик, Антон
отделяет от понятия «гражданство», в то время как в Швеции такого
разделения понятий нет). Неуверенность Антона мешает переводчику
получить необходимую для полного понимания смысла информацию и
обеспечить полноценную коммуникацию. И вновь мы убеждаемся в том, что
две тактики перевода реализуются комплексно.
Следующий пример еще более наглядно иллюстрирует, каким образом
переводчик регулирует ход коммуникации и практически организует ее. В
данном случае врача интересует, насколько эффективно прописанное
лекарство.
Doctor: …so it helps you or it doesn’t?
Interpreter: ¿Le ayuda o no señora? (Does it help you or not?)
Patient: No, pos, no es…Me pega fuerte y… (No…well… it is not…it is
painful and…)
Interpreter (addressing Patient): ¿Pero le sirve? (But, does it help you?)
Patient: Tantito estaba mejor pero esta mañana… (Earlier I was feeling a
little better, but this morning…)
Doctor: It does help her, then?

255
 Interpreter: She is not answering my question, doctor. ¿Señora, por qué no
me dice si le ayuda o no el medicamento? (Why don’t you tell me if the medicine
helps you or not?)
Patient: Es que… como le digo…si no camino… (Well… how can I explain
it… if I don’t walk…)
Interpreter: Señora, espéreme un momento ¡eh! Vamos a hacer una cosa:
cuando yo le hable, usted se queda callada y después usted habla y yo la escucho,
sino no se puede y no nos entendemos. (Ma’am, hold on here… We are going to
do the following: when I talk you stay quiet and when you talk I listen. Otherwise
it’s impossible and we don’t understand each other) [Angelelli 2004a:87].
В этом отрывке привлекают внимание три ремарки переводчика. В
первом случае переводчик перебивает пациента, который уклоняется от
конкретного ответа («да» или «нет»), и задает вопрос еще раз (Pero le sirve?).
Первая ремарка переводчика звучит после того, как врач услышал испанское
слово mejor («лучше») и решил, что лекарство помогает. Переводчик
объясняет врачу, что пациент не дает конкретного ответа на вопрос, и еще
раз обращается к пациенту. В третьем случае, поскольку пациент продолжает
уклоняться от ответа на вопрос, переводчик разъясняет ему правила, по
которым должно осуществляться общение. Несомненно, все действия
переводчика в этом случае были направлены исключительно на поддержание
хода коммуникации и обеспечение ее достаточной эффективности.
Поскольку разноязычные коммуниканты, общающиеся в социальной
сфере, весьма часто обладают неодинаковым уровнем образования, их
манеры речи могут сильно различаться. Это обусловливает необходимость
использования тактики стилистической адаптации текста (ТСА). С
одной стороны, в задачу переводчика входит стилистическая модификация
разговорной, просторечной, часто неграмотной речи пациентов больниц и
посетителей государственных учреждений, превращение ее в речь
нейтральную в стилистическом отношении, привычную для представителей
государственных органов. С другой стороны, официальные высказывания
256
медика или судьи, часто насыщенные специальной терминологией,
переводчик должен перевести так, чтобы они стали понятны неспециалисту.
О том, что эта тактика действительно используется переводчиками,
свидетельствуют их собственные высказывания. Например, переводчица
Консуэло понимает, что «пациенты нуждаются в простых вещах, и она рада
помочь им, упрощая сложную медицинскую терминологию» [Angelelli
2004a:110]. В то же время переводчики при обращении к пациентам,
особенно из стран Латинской Америки, избегают использования вульгарной
лексики, хотя это можно было бы рассматривать как способ стилистической
адаптации текста с учетом низкого образовательного уровня пациентов.
Здесь сказываются уже культурные особенности представителей данной
этнической группы, для которых употребление сниженной лексики в
официальной ситуации кажется оскорбительным. Поэтому, например,
переводчица Эльда начинает свое общение с пациентами из Латинской
Америки на самом высоком уровне вежливости, и если ее перевод
оказывается непонятным, она постепенно спускается по шкале
стилистического регистра речи до того уровня, на котором содержание
вопросов становится понятным пациенту [Angelelli 2004a:113].
Интересно отметить, что реализация тактики стилистической
адаптации текста может служить и целям, которые преследуются при
использовании тактики осуществления контроля за ходом коммуникации, то
есть обеспечению эффективности коммуникации между врачом и пациентом.
Переводчик Мауро из опроса К.Аджелелли утверждает, что часто пациенты
не могут сосредоточиться на сути заданного им вопроса, кроме того, иногда
приводят с собой двоих-троих маленьких детей и в ходе беседы больше
внимания уделяют не вопросам врача, а тому, что делают их дети. При этом
на все вопросы они отвечают утвердительно. Чувствуя себя ответственным за
эффективность коммуникации, Мауро может довольно мягкие ремарки врача
переводить в более резком тоне, чтобы привлечь внимание пациента, либо,
наоборот, смягчать резкие ремарки врача [Angelelli 2004a:123]. В других
257
ситуациях переводчикам приходится смягчать высказывания пациентов,
особенно когда они жалуются, что слишком долго ждали приема.
Вполне очевидно, что многие задачи, решаемые переводчиками в ССП,
связаны с различиями в культурах, к которым принадлежат коммуниканты.
Практически во всех работах, посвященных изучению особенностей
социального перевода, идет речь о необходимости преодоления не только
языкового барьера, но и культурного барьера (см., например, [Meyer
2002:159]). Вместе с тем обнаруженные в литературе свидетельства
осуществления особых действий, направленных на преодоление культурного
барьера в коммуникации, весьма отрывочны и бессистемны. Есть отдельные
высказывания переводчиков, свидетельствующие о том, что иногда им
приходится объяснять врачам, каким образом лучше всего общаться с
данным пациентом, либо о том, что представители испаноязычной культуры
обычно воспринимают медика как человека очень высокого социального
статуса (и очень удивляются, что врач пришел на прием не в костюме, а в
обычной одежде); переводчики говорят о том, что часто врачи не
интересуются происхождением пациента и условиями его жизни (интересно,
что об этом говорят переводчики, которые сами являются выходцами из
Латинской Америки). Но все эти высказывания не позволяют сделать вывод
о том, что в ситуации социального перевода переводчики используют
тактику культурной адаптации текста. По всей видимости, их усилия
направлены на создание той среды, в которой общение между
коммуникантами было бы максимально эффективно и соответствовало бы
интересам обеих сторон. Достижению этой цели способствует весь комплекс
действий, осуществляемых переводчиком. Таким образом, сближение двух
культур в процессе межъязыковой коммуникации в условиях социального
перевода – это своего рода гиперзадача, решаемая всем комплексом
проводимых переводчиком мероприятий. Именно от переводчика зависит
готовность и открытость сторон к сотрудничеству. С другой стороны, от
успешности решения этой гиперзадачи зависит успех реализации тактик
258
социального перевода и, соответственно, успех реализации стратегии
коммуникативно-равноценного перевода в ситуации ССП.
Таким образом, мы выделили три тактики социального перевода:
1. тактика выявления и передачи основной когнитивной
информации;
2. тактика осуществления контроля за ходом коммуникации;
3. тактика стилистической адаптации текста.
Наше исследование не подтвердило гипотезы об использовании
переводчиками тактики культурной адаптации текста.

4.3. Тактики реализации стратегии коммуникативно-равноценного

перевода в КСП-2

Мы установили, что в коммуникативных ситуациях двуязычной

коммуникации, в которых перевод изначально не предполагался, могут
реализовываться все выделенные нами стратегии перевода: стратегия
коммуникативно-равноценного перевода (СКРП), стратегия терциарного
перевода (СТП) и стратегия переадресации (СпА). Стратегия
коммуникативно-равноценного перевода может использоваться как общая
программа осуществления перевода текстов разной жанрово-стилистической
принадлежности (в самом общем виде эту принадлежность можно
обозначить как художественный текст и специальный, то есть
нехудожественный, текст). Использование СКРП определяют такие
коммуникативные ситуации, как КСП-2автор, КСП-2recipient(C), КСП-
2buyer(C/НТ), КСП-2buyer(Х) и КСП-2trans(Х). Как мы видим, в двух случаях из
пяти в качестве объекта перевода выступает специальный текст, в остальных
случаях – художественный.
Наше рассмотрение тактик перевода в рамках СКРП начнем с
ситуаций, в которых в качестве объекта письменного перевода выступает
специальный текст.
259
 4.3.1. Тактики перевода специального текста как способы реализации
стратегии коммуникативно-равноценного перевода

В данном разделе мы рассмотрим возможные тактики перевода,

используемые в ситуациях КСП-2recipient(C) и КСП-2buyer(C/НТ).
Первый случай представляет собой ситуацию двуязычной
коммуникации, в которой в качестве инициатора перевода выступает
потенциальный получатель переводного текста. Во втором случае
инициатором перевода является заказчик переводного текста, либо некое
стороннее по отношению к иноязычным коммуникантам и переводчику лицо,
заинтересованное в создании текста перевода. Как мы отмечали выше,
обозначение НТ в этом случае используется нами в расширительном смысле
как обозначение всех видов специального перевода, отличных от
публицистического перевода. Следовательно, в обеих ситуациях в качестве
объектов перевода выступают одни и те же тексты. Сами ситуации
различаются только личностью инициатора перевода.
В обеих ситуациях оригинал может относиться к разным
разновидностям специального текста: научная статья, учебная литература,
техническая инструкция, патентная литература, реферативные издания,
официальный документ, например, текст договора, устава, положения,
деловое письмо и т.п. Анализируя данную коммуникативную ситуацию,
переводчик формирует стратегию перевода, которая предстает в виде общей
программы осуществления деятельности по созданию текста на ПЯ,
содержащего информацию, которая необходима получателю перевода для
осуществления его предметной деятельности. Соответственно, цель перевода
заключается в создании текста, информационное наполнение которого
таково, что может служить интересам производственной деятельности

260
получателя и инициатора перевода 20. При этом предполагается, что
информационное наполнение текста перевода в максимально возможной
степени совпадает с информационным наполнением оригинала. Очевидность
подобной цели перевода определяется параметрами самой коммуникативной
ситуации, а также тем, что в скопос-теории называется «translation brief»
(общая установка переводчику, ориентирующая его на создание текстового
продукта, удовлетворяющего определенные потребности).
Очевидно, что в данном случае речь идет о хорошо известном и
детально описанном специальном (информативном) переводе.
Все виды специального перевода можно подразделить на две
категории: 1) перевод собственно информативных текстов и 2) перевод
публицистических материалов (это подразделение было нами уже
обозначено ранее). В основе подобного подразделения лежит, во-первых,
разница в функциях, выполняемых текстами, и, во-вторых, степень
детерминированности содержания текстов особенностями исходной
культуры. Здесь уместно вспомнить классификацию текстов, предложенную
К.Райс на основе функций, выполняемых разными текстами [Комиссаров
1999:79-80]. Тексты первой выделенной нами категории в качестве основной
выполняют функцию описания (сообщения информации), в текстах второй
категории доминирует функция обращения (призыв к действию или
реакции). Второй критерий подразделения специальных текстов на две
категории, а именно степень детерминированности содержания текста
особенностями исходной культуры, означает, что специальные тексты
первой категории, то есть собственно информативные тексты, не несут на
себе отпечатка исходной культуры, т.е. степень детерминированности их
содержания особенностями исходной культуры нулевая. К таким текстам мы
можем отнести технические тексты, научные тексты, официально-деловую
20
Найджел Холден и Гаральд фон Корцфлайш рассматривают перевод как своего рода
конверсию знания в целью создания общей когнитивной основы для взаимопонимания
людей, разеделенных языковым барьером [Holden, Kortzfleisch 2004].
261
документацию (документы юридических и физических лиц, тексты
законодательных актов, деловые письма), энциклопедические тексты,
кулинарные рецепты. В содержании специальных текстов второй категории
обязательно проявляются особенности исходной культуры. Это связано с
направленностью текстов подобного рода (публицистических текстов,
текстов публичных выступлений) на аудиторию исходного языка с целью
оказания определенного воздействия на эту аудиторию. Сам текст создается
в контексте исходной культуры, своим содержанием связан с ситуаций его
создания, и уже поэтому не может не иметь более или менее выраженной
культурной окрашенности.
Когда мы говорим о реализации СКРП в ситуациях КСП-2recipient(C) и
КСП-2buyer(C/НТ), мы в качестве объекта перевода подразумеваем
исключительно специальный текст первой категории (прежде всего научно-
технические материалы), поскольку только в этом случае параметры
коммуникативной ситуации однозначно определяют выбор стратегии
коммуникативно-равноценного перевода. В случае с публицистическим
текстом такой однозначной детерминированности нет.
Тексты научно-технической литературы имеют определенные
особенности, отличающие их от текстов других типов. В.В.Алимов пишет,
что «объектом специального перевода являются материалы, относящиеся к
различным областям человеческого знания и практики, науки и техники.
Отличительной чертой этих материалов является предельно точное
выражение мысли, что достигается в первую очередь широким
использованием терминологии» [Алимов 2006:28]. В качестве особенностей
научно-технических текстов А.А.Утробина указывает на отвлеченность и
строгую логичность изложения, информативность, монологичный тип речи,
объективность изложения материала (аргументация, мотивированность),
ориентацию на логическое восприятие (а не на чувственное) [Утробина
2006:123]. Г.М.Стрелковский и Л.К.Латышев указывают, что важнейшей
стилевой чертой этого жанра является логичность высказывания, которая
262
достигается последовательным развертыванием мысли, последовательностью
доказательств, введением точных определений и формулировок,
последовательностью выводов [Стрелковский, Латышев 1980:75].
В.А.Судовцев добавляет, что эффективность доказательств в научно-
технической литературе достигается четкой организацией всего
высказывания: делением текста на главы, параграфы, абзацы, в которых
особо важные положения выделяются шрифтом, подчеркиваниями, буквами
или цифрами. Наглядность изложения достигается иллюстративным
словесным или изобразительным материалом [Судовцев 1989:21].
Т.В.Матвеева пишет, что конструктивный принцип научной речи – это
обобщенность, отвлеченность, точность, что обусловлено научным типом
мышления и абстрагированными адресантом и адресатом текста [Матвеева
1990:35]. Представляется вполне плодотворным строить описание разных
типов текстов на основе классификации передаваемой текстами информации.
И.С.Алексеева предлагает различать когнитивную информацию,
оперативную информацию, эмоциональную информацию и эстетическую
информацию [Алексеева 2004:249-256; Алексеева 2008:50-59]. В научном и
научно-техническом тексте доминирующим типом информации является
когнитивная информация, которая «фактически блокирует эмоциональную
информацию» [Алексеева 2004:268]. Также в научно-техническом тексте
отсутствует эстетическая информация. А.В.Федоров выводит разновидности
научно-технического текста, обращая при этом особое внимание на
стилистические характеристики текстов разных видов. В значительной
степени похожую, хотя и более строгую классификацию научно-технических
текстов предлагает А.А.Утробина. Она подразделяет научно-технические
тексты на собственно научные тексты: академические – инструктивные
(монография, программа, книга, статья, диссертация, доклад); учебные –
справочные (учебник, учебное пособие, реферат, автореферат);
информационные (тезисы, словарь (вокабуляр), обзор) и чисто технические –
техническое описание, аннотация, инструкция, патент [Утробина 2006:124].
263
Возможны и более дробные классификации видов научно-технических
текстов, как, например, классификация, приведенная в работе
Ю.В.Ванникова, где научно-технические тексты классифицируются по
двенадцати признакам [Ванников 1987:42-47]. В свою очередь И.С.Алексеева
разграничивает научный текст, научно-учебный текст и научно-популярный
текст [Алексеева 2004:267-274; Алексеева 2008:74-82].
Проводя разграничения между разными видами научно-технических
текстов, будем опираться на состав информации, представленной в тексте
того или иного типа. Если в научном тексте языковые средства
предназначены для передачи лишь когнитивной информации, то в научно-
учебном тексте появляются и средства передачи эмоциональной
информации, в частности, лексические эмоционально-оценочные средства,
которые используются для сообщения читателю установочной оценки
(например, «крупнейший», «замечательный», «эпохальное открытие» и пр.).
Эмоциональную информацию несут и приемы прямого обращения к
читателю, побуждающие его к восприятию когнитивной информации
[Алексеева 2008:79]. Эстетическая информация в научно-учебном тексте не
представлена. Научно-популярный текст отличается от научного и научно-
учебного меньшим количеством и разнообразием средств, обеспечивающих
передачу когнитивной информации и наличием языковых средств,
обеспечивающих решение задачи заинтересовать читателя в представленной
информации. К таким средствам относятся специальный приемы, создающие
эффект сближения автора с читателем, эмоционально-оценочные средства,
интертекстуализмы, фразеологизмы и образные клише, столкновение
несовместимых языковых средств. Кроме того, в научно-популярном тексте
присутствуют средства оформления эстетической информации (ввод
условных вымышленных персонажей, использование тропов) [Алексеева
2008:81-82]. Надо полагать, что наличие оперативной информации не
является неотъемлемой характеристикой определенного вида научно-
технического текста. Исходя из того, что оперативная информация
264
представляет собой побуждение (призыв) к совершению определенных
действий [Алексеева 2008:52], можно предположить, что она появляется в
тексте лишь в связи с его конкретным коммуникативным заданием. Хотя
вполне очевидно, что именно в научно-технических текстах (инструкции,
рекомендации, законодательные акты, контракты и договоры) и особенно в
научно-учебных текстах оперативная информация встречается чаще, чем в
научной статье.
Общей особенностью научно-технического текста является его
функциональная направленность на удовлетворение информационных
потребностей получателей текста. С точки зрения перевода важным
представляется вопрос о потенциальном получателе ПТ (фактор адресата),
ибо переводчик должен ясно представлять, кто будет выступать в качестве
потребителя (recipient) переводного научно-технического текста. По мнению
Ю.В.Ванникова, «категоризация потребителей научно-технических
переводов должна осуществляться на функциональной основе…
Функциональная категоризация предполагает выделение групп потребителей
по признаку общности типовых целей обращения к переводу и способа
использования содержащейся в переводе информации» [Ванников 1987:35-
36]. Ю.В.Ванников выделяет следующие группы потребителей научно-
технической информации: 1) разработчики (конструкторы, инженеры,
научные работники, решающие конкретную техническую или научно-
техническую задачу), 2) исследователи (научные работники, решающие
более общую задачу), 3) руководители (научные руководители темы и
администраторы), 4) эксперты (лица, осуществляющие информационно-
патентную деятельность), 5) информаторы (специалисты в какой-либо
области знания или отрасли производства, осуществляющие
информационную работу в этой отрасли [Ванников 1987:36]. По нашему
мнению, данную категоризацию следует дополнить группой исполнителей
(лица, выполняющие определенную производственную операцию) и группой
пользователей (лица, которым информация нужна для того, чтобы правильно
265
использовать техническое средство). На практике в качестве исполнителей
могут выступать рабочие предприятия, устанавливающие оборудование и,
соответственно, нуждающиеся в технических инструкциях. К пользователям
мы можем отнести тех, кто будет эксплуатировать данное импортное
оборудование, а также людей, которым нужны технические инструкции для
ознакомления с правилами пользования бытовыми приборами.
Отметим еще одну общую особенность научно-технических текстов
разных видов – наличие в них терминологических единиц, передающих
коммуникативно-релевантную информацию, хотя они и представлены в
текстах разных видов в неодинаковом количестве и в разной пропорции по
отношению к общелитературной лексике. Наиболее типичным лексическим
признаком научно-технической литературы на любом языке является
насыщенность текста специальными терминами и терминологическими
словосочетаниями, а также наличие реалий, клише, логико-грамматических
лексических конструкций и сокращений [Судовцев 1989:19]. Под реалиями в
научно-техническом тексте понимаются названия фирм, предприятий, марок
оборудования, местонахождение предприятий.
Итак, в ситуациях КСП-2recipient(C) и КСП-2buyer(C/НТ) целью перевода,
определенной инициатором перевода, является создание научно-
технического текста на ПЯ, несущего в максимально полном объеме
информацию, заключенную в тексте на ИЯ и необходимую для
осуществления получателем или заказчиком перевода его предметной
деятельности. Поскольку задачей переводчика является передача
содержащейся в ИТ информации с максимально возможной точностью и в
максимально возможном объеме, мы можем говорить о том, что наиболее
применимой тактикой в этих условиях является тактика максимально
точной и полной передачи информации (обозначим ее как ТПИ).
Реализация этой тактики требует от переводчика использования
определенных переводческих операций.

266
 1) Поскольку значительная часть коммуникативно-релевантной
когнитивной информации заключена в значениях терминов, особую
важность представляет именно передача в переводе значений
терминологических единиц. Для этого могут использоваться два вида
переводческих операций. Во-первых, это использование межъязыковых
соответствий, или эквивалентов, если таковые имеются в ПЯ, например:
Chancellor of the Exchequer – министр финансов, residence qualification – ценз
оседлости [Комиссаров, Рецкер, Тархов 1960:104]. Можно привести примеры
и из технической сферы: reactor core – активная зона ядерного реактора,
primary circuit – первичный контур (ядерного реактора), foundry – литейное
производство. Во-вторых, в случае отсутствия в ПЯ эквивалента данного
термина, переводчик может пойти по пути создания нового термина,
используя такие приемы перевода, как транскрибирование или
транслитерирование (recruiter – рекрутер, merchandiser – мерчендайзер), либо
описательный перевод (recruiter – специалист по подбору персонала,
merchandiser – сотрудник компании, обеспечивающий наличие товара в
торговой сети). Не исключается и использование калькирования. В целом
термины, не имеющие соответствий в ПЯ, можно с полным правом отнести к
так называемой безэквивалентной лексике, и, соответственно, передача
значений безэквивалентных терминов подчиняется тем же правилам, по
которым переводится безэквивалентная лексика вообще (см. [Комиссаров,
Рецкер, Тархов 1960:23-32; Петрова 2006:12-15]. Впрочем, в этой области
есть и одна особенность: передача безэквивалентных терминов не допускает
использования такого приема перевода, как приближенный перевод,
поскольку само состояние «приближенности» противоречит задаче точной
передачи информации.
Говоря о такой переводческой операции, как использование
соответствий, мы должны осознавать, что существует различие между
понятиями «межъязыковое соответствие» и «переводческое соответствие».
Межъязыковое соответствие означает наличие единиц с одинаковыми
267
компонентами значения на лексическом и синтаксическом уровнях. В
качестве переводческого соответствия мы должны рассматривать любую
единицу лексического или синтаксического уровней, которые передают
значение и функцию единиц оригинала, даже если по форме они отличаются
от них. Очевидно, что часто переводческие соответствия получаются в
результате переводческих преобразований (трансформаций). Не являясь
межъязыковыми соответствиями, то есть, будучи межъязыковыми
«несоответствиями», они тем не менее воспроизводят значения единиц
оригинала, то есть являются переводческими соответствиями. Мы разделяем
точку зрения С.А.Семко, который пишет, что «при прочих равных условиях
для точности перевода совершенно безразлично, соответствует или не
соответствует лингвистический уровень (тип и т.п.) переводящей единицы
лингвистическому уровню (типу и т.п.) переводимой единицы, передается ли
коммуникативно релевантная информация оригинала точно на том же месте,
что и в оригинале, или в каком-либо ином месте текста перевода» [Семко
2005:49]. Действительно, используя такую операцию, как описательный
перевод, переводчик тем самым создает переводческое соответствие, которое
не является, однако, межъязыковым соответствием.
2) Тактика максимально точной и полной передачи информации в
КСП-2recipient(C) предполагает также соблюдение правил оформления
цифровой информации. М.А.Орёл совершенно справедливо указывает на то,
что ошибки в оформлении цифровой информации в специальном тексте
могут привести к катастрофическим последствиям [Орёл 2011:91-102] (см.
также [Плахтий 2011]). В процессе письменного перевода специального,
особенно научно-технического, а также экономического или юридического
текста, необходимо использование следующих преобразований
(переводческих операций), обеспечивающих точную передачу информации:
- изменение порядка следования числа и месяца в записи даты цифрами
при переводе на русский язык с американского английского (11/12/2011 →
12.11.2011);
268
 - замена запятых на пробелы в формате записи многоразрядных
числительный при переводе с английского языка на русский (250,412,500 →
250 412 500, т.е. двести пятьдесят миллионов четыреста двенадцать тысяч
пятьсот);
- замена точки на запятую между целой частью и дробной в записи
десятичных дробей при переводе с английского языка на русский (65,536.32
→ 65 536,32, т.е. шестьдесят пять тысяч пятьсот тридцать шесть целых
тридцать две сотых);
- добавление международного кода к номеру телефона, если этот код
отсутствует в оригинале (приводя в качестве примера телефонный номер
777-71-71, М.А.Орёл задается вопросом: «…куда иностранец, прочитавший
такие номера телефонов, скажем, в годовом отчете потенциальной компании-
партнера, сможет дозвониться? Как минимум (в первом случае) ему нужно
будет потратить свое время на поиск справочника кодов, а как максимум (во
втором случае) – еще и прочитать мысли автора, чтобы понять, о каком из
российских городов все-таки идет речь» [Орёл 2011:95]);
- замена знака «минус» на скобки в записи отрицательных чисел при
переводе таблиц финансовой отчетности с русского языка на английский:

Чистая -195 512 → Net income (195,512)

прибыль

Другой тактикой, используемой в рамках СКРП в ситуации КСП-

2recipient(C), является тактика эксплицирования подразумеваемой
информации (ТЭИ). Б.Н.Климзо отмечает, что «в различных языках
тенденция к импликации, или неявному словесному выражению, реализуется
по-разному. В частности, русскому языку чужды некоторые импликации,
характерные для английского языка» [Климзо 2010:11]. С.А.Семко указывает
на наличие в английском языке эллиптизированных атрибутивных
словосочетаний с препозитивными определениями (типа solid engine –
269
двигатель на твердом топливе, а не «твердый двигатель»; полный
английский вариант – solid fuel engine). Вполне очевидно, что автор
оригинала ориентируется на фоновые знания носителей языка оригинала,
которых нет у носителей ПЯ и которые переводчику приходится так или
иначе эксплицировать [Семко 2005:119]. Об этом же пишет и Б.Н.Климзо:
переводчики с английского должны устранять импликации, а переводчикам
на английский нужно использовать английские импликации как прием
компрессии текста и иногда как стилистическое средство [Климзо 2010:11].
Б.Н.Климзо выделяет семь типов импликаций, встречающихся в
научно-технических текстах на английском языке [Климзо 2010:11-15]. В
большинстве случаев реализация тактики эксплицирования подразумеваемой
информации осуществляется путем использования такого приема перевода
(переводческой операции), как добавление:
The James [2] and Smith [3] correlations show essentially the same
predictive reliability, and are somewhat poorer than Murdock (второй тип
импликации – опущение сравниваемого существительного).
«Корреляционные выражения Джеймса [2] и Смита [3] обнаруживают
практически одинаковую точность и несколько менее точны, чем выражение
Мардока» [Климзо 2010:13].
Следует обратить внимание на использование имплицитных слов-
заменителей, которые нередко употребляются самостоятельно, т.е. без
предшествующих им заменяемых слов. Б.Н.Климзо объясняет это явление
существованием в английском языке научно-технической литературы
тенденции ограниченного использования одного и того же слова в одном
предложении и даже в соседних предложениях [Климзо 2010:14]. Приведем
примеры:
Consequently, it is likely that none of the above considerations would have
led to ball-retainer forces sufficiently large to cause failure.

270
 «А следовательно, вполне вероятно, что ни один из
вышерассмотренных факторов не приводил к появлению усилий между
шариками и сепаратором, способных вызвать разрушения».
Очевидно, что в данном случае для реализации тактики ТЭИ
применяется прием конкретизации.
Интерес представляет вопрос о наличии/отсутствии в научно-
техническом тексте эмоциональной и эстетической информации.
Р.Ф.Пронина утверждает, что «для языка научно-технической литературы
характерно отсутствие эмоциональной насыщенности, образных сравнений,
метафор, элементов юмора, иронии и т.п.» [Пронина 1986:6]. Однако разные
ученые отнюдь не едины в оценке стилистических характеристик научно-
технического текста. В.Н.Комиссаров и его коллеги еще в 1965 году
утверждали, что «английские специальные материалы менее стилистически
едины по сравнению с соответствующими русскими текстами. Английский
автор самого наисерьезнейшего текста нередко вводит в текст образные
элементы, употребляет жаргонизмы, шутливые отступления и пр.»
[Комиссаров, Рецкер, Тархов 1965:211]. На стилистические расхождения
между английскими и русскими научно-техническими текстами указывает и
И.М.Серебрякова: «План выражения американского научного текста более
эмоционально-экспрессивен по сравнению с аналогичным текстом на
русском языке. Введение различных стилистических приемов не является
аномальным в тексте на английском языке, не нарушает нормы, а
способствует более образному восприятию того или иного явления, ярче
показывает индивидуальность автора научного произведения, его отношение
к описываемым фактом. Научный текст на русском языке, как правило,
нейтрален, неэмоционален, «усреднен». Применение эмоционально
окрашенных и образных единиц в таком тексте воспринимается читателем
как нечто необычное, порой даже отвлекающее от понимания сути
изложения» [Серебрякова 1994:133]. Следует отметить, что далеко не всегда
элементы экспрессивности в английском научно-техническом тексте
271
являются индивидуально-авторскими образованиями. Достаточно часто это
«стертые» метафоры, некогда легшие в основу образования
профессионализма. Так, И.М.Серебрякова приводит примеры: sandwich beam
– «композитная балка», moment arm – «плечо пары сил», которые не
воспринимаются носителями английского языка как образные, но в случае
буквального перевода будут интерпретироваться получателями ПТ именно
так, как об этом пишет И.М.Серебрякова. Все дело в том, что «образное
значение, часто связанное с корнем слова-термина (особенно в немецком и
английском языках), не играет в научном и научно-техническом тексте
никакой самостоятельной смысловой (тем менее – выразительной) роли»
[Федоров 1983а:218]. Именно поэтому они обычно переводятся
терминологическими соответствиями ПЯ. Если говорить в общем, то
независимо от того, являются ли средства выразительности в английском
научно-техническом тексте традиционными или индивидуально-авторскими,
в переводе на русский язык они должны быть нейтрализованы. «Если эти
стилистические приемы будут сохранены в переводе, то в силу своей
неожиданности и неуместности они будут производить на русского читателя
гораздо более сильное впечатление, чем это имеет место в оригинале»
[Комиссаров, Рецкер, Тархов 1965:211-212].
Соответственно, мы можем говорить об использовании тактики
стилистической адаптации текста (ТСА) (т.е. адаптации текста к тем
конвенциям, которые существуют применительно к данному типу текста в
ПЯ). Одной из практических реализаций этой тактики в процессе перевода
является прием опущения, что следует из утверждения: «…если нет каких-
либо веских причин сознательно сохранять эти стилистические особенности
английского специального текста, они опускаются в переводе, для того чтобы
перевод производил такое же стилистическое воздействие на русского
читателя, какое оригинал производит на читателя английского» [Комиссаров,
Рецкер, Тархов 1965:212]. Однако в определенных случаях опущение
лексической единицы может привести к потере коммуникативно-
272
релевантной информации, что крайне нежелательно при переводе научно-
технического текста. Другой способ реализовать тактику ТСА – замена
стилистически окрашенной единицы на нейтральную единицу без потери
денотативного значения.
Разумеется, данные переводческие операции могут использоваться в
рамках ТСА лишь при переводе с английского языка на русский. При
переводе с русского языка на английский представляется необходимым,
наоборот, привнести в текст элементы экспрессивности, выразительности,
чтобы приблизить текст к тем конвенциям, которые существуют в
английском языке, сделать его менее нейтральным и сухим. Именно поэтому
мы говорим не о тактике стилистической нейтрализации текста (что было бы
оправданным, если бы речь шла только о переводе с английского языка на
русский), а о тактике стилистической адаптации текста, которая, как нам
представляется, может реализовываться за счет разных переводческих
операций в процессе перевода в рамках разных языковых пар.
Имея в виду деление научно-технического текста на научный, научно-
учебный и научно-популярный, следует признать, что эти подвиды текста
различаются своими стилистическими характеристиками. Более того, даже в
рамках научного текста можно выделить подвиды, различающиеся
характером и способами подачи информации. Так, М.Я.Цвиллинг пишет, что
«…существенные различия обнаруживаются при сравнении научных текстов
по признаку их принадлежности к одной из двух традиционно
противопоставляемых друг другу областей науки: к области естественных,
точных и технических наук, с одной стороны, и к области общественных
наук – с другой» [Цвиллинг 1989:28]. Говоря о специфике общественно-
научного текста, М.Я.Цвиллинг указывает: «Широкое распространение, по
крайней мере, в определенных жанрах общественно-научной литературы,
получают собственно стилистические средства экспликации оценочных
позиций автора, несущие большой заряд эмоционально-экспрессивной
выразительности. Речь идет об использовании средств иронии, повторов,
273
фразеологизмов, цитат и т.д., наиболее типичном для работ,
приближающихся к научно-публицистическим жанрам…» [Цвиллинг
1989:29-30]. Следовательно, даже в определенных жанрах научной
литературы может быть представлена эмоциональная и эстетическая
информация, не говоря уже о жанре научно-популярной литературы.
Научно-популярному тексту как жанру свойственно наличие в нем
эмоционально-оценочных средств. Это связано, прежде всего, с
коммуникативным назначением подобного текста. Как пишет Н.Н.Маевский,
в научно-популярном тексте «…очень ярко проявляется индивидуальность
автора, так как перед ним стоит задача не только в доступной, популярной
форме знакомить читателя с научным материалом, но и зажечь его жаждой
познания нового, увлечь, помочь определить свои интересы, убедить в том,
что сообщается» [Маевский 1992:85-86]. На аналогичную функцию научно-
популярного текста указывает и И.С.Алексеева: «Задача научно-популярного
текста: донести до читателя познавательную информацию и одновременно
увлечь его этой информацией. Среди эмоциональных средств приобщения к
теме, возбуждения интереса к ней отмечаются и средства, свойственные
художественному тексту, то есть оформляющие эстетическую информацию»
[Алексеева 2008:80]. Подобные эмоционально-экспрессивные и оценочные
средства, призванные вызвать у читателя интерес к теме, могут проявлять
себя уже на уровне заглавия текста, «так как воздействие на читателя,
желание повести его за собой в мир непознанного, увлечь проявляется уже в
наименовании книги» [Маевский 1992:86]. В самом тексте научно-
популярного произведения эмоционально-оценочные средства представлены
еще шире.
Выше мы вели речь о стилистической специфике научного текста в
английском и русском языках, требующей использования тактики
стилистической адаптации текста. Представляется, что между научно-
популярными текстами английского, русского и других, по крайней мере,
европейских языков стилистические различия не столь велики.
274
Соответственно, чтобы обеспечить выполнение переводным текстом его
коммуникативного задания, оказать на получателя ПТ необходимое
воздействие, переводчик должен сохранить стилистику исходного текста в
переводе, разумеется, с учетом тех конвенций, которые могут существовать в
переводящем языке по отношению к научно-популярному тексту. Таким
образом, мы можем говорить об использовании тактики воспроизведения
стилистических особенностей исходного текста (ТВС) при переводе
научно-популярного текста. Представляется, что конкретными формами
реализации этой тактики являются такие переводческие операции, как
использование межъязыковых стилистических соответствий (на лексическом,
синтаксическом и семасиологическом уровнях), а также использование
переводческих трансформаций, направленных на воссоздание
стилистического эффекта от применения подобных языковых средств.
Для реализации стратегии коммуникативно-равноценного перевода
представляется важным использование и тактики правильного
оформления информации (ТОИ). Реализация данной тактики не влияет на
полноту и точность передачи информации в переводе, но обеспечивает
легкость восприятия информации получателем ПТ, привыкшим к
определенным правилам оформления информации в тексте. Нарушение этих
правил, хоть и не повлечет за собой искажения информации, создает
затруднения в восприятии текста перевода и, соответственно, не позволяет
обеспечить то коммуникативное воздействие, на которое рассчитывал автор
оригинала, создавая свой текст. К числу переводческих операций,
реализующих тактику правильного оформления информации, можно
отнести:
- использование или неиспользование кавычек (в зависимости от
направления перевода). Так, например, в русском языке названия компаний
пишутся в кавычках с употреблением перед названием слова «компания».
Ю.Н.Плахтий приводит следующий пример:
This technology has been developed by Exxon.
275
 Неправильный перевод: «Эта технология разработана Эксоном».
Правильный перевод: «Эта технология разработана компанией «Эксон»
[Плахтий 2011:29].
Соответственно, при переводе с русского языка на английский кавычки
снимаются. В данном примере у читателя, не знакомого с соответствующей
реалией, может возникнуть вопрос: Эксон – это человек или организация?
Выбор ответа на данный вопрос неоднозначен.
- Другая переводческая операция в рамках ТОИ – замена полных
обозначений физических величин их сокращениями: 5 metric tons – 5 т, 100
meters – 100 м, 45 degrees – 450 и т.п. при переводе с английского языка на
русский. Это правило является наиболее строгим именно при переводе
научно-технической литературы. В переводе, например, художественного
текста полные обозначения физических величин (метры, градусы, тонны)
выглядят вполне органично; более того, там они даже более
предпочтительны, чем сокращения, поскольку позволяют избежать иллюзии
наукообразности художественного текста.
- Еще одна переводческая операция в рамках ТОИ – использование
имеющихся иноязычных соответствий при передаче географических
названий (и вообще имен собственных). Ю.Н.Плахтий пишет: «…в переводе
на русский, скажем, технических статей мне приходилось встречать такие
«перлы», как Хаустон, вместо Хьюстон (Houston), Лос Анжелос, вместо Лос-
Анжелес (Los Angeles) и пр.» [Плахтий 2011:32].
- К другим переводческим операциям в рамках ТОИ можно отнести:
замену прописных букв строчными в заголовках, названиях документов и
определяемых терминах при переводе с английского языка на русский (с
использованием кавычек, если названия документов и определяемые
термины находятся в самом тексте, а не в заголовке), использование точки
вместо двоеточия после слова «Таблица» в шапке таблицы («Таблица 12.
Параметры пластовых флюидов») при переводе с английского,
использование сокращения «Рис.» вместо Figure.
276
 В ситуациях КСП-2buyer(C/НТ) и КСП-2recipient(C) заказчик перевода
может инициировать перевод краеведческого текста (например, буклетов об
истории, культуре, достопримечательностях какого-либо региона или
города). Подобного рода текст, как правило, содержит реалии исходной
культуры, неизвестные представителям иных культур и несущественные с
точки зрения восприятия текста как такового. То есть заключенная в этих
реалиях информация не может рассматриваться как коммуникативно
релевантная и, соответственно, не подлежит передаче в переводе. Например,
если текст на русском языке включает перечень персоналий, некоторые из
которых заведомо не известны потенциальному получателю перевода (Иван
Кулибин, Валерий Чкалов), то такие персоналии можно опустить, добавив
обобщающую фразу (вроде «…и другие известные в России люди»). С
другой стороны, реалия может занимать ключевую позицию в тексте
оригинала. Например, в предложении «Для читающего сообщества Ветлугу
навечно запечатлел В.Г.Короленко в известном очерке ”Река играет”»
фамилия В.Г.Короленко несет коммуникативно-релевантную информацию,
хотя вполне очевидно, что обычный англоязычный получатель перевода вряд
ли может быть знаком с творчеством этого писателя. Соответственно, в
тексте перевода потребуется пояснение типа «a famous Russian writer».
Можно сделать вывод, что несмотря на традиционное убеждение
ученых в том, что перевод специального текста предполагает минимальную
прагматическую адаптацию, использование тактики прагматической
адаптации текста (ТАТ) – явление довольно распространенное при
переводе текстов гуманитарного характера (социологических,
политологических, краеведческих и т.п.), содержание которых отражает
особенности социальной организации носителей ИЯ. Даже перевод
монографии о подготовке переводчиков в России требует существенных
изменений текста, без которых «приводимые авторами примеры окажутся
непонятными большинству преподавателей перевода из европейских
переводческих школ в силу различий в организационных формах подготовки
277
переводчиков, в исходных требованиях к студентам в России и на Западе, в
соотношении языковой и переводческой подготовки, а также в силу отличий
содержания и понятийно-терминологического аппарата отечественной
теории перевода от ее западных аналогов» [Петрова 2014:47].
Практическими реализациями тактики прагматической адаптации
текста являются переводческие операции, описанные, в частности,
В.Н.Комиссаровым [Комиссаров 1990:211-214], а именно: опущение
коммуникативно-нерелевантной информации, добавление информации,
конкретизация, генерализация. Можно сделать вывод, что тактика
прагматической адаптации текста не является обязательной во всех
ситуациях КСП-2recipient(C) и КСП-2buyer(C/НТ), а используется с учетом типа и
характера переводимого текста и состава передаваемой им информации.
Таким образом, в рамках стратегии коммуникативно-равноценного
перевода (СКРП) в коммуникативных ситуациях КСП-2recipient(C) и КСП-
2buyer(C/НТ) применяются следующие тактики перевода:
1) тактика полной и точной передачи информации (ТПИ);
2) тактика эксплицирования подразумеваемой информации (ТЭИ);
3) тактика стилистической адаптации текста (ТСА);
4) тактика воспроизведения стилистических особенностей текста
(ТВС);
5) тактика правильного оформления информации (ТОИ).
Именно одновременное использование указанных тактик в ситуациях
КСП-2recipient(C) и КСП-2buyer(C/НТ) обеспечивает реализацию стратегии
коммуникативно-равноценного перевода и достижение цели перевода.

4.3.2. Тактики перевода рекламного текста как способы реализации

стратегии коммуникативно-равноценного перевода

В ситуации КСП-2buyer(C/НТ) в качестве объекта перевода, помимо

собственно специального текста, то есть текста научно-технического,
278
медицинского, экономического, официально-делового характера, может
выступать и рекламный текст. Перевод рекламного текста – довольно
распространенный вид переводческой деятельности, что определяется
распространенностью самой рекламы и ее ролью в обеспечении
экономических и социальных процессов в современном обществе. Как
справедливо замечает О.В.Юртайкина, «для современного общества реклама
является, пожалуй, самым часто встречающимся видом текста, восприятия
которого не избежать в ежедневной жизни» [Юртайкина 2011:69]. Интерес
представляет проблема отнесения рекламного текста к определенному типу в
классификации А.Нойберта. Сам А.Нойберт считает, что рекламный текст
относится к 1-му типу, то есть к текстам, ориентированным в равной мере на
аудиторию ИЯ и аудиторию ПЯ [Нойберт 1978:197]. Однако, по нашему
мнению, рекламный текст на ИЯ изначально предназначен для аудитории
только исходного языка и призван оказать определенное воздействие именно
на эту аудиторию. Потребность в переводе, по крайней мере, коммерческой
рекламы возникает лишь в связи с продвижением товара или услуги на
рынках других стран. Потребность в переводе политической рекламы
обусловлена более сложными факторами: она возникает, когда у
представителей аудитории ПЯ появляются некие потребности в рамках их
собственной предметной деятельности, не связанной с предметной
деятельностью исходного рекламодателя или рекламиста (политического
деятеля, имиджмейкера, спичрайтера в стране ИЯ). Таким образом,
рекламный текст не предназначен изначально для перевода на другой язык, и
в этом отношении имеет сходство с художественным текстом (3-й тип текста
по А.Нойберту). Следовательно, всякий перевод рекламного текста может
осуществляться только в ситуации КСП-2.
Коммерческую рекламу как деятельность можно определить как «вид
деятельности, целью которой является реализация сбытовых или других
задач промышленных, сервисных предприятий и общественных
организаций» [Порческу: Электронный ресурс]. Заказчиком рекламного
279
текста выступает рекламодатель, то есть лицо, заинтересованное в
установлении опосредованной коммуникации с интересующей его целевой
аудиторией посредством рекламного продукта. Его также называют
бенефициантом (по определению Е.С.Поповой, бенефициант – лицо,
заинтересованное в продвижении товара/услуги, заказчик, который получает
материальную выгоду от продажи товара/услуги [Попова 2005:10]). В
условиях одноязычной коммуникации посредником между
рекламодателем/бенефициантом и целевой аудиторией является рекламист
(группа людей, создающих рекламный продукт). Кроме того, к числу
посредников необходимо отнести и СМИ, которые распространяют данный
рекламный продукт. В условиях двуязычной коммуникации в качестве
одного из посредников выступает и переводчик, задача которого – создать
текст на ПЯ, выполняющий ту же функцию (функции), что и текст на ИЯ.
В отличие от научно-технического текста рекламный текст, помимо
выполнения функции информирования, выполняет также и функцию
воздействия на получателя 21. По своему характеру воздействие со стороны
рекламного текста отличается от воздействия со стороны научно-
популярного текста. Если задача научно-популярного текста –
заинтересовать читателя в новой информации, то задача рекламного текста –
вызвать определенную реакцию или, по крайней мере, таким образом
повлиять на сознание адресата, чтобы эта реакция стала потенциально
возможной. Не случайно, рассматривая особенности рекламного текста,
некоторые авторы говорят о манипулировании сознанием адресата текста
[Попова 2005], чего не происходит при восприятии научно-популярного
текста. Впрочем, манипуляция не сводится к воздействию только на сознание
адресатов. Как указывает Е.С.Попова, «манипулятор устанавливает контроль

21
В рекламном тексте «можно выделить компоненты, которые выполняют
информативную функцию – это обозначение продавца, покупателя и товара/услуги, - и
воздействующую – это просьба/призыв купить товар/воспользоваться услугой…» [Попова
2005:10].
280
над мыслями, чувствами, поведением, отношениями и жизненными
установками объекта манипуляции» [Попова 2005:8]. Мы не стали бы столь
категорично утверждать, что манипулятор действительно устанавливает
подобного рода контроль, но в случае с рекламой он, по крайней мере,
стремится к этому.
Итак, цель перевода рекламного текста – создание ПТ,
информирующего потенциального покупателя о товаре/услуге и
побуждающего его к приобретению товара/услуги. Как и во всех других
коммуникативных ситуациях, цель перевода и используемая стратегия
диктуют применение определенных тактик перевода.
Функциональная направленность рекламного текста, его
коммуникативное задание определяют состав и характер используемых в нем
языковых средств, а также способ организации этих средств в тексте.
Особенностью рекламного текста является то, что в нем представлены все
виды информации, и все они необходимы для выполнения рекламным
текстом его коммуникативного задания. И.С.Алексеева формулирует
коммуникативное задание рекламного текста следующим образом: сообщить
реципиенту новые достоверные сведения (когнитивная информация),
обеспечить надежность усвоения реципиентом этих сведений, воздействуя на
его эмоции и память (эмоциональная информация), усилив эту надежность
тем удовольствием, которое реципиент получит от текста (эстетическая
информация), и тем самым предписав ему определенные действия
(неэксплицированная или в малой степени эксплицированная в тексте
оперативная информация) [Алексеева 2008:116]. Как мы видим, каждый из
видов информации в рекламном тексте выполняет определенную роль и
имеет определенный статус. По мнению И.С.Алексеевой, абсолютным
приоритетом в рекламном тексте пользуются компоненты, несущие
когнитивную информацию, именно они являются инвариантными
компонентами содержания, а все остальное составляет лишь «гарнир» или,
скорее, «острые приправы», которые позволяют когнитивной информации
281
рельефно выделиться и запомниться [Алексеева 2008:118]. К когнитивной
информации в рекламном тексте можно отнести название фирмы, точное
наименование товара, его технические характеристики, цену, контактные
сведения (телефоны, адреса), обозначение сроков поставки, процент скидки и
т.п. Когнитивная информация может присутствовать в любой структурной
части рекламного текста (в заголовке, в основном тексте, в слогане), Правда,
если вести речь о слогане, то следует помнить, что слоганы делятся на
прагматические и имажинативные [Воробьева, Дягилева 2007:29].
Прагматические слоганы подчеркивают реальные качества товара и
обращены к разуму потребителя [Воробьева, Дягилева 2007:29], и именно в
них выражается когнитивная информация. По мнению И.В.Воробьевой и
Н.С.Дягилевой, такая информация может включать: тип рекламируемого
объекта («Kitekat. Корм энергичных кошек»), отличительное качество товара
(«Indesit – прослужит долго»), адресат продукции («Gillette. Лучше для
мужчины нет», «Libero. Лучший друг малышей»), эффективность
использования («Ariel. Безупречный вид одежды. Надолго»), выгода от
применения товара («Качество по разумной цене»). «Имажинативные
слоганы выглядят интересно, но говорят больше об игре воображения по
поводу товара, чем о самом товаре. Они приписывают товару имиджевые
характеристики и обращены к чувствам потребителя. Например, «Россия –
щедрая душа», «Не дай себе засохнуть» [Воробьева, Дягилева 2007:29]. По
нашему мнению, количество когнитивной информации в имажинативных
слоганах минимально. Представляется, что именно воспроизведение в
переводе рекламы когнитивной информации является доминантой перевода,
иначе сам перевод рекламы теряет смысл.
С точки зрения задачи реализации стратегии коммуникативно-
равноценного перевода, то есть создания функционального аналога
оригинала, интерес представляет и состав того «гарнира», с которым
подается когнитивная информация, то есть состав средств выражения
эмоциональной и эстетической информации. Как указывает И.С.Алексеева,
282
носителями эмоциональной информации, то есть эмоционально-оценочными
средствами, в рекламном тексте являются: прилагательные, наречия и
существительные с семантикой высокой степени качества, местоимения с
обобщающей семантикой («О такой машине мечтает каждый»), частицы с
функцией усиления, модные слова, иностранные слова и выражения,
диалектные включения, средства синтаксического уровня – инверсия,
риторические вопросы и восклицания, парцелляция, незаконченные
предложения, синтаксический повтор (параллелизм), а также контраст
лексики с различной стилистической окраской [Алексеева 2008:119-121].
Степень эмоционального воздействия рекламного текста повышается и за
счет использования прямого обращения к адресату при помощи личных
местоимений («Если у Вас есть Benz, Вы управляете будущим» – пример
рекламного слогана в переводе с китайского [Вань Нин 2011:74]). К
средствам выражения эстетической информации относятся фонетический
повтор22 и синтаксический параллелизм, аллитерация и ассонанс, авторские
парные словосочетания, игра слов, рифма, ритм прозы, метафора, сравнение
и др. [Алексеева 2008:121]. Эстетическую информацию несут и слова-
окказионализмы («Не тормози – сникерсни»).
Таким образом, одной из тактик, применяемых в качестве средства
реализации СКРП, является тактика точной передачи релевантной
информации (ТПРИ). Может показаться, что именно эта тактика
используется и при переводе научно-технического текста. Однако это не так:
в научно-техническом тексте вся когнитивная информация является
коммуникативно релевантной, и переводчику не приходится производить

22
По подсчетам С.В.Мощевой, представленность звуковых повторов как типологических
характеристик оформления печатного рекламного текста составляет 5,9% в англоязычном
тексте и 3,5% в русскоязычном рекламном тексте, представленность игры слов,
построенной на частичной или полной фонетической схожести слов – 2,0% в
англоязычном рекламном тексте и 3,0% - в русскоязычном рекламном тексте [Мощева:
Электронный ресурс].
283
«фильтрование» информации. При переводе рекламного текста такой отбор
необходим, соответственно, терминосочетание «тактика точной передачи
релевантной информации» содержит в себе указание на необходимость
такого отбора.
Конкретными реализациями ТПРИ могут служить: использование
межъязыковых соответствий (особенно при передаче единиц
терминологического характера, цифровой информации, а также всякой
информации, относящейся к характеристике рекламируемого продукта),
транскрипция и транслитерация при переводе названий компаний, брендов и
т.п., использование иноязычных наименований. Последние часто
используются, когда нужно назвать рекламируемый продукт. Например, в
рекламном тексте на русском языке часто используются такие наименования,
как Ford Focus (автомобиль), Coca Cola (напиток) и пр. Названия известных
компаний также могут сохраняться в исходном написании: MacDonald’s,
Adidas и др. Подобную переводческую операцию М.А.Орёл предлагает
называть «переносом» (в отличие от заимствования, которое не всегда
предполагает сохранение исконного написания) [Орёл 2009:167]. В качестве
основных причин широкого (в последнее время) использования переноса
М.А.Орёл называет обеспечение общеизвестности, узнаваемости и
оптимизацию поиска [Орёл 2009:168].
Еще одной переводческой операцией в рамках указанной тактики
может быть замена способа написания даты, адреса, единиц измерения веса,
объема, национальных валют [Guidère: Электронный ресурс].
Сложнее обстоит дело с определением тактик, направленных на
воспроизведение эмоциональной и эстетической информации – важных
компонентов содержательной структуры рекламного текста. Если
когнитивная информация воздействует на рациональную сферу получателя
текста, то элементы эмоциональной и эстетической информации призваны
повлиять на эмоциональную сферу человека, усиливая степень воздействия
на него.
284
 Из этого следует, что в процессе формирования СКРП при переводе
рекламного текста особую важность приобретают такие компоненты
стратегии, как ориентирование в исходной ситуации и прогнозирование.
Вырабатывая стратегию перевода, переводчик уделяет особое внимание
потребностям рекламодателя, характеру его коммуникативной интенции, а
также особенностям принимающей культуры, включая особое отношение
представителей принимающей культуры к определенным реалиям жизни, и в
то же время прогнозирует характер реакции получателей ПТ на переводной
текст с учетом особенностей их восприятия, в широком смысле – с учетом
особенностей их культуры. При переводе рекламного текста различия между
культурами играют значительно большую роль, нежели при переводе
научно-технических или официально-деловых текстов, поскольку рекламный
текст создается с расчетом на целевую аудиторию ИЯ.
Обусловленные особенностями культур различия между носителями
разных языков – это прежде всего различия в представлениях людей об
окружающем мире и в оценках его составляющих. Как пишет Марике де
Мой, «в разных культурах люди обладают разными схемами, то есть
структурами знания об объектах, событиях, людях или явлениях…
Рекламное сообщение, не соответствующее схеме потребителей,
игнорируется ими и не достигает своей цели (перевод мой. – В.С.) [De Mooij
2004:181]. Подобные различия имеют общий характер, то есть характеризуют
отношения между культурами как таковыми, и относятся к представителям
разных культур как к классам. Особенности культуры определяют не только
тип мышления представителей данной культуры, но и особенности и цели
той деятельности, которую они осуществляют, в частности, рекламной
деятельности. Например, цель рекламы в США – увеличение объема продаж,
а в азиатских странах – установление контакта между компанией и
клиентом/покупателем [De Mooij 2004:181]. Цель деятельности, в свою
очередь, определяет форму осуществления деятельности и способ
достижения этой цели. Применительно к рекламной деятельности можно
285
утверждать, что в разных культурах установились разные правила
построения рекламного сообщения, диктующие выбор и использование
синтаксических форм, лексического наполнения, а также определяющие саму
композицию рекламного текста. Перечисленные нами выше языковые
особенности рекламного текста присутствуют, несомненно, в текстах на
разных языках, но в пределах одного языка все равно обнаруживается
некоторая специфика, учет которой обязателен при переводе РТ. Как пишет
Саймон Анхольт, «переводить рекламный текст – это все равно что красить
верхушку айсберга в надежде, что от этого красным станет весь айсберг.
Воздействие со стороны текста обеспечивается не использованными в нем
словами, а тонкими сочетаниями слов и, прежде всего, тем отзвуком,
который слова производят в сознании читателя…Реклама строится не на
словах, а на культуре (перевод мой. – В.С.) [De Mooij 2004:180].
Фактически при переводе рекламного текста происходит своего рода
локализация его в рамках принимающей культуры с сохранением
коммуникативно релевантной когнитивной информации. Термин
«локализация» применительно к рекламной компании используется и Мэтью
Гидером, который пишет, что «локализация международной рекламной
кампании представляется собой адаптацию коммуникационных практик
компании к особенностям ситуации в странах, на которые кампания нацелена
(перевод мой. – В.С.)» [Guidère: Электронный ресурс]. Автор поясняет, что
эта ситуация включает два компонента: социокультурный (местные
особенности религии, морали, социальные и коммерческие привычки и
предпочтения, правила поведения и этические нормы) и политико-правовой
(особенности политической системы, степень открытости миру, ограничения,
налагаемые на рекламную деятельность, законодательные установления в
отношении некоторых продуктов, например, табачных изделий и
алкогольных напитков) [Guidère: Электронный ресурс]. Соответственно, все
переводческие операции, направленные на адаптацию рекламного текста к
особенностям принимающей культуры и на соблюдение общих правил
286
разработки рекламы, осуществляются в рамках тактики локализации
текста (ТЛТ)23.
Рассмотрим конкретные способы реализации тактик перевода
рекламного текста на примере отрывка из текста рекламного видеоролика,
выпущенного производственной фармацевтической компанией и
переведенного с английского языка на русский.
To reach our goal of providing customers with best healthcare products available,
Thompson Labs is partnering with various marketing and sales companies across the globe. Our
sister company Thompson Labs FZCO is located in the United Arab Emirates city of Dubai.
Thompson Labs FZCO allows us to access the Middle East and Eastern Europe, thus further
enabling the global reach of our products. Further, we are proud to have partnered with
companies such as Triumph Technologies, who’ll be distributing our products in Kazakhstan,
Russia and other CIS countries. International success has however led to both imitators and even
counterfeit versions of our products…
We at Thompson Labs have instituted an industry setting standard, that allows you, the
consumer, to verify that every single product is authentic and genuine. Every single Thompson
Labs product will have a security QR bar-code label. Once scanned, this bar-code will link the
consumer to a secure website that will verify the authenticity of each individual product. These
bar-codes can be scanned by any camera-containing smartphone or computer that has been
loaded with the appropriate software application…

Мы хотим, чтобы наши высококачественные препараты были доступны

покупателям в разных странах. Для этого мы сотрудничаем с торговыми компаниями по
всему миру. У нас есть филиал «Томпсон Лэбс Эф-зет-си-оу», расположенный в Дубае.
Он обеспечивает нам выход на рынки стран Ближнего Востока и Восточной Европы. Мы
также установили партнерские связи с такими компаниями, как «Трайамф Текнолоджис»,

23
К.Е.Калинин рассматривает локализацию рекламного текста в качестве стратегии
перевода, а коммуникативно-равноценный перевод, терциарный перевод и переадресацию
предлагает именовать «типами стратегии перевода», полагая, что «столь обобщённые
названия не дают представления о том, какая именно цель преследуется переводчиком»
[Калинин 2013:244]. Мы же исходим из того, что цель перевода осознается в результате
анализа специфики коммуникативной ситуации, в которой осуществляется перевод (типа
КСП), а не в результате анализа используемой стратегии перевода.
287
которые реализуют нашу продукцию в России, Казахстане и других странах СНГ.
Обратной стороной нашего успеха на мировом рынке стало появление всевозможных
аналогов и даже подделок нашей продукции…
В компании «Томпсон Лэбс» действуют жесткие стандарты контроля качества. Вы
можете сами проверить подлинность любого конкретного продукта. На упаковке каждого
продукта «Томпсон Лэбс» имеется специальный штрих-код, который можно
просканировать и выйти на безопасный сайт, чтобы лично убедиться в подлинности
продукта. Штрих-код можно просканировать с помощью любого смартфона или
компьютера, имеющего камеру и соответствующее программное приложение…24
Цель перевода – создать текст, который убеждал бы получателя в
достоинствах рекламируемого продукта. Достижение данной цели
невозможно, если не передать в переводе основную когнитивную
информацию (goal of providing customers with best healthcare products,
partnering with various marketing and sales companies across the globe,
Thompson Labs FZCO is located in the United Arab Emirates city of Dubai,
Thompson Labs FZCO allows us to access the Middle East and Eastern Europe и
т.п.). При этом переводчик оценивает степень важности отдельных элементов
информации и избавляет русский текст перевода от наименее существенных
элементов (the United Arab Emirates, thus further enabling the global reach of our
products, the consumer).
Следует отметить, что степень важности того или иного элемента
информации устанавливается, вероятно, и с учетом возможных фоновых
знаний целевой аудитории. Этим можно объяснить, в частности, опущение
названия государства the United Arab Emirates (предполагается, что
получатели перевода знают, где находится город Дубаи). В данном случае
опущение как переводческая операция служит средством реализации тактики
локализации.
Однако следует принять во внимание и то, что текст перевода должен
восприниматься получателями на слух, в устной форме. Это требует
использования соответствующих операций, направленных на обеспечение

24
Перевод К.Е.Калинина.
288
незатрудненного восприятия получателем основной информации,
предлагаемой в устной форме, и соответствия времени звучания перевода
времени звучания оригинального текста и времени предъявления
соответствующего видеоряда. Как справедливо отмечает К.Е.Калинин, для
этого используются такие операции, как упрощение синтаксиса путем
разбиения предложений и устранения громоздких конструкций (To reach our
goal of providing customers with best healthcare products available, Thompson
Labs is partnering with various marketing and sales companies across the globe -
Мы хотим, чтобы наши высококачественные препараты были доступны
покупателям в разных странах. Для этого мы сотрудничаем с торговыми
компаниями по всему миру; We at Thompson Labs have instituted an industry
setting standard, that allows you, the consumer, to verify that every single product
is authentic and genuine - В компании «Томпсон Лэбс» действуют жесткие
стандарты контроля качества. Вы можете сами проверить подлинность
любого конкретного продукта), использование компрессии/декомпрессии
(…that allows you, the consumer, to verify that every single product is authentic
and genuine - Вы можете сами проверить подлинность любого конкретного
продукта), избегание больших скоплений согласных, нежелательных
аллитераций, зияний, неблагозвучных комбинаций звуков [Калинин
2013:245].
Таким образом, тактика локализации рекламного текста используется
для создания такого текста, которых достаточно легко воспринимался бы
получателем перевода (на слух или в письменной форме), обеспечивая
незатрудненное понимание основной когнитивной информации.
Переводческие операции, используемые для реализации тактики
локализации, включают:
- упрощение синтаксиса путем разбиения предложений и
использования простых синтаксических конструкций;
- опущение нерелевантной информации, особенно если она заведомо
известна получателю ПТ;
289
 - замена неблагозвучных комбинаций звуков и большого скопления
согласных на более благозвучные комбинации звуков (при создании устного
текста перевода);
- использование компрессии, то есть передача когнитивной
информации в максимально краткой форме.
В рассматриваемой нами коммуникативной ситуации одним из
возможных видов деятельности переводчика является создание своего рода
«параллельного» текста на ПЯ, выполняющего ту же функцию, что и текст на
ИЯ. Как пишет В.Н.Комиссаров, «такие «скрытые» переводы характерны для
многих материалов рекламного, коммерческого, технического и иного
характера» [Комиссаров 1997:68]. Подобного рода вид деятельности получил
название «рирайтинга» и определяется как деятельность переводчика «по
созданию параллельного текста на ПЯ, не являющегося переводом
иноязычного оригинала, не претендующего на это и не функционирующего
как перевод, но как бы отталкивающегося от оригинала, существование
которого послужило импульсом, причиной или ориентиром для создания
текста на другом языке» [Комиссаров 1997:69].
Подобного рода практика вполне уместна при переводе рекламного
текста, когда возможные тактики и операции, обычно используемые в
процессе собственно перевода, даже тактика локализации текста, не
способны обеспечить создание текста, выполняющего ту же функцию, что и
текст на ИЯ. Интересно, что в качестве заказчика текста на ПЯ может
выступать и источник текста на ИЯ, то есть рекламодатель (компания,
продвигающая свой продукт на внешнем рынке). Цель создания текста (то
же, что в других ситуациях мы называли целью перевода) – обеспечение
воздействия на целевую аудиторию в соответствии с интенциями
рекламодателя. Вполне очевидно, что в этой ситуации используется
стратегия коммуникативно-равноценного перевода, а используемую тактику
можно назвать тактикой рирайтинга (ТрР). Переводческие операции,
служащие практическими реализациями тактики рирайтинга, описанию не
290
поддаются, так как включают все возможные речевые действия,
направленные на создание текста как такового.
Таким образом, в ситуации КСП-2buyer(C/НТ), когда в качестве объекта
перевода выступает рекламный текст, в рамках стратегии коммуникативно-
равноценного перевода используются следующие тактики:
1. тактика точной передачи релевантной информации (ТПРИ);
2. тактика локализации текста (ТЛТ);
3. тактика рирайтинга (ТрР).

4.3.3. Тактики перевода художественного текста как способы реализации

стратегии коммуникативно-равноценного перевода

В трех видах коммуникативных ситуаций КСП-2, предполагающих

использование стратегии коммуникативно-равноценного перевода (КСП-
2автор, КСП-2buyer(Х) и КСП-2trans(Х)), в качестве объекта перевода выступает
художественный (неспециальный) текст. Данные ситуации различаются
только личностью инициатора перевода: в первом случае это сам автор
художественного произведения, во втором – заказчик перевода (как правило,
это издательство в стране ПЯ), в третьем – сам переводчик, который считает,
что в силу своих художественно-эстетических особенностей данное
произведение заслуживает того, чтобы быть переведенным на иной язык. По
классификации А.Нойберта художественный текст относится к третьему
типу текста, то есть к тем текстам, которые изначально создавались для
аудитории ИЯ и лишь с течением времени обрели общечеловеческую
значимость и, таким образом, стали представлять интерес для аудитории ПЯ
[Нойберт 1978:197]. Сам характер указанных коммуникативных ситуаций
диктует необходимость создания функционального аналога ИТ, то есть
текста, выполняющего аналогичные функции, оказывающего воздействие на
носителей ПЯ, сходное с воздействием ИТ на соответствующую аудиторию,
и обладающего аналогичными художественно-эстетическими достоинствами.
291
Как пишет Т.А.Казакова, «художественный перевод представляет собой вид
интеллектуальной деятельности, в процессе которой переводчик
устанавливает информационное соответствие между языковыми единицами
исходного и переводящего языков, позволяющее создать иноязычный аналог
(курсив автора. – В.С.) исходного художественного текста в виде вторичной
знаковой системы, отвечающей литературно-коммуникативным требованиям
и языковым привычкам общества на определенном историческом этапе»
[Казакова 2006:24-25]. В рамках этой деятельности «переводчик создает…
особый вид текста, призванный представлять исходное художественное
произведение в иноязычной культуре, обеспечивая тем самым
дополнительную аудиторию исходному тексту (курсив мой. – В.С.), а также
развитие межкультурной художественной коммуникации в соответствии с
требованиями времени, характером литературных процессов и
потребностями получателей, как владеющих, так и не владеющих исходным
языком» [Казакова 2006:23-24]. Другими словами, в данных
коммуникативных ситуациях перевода художественного текста целью
перевода является расширение читательской аудитории за счет включения
в нее носителей ПЯ путем создания текста на ПЯ, являющегося
коммуникативно-равноценной заменой текста на ИЯ. Соответственно,
характер коммуникативной ситуации и цель перевода в этом случае
определяют необходимость использования стратегии коммуникативно-
равноценного перевода. В последнем приведенном высказывании
Т.А.Казаковой речь идет о двойном назначении текста перевода,
репрезентирующего оригинал: во-первых, о расширении аудитории текста и,
во-вторых, о развитии межкультурной художественной коммуникации.
Представляется, что первое назначение перевода полностью согласуется с
интенцией инициатора перевода. Что касается второго назначения
переводного художественного текста, то он выполняет его уже самим фактом
своего рождения и существования.

292
 Художественный текст как объект перевода издавна привлекал
внимание исследователей как в России, так и за рубежом. Еще в эпоху
Возрождения прозвучавшие тогда высказывания по поводу задач перевода и
требований к переводчику были навеяны результатами деятельности именно
в области перевода художественных текстов или размышлениями по поводу
особенностей художественного перевода. Подобные высказывания можно
найти в работах Леонардо Бруни, Джаноццо Манетти, Этьена Доле, Мигеля
де Сервантеса Сааведры (см. [Гарбовский 2004:79-105; Нелюбин, Хухуни
2006:86-91]). В нашей стране поиски теоретически обоснованного
переводческого метода начались также в области художественного перевода
и были весьма заметны уже в деятельности В.К.Тредиаковского,
М.В.Ломоносова, Н.М.Карамзина, В.А.Жуковского, П.И.Вейнберга и других
переводчиков XVIII-XIX веков (см. [Нелюбин, Хухуни 2006:220-303;
Тюленев 2004:48-65; Федоров 1984:40-60]). Проблемам художественного
перевода были посвящены высказывания выдающихся русских литераторов
и литературных критиков – А.С.Пушкина, Н.В.Гоголя, В.Г.Белинского,
Н.Г.Чернышевского, Д.И.Писарева, Н.А.Добролюбова, А.М.Горького и
многих других [Перевод – средство…1987:33-90; Сдобников, Петрова
2006:26-36; Федоров 1983б:53-62]. Можно утверждать, что теория перевода
как наука в нашей стране стала складываться прежде всего как наука о
художественном переводе (вспомним брошюру «Принципы художественного
перевода», изданную в 1919 году «Издательством всемирной литературы» и
ставшую по сути первой отечественной теоретической работой, посвященной
проблемам перевода). Можно предположить, что тот же путь прошла и
теория перевода за рубежом, что подтверждается утверждением А.Поповича:
«Теория перевода зародилась и в своей первичной фазе развивалась как
эмпирический сравнительный метод на почве традиционной литературной
компаративистики» [Попович 1980:33].
Подобное внимание исследователей к особенностям перевода
художественного текста обусловило связь переводоведения и
293
литературоведения. Как пишет Л.Л.Нелюбин, литература как предмет
литературоведения «…явилась… тем стимулом, который формировал и
формулировал литературоведческую теорию перевода, тем фактором, на
основе которого была впоследствии сформулирована и лингвистическая
теория перевода, тем полем деятельности, на котором определились типы и
формы перевода, реализовались переводческие умения и навыки, методика и
техника перевода» [Нелюбин 2009:65]. Начиная с 20-х годов ХХ века в
рамках литературоведческого направления в теории перевода появилось
огромное количество работ, посвященных проблемам художественного
перевода. Прежде всего, это работы К.И.Чуковского, И.А.Кашкина,
Г.Р.Гачечиладзе, Вл. Россельса, а также А.В.Федорова, которого все же
следует рассматривать как одного из основоположников лингвистического
направления в теории перевода [Гачечиладзе 1972; Кашкин 1968; Россельс
1984; Федоров 1983б; Чуковский 1988]. Художественный перевод как вид
переводческой деятельности стал объектом исследования и сравнительного
литературоведения, в рамках которого переводы рассматриваются как
особый «слой» художественных произведений, «занимающих вполне
определенное место в системе литературных взаимоотношений, со своими
характеристиками, типологическими свойствами, законами
функционирования и т.д., связанными с их «двойной» принадлежностью и
возникновением «на стыке» двух разных культур [Топер 2000:17].
Отличительной особенностью литературоведческих исследований
перевода является то, чего, по мнению, Н.К.Гарбовского, недостает
большинству лингвистических исследований и лингвистической теории
перевода в целом, – они пытаются охватить и сравнить весь текст
художественного произведения в его оригинальном и переводном вариантах
[Гарбовский 2004:176]. Несомненным достоинством литературоведческих
исследований перевода является сугубое внимание к особенностям
функционирования художественного текста как некоей целостности, к его
способности производить определенное художественно-эстетическое
294
воздействие на получателя, к характеру этого воздействия и к степени
соответствия эффектов, производимых оригиналом и переводом. Не остается
без внимания и такой аспект, как связь текста с той средой, которая
обусловила появление текста. Несомненно, без результатов многочисленных
исследований в рамках литературоведческого направления в теории перевода
построение общей теории художественного перевода не представляется
возможным. Но достижению этой же цели служит и лингвистический подход
к исследованию художественного перевода. Поэтому нет оснований
противопоставлять литературоведческое направление лингвистическому.
Уже сама дискуссия между сторонниками литературоведческого и
лингвистического направлений показала необоснованность подобного
противопоставления. Как совершенно справедливо утверждает А.В.Федоров,
«всякая задача, разрешаемая в переводе (идейно-познавательная –
применительно к научной литературе, идейно-эстетическая – применительно
к литературе художественной), разрешается только языковыми средствами.
Разумеется, идейно правильное истолкование подлинника, проникновение в
его художественное своеобразие, высокая культура переводчика – все это
необходимые предпосылки для решения задачи, но средство ее решения (не
самоцель, конечно) – это язык» [Федоров 1958:5]. В настоящее время
получило общее признание утверждение о том, что литературоведческие и
лингвистическое направления в изучении перевода дополняют друг друга.
Показательно в этом отношении высказывание Б.А.Ларина: «Как филология
или стилистика, так и теория перевода немыслима без органического
соединения лингвистических и литературоведческих методов» (цит. по
[Федоров 1983а:109]). Примечательно, что и И.А.Кашкин, сам убежденный
сторонник литературоведческого подхода к переводу, с присущим ему
полемическим напором писал следующее: «Блуждание между двух сосен,
между лингвистическим и литературоведческим принципами анализа
художественного перевода, отвлекает теоретиков от насущных нужд, от
настоятельно требуемого практиками ответа на некоторые, к сожалению, все
295
еще дискуссионные, вопросы» [Кашкин 1968:450]. Появившиеся после
завершения дискуссии исследования художественного перевода учитывают
как идейно-эстетические особенности художественного текста, так и их
языковое воплощение и возможности их воспроизведения в переводе путем
использования лингвистических средств.
Поскольку возникающие в процессе художественного перевода задачи
разрешаются языковыми средствами, значительный интерес представляют
способы использования этих средств в переводе, то есть те тактики, которые
переводчик применяет для реализации стратегии коммуникативно-
равноценного перевода. Можно предположить, что в рамках
коммуникативных ситуаций, в которых осуществляется художественный
перевод, переводчик осуществляет вполне однотипные действия,
определяемые как характером самой ситуации, так и характером
переводимого текста.
Принято считать, что деятельность переводчика художественной
литературы является особой разновидностью художественного творчества.
По нашему мнению, любой вид перевода несет в себе элемент творчества и
не сводится к чисто техническим процедурам восприятия оригинала и
создания текста на ПЯ. Но в художественном переводе этот элемент
творчества ощущается особенно явственно. Наиболее творческим является
выбор переводчиком тех языковых средств ПЯ, которые позволяют решить
возникшую задачу или проблему. И этот выбор практически не имеет
заведомых ограничений, особенно если возникшая переводческая проблема
нетривиальна. Таким образом, сама по себе процедура использования той
или иной тактики перевода как способа реализации избранной переводчиком
стратегии перевода носит сугубо творческий характер, хотя и подчиняется
тем закономерностям перевода, которые возникают в рамках данного
коммуникативного акта и определяются его закономерностями. Рассуждение
на тему творчества в художественном переводе можно закончить цитатой из
работы П.М.Топера: «Художественный перевод – творчество не просто
296
потому, что переводчик совершает заранее нерегламентированный выбор
языковых средств (это происходит в любом случае перевода), а в том смысле,
что он заново творит произведение искусства в иных условиях – языковых,
национальных, социальных, исторических и т.д.» [Топер 2000:29-30].
В коммуникативных ситуациях КСП-2автор, КСП-2buyer(Х) и КСП-2trans(Х)
используются следующие тактики перевода:
1) тактика прагматической адаптации текста;
2) тактика воспроизведения индивидуально-авторского стиля;
3) тактика воспроизведения стилистических особенностей текста;
4) тактика сохранения национального колорита исходного текста;
5) тактика хронологической адаптации текста;
6) тактика воспроизведения функций формально-структурных
характеристик текста;
7) тактика воссоздания образной структуры текста.
Переходя к рассмотрению тактик перевода художественного текста,
следует сделать одно замечание, имеющее характер ограничения. Имеется в
виду следующий вопрос: нужно ли трактовать традиционные
терминосочетания «буквальный перевод» и «вольный перевод» как
обозначения определенных стратегий либо тактик перевода? По нашему
мнению, подобные практики (или методы), используемые в переводческой
деятельности применительно к художественному тексту, ни стратегиями
перевода, ни тактиками перевода определенно не являются. Мы исходим из
того, что вольный перевод или буквальный перевод используются не потому,
что такова коммуникативная ситуация и диктуемая ею цель перевода, а
потому, что сам переводчик считает подобные практики уместными или даже
желательными для перевода данного текста. Часто такое представление
переводчика о предпочтительности вольного или буквального перевода
бывает ошибочным, не обоснованным ни самим характером произведения,
ни ожиданиями аудитории читателей ПТ. Следует помнить и о том, что
использование буквального или вольного перевода часто являлось средством
297
обеспечения соответствия конвенциональной норме перевода: в одни эпохи
обязательным требованием было осуществление буквального перевода (как,
например, перевода Библии в Средние века), в другие –
общераспространенной практикой был вольный перевод. В этих случаях у
переводчика не было проблемы выбора: он либо выполнял социальный заказ,
либо выражал свою творческую индивидуальность в тех пределах, которые
были допустимы в его время.
Следует, однако, отметить, что некоторые переводчики и
исследователи пытаются найти оправдания использованию вольного или
буквального перевода, обращаясь к характеристикам самого переводимого
текста. Так, например, М.Гейм считает, что вопрос о переводе дословном и
вольном лежит не области теории, а в области практики, и утверждает, что
«тот или иной подход должно подсказать переводчику само художественное
произведение» [Гейм 2001:12]. М.Гейм обращается к примерам из
собственной практики: к переводу чешского писателя Милана Кундеры и
российского писателя Василия Аксенова на английский язык. В одной из
своих книг Кундера целую главу посвящает слову “lítosts”, считая его
непереводимым. Из чего М.Гейм делает вывод, что Кундера показывает,
«насколько важно для него каждое слово, и тем самым наталкивает
переводчика на мысль, что переводить его нужно близко к тексту» [Гейм
2001:13]. Обращаясь к переводу романа «Остров Крым» В.Аксенова, М.Гейм
пишет, что писатель поставил перед собой задачу создать западный роман на
советском материале. «Чтобы достигнуть нужного эффекта, он заставил
русский язык звучать как наш английский, иногда прямо используя его
элементы, но чаще имитируя его энергию, живость и спонтанность». Исходя
из этого, М.Гейм делает заключение, что «дословный перевод не способен
передать эту игру языка. Аксенова нужно переводить вольно,
гиперболизируя его прием, заставляя английский язык звучать еще
отрывистей, еще энергичней» [Гейм 2001:15].

298
 Представляется, однако, что в данном случае переводчик смешивает
разные явления: общий подход к осуществлению перевода (буквальный
перевод или вольный перевод) и направленность усилий переводчика на
передачу индивидуально-авторского стиля писателя либо общей стилистики
произведения. По сути, «емкость слова» в произведениях М.Кундеры – это
проявление его индивидуально-авторского стиля. Обращая внимание на
разноголосицу романа В.Аксенова (имеется в виду использование, помимо
«правильной» речи, вкраплений из разных языков, а также
профессионального жаргона автогонок, армии, кино, телевидения и т.д.), на
самом деле М.Гейм рассматривает проблему воспроизведения общей
стилистики романа. Несомненно, и в том, и в другом случае перед
переводчиком стояли задачи, выполнение которых должно было обеспечить
адекватность перевода, но к выбору «вольный перевод/буквальный перевод»
они никакого отношения не имеют.
Отказывая вольному переводу и буквальному переводу в статусе
тактик перевода, мы также опираемся на мнение С.А.Семко, который,
выделяя категорию качества перевода на основе оппозиции «адекватный
перевод/неадекватный перевод», к неадекватному переводу относил именно
буквалистский перевод25 (искажающий содержание исходного сообщения
или нарушающий нормы ПЯ, либо искажающий и содержание исходного
сообщения и нарушающий нормы ПЯ одновременно) и вольный перевод
(соблюдающий нормы ПЯ, но искажающий содержание исходного
сообщения) [Семко 1988:72]. Интерес представляют и определения
буквального и вольного перевода в работе А.Поповича. Буквальный перевод
определяется им как «транспарантный перевод, калькирование, линейное
замещение элементов на языковом и тематическом уровнях переводческого
текста, без внимания к их образной системе (курсив мой. – В.С.) в контексте
25
С.А.Семко считает необходимым разграничивать понятия «буквалистский перевод» как
разновидность некачественного перевода и «буквальный перевод» как вполне
качественный перевод, выполняемый пословно (дословно).
299
оригинала и приемника» [Попович 1980:187]. Вольный перевод, который
А.Попович именует сверхинтерпретацией перевода, определяется как
«нежелательное перекодирование соответствующих уровней оригинала
путем прибавления таких тематических и стилистических элементов,
которыми оригинал не обладал» [Попович 1980:191]. Заметим, что в
определении сверхинтерпретации перевода (вольного перевода) А.Попович
использует качественное прилагательное «нежелательное»
(перекодирование), явно указывая на неправильность подобного подхода к
переводу. Если буквальный и вольный перевод – это разновидности
неадекватного, то есть некачественного, перевода, то вряд ли установку
переводчика на создание заведомо некачественного перевода – если таковая
вообще возможна – можно рассматривать как тактику перевода. Субъективно
переводчик может стремиться к обеспечению определенного воздействия на
получателя перевода, но объективно полученный результат не является
функциональным аналогом оригинала и не обеспечивает реализацию
коммуникативной интенции автора. Именно поэтому мы не считаем
возможным включить буквальный перевод и вольный перевод в список
тактик перевода, используемых в качестве способов реализации СКРП.
Определив перечень тактик перевода художественного текста в
ситуациях КСП-2автор, КСП-2buyer(Х) и КСП-2trans(Х), обратимся к
рассмотрению каждой из них по отдельности.

Тактика прагматической адаптации текста

Утверждение, что перевод представляет собой не только столкновение

языков, но и столкновение культур, давно уже воспринимается как трюизм.
«В процессе перевода, - пишет Джулиан Хаус, - в контакт вступают не
только два языка, но и две культуры» (перевод мой. – В.С.) [House 2009:12].
Леона Хейлен замечает, что «для того чтобы текст перевода в принципе мог
функционировать в принимающей культуре, в нем должны быть
300
дипломатично учтены условия этой культуры» [Heylen 1987:141]. Давно уже
ни у кого не вызывает сомнения тот факт, что всякий текст есть не только
продукт речевой деятельности, но и в значительной степени продукт
культуры, в контексте которой этот текст создается. В то же время через
селекцию и использование языкового материала в тексте находят свое
воплощение языковая и концептуальная картины мира данного народа.
Концептуальная (она же – культурная или понятийная) картина мира
определяется С.Г.Тер-Минасовой как «отражение реальной картины через
призму понятий, сформированных на основе представлений человека,
полученных с помощью органов чувств и прошедших через его сознание, как
коллективное, так и индивидуальное. Культурная картина мира специфична
и различается у разных народов» [Тер-Минасова 2008:47]. Поскольку
история деятельности, а точнее, история деятельностного существования
каждого языкового коллектива уникальна, уникальными являются и языковая
и концептуальная картины мира того или иного языкового коллектива. Из
чего следует, что текст, созданный в рамках одной культуры и перенесенный
посредством перевода в другую культуру, будет восприниматься в
принимающей культуре иначе.
Подобного рода межкультурные расхождения стали объектом изучения
сравнительно молодых научных дисциплин – теории межкультурной
коммуникации и когнитивной лингвистики. Задача, которую ставят перед
собой эти научные дисциплины, – исследовать природу и характер
межкультурных расхождений, проявляющихся в межкультурной
коммуникации, объяснить причины коммуникативных сбоев и выработать
рекомендации, направленные на предотвращение сбоев в коммуникации в
эпоху глобализации. К настоящему времени в рамках этих наук накоплен
богатый материал, который позволяет достоверно описать природу и
характер проблем, возникающих в ходе межкультурной коммуникации.
Пожалуй, единственным, хотя и существенным недостатком данных теорий
является преувеличение того влияния, которое межкультурные различия
301
оказывают на процесс коммуникации между представителями разных
языковых коллективов и культур (об этом см. [Сдобников 2007]). В
современном мире все народы объединяются пониманием того, что
представители любого другого народа чем-то отличаются от нас самих, что у
них может быть иное мировосприятие и иные модели поведения (в том числе
и речевого). Если использовать триаду «свой» - «чужой» - «иной», то можно
констатировать, что почти повсеместно в сознании этносов в отношении
других народов произошла замена «чужой» на «иной» («иной» – это еще не
«свой», но уже, по крайней мере, понятный, поскольку установлен путем
сравнения со «своим»). А это уже является предпосылкой для
взаимопонимания между представителями разных языковых коллективов и
предотвращения конфликтов в процессе межкультурной коммуникации. Это
утверждение противоречит мнению А.Поповича, который писал, что
«оппозиция: “мы” ↔ “они” выражает онтологическое отношение
определенного коллектива или индивидуумов к остальному миру…Это
семиотическое противоречие между “мы” ↔ “они”, “свое” ↔ “чужое” можно
наблюдать в переводе, где, собственно, как раз и происходит встреча двух
«культур» – «культуры» оригинала и «культуры» перевода»» [Попович
1980:130-131]. Представляется, что мнение А.Поповича было бы иным, если
бы он не ограничивал себя парой «миров» («свой» – «чужой»), а опирался на
триаду, включающую понятие «иной». К тому же известно, что чаще всего
межкультурная коммуникация осуществляется при посредничестве
переводчика (о чем почему-то забывают исследователи этого типа
коммуникации, как будто представители разных народов общаются друг с
другом напрямую), задача которого как раз и состоит в том, чтобы «чужое»
для получателя перевода сделать для него «иным», а то и «своим», то есть
обеспечить сближение концептуальных картин мира.
Вместе с тем не следует игнорировать и тот факт, что межкультурные
различия все-таки оказывают определенное влияние на процесс
межкультурной коммуникации и определенным образом воздействуют на
302
процесс перевода. Особенно явственно они проявляются в художественном
переводе, ибо каждый художественный текст несет на себе отпечаток
национального мышления, национальной психологии, национального
мировосприятия. В силу этого обстоятельства отношение представителей
разных языковых коллективов к действительности, отраженной в
содержании художественного текста, всегда несколько различается. Как
пишет Э.Ананиашвили, «при переводе речь идет о перенесении
литературного произведения не только из одной языковой системы, но и из
одной ментальной сферы в другую, где все отношения и связи, все
поэтические истоки не таковы, как в первой» [Ананиашвили 1992:300]. Но
это же означает, что задача переводчика – обеспечить такое понимание и
восприятие ПТ получателем, при которых получатель осознал бы смысл
авторского послания, его общую коммуникативную интенцию, при том, что
личностное и коллективное отношение к описанной в тексте
действительности может отличаться от отношения получателей оригинала.
Ю.Л.Оболенская пишет, что «воспроизведение художественного текста…
заключается в реконструкции его актуализированного содержания (курсив
автора. – В.С.), которая при переводе речевого произведения осуществляется
в новой языковой форме» [Оболенская 2010:80]. Таким образом, задача
переводчика при переводе художественного текста сводится к обеспечению
такого понимания актуализированного содержания текста, при котором
производимый переводом коммуникативный эффект в целом соответствует
ожиданиям и намерениям автора оригинала. В целом, правы авторы учебного
пособия «Теория и практика художественного перевода», рассматривая
адекватность эстетического воздействия оригинала и перевода в качестве
одного из важнейших критериев оценки художественного перевода [Солодуб
2005:19].
Задача обеспечить адекватность эстетического воздействия имеет
сугубо прагматический характер и представляет собой то, что
В.Н.Комиссаров назвал «прагматическим аспектом перевода» [Комиссаров
303
1990:210]. Прагматика оригинала, которая, по В.Н.Комиссарову, заключается
в способности текста производить коммуникативный эффект, вызывать у
Рецептора прагматические отношения к сообщаемому [Комиссаров
1990:209], присутствует и у текста перевода, но, как мы уже отметили, в
интересах эффективности межъязыковой коммуникации коммуникативный
эффект, производимый ПТ, должен в целом соответствовать
коммуникативной интенции автора оригинала, то есть прагматический
потенциал перевода должен соответствовать прагматическому потенциалу
оригинала.
Для переводчика художественный текст содержит в себе множество
проблем прагматического характера, определяемых различиями между
культурами. Разрешение этих проблем осуществляется путем осуществления
переводческих операций, являющихся практическими реализациями тактики
прагматической адаптации текста. Прагматическую адаптацию текста можно
определить как внесение в текст изменений, обеспечивающих его правильное
– с точки зрения автора – понимание получателем ПТ и оказание на
получателя желаемого воздействия в соответствии с целью перевода.
Способы прагматической адаптации текста были описаны
В.Н.Комиссаровым [Комиссаров 1990:2011-2014]. Сразу же заметим, что все
операции, используемые в рамках этой тактики, затрагивают не столько
форму текста, сколько его содержание, определенным образом изменяя
состав элементов информации, передаваемой текстом. Не менее интересным
представляется и тот факт, что, если исходить из нашего подразделения
переводческих операций на использование соответствий и использование
трансформаций, то все они представляют собой именно трансформации, то
есть определенные приемы преобразования текста.
К числу переводческих операций, осуществляемых с целью
прагматической адаптации текста, В.Н.Комиссаров относит: 1)
эксплицирование подразумеваемой информации путем дополнений в тексте
или примечаний к тексту, 2) опущение коммуникативно-нерелевантной
304
информации, затрудняющей понимание ПТ получателем, 3) замену
неизвестных или непонятных получателю лексических единиц на известные
с тем же значением, 4) генерализацию, 5) конкретизацию [Комиссаров
1990:211-214]. Заметим, что генерализация часто используется в случаях,
когда единица ИЯ представляет собой обозначение чего-то такого, что
выделяется и, соответственно, обозначается только в культуре ИЯ.
Например, в финском и эскимосском языках существует множество
обозначений разных состояний снега, в арабском языке – разных
особенностей поведения верблюдов, во французском языке – разных сортов
хлеба, на что указывает, например, Сьюзан Басснетт [Bassnett 2005:39].
С.Г.Тер-Минасова пишет о наличии в языке хинди многочисленных
наименований определенных видов плодов арековой пальмы – твердых
орешков «супари» [Тер-Минасова 2008:45]. Понятно, что если эти
смысловые нюансы не релевантны в данном контексте, то используется
генерализация. Конкретизация представляет собой замену слова ИЯ с общим
значением словом или словами с более узким значением, раскрывающим для
рецептора перевода суть данного явления [Комиссаров 1990:214].
Следует отметить, что практически все перечисленные переводческие
операции применяются в случаях, когда в тексте оригинала встречаются
какие-то национально-культурные реалии или специфические (то есть
используемые только в рамках данной культуры) обозначения
универсальных явлений, например, собственные единицы измерения. Если
говорить о национально-специфических единицах измерения, используемых
в оригинальных текстах, то уместно вспомнить разбор Ю.А.Сорокиным
переводов шедевров китайской литературы, представленных в книге Гань
Бао «Записки о поисках духов» (СПб., 2000. Перевод Л.Меньшикова)
[Сорокин 2001]. Ю.А.Сорокин отрицает необходимость трансплантации
китайских меронимов и хрононимов в текст перевода («…поймал огромную
змею длиной в несколько чжанов», «…углубившись в землю на восемь
чи…», «в день чень первой декады первой луны выходили на берег пруда»).
305
Он считает их излишне инородными/квазисигнализирующими о
культуральной специфике (ибо она вполне может быть натурализована»
[Сорокин 2001:82]. Следует учитывать, что в художественной литературе
хронотопические и нумерологические координаты зачастую используются
лишь как имитаторы достоверности, усиливающие веру в «достаточные
основания» возможного мира. Поэтому подобные единицы «могут быть
“пересчитаны”, что…отнюдь не наносит ущерба переводимому тексту,
натурализируя его и, тем самым, позволяя сфокусировать внимание на
глубине контекста (на смыслах описываемых автором ситуаций)» [Сорокин
2001:83]. Подобный «пересчет» как раз и означает прагматическую
адаптацию текста, приближение его к восприятию получателя ПТ.
Круг явлений, требующих осуществления при переводе
прагматической адаптации текста, этим не ограничивается. Во многих
текстах, а в художественных текстах особенно, могут описываться ситуации,
возможные только в рамках определенной культуры, а потому их значение
может оказаться непонятным для представителей иных культур. Как пишет
Д.И. Ермолович, «…точно так же, как не всегда приживается растение,
пересаженное из одного места в другое, язык перевода может иногда
оказаться чужеродной почвой для сообщений, описывающих ситуации из
жизни другого народа. В таком случае за «пересаженным» сообщением
необходим особый уход (дополняющие, поясняющие детали), с тем чтобы
оно стало доступно читателю» [Ермолович 1977:13]. Многочисленные
примеры подобного рода встречаются в работах Юджина Найды. Правда,
Ю.Найда рассматривает данную проблему на материале переводов Библии,
однако его выводы вполне можно экстраполировать и на художественный
перевод вообще, поскольку, на наш взгляд, с точки зрения задач, стоящих
перед переводчиком в том и другом случаях, принципиальной разницы
между переводом Библии и художественным переводом нет. Кстати, сам
Найда абсолютно убежден в том, что Библия обладает несомненными
художественными достоинствами и может быть даже отнесена к жанру
306
художественной литературы. В одной из своих работ, в главе «Bible as
Literary Genre» он утверждает: «The fascination of the Bible for both believers
and non-believers may be explained to some extent by the remarkable literary
character of the texts» [Nida 2003:81]. В качестве примера ситуации, в которой
текст перевода необходимо «приблизить» к восприятию получателя,
Ю.Найда приводит отрывок из Послания апостола Павла коринфянам: «Не
сама ли природа учит вас, что если муж растит волосы, то это бесчестье для
него?» и добавляет, что этот отрывок вряд ли будет адекватно понят,
например, индейцами живаро из Эквадора, ибо мужчины живаро обычно
носят длинные волосы, а женщины, наоборот, стригутся коротко. Точно так
же многим племенам Западной Африки может показаться предосудительным
поведение учеников Христа, которые на его пути в Иерусалим «резали ветви
с дерев и постилали их по дороге», потому что у племен Западной Африки
существует иной обычай – дорога, по которой должен следовать уважаемый
человек, должна быть очищена от всякого мусора, и всякий, кто бросит ветку
на пути такого человека, виновен в нанесении тяжкого оскорбления.
Ю.Найда считает, что в подобных случаях вполне уместны примечания к
тексту [Найда 1978:130-131], объясняющие особенности поведения людей в
другой культуре. Как мы видим, в качестве способа прагматической
адаптации в данном случае используется одна из переводческих операций из
списка В.Н.Комиссарова, а именно эксплицирование информации в форме
переводческого комментария26. Однако причина, вызвавшая необходимость
прагматической адаптации, принципиально иная, нежели в случаях,
описанных В.Н.Комиссаровым. Здесь речь идет о наличии в определенной
культуре таких моделей поведения, которые отсутствуют в других культурах

26
Т.А.Казакова выделяет пять структурно-функциональных типов переводческого
комментария: словарный комментарий, сопоставительный комментарий, дополняющий
комментарий, пояснительный комментарий, нулевой комментарий [Казакова 2006:114-
122]. Чаще всего переводческий комментарий дается в виде подстраничной сноски,
иногда – в виде затекстового комментария.
307
(своего рода поведенческих реалий). Как пишет И.А.Стернин,
«…представители разных народов, наряду с общими чертами в общении,
демонстрируют и отличия, причем эти отличия касаются как общей манеры,
стиля общения, присущих разным народам, так и различий в общении в тех
или иных конкретных коммуникативных ситуациях. Последние наиболее
легко наблюдаемы в процессе межкультурного общения, и различия могут
быть так велики, что могут вызвать у собеседников состояние шока»
[Стернин 2001:153]. И.А.Стернин отмечает, в частности, основные различия
коммуникативного поведения американцев и русских. В частности, он
пишет, что американцы «…демонстрируют в общении большую по
сравнению с русскими коммуникативную приветливость, улыбчивость,
жизнерадостность и шумность. Русские проявляют большую по сравнению с
американцами коммуникативную доминантность, искренность и
эмоциональность в общении, не любят пауз в общении, любят разговор по
душам, много высказывают оценок, любят спорить, поднимать в бытовом
общении серьезные вопросы, лучше информарованы по многим вопросам»
[Стернин, Стернина 2005:205]. Как пишет С.Г.Тер-Минасова, к числу
причин, осложняющих коммуникацию, в том числе межкультурную (с
использованием двух языков), можно отнести «конфликт между
культурными представлениями разных народов о тех предметах и явлениях
реальности, которые обозначены «эквивалентными» словами этих языков»
[Тер-Минасова 2008:63]. Поскольку «национально-культурная специфика
кинесических компонентов коммуникации в определенной степени
обусловлена социальными, этикетными, личностными и другими нормами,
обычаями, традициями и правилами, присущими конкретному языковому
коллективу» [Сорокин В.А. 1993:9], то в качестве одной из функций
используемых в тексте кинесических единиц, которые выступают в качестве
средства описания национально-культурной модели поведения, можно, вслед
за В.А.Сорокиным, выделить функцию культурной манифестации [Сорокин

308
В.А. 1993:15]. Данная функция реализуется, например, в следующем отрывке
текста:
Lyman stepped out into the hall, closed the door behind him and gave
Corvin an all’s-well-signal with circled thumb and forefinger (цит. по [Сорокин
В.А. 1993:15]).
Воспроизведение в ПТ функции культурной манифестации, то есть
указания, как минимум, на национальную принадлежность персонажа и на
присущую ему в силу этой принадлежности специфику поведения, также
представляет собой практическую реализацию тактики прагматической
адаптации текста.
Вряд ли возможно составить исчерпывающий список способов
практической реализации тактики прагматической адаптации текста. Однако
вполне определенно можно сказать, чего этот список включать не может.
Прежде всего, он не может включать такие операции, которые направлены на
«одомашнивание» текста, применительно к переводу на русский язык –
русификацию. Давно прошли те времена, когда переводчики на русский язык
русифицировали текст, следуя принятой в их время традиции «склонения на
наши нравы». С теоретической точки зрения подобную практику можно
рассматривать как соблюдение конвенциональной нормы перевода (см.
[Комиссаров 1990:231-232]). Однако за последние двести лет
конвенциональная норма перевода изменилась и теперь определяется как
«требование максимальной близости перевода к оригиналу, его способность
полноценно заменять оригинал как в целом, так и в деталях, выполняя
задачи, ради которых перевод был осуществлен» [Комиссаров 1990:232]. Вот
именно учет задачи, ради которой перевод был осуществлен, иначе говоря,
цели перевода, и является основным фактором, определяющим отказ от
русификации текста и от представления русификации как способа
реализации стратегии коммуникативно-равноценного перевода. Как пишет
О.В.Петрова, «правомерность или неправомерность снятия национальной
специфики в переводе, конечно же, тесно связана с целью создания
309
перевода» [Сдобников, Петрова 2006:393]. Она поясняет, что если
переводится подлинно художественное произведение, то поступки героев, их
мысли и чувства могут быть психологически достоверными только в том
случае, если они основаны на определенной системе общепринятых
ценностей или же отталкиваются от этой системы. Из чего следует, что
подмена, например, японской культуры и японского менталитета русскими в
рамках произведения немыслима: герои поступают так, а не иначе, потому,
что они чувствуют и думают так, как чувствуют и думают японцы
[Сдобников, Петрова 2006:393]. О.В.Петрова делает вывод, что «задавшись
целью, скажем, полностью русифицировать английский текст, нужно, по
сути дела, просто написать новый текст на русском языке» [Сдобников,
Петрова 2006:394].
О.В.Петрова обращается к следующему примеру – переводу
В.В.Набоковым «Алисы в стране чудес» Льюиса Кэрролла27, в котором
переводчик пошел именно по пути русификации. Собственно, В.Набоков был
не первым, кто избрал этот путь. До его перевода был опубликован
анонимный перевод «Соня в царстве дива» (1879 г.), в котором переводчик
заменил все английские реалии русскими. В 1908 году из печати вышел
пересказ «Приключения Ани в мире чудес» (М.Гранстрем), в котором
М.Гранстрем «создает некий космополитический мир, где “русское” и
“нерусское” сосуществуют… Сусальная Русь сочетается здесь с “местным
колоритом” западноевропейских стран» [Флоря 2001:50-51]. В том же ключе
выполнен и пересказ А. Д’Актиля (А.А.Френкеля, 1923 г.). В.В.Набоков в
своем переводе заменяет явные британские реалии реалиями русскими: Аня
(!), путаясь, читает русские стихотворения, Мышь рассказывает об
утверждении в Киеве Владимира Мономаха и о падении единства в среде
киевских князей, диалоги неоспоримо свидетельствуют о том, что
разговаривают русские люди. Налицо то, что А.Попович назвал

27
Кэрролл Л. Аня в стране чудес. Пер. В.Набокова. – М.: Детская литература, 1989.
310
«креолизацией» языка в переводе 28. Более того, здесь можно вести речь и о
креолизации самой культуры, поскольку имеет место не просто
калькирование лексических, морфологических и синтаксических форм, о чем
пишет А.Попович [Попович 1980:183], а неоправданное смешивание разных
элементов культуры. Получается превращение пародии на английскую
детскую литературу в абсурд [Сдобников, Петрова 2006:395]: с одной
стороны, у читателя не остается сомнений в том, что героиня сказки –
русская девочка, но, с другой стороны, ее мысли и поступки все равно
мотивируются английской культурой. Возможно, В.Набоков и стремился
приблизить текст Кэрролла к восприятию русских читателей, «понять… его
ироничность, склонность к парадоксам, эстетизм, его особое видение мира»
[Флоря 2001:54], но в результате использованной «прагматической
адаптации текста» русский читатель получил не Кэрролла в переводе на
русский язык, а сочинение самого Набокова по мотивам Кэрролла, что явно
противоречит сущности стратегии коммуникативно-равноценного
перевода29.

Тактика воспроизведения индивидуально-авторского стиля

В коммуникативных ситуациях КСП-2buyer(Х) и КСП-2trans(Х) задача

создания функционального аналога оригинала средствами ПЯ требует

28
«Креолизация» языка в переводе – бессистемное насыщение языка перевода элементами
языка оригинала; неорганическое перекрещивание двух языковых структур в переводе
[Попович 1980:182-183].
29
А.Флоря приходит к парадоксальному выводу: Аня – «это английская (курсив автора. –
В.С.) девочка, мыслящая и чувствующая как англичанка – и лишь говорящая по-русски»
[Флоря 2001:54]. Представляется, что подобный вывод никак не согласуется с
собственным, весьма едким замечанием автора, касающимся архаичного языка и стиля
перевода: «Это игра в бисер, в изящную словесность, это английский крокет под сенью
российской развесистой клюквы» [Флоря 2001:53].
311
непременной передачи особенностей индивидуально-авторского стиля автора
ИТ. Необходимость обращения к этой проблеме определяется тем, что
«…каждый текст (как высказывание) является чем-то индивидуальным,
единственным и неповторимым, и в этом весь смысл его (его замысел, ради
чего он создан)» [Бахтин: Электронный ресурс]. В художественном тексте
проявляется в наибольшей степени творческая индивидуальность автора и
именно при переводе художественного текста воспроизведение
индивидуально-авторского стиля является условием реализации средствами
ПЯ авторского замысла и, таким образом, условием реализации стратегии
коммуникативно-равноценного перевода. Как писал М.М.Бахтин, «…здесь
индивидуальный стиль прямо входит в само задание высказывания, является
одной из ведущих целей его (но и в пределах художественной литературы
разные жанры представляют разные возможности для выражения
индивидуальности в языке и разным сторонам индивидуальности)» [Бахтин
1979:240-241].
Несмотря на свою внешнюю прозрачность, само понятие
«индивидуально-авторский стиль» не имеет исчерпывающего определения.
Проблема осложняется также и тем, что индивидуально-авторский стиль
писателя необходимо отделить от совокупности стилистических
особенностей произведения, от его общей стилистики, которая создается за
счет использования языковых средств, конвенциональных в пределах
данного литературного жанра и, следовательно, обязательных к
использованию в соответствии с конвенциями данного жанра. Таким
образом, прежде чем обратиться к рассмотрению способов реализации
тактики воспроизведения индивидуально-авторского стиля в переводе, нам
предстоит решить две задачи: 1) определить понятие индивидуально-
авторского стиля и 2) разграничить понятия «индивидуально-авторский
стиль» и «стиль художественного произведения».
Вопросами описания индивидуально-авторского стиля традиционно
занимались литературоведы и исследователи, представлявшие
312
литературоведческое направление в теории перевода. Характерный для
литературоведческого направления в теории перевода подход к анализу
индивидуально-авторского стиля писателя мы находим в статье
И.А.Кашкина «Ложный принцип и неприемлемые результаты» [Кашкин
1968]. Именно в этой статье содержатся указания, которые могут прояснить,
в чем заключается индивидуально-авторский стиль, как его следует
воспринимать, а также не менее ценные указания по поводу того, каким
образом индивидуально-авторский стиль писателя следует воспроизводить в
переводе.
И.А.Кашкин не дает определения интересующему нас понятию, но на
основе его высказываний можно сделать вывод, чтó именно подразумевается
под индивидуально-авторским стилем. В частности, И.А.Кашкин пишет:
«…индивидуальный стиль автора, творческое использование им
выразительных средств своего языка (курсив мой. – В.С.) должно быть
воспроизведено в переводе как можно полнее, поскольку именно этим может
быть донесена до читателя идейная и художественная сущность подлинника,
индивидуальное и национальное своеобразие автора» [Кашкин 1968:384]. В
другом месте автор пишет: «…читателя может интересовать прежде
всего…то художественное мастерство, с которым Диккенс отбирает и
использует возможности своего языка для достижения больших творческих
целей» [Кашкин 1968:387]. Из этих цитат можно сделать несколько выводов.
Во-первых, индивидуально-авторский стиль означает характер и способ
использования автором ресурсов своего языка. Во-вторых, подразумевается,
что это прежде всего выразительные ресурсы, то есть те языковые средства,
которые создают неповторимое «лицо» художественного произведения. В-
третьих, отбор выразительных средств осуществляется в целях решения
определенной творческой задачи, в соответствии с общей концепцией
произведения. Более того, индивидуально-художественный стиль автора
(термин И.А.Кашкина) – это система художественных средств, выражающих
его мировоззрение [Кашкин 1968:389]. В этом наше внимание привлекает
313
слово «система»: используемые автором выразительные средства языка не
разрозненны, и воспринимать их следует не по отдельности, а во всей их
системности, причем через призму общей идейно-художественной
концепции произведения. Как писал А.В.Федоров, «индивидуальное
своеобразие творчества находит свое языковое выражение в системе (курсив
мой. – В.С.) использования языковых категорий, образующих в своей
взаимосвязи единое целое с содержанием и являющихся носителями
национального своеобразия и исторической окраски. Индивидуальный стиль
писателя обусловлен и национально, и исторически» [Федоров 1983а:293].
Имея в виду общую идейно-художественную направленность произведения,
его общий смысл, можно определить то, ради чего в тексте использовано то
или иное языковое средство. И здесь нам вполне может пригодиться понятие
функции. Именно на это должен прежде всего обращать внимание
переводчик, выделив элементы индивидуально-авторского стиля: какую
функцию они выполняют? Разумеется, обращение к функциональной стороне
использования языковых единиц в тексте затрагивает не только элементы
индивидуально-авторского стиля, но и все без исключения значимые
языковые единицы. Однако поскольку мы говорим сейчас именно о стиле
автора, они интересуют нас прежде всего.
Системность индивидуально-авторского стиля обеспечивается также за
счет еще одного ее аспекта – частотности элементов. Например, обильное
использование ярких эпитетов данным автором можно рассматривать как
одну из характеристик его индивидуального стиля, согласующуюся с общей
концепцией произведения. В то же время отказ от использования эпитетов
другим автором или чрезвычайно редкое их использование также можно
рассматривать как особенность индивидуального стиля этого автора. Вместе
с тем несколько сомнительными кажутся призывы рассматривать в качестве
элементов индивидуально-авторского стиля все без исключения языковые
(стилистические, грамматические, лексические) особенности текста, даже с
учетом их частотности. Подобный призыв можно усмотреть в высказывании
314
И.С.Алексеевой: «Тогда станет ясно, что, например, в прозе автора А.
преобладают распространенные предложения с сочинительной связью между
компонентами, их частотность достигает 90 процентов, следовательно, при
переводе замена сочинительной связи подчинительной исказит авторский
стиль» [Алексеева 2008:137]. Пример явно неудачный: тип синтаксической
связи внутри текста может быть результатом, во-первых, не столько
авторского выбора, сколько необходимости следовать тем нормам,
конвенциям, которые установлены для текстов данного жанра, и, во-вторых,
может определяться структурными особенностями самого языка, на котором
создан текст. И здесь выявляется еще одна характеристика индивидуально-
авторского стиля – избирательность средств для выражения авторской идеи.
Следовательно, индивидуально-авторский стиль достаточно осознанно
создается самим автором, в его основе – осознанный отбор языковых
средств. В ситуации, которую в качестве примера приводит И.С.Алексеева,
такого осознанного отбора, как нам кажется, нет. Частотность используемых
автором ресурсов языка может быть определена только на основе анализа
достаточно большого корпуса написанных автором произведений, а также на
основе анализа среднестатистической частотности использования этих
языковых средств в произведениях данного жанра и в данном языке. В этом
случае появляется возможность утверждать, как это делает А.В.Федоров, что,
например, для Флобера или Мопассана характерен строгий ритм
сравнительно коротких предложений, в пределах которых разнообразие
достигается путем более тонких различий в словорасположении, широта
синонимики в пределах словарной нормы литературного языка,
чрезвычайное разнообразие смысловых оттенков слова, употребляемого
преимущественно в прямом значении [Федоров 1983а:299].
Таким образом, отличительными признаками индивидуально-
авторского стиля являются системность, неслучайность, то есть
целенаправленный отбор в соответствии с концепцией произведения,
выразительность языковых средств, являющихся элементами
315
индивидуально-авторского стиля. И все это обязательно несет на себе
отпечаток авторской творческой индивидуальности, начиная от выработки
самой концепции произведения и заканчивая отбором языковых средств и их
использованием в тексте с целью реализации концепции. Можно допустить,
что если бы два автора поставили перед собой схожие задачи, они решали бы
их способами, в значительной степени различающимися между собой.
Следовательно, индивидуально-авторский стиль писателя – это общая
характеристика его творчества, это нечто, наличествующее во всех его
произведениях. Действительно, стиль любого произведения Андрея
Вознесенского узнаваем как стиль Вознесенского, его нельзя спутать со
стилем, скажем, Б.Окуджавы. Эта незатрудненность узнавания данного
автора определяется повторяемостью элементов его стиля во всех его
произведениях, даже созданных в разных жанрах. Не случайно в рамках
литературоведческой или лингвокриминалистической экспертизы авторство
документа, в том числе художественного текста, устанавливается на основе
именно этого параметра – повторяемости определенных языковых явлений в
корпусе текстов того или иного автора.
Итак, индивидуально-авторский стиль художественного произведения
можно определить как систему выразительных средств языка, сознательно
отобранных автором с целью решения определенной творческой задачи в
соответствии с идейно-художественной концепцией произведения, включая
общие, повторяющиеся во всех произведениях, особенности языка данного
автора.
Итак, если индивидуально-авторский стиль – это то, что вообще
присуще языку данного автора, то черты этого стиля должны обязательно
обнаруживаться в любом произведении этого автора и, соответственно, быть
частью того, что мы называем стилем художественного произведения.
Другим компонентом стиля художественного произведения являются те
языковые средства, которые потребовались автору для выражения его
концепции, для создания необходимых образов в рамках именно этого
316
произведения. По сути, получается своего рода смесь или раствор из двух
ингредиентов, причем разные составляющие этого раствора не вступают друг
с другом в реакцию противодействия, а, напротив, образуют органичное
единство. Вместе с тем в интересах решения задач настоящего исследования
мы предлагаем рассматривать стилистические особенности произведения не
во всей их совокупности, как общую стилистику текста, а в их подразделении
на две категории: стилистические особенности (по большому счету, это
любые языковые особенности) текста, относящиеся к индивидуально-
авторскому стилю вообще, и стилистические особенности данного
конкретного текста, либо служащие для выражения авторской идеи
произведения, либо использованные в соответствии с конвенциями жанра. В
последнем случае подразумевается следующее: выразительные средства
языка не всегда используются для реализации уникальной идейно-
художественной концепции произведения. Многие из них попадают в текст
именно потому, что этого требуют законы данного жанра, литературной
формы или литературного направления. Является ли возвышенная лексика в
тексте эпоса или оды признаком индивидуально-авторского стиля их
создателей? Или это общая характеристика эпоса и оды как определенных
жанров? Является ли элементом авторского стиля разговорная и
просторечная лексика в репликах персонажей драматургического
произведения? Или в произведении, изображающем повседневную жизнь
людей, подобная лексика и фразеология есть неотъемлемая и даже
обязательная составляющая текста? Ответы на эти вопросы очевидны.
Другими словами, некоторые языковые средства, создающие стиль текста,
появляются в нем как способ соблюсти требования жанра. В.Коллер
приводит высказывание Г.Ибсена по поводу возможных переводов его пьес:
«Я считаю чрезвычайно важным, чтобы диалоги в переводах были как можно
ближе к обычной, повседневной речи. В пьесах, особенно в моих пьесах,
необходимо избегать оборотов, характерных для книжной речи, поскольку
цель пьес – заставить читателя или зрителя чувствовать, что когда он читает
317
или присутствует на спектакле, он видит фрагмент реальной жизни (перевод
мой. – В.С.)» [Koller 1992:88]. Когда в романе Василия Аксенова «Ожог»
молодые герои используют в своей речи американизмы и стилистически
сниженную лексику, это происходит потому, что жанр романа, по крайней
мере, на современном этапе развития литературы, предполагает
достоверность образов, персонажей, их поступков и – речи. Перед
В.Аксеновым не стоял вопрос, будут ли его герои говорить исключительно
литературным языком или языком с элементами просторечия. Он должен
был осуществить отбор языковых средств таким образом, чтобы обеспечить
необходимую достоверность создаваемых образов в соответствии и с
требованиями жанра, и со своей творческой задачей.
Таким образом, разграничение понятий «индивидуально-авторский
стиль» и «стиль художественного произведения» можно провести на основе
оппозиции «общее/частное». То, что является общим во всех произведениях
данного автора, относится к его индивидуально-авторскому стилю. То, что
присутствует в данном произведении как средство реализации авторской
концепции, относится к стилю данного художественного произведения,
составляет уникальность именно этого произведения. На самом деле и те, и
другие языковые особенности образуют систему, выделять отдельные
компоненты которой можно только в интересах теоретического
исследования. Мы как бы экстрагируем из всего языка художественного
произведения те его компоненты, которые участвуют в формировании
индивидуально-авторского стиля, с одной стороны, и стиля конкретного
произведения, с другой, и далее рассматриваем каждый «экстракт» в
отдельности. В результате в рамках переводоведческого исследования это
дает нам возможность говорить о двух разных (хотя и связанных, как все в
художественном и переводческом творчестве) тактиках перевода: тактике
воспроизведения индивидуально-авторского стиля и тактике
воспроизведения стилистических особенностей текста. Важность
разграничения двух тактик определяется важностью определения
318
особенностей индивидуально-авторского стиля на этапе анализа оригинала и
его воспроизведения на этапе создания транслята. В противном случае всегда
остается опасность не заметить общие черты авторского стиля в тексте и
утратить их в переводе.
Тактика воспроизведения индивидуально-авторского стиля в переводе
практически реализуется путем использования тех языковых средств,
которые традиционны в творчестве данного автора и повторяются во всех его
произведениях, а также путем отказа от использования тех средств, которые
не характерны для творческого метода данного автора. Утверждение не
новое. Другое дело, что в попытке формализовать переводческие операции,
используемые в качестве практических реализаций тактики воспроизведения
индивидуально-авторского стиля, хотелось бы выйти на уровень
межъязыковых соответствий и описать саму реализацию данной тактики как
использование таких соответствий. Однако представляется, что в случае с
применением данной тактики все обстоит сложнее: простое копирование
авторских приемов и отказ от тех средств, которыми не пользуется автор, не
обязательно приведет к созданию переводного текста, отличающегося тем
индивидуальным авторским стилем, который характеризует ИТ. Дело в том,
что система языковых средств, традиционно используемых данным автором,
способ их отбора и использования формируют уникальную, узнаваемую
поэтику как самого произведения, так и всего творчества писателя или поэта,
формируют неповторимое звучание всех его произведений. Из чего следует,
что нужно не воспроизводить отдельные черты индивидуально-авторского
стиля, а воссоздавать это неповторимое звучание, используя ресурсы языка
перевода. Таким образом, переводчик должен подняться с уровня отдельных
языковых средств (которые он все равно не может игнорировать в процессе
анализа текста, пытаясь постичь особенности индивидуально-авторского
стиля) на уровень текста и всего творчества автора в целом.
Это правило легче сформулировать, чем следовать ему. Проблема в
том, что воссоздание уникального звучания автора необходимо осуществить,
319
используя средства другого языка. На несоответствие языков и
необходимость творческого поиска языковых средств, которые раскрыли бы
весь смысл переводимого и, добавим, помогли бы дать читателю
представление о характерных особенностях творчества переводимого автора,
обратил внимание еще В.А.Жуковский. В одной из своих статей он писал: «А
выражения автора оригинального?» Их не найдет он в собственном своем
языке; их должен он сотворить. А сотворить их может только тогда, когда,
наполнившись идеалом, представляющимся ему в творении переводимого им
поэта, преобразит его так сказать в создание собственного воображения…»
(цит. по [Федоров 1983а:44]. По сути, переводчик, используя ресурсы ПЯ,
должен создать текст такого звучания, который давал бы читателю
представление о творческом методе автора оригинала. В этом и заключается
использование тактики воспроизведения индивидуально-авторского стиля
художественного произведения.
В переводоведческой литературе содержится, пожалуй, больше
критических замечаний по поводу неудач, нежели известных успехов. Одна
из главных причин искажения в переводе индивидуально-авторского стиля,
лица переводимого автора – возобладание собственной творческой натуры
переводчика. В качестве примера сошлемся на проделанный К.Чуковским
анализ переводов К.Бальмонта, «…у которого так резко выражена его
собственная литературная личность», что «он при всем своем отличном
таланте не способен отразить в переводах индивидуальность другого поэта»
[Чуковский 1988:22].
Вместе с тем в истории художественного перевода немало и
творческих переводческих удач в решении задачи воссоздания
индивидуально-авторского стиля писателя/поэта. В качестве примера можно
привести перевод рассказа О.Генри «Вождь краснокожих» (“The Ransom of
Red Chief”), выполненный Н.Дарузес.
В данном отрывке усматриваются основные признаки индивидуально-
авторского стиля О.Генри. Повторяемость определенных лексических,
320
грамматических и стилистических особенностей прозы американского автора
дает возможность отнести К числу индикаторов индивидуально-авторского
стиля О.Генри можно отнести: средства создания авторской иронии; яркие,
неожиданные сравнения;сочетания разностилевых лексических средств;
нарушения норм сочетаемости; значимые повторы, рассматриваемые нами не
как стилистическое средство, а как текстообразующий прием;
Вслед за К.А.Воробьевой авторская ирония понимается нами как
ироническое описание, комментирование и ремарка автора или рассказчика.
В рассказах О.Генри авторская ирония заключена в характеристиках, оценках
ситуаций и поступков персонажей [Воробьева 2008:17]. Характеризуя место
событий, автор противопоставляет внешний облик города его названию,
используя при этом сравнение и вводное слово of course: There was a town
down there, as flat as a flannel-cake, and called Summit, of course.
Н.Дарузес использует в переводе те же средства, что и автор
оригинала: сравнение и вводное слово: «Есть там один городишко, плоский,
как блин, и, конечно, называется Вершины», вполне удачно обеспечивая
воспроизведение авторского ироничного отношения к месту происходящих
событий.
Характеризуя жителей городка, О.Генри противопоставляет их
особенности, выражаемые при помощи книжной лексики (inhabitants,
undeleterious, peasantry), значению второго компонента сравнения (as ever
clustered around a Maypole), указывающего на сугубую простоту жителей, с
которыми «книжность», а значит ученость никак не соотносятся.
В переводе задача воссоздания иронии решается путем использования
средств, отличающихся от тех, что были использованы в оригинале: книжная
лексика не используется, но сохраняется сравнение, которые выступает в
качестве основного средства выражения авторского ироничного отношения:
«безобидная и всем довольная деревенщина, какой впору только плясать
вокруг майского шеста».

321
 Таким образом, используя в переводе сравнения, переводчица
одновременно решает две задачи: выражает ироничное отношение автора к
происходящим событиям и сохраняет сравнение как особенность
индивидуально-авторского стиля О.Генри.
Яркая черта прозы О.Генри – сочетание разностилевых лексических
средств, направленное на создание индивидуальных образов и, что еще более
важно, на выражение авторского отношения к событиям и персонажам. В
некоторых случаях, в целях индивидуализации образа персонажа,
допускаются некоторые отклонения от привычного словоупотребления:
“during a moment of temporary mental apparition”. Другой пример:
Philoprogenitiveness, says we, is strong in semi-rural communities… Сочетание
книжной и архаичной лексики с типичными для обиходной речи
нарушениями грамматических норм создает комический эффект и служит
цели выражения авторской иронии.
В переводе воспроизведение подобных нарушений представляется
довольно сложной и подчас невыполнимой задачей в связи с различиями в
языковых структурах двух языков, в нормах словоупотребления.
Соответственно, в данном случае переводчица несколько сгладила тот
эффект, который возникает в оригинале: «нашло временное помрачение
ума», «Чадолюбие, говорили мы, сильно развито в полудеревенских
общинах…». Однако сама стилистическая принадлежность слов, звучащих из
уст в общем-то необразованного человека, обеспечивает создание
комического эффекта.
Характерное для О.Генри нарушение норм сочетаемости можно видеть
в предложении: We knew that Summit couldn’t get after us with anything
stronger than constables and, maybe, some lackadaisical bloodhounds and a
diatribe or two in the Weekly Farmers’ Budget. С точки зрения традиционной
стилистики это предложение можно рассматривать как зевгму, в которой с
одним словом сочетаются несополагаемые понятия (с одной стороны,
constables and bloodhounds, с другой – a diatribe or two). Подобные
322
конструкции рассматриваются также в качестве аппликативных построений
[Донская 2003], основанных на нестандартной сочетаемости. Как
справедливо указывает С.А.Донская, «”неправильности” слога у подлинного
художника – это поэтика, особая система выразительных средств его
индивидуального слога» [Донская 2003].
При переводе вполне разумным является использование того же
приема – нарушения норм сочетаемости, что обеспечивает повышение
экспрессивности повествования и сохранение признаков индивидуально-
авторского стиля, как это и было сделано в переводе Н.Дарузес: «Мы знали,
что городишко не может послать за нами в погоню нечего страшнее
констеблей, да каких-нибудь сентиментальных ищеек, да двух-трех
обличительных заметок в «Еженедельном бюджете фермера».
Краткий анализ средств создания индивидуально-авторского стиля на
примере рассказа О.Генри и способов воспроизведения индивидуальных
особенностей авторского стиля позволяет сделать вывод, что использование
тактики воспроизведения индивидуально-авторского стиля является одной из
главных задач переводчика в рамках реализации стратегии коммуникативно-
равноценного перевода. Применение тактики воспроизведения
индивидуально-авторского стиля предполагает не только анализ стилистики
конкретного произведения, но и анализ всего творчества переводимого
автора, а также – в известном смысле – подавление собственного
переводческого «я».

Тактика воспроизведения стилистических особенностей текста

Отделив от всех стилистически значимых языковых средств,

использованных в произведении, средства, формирующие индивидуально-
авторский стиль писателя/поэта, обратим внимание на те средства, которые
определяют стилистику данного произведения:

323
 1) стилистические средства, соответствующие конвенциям данного
жанра (их появление в тексте обусловлено необходимостью соблюсти
требования, предъявляемые к текстам именно этого жанра);
2) стилистические средства, предназначенные для реализации
авторской концепции произведения и формирующие стилистический
рисунок данного произведения как уникального текста.
Попутно заметим, что особое внимание к стилистическим средствам
определяется их особой функцией: «средством… реализации смысловой
многомерности, смыслового объема в линейной (“плоской”) материальной
среде (художественного. – В.С.) текста, несомненно являются стилистически
маркированные элементы текста» [Псурцев 2002].
Условное подразделение стилистических средств на два разряда
необходимо, чтобы более четко определить функциональную направленность
использования того или иного ресурса языка в тексте. С другой стороны,
именно различие функций, выполняемых стилистическими средствами
разных разрядов, может служить основанием их разграничения. Например,
лексические единицы высокого стилистического регистра используются в
текстах оды для создания атмосферы торжественности, что, собственно, и
подразумевается конвенциями этого жанра. А яркие эпитеты или образные
сравнения в текстах того же жанра выполняют иную функцию: их задача –
дать характеристику упоминаемому объекту и одновременно выразить
отношение автора нему.
Разумеется, одни и те же ресурсы языка могут выполнять разные
функции в тексте художественного произведения и, соответственно,
относиться к разным разрядам стилистических средств. Из чего следует, что
подобное подразделение средств на два разряда возможно только
применительно к конкретному речевому произведению, а в системе языка
они на такие разряды не делятся.
Воспроизводя стилистические средства ИЯ, использование которых в
ИТ определяется требованиями данного литературного жанра, переводчик
324
обращает внимание на два момента. Во-первых, на выполняемую данными
средствами стилистическую функцию. Как пишет Д.М.Бузаджи, «отбор
передаваемой в переводе информации осуществляется таким образом, чтобы
текст перевода в целом и отдельные его части воспроизводили функцию
текста оригинала и соответствующих его частей и создавали тот же
коммуникативный эффект» [Бузаджи 2008:44]. Функция подобных языковых
средств, как правило, достаточно определенна и устанавливается с учетом
характеристик текстов данного жанра в литературе переводящего языка.
Одна из основных задач переводчика – на этапе переводческого анализа не
упустить из вида именно жанрообразующие языковые средства, чтобы
воспроизвести их функцию на этапе создания ПТ.
Во-вторых, переводчик учитывает степень совпадения конвенций
данного литературного жанра в культурах ИЯ и ПЯ. Известно, что тексты
одного и того же жанра в литературах исходной культуры и принимающей
культуры могут различаться составом и характером используемых в них
языковых средств, в том числе и жанрообразующих. Например,
стилистически сниженная лексика в речи персонажей прозаических
произведений вполне допустима как в англоязычной литературе, так и в
русскоязычной, и, как правило, выполняет в тексте функцию речевой
характеристики персонажа, одновременно являясь средством обеспечения
достоверности и реалистичности повествования. Однако характер
употребляемых сниженных единиц в англоязычной и русскоязычной
литературе неодинаков. Если в английском художественном тексте сейчас
вполне допустимы единицы максимальной степени этико-стилистической
сниженности (по шкале, применимой к лексике английского языка), то в
современной русской прозе их буквальные стилистические соответствия
используются в исключительных случаях, и то отдельными авторами (см.
[Комиссаров 2007:126]). Окончательного отказа от «традиции целомудрия»
русской литературы пока еще не произошло. Более того, вроде бы
одноуровневые нецензурные соответствия при применении к ним шкалы
325
этико-стилистической сниженности обнаруживают известные расхождения:
русские нецензурные выражения звучат грубее, вульгарнее английских 30.
«Появление подобных соответствий в переводе приводит к резкому
нарушению языковой нормы жанра (курсив мой. – В.С.), что отсутствует в
оригинале, и создает в переводе дополнительный, а иногда и абсолютно
неприемлемый эффект» [Комиссаров 2007:126]. Поэтому в переводе на
русский язык подобные лексические единицы – в соответствии с
требованиями жанра и характером желаемого коммуникативного эффекта –
заменяются на более мягкие выражения. При этом обеспечивается равенство
выполняемых единицами ИЯ и ПЯ функций в пределах ИТ и ПТ.
Вместе с тем наряду с различиями в конвенциях жанра в разных
литературах существуют и совпадения, определяемые общностью или
близостью разных культур. Отсюда следует, что практическими
реализациями тактики воспроизведения стилистических особенностей текста
могут быть такие переводческие операции, как использование межъязыковых
соответствий, либо использование стилистических трансформаций,
понимаемых как употребление единицы ПЯ, отличающейся от единицы ИЯ
своей стилистической окраской, но совпадающей с ней по значению и
выполняемой функции или только по функции.
Проблема передачи в переводе стилистических средств, служащих для
реализации авторской концепции, подробно рассматривалась во многих
переводоведческих работах (см., например, [Влахов, Флорин 1980;
Комиссаров 2007; Рецкер 2007]), а также в учебниках и учебных пособиях
[Комиссаров, Рецкер, Тархов 1965; Левицкая, Фитерман 1973]. Не обошли
своим вниманием эту проблему и представители литературоведческого

30
Аналогичная ситуация существовала и в словацкой культуре. А.Попович пишет:
«…средний словацкий читатель был до недавнего времени весьма чувствителен к
употреблению грубых слов в переводе с английского. Если бы переводчик не принимал во
внимание эту коммуникативную ситуацию приемника, то назрела бы коллизия между
передатчиком и адресатом перевода» [Попович 1980:117].
326
направления в переводоведении ([Кашкин 1968; Чуковский 1988]). Как
правило, в работах, посвященных этой теме, стилистические ресурсы языка
рассматриваются как средства создания художественного образа и
определенной стилистической окраски произведения, средства
эмоционально-экспрессивного выражения отношения автора или персонажа
к обсуждаемому явлению, то есть выражения модальности, средства
повышения общей экспрессивности повествования. Мы исходим из того, что
система стилистических средств в тексте произведения является одним из тех
инструментов, которые применяются автором для оказания определенного
воздействия на читателя. Следовательно, «задачей переводчика является
передача системы образных средств при переводе таким образом, чтобы в
своей совокупности образные средства оказывали такое же эмоциональное
воздействие на читателя, как и соответствующие средства английского
текста» [Комиссаров, Рецкер, Тархов 1965:152].
Как известно, стилистические, эмоционально-экспрессивные средства
выделяются на разных уровнях языка:
- фонетический: аллитерация, звукоподражание (ономатопея);
- морфологический: отдельные морфемы обладают стилистической
окраской и, таким образом, определяют стилистическую окраску слова, в
состав которого они входят (интересный пример приводит Т.А.Казакова
[Казакова 2006:116]: в романе М.А.Булгакова «Мастер и Маргарита»
критики, организовавшие травлю Мастера, используют слово «пилатчина», в
которое именно суффикс –чина привносит пейоративную оценочность; для
переводчика на английский язык Дианы Берджин передача функции этой
морфемы оказалась серьезной проблемой, вынудившей ее прибегнуть к
переводческому комментарию: Pilatism: the Russian here has the suffix china,
which is hard to convey in English, but is extremely insulting;
- лексический: на этом уровне выделяются ненейтральные лексические
единицы, относящиеся либо к стилистически возвышенной лексике, либо к
стилистически сниженной лексике; к этой же категории стилистических
327
средств можно отнести и использование слова в переносном значении, а
также создание авторских окказионализмов;
- синтаксический: различные стилистические функции могут
выполнять эллипсис, номинативное предложение, бессоюзие, апосиопезис,
зевгма, разного рода повторы (простой повтор, обхват, подхват),
многосоюзие, инверсия, использование параллельных синтаксических
конструкций, хиазм, анафора, эпифора, риторические вопросы,
парантетические конструкции и др31.
В рамках семасиологии рассматриваются многочисленные фигуры
речи, основанные либо на замене одного понятия другим, определенным
образом связанным с первым, либо на совмещении понятий: гипербола,
мейозис, литота, метафора, эпитет, персонификация, метонимия, синекдоха,
перифраз, аллюзия, антономазия, образное сравнение, парные синонимы,
градация, разрядка, антитеза, оксюморон.
К стилистически значимым средствам, которые достаточно часто
используются в художественных текстах, относится также использование
иноязычных вкраплений, пословиц и поговорок, территориально-
диалектальных форм, контаминированных форм, имитирующих речь
иностранца, «говорящих» имен собственных, а также цитат, каламбуров и
игры слов.
Представляется целесообразным рассмотреть основные принципы,
используемые при решении данной задачи, исходя из коммуникативно-
функционального подхода к переводу.
В процессе применения тактики воспроизведения стилистических
особенностей текста в качестве исходной посылки должно служить
осознание того, что каждое стилистическое средство использовано автором
оригинала не случайным образом, а с определенной целью, то есть

31
Мы основываемся на классификации синтаксических экспрессивных средств,
предложенной М.Д.Кузнец и Ю.М.Скребневым [Кузнец, Скребнев 1960].
328
выполняет определенную функцию. Мы солидарны с Д.М.Бузаджи, который
утверждает: «Важно понимать, что учитывать только характер текста или
только содержание той или иной фразы или ее части недостаточно:
существенная для перевода функция выявляется только тогда, когда
переводчик последовательно отвечает на два вопроса: «Для чего написан
данный текст?» и «Для чего в этом (именно в этом!) тексте употреблена
данная фраза (или ее часть)?»» [Бузаджи 2008:47]. Понимание функции
использованного автором языкового средства является для переводчика тем
ориентиром, который помогает найти единицу ПЯ, способную выполнить ту
же функцию в тексте перевода.
Переводческие ошибки, в основе которых – отсутствие внимания к
функциям стилистических средств в тексте оригинала, подробно
рассматривались во многих работах. Так, И.А.Кашкин резко критиковал
Е.Л.Ланна, отстаивавшего технологическую точность передачи языковых
единиц вплоть до буквализма, и на многих примерах показывал, насколько
пагубной может быть практика буквальной передачи языковых средств без
учета их функции. «Из рабского следования английским языковым
конструкциям возникают несвойственные русскому языку причастные
формы, как, например, в такой «хвостатой» фразе: Ее взгляд высокомерно
упал на него, стоявшего в дверях (курсив автора. – В.С.)» [Кашкин 1968:392].
Однако к настоящему времени в теории перевода и в переводческой практике
сформулированы основные приемы передачи стилистически значимых
средств (см., например, [Влахов, Флорин 1980]), широко и удачно
используемые переводчиками художественной литературы.
Чтобы проиллюстрировать последнее утверждение, приведем
несколько примеров решения практических задач в рамках тактики
воспроизведения стилистических особенностей текста.
Одним из стилистических средств, выделяемых на фонетическом
уровне, является ономатопея, то есть изображение какого-либо внеязыкового

329
звучания с помощью схожих с ним звуков. В качестве примера возьмем
строки из стихотворения Э.По «Ворон»:
And the silken, sad, uncertain rustling of each purple curtain
Thrilled me – filled me with fantastic terrors never felt before.
Четырежды повторенное в одной строке «с» создает у английского
читателя ощущение шороха портьер, заставляет «услышать» этот шорох.
Несомненно, использование ономатопеи в этом случае не просто оправданно,
оно подчеркивает смысловую составляющую текста и производит
определенный коммуникативный эффект. Собственно, сам повтор одного и
того же звука несет коммуникативно-релевантную информацию, а значит,
его функция должна быть воспроизведена в переводе. Заметим, именно
функция, а не сам языковой материал. Хотя и в русском языке есть
аналогичный звук, его использование в переводе не создаст необходимого
эффекта. М.Зенкевич переводит эти строки следующим образом:
Шелковый, тревожный шорох в пурпурных портьерах, шторах
Полонил, наполнил смутным ужасом меня всего…
Трижды повторенное в первой строке «ш» вызывает у русского
читателя те же ассоциации, что и у английского – повтор звука «с»,
заставляет его «услышать» шелест портьер, то есть выполняет ту же
функцию, что и ономатопея в английском тексте.
Установка на воспроизведение функции стилистического средства и
отказ от использования аналогичного текстового материала имеют место и в
тех случаях, когда в оригинале использованы территориально-диалектальные
формы: они могут указывать на происхождение отдельного персонажа, на
уровень его образованности, на принадлежность к определенной социальной
группе, то есть создавать определенную речевую характеристику персонажа,
что уже трансляционно-релевантно. Если формы территориального диалекта
используются в произведении для указания на социальный статус
говорящего (такую функцию выполняет южноамериканский диалект в речи
негра Джима в «Приключениях Тома Сойера» Марка Твена), то они
330
начинают функционировать как формы социального диалекта. М.А.Яковлева
в качестве примера приводит рассказ Э.По «Почему французик носит руку на
перевязи» («Why the Little Frenchman Wears His Hand in a Sling»), в котором в
качестве повествователя выступает ирландец, говорящий на южно-
ирландском диалекте. В данном случае диалект выполняет функцию речевой
характеристики: при его помощи автор создает образ человека
необразованного, даже темного, крайне простого, представляющего низшие
слои общества [Яковлева: Электронный ресурс]. В подобных ситуациях
передавать следует не локальную, а социальную функцию диалекта. Это
значит, что было бы неправильным передавать гасконский диалект
южнорусским диалектом или родопский диалект Болгарии – йоркширским
диалектом (на чем, кстати, настаивал Майкл Холман [Влахов, Флорин
1980:254]). Очевидно, что использование территориального диалекта в
переводе в качестве речевой характеристики персонажа коренным образом
изменит представление читателя об этом персонаже: персонаж будет
восприниматься не как житель страны, в которой он был рожден волею
автора оригинала, а как житель страны перевода, соотечественник читателя
перевода. В.Н.Комиссаров указывает, что связь многих территориальных
диалектов с социальной характеристикой их носителей хорошо известна 32.
При наличии такой связи эта часть дополнительной информации,
репрезентируемой диалектными формами, как правило, воспроизводится в
переводе уже не территориально-диалектальными, а социально-
диалектальными особенностями [Комиссаров 2007:127-128]. Речевая
характеристика персонажа, создаваемая в оригинале территориально-
диалектальными формами, может быть воспроизведена при помощи
просторечных форм (включая фонетические и грамматические нарушения
речи) или форм социального просторечия (жаргона, сленга и т.п.). При этом

32
Ф.П.Филин писал: «В процессе становления нации территориальные диалекты
превращаются в диалекты территориально-социальные» [Филин 1962:27].
331
мы видим, что переводческие операции, используемые для воспроизведения
данных стилистических особенностей текста, не сводятся к известным
переводческим трансформациям и уж тем более не включают использование
межъязыковых соответствий (когда таковые имеются) 33.
Рассматривая вопрос о воспроизведении стилистических особенностей
текста в переводе, обычно говорят о так называемых стилистических
трансформациях. Л.Л.Нелюбин дает следующее определение стилистической
трансформации: «стилистические трансформации – преобразование стиля
текста при передаче стилистического значения с целью воссоздать в переводе
тот же эффект, т.е. вызвать у читателя аналогичную реакцию, хотя часто
переводчику приходится достигать этого, прибегая к совершенно иным
языковым средствам, используя приемы замены и компенсации» [Нелюбин
2003:213]. Однако представляется, что используемые для воспроизведения
функций территориально-диалектальных форм переводческие операции
представляют собой более комплексное явление, нежели простые
стилистические трансформации. Они затрагивают разные уровни текста и
включают единицы разных языковых уровней, поскольку и в оригинале
территориально-диалектальные формы обнаруживаются на разных уровнях
языка. По сути, в этом случае можно вести речь о комплексных структурно-
семантических преобразованиях на уровне всего текста. Характер
переводческих преобразований в подобных ситуациях определяется самой
задачей воспроизведения функции стилистических средств в рамках
применения тактики воспроизведения стилистических особенностей текста.
Аналогичный прием замены языкового материала на материал с иной
семантикой, но с той же функцией, используется и при передаче игры слов,

33
М.А.Яковлева предлагает рассматривать в качестве компенсации всю совокупность
способов воспроизведения характеризующей функции территориального диалекта в
переводе. Она указывает, что такого рода компенсация осуществляется на разных уровнях
текста: словообразовательном, лексико-фразеологическом и синтаксическом [Яковлева:
Электронный ресурс: www.thinkaloud.ru/sciencesya.html].
332
или каламбуров. Наше внимание привлекла игра слов, основанная на
«магической функции» слова. В романе М.А.Шолохова «Тихий Дон» читаем:
«Только монархия может спасти Россию. Только монархия! Само
провидение указывает этот путь нашей родине. Эмблема советской власти –
серп и молот, так? – Кожарин палочкой начертил на песке слова «молот» и
«серп», потом впился в лицо Григория горячечно блестящими глазами: -
Читайте наоборот. Прочли? Вы поняли? Только престолом окончится
революция и власть большевиков. Знаете ли, меня охватывает мистический
ужас, когда я узнал об этом. Я трепетал, потому что это, если хотите, - божий
перст, указывающий конец нашим метаниям».
Если попытаться перевести использованные в тексте «магические»
слова буквально, то обнаружится, что английские соответствия hammer
(молот) и sickle (серп), как их ни соединяй и ни читай, не передают того
смысла, что заложен в оригинале, и, следовательно, не позволяют
воспроизвести функцию языковой игры. Но можно воспользоваться иным
языковым материалом, например, словом star, поскольку «звезда» – это тоже
один из символов советской власти. Используя прием, предложенный
Кожариным, можно это слово прочесть как rats. Если поставить еще и
восклицательный знак, то получим rats! – «чушь, чепуха» (то есть советская
власть – это все чушь, а значит, скоро закончится). Но можно использовать в
тексте и иной прием: переставить первые две буквы в том же слове star и
тогда мы получим tsar (царь) – слово, еще больше подходящее к данному
контексту34. В результате путем замены языкового материала нам удается
воспроизвести функцию языковой игры и обеспечить необходимый
коммуникативный эффект. Подобного же рода примеры находим и в статье
Н.Демуровой, переводчицы «Алисы в Стране чудес» [Демурова 1970:174-
180].

34
Данный пример рассматривается в работе [Семко 1988:95-96].
333
 Не всегда, однако, передача игры слов требует существенной
трансформации текста. Например, передача игры слов, основанной на
использовании переносного значения слова, по крайней мере, с английского
языка на русский, обычно не представляет особых трудностей для
переводчика, поскольку часто соответствующие слова в английском и
русском языках имеют аналогичные прямое и переносное значения (см.
примеры в [Комиссаров, Рецкер, Тархов 1965:162-163]).
Можно сделать общий вывод: характер переводческих операций,
служащих практическими реализациями данной тактики, определяется
прежде всего задачей воспроизвести функции стилистических средств,
используемых либо для соблюдения требований данного жанра, либо для
воплощения авторской концепции (либо того и другого одновременно).
Переводческие операции могут включать как использование межъязыковых
соответствий, если они выполняют аналогичную функцию, так и
традиционные трансформации и прочие преобразования текста, доходящие
до уровня комплексного структурно-семантического преобразования.

Тактика сохранения национального колорита текста

Одним из способов реализации стратегии коммуникативно-

равноценного перевода в ситуациях КСП-2автор, КСП-2buyer(Х) и КСП-2trans(Х)
является применение тактики сохранения национального колорита текста.
При рассмотрении данной проблемы говорят также о сохранении
национальной окраски [Федоров 1983а:227], о национально-культурной
адаптации текста [Сдобников, Петрова 2006:391], о передаче национального
своеобразия, или национального колорита текста [Мешалкина 2008].
Необходимость использования подобной тактики для реализации
СКРП может вызвать определенные сомнения. Дело в том, что СКРП имеет
целью создание текста на ПЯ, оказывающего на получателя примерно такое
же воздействие, какое оказывает оригинал на своего получателя. Но
334
предметная ситуация, описанная в оригинале, – это, как правило, ситуация,
хорошо знакомая получателю оригинала, поскольку это ситуация бытования
того народа, к которому он принадлежит. Как пишет О.В.Петрова, «если
автор намеренно не использует исторических или литературных аллюзий,
читатель оригинала просто не замечает всех «своих» реалий» [Сдобников,
Петрова 2006:392]. А для получателя перевода данная ситуация – это
ситуация другого народа, ситуация, к которой он по определению не может
относиться так же, как носитель ИЯ. В переводе реалии другого народа
привлекают внимание читателя, выходят для него на первый план
[Сдобников, Петрова 2006:392]. Таким образом, возникает противоречие
между целью создания текста и целью использования тактики сохранения
национального колорита.
Однако это противоречие кажущееся, и оно снимается обращением к
такому понятию, как цель перевода. В рассматриваемых нами
коммуникативных ситуациях цель перевода заключается не просто в
расширении читательской аудитории за счет носителей ПЯ, но и в создании у
них более или менее достоверного представления о достоинствах
произведения, его основных качествах, о творческом методе писателя, его
отношении к описанной ситуации, общей идее. Более того, художественный
текст – это всегда отражение определенного национального менталитета,
сформированного в определенной культурной среде и являющегося частью
этой среды. Соответственно, персонажи художественного произведения
должны восприниматься читателями – представителями и исходной
культуры, и переводящей культуры – как носители определенного
национального менталитета, действующие в характерной для них
обстановке. Если в переводе снимется национальный колорит, то герои
начинают жить как бы вне пространства: они везде и нигде. А если действие
переносится в реальность получателя перевода (как в случае с

335
русификацией35, «склонением на наши нравы»), герои перестают
восприниматься читателем как представители иной культуры. И в том, и в
другом случаях у читателя «возникнет непонимание того, почему они
поступают именно так, или того, что заставляет их так мучительно
переживать по поводу того, что для русского человека не может стать
причиной серьезных переживаний» [Сдобников, Петрова 2006:393].
Чрезвычайно существенным является указание О.В.Петровой на то, что
подобный перевод «отрывает самого автора от его национальных корней, от
национально обусловленной эстетики, тем самым искажая его образ и его
творческий метод» [Сдобников, Петрова 2006:393]. Следовательно,
вторичная предметная ситуация (описанная в переводе) должна
соответствовать первичной предметной ситуации (описанной в оригинале),
должна совпадать с последней по своим основным параметрам, к числу
которых следует отнести и национальный колорит. Таким образом, в
результате использования тактики сохранения национального колорита
читатель перевода получает возможность точнее и глубже понять авторский
замысел, логику и мотивы поступков героев, характер их взаимоотношений,
который, кстати, тоже может иметь национальную специфику, и в результате
испытать те же эмоции, что испытывают читатели оригинала. Что,
собственно, и означает достижение цели перевода в соответствии со
стратегией коммуникативно-равноценного перевода.
Возникает вопрос: каким образом национальная специфика
проявляется в тексте оригинала, какими средствами она создается?
А.В.Федоров пишет, что «художественный образ в литературе обусловлен
двусторонне; он обусловлен, с одной стороны, содержанием, выражаемым
им, и, с другой стороны, в качестве образа языкового, он обусловлен теми
языковыми категориями, которые являются его основой» [Федоров 1983а-
35
«…всякая русификация подлинника по своему существу противоположна задаче
воспроизведения национальной окраски…, она означает замену ее совсем другой
окраской» [Федоров 1983а:282].
336
278-279]. Другими словами, национальная специфика произведения
создается, с одной стороны, самим предметно-логическим содержанием
произведения, в котором могут описываться национально-специфичные
ситуации, а с другой стороны – использованием определенных языковых
средств, имеющих национально-культурные денотации или коннотации.
Разумеется, эти два фактора создания национального колорита произведения
нельзя отрывать друг от друга, помня о том, что всякое художественное
произведение характеризуется единством формы и содержания, и это
единство должно непременно сохраняться в переводе. На самом деле, разве
языковые средства, несущие определенную культурную информацию,
используются лишь ради самого их использования? Они всегда выступают в
качестве средства выражения определенного содержания, определенных
понятий, отличающихся национальной спецификой, либо служат средством
создания определенного эффекта, например, характеристики персонажа как
представителя определенной национальности со всеми присущими этой
национальности чертами, в целом – являются средством создания
узнаваемого национального «антуража».
По отношению к двум способам создания национального колорита в
тексте переводчик решает не совсем одинаковые задачи. Когда мы говорим о
национальной специфике предметно-логического содержания (имея в виду
наличие в нем национально-специфических ситуаций), мы не ставим перед
собой задачу каким-то образом модифицировать это содержание, чтобы
приблизить его к восприятию получателя перевода 36. Задача переводчика –
насколько можно точно передать это содержание, ибо такая передача
является предпосылкой успешного воспроизведения замысла автора
оригинала в переводном тексте. Разумеется, при этом сохраняется и
национальная специфика тех ситуаций, которые описаны в оригинале.
36
Мы не имеем в виду случаи прагматической адаптации текста, когда изменяются
(проясняются) отдельные элементы содержания в связи с различиями в фоновых знаниях
получателей ИТ и получателей ПТ.
337
Можно допустить, что в некоторых случаях ситуации оказываются настолько
специфичными, что возникает опасность непонимания читателем ПТ сути
происходящего, и тогда от переводчика может потребоваться некоторое
более активное вмешательство в ход ознакомления читателя с содержанием
произведения (в рамках реализации тактики прагматической адаптации
текста). Формой такого «вмешательства» может стать переводческий
комментарий.
Когда в оригинале национальный колорит создается за счет
использования языковых единиц с национально-культурным компонентом
значения, задача воспроизведения национального колорита требует от
переводчика более творческих усилий. Подобного рода языковые средства
давно привлекают внимание переводоведов именно в силу их национальной
специфичности и соответствующей ей сложности решения переводческой
задачи в условиях межкультурной коммуникации, когда объем и характер
фоновых знаний коммуникантов не совпадают. Перечень языковых
факторов, или средств, создания национального колорита текста в настоящее
время имеется в достаточно полном объеме. Большей частью национальный
колорит создается за счет использования в тексте слов-реалий37.
По своей природе, благодаря связи с национально-специфичным
референтом, слово-реалия автоматически привносит в текст национальный
колорит, само обладая таким колоритом. Представляется, что слова-реалии

37
С.Влахов и С.Флорин дают следующее определение реалиям: «В нашем понимании это
слова (и словосочетания), называющие объекты, характерные для жизни (быта, культуры,
социального и исторического развития) одного народа и чуждые другому; будучи
носителями национального и/или исторического колорита, они, как правило, не имеют
точных соответствий (эквивалентов) в других языках, а, следовательно, не поддаются
переводу «на общих основаниях», требуя особого подхода [Влахов, Флорин 1980:47].
338
следует рассматривать как разновидность безэквивалентной лексики 38.
Однако к передаче реалий в переводе не следует относиться так же, как к
передаче безэквивалентной лексики вообще: не все переводческие приемы,
выведенные для безэквивалентной лексики и описанные в литературе, могут
в равной степени использоваться для передачи значений слов-реалий. По
нашему мнению, способ передачи реалий в переводе определяется
совокупностью функций, которыми соответствующее слово в переводе
наделяется переводчиком. Если данная единица в переводе не используется
для создания соответствующего национального колорита, то любой
переводческий прием воспроизведения значения слова-реалии ИЯ будет
уместен. Однако если предполагается наделение соответствующей единицы в
переводе дополнительной функцией национально-культурного маркера, то
вряд ли переводчик сможет воспользоваться такими приемами, как
приближенный перевод, описательный перевод и тот, который А.В.Федоров
называет «гипонимическим переводом» [Федоров 1983а:151]. Использование
приблизительного перевода и контекстуального перевода приводит к
исчезновению национальной окраски, к нейтрализации текста [Влахов,
Флорин 1980:87-93]. К числу переводческих операций, позволяющих решить
эту задачу, С.Влахов и С.Флорин относят транскрипцию, создание кальки
или полукальки, освоение (заимствование).
Однако мы не ставим перед собой цель рассмотреть условия
использования всех указанных переводческих операций в рамках тактики
сохранения национального колорита текста. Представляется более важным
обсудить общие принципы воспроизведения национальной специфики
текста, определяющие механизм использования тактики сохранения
национального колорита.

38
К числу последних работ, в которых национально-культурные реалии рассматриваются
как разновидность безэквивалентной лексики, относится диссертационное исследование
М.Д.Бекасова [Бекасов 2012].
339
 Прежде всего, к числу таких принципов следует отнести умеренность
использования в переводе единиц, обозначающих явления иной культуры.
Как пишет О.В.Петрова, «…для создания колорита чаще всего бывает
достаточно личных имен, географических названий и прочих имен
собственных, названий растений и животных, ассоциирующихся у читателя с
описываемой страной, - т.е. единиц, не нуждающихся в разъяснении и не
отвлекающих тем самым читателя» [Сдобников, Петрова 2006:399-400]. Мы
считаем, что этот список можно несколько расширить: в переводе иногда
необходимо сохранить и единицы, обозначающие явления общественной
жизни или быта другого народа, его традиции и явления культуры. Можно,
разумеется, испанское corrida перевести как «бой быков», но можно
использовать и заимствование «коррида», что только усилит указание на
связь с Испанией (если эту связь необходимо сохранить в переводе).
Установка переводчиков на непременное воспроизведение всех
элементов национального колорита противоречит принципу умеренности.
Во-первых, на читателя обрушивается поток малоэффективной для него,
ненужной информации, текст загромождается большим количеством слов,
значения которых приходится узнавать из комментариев и пояснений, в
результате читатель утрачивает возможность воспринимать целостный
художественный образ. Во-вторых, ознакомление читателя с особенностями
культуры ИЯ никоим образом не входило в задачу автора оригинала (он ведь
писал для своих соотечественников!). Следовательно, текст перевода
приобретает еще одну функцию (О.В.Петрова называет ее страноведческой
[Сдобников, Петрова 2006:397]), которая отнюдь не предполагается
условиями тех коммуникативных ситуаций, в которых перевод
художественного текста осуществляется в соответствии со стратегией
коммуникативно-равноценного перевода.
Точно так же затрудняют восприятие текста перевода необоснованные
заимствования (как правило, сопровождающиеся переводческим
комментарием), соответствующие тому, что мы называем псевдо-реалиями.
340
Попытки привнесения в перевод заимствованных псевдо-реалий также
рассматриваются как нарушение принципа умеренности. Н.Хачатурян пишет
о том, что переводы армянских народных сказок на русский язык буквально
наводнены транслитерированными лжереалиями: ханум (госпожа), сараф
(меняла), чопчи (собиратель хвороста), торня (пекарня), ага (господин), марэ
(матушка), диванбаши (судья) и т.п. [Хачатурян 1973:48]. «Зачем,
спрашивается, оставлять в тексте «сараф», а в примечаниях переводить (а не
объяснять) его словом «меняла», когда и проще и правильнее сделать это
непосредственно в тексте» [Хачатурян 1973:48]. Очевидно, все это делается в
результате ложно понятой переводчиком установки на исчерпывающее
воспроизведение национального колорита.
Второй принцип, соблюдение которого обеспечивает эффективное
использование тактики сохранения национального колорита, заключается в
отказе от употребления реалий принимающей культуры, то есть единиц ПЯ,
явно связанных с действительностью принимающей культуры,
обозначающих явления жизни и быта носителей ПЯ. Результатом такой
практики может быть либо смешение двух пространств – исходной культуры
и культуры принимающей, либо вообще перенесение действия в
пространство принимающей культуры, что означает «одомашнивание»
произведения. Строго говоря, к «одомашниванию», русификации текста
приводит использование не только псевдо-реалий, но и вообще любых слов и
речевых оборотов, ассоциирующихся в сознании читателя с народом, на язык
которого текст переводится. Показательные примеры подобных нарушений
рассматриваемого принципа приводят В.К.Ланчиков и Е.Н.Мешалкина,
критически анализируя переводы романов Джейн Остин, выполненные
Анастасией Грызуновой [Ланчиков, Мешалкина 2008]. Авторы считают
одним из наиболее серьезных недостатков перевода, выполненного
А.Грызуновой, использование в тексте русизмов. Однако следует
разграничивать две группы русизмов: «В переводе различно функционируют
«русизмы», не окрашиваемые в сознании читателей отчетливым
341
национальным колоритом, и «русизмы», тотчас вызывающие национальные
ассоциации. Первые в разной степени концентрации для перевода
благотворны, вторые, как правило, ему противопоказаны (хотя отдельные их
вкрапления допустимы)» [Шор 1970:266]. Несомненно, русизмы в переводах
А.Грызуновой относятся ко второй группе.
Следует, однако, иметь в виду, что национальная специфика текста
создается не только при помощи слов-реалий и, соответственно, не только их
воспроизведение обеспечивает сохранение национального колорита в
переводе.
К числу иных языковых средств, используемых для создания
национального колорита, можно отнести особые синтаксические построения.
Но в качестве средства воссоздания национального колорита в переводе они
выступать не могут. Все дело в их жесткой связи этих формальных
особенностей с тем языком, в рамках которого возникли. Синтаксис
англоязычного повествования – это синтаксис, характерный именно и только
для английского языка. То же самое можно сказать и про немецкий
синтаксис, и любой иной. Попытки передать синтаксические особенности
речи средствами другого языка не приведут к воспроизведению
национального колорита, поскольку читатель не сможет почувствовать
«аромат» иноязычной речи в тексте на родном для него языке. Более того,
подобного рода попытки приведут к появлению текста, вызывающего
отторжение у читателя, которому трудно разбираться в непривычных для
него синтаксических нагромождениях.
К числу средств создания национального колорита можно отнести и
фразеологические обороты. Калькирование образных фразеологизмов,
которое якобы призвано познакомить читателя перевода с особенностями
образного мышления носителей языка оригинала, также зачастую приводит
лишь к усложнению текста, затрудняет его понимание и никак не
способствует воссозданию художественного образа [Сдобников, Петрова
2006:399]. Вместе с тем особенности образного мышления носителей ИЯ
342
часто лежат в основе построения художественного текста или его части,
либо, по крайней мере, являются одним из важных компонентов его
смысловой структуры. В качестве средства демонстрации образного
мышления народа могут выступать пословицы и поговорки, и тогда задача их
воспроизведения становится одной из важных задач в процессе воссоздания
образной структуры оригинала и сохранения национального колорита. Это
задача, как мы уже отмечали, не может решаться за счет использования
фразеологии, пословиц и поговорок носителей ПЯ: они являются
порождением менталитета другого народа. Образцом успешного решения
данной задачи является перевод М.Лозинским «Кола Брюньона» Ромена
Роллана. В исследованиях, посвященных этому переводу, отмечается, что
Лозинский не идет по пути подстановки под французские пословицы
соответствующих им по смыслу русских, а создает новые пословицы,
сохраняя образное наполнение и ход мысли пословиц оригинала. Известно,
что только в четырех случаях Лозинский использовал существующие
русские пословицы, причем одна из них тождественна французской («Стены
имеют уши»). Оказывается, что сохранение образа, заложенного в
оригинальном фразеологизме или поговорке и служащего средством
выражения особенностей национального мышления, вполне возможно при
условии определенной степени общности этого образа в разных культурах.
Так, Е.А.Алексеева и Т.М.Велла утверждают, что «сохранение переводчиком
образного стержня в переводе единиц исходного языка обусловлено
анализом характера образа и его роли в конкретном контексте, где он несет
определенное обобщающее значение» [Алексеева, Велла 1998:5]. В качестве
одного из примеров приводится перевод пословицы Où femme il y a, silence
n’y a как «Завел жену – забудь тишину». Авторы заключают, что в этом
случае «обращение переводчика к образу оригинала обосновано и
закономерно, так как этот образ имеет конкретный референт в каждой
ситуации и является в ней естественным, наглядным и поучительным,
вследствие чего он резюмирует и обобщает ту или иную идею автора»
343
[Алексеева, Велла 1998:5]. При этом вполне очевидно, что переводчик
ориентируется не на содержание пословичного комплекса, а на его функцию
и общий смысл, а в переводе воспроизводил и смысл пословицы, и
характерное для нее образное наполнение. Таким образом, когда речь идет об
использовании в оригинале фразеологии ИЯ, пословиц и поговорок как
средств создания национального колорита, конструирование новых пословиц
и фразеологизмов, а также (при определенных условиях) сохранение образа
путем пословного перевода можно рассматривать как переводческие
операции, служащие практической реализации тактики сохранения
национального колорита.

Тактика хронологической адаптации текста

В процессе реализации стратегии коммуникативно-равноценного

перевода цель перевода – расширение читательской аудитории путем
создания функционального аналога оригинала – диктует необходимость
использования тактики хронологической адаптации текста. В
переводоведческой литературе подобного рода тактику именуют по-разному:
«передача исторического колорита» [Федоров 1983а:284-285], темпоральная
(временнáя) стилизация [Виноградов 2007:143], историческая стилизация
[Мешалкина 2008]. Нам представляется необходимым выбрать корректное
наименование данной тактики, отражающее ее суть. По нашему мнению, все
терминосочетания (или словосочетания, претендующие на статус термина),
включающие слово «стилизация», неверно обозначают цель и характер
использования обсуждаемой тактики. Слово «стилизация» 39 означает

39
«Толковый словарь русского языка» С.И.Ожегова и Н.Ю.Шведовой дает следующее
определение слову «стилизация»: «Художественное произведение, представляющее собой
стилистическое, жанровое или другое подражание чему-н.». Стилизовать – «придать
(давать) чему-н. признаки, черты какого-н. стиля, имитировать черты какой-н. эпохи,
жизни народа, жанра» [Ожегов, Шведова/ Электронный ресурс: http://Ozhegov.info/slovar].
344
придание произведению черт определенного стиля, создание произведения в
некоем стиле; использование этого слова провоцирует на употребление
предлога «под» после него: «стилизация под…». Если в процессе перевода
осуществляется «стилизация под…», то это значит, что на ПЯ создается
текст, стилизованный под каноны какого-то известного стиля или жанра.
Терминосочетание «хронологическая адаптация текста» более точно
передает характер данной тактики: здесь подразумеваются не только
определенные переводческие операции стилизаторского плана, но и само
назначение этой тактики – адаптировать текст к восприятию получателя
перевода. Направленность на получателя определяет цель и характер тактики
хронологической адаптации текста, на что и содержится указание в самом ее
названии.
Вопрос о хронологической адаптации текста возникает в тех случаях,
когда в качестве объекта перевода выступает художественный текст, время
создания которого отличается от времени выполнения перевода. Другими
словами, между переводчиком и его современниками, с одной стороны, и
временем создания оригинала есть определенная «временная дистанция»
(А.В.Федоров), причем, значительная, и эту «временную дистанцию», или
«историческую перспективу», необходимо сохранить в переводе. Как
правило, сохранение исторической перспективы обеспечивается путем
придания тексту некоторого налета архаичности.
На первый взгляд, подобного рода хронологическая адаптация текста
не укладывается в стратегию коммуникативно-равноценного перевода и
противоречит коммуникативно-функциональному подходу к переводу. Если
исходить из того, что для современников автора оригинала переводимый
текст был вполне современным и они воспринимали текст как нечто
отражающее реальную действительность, существующую для них «здесь и
сейчас», то получается, что читатели архаизированного перевода,
выполненного через много лет после создания оригинала, видят и
воспринимают текст совсем по-другому, не как современные автору читатели
345
оригинала. У текста перевода появляется дополнительная функция, не
предусмотренная автором ИТ. Логичным выводом из этого рассуждения
должно стать утверждение, что раз читатели оригинала и читатели перевода
по-разному реагируют на соответствующие тексты на двух языках,
архаизированный текст на ПЯ не может рассматриваться в качестве
функционального аналога текста на ИЯ.
Однако все дело в том, что за время, прошедшее с момента создания
оригинала, текст оригинального произведения стал архаичным и для
носителей ИЯ. Именно так современные англичане воспринимают
«Кентерберийские рассказы» Дж.Чосера и произведения Шекспира, а
современные испанцы – «Дон Кихота» Сервантеса в издании XVI или XVII
веков40. Известное устаревание художественного произведения в связи с
изменениями языка, литературных традиций и канонов, общественной
жизни, воззрений носителей данного языка – это неизбежный процесс,
который также следует учитывать, выбирая стратегию и тактику перевода. В
настоящее время необходимость сохранять в переводе временную дистанцию
декларируется в качестве одного из переводческих правил 41. Переводчик
решает двуединую задачу: познакомить современного читателя с
литературным памятником и одновременно дать указание на некоторую

40
В.С.Виноградов подчеркивает, что современные испанцы обычно не читают подобных
изданий. «Для массового читателя и «Дон Кихот», и «Селестина», и плутовские романы, и
другие классические произведения печатаются с орфографическими и морфологическими
адаптациями и транскрипциями согласно правилам современного испанского языка.
Таким образом, устаревшие тексты и в лоне родного языка имеют свои временные
варианты» [Виноградов 2007:141].
41
А.В.Федоров, по всей видимости, нисколько не сомневался в необходимости решения
задачи воспроизведения исторического колорита произведения, когда писал: «…вопрос о
передаче исторического колорита практически решается в связи с основной целью
перевода – ознакомить современного читателя с литературным памятником, который в
момент своего создания, т.е. для читателя своей эпохи, тоже был современным…»
[Федоров 1983а:285].
346
«дистанцию времени». По мнению А.В.Федорова, «такая цель предполагает
использование в основном современного языка в переводе, хотя бы и с таким
отбором словарных и грамматических элементов, которые в известных
случаях позволяли бы соблюсти нужную историческую перспективу,
наметить «дистанцию времени», отделяющую нас от времени создания
подлинника» [Федоров 1983а:285]. Придерживаться этого правила – значит
соблюдать существующую на сегодняшний день конвенциональную норму
перевода.
Проблема хронологической адаптации текста решается разными
способами в зависимости от специфики самой ситуации перевода,
соотносимой со спецификой переводимого текста. С.Влахов и С.Флорин
называют два типа текстов: 1) архаические произведения и 2)
архаизированные произведения, то есть произведения современных авторов,
рисующих далекое или близкое прошлое [Влахов, Флорин 1980:133].
Ссылаясь на А.В.Федорова, болгарские исследователи пишут и о третьей
ситуации, о возможной двуплановости исторических реалий в
архаизированном классическом оригинале. В таком архаичном тексте автор,
описывая историческую для себя действительность, п р е д н а м е р е н н о
(разрядка авторов. – В.С.) подбирает, для колорита, реалии из описываемой
им эпохи – исторические для него самого [Влахов, Флорин 1980:135-136].
Таким образом, в этом случае речь идет о тексте архаичном и
архаизированном одновременно. Подобной же типологии придерживается и
Е.Н.Мешалкина, называя типы текстов: 1) архаичные, 2) современные
архаизированные и 3) архаичные и архаизированные одновременно
[Мешалкина 2008:109]. К художественным произведениям первого типа
относится большинство произведений классиков и античных писателей (за
исключением тех случаев, когда они относятся к третьему типу). В качестве
примера текста второго типа часто упоминают роман А.Н.Толстого «Петр
Первый». К произведениям третьего типа можно отнести «Янки из
Коннектикута при дворе короля Артура» Марка Твена, в котором действие
347
происходит, в основном, в средневековой Англии. О.В.Петрова называет и
четвертую ситуацию, в которой существует временной разрыв между
временем создания текста и описываемой в тексте эпохой, а именно:
действие в произведении может происходить в будущем – по отношению ко
времени создания произведения. С точки зрения перевода можно выделить
два варианта «развития событий». Во-первых, перевод может
осуществляться, когда описываемое в произведении время еще не наступило
(как в большинстве книг научной фантастики), и тогда значительных
переводческих проблем не возникает. Во-вторых, перевод может
осуществляться, когда описываемое в произведении время уже наступило (в
качестве примера можно привести роман «1984» Джорджа Оруэлла). «Если
переводчик сегодня возьмется заново переводить этот роман, – пишет
О.В.Петрова, – то ему придется искать компромисс между необходимостью
описывать события, которые по отношению к сегодняшнему дню уже
должны были бы быть в прошлом, и необходимостью писать так, чтобы
читатель чувствовал, что это – роман-предсказание, что действие
спроецировано в будущее» [Сдобников, Петрова 2006:406]. Таким образом,
замечание О.В.Петровой можно рассматривать как дополнение к ранее
предложенным и повторенным типологиям текстов, в которых ощущается
«дистанция времени».
Итак, в случае с переводом архаичного текста переводчик должен
сохранить «дистанцию времени», продемонстрировать читателю, что перед
ним – своего рода литературный памятник. В этом, собственно, и
заключается цель использования тактики хронологической адаптации текста.
Решением данной задачи является архаизация текста, противопоставляемая
модернизации текста (А.Попович пишет об историзации, или
историзирующем переводе, и модернизации [Попович 1980:122-125]). Эти
два термина обозначают два разных подхода к созданию ПТ. В первом
случае речь идет о придании ПТ налета архаичности, во втором – о снятии
какой бы то ни было архаичности путем использования исключительно
348
современного языка, то есть о приближении переводимого автора к
современному читателю перевода. В течение долгого времени эти две
практики противопоставлялись друг другу как в практической переводческой
деятельности (в форме выбора переводчиками одной из них), так и в теории
перевода. В последнее время возобладало мнение, на наш взгляд, абсолютно
справедливое, что архаизация и модернизация текста сосуществуют,
сочетаются друг с другом. В.К.Ланчиков и Е.Н.Мешалкина утверждают, что
историческая стилизация «позволяет решить две важнейшие переводческие
задачи – сохранить верность оригиналу, передав его историческое
своеобразие, с одной стороны, и воссоздать оригинал для нового читателя, с
другой. Умелая стилизация, таким образом, всегда сочетает в себе два
принципа – архаизацию и модернизацию» [Ланчиков, Мешалкина 2008:19].
Таким образом, архаизацию и модернизацию нельзя противопоставлять друг
другу, ибо они существуют в диалектическом единстве. Более того, их
одновременное использование в переводе преследует одну и ту же цель –
передать художественное своеобразие подлинника, сделать ПТ доступным
для читателя, не вызывающим у него отторжения и воспринимаемым им как
аналог литературного произведения иной эпохи. Все это полностью
согласуется с целью перевода в ситуациях КСП-2buyer(Х) и КСП-2trans(Х), в
которых реализуется стратегия коммуникативно-равноценного перевода.
Возникает вопрос об основных подходах к решению задачи
хронологической адаптации текста и о переводческих операциях,
выступающих в качестве практических реализаций тактики хронологической
адаптации текста. В теории и практике перевода основным средством
создания временного колорита считаются архаизмы. По своему составу этот
разряд лексики неоднороден и включает: 1) слова, которые называют
исчезнувшие из быта национальной общности предметы обихода, орудия
труда, обрядовые вещи, понятия, оружие, учреждения, должности и т.п.; 2)
собственно архаизмы, то есть устарелые названия ныне существующих
понятий (гонитель, непотребство, ваятель, издревле, всуе, токмо, сей и т.п.);
349
3) стилистические архаизмы, то есть общеизвестные и употребительные,
прежде всего в книжной речи, слова, которые являются лексическими
дублетами других слов, и воспринимаются носителями языка как оставшиеся
от прошлых эпох лексические единицы (град – город, брег – берег, злато –
золото, глас – голос и т.п.) [Виноградов 2007:138-139]. В отношении
использования архаизмов в качестве средства архаизации сформулировано
два бесспорных правила.
Правило первое: архаизация не может осуществляться путем
использования архаизмов, непонятных читателю перевода в силу их
принадлежности к весьма отдаленным эпохам. Архаизация при помощи
архаизмов должна быть умеренной, ограниченной, или относительной
архаизацией: для создания временной дистанции достаточно слов, не
обязательно принадлежащих ко времени создания оригинала, а слов более
поздних эпох, но воспринимаемых носителями ПЯ как архаичные.
Правило второе: архаизмы, используемые в переводе как средство
хронологической адаптации, должны принадлежать к языку той стадии в
развитии литературы, которая соответствует стадии литературы
исходного языка, на которой создавался оригинал. (Оговоримся, что это
правило относится к переводу архаичных текстов относительно недавних
эпох, когда действительно есть возможность соотнести разные стадии в
развитии национальных литератур друг с другом.) Дело в том, что не
совпадают по времени не только соответствующие этапы в развитии разных
языков, но и разные этапы в развитии национальных литератур 42. Критикуя
А.Грызунову по поводу ее перевода романов Джейн Остин, В.К.Ланчиков и
Е.Н.Мешалкина указывают на то, что переводчица использовала в переводе в
основном элементы русского языка конца XVIII – начала XIX века. В

42
А.Попович приводит следующий пример: в словацкий литературе, в сравнении с
литературой немецкой, классицизм запаздывает на несколько десятилетий [Попович
1980:125].

350
русской литературе первого десятилетия XIX века, пишут они, все еще
господствовал сентиментализм, который в английской литературе уступает
место предромантизму уже с середины XVIII века. Начало же XIX века в
Англии отмечено началом реализма в литературе. «Поэтому при чтении
перевода…вспоминается даже не Карамзин, а князь Шаликов, хотя по
мировоззрению и приемам Остин была гораздо ближе писателям
пушкинского круга» [Ланчиков, Мешалкина 2008:23].
Как мы уже указывали, хронологическая адаптация в переводе
достигается не только за счет использования архаизмов. Помимо собственно
архаизмов средства архаизации включают историзмы, собственно-
лексические, лексико-семантические, лексико-словообразовательные,
лексико-морфологические архаизмы, устаревшую или устаревающую
фразеологию и синтаксические конструкции [Ланчиков, Мешалкина
2008:22].
В отношении модернизации текста также можно вывести определенное
правило. Выше мы говорили о том, что перевод всякого архаичного текста
предполагает модернизацию, поскольку перевод осуществляется на
современный язык. Чтобы придать тексту перевода определенный временной
колорит и не допустить при этом излишнего осовременивания текста,
следует избегать лексики, однозначно вызывающей у читателя ассоциации с
современной эпохой. Таким образом, это правило можно обозначить как
требование умеренной модернизации текста.
Как мы видим, правила практической реализации тактики
хронологической адаптации текста большей частью представляют собой
указания на то, чего нельзя делать в переводе, нежели на то, что необходимо
делать. По большому счету речь идет о проблеме выбора переводчиком тех
языковых средств, которые позволили бы решить задачу хронологической
адаптации в соответствии с указанными правилами.
Вместе с тем следует отметить, что высказанные нами положения
затрагивают только ситуации, в которых в качестве объекта перевода
351
выступают художественные тексты первого и третьего типов, то есть тексты,
являющиеся либо архаичными, либо архаичными и архаизированными
одновременно, и не относятся к архаизированным текстам, поскольку между
использованием языковых элементов в архаичных текстах и их
использованием в архаизированных текстах есть существенная разница. В
архаичных текстах языковые элементы, создающие временную дистанцию
для современного читателя, использовались авторами без всякого намерения
произвести на своих читателей какой-то эффект. В архаизированных же
текстах автор намеренно использует архаичные языковые средства для
создания определенного исторического колорита, эти средства используются
как стилистическое средство в полном соответствии с авторской концепцией
произведения, выполняют определенную стилистическую функцию. Более
того, функции архаичных языковых средств многообразны: они могут
использоваться не только как средство определенной временной окраски, но
и как средство повышения экспрессивности высказывания за счет своей
способности создавать эффект возвышенности речи, и как средство создания
иронии при столкновении в контексте с лексикой других пластов (например,
разговорной). Воспроизведение стилистической функции архаичных
языковых элементов является обязательным условием достижения
адекватности перевода. При переводе в зависимости от воспроизводимой
функции могут использоваться как архаичные элементы ПЯ, так и элементы
неархаичные. Например, достижение эффекта возвышенности речи может
быть обеспечено использованием неархаичной, а просто возвышенной
лексики, например, книжной. Эффект «стилистического слома», эффект
ироничности может быть достигнут путем сочетания в одном контексте
книжной, но не архаичной, лексики и лексики разговорной. Таким образом,
действия переводчика будут направлены прежде всего на воссоздание
конкретной стилистической функции архаизмов, которая может включать в
качестве одного из возможных вариантов и архаизацию повествования. Но и
этот вариант должен рассматриваться как стилистическая функция. Именно
352
поэтому мы не рассматриваем указанные выше способы архаизации и
модернизации текста как практические операции, направленные на
реализацию тактики хронологической адаптации применительно к
архаизированным текстам. Мы считаем, что в отношении этих текстов
уместно вести речь о реализации тактики воспроизведения стилистических
особенностей текста (в котором наличие архаизмов, например,
действительно рассматривается как стилистическая особенность). При
переводе текстов одновременно архаичных и архаизированных реализуются
обе тактики – тактика хронологической адаптации текста и тактика
воспроизведения стилистических особенностей текста.
Статус тактики хронологической адаптации текста несколько
отличается от статуса прочих тактик перевода, используемых в рамках
стратегии коммуникативно-равноценного перевода в ситуациях КСП-2автор,
КСП-2buyer(Х) и КСП-2trans(Х). Это отличие состоит в том, что данная тактика
предоставляет переводчику определенную свободу выбора, которую не
предоставляют другие перечисленные нами тактики: переводчики могут
пойти по пути большей или меньшей модернизации текста или большей или
меньшей архаизации, то есть хронологически адаптировать текст в той или
иной степени. При этом степень хронологической адаптации текста зависит
не от мастерства переводчика, а, скорее, от его теоретических установок, его
творческого метода и от понимания им задач, решаемых в процессе перевода.
Подтверждением этому могут служить переводы Шекспира, выполненные
разными переводчиками с использованием разных методов, хотя и в
пределах одной и той же тактики. Так, переводы трагедий Шекспира
Лозинским считаются более архаизированными, хотя и более
приближенными к тексту оригинала в плане выражения элементов
содержания. И многими критиками это рассматривалось как недостаток его
переводов. Например, Ю.Гаврук писал по поводу перевода М.Лозинским
«Гамлета»: «…злом перевода М.Лозинского, что отмечалось всеми
критиками, является его пристрастие к устарелым, малоизвестным, книжным
353
словам и оборотам. Этими словами засорен весь перевод… В речах Гамлета,
Офелии, всюду, где обнажаются живые человеческие мысли и страсти, они
совершенно неуместны» [Гаврук 1968:126]. Переводы той же трагедии
Шекспира, выполненные Б.Пастернаком, напротив, модернизированы в
большей степени, написаны на живом, близком читателю и абсолютно
понятном русском языке. Но при этом критики отмечают чрезмерное
проявление в тексте перевода пастернаковской поэтической
индивидуальности, что также, по их мнению, не дает оснований считать этот
перевод окончательным 43. Очевидно, оба переводчика действовали в
соответствии со своими переводческими и поэтическими убеждениями и
самостоятельно выбирали путь реализации тактики хронологической
адаптации текста.

Тактика воспроизведения функций формально-структурных

характеристик текста

Необходимо пояснить, что под формально-структурными

характеристиками текста мы понимаем особенности организации
художественного текста как некоего единства, как речевого конструкта,
определяющие специфику формы построения текста. К числу таких
особенностей организации художественного текста мы причисляем, прежде
всего, особенности композиционного и структурного построения текстов
определенных литературных жанров и определенных литературных форм.
Следует заметить, что подобного рода особенности наиболее очевидны в
текстах поэтических и менее заметны в художественной прозе.

43
По мнению В.Левика, «Пастернак все сделал для того, чтобы снять у Шекспира
эвфуизмы, условность, декламацию, чтобы приблизить бытовые характеристики
персонажей к нашему пониманию и всемерно облегчить актерам задачу сценического
воплощения образов Шекспира. Но ведь этим самым он изменил стиль Шекспира» [Левик
1968:98].
354
Общепризнанным является тот факт, что сама форма художественного
произведения обладает способностью оказывать определенное
художественно-эстетическое воздействие на читателя. Иными словами,
форма художественного текста выступает в качестве носителя эстетической
информации, которая, по мнению С.Ф.Гончаренко, представляет собой
сложный информационный комплекс, складывающийся из собственно
эстетической информации (оценка и переживание реципиентом соответствия
содержания форме и наоборот); катартической (напряженное противоречие
между разными уровнями художественной структуры текста, разрешающееся
в очистительной вспышке катарсиса, по определению Л.С.Выгодского);
гедонистической (наслаждение, получаемое реципиентом от приобщения к
таинству поэтического кода и от виртуозного мастерства автора, в
совершенстве овладевшего языковой и поэтической техникой);
аксиологической, которая объективируется в вербальных сигналах,
нацеленных на формирование у читателя целостной картины мира
Прекрасного; суггестивной, скрытой в криптосигналах внушения,
воздействующих на подсознание читетеля/слушателя, и целого ряда других
подвидов эстетической информации [Гончаренко 1999:110-111].Таким
образом, формально-структурные характеристики текста представляют собой
компонент текста, направленный на оказание определенного художественно-
эстетического воздействия путем передачи эстетической информации. По
сути, форма текста может нести только один их трех выделяемых
С.Ф.Гончаренко видов информации, заключенной в художественном тексте
(фактуальная, концептуальная, эстетическая), а именно эстетическую
информацию.
Мы предлагаем различать три типа формально-структурных
характеристик текста: 1) характеристики, наличие которых определяется
принадлежностью данного текста к определенному жанру; 2)
характеристики текста, привносимые в него автором по его собственной воле
в качестве структурных особенностей именно этого текста; 3) формально-
355
структурные особенности текста, регулярно повторяющиеся в разных
произведениях данного автора и, таким образом, являющиеся признаками
индивидуально-авторского стиля. Функции формально-структурных
особенностей третьего типа передаются в переводе в рамках тактики
воспроизведения индивидуально-авторского стиля, поэтому в этом разделе
не рассматриваются. Что касается формально-структурных особенностей
текста, относящихся ко второму типу, то их использование подчинено задаче
построения данного произведения, задаче создания данного образа и
выражения данной идеи в этом самом произведении. К примеру, анафора в
66-м сонете У.Шекспира –индивидуальная черта именно этого текста и
способ его структурной организации, отсутствующий в организации других
сонетов данного автора. На примере сонетов Шекспира можно
проиллюстрировать и наличие в художественном тексте формально-
структурных характеристик первого типа: все эти тексты строятся по форме,
присущей сонету как жанру (три четверостишья и одно двустишие с
определенной последовательностью рифм).
Поскольку формально-структурные особенности художественного
текста, как было отмечено выше, имеют способность производить
определенный коммуникативный эффект, перед переводчиком встает задача
воспроизведения именно художественно-эстетической функции этих
характеристик. Данная задача вполне согласуется с общей целью перевода –
созданием текста, представляющего собой функциональный аналог текста
оригинала.
Рассмотрение способов практической реализации данной тактики
начнем с выделения некоторых формально-структурных особенностей
прозаических текстов и определения возможных путей воспроизведения их
функций в переводе (переводческих операций). Поскольку собственно
жанровые формально-структурные характеристики прозаического текста не
играют важной роли в обеспечении соответствующего коммуникативного
эффекта, мы обратимся сразу же к характеристикам второго типа. При этом
356
следует подчеркнуть, что многие особенности формы произведения помимо
выполнения функции структурной организации текста способны выполнять и
сугубо стилистические функции, обеспечивая особую стилистическую
окраску текста, его экспрессивность, выражение отношения автора или
персонажа к описываемым событиям и т.п. Из чего следует, что
воспроизведение этих функций в переводе имеет комплексный характер (об
этом более подробно речь пойдет в соответствующем разделе) и
осуществляется одновременно в рамках тактики воспроизведения
стилистических особенностей текста и тактики воспроизведения формально-
структурных особенностей текста.
Ярким примером художественного произведения, обладающего
собственными формально-структурными особенностями, является повесть
Р.Роллана «Кола Брюньон». Одной из особенностей этого прозаического
текста является обильное использование в нем рифмы. В.Шор следующим
образом формулирует функцию рифмы в повести Р.Роллана: «…писатель…
хотел посредством ритмо-рифменной организации речевого материала
создать ощущение эмоциональной приподнятости, выразить таким способом
и бьющую через край жизненную силу народа, воплощаемого в Кола, и
органически присущее ему поэтическое мировосприятие, и значительность
передоверенных автором герою философско-лирических раздумий о жизни и
смерти» [Шор 1970:245]. Абсолютно виртуозное мастерство в передаче
рифмовки проявил М.Л.Лозинский: его текст «настолько густо насыщен
рифмами, что…приобретает, по сравнению с предыдущими переводами,
новое качество» [Шор 1970:243]. Мы видим, что в данном случае
практическим способом реализации тактики воспроизведения функций
формально-структурных характеристик текста является использование
переводческого соответствия (рифма передается рифмой) 44. При этом
44
В данном случае в качестве переводческих соответствий мы рассматриваем не
соответствия на уровне лексических единиц, а соответствия на уровне типов структурных
элементов.
357
отмечается, что М.Лозинский не всегда рифмует в том же месте текста, где
содержится рифма в оригинале: он может опустить рифму, но рифмует там,
где оригинал рифмы не содержит. По сути, речь идет о еще одной
переводческой операции – приеме компенсации. Таким образом,
использование переводческого соответствия и прием компенсации
выступают в качестве способов практической реализации тактики
воспроизведения функций рифмы, ритмической организации языкового
материала и аллитерации в переводе повести Р.Роллана «Кола Брюньон».
Успеху Лозинского в передаче функций ритмизированной и
рифмованной речи в значительной степени способствовало использование им
раешного стиха, самой свободной формы стиховой организации речевого
материала. Раешник оказался наиболее подходящей формой при переводе
этой повести, которая, по мнению исследователей, представляет собой
«своеобразный сплав стихов и прозы» [Шор 1970:245], благодаря своим
признакам и особенностям функционирования: это органически русский
стих, не имеющий аналогов в системах стихосложения других языков; это
народный стих, способный в наибольшей мере выразить фольклорный дух
повести; это не архаичная, а живая форма русского стихосложения; раешник
легче и естественнее всех других форм стиха может быть включен в прозу и
образовывать с ней органический сплав; он наполнен юмором и
приспособлен для шутовства и балагурства [Шор 1970:246-248]. Благодаря
этим качествам раешника Лозинскому удалось передать с замечательной
точностью функции ритмо-рифменных кусков оригинала (суету
повседневной жизни города, насмешливые автохарактеристики Кола,
лирический наплыв чувств, растроганность, умиленность и т.п.).
Использование тактики воспроизведения функций формально-
структурных характеристик текста в переводе поэтического произведения
можно продемонстрировать на примере переводов 66-го сонета У.Шекспира.
Прежде всего, приведем текст оригинала:
Tired with all these, for restful death I cry,
358
 As, to behold desert a beggar born,
And needy nothing trimm’d in jollity,
And purest faith unhappily forsworn,
And gilded honour shamefully misplaced,
And maiden virtue rudely strumpeted,
And right perfection wrongfully disgraced,
And strength by limping sway disabled,
And art made tongue-tied by authority,
And folly doctor-like controlling skill,
And simple truth miscall’d simplicity,
And captive good attending captain ill:
Tired with all these, from these would I be gone,
Save that, to die, I leave my love alone.

Этот сонет, как и любое поэтическое произведение, обладает рядом

формально-структурных характеристик, относящихся как к первому типу,
так и ко второму. К числу характеристик первого типа относится, прежде
всего, строгая структура, присущая жанру сонета. Все известные переводы
этого сонета на русский язык отличаются эквилинеарностью, что уже можно
рассматривать в качестве одного из способов реализации тактики
воспроизведения функций формально-структурных характеристик текста при
переводе. Очевидно, что подобная структура стиха в принципе не
противоречит законам русского стихосложения и уже во время
осуществления первых переводов сонетов Шекспира на русский язык (XIX
век) рассматривалась как вполне подходящая «оболочка» для
соответствующего содержания на переводящем языке.
Вместе с тем данный сонет обладает и особыми характеристиками
второго типа. Прежде всего, он построен на свернутых и развернутых
антитезах, которые представляют собой ряд однородных дополнений,
подчиненных одному и тому же управляющему слову to behold («видеть»).
359
Наличие одиннадцати антитез обусловливает синтаксический параллелизм
одиннадцати стихов и десятикратное повторение анафорического союза and –
«и». Все эти дополнения выражены существительными с абстрактными
значениями. В целом сонет состоит из двух частей: сложного предложения,
включающего цепочку однородных дополнений, и заключительной второй
части. Как пишет А.М.Финкель, «этот семантико-синтаксический
параллелизм обладает колоссальной силой воздействия, и не заметить его
невозможно» [Финкель 1968:165]. А.Финкель следующим образом
формулирует задачи переводчика при переводе 66-го сонета: соблюсти
ясность и выразительность мысли, простоту и многозначность слова,
четкость построения предложения и всего сонета в целом, скупость и
лапидарность образности, гармонически сочетая все эти элементы [Финкель
1968:166]. Уместно обратить внимание на то, что А.М.Финкель настаивает на
воспроизведении формальных особенностей оригинала, что можно
рассматривать в качестве скрытого призыва к использованию тактики
воспроизведения функций формально-структурных характеристик текста.
Именно в таком ключе выполнен перевод сонета С.Я.Маршаком.
Основное его достоинство – простой и ясный шекспировский тон,
соответствующий тону оригинала, интонация, совпадающая с интонацией
подлинника. М.Б.Храпченко указывает, что «разнообразие интонаций
отличает как разговорно-бытовую речь, так и письменный язык. Но именно в
художественной речи они выполняют чрезвычайно важную структурную
роль (курсив мой. – В.С.)» [Храпченко 1986:39]. Но нас интересует прежде
всего воспроизведение формально-структурных особенностей оригинала.
Синтаксико-ритмические особенности текста воспроизведены почти
безупречно (если не считать разбиения первого стиха на два предложения):
ни темп, ни мелодический ход оригинала не нарушаются в переводе,
расположение однородных дополнений такое же, как в оригинале,
анафорические «и» соединяет их так же, как в оригинале. А.М.Финкель
делает вывод, что «во всем этом и проявляется то, что называется точностью
360
и адекватностью» [Финкель 1968:178]. Если рассуждать с позиций
коммуникативно-функционального подхода к переводу, то и мы должны
сделать вывод, что перевод Маршака превосходит другие переводы с точки
зрения художественно-эстетического воздействия, которое, как кажется, в
значительной степени приближается по своему характеру к тому
воздействию, которое оказывает оригинал. Реализация тактики
воспроизведения функций формально-структурных характеристик текста
способствовала обеспечению приблизительного равенства коммуникативных
эффектов.
Вместе с тем эквивалентность перевода может быть довольно
ограниченной в связи с различиями в стихотворных формах, принятых в
разных национальных культурах. Так, например, в английской поэзии
приняты исключительно мужские рифмы, в то время как для русской
характерно чередование мужских и женских рифм. Означает ли это, что при
переводе с английского на русский мужские рифмы должны непременно
сохраняться? В.М.Журмунский пишет, что в этом случае «переводчик стоит
перед задачей – дать метрически одинаковые или сходные (эквиметрические)
переводы, конечно в пределах наличных языковых возможностей»
[Жирмунский 1973:451]. Казалось бы, ответ на вопрос дан. Однако нужно
принять во внимание и следующее утверждение В.М.Жирмунского: «…в
эквиметрической подаче иноязычного материала речь идет не о
механическом тождестве, а об эквивалентности» [Жирмунский 1973:451]. По
его словам, переводы, в которых сохраняется иноязычная поэтическая форма,
чуждая принимающей культуре, «придают иностранному поэтическому
произведению налет экзотики, совершенно несвойственный ему в
подлиннике» [Жирмунский 1973:452].
Наиболее показательный пример – автопереводы И.А.Бродского,
который, как известно, настаивал на точной передаче и размера, и рифмы,
всех формальных характеристик поэтического произведения при переводе с
русского языка на английский и последовательно реализовывал этот свой
361
переводческий принцип в переводе собственных стихотворений на
английский язык. А.С.Волгина приводит слова Питера Франса: «В то время
как другие часто жертвуют рифмой и метром, для него они составляли суть
стихотворения. Как он выразился в письме ко мне, «форма – это то, что
отличает стихотворение от прозаического произведения, и при переводе
стихотворения форма – это первое, что надлежит сохранить» [Волгина
2005:58]. Результат этого своеобразного переводческого эксперимента
вызвал весьма противоречивые отзывы американской литературной критики.
В то время как одни рецензенты отмечали, что автопереводы Бродского
обогатили англоязычную литературу, другие указывали, что по своему
звучанию они отнюдь не соответствуют оригиналу, прежде всего потому, что
их форма, представляющая собой, по сути, точный слепок с формы
оригинала, вызывает у англоязычных читателей непредусмотренные поэтом
ассоциации. Как признавал Дерек Уолкот, «при переводе на английский
шестистопная рифмованная структура, обычная для русской поэзии, рискует
вызвать ассоциации комического, пародийного или иронического характера.
Ни один современный английский или американский поэт не пойдет на такой
риск, как употребление женских окончаний в совершенно серьезном
контексте…» (цит. по [Волгина 2005:66]). При этом известно, что в
современной английской поэзии рифма сохраняется преимущественно в
детской и иронической литературе. Анализируя автоперевод цикла “A Part of
Speech” («Часть речи»), переведенный Бродским с использованием дольника,
тяготеющего к трехсложной схеме, А.С.Волгина делает справедливый вывод:
«Стих «Части речи», звучащий классично для русского читателя, на
англоязычного производит впечатление непривычного, экспериментального»
[Волгина 2005:111]. Еще более справедливо и неопровержимо обобщающее
заключение А.С.Волгиной: «Перенесенные в иное культурное пространство,
метр, ритм, принципы рифмовки приобретают характер реалий чужой
культуры» [Волгина 2005:122].

362
 Соответственно, передача некоторых особенностей поэтической формы
предполагает учет выразительных возможностей переводящего языка и
поэтических традиций, сложившихся в принимающей культуре. Строгое
сохранение размера и рифмы в переводе поэтических произведений далеко
не всегда обеспечивает воспроизведение художественной ценности
произведения как такового. Как писал Е.Г.Эткинд, «один и тот же размер на
разных языках может обладать иной функциональной нагрузкой» [Эткинд
1963:266]. И далее: «Воспроизведению в переводе подлежит не отдельно
взятый элемент, а та функция, которая этому элементу присуща, иначе
говоря, единство, в состав которого тот или иной элемент входит» [Эткинд
1963:279]. Соответствующие изменения размера и рифмы (переводческие
операции) обеспечивают не механическое тождество разноязычных текстов,
а именно эквивалентность перевода, которая является одним из условий
обеспечения соответствующего коммуникативного воздействия на
получателя перевода или, говоря словами Е.Г.Эткинда, «…принцип
«функционального подобия»…позволяет создать в переводе не
ф о р м а л ь н о – м е т р и ч е с к о е, а р и т м и к о – и н т о н а ц и о н н о е
(разбивка автора. – В.С.) подобие» [Эткинд 1963:268].
Возникает вопрос: при помощи каких средств и приемов
обеспечивается такое подобие? В данном случае мы опять же
придерживаемся точки зрения Е.Г.Эткинда, который писал: «Творческие
поиски метрического и ритмического соответствия оригиналу всегда
оказываются поисками нового ритмико-интонационного единства,
воссоздающего – на другом языке – единство, присущее подлиннику. На
пути этих поисков нет и не может быть ограничений: число соотносительных
факторов, которые подлежат учету, настолько велико, и сами эти факторы…
настолько многообразны, что едва ли можно предписать переводчику какие-
либо общие, на все случаи пригодные правила» [Эткинд 1963:280].
Наиболее сложные задачи – с точки зрения реализации тактики
воспроизведения функций формально-структурных характеристик текста –
363
встают перед переводчиком в тех случаях, когда оригинал принадлежит к
жанру, неизвестному в культуре переводящего языка. Здесь речь идет о
воспроизведении функций формально-структурных характеристик первого
типа, то есть характеристик, определяемых принадлежностью к данному
жанру. В подразумеваемых нами ситуациях сама форма текста противоречит
литературной традиции принимающей культуры, кажется чуждой, по
крайней мере, на первых порах, пока не произошло ее освоение средствами
переводящего языка. Но именно такое освоение чужеродной формы
выступает в качестве одной из важнейших задач переводчика в данной
ситуации. В принципе, в этой области перевода переводчики могут пойти
одним из двух возможных путей: либо просто проигнорировать своеобразие
художественной формы, либо попытаться воспроизвести это своеобразие.
Именно так обстояло дело с переводом произведений японской поэзии
(хокку, танка) на разные европейские языки. Как пишет В.Маркова, первые
переводчики хокку и танка на английский язык либо превращали их в
альбомные стихи, украшая европейскими условными «красивостями», либо
пространно, прозаически растолковывали их [Маркова 1968:271]. Но если
исходить из того, что сама форма художественного произведения – это
способ оказания определенного эстетического воздействия на читателя,
создания определенного эмоционального фона, то игнорирование
своеобразия художественной формы представляется нарушением принципа
адекватности перевода, а потому не может быть оправдано. Для японских
хокку и танка характерно особое структурное построение (три строки в
хокку, пять строк – в танка с определенным количеством слогов в каждой
строке), отсутствие рифмы, использование большого количество созвучий,
ономатопеи, экономное употребление эпитетов и метафор, непривычные для
европейцев цвето-звуковые ассоциации, очень сильные аллюзии. Следует
подчеркнуть, что в случае с японской поэзией переводчики не старались
трансформировать характерную для нее структуру в структуры, привычные
русскоязычному читателю. Они искали в русском языке и в русском
364
стихосложении такие средства, которые позволили бы выразить то
настроение и то мировосприятие, которыми пропитано каждое произведение
японского поэта. При этом воссозданная ими поэтическая форма все же
весьма далека от традиционно русской и содержит в себе характерные
признаки японской традиционной поэзии. Например:
Сумрак над морем.
Лишь крики диких уток вдали
Смутно белеют.
По своей структуре перевод весьма близок к оригиналу: то же
количество строк (эквилинеарность), максимально близкое к оригиналу
количество слогов в каждой строке (5-9-5). В результате русскоязычный
читатель получил произведение, оказывающее определенное художественно-
эстетическое воздействие и – одновременно – дающее представление об
особенностях национальной японской поэзии.
Из приведенных примеров можно сделать следующий вывод: характер
переводческих операций, осуществляемых в рамках реализации тактики
воспроизведения формально-структурных особенностей текста, зависит, во-
первых, от самого типа этих особенностей (первый или второй), во-вторых, –
от функции, выполняемой данной формальной особенностью в данном
произведении, в-третьих, от наличия в принимающей культуре
традиционных форм стиха, которые могут отличаться от существующих в
исходной культуре, но обладают тем же функциональным потенциалом.
Можно сделать следующее заключение:
- Формально-структурные особенности текста, относящиеся к первому
типу, то есть являющиеся признаками данного жанра, воспроизводятся в
переводе путем создания аналогичной формы, структуры текста.
- Передача формально-структурных особенностей второго типа
предполагает учет как самого характера использованной формы, так и
выполняемой ею функции. Использование соответствия в ПЯ
представляется оптимальным решением, если оно обеспечивает передачу той
365
функции, которую выполняет данная формальная особенность в оригинале.
Но если в ПЯ имеется средство более точного воспроизведения функции
структурного элемента оригинала, не совпадающее или нестрого
совпадающие с ним по форме, то преимущество отдается именно ему (форма
раешного стиха оказалась наиболее удачным способом воспроизведения
рифмы в повести Р.Роллана).

Тактика воссоздания образной структуры текста

Использование тактики воссоздания образной структуры текста в

рамках стратегии коммуникативно-равноценного перевода, обязательной и
единственно возможной в коммуникативных ситуациях КСП-2автор, КСП-
2buyer(Х) и КСП-2trans(Х), является условием обеспечения необходимого
художественно-эстетического воздействия на получателя перевода.
Использование указанной тактики определяется целью осуществления
перевода художественного текста: создать коммуникативно-функциональный
аналог ИТ на переводящем языке.
Ключевым понятием в рамках обсуждения данного вопроса является,
несомненно, понятие художественного образа. Общее определение образа
предлагает П.Г.Пустовойт: «воспроизведение типических явлений жизни в
конкретно-индивидуальной форме» [Пустовойт 1965:114]. М.Н.Эпштейн
определяет художественный образ как категорию эстетики,
характеризующую особый, присущий только искусству способ освоения и
преобразования действительности, а также как любое явление, творчески
воссозданное в художественном произведении (особенно часто –
действующее лицо или литературного героя), например, образ войны, образ
народа, образ Наташи Ростовой в «Войне и мире» Л.Н.Толстого [Эпштейн
1987:252]. Таким образом, художественный образ обладает устойчивой
способностью соотноситься с внехудожественными явлениями, вбирать
внеположную ему действительность [Эпштейн 1987:252]. Художественная
366
специфика образа определяется не только тем, что он отражает и
осмысливает существующую действительность, но и тем, что он творит
новый, небывалый, вымышленный мир. В литературном образе вычленяются
два основных компонента – предметный и смысловой, сказанное и
подразумеваемое и их взаимоотношение. Соответственно, предлагается
троякая классификация образов: предметная, обобщенно-смысловая и
структурная [Эпштейн 1987:253-254]. Предметность образа разделяется на
ряд слоев: статичные образы-детали (от мельчайших подробностей до
развернутых описаний, таких как пейзаж, портрет, интерьер); фабульный
образный строй, проникнутый целенаправленным действием и состоящий из
внешних и внутренних движений: событий, поступков, настроений,
стремлений, расчетов и т.д.; образы характеров и обстоятельств, стоящие за
действием, обусловливающие его импульсы, обнаруживающие себя во всей
совокупности фабульных действий: столкновениях, коллизиях и конфликтах;
образы судьбы и мира, бытие вообще, каким его видит художник. По
смысловой обобщенности образы делятся на индивидуальные, характерные,
типические, образы-мотивы, топосы, архетипы. По структуре, то есть
соотношению предметного и смыслового планов, образы делятся на а)
автологические, «самозначимые», в которых оба плана совпадают, б)
металогические, в которых явленное отличается от подразумеваемого
(например, образы-тропы), в) аллегорические и символические [Эпштейн
1987:254].
Многослойность художественного образа, многогранность образной
структуры произведения, представленная в приведенной классификации,
принципиально важна с точки зрения задач, стоящих перед переводчиком.
Она указывает на необходимость увидеть в произведении не только его
поверхностный слой, представленный образами действующих лиц,
обстановки, самих действий и обстоятельств, но и ту составляющую образов,
которая сводится к подразумеваемому, невысказанному, формально не
описанному, но при этом выводит на чувственное постижение и логическое
367
понимание образов-обобщений, вплоть до образов судьбы и мира. Как
указывает О.В.Петрова, «художественный образ – это не всегда
типизированное, обобщенное изображение человека. В художественном
произведении через описание конкретных людей и событий может быть
создан обобщенный образ целой эпохи, образ общества, образ природы и
т.д.» [Сдобников, Петрова 2006:381]. М.М.Бахтин, выделяя и анализируя
народно-праздничные формы и образы, пиршественные образы, гротескный
образ тела и образы материально-телесного низа в романе Ф.Рабле, а также
способы их языкового представления в материале произведения [Бахтин
1990], в то же время показывал, как через образы конкретные (образы-
детали) стоится образ эпохи, культуры Средневековья и Возрождения в
конкретном с точки зрения географии регионе. Причем, среди
анализируемых М.М.Бахтиным образов мы находим и образы типические, и
топосы, и архетипы, и аллегорические образы (в соответствии с разными
разделами представленной классификации). Таким образом, можно сказать,
что если не все, то по крайней мере многие образы в художественном тексте
обобщают, сохраняя при этом свою предметность, конкретность. На самом
деле, образ Наташи Ростовой, при всей его конкретности, не может не иметь
типических черт, отражающих особенности самой эпохи, к которой
принадлежит героиня. Обладая индивидуальными характеристиками,
приписанными ей автором, Наташа в то же время – представитель
определенного социума, возможного только в определенный социально-
исторический период в определенной стране. И ее поступки, их мотивы, ее
устремления продиктованы именно условиями данной эпохи (образ эпохи).
К настоящему времени уже предпринимались попытки дать
определение образной структуре текста. В частности, С.А.Алексеев выделяет
ассоциативно-образный компонент смысла текста в качестве отдельной
смысловой структуры, служащей в тексте на благо его цельности и
работающей «в читательском сознании на порождение скрытых, подспудных
ассоциативных и метафорических смыслов, которые, в конечном счёте, могут
368
оказаться важнее буквального содержания» [Алексеев 2009:5]. Таким
образом, мы видим, что автор противопоставляет буквальное содержание
текста ассоциативным смыслам и, соответственно, возникающие в сознании
читателя образы должны быть противопоставлены тем предметным образам,
которые обнаруживаются в самом тексте произведения. Мы не можем
согласиться с такой постановкой вопроса, полагая, что все образы, которые
присутствуют в тексте в явной или неявной (на уровне ассоциаций или
подразумеваемого) форме, должны объединяться в единую систему образов,
взаимосвязанных друг с другом. Рассматривая различные переводы
Геттисбергской речи А.Линкольна, С.А.Алексеев должен был бы обратить
внимание на то, что упоминание 16-м президентом США павших на поле
битвы наверняка вызывает в сознании современных читателей речи образ
Гражданской войны в США (настолько конкретный, насколько это
позволяют имеющиеся у современных американских читателей фоновые
знания). Да и у читателей перевода этой речи в сознании неизбежно
возникает образ войны. Следовательно, появление определенных
ассоциаций, которые тоже есть образы, оказывается возможным только
благодаря наличию в структуре текста еще более определенных образов:
одни образы вызывают к жизни другие образы, являются причиной их
актуализации в сознании читателя. Налицо определенная системность
образной структуры текста.
Таким образом, образная структура текста есть, по сути, система,
объединяющая определенными связями все разноуровневые (то есть
относящиеся к разным слоям) образы, независимо от их природы (см. выше
классификацию образов М.П.Эпштейна). Даже единичный образ, образ-
деталь не случаен в тексте, а занимает свое определенное место в общей
системе образов, работая на создание образа той действительности, которую
рисует автор и, возможно, служит цели выражения авторского видения этой
действительности и его отношения к ней.

369
 Отличие литературного образа от прочих художественных образов
заключается в том, что это образ словесный, то есть создаваемый (а в
переводе – воссоздаваемый) из языкового материала. Именно это очевидное
обстоятельство, как это ни парадоксально, создает основные проблемы в
процессе реализации тактики воссоздания образной структуры текста в
переводе. Обстоятельство представляется парадоксальным, хотя и всего
лишь внешне, уже потому, что сами образы даны переводчику изначально, в
самом тексте оригинала. Их не нужно сочинять, их нужно только увидеть, а
также понять их взаимосвязь, взаимозависимость. Отсюда и задача
воссоздания системы образов в переводе. Как писал Вл.Россельс, «автор
создает в своем произведении типические характеристики героев или
лирический характер рассказчика – и переводчик делает то же на языке
перевода… Автор пользуется изобразительными возможностями своего
языка для создания речевых характеристик героев, общего стиля
повествования, образности его ткани – и переводчик использует все ресурсы
того языка, на который он переводит, для создания адекватов…» [Россельс
1984:138]. Вместе с тем автор оригинала и переводчик пользуются далеко не
одинаковым языковым материалом, в одном случае создавая словесные
образы, в другом – воссоздавая их. М.Л.Лозинский в одном из своих
выступлений вполне справедливо указывал на то, что «…два языка всегда
несоизмеримы. У них неодинаковое строение, у них несовпадающее
семантическое содержание слов, неодинакова ассоциативная атмосфера,
окружающая каждое из этих слов, они обладают неоднородной языковой
палитрой и неодинаковыми средствами выразительности». При этом
переводчик «с помощью… своего материала должен добиться того же
эффекта, который дается оригиналом» [Лозинский 1987:94]. Не столько
осознание факта различий между языками, сколько осознание общей задачи
художественного перевода приводит теоретиков к выводу о том, что для
воссоздания художественной ценности произведения в переводе – а значит,
для воссоздания системы художественных образов – ориентироваться
370
следует не столько на языковые соответствия, сколько на «художественные
соответствия» (термин Г.Р.Гачечиладзе), или на «функциональные аналоги».
«Различие в языковых и художественных соответствиях – это прежде всего
различие точек зрения: все зависит от того, ищет ли переводчик в процессе
перевода соответствие слову подлинника или же пытается найти
художественное соответствие (то есть передать эстетическую ценность
подлинника посредством создания равной эстетической ценности), пытается
передать содержание подлинника при такой же силе воздействия
художественной формы» [Гачечиладзе 1972:89]. Аналогичную точку зрения
высказывал и Вл.Россельс: «В каждый момент творчества он (переводчик. –
В.С.) представляет себе все произведение в целом, в единстве смысла и
чувства с их образным выражением, и помнит, что переводятся не слова, а
мысли и образы, не языковой, а речевой и интонационный строй
подлинника…» [Россельс 1984:138]. А.В.Федоров, избавив свои
утверждения, в которых он отстаивал лингвистический подход к переводу, от
излишней категоричности, в одной из своих работ он писал: «Полноценность
перевода здесь может быть достигнута, как об этом уже говорилось, только в
функциональном плане – и по отношению не к отдельно взятым деталям, а к
тому целому, каким является литературное произведение, носящее печать
творческой личности писателя, будь то лирическое стихотворение, цикл
стихов, поэма, драма, новелла или роман» [Федоров 1983б:177]. Отметим,
что в подобной постановке вопроса проявляется отнюдь не механистический,
и даже не узко-лингвистический подход к переводу, а именно
функциональный подход, предполагающий учет и функции текста, и
функций входящих в него единиц.
Если рассматривать приведенные высказывания основоположников
отечественной теории перевода как своего рода практические указания, то
становится вполне очевидным, что для воспроизведения образной структуры
оригинала переводчик должен ориентироваться именно на те элементы ПЯ,
которые способны выполнить в переводе ту же функцию, что и элементы ИЯ
371
в тексте оригинала. При этом становится абсолютно несущественной степень
структурно-семантического подобия единиц ПЯ единицам ИЯ в оригинале.
Таким образом, проблема воспроизведения образной структуры текста
решается, прежде всего, путем нахождения функционального аналога.
Для создания художественных образов используются единицы разных
уровней языка. Однако, несомненно, основным средством создания
художественного образа является слово. Как писал П.Г.Пустовойт, «слово,
выполняя свою эстетическую роль, является важнейшим средством создания
художественного образа…Иначе говоря, слово, будучи средством создания
художественного образа, обнаруживает свою стилистическую способность –
образность» [Пустовойт 1965:114]. Возможности использовать слово для
создания образа и, соответственно, для оказания определенного воздействия
на получателя текста определяются не только наличием у слова такого
компонента значения, как образность, но и возможностью определенным
образом располагать слова в тексте, создавать определенные сочетания слов
по смыслу, а также наличием у слова того, что называют «эмоциональным
ореолом». Заметим, что все эти факторы уникальны сами по себе, то есть
сугубо индивидуальны для каждого слова и для каждого случая
использования слов в процессе создания текста.
Но подобного рода сложности в нахождении функционального аналога
единицы ИЯ, равно как и сама необходимость поиска такого аналога для
воссоздания образа в переводе возникают, когда использование прямого
словарного соответствия невозможно «по языковым условиям». В остальных
же случаях нет смысла обращаться к использованию каких-либо языковых
преобразований, и такая переводческая операция, как использование
межъязыкового соответствия, представляется вполне оправданной и
оптимальной. В данном случае языковое соответствие одновременно
является и «художественным соответствием». Отказ от использования
межъязыкового соответствия, если оно вполне удачно воссоздает образ в
переводе, следует рассматривать как переводческую ошибку.
372
В.А.Дмитренко, сопоставляя буквальный и вольный подходы к
художественному переводу, указывает, что последний, «основываясь на
общем положении о расхождении языков, почти совсем не учитывает их
возможное сходство, встречающиеся совпадения, что приводит к
существенным отклонениям от оригинала» [Дмитренко 1974:22].
Разумеется, внимание как практиков, так и теоретиков перевода
привлекают прежде всего не случаи простого решения интересующей нас
проблемы за счет использования соответствий, а случаи, когда возникает
необходимость в поиске функциональных аналогов. Однако, как показывает
анализ работ, посвященных проблемам практики перевода, ошибочные
решения переводчиков при воссоздании образов связаны не столько с
необоснованным использованием соответствий и не столько с неудачами в
нахождении функциональных аналогов, сколько с неправильным
восприятием образа, его специфики, авторского намерения, реализованного в
создании данного образа, и, соответственно, с использованием языковых
средств, не позволяющих воссоздать именно авторский образ.
В качестве примера приведем перевод уже известных нам строк из
произведения Э.По «Ворон»:
And the silken, sad, uncertain rustling of each purple curtain
Thrilled me – filled me with fantastic terrors never felt before.
Ранее мы использовали этот пример для иллюстрации тех
переводческих операций, которые могут быть осуществлены для
воспроизведения стилистических особенностей оригинала (а именно,
ономатопеи). В данном случае нам представляется уместным сравнить два
перевода этих строк, чтобы оценить степень успешности воссоздания образа,
привнесенного автором в текст.

Перевод М.Зенкевича:
Шелковый, тревожный шорох в пурпурных портьерах, шторах
Полонил, наполнил смутным ужасом меня всего…

373
 Перевод В.М.Василенко:
Шорох шелковый, не резкий, алой, легкой занавески
Наполнял безмерно страхом, погружая в смутный бред!

Несомненно, использование ономатопеи в данном случае совсем не

случайно: она служит не только для того, чтобы показать читателю
колыхание штор (портьер, занавесок), которые при этом еще и издают легкий
звук, но дать ему возможность услышать это звучание. Условно-визуальное и
условно-слуховое восприятие здесь сливаются воедино, обеспечивая
наиболее полное восприятие образа, своего рода погружение читателя в
ситуацию, вовлечение его в обстановку. В переводе М.Зенкевича, по нашему
мнению, акцент сделан именно на воссоздание этого эффекта, на
воспроизведение функции ономатопеи путем использования аналогичного
приема и, как результат, авторский образ воссоздается в сознании читателя
без искажений: то же колыхание штор и издаваемый ими звук, причем звук
сам по себе тревожный (sad, uncertain / тревожный), а поэтому в сочетании с
непонятным колыханием штор способный вызвать ужас. В переводе
В.М.Василенко функция авторской ономатопеи воспроизведена не столь
успешно; возможно, не хватило еще одного слова со звуком «ш», а
аллитерация в двух рядом стоящих словах делает сочетание слов
труднопроизносимым («шорох шелковый»). Но главное – в использовании
определения «алая» для занавески. У Зенкевича использовано
прилагательное «пурпурный», которое не только ближе по значению к
английскому purple, но и в большей степени соответствует характеру образа
ситуации. Пурпурный – все-таки не такой яркий, как алый, это более
приглушенный цвет, а значит – в данном случае – не привлекающий к себе
излишнего внимания в рамках сумрачной, тревожной обстановки. Появление
же эпитета «алый» в переводе В.М.Василенко создает своего рода яркое
пятно, к которому невольно привлекается внимание читателя, тем более что
ощущение тревожности и сумрачности в этой строке перевода вовсе не
374
поддерживается. В результате акцент делается не на условно-слуховое
восприятие ситуации, к чему стремился Э.По, создавая данный образ, а на
условно-зрительное восприятие. Но при этом остается не совсем понятным,
почему звук, издаваемый этой яркой занавеской (такой, в общем-то,
праздничной на вид), наполняет героя страхом. Следовательно, можно
говорить об искажении образа ситуации в переводе, а возможно, даже о
полном разрушении образа.
Таким образом, в процессе воссоздания образной структуры текста как
такового самым существенным является не факт отнесенности используемых
единиц ПЯ к языковым соответствиям, а факт соответствия характера
созданного переводчиком образа характеру образа оригинального,
соответствия смысла образа в переводе смыслу авторского образа. Сама по
себе технология перевода, важная для решения задач, связанных с
формальной стороной произведения (воспроизведение стилистических
особенностей текста, особенностей индивидуального стиля, воссоздание
национальной специфики текста и т.п.), и заключающаяся в использовании
тех или иных лингвистических средств для решения этих задач, становится
менее существенной при воссоздании образной структуры текста. Здесь
особую важность представляет то, насколько удалось переводчику создать
картину, имеющую тот же смысл, что и картина в оригинале, а какими
именно языковыми средствами он это сделал – с точки зрения соотношения
единиц двух языков – не имеет значения и зависит исключительно от
мастерства переводчика и его способности «увидеть» образ в оригинале.
Создавая художественный образ, автор текста может апеллировать к
фоновым знаниям читателя, в структуру которых входит и представление о
традициях использования того или иного образа, сложившихся в данной
культуре. Соответственно, важным моментом в реализации тактики
воспроизведения образной структуры текста является учет национальных
особенностей образных традиций ИЯ и ПЯ, традиций, укоренившихся в двух
культурах. Культурологический и литературоведческий анализ традиций
375
исходной культуры и культуры переводящего языка могут выявить
существенные различия в интерпретации одного и того же образа
представителями разных языковых коллективов. «В каждом языке, у каждого
народа имеется своя, только ему присущая система образного отражения
мира, свои фоновые знания, приводящие к появлению тех или иных
ассоциаций. Механический перенос из одного языка в другой может не
только разрушить образ, но и создать другой, противоречащий авторскому
замыслу» [Сдобников, Петрова 2006:389]. Кроме того, следует принимать во
внимание, что определенная интерпретация образа данным автором может
прослеживаться во всем его творчестве, либо на некотором этапе его
творчества, что тоже существенно с точки зрения восприятия образа
переводчиком и его воспроизведения в тексте на ПЯ.
Один из таких примеров приводит в своей статье М.П.Кизима [Кизима
1989]. Автор анализирует перевод стихотворения американского поэта
Роберта Лоуэлла (1917-1977) “Fall 1961”, выполненный В.Топоровым. В
четвертой строфе стихотворения появляется образ паучка:
A father’s no shield
for his child.
We are like a lot of wild
spiders crying together,
But without tears.
В переводе В.Топорова эта строфа предстает в следующем виде:
Сын без защиты.
Отец не щит, а
паук в той банке,
где от испуга
едят друг друга.
М.П.Кизима утверждает, что значимым является сам уменьшительно-
ласкательный суффикс («паучок»). В русской национальной образной
традиции пауки – это действительно пауки в банке, поедающие друг друга. В
американской образной традиции образ паучка имеет особое место и связан с

376
деятельностью пуританского проповедника XVIII века Дж.Эдвардса,
известного своими строгими религиозными взглядами. В трактате «О
насекомых» (On Insects) Дж.Эдвардс уподобляет человека паучку, который
наслаждается свободой полета в прозрачном воздухе, не замечая, что ветер с
запада неумолимо несет его к морю и смерти. Именно в таком виде этот
образ вошел в американскую национальную традицию. Кроме того, сам
Лоуэлл в своем раннем стихотворении «М-р Эдвардс и паук» (Mr. Edwards
and the Spider) обращается к тому же образу, трактуя его в соответствии с
установившейся традицией: человек уподобляется паучку в руках потаенного
бога: он летит, радуясь жизни, не ведая того, что устремляется к гибели, и в
этой гибели каждый паучок абсолютно одинок [Кизима 1989:137].
В стихотворении «Осень 1961 года», написанном после Карибского
кризиса, Лоуэлл вновь обращается к образу паучка, но в этот раз он
полемизирует и с эдвардсовской концепцией человека, и с самим собой. Под
влиянием угрозы ядерной смерти лирический герой размышляет о
взаимосвязанности всех людей, о невозможности скрыться в скорлупу своего
«я», отгородиться традиционными ценностями («отец больше не защита
своему ребенку»). В пауках больше нет неведения и беспечности. Осознание
трагической ситуации ведет людей к стремлению объединиться, а не к
изоляции.
Как мы видим, отказ от учета национальной образной традиции и
особенностей использования образа в творчестве поэта привел переводчика к
серьезной ошибке: под влиянием стереотипа собственной национальной
культуры переводчик неправильно интерпретировал образ, исказил образную
картину произведения и его смысл в переводе.
Таким образом, реализация тактики воспроизведения образной
структуры текста в художественном переводе означает воссоздание всей
системы художественных образов текста в их взаимозависимости. В рамках
данной тактики обязательным является учет национальных образных
традиций в исходной и принимающей культурах, а также учет значимости и
377
особенностей функционирования данного образа в творчестве переводимого
автора. В качестве практических средств реализации данной тактики могут
выступать как языковые соответствия, так и функциональные аналоги,
обнаруживаемые на разных языковых уровнях и представляющие собой
«художественные соответствия». Слово является не единственным средством
создания и воссоздания образа, а выполняет эту функцию наряду с такими
средствами, как особая аранжировка слов в тексте, особая ритмическая
организация текста, композиция. Ошибки в воспроизведении образной
структуры текста связаны с неверной интерпретацией образа переводчиком, с
отсутствием учета национальных образных традиций, с использованием
случайных слов, не соответствующих характеру образа в оригинале. Ошибки
в воспроизведении образной структуры текста могут привести либо к
искажению образа, либо к его полному разрушению, что, в свою очередь,
приводит к искажению общего смысла текста и не позволяет обеспечить
необходимое коммуникативное воздействие на получателя перевода.
Другими словами, в этом случае цель перевода в ситуациях КСП-2автор, КСП-
2buyer(Х) и КСП-2trans(Х) оказывается не реализованной.

4.3.4. Комплексная реализация тактик перевода

художественного текста

Выявленные нами ранее тактики перевода художественного текста

реализуются комплексно, то есть одновременно, в процессе создания ПТ.
Представление о том, что при создании ПТ тактики могут использоваться
поочередно, противоречило бы самому характеру переводческого процесса,
т.к. переводчик создает текст на ПЯ, в котором должны сразу же
материализоваться все найденные переводчиком решения. Другими словами,
ориентируясь на особенности текста оригинала, воспринимаемые как бы
дискретно, по отдельности, переводчик создает продукт, в котором
выявленные им особенности воспроизводятся – насколько это возможно и
378
необходимо – в комплексе, всей своей совокупностью обеспечивая
необходимое художественно-эстетическое воздействие.
Рассмотрим, каким образом осуществляется комплексная реализация
тактик перевода художественного текста на конкретном примере.
В качестве примера рассмотрим перевод отрывка из романа
И.С.Тургенева «Отцы и дети», выполненный Майклом Пэрсглавом 45.
Места, по которым они проезжали, не могли назваться живописными. Поля, все
поля, тянулись вплоть до самого небосклона, то слегка вздымаясь, то опускаясь снова;
кое-где виднелись небольшие леса, и, усеянные редким и низким кустарником, вились
овраги, напоминая глазу их собственное изображение на старинных планах
екатерининского времени. Попадались и речки с обрытыми берегами, и крошечные пруды
с худыми плотинами, и деревеньки с низкими избенками под темными, часто до половины
разметанными крышами, и покривившиеся молотильные сарайчики с плетенными из
хвороста стенами и зевающими воротищами возле опустелых гумен, и церкви, то
кирпичные с отвалившеюся кое-где штукатуркой, то деревянные с наклонившимися
крестами и разоренными кладбищами. Сердце Аркадия понемногу сжималось. Как
нарочно, мужички встречались все обтерханные, на плохих клячонках; как нищие в
лохмотьях, стояли придорожные ракиты с ободранною корой и обломанными ветвями;
исхудалые, шершавые, словно обглоданные, коровы жадно щипали траву по канавам.
Казалось, они только что вырвались из чьих-то грозных, смертоносных когтей — и,
вызванный жалким видом обессиленных животных, среди весеннего красного дня вставал
белый призрак безотрадной, бесконечной зимы с ее метелями, морозами и снегами... «Нет,
- подумал Аркадий, - небогатый край этот, не поражает он ни довольством, ни
трудолюбием; нельзя, нельзя ему так остаться, преобразования необходимы... но как их
исполнить, как приступить?..»
Так размышлял Аркадий... а пока он размышлял, весна брала свое. Все кругом
золотисто зеленело, все широко и мягко волновалось и лоснилось под тихим дыханием
теплого ветерка, все – деревья, кусты и травы; повсюду нескончаемыми звонкими
струйками заливались жаворонки; чибисы то кричали, виясь над низменными лугами, то
молча перебегали по кочкам; красиво чернея в нежной зелени еще низких яровых хлебов,
гуляли грачи; они пропадали во ржи, уже слегка побелевшей, лишь изредка выказывались
45
Turgenev Ivan. Fathers and Children / Transl. by Michael Pursglove. – Richmond: Oneworld
Classics Ltd., 2010. – 235 p.

379
их головы в дымчатых ее волнах. Аркадий глядел, глядел, и, понемногу ослабевая,
исчезали его размышления... Он сбросил с себя шинель и так весело, таким молоденьким
мальчиком посмотрел на отца, что тот опять его обнял.
- Теперь уж недалеко, — заметил Николай Петрович, — вот стоит только на эту горку
подняться, и дом будет виден. Мы заживем с тобой на славу, Аркаша; ты мне помогать
будешь по хозяйству, если только это тебе не наскучит. Нам надобно теперь тесно сойтись
друг с другом, узнать друг друга хорошенько, не правда ли?
- Конечно, — промолвил Аркадий, - но что за чудный день сегодня!
- Для твоего приезда, душа моя. Да, весна в полном блеске. А впрочем, я согласен с
Пушкиным - помнишь, в Евгении Онегине:
Как грустно мне твое явленье,
Весна, весна, пора любви!
Какое...
- Аркадий! — раздался из тарантаса голос Базарова, - пришли мне спичку, нечем трубку
раскурить…
- Хочешь сигарку? — закричал опять Базаров.
- Давай, - отвечал Аркадий…
…Четверть часа спустя оба экипажа остановились перед крыльцом нового
деревянного дома, выкрашенного серою краской и покрытого железною красною крышей.
Это и было Марьино, Новая слободка тож, или, по крестьянскому наименованью,
Бобылий хутор.
Перевод:
The area through which they were travelling could not be termed picturesque. Fields and
more fields stretched right to the horizon, the ground rising gently then falling away again. Here
and there small woods could be seen, and winding ravines with scattered low bushes reminded
one of their depiction on maps of Catherine’s time.* There were little rivers with eroded banks
and diminutive ponds with flimsy dams, and little villages with low huts under dark, often semi-
collapsed roofs, and threshing barns leaning at an angle, with wattle walls and gaping doorways
beside their deserted threshing floors, and churches, some brick, with peeling plasterwork, some
wooden, with crooked crosses and derelict graveyards. Arkady’s heart gradually sank. To make
things worse, the peasants they met were in tatters, riding broken-down nags. Willows stood
along the road like ragged beggars, their bark stripped and their branches broken; emaciated,
shaggy, apparently starving cows greedily cropped the grass along the ditches. They seemed to
have only just escaped from the clutches of some fearsome deadly claws. And, summoned up by
the pitiful sight of these debilitated animals on a beautiful spring day, there arose the white
380
spectre of implacable, endless winter, with its blizzards, frost and snow. “No,” thought Arkady,
“this isn’t a rich area. It doesn’t strike one as either prosperous or hardworking. He cant’s stay
here. He can’t. There’s got to be a transformation. But how that can be achieved? How do we
proceed?”
Thus mused Arkady – but while he mused, spring was coming into its own. Everything
for miles around – trees, bushes, grass – was a golden green, everything was waving gently and
gleaming under the quiet breath of a warm breeze, everywhere larks were singing their ceaseless,
resonant song; lapwings were calling as they wheeled above the low-lying meadows then ran
silently through the tussocks of grass; rooks, beautiful flashes of black, wandered among the
tender green of the low spring corn; they disappeared amongst the rye, which was already dusted
with white; only occasionally did their heads appear among its smoky waves. Arkady looked,
and looked again, and his musings gradually grew fainter, until they disappeared… He threw off
his greatcoat and, just like a little boy, looked so happily at his father that Nikolai Petrovich
embraced him again.
“Not far now,” remarked Nikolai Petrovich. “We’ve just got to go up that hill and then
we’ll see the house. We’ll get on fine together, Arkady. You can help me run the farm, if that
won’t be too boring for you. We must work together closely, get to know each other well, isn’t
that right?”
“Of course,” said Arkady, “but what a wonderful day it is today.”
“In honour of your arrival, dear boy. Yes, spring in all its glory. However, I’m with
Pushkin. You remember in Eugene Onegin?
How sad for me your coming is,
O springtime, spring, the time of love!*
“Arkady!” The voice of Bazarov came from the tarantass. “Give me a match. I’ve
nothing to light my pipe with.”…
…“Do you want a cigar?” Bazarov shouted again.
“Go on,” replied Arkady…
…A quarter of an hour later both vehicles halted in front of the porch of a new wooden
house, painted grey and roofed with red iron. This was Marino, also known as New Village or, as
the peasants called it, Poor Man’s Farm.
Как мы видим, основное место в приведенном отрывке занимает
описание наблюдаемого героями пейзажа (оставшаяся часть – диалог
Аркадия Кирсанова с отцом и его же обмен репликами с Базаровым).
Представляется, что именно в описании пейзажа в наибольшей мере
381
проявляется художественное мастерство И.С.Тургенева, его индивидуально-
авторский стиль, его умение отбирать языковые средства, не просто
разнообразные по качеству, но и в максимальной мере способствующие
раскрытию внутреннего состояния героя, состояния, находящегося в
гармонии с состоянием окружающей природы. При этом, как пишет
Д.М.Алиомарова, «характерная особенность тургеневского пейзажа
заключается в том, что даже в тех случаях, когда пейзаж служит своего рода
психологическим аккомпанементом переживаний героев, внутренне связан с
сюжетными ситуациями, он никогда не перестает быть объективно верным
изображением природы в ее многообразных проявлениях. Тургеневские
пейзажи, сами по себе целостные и гармоничные, вписываются, в свою
очередь, в структуру произведения как органичная часть единого целого»
[Алиомарова: Электронный ресурс]. Ниже мы остановимся на основных
способах построения описания природы, используемых Тургеневым, в связи
с проблемой реализации тактик перевода художественного текста.
Несомненно, при переводе «Отцов и детей» переводчик столкнулся с
самыми разнообразными проблемами, решение которых укладывается в
рамки реализации соответствующих тактик перевода. По собственному
признанию переводчика, «In making this new translation of Fathers and
Children I, like every translator of every translation ever made, have had to make a
whole series of what are called in modern parlance “judgment calls” – some
technical, some textual and some stylistic. Some relate to Russia and Russian,
some to Turgenev and some to the particularities of this novel» [Pursglove
2010:100]. При этом М.Пэрсглав не пишет о том, что все эти проблемы он
решал в комплексе, напротив, в своей статье по поводу перевода «Отцов и
детей» он разделяет переводческие проблемы, решенные им, на
определенные группы в зависимости от их природы. Однако это
субъективное восприятие переводчиком стоящих перед ним задач как не
связанных одна с другой отнюдь не может служить основанием для
отрицания комплексного характера реализации тактик перевода
382
художественного текста. Цель написания переводчиком статьи – анализ
способов решения отдельных переводческих проблем, и эта цель может быть
достигнута только на основе ретроспекции, то есть обращения к
собственному переводческому опыту и его результатам. В самом же процессе
перевода переводчик, осознавая характер стоящих перед ним проблем и
используя определенные находки в качестве их разрешения, создает связный
текст, который сам есть одна большая находка и в котором все мелкие
решения частных проблем увязаны друг с другом глобальной целью создать
функциональный аналог оригинала.
Итак, обратимся к рассмотрению способов реализации тактик перевода
данного отрывка. С точки зрения национально-культурной специфики этот
текст не представляется особо сложным и не нуждается в значительной
прагматической адаптации. По сути, его национальная специфика проявилась
лишь в сравнении оврагов с их же изображением на «планах
екатерининского времени». «Екатерининское время», несомненно, относится
к числу национально-культурных реалий, неизвестных обычному носителю
английского языка. Опущение этого понятия в переводе было бы
неоправданным, поскольку в результате не с чем было бы сравнивать овраги
(ravines); внесение пояснительной информации сделало бы текст излишне
громоздким, нарушило бы его благозвучность и ритм. В распоряжении
переводчика оставалось единственное средство решения проблемы –
затекстовый комментарий (подстраничные сноски не используются в
переводе, вероятно, в соответствии с политикой издательства): «Catherine’s
time: Catherine II (Catherine the Great), Empress of Russia from 1762 to 1796»
[Turgenev 2010:185]. Так была реализована тактика прагматической
адаптации текста.
Вместе с тем в данном микротексте воссоздание именно российской
действительности, восприятие которой читателем является условием
обеспечения соответствующего коммуникативного эффекта, достигается не
только за счет передачи указанной национальной реалии, но и за счет
383
сохранения исконно русских имен персонажей путем использования такой
переводческой операции, как транскрипция (хотя сам переводчик использует
английский термин transliteration [Pursglove 2010:91]). Использование
подобных переводческих операций следует рассматривать не как способ
реализации тактики прагматической адаптации текста, а как способ
реализации тактики сохранения национального колорита исходного текста.
М.Пэрсглав не допускает других способов наименования персонажей в
переводе. В своей статье он рассматривает разные системы
транслитерирования русских имен в переводе на английский [Pursglove
2010], но в результате в его переводе эти имена звучат как Arkady, Nikolai
Petrovich, Pyotr (но не Nicholas, не Peter или Petr), то есть как сугубо русские
имена.
Особого внимания заслуживают способы реализации тактики
воспроизведения индивидуально-авторского стиля. Анализ переводческих
операций, используемых для этой цели, представляет собой серьезную
проблему уже потому, что предполагает выделение особенностей текста,
характерных для индивидуального стиля данного автора в целом. По нашему
мнению, в этом тексте, прежде всего в описании природы, проявилась такая
особенность индивидуального стиля Тургенева-писателя, как широкое
использование эпитетов, синтаксически усложненных определений, стоящих
в препозиции к определяемому слову, а также сравнений и метафор,
выполняющих функции определения либо обстоятельства: «усеянные редким
и низким кустарником, вились овраги…», «покривившиеся молотильные
сарайчики…», «как нищие в лохмотьях, стояли придорожные ракиты…»,
«исхудалые, шершавые, словно обглоданные, коровы…», «вызванный
жалким видом обессиленных животных, среди весеннего красного дня
вставал белый призрак…», «повсюду нескончаемыми звонкими струйками
заливались жаворонки…», «красиво чернея в нежной зелени еще низких
яровых хлебов, гуляли грачи…». Расположение ключевого слова в конце
фразы, то есть под логическим ударением, позволяет писателю решить сразу
384
несколько задач. Во-первых, тем самым он добивается достоверности,
точности описания действительности, выделяя в ней самые значимые
объекты (овраги, сарайчики, ракиты, коровы, призрак, жаворонки, грачи).
Во-вторых, это предоставляет писателю определенную свободу дополнять
уже прозвучавшие характеристики объекта другими его характеристиками
после ключевого слова, а также вводить предикат, который является центром
повествования («…вились овраги, напоминая глазу их собственное
изображение»; «…стояли придорожные ракиты с ободранною корой и
обломанными ветвями»; «…коровы жадно щипали траву по канавам»;
«…вставал белый призрак безотрадной, бесконечной зимы с ее метелями,
морозами и снегами...»). В-третьих, и это, пожалуй, самое главное, подобный
способ построения повествования способствует созданию особого ритма,
особой благозвучности, столь характерной для стиля И.С.Тургенева
(«Тургеневскому стилю свойственно не условное изящество формы, а
особенная благозвучность, глубинная музыкальность речи, присутствие в ней
личного лирического чувства» [Алиомарова: Электронный ресурс]).
С точки зрения перевода подобное синтаксическое построение
повествования, столь характерное для русского языка с его свободным
порядком слов, должно представлять серьезную проблему. И речь здесь
должна идти не просто о воспроизведении эмфатической функции
определенного элемента в ключевой позиции, а о создании ритмики
повествования, которая должна оказывать на читателя перевода
соответствующее воздействие, а еще лучше – давать представление об
индивидуальной манере автора. Найденные переводчиком способы решения
этой проблемы представляются вполне удачными. В соответствии с нормой
английского языка переводчик, как правило, начинает предложение с
подлежащего, далее дополняя характеристику, выраженную определением в
препозиции, оборотом с with: «winding ravines with scattered low bushes
reminded one of their depiction», «little rivers with eroded banks and diminutive
ponds with flimsy dams», «and little villages with low huts», «and threshing barns
385
leaning at an angle, with wattle walls and gaping doorways», «and churches, some
brick, with peeling plasterwork, some wooden, with crooked crosses and derelict
graveyards», «endless winter, with its blizzards, frost and snow». Именно
использование одной и той же повторяющейся конструкции, своего рода
синтаксический параллелизм, создает характерный ритм повествования.
Достижению той же цели способствует и повтор союза and (традиционно
терминируемый как многосоюзие), особенно в предложении: There were little
rivers with eroded banks and diminutive ponds with flimsy dams, and little villages
with low huts under dark, often semi-collapsed roofs, and threshing barns leaning
at an angle, with wattle walls and gaping doorways beside their deserted threshing
floors, and churches, some brick, with peeling plasterwork, some wooden, with
crooked crosses and derelict graveyards.
Однако в данном случае синтаксический параллелизм и многосоюзие
не являются единственными средствами воссоздания особого ритма
повествования как признака индивидуального стиля автора. Важную роль в
решении этой проблемы играет и отказ от длинных, синтаксически
чрезмерно усложненных предложений. Напротив, переводчик строит
предложения так, чтобы они делились на четко выделяемые синтагмы, легко
воспринимаемые читателем, синтаксические стыки которых, собственно, и
создают «пульсацию ритма», например: …lapwings were calling | as they
wheeled above the low-lying meadows | then ran silently through the tussocks of
grass; | rooks, | beautiful flashes of black, | wandered among the tender green of the
low spring corn; | they disappeared amongst the rye, | which was already dusted
with white; | only occasionally | did their heads appear among its smoky waves.
Можно заметить, что в этом случае, а также в некоторых других,
синтаксическое построение текста напоминает синтаксическое построение
оригинала («…чибисы то кричали, | виясь над низменными лугами, | то молча
перебегали по кочкам; | красиво чернея в нежной зелени еще низких яровых
хлебов, | гуляли грачи; | они пропадали во ржи, | уже слегка побелевшей, |
лишь изредка выказывались их головы в дымчатых ее волнах»). Таким
386
образом, М.Пэрсглав в принципе не отказывается от сохранения
синтаксической структуры предложения, если это допускается условиями
английского языка и не противоречит общей цели создания необходимого
ритма повествования.
Мы убеждаемся в том, что для решения задачи воссоздания особого
ритма повествования как проявления индивидуально-авторского стиля
переводчик пользуется довольно разнородными средствами, прибегая к
использованию и синтаксических трансформаций, и аналогичных
конструкций. Это подтверждает не раз уже звучавшую мысль о том, что
задача обеспечения соответствующего коммуникативного эффекта решается
не на уровне отдельных предложений или лексических единиц, а на уровне
текста в целом.
Вместе с тем необходимо рассмотреть и некоторые лексические
особенности текста, повторяемость которых в тургеневских произведениях
дает возможность рассматривать их в качестве одного из признаков
индивидуального стиля именно этого автора. Речь идет о цветовых
обозначениях. Выбор Тургеневым цветовых обозначений и характер их
использования обладают определенной спецификой, на которую указывают
ряд авторов. В частности, Д.М.Алиомарова утверждает, что «с помощью
слов-цветообозначений писатель описывает окружающий его мир, причем
этот мир он видит в не очень ярких тонах. И.С.Тургенев не использует такие
яркие тона как: фиолетовый, оранжевый, бирюзовый, бардовый, кумачовый и
др. Чаще всего И.С.Тургенев использует белый цвет… Также частой
употребительностью обладают такие цветообозначения, как черный,
красный, темный» [Алиомарова: Электронный ресурс]. В выбранном нами
отрывке мы также встречаем обычные для стиля Тургенева
цветообозначения: «деревеньки с низкими избенками под темными…
крышами», «среди весеннего красного дня вставал белый призрак
безотрадной, бесконечной зимы», «все кругом золотисто зеленело», «красиво
чернея в нежной зелени еще низких яровых хлебов, гуляли грачи», «они
387
пропадали во ржи, уже слегка побелевшей…», то есть те единицы, которые
рассматриваются в качестве принадлежности индивидуального стиля
Тургенева. С точки зрения технологии перевода сложность передачи
выделенных цветообозначений определяется их частеречной
принадлежностью и функцией в составе предложения. Так, не представляет
проблем передача в переводе цветообозначений-прилагательных: «темные
(крыши)» - dark, «белый (призрак)» - white (spectre). То есть, в этих случаях
переводчик прибегает к использованию соответствий. Особого внимания
заслуживает перевод выражения «среди весеннего красного дня» как on a
beautiful spring day. На первый взгляд, здесь содержится ошибка: эпитет
«красный (день)» воспринимается как цветообозначение. Но переводчик,
видимо, вполне справедливо рассудил, что подобный эпитет, если
рассматривать его как цветообозначение, выпадает из довольно сдержанного
стиля описания пейзажа, противоречит индивидуальному тургеневскому
стилю и, таким образом, создает не предусмотренный автором эффект.
Кроме того, это противоречит и здравому смыслу: если день был красного
цвета, то как в нем мог вставать белый призрак безотрадной, бесконечной
зимы? Более разумно предположить, что автор использовал слово «красный»
в его архаичном значении «красивый», тем более что красота окружающей
обстановки постоянно подчеркивается и в ее описании, и, чуть позже, в
ремарке Аркадия («…но что за чудный день сегодня!»). Соответственно,
вполне оправданно выглядит перевод слова «красный» как beautiful.
Единственное в этом отрывке цветообозначение-существительное
также переводится при помощи своего английского соответствия green («в
нежной зелени» - in the tender green). Даже если рассматривать слово
«зелень» не просто как обозначение цвета, а как «растительность, растения»
(одно из значений в словаре С.И.Ожегова), то семантика английского green
все равно покрывает и это значение: green, n. – area of land with growing grass
[ODE 1988:378].

388
 Технологически более сложной является передача цветообозначений-
глаголов: зеленеть, чернеть, побелеть. Словарь предлагает следующие
варианты для этих слов: turn/become/grow green/black/white. Правда, для
«чернеть» есть еще соответствие to blacken, а для «белеть» - to bleach и to
whiten. Вполне очевидно, что ни один из этих вариантов не подходит к
данному контексту, в котором речь идет о постоянно присутствующем
признаке, в то время как английские словарные соответствия все без
исключения содержат сему однократного и необратимого изменения
признака. Таким образом, несовпадение семантики глаголов в двух языках
вынудило переводчика осуществить необходимые трансформации. Так,
простое сказуемое «(золотисто) зеленело» в переводе превращается в
сложное именное сказуемое (everything…) was a golden green, причем
наречие «золотисто» передается при помощи соответствующего
прилагательного golden; деепричастие «чернея» («красиво чернея в нежной
зелени, гуляли грачи») преобразуется в метафоричное обособленное
определение beautiful flashes of black, которое с полным правом можно
расценивать как замечательную находку и переводческую удачу, имея в виду
характер и степень воздействия на читателя. Не менее творчески переводчик
подошел к переводу оборота «…во ржи, уже слегка побелевшей», в котором
причастие «побелевшей» в функции определения преобразуется в
придаточное определительное в той же функции, но с существительным
white: the rye, which was already dusted with white. Можно, правда, усомниться
в уместности использования глагола to dust, который привносит в описание
идею о том, что рожь, якобы, будто посыпали чем-то белым, в то время как в
оригинале, несомненно, имеется в виду та фаза вегетативного периода, когда
растение из зеленого превращается в белое, беловатое (а затем, по мере
созревания, в золотистое). Однако вряд ли этот нюанс можно считать
существенным, если ориентироваться на характер возможного восприятия
общей картины читателем перевода.

389
 Таким образом, при передаче цветообозначений как признака
индивидуально-авторского стиля переводчик использовал и межъязыковые
соответствия, и трансформации. При этом уместно вспомнить, что ранее мы
подразделяли переводческие операции на те, что направлены на реализацию
определенной тактики перевода, и те, что определяются несовпадением
структур двух языков. Казалось бы, в случаях использования грамматических
трансформаций их основная причина – именно несовпадение лексических
систем. Однако вполне очевидна и направленность действий переводчика
именно на реализацию тактики воспроизведения индивидуально-авторского
стиля: цветообозначения выполняют аналогичную функцию. Изменение
плана выражения не приводит к изменению плана содержания, и общая
картина природы остается в переводе неизменной, соответствующей
описанию в оригинале и общему индивидуальному стилю писателя.
Отмеченные нами особенности индивидуального стиля писателя
(использование эпитетов, синтаксически усложненных определений,
цветообозначений, особый ритм), реализуясь в конкретном тексте, служат
решению не только задачи создания текста, обладающего индивидуальными
характеристиками, текста узнаваемого, тургеневского, но и задачи создания
индивидуальных образов, которую следует рассматривать как наиболее
важную из всего перечня стоящих перед писателем задач. И на самом деле,
используя эпитеты и синтаксически усложненные определения, Тургенев
создает образы отдельных природных объектов и человеческих артефактов
(небольшие леса, редкий и низкий кустарник, крошечные пруды,
покривившиеся молотильные сарайчики, исхудалые, шершавые коровы и
т.п.) и вместе с тем – образ природы, наблюдаемый персонажами
произведения. Исходя из этого, реализация тактики воспроизведения
индивидуально-авторского стиля (а также тактики сохранения
национального колорита исходного текста) в переводе одновременно
означает и воспроизведение образной структуры текста, то есть реализацию
соответствующей тактики.
390
 В том, что разные тактики перевода реализуются в комплексе, мы
убеждаемся и при рассмотрении способов реализации тактики
воспроизведения стилистических особенностей текста. В данном случае в
тексте обнаруживаются особенности, которые мы не можем отнести
однозначно к проявлениям индивидуально-авторского стиля Тургенева, либо
особенности, которые лишь условно соотносятся с индивидуальным стилем
Тургенева, например, образные сравнения «как нищие в лохмотьях, стояли
придорожные ракиты», «словно обглоданные…коровы»: их условная
принадлежность к индивидуально-авторскому стилю Тургенева определяется
их общей высокой частотностью в произведениях писателя, однако в данном
тексте они выполняют отнюдь не декоративную роль, а важную
стилистическую функцию, обеспечивая особый – индивидуальный для
данного произведения – стиль, особую экспрессивность, а также наглядность
образов (функция создания образной структуры текста). Что же касается тех
стилистических особенностей, которые характеризуют именно данный
фрагмент произведения, то к их числу, несомненно, следует отнести, во-
первых, использование существительных с уменьшительно-ласкательными
суффиксами (деревеньки, избенки, сарайчики, мужички, клячонки),
концентрация которых в небольшом фрагменте текста настолько велика, что
позволяет рассматривать их как элементы не случайные, а значимые, и, во-
вторых, использование метафор (зевающие воротища, призрак зимы,
струйками заливались жаворонки). Казалось бы, средства первого типа
используются автором исключительно для более точной характеристики
объектов, их предельно точной номинации, а средства второго типа
(метафоры) в принципе соответствуют конвенциям художественного стиля и
используются для решения задачи именно художественного описания.
Однако если исходить из того, что стилистическая окраска, образность,
экспрессивность выявляются на фоне нейтральности текста, то становится
очевидным, что эти средства в данном фрагменте создают особую
стилистику, особое настроение, выражают авторское отношение к реальной
391
действительности. Одновременно эти средства создания стилистической
окраски текста выступают и в качестве средств создания конкретных,
индивидуальных, неповторимых образов, органично вписывающихся в
единую образную структуру текста и работающих на создание глобального
образа окружающей героев действительности.
Соответственно, реализуя тактику воспроизведения стилистических
особенностей текста, переводчик одновременно реализует и тактику
воссоздания образной структуры текста. Представляется, что в случае с
передачей функций существительных с уменьшительно-ласкательными
суффиксами переводчик столкнулся с непростой задачей. Поскольку
английский язык, как известно, явно проигрывает русскому с точки зрения
флективности, очень сложно было сохранить в переводе именно
передаваемую ими уничижительность, сохранить ощущение того, что все
вокруг какое-то мелкое, незначительное, убогое. Вместе с тем, М.Пэрсглав в
полной мере воспользовался теми средствами, которыми располагает
английский язык, хотя и не избежал при этом потерь. Так, слово
«деревеньки» передается как little villages: собственно денотативное значение
сохранено, но уничижительность пропала; в представлении англоязычного
читателя это всего лишь «маленькие деревни». Для слова «избенки»
переводчик использует английское сочетание small huts. Интересно, что в
значение английского hut уже входит сема незначительности по размерам
(словарь определяет hut как «small, roughly made house or shelter» - ODE);
видимо, переводчик решил усилить указание на незначительность объекта,
но передать отношение автора к объекту ему не удалось. В случае с
«сарайчиками» и «клячонками» удалось воспроизвести только общее
денотативное значение (barn) без сохранения стилистической окраски.
Отношение уничижительности пропало и при передаче значения «мужички»
(в переводе – peasants); по всей видимости, в английском языке просто не
нашлось для этого средств. (Заметим попутно, что теоретически переводчик
мог бы использовать определение little, но тогда он совершил бы ошибку
392
своих многочисленных предшественников, которые «…передали смысл
уменьшительно-ласкательного суффикса –к (ласкательности в котором
подчас куда больше уменьшительности) через прилагательное little
(уменьшительности в котором куда больше ласкательности) [Бузаджи
2006:36]). Зато для слова «клячонки» в английском языке нашлось
разговорное и несколько архаичное nag (usu. old horse - OED). Благодаря
сочетанию значения «(старая) лошадь» с коннотацией разговорности
отношение уничижительности вполне удачно воспроизводится. Однако в
результате отмеченных стилистико-семантических потерь отдельные образы
воссоздаются в переводе неполно: читатель видит их как небольшие объекты
либо как объекты нормальной величины (peasants, barns), но не ощущает их
ничтожности. Таким образом, тактики воспроизведения стилистических
особенностей текста и воссоздания образной структуры текста, казалось бы,
реализованы не до конца. Вместе с тем, подобная оценка справедлива, только
если рассматривать реализацию указанных тактик на уровне отдельных
элементов текста, что было бы неправильно. Представляется, что на уровне
текста в целом, во всей совокупности его частей и элементов, результатом
реализации указанных тактик является создание образа природы, образа
окружающей действительности в полном соответствии с образной
структурой оригинала.
Решению этой задачи способствовало и воспроизведение в переводе
функций метафор в рамках реализации тактики воспроизведения
стилистических особенностей текста и – одновременно – тактики
воссоздания образной структуры текста. При этом переводчик в большинстве
случаев стремится к сохранению образа, лежащего в основе метафоры:
зевающие воротища – gaping doorways, призрак зимы – spectre of winter. И
лишь в случае со «звонкими струйками заливались жаворонки» (larks were
singing their ceaseless, resonant song) наблюдается небольшая потеря: пропали
«струйки». Видимо, переводчику было более важно сохранить основной
образ – пение жаворонков и его бесконечность, нежели дать указание на
393
характер этого пения. Но, как мы отмечали выше, общему образу природы
подобная потеря ущерба не нанесла.
Реализация тактики воссоздания образной структуры текста
предполагает и сохранение в переводе характеристик персонажей. Средства
создания этих характеристик в тексте также обладают стилистической
отмеченностью, почему мы и говорим о том, что в переводе тактики
воспроизведения стилистических особенностей текста и воссоздания
образной структуры текста реализуются в комплексе. В выделенном нами
фрагменте произведения основными персонажами являются Николай
Петрович, Аркадий Кирсанов (его сын) и Евгений Базаров. Есть все
основания утверждать, что основной формой выявления характеров героев
является диалог, в котором проявляется индивидуальная манера речи (в
данном случае многословие помещиков Кирсановых противопоставляется
резкости и категоричности речений Базарова). В приведенном отрывке эта
речевая характеристика также присутствует: обращения Николая Петровича
к сыну, его рассуждения многословны и даже содержат цитату из Пушкина, в
то время как речь Базарова по-деловому кратка, отрывиста («– Аркадий! –
раздался из тарантаса голос Базарова, – пришли мне спичку, нечем трубку
раскурить…; – Хочешь сигарку? – закричал опять Базаров»). Разумеется, эта
речевая характеристика сохраняется в переводе путем использования
аналогичных синтаксических построений (“Arkady!” The voice of Bazarov
came from the tarantass. “Give me a match. I’ve nothing to light my pipe with;
…“Do you want a cigar?” Bazarov shouted again). Таким образом, в процессе
перевода этой части текста переводчик одновременно решает задачу
воспроизведения стилистических характеристик текста и воссоздания
образных характеристик, относящихся к конкретным персонажам.
Привлекает внимание наличие в тексте цитаты из стихотворения
А.С.Пушкина (в рассуждениях Кирсанова-старшего). По сути, речь идет о
формально-структурной особенности текста, которая заключается во
включении в прозаический текст поэтического фрагмента. Сам по себе
394
подобный прием не является уникальной чертой данного произведения:
прозаический (художественный) текст вполне открыт для включения в него
поэтических фрагментов, чему имеется множество подтверждений
(достаточно вспомнить «Египетские ночи» А.С.Пушкина, где поэтические
произведения, спонтанно рождаемые итальянским импровизатором,
являются элементом композиции произведения). При этом вроде бы
«неродные» языковые элементы и речевые формы самим фактом своего
существования в структуре произведения способствуют созданию особой
стилистики текста. Как писал академик В.В.Виноградов, «в стилистику
национального языка входит не только система разных его стилей, но и
совокупность разнообразных конструктивных форм и композиционных
структур речи, вырабатывающихся в связи с развитием форм общения…». И
далее: «…в этом кругу композиционно-речевых категорий язык
художественного произведения, хотя и в индивидуально-творческом
преломлении, но так или иначе отражает стилистические явления,
развивающиеся на базе общенародного языка в сфере общественной жизни»
[Виноградов 1954:9]. Нам представляется вполне оправданным рассмотрение
цитаты поэтического произведения в художественном тексте в качестве
отдельного конструктивного, структурного элемента текста. По словам
В.В.Виноградова, «члены словесно-художественной структуры
усматриваются в самой организации, внутреннем единстве целого. Это
прежде всего те стилевые пласты или потоки, те композиционные типы речи,
связь и движение которых образует единую динамическую конструкцию.
Далее это могут быть…те композиционные части, строфы, абзацы и т.п.,
которые… отличаются друг от друга и следуют друг за другом, подчиняясь
тому или иному закону структурного сочленения» [Виноградов 1954:15]. При
этом следует иметь в виду, что отдельные структурные элементы текста, в
частности, такие как поэтические фрагменты в прозаическом тексте,
выполняют целый ряд назначенных им функций: будучи композиционным
элементом произведения, они, как мы уже говорили, обеспечивают
395
своеобразную стилистику всего текста и работают на создание
соответствующего образа.
Соответственно, воспроизводя ту или иную формально-структурную
особенность текста, переводчик одновременно может решать и задачу
воссоздания образной структуры текста и даже задачу воспроизведения
индивидуально-авторского стиля. В нашем примере цитата из Пушкина в
устах Николая Петровича Кирсанова выступает не только в качестве
структурного элемента текста, но и в качестве средства речевой
характеристики, создания индивидуального образа персонажа,
отличающегося многословием, тягой к пафосности и велеречивости.
Теоретически, переводчик имел выбор из двух способов реализации
тактики воспроизведения формально-структурных особенностей текста: либо
использовать уже имеющийся перевод «Евгения Онегина» на английский
язык, взяв оттуда необходимую цитату, либо перевести эту цитату заново.
М.Пэрсглав пошел по второму пути. Вероятно, следуя общей политике
издательства, он сопроводил эту цитату затекстовым комментарием: The
opening lines of Chapter 7, Stanza 2 of Pushkin’s Eugene Onegin [Turgenev
2010:185], хотя и в самой ремарке Николая Петровича имеется указание на
источник цитаты.
Таким образом, получающийся в результате перевода продукт можно
представить в виде матрешки: воссозданный образ ситуации, описываемой в
оригинале, включает в себя образы отдельных персонажей, предметов,
явлений, условием воссоздания которых является одновременная реализация
практически всех тактик перевода – и тактики воспроизведения
стилистических особенностей текста, и тактики сохранения национального
колорита художественного текста, и тактики воспроизведения функций
формально-структурных особенностей текста, и тактики воспроизведения
индивидуально-авторского стиля. Реализация тактики воссоздания образной
структуры текста представляется в виде гиперзадачи, решаемой в процессе
перевода художественного произведения. При этом тактика прагматической
396
адаптации текста также представляется важной с точки зрения донесения до
читателя перевода образа описываемой ситуации и ее отдельных деталей.
Тактика хронологической адаптации текста может не реализовываться в
процессе перевода конкретного произведения. В нашем случае язык
Тургенева достаточно современен, чтобы предпринимать какие-то попытки
адаптировать его к восприятию современного читателя путем модернизации.
По той же причине нет необходимости прибегать и к архаизации языка
перевода. Впрочем, можно предположить, что набор тактик, реализуемых
при переводе художественного произведения, не бывает постоянным: он
зависит от специфики художественного текста, от наличия в нем
определенных особенностей, передача которых может быть значимой.
Отсутствие таких особенностей исключает возможность и необходимость
использования той или иной тактики перевода. Так, отсутствие в тексте
национально-культурных маркеров исключает использование тактики
воспроизведения национального колорита исходного текста, известность
упоминаемых объектов для получателей ПТ избавляет переводчика от
необходимости использовать тактику прагматической адаптации текста.

4.4. Тактики реализации стратегии терциарного перевода

Как мы указывали выше, стратегия терциарного перевода реализуется в

следующих коммуникативных ситуациях: КСП-2buyer(С/П), КСП-2trans(П),
КСП-2recipient(Х), КСП-2recipient(С/НТ). Необходимость в терциарном переводе в
этих ситуациях определяется прежде всего целью перевода, заданной
инициатором перевода. Во всех указанных случаях цель создания ПТ
отличается от цели создания ИТ, то есть от цели автора оригинала. В
качестве инициатора перевода, как следует из обозначений ситуаций, может
выступать либо стороннее по отношению к коммуникантам лицо (заказчик –
buyer), либо получатель ПТ, преследующий собственные интересы, не
предусмотренные автором оригинала (получатель – recipient), либо
397
переводчик, использующий текст перевода способом, не предусмотренным
автором оригинала.
В качестве объекта терциарного перевода используется в основном
текст публицистического характера или художественный текст. Причем
случаи осуществления терциарного перевода художественного текста по
требованию потенциального получателя ПТ довольно редки (мы ранее в
качестве примера приводили ситуацию, когда художественный текст
переводился по заказу театрального режиссера, которого интересовала,
прежде всего, степень сценичности драматургического произведения). В
ситуации КСП-2recipient(С/НТ) осуществляется перевод специального
(информационного текста) для ознакомления с намерениями реального или
потенциального военного противника или экономического конкурента.
Подобного рода ситуации также довольно редки и весьма специфичны.
Основное внимание в данном разделе будет уделено ситуациям, в
которых реализуется стратегия терциарного перевода применительно к
тексту публицистического характера. Возможные тактики, используемые для
реализации данной стратегии, рассмотрим на примере переводов
Геттисбергской речи Авраама Линкольна, произнесенной 16-м президентом
США 19 ноября 1863 года при освящении Геттисбергского кладбища.
В рамках общепринятой классификации функциональных стилей
Геттисбергскую речь следует отнести к произведениям публицистического
стиля. Обладая всеми признаками такой разновидности публицистического
стиля, как публичное выступление, она имеет и ряд характеристик,
определяемых ее принадлежностью к англоязычной, в частности,
протестантской, культуре. Будучи текстом гражданского выступления, она
обладает и характеристиками церковной проповеди, на что указывают
М.Берди и В.К.Ланчиков [Берди 2005; Ланчиков 2005]46.
46
В частности, В.К.Ланчиков пишет: «Нетрудно представить, в какую типическую
ситуацию погружали слушателей (на церемонии освящения кладбища) такие библейские
ассоциации – о каком жанре они напоминали. Конечно же, о проповеди. Оратор, не
398
 Хорошо известны четыре перевода Геттисбергской речи на русский
язык: В.В.Набокова, А.В.Дранова, П.Р.Палажченко и В.К.Ланчикова. Нас,
разумеется, интересуют цели, с которыми переводчики по собственной
инициативе, обратились к переводу этого памятника ораторского искусства.
Такую цель, как оказание на аудиторию ПЯ воздействия, схожего с
воздействием со стороны оригинала, мы сразу же исключаем, ибо вполне
очевидно, что применительно к интересующему нас тексту эта цель
недостижима. Сложно сказать, что подвигло на перевод В.В.Набокова и
А.В.Дранова, но точно известно, что В.К.Ланчиков перевел это выступление
для словаря «Политика и крылатика» (составленного в соавторстве с
Т.П.Клюкиной и М.Ю.Клюкиной-Витюк47), а П.Р.Палажченко – для другого
словаря48. Можно предположить, что в обоих случаях переводчики ставили
перед собой цель познакомить русскоязычных читателей с историей и
особенностями американской политической культуры. Такая цель вполне
понятна и оправданна, когда речь идет о подобного рода литературных
памятниках. Как пишет С.А.Алексеев, «мы с вами открываем для себя
Геттисбегскую речь, в отличие от современников шестнадцатого президента
США, в силу интереса к истории и литературе. Кроме того, от данного
произведения, как и от любого иного, мы желаем получить эстетическое
удовольствие и ждем, что переводчик нам его обеспечит» [Алексеев
2005:39].

переставая быть государственным деятелем, приобретал черты проповедника» [Ланчиков

2005:31-32].
47
Клюкина Т. П., Клюкина-Витюк М. Ю., Ланчиков В. К. Политика и крылатика.
Высказывания видных политических, государственных и общественных деятелей
Великобритании, Ирландии, США и Канады. – М.: Р.Валент, 2004.
48
Палажченко П.Р. Все познается в сравнении, или несистематический словарь
трудностей, тонкостей и премудростей английского языка в сравнении с русским. 2-е
стереотип. изд. – М.: Р.Валент, 1999.
399
 Учитывая характер изданий, можно предположить, что В.К.Ланчиков и
П.Р.Палажченко преследовали прежде всего первую цель, а именно: создать
текст, иллюстрирующий события Гражданской войны в США, отношение
народа к этим событиям, особенности личности А.Линкольна, отношение
американцев к своей истории вообще и к выступлению Линкольна в
частности. Такой, по нашему мнению, была цель перевода, которую
преследовали его инициаторы. Но данный текст обладает также
несомненными эстетическими достоинствами и по праву относится к
лучшим образцам ораторского искусства. Во всяком случае, так его
воспринимают в США49. Следовательно, демонстрация стилистических
особенностей, эстетических достоинств оригинала, его общей
стилистической окраски и способности вызывать эстетические чувства
может быть если не одной из целей, то одной из задач переводчика
Геттисбергской речи.
Не менее существенным может быть и воспроизведение (в
функциональном, разумеется, плане) тех особенностей данного текста,
которые связывают его с жанром церковной проповеди. Во всяком случае,
один из переводчиков – В.К.Ланчиков – такую задачу перед собой поставил.
На это недвусмысленно указывают его высказывания в статье, посвященной
рассмотрению особенностей Геттисбергской речи, где он пишет: «…ведь
никто не мешает сделать так, чтобы читатель (пусть не сразу, пусть
постепенно) все же почувствовал, что Геттисбергская речь – не просто
политическое заявление: есть в ней что-то от проповеди» [Ланчиков
2005:36]. И еще: «Поскольку…гражданское и церковное красноречие в
отечественной традиции отстоят друг от друга дальше, чем в протестантской,
едва ли у нас получится текст, который, подобно подлиннику, мог бы
естественно звучать и с ораторской трибуны и с кафедры проповедника.
49
По этому поводу Мишель Берди пишет: «Much has been written about Lincoln’s art of
rhetoric; indeed, the Gettysburg Address is used in American schools as a kind of textbook of the
art of oration» [Берди 2005:28].
400
Остается одно: держать курс на стилистику гражданского красноречия, но в
меру расцвечивать перевод приемами, напоминающими о стилистике
проповеди (курсив мой. – В.С.)» [Ланчиков 2005:34-35]. Эти заявления явно
свидетельствуют о наличии у переводчика особой установки, которая не
является обязательной в условиях данной коммуникативной ситуации
перевода. «Особость» этой установки очевидна также и на фоне прочих
переводов Геттисбергской речи, в которых переводчики не стремились
воспроизвести присущие тексту черты церковной проповеди.
Возникает вопрос: насколько оправданна такая постановка задач, при
которой и без того терциарный (из-за специфики коммуникативной
ситуации) перевод становится, условно говоря, «еще более терциарным»
вследствие наличия у переводчика особых задач? По нашему мнению, это
проблема общего подхода того или иного переводчика к переводу как
таковому, вопрос общего представления переводчика о тех задачах, которые
он должен и вправе решать в процессе перевода. И если переводчик считает,
что он способен предложить читателю/слушателю больше, чем это
определяется общей целью перевода, он вправе ставить перед собой и решать
дополнительные задачи, особенно если их решение оказывается успешным.
Подобного рода свобода появляется у переводчика именно в процессе
реализации стратегии терциарного перевода, когда он, переводчик, не скован
необходимостью обеспечивать равенство коммуникативных эффектов
оригинала и перевода.
Именно такие задачи ставил перед собой В.К.Ланчиков. По сути, мы
можем вести речь об одной глобальной цели перевода (она была
сформулирована нами выше) и двух основных задачах: 1) воспроизведение
стилистических особенностей текста как уникального произведения,
содержащего признаки индивидуального стиля данного оратора; 2)
воспроизведение особенностей текста, указывающих на его связь с жанром
церковной проповеди. Разумеется, круг решаемых переводчиком задач
несколько шире и включает необходимость передавать и когнитивную
401
информацию, без чего воспроизведение смысла текста, а также отношения
оратора к теме, к ситуации, в которой звучит текст, его позиции оказывается
невозможным. А без этого не достигается общая цель перевода (во всяком
случае, применительно к переводу Геттисбергской речи).
Нам представляется, что именно перевод В.К.Ланчикова является
наиболее удобным объектом анализа в силу его наибольшей – по сравнению
с другими переводами – терциарностью (если вообще можно говорить о
степенях терциарности). Комплексный характер поставленных переводчиком
задач наряду с необходимостью достичь основной цели перевода и есть то
благоприятное обстоятельство, которое позволит выявить с максимально
возможной полнотой тактики реализации стратегии терциарного перевода.
Приведем текст оригинала и его перевод на русский язык.
Fourscore and seven years ago, our fathers brought forth upon this continent a new
nation: conceived in liberty, and dedicated to the proposition that all men are created equal.
Now we are engaged in a great civil war, testing whether that nation, or any nation so
conceived and so dedicated, can long endure. We are met on a great battlefield of that war. We
have come to dedicate a portion of that field as a final resting place for those who here gave
their lives that this nation might live. It is altogether fitting and proper that we should do this.
But, in a larger sense, we cannot dedicate – we cannot consecrate – we cannot hallow
this ground. The brave men, living and dead, who struggled here have consecrated it, far above
our poor power to add or detract. The world will little note, nor long remember, what we say
here, but it can never forget what they did here. It is for us the living, rather, to be dedicated
here to the unfinished work which they who fought here have thus far so nobly advanced. It is
rather for us to be here dedicated to the great task remaining before us – that from these
honored dead we take increased devotion to that cause for which they gave the last full measure
of devotion; that we here highly resolve that these dead shall not have died in vain; that this
nation, under God, shall have a new birth of freedom; and that government of the people, by the
people, for the people, shall not perish from the earth.

Перевод В.К.Ланчикова:
Вот уже восемьдесят семь лет, как отцы наши на этом континенте дали жизнь
новой нации – нации, зачатой в свободе и преданной тому убеждению, что все люди
сотворены равными.
402
 Сегодня мы ведем великую гражданскую войну, которая покажет, способна ли
эта нация, а равно и всякая другая нация, так же зачатая и тому же убеждению
преданная, выстоять в испытаниях. Мы собрались на поле, где гремела одна из
величайших битв этой войны. Мы пришли, чтобы с почестями отвести часть этого поля
для последнего упокоения тех, кто отдал здесь свои жизни ради жизни нашего народа.
Так велит нам долг, так нам подобает.
Но мы бессильны воздать достойные почести – бессильны освятить эту землю –
бессильны сделать ее поистине святыней. Её уже освятили сражавшиеся на ней герои,
живые и павшие – так освятили, что не в наших слабых силах усугубить или умалить
это освящение. Мир едва ли услышит произнесенные здесь слова и скоро забудет их, но
свершенных здесь подвигов ему не забыть. Это мы, живые, должны принять здесь
посвящение – посвятить себя завершению труда, ради которого выказали такую
доблесть сражавшиеся. Это нам должно посвятить себя исполнению великой задачи:
укрепить свою преданность делу преданностью тех, кто с честью пал здесь в
беззаветном служении этому делу – исполниться решимости сделать так, чтобы
жертва их не стала напрасной, чтобы наша страна, с Божьей помощью, снова узрела
рождение свободы, чтобы власть народа, именем народа, во имя народа вовек не исчезла
с лица земли.
Сразу же отметим, что комплексный характер решаемых при переводе
задач в свою очередь определяет комплексный подход переводчика к
использованию тактик перевода (как это происходит и при переводе
художественного текста). Это объясняется тем, что переводчик имеет дело с
одним и тем же языковым материалом. Переводческие переводческие
операции, используемые в отношении определенных языковых единиц и
структур, могут осуществляться в рамках более чем одной тактики перевода,
то есть направлены на реализацию двух или более тактик перевода и в
конечном счете обеспечивают реализацию стратегии перевода.
Итак, не отказываясь от ранее использованной терминологии, первую
тактику реализации стратегии терциарного перевода назовем тактикой
передачи основной когнитивной информации (ТПКИ). Основная
когнитивная информация, содержащаяся в тексте, в своей совокупности
выражает основное содержание и основную идею текста. С.А.Алексеев видит

403
буквальное содержание Геттисбергской речи в следующем: «…тогда-то и
там-то возникла новая нация, сейчас она ведет гражданскую войну, мы
должны почтить павших и впредь не забывать их подвигов и т.д.» [Алексеев
2005:43]. Однако в тексте присутствует и эмоционально-оценочный
компонент, выраженный небуквально, а именно: этот текст о достоинстве,
храбрости, скорби, надежде, он должен вызвать у слушателя патриотические
чувства, гордость за страну и т.д. [Алексеев 2005:43]. По нашему мнению,
более точно предметно-логическое содержание текста и его «послание»
(message) воспроизводит Мишель Берди: «Наши предки породили нацию,
основанную на свободе и равенстве. Сейчас мы ведем друг с другом войну за
эти ценности. Мы пришли, чтобы освятить место упокоения тех, кто погиб в
величайшей битве этой войны. Но погибшие уже освятили это место. Наша
задача – посвятить себя их делу и сделать так, чтобы республиканское
правление и подобные ему продолжали существовать (перевод мой. – В.С.)»
[Берди 2005:26]. Как мы отмечали, В.К.Ланчиков в содержании речи
усматривает, кроме того, и религиозный подтекст: «Мы исполняем то, к чему
предназначил нас Всевышний. Не исполним – Господь призовет нас к
ответу» [Ланчиков 2005:32]. Впрочем, даже религиозный подтекст, а точнее,
проповедническая составляющая содержания текста, выражен при помощи
вполне определенных единиц (например, under God, а также to conceive, to
consecrate, to hallow, shall not perish from the earth), относящихся к
возвышенным слоям лексики и фразеологии и вызывающим ассоциации с
текстом Библии (Стивен Бут также указывает на наличие в этом тексте
аллюзий на текст Библии [Booth 1998]). По сути, можно говорить о своего
рода наслоениях смысловых планов: наиболее очевидный и легко
воспринимаемый план – предметно-логическое содержание текста,
наилучшим образом сформулированное М.Берди (см. выше), второй план –
проводимая через весь текст идея о том, что эта нация была основана как
свободная и должна таковой оставаться, третий план – указание на то, что
обеспечение свободы нации предначертано людям Господом. По крайней
404
мере именно такие составляющие смысла можно выделить, следуя
наблюдениям М.Берди и В.К.Ланчикова.
Усилия переводчика были направлены на воспроизведение
информации, выражающей все составляющие смысла. Предпринятый
С.А.Алексеевым анализ способов передачи содержащихся в тексте ключевых
концептов (Бог, рождение, смерть, свобода, демократия, нация, война и др.)
показал, что наиболее частотной трансформацией, использованной
переводчиком, была нулевая трансформация (впрочем, мы предпочли бы
называть ее дословным переводом). Менее часто применялись
конкретизация, модуляция, описательный перевод, фразеологизация,
номинализация и опущение [Алексеев 2009:139-140]. Заметим попутно, что
соотносимая с ключевыми концептами информация служит выражению
разных составляющих смысла одновременно. Что касается преобладания
нулевой трансформации (дословного перевода) при передаче носителей
наиболее значимой информации, то это явление вполне объяснимо: речь идет
о понятиях универсальных, то есть не отмеченных какой-либо национально-
культурной спецификой. Более того, в английском тексте преобладают
структуры, не отличающиеся особой языковой спецификой, а потому при
переводе не потребовались многочисленные или серьезные грамматические
трансформации. В целом можно отметить, что не только композиционно, но
и структурно-грамматически, а также семантически текст перевода довольно
близок к тексту оригинала.
Вместе с тем речь Линкольна содержит фрагменты, точная передача
содержания которых требует не только использования трансформаций, но и
предварительного глубокого осмысления этого содержания и общей функции
фрагмента в смысловой структуре текста. Одним из таких фрагментов
является It is altogether fitting and proper that we should do this. По мнению
М.Берди, эта фраза должна восприниматься слушателями как слишком
простая и стилистически несоответствующая контексту [Берди 2005:26]. Но
ее появление оправдано разработанной еще в эпоху античности общей
405
структурой похоронной речи, включающей две части: поминовение усопших
и обращение к живущим. К тому же в ней звучат отголоски указания на то,
что смерть за родину – долг гражданина (Dulce et decorum est pro patria mori)
[Берди 2005:26]. В ситуации произнесения речи данная фраза должна
означать, что почтить память погибших – долг собравшихся, поскольку то
была именно смерть за родину.
Сначала приведем переводы этой фразы.
В.Л.: Так велит нам долг, так нам подобает.
В.Н.: Такое действие нам вполне подобает и приличествует.
А.Д.: Вне всякого сомнения, этим мы выполняем наш долг.
П.П.: И это, само по себе, вполне уместно и достойно.
Семантические различия четырех переводов очевидны. Наиболее далек
от приведенной нами интерпретации перевод В.Набокова: создается
ощущение, что осуществляемое действие прилично лишь потому, что оно не
противоречит статусу собравшихся на Геттисбергском поле. Перевод
П.Палажченко также неточен: его смысл в том, что сама ситуация диктует
необходимость так поступать, и в этом нет ничего зазорного. К тому же
перевод звучит действительно излишне обыденно. В переводе А.Дранова уже
звучит слово «долг», но вводная конструкция «вне всякого сомнения»
умаляет исключительность того действа, которое вершится на
Геттисбергском поле. В переводе В.Ланчикова тема долга перед павшими
звучит более выпукло, причем создается ощущение, что этот долг
принимается оратором не как нечто само собой разумеющееся, а как нечто,
приходящее извне или даже нисходящее свыше: «долг велит» (здесь
чувствуется связь с религиозной составляющей смысла). Таким образом,
содержащаяся во фразе когнитивная информация наиболее точно передана в
переводе В.К.Ланчикова.
Одним из наиболее значимых фрагментов речи является ее
заключительная фраза «…that this nation, under God, shall have a new birth of
freedom; and that government of the people, by the people, for the people, shall not
406
perish from the earth”, в которой звучит формула, обычно приписываемая
А.Линкольну, но часто использовавшаяся священником Теодором Паркером
в его выступлениях50. По сути, это основная мысль, к которой подводил
своих слушателей А.Линкольн, и точность ее передачи в переводе определяет
в значительной степени понимание получателем смысла всего текста.
Проблема здесь заключается в интерпретации этой английской формулы, в
уяснении того, в каком значении оратор использовал слово government
(«правительство»; «форма правления»; «управление, руководство»?).
Мишель Берди считает, что в данной фразе подразумевается множественное
число у слова government [Берди 2005:26], и тогда это слово должно
передаваться как «правительство» или даже «правительства». Нам это
утверждение представляется сомнительным, поскольку оно противоречит
собственным утверждениям А.Линкольна, которые приводятся самой же
М.Берди и суть которых сводится к тому, что при демократической форме
правления все люди равны в своих неотъемлемых правах, таких как право на
жизнь, право на свободу и право на счастье. Вряд ли президент имел в виду
лишь одно правительство или хотя бы несколько правительств в общем
контексте его выступлений. Все переводчики, за одним исключением,
решили, что здесь подразумевается все же форма правления, или правление,
власть как таковые.
В.Л.: …чтобы наша страна, с Божьей помощью, снова узрела рождение
свободы, чтобы власть народа, именем народа, во имя народа вовек не
исчезла с земли.
В.Н.: …что эта нация, с помощью Божьей, обретет новое рождение
свободы; и что правление народное, народом и для народа не сгинет с земли.

50
М.Берди, ссылаясь на работу Г.Виллса, приводит слова Т.Паркера: «The idea demands
for its organization a democracy – a government of all, for all, and by all» [Берди 2005:26].
407
 А.Д.: …что наш народ по воле Бога еще узрит новое рождение
свободы; что правительство из народа, волей народа и ради народа никогда
не погибнет.
П.П.: …что эта Богом хранимая нация обретет возрожденную свободу
и что власть народа, волей народа и для народа не исчезнет с лица земли.
В переводе А.В.Дранова использовано понятие «правительство».
Возможно, переводчик имел в виду все же форму правления, но тогда
«правительство» в значении «форма правления» не согласуется семантически
с дополнением «из народа», и вся фраза утрачивает единство, поскольку
допускает использование одного и того же слова в разных значениях.
Перевод В.Набокова также не лишен недостатков: необходимость
согласовать со словом «правление» слово «народ» в разных формах привела
к появлению сочетания «правление народом», которое отнюдь не отличается
безукоризненной узуальностью. Наиболее предпочтительным вариантом
здесь является слово «власть».
В целом можно отметить, что реализуя тактику передачи основной
когнитивной информации, В.К.Ланчиков ограниченно использовал
переводческие трансформации, прибегая к ним лишь в тех случаях, когда они
были действительно необходимы для точной передачи содержания и смысла
текста. В этом отношении его перевод выигрышно отличается от перевода,
скажем, А.В.Дранова, который весьма широко использовал
перефразирование и смысловое развитие, многочисленные общественно-
политические штампы («положить начало», «испытывать жизненную
стойкость народа», «преданный идеалам», «выполнять свой долг», «сделать
достойной поклонения», «умалять величие содеянного», «придавать особое
значение», «оставаться в людской памяти», «воздать дань памяти и
уважения», «проникнуться твердой убежденностью»). Нет сомнения, что
предметно-логическое содержание речи в переводе А.В.Дранова не
пострадало, но ведь Геттисбергская речь – это не просто политическое
заявление по некоему поводу, это произведение, близкое к художественному.
408
А между тем перевод А.В.Дранова выдержан в стиле, в каком может быть
написан любой общественно-политический текст на актуальную тему. Из
чего можно сделать вывод, что, сделав акцент на передачу исключительно
когнитивной информации, этот переводчик лишил текст его важной
составляющей – информации стилистической, или, в терминологии
И.С.Алексеевой, эмоциональной и эстетической информации.
Имея в качестве объекта перевода такой текст, как Геттисбергская речь
А.Линкольна, переводчик не просто вынужден, а обязан использовать в
процессе перевода тактику воспроизведения стилистических
особенностей текста. К числу наиболее важных выразительных средств,
использованных в этом тексте, относятся многочисленные повторы слов
(dedicate, nation, birth, life, death/die), которые, однако, используются не
только как стилистическое экспрессивное средство, но и как средство
доведения до сознания слушателей ключевой когнитивной информации.
М.Берди отмечает также использование автором аллитерации (poor power),
парентетической конструкции (the world will little note nor long remember what
we say here), нарастания (we cannot dedicate – we cannot consecrate – we cannot
hallow – this ground) [Берди 2005:28]. Несомненно, важным стилистическим
средством воздействия на аудиторию является использование в тексте
архаичной и возвышенной, книжной лексики, которая способствует
созданию торжественного стиля и одновременно придает тексту черты
церковной проповеди. Можно утверждать, что бóльшая часть
стилистических средств, использованных в этом тексте, выполняет
одновременно две функции: экспрессивную функцию и функцию, которую
условно можно назвать стилеобразующей. Суть последней сводится к
созданию определенного типизированного стиля, в данном случае – стиля,
сочетающего признаки гражданского и церковного красноречия.
Соответственно, работая с одним и тем же материалом, переводчик
использует в процессе перевода разные тактики одновременно. В данном
случае можно вести речь о комплексной реализации тактики
409
воспроизведения стилистических особенностей текста и тактики
воспроизведения жанрово-стилевых особенностей текста. Под жанрово-
стилевыми особенностями текста в данном случае понимаются особенности,
которые связывают текст с определенным прототипическим жанром, в
нашем случае, с жанром церковной проповеди. В дальнейшем мы будем
рассматривать способы реализации этих двух тактик одновременно, как это,
собственно, и происходит на практике, не забывая при этом, что вместе с
этими тактиками также реализуется тактика передачи основной когнитивной
информации.
Когда речь заходит о воспроизведении такого стилистического приема,
как повтор, первым звучит предположение, что повтор должен передаваться
повтором, желательно в том же месте текста. Но это предположение не
подтверждается практикой. Не происходит этого и в рассматриваемом нами
случае перевода Геттисбергской речи. Приведем пример: если в оригинале
глагол to dedicate использован шесть раз, то в переводе в тех же местах
используется четыре разных соответствия (разумеется, это соответствия не
словарные, а контекстуальные, переводческие). Однако это не означает, что
стиль перевода лишен такой важной для публичного выступления черты, как
повтор. Используя прием компенсации, переводчик создает повторы в других
местах текста: «кто отдал здесь свои жизни ради жизни нашего народа», «ее
уже освятили сражавшиеся на ней герои – так освятили, что…», «это мы,
живые, должны принять здесь посвящение – посвятить себя…», «…укрепить
свою преданность делу преданностью тех, кто с честью пал здесь…». Таким
образом делается успешная попытка сохранить общую стилистику текста,
которая в целом зависит от качества воспроизведения функций всей
совокупности стилистических средств и от тех способов, которые избраны
для воспроизведения их функций.
В числе прочих стилистических приемов нами были упомянуты
аллитерация, парентетическая конструкция (parenthetical enriching, как её
называет М.Берди), нарастание. Для передачи аллитерации (poor power) был
410
найден удачный способ «слабые силы». Не менее удачно было
воспроизведено нарастание (gradation): «…мы бессильны воздать достойные
почести – бессильны освятить эту землю – бессильны сделать ее поистине
святыней», хотя Мишель Берди и считает, что ни одному переводчику не
удалось перевести это предложение достаточно успешно [Берди 2005:28].
Нам же кажется, что нарастание в строке перевода действительно
присутствует (воздать почести – освятить – сделать святыней), при этом
выражаются те же значения, что и в оригинале. Парентетическое обогащение
(The world will little note, nor long remember what we say here…) не передано
вовсе («Мир едва ли услышит произнесенные здесь слова и скоро забудет
их»), вероятно, потому, что переводчик сосредоточил все внимание на
передачи семантики фразы.
И все же непреднамеренный либо обоснованный отказ от передачи
отдельных стилистических приемов не обязательно ведет к стилистическому
обезличиванию текста. Стиль выполненного В.К.Ланчиковым перевода
вполне торжественный, экспрессивный, чему в значительной степени
способствовало использование приема компенсации. Этот же прием
обеспечивает связь русскоязычной версии Геттисбергской речи с
прототипическим жанром церковной проповеди.
Оригинал обретает черты церковной проповеди в значительной
степени благодаря библеизмам и книжной лексике (four score and seven years
ago, brought forth, to conceive, to dedicate, proposition, to endure, a resting place,
to consecrate, to hallow, devotion, under God, to perish). К сожалению,
библеизмы, непосредственно привносящие в текст черты церковной
проповеди (four score and seven years, brought forth), не могут быть переданы
в переводе соответствующими средствами с той же жанровой
отмеченностью, поскольку таковые в русском языке просто отсутствуют.
В.К.Ланчиков указывает, что в русских переводах Библии используется не
какое-то особый, а вполне обычный способ летоисчисления (семьдесят лет,
седмьдесят лет), а для brought forth – нейтральное «родить» [Ланчиков
411
2005:35; 37]. Для сохранения экспрессивности переводчик воспользовался
инверсией «отцы наши». Упоминание Бога при переводе «under God» («с
Божией помощью») вызывает ассоциации с церковной проповедью. Можно
предположить, что в данном случае удачным решением могло бы быть
применение такого способа компенсации стилистических потерь, как
использование возвышенной, книжной и архаичной лексики.
Но при этом из числа возможных ресурсов следует исключить
церковнославянскую лексику. Дело в том, что в отечественной традиции
гражданское и церковное красноречие отстоят друг от друга дальше, чем в
протестантской, а потому едва ли получится текст, который, подобно
подлиннику, мог бы естественно звучать и с ораторской трибуны, и с
кафедры проповедника [Ланчиков 2005:34]. В качестве средства
компенсации стилистических потерь В.К.Ланчиков выбирает особый
синтаксис с его ритмообразующими возможностями. При этом именно ритм
оказывается в Геттисбергской речи важным выразительным средством
[Берди 2005:28-29]. Ритмический рисунок задается ударностью слогов,
размером синтагм (в данном случае – чередование коротких и длинных
синтагм), регулярностью повторов отдельных слов, морфем и
грамматических форм. Таким образом, возможности компенсации
обнаруживаются на разных языковых уровнях. В переводе В.К.Ланчикова
именно в качестве средств компенсации используются уже отмечавшиеся
нами повторы отдельных лексических единиц, причем иногда эти повторы
создаются переводчиком там, где их не было в оригинале. Пример: «…дали
жизнь новой нации – нации, зачатой в свободе…». Переводчик объясняет, что
если сохранить грамматическую структуру подлинника, то отчетливость
темы рождения несколько смажется вплотную примыкающей
характеристикой нации. При повторе же слова «нация» между этими двумя
важными мыслями образуется пауза, граница между ними делается более
четкой, каждая мысль – более выпуклой, ритм – более чеканным (курсив
мой. – В.С.) [Ланчиков 205:37]. Этот же прием используется и дальше: «Её
412
уже освятили сражавшиеся на ней герои – так освятили, что…». Благодаря
этому приему не только создается особый ритмический рисунок текста, но и
в сознании читателей возникают отдаленные ассоциации с изысканным
«плетением словес», которое, по мнению В.К.Ланчикова, свойственно
проповеднической риторике [Ланчиков 2005:38].
Таким образом, и непосредственно в тексте перевода, и в собственных
высказываниях переводчика мы видим явную установку на воспроизведение
стилистических признаков церковной проповеди, то есть на выполнение
особой задачи, появление которой возможно лишь в условиях реализации
стратегии терциарного перевода.
С точки зрения специфики коммуникативной ситуации, в которой
осуществляется перевод, не меньшей терциарностью отличается перевод
Геттисбергской речи, включенный в русское издание книги Поля Л. Сопера
«Основы искусства речи. Книга о науке убеждать». Текст выступления
Линкольна помещен в приложении «Выборки для устных упражнений». В
своем предисловии редакторы русского издания пишут: «Автор не указывает
на педагогически-целевое назначение каждой из выдержек для устных
упражнений» [Сопер 2005]. Отсутствие комментариев к тексту не дает
возможности представить точно, каким образом читатели/учащиеся должны
были, по мнению автора, использовать этот текст. Однако мы можем
предположить, что русский перевод С.Д.Чижовой должен был как минимум
служить образцом составления устных выступлений, в которых достигается
полная гармония между мыслью и формой ее выражения. Еще более
очевидным является тот факт, что текст перевода в данном случае вовсе не
рассматривался как инструмент убеждения читателя в тех идеях, которые
высказываются Линкольном, и уж тем более не был направлен на то, чтобы
вызвать у читателя чувство патриотизма. Приведем текст перевода
С.Д.Чижовой:
Восемьдесят семь лет назад отцы наши заложили на этом континенте основы новой
нации, зачатой в свободе и преданной идее, что все люди созданы равными. Ныне мы

413
вовлечены в великую междоусобную войну, исход которой должен решить, может ли эта
нация или иная, рожденная в тех же условиях и преданная той же идее, рассчитывать на
длительное существование.
Мы собрались на великом бранном поле этой войны. Мы пришли сюда, чтобы
посвятить часть его месту последнего упокоения тех, кто отдал свою жизнь во имя жизни
нации. Правильно и достойно то, что мы делаем.
Но, строго говоря, мы не сможем ни освятить, ни почтить, ни возвеличить эту
землю. Сражавшиеся здесь храбрецы, живые и мертвые, освятили ее настолько, что не в
наших силах прибавить или отнять что-либо. Мир едва отметит и недолго будет хранить в
памяти, что мы здесь говорим, но он никогда не забудет того, что они совершили.
Скорее мы – живые – должны отдать себя тому незавершенному делу, которому
они столь благородно послужили. Нам — живым — скорее надлежит посвятить себя
великой задаче, все еще стоящей перед нами. От этих мертвых, чтимых нами, мы должны
воспринять еще большую преданность делу, за которое они отдали все, чем только можно
было доказать преданность. И мы обязаны дать торжественную клятву, что не напрасно
погибли они, что наша нация с помощью Божией вновь возродится к свободе, и власть
волей народа, посредством народа и для народа не исчезнет с лица земли.
Несомненно, содержание речи передано в переводе достаточно точно,
то есть тактика передачи основной когнитивной информации реализована в
полном объеме. Что касается передачи стилистических особенностей
оригинала, то вряд ли можно утверждать, что они получили исчерпывающее
воплощение в переводе. По всей видимости, переводчица просто не обратила
внимание на многочисленные повторы, на нарастание, на «парентетическое
обогащение». Не ставила она перед собой и задачи сохранить
проповеднический характер выступления. При этом текст перевода
привлекает своей четкой ритмической организацией, которая обеспечивается,
прежде всего, краткостью синтагм, отсутствием многословия. Похоже, что
С.Д.Чижова поставила перед собой задачу уложить содержание текста в
компактные формы, уместные именно в устном выступлении, и таким
образом создать текст, достойный подражания, а заодно и убедить читателя в
том, что и оригинал обладает достоинствами, сделавшими его образцом
ораторского искусства.

414
 Различия в способах реализации переводческих тактик объясняются,
таким образом, различиями в понимании задач, стоящих перед переводчиком
в определенной коммуникативной ситуации. Если для В.К.Ланчикова
главная задача – продемонстрировать, насколько это возможно, языковую и
жанровую специфику оригинала посредством перевода, то перед
С.Д.Чижовой стояла задача создать такой текст на русском языке, который
можно было бы использовать сам по себе в качестве образца ораторского
искусства.
По нашему мнению, стратегия терциарного перевода реализуется и в
ситуации осуществления так называемого филологического перевода.
С.Ф.Гончаренко, рассуждая об особенностях перевода поэзии, пишет, что
«филологический перевод поэтического текста выполняется прозой и
нацелен на максимально полную (почти дословную) передачу фактуальной
информации подлинника. Это открыто вспомогательный вид перевода, как
правило, сопровождающийся параллельным текстом подлинника или
обширными комментариями» [Гончаренко 1999:116]. Л.Р. Концевич
использует термин научно-филологический (академический) прозаический
перевод, «представляющий собой буквально-художественный (адекватно-
документальный) перевод, в котором передаются содержание и отчасти
форма оригинала» [Концевич: Электронный ресурс]. Саид Аль-Шияб
утверждает, что задача переводчика в этом случае – показать эффективность
употребления в переводе той же семантической или синтаксической
структуры, что и в оригинале [El-Shiyab 2000:40].
Основанием для отнесения филологического перевода к терциарному
переводу является то, что в данной ситуации перед переводчиком не ставится
цель создать функциональный аналог оригинала, оказывающий на
получателя художественно-эстетическое воздействие, схожее с воздействием
со стороны ИТ. Цель перевода заключается в создании текста на ПЯ,
который способен удовлетворять потребности получателя в рамках его
особой предметной деятельности, не имеющие ничего общего с
415
потребностью в эстетическом удовлетворении. Как пишет С.Ф,Гончаренко,
«данный вид перевода и не претендует на функцию поэтической
коммуникации, но зато с максимальной точностью передает каждую
фактологическую деталь оригинала и может быть важным подспорьем в
работе исследователя, литератора или просто любознательного “amateur”»
[Гончаренко 1999:116]. На ограниченность филологического перевода как
результата реализации стратегии терциарного перевода в отличие от
транслята, созданного в соответствии со стратегией коммуникативно-
равноценного перевода, указывает и Б.Л.Смирнов: «Работая над
«Махабхаратой» свыше двадцати пяти лет, я задался целью передать не
только содержание поэмы, что только и может дать филологический
перевод (курсив мой. – В.С.), но хотя бы в какой-то степени обаяние
подлинника» [Смирнов: Электронный ресурс].
Другим аргументом в пользу того, что филологический перевод
осуществляется в соответствии со стратегией терциарного перевода, является
позиция самого получателя перевода. Получатель перевода представляет
собой некое стороннее лицо по отношению к автору оригинала и тем, кому
автор адресует свой текст. У него отличные от читателей ИТ интересы, и он
использует ПТ в целях, которые не предусматривались создателем
оригинала.
Из приведенного выше высказывания С.Ф.Гончаренко следует, что
инициатором филологического перевода может быть исследователь, либо
литератор, либо просто любитель, интересующийся литературой, культурой,
историей определенной страны. Инициатор перевода может при этом
выполнять разные функции. Он может выступать в качестве потенциального
получателя перевода, которому перевод нужен для проведения собственных
исследований, и тогда имеет место ситуация КСП-2recipient(Х). В качестве
инициатора может предстать и академическое издательство, которому
перевод нужен для дальнейшей публикации, и тогда имеет место ситуация
КСП-2buyer(Х). Но инициатор перевода может и сам выступить в качестве
416
переводчика. В этом случае мы имеем ситуацию КС-2trans(Х). Результат
филологического перевода в дальнейшем может использоваться также для
создания истинного функционального аналога оригинала. Показательно в
этом отношении заявление издателей «Маснави-йи ма‘Нави» («Поэма о
скрытом смысле») шейха Джалал ад-дин Руми: «Данное
издание…представляет собой филологический перевод пока только первой
из шести тетрадей (дафтаров) Маснави. В нем рифма по значимости, увы,
стоит на самом последнем месте, а отражение смысла и зачастую
многосмыслия занимает ведущее… Своей основной задачей при таком
подходе мы видели создание некой матрицы, которая порождала бы
последующие русскоязычные поэтические переводы, но уже более надежные
и исполненные смыслов, вложенных в оригинал Руми» [Хисматулин 2007:14-
15].
Приведем в качестве примера отрывок из научно-филологического
перевода произведения корейской средневековой поэзии, приводимый в
статье Л.Р.Концевича:
Весна ушла, // но [здесь] цветы по-прежнему в полном цвету.
Небо чисто (т.е. ни облачка), // а в [моей] долине — своя тень.
Кукушка [и та здесь] поет // среди бела дня.
И тут постиг, // [где надо] выбирать [место под] жилище [для отшельнической
жизни], в какой глубине!
(Пер. М.И. Никитиной) [Концевич. Электронный ресурс].
Еще более характерный пример:
Мой старший брат внешностью (букв. «лицом и волосами») на кого был похож?
[В прошлом] всякий раз, когда вспоминал покойного отца, [я] навещал своего
старшего брата.
Ныне же думаю о нем, но где его увидишь?
Надев праздничную одежду (букв. «одежду, которую надевают, когда идут к
старшим»), брожу у ручья, что в тени 3.
(Пер. Л.Р. Концевича и М.И. Никитиной) [Концевич. Электронный ресурс].
По сути, перед нами подстрочный перевод, не претендующий на
воспроизведение эстетической информации, заключенной в оригинале.
417
Гипотетически, этот филологический перевод может стать основой для
создания функционального аналога оригинала, но может использоваться и в
других целях. Сравним результат филологического перевода, то есть
использования стратегии терциарного перевода, с результатом реализации
стратегии коммуникативно-равноценного перевода:
Весна ушла,
а здесь всё цветы цветут.
Небо знойно —
тень и прохлада тут.
Даже в полдень
слышу, кричит кукушка.
Понял: в этой долине
отшельник найдет приют.
(Пер. В. Тихомирова) [Концевич. Электронный ресурс].
Очевидно, что основной тактикой перевода, при помощи которой в
этом случае реализуется стратегия терциарного перевода, является тактика
передачи основной когнитивной информации. Отличие в способе реализации
этой тактики от случаев, рассмотренных нами ранее, заключается в том, что
здесь по сути не проводится разграничение между коммуникативно-
релевантной и коммуникативно-нерелевантной информацией. Вся
заключенная в оригинале информация рассматривается в качестве основной,
необходимой для того, чтобы получатель перевода смог выделить в тексте
концептуальную смысловую информацию (в терминологии С.Ф.Гончаренко).
Однако при осуществлении филологического перевода, особенно
классических текстов, созданных в предыдущие эпохи, тактика передачи
основной когнитивной информации дополняется тактикой
комментирования инокультурных реалий. К числу таких реалий мы
относим весь комплекс информации, относящейся к истории, культуре,
обычаям и традициям, религии и т.п. определенного народа. Для
исследователей подобные комментарии могут стать источником знаний об
интересующих его явлениях в жизни другого народа. Б.Л.Смирнов в своем
418
комментарии к переводу «Махабхараты» совершенно справедливо указывает,
что «…нет лучшего, чем «Махабхарата», литературного источника, дающего
многогранное представление о жизни, моральных устоях, миропонимании
индийцев в первом тысячелетии до нашей эры» [Смирнов: Электронный
ресурс]. В результате комментирование к тексту филологического перевода
создает возможность более полного понимания читателем содержания текста
(опять же сошлемся на Б.Л.Смирнова, который указывает: «Комментарии…
должны охватывать самые разные вопросы – культурно-исторические,
социальные, философские, должны облегчить и фактическое понимание
текста, созданного малознакомой древней культурой» [Смирнов:
Электронный ресурс]). Известно, что комментирование может применяться и
в процессе реализации стратегии коммуникативно-равноценного перевода,
но по своей значимости такое комментирование отличается от
комментирования в филологическом (терциарном) переводе. В собственно
художественном (коммуникативно-равноценном) переводе комментарий,
выступающий в качестве вспомогательной операции, необходимой для
разъяснения читателю значения отдельных культурных или исторических
реалий, не должен отвлекать читателя от восприятия основного текста как
художественной сущности. В филологическом переводе комментарий сам
приобретает значимость основного текста и представляет собой
филологическое исследование, сопутствующее тексту литературного
памятника и способствующее его интерпретации. В своем предисловии к
переводу «Маснави» А.А.Хисматулин пишет: «В аппарате сносок с
использованием указанной выше вспомогательной литературы в
обязательном порядке приводятся: а) развернутые цитаты из Корана (с
указанием номера суры и айата).., с тем чтобы читатель, не имеющий под
рукой Корана, увидел, из какого контекста Руми ввел в текст Маснави ту или
иную кораническую цитату, ограничивающуюся порой одним словом; такая
практика создания гипертекстов, когда первичный коранический контекст, к
которому отсылает цитата, априори расширяет смысл вторичного текста, в
419
данном случае Маснави, очень широко применялась в средневековом исламе
как в устной, так и в письменной традиции; б) хадисы в исходном варианте;
в) намеки или скрытые ссылки на хадисы и коранические сюжеты — так
называемые аллюзии; г) поговорки, идиомы, термины и слова, требующие
комментария, а также отдельные варианты толкований, приводящие к
двоякому пониманию при переводе» [Хисматулин 2006:16].
Таким образом, к числу выделенных нами тактик реализации стратегии
терциарного перевода следует добавить и тактику комментирования
инокультурных реалий.
Итак, в качестве способов реализации стратегии терциарного перевода
могут использоваться следующие тактики:
- тактика передачи основной когнитивной информации;
- тактика воспроизведения стилистических особенностей текста;
- тактика воспроизведения жанрово-стилевых особенностей текста;
- тактика комментирования инокультурных реалий.
В зависимости от специфики коммуникативной ситуации и
определяемой этой ситуацией цели перевода переводчик может
реализовывать эти тактики в разном объеме. В максимальном объеме
реализуется тактика передачи основной когнитивной информации, поскольку
достаточно полное воспроизведение содержания в принципе не противоречит
ни ситуации, ни цели перевода. По-разному могут реализовываться
последние три тактики, причем тактика воспроизведения жанрово-стилевых
особенностей текста может не использоваться вовсе, если переводчик не
ставит перед собой цель продемонстрировать связь данного текста с каким-
либо особым жанром.

4.5 Тактики реализации стратегии переадресации

В разделе 3.4.6. мы указали, что стратегия переадресации реализуется в

двух коммуникативных ситуациях – в ситуации КСП-2buyer(Х) и в ситуации
420
КСП-2buyer(С/НТ). В первом случае осуществляется перевод художественного
произведения, изначально рассчитанного на взрослую аудиторию, для детей;
во втором случае выполняется перевод специального (научно-технического)
текста, изначально написанного для специалистов в данной области, в
расчете на аудиторию неспециалистов, то есть на широкую аудиторию.
Таким образом, данные коммуникативные ситуации с использованием
перевода различаются типом переводимого текста, а также характером
аудитории, которой адресуется ПТ. Объединяет их то, что инициатор
перевода не входит в число коммуникантов, и целью перевода является
расширение читательской аудитории за счет носителей ПЯ, отличающихся
по своим характеристикам от получателей ИТ.
В том же разделе мы объяснили, почему переадресация не может
рассматриваться как вид языкового посредничества, отличный от собственно
перевода, или, в терминологии В.Н.Комиссарова, как вид адаптивного
транскодирования, а должна рассматриваться именно как стратегия перевода.
Однако есть необходимость дать еще одно пояснение, а именно: чем
переадресация отличается от прагматической адаптации текста? Отчасти
необходимость в подобном уточнении возникает в связи с одновременным
использованием слова «адаптация» и в составе терминосочетания
«прагматическая адаптация текста», и применительно к переадресации,
которая может рассматриваться как адаптированный перевод. По нашему
мнению, прагматическая адаптация текста и переадресация как стратегия,
направленная на адаптацию текста к восприятию определенной аудитории, –
суть разные явления. Необходимость в прагматической адаптации текста
возникает в процессе реализации стратегии коммуникативно-равноценного
перевода (прежде всего в художественном и публицистическом переводе) в
связи с различиями в объеме фоновых знаний носителей ИЯ и ПЯ, с разным
отношением с их стороны к явлениям реального мира, с неодинаковой

421
интерпретацией одного и того же явления представителями разных культур 51.
Другими словами, получатели ИТ и ПТ отличаются друг от друга своими
национально-культурными характеристиками, при том что все их прочие
характеристики могут в целом совпадать. Соответственно, перед
переводчиком встает задача нивелировать эти межкультурные различия,
адаптировать текст к восприятию иноязычного получателя, обеспечив тем
самым достаточно полное восприятие получателем ПТ содержания и смысла
оригинала, а значит – и коммуникативный эффект, схожий с
коммуникативным эффектом, производимым оригиналом. Для этого
осуществляется целая совокупность типизированных переводческих
операций. Поскольку речь идет о системной совокупности переводческих
операций, есть основания утверждать, что прагматическая адаптация текста –
это особая тактика перевода, используемая для реализации, как правило,
стратегии коммуникативно-равноценного перевода.
Необходимость в переадресации текста возникает не потому, что
получатели ИТ и ПТ различаются своими национально-культурными
характеристиками (получатели ИТ и ПТ всегда различаются своими
национально-культурными характеристиками, ибо принадлежат к разным
культурам), а потому, что получатели ПТ отличаются от получателей ИТ еще
и другими характеристиками, прежде всего возрастом и/или уровнем
образования. И хотя получатели ПТ выступают в той же коммуникативной
роли, что и получатели ИТ, инициатор перевода ожидает, что переведенный
текст окажет на получателей ПТ то воздействие, которое он в принципе

51
Как известно, эти различия отражаются и закрепляются в языковых системах. Так,
Юджин Найда указывает, что наиболее очевидные проблемы, вызванные различиями в
культурах, возникают в связи с различиями в значениях идиом и разным семантическим
объемом вокабул. Он приводит следующие примеры: в английском языке у кошки девять
жизней, а в испанском всего семь, в английском только одно слово обозначает
двоюродное родство (cousin), в то время как в китайском языке таких слов восемь [Nida
1997:32].
422
может оказать с учетом возраста или уровня образования получателей ПТ в
данной коммуникативной ситуации. Это утверждение может показаться
спорным, поскольку противоречит некоторым ранее высказанным в
литературе соображениям. Так, З.Д.Львовская выступает против того, чтобы
изучать литературные адаптации в рамках теории перевода, полагая, что
нельзя, как в скопос-теории, рассматривать любое коммуникативное
предложение (в терминологии Г.Тури) в принимающей культуре об одном и
том же ИТ в качестве перевода [Львовская 2008:142]. Она полагает, что при
подобном подходе стираются различия между адаптацией внутри перевода,
понимаемой как результат изменений семантической структуры ПТ
относительно ИТ, и адаптацией как гетеровалентной двуязычной
деятельностью [Львовская 2008:143]. Мы, однако, считаем, что изучение
литературных адаптаций в рамках теории перевода, напротив, помогает
выявить основные различия двух видов адаптации: адаптации внутри
перевода (переводческая тактика) и адаптации как двуязычной деятельности,
реализуемой в соответствии с определенной стратегией перевода. Для
обозначения второго вида адаптации термин «переадресация» представляется
вполне удобным. Можно согласиться с З.Д.Львовской в том, что переход от
литературной системы для взрослых к литературной системе для детей
сопровождается изменением концептуальной программы ИТ. Однако не
следует рассматривать это изменение как фактор, выводящий переадресацию
за пределы собственно переводческой деятельности. Дело в том, что в
восприятии получателей ПТ текст, созданный в соответствии с данной
стратегией, все равно остается художественным произведением (если речь
идет о переводе художественного текста) и, как всякое художественное
произведение, оказывает на них художественно-эстетическое воздействие, то
есть выполняет назначенную ему основную, доминантную функцию, а
изменение концептуальной программы ИТ может и не восприниматься
получателями ПТ. Другими словами, в представлении получателей ПТ текст
приравнивается к оригиналу. Здесь уместно вспомнить предложенное
423
В.Н.Комиссаровым определение перевода, основанное на том, что перевод
отождествляется с оригиналом в функциональном, содержательном и
структурном отношении. Функциональное отождествление оригинала и
перевода как раз и заключается в том, что перевод как бы приписывается
автору оригинала, публикуется под его именем, обсуждается, цитируется так,
как будто он и есть оригинал, только на другом языке [Комиссаров 1990:43].
Понятно, что В.Н.Комиссаров не имел в виду литературные адаптации,
однако и они попадают под предложенное им определение перевода,
поскольку также отождествляются получателями ПТ с оригиналом в
функциональном, содержательном и структурном отношении.
Следовательно, с точки зрения получателя перевода результат перевода,
осуществляемого в соответствии со стратегией коммуникативно-
равноценного перевода, и результат переадресации не имеют существенных
различий с функциональной точки зрения. С точки зрения же стороннего
наблюдателя (критика или теоретика) результат переадресации по характеру
своего воздействия скорее всего отличается от результата реализации
стратегии коммуникативно-равноценного перевода. В этом мы усматриваем
сходство стратегии переадресации со стратегией терциарного перевода,
результат которой также отличается от результата стратегии
коммуникативно-равноценного перевода. В то же время это означает и
принципиальное отличие стратегии переадресации от стратегии
коммуникативно-равноценного перевода.
Таким образом, мы приходим к выводу, что если прагматическая
адаптация текста – это тактика перевода, то переадресация – это стратегия
перевода, для реализации которой необходимо использование определенных
переводческих тактик. На рассмотрении этих тактик мы и остановимся в
дальнейшем.
Сначала рассмотрим тактики, используемые для реализации этой
стратегии в ситуации КСП-2buyer(Х). Для этого воспользуемся
хрестоматийным примером перевода на русский язык романа Дж.Свифта
424
«Путешествия Гулливера» (Jonathan Swift. Gulliver's Travels into several
remote nations of the world). Известны два перевода этого произведения:
перевод А.А.Франковского и Тамары Габбе. Строго говоря, собственно
переводом всегда считался только текст А.А.Франковского, а текст Т.Габбе
рассматривался как литературная адаптация для детей. Исходя из нашей
концепции, можно утверждать, что А.А.Франковский переводил в
соответствии со стратегией коммуникативно-равноценного перевода
(стараясь воспроизвести не только содержание произведения, но и все его
характерные особенности, воссоздать атмосферу эпохи, обеспечить такое
воздействие на читателя, на которое рассчитывал Свифт), то есть создал
функциональный аналог оригинала. Т.Габбе переводила в соответствии со
стратегией переадресации, четко осознавая особенности детского восприятия
и адаптируя текст именно с учетом этих особенностей.
В интересах большей объективности выделения тактик перевода в
рамках стратегии переадресации и большей наглядности их представления
приведем соответствующие отрывки из обоих переводов.

PART II. A VOYAGE TO BROBDINGNAG.

CHAPTER I.
A great storm described; the long boat sent to fetch water; the author goes with it to
discover the country. He is left on shore, is seized by one of the natives, and carried to a
farmer’s house. His reception, with several accidents that happened there. A description of the
inhabitants.
Having been condemned, by nature and fortune, to active and restless life, in two months
after my return, I again left my native country, and took shipping in the Downs, on the 20th day
of June, 1702, in the Adventure, Captain John Nicholas, a Cornish man, commander, bound for
Surat. We had a very prosperous gale, till we arrived at the Cape of Good Hope, where we
landed for fresh water; but discovering a leak, we unshipped our goods and wintered there; for
the captain falling sick of an ague, we could not leave the Cape till the end of March. We then
set sail, and had a good voyage till we passed the Straits of Madagascar; but having got
northward of that island, and to about five degrees south latitude, the winds, which in those seas
are observed to blow a constant equal gale between the north and west, from the beginning of
425
December to the beginning of May, on the 19th of April began to blow with much greater
violence, and more westerly than usual, continuing so for twenty days together: during which
time, we were driven a little to the east of the Molucca Islands, and about three degrees
northward of the line, as our captain found by an observation he took the 2nd of May, at which
time the wind ceased, and it was a perfect calm, whereat I was not a little rejoiced. But he, being
a man well experienced in the navigation of those seas, bid us all prepare against a storm, which
accordingly happened the day following: for the southern wind, called the southern monsoon,
began to set in.

Перевод А.А.Франковского:

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ПУТЕШЕСТВИЕ В БРОБДИНГНЕГ

ГЛАВА I
«[Описание сильной бури. Посылка баркаса за пресной водой. Автор отправляется
на нем для исследования страны. Он оставлен на берегу, его подбирает один туземец
и относит к фермеру. Прием автора на ферме и различные происшествия,
случившиеся там. Описание жителей]
Обреченный самой природой и судьбой вести деятельную и беспокойную жизнь,
я через два месяца после возвращения домой, 20 июня 1702 года, снова оставил отечество
и сел в Даунсе на корабль «Адвенчер», отправлявшийся в Сурат под командой
капитана Джона Николеса. Ветер был попутный до мыса Доброй Надежды, где мы
бросили якорь, чтобы запастись свежей водой. Но на корабле открылась течь; мы
выгрузили товары и зазимовали, потому что капитан заболел перемежающейся
лихорадкой, и мы не могли покинуть мыс до конца марта, когда мы поставили
наконец паруса и благополучно прошли Мадагаскарский пролив. Но когда мы вышли к
северу от Мадагаскара и находились приблизительно на 50 южной широты, то умеренные
северные и западные ветры, по наблюдениям моряков постоянно дующие в этом поясе с
начала декабря и до начала мая, 19 апреля вдруг сменились гораздо более сильным
ветром, налетевшим прямо с запада и продолжавшимся двадцать дней подряд. Нас
занесло за это время немного восточнее Молуккских островов, на 50 к северу от экватора,
как выходило по вычислениям капитана, сделанным 2 мая, когда ветер прекратился и
наступил полный штиль, немало меня обрадовавший. Но капитан, человек опытный в
плавании по этим морям, приказал всем нам приготовиться к буре, которая действительно

426
и разразилась на следующий же день, когда поднялся южный ветер, известный под
именем муссона…

Перевод Т.Габбе:

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ПУТЕШЕСТВИЕ В БРОБДИНГНЕГ

ГЛАВА ПЕРВАЯ
Гулливер прожил дома недолго. Не успел он хорошенько отдохнуть, как его снова
потянуло в плавание.
«Должно быть, уж таков я по природе», - думал он. Беспокойная жизнь морского
бродяги мне больше по сердцу, чем мирное житьё моих сухопутных друзей». Одним
словом, через два месяца после своего возвращения на родину он уже снова числился
врачом на корабле «Адвенчер», отправлявшемся в дальнее плавание под командой
капитана Джона Николса. 20 июня 1702 года «Адвенчер» вышел в открытое море. Ветер
был попутный. Корабль шёл на всех парусах до самого мыса Доброй Надежды. Здесь
капитан приказал бросить якорь и запастись свежей водой. После двухдневной стоянки
«Адвенчер» должен был снова пуститься в плавание. Но неожиданно на корабле
открылась течь. Пришлось выгрузить товары и заняться починкой. А тут ещё капитан
Николс заболел жестокой лихорадкой. Корабельный врач Гулливер заботливо осмотрел
больного капитана и решил, что ему нельзя продолжать плавание, прежде чем он совсем
не поправится.
Так «Адвенчер» и зазимовал у мыса Доброй Надежды. Только в марте 1703 года на
корабле опять были поставлены паруса, и он благополучно совершил переход до
Мадагаскарского пролива. 19 апреля, когда корабль был уже недалеко от острова
Мадагаскар, легкий западный ветер сменился жестоким ураганом.
Двадцать дней корабль гнало на восток. Вся команда измучилась и мечтала о том,
чтобы этот ураган наконец утих.
Вполне очевидно, что английский текст написан в соответствии с теми
литературными канонами, которые существовали во времена Джонатана
Свифта, и в стиле, характерном для художественной литературы той эпохи.
Для переводчиков, независимо от того, реализуют ли они стратегию
коммуникативно-равноценного перевода или стратегию переадресации, было
вполне естественным модернизировать текст с учетом существовавших в ХХ

427
веке литературных норм и ожиданий читательской аудитории. В данном
случае модернизация текста – общее требование, соответствующее обеим
указанным стратегиям перевода 52. Поэтому модернизацию текста вряд ли
следует рассматривать в качестве тактики, служащей цели реализации
стратегии переадресации.
Цель, с которой реализуется стратегия переадресации, предполагает
такие изменения содержания и формы текста, которые обеспечили бы его
незатрудненное восприятие аудиторией, не подготовленной к восприятию
сложного по своей структуре и лексическому наполнению художественного
произведения, то есть необходимость упрощения формы и содержания
текста. При сопоставлении перевода Т.Габбе с оригиналом обращает на себя
внимание, прежде всего, существенное изменение структуры произведения в
целом: в оригинале и в переводе Франковского в первой и во второй частях
книги по 8 глав, у Габбе – в первой части 21 глава, во второй части – 16 глав.
Кроме того, в переводе Т.Габбе отсутствует такой структурный элемент,
обязательный в тексте Свифта, как преамбуле к главе, в которой излагается
ее основное содержание. Видимо, Т.Габбе посчитала этот элемент
необязательным в книге для детской аудитории и, более того,
противоречащим традициям детской русскоязычной литературы. Таким
образом, можно констатировать использование переводчиком тактики
модификации композиционной структуры текста (ТМКС). Основной

52
Теоретически можно предположить и возможность использования стратегии
терциарного перевода при переводе «Гулливера» на русский язык. Тогда целью перевода
могло бы быть раскрытие особенностей индивидуального стиля Свифта или
литературного стиля эпохи, демонстрация того, какие синтаксические построения и какое
лексическое наполнение были наиболее предпочтительны в литературе данного жанра в
то время, и т.п. То есть речь шла бы о так называемом «филологическом переводе».
Способом достижения этой предполагаемой цели был бы, скорее всего, буквальный
перевод, сохраняющий налет архаичности, присущий оригиналу в восприятии
современного читателя.
428
операцией в рамках данной тактики является прием опущения. Анализ
материала не дает нам возможности говорить об использовании
перестановки, или изменении порядка расположения структурных элементов
текста (предложений, абзацев). Невозможность использования этого приема
объясняется тем, что в результате могла бы пострадать сама композиция
произведения и его логика, что нежелательно даже в случае переадресации. В
дальнейшем мы убедимся, что к изменению структуры текста приводит и
использование прочих тактик перевода.
С целью упрощения содержания текста используется тактика
модификации семантической структуры текста (ТМСС). К
практическим способам реализации этой тактики следует отнести, прежде
всего, прием опущения коммуникативно-нерелевантной информации. При
сопоставлении перевода Т.Габбе с оригиналом обращает на себя следующий
отрывок: but having got northward of that island, and to about five degrees south
latitude, the winds, which in those seas are observed to blow a constant equal gale
between the north and west, from the beginning of December to the beginning of
May, on the 19th of April began to blow with much greater violence, and more
westerly than usual, continuing so for twenty days together: during which time, we
were driven a little to the east of the Molucca Islands, and about three degrees
northward of the line, as our captain found by an observation he took the 2nd of
May… Курсивом выделена та часть текста, которая не была переведена.
Фактически, была передана только информация, заключенная во фразе: the
winds… on the 19th of April began to blow with much greater violence…
continuing so for twenty days together. Эту информацию можно считать более
релевантной по сравнению с детальной информацией об изменениях курса
корабля: детали, интересные с точки зрения навигационного искусства и
легко воспринимаемые подготовленным читателем, вряд ли необходимы в
тексте для детей. К столь же незначимой в смысловом отношении
информации можно отнести информацию, заключенную в географических
названиях (в переводе Т.Габбе не передан топоним the Downs, у
429
А.А.Франковского – «в Даунсе», хотя вряд ли читатели знают, что это такое
и где находится).
Т.Габбе использует и такой распространенный прием, как
генерализация, особенно когда заключенная в слове конкретная информация
не относится к категории коммуникативно-релевантной и может вызвать
непонимание со стороны получателя ПТ. Пример: bound for Surat –
«отправлявшемся в дальнее плавание» (у А.А.Франковского –
«отправлявшийся в Сурат»; «Сурат» дается без пояснений). В одном случае
генерализация сопровождается привнесением дополнительной информации в
виде определения: …the captain falling sick of an ague – «перемежающаяся
лихорадка» у А.А.Франковского, «жесточайшая лихорадка» у Т.Габбе.
Строго говоря, an ague можно интерпретировать как «приступ лихорадки»
или попросту «малярия», так что некоторое обобщение присутствует в обоих
вариантах перевода, но у Т.Габбе появляется определение «жесточайшая»,
отсутствующее в оригинале, но вполне уместное в переводе.
Привнесение в текст дополнительной информации можно
рассматривать в качестве еще одного способа реализации указанной тактики.
Фрагментами, несущими в тексте дополнительную информацию, являются:
«Не успел он хорошенько отдохнуть, как его снова потянуло в плавание»;…
«Должно быть, уж таков я по природе» - думал он. Беспокойная жизнь
морского бродяги мне больше по сердцу, чем мирное житьё моих
сухопутных друзей»; «Корабельный врач Гулливер заботливо осмотрел
больного капитана и решил, что ему нельзя продолжать плавание, прежде
чем он совсем не поправится»; «Вся команда измучилась и мечтала о том,
чтобы этот ураган наконец утих». Общий объем подобных вставок в текст
настолько велик, что может вызвать сомнения в правомерности того, чтобы
считать русский текст переводом, а не собственным произведением Т.Габбе
по мотивам романа Свифта. Действительно, иногда весьма сложно объяснить
появление в ПТ определенной дополнительной информации («Вся команда
измучилась и мечтала о том, чтобы этот ураган наконец утих»). С другой
430
стороны, во многих случаях появление в тексте новой информации может
быть вполне оправданным, поскольку не противоречит общей описываемой в
оригинале ситуации. Фраза «не успел он хорошенько отдохнуть…» не
противоречит не только описываемой ситуации, но и здравому смыслу;
также может быть оправданно и появление предложения о том, что
«корабельный врач Гулливер заботливо осмотрел больного… и т.д.». Если на
судне был корабельный врач (Гулливер), разве не должен он был осмотреть
больного? Более интересно появление в тексте размышлений Гулливера в
форме прямой речи. На первый взгляд, это решение самой переводчицы, ведь
в оригинале повествование ведется от первого лица, то есть там все, по сути,
- прямая речь. У Т.Габбе она появляется, только когда герой размышляет о
себе. Но почему же именно эта фраза («Должно быть, уж таков я по
природе») появилась в переводе? Можно предположить, что таким образом
Т.Габбе интерпретировала начальную фразу «Having been condemned, by
nature and fortune, to active and restless life». Несомненно, Т.Габбе сделала
акцент на содержании слова nature, интерпретировав его иначе, чем
А.А.Франковский (у него – «обреченный самой природой и судьбой…»). Для
Т.Габбе nature – это не природа вовне нас, а природа человека, то есть
характер Гулливера, который и определяет его поступки. Так что фраза
«Должно быть, уж таков я по природе» может рассматриваться как способ
передать тот смысл, который, по мнению переводчицы, заложен в
английском nature. А предложение «Беспокойная жизнь морского бродяги
мне больше по сердцу, чем мирное житьё моих сухопутных друзей» – это
всего лишь развитие той мысли, что прозвучала в предыдущем предложении.
Использование приема добавления можно объяснить не только
необходимостью упростить содержание текста, но и желанием переводчицы
создать текст, в большей степени приближающийся к канонам детской
литературы, согласно которым создание определенных образов обеспечивает
заинтересованность читателей в сюжете. Отсюда и образ мыслей Гулливера,
и образ страданий команды, и образ Гулливера как судового врача,
431
выполняющего свои обязанности. Мы видим, что повествование в переводе
Т.Габбе насыщено событиями, что само по себе создает интересный сюжет,
но эти события по своему характеру более разнообразны, чем события в
оригинале (повествование о том, куда повернул корабль, на сколько градусов
он отклонился от намеченного курса, куда было решено его направить, а
также – откуда дул ветер обычно, каким он бывает в данное время года и
каким он вдруг стал). К тому же здесь появляется перебивка речи
рассказчика прямой речью Гулливера, что делает повествование менее
монотонным. В результате текст становится более живым и в большей
степени отвечающим ожиданиям и предпочтениям предполагаемой
читательской аудитории.
Следующий прием, используемый в качестве практического способа
реализации тактики модификации семантической структуры текста, можно
назвать приемом резюмирования. Строго говоря, этот прием используется в
качестве дополнения к приему опущения коммуникативно-нерелевантной
информации. Опуская ненужные детали, переводчик тем не менее
воспроизводит общий смысл пропущенного фрагмента, указывает на
результат тех событий, которые не получили отражения в ПТ и которые в
оригинале объясняют именно причины того, что произошло в дальнейшем.
Так в тексте перевода появились фразы «Гулливер прожил дома недолго»,
«Так «Адвенчер» и зазимовал у мыса Доброй Надежды».
Попутно следует отметить, что использование приемов опущения
информации, добавления информации и ее резюмирования в переводе не
искажает общую смысловую структуру текста: смысл текста или его
фрагмента остается прежним, прежней остается и описываемая ситуация,
описание которой в переводе лишается ненужных деталей, но приобретает
новые.
Задача упрощения формы текста решается за счет использования
тактики модификации синтаксической структуры текста (ТМС). Эта
тактика реализуется путем изменения синтаксиса предложений в сторону его
432
упрощения. В тексте Свифта используются длинные, синтаксически сложные
предложения, которые, в случае воспроизведения синтаксической структуры,
с трудом воспринимались бы детской аудиторией. Например: «We had a very
prosperous gale, till we arrived at the Cape of Good Hope, where we landed for
fresh water; but discovering a leak, we unshipped our goods and wintered there;
for the captain falling sick of an ague, we could not leave the Cape till the end of
March». В переводе Т.Габбе это предложение четко делится на несколько
коротких предложений: «Ветер был попутный. Корабль шёл на всех парусах
до самого мыса Доброй Надежды. Здесь капитан приказал бросить якорь и
запастись свежей водой. После двухдневной стоянки «Адвенчер» должен
был снова пуститься в плавание. Но неожиданно на корабле открылась
течь. Пришлось выгрузить товары и заняться починкой. А тут ещё
капитан Николс заболел жестокой лихорадкой» (сравним с переводом
А.А.Франковского: «Ветер был попутный до мыса Доброй Надежды, где мы
бросили якорь, чтобы запастись свежей водой. Но на корабле открылась течь;
мы выгрузили товары и зазимовали, потому что капитан заболел
перемежающейся лихорадкой, и мы не могли покинуть мыс до конца марта,
когда мы поставили наконец паруса и благополучно прошли Мадагаскарский
пролив». В результате повествование становится более динамичным, а
информация выдается читателю как бы небольшими порциями, что
обеспечивает легкость ее усвоения.
Той же цели служит и такой прием, как перенос информации из одного
предложения в другое, логически связанное с первым. Пример: «…in two
months after my return, I again left my native country, and took shipping in the
Downs, on the 20th day of June, 1702, in the Adventure, Captain John Nicholas, a
Cornish man, commander, bound for Surat». В переводе Т.Габбе выделенная
курсивом информация вынесена в отдельное предложение: «20 июня 1702
года «Адвенчер» вышел в открытое море» (сравним с переводом
А.А.Франковского: «я через два месяца после возвращения домой, 20 июня
1702 года, снова оставил отечество и сел в Даунсе на корабль «Адвенчер»,
433
отправлявшийся в Сурат под командой капитана Джона Николеса) , что
позволило еще более облегчить синтаксис предыдущей части и разгрузить ее
содержание, обеспечив незатрудненное восприятие информации.
Важным аспектом переадресации является модификация стиля текста,
общее снижение стилистической тональности повествования. С одной
стороны, это можно рассматривать как проявление стремления переводчика
модернизировать текст, написанный в тяжелом архаичном стиле. Стиль
Дж.Свифта действительно архаичен: обилие причастных оборотов типа
having been condemned, having got northward, discovering a leak, continuing so
for twenty days и т.п., большое количество придаточных предложений
времени (during which time, we were driven…, at which time the wind ceased…),
канцелярские – с современной точки зрения – обороты типа «which
accordingly happened the day following» воспринимаются современным
читателем как признаки устаревшего, помпезного, нарочито официального
стиля. Задача приблизить текст перевода к восприятию читательской
аудитории предполагает именно изменение стиля повествования в сторону
большей разговорности. Поэтому отказ от использования в переводе
аналогичных синтаксических структур означает не только реализацию
тактики модификации синтаксической структуры текста, но и реализацию
тактики модификации стиля повествования (ТМСП). В частности, стиль
повествования меняется за счет упрощения синтаксиса текста, использования
преимущественно коротких предложений вместо оригинальных
синтаксически сложных. Определенную роль играет и устранение из текста
книжных слов, особенно если они несут коммуникативно-нерелевантную
информацию (to condemn, prosperous, latitude, to rejoice). Таким образом,
тактики реализации стратегии переадресации используются комплексно и
направлены на решение общей задачи приближения текста к восприятию
получателя перевода. Особо следует отметить использование в переводе
разговорных оборотов, выполняющих функцию коннекторов,
отсутствующих в оригинале («Одним словом, через два месяца после своего
434
возвращения на родину он уже снова числился врачом»; «А тут еще капитан
Николс заболел…»; «Так «Адвенчер» и зазимовал…»). Подобного рода
обороты создают большую разговорность повествования, помимо того, что
они выполняют функцию выражения логических отношений, передаваемых в
оригинале при помощи синтаксических средств.
Выше мы отмечали изменение типа повествования в переводе Т.Габбе.
Если в оригинале повествование ведется от первого лица, то есть от лица
рассказчика, то в ее переводе – от третьего лица, при этом в текст вводится
прямая речь там, где герой размышляет о самом себе. В переводе
А.А.Франковского тип повествования не меняется. Получается, что у Т.Габбе
рассказчик смотрит на ситуацию как бы со стороны. Соответственно, можно
констатировать возможность использования тактики модификации типа
повествования (ТМТП) в качестве способа реализации стратегии
переадресации.
Не следует думать, однако, что реализация стратегии переадресации
приводит исключительно к замене одного текста другим. Отличаясь от ИТ по
многим параметрам, ПТ все же несет в себе основную когнитивную
информацию, то есть в целом его содержание соответствует содержанию ИТ.
Таким образом, можно утверждать, что одновременно с использованием
указанных тактик перевода переводчик реализует и тактику передачи
основной когнитивной информации (ТПКИ). Другое дело, что с точки
зрения решаемых переводчиком задач, с учетом общей цели перевода эта
тактика не является столь же важной, как, например, в устном переводе
информационных текстов, но она все же обязательна для использования. Как
мы уже убедились, переводчик может опускать какие-то элементы
информации или привносить в текст информацию, отсутствующую в
оригинале. Но при этом сохраняется общая канва повествования,
воспроизводится основная информация, хотя, возможно, и в иной форме,
нежели в оригинале. Другими словами, в плане воспроизведения
информации переводчик в случае реализации стратегии переадресации более
435
свободен, чем при реализации стратегии коммуникативно-равноценного
перевода.
Таким образом, стратегия переадресации в коммуникативной ситуации
КСП-2buyer-(Х) предполагает использование следующих тактик перевода:
- тактика передачи основной когнитивной информации (ТПКИ);
- тактика модификации композиционной структуры текста (ТМКС);
- тактика модификации семантической структуры текста (ТМСС);
- тактика модификации синтаксической структуры текста (ТМС);
- тактика модификации стиля повествования (ТМСП);
- тактика модификации типа повествования (ТМТП).
Способами практической реализации тактики модификации
композиционной структуры текста являются опущение отдельных
композиционных элементов текста и изменение порядка представления
информации в пределах логически связанных сегментов текста.
К способам практической реализации тактики модификации
семантической структуры текста относятся: опущение коммуникативно-
нерелевантной информации, использование приема генерализации,
добавление новой когнитивной информации, не противоречащей общему
смыслу текста или контекста, резюмирование смысла опущенных сегментов
текста.
Тактика модификации синтаксической структуры текста реализуется за
счет упрощения синтаксической структуры предложений, деления
синтаксически сложных предложений на несколько простых коротких
предложений, выделения некоторых элементов содержания в отдельные
предложения.
К способам практической реализации тактики модификации стиля
повествования относятся: отказ от использования книжной лексики (прием
опущения), использование в переводе разговорных оборотов в функции
коннекторов, упрощение синтаксиса повествования с целью придания ему
большей разговорности.
436
 Способы практической реализации тактики передачи основной
когнитивной информации включают использование в переводе лексических
соответствий, обозначающих основные понятия, воссоздание аналогичных
релевантных образов, описание аналогичных ситуаций в иной форме.
Рассмотрим тактики перевода, направленные на реализацию стратегии
переадресации в коммуникативной ситуации КСП-2buyer(С/НТ). В качестве
примера возьмем отрывок из работы Сьюзан Басснет «Почему теория
перевода стала учитывать культурный аспект?» (Susan Bassnett. Why Did
Translation Studies Take a Cultural Turn). Приведем два варианта перевода:
один вариант выполнен в соответствии со стратегией коммуникативно-
равноценного перевода и предназначен для специалистов-переводоведов,
другой вариант выполнен в соответствии со стратегией переадресации и
предназначен для школьников старших классов 53.

SUSAN BASSNETT
Why did Translation Studies take a Cultural Turn?
A long time ago, in 1990 to be precise, Andre Lefevere and I were writing an introductory
chapter to a collection of essays entitled Translation, History and Culture (Bassnett & Lefevere,
1990). We wanted to draw attention to changes that we believed were increasingly underpinning
research in translation studies, changes that signalled a shift from a more formalist approach to
translation to one that laid greater emphasis on extra-textual factors. The study of translation
practice, we argued, had moved on and the focus of attention needed to be on broader issues of
context, history and convention not just on debating the meaning of faithfulness in translation or
what the term 'equivalence' might mean. The kind of questions being asked about translation
were changing:
Once upon a time the questions that were always being asked were 'How can translation be
taught' and 'How can translation be studied?' Those who regarded themselves as translators were
often contemptuous of any attempts to teach translation, while those who claimed to teach often
did not translate and so had to resort to the old evaluative method of setting one translation
alongside another and examining both in a formalist vacuum. Now, the questions have been

53
Оба варианта перевода выполнены студенткой 5-го курса переводческого факультета
НГЛУ им. Н.А.Добролюбова Д.О.Суриковой.
437
changed. The object of study has been redefined; what is studied is text embedded within its
network of both source and target cultural signs. (Bassnett & Lefevere, 1990: 11-12)
When we wrote that, we were mindful of a split between linguistic approaches to
translation and literary ones, and we sought to challenge both as too narrow and prescriptive.
Translation studies had been developing as a distinct discipline through the 1980s, employing
methodologies that drew upon research in linguistics and comparative literature and we felt,
along with many other people working in the field of translation, that the time had come for
increased employment of the tools of cultural history and cultural studies. Looking back, our
introduction appears both naïve and simplistic, for translation studies developed so rapidly in the
1990s and now occupies such a solid place in the academy that there is no longer any need for
special pleading. The arguments we sought to present — that translation plays a major role in
shaping literary systems, that translation does not take place on a horizontal axis, that the
translator is involved in complex power negotiations (mediating between cultures, as it were),
that translation is always a rewriting of an original — have been taken much further by scholars
such as Michael Cronin (1996; 2000), Edwin Gentzler (1993/2001), Lorna Hardwick (2000),
Theo Hermans (1999b, 2006), Tejaswini Niranjana (1992), Douglas Robinson (2002), Sherry
Simon (1996), Harish Trivedi (1993), Elsa Vieira (1999), Lawrence Venuti (1995; 1998b) and
many others. Translation studies has become an accepted academic subject and books, journals
and doctoral dissertations appear faster than one can read them all, and at the heart of most of the
exciting new research are broad questions about ideology, ethics and culture.
Перевод, выполненный в соответствии со стратегией
коммуникативно-равноценного перевода:
Сьюзан Басснет
Почему теория перевода стала учитывать культурный аспект
Уже довольно давно, а точнее, в 1990 году, мы с Андре Лефевром писали введение к
сборнику эссе под названием «Перевод: история и культура» (Bassnet & Lefevere, 1990).
Нам хотелось привлечь внимание к тем новым принципам, на которых все чаще стали
строиться исследования переводоведов и которые свидетельствовали о смещении
внимания исследователей с формальных аспектов перевода на внетекстовые факторы. Мы
доказывали, что изменения, которые произошли в переводческой практике, требовали,
чтобы исследователи не ограничивались спорами о точности перевода или о значении
термина «эквивалентность», а обращали бы больше внимания на такие общие вопросы,
как контекст, история и традиция. Менялся сам характер вопросов, которые ставились в
связи с переводом.

438
 Раньше вопрос ставился так: «Как обучить переводу?» или «Как изучать перевод?»
Но многие из тех, кто считал себя переводчиками, скептически относились к любым
попыткам обучить переводу, в то время как те, кто обучали, зачастую сами не переводили
и прибегали к старым оценочным методам, сравнивая переводы друг с другом,
руководствуясь при этом чисто формальными критериями. Теперь же суть основных
вопросов изменилась. Был заново определен предмет изучения: предметом изучения стал
текст, который рассматривается параллельно в системах двух культур, исходного и
переводящего языков (Bassnett & Lefevere, 1990:11-12).
Когда мы писали об этом, мы помнили о различиях между лингвистическим и
литературоведческим подходами к переводу и хотели показать узость и прескриптивный
характер обоих. Переводоведение как самостоятельная дисциплина складывалось в 1980-е
годы и опиралось на исследования в области лингвистики и сравнительного
литературоведения, а нам, как и многим другим переводоведам, казалось, что пришло
время активнее обращаться к истории и теории культуры. Оглядываясь назад, мы
понимаем, насколько наивным и упрощенным кажется теперь написанное нами введение,
поскольку переводоведение так стремительно развивалось в 90-е, а сейчас настолько
прочно вошло в программу вузов, что уже нет нужды ничего доказывать. Те положения,
которые мы хотели представить читателям, – что перевод играет важнейшую роль в
формировании литератур, что перевод происходит не в одной плоскости, что переводчик
участвует в сложной системе взаимодействующих сил (осуществляет посредническую
деятельность между культурами и т.д.), что перевод – это всегда некоторое изменение
оригинала – были успешно развиты такими исследователями как: Михаэль Кронин
(1996;2000), Эдвин Генцлер (1993/2001), Лорна Хардвик (2000), Тео Герман (1999, 2006),
Тьясвини Нираньяна (1992), Дуглас Робинсон (2002), Шери Симон (1996), Хариш Триведи
(1993), Эльза Виера (1999), Лоуренс Венути (1995; 1998) и многими другими.
Переводоведение стало учебной дисциплиной, а посвященные ему книги, журналы и
диссертации стали появляться быстрее, чем их можно было прочесть, и в основе
большинства этих интереснейших новых исследований лежали общие вопросы идеологии,
этики и культуры.

Перевод, выполненный в соответствии со стратегией переадресации:

Сьюзан Басснет
Почему теория перевода стала учитывать культурный аспект

439
 Уже довольно давно, а точнее, в 1990 году, мы с Андре Лефевром писали введение к
сборнику эссе под названием «Перевод: история и культура» (Bassnet & Lefevere, 1990).
Нам хотелось привлечь внимание к тому, что происходившие в переводческой практике
изменения требовали, чтобы исследователи не ограничивались спорами о точности
перевода или о значении термина «эквивалентность»54, а обращали бы больше внимания
на такие общие вопросы, как контекст, история и традиция. Менялся сам характер
вопросов, которые ставились в связи с переводом.
Раньше вопрос ставился так: «Как обучить переводу?» или «Как изучать перевод?»
Но многие из тех, кто считал себя переводчиками, скептически относились к любым
попыткам обучить переводу, в то время как те, кто обучали, зачастую сами не переводили
и прибегали к старым методам оценки, сравнивая переводы друг с другом и
руководствуясь при этом чисто формальными критериями. Теперь же стали ставиться
иные вопросы. Был заново определен предмет изучения: предметом изучения стал текст,
который рассматривается параллельно в системах двух культур, исходного и
переводящего языков (Bassnett & Lefevere, 1990:11-12).
Когда мы писали об этом, мы помнили о различиях между двумя подходами к
переводу – лингвистическим, в соответствии с которым главная задача переводчика
состоит в передаче языковой формы текста, и литературоведческом, при котором перевод
рассматривается как литературное творчество, а поэтому в переводе нужно передать
идею, художественный замысел оригинала, а не его языковую форму, - и хотели показать
узость и ограниченный характер обоих. Переводоведение как самостоятельная
дисциплина складывалось в 1980-е годы и опиралось на исследования в области
лингвистики и сравнительного литературоведения 55, а нам, как и многим другим
переводоведам, казалось, что пришло время активнее обращаться к истории и теории
культуры. Оглядываясь назад, мы понимаем, насколько наивным и упрощенным кажется
теперь написанное нами введение, поскольку переводоведение так стремительно
развивалось в 90-е, а сейчас настолько прочно вошло в программу вузов, что уже нет
нужды ничего доказывать. Те положения, которые мы хотели представить читателям, -

54
Эквивалентность перевода – (от лат. aequus равный, равноценный и valentis имеющий
силу, основательный) – общность содержания (смысловая близость), равноценность
текстов оригинала и перевода.
55
Сравнительно-историческое литературоведение – раздел истории литературы,
изучающий международные литературные связи и отношения, сходство и различия между
литературно-художественными явлениями в разных странах.
440
что перевод играет важнейшую роль в формировании литератур, что перевод происходит
не в одной плоскости, что переводчик участвует в сложной системе взаимодействующих
сил (осуществляет посредническую деятельность между культурами и т.д.), что перевод –
это всегда некоторое изменение оригинала – были успешно развиты в работах многих
исследователей. Переводоведение стало учебной дисциплиной, а посвященные ему книги,
журналы и диссертации стали появляться быстрее, чем их можно было прочесть, и в
основе большинства этих интереснейших новых исследований лежали общие вопросы
идеологии, этики и культуры.
Цель перевода в ситуации КСП-2buyer(С/НТ) заключается в создании
текста на ПЯ, который передавал бы основную информацию оригинала в
форме, доступной для восприятия неподготовленным читателем. Сам
характер переводимого текста, в котором когнитивная информация является
главенствующей, а также цель перевода определяют необходимость
использования тактики передачи основной когнитивной информации
(ТПКИ). Практическим способом реализации данной тактики перевода
является преимущественное использование межъязыковых и переводческих
соответствий, обеспечивающих передачу когнитивной информации.
Разумеется, использование соответствий не исключает использования
переводческих трансформаций, однако необходимость в них возникает из-за
существующих различий между языковыми системами. Другими словами,
осуществляемые по языковым причинам преобразования текста не
диктуются использованием тактики передачи основной когнитивной
информации, а поэтому нами не рассматриваются.
В рассматриваемой нами коммуникативной ситуации, так же как и в
ситуации КСП-2buyer(Х), перед переводчиком стоит задача упрощения
способа подачи информации настолько, насколько это необходимо для
обеспечения восприятия этой информации школьниками. Средством
решения этой задачи является использование тактики модификации
семантической структуры текста (ТМСС). Одним из практических
способов реализации этой тактики является опущение коммуникативно-
нерелевантной информации. В принципе, и коммуникативно-нерелевантная
441
информация может быть передана в переводе, однако в данном случае
решение об отказе воспроизводить ее в ПТ продиктовано тем, что она может
затруднить понимание текста неподготовленным читателем либо отвлечь его
от восприятия основной когнитивной информации. Так, во втором варианте
перевода опущено предложение «We wanted to draw attention to changes that
we believed were increasingly underpinning research in translation studies,
changes that signalled a shift from a more formalist approach to translation to one
that laid greater emphasis on extra-textual factors», содержащее малопонятные
для предполагаемого читателя понятия formalist approach и extra-textual
factors. Было опущено также перечисление фамилий исследователей-
переводоведов (Michael Cronin (1996; 2000), Edwin Gentzler (1993/2001),
Lorna Hardwick (2000), Theo Hermans (1999b, 2006) и т.д.).
Другим способом реализации данной тактики является использование
приема добавления. В рассматриваемом варианте перевода этот прием
используется либо в виде сносок к терминам, несущим коммуникативно-
релевантную информацию («эквивалентность», «сравнительно-историческое
литературоведение»), либо в виде пояснительной информации внутри самого
текста («мы помнили о различиях между двумя подходами к переводу –
лингвистическим, в соответствии с которым главная задача переводчика
состоит в передаче языковой формы текста, и литературоведческом, при
котором перевод рассматривается как литературное творчество, а
поэтому в переводе нужно передать идею, художественный замысел
оригинала, а не его языковую форму, – и хотели показать узость и
ограниченный характер обоих»). Курсивом выделены вставки,
раскрывающие значение важных понятий. Интересно отметить, что
дополнительная информация, вносимая в текст в данном случае, по своей
функции отличается от той, что вносилась в художественный текст, перевод
которого также выполнялся в соответствии со стратегией переадресации. В
ситуации КСП-2buyer(С/НТ) эта информация выполняет именно функцию
пояснения, что полностью соответствует характеру решаемой переводчиком
442
задачи – обеспечить восприятие и понимание читателем основной
когнитивной информации.
В качестве способа реализации тактики модификации семантической
структуры текста следует рассматривать и замену терминологизированной
или книжной лексемы общеупотребительным словом. В качестве примера
можно привести замену prescriptive («прескриптивный») на
общеупотребительное «ограниченный (характер). Казалось бы, между этими
двумя словами нет ничего общего, однако в данном контексте
общеупотребительное слово несет тот же смысл, что и слово prescriptive в
тексте С.Басснет.
Тактика модификации семантической структуры текста может
сочетаться с тактикой модификации синтаксической структуры текста
(ТМС), особенно в тех случаях, когда реализация первой тактики требует
опущения коммуникативно-нерелевантной информации. В нашем примере
этой операции подверглась информация во втором предложении, в
результате чего появилась возможность объединить два предложения: «Нам
хотелось привлечь внимание к тому, что происходившие в переводческой
практике изменения требовали, чтобы исследователи не ограничивались
спорами о точности перевода или о значении термина «эквивалентность», а
обращали бы больше внимания на такие общие вопросы, как контекст,
история и традиция» (сравним с первым вариантом перевода: «Нам хотелось
привлечь внимание к тем новым принципам, на которых все чаще стали
строиться исследования переводоведов и которые свидетельствовали о
смещении внимания исследователей с формальных аспектов перевода на
внетекстовые факторы. Мы доказывали, что изменения, которые произошли
в переводческой практике, требовали, чтобы исследователи не
ограничивались спорами о точности перевода или о значении термина
«эквивалентность», а обращали бы больше внимания на такие общие
вопросы, как контекст, история и традиция»). Иные способы реализации

443
тактики модификации синтаксической структуры текста в данном примере
выявлены не были.
Таким образом, стратегия переадресации в коммуникативной ситуации
КСП-2buyer(С/НТ) предполагает использование следующих тактик перевода:
- тактика передачи основной когнитивной информации (ТПКИ);
- тактика модификации семантической структуры текста (ТМСС);
- тактика модификации синтаксической структуры текста (ТМС).
Практическим способом реализации тактики передачи основной
когнитивной информации является использование межъязыковых и
переводческих соответствий, несущих основную когнитивную информацию.
К числу практических способов реализации тактики модификации
семантической структуры текста относятся: опущение коммуникативно-
нерелевантной информации (прием опущения), добавление новой
информации поясняющего характера (сноски, пояснения внутри текста),
замена терминов и книжных слов на общеупотребительные слова,
передающие тот же смысл.
Основным практическим способом модификации синтаксической
структуры текста является объединение предложений и использование
приема опущения.
Следует отметить, что в двух коммуникативных ситуациях, в которых
реализуется стратегия переадресации, используются одинаковые тактики
(тактики модификации композиционной структуры текста и модификации
стиля повествования не могут использоваться в ситуации КСП-2buyer(С/НТ),
поскольку они не помогают решать задачу адаптации текста к восприятию
предполагаемого читателя). Вместе с тем наблюдаются существенные
различия в значимости отдельных тактик и в способах их практической
реализации. Так, тактика передачи основной когнитивной информации по
понятным причинам рассматривается как основная тактика в ситуации КСП-
2buyer(С/НТ), в то время как в ситуации КСП-2buyer(Х) ее значимость не столь
велика. Среди способов реализации тактики модификации синтаксической
444
структуры текста преобладает прием объединения предложений в ситуации
КСП-2buyer(С/НТ) и прием деления предложений в ситуации КСП-2buyer(Х).
Были отмечены различия и в способах реализации тактики модификации
семантической структуры текста.

ВЫВОДЫ ПО ГЛАВЕ IV

1. В настоящей работе рассматриваются только такие тактики

перевода, реализация которых не определяется различиями между двумя
языками и спецификой вида перевода с точки зрения технологии его
осуществления. Вместе с тем сам вид перевода, обусловленный спецификой
коммуникативной ситуации, то есть условиями предметной деятельности
коммуникантов, является одним из факторов, определяющих набор тактик,
выступающих в качестве средства реализации определенной стратегии.
Таким образом, выбор тактик перевода для реализации определенной
стратегии определяется двояко: с одной стороны, совокупностью первичных
и вторичных параметров коммуникативной ситуации, с другой стороны –
общим характером требуемого в данной ситуации вида перевода без учета
технологических особенностей его осуществления. Выделенные нами
тактики перевода реализуются осознанно, то есть как результат осознания
цели перевода в определенной коммуникативной ситуации и выбора
соответствующей этой цели стратегии перевода. В условиях осуществления
устного или письменного перевода в разных коммуникативных ситуациях
набор используемых тактик перевода может быть неодинаковым даже при
реализации одной и той же стратегии перевода.
2. Совокупность первичных и вторичных параметров
коммуникативной ситуации первого типа (КСП-1formal) однозначно
определяет потребность в устном переводе (за исключением ситуации КСП-
1formal-перевод документации) в форме последовательного перевода,
синхронного перевода или перевода с листа. В ситуации КСП-1informal
445
(ситуация неофициального общения) используется последовательный
(двусторонний и односторонний перевод), но возможно и использование
синхронного перевода («шушутаж»). Стратегия коммуникативно-
равноценного перевода в данных коммуникативных ситуациях реализуется
путем использования следующих тактик перевода: тактика выделения и
передачи основной когнитивной информации, тактика прагматической
адаптации текста, тактика воспроизведения стилистических характеристик
текста, тактика воспроизведения стилистической тональности текста, тактика
воспроизведения индивидуального стиля оратора. Вместе с тем набор тактик
перевода неодинаков для разных видов коммуникативных ситуаций КСП-1.
Все указанные тактики перевода могут использоваться только в ситуации
КСП-1formal-лекции и презентации, где задачей оратора является не только
сообщение некоторой информации, но и оказание определенного
воздействия на аудиторию путем использования соответствующих
стилистических средств и создания текста соответствующей стилистической
тональности (при этом упоминание автором реалий исходной культуры
вынуждает переводчика прибегать к тактике прагматической адаптации
текста). В ситуациях КСП-1formal-официальные встречи и КСП-1formal-
переводческое сопровождение для обеспечения полноты коммуникации
достаточно использования тактики выделения и передачи основной
когнитивной информации. Набор тактик перевода в прочих
коммуникативных ситуациях, помимо тактики выделения и передачи
основной когнитивной информации, может включать тактику
прагматической адаптации текста и тактику воспроизведения стилистических
характеристик текста.
3. Особым видом устного перевода, используемого в
коммуникативной ситуации КСП-1formal-интервью, является перевод в
социальной сфере. Особый характер ПСС определяется более активной
ролью переводчика, которая манифестируется в реализации им тактики
осуществления контроля за ходом коммуникации путем создания ремарок,
446
обращенных к одному из коммуникантов и побуждающих его прервать
повествование либо продолжить повествование, либо предоставить
определенную информацию. Особый характер ПСС также определяется
использованием таких переводческих операций в рамках реализации тактики
выделения и передачи основной когнитивной информации, которые обычно
не используются в других ситуациях КСП-1formal. К их числу относятся
резюмирование информации, опущение значительного объема
коммуникативно-нерелевантной информации, привнесение в текст перевода
поясняющей информации, использование уточняющих вопросов,
обращенных к одному из коммуникантов. Осуществление переводчиком
подобного рода действий (операций) направлено на обеспечение большей
эффективности коммуникации между коммуникантами и свидетельствует о
том, что в структуре акта межъязыковой коммуникации с использованием
ПСС переводчик играет особую роль, превращаясь в полноправного
участника взаимодействующего «трио». При этом использование
переводчиком соответствующих тактик перевода имеет комплексный
характер: всей своей совокупностью они обеспечивают бóльшую
эффективность коммуникации, а переводческие операции, направленные на
реализацию одной тактики, одновременно могут служить средствами
реализации и другой тактики перевода.
4. В коммуникативных ситуациях второго типа (КСП-2), в которых
перевод изначально не запланирован, может реализовываться любая из
выделенных стратегий перевода. В качестве объекта перевода может
выступать либо специальный (в широком смысле), либо художественный,
либо публицистический текст. Сочетание первичных и вторичных
параметров коммуникативных ситуаций КСП-2recipient(C) и КСП-2buyer(C/НТ)
однозначно определяет необходимость реализации стратегии
коммуникативно-равноценного перевода специального текста. Целью
перевода является создание текста на ПЯ, по своей информационной
наполненности максимально приближенного (насколько возможно) к ИТ и
447
обеспечивающего возможность предметной деятельности получателя и/или
инициатора перевода. Такие подвиды специального текста, как научный
текст, научно-популярный и научно-учебный тексты различаются составом
передаваемой информации. Для научного текста основным видом
информации является когнитивная информация, научно-популярный текст,
помимо когнитивной информации, содержит эмоциональную информацию,
определенные виды научных и научно-учебных текстов могут содержать
оперативную информацию. Тексты любого из указанных подтипов могут
содержать элементы эстетической информации, хотя это и противоречит
распространенному мнению ученых. Необходимость обязательной передачи
информации определенного типа, в свою очередь, определяет набор
используемых тактик перевода. В целом в качестве способов реализации
стратегии коммуникативно-равноценного перевода специального текста в
указанных коммуникативных ситуациях используются следующие тактики
перевода: тактика полной и точной передачи информации; тактика
эксплицирования подразумеваемой информации; тактика стилистической
адаптации текста; тактика воспроизведения стилистических особенностей
текста; тактика правильного оформления информации; тактика
прагматической адаптации текста. Необходимость применения некоторых
тактик (тактики эксплицирования подразумеваемой информации, тактики
правильного оформления информации, тактики прагматической адаптации
текста) определяется различиями в правилах и способах оформления
информации в текстах соответствующих жанров на разных языках, а также
возможным наличием в текстах культурно-специфичной информации.
Необходимость использования тактики стилистической адаптации текста
определяется различиями в стилистической тональности текстов одного и
того же жанра в разных языках. При отсутствии значительных расхождений в
конвенциях употребления стилистических средств в научно-технических
текстах на разных языках возможно использование тактики воспроизведения
стилистических особенностей текста. В качестве средств реализации
448
указанных тактик используются переводческие операции
трансформирующего характера, однако ведущую роль в реализации тактики
полной и точной передачи информации играет такая переводческая операция,
как использование межъязыковых соответствий.
5. В качестве особого вида специального текста в настоящей работе
рассматривается рекламный текст. Особый характер рекламного текста
определяется выполнением этим текстом двух функций одновременно –
функции информирования и функции воздействия – и наличием в нем всех
видов информации (когнитивной, эстетической, эмоциональной,
оперативной), что отличает рекламный текст от прочих видов специального
текста. Перевод рекламного текста осуществляется в коммуникативной
ситуации КСП-2buyer(С/НТ) с использованием стратегии коммуникативно-
равноценного перевода. Целью перевода в данном случае является создание
функционального аналога оригинала для обеспечения заданного воздействия
на получателей рекламного продукта. Воздействие со стороны рекламного
текста по своему характеру отличается от воздействия со стороны других
текстов: создатель рекламного продукта стремится к манипулированию
сознанием (и отчасти подсознанием) получателя перевода и обеспечению
определенной, выраженной в действии, реакции со стороны получателя. В
качестве средств реализации стратегии коммуникативно-равноценного
перевода рекламного текста выступают следующие тактики перевода:
тактика точной передачи релевантной информации, тактика локализации
текста, тактика рирайтинга. Сочетание указанных тактик, характерных
именно для перевода рекламного текста, обеспечивает особый характер
реализации стратегии коммуникативно-равноценного перевода в ситуации
КСП-2buyer(С/НТ).
6. В коммуникативных ситуациях КСП-2автор, КСП-2buyer(Х) и КСП-
2trans(Х) в качестве объекта перевода выступает художественный текст.
Указанные коммуникативные ситуации различаются личностью инициатора
перевода, однако совпадают по прочим первичным и вторичным параметрам.
449
Общей целью перевода в данных ситуациях является расширение
читательской аудитории за счет носителей ПЯ путем создания
функционального аналога оригинала. Для достижения этой цели
используется стратегия коммуникативно-равноценного перевода, а в
качестве средств реализации данной стратегии выступают следующие
тактики перевода: 1) тактика прагматической адаптации текста; 2) тактика
воспроизведения индивидуально-авторского стиля; 3) тактика
воспроизведения стилистических особенностей текста; 4) тактика сохранения
национального колорита исходного текста; 5) тактика хронологической
адаптации текста; 6) тактика воспроизведения функций формально-
структурных характеристик текста; 7) тактика воссоздания образной
структуры текста.
 Необходимость в использовании тактики прагматической
адаптации текста определяется различиями в культурах получателей ИТ и
получателей ПТ. Соответственно, назначение данной тактики – приблизить
текст к восприятию получателей ПТ, сделать его понятным для них. Для
решения этой задачи используются переводческие операции
трансформационного характера (замена неизвестной информации известной,
генерализация, описательный перевод), а также затекстовые пояснения. При
этом часто утрачивается национально-культурный колорит, привносимый в
ИТ словами-реалиями, при том что общая национально-культурная окраска,
присущая оригиналу, воспроизводится за счет использования тактики
сохранения национального колорита исходного текста.
 Необходимость в использовании тактики воспроизведения
индивидуально-авторского стиля определяется общей задачей создания
функционального аналога оригинала, стиль которого позволяет судить о
стиле автора оригинала. Индивидуально-авторский стиль художественного
произведения определяется нами как система выразительных средств языка,
сознательно отобранных автором с целью решения определенной творческой
задачи в соответствии с идейно-художественной концепцией произведения,
450
включающая общие, повторяющиеся во всех произведениях, особенности
языка данного автора. На этапе переводческого анализа оригинала
индивидуальный стиль автора отграничивается от иных стилевых
особенностей текста, характеризующих этот текст как особое,
индивидуальное произведение, в рамках которого данные стилевые
особенности использованы для реализации конкретной авторской концепции
произведения. Кроме того, признаки индивидуально-авторского стиля
выявляются на фоне общих стилевых особенностей жанра, в котором создано
данное произведение. В переводе тактика воспроизведения индивидуально-
авторского стиля практически реализуется не только путем использования
тех языковых средств, которые традиционны в творчестве данного автора и
повторяются во всех его произведениях, а также путем отказа от
использования тех средств, которые не характерны для творческого метода
данного автора, но и путем воссоздания всей поэтики, мелодики как самого
произведения, так и творчества автора в целом.
 Задача реализации тактики воспроизведения стилистических
особенностей текста предполагает разграничение использованных в
оригинале средств на два разряда: 1) стилистические средства,
обусловленные требованиями данного жанра; 2) стилистические средства,
предназначенные для реализации авторской концепции произведения и
формирующие стилистический рисунок данного произведения как
уникального текста. Стилистика конкретного произведения создается на всех
уровнях языка (фонетическом, морфологическом, лексическом,
синтаксическом, семасиологическом). Основным принципом реализации
тактики воспроизведения стилистических особенностей текста является учет
функциональной нагрузки того или иного стилистического средства в
структуре переводимого произведения. Переводческие операции могут
включать как использование межъязыковых соответствий, если они
выполняют аналогичную функцию, так и традиционные трансформации и

451
прочие преобразования текста, доходящие до уровня комплексного
структурно-семантического преобразования.
 Использование тактики сохранения национального колорита
текста определяется задачей обеспечить восприятие читателем ПТ
персонажей текста как носителей определенного национального менталитета,
действующих в характерной для них обстановке, сохранить национально
обусловленную эстетику автора, обеспечить читателю ПТ возможность
глубокого понимания авторского замысла, логики и мотивов поступков
героев. Национальный колорит произведения создается использованием в
тексте слов-реалий, фразеологии (пословиц и поговорок), характерных для
ИЯ синтаксических конструкций. При передаче значений и культурного
компонента слов-реалий важнейшими являются два принципа: принцип
умеренности, предполагающий отказ от неоправданного использования в ПТ
заимствований из другого языка, и принцип отказа от употребления в
переводе реалий принимающей культуры. Наиболее приемлемый способ
воспроизведения национально-культурной окраски, создаваемой
фразеологией, – создание новых пословичных выражений на ПЯ.
Национальный колорит, создаваемый особыми синтаксическими
структурами ИЯ, в переводе не воспроизводится в силу особой
специфичности синтаксиса любого языка.
 Тактика хронологической адаптации текста применяется в тех
случаях, когда время создания оригинала значительно отделено от времени
выполнения перевода. В этом случае задача переводчика – показать
читателю, что произведение принадлежит к определенной эпохе, и в то же
время сделать это произведение понятным читателю (адаптировать его).
Объектом перевода с использованием данной тактики может выступать текст
одного из трех типов: 1) архаичный; 2) архаизированный; 3) архаичный и
архаизированный одновременно. В качестве средства реализации тактики
хронологической адаптации архаичных текстов и текстов, одновременно
архаичных и архаизированных, используется сочетание архаизации и
452
модернизации, т.е. использование современного языка с привнесением в ПТ
архаичных элементов. Использование в ПТ архаичных элементов
подчиняется двум правилам: 1) архаизмы должны быть понятны читателю
ПТ; 2) они должны принадлежать к языку той стадии в развитии литературы,
которая соответствует стадии литературы исходного языка, на которой
создавался оригинал. Использование модернизации подчиняется требованию
умеренности, исключающему использование языковых средств, однозначно
вызывающих ассоциации с современной эпохой. В архаизированных текстах
средства архаизации рассматриваются нами как средства стилистического
характера, и, соответственно, воспроизведение их функций означает
реализацию тактики воспроизведения стилистических особенностей текста.
Тактика хронологической адаптации текста используется только по
отношению к тем языковым явлениям в тексте, которые на момент создания
оригинала были вполне современными, а на момент создания перевода стали
архаичными.
 Задача создания функционального аналога оригинала как
результата реализации стратегии коммуникативно-равноценного перевода
предполагает использование тактики воспроизведения функций формально-
структурных характеристик текста. Под формально-структурными
характеристиками текста мы понимаем особенности организации
художественного текста как некоего единства, как речевого конструкта,
определяющие специфику формы построения текста. Формально-
структурные характеристики текста представляют собой один из
компонентов текста, направленных на оказание определенного
художественно-эстетического воздействия путем передачи эстетической
информации. Объектами реализации указанной тактики перевода являются
следующие формально-структурные характеристики текста: 1)
характеристики, наличие которых определяется принадлежностью данного
текста к определенному жанру; 2) характеристики, привносимые в текст
автором в качестве структурных особенностей именно этого текста. При
453
переводе прозы основной принцип реализации тактики воспроизведения
функций формально-структурных характеристик текста – использование
функциональных аналогов, то есть таких языковых средств, которые
способны выполнять ту же функцию, что и структурные элементы ИТ.
Наиболее распространенная переводческая операция в этом случае –
использование однотипных структурных соответствий в сочетании с
приемом компенсации. Средства реализации данной тактики при переводе
поэтических произведений включают: воспроизведение литературной формы
произведения (при условии наличия или достаточной известности такой
формы в принимающей культуре), сохранение формально-структурных
характеристик второго типа (анафор, антитез и т.п.) путем использования
формально-структурных соответствий. При этом обязательным является учет
различий в функциональной нагрузке однотипных поэтических средств
(рифма, метр) в разных литературах. При переводе поэтических
произведений жанров, не известных в принимающей культуре, оптимальным
решением является воссоздание художественной формы произведения
средствами ПЯ с обязательным учетом эстетической функции всего
произведения, а не только его отдельных элементов.
 Условием обеспечения необходимого художественно-
эстетического воздействия на получателя перевода является использование
тактики воссоздания образной структуры текста в рамках стратегии
коммуникативно-равноценного перевода. Образная структура текста есть
система, объединяющая определенными связями все разноуровневые образы,
независимо от их природы. Образная структура произведения отличается
многослойностью, включает разные уровни (от образов персонажей, деталей,
событий до образов эпохи или широкого общественного явления). Основным
принципом реализации тактики воссоздания образной структуры текста
можно считать принцип нахождения функционального аналога в ПЯ,
предполагающий соответствие смысла образа в переводе смыслу авторского
образа. Конкретными средствами создания образа в оригинале и его
454
воссоздания в переводе являются слово, особая аранжировка слов в тексте,
особая ритмическая организация текста, композиция.
 Направленность действий переводчика на один и тот же
языковой материал, оформленный в виде речевого произведения,
характеризующегося единством формы и содержания, определяет
комплексный характер реализации тактик перевода в коммуникативных
ситуациях КСП-2автор, КСП-2buyer(Х) и КСП-2trans(Х). Комплексность
реализации описанных тактик перевода заключается в одновременном
решении разных переводческих задач с целью создания функционального
аналога оригинала на ПЯ и, таким образом, расширения читательской
аудитории текста. Тактика воссоздания образной структуры текста
представляет собой способ решения гиперзадачи, в рамках которой
реализуются практически все прочие тактики перевода художественного
текста. Каждая из тактик по-своему обеспечивает воссоздание образа
лежащего за текстом мира и обеспечивает его адекватное восприятие, а также
общей концепции автора, получателем перевода. Единственным
исключением является тактика хронологической адаптации текста,
использование которой требуется только тогда, когда между моментом
создания оригинала и моментом создания перевода существует значительный
временной интервал.
7. Стратегия терциарного перевода в коммуникативных ситуациях
КСП-2buyer(С/П), КСП-2trans(П), КСП-2recipient(Х), КСП-2recipient(С/НТ)
реализуется путем использования следующих тактик: 1) тактика передачи
основной когнитивной информации, 2) тактика воспроизведения
стилистических особенностей текста, 3) тактика воспроизведения жанрово-
стилевых особенностей текста, 4) тактика комментирования инокультурных
реалий. Тактика передачи основной когнитивной информации является
общей для всех ситуаций реализации стратегии терциарного перевода, но и
она может реализовываться в разной степени в зависимости от цели перевода
и вида осуществляемого перевода. Наиболее полно данная тактика
455
реализуется в филологическом переводе, где не проводится четкого
разграничения коммуникативно-равноценной и коммуникативно-
неравноценной информации. Своего рода дополнением к этой тактике
является тактика комментирования инокультурных реалий, цель которой –
обеспечить получение реципиентом перевода национально-специфичной
информации. Тактика воспроизведения стилистических особенностей текста
и тактика воспроизведения жанрово-стилевых особенностей текста
реализуются лишь в тех случаях, когда инициатор перевода заинтересован в
том, чтобы ПТ нес в себе информацию о стилистических особенностях
оригинала, либо содержал указания на свою связь с определенным речевым
жанром или стилем, был представлен именно как образчик данного жанра.
Результаты проведенного анализа свидетельствуют о комплексном характере
использования тактик перевода в процессе реализации стратегии
терциарного перевода.
8. Реализация стратегии переадресации обеспечивается
использованием неодинаковых наборов тактик перевода в разных
коммуникативных ситуациях. Различия в наборах тактик перевода
определяются неодинаковыми социальными характеристиками аудитории
ПТ (детская аудитория при переводе художественного текста, аудитория
неспециалистов при переводе специального текста), при том что во всех
коммуникативных ситуациях с использованием стратегии переадресации
(КСП-2buyer(Х) и КСП-2buyer(С/НТ)) цель перевода – общая, а именно:
адаптировать текст к восприятию определенной аудитории, отличающейся от
аудитории ИТ. Средствами реализации стратегии переадресации в ситуации
КСП-2buyer(Х) являются: 1) тактика передачи основной когнитивной
информации, 2) тактика модификации композиционной структуры текста, 3)
тактика модификации семантической структуры текста, 4) тактика
модификации синтаксической структуры текста, 5) тактика модификации
стиля повествования, 6) тактика модификации типа повествования.
Применение подобного набора тактик перевода приводит к значительной
456
модификации текста по сравнению с оригиналом (за счет опущения
нерелевантной информации, добавления информации, логически связанной с
информацией в ИТ, изменения композиции, упрощения синтаксиса,
изложения информации в более разговорном стиле, изменения типа
повествования, то есть замены повествования от первого лица
повествованием от третьего лица). При этом сохраняются основные
компоненты содержания, общая канва повествования, и, как результат
использования всей совокупности тактик перевода, само повествование
становится более занимательным с точки зрения детского восприятия.
Способы реализации стратегии переадресации в ситуации КСП-2buyer(С/НТ) в
расчете на аудиторию неспециалистов включают: 1) тактику передачи
основной когнитивной информации, 2) тактику модификации семантической
структуры текста, 3) тактику модификации синтаксической структуры
текста. Использование подобного набора тактик перевода имеет своим
результатом специальный текст на ПЯ, адаптированный под восприятие
неспециалистов, и, таким образом, обеспечивает неосложненное восприятие
ими данного текста.

457
 ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Настоящая работа посвящена изучению воздействия на процесс и

результат перевода экстралингвистических факторов – компонентов
коммуникативной ситуации с использованием перевода. Обращение к
исследованию характера подобного воздействия и его результата,
«погружение» переводческого акта как объекта переводоведческого
исследования в ситуацию реальной переводческой деятельности знаменует
собой окончательное формирование в переводоведении коммуникативно-
функционального подхода, противостоящего традиционному для начального
этапа в развитии науки о переводе текстоцентрическому подходу.
Теоретическими предпосылками формирования коммуникативно-
функционального подхода стали работы Ю.Найды, ученых Лейпцигской
школы, основателей скопос-теории, Г.Тури, А.Д.Швейцера, З.Д.Львовской,
Л.К.Латышева, М.Я.Цвиллинга и других зарубежных и отечественных
исследователей. Согласно коммуникативно-функциональному подходу
перевод представляет собой речевую деятельность переводчика по созданию
текста на переводящем языке, ориентированную на текст оригинала и
призванную обеспечить успешную предметную деятельность инициатора
перевода и коммуникантов в определенной коммуникативной ситуации.
Таким образом, перевод как деятельность переводчика и результат этой
деятельности есть инструмент обеспечения взаимодействия коммуникантов в
рамках их предметной деятельности. Проведенное исследование позволяет
сделать вывод о том, что среди первичных и вторичных параметров
коммуникативной ситуации с использованием перевода наиболее значимым
является цель перевода, от которой зависит выбор соответствующей
стратегии перевода. Совпадение функций ИТ и ПТ, а также соответствие
коммуникативного эффекта, производимого ПТ, коммуникативному эффекту
со стороны ИТ не являются непременными условиями успешности

458
переводческой деятельности, а выступают в качестве возможных вариантов
реализации цели перевода в отдельных коммуникативных ситуациях.
Одним из результатов проведенного исследования является типология
коммуникативных ситуаций с использованием перевода (КСП). В настоящей
работе КСП определяется как фрагмент реальной действительности,
представляющий собой системную совокупность экстралингвистических
условий осуществления предметной деятельностей коммуникантов,
возможность которой обеспечивается путем осуществления перевода.
Разграничение двух типов КСП осуществляется на основе того,
предполагалось ли осуществление перевода на момент начала предметной
деятельности автора ИТ или нет. КСП первого типа (КСП-1) предполагают
преимущественное использование устного перевода и подразделяются на
виды в зависимости от условий осуществления предметной деятельности
коммуникантов. Виды КСП второго типа (КСП-2) выделяются на основе
того, кто выступает в качестве инициатора перевода исходного текста,
перевод которого изначально не предполагался (автор оригинала,
потенциальный получатель перевода, заказчик перевода, переводчик).
В работе предлагается определение стратегии перевода с точки зрения
коммуникативно-функционального подхода. Стратегия перевода
определяется как программа осуществления переводческой деятельности,
формирующаяся на основе общего подхода переводчика к выполнению
перевода в условиях определенной коммуникативной ситуации двуязычной
коммуникации, определяемая специфическими особенностями данной
ситуации и целью перевода и, в свою очередь, определяющая характер
профессионального поведения переводчика в рамках данной
коммуникативной ситуации. Содержание стратегии перевода включает
следующие компоненты: ориентирование в ситуации, формулирование
(осознание) цели перевода, прогнозирование и планирование, фактически
совпадающие с компонентами общей программы любой деятельности.

459
 Изучение особенностей переводческой деятельности в разных
коммуникативных ситуациях, предпринятое в настоящем исследовании,
опирается на представление о том, что в качестве средств реализации
стратегии перевода выступают тактики перевода, соответствующие данной
стратегии и цели перевода. Тактика перевода – системно организованная
совокупность переводческих операций, используемых с целью достижения
поставленной цели перевода с учетом избранной стратегии перевода. В свою
очередь переводческая операция – это любое действие переводчика,
направленное на выбор средств ПЯ с целью создания текста перевода. Таким
образом, на практике профессиональный переводчик соблюдает
определенный алгоритм действий, или событий, в рамках переводческой
деятельности: анализ особенностей коммуникативной ситуации →
формулирование цели перевода, соответствующей данной коммуникативной
ситуации, → выбор (определение) стратегии перевода, позволяющей достичь
поставленную цель, → выбор тактик перевода, обеспечивающих реализацию
соответствующей стратегии перевода, → использование переводческих
операций как способов реализации определенной тактики перевода.
Один из основных выводов настоящей работы заключается в том, что
специфика той или иной коммуникативной ситуации диктует выбор одной из
трех стратегий перевода: стратегии коммуникативно-равноценного перевода,
направленной на создание функционального аналога исходного текста,
стратегии терциарного перевода, позволяющей удовлетворить потребности
«третьего» лица, постороннего по отношению к участникам первичной
коммуникативной ситуации, или стратегии переадресации, направленной на
адаптацию текста к восприятию получателя, отличающегося от получателя
ИТ социальными характеристиками (возраст, образование). В
коммуникативных ситуациях первого типа всегда используется стратегия
коммуникативно-равноценного перевода. В коммуникативных ситуациях
второго типа особую роль в выборе стратегии перевода играет установленная
инициатором цель осуществления перевода, соотносимая с типом
460
переводимого текста (художественный, публицистический, специальный).
При переводе художественного текста в КСП-2автор и КСП-2trans используется
стратегия коммуникативно-равноценного перевода, в КСП-2recipient – стратегия
терциарного перевода, в КСП-2buyer – либо стратегия коммуникативно-
равноценного перевода, либо стратегия переадресации. При переводе
специального текста в КСП-2 может использоваться любая стратегия
перевода в зависимости от цели перевода. При переводе публицистического
текста в КСП-2 реализуется стратегия терциарного перевода.
Коммуникативно-функциональный подход к изучению перевода,
предпринятый в настоящей работе, потребовал определения того этапа
переводческого процесса, на котором осуществляется выбор стратегии
перевода. Предлагается заменить терминосочетание «(пред)переводческий
анализ текста» на терминосочетание «переводческий анализ ситуации».
Переводческий анализ ситуации представляет собой этап переводческого
процесса, не имеющий четких ограничений, и включает два уровня анализа:
макроуровень и микроуровень. На макроуровне осуществляется анализ
самой коммуникативной ситуации и формулирование цели перевода (в
терминах психолингвистики – первичное ориентирование в условиях
деятельности); на микроуровне осуществляется анализ исходного текста,
включая анализ предметно-логического содержания ИТ, его жанровых
признаков, композиции, внутритекстовых логических связей, а также его
смысла и коммуникативной интенции автора ИТ (вторичное ориентирование
в условиях деятельности). Важным компонентом переводческого анализа на
макроуровне является учет фактора адреса, то есть учет принадлежности
коммуникантов к определенной профессиональной группе, их личностных
характеристик и личного когнитивного опыта, ориентированности исходного
текста на определенную социальную группу получателей, реальных
потребностей получателя перевода, удовлетворению которых служит ПТ,
характера переводимого материала. Результатом переводческого анализа на
микроуровне должна стать визуализация описанной в тексте предметной
461
ситуации, являющаяся основой понимания текста. Соотнесение понятого и
представленного визуально предметно-логического содержания текста с
полученными ранее результатами анализа на макроуровне дает возможность
осознать смысл текста и коммуникативную интенцию автора ИТ. Отсутствие
у переводческого анализа ситуации четких временных границ означает, что
уточнение содержания и смысла ИТ, а также восприятие возможных
изменений коммуникативной ситуации, находящейся в процессе развития, не
прекращаются с началом создания текста перевода.
В работе на конкретном практическом материале обосновывается
положение о том, что соответствующие определенной коммуникативной
ситуации и цели перевода стратегии перевода реализуются путем
использования определенной совокупности тактик перевода. Комплексный
характер использования тактик перевода обусловлен направленностью
переводческих действий на один и тот же языковой материал ИТ с целью
решения разных переводческих задач. В работе рассматриваются тактики
перевода, определяемые спецификой коммуникативной ситуации, в которой
осуществляется перевод, и характером переводимого текста, и исключаются
из рассмотрения переводческие операции, необходимость в которых вызвана
расхождениями в системах двух языков и которые могут быть общими для
всех видов перевода в любой коммуникативной ситуации.
В рамках данного направления переводоведческих исследований
имеются следующие перспективные линии дальнейших исследований:
1. Уточнение традиционных для переводоведения понятий
(«прагматика перевода», «инвариант перевода», «единица перевода», «способ
перевода») с точки зрения коммуникативно-функционального подхода к
переводу.
2. Разработка методических основ подготовки переводчиков на
основе коммуникативно-функционального подхода к переводу, более точно
ориентирующего студентов на осуществление переводческой деятельности в
реальных условиях.
462
 БИБЛИОГРАФИЯ

1. Алексеев С.А. Геттисбергское «противостояние»: оригинал vs. перевод

// Мосты. Журнал переводчиков. – 2(5)/2005. – С.39-45.
2. Алексеев С.А. Передача структуры образов художественного текста в
переводе (на материале англо-русских переводов): Дис… канд. филол. наук.
– М., 2009. – 165 с.
3. Алексеева Е.А., Велла Т.М. Особенности перевода поговорок и
образно-метафорических высказываний (на материале повести Р.Роллана
«Кола Брюньон» // Социокультурные проблемы перевода: Сборник научных
трудов. Вып.2. – Воронеж: Петровский сквер, 1998. – С.3-10.
4. Алексеева И.С. Профессиональное обучение переводчика. Учебное
пособие по устному и письменному переводу для переводчиков и
преподавателей. – СПб: Институт иностранных языков, 2000. – 192 с.
5. Алексеева И.С. Введение в переводоведение. – СПб: Филологический
факультет СПбГУ; М.: Издательский центр «Академия», 2004. – 352 с.
6. Алексеева И.С. Текст и перевод. Вопросы теории. – М.: Междунар.
отношения, 2008. – 184 с.
7. Аликина Е.В. Введение в теорию и практику устного
последовательного перевода: Учебное пособие. – М.: Восточная книга, 2010.
– 192 с.
8. Алимов В.В. Теория перевода. Перевод в сфере профессиональной
коммуникации: Учебное пособие. Изд. 4-е, испр. – М.: КомКнига, 2006. – 160
с.
9. Алиомарова Д.М. Языковая картина мира в прозе И.С.Тургенева //
Электронный ресурс: http://www.dissercat.com/content/yazykovaya-kartina-
mira-v-proze-turgeneva
10. Ананиашвили Э.Г. О сущности искусства художественного перевода //
Литература и перевод: проблемы теории. – М.: Издательская группа
«Прогресс», «Литера», 1992. – 398 с.
463
11. Арутюнова Н.Д. Прагматика // Лингвистический энциклопедический
словарь. – М.: Сов. энциклопедия, 1990. – С.389-390.
12. Бархударов Л.С. Язык и перевод (Вопросы общей и частной теории
перевода) / Л.С.Бархударов. – М.: Междунар. отношения, 1975. – 240 с.
13. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. – М.: Искусство, 1979. –
424 с.
14. Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура
средневековья и Ренессанса. – 2-е изд. – М.: Художественная литература,
1990. – 543 с.
15. Бахтин М.М. Проблема текста в лингвистике, филологии и других
гуманитарных науках. Опыт философского анализа // Электронный ресурс:
http://infolio.asf.ru/Philol/Bahtin/probltext.html.
16. Башкардин Э.А. О начальном этапе процесса последовательного
перевода // Тетради переводчика: Научно-теоретический сборник. Вып. 23. –
М.: Высшая школа, 1989. – С.84-91.
17. Бекасов М.Д. Переводческий аспект лакунарности (на материале
английского и русского языков): Дис… канд. филол. наук: 10.02.20. – М.,
2012. – 151 с.
18. Берди М. Lincoln’s Gettysburg Address: the Song of Abraham // Мосты.
Журнал переводчиков. – 2(5)/2005. – М.: Р.Валент, 2005. – С.23-29.
19. Болдырев В.Е. Перевод как частный случай деятельности общения //
Проблемы иноязычного образования: Научно-методический сборник. Вып.2.
– Липецк: ЛФ НГЛУ им. Н.А.Добролюбова, 2005. – С.
20. Большой энциклопедический словарь. Изд. 2-е, перераб. и доп. /Гл. ред.
А.М.Прохоров. – М.: «Большая Российская энциклопедия»; СПб: «Норинт»,
1998. – 1456 с.
21. Брандес М.П. Стиль и перевод (на материале немецкого языка) /
М.П.Брандес. – М.: Высшая школа, 1988. – 127 с.
22. Брандес М.П., Провоторов В.И. Предпереводческий анализ текста:
Учеб. пособие. – 3-е изд., стереотип. – М.: НВИ-ТЕЗАУРУС, 2001. – 224 с.
464
23. Бродский М.Ю. Устный перевод: история и современность. –
Екатеринбург: Издательство АМБ, 2012. – 266 с.
24. Бузаджи Д.М. Белые нитки. Логические аспекты перевода // Мосты.
Журнал переводчиков. № 3(11)/2006. – М.: РВалент, 2006. – С.36-47.
25. Бузаджи Д.М. Векторы смысла. О функциональном подходе к переводу
// Мосты. Журнал переводчиков. – 2008. - №3(19). – М.: Р.Валент, 2008. –
С.43-59.
26. Бузаджи Д.М. Переводчик прозрачный и непрозрачный // Вестник
Нижегородского государственного лингвистического университета им.
Н.А.Добролюбова. Выпуск 4. Лингвистика и межкультурная коммуникация.
– Нижний Новгород: НГЛУ им. Н.А.Добролюбова, 2009б. – С.20-29.
27. Бузаджи Д.М. К вопросу об определении понятия «перевод» //
Проблемы теории, практики и дидактики перевода: Сборник научных трудов.
Серия «Язык. Культура. Коммуникация». Вып. 14. Том 1. – Нижний
Новгород: НГЛУ им. Н.А. Добролюбова, 2011. – С.10-22.
28. Ванников Ю.В. Научно-технический перевод как особый вид
деятельности (структура, перспективы исследования и рационализации) //
Научно-технический перевод / Отв. ред. Ю.Н.Марчук. – М.: Наука, 1987. –
С.31-55.
29. Ванников Ю.В. Проблемы адекватности перевода: Типы адекватности,
виды перевода и переводческой деятельности // Текст и перевод. – М., 1988. –
С.34-37.
30. Вань Нин. Содержательно-языковые особенности слоганов русских и
китайских рекламных текстов автомобильной тематики // Вестник Пермского
университета. – 2011. - №2(14). – Пермь: Пермский гос. ун-т, 2011. – С.67-77.
31. Визель М. Художественный перевод в эпоху глобальной
текстуальности // Мир перевода. Журнал Союза переводчиков России. –
2010. - №1(23). – С.17-19.
32. Виноградов В.В. Язык художественного произведения // Вопросы
языкознания. - № 5. – 1954. – С.3-26.
465
33. Виноградов В.С. Перевод. Романские языки: общие и лексические
вопросы: учебное пособие. 4-е изд. – М.: КДУ, 2007. – 238 с.
34. Виссон Линн. Синхронный перевод с русского на английский (Перевод
с английского). 7-е изд. – М.: Р.Валент, 2007. – 320 с.
35. Витренко А.Г. К вопросу о терминологии современного
переводоведения // Вестник МГЛУ. – 2002. – Вып. 463: Перевод и дискурс /
Отв. ред. В.К.Ланчиков. – С.3-16.
36. Витренко А.Г. О «стратегии перевода» // Вестник МГЛУ. – 2008. –
Вып. 536.: Сопоставительная лингвистика и вопросы перевода / Отв. ред.
Д.И.Ермолович. – С.3 – 17.
37. Влахов С., Флорин С. Непереводимое в переводе. – М.: Международ.
отношения, 1980. – 343 с.
38. Воеводина Т.В. О соответствии перевода жанровым традициям ПЯ в
свете социологической теории перевода // Тетради переводчика. Вып. 16. –
М.: Междунар. отношения, 1979. – С.83-91.
39. Воеводина Т.В. Устный перевод в коммуникативном аспекте и его
соотношение с другими видами перевода // Тетради переводчика: Научно-
теоретический сборник. Вып. 20. – М.: Высшая школа, 1983. – С.66-77.
40. Войнич И.В. Стратегии перевода и «видимость»/ «невидимость»
перевода (на материале русскоязычных переводов трагедии В.Шекспира
«Юлий Цезарь») // Вестник Челябинского государственного университета.
2009. №30 (168). Филология. Искусствоведение. Вып. 35. – С.56-63.
41. Волгина А.С. Автопереводы Иосифа Бродского и их восприятие в
США и Великобритании 1972 – 2000 гг.: Дис…канд. филол. наук: 10.01.03. –
М., 2005. – 209 с.
42. Волкова М.Н. Деятельностный подход и категория деятельности в
психологии: учебное пособие. – Владивосток: Морской государственный
университет им. адмирала Г.И.Невельского, 2007. – 78 с.
43. Волкова Т.А. Дискурсивно-коммуникативная модель перевода. – М.:
Флинта; Наука, 2010. – 128 с.
466
44. Вопросы профессионалу: Отвечает Вадим Витальевич Сдобников //
Мосты. Журнал переводчиков. – 2012. - № 4(36). – С.29-32.
45. Вопросы теории перевода в зарубежной лингвистике: Сборник статей /
Вступительная статья и общая редакция перевода В.Н.Комиссарова. – М.:
Международные отношения, 1978. – 232 с.
46. Воробьева И.В., Дягилева Н.С. О некоторых языковых особенностях
современных рекламных слоганов // Журналистика и медиаобразование-
2007: Сборник трудов II научно-практ. конф-ции. 1-3 октября 2007. Т.2. –
Белгород: Белгород. гос. ун-т, 2007. – С.29-33.
47. Воробьева К.А. «Авторская ирония» и «ирония от персонажей» в
рассказах О.Генри // Вестник Челябинского государственного университета.
«Филология. Искуствоведение». Вып. 25. – 2008. - № 26(127). – С.16-22.
48. Гаврилов А. Двусторонний перевод – вид устного перевода? // Тетради
переводчика: Научно-теоретический сборник. Вып. 6. – М.: Международные
отношения, 1969. – С.65-71.
49. Гаврук Ю. Нужен ли новый перевод «Гамлета» на русский язык? //
Мастерство перевода. 1966. – М.: Советский писатель, 1968. – С.119-133.
50. Гак В.Г., Григорьев Б.Б. Теория и практика перевода: Французский
язык. Изд. 9-е, стереотип. – М.: URSS : Изд. ЛКИ, 2009. – 464 с.
51. Гарбовский Н.К. Теория перевода: Учебник. – М.: Изд-во Моск. ун-та,
2004. – 544 с.
52. Гачечиладзе Г.Р. Художественный перевод и литературные
взаимосвязи / Г.Р.Гачечиладзе. – М.: Сов. писатель, 1972. – 263 с.
53. Гейм М. О переводе дословном и вольном. Прагматический подход к
теории перевода // Альманах переводчика: Научное издание / Сост.
Н.М.Демурова, Л.И.Володарская. – М.: РГГУ, 2001. – С.9-19.
54. Голенков В.А., Сладковская Е.Н. Вехи смыслового анализа текста //
Тетради переводчика: Научно-теоретический сборник. Вып. 11. – М.:
Международные отношения, 1974. – С.77-86.

467
55. Гончаренко С.Ф. Поэтический перевод и перевод поэзии: константы и
вариативность // Тетради переводчика: Научно-теоретический сборник.
Вып.24. – М.: МГЛУ, 1999. – С.106-122.
56. Горшкова В.Е. Перевод в кино: монография. – Иркутск: ФГБОУ ВПО
«ИГЛУ», 2006. – 278 с.
57. Гурин И.В. Приемы речевой компрессии при синхронном переводе с
русского языка на английский: автореф. дис…канд. филол. наук. 10.02.20. –
М., 2008. – 20 с.
58. Гусев В.В. Эмпатическая модель в формировании стратегии перевода //
Перевод как когнитивная деятельность. – Вестник МГЛУ: Вып. 480. – М.:
МГЛУ, 2003. – С.26-41.
59. Дейк Т.А. ван. Язык. Познание. Коммуникация. – М.: Прогресс, 1989. –
310 с.
60. Демурова Н.М. Голос и скрипка (К переводу эксцентрических сказок
Льюиса Кэрролла) // Мастерство перевода. Вып. 7. – М.: Советский писатель,
1970. – С.150-185.
61. Десницкий А.С. Теория перевода после Ю. Найды: скопос вместо
эквивалента [Электронный ресурс]. – URL:
http://www.bogoslov.ru/text/print/1595663.html (дата обращения: 3.04.13).
62. Дмитренко В.А. Максимальность в переводе // Тетради переводчика:
Научно-теоретич. сборник. Вып.11. – М.: Междунар. отношения, 1974. –
С.22-30.
63. Донская С.А. Стилистико-грамматические и социолингвистические
особенности языка оригинала и переводов произведений О.Генри: дис…
канд. филол. наук: 10.02.19. – Краснодар, 2003. – 169 с.
64. Егер Герт. Коммуникативная и функциональная эквивалентность //
Вопросы теории перевода в зарубежной лингвистике: сборник статей. – М.:
Междунар. отношения, 1978. – С.137-156.

468
65. Ермолович Д.И. Типичность ситуации и перевод на уровне сообщения
// Тетради переводчика: научно-теоретический сборник. Вып. 14. – М.:
Международные отношения, 1977. – С.11-21.
66. Жирмунский В.М. Рифма в сопоставительно-историческом плане //
Мастерство перевода. Выпуск IX. – М.: Советский писатель, 1973. – С.445-
453.
67. Захарова Л.Д. Equivalence (эквивалентность) //Основные понятия
англоязычного переводоведения: терминологический словарь-справочник
/Отв. ред. и сост. М.Б.Раренко. – М.: РАН. ИНИОН; Центр гуманит. науч.-
информ. исслед. Отд. языкознания, 2011. – С.67-71.
68. Зейферт Е. Состояние художественного перевода в современном
Казахстане // Мир перевода. Журнал Союза переводчиков России. – 2010. -
№1(23). – С.20-22.
69. Зубанова И.В. Первый раз в кабине синхрониста // Мосты. Журнал
переводчиков. – 2011. - №3(31). – С.31-42.
70. Зубанова И.В. Синхронный перевод: Как это делается // Мосты.
Журнал переводчиков. – 2012. - №1(33). – С.16-25.
71. Зубанова И.В. Скоропись в последовательном переводе. Английский
язык. – М.: «Р.Валент», 2013. – 216 с.
72. Каде О. Проблемы перевода в свете теории коммуникации // Вопросы
теории перевода в зарубежной лингвистике. – М.: Междунар. отношения,
1978. – С.69-90.
73. Казакова Т.А. Художественный перевод: в поисках истины. – СПб.:
Филологический факультет СПбГУ; Издательство СПбГУ, 2006. – 224 с.
74. Калинин К.Е. Коммуникативные стратегии убеждения в англоязычном
политическом дискурсе: Дис… канд. филол. наук. – Нижний Новгород, 2009.
– 148 с.
75. Калинин К.Е. Роли перевода с листа – главные и второстепенные //
Проблемы перевода, лингвистики и литературы: Сборник научных трудов.

469
Серия «Язык. Культура. Коммуникация». Вып. 15. Т.1. – Нижний Новгород:
НГЛУ им. Н.А.Добролюбова, 2012. – С.67-71.
76. Калинин К.Е. Зачем нужны стратегии перевода? // Дидактика
межкультурной коммуникации в иноязычном образовании: теория и
практика: материалы всерос. конф-ции с междунар. участием, посвященной
75-летию проф. А. Н. Утехиной: в 2 ч. / ред.: Т. И. Зеленина, Л. М. Малых. ‒
Ижевск: Изд-во «Удмуртский университет», 2013. – Ч. 2: Филология.
Лингвистика. – С.241-245.
77. Кашкин В.Б. Основы теории коммуникации: Краткий курс. – 3-е изд.,
перераб и доп. – М.: АСТ: Восток-Запад, 2007. – 256 с.
78. Кашкин В.Б. Введение в теорию дискурса. – М.: Восточная книга, 2010.
– 154 с.
79. Кашкин И.А. Для читателя – современника: Статьи и исследования. –
М.: Советский писатель, 1968. – 564 с.
80. Кизима М.П. Художественный образ и поэтический смысл (К проблеме
эквивалентности поэтического перевода) // Тетради переводчика: Научно-
теоретический сборник. Вып.23. – М.: Высшая школа, 1989. – С.131-138.
81. Климзо Б.Н. Импликации в английских научно-технических текстах //
Мосты. Журнал переводчиков. 2010. 3(27). – М.: Р.Валент, 2010. – С.11-16.
82. Клюкина Т. П., Клюкина-Витюк М. Ю., Ланчиков В. К. Политика и
крылатика. Высказывания видных политических, государственных и
общественных деятелей Великобритании, Ирландии, США и Канады — М.:
Р.Валент, 2004. – 232 с.
83. Княжева Е.А. Переводческий анализ текста и качество перевода //
Вестник Воронежского государственного университета. Серия «Лингвистика
и межкультурная коммуникация». № 1/2012. – Воронеж: ВГУ, 2012. – С.170-
175.
84. Княжева Е.А. О диалектическом характере переводческой нормы и
оценке качества перевода // Проблемы теории, практики и дидактики
перевода: Сборник научных статей. Серия «Язык. Культура. Коммуникация».
470
Вып. 18. Т.1. – Нижний Новгород: НГЛУ им. Н.А.Добролюбова, 2015. – С.32-
40.
85. Ковалева К.И. Оригинал и перевод: два лица одного текста. – М.: ВЦП,
2001. – 98 с.
86. Ковальчук Е. А. Оценка качества перевода: проблема поиска
эффективных методов, стандартов и параметров // Ученые записки
Комсомольского-на-Амуре государственного технического университета. –
2010. - № 11-2(2). – С.81-85.
87. Козуляев А.В. Сборник статей. – М.: ООО «Старая Басманная», 2013. –
104 с.
88. Колшанский Г.В. Коммуникативная функция и структура языка. Изд.
3-е. – М.: Изд-во ЛКИ, 2007. – 176 с.
89. Комиссаров В.Н., Рецкер Я.И., Тархов В.И. Пособие по переводу с
английского языка на русский. Часть I. Лексико-фразеологические основы
перевода. – М.: Изд-во лит-ры на иностр. яз., 1960. – 176 с.
90. Комиссаров В.Н., Рецкер Я.И., Тархов В.И. Пособие по переводу с
английского языка на русский. Часть II. Грамматические и жанрово-
стилистические основы перевода. – М.: Высшая школа, 1965. – 288 с.
91. Комиссаров В.Н. Слово о переводе (Очерк лингвистического учения о
переводе). М.: Междунар. отношения, 1973. – 216 с.
92. Комиссаров В.Н. Перевод как объект лингвистического исследования //
Вопросы теории перевода в зарубежной лингвистике: Сборник статей /
Вступительная статья и общая редакция перевода В.Н.Комиссарова. – М.:
Международные отношения, 1978. – С.3-15.
93. Комиссаров В.Н. Лингвистика перевода. – М.: Международные
отношения, 1980. – 154 с.
94. Комиссаров В.Н. Теория перевода (лингвистические аспекты). – М.:
Высшая школа, 1990. – 253 с.

471
95. Комиссаров В.Н. Новые тенденции в переводоведении //
Информационно-коммуникативные аспекты перевода: Сборник науч. трудов.
Часть I. – Н.Новгород: НГЛУ им. Н.А.Добролюбова, 1997. – С.62-77.
96. Комиссаров В.Н. Общая теория перевода (Проблемы переводоведения
в освещении зарубежных ученых): Учебное пособие / В.Н.Комиссаров. – М.:
ЧеРо, 1999а. – 136 с.
97. Комиссаров В.Н. Переводоведение в ХХ веке: некоторые итоги //
Тетради переводчика: Научно-теоретический сборник. Вып.24. / Под ред.
С.Ф.Гончаренко. – М.: МГЛУ, 1999б. – С.4-20.
98. Комиссаров В.Н. Современное переводоведение. Учебное пособие. –
М.: ЭТС, 2001а. – 424 с.
99. Комиссаров В.Н. Перевод в социально-бытовом контексте: постановка
проблемы // Перевод в современном мире: Сборник статей / Отв. ред.
И.И.Убин. – М.: ВЦП, 2001б. – С.8-11.
100. Комиссаров В.Н. Лингвистическое переводоведение в России: Учебное
пособие / В.Н.Комиссаров. – М.: ЭТС, 2002. – 184 с.
101. Комиссаров В.Н. Лингвистика перевода / Пред. М.Я.Цвиллинга. Изд.2-
е, доп. – М.: Издательство ЛКИ, 2007. – 176 с.
102. Концевич Л.Р. Оригинал – подстрочник – художественный перевод и
границы их адекватности (из опыта переводов корейской средневековой
поэзии) // Электронный ресурс: http://kore-saram.ru/LR-KONTSEVICH-
Original-podstrochnik-hudozhestvennii-perevod-i-granitsi-ih-adekvatnosti-iz-
opita-perevodov-koreiskoi-srednevekovoi-poezii.
103. Кузнец М.Д., Скребнев Ю.М. Стилистика английского языка. – Л.:
Учпедгиз, 1960. – 175 с.
104. Ланчиков В.К. Памятник за языковым барьером // Мосты. Журнал
переводчиков. – 2(5)/2005. – М.: Р.Валент, 2005. – С.30-38.
105. Ланчиков В.К., Мешалкина Е.Н. Китайцы на маскараде, или Худло от
Настика // Мосты. Журнал переводчиков. – 2008. - №3(19). – М.: Р.Валент,
2008. – С.12-23.
472
106. Ланчиков В.К. Язык переводов как отражение их коммуникативной
специфики // Проблемы теории, практики и дидактики перевода: сборник
научных трудов. Серия «Язык. Культура. Коммуникация». Вып.14. Том 1. –
Нижний Новгород: НГЛУ им. Н.А.Добролюбова, 2011. – С.58-66.
107. Латышев Л.К. Перевод: проблемы теории, практики и методики
преподавания: Кн. для учителя шк. с углубл. изуч. нем. яз. – М.:
Просвещение, 1988. – 160 с.
108. Латышев Л.К. Технология перевода: Учеб. пособие по подготовке
переводчиков (с нем. яз.) / Л.К.Латышев. – М.: НВИ-ТЕЗАУРУС, 2000. – 280
с.
109. Левик В. Нужны ли новые переводы Шекспира? // Мастерство
перевода. 1966. – М.: Советский писатель, 1968. – С.93-104.
110. Левицкая Т.Р., Фитерман А.М. Пособие по переводу с английского
языка на русский. – М.: Высшая школа, 1973. – 136 с.
111. Левицкая Т.Р., Фитерман А.М. Проблемы перевода (на материале
современного английского языка). – М.: Междунар. отношения, 1976. – 208 с.
112. Леонтьев А.А. Психофизиологические механизмы речи // Общее
языкознание. Формы существования, функции, история языка / Отв. ред.
Б.А.Серебренников. – М.: Наука, 1970. – С.314-370.
113. Леонтьев А.А. Психология общения. 2-е изд., испр. и доп. – М.: Смысл,
1997. – 365 с.
114. Лозинский М.Л. Искусство стихотворного перевода // Перевод –
средство взаимного сближения народов. – М.: Прогресс, 1987. – С.91-106.
115. Луканина С.А. О механизме обработки синтаксической информации
при синхронном переводе // Тетради переводчика: Научно-теоретический
сборник. Вып. 11. – М.: Международные отношения, 1974. – С.87-91.
116. Львовская З.Д. Теоретические проблемы перевода (на материале
испанского языка) / З.Д.Львовская. – М.: Высшая школа, 1985. – 232 с.
117. Львовская З.Д. Современные проблемы перевода: Пер. с исп. – М.:
Издательство ЛКИ, 2008. – 224 с.
473
118. Маевский Н.Н. Об экспрессивности заглавий научно-популярных
произведений // Проблемы экспрессивной стилистики: Сборник науч. трудов
/ Под ред. Т.Г.Хазагерова. Вып.2. – Ростов н/Дон: Издательство Ростовского
университета, 1992. – С.85-92.
119. Маркова В. О переводе японской лирики. История и проблематика //
Мастерство перевода. 1966. – М.: Советский писатель, 1968. – С.267-282.
120. Матвеева Т.В. Функциональные стили в аспекте текстовых категорий:
Синхронно-сопоставительный очерк. – Свердловск: Изд-во Урал. Ун-та,
1990. – 172 с.
121. Методические основы подготовки переводчиков: нижегородский опыт:
Коллективная монография / Отв. ред. В.В.Сдобников. – Н.Новгород: НГЛУ,
им. Н.А.Добролюбова, 2007. – 165 с.
122. Мешалкина Е.Н. Стратегии исторической стилизации в
художественном переводе (на материале англоязычной художественной
литературы XVIII-XX веков): Дис…канд. филол. наук. 10.02.20. – М., 2008. –
206 с.
123. Миньяр-Белоручев Р.К. Пособие по устному переводу (Записи в
последовательном переводе): Для институтов и факультетов иностранных
языков. – М.: Высшая школа, 1969а. – 192 с.
124. Миньяр-Белоручев Р.К. Последовательный перевод. Теория и методика
обучения. – М.: Воениздат, 1969б. – 288 с.
125. Миньяр-Белоручев Р.К. Общая теория перевода и устный перевод. М.:
Воениздат, 1980. – 237 с.
126. Миньяр-Белоручев Р.К. Как стать переводчиком? – М.: Готика, 1999. –
176 с.
127. Мощева С.В. Фонетические особенности оформления печатных
рекламных текстов (на материале английского и русского языков) //
Электронный ресурс: http://main.isuct.ru/files/publ/vgf/2008/288.pdf.

474
128. Найда Юджин. К науке переводить. Принципы соответствий //
Вопросы теории перевода в зарубежной лингвистике: Сборник статей. – М.:
Междунар. отношения, 1978. – С.114-137.
129. Нелюбин Л.Л. Толковый переводоведческий словарь. 3-е изд., перераб.
– М.: Флинта: Наука, 2003. – 320 с.
130. Нелюбин Л.Л., Хухуни Г.Т. Наука о переводе (история и теория с
древнейших времен до наших дней): Учеб. пособие / Л.Л.Нелюбин,
Г.Т.Хухуни. – М.: Флинта: МПСИ, 2006. – 416 с.
131. Нелюбин Л.Л. Введение в технику перевода (когнитивный теоретико-
прагматический аспект): Учебное пособие. – М.: Флинта: Наука, 2009. – 216
с.
132. Никольская А.И. Brave New World. Наблюдения за жизнью из кабинки
синхрониста // Мосты. Журнал переводчиков. – 2010. - №3(27). – С.64-71.
133. Нойберт А. Прагматические аспекты перевода // Вопросы теории
перевода в зарубежной лингвистике: Сб. статей. М.: Междунар. отношения,
1978. – С.185-202.
134. Оболенская Ю.Л. Художественный перевод и межкультурная
коммуникация. Изд. 3-е, испр. – М.: Книжный дом «Либроком», 2010. – 264
с.
135. Ольховиков Б.А. Замечания об особенностях филологического анализа
и текстологического истолкования текста при переводе // Актуальные
проблемы межкультурной коммуникации: Сб. науч. трудов. Вып. 444. – М.:
МГЛУ, 1999. – С.103-114.
136. Орёл М.А. Перевод газетных заголовков: история, теория, культурная
традиция: Дис.. канд. филол. наук: 10.02.20. – М., 2009. – 209 с.
137. Орёл М.А. Нанофилология, или Бывают ли мелочи в переводе? //
Проблемы теории, практики и дидактики перевода: Сб. науч. трудов. Серия
«Язык. Культура. Коммуникация». Вып.14. Том 2. – Н.Новгород: НГЛУ им.
Н.А.Добролюбова, 2011. – С.91-102.

475
138. Орёл М.А. Передача терминологии как основа качества
экономического перевода // Проблемы перевода, лингвистики и литературы:
сборник научных трудов. Серия «Язык. Культура. Коммуникация». Вып.15.
Том 1. – Нижний Новгород: НГЛУ им. Н.А.Добролюбова, 2012. – С.116-130.
139. Палажченко П.Р. Все познается в сравнении, или несистематический
словарь трудностей, тонкостей и премудростей английского языка в
сравнении с русским. 2-е стереотип. изд. – М.: Р.Валент, 1999. – 240 с.
140. Перевод – средство взаимного сближения народов: Худож.
публицистика / Сост. А.А.Клышко; Предисл. С.К.Апта. – М.: Прогресс, 1987.
– 640 с.
141. Петрова О.В. Введение в теорию и практику перевода (на материале
английского языка). – М.: АСТ: Восток-Запад, 2006. – 96 с.
142. Петрова О.В. Модель предпереводного анализа текста // Методические
основы подготовки переводчиков: нижегородский опыт. – Нижний Новгород:
НГЛУ им. Н.А.Добролюбова, 2007. – С.38-42.
143. Петрова О.В. Рецензия на книгу: Цатурова И.А., Каширина Н.А.
Переводческий анализ текста // Вестник Нижегородского государственного
лингвистического университета им. Н.А.Добролюбова. Вып. 5. Лингвистика
и межкультурная коммуникация. – Нижний Новгород: НГЛУ им.
Н.А.Добролюбова, 2009. – С.197-200.
144. Петрова О.В. Прагматическая адаптация и переадресация текста при
переводе // Проблемы перевода и переводоведения: Сб. науч. трудов. Серия
«Язык. Культура. Коммуникация». Вып. 13. – Нижний Новгород: НГЛУ им.
Н.А.Добролюбова, 2010. – С.17-23.
145. Петрова О.В. Прагматическая адаптация при переводе специального
текста // Перевод и культура: взаимодействие и взаимовлияние: тезисы
междунар. науч. конф-ции. Вологда, 9-11 апреля 2014 г. – Вологда: ВоГУ;
Нижний Новгород: НГЛУ им. Н.А.Добролюбова, 2014. – С.46-47.
146. Пищальникова В.А. Психопоэтика: Монография. – Барнаул: Изд-во
Алт. ун-та, 1999. – 176 с.
476
147. Плахтий Юрий. Общая культура письменного научно-технического
перевода с английского языка на русский // Мосты. Журнал переводчиков. –
2011. - №1. – М.: Р.Валент, 2011. – С.29-33.
148. Полуян И.В. Компрессия в синхронном переводе с английского языка
на русский и с русского языка на английский. – М.: «Р.Валент», 2011. – 112 с.
149. Попова Е.С. Рекламный текст и проблемы манипуляции: Автореф.
дисс… канд. филол. наук. 10.02.01. – Екатеринбург: Урал. гос. ун-т им.
А.М.Горького, 2005. – 27 с.
150. Попович А. Проблемы художественного перевода: Учебное пособие.
Пер. со слов. – М.: Высшая школа, 1980. – 199 с.
151. Порческу Г.В. Лингвистические особенности рекламных слоганов и
способы их перевода // Электронный ресурс:
http://www.lingvomaster.rufiles227.pdf.
152. Пронина Р.Ф. Перевод английской научно-технической литературы:
Учеб. Пособие для втузов. 3-е изд., испр. и доп.. – М.: Высшая школа, 1986. –
175 с.
153. Психологический словарь / Под ред. В.П.Зинченко, Б.Г.Мещерякова. –
2-е изд., перераб. и доп. М.: Педагогика-Пресс, 1996. – 440 с.
154. Псурцев Д.В. К проблеме перевода и интерпретации художественного
текста: об одном критерии адекватности // Электронный ресурс:
http://www.thinkaloud.ru/sciencelr.html.
155. Псурцев Д.В. Стратегия перевода. Пособие по письменному переводу с
английского языка на русский для завершающего этапа обучения. Изд. 2-е,
перераб. и доп. – М.: Р.Валент, 2013. – 188 с.
156. Пустовойт П.Г. Слово, стиль, образ. – М.: Просвещение, 1965. – 260 с.
157. Пшёнкина Т.Г. Вербальная посредническая деятельность переводчика
в межкультурной коммуникации: психолингвистический аспект: Дис… докт.
филол. наук. – Барнаул, 2005. – 330 с.
158. Ревзин И.И., Розенцвейг В.Ю. Основы общего и машинного перевода.
– М.: Высшая школа, 1964. – 244 с.
477
159. Рецкер Я.И. О закономерных соответствиях при переводе на родной
язык // Теория и методика учебного перевода. – М.: Изд-во Академии
педагогических наук, 1950. – С.156-183.
160. Рецкер Я.И. Теория перевода и переводческая практика. Очерки
лингвистической теории перевода / Дополнения и комментарии
Д.И.Ермоловича. – 3-е изд., стереотип. – М.: «Р.Валент», 2007. – 244 с.
161. Робинсон Дуглас. Как стать переводчиком. Введение в теорию и
практику перевода. 2-е изд. М.: Кудиц-Пресс, 2007. – 304 с.
162. Россельс В.М. Сколько весит слово: Статьи. – М.: Советский писатель,
1984. – 432 с.
163. Рубинштейн С.Л. Основы общей психологии. – СПб.: Питер, 2008. –
713 с.
164. Садиков А.В. Перевод как вид социального поведения // Тетради
переводчика: Научно-теоретический сборник. Вып.18. – М.: Международные
отношения, 1981. – С.3-12.
165. Сдобников В.В., Петрова О.В. Теория перевода: Учебник для
переводческих факультетов и факультетов иностранных языков. – Нижний
Новгород: НГЛУ им. Н.А.Добролюбова, 2001. – 306 с.
166. Сдобников В.В. Перевод как коммуникативный акт: дидактический
аспект // Вестник НГЛУ. Серия «Научное сотрудничество с зарубежными
вузами-партнерами». Вып.1. – Нижний Новгород: НГЛУ им.
Н.А.Добролюбова, 2005а. – С.184-191.
167. Сдобников В.В. Коммуникативный подход в теории и дидактике
перевода // Культура как текст: Сборник науч. трудов. – Смоленск: СГУ,
2005б. – С.112-122.
168. Сдобников В.В., Петрова О.В. Теория перевода: Учебник для
студентов лингвист. вузов и факультетов иностранных языков. – М.: АСТ:
Восток-Запад, 2006. – 448 с.
169. Сдобников В.В. Теория перевода и теория межкультурной
коммуникации: «опасные связи» // Лингвистические основы межкультурной
478
коммуникации: Мат-лы науч. конф-ции. – Н.Новгород: НГЛУ им.
Н.А.Добролюбова, 2007. – С.
170. Сдобников В.В. Мир за текстом (К вопросу о восприятии оригинала в
процессе перевода) // Вестник Нижегородского государственного
лингвистического университета им. Н.А.Добролюбова. Серия «Лингвистика
и межкультурная коммуникация». Вып.2. – Нижний Новгород: НГЛУ им.
Н.А.Добролюбова, 2008а. – С.72-83.
171. Сдобников В.В. Суть и роль предпереводческого анализа текста в
профессиональной подготовке переводчиков // Проблемы лингвистики,
перевода и межкультурной коммуникации: Сб. науч. трудов. Серия «Язык.
Культура. Коммуникация». Вып. 10. – Нижний Новгород: НГЛУ им.
Н.А.Добролюбова, 2008б. – С. 213-221.
172. Сдобников В.В. Коммуникативно-функциональный подход к переводу
в российском переводоведении // Вестник Московского университета. Серия
19. Лингвистика и межкультурная коммуникация. Вып. 2/2009. – М.: Изд-во
МГУ, 2009а. – С. 19-30.
173. Сдобников В.В. Типология перевода: коммуникативно-
функциональный подход // Вестник Нижегородского государственного
лингвистического университета им. Н.А.Добролюбова. Серия «Лингвистика
и межкультурная коммуникация». Вып.10. – Нижний Новгород: НГЛУ им.
Н.А.Добролюбова, 2010а. – С.132-143.
174. Сдобников В.В. Коммуникативный эффект в двуязычной
коммуникации: уточнение понятия // Современные проблемы частной теории
перевода: Вестник Московского государственного лингвистического
университета. Вып. 9(588). – М.: ИПК МГЛУ «Рема», 2010б. – С.121-130.
175. Селяев А.В., Петрова О.В. Как переводить: «правильно» или «так, как
говорят»? // Проблемы переводоведения и дидактики перевода: Сб. науч.
трудов. Серия «Язык. Культура. Коммуникация» Вып.6. – Нижний Новгород:
НГЛУ им. Н.А.Добролюбова, 2005. – С.51-58.

479
176. Семенов А.Л. Основные положения общей теории перевода: Учебное
пособие. – М.: Изд-во Российского университета дружбы народов, 2005. – 99
с.
177. Семко и др. Проблемы общей теории перевода. – Таллинн: Валгус,
1988. – 200 с.
178. Семко С.А. Лекции по теории перевода // Серия «Язык. Культура.
Коммуникация». Вып.5. – Нижний Новгород: НГЛУ им. Н.А.Добролюбова,
2005. – 136 с.
179. Серебрякова И.М. Экспрессивно-стилистические особенности
научного текста. Проблема перевода. Монография. – Нижний Новгород: Изд-
во ННГУ, 1994. – 166 с.
180. Сидоров Е.В. Онтология дискурса. – М.: ЛКИ, 2008. – 232 с.
181. Сидоров Е.В. Общая теория речевой коммуникации: Учеб. пособие. –
М.: Изд-во РГСУ, 2010. – 244 c.
182. Смирнов Б.Л. Великое творение индийского народа «Махабхарата» //
Электронный ресурс: http://mahabharata.ru.
183. Солодуб Ю.П., Альбрехт Ф.Б., Кузнецов А.Ю. Теория и практика
художественного перевода: Учебное пособие. – М.: Издательский центр
«Академия», 2005. – 304 с.
184. Сопер Поль. Основы искусства речи. Книга о науке убеждать. – Ростов
р/Д: Феникс, 2005. – 448 с.
185. Сорокин В.А. Кинесические единицы и проблемы их передачи в тексте
художественного перевода: Автореф. дис…канд. филол. наук. 10.02.19. – М.,
1993. – 24 с.
186. Сорокин Ю.А., Марковина И.Ю. Психолингвистические аспекты
перевода текста // Текст и перевод. – М.: Наука, 1988. - С. 78-84.
187. Сорокин Ю.А. «Азбука классики» или азбука погрешностей? //
Вестник ВГУ. Серия «Лингвистика и межкультурная коммуникация». – 2001.
- №2. – С.81-88.

480
188. Сорокин Ю.А. Что мы делаем, когда переводим художественный
текст? // Вопросы когнитивной лингвистики. – 2005. - № 1. – С.44-48.
189. Стернин И.А. Введение в речевое воздействие. – Воронеж, 2001. – 252
с.
190. Стернин И.А., Стернина И.А. Национальное коммуникативное
поведение и обучение межкультурной коммуникации // Проблемы
переводоведения и дидактики перевода: Сборник научных трудов. Серия
«Язык. Культура. Коммуникация». Вып. 6 / Отв. ред. В.В.Сдобников. –
Нижний Новгород: НГЛУ им. Н.А.Добролюбова, 2005. – С.202-212.
191. Стрелковский Г.М., Латышев Л.К. Научно-технический перевод:
Пособие для учителей нем. яз. – М.: Просвещение, 1980. – 175 с.
192. Судовцев В.А. Научно-техническая информация и перевод. Пособие по
английскому языку: Учеб. пособие. – М.: Высшая школа, 1989. – 232 с.
193. Тер-Минасова С.Г. Язык и межкультурная коммуникация. – 3-е изд. –
М.: Изд-во МГУ, 2008. – 352 с.
194. Томашевская М.А. Средства экспрессивности американского
политического дискурса // Проблемы языка и перевода в трудах молодых
ученых: Сборник науч. трудов. Вып. 7. – Нижний Новгород: НГЛУ им.
Н.А.Добролюбова, 2011. – С.287-297.
195. Топер П.М. Перевод в системе сравнительного литературоведения. –
М.: Наследие, 2000. – 254 с.
196. Тюленев С.В. Теория перевода: Учебное пособие. – М.: Гардарики,
2004. – 336 с.
197. Утробина А.А. Основы теории перевода. Конспект лекций. – М.:
Приор-издат, 2006. – 144 с.
198. Федоров А.В. Введение в теорию перевода (Лингвистические
проблемы) / А.В.Федоров. – 2-е изд., перераб. – М.: Изд-во лит-ры на иностр.
яз., 1958. – 376 с.
199. Федоров А.В. Основы общей теории перевода (Лингвистические
проблемы) / А.В.Федоров. – 4-е изд. – М.: Высшая школа, 1983а. – 303 с.
481
200. Федоров А.В. Искусство перевода и жизнь литературы: Очерки. – Л.:
Советский писатель, 1983б. – 352 с.
201. Филин Ф.П. К вопросу о так называемой диалектной основе
социальных диалектов русского национального языка // Вопросы
образования восточнославянских национальных языков. – М.: Наука, 1962. –
С.26-35.
202. Финкель А.М. 66-й сонет в русских переводах // Мастерство перевода.
1966. – М.: Советский писатель, 1968. – С.161-182.
203. Фролов В.И. О стратегии перевода цитат // Мосты. Журнал
переводчиков. – 2014. - № 1(41). – М.: Р.Валент, 2014. – С.55-63.
204. Флоря А. «Ангельский язык» В.Сирина. «Алиса в стране чудес» в
интерпретации В.В.Набокова // Альманах переводчика / Сост. Н.М.Демурова,
Л.И.Володарская. Отв. ред. М.Л. Гаспаров. – М.: РГГУ, 2001. – С.50-54.
205. Халеева И. И. Основы теории обучения пониманию иноязычной речи
(подготовка переводчиков). – М.: Высшая школа, 1989. – 240 с.
206. Хачатурян Н. Реалия и переводимость (О русских изданиях сказок
О.Туманяна) // Мастерство перевода. Сборник IX. 1973. – М.: Советский
писатель, 1973. – С. 42-61.
207. Хисматулин А.А. Об особенностях перевода в данном издании // Руми,
Джалал ад-дин, Мухаммад. Маснави-йи Ма‘Нави («Поэма о скрытом
смысле»). Первый дафтар (байты 1–4003) / Пер. с перс. О.Ф.Акимушкина,
Ю.А.Иоаннесяна, Б.В.Норика, А.А.Хисматулина, О.М. Ястребовой / Общ.,
науч. редакция и указ. А.А.Хисматулина. – СПб.: «Петербургское
Востоковедение», 2007. – 448 с.
208. Храпченко М.Б. Язык художественной литературы // Контекст-1984:
Литературно-теоретические исследования. – М.: Наука, 1986. – 237 с.
209. Цатурова И.А., Каширина Н.А. Переводческий анализ текста.
Английский язык: Учебное пособие с методическими рекомендациями. – 2-е
изд., испр. и доп. – СПб.: Перспектива, Изд-во «Союз», 2008. – 296 с.

482
210. Цвиллинг М.Я. Специфика общественно-научного текста (к вопросу о
внутристилевой дифференциации языка науки) //Разновидности и жанры
научной прозы: Лингвостилистические особенности. – М.: Наука, 1989. –
С.27-36.
211. Цвиллинг М.Я. О некоторых модификациях коммуникативного
подхода к понятию перевода //Информационно-коммуникативные аспекты
перевода: Межвуз. сборник научных трудов. – Нижний Новгород:
Нижегородский государственный педагогический институт иностранных
языков им. Н.А. Добролюбова, 1991. – С.151-156.
212. Цвиллинг М.Я. Профессиональный путь переводчика. Размышления и
воспоминания // Мосты. Журнал переводчиков. - №1/2004. – С.8-13.
213. Цвиллинг М.Я. Констелляционная модель перевода // Проблемы
теории, практики и дидактики перевода: Мат-лы Первой междунар. научной
конф-ции «Проблемы теории, практики и дидактики перевода». 9-11 апреля
2007 г. Серия «Язык. Культура. Коммуникация». Вып.9. – Нижний Новгород:
НГЛУ им. Н.А.Добролюбова, 2007. – С.40-41.
214. Цвиллинг М.Я. О переводе и переводчиках: Сборник научных статей. –
М.: Восточная книга, 2009. – 288 с.
215. Чернов Г.В. Синхронный перевод: речевая компрессия –
лингвистическая проблема // Тетради переводчика: Научно-теоретический
сборник. Вып. 6. – М.: Международные отношения, 1969. – С.52-65.
216. Чернов Г.В. Теория и практика синхронного перевода. – М.:
Международные отношения, 1978. – 208 с.
217. Чернов Г.В. Основы синхронного перевода. – М.: Высшая школа, 1987.
– 256 с.
218. Чужакин А.П. Общая теория устного перевода и переводческой
скорописи. Курс лекций. – М.: Р.Валент, 2002. – 160 с.
219. Чуковский К.И. Высокое искусство. – М.: Советский писатель, 1988. –
352 с.

483
220. Швейцер А.Д. Перевод и лингвистика (Газетно-информационный и
военно-публицистический перевод. – М.: Воениздат, 1973. – 280 с.
221. Швейцер А.Д. Теория перевода: статус, проблемы, аспекты /
А.Д.Швейцер. – М.: Наука, 1988. – 280 с.
222. Ширяев А.Ф. Синхронный перевод: Деятельность синхронного
переводчика и методика преподавания синхронного перевода. – М.:
Воениздат, 1979. – 183 с.
223. Шлепнёв Д.Н. Стратегия переводчика // Проблемы языка, перевода и
межкультурной коммуникации: Сборник научных трудов. Серия «Язык.
Культура. Коммуникация». Вып.3. – Нижний Новгород: НГЛУ им.
Н.А.Добролюбова, 2002. – С.211-229.
224. Шор В. «Кола Брюньон» на русском языке // Мастерство перевода.
Сборник седьмой. – М.: Советский писатель, 1970. – С.219-266.
225. Эпштейн М.Н. Образ художественный // Литературный
энциклопедический словарь / Под общ. ред. В.М.Кожевникова и
П.А.Николаева. – М.: Советская энциклопедия, 1987. – С. 252-253.
226. Эткинд Е.Г. Поэзия и перевод. – М.-Л.: Советский писатель, 1963. – 431
с.
227. Юртайкина О.В. Лингвостилистические особенности рекламы в
специализированной прессе для пожилых (на материале английских и
французских журналов) // Ученые записки Комсомольского-на-Амуре
государственного технического университета. – 2011. - № 1-2(5). –
Комсомольск-на-Амуре: КнАГТУ, 2011. – С.69-75.
228. Якобсон Р.О. Лингвистика и поэтика // Структурализм: «за» и
«против»: Сборник научных статей. – М.: Прогресс, 1975. – С.193-230.
229. Яковлева М.А. К вопросу об использовании метода компенсации как
основной переводческой стратегии для достижения адекватности в
художественном переводе // Электронный ресурс:
www.thinkaloud.ru/sciencesya.html.

484
230. Amato Amalia. The Interpreter in Multi-Party Medical Encounters //
Professionalisation of Interpreting in the Community / Ed. by Cecilia Wadensjö,
Birgitta Englund Dimitrova, Anna-Lena Nilsson. Amsterdam/Philadelphia: John
Benjamins Publishing Company, 2007. – P.27-38.
231. Angelelli Claudia V. Medical Interpreting and Cross-Cultural
Communication. New York: Cambridge University Press, 2004а. – 153 p.
232. Angelelli Claudia V. Revisiting the Interpreter’s Role.
Amsterdam/Philadelphia: John Benjamins Publishing Company, 2004б. – 125 p.
233. Angelelli Claudia V. Designing Curriculum for Healthcare Interpreting
Education: A Principle Approach // New Approaches to Interpreter Education / Ed.
by Cynthia B. Roy. Washington, D.C.: Gallaudet University Press, 2006. – P.23-
46.
234. Angelelli Claudia. The Role of the Interpreter in the Healthcare Setting //
Crossing Borders in Community Interpreting. Definitions and Dilemmas / Ed. by
Carmen Valero-Garcés and Anne Martin. Amsterdam/Philadelphia: John
Benjamins Publishing Company, 2008. – 147-163.
235. Armstrong, Nigel. Translation, Linguistics, Culture. A French-English
Handbook // Topics in Translation 27. – Multilingual Matters Ltd., Clevedon,
Buffalo, Totonto, 2005. – 218 p.
236. Baker Mona. In Other Words. A coursebook on translation. – Rutledge,
London & New York, 1992. – 305 p.
237. Bassnett Susan. Translation Studies. 3rd ed. – London and New York,
Routledge, 2005. – 176 p.
238. Bassnett Susan. Culture and Translation // A companion to Translation
Studies / Ed. by Piotr Kuhiwczak and Karin Littau. - Multilingual Matters Ltd.,
2007. – P.13-23.
239. Bell Roger. Translation and Translating: Theory and Practice. – Longman,
London and New York, 1991. – 298 p.
240. Bielsa Esperança, Bassnett Susan. Translation in Global News. – Routledge,
London and New York, 2009. – 162 p.
485
241. Boase-Beier Jean. A Critical Introduction to Translation Studies. London –
New York, 2011. – 187 p.
242. Booth Stephen. Precious Nonsense: The Gettysburg Address, Ben Jonson's
Epitaphs on His Children, and Twelfth Night. – University of California Press,
Berkeley, Los Angeles, London, 1998. – 216 p.
243. Catford J.C. A Linguistic Theory of Translation: An Essay in Applied
Linguistics. – London: Oxford University Press, 1965. – 103 p.
244. Chernov Ghelly V. Inference and Anticipation in Simultaneous Interpreting.
A probability-prediction model. Amsterdam/Philadelphia: John Benjamins
Publishing Company, 2004. – 266 p.
245. Chesterman, Andrew. Memes of Translation. The Spread of Ideas in
Translation Theory. – John Benjamins Publishing Company:
Amsterdam/Philadelphia, 1997. – 115 p.
246. Corsellis Ann. Public Service Interpreting. The First Steps. Palgrave
Macmillan, 2008. – 186 p.
247. Dimitrova Birgitta Englund. Expertise and Explicitation in the Translation
Process. Amsterdam/Philadelphia: John Benjamins Publishing Company, 2005. –
297 р.
248. El-Shiyab Said. Translation: Theory or Practice? // Journal of King Saud
University. – 2000. – Vol.12. – P.35-43.
249. Fawcett, Peter. Translation and Language. Linguistic Theories Explained. -
Manchester, UK & Northampton, MA: St. Jerome Publishing, 2003. – 162 p.
250. Flotow Luise von. Gender and Translation // A companion to Translation
Studies / Ed. by Piotr Kuhiwczak and Karin Littau. - Multilingual Matters Ltd.,
2007. – P.92-105.
251. Gentzler Edwin. Contemporary Translation Theories. Revised 2 nd Edition.
Clevedon, Multilingual Matters Ltd., 2001. – 232 р.
252. Gile D. A Communication-Oriented Analysis of Quality in Non-Literary
Translation and Interpretation // Translation: Theory and Practice. Tension and
Interdependence: American Translators Association Scholarly Monograph Series.
486
Volume V / Ed. by Mildred L. Larson. – State University of New York at
Binghamton, 1991. – P.188-200.
253. Gouadec, Daniel. Translation as a Profession. Amsterdam/Philadelphia:
John Benjamins Publishing Company, 2007. – 396 p.
254. Guidère Mathieu. The Translation of Advertisements: From Adaptation to
Localization // Электронный ресурс:
http://www.translationdirectory.com/article60.htm.
255. Hale Sandra. Controversies over the Role of Court Interpreter // Crossing
Borders in Community Interpreting. Definitions and Dilemmas / Ed. by Carmen
Valero-Garcés and Anne Martin. Amsterdam/Philadelphia: John Benjamins
Publishing Company, 2008. – P. 99-121.
256. Harley Trevor. The Psychology of Language: From Data to Theory. 2 nd
edition. – Psychology Press, Hove and New York, 2001. – 562 p.
257. Hatim Basil, Mason Ian. The Translator as Communicator. London, New
York: Routledge, 2005. – 217 p.
258. Healthcare Interpreting. Discourse and Interaction / Ed. by Franz
Pöchhacker and Miriam Shlesinger. Amsterdam/Philadelphia: John Benjamins
Publishing Company, 2007. – 155 р.
259. Heylen Romana Leona. Theories of Translation: From Normative
Approaches Towards Socio-Cultural Description. The University of Iowa, 1987. –
219 p.
260. Holden Nigel, Kortzfleisch Harald F.O. Von. Why Cross-Cultural
Knowledge Transfer is a Form of Translation in More Ways than You Think //
Knowledge and Process Management. – 2004. – Vol. 11. – No 2. – P.127-136.
261. House Juliane. Translation. – Oxford, Oxford University Press, 2009. – 122
p.
262. Katan David. Translation as Intercultural Communication // The Routledge
Companion to Translation Studies. Revised edition / Ed. by Jeremy Munday.
London, New York: Routledge, 2009. – P. 74-92.

487
263. Koller Werner. A Linguistic Approach to Literary Translation: Its Range
and Limitations // Литература и перевод: проблемы теории. – М.: Издательская
группа «Прогресс», «Литера», 1992. – С.85-95.
264. Landers E. Clifford. Literary Translation. A Practical Guide. – Multilingual
Matters LTD, 2001. – 214 p.
265. Leanza Ivan. Roles of community interpreters in pediatrics as seen by
interpreters, physicians and researchers // Healthcare Interpreting. Discourse and
Interaction / Ed. by Franz Pöchhacker and Miriam Shlesinger.
Amsterdam/Philadelphia: John Benjamins Publishing Company, 2007. – P.11-34.
266. Lörscher Wolfang. A Psycholinguistic Analysis of Translation Processes //
Meta. Vol. 41. No 1. 1996. – P.26-32.
267. Mason Ian. Comunicative/functional approaches // Routledge Encyclopedia
of Translation Studies / Ed. by Mona Baker. – Routledge, London and New York,
2005/ - P. 29-33.
268. Merkle Denise. Translation constraints and the “sociological turn” in literary
Translation Studies // Beyond Descriptive Translation Studies / Ed. by Anthony
Pym, Miriam Shlesinger, Daniel Simeoni. – John Benjamins Publishing Company,
Amsterdam / New York, 2008. – P. 175-186.
269. Meyer Bernd. Medical Interpreting: Some Salient Features // Interpreting in
the 21st Century. Challenges and Opportunities: Selected papers from the 1 st Forli
Conference on Interpreting Studies, 9-11 November, 2000 / Ed. by Giuliana
Garzone and Maurizio Viezzi. Amsterdam/Philadelphia: John Benjamins
Publishing Company, 2002. – P.159-170.
270. Mikkelson Holly. Evolving Views of the Court Interpreter’s Role. Between
Scylla and Charybdis // Crossing Borders in Community Interpreting. Definitions
and Dilemmas / Ed. by Carmen Valero-Garcés and Anne Martin.
Amsterdam/Philadelphia: John Benjamins Publishing Company, 2008. – P.82-97.
271. Mooij de, Marieke. Translating Advertising (Painting the Tip of an Iceberg)
// The Translator. – Vol. 10. – No2 (2004). – P.179-198.

488
272. Munday Jeremy. Introducing Translation Studies. Theories and
Applications. Routledge, London and New York, 2001. – 217 p.
273. New Approaches to Interpreter Education / Ed. by Cynthia B. Roy.
Washington, D.C.: Gallaudet University Press, 2006. – 169 p.
274. Newmark Peter. A Handbook of Translation. London: Prentice Hall, 1988. –
292 p.
275. Nida E.A. Toward a Science of Translating. Leiden, 1964. – 331 p.
276. Nida E.A., Reyburn W.D. Meaning Across Cultures. New York, 1976.
277. Nida E.A. The Sociolinguistics of Interpreting // Информационно-
коммуникативные аспекты перевода: Сборник научных трудов. Часть I.
Нижний Новгород: НГЛУ им. Н.А.Добролюбова, 1997. – С.21-33.
278. Nida E.A. Fascinated by Languages. Amsterdam: John Benjamins
Publishing Company, 2003. – 157 p.
279. Niska Helge. Community Interpreter Training: Past, Present, Future //
Interpreting in the 21st Century. Challenges and Opportunities: Selected papers
from the 1st Forli Conference on Interpreting Studies, 9-11 November, 2000 / Ed.
by Giuliana Garzone and Maurizio Viezzi. Amsterdam/Philadelphia: John
Benjamins Publishing Company, 2002. – P.133-144.
280. Nolan James. Interpretation: Techniques and Exercises. Multilingual Matters
Ltd., 2005. – 320 p.
281. Nord Christiane. Loyalty and Fidelity in Specialized Translation // Artigos e
comunicações: Confluências – Revista de Traduçao Cientifica e Técnica. – No 4,
Maio, 2006. – P.29-41.
282. Ortega Herráez Juan M., Rubio Ana I. Foulquié. Interpreting in Police
Settings in Spain. Service providers’ and Interpreters’ Perspectives // Crossing
Borders in Community Interpreting. Definitions and Dilemmas / Ed. by Carmen
Valero-Garcés and Anne Martin. Amsterdam/Philadelphia: John Benjamins
Publishing Company, 2008. – P.123-146.
283. Pöchhacker Franz. Introducing Interpreter Studies. London, New York:
Routledge, 2004. – 252 p.
489
284. Popovič Anton. A Dictionary for the Analysis of Literary Translation. –
Edmonton, Alberta, University of Alberta, 1976. – 37 p.
285. Professionalisation of Interpreting in the Community / Ed. by Cecilia
Wadensjö, Birgitta Englund Dimitrova, Anna-Lena Nilsson.
Amsterdam/Philadelphia: John Benjamins Publishing Company, 2007. – 314 p.
286. Pursglove M. On a New Translation of «Отцы и дети» Michael Pursglove
(translator), Fathers and Children, Oneworld Classics, Richmond, UK, 2010 //
Вестник Нижегородского государственного лингвистического университета
им. Н.А.Добролюбова. – Вып. 11 «Лингвистика и межкультурная
коммуникация». – Нижний Новгород: НГЛУ им. Н.А.Добролюбова, 2010. –
С.89-101.
287. Pym Anthony. Exploring Translation Theories. Routledge, London and New
York, 2010. – 190 p.
288. Reiß K., Vermeer H. Towards a General Theory of Translational Action.
Skopos Theory Explained / Translated from German by Christiane Nord.
Manchester: St. Jerome Publishing, 2013. – 221 p.
289. Robinson Douglas. Becoming a Translator. An Introduction to the Theory
and Practice of Translation. 2nd ed. London, New York: Routledge, 2003. – 301 p.
290. Roy Cynthia B. Interpreting as a Discourse Process. New York, Oxford:
Oxford University Press, 2000. – 141 p.
291. Sawyer David B. Fundamental Aspects of Interpreter Education. Curriculum
and Assessment. Amsterdam/Philadelphia: John Benjamins Publishing Company,
2004. – 310 p.
292. Seleskovitch D., Lederer M. A Systematic Approach to Teaching
Interpretation. European Communities, 1989. – 238 p.
293. Seleskovitch D. Interpreting for International Conferences. Problems of
Language and Communication. Washington: Pen and Booth, 1994. – 138 p.
294. Snell-Hornby Mary. The Turns of Translation Studies. New Paradigms or
Shifting Viewpoints? Amsterdam/Philadelphia: John Benjamins Publishing
Company, 2006. – 205 p.
490
295. Torikai Kumiko. Voices of the Invisible Presence. Diplomatic Interpreters in
Post-World War II Japan. Amsterdam/Philadelphia: John Benjamins Publishing
Company, 2009. – 197 p.
296. Venuti Lawrence. The Translator’s Invisibility: A History of Translation.
Routledge, 1995. – 355 p.
297. Venuti Lawrence. Strategies of Translation // Routledge Encyclopedia of
Translation Studies / Ed. By Mona Baker. – London & New York, 2005. – 654 p.
298. Vermeer Hans. Scopos and Commission in Translation Action // The
Translation Studies Reader / Ed. by Lawrence Venuti. – Routledge: London and
New York, 2000. – P.221-232.
299. Verrept Hans. Intercultural Mediation. An answer to health care disparities?
// Crossing Borders in Community Interpreting. Definitions and Dilemmas / Ed. by
Carmen Valero-Garcés and Anne Martin. Amsterdam/Philadelphia: John
Benjamins Publishing Company, 2008. – P.187-201.
300. Visson Lynn. Teaching Simultaneous Interpretation into a Foreign
Language: Problems and Pitfalls // Мосты. Журнал переводчиков. – 2009. -
№2(22). – С.57-59.
301. Waard J. de, Nida E.A. From One Language to Another (Functional
Equivalence in Bible Translating). Nashville: Thomas Nelson Publishers, 1986. –
224 p.
302. Wadensjö Cecilia. Interpreting as Interaction. New York: Addison Wesley
Longman Ltd., 1998. – 312 p.
303. Wills Wolfram. The Science of Translation. Problems and Methods. –
Gunter Narr Verlag Tübingen, 1982. – 292 p.

Список лексикографических источников

1. Ожегов С.И. Словарь русского языка / Под ред. Н.Ю.Шведовой. – 23-е

изд., испр. – М.: Русский язык, 1990. – 917 с.

491
2. Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка //
Электронный ресурс: http://Ozhegov.info/slovar.
3. НСИС - Новый словарь иностранных слов // Электронный ресурс:
http://www.slovari.ru/search.aspx?s=0&p=3068.
4. Словарь русского языка в 4-х томах. Изд. 2-е, испр. и доп. Т.IV. – М.:
Русский язык, 1998. – 792 с.
5. Longman Dictionary of Contemporary English. 3 rd edition. Pearson
Education Limited, 2001. – 1668 р.
6. Macmillan English Dictionary for Advanced Learners. Macmillan
Education, 2002. – 1692 р.
7. ODE – Oxford Advanced Learner’s Dictionary of Current English / Ed. by
A S Hornby. – Oxford: Oxford University Press, 1988. – 1041 p.

Источники иллюстративного материала

1. О.Генри. Короли и капуста; Новеллы. – Л.: Лениздат, 1986. – 639 с.

2. Свифт Дж. Путешествия Гулливера. Сказка бочки / Пер.
А.А.Франковского. – М.: АСТ, Ермак, 2003. – 416 с.
3. Свифт Дж. Путешествия Гулливера (в пересказе Т.Габбе). – М.:
Детская литература, 2013. – 208 с.
4. Тургенев И.С. Отцы и дети // Электронный ресурс:
http://ilibrary.ru/text/96/p.1/index.html
5. O.Henry. Selected Stories. – Moscow: Progress Publishers, 1977. – 376 p.
6. Shakespeare W. Sonnets / Электронный ресурс: http://www.shakespeare-
online.com/sonnets/
7. Swift, Jonathan. Gulliver's Travels into several remote nations of the world
// Электронный ресурс: http://wordyenglish.com/Gullivers_Travels/gt.html
8. Turgenev, Ivan. Fathers and Children / Transl. by Michael Pursglove. –
Richmond: Oneworld Classics Ltd., 2010. – 235 p.

492