Михаил Головлев

СВО. Клаузевиц и пустота.

Политологический анализ операции
и боевых действий
Начиная с 23 октября 2022 года, эта
работа кулуарно распространялась среди
различных московских элитарных групп.
Также с ней был ознакомлен ряд полевых
российских командиров из зоны СВО,
подтвердивших её выводы.

«Я прошу Министерство обороны

внимательно относиться ко всем
гражданским инициативам, в том числе
учитывать критику и правильно, своевременно
реагировать на неё».
Владимир Путин, 21 декабря 2022 год

а
 ПРЕДИСЛОВИЕ
В теме СВО уже сейчас множество интерпретаций и оценок, а в
дальнейшем их будет лишь всё больше. Это субъективизм. Мы
постараемся иметь дело с фактами. Наши выводы будут иметь с ними
причинно-следственную связь. Наши предпочтения и
заинтересованности мы постараемся убрать из черновиков. По
содержанию, и, в значительной степени форме, это будет
политологический анализ.
У нас, несомненно, есть симпатии и антипатии. Но не в этой
работе. Мы будем позволять себе абстракции и аналогии, но в крайне
умеренных дозах.
Мы не поддадимся соблазну поверхностных оценок и очевидных
констатаций. Приложим усилия к выявлению истинных корней и
отделим их от следствий, зачастую представляющихся причинами. Мы
увидим между ними отличия и найдём ключ к коррективам. В этом
наша цель.
Не будучи признанными экспертами в военном деле как таковом, и
более того, не являясь ими, мы ощущаем потребность ориентироваться
на военные авторитеты. Выбор же опоры делается зависимостью от
проблемы. Мы могли бы взять Лиддела Гарта или Генриха Леера,
Сунь-цзы или Жана-Луи Леваля. Стремясь к опоре на знание русской
военной почвы, вполне разумным было бы сверяться с генералами
Снесаревым и Свечиным.
Но так как, по нашему глубокому убеждению, мы столкнулись с
системными коллизиями, с промахами в оценках современных
трансформационных процессов, то, обратившись к истокам как
лучшему способу оттолкнувшись от надежного начала найти
деструктивный перелом, выбрать мы решили классика, которого хоть
раз цитировал каждый. Мы говорим о работе Клаузевица «О войне»
как, без преувеличения, о базе всей военной теории. Именно она, по
нашему мнению, в итоге отражает ключевые содержания русских
проблем СВО ввиду её стержневой военной составляющей.
Личностные оценки, которые мы будем давать, не отражают наших
симпатий. Это лишь инструмент демонстрации причинно-
следственных связей акторов и значимых событий там, где мы это
видим. Без такого подхода наш анализ был бы неполным.
Структура работы будет включать описание ситуаций, их
характерные примеры. Анализ будет сродни постановке диагноза, без
которого любая терапия неверна. Таким образом, мы постараемся
подойти к нашему исследованию с научно-аналитических позиций.
Итогом предполагаются выводы, которые мы постараемся сделать
такими, чтобы они предлагали не рефлексию, но содержательную
коррекцию. Мы не будем вести хронологию этой кампании, но
детально рассмотрим несколько характерных боевых ситуаций, что
позволит выявить типичные и схожие трудности и их характеристики.
Наша цель, помимо научно-изыскательного исследования —
помочь увидеть реальную обстановку, сделать выводы и провести
необходимые улучшения.
Конечно же, в качестве возражений о допущенных суждениях
последует указание о недостаточности военных ком-6-петенций.
Посмеем заявить, что здесь они и не нужны. Ибо результат работы
профессионала всегда очевиден. Особые навыки инженера создают
автомобиль, мост и дом. Особые навыки врача дают излечение.
Условное, и то очень условное, исключение — спецслужбы. Тут
условность в подспудном результате в виде стабильности и покое
общества. Иначе и здесь нет права прикрываться наличием отдельных
навыков и второе — с учётом того, что военная операция была
провозглашена специальной — узковоенные компетенции, как таковые
и недостаточны, и неприемлемы. Здесь мы смотрим через
конвергенцию.
Несомненно, людям, знающим кулуарные процессы СВО,
некоторые наши интерпретации фактов в деталях покажутся
неточными или неверными. Скорее всего, так зачастую и будет. Мы,
конечно же, не обладаем необходимыми инсайдами и не участвовали в
планировании СВО.
Но это и не важно, потому что в сложившейся ситуации подобные
детали вряд ли имеют принципиальное значение по отношению к
объективным и масштабным процессам, очевидным трудностям,
коллизиям, необходимости поиска системных коррекций. Тем более
что в работе не использованы какие-либо секретные материалы,
сведения, составляющие военную или любую иную тайну.
Практически весь текст сформирован на основе анализа открытых
источников и в разных видах может быть обнаружен на форумах,
публикациях и т. п.
За рамками этой работы останутся принципиально важные оценки
качества и своевременности разведывательной информации,
взаимодействия различных оперативных и войсковых служб,
вовлеченных групп влияния. Полноценный публичный анализ этой
деятельности в настоящее время невозможен. Можем лишь
порекомендовать провести её компетентным специалистам, причём
отказавшись от стереотипов, личных и ведомственных предпочтений.
Частичное исключение будет сделано для оперативно-политического
спектра и то лишь в рамках ранее публично освещаемых в СМИ
сведений.
Мы также не видим смысла анализировать здесь предпосылки,
мотивы и стимулы, легшие в основу принятия решения о СВО, а также
кулуарные процессы, приведшие к ней. Это мы оставляем другим.
 ГЛАВА 1
О сущности СВО
Вопрос: почему СВО?
Наиболее очевидный ответ: потому что Россия не собиралась
воевать.
Традиционная война означает победу в силовом противоборстве с
помощью массового уничтожения вооруженных сил противника до
того состояния, когда они оказываются неспособными оказывать
сопротивление. В контексте войны захват территорий предполагает
прекращение возможности их использования для продолжения войны.
Ещё раз — захват территорий, ресурсов и населения как
мобилизационного фактора с целью подавления сопротивления.
Анализ риторики первоначального периода СВО подтверждает, что
российское руководство таких целей не ставило. Более того, в
ситуации призыва со стороны Президента РФ В. Путина к украинским
военным взять власть и вступить в диалог в феврале 2022 года,
озвученного уже после начала операции, демонстрировался
уважительный формат готовности к взаимодействию. Это не
отношения войны.
Почему планы пошли не так? Вероятно, теперь уже есть основания
предположить, что расчет по определенным позициям оказался
ошибочным. Наша задача — не искать причины политических ошибок
как таковых. Мы хотим разобраться в технологических процессах.
Предполагаем, что к настоящему моменту (на октябрь 2022 года),
СВО в своей динамике прошла несколько этапов:
Первый — попытка блицкрига на девяти ключевых украинских
направлениях с киевским приоритетом, организация и обеспечение
«дворцового переворота» смены власти в Киеве и последующая
перезагрузка российско-украинских отношений. Расчёт на бегство или
гибель Зеленского, перехват власти подконтрольными украинскими
политиками. Этап завершился после неудачных попыток штурмов
Киева и Харькова, финализировался Стамбульскими
договоренностями.
Весьма вероятно, что он означал и завершение изначального плана
СВО. Вернее, отказ от ключевых позиций или глубокую коррекцию
ввиду выявленной нереализуемости в возникших условиях.
Второй — отведение войск из-под Киева, Сум и Чернигова,
сосредоточение усилий на освобождении Донбасса, замыкании котлов.
Расчет на глобальное огневое превосходство и топливное, снарядное
истощение Украины. Финализировался Харьковско-Лиманским
отступлением.
Третий — украинский удар по Крымскому мосту, публичное
назначение командующего СВО, объявление в России частичной
мобилизации, сосредоточение на уничтожении критической
инфраструктуры, окончательный перевод операции в армейский
формат, ограниченное военное положение на отдельных территориях,
попытки постепенного перевода в режим позиционной,
преимущественно оборонительной войны с акцентом на освобождении
ЛДНР[1].
На что были сделаны ставки и в чём их особенности?
Первый этап — ошибка оценки внутренней антироссийской
консолидации, недооценка Зеленского, переоценка внутриукраинских
конфидентов Москвы.
Второй этап — сделан расчет на обескровливание топливных
запасов Украины, исчерпание боезапасов, мобилизационного ресурса.
Недооценены возможности по формированию альтернативных схем
поставок ГСМ в условиях неизолированного внешнего трафика,
потенциал антирос-сийской коалиции по массированным поставкам
вооружения, ускоренной переподготовке украинского личного состава,
мобилизации наемников.
Третий этап характеризуется разворачиванием на фоне
определенных военных успехов Украины и сопутствующей этому
диверсионно-террористической активности с её стороны в отношении
как перешедших под российский контроль бывших своих территорий,
так и «континентальной» России. В ответ российское руководство
сняло табу на удары по «критической инфраструктуре», то есть
объектам жизнедеятельности, обрушивающие мирное течение жизни
за линией фронта.
 В целом третий этап сопровождается переходом конфликта в
режим волнообразной эскалации. Волна повышения украинского
военного потенциала и достижения военных побед сменяется волной
российской мобилизации и повышения ресурсных возможностей с
последующими военными успехами. Далее, вероятно, уже Украина
повышает ставки и осуществляет новый мобилизационный набор,
довооружаясь западным вооружением и поэтапно готовя там войска. В
этом смысле ситуация сродни игре в покер или морскому шторму, где
каждая новая волна выше предыдущей.
Что же тогда сущностно представляет собой СВО?
Причинами выбора Специальной военной операции как
организационного формата, вероятно, было то, что изначально
планировалась комбинация как чисто военной, так и «специальной»,
то есть агентурной, разведывательной, контрразведывательной,
информационной и политической компонент. В чём предполагалось
содержательное отличие от войны или военного конфликта, как форм
преимущественно военного противоборства.
В этом смысле в, то ли дефиниции, то ли логеме «специальная
военная операция», «специальная» её авторами неслучайно размещена
перед «военной».
Это отличие диктовало логику не победы на линии фронта, но
решение задачи операции иными средствами и способами —
кинжальными динамическими ударами в связке с невоенными мерами.
Противники России прекрасно осознали такой подход, и именно по
этой причине изначально смещали акцент на то, что «исход войны
будет решен на поле боя» (руководство НАТО, Евросоюза и т. п.).
Такими заявлениями и последующими действиями создавались
условия к невозможности увода боевых действий в их изначально
планируемое «специальное» состояние.
Следствие неудачного блицкрига — сила тяжести операции
действительно сместилась в военную сферу. И чтобы вернуть
полновесный смысл термину «специальная», российской власти
необходимо изменить баланс. Возможность и потенциальные
инструменты для этого нами будут рассмотрены.
Но, для начала, разберемся, как и почему военные действия в
рамках СВО развивались определенным образом.
 Здесь следует учитывать стратегический базис, который
российский Генштаб брал в основу своей работы. Так называемая
«доктрина Герасимова» с 2013 года предполагала, что «среди
основных отличий войны нового типа: начало военных действий
группировкой войск мирного времени, высокоманевренный характер
наступления, поражение критически важных объектов противника в
короткие сроки, массированное применение высокоточного оружия и
сил специальных операций, а также удары по врагу по всей глубине
его территории».
Как мы видим, именно такая попытка была предпринята с началом
СВО. Но что в итоге? Мобилизация и «войны артиллерии» в стиле
Первой мировой, явно выходящие за рамки базовой концепции.
При этом украино-натовский союз, наоборот, наращивает
технологичность своих действий. «Сетецентрическая» составляющая
приобретает всё большее значение. Ведущаяся на Западе плановая
интенсивная подготовка украинских резервов осуществляется именно
в рамках этой концепции (“Army Multi Domain Operation” или
“Network-Centric Warfare”) и базируется на применении передовых
тактических алгоритмов с использованием новейших вооружений и
технических средств.
Например, Великобритания по плану лета 2022 года готовила 10
тысяч украинских военнослужащих каждые 120 дней, а в дальнейшем
заявлено о 15 тысячах. Это факт важно осознать. То есть даже тогда,
когда украинская армия отступала, её боеготовый сегмент был
извлечен и отправлен на четырехмесячную подготовку. Результатом
стало широкомасштабное наступление осени 2022 года. Вывод в этой
связи очевиден.
Вопрос — где и когда произошел сбой в российской стратегии? Мы
говорим не о политических решениях, а о военной и специальной
составляющей именно относительно практических механизмов
реализации, оставляя за рамками политические расклады.
При анализе неудач Российской армии в ходе СВО важно уйти от
соблазна найти какую-то одну ключевую причину. Подобное
упрощенчество никогда не позволит по-настоящему решить вопрос.
Необходимо увидеть комплекс и систему. Иначе постоянные попытки
одним движением разрешить проблему будут лишь приводить к
дальнейшим потерям.
 Мы удержимся от излишней детализации внутриэлитных
российских союзов и коллизий, и их препарирования ввиду того, что
они, при всё кажущейся важности, увлеченности ими игроков,
уверенности в исключительной значимости таковых, реального
ключевого значения сами по себе не имеют. Без наличия прямого
военного ресурса, мотивированных сил — это лишь водители,
крутящие по недоразумению руль без самого автомобиля.
При этом мы исходим и из того, что в российских неудачах на
фронте и деятельности спецслужб, несомненно, присутствует
человеческий фактор. Этот фактор, вероятно, имеет своё приложение в
формах коррупции, государственной измены и некомпетентности.
Рассматривать уровень коррупции и её влияние на обстановку как
самостоятельный процесс мы смысла не видим. Во-первых, коррупция
не является верхнеуровневой выделенной сущностью или субъектом,
субъекты — её организаторы; во-вторых, её высокий уровень и так
очевиден и в подтверждениях в рамках этой работы не нуждается.
Если мы займемся коррупцией как таковой, то получим довольно
рутинное, или местами скандальное описание тотальных прорех
системы на всех уровнях без выявления реальных предпосылок.
Потому что если система кадавром настроена лишь потреблять и
самосохраняться, то это не отвечает ни на вопросы о динамике, ни на
вопросы, как так получилось, что исчезли другие функции, ни на то,
по каким принципам она самоорганизуется и является допустимой и
тем более оптимальной.
И, в-третьих, при должном регулировании процессов в
экстремальных условиях этот фактор низводится до сопутствующего.
Во время боевых действий воевать нужно с материальным врагом, без
лишних эвфемизмов консолидируя и наращивая такие же
материальные ресурсы и организуя системы объективного и
достаточного управления. Об этом мы тоже подробнее поговорим в
дальнейшем.
Что касается государственной измены, то, с оглядкой в прошлое,
очевиден фактор предательства в макрополитических и военных
процессах.
Со времен Сунь-цзы роль шпионов в войне не подвергалась
сомнению. Российское общество довольно открыто, а его элиты до
СВО были значительно вовлечены в процессы западной цивилизации.
Даже намного более закрытый и идейно обособленный Советский
Союз знал доказанные примеры государственных предателей самого
высокого ранга, в том числе и в системах спецслужб (Калугин,
Пеньковский, Поляков, Гордиевский, Лялин, Чернов и пр.). С учетом
специфичности данного вопроса нет никакого смысла пытаться его
прояснить путем анализа. Можно лишь предположить, что раз в
прошлом этот фактор имел своё негативное значение, то и в проблемах
СВО по аналогии он не мог не присутствовать. И на этом пока
достаточно.
Относительно некомпетентности, следует признать —
значительная часть российского госаппарата строит свою деятельность
по имитационным моделям. Отдельно изучим в этой связи
взаимосвязанные со СВО проблемы промышленности и экономики.
Для начала же рассмотрим структуру задействованных в СВО
изначально Россией сил.
Во-первых, наиболее массовую и ударную составляющую —
армейскую.
По неоднократно озвученным в СМИ и интернете данным,
основным ударным организмом стали батальоннотактические группы
(БТГ). Возможно, предполагалось, что такая форма позволяет
наиболее эффективно обеспечить маневренность, гибкость управления
и обеспечения решаемых задач. И в самом начале СВО так и было.
Например, по экспертным оценкам к Киеву Российская армия подошла
составом около шести БТГ.
Можно предположить, что в общей сложности таковых БТГ на
начальных этапах СВО было не более 120–140, причём формировались
они из разных родов и видов войск — морской и сухопутной пехоты,
десантников.
Однако, формат БТГ хорош при решении локальных задач, или как
гибкий инструмент реагирования на резкое изменение обстановки. Но
при массовом задействовании личного состава, острой необходимости
постоянной поддержки пехоты артиллерией, бронетехникой, а тем
более в окопных боевых действиях или масштабных наступательно-
штурмовых операциях подобная организационная модель
представляется крайне сомнительной.
Обособленные батальоны и отряды неустойчивы ни в обороне, ни в
атаке, не имеют достаточных сил и резервов. В таких процессах
намного более надежна традиционная структура «полк-дивизия».
Возвращаясь к задействованным силам, расчету по БТГ, вероятно,
означает, что с учетом минимального резерва армейская составляющая
фронта перекрывала личным составом около 60 тысяч личного состава
на линию соприкосновения порядка тысячи километров.
Простая арифметика — базово, примерно 60 бойцов на километр (а
в некоторых случаях значительно меньше). Конечно, эта логика
накладывается на специфику местности, лесистость-гористость,
наличие водных преград, необходимость штабного и тылового
обеспечения, концентрации в моменты наступлений, обеспечение
логистики, резерва, ротаций и, конечно же, выбытие раненых и
погибших.
Итогом, естественно, становится острая нехватка личного состава.
Её постарались восполнить добровольцами и бойцами ЧВК, из
которых, по упоминаемым в интернете данным, было сформировано
примерно 20 легких мотопехотных добровольческих батальонов (так
называемых БАРСов — боевых армейских резервов специальных) и
порядка 20 отрядов специального назначения, подчиненных, вероятно,
военной разведке, и имеющих армейскую диверсионно-
разведывательную функцию. Активно и на износ также
использовались силы луганского и донецкого ополчения, т. н.
«народной милиции».
Однако изначальный расчет не сработал и здесь.
Отсутствие тяжелого вооружения, бронетехники и артиллерии у
БАРСов несмотря на то, что значительная часть бойцов были
высокомотивированы и подготовлены, не позволило формировать из
них самостоятельные прорывные или оборонительные структуры.
Бронетехнику, да и просто автотехнику часто приходилось выменивать
у армейцев, как-то договариваться, приобретать другими
ухищрениями. Но это не дает фронтовой стабильности.
Что касается диверсионно-разведывательных отрядов, то, после
того, как стало понятно, что первоначальный «блицкгриг», где те, в
режиме ЧВК, вероятно, должны были привлекаться для задач работы
по прорывам, зачисткам отдельных непокорных территорий и важных
объектов на фоне контроля Киева, не состоялся, они стали
задействоваться лишь как штурмовая пехота, наравне с военным
спецназом.
 Несмотря на громкие названия, никакой массовой диверсионной
работы для обеспечения задач СВО организовано не было.
Существуют разные мнения на счет того, почему так, и это
действительно большая интрига.
С одной стороны, часто возникают ссылки на чеченский опыт, где
военный спецназ в горах и лесах боролся с террористами. Следом был
сирийский опыт, где Российской армии тоже не противостояла хорошо
подготовленная армия целого многомиллионного государства.
О негативном влиянии этого опыта на СВО мы подробнее
поговорим в разделе об опыте донбасском. Ведь у чеченских и
сирийских инсургентов не было ни ракетных войск, ни иных
высокоэффективных средств поражения, ни объектов работы в виде
хорошо оборудованных командных пунктов и пунктов управления
ПВО, логистических авиа- и железнодорожных каналов поставки из-за
границы техники и вооружения, на уничтожение чего и должен быть
ориентирован военный спецназ.
За всю СВО к нынешнему моменту в публичном поле нет ни
одного сообщения о подобных акциях с российской стороны.
Многочисленные публичные факты подтверждают то, что такие
российские подразделения используются как штурмовая пехота.
Аргумент о том, что подобная диверсионно-разведывательная по
стратегическим объектам противника работа невозможна ввиду
понесенных в ходе СВО больших потерь в Гостомеле, под Харьковом и
т. д., тем более не имеет смыла, да и не соответствует
действительности.
К примеру, отдельные, хорошо подготовленные, имеющие боевой
опыт и мотивированные бойцы из числа ранее воюющих за
республики Донбасса граждан Украины, часто имеющие даже
действующие украинские документы, не выполняли свою основную
специальную функцию, но несли большие потери на передовой.
Вот эти формирования изначально и стали «усилителями»
немотивированных армейских подразделений. Однако, эти наиболее
подготовленные структуры, а с ними и часть десанта ВДВ, морпехов,
оказались при этом недостаточно вооружены артиллерией,
бронетехникой.
В то же время перенасыщенные, но немотивированные армейские
части завязли на территории противника, утеряли столь важное для
других военное имущество. Штабное управление оказалось
неспособным своевременно оценить реальный потенциал своих
формирований, быстро и гибко перераспределить ресурсы и
обеспечить их эффективное освоение.
В этих процессах, в армейской «пищевой цепочке» извечный поиск
виноватых заканчивался вопросом — кто пойдет на штурм?
Молодёжь, заключившая контракт после срочной службы по
причинам стабильной зарплаты и военной ипотеки, оказалась
совершенно немотивированной к такому уровню риска и
самопожертвования.
И тогда, в режиме поиска «пожарной команды» теми, кто
демонстрировал высокую боевую выучку и мотивацию, стали затыкать
прорехи.
В итоге военный спецназ как особая и уникальная армейская
боеготовая страта в какой-то момент фактически прекратил своё
целостное существование. Вместе с ним подобная участь постигла и
спецназ добровольческий — так называемые ДРО — диверсионно-
разведывательные отряды. Массовые потери командного состава и
боеспособных бойцов оставляли по итогу лишь «остовы».
Причём в это же самое время противник продемонстрировал
высокую эффективность военного спецназа, но при правильном
использовании. Во всех наступательных операциях ВСУ[2] периода
лета-осени 2022 года одной из главных сил прорыва стали мобильные
группы, выполняющие либо диверсионно-разведывательные, либо
штурмовые задачи. Разница штурмов между сторонами, однако,
состояла исключительно в нелинейности использования.
Как писал один из идеологов современных войн Гали-отти, «В
настоящее время наряду с традиционными внедряются
нестандартные приемы. Повышается роль мобильных межвидовых
группировок войск, действующих в едином разведывательно-
информационном пространстве за счет использования новых
возможностей систем управления и обеспечения. Военные действия
становятся более динамичными, активными и результативными.
Исчезают тактические и оперативные паузы, которыми противник
мог бы воспользоваться. Новые информационные технологии
позволили значительно сократить пространственный, временной и
информационный разрыв между войсками и органами управления».
 И как показал опыт одного из главных осенних сражений за
Красный Лиман с негативным для российской стороны финалом, ВСУ
активно и успешно реализовали этот метод. Множество мобильных
межвидовых групп, имеющих надежную закрытую связь, большое
количество малых беспилотных летательных аппаратов (БЛА, БПЛА)
и других средств разведки, прорывались во фланги и
дестабилизировали российскую оборону.
Деморализованные, не имеющие связи и достаточной
разведывательной информации, твердого и своевременного
управления российские солдаты часто оставляли позиции, считая, что
такой натиск означает широкий прорыв фронта крупными силами,
хотя в реальности чаще всего имели дело с довольно малочисленным
врагом. Мобильные группы окружали поселки и блокировали их,
отказавшись от патологической российской практики лобовых
штурмов укрепрайонов.
Увы, российская сторона, в свою очередь, фактически
проигнорировала этот подход несмотря на изначальное наличие сил и
средств для его реализации. Классический пример забивания гвоздей
микроскопом сработал и здесь.
Клаузевиц: «Бой есть борьба, а цель последней — или уничтожить,
или преодолеть противника; противником в каждом отдельном бою
является та вооруженная сила, которая нам противостоит…
Что значит преодолеть противника? Не что иное, как уничтожить
его вооруженные силы смертью, ранами или же каким-нибудь иным
способом, будь то раз навсегда или в такой лишь мере, чтобы
противник отказался от дальнейшей борьбы. Таким образом, закрывая
пока глаза на все особые, частные цели боев, мы можем рассматривать
полное или частичное устранение противника как единственную цель
всякого боя.
Если это утверждение правильно, то придется признать, что подход
к уничтожению неприятельских сил лишь как к средству, причём
целью всегда будет нечто другое, правилен только в своём логическом
построении, но он может привести к ошибочным выводам, если
упустить из виду, что именно уничтожение неприятельских
вооруженных сил опять-таки содержится в этой цели боя и что она
представляет лишь слабое видоизменение стремления к уничтожению
противника.
 Такое упущение привело во времена, предшествовавшие последней
военной эпохе, к совершенно ложным взглядам и тенденциям,
породило обрывки систем, при помощи которых теория рассчитывала
тем выше подняться над простым ремеслом, чем меньше в ней будет
стремление пользоваться подлинным инструментом, т. е.
уничтожением неприятельских боевых сил…
Доказательство этого утверждения представляется нам
чрезвычайно простым; оно кроется в том времени, которого требует
всякая сложная (искусная) комбинация. Вопрос о том, что даст
больший результат, простой ли удар или более сложный, искусный,
может быть без колебаний разрешен в пользу последнего, если
противник мыслится как пассивный объект. Но каждый сложный удар
требует больше времени; это время должно быть ему предоставлено, и
притом так, чтобы контрудар против одной части не помешал целому
закончить необходимые приготовления к нужному успеху. Если
противник решится на более простой удар, выполнимый в короткий
срок, то он предупредит нас и затормозит успех большого плана.
Поэтому при оценке сложного удара надо принимать в расчет все
опасности, которые угрожают ему в процессе подготовки; применять
это средство можно лишь тогда, когда нет оснований опасаться помехи
со стороны неприятеля путем более короткого удара. При наличии же
такого опасения надо самому выбирать более краткий путь и идти по
пути упрощения постольку, поскольку того требуют характер
противника, условия, в которых он находится, и прочие
обстоятельства.
Таким образом, наше мнение клонится не к тому, что простой удар
самый лучший, но что не следует замахиваться шире, чем то дозволяет
место, и что дело тем скорее сведется к непосредственному бою, чем
воинственнее будет наш противник. Таким образом, не только не
следует пытаться превзойти противника в создании сложных планов,
но, наоборот, надо стараться всегда опережать его в противоположном
направлении».
 ГЛАВА 2
Под Харьковом
Крайне характерным для анализа и оценки первоначальных
процессов СВО в феврале 2022 года является попытка прорыва в
Харьков силами штурмовых разведгрупп. Харьков, как неформальная
вторая столица Украины с её пророссийской составляющей, был
вторым после Киева военнополитическим приоритетом.
Степень проблем восприятия обстановки и просчетов в анализе и
планировании подтверждает тот факт, что по опубликованным в
интернете данным некоторым подразделениям российских сил были
розданы минимальные боекомплекты. Были и такие, кто получал лишь
травматическое оружие.
Клаузевиц: «В таких вещах, как война, ошибки от
доброжелательности являются худшими из всех… Добросердечные
люди могут, конечно, полагать, что существует некий оригинальный
способ обезоруживать и побеждать противника без пролития большого
количества крови, они вольны также думать, что именно в этом и
заключаются подлинные достижения искусства воевать. Звучит это
привлекательно, но на деле является обманом, который необходимо
открыть. Война есть крайне опасное дело, в котором наихудшие
ошибки происходят от доброты».
Вероятно, основной костяк штурмующих — отряды ЧВК и
военной разведки. Усиление — подразделения Росгвардии и 25-й
мотострелковой бригады.
Короткое обобщение задачи — прорваться в город, захватить
здание СБУ на улице Мироносицкой, аэропорт и тракторный завод.
«Там вас встретят». По военным Украины был дан приказ открывать
только ответный огонь.
Мероприятие проходило 27 февраля, через трое суток после начала
СВО.
Ядро операции — 2-я бригада российского военного спецназа.
Команда на начало операции поступила до полного прибытия и
размещения сил поддержки. Первые жертвы появились в лесополосе
на подходе к городу, когда одна из колонн попала в хорошо
организованную засаду. При попытке украинцами взять в плен одного
из медиков, тот подорвал себя гранатой.
Спецназовцы и бойцы ЧВК тремя колоннами выдвинулись в город
на бронированных «Тиграх» и «КАМАЗах» с бронекапсулами, где
растянулись по улицам мегаполиса. Там их методично начали
обстреливать и уничтожать тактически грамотно рассредоточенные
силы противника.
В итоге, вместо захвата и удержания административных зданий
одна часть группы на двух «камазах» и трех «тиграх» была разбита в
районе Дендропарка. Основная же группа спецназовцев (три взвода на
четырех «тиграх») вынуждена была занять оборону в городской
средней школе № 134.
Попытки вызвать подкрепление не увенчались успехом. 19-ть
бойцов и офицеров в ходе десяти часового боя были убиты, трое
попали в плен.
Были ли сделаны выводы? С учетом того, что 8-го марта в боях за
Харьков гибнет значительная часть другого специального
добровольческого подразделения во главе с командиром под позывным
«Хулиган», можно предположить, что нет.
Вероятно, именно неудачи под Киевом и Харьковом завершили
изначальный план СВО. Последующая воинственная риторика и
стратегические маневры предполагали уже поиск альтернативных
вариантов развития ситуации.
Клаузевиц: «При ближайшем рассмотрении станет само собой
ясным, что и удары, наносимые вооруженными силами неприятеля, и
захват его областей, преследующий цель увеличить расход
неприятельских сил, имеют различное значение по сравнению с
одноименными действиями, предпринимаемыми в целях сокрушения.
Мы не должны смущаться, что в большинстве случаев это различие
будет очень незначительно в действительной жизни, при слабых
поводах к вражде самые тонкие оттенки отношений имеют решающее
влияние на характер применения сил. В данном случае мы стремимся
лишь показать, что при известных условиях, кроме уничтожения сил
врага, имеются и иные пути достижения поставленной цели и что эти
пути не содержат в себе внутреннего противоречия, не являются
абсурдом и даже не составляют ошибки.
Помимо обоих указанных способов имеются ещё три своеобразных
пути, непосредственно ведущих к увеличению затрат сил противника.
Первый — это занятие неприятельской территории, но не для
удержания её за собой, а с целью собрать с неё контрибуцию или даже
опустошить её.
Непосредственной целью в данном случае будет не завоевание
страны, не сокрушение вооруженных сил противника, а нанесение ему
как врагу вообще убытков. Второй путь будет заключаться в том,
чтобы дать нашим операциям целеустановку преимущественно на
увеличение убытков неприятеля. Ничего нет легче, как наметить два
различных направления для усилий наших вооружённых сил; из них
одно, безусловно, заслуживает предпочтения в том случае, если дело
сводится к тому, чтобы сокрушить неприятеля; другое является более
прибыльным, если о сокрушении не может быть и речи.
Принято признавать первое направление более военным, а второе
— более политическим. Но, становясь на высшую точку зрения, мы
придем к выводу, что оба они одинаково военные, и каждое из них
является целесообразным постольку, поскольку оно отвечает данным
условиям.
Третий путь — изнурения врага — по количеству обнимаемых им
случаев наиболее важный.
Мы выбрали это выражение не только для того, чтобы одним
словом определить предмет, но и потому, что оно вполне выражает
соответствующее понятие; это не только риторический оборот речи,
как может показаться на первый взгляд…
Пусть осторожный полководец при ничтожных политических
целях, при слабых мотивах, незначительном напряжении сил искусно
нащупывает на поле сражения и в тиши кабинета пути, ведущие к
миру, без крупных кризисов и кровавой развязки утилизирует
специфически слабые стороны армии и правительства противника.
Если его предположения достаточно мотивированы и дают
основание рассчитывать на успех, мы не в праве его за это укорять,
однако должны потребовать, чтобы он всё время помнил, что идет
обходными тропами, где его может настигнуть бог войны. Полководец
ни на минуту не должен спускать глаз с противника, иначе он рискует
попасть под удары боевого меча, имея в руках только франтовскую
шпагу».
 ГЛАВА З
О планировании и боевом
потенциале
После ухода СВО в затяжное состояние, нередко можно встретить
критику стратегического планирования операции.
Например, существует мнение о том, что приоритетами
наступления должны были стать не девять, а три-четыре направления с
имитацией, но не задействованием реальных сил на второстепенных
локациях с целью сковывания фронта.
Соответственно, после осознания сложности удержания всех
маршрутов прорыва, правильным было бы не одномоментное
оставление Киевского, Сумского, Черниговского участков как это
произошло при Стамбульских переговорах, но передислокация с
одного из них с соответствующим усилением остальных с целью
сохранения возможностей рассекающих ударов.
Другим аргументом приводится пример молниеносной
Карабахской войны 2020 года, когда Азербайджан сумел быстро
перекрыть ключевой Лачинский коридор снабжения, сковать силы
противника вдоль всего фронта, выявить самое слабое направление на
оборонительной «линии Оганяна» и прорвать его, после чего
достигнуть психологического эффекта взятием символически
значимого города Шуша.
По этой аналогии нередко озвучивается альтернативный сценарий
российского северо-восточного наступления вдоль берега Днепра, что
обеспечивало бы как быстрое продвижение, защищенное естественной
речной преградой, так и отсечение украинских сил от логистических
схем снабжения со стабильным уменьшением их военной мощи и
возможностей.
Параллельным наступлением в таком случае охватывались бы
соседствующие Черниговская и Сумская области, с их удобной
степной местностью, без крупных, легко превращаемых в
непреодолимые крепости городов и массивных промышленных
объектов.
При одновременном ударе с белорусского плацдарма в
Галицийском направлении, это позволяло достичь классической
военной стратегической задачи по локализации и изолированию театра
военных действий (ТВД), перекрытию внешнего и внутреннего
снабжения и быстрому рассечению сил противника.
Добавление сюда Киевского прорыва и создавало бы в таком случае
те самые четыре, а не девять векторов движения со
скоординированной стратегией и тактикой.
На Донбассе, в таком случае, местные войска удерживали бы
ключевой боеготовый сегмент вооруженных сил Украины, не
ввязываясь при этом в опустошающие и обескровливающие бои в
крупных населенных пунктах вплоть до отсечения наступающими
российскими силами в отношении донбасской группировки Украины
со стороны Харькова и Гуляйполя.
Подобные планы и сценарии, однако, не учитывают специфики
выбранной изначально концепции в виде СВО, а не войны, где. как мы
помним, чисто военный расчет ставился в зависимость от кулуарно-
специальных планов.
По этой причине критика военной стратегии СВО представляется
весьма условной, и не отражающей обстоятельств этого планирования.
Поэтому считаем более правильным изучить базовые возможности и
концепции Российской армии, которые неизбежно служат основой
любого из возможных планов.
Очевидно, что при планировании войны будущего российским
Генштабом была сделана ставка на ракеты, бронетехнику, артиллерию
и авиацию.
Вероятно, военное планирование сводилось к концепции, согласно
которой противником выделялись крупные державы, сдерживание
которых предполагалось осуществлять силами ядерной триады,
тактическим ядерным оружием, высокоточным ракетным
вооружением.
Сухопутные войска, вероятно, предполагались использоваться в
боевых действиях малой интенсивности, по аналогии с Сирией, не
требующих глобальных решений и ресурсов.
 Как показал последующий опыт, главная ошибка такого сценарного
варианта — недооценка роли пехоты в её взаимодействии с
артиллерией и авиацией.
Клузевиц: «Уничтожающее начало огневого действия в наших
современных войнах имеет, очевидно, наибольшую действительность;
тем не менее столь же очевидно, что на индивидуальный бой, лицом к
лицу, надо смотреть как на подлинную основу боя.
На войне армия, состоящая из одной артиллерии, являлась бы
полной нелепостью, армия же, состоящая из одной кавалерии,
мыслима, но сила её имела бы крайне ничтожную интенсивность.
Армия, состоящая из одной пехоты, была бы не только мыслима, но и
гораздо более сильна».
Математическое сравнение складских запасов вооружения, ракет,
совокупной огневой мощи, авиации, ошибки в анализе готовности
натовских иерархов оказать Украине столь мощную поддержку, и,
самое главное, смещение ставки войны с пехотной составляющей
сыграли с российской стороной злую шутку. На войне два плюс два
никогда не четыре. Иногда пять, иногда ночь, иногда вторник, иногда
миллион. При этом такая абстракция стратегических последствий
требует особой тщательности и детальности в процессах тактических.
Здесь к месту вспоминается известное высказывание В. Ленина:
«Самое опасное в войне, которая начинается при таких условиях, как
теперь война с Польшей, самое опасное — это недооценить
противника и успокоиться на том, что мы сильнее. Это самое
опасное, что может вызвать поражение на войне, и это самая
худшая черта российского характера, которая сказывается в
хрупкости и дряблости.
Важно не только начать, но нужно выдержать и устоять, а
этого наш брат россиянин не умеет. И только длительной выучкой,
пролетарской дисциплинированной борьбой против всякого шатания и
колебания, только посредством такой выдержки можно довести
российские трудящиеся массы, чтобы они от этой скверной привычки
могли отделаться».
Следует сделать шаг назад и зафиксировать важный вывод:
несмотря на все технологические достижения, усиление мощи средств
поражения и качества разведки, главенствующая роль на поле боя
сохраняется за пехотой в широком смысле человеческого ресурса, с
оружием в руках захватывающего и удерживающего пространства и
объекты.
Казалось бы — несколько барражирующих высокоточных
боеприпасов или массированный удар реактивной или ствольной
артиллерией способны уничтожить скопления личного состава и места
дислокаций. Это так. Более того, зачастую солдаты вообще не
вступают в бой или делают это крайне редко. И тогда неделями не
меняются патроны в автоматных магазинах. Но верно и другое — в тот
момент, когда начинается атака и активная оборона — главным
фактором успеха остается всё-таки человеческий ресурс.
К чему привела недооценка роли пехоты? К тому, что необходимый
комплекс мер по её обеспечению оказался так же сорван. Например,
одна из острейших проблем начального периода СВО — нехватка, или,
скорее полное отсутствие БПЛА тактического уровня.
В Российской армии были разработаны и поставлены очень
приличные боевые наступательные БПЛА («Орион», «Корсар»,
«Форпост», «Альтиус»). Даже разведывательные аппараты типа
«Орлан-Ю» использовались как ударные. Но их оказалось мало!
Выход в итоге, конечно, был найден.
На поле боя появилась «Герань-2». Но с решением тактических
задач на фронте она тоже имела мало общего.
Более того, отсутствие средних или тяжелых БПЛА типа «Орлан-
ЗО», позволяющих точное наведение артиллерии и коррективы боя,
привело к повышенному расходу снарядов «на ощупь», и, как
следствие, снарядному голоду. Если бы артиллерия была своевременно
переведена на арт-блокноты, цифровые метеостанции, офлайн-карты и
корректировалась мощными дронами и средствами космической
разведки, то и проблема нехватки снарядов не была бы столь острой.
А как же с малыми БПЛА для разведки в составе малых групп и
тактических подразделений, выполняющих функции «летающих
биноклей» и средств ближней разведки?
И вот их не оказалось вообще. А те армейские, что были, крайне
сложно ремонтировались, запчасти в ограниченном количестве
поступали извилистыми непростыми путями. Фактор ускоренного
армейского износа, необходимости гибкого подстраивания под
особенности и специфику конкретных условий боевого применения
учтен не был. Зачастую купить запчасть к «коммерческим»
квадрокоптерам или провести своими силами в полевых условиях их
модернизацию оказалось намного проще, чем пытаться пробить
армейскую бюрократическую стену.
В ходе СВО данная проблема решалась почти исключительно за
счет спонсоров и частных закупок. Почему так произошло? Очевидно,
из-за недооценки данного фактора БЛА в армейском планировании. Но
как могло случиться так, что важнейший вопрос эффективной работы
личного состава оказался вне сферы достаточного обеспечения? Такое
возможно только тогда, когда недооценивается сам фактор личного
состава.
Именно этот вывод подтверждает нехватка или отсутствие всего
того, без чего работа пехоты невозможна или затруднена — средства
индивидуальной защиты (каски и бронежилеты), связь, медицина,
элементарные средства обеспечения жизнедеятельности. Зачем они,
если всё решает ракета или самолет? Итог мы увидели.
Более того, столь уже широко известная проблема БИЛА имеет и
следующую, вполне ближнесрочную перспективу —
широкомасштабное использование роев дронов, управляемых
искусственным интеллектом. Способность традиционных средств
ПВО противодействовать этому вызывает большие сомнения. И если
уже сейчас не решать эту проблему, как и не развивать собственные
возможности, то в ближайшее время новый военно-технологический
кризис будет неизбежен.
Недооценка роли пехотного личного состава повлекла за собой и
стратегические ошибки планирования. Традиционный подход, при
котором одной из ключевых задач является локализация театра
военных действий, также оказался забыт. Зачем отсекать отдельную
локацию, если в ней некому сражаться? Просто наносим удары
ракетами.
В то же время противник, руководствуясь классическими
алгоритмами военной теории, отсекал логистические каналы поставок
снабжения Российской армии, чем неоднократно добивался
отступлений без изнурительных лобовых боев.
Если бы аналогичный подход реализовывался Россией изначально,
а главный акцент был бы сделан на полноценной изоляции от
западных поставок, последующая картина была бы другая. Да,
Украина занимает протяженную территорию. Но когда целями были
поставки ГСМ, остальные цели и инструменты для этого
автоматически становились вторичными. Итог известен.
Причём, когда эффективность высокоточных ударов оказалось
иной, чем виделась в планах, штабное планирование опять сделало
крен и теперь уже пехотные подразделения зачастую шли вперед без
достаточной артиллерийской, авиационной, ракетной,
разведывательной поддержки.
Выяснилось, что настройка баланса театра военных действий —
это одна из базовых проблем российского военного управления.
Штабы просто не владели достаточной полнотой реальной, а не
докладной информации, и не имели отработанных организационных и
технических инструментов слаживания и взаимодействия.
Клаузевиц: «Лучшая стратегия состоит в том, чтобы всегда быть
возможно более сильным; это значит прежде всего — быть вообще
сильным, а затем — и на решающем пункте».
Но что тогда в стране, помимо досужих рассуждений, является
базой военного планирования и сценарных вариантов будущих ТВД?
Такой документ есть. Этой военной конституцией в России является
Военная доктрина. Принята она была в 2014 году, и вот теперь у нас
есть все права оглянуться и понять, насколько оценки и планы были
верны. Ведь именно на её основании осуществлялась последующая
логика военного строительства.
Её изучение в условиях СВО — совершенно не рутинное и не
канцелярское занятие. Ведь именно в ней «на основе анализа военных
опасностей и военных угроз Российской Федерации и интересам её
союзников сформулированы основные положения военной политики и
военно-экономического обеспечения обороны государства».
Здесь важно обратить внимание на фразу о союзниках — ведь
именно в связи с угрозами союзникам — ЛДНР — и была начата СВО.
Тут, кстати, о СВО, хоть и несколько риторически, но в контексте
предвидения. В Доктрине определяется военная терминология —
дифференцируются виды войн, раскрываются понятия военных и
вооруженных конфликтов, определяется разница между ними.
Вот только термин и содержание «СВО» там не предусмотрены.
Доктрина принята 25 декабря 2014 года — то есть после Майдана и
создания ЛДНР. А это значит, что условия, приведшие в итоге к СВО,
уже возникли.
 К тому же, рассматривая характерные черты и особенности
современных военных конфликтов, доктриной подчеркивается
«комплексное применение военной силы, политических,
экономических, информационных и иных мер невоенного характера,
реализуемых с широким использованием протестного потенциала
населения и сил специальных операций».
Сама Украина в Доктрине прямо не упоминается. Но косвенных
отсылок более чем достаточно.
«Неурегулированными остаются многие региональные конфликты.
Сохраняются тенденции к их силовому разрешению, в том числе в
регионах, граничащих с Российской Федерацией».
К угрозам отнесены: «наличие (возникновение) очагов и эскалация
вооруженных конфликтов на территориях государств, сопредельных
с Российской Федерацией и ее союзниками», «установление в
государствах, сопредельных с Российской Федерацией, режимов, в
том числе в результате свержения легитимных органов
государственной власти, политика которых угрожает интересам
Российской Федерации»'.
Здесь необходимо ещё раз вернуться к формату СВО и его
изначальному планированию. Нужно сверить текущую картину и
базовые представления российского политического и военного
руководства о том, как может развиваться конфликт. Военная доктрина
определяет этот алгоритм следующим образом:
«а) комплексное применение военной силы, политических,
экономических, информационных и иных мер невоенного характера,
реализуемых с широким использованием протестного потенциала
населения и сил специальных операций;
б) массированное применение систем вооружения и военной
техники, высокоточного, гиперзвукового оружия, средств
радиоэлектронной борьбы, оружия на новых физических принципах,
сопоставимого по эффективности с ядерным оружием,
информационно-управляющих систем, а также беспилотных
летательных и автономных морских аппаратов, управляемых
роботизированных образцов вооружения и военной техники;
в) воздействие на противника на всю глубину его территории
одновременно в глобальном информационном пространстве, в
воздушно-космическом пространстве, на суше и море;
 г) избирательность и высокая степень поражения объектов,
быстрота маневра войсками (силами) и огнем, применение различных
мобильных группировок войск (сил);
д) сокращение временных параметров подготовки к ведению
военных действий;
е) усиление централизации и автоматизации управления войсками
и оружием в результате перехода от строго вертикальной системы
управления к глобальным сетевым автоматизированным системам
управления войсками (силами) и оружием;
ж) создание на территориях противоборствующих сторон
постоянно действующей зоны военных действий;
з) участие в военных действиях иррегулярных вооруженных
формирований и частных военных компаний[3];
и) применение непрямых и асимметричных способов действий;
к) использование финансируемых и управляемых извне
политических сил, общественных движений-».

Таким образом, мы четко видим предполагаемый модуль —

мобильное маневрирование, точечные удары и современные
технологии. Это представление, конечно же, не требует слишком уж
усиленного развития массовой армии в модели Великой
Отечественной войны (ВОВ) и Советской Армии (СА). Как показала
практика — это ошибка. Ну, или была бы не ошибка, если бы
изначальный план скоротечной СВО был успешен.
Кстати, особый интерес представляет пункт «з». Как мы видим,
важная роль ЧВК и добровольцев всё же осознавалась. К сожалению,
крен в сторону точечных вооружений и ЧВК слишком сильно ослабил
традиционную армейскую составляющую.
Следствие — мобилизация. Причём, говоря о мобилизации, нельзя
не затронуть проблемы её технического исполнения. Почему же страна
с опытом участия всего населения и всего народного хозяйства в
обороне от немецкой агрессии, борьбы с последствиями
чернобыльской аварии, оказалась в затруднении перед задачей
быстрого и эффективного обеспечения необходимых
мобилизационных процессов? Нам видится, что причиной является
всё то же базовое ошибочное представление о войнах как скоротечных
точечных операциях.
 И ещё одно следствие — сокращение в ходе военных российских
реформ или, скорее, полное уничтожение так называемых
«кадрированных» частей. Такие части, сохраняя базовый офицерский
штат и имея полное материальное оснащение, позволяли быстро
насытиться резервистами и прийти в бое-готовое состояние. Это были,
в основном, полки и дивизии.
Подобная организационная структура позволяла достигать
самодостаточных военных структур. Судя по всему, желание
сэкономить, «освоить» занимаемые площади и территории, отсутствие
предвидения широкоформатных боевых действий привели к
указанному результату.
Ирония состояла в том, что Украина, наоборот, стала развивать
свои вооруженные силы, причем делать это именно на основании
«кадрированных» частей. В этом смысле не сработала старая истина
— посматривай к противнику и не чурайся использовать его опыт. При
этом такие данные должны были, как минимум, вызвать вопросы и
соответствующие реакции.
Судя по всему, российский генералитет на момент начала операции
брал за основу своих расчетов некий постоянный состав вооруженных
формирований Украины и их состояние в статике, не особенно
погружаясь в специфику и перспективы их динамического
развертывания.
Например, на начало 2022 года количество личного состава ВСУ
формально составляло 215 тысяч человек. Такой расчет мог бы как-то
прояснить количество задействованных на первом этапе СВО
российских сил с учетом предположения о том, что основная часть
украинской армии находится на Донбассе, растянута, её боеготовность
разная, у офицерского корпуса присутствует скептицизм взглядов на
политическое командование.
Однако в таком расчете отсутствуют пограничники,
госбезопасность, железнодорожные войска, добровольцы
националистических батальонов — все те задействованные в боевых
действиях на Донбассе, благодаря кому реальная боеготовность и
численность вооруженных формирований реально приближалась к 400
тысячам. И это, ещё раз обратим внимание, на начало СВО.
Потому что на следующее после начала СВО утро в Украине была
объявлена полная (не частичная) мобилизация. Нет сомнений, что при
планировании военных операций любой интенсивности и
специальности одна из главных задач — реальная оценка
боеготовности противника, скорости и условий его развертывания.
Только из кадрированных частей спешно было развернуто около
200 пехотных батальонов, всего их стало около 450, что позволяло
обеспечить превосходство на передовой.
Ведь на начало года боевой мобилизационный резерв, с учетом
прошедших за восемь лет бои на Донбассе украинцев, составлял до
полутора (по другим расчетам двух) миллионов человек на 25–30
миллионов, реально оставшихся на Украине за минусом беженцев и
ушедших под контроль России территорий. То есть стандартный
расчет 10 процентов населения дает даже большую цифру
мобилизационного резерва. Причём боеготового, обученного и что
самое главное — мотивированного именно на войну с Россией.
Таким образом, Украине на начало осени 2022 года удалось
мобилизовать в общей сложности от 700 тысяч до миллиона человек, и
при этом сохранить резерв для наращивания этих цифр.
Соответственно запоздалые российские меры осени 2022 года по
«частичной мобилизации» заявленных 300 тысяч являются
догоняющими и явно не соответствуют обстоятельствам театра боевых
действий.
Можно предположить, что эта цифра не оказалась большей лишь
из-за отсутствия для этого достаточных возможностей — полигонов,
казарм, офицерского состава, инструкторов, транспорта и другого
минимально достаточного имущества, вооружения.
Конечно же, в этих процессах сыграло роль и то, что генералитет
готовился к «войне прошлого» и немного к умозрительно
придуманной «войне будущего», не оценив реальные признаки «войны
настоящего».
В итоге, с одной стороны, был повторен опыт начала Великой
Отечественной, когда Ворошилов пытался атаковать танки врага
конницей. Правда, своих Тухачевского, Якира и Убо-ревича,
способных увидеть реальный облик грядущей войны, в этот момент,
судя по последствиям, не нашлось. Во всяком случае, из тех, кто мог
реально изменить ситуацию.
А с другой — возник неудачный косплей американской концепции
«быстрого достижения и преобладания», реализованной в Ираке в
виде операции «Шок и трепет».
Напомним базовые положения концепции:
— Целью являются не только вооружённые силы противника, но и
«общество в широком понимании».
— Война — спектакль, разыгрываемый на телевидении для трёх
разных аудиторий: американской, аудитории противника и
остального мира.
— Ведение как боевых действий, так и информационной войны.
Четыре составляющих “Shock and Awe” согласно авторам
доктрины:
1. near total or absolute knowledge and understanding of self
adversary, and environment;
2. rapidity and timeliness in application;
3. operational brilliance in execution;
4. and (near) total control and signature management of the entire
operational environment.
Этот подход явно учитывался при планировании украинской
кампании СВО.
Однако успешная реализация такой концепции в российских
условиях столкнулась с фундаментальными проблемами: слабой
исполнительской дисциплиной реализации замыслов, проблемами
взаимодействия, неверной самооценкой ресурсов и их недостаточным
адаптированием под условия операции.
В итоге жесткая дисциплина и режим секретности в ходе
организации СВО нивелировались слабой связкой штабного
командования «на земле». Растянутая и непродуманная логистика без
надлежащего боевого охранения привела к многочисленным атакам и
уничтожению колонн и отдельных сил, а ведь логистика — это
особенно важный пункт американской концепции.
Здесь вообще следует учесть, что Российская армия вступила в
СВО с недореформированной системой военной складской логистики.
Советский принцип непрерывной адресной доставки материальной
базы «сверху вниз» для фронта непосредственно на передовую был
заменен на старый натовский подход полнокровного наполнения
«логистических центров» с выдачей потребностей по заявкам. Старым
мы его называем именно потому, что в настоящее время НАТО
перестраивается на фактическую советскую систему,
модернизированную под современные западные потребности и
получившую название “Joint Vision — 2020”.
В итоге сформировался комбинированный принцип, философией
которого была уверенность в том, что война если и будет, то на
территории России, а значительная часть материального обеспечения
стало составлять привлечение внешних партнеров Минобороны «на
аутсорсинг» с лишением армии материально-технической
независимости и гибкости. Этот подход вообще не предполагал
полноценного снабжения за пределами страны. Как следствие,
начавшаяся СВО фактически не вписалась в эту систему.
Судя по всему, чиновники Министерства обороны России слишком
буквально восприняли дефиницию «оборона» в названии своего
ведомства и отталкивались от этого, не учитывая операции, подобные
СВО.
Клаузевиц: «Оборона может непрерывно пользоваться всем тем,
что она заготовила для довольствия войск. Таким образом, по
существу, у обороняющегося не должно быть недостатка в
необходимом, особенно при действиях в собственной стране; но это
положение сохраняет свою силу также и при обороне в
неприятельской стране.
Напротив, наступающая сторона удаляется от своих источников
снабжения и должна поэтому в течение всего времени продвижения
вперед и в первые недели после остановки добывать себе всё
необходимое со дня на день, причём дело редко обходится без
недостачи и затруднений.
В двух случаях эти затруднения достигают высшей точки. Во-
первых, при наступлении — перед тем, как наступит решение; тогда
запасы противника находятся ещё полностью в его руках, а
наступающий вынужден оставить свои запасы позади; он должен
держать свои войска сосредоточенными и поэтому не может
использовать больших пространств, даже его транспорты не могут
следовать за ним, раз только начались боевые передвижения. Если к
этому моменту соответственно не подготовились, то легко может
случиться, что войска за несколько дней до решительного сражения
начнут испытывать лишения и нужду, что, конечно, не является
подходящим средством для успешного введения их в бой.
 Во-вторых, недостаток продовольствия возникает
преимущественно к концу шествия победы, когда коммуникационные
линии становятся чересчур растянутыми, особенно если война
протекала в бедной, малонаселенной, может быть и враждебно
настроенной местности. Какая огромная разница между сообщениями
от Вильно до Москвы, где каждую подводу приходилось добывать
силой, и сообщениями от Кельна — через Льеж, Лувен, Брюссель,
Монс, Валансьен, Камбре — до Парижа, где достаточно коммерческого
договора или векселя для того, чтобы достать миллионы рационов.
Часто от продовольственных затруднений тускнел блеск самых
блестящих побед, чахли силы, и отступление, становившееся
необходимостью, приобретало постепенно все признаки подлинного
поражения».
Вообще, американский подход, раз уж российские военные решили
опираться на заокеанский опыт, требует внимания к деталям. В
условиях же украинской кампании, наоборот, возник тотальный
дефицит средств разведки и связи. И что ещё более важно —
неспособность быстро обобщать и учитывать получаемый негативный
и позитивный опыт в последующем планировании и управлении.
Таким образом, планировщики застряли между стереотипами
прошлого, постмодернистскими, далекими от реальности образами
будущего в формате удобного для чиновников бегства от реальности в
«цифровую абстракцию» и не смогли нащупать настоящее.
Как мы уже указывали, существует мнение, что на советское
военное строительство сильно повлияла уверенность в том, что войны
будущего возможны в двух форматах: либо ядерном, либо военном
конфликте малой интенсивности без широкого задействования
фронтовой армейской составляющей.
В отличие, кстати, от США, которые, получив Вьетнам, убедились
в необходимости развития сухопутной пехоты. Афганистан для СССР
таким примером не стал ввиду специфических условий боевых
действий, локальных задач, часть из которых вполне попадала в
категорию «специальных». Более того, Афганистан состоялся слишком
близко к падению Советского Союза, из-за чего многие выводы
остались нереализованными наработками.
В итоге СВО изначально свелась к попытке формирования
массированного шокирующего воздействия на нескольких ключевых
направлениях. Однако тактическое искусство и уровни взаимодействия
не позволили добиться целостного кумулятивного эффекта.
При этом был фактически проигнорирован важнейший —
психолого-информационный сегмент. Вопрос достаточной мотивации
личного состава, участвующего в операции, и, одновременно,
информационного поражения противника можно признать
нереализованным.
И важно ещё раз отметить, что другой важнейшей и не решенной
на первых этапах СВО проблемой оказалась неготовность размыкания
логистической и пространственной связанности украинских сил.
В случае если бы нарушение логистики доставок грузов,
уничтожение личного состава и ремонтных площадок, своевременное
формирование энергодефицита партизанско-диверсионными и
авиационными ударами, высокоточным оружием состоялись, то
степень последующей военной консолидации и, как следствие, успехов
украинской армии была бы поставлена под большое сомнение. Этого
не произошло.
Более того, изначально планирующийся «сетецентрический»
формат ведения боевых действий был в определенной мере
украинцами перехвачен.
Так, например, хорошо защищенный от традиционных средств
радиоэлектронной борьбы спутниковый интернет “Starlink” от Илона
Маска обеспечил гибкое высокоскоростное и многоуровневое
пространство связи, резко повысив качество столь нужного
взаимодействия между подразделениями. В Российской армии
аналогов подобной системе не нашлось.
Примером уместно привести цитату из украинских СМИ о
практической реализации такого внедрения:
«Вот так выглядит современный командный пункт в ВСУ
благодаря Starlink: командир роты огневой поддержки и главный
сержант роты десантно-штурмовой бригады, соединенные через
Starlink, получают данные с нашего беспилотника, выдают
координаты, находятся в постоянной связи и управляют боем с
планшетов и смартфонов».
Есть и другой вариант использования “Starlink”, который был
детально описан польским интернет-ресурсом “Defence24.pl” в ходе
интервью с воюющим на Украине польским наемником, работающим
на 152-миллиметровой пушке-гаубице в момент наступления
российских войск на Лисичанск. В ходе интервью описывалось, как к
их расчету придали группу операторов БПЛА с терминалом “Starlink”.
При этом операторы БПЛА были размещены в нескольких
километрах перед орудием. Соответственно огонь велся только по
координатам от БПЛА, передающимся через “Starlink”. Ни одного
выстрела нельзя было совершить самовольно, по данным разведки или
иной схеме. Операторы БПЛА также координировали заранее
спланированный быстрый отход расчета для недопущения поражения
контрбатарейной борьбой.
Здесь следует учитывать и то, что практически вся боевая техника
украинцев оборудована цифровыми маяками. Командиру не нужно, как
это часто бывает в российских реалиях, бегать и искать, где же его
танк, орудие, «Урал» или «КАМАЗ». Не нужно присматриваться к
нанесенным на корпуса бронетехники условным знакам и
обозначениям. Достаточно взглянуть на планшет.
С 2015 года в украинской армии используются натовские
радиолокационные станции контрбатарейной борьбы AN/TPQ-36, -37,
-50 и многие другие, синхронизированные с автоматизированным
управлением. Во время артиллерийских и ракетных обстрелов с
российской стороны, планшеты украинского командного состава в
режиме онлайн получают от этих станций соответствующие
координаты. У командира есть возможность мгновенной постановки
задачи на поражение, благо система “Starlink” такую возможность
обеспечивает.
Соответственно, РСЗО HIMARS, гаубицы М777 получают
соответствующую задачу. Все. Время минимально, до 5 минут, эффект
максимальный. Никакой навык и боевая выучка в ручном режиме
такого результата дать не могут.
А что в России? Через восемь месяцев после начала спец-
операции, 23 октября 2022 года на околоземную орбиту был выведен
российский спутник «Скиф-Д», который положил начало созданию
высокоскоростной передачи данных в интересах Российской армии.
Анализ открытой части проекта показывает, что для полноценного
запуска системы необходимо более шестисот подобных спутников.
Данная ситуация много говорит о своевременности процесса.
 Однако всё же было бы неправильно говорить о тотально
превосходящем организационном или материальном ресурсе ВСУ.
Любая армейская автоматизация не является «вещью в себе» и лишь
усиливает должный уровень боеготовности, без которого это
умножение на ноль.
Украинская же армия, имея превосходство в пехоте, просто и
безжалостно бросала своих бойцов на передовую и после их убывания
всё новыми потоками или в режимах ротации постоянно наполняла
фронт личным составом. Людей никто не жалел, а восполняемый
ресурс позволял перевести количество в качество.
Другой вопрос в том, что снабжение украинской армии со стороны
НАТО средствами связи и разведки сопровождалось перестройкой
системы управления и оргштатными изменениями под реальные
условия и имело задачу именно повышения эффективности. Таким
образом, без тотального увеличения личного состава, за счет лучшей
обученности, оснащенности, конечный боевой результат значительно
улучшался. Немалую роль играла в этом и помощь разведданными.
Да, оказываемая разведывательной информацией западного
сообщества помощь весома и играет немалую роль. Однако родимые
пятна общей идентичности наличествуют сполна. Регулярные попытки
«штурмов в лоб» (как в Сухом Ставке, Давыдовом Броде и т. п.)
присутствуют и у украинских сил, хоть и перемежаются
консолидацией тактического мастерства на ключевых участках.
Часто вся стратегия ВСУ сводилась к наступлению на максимально
большом количестве направлений с тем, чтобы нащупать любую
брешь и ударить туда. Фактор большей массы украинских бойцов на
первом, и особенно втором этапе СВО всё же сыграл свою роль.
Не особенно жалея личный состав, украинское командование
массовыми ударами прощупывало российскую оборону и,
обнаруживая стыки, наносило в них удар, приводящий зачастую к
отступлению вполне боеготовых к обороне подразделений. В этом
смысле военная стратегия украинцев не претерпела никаких
изменений со времен Великой Отечественной войны.
Следует в этой связи особенно отметить трудности реальной
боеготовности российских армейских подразделений и их
комплектования. Мы рассмотрим эту проблему отдельно на
конкретном примере «Изюмского стояния» весны — лета 2022 года, но
следует понимать её всеобъемлющий характер.
Если ознакомиться с публикуемой в октябре 2022 года аналитикой
структур НАТО, то видно, как в расчет российского потенциала
укладываются в формулы соотношения техники и личного состава.
Например, 10 танков-один БТГр на тысячу бойцов, сто танков —
соответственно 10 БТГр и десять тысяч бойцов. Вероятно, примерно
так же в начале считали и в российских штабах.
Реальность оказалась иной.
При значительном количестве бронетехники, российские
подразделения оказывались неукомплектованными военнослужащими.
Либо в условиях мирного времени боевые расчеты комплектовались из
срочников, с ожиданием их перевода на контракт. Либо уже на фронте
случались массовые случаи отказа от боевых действий, о чём мы
подробнее поговорим в главе 5 «О мотивации».
Необеспеченная личным составом бронированная и прочая
армейская техника выдвигалась в зону боевых действий. Естественно,
при украинских атаках техника бросалась сразу же. Не хватало ГСМ
для заправки и личного состава для обороны.
В итоге у украинцев оказались новейшие российские танки Т-90А
и Т-90М. Это дало западной прессе повод публиковать в октябре 2022
года статьи под названиями типа «Россия оказалась крупнейшим
поставщиком вооружений для украинской армии», заявляя, например,
о том, что от западных поставок Украина получила 320 танков, а
российскими трофеями — 436. Аналогичные цифры приводились и по
другим образцам. Например, западные поставки БМП — 210, и 452
трофейных, брошенных российской армией.
Даже если поставить эти цифры под сомнение, всё равно факт
массового оставления техники общеизвестен. Причины — нехватка
пехоты, низкий уровень мотивации, взаимодействия, обеспеченности
связью. Отдельно нужно выделить крайне слабое взаимодействие (а
часто его отсутствие) с авиацией и артиллерией.
Здесь нужно понимать, как на практике типичным образом
действовали украинские подразделения в атаке. Средствами
радиоэлектронной борьбы глушилась разношерстная незащищенная
российская связь (если она вообще была). Бронированной штурмовой
группой пробивалась брешь в обороне, чаще всего на стыках позиций
подразделений.
Либо мобильными штурмовыми группами российские позиции
брались в полукольцо и дальше выдавливались. При отступлении
российских войск, те часто попадали в засады, которые украинскими
силами организовывались параллельно прорыву и выдавливанию.
Легкобронированные маневренные броневики позволяли набрать
высокую скорость. Легкие минометы и поддержка боевых дронов
резко повышали в моменте атаки огневую мощь. Бойцы с ПЗРК и
противотанковыми комплексами отсекали вмешательство с воздуха и
попытки прорыва брони.
Качественная разведка, средства связи и управления,
наступательные БПЛА и тактическая связка с артподдержкой
обеспечивали эффект реального времени обеспечения боя.
Ирония состояла в том. что по различным аналитическим данным
на российских военных складах присутствовало довольно большое
количество вполне современных образцов вооружения.
Проблема сводилась лишь к тому, что пользоваться им обучались
лишь «парадные» подразделения в небольшом количестве,
значительная часть личного состава которых с момента объявления
СВО из армии уволилась или понесла значительные потери.
По итогу, даже если такое вооружение и выдавалось бойцам, а в
отчетах, вероятно так и было, то уровень КПД его использования
стремился к нулю, бойцы же старались пользоваться знакомым и
привычным им советским оружием. Так, когда в армии стали массово
выдавать новый автомат АК-12, который, однако, помимо
конструктивных проблем требовал совершенно иного, чем раньше,
навыка прицеливания, его стали массово менять на старые АК-74 или
даже АК-47.
Такая же ситуация была и с новейшими противотанковыми
ракетными комплексами «Корнет». Обученные стрельбе на более
старых образцах ПТРК «Фагот» и «Метис», солдаты просто не умели
прицеливаться по лазерному лучу и пользоваться отличным
тепловизором, входящим в комплект.
И ещё несколько слов о разнице подходов.
Украинские олигархи Ахметов и прочие обеспечивают своими
промышленными предприятиями и мощностями оборудование
оборонительных сооружений. Автоматизированные заглубленные
бункеры — блоки, техника и прочее.
В это же время классическая нехватка шанцевого инструмента на
российской передовой известна повсеместно.
Тяжелый грунт извлекается лопатами, а окопы оборудуются не
соответствующими инженерным стандартам защитными
приспособлениями, не укрытиями, а, к примеру, мешками с
выкопанной землей или сомнительными бетонными
приспособлениями.
Именно такие проблемы были не последними при лавинообразном
оставлении позиций под Изюмом и Балаклеей. Оборонительных
позиций просто не хватало, а их стандарт не соответствовал
общеармейским инженерным требованиям. В итоге обстрел тяжелым
артиллерийским вооружением, а тем более наступление
бронетехникой просто сносили позиции.
И ещё раз необходимо подчеркнуть вопрос автоматизации боя. Все
высокопарные рассуждения о «современных войнах» упираются в
реальность. Подобная ситуация недопустима для любой армии,
пытающейся обеспечить любой маломальский успех.
Так называемые ГИС-системы имеют принципиальное значение
для эффективности современного боя.
Например, у ВСУ время между обнаружением цели «Бай-
рактаром» и последующим ударом артиллерии минимально. Этот
опыт, кстати, извлечен из азербайджанской кампании в Нагорном
Карабахе и вполне был доступен и для российской стороны. Однако
каждый сделал свой вывод.
При этом у Российской армии, конечно же, имеется своя ГИС-
система — «Панорама» и «Оператор». Однако, прекрасно работающая
в локальных условиях, система совершенно не адаптирована к размаху
СВО и слабо связана с процессами «на земле». Да и где ей работать?
Интернета нет, и провайдеры типа «Триколора» обеспечить его в
режиме полноценной сети для цифровых систем управления боем, а
тем более цифровой радиосвязи, не способны.
В отличие от украинской системы. Замкнутой на спутниковые
данные союзников из НАТО и сквозной до тактического управления
боем у конкретных подразделений и командиров.
 Более того, в отличие от российской, в украинских аналогах
реализованы автоматизированные алгоритмы и решения по обработке
информации в формате нейросети, что в разы ускоряет и упрощает
конечный информационный продукт и ценность его практического
использования.
Такая ситуация требует срочного изменения решений по военному
управлению и фактической перестройке подходов.
Клаузевиц: «Если мы непредубежденным взглядом окинем
военную историю, то найдем, что случаи, когда ошибки в таком
расчете действительно оказывались причиной крупной неудачи, по
крайней мере, в стратегии чрезвычайно редки. Но если понятие
искусного сочетания элементов времени и пространства должно
являться отражением всех случаев, когда посредством быстрых
маршей решительный и деятельный полководец одной и той же
армией побил несколько противников (Фридрих Великий, Бонапарт),
то мы напрасно будем путаться в этих чисто условных выражениях.
Для ясности и плодотворности представлений необходимо называть
вещи их собственными именами.
Верная оценка своих врагов (Даун, Шварценберг), риск — оставить
временно перед ними лишь незначительные силы, энергия
форсированных маршей, дерзость молниеносных атак, повышенная
активность, которую великие люди проявляют в момент опасности, —
вот истинные причины таких побед. Что же тут общего со
способностью правильно сопоставить такие две простые вещи, как
время и пространство.
Но и эта рикошетирующая игра сил, когда победы под Росбахом и
под Монмиралем дали необходимый размах для побед под Лейтеном и
Монтро, игра, которой великие полководцы не раз вверяли свою
судьбу в оборонительной войне, всё же, если говорить ясно и
откровенно, представляет редкое явление в истории.
Гораздо чаще относительный перевес сил, т. е. искусное
сосредоточение превосходных сил на решительном пункте, бывает
основан на правильной оценке этого пункта и на верном направлении,
которое армия получает с самого начала, на решимости, которая
требуется, чтобы пренебречь маловажным в пользу важного, т. е.
держать свои силы в большей степени сосредоточенными. Это —
характерные черты Фридриха Великого и Бонапарта».
 ГЛАВА 4
Опыт Донбасса
В описаниях подвигов великого Суворова одной из наиболее ярких
демонстраций его полководческих дарований признается штурм и
взятие на Дунае турецкой крепости Измаил (нынешняя территория
Одесской области).
Накануне войны (кстати, начатой Турцией с целью вернуть Крым)
эту величественную и огромную крепость укрепляли лучшие
европейские инженеры. Артиллерийская защищенность — 265 орудий,
делала подходы к ней невозможными, а если бы это невозможное
случилось, наступающие попадали в сложные рвы и различные
ловушки. Гарнизон был беспрецедентно огромным (35 тысяч бойцов)
и хорошо обученным. Туда же перед штурмом прибыли остатки
гарнизонов других ранее взятых русскими крепостей. Командовали
оборонной дети турецкой элиты и их лучшие генералы.
Русские долго не могли взять крепость, сил не хватало, боевой дух
падал, а конфликты между командованием усиливались.
В итоге, после длящихся всю осень неудачных экспериментов.
когда поочередно сменилось три русских командующих, в момент
попытки принятия решения об отказе от штурма как о невозможном,
штурм был поручен Суворову.
И тот взял неприступную крепость.
Как же ему это удалось? Чтобы не устраивать урок истории,
подчеркнем лишь то, что это удалось благодаря мощному
сосредоточению инженерных решений, ударной концентрации
наиболее подготовленных солдат. И кое-чему ещё.
Количество войск осады было меньше гарнизона крепости, а
обеспеченность русских солдат была существенно ниже.
Суворов тут же занялся срочным решением проблем снабжения.
Ценой нетривиальных подходов разрешил их. Провел обманные
маневры по имитации прибытия значительного подкрепления, чем
подорвал боевой дух врага.
 И самое главное — близ села Сафьяны оборудовал тренировочные
позиции, напоминавшие оборонительные сооружения Измаила. При
этом не просто на них тренировал солдат, но сам наблюдал за этими
тренировками, корректируя планы штурма, сверяя штабные расчеты с
реальностью, меняя и перестраивая подразделения ради лучшей
слаженности и наступательности.
А теперь ответим себе на вопрос — как в условиях тотальной
разведки противника подобная работа могла быть проведена перед
СВО?
Российский генералитет решил её привычным для себя способом
— устроив очередные парадные, почти никак не привязанные к боевой
задаче учения в Белоруссии. Они не позволяли понять ни свой
потенциал, ни обеспечить прогнозы и оценки врага, ни изучить в
модели то, как на практике будет проводиться операция.
А вот обкатка разбитых ради конспирации на самостоятельные
блоки и подразделения подзадач ударной частью группировки на
Донбассе вполне бы могла бы решить такую задачу.
Ведь самым удивительным в проблематике боеготовности
Российской армии к СВО оказалась полная неспособность сделать
выводы из опыта формирования вооруженных сил Луганской и
Донецкой Народных Республик, так называемых «Корпусов народной
милиции».
Дело в том, что проблемы, столь явно проявившиеся в ходе СВО. в
сконцентрированном виде существовали в периоде 2014–2022 годов.
С момента участия российских военных советников в военном
строительстве, в ЛДНР ярко проявились сложности с материальным
обеспечением, подтасовыванием и умалчиванием информации в
докладах.
Проблемы систем связи и взаимодействия были известны, в том
числе контролирующим органам и центральному командованию ВС
РФ. Имелось множество примеров, по которым неоднократно
проводились разбирательства. Но их последствия никак по факту не
отразились на Российской армии, хотя совершенно логичным было бы
рассматривать донбасский опыт с его положительными и
отрицательными практиками как испытательный полигон. Но этого не
произошло. Если бы сейчас сравнить проблемы «Корпусов» со
вскрывшимися проблемами Российской армии в ходе СВО, то мы
увидим удивительную идентичность.
Например, широко известный случай, произошедший в ходе
Дебальцевской операции. Российский военный советник С-в
(позывной «Алмаз») послал военнослужащих 4-го армейского корпуса
на взятие украинского опорного пункта. При этом луганские бойцы
выдвинулись колонной, так как по заверению российского офицера
украинцы покинули укрепление. Как следствие — массовые потери.
В итоге в качестве мести один из ополченцев с позывным «Орел»
прострелил ноги российскому офицеру, что было оформлено как
ранение от обстрела противника в ходе боя, когда героический
советник, якобы, поднимал трусливых местных бойцов на штурм. За
что С-в был награжден золотой звездой «Героя России», в дальнейшем
получил звание генерала.
Ирония в том, что в ходе СВО бравый генерал встретился со своим
благодетелем, обеспечившим ему карьерный рост, где последний
проходил службу добровольцем в одном из подчиненных генералу
добровольческих батальонов боевого армейского резерва.
Генерал продолжил «держать уровень», в значительной мере,
благодаря чему в мае 2022 года на переправе в Белого-ровке
(Харьковское направление) российские войска понесли существенные
потери в личном составе и технике.
Подобные ситуации вранья подчиненным о том, что «там никого
нет», «вы пойдете третьим эшелоном» и т. п. в ходе СВО стали нормой
и практикой. Они привели к резкому падению мотивации личного
состава с совершенно конкретными негативными последствиями.
Здесь, к примеру разниц подходов и выводов, также можно
упомянуть об интегрированных тактических системах управления
боем. Украинские войска, начиная с 2014 года, создали и массово
внедрили автоматизированную систему управления «Крапива»
(«Кропива»). Её разработкой формально занималось конструкторское
бюро «Логика», но методическое руководство осуществлялось
инструкторами НАТО и изначально создавалось по стандартам
Альянса.
Система оказалась удобной, представляла собой армейские
планшеты с набором карт, в том числе артиллерийских,
возможностями интегрирования закрытых систем связи и позволяла
обеспечивать управление боем на уровне «рота-батальон»,
комплектовалась радиостанциями, дальномерами, тепловизорами и
приборами ночного видения.
Украинский командир с правами администратора может давать
обязательные для исполнения команды, а исполнители обладают всей
полнотой информации. Военная техника имеет специальные цифровые
маяки, её нахождение тоже отражается в системе. Таким образом,
предотвращаются ложные доклады и проблемы взаимодействия, а
также существенно сокращается скорость принятия управленческих
решений.
Цитата: «Используя “Крапиву”, наводчик в режиме реального
времени ставит на карте метку с координатами предполагаемого
огневого удара. Её немедленно видит старший офицер артиллерии,
который может сразу же отдать указ об открытии огня или же
отклонить запрос на том или ином основании.
При необходимости метку можно “передать” другой батарее.
Система позволяет учитывать такие важные для ведения огня
параметры как тип местности, тип используемых боеприпасов, данные
метеослужбы и так далее.
Волонтёры отмечают, что при использовании “Крапивы”
развёртывание огневой батареи сокращается в 5 раз — с 14 минут до 3.
Время, требуемое на подготовку поражения незапланированной цели,
сокращается с 3 до 1 минуты, а время на открытие контрбатарейного
огня — с 5 минут до 30 секунд». «Украинские программисты-
волонтёры также создали для ВСУ специальное программное
обеспечение “ГИС АРТА”, которое увеличивает скорость реакции
артиллерии в 40 раз. В первую очередь, система увеличивает точность
наведения артиллерийского огня».
Более того, уже имея данные разработки к началу СВО, украинцы
не остановились, и совместно с партнерами по НАТО, накопив
практику широкомасштабных боевых действий, на ходу внедрили
новую командно-контрольную систему “MacGyver”, являющуюся
аналогом американской системы управления боем, объединившую уже
работу авиации, разведывательных служб и артиллерии.
В России, к моменту начала СВО, существовал ряд аналогов.
Однако они не были внедрены в широкую армейскую практику.
Представляется, что одной из причин этому является то, что система,
по факту, документирует команды военного руководства, или их
отсутствие, что существенно уменьшает возможность сокрытия
случаев управленческой неком петентности.
Естественно, многие военные начальники в подобном не
заинтересованы, а решение проблем перекладывают на плечи бойцов и
младших командиров. Это превращает боевой механизм в ситуативный
и волюнтаристический с соответствующим уровнем КПД.
Да, система управления «Стрелец», укомплектованная средствами
связи, планшетами, целеуказателем и дальномером, обработкой и
отображением информации, позиционирования, неоднократно на
учениях демонстрировалась Президенту России. Проблема лишь в
том, что до массового внедрения или тем более реального
практического использования она так и не дошла.
Да и как? Если нет элементарно цифровой среды, в которой она
должна функционировать, то каким образом система будет
обмениваться информацией, обеспечивать коммуникацию? По каким
каналам?
В итоге сами по себе подобные системы без цифровой сети,
радиосвязи и необходимой инфраструктуры бесполезны. Невозможно
на текущий момент найти участок фронта, где они бы реально
использовались в СВО. В отличие от, к примеру, «Крапивы».
Что мешало эти системы обкатывать в условиях реальных боевых
действий с ключевым противником на Донбассе? Но таких обкаток не
было.
Ну и конечно, и здесь традиционно не обошлось без воровства.
В Российских вооружённых силах всё-таки была предпринята
попытка создания аналога, и в 2014 году промышленному концерну
«Созвездие» было заказано изготовление единой системы управления
тактическим звеном (ЕСУТЗ) — современной системы комплексной
радийно-цифровой связи в звене «взвод-бригада». Сумма контракта-16
миллиардов рублей, по тому курсу — около 300 миллионов долларов.
Контракт сорван, часть денег похищена, последствия для ТВД
очевидны. Да, значительная часть контракта была посвящена
радиосвязи (отсутствие которой впоследствии стало отдельной и
крайне тяжелой армейской болью на фронте), но компонента
интеграторов тактического фронтового управления там также
присутствовала.
 Итог — связью фронт часто обеспечивают волонтеры. Потому что
армейская связь, недомонтированная в изначально планируемом
формате, просто не обеспечивает планируемого покрытия и
связанность подразделений.
Другой донбасский опыт, о котором мы уже упоминали, и о
котором нужно сказать ещё раз, дабы не показалось, что он проходной
— это негативная практика использования разведывательных
подразделений для штурмов неразведанных позиций противника.
Такая практика показала крайне пагубные результаты на Донбассе и
была протиражирована в ходе СВО с катастрофическими
последствиями.
Следующий опыт, который Российская армия оказалась неспособна
извлечь из Донбасской кампании — всё то же воровство. Мы обещали
не рассматривать фактор коррупции как системный, и не будем это
делать в отношении ключевого армейского руководства по ранее
озвученной причине. Но корпусная коррупция без какой-либо
политической составляющей стала бичом «народной милиции». При
этом всевозможные проверки оказались крайне неэффективными и
лишь фиксировали схемы и правила игры с тотальными приписками и
хищениями.
Начиная с того, что новые, с консервации танки заливались
мазутом, поджигались для имитации участия в боях и распиливались
на металлолом, и заканчивая разветвлённой системой хищений ГСМ.
колес и покрышек (выкупаемых с пунктов утилизации взамен
похищаемых новых, что стало общим правилом), запчастей, приписок
так называемых «мертвых душ» для начисления зарплат,
формирования армейских «потемкинских деревень» со строительством
неиспользуемых казарм, имитации боевой подготовки со списанием
материальных ресурсов — всё это вошло в широкую практику. И эта
практика в дальнейшем привела к тяжелым негативным последствиям
и в СВО.
Донбасский опыт показал ещё одно — недопустимость глухой
обороны и пагубность отказа от маневрирования. При отсутствии
надежных систем связи, недостаточности механизированных средств,
слабом межвидовом и родовом взаимодействии и отсутствии в этом
реального навыка, крайней забюрократизированности, отвлекающей
значительные ресурсы вторичных процессов, подобная полноценная
маневренность невозможна даже мотивированными подразделениями.
В условиях Донбасса могли и должны были сделать выводы и о
повседневной бюрократической загрузке командного состава. Как
известно, бюрократия — это канцелярщина, в которой форма
превалирует над содержанием. Опыт СВО показал важнейшую роль
командного состава тактического звена в обучении, мотивировании
личного состава, организации боя. Что же на эту тему говорит
донбасская практика?
Приведем цитату из сети, довольно точно характеризующую
повседневную деятельность командира фронтового подразделения
«народной милиции». Итак:
«Утром проснулся, нужно вести рапорты в ППД, стоять в
очередях к разным службам. На дорогу — час-полтора, мытарства в
ППД, дорога обратно в располагу. Рота воюет тем временем. По
возвращении — печать первого бчс (минут 20), второй бчс сложнее —
около 30-ти, затем строевая записка с полным поименным списком л/
с. Ротный начинает печатать, но успевает не всё — надо ехать на
вечернее совещание (выезжать, минимум, за час).
Совещание — минимум, час. На совещании доводят утром сдать
списки л/с, у кого есть несовершеннолетние дети с ксерокопиями
свидетельств о рождении для выплат и подарков (на Новый год, 1
сентября). Потом дорога обратно. До 11.00 внутреннее совещание —
доклады, постановка задач.
Документы, будь они неладны, до ночи. Отбой в 2.00. Утром — всё
заново. И так изо дня в день. Личного состава не вижу и не слышу.
Организовал стрельбы — не смог присутствовать. Готовлю
разлитые "формы”, допуски к секретности личного состава, книгу
записи больных, журнал вечерней поверки, планы подготовки,
взводные журналы. Техника роты у меня нет-висят отчеты по ГСМ,
получению и списанию боеприпасов… Идет война, а я не вижу людей:
совещания, бумаги, доклады, кабинеты».
Можно не сомневаться, что примерно так же распределена нагрузка
у большинства российских армейских подразделений. Упрощенчество,
введение широкой практики «фотоотчетов» свели реальный
управленческий процесс к очередной профанации, и более того,
усложнили реальную деятельность. Пресловутая «цифровизация» с
упорядочиванием «бизнес-процессов» могли и должны были
дезавуировать эту канцелярскую волокиту. Но этого не произошло.
Ещё в 2013 году в Изборском клубе прозвучал детальный доклад об
организационном оружии, как о полноценной проработанной
комплексной технологии Запада в отношении своих вероятных
противников, и, в первую очередь, в отношении России.
Суть технологии состоит в комплексном использовании гласных и
негласных возможностей в сферах управления, образования и науки,
военного дела, гуманитарной, производственной и экономической
составляющей с тем, чтобы у противника в его структурах власти и
управления максимально было усложнено и запутанно принятие
управленческих решений и обратная связь по ним.
Есть все основания полагать, что мы увидели это оружие в
действии. Как и увидели те конкретные структуры и чиновников, кто
стал инструментом его реализации.
Единственная, уже ни на что не влияющая интрига — «втёмную»
их использовали, или как целенаправленную агентуру.
Таким образом, возможность упредительной подготовки к СВО и
практическая проверка на Донбассе предполагаемых тактических
решений проведены не были. Хотя можно не сомневаться в том, что,
если бы таковое произошло, то позволило бы своевременно вскрыть и
начать реагировать на большую часть проблем, а конечные результаты
СВО были бы совершенно иными.
Лишь после начала СВО, демонстрации более высокого уровня
боеготовности в сравнении с большинством армейских российских
частей, Донбасс стали воспринимать реальным испытательным
полигоном. Например, специалисты российского предприятия
«Лаборатория ППШ» начали проводить в ДНР испытания столь
нужных противодроно-вых ружей и системы раннего обнаружения
дронов. Хотя этого мало и таких примеров должно было быть
множество.
Следует отметить, что на Донбассе происходило заметное
смещение полюсов между местными корпусами и их противником.
Если в 2014 году украинские вооруженные формирования
представляли собой плохо подготовленные, слабо вооруженные,
полуголодные формирования за редкими исключениями содержащихся
на деньги украинских олигархов структур, а им противостояли хоть и
также плохо вооруженные, но высокомотивированные ополченцы, то, с
течением времени, уровень украинских подразделений, их
оснащенности, мотивации и подготовки только рос, что в дальнейшем
проявилось в СВО.
В то же время процессы приведения местного ополчения к
стандартам Российской армии привели, скорее, к негативным
последствиям, хоть и обеспечили большую, чем в нестабильные 2014–
2015 гг., политическую управляемость. Возможно, в этом и была цена
вопроса.
Более того, именно на Донбассе свою ненадежность и порочность
показала практика возложения задач по удержанию линии боевого
соприкосновения подразделениями значительно меньших
возможностей, чем это предписывается боевыми уставами. Именно
там стала практикой «тонкая красная линия», где батальон, по всем
нормативам предполагающийся к обеспечению 3–5 километров,
получал под контроль 20-километровые и более участки. Такой подход
привел в СВО к проседанию Черниговского, Сумского, Киевского
направлений, а в дальнейшем — к Изюмско-Балаклейскому прорыву.
Большие расстояния не позволяют оборудование и связывание
позиций по правилам военной науки, что делает оборону
эпизодической и неустойчивой.
При этом важность таких тактических средств разведки как малые
беспилотники была также подтверждена ещё на Донбассе. И именно
там их отсутствие изначально компенсировалось спонсорскими
закупками коммерческих БПЛА марок “DJI” или “Mavic”.
Если бы доклады отражали объективную обстановку и
учитывались в реальном военном планировании, то этот вопрос
должен был решаться одним из первоочередных при подготовке СВО
или любых других военных планов. Но и этого не произошло.
Следует учитывать, что для Российских вооруженных сил
параллельно донбасской кампании развивалась сирийская. Можно
предположить, что наличие сирийской альтернативы отрицательно
повлияло на осмысление донбасского опыта.
Дело в том, что в отличие от Донбасса, в Сирии Российские
вооруженные силы присутствовали предельно официально без каких-
либо сложных политических или оперативных процессов. Как
следствие — намного более значительный карьерный рост, награды,
организация материально-технического обеспечения. Это смещало
акценты интересов и соответствующие выводы.
Даже многие бойцы донбасского ополчения покидали регион и в
составе контрактников Российских вооруженных сил или ЧВК и
отправлялись в Сирию, где могли заработать значительно большее
денежное довольстве, государственные награды и льготы, и при этом
не погружаться в часто несправедливую и неблагодарную рутину
окопной войны.
Что уж говорить о строевых офицерах и генералах. При этом
Сирия, ввиду наличия там регулярных российских войск, обкатки
отдельных (не массовых) образцов новых видов вооружения, авиации
в отношении часто плохо организованного противника представляла
собой значительно менее проблемный театр военных действий.
В итоге сирийский опыт в ходе СВО оказался значительно менее
ценным, чем донбасский. А с учетом сформированных стереотипов
часто приносил больше вреда.
Таким же часто негативным опытом стал чеченский конфликт.
Чеченско-сирийский опыт, с одной стороны, позволил сформировать
представления о враге как о заведомо более слабом, которого всегда
можно победить количеством. Возникло ощущение отсутствия
критических точек даже в очевидно негативных процессах.
В этой связи некомпетентность, воровство, отсутствие системных
подходов, ответственности мог исправить кто-то другой. В условиях
же СВО такого другого, который и за себя «и за того парня», не
оказалось.
Поэтому армии Донецка и Луганска оказались более подготовлены
к СВО, чем российский контингент. При этом, в динамике 2014–
2022 гг. уровень корпусов не столько падал, сколько переходил в
другое состояние — вороватобюрократическое. И несмотря на это,
благодаря тонусу восьмилетнего противостояния, донбасские
армейские корпуса оказались более боеготовыми в сравнении с
российскими структурами в ходе СВО, что в своих выступлениях
отметил и Владимир Путин.
Изложенное лишь подтверждает роль и значение системного
подхода к военному строительству, качественной обратной связи,
контроля и мотивации. Более того, есть все признаки того, что
украинско-натовская сторона как раз тщательно анализировала
донбасскую практику и вносила соответствующие коррективы в свою
подготовку. Даже последующая в ходе СВО украинская диверсионно-
террористическая детальность как на новых российских территориях,
так и на «континентальной» части явилась продолжением донбасского
опыта.
Здесь необходимо остановиться ещё на одном важном моменте.
Долгое время считалось, что излишняя самостоятельность и
«местечковый сепаратизм» местных лидеров и командиров в 2014–
2015 гг. был фактором негативным. Для его устранения
предпринимались жёсткие меры.
Это, несомненно, повысило текущую управляемость. И это же
позволило некоторым силам бесконтрольно извлекать финансовые
бенефиты.
Однако прошедшее время и консолидированный опыт Донбасса и
СВО позволяют сделать однозначный вывод — наличие местных
пророссийских лидеров, имеющих авторитет среди населения, и
самостоятельные боевые ресурсы значительно повышают
устойчивость перед наступательными действиями противника.
Формирование местных авторитетов по модели «Мозговой —
Безлер» в Сумах, на Харьковском направлении и других оставленных
при отступлении Российской армии вполне могло бы стать
самостоятельной опцией СВО и имело бы значительно больший
потенциал самостоятельного сопротивления.
Клаузевиц: «Самое трудное — возможно, лучше подготовить
победу; это — незаметная заслуга стратегии, за которую она редко
получает похвалу».
 ГЛАВА 5
О мотивации
Нужно признать, что целый ряд подходов в подготовке Российской
армии накануне СВО стали походить на худшие практики системы
просвещения.
Ведь нередко современная подготовка школьников направлена на
сдачу ЕГЭ и строится вокруг этого, приобретая характер
ритуализированных тренировок. По этой причине «сто-бальник» не
становится потом нобелевским лауреатом. Потому что
гарантированный набор знаний и навыков не делает сам по себе
ребенка ученым или общественным лидером ввиду не-задействования
воображения, развития нетривиальных навыков, конкуренции и
взаимосвязи с реальными процессами.
Так и подготовка Российской армии оказалась привязана к
«армейскому ЕГЭ» — парадам, ритуалам, учениям. Что само по себе
неплохо, так как создает систему. Но недельные учения и
применяемые при этом хитрости не готовят к войне, тем более
затяжной, а реальные алгоритмы такой подготовки намного менее
зрелищны и неочевидны для докладов.
Теперь реальный бой в ходе СВО восполняет эти пробелы, но
большой ценой. При этом поиск виноватых часто приводит к выводу,
что вроде бы бездельников-то и нет. В условиях организационной
беспомощности все заняты делом. Или его имитацией. Нередко
селекция, приведшая к занимаемым должностям, подобные качества
развивает в числе немногих универсальных. Но КПД этой деловитой
вовлеченности низок или отсутствует.
Вообще военные проблемы — калька с проблем гражданских. Весь
вопрос в цене. Так же как те, кто рассуждает о цифровизации,
постиндустриализации, новых укладах, осваивают бюджеты,
программы и нацпроекты, часто далеки от реального производства,
выжимающего из советского наследия реальный прибавочный продукт
и массовую продукцию.
 Так и военные чиновники (а они, зачастую, именно чиновники.
лишь в форме и с ритуалами. Но у, к примеру, железнодорожников
тоже форма и ритуалы), были далеки от добровольцев и наёмников
ЧВК в реальных военных результатах на Донбассе, в Сирии, зачастую
осваивая и докладывая не своё, имитируя и строя красочные фасады
без содержания.
Такая схема работает до определённого уровня. Точка невозврата
— война. Секретность при этом презентуется вынужденной мерой в
условиях утечек, но на самом деле становится удобным инструментом
сокрытия дыр и прорех.
И главный интегратор этого человеческого фактора — вопрос
мотивации.
Рассмотрим СВО через призму её субъектов и их мотивации.
Очевидно, что верхнеуровневые решения по СВО принимает
Президент России.
Однако, что дальше? Есть три компонента: 1) Армия; 2)
Спецслужбы; 3) Заинтересованный бизнес как с российской. так и с
украинской, и в целом западной стороны.
Выделять отдельный политический блок нет никакой
необходимости, так как он разделен между второй и третьей
позициями, либо является рабочим механизмом реализации решений
главы государства.
Теперь рассмотрим эти уровни через призму сфер и мотиваторов
их присутствия. Для этого воспользуемся пирамидой Маслоу.
Потребности социального, творческого характера, потребности в
самовыражении реализовываются в бизнесе, а также становятся
сферой деятельности спецслужб.
Армия тоже затрагивает вопросы самовыражения и безопасности.
Но в момент главной её сферы — войны, главенствующая её
доминанта — жизнь.
Солдат убивает по приказу и умирает по приказу.
Конечно, можно сказать, что в некоторых случаях в сфере смерти
присутствуют и спецслужбы. Да. И даже бизнес иногда присутствует.
Но лишь в экстремальном, тайном режиме, в отличие от военной
ситуации, где смерть становится неперсонифицированной, часто
негероической и массовой. Пора понять, что реально воюет мотивация.
 Нужно осознать, что «деревянные солдаты Урфина Джюса» воюют
плохо. Система материальных ценностей, наложенная на скелет
беспрекословного административного подчинения, позволяет
беспрекословно жить, но даёт сбои в вопросе беспрекословной смерти.
Мы не знаем, кто будет читать эту работу. Но мы предлагаем
нашему уважаемому читателю вспомнить, если у него был такой опыт,
или представить, если не было, как он сам ходил или мог бы пойти на
войну.
Как важны были бы в его жизни в этот момент традиция, пример.
Какой трепет, решимость и нерешительность он при этом
испытывал или мог бы испытать.
Насколько первый решительный порыв сменялся сомнениями, или
наоборот нерешительность сменялась твёрдым намерением. Как он
задумывался, как же будет жить семья без него. Или с ним, но
инвалидом.
И понять в связи со всем вот с этим, что народу нужна вера в
правое дело. Такая вера лишь словами с телевизора не появляется.
Казенщина приводит только к такой же казенщине в ответ.
Разочарование же убивает не только мотивацию. Оно рождает уже
других демонов.
Следует в этой связи признать, что опыт СВО довольно ярко
продемонстрировал ошибочность концепта «контрактной армии» в
ходе широкомасштабных боевых действий.
Действительно, в чём суть контракта как формы коммерческого
найма? В том, что гражданин, выбирая определенную сферу
деятельности, останавливается на военной службе. Что же движет им в
этой связи?
В комплексном социально-психологическом исследовании
Киселева и Голова «Мотивация граждан, поступающих на военную
службу по контракту в армию Российской Федерации» ещё в 2016
году прямо констатируется, что «анализ представленной мотивации
поступления на контрактную службу позволяет выявить их
некоторую ограниченность материальными рамками и
недостаточность других стимулов, побуждающих к службе по
контракту.
Это можно объяснить тем, что большая часть военнослужащих-
контрактников пришла в Вооруженные Силы из сельской местности в
связи с ростом безработицы, кризис привел к нестабильности в
гражданской сфере деятельности. Именно это определяет их
мотивацию, которая имеет хоть и несущественную, но устойчивую
тенденцию к повышению её материальной составляющей'».
То есть ещё в 2016 году исследователи российской контрактной
армии достаточно четко сигнализировали о её материальной
ориентации и вынужденном, обусловленном сельской бедностью
выборе.
Как писали авторы, «Следует отметить, что мотивы и военно-
профессиональная ориентация находятся в тесной взаимосвязи.
Однако если первая обусловливает конкретное действие (принятие
решения, поступок), то вторая выступает в качестве направляющего
элемента длительной перспективы (профессиональный и карьерный
рост, социальное и материальное благополучие и др.), направленность
и содержание которого может меняться в результате
целенаправленного воспитательного взаимодействия офицера с
подчиненным.
Нельзя не отметить, что в перечне направлений личностной
военно-профессиональной ориентации контрактников ещё
достаточно велика доля жизненных целей прагматичного плана. К
ним прежде всего относится достижение материального и
социального благополучия. Войсковая практика показывает, что
такая односторонняя мотивация к службе по контракту и военно-
профессиональная ориентация формируют низкий уровень
удовлетворенности выбранной профессией, неготовность
ограничивать себя, воспринимать жёсткие армейские требования,
неуверенность в своём будущем и отсутствие твердых намерений
продолжать профессиональную службу в армии, недоверчивое и
скептическое отношение к своим командирам».
Авторы провели исследования мотивов и ожиданий службы солдат
по контракту. В итоге выяснилось, что к ним относятся:
— хорошая возможность дохода;
— новый опыт, знания;
— хорошее сотрудничество, дух товарищества;
— интересные задачи, приключения, разнообразие;
— новые контакты, страны — познакомиться с новыми людьми;
— чтобы быть частью определенной группы (солдат).
 Как мы видим, все ожидания находятся в парадигме обычной
службы-работы и не слишком отличаются от среднестатистического
госслужащего, работника предприятия или фирмы.
В мирное время такая ситуация не слишком заметна. Армия
выполняет необходимые ритуальные действия, совершает учения,
демонстрирует слаженность группового поведения.
Однако так же, как хороший или даже отличный спортсмен не
способен одномоментно стать хорошим солдатом, так же и подобный
коллектив не предполагает автоматической боеготовности.
В чём же проблема? Думается, она шире, чем чисто армейская
плоскость и охватывает широкий пласт общественных ориентиров,
макросоциальной системы ценностей, прагматичных и
метафизических ориентиров элиты, которые она вольно и невольно
экстраполирует в общество и, одновременно, сама является выжимкой
этих ценностей.
В итоге коммерчески-ориентированные командиры оказываются
неспособны зажечь сердце солдата готовностью к
самопожертвованию, а волевой подбородок, лихой вид и четкий
доклад не являются гарантированным признаком готовности к бою.
Здесь срабатывает афоризм, приписываемый Наполеону: «Я знаю
многих, кто готов убивать ради денег, но не знаю никого, кто ради них
готов был бы умереть».
Действительно, при целеполагании материального благополучия
обладание денег должно позволять их тратить. Если же ты добываешь
деньги для чего-то ещё — например, ради близких, то реальным
мотивом становятся близкие, а не деньги. Именно по этой причине
даже на терминологическом уровне понятие «зарплаты» гражданского
служащего и «денежного довольствия» военнослужащего разведены.
Здесь предполагается глубинная мотивационная разница, которая на
практике оказалась нереализованной.
Война требует абстрактной и массовой готовности к смерти и
убийству.
По этой причине люди, находящиеся в разных сферах мотивации,
ведут себя столь по-разному. Именно потому в 2014 году
немногочисленные, но решительные отряды ополченцев захватывали
на Донбассе объекты намного более многочисленных и вооруженных
объектов полиции и местных спецслужб. Как, кстати, и сторонники
Майдана в центре и на западе Украины.
В итоге контрактная Российская армия, судя по происходящему,
оказалась небоеготовой к широкомасштабным военным действиям в
условиях риска авиаударов, артиллерийских и ракетных поражений
дальнего действия, не позволяющих предположить, что такой
смертельный риск лишь на непосредственной передовой.
Стоит признать, что важным предохранителем, спасшим армию от
тотального краха, стали различные добровольческие формирования,
которые как раз были в большей степени мотивированы идеей, нежели
материальным фактором, хоть и присутствовавшим, но не
главенствующим.
Так в армии появились БАРСы — боевые армейские резервы,
представляющие собой добровольческие батальоны, оформляемые
через системы военкоматов, атакже добровольческие диверсионно-
разведывательные отряды, в теории, предназначенные для
партизанской работы, но на практике превратившиеся в штурмовые
группы, казачьи формирования и добровольческие подразделения
различных так называемых «ЧВК».
Ну и конечно, значительную роль здесь сыграли «корпуса народной
милиции» Луганска и Донецка, несмотря на широкий пласт типичных
проблем, оказавшиеся значительно более боеготовыми, чем
большинство российских армейских частей именно по причине
мотивации жителей Донбасса на осознанную борьбу с врагом. Ведь и
они, по сути, в своей основе тоже являлись добровольческими
подразделениями, потому что в ЛДНР отсутствовала срочная служба.
В дальнейшем они также были усилены местными мобилизованными.
При этом даже на примере БАРСов (эти батальоны Минобороны
России стало набирать с момента завершения первого этапа операции,
когда стало понятно, что из кинжально-точечной операция
растягивается в широкий фронт), можно судить о том, насколько
мотивация влияет на боевую эффективность. Собранные, к примеру.
Союзом добровольцев Донбасса из числа ветеранов донбасской
кампании БАРСы номер 13, 20, 23 показали высочайший уровень
сопротивления и наступательного потенциала.
Например, БАРС-13 «Рюрик» (он же «Русский легион») смог
удержать ситуацию под Красным Лиманом и не допустить
катастрофического, сродни Изюмско-харьковскому, обрушения фронта.
Другой же батальон (он же «батальон Транснефти») оказался
фактически небоеготовым.
Дальнейший выход в рамках третьего этапа СВО тоже оказался
реализован вне контрактной армии и осуществлялся через «частичную
мобилизацию», где денежный и льготный компонент хоть и
присутствовал, но доминирующим всё же выступала защита Родины
ввиду включения в состав страны новых территорий. Не зря
объявление о мобилизации и решения о включении территорий
оказались синхронизированы.
Наилучшим примером мотивации служит притча об острове, на
котором живут два племени. В одном, том, что поменьше, живет сто
аборигенов. И каждый хочет взять палку и пойти войной на соседей.
Во втором, что побольше, целая тысяча. И каждый хочет, чтобы сосед
взял палку и пошел войной на соседей. Вопрос — кто же победит?
На самом деле вопрос риторический, однако при этом вполне
предметный.
Изначально слабая мотивационная составляющая значительного
сегмента Российской армии привела к тому, что с момента объявления
СВО армию покинули многие из тех, кто службу считал промыслом,
видом заработка.
И это был не худший вариант. Потому что худшим стало массовое
явление так называемых «пятисотых», то есть лиц, оставляющих
подразделения уже на поле боя или перед выходом в бой. Именно этим
можно объяснить множество сорванных наступлений,
незапланированных отступлений, лжи в докладах.
Вплоть до сентября 2022 года, когда законодатель ввел уголовную
ответственность за дезертирство, фактически синхронизировав её со
СВО, никакой реальной ответственности за подобные действия не
было. В самом деле — официально война не объявлена, а об участии в
СВО «я присяги не давал».
И здесь речь не об ответственности.
Привычка работать с населением в режиме «электоральной
мобилизации», когда под нужное событие (выборы, референдумы и
пр.) население прокачивается методами социальной инженерии,
оказалась экстраполирована и на армию. В итоге возникла ситуация,
когда разовый поход на тренировку дает спортсмену ложное чувство
появившейся силы. Однако даже олимпийские чемпионы продолжают
тренировки, причём делают это регулярно и упорно.
Если же государство хочет, чтобы особая каста была готова
умирать и убивать по приказу, то её методы работы должны выходить
далеко за удовлетворение материальных потребностей и социальной
защищенности.
Эту прописную истину политруки Российской армии забыли
начисто, за что и поплатились.
Клаузевиц: «Между тем, как это широко установлено опытом,
материальные потери вооруженных сил в течение самого боя редко
представляют существенную разницу у победителя и у побежденного,
часто даже никакой; порой является даже обратная картина: самые
чувствительные потери побежденный несет лишь с началом отхода, и
как раз этих потерь не несет наряду с ним победитель.
Слабые остатки потрясенных батальонов будут дорублены
кавалерией, утомленные отстанут, подбитые орудия и зарядные ящики
останутся на месте, другие не могут быть достаточно быстро увезены
по испорченным дорогам и будут захвачены преследующей конницей;
ночью отдельные колонны собьются с дороги и попадут без
сопротивления в руки неприятеля; таким образом, победа принимает
реальную форму уже после того, как она решена. В этом заключалось
бы противоречие, если бы оно не разрешалось следующим образом.
Вооруженные силы обеих сторон несут во время боя не одни лишь
физические потери; войска подвергаются и моральным — потрясению,
надлому и уничтожению. При разрешении вопроса, можно ли
продолжать бой или нет, приходится считаться не с одними потерями в
людях, лошадях и орудиях, но и с утратой порядка, мужества, доверия,
сплоченности и внутренней связи. В таком случае решают главным
образом моральные силы; эти же силы исключительно решают вопрос
во всех тех случаях, когда потери победителя одинаковы с потерями
побежденного.
Сверх того, надо иметь в виду, что в течение боя трудно оценить
соотношение физических потерь обеих сторон, но этой трудности не
существует для оценки соотношения потерь моральных. Показателями
этого соотношения служат, главным образом, два явления. Первое —
это потеря пространства, на котором идет бой, второе — перевес в
резервах.
 Чем относительно быстрее, по сравнению с противником, тают
наши резервы, тем больше расходуем мы сил для поддержания
равновесия; уже в этом обнаруживается чувствительный признак
морального превосходства противника, который почти всегда вызывает
в душе полководца чувство известной горечи и недооценки
собственных войск. Основное, однако, заключается в том, что все
войска, выдержавшие длительный бой, уподобляются более или менее
перегоревшему шлаку: они расстреляли свои огнеприпасы, они
растаяли, их физические и моральные силы истощены, да и мужество
их, конечно, надломлено. Если, помимо численной убыли, мы будем
рассматривать такую воинскую часть как организм, нам придется
признать, что эта часть уже далеко не та, какой она была перед боем.
Следовательно, потеря моральных сил может быть измерена, как
аршином, количеством израсходованных резервов.
Таким образом, потери пространства и недостаток свежих резервов
обычно являются главными причинами, определяющими отступление;
этим мы, конечно, вовсе не исключаем и не хотим отодвинуть на
задний план другие причины, которые могут заключаться во
внутренней связи между частями, в общем плане и пр.
Каждый бой, таким образом, является кровопролитным и
разрушительным сведением счета сил, как физических, так и
моральных. У кого под конец останется наибольшая сумма тех и
других, тот и будет победителем.
В бою потеря моральных сил являлась главной причиной,
определявшей решение; когда же решение последовало, эта потеря
продолжает расти и к концу действий в целом достигает своей
кульминационной точки; она, таким образом, становится и средством
для победителя нажить барыш на разгроме физических сил, что и
составляет подлинную цель боя.
Часто при общей потере порядка и единства сопротивление
отдельных единиц ведет только к увеличению размеров поражения;
мужество в общем подорвано, первоначальное напряжение,
вызывавшееся оспариванием победы и поражения и заставлявшее
забывать об опасностях, разрядилось; для большинства опасность уже
представляется не как призыв к их мужеству, но как тяжкая кара.
Этим-то временем и должен пользоваться победитель, дабы нажить
подлинный барыш на разрушении физических сил; лишь то, чего он
добьется в этом отношении, явится его реальным плюсом. Моральные
силы противника могут мало-помалу возродиться, порядок будет
восстановлен, мужество вновь воскреснет, и в большинстве случаев
сохранится лишь ничтожная доля приобретенного перевеса, а порою
даже и никакого. Иногда, правда редко, при разгоревшихся чувствах,
мести и вражды противник может даже перейти в наступление.
Результаты же, достигнутые в отношении убитых, раненых, пленных и
захваченных орудий, никогда не будут сняты со счета…
Мы сказали, что моральные силы, уничтоженные боем и его
ближайшими следствиями, постепенно снова восстанавливаются,
причём часто не остается и следа их разрушения; это особенно
относится к небольшим частям целого, реже — к крупным. Оно может
иметь место и по отношению к значительной части вооруженных сил;
государство, или правительство, коим принадлежит армия, редко или
никогда не смогут изгладить следы морального поражения. Здесь
расценивают соотношения сил с меньшим пристрастием и с более
высокой точки зрения, и по числу оставшихся в руках противника
трофеев и по отношению последних к потерям убитыми и ранеными
определяют с большей легкостью и неоспоримостью степень своей
слабости и несостоятельности…
Раз пленные и захваченные орудия представляют собою явления, в
которых главным образом воплощается победа и которые составляют
её подлинную кристаллизацию, то и вся организация боя
преимущественно рассчитывается на них; уничтожение противника
путем физического истребления и ранений выявляется здесь как
простое средство…
Если мы ещё раз бросим взгляд на совокупное понятие победы, то
найдем в нём три элемента:
1) Большие потери физических сил противника.
2) Такие же — моральных.
3) Открытое признание в этом, выраженное в отказе побежденного
от своего намерения.
Донесения обеих сторон о размере потерь убитыми и ранеными
никогда не бывают точны, редко — правдивы, а в большинстве случаев
переполнены умышленными извращениями.
Для полководцев и армий, которые ещё не приобрели прочной
репутации, это составляет особо трудную сторону иногда вполне
обоснованного обстановкой мероприятия; ряд боев, заканчивающихся
отступлением, может производить впечатление ряда поражений, в
действительности не будучи таковым, и такое впечатление может
оказать чрезвычайно вредное влияние. В этом случае отступающий не
в состоянии полностью бороться с этим моральным впечатлением,
излагая свои действительные намерения, ибо, чтобы исполнить это с
надлежащим успехом, он должен был бы целиком обнародовать свой
план, что, очевидно, противоречило бы его основным интересам.
Чтобы обратить внимание читателя на особое значение этой
стороны победы, мы напомним хотя бы сражение при Сооре, трофеи
которого были незначительны (несколько тысяч пленных и 20 пушек)
и где Фридрих Великий тем лишь подчеркнул свою победу, что ещё
пять дней оставался на поле сражения, хотя его отступление в
Силезию уже было решено и вполне соответствовало общей
обстановке. Он предполагал, что моральный вес этой победы
приблизит его к миру, как он сам говорил об этом; но понадобилось
ещё несколько успехов — при Католиш-Геннерсдорфе, в Лузации и
сражение при Кес-сельдорфе, — раньше, чем мир был заключен; всё
же никоим образом нельзя утверждать, что моральное действие
сражения при Сооре равнялось нулю».
 ГЛАВА 6
Изюм
Теперь рассмотрим пример Харьковского отступления, имеющего
как важнейшее стратегическое значение — лишившего в итоге
российские войска перспективы замыкания «Славянского котла», так и
приведшего к значительным изменениям восприятия СВО в
российском обществе и у его власти, и, в итоге, инициирующего
процесс частичной мобилизации.
Фактически у отступления было две волны. И если первая
осуществлялась в рамках отката на позиции города Изюма и
окрестностей в начале мая 2022 года в рамках общей логики
сворачивания первого этапа СВО, то вторая — сентябрь, оказалась
довольно неожиданной и привела к значительной трансформации ТВД.
Сам Изюм являлся важным стратегическим узлом, соединяющим
Донбасс и Харьков, и позволял в теории российским силам замкнуть
окружение крупнейшей группировки ВСУ на Донбассе. Его
оставление привело к обрушению всего Харьковского направления,
потере Купянска, Балаклеи и большого количества других населенных
пунктов, усилило наступательные возможности ВСУ и создало
плацдарм для удара в направлении Луганской республики.
Фактически, это отступление ознаменовало переход России из
наступательной операции в вязкую и неустойчивую оборону.
Изюм стал ярким примером ошибок в тактике, сбоев из-за
системной лжи в докладах, слабой мотивации и проблем
использования сил по предназначению.
Именно в Изюм, перешедший под контроль Российской армии в
конце марта, откатилась российская группировка из-под Харькова.
Во время же первоначальных боев за город здесь впервые на
системном уровне проявились фальсификации с личным составом.
Несмотря на строгое указание Путина, в ходе весенних боев за город
некоторые штурмующие армейские подразделения были
укомплектованы контрактниками на 30–40 процентов. Остальное —
срочники и «мертвые души», что позволяло игры с приписками,
отчетностью, пайковыми, имуществом и довольствием. Незаметная в
мирное время, система полыхнула в военное. В дальнейшем, после
весеннего отступления и перегруппировки эти факты тоже сыграли
свою негативную роль.
И именно здесь, после ухода из-под Харькова, размещались
крупные командные пункты, в том числе армейского уровня — Первая
танковая, 20-я, 29-я, 35-я, 36-я армии, 64 и 38-я бригады, пункты
управления армейской разведки.
Казалось бы, при такой штабной управленческой концентрации,
логичной была бы образцовая демонстрация выучки, взаимодействия,
снабжения и, конечно же, практической реализации военного
искусства.
Случилось иначе.
Итак, в чём же, вероятно, состоял российский стратегический
замысел в Изюме? Как мы помним, завершение первого этапа СВО
предполагало отказ от первоначального плана по молниеносному
захвату Киева, перезагрузке управленческой вертикали и коррекции
национальной политики Украины.
План второго этапа, скорее всего, сводился к замыканию кольца
вокруг донбасской группировки ВСУ, разрезанию его на несколько
котлов и постепенному иссечению.
Опорная точка Изюма для этого вполне годилась. Автомобильная
дорога от Изюма до ключевого, символического и стратегически-
важного города Славянска занимала 48 километров.
Оперативный замысел российского продвижения проходил через
населенные пункты Малая Камышеваха — Бражковка-Сулиговка с
выходом на ключевой населенный пункт Долгенькое и последующим
продвижением через Краснополье на Славянск. Навстречу двигались
подразделения Центрального военного округа, встреча с которыми
замыкала котел.
И вот здесь в полном объёме проявились все накопленные, как
стратегические, так и тактические военные проблемы России.
Проложенный маршрут казался логичным лишь в ходе
планирования по картам. Если бы планировщики подошли к вопросу
наступления более творчески (а ещё лучше, вспомнили бы опыт
Великой Отечественной войны в этих местах), то, несомненно, штурм
Долгенького стал бы лишь отвлекающим маневром ввиду
самоубийственной сущности лобовой атаки по суживающим маневр
лесам через минные поля на хорошо оборудованные оборонительные
сооружения, а реальный прорыв одномоментно осуществлялся бы в
направлениях вокруг Великой Камышевахи, Оскола или Долины —
Крестите, как на менее подготовленных для обороны направлениях с
меньшим количеством критически важных высот, инженерных
оборонительных сооружений, лесов и неровностей местности. Но
планирование по картам известно своим «качеством».
В итоге армия столкнулась с тем, что предполагаемое наступление
проходит через лесополосы с удерживаемыми противником высотами.
Встречающиеся на пути населенные пункты были оборудованы в
укрепрайоны. Многочисленные пионерские лагеря и базы отдыха
стали опорными пунктами. Летний период и зеленое цветение
позволяли украинцам создавать многочисленные засады, а расстояния
между ними засыпать минами.
Попытки прохода бронетехники через леса были неуспешны —
противотанковые мины устанавливали даже на ветвях деревьев.
Использование машин разминирования оказалось затрудненным, да и
техники не хватало. Снайперы и авиация в условиях зеленых лесов
демонстрировали неэффективность. Более того, ряд западных
образцов зенитных комплексов пробивали боевую армейскую
авиационную защиту российских самолетов и вертолетов, из-за чего
их использование было эпизодическим, а сама авиация старалась
работать на дальнем расстоянии методом «кабрирования», то есть
навесом, что, естественно, понижало эффективность.
Наступательное затишье армейское руководство Российской армии
по чеченскому опыту попыталось использовать для «зачисток» лесов.
В бой был брошен армейский спецназ и добровольческие отряды.
Можно предположить, что это позволяло отчитаться, но при другой
организации боевой работы нормальный стратегический рывок при
необходимой консолидации сил не требовал бы таких расточительных
для боеготового личного состава мероприятий, особенно из числа
столь нужных для решения специальных задач подразделений.
Функции зачистки тогда легли бы на Росгвардию и спецслужбы.
Однако, по итогу, многочисленные потери совершенно не
соответствовали профилю бойцов спецподразделений, опытных
мотивированных добровольцев и обстоятельствам применения.
Символом изюмской стагнации стало село Долгенькое.
Выбранная российским армейским руководством тактика
сводилась к вялотекущим штурмам села и прилегающих, вытянутых
вдоль дорог территорий. При этом практически всегда нарушался один
из главных армейских законов — штурм неподавленной обороны
сродни преступлению.
Аргументы часто звучали такие: «на расстоянии меньше ста метров
пушка врага не опасна, поэтому нужно быстрее бежать. А минное поле
не бесконечно, его надо просто обойти. Противопехотные мины?
Ползя на пузе, их надо аккуратно разметать, к примеру, веником».
Такие перлы характеризовали общий уровень подготовки и отношения
командования.
Выделяемые для штурмов силы были недостаточны из-за чего
личный состав расходовался вхолостую, штурмы оказывались
фатальными. Жертвы среди личного состава и техники угрожающе и с
большой скоростью увеличивались. При этом потери в технике 4-й
Кантемировской дивизии в составе дислоцируемой в Изюме Первой
танковой армии часто превышали потери в личном составе.
Это значит, что столь нужную и дефицитную для реально
воюющих подразделений технику просто бросали. В некоторых
случаях «поставки» противнику российских брошенных трофеев
превышали поставки в украинскую армию зарубежных образцов от
западных спонсоров. В дальнейшем значительные украинские силы
стали воевать с российской армией российским же оружием и
бронетехникой.
Почему же так случилось? Можно предположить, что опять своё
слово сказала ложь докладов и фальсификации.
Выделяемые для штурмов армейские подразделения по бумагам
насчитывали одно количество личного состава, по факту же, вероятно,
людей было в два, три и более раз меньше. В это же время их
мотивация часто оказывалась на низком уровне. Прямо на передовой
военнослужащие-контрактники массово писали рапорты об
увольнении или просто отказывались идти в бой, о чём командиры
просто боялись докладывать. Именно здесь, в Изюме, в полной мере
проявилась тотальная небоеготовность Западного военного округа.
Относительное исключение составляли силы базирующейся здесь 20-й
армии, но и они демонстрировали весь набор типичных армейских
болезней.
Придаваемые же им в качестве штурмового усиления различные
спецподразделения, наоборот, будучи мотивированными, шли вперед,
но, не обладая массированной поддержкой строевых подразделений,
гибли. В итоге в теоретическом расчете «один спецназовец или
доброволец на десять солдат», зачастую соблюдалась обратная
пропорция. При этом модной среди армейского руководства стала
форма отчетности по «двухсотым», когда командир в подтверждение
своих докладов о том, что он действительно пытался что-то сделать,
сообщал о погибших и раненных бойцах, что должно было
продемонстрировать значимость усилий.
Так утилизировался военный спецназ. Почему же так произошло?
Ещё донбасский опыт показал истину — такие подразделения
использовались на передовой не по профилю просто потому, что
являлись наиболее боеготовыми. Или, зачастую, скорее, просто
единственными боеготовыми. Тогда кто же будет вести столь нужную
разведку? Наводить артиллерию, проводить диверсионные
мероприятия, уничтожать КП, пункты ПВО, мосты, «хаймарсы»,
«цезари» и «топоры»? Правильный ответ при подобном подходе —
никто.
Свою роль играла и техническая оснащенность. Опять отсутствие
средств связи и, как следствие, взаимодействия приводили к
рассинхронизации и потере наступательности.
Часто на передовой можно было наблюдать такую картину: на
различных высотах в небе парили украинские дроны и квадрокоптеры
разных размеров. Вверху — большие разведывательные.
Они медленно и плавно рассекали небо на недосягаемой для
стрелкового оружия высоте. Ниже — средние квадрокоптеры с
зацепами для мин. Они часто поднимались роем, вели охоту на
машины подвоза боекомплектов, штабные автомобили командного
состава. Если над машиной зависало пять — шесть таких коптеров, то
шансов уйти почти не было. Одна — две мины, и транспорт
уничтожался. Третья, самая назойливая категория — малые
разведывательные квадрокоптеры тактического звена, зависающие над
бойцами и днем и ночью.
 Их в теории можно было бы сбить так называемыми «дро-
нобойками» — радиочастотными подавителями БИЛА или, в крайнем
случае, помповыми ружьями с дробью или картечью. Ни того ни
другого бойцы, естественно, не имели. Армия к этому не готовилась.
Следует учесть и то, что работа украинских дронов обеспечивалась
силами радиоэлектронной борьбы, которые чередовали свою
активность с подъёмом «птичек». Часто украинской стороной
использовалась радиоэлектронная техника, перехватывающая
управление российских доморощенных, купленных на деньги
спонсоров дронов. Попытки привязывать эти квадрокоптеры на
рыболовную леску и прочие мелкобытовые ухищрения оказались
неуспешными. Разница в техническом оснащении была значительной.
При этом, судя по всему, «изюмское стояние» не было
идентифицировано командованием как относительно постоянное. Как
следствие, должных мер к оборудованию сплошной обороны, за
исключениями наиболее опасных направлений, предпринято не было,
хотя военная наука требовала обратного.
Клаузевиц: «Каждое наступление должно закончиться обороной,
но какую форму оно примет зависит от обстановки».
Следствием стала невозможность удержать уже украинское
наступление, повлекшее за собой обрушение всего харьковского
фронта.
Клаузевиц: «Чтобы использовать эти слабые стороны или промахи
противника и не отступить ни на шаг дальше того, к чему вынуждает
сила обстоятельств, главным же образом для того, чтобы поддержать
моральные силы на возможно более благоприятном уровне, —
необходимо медленное отступление с беспрерывным сопротивлением,
смелый отпор всякий раз, как преследующий увлечется чрезмерным
использованием своих преимуществ. Отступление великих
полководцев и армий, закаленных в боях, всегда напоминает уход
раненого льва, и это бесспорно лучшая теория.
Правда, очень часто в момент, когда хотелось выйти из трудного
положения, начинали выполнять пустые формальности, вызывающие
лишь бесполезную потерю времени и становившиеся опасными, так
как в такие минуты всё зависит от возможности быстро убраться.
Опытные вожди придавали большое значение этому правилу. Но
подобные случаи не следует смешивать с общим отступлением после
проигранного сражения. Кто воображает, что в последнем случае
может выиграть пространство несколькими большими переходами и
легко занять устойчивое положение, тот совершает крупную ошибку.
Первые движения должны быть возможно незначительными; в
основном надо держаться принципа неподчинения воле неприятеля.
Этому правилу нельзя следовать, не вступая в кровопролитные бои с
надвигающимся противником, но принцип стоит этих жертв. Если им
пренебрегать, то движение становится поспешным и скоро обращается
в бешеный поток, причём потери одними отставшими превышают те,
которые пришлось бы понести в арьергардных боях; сверх того
теряются последние остатки мужества».
 ГЛАВА 7
Красный Лиман
Теперь, в развитие нашего анализа, через призму военного
искусства рассмотрим динамику ситуации на Красном Лимане,
которую многие военные аналитики называли «генеральным
сражением осени».
На данное направление перебрасываются отступающие с
Харьковского направления российские силы, в том числе 20-я армия,
отряды и батальоны добровольцев.
Украинский штаб формирует здесь наступательный кулак в составе
двух танковых, двух десантных и одной механизированной бригад.
Второй линией идут батальоны территориальной обороны. Часть сил
для наступления снимается с Северского направления. В последующем
они усиливаются подразделениями из Славянска и Краматорска.
При этом, несмотря на достаточные для удара силы, в отличие от
сложившейся у Российской армии практики лобовых штурмов, штаб
ВСУ отказывается от прямой атаки Лимана. Вместо этого на широком
охвате города наносятся фланговые удары, направленные на
окружение и частичное выдавливание россиян. С этой целью активно
задействуются мобильные группы, обеспеченные ПЗРК и ПТУРами,
позволяющими ограничить применение российской авиации и
танковых колонн.
Если использовать исторические аналогии, то ВСУ повторяет
харьковское контрнаступление 1942 года, с которым проводимая
Лиманская операция имеет подобную линию фронта.
Что же дала украинцам операция? Помимо тактического
продвижения и взятия под контроль новых населенных пунктов, она
создала широкий оперативный простор для продвижения на
Луганскую республику в направлении северного берега Донца. В этом
смысле операция обеспечила фланговую поддержку, разрезание
луганских сил с российской территорией.
 Итог — разрушение всей линии фронта и формирование угрозы
потери Северодонецкой агломерации, наступление на Сватово и
Старобельск.
Лавинообразное обрушение Харьковского фронта в принципе
создавало возможность украинского блицкрига и было остановлено
стойкостью российских защитников Лимана, в чём ключевая роль
была именно у добровольческих батальонов БАРС (13, 15 и 16),
луганских мобилизованных, а также у отдельных казачьих
формирований, что вновь подчеркивает значение мотивации бойцов, в
том числе, по отношению к армейским подразделениям. В целом же
силы российского Западного военного округа и здесь
продемонстрировали неготовность к полноценным боевым действиям
(вспоминается аналогия с началом Великой Отечественной войны и
генералом Павловым). Первая танковая армия, отступающая с
Изюмского направления, оказалась неспособна прийти в чувство и
боеготовое состояние.
Однако, несмотря на большое сосредоточение украинских сил,
возможности по их массовому поражению и последующей контратаке
российским Генштабом использованы не были.
Определенное время передовым рубежом обороны Лимана
становятся удерживаемое русскими силами село Дробы-шево.
В итоге возникает реальная угроза взятия российских сил в котел.
Политическое руководство Украины делает реваншистские заявления,
сравнивая готовящийся Лиманский котел с Иловайским 2014 года.
На 30 сентября котел был практически замкнут. Дорога на Торское
находилась под огневым контролем украинцев, остальные населенные
пункты вокруг Лимана были ими взяты.
У российской стороны было два варианта оперативного маневра:
нанесение ударов на направлениях Пески-Радьковские-Редкодуб-
Новое. Либо маневренное отступление на позиции Кременная-
Сватово-Троицкое и занятие активной обороны.
Характерно, что попыток контрударов предпринято не было и
российские войска отступили. В Лиман направляются дополнительные
силы (503-й гвардейский мотострелковый полк 58-й армии и несколько
танковых подразделений), которые по нередкой практике, сразу, без
разведки, полноценной подготовки бросаются в бой, что резко
понижает их эффективность. В этот же момент российскими силами
никак не было использовано оголение украинских позиций на
Харьковском направлении, откуда были сняты резервы для удара по
Дробышево-Лиману.
Здесь следует отметить, что, несмотря на наличие значительных
ресурсов, украинская армия продолжает эффективно использовать так
называемые «летучие отряды» — передовые легкобронированные
мобильные наступательные группы на внедорожниках-пикапах с
пулеметами на подвижных стойках, которые, осуществляя переправы
через реку Жеребец, дестабилизируют и наносят существенное
поражение российским силам, в основном, по трассе Сватово, откуда
осуществляется снабжение российской группировки.
За сутки, на 2 октября, украинские войска продвинулись на 30
километров на Луганском (Лиман-Кременная) и Херсонском
(Осокоровка-Дудчаны) направлениях.
После чего украинским штабом формируется тактическая группа
из 128-й горно-штурмовой бригады и поддерживающего их батальона
территориальной обороны, и вечером 3 октября осуществляется
наступление на Дудчаны. К штурму привлекаются 35 танков, 15 БМП
и 12 бронемашин «козак», что обеспечивает прорыв. Российские силы
отступают, подрывая за собой мост через водохранилище.
Украинская сторона не снижает темп, и продолжает наступление на
Мыловое и одновременно силами 96-го батальона 63-й бригады
штурмует позиции россиян в районе Большой Александровки, что
позволяет обрезать пути снабжения российской группировки.
Итог — падение Лимана и новая, выгодная украинской стороне
линия фронта. При этом связывание украинских сил на Лиманском
направлении предотвращает для россиян массированный удар по
Боровому-Сватово.
 ГЛАВА 8
Промышленность и СВО
Клаузевиц: «Силы должны быть сконцентрированы в
подавляющую массу. Это фундаментальная мысль. Всегда готовьтесь
ко всему и как можно заранее».
Перед тем, как давать какие-то штрихи проблемам
промышленности, столь критически отразившимся на СВО.
необходимо рассмотреть укреплённую модель, которая продуцирует
множество последствий. Потому что попытки вникнуть в те или иные
технологические, коррупционногенные, экономические или
организационные коллизии и недостатки бессмысленны и вредны без
понимания корней.
Итак. Примерно с 2008 года, после осетинской кампании,
мюнхенской речи Путина, последовало усложнение отношений с
западным сообществом. Российское руководство сделало несколько
базовых выводов. Каждый из них влек определенные последствия.
В части промышленности стало очевидным, что уровень
материального снабжения как армии, так и страны в целом
отечественными комплектующими, оборудованием и в целом товарами
критически зависим от Запада и недостаточен для внутренней
устойчивости.
Примерно в это же время и в этой связи модным становится термин
«импортозамещение», под которым начинает подразумеваться
создание российских аналогов западной продукции. Благо резко
выросшие сырьевые доходы позволяют такую роскошь,
бессмысленную с точки зрения прогресса, потому что любое
замещение является вторичным процессом, подражательством тем, кто
в это время идет дальше, конкурирует со свободным развитием,
навязывает отставание и формирует огромные коррупционногенные
риски.
Здесь принципиально важно понять, какой логикой
руководствовалось российское руководство в тот момент.
 Мы можем предположить, что сводилась она к следующим
постулатам:
— внутренняя промышленность фактически уничтожена или
дефрагментирована в сравнении с советскими мощностями и
внешними мировыми процессами;
— советское наследие оказалось в руках либо случайных людей,
либо ненадежного олигархата, либо «красных директоров и
генеральных конструкторов», которые монетизировали его в виде
самостоятельных вотчин кормления;
— при этом наличие финансовых возможностей позволяет (в те
времена) на внешних рынках удовлетворить большинство
потребностей. Себестоимость и затраты отечественных аналогов в
силу особенностей производительности труда, транзакционных
издержек всегда выше, чем за рубежом.
Итог: усилия были сделаны на задачах взятия под контроль
утраченных промышленных объектов и возможностей, и их
консолидации. Так стали появляться сначала субхолдинги, холдинги, а
затем — госкорпорации.
В силу особенностей логики подобных процессов, главной целью
холдингов и корпораций стала максимизация прибыли, главный
организационный подход — выстраивание нишевой, жестко
интегрированной вертикально-горизонтальной системы подчинения.
Естественно, при таких целях вопросы промышленности как
таковой уходили на второй план (несмотря на абсолютно верный и при
этом нереализованный призыв Путина к удвоению ВВП, который мог
быть реализован лишь наращиванием промышленного потенциала).
Даже поверхностный анализ кадровых решений в промышленных
холдингах и корпорациях показывает, что большинство решений по
топ-менеджменту — это назначения сотрудников спецслужб и
силовиков, доверенных финансовых менеджеров и банковских
работников, которым, очевидно, ставили главной целью лояльность;
обеспечение «схем поглощения и слияния»; освоение значительных
материальных ресурсов — земель под застройки, продажу и
перепрофилирование зданий и т. п.
В это же время промышленная политика стала фактически
сводиться к выстраиванию схем освоения государственных средств.
Главной целью такой политики стало формирование ограниченного
пула крупных и значимых государственных партнеров («отраслевых
лидеров») и меры их господдержки.
Как же в таком случае осуществлялось развитие промышленности?
Зачастую оно стало имитационным.
Что это значит на практике? Рассмотрим типичный пример.
Бизнесмен, к примеру, хочет построить новый завод. В чем его
маржа прибыли? В доходах от реализации конечной продукции, как
должно быть в теории?
Далеко не факт. Тогда в чём? Простая калькуляция показывает, что
цена так называемого инжиниринга промышленных объектов, цена
поставки иностранного оборудования для этого завода, затраты на
переподготовку кадров, затраты на конструкторскую документацию
дают выгоду в «коротких деньгах» значительно большую, чем
многолетнее и рискованное производство как таковое.
При этом государство, заинтересованное в «импортозаме-щении»,
компенсирует значительную долю затрат или под ритуальные слова о
партнерстве и его стратегичности, или просто выдает бизнесмену
деньги под закупки, исследования, разработки. Да, это сопровождается
не менее ритуальным оформлением условной промышленной
кооперации, наукоемких разработок, что нередко лишь прикрывает
схемы и договоренности. Оформление и правильная презентация, не
вызывающая лишних вопросов, превращаются в отдельный и
ключевой вид искусства.
Дальше — дело техники. Что же нужно этому бизнесмену? Для
начала — естественно, благосклонность государственного чиновника.
Нет оснований сомневаться, что ключик к сердцу государственного
мужа будет подобран. Более того, сама логика выбранной парадигмы
предполагала подобное «партнерство» и взаимопроникновение.
Следующий этап — найти поставщиков зарубежного оборудования
и проектировщиков производства. Здесь важно, чтобы промышленный
проект был прописан именно под то оборудование, которое есть у
иностранных партнеров бизнесмена. Ведь под него будут выданы
государственные субсидии, которые за бюджетный счет покроют все
издержки и даже с лихвой, а надежный контакт с иностранным
партнером позволит максимально завысить цены, сформировав люфт
огромной доходности.
 Тут можно, кстати, договориться с исследовательским институтом
или университетом, которые оформят НИОКР, в рамках которого
какие-то элементы оборудования или производства будут на бумаге
модернизированы, признаны «нанотехнологичными», «цифровыми»,
«геномными», «квантовыми» и прочими на злобу дня.
Либо будет оформлена так называемая «локализация», то есть
подтверждение того, что часть производства осуществляется в России.
При этом вопрос передачи конструкторской документации и
реальности этого производства будет оставлен за скобками. Максимум,
что будет получено — «отверточная» сборка или «перебивка
шильдиков», то есть придание признаков «русскости» иностранной,
чаще всего китайской, тайваньской продукции.
Затем — необходимость миновать формальности. Большинство
закупок, например, в России проходят на основании Федеральных
законов №№ 44 и 223. Но как же преодолеть проблемы конкуренции
по их процедурам?
Конечно, существует куча ухищрений для конкурсов —
подставные фирмы, «карусели» партнеров с отказами отуча-стия и
смещениями на нужную компанию, игры на электронных площадках и
т. п. Но зачем, если вопрос решается довольно высоко и намного
проще?
Ведь достаточно договориться так, что условия конкурса будут
написаны именно под этого бизнесмена или компанию —
удивительным образом условия по специализации, результативности и
опыту предприятия, возрасту и квалификации исполнителей,
количеству персонала, лицензиям и прочему будут соответствовать
именно этой организации. Итог закономерен.
В результате получается успешная фирма с мерами тотального
бюджетного софинансирования. Одна проблема — нет самого
производства. В таком случае реальный продукт будут выдавать
рабочие советского типажа с небольшими зарплатами, трудящиеся на
устаревшем оборудовании, пока их обеспеченный менеджмент на
респектабельных форумах будет рассуждать о новом технологическом
укладе, цифровизации, безлюдном производстве и интернете вещей,
презентовать отсутствующие в сериях товары как оправдание
поддержки бюджета.
 Зачастую в итоге строятся большие промышленные площадки с
образцовым их оформлением, красиво расставленными станками и
показательным порядком. Это шоу-румы. В них громко гудит
оборудование, куда-то деловито мимо проверяющих ходят люди, но
реально ничего массового не производится. Все производства — в тех
самых неказистых цехах с устаревшим оборудованием.
Либо менеджеры отправятся в китайскую провинцию Шень-джень
или на Тайвань (а иногда и в Украину, как на «Мотор-Сич»), где
местные предприятия начнут изготавливать продукцию,
комплектующие с российскими логотипами. Далее — поставки в
Россию узлами и агрегатами и «отверточная» сборка под видом
полноценного производства. Дешевле, проще и быстрее.
Картина типична для большинства промышленных отраслей.
Так контракты с господдержкой, субсидии софинанси-рования,
консорциумы смыкаются со встречными государственными
пожеланиями некоей стратегической стройности и логики как
квазизамены и эвфемизмы промышленной идеологии и Госплана. В
итоге под них формируются федеральные программы и проекты,
национальные инициативы, точки роста, и далее — насыщаются
нацпроекты. Вроде бы всё логично. Вроде бы.
При таких подходах в сухом остатке остается лишь экстенсивное
советское наследие, создающее реальный прибавочный продукт.
Потому что подобные или попадающие в логику описанным схемы,
составляющие значительную часть «импортозамещения», к реальному
производству отношения не имеют. Тогда откуда там взяться
магазинам к автоматам, маскировочным сетям, аптечкам,
бронежилетам и разгрузкам, шлемофонам и многому-многому
другому? Маржа на их изготовление маленькая, нагрузки на
производственные мощности большие, наукоемкость особенно не
пропишешь, на учениях «Первому» не похвастаешься, в парке
«Патриот» зевакам не продемонстрируешь, и. в общем, вообще не
понятно, зачем это нужно. Ну, это если в бой не ходить…
Именно здесь скрыт и ответ на столь интересующий многих вопрос
— где же все те образцы многочисленной передовой техники, так
гордо демонстрирующейся на различных форумах и испытаниях?
Ответ простой — создание так называемых ОКРов — опытно-
конструкторских мелкосерийных или штучных образцов приносит
значительную прибыль. Здесь щедрые и богатые затраты на
исследования, сертификацию и стандартизацию, патентование,
мелкосерийное производство, многочисленные закупки и поставки
оборудования и уникальных комплектующих.
Беда этих процессов только в том, что при таком подходе
невозможно создать крупносерийное производство.
Ведь это уже совсем другой уровень проблемы — реальное
производственное оборудование, расчеты производительности и
повышения эффективности, логистики, проблемы широкой линейки
комплектующих, ремонтная база, подготовка соответствующих
специалистов и их рыночная востребованность, ёмкость рынка,
себестоимость и конкурентоспособность продукции и так далее и так
далее.
На этом высоком уровне уровень доходов существенно ниже или
отсутствует, риски и ответственность в разы выше, а задачи реальной
промышленной кооперации требуют нестандартных решений,
меняющих весь облик и архитектуру и промышленности, и её
финансового сопровождения, и экономики в целом. Тогда вопрос-зачем
эти лишние проблемы?
В российских СМИ до СВО было принято козырять большим
разнообразием различных разработок. Такие подходы хороши для
конструкторских бюро и НИИ.
Но ведь большое количество различных образцов вооружения и
техники требует различных складов, запчастей, обеспечивающего
персонала, разных штатных единиц в подразделениях, где они будут
использованы. В итоге такое разнообразие выгодно постоянному
циклу «освоения бюджетов», но не армии. Армии нужна унификация.
Один автомат Калашникова, один вертолет «Ми-8», один танковый
дизельный двигатель «В-2» заменили десятки и сотни результатов «игр
разума и схем».
По этой причине доклады должны были касаться качества
внедрения, количества техники и производственных площадок для
этого; создания унифицированных платформ, позволяющих из
типовых комплектующих формировать различные образцы под
потребности, например, базовых моделей гусеничного и колесного
парка с разными последующими моделями. Однако этого сделано не
было.
 В итоге — на передовой не оказалось не только достаточного
количества автомобильной техники, но и магазинов к автоматам,
танковых шлемофонов, бронежилетов и разгрузок, касок, раций и
многого-многого другого. Да и откуда им взяться? Ведь под них нужны
большие производственные линии, а маржа производства с них очень
низкая.
И ещё раз вспомним, как, благодаря западной помощи, воюет
украинская сторона. Высокоточное оружие, цифровая связь,
тактические системы управления боем, разведывательные комплексы,
наступательные и корректирующие беспилотные средства. В
ближайшей перспективе — системы управления авиабомбами,
планирующие боеприпасы.
Чем на это должна отвечать Российская армия? Известный тезис о
доблести русского солдата не должен прикрывать техническую
неоснащенность.
Многие племена американских индейцев воевали всю жизнь,
отличались доблестью и бесстрашием. Японские самураи без остатка
посвящали себя военному делу, долгу и чести. Индийские народы
веками оттачивали свой дух. Но все они, как и многие другие, терпели
сокрушительное поражение от, часто намного менее доблестного, но,
при этом, оснащенного по новым техническим нововведениям и
познавшего передовые военные правила, противника. Порядок бьет
класс.
Соответственно, ключевой вопрос к российской промышленности
— её готовность и реальная вовлеченность в обеспечение победы? И
здесь есть простые, без каких-либо сложных раскладов вопросы и
показатели.
Налажено ли теперь, после всех выводов по СВО, массовое
производство средних и тяжелых беспилотников типа «Орлан-ЗО» для
корректив артиллерии и пехоты с четким определением норм
достаточности, оргштатными изменениями. складами, нормативами
использования, обучения, ремонта и замены?
Поставлено ли на поток производство российских аналогов
системы GDAM, которая, как известно из СМИ, превращает
авиабомбы в управляемые торпеды и будет с весны 2023 года
поставляться Западом в Украину? И аналогичных систем для
артиллерии?
 Если да, то, где же результаты в виде уничтоженных западных
ракетных комплексов противника?
Или в войска массово стали поступать российские «Хай-марсы» —
комплексы «Торнадо-С», о разработке и внедрении которых
российское Минобороны заявило ещё в 2017 году?
Возникли ли новые подходы к обеспечению солдата, с
измененными по итогам выявленных в ходе СВО недостатков
стандартами аптечек, измененными сроками и условиями
эксплуатации в ходе боевых действий имущества, с новыми
показателями бронезащиты, обеспеченности приборами ночного
видения, биноклями, радиосвязью, средствами маскировки,
автотранспортом?
Кстати, про автотранспорт. Аксиома современных армий: солдат —
это дорого. Его дорого обучать, ему дорого платить, его потеря дорого
обходится правительствам в политическом плане.
Однако российская армия после объявления СВО оказалась на
«Уралах» и «КАМАЗах», с лысой резиной, которых, при этом,
катастрофически не хватает.
Тот самый довоенный парадный формат являл наблюдателям
бронетранспорт перевозки личного состава «Тайфун» из нескольких
модификаций для разных видов и родов войск. Кстати, действительно
очень приличные разработки.
Вспомним, как о таком транспорте сообщали общественности за
месяц до начала СВО:
«Военные опять обыграли гражданских. В то время как некогда
традиционные для конца лета столичные автомобильные салоны,
увы, окончательно деградировали до состояния унылых отраслевых
междусобойчиков, армейское шоу в подмосковном парке "Патриот" с
каждым годом набирает обороты. Всё логичнее организация, всё
насыщеннее экспозиция, всё интереснее развлечения.
Нисколько не хочу принизить политическое и финансовое значение
военно-технического смотра, где серьезные чины в погонах, министры
да представители крупнейших концернов оборонки подчас
действительно обсуждают дела и заключают контракты,
непосредственно влияющие на судьбу страны. Однако фанатеющему
от машин обывателю куда важнее, что форум "Армия" дает доступ
к образцам, которые в повседневной жизни просто так не
встретишь. Причём происходит таинство в без преувеличения
праздничной обстановке, с кучей тематических зрительских бонусов».
Помимо «Тайфунов», неоднократно заявлялось о разработках
линейки автотехники стандарта «М R А Р» — минозащищенном
армейском транспорте — «Горец-М», «Мустанг-М», «Сармат-2» и т. д.
Ведь, как теперь известно, именно потери от мин повсеместны.
В итоге, естественно (естественно по вышеуказанным причинам)
фронт их не увидел, или увидел в штучных экземплярах.
Огромные потери личного состава, и для близких, и для
выполнения боевых задач, прямо связаны с отсутствием такого
автотранспорта. Именно незащищенные «Уралы» и «КАМАЗы»
взрывали украинские спецназовцы, отсекая снабжение под Сумами,
Харьковом, Черниговом и Киевом. Именно на незащищенные
автомобили сбрасывали мины украинские квадрокоптеры.
Символом и повседневной рабочей лошадкой в российских
подразделениях стал «УАЗ-буханка», выпускающийся с 1958 года и,
естественно, не имеющий никакой бронезащи-ты. Выяснилось, что
полноценное снабжение армии — это дорого. Вероятно дороже, чем
жизнь бойцов.
Самое парадоксальное на фоне этой грандиозной пробле мы — это
титанические усилия российского правительства по
многомиллиардному государственному субсидированию частного
автопрома, и жалобы об отсутствии рынков сбыта ввиду введения
санкций после начала СВО.
Список можно продолжать долго, но главный вопрос по нему —
это принципиально иная, перестроенная под реальные потребности
СВО российская промышленность, массово, на потоке, выпускающая
новое имущество и вооружение, критически важное для победы.
Но что же мы имеем на самом деле, и как же реально стали
решаться эти проблемы в ходе СВО?
Цитата: «глава Кировской области Соколов: Предприятия ОПК
нашего региона перешли на трехсменку. По их просьбе мы пустили
ночные рейсы городского транспорта, открыли в школах продленку, в
детских садах — дежурные группы, чтобы работники не
беспокоились».
О чём тут идет речь? О новых технологиях? О перестройке
производственных линий, перепрофилировании элементов частного и
гражданского промышленного потенциала под современные
потребности? О модернизации и мобилизации промышленности и
экономики?
Нет, конечно. Только о том, чтобы на советско-постсоветском
производстве выжать чуть больше. А выжать на нём, пусть и
побольше, можно только того же вооружения и техники, что и до
этого. Без учета опыта СВО и специфики потенциала и возможностей
противника.
Символом российской промышленной мобилизации для СВО пока
стала «трехсменка-четырехсменка». Это, конечно, тоже нужно. Только
это не мобилизация.
Сформировалась стойкая привычка — главный промышленный
результат — поточное экстенсивное производство. Нужно что-то
современное? Ищем каналы покупки за рубежом. Так, например, в
ходе СВО после осознания нехватки или, скорее, отсутствия БИЛА, в
итоге появились «Герани-2».
Несомненно, что суровая реальность СВО подтолкнет российское
руководство к формированию каких-то новых производственных
линий, например, по тем же беспилотникам. Но в России есть старая
поговорка «дорога ложка к обеду».
Каков же выход?
В России оказались созданы две верхнеуровневые структуры,
которые, в теории должны обеспечить войска СВО по потребностям.
Первая — уже накануне завершения этой нашей работы и спустя
восемь месяцев после начала СВО и, судя по всему, наступления
какого-то осознания того, насколько представления о военном
потенциале обеспечения отличаются от реальности, 21 октября 2022
года Путин создает Координационный совет при Правительстве
России по обеспечению потребностей войск. Как заявлено, совет
создан «для координации органов и ведомств при решении вопросов
материально-технического снабжения и логистики вооруженных сил в
зоне СВО».
В состав совета вошли главы МЧС и всех силовых ведомств, вице-
премьеры Правительства России. Туда также вошел министр
финансов, глава налоговой службы, министр экономического развития.
Предусмотрено участие мэра Москвы. Председателем
Координационного совета назначен председатель Правительства
Мишустин, который, согласно тексту указа, будет еженедельно
докладывать о текущей работе Владимиру Путину. Такой вот
дублирующий состав большей части Правительства (и игнорирующий
конституционный Госсовет), орган в модели «всё ради фронта».
Некоторые патриотически настроенные российские наблюдатели
сразу же провели историческую параллель, согласно которой совет
является аналогом Государственного комитета обороны 1941–1945
годов. Конечно же. это не так. Сталинский Комитет ГКО был
чрезвычайным высшим органом власти с неограниченными
полномочиями.
Созданный же правительственный совет имеет лишь задачу
«обеспечения потребностей ВС РФ, других войск, воинских
формирований и органов».
Другие, более критические комментаторы провели другую
историческую аналогию, сравнив правительственный Совет с Особым
Совещанием по обороне, созданным в России в ходе Первой Мировой
войны в 1915 году. И вот здесь функциональные и организационные
положения более близки. Хотя сама по себе такая историческая
аналогия вызывает сложные коннотации.
Главный вопрос состоит в том, что руководство и состав Совета
сформировали чиновники, и так по своим должностным обязанностям
так или иначе вовлеченные в правительственную деятельность по
обеспечению армии.
Более того, участие в нём многолетнего министра
промышленности Мантурова, прямо отвечающего за промышленное
состояние страны на момент СВО, лишь подчеркивает то, что создан
дублирующий механизм. И простой вопрос одного из обывателей: «А
почему эти люди и так друг с другом не могут пообщаться?», остался
без ответа.
Версия о том, что так создается надежный поставщик фронту по
потребностям, вызывает сомнения именно ввиду отсутствия в
механизме самого фронта, и причинно-следственных связей с ним.
Представление о том, что фронту всего-то и нужно — правильно
заполнить заявки, а большие начальники с помощью своих аппаратов
по инстанции важно рассмотрят их, обсудят на этом самом Совете и
дадут нужные поручения — высокая степень наивности и
непонимания происходящего. Очередной руководящий
междусобойчик ещё более отдаляет фронт и начальников. А то, каким
образом использовать такую сервисную систему для простраивания
новых выгодных схем — лишь вопрос творчества.
Мы намерены более подробно остановиться на коллизии подобных
решений в главе 11 «Что дальше?», в привязке к темам формирования
реальных управленческих инструментов.
Вторая структура — при Правительстве России, в отличие от
вышеуказанного Совета, долгое время существует подчиненная
Президенту страны Военно-промышленная комиссия.
Заявленная цель её существования «организация государственной
политики в сфере оборонно-промышленного комплекса, военно-
технического обеспечения обороны страны, безопасности государства
и правоохранительной деятельности».
В неё и её внутренние структуры входят столпы отечественной
промышленности и науки, силовики, руководители ключевых органов
власти.
При Комиссии создана Коллегия, которую обычно возглавляет
курирующий ОПК или промышленность вице-премьер Правительства
России. Там же функционирует научно-технический совет.
Очевидно, что именно эта структура должна найти в себе силы,
чтобы адаптироваться под реальные обстоятельства СВО. От
верхнеуровневых стратегических, а, иногда, и оторванных от реальных
процессов боевых действий, и сконцентрироваться на СВО. Создать
для этого в Коллегии рабочие органы, в том числе, присутствующие в
зоне проведения операции. И, конечно, все усилия направить на
решение государственных проблем, пагубно влияющих на СВО.
К примеру, важнейшая и столь просевшая в российских реалиях
проблема микроэлектроники. «Средняя доля отечественной
радиоэлектронной продукции в РФ с учетом госсектора и открытого
рынка по итогам 2022 года может превысить 20 %», — сообщил
замглавы Минпромторга РФ Василий Шпак на форуме
«Микроэлектроника 2022». 20 процентов? Может превысить? На этих
словах можно лишь горестно вздыхать — и это обычная классика.
Если задать базовую задачу — что в промышленности является
критическими в условиях войны составляющими? То любой
здравомыслящий человек выделит две — станки и микроэлектронику.
 Станки — это производство средств производства, на них создают
всё остальное, от чайников до самолетов, танков и автоматов. А
микроэлектроника — это мозги продукции, микроплаты,
составляющие суть электронной начинки.
Поразительно, но оба этих показателя в России оказались
задвинуты на вторые роли.
Кризис станкостроения глубокий, системный и не имеет никаких
линейных выходов. Перебивка «шильдиков» на иностранных станках
и советское поточное производство морально устаревшей продукции
— вот текущая реальность.
С микроэлектроникой примерно так же. Платы для ракет и роботов
привыкли покупать за рубежом. Итог в условиях СВО и санкций — где
же платы? Завозить из Тайваня и Китая всё сложнее. А больше
неоткуда.
А теперь ещё одна цитата из Интернета.
Она довольно длинная, но оно того стоит:
«20 % процентов отечественной электроники — это капля в море,
во-первых. Во-вторых, никакой отечественной микроэлектроники
системно, в сколь-либо ощутимом объёме, не существует. Большая
часть — это иностранная продукция с нашими бирками и лейблами.
В лучшем случае, если наша разработка архитектуры. Но
производство, практически всё, за рубежом — Китай и Тайвань. Да,
так дешевле. И, о, Боги! — качественнее! Уровень производства
печатных плат в Китае и Тайване на порядки выше, чем могут
делать у нас в России. Микросхемы мы практически не делаем совсем,
а то, что производится — технологически прошлый век.
Многие кричат, что нам не нужен техпроцесс 5 нм, и того, что у
нас производится — 180 нм и эксперименты с 90 нм — более чем
достаточно для военных и промышленных задач.
Да, можно сказать, правда с натяжкой, что этого достаточно, в
целом, для решения задач прошлого века. Если мы говорим про
уменьшение размеров вооружения, высокоточное вооружение,
беспилотники и связь — то нет. Энергоэффективность у чипов
такого уровня никакая. А нам необходимо в меньший объём запихнуть
большие вычислительные мощности, и чтобы оно работало дольше. А
мы этого сделать из отечественных компонентов не можем.
 В процессе разработки проекта “Персей” нам повезло
познакомиться с лучшими светилами отечественной науки. У нас
есть разработки, есть даже их промышленная реализация, у нас нет
промышленных мощностей. А для их создания нужны большие заказы
и господдержка. Зато Ростех распилил 1 МИЛЛИАРД {!!!!!!), просто
показав единожды на выставке реально существующий уникальный
отечественный мультикоптер с отечественным же полётным
контроллером, сделанный истинным энтузиастом своего дела.
Вот и весь ответ, почему ВС РФ полгода держались, а сейчас дали
дёру. Потому что на войне “ничего не делать" — это плохое
решение…».
Но являются ли проблемы с импортозамещением неожиданными и
вскрытыми лишь благодаря СВО? Конечно, нет.
Приведем ещё один из многочисленных примеров. После того, как
вы, уважаемый читатель, ознакомитесь с одним приведенным ниже в
безбрежном море аналогичных, уверены, никакие наши комментарии
вам больше не понадобятся.
2015-й год, июль. «На разработку отечественных комплектующих
для судостроения потрачены миллиарды. "Деньги съели, а результат
ноль”, - сказал Рогозин на Морской коллегии в Петербурге».
И далее: «Морская коллегия при правительстве России под
председательством Дмитрия Рогозина пришла к выводу, что
миллиарды, вложенные в импортозамещение в области
строительства кораблей и судов, потрачены впустую. Доля
иностранных комплектующих в судовых машинах и приборах —
95 %…
Днем 2 июля в здании Госуниверситета морского и речного флота
имени Макарова прошло первое в 2015 году заседание морской
коллегии при правительстве РФ (проходит дважды в год) под
председательством вице-премьера России Дмитрия Рогозина. На ней
несколько десятков участников — чиновники Минпромторга, главы
судостроительных компаний, исследовательских институтов —
пришли к общему выводу: в идею импортозамещения в
судостроительной отрасли вложены миллиарды рублей и, как
выяснилось, бесполезно…
"Активная часть основных производственных фондов имеет износ
более 70 %. Удельная трудоемкость производства (Время,
затраченное на выпуск единицы продукции. — Прим, ред.) в отрасли в
три-пять раз выше, чем за рубежом. Всё ощутимей становится
кадровый голод, вследствие чего падает качество производства.
Степень использования мощностей — не более 25–30 %.
Понятно, что в таких условиях заказчики судов и морской техники
на протяжении последних лет традиционно отдавали предпочтение
импортным комплектующим, оставляя российским производителям, в
лучшем случае, сборку корпусов и монтаж закупленного за рубежом
оборудования", — заявил вице-премьер Дмитрий Рогозин.
По его словам, несмотря на все указания, в том числе Президента
РФ Владимира Путина, в конкурсной документации на заказ судов и
кораблей указывается конкретное оборудование с точным названием
марки и фирмы иностранного производителя. В результате участие
отечественных предприятий в строительстве судов исключается
уже на начальном этапе их проектирования.
Более того, при создании новых типов гражданских судов, вопреки
положениям ФЦП ""Развитие гражданской морской техники", не
предусматривается использование машин и приборов российских
производителей, хотя их разработка была успешно завершена, в том
числе в рамках этой же самой программы, сказал Рогозин…
Примеры приводил замглавы Минпромторга Андрей Дутов. По его
словам, около 60–70 % стоимости каждого военного корабля
приходится на оплату изделий машиностроительных и
приборостроительных компаний…
Однако вся элементная база в этих приборах — то есть
составные части этих изделий — полностью иностранная. "Во всех
программах импортозамещения элементная база занимает основную
тему: что нужно замещать, как и от чего избавляться, как найти
партнеров, которые будут надежно и качественно поставлять в
Россию данную элементную базу, и так далее", — сказал
замминистра…
Другая проблема в приборостроении — отсутствие серийности.
"Практически всё производится в единичном экземпляре, поэтому
цена возрастает, а качество, которое необходимо достигнуть, не
достигается” — отметил чиновник».
Вот такое вот импортозамещение.
 Ну и финализируем мы наш анализ кантовским взглядом в
безбрежный космос. Нами уже указывалось на принципиальную
важность спутникового разведывательного обеспечения боевых
действий в ходе СВО.
В этой связи ещё один взгляд на статистику.
По состоянию на 1 января 2022 года на орбите Земли находилось
4852 активных спутников. США — 2954 космических аппарата (КА).
Россия — 102 КА. 1 КА серии «Арктика-М»; 2 КА серии «Электро-Л»;
3 КА серии «Метеор-М»; 1 КА серии «Канопус-ВИК»; 4 КА серии
«Канопус-В»; 2 КА серии «Персона».
Ещё раз: у России 102 спутника. Только у США — 2954.
В принципе этого достаточно для понимания процессов. Кто-то
скажет — «не всё однозначно и есть нюансы»? Эта фраза в условиях
СВО может быть произнесена только в окопе на передовой.
 ГЛАВА 9
Специальность операции
Клаузевиц: «Большая часть разведывательных сведений является
ложной, а страх умножает вымыслы и неточности. Люди скорее
склонны верить плохим новостям, чем хорошим, а плохие новости
склонны преувеличивать».
Нужно признать, что по данным открытых источников, накануне
СВО российские спецслужбы смогли сформировать в украинской
среде довольно солидные оперативные позиции.
Так, из СМИ известно, что по обвинению в сотрудничестве с
Россией украинскими спецслужбами задержаны:
— 11 сентября 2022 года — бывший начальник Управления
Службы безопасности Украины (СБУ) по Харьковской области Роман
Дудин.
Как заявляли в украинской прокуратуре, Дудин 24 февраля 2022
года, после начала Специальной военной операции «стал действовать в
ущерб обороноспособности и государственной безопасности
Украины». Помимо сотрудничества с Россией, Дудин был обвинен в
том, что способствовал смещению руководителя Харьковской
областной военной администрации и его изоляции от исполнения
обязанностей.
— В июле 2022 года был задержан помощник председателя СБУ
Олег Кулинич, который с 2020 года возглавлял управление СБУ по
Автономной Республике Крым.
При этом Кулинича обвиняют в том, что он сотрудничал с бывшим
заместителем секретаря СНБО Украины Владимиром Сивковичем, и
через последнего взаимодействовал с российскими спецслужбами.
Из данных украинского следствия:
«Оба работали на российские спецслужбы с июня 2019 года и
создали основу для быстрого захвата южных регионов Украины.
Сивкович и Кулинич входили в организацию 9-го (украинского)
управления Департамента оперативной информации 5-й Службы
ФСБ РФ. Сивкович и Кулинич передавали куратору сведения,
составляющие государственную тайну, которые влияли на кадровые
назначения и управленческие решения в СБУ.
Именно Кулинич под координированием Сивковича обеспечил
быстрый захват южных областей Украины, утаив информацию о
планах по наступлению армии РФ из Крыма от руководства СБУ и
государства. О том, что вторжение начнется в ближайшие часы,
контрразведчики СБУ доложили Кулиничу в 1:03 в ночь на 24 февраля.
Кулинич, прочитав текстовое сообщение и шифровку для Киева — не
подписал сообщение для руководства СБУ и не предоставил никаких
указаний подчиненным относительно информирования
государственной власти о планах россиян.
Именно поэтому нападение РФ со стороны Крыма стало
неожиданностью для ВСУ, а затем Россия смогла быстро захватить
южные регионы Украины. Сивкович заранее знал о подготовке России
к полномасштабному вторжению в Украину со стороны
оккупированного Крыма — и одной из его задач было сделать так,
чтобы в ключевой момент высшее руководство государства об этом
узнало, как можно позже. Благодаря Кулиничу и Сивковичу, а также
их людям в высшем руководстве СБУ, 'русские с 2019 года знали всё,
что их интересовало, о деятельности высших должностных лиц
Украины и о процессах в СБУ, получали данные об отработке
уголовных элементов на территории Украины, проводившейся СБУ.
Силами Кулинича и Сивковича было пролоббировано несколько
назначений на видные должности в СБУ"».
Согласно СМИ, в распоряжении украинского следствия есть
доказывающие вину Кулинича телефонные разговоры с Сивковичем.
— Летом 2022 года в Сербии был арестован начальник Главного
управления внутренней безопасности СБУ Андрей Наумов. Якобы,
генерал пытался перевезти через границу 20 миллионов долларов и
некоторое количество драгоценных камней. В этот момент из СБУ он
был уволен. До этого (а, скорее всего, и на момент задержания) он
являлся одним из ближайших доверенных лиц руководителя
украинской спецслужбы. А тот — ближайшим другом Президента
Украины.
По итогу, в июле 2022 года, Зеленский увольняет главных
силовиков Украины — своего друга детства Баканова, руководившего
СБУ с момента прихода Зеленского к власти и Генерального прокурора
Украины Венедиктову с обвинениями последней в массовом
сотрудничестве её подчиненных с Россией. Однако можно
предположить, что претензии либо об опосредованном сотрудничестве
с россиянами, либо о том, что доверчивость к окружению повлекла
использование «втёмную», возникли и к самим руководителям
силовых и правоохранительных ведомств.
— В июне 2022 года в СМИ появилась информация о назначении
российского руководителя госбезопасности Херсонской области.
Им, якобы, стал бывший руководитель украинских спецслужб —
Председатель СБУ времен Януковича Якименко. Хотя вероятнее
предположить выполнение последним функций «куратора» или
консультанта. Вероятно, должность будет легализована после
формирования полноценных российских структур.
Это наиболее значимые публично озвученные позиции, потому что
Интернет пестрит информацией о регулярных задержаниях в Украине
российской агентуры.
Даже если предположить, что часть подобной информации —
элементарная «охота на ведьм» и использование конъюнктуры для
решения карьерных, экономических, политических конфликтов,
формирования «обменного фонда», то, вероятно, достоверный процент
всё равно довольно количественно и качественно велик.
Что, в свою очередь, скорее всего, свидетельствует также о
массированном разведывательном и контрразведывательном
содействии Украине для противодействия российским спецслужбам со
стороны западного разведсообщества, в том числе и с использованием
агентуры в российских структурах. Если судить по промежуточному
итогу СВО, им это удалось.
Таким образом, формально-отчетный массив негласных
российских возможностей по факту не обеспечил гарантий успешного
завершения СВО.
В Украине вдруг не оказалось альтернативных политических,
военных сил. Ни один губернатор, мэр крупного города, командир
воинской части не перешел публично на российскую сторону и не
возглавил оппозиционный официальному Киеву украинский центр
власти. Если такие случаи и были (нам они не известны), то они не
стали значимым элементом информационной войны.
 И ещё некоторые интерпретации и штрихи.
В августе 2022 года в The Washington Post под коллективным
авторством Грега Миллера и Кэтрин Белтон, с участием большого
коллектива (Шейн Харрис, Карен Деянг и Суад Ме-хеннет в
Вашингтоне, Изабель Хуршудян и Дэвид Л. Стерн в Киеве) выходит
статья-расследование «Российские спецслужбы неверно оценили
ситуации на Украине и перед началом СВО ввели в заблуждение
руководство Кремля».
Представляется, что авторство ещё более коллективное и включает
в себя американскую разведку. Тем более что в статье регулярно
даются ссылки на материалы и информацию разведструктур Украины,
США и Европы.
Содержание статьи — детальное описание оперативной
деятельности сотрудников Департамента оперативной информации
ФСБ в Украине. Описываются организационноштатные мероприятия в
ФСБ, особенности работы с личным составом, даются характеристики
конкретным сотрудникам.
Но, что важнее, детально показано изучение российскими
спецслужбами общественного мнения в Украине накануне СВО со
сделанными выводами о том, что «большой процент населения
Украины готов противостоять российской операции, а ожидания
того, что российские силы будут встречены как освободители,
необоснованны».
При этом, по мнению авторов, «ФСБ продвигала свой план СВО,
согласно которому молниеносный штурм Киева позволит свергнуть
правительство Украины в считанные дни. Зеленский будет убит,
взят в плен или сбежит, что создаст политический вакуум, которым
воспользуются оперативники ФСБ».
Итоги статьи вынесены в её название.
В этой связи также сделаны выводы о том, что именно силовое
окружение Януковича стало опорной площадкой для установления
контактов и последующей работы в Украине.
В статье упоминается о том, что изначально планы ФСБ по
свержению режима Зеленского были вскрыты ЦРУ.
Директор ЦРУ У. Бернс лично прибыл в Киев и довел их
руководству Украины. Через десять дней аналогичную информацию
сообщили англичане.
 В статье описывается, как западные спецслужбы выявили
координацию ФСБ с российскими вооруженными силами, что было,
по мнению авторов, «прямым подтверждением подготовки
вторжения».
Описывается, как СБУ пыталась проверить эту информацию, для
чего посылала агентуру в Россию для слежки за воинскими частями. В
этой связи, якобы, были обнаружены факты воровства в Российской
армии, массовых фальсификаций, что позволило выдвинуть
предположение о реальной небое-готовности России, а, значит,
поставить под сомнение саму операцию.
Цитата: «Даже сейчас, спустя месяцы, многим сложно поверить в
то, что Россия так плохо подготовилась».
Статья раскрывает некоторые аспекты вероятного планирования:
«При введении войск 24 февраля изначально ставилась задача взять
Киев. Русские ожидали, что это приведет к “эффекту домино",
который распространится по всей стране… Они взяли бы сначала
центральную власть, а затем усилили бы присутствие в регионах».
Утверждается, что в рамках этого плана у ФСБ было готово два
пророссийских правительства, а не одно (как предупреждали
британцы).
Первая группа, размещенная в Беларуси, была сформирована
вокруг Януковича. 7 марта в Минске приземлился самолет,
принадлежавший бывшему президенту Украины.
Его прибытие было расценено как указание на то, что Россия
может попытаться восстановить в должности беглого политика. В
подтверждение этой версии Янукович направил Зеленскому открытое
письмо, в котором заявлял, что его долг как украинского президента —
«остановить кровопролитие и любой ценой достичь мирного
соглашения».
Вторая группа, в которую входили бывшие члены правительства
Януковича, «собралась на юго-востоке Украины, когда территория
перешла под контроль российских войск. Среди них был Олег Царев,
бывший заместитель лидера фракции “Партии регионов" Януковича и
затем кандидат в Президенты Украины».
При этом этот разведывательный «слив» прямо указывает на
ключевое звено — Виктора Медведчука, который, по данным авторов
«уверял Москву, что Зеленский слаб и что его правительство рухнет,
а российские силы получат поддержку украинского народа».
Таким образом, западное видение специальной составляющей СВО
демонстрирует довольно активную работу российских спецслужб на
украинском направлении, позволяющую достичь определенного
уровня информированности, но, к сожалению, не полноценного
обеспечения активных мероприятий (за исключением таких отдельных
направлений как Херсонская область).
В этой связи акценты сделаны на том, что реальные российские
возможности опирались не на эффективность работы самих
сотрудников спецслужб, а на бывших высокопоставленных украинских
чиновников.
Можно предположить, что связано это с тем, что значительное
количество представителей руководства спецслужб,
правоохранительных органов Украины (генпрокурор, министр
внутренних дел, председатель СБУ, руководство Совета национальной
безопасности и обороны и др.) после государственного переворота
2014 года выехали в Россию.
Связи среди подчиненных им ранее ведомств, несомненно,
сохранились.
Судя по открытым источникам информации и заявлениям
украинских силовиков, вероятна схема, в которой именно эти лица
осуществляли активную разведывательную работу, где подразделения
российской разведки выступали скорее организационным и
техническим бэк-офисом.
Здесь, однако, следует учесть и другие факторы, которые,
несомненно, сыграли свою роль:
1. Никто из силовой «верхушки» правительства Януковича не имел
успешного опыта того, что в среде спецслужб называют «активными
мероприятиями стратегического уровня». Они ранее не
организовывали успешных государственных переворотов. Скорее,
сами стали жертвами такого процесса. Но если человек стал жертвой
ограбления, это совсем не значит, что, видя процесс изнутри, он сам
теперь способен стать грабителем. Скорее, уж мощно будет закреплен
виктивный архетип жертвы.
2. Жажда мести, реваншизм, конечно, могут быть мощными
мотиваторами. Но они же сбивают прицел, заставляют искажать
действительность в угоду реализации своей страсти.
3. Можно предположить, что определенное количество российских
чиновников, в том числе и из спецслужб, вольно или невольно (это уже
вопрос закрытых разбирательств), сильно исказили в своих докладах и
последующем мифотворчестве реальные обстоятельства событий,
интерпретируемых как успешные мероприятия в Украине. Речь как о
присоединении Крыма и в определенной степени о Донбассе, так и в
последующих возможностях.
В итоге таким «практикам» предложили продолжить свои успехи,
но уже без тех элементов, которые до этого реально составляли их
«успех».
4. Как показывает опыт госпереворотов, перехватов власти,
массовых беспорядков, их ударным кулаком никогда не становились
респектабельные бизнесмены или таящиеся в тени сотрудники
спецслужб.
Последние могут быть триггерами, координаторами,
инициаторами, сборщиками конфиденциальной информации, но никак
не стальными пулями удара.
Нужны кликуши, эмоционально и морально нестабильные
параноики, истероидные харизматики, нереализованные романтики,
зажигающие речами толпу, выводящие на улицы молодёжь и
генерирующие восторг энтропии.
Здесь же ставка была сделана на, несомненно, более понятных и
приемлемых, но малоэффективных для таких процессов субъектов.
Очевидно, что сто возмущенных бизнесменов не равно сто
заговорщиков. Сто шпионов не равно сто революционеров. Сто
шпионов не равно даже одному революционеру.
Мысль о том, что дестабилизация общественной жизни для
подобных операций необязательна и компенсируется скоростью
кулуарного перехвата и внезапного натиска в модели «Дранг нах
Остен» — ошибка.
Даже если бы изначальный формат СВО был реализован в
планируемом виде, митинговая поддержка и уличная активность
должны были стать обязательной составляющей.
Привычка организовывать «улицу» только деньгами без понимания
необходимости её сущностного «вызревания» — типичная ошибка
чиновников, в приоритетной парадигме деятельности регулирующих
процессы внутренней политики преимущественно или только
административными методами, что сильно отличается от задуманного
в ходе СВО.
И в завершение темы, рассмотрим в качестве классической
иллюстрации попытку организации перехвата власти на Кубе
спецслужбами Соединенных Штатов. Нас такой пример интересует с
точки зрения технологических подходов планирования и пересечений
ошибок в этой связи, хотя между операциями есть и явные
сущностные отличия. Операция стала известна как «Атака в Заливе
Свиней» или «Операция в бухте Кочинос».
Итак, после сближения правительства Ф. Кастро с СССР,
руководство США идентифицировало действия кубинского
руководства угрожающими для своей национальной безопасности и
решило свергнуть его.
При этом в США прибывало большое количество кубинских
оппозиционеров, в числе которых находились бывшие
высокопоставленные правительственные чиновники, преступные
авторитеты, воинственно настроенные радикалы.
В итоге американское руководство принимает решение о
свержении Кастро военными методами, но с элементами
информационной войны и специальных мероприятий.
Командованием США разрабатывается операция «Плутон»,
предусматривающая внезапную высадку десанта на южном побережье
Кубы в заливе Кочинос (в переводе Залив Свиней) в апреле 1961 года.
Сам залив позволял морское и авиадесантирование и был тактически
удобен.
По итогам операции предполагалось объявить о формировании
временного правительства и запросе к правительству США о военной
помощи.
Легитимизировать вторжение должна была проштатов-ская
Организация Американских Государств (ОАГ).
Для обеспечения операции на Кубу забросили несколько
диверсионных групп.
Вторжение должно было сопровождаться авиаударами по трём
крупнейшим военным аэродромам Кубы.
Советская разведка смогла своевременно получить упреждающую
информацию об операции и предупредить кубинское руководство.
 15 апреля 1961 года восемь американских бомбардировщиков В-26
разбомбили аэродромы Кампо-Колумбия, Сан-Антонио-ле-Лос-Баньос
и Сантьяго-де-Куба.
В результате ударов, большая часть самолетов революционных
ВВС была признана уничтоженными. Однако кубинцы, знавшие о
готовящейся агрессии заранее, заменили боевые самолёты муляжами.
Поэтому из 24 самолетов, имевшихся у кубинцев, было потеряно лишь
две машины.
Это, к слову, и к вопросу о заявлениях российского военного
руководства о полном уничтожении украинской авиации, что
впоследствии оказалось явно преувеличенным.
Американские бомбардировки вызвали противоположный
задуманному эффект и привели к мощному импульсу сплочения
кубинского общества. При этом кубинские спецслужбы при
содействии советских смогли выявить и полностью подавить
деятельность агентуры США и оппозиции. Дестабилизировать
обстановку изнутри не удалось.
При выдвижении сил вторжения корабли несли около 2,5 тысяч
тонн вооружения. После высадки многочисленный десант завяз в боях
с местным ополчением (или в украинском случае — силами
территориальной обороны, добровольческими формированиями,
которым массово раздавалось вооружение).
Сразу же после высадки десанта на Кубе объявляется всеобщая
мобилизация, с воодушевлением воспринятая всем кубинским
обществом.
Вторжение осуществлялось одновременно по трем направлениям
ударов.
Кастро лично возглавил одно из направлений обороны, чем вызвал
новый всплеск воодушевления армии и ополчения.
Оборона позволила нанести силам вторжения большой ущерб. Уже
к 18 апреля было потоплено четыре корабля с десантом и
вооружением, сбито пять самолетов, уничтожено большое количество
личного состава. Стал очевиден провал операции.
Несмотря на это, Президент США Дж. Кеннеди принимает
решение о новых авиаударах. Однако указания Президента
саботируются, а в качестве невыполнения приказа указывается
путаница в часовых поясах.
 19 апреля оппозиционный десант начал массово сдаваться в плен,
часть попыталась скрыться.
Как неоднократно заявлял впоследствии Кастро, эта операция
остановила негативные процессы в обществе и привела к невиданной
ранее его консолидации вокруг руководства страны.
Ф. Кастро: «Битва в Плайя-Хирон не позволила повернуть историю
Кубы к прежним временам, и спасла революцию».
Здесь следует учитывать то, что операции «Плутон»
предшествовала проработка других вариантов.
Например, ещё 17 марта 1960 года тогдашний Президент США Д.
Эйзенхауэр утвердил решение о свержении правительства Кубы. Эта
программа включала четыре направления:
1) создание единой кубинской оппозиции;
2) развёртывание радиостанции для «серого» вещания на Кубу на
коротких и длинных волнах;
3) продолжение создания на Кубе разведывательной и подрывной
сети;
4) продолжение подготовки к созданию военизированной силы вне
Кубы.
То есть изначально предполагалось сочетание партизанских
действий и психологической войны.
ЦРУ стало подбирать партизан и подготовило 184 группы т. н.
«Кубинского демократического революционного фронта». Развернули
вещание радиостанции.
По итогу подготовки операции ЦРУ был сделан вывод о том, что
для достижения нужного эффекта принятых мер недостаточно.
Партизаны не решали исходных задач. Тогда и возникла идея
полноценной военной операции. При этом Эйзенхауэр требовал, чтобы
«руки Америки не были видны».
Однако новый Президент Кеннеди решился на более агрессивную
операцию. Итог известен.
Конечно, СВО и «Плутон» совершенно различны по масштабу. Но
и схожие черты протекания очевидны.
Ну и несколько слов о специальном оперативном обеспечении
военной составляющей СВО.
Ведь говоря о различных проблемах, нельзя забывать о наличии в
воинских формированиях сотрудников спецслужб — военной
контрразведки, которые, несомненно, имеют задачу противодействия
угрозам государственной безопасности в армейской среде. Однако те
многочисленные проблемы и их трагические последствия, часть из
которых мы рассматриваем в нашей работе, всё равно состоялись.
Здесь уже возникает вопрос подходов.
Традиционная работа военной контрразведки в мирное время
строится по принципу выявления контрразведывательных признаков и
негатива, информирования руководства, профилактики, и в редких
случаях — обеспечения уголовного преследования по преступлениям
военнослужащих.
Однако экстремальный режим СВО никак не предполагает
подобной размеренности.
Достаточно вспомнить, что легендарный СМЕРШ, к примеру, во
время Великой Отечественной войны работал отдельно от НКВД,
подчинялся лично Сталину и в основу своей работы брал методы,
адекватные скорости изменения военной обстановки.
Теперь же никто из командиров-пораженцев на СВО не был
расстрелян особистом. Нигде этот особист не принял на себя
командование дрогнувшим подразделением. Конечно, это не его
работа. Но это его работа. Не положено, дабы не вмешиваться в
управление? Почему? Время прошлых стереотипов прошло.
Нарушается система единоначалия? Пусть нарушается. Под это лишь
должен быть определен свой экстремальный алгоритм, его границы и
ответственность.
Вполне разумным было бы рассмотреть практику СМЕРШа в
современных условиях.
Морально и политически боеготовые офицеры БАРСов.
преодолевшие горнило СВО, имеющие высшее образование и
способные пройти ускоренные курсы переподготовки оперсостава
могли бы стать костяком новой спецслужбы. Да и специальная
прокуратура СВО не была бы лишней.
Клаузевиц: «Многообразие обстоятельств и их размах, а также
неясность, какой должна быть верная мера, нагромождают
крупнейшие затруднения на пути к правильному выводу; но не следует
упускать из виду, что огромная, ни с чем не сравнимая важность этого
вопроса, да и сама его трудность и сложность увеличивают заслугу его
разрешения.
 Опасность и ответственность не увеличивают в нормальном
человеке свободу и активность духа, а, напротив, действуют на него
удручающе; и потому, если эти переживания окрыляют и обостряют
способность суждения, то несомненно мы имеем дело с редким
величием духа».
 ГЛАВА 10
Как могло бы быть иначе
Вот теперь, имея представления о проблемах и неудачах,
представим альтернативный сценарий того, как могло бы быть.
Изначальный посыл — правильная оценка своего потенциала и
возможностей противника. Под своим потенциалом подразумеваются
и те украинские политики, на поддержку которых в ходе СВО была
сделана российская ставка.
Полагаем, что в военном и специальном планировании есть три
формы ошибок оценки врага.
Первая — недооценка. Такое зачастую происходит либо при
переоценке собственного потенциала, ошибках в самопознании.
Греческая формула «познай себя, и ты познаешь мир» здесь актуальна
как никогда. Недостаток самопознания не дает в свою очередь
познания и овладения внешнего. Происходит таковое либо от лжи в
докладах подчиненных, происходящей от воровства, от желания
угодить начальнику, либо от сокрытия прорех, совершенных
товарищами и авторитетами.
Иногда такая ошибка становится следствием использования лжи в
качестве внутренней политической технологии управления и внешней
технологии введения в заблуждение врагов о своём потенциале, дабы
отпугнуть их и сделать более переговорными. Часто такая недооценка
связана с механическим подсчетом ресурсов противника без учета
потенциальной динамики их быстрого наращивания, особенно при
триггере внешней агрессии, без учета потенциала его союзников.
Такая форма чревата тяжелыми последствиями, ибо приводит к
переоценке своей готовности, недостаточной подготовке ресурсов,
проблем выбора инструментов и обстоятельств воздействия.
Вторая — переоценка. Такая ошибка часто связана с проводимой
стратегией врага по внешнему введению в заблуждение с помощью
имитации большего, чем есть, потенциала; с переоценкой готовности
его союзников оказать ему поддержку. Следствием такой ошибки чаще
всего становится неготовность к своевременному вмешательству,
нерешительность. Часто в её основе — некомпетенция или
предательство соответствующих дипломатических, разведывательных
и аналитических структур. Однако после преодоления таких задержек
операция приносит необходимый, и даже иногда больший, чем при
первоначальном расчете, результат.
Третья ошибка — ошибка идентификации. Такое заблуждение не
является чем-то целостным, но имеет комплексную природу. Эти
ошибки специфичны потерей адекватности как самооценки, так и
оценки противника, когда врага начинаешь полагать чем-то большим и
иным, чем он является.
Нередко в таких ошибках важную роль играют скрытые союзники-
шпионы или просто симпатизанты чужим ценностям в элитарной или
чиновничьей среде.
Можно предположить, что именно третья позиция в большей
степени характеризует некоторые проблемы СВО, ходя и элементы
первых двух присутствуют. А если говорить о второй ошибке, то она,
скорее, была свойственна периоду 2014–2015 годов.
Мы уже упоминали проблему, когда характеристика «братства или
общей изначальной сущности» народов приводит к попыткам
экстраполяции инструментов и подходов к управлению и воздействию.
Как зачастую думали некоторые российские чиновники об украинцах:
«язык у нас общий, история тоже, гены у большинства с едиными
корнями. У каждой пятой-шестой российской семьи в Украине есть
родственники. Вывод: украинцы ничем не отличаются от русских. А
вероятно, если уж русские с такой готовностью принимают
подчинение центральной власти Москвы и её риторику, то и украинцы
явно в готовности к аналогичному подчинению».
В этих размышлениях полностью исключалось огромное
количество противоречащих им фактов, в числе которых:
— то, что после образования новой России у неё самой был
длительный период регионального сепаратизма. Уральская,
Дальневосточная и Сибирская республики, рассуждения о
независимости Кубани, фактические конфедеративные отношения с
Татарстаном и Якутией, Кавказские сепаратистские войны и многое,
многое другое, что даже правительством Путина преодолевалось не
путем разового переламывания об колено, но сложными, где-то
дипломатическими, где-то силовыми, где-то кулуарными и прочими,
прочими мерами. В этом смысле Россия 1990-х годов намного больше
была похожа не на нынешнюю Россию, а как раз на постмайданную
Украину, и, конечно же, тоже в своё время не была готова к
одномоментной трансформации. Период «путинских» изменений занял
немалое время;
— русскость украинцев, также как и русскость сибиряков, казаков
имеет свои региональные особенности, связанные с географией,
историей, европейским приграничьем. Отрывание из общего
пространства и последующее воссоединение — по затратности и
сложности отличаются как битье стакана и его склейка;
— предположение о том, что наличие партнеров среди украинской
элиты по общему бизнесу и прочим делам влечет за собой такую же
готовность населения, а сами эти партнеры способны и готовы
вступить в зону нерационального, выходящего за представления
бизнеса, риска.
В этом смысле общие корни привели к довольно спорной
уверенности в общих подходах к управлению.
В итоге на всю украинскую ситуацию стали смотреть как на череду
ошибок в «ставках» на элиту, которую можно исправить более
правильной «ставкой». Или операцией. Это искажение оценки
обстановки «через себя».
Тогда представим, как подобная операция могла бы развиваться в
альтернативе.
Для этого нам нужно выделить организаторов, силы, средства и
инструменты, определить желаемый сценарий.
Предварительный этап
Военная составляющая — прокатка и оценка не на учениях и
парадах, и не в Сирии, а на донбасском направлении.
По ответственным субъектам и исполнителям. Нецелесообразным
представляется непосредственная организация и исполнение подобных
СВО операций разведывательными структурами любой ведомственной
принадлежности. Разведка должна быть эффективным инструментом
сопровождения, контроля и всеобъемлющего обеспечения такого
проекта.
 Связано это не с какими-то личностными характеристиками, а со
спецификой менталитета и организационными практиками.
Разведывательное сообщество всегда будет находиться в парадигме
нескольких базовых постулатов:
1. Распространенной переоценки своих взаимоотношений с
«источниками», значимости информации как таковой без
интуитивного сопутствующего комбинирования активных
мероприятий или слишком линейной зависимостью «действия-
последствия». В этом смысле полицейский оперработник,
специализирующийся на борьбе с преступностью, всегда будет
эффективнее в своих активных мероприятиях. Но, конечно же, и он в
мероприятиях формата СВО не будет компетентен.
2. Любой штатный оперработник, вне зависимости от своих
качеств, пусть они будут самыми неординарными, встроен в
системную работу и ментально находится в определенных рамках.
Зачастую, попытки расширить эти рамки приводят не к повышению
качества работы и служебных результатов, а к служебным
злоупотреблениям под видом особой секретности вверенных
направлений. Золотой середины здесь нет и баланс невозможен.
3. Порог компетенции всегда ограничен ведомственной
специализацией — военная, политическая разведка, работа с
территории, дифференциация по регионам и крупным задачам.
Компетенции же проведения столь сложных операций как СВО
далеко выходят за границы таких специализацией. Нужен авантюризм,
не просто знание, но вовлечение в нелегальные или полулегальные
коммерческие схемы, опыт не мониторинга или кулуарного контроля,
но прямой организации политических акций, достаточно девиантное и
нигилистическое сознание.
Если же такой оперработник приобретает какие-то весомые и
исключительные возможности и познания в практических сферах, то, с
учетом специфики службы, обусловлено это определенными его
связями и контактами.
В таком случае работник становится заложником и проводником
мнений, а часто и интересов этих своих источников, при этом выдавая
эти мнения и интересы за интересы службы, и зачастую, сам
заблуждаясь относительно источников своих приоритетов и взглядов
или вступая в конъюнктурные сговоры.
 Канонические же правила о необходимости перепроверки
информации разными источниками затруднены, а иногда и
невозможны в условиях небольшого количества осведомленных и
причастных к оперативно-значимым процессам.
Да, зачастую не дают гарантированного результата, лишь отсекая
совсем уж полный деструктив.
Попытки же организовать межведомственные рабочие группы ещё
более непродуктивны ввиду склонности такого контингента к
сокрытию информации, источников, объективных процессов, что
иногда связано с необходимостью сохранения в тайне оперативных
источников, и ещё более часто — межведомственной конкуренцией.
Нецелесообразно также возложение ключевых организаторских
функций СВО на реваншистов, заинтересованных неудачников,
стремящихся реализовать свои амбиции и вернуть утраченные
позиции. Они хороши как инструмент, но их излишние полномочия
создают «эффект Медведчука» с последующими акциями в стиле
американо-кубинской «Атаки в заливе Свиней».
Тогда возникает вопрос — кто же должен организовывать или
проводить такие операции?
На основе положительного (а иногда и не положительного, но
крайне значимого как навык) крымского, донбасского, сирийского,
сербского, африканского опыта, представляется, что такую работу
(ключевыми организаторами, общее руководство понятно, кто должен
осуществлять) целесообразно возлагать на аффилированный с
государством крупный бизнес, имеющий практику рисковой,
амбициозной деятельности, которая доказала свою государственную
полезность.
И здесь российская власть опять споткнулась на граблях
самообмана. Если в 2014 году государственные органы ещё не имели
опыта проведения подобных Крыму и Донбассу операций, и потому
действовали аккуратно, стараясь сохранять инкогнито, в связи с чем с
удовольствием пользовались услугами авантюристов и частных
бизнесменов, на которых легко можно было переложить вину за
срывы, то в дальнейшем всё изменилось.
Традиционная монополизация общих успехов, и, при этом,
потребность найти крайних в неудачах привели к тому, что ранее
удобные союзники нередко провозглашались виновниками
неизбежного в таких случаях сопутствующего негатива.
На них списывались все проблемы, а чиновники от спецслужб,
военных и политических акторов провозглашали себя безупречными и
дальновидными деятелями, которые практически лично и
единственные всё спасали, пока криворукие коммерсанты и отдельные
ключевые исполнители, якобы, всё портили. Надо ли говорить, что
подобная позиция далека от реальности.
Этот самообман в ситуации с СВО привел к болезненным
последствиям. Столь удобных партнеров в этот раз не оказалось,
потому что решили не делить, как тогда представлялось,
гарантированный успех с другими бенефитами, прикрывая это иногда
излишним режимом секретности. Излишним потому, что, как показали
дальнейшие события, от утечек он не спас, а вот нормальную
организацию процесса затруднил.
Обоснование СВО
Отдельного и особого внимания заслуживает мотивация начала
СВО. Очевидно, что выбранный мотив помощи народу Донбасса
сохранил слишком значительное количество вопросов, сомнений и
был, далеко не всегда, в достаточной степени приемлемым даже для
широких российских групп, которые с пониманием восприняли начало
СВО не ввиду её публичных обоснований, но благодаря высоким
рейтингам власти и лично Путина.
Однако в данном мотиве был полностью проигнорирована
мотивация украинцев.
Это, как мы уже подчеркивали, известная проблема, когда факт
братства украинцев и русских приводит российскую власть к мысли,
что и социально-политические реакции у народов идентичны. Наличие
родственников, знакомых, бизнес-партнеров как бы подтверждает это.
Хотя простое сравнение современной истории, практик
политического участия, ментальных реакций на политические
раздражители подтверждает обратное. Элементарный и известный
пример — если братьев-близнецов в малом возрасте разделить и
поместить в различную социальную среду, то, сохраняя базовое
биологическое свойство и ряд реакций, всё же в быту это будут разные
люди.
 Но планирование СВО полностью проигнорировало хоть какое-то
объяснение и минимально-приемлемую мотивацию для украинцев. В
итоге даже вчерашние симпатизанты России, а, во многих случаях, и
конфиденты российских спецслужб искренне встали на войну с
Россией, которую стали для себя идентифицировать агрессором.
Это привело к небывалой до начала СВО внутриукра-инской
консолидации, лавинному росту рейтингов Зеленского и
формированию мощного сопротивления с практически мгновенным
отторжением украинским обществом сил, которые условно
идентифицировались пророссийски-ми.
Ведь даже США, со всей своей мощью и международной
коалицией вынуждены были прибегнуть к «пробирке Пауэла» для
обоснования нападения на Ирак. У российской стороны такой
пробирки не оказалось, а аргумент о спасении Донбасса оказался
недостаточно сконцентрированным и, тем более, непонятен
украинскому обществу.
Что же могло быть альтернативой?
Крайне целесообразно было бы формирование взаимоприемлемого
мотива (возможно сопутствующего политическому, но не менее
важного) для начала СВО как для россиян, так и для украинцев. В этом
смысле привычка ориентироваться на внутрироссийские
общественные настроения как форму технологического социального
управления, сыграло с организаторами СВО злую шутку.
Очевидно, что такое отдельное обоснование представляется
нежелательным как чисто политическое. Иначе сложно объяснить
отсутствие вмешательства после Майдана, трагедии одесского Дома
профсоюзов, боях на Донбассе и последующие годы дипломатического
барражирования. В этом смысле комбинация политического и
морального мотивов формировала бы новую общественную ситуацию
и обеспечивала взаимное усиление мотивов.
Значит, неполитическое обоснование должно затрагивать
глубинные, моральные аспекты. Это особенно важно с учетом
специфики южнорусского темперамента.
Представляется, просто в качестве примера, что таким
обоснованием могла стать проблема торговли детьми, в том числе их
продажа и передача на органы на Запад. Тем более, что подобная
информация регулярно присутствовала в СМИ (например, из СМИ
«Умышленные убийства детей-сирот на Украине. Наблюдателями
ОБСЕ зафиксировано 86 детоубийств в целях поставки органов
США»).
На Донбассе, в контролируемых украинской властью районах
регулярно пропадали дети. Расследование, акцентирование и создание
медийного усиления должно было создать мощные поводы при
целевом подходе.
Подтвердилась бы эта информация (могла и подтвердиться), или
осталась бы «пробиркой Пауэлла», не так важно. Это лишь условный
пример. При соответствующей информационной прокачке,
возражающие против такой мотивации автоматически становились в
позицию аморальных, осуждаемых обществом субъектов вне
зависимости от политических предпочтений.
Альтернативный алгоритм
Ключевое событие инициации СВО — региональный демарш.
Ориентирование на Киев как единственное приложение усилий и цель
— ошибка. Понятно, что помимо Киева было ещё восемь направлений
во главе со второй столицей русской Украины — Харьковом. Но ведь
это был внешний бросок без каких-либо предварительных процессов
изнутри.
Старая истина о том, что двери крепости всегда открываются
изнутри, была забыта. А те немощные, боязливые и немногочисленные
персонажи, которых привлекли для «открывания замка», не смогли
«провернуть ключ».
Вариант — методами разведки, подкупа,
информационнопсихологическим воздействием в одном — трех
регионах формируется полноценное сепаратистское ядро. Как показал
анализ прошлого, у российских спецслужб оно было.
Регион должен был быть насыщен агентурой и силовой
поддержкой. Часть местных добробатов можно было купить. Условия
для этого присутствовали. Принципиально важно — действовать
изначально не от имени России, а от (варианты): оппозиционных
олигархов, криминальных лидеров, местных сепаратистов
прозападного толка, спецслужб Польши, Венгрии, Румынии. Да, с
учетом эффективности работы украинских спецслужб это почти
самоубийственный рывок, и он не мог длиться долго. Но он был
нужен.
Регион (хотя бы крупный город) должен был объявить о
неподчинении центральной власти. Мотивы для этого в Украине есть
всегда — тарифы, налоги, коррупция, притеснения по национальному
признаку и тому подобное. Достаточно выбрать удобное на злобу дня и
прокачивать.
Любые методы силового подавления со стороны Киева должны
были вызвать острую реакцию уже центральной киевской оппозиции,
которая бы на этом фоне обостряла обстановку в столице.
Следом, именно следом, в такой последовательности, Россия
должна была заявить о том, что в ходе очередного регионального
конфликта притесняются русские, что влечет мультиплицирующий
эффект.
Здесь же озвучивается уже к этому времени прогремевший фактор
торговли детьми (например).
При этом сами инсургенты вполне могли отрицать и даже осуждать
российский фактор, это уже не столь важно.
На непродолжительный момент должно было появиться
сепаратистское региональное правительство, возможно в изгнании или
в модели «Новороссия 2.0», либо озвученного в СМИ после начала
СВО проекта «Южная Русь», делегитимизирующее исключительное
право Зеленского на власть. Было бы крайне необходимо создать
«альтернативный центр присяги».
Преследуемые украинские политики (возможно из окружения
Медведчука, на тот период это было приемлемо) заявляют об
узурпации Зеленским власти. При этом совершенно непродуктивным
было бы формирование такой прокладки на основе беглой элиты
времен Януковича.
Российская сторона в свою очередь заявляет о том. что до этого,
накануне волнений, была проведена предварительная работа по
урегулированию взаимоотношений между Россией и Украиной и
формированию донбасской автономии под контролем Киева с
широким учетом прав русских. И что внутриполитическая
дестабилизация обстановки в Украине организована Западом для
срыва этих договоренностей.
 На таком фоне Москва должна была всячески обострять
региональный конфликт.
Следует учесть, что такой период не мог развиваться долго и в
течение примерно недели был бы подавлен.
За эту неделю осложняется обстановка на линии фронта в
Донбассе.
Основной этап
Объявление СВО.
Нет никакой необходимости пытаться пересчитать данные
российского Генштаба, так как, несомненно, они были проведены по
всем законам военной науки (хотя по данным СМИ на октябрь 2022
года четыре из пяти генералов, отвечающих за военное планирование
СВО, были уволены).
Более того, сторонние оценки западных спецслужб, уверенных на
начало СВО, что Киев будет взят в течение 96 часов, косвенно
подтверждают эти расчеты.
Однако проведенный по открытым источникам анализ позволяет
сделать вывод, что в ходе начального периода СВО не были решены
несколько ключевых задач:
1. Плохая мотивационная составляющая личного состава, ошибка в
оценках боевого потенциала.
2. Отказ от формирования самостоятельных (не из числа
командированных сотрудников) региональных структур на
освобождаемых украинских территориях, попытки поставить задачи
управляемости выше задачи эффективности.
3. Формирование гибких и надежных инструментов обратной связи
на низовых армейских уровнях.
Соответственно, до начала операции жизненно необходимо было
устранить эти проблемы.
Следующая ошибка недооценки противника — попытка
реализации умозрительных заключений о «сетецентрических гибких
ударах», не требующих полнокровной поддержки и защиты колонн
снабжения и обеспечения достаточного боевого охранения. По сути, в
совершенно недопустимых условиях был поставлен эксперимент по
реализации теоретических разработок и волюнтаристических
предположений. Подобные процессы, несомненно, возможны, но в
совершенно иных локальных обстоятельствах и с меньшей ставкой.
Поэтому катастрофические последствия можно и нужно было
избежать традиционными подходами к военному управлению.
В этот же период одна из главных задач — массовая
дестабилизация в лагере противника. Однако российское руководство
после объявления СВО допустило чрезмерную организованность и
логистическую связанность Украины.
Необходимость массового шокирующего поражения
инфраструктурных объектов (электростанций, телекоммуникаций,
мостов, железнодорожных узлов, пунктов управления, дислокации
командования, личного состава и т. п.) была в тот момент особенно
острой. Именно массированный шокирующий эффект должен был
стать усилителем СВО, но и этого не произошло.
В Интернете присутствуют рассказы отдельных бизнесменов, с
которыми сразу же после объявления СВО взаимодействовали
неназванные представители власти на предмет «дележки и
закрепления» экономических, промышленных и прочих объектов и
ресурсов после взятия территории Украины под контроль. Возможно,
здесь кроется отгадка этого феномена.
Хотя ситуация могла объясняться желанием сохранить позитивный
имидж в глазах местного населения. Как мы уже уяснили, такие
расчеты являются глубоко ошибочными.
Очевидна серьезная проблема, связанная, вероятно, со спецификой
вовлеченного Россией в заговор украинского контингента,
представляющего собой «сборную солянку» из бывших сотрудников
спецслужб, лукавых коммерсантов и не менее лукавых политиков.
В такой компании главной проблемой является то, что каждый
хочет, чтобы публичные, а, значит, наиболее рискованные функции,
выполнял кто-то другой. Он же, столь умный, хитрый и познавший
жизнь, должен до решающего момента оставаться в тени, откуда
выходил бы в момент кульминации, а не быть инструментом накачки
обстановки.
Но тут уже возникает вопрос известного соотношения стимулов и
мотивов, где стимулом в Древнем Риме, как известно. изначально
являлась острая палка, которой погоняли строптивых ослов и
буйволов.
 И если таких стимулов не хватает, а степень управляемости
контрагентами столь низка — то лучше и не браться. Поэтому вопрос
принуждения украинских заговорщиков к публичному участию
считаем вопросом риторическим и, скорее, технологичным. Ну, или
поиску более удачной альтернативы и дублеров.
С учетом, как ранее было озвучено, наличия в числе заговорщиков
высокопоставленных представителей спецслужб Украины, крайне
важным было бы упредительное заявление ими в таком случае о
вскрытии заговора со стороны высшего украинского руководства и
публичное обвинение команды Зеленского в государственной измене.
Это должно было стать основанием к неподчинению и
провозглашению местных автономий, хотя бы и декларативных. На
слова о том, что это было бы слишком опасным, напоминаем, что все
эти изощренные руководители украинских спецслужб сейчас
арестованы и в крайне тяжелых условиях ожидают многолетнего
заключения.
Суть обвинения — например, выявленные кулуарные
договоренности правительства Зеленского о передаче западных земель
Польше в обмен на План вступления в НАТО и личный бонус
Зеленскому в виде Нобелевской премии мира.
Для этого необходимо было подготовить соответствующие
материалы.
Таким образом, в итоге мы получали колоду из трех мотивов,
каждый из которых был бы приемлемым для определенных страт, и не
противоречил бы, а усиливал остальные.
Сразу после попыток поставить Киеву вооружения со стороны
западных союзников было необходимо немедленно уничтожать колоны
и логистические узлы. Как показал опыт — попытки сохранения
«дипломатического паритета» были ошибочными и привели к
ужесточению ситуации.
С момента начала операции главными задачами должны были
стать:
1. Изоляция ключевых ресурсов противника и купирование
возможности массовой внешней ресурсной поддержки.
2. Максимальная административная фрагментация и разобщение
всех его ресурсов, в том числе, административных,
телекоммуникационных, топливных, логистических и военных,
локализация театра военных действий.
3. Дестабилизация обстановки, инфраструктуры.
4. Делигитимация и делегализация противника в глазах местного
населения.
Нужно было твердо зафиксировать правило — ни одного, и тем
более первого, шага в формате СВО не должно совершаться субъектом
СВО (в нашем случае Россией), до инициирования ситуации на месте,
в Украине. Не хотят, не могут, боятся, не получается? Значит, так будет
и впредь. Не хватает идейности и решительности? Покупайте.
Хорошо работают спецслужбы противника? Такой вывод —
гарантированный повод задуматься об изменениях в своих.
Привлекаем армию? Тогда не рассчитываем на доклады по итогам
парадов или значительно меньших по масштабам операций. Нужно
изучить реальной климат, настрой, обстановку в коллективах и
готовность воевать. Не готовы на момент начала операции? Не будут и
в дальнейшем.
Сделали ставку на ЧВК? Привязываем эти ЧВК не к армии, а к
лидерам восстаний на местах. Они должны были стать партизанскими
отрядами, тем более что значительная часть их состава представляла
или уроженцев Украины, или бойцов с украинским опытом. Вместо
этого они, судя по многочисленным сообщениям в соцсетях, стали
армейскими штурмовиками.
Тут следует также отметить, что в планировании СВО важно было
излишне не мельчить.
Ответственные за организацию, желая охватить слишком много
сфер, на самом деле вторичных, продемонстрировать участие и
вписать интересы, вероятно, упускали необходимость концентрации на
двух-трех главных задачах.
В итоге, как видится сейчас, было всё и больше, чем нужно: в
обозах армии ехало «правительство в изгнании», задействование
оперативных возможностей в криминальной среде лишь нацеливало
заинтересованных активистов на ожидание наживы и тому подобное.
Много лишней суеты без совокупного сконцентрированного эффекта.
Все подобные действия, несомненно, проводить было необходимо,
но исключительно в режиме сопутствующей подготовки, не забывая о
последовательности и главенстве ранее определённых базовых задач.
 ГЛАВА 11
Что дальше?
При оценке перспектив и динамики СВО, помимо расчетов по
объективным ресурсам, военным и политическим законам, не нужно
забывать про верхнеуровневый элитарнопсихологический фактор.
Представления Парето и Моска вполне коррелируются с
обстоятельствами СВО. Анализ политического пространства позволяет
сделать вывод о том, что динамика чисто военной составляющей мало
радовало стержневую российскую элиту, понимающую, что
изначальный план был «не про войну». Отсюда разговоры про
переговоры, поиски компромиссов.
Но есть процессы, попадание в колею которых ограничивает или
ликвидирует альтернативные варианты. В этом смысле рефлексивная
модель российской власти, вероятно, при всяческой возможности
будет искать выход из этой колеи. Крайне маловероятно, однако, что ей
это удастся. Но выход таких попыток в паблик будет создавать
информационнопсихологические турбулентности.
Работает правило, согласно которому любая проблема может
разрешить сама себя, либо под влиянием новых обстоятельств
потерять свою остроту. Любая, кроме системной. При этом
доминирует принцип — если в начальном периоде существует, к
примеру, десять вариантов решения, то отпадать начинают сначала
самые конструктивные и компромиссные. Так происходит и в
дальнейшем, пока итогом не остается самый проблемный,
неприемлемый в начале пути вариант.
Поэтому текущий формат СВО теперь уже оставляет мало шансов
для компромиссов и невоенных сценариев.
Исходя из ранее изложенных, оценок можно предположить, что
административная часть российской элиты не хотела полноценной
войны, и плохо себе представляла тот путь, по которому движется
СВО. Вероятно, отсутствие «окопной памяти» всё же сыграло свою
роль при планировании СВО. Несмотря на опыт «присутствия и
погружения» — в Чечне, Южной Осетии, Сирии и других горячих
точках, эпизодические прилеты и приезды в места конфликтов, пусть и
с риском для жизни — такая практика и армейские будни сильно
отличаются (тем более, когда они изначально и не планировались). В
конце концов, болельщики, тренеры и игроки в момент ключевой игры
находятся примерно в одной локации. Но роли, ставки и вклад у них,
несомненно, разные.
Постсталинские руководители СССР подобный опыт имели и в
таких конфликтах, как например Даманский. Кариб-ский, это,
несомненно, сыграло свою роль.
В итоге каждый пользуется тем топливом, которое есть. Так в
начале операции появляется неслучайно первая, а, значит, главная
составляющая — «Специальная».
Как следствие, главный вывод — если формируется гибрид
войны, кулуарных бизнес-процессов и пространства спецслужб, то всё
решает баланс.
Если в моменте войны больше, чем спецслужб или бизнеса —
решает война. Если поля спецслужб больше, чем войны и бизнеса —
решают спецслужбы и заинтересованный бизнес. Если бизнеса
больше, чем войны и спецслужб при том, что военная фаза
присутствует также — всё равно в итоге решает военный аргумент.
Основная интрига — как определить баланс? Каждый из
участников всегда будет считать, что его направление — важнейшее.
Военные будут знать, что решает поле боя. И лишь при проигрыше
свои огрехи будут списывать на тыл и политическое руководство.
Спецслужбы всегда искренне будут уверены, что именно они
тайная и главная власть.
Бизнес всегда будет уверен, что решают деньги.
В итоге важнейшим для определения баланса будет зафиксировать
базовые сущности этих трех составляющих. Если спецслужбы, а равно
и армия, будут руководствоваться бизнес-интересами, либо бизнес
начнет руководствоваться логикой войны — баланс будет разрушен.
Что здесь является ключевым?
Для начала — самое болезненное и сложное —
самоидентификация. Эйсоптрофобия, как болезнь страха заглянуть в
зеркало, имеет и политическую подоплеку.
 Далее — правильная организация мониторинга. Понятие «обратная
связь» является ключом к процессу.
Из теории: «Принцип обратной связи. Обратная связь в системах
управления — это особая форма устойчивой внутренней связи между
субъектом и объектом управления, которая носит информационный
характер и является необходимым условием протекания процессов
управления, а также имеет целью координацию управленческих
действий.
Суть принципа обратной связи заключается в том. что любое
отклонение системы от её естественного или заданного состояния
является источником возникновения в субъекте управления нового
движения, направленного на то, чтобы поддержать систему в её
заданном состоянии.
С помощью обратной связи мы можем оценивать эффективность
нашей коммуникации. Информацию в ракурсе общения различают
двух типов — побудительную и констатирующую. Побудительная
информация отправляется с целью вызвать реакцию получателя в виде
обратной связи или какого-то действия, или возникновения
намерения».
Каждый шаг управляющего субъекта стратегического уровня в
СВО должен сверяться с этим ключом. Обеспечивается обратная
связь? Нет? Вы задаете ответственному чиновнику вопрос, всё ли он
сделал, исправил ли ошибки, и ограничиваетесь его ответом, что,
конечно же, да? Значит управление процессом неэффективно. Если
субъект управления пытается удерживать в своей власти процесс, и
при этом не создает системный механизм мониторинга, а в условиях
боевых действий — и своевременного и срочного влияния на
обстановку в рамках этого мониторинга — значит он переоценил себя,
обстановку и не в полной мере владеет процессом.
Рассмотрим проблему обратной связи через призму военного
управления СВО.
Можно быть уверенным, что российский Генштаб отправил своих
офицеров и генералов «на места». В итоге в подвалах штабов на
передовой на одного-двух озабоченно оглядывающих карты,
заваривающих чай и кофе офицеров-генералов стало больше.
Теперь оценим, как подобная задача была решена в Великой
Отечественной Войне.
 Советской армии крайне повезло, что одним из её командиров, в
том числе руководившим и Генштабом, был человек, глубоко
понимавший роль и значение системных, а не персонифицированных
решений. Вероятно, свою роль сыграл не только богатый
общевойсковой опыт, но и руководство подразделениями военной
разведки.
Маршал Б. Шапошников создал так называемую Группу офицеров
Генерального штаба. Изначально расчет был следующий: два человека
на фронт, три на армию и два на дивизию. Итого 1124 офицера. При
тотальном дефиците личного состава в 1941–1942 гг. численность
была 7 %. К маю 1942 года, штат группы сократили до 392 человек,
приведя её к реальности.
Как проходили инструктаж и постановка задач офицерам группы?
Задача звучала следующим образом: «Генеральному штабу
чрезвычайно важно знать истинное положение и состояние войск,
ведущих сейчас очень тяжелые бои, а мы и есть те люди, которым
специально поручается докладывать об этом непосредственно с места
сражений». Это значит, что офицеры группы непрерывно объезжали
позиции и по выделенным средствам закрытой связи докладывали в
штаб объективную обстановку.
По воспоминаниям одного из офицеров группы, генерала Грибкова:
«Просчеты высшего руководства часто складывались из-за
несвоевременности докладов подчиненных штабов и войск, искажения
хода и результатов действий. Командный и политический состав,
случалось, умышленно замалчивал факты реальной действительности,
усматривая в них собственную вину и боясь крайних мер наказания,
вызванных общими неудачами на фронтах. Чего требовал от нас
Генеральный штаб? Повышения достоверности и оперативности
информации».
И пока подобные инструменты не будут применены в СВО или в
том, что придёт ей на смену, руководство не будет знать своей армии, а
значит, не приобретет способность пользоваться и управлять ею
надлежащим образом.
Клаузевиц: «Многие донесения, получаемые на войне,
противоречат одно другому; ложных донесений ещё больше, а
основная их масса — мало достоверна. От военного работника в
данном случае требуется известная способность различать, которая
дается только знанием дела и людей и здравым суждением.
При оценке различных сведений надлежит руководствоваться их
вероятностью. Затруднения бывают уже значительными при
составлении первоначальных планов, разрабатываемых в кабинетах,
вне подлинной сферы войны. В суматохе военных действий они
несравненно больше: там одно известие нагоняет другое; счастье ещё,
когда их противоречивость устанавливает известное равновесие и
вызывает взаимную критику. Гораздо хуже для неопытного человека,
когда случай отказывает ему в этой услуге: одно известие начинает
подкреплять, подтверждать и преувеличивать другие, картина
раскрашивается всё новыми красками, наконец он оказывается перед
необходимостью принять поспешное решение: последнее вскоре будет
признано глупостью, а сведения, его вызвавшие, — ложью,
преувеличением, ошибкой и пр. Короче говоря: большинство известий
ложны, а человеческая опасливость черпает из них материал для новой
лжи и неправды. Как общее правило всякий скорее способен поверить
плохому, чем хорошему; каждый склонен несколько преувеличивать
плохое.
Грозящие опасности, о которых подобным образом доносят,
похожи на морские волны, которые хотя и уносятся сами, но снова
возвращаются без всякого видимого повода. Непоколебимо уверенный
в превосходстве своего внутреннего знания начальник должен стоять,
как скала, о которую разбиваются волны сомнений. Это нелегкая роль;
кто от природы не одарен хладнокровием, не закален боевым опытом и
не тверд в своём суждении, должен принять за правило насильно, т. е.
вопреки своим внутренним убеждениям, отворачиваться от опасений в
сторону надежд; только этот путь позволит ему сохранить истинное
равновесие. Правильная оценка этих затруднений, составляющих одно
из главных трений на войне, дает возможность видеть дело в
совершенно ином свете, чем оно представлялось вначале.
Впечатления чувств сильнее представлений разумного расчета, и
это заходит так далеко, что почти ни одна сколько-нибудь крупная
операция не выполнялась без того, чтобы командующему армией на
первых же шагах не приходилось побеждать внутри себя вновь
возникающие сомнения. Поэтому-то люди заурядные, следующие
посторонним внушениям, обычно делаются нерешительными на месте
действия. Обстоятельства им кажутся иными, чем они предполагали, и
притом тем более, чем сильнее они продолжают поддаваться чужим
внушениям. Но и тот, кто сам наметил план и смотрит на всё
собственными глазами, легко сбивается со своего первоначального
мнения.
Твердая уверенность в себе должна вооружить начальника против
кажущегося напора данного момента. Его прежнее убеждение
подтвердится при дальнейшем развертывании событий, когда кулисы,
выдвигаемые судьбой на авансцену войны, с их густо намалеванными
образами различных опасностей отодвинутся назад и горизонт
расширится. Это — одна из великих пропастей, отделяющих
составление плана от его выполнения».
Особенно в этой связи следует подчеркнуть, что ключевым
показателем эффективности последующих решений, событий и
процессов является скорость.
Известный армейский принцип — «не торопись выполнять
команду, потому что может последовать приказ о её отмене», «решение
должно отлежаться, утро вечера мудренее», хорош в условиях мирного
времени и «византийского» способа управления.
Боевые действия эту логику не приемлют, а барское отношение к
военным действиям дает болезненные, а, зачастую, и трагические
последствия. Что должно быть в основе увеличения этой скорости?
Немаловажным представляется вопрос обратной связи не только в
тематике военного управления, но и полнокровного обеспечения
фронта.
Как мы уже упоминали, 21 октября 2022 года Президентом РФ В.
Путиным «для координации органов и ведомств при решении
вопросов материально-технического снабжения и логистики
вооруженных сил в зоне СВО» создается Координационный совет при
правительстве России по обеспечению потребностей войск.
Состав — силовики, члены правительства. Функция —
материально обеспечить фронт. Этот процесс особенно показателен.
Материально обеспечить не до начала СВО, а через восемь месяцев
после. Наверное, один из основных показателей, что «что-то пошло не
так».
Вопрос: где же в таком решении обратная связь? В теории можно
было бы говорить, что её организуют силовики. Но тогда следующий
вопрос — а чем же тогда отличается это решение от системы, где они
её также до этого обеспечивали?
Если теперь ситуация пришла к сложившимся системным
проблемам — значит у силовиков в их работе на самом деле имеет
место система контроля, которую часто путают с обратной связью.
Любой чекист здесь сделает остановку и разъяснит, что не должен
вмешиваться в дела организаций за исключением его компетенции,
т. е. всяких видов контрразведки и коррупции. И здесь будет ловушка,
в которую попадают многие руководители. Представление о наличии
тайных знаний, доступа к личной, а часто и интимной информации
формирует иллюзию полной осведомленности.
Но это не так. Как боец пойдет в бой? Аморальные часто идут
первыми. Моральные же в обычной жизни, удобные и политически
надежные, в бой не идут. Или идут моральные, а аморальные нет. Или
распадаются подразделения. Или оголяется фронт. Или по отчетам всё
хорошо, но нет ничего. Или всё есть, но не обучены пользоваться. Или
нет взаимодействия. Или есть, но нет техники. Или есть, но брошена и
т. д. и т. п. Поэтому без участия фронта подобные системы контроля и
информирования сродни профанации.
Решение вопроса обратной связи, с учетом специфики элитарной
российской среды, может осуществляться не только с использованием
военных профессионалов. После объявления частичной мобилизации
всё российское общество оказалось так или иначе вовлечено в СВО.
Поэтому в удобном для высшей российской власти формате эти
функции могут выполнять военкоры, депутаты, советы родственников
мобилизованных, представители региональных властей по «своим».
дислоцирующимся в регионе подразделениям или по крупных
коллективам мобилизованных.
И ещё один крайне важный вопрос. Стратегически и
принципиально важным является вопрос связи. Уже не обратной, а
армейской. В первую очередь радиосвязи.
Во всей нашей аналитике важно понять следующее: никакой цели
механического описания проблем СВО у нас нет. Это важно
подчеркнуть ещё раз. Одна из главных наших задач — в безбрежном
море недостатков, горестей и проблем увидеть наиболее значимые,
переломные, те, что принято называть системообразующими.
Несомненно, к таковым относится вопрос средств связи.
 Дети, играя в войну, мечтают стать спецназовцами, десантниками,
танкистами и летчиками. И лишь соприкоснувшись с войной как
таковой, люди узнают, кто там главный. Несомненно, одним из
таковых является связист. Анализ срывов выполнения боевых задач,
дезертирства, попадания в плен, «дружественного огня» всегда одним
из важных, а часто и ключевых составляющих выявляет проблему
надежных систем связи.
Цитата: «Подъезжаем к Кременной. Последняя колонна как раз
заходит в город со стороны Торского. В небе нарезают круги боевые
самолеты, по ним работает ПВО. За этим воздушным
противостоянием равнодушно наблюдают парни на БТРе с надписью
“Братск”.
— Да всё, как всегда, — констатируют мужики. — Связи между
разными соединениями толком нет. Что у соседей происходит, никто
понять не может. Пока допросишься работы артиллерии по нашим
целям через многоступенчатую систему докладов, целей уже и след
простыл».
При анализе реальных проблем со связью крайне важно удержаться
от соблазна механической инвентаризации и последующих
констатаций наличия — отсутствия. Подобные сложные вопросы
требуют комплексной оценки не только наличия того или иного
материального гаджета, но и практики его применения, системы
ремонта и замены, алгоритмов документального сопровождения, и,
конечно же, процессов обучения и внедрения. Прошло достаточно
боев и боевых ситуаций, чтобы сделать адекватный анализ.
Но представим, как в теории этот анализ будет выглядеть в логике
докладов «военный штаб — спецслужба». Армейцы напишут про
нормы достаточности, снабженности по складам, проведенным на
бумаге инструктажам — отчетам, и прочитавший это фронтовик будет
поражен, насколько он был обеспечен и укомплектован там, где кроме
«калаша» и промедола ему не выдали ничего, а ужас
нескоординированно-сти, информационной глухоты приводил к
«дружественному» огню, панике, нерешительности.
В это же время спецслужбы, вероятно, составят детальный
документ, где, к примеру, будут описаны усилия и результаты по
обнаружению вражеских шпионов; критические оценки всей
коррупционной системы с отдельными обстоятельствами; детально
изложены случаи воровства материальных ресурсов связи и
уязвимости техники; доложено о принимаемых оперативных мерах и
фактах профилактики, которые, несомненно, были на пользу, но
почему-то не остановили отступление, как не остановили и массовую
гибель от нескоординированности, отсутствия или несвоевременного
доклада разведданных и опять же отсутствия взаимодействия с
соседями, артой и остальными. Да и не могли остановить, не та
функция. Всё. Они тоже свою работу выполнили.
Поэтому тема средств связи — не одна из многих. Это сквозная
история, решение которой качественно меняет обстановку на фронте.
Как и нерешение.
И решение этой задачи нужно выделять в ключевое и
самостоятельное направление деятельности.
Отдельно при оценке динамики и перспектив происходящего
следует упомянуть состояние общества. Существует иллюзия, что
вхождение в боевые действия меняет для общества лишь эстетику
управления и поведения.
Это не так. В мирное и военное время задействуются совершенно
разные мотивационные уровни. В обычной жизни — это успех,
тщеславие, стабильность, самореализация.
Война же активирует совершенно иную базу — жизнь и смерть как
таковую, заставляя социум переоценивать собственный потенциал и
представления о правителях, их право и легитимность, пределы
управленческого воздействия.
До поры до времени эти процессы развиваются в накопительном
режиме и не представляются столь уж кардинальными. Это
обманчивое впечатление.
По этой причине управление обществом в условиях СВО по
принципу «главное ничего не менять, держать строй, потому что если
поползет где-то, то поползет везде», хоть и имеет своё законное право
на существование с точки зрения тактического периода условной
стабильности, то в долгосрочной перспективе грозит болезненными
последствиями. Что самое простое может сделать элита? То, что ей так
не нравится. Чуть меньше имитации, чуть ближе к обществу. Это не
сакральный, а вполне прагматичный подход самовы-живания в новых
условиях.
 Потому что другой угрозой является рассинхронизация элементов
государственной машины. В таких экстремальных условиях зачастую
можно наблюдать интересный эффект. Все элементы государственной
машины работают в принципе хорошо, довольно ритмично, или уж
точно не хуже, чем раньше.
Однако, при этом наращивается трение между элементами и
узлами этой машины, происходит резкое изолирование в логике
деятельности госинститутов. Такая динамика имеет место на фоне
призывов к сплоченности, заявлений о небывалом единстве. Однако, в
условиях неопределенности, каждый из элементов (корпоративных
институтов) начинает жить своей жизнью в режиме государственной
целесообразности так, как он её понимает с учетом корпоративных
стереотипов. Что накапливает управленческое трение, которое, как
известно, есть «сила, возникающая при соприкосновении тел и
препятствующая их относительному движению».
Этот процесс находится в постоянном движении и в обычное
время, но военные обстоятельства — содержательный катализатор. Всё
бы ничего, часто подобное даже инициирует очистительные процессы,
которые, однако без качественного переосмысления подходов к
военной составляющей могут лишь усугубить или вскрыть
политический кризис.
И ещё один важный и часто упоминаемый деструктивный фактор
СВО — это ложь или так называемое «вранье».
Стало модным призывать говорить правду.
Как заявлял об отступлении под Красным Лиманом депутат
Государственной думы России, бывший командующий 58-й армией
генерал-лейтенант Гурулев: «С точки зрения военного я не могу
объяснить сдачу Лимана. Это не скоротечный бой был. Мне
непонятно, почему за всё время не оценили правильно обстановку, не
усилили группировку. Проблема в повальном вранье, докладе
“хорошей обстановки”. Эта система идёт сверху вниз».
Таким образом, у вранья, очевидно, есть вектор, который указывает
направленность.
Если система вертикально интегрированная, то и вектор
вертикальный. Самое простое, если бы он шел снизу-вверх. Или был
бы горизонтальным.
 Но мы имеем даже не процесс «сверху-вниз». Мы имеем
циклические встречные потоки, замыкающиеся в самостоятельную
квазисистему.
Без идентификации этой системы, определения субъектов.
объектов, институциональных правил функционирования,
детерминант и ключевых точек, её коррекция, а тем более разрушение
сомнительны.
Поэтому подобные призывы к прекращению вранья — лишь
абстракция. Чтобы сделать настоящие выводы и что-то изменить,
нужно тогда определить, в чём же неправда. Без тщательного диагноза
лечения не будет.
Итак, каково же оно, то самое вранье? В чём оно заключается?
Вероятно это:
— вранье о победах. Привыкли чужие победы считать своими;
— вранье о поражениях. С Донбасса и других войн сохранилась
практика замалчивания и сокрытия потерь;
— вранье о боевых действиях, их протекании;
— вранье о своём командирском участии в процессах;
— вранье об обеспеченности и сопутствующее покрывание
хищений;
— вранье о действиях врага;
— вранье в докладах о коллегах и сослуживцах как элемент
круговой поруки;
— вранье о своём боевом потенциале, потому что это расходится с
предыдущими докладами и общей концепцией руководства (или
исполнителю кажется, что расходится).
И тогда ещё возникает важный и ключевой вопрос — а почему,
собственно, столь массово врут?
И ещё важнее — что будет, если не будут врать?
Есть лив этом процессе ложь во благо?
Как себя оправдывают?
Именно ответы на такие вопросы должны влечь формирование
адекватных упредительных и рефлексивных мер. Иначе неадекватные
реальному пониманию жесты будут лишь усугублять проблемы.
Но если всё же говорить об относительно целостных мерах в СВО,
то представляется следующая логика:
1. Промышленность. Выход из имитационного состояния.
 2. Элита должна идти на фронт.
3. При взятии под контроль новых территорий, в неустойчивых
районах необходимо создавать подконтрольные «местечковые
княжества». То, что легко оставляется в рамках военной логики — за
это местный князек будет биться за своё до конца. Если бы обороной
Горловки в 2014 году руководили по лекалам СВО, то шансов на её
удержание не было бы никаких.
4. Создание ополчения. Структура теробороны на местах. Это
резерв для фронта и мобилизация общества.
5. Связь. Нужна концепция связи войск. Желательно — отдельная
федеральная служба связи (нет необходимости возрождать ФАПСИ.
Достаточно именно связи, и в первую очередь. радиосвязи).
6. Возродить полнокровный, независимый от сиюминутных
«хотелок» спецназ и настоящие ДРО.
7. Начать внедрять тактические системы управления боем. Но
здесь опять связь и цифровизация.
8. Огонь по штабам. Трибуналы.
9. Создание самостоятельной службы военной контрразведки.
Должен появиться аналог комиссара с полномочиями.
10. Буденного с Ворошиловым должны сменить Жуков с
Тухачевским.
11. Необходимо перезагрузить систему военного госзаказа и
логистики. В этот процесс должны быть вовлечены снабжающие
фронт гуманитарщики. Военно-промышленная комиссия России,
должна измениться, обеспечить присутствие в СВО, в её составе
должны быть участники СВО, а она сама трансформироваться в
промышленный центр обеспечения СВО.
12. Новая медийная искренность. Нужны неофициальные спикеры.
13. Структура армейского управления и полномочий должна
измениться в логике формирования механизмов обратной связи.
14. На новых территориях должна измениться структура военно-
гражданской администрации (ВГА). Все передовые населенные
пункты должны стать крепостями.
15. Гражданские строители и компании должны участвовать в
строительстве инженерных сооружений на передовой.
16. Подготовка стратегического «резерва прорыва», а не только
затыкание дыр. Гринфилд — с 20 процентами от личного состава. С
лучшей техникой и связью, с предварительной отработкой боевых
задач. Подготовку изначально привязать к задачам.
17. Колоть врага изнутри. Оставить надежду лишь на фронт,
терпение и ресурс народа, как панацею. Без активной внутренней
работы в Украине победа будет неподъемно тяжела.
Конечно, этот драфт — не алгоритм победы как таковой. Лишь
скелет для оптимизации процессов. Сама победа теперь только на
фронте.
Какие же меры могли бы быть при этом более конкретными?
Рамочно-правильно сказать немного и о них, подведя таким образом
некий промежуточный итог.
Итак, как мы выяснили, к текущему моменту проведение
Специальной военной операции сопровождается рядом системных
проблем:
— состоянием Вооруженных сил России, оказавшихся не в полной
мере технически и организационно готовыми к условиям и задачам
СВО;
— уровнем материально-технической обеспеченности;
— проблемами информационного сопровождения.
Финализируя ранее изложенное, рассмотрим их характеристики.
• Проблема подготовки личного состава: чем занимаются в течение
120 дней украинские военнослужащие, отправленные на английские и
прочие европейские базы? Далеко не тем же, чем мобилизованные в
СВО.
Они учатся взаимодействию, работать корректировщиками,
выявлять и выставлять цели в привязке к конкретным участкам и
обстоятельствам ведения боевых действий. Учатся пользоваться
тактическими системами управления боем и комплексами разведки.
Тренируются в условиях, приближенных к боевым в СВО. Детально
разбирают проблемы российской армии и её уязвимые точки.
После обучения, с иностранными средствами связи, БПЛА,
системами разведки отправляются в бой. Подобная тактика
обеспечила, например, изюмский прорыв. Такая подготовка идет по
нарастающему количеству задействованных сил.
В это же время в Российской армии в некоторых случаях солдаты
перед отправкой в зону боевых действий даже не всегда приводят
оружие к бою. Их, в теории, можно обеспечить новым вооружением,
средствами разведки, связи, управления боем. И это на самом деле
мало что даст.
Для полноценного результата необходимы: методики,
дифференцированное обучение, склады, логистика и постоянный
набор комплектующих и запчастей к оборудованию, оргштатные
изменения по введению новых воинских учетных специальностей,
новые боевые наставления. Ключевая позиция — обучение, привитие
базовых навыков, формирование стереотипов взаимодействия.
Для этого нужна полноценная военная реформа «на колесах».
Попытки устранять локальные прорехи в целом доказавшей
неэффективность системы часто приводят к противоположным
последствиям.
• Проблемы материального и технического обеспечения:
существует несколько подходов к сложившимся коллизиям:
1. Попытаться в целом изменить сложившуюся систему
промышленности. Вряд ли это возможно. При выделении здорового
ядра обеспечения СВО это произойдет эволюционно, но маловероятно,
чтобы наоборот.
2. Тогда второй вариант — необходимо выделить самостоятельное
и целевое ядро обеспечения СВО. Пока этого не произошло. Даже
система ОПК, судя по всему, существует в своей сложившейся логике
контрактов, проектов, выстроенных под это линий и регламентов,
подобранных специалистов, обеспечивая отдельные потребности в
режиме фактического ручного управления.
Проблемы СВО сейчас для промышленности являются, скорее,
нагрузкой и факультативом. Попытки выжать чуть больше из морально
устаревшего советского промышленного наследия ОПК имеют свой
предел и примерно на нём сейчас и находятся. Это было бы
приемлемо, если бы содержательно решало проблемы, но это не так.
Сложившиеся модели промышленной политики не позволяют
полноценное решение проблем СВО и достаточное гибкое
реагирование. Необходимо формирование специализированной
промышленной базы СВО, и, при этом, сохранение текущего режима
интенсивного вовлечения мощностей ОПК и гражданского сектора.
• Проблемы общего и военного управления: тема многоуровневой
тотальной лжи является не ситуационным, а системным симптомом.
Решать её нужно также системно и срочно, иначе ни о каком
оздоровлении ситуации, и тем более победах речи идти не может.
• Проблемы организации боевой работы. Судя по обширным
рекламациям с мест подготовки, в отличие от стран НАТО, постоянно
совершенствующих свои боевые алгоритмы, за всё время СВО не
появилось ни одного прикладного и гибкого боевого и тренировочного
протокола, учитывающего текущие реалии и их специфику. В итоге
командиры и бойцы зачастую самостоятельно, кустарным способом,
рискуя проблемами несоответствия штатным нормативам,
перестраивают боевую работу под реальные условия. Уже имеющийся
колоссальный опыт не обобщен и не транспортирован в обучение и
боевое применение.
К примеру, в артиллерии до сих пор распространено использование
бусолей, ПУ0-9М, артиллерийских кругов и таблиц стрельбы. В это же
время в условиях СВО доказано глобальное и качественное
преимущество артиллерийских блокнотов — серии специальных
андроид-приложений. Каждый «блокнот» чаще всего может
обслуживать стрельбу арт-систем одного типа, мгновенно
подготавливая данные наводки орудия по введённым данным позиции,
цели, типа боеприпаса и данным метеообстановки. После первого
выстрела также мгновенно блокнот пересчитывает корректуры в
поправки прицела.
Таким образом, значительно экономятся боеприпасы, в разы
ускоряется скорость и точность стрельбы. Но Минобороны до сих пор
не институализировало данный вопрос, в связи с чем полевое
применение артблокнотов осуществляется энтузиастами и за счет
средств спонсоров. Аналогичная ситуация в вопросе артиллерийской
корректировки с помощью малых беспилотников.
Другая серьезная проблема — скорость управленческих войсковых
реакций. Повсеместны случаи, когда доклады и их реакции столь
растянуты, что никак не поспевают за изменениями оперативной
обстановки. Нередко упреки в обманах связаны именно с такими
ситуациями. Изменение алгоритмов принятия решений может стать
значимым преимуществом.
Прикладным инструментом решения задачи скорости боевых
решений могли бы стать тактические системы управления боем. Но их
внедрение возможно только в случае полноценного решения ключевой
проблемы — разворачивания цифровых радиосетей. Без этого системы
управления боем функционировать не могут. А это уже вопросы к
«Роскосмосу» и группировке тематических спутников.
Как неоднократно в публичных, в том числе интернет-дискуссиях
заявляли полевые связисты, воюющие в СВО, на текущий период в
армейских подразделениях в зоне СВО основная армейская связь —
«Азарт» — введена в эксплуатацию частично. С их слов, при
планируемой зоне покрытия в 300–400 км, реально обеспечено
покрытие до 4 километров. Связано это с тем, что в массовую
эксплуатацию были поставлены портативные радиостанции системы
«Азарт-П».
Однако, по озвученным публичным данным, комплексы «Азарт —
БП» и «Н», которые должны были сформировать единую сеть и
дальность покрытия, до сих пор не введены и не поставлены. Весь
коротковолновый сегмент связи с ретрансляторами и станциями в
войсках отсутствует полностью.
Для того чтобы хоть как-то исправить ситуацию, на уровне
полевого командования мобильные станции стандарта «П»
используются как «ППРЧ-каналы», то есть заменители
ретрансляторов, антенн и станций большого покрытия. Итог —
отсутствие связи у боевых подразделений и полная невозможность
обеспечения этой связи в движении.
Таким образом, позиция практиков, проверивших блеск докладов
на себе, такова: совмещение радиосвязи разных поколений
осуществляется только в режиме «ФЧС», то есть в открытых, легко
выявляемых РЭР противника волнах. Таким образом, реальное и
полноценное штабное управление боем представляется крайне
сомнительным.
В связи с изложенным было бы правильным:
1. Срочное обобщение опыта работы артиллерии с использованием
цифровых устройств (артблокноты, система «офлайн-мапс»,
специализированные программные продукты, цифровые
метеостанции, БЛА), с изменением нормативов боевой подготовки и
боевого применения.
Формирование централизованных курсов усовершенствования
артиллерийской работы с учетом новых решений.
 В идеале отдельная программа цифровизации артиллерии с
акцентом на БЛА-корректировщики и разведчики.
2. Инициирование законодательного закрепления специального
правового режима «Специальная военная операция».
3. Рассмотреть вопрос выделения добровольческих батальонов,
добровольческих «ДРО» в единую систему территориальной
обороны новых территорий под единым командованием с
обособлением решаемых задач, подчиненности и взаимодействия.
Потребность наведения порядка в этой сфере острейшая.
4. Введение должности Военного прокурора СВО, а также в рамках
специального правового режима СВО введение специального режима
военного трибунала СВО.
5. Выделение в отдельную службу военной контрразведки по
аналогии со СМЕРШем (в любом приемлемом формате — прямого
подчинения директору ФСБ, либо Президенту России).
Формирование ускоренных оперативных курсов переподготовки
зарекомендовавших себя офицеров добровольческих подразделений в
качестве оперработников новой службы.
Возложение на них обязанностей полевых оперработников с
отдельными комиссарскими функциями. Создание в новой службе из
числа добровольцев, имеющих боевой опыт, отдельного войскового
подразделения с функциями заградотрядов. Рабочее название службы
должно быть символическим, например «Служба “Меч”».
Организационная форма зависит от подчиненности.
6. До сих пор отсутствует обобщенный алгоритм подготовки к
СВО. Считается, что достаточно армейских наставлений, зачастую
морально устаревших. Это не так. Необходим базовый протокол
подготовки и последующие протоколы по направлениям.
Необходимо формирование комиссии по разработке изменений в
Боевой устав, наставления с учетом опыта СВО.
7. Решить вопрос восстановления кадрированных воинских частей.
8. Необходимы выделение полноценного самостоятельного
подразделения (Центра) по ведению OSINT-мониторинга и
формирование ускоренного алгоритма верификации и не-
персонифицированного учета информации в организации боевой
работы. Существует ряд полуобщественных интернет-проектов
(«Рыбарь» «ОПСБ» и т. п.), которые могли бы представлять основу для
подобного центра.
9. Связь.
А. Проведение срочного комплексного аудита системы связи
Вооруженных сил.
Б. Формирование целевой госкомпании «Специальные системы
связи» с ключевой функцией обеспечения связи СВО, с привлечением
в неё специалистов с опытом СВО.
В. Возложить на Минцифры России задачу приоритетного
обеспечения СВО цифровыми системами связи, закрепления за этой
задачей профильного вуза (МТУСИ или МИРЭА).
10. Создание при Совбезе РФ постоянной инспекторской комиссии
по СВО с откомандированием её представителей в зону боевых
действий.
11. Срочное выделение 4–5 территорий (площадок), схожих с
территориями противника (степь, гористая местность, реки),
оборудование полигонов подготовки для подразделений перед
отправкой в СВО.
12. Проведение комплексного аудита промышленной сферы с
последующим формированием кооперационной модели обеспечения
ОПК в интересах СВО.
13. В вузах, исследовательских институтах страны в так
называемых инжиниринговых центрах и ЦКП (центрах коллективного
пользования) накоплено значительное количество современного
промышленного оборудования, необходимого для срочного
формирования промышленных линий обеспечения ОПК.
Значительная часть такого оборудования входит в санкционные
режимы, в настоящее время в страну не поставляется и поставляться
не будет, некоторые образцы уникальны. При правильной организации,
из этого оборудования можно сформировать высокоэффективные
современные производственные комплексы и промышленные
площадки.
Необходимо учесть, что закупки этого оборудования проводились в
других условиях, а оценки эффективности его использования в
среднем составляют не более 5–8% (обычно ещё меньше) от
производственных мощностей. За сравнительно редкими
исключениями это оборудование не участвует в полноценной научной
работе, ведь под научные проекты выделяются целевые лаборатории.
Более того, значительная масса прикладных научных исследований
должна быть переориентирована на интересы СВО.
Многие промышленные образцы закупались или поставлялись в
российские вузы иностранными компаниями в качестве т. н. «шоу-
румов» для последующего привлечения студентов в иностранные
филиалы и компании. Учебный и исследовательский процесс мало
потеряет от такого изъятия. Часто оборудование приобреталось, чтобы
освоить бюджетные деньги на закупках. Но сейчас эта техника может
позволить сформировать новую промышленную базу СВО.
В этой связи было бы целесообразным создание самостоятельного
холдинга со срочным аудитом и последующей передачей ему всех
указанных ресурсов, формированием целевых производств.
Следует учесть, что вузы имеют разную подведомственность
(Минобрнауки, Минцифры, Минпросвещения, Минсельхоз, Минздрав
и т. д.), поэтому необходим простой межведомственный механизм
передачи прав оперативного управления и немедленного изъятия.
При этом надо учесть, что часть сложного оборудования
смонтировано, проведена пусконаладка, в связи с чем отдельные узлы
на переходный период должны оставаться в вузах и НИИ. Из числа
сотрудников вузов необходимо набрать базовый инженерный и
технический состав.
Здесь особенно важно, чтобы это оборудование не превратилось в
гигантский музей металлолома. Для этого необходимо срочное, по
упрощённым целевым нормативам, формирование полноценного
промышленного цикла.
В этой связи также целесообразным было бы:
А. Создание Холдинга по управлению специальными
промышленными производствами в интересах СВО.
Б. Необходимо определить норматив, согласно которому все работы
и закупки в режиме «нулевого чтения» аудируются комиссией
техобеспечения СВО, в которую должны входить волонтеры,
зарекомендовавшие себя в ходе СВО.
14. Военно-промышленная комиссия России должна обеспечить
присутствие в СВО, в её составе должны быть участники операции, а
она сама трансформироваться в научно-промышленный центр
обеспечения СВО. При этом вышеуказанный холдинг должен стать её
промышленным бэк-офисом.
15. Представляется целесообразным возвращение к рассмотрению
проекта «альтернативное правительство Украины» с размещением за
пределами России (например, в Турции).
И, конечно, все эти меры очевидны лишь при таком же очевидном
целеполагании. Целеполагании победы. Если же реальной целью
является что-то ещё — стабильность внутренней системы, баланс,
обеспечение политических решений, учет интересов центров силы,
результаты кулуарных, в том числе и внешних договоренностей,
гальванизация и приемлемое стагнирование экономики и социальной
жизни при отсутствии иных инструментов устойчивого развития и
т. п. — тогда, конечно же, будут приниматься другие решения.
Ну и напоследок про попытки минимизировать издержки СВО.
Война или её концентрат — это аукцион смерти, в котором
победитель платит всё, а проигравший платит больше. Поэтому лучше
заплатить сейчас всё. Наивно считать, что войне можно заплатить
лишь оброк и десятину. Она своё возьмёт в любом случае.
P.S. «Можно стать безжалостным, потерять
чувствительность. привыкнуть к виду крови, и слез, и страданий —
как вот мясники, или некоторые доктора, или военные; но как
возможно, познавши истину, отказаться от неё?»
(Леонид Андреев. «Красный смех»)
Москва,
23 октября 2022 года
 Примечания

1
ЛДНР — Луганская народная республика (ЛНР), провозглашена 27
апреля 2014 года; Донецкая народная республика (ДНР),
провозглашена 7 апреля 2014 года. — Прим. ред.

2
Вооруженные силы Украины (Збройні сили України). — Прим. ред.

3
ЧВК. — Прим. ред.