***********************************************************************************

************
Дом солнца
https://ficbook.net/readfic/5222467
***********************************************************************************
************

Направленность: Слэш
Автор: Professor_choi (https://ficbook.net/authors/1365212)

Фэндом: Bangtan Boys (BTS)Персонажи: taehyung; jungkook

Рейтинг: NC-17

Жанры: Даркфик, AU, Антиутопия, Первый разПредупреждения: OOC, Насилие,

Изнасилование, Нецензурная лексика, ОМП, ОЖП, UST, Смерть второстепенного
персонажа, Элементы гета
Размер: Макси, 516 страниц
Кол-во частей: 34
Статус: закончен

Описание:
Пока светло, мы ещё храбрые. Ну а дальше что? (с)

Посвящение:
любимым читателям♡

Публикация на других ресурсах: Разрешено только в виде ссылки

Примечания автора:
>(с) - Уильям Голдинг. Повелитель мух

Суть: всех неугодных, провинившихся перед государством, ссылают в исправительный

спецобъект (лагерь), естественно на благо страны (тяжелый бесплатный труд). А
процветающее прекрасное государство и не такое утопическое, как его представляют,
где на самом деле каждый враг и лжец. И все уроды сидят при народе, порицая грех,
который сами порождают и привносят.

Тут грязь, тут жизнь и, конечно же, любовь!

подборка:
https://pp.userapi.com/c845021/v845021286/cd42e/A_sh5FoezAY.jpg
https://pp.userapi.com/c849036/v849036566/5bef9/D5aKvOFVL4A.jpg

а я просто увидела это, остальное как во сне

https://pp.userapi.com/c845021/v845021286/cd424/pX2wkchpkec.jpg

>#skypierr feat. Stu - Warrior+

Перевернула кучу информации про антиутопию... и я вынесла такой может быть странный
вывод: что являет собой утопическое государство (от гр. utopos - место, которого
нет) - то есть и антиутопическое. Это ведь с какой стороны посмотреть?

!!работа не несет пропаганду чего-либо и не пытается оскорбить!!

Вся информация о работах будет тут

https://vk.com/write_about_us
========== 1.«Райские кущи» ==========

#skypierr feat. Stu - Warrior+

Глухая стена показывает наши худшие стороны. Они отражают непостоянство: трещины,
неправильные решения и грязь. Мы прячем под ковер, но вспоминаем о них в
исключительных случаях: когда во время плохой погоды они начинают проникать.

Глухие стены (Medianeras)

В лагере всегда шумно. Особенно во время перерыва на кормёжку в общей столовой, где
либо ты, либо тебя. И лучше, конечно, если ты. Здесь, собственно, как и в тюрьме,
нужно выбивать авторитет грубой силой и стальным характером.

— Отъебись от меня, – спокойным тоном приходит от одного из лагерных, потому что

его опять пытались взять на слабо у всех на виду. Жрущие зеваки оживились, на время
отложив палочки. А стадо всегда ждёт хлеба и зрелищ, по тому принципу они тут
убивают время.

В ответ, наоборот, ещё более потешно:

— А то, что, дядя полицай меня накажет? – у того «дяди полицая», которого сейчас и
задирают, действительно жандармное выражение лица: взгляд холодный, колючий, на
скулах ходят желваки, но в целом безупречная апатичность. А разозлить здесь кого-то
проще простого, ведь не принято рассказывать о причинах заключения в исправительный
спецобъект. Следовательно, когда это всплывает наружу, частенько происходят стычки.
И ещё какие.

Ну и, как и говорилось, это не тюрьма. Значит и реальных преступников нет, только

те, что ослушались политическую фракцию – политлагерные. Клейма нет, но есть
определенные условия лишения свободы на определенный срок. Обычно здесь дольше пяти
лет не сидят, – и то максимум. И слава богу.

— Иди жри, блять. – Чон снова спускает по тормозам назревающую бучу, хотя и опустил
поднос с едой на ближайший стол. Чисто на всякий.

Здесь не представляются своими именами – во избежание узнавания в гражданской

свободе. Есть только номер на робе. А «Чон» – вроде как его погоняло, он так
изначально представился. И вообще, ему очень шло.

— Покажи папочке, какой у тебя перчик. – Его дружки за столом зычно расхохотались,
подначивая наступлению драки. Чон церемониться больше не стал, отработано и чётко
одной рукой легко нагнув «папочке» затылок, впечатав лицо в свое колено, а второй
дав под дых. Местный «авторитет» – Бэк, быстро сбавил спесь и даже собирался
подозвать своих, как к ним подбежали смотрители, лениво разнимая по углам. Впервой,
что ли...

Да тут такого как собак нерезаных.

Тэхён, как и всегда, сидя за одним столом со своим «особенным» отрядом из

небольшого числа людей, с большим интересом наблюдала за этим Чоном. Не потому, что
он чем-то выделялся на фоне других лагерных в чёрной робе, а просто. Этот Чон здесь
где-то месяцев семь-восемь, поэтому его все ещё пытаются подмять под себя, хотя он
ниже травы, тише воды. Обычно все быстро сдаются, а этот сдачи дать может, но не
злоупотребляет силой.
Ему всё равно. Так и есть.

Забрав поднос, он подсел к своей кучке парней (да здесь в основном молодые и
сидят), аккурат напротив тэхенова стола и его самого. Странно наверно, они никогда
не общались (и не заобщаются точно...), но каждый раз пересекаются взглядами. Для
одного из них это волнующее событие, какое-то даже важное, будто без этой столовой
привычки день прожит зря, а для другого ничего не значащая секунда.

Это не обижает, Тэхён все понимает, даже более чем: с таким как он, никто не хочет
заводить знакомства. «Отродье» – как его самого и его группу называют, считается
низшей кастой в спецобъекте. Они и есть низшие, но зато их особенно тщательно
защищают надзиратели. Их вообще принято называть воспитатели (это же лагерь для
перевоспитания, ну) или на крайний случай смотрители, но разницы большой нет. Одна
херня.

Закончив с едой, Тэхён уходит первый, проскользнув мимо внушающего страх Чона,
тепля надежды, что когда-нибудь он на него всё-таки посмотрит. По-настоящему.

***

На спецобъекте свои правила, многим-немногим отличающиеся от государственной

доктрины их справедливого руководства. Это не исправительная колония строгого
режима. Это, если можно так сказать, чёрная работа с местожительством и особыми
условиями без права выбора. Все мотают здесь разное количество времени. Кто-то
провинился перед государством сильнее, значит они должны дольше находиться на
«перевоспитании», а кто-то соответственно меньше, им приходится проще. Весь кошмар
останется в этих стенах, а возвращаться сюда уж точно не появится никакого желания.

А справедливое государство прощает своих нерадивых граждан, снова обеспечивая их

всем необходимым: работой, домом, семьёй. Нечего и удивляться, что из лагеря
выходят другими людьми: те, кого гнобили – со сломанной психикой, значит и проблем
больше не принесут и не буду агитировать пропаганду новой лучшей жизни; а те, кто
гнобил сам – устраиваются ещё лучше на новых местах работы, проворачивая дела
умнее, чтобы не загреметь опять. Вот тот же самый Бэк, вечно нападающий на всех и
на Чона в том числе, здесь во второй раз. Наверно такому отбросу жизнь в неволе
слаще. Тут вам, и полноправная власть, и еда, и халява, из-за устрашения слабых. И
просто веселуха.

Самое сладкое чувство – безнаказанность.

Но также тут есть разделения на мужской и женский корпус. Они часто пересекаются,
но трогать друг друга им запрещено. Однако, даже в их условиях неволи есть
послабления – так называемые «сексуальные часы». Мужчина вправе выбрать себе любую
женщину, которая обязана ублажить. Это, кстати, никому не ущемляет права. Женщинам
на пользу, если здесь она найдёт постоянного партнера или мужа, который будет её
защищать, пока она не выйдет. А родившей так вообще лафа. Ее вместе с мужем
переселяют в отдельную камеру. Потому что, как гласит основной устав: «семья –
залог развивающегося государства». Семья и семейные традиции – святое.

Да, возможно для родившей это и хорошо, получить свой угол и иметь возможность
строить семью, но не для её детей. Дети лагерных, родившихся в этих стенах – и есть
отродье. Они навсегда остаются в спецобъекте, если, конечно, их не заберет мать или
отец при выходе, что допускается. Семья ж святое…

Тэхёну повезло меньше, его никто не забрал. Он до пяти лет рос с матерью, а потом
та вышла, решив начать все заново, оставив и его, и память о прошлом, перечеркнув
всё разом. Отец у Тэхёна безымянный, хотя некоторые поговаривали, что он был тут
знаменитым авторитетом, а потом вышел. Воспитывали его надзиратели-женщины, с
детства приучая к труду, труду и ещё раз труду. Спецобъект не спонсируется
государством, поэтому он должен сам обеспечивать себя: кормить, поить и одевать.
Отродье обычно кукует время в теплицах или на полях. Тэхён, сколько себя помнит,
всегда сажал овощи, отвечая за садоводство и все такое с землёй, отлично разбираясь
в этом деле. Не то чтобы ему это нравилось, а это и не должно нравиться, просто
другого не дано, чтобы воротить носом.

В конце концов, к отродью относятся снисходительно. Их никто не трогает.

Также нельзя сказать, что он не доволен своей жизнью. Нет, конечно же нет. Тут, как
и с работой – он другой жизни не видал, а значит и пойдёт. Тут у всех лагерных
детей бесполезная жизнь, бессмысленная, пустая, а всё-таки хоть какое-то
существование. А жить хочется даже мелкой твари.

Недаром их кличут тупыми – здесь не дают образование, в чём главный минус и главный
смысл «выращивания» производственного «материала». Они наивны, глупы и безграмотны.
Как следствие, идеальные машины для подсистемы внутри всей системы «райских кущ».
Их воспитывают на свой лад, вербуют как им выгодно, на постоянной основе вливая
поток информация, о том, какое замечательное у них государство, и что они, в свою
первую гребаную очередь, должны быть ему благодарны. А значит покорны. И только
тогда им позволят жить.

Честно говоря, это две стороны одной медали. Ещё неизвестно что было бы, дай Тэхёну
свободу. Он бы не выжил. Это невозможно, нереально по многим причинам, тем более в
одиночку.

Наверно, а Тэхён много над этим думал, он бы и не хотел куда-то там на свободу. Он
ничего не знает о той жизни, где люди вроде как вольны (счастливы? это тоже две
стороны одной медали) и живут в своё удовольствие, ни от кого не завися (ха-ха,
да). А ему незачем и не с кем переучиваться жить.

Это же очевидно.

Он знает – государство его любит. Он знает – его дом здесь.

***

В их корпусах дается много свободы, для начала передвижения. Например, они могут
перемещаться по всему периметру совершенно спокойно, ведь рядом всегда смотритель
или глаз камеры. Камеры – это главное в борьбе с соблюдением порядка. Ими утыкано
все, даже душевые и туалеты. Тэхён никогда не обращает на них внимание, зато часто
обращает внимание, как злостно смотрит на них Чон, передергивая плечами. Он-то не
привык к такому надзору.

Что в нем такого, спросите вы, раз Тэхён на нем так зациклился. А ничего, ответят
вам. Никаких веских причин, просто так. Но, вполне возможно, дело в том, что он
достаточно молчалив и спокоен для остальных, тем и отличается на фоне. Тут даже
новички громче детей, пытаются мериться письками, кто кого круче. А Чон, изначально
себя поставил так, что ему не надо никому и ничего доказывать. Он никого не
трогает, пока не тронут его. И это кажется Тэхёну очень по-граждански, как и должен
себя вести послушный гражданин.

Ха-ха, да-а. Законопослушный гражданин в стенах спецобъекта.

Чего не отнять, Тэхён очень наивен по своей природе. Всё за чистую монету примет.

Лишь бы приняли его.

Но часто пересекаться с ним не получается. Типы вроде Чона всегда при тяжёлой
работе в подвалах или в шахтах, куда их отвозят. Все для дела. На пользу страны, а
иначе как перевоспитать-то белоручку. Некоторых же возят на заводы как свободную
рабочую силу. Неудивительно, что они постоянно звереют и бьют друг другу морды,
чтобы хоть куда-то выплеснуть усталость и злость. В прошлом году так вообще до
смерти забили. И Тэхён до сих пор вспоминает это с ужасом. Хотя ужасов полно и так.

Тут и без драк хватает опасений.

При посторонних и на всем периметре он чувствует себя спокойно, но, когда дело
касается душевой и туалета, это приходится большим испытанием каждый раз. Из
душевых никто не гонит, чтоб выметывались быстро (это и послабление, и просто
наглость самых выпендривающихся). А за это время может произойти всякое. Под
«всяким» подразумевается, что фантазии нет пределов.

Туалет, столовая, душ – самые главные места для стычек. Ну и сама камера,
рассчитанная на сорок коек-двухэтажек. Отродье живет отдельно, в том числе с
подрастающими детьми. Их нельзя трогать – слишком легкая нажива.

Тэхён уверенно может сказать, что его никто никогда не трогал, по крайней мере
жестоко. Его братья по несчастью, тупо хихикая, частенько припечатывают ему, что он
страшненький. Не то чтобы он не согласен или обижается. Они все как под копирку –
короткие волосы, максимум в пять сантиметров. Красоты не особо. А вот Чон... Его
почему-то хочется причислить к красивым людям. Тэхён не знает, есть ли у красоты
какие-то рамки или определенные параметры. Он просто так видит. Ведь вне
зависимости от длины волос, он такой... таинственный?

Тэхён не знает. По-граждански?

Таинственный (не)законопослушный гражданин.

Как забавно.

***

Но бывают и невезучие дни. Причем как Тэхёну с утра каша в рот не лезет – дурной
знак значит, так и весь день маята да непруха.

Сегодня вот он очень, очень не вовремя зашёл в туалет. А это раз на раз не
приходится: то никого, то погром. Вот сейчас там вовсю началась экзекуция гнобления
над новеньким. Таких тут называют «опущенными», потому что слабые, жалкие. Над
такими только издеваться. И этого парня забили в грязный угол четверо здоровяков,
пиная тяжелыми ботинками. На это даже смотреть больно, не то, что слушать. Но
вмешиваться нельзя ни за что. Либо ты, либо тебя – это для всех единое правило
выживания. А Тэхён к тому же трусливый. Ему никто не прививал дух авантюризма. Он и
слов-то таких не знает. Поко́рен и тих.

— Ну чо, киса, ротик мыть будем? У нас тут посвящение. Не рыпайся. – Это опять
беснуется сумасшедший Бэк, которому на месте не сидится спокойно. Он всех задирает,
потому что высокий и сильный и потому что ему просто хочется.

Очень не по-граждански, как сказали бы воспитатели.

В этот раз они начали с простых пинков, а перешли к поливанию дерьмом. Причём в
прямом смысле. Бэк не любит спускать нужду в писсуар, он любит на кого-то.
Посвящение в лагерные – лишний повод кого-нибудь отловить и унизить, а не
обязательное правило. И когда Тэхён только потянулся расстегнуть ширинку, он
услышал звук струи (не своей, конечно) и гогота. Забитый новенький ревел и
закрывался, а ему насильно открывали рот, чтобы внутрь – так же смешнее.

Не первый раз. Но лучше этого не видеть. А Тэхён почему-то как пригвожденный встал
и стоит, разинув рот (хотя, это вообще не его ума дела!), забыв зачем пришел. И
сразу все мысли разлетелись, что и как надо делать, а потом к нему неожиданно
обратились, хамски рыкнув: «шары, блять, закатил», в миг ошпарив страхом. Возле
раковин стояла ещё группка лагерных, но те отстранённые, просто курили и о чём-то
болтали, выдерживая пару минут отдыха, заодно поссав.

Тэхён, осмотрев обстановку и собрав мозги в кучу, тут же судорожно стал вытаскивать
член, чтобы всё-таки справить нужду. Но ему опять помешали. Основательно. Рядом
сначала мелькнул темный силуэт и уже в следующую секунду возле него вырос... Чон.
Что и говорить, у Тэхёна от таких потрясений ничего не пойдет. Да он лучше в штаны
наделает! И опять завис, не зная куда деть глаз (только не опускать вниз!). Это
стыдно и мерзко, Тэхёну это не нравится.

А Чон совершенно беспечно расстегнул ширинку, справив дела и стряхнув капли, не

отвлекаясь ни на чьи крики и угрозы. Хоть трава не расти, всё ему побоку. Весь
такой неприступная крепость со своими понятиями и мышлением. Если и рвёт когти, то
только за себя. А в этих стенах только так, правда… Но Тэхён всё же немного
расстроился, что Чон даже не думал заступиться за парня, ведь сильнее этих громил.
Но это не затмило общую картину его идеальности.

И как же стало стыдно, безумно, просто дико, когда между размышлениями о причинах
его идеальности Чон с нескрываемым раздражением поднял голову, чувствуя на себе
прожигающий взгляд застывшего Тэхёна. Тот надменно вздернул бровь, и поправив
комбинезон-робу, резко и больно толкнул Тэхёна в плечо.

Спасибо, что не выбил кость.

— Вали отсюда. – Негромко, зато таким тоном, чтоб дошло с первого раза, без налета
дружелюбности. Тэхён подлетел как птаха, вжав голову в плечи и ринувшись к двери.

— О, полисмен пришёл отлить! – последнее, что Тэхён услышал за закрывающейся дверью

зловещего места.

Но, думая только о том, что к нему обратился сам Чон, он не понял, что вместе с тем
он вовремя его прогнал. Отродью и так не место для разборок. А Чону подавно нет
нужды кого-то защищать.

Только себя. Только себя...

***

На следующий день после инцидента в туалете, который непонятно чем закончился, в

столовой во время завтрака Тэхён с большим нетерпением ждал прихода Чона, уже
просидев на жопе дырку, с ленцой копаясь в пресном рисе. Сумасшедший Бэк опять
растрынделся громче всех, хвастаясь о вчерашних похождениях: как «отлично жахнул
новенького». В подробности Тэ не вслушивался, неприятно. А уж когда увидел своего
идола (да, наверно так и можно назвать это слепое обожание), вообще не пропускал ни
звука, игнорируя все вокруг.

Чон похоже любил поспать подольше, а может сильно устал, поэтому частенько
задерживался. Выглядел не очень, но это и неважно. Главное, что пришёл, сел на то
же место напротив стола Тэхёна, молча жуя и отстраненно наблюдая за повизгиванием
Бэка. Синяков на лице Чона не было. И это облегчение. О чём-то другом Тэхён и не
представлял.
Его сосед за столом, увидев, что Тэ не ест, без проблем попросил и забрал себе
тарелку, а тому и не надо. Засмотрелся. Только что слюни изо рта не капали.

И.

...Наверно у него какой-то особый прожигающий взгляд, раз Чон всё чувствует. Он
медленно повернул голову прямо на него, безэмоционально вперив колючий взгляд в
упор – типа, ну, смотри, блять, внимательно. Тэхён расширил глаза. Испугался –
мягко сказано, аж спина вспотела. Просто к такому не привык и не ждал, что его
подловят на разглядывании.

На Тэхёна же вообще не смотрят.

Затаив дыхание, как кролик перед удавом, расширил глаза еще шире.

Чон поднял руку, показывая какой-то жест средним пальцем, в том же апатичном духе
продолжив есть.

Тэ опускает голову сразу же. Как учили. По-граждански. Чем бы не являлся этот знак,
он всё-таки на него посмотрел.

По-настоящему.
Комментарий к 1.«Райские кущи»
типа такой комбинезон-роба, но черный
https://pp.userapi.com/c850128/v850128692/7643/Now2V97U_m0.jpg
а вообще, вы представили тэ и гука с короткими волосами? я не особо, но мне почему-
то кажется, у тэ был бы шикарный вид на лоб и офигенные брови... гук тут ну просто
влажная мечта, я с него буквально потею)
касательно лагеря-спецобъекта. это не концлагерь, не тюрьма. "сезонный"
лагерь для особо отличившихся. мне кстати ну очень нравится перевод с гр. utopos -
место, которого нет. это...заставляет задуматься.
ещё. предупреждение. тэхён будет вас бесить, очень возможно, но поймите, он наивен
как ребенок. об него легко можно вытирать ноги, он не будет обороняться - не
научен. но это не значит, что становление его личности не произойдёт. он умничка,
правда, не ругайте его. и чонгук… ну он не плохой, нет, однозначно. и совсем-совсем
не законопослушный)

========== 2.«Дом помощи» ==========

Тюрьма — место антикультуры, антицивилизации. Здесь добро — зло, ложь — правда.

Здесь отребье воспитывает отребье, а приличные люди ощущают себя глубоко
несчастными, так как ничего не могут сделать внутри этой отвратительной системы.

М. Б. Ходорковский

Помимо «сексуального часа» в лагере регулярно проходят уроки воспитания. В большом

зале с кафедрой, за которой стоит представитель фракции из самой столицы (!),
монотонно рассказывают им до скрежета зубов заученные тексты про уставы, прекрасную
жизнь и правила, входящие в принцип этой прекрасной жизни. Вот, например такому как
Тэхён, это не совсем понятно. Он ведь не часть этой процветающей системы.

Представитель – зрелый мужик, худой как скелет и с противными круглыми очками,

оперирует заумными словами и говорит грамотно, но дело даже не в речи, а в том, что
Тэхёну (и отродью) не нужно знать правила жизни в лучшем государстве. Всё предельно
просто: в спецобъекте своя система, где законы морали не писаны, не говоря уже о
том, чтоб они, все такие высокодуховные граждане, на толчке читали бы книги по
просвещению.
Поэтому они и здесь – слишком громко думали. Неправильно.

— Семья сохраняется благодаря почитанию старших младшими и предотвращению

сексуальной распущенности*. – Хоть это и некультурно, но Тэхёна всегда тянет
зевнуть или прикрыть веки, когда он слышит одно и то же, пропуская мимо ушей
непонятные словосочетания.

Да, он не умеет читать, не умеет писать, хотя прекрасно знает о наличии книг,
ручек, карандашей. В том и соль: он не безмозглый робот, выполняющий
запрограммированные функции, уже осведомлённый о некоторых реалиях и темах, которые
в порядочном обществе исключены из речи. Вот, он даже знает про роботов. Его голова
работает, и, даже если мысли его дурные, ему иногда кажется (и не просто так,
видимо), что он отличается от своих собратьев по камере.

Это не завышенная самооценка. Да откуда ж ей взяться?

Это желание жить.

— В нашем обществе должны быть уничтожены все пороки, основанные на злоупотреблении

любовью, – очкарик чуть наклонился, глянув на дальние ряды рьяных бунтарей, типа к
ним это относится в первую очередь. Типа они мотали на ус, проникнувшись. И начал
перечислять, чуть лениво: – прелюбодеяние, распутство, содомия, ревность,
супружеские ссоры, а также «убийство детей во чреве матери».

Об этом Тэхён даже задумывался всерьёз. Он ещё не знает, что существует слово
«аборт», потому что оно запрещено в употреблении, но понимает, чем под собой
подразумевается убийство ребёнка в женщине. И тут рождается вопрос: а почему
фракция воспрещает это? Ведь если они свободны, то должны иметь выбор. Тэхён не
философ (о, и тем более не умник), он просто переносит ситуацию на себя и отродье.
Если бы таких баб, как его мать, отводили на аборт, они, вот такие вот тупые дети,
не рождались бы, как посмешище, выращенное для содержания какого-то лагеря.

То есть, да, Тэхён осознаёт, что, если бы он не родился, жизнь его страны никак бы
не изменилась. И он, науськанный всеми лагерными и воспитателями, по долгу
существования выучил, что является отбросом, которое государство почему-то любит и
даёт жизнь.

Несостыковка.

И неимение выбора.

Покорность?

Покорность.

— В первую и главную очередь есть Мы. Мы все с вами и каждый – целый мир,
процветающий на нашей необъятной родине. Разве Мы, сыны своей страны, не должны
гордиться и благодарить свою родину? Разве Мы не достойны быть гордыми за свою
страну? – на этих словах мысли Тэхёна совсем улетели в другую степь, точнее в степь
под названием «Чон».

Ох, он очень благодарен, и представителю из фракции, и его уроку, и любимой родине,

но на данный момент ему очень интересно найти в толпе из четырёхсот человек одну
конкретную голову. Это не сложно, ведь за долгие годы пребывания здесь, он точно
знает, какие ряды кем занимаются. Ряд Чона – намного ближе к кафедре, но и не в
первых числах. Однако, хоть Тэхён и нашёл что-то напоминающее его со спины, не
может быть уверен на сто процентов. У них же самые дальние ряды, а вот у
гражданских кошерные*, для оптимального восприятия.
Зато, когда урок официально был окончен, и все повыскакивали жрать, Тэхён застрял в
толкучке, только потом кое-как разглядев, что Чон никуда не торопится, а также
сидит на стуле, скрестив руки на груди. Стадо голодных утекает быстро, громко
матерясь, бившись в узких проходах. А Тэхён тоже решил последовать примеру Чона,
пусть и раньше никогда не лез вперёд батьки в пекло. В общем, просто хотелось взять
с него пример.

Когда его уже стали выталкивать другие отродья, возникая, что он загородил дорогу,
Тэ и сам пошёл, чтобы случайно не столкнуться с Чоном. Ему кажется не нравится, что
он ему досаждает своими взглядами, а нарываться, даже на своего кумира, всё равно
не хочется.

Вдруг и правда огребет.

***

Что стоит выделить отдельно: в их политическом строе не предусмотрена вера. Люди

никому не молятся, не возводят молельни и храмы, вроде как сами решая, в кого
верить и где. Тэхёну посредственно объясняли, что такое религия. Нечто похожее
существует и в спецобъекте, носящее название – «дом помощи».

На гражданский лад, – это секта. Но государство не воспрещает появлению сект,

потому что это тоже выбор каждого человека. А ещё это уплата налогов. И в принципе,
в сектах не рассказывают ничего хоть как-то противоречащее системе. Иначе, конечно,
закроют.

Секта – это тоже работа. Но лагерные, которые гражданские, воротят носы, чаще всего
проходя «дом помощи» стороной. Им такая помощь не нужна, а вот в денежном
эквиваленте всегда пожалуйста!

Тэхён и не за помощью, и не за выгодой.

Он ходит туда с самого детства, потому что женщины-надзирательницы относились к

нему хорошо, не только втемяшивая значимость труда, но и значимость понимания
окружающего мира. Наверно просто жалели сирот. Тэхён же не чурается жалости, ему на
пользу хоть какое-то наставление.

То есть, как бы это сказать, он слушает всё что ему говорят, но особенно он
проникается к рассказчику, если это что-то не касается правил и уставов. Что-то
новое. Интересное. Развивающее.

У них в «доме помощи» есть свой отличительный знак – подвеска в виде солнца.
Главный просветитель – учитель, как просил сам себя называть, отработал здесь всю
жизнь и смог наблюдать как рос Тэхён, относясь к тем «жалостливым», которые
говорили умные вещи и давали им понятные пояснения.

А Тэхён больше всего на свете хотел быть таким же гражданином, как и все.
Человеком.

Личностью.

Лагерь убивает идентичность, а не только лишает свободы. Они все носят одну одежду,
видят одни и те же стены, едят одну пищу и просыпаются в одно время. Здесь забывают
думать, мечтать, радоваться. Есть только законы, воспитание и труд. И это то, что
хочет видеть государство. Управление такими людьми простое – они забывают чего-то
хотеть, стремиться, и в конце концов в них умирает желание. Искры нет, мнения
своего тоже.
А возвращаясь к рассказу о секте, в их «доме» не было ни картин божества, ни
молитв, ни чётких правил. Те, кому хотелось, просто приходили и садились на лавку,
смотря на окно в потолке, откуда падал луч солнца. В такие моменты учитель
спокойным, мягким голосом рассказывал, что они все дети солнца, и что вера в себя
им поможет найти смысл. Только вера в себя – путь к развитию.

Хах, если бы такую религию ввели в мировую, великие умы всего света, – что атеисты
по призванию, скорее всего приняли бы эту веру, посчитав её разумной, поддающейся
логике. Всего лишь вера в себя. А поскольку учитель умел говорить так, что Тэхён
получал удовольствие, впитывая как губка каждое слово, поход в «дом помощи» стало
его неким убежищем, где он мог отдохнуть, расслабиться и побыть с самим собой
наедине.

Быть с собой наедине очень важно для разумного человека. Так он ведёт диалог с
самим собой.

Задавая самый важный вопрос.

Кто я?

«Пока есть солнце – есть жизнь, мы может дышать, просыпаться по утрам! Мы может
видеть! Это же и есть смысл. А если солнца не будет, не будет и тепла. Понимаете?
Самое страшное для человека – замёрзнуть. И не только телом», – вот что
проповедовал учитель, стоя перед ними не за кафедрой, а открытый и по центру, и не
в дорогой гражданской одежде, а в той же робе. Это вселяло надежду, что даже
напялив одну вещь, люди могут различаться.

Идентифицироваться.

Потому Тэхён исправно появлялся здесь во время «сексуального часа» (так как отродью
такой чести не давали) в понедельник и субботу. А гражданские частенько говорят:
«понедельник – день тяжелый» перед тем, как уйти искать жену на час. Тэхён так и не
понял, почему тяжелый. Но это звучало забавно.

А отбрасывая всё остальное, «дом помощи» вселял веру, что помощь всё же есть. И она
никогда не покинет.

Солнце – это в сердце. Да, не по-граждански.

Только никому не говорите об этом…

***

Во вторник на обеде Тэхён опять встретил Чона, не изменяя своей привычке искоса
кидать взгляды, потому что не может удержаться. Тот никак не реагирует, как и
всегда, в своём размеренном темпе поедая порцию риса с мясом (их кормили чуть
лучше, потому что работа тяжелее и требует много затрат энергии), витая где-то в
своих мыслях, при этом часто хмуря брови, что тоже было очень красиво. И только в
конце, унося поднос, бросил короткий, очень короткий взгляд на Тэ. И ушёл.

Трогать отродье – себе дороже.

И ни капельки не обидно. Тэхён всё равно не обидится. Все нипочём, когда в тебе не
воспитали чувство гордости.

А вот после ужина в то время, когда группа Чона была на заводе и только должна была
приехать, начались приёмы душа. Тэхён, выдрессированный на олимпийскую скорость,
проскочил пулей, чтобы быстрее… отстреляться. Он вообще парень шустрый: наскоро
набрав тазик и отойдя в уголок, он меньше, чем за минуту намылился и ополоснулся.
Натренирован за долгие годы – будь здоров, но спичка все равно бы уже догорела. Но
он и не армеец для таких подвигов.

Вот только Тэхён совсем не предусмотрел, что нужно озираться по сторонам, и

произошло то, что произошло. Очередной невезучий день. А это уже приобретает
цикличность.

На пути Бэк. В воздухе растёкся жжёный запах катастрофы.

Тэхён в него случайно врезался.

Кака-ая ошибочка! А ведь может стоить жизни.

Тэхён отскочил как ошпаренный – уже тысячу раз умерший и не воскресший, – испуганно
разинув рот и сразу прикрыв рукой, чтобы громко и с позором не закричать. Внутри
все обмерло. А тут ещё мало того и дружки его подоспели, мерзко, придирчиво,
похабно разглядывая его с ног до головы, вытрахивая грязными словами.

Бэк наступал, насмешливо тянул губы, откровенно издеваясь. Мышка сама попала в
ловушку, он даже не приложил усилия, чтобы кого-то выбрать на сегодняшний «пир».
Ему бы хватило и косого взгляда для взбучки, а тут так вообще врезался! Такого не
спустит. Ни за что.

Несмотря на то, что Тэхёна нельзя трогать…

— О, отродье клювом щелкает. Чо, шары свои не моешь? А ну-ка подай мыло, – его псы
заржали как по команде. И стоят все расслаблено, яйца навыкат, вовсю демонстрируя
свою власть и высокомерие.

Остальные, что быстро мылись рядом, старались избегать эту сцену, впрочем, как и
все всегда. Их не за что винить. Он бы сделал также, потому что трус. И они не
лучше, не бросятся в защиту чужого человека, которому сегодня не улыбнулась удача.
Такие вот законы джунглей.

Тэхён вроде понимал кое-что, ну, про мыло. Не раз слышал, как в такой же ситуации
просили подать... а потом… он уже убегал, не зная дальнейших событий, но слыша
крики. И похоже эти крики сегодня будут его исполнения. Его опустят.

Тут хоть кричи – не докричишься. По крайней мере пока что. Только камеры посмотрят
и уже потом что-то предпримут, типа дополнительный час урока воспитания или лишения
ужина. Естественно, такие как Бэк всегда находят у кого забрать порцию еды, так что
никакие наказания им не грозят.

Душевые – как дьявольское место. Почему-то именно здесь воспитатели на все

закрывают глаза.

Тэхён зажмурился так сильно, как смог. Не поможет, конечно. А ещё есть солнце на
шее. Но даже с ним кровь в жилах стынет. И никакая вера в себя тоже не поможет.

— Эй, дебил, бля. Ты совсем тупой? Нагибайся!

Тэхён совсем потерял себя, слабо тряся головой. Кое-что он и правда знает и
подкреплять скудные познания не хочется от слова совсем. И откуда только столько
отчаяния не соблюдать приказы? Он всегда думал, что, если попадёт в такую ситуацию,
будет на всё готов, лишь бы уйти с меньшими потерями. А на деле поджал хвост, вот-
вот готовый расплакаться. Это нормально. Даже не стыдно. Перед авторитетами все
плачут. Было бы ещё хуже, если бы не.
Один из дружков не выдерживает и сбивает Тэхёна ударом ноги в колено. Он тут же с
глухим стуком падает на кафель, давя в глотке крик боли. Очень. Невозможно.

И страшно. Этот страх гуще всех, которые он постигал за свою пустую жизнь. Страх
неизвестности и одновременно за жизнь. Тэхён боится боли и даже представить не
может, как потом с ней справится. И справится ли. Тут не редкость самоубийства.
Правда, учитель говорил, что это не выход.

Потом уже ничего не выход. А всё это слишком для того, кого растили за закрытым
занавесом.

Все вокруг утекают как вода в слив, а они всё стоят, окружая его цепочкой по кругу,
как загнанного зверька, нависнув сверху. Тэхён не поднимает головы, только видит на
уровне лица их эрегированные члены, которые странно дергаются. И из них течет что-
то белесое, мутное. От этого вообще мутит рассудок. Фантазия даже не может
нарисовать, что там и куда. И как. И до «дома помощи» не добежать...

Помощь-не-придёт.

Пнув его в очередной раз, Тэхён перевернулся на живот, тихо всхлипнув, готовый
терпеть и скулить, лишь бы это что-то прошло быстро. Лишь бы никогда не запоминать.
Отключиться. Умереть. Перестать понимать.

— Зырьте. У него задница в родинках. Нихуя себе, отродье у нас дитя солнца! – снова
этот нечеловеческий, противный гогот, заползающий в уши, в душу, ляпая грязными
руками, вызывая рвоту и отторжение. А ему, униженному и сломленному, даже дышать
стыдно. Он только поджал колени к груди, думая, что выглядит ещё отвратительнее.
Дальше падать уже некуда. Он под подошвой. Под самой землёй.

И ниже.

«Спа-си-те».

— Пиздец какая неженка, – сказал кто-то, собираясь перейти к решительным действиям.

И слава... кому угодно (!), что этот убийственный голос перебил другой. Знакомый.
Единственный, который хотелось бы сейчас услышать. Единственный, кто в этом аду
сможет его увидеть…

И почему-то… отступив от своих принципов, он влез.

— Да как же вы заебали. – Чон сначала стоял к ним спиной, а потом развернулся всем
корпусом, впрочем, выглядя также расслабленно и без зажиманий. Но тут дело даже не
во власти, ему просто похуй кто на него посмотрит и куда.

Чон уже был здесь, когда это все началось, это точно. А он, как и некоторые из них,
моется долго, никуда не торопясь как собака, сам себе на уме (потому что может себе
позволить). И вот стоя в пене, только намыливая яйца, он закатил глаза, толкнув
язык в щеку.

— Пасть закрыли свою. – Следом припечатал Чон.

Тэхён зашевелился, словом, отмер, и увидев, как цепочка вокруг него рвётся и
авторитеты отходят, стал отползать назад. Только бы подальше.

Тут кстати и раскрывается тайна, откуда все знают, что Чон полицейский. У него на
левом плече вытатуирована полицейская символика с южнокорейским гербом и
полукруглая надпись «S.K.POLICE*». Руки у него мускулистые, красивые. Как и тело.
Не перекаченное, просто… сильное, это сразу видно. Собственно, для Тэхёна всё
красиво, что с ним связано.

Откуда же отродью знать, что такое красота?

Забившись в угол, Тэхён всё же не ушёл. Ноги бы просто не понесли, весь дрожит как
осиновый лист. А тут ещё стычка двух групп, и хорошо, опять-таки слава кому-нибудь,
кто слышит, потому что позади Чона присоединяются его люди, мрачно оглядывая Бэка с
сумасшедшими дружками. В принципе не удивительно, что у Чона нашлись соратники. Тут
ведь не все в край отмороженные, есть и вполне нормальные, вот и собираются в
стайки.

— Ты чо, Чон, отродье защищаешь? Совсем тронулся? – Бэк даже не пытается скрыть,
как удивлён. И не только тем, что кто-то помешал надругаться над отродьем, а вообще
помешал. Обычно это никому не надо.

Тэхён наверно понимает. Это жалость. Таких как он ну вот просто ударить жалко,
беспомощные ягнята. И хотя от этого становится тошно, тошнота не придёт. Не сейчас
и не сегодня. Это всего лишь общепринятый факт, который ещё никого не убил.

— Слушай, не еби мне мозг. Мой свою задницу и вали. – Чон даже говорит по-
особенному, со стержнем, и, если бы не слепое идолопоклонение, Тэхён бы и сам
сбежал, оббивая все пороги локтями. Но сидит. Мёрзнет. Пожизненно благодарит.

— И ты тоже мыль зад и проваливай.

А это ему. Адресовано.

Чон заглянул в сторону, за головы дружков Бэка, обращаясь не к кому-то, а чёрт

возьми к нему! Одарил ледяным взглядом.

Волнующе… и также страшно.

Первым замахнулся Бэк, конечно же, ему же неймётся. А дальше пошло как по маслу:
Чон слитно валит Бэка несколькими ударами, правда ему тоже перепадает от других, но
тут подоспевают его люди. С виду полный хаос. Тут уже и места помыться нет, так бы
и похер, конечно, можно сбоку примоститься, лишь бы не попасть под горячую руку.

Тэхён и не хочет. Нет!

Он собирает себя по частям, отлепляя от пола и стены, выползая бочком и дальше.

Мозг кричит, вибрирует изнутри сигналом «sos», что нужно немедленно уносить ноги,
пока не поздно. Не видит, не знает, что остаётся после него. И что Чону попадает по
лицу. И что он не всесильный бог и ему не чуждо мараться в крови. Но это уже не
тэхёнова вина. Он так и будет убеждать себя всю ночь, кутаясь в тонкое одеяло, не в
силах заснуть.

Сон для лагерных – золото. Это надо ценить и беречь. Но сегодня всё наперекосяк.

Тэхён трогает свои ягодицы, где расцвели синяки. От сегодняшнего унижения осталась
только кратковременна боль, а это подарок небес.

А вместе с ним не спят ещё двое, только не по причине бессонницы. Они проминают
матрас на верхнем ярусе, расшатывая койку. От них приходят противные чвакающие
звуки и мышье попискивание, будто наступили на хвост. Догадаться не сложно, чем они
там занимаются, но довольно жутко понимать, что там наверху мальчик лет десяти и
возраста как Тэхён – семнадцати с небольшим. Оба отродья, которые откуда-то
прознали больше него, занимаясь непотребством. Как два младенца, тыкаясь своими
отростками. И слюнявясь.
Здесь до чужой судьбы полметра*. И до педофилии. Не по-граждански.

Сон не приходит до утра…

И весь подъём его преследуют чвакающие звуки и стоны, от которых хочется

спрятаться. Подальше. В пропасть.

Тэхён не знает, что есть пропасть. Но скорее это там, где обрывается бинарная
мысль*.

***

Теперь для Тэхёна приём пищи – священный ритуал, самый важный момент за весь день.
Он и боится, и одновременно ждёт появление Чона как манны небесной, разявано клевая
носом в тарелке.

Самые большие идиоты, – это те, кто не ценит сон и еду. Как бы плохо ты себя не
чувствовал, как бы на душе не скребли кошки, есть вещи, которые дороже всего. А Тэ
в первую очередь. Он и так слабый, а если перестанет спать и есть ему кранты точно.
Тогда он не сможет работать, а если он не сможет работать, его накажут. А если его
накажут… он перестанет спать и есть, а если он это не будет получать – он умрёт.
Причём так быстро, как ему не снилось.

Собственно, ему и не снилось. Он не видит сны. Для сна нужно воображение, а Тэхён
не совсем тот счастливчик (вообще не тот), который в детстве ползал по полу в
подгузнике, заляпанными руками листая детскую книжку с цветными иллюстрациями.

А все проблемы идут откуда? Правильно. Из детства.

Бэк сегодня тихий. Подбитый. Жаль, что не мёртвый. Тэхён бы только порадовался.
Смерть тут нормальное явление, типа, знаете, по статистике умирает каждый первый,
поэтому ничего кошмарного, похоронят. Один такой кошмар лучше убить своими руками,
чтобы очистить свет от одного отребья.

В последнее время Тэхён часто ловит себя на вспышках агрессии… Раньше за ним такого
не занималось, он в принципе не эмоциональный и тишайший. А тут вся палитра разом,
стоит только забрезжить Чону на горизонте.

Кстати о нём.

Вспомнишь солнце, вот и лучик!

Но не такой лучистый, как обычно. У Чона непривычно разукрашенное лицо и самый злой
взгляд из всех имеющихся в арсенале. Тэхён сам себе не враг, он опустил лицо от
греха подальше, чтобы не раззадоривать дикого зверя ещё больше. Но успел
рассмотреть, как на его скуле забагровел синяк, а правый глаз чуть заплыл,
покраснев. Костяшки, конечно, тоже сбиты и ещё как, но этого Тэ не разглядел. На
сегодня с него станется экстрима.

Проснулось чувство жалости. И сострадания.

***

После случая в душевой Тэхён совсем стал труслив, боясь встречи вообще со всеми,
кто не отродье. Эти хоть свои, родные, ничего не сделают, не тронут. А от
гражданских можно ждать что угодно. Теперь и Чон вселяет настоящий страх, конечно,
всё ещё смешанный с восхищением.

Ничего не предприняв в тот день, увидев на нем синяк и ссадину, Тэхён на следующий
пробыл в раздумьях, сидя между грядками и колупаясь в земле.

Перед ужином, специально успев закончить работу чуть раньше, он сбегал в

медсанчасть. Ясно дело Чон туда своим ходом не пойдет. Потому что мужик. Мужики не
зализывают раны. А Тэхён там свой малый, и как бы редко он не разговаривал вслух, а
хорошо общался с их стареньким медиком.

У него он и попросил тюбик быстрозаживляющей мази и пластырь. Тот придирчиво

осмотрел его на наличие повреждений и по-доброму сунул в карман конфету. Дядька
хороший, это правда. Тэхёна тут все воспитатели знают, поэтому могут и побаловать,
как сейчас. Не часто, но всё же.

А конфета…

Тэхён первый раз попробовал конфету лет в десять. Его угостил учитель, потому что
он тогда расплакался в «доме помощи» из-за того, что сильно устал работать. А потом
это была одна из надзирательниц. Она дала повкуснее – кажется, шоколадную. Шоколад
– это что-то райское, не из этого изоляционного мира.

Он никогда не забудет этот мягкий, тянущий, сладкий вкус на языке, в жизни не

пробуя ничего вкуснее. Поэтому у него это самый желанный деликатес, который обычно
хранится глубоко в подушке на черный день грусти.

Но помня (а у него отличная память и… совесть), как Чон помог ему избежать ужаса,
он хотел бы хоть как-то отблагодарить его.

Сразу после ужина Тэхён шмыгнул в сторону камеры, где проживали самые отбитые
лагерные, в том числе Чон. О той камере ходили самые грязные слухи. Туда, конечно,
разумный не сунется, но он же не отличается большим умом, поэтому рискнул. Риск в
нём не привит, но это же исходит от сердца.

В камере никого не было, разом отлегло. Все они ещё были снаружи, занимаясь
ремонтом лагеря, который только недавно распланировали высшие. А то здание уже
старое, ветшает за столько десятилетий, надо бы время от времени реконструировать.

И, оказавшись в самой «отпетой» камере, где даже с первого взгляда царил хаос, он в
ритме темпа стал разглядывать номера на койках. Ничего удивительного в этом нет,
потому как у каждой койки есть карман для бумажки с номером, чтобы не возникало
драк на почве спального места. А когда лагерного отпускали, само собой, номер
меняли.

Как и говорилось, коек стояло сорок в каждой камере, поэтому Тэ не задерживался,

подгоняя себя всеми страшными картинками развития событий, если сюда кто-то зайдет.
Но он нашёл. Повезло.

Еще бы, ведь наизусть выучил номер Чона, пока мозолил его гляделками столько
месяцев.

Быстро положив свою благодарность возле подушки на втором ярусе, так, чтоб ещё
никто не увидел и не спер, побежал обратно. Сердце колотилось как бешеное, зато
расцвела улыбка. Тэхён ещё никогда не чувствовал себя так… Живо.

Цвести долго ему не дали, потому как по какой-то дикой случайности (в последнее
время преследующей Тэ как рок), его резко припечатали к стене, схватив за грудки,
выбив и почву, и воздух.
Этого вообще не могло произойти!

Да он же... Всегда позже всех. И вообще...

— Ну ты и геморройный.

Перед ним стоял сам Чон собственной персоной, переместив руку ему на шею, сдавив
удавкой. Это вам уже не шуточки. Тэхён всё-таки попался под раздачу, как не
старался избежать.

— На нервах моих играешь? Отъебись от меня по-хорошему, пацан.

От Чона сильно несло потом и грязью, а от Тэхёна затравленностью. И когда Чон

сильнее передавил горло, чуть приподняв его с пола, у Тэхёна перед глазами
пролетела вся жизнь. Потому что потемнело, заискрилось звездочками, закрутилось
веретено безысходности. Стало так больно дышать, и хотелось кашлять и кашлять,
выхаркнув лёгкие. Тэхён задыхался все сильнее, наконец закатывая глаза.

Стальная хватка ослабла. А он скатился по стене на пол.

И сам в липком холодном поту. И грязи.

— Ещё раз тебя поймаю, костей не соберешь. Понял?

Тэхён даже головы не поднял, чувствуя спазм внизу живота и покалывание в ладонях.
Да так и подорвался с места, сбегая от чего-то большего. Спасая шкуру, которая ещё
цела.

В глазах до сих пор рябило и сушило в горле. Он то и дело кашлял, массируя кожу на
шее. И вопреки силе воли, накрапывали нежеланные слезы, потому что больно и обидно.
Он ведь, по сути, ничего плохого ему не сделал, кроме того, что смотрел.

Смотреть – это все что у него есть. Глаза – это вся его карта познаний. Без них он
никто. Абсолютно.

Так почему нельзя?

Тэхён сам себе не отвечает, но знает. Всё он знает.

Потому что отродье. Буквально – никто.

Комментарий к 2.«Дом помощи»
*все проповеди по поводу семьи - статья Бориса Ланина «Жизнь в антиутопии:
государство или семья?»
Честно, я запуталась между утопией и антиутопией, потому что все утописты пишут по-
разному, для одних семья и антисексуальность – принцип утопии, для других свобода
сексуальных альянсов – вэри гуд, свобода, рай. Так что еду по кочкам как хочу;)
хотя, я о том и толкую, что здесь якобы "утопическое гос-во", которое на
самом деле пиздит народу.
*S.K.Police – полиция южной кореи
*кошерный, кошерное место – пригодное, типа отличное место, пригодное для
употребления
*До чужой судьбы полметра – фраза из романа Дмитрия Глуховкого «Текст» про тюрьму
*Бинарное мышление – самый низший уровень мышления в психологии, типа «если
русский, то=украинофоб» и т.д.
говоря о бинарной мысли. портрету тэ очень ладно подходит такая цитата: «Истинная
красота находится на острой грани между безупречным и отвратительным, между точным
и непродуманным, между порядком и хаосом. Это нелегко заметить, поскольку люди,
объекты и явления, наделённые такой красотой, полностью самодостаточны и не требуют
внимания. Истинная красота начинается там, где заканчивается бинарная мысль».
понимаете? потому тэхён так рвется к определению красоты - это истинность.
всё-таки мой лагерь очень похож на описание тюрьмы, но это логично абсолютно. люди
в неволе становятся звероподобными, у них отключается мозг. и просыпается
первозданное, его начало. а мы всё глубже в лес. тем злее волки? отныне главы будут
такие большие

========== 3.«Уроды» ==========

Он снова окинул взглядом зал. Почти все люди были уродливыми — и будут уродливыми,
даже если переоденутся.

Джордж Оруэлл. 1984

Постепенно теплело, солнца с каждым днём становилось всё больше, день прибывал. Что
ещё нужно для счастья? Кров, тепло, сон и еда...

Так и нужно жить, довольствуясь каждым днём.

Отныне Тэхён больше не исполнял ритуал в столовой, лишний раз не оглядываясь, чтобы
не увидеть Чона, тем самым дав повод злиться. Хотя он и не понимал причину вспышки
гнева, направленную в его сторону, Тэхён принимал такое положение вещей – обида не
входит в функции его предопределения. И впервые за столько лет он сделал
решительный шаг: пересел на другой стол, там, где дети помладше. Заодно все
переживания поутихнут.

В свои семнадцать с хвостиком Тэхён был уже совершеннолетним и чисто теоретически

мог бы попробовать попроситься в воспитатели для детей. У них такое так-то
практикуется, к тому же это проще. Отродье должно быть с отродьем. Никто никому не
мешает. Все счастливы и довольны (нет), жизнь идёт своим чередом (да).

Почему совершеннолетний, спросите вы? Потому что в их новом режиме государственной

политики дети заканчивают школы в шестнадцать лет, получив всю основную базу
ускоренно, включая в себя азы и ничего лишнего со стороны. Потом они выбирают
высшие учебные заведения и к двадцати годам спокойно находят работу по профессии,
строя семейный институт и идеологическое общество, основанное на идеологических
критериях.

Это общество поражает.

Фракция утверждает, что все они сыны своей страны, единое целое, «Мы». Но уже здесь
совершается подмена понятий. Как все люди могут быть сыновьями и дочерями своей
страны, подразумевая под этим родственную связь, как таковое единство, и
одновременно с тем строить семьи?

Хах, ну это же пародийный смысл…? У такого общества нет будущего.

В такой семье, где каждый брат и дочь, рождаются только уроды.

А Тэхён… ах, Тэхён. Он ничейный сын. И наверно просто чудесно, что идеологическая
семья обошла его стороной.

Вот и он уже повзрослел. И не ясно, душой или телом. Возраст – это что-то
пространственное, размытое, и он никак не охарактеризовывает человека.

…Зато за новым столом вроде бы интересно, легко, и слышны звонкие голоса, которые
не смолкают. Тэхёну два раза говорить не надо, он усвоил урок. До сих пор мажет
синяки от пальцев на шее и покраснения. И даже если очень хочется, ну хоть одним
глазком подглядеть на него в столовой, умаслить своё любопытство, Тэхён не станет.
Его наивность заканчивается там, где начинаются правила выживания. Потому что, если
оступится, сделает себе хуже сам. И никто теперь уже точно не встанет на его
защиту.

А когда не ищешь встреч преднамеренно, их и не происходит. Чона не видно и не

слышно, как и раньше. И она оба могут существовать спокойно. Конечно, понятие слова
«спокойно» не уточнено, но обнадёживает.

А на уроке воспитания снова видит его широкую спину и сложенные на груди руки.

У Тэхёна впервые что-то колет в сердце. Но он ещё не знает, что это значит
«скучать».

***

В один из дней, между теми, когда есть «сексуальный час», Тэхён был в теплице с
девочками его происхождения, и выдрав сорняки в два ведра, один пошёл выбрасывать
траву в контейнер с мусором.

Ожидаемо возле корпуса находилась группа мужиков из человек двадцати, которые

активно занимались стройкой. Одни таскали стройматериалы из машины, другие что-то
месили и колотили, пыхтя и ругаясь. Некоторые даже стягивали робу по пояс, потому
что тело сильно горячилось из-за тяжёлого труда. И пахло вкусно. Глиной. Хотя Тэхён
больше любил запах извёстки, когда красил стволы яблонь.

Вслушиваясь в шум стройки и гомон лагерных, Тэ подставлял лицо солнцу, слабо

улыбаясь. На самом деле очень редко выпадали такие дни, когда душа была спокойна и
до всего дела нет. Нет, правда. Тэхён сегодня небывало отстранён и доволен. Всё
проходило по чётко выработанной схеме: еда, земля, сон. И никто и ничто эту схему
не нарушил.

Пока что.

Маякнув головой ближайшему надзирателю, мол иду к контейнеру, по пути внезапно

уловил громкий плач ребёнка с какой-то стороны. Следом после звука выбежал сам
мальчик лет семи и воспитательница с совсем маленьким дитем на руках, которая его
догоняла. Но сами понимаете, с ребёнком на руках это получалось довольно плохо. А
пацан пронырливый, хоть и воет.

Тэхён знал эту воспитательницу, поэтому, когда она скривилась, в мольбе указав на
сбегающего мальчишку, он понял, что к чему, не отказав в услуге. И освободив ведра,
догнал ребенка, что продолжал реветь. А мужиков это бесит. И ни к чему тут
рассиживать и накликать беду.

Опять посмотрев на надзирателя, как бы безмолвно спрашивая, можно ли помочь, тот

лениво махнул рукой. Что и требовалось доказать: на отродье всем плевать, – а если
отродье ещё и с мелкими, то все что угодно, лишь бы смылись оба.

Тэхён сначала отложил ведра, только потом схватил пацана, присев на корточки.
Угомонить его сейчас тоже сложно, потому что в семилетнем возрасте лагерные дети
уже не плачут, а если накатывает, то, как лавиной, именуемой истерика.

Даже в семилетнем возрасте дети вовсю трудятся и уже покладисты и тихи. А у этого,
видать, как и у Тэхёна наступил плохой день.

Плохие дни такие дни… в них всё не слава богу.

— Ты чего? – Тэхён подал голос очень тихо, так, чтоб мужики поблизости не услышали.
А его голос вообще редко кто слышит, не считая отродье. Но вот голос, о нём хочется
сказать побольше. Он красивый: мягкий, тихий, без присущего парням баса или хрипа.
Просто. Самый обычный, только тише. Скорее всего мягкость речи он перенял от
учителя из «дома».

А вот мальчишка говорить тише был не намерен. Юный соловей (разбойник?).

— Си-сигёк м-меня о-опять... драз-дразнил... – прокричал мальчишка, заикаясь не то

от слез, не то из-за дисфункции. На них стали озираться недовольные строители,
улавливая каждое слово.

Но. Среди них точно не было Бэка и компании. А это уже радует.

— Почему он тебя дразнит? – Тэ обнял мальчика руками, заведя ладони в перчатках ему
за спину так, чтобы не замарать.

Он вообще-то умел общаться с подрастающим поколением, потому что насмотрелся на

рожениц и нянек, и как они обращаются со своими детьми. Оттуда Тэ и узнал про ласку
и нежность – материнский инстинкт, потому что всё-таки те матери, которые не
бросали детей и нянчились с ними, были если уж не нежны, то заботливы. Нежность и
забота в этих стенах – как нечто инопланетное. Но это так. И глядя на мамок и
детей, он и сам научился чувствовать больше эмоций. И что главное – проявлять их.

Хотя, можно было смело утверждать, что у Тэхёна с выражением эмоций были
основательные проблемы и пробелы. Он вроде и понимал свои чувства, но что-то ему
вечно не доставало. Например, даже сейчас, он жалел ребёнка, где-то внутри
проникался с пониманием, но не мог показать этого. Просто делал то, что запомнил у
матерей – ранее увиденные жесты.

— Я-я опять обм-о-обмочился под себя! – мальчишка провыл это так громко, надрывно,
что бесспорно услышали все. Но никто ничего не сказал, что странно. Тэхён был
обеспокоен этой истерикой (конечно, отродью нельзя истерить). Видимо группа
строителей была набрана из нормальных, не выпендривающихся, потому ещё
снисходительных. И, конечно же, из зашуганных новеньких, над которыми успели
поиздеваться.

— А Сиг-гёк сказал, что я за-зас-с-санец! – мальчишка проорал от души, показывая

всю степень негодования. А лагерные заозирались вдвойне, некоторые даже улыбнулись.

— Тише! Не кричи! – Тэхён приложил палец к своим губам, боясь проблем. Их всегда не
оберешься. Поэтому нужно быть начеку.

— А ты ему навалял в ответ?! – а вот это крикнул уже не ребенок, а лагерный. Тэхён
вскинул голову, выискивая мужика, которому принадлежал этот голос. Ну, долго искать
не пришлось. Он стоял к ним ближе всего.

И, чёрт возьми, это не кто-нибудь неважнецкий, случайно вклинившийся парень, а...

Четвёртый. Четвёртый или Четвертак – это погоняло одного из самых «застоялых» здесь
авторитетов. Этот мужик не вредитель, но очень мутный. И возрастом за тридцать.

Тэхён не знал его и не слышал о нём каких-то злодеяний или негативную

характеристику, но опасался. Недаром его уважали и прислушивались. Значит чем-то же
он их запугивал?!

Тэхён напрягся да правильно сделал. Не к добру вот такое. Он и так слишком часто
стал нарываться на местных авторитетов.

Мальчишка опять разрыдался.

Четвёртый двинулся к ним.

«Только не это…» – мысленно простонал Тэхён. Тоже бы не отказался от истерики…

— Куда пошёл?! – гаркнул надзиратель в спину Четвёртому.

— Начальник, ну дитё плачет, не видишь, что ли? Это ж цветы жизни! Дай утихомирю. –
Мужик говорил легко, без выпендрёжа, и подмигнул надзирателю, получив зеленый свет.
Подсел рядом с ними.

Как плохо. Очень плохо. У Тэхёна от такой близости с гражданскими трясутся руки. От
них жди приветов и подзатыльников…

Но Четвёртый (его так зовут, потому что первая цифра в номере 4) усмехался, дав
пацану по макушке, но не грубо. Так, по-мальчишески.

— Ты пацан или девка? – дабы разрядить обстановку, он, конечно, лучше не придумал,
чем пристыдить, что настоящие мужики не плачут.

— Ма-мальчик, – поспокойнее ответил ребёнок, тоже наверно испугавшись нового лица.

Чего уж, отродье с детства научены, с кем говорить можно, а с кем нельзя. Этот
ребёнок оказался слишком восприимчивым и непослушным. Такое не часто.

— А что, мальчики плачут? – Четвёртый действовал по слаженной схеме, да. Его это и
забавило.

— Но я н-не зассанец! – отчаянно заступился за себя, опять заголосив. Тэхён уже

тысячу раз пожалел, что пошёл к контейнерам. Сидел бы и не отсвечивал на своих
грядках…

— Да они все зассанцы. А я знаешь кто? – он загадочно поднял бровь, видя

заинтересованность на лице мальчика. Тэхён бы даже сказал, что это было мило. Но
это – вся эта мишура радушия, точно как-то не вяжется с нынешним положением и
расстановкой сил.

И ещё Четвёртый посмотрел на Тэхёна. И... подмигнул ему. Улыбнулся…

Вот это уже ни в какие ворота.

У него же ноль эмоций, как не было никогда. Как тупой. Лучше притворяться, что
действительно тупоголовый. Чем показывать какие-то эмоции, которые от него ждут.

— Да хуй в пальто, вот кто ты! – ироничный ответ пришёлся со стороны строителей.
Наверно тот был хорошим знакомым, раз так выразился.

Четвёртый оскалил зубы, причем в такой красивой улыбке, приятной глазу. Правда. Он
не выглядел устрашающе, скорее наоборот. Но не стоит забывать, кто он есть. И
каковы причины его благодушия. Здесь такими чувствами не разбрасываются.

— А кто вы? – переспросил мальчик. У него уже и слёзы высохли.

Четвёртый поразил всех.

— А я засранец!

Лагерные хором заржали, даже надзиратели не сдержали усмешек. Вот в чём, в чём, а с
этим бы никто не поспорил.
— Значит вы «ходите» в штаны? – ну а ребенок задал логичный вопрос.

Четвёртый ответил, только в это время смотрел не на ребёнка, а почему-то на Тэхёна,

что опустил голову.

— Не в штаны. А на тех, кто обижает! – это тоже было мило, давать ребёнку
поучительные наставления. Мило, мило! Всё это – обольстительная ложь. Кому как
Тэхёну не знать этого.

И он был на взводе. Уж слишком давила энергетика чужого человека, и не просто

провинившегося забитого гражданского, а авторитета. Он уже третий год кукует в
исправительном спецобъекте в камере для самых отбитых, где также живут Чон и Бэк.
Поэтому тут хочешь не хочешь, будешь ходить на цыпочках перед ним и смотреть в рот.

Чтобы избежать всего и сразу, Тэ потянул мальчишку за собой и поскорее отвести его
(сбежать!) к остальным. А этот Четвёртый всё смотрит, хитрых глаз не сводит,
странно улыбается, как Тэхёну никто не улыбался, и держит руки за спиной, точно
надзиратель возвышаясь над его фигурой. Он выше. Он старше. Он сильнее.

Это беда.

Ветер дует в спину, сбивая с ног последней прилетевшей фразой.

— Какой красивый...

С тех пор всё пошло вверх дном.

И Тэхён-то ускакал, не оглядываясь и не смея думать о смысле последних слов,

адресованных ему, а вот Четвёртый и не думал отпускать. Так и стоял смотрел вслед,
пока его зычно не окликнул надзиратель, напоминая, что он в край прихуел вольничать
на территории.

Подойдя к группе, он то и дело щурился и балдел от каких-то своих мыслей.

— Только не говори, что он тебе приглянулся? – заломив брови, усмехнулся тот самый
мужик, который разговаривал с ним панибратски. Они-то, сокамерники хреновы,
прекрасно знают, как и с кем можно крутить шашни и что это в порядке вещей.
Четвёртый не скупится на любовь. И любовь у него – разменная монета.

Но кто сказал, что это плохо?

— Да ты его видел вообще? Ангелок среди грязи.

— Он отродье, не забывайся.

Четвёртый фыркнул, так как этот факт его ни капельки не смутил. И опять умыкнул от
работы, подойдя к курильщикам, стоящим возле машины с мешками. Среди них был один
небезызвестный молчаливый Чон, оголившийся по пояс и задумчиво тянувший дым.

Волей случая стал свидетелем. И наблюдал за испуганной реакцией на комплимент.

Да и всё пожалуй.

***

Как Тэхён не старался, а из головы никак не вылетали сказанные вдогонку слова.

«Какой красивый».
А это вообще-то ему ли? Может быть тому ребёнку или просто неуместно сказанная
фраза... Но ведь это неправда. Тэхён ведь не придумывает?

Он обратился к нему.

Тэхён никогда не задумывался: красивый он или нет. Если его собратья смеялись над
ним, равняя ко всем остальным, он принимал это. Но что ещё может сболтнуть отродье?
Что-то умное? Приятное? Разве им известна человеческая красота? Им понятно лишь
всеми известное слово страх, а потому и все вокруг страшные. Они отталкиваются от
тех банальных знаний, которые в них есть. По тому принципу Тэхён тоже не различает
людей на красивых и не. Исключением стал Чон. Но его привлекательность, которую Тэ
почему-то нарёк красотой, исходит по большей части изнутри. Для него он пример,
восхищение. То далёкое и непостижимое, чего он никогда не коснётся.

Это и грустно, и романтично. Это истина.

И вот теперь у Тэхёна появился новый луч для размышлений, пробивающий глухую стену
разума. А что, если он видит все не в том цвете? Он начинает сомневаться во всём…
Во всех своих банальных знаниях, которые были привиты такими же зомбированными
надзирателями. А что, если он воспринимает людей неверно? А добро – зло. А зло –
сам человек? И все в перевертышах. Впрочем, спросить было не у кого. Только
томиться в собственном соку моральных истязаний.

И по возможности не ходить одному.

В итоге он не встречал ни Чона, ни Четвёртого, два дня пребывая в подвешенном

состоянии, теряясь в догадках, одна страшнее другой. И только в пятницу, когда за
завтраком у Тэ все валилось из рук, он понял. Вот оно. Дурной знак! Быть беде. Вы
же помните, как это с ним бывает?

Однако Тэхён растягивал время, не торопясь уносить поднос. Почему-то проснулось

доселе неизвестное состояние – лень. Лень – это роскошь, а Тэхён не владеет такой
привилегией. А все равно клевал в пустую тарелку, лязгая ложкой по железному дну. В
сердце опять ни с того ни с сего закололо. И даже просто Его не увидеть. Нельзя. А
так может и отлегло бы?

Накрутив себя переживаниями, из-за чего и страшно расстроившись, Тэхён

расфокусировано смотрел себе под ноги, покидая столовую. И честное слово, чуть не
отдал душу, когда его неожиданно словили со спины.

Схватили.

Вот вам и дурной знак…

— Оп, поймал.

По коже табун мурашек. И это не от игривого шепота или близости. Это потаённый,
глубинный инстинкт.

Четвёртый. Это был он без сомнений. Встал там, где потемнее и знатно напугал. По
тому, как Тэхёна трясло, это уж точно не было приятным сюрпризом. А он и не ждал! И
не хотел таких сюрпризов! И боже... его до сих пор прижимают. И это настолько же
ново, насколько неприятно всеми фибрами души.

— Помнишь меня, малыш? – сбавив обороты, мужчина перешел на ласковый тон. Тэхёна
передернуло. Он, конечно, понятия не имел, что в данном контексте «малыш» – это
ласковое, можно даже сказать любовное обращение. Ну, все верно. Обращение любовника
к любовнику, а не взрослого к ребёнку. Тэхён думал по-своему.
И эти думы угнетали сильнее слов.

— А я тебя искал. Ты мне очень понравился. – Мужчина говорил просто, несколько

буднично, будто такое с Тэхёном каждый день происходит. Будто кто-то вообще мог
сказать ему, что он нравится. И искал. Что он, клад какой-то, чтобы его искать? Да
он же… — Как тебя зовут? Не бойся, я тебя не обижу, – в подтверждение своих слов он
расцепил руки и развернул его к себе лицом. С одной стороны дышать стало легче,
потому что появилось какое-никакое личное пространство, а с другой... прямо перед
ним. Как провинившийся. И глаза в пол.

— М, малыш? Как твоё имя? – мужчина тронул его лицо, чего было достаточно, чтобы
Тэхён резко отпрянул. Но не сбежал. Нельзя. Потому что, если взбрыкнётся, накличет
на себя большие проблемы, чем они могут представиться. – Ай, ну ты чего, маленький?
Я же тебе сказал, я не обижу. Ты мне понравился. Посмотри на меня.

Тэхён, покрывшись коркой льда, кое-как оторвал взгляд от пола, подняв голову и
затравленно посмотрев на свой новый кошмар. Конечно не сумасшедший Бэк, но всё-
таки.

— Имя. – Чуть повысив тон, он его принудил. По-другому никак.

— Тэхён... – будто снова поруганный воспитательницей как в детстве спрятал глаза.

Ему и самому стыдно за такое поведение, но разве он виноват, что тварь дрожащая?

Это для него что-то из ряда вон.

К нему пристаёт гражданский... И заговаривает странно.

— Какое необычное имя. Тэхён. – Тот растянул губы, с каким-то пищащим восторгом
наблюдая за робостью и страхом своего нового протеже. – Можешь звать меня Лим. Квон
Лим.

Абсолютная катастрофа... Он... Ему! Представился родным именем. Ему!

— Хорошо, сегодня ты под впечатлением. Не буду тебя мучить. Давай так, – Лим не
переставал улыбаться, махнув рукой кому-то за спиной Тэхёна, чтоб его ещё немного
подождали. – Ты же знаешь, что, если человек нравится, с ним хочется быть? А я
хочу, чтобы ты был моим. Тэхён. Понимаешь? – Тэхён не понимал, не слышал, не
отвечал. Он лишился здравого рассудка, да и черт с ним. Тут уже не за что
хвататься. – Не то, чтобы я буду тебя спрашивать, но надеюсь ты меня примешь
добровольно. Я возьму тебя под опеку. Буду защищать. М?

А защита подоспела, когда уже не надо. Это когда-то раньше Тэхёну нужна была
помощь, и она пришла в лице Чона. Между прочим, безвозмездная. А сейчас не надо.
Заберите. Только не трогайте.

— Да не обижу я тебя, прекрати так стоять, – нахмурившись, Лим погладил его по

голове. Естественно, он понимал, что добиться от него какой-либо реакции кроме
раболепия и кротости, будет трудновато. – Если что-то и будет тебя пугать, я тебя
потом научу. И всё покажу. Ты же знаешь, что такое «сексуальный час»?

Где дурное слово, там дурно пахнет. Знать-то знает, но подтверждать отчего-то
совсем не хочется.

— Ладно, малыш. Успокаивайся и переваривай, а я потом тебя найду.

Найти Тэхёна проще простого. Ему негде скрываться.

***

Успокаиваться и переваривать пришлось долго и тщательно. На этот раз все слишком

серьёзно. Выхода не видно. Это вам не перетерпеть изнасилование в душевой единожды,
это терпеть постоянные сексуальные домогательства, что, между прочим, запрещено.
Хотя причём тут запрет. Это невыносимо!

Так и становятся опущенными. На гражданский лад – пассивные гомосексуалы. На то и

пассивные, что не только снизу, но и без соглашения. А Тэхён просто никак не хочет.
Пусть все вокруг занимаются чем им нравится, а он не будет. Иначе его планета, весь
его шаткий выстроенный мирок на трех слонах и черепахе, просто развалится.

Но ведь это действительно безвыходная ситуация.

Лим чётко дал понять, что подложит его под себя, хочет он того или нет. Главное
ведь, чего хочет он. И якобы прикрываясь неприкосновенностью и опекой, он насильно
присваивает его себе. Тут много причин: Тэхён не только привлекательный – он
робкий, уязвимый. А таких очень интересно ломать.

Накручивание продолжалось и брало обороты...

Он ходил оборачиваясь, остерегаясь каждого шороха. В субботу Лима можно было не

ждать. Там «сексуальный час», ему точно не до него. Зато есть воскресенье, а за ним
другие дни недели. Собственно, в воскресенье он и попался.

Надо бы вспомнить список самых злачных мест, где происходят стычки?

Столовая, душевые и… туалеты. Теперь опасно везде, совсем.

Тэхён давно хотел в туалет, но тянул и оттягивал до последнего. И когда припёрло,

на все оковы забился в кабинку, просидев дольше, чем хотел, потому что
мандражировал. Но сколько бы принцесса не пряталась в «башне», лучше уж ей самой
оттуда выйти, чем ворвутся драконы – Бэк и его компания, и добавят ему сверху.

Не смотря на лагерных около унитазов, он скоро помыл руки и вытер лицо, видя в
заляпанном зеркале отражение собственных блестящих (отчаянных) глаз. А потом…
Встрепенулся по щелчку, одновременно прижатый к чужой груди и увидевший в отражении
позади себя… довольно усмехающегося Лима.

— Ну до чего же ты робкий, – он смешливо глянул на него через отражение, после

уложив подбородок ему на макушку и стиснув в руках посильнее. Может в гражданской
жизни такое приветствовалось и кому-то нравилось, но Тэхён… Он другой человек. Ему
чуждо то, что воспитывается в стандартном наборе. – Избегаешь меня?

Не дождавшись заикающегося ответа, Лим проследил за взглядом Тэхёна, коротко

брошенного на левых зевак, которые заинтересовались новой сценкой, где в главных
ролях играли столь неоднозначные герои. И истолковал верно.

— Рассосались. Живо. – Мужчина не прикрикнул, но сказал властно, с характером.

Лагерные тут же по команде засобирались, застёгивая ширинки и туша бычки о батареи.
Умнички понимают всё с первого раза, а быть не умничками здесь не в почёте.

Как только вышел последний мужик, Лим снова притянул Тэхёна к себе, переместив руки
с талии на живот, сцепив в замок. Что сказать-то… Испугался ли? Тэхён в тысячный
раз содрогнулся, но играл по правилам и не шевелился – он тоже умничка. Пока его
трогают без похоти, он должен терпеть и слушаться. Пока ещё не предел.

— Ну? Опять в молчанку играешь? Так меня боишься? – а будто он не этого ждал.
Конечно же ему нравилась такая реакция на себя. Да и хотелось каких-то новых
ощущений в пресной обыденности, типа невинного мальчика для утех. С ним можно
распушить хвост веером, строить из себя самого искусного любовника и повышать
самооценку, что и так не страдает.

Обо всё таком глубоком Тэ не думал. Он перебирал слова в голове. От его ответов
зависит его… здоровье? И положение.

— Немного, – найдя в себе силы, всё же подал звук. И не сводил глаз с отражения
Лима в зеркале, что уже не так пугало. Тэхён понимал, что если продолжит вести себя
как ребёнок, то ему в конце концов это надоест и этих сюси-пуси больше не будет.

Лим засмеялся.

— Милашка. Выдохни. Всё у нас с тобой будет хорошо. Никакой боли.

«Всё у нас с тобой». Предложения на добровольной основе закончились. Это уже

решённый вопрос.

— К тебе когда-нибудь кто-то приставал? – ничего не стесняясь, спросил в лоб. Нужно

было подсобрать больше информации о новом партнере. Да и диалог как-то строить.
Тэхён отрицательно махнул головой. Не считая одного неудачного инцидента в душевой,
ничего такого с ним не происходило.

— Правда? – тот восторженно поднял брови. – И в штанишки не лезли? И ничего не

трогали? – Тэ снова отрицательно махнул, чуть нахмурившись и выпучив глаза.
Большие. Не часто встретишь такие красивые глаза. – А сам ты себя трогал?

Тэхён хотел было переспросить, мол, а как это – трогал? Но его думалка быстро
сообразила, что некоторые в душевой или чаще всего в туалете долго стояли возле
унитазов и натирали свой орган. И также вспоминал чвакающие звуки. Наверно это и
считалось за «трогать». И снова ответ – нет.

— Хах, чудо. – Лим даже умилился, взгляд потеплел. Он изначально не собирался

причинять ему боль, а сейчас вообще растаял. Да такого мальчика нужно холить и
лелеять. С ним будет ну очень интересно. В этот раз даже торопиться не хочется.

И только переместив ладонь с живота выше, мягко проводя носом по макушке, Лим
оторвался, неприязненно оглянувшись на непрошенных гостей.

Беда бедой погоняет. А ведь Бэка давно не было видно.

Это он ворвался в туалет со своими двумя безмозглыми псами, которые грубо тащили
какого-то пацанёнка, совершенно точно для унижений. Наверно тот чуть старше Тэхёна.
Но гражданский. И ему не обзавидуешься. Тэхён даже впервые порадовался, что его
сейчас стережёт не вот такой извращённый монстр, а вполне себе уравновешенный
Четвёртый. Он хотя бы пытается показать себя с лучшей стороны, какие бы цели не
преследовал.

— О, Четвертак. Здаров. – Бэк похабно хмыкнул, лениво подняв одну руку. А потом
перевёл взгляд на Тэхёна, сально разинув оскал. – Знакомая мордашка. Делишься? Или
в одиночку тычешься?

Лим полностью выпустил Тэхёна из рук и встал к нему спиной, чуть заслоняя. На его
лице не было ни одной эмоции, а весь налёт нежности как ветром сдуло. Он выпрямил
осанку, приняв уверенную позу. Его уже разозлили тем, что помешали. А теперь
попусту трепали языком.

— А ты не слишком оборзел в последнее время? – сощурив глаза, Лим осмотрел его с

ног до головы и в приказном жесте указал на зашуганного парня, чтоб того отпустили.
Мужики, которые его держали, нехотя разжали руки. Парня и след простыл. А он ещё и
поклонился Лиму в благодарность.

Какие благодарные жертвы.

— Ну и нахуя? Я вообще-то его трахнуть собирался. – Бэк тоже растерял приподнятое

настроение, надув брылы.

— Рассобирался. Освободи помещение. Или ты не заметил, что я занят? – за поведение

Четвёртого взяла какая-то гордость. Он разговаривал не так как все, а воспитанно,
спокойно, но с непоколебимой уверенностью – имел свой отличительный шарм, если так
можно сказать. Он знал себе цену, а те, кто об этой цене забывал, быстро возвращал
с небес на землю. Бэк возле него и рядом не стоял. Мелкая сошка.

— Око за око. Теперь делись своим отродьем. А то, блять, раскомандовался. – Лим
шокировано выдохнул, разинув губы в широкой улыбке. Такого хамства и безрассудства
он не ожидал.

В этот момент в туалет зашли ещё лагерные. Если память не изменяет, всё из той же
области – страха и тьмы. Всеми известная «отпетая» камера. Тэхён только в лицо их
знал, но это были такие же матёрые здоровяки, только с головой на плечах и железной
хваткой. Они не лезли на рожон, видя развернувшиеся военные действия. Поняли,
прикрыли дверь, встали рядом, как будто так и надо.

Как будто только их и ждали.

Бэк воспользовался заминкой. Жизнь-то его ничему не учит.

— Давай, делись задом. Кстати, аппетитная попка у твоего отродья. А ещё он такой
сладенький, когда ревёт. – Бэк расхохотался, похотливо глянув на Тэхёна и высунув
язык. Он не знал, что ждать от Лима, но совершенно точно, чего стоит ждать от этого
психопата. И как-то так, в испуге, схватился за робу на спине Лима. Сжал совсем
слабо. Лишь для того, чтобы хотя бы маленько почувствовать себя защищённым.

— Что ты сказал? – медленно, пословно, переставая улыбаться. Всё. Морда кирпичом и

сталь в голосе. Очень плохая идея устраивать разборки между авторитетами, когда
каждый из них даёт обещание не лезть на чужую территорию. Лим статусом немного выше
остальных. Он здесь давно. И ещё сколько пробудет.

— А ты типа не понял? Я уже проучил твою шлюху.

Шлюха. Тэхён не знал, что это значит. А всё равно прилетело как оплеухой, ведь
звучит негативно, грязно. Лим спокойно развернулся, внимательно посмотрев на Тэхёна
и спрашивая.

— Он тебя обидел? – в голосе всё та же сталь, но мягче. Наверно его, по правде,

заинтересовал Тэхён, раз он стал за него впрягаться. Тэ слабо кивнул. Даже если
ябедам влетает не меньше, выбора у него нет.

Лиму этого хватило сполна. Он оставил Тэ, быстро нагоняя Бэка и сбивая ударом в
живот. Тот сразу же валится, не успев откашляться. А ему уже прилетает снова: Лим
грубо хватает его за волосы, вбивая в стенку кабинки, не щадя приложенной силы. А
ведь совсем не выглядел отменным бойцом.

— Яйца, что ли, выросли, Бэк? Или забыл, как подо мной выслуживался? – все те
лагерные, что тут стояли, не смели мешать, даже не подорвались. Всё верно: если
один авторитет перешёл черту, то ему положено наказание. Устраивать махачку группа
на группу нет смысла. Лима уважают.
— Да пошёл ты… урод. – Сплюнув ему под ноги, Бэк трясся от злости и ненависти.
Кажется, всплыло его грязное белье. А это сулит последствия.

Его тоже опускали…

— Я тебе напомню, куда шёл ты. – Дав кому-то знак и унижающе потрепав Бэка по щеке,
тому заломили руки, связывая. Кажется, грядёт показательное выступление: как
выдрессировать покорность. Тэхёну убегать нельзя. Это же в его честь.

И он смотрел, не сводя глаз. Какое-то странное чувство пробивалось из скорлупы. Но

он ещё не разгадал его, не опознал.

— Позовите Чона. У него был к нему должок.

Чон. Тот самый Чон!

Сегодня аномалия, точно аномалия. Иначе как объяснить, что Тэхён в центре событий,
где скопились авторитетные лица всего спецобъекта. И они не смотрели на Тэ как на
кусок дерьма. Он вообще не представлял для них хоть какого-либо интереса.

Потому что это Четвёртого.

За Чоном кто-то ушёл.

В это время Лим готовил поле для действий, закатав рукава и расхабарив дверцу в
одну из кабинок. Всё также вцепившись тому в волосы, он потащил его к унитазу, от
души окуная в грязную воду так, чтобы он захлёбывался. И снова поднимал, не давая
продышаться. Бэк дрыгался в конвульсиях, в перерывах кричал и пускал пузыри
кислорода, нахлёбываясь «дерьмом», в котором сам всех купал. А ведь всё по
заслугам. Вернулось. И ещё сколько вернётся.

Тэхён только мышкой сжался у раковин, чтобы его не видно, не слышно. И всё-таки
наблюдал, вспоминая тот день, когда тот со своей компанией ссали на свою очередную
жертву в этом же говнюшнике. Лим не давал поблажек, включая ту тёмную сторону, о
которой Тэхён только строил догадки. Стоит сказать, реальность превзошла все его
ожидания.

С таким человеком очень… страшно. Он ничем не поскупится. И никого не пожалеет,

если сильно его разозлить.

Дверь скрипит, в проходе появляется лагерный, а за ним входит… Чон. Тэхён пытается
унять внутреннюю дрожь, но с большим трепетом смотрит на него, переключая всё
внимание только на его (долгожданную!) персону. Именно сейчас можно было нарушить
его приказ-последнее-предупреждение.

Смотреть.

Когда защёлка в двери сработала, Чон безучастно прошёл к кабинке, облокотившись о

стенку, наблюдая презабавнейшую картину. Снова этот властный жест – сложенные на
груди руки. Он брезгливо толкнул тяжёлым ботинком ослабевшее тело у унитаза, с
прохладцей поведя плечом.

— Даже руки марать не стану.

Голос. Низкий, твёрдый, мужественный. Голос, который он все время ждёт в страшный
час. Дождётся ли? Это не принц. И не герой.

Всего лишь ещё один лагерный кошмар...

— Умничка, – Лим одарил его гордящейся усмешкой, как отец. Он более чем хорошо
относился к мистеру полисмену. – Тогда любуйся.

Тэхёну было плохо видно, что там дальше происходило. Послышалось шорканье,
постанывание, грузное тело переваливалось, Бэк плохо соображал. Как итог: его
нагнули на унитазе, стянув робу до бёдер. Четвёртый же предельно ясно выразился:
напомнит, куда он шёл.

Наивный мальчик Тэхён меньше всего на свете хотел знать – как всё это выглядит со
стороны.

— Посмотри-ка, малыш, у тебя стала такая узенькая дырочка. Давно тебя никто не
проучал? – Бэк снова застонал, наверно протестующе. А Тэхён зацепился за это
пресловутое «малыш», исказив лицо в гримасе. Ему стало неприятно, что он так
называет всех, кого «проучает». И его под одну гребёнку.

А дальше послышался гортанный крик, стоны, мольбы прекратить. Плач в конце концов.
Эту боль невозможно перетерпеть. Чон загораживал просмотр, а увидев то, что хотел,
бесстрастно развернулся, устремляя взгляд на какого-то парня, указав головой на
кабинку. Что это значило – неизвестно. Но крики Бэка от этого стали громче и
болезненнее. От таких звуков ознобом пробирало до костей, шевеля волосы на затылке.

Дьявольская жуть.

А потом… пото-ом… Чон направился в его сторону, никуда конкретно не смотря, опять
заграждая обзор на экзекуцию. И встал не просто около Тэхёна, а ближе допустимого.
Тэхён не был уверен, специально ли он не давал ему смотреть или просто не нашёл
места получше, перенеся вес на одну ногу и засунув руки в карманы робы. В метре от
него. Он тоже был выше. Сильнее. И за его широкой спиной (как за каменной стеной?)
страх сходил на нет, растворяясь в затхлом воздухе, смешанном с по́том и
выделениями. Грязным трахом.

Забыв о предупреждении, об удушении и синяках на шее, Тэхён сжался возле его

фигуры, совсем легонько зацепив пальцами жесткую ткань на спине. Как Лиму до этого.
Но не так. Совсем-совсем по-другому.

Вот теперь легче. И наступило чувство защищённости, которого никогда не было...

Тэхёну не показалось – он придвинулся ближе. И не стал его ругать.

Комментарий к 3.«Уроды»
просто представьте гука в этой форме...
https://pp.userapi.com/c850124/v850124839/71f5/pdxvR8lN-WE.jpg
ну вот. новый персонаж. таинственный дядя "аристократ" квон лим. я даже
не знаю, нравится ли он мне. ну то есть он заводит, будем честны. и пугает
настолько же. да, он прямо сказал, чего ему от тэхёна надо, но и пообещал защищать.
ну допустим никто другой бы так не сделал. просто трахнул бы и бросил. а этот ищет
себе постоянного партнера и возьмет под опеку... ну все как в тюремных романах,
которые я читала... ну бля… но вы пока стопорните фантазию. все не так просто и
быстро.
на счёт бэка. его не жалко. он давно напрашивался огрести пизды. он огрёб. и как
оказалось, он путь к славе тоже зарабатывал жопой. да... страсти какие.
ну и конечно наш мистер полисмен. и опять он помог? ведь помог... не стал гнобить
бэка, как на букашку посмотрел. и прикрыл тэ обзор. пусть выглядит весь такой на
похуине, а ведет достойно.

========== 4.«Проклятая земля» ==========

#Night Lovell - I'm Okay

(я не советую под это слушать, тут есть слова. но все же. вам просто может
понравиться музыка)

Принудительный порядок порождает неудовлетворенность, мать беспорядка,

прародительницу гильотины. Авторитарные общества похожи на групповое катание на
коньках. Затейливое, механистически точное и, главное, ненадежное. Под хрупкой
корочкой цивилизации бурлит ледяной хаос. И есть места, где лед предательски тонок.

Алан Мур, Дэвид Ллойд. V значит вендетта

Сколько шли эти истязания? Тэхён не знал, но чувствовал, что его согнутые пальцы
занемели и вспотели, позорно (а это позор?) оставляя на робе Чона влажный след.

Беспомощность – порождает зависимость, и Тэхён тоже не очень рад, что он вынужден

скрестись к чьей-то каменной стене… Даже если эта стена самая крепкая, которую он
видел. И самая надёжная.

В конце концов Бэк утих – и с него хватит оголтелых криков, надоел орать… Слышно
было только шлепки, которые сменились разговорами лагерных, комментирующих
сегодняшнее наказание. Они все также стояли и смотрели. Спокойно. Жалости ни в
одном глазу, зато столько понимания из-за последствий чьих-то глупых ошибок. Для
них, как для своеобразной общины, это тоже был ритуал – напоминание для каждого,
где должно быть его место и где заканчивается вольность и начинается для всех
единое правило – бесправие.

Да воцарится же хаос в антицивилизации!

Идеологическое общество – осталось на воле. Здесь – общество попроще. Первобытное.

Тэхён постепенно отключился от реальности, погрузившись глубоко в себя, чтобы не

запоминать негативные эмоции, отпечатывающиеся на восприятии. К тому же он и так
чувствовал что-то странное. А когда Чон зашевелился, отходя от него дальше, тем
самым разъединения связь между ними, он наконец-то пришёл в себя, пустым взглядом
встречая подошедшего (бодрого) Лима.

Палач закончил своё дело.

Да и плач оборвался.

Как показывает практика – всему приходит конец.

— Отвернись, малыш. – Сразу же скомандовал главный авторитет, и только по тому, что

послышался плеск воды из заржавевшего крана, а следом Тэ украдкой подсмотрел (а
любопытство до добра не доводит), что утекающая вода была розоватого цвета, он
догадался – Лим смывал кровь. Эта кровь не результат убийства, конечно же нет. Лим
мыл член, на котором и остались следы крови. Опять же, для того, кто только что
совершил изнасилование, он выглядел до чертиков спокойно и улыбчиво.

Даже если Бэк – не человек, это все же преступление.

Мужчина сам его развернул, когда закончил приводить себя в порядок, после погладив
по щеке. Эти руки, которые только что трогали другого, грязного, и смывали ту же
грязь, окатили холодом. Но почему-то в этот раз Тэхён не опустил глаза, не чувствуя
ничего конкретного и не отскакивая от чуждых прикосновений. Как бы дико всё не
выглядело, а только что зверь сожрал зверя, и не просто от скуки. Четвёртый сделал
это из-за него. И наглядно продемонстрировал, что хищник его ранга вырвет свою
добычу из пасти любого соперника.
Ох, как романтично.

— Перепугался? – наверно это звучало нелепо после всего произошедшего, ведь он сам
запугал его ещё больше. Но Тэхён как под гипнозом качнул головой. От него ждут
ответов. От него вообще что-то ждут. Это настолько же ново, насколько побуждает к
действиям.

Кое-что Тэхён начинает чувствовать к Лиму. Но это не страх и не красота,

относящаяся к Чону. Новое ощущение.

— Чон, знакомься, мой Тэхён, – оставив нежности, Лим вполоборота обратился к Чону.
А тот все это время просто стоял и наблюдал за ними, не торопясь уходить. Почему?
Может быть его тоже всё это забавляло... – Так что без глупостей. Его не трогать, –
и снова бросил на Тэ теплый взгляд. А в этом взгляде – скипетр и держава – и не
посметь разогнуться. – И, если что, приглядывай.

«Приглядывай».

«Мой Тэхён».

Отчаянно хочется возразить. Но также нельзя?..

Чон, не вытаскивая рук из карманов, неожиданно усмехнулся, приподняв уголок губ.

Отвечать не стал. Даже Лим не обладал теми знаниями, что по воле случая хранили эти
двое. Приглядывать? Так уж получилось, Чон успел в это вляпаться раньше нового
«защитника».

Как смешно.

Он всего лишь высмеивает эту инсценировку «завоевания». Да ему, по-простому

сказать, насрать, кто теперь кому принадлежит.

Как и было приказано, Тэхён не поднимал на него взгляд, будто и не трогал его спину
несколькими минутами ранее, прячась от кошмаров. Он не хочет разрушить тот минимум,
что вообще между ними (ними?) есть.

— Мы опять не поговорили... – расстроенно вздохнув, Лим щелкнул Тэ по носу, под

руку уводя его из злачного места.

Тэхён не сопротивлялся. Но заметил, что Чон остался на месте. Он не вышел и после.

У него остались какие-то незавершённые дела...?

***

На следующий день за завтраком снова сев за стол с детьми, Тэхён всё также
заставлял себя поесть, лязгая ложкой по тарелке. Еда, однако, усваивалась, потому
что жрать всегда хочется больше, чем умереть. Если ещё учесть, что и умирать как
таковой не хочется вовсе.

Чуть погодя в столовой появился Четвёртый, как всегда, на волне позитива. Он с

игривым прищуром оглядел дальние столы, быстро выискав Тэхёна. И подошёл (разве он
должен кого-то стесняться?), поцеловав его в макушку и пожелав «приятного
аппетита». Да уж, благодаря ему аппетит прямо-таки разыгрался... Но и это не самое
плохое. Все отродья, сидевшие поблизости и нагло глазевшие на них, сразу
заоборачивались, шепча друг другу «в глухой телефон». Теперь они смотрели на Тэхёна
с таким отвращением и презрением, будто это он кого-то изнасиловал. И совсем
неважно, хотел ли Тэхён быть под опекой Лима или нет. Все сделали свои банальные
поспешные выводы, причислив Тэхёна в ряды опущенных. И не просто опущенных. В
любовники авторитета.

Здесь не столько отвращения, как зависти.

Тэхён сам себе не завидовал. Но он взял себя в руки, продолжив копаться в тарелке.
А что ему теперь кому-то что-то доказывать? Конечно, ему было некомфортно и горько,
но это ещё даже не горе. Горе будет тогда, когда Лим затащит его в койку. И уже
здесь прошлая жизнь покажется раем на земле.

Как позже Тэхён заметил, Лим и Чон сидели за разными столами. Не совсем понятно,
что меняет этот факт, но ему стало легче. Легче? Какое неуместное здесь слово...

Вспоминая, что сегодня понедельник, как говорили гражданские – день тяжелый, по

расписанию ещё ожидается сексуальный час. Тэхён очень надеется, что его пронесёт, и
Лим ничего не предпримет. По крайней мере не так скоро.

А покидая столовую, Тэхён случайно навострил уши, подслушав разговорчики безликих

лагерных, которые на ходу обсуждали, мол сегодня ночью покончил с собой «тот самый
Бэк».

Признаться, для Тэхёна это стало шоком, ударом! Не тем шоком, от которого нужно
расстроиться, пожалев человека. Он не мог принять тот факт, что смерть забрала
того, кого каждый день встречали с лютым страхом, и он сам видел его, и видел его
вчерашнее падение, которое нанесло сокрушительный удар по самооценке.

Кто-то ломается... Кто-то ломает. Жизнь жестока.

Тэхён наконец-то понял, что преследовало его вчера и сегодня, после свершения мести
всеми известному монстру.

Это удовлетворение. То было жутко. Но сладко.

Кто-то платится за грехи... Кто-то оплачивает. Жизнь преподносит свои сюрпризы.

Ещё бы научиться их принимать? Да?

***

Во время сексуального часа душевное состояние Тэхёна снова ухудшилось. То было

обременительно – ведь это значило, что он, как и нормальный (а нормальный, это
какой?) человек, становился изменчив, подвластен ежеминутным порывам чувств.

Хорошо хоть Лима не было видно, Бэка тем более (ирония смерти?), а перед ним стоял
учитель, своим миротворным голосом возвращая к жизни.

Наконец-то диалог с самим собой… Ти-ши-на. Кто-то вот трахается, смеётся, курит,
срёт – но это кто-то другой. Тэхён пытается отыскать покой. Найти себя. Установить
связь, которая бы обязательно подсказала ему, куда идти наощупь…

Нагрянула «незаконная» усталость.

Тэхён имел представление, что у людей рано или поздно наступает кризис: они устают,
выдыхаются, им нужно отсидеться.

Учитель говорит – уставать нормально. Поэтому наверно он разделяет это

настроение...
— Когда бежишь далеко и долго, а сил больше нет, то нужно всегда пытаться поставить
маленькую цель, совсем крошечную. С постановки цели начинается путь… – учитель тоже
запустил дорожку, шагая от стены до стены.

Тэхёну понравилось. Что в действиях, что в словах – всегда есть движение!

— Например: «я дойду вон до того дерева и остановлюсь», «потом до той лужи и

отдохну», «ещё десять шагов», «прибегу, напьюсь воды... А где ее взять? И умоюсь, а
вдруг она не холодная? Какая в прошлый раз была?.. А откуда в том кране вода?» –
всё это отвлекает от гнетущих мыслей. – Он сам разулыбался, рисуя нечто в своей
голове. Может и лужу, а может какое-то дерево. Главное-то, что он свято верил во
что говорит. – И много прочего, и маленьких целей, и мыслей, совсем глупых. Вы меня
понимаете? А тут вы уже видите финишную прямую, и кажется, будто не всё так
плохо...

«Не всё так плохо».

А ведь правда. Да должны же быть просветы на этой проклятой земле?!

Тэхён посмотрел на остальных собравшихся отродьев. А тут только они и есть, которым
не перепали плотские утехи. И как будто в воздухе зажужжали мухи, как аккомпанемент
тухлости. Глупость заразна, и она затекает каждому в уши – там пусто. Они
безэмоциональны, бесформенны, плавают в каше своих пустяков, пропуская важное, что
ещё могло бы им помочь. Или не могло?

А Тэхён понимал! Цели. Цели! Всегда должна быть цель, чтобы карабкаться.

— …Ты выспался и снова встречаешь новый день, – учитель погрустнел. Отдачи не было.
Но он всё равно верил. – И это повторяется снова. Круг один и тот же, а цели уже
разные. Тогда и смысл в чем-то рождается. И берутся силы.

Учитель выдохнул, с печально-мудрой улыбкой окинув стулья с неблагодарными

слушателями. Их нельзя винить за то, что они не понимали значения смысла и движения
«в никуда». А потом посмотрел на Тэхёна, сидящего на первом ряду, прям перед ним,
глядящего на оратора и кумира. И обратился только к нему.

Ему было не всё равно.

— А какая у тебя цель, мальчик мой?

Тэхён нахмурил брови, получив довольно сложный для него вопрос. Начал копаться в
голове, перебирать одно за другим, стесняясь показаться глупцом. Хотелось ответить
позаумнее, продемонстрировать ясность ума. Не упасть в грязь лицом, в конце концов!

И лицо его прояснилось озарением. Снизошла та самая мысль. Он улыбнулся, и сказал:

— Я дойду вон до того дерева и остановлюсь...

***

Мышка-норушка знает те места, где можно отсидеться без косых взглядов. Тэхён
сегодня уработался как лошадь, поэтому хотел уединиться. До ужина у него оставалось
достаточно времени, зато очень мало для отдыха.

Лима он всё ещё боялся, как огня, пытаясь не попадаться лишний раз.

Так он и спрятался в одном амбаре, куда заходили по надобности и не часто. Сюда

Тэхён тоже ходил крайне редко, чтобы не подцепить хвостов и не раскрыть своё второе
убежище. Закрыв глаза, с блаженством разлёгшись звездочкой на дощатом скрипучем
полу, счастливо выдохнул. Уж очень ему нравилось одиночество. И свободное
пространство, где только один человек. Иногда Тэхён мечтал, что он будет спать на
такой кровати, где не придётся ютиться и мёрзнуть, а можно будет также разлечься и
умереть от счастья.

Да при таком раскладе и умереть не жалко!

Ещё в амбаре складывали некоторые продовольственные запасы. Поэтому изредка Тэ

таскал то морковку, то редиску. Голод они не утоляли, зато была какая-то радость от
дополнительного пайка.

А потом вдруг послышались шаги. Сначала далеко, слабо. Потом ближе, чётче, чьи-то
голоса. Не собираясь становиться шпионом, Тэхён всё-таки им стал, замерев на одном
месте, вдыхая через раз и тихо. Себя раскрыть ну никак нельзя. А вот то, что там он
услышит, может быть интересно.

И правда. Это оказалось более, чем интересно…

Интерес губит.

— Чон! Ну постой ты! Выслушай меня! – голос принадлежал девушке. Ранее он такой не
слышал, ну и ладно. Слух выцепил то самое знакомое, единственное, что возымело бы
смысл. Реакция Тэхёна сработала молниеносно. Он весь превратился в слух.

Чон. Тот Чон? Других ведь больше нет…

— Ты меня уже достала. Не вынуждай прибегать к мерам.

Точно Чон. Как всегда, не изменяет своей привычке в разговоре. Говорит устало,
раздражённо, чуть грубовато. Но его отчего-то хочется слушать снова. А казалось бы,
что такого в голосе?

И вот в этом Чоне…

— Подожди, стой говорю! Слушай, – по шорканью ног показалось, что они остановились.
Да так чётко – в нескольких метрах от амбара. Красота. – Ты же знаешь, я поступила
сюда чистая. Меня всегда выбирал только Джек. Он новенький, невинный. Значит тоже
чистый. Я не заразная!

Чистый, грязный, невинный… Тэхён ничего не смыслил. Какой-то набор слов, отрывки,
преувеличенная эмоциональность. Что уж она так распылилась? В чём сыр-бор?

— Как бы ты не старалась, всё зря. Смирись. Я тебя не трахну, Сонё. – Тэхён знал
значение последнего предложения. Так часто выражались гражданские. Только было
очень странно, что эта Сонё сама себя предлагала. А Чон её по какой-то причине
отшивал. И кажется давно.

— Я не больная… – не унималась девушка, доказывая правоту.

— Ты что думаешь, я тебе на слово поверю? Мне делать больше нечего, чтобы потом
букет зппп* от тебя лечить? – чем дальше, тем больше Чон раздражался. Тэхён всё
грел уши. Но уже без былого энтузиазма. Его охватило нехорошее предчувствие. И
лучше бы он вообще их проигнорировал.

И кстати. Не по-граждански встречаться с девушкой вне выделенного часа!

— Чон, ну прекрати набивать себе цену. Ты прекрасно знаешь, я за тобой с первого

дня бегаю. Только тебя вижу. Давай сойдёмся… – девушка начала хныкать, сделав голос
жалостливее. И это звучало неприятно. – Буду твоей. Рожу тебе ребёночка. Нам дадут
отдельную комнату. Будем жить нормально! Как люди!

Вот тут и мышка-норушка смекнула, что к чему. Она пытается его добиться, лечь под
него, потому что так её жизнь станет легче. И, как Тэхён и говорил, все девушки
здесь мечтают с кем-то сойтись и обособиться с партнёром. А эта прям унижается,
умоляет. Так замучалась справляться с проблемами за закрытым занавесом.

Ну она же девушка… Это понятно. Ей нужен защитник, надёжное плечо. Каменная стена?

А Чону кажется не нужен никто. Он же… типа камень?

— Кого ты там собралась мне рожать? – иронично спросил Чон, ни в какую не сдаваясь
на уговоры и вырисовывающиеся перспективы. – Отродье? Да мне на кой чёрт такой
отпрыск? Матерью в этом гадюшнике захотела стать? Удачи. Без меня, конечно.

Слова острые, режутся. Прилетают точно по адресу, а даже вроде оскорбить не

пытались. Но оскорбили. Эти бездумно брошенные слова просто взяли и с говном
смешали всю эту хлипкую тэхёнову планету на трёх слонах и черепахе… Приравняли ко
всем, отняли смысл, сложили стереотипы… поделили на бесполезность… приумножили
бестолковость.

Отродье? Так гнушаться лагерными детьми… А что они плохого сделали? Родились, когда
не спрашивали? Будто собаки, без рода и племени. Грязь под подошвой, и та наверно
значимее для мира…

Тэхён затаил дыхание. Глаза его увлажнились. В них разом стало слишком много всего:
и чужой боли, и своей, и долгой жизни, спрятанной под колпаком, и отсутствия
нежности, заботы, чуткости – всех тех упавших звёзд, на которые не загаданы
желания.

Сами по себе начали дёргаться губы, судорожно повторяя недавно услышанные слова,
как клеймо. Унижение, только не действиями, не позорными и извращёнными актами, а
одной фразой. По самому больному.

Но боль… Боль забралась куда-то глубоко, по крайней мере глубже, чем обычно. И
опять кололо в сердце. Но то было не «скучать». Нет.

Наивная душа затаила обиду.

И стало так горько, что хоть вой! А поплакаться некому…

На проклятой лагерной земле несколько сотен человек и все как один – одиноки. И
глубоко несчастны.

***

Ну сказал и сказал. Да и всё равно! Нет никакого дела! Пусть говорит, что хочет! А
почему Тэхён должен его слушать? Он у себя один единственный – Тэхён. И если он не
будет ценить своих мизерных шажочков: как карабкается и хоть что-то пытается
изменить – тогда никто не оценит. А он же для себя. Чон, конечно, авторитет и ему в
том числе, но он… варится в своей жизни. И жизни у них по разные стороны баррикад.

У одного вот жизнь как у бродячей псины: не погладят, не покормят, не заберут. Да в

этом сумасшедшем доме даже скитаться негде, не то, чтобы пытаться саморазвиваться.

В общем, глубоко расстроенный, выбитый из привычной колеи, Тэхён искал пути

отступления. Впереди приём душа. Ему вот этого дерьма уже по горло, хватит,
наглотался. Там опять будет Четвёртый со своими ужимками, сахарными речами, от
которых рвёт. Сил нет опять терпеть и держать язык за зубами. А выход наверно всё-
таки можно найти. Вот сейчас – да. Стоит только напрячь извилины.

Когда-то дядька из медсанчасти рассказывал Тэхёну, что за корпусом есть уличный

душ. Туда редко кто ходит, тем более что есть специализированные банные комнаты. Но
возможно есть процент, что им иногда пользуются лагерные, работающие снаружи. А
Тэхёну всё равно. Пусть кого угодно встретит, но только не Лима. Рядом с ним он
чувствуют себя ещё более жалко, чем когда-либо вообще... Он душит своей властью. И
рядом с ним нечем дышать.

И так, не спросив ни у кого разрешения, просто поплёлся за корпус, в старую часть,

где к тому же стоит проклятый амбар. Ну хорошо, амбар не причём. Он же не виноват,
что приютил в своих владениях шпиона, что поплатился за подслушивание.

На душе абсолютный раздрай. Вечером и так прохладно, а голышом тем более. Из

ржавого душа шла студёная вода, от которой немело всё тело, аж до посинения губ и
судорог. Но он всё равно, скрипя зубами, непонятно кому назло, стоял и мёрз, смотря
в маленькое заляпанное зеркало перед собой. Тут даже лежал какой-то волосатый
обмылок, который не вызвал у Тэхёна брезгливости. Куда ещё-то? Он и так в полнейшей
антисанитарии и наверно заболеет. А если заболеет, может положат на денёк-два в
медсанчасть.

Было бы хорошо…

Хорошо, если подцепить что-нибудь посерьёзнее. От этого он не умрёт, зато избавит

себя от ненужных встреч и обязательств.

В общем, держался-держался, снова прокручивал фразы типа ему всё равно, его ничего
не тронуло. Но зачем себя обманывать, когда рядом ни души?

Правильно.

Истерика, ну заходи, коль припёрлась…

Тэхён заплакал. Просто, по-человечески, с присущей слабостью духа, слабостью

трясущихся плеч, но тихо, чтобы не привлечь внимания. Это ведь не страшно, если он
освободит негативные эмоции? Ведь держать их внутри нет никаких сил и воли. Волю в
нём не воспитывали. Сил не давали. Бороться не научили. А если бьют, то будет
больно – можно потерпеть. Так почему он не может себе позволить отдохнуть?

Какие там должны быть подбадривающие слова? Сейчас-сейчас… Он вспомнит. Ведь память
отличная.

— Я дойду вон до того дерева и остановлюсь… – и воет, и зуб на зуб не сходится, и в

целом катастрофа. Он сам как ходячая катастрофа, о чём тут речь. А пока ревёт, ещё
и смеется в перерывах, глотая воздух несколько вдохами за раз. Из-за дурацкой
ситуации и своего зарёванного опухшего лица, на которое смотрит в зеркале.

«Вот теперь, правда, страшненький», – думает про себя.

Разговаривать с самим собой – это полезно. Впрочем, так ему говорили. И он пока что
не сошёл с ума.

— Потом до той лужи и отдохну… – опять улыбается, трясся как осиновый лист,
разглядывая посиневшую ногтевую пластину. Холодно настолько, что пора бы уже
согреться.
— Ещё десять шагов… – правда голос всё тускнее. Он опёрся на одну руку, прикрыв
глаза, давая свободу воли стекающим слезам. Они ему не мешают, никому не мешают в
действительности, бегут себе и немного жгут глаза.

Никакого стыда. Пусть.

Вентиль закручивается. Кожа, как по щелчку, покрывается большими мурашками. Просто

до наглости жирными. Ну не зима же!

— Десять шагов. Как в прошлый раз… И напьюсь… воды. – Ещё немного перетерпев, обняв
себя руками, у Тэхёна похоже начал идти пар изо рта. Бедный, никем не признанный,
морж...

…А почему запахло дымом? Или как там у гражданских, табаком?

Тэхён содрогнулся, резко оглянувшись назад, как испуганный зверь перед дулом ружья
со злобным блеском в глазах, готовясь обороняться и выставлять зубы. Сейчас самый
неподходящий момент, чтобы сделать ему ещё хуже.

А там…

Этот сумасшедший… кошмар… наяву.

Тэхён отчаянно закрыл лицо ладонями, глазам своим не веря, что Чон всё это время
стоял позади, забавляясь от увиденного представления. И слушал же! Молча! О, ему
должно быть ну очень весело. Он ведь всегда появляется там, где не должен. А вот
сейчас совсем не должен! Это же уличный душ, сюда никто не ходит… А в корпусе
тёплая вода… Громко всхлипнув, Тэхён закачал головой. Нет-нет-нет… Наверно всё
показалось. В корпусе же тёплая вода…? И такому как Чон там можно мыться до самой
ночи…

А то и вне расписания…

На мокрые волосы опустилось полотенце. Небольшое, конечно, но тут любое на вес

золота. У Тэхёна такого никогда не было. Да и не надо было… сам сох. А теперь он
должен быть ещё в большем долгу, за какое-то полотенце. Да он за всю жизнь не
расплатится. Как будто и без этого не исчерпал его добродетель...

— Какой же ты всё-таки проблемный. – Чон вздохнул не то ли раздражённо, не то

устало, типа ему теперь это бремя нести – не сносить. Так и получается. Он всё
время появляется там, где этот мальчишка попадает в беду. А что ему ещё делать?
Убить его, что ли? – Парни не плачут. Заканчивай. – Чуть жёстче, хлопнув его по
плечу, на котором лежало полотенце.

Тэхён не стал оборачиваться и падать к ногам в благодарность. Наоборот. Думал, что

пора бы побыстрее исчезнуть, он же помнит, как ему грозили выломать все кости за
его взгляды… Он не будет забывать. Он умничка. Как и надо.

И соскочил с подставки, с олимпийской скоростью натягивая комбинезон, часто дыша и

отогреваясь от прилившей к щекам крови. Как-то сразу стало даже жарко, дурно. Может
быть уже одолела лихорадка. Чон же смотрел на эти порывы (гордости?) совершенно
спокойно. Но как только мышка-норушка попытался проскочить мимо, незаметно всунув
полотенце, он цепко схватил за предплечье, причём с такой силой, что Тэхёну чуть
сустав не вывихнуло.

— Слушай, Тэвён, Тэён, не знаю как там тебя правильно. Ты здесь больше не ходишь.
Как есть одно место для душевых, туда и идёшь. Понял меня? – у Чона всё одинаковое:
и интонация, и хватка, и энергетика, и наверно даже чувства. Но раз Лим запретил
ему обижать Тэ, то наверно не стоит чего-то бояться. Тут никто себе не принадлежит.
Или всё же принадлежит? – Твой поклонник тебя везде ищет, – и ещё более отрывисто,
дерзко. – Советую побыстрее найтись.

Вот и кому нужны его советы…

Мало того, что до этого ковшом дерьма облил. Так теперь ещё и злится на что-то.

Тэхён шмыгнул носом, дёргая руку – нервно, скорее даже истерично, чтобы сбежать.
Дёрнул раз, дёрнул второй. Никакого результата. Не поддался напору.

Нахмуренные брови и водянистые глаза выдают Тэхёна с головой – ну и побоку уже,

абсолютно. И вообще по сравнению с предыдущими встречами он очень враждебно
настроен. Только Чону такое почему-то не нравится. Перекинув полотенце через плечо,
он посильнее перехватил руку.

— Один раз тебя к стенке прижми, ты теперь дышать боишься? Совсем нет стержня?

Около минуты они так и стоят. Тэхён принял одно положение и больше не двигается и
никак не реагируют. Лучше же как? Прикидываться тупоголовым. От него ждут каких-то
рефлексов, а он типа не восприимчивый, да и похоже отстаёт в развитии. Что от него
ещё ждать, бестолкового?

Всё, как и диктует устав. По-кор-ность.

Недовольно цыкнув, Чон рванул его на себя ещё ближе, как тряпичную куклу. И хоть бы
рассчитывал силы! Он всё-таки не кусок мяса.

— Отвечай, когда с тобой разговаривают.

От такого резкого тона Тэхён обижено отворачивает голову ещё, да, ещё-ещё, сжато
вздрогнув плечами. Не будет слушаться. А вот и не хочет. И не будет.

Чон опять его вздёргивает. Выбивает ответ кнутом, а пряник, видимо, не

предусмотрен. Или не для таких, как Тэхён.

И он отвечает, только очень тихо, как учили – смиренно. Для отродья характер – не в
почёте. Сам же сказал, что он бесполезный ребёнок.

— Я глупый. Я много не понимаю, когда меня спрашивают…

Чон смотрит пронзительно, в упор. А зачем он так смотрит? Чего добивается?

Самоутверждается? Скорее всего. Давит своей аурой и силой, зная, что Тэхён и без
того удавленный всеми этими авторитетными чертами. Ему хватает Четвёртого с его
манией величия. А ведь он никому никогда не переходил дорогу, чтобы к нему прилипли
эти проблемы.

— Трус.

Как плевок.

Тэхён всё равно убежал. И пусть трус. Не ему решать. И опять позорно захотелось
разрыдаться. Может быть даже у него на груди, если бы не оттолкнул.

Чувство гордости – это тоже роскошь. Легко судить тому, кто рос в тепличных
условиях, зная, что над головой мирное небо. И завтра обязательно наступит.

А у Тэхёна ни завтра, ни сегодня. Выкрали радость и свободу. Оставили только

проклятую землю.
А даже если трус.

Ударит?
Комментарий к 4.«Проклятая земля»
*зппп – заболевания, передающиеся половым путём
наш мистер полисмен не посещает сексуальные часы. брезгует! боится подцепить что-
то.
слова учителя про цель - это слова одной из читательниц, которая писала мне под
"побочным аффектом" в то время, когда я болела. я знаю, что эта девушка
сейчас читает эту работу, а потому хочу сказать, что вынесла для себя большой
смысл. спасибо) а вообще эта работа для меня уже стала очень родной (и тяжёлой). я
привязалась ужасно. хочу донести много смысла, не знаю, правда, что из этого
выходит. понимать психологию – не в носу ковырять конечно, но я пытаюсь думать, как
герой. и много думаю над тем, как устроен человеческий мозг. а тут, как устроен
тэхён. я внутривенно чувствую это отчаянное желание выбраться! жить! им можно хотя
бы немного погордиться, он пытается. Тэ ещё долгое время будет получать и получать,
потому что сначала все мотают сопли на кулак. а ему особенно в жизни не повезет.
мистер чон. ну чо, чо сказать-то. вы же поняли, что он его возле душа не обижать
собрался? он провоцирует его, чтобы выбралась личность. раз уж тэхён прилип к нему.
чон сам сильный характер, ему претят слабые. а тэхен. ну тэхен не плохой мальчик.
просто ему не хватает того окружения, чтобы он вскарабкался. чон же видел и слышал,
что думалка у него работает.

========== 5.«Человечек» ==========

#Ólafur Arnalds & Alice Sara Ott - Reminiscence

Меня же привлекает совсем не то: мне нравится пить, я ленив, у меня нет бога,
политики, идей, идеалов. Я пустил корни в ничто; некое небытие, и я его принимаю.
Интересной личностью так не станешь. Да я и не хотел быть интересным, это слишком
трудно. На самом деле мне хотелось только мягкого смутного пространства, где можно
жить...

Чарльз Буковски. Женщины

Вернувшись после неудачного принятия ледяного душа, Тэхён, к своему счастью, не

попался на глаза Лима, сразу спрятавшись под тонким одеялом в шумной камере.
Отродье было чем-то взволновано. (Кто-то там из лагерных без вести пропал?).

Тэхён не лил слёз, не кусал одеяло, дабы скрыть истерику, – всё не так – его
состояние обрело покой, окунувшись в далекое, а в стенах антицивилизации кажется,
что вековое, прошлое. Смельчак сказал ему, что он трус, – но от того ни он, ни
Тэхён не стал смелее. Оскорбление ради оскорбления не вышло, Тэхён смолчал. Ему
ведь было нечем крыться.

Внезапный диалог, которого не должно было произойти, запустил древний механизм

родом из детства: всколыхнулось что-то глубинное, замороженное и зарешеченное
ставнями и замками, а теперь беззастенчиво вспоротое на личное обозрение.

Тэхёну ж стало интересно, когда он стал трусом.

И завертелась карусель воспоминаний, где он – вот такой ещё ма-асенький пучеглазый

мальчишка, сидящий на деревянной изгнившей лошадке, смотрит на самого себя… Со
стороны виднее? Этот мальчик – из детства, обладает отличной памятью, ведь об этом
уже говорилось, да? И нет ничего удивительного, что первое воспоминание ребёнка –
мама.
И первое слово тоже.

Это видение расплывчато, замылено годами и неокрепшим разумом, но всё же – в лучах

солнца (ещё новорождённой слепоты?), в каштановых перекрученных волосах,
прикрывающих самое родное лицо, Тэхён лежит на руках молодой женщины, первый раз
плача, появившись на свет.

«Поздравляем, у вас мальчик», – говорит какая-то пышнотелая женщина. У мамы улыбка

такая же, как у него. Полные, розовые губы, истерзанные после многочасовых мучений.
Тэхён точно помнит: она пахла молоком и жаром.

Следующий образ, где он снова видит каштановые кудри, слышит уставший голос,
просящий не плакать, различает тусклые краски стен – ему около трёх месяцев, и он
замолкает, чтобы не тревожить сон матери. Конечно, тогда Тэхён ничего не понимал,
но его вёл тембр мягкого голоса, подталкивающего к восприятию. В голове зажигалась
голая лампочка.

«Тэхён, Тэхён, Тэхён. Пойми, мама устала…»

Он видел всё, что показывали ему глаза и отчего-то запомнил мелкие детали. Может
быть потому, что научился верить только тому, что перед ним?

По той причине Тэхён точно знал, что мать присутствовала в его жизни и это не
выдумки воспалённого мозга. Но наверно не так, как ему бы того хотелось. Точнее, не
так мало, сколько она пробыла.

Её первые слова, сказанные с болью, но от сердца, как колыбельная перед сном, как
первое признание, страшное откровение: «я тебя так ненавидела, а ты родился таким
хорошеньким» – заставили его первый раз улыбнуться. Ему вообще нравилось, что Она
всегда с ним говорила.

Только потом Тэхён узнал, почему мама ненавидела его и не желала его появления. Она
поступила в спецобъект очень молодой, наверно такого же возраста как сейчас он сам,
а потому невинной и глупой. Её невинность быстро оборвалась, как и закончилась
глупость, – первое посещение «сексуального часа» дало свои плоды. Тот лагерный, что
её выбрал, вскоре закончил своё перевоспитание и какие-либо знания о нём были
утеряны. Остальное ясно: она забеременела, нежеланно выходила, родила. Точка. Никто
не может обвинять её за нелюбовь к нежеланному ребёнку. Но это была и не ненависть
тоже.

Она ведь всё-таки была в его жизни.

До пяти лет Тэхён узнал многое, испытал больше эмоций и чувств, чем после за всё
время. Вместе с матерью они ютились на втором ярусе койки, правда, она его не
обнимала и не гладила перед сном. Сразу засыпала от усталости. А он всегда смотрел
на других детей с их родителями, которые могли поцеловать, обнять, приголубить. Но
не то, чтобы завидовал. Загорелся идеей стать лучшей версией себя, чтобы получить
ту же похвалу. Он всё понимал с первого раза ещё будучи младенцем: и то, что нельзя
громко плакать, а лучше вообще не реветь; и то, что нужно перестать писаться в
штанишки, потому что так делают только плохие дети; и то, что нельзя доставать с
объятиями и капризами – так поступают только разбалованные.

Именно поэтому Тэхён не знает, что такое любовь, не понимает, а скорее не умеет
проявлять заботу к кому-то. В нём, само собой (!), есть эта черта – необходимость в
ком-то, но она гаснет так же быстро, как и в детстве. И если он проявлял какие-то
воспитательские чувства к плачущим детям, – это лишь пример того, как делали чьи-то
родители. Тэхён не был уверен, правильно ли это, но повторял. Потому что видел
глазами.
И когда-то мечтал о том же.

Всё же мама была для него лучом света. Он всегда ходил за ней тихим хвостиком, во
всём слушался и помогал, за это получая от неё самые желанные слова: «ты у меня
такой умный мальчик». И иногда, совсем редко, подкатывалась к его спине и забирала
в руки, если Тэхён мёрз. Тогда она смеялась и шептала: «солнышка нет, и никто и не
отогреет?», отогревая сама. В каком-то смысле это была материнская любовь, забота,
опека. Она никогда не бросала его грязного и голодного, а иной раз сама оставалась
без еды. А когда в тех редких случаях являлась мамина улыбка, Тэхён повторял за
ней. Он вообще всё повторял. И во всём искал пример для подражания.

Говоря о разуме, то стоит сказать, Тэхён рос не таким уж бестолковым. Мама научила
его считать. Да, он знает цифры! Сначала это были спички, потом койки в камере, а
потом люди по головам.

«Раз спичка, два спичка, вот и домик… Кто в этом домике живёт?»

Стащив откуда-то блокнот с ручкой, мама показала хангыль и даже научила понимать
слоги. Но до ума не довела: то была занята, то уставала – к сожалению, Тэхён так и
не научился читать и писать. Но ведь что-то же умел! А это уже большой шаг к
саморазвитию. Зато чиркал закорючки и рисовал, что в голову взбредёт. Мама даже
заставляла, чтобы он много работать пальцами.

Так развивалась мелкая моторика.

Имеете ли вы представление, насколько это важно для ребёнка? У мелкой моторики есть
особенность. Она связана с нервной системой, зрением, вниманием, памятью и
восприятием ребёнка. Моторика и речь тесно связаны, и это легко объяснить: в
головном мозге речевой и моторный центры расположены очень близко друг к другу, –
поэтому при стимуляции движений рук и ног, и речевой центр начинает
активизироваться. Если родитель будет делать всё правильно, подходя к воспитанию с
оригинальностью, в дальнейшем ребёнок сумеет логически мыслить и рассуждать, у него
будет хорошая память (а Тэхён с рождения был наделён этим преимуществом),
концентрация, внимание и воображение. Связная речь.

Тэхён очень много рисовал и не только в блокноте. На земле, царапая палочкой. Играл
со спичками (со сточенными серными головками, чтобы случайно не зажечь). И много
ходил. За мамой, конечно. И иногда просто водил пальцем по маминой ладони. Она
позволяла такую шалость…и близость.

«Ручки, ножки, огуречик, – получился человечек!»

Так рисовать было намного интереснее, особенно если с каждой новой попыткой хочешь
успеть нарисовать ручки и ножки, попадая под ритм слов. Это уже Тэхён сам придумал,
стараясь так и сяк, лишь бы успеть вовремя.

Никто не заставлял его, он сам хотел. Ему же нужно было во что-то играть?

У это песенки ещё было продолжение, и мама напевала его с грустью:

«…как он будет жить на свете – мы за это не в ответе. Мы его нарисовали… только и

всего…»

Только после этих слов она начинала плакать, редко, но с безумной тоской и жалостью
обнимая своего ребёнка (и эти объятия были не похвала…), рисуя закорючки вместе с
ним… и просила прощение. Она любила хвалить его этой фразой, что он «её самый умный
мальчик», но она «за него не в ответе».

Конец этой песенки Тэхён услышал от своего учителя из «дома помощи», когда мама,
перевоспитавшись за пять лет до неузнаваемости, наконец оставила его в царстве
мрака и одиночества, забрав, и блокнот, и ручку, и последнее что было… свет.

Такая жестокая.

«…Что вы, что вы! Очень важно, чтобы вырос он отважным, сам сумел найти дорогу,
вычислить разбег. Это трудно, это сложно, но иначе невозможно: только так из
человечка выйдет человек! Впрочем, знают даже дети, как прожить на белом свете;
легче этого вопроса нету ничего! Просто надо быть правдивым, благородным,
справедливым, умным, честным, сильным, добрым – только и всего!»

Какие-то обрывки памяти… Карусель крутится, деревянная лошадка гонится вскачь.

«Поздравляем… поздравляем! У вас! У вас же мальчик!» – помехами.

Это Тэхён запомнил навсегда...

И нет, несмотря на детскую наивность, которая до сих пор проявлялась в особо

сложных вопросах (а ведь не сказать, что в семнадцать он уже вырос), Тэхён её так и
не простил. Потому что это было разумно, рассудительно. Потому что приручила и
бросила. А у брошенных всегда остаются шрамы. Вот тогда была поставлена первая
цель, запущено движение: она, эта далёкая женщина, обязательно расплачется,
посмотрев ему в глаза. И будет сожалеть всю жизнь.

Цель задаёт стимул? Дружно вспоминаем: движение есть и в словах, и в действиях.

Тэхён стремился к знаниям, поддерживая статус «самого умного мальчика», с особым
усердием наблюдая за взрослыми, их словами и поступками.

Как вы успели заметить, Тэхён подражал своему учителю, перенимал его поучительные
речи (во многом, конечно, именно он сыграл главную роль в становлении Тэхёна,
которого мы сейчас знаем), но настоящий пример, который он искал после ухода
матери, нашёлся только двенадцать лет спустя. Ах, ну да… Явился мистер незнакомец,
мистер Х – хмурые брови, колючий взгляд; ни на кого не обращавший внимания и
следовавший своим понятиям, – яркий, ослепляющий среди серости стада. Сильная
личность, скрытый разум, хитрость, изворотливость, а самое главное – человечность,
– всё это Тэхён почему-то разглядел именно в Нём.

И какое было его потрясение, вы себе просто представить не можете, когда Чон назвал
его трусом. Не умным мальчиком, не хорошим или уж на то пошло «малышом», как Лим, –
а трусом. Оскорбил. Натыкал мордой в собственные преграды.

Поэтому Тэхён только сейчас, лёжа под одеялом, не разозлился и перестал обижаться.
Успокоился.

«По…поздравляем! У вас мальч…»

«Мальчики не плачут».

Ведь как бы он его не назвал, унизив и пристыдив, Тэхён понял. Он же, чёрт возьми,
понял! Чон ждал от него осознанный, вразумительный ответ, а может даже протест, мол
я есть, я живой и настоящий! Вот он я, вы что, не видите?!

Только не говорите, что поступок Чона, – это странно… о нет! Не то чтобы ему это
сдалось сто лет или ему делать нечего, чтобы вытаскивать из отродья личность и
характер. Чону не нужен был повод. Понимаете? Всё проще. Намного проще.

Он поступил так, как захотел: подошёл значит, встряхнул как следует и сказал то,
что сейчас думает.
Вот именно так должен делать Человек. Говорить, хотеть и думать.

***

Завтрак для Тэхёна начался неприятно, что вошло в привычку.

— И где мы шастаем, пока все моются? – Лим подхватил его у входа в столовую,
немного испугав задумавшегося и не выспавшегося Тэхёна. Но он не отшатнулся,
позволив вести себя дальше. А ему разрешения спрашивать и не нужно, он сам делает,
что пожелает, уводя Тэ за стол своей компании. Вообще жутко, конечно. Но если
подумать, так даже лучше. Пусть так. Всё равно отродье теперь смотрит на него с
презрением. Лагерные вообще-то тоже, но Лим вроде как в обиду не даст.

Хорошо… Хорошо.

Лишь бы сам не обидел…

— Гулял, – тихо приходит ответом. Лим приятно удивляется, подняв брови. И садит его
напротив себя, чтобы, видимо, смотреть ему в рот, пока ест. Но самое противоречивое
это то, что позади был стол Чона, и вот когда он придёт, как всегда, опоздавший,
они будут сидеть спина к спине.

Случайность? Давайте будет откровенны. В мире мусора случайностей нет*.

— Оу, новое личико, – сразу же комментирует один из сидевших рядом.

— Скорее новая дырка, – подхватывает другой. Лим же громко цокает, с недобрым

прищуром посматривая на говоривших.

— Осторожнее со словами, господа. Бэк тоже пытался шутить.

И сразу воцарилась тишина. Тэхён поджал губы, приступая к еде. Если будет мяться и
стесняться при всех, станет большим посмешищем. Да и Лим достаточно хорошо строит
своих крупнорылых. Нужно всего лишь перестать обращать на них внимания.

— Знаешь, как мальчики ухаживают за теми, кто им нравится? – Четвёртый чувствовал

себя в своей тарелке, собственно, тут ничего нового. Тщательно пережёвывал и
смачивал губы языком, будто здесь подавали деликатесы. А Тэхён почему-то только
сейчас заметил на его левой* руке на безымянном пальце золотое кольцо. Помнится,
такие есть у женатых.

Какая неожиданность…

— Не знаю, – логично ответил Тэ, не очень заинтересованный в разговоре. А тут ещё

пришёл главный отвлекающий манёвр – неспешной походкой, уверенным шагом – в
столовую зашёл Чон. И да, он видел Тэхёна.

И да, они сидят спина к спине. Только не соседи. Не друзья, но и не недруги. Никто?

— Задирают, обзывают. Ну как плохиши. А девочек дёргают за косички, – с той же

приятной улыбкой пояснил Лим. Либо он Тэхёна правда принимал за ребёнка, либо это
его обычная манера речи. В принципе, на что жаловаться? Мягкий тембр успокаивал,
как и безобидные слова.

Тэхён улыбнулся ему в ответ.

Что-то сегодня его потянуло на ответы.

— Это не ухаживания. – Может быть не стоило говорить, но уже улетело – не воротишь.
Лим закусил нижнюю губу, оставшись довольным, что беседа-таки завелась.

— А что для тебя ухаживания?

Коротко бросив взгляд на «соседей», Тэхён заметил, что лагерные хоть и молчали, но
активно грели уши. И тот, кто обозвал его «новой дыркой» пялился больше остальных.

Неприятно так.

— Я не знаю… – поубавив пыл, продолжил тише; забылся. – Наверно говорить приятные

слова.

— М, а ещё? – Лим жевал и с интересом слушал, мол давай-давай, не останавливайся.

Все слушали. С нескрываемым интересом. Потеха вроде – отродье говорит. А вроде, ну
диковинка, офигеть.

— Если ухаживать – это как заботиться о ком-то… – он искал суть в самом слове, а не
в общем плане, – …то помогать. И поддерживать. – Вот оно, да, он прошёл проверку
Лима на смекалку, однозначно. И тот положительно закачал головой, одаряя его той
отцовской усмешкой, как некогда Чона. Гордится? Ну скорее одобряет.

— Слышали, оболтусы? Приятные слова, помощь, поддержка. А не эти ваши хамские

замашки. – Четвёртый громко обратился к сидевшим, продолжая иронично усмехаться,
ведь тоже знал, что их слушают. Тэхён, немного смутившись, опустил глаза. Такое
отношение от Лима всё-таки было ему приятно. А почему же нет…

— Ну ты-то у нас рыцарь хуев, – хохотнул один мужик. Тэхён сразу его вспомнил. Он
тогда в первую встречу с Лимом подтрунивал на заднем фоне, говоря что-то там про
«пальто».

— Сейчас по губам надаю, – смешливо ответил Лим, скалясь.

— Боюсь представить – чем. – Лагерные подхватили шутку, заулыбавшись. Вот это уже
их темы. А не всякие там ухаживания-поглаживания.

Оставив болтовню, доедали уже в относительной тишине. Тэхёна всё не покидала мысль,
кто сидел позади него. А от него, конечно, ни слуху, ни духу. Отнеся подносы, Лим
уходил вместе с Тэ, взяв его за руку, предварительно свернув её в кулак, обхватив
ладонью. Это какой-то совсем странный жест, но очень даже милый.

Остановившись в тени у стены, мужчина преградил ему путь, подойдя непозволительно

близко, поцеловав в лоб. Ну в самом деле как маленького.

Как это всё чуждо…

Тэхён не мог сказать, что чувствовал от этого. Может, потому что ничего?

— Я договорился с кем надо, поэтому в субботу пойдёшь со мной. Понимаешь о чём я,

малыш? – понимание настигло быстро, потому что не сложно догадаться, куда можно
пойти с настойчивым Лимом в субботу.

В груди заклокотало сердце. И задрожали руки. А он смотрит так пристально, так

глубоко и также властно. Слишком проницателен, но жалеть не собирается. Это же и
есть его желание.

— Не смотри так, Тэхён. Я не такой, как все. Помни об этом.

Следующий поцелуй пришёлся в губы. А Тэхён так и встал столбом, не шевелясь, не
отвечая. Это его вроде как первый поцелуй, а показалось, что никакой. Он на самом
деле ничего не чувствовал, кроме всепоглощающего ощущения неправильности.

Слюна тоже мерзкая. И язык. И он.

И эти грязные руки, цепляющие за затылок; давящие.

Неправильное воспитание, неправильные поцелуи. Все вокруг неправильные.

А Тэхён?

***

Нельзя морально подготовиться к тому, о чём не знаешь. Тэхён запутался – потерялся.

А смирился ли? А как не смириться… Пусть кто хочет презирает его за слабость и
кротость. Конечно, легко судить! Они-то потом выйдут на свободу, все такие
перевоспитанные прекрасные граждане! А он останется. И это ему здесь жить до самой
смерти, расхлёбывая последствия отказа. Если бы смог отказаться, конечно. А тут
выбора не дают.

Либо ты, либо тебя. У отродья другие расценки.

И почему это у него нет характера? Он терпит, чтобы выжить. А терпение – это и есть
характер. Нужно быть по-настоящему сильным, чтобы не сломаться, но и остаться
верным себе.

Лим всё также мелькал тут и там, лез, трогал, всем демонстрировал «своё», метил
поцелуями, остававшимися всё такими же бесцветными и безвкусными. От них ни тепло,
ни холодно. И не заводится никаких бабочек в животе.

Пустота.

Единственно, что было жалко – это то, что ему придётся пропустить час в «доме». Ему
больше негде просвещаться, а теперь в нём затухнет последнее растущее зерно. Ну
что, ну не повезло. Может потом повезёт. Везение вообще циклично – русская рулетка.
А Тэхён-то и играть не умеет…

Проснувшись в субботу, всё протекало по согласованной схеме: завтрак за одним

столом с лагерными, спиной к Чону, потом работа-труд, беготня, возня туда-сюда,
злосчастный обед и наконец-то время, которое не оттянуть, не замедлить. Вот никак
не попасть в чёрную дыру…

Мёрзнут руки. Кажется, это страх. Парализовал.

Четвёртый ободряюще светит улыбкой, держит за руку, будто совсем не видит, как ему
тошно. Тэхён впервые попадает в это отвратительное помещение: одно большое
пространство с голыми стенами, отделённое тусклыми посеревшими ширмами, между
которыми стояли скрипучие железные раскладушки. Некоторые ширмы уже были задёрнуты,
остальные «пары» подтягивались. У Тэхёна поднялась тошнота к горлу и тянуло живот.
Лиму махали ладонями проходящие мужики. Он тут свой.

Тэхён вспоминает, что когда-то здесь была мама. Она была несчастна. В частности,
именно это место сделало ей больно.

Тэхён не хочет больно и не хочет, как у неё…

Как под водой, в неком вакууме, Тэхён двигался на автомате, следуя за мужчиной. За
какое-то мгновение всё стало расплываться, утекать мимо незначительными деталями.
Опять та самая – пустота. Нагрянула и высасывает чувства.

Лим завёл его к одной из коек, задёрнул ширму, перекрыл путь. Возле кровати нашёлся
стрёмный таз с чистой водой, понятно для какого использования. И сам матрас на этой
кровати до омерзения стрёмный: полосатый, дырчатый, с масляными пятнами, не
взявшиеся даже хлоркой. А химозным воняло так, что свербело в носу.

Лим осторожно подошёл, отвлекая от жуткого окружения, успокаивающе поглаживая по

щеке. Внимательно наблюдал за его реакцией. Тэхён всё не мог насмотреться на эту
гадливость, грязную, вонючую грязь! Даже на его кровати в камере всегда была
чистота и порядок, не говоря уже про самого Тэхёна, который старался поддерживать
чистоплотность своего тела.

Тут нет ни намёка на чистоту.

Не по-граждански.

И даже не по-людски. Звериные, абсолютно аморальные условия.

А вокруг соответствующая какофония звуков: изнывающие, слёзные крики, стоны, рыки,

скрипы железяк, шлепки голых тел и грязные слова между делом, а то и угрозы смерти,
– уносящие мысли в полёт. Далеко-далеко.

Тэхёна тут нет. Он не здесь. Не в этом… даже местом не обозвать.

Одни совокупляющие, похотливые твари. И смрадный запах пота и въевшейся, кажется

даже под кожу, грязи.

— Тш, не слушай их. Расслабься. – Тэхён и его не слушал, выпученными глазами смотря
как бы на него и как бы мимо. Лим гладил его шею, касался её губами, запуская руки
на комбинезон, расправляясь с пуговицами. И стал медленно стягивать с плеч… Как
пальто с вешалки… как… Тэхён даже в детстве одевался и раздевался самостоятельно, и
не нужны ему были няньки!

Он тихо всхлипнул, зажмурив глаза. Лим снова погладил его по щеке, аккуратно подув
в ухо, чтобы отвлёкся. Отвлечь – это одно. Развлечься – совсем другое, – подмена
понятий, обольстительный обман. Какое из двух выбирать?

— Малыш, – тот хрипло засмеялся, оголяя его грудь, неспешно поглаживая юное
нетронутое тело. А у Тэхёна ни мурашек, ни дрожи, ни прерывистых вздохов. Он замер
и выпал в никуда. И хоть пустите через мясорубку – не выйдет. Нет ничего, что хоть
как-то было бы ему приятно. – Тэхёна, будь со мной. Ничего страшного тут нет. М?

Нет или есть – без разницы. Он на него даже не посмотрел.

Кажется, Тэхён его ненавидит. Он ещё никого так сильно не ненавидел, как его в
данную минуту. Это чувство всегда красочнее прочих, и у него по крайней мере, в
отличие от любви, есть смысл и причина.

…И опять думает про маму. А ей тоже было так горько? Что чувствовала она? И как
ненавидела?

— Такой красивый мальчик и такой боязливый, – пожурил, присасываясь куда-то к

ключицам.

И для Тэхёна это тоже неправильно: стоять и лобзать чужое тело, лапать непонятно
где, прикусывать зубами.
Лим тоже стал раздеваться, показывая подтянутое загорелое тело, пышущие
возбуждением. Он первый остался голым, но Тэхён не опускал глаз ниже, хотя замечал
явные отличия в размерах. И уже когда сам Тэхён был усажен голый, опять начал
мёрзнуть до постукивания зубов – как в уличном душе. Только слова спокойствия не
помогут.

Дело ведь не в том, что присутствует доля стеснения собственной наготы. Тут все и
каждый видел друг друга голым. Тэхёну жутко и страшно, что его личное пространство
стёрто.

— Тэхён, чувствуешь? Тебе приятно? – мужчина проскользнул своими влажными ладонями

ему между ног, с силой разводя колени, обхватывая… то, что не должен. Но парадокс в
том, что возможно это не парадокс – у Тэхёна не встаёт. Маленький мягкий член
просто висит в ладони, а Лим смотрит с явным непониманием, прикладывая больше
усердий. Теребя, трогая тут и там.

Тэхён не чувствует. Никуда не смотрит, ни на чём не концентрируется. И кажется,

даже не слышит криков по соседству. Женщине там, за стеной, очень больно, и, как и
Тэхёну – неприятно до слёз.

— Интересно, – подытоживает Лим, пальцами придерживая яички, сжимая сильнее, мозоля

глазами одну и ту же «проблемку». Нет. Никаких обещанных «приятно». – Правда, что
ли, не чувствуешь? – получив тэхёнов слабый кивок, Лим шокировано вздохнул. – Ну
ничего. От страха совсем сжался. Посмотри на меня.

Отчаиваться не в его духе.

Тэхён слушается, поднимая глаза и застывая, опять отключаясь. Потом мужчина стал
водить по ягодицам, отмечая, что у него такие забавные родинки на светлой коже –
россыпью. И смачивав средний палец, завёл дорожку в ложбинку. Вот это Тэхён уже
ощутил, потому как чужой палец массировал его интимное место – это ж неслыханная
дикость, чуть надавливая внутрь.

— Нет, – судорожно выдохнув, Тэхён подаётся вперёд, цепляясь Лиму за плечи. –

Пожалуйста, не надо. – В горле застрял крик, но не посмеет разводить нюни, давя
влагу в глазах. Плакать? Ни за что. Не при нём.

— Всё-всё, это не сегодня. Ты и так весь холодный, – опять начиная оглаживать его
тело, Лим нашёптывал какие-то успокаивающие слова под ухо и потянул его правую
ладонь, наоборот, себе между ног. – Потрогай, не бойся. Чувствуешь? Горячий,
большой и влажный. – Это он о своём эрегированном члене. И Тэхён всё-таки
посмотрел, опустив глаза, чтобы убедиться в сказанном. Ладонь пачкается в чём-то
белесом. – У тебя будет также, если расслабишься.

Да Тэхёну это «также» и не нужно.

От Лима разительно несёт мускусом, и тело теплое, и горячая плоть. Лим сам
направляет его, натирая себе член вверх-вниз, но его ладонью. Тэхён не перенимает
инициативу, такими же выпученными глазами наблюдая за подёргиваниями и
проступающими каплями. Похоже, кому-то здесь всё же хорошо…

Тэхён не особо проникается ко всей этой ситуации, потому что поставил защитный
механизм. И не он сам, конечно. Психология. Восприятие, а точнее его отсутствие.

— Ещё совсем ребёнок, – кажется, он всегда смеётся и улыбается, что-то из себя

корчит, эмоционирует через край. И в конце концов валит Тэхёна на спину, поднимаясь
над ним, снова разводя ноги. – Не знаешь, что такое кончать?

Тэ не стал отвечать, в принципе и так очевидно, тем более что Лим стал водить
членом в той ложбинке между ягодиц, впрочем, не доводя до греха. Просто водил,
постанывая ему в лицо. Странное дело, а Тэхён правда похолодел и застыл, стеклянно
упираясь в его взгляд. Что там ему водят, пачкают, развращают, – а он всего лишь
лежит бревном и считает спички со сточенными серными головками. Мягкий член всё
также свисает вниз.

Никакой реакции.

«Кончать» ознаменовалось тем, что прыснула белесая жидкость, со слов Лима – сперма.
Он ещё иронично добавил, что Тэхён, да и все они, появились из-за этой спермы. А
Тэхён мол сам противится быть «нормальным человеком».

Однако, Четвёртый в целом остался доволен, всё также лежа у него между ног, обнимая
и поглаживая по волосам. Он, конечно, не этого ждал. Ну а что можно было ждать от
«ограниченного ребёнка»?

— Только не говори мне, что ты сейчас заплачешь, – Тэхён отрицательно замахал

головой, просто так положив руки ему на шею. Ничего плохого он не сделал, как и
обещал. Но и хорошего не принёс. Стоит хотя бы отдать должное, что был с ним мягок.
И не изнасиловал при первой возможности.

Естественно, они закончили раньше часа, смыв сперму в тазике, одевшись и выйдя на
воздух. Тэхён ещё никогда не дышал с таким упоением и радостью. Там вот совсем
нечем. И наконец-то стал оттаивать, часто моргать глазами, брать воздух ртом,
успокаивая разбушевавшееся сердце. Лим снова вёл его как куклу, зажав тэхёнов кулак
в ладони, сворачивая на тропинку к корпусу. Там стояло всего четверо лагерных. Все
курили. Прохлаждались.

Все. И Чон. Он же не ходит туда…

— Всё уже? Отстрелялись. – С ходу вякнул один из них, с издёвкой глянув на

притихшего Тэхёна. Он стоял за спиной, никак не реагируя на слова. Он тут вообще
пришёл к выводу, что не стоит воспринимать каждое оскорбление близко к сердцу, а то
оно обещалось не выдержать натиска.

А жить-то, блин, хочется.

— Не отсвечивай, – просто бросил Четвёртый, опуская тэхёнову руку, закурив. И

обратился на этот раз к Чону, что со своим привычно-дробящим взглядом высверливал в
каждом дыру. – Говорят, тебя скоро выпускают? Мои поздравления.

Чон отсалютовал сигаретой, усмехнувшись уголком губ, как-то неожиданно переводя

взгляд на Тэхёна. А Тэхён на него. Неверяще. С тоской. С немой просьбой – остаться
на чуть-чуть. Тэхёну тут гнить до конца жизни, в чём теперь искать смысл?!

Засуетившись, Тэхён начал отступать, собираясь уходить подальше от сосредоточения

авторитарности.

— Куда пошёл? – тут же схватил Лим, пригвождая на месте. – Успокаивайся. Никуда ты

один не пойдёшь. – Все снова обратили взор на потерянного, раскоординированного
Тэхёна. Чон смотрел точно также, сверкая тёмными глазами сквозь пелену белого дыма.
Его взгляд нечитаем, да и Тэхён, как вы знаете, не умеет читать: ни книг, ни людей.

— Вернёшься в полицию? – Лим продолжил как ни в чём не бывало, утоляя любопытство.

— Маловероятно, – а мистер полицейский немногословен, и как будто, Тэхёну так

начинает казаться, смотрит на него с укором и пренебрежением. Из-за этого хочется
вывернуться наизнанку, бить себя в грудь, доказывая, что это не то, о чём он
подумал! Что между ними ничего не было! Что Тэхён хороший! И он… не повёлся на
низшие потребности.

Вообще ни на что не повёлся. Как больной.

— Мне ещё полгода-год, – посетовал Лим, прицокнув. Тэхён не ослышался. Рано или
поздно они его все оставят. Используют и бросят.

Останется только он один единственный у себя – Тэхён.

Ножки, ручки… человечек. Только и всего…

Вдох-выдох. Сейчас-сейчас, Тэхён дойдёт до того дерева и остановится. Придёт в

норму с завидной скоростью, вот увидите. Только переведёт дух, ещё немножко
насмотрится на свой устрашающий «пример», не поддерживающий разговор лагерных. Ещё
смотреть. Насмотреться на дальнейшие двенадцать лет, когда пройдут все зодиакальные
циклы, и может быть опять явится луч солнца, сияющий в безликой ораве глупцов…

Тэхён даже не сможет с ним попрощаться… Ровным счётом ничего.

Со второй попытки Тэхён всё же вырывается из плена Четвёртого, уверенно припечатав,

что ему надо по делам.

Как-то вдруг кончилось терпение. Стало горько, до боли.

***

День заканчивался по примеру многих, только с одним отличием – было грустно. На

Лима глаза бы не глядели, хотя он всё время тёрся где-то по близости. Ужин прошёл с
теми же издёвками в духе «как потыкались» и «отстрелялись». Тэхён пропускал мимо
ушей. Вообще каждое слово. Даже Четвёртого.

Тэхён знал занятие поинтереснее, отвлекая себя мыслью, что сзади сидела «каменная
стена». Она защитит. Так просто. Потому Тэхён так представит в своей голове, так
захотел это нарисовать в несуществующей реальности.

Перед сном ещё оставалось время. И из-за того, что не спалось по причине отголосков
сегодняшнего дня, ему захотелось простого человеческого поговорить, чтобы была
какая-то речь, хоть какие-то бессмысленные словечки. Иначе вся ночь пройдёт в
муках.

За разговорами он подошёл к соседу по койке, а тот уже лежал, ковыряясь в зубах.

Тэхён его отлично знает, потому что росли бок о бок. Он безобидный и, правда,
глуповат. Начав беседу с банального, тот отвечал нехотя, лениво, морща нос. Ему же
вообще до фени с кем говорить. Вот бы поесть и хорошо выспаться. Никакой головной
боли.

Однако, слово за слово, сосед упомянул, почему недавно отродье было так
взволновано. Это ещё раньше ходили шепотки, что иногда кто-то из отродьев резко и
бесследно пропадает. Будь то ребёнок или уже совершеннолетний. Просто одним утром
на обходе смотрители не досчитываются головы. И все об этом дружно помалкивают, не
задавая лишних вопросов. Вот и недавно пропала маленькая девочка. Говорят, засыпала
с ними, а на утро бац – растворилась в воздухе; койка заправлена и пустует.

Человека нет и как будто никогда не было. Никакого напоминания или вещи.
Бессмысленная жизнь обрывается в бессмысленной потере.

Тэхён не любил слушать эти истории. Во-первых, отродье выдумывало всякие страшилки,
типа ночью ходит какой-то дух и сжирает приглянувшихся ребят. Во-вторых, чем больше
думаешь, тем больше страха, следовательно, меньше сна. А кошмаров хватает и в
искорёженной реальности.

В итоге свет погас, им приказали укладываться, а его так и не покидало чувство

тревоги. Сон не шёл, зато одолевала безграничная усталость. Мысли сумбуром
перетекали от Четвёртого к Чону и обратно, а от такого хуже и хуже.

Страх нахлынул ледяными волнами, когда в камере послышался какой-то скрёб, будто
крысиный. Но тут не водилось крыс, Тэхён-то точно знает. И раздавалось постукивание
каблуков, не свойственное ночи.

Он сразу припомнил слухи про духа и всё такое, с головой нырнув под одеяло. А стук
всё громче, всё чётче, заползал в уши набатом, изводя до сумасшествия, пыточно. И
только он собрался вскочить, закричать от дикого испуга, чтоб всех перебудить, как
ему в шею вонзилась игла, обесточивая активность.

Веки очень быстро набухли. И страх улетучился.

На него напал живой сон, картинками, движением, с какой-то историей. Сон, самый
настоящий! И в этом сне – первом за всю жизнь, Тэхён видел бескрайнее поле с
солнцем в зените и дышал такой счастливый до слёз, словно опьянённый свободой.

Остался лишь тот покой, о котором он грезил.

Комментарий к 5.«Человечек»
*в мире мусора случайностей нет - Уильям Берроуз. Голый завтрак
*в Корее носят кольца на левой
я тут опять нашла атмосферу
https://pp.userapi.com/c849036/v849036566/5bef9/D5aKvOFVL4A.jpg
красиво, как память тэ о детстве
https://pp.userapi.com/c848524/v848524202/1f178/FyaORlNTmAg.jpg
уревелась, пока писала про детство. до сих пор повторяю ту песенку "...как он
будет жить на свете, мы за это не в ответе...". надеюсь, теперь стало более
понятно, почему тэхён белая ворона. он уже родился уникальным, а мать, пусть и не
любящая, дала ему базу. тэхён уникален, просто в этих условиях не мог развиться
дальше. Лим. ну ещё бы, не думали ли мы, что авторитет просто так будет нежничать с
тэ? это же смешно, если бы он просто возле него ходил. такие люди берут своё
всегда, этого было не избежать. и эта сцена намеренно такая омерзительная, как тэ
её и видел. но. что мы теперь знаем? тэхён - асексуален. психика сломана, как
последствие - отсутствие полового влечения +травма из-за матери. тэхён не так
прост) и нифига его не сманить какими-то там дрочками) про Чона я расскажу в
след.главе, как и про то, что нас ждёт дальше. Новая страница жизни)
догадываетесь?)

========== 6.«Долгая дорога» ==========

#Shxcxchcxsh - Wadin Guise

#Yann Tiersen, Shannon Wright - No mercy for she

После пребывания за решеткой начинаешь ценить мелкие вещи: прогулки, когда

вздумается, походы в магазин и покупку газет, разговор и молчание, когда не хочется
говорить. Да и просто возможность контролировать самого себя.

Нельсон Мандела

— Лагерный №979, за мной.

Уже все в отпетой камере знали, что Чона скоро выпускают, и только он один был в
курсе по какой причине, медленно и верно готовясь к этому знаменательному событию.
В принципе он всё изначально знал, а потому спокойно выжидал время. И оно настало.
Позади – багаж приобретённых травм и триггеров. Ничего уже не изменить, только если
попытаться начать всё с чистого листа.

По-граждански?

Маловероятно…

С чистого листа – значит, по-умному и с новой расстановкой приоритетов.

Чон уже был собран до прихода надзирательницы и теперь живо поднялся с койки,
сдержанно кивнув знакомым, прощаясь навсегда. И лучше правда навсегда, потому на
свободе мало кто захочет встречать призраков прошлого. Все они, так или иначе,
сделают вид, что исправились и встали на путь истинный, отвернув друг от друга
головы, пряча глаза в начищенные мыски туфель. И слава богу.

Заляпанные стены, длинные тусклые коридоры, голые качающиеся лампочки – всё

мелькает мимо в последний раз, как и в последний раз глушатся звуки этого места.
Чон вздыхает с нереальным облегчением, скрывая эмоции, сжав кулаки. Осталось ещё
немного, по сути, только формальности и дальняя дорога, и уже потом всё
действительно будет иначе. Чон уж постарается впредь не совершать ошибок.

Наконец выбравшись из корпуса, они двинулись по непривычно пустынной территории,

слепящей глаза высокими фонарями с мрачно-жёлтым светом, опутанными проводами,
полегшие тонкие извилистые тени под ногами, входя в сторожку постового у ворот. Там
уже было всё готово: двое сопровождающих охранников, обернутых в одежду
государственных служащих; его же гражданская одежда, в которой он сюда прибыл,
личные вещи и документы. Четверо человек, не считая его самого, собрались в
небольшом помещении, стоя над душой и выжидающе наблюдая за переодеванием.

С насмешкой.

«Суки», – ненавистно проносится в голове.

Недовольно дёрнув плечами, Чон как ни в чём не бывало начал раздеваться, стягивая
осточертевшую жёсткую робу, показательно выпрямившись во весь рост, чтобы зрители
вдоволь насмотрелись, мол, ну нате, пяльтесь, всё как у людей – яйца, член, волосы,
– раз уж им было так любопытно. Никто и не думал отвести взгляд, пожирая глазами
разные участки красивого и молодого, поистине мужского тела. Бросив презрительный
взгляд исподлобья, Чон приступил к одеванию, неторопливо облачаясь в классические
чёрные джоггеры* и бомбер, ступая в белых кроссовках, что в этих местах выглядели
скандально чистыми и вызывающими.

Приказ дан. Чон вышел вместе с сопровождающими, оглядев высокий забор с колючей
проволокой и сморщив нос, а после ещё и смачно сплюнув, наконец-то пересекая
границу исправительного спецобъекта, обещая никогда не вернуться и не бросать
монетку. У ворот их уже ожидал припаркованный фордовский матовый джип, чем-то
напоминающий армейский лёгкий броневик. На том же транспорте его сюда везли. На том
же отвезут обратно, так сказать, со всеми почестями и напоминаниями.

Сев на заднее сидение в том же напряженном состоянии, всё время прислушиваясь и

оглядываясь, Чон повернул голову вбок, заметив в темноте салона ещё одного
пассажира. Тот сидел как-то неестественно вяло, бескостно накренив голову вперёд,
пристегнутый ремнем безопасности… а заодно и наручниками. Присмотревшись чуть
внимательнее и услышав рык заведённого мотора, Чон почти простонал, негодующе
закатив глаза.

Ну нет, не-ет…. Быть того не может…

«Ну твою ж мать…» – мысленно взмолился бывший лагерный, откинувшись на спинку. И
глубоко задумавшись.

Дорога, и правда, предстоит долгая.

***

Дорогу сюда Чонгук не забудет никогда, будто ехал на другую планету, что немногим
отличалось от реальности. И не только потому, что человек здесь лишался привычных
вещей, включая и свободу, как основополагающее, но и потому что лишался свободы в
новых для себя условиях – зверства и тотального бесправия.

Тогда, ещё в пути, внутри у него пожарило синим пламенем из-за лютой злости и
ненависти к тем, кому сделал услугу, а его же подставили и упекли в места не столь
отдалённые, но столь знаменитые – с уклоном на «образование». И не кто-то из
знакомых, а из самого близкого круга. Люди называют это семьей.

Чонгук имеет своё мнение на этот счёт.

Институт семьи для него – чушь собачья, смешанная с идеологическим треплом. И он

думает так не только потому, что ему не повезло с родственниками, а потому что все
вокруг лживые продажные твари. Не говоря уж про тех уродов, сидящих при народе, что
диктуют свои правила «прекрасной жизни».

Как смешно, мистер полицейский... да не патриот?!

Ещё не переступая порог спецобъекта, Чонгук уже имел представление, что его ожидало
и к чему быть готовым. А потому сразу понял, как себя преподнести; это на самом
деле очень просто – достаточно быть самим собой. Однако сколько бы Чонгук не был
готов, а в этом случае реальность превзошла все его ожидания. Антицивилизация
встретила осенним холодом, высоким забором с колючей проволокой, натыканными по
всему периметру камерами и каркающими воронами на проводах. Даже они были озлоблены
и дики.

И тоже следили и записывали каждый шорох.

Условия неволи заражали воздушно-капельным путем, как инфекция, потому все здесь
становились худшей версией себя.

Потом Чонгука быстро осмотрели, раздели, выдали новый прикид – чёрную робу с
тяжелыми ботинками и осенней курткой. Внесли в компьютер все данные о
новоприбывшем, присвоив личный номер «979». И живенько определили в прославленную
«отпетую» камеру, о чём всю дорогу базарила здоровая зычная надзирательница, обещая
ему «райские кущи» и такое же наслаждение. Эта сука сразу придала ему суровости и
твёрдости, отчего он был на взводе, готовясь обороняться с первого шага. А потом
она же, при нём – при Чонгуке, поспорила на деньги со вторым «воспитателем» на то,
сколько он тут протянет и выдержит ли.

Ох уж как умели развлекаться лагерные работники… По-граждански.

Чонгук даже не думал обращать на это внимания. Уж он-то протянет, в этом можно было
не сомневаться. Четыре года полицейской академии, конечно, не тюремный срок, а всё
же он уже пожил и в казарменных условиях и как в тюрьме. Здесь всё несколько иначе,
но сути не меняет – выживи, если захочешь.

Знакомство с «соседями» – особый, изощрённый вид издевательств. Пока он раскладывал

матрас на койке, первым делом его хорошенько шлепнули по заднице, – как
тематическое «привет», а стоило ему вопросительно развернуться, сверху вдарили по
щеке – тоже, наверняка, что-то из разряда тематики знакомства. И она проста – либо
подняться, либо прогнуться.

Ты или тебя – неизменно.

Всё начал Боров. Это его кличка, разумеется. Низкорослый, но здоровый детина,
ставящий всех на свои места, типа, сразу определяя его статус при знакомстве.
Чонгук недолго думая, так как сработала реакция, ловко схватил чужую руку и заломил
ее за спину, соответственно и Борова к себе спиной, испепеляя взглядом всех, кто
смотрел. Тот лишь поморщился, но лукаво усмехался, принимая за соперника. На этот
раз принимая.

Но это же только начало. Ночью Чонгук прочувствовал весь колорит здешнего

соседства: кто-то трахался (и не всегда с соглашения обеих сторон), кто-то дрочил
под чужие стоны, а кто-то лез с кулаками, как вот к нему. Посреди ночи его облили
ледяной водой, навалившись в составе трёх, чтоб хорошенько проучить и по
возможности опустить. Чонгук подскочил незамедлительно, до последнего защищая себя
и своё личное пространство, не чураясь боли и крови, а наоборот – наконец-то
выпуская всех своих демонов наружу. Тогда их прибежали разнимать надзиратели. Тогда
Чонгук познакомился с прославленным Четвёртым.

Тогда и родился лагерный «Чон». И началась восьмимесячная история «исправления».

Четвёртый выловил его на следующий день в сортире, с улыбкой предлагая свою опеку,
как всем новичкам в их камере. Мол так и так, раз «присядешь» на меня, получишь
неприкосновенность. А может ещё и хороший статус, если плюсом подстелиться и
поработать ртом. Для Чонгука это не было ни проблемой, ни угрозой. На удивление
Четвёртого он предложил то же, похлопав себе по бедрам и по паху в частности,
вздёргивая брови. И хоть они тогда знатно разукрасили друг другу рожи, а Четвёртый
все равно не спускал с него глаз, травя своими людьми, чтоб извести на нет. Над
Чонгуком всё также измывались холодной водой посреди ночи, либо внезапно налетали с
побоями, или подставляли во время работы, переводя стрелки. Но он стоически
держался, скрипя зубами и вымещая злость уже после, точно также подкарауливая, но
уже один на один и знатно прописывая пиздюлей.

Сдаться – означало бы принять «пассивный гомосексуализм», но Чонгук уж точно не

тот, кто подставит задницу ради статуса или какой-то там сраной опеки.

Потом вот в воспитательный объект снова поступил (вернулся во второй раз)

сумасшедший Бэк, несомненно, в их же камеру для отморозков, и сразу был поставлен
на колени. Не удивительно, а? Четвёртый при всех и что самое смешное – добровольно
трахнул его в рот, наглядно показав, как зарабатывается путь к славе. Бэк снова
выслужил авторитет, ничуть не коробясь этого факта. Тогда же он к Чону и приебался,
снова став важной шишкой среди лагерных.

Ну да, «шишкой», умеющей выгодно отсосать и подстелиться. А потом сам наводил на

всех лютый страх. Хуев позер.

Хорошо, что сдох. Правда, Чонгук ему немножечко, самую малость помог определиться
со следующим местом исправления. То есть на небесах. Но это неважно…

Для Четвёртого это было лишь забавой. Он специально натравил одного идиота на свою
потенциальную жертву, а когда жертва, то бишь Чонгук чуть не сломал Бэку плечо,
слишком сильно вывернув руку, прессовка понемногу стала утихать. Всему же есть
предел, а изгаляться над одним и тем же человеком становится неинтересно. Тем более
если все потом получают по заслугам.

Даже Боров принял Чона за своего, объявив всем, что он прошел проверку. Потом ещё
подтянулись вполне себе нормальные мужики, скучковавшись в компанию. А Четвёртый...
Да, он оставил его в покое, но только после того, как в последний раз подловил в
душевой, прислонившись голым к нему впритык, сетуя, что его так и не удалось
сломать, а жаль. Чон никак не среагировал. И Четвёртый наконец отступил, тоже
приняв его за своего. И похоже даже зауважал.

Они смогли ужиться бок о бок. Хотя эта изворотливая тварь все равно мутила всякое
дерьмо исподтишка. Ну так, чтобы не забывался.

А потом... Потом Чонгук стал замечать этого... из отродьев. Наверно это произошло
на третий или четвёртый месяц, когда камерные страсти поутихли, и он относительно
смог угомониться сам. Теперь же его стал жутко раздражать этот пацан, постоянно
глазеющий ему в рот. Его ну никак невозможно было не заметить. Он всегда пялился,
даже не думая как-то скрываться и всегда сидел с тупой улыбкой. Лагерные ему сразу
разъяснили, мол отродье – тупые твари, выращенные «в земле» спецобъектом дерьмовыми
пестицидами. Чону по большей части было плевать на это, и как бы верить или нет –
тоже нет нужды разбираться. Ему в принципе были противны слабые и абсолютно
бесполезные люди, как и этот пацан, который походу увидел в нём свою «влажную
мечту».

Так они и пересекались в столовой: он делал вид, что не замечает, тот счастливо
пялился в своё удовольствие. И наверно так бы всё продолжалось и на том
закончилось, но Чонгук попал не в то время и не в то место.

Это глупое отродье начало влипать в неприятности то тут, то там. Именно при нём и
именно так жалко, как только можно.

Не то, чтобы Чонгук вдруг захотел побыть рыцарем в сияющих доспехах – своих загонов
хватало по горло, но дело в том, что ему самому было неприятно наблюдать за этой
мерзостью. Унижать или уж тем более опускать отродье, – это ж то же самое, что
насиловать несмышленого наивного ребёнка. Чонгука с первого года в академии учили
не бить лежачих и больных и также не обижать стариков, детей, женщин и инвалидов.
Этот парень был где-то между: и не инвалид, но и не ребёнок – скорее слабоумный
мальчишка (?). Так волей-неволей, а Чонгук за него вступился, да ещё и сам был
готов навалять ему за то, что создал ему неприятности. Просто… это как получается:
остальные лагерные-гражданские, над которыми измывались, чисто теоретически могли
дать отпор и их, на секундочку, воспитывали в других условиях. Даже несмотря на
физическую подготовку, они всё равно могли что-то сделать. И они рано или поздно
выйдут на свободу. А отродье напротив, несмотря ни на что – ничего не могли. И это
было справедливо и, да – благородно со стороны Чонгука – защитить бесправное
существо, к тому же что Бэк знатно всех подзаебал тогда, вконец одурев от
безнаказанности.

Далее опять всплыла какая-то мелкая (незначительная?) деталь, лишняя информация,

раздражающая все больше: пацан оставил ему презент с мазью и конфеткой, а конфеток
в этих стенах в помине не наблюдалось. Видимо он наивно полагал, что одной вкусной
конфетой можно было излечить синяки и ссадины, но это всё же было человечно, с
хорошими намерениями отблагодарить. Хорошо, да, Чонгук оценил. Не поспоришь же,
наверно оторвал от себя последнее лакомство, как последнюю радость. И что ему
теперь объяснять, если Чонгук такое не ест и в принципе не любит. А потом он чуть
не разревелся, когда Чон припер его к стенке. На деле просто припугнул, чтобы
перестал строить иллюзии на его счёт, а тот по-настоящему поверил, что он его
изобьёт. И это притом, что Чон его вообще-то несколько раз спас. Да и вроде
припугнул слабенько, несильно сжал ему шею, а у пацана ещё сколько цвели синяки.

И блестели глаза.

Ну да, Чонгук пару раз обратил на него внимание.

Тогда впервые показалось, что с этим мальчишкой не всё так просто. Он кое-что
понимал. И впредь не поднимал на него глаза, перестав улыбаться и надоедать своим
присутствием. Даже пересел на другой стол, чтоб прям совсем. Это Чонгук тоже
заметил, не мог не. Ведь столько месяцев терпел его перед собой.

Ну а дальше всё пошло неожиданно, но опять-таки не обходя Чона стороной. За этим

парнем приударил Четвёртый, который время от времени находил себе новую игрушку,
однако всё честь по чести, как и обещал, не давал её в обиду. Чонгуку не было
особой разницы, что там с ним и как, но они вдвоём, как назло, постоянно попадались
ему на глаза. Вообще-то парню даже повезло, что за таким как он приударил именно
Четвёртый. Тот хоть и мразь, но у него были какие-то принципы и моральные (однако
да) устои. Ему кажется реально приглянулся этот ребёнок. Об этом все говорили. Да
что тут говорить, Четвёртый сам наглядно продемонстрировал, что он готов с дерьмом
смешать любого, кто осмелится их (его?) задеть.

А вот опять! Это совершенно никоим образом не касалось Чонгука, но пацан каждый раз
смотрел ему в глаза с такой тоской и надеждой, идя рядом с первым в его жизни
«ухажёром». (Что там про «как мальчики ухаживают за теми, кто им нравится»?..)
Конечно, только слепой бы не заметил, как ему было плохо рядом с чужим человеком,
который ещё и авторитет. Но это всего лишь факт, который ничего не менял. Чон сам
по себе, а этот мальчик сам, остающийся здесь навсегда. И когда он чисто случайно
наткнулся на него возле уличного душа, где вообще-то сам любил мыться в
долгожданном одиночестве (и где также опасно мыться одному из-за снующих мужиков),
стал незваным зрителем. Мальчишка по-настоящему горько ревел и разговаривал сам с
собой какими-то странными фразами, явно пытаясь успокоиться.

Явно был разумным, а не так, как о нём говорили. Четвёртый ведь тоже это понял.

Тогда же, на какое-то мгновение ему стало интересно, чем ещё может удивить отродье,
и раз разговаривает и понимает, то, что ответит. А он притворился глупцом, и как
будто, возможно так только показалось, был чем-то на него обижен (?!). Чонгуку
действительно стало интересно за этим следить, но не настолько интересно, чтобы
влезать в чужие дела. И совершенно нормально, что Четвёртый всё-таки утащил его на
этот блядский час (по-другому назвать язык не повернётся). Сам Чонгук там ни разу
не был, адекватно рассудив, что там все перетраханные и скорее всего чем-то
болеющие. Но, как говорится, никто не застрахован, и даже этот «Тэвён-Тэён» там
побывал. Что хочется сказать… Чонгук впервые видел его таким: ещё более жалким,
потерянным, бледным как мел – прекрасно понимая, чем они там занимались. И хоть
пацан не ревел, но в его взгляде, а именно в глазах – была затягивающая,
беспросветная боль и печаль.

Зов о помощи?

А глаза-то, правда, необычные – светло-карие с маленьким зрачком, на свету

казавшиеся золотистыми, чистыми даже, что ли. А ещё – пронзительными.

И он опять чуть не заплакал, когда услышал, что Чонгук скоро выходит. Да, скорее
всего ему было жалко этого изломанного системой и всем лагерем человека, но какое
это имело к нему отношение? Ну правда? Какое? Они друг другу никто, да и слава
богу. Чонгук ему ничего не обещал, не оказывал знаки внимания, чтобы получать такие
влажные тоскливые взгляды. И честно, он бы так и вышел из спецобъекта, навсегда
забыв и парня, и его раздражающие гляделки. Но.

Но какой-то рок преследовал его до сих пор, иначе не объяснить, почему прямо сейчас
пацан сидел рядом в фордовском джипе, без сознания и без права выезда.

Тут опять… Ну, блять, опять ведь! Чужая проблема перекладывалась на его плечи.

А всё дело в чём? Что не так? Почему отродье куда-то увозят? И не переодетого в
нормальную людскую одежду, а в той же лагерной. Вдобавок в наручниках…

Стоит начать с того, что Чонгук сам лично сталкивался с делами об изнасилованных и
убитых жертвах из подпольных борделей. Вся фишка в том, что у них не было
документов, и вообще они не числились ни в одной базе. Ни в одной базе не числятся
только беспризорники, мертворождённые выброшенные дети и конечно же отродье. Так и
лагерные нередко рассказывали, что отродье специально не выпускают на волю, и они
не должны долго жить, рано или поздно сбагренные «на убой».

Вот так их любит государство, которому они должны быть благодарны за жизнь. На
самом-то деле лагерных детей выращивали не для нужд внутри лагеря. Всё вообще ещё
поганее и запущеннее, в больших масштабах.

Об этом не говорят во всеуслышание, но это уже давно ни для кого не секрет.

Фракция, прекрасное государство, институт семьи и пропаганда непорочности – ничто,

также, как и вся выдуманная система идеологического общества. Верхушки придумали
правила, которые сами обходят стороной. Бич общества никуда не делся и не денется,
ничто не искоренится: будь то наркотики, проституция или различные контрабанды, –
просто теперь это намного строже ограничивается в использовании. А этим пользуются
те, кому фракция выдаёт «чек доверия». В курсе даже полиция, не все, конечно, но
тоже верхушки. Они и покрывают весь беспредел.

И Чонгук… тоже прикрывал.

Так почему же такие как Бэк никогда не исчезнут? Можно убить их всех: и его
дружков, и остальных монстров спецобъекта, и даже монстров большой системы, – но
дело не только в самой сущности садиста – дело в идеи. Идею нельзя убить. Она
переходит от одного к другому, и насмотревшись на порождении идеи, люди вступают в
её ряды.

Каждый замаран, низок и падок. И нет никого и ничего, чтобы уничтожить этот
выработанный уклад жизни.

И есть этот мальчик. Ему с самого рождения не повезло. Вообще родиться.

И Чонгук только за себя, даже если он будет как все – закрывать глаза на грязь и
ложь, абстрагируясь от проблем, живя только ради собственного благополучия. Но он
ему ничем не обязан, ничего не должен, да и не прописывался в защитники. Так ведь?
К тому же, разве спасение утопающих – не дело рук самих утопающих?

Всё возможно…

Всех жалко. Да, да, да… Но всем и не поможешь. М?

***

…Ещё раз глянув на второго пассажира, Чонгук повторно убедился, что не обознался. И
это было не к добру, как и то, что их везли вместе. То есть, Чону, как дохуя
исправившемуся гражданину, нельзя видеть, куда увозят лагерного узника. Это же не
для чужих глаз? Или что это вообще значит...?

Как полицейская собака, он сидел принюхивался, приглядывался, с огромным

подозрением подмечая каждый жест и звук. Нельзя было расслабиться и на секунду, что
могло стоить жизни. А кто знает? Может быть это и была угроза жизни.

Проехав достаточно количества пути, но все также на пустой трассе вокруг полей, в
салоне неожиданно, а в тишине казавшись ещё и зловещи, раздалась трель мобильного.
Как приговор.

По сути, им и являлся.

Мистер полицейский умнее, чем кажется. И похоже проворнее.

— Да, он здесь. Да. Да, да взяли, – однословно отвечал тот, что сидел рядом с
водителем, увиливая от прямых ответов. – Я понял. – И последняя фраза
ознаменовалась как окончательный вердикт.

Чонгук хорошо знал, как это бывает: происходит звонок, поступает распоряжение с
верху, а потом гнить где-то в лесу холодным трупом – как чаще всего и бывает.

Но не в этом случае. И не с ним.

Дальше всё было как в тумане. Чонгук бы с удовольствием хотел, чтобы это было
только в каком-нибудь сонном бреду.

Этот мужик коротко глянул в зеркало заднего вида, то, что в самом салоне, и Чонгук
молниеносно поймал этот взгляд…и понял. Уже в следующую секунду джип дал по
тормозам, сворачивая на обочину, а дуло пистолета, что было наставлено на Чона, в
мгновение ока выбито из рук одним слитным ударом кулака. Чонгук вспыхнул как спичка
– будто только этого и ждал, резко и хладнокровно, не давая посторонним мыслям
помешать задуманному, сначала одним толчком рубанул водилу об руль, временно
обездвижив, а этого с пистолетом, который он сейчас судорожно искал на сидении,
дико схватил за шею, со всей мощи своих возможностей передавливая жилы и кожу,
перегибаясь верхним корпусом в переднюю часть салона. Мужик до последнего боролся,
пытаясь ещё как-то сопротивляться, в предсмертной агонии раздирая ему кисти
ногтями, но Чонгук безжалостно давил на глотку, не смея отступать. Обратной дороги
уже не было… С вылупленными покрасневшими от натуги и стресса глазами, ловя
последний блеск человеческой жизни. Закатив глаза, мужик наконец перестал дрыгаться
– ослаб, завалился набок, остыл во всех смыслах.

Как говорится, завалил голыми руками. Рукоятка пистолета уперлась в запястную

косточку. А спасение-то было близко…

— Ёбаный пиздец... – ещё более шокировано констатировал Чон, глубоко вздохнув и

медленно выдохнув, собираясь с силами и лихо выбираясь из остановленной машины.
Сначала вытащил тяжелого водителя, для перестраховки ещё раз прикладывая его
рукояткой по виску, а потом сам уселся за руль, сворачивая на поле.

Другого выхода не было. И нет. Чонгука должны были устранить, это было очевидно. Но
он по счастливой случайности... успел раньше. И теперь похуй вообще, кто прав, кто
виноват, а кто убийца.

В первую очередь, он защитил самого себя. И сделал бы так ещё хоть сколько раз.
Потому что хотел жить несмотря ни на что. Это же правильно?..

Это закономерно.

Давя на газ, выжимая сто с небольшим, минут за пять они настигли небольшого
лесочка. С тем же холодным рассудком и ясностью ума, отточенными движениями и
более-менее выверенными шагами, Чон вытащил сначала задушенного, а потом водителя,
обоим скармливая по пуле в голову. Чтоб наверняка. Рука не дрогнула. Внутри тоже
ничего не оборвалось. Ранее ему уже приходилось стрелять в человека на гражданке и
даже убивать при исполнении. Но ощущения, скажем так, не из приятных. Спина
покрылась испариной. И натянув на ладони рукава бомбера (просто на всякий случай),
он обшарил их карманы, забрав все что имелось, в том числе телефоны, что скорее
всего были с маячками. Бросив вещи в машину, он открыл багажник, дабы осмотреть что
имелось в запасе. А там уже было всё готово: чёрные мешки, лопата, скотч, и что по
мелочи, в том числе одно запасное колесо, аптечка, ящик с инструментами и канистра
для бензина.

Жизнеутверждающий наборчик…

Опять-таки, собравшись с духом, нахмурив брови и сцепив зубы, он упаковал тела в

мешки, начав рыть большую яму – дескать, братскую могилу. Нужно было обязательно
замести следы, и хоть при большом желании можно найти кого угодно, это всё-таки не
так просто и на это уйдёт достаточно времени. Да и обычные госслужащие вряд ли
заинтересуют властей, чтобы из-за них высылали поисковиков. Чонгук уж точно знает,
кого в первую очередь ищет или прикрывает полиция. Он был как раз из тех, кто
владел непозволительно большим и засекреченным багажом информации, поэтому очень
скоро был списан со счетов, а теперь видимо заказан, дабы устранить лишнего
свидетеля в его лице. Тем временем Чон всё ещё копал, с него уж сошло десять потов,
потом пока закапывал, в конце прикрыв рыхлую землю еловыми лапами, для отвода глаз.

Преступление было совершено и скрыто. Осталось только залечь на дно. Теперь вот
точно.

Ринувшись обратно к джипу, он вдруг опомнился, на какое-то время остановившись у

задней дверцы, открыв и засмотревшись на ещё одного живого человека. Здесь всё
также сидел этот проблемный мальчишка, пребывая в отключке, который ему только
обузой. Вот прямо сейчас есть отличная возможность раз и навсегда от него
избавиться, но... Но это противное «но» как всегда всё портит, а якобы свидетель
даже не был свидетелем и тем более соучастником – даже ничего не слышал и не видел,
какой с него толк смерти? Он вообще ничего не сделал плохого, чтобы просто его
убить и выкинуть в ближайшей канаве. Всё-таки Чонгук не зверь и уж тем более не
жестокий убийца. То была самооборона. А это, считайте, божья милость и человеческий
фактор… Потому, Чонгук принял решение, что лучше всего будет высадить его в каком-
нибудь жилом массиве, а там он уже сам, как сможет… тихой сапой в светлое будущее.

Короче, Чона это уже не касается – как он будет выживать.

Он и так фактически спас его. Опять. На этот раз непреднамеренно.

В итоге, взвесив все за и против, он водрузил обездвиженное тело себе на руки,

пересадив вперёд, чтоб был на глазах если что. Пристегнул и сел сам, скидывая
бомбер ему на грудь, но не из благих намерений, а чтобы скрыть робу и бросающийся в
глаза номер. Сам остался в слегка влажной футболке, переводя дыхание и вытирая лоб
краем ткани. Пиздец как вымотался… И снова окунаясь в современную жизнь и её
прелести, он с упоением завел мотор. Снова. Снова жить. Снова чувствовать. Дышать
полной грудью…

Быть.

Свернув на ту же пустую дорогу, Чонгук втопил на полную, оставляя всю грязь и пыль
за бортом. Неважно что теперь дальше. Зато он жив. Он должен был выжить и спасти
свою задницу. И глянув через зеркало на мальчишку, слегка нахмурился.

«И ты жив».

А может быть это и не так плохо…

***

Тэхён разлеплял глаза нехотя, сонно и очень устало, словно восстал из мёртвых. Но
откуда ему знать, как восстают? Шея страшно затекла, впрочем, как и все тело. И
понемногу, неспеша, в сознание стал вливаться посторонний шум: один точно был
ветра, только как-то странно, другой принадлежал чему-то мягкому, урчащему, а еще
пахло совсем по-другому. Не камерой и не отродьем...

Не...

Резко распахнув глаза, отчего сразу их захлопнул, ослепнув от яркого света, Тэхён
уж было подумал, что действительно умер. Но рядом кто-то сидел – кто-то, кто
подтверждал реальность происходящего (?), а потом этот же некто откинул какую-то
штуковину на стекле, чуть прикрывая солнечные лучи. Ещё раз потерев глаза,
обнаружив на запястьях наручники, Тэхён уже более трезво осмотрел место, где
оказался.

Но он такого места никогда не видел... И вообще.

Это даже не место… Это неправда. Зазеркалье?

— Я сплю? Это такой красивый сон... – захлебнувшись потоком чувств, Тэхён не мог
насмотреться на бескрайнюю извилистую дорогу с жарившимся серым асфальтом и на
зеленый пейзаж по сторонам, напоминающим, что весна вовсю взяла свои бразды. И всё
казалось до безумия волшебным, ярким, словно нарисованное красками, и сказочным,
хотя Тэхён никогда не слышал сказки, но наверно, как в мечтах. И в других
вселенных.

В самых смелых. И несбыточных.

— Не сон, – пришлось ответом, а говоривший сам повернул голову. И это был... Чон?
Что они вообще делают вместе? Что за машина... Куда?

Правда, такой нереальный сон…

— Где мы...? – шепотом спросил Тэхён, будто боясь, что их кто-то услышит или всё
неожиданно прекратится. Он был до последнего убеждён, что спит. Иначе не объяснить
телепортацию из койки в камере поздней ночью в машину с Чоном ярким днём... где-то.

— На свободе. – Странно усмехнувшись, Чон принял совершенно расслабленную позу,

держа руль одной рукой.

— Свободе... – смакуя, медленно повторил Тэ, словно не понимал значение слова. –

Где...? – снова один и тот же вопрос, потому что ни черта непонятно. – Ты снишься
мне в награду? – с грустной улыбкой обратился к смотрящему на него Чону, щуря глаза
в понимании и какой-никакой тёплой радости. Но не понимал. Всё равно не понимал.
Растерялся из-за всего.

— Да не спишь ты, не спишь. Ты на свободе. Мы уже далеко от лагеря. – Чон говорил

слишком просто, легко, слишком буднично, от того как-то пренебрежительно, что ли.
Но не для того, да, кто все свои годы, – а это ни много ни мало семнадцать лет –
провёл в закрытом пространстве без глотка чистого воздуха. Свободы.

И это самую малость, ничтожную малость, было обидно.

— Это не может быть... Как это? – не унимался Тэ, кусая губы. Сердце начало
волноваться, трепыхаясь в груди от нахлынувшего страха и предвкушения. Дыхание
участилось, участился и тремор рук.

Разве мечты так сбываются? Разве Тэхён заслужил такое? Такого быть-то не может!

— Не задавай лишних вопросов. Мы с тобой оба очень попали. Считай, тебе ну очень
повезло. – Тэхён бы точно набросился с расспросами, но это же Чон. К нему нельзя.
Чёрт! Но это же сам Чон! Неважно в каком сне, главное, что именно он, а не кто-
нибудь посторонний… Или Лим, который бы забрался ему ещё и в голову, продолжая
мучить.

Глядя то на мужской профиль, то на дорогу, Тэхён не выдержал и начал шмыгать носом,

утирая глаза всё ещё скованными руками. Для него всё это было настолько непонятным
и воображаемым, что ему думалось, он сошёл с ума. Или сходит, начав проецировать
ирреальность. Логично же? Ребёнок растерян, попав в совершенно новый мир, как
попаданец в лучших традициях приключенческих рассказов.

Чонгук, конечно, всё это видел и слышал.

— Только не реви, – раздраженно бросил через плечо, однако тут же притормозил,

обернувшись к расчувствовавшемуся и перепуганному парню. Конечно, можно было
изначально по нормальному всё объяснить или на худой конец выдумать какую-то
историю, а он просто преподал сложившуюся ситуацию в сыром виде, умывая руки от
каких-то пояснений. Да, ему не хочется возиться с ребёнком, свалившимся на него как
снег на голову – и это тоже ок, нормальное явление. Но раз Чонгук сам оставил его в
живых, а было бы даже гуманно убить его в бессознательном состоянии – он бы даже не
понял, как умер – во сне, то теперь ему с ним и возиться. Ну и терпеть, да. До поры
до времени.

В следующее мгновение Чон достал из кармана джоггеров маленький ключик, снимая и

отбрасывая наручники. Тэхён смотрел во все глаза, немо, но слезно умоляя каких-то
ответов.

— Ну значит смотри как...хм, Тэён? – начал Чон, скислив лицо.

— Тэхён... – робко исправил Тэ, затаив дыхание. Ему было приятно, что он почти
запомнил его имя…

— Так вот, Тэхён, ты должен помнить, что тебя кто-то усыпил. А я должен был выйти
на свободу. Мы с тобой случайно пересеклись в этой машине. Тебя куда-то везли,
понимаешь? Но беда миновала. Я тебя снова спас и отпущу на волю, как ты и мечтал.
Конец. – Тот же будничный, беззаботный тон, а получилось, что этим он запутал
мальчика ещё больше, судя по тому, как он уливался беззвучными слезами.

«Отпущу на волю, как ты и мечтал», – это уже не хорошая новость.

— Спас? – осторожно повторяет Тэ, боязливо. Боится в это верить. Слишком много раз
он уже его спасал.

— Да. Так что сиди молча. Как только мы приедем в какой-нибудь жилой посёлок, я
тебя отпущу.

Ой ну как будто он его удерживает, а потом сбагрит как надоевшую собаку...

— Куда отпустишь? Я не знаю... Я же ничего не знаю... – кое-как распутывая клубок

несвязных мыслей, Тэхён жалостливо надломил брови. Ему совсем не радовалось от
перспективы быть брошенным на произвол судьбы, ещё и от Чона. Только с ним он мог
чувствовать себя защищённым. А без него… ещё и без привычного места заключения… кто
он вообще такой?

Вошь? Пыль? Песчинка? Сложно сказать.

— Тэхён, это не мои проблемы. Давай условимся так: ты не знаешь меня, я не знаю
тебя. И каждый заживет счастливо. Очень надеюсь, что ты будешь себя хорошо вести. А
пока, пожалуйста, сиди молча и не выводи меня. Хорошо? – Тэхён ничего не ответил,
всё вытирая слезы и сопли, отворачиваясь к окну, уже совсем ничему не радуясь и не
понимая. Сдалась ему эта свобода, в которой он слепой и ничтожный. Но перечить...
Просить о чем-то... стыдно. И неудобно. И страшно, если правда разозлится. А ему
ведь так тошно на душе, так погано. Никаких ответов, только нескончаемые вопросы,
словно (а то и правда) он проснулся в другом мире.

Какое-то время они так и ехали: Тэхён то молча плакал, смотря в окно, Чонгук думал
о чем-то своем, в конце концов включая магнитолу, чувствуя, что нервы на пределе от
постоянных швырканий. Тэхён тут же обернулся на звук, с неподдельным удивлением
слушая и наблюдая. Вопросов не задает, но видно – язык чешется. Чонгук никак не
разрешает его нервные думы. Сами поймите, ему сейчас своих хватает. Он, между
прочим, двух людей прикончил и закопал. Имеет, блять, право остаться в покое.

Тем не менее, Тэхён всё-таки притих и отвлёкся на картинки пейзажей, впечатляясь и

заворожённо наблюдая, начиная с улицы и заканчивая пристальным осмотром салона
машины. Потом он рассматривал свои пальцы, теребил рукава кофты, что на нём
оказалась, щупал гладкую ткань, впервые такое видя. И впервые видя такую одежду на
самом Чоне, что также следил только за дорогой.

Любопытный ребёнок…

В конце концов пустырь сменился маломальскими постройками, а там и виднелась

заправка. Тэхён, естественно, ни сном ни духом, что это такое, а потому напрягся
всем существом, когда они остановились (наверно, готовился упрашивать его не
бросать, скулить?). Чонгук даже не посмотрел на него, достав из бардачка свёрнутые
деньги и выйдя, заблокировав двери. Ну так, на всякий случай.

А Тэхён… ну, конечно, он себя поедом жрал, боясь строить хоть какие-либо
предположения, ожидая, что Чон всё-таки вернётся. Правда, он достаточно долго
провозился в круглосуточном магазине, потом пока заправлял, пока расплачивался,
потом ещё сколько стоял курил, только после этого всего снова сев в машину. Кинув
на панель у руля документы и пачку сигарет, Чон неожиданно положил Тэхёну на
колени… шоколадку? Да-да, такую большую и вкусную шоколадку, которую он в глаза не
видел, не то, чтобы пробовал. А рядом положил бутылку воды, тяжело вздохнув.

Ну да, бля, приходится иногда быть рыцарем...

— Держи. И успокаивайся уже. Я тебя ещё нигде бросил и пока не собираюсь. Сам ещё
не знаю, куда мы едем.

Тэхён не бросился распаковывать обёртку, с упоением съедая самую большую радость в

жизни. Это там в лагере он большего не видел, а тут любой новый столб и то,
нонсенс, чудо! Но также, наверно самым большим чудом для Тэхёна было то, что где бы
он сейчас не оказался, даже если и во сне или в бреду, с ним рядом был Чон. Он,
конечно, не скрывает, что не рад от такого партнёрства, но не горячится. Терпит.
По-своему.

Выждав заминку, Чонгук всё же повернулся к Тэхёну, а тот уже во все свои большие
глаза смотрел на него, зажимая в руках подаренную пилюлю от стресса, теперь уже
наверно расчувствовавшись от доброты…?

— Ну что опять? Не реви, Тэхён. Ты правда на свободе. Это правда не сон. И я

настоящий, – в доказательство своих слов, Чонгук смилостивился и тронул его
запястье своей рукой, поднимая брови, типа, ну вот видишь. Жалко этого пацана, тут
хоть тресни, а, блять, жалко! Сидит, сжавшись как перед плахой, ожидая своего часа,
и по глазам видно, да и по всему виду, как ему от всего происходящего некомфортно.
Жутко!

— Впереди ещё долгая дорогая. Всё будет нормально, – напоследок припечатал Чон,
дернувшись, чтобы уже отодвинуться и снова поехать, а Тэхён успел накрыть его
ладонь своей рукой, неуверенно, но так счастливо сжав.

— Спасибо… Спасибо за всё...

И только один Чонгук мог понять, что в этом простом «спасибо» больше смысла и
благодарности, чем в любом другом жесте. На свободе этот Тэхён уже не отродье. Это
просто человек. И этот человек отлично понимает и всегда всё понимал, что он до сих
пор жив только благодаря ему одному.

И это какая-то чертовски сильная вещь…

Комментарий к 6.«Долгая дорога»
*джоггеры - типа треники. так выглядит чонгук:
https://pp.userapi.com/c845323/v845323600/d83f2/YmHxQkzFWPY.jpg
так он выглядит в моём представлении в этой работе:
https://pp.userapi.com/c841432/v841432975/5e17f/jRcUqDuwEeE.jpg
фордовский джипяра:
https://pp.userapi.com/c845323/v845323600/d83fb/Q-DybuDAQaY.jpg
Ну что ж... как бы не хотелось раскрывать Чона, но надо, батенька! Политика
мышления Чонгука очень примитивна. Знаю, возможно вы ожидали невероятную
предысторию. Но все просто. Не злой не добрый Чонгук - таковым он есть. Он не
кидался в защиту тех новеньких, которых унижали, потому что они цивилизованые люди.
Сейчас объясню, что это значит: он не специально стал защищать тэ, потому что в
отличие от лагерных, он как ребенок. Маленький ребёнок, самое слабое звено. На
инстинктах чон его спасал. Жалел. И это все. И это логичное поведение нормального
мужика, некогда полицейского. Никаких подводных камней, и конечно, тут ещё и не
пахнет романтиком. Два существа сейчас будут пытаться выжить.

========== 7.«Борьба» ==========

А если серьезно, Вильям, то думаю, если бороться за что-то на пределе возможностей,

то Бог не выдержит, хлопнет себя по лбу и воскликнет: «На! На! Получай! Только
отстань! Мне придется лезть в базу данных, искать твой профайл среди других семи
миллиардов землян, переписывать твою судьбу, придется убить на это целый день и
кучу космической энергии, но раз уж ты, как танк, прешь к своей цели, наплевав на
Мой замысел, то пожалуйста!..» Понимаешь? Я считаю, что все дело в борьбе. В ней
весь смысл и только в ней.

К.Старк. Стигмалион

Путь продолжался.

Чонгук в том же гнетущем молчании вёл машину, вечно хмурив брови и нервно
постукивая пальцем по рулю. В салоне витал стойкий запах табака и лимонной отдушки
качающегося ароматизатора. Тэхёну отчего-то нравилось всё это: и запахи, и
невиданные пейзажи, и даже звуки тишины, – но не только из-за того, что всё было
ново и необычно, а потому что рядом (как много раз это было сказано…) сидел
единственный знакомый человек, который точно не причинит вреда.

Ведь не причинит?..

За то время после заправки они сделали ещё две остановки, чтобы сходить в туалет и
вообще промять кости. Так, в каком-то придорожном магазине автотоваров, не сделав
никакой покупки, Чонгук забежал только в туалет, первым делом наконец-то спустив в
унитаз телефоны и личные документы убитых госслужащих, – это был действенный
способ. Странное, конечно, явление, Чон сам себе поражался, насколько он очерствел
после лагеря. Вот кажется двух человек убил, даже глазом не моргнул, а сейчас
совершенно спокойно уничтожал улики. Касательно улик – это у него профессиональная
черта. Когда столько лет только тому и учишься, чтобы искать зацепки, понятно дело,
с радостью применишь полученные знания на практике.

Однако, кроме телефонов и вещей, оставалась ещё, как бы первостепенная проблема –

сам транспорт, привлекающий слишком много внимания и номера. По номерам их очень
легко вычислить. Но это ещё хорошо, что они в какой-то Тмутаракани, где нет фото- и
видеокамер, только это всё равно не залог удачного исхода. Мало ли чем напичкана
эта махина? Жучки, червячки, прослушки, маячки… Что угодно. Понятно только одно –
это в срочном порядке нужно как-то решить.

Собственно, у него было достаточно времени всё обдумать, и пока он склонялся к

тому, чтобы сделать звонок старому, а главное проверенному другу и попросить его об
услуге. Но. Услуга-то услугой, а подставлять его совсем не хочется. Поэтому до того
времени, как Юнги сможет чем-то помочь (а в этом не было сомнений), ему или пока
еще им (?) надо где-то осесть и переждать бурю. Если буря вообще намечается, ведь
может быть и такое... Хотя нет, не может. Отец Чона с вероятностью девяносто девять
процентов подаст на него в розыск. О нем пока не говорилось, но его отец далеко не
последний человек во фракции, а в частности, в столице.

Это тоже не есть хорошо.

Долго ли коротко ехали, но в конце концов их настиг вечер, а затем и ночь. Чонгук
знатно устал за целый день и собирался вздремнуть, что было обязательно для лучшего
контроля над собой и всем происходящим. Так он опять свернул с более-менее
оживлённых дорог (возле какой-то жилой местности) на пустырь. Тэхён всё помалкивал,
но за всем следил с «голодным» интересом. Сам он уже выспался днём, а проснулся ещё
бодрее чем обычно, что не мудрено – ещё ни разу в жизни ему не приходилось спать
днём или в любое другое время суток, когда ему самому захочется. А ведь на самом
деле… Люди такое не ценят, а зря. Тэхён вот понял, что страшно завидует тем, кто
может спать, когда угодно, а то и сутками напролёт. И. Ну разве не удивительно?
Тэхён да завидует…

Чонгук же немного откинул сидение, приняв удобную позу, заодно и закинув ноги на
панель возле руля, – вот так кажется в самый раз, хвастаясь красивыми кроссовками.
Тэхён уже сколько на них смотрел и тоже облюбовал, как нечто чудное. Он бы тоже
такие хотел, но не завидует. Ему – ни за что. Ему только быть благодарным…

И наверно прочитав мысли или что-то в этом духе, заметив метания со стороны, Чонгук
разблокировал двери, великодушно разрешая погулять. Ну точно, как щенку. И как бы,
спать рядом с Тэхёном тоже такая себе перспектива. Он слишком активный и
заполошный.

— Ходишь рядом, если что, сразу будишь меня. Ясно? – устало, а из-за усталости,
следовательно, раздражённо, отдал распоряжения, абсолютно уверенный в том, что
Тэхён не посмеет ослушаться. Да что там не посмеет – сам струсит отходить далеко. А
тот радостно покивал головой, уже наученный, и пристегиваться, и двери
самостоятельно открывать, и защелкивать блокировку. Всё-то он уже сам умеет, только
самостоятельности от этого не прибавилось. Скорее приобретение бесполезных навыков.

А в чём заключалась радость Тэхёна?

Он впервые мог гулять ночью, никем не гонимый и не сдерживаемый. А это большая

роскошь. Ночью воздух совсем другой и атмосфера соответствующая – таинственная,
немного туманная и мрачная, оттого даже внутренне ощущаешь себя по-другому, будто
всё пропитывается свежестью и влажной прохладой. Душа, что ли, поёт. Просится на
волю… Вот так ему хорошо. До умопомрачения.

Хочется просто закрыть глаза, слиться с этим со всем, понимая, что, вот: это всё я,
и в том я, я наконец-то себя нашёл, я всё-таки существую. Или может быть поиск себя
здесь не так важен. Он уже нашёл гораздо больше.

Этот нереальный и самый лучший сон. Теперь в него охотно верится.

Тем не менее, вдоволь надышавшись, он спустился с обочины в канаву, а потом пошёл

дальше, пробираясь между цветущим рапсом*, образующим безбрежный золотистый океан,
где лишь на горизонте виднеется очертания гор. И так ему нравилось всё щупать,
трогать, наворачивая круг за кругом, не считая часы и ни на кого не обращая
внимания. Виделось ему, что в жизни не приходилось быть настолько свободным и
счастливым, как здесь и сейчас – один на один с собой. Вот теперь правда. Не давят
никакие стены и обязательства.

Пустошь.

Да где ж она есть?

Чонгук уже смекнул, где они сейчас находятся. Рапсовые поля вкупе с горной
местностью свидетельствовали о том, что они прибывали в провинции Кёнгидо или около
неё. Кёнгидо – самая ближайшая провинция к столице, но им там ловить нечего. Пока
что только крутиться рядом. И это, конечно, отлично, потому что тут всё рядом, а
могли оказаться на краю страны или в какой-нибудь далёкой, богом забытой местности.
И нет ничего удивительного, что спецобъект выстроили не так далеко от столицы и
других наиболее крупных городов: так ближе и быстрее увозить людей. Но Чонгука это
настолько же и настораживало – до цивилизации рукой подать. А ехать в большие
города сейчас вообще не вариант.

Ах, ну одни сплошные «неварианты». Беспросветная жоп…

Об этом ещё рано. Пока они на обочине красивейших полей: где Чонгук дремлет, сложив
руки на груди, даже так выглядя как жандарм, а Тэхён нагуливает сон, чуть
подмёрзнув, но не отказывая себе в удовольствии… продлить это самое удовольствие.
Он наверно так умрёт от перенасыщения всяких новых запахов и чистого воздуха. Но
это как ни крути всё равно прекрасно.

А ещё, раз местность незаселённая, без городских фонарей и подсветок, то и небо как
на ладони: ярко-синее, безлунное, а вокруг рассыпанные звёзды, длинной тропой
протягивающие млечный путь. Тут смотреть и засмотреться. Ночи не хватит, чтобы
успеть захватить каждую мелочь: шум летящего самолёта, сам самолёт с мигающими
лампочками, изредка падающие кометы или метеоры разных цветов и оттенков, часто
оставляющих после себя слабо светящийся след, а также медленно передвигающиеся
спутники. Но Тэхён успел подметить, что иные «звёзды», а он считал, что падали
именно звёзды, наиболее яркие, при полёте разбрасывали искры, наподобие римской
свечи. Именно в эти моменты он восторженно раскрывал рот. Шея, конечно, за такие
длительные заминки в одном положении «спасибо» не скажет. Но разве сейчас удобство
дороже любопытства?

Вот и он рассудил, что потом обязательно что-нибудь придумает с этой шеей,

продолжая разглядывать нечто такое далёкое и притягательное. Космос – он вообще
всех манит и будоражит. Но реальность такова – закон всемирного тяготения сильнее.

За всем этим делом прошло больше двух или трёх часов, а он даже не чувствовал
усталости и ломоты в ногах, потуже кутаясь в присвоенную чоновскую куртку. И так
хорошо, и так, как не повернись и не пройди, а вот ещё чудеснее, а если погреть
ладони в карманах, то причин для жалоб не останется вовсе. А в принципе, чего ему
жаловаться?

Но Тэхён не стоит на месте (это сейчас обо всём и сразу…). С поля он обратно
перебрался на дорогу, остановившись возле автомобиля с той стороны, где сейчас спал
Чон. Предсказуемо, но всё же, так и замер, под шумок позволив себе пялиться как в
старые не очень добрые времена: долго, упорно, пронзительно. И с такой же тупой
улыбкой, не сводя глаз.

Но что же на самом деле чувствовал Тэхён, когда этот человек был рядом? Сложно
сказать, тут ведь целая мешанина из благодарности, идеализации и какой-то тэхёновой
выдуманной красоты, что не разгребёшь в какую тыкнуть и обозвать одним точным
словом. Но что он знал наверняка – это самые светлые и тёплые чувства, которые ему
доводилось испытывать. Может быть это отдалённо и напоминало ту тягу к матери, но
Тэхён всё же был убеждён, что иначе. Совсем не так. Сильнее, ярче, неоправданно
искренне…

…и также невзаимно.

Окончив осмотр, нехотя, но всё-таки волоча ноги обратно в нагретую комфортабельную

машину, Тэхён так и подскочил напротив буфера (бампера, капота…всё одно), встретив
перед собой диковинное большое животное, достаточно громко при этом взвизгнув,
восторженно посвящая всё своё внимание новому объекту исследования. А это стояла
белая косуля – обычное явление в корейских лесных массивах, но крайне необычное для
Тэ. И вот нормальному бы человеку испугаться, рвать когти отсюда подальше,
непременно забираясь в самое безопасное место, в данном случае в машину конечно. Но
нет… Не-ет.

Явление новой красоты с большими рогами и чёрными глазами – памятное событие в

жизни «маленького человека». Такое нельзя пропустить.

Чонгук бы с этим поспорил, но тут он проснулся, услышав тэхёнов визг. Лагерные они
все чуткие на сон, ухо востро, чуть что сразу поднимаются и обороняются. Чонгук не
исключение, моментально разлепил веки и включил ближний свет фар, ослепив впереди
стоящего… ну, конечно же, Тэхёна. И не Тэхёна даже, а чонгукову персональную
головную боль… Он даже не удивился, что тот опять что-то учудил, на этот раз тыча
пальцем в остановившуюся посреди дороги косулю. Радости полные штаны…

«Никакого инстинкта самосохранения…»

Нет, даже не ребёнок. Хуже.

Чонгук живо разрулил помеху, испугав животное резким звуком клаксона. Так его и
видели. Скрылся в тени. Зато Тэхён продолжил стоять в свете фар, не видя его, но
всё равно добираясь взглядом сквозь стекло, делясь радостью, которая Чонгуку даром
не сдалась.

А так улыбается, словно это восьмое чудо света…

Не было никакого смысла его ругать. Да и злиться тоже… Чонгук выключил свет, снова
закрывая глаза, пытаясь вернуться в расслабляющую дрёму, спокойно доспав своё
положенное время. И нет, здесь не хлопнула дверца, не ввалился Тэхён с прохладным
воздухом, надоедая с первого вздоха.

Тэхён остался снаружи. Наверно делился радостью с кем-то ещё?

Дабы абстрагироваться, Чонгук в последний раз одним глазом выискал «гулёну»,

коротко хмыкнув. Он сидел на обочине, опять задрав макушку к небу. Видимо считал
звёзды. Он же умеет!

Больше ему было не нужно ни-че-го. Ведь уже всё есть, как много всего есть: небо,
воздух, земля, воля, – что для обычного человека нищета, и вообще грош цена таким
«имениям», а у Тэхёна это называется – полноценностью.

Конечно, с этим сложно поспорить…

А может все люди живут как-то по-дурацки… и неправильно?

***

Пока Тэхён ещё спал на задних сидениях, набродившись вволю, Чонгук снова завёл
мотор, отбросив сонливость и желание ещё покемарить. Простой, в смысле затянувшаяся
стоянка, тоже влечет за собой появление проблем. А кому они нужны?

Чон снова вернулся на оживленную дорогу, чуть дальше наконец-то свернув в жилой
посёлок, устроенный низкими постройками. Разумеется, среди скудности пейзажей
матовый джип выглядел по меньшей мере как красная тряпка для быка. Но Чон решил не
наводить панику раньше времени, уверенно рассекая воздух. В кое-то веке включил
радио, наверстывая упущенное, что в мире вообще творится и творилось, пока он гнил
в спецобъекте. О нём кстати ни слова – о таком не принято говорить, хотя не какая-
нибудь там невидаль.

Ну да, ну да… Воспитательный центр. И не только для самых меленьких.

Говоря о маленьких. Шум радио донял и Тэхёна, что заворочался и начал хмуриться,
просыпаясь. Он там что-то размахался руками, еле-еле моргая глазами, и неудачно
махнув в который раз, задел пистолет, зажатый между сиденьями у бардачка. (Чонгук
по случайности забыл про него и оставил рядом с собой). По тому, как Тэхён вылупил
глаза, он знал эту штуковину, сразу же позабыв про сонливость и отбросив вялость.
Чонгук из-за такого пустяка даже не думал останавливаться, просто вытащив пистолет
и переложив в карман тэхёнова переднего сидения. Так если что удобно доставать.

— Про это думать забудь. Ты ничего не видел и не знаешь, – флегматичность прямо-

таки витала в воздухе, как и в голосе Чона, говорящего коротко и по делу. С его
слов вообще всё вырисовывалось таким образом, будто они ну прям совсем чужие-чужие
друг другу, волей судьбы севшие в один автобус, где рванула бомба. А типа им теперь
приходится «терпеть друг друга», пока не приедет спасание… Но Тэхён ведь хотел
думать по-другому. А ещё наверно... чтобы он больше ему доверял? Тэхёну-то зачем
это оружие? Он не умеет стрелять. А рассказывать кому-то крайне глупо. Рядом только
Чонгук. И он же его единственное спасение, которое уже подоспело.

И больше никого не надо.

Чон и правда худшего о нём мнения. Чего он от него ожидает? Что Тэхён сейчас
завопит и будет проситься к маме? Только потому, что увидел оружие? Так в лагере с
таким сталкиваешься каждый день и не по разу.

Быстро привыкаешь. И не только к оружию, если честно.

В общем, он не стал ничего отвечать, опять разлегшись и отвернувшись спиной. Не то

ли что обидно, а просто не стал перечить, вылезая из кожи, чтобы в который раз
доказать свою преданность и бесконечную благодарность.

Забыть так забыть. Не знать так не знать. Так ещё проще.

Чонгук проследил за этим молчаливым «ответом», не акцентируя на этом внимания. Он

уже понял, что пацан мыслящий, но сейчас ему не нужны никакие подтверждения. Даже к
лучшему, если он будет помалкивать или обидится. Или что там он может
чувствовать... У Чона свои заботы. Причём пока что о них обоих.

А пистолет… Про него действительно лучше забыть и не знать. Ни к чему это.

Стоит ли говорить, что дальше ехали в тишине? Ну конечно же. Чонгук опять заехал по
пути в круглосуточный магазин, купив поесть, а следом нашёл, где продаётся тряпьё.
Просто так он Тэхёна бы не выкинул, всё равно надо было сначала поменять ему
одежду. И не только одежду. Ещё дать денег на первое время. Ну и… Чонгук не знает,
что там ещё дают. Главная его задача уже перевыполнена.

Когда он принёс обычные светлые джинсы и футболку, Тэхён уже с ожиданием мялся всё
также на задних сидениях, с улыбкой принимая новые подарки. Почему-то он считал,
что это называется именно так. Но не один из них не захлопнул дверь, а Чонгук
отвернулся, тут же стоя на перекуре. Ну мало ли что… Просто остался рядом, без
надуманного. Тэхён же как-то справлялся, хотя переодеваться в маленьком
пространстве было крайне неудобно. Ну вот футболку, конечно, он без проблем надел.
Тут не было ничего сложного. Сложности начались с джинсами. Это на привычном
комбинезоне одна молния и всё, а тут ещё пуговица, которая не застёгивалась. И это
не по глупости Тэхёна. Пуговица действительно не просовывалась.

А он что?

Ну да…

— У меня… – робко подал голос, тем самым окликая Чона. Тот сразу повернул голову,
сощурив глаза. Недобро. К сожалению, – …не получается.

Да-да, Чонгук не ослышался.

— Да ладно… – громко цокнув, явно не предполагая, что ему ещё придётся кому-то
штаны застёгивать. И зажав зубами сигарету, вплотную подошёл к машине, а
следовательно, к Тэхёну, севшему на самый краешек. Тот сидит улыбается, хотя
поводов нет. А ещё ему кажется забавным, что его журят из-за такой мелочи. – Хуже
младенца. – Следом добавил Чон себе под нос, грубо стягивая пояс, повторно вжикая
замком и застёгивая пуговицу. Та реально не вдёвывалась. Там была сшито очень
маленькая дырочка, от того ни у кого не получалось.

Опять пробубнив что-то в духе «ну блять», Чонгук сходил до багажника, отыскал в
ящике с инструментами ножик, опять возвращаясь к нему, только теперь расправляясь и
с прорезанной дыркой, и с пуговицей. Ну прям целое приключение одних джинсов… И
целый подвиг от Чонгука.

— Спасибо. – Тэхён кажется будто засмущался, опуская глаза и подавляя улыбку, как
всё это было ему приятно. Вроде вообще ерунда, но приятно. А мог сразу его послать,
но помог же. Чонгук махнул на него рукой, вздыхая и докуривая, разглаживая бровь.
Он уже чувствовал себя не просто рыцарем, а отцом семейства. Осталось только
червячков в клюве принести… Впрочем, он надеется до таких крайностей не дойдёт.
Хах.

Тэхён опять пересел вперёд, пристёгиваясь, наконец-то открывая вчерашнюю купленную

шоколадку, такой весь приободрённый в новой одежде и с новыми эмоциями. Ему дважды
сделали подарок. Это ли не повод трескаться от умиления? А Чонгук приобрёл себе
кепку, чтобы лишний раз не светиться. В ней и поехал, сухо посматривая на мимо
проходящих людей, которые тоже прощались с ними пристальными взглядами, недовольно
фыркая на нескромный «кортеж». Ну интересно же, кто пожаловал в их скромную обитель
на такой дорогой махине.

Чон хмыкнул и прибавил скорости.

Любопытство, в чём он множество раз убедился – до добра не доводит.

***
В следующий раз остановка была напротив заправки и придорожного отеля, где была
парковка для большого грузового транспорта. Чонгук припарковался здесь, на этот раз
не разрешая выходить и для пущего спокойствия заблокировал все двери, опять откинув
кресло и сложив ноги у руля.

Возражения не принимаются.

Принимается только сончас.

Тэхён крутился из стороны в сторону, уже позабыв про то, когда каждую минутку
мечтал подремать где-нибудь, а теперь даже пересыпал, от чего немного болела
голова. Нонсенс!

— Хватит вертеться, – неожиданно произнёс Чон с закрытыми глазами. Тэхён мигом

навострил уши и прижался к спинке, опять не сдержав глупой, ничем не обоснованной
улыбки, а в следующую секунду словил на себе тёмный взгляд покрасневших и уставших
глаз. Так и притаился, не смея двигаться и мешаться.

Чонгук же продолжал смотреть, практически не моргая, сначала глаза в глаза, потом

опустился на лицо и ниже, не выражая никаких эмоций. В довершении молча надавил на
рычаг, опустив и тэхёново сидение, снова открещиваясь от чужого присутствия, закрыв
веки.

— Спать.

Скомандовал, по шороху слыша, как тот принял удобную позу, умостившись и наконец-то
замерев. Ну вот, даже кричать не надо. Тэхён всё понимает с первого раза.

А Тэхён только притворялся, на деле ещё долго наблюдая за умиротворённо-спящим

мужчиной.

***

Утро было не добрым, но солнечным и немного прохладным. Прохлада бодрила. Чонгук

как обычно встал не с той ноги, хмурясь, осматривая машину, только потом двинувшись
дальше, пока Тэхён разморено моргал глазами, силясь проснуться.

То его спать не угонишь, то не разбудишь. Шум радио тоже не сильно повлиял на

текущее положение дел.

Однако, посильнее сжав руль и с подозрением оглядывая новые жилые местности, где
густота населения увеличивалась, а постройки становились более-менее пригодными для
жизни, Чонгук всё-таки пришёл к выводу, что пора тут и распрощаться. Так-то он
давно к этому выводу шёл, куда ещё откладывать? Дальше он с собой этот груз везти
не намерен и не вызывался, между прочим. А сейчас утро, день погожий, местные рыщут
по пути, может кто и…подберёт.

Тэхён разберётся… Умный же мальчик?

Подъехав к автобусной остановке, без слов и подготовительных речей притормозив, Чон

со всей серьёзностью глянул в зеркало, улавливая недоумение в глазах только
проснувшегося. А как только недоумение исчезло, замещая новые эмоции, Тэхён сел
прямо, пытаясь понять или прочесть, или угадать, что будет дальше. Потому что
неприятное томление в животе предвещало беду. Таких больших размеров, чего он
боялся всю дорогу. Но надеялся… Верил в лучшее.

— Ну что, Тэхён. Тут хорошее место, люди. Как и обещал, – обогнув взглядом
местность, Чонгук пытался говорить поживее, а самого взял противный мандраж, будто
он теперь самый последний человек на земле, бросивший на произвол судьбы бедное
дитя.

Что кажется было недалеко от правды.

Тэхён молчал, гипнотизируя этими своими пронзительными глазами, вдыхая через раз,
надеясь, что ему это только снится, или же прошлый сон так неудачно заканчивается.
А как только проснётся, то снова будет сидеть рядом и ехать хоть на край света.
Лишь бы не в одиночку.

— Тэхён. – С нажимом, повернувшись и тоже смотря в глаза. Чонгук был убеждён, что
его такими водянистыми взглядами не проймёшь. Тем более от него, который принёс
немало проблем. И сейчас тормозит все его планы. Ну короче, мешается, да. Обуза. –
Мы тут прощаемся. Дальше ты один. Как мы договаривались? Я не знаю тебя, ты меня.
Не надо сейчас устраивать драму и так на меня смотреть. Я тебе достаточно помог.

Тэхён не мог ответить, не мог заплакать, разжалобить, не мог отвести взгляд, даже
если он как-то не так смотрит, раздражающе. Ему на самом деле очень стыдно, что он
к нему привязался и стал проблемой, а потому и просить ни о чём не будет. Опять же,
постыдится. Тут даже не гордость, а совесть проснётся. Может быть он правда так
сильно ему мешается? Чон был прав во всём: Тэхён и так у него в пожизненном долгу.
Но быть одному… Просто помыслить, что сейчас они разойдутся каждый своей дорожкой и
всё… Да что тут говорить, Тэхён своей дороги даже не найдёт. Ему некуда. Не к кому.
Никак.

Он без него…

— Я без тебя умру… – тихо-тихо мямлит Тэхён, смаргивая влагу в глазах. Но терпит,
наконец отводит взгляд, потому что пробирает до костей и находит в себе какие-то
немыслимые силы, чтобы открыть дверь, спрыгнуть, не заревев в голос и надрывно.
Хотя в горле застрял противный комок, и в груди ужасно болело и ныло.

Совсем никуда не хотелось. И уже ничего.

Да такими темпами Тэхёну можно смело возвращаться обратно в лагерь, там он хотя бы
под вечным наблюдением, по миру его не пустят. Но… конечно же он ни за что не
променяет свою приобретённую свободу. Но. Но…

Чон вышел следом, сцепив зубы и хмурясь наверно от солнца (тоже с чем-то
противоборствуя?). Сам подошёл к Тэхёну, сунув в карман своей же куртки свёрток
денег, чтобы хоть как-то очистить себе совесть. Да и почему ему должно быть
совестно? Нет, это просто жалость. Опять она и опять неуместная.

И опять – до свидания. Нажалелся уже, хватит.

— Вот это деньги. Не потеряй их. На первое время тебе хватит. Вот прямо сейчас
найди какого-нибудь одинокого дедушку или бабушку, прибейся к ним. Будешь за ними
ухаживать, они тебя к себе домой возьмут. Ничего ты не умрёшь, не выдумывай. –
Чонгук даже похлопал его по плечу, что никоим образом не успокаивало, и чуть
присев, заглянул в опущенное лицо. Оно ничего не выражало, а Тэхён как стоял
растерянный с руками по швам, так и не сдвинулся, осиротевши смотря себе под ноги.
– Всё будет нормально. Давай, соберись. Ты же умный мальчик.

Он сказал не трус... Опять сжалился? Но это уже ничего не поменяет. Тэхён нагнул
голову ещё ниже, чтобы точно не было видно, как он скорчился в преддверии слезного
потопа, потому что так говорила только мама, но она тоже его бросила. Он же умный.
Он же соберётся и со всем справится.

А это так больно и тяжело…

— Да, я понял, – приглушённо откликнулся Тэхён, сжёвывая губы, отступая назад, к
остановке. Если уж прощаться, то обязательно нужно остаться в памяти Чонгука
сильным и спокойным, а не зарёванным от страха и одиночества, и от страха
одиночества в принципе.

Чонгук не ступил следом, а постояв так ещё пару секунд, сдержанно сел обратно,
умеренно захлопнув за собой дверь – закрыв путь обратно. Тэхён и не думал, что так
его могли увидеть, поэтому поднял голову только сейчас, провожая мутным взглядом
очертания тёмного, расплывающегося пятна, не пытаясь утирать слёзы и держаться,
потому что мальчики кажется не плачут. Ему можно. Теперь ему можно всё.

И сев на пригретый асфальт, теперь уже разрыдался от всей души, закрыв лицо в
ладонях. Дальнейшего плана действий не было и в помине. Сейчас нужно было время,
чтобы просто и по-настоящему себя пожалеть.

Один на один с собой. Он же так об этом мечтал…

***

От сброса груза легче не стало. В машине образовалась ещё более гнетущая тишина,
вакуум, пустота, от которой Чонгук успел отвыкнуть. Несмотря на то, что он всё
время был в раздумьях и не изъявлял желания поболтать, а всё же когда рядом не
наблюдалось какого-то движения или ощущения заполненности, на душе стало непривычно
погано.

Если вот выбросить на улицу слепого котёнка, его скорее всего собьёт машина или
сожрёт большая собака, которая живучее и сильнее. То же и с Тэхёном. Его может
ожидать любая участь, и тут правда полагаться только на себя и свою смекалку.
Только вот у Чонгука было куча возможностей прекратить его мучения: он мог
застрелить его в том лесу, потом когда он сам нашёл пистолет, мог переехать его
вместе с той косулей или удавить во сне – потому что ненужных котят тоже убивают,
чтобы потом не выбрасывать и не подвергать мучениям. Тут же всё получилось двояко.
Жизнь-то он сохранил, а жить никто не научил. И в общем вышло опять через жопу.
Стоит хотя бы вспомнить этот раболепный вид и жалостливый взгляд, чего Чонгук
терпеть не может.

И не будет. Он едет дальше, хотя не соврёт, что видел Тэхёна в зеркале,

передёрнувшись от дрожи. Эти лагерные дети… они хуже сирот, хуже собак и котят.
Хуже всех, кого Чонгук видел.

Ему приспичило курить, часто, то и дело дымя прямо в машине, на ходу стряхивая
пепел в приоткрытое окно. Потом разболелась голова. Чонгук плюсом ещё за это
проклинал всё на свете, тормозя у очередного магазина с каким-то барахлом, массируя
виски и морщась от яркого света, натягивая кепку пониже. Ну, не ходя вокруг да
около, Чонгук достал свой личный телефон, оставшийся в вещах, сейчас абсолютно
разряженный. Первым делом он выкинул свою старую симкарту, купив новую (на всякий
случай и с доп.платой без паспорта), а потом напросился в круглосуточном
подзарядить батарею, заодно заварив лапшу быстрого приготовления. Пока туда-сюда
всё делал, то и телефон хотя бы включился. Чонгук сразу по памяти набрал номер того
самого старого и проверенного друга.

Пришёл его час, так сказать.

Юнги долго не брал. Пришлось набирать ещё два раза, после чего в динамике
послышался шорох, а потом знакомый ленивый голос.

— Мда?
— Мда? Ты теперь так со мной здороваешься? – усмехнувшись, Чон тоже широко
разулыбался, не забывая поглядывать на продавца, которому кажется было пиздец как
всё равно на чужие разговоры. Лишь бы платили.

— Чон…? – недоверчиво предположил Юнги, сменив тон и настроение.

— …Чонгук, – так же иронично добавил имя, прикусывая нижнюю губу. А всё-таки он

ужасно соскучился по некоторым людям. Месяцы взаперти сильно сказались на его
восприимчивости.

— Вышел? Чонгук, реально ты? – суетливо и сбивчиво бормотали на том конце, а этот
только посмеивался. Да уж, сам Чон смеялся и улыбался. Чего только не увидишь, а
вот тут такое…

— Более чем реально. Верю, что ты без меня рыдал в подушку. Но давай я сразу к
делу. Ты сейчас где?

— В пизде, блять. Совсем оборзел там в своей тюряге? – Чонгук бы много чего
рассказал, как он не только оборзел, но и озверел, но это позже. Тет-а-тет, при
встрече. Сейчас ему действительно нужна помощь друга.

— Так где?

— Всё там же. В городе. А где ты? Твой отец не рассказал, что тебя отпустили.

— Всё сложно. Может быть и не отпустили…

— В смысле? – громче пробасил Мин, с первых минут готовый навалять ему за всё. Ещё
даже ничего не сделал, но уже выбесил.

— Потом объясню, не телефонный разговор. Я что хотел попросить. По старой дружбе

можешь сделать мне новый психопаспорт*? Иначе меня не впустят в город. А я всё же
надеюсь туда вернуться.

— Психопаспорт? Ну конечно могу. Но надо время, сам знаешь. Куда ты сейчас? Где ты
сейчас вообще? И с кем?

С кем.

Вот хороший вопрос. Опять удар по скребущейся совести.

— Где-то в Кёнгидо. Не знаю.

— Ну-у. Ты бы ещё сказал, что в Корее. Это вообще-то не одна улица с лавкой.

— Да говорю же, не знаю. Только включил телефон.

— Хорошо… – Юнги взял себя в руки, приободрившись. Жив, здоров, отзвонился, а там
что-нибудь вместе придумают. – Куда сейчас подашься? – вот это более важный вопрос,
над которым Чонгук тоже не один час ломал голову. В принципе, выбор невелик, вообще
практически нет. А он всё ещё помнит, где найти «любимого» братца. Услуга за
услугу. Теперь пришла его очередь платить по счетам.

— В кишлак*, по-видимому, – издав нервный смешок, Чонгук поделился небывалой

радостью от предстоящей встречи. Это вообще-то было последнее место, куда бы он
сунулся. Но, видать, наступили слишком плохие времена. И братец пригодился.

— Так, стоп. Окей, пробивай по карте где ты и езжай к Чонгуну. Я позже позвоню на
этот же номер, – тяжело выдохнув, там послышался звук клацанья клавиатуры. Юнги
явно занят в участке. Но один раз можно и отвлечься…

И всё ещё не скидывая звонок, нервно кусая щеку изнутри, маясь между
неопределённостью, за и против и «нахуй мне это нужно», Чон всё-таки пересилил
себя, к слову, вспомнив и про головную боль, не оставляющую в покое.

— А если я попрошу сделать абсолютно новые документы на одного человека, достанешь?

– прищурив один глаз, он было снова потянулся к пачке, но вовремя осёкся, так как
был в магазине. Ещё и лапша остывает.

— Что значит абсолютно новые? И ещё для какого-то человека? – также не доверительно
уточнил Юнги, заподозрив неладное.

— Да, новые. Его нет в базах, – нервно вздохнув, Чонгук уже понял, что опять
проебался во всём. И зачем-то узнаёт информацию, которая ему совсем ни к чему.

— Ты там кого подцепил? – елейно осведомился Мин, сто процентов сейчас начиная
покручиваться на кресле.

— Всё потом. Так что? – побыстрее сворачивая разговор, Чонгук опять осмотрел
наличие камер, которых не было, и такого же отстранённого продавца в наушниках.

— Ну вот потом и поговорим. Я сейчас занят.

Вот и поговорили. Чонгук убрал телефон, плюнув на зарядку. Потом купит новую,
сейчас некогда. И опять помчался дальше, не оглядываясь назад. Для атмосферы
прибавил звук, слушая дурацкое радио. Там никаких интересных новостей, кроме сводки
событий за день. Какие-то песни, весёлые голоса, ещё больше раздражающие и без того
нервного водителя. Но он отвлекался, давил на газ, не слушая внутренний голос,
взывающий к доводу уж точно не рассудка…

— Ну уж нет. Нет. Не моя проблема. – Убеждал сам себя, опять потянувшись за початую
пачку сигарет. В голове рой бесполезных мыслей. На душе те самые слепые кошки, что
скребутся о помощи. И надрывно мяукают. Просто феноменально отвратительно…

— Да блять!

***

Тэхён сидел на том же месте, не сдвигаясь и не собираясь на поиски каких-то

одиноких стариков. Пока что не получалось о чём-то здраво мыслить. Он уже вовсю
наревелся, нахлебался соплей, их же намотал на кулак, а теперь апатично моргал,
следя за редкими прохожими и такими же редкими проезжающими машинами. Совсем не
такими красивыми и массивными, на какой они путешествовали. Они и в подметки не
годились. Ни одна.

А может дело было не в машине?

И пусть он совсем немного затаил обиду или скорее печаль, а вот прям обижаться и
злиться не мог. Понимал ведь, что к этому всё шло. И что это логично и правильно.
Тэхён ни к чему такому человеку, как Чон. Это изначально было ясно, как божий день.
Только от этой ясности не становилось не хуже, не лучше. Тэхён никуда не пойдёт. А
сколько сможет просидеть – вероятно и придумает что-нибудь…

Или не придумает.
Или так и просидит вечность.

К Тэхёну вернулось некогда привычное чувство всепоглощающего одиночества, но

сильнее чем обычно, в двойном (оглушающем) размере. Он же уже прочувствовался
новыми ощущениями, попробовал жить по-другому, привык к этому самому «по-другому»,
полагаясь на кого-то и принимая чью-то помощь, даже заботу. Теперь намного тяжелее
спуститься с небес на землю, поэтому он спустился на тёплый асфальт, улёгшись на
спину, согнув ноги в коленях. Бездейственно и безынициативно пялился в голубое небо
с редкими молочными облаками, подгоняемыми ветром. Проматывал в голове все события
двухдневной давности, прикрывая глаза.

Опять бы не зареветь. Собственная беспомощность ножом по сердцу… А что делать…

Тэхён даже вытащил деньги из кармана, рассматривая их на свету. Вот ему их дали, а
он без понятия, как ими пользоваться. Одно дело уметь считать, другое дело
рассчитывать свои покупки и вообще – рассчитываться. Такому его не учили. И куда
ему с этими бумажками? Они хоть и красивые, разноцветные, но никак ему не сослужат
хорошую службу. Только что беречь и рассматривать, задаваясь тысячным вопросом из
миллиона таких же незаданных.

Сколько там прошло времени? Тэхён не считал, не знал, не на чем было посмотреть. У
него ни телефона, которым он всё равно не умеет пользоваться, ни наручных часов, ни
любой другой сгодившейся побрякушки. А он бы наверняка не знал, что с ней делать.
Так понемногу становилось прохладно, обеденная жара сошла, оставляя после себя
весенний ветер и потемневшее небо, как перед дождем.

— Всё для меня… – истерично хмыкнул Тэхён, поднимаясь в сидячее положение, утирая
опухшие глаза, надеясь, что дождя всё-таки не будет. Иначе будет катастрофа
вселенского масштаба. Иначе…

Да что иначе? Хуже некуда.

Раз – громыхнуло, на второй упала капля на щеку, на третий ливануло, Тэхён еле
успел скакнуть под крышу остановки, видя, как на джинсы отлетает влажная пыль, и с
болью тянет озоновый воздух. Даже в такой ситуации есть что-то хорошее.

Должно быть…

Тэхён устало вздохнул, шмыгнул носом, головой прислоняясь к стенке, закрывая

покрасневшие веки. Спать здесь не самая хорошая идея, но он теперь вроде как
бездомный, а бездомные спят, где придётся и не жалуются. И не так уж плохо. Чисто и
не пахнет отходами. Тэхён сам в хорошей одежде, в лагерных прочных ботинках, в
куртке… У него даже эти есть… деньги!

А ещё он умный! И свободный! И у него всё будет хорошо, как заверили. И… Печалиться
нечему. Нельзя. Некрасиво всё время реветь, как слабак. Но почему-то глупо
улыбаться и радоваться каждой мелочи тоже не выходит.

Так плохо, что хоть вой… и лезь на эту стенку.

Сколько ещё громыхал гром и стучал ливень – неизвестно, у Тэхёна немного помутнел
рассудок, и он то ли засыпал, то ли забывался, кутаясь в куртку. Потом вдруг что-то
потемнело… не только перед глазами. Появился звук, послышалось что-то постороннее.
Шум, рёв, знакомый. И отбрасываемая на него тень – знакомая. Тень человека, что
уехал навсегда.

Тэхён медленно поднял замыленные глаза, часто моргая – не промаргиваясь, чтобы

прозреть, пытаясь всмотреться получше, опять чувствуя скатывающуюся влагу по щекам.
И наверно просто по велению сердца или чего-то тёплого, искреннего, исходящего
изнутри – сильно растрогался, наобум подорвался вперёд, схватив и обняв за талию
пришедшего спасителя.

Он вернулся! Вернулся! За ним!

В дождь. В холод. Просто так. Повернул обратно.

Чонгук стоял без движения, неприступно, но не отталкивал ревущего и тянущегося к

нему Тэхёна. Как сделал, так тому и быть. Жить с камнем на сердце он не хочет и
просто не может.

От него же не убудет?

И потянув Тэхёна за ткань куртки, чтобы встал, он набрал побольше воздуха, решаясь
заглянуть в глаза.

Хуже, чем у сирот, собак и кошек… Хуже всех…

— Сначала мы найдём тебе дом.

То самое мягкое смутное пространство, где можно жить…?

Комментарий к 7.«Борьба»
*рапсовые поля
https://pp.userapi.com/c844320/v844320243/d6fd4/z64hXiIi2gs.jpg
*психопаспорт - о нём расскажу чуть позже, но суть же понятна? есть обычный паспорт
гражданина, а есть психо, свидетельствующий о дееспособности и ну не псих ли) у чг
там сейчас стоит штамп спецобъекта, вот он и хочет подчистить)
*кишлак - постоянный сельский населённый пункт, в некоторых странах зимовка или
зимнее жильё. (прим.от меня: типа очень убогое место, я так буду иметь в виду)
ну, чг конечно вернулся, я чуток помурыжила. но это же было предсказуемо) а ещё
явился вечный друган минюнги. тоже полисмен гражданчик

========== 8.«Кишлак» ==========

#Padillion - Legacies

Когда-то свобода была утопией. А сегодня она не является даже действительностью.

Станислав Ежи Лец. Непричёсанные мысли

Забрать? Забрал. Теперь ехать дальше. Как Чонгук и планировал, мелкие посёлки
остались позади, они пересекли крупнозаселённые местности. Но перед этим, не забыв
про сам джип, который вообще-то в угоне, он воспользовался маленькой хитростью
автолюбителей (нарушителей), приобретя в придорожном магазине с автотоварами
наноплёнку. Хочется сказать, это не самое дешёвое удовольствие, но зато наиболее
эффективное решение. Её принцип до банального прост – когда камера фиксирует
номерной знак, защитная плёнка отражает вспышку и цифры на фото- и видеофиксации
сливаются с белым фоном номера. Визуально такие номера тоже не определить без
спецоборудования. Цифры и буквы отлично просматриваются как при естественном, так и
при искусственном освещении, а значит и не вызывают подозрений.

В принципе Чонгук знал и о других способах скрытия номера, но те были менее

надёжными. Во-первых, номера можно обмазать грязью, но тогда в случае фотофиксации
ему как бы полагается штраф за грязный номер. Конечно, автомобиль ему не
принадлежит, значит и штраф оплачивать никому не придётся, как и не придётся
судиться, – но это всё равно привлечение нежелательного внимания. Во-вторых, есть
специальный лак с блёстками, который засвечивает знаки на камере, но визуально
видно, что цифры блестят, что уже не гарантирует безопасность авантюры.

Тогда всё очевидно – наноплёнка поможет избежать проблем, пока Чонгук окончательно
не избавится от улик.

При таком раскладе самым счастливым остался Тэхён. Он же сидел с широченной

улыбкой, то и дело раз за разом поворачивая голову в сторону водителя. Чон
периодически опускал правую руку на бардачок, за что Тэхён и ухватился, кажется
слишком осмелев от пережитого шока, вот так без спроса взяв его за руку. Не так
чтоб вцепился, а просто опустил ладонь поверх чонгуковой, чувствуя себя в таком
положении ещё лучше. А что пытался этим показать, донести? А вот просто захотел и
сделал. Счастьем ведь всегда хочется с кем-то поделиться. Или разделить?

Что может показаться странным, но Чонгук не взбрыкнулся, позволяя эту вольность

(или чем это являлось), управляясь с рулём одной рукой. Благо пустая трасса
способствовала беззаботному вождению.

Вообще из-за всей кутерьмы с «брошу-подберу» они потеряли полдня и теперь

навёрстывали упущенное. По часам точно не сказать сколько они уже были в дороге. А
ночью позвонил Юнги, достаточно быстро дав о себе знать, как и обещал. В это
позднее время Чонгук решил не рисковать и ехать без остановки, так как людей было
больше, также, как и полиции с видеорегистраторами. Тут уж защитная плёнка не
поможет, если их кто-то остановит.

Короче, зарядка была куплена, телефон подзаряжен, связь отличная. Самое оно, чтобы
на чем-то условиться.

— Ну что там с документами? – сначала на заднем фоне что-то зашуршало, были помехи
и паузы, а потом пришло в норму.

По логике Мин должен был вернуться домой после работы.

— Да, кстати, на счёт моего психопаспорта. Я подумал, что бессмысленно менять

только его, – Тэхён тихонько подслушивал, но увы, руку уже не держал. Да и абонента
из динамика не было слышно, поэтому разговор плыл мимо него, зацепляясь обрывками
фраз. И те пространственные.

— Да. Это я и хотел обсудить. Не знаю, что там у тебя произошло, но если ты в
бегах, то надо делать всё новое с поддельным именем. В полицию ты так или иначе не
вернёшься, а отец тебя найдет на раз-два, если ты где-то засветишься со своим
именем.

— В этом я полностью доверяю тебе. Подбери любое имя, главное, как можно быстрее...
– он бросил короткий взгляд на соседнего пассажира, протяжно вздохнув. Чонгук ведь
уже вскользь касался этого вопроса. И вот теперь этот проблемный вопрос сидит
рядом. – И вот ещё что...

— Кому ты там ещё собрался помогать? – Юнги бесцеремонно перебил, прицокивая. –

Борзеешь, Чон.

— Договоримся позже, – примирительно, слегка улыбнувшись. Обычно Чонгук не

пользуется услугами друзей и крайне редко выгодными связями, но тут без этого никак
не обойтись. Раз он уже попал в это дерьмо, то надо как-то выбираться. – По поводу
него тоже полагаюсь на тебя.

— Что значит «полагаюсь»? Кого ты с собой везешь? Я не стану подставлять себя, если
это опасно. – Юнги не горячится, нет, а разумно рассуждает о плане действий. Сейчас
именно на нём возлагается большая ответственность. Естественно, он десять раз всё
проверит, прежде чем перейдёт непосредственно к исполнению.

— Его зовут Тэхён, – тот, о ком говорилось, сразу настроил радары, лучше
прислушиваясь. Тэхён ни о чём не переживал, что ну вот, например, Чон сейчас звонит
кому-то, чтобы его сдать и определить обратно в лагерь. Ведь после того, как он сам
за ним вернулся и забрал с собой, было бы странно ожидать от него предательства.
— ...Сколько тебе? – это уже вопрос адресовался напрямую Тэ. Он негромко ответил
«семнадцать», но с какой-то неуверенностью, как будто сам не знал наверняка. –
Семнадцать лет. Без фамилии. Сам придумай.

— Замечательно просто… – недобро прогудел Мин. Ему всё больше и больше не нравилась
эта история. И ведь чуйка-то не подводит. – А теперь ответь мне нормально, чёрт
тебя побери, зачем тебе лагерный? Вот нахуя ты обложился грузами и заодно тянешь
меня? Я не стану делать запрос ради этого пацана. Ты понял? Не стану. Возвращай
туда, откуда взял. Мне без разницы кто это и что, я помогу только тебе. – Он
говорил предельно серьезно и с упрёком, но его самого не в чем упрекнуть. Каждый
бережёт свою шкуру. Юнги прекрасно осознавал, чем ему или Чонгуку грозит за эту
выходку. И трезво оценивал ситуацию. Риски всегда высоки.

— Тебя это не затруднит, не прибедняйся. Думаешь я не знаю, сколько раз ты делал

доки за приличные бабки? Ни разу не попался, а тут прям сразу срок. – Чон
отмахнулся, нисколько не проникнув тирадой. Второй раз высадить Тэхёна он уже не
сможет. Тут не только совесть взыграет, ну и вообще... А помочь можно в том случае,
когда у Тэхёна будут документы на руках и в добрый путь. Тогда, если так можно
выразиться, человеческий долг Чонгука будет выполнен. И его больше ничего не будет
коробить.

— Ты лучше меня знаешь... – начал было Мин, снова ездя по ушам. Но Чонгук его
опередил.

— Вот именно, лучше тебя. Просто сделай, как я прошу. А если возникнет какая-то
проблема, ты знаешь, как поступить. – Чонгук настаивал, а Тэхён по тону голоса
понял, что наверно не всё в порядке. Но было ясно – речь до сих пор шла о нём. И
кто-то там был негативно настроен на его счёт.

Тэхёна это не расстроило. Главное, что один единственный человек был с ним.

— Ну хорошо. Но учти, если что-то пойдет не так, обоих сдам в первую очередь.

— Естественно, – понимающе кивнув головой, Чон не сомневался в исходе. И, как и

обещал, об оплате услуги они договорятся позже. Дружба дружбой, а некоторые вещи
всегда имеют цену.

— Так что там... Семнадцать лет. Когда родился, где. Мне клещами из тебя
вытаскивать, что ли? – Чонгук добродушно усмехнулся, опять обращаясь к Тэ. Тот не
менее добродушно улыбнулся, отвечая смутное «вроде бы зимой».

Отличный у них тандем.

— Вроде бы зимой, – иронично повторил Чон, слыша предсказуемое бурчание и злобное

недовольство.

— Вы там, блять, идиоты совсем? Месяц, день, год. Или мне самому догадаться?!

К сожалению, Тэхён не знал месяц рождения, а тем более день. Он просто каждый новый
год прибавлял себе по однёрке. И вот ему целых семнадцать. Это значит, что он
встретил семнадцать зим. И, собственно, всё.

— Мы не знаем, – на манер Тэхёна пожав плечами, водитель медленно и верно сатанил

без того разозлённого друга. – Придумай сам. Не суть важно.

— Вот как, – выдохнув, отпуская ситуацию, Мин пошёл на уступки, сдаваясь напору
безрассудства и самоуверенности. Или дело было не в самоуверенности, а в страхе? –
Не обещаю раньше месяца. Кантуйтесь у Чугуна или где хотите. Я сам буду выходить на
связь. – Юнги было собирался сбросить звонок, но Чонгук успел раньше, услышав то,
что хотел. Они знакомы-то года два от силы, но Юнги отлично выучил манеру поведения
своего коллеги.

В потухшем экране и тишине комнаты застыло несказанное «удачи». Нынче она всем
нужна и нарасхват.

***

Трасса закончилась, дальше простиралась магистраль, ведущая к пригородным районам.

Столица рядом. Но их обоих туда не впустят.

Все города окружены рядами колючей проволоки и тщательно охраняется военными

патрулями. Чтобы попасть в мегаполис, нужно получить пропуск. Лагерные, только
привезенные со спецобъекта, передаются с рук на руки патрулю сопровождавшими
госслужащими. Но так как Чона никто не сопровождает, это вызовет массу вопросов и
не только их. То есть как, его бы приняли в город, будь все по плану и с
официальными представителями, теперь же он плюсом разыскиваемый и скорее всего
главный подозреваемый в деле о пропаже двух людей. Здесь и смена психопаспорта не
поможет. Надо менять всё.

А что тогда происходит за городом? На самом деле есть действительно плохие районы,
но как правило не буйные. Те, кто живут в малонаселенных пунктах тоже предоставлены
самим себе. Фракции они не пригодились и для государства не несут никакой пользы. А
вот те, кто живут ближе к черте города, люди с ППА – повышенной психической
активностью. Поэтому они обосновываются рядом (их же не пропускают), живя как
придётся и на что придётся в не очень хороших условиях. Беженцы, нищие,
преступники, неудачники... и так далее по списку.

Представляете, да, как тогда должно быть все вылизано в самом городе?

Вообще-то ППА – это не есть плохо. Наоборот, психическая активность – это

постоянный анализ значимости поступающей информации и нахождении адекватного
поведенческого ответа на них. Другими словами, есть люди неугодные, которые в так
называемом состоянии «бодрости» иначе анализируют внешний мир. Как было подмечено,
думающие иначе временно поступают в спецобъект, а всякие преступники вообще до
конца дней остаются недееспособными. И это может быть имело бы смысл, если бы
многие преступники реально сидели за свои преступления, а не за чьи-то ошибки, а
многие адекватные люди не были сломаны системой лагеря.

Золотой середины здесь нет, также, как хорошо или плохо.

Хорошо наберётся немного.

А плохо – недееспособными гражданами очень удобно управлять. Их можно запрячь на

каторжных работах, где вроде бы и не раб, но и не хозяин своей жизни.

Около Сеула самые пёстрые районы от криминальных до захламленных всяким мусором и

отходами. Там, где живёт его старший брат Чугун – зловонная и задымленная чащоба.
Всё как по заказу: страшные тёмные переулки, клубы дыма из топливных бочек, только
здесь мазутное небо из-за местных перерабатывающих станций, а из-за ближайшей ТЭЦ и
её труб, следовательно, большая дымка. Обычно на ТЭЦ два вида труб: дымовые –
высокие и «стройные», и большие охладительные башни – низкие и «толстые» –
именуемыми как градирни. Последние не несут вреда, но все же их массивные строения
видны издалека и наводят мрачную атмосферу.

Задымленность образуют не только трубы теплоэлектроцентрали, а в первую очередь

заводы. Их тут много. Не городским жителям же горбатиться? На похожих заводах
работал сам Чонгук, когда их возили из лагеря. Естественно, из-за них сильно
загрязняется экология, поэтому здесь каждый встречный чем-то болеет. А вот внутри
города стоит множество очистительных фильтров, поэтому внешняя обёртка кажется
более-менее лучше, чем есть на самом деле.

Не то чтобы Чонгук за права свободы граждан и весь такой революционер. Он был

вполне себе счастлив, когда жил в чистом городе и дышал нормальным воздухом.

Суровая реальность всегда на окраинах, где негде спрятаться иллюзии.

И в таком месте им придётся существовать. По-другому не скажешь.

К пункту назначения они приехали уже поздно ночью, когда обоим жутко хотелось
спать. Правда, по Чону так сразу не скажешь: он не давит зевоту, вообще не
раскрывая рта и ничем себя не выдавая. Только наверно глазами. Глаза покраснели,
устали. Куда больше – сам водитель. Тэхён тоже не смел дремать. Это уже было делом
чести.

Здание, к которому они подъехали, привлекало внимание неоновой вывеской с названием

«Экстази», а ниже светилась такая же неоновая табличка в виде фламинго. Около входа
стояло ещё четыре машины. Одна вполне себе приличная, а другая потрёпанная годами,
старой марки, две других плохо просматривались. Но это не имело значения, ведь их-
то транспорт как бельмо в глазу. Поэтому Чонгук без лишних слов отогнал джип
подальше от посторонних глаз, заодно забрал из машины все необходимые вещи. Тэхён
всюду следовал за ним как щенок на поводке, его даже звать не надо. Потому что пока
светло, он ещё может что-то сделать или вот даже что-то предпринять, а в темень
вообще нет, никак... Ни шагу вперёд.

Не приучен к ночи.

— Держись за мной и не высовывайся. Как будто тебя вообще нет, – Чонгук объясняет
один раз и доходчиво. Тэхёну этого вполне достаточно, ему не привыкать не
высовываться и делать вид, что он не существует. В принципе, всё хорошо.

Внутри двухэтажного здания было жутковато. Только не так жутко, как допустим в
лагере: мрачно и голо – нет. Жутко в несколько другом плане. Тэхён первый раз видел
такое необычное освещение: бордовые всполохи света, часто мигающие, появляющиеся то
тут, то там, то отстающие от бита музыки или попадающие точно под ритм. Атмосфера
сразу поглотила, сожрала с хвостом, а в уши заползла громкая развязная музыка и в
дополнение к ней писклявый женский смех.

Их и встречали одни женщины. Не так уж много, четыре девушки, только какие-то не

особо приятные глазу, потрепанные и размалёванные косметикой, а ещё в странной
цветастой одежде, почти не скрывающей все прелести женского тела. При всем желании
Тэхён бы ни в жизнь не догадался, кто они.

И что это за место.

— Ба, кто к нам пожаловал! Сам страж порядка! – по тону и по манере поведения
сложилось впечатление, что они были знакомы. И по тому, как исказилось лицо Чонгука
– реально знакомы. А Тэхёну почему-то, самую малость, стало неприятно от этого
факта, будто они вообще могли общаться в прошлом, потому что эти барышни
сомнительной наружности никак не вязались с компанией Чона. Также, как к нему не
подходил сам Тэхён.
Чонгук не думал церемониться, сразу перейдя к делу, спрашивая, где их босс. Пока
они что-то отвечали и хихикали, со второго этажа то спускались, то поднимались
другие девушки под руку с обрюзглыми мужиками, которые сюда забрели. Тэхёну стало
не по себе от этого зрелища и от всей ситуации в целом. Это всё очень сильно
отдавало запашком сексуального часа в спецобъекте. Только как-то грязнее.

Хотя, разве у грязи есть степень и оттенки?

Те же звуки, что были в том лагерном бараке, доносились с верхнего этажа. Слабо,
отголосками сквозь толщу громкой музыки, но всё же. И даже не стоны, а какие-то
скрипы, до омерзения липкие звуки и удары с потолка.

Закончив мурлычать о всякой бесстыдной ерунде, кто-то из «красавиц» повёл Чонгука

за собой, и локация поменялась. По длинному темному коридору их завели в самую
дальнюю комнату – так обычно в фильмах начинается жопа у главных героев.
Постучавшись, девушка сразу расхабарила дверь, рассмеявшись увиденному, первой
проходя внутрь. Из комнаты лился яркий свет лампы под потолком, но в глаза бросился
вид на «милующуюся парочку».

Кровать, мужик с расстёгнутыми джинсами и сидящая перед ним на коленях полуголая

девушка в такой же откроенной стрёмной одежонке. Мужик с косяком в зубах, только
завидев Чона, аж в лице изменился, поперхнулся дымом, выпучив бешеные глаза.

Косяк тут же стал неинтересен, и он передал его барышне, довольно усевшейся на

пятую точку, из любопытства повернувшей голову на девяносто градусов. У неё были
чёрные разводы туши вокруг глаз. А может быть это её парадный вид? Не до смеха и
тем более не до слёз. Тэхён просто смотрел. И она на него, смешливо пуская кольца
дыма. Покрасневшие опухшие губы выдавали её с головой…

Но она вроде и не стеснялась?

Разинув рот в кривой улыбке-усмешке, главный (?) мужик довольно грубо оттолкнул
девушку ногой, а та, чуть ойкнув, отлетела, приземлившись на локти. Но уже не
хихикала, просто лежала в одной позе и докуривала.

— Ого, это же мой братишка! Ты ещё больше возмужал! Прям не узнать.

Одной фразой он дал понять Тэ что к чему, пусть это и повергло в легкое недоумение.
Новоявленный брат совсем не был похож на Чона. Может только голосом и то с
натяжкой. Тэхён бы ни за что не признал в них родственников. Даже отдалённо.

Он глянул на мявшегося позади Тэ, не оставшегося незамеченным...

— А это с тобой товар или...?

«Товар». Так Тэхёна ещё никто не называл. Стало одновременно неприятно и неудобно.
Если уж его никогда не принимали за человека, то хотя бы ради всего святого не за
какой-то товар.

Тэхён нервно зажевал нижнюю губу, наученный, к кому жаться за защитой, и поближе
подобрался к чоновой спине, за которой (почти) не страшно.

Чонгук ответил таким тоном, что им можно было резать лёд.

Кажется, ему здесь тоже всё претит...?

— Он со мной.
Мужик гоготнул, высунув кончик языка. Уж очень старался играть на публику, даже
если ни Чону, ни тем более Тэхёну не было до этого дела. Одно отвращение да
непонятки.

И тьма-тьмущая вопросов...

— А лагерь-то творит чудеса. Задницы теперь объезжаешь? Ну пиздец, Гуки. От тебя

точно не ожидал. Представляю как папка охуеет.

«Гуки».

«Гуки?»

Тэхёну пришлось по душе. А кто удивился-то? Из всех оскорблений он уловил только

полезную для себя информацию. Он же до сих пор не знает его настоящего имени...

А вот Гуки... Вроде совсем ему не подходит, но лично для Тэхёна ничего не имеет
значения. И ещё приятно осознавать, что они (?) стали ближе (?).

— Ты мне зубы не заговаривай. Прекрасно знаешь, зачем я сюда пришёл. Без выебонов
дай мне свободную комнату. Долго не задержусь, – всем бы иметь такую ауру, чтобы
только от одного голоса захотеть сколотить раковину и перебраться жить туда. Да
Тэхён-то даже не против жизни моллюсков. Только не поместится и опять-таки не
выживет на дне моря. – Попробуй рассказать кому-то или отцу, и здесь очень быстро
появятся нужные люди.

— Ну чо ты сразу в штыки всё воспринимаешь? Я хотел по-семейному, так сказать.

Соскучился по своему братишке. А ты так сразу грубо. – Даже Тэхён видел, что он
издевается, и в его словах ни доли правды.

А ещё Тэхён тщательно осмотрел этого мужика с ног до головы и выявил странные
наблюдения. У него были чересчур вздутые вены, витиеватыми голубыми полосами
избороздившие предплечье. Выглядело жутко.

Не менее жутко, чем каждый угол в этом месте.

— Мне нужна комната. Без вопросов.

— Ты стал очень жёстким, – мужик кое-как поднялся с развороченной кровати,

пошатываясь и мелко вздрагивая, но всё равно пошёл по направлению Чона. Вблизи у
него были заметны пролегшие темные мешки под глазами и покрасневшие веки с явно
выделяющимися красными венками.

Брат Чона – Чугун, к вашему вниманию. Он под действием наркотика, потому у него так
блестят глаза и плывёт сознание.

Тэхёну почему-то становится стыдно, что это его брат. Потому что он действительно
выглядит так плохо и отталкивающе, что совсем не тянет на родство. Если бы у Тэхёна
тоже имелся родной брат, он бы наверно был очень расстроен таким запущенным видом.

Но у него нет брата, следовательно, он не имеет права судить. Тем более, по

насмешке судьбы, сейчас они просят кров у этого самого брата, который так
неприятен. Так к чему выражать своё никому не нужное мнение?

Правильно, ни к чему.

Кстати, к теме о жёсткости.

— А его ты тоже грубо трахаешь или у вас телячьи нежности? – Чугун никак не мог не
подъебнуть, если уж прощупал почву для издёвок. Реакции Чонгука не было видно, но,
когда брат зачем-то полез обниматься, тот вполне предсказуемо толкнул его в грудь,
брезгливо отодвигая от себя.

Тэхён чисто инстинктивно слился с чоновой спиной. И нет его совсем. Нигде.

— Допиздишься.

Но тот не слушал угроз, разинув оскал. В своём «доме» он мог говорить, что и когда
ему заблагорассудится, мог даже не говорить, а сразу брать кто приглянулся или
наоборот. К тому же в нетрезвом состоянии. Очевидно же.

Хорошо, что Чонгук готов всё пропустить мимо ушей. Иногда просто необходимо быть
терпеливым, чтобы в итоге получить что-то. В данном случае, – это временное жильё.

Вот в этом клоповнике...

Но ведь Чонгук обратился сюда не просто так. Значит у него не было другого выбора?

— Эй, педик. Как тебе член моего братишки? Если у меня здоровый, то у него по-
любому тот ещё елдак, чисто по-родств...

— Мне повторить? – Чонгук тупо перебил, чтобы тот опять не сморозил какой-нибудь
бред, однако говорил спокойно. Насколько это спокойствие было таковым – хрен
разберешь. Но стоит отдать должное, он, как и всегда, отлично держал себя в руках.

— Ну Чонгуки, я же не знаю, как у вас в тюряге находили общий язык... – он всё не

оставлял Тэхёна в покое, похабно пялясь на него, как на редкую зверушку. Это же
очень весело – метить свою территорию? – Мне же любопытно, что такого в этом
смазливом личике, раз ты бабам предпочёл дырку. Если что, у нас тут нет таких
услуг. Ну вы там наверно привыкли со всеми по-дружески. Только девочки, Чонгуки,
только девочки. Тебе дам любую, бесплатно.

Теперь уже «Чонгуки». Плюс один в копилку знаний. И ладно, если эти знания когда-
нибудь можно будет применить. А Чону всего скорее не понравится, что он называет
его так.

— ...А этого я сам попробую? – Тэхён опустил голову, как и тогда в туалете,
вцепившись пальцами в футболку на чоновой спине. Эти сальные взгляды и мерзкие
слова снова возвращали во времена неволи. Теперь-то казалось, что всё это было
миллион световых лет назад. И Тэхён давным-давно дышит полной грудью...

А на деле... призраки прошлого не оставляют даже на мнимой свободе.

А свободе ли, хочется узнать?

Разве Тэхён сейчас свободен? А свободен от чего...или...для чего*? Или...

— Всё сказал? – Чонгук сделал шаг вперёд и без лишних слов сжал причинное место
брата, от чего Чугун взвыл, поднявшись на цыпочки, чтобы немного ослабить боль.
Бешеные глаза ещё сильнее залились кровью.

— Ебанулся?!

— А теперь послушай меня, – хватка не ослабла, зато подавляющая уверенность выросла

в геометрической прогрессии. Чон не кичился своей жестокостью, но раз уж она в нем
жива и бьёт ключом, нет смысла ей сопротивляться... – Ещё раз подставишь меня,
захлебнешься в собственном дерьме. Ты меня понял?
— Сосунок, да ты охуел! – Чугун уродливо морщился, говоря осипшим голосом. Вот как
стало больно...

Вот как бывает за длинный язык. Или ещё будет?

— Не слышу.

Что там говорилось про жандарма? Вот он – во всём своём великолепии. Оправдывает
ожидания вышедшего лагерного, слетевшего с катушек.

— Сука! Отпусти!

— Ещё раз, – Чонгук потянул вниз, на что брат, естественно, присел ниже. А
Тэхёну... Тэхёну нравилось, что Чон с ним делал. Он и в принципе они оба привычны к
таким вещам. И если не получается заткнуть словами, всегда можно применить силу. Но
понимаете, дело не в самой романтизации жестокости. Тэхёну нравилось, как этой
силой распоряжался только один Чонгук.

— Понял я! Понял! Отпусти!

Но вот так запросто отпускать неэффективно...

— Что понял?

— Сейчас всё дам, блять. Отец не узнает.

Вот и чудненько. Так бы сразу. Хватка прекратилась, Чугун сбито отошёл назад, упав
на кровать, потирая больное место. Теперь во взгляде не было издёвки или смеха.

Чугун сам по себе хиляк и ниже ростом. И далеко не красавец. И далеко не сексуален.
Отдышавшись, он в приказном тоне махнул девице на полу. Та понятливая, сразу
поднялась, оценивающе оглядев Чона и причмокнув. Повела за собой.

Чонгук слегка подтолкнул Тэхёна, чтобы не тормозил и шёл вперёд. Баба завела их на
второй этаж, действительно выделив пустую комнату, по соседству с которой
веселились безутешные «соседи».

Чонгук резко захлопнул за всеми наблюдателями дверь, отбросив кепку и потерев

переносицу.

Переведя взгляд на стоящего рядом Тэхёна, который только и ждал указаний, он

невесело усмехнулся.

А может улыбнулся?

А может улыбнулся Тэхёну?

А может не такое уж плохое место этот…

— Добро пожаловать в кишлак.

***

В выделенной комнате стоял только маленький столик, лампа и убранные у стены два
футона. Конечно, ни о какой кровати речи не шло – не пятизвёздочный отель, как ни
хотелось бы. Чонгука всё более чем устраивало, даже при том раскладе, что через
тонкие стены всё прослушивалось. Он привык спать среди шумных лагерных, а сейчас
так вообще плевать. Закрыл дверь под ключ на всякий случай, расстелил футоны и,
раздевшись, молча завалился спать на живот, подмяв жиденькую подушку.

Обо всём важном он подумает утром на свежую голову.

Тэхён проследовал примеру, только не раздевался и не мог с тем же успехом спокойно

уснуть, неосознанно вслушиваясь в неуёмные ночные звуки. Никаких стонов, как можно
было подумать. Это можно объяснить: ходит слух, что проститутки не испытывают
оргазм, а вот в таком бечёвнике (пардон, борделе), где кроме физиологического
процесса как таковой от бабы ничего не нужно, даже имитации оргазма, стоны – это за
редким исключением. Проститутки, они ведь на самом деле могут кончать, но тут есть
большое отличие от тех же мужиков, которым лишь бы присунуть. От простых
поступательных движений в три минуты она точно не получит удовольствие, тут ведь
надо, чтобы мужчина старался. Типа клиторный оргазм – да, вполне возможно, если
потрудиться, но всё представляется в другом свете. Это работа. И вообще, о каких
стараниях идёт речь?

О чём вообще идёт речь в этом месте?

Только шлепки и редкие удары чего-то об что-то (?). Может рукоприкладство, а может
«в порыве страсти» собирали все косяки? Тэхён в этом не очень разбирается, но до
самого утра не смог сомкнуть глаз. Что не скажешь про Чона. Он всю ночь пролежал в
одной позе, тихо сопел, ни на что не жаловался и не вслушивался. Наверно очень
устал. Хотя он по жизни человек неприхотливый, ко всему относится снисходительно, а
то вообще не придаёт значения.

Кстати, под утро наступил долгожданный покой. Музыка стихла, прекратился топот и
шум, за стенами тоже стало тихо, а в окно пробирался рассветный луч, слепя и без
того воспалённые глаза. Тэхён полностью завернулся в одеяло, но не то, чтобы мёрз,
а просто укутался с головой, находясь в дурацком пограничном состоянии: ужасно
хочется спать и не спится. Остаётся только завернуться и пыхтеть от безвыходности и
бездействия.

Чуть погодя у Чонгука сработал будильник, и он завертелся, повернувшись на спину и

вперив взгляд в потолок, потирая лицо, веки, лоб, смаргивая остатки сна.
Собственно, ему хватило от силы двух минут, чтобы окончательно подняться. Он сел,
открывая вид на голую спину, на которую Тэхён смотрел из своего укрытия просто
потому, что так вышло, а не из-за того, что его голая спина имела какой-то
сексуальный характер. Вряд ли Тэхён вообще понимал такое. Чисто эстетически, да,
ему нравилось. Но чтобы прям будоражило мысли и всё такое…

Ему нравилось всё в нём. Просто. Потому что он такой.

А это такая невозможная штука в мире людей…

— Не спал, что ли? – Чон сразу подловил за подглядыванием, обращаясь, повернув

голову в его сторону. От Тэхёна только макушка и глаза, но всё равно было видно,
что он улыбнулся.

Вот ночью пробивает на искренность, чтобы оголиться во всех смыслах, а по утрам

царит натуральность. И сидит Чонгук, немного помятый, взлохмаченный и сонный, и
Тэхён следит за каждым его действием: как он снова трёт лицо, встаёт в полный рост,
одевается. Опять же, никакого подтекста, просто стало тепло на душе. И просто Тэхён
разулыбался, свернувшись в позу эмбриона, высунув одну ногу сверху.

— Днём всё тихо. Выспишься, – расхаживая по комнате, Чон то что-то искал в

телефоне, попутно натягивая кепку и свою (тэхёнову) куртку, то зачем-то ещё открыл
окно напоследок. Хотя почему «зачем-то»? Свежий воздух. Утро. Весна. Э-ге-гей. – Я
уйду на весь день. Оставлю тебе ключ. Туалет в конце коридора, общий. Но лучше
вообще пока что не выходи. Я тебе потом всё объясню, как и что. Ок? – может Тэхёну
показалось, но Чонгук немного смягчился к нему, стал нормально с ним разговаривать,
прям не мягко-мягко, но терпеливо, без повышенного тона или пренебрежения.

А Тэхён, насмотревшись на лагерных, вместо ответа высунул руку, указательным и

большим палец образуя круг, типа жест «о‘кей». Чонгук усмехнулся. Вообще-то с
Тэхёном правда легко иметь дело – он всё понимает.

Понимание, как высший уровень восприятия: глазами, улавливая физиогномику и

невербалику, и слухом, различая тембр. Смысл слов не всегда отражает
действительность.

Поэтому нет смысла врать, что Тэхён такой уж раздражающий. Как сказать-то… Просто,
зачем он Чонгуку нужен?

***

Годы работы в полиции не проходят бесследно. Всегда остаются связи, не всегда

легальные, но почти всегда полезные. Чаще всего происходит так, что определённый
участок крышует определённый нелегальный вид деятельности. Не всех подряд, кому
вздумается заняться уголовщиной, а «привилегированных» особ (да-да, ну пиздец). У
них же в базах все есть, знают кто, кого, откуда. Чонгук так имел дело и с
борделем, в том числе брата, и с другими, которых сам лично прикрывал, потому что у
кого-то конкретно не хватает тяму довести до ума нюансы. Но это всё стороннее,
полиция, конечно, не такая уж яма. Там занимаются и делами поважнее. Правопорядка?
Пусть будет правопорядка.

Связавшись с Юнги, Чон раздобыл реквизиты одного барыги. Он проверенный человек,

просто так ничего не перекупает, а если что, то охотно идёт на сотрудничество с
полицией. В данном случае с Юнги и только через него с ним.

Он выехал на встречу, недалеко от постовых около въезда в город. Барыга знает своё
дело, у него всё чисто с психопаспортом и нет проблем с входом-выходом из города.
Чонгук на всякий случай и здесь перестраховался, сняв номера джипа, подогнав его к
месту «сборки». В другом районе работают его ребята, оперативно снимающие те или
иные детали, или переделывая машины. Продавать государственную тачку не входило в
его планы, но зато пришло более умное решение. Снять движок. А уже потом избавиться
от автомобиля.

Двигатель – это ж, по сути, самая дорогая часть в машине. Можно купить дорогущий
движок и вставить его в ржавый тазик, и он заездит лучше иномарок. Но есть
небольшая проблемка, как и всегда не без потайных ходов – на движке прописаны
серийные номера, и, если, допустим, барыгу «очень попросят», при случае можно
узнать кто продал и от какой машины деталь, просто пробив номер. Но Чонгук
надеется, всё обойдётся. На что-то же вообще надо надеяться?

Так вот, пока его рабочие занимались машиной, которую Чонгук заранее подчистил от
всех своих вещей, он договаривался с начальником: о какой сумме идёт речь, сколько
пойдёт ему на лапу и так далее, а ещё сверху на конфиденциальность. Двигатель
фордовского джипа очень мощный, дорогой, но Чонгуку досталась лишь малая часть от
всей суммы. Не копейки, конечно, но хотелось бы побольше.

Короче, проковырялись долго, пока закончили, пока отогнали джип, что входило в
услугу. Можно было продать всю машину на металлолом или детали, или похуй на что,
но там куча отпечатков, следовательно, это не безопасно. Безопасность превыше
всего. Чонгук не запаривался с местом последнего определения, решив пустить на дно.
Так даже если найдут, уже ничего не доказать и никаких следов.

Отгоняли всё те же ребятки-механики. Барыга всё понял. И не такое видал. Охо-хо! И

не такое делал! В двух часах езды от них находился небольшой речной карьер, откуда
сталкивали джип. Всю грязную работу делали механики, Чонгук, с низко натянутой
кепкой и в очках, стоял рядом с барыгой, наблюдая за тем, как машина катится вниз
по ухабинам, поднимая пыль. Курить не стали. Ни к чему оставлять свои биологические
следы.

— Карьер скоро засыплют. Уверен, проблем не возникнет. Друг Мина – мой друг.

Мужик обернулся, пожав ему руку в знак удачно-проведённой сделки.

Чонгук не волновался. Наоборот, он впервые почувствовал себя без напряга,

успокоенным. Главный груз, тяготивший день за днём, остался позади.

Но в кишлаке есть ещё один – второй по значимости. И с этим «грузом» тоже нужно
что-то решать. И в любом случае от него избавиться. Это тоже лишь вопрос времени.

***

Закончив управляться с машиной даже быстрее, чем планировал, Чон вернулся в свой
район. Тут в принципе всё как у людей, чо, живут же, обживают: и магазины, и какая-
никакая больница, и мамочки с колясками. Вокруг всего этого тёмные заводы с чёрным
дымом, но в целом ничем не отличающийся от других населённый пункт.

Без машины под жопой трудновато, но уж лучше так, чтобы спать спокойно. Чонгук
заодно хотел прикупить некоторые вещички, пока они будут пережидать время в
кишлаке. Да и было бы неплохо исследовать местность. Сначала он нашёл продуктовый
магазин, купив что-то из еды, естественно, одни полуфабрикаты. Конфеты попали в
корзину чисто случайно, бессознательно. А стойка с журналами вообще попалась на
глаза волшебным образом, иначе не объяснить. Чонгук хоть и противился доброму духу,
но всё равно взял какую-то детскую книжку. Ой, нет, не потому что Тэхён ребёнок, а
он хочет лишний раз ему это показать, а потому что в детских книжках одни цветные
иллюстрации и маленький рассказик по слогам. Чтобы вы правильно поняли, он просто
делает, что думает. Тоже без подтекста.

В этом же магазины он нашёл бытовую технику, выбрав самый примитивный чайник, чтобы
хотя бы гонять голый чай от скуки. Пакетов уже было предостаточно, но одежда сама
себя не купит, а ходить в одном и том же ему самому неприятно. В общем, приобретя
то, что посчитал нужным, Чонгук наконец направился по дороге к кишлаку. Кишлак он и
есть кишлак, его даже борделем назвать стыдно. Брат у него тоже дебил, тяму нет,
Чонгук бы с превеликим удовольствием прикрыл это место. Но его крышует отец. Здесь
водятся приличные деньги, но в такой дыре и с теми ресурсами, что были устроены
отцом, это не самое выгодное вложение. Тем более что Чугун на большее не способен.
Но наркомана тоже нужно к чему-то приспособить.

Чонгук вроде не наркоман, не падший человек, не ебанутый на всю голову, но тоже

оказался здесь. А у местных тут абсолютно пустой взгляд; жалкое зрелище. Никаких
перспектив и самое интересное из занятий – спиться. Как бы, ясное дело, отсюда
нужно делать ноги как можно скорее. И Тэхёна он здесь тоже не оставит. Если уж где
и мог бросить, то только вон действительно на той остановке. Там другой уклад
жизни. Теперь же только в город. А там по ходу дела разберутся.

В кишлаке всё по распорядку: сончас для всех. Редко снуют сонные проститутки: кто в
туалет, кто за таблетками. Видок соответствующий. Даже обидно, что, находясь в
месте сборища баб, которые дадут любому встречному, конечно, только за деньги, он
даже в таком случае ни с кем не потрахается. За восемь месяцев можно одичать без
секса, особенно когда все кому не лень ебутся прям под носом. Но, как уже
говорилось, Чонгук отучился в полицейской академии, привык терпеть и справляться с
проблемой, например, подручными средствами. Ещё ближе к примеру – правой рукой.
Иногда прям подпирает, конечно, он же нормальный здоровый мужик, но все надежды
теперь на город – только там «чистые» девушки. Когда он туда попадёт, то за всё
время воздержания отгуляет своё. Главное, что он ничего не подцепит и вернётся к
нормальной человеческой жизни с меньшими потерями.

Открыв дверь вторым ключом, он отметил, что Тэхён ещё спит и ушёл в душ. Душ ничем
не лучше лагерного, а в этом ещё куча бабских прибамбасов: станков, гелев,
противозачаточных, постиранных трусиков на сушилке, до смешного – длинные волосы в
сливе, а на тумбочках вагинальные мази – такое себе удовольствие. Лишний раз он ни
к чему не прикасается. Зато можно помыться в абсолютном (долгожданном) одиночестве,
где никаких уёбков, никаких голых тел, никаких разборок. Предоставлен самому себе.

Не свобода. Но отличная имитация её.

Свобода – это тонкий лёд, понятие растяжимое. Она начинается там, где и
заканчивается, а потом оказывается, что вокруг множество сдерживающих факторов,
правил и гражданский кодекс, который гласит, что свобода каждого человека будет
распространяться за условные рамки вольности другого. Исход очевиден: таким
образом, всё равно кто-то будет несвободен, а, следовательно, свобода в таком
понимании невозможна. Абзац.

Чонгук вот не занимается такой хернёй, как философствование на данную тему.

Свободен, нет, ограничен в свободе или ещё что… Главное, самое главное – он может,
знает (!), как устроить свою жизнь так, чтобы чувствовать себя комфортно. Нужно
только набраться терпения.

Передёрнув на скорую руку (ха-ха, улыбнуло?), высвободив напряжение и совсем

разомлев от теплоты и нахлынувшей разрядки, Чонгук вернулся в комнату в хорошем
расположении духа, с полотенцем на голове и в одних трениках. Делать особо нечего,
поэтому он встал у окна, закурив, просматривая ленту новостей и набирая Юнги
сообщение. Интернет, конечно, затянул как в чёрную дыру, поэтому время пролетело
незаметно, как и число выкуренных сигарет.

Только после какого-то времени коротко бросив взгляд на якобы спящего, спящий
таковым уже не являлся. Тэхён лежал с полуприкрытыми глазами и умиротворённо
смотрел… как всегда, как в лагере – на него. Он не приучен знакам внимания, когда
близким людям говорят доброе утро, выздоравливай, спокойной ночи, всего хорошего,
успехов и так далее, но зато чувствует. И говорит то, что понимает здесь и сейчас.

— Привет…

Тэхён незатейливый, наивный, потому Чонгук каждый раз ощущает большую

ответственность, которую сам же на себя возложил. И ещё бо́льшую ответственность он
почувствовал, приведя его сюда.

Это не его мир. Не его окружение. За гранью его понимания.

Чонгук не уверен в завтрашнем дне, но и Тэхён живёт как в последний. И вот так.
Почему-то всё ещё вместе.

— И тебе.
Комментарий к 8.«Кишлак»
*Фридрих Ницше
чтобы наконец-то выродить эту главу я пересмотрела много фильмов. вот кое-что
вдохновлённое. "Ему нравилось всё в нём. Просто. Потому что он такой" -
на эти мысли меня натолкнула фраза из фильма "8 1/2 женщин" (фильм
высококлассное дерьмо, не тратьте на него время), но там была сказана такая умная
вещь, типа у дедка умерла такая же старая жена, и он плакал, говоря: "кто ещё
будет прижимать меня к себе, когда я сплю, кто ещё будет любить меня, потому что я
такой, какой есть?". Это ведь и есть определение любви? переводя на
человеческий язык, я могу смело сказать, что Тэхён любит. не только блин потому что
Чон его защищал и тэ дэ и спасал. вот просто, потому что он есть такой. но пока что
это исключительно платоническая любовь - возвышенное, самое искреннее чувство......
снова узнаём чонгука ближе. он видится всё проще. ну и на самом деле он смягчился к
тэ. что теперь, всё время раздражаться, раз сам подписался быть нянькой?) про
затопить машину долго решала. другого не придумаешь. поджечь? привлечение внимания.
затопить самое оно. гук окончательно отмыл ручки.
чугун конечно представлен в самом чмошном свете) его портрет: он ниже, неказистее,
типичный наркоман, которого отец тянет, он старше гука. мерзкий тип, они с чг
никогда не были близки и почти не общались. потом когда будем говорить про отца,
расскажу наверно больше..... кое-как дописала главу со словами "либо я добью
её, либо добьюсь сама") как бы дальше должно быть интересно, но это не
точно ;)

========== 9.«Кукольный домик» ==========

#10GRI - Autumn fog

Всё-таки в дерьме что-то есть, миллионы мух не могут ошибаться.

Станислав Ежи Лец

Чонгук сказал, что его зовут Чонгуком. Это было первое яркое воспоминание за
несколько дней, проведённых в «Экстази». Не Чонгуки, не Гуки, как его дразнил брат,
а... Чон Чонгук. Нужно было видеть лицо Тэ, когда он ему вылепил своё настоящее
имя. Да, они уже не в лагере и скрываться не обязательно, но это все равно было
поразительно и откровенно. Тэхён не мог прекратить улыбаться.

Ему нравилось его имя.

О, ну кто удивился-то?

Чонгук делал вид, что не замечает горящий взгляд на себе. Но он совсем не дурак. А
может и хотел бы им быть?

Что в лагере, что сейчас – одна и та же история. Тэхён нисколько не изменяет своим
привычкам, а Чон предпочитает абстрагироваться от проблем. Таким образом, они почти
не пересекаются: Чонгук может спокойно спать по ночам, не мучавшись совестью, что
кому-то за стеной может быть больно и страшно. А Тэхён наоборот, сбил весь режим,
бодрствуя бесконечно-долгими ночами, засыпая лишь под утро.

Уснуть всё никак не получается, он прислушивается всё острее, как мазохист, хотя
ему совсем не нравится: боль на вкус солёная, отдаёт запахом пота и крови. Тэхён не
знает, почему совсем ничего не чувствует, кроме зияющей пустоты внутри, когда
отчетливо слышит шлепки и слезные крики. Крики не всегда, но бывает. Размалёванные
куклы только по началу давят смех и наигранно переусердствуют с пошлостью. Стоит им
оказаться в комнате с гостем, всё меняется с ног на голову.

«Почемучка» Тэхёна никогда не спит – тоже.

Каждая ночь – пыточная и дотошно мерзкая. Зародилась новая привычка грызть ногти и
подолгу зависать на одной точке в стене, ожидая конца неприятных звуков. Конечно,
немного погодя Тэхён понял, чем там занимаются, и что эти «занятия» начинаются
исключительно в тёмное время суток. Он слышал секс, он сам почти в нём участвовал,
он видел, как происходит насилие – отчего ж не догадаться? Поэтому ему тяжело
мириться с этим снова и снова, ныряя в омут прошлого. А из-за этого в довесок ко
всему рождаются неверные суждения, мол, секс – это боль, отчуждение всего
приятного, принуждение силой – вывод, сформировавшийся годами наблюдений,
провоцируемый новыми событиями. Никто и не развеет тэхеновы домыслы…

Так он и будет плыть с этой искорёженной мыслью.

На пустыре ни травинки – вот такое вот сексуальное желание. Только желание...

любить? Наверно не совсем четкое определение, но Тэхён придумал его сам, в
очередной раз сидя ночью, не зная, чем себя отвлечь от «громких стен», и не
придумав ничего лучше, стал разглядывать спящего Чона, лежащего на животе. Тэхён
подполз к нему очень тихо, крадучась, хотя чего было бояться, если он спокойно дрых
под музыку и голоса. Но всё равно с опаской. Сначала на глаза попалась голая спина,
о которой он ни раз (и ни два) думал. Одеяло скрывало всё, что ниже пояса, а вот
выше...

Один маленький шпион и одна ни о чём не подозревающая жертва.

Чтобы не выглядеть безумцем, стоящим над душой как приведение, он ложился рядом,
около его плеча, просто слушая, как спит другой человек. Прикасаться боялся, – это
уже совсем для смельчаков, а бездействием Тэхён оправдывался сам себя. В этом было
нечто волнующее.

Один раз Чонгук неожиданно завертелся во сне, чем жутко напугал дремавшего рядом
Тэ. Он сразу подпрыгнул, отодвигаясь на своё место, будто не при делах и ничего не
знает. А тот просто повернулся на спину, приоткрыв рот и продолжая спать. Тэхёну
впервые показалось, что подглядывать за спящим человеком – это по меньшей мере
некрасиво, а по большей – очень интимно. Мало ли, что человеку грезится, и как он
ведёт себя во сне? Но какое-то смутное, тёплое (теплющее!) чувство, накрывшее с
головой, не отпускало.

Чон, лежавший на спине, сам того не ведая, предоставлял массу новых предлогов для
наблюдения. Ну, потому что Тэхён и так по жизни любопытный, а ему ещё никогда не
приходилось рассматривать мужское тело так близко. Тут и тёмные бусины сосков – что
вроде не диковинка, а всё-таки, мерно вздымающаяся грудь, та самая прославленная
татуировка на плече, которую он тоже впервые мог разглядеть настолько близко, в
деталях. Стыдясь самого себя, немного опустил глаза ниже, рассматривая мощный торс,
предплечья с паутинами жил... и дорожку из чёрных волос, уходящую вниз, под одеяло.

Интимно? Да Тэхёну так стыдно, как… как никогда! До красных спелых щек, за вот
такое ужасное поведение.

Но… Всё это ему нравилось, завораживало по мере просмотра, поэтому в конце концов
он пришёл (приковылял) к вполне простому выводу. Ну вот как: он любит смотреть на
небо, без разницы какого оно цвета, тучное ли (а тучи – это предвестник грозы),
безоблачное или в кровавом мареве заката – небо есть небо, для Тэхёна оно всегда
далекое и прекрасное, и он любит его за просто так. Тогда, опираясь на эти же
мысли, он может себе признаться, что любит смотреть на Чонгука. Он любит
его? ...без разницы, злой он (а злость – предвестник бури), раздраженный, в
приподнятом настроении или апатичный до скрежета зубов...

Чонгук есть Чонгук и...

Тэхён уснул с этой мыслью. А ещё с улыбкой на губах.

Он любит?

Любить приятно, по крайней мере, Тэхёну больше ничего не было нужно. Только смутное
сияние проклевывающегося света...
***

Восход солнца перетасовал все карты: Тэхён не помнил, что уснул, уткнувшись носом в
плечо Чона, а тот не придал этому значения, как всегда, проснувшись по будильнику,
– чёртов распорядок дня.

Иногда Тэхён бодрствует ранним утром, как сейчас, проснувшись после трели телефона.
«Кукольный домик» стих, Тэхён обнаружил себя на своём футоне, а Чонгук непривычно
долго вылеживался, прикрывая лицо от слепящих лучей из окна. Чтобы вновь уснуть на
весь день, Тэхён в это время ходит в душ. Во-первых, по утрам почти никогда никого
нет, а во-вторых, помывшись, ему намного приятнее спать.

До слёз и мурашек по коже хорошо, сил нет, как хорошо мыться одному! Тэхён о таком
только мечтал, а теперь, стоя в одной душевой, запрокинув лицо под струи, он
чувствовал себя самым счастливым (и чистым) человеком на планете Земля. И даже не
торопится, как олимпиец. Позволяет себе немного погреться, подольше мылиться,
промыть наконец-то отрастающие волосы. Господи, он даже никогда не имел возможности
распоряжаться своим телом, как ему захочется. А вот, например, что хочется ему
сейчас? Сейчас он намерен отпустить волосы, на сколько они смогут отрасти. Ведь
было бы здорово… наверно? Просто спонтанно возникшее желание...

Но и тут не произошло без происшествий. Тэхён забылся в своих мечтах, пропустив тот
момент, когда кто-то ещё вошёл в ванную. Он себя одернул только когда рядом с ним
встала девушка, чуть ниже него. Голая. Естественно, водные процедуры потеряли
всякий интерес, только бы сбежать и не с кем не контактировать. Но девушка-женщина-
девочка, или кто она есть, остановила хриплым голосом.

Глаза её выдавали. В них самое глубокое озеро отчаяния. А ещё ведь миф такой ходит,
что проституток легко отличить из толпы: в их взгляде что-то цепляет. И это не
грязь или похоть.

— Клиент? – безучастно спрашивает она, без капли смущения намыливая промежность,

отчего-то зашипев и сморщившись.

— Нет, – вместо того, чтобы вспомнить наставление Чона, что ему нельзя ни с кем
говорить и лучше всего сразу же сливаться со стенами по пути от туалета до комнаты,
он застрял на одном месте, рядом. Его не интересовало женское тело вообще ни в
каких аспектах. Но было немного неудобно косить взгляд ниже.

— Новенький, что ли? – тут она видимо заинтересовалась, развернувшись всем

корпусом, придирчиво оглядывая с ног до головы. Тэхёну, конечно, было не по себе,
но он не чувствовал исходящей от неё опасной ауры.

— Я? – удивлялся, как дурак, да язык проглотил. – Н-нет. Нет.

— Не работаешь? А чо ты тут тогда делаешь? – если по началу она казалась не очень

дружелюбной, то после слабой улыбки, озарившей её серое (болезненное?) лицо, мнение
стало разниться. – А, ты с этим пришёл?

Кем был «этим» не пришлось ломать голову. Тэхён в ответ на улыбку тоже слабо
улыбнулся, мотнув головой и опустив глаза.

Но стоять вот так было глупо, и он опять засобирался уходить.

— Брезгуешь?

…А какие глаза у человека, когда ему грустно?

У таких как она, глаза всегда одни и те же. Тэхён сам тем грешит (Чонгук
подтвердит).

— Что? – не сразу понял.

— Я говорю, брезгуешь мыться с проституткой? Да ладно, чо стесняться, так и скажи.

– Она беззлобно хмыкнула и пожала плечами, продолжив мылиться ладонью, временами
морщась как от рези. Тэхён только сейчас заметил её синяки на бёдрах. А ещё она
немного дрожала, едва заметно.

— Нет, просто... – начал оправдываться, прикрыв пах футболкой. Всё-таки ему было
некомфортно стоять перед кем-то голышом. – Я уже помылся. Вот и иду...

— Я тебя не гнала. Мойся, сколько влезет.

— Нет, я...

— Да просто стой, где стоишь! Что тебе, сложно?! – девушка вдруг повысила голос, но
высвободив злость, закусила губу – вспылила не по делу. И откинула мокрые короткие
волосы, прикрыв лицо. А Тэхён и стоял, где, собственно, стоял. Он вообще не
понимал, что происходит, и что он сделал не так.

— Ладно, извини. Мне просто было скучно. – Отвернулась, продолжив слабыми круговыми
движениями массажировать кожу головы, прикрывая веки от наслаждения. Тэхён отмер,
куда более спокойно одеваясь, но так и не решившись уйти. Ну вот, а вдруг ей так
плохо, в смысле, морально, что ей нужна помощь? Хоть от кого-то в этом проклятом
месте…

Девушка, видя, что он молча присел на кафель по просьбе составить компанию, опять
улыбнулась. Если сравнивать её со многими девушками из спецобъекта, то она была
далеко не красавицей, ещё и эти тусклые крысиные волосы. Но... Когда Тэхён смотрел
на внешность?

— Как тебя зовут? – капли разбивались о поддон, создавая шум дождя. Обволакивающая
атмосфера обнимала тёплыми клубами пара и запахом геля с каким-то дешевым
ароматизатором.

— Тэхён. А тебя? – вообще ему первый раз выпадает шанс с кем-то вот так заговорить
и познакомиться не потому, что его вынуждают. Он сам не против скоротать время,
если компания ему симпатизирует.

— Тэра. – Её черты лица смягчились, несмотря на струи воды, слепляющие глаза и

ресницы. – Подойдёшь? – поманила пальцем, а Тэхён и пошёл. Наивняк, скажете вы? Ну
а что ему сделает хрупкая девушка?

Оказавшись в непосредственной близости, Тэра обхватила его щеки ладонями, отдавая

всё внимание его миловидному лицу. Большим пальцем мягко, даже как-то осторожно
погладила его пухлые губы. Момент единения двух искалеченных душ – идеален. Секс
без обязательств уместен, чтобы беззаветно передать тепло тел и утолить печали. Но
Тэхён не чувствует ни потребности в близости, ни намёков. Единственное предпочтение
– контакт глаза в глаза. В этом больше смысла.

— Погладь меня... – шепчет, соблазняя понизившимся голосом, словно тряся конфеткой,

– где захочешь.

— Зачем? – Тэ не высвобождается, но задает самый предсказуемый для него вопрос.

— Как, зачем? Что ты хочешь, чтобы я для тебя сделала? М?

— Ничего. – Не раздумывая, отвечает прямо, и этой прямолинейностью ставит её в
тупик.

То есть, как это – ничего?

Все хотят...

— Я тебе так противна? Ну же, прикоснись ко мне. Мне будет приятно, если это
сделает такой красивый мальчик. – Но ведь всё совсем не так. Тэхёну она не
противна, наоборот, ему жалко на неё смотреть. Синяки встречаются и на груди, там
особенно цветастые. А на шее красные полосы, похожие на те, что оставались у Тэхёна
после чонгукова захвата на горле.

— Я не...

— Бесплатно тебя обслужу. Давай, тоже сделай мне хорошо... – Тэхён наконец-то
увернул лицо от женских рук, отходя назад. Она вылезла за ним, не сводя блестящего
взгляда. В нём было узнавание – знакомое чувство боли. Когда ты один-одинёшенек на
целом свете... И…

Тэра стала странно себя вести, опустившись перед ним на колени, цепляясь за шнурки
штанов. Но Тэхён перехватил её руки.

— Зачем ты это делаешь? Прекрати.

— Тебе же понравится, я знаю. Или стесняешься? – насмешливая бровь, как

предполагалось, не взяла на понт. Дело ведь не в том, стесняется ли Тэхён
показаться неопытным или своих размеров. Ему вообще это не надо.

Вот уж как бывает...

Тэра еще раз коротко глянула на его пах, опять взмахнув бровями. Удивилась.

— Проблемы какие-то? У тебя не встаёт.

— Почему проблемы? – Тэхён уже и сам начал раздражаться, нахмурив лоб. Ему не
нравилось, что она делала. Потому что был уверен – она играет.

— Болеешь чем? Или... ты поди по мужикам? А, ну, тогда... бывает. – Встав с колен,
Тэра вяло вернулась к душу, где на полках нашарила какой-то крем.

— Ты странная, – изрёк Тэ, вольно отвернув подбородок.

— Я? Да это ты больной. У тебя даже не встаёт на голую тёлку, которая готова тебе
отсосать. – Тэра усмехалась, Тэхён никак не среагировал, пожав плечами. Наверно ему
сразу надо было уйти, чтобы всё это никогда не слышать.

Лим говорил что-то похожее.

— Эй... Извини, ладно... Это было лишнее… Мне просто показалось, что ты не против.
– Он не стал отвечать, но в последний момент уловил кадр, как она заводит руку к
ягодицам, пропадая в складке между, снова морщась от боли. Плакала. А может и
сожалела тоже?

***

В комнате его ждал Чон, причём также лёжа на футоне, что на него совсем не похоже.
Услышав щелчок двери, он приоткрыл один глаз, согнув ноги в коленях. Вид тот же что
ночью: голая грудь, соски, торс, но теперь у Тэхёна хватает ума туда не пялиться.

— А не слишком долго намывался, мойдодыр? – прозвучало не то раздраженно, не то

недовольно. Хрен знает. Тэхён был, как бы это сказать, подавлен. Другое слово не
подобрать, так как разговор с Тэрой его расстроил больше, чем он мог предположить.

Ему-то хотелось поговорить. Просто. По-человечески.

— Я познакомился. – Несмотря на то, что Чонгук сам выявил желание говорить, у Тэ не

было настроения. Он действительно выглядел подавленным.

— Да ты что? – саркастично хмыкнув, Чонгук по привычке начал щелкать пальцами. –

Знакомься осторожно. Я тебя потом лечить не буду. – На этот раз Чон посмотрел на
него под другим углом. Он-то его всё за ребёнка принимает, а этот оказывается
ушлый, «знакомился» в душе. Ну да, так он ему поверил.

И конечно же, оба друг друга не так поняли. Тэхён помрачнел ещё больше, укрывшись
одеялом.

— Почему все говорят, что я больной?

Тэхён задал логичный вопрос, а Чонгук повернулся набок, пытаясь понять в чём
подвох.

— Кто, все?

— Тэра сказала, что я больной. И ты сейчас говоришь, что не будешь меня лечить, – с
закрытыми глазами и без эмоций он звучал беззаботно, потому что сам хотел так
выглядеть. Было бы не очень строить из себя обиженку перед Чоном. – Я больной,
потому что отродье?

В комнате повисла гнетущая тишина, так как один притворялся, что ему побоку на все
обидные слова, а второй застыл с внимательным взглядом, не притворяясь. Слово
«отродье» резануло как лезвием ножа. То есть, Чонгук вообще не делал на это
отсылку.

Растягивал паузу, за которую он поднялся, оделся, поставил чайник, покурил – этого

времени было достаточно, чтобы обдумать, что сказать. Ситуация ниочёмная.

— Смотря, в каком контексте твоя Тэра так назвала тебя. – Намного спокойнее и
рассудительнее, Чонгук продолжал сверлить глазами тёмную макушку. Тэхён как
завернулся, так с концами – и досвидос. Что странно, не виляет преданным хвостиком.
Якобы ему тоже свойственны перепады настроения.

Чудесато.

— Я не хочу об этом говорить.

Да?

Сказал, как отрезал. Ракушка захлопнулась. Вот ещё, будет Тэхён самого себя
позорить, рассказывая, как девушка садилась перед ним на колени и предлагала какие-
то непотребства. А раз он не хотел, это почему-то стало признаком «отклонений».

— А что не так? Ты меня в чем-то обвинил, а сам не говоришь в чём. – Чайник

свистнул, закончив кипятиться, и как только Чон докурил, наполнил две кружки: одну
с кофе – для себя, а другую с какао – для Тэхёна. Ему кстати очень понравился этот
напиток. Ха-ха… как Чон успел за собой заметить, он пиздец какой «дамский угодник».
(Просто какао тоже сладкое, как конфеты... Вот и всё волшебство)

— Нет, я тебя не обвинял, – поспешно ответил Тэ, выдавив натянутую улыбку. – Я

больше не буду задерживаться в душе, я понял. Ок?

«Ок?»

Ответ оставляет привкус горечи. Хотя Чонгук действительно ни в чём не виноват.

Тэхён так и уснул, не притронувшись к кружке. Чонгук снова сделал вид, что не
придал этому значения...

***

Куда уходил Чонгук днём? У него не было никаких великих дел, да и что ему
оставалось делать в такой глуши? Только что Геволь – по сути, главный в борделе,
так как Чугун безответственен даже в делах с проститутками, – поставил ему условие.
Геволь, само собой, отцовская гончая, но и у него была своя выгода. Эта крупная
собачья морда «шарпея» запросила определенную сумму денег за молчание, на что
Чонгук тоже не остался в долгу, очень быстро напомнив ему, откуда его достали, и
чем он обязан всему семейству Чон. И как бы, ну расскажет он отцу, что его
выпустили, так и все пойдут на дно. Однако, условие стребовалось. Геволь скинул на
него «грязную работу». А Чонгук не покривился. Ему будет похер, даже если заставят
дерьмо лопатой разгребать.

Смысл в чём? За каждым трудом стоит цель.

Вообще, да, то, чем ему пришлось заниматься, намного превосходит прочее дерьмо, что
он делал по жизни. По утрам (заметьте, у него всегда стоит будильник) затраханных
проституток нужно приводить в чувства. С одними возится, кровь отмывает, протирает
мокрым полотенцем между ног, помогает им ополоснуться в тазу. У некоторых
попадаются особо буйные клиенты, предпочитающие насилие. Тогда он выступает в роли
медбрата, обеззараживая раны и смазывая синяки. Короче, подлатает утром, чтобы кое-
как уснули и не стонали, а вечером обходит заново. На этот раз то же – чтобы не
стонали, но в другом ключе.

В этом случае тяжелее, Чонгук, конечно, кремень и все дела, но, когда его слезно
умоляют этого не делать, а рядом стоит морда Геволя, держащего сопротивляющихся
девушек, ему тоже приходится несладко. Он подсаживает их на иглу.

Не то чтобы Чон в этом профи, просто знает, как это делается, поэтому быстро
набивает руку. Название «Экстази» говорит само за себя. Вообще девушки давно
привыкли к этой процедуре, потому что им же потом легче обслуживать, но некоторые
всё равно противятся. И пока Чонгук нагревает ложку, в которой измельченная
таблетка экстази вместе с водой, Геволь стоит надзирателем. Снова, сука, эти
надзиратели...

Зачем вообще нагревать ложку? Это чтобы выпарить все примеси, а уже что останется –
по вене. Так можно выпаривать дозу героина или любой другой наркотик, всё быстро
растворяется в воде, а примеси – такие как мел, остаются. Но у них именно экстази,
супер-эффект не обязателен. Зажав в зубах крышку от шприца, он делает укол в вену.

Потом им станет хорошо... Уже никто не кричит, ночью, встречая клиентов, они даже
смеются, словив «блевотный кайф»*. Вся боль от не зажитых ран уходит на второй
план... Дойные коровы выполняют то, что должны. И, как и коровы у хозяев, они здесь
не по собственной воли, но уйти отсюда невозможно.

Поэтому в очередной раз с отполированным хладнокровием вгоняя шприц в вену, Чонгук

машет Геволю головой, чтобы заткнул девушке рот. Это соседняя комната с той, где
сейчас спит Тэхён. А ему совсем не нужно знать, как дрессируют продажных девочек.
Просто. Не нужно. Тэхёну ни к чему дополнительные знания о черноте этого мира.

А потом он ещё долго курит на крыльце под козырьком, то и дело кидая взгляд на
фламинго, ещё не подсвеченный неоном.

Блядский кишлак. Пропащее место.

Место, которого нет? На карте уж точно...

***

В следующий раз, когда Тэхён просыпается, отпустив обиды и плохое настроение, в

комнате витает волшебный запах – готовится так полюбившийся ему рамён, ещё раз
кипит чайник на кофе и какао, а возле него лежит какой-то «неопознанный объект». По
секрету, – это ноутбук, но об этом позже. Чонгук медленно размешивает кофейный
порошок, зная, что кое-кто наконец-то проснулся, но игнорирует его взгляд.

Тэхён опять лучик света, вовсю улыбается и, хорошенько потянувшись, подходит к

импровизированному столу из тумбочки.

Те самые конфеты, что Чонгук покупал в последний раз, всё ещё лежат не съеденные,
но пакет понемногу убывает. После лапши Тэ, сам собой наученный, макает конфету в
какао, говоря, что так вкуснее. Ну, кому как... Точно не Чонгуку.

— А попа у тебя не слипнется? – коротко хмыкнув, осведомляется Чон, попивая свой

«голый» кофе. Как говорилось, сладкое он не любит.

А приторно-сладкое – тем более.

— Как это...? – медленно опуская обкусанную конфету, Тэхён даже перестаёт жевать.
Он-то такое первый раз слышит! Вот и верит, как наивняк. Теперь реально наивняк. –
Слипнется? – ещё тише, теряя к сладкому весь интерес.

Чонгук уводит взгляд в сторону, давя и вырывающийся смешок, и улыбку. Ему от этого
весело, понимаете ли.

— А у тебя ещё не слипалось? – в том же духе, в добавок состроив переживание,

Чонгук наблюдает за реакцией. Это забавно. Забавно, думает Чонгук, как с домашним
питомцем. Только это не питомец. А вот что действительно забавно – называть его
домашним очень жестоко, оскорбительно.

— Я не знаю... – у него в глазах все страхи мира, и он мысленно начал вспоминать,

было или не было, и, если было, как это понимать. Как это, вашу мать,
расценивать...?

— Надо же смотреть, проверять. – Чонгук насмешливо щурит глаза, а Тэхён округляет

рот, впав в ступор.

— Проверять? К-куда смотреть?

Прекратив издеваться над невинным дитём, Чонгук легко улыбнулся, разоблачив

глупость.

— Да шучу я. Расслабься.

Тэхён медленно осмысливает услышанное. Недоумение сползает, на замену его приходит

затаившаяся обида, а потом он съедает эту обиду вместо с надкусанной конфетой,
стараясь не думать об угрозах про «слипнется».

— Дурацкая шутка, – бормочет Тэ себе под нос. Чонгук, разумеется, не глухой.

— Это я к тому, чтобы ты не верил всему, что тебе говорят. – Чонгук так хотел
выкрутиться, но и сказал дельную вещь. Это ведь было сказано к месту.

Ювелирно разглаживая обёртку по тумбочке, Тэхён почему-то снова поменялся в лице,

приободрившись.

— Я всегда буду верить только тебе.

Преданный хвостик?

Как опрометчиво...

Чонгук уводит взгляд, ну вот... опять.

— А зря.

***

Ноутбук, что принёс Чон, оказался немного сломанным, но ещё робящим, и

поковырявшись в настройках и хорошенько хлопнув по батарее (действенный метод,
ага), вуаля – у Тэхёна появилось новое развлечение. Логично, что он ничего не
понимал в «чудо-технике», поэтому Чонгук сам искал, выбирал, включал интересный
серийный мультик на всю ночь, не забыв про наушники. Пусть займется чем-то
серьезным, правда, у мультиков же и субтитры есть. Короче, всё на благо развития.

Тэхён даже дышать боится на доверенный ему прибор, но с полнейшим восторгом смотрит
все серии. Про наушники вообще другой разговор... Никакие посторонние звуки не
проникают в голову, а он упорно пытается вычитать субтитры по слогам, но не
успевает. Только изредка, и тому радуется, как обалдевший. Потому что для него это
обалденно.

Чону минус одна головная боль.

А ближе к вечеру звонит Мин, докладываясь о ходе оформления документов, а ещё

добавляет, что подобрал специализированный центр для «таких» людей. Чонгук не
переспрашивает, каких это, «таких»? Они оба всё понимают. Но он пока не даёт чёткий
ответ. Здесь услуги Юнги не нужны, он сам лично найдёт и несколько раз проверит
место, куда его определить, чтобы не получилось так, что он попал во второй
рабовладельческий лагерь.

Тэхён ведь никакой не больной, чтобы упечь его в психушку. Вариантов то всегда
много.

А человек оди-и-ин...

***

Их называют по-разному, но всегда грязно: проститутки, бляди, шлюхи, дешевки и так

далее по списку. Чонгук никак не зовёт, а на вопрос Тэ, «кто такие проститутки»,
берёт на себя право рассудить, что это – «просто женщины». (Женщины, которым не
повезло)
И, честно говоря, это всё, что следует знать о них.

Насмотревшись на стенания и агонии, он не принимается судить и осуждать. У этих

женщин с самого начала не было выбора, а даже если выбор есть, нельзя говорить, что
у них низкая социальная ответственность. Это социум породил торговлю телом, а
ответственность всегда высока, чем бы человек не занимался. В первую очередь – это
ответственность перед самим собой.

Чтобы продать себя, для начала нужно поступиться всем нравственным, светлым, что у
тебя есть, и продать душу дьяволу, встав на панель. Это не легко и просто. Это
безысходность, которая задвигает в рамки, не оставляя выбора. Многие скажут – выход
всегда есть! «Даже когда вас съели, у вас всегда два выхода» – замечательное
рассуждение. Только в жизни не всё под копирку и иногда происходит нечто такое «не
в формате», когда выход-то есть и даже несколько, но один из них плохой, второй ещё
хуже, а третий в гроб. Вот такие, блять, ходы! А через жопу… Через неё всегда
пожалуйста.

Конечно, тем, кто всякий раз носит целёхонькие капроновые колготки и делит чистую
постель с одним единственным холёным мужем, у которого свой родной член,
облюбленный и по всем медицинским показаниям здоровый, сложно понять тех, кому не
выпала честь «жить долго и счастливо». И они облюбливают те члены, которым тоже не
особо повезло, либо не повезло с человеком.

Это к тому, что, когда Чон колит им экстази, даже такой, как он – довольно
равнодушный мужик, уходит с головой в размышления. Ему не чужда жалость. Но она
здесь никому не поможет.

А вот он скоро получит документы и умотает в город. Переступить через себя не

сложно.

Главное, не потерять свое настоящее «я» среди этого мусора... Но он уверен, ему
хватит сил.

…
— Не пережимай так сильно.

Геволь завязал резиновый жгут настолько сильно, что у девчонки посинела рука. Она,
считайте, по большей части воет именно из-за этого. И всё лицо перекошено.
Возможно, не только из-за жгута, потому что то и дело сжимает бедра, краем юбки
унимая зуд в промежности.

— Мразь... – она осмысленно смотрит ему в глаза, проклиная всем существом. Далеко
не куколка, если только куколка бабочки, и то ей никогда не станет.

Чонгуку от этого ни тепло, ни холодно. Геволь рычит, ударяя её по щеке, чтобы не

забывалась с кем разговаривает. Но по тому, как её быстро, лавиной накрывает
«блевотный кайф», а по виску скатывается слеза, пропадая (пропадом?) в коротких
волосах, становится очевидно – она не забывается никогда.

И даже так, расслабившись, изгрызя корочки на губах, продолжает тереть тканью

промежность. Чонгук без всяких вопросов резко и твёрдо разводит ноги, чтобы
посмотреть, что не так. Открывшийся вид поражает настолько, что даже он приходит в
шок. Всё вокруг клитора красное, расчёсанное, опухшее, с пупырчатыми нагноениями, а
за счёт волос плохо видно всю карту катастрофы, так ещё и волосы вызывают больше
зуда. Девчонка несвязно мычит, пытаясь свести коленки.

Геволь опять бьёт её по щеке.

— Сука. – Цедит собачья морда. Чонгук изо всех сил пытается сдержаться, чтобы не
убить его. Он же лагерный, скидка на жестокость 50%. Типа если убил – «я не
виноват». – У неё сифилис. Не лезь.

Чонгук тоже сморщился, но не лезть не мог, так как уже сунулся не в своё дело…
Опять. И приказал держать её ногу, пальцем (естественно, он в медицинских
перчатках) раздвигая половые губы, чтобы кое-что проверить. У него нет знаний по
части гинекологии, он так, чисто по мужскому опыту.

— У неё там всё сухо. Ещё и температура. Она так сдохнет, – Чонгук буквально
выплевывает (было бы вообще хорошо, если ядом), ненавидя всю эту мерзость. Типа,
да, всё ок: сухо – смазка в помощь. Но у неё серьёзная болезнь, возможно, даже не
сифилис, а что-то другое. Наиболее вероятно – целый букет. Девушка разревелась
сильнее, понимая, о чём говорят, и свела ноги, как только перестали держать.

Это больше, чем просто жестокость. Даже последняя тварь такое не заслуживает.

— Мне поебать. Они тут все больные, хромые, косые! То бородавки, то молочница, то
сифилис и ещё всякая хуйня. И залёт, чтоб вообще заебись. А ты весь такой умный,
закрыл свою пасть и пошёл дальше. Усёк? Или я тебя буду продавать, урод, блять.

Во-первых, Чонгуку не нравится, когда с ним разговаривают в таком тоне. Во-вторых,

не нравится, когда ему указывают, что делать. В-третьих, не нравится, когда
пытаются запугать угрозами... Нет никакого смысла мериться письками, так как…

Он сам... кого хочешь... запугает.

А?

Тот самый шприц, как теперь оказывается заражённый, он приставил к паху Геволя,
железной хваткой вцепившись в мясистое колено. И не просто к паху, а прям проткнул
ткань, направляя на самое дорогое. Что прямо сейчас надрывно звенит бубенчиками.

— Не груби мне, псина. Я тебе не только яйца проколю, ещё и в член вставлю. Поверь,
будет больно.

Геволь весь раскраснелся, задымил паром из ушей, испепеляя взглядом, пытаясь

сломить давлением. Но в итоге ударил его по руке, отступая. Чонгук выглядел ну
очень убедительно, а ещё с таким звериным блеском в глазах, как у маньяка.

Как только дворовая псина скрылась вместе с коробочкой со всем необходимым для
выпаривания, Чонгук задумался, что делать дальше. Он так-то не гинеколог.

— Честно, я не знаю, чем тебе помочь.

Девушка молчала, оттягивая волосы пятерней, мучаясь от прихода. Или наслаждаясь.

Под глазами пролегли чернушные синяки, и обильно вспотело лицо, делая её ещё
страшнее и болезненнее.

Он же сходил в ванную, взяв первую попавшуюся вагинальную мазь и смазку. Раз у неё
сухо, ничего лучше, чем просто смазать, он не придумал. А вообще, стоит отдать
должное, что вообще вызвался помочь. А уж как поможет... не его проблема.

Надёжно натянув перчатки, снова развёл ей ноги, намазывая всем подряд, не жалея.
Смазка была охлаждающая, именно то, что нужно. Девчонка давила крики боли,
закатывая глаза, но в целом отлично держалась.

— Давай ещё... – у неё хриплый, сорванный голос. А может и прокуренный. А может

Чонгуку похуй, откуда он у неё такой...?
Она определенно словила кайф.

— Помог мне, мразь... – шипела в бреду, ворочаясь и истерично смеясь, кашлем. Это
её своеобразное «спасибо», а «пожалуйста» оставьте при себе. – Всех вас ненавижу!
Проклинаю! Сдохните! Сдохните, твари!

Чонгук добрых помыслов, как мы знаем, не полон. Сделал дело – гуляй смело. Но
девчонка вошла в раж, найдя свободные уши. Её, конечно, можно понять. Жить в аду и
то намного лучше по сравнению с тем, как живёт она. Но Чонгук тоже не жалует на
удачу. А значит и слушать не намерен.

— Хотела твоего... пацана... з-заразить... – плачет и смеется, вытирая лицо потными

ладонями. Она вся буквально горит, трясётся как шавка на морозе, также поскуливает,
в принципе, даже пахнет похоже. Очередное сломанное дитя... – А у него член не
работает, да? Знаешь? Ахаха, он у тебя тоже больной, сдохнет, как и я! Сдохнет!

Чонгук весь – камень, покрытый коркой льда. Узнаёт то, чего ему не рассказали из
первых уст. А может ему не нужно это знать? По идее, совершенно лишняя информация…

— Да он даже бабу не может. Тебя-то он хочет? А? Мразь? Трахаешь его, он хоть

реагирует?! Или вообще больной?.. Я б с ним в последний раз от души и сдохла...

Слишком много скопилось желчи. Слишком много... невысказанной боли.

Ну ты говори, говори… девочка.

Если не ему, то кому, богу? Вот уже несколько веков он не слышит.

А может быть, он не слушает только проституток?..

Рот захлопнут. На замочек. Чонгук накрыл истерзанные губы ладонью в гладкой

латексной перчатке. Она смотрела на него во все глаза – в глазах очаг возгорания.
Они реально её подводят.

— Я тебе помогу, Тэра.

Он запомнил имя. А она подняла глаза в потолок, полные слёз. Слёзы, слёзы, слёзы…
Расчувствовалась? Наверно, её давно никто не называл по имени. Чонгук вот ещё и
мечты исполняет. Как мило…

— Больше не будет мучений, слышишь?

Тэра яростно кивает головой, и он убирает руку. А руку палача или спасителя?

— Спасибо... – шёпотом, нежным.

Значит спасителя.

Он даже взял её ладошку, поражаясь самому себе, насколько в нём пусто, как на
выжженном поле. И никакого страха и раскаяния, никакого стоп сигнала. Второй рукой
сдавил хрупкую шею, на которой ещё не зажили прошлые следы. Но и новых не будет.

Подарок на все пропущенные праздники – сладкий сон. И царство покоя.

Вот теперь точно к богу? Там она наговорится, напьётся чаю от печалей. Обязательно.

Там нужно от-ды-хать.

Поворот до хруста. Щелчок. И никаких страданий.

Он своё сделал, остальное подчистит собачья харя. И оставил маленькое посеревшее
тельце, прикрыв запятнанным одеялом, чтобы ещё погрелась. Да и просто, чтобы не
светить наготой. Хотя бы после смерти.

И ушёл в ванную, тщательно промывая руки и брызгая на лицо, продышавшись. Дышал

исключительно табаком, чтоб наверняка. И только после всего вернулся в комнату,
понятно дело, что дёрганным, где его к тому же уже поджидал не вовремя
проснувшийся, весь взъерошенный, как цыпленок, Тэхён. Улыбается, поправляя его,
чонгукову футболку, на себе, потому что им приходится всё делить пополам. Да он
даже представить себе не может, как Чонгук спит и видит, мечтая точно также
свернуть ему шею до хруста. И нет никакой проблемы.

Но на подросших котят, открывших глазки, рука не поднимется, а так... хоть топи,

хоть топись... лишь бы... перестал так на него смотреть...

В этот раз Чонгук игнорирует его милое «привет». Хватая первое, что попалось под
руку – куртку, молча хлопая дверьми.

Вспылил. И просто устал быть сильным. Так тоже бывает, ведь человек. И, как и все
люди, он должен чувствовать.
Комментарий к 9.«Кукольный домик»
*блевотный кайф - ну просто кайф-кайф, дофига :D
вот так вот. у чонгука здесь прям криминальная биография. а что делать? в этот раз
это был самый, что ни на есть, человеческий поступок. хз что ещё сказать. изучаем
этот бордель дальше, забираемся в норы. кстати, заметьте, если не заметили, ахах,
"дом солнца", "дом помощи", "кукольный домик". ищем
то домик. не знаю, как вам, а тэхён мне нравится всё больше и больше. и как они
начали взаимодействовать)

========== 10.«Кукольный домик» pt.2 ==========

#Lowsun - Faraway

Кофе, сигареты и шлюхи. Наверное, где-то есть фабрика, где их штампуют. Где-то
неподалёку от Бульвара Разбитых Грёз.

Ирвин Уэлш. Дерьмо

Тэхён был уверен, что от любви ему ничего не нужно (ха-ха, ну что он в самом деле
самостоятельный влюбленный?), и так счастлив, просто потому что есть кого любить.
Это да, так казалось, потому что Чонгук был благосклонен. Но когда он так резко
хлопнул дверью и ушёл, обдав прохладой, всё опять переменилось. Это поселило
неизведанное чувство: и не грусть, и не обиду – между. Словно ему дали понять, что
эта его любовь полнейшая чушь. И что Тэхён сам-то по себе тоже чушь, и нет тут
никакой возвышенности. Мол, да с чего он вообще решил, что может (даже тайно) иметь
право питать чувства к такому человеку. Это конечно не преступление, но...

Тэхён знает, как это бывает. Сначала он сильно привыкает, жить не может без этого
человека, а тот только и ждёт, чтобы от него отвязаться. Так поступила мама. Она не
была слишком заботливой или милой. Просто выполнила должное. То же самое сейчас
делает Чонгук. Только он не должен. В этом и проблема. Он прекрасно понимает, что
прилагается к Чону в виде лишнего груза. Но у такого как он – бездомного и глупого
– нет и быть не может гордости, потому что если Тэхён превознесет гордость выше
инстинкта самосохранения, то не видать ему светлого будущего. А то и вообще
никакого.
В общем, Тэхён так и просидел всю ночь на футоне, бездумно пялясь в одну точку,
слушая громкие звуки по соседству и мусоля в руках подаренную книжку «Охотники на
тигров»*. Тэхён постеснялся бурно выражать свои эмоции, когда Чонгук молчком
положил её около него, но будет сложно подсчитать, сколько раз он её пролистал,
рассмотрев вдоль и поперёк. Эта книжка – слишком ценный подарок. Первый подарок? Да
нет, уже не первый. Но ценность-то того не уменьшает? Для Чона это конечно
незначительная вещь, он наверно и не задумывался, когда её всучил.

А это грустно…

К сожалению, на свободе все люди только и делают что тоскуют, а в лагере нет
времени задумываться над смыслом.

Что ж, у Тэхёна стало слишком много времени для себя? Очевидно, что так. Но это же
только на пользу. Пусть и паршиво на душе.

Точно, паршиво – идеальное определение.

Паршивое состояние не прошло, а стало только острее, потому что Чонгук не пришёл ни
через пару часов, ни в полночь, ни ранним утром. Просто исчез и всё. И Тэхёну уже
не надо мультиков и каких-то чужеродных ноутбуков. Он уже столько успел передумать
за эту ночь, поседеть можно. А ответов никаких. Почемучка тоже не дремлет и
прилагается как обязательная частичка. У Тэхёна, как оказалось, очень много таких
частичек, не поддающихся объяснению даже в теории.

Часам к пяти, совсем одурев от переживаний и накручивания, Тэ по привычке двинул в

душ, игнорируя ржавое зеркало над раковиной. Он и раньше не часто смотрелся в
зеркало, а сейчас тем более не подходящий момент. Сразу перешёл к мытью, походу,
впервые не чувствуя наслаждения от процесса. Понятно дело, когда на нервах, хрен чо
взбодрит.

Хотя, может и не хрен? Может... эффект неожиданности? Например, волшебным образом

появившаяся подножка или ступенька. Или слишком скользкий пол всему виной? Или как
это называется, когда кардинально во всём не везёт?

Ирония момента: встал не с той ноги.

На выходе из душа, переступая из поддона на кафель, Тэхён успел сделать ровно шаг,
прежде чем растянуть ногу и полететь назад, не успев понять, что произошло. Рваная
шторка потянулась следом, к сожалению, не став периной. Но напоследок Тэхён
услышал, как глухо треснула его бедовая черепушка.

И вуаля! – никаких печалей! Чернушная благодать.

***

Чонгук выскочил сам не свой, но прохладный воздух остудил его воинственный пыл и
привёл в себя. Хотя после убийства (согласитесь) немного дико говорить «пришёл в
себя».

Убийцы тоже плачут? Ну нет, не тот случай. Было бы нелепо считать, что он
растрогается до слёз… потому что избавил больную проститутку от страданий? Но то,
что он выбит из колеи – правда, и это очевидно. Тэхён сейчас только бы больше
взбесил. Не до него. Вот и остался не удел.

Но Чонгук ушёл не только из-за порыва бешенства, а потому что Юнги пообещал
наконец-то сделать визит в их «глухую провинцию». До этого оба опасались, но в
конце концов Мин утвердил заявку на документы и вечерком после работы без хвостов
выехал за черту города, так и сказав «всё оки-доки, не парься». Для всех, кто в той
или иной степени оказывает государственные услуги, а значит и близок к государству,
в том числе для Юнги из миграционной службы, – это не приветствуется, но если он
пробудет за городской зоной меньше суток, то на этом не сделают акцент. По крайней
мере не должны. А как говорится, кто не рискует...

В то время как Чонгук делал обход и убивал сифиличку, тот уже проезжал постовых.
Чон поторапливался, быстрым шагом минуя злосчастный «Экстази», доходя до самой
крайней остановки, где заканчивается асфальт. Юнги сказал, что разберется и найдёт.
Чонгук и не волновался, только пониже спустил кепку и покуривал, нервно тарабаня
пальцами по коленной чашечке.

Незнакомая машина показалась издалека минут через сорок, в которой и оказался Юнги.
Можно было только предположить, была ли это его новая личная тачка или, к чему
Чонгук склонялся больше, чья-то левая, для отвода глаз.

Фары осветили остановку, слепя глаза. Чонгук скоро запрыгнул на переднее

пассажирское, сразу пожав другу руку и крепко приобняв, похлопав по спине. Хлопал
чуть дольше, чем следовало, но оба приняли этот жест, как то, что много пережито,
заскучали. Юнги разулыбался, понятно дело, тоже рад видеть его целым и невредимым,
а не только слышать по телефону. Но визги-сопли оставили на потом, разойдясь по
своим углам. Сначала они отъедут на безопасное расстояние. Чонгук предложил к тому
самому карьеру, где был затоплен джип. Там тихо. Пустырь.

Пока ехали, с удовольствием нарушили правила дорожного движения, рассекая воздух на

большой скорости. В этой глуши и дорог почти нет. Одна прибитая неровная земля.

Юнги немного поспрашивал, указав на задние сидения, где лежала спортивная сумка с
вещами. Приехал не с пустыми руками и на досуге залез в его квартиру, понабрав
всякого нужного-ненужного шмота. Из них: ноутбук, приличная одежда, типа пара
джинсов и кофт, без всяких чонгуковых джоггеров и спортивок, и кое-что по мелочи из
ванной. Не менее необходимое.

Чонгук тут же стал переодеваться, причём с энтузиазмом. От этой одежды его тошнило,
мало того, казалось, что воняет кровью и грязью. Отбросив толстовку, вместо неё
натянул чёрную кофту, а за место штанов чёрные джинсы. Своя родная одежда прям
оживила, придала сил и энергии, к тому же пахла своим родным, а он этого сколько не
видал? Чонгук только сейчас понял, как, чёрт возьми, он соскучился по своему дому и
привычным делам, даже типа просто без опаски ходить по своей квартире, не
раздражаясь на шум борделя или ебанутых лагерных, и быть целиком предоставленным
самому себе.

Юнги ухмылялся, довольный. Угодил, сразу видно. И успел оценить чонгуково тело, что
за восемь месяцев ещё немного раздалось в массе.

В итоге они приехали к карьеру, оба вышли из машины, облокотившись о капот,

философично рассматривая огромный большой провал в земле с водоемом неизвестной
глубины. И вроде страшно, внизу живота стягивает узлом, и вроде дух спирает от
красоты.

— Ну что, как у вас дела? Как Чугун?

— Да я его вообще не вижу, надеюсь, сдох от передозировки, – по злому сыронизировал

Чон, глянув на друга. – Ну так что ещё привёз? Ты ведь не просто так приехал? – Мин
отвесил кивок, натянув один уголок губ. Конечно, так бы он наверно вряд ли сунулся,
потому что, видите ли, соскучился донельзя. А так всё исключительно по делу. И
протянул две бумажки. С виду ну бумажки и бумажки, а Чонгук вцепился в них, пожирая
взглядом.
— Пропуск, – подтвердил чонгуковы догадки. – Доки уже оформляются, этого Тэхёна я
занес в базу. Короче, по факту вы уже с паспортами, но их ещё делают, так что я
договорился с одним человечком, он вас встретит на посту. Проблем не возникнет.

Чонгук довольно расплылся в улыбке, откинув голову назад. Дождался. Дожда-ался,

боже, бля…

— Блять. Наконец-то…

— Ахах, это типа спасибо?

— Спасибо в карман не положишь, – резонно подметил Чон, аккуратно свернув пропуска

и сунув в карман.

— А ты богатеем, что ли, заделался?

— Поквитаемся.

— Не сомневаюсь, – хохотнул Мин. Хотя точно знал, что Чонгук слов на ветер не
бросает и если пообещал отплатить, то так и сделает.

Но Юнги интересовало ещё кое-что, потому он выдержал паузу, помолчал, потянул

резину, а потом тёплая вода в жопе не удержалась как бы.

— Ну и что за лагерный сюрприз? Тэ-хё-ён какой-то? – Чонгук моментально скислил

лицо, закатив глаза. Ну прям эта тема ему претила, что он даже не может сдержать
эмоций.

— Нас в одно время увозили. Его на продажу наверно или в рабство, меня, судя по
всему, в лес. Выбирать не пришлось. – Будничным тоном, будто всё в порядке вещей, а
не наоборот.

— Есть мысли, кто отдал распоряжение? – от доброго духа только воспоминания, Мин
переключился на деловой лад.

— Да думать нечего. Конечно, отец. Он мне ещё перед судом намекнул, что я не выйду
сухим из воды. Много знаю.

— Ну не удивительно. Я б тебя тоже убил. – Чонгук наигранно оскалился, поблагодарив

за тёплые словечки. Сейчас-то можно даже посмеяться, вспомнив былое, но ему было
далеко не до смеха, когда он ворочил трупы в яму. – А этого зачем с собой тянешь?
Только не говори мне, что вы... – Юнги толкнул язык за щеку, озорно подмигнув, а
Чон опять же закатил глаза. Раздражён.

— Как же меня все заебали с этим вопросом. – Это понятно, почему Чон злится. То же
самое, если постоянно говоришь человеку, что он дурак, в конце концов он поверит и
станет считать себя дураком. А Чонгук не намерен идти на такие подвиги, как смена
ориентации. – По-твоему спать с отродьем это норма?

Юнги опять улыбнулся, только как-то загадочно, иначе. И попросил показать это самое
отродье.

«Если есть, конечно».

По чистой случайности (да-да) Чонгук сделал фотографию Тэхёна пару дней назад,
просто на всякий. Он там спит, но при дневном свете всё хорошо видно, при желании
можно сделать отличный… фоторобот. Юнги долго разглядывал мирно спящего. Ответ
Чонгука озадачил.
— Хорошенький, – задумчиво протянул Мин, прищурившись. – По твоим словам
вырисовывается совсем другой портрет. А он выглядит самым обычным.

— Ещё ты меня выбеси, – сквозь зубы процедил Чон, выхватив телефон. Уж чего-чего не
ожидал, что это Юнги будет его переубеждать, когда сам отказывался помочь с его
документами. А тут уже «хорошенький» и вообще какая-то ересь. То есть, какая его
забота, выглядит Тэхён обычным или необычным? Как выяснилось, это забота только
Чонгука…

— А кто тебя ещё раздраконил, если не секрет?

— Меньше знаешь – крепче спишь. – Чонгук изначально не собирался никому

рассказывать о трёх убийствах. Даже если перед ним хороший друг, которому можно
доверить любую тайну. Но ни Юнги, ни Чону не нужны лишние проблемы, потому что даже
знание предполагает ответственность, а в этом случае ещё и уголовную – за сокрытие.
Чонгук придерживается чётких правил и держит рот на замке, там, где это уместно.

Как итог: у одного из них сон и правда будет спокойнее.

— Хорошо. Касательно пропуска. У вас два дня на сборы. Я тебе потом скину точное
время. Чтоб без форс-мажоров.

— Это прежде всего в моих интересах, – Чонгук кивнул, трезво рассуждая.

Естественно, он сейчас из кожи выпрыгнет, но проберется в город. После всего, что
он сделал... После всей нервотрёпки… Если он проторчит в кишлаке ещё какое-то
продолжительное время, то честное слово, всех пришьёт к стене.

— Ну вот и замечательно. – У Юнги чутье и глаз-алмаз, он та ещё проницательная

шкура, и смотрит пытливо и говорит то, о чем не следовало. Короче, Чонгук не всегда
приветствует его дружеское вмешательство. – По дороге определим парня в центр для
помощи слабоумным, ок? Я же сказал, что нашёл проверенное место.

Ну специально же лезет, скребёт!

Чонгук сжал челюсть, отвернув голову. Он сам с ним разберется. Да что тут
непонятного?!

Ок, блять?! Ок?!

— Не твоя проблема – решать за меня. – Юнги продолжил строить невозмутимый вид,

кинув новенькую пачку «Мальборо» на капот, не жалея для друга.

— Но ты же сам не можешь?

***

Пятнадцать минут комы.

Многие ребята с того света крикнули бы ему «эй, парень, да ты родился в рубашке!» и
страшно обзавидовались.

И Тэхён родился. Видимо, заново.

Какое-то время была абсолютная беспросветная жо… темнота: Тэхён не ощущал себя и
своё тело, был бесформенным, эфемерным, всем и ничем одновременно – как
неотъемлемый элемент целой Вселенной. Как эйфория. Было спокойно… Потом в сознание
проклюнулся первый луч – Тэхён услышал, как течёт его кровь по венам и артериям, и
как пульсирует ушибленная затылочная зона, будто там муравьиный рой колющих иголок.
Полушария от одного к другому обдавались жаром, словно по извилинам перетекал
раскаленный свинец. Тепло приводило в чувства и одновременно чувств лишало.

Следующим явлением явилось красно солнышко – день его рождения. Заезженная плёнка
«поздравляем, у вас мальчик» и мамин запах.

Тэхён никогда не видел её во снах, честно говоря, даже не помнил лица, хотя всегда
себя убеждал, что никогда не забудет, – поэтому был до ужаса испуган, когда она
предстала в этой темноте, молчаливо наблюдая за ним. Такая же, какой он её видел в
детстве. Такая же иллюзорная.

И стало так жутко, когда её глаза сузились, а сама она грозным тоном сказала: «тебе
здесь не место», – оглушая болевшую голову всё больше и больше. Прогоняла.

От…отвернулась?!

Как только видение матери пропало вместе с тёмным пространством, он первый раз
заворочался. Тело мелко сводило судорогами, в ушах стояло противное жужжание, как
от роя пчёл – будто он сплёлся с природой одним целым. Или он уже был частью
целого? Тэхёна это всегда очень заботило, а уж сейчас…

Сейчас чем-то воняло. Наверно дерьмом. Дерьмо ни с чем не спутать. Это плюс к тому,
что заработали его обонятельные рецепторы, значит он приходил в себя. Слабо раскрыв
веки, видя сначала муть с тёмными мушками, следом он разглядел жирную, гладкую
мокрицу с обтекаемым противнющим тельцем, ползающую в перекрёстке двух плиток.

Начались рвотные позывы.

И снова стало темно, чего Тэхён не сразу понял, только когда ему от всей души
отвесили леща.

Зима? Тэхён ощутил липкий морозец. И сам весь был липким, таким же противнющим как
мокрица.

Опять удар по щеке, а внутри черепушки раздался бой колоколов. Ну неужели нельзя
понежнее?

— Эй, поганка, вызывает Земля.

Пока он кое-как приходил в себя, его приподняли, уложив голову на колени. Тэхён
впервые слышал этот голос, по всей видимости принадлежащий женщине. Но их было две.
И которая била его по щекам, сидела перед ним. Лысая, тощая, с чёрными разводами
туши вокруг глаз, как у панды. И глаза у неё такие чёрные и глубокие, как двойное
дно в океане.

…Опять подступила тошнота. Кругом голова. Кто б остановил?

— Ну чо, живой? Ну-ка не отключайся.

Колени, на которых он лежал – острые, но руки, перебирающие пряди волос – нежные,

массирующие занемевшую кожу. В ванной реально воняло дерьмом. Один вопрос: ну и кто
тут обосрался?

— Прикинь, очухался, – та, что лысая обратилась ко второй, а потом опять глянула на
неживого-немертвого Тэхёна, бледного как мел. – Мы думали окочурился. Аж не дышал.
Пиздец напугал.

Тэхён опять смазано сомкнул веки, продрав глаза, вылупившись на лысую. Из последних
сил просипел на выдохе:
— Тошнит...

И его тут же поволокли к унитазу. От него и воняло. Логично. И как только ему
помогли склониться над фаянсовым другом, его по-настоящему стало рвать, желчью, так
как он давно ничего не ел. Кислый привкус вызывал еще большее желание выблевать
внутренности. Но всё же полегчало.

Настигла вековая слабость.

— Ну всё, хорош болеть. Приходи в себя.

По тому, как тяжело на него натягивали одежду в две пары рук, можно было понять,
что Тэхён правда липкий или ещё мокрый, или мокрый, потому что липкий и так далее.
Главное, что его одевали. Не посрамились, хотя есть с чего. Первым делом Тэхён
раздавил слабую улыбку. Это не передать словами, но у него щипало глаза от слёз,
потому что его такого жалкого, распластавшегося на полу, соскребли и подняли.
Помогли. Просто так.

Дрожащими руками схватив одну из девушек за кисть, он нашёл для них драгоценное
словечко.

— Спасибо... Спа-си...бо...

Тэхён чувствовал, как ему почти незаметно, мимолётно провели пальцем между ягодиц.
Но у него не было сил возмутиться, как и желания возмущаться. Девушки друг друга
поняли, сделав условный знак, читай по губам – «чистый», и сразу же натянули его
плавки со штанами, бережно поднимая за руки. А просто сразу выяснили, он тут
«работает» или мимо проходил.

Рассудок понемногу прояснялся, перед глазами уже не так плыло, а он уже обнимал
двух спасительниц за шеи, пока они над чем-то глумились и тащили его на кухню. Там
Тэхён никогда не был. А если Чонгук узнает, что он туда ходил, то наверно открутит
ему башку.

Хотя-я-я, Тэхён не очень боится. По ощущениям, её и так открутили. И перекрутили в

мясорубке.

Лысая представилась как «Лысая, так и зови», а вторая как Джес, с милой ямочкой на
щеке.

На кухне никого не было, а на столе лежали какие-то объедки с крошками, что было
быстренько убрано. Девушки усадили Тэхёна за стол, на стул, к ним. Джес сунула ему
замороженный кусок мяса в целлофане, чтоб приложил к затылку, а Лысая достала банку
маринованных огурцов и какую-то прозрачную бутылку, налив в стопку, как Тэхён
понял, воды.

— Немного надо выпить. Полегчает. На.

На вкус далеко не вода. Тэхён уже от горечи взбодрился, сморщился как куричья жопа
и закашлялся, отставляя стопку, и тут же под напором раскрыл губы, в которые ему
пихали солёный огурец.

— Ты пиздец как нас напугал. Вот просто пиздец. – Лысая, наконец, тяжело выдохнула,
и сама бухнулась на стул, отпив из банки рассол. Закурила. Джес села прям на стол,
вытерев подмышки засаленным кухонным полотенцем. И тоже похрумкивала огурцом. Тэхён
наконец-то начал внимательно их разглядывать, не пропуская ни одной детали.
Например, у Джес на лопатке была зелёная размытая татушка, а на другой лопатке
синяк и ещё пошарканные лямки лифчика. Лысая тупо энергетический вампир. На неё
даже смотреть тяжело. Нереальный взгляд. Зато улыбка... ни с кем не сравнится.
Сухие пухлые губы с засохшими ранками, а сколько могут рассказать о боли.

А сколько этой боли испытали на себе? Тэхён замер.

— Ты чей? И откуда тут? – спросила Джес.

— Я... – замялся, раздумывая, как упомянуть Чонгука, не называя его имени. Но ему
помогли. Почему-то все сразу догадываются, с кем он сюда пришёл.

— Ты поди с Чоном? Ты ж не робишь. Значит точно с ним.

— Ага... – закусив губу, Тэхён продолжил держать кусок мяса на затылке. А во рту
отдавал микс всего поганого: кислота, горечь, соль. И вязкая слюна. Незабываемые
ощущения воскрешения.

— А ты типа с ним мутишь?

— В смысле? – Тэхён поддался вперёд, мило вытянув лицо.

— Ну, встречаетесь? Парочка? – уточнила Лысая, сощурив правый глаз. Тэхён бы не

сказал, что у неё приятная внешность, но аура... та ещё штучка. А может просто
Тэхён такой божий одуван...

— Нет. Нет-нет, – поспешно ответил Тэ, замахав свободной рукой. Обе девушки
злорадно (?) усмехнулись.

— Вот и хорошо. Нехуй с падалью спать. – Джес была довольно груба в изречениях. А
Тэхён и пойми сам, почему.

— Падалью?

— Сука он. Конкретная. – Тэхён от таких заявлений не рад, даже нахмурился, вроде и
собираясь отстоять честь своего спасителя, а вроде и барышни – спасительницы, а он
между двух огней. И как тут разорваться на две части? – Хотя ты ж девственник. С
мужиком-то поди если б был, то растянутый. – Тэхён половинчато понял что-кого и
запунцевел, опустив глаза.

— Нет, для меня он хороший. Самый лучший. Пожалуйста, не оскорбляйте его.

Интересная сложилась ситуация. Для кого-то Чонгук – враг, яд в своём первозданном

виде, а кому-то самый дорогой человек – сокровище, чистое золото.

— Оу, как всё серьёзно. – Лысая хрипло засмеялась, закусив язык. А просмеявшись,
снова сделалась серьезной, вынимая из Тэхёна душу. И поучая, покуда дольше жила и
больше видела. – Запомни, Тэша, мужики – они как туалеты общественные, сральники
некудышные, или заняты уже или дерьма полные, – прицокнув, переглянувшись с Джес,
широко улыбнулась. Явила себя во всей красе: у красы минус нижний передний зуб и
один резец, но в этом нет уродства. – Или не функционируют.

Джес отбила ей пять ладонью, вполоборота повернувшись к нему.

— Так что по случаю держи жопу на замке. Понял? А раз ты ещё в этом гадюшнике, то
тогда уж держись за своего ублюдка. Может хоть тебе он пригодится.

Тэхён не знал, что ответить и как реагировать. Они ему симпатизировали и не совсем,
потому что плохо отзывались о Чонгуке. Разумно считать, что Тэхёна это расстроит,
ведь только конченые люди допустят в своём присутствии унижать своих... хм,
любимых? Так это называется?
— Он меня никогда не тронет, – вот Тэхён уже выглядит живее, рюмашка развязала
язык, щеки приобрели здоровый цвет. Жить-то захотелось. Жить – это хорошо...

— Ну может и не тронет. А что толку? Все равно урод. И вообще все мужики – уроды.
Ты нас послушай. Не соврём. – Джес хмыкнула, своевольно повела плечом, а потом из
принципа оттянула край трусиков, показав растраханную дырку ануса. Стеснений ноль.
Такая краса – какая есть. А Тэхён вылупился и притаился, как щеночек. Откуда ему
вообще знать, как должно выглядеть заднее место? Он туда не суется... – Вот так
будет, если поведёшься. Но всё это хуйня. И то, что ты пузыришь слюну за своего
ублюдка, ненадолго.

Ублюдок, ублюдок… Ну как-то совсем грубо.

— Вы не знаете... – снова акт защиты. Протест!

— Да ты просто втюхался, мы поняли, – Лысая состроила насмешку, а Джес подначивала.

— Любовь, все дела. Чо тут не знать?

— Всё не так! – Тэхён уже не знал куда себя девать от неловкости происходящего. И
вроде было бы логично уйти, но не уходится. Хочется говорить.

— Хорош оправдываться, у тебя это на лице написано жирными буквами.

— Как это... написано? – расширив глаза от шока, Тэхён для проверки пощупал лоб,
ведь, ну а вдруг? Но никаких выделяющихся признаков надписи не нашёл, а потом
услышал хохот своих собеседниц. Они тоже диву давались детской наивности.

— Тебе сколько, пупс? – Лысая по-доброму улыбнулась, смотря на него с умилением.

Хотя немножко стало обидно, его так Чонгук тоже разводил. А он всё воспринимает
серьёзно, всё серьёзно! В серьёзном же мире, блин, или где?

— Семнадцать... – потухшим голосом откликнулся, убрав кусок мяса на стол, потеряв

всякое желание держать дольше. Да в принципе потерял желание.

— О, самый расцвет. Я в твои семнадцать тоже влюбленная была! Так мой козёл меня
трахнул и бросил. А я потом с пузом к мамке пришла, таких пиздюлей отхватила. И
всё, больше никаких залётов... – Джес опять захрустела огурцом, в этот раз насадив
его на нож. Её история звучала не так весело, как она сама рассказывала.

— А меня уже по малолетке лапали, я потом эту суку прирезала. После тюряги жизнь
под другим углом, знаешь… нихуя не страшно. – Лысая засмеялась, заблестев глазами.
Двойное дно океана унесло далек-о-о… – А здесь хоть кормят, да поди заебут до
смерти. Мне уж давно пора скопытиться. – Тэхён посмотрел на Лысую с ужасом,
проглотив язык. Он содрогнулся, почуяв волну мурашек.

Волосатых. Противнющих… как мокрицы. Стая мокриц.

Тюрьма и лагерь, в принципе, по своей системе очень схожи. Но он не станет

рассказывать, где провёл детство. Этим девушкам не нужна лишняя информация о чужом
горе. Своего бы перехлебать. Пусть смотрят на него как на ребёнка, несмышлёныша.
Пусть учат жизни, тыча в потенциальные ошибки. Тэхёну не жалко. Тэхён может быть
кем угодно.

Даже глупцом?

— Извините... – сам не был уверен, в чём просит прощение. Может быть почувствовал
вину, потому что они ему разоткровенничались. А он кажется абсолютно не причём, но
все равно при деле. Странно.

— Да ладно, чего ты. Тут все свои. Прошлое – хуйня. Будешь на нём зацикливаться,
никогда далеко не уедешь. А ты ведь хочешь... уехать?

У Тэхёна загорелся глаз. Он хочет. Очень хочет всё с чистого листа...

Джес закусила губу, подсев к нему ближе, приговаривая «всё будет так, как ты
захочешь», неспешно поглаживая по голове, в какое-то мгновение резко притормозив и
вцепившись в пряди. Рассматривая как под лупой.

— Да блять, и до тебя добрались, сучки! Ты глянь, вши же? – Тэхён знает, что такое
вши. Несколько раз в детстве у него были, но он все равно не придавал значения
интенсивному зуду кожи. И вообще, это какая-то дикость. Какие вши… Да он даже ни с
кем не пересекается…

— Неправда...! Нет у меня! – он накрыл макушку ладонями, мол я в домике, ничего не

знаю, ни-че-го не слышу, ля-ля-ля. Но Лысая подтвердила, для пущей уверенности
покопавшись и подавив парочку. Тэхён услышал хруст, закусив губу, ни за что не
признаваясь, что он до омерзения кайфовый, хруст этот. А девушки-красавицы не
выказывали отвращения, буднично принявшись помогать. Потому что сами частенько
сводят этих кровопийц.

— Да не расстраивайся. Сейчас быстро изведем. Проверено годами.

Обе разошлись по разным углам. Одна искала уксус, другая ножницы, с большим
энтузиазмом часто чикая лезвиями. А у Тэхёна паника!

Только не обрезать!

— Я не хочу стричься! Не буду, нет, не хочу! Не буду! – завертелся на стуле, а

потом вовсе подскочил, как в жопу ужаленный, с ужасом смотря на «орудие убийства»,
ни в какую не соглашаясь.

— Надо. Тэша, не глупи. Так надо. – Лысая передала ножницы Джес, а та мягко
заманила испуганного Тэхёна за собой к окну. Там же обоюдными усилиями усадили его
на табуретку, пока он выл и сопротивлялся. Всё ничего... Но он заревел. С надрывом.
Кто собирался отращивать волосы, тот поймёт, как горько лишаться своей мечты. Того,
что делает тебя счастливым! Но правда. Тэхён чувствовал от этого счастье…

Он наконец-то имел возможность отличаться от тех отродьев… и забыть всё-всё.

— Да ты чего, эй... – Лысая села на корточки у него в ногах, поглаживая по

коленкам. Но он стыдливо опустил лицо, продолжая всхлипывать и мотать головой из
стороны в сторону. — Волосы – не зубы, отрастут. – Очередная попытка успокоить, с
треском провалилась.

— Я хочу красивые... длинные... – жалостливо протянул Тэ, трогая руками ещё свои
живые пряди, которые только-только отрасли. Боже, только-только!

Сейчас для него это сродни катастрофы... Самая главная боль за сегодня, несмотря на
большущую шишку на затылке.

— Тэхёна, вот ещё из-за такой ерунды ты не ревел. Больной, что ли? – Лысая была в
качестве успокоительного, но брякнула запретное слово, из-за чего Тэ зажмурил
глаза, пуская дорожки слёз и задыхаясь. Джес под шумок начала стричь, хотя под
шумок никак бы не вышло. Как только послышались глухие чиканья, Тэхён залился пуще
прежнего, размазывая сопли по губам.
Лучше бы череп треснул, чем это...!

— Сейчас мы этих тварей вытравим, у тебя отрастут здоровые волосы, будешь еще
краше. Не веришь мне?

Тэхён отрицательно мотнул головой, закрывая лицо ладонями. В этом случае ему никто
не поможет. Просто горько. И глаза бы ни на что не глядели. В первую очередь на
самого себя.

Тем временем Джес безжалостно стригла, особенно аккуратно на шишке, стараясь

состричь как можно больше, чтобы убрать все гниды, так как самих вшей уксусом не
убьёшь.

Лысая всё поглаживала его по коленям, теша байками, как сама облысела, какая это
незначительная вещь и что грош цена тем, кто будет показывать на него пальцем. И
вообще, почему кто-то будет тыкать в него пальцем? Так многие ходят и ничего.

— Да ты же красавчик какой. Что тебя испортит? – как Чонгук и сказал, нельзя верить
всему, что говорят. Вот Тэхён решил не верить, опять захлебываясь и нервно дрожа.
Кто ж мог подумать, что для него это такая болезненная процедура.

Мало того, что он мечтал о красивой стрижке, которая бы ему пошла, ещё больше он
хотел... понравиться? Так часто бывает, что мы стремимся выглядеть лучше, когда
есть для кого. Сейчас Тэхён считает себя полнейшим уродцем. И никто его не
переубедит.

А волос всё меньше, на полу тут и там разлетелись чёрные пряди, пока ему дорезали
передние волосы. Джес старалась как можно аккуратнее и ровнее спереди. Но большой
роли не сыграло, всё равно коротко.

Когда ему подали маленькое зеркало, Тэхён подсмотрел одним глазком, в очередной раз
ужаснувшись и оттолкнув. Жалобно растянув губы, Тэ не прекращал усугублять
ситуацию.

— Вот это...эти уши...и лоб...и это всё. Я у-уродец... Страшила. Самый страшный! –
лепетал что попало, а девчонки его похлопывали да успокаивали. Сами охуели, что его
так задело.

— Тебя ничего не испортит. Послушай меня, послушай. Ты посмотри, какой ты сладкий

пупсик? Одни глазища и губки, а? – Лысая и сердобольно улыбалась, и удерживала
взмокшие трясущиеся ладони. Но Тэ даже не думал снова смотреться в зеркало. Вот
теперь точно табу на все зеркала.

Джес продолжила экзекуцию, доводя дело до конца. В расход пошёл уксус. Она стала
втирать его в корни и обмазывать короткий ёжик волос, чтобы стянуть гниды, налипшие
на волосинки. Заодно давила вошек тупой стороной ножа. Дело мастера боится!

Ну и... естественно, как только он учуял запах уксуса, зажмурил покрасневшие глаза,
окончательно смирившись со своей участью. Даже Лысой было больно на него смотреть.
Взял и разревелся из-за такой глупости...

— Да ещё успеешь соблазнить своего ублюдка. Он вон тебя бережёт как. А тут из-за
волос бросит?!

— Бр-росит! – заикаясь, провыл Тэхён, забив на сопли и слезы, текущие по

подбородку. – Я сам уйду!

— Не выдумывай. – Наконец строго подала голос Джес, закончив обмазывать уксусом. От

Тэ несло за версту, что, конечно, только придавало трагичности момента. Когда Джес
подвязала ему дырявенькую косынку, Лысая уже подметала мёртвые пряди, от греха
подальше и в мусорку. Так их и видели.

— Ты слышал о таком, что когда состригаешь волосы, уходит всё плохое? Теперь
начнёшь всё с чистого листа.

Тэхён сидит совсем пустой и бесчувственный, самый одинокий человек и как будто
самый несчастный. И больше ни в чём нет радости. Даже это у него забрали.

Он знает, как на него посмотрит Чонгук...

***

Чонгук вернулся в кишлак под утро. Юнги выкинул его на той же остановке, от чистого
сердца поблагодарив за то, что лишил его сна на весь рабочий день.

Обратно он уже возвращался свеженький, переодетый, готовый покончить со всем этим

за два дня. О Тэхёне он особо не думал, а когда не обнаружил его в комнате,
предположил, что значит в душе. Тэхён любил подолгу мыться, как рыба, блин.
Привычное дело, хоть сколько его ругай, а толку?

Так он не стал его дожидаться, сбросив сумку возле стены, отправляясь на обход. Всё
было, как всегда: те же проблемы, стоны, маты, та же головомойка, только не хватало
двух девок. Тэры тоже не было. Видимо Геволь от неё уже избавился, освободив
комнату.

Отличная работа.

А выполнив свою работу, не забыв после всего помыть руки с мылом, вернулся в
комнату. И что вы думаете? А Тэхёна нет. Нигде. И как будто не было. Заправленное
одеяло, рядом раскрытая книжка, не включенный за всю ночь ноутбук. И в душе его не
было.

Так… Чонгук глубоко вздохнул, прикрыв глаза. Медленно и верно опять вскипал, чуя
предвестник новых проблем, потому что от Тэхёна другого ждать не приходится. А
потому, злой как чёрт, снова заглянул в каждую комнату, ванную, и не обнаружив
пропажу, инстинктивно пошёл на звуки с кухни на первом этаже. Зная Тэхёна и его
супер-способность находить приключения на свою… точку, Чонгук мысленно четвертовал
всех, с кем он там «назнакомился», переступая через порог как буря. А буря готова
всех разнести в щепки? Ну так оно?

Ему предстала чудеснейшая картина: бляди в количестве двух, откупоренная водка на

столе, маринованные огурцы, ревущий Тэхён на табуретке, зловонный запах уксуса на
весь периметр кухни и его бурлящий гнев, парализовавший рассудок.

Первой его заметила Лысая, разинув рот в оскале.

— Ой ли, ублюдок прибежал. Припозднился. – Чонгук, конкретно её, на дух не

переносит, потому что слишком болтливая, чаще всего не по делу.

— Забирай своё чудо. Помогли, чем смогли. – Джес вертелась возле Тэхёна, беззаботно
состригая ногти на руках теми же ножницами. Тэхён – сплошной комок нервов,
целенаправленно прячет взгляд и абстрагируется от его присутствия.

Вот эта его манера игнора! У-у, блять! Чонгук это просто терпеть не может, до
скрежета зубов.

— О, конечно, чудо! – Чонгук гаркнул, смотря только на Тэхёна, ему и адресуя. – Где
тебя опять черти носят?! Я тебе что сказал, сиди на жопе ровно, не суй свой нос в
чужие дела! А если меня нет, то тем более сиди и жди меня! Меня! Ты глупый, глухой?
Тебе, блять, жизненно-необходимо создать мне проблемы? И я ещё должен бегать тебя
искать?!

Чонгук впервые разговаривал так жестко, повысив тон, отчитывая. Это он потом
узнает, что за дебильная косынка и почему от него воняет уксусом, но пока поставит
парня на место. Раз Тэхён не понимает добрых дел… И вообще, кажись, не понимает… То
вот и результат.

Прихуели даже проститутки, вскинув брови, ожидая каких-то дальнейших действий.

(Извинений) Тэхён же никак не отреагировал, понуро смотря себе под ноги, собираясь
с силами, чтобы тихонечко прошмыгнуть мимо. Тактика мышки – тоже бесячая. Тихонечко
не получилось, потому что Чон предсказуемо схватил его за запястья, развернув на
месте, допрашивая при свидетелях.

Похуй на них. Он за ним пришёл.

— Где. Тебя. Носит? Я с тобой разговариваю. Значит отвечай мне. – Грубо дёргая за
тощие запястья, как тогда в лагере около уличного душа, тоже выбивал ответ. Но то
ли Тэхён толстокожий, то ли твердолобый или всё вместе, он лица не кажет, прячется.
И стоит так близко. Никакущий.

Глупый и глухой.

— Э, полегче, – возмутилась Джес, теперь уже встав на защиту Тэхёна, как некогда он
защищал «своего ублюдка». Но Тэхён не нуждается ни в чьей помощи. Но и за себя не
постоит. И ни за что не станет тягаться с Чоном.

Может быть он в чём-то виноват перед ним. Но чисто из принципа не станет отвечать.
Ему плохо. Ему плохо отдельно – от него, от всех. И прямо сейчас, только в данную
минуту, Тэхён никому ничего не должен.

Чонгук нацепил свою жандармскую маску, грубо зацепив подбородок и с силой поднимая
лицо, чтобы на него смотрел и с ним разговаривал. Чтобы отвечал за свои поступки…

И Тэхён смотрит.

Взгляд пустой, потухший, глаза зарёванные, опухшие, болезненные, как и весь он –

бледный и сам не свой. Только Чонгук собрался скинуть дебильную косынку, Тэхён
наконец-то отмер, неожиданно резво ударяя по чужой руке, не даваясь. Чон неверяще
опустил голову ближе, вскинув бровь. Все ответы пытался прочесть во взгляде. Но там
ничего. Тэхёнова «почемучка» тоже примолкла. Так надо. Так будет легче.

— Отвечай мне, – понизив тон и громкость голоса, немного сбавил обороты, ещё не до
конца понимая, что к чему. Тут опять влезла третья лишняя. Лысая, мать её.

— Да ты совсем озверел? – она подошла с норовом, вся такая борзая, ах да, бывшая
тюремщица, оттолкнула Тэхёна подальше, следом толкая Чонгука, что уже само собой
дурно пахнет. – Выбирай выражения. Не на базаре, ублюдок.

Чонгук высокомерно оглядывал её с высоты своего роста, больно сжав женскую кисть,
реально так прифигев, что ему тут все выкидывают финты.

— Это меня учит проститутка? – раньше он до такого никогда не опускался, но сегодня

всё наперекосяк. А той только этого и нужно было, чтоб он её унизил. Чтоб Тэхён сам
слышал, что он настоящий ублюдок. Что мол «я же говорила»!

Тут подошла Джес, тормоша Лысую за плечо.

— Прекращай.

— А почему бы и нет? Или мистер Чон свернёт мне шею?

Чонгук понял, о чём говорила она, она знала, о чём думал он, и оба отступили с
незадушенной ненавистью, сделав шаг назад.

Чон промолчал, злобно похмыкав и вовремя взяв себя в руки. Есть всякие совершённые
им поступки, которые не должны всплыть на поверхность. А эта хитроумная баба умеет
дёргать за ниточки.

И всё бы ничего, замяли ситуацию, пора уходить, но Тэхёна след простыл. Рядом
никого нет. Снова тихушно сбежал. А может именно в этот момент это было самым
верным решением. Мало ли, что он ещё мог ему наговорить.

— Романтично очень. Нас ты травишь, а за ним прискакал, чуть по попке не отшлёпал.

Какая-то у тебя уёбская любовь, Чон. Не находишь?

— Любовь? – подавившись воздухом, переспросил, скрестив руки на груди. Разговор

перетёк в другое русло. А тот, кто разыскивался, вообще смылся. – Вам-то, конечно,
виднее. Дамы.

Желчь в каждом слове? А чего так разошёлся, мистер Чон? Откуда столько злобы?
Всегда такой равнодушный и неприступный. Отчего-то так распсиховался…

— Понятно, – Джес обошла их стороной, собираясь в комнату и на боковую. Работа не

дремлет. – Такой же как все. Поматросил и бросил. Вот и вся лубов.

Лысая гоготала до омерзения тошно, аж в ушах заложило. И несло от неё также –

дерьмом.

Сломанная куколка. А это её последний домик. Жалко?

Комментарий к 10.«Кукольный домик» pt.2
*"охотники на тигров" - реально корейская народная сказка (кое-кто
хотел тэшину реакцию на неё))

========== 11.«И снова долгая дорога» ==========

— Дорога впереди еще длинная, — заметил Гендальф.

— Но это дорога домой.

Джон Толкин. Хоббит, или Туда и обратно

Тэхён сбежал из кухни в душ, переполненный омерзением к самому себе. С титаническим

усердием намыливал себе голову, чтобы избавиться от этой кислой вони. Затылок
нещадно ныл, шишка давала о себе знать. На фоне новой стрижки Тэхён даже как-то не
задумывался, насколько сильно пострадала его голова, и что могло бы случиться,
упади он чуть менее удачно. Потому что, если не назвать это удачным стечением
обстоятельств, попросту везением, – по-другому никак не объяснить, что он пришел в
сознание и до сих пор стоит на ногах.

Возвращаться в комнату было страшновато. Тэхён во всех красках помнил, каков Чон в
гневе и какие дикие у него глазища. Мало ли, может он ещё не всё высказал и сейчас
будет второй раунд? Но Тэхён не понимает, что сделал не так, и, честно говоря, не
хочет разбираться (хочет покоя). Да, получил ни за что, только ему сейчас намного
хуже по причине «обстриженной» мечты, а когда намешалось всё вместе, с добротной
порцией тех нелицеприятных слов, отчасти правдивых, Тэхён вовсе перестал
чувствовать. Что-то перещёлкнуло и опустошило. В любой другой раз он бы наверно
захотел защитить себя и высказать Чонгуку претензию, показав, что у него вообще-то
(на секундочку) тоже есть чувство собственного достоинства, и он не виноват, что
расшиб затылок. Но это точно не «тот» раз. И как Чонгук успел заметить: он надоел
создавать проблемы – вот Тэхён и промолчит. Потому что если он ещё и увидит
недовольно-раздраженное лицо в ответ на своё повреждение, то точно не соберёт себя.

Как и предполагалось, Чонгук уже был в комнате, вернув былое равнодушие и

отрешенность, не одарив крупицей внимания. Сосредоточено смотрел в экран ноутбука –
да, наказывал бойкотом – очень вероятно. Единственное, чем Чонгук его удостоил, –
это громким хлопком по краю тумбочки, условно приказывая сесть рядом и есть. Еда
уже была готова. Тэхён был не готов.

Между ними была накаленная атмосфера, но во избежание конфликта Тэхён подсел рядом,
делал всё, как и всегда, только в этот раз незаинтересованно, безвкусно, и смотрел
в окно, думая о своём, улетев на своих «бескрылых» мыслях далеко-далеко. Обида
снова кольнула в груди, всколыхнула воспоминания, как Тэхён ещё совсем недавно, да
всего лишь пару часов назад сидел как на иголках, надеясь, что Чонгук вернётся, а
ещё больше надеясь, что он его не бросил. И вот он как бы вернулся, всё обошлось,
можно выдохнуть, а Тэхён всё равно плохой и дышит неправильно. И всё делает не так.

Стоит ли искать причины в себе? Тэхён обязательно займется самоанализом, но как-

нибудь потом. А сейчас, сделав вид, что поковырялся в остывшей еде, бесшумно
перебрался на футон, укутавшись одеялом по самый нос. Голову прикрывала чистая
косынка, ведь он ни за что не покажет, что скрывает.

Но то, чего нужно было скрыть, становилось всё больше.

***

Чонгук не лез. Конкретно так остыл, трезво рассудив, что ему крайне не присуще
выходить из себя (от этого тоже головные боли…). И ещё от того, где и при каких
обстоятельствах Тэхён подцепил новых подружек. Но лично не спросит.

Не хочет. Не станет. Не волнует.

Не врёт?

Тэхён спит весь день и не просыпается к вечеру. Чонгук кладёт на вечерний обход
большой и толстый, не собираясь больше тратить своё время, занимаясь делами
поважнее. Вместо этого осматривал сохраненные документы в своём ноутбуке. Там
хранилась лишь малая часть всего, что он успел нарыть за столько лет работы. Ещё
проверял почту, чистил письма, удалял свои пользовательские страницы со всех
сайтов, где раньше искал информацию. В общем, чистил всё, заодно освежал память.
Ему как раз очень нравилась перспектива – начать всё с чистого листа. А за всей
этой морокой не успел оглянуться, как бордель вдохнул ночную жизнь, включая режим
беспорядочных связей. Было довольно подозрительно, что Геволь не пришёл за ним,
чтобы, допустим, наслать угроз и всё в таком роде, но на странности Чонгук тоже
положил большой и толстый. Плюсом накатила злость, когда не по плану отписался Юнги
(вот вообще не по плану!), сообщая, что авантюра с пропусками отложилась. И пока
неизвестно на какой срок. Вернулась привычная угрюмость и сосредоточенность, и он
был готов пускать молнии, круша всё на своём пути. Крушить, ломать, но
сосредоточенно и угрюмо. Именно.

Короче, что-то пошло не так, и сука, именно в тот момент, когда Чонгук поверил в
хороший исход. Естественно, он был вне себя от ярости, чуть не разбив ноутбук,
вскочив на ноги, не зная куда себя деть от переполняющих эмоций. В последнее время
он стал слишком экспрессивен, это правда. Но то легко объяснить: на нём огромный
груз ответственности за двоих, ебаный кишлак, где всегда нужно быть на чеку, а ещё
ебаный папаша, который сто процентов готовит для него какую-нибудь подставу. Ну и
как ему сохранять спокойствие при таких условиях? Тэхён тоже никак не помогает,
только усугубляет и всё время создает проблемы. Да. Да, Чонгука это бесит. Он тоже
не всесильный и не может уследить за каждым его шагом, а чтобы впредь вот всех этих
ссор и обидок не было, Тэхён и должен сидеть в комнате и ничего не делать. Делает
только Чонгук. И думает он. И отвечает за них он! Конечно, имеет право сорваться.

И как бы ему пора самому ложиться, но внутри всё пылает. Юнги не отвечает, он тоже
ничего не переспрашивает, откинув телефон куда подальше. В приступе агрессии и
вместе с тем от бессилия, Чонгук случайно уронил кружку, а потом еще включил
чайник. Тэхён слабо завозился из-за резких шумов, но не торопился просыпаться. На
него это совсем не похоже: он же не может спать ночью в борделе, а тут ещё в самой
комнате шумно, а ему хоть бы хны.

Может быть, сбитая кружка не была такой уж случайностью, как и намеренно зашумевший
чайник. Может Чонгук специально будил его, чтобы хотя бы маячил своей дебильной
улыбкой на фоне и то не так нервозно. Но реакции не последовало. И Чонгук сам не
выдержал, резко сев рядом с тэхёновым футоном, одёргивая одеяло намного грубее, чем
собирался. Не открывая глаз, Тэхён словил его за руку, мягко остановив на месте, и
в своей манере полушепотом попросил не шуметь.

Но эта просьба Чонгука тоже не устроила. Ну типа, потому что, если у него что-то
болело и ему плохо, Чонгук должен знать об этом в первую очередь. А в неведении...
ещё больше злится. И снова лезет к спящему, тыльной стороной ладони трогая его лоб
и шею, предпринимая очередную попытку снять косынку. Тэхён увернулся, заерзав и
немного приоткрыв глаза.

Чонгука по неизвестной причине озадачила его длительная спячка.

— Что не так? – тяжело вздохнув, он наклонился поближе, чтобы хоть расслышать, что
он там шепчет себе под нос. Тэхён вяло растянул губы в улыбке, потягиваясь. У него
на самом деле болезненный вид.

— Я просто не спал прошлой ночью.

Это не вся правда, но тоже веская причина.

Чонгук тоже не спал. Ага. Да, он молча ушёл на встречу с Юнги. И, да, да-а, как же
Чонгук совсем забыл (!), что тоже ужасно хочет спать. Как в сон клонит, с ума
сойти! И твёрдо уверяет себя, что ему элементарно плевать – «что не так». Зачем
вообще полез? Спит – и слава богу.

***

На утро они меняются ролями, и уже Тэхён встает раньше, держась за трещавшую
голову, что явно болела не только из-за пересыпа. Но никаких таблеток не было,
поэтому он склеил себя по частям, заставив себя сходить и просто поплескать воды в
лицо, и поставил чайник, слыша шуршания с пола. В этот раз Тэхён хотел сам сделать
завтрак, тем более что они в кое-то веке бодрствуют в одно время суток.

Чонгук недолго вылеживался, подходя к импровизированному столу, не удосужившись

одеться. Он был каким-то загруженным и хмурым, а коротко кинув взгляд вниз на свою
«утреннюю проблемку», цыкнул, забирая штаны и скрываясь в коридоре. Ну, по-
видимому, в туалет. Тэхён вообще-то тоже сталкивался с утренней эрекцией.
Асексуальность не предполагает нарушение мужского здоровья, в этом плане всё было в
норме, как у всех. Но дело в том, что он не придавал этому значения, только знал,
что, если сходить в туалет, всё пройдёт. Но представлять Чонгука в том же положении
было немного некомфортно и ммм...стыдно?

Что ж, характер у Тэ просто замечательный. Он отходчивый или только хочет им

казаться, стараясь выкинуть из головы вчерашнюю ссору. А как отпустишь то, что
гложет, так сразу легче на душе.

Да ладно. Отходчивость – это, несомненно, ого-го какая суперспособность. Или скорее

всего, суперпособность распространяется только на Чонгука – на него не получается
долго держать обиду. Здесь играет много факторов. Не только его безответная тайная
любовь. Тэхён всем ему обязан, поэтому обиды и гонор – это по меньшей мере
наглость.

Но, когда Чонгук вернулся чуть посвежевший и одетый по пояс, Тэхён не высверливал в
нём дыру (ну как обычно), пасмурно смотря куда угодно, только не на него. Не
говорил это бесячее «привет» вместо пожелания «доброе утро». Не лез. Не раздражал
беспричинной улыбкой. Тэхён всего лишь пытался сгладить острые углы, только не в
своей привычной манере. Вот так и вышло, что он витал в каких-то своих мыслях,
медленно прожевывая печенье, всецело погруженный в себя. Чонгук занимался тем же,
но выбрал конкретную точку для сосредоточенности – в его лице. Ни у кого никаких
претензий. Все сами по себе и счастливы.

Чаепитие заебись. Всегда бы так.

***

День никакой. Муторный и долгий, тянулся как мёд с ложки. Чон опять зависал в
ноутбуке, также голый по пояс и часто таскал сигарету за сигаретой, пытаясь чего-то
там отыскать. Тэхён ничего не искал, хотя ему любезно предоставили мультики в
качестве главного развлечения. Он смотрел на автомате, пресно, даже не пытаясь
вчитаться в субтитры, с горем пополам улавливая смысл. Как и говорилось, он ни в
чём не мог найти былой радости, хотя у него ещё было столько открытий, от которых
можно прийти в восторг. А пока Тэхён вялым тюленем катался по полу, с кислой миной
убивая время до сна. Он уже понял – во сне ничего не беспокоит. А сейчас это было
нужно, как никогда. Чтоб не думать. А то мыслей стало слишком много. Развелось как
тараканов (вошек, например, хоть им и сказали бай-бай, копошиться там не
перестали...).

В особенности, он стал ловить себя за тем, как возвращается в прошлое, господи

прости, вспоминания о лагере. Ну разумеется он часто о нём думает, в нём прошла вся
его жизнь, хоть пустая и скучная, но другой не дали. Каждый раз вспоминает с
дрожью, а нынче изменил себе, с какого-то рожна ища в этом плюсы. Мол там он
встречал одни и те же лица знакомые с детства, ложился спать и просыпался по
расписанию, жил по выработанной программе «идеальной жизни» и по идее не должен был
задаваться вопросами. Не должен был «очнуться». А ещё был совсем другим человеком –
так ему теперь кажется, – будто всё что происходило раньше, случалось не с ним, а с
каким-то другим Тэхёном. И тот Тэхён остался в спецобъекте.

Там ему и место.

Пусть он и не признавался, но страшные воспоминания посещали не просто так –

крались страхи о большом городе. В этом новом месте: новые неизвестные лица, к
которым привыкать и привыкать, новая жизнь, расписание и правила. Словом, другая
планета. Это ни для кого не новость – он боится жить сам, потому что этому его не
учили. Но самый главный страх – страх перед неизвестностью. Он чувствует внутри
себя стремительные изменения, происходящие из-за определенных ситуаций и
обстановок. А что будет, попади он в город?

Серьёзно, тараканов в его голове хватает. Это и хорошо, и плохо. И очень утомляет.
Хочется, чтобы кто-то успокоил… И втолковал, что жизнь не такая страшная.

***

Последующие два дня протекают в том же духе. Даже Тэхён разделяет это подвешенное
состояние – и не там, и не сям, – не только из-за своих дум, а потому что Чон
больше никуда не уходит и как пень сидит на одном месте. Что тоже странно. Раньше
же постоянно уходил.

Собственно, на одну странность стало меньше. Пришёл шальной гость.

Геволь врывается в их комнату очень неожиданно, но его приход должен быть ожидаем,
уж Чонгук точно обязан был предвидеть. Тем не менее, ему всё нипочем, он быстро
среагировал, подскочив к двери, преграждаю дорогу внутрь. Тэхён тут же бросил
просмотр мультфильма, завидев пугающей наружности амбала, источающего плохую ауру.

— Какого хуя ты тут сидишь?! Ты кем себя возомнил, чтоб я за тобой бегал? – Геволь,
видимо, достиг точки кипения и решил, так сказать, выкипеть всю ненависть напрямую.
У них с Чоном был чёткий уговор: он делает дела в борделе, Геволь помалкивает. А
теперь что? А чёрт-те что…

— Выйдем, – предусмотрительно сказал Чон, обозначив свои условия наперёд. Кое-кто

очень старательно будет греть уши, а это ни к чему.

— Ты уже как два дня должен был выйти, блять! Чугун уехал, так ты теперь борзый?!
Кто ответит за сдохшую блядь?! А, сука! Кто? Может ты объяснишь?

Тэхён ни сном, ни духом, кто сдох. Он притих как мышка, не вмешиваясь во «взрослые
разговоры». А по тому, как потемнело чонгуково лицо, лишний раз подтвердилось, что
ему очень не нравилось обсуждать свои дела в присутствии, как бы, постороннего.

— Это ты отвечаешь за них, а не я. – Сухо огрызнулся Чон, привалившись к косяку.

— Ты последний, кто её видел. Ставлю пари, что ты и затрахал до смерти. А сейчас

типа яйца сжались? Отсиживаешься?

— Про яйца мы уже обговаривали, – этим он напомнил тот приставленный зараженный

шприц к его паху. Ну так, чтоб освежил память. Он ведь не шутил, да и сейчас вроде
как не до шуток. – Её я не трогал. И да, ты правильно понял, я больше не участвую в
этом дерьме.

— А, не участвуешь!! – Геволь распалился ещё больше, с силой толкая его в грудь.

Гнев – дерьмовая спутница в споре. – Охуел, что ли, рембо? Ты за кого меня
принимаешь?! Типа вас просто так оставят в любовном гнездышке? – и после указал
рукой на застывшего Тэхёна, сидевшего на полу. – А этого пидора я быстро приберу к
рукам. Так чо, будешь ещё выёбываться?

Знать бы ещё Тэхёну, что такое «пидор» и причём тут он. Чонгук оттолкнул Геволя
точно также, принимая обороняющую позу, в любой момент готовясь ставить блок.
Просто Тэхён тут вообще никаким боком и не нужно брать его в расчёт. В общем, это
тоже не для кого не новость, что он за него постоянно впрягается и защищает. Чонгук
изначально знал, что так будет, когда привёл его в кишлак. И тут нет подтекста. За
слабого больше некому вступиться. А Чонгук за главного.

Следствие...
— Попробуй. Тронь. – Чонгук усмехнулся, но как-то пугающе. Поставленный голос
звучит более чем убедительно. Тэхён сам его, блин, боится.

— Ты, ублюдок... Кончай перед тёлкой пальцы гнуть. Либо сегодня же идешь колоть,
либо я звоню твоему папочке. Или от кого ты там кипятком ссышься?

Не стоит и объяснять, что для Тэхёна это всего лишь набор слов, не связанных между
собой. Он в душе, кхм, не информирует, откуда в их комнате тёлка, кто кого колет,
как колет, почему Чонгук сам не звонит отцу и... про кипяток что-то.

— Вперёд. Только в штаны не наделай, когда он сюда приедет. Знаешь же, как он любит
порядок и трудолюбие? Ах, да, у вас недобор «товара». Кто же отвечает головой за
работниц?

Геволь бешено выпучил глаза, сжав кулаки, аж желваки заходили от ярости. И буравит,
и буравит глазищами. Угрожать-то он угрожает, но позабыл про последствия. Всё так:
если приедет старший Чон, никому от этого не станет лучше. К тому же Чугун куда-то
съебал догоняться, а Геволь не готов принимать весь удар на себя.

— С-сука. – Просвистел на выдохе, ещё раз переведя взгляд на Тэ. – Хорошо прячь
своего пидора. Так хорошо, чтобы он мне не попался!

Чонгук не впечатлился угрозой, со скучающим лицом вытолкнув его за дверь,

хлобыстнув ею и защелкнув на ключ. Ещё он не упражнялся с Геволем в словоблудии. А
повернувшись к Тэхёну, вяло махнул рукой.

— Он ничего не сделает. Забудь.

Тэхён молчал, молчал, обдумывая, что именно ему следует забыть, как задал наиболее
каверзный вопрос.

— А почему я пидор? – Чонгук остановился на полушаге, глянув на него исподлобья,

пытаясь понять, Тэхён стебется или реально не знает значения.

Выражение лица никогда не обманет. В случае с Тэхёном точно. Он не знает. Ему же

лучше.

— Не почему. Это не хорошее слово, забудь.

Снова забудь да забудь. Но ведь не всё так легко устроено? Тогда бы Тэхён вообще
жил припеваючи, стерев себе память.

И ещё вопросик…

— А почему все называют тебя ублюдком? – здесь он хохотнул, занимая своё рабочее
место, опять утыкаясь в ноут. Сигаретка, часик-другой, полный рабочий день.
Ублюдский. Как и все дни в году.

— Значит, есть за что.

***

На следующий день Чонгук занялся сбором вещей несмотря на то, что от Юнги не было
вестей. Он всё также был «не в сети» и всё также не отписался. Что-то сорвалось, но
Чонгук не намерен больше ждать. Тут нельзя оставаться, уже давно нельзя, только
проблем наживут. Геволь не препятствие, только лишняя забота. Но они достаточно
отсиделись на одном месте. Чонгук уже придумал кое-что на досуге и решил не терять
времени. Мало ли, вдруг сюда уже кто-нибудь едет? Чонгуку сейчас вот вообще не до
этого. Голова забита.

Надо в город. Кровь из носу, как надо.

Тэхён не задавал вопросов, но они явственно отражались на его лице. Он понятия не

имел, что они куда-то собираются, поэтому скопил массу слов с вопросительным знаком
на конце. Чонгук игнорировал его смятения, уделяя внимание только сбору. Большую
часть вещей откидывал за ненадобностью, чтоб не нагружать себя лишним грузом. Ха-
ха, лишним грузом, мда… Это Чонгук классно подметил. Сложил-то только свою дорожную
сумку, что привёз Юнги. Остальное – приобретённый во время пути хлам.

С утра Тэхён нехотя отправился в душ, потому что остерегался того амбала,
показывающего на него пальцем. Чон заверил, что нет причин для опасений, никто не
тронет, мол Геволь трус и вся его бравада только на словах. А вернулся мойдодыр еще
более загруженный, чем был. Ему улыбнулась удача (удача ли?), снова повстречать
двух подружек, с которыми он обменялся парочкой дежурных фраз, а они рассказали
кое-что интересное, не забыв проверить его мёртвых вошек (они сдохли, теперь
точно). Волосы чистые – это хорошая новость. А плохая… Из-за сказанного ими, в нём
«настаивался» вопрос, всё то время, пока Чонгук бесцельно шарился в телефоне,
попивая кофе. Когда он достал сигарету, Тэхён наконец-то ляпнул, что его волновало
прямо сейчас.

— Тэра умерла... – жалость лезет из каждого слога. И с чего бы взяться этой

жалости? Тэхён бы лучше о себе подумал…

Чонгук, услышав это, почти незаметно дёрнулся, наконец поджигая сигарету и сразу
глубоко затягиваясь. У него в голове и так каша, а тут ещё эти прошмандовки всё-
таки выпалили. Не вовремя. По-любому ему назло. Как говорится – всё тайное
становится явным.

Или не совсем.

Тайнам, в принципе, незачем скрываться*.

— И что?

— Просто... жалко, – Тэхён поник, видя, что собеседнику совсем неинтересно слушать
про чужие проблемы. А тот еще и хмыкнул, будто высмеивая его слова. Будто жалеют
только болваны.

А в этом что-то есть…

— Жалко? Она в лучшем мире.

Ну, конечно, он ведь сам её туда отправил.

— А мы? – Тэхён опять задает характерные для его любознательности вопросы. И всё бы
ничего, но наверно это... задевает? Стоит задуматься, хотя ответ прост. В каком
мире они живут, раз им приходится скрываться в борделе, молча наблюдая за
прогрессирующим рабством и насилием, где никто ничего не в силах изменить и покорно
следует правилам? В каком мире тогда жил сам Тэхён, задающий этот нелепый вопрос?

— В худшем. – Как само собой разумеющееся. Но как же так? Тэхён ведь только сбежал
из клетки, в лучшую, мать его, жизнь, которую пропагандировали на уроках
воспитания, о которой говорили на каждом углу! В великую свободу! Но свобода
невелика, условна и ограничена. Мечтать быть свободным как птица...? И что же, всю
жизнь петь одно и то же?*
— Можно я спрошу? – Тэхён не угомонится, уж слишком далеко забралась философская
мысль – противный червяк, ползет и крутится.

— Ты уже спросил, – Тэхён прикусил губу, расстроенный. Чон устало вздыхает,

положительно взмахивая рукой, чтоб продолжал уж. – Валяй.

— Ты... когда-нибудь убивал?

Ого, как невпопад и как чётко прилетело. В яблочко? Если только адамово. Вон как
кадык дёрнулся, вон как у Чонгука потемнел взгляд. Но Тэхён не знает всей правды,
дело в том, что его любопытство доводит «не до добра».

— Что за глупый вопрос?

Ну якобы: нет, конечно, ты что, идиот?

— Нет, я не то хотел сказать. Я знаю, конечно же... – Тэхён запаниковал,

исправляясь. – Просто я подумал... если бы ты мог убивать людей, ты бы убил меня? –
ковыряется ногтем в бугристом рисунке кружки, понимая, что болтает лишнего, но не
хочет молчать. Это ведь никого не обязывает? Мысли вслух. За них не расстреливают…
Или расстреливают? – Если бы я попросил?

О, ну приставка, конечно, что-то прям меняет.

Чонгук закидывает нога на ногу, вздергивает бровь и напрочь задымляет комнатушку

табаком. По нему не видно, но он нормально так приху... удивился.

— И что ты намерен добиться этим вопросом? Уже захотел помереть? Это очень легко
устроить, – чеканит, естественно, по-злому. Он значит ему жизнь сохраняет,
защищает, носится с ним, как дурень с писаною торбой, а тот задумывается о таких
тупых вещах.

«Убить! Ну конечно! Вот сразу надо было!»

Знал бы Тэхён, сколько раз был на мушке…

— Да? А как... – из праздного любопытства. А Чонгуку впервые хочется смачно ударить

себя по лбу, а потом его приложить об что-то твёрдое, чтоб раз и навсегда забыл
думать о таком, а лучше вообще разучился думать. А то в последнее время его
мозговая деятельность стала слишком активна. Пока Чон ещё не в курсе, что тот на
днях сам хорошенько приложился затылком, но это кажись отразилось.

— Да. Останешься здесь, со своими подружками. Больше года вряд ли протянешь с таким
графиком работы.

«Подружки, график работы»… Тэхён разочарованно вздохнул. И из-за своего вопроса, и

из-за такого ответа. Сам не поймёт, что ему хотелось услышать.

— Я говорю серьёзно.

Пусть Тэра никто для него, Тэхён всё равно чувствовал горечь, как и обычно бывает,
если погибает более-менее знакомый тебе человек. Это не та скорбь, от которой
убиваешься в слезах. Это когда сильно задумываешься о смысле Своей жизни и том
месте, где все люди когда-нибудь окажутся. Что-то похожее было, когда умер Бэк.

— Если ты всё ещё не понял, у нас и сейчас всё серьёзно. Не стоит поднимать тему
смерти, раз ты понятия не имеешь, что это такое. – Под конец повысил тон, рявкая,
опять его отчитывая. В последнее время с Тэхёном не получается любезничать. В
последнее время вообще всё не так…
— Мне вообще нельзя ничего спрашивать? – как бы он ведь о многом «понятия не
имеет». И странно раскраснелся, опуская глаза. Когда тебя поругивают, как ребёнка,
это, конечно, малоприятного.

— Не задавай глупые вопросы. – Тэхён натянуто улыбнулся, вот уже собрался опять
скрыться под одеялом и даже не заметил, как в этот момент Чонгук оказался рядом,
потушив окурок, всё-таки подкравшись и сдёрнув дурацкую косынку, за которой что-то
скрыто. Что-то, о чём Чонгук обязан знать. Тем более, раз пошла такая пляска...

А Тэхён что? Плохо…

— Нет!! Отдай! – Тэ стал размахивать руками, пытаясь словить косынку. Но Чонгук

предусмотрительно запихнул её в задний карман джинсов. Проучает. И опять
выговаривает, потому что это он – главный. Главный, главный – миллион раз
повторить, а всё равно будет мало.

— Я тебе что, собачка, бегать возле тебя буду? – Чонгук больно схватил его за
кисть, чтобы не мешал, другой зафиксировав шею, рассматривая количество ущерба и
область распространения, особенно уделяя внимание шишке, в итоге громко цыкнув.
Тэхён злится, ещё как. И опять брыкается, отворачивая голову.

Больше всего он боится, как он будет на него смотреть… как отреагирует. Как
поморщится, посмеётся… Всё!

— И что это? – он слабо давит на затылок, касаясь опухшего места, и Тэхён

протестующе шикает, с обидой уворачиваясь, всё также не поднимая лица. Чонгук ловит
себя на мысли, что ему всё сложнее справляться с этим дитём…

— Ничего!

На самом деле Чонгук действительно не понимает, что в этом такого, когда цепляет
его за подбородок, чтобы посмотреть в глаза. Тут Тэ не выдерживает, подскакивает с
места, отбрыкиваясь уже более агрессивно, одновременно пытаясь выдернуть кисть и
косынку. Ну-у, для Чона это не помеха, не сопротивление – не соперник. И он даёт
послабления, чтобы наблюдать. Но и не выпускает. Точно знает – перебесится и
успокоится.

(И ещё немножко… это забавно)

— Откуда это, я спрашиваю, – он даже не повышает голос, и действий достаточно. А

этот чуть ли не ревёт, свободной рукой добираясь до чонгукова лица, тыча ему в
глаза, прикрывая ладонью весь обзор. Детский сад какой-то… – Ты совсем сдурел? –
честно говоря, Чонгук готов засмеяться, от того, насколько ситуация нелепа и
непонятна для него. То есть, ну волосы короче и что? Он так полжизни проходил… Ну
шишка… Что за проблема такая – вселенского масштаба, что он так бунтует?

— Не твоё дело! – сказано в сердцах – это как вспышка. Защитная реакция, когда уже
ничего не можешь сделать. И хныкать стыдно, и сопротивление бесполезно. А Тэхён уже
весь раскраснелся, сдерживая бушующие (или бунтующие?) эмоции. И вот что за манера
докапываться?

Чонгук в свою очередь перехватывает руку повыше, нахмуриваясь. Ему не нравится этот
ответ.

— Ну уж нет. Это моё дело. Это я за тебя отвечаю, раз ты сам за себя не можешь! –
Тэхён впервые поднял глаза, вкладывая в горящий взгляд и упрёк, и уязвлённость,
поджимая губы. Каждое упоминание о том, что он слабое звено – как плевок в душу.
Но это же правда…

— Пусти… Пожалуйста, пусти меня. Отпусти… – также скоро он опять отводит взгляд, от
резких толчков перейдя к плавным, без напора, растеряв всякий запал. И вот уже
побоку вообще, как он выглядит.

Чонгук непонимающе заламывает бровь. Синоним к слову «непонимающе»?

И ругать его непонятно за… что?

— Что за… блять…? – Чонгук щурит один глаз, убирая руки, поднимая ладони вверх. Ему
до сих пор кажется это нелепым и смешным, но Тэхён так не считает, шмыгая носом. И
в следующую секунду пролазит к боку, выхватывая свою косынку, резво выбегая за
дверь, как ураган. Ну, ураганчик. И то, безвредный и с самыми низкими баллами.

Чонгук прифигивает сам с собой.

— Ну пиздец.

Больше и сказать нечего.

***

Как сказано: пропсиховался и вернулся. Чонгуку уже не до него. Близится полночь,

кишлак заполняется помоями и шумом. Пора уходить.

Чонгук не хочет светиться перед Геволем, поэтому решает лезть через окно. Эффект
неожиданности никто не отменял, и им безопаснее скрыться под шумок. Чон дал
установку собираться, и пока Тэ застёгивал куртку (ох уж эта куртка…), поправляясь
и завязывая всё те же лагерные ботинки, он разбивает стекло, так как оно априори не
открывается. Из-за музыки этого никто не услышит. Чонгук не боится прыгать со
второго этажа – расстояние мизерное, справятся. У Тэхёна никаких эмоций, зато он
понимает, что они опять собираются в путь. Страх парализует, порождает
неуверенность. Здесь, вот в этом гадюшнике, был тыл, была хлипкая, но уверенность,
потому что им вдвоём было некуда податься друг от друга. А в большом городе – велик
шанс разойтись. И ещё Тэхён проглатывает вопрос: как же… все оставшиеся девушки?
что с ними будет? Вот этому его никто не надоумил, но он сам догадался – просто у
них нет таких Чонгуков, которые бы их спасли. Это больно, это тяжело принять, это
не даёт покоя.

Но у Тэхёна есть такой Чонгук. И он пойдёт только за ним.

Разбитое стекло отпугивает острыми зубами, поэтому Чонгук накидывает поверх

осколков одно из одеял, и, перекинув через плечо дорожную сумку, указывает Тэхёну
головой. Пора. Само собой, Чон лезет первым, два раза зацепившись за выступы на
стене, потом нащупывает подошвой раму окна с первого этажа, переступая и наконец
мягко спрыгивая. Тэхён внимательно следил за быстрым перемещением, сомневаясь, что
у него получится также хотя бы вполовину. Но вот Чонгук внизу, на какой-то из
свобод, включает фонарик на телефоне и подсвечивает ему стену, потому что слишком
темно. Потом свет падает ему на лицо, а Тэхён стоит, как вкопанный, и не знает, что
за чем, чтобы ничего себе не переломать.

— Давай, Тэхён, – Чонгук подгоняет, видя смятения на лице. Это нормально. Любому
было бы страшно вылезать со второго этажа. – Я же тут. Если что, я тебя словлю.

Это важно учесть – доверие. Как много в этом слове! Вот так, потому что веришь, что
да, человек там внизу поможет, на него можно положиться. Если Тэхён полетит, он его
словит. Это такая защита и опора, которая не только на физическом уровне, но и на
психологическом. Поэтому Тэхён полез. Боялся, дрожал, слушал наставления, куда
поставить руку, а куда ногу, и в конечном счёте зажмурив глаза, прыгнул. Чон был
рядом, придерживая со спины, только ноги всё равно ужасно ныли из-за приземления.
Как всегда, лишних вопросов не задавать, рот не раскрывать, следом идти, слушаться
и не лезть. Вот Чон уже и втопил, выстраивая только себе известный маршрут,
выключив фонарик. Глаза скоро привыкнут к темени, а привлекать к себе внимание не
нужно. Тэхён кое-как плёлся в хвосте, вроде и стараясь быстрее, а всё равно не
успевая. Он не такой ловкий и быстрый. И с чего вообще они должны красться в
потёмках?

Тут Тэхён запнулся, упал, но хоть и быстро встал обратно на ноги, с испугом побежал
вперёд, нагоняя впереди идущего. Вот только отставать не надо…

— Стой, подожди меня! – теперь уже не понимает Тэхён, зачем они так спешат, как
подстреленные. Чонгук не привык возюкаться, всё должно быть чётко по плану, и они
обязаны уложиться в срок, чтобы дойти до рассвета. Именно так, без очередного форс-
мажора. Поэтому он сам схватил Тэхёна за руку, крепко держа за ладонь, волоча за
собой. Второго такой расклад устраивал более чем. Так он точно не отстанет и не
потеряется.

Да и просто… так лучше.

Теперь они поскакали вдвоём. Чонгук чуть заступая вперёд, направляя. О недавнем
происшествии никто не говорит и не надо, забыли и выкинули. В такой момент,
наоборот, сплотиться надо, идя к единой цели. Опустим, что у Тэхёна нет конкретной
цели. Ему хорошо только там, где Чонгук. И неважно, будет ли это город или лагерь,
или любое другое место. Правда же? В каком-то смысле, – это эгоизм или даже
паразитизм, потому что не будь у него Чонгука, он бы точно не прожил двух дней. А
так, чувствуя его теплую ладонь, его близость, его запах, он может отпустить боль
за оставшихся в том борделе бедных женщин, оставить страхи о ближайшем будущем,
оставить. Оставить. Ведь Чонгук всё взваливает на себя, и со всем разберётся. Всё
остальное – уже другая история.

Лишь единожды оглянувшись, Тэхён простился с временным пристанищем, где было так
много приобретено и оставлено… Теперь в памяти запечатлелся тучный мрачный домик с
крышей, и те уставшие, изношенные лица просто женщин, которым не повезло.

***

Очень долгая дорога, а без машины под жопой, правда, ой как нелегко. Чонгук не
давал продыху, иногда сбавляя темп, чтобы самому немного отдохнуть. Но невозможно
так долго нестись без остановок, всё равно оба устали. Разумеется, Тэхён намного
раньше, зато как он потом рухнул на землю, задушено хрипя и сетуя на свои гудящие
ноги. Чонгук тоже присел, перевести дух, попить воды, а потом и Тэхён присосался к
горлышку, уверяя, что как только, так сразу умрёт. А как встретился с чоновым
взглядом, молниеносно схватил за руку, через «не могу и не хочу» идя следом.

Долго ли коротко, но темнота постепенно спадала, начало понемногу светать. Они

настигли асфальтированную дорогу в две полосы в каждом направлении, то есть с
большой протяжённостью и высокой пропускной способностью. По ней не так часто, но и
не так редко ездил транспорт. Уже тут стало оживлённо, а днём так вообще. Поэтому
Чонгук спешил. Теперь хотя бы можно с интересом смотреть по сторонам, где кроме
огромного пространства с широкой автомагистралью и отдалённо виднеющимся колючим
забором ничего не видно. Точнее уже видно, но пока ещё далековато – границу. А за
ним… тоже пока голые участки земли. Именно до самого города тутуева куча
километров. Это позже. Сейчас контроль. До поста границы тоже было прилично, но
минут через двадцать они-таки дошли, придерживаясь обочины, как раз в то время,
когда небо полностью сбросило тёмно-синее одеяло, накрывшись светло-голубым
покрывалом. Чистым-чистым. И воздух: чистый, по-утреннему свежий и холодный, того и
глядишь, лёгкие разорвутся. И птицы поют… Красотища. Но ещё Тэхёну нравится, как
шумят проезжающие машины. Для него всё в новинку и пока что здорово. Пока что еще
получал крохи удовольствия от погоды и зрелища, что на фоне ужасно ноющих ног было
ярче.

Чон коротко шепнул ему, чтобы не смел говорить и отвечать на какие-либо вопросы.
Вот и граница.

На пункте пропусков стояло шесть машин. К ним навстречу из большого здания вышли
ещё двое пограничников в бронежилетах и с кобурами на поясе. Выглядели отнюдь не
дружелюбно, смотря с подозрением. Чонгук ещё на подходе разжал руку, оттесняя
Тэхёна чуть позади себя. Пограничники начинают с обязательного допроса: зачем
пересекают, куда, к кому, почему без транспорта, откуда держали путь, чем
собираются заниматься в столице – на что Чон отвечает коротко и по делу. До Тэхёна
они не стали дониматься только потому, что он им напиздел, якобы Тэхён немой. Они
может и не поверили, но отступили, стребовав паспорта. Вместо них Чонгук
предоставил два пропуска на их новые имена. Далее их попросили следовать за ними,
проведя в само здание, где они связались с миграционной службой, сделав запрос на
эти два пропуска. Чонгук сказал, что их сумки были украдены, и вот они типа делают
документы заново. Но всё это длилось не так уж быстро. Следующим пунктом была
таможня. Они прикопались с похожим допросом по типу: что везёте, нет ли чего-то
запрещённого, сколько при себе наличности. И, конечно, попросили показать сумку.
Заодно их ощупали, заставили пройти металлоискатель, вытащив все вещи из карманов.
Ну короче осмотрели со всех сторон. В довершении из миграционной службы пришло
письмо от, надо же, самого Мин Юнги, который поручался за подлинник пропусков.

Слава богу, Чонгук наконец-то мог спокойно выдохнуть, прекрасно зная, что Юнги ещё
успеет поездить по мозгам на счёт того, что он из-за них засветился где только мог,
а Чонгук ещё и наплевал на запрет, все равно сделал по-своему. В случае неудачи,
был заготовлен обязательный план Б, по которому Чонгук тупо предложил бы взятку, а
там была не была. Но всё обошлось. Им дали зелёный свет и пожелали удачного пути. А
стоило им отдалиться на метров сто, Тэхён тут же приклеился к нему, взяв за руку.

Что, к хорошему быстро привыкается?

— Я теперь ещё и немой, – с смешинками в глазах прошептал Тэхён, отчего-то

радостный, хотя должен был устать ещё больше. Эти люди на границах убивают всё
желание жить, не говоря про желание идти непосредственно в город.

— А что по списку? – Чонгук сдулся, конкретно так устав, но захотел поддержать

разговор. Всё равно ещё сколько пиздовать.

— Глупый, трусливый… – с энтузиазмом перечислял Тэ, посмеиваясь, – слабый,

бездомный…

— Ну всё, заткнись. Голова болит. – Тэхён опять улыбнулся, послушно замолчав,

показав, что застёгивает воображаемую молнию на губах. Продолжили в тишине. Ну хоть
не в обиде.

Чонгук вздохнул с облегчением. Родные места. Наконец-то.

***

В конце концов Чон сделал привал, морщась от яркого солнца, заебавшись идти. Он
нашёл самый простой выход из положения – о, чудо 21 века, вызвал такси. Сдерут по
максимуму, но уж лучше так, чем плестись ещё и ещё. Хочется с комфортом доехать до
дома и вырубиться на целый день, никого не видя и не слыша. Тэхён вот тоже поостыл
с эмоциями, дублируя настроение Чона, перестав улыбаться и получать удовольствие от
погоды. Такси приехало быстро, видимо было где-то рядом, принимая путников в мягкий
салон, отвозя с ветерком.

Чонгук наблюдал за пейзажем из-под полуприкрытых век: как они минуют зону отдыха с
лесным насаждением и водоёмом, потом подальше большущий аэропорт, вызвавший у
Тэхёна миллион и один вопрос, далее частный сектор с одинаковыми коттеджами и уже
потом пошли высотки – многочисленные спальные районы с большими гипермаркетами.
Часто у дороги стояли рекламные щиты, только вместо рекламы там были изображены
цитаты об устройстве утопического общества и идеальной семьи. Да все города были
увешаны призывными плакатами о гражданской обязанности и тэ дэ, фотографии
многодетных семей, счастливых детей. Фонари были утыканы флажками с эмблемой
фракции. Всё это было так знакомо… Чонгук опять вернулся в «любимый» дурдом. И тут
вам уже и забитые полосы дорог, утренние пробки в самом разгаре, клаксоны, крики,
радио со всех сторон, мешанина из голосов – настоящие звуки просыпающегося города.
Скоро, очень скоро Чонгук войдёт в привычную колею и заживёт лучше прежнего. Ну, он
так планирует. Пока что хотя бы выспится.

Говоря о Тэхёне, вся его радость окончательно сошла, уступая место угрюмости и
неприветливости. Ему вообще, совсем, ни коим образом не нравилось, что он видел за
стеклами такси. Все эти люди, машины, высокие здания – свалились на него огромным
валуном. И раздавили. Морально. От нового климата Тэхёна выкинуло из реальности
куда-то в прострацию, и он сжался на сидении, с нескрываемым ужасом рассматривая
совершенно новые для него виды и объекты. Да никогда в жизни он не видел столько
людей. Про всё остальное говорить нечего. Мальчик попал на другую планету, что
правда, то правда. Но эта «новая земля» ему совершенно не импонировала, а наоборот.
Пугала. Всё давило. Аж дышать нечем. Это он возле границы слюни пускал на атмосферу
свободы, а тут реальная клетка с тиграми, целый миллионик – муравейник! Чистые
улицы? – да, до скрежета зубов чистые. Порядочные граждане? – да, до скрежета,
такого же противного скрежета. И вся яркая обёртка, вот этот фасад с идеализацией
мира, страны, общества – доводил до дрожи…

Как же так, Тэхён сам себе задавал вопрос. Ведь за границей люди выглядят по-
другому. А ещё была Лысая… тощая, поношенная, как столетнее пальто, с тёмным
прошлым и тёмными мешками под глазами. А Джес? Она точно не была похожа на
счастливую девчушку, любящую жизнь и благодарную за неё. Тэра… вообще умерла. И ещё
там за чертой: сизый дым, чёрные заводы и вымирающая пустошь. Там никто никуда не
торопится, обыватели живут впроголодь, радуясь тому, что вообще живут. Все они –
обыкновенные, не примечательные, чаще всего сонные, но настоящие. Заёбанные жизнью.
Злые или пассивные. Другие.

Другие.

Эта мысль так живо бьётся внутри больной головы. Да даже по сравнению с лагерем, –
это в корень отличающийся уклад, другая жизнь. И Тэхёну до чертиков страшно
становиться её частью. Это не та свобода… Господи, это не то, о чём он мечтал…

— Тэхён? – громко спросил Чон, тормоша растерянного Тэ, который не отзывался вот
уже минуту. – Что такое? – тот всё ещё вёл себя странно, вылупленными глазами
насторожено оглядываясь по сторонам, спускаясь всё ниже на сидении, даже не пытаясь
вслушиваться в какофонию звуков.

Так болит голова… так шумно. И грязно. Грязно – фигурально. Переполнено.

— Тэхён. – Чон видит реакцию, видит его взгляд, знает, что это значит, но совсем не
был к этому готов. Вообще представлял, что он будет, как и раньше с любопытством на
всё смотреть, высовываясь из окна – в прямом смысле. Но от любопытства ничего не
осталось. У Тэхёна в глазах застывший ужас.
Личная катастрофа.

— Так понравилось, а, парень? То ли ещё будет! – таксист весёленько поёрзал на

месте, заметив выражение и поведение Тэхёна. Но тот окинул его стеклянным взглядом,
в следующую секунду отдавая всё внимание тому, кто всегда его успокаивал.

У Чонгука тоже разрыв шаблона, подорванные идеалы. Тэхён наобум тычется лбом ему в
плечо, закрывая глаза, представляя, что таким образом закрывается от целого мира,
туда – к себе в панцирь. Настраивается на волну тишины и покоя, снова цепляясь за
тёплую, сухую ладонь.

Чонгук не дёргается. Сам закрывает глаза. На языке ни одного приличного слова.

Это не ок. Не временное замешательство.

«Это пиздец…»
Комментарий к 11.«И снова долгая дорога»
*"тайнам незачем скрываться"
*"Быть свободным, как птица? И всю жизнь петь одно и то же?" - цитаты
Станислава Ежи Лец
главы пишутся тяжело, о многом надо подумать. не хочется просто писать на отвали,
поэтому я и эту главу переписывала раза четыре. а ещё само по себе получается так
всё прописывать и растягивать. мне нравится описывать детали, уделять время на их
взаимодействие. они с разными характерами и конечно притираются. то есть, я к тому,
чтобы потом, пожалуйста, мне не писали, что я тяну резину и всё такое долгое и
нудное. если вам лень всё читать, то пропускайте) я тоже так делаю, если скучно
читать) и сейчас каждое взаимодействие вигуков важно. чтобы появиться чему-то,
должно это взяться из чего-то. должны быть ссоры, притирки, рассмотр поведения с
разных сторон. в конце концов, эта история посвящена их отношениям...) и мне
нравится, как отвечает чонгук, и как ведёт себя тэ. а ещё, пожалуйста, не
забывайте, что ему 17. не надо ждать пиздец умных мыслей. тэхён видит этот
окружающий мир, исходя из своего маленького внутреннего мирка. Вот собственно и
город...

========== 12.«Домашние ценности» ==========

#The Ghost Of 3.13 - Glass Empire

#OVMEGACVRSE x Arda Leen x EWPVTH - M E M O R Y

Справочный материал:
Лидер – президент фракции
Фракмистр – министр при фракции
Фракдир – командир при фракции
ОМОН – отдел мобильный особого назначения; подразделение полиции.
Алькальдия – то же, что и мэрия

Сейчас в работе: Чонгуку 24 года, Юнги 28, Тэ 17 (я выбрала ему такой возраст,
потому что человек в его возрасте чисто теоретически может быть обучаем (я имею в
виду азы, началка), хотя и плохо; заранее говорю, не стоит ожидать чудо, что тэ
вдруг по щелчку начнет читать и писать... я ведь уже говорила об этом? Так вот,
если бы Тэхёну было например за 20 лет, то во-первых, в таком возрасте так сказать
"ребенку маугли" ничего бы не помогло - финита, Тэхён бы и не дожил; а во-вторых,
это ж сколько должен был существовать спецобъект, если Тэхён там родился, уже 17
лет провёл... Что хочу сказать, несмотря на то, что в работе Тэхён уже
совершеннолетний, по нашему он ещё подросток, а я не романтизирую педофилию (а ещё
там дэдди кинк, который и не кинк), Чонгук тоже не извращенец. Но да, Тэхён ему не
безразличен, но это не любовь, не страсть. Надеюсь, вы понимаете? Время всё
рассудит)
***

Я хочу домой. Я хочу в постель.

Ирвин Уэшл. Дерьмо

Юнги познакомился с Чон Чонгуком около трёх лет назад (плюс-минус полгода), когда
второй уже окончил полицейскую академию, находясь при должности. Познакомились
чисто случайно, но логично – при рабочих обстоятельствах, хотя по теории
вероятности параллельные не должны были пересечься ни в каком будущем, так как оба
были из разных подразделений и слоев общества.

Мин с самого начала был в курсе – по слухам коллег, – что молодой фракдир взвода
отряда ОМОН и есть тот самый сын фракмистра службы безопасности. Говоря простым
языком: Чонгук занимал должность командира отряда омоновцев, а его отец министр
службы безопасности. По телевизионным каналам регулярно крутятся новости, где
частенько показывают основные лица руководящего состава, в том числе отца Чона, –
потому Юнги знал их. Короче суть до жопы проста и ясна – Чон Чонгук взят по блату,
у него хвост веером, детский сад штаны на лямках и всё в том же духе. Грех не
посплетничать по этому поводу.

На тот момент Чонгуку было чуть за двадцать, немудрено, что все полицейские-
омоновцы были старше его на добрый пятак лет и это в лучшем случае. Подвох в том,
что Чонгук и не скрывал, и не стеснялся, что занимал своё место только благодаря
влиянию отца. Фракмистр не принимал возражений, частенько наведываясь в алькальдию
вместе с достойным приемником; хвастаясь. Остальные (подчинённые, полицейские) не
имели права голоса, далеко не втайне ненавидя и завидуя молодому фракдиру. Как же
не завидовать? Кто бы не хотел оказаться на его месте? Пусть и плевались за спиной,
мол неопытный, зелёный, блатной молокосос, а все до единого соблюдали субординацию,
если же встречались лицом к лицу, боясь за свои слова оказаться в местах не столь
отдалённых.

Отдаленность этих мест Чонгук уже успел измерить сам...

Юнги по своей природе был закоренелым скептиком, так что вполне ожидаемо подверг
сомнениям компетентность фракдира. На тот момент Юнги уже было двадцать пять, и он
Не занимал высокой должности, поэтому, когда ему выпала честь оказать «миграционную
услугу» бравой рати омоновцев, он одновременно испытывал радость и разочарование от
предстоящего сотрудничества. У них с коллегами даже были свои шутки, касательно
«малыша-фракдира», где Юнги выступает в роли дяди, играющего с ним в песочнице.
Особенно весело было представлять, как вместо бойцов Чонгук отправляет на выезд
пластмассовых солдатиков. Солдатики что надо – в касках. В реальной жизни тоже
имеются защитные каски и даже маски, только вместо штанов на лямках и пластмассовый
машинок – человек семь-восемь в хаки и бронированные автомобили «Пирс» с встроенной
системой катапультирования.

Когда состоялась первая встреча, Мин уже не смеялся вместе со всеми. В рабочем
процессе в принципе нет ничего весёлого, а когда он столкнулся лицом к лицу с
«серьёзными дядями» из спецподразделений, то тем более растерял запал. «Рыцари
круглого стола» выглядели также угрюмо и по-деловому.

О Чонгуке можно говорить многое, разное, наводить ужаса, испуская благоговейный

шёпот, будто он прямо-таки Железный человек в ипостаси, но это звучало бы
клишировано и приторно, как в фильмах про селебрити старшей школы. Да и Чонгук не
представлял собой какого-то перекаченного бугая с мордой кирпичом. Впечатление
производит аура и самообладание, на что Чон никогда не жаловался – этим и брал. В
общем, путём долгого внутреннего сопротивления, Юнги всё-таки признал в нём
авторитета, жёсткого, принципиального и смекалистого начальника, не дающего спуска
ни себе, ни другим. Когда дело касается профессионализма, возраст и остальные
минусы отходят на второй план. У Чонгука все действия были регламентированы по
чёткому плану, где он – главная деталь механизма, приводящая машину в движение. За
каких-то три часа неформальной встречи Юнги успел и заебаться, и схлопотать
пятнадцатиминутный выговор за халатное отношение их отдела. Остальные подчинённые,
по-видимому, уже знакомые с системой работы Чона, держались невозмутимо-сдержанно и
помалкивали, отвечая только по теме.

За три часа, каких-то ебаных три часа, у них был разработан целостный план по
задержанию опасных преступников. Чонгук каждого увешал своими обязанностями, до
мельчайших подробностей расписав, что непосредственно входит в эти обязанности и
что от них требуется по завершению. Мин человек простой, для него работа – работой,
без всяких там сердечек в глазах и патриотических од. Не то чтобы он всё делал
спустя рукава, но и не как Чонгук – чересчур дотошно и объективно. Что ему, вообще-
то, было положено.

Ну, объективность объективности рознь. И как мы успели узнать, Чонгук многое

покрывал и утаивал, хоть это тщательно скрывалось, вспоминая тот же кишлак старшего
брата, а также другие проделки своего отца. Чонгук очень многое знал, и, имея
трезвый рассудок и интеллект, подстраивался под обстоятельства. Как ещё сказать… Он
не тот, кто был примером для подражания или уж тем более идеалом полицейского,
потому что пользовался служебным положением, но за исключением тех преступных
махинаций, остальное он выполнял без ошибок и с идеально проработанной схемой.

Потом Мина допрашивал коллектив, якобы, что там и как прошло за закрытыми дверями,
хорош ли песочек в песочнице и ломались ли лопатки. Он предусмотрительно держал рот
на замке и ходил понурый, потому что… ну злился из-за всего. Опять же, очень
бесило, что младший по возрасту, но старший по званию, имел (не)ограниченную власть
над ним в том числе. И возможность грубить и подчинять. Выговаривать у всех на
виду! После второй встречи с фракдиром и другими сотрудниками отделов, стоя в
курилке, Юнги в запале обозвал Чона последними словами, всё-таки не упустив шанс
назвать его «мелким засранцем» и «папенькиным сынком». Нервы сказывались.
Достоинство сказывалось. Да и вообще много чего. Чонгук опять выставил его идиотом.
А это очень задевает.

Прикол в том, что в это время Чон стоял позади, тоже подкуривая сигарету, пока
остальные с выпученными глазами смотрели за спину Юнги, пытаясь его одернуть, тыкая
пальцами в бок и плечо, что выглядело пиздец комично. У Мина напрочь съехал
набекрень инстинкт самосохранения, так что ему тогда море было по колено, горы,
блять, вообще, даже не по плечо, а там же – у колен. Когда фракдир умышлено
кашлянул в кулак, всех как ветром сдуло, а Мин мысленно примерил лагерную робу и
стрижку под ноль.

Да ладно, чего разыгрывать спектакль и так понятно, что всё закончилось хорошо.
Оставшись один на один, Чон его сначала подъебнул, перед этим конечно напустив
страху, а потом они уже курили вдвоём, разговорившись. Где разговоры, там и близкое
знакомство, неформальное. Мин узнал его с другой стороны и как это обычно бывает,
проникнулся. Чонгук тоже простой да непростой, но с ним можно было найти общий
язык. Точнее, Чонгук сам позволил приблизиться к нему, позже объяснив это тем, что
честность превыше всего. Юнги хотя бы не зассал, ожидая справедливой раздачи
выговоров.

В общем, то задание они выполнили на отлично, а Юнги продолжил с ним общаться. Всё
начинается с малого: кирпичик за кирпичиком – и вот уже построилась дружба. У Чона
оказалось не так уж много близких друзей, совсем уж немного, а Юнги он сразу
заявил: ты, говорит, ниже меня по статусу, меня это устраивает, а ещё из другого
отдела, тем лучше. Юнги ещё раз обозвал его сопляком и пошло-поехало. Спелись. Если
это не касалось работы, в обычном общении Чонгука даже можно было вытерпеть, а Юнги
уж очень полюбилась прямолинейность и непринуждённость.

Чуть позже, где-то через года полтора-два, Мин был допущен ещё ближе, слушая
телефонный (нетелефонный) разговор Чонгука с отцом. Вообще, это стоит выделить
отдельно: Чонгук никогда не строил из себя жертву или заложником обстоятельств.
Несмотря на то, что его отец был максимально приближён к фракции, уважаемым и что
уж говорить, очень богатым, детство маленького Чонгука прошло в не самых светлых
тонах. Тогда же, сидя в чонгуковой квартире, немного под градусами, он много
делился о своей жизни, как есть, без прикрас. Говорил про отца, якобы раз он
военный, по молодости служил в горячих точках, был контужен, поэтому если
прикладывался к бутылке дома, то слетал с катушек. Не так чтоб избивал всех членов
семьи до полусмерти, иной раз вообще не касался, только нервы мотал и срывался.
Чонгук считал его психически неуравновешенным и до сих пор считает, что у него не в
порядке с головой.

Внутри семьи Чон хватало скелетов в шкафу.

Про Чон Хвансу тоже можно говорить многое, разное, но Юнги выделил основные
моменты. И не мог не согласиться, чонгуков отец был… хм, странен? С прибабахом
точно. Официально у него была одна жена. Чонгук рождён в браке, здесь всё
нормально, как и должно быть, он прямой наследник. Но также у него были любовницы,
он называл их также – жёны, только не по паспорту. Он выдумал свою жизнь: находил
благочестивую, порядочную девушку (а главное здоровую!), обеспечивая её деньгами,
при условии, что она откроет свой бизнес и будет Сама обеспечивать Их ребёнка, ну
и, собственно, оплодотворял её, оставляя после себя потомство. Чугун – внебрачный,
то бишь сводный брат Чонгука (конечно, как для отца, то они все были родные). Он
старше, да, его так называемая первая гражданская супруга родила ему, но не довела
до ума своё финансовое положение. Короче, не смогла разумно распорядиться деньгами.
Отец не забрал старшего сына себе и как бы, Чугун вырос… ну, вот так и вырос, как
сорняк. После Чонгука родились ещё две девочки и буквально до суда, до того, как он
попал в лагерь, родился мальчик. Все внебрачные. Все родные. И только Чонгук по-
настоящему жил в семье, с отцом.

Очевидно, что отец все надежды возлагал на главного наследника, поэтому Чонгук рос
под надзором, с личными учителями и няньками, в постоянном прессинге и запретах.
Отец уделял ему время, по-своему старался воспитывать, учил драться, бил сам, учил
защищаться, в прямом смысле вдалбливая ему, что тот сильный и стойкий, и обязан с
честью и достоинством носить его фамилию (гены). Само собой, что Чонгук должен был
пойти по стопам отца. У него не было выбора. Да он и не грезил мечтами о другой
профессии, лучшей жизни (!), привыкший жить в строго отведённых рамках и правилах.

Всё это… не то… не то, чем кажется. Чонгук не тронулся умом с таким воспитанием и
не страдает от каких-то расстройств. Всё как раз-таки наоборот. Пусть он не любил
отца за его взгляды и форму воспитания, Чонгук перенял все эти науськанные черты:
достоинство, самоуважение, самоконтроль, силу, власть, хватку, стержень. Годы учёбы
тоже не прошли даром. Без надзора отца, но в не менее ограниченном обществе, его
потенциал наконец приобрёл завершённость, сформировался характер, взгляды, причём
свои, индивидуальные, о которых он предпочитал не болтать направо и налево. В
некотором смысле, он был благодарен, что его выдрессировали в настоящего мужика.
Может быть, не будь отцовского ремня, он вырос бы таким же овощем как Чугун. За
себя он ещё как постоит и знает себе цену, и знает, как ставить расценку,
приоритеты.

Увы, родителей не выбирают. Чонгук никогда не имел выбора, но, когда отец ещё и
выделил высокую должность в спецотдел, на место этого самого фракдира, он принял
это, без зазрения совести, без гундежа и жалоб. Пусть все шептались за его спиной,
Чонгук знал, что заслужил это место и пытался совершенствоваться, чтобы не ударить
в грязь лицом. Почему, собственно, он должен был сопротивляться? Стыдиться? Да, его
отец важная шишка, но он не папенькин сынок. Прежде всего он – личность, мужчина,
командир, начальник.

И уже потом… хуевый человек. «Ублюдок».

Юнги знал и о том, что старший Чон пользуется служебным положением своего сына и
его склонял к уголовщине. Чонгук делал много плохого. А он так выживал. А кто
осудит? Его жизнь ещё до рождения была прописана по пунктам, так сказать, подарена
ему, отец взрастил идеального подчинённого, но и сам в конечном счёте нахлебался.
Все пожинают плоды, даже если плод – идеальный сын – приплод*, ублюдок. Чонгук
собирал на отца всё, копал под него, не упускал ни одной возможности: все его
косяки, все незаконные и нелегальные махинации – всё на запароленный электронный
носитель. А потом… подсёк слишком большую рыбу. Хвансу из службы безопасности также
был закреплён за отделом по защите государственных тайн. Так вот. Это самое
интересное, это причина, по которой от него надо избавиться. Чонгук раскрыл одну из
самых скандальных – последнюю тайну, о которой пёкся сам Лидер. Нарыть-то нарыл,
хорошо спрятал.

И… отец позаботился, чтобы его подставили и посадили. Подставил некогда близкий

друг, второй знакомый шёл свидетелем со стороны прокурора. Чонгука не посадили
только из-за высококлассифицированного адвоката, но всё-таки ограничили свободу.

А эта информация… Эта тайна. Этот компромат…

До сих пор хранится в шкафу со скелетами. Самое страшное, что скелеты – некогда
живые люди, погибшие по вине начальства, которое покровительствует и защищает
любимая фракция.

Чонгук намерен поквитаться не только за человеческие жертвы, а первую очередь, он

поквитается за себя.

Тут уж дело чести: кто кого убьёт раньше – отец или сын?

***

У кого-то, кто не Тэхён, есть дом. И не просто мягкое смутное пространство, а самое
настоящее жилье, личные апартаменты – трехкомнатная квартира в хорошем спальном
районе, четыре года назад купленная в строящемся комплексе. Всю дорогу Тэхён так и
ехал, прижавшись к чужому плечу, закрыв глаза. Но когда они прибыли к месту
назначения, не смотреть по сторонам было нереально. Жилой комплекс представлял
собой тридцатиэтажные здания, натыканные как грибы рядом друг с другом. Напротив
чистых ухоженных подъездов со стеклянными дверьми были насажены высокие деревья,
тоже как грибов после дождя, оттеняющиеся темно-зеленой изгородью на фоне бежево-
коричневых стен. Ещё рядом был пруд в закрытом парке, где была насажена не менее
густая флора. То и дело озираясь по сторонам, Тэхён с изумлением рассматривал новые
пейзажи, лишь при виде идущих навстречу людей горбившись. Плохое предчувствие не
отпускало, страх становился паническим.

Поездка в лифте, кстати, тоже ни за что не могла остаться незамеченной. Мягко

говоря, Тэхён был в шоке, когда металлическая коробка захлопнулась и… взлетела.
Конечно, он схватился за Чона – как за единственный надёжный поручень, боязливо
смотря себе под ноги и вслушиваясь в новые звуки. Чонгук ничем не мог помочь,
виновато улыбаясь и уверяя, что это безопасная штука и ему нечего бояться. Тэхён
так не думал и к концу маленького путешествия (к звездам?), выходя на двадцать
втором этаже, выглядел как каменное изваяние: с посеревшим лицом и атрофированными
конечностями. Чону опять пришлось его подталкивать и направлять в нужном
направлении, удерживая за руку. Чонгук сохранял спокойствие, убеждая и самого себя,
что тэхёново состояние попросту – шоковое, период адаптации. Пройдет...

Пройдёт?

Переступив порог собственной квартиры, Чонгук ужасно довольно засопел, чуя родной
домашний запах, сшибающий с ног. Тэхён, видя его вялую, но такую же довольную
улыбку, инстинктивно отзеркалил, – если Чонгуку эмоционально было настолько хорошо,
Тэхёну не могло быть не. Просто не могло. Пусть и чужой дом, но он тоже
представился ему крепостью с каменными стенами. Тут не было толпы людей, роя машин,
громкого шума, многочисленных пестрых вывесок, не было суеты.

Так что ж...

Добро... пожаловать... домой?

Чонгук на ходу скинул сумку, сразу направляясь в спальню. Он бы прямо сейчас просто
завалился спать, забив на все дела и проблемы, но, как ни странно, вспомнил о
Тэхёне. Как ни странно (совсем не странно) Тэхён поплелся следом.

Чон только стянул верхнюю часть одежды, оставшись в джинсах и уже вздохнул с
облегчением, будто с одеждой свалился груз. Но первым делом не сон, не душ и не
еда, – надо разобраться с Тэхёном. Поэтому он указывал ему на шкаф, говоря, чтоб
сам выбрал, во что хочет переодеться. А сам пошёл в соседнюю комнату,
представляющую собой, и кладовую, и гостиную, и сразу ж гостевую. Там был собран
весь хлам и самое главное – раскладной диван с плазмой. Чон не особо заботился об
устройстве спального места, наспех кидая чистую простынь, диванную подушку и второе
одеяло без пододеяльника.

Ещё Чон с ухмылкой отметил, что в квартире не пыльно, чего следовало ожидать от
восьмимесячного отсутствия. А это значило Юнги прошелся тряпкой, за что ему,
конечно, большое спасибо.

Когда он вернулся в спальню, Тэхён всё также стоял напротив встроенного шкафа с
зеркалами в пол, растерянно смотря на полки, не решаясь что-то взять или просто
поковыряться. Ну а как же? Лезть в чужое, пусть и с разрешения, не красиво.

Чонгуку оставалось только протяжно вздохнуть и делать. Снова всё делать самому. Ну
а как же?

— У меня, по-моему, даже пижама есть. Где-то. – Тэхён остался на месте, разглядывая
голую спину присевшего на корточки, заодно украдкой поглядывая на стены. Интерьер
без изысков и всего такого: однотонные серые обои, самое необходимое из мебели,
такой, стандартный набор холостяка, – но сам факт, что тут всё пропитано Чонгуком,
пробуждал приятное томление.

Удивившись, что пижама всё же отыскалась, Чонгук пихнул её в руки, мотая головой,
мол, можешь идти. Но так дело не пойдёт. Тэхёну бы разжеванное пояснение. И
желательно сопровождающего.

— Иди в свою комнату.

— Мою? – непонимающе спрашивает, округляя глаза. Пижама приятно холодит руки.

— Твою-твою. Иди спи. – Чонгук поторапливает. Он слишком устал для лишних

телодвижений, в добавок, разнеженный уютом и тишиной своего дома. Но всё-таки
отводит его в соседнюю комнату, широко разводя рукой, предоставляя всё в его
пользование (лишь бы уже спать пошли). Разложенный диван – это ж как большая
кровать… А он... Помните? Он так мечтал об этом... Большая мягкая кровать на
которой можно, и так, и сяк, и поперёк, и вдоль, и умереть от счастья. Ну и что же,
мечты всё-таки сбываются? Хочется верить, что сбываются.

Конечно, сбываются…

— Моя? – шёпотом переспрашивает, этим вызывая непонимание со стороны Чона. Он

скудно бормочет в подтверждение, не видя проблемы. Твоя, моя, какая разница?

— А ты?

— Я тоже спать.

— Здесь? – Тэхён вроде и надеется, и вроде другие варианты даже не рассматривает.

Он и не подумал про кровать в спальне. Он уже привык, что они постоянно рядом.

— Ты специально меня выводишь? – раздувая ноздри, огрызнулся. – Ложись уже. Я в

соседней комнате, никуда не ухожу, не ушёл, не потерялся! Просто ляг и закрой
глаза. – Тэ трухнул, отступая вглубь незнакомой комнаты. А сам гаечки, шурупчики
свои мозговые напрягает, решая: здорово ли ему спать одному на таком большом
пространстве или всё-таки на футонах, на расстоянии вытянутой руки друг от друга,
ему нравилось больше?

— Спокойной ночи... – буркнул Тэхён, не став докапываться. Сам понял, что он не

хочет быть с ним рядом. И это сейчас не только про кровать?

Кстати, Тэхён выучил новые слова-пожелания хорошего тона.

— Сейчас утро, – между прочим заметил Чонгук, совсем не удивившись, услышав

последующее от него «тогда доброе утро».

Доброе так доброе. Когда, если не сегодня, ему таким быть? За последние месяцы для
Чонгука уж точно самое доброе. Он с превеликим удовольствием падает (утопает...) на
воздушное взбитое одеяло, голой кожей ощущая холодную постель, почти заурчав от
нахлынувшего счастья. А казалось, давно позабыл, как радоваться мелочам.

***

Тэхён просыпается раньше. За окном все ещё светло, но есть стойкое ощущение, что
время далеко за полдень и скорее всего светлый день на исходе. Из-за сна не по
распорядку в голове играют колокола, а на затылке, по ощущениям, еще и сверху
поддают этим колоколом. Ещё немножко посидев, потянувшись до хруста, окончательно
проснулся и встал. Косынку не стал надевать, все равно в комнате только он один.
Или не только...

С любопытством осматриваясь, Тэхён замечает всё то, на что не обратил внимания

сразу. Напротив дивана стояла плазма, и Тэхён вскользь прикинул, что в этой
штуковине где-то три-четыре экрана ноутбука, а то и больше. Интересно, но пугающе.
Тэхён в принципе сторонится любой современной техники. Далее на глаза попалась
сложенная гладильная доска, сушилка, левее вентилятор на ножке, а возле вентилятора
полка в человеческий рост. Там валялись всякие штучки-дрючки, что для Тэхёна они не
играли никакой роли – всё равно не знал их предназначения, а так глазеть-трогать,
только себя дразнить. Однако подошёл, так сказать, поближе познакомиться. Из всего
представленного глаз выцепил самое интересное. Фотография.

Чего говорить, что для Тэхёна это было в новинку? Он никогда не видел распечатанных
снимков, его тоже никто не фотографировал. А тут... Это Чонгук. На фото он стоит
очень серьезный, весь при параде: в чёрной полицейской форме и в берете со значком,
– руки по швам красуются в белых перчатках. Рядом с ним седовласый мужчина в
мундире, приобнимающий его за плечи. О, нет, это не отец. Генерал из академии. А
вот здесь они на выпускном.

Тэхён с особым трепетом берёт снимок, поглаживая глянцевую бумагу, стирая пыль. В
груди разливается непонятное тепло, а Тэхён, как местный дурачок, расплывается в
улыбке. Это нахлынувшее чувство – гордость за него. Но Тэхён об этом не знает. И
зачем? Достаточно прислушиваться к инстинктам – зову внутреннего голоса, – он не
обманет.

Вдоволь насмотревшись и не найдя ещё каких-либо фотографий, Тэхён продолжил осмотр,

в этот раз разглядев на полу коробку. Ему никто не разрешал в ней копаться, но
любопытство взяло верх над разумом, и между отвернутых створок на него «глядели»
всевозможные кубки, медали, дипломы в рамках, сертификаты... Много-много, а сбоку,
в свернутом виде лежал мундир со значками. Именно его Тэхён оглаживал до мурашек
медленно и нежно, перебирая мягкую ткань на ощупь.

Он снова улыбался, на какое-то время выпав из реальности, видя лишь мутную пелену
перед глазами. Что-то слишком расчувствовался. Слишком очеловечился...?

Не успев поднять мундир на колени, чтобы разгладить и все-все потрогать, внезапно

на всю квартиру раздалась противная трель, пугая до трясущихся поджилок. Тэхён
выскочил в коридор в тот же момент, когда из спальни выплыл Чон. На лбу у Тэхёна
большими буквами читалось: «пожар, наводнение?! что случилось?». Чонгук заспанный,
равнодушно подходит к двери, тыкая в какой-то экранчик на стене и квартира наконец
погружается в тишину. Правда, ненадолго. В следующую секунду на пороге появляется
совершенно незнакомый Тэхёну человек, который тоже уставился на него с нескрываемым
любопытством.

Тэхён коротко дернулся, вспомнив и про свою неприкрытую макушку, и в целом

смутившись от пронзительного взгляда, – ретируется обратно с олимпийской скоростью,
бесшумно прикрыв дверь. Чонгук с Юнги остаются одни, оба смотря в одном
направлении.

— Тэхён? – спрашивает Мин, отмирая и проходя в квартиру. Естественно, он знал, что

Чонгук здесь, раз сам отправлял письмо пограничникам и уж лучше всех знал, куда в
таком случае поедет Чонгук. Благо, смог уйти с работы пораньше. На часах уже восемь
вечера.

— М, – сухо подтверждает Чон, лениво натягивая на себя первые попавшиеся спортивки,

усаживаясь вместе с другом на кухне. Юнги всё косит под мать Терезу, ставя на стол
два пакета со всякой едой. Ну надо же, и пыль стёр, и прибрался, и продукты
привёз...

— Может мне на тебе жениться? – иронично озвучивает Чонгук, раскладывая продукты. У

самого в холодильнике мышь повесилась, не говоря уже про полки. Всё пусто.

— Я что, на смертника похож? С тобой говна не оберешься, – в том же духе парирует

Юнги, по-хозяйски ставя чайник. Он немного нервный после работы, там ни дня без
сюрпризов. Ещё и Чонгуку подсобил, да так конкретно, что теперь нужно писать
объяснительную на имя начальника, по какой причине и зачем он выписал пропуска и
подтвердил их. Всё же отобразилось в базе.

Здесь Чонгук о чем-то вспоминает, скрываясь в спальне, а выходит уже с

полиэтиленовым пакетом. На стол ложится две пачки денег очень «благодарной» суммы.
Юнги довольно усмехается, не прикидываясь дурачком. Всё и так было понятно, заранее
обговорено. Да и Мин имеет право брать плату за свою услугу, так как нарушил закон.
А это чревато.

— Пересчитывать не буду, так и быть. – Оба широко улыбнулись друг другу, после чего
Чон в приказном тоне распорядился налить себе чай. Типа за такие деньги можно и
поухаживать.

Юнги уже сидел и размешивал ложкой кофейный порошок, случайно глянув в сторону
коридора и вспомнив.

— Он... не...? – начал было, на что Чонгук его перебил.

— Просто испугался.

— А. Мило. – Чон вскинул бровь, изображая вопрос, мол, что тут милого, всё ещё сидя
с заябанным лицом. Тоже переспал. – Хорошенький, – добавляет то же самое, что и в
прошлую встречу, смотря на его спящий профиль.

— Нормальный, – Чонгук, прикрыв глаза, с удовольствием пьёт любимый напиток. Пусть

и порошок, а всё равно. Абстрагируется от нежелательных тем.

— Да ну, нет. Вживую совсем другой. Я даже сам растерялся.

— Ты ему, видать, не понравился, – ехидничает, имея в виду, что Тэхён сразу убежал.
Хотя вот со своими подружками охотно шёл на контакт...

— Ага, – беззлобно соглашается Мин, умолчав некоторые свои умозаключения. Перед

глазами до сих пор стоит образ нового знакомого. Под «хорошеньким» он подразумевал
«красивый, реально красивый». Нетипичная внешность, особенно учитывая из каких
краёв парень. И тоже тогда думал, что парень-то самый обычный, но по снимку
человека не узнаешь, а вживую и энергетика, и первое впечатление. Нужно просто
заглянуть в глаза, чтобы понять, насколько сильно Тэхён выделяется из толпы. Это
просто не поддаётся объяснению.

Но оставив тему про Тэхёна, Юнги перешёл к тому, что, собственно, его сюда привело.
Непринужденная атмосфера резко падает в минус, а на столе, у обоих перед глазами
появляется парочка листов. Чонгук без промедления вчитывается, просматривая сканы и
копии документов, на которых зафиксировано, что служба безопасности обращалась в
миграцию по поводу гражданина Чон Чонгука: восстанавливал ли он паспорт, обращался
ли к ним и пересекал ли границу. С отцовской подачи, и ежу понятно. Не сидится ему
без дела.

— Привет от папочки, – хмыкает Юнги, щурясь. Сверху прикладывает ещё один скан –
личная корреспонденция – в графе отправителя всё та же служба безопасности. Это
первое предупреждение. – Даже не знаю, как скоро меня выпнут под жопу из отдела.
Твой отец по-любому думает, что я в курсе всего.

Чонгук молчит, скашивая глаза на друга и опять на бумаги. И раздраженно

откидывается на спинку стула, подогнув одну ногу под себя, прикрыв глаза. Глубоко
дышит, а хотелось бы рычать и переворачивать стол и стулья.

— Сука, – цедит сквозь зубы. Он злится не столько из-за того, что отец уже объявил
сезон охоты, а потому что всё-таки подставил Юнги. И то, что он сейчас так спокойно
рассуждает о своём увольнении, еще больше раздражает. Хоть кто-то умеет себя
контролировать на все сто.

— Ну, в принципе, этого следовало ожидать. Я предполагал, что этим всё кончится.

— Не говори, что ты там предполагал! Я не хотел, чтобы тебя это коснулось!

— Я мог тебе отказать, но не сделал этого. Ты думаешь, я не понимал о последствиях?

— А ты думал, что будет, если на тебя заведут дело?! – взвыл Чонгук, тревожно
потирая закрытые веки и переносицу. – Или что будет, если тебя определят в
спецобъект?! – это, конечно, риторические вопросы, так как ответ очевиден. И всё
что там Юнги пиздел про то, что не собирается себя подставлять и чуть что, сдаст
эту парочку в первую очередь – наглая ложь. Юнги уже видел, как с Чонгуком
поступили его друзья на суде – это как спусковой механизм, и ты уже не можешь
остановиться думать, анализировать. После этого он ещё долго взвешивал за и против,
в конце концов придя к выводу, что дружбу ни на что не променять – потому что тогда
это тоже потеряет смысл. И несмотря на то, что ждёт их впереди, ему не хочется жить
с клеймом предателя и мучиться до конца дней.

— Почему ты сразу не сказал?! – всё не унимается Чон, сокрушаясь их (в первую

очередь своей) тупостью.

— И что бы ты мне предложил? Оставить вас дохнуть в трущобах?

— Я бы ещё что-нибудь придумал!! – а этот все рявкает и рявкает. Мин успел

позабыть, какой у него херовый характер и громкий голос. И сразу так, между делом,
мысли закрадываются про паренька. «А Чонгук на него также орёт?» Юнги не к месту
давит улыбку, а Чонгук изумленно выдыхает, округляя глаза. – Улыбаешься...? Тебе
смешно, что ли?

— Чон, ты больше не фракдир. Забудь, что ты мог использовать любые ресурсы. Ты бы

ничего не смог придумать. Замечу, что барыгу тоже подослал я. Поэтому заткнись и
слушай...

— Нет, это ты послуш...

Юнги бегло смотрит в сторону коридора, не наблюдая любопытных свидетелей, и

последним сокрушительным ударом достаёт три паспорта.

Три. Не четыре.

Паспорта.

Чон сразу же приосанился, с подозрением присматриваясь к тисненному гербу фракции

на обложках. Мин сказал, что это долгая процедура, но...

— Твои, дружище. – Юнги швыряет психопаспорт и обычный паспорт ему в грудь. Чонгук
с недоверчивым прищуром листает странички, читая чужое имя и видя фотографию чужого
человека, отдалённо похожего на него.

— Без вести пропал два года назад, – поясняет Мин. О да, он долго искал подходящую
кандидатуру. Надо же, чтоб хоть чем-то был похож. При плохом освещении, в принципе,
пойдёт. – Подашь заявку, что нашёлся.

— Почему... так быстро?

— Ну ты же меня не слушаешь. Я тебе сказал отсидеться ещё пару дней, так ты же всех
умнее. Тогда бы прошли уже с паспортами. Мне надо было дождаться курьера. – Чонгук
сцепляет зубы, нервно вздыхая. Они на самом деле больше не могли оставаться в
кишлаке, под крылом у врага. Чонгукова чуйка никогда не подводит. Но. Теперь Мин
попал под подозрения вышестоящих патронов.

Юнги протягивает третий паспорт, и между ними образуется тревожная тишина. На

страничке ещё отсутствует фото, а в графе имени значится какой-то «Ким Тэён»
семнадцати лет. День рождения зимой... Юнги отлично придумал – 30 декабря, – ни
раньше, ни позже.

Предусмотрительно...
— Что за имя? – успокоившись, теперь Чонгук выглядел просто напряженным, нахмурив
брови. Что-то подсказывало, что ему это всё не понравится.

— «Тэхён» было глупо брать, вдруг его тоже спохватятся искать. Тэён, как солнце,
всего-то одну букву убрал. Для отвода глаз. Ну а Ким... Твой подопечный, твоя и
фамилия. Не мою же было вписывать.

Логично, да. Очень логично.

Сейчас у Чонгука новая фамилия по паспорту, как и новое имя – Ким Хонсоль, что ему
совсем не подходит. И совсем не к лицу... А Тэхёну... А кто его спрашивал? Всё и
всегда будет решаться за него.

И это тоже бесит.

— Хорошо... – выдержав паузу, следом спросил: – А второй паспорт?

Юнги развел руками, будто виновато или неловко потянул уголки губ вверх. В целом
вёл себя непринужденно, спокойно отпивая кофе, но Чонгук не мог разделить его
настроение. Как будто это касалось его напрямую, в первую очередь касалось его!

— А зачем ему психопаспорт? – заглянув Чону в глаза, ему очень хотелось увидеть
живую реакцию, а не вот эти все всплески гнева. – Я сделал справку о его
недееспособности.

— Что...?! – Чонгук снова заломил брови. Ему не полагается злиться, но почему-то

эмоции идут впереди разума. – По-твоему, он псих?

— Почему сразу псих? Недееспособный. И ты сам это знаешь. Я не вижу смысла делать
психопаспорт тому, кого ты... – понизив голос, – сдашь. – Мин здраво мыслил,
говорил по существу, потому что так и есть. Юнги вообще хорошо подготовился к
встрече друга. Всё ему подготовил на блюдечке... Бери – не хочу. – Я нашёл хороший
психоневрологический интернат, там работает мой одноклассник. Я с ним побеседовал,
узнал, что и как, осмотрелся – всё прилично. Тэхёна могут определить в… отделение
милосердия? Там очень хороший уход... Плата за интернат тоже приемлемая, может даже
выбью скидку. Годик проплатишь, потом переведём на государственное попечение. У
него же нет родственников, если ты только не представишься его дядей.

Чонгук всё это время сидел никакой: безэмоционально пялился в раскрытую страничку
паспорта, не думая ни-о-чем... Совсем. То есть, он, конечно, слышал этот
грандиозный, продуманный план, но не анализировал его. Слышал, но не слушал?

Хороший вопрос.

— Согласен?

Хороший вопрос.

— Да, конечно.

***

Они еще долго разговаривали, и в конечном счёте Юнги остался с ночёвкой. Уже и так
было за полночь, чего теперь бензин тратить? Естественно, личное пространство
Тэхёна никто не собирался нарушать. Чонгук два раза ходил проверить, спит ли, вроде
как надо было позвать поесть. Но Тэхён по-настоящему спал, опять сморенный
сумерками. Мин один раз тоже заглянул в гостевую, так, вблизи посмотреть, ради кого
он жертвовал своей работой. В это время Чонгук стоял в дверном проёме с тем же
нечитаемым выражением лица.

Караулил?

Друзья легли спать на одну кровать, перед этим разумеется обязательно пофыркав и
поплевавшись, типа они же парни, не положено. Да заснули каждый на своей половине.

На этот раз первым проснулся Чонгук, встречая рассвет. До будильника Юнги еще часа
три-четыре, успеют что-нибудь приготовить и поесть. Тот ожидаемо дрых, свесив ногу
и руку с края кровати. Он старался не создавать лишнего шума, прекрасно понимая,
что ему надо нормально доспать свои положенные часы, и теперь уже покурил не в доме
(как это делал в кишлаке), а на любимом балконе с панорамой на красивые строения и
тот же пруд с многочисленными зелеными насаждениями. Свежий прохладный воздух
ударил в мозг и разом вычистил весь вчерашний мусор. Весна постепенно грела все
больше и все больше давала солнце. Жаль, фотосинтез здесь не-по-мо-жет.

Следующим пунктом шёл Тэхён, которого надо бы разбудить. И было глупо надеяться,
будто он всё ещё спит. Организм просто не может столько спать.

Тихонько отворив дверь, он увидел, что Тэхён валялся на диване с открытыми глазами,
очень прилежно лежав на спине, вытащив руки ровненько по швам. В ту же секунду
Чонгука тоже заметили, и тот тепло улыбнулся, помахав ладонью.

— Потолок! – воскликнул, подняв указательный палец вверх. – Зеркальный!

Ага, зеркальный. Натяжной.

Чонгук отчего-то смотрит по указанному направлению, хмыкнув. Забавно, что для

Тэхёна такие привычные вещи – чудо. Чудо – сама жизнь?

— Будешь завтракать? – так по-домашнему спросил, чуть ли в фартук не нарядившись, а

тот уже выполз из одеяла, семеня босыми пятками по ковролину. Коротко кивнул,
зачем-то спросив разрешения сходить умыться. Кто бы был против...

Чонгук в общем-то умеет готовить, но ему откровенно впадлу. Он только поставил

чайник, опять глянув на время. Появившийся Тэхён подошёл как-то незаметно
(подкрался?), остановившись в шаге от него. Чонгук повернул голову вбок, упершись
взглядом в его серьёзные глаза. Тэхён не улыбался, не дурачился, просто смотрел –
как душу вынимал, задержавшись дольше положенного. И это уже были не детские
взгляды.

Это легко выветрить из головы, если хорошенько себя в этом убеждать, с чем Чонгук
успешно справляется, не показывая никаких эмоций (не сдаваясь! держа оборону!).
Когда Тэхён без всяких предупреждений или намёков на это чуть коснулся его загривка
пальцами, невесомо перебрав смольные пряди, то тут же отступил, сев на соседний
стул. Отступил и отвернулся, мол я не при делах, ничего не знаю. Ничего не делал.

И что это было, хочется спросить? Но не спрашивается. Да и зачем?

Вопросы предполагают ответы, которые только всё усложнят.

Дабы отвлечься, Чон всё-таки заглянул в холодильник, прикидывая что из чего можно
сделать, – как, между прочим, хотя совсем не между, а намеренно, – положил перед
носом Тэхёна уже знакомый документ.

— Твой паспорт.

Его глаза моментально загорелись, заблестели, увлажнились. Попав в руки, в руки

своего хозяина, паспорт приобрёл смысл, который никто никогда не искал.
— Я... теперь человек? – это вопрос ни к кому: ни себе, ни ему – в воздух. Просто
очень хотелось сказать это вслух. – Гражданин... – как мантру, то ли успокаиваясь,
то ли ещё сильнее волнуясь.

Ещё одна исполненная мечта, не стоящая свеч. Не будь у Тэхёна паспорта, его бы
никто никуда не оформил. Справка о недееспособности так и остаётся прятаться под
стопкой бумаг. Прятаться? Потому что ей самой, этой справке, стыдно, за то, что её
сюда притащили.

Что ж не отдал, Чонгук?

Он ведь теперь челове-к… граждани-ин… К сожалению, его это радует. От незнания.

Тэхён точно также бесшумно подкрадывается сзади (и когда только научился?), лбом
уткнувшись ему в спину – не обнимая, что нисколько не умаляет неправильность
момента, – тихо благодарив. В это же время Юнги молча наблюдает за этим
представлением со стороны: на то, как Чонгук отодвигается, обозначая границу, на
то, как мальчишка на него смотрит даже через все эти выстроенные стены, – и думает,
что где-то они все жестко проебались, раз разучились видеть ценности.
Комментарий к 12.«Домашние ценности»
*приплод – потомство у животных
https://pp.userapi.com/c846521/v846521749/f8a5a/SZGQBQjybFU.jpg - с чего рисовался
образ жилого комплекса
про отца чонгука и его замашки с любовницами, которым он дает денег и делает детей,
а потом отправляет в свободное плаванье - реальный пример из моей жизни. касаемо
чонгука и его детства: вот и большая привязка чонгука с тэхёном. они не
распоряжались своей жизнью, их такими сделали, чонгук на своей шкуре это ощутил.
поэтому тогда он не убил его, дав шанс на новую жизнь, поэтому пожалел Именно Его.
не за красивые глазки. Чонгук в каком-то смысле видел в нём себя. конечно, чуть
позже я расскажу, какую инфу чонгук оберегает, это то и ищет отец.
итак, тэхён перешёл в наступление, вот и взгляды, и касания, тю) вот глупый да не
глупый. он пока ничего не знает про интернат, просто предчувствует.
блин, хотела в этой главе написать намного больше, но это какой-то пипец, я
разучилась писать ёмко. как начинаю расписывать обстановку и пошло поехало, не
остановить. да и разговор юнги с чоном очень важен. ну то есть как бы не шуточки,
юнги обо всём позаботился.

========== 13.«Доверие» ==========

#Owsey - Places We Never Went Together (послууушайте...)

Ключарев вспоминает глаза своего мальчика. Они так кротки и добры; если к тому же в
них вдруг появляется на миг осознание нынешней ситуации (как он ее чувствует? каким
тайным знанием?) и вместе с тем осознание своей личной беды, он спрашивает: «Нана,
нанему ня наной?» (Папа, почему я такой?) А Ключарев теряется, не может выдержать
его взгляда. Мой мальчик. Ему не пролезть ни в какой лаз. Но что будет с сыном,
если Ключарев погибнет? Глаза моего мальчика — прекрасные глаза. Они никогда не
выразят лишнего, житейского. Они полны знанием, которое люди знают, но которое
выразить они не могут. (Знанием, как печален и как открыт человек.) Не выдерживая
его взгляда, Ключарев обычно отворачивается, но его мальчик успевает заметить.
Заметить и понять. Он чу́ток. Он кладет Ключареву руку на плечо или на спину и,
слыша неслышные тихие сотрясения отца, говорит: «Не нана. Не нана...» (Не надо).

Владимир Маканин. Где сходилось небо с холмами

Тогда же утром Юнги познакомился с Тэхёном. Что тут сказать: знакомство протекало
не очень, Тэхён почти не шёл на контакт, всё поглядывая на Чона (прячась и ища
поддержки), который, собственно, за него отвечал и один вёл диалог.

За него. Отвечал. О, как много в этом слове.

Не то чтобы кто-то ждал, что Тэхён расплывется в улыбках и объятиях (как наверно
поступил бы наивный ребёнок?), но и не такого безразличия с его стороны – молчал,
опустив глаза в тарелку. Чонгуку бы положено смутиться из-за его поведения, ведь
это именно Юнги вытащил их из жопы, и следовало бы проявить хороший тон, но в то же
время прекрасно понимал, что отмалчиваться и сторониться незнакомого человека для
Тэхёна нормально. Было бы не нормально, если бы он игнорировал Чонгука, а всё
остальное пройдёт...

После завтрака состоялась первая поездка в город, ставшая для одного маленького
человечка целым событием (очередным кошмаром!). Мин и Чон действовали сообща, так
что машину вёл Чонгук, сначала отвозя Юнги на работу, а уже потом по делам. Своей
машиной он не может воспользоваться по понятным причинам, а Юнги милостиво
согласился побыть пассажиром.

Кое-что напоминает... Чонгук и Тэхён снова остались в машине вдвоем, как ещё совсем
недавно при побеге, когда обе их жизни были на волосок от смерти. И хоть теперь
наступило относительно стабильное (стабильное?) время с новыми целями и
перспективами, Тэхён был ещё более загружен и отстранен. Нет ничего схожего с его
восторженными ощущениями, когда он выходил ночью к рапсовым полям и смотрел на
звёзды. Сейчас он ни на что не смотрел, не восторгался, отвернувшись в сторону
водителя, закрыв глаза. Ему и так было морально тяжело выбираться из зоны комфорта,
читай квартиры, а уж прибывать среди давящей атмосферы, тем более не было никакого
желания. Да, наверно город был красив, но и у Тэхёна искорёженное представление о
красоте, и не сдалась ему эта столица. Как и говорилась, вся атмосфера давила,
высокие бизнес-центры и трц наводили страх. Люди... Люди всегда его наводят. С ними
всегда страшно.

А с Чонгуком?

Кстати, а что Чонгук? Чтобы избавиться от напряженного молчания, он включил радио,

иной раз поглядывал в сторону горе-пассажира, а в пробке даже (!) начал что-то
рассказывать. Естественно, только в этот момент Тэхён смотрел на него и внимательно
слушал. Брать за руку – не брал. За душу? Давно...

Время быстротечно. А доверие, с которым Тэхён к нему тянется, возможно, навсегда.

Но при чём тут вечность?

***

Вечером они снова скатались за Юнги. По его лицу сразу было видно, что проблем
навалом. Юнги снова остался в чонгуковом доме, и они весь вечер просидели на кухне,
только в этот раз говоря не о всякой всячине, а сугубо по делу. Оба предельно
серьёзные. Да куда уж серьёзнее? Служба безопасности основательно взялась за Юнги,
оповестив и начальство, и прокуратору, чтобы досконально изучили его биографию, так
как он попал под подозрение. Их патрон* уже вызывал его на беседу, прямым текстом
сказав, что это подрывает авторитет, доверие к отделу, а значит Юнги здесь больше
не работает. Несмотря на то, что на него пока ничего не нашли. Мин тоже не дурак,
зачистил, что успел. По крайней мере все его прошлые косяки были скрыты. Но
переживания всё равно небезосновательные. Босс дал установку – закончить
незавершённые дела до конца недели и написать заявление по собственному.

Что ж, страус всегда знает, что засовывает голову в песок, так и Юнги знал, к чему
приведёт его услуга. Добровольно вырыл себе яму, добровольно в неё забрался. Чонгук
не желает принимать реальность и весь вечер то ругается, то выстраивает стратегию
на случай худшего исхода, то уверяет Юнги, что вытащит его из любой ямы. Тут верь
не верь, но это хотя бы помогает…

В итоге Чон решил оставить друга одного, чтобы побыл наедине с собой, обмозговал,
принял неизбежное (жизнь рушится!), потому что за маской непринуждённости
скрывалась растерянность – уж Чонгуку ли не знать? А вот как раз-таки он пошёл
спать в соседнюю комнату, где, как ни странно, его встретили самым гостеприимным
приёмом. Тэхён не примеряет никаких масок, он как счастлив, так и показывает:
двигается к спинке дивана, уступая место, – не спрашивает причину прихода. Уже
полусонный, глаза слипаются, а всё равно с теплотой устремляет взгляд в его
сторону. Стоит заметить, Чонгук не отворачивается, только закрывает глаза.

Может ему так легче?

— Спи, – требовательно диктует «командир», зная, прекрасно зная, Тэхён до

последнего будет вот так лежать.

— Сплю, – еле слышно прилетает следом. И это не может не забавить.

— Спи, сказал.

— Сплю-ю… – и даже не постесняется так нагло, откровенно врать. Хотя возникает

вопрос: кто здесь ещё большая вруша?

***

Набросок последующих действий сделан: Юнги едет на работу, ведёт себя

непосредственно, натурально, как у него получается лучше всего, пока по их кабинету
ходят с синими контейнерами, собирая все папки и увозя их на проверку; а Чонгук
едет в банк, чтобы окончательно проститься с прошлой жизнью. Годы при высокой
должности не прошли даром. Чонгук отличный страховщик, он успел перепрятать все
важные документы и вещи в анонимный абонентский ящик. Он, конечно, имел карточку
другого банка – фракционного, чьими услугами пользовались почти все граждане. Но
всё, что у него на ней осталось, в том числе на сберегательное книжке, больше ему
не принадлежит. Более того, он уничтожил банковскую карточку, потому что в ней был
чип (это было важно сделать). Перед судом он и пораскинул мозгами: а что, если бы
всё пошло не так и с его паспортом возникли бы сложности (например, окажись он в
розыске), когда не сможет обналичить средства, – поэтому обратился в малоизвестный
банк. Эта услуга исключительна, о таком принято замалчивать. Но анонимные ячейки
(ящики) всё-таки существуют.

Тогда он в короткие сроки арендовал ячейку без предъявления каких-либо документов.

Так как каждому клиенту (ячейке) присваивается номер, ему выдали один ключ и
пластик с присвоенным номером для доступа в хранилище (естественно, без каких-либо
знаков принадлежности). Доступ в хранилище доступен в любое время суток, он только
заранее уведомляет банк о примерном времени прибытия. Его сопровождает сотрудник
при условии, что пластик соответствует раннее выданному, а в само хранилище входит
один, забирая у сотрудника свой второй ключ. Всё. Сделка завершена.

Внутри в его пользование также доступно стандартное оборудование: стол, детектор-

счётчик банкнот, ламинатор и шредер (измельчитель бумаги). Наконец он извлекает из
ящика своё главное сокровище – ещё одна хитрая лазейка – NAS хранилище. Само слово
«хранилище» говорит за себя. По сути – это отдельный компьютер, но без монитора,
клавиатуры и прочей периферии. Небольшой сервер для хранения больших объёмов данных
– как правило, содержит до четырёх жёстких дисков 3.5. У Чонгука именно четыре, два
из них дубликаты. На этих дисках не только компромат на отца, но и на его ближайших
коллег, друзей и всех тех, на кого можно повлиять, кем получится манипулировать.
Как говорится, на войне все средства хороши!

Чонгук оглаживает своё лучшее приобретение, с удовольствием и внутренним трепетом

наслаждаясь моментом «воссоединения». В его руках – сила. В его руках – весь его
смысл жизни. Конечно, риски высоки, они всегда высоки, и вывозить NAS из ячейки
может оказаться его самым глупым решением, но иначе никак.

Наступает время, когда страхов больше нет.

Рядом с компьютером лежали пачки денег, отложенные на чёрный день. Чонгук никогда
не кичился своими богатствами будучи на посту фракдира и не разбрасывался ими,
зная, что когда-нибудь ему придётся от всего отказаться. Да, взлетев так высоко,
очень больно падать. Никто не спорит, что лишаться власти и славы слишком тяжело.
Чонгуку, находясь на то время в лагере, вдвойне тяжелее. Но раз именно он откопал
топор войны, брать на себя ответственность – безоговорочный поступок.

Банкноты полетели в детекторе, кое-какие бумаги уничтожились в шредере, остальное

вывез… В кошачьей переноске. Для подстраховки.

***

Следующим днём, предпоследним на этой службе, в отдел Юнги с какого-то перепугу

заявился следователь, прося проехаться с ним. Разумеется, Мин взбрыкнулся, благо,
зная свои права, первым делом потребовав ордер на задержание, которого не
оказалось. Что странно, учитывая кем послана прокуратура. Тогда ему предложили в
более мягкой форме на добровольной основе, якобы это будет ему на пользу. Юнги
недолго думал, всё же согласился. С ветерком проехался на полицейском убере, не
забыв маякнуть Чону о своём местонахождении. Тот незамедлительно набрал ответ,
приказывая (профессиональные издержки, понимаете ли) не давать никаких показаний
без адвоката. Это было самым правильным решением.

Мин постарался придерживаться нейтралитета, спокойно попросив у следователя

информацию о причинах его задержания. На Юнги уже было заведено уголовное дело, но
без постановления. Представитель прокуратуры выразился так, мол обвиняемая сторона
решила пойти мирным путём. Насколько мирным – это ещё можно оспорить.

Далее составили протокол, всё спрашивали, переспрашивали, но он отказывался что-

либо рассказывать. Всё, что он скажет – будет использовано против него. Кто ж этого
не знает? Он уже понял, что ситуация с пропусками не осталась без внимания (а речь
шла именно о них), хотя при обыске всех документов в папках ничего не нашли. Но
вполне могли сфабриковать что-нибудь новое.

Юнги прослушал информацию о своих правах и поставил подпись в протоколе. Оставшись

недовольным, следователь сквозь зубы оповестил, что в следующий раз они обязательно
вернутся с ордером, поэтому ему стоит поторопиться с поиском адвоката. Один
защитник уже ждал его внизу у входа, с воинственным видом встречая друга. Позади
неизменно сидел Тэхён, которого ну никак нельзя оставить одного. В голове у Чонгука
неизменно сидел план действий, которому не понадобилось и трёх часов. А ещё у Юнги
уже был адвокат.

Молчание не тяготило. Да и говорить сейчас совсем не хотелось. Чонгук как-то

странно улыбался, забивая в навигатор новый маршрут. Не домой.

У Тэхёна на коленях лежала кошачья переноска.

***
Как только поступило сообщение от Юнги, Чонгук сориентировался на месте: в ритме
темпа собирал всё ту же дорожную сумку, одновременно набирая номер своего адвоката,
тот, что высококвалифицированный, и на которого точно можно было положиться. У него
тогда вообще был тюремный срок с лишением свободы до восьми лет, а адвокат вырулил
всё так, что о тюрьме и речи не шло. Возможно, с Юнги получится лучший исход.

Вместе с вещами, конечно, забрал два ноутбука, портативки, зарядки и всё в том же
духе. Тэхён в это время сидел на кровати, по просьбе не мешаться под ногами, чем он
и занимался. Пока Чонгук рылся в шкафу, случайно нашёл свою старую чёрную шапку-
бини, в которой бегал по утрам. Не особо раздумывая, просто кинул её Тэхёну. Ему
давно пора сменить эту дурацкую косынку на что-то получше. А Тэхён… А что Тэхён?
Примерил «подарок», да так расцвёл и совсем притих, внимательно следя за
передвижениями Чона. Дорога зовёт. Впрочем, Тэхёну было всё равно, куда они уезжают
на этот раз. Пусть его приютят хоть сотни чужих домов. Всё в порядке, правда. Лишь
бы рядом был тот самый человек, с которым хочется жить.

По пути (точнее не по пути) забрали Юнги. В полном составе поехали искать себе
приключений на жопу. Чонгук искал конкретный отель, основываясь на теории, что в
его квартире больше не безопасно. Да и если честно, никогда не было. У Юнги тем
более. Машина? Её оставили за квартал от отеля. На всякий случай. Чонгук в этом
деле стал слишком маниакален.

На ресепшене с парнями заигрывала молоденькая администраторша, миленько краснея,

просматривая свободные номера. Тэхён с переноской ни на что не обращал внимания,
думать не думая, что девушке приглянулся, кхм, (его) Чонгук. Из свободных номеров
оставались только однокомнатные, семейные и делюкс, что не подходило. И лишь один
номер «suite senior», где одна спальня и отгороженная гостиная. Чонгук решил, уж
лучше пусть будет одна двухспалка и диван, чем непонятно что. К тому же им нужна
отгороженная комната, в которой можно уединиться и обговорить дела. Там же примут
адвоката.

В номере пока ничем не занимались. Чонгук устал – нехило стрессанул. Ну тогда Юнги
устал ещё больше, развалившись на диванчике, бездумно пялясь в потолок. В башке
пустота и шипящий звук. Чон курит на балконе, тоже не может подобрать слова. Тэхён
опять не при делах, поэтому Чон включает ему мультик, попросив надеть наушники.
Только вместо мультиков Тэхён попросил включить что-то познавательное. Первое, что
пришло в голову – канал BBC. А вот это намного интереснее!

С одной головной болью разобрались, и прикрыв за собой дверь, Чонгук развалился на

кресле, достав им по банке пива. В процессе распивания ещё пару раз заговорили про
работу Юнги. Вкратце он рассказал, чем всё закончилось в прокуратуре. На Чонгука
мигом нахлынули воспоминания, когда вот они почти также сидели у Юнги в квартире,
бухая вместе с Джиулем (адвокатом).

Очередной раз сходив на разведку в спальню, убедившись, что ребёнок занят делом,
Юнги как прорвало. Он раздраженно вскочил с дивана, зазывая его на балкон, и
хорошенько прикрыв за ними дверь, вернулся к запретной теме.

— Ты еще долго собираешься с ним водиться? – Юнги простительно срываться.

Непростительно – говорить о человеке в третьем лице.

— Это тебе как-то мешает? – прокашлявшись, Чонгук вдруг помрачнел и напрягся.

Откуда ему знать, сколько он собирается с ним водиться? Сколько понадобится.

Сирот не сдают обратно... Это слишком жестоко...

— Ты его же подвергаешь опасности, – немного смягчившись, Юнги продолжал наседать

на своём. – Со мной не пойми что. Твой отец может заявиться в любой момент. Да кто
угодно может перекрыть нам кислород. Ты вообще-то в розыске.
— Я помню, что в розыске, – сгоряча огрызнулся, отворачиваясь и поджигая сигарету.
От сигарет нисколько не легчает. И не помогает даже самовнушение.

Глазки бегают. Часто дышит. Нервничает, нервничает... И сам не может договориться с

собой – а вот это похуже прочего.

— Сдавай его, – твердо чеканит Юнги, крепко цепляя его за плечо, – как можно
скорее.

— Ты так просто об этом говоришь, как будто он вещь. – Каким-то участком мозга
Чонгук понимал, что друг прав. Но под коркой настойчиво скреблось и другое
понимание, которое он предпочитал избегать. Просто не спокойно. Тяжело это, как и
сказал: выбрасывать не вещь – а человека. Это не Юнги его спас, и это не Юнги
чувствует груз ответственности.

В одних руках человеческая жизнь. Тэхён весь собран из доверия. Доверием можно
убить. В этом случае куда не ступи, лёд везде предательски тонок.

— Чонгук, прекрати, – тот тяжело вздыхает, набираясь с силами. Зубы громко чакают о
горлышко, как предвестник беды. – Я же вижу, как вы оба себя ведёте. Не ты ли мне
говорил, что отродье тебе не ровня?!

— Причём здесь отродье? – отвечает резко, отчего-то взбешенный от этого позабытого

слова.

— Неважно, что ты к нему чувствуешь! Вы оба друг друга погубите. Не веди себя как
подросток! Включи мозги!

— Какие ещё чувства? Что ты несёшь? – Чонгук недовольно изогнул брови, отставляя
банку. Сигарета так и тлеет между пальцев нетронутой. Для неё нет времени. – Если
ты не заметил, я думаю именно мозгом.

— Да ты как собачонка носишься к нему каждый час, чуть ли с ложки не кормишь!

Тэхён, Тэхён, Тэхён! Только и слышу, как ты над ним трясешься! И о каких чувствах
интересно я говорю?! Может сам догадаешься?

— Не неси чепуху, – серьезно ответил «обвиняемый», отказывающийся от дачи

показаний.

— Хорошо-о, – подозрительно миролюбиво протянул Юнги, следом натыкав в неоспоримый

факт: – А как он на тебя смотрит, замечал? Или ты тупой? Влюблённой девки никогда
не видел, Чон? А в мою сторону он даже смотреть не захотел, не то, что говорить.
Знаешь, почему?

— Уймись уже, – максимально недовольно, потому что не по его. И Юнги говорит то,
что он совсем не хочет слышать.

— ...потому что ты ему хозяин. А он – твоё слабое место... – под конец фразы голос
затих, как затухла вся злость. Теперь Юнги смотрел уже по-другому, понимающе, с
какой-то обречённой жалостью. – Первым делом доберутся до него, и не говори мне,
что не побежишь его спасать.

Он прав.

— С чего ты взял, что у меня есть слабые места?

Юнги прав.
— Ну не знаю! Может потому, что ты таскаешь его с собой? И он тебе дорог?

— Я обещал ему помочь! – ощетинился, повернувшись к Юнги всем корпусом. Чонгуку уже
жизненно-необходимо выиграть этот спор.

— Ты уже помог. Теперь разберись со своей жизнью!!

— Какая тебе разница?! – Чонгук срывается, сжимая кулаки. Юнги, наоборот,

успокаивается. Сегодня его прямолинейность – кость в горле.

— Ну давай, ударь меня. Тебе станет легче... – это не вызов, не ссора, не

провокация. Это дружеский жест. И его поймут только друзья.

— Ебанулся, что ли? Мин, тебя какая муха укусила?

Цеце? А может не муха. Может быть очевидная правда, которую Юнги должен донести. Ну
кто ещё, если не он?

— Ты сам виноват. Чонгук, ты сам виноват. Если тебе на всё поебать, тогда не таскай
его за ручку! Не разрешай ему трогать себя! Не давай ему ложных надежд! Ты сейчас
сам себе не принадлежишь, куда тебе ещё ответственность?!

Чонгук замолк, постепенно выравнивая дыхание и приняв безучастный вид, локтями

опершись о перила балкона. Опять закурил.

— Спокоен? – примирительно спросил Юнги, заглянув ему в лицо. У того губы сжаты в
тонкую полоску. Из слов – одна нецензурщина. Из мыслей тоже.

— Спокоен. – Негромко, с перманентной усталостью в голосе. Чонгук зачесал отросшие

волосы назад, затянулся. Выпустил пар – во всех смыслах.

— Давай пока разберемся с нашими делами... Если тебе так тяжело, я сам его увезу.
Пообещай ему, что будешь приезжать. Он поверит...

Он поверит.

Чонгук сначала натянуто улыбнулся, подав первые признаки жизни, а потом неожиданно,
совсем не к месту сорвано рассмеялся, то ли опьянев от полбанки, то ли поехав
крышей.

— Если бы я тебе сказал, что вытащу из тюрьмы, ты бы мне поверил?

— Да, – Мин хмыкнул. Он понял аналогию. – Я всегда тебе верю.

— Ну а потом я бы тебя бросил. Ты же помнишь, как поступили мои друзья. Это не

очень приятное чувство, Юнги.

— Ты ничем ему не обязан. Чувства могут пройти. И у него пройдут! Ну а не сможешь

забыть, потом заберешь. Пойми же, что ты спасаешь ему жизнь... Это ради него.

Чонгук отрицательно машет головой, устремляя взгляд в никуда. Согласиться не может,

и, о боже, какая ирония – не согласиться тоже не может. Он связан по рукам и ногам.
Даже если Чонгук не признаёт своё слабое место, со стороны это выглядит именно так.
А чем больше близких людей рядом, тем он уязвимее.

Юнги сунул в задний карман его джинсов ключи от той же машины, понимающе похлопав
по спине. Понимающе?

— Я заночую в другом номере. – Юнги тоже неприятна вся эта ситуация, он же не

монстр какой. Просто у него такая участь – отвечать за здравомыслие, и что
поделать, если всем от этого больно? – Попрощайся по-человечески...

***

Тэхён смотрел про заповедник, где выращивают тигров. Его так увлекло, что он никого
не видел и не слышал, с большим интересом наблюдая за внутренним укладом жизни
парка тигров. Там ещё львы есть, пантеры, другие животные. Но тут показывают только
тигров, и то, как самый главный у них – человек-хозяин, что растил их с рождения, –
стращает их простым тапком. Дикие звери и то понимают ласку... Тэхён не часто
видел, как в лагере кто-то нежился друг с другом. Бывало, конечно, но ему было
больно на это смотреть. А вот сейчас на экране показали, как тигр ластится и
облизывает туриста и это наверно впервые, когда он почувствовал от этого... просто
почувствовал. Это желание – касаться, обнимать, льнуть. Трогательно.

Трогательный момент нарушил Чонгук, волшебным образом оказавшийся рядом, трогая его
за щиколотку.

— Так интересно? – у него мягкий голос, безмятежное лицо, а на лице улыбка, что
крайне редкое явление. Тэхён не припомнит, когда он разговаривал с ним в таком
тоне. И... завис. Там на экране что-то происходило, сменялось кадрами, а у него уже
новое «увлечение».

Чонгук тоже завис, о чем-то задумавшись. А вот Тэхёну не нужны другие мысли. И
никто другой... Понимаете?

«Я всегда смотрю на тебя»

— Пойдем проветримся?

«Я люблю тебя»

Тэхён ни секунды не раздумывал, соскочив с постели, как будто только этого

предложения и ждал весь день. В такой красивой новой шапке ему не стыдно
показываться на людях. Хотя ему совсем не хочется их встречать.

На улице-то тепло, но с наступлением позднего вечера поднялся ветер. Чонгук словил

себя на мысли, что следит, хорошо ли Тэхён оделся. И это просто, блять... Не для
него. Чонгук не умеет быть нежным. Тем более ему это чуждо. В его семье тоже не
было таких чувств, и никого не брала забота, хорошо ли он спит и тепло ли одет.
Откуда же брать пример? Всё ведь идёт из детства?

От машины решено отказаться. Чонгук сам настоял. Кажется он уже сотню лет не гулял
по сумеречному городу, а уж в компании кого-то... Тэхён не стал ходить вокруг да
около, уцепившись за его руку. Можно было, конечно, запретить, (нужно было
запретить!) так как в людном месте такое не поймут, ещё и в спину плюнут. Но уже
темно... И. Так надо. Пусть держит. Чонгук от этого не развалится.

Энтузиазм немного поутих, когда они вышли на тротуар, побредя, куда глаза глядят.
Тэхён прижался поближе, иногда посматривая на него. На душе само по себе, пока что
без явной на то причины, стало тоскливо.

Вопрос простой.

— Тебе плохо? – спрашивает Тэхён. Чон коротко хмыкает, продолжая вести. Где-то
рядом должна быть какая-нибудь площадка или бульвар. Жаль, конечно, что они уже
просрали цветение сакуры. Тэхён поди в глаза такое не видел.
— Всё хорошо. – Дар убеждение, это все прекрасно, просто замечательно. Но не в этом
случае.

Юнги, Юнги... Да кто ж тебя за язык тянул?

— Ты всегда грустный. – Подмечает Тэхён, разулыбавшись.

— Я не грустный, а серьезный.

Боже, как же непривычно... Они просто говорят. Не по конкретному делу, а ни о чём.

И признаться, Чонгуку неловко. После разговора с Юнги многое предстало в другом
свете.

Этот свет слепит. Тепло? – возможно. Но не безопасно. Понимаете, да? Чонгук

предпочитает тёмные тона. С ними проще.

— И злой, – подтрунивает, что ново для них обоих. Тэхён шутит. Тэхён беззаботный...

— Потому что ты меня специально злишь. – Чонгук объясняет голосом воспитателя,

завидев впереди парк. Кстати, очень схожий с парком возле его дома. А может по
всему городу такие парки? И всё одинаковое, шаблонное, надублированное по одной
форме. Раньше Чонгук не обращал внимания на такие мелочи.

— Неправда! – натурально возмущается Тэ, взмахивая руками.

— Ну, конечно.

Дразнит? Честное слово, это не Чонгук. Это само.

— «Тэхён, спи; Тэхён, отвечай; Тэхён, прекрати»! Вот так всегда! – сам он давит
широкую улыбку, опять цепляясь за его ладонь. И кто ему сказал, что так можно?

В парке почти никого, это радует. За разговорами Тэхён отвлёкся, а уж когда увидел
пруд с утками, городская обстановка отошла на второй план. Тэхёна потянуло подойти
поближе, ну ещё бы, а Чон сел на ближайшую скамейку, будто без этого не насиделся.
В лагере. Ха-ха-ха...

— Это же утки, да? – после чонгукова кивка он ещё больше обрадовался. – Я раньше
видел уток. Когда они улетали на север...

— На юг, – как всегда, не может удержаться от комментария, усмехнувшись. А Тэхён

вообще-то делится своим прошлым и на его дурацкую поправку слегка жмурится,
нисколько не смутившись.

— Ну и зря.

Вот теперь Чонгук воочию может наблюдать, как он бесшумно подкрадывается. И вот уже
ни смеха, ни шуток, а эти жуткие, дробящие, не детские взгляды. Тэхён близко
подобрался и это сейчас не про расстояние.

Глупый? Как бы не так.

— Чонгук, почему мы говорим про уток?

Чонгук, почему мы ничего не говорим?

Чонгук?

Чонгук, отвечай.
— Ты грустный. Я же вижу, тебе нехорошо. Из-за меня?

От неожиданного вопроса всё внутри сжалось и перевернулось.

Чонгук, отвечай!

— И из-за тебя в том числе. – Вот так брякнуть намного проще, чем вдуматься и
объяснить, рассказать по-человечески. Тэхён, к счастью или же, к сожалению,
упрощает задачу. Он в кое-то веке всё упрощает. И это не то, чему можно
обрадоваться.

— Теперь ты меня бросишь? – у него даже голос не дрогнул, ни одна чертова поджилка.
Да когда он, блять, научился этому? Когда... поумнел? – Ты мог сразу сказать... –
улыбается? Почему все вокруг беспечно улыбаются? Чонгука вот не тянет, ни капельки.
Его тянет покурить. Ах, да, курение – отличный маневр прокрастинации. – Могли бы не
ходить сюда.

— Тебе опасно со мной. – Первые произнесенные слова и такие скудные. Тэхён кивает,
на всё и сразу соглашается, словно для него это понятно. Словно нет этих
бесконечных вопросов. – Особенно в городе. И я пока не могу сдержать своё обещание.

Это сильно. Серьезно, сильно. Не каждый человек может признать своё пустословие.
Даже если Чонгук – не каждый, и он всегда относился к тому типу, кто не
разочаровывает ожидания.

— Хорошо. – Тэхён повернут в другую сторону, осанка прямая, поднятая голова – всё у
него зашибись, лучше не было. Стоит отдать должное – он держится из всех своих
(последних) сил. Их не так уж много, поэтому разговор пора оканчивать. – Куда мне
лучше идти? А... когда? Можно утром?

А вот это уже всё, предел. Даже для Чонгука, – это уже предел.

— Ты что думаешь, я тебя вот так на улицу выкину? После всего, что я делал для
тебя? – Чонгук выпрямляется, резко наклоняясь к нему, схватив за локоть. – Посмотри
уже мне в глаза!

«Я всегда смотрю на тебя»

— Не хочу, – дергается. Не хочет он! Как много пожеланий. И ни одной просьбы.

— Посмотри мне в глаза и повтори то, что сказал. – Чонгук применяет силу и
разворачивает Тэхёна к себе, а тот, идя вразрез всем предположениям, пулей влетает
ему на грудь (а может и куда глубже), несмело обняв руками. Лишь бы не видел, что
он чувствует. Лишь бы не знал.

«Я люблю тебя?»

Чонгук растерян не меньше, а кажется в два раза больше. Держит руки на весу, не
зная как правильно поступить и куда себя деть. Обнять в ответ – это человечно, да,
никто не спорит. Но ни одну сироту не обнимают, прежде чем сдать в приют.

Кажется, Тэхёну это и не требуется.

— Я заберу тебя немного попозже... Обещаю, я вернусь и заберу тебя. Заберу,

слышишь? – даже камень и то бы прочувствовался, так чем Чонгук хуже камня? Он всё-
таки обнимает в ответ (не может иначе, это сильнее всех предрассудков и запретов),
придерживая за локоть и шею.
Тэхён действительно хороший мальчик. Он не плачет.

…И не верит.

— Я вернусь, Тэхён. Я обещаю. Мы обязательно найдем тебе дом.

Дом?

Ах, этот затерянный рай. Место, которого нет.

***

Они возвращаются в отель, всё также не расцепляясь. Тэхён поглощён безмятежностью,

пугающим покоем, чего от него никто не требовал. Ещё постоянно что-то бормотал себе
под нос, рассказывая про прошлое, неустанно перешёптываясь, дабы забить эфирное
время – ведь Чонгук мог не слушать. И Чонгук не перебивает, позволив и лечь рядом с
собой, на одну кровать, на одну сторону. Здесь нет места грязным мыслям. И, честно
говоря, Чонгук предпочёл бы вообще разучиться думать. Чаще всего это идёт только в
ущерб.

Недаром Юнги оставил их наедине. Так лучше, посторонним здесь делать нечего.

Тэхён то дремлет чутким сном, то сразу просыпается, как только он дёрнется, сменив
положение. И ни в коем случае не отодвигается, опять принимаясь что-то бормотать и
засыпать. Так и лежат. Вместе.

Чонгук чувствует себя самым нерадивым родителем на целом свете.

Ленивое утро становится ещё меланхоличнее: когда одеяло соблазнительно греет и

путает в своих просторах (просит остаться, приказывает остаться!), когда никуда не
хочется вставать (хочется не ходить, вообще никогда не ходить), когда нужно
остановить время (сгрызть его, уничтожить), – противное, пасмурное утро приносит
только разочарование. Как назло, в добавок ливанул дождь, отобрав все светлые
краски и окатив доброй порцией холода и грязи. Почему грязь не исчезнет? Почему её
никто не запретит?

Как кощунственно… Злой, неприветливый город. Поганый муравейник.

Юнги стучится в их номер, как зная, во сколько они поднимутся; пунктуален. Тэхён
опять игнорирует его существование, абстрагируясь от всего и сразу, глядя лишь на
то, как Чон складывает его портфель. Юнги тоже уставляется на эти манипуляции,
бездумно качая головой, будто одобряя – да-да, так и надо, молодец, да-да. Он не
мучается и не будет мучаться, когда Тэхёна больше не станет. Это нормальное
явление. В этом случае ему жалко только друга. Чонгук старательно и чересчур резко,
вымерено собирает вещи, словно собран на фабрике именно для этого занятия.

Не говоря ни слова, они все вместе разворачиваются к двери. И до машины. Условный

знак понятен – Юнги за рулём. Чонгук и Тэхён сидят сзади: первый с закрытыми
глазами, откинувшись на спинку, второй на его плече, с открытыми, пустыми, мигая
через раз. В них ничего. Ни просьб, ни обвинений, ни эмоций.

Пройдёт... ну пройдёт же?

До интерната добираются где-то за полтора часа, застряв в пробке. Всё это

мучительно-долгое время ни от кого не исходило ни звука, в салоне гробовая тишина.
В том гробу – похеренные чувства и роковое расставание, – так бы и сдохнуть!
Пропасть, откинуться, загнуться!
…Тэхён размеренно дышит и совсем ничем, никак не выдаёт свое самочувствие. Ему ещё
не верится, что он теряет. И куда он теряется.

Интернат ухоженный, всё отремонтировано и усовершенствовано, не к чему придраться.

Красивый ландшафт при въезде, красивое внутреннее убранство, всё блестит чистотой.
Их встречают в холле, добропорядочно улыбаясь и показывая дорогу. Тэхён настойчиво
отворачивает от них голову, а после просьбы отдать шапку, потому что в помещении
нельзя ходить в головных уборах и верхней одежде, морозит злющим взглядом. Чон, как
и подразумевалось, заступается, жестом дав понять, что этот вопрос даже не
обсуждается. Как Тэхён хочет, так и будет. В руки работников он тоже не дается,
прижимаясь к своему надежному плечу, со страхом и маниакальным подозрением
посматривая на улыбающийся персонал.

Их ведут по коридорам, потом ещё дальше, по лестнице, в другое крыло, – где

отделение милосердия. Одноклассник Юнги встречает их там. Чону не нравится ни он,
ни эта ситуация, ни обстоятельства. Так и хочется кого-нибудь приложить об пол...
Так и хочется! Так и хочется!!

Они остановились у кабинета, где регистрируют на госпитализацию. У Чонгука забрали

портфель с вещами, приложенный пакет документов для заполнения учётного журнала,
межстрочно переговаривая о распорядке дня, уточняя детали, а также перечисляя все
услуги и какой уход. Чонгук подписывал разрешение на госпитализацию как опекун,
перед этим внимательно изучив текст. Рука не дрогнула, нет. Хотя для судьбы Тэхёна
– это смертельный приговор.

Тэхён слышит, всё слышит. И как люди в бежевой форме обсуждают его
недееспособность. Юнги не лезет, стоит поодаль. Ну что, доволен?

Тэхён чувствует, как к горлу подкатывает тошнота. Как накатывает истерика. Как
быстро бьется сердце. Медсестра просит попрощаться, до скорых встреч, да, конечно.
До скорых – до никогда. Тэхён ведь точно знает, что он больше никогда его не
увидит. Что это конец. Что больше не будет света, тьма победила. Больше не будет
ни-че-го. Мама тоже ушла, но Чонгук хотя бы попрощался.

Зная, что это его последний шанс, прощальное слово, действие, он крепко-крепко
обнимает его за шею, прижимаясь так близко и необузданно, так естественно по-
родному, как будто ему одному было известно, что такое родня. Эмоций через край,
они наконец-то идут вместе со слезами – катятся ручьём. Тэхён ничего не может
поделать. Он просто ревёт в его руках, трогая, трогая, жавшись напоследок.

Лишь бы…

— Не забывай меня! Ладно? Пожалуйста, не забывай меня!

Ок? Чонгук, отвечай…

Скулит под ухо маленькая собачка, цепляясь за то последнее, что между ними есть.
Чонгук обещает. Снова обещает и обещает, поглаживая его по затылку, по лопаткам,
прося успокоиться и не слушать свои домыслы. Но Тэхён не кормится завтраками и
послезавтраками скорых встреч. И ещё после-после, которые обещаны.

Не так, что Тэхён ему больше не верит. О, нет. Он верит только тому, что Чонгук
хочет как лучше. Дом-интернат – тоже дом? А городской муравейник? А он… сам Чонгук?

Доверие… – это такое скользкое, поганое чувство, когда ты с закрытыми глазами даёшь
в руки нож. И поворачиваешься спиной.

— Я тебя тоже никогда не забуду! – Тэхён жалостливо провыл, всхлипнув, когда его
начали оттаскивать силой, вроде как безобидно увлекая за собой. – Не забу-уду!!
Тэхён не спускает глаз. Ни за что. Они у него такие большие, вылупленные и
искренние – хуже всех, какие Чонгук видел. И он держит зрительный контакт до
последнего, пока Тэхён не скрылся за углом, в последний момент встрепенувшись,
вырвавшись на волю (…как птица? о нет, ему не нужно петь одно и то же), почти
побежав, но его лихо подхватили и забрали с собой.

Чонгук стоит на одном месте, больше не заступник и не спаситель. Ничто. С мыслями

ни о чем, в обличие никого.

До того, как Юнги собрался похлопать его по плечу и точно также увести и забрать с
собой, Чон бесчувственно прошёл мимо. От него только тень (человека?). И он – не
Тэхён, – его не нужно держать за ручку и кормить с ложки. Он сам может о себе
позаботиться. В этом и проблема… в этом и проблема…
Комментарий к 13.«Доверие»
*патрон – хозяин, начальник, босс

жизнь вообще штука несправедливая... а здесь нет правых и виноватых. иногда, чтобы
защитить, нужно причинить самую ужасную боль. честно, чонгук и юнги хотели как
лучше. сами они не могут уберечь. и не могут уберечь даже самих себя

========== 14.«Дом дураков» ==========

#Hildur Gudnadottir – Light

По улице рассыпаны дома

И каждый человек многоэтажен.
Здесь так удобно сходится с ума.
Я вижу, уже многие со стажем.

Саша Мисанова

Одноклассник Юнги – тот, который Чонгуку отчего-то не приглянулся – хороший парень

Пак Чимин, ещё со школьной скамьи производящий исключительно положительное
впечатление о себе. Мин не прогадал, положившись на старого знакомого, независимо
от того, что со школьной поры прошло уйму времени, и им уже обоим под тридцатник.
Связи остаются на всю жизнь, и, как выяснилось, многое остается неизменным.

Во взрослом (злом) мире ещё много бед и приключений, одна из таких щепетильных тем,
которая привела Чимина в дом-интернат, выставляется на обозрение. Казалось бы, что
могло пойти не так? Вот за плечами престижный вуз, благородная профессия
преподавателя, удачно подвернувшееся местечко в столичном институте, постепенно
нарабатывающийся стаж, привычка, быт… отношения… словом, Жизнь. Она идёт, не стоит
на месте. А стабильность не предполагает нежданных весточек, мм, например, с
военкомата. Так и так, мол, родина-мать, умей за себя постоять – добро пожаловать в
бравую армию настоящих мужчин! И ладно, если бы Чимин был косой-хромой, но и тут
накладочка вышла, вроде бы здоров!

Призыв на обязательную воинскую службу… И жизнь делится на до и после.

Ну, разумеется, он предполагал, что рано или поздно его заберут, не в пещере
родился. Только тут речь о том, где эта золотая серединка между «рано» или «поздно»
для молодого перспективного парня. Двадцать семь лет – это слишком большой срок,
когда уже не слепишь солдатика и патриота. Лишь два года на ветер да прохеренная
жизнь. Это вон Юнги с Чонгуком не служили, а потому что они учились в полицейской
академии, там и так один год за два и условия соответствующие. А таким как Чимин,
совершенно далёким от сурового распорядка и дисциплины, всего этого не надо... Жить
бы успе-еть!

Но к счастью или же к большому сожалению, Чимин по старому знакомству написал Юнги

(что там за старое знакомство, чтоб писать раз в год – другая история…),
пожаловался на жизнь, а тот очень быстро разрешил проблему, обрисовав ситуацию в
иной перспективе. Перспектива абсолютно законна: если сознательная жизнь
предполагает свои установленные моральные принципы, то фракция найдёт тебе другое
применение на пользу страны.

Сначала-то, конечно, Чимин был преисполнен энергией, счастьем, типа ну во дела! Вот
спасибо! Альтернативная служба – звучит намного благозвучнее и проще. После одного
единственного вопроса «а что это за служба?», он уже стоял с двумя чемоданами перед
железным высоким забором психоневрологического интерната, размышляя, что именно в
его жизни полетело к херам. Вместо солдата – санитар. Чем не альтернатива? Жаль, не
настолько, чтоб радоваться этой удачи... Хоть сколько раз меняй шило на мыло и мыло
на компот, а в итоге одна и та же история.

Тяжёлый жизненный опыт и неизбежность побега. А от кого бежать? От самого себя, что
ли?

Только распробовав новую должность, он понял, что значит быть взаперти. Это та же
тюрьма, лагерь или казарма, только в этом случае тебя убеждают в духе патриотизма,
а потом ломают жизнь, прикрываясь благими намерениями во спасение других людей.
Ведь разговор не о тех бедных людях, что заточены в белых стенах. Помогать им и
находить добро в своём сердце, – это прекрасно… только вот выбор каждого. Выбор.
Это должен быть выбор, а не принуждение. В этом и проблема. И мука.

Чимин был распределен в отделение милосердия. Что же там? Что из себя в принципе
представляет психоневрологический интернат? (Для упрощения просто ПНИ). Это дом-
интернат для взрослых: инвалидов, стариков или психически нездоровых людей, в том
числе с суицидальными наклонностями, за которыми нужен постоянный уход-присмотр.
Касательно отделения милосердия, то его здесь считают чуть ли не чудотворным
местом. Здесь исцеляют тех, кого уже похоронили, и живут те, кто давно должен был
умереть. Сюда сплавляют слишком хлопотных бедолаг, боящихся каждой тени,
замученных, забитых и антисоциальных, от эпилептиков до смертников. Но именно в
этом отделении бояться нечего, в то время, когда в других применяют силу, а Чимин
слышал и такие шепотки, что даже насилуют…

Хоть быт и хороший, но тоже что и тюремный: шаг влево, шаг вправо – расстрел;
прыжок на месте – попытка к бегству… стреляю без предупреждения! Чимин за полгода
уже привык жить в этих облагороженных аппартаментах, каждый день задаваясь
вопросом: «кто придумал это место?». И почему так хочется, чтобы его не было.

Почти дурдом, почти детдом, почти детсад. Кто прав, кто слаб, кто виноват? Никаких
ответов. А двигаться куда-то надо. И в общем... как-то так, без смысла. Да и тяжело
это всё…

В некоторой степени Чимину повезло и с заведующим отделением – доктором Ким

Сокджином. Он мужчина постарше, интеллигентный, прям как сам Чимин, прибывший из
рафинированной атмосферы цивилизации. Он ему всё показал и объяснил. «Милосердие»
занимает весь этаж с разделением на мужское и женское, где в каждом самая первая
палата всегда «детская», о ней чуть позже, а последняя – хоспис. Туда привозят
умирать живых мертвецов, один из которых дышит через раз, а другой уже не проснется
утром. Самое жуткое место во всём крыле, не для слабонервных. Благо, Чимину там не
удалось побывать, а любопытством он не грешен. Просто не выдержит. Ему было
достаточно хлопот с детской палатой, за которой он, собственно, был закреплен.

Когда Юнги дал о себе знать, приехав именно в этот интернат и попросив об услуге,
Чимин (как ни странно) был заинтересован в этом в первую очередь, поэтому яро
вызвался помочь. О прошлом этих двоих не так уж много известно, да и не так уж
много чего утаивать, всё проще, чем кажется: по малолетству Юнги ему очень даже
(сильно) нравился, что дальше малолетства история подлиннее, а воспоминаниями
сердце полнится. В общем, ещё стоит подумать, кто кого использовал и выловил. На
свою бедовую головушку Чимин обязался взять потенциального клиента под своё крыло.
Тогда-то он, конечно, не знал, кто кем приходится и в чём проблема. И не знал, что
из себя представляет больной «Ким Тэён».

Для рядовых санитаров все больные на одно лицо, знаете, как в книге «Фальшивые
зеркала»: психи интересны только по началу, потом к ним привыкаешь, интерес
пропадает.

А может также и с людьми? Со всем миром.

За несколько дней до госпитализации Тэхёна, Мин приехал один, поговорив с

завотделением и заодно с ним, рассказав про своего лучшего друга, который сейчас не
может ухаживать за «племянником» по тем-то, тем-то причинам. Нагло соврал, не
углубляясь в суть событий. Им же не нужно знать, откуда Чонгук с Тэхёном пожаловали
в их гостеприимные столичные края. Таким образом картинка сложилась более
оптимистичная, чем есть на самом деле.

Чимин стоял там, тогда, при прощании дяди с племянником. Он видел, как Тэхён
размазывал сопли по лицу, как не мог отойти, о чём-то просил и вообще выглядел
очень жалостливо. Чон Чонгук выглядел ничуть не лучше: мрачный, сердитый и
сдержанный – типичный родственник с чувством ответственности. Или совести. Такие
душещипательные прощания Чимин уже видел не раз, а всё равно тронуло. Истина нагая:
всё те же родственники, которым дела нет или они слишком заняты; всё те же
брошенные люди, которые не нужны ни санитарам, ни семье. Тем более фракции! Это то,
что всегда прячут в самую глубь от глаза общественности.

А после того, как Тэхёна кое-как получилось увести в палату, Юнги скинул сообщением
номер Чонгука, попросив в случае чего звонить кому-то из них. Кто ж знал, что таких
случаев будет великое множество.

А человек оди-ин.

Для Чимина, не являющимся квалифицированным специалистом, он стал геморройным

пациентом – слишком чувствительный и очеловеченный, нежели другие. Его определили в
самую безобидную детскую палату, где пять кроватей, светло-зелёные обои в горошек,
постельное бельё в цветочек, мирные соседи. А детская она не потому, что там
обитают дети, ведь интернат для взрослых, – в этой палате жили маленькие мальчишки
в телах больших дядь и дедушек. Чимин уже сильно к ним прикипел (а как по-
другому…), лучезарно улыбаясь, встречая их на пороге. Они тоже ему рады...
счастливые без причины. Их детская непосредственность ничуть не отталкивает. Вот,
например Хэни – внешне дед дедком, а в душе вечно молодой пятилетний мальчуган. У
него низкий приятный голос, и он очень любит, когда его гладят перед сном и кормят
с ложки. Кровать у окна занимает Содже, в непонятном подростковом возрасте в теле
двадцатилетнего парня, безотчетно ждущего мать. Но она не придёт. Бросила. Тут все
кого-то ждут... Неделями, месяцами, годами... На самом деле сюда постоянно
приезжают родственники, к некоторым чуть ли не каждый день. А некоторым это и не
нужно… Сознания больше нет. Оно прекратило борьбу.

Тэхён с первых секунд не хотел идти на контакт, отбрыкиваясь от любого

прикосновения и даже от слов. Расшумелся и переполошил всю палату… Чимин ещё не мог
понять, что с ним не так, но был чётко убеждён, что сознание в нём определённо
живо. Тэхён и вёл себя по-другому, и его чувства были живые, наполненные настоящей
болью и желанием. Такое ни с чем не спутаешь.

Чимин же помог ему застелить кровать, ту, что упирается в стену у двери (чуть
дальше от остальных). Тэхён наблюдал за этими, казалось бы, безобидными
манипуляциями с надрывными хрипами и часто жмурил глаза, горько плача, не в силах
принять, что это его пожизненная обитель. И всё вокруг чуждое, пугающее и пахнет
по-другому, тошнотворно: не то мочой, не то потом и медикаментами. Как только Тэхён
лёг под одеяло, утирая слёзы, так больше и не пошевелился, впав в беззвучную
истерику.

Помните? Здесь до чужой судьбы полметра… Тэхён что тогда, что сейчас – не хочет
делить свою судьбу с какими-то незнакомыми людьми, в незнакомом месте, в незнакомом
порядке. Незнакомцем.

Чимин вот на такие реакции слишком сердобольный, ему искренне жаль и в то же время
непонятно. Может быть он и не должен жалеть, тратить свои нервы, но с чувствами,
как всегда, не получается совладать.

Тут и доктор Ким подоспел, будничным тоном рассуждая, что Тэхёну нужно время для
акклиматизации. Они вдвоём пытались разрушить невидимую стену и вывести Тэхёна на
диалог, но тот втихомолку лежал парился под одеялом, зарывшись с головой. Речами
тут не поможешь, подойдёт только действенный способ, чтоб ни себе, ни другим не
создавал проблем – всего лишь дать организму уснуть. А это, кстати, настолько же
гуманно, насколько необходимо. Раньше ещё так говорили: «Вот в детстве я спать не
любил, это ж чего! На восемь часов выпадаешь из реальности! А теперь я люблю спать.
Это же чего…? На восемь часов ты как бы выпадаешь из реальности…».

Проблема разрешилась. Только на эти восемь часов?

Пока он нервно спал, начались приемные часы, следовательно, подоспели родственники.

Опять стало оживлённо. Содже всё ждал мать, Китэ и Син – двойняшки под тридцатник,
игрались на полу; один лазил под кроватями, другой тыкал на него пальцем и смеялся.
К Хэни пришла внучка с дочерью, они сидели в холле. Жизнь в этом доме шла своим
привычным чередом.

Выспавшийся Тэхён ничем не лучше прежнего, напротив, ещё тише и обособленнее,

никого в свой мир не приглашает. Хотя не очень ясно, осталось ли что-то в этом его
«мире»? Но Чимин по своей натуре настойчивый гражданин, поэтому он ничьих просьб не
послушался, а так и остался сидеть на стуле около Тэхёна. Всё равно же наревется, в
туалет захочет. А Чимин уже тут как тут! Он же обещал помогать? Обещал взять под
свою опеку? Обещал! И своё обещание держит, не то, что некоторые…

Так и случилось. Всё молчком-волчком, Тэхён вымолвил лишь одно слово, и он показал
ему, где находится ванная комната с туалетом. За весь день он больше ничего не
сказал, так и прел под одеялом, отказавшись есть. Силком тащить не стали. Первый
день – щадящий. А ко второму так проголодается, что позабудет все переживания. Ну
так думал доктор Ким.

Опрометчивая думалка.

Чимина это задело больше, чем он ожидал, так что не смог уснуть ночью. Все думал:
это что же там такого у Юнги с его другом случилось, что парня пришлось оставить,
когда вроде всем от этого только хуже? И как вообще можно оставить человека, когда
он тебе дорог? Если Чимин не дурак, а точно дураком не был, то ему не показалось –
Чонгуку было не всё равно. Но от этого нет проку. И это тоже досадно.

Вторым днём доктор Ким был воинственно настроен вытащить Тэхёна из постели и
заставить следовать новому режиму дня. Теперь он не будет спать днём или когда
захочет, потому что Чонгук всё разрешал. Через слёзы, «не хочу» и «оставьте меня в
покое», они вытряхнули его из-под одеяла прям на пол, и пока Тэхён царапался как
дикий зверь и ни в какую не разрешал к себе прикасаться, доктор насильно поднял его
на руки, унося в душ. А там начался дурдом покруче.
Тэхён почему-то на всех кидался, отталкивал, не хотел вставать под душ, провоцируя.
От него неприятно разило, естественно, он же спал в шушунах и носа не казал из-под
одеяла – единственного щита – от того весь пропотел. На подмогу пришли ещё
санитары, кто раздевал, кто держал, а Тэхён истерично визжал и кусался, в какой-то
момент, доведя себя до предела, начав странно раздувать щёки, что послужило
сигналом о рвоте. Конечно, блевать было нечем, поэтому выходил только желудочный
сок с ещё более мерзотным запахом. Для них это тоже привычное дело, они и суда с
дерьмом выносят, и утки с ссакой, а тут всего-то желчь. Только для Тэхёна это ни
разу не привычно. Поэтому ещё невыносимее и больнее.

И он будто разом сдулся, словно внутри что-то надломилось, звякнуло в последний раз
и сломалось. Это, конечно же, сразу всем облегчило работу: его утащили в кабинку,
усадили на кафель, поливая из лейки, а он пустой-пустой, трясущийся как на морозе
взъерошенный зверёныш, смотрел Чимину в глаза – ни с вопросом, ни с расспросом. В
глазах та же пустота и хроническая усталость – бурлящее золото зрячих глубин, а как
сияет светом. Затягивающие… Зыбучие пески. А может ещё чего опаснее?

Хуже, чем у сирот… собак… да? М? Собак, кошек и всех тех брошенок без имени, семьи
и дома. Как жаль, что ему ничем нельзя помочь.

А кто Чимин такой, чтобы противостоять этой пучине? Кто он, блять, такой, чтобы не
проникнуться пагубной жалости? Он хоть и солидно-взрослый мужчина, а в душе наверно
всё тот же отзывчивый ребёнок (да все мы в душе дети, которым хочется заботы и
понимания). Ребёнку многого не надо, чтобы сделать шаг навстречу. Он и делает,
подходя к этой сироте, выгнав других помощничков, закончив банные процедуры в
одиночку. И помог одеться, так, как никто бы не смягчился. На сей раз Тэхён уже не
шарахался от прикосновений, но и не выявлял признаков жизни. Как будто ему резко
стало похер, кто его трогает и куда ведёт, как будто всё что было до, история с
другим героем.

Тэхён выглядел куда лучше в свежей чистенькой одежде. В их интернате допускалось

носить свои вещи, если, конечно, их есть кому приносить. У Тэхёна вот был целый
портфель: там и футболки, нижнее бельё, штаны, даже свитер, байковый спортивный
костюм, а ещё приятные мелочи жизни, типа ноутбук с наушниками, о чём Юнги просил
лично, чтобы включали Тэхёну документалки Дискавери или какие-нибудь познавательные
ролики, когда ему захочется или станет одиноко.

Наверно это даже звучит абсурдно и оскорбительно. Теперь ему всегда будет одиноко.
Разве не понятно?

Что Чимину понравилось, так это уход, за который Чонгук доплачивал сверху, и
хочется сказать, довольно прилично для этого заведения. Тэхёну предоставлялось
отдельное питание, а оно у них и так пять раз на дню, развлекательная комната,
библиотека, сеансы с психологом, развивающие часы с учителем, то есть
дополнительная развивающая программа, массаж несколько раз на неделе и другие
услуги, убивающие время. И вроде бы опекун не просто так спихнул его с горба.
Только оценит ли Тэхён эти дары? Надо ли ему это? Никакой дорогостоящий уход не
заменит близость родного человека.

Счастье не купить ни за какие коврижки!

С горем пополам Чимин увёл его в столовую, раз Тэхён ходячий и ему не нужно
подносить. Сокджин всё это время нависал коршуном, не давал послаблений. Заставлял
есть, заставлял подниматься с кровати, слушаться Чимина и соблюдать распорядок. Его
пока не занимали никакими кружками, но один раз выводили прогуляться по саду вокруг
интерната. Сад очень хорош, даже с точки зрения казённого дурдома. А ещё тут был
пруд, но совсем не похожий на ранее представший Тэхёну. И ему уже не хочется
«романтично» обсуждать «северных» уток, он даже не слушает, о чём ему толкует
Чимин, безынициативно крутя головой по сторонам, сам себе на уме.

Ужин и сонник проходят в том же духе: пустой взгляд, понурый вид, опущенная голова
– созерцательно ковыряется в тарелке, даже не притронувшись к какао и конфетам. За
какие-то сутки всё утеряло смысл. Ему это уже не надо. Вкус тоже пропал. И не манит
лежащая на тумбочке книжка, уже немного затёртая на уголках, с такими красивыми,
яркими иллюстрациями. «Охотники на тигров».

Любимый же подарок…

Чимин мысленно рисует себе крестик-напоминалку, чтобы как-нибудь почитать ему.

Детям же это вроде как нравится?

Единственное, что Тэхён забрал с собой в «пододеяльный мир», – была обычная черная
футболка, – ну ясно кого. С ней в обнимку Тэхён, и валялся, и спал, и её одну
касался, потому что больше ни к чему душа не лежала. А от неё всё ещё исходил
запах. Ну запах. Такой. Дома. Этот запах специфический, его не описать каким-то
букетом духов или феромонов или, например, мускуса. Это когда ты вдыхаешь, а там в
душе отдаётся звоночком узнавание, тепло. Мол да, ты дома, милый. Спи.

В этой палате он казался самым маленьким ребёнком. И одновременно самым умным

взрослым...

Чего бы не понял доктор Ким и другие, то наверняка знал Чимин, – это реакцию Тэхёна
на предстоящий медосмотр. Судя по тому, что они уже успели выявить, – Тэхён никого
к себе не подпускает и не любит, когда к нему прикасаются чужие. Сложно сказать,
что будет, когда ему придётся пойти по врачам. А ему придётся. Доктор уже дал
распоряжение (без этого никак), да только как его такового убитого горем ещё куда-
то вести?

Чимин не стал выдумывать, ломать голову, просто написал Юнги о том, как обстоят
дела. Он не был уверен, что кто-то из них приедет и хотя бы морально поддержит, но
свою совесть Чимин не запятнал. Хотя ладно, чего греха таить, глубоко в душе он
надеялся, что кто-то из них точно приедет и что-нибудь сделает. Ладно ещё Юнги, он
любитель не отвечать на сообщения, но опекун. Да точно ответят.

Обязательно.

И да, после полудня, попытавшись уговорить Тэхёна пойти с ним на медосмотр, тот
впервые устроил такую бучу! Все в палате переполошились, испугавшись громких
звуков. Хэни начал испражняться под себя, а один из двойняшек икать, создавая ещё
большую суматоху. Тэхён заскочил на кровать, дёргая головой в агрессивном
отрицании. С футболкой в руках... У самого краешка стены.

У самого краешка рассудка.

Его опять пришлось усмирять братией санитаров, вкалывая добрую дозу

успокоительного. Тэхён ещё какое-то время дрожал, от того, что его одолела
лихорадка на фоне ослабевшего иммунитета. А Чимин сидел у него в изголовье,
поглаживая по отросшему ёжику волос. Он и представлялся как ёжик: фырчит, чуть что
прячет голову и обороняется иголками. Попробуйте троньте! А открытая макушка из-за
того, что кто-то из санитаров сдернул с него шапку. Тому горя не занимать – дайте
два.

Тэхён утихомирено смотрит в потолок, пока по вискам ещё стекают слёзы. Казалось, у
него неисчерпаемые запасы воды. А на самом деле это своим неровным шёпотом говорит
боль, а ещё страх. А ещё самое мучительное чувство, у которого нет срока годности.

Скучать – это также страшно, как и доверять.

И никто ему эту дыру в сердце не заполнит.

Вот только Юнги не ответил: ни на сообщение, ни на последующие три звонка. Это тоже
страшно. Даже страшнее, чем скучать и верить.

***

Тихие шаги разносятся по коридору, отдаваясь в перепонках усладой. Веки ещё

прикрыты, но он точно знает, что сейчас к нему подсядет его любимый, забрав все
страхи и печали, даруя покой. Этот покой вливается через сонную артерию, дышит
мерно. Тэхён ещё немножко попритворяется, дав себе поблажку на несколько секунд,
чтобы вдоволь насладиться единым молчанием. Чонгук ведь всё-всё знает, а значит
давно его раскрыл. Просто не подаёт виду, подыгрывает.

Им так комфортно.

Руки касается чужая рука. Конец забвенью! Спящая красавица неловко давит улыбку,
раскрывая опухшие покрасневшие веки, от чистого сердца вскрикнув и подскочив на
месте, отлетев в угол стены.

А вот принц не тот!

Сон сошел иллюзией, как не бывало. Вместо Чонгука около его кровати оказался тот
больной дед, с доброй улыбкой глядя на него спящего! Смотрел на него, пока он спал!
Лупился, сумасшедший! А всё потому, что хотел украсть его вещи! Или потрогать. Или
ещё чего. Или он вообще чокнутый извращенец...

Тэхён заголосил, разбудив всех, не только в палате. Дед испуганно разревелся,

отползая на попе подальше, тыча в него сардельковым пальцем. Тэхён тоже ревёт, видя
и слыша страшных соседей, во тьме казавшихся самыми настоящими чудовищами.

Самый дальний у окна, всё ждущий мать, поднял туловище, как восстал из гроба,
устремляя чернющие дыры глазниц в их сторону, где для полного антуража не хватало
только червей. Он и кинул в Тэхёна чем-то тяжёлым, разразившись несвязным мычанием,
брызжа слюной.

Тэхёну прилетело в лицо, из-за чего он задергался пуще прежнего, задушено заикаясь,
исказив лицо в гримасе панического страха. Бегством не спастись. И бежать некуда.
Дед, будто чувствуя свою вину, нервно дергал вялыми «сжеванными» губами, пытаясь
что-то сказать, а получался только нервный тик. Его рук хватил тремор, но он
неумолимо тянул их к Тэхёну, хватая за голень.

— Мама! – выпалил Тэхён в порыве первородного ужаса сам не свой. – Мамочка!!

В палату наконец-то вбежали санитары, одним слитным ударом замахиваясь и

прикладывая Тэхёна к подушке пощечиной, а деда унося на кровать, ещё трясущегося и
смотрящего на него. Может быть он хотел извиниться? Но Тэхён никого не хотел
прощать. Так как ему было страшно и одиноко сейчас, не шло ни в какое сравнение с
прошлыми годами рабства.

Санитары подошли к каждому, успокоили, погладили по голове, только на Тэхёна

реагировали по-злому, приказным тоном заставив спать. И никаких ласковостей. Как
будто он псина в клетке, с бешенством.

Проглотив ком в горле и крепко сцепив зубы на краю подушки, Тэхён уже начал было
проговаривать про себя какие-то ерундовые фразы, чтобы выкинуть из головы все
ночные фантазии, как его головы коснулось тепло.
И это снова не Чонгук.

— Они не монстры, Тэён. Не бойся их... – сладкоголосый шёпот лучше любых пилюль.

К нему снова пришёл этот человек... тоже санитар, но намного добрее,

снисходительнее ко всем его выкидонам – пока ещё его единственная защита, но тоже
хлипкая. Тэхён ему не верит и не льнет ближе, как если бы на его месте был Чонгук.
Но не отворачивается. Отворачиваться некуда. Это не поможет спрятаться. Просто ему
надо выплакаться – глаза в глаза.

Игла под кожей воспринялось освобождением и наваждением. Тучный кошмарный потолок

захихикал напоследок. Тьма поглотила разум. И бог с ним.

И с ними со всеми.

Горите в своём выдуманном аду.

Провалившись в перину сновидения, Тэхён уже обнимал стены каменного замка и

заливисто смеялся на всю округу. Его гладила любовь... Честное слово! Обещала,
щебетала завтраками, а он и не против – забирал всё…

***

Теперь Тэхён снова встаёт по будильнику, куда-то идёт, что-то делает, переключив
себя на режим автопилота, не отдавая отчёта своим действиям. Этот добрый санитар
вырос рядом из ниоткуда, словно его к нему пришили как приятное дополнение, но на
этом приятности закончились. Еда всё также не имела вкус и не приносила чувство
сытости, да и голодным он больно не был. Так если, сильно измождённый стрессом. В
столовой было достаточно мало народу, если сравнивать со спецобъектом, а если не
сравнивать, то каждый человек равнялся двум – считая их коляски. А тут большая
часть передвигалась не своим ходом. Иногда, крайне редко он бросал взгляды на
впереди сидящих, замечая, как у них валится мимо рта или как кривятся их и без того
искореженные лица.

Чимин его одергивает.

— Не смотри так. Они такие же люди, как мы.

Тэхён не собирается пререкаться, но ему всё ещё жутко. Рядом с ними, вот со всеми
этими ограниченными людьми, он испытывает неопределённые чувства: от жалости до
боязливости. Не потому, что они вызывают у него отвращение из-за внешних изъянов, а
потому что он не может найти объяснения всему происходящему. Он никогда не видел
таких людей, что и следовало ожидать, – он их сторонится. Никто не рассказывал ему,
что так тоже бывает, и нужно иметь толерантность, прибывая с ними в обществе.

В этом никто не виноват. А Чимин снова:

— Хэни никого не обижает. Ты тоже не обижай его. Ладно?

Тэхёну невдомёк, кто такой Хэни и почему он должен его обидеть. Или не должен.
Тэхён сам безобиднее комара, зачем ему к кому-то лезть? Однако тревога не
отпускает, а глазки так и стремятся пройтись по толпе, ухватив силуэт каждого,
чтобы в очередной раз вздрогнуть. И смутиться. Ему на самом деле становится стыдно
за своё поведение. Он же помнит, как его называли страшненьким и что внешность –
последнее, на что стоит смотреть.

Чонгук ведь смотрел на него любым. И несмотря на создаваемые им проблемы, он был к

нему толерантным. Самым лучшим.

— Тэён?

Чимин окликает его, чтобы позвать за собой. Тэхён даже не придаёт значения тому
факту, что его как-то странно называют. И ему даже не интересно почему. Впрочем,
теперь уже всё равно.

Тэвён, Тэён… Или как-то там. Апатия забивается в поры, мешается с кровью, попадает
вместе с кислородом – заражает воздушно-капельным путём – и всё критично. Наверно в
этом новом доме жизнь так и протекает: медленно, бесчувственно и бессмысленно, как
у одноклеточных. Что не так уж плохо. Тэхён жил так всю жизнь, а эти новые условия
– всего лишь побеленные, отмытые стены его личного, перманентного ада.

Всё просто вернулось на круги своя. Грязь всегда остаётся грязью, даже если одеть
её по последней моде. И вот это уже ха-ха.

***

Меланхолия играет на струнах своей безразличности, от того Тэхёну пофиг, куда его
на этот раз ведут. Он ступает след в след, даже не предполагая, через сколько рук
предстоит пройти. Санитар всё ещё рядом, но Тэхён-то знает, что это ненадолго.
Скоро ему тоже надоест с ним возиться, и он его оставит. Поэтому нельзя
привязываться.

Куцему* щенку любая мелочь кажется милостыней.

А потом перед ним открывают одну дверь, щелкает замок, из зарешеченного окна слепит
солнце, сбивая с настроя. Его осматривают, чем-то копаются во рту, пихают
деревянную палку в глотку, слушают грудь и спину, извертев его так и так, как куклу
на аукционе. Он всё это попускает, лишь бы не заострять внимания, лишь бы не
понимать. Сейчас самое правильное решение – отключить все датчики осязания.

Также ничего не объясняя, под пытливыми взглядами каких-то разношёрстных людей, ему
зажимаю руку выше локтя резиновым жгутом, выкачивая крови на шесть колбочек, не с
первого раза попадая в вену, столпившись втроём, прощупывая сгиб. И на это ему всё
равно, даже когда предупреждают о том, что образуется синяк. Да и что? Пусть хоть
гематома, хоть чёрная дыра. А могли выкачать вообще всю кровь. Наверно так было бы
ещё лучше.

И определённо легче.

Не очень понимая и того, когда его бьют молоточком по коленной чашечке, он всему
отвечает глупостью и бессознательностью. А вот понимайте как хотите: хоть на
лоскуточки дерите, а никакими нитями не зашьёшь внутренние разрывы от расставания.

Намного неприятнее, когда его просят раздеться, ставят присоски на груди, смазывают
какими-то холодными соплями, лыбятся прямо в лицо толстощёким подхалимством,
оценивая его внешность «на глазок». Именно таким, с не вытертыми соплями, его
вытолкнули за дверь, чтобы загнать в новый карцер, где отвращение множится на двое.

Чимин вежливо осведомил, что подождёт его снаружи. Может быть это и к лучшему.
Новый врачеватель в отутюженной голубой медицинской форме хитро щурится, прикрывая
половину лица маской, как какой-то шпион. Мужчина седых лет, хладнокровных нравов и
беспринципных принципов, одним махом стягивает с него последнее – трусы, то ли
намеренно, то ли случайно проезжая по голой коже чуть дольше, чем положено. У него
внутри всё трясётся на тонком тросе, грозится обрушиться лавиной. Потеют ладони.
Ещё бы им не потеть! Перед глазами застыл образ Лима… Барак. Стоны. Слёзы. Вонь…
Страх. Сизые клубы страха.

Этот некто трогает его член, лапает вокруг, ниже, надавливает, нисколько не
смущаясь, как искажается лицо Тэхёна, смотрящего вниз с нескрываемым вылупленным
ужасом. Грязь снова налипает поверх чистой кожи, собирается в наиболее заковыристых
местах: в подмышках и в складочках, откуда хер выцарапаешь. Вымоешь!

Почему все трогают его, как им вздумается! Почему у него нет права голоса? Что он
тогда за человек такой? Гражданин…?

А трогать «там» – это приемлемо? Так все делают?

И ещё один и миллион вопросов.

Сейчас Тэхён всё видит в новом свете, не как с Лимом. Тот хоть немного был ему
знаком, а этот ровным счётом никто. Но он позволяет себе в разы больше. И куда-то
лезет пальцами в перчатках, теребя головку, тыча чем-то внутрь. Тэхён лишь тихо
всхлипывает, разбито жмуря глаза, считая цветные мыльные пузыри. И под влиянием
чужих рук оказывается за ширмочкой, на холодной липкой кушетке, на боку, в согнутом
положение, обнажённый и безоружный, совершенно не ведающий, как его ещё изнахратят
в следующую секунду.

Ощутив «холодные сопли» на сокровенном месте, мышцы сжались рефлекторно, и иголка

не пролезет. Врачеватель чего-то там вещает на змеином, прося расслабиться. А он
опять в слёзы и сопли, передёргивает плечами от табуна жирных мокриц. Ах, эти
мокрицы…

Да-да, мокрицы. Вот о них нужно подумать. Его там гладят по животу, по боку, видимо
таким способом успокаивая, а Тэхён всего-то считает мокриц в уме, сдерживая
тошноту, ощутив боль вот там, в расщелине. Внутри. И ещё больший дискомфорт был
после, когда палец в латексе полез глубже, раздвигая стенки, проталкиваясь, пока не
нащупал точку. Ему-то, конечно, неизвестно, что прячется в недрах его тела, но вот
это что-то при надавливании прошибает током, а массирующие движения поддают жару до
ста Цельсия. Так и сварится – распятый, зелёный дохлик.

Плачь не плачь, никто не поможет. Хоть вой и на голове стой! Не прискачет принц на
белом коне или какой-нибудь заблудившийся рыцарь в сияющих доспехах, разрешив все
беды и огорчения взмахом волшебной палочки. На деле Тэхён вытирает слёзы и жопу
одной бумажной салфеткой, кое-как ковыляя до стульчика, запаковывая своё вспотевшее
трясущееся тельце обратно в одежду, как лук, и сам от себя ревёт. Врачеватель
успокаивает его, говорит, что он абсолютно здоров, здоровее только бык. А по сути –
неполноценно изнасилованный.

Вот спасибо.

И на что теперь это здоровье?

Добрый санитар подхватывает его, бледно-зелёного дохлика, у двери, утаскивая не в

палату, как предполагалось, а на улицу в сад, слабенько встряхивая и приводя его в
чувства похлопываниями по щекам с красными разводами около челюсти, будто он бежал
кросс. Эх, пропал олимпиец. Он больше не лихачит в беге и не потягается на самое
быстрое одевание.

Ни на что не потягается, если честно. А вот в турнире слабаков и нытиков, наверно,

займёт золото. И тоже не абы какое – омытое слезами.

— Дыши глубже, всё хорошо… – тёплая ладонь приземляется на макушку. Тэхёну даже на
потерянную шапку всё равно, настолько он слетел с катушек. И бессознательно тянется
к этому теплу, вспоминая ласковых тигров с туристами, а ещё сухие, горячие ладони
Чонгука, его тепло тела, его запах дома, его голос… И такая на него льётся
благодать! Кто бы знал…

Кто бы знал…

— Солнышко, тише… Тише. Забудь обо всём. Не думай о плохом. – Тэхён вообще-то
помнит, как его зовут, но избегает упоминания скорее из вредности. И никакое он ему
не солнышко. А если бы можно было всё забыть, как когда-то и просил Чонгук, то он
бы с удовольствием стёр себе память, чтобы жить овощем без воспоминаний и привязок
к прошлому. Вот было бы чудесно. Кто бы знал! Кто бы знал… – Жизнь иногда бьёт нас,
и как бы это не было больно, всё равно наступит день, когда ты поймёшь, что ты –
боец. – Тэхён хотел бы рассмеяться, если бы ещё умел это делать. И если бы Чимин
умел шутить. Ах, Чими-ин. Вот чёрт! – Ты поймёшь, что справишься со всеми своими
бедами… Вот увидишь.

Весенний жар лизнул влагой, по щеке опять проскочила слеза. Не удержалась, в

перерывах между вдохами. Один вдох – за два. У остального нет смысла. Даже в этом
нет смысла. Какой-то сумбур и поток несусветицы.

А Тэхён до сих пор чувствует фантомное ковыряние в заднице, стоически помалкивая об

этом. Значит, вот это и называется борьбой? Он теперь боец? Ну, вояка.

Дурак.

***

Всё когда-то приходит впервые. И Тэхён, истинный первоклашка: белые бантики,

букетик полевых, горящие глазки – садится за свой стол, слыша незнакомое слово
«урок». Чимин опять привязался рядом, улыбаясь до ушей, хоть пуговки пришей. Всучил
ему новенькую разлинованную тетрадку с ручкой, пропись, карандаш, блокнотик.
Говорит: билет в новую жизнь. Может быть так оно и было, у Тэхёна сейчас что не
событие, то билеты во что-то новое, причём всегда в разные концы, кидает из
крайности в крайность. Но он почти (не почти) привык, с учётом принятых таблеток,
понижающих эмоциональность до безопасного режима.

Другим присутствующим тоже дают задания, у всех разные, кто чем занят, а с Тэхёном
сидят отдельно, дружелюбно представляясь и начиная вводный урок. Отдельный учитель
– прихоть Чонгука, и знает об этом только Чимин, с непонятным волнением и радостной
тоской наблюдающий за своим подопечным. Он же сам преподаватель, это всё ему близко
по духу. Неплохая атмосфера. И она станет ещё лучше, потому что Тэхён всё понимает,
вдогонку огорошив, что знает хангыль. И до сих пор помнит.

Вот Тэхёна просят написать по порядку, что знает, а тот усердно скребёт по листу
левой рукой, хоть и криво-косо, но чего-то делает. Само собой на губах заиграла
тусклая улыбка, а всё же. Учитель старается поощрять Тэхёна, показывает всё заново,
терпеливо повторяет и объясняет, видя, как ни странно, повышенный интерес от
ученика. Пусть у Тэхёна феноменальная память, но азы не могут даться так просто.
Именно поэтому они здесь и собрались, и будут собираться ещё очень много раз, чтобы
добиться лучшего результата, насколько это вообще возможно.

Тэхён хороший мальчик, смекалистый, а в благородной почве ему и ростки хочется

пускать – развиваться, раскрывать свой потенциал. И на эти несколько часов,
оторванный от целого мира, он не отвлекается на свои разбитые-сердечные дела,
внемля только голосу учителя.

Увлечён. Он наконец-то чем-то проникнулся, хотя ещё совсем недавно прятался под
кроватью и шипел.
Время летит незаметно, потому что за полезным делом, которое приносит удовольствие.
Чимину приходится оставить его в развлекательной комнате, где его прибирает к рукам
морщинистая бабуля, ну тоже своего рода учитель, предлагая заняться чем-нибудь на
выбор. Бабуля набрала группу людей, некоторые из которых были на колясках, другие
выглядели немножко ассиметрично или чересчур радостно, но, как бы, с мыслями.
Разумные. А игры задавала бабуля, первым делом предложив «глухой телефон». Все в
группе уже знали, как в неё играть, а Тэхён впервые слышал, поэтому долго не мог
вникнуть в правила, куда его не пересаживай: ни первым, ни последним, где глухой
телефон стал бы вообще сломанным. Потом более или менее, он всё-таки понял, от того
игра стала поинтереснее, а он поживее, в конце даже смеясь со всеми, когда слово
было в корень отличающимся от заданного.

Как-то так получилось, что он всё время сидел возле бабушки-колясочницы, которая
постоянно на него поглядывала с теплющей улыбкой, а один раз погладила по плечу.
Просто так, ни за что. К ней он и подбился, пересказывая слово, а потом разделяя с
ней компанию в другой игре.

В общем и целом, всё оказалось не так плохо, как показалось Тэхёну в первый день.
Его уже не пугали здешние обитатели, он не чурался их, не морщился и не отпрыгивал
от каждого дуновения в его сторону. Конечно, стоило ему потеряться в ворохе одеяла
и подушки с любимой футболкой в руках, как мир снова развевался пеплом, но Чимин не
давал ему шанса на новое падение. А те, кого он считал монстрами и дураками, больше
и не казались таковыми. Своя палата, конечно, не дом мечты, но и не худшая
перспектива. В лагере было намного-намного хуже. И дедок больше не будил посреди
ночи своими гляделками. Тэхён узнал, что его зовут Хэни и в знак примирения отдал
свою конфету. Хэни, конечно, понравилось. Только вместо слов он использовал
мычание. Тэхён мычал в ответ, как будто знал его язык.

Новые знакомства – новые цели.

И всё бы ничего, может быть даже вполне неплохо, если бы ночью, в таинство его сна
опять не пробрался стук каблуков по коридору, тень родного человека, стоящего в
ногах, караулящего его сон. Совершенно точно Тэхён плакал по ночам как бесполезный
младенец, разговаривая со своей эфемерной тенью, цепляясь за рассудок руками и
ногами.

Чонгука настолько не хватало в его жизни, настолько вот его не было, что он
мерещился ему везде. Его спина, его силуэт, его изгибы, его прожигающий взгляд, его
запах сигарет… его, его, его! Тэхён постоянно оглядывался назад, словно хотел
поймать за слежкой, но ловил только пустые зелёные стены.

От стен, как детский мячик, отскакивали сказанные вдогонку слова, тихим, зудящим
шёпотом…

«Обещаю, обещаю, обещаю…» – роем пчёл по барабанным перепонкам.

Иной раз он соскальзывал на пол, поджидая его из-за угла. Всё ждал и ждал, как
безотчётно ждёт свою маму Содже.

К сожалению, дурость заразна. И он начал ждать их обоих: мама выйдет с одной

стороны, а он, его рыцарь в сияющих доспехах, с другой, – и заберут его в свой рай
в шалаше. О большем не мечтает. Не надо большее. Дайте, что есть…

Поэтому каждую ночь он с большим удовольствием закрывает красные глаза на целых

восемь часов…

…как бы выпадая из реальности.

Комментарий к 14.«Дом дураков»
 *куцый – бесхвостый
"жизнь иногда бьёт нас и бла-бла" - перефразированная цитата из
"Холм одного дерева"
история с альтернативной службой всё на реальных событиях, описание ПНИ тоже
реальные.
хотела донести какие-то умные мысли, но не особо-то и получилось, к сожалению. а
что до интерната. вы поняли? Тэхёна наконец-то начнут обучать! с чонгуком бы такого
никогда не произошло, потому что у него там своих проблем по горло. но тут две
стороны одной медали. счастье и правда не купишь ни за какие коврижки...
Когда Тэхён был у уролога, то не удивляйтесь, так и проходит осмотр. И также щупают
простату, а потом делают массаж не больше 40 сек.
следующая глава будет про гука и юнги, всё расскажу, что там с этими касатиками
и ещё, хм, про юнминов изначально заявлено не было, но в последнее время я в них
очень влюбилась, но я конечно не собираюсь для них отводить целые главы, а всё-таки
задену их чуть-чуть. их судьбинушка довольно романтичная) вы же не против???

========== 15.«Острые ощущения» ==========

#Hildur Gudnadottir - In Gray

Никогда не открывай дверь перед тем, кто может её открыть и без твоего позволения.

Станислав Ежи Лец

Всё своевременно. А также, что ни происходит, то к лучшему – так все говорят, и

скорее это правда. Почему к лучшему? Потому что все живы, а что может быть дороже
жизни? Счастье? Любовь? Или может быть семья? Нет, Чонгук убеждён, что все эти
ценности можно приобрести в последствии (или не приобрести, или как повезет), а на
той стороне уже ничего не надо. Прямо здесь и сейчас они люди. И только попробуй
умереть, – а значит и утерять все эти человеческие привилегии, – и все старания не
будут стоять и ломаного гроша.

Ну и что, он всё ещё самый плохой человек? Может быть для тех, кого он угробил –
да, но не для Тэхёна. Никогда. Как бы парадоксально не звучало, он и не хочет быть
для него плохим.

Он же обещал. К сожалению, иногда обещанного ждут три года. Но и это не беда.

Ничего не беда, пока есть цель двигаться дальше. И Тэхён тоже это знает... Что-то
там про дойду до того дерева и остановлюсь…

А стоило только «избавиться» от одной «ноши», как они начали основательно

готовиться к первому, и как надеются, последнему слушанью. Проблемы-то никуда не
испарились, да и куда им родненьким уходить. Все совсем наоборот. Назревала война,
у которой ещё не было названия. Хотя и Юнги, и Чонгук, и даже адвокат Джиуль знали,
что у такой войны ноги растут из института семьи, целиком прогнившего, как и рыба –
начиная с головы.

Про Тэхёна тема вообще не поднималась, ни тем днем, ни следующим, сами понимаете
почему. Чонгук старательно избегал всех упоминаний, касающихся лагеря и их
длительного сожительства, на самом деле, встречая призраков прошлого повсюду.
Ничего не напоминает? «Его настолько не хватало, настолько вот его не было в его
жизни, что он мерещился везде…» Есть такая обыкновенная истина: возвращаться в
опустелый дом – хуже смерти. И пусть номер отеля – не дом, и Тэхён ему никакой не
член семьи, – это каким-то образом всё равно становится потерей, настолько
ощутимой, что в первые дни Чонгук просто теряется от избытка времени. К несчастью,
у него всё же есть на что отвлечься. Приезжает Джиуль со своим кожаным дипломатом,
выуживая оттуда значимые ништяки, по типу двух сотовых телефона нокиа с кнопками, с
помощью которых можно обходить все современные программы геолокации. Недаром все
политики, бизнесмены и другие серьёзные люди имеют по два телефона, один из которых
вот такой кирпич. Главное его преимущество в том, что хакер не сможет в него
залесть и поселить вирус, который будет сливать конфиденциальную информацию,
отслеживать местоположение, или в самый ответственный момент перекрыть доступ к
связи. Тем более, как показывает практика, зарядка у такого телефона бесконечна. К
двум новым сотовым шли некоторые документы, которые адвокат уже успел подготовить,
считая двух найденных свидетелей. А вот этому стоит уделить побольше внимания.

Джиуль не просто высококвалифицированный адвокат, мастер своего дела. Он ещё и

«специализированный» преступник, такой же прогнивший, как и все они. И чтобы выжить
в этом хуевом обществе, и чтобы остаться на плаву, он выработал свою программу
защиты. На самом деле тут все просто: помимо состоятельных клиентов (и очень
состоятельных), к нему также обращаются люди из низшего класса. Джиуль делает по-
хитрому, предлагая сделку – баш на баш, то есть бесплатно помогает выиграть их
дело, на что взамен они в любое время пойдут как свидетели, где общими усилиями
найдутся алиби и прочая бурда следственного процесса. Для адвоката это очень
выгодная сделка. Неважно, насколько серьезное дело у «нищего» обвиняемого, если
потом благодаря ему он выиграет в три раза больше, не потеряв ничего (!), кроме
малой доли своего времени.

М, неплохо, да?

В прошлый раз такой расклад помог Чонгуку избежать тюрьмы, а в этот раз они
собираются выйти вообще без потерь. Немножко самонадеянно, но всё же.

Джиуль поведал свои мысли, касательно превышения должностных полномочий у Юнги.

Даже здесь он обратился к закону, достав трудовой кодекс и распечатанный устав
миграционной службы. Значилась там одна поправка, мол: «в случае, когда гражданин
нуждается в срочном пропуске по причине экстренной ситуации, служащий имеет право
сделать несанкционированный доступ». Примером таких ситуаций может быть потеря
документов или смерть кого-то из близких, когда на первое место ставится
безотлагательность. Ну и вот. При такой поправке они могут подделать факты, как
будто Чонгук с Тэхёном действительно потеряли документы, а Юнги, зная свои права,
ничего не нарушил.

Это позволило ненадолго продохнуть, так как волнений хватало с лихвой. А как всем
известно, стресс порождает стресс, – и в общем это замкнутая система, из которой
непросто вырваться.

Так и случилось, отдых длился ровно сутки, а потом опять началась какая-то муть.
Чонгук впервые заметил, что что-то не так, когда в очередной раз с утра пораньше
присел за ноутбук, который всегда запаролен, и обнаружил не зарегистрированный вход
в его скрытые папки. По времени заходили ночью, а ночью он даже не прикасался к
ноутбуку – дрых, как мёртвый, без задних ног. Юнги на это заявление сразу
открестился – не при делах. Это было весьма подозрительно, помня, что все
случайности не случайны, а Чонгук прекрасно знает, как работают прохаванные хакеры,
но пока отложил тревогу. В той папке не было такого уж жизненно-важного, чтобы
ссаться по углам от страха.

И всё-таки, предупрежден – значит вооружен. Лишний повод не давать себе слабину.

Ближе к вечеру, приняв по очереди душ, Чонгук помылся последним, по привычке

проверяя почту на телефоне, как вспомнил, что у него теперь новый доисторический
кирпич, на который вообще-то тоже приходят сообщения. И ведь пришло, от Джиуля. Он
в двух словах отписался, что отправим им кое-что для ознакомления, напоследок
напечатав «прости». За что прощать, Чонгук, конечно, ещё не понял, зато весь
подобрался и ощетинился, как есть в одном полотенце на бедрах достал травмат (его
тоже подогнал наш славный адвокат), ожидая неизвестно чего или… кого. И Юнги
завошкался вместе с ним, разделяя накалённую атмосферу.

Стук в номер был расценён как предупреждение о нападении, поэтому Мин принял боевую
позицию около двери в «слепой зоне», а Чонгук непосредственно открывал, засунув
пистолет за пояс на спине. Не то чтобы он ждал от Джиуля предательство, но в жизни
всякое случается. Как назло, дверь открывалась с таким мозолистым скрипом, как в
ужастиках. А потом. Пото-ом…

На пороге нарисовалась она – чудо, блять, в перьях – ассистентка Джиуля, несколько

месяцев назад принимавшая участие в чоновском деле. И не только в деле. Субин
залезла и к нему в трусы. И это не неожиданность, да? Они взрослые люди, Чонгук
трезво предполагал, что ему не отвертеться от срока, а Субин целенаправленно лезла
на рожон. Всё было по обоюдном согласию. И, как он надеялся, без продолжения.

Вот вам и «приветик».

Ну что же ты, Чонгук, улыбнись в ответик!

«Блять», – вымученно пронеслось в уме.

На деле Чонгук еле заметно выдохнул, по-злому заломив одну бровь, как бы призывая к
объяснениям. Теперь-то стало понятно, за что извинялся Джиуль. Субин теперь клещом
прицепится, не оторвёшь. Она и тогда была цепкая дамочка, а уж теперь, когда он на
свободе… да и свободен…

— Чон...

— Ты что здесь забыла? – недовольство так и прёт вместе с подозрением. Мало ли, с
кем она теперь связалась, и кто её послал. Это только с виду низкорослая
симпатичная девушка с кошачьим взглядом и с идеально-уложенным каре, придающим ауру
сексуальности. А что там у неё внутри не разглядеть.

— Я... – чуть растерявшись, впрочем, девушка сразу взяла себя в руки. Она дамочка
не из робкого десятка. Этим и обусловлен их случайный перепих. — Документы!

Субин, вздёрнув подбородок, нахально толкнула Чона в плечо, грациозно проходя

внутрь. Ей приглашений не надо и никакие звериные оскалы не страшны. И это
нормально, ведь в мире Чонгука, который от Тэхёна далёк на миллион световых лет,
все обзавелись клыками и когтями. Своё – вырывают с мясом.

Вся ирония в том, что именно поэтому он с ней переспал. Чон всегда выбирал
стервозных натур (только дур), которые в понимании любого нормального мужчины очень
сексуальны со своим неуправляемым диковатым характером. А ирония ли? Он сам такой
же – степной волк, дикий по натуре. По тому всегда имел повышенный интерес среди
женского пола. Женщинам же свойственно мечтать, что они смогут укротить любого,
даже самого одичалого зверя и приручить к себе, стоит только повилять мутоновым
хвостиком.

Чонгук, конечно, с этим бы поспорил. Там… в прошлой жизни.

Сейчас ему всё равно.

— Не стоило себя утруждать. Всё? Тогда в добрый путь. – Чонгук, не церемонясь,

развернул её за локоть, подталкивая к двери. Только её здесь не хватало для полного
комплекта. А этой же надо заартачиться, себя показать. Вросла в землю и ни в какую
не уходит.

— Мог бы отзвониться, что тебя выпустили. Я бы тебя встретила… – погрустнев, Субин

начала строить из себя не пойми кого. То есть, а какова… вообще? Они что, клятву
верности друг другу давали, чтоб сейчас ломать комедию?

— Ты мне кто такая, чтоб я тебе отзванивался? – довольно грубо рыкнул, чтоб
доходчивее объяснить, что он об этом визите думает. Такого сюрприза он точно не
ждал.

Юнги вышел из своего убежища (из-за двери) с подшкурной ухмылочкой и хитрым

прищуром, по-братски долбанув Чона по плечу. Девушка опять растерялась, удивившись
появлению второго парня. Она ж не знала, что её так встретят.

— Я, значит, думал, меня убивать пришли. А это красавица с доставкой на дом, – Мин
подло хохотнул, разоблачая их настрой, заодно сдавая и Чонгука. Субин, естественно,
приободрилась, распушив хвост: натянула один уголок ярко-красных губ, более
уверенно подбираясь к Чону, проводя пальцами по его голой груди.

Воу, воу… дорогая, надо бы полегче. Ты запускаешь торпеду...

— Я не убивать… Я любить пришла… – сексуальный шёпот Чонгука не впечатлил. Он всего

лишь закатывает глаза. Всё это уже столько раз было пройдено…

А эта скотина, которая зовётся другом, громко ржёт и выдаёт «сука пиздец», топая к
дивану, быстренько одеваясь. Юнги офигел не меньше него, потому без зазрения
совести издевается над сложившейся ситуацией.

— Пойду погуляю, что ли, – понимающе покачав головой, он ещё и подтолкнул Чонгука к
девушке, как будто ему просто-напросто не хватает смелости. Только вот называть
Юнги предателем язык не поворачивается. На самом-то деле он поступает как настоящий
друг, оставляя двоих голубков один на один, в первую очередь заботясь о здоровье
Чонгука. Девять месяцев монашеской жизни – и до импотенции может довести. Хотя
сейчас это вообще последнее, о чём он переживал. – Резвитесь, детишки.

Юнги проскочил мимо, захлопнув за собой дверь. Один раз он уже так подсобил,
оставив их с Тэхёном попрощаться. Но тогда это хотя бы действительно было нужно.

А сейчас… а что сейчас? Игра в любовников или нелепая сцена обольщения? Не поймите
неправильно. Чонгук не считает её шлюхой или кем-то наподобие. Это ведь нормально:
быть игривой с тем человеком, который тебе симпатичен, и нормально хотеть заняться
с ним сексом, когда у вас уже было. Да и почему нет? Почему бы не побыть страстной
женщиной, не прикрываясь всякими отмазками? Просто она решительная и прямолинейная,
и в любой другой ситуации он бы обязательно этим воспользовался.

Субин закусила нижнюю губу (только этого и ждала), попытавшись повиснуть на его
шее. Чонгук, как тот самый муж, у которого вечно болит голова, кривит лицо и
уворачивается, сдирая её руки со своего тела. Да, ему надо бабу. Но сейчас не время
и не место, и вообще – не боли голова у дятла.

— По-хорошему прошу, Субин. Уходи. – Настолько миролюбиво, насколько в принципе

способен. И всё равно нахмурился.

— Совсем отвык от женской ласки… – мурчит себе под нос, то и дело опять запуская
руки, касаясь кромки полотенца, мимолётно проходя по загорелой коже. – Совсем
огрубел…

— Не зли меня ещё больше.

— Ты всегда такой, я же знаю, – Субин окончательно вошла в роль обольстительницы.

Распробовала, так сказать. Она и рада стараться. Ей кажется, что это и правда игра.
Постанова. А Чонгук, он просто стесняется признаться в своих желаниях. – Весь такой
холодный, для виду сначала набиваешь себе цену. Но я всё понимаю. Разозлись на
меня… Злись сколько влезет… – Чонгук прикрыл глаза, почесывая бровь, не зная, ему с
этого смеяться или завыть. Принесло же, блять, попутным ветерком.

— Что ты там про меня знаешь? Три раза мне дала, какие-то права получила? Или что?
– по-хорошему она точно не понимает, но и грубостью её не проймёшь. Только если
взять грубо. Она такое любит.

— Ну вот видишь? Чонгук… – Субин поднялась на носочки, чуть ли не взмолившись,

жарко выдыхая ему в лицо всё то, о чём долго мечтала и фантазировала. – Я так
скучала. Я очень скучала. И как ты…

— Трахал тебя? – невпечатлённо дополняет Чонгук, опять вертя носом. Вроде бы она
ему неинтересна, это правда, но организм реагирует, как и полагается – приливом
крови к паху. Ещё не встал, но уже зашевелился.

Против своей сущности не попрёшь.

— Да, как трахал. И что? Хочешь поиздеваться? Мы с тобой вроде как взрослые люди,
ты тоже не противник секса. Тебе так принципиально поиграть в недотрогу? – Субин
включила ту самую стервочку, переместив ладонь ниже по полотенцу, схватив ровненько
между, за уже явно очерченный бугорок. Чонгук, однако, выражения лица не менял,
скрестив руки на груди, как будто не его сейчас в прямом смысле схватили за яйца.

— Не хочешь, да? – издевательски усмехается девушка, медленно опускаясь на колени,

принимая правила этой игры. Чонгук всё также ей не заинтересован, и у него всё
также стоит, и ему всё также надо.

Всё также устал.

— Я смотрю, ты много хочешь. – А чего ему стыдиться? Своих гормонов? Ну а что, не

импотент, и то замечательно. Значит есть ещё порох в пороховнице, как говорится. А
Субин ли это или другая красивая девушка – не имеет никакого значения. Вагина у
всех одинаковая, и, к сожалению, тут ничего от романтики. Просто желание.

И ещё… стресс порождает стресс – да, и всё в том же духе. Нужен выхлоп, утешение.
Это нужно куда-то деть, чтобы не тронуться умом. Чонгук всё это прекрасно понимает,
как и то, что это удачный шанс на секс без обязательств. Ему даже ничего не
пришлось делать, чтобы кого-то себе найти.

Господи, она сама пришла… Сама пришла и села на колени. Что же ещё для счастья
надо?

Субин медленно вынула край полотенца, стягивая его с бёдер, восхищённо уставившись
на эрегированный член, на которой ей уже приходилось садиться. Как и сказала, она с
нетерпением ждала этого снова. Может быть дело не в любви, а в страсти, и может она
на самом деле любит секс и горячих партнёров, себе под стать.

В тот момент, как она попыталась обхватить головку, Чонгук резко вздёрнул её за
плечо, поднимая на ноги, толкнув к стене, свирепо привалившись сзади. Она же этого
хотела? Хотела довести? Хотела нарваться?

Он намотал её короткие волосы себе на кулак, слегка оттягивая её голову в свою

сторону. Девчонка без ума от происходящего. Ей тоже для счастья большего не надо.

— Я злой, недотраханный и нервный. Отдеру как сучку, ещё пожалеешь, что пришла, –
грозно шепчет ей в ухо, ещё предупреждая, но уже не собираясь отступать. И в этот
раз натягивает копну волос намного сильнее, чтоб задрала свою не особо умную
голову. На самом деле ему сейчас нужна именно такая – надуманная нимфоманочка,
которая попадёт под раздачу. И никаких ласк и прелюдий. И не надо держать себя в
руках, соблюдая рамки приличия, выдавливая из себя неженку. Он такой и есть:
грубый, жёсткий и резкий.

Не то чтобы она не знала, но… Её выбор.

— Только угрожаешь. Сделай уже что-нибудь, Чон. – Его откровенно подбешивало

лагерное обращение, будто он опять туда возвращается. Оттого его так прошибает, и
не соизмеряя силы, он вжимает её в стену щекой, грубо сдирая одежду. Она ещё и
помогает, расстёгивая джинсы, чтоб хоть не порвал.

Чонгук быстро осваивается, вновь ощущая это самоуправство над процессом и над
хрупким телом, вспоминая свои былые возможности и что такое времяпровождение всегда
его устраивало. Ему нравилось сводить девушек с ума, как и сейчас натягивая резинку
стринг, чтоб услышать громкий стон от того, как резко и болюче врезается ткань в
нежное местечко. И может быть он ещё чего с ней сделал, вволю поизводив, а значит и
самоутвердившись, но отчего-то совсем нет запала. И так сойдёт.

Всё что есть, всё, что от него осталось – это запрограммированные мозгом движения.
Приподняв её за талию, наконец стянув резинку с ягодиц, он легко и беспрепятственно
входит в неё до упора, даже не думая подготовить. Он помнит, что у неё не узко, а
на сухую проще и быстрее, и что ни говори, охуеннее. Сразу же наращивает быстрый
темп, одной рукой всё также придерживая её за талию, а второй зажимая ей рот. Субин
силится то ли закричать, то ли застонать, но ничего из этого не выходит. У неё
получается только царапать ногтями его руки, да давиться воздухом, подбрасываемая
туда-сюда, запрокидывая голову.

Выглядит так, будто он её насилует. Но он прекрасно знает разницу между насилием и

грубым сексом.

Так долго стоять у стены вообще-то не очень удобно, поэтому он быстро перемещается
к кровати, не выходя, ложится вместе с ней, прижимая сверху, и продолжает долбиться
со всей злостью и ненавистью, иногда утробно рыча от какой-то невозможной боли и
накопившегося гнева. Как он устал! Как он устал!!

Как он устал быть сильным.

Она выгнула спину, максимально открываясь и подстраиваясь, когда как он иногда

неслабо шлепал ей по ягодице, оставляя красные следы. В этот момент они оба
останавливались, а Чонгук с несколько секунд вилял бёдрами, чтобы опять сорваться с
петель.

Неизвестно через какое время он наконец почувствовал её слёзы на своих пальцах,

наверно поэтому немного ослабил хватку на губах, впрочем, не очень-то проникнувшись
жалостью. А чего она ожидала? Что он после девяти месяцев воздержания будет душкой
и мягонько вжимать её в перинку? О, ну а потом они кончат в одну секунду, и он
обязательно признается ей в любви… Так обычно и бывает. Конечно.

Но не с ним. Не с ними. Не после всего, что было.

Если уж пришла быть грушей, принимай все удары. Он так долго этого ждал, так много
в нём скопилось невысказанного, отболевшего… Так много нужно выплеснуть наружу.

Как оказалось, он не растерял своих способностей, отвлекаясь на всякие ненужные

мысли, чтоб потянуть время. Он и до этого не был скорострелом, а в этот раз
превзошёл сам себя. Потом ещё перевернул её набок, потому что сам устал, да и она
задыхалась от нехватки воздуха, глубоко дыша полной грудью. Тут Чонгук и начал мять
небольшую, но мягкую грудь, сделанную как под него. По этому он наверно тоже
скучал. Женское тело никого не оставит равнодушным. И ещё своим коленом приподнял
её ногу, вот так чувствуя полный коннект.
Вот так действительно хорошо. И не надо ныть. Не-на-до…

Наконец убрав ладонь с губ, исслюнявленную ею, этой же ладонью он схватил за тонкую
шею, приподнимая выше, полагая, что от таких манипуляций останутся синяки, но не
заботясь на этот счёт. Оставлять засосы ему не принципиально, синяки вообще-то
тоже, но это уже как получится. А Субин всё-таки стонет: и от наслаждения, и от
боли – на грани. Девка без тормозов, бесшабашная, и наверно не произойди всего
этого дерьма в его жизни, он бы даже начал с ней встречаться. Она определенно в его
вкусе. Она бы его потянула.

Но не теперь. Теперь ему никого не надо.

Чонгук высунул вовремя, обильно спустив ей на бедро и сам протяжно вздохнул, следом
же повалившись на спину, отдышаться. Ну да, они были без защиты, но в городе можно
было не переживать на этот счёт. Зато никаких объятий, поцелуев. Упаси боже,
извинений! Субин тоже пока не торопится открывать рот, чтобы опять завести речи про
«скучала-любила-ждала», но по её позе эмбриона может показаться, что она морально
разбита, унижена (?). Главное слово – показаться. Потому что это не так. Потому что
такие девочки любят, когда их вот так и выдирают, без жалости.

На какое-то мгновенье, как наваждение, ему перед глазами мерещится вот такая же
свёрнутая фигурка… Только не на постели. А на кафеле, в местах столь отдалённых, в
ебучих душевых, где так часто и так по-особому противно было делить с кем-то свой
угол, беря заляпанный тазик, использованный столькими грязными телами. Вообще-то он
давно позабыл про тот случай, когда вступился за Тэхёна, но... Это было
случайностью, но память наложила свои отпечатки, решила даже запомнить, чтоб потом
изощрёнее мучить.

«Пиздец какая неженка», – это говорил кто-то из людей Бэка. А что было бы, не
вступись он тогда?

Чонгук прикрыл глаза ладонями (а от чего прятался?), приглушенно засмеявшись от

этой глупости, словно на грани истерики. Почему, спрашивается, вспомнил-то?

— А ты, правда, очерствел… – сипло подала голос Субин, громко проглатывая ком в
горле. И это он ещё не трогал её рот…

Очерствел?

Да… Да, наверно. Скольких он уже убил? Кажется, уже не осталось ничего
человеческого. Всё человеческое, что в нём ещё плещется на самом дне, видел только…
Тэхён. И это не поддаётся объяснению. Чонгук даже не хочет копаться, изводить себя
ещё больше. Это просто констатация факта, и даже она сводит с ума.

Бэку он тогда также сказал, что он пиздец какая неженка, когда Чон остался с ещё
одним лагерным в той злосчастной кабинке туалета после изнасилования. А потом…
Потом… И ему помог избавиться от боли. Не менее болезненным путём, выпустив
демонов, которые только и ждали, чтобы им открыли врата.

«Зачем я его убил?» – такой же бессмысленный вопрос без ответа. И такой

приставучий.

— Скотина… – Субин медленно развернулась, полоснув горящим взглядом красных глаз,

но уже в следующее мгновение змеей заползла на него сверху, так как ей всё
неймётся, о чём Чонгук знал с самого начала.

Они всегда были похожи: лицемеры, скоты, эгоисты – поэтому он не боялся выебать её
за норов и какую-то дохуя важную породу.
А ведь сам такой же… Точно такой же…

— Кто же тебя таким сделал…? – её прохладная ладонь оглаживает чонгуковы острые

скулы, потом переходит на брови, уделяя побольше внимание открытому лбу. Он
расслаблен и равнодушен, как и всегда, смотрит из-под полуприкрытых глаз, почему-то
позволяя ей всё это делать. Ну пусть погладит, посидит, почувствует свою важность.
Нужность. Подумает, что нашла его слабости и стала утешением. Он всё равно никогда
не откроет перед ней свою гнилую душу.

В памяти опять рисуется спецобъект: его высокий забор с колючей проволокой, за

которой лучи солнца светят, как через решётку, его массивные толстые провода на
столбах, где сидели глумливые вороны-стервятники, его огрубевший холод, лизавший
обветренные щёки, – где во всём этом бесовском ужасе напротив него сидит какой-то
зашуганный зверек. Хоть смейся, а даже в носу начинает щипать от непонятных чувств…
И зачем он всё это помнит?

— А что для тебя ухаживания? – спрашивает Четвёртый у Тэхёна, сидящего к нему

спиной к спине.
— Я не знаю… – своим тихим мягким голос. – Наверно говорить приятные слова.
— А ещё?
— Если ухаживать – это как заботиться о ком-то… то помогать. И поддерживать.

До сих пор для него остаётся загадкой: что же тогда на самом деле произошло в
бараке с Четвёртым?

Он тогда не вмешался.

Субин шепчет, что всё сделает сама, опять начиная его возбуждать, виляя бёдрами по
члену.

— Ты всё ещё голоден. – Бестия опять улыбается, вытерев сопли, снова и снова смотря
на него с нескрываемым восхищением. Интересно, думается Чонгуку, узнай она истинные
причины его чрезмерной жестокости, насколько изменится её отношение? Или такая
дурочка любит нечто настолько дикое, как секс с серийным убийцей?

Вот уж да-а. Вот уж, блять, клиника.

— Уже сыт по горло, – устало выдыхает Чонгук, опять закрывая глаза. И весь так и
чешется от накатившего равнодушия ко всему. Голову до сих пор терроризируют мысли о
Тэхёне. Ему даже не нужно копаться в себе, чтобы сделать простейший вывод: случись
у них с Тэхёном что-то не по сценарию, например, как сейчас – он бы никогда не
причинил ему такой же боли. Он бы элементарно не смог. Серьёзно. Не то чтобы он
реально думал о том, чтобы уложить его, но чисто теоретически… Нет, не так. Не как
со всеми.

Что до остального… А хуёвое это чувство – осознание. И ещё более критично, когда на
тебе страстная измождённая девушка, а ты думаешь про мальчишку, оставленного в доме
дураков.

Как сказал бы Юнги: «Одним словом – лох, двумя – полный». Вот и вся ирония. И мы
скажем ей спасибо.

***

Когда вернулся Юнги, они уже управились в ещё два захода и успели помыться, конечно
же раздельно. У Чона теперь тревожный звоночек на совместные банные процедуры,
вконец нарушающие личное пространство. Хватит, намылся уже в «приятных» компаниях.
Тут Субин отступила, решив, что и ей надо время отойти. И уйти. Чонгук как раз
намеревался ей об этом сообщить.

— Все живы? – бодреньким голосом огласил Мин, завалившись на диван, упершись на

локоть, заодно открывая банку пива. Им всем нужно отвлекаться на что-то, Юнги вот
всё переводит в шутку, потому что иначе все будут ходить бука-букой в мгле ночной.

Чонгук взъерошил мокрые волосы, раздражённо бухнувшись на кресло, на свой

жандармейский манер облизывая зубы и о чём-то раздумывая. Вышедшая из спальни Субин
в одной только его футболке, одного заставила подавиться, а второго негодующе
лязгнуть зубами.

— Тебе пора, – с нажимом, даже не намекая, а говоря прямо. Разгуливать здесь она
точно не будет. И вообще не надо её здесь!

— Имей совесть. У меня всё болит, куда я на ночь глядя? – хитренько хмыкнула
девушка, присев рядом с Мином, сложив нога на ногу, демонстрируя стройные ножки.
Юнги опять заржал, саркастично глянув на друга, мол «ну а хули ожидал?». Чонгук
сидел, широко расставив ноги в одних спортивных штанах, буравя взглядом упрямую
дуру, которая вздумала делать, что ей захочется. Захотела – пришла, захотела –
осталась, захотела… а дальше что? Родит?

— Может тогда меня утешишь? – по-доброму толкнув её плечом в плечо, предложил свою
кандидатуру Юнги. – Я намного лучше этого борова, – и поиграл бровями. Чон только
хмыкнул, не споря.

— Ну, конечно. – Вздёрнув подбородок, Субин ещё и руки скрестила, опять пуская
сексуальные флюиды в сторону субъекта вожделения.

— Проверим? – как попытка взять на слабо.

— Правой рукой утешайся, – высокомерно отозвалась Субин на сомнительное

предложение. – Я тебе не проститутка.

— Многого лишаешься, детка, – тут уж заулыбался Чонгук, фейспалмя с Юнги, который

просто стебётся, а та воспринимает всерьёз. И всерьёз думает, что останется. Чонгук
не будет это терпеть, поэтому тянет её за руку, заставляя подняться. Субин
предсказуемо канючит и вырывается, подскочив на ноги, бегая от него по углам, как
будто это поможет.

— Что за детский сад? Получила, что хотела? Вот и иди спать домой. – Чонгук ещё
вежлив, остаётся стоять около дивана. Юнги угорает. Субин показывает средний палец,
воинственно настроенная выйти победительницей в этом раунде.

— Я же сказала, я не проститутка. Выебал и сплавил? Будь мужиком, Чон.

Чонгук на одном выдохе:

— Заебала, – нагоняет её возле балкона, подхватывая и закидывая на плечо, открывая

вид на аппетитные ягодицы в стрингах. Юнги оценивающе прицокивает, показывая
Чонгуку большой палец.

— Тройничок? – предлагает следом, видя, как Субин активно вырывается и размахивает

руками, приказывая поставить на место. Но Юнги она услышала, и ещё раз показывает
средний палец, только теперь ему, посылая ко всем чертям собачьим.

— Ты, твоя правая и левая рука. Вот тебе и тройничок! – это она проорала со
злостью, в то время как Чонгук подкинул её на плече, одновременно собирая её шмотки
с кровати.
— Не пойду! Нет! Ты не можешь так со мной поступить! – дотошная, противная баба. У
Чона уже голова от неё разболелась, так тут ещё Юнги встал на защиту. Ну как на
защиту. Опять стебался.

— Ей теперь нельзя отсюда выходить. Она же могла что-нибудь узнать. Только если…
избавимся… – Субин резко остановила трепыхания, притихнув на плече. Чонгук отправил
её на кровать, серьёзно смотря сверху вниз. И вот, больше никакой показухи и
криков. Сразу мозг включился.

— Вы меня… теперь… убьёте? – медленно-медленно протянула девушка, затаив дыхание.

Юнги там чуть не в голос, словив веселенький настрой.

— Сначала тройничок, потом скинем в канализацию. – Ну вот, другое дело! Наконец-то

без этого банального «закопаем в лесу». Хотя Чонгук уже знает, как и чего… Субин
побледнела, перебравшись на подушки, прикрывая ноги той же футболкой. – А ты
думала, чо он такой зверь? Маньяк. – А этот всё со своего дивана шутки сочиняет.

— Чонгук…? – тоненьким голосочком, ища защиты в его лице.

— Завалили оба. – Плюнув на них обоих, Чонгук как раз сходил проверил, закрыта ли
дверь, забрав сигареты, собираясь отсидеться на балконе с ноутбуком. – А ты, – он
указал на Субин, – сидишь молча и не отсвечиваешь. Утром чтоб ноги твоей здесь не
было. Поняла?

— Скотина! – менее бурно ответила девушка, закусив губу от горечи.

— Не услышал ответа, – жестче повторил Чонгук. Вот уж он знал, как дрессировать и

приручать. И, кстати говоря, ему совсем не нравилось, что она будет спать на той же
кровати. И вообще не нравилось, что всё пропахло её духами.

— Поняла.

Как только шумиха улеглась, как и Субин, скрывшись под одеялом, Юнги зашёл на
балкон, стерев с лица все ухмылочки. На улице темнища, хоть глаз выколи. У Чонгука
такие же чернушные глаза, в которых отображается горящий экран ноутбука, как
единственный источник света. Лицо тоже светится, придавая ему демоническую ауру из-
за пролегших тёмных теней на впадинах.

— Полегчало?

Вопрос с ног на голову переворачивает всю атмосферу, которая была только что.
Чонгук знает, к чему он это. Юнги тоже знает, зачем это было нужно. Он ведь не
слепой, не глупый. Да и давно понятно, по кому у Чонгука зелёная тоска. Только…
Юнги намеренно не ответил Чимину на звонки и сообщения, с теми же намерениями не
рассказывая другу, как обстоят дела у Тэхёна. От Чонгука жди, он может на всё
плюнуть и сорваться, судя по тому, что Юнги уже видел – точно может. Но сейчас
этого никак нельзя допустить. Сейчас Чонгуку нужна ясность ума и трезвость
рассудка, без всяких отягощающих мыслей.

Тэхён – якорь. Он обязательно будет тормозить и тянуть на дно.

Чонгук молчит, молчит, сверлит нечитаемым взглядом, даже не моргая. И потом, как-то
совсем просто, без утайки, отрицательно помотал головой.

— Нет.

— Потом всё наладится.

— Не сомневаюсь, – монотонно, без эмоций.

— Поговорим? – вот они и подходят к самому интересному.

— Говори. – Юнги коротко улыбнулся, протянув пиво, но тот отказался. Тогда он тоже
его убрал, зубами вытащив из пачки сигарету, чтоб потянуть время и с чего-то
начать. Вот почти также они решали судьбу Тэхёна, споря на этом же балконе, с
банкой пива. А это значит только одно – предстоит серьёзный разговор.

— За мной кто-то следил.

— То есть? – понизив голос, сразу отозвался Чонгук, позабыв про ноутбук и остальные
«головные боли».

— Я никого не видел, но чувствовал. Знаешь, когда прям затылок чешется и спина

горит. И вот так всю дорогу и обратно до отеля.

— Могло показаться? – на всякий случай уточняет, всё ещё не подпуская панику. Вот
только запаникуй, и всё полетит к ебеням.

— Нет. За нами точно кто-то следит. А ещё кто-то вскрывал твой ноутбук. Есть
сомнения? – Мин сурово покачал головой, зачёсывая волосы назад. Пока он нагуливал
часы, успел о многом передумать, придя к важному решению, которое, по правде,
далось ему с трудом. Но он сильный мужчина, да и не маленький, чтобы распускать
нюни. И жертву, которую он собирается принести, – не ради их дружбы или одного
Чонгука. На кону – жизни близких людей.

Да что же может быть дороже жизни?

— Не надо Джиуля и всего этого. Я сяду.

— Что?! – Чонгук так поразился, что аж подскочил, одни шагом настигнув друга и
вцепившись в футболку на груди. – Ты совсем из ума выжил? А?! Мин, чёрт тебя дери,
Юнги!

— Обойдёмся без чёрта, – слабо раздавив улыбку, Юнги накрыл его ладони и с силой
сжал. Он хоть и выглядит не особо сильным, но далеко не хлюпик. И постарался
вложить в это действие все свои чувства. Да, ему тоже тяжело и страшно! А кому
сейчас… легко? – Твой отец не отступит, ты же знаешь? Он специально меня убирает. И
лучше я уберусь в лагерь, чем на тот свет.

— Ты даже не понимаешь, о чём говоришь?! – снова рычит Чонгук, встряхивая его,

приводя в сознание. Взывая к сознанию!

Зачем человеку добровольно соглашаться на каторгу в этом ебаном аду?!

— Я всё решил. Прекрати злиться как ребёнок и пойми то, что я сейчас скажу. – Юнги
с трудом, но отцепил его от себя, заглядывая в глаза, схватив за плечо. – Хорошо, а
теперь представь такую раскадровку: если не убьют меня, доберутся до моей семьи. Не
до моей, значит найдут Тэхёна. С Тэхёном Чимин, а я совсем не хочу, чтобы он был в
этом повязан. Ну если не брать в расчёт все наши слабые места, то у тебя до сих пор
хранятся жёсткие диски. Ты за них отвечаешь головой! Тебя ж убьют, бестолочь! Да
будь ты хоть Гераклом, блять! А если убьют тебя… то мстить твоему отцу будет
некому. И всё, Чонгук. Всё. Кина не будет. Зе енд. Андестенд?

Чонгук не отвечал, нахмурив брови, но и не отрицал. Смотрит глубоко, далеко,

измучено. Он не этого хотел, точнее, не такими способами. И если Юнги считает, что
на кону жизни близких людей, при этом совсем не зная, что именно Чонгук скрывает на
жёстких дисках, то как раз он считает, что на кону – мёртвые, наверняка уже
погребённые души и та утопия, которая прячет падаль. Если этот ящик Пандоры не
вскроет Чонгук, то уже никто. И тогда действительно всё.

Поймите, если у Тэхёна кроме Чонгука никого нет, и он его единственный лучик света,
то у Чонгука всё ещё есть та тёмная часть его жизни – что, по сути, и составляет
всю его жизнь, которой он подпитывается, чтобы двигаться дальше. Забери у него эту
часть, от него и ничего не останется – развалится до остова.

Остов – это маленький, затюканный ребёнок, смотрящий в родные глаза своей

ненависти.

Юнги зна-ает, что такое смысл жизни. Отчего ж не знать?

— Понимаешь меня, Гуки? – совсем мягко спрашивает Юнги, поглаживая его по плечу.
Чонгук жмурит глаза, медленно кивая головой. Он бы и рад возражать и биться головой
о стену, доказывая свою точку зрения, но не имеет право. Юнги уже, хочешь не
хочешь, повязан вместе с ним. И по крайней мере он осознаёт, в какой жопе они
оказались.

Юнги снова улыбается, наклоняя Чонгука за затылок, чтобы обнять и успокоить. Дать
понять, что он его ни в чём не винит, что всё действительно наладится, просто нужно
запастись терпением. И Чонгук смиренно укладывает голову ему на плечо, глубоко
дыша. Хоть они об этом никогда не говорили, но Чонгук воспринимает его как своего
старшего брата, который в реальности самая дерьмовая версия родства. Юнги, кстати,
нисколько не против. Его младший брат умер в детстве, а привычка за кем-то
ухаживать осталась.

Сейчас они по-настоящему братья. По несчастью.

Нам, людям, ведь на самом деле всегда нужны те, за кем можно присмотреть. Будь то
кот, собака или даже цветок в горшке. Почему? Это суть человеческого социума – нам
нужно чувствовать свою значимость, чтоб в нас нуждались, и что не менее важно –
отдавать свои эмоции. В каждом из нас заложен стандартный набор чувств, который
также утверждён «высшим обществом», а излишки, все хорошие и плохие эмоции, нам
обязательно нужно кому-то отдать. Если это цветок, то он не осудит, просто
выслушает. Если собака, то она будет любить бескорыстно. Для неё ты – весь мир.
Если кошка, то прижмётся ночью к ногам, забирая боли. А значит есть смысл
просыпаться по утрам, чтобы её накормить. И ещё больше хочется видеть в глазах
любого существа преданность, надежду, ожидание… любую – маленькую или большую,
сильную или слабую – любовь. Любовь – рождает саму жизнь. И тогда ещё есть причины
за неё держаться.

С людьми тяжелее. У них есть выгода и цель такой привязанности. До этого момента
Чонгук был уверен, что они с Юнги просто хорошие друзья, проверенные временем и
трудностями. Но не лучшие, ну… как бы объяснить, без ярлыков. Чтоб не было всех
этих приставок «лучших, близких и тому подобное», и чтоб от этих приставок не
измерялась цена дружбы. Но ведь у этих братьев по несчастью изначально не было
никакой выгоды. Общались себе потихоньку, строили жизнь, влюблялись, веселились,
грустили. И иногда находили компанию друг друга по вечерам у кого-то на квартире,
чтобы разделить все эти печали и радости.

И пусть Чонгук не был до конца честен, многое замалчивая о своей жизни, и пусть
Юнги поступал точно также, не до конца впуская в свою жизнь, прямо сейчас они
принимают тот факт, что спасают друг друга. Со стороны наверно выглядит как «ебать
какая пошла амур», но ведь каждый из них защищает свои интересы, – это не просто
необоснованная жертва. Юнги бережёт свою семью. Чонгук… тоже что-то бережёт.

Поэтому он благодарен, что цена этой дружбы равнозначна. Опять же Чонгук осознал и
эту ценность.
— Ты же смог. И я смогу. Больше года точно не будет. Оглянуться не успеем, как я
уже вернусь, – продолжил успокаивать Мин, хотя по идее должны успокаивать его.
Чонгук отошёл, снова принимая непроницаемый вид, будто не давал слабину. Взял
сигарету, прикурил. Подышал, подумал, попил.

Настроение хуже прежнего, а в пятнадцати шагах от него ещё спит полуголая баба,
которую надо спровадить. И рядом дружбан, которого тоже скоро придётся спроваживать
с сумочкой налегке.

«Во я дебил», – думает сам о себе Чонгук, зарываясь пальцами в шевелюру, громко
мыча и потягиваясь до хруста костей. Стоило только ненадолго отвлечься, как Юнги
выкинул новый пердимонокль. А! За ними ещё следят. Кто-то хакнул его ноут, ну и…
Да, полный комплект сюрпризов. Под кроватью-то спрятана кошачья переноска.

Жалко кошки нет. А так бы хоть было с кем греть ноги по ночам, не думая про завтра.

***

Чонгук накурился так, что глаз не сомкнул, собирая не две, а четыре расколотых
части своего мозга, натирая виски. Юнги дрыхнул на диване, сморенный пивом. А вот
он не смог, тем более после заявления, будто за ними следят.

Опять же, нужно отвлечься. Ещё и в животе заурчало, призывая к скорейшему завтраку.
Чонгук позвонил на ресепшен, заказывая еду в номер, попутно похлопав Мина по жопе,
чтобы уже кончал притворяться, что спит, да пошёл к этой спящей красавице, более
гуманно тормоша по плечу, будя. Та замычала, завыгибалась – открыла глазоньки. С
какого-то перепугу начала тянуть руки ему на шею, чего Чонгук не дал, собирая в
одну руку её конечности, убирая на кровать.

— Подъём. Жрать. И домой. – Вот как истинный жандарм. Субин надула губы, опять
начиная заплетаться в одеяле. – Я сказал подъём. – Повысив голос, Чонгук
принудительно вытаскивал её из постели, пока она сама не свесила ноги, усевшись,
пытаясь сфокусировать взгляд.

— Сколько времени? – хриплым голосом спросила она.

— Который час, – хамовато исправил Чонгук, как всегда любил делать. С Тэхёном вот
также, но с ним хоть интереснее. Субин скривилась, опять размахивая средними
пальцами.

— Урод, – типа комплимент за поправку.

— Бывает.

Пока Субин шаркалась, одевалась и умывалась, Чонгук ушёл в душ. Юнги курил на
балконе, показывая ранним прохожим свою скуксившуюся опухшую мину, кашляя, как
туберкулёзник. Он больше не злил девушку, вообще забыв о её существовании.

Ну и вот как-то так завертелось-закрутилось, что на стук в дверь подлетела именно

Субин, намарафетившись и причесавшись. Тоже очень хотела есть, а ещё придумала, как
вывести Чона на ещё один совместный день (а может и отношения?), поэтому была вся
такая воодушевлённая, напевая под нос мелодию. А вот так обычно бывает в начале
какого-нибудь детектива, когда всё нормально-нормально, ничего не предвещает беды и
главная героиня, не подозревая о какой-то подставе, легкомысленно открывает дверь,
застыв в одном положении.

Опа! Ну приветик! Приве-етик!

А что… в ответик-то?

Дверь всё также противно скрипит, впуская сквозняк, который душит и крик, и
приглушённый выстрел из глушителя, – остаётся только секунда осознания и краха.
Субин всё также стоит с разинутым ртом и глазами, в которых трескается стекло. Ото
лба идёт едкий дымок, растекаясь по лицу густой алой кровью, сползая на переносицу
и носогубную складку, снося на своём пути теплоту и бледность кожи, забирая
последний вдох.

Сквозняк, хоть и невидимый, заворачивается маленькими смерчами, принимая в свои

бездны падающее отяжелевшее тело. Человек в маске быстро кидает сверху маленькую
бумажку с посланием, скрываясь в изгибах коридора, пропадая навсегда. Он такая же
вошка, как и она. И не играет никакой роли во всём этом маскараде «темных масок».

Юнги, как и трактует сценарий, тоже ни о чём не подозревает, услышав только

громкий, глухой стук. Он первый выходит с балкона, преодолевая гостиную, так и
застыв в проходе спальни, удерживая дотлевающую сигарету, с которой свалился пепел.

Началась заглавка голливудского нуара*.

Он стоит, не шевелясь, точнее, боясь пошевелиться. Юнги никогда никого не убивал и

ему не приходилось вот так воочию видеть только что застреленного человека, который
недавно говорил с ним. Пластилиновое, замедленное время нарушил Чонгук, запоздало
вышедший из ванны. Хотя, что бы он сделал? Умер сам? И сразу упёрся взглядом в
мёртвую тушку на полу, на несколько секунд затаив дыхание. И перевёл взгляд на
остолбеневшего друга, который мотает головой, всё и сразу объясняя. Отрицая свою
причастность. Конечно, не он…

Больше некого брать в руки, если только себя. Поэтому всю грязную работу опять
делать Чонгуку… Поэтому это он закрывает дверь перед трупом, чтобы этого никто не
увидел. Поэтому это он закрывает её испуганные глаза, покрываясь инеем от
переполнявших эмоций. На лице то и дело дёргалась бровь и глаз.

Это всё нервы-нервы-нервы… Это всё стресс!

У Субин, по иронии судьбы, дёргался указательный палец на правой руке. Ещё тёплая.
Но уже не с ними.

— Я же говорил, иди домой…

Осознание того, что на её месте мог быть он сам или Юнги – пришибает сверху по
темечку. Ещё сильнее пришибает, когда он представляет, как точно также мог лежать
Тэхён с пулей во лбу. Собственная хладнокровность уже не поражает – перед ним
просто труп, которых он уже навидался.

И он с упоением прикрывает глаза, радуясь… что это не Тэхён. Это так важно. Это
всё, что приводит его в чувства. Успокаивает. Держит.

Возле неё валялась беленькая записка, выведенная знакомым почерком. Её уже

подбирает Юнги, читая вслух.

— «Не забывай папу, сынок». Тчк.

На том оба прислоняются к стене, смотря кто куда. Чонгук на Субин, сожалея о своём
вчерашнем поступке. Юнги в потолок, твёрдо-натвердо убеждаясь, что в лагерь ему
самая дорога. Надо только закончить некоторые дела. И перезвонить наконец Чимину.

Да, перезвонить. Сказать, что жив.

В конце концов, ну что может быть лучше этой новости?

Чонгук просчитывает комбинацию с канализацией, подмечая, насколько Юнги был правдив

в высказываниях.

И опять: ни поцелуев, ни объятий, ни извинений. Кому хотелось острых ощущений, тот

их и получил.
Комментарий к 15.«Острые ощущения»
*нуар — «чёрный фильм», кинематографический термин, применяемый к голливудским
криминальным драмам, в которых запечатлена атмосфера пессимизма, недоверия,
разочарования и цинизма.
вот так. не ждали, да? итак, о сексе. я не хочу делать из чонгука романтичного
парнишу, как например было бы в милом романе. это реальность, и в реальности никто
никому не должен, и не должен он воздерживаться от секса из-за тэхёна, тем более
они не любовники и пока не пара. это не так работает, не то имеет значение. чонгук
в первую очередь мужчина и ему надо. я потом не собираюсь писать, как он дикошарно
набросится на тэхёна со своим недотрахом. конечно же нет! считайте его кем хотите,
даже предателем или козлом. просто давайте не строить иллюзии на счёт мужиков. да
ни один из них после почти года(!) недотраха не откажется от секса. они в принципе
безотказные, а уж в этом случае... как я и говорила, чонгуку нужен был этот выхлоп.
и как бы, в подтверждение реальной угрозы - субин убили. на её месте мог быть
тэхён. и это вот почему тэхён не может быть в его компании сейчас.
а ещё. за юнги следил один человек, а убийца был послан именно отцом(?). то есть
это две разные ветви слежки. вот такая заварилась катавасия. скоро и чонгук
останется один-одинешенек. так что не ругайте его. он тоже устал

========== 16.«Проститься и простить» ==========

#WTCHCRFT - Insect

И что толку было протягивать тебе руку, если моя рука была пуста и ничего я не мог
дать тебе, ни совета, ни утешения, ни дружбы, поскольку наши пути пошли в
совершенно разные стороны?

Герман Гессе. Игра в бисер

Запах.

Чонгук знаком с этим запахом, – когда простреливаешь голову или кишки. Не трупный,
не разлагающийся. Сжатый воздух, как и лёгкие, которыми не вздохнуть. Может быть
здесь замешан страх? Чонгук не часто признаётся в этом, но прямо сейчас тревога не
отпускает.

Время наступило тёмное.

— Тебя вычислят, – сипло доносится позади, пока он затирает кровавое пятно у двери,
перетащив труп на разрезанный пакет, чтобы ещё чего не замарать. И так дел
невпроворот. Запара…

— Я что, дебил в неё кончать? Не вычислят. Моих следов нет. – Спокойно заверяет
Чонгук, мокрой ладонью зачесывая волосы назад. Юнги ненароком то и дело косится на
некогда белое полотенце на чонгуковых бёдрах, что сейчас в крови, и ловит себя на
мысли, насколько дико всё закончилось и насколько дико видеть Чона таким. Это,
конечно, не он её убрал, но со стороны, кажется, именно так. У Юнги закрадываются и
ещё всякие негативные мысли, которые он также скоро гасит, не дав им принять форму.
Неважно. Всё это неважно, когда решается их судьба.
У Субин её уже отобрали. А сколько ещё было до?

— А Джиулю что скажем? – не унимался Мин, лихорадочно бегая глазками по стенам, в

поисках опоры или ответов на вопросы. Его мучило это непреднамеренное убийство, что
абсолютно логично: одно дело попасть в лагерь и совсем другое сесть за мокруху. Он
на такое не подписывался и как бы… не собирается.

Чонгук отвешивает недовольную усмешку, как будто считал мысли. И поторапливается.

Как раз-таки его тюрягой не запугаешь.

— Вышла за хлебом и не вернулась. Что случилось дальше, не нашего ума дело, –

теперь от него повеяло пренебрежительным холодком. Чонгук, конечно, был взбешен
всем происходящим, настолько же, как и встревожен. По идее пуля предназначалась
Юнги. Чонгук ещё больше убедился в этом, пока зачищал следы. Давно было понятно,
отец упорно пытается избавиться от всех близких ему людей, чтобы он остался совсем
один, без какой-либо помощи и в конечном счёте сломался. Может быть Джиуль тоже
мертв, чего нельзя было отметать. Может быть... кто-то ещё?

Лучше бы никто, но адвокату он звонить строго-настрого запретил. Теперь они больше

не в одно упряжке. Да и не были никогда.

На всякий случай обтерев девушку влажным полотенцем, он непринужденно прогулялся по

коридору на наличие камер. Камер не оказалось или по крайней мере он их не нашёл. И
набросив кепку (дабы скрыть лицо), взломал замок одного свободного номера в самом
конце коридора, подхватив Субин так, будто она еле стоит на ногах, а он ее
придерживает (тащит). Юнги никак не прокомментировал данный поступок, отворачиваясь
от друга. Ему было, по правде говоря, противно и страшно смотреть на бесстрастный
вид того человека, к которому был прижат труп. Юнги бы не хватило ни духу, ни
выдержки, да и в принципе он далёк от всего такого криминального. А вот Чонгук не
задумывался, делая то, что должен здесь и сейчас. Остывающий и побледневший труп в
руках не пугал. Трупы вообще никогда его не пугали. Они априори бессильны.

Затащив девушку в номер, он уложил ее на кровать, с головой накрыв покрывалом, как

мумию. На большее фантазии не хватило. Он и не хотел мудрить, планируя как можно
быстрее съебаться в закат и забыть, как страшный сон.

Жаль, что этот сон слишком затянулся. И всё никак не просыпается!

Напоследок он накрыл очерченные покрывалом рельефы лица, сам прикрыв глаза, отдав
почесть погибшей. Чувств нет. Но так надо.

— Прости, Субин. Это предназначалось не тебе…

Вернувшись в их номер, два брата-акробата принялись вдвоём протирали все возможные

предметы, которых Субин могла касаться, а заодно чего касались они. Опять же
безопасность превыше всего. Время стремительно неслось к обеду, а им нужно было
поторапливаться. Справившись в две пары рук, они все сложили в сумки, переоделись,
забрали постельное белье и грязную одежду, двинувшись прямиком к ресепшену.
Выселение прошло быстро, а новенькое лицо метрдотеля придало силы. Недавняя
администраторша могла создать внеплановые проблемы.

Чонгук не знал, как и откуда за ними следили. Теперь опасно было везде. И пусть
машина Юнги стояла дальше, некто мог знать и это. Только выбора-то у них не было.
Но, с другой стороны, если хотели бы пристрелить их, то пальнули бы сразу в номере
вместе с Субин. Но нет, чего-то же выжидали. А чего?

Кошачью переноску не забыли, хотя эта ноша стала беспокоить намного сильнее. Там
отродясь не было никакой кошки. Значит пора было задуматься о новом пристанище
ценнейшего «свидетеля». И Чонгук уже знал, как поступить.

***

На душе царил полный раздрай. Второй день они куковали в машине Мина, по наводке
Чонгука отъехав в один из тихих районов, где жил в основном рабочий класс, без
малого часа два искав заброшенный паркинг. Таких обветшавших автостоянок было по
пальцам одной руки пересчитать, но приблизительно Чон знал, куда надо податься.
Всё-таки не мало лет работал с картой города, изучив всё вдоль и поперёк.

Пока Юнги поминал свою «бурную молодость» пивом покрепче, примеряя стрижку бокс и
представляя чернозём в харчках, Чонгук занимался хранилищем с жёсткими дисками.
Один ноутбук, тот, что старенький из его квартиры он отдал Тэхёну, а свой рабочий
всегда при себе, на нём же клацал. По такому случаю он приобрёл особую флешку на 1
терабайт. Это много, но раньше он не хотел хранить всё там. Сама флешка неприлично
крупных размеров, неприлично больших денег (больше тыщи баксов), а корпус состоит
из цинкового сплава, обеспечивающий сохранность. С дисков стёр всё, однако не
собирался от них избавляться, поместив в то же хранилище, а потом и в переноску, –
это бы сошло за подушку безопасности в случае кражи переноски или самого хранилища.

Ещё какое-то время ушло на покупку в круглосуточном. Не только им в машину, но и в

посылку. Как раз-таки потому, что в магазин пошёл Чон, он и собирал «гостинец»,
вместе с едой купив мягкую игрушку. Сердце неприятно ёкнуло, когда молоденькая
девчушка заулыбалась, отбивая игрушку и сладости, даже не подозревая, куда поедет
весь этот подарок и почему Чонгук вдруг заделался романтиком. Конфеты, мишки… Ещё
бы цветы купил, чтоб совсем. Но ведь это совсем другая история.

Серый мишка, выглядывающий из пакета, смотрел с осуждением. Точнее Чонгуку так

привиделось. Потому что сам он этого признавать не хотел. И во избежание всяких
вопросов, остановился на первом этаже паркинга, спрятавшись за столбом, распарывая
шов на спине игрушки, поглубже толкая флешку в синтепон, чувствуя себя злодеем всех
детских сказок. В том же магазине купил совершенно бесполезный набор ниток, тем и
зашивал спинку, надеясь, что Тэхён на такие мелочи не обратит внимания и будет
бережно относиться к «подарку», как никогда.

Обманывать детей – последнее дело. А может тогда предпоследнее? Или ещё какое. Или
Чонгук даже не хочет об этом думать? Он и так делает максимум того, чего можно не
исполнять…

В том, что посылке суждено дойти в целости и сохранности, Чонгук тоже не

сомневался. Он ещё утром написал через телефон Юнги сообщение Чимину, коротко
изложив, что он срочно нужен и пусть отпрашивается. Дело жизни и смерти, ну.

Юнги про заговор не знал, а только плевался в потолок машины, день за днём
погружаясь в депрессию. Чем ближе была дата слушанья, тем тяжелее было осознавать,
что ему реально придётся сменить местожительство на неопределённый срок. Чонгук,
опять же, подсобив и другу и себе, заглушил в себе укор совести. Юнги бы не
помешало последний раз свидеться с давним одноклассником, о котором лично Чонгук
слышал три раза. Он в их разборки не вникал, но кое-что всё-таки понял без
подсказок. В конце концов, хоть с кем-то же Юнги должен был «попрощаться по-
человечески»?

Чонгук вернул должок…

А Чимин не в пример многим действительно хороший парень. Он прочитал и приехал,

несмотря ни на что.
***

Естественно, Чимин был в шоке, когда получил (наконец-то, блять!) сообщение от

Юнги. Хотя он и был зол, что они оба залегли на дно, будто Тэхён им реально не
нужен – скинули и ладно, – но моментально подлетел к телефону и перечитал три раза.
Сначала его накрыло волной предвкушения, потом недоумения, а потом ещё большей
злости и обиды. Юнги в паре строк изложил, что у него там какие-то проблемы, скинул
адрес и попросил как можно скорее приехать.

М, да. Вот такое Чимин уже проходил, и о боже, какое совпадение – при участии этого
же идиота. Юнги всегда объявляется раз в год, за каким-то хреном напоминая о себе и
даже бывало такое, что раза три-четыре попросил приехать и забрать его пьяного, на
что сердобольный и наивный Чимин бежал собачонкой. Между ними ничего и никогда не
было, даже речи не шло. Они просто немного общались в школе. Потом чисто случайно
через год, когда Юнги приехал на месячные каникулы из полицейской академии, они
пересеклись на попойке общего одноклассника. Разговор завязался, обменялись
телефонами также случайно, кажется, предложение даже исходило от Мина. И вот так
виделись ещё три года одним днём одного летнего месяца. Тогда Чимин и сам был
погружён учёбой, поэтому старательно затыкал внутренние трепетные порывы при виде
бывшего одноклассника. Понятно дело ему ничего не светило, а тратить годы на
безответную (неправильную) влюблённость Чимину не улыбалось. И всё равно, стоило
Юнги объявиться на каникулах, мельтеша перед ним короткостриженой головой и тогда
ещё какими-никакими мышцами, отчётливо видневшимися под футболкой, Чимин чувствовал
себя глупой девчушкой, верно ждущей своего армейца который год. Как ни странно, ему
нравилось это чувство.

Когда оба окончили учебные заведения Чимин и не удивился, что тот пропал и не
позвонил на каникулах. Не дурак, сам догадался – их подобие дружбы ему нафиг не
сдалась. Чимин успешно убеждал себя, что так правильно и быть должно, до тех пор,
пока через полтора года Юнги опять не брякнул, немного пьяненький, но на редкость
разговорчивый, прожужжав Чимину уши до самого утра. И вот Чимин снова примерил на
себе образ спутницы военного, только теперь он не испытывал от этого приятных
чувств. Было непонятно и обидно почему Юнги при всей своей тупорылой инициативе так
больше ничего и не сделал… Да уж хотя бы нормально подпустил к себе как друга. Но
нет. Стабильно звонок раз в год, нарушающий выработанный спокойный уклад жизни
Чимина. И до свидания.

А потом, когда Пак всё-таки не выдержал (кажется, на седьмом году?), поклявшись

себе, что сразу же на приветствии пошлёт этого долбоёба на три весёлых буквы, чтобы
покончить с этим замкнутым кругом, Юнги попросил о помощи… Приехать, забрать его.
Как будто Чимин, блять, ему таксист или бесплатный слуга. Тогда-то он испугался,
вдруг чего случилось, забрал пьяного Мина, своими деньгами проплатив такси до чужой
халупы. А вместо объяснений и благодарностей на пороге миновой квартиры его
встретила какая-то баба, поблагодарившая за «доставку».

Ну, подумал тогда Чимин, чтоб у тебя хуй больше не вставал, в сердцах выскакивая на
лестничную площадку и убегая. Такого тупизма он уже стерпеть не смог, точно-
преточно убедившись, что Юнги возомнил о себе не весть что, вот и прикалывается над
ним.

И ладно бы, да получилось бы у Чимина всё выкинуть из головы, да он даже в тот год
девушку нашёл! Которая в итоге изменила ему… кто угадал? Вот Чимин бы никогда не
угадал, пока не поймал за яйца свою благоверную, нахер выкидывая её шмотки из
квартиры. Тем временем Юнги уволок его на балкон, уча курить свои сраные Мальборо,
спокойно говоря, что не знал ни о наличии парня, ни уж тем более, что этот парень
Чимин. Чимин тогда давился дымом, обидой, в конце концов осуществив давнишнее
обещание самому себе.

— Да пошёл ты нахуй, Мин!

— Я не по той части.

— Смею тебя заверить, я тоже! – тут-то Чимин окончательно почувствовал себя

отомщённым, так как вроде отогнал от себя всякие подозрения о неправильных
предпочтениях.

— Не сомневаюсь. – Сарказм, с которым улыбался и говорил Юнги, ещё долго

преследовал одного такого несчастного Чимина. Выгнать-то он его выгнал, а в сердце-
то он уже прижился. Но потом было ещё и ещё, иногда даже им удавалась поговорить
нормально, и одной грешной мыслью Чимин подумал, что Мин нормальный мужик, просто
странный. Но двенадцать лет для этого дерьма было многовато. Многовато, чтоб в
итоге так и никем не стать друг другу.

Спустя года, где и Юнги сослужил ему службу, пусть интернат не самое желанное
место, и Чимин ему вроде как вызвался помогать, он никак не мог проигнорировать
сообщение. У доктора Кима получилось отпроситься на полдня не сразу, но путём
долгих попрошаек и басен Чимину всё же удалось выехать с территории интерната. Про
Тэхёна он тогда вообще не думал…

Ехать до точки А, прописанной в сообщении, было очень далеко. Он так-то и не

рассчитал маршрут, поехав в чём есть: в резиновых сабо, как в галошах, в бежевом
медицинском костюме и какой-то задрыпанной кофте с одной пуговицей. Свою оплошность
он понял только в такси, когда водитель в сотый раз оглядел его прикид. Жизнь
Чимина ничему не учит, да, но и назад дороги уже не было. К пяти часам вечера он
прибыл к пункту назначения, ни сном ни духом, почему Юнги ждёт его в заброшенном
паркинге. Тогда уж Чимину стало жутко и тошно. Заброшенное здание уже говорило о
плохом предзнаменовании. А если бы он из-за этого козла попал в беду, то сам бы ему
кишки выпустил за все годы бессмысленных «отношений». Бесперспективных!

Но на предпоследнем этаже, ступая тихо-тихо, боясь собственной тени, Чимин увидел

два силуэта курящих у края паркинга, один из которых он узнал бы из тысячи.

«Дрыщ недоделанный», – назло промелькнуло в голове и сразу выветрилось, когда Юнги

вылупился на него, как на восьмое чудо света, а Чонгук сболтнул что-то типа «пойду
погуляю» и «резвитесь, детишки».

— Ну? Чо ты так на меня смотришь?! Сам же в эту глушь позвал! Говори, что
случилось. Или клянусь, Мин-грёбаный…Юн…

— Кто позвал?.. – задумчиво перебил Мин.

— Убью… Мин, убью. Я не шучу… – Чимин и сам испугался своего голоса и намерений,
исходящие от обиды. Но Юнги как будто и правда не понимал.

— Чонгук… – приглушённо простонал Юнги, тут же проверяя сообщения, найдя там якобы
своё отправленное, к которому он не прикладывал рук. – Это Чонгук зачем-то написал.
Правда, не знаю зачем. – Говорит ровно, на самом деле так, словно не пытается
поддеть или в очередной раз выставить его наивняком.

— Ну ты и ублюдок, Мин. – Совершенно разочаровано, не веря уже ничему и никому,

собирался, как и тогда пристыженно сбежать и… ну как-нибудь с собой договориться,
чтобы не болеть из-за всяких мудаков. Но Юнги ещё до попытки бегства схватил его за
плечо.

— Подожди. Не психуй. – Серьёзно просит, сжимая плечо чуть сильнее, наверно

вкладывая в этот жест всю свою искренность. – Я, правда, тебе не писал. Но это не
значит, что я не рад тебя видеть.
— А я не рад! Можешь не стараться так играть! – Чимин сбросил его руку, но тот
снова ухватился, только теперь за ладонь, нахмурив брови.

— Я не играю.

— Это ты мне заливаешь? Мне?! Мин, ты совсем оборзел, что ли? Двенадцать лет мне
мозги компостируешь, а теперь типа молодец? А не пошёл бы ка ты на…

— Это ты мне потом скажешь. Когда вернусь, – Юнги затаил дыхание, сощурил глаза и,
наплевав на всё, дёрнул его на себя, вот-вот почти коснувшись губ. Чимин быстрее,
чем гепард, потому среагировал моментально, ударив его по щеке, вспылив не на
шутку.

— Ты чо, ещё куда-то уезжаешь? А меня сейчас как тёлку разводишь? Юнги, ты бля… ты
просто побил все возмож…

В этот раз у него получилось заткнуть на полуслове, хотя Чимин яро сопротивлялся,
вообще не осознавая, что целуется с этим мудаком. Честно говоря, он даже перестал
фантазировать этот злосчастный поцелуй. Где-то года три назад. Вообще не
представлял Юнги никак и ничем. Может быть смирился, а может так привык, что уже
надоело…

— Уезжаю. Меня посадят.

Чимин было собирался хлестануть ещё, но остановился. Думал, что ослышался. Ему как
будто тоже прилетело по лицу… Но уж слишком непривычен был образ Юнги… сверкающие
глаза… Да вообще всё. Это.

— Как посадят? За что?..

— В спецобъект. Не знаю насколько.

— Чего…? – Чимин опять попытался вырваться, размахивая руками, гневно раздувая

ноздри. Сам не понял, что его злило больше: спокойный тон, неожиданное заявление
прямо в лоб, поцелуй… из-за этого всего.

Таким людям как Чимин, обманутым сотни раз, с большим трудом верится, а может и не
верится вовсе, что в этот раз правда-правда и честно-честно всё по-настоящему. И
как раньше никогда не будет. И вообще, теперь всё будет по-другому!

— Ты вырвал меня сюда… Нисхрена поцеловал… Объявил, что сядешь… А я… Я сейчас

должен, что ли, на шею кинуться? Юнги, ты реально мудак? Ты сам понимаешь, что
делаешь?

— Я же тебе сказал, что написал Чонгук! Я не собирался сваливаться на тебя, когда

без пяти минут лагерный! Это хотя бы ты понимаешь?

— Да мне пофигу вообще… – растеряно пробубнил Чимин, опять начиная выворачиваться.

– Вот вообще пофиг. Веришь? Я двенадцать раз к тебе бегал… больше ни за что. Ты
услышал, мудак? Не надейся

— Двенадцать лет… – протянул Юнги, пробуя «годы» на вкус. Чимин бы не советовал

пробовать. Горчило. – А ещё год подождал бы?

— Ага. – Твёрдо чеканит Чимин, вытягивая губы. – До седых волос. Не хочешь?

— Ты, конечно, вправе злиться, но не переусердствуй. – Нахмурившись, Юнги продолжил

свою борьбу. Хоть он его и не звал, а прогонять (как всегда) совсем не хотелось.
Это возможно вообще единственный человек, который прибежал бы по первому звонку.
Чонгук – это другое. Это друг.

В том-то и дело. Они с Чимином даже не друзья.

— Я догадливый, хоть ты и не видишь, – продолжал Мин. – Знаю, что нравился тебя. Ты

думаешь зачем я тебе тогда звонил?

— У тебя хватает совести произносить это вслух? А ты, Мин Юнги, вообще
бесчеловечный, да?

— Ты хоть бы раз сделал первый шаг? Позвонил мне сам. Пришёл ко мне сам. Не потому,
что я напился и тебя вызваниваю. А потому что тебе самому хочется. Это, конечно,
нет. Это только я ублюдок.

— Умом тронулся? – Чимин одурело разулыбался, растирая кулаки. Он ему сейчас не

только нос сломает, но и что-нибудь пониже. – Это я должен был ещё и в колени тебе
упасть, прося снять с меня штаны? Ты мне что, урод, сказал? Ты не по той части?! А
я понятливый!

— Ты вообще не понятливый, – также спокойно переубеждал Юнги, спуская руки ему на

талию, притягивая ближе. Чем больше Чимин злился, тем смелее становился сам Юнги. –
Я мужик вообще-то. Я бы сам зассал тебе в лоб говорить, что ты вроде как ничего! Но
при этом вот, блять, от нехуй делать звонил и вешался на тебя в такси!

— Извините… – яростно выдохнул Чимин, чтоб подавить огненное пламя, рвущееся

наружу. – А, я, по-твоему, кто, баба? Ты у нас мужик, аж звонить не зассал! А мне
ты оставил всё самое дерьмовое? Ну ты джентльмен! Ну спасибо! Да чтоб тебя на
пожизненное посадили! – опять в сердцах, опять обида и ненависть. Юнги опять
целует, не спрашивая, довольно больно цепляя за затылок, не дав увернуться.

— Значит дождёшься?

— Да пошёл ты!

— Как ты себе это представляешь, что я типа мужик и думаю про такого же мужика не в
том ключе?!

— Ну я не знаю! Башкой своей тупой представь. Я тебе даже больше скажу! Мужики даже
трахаются. Но ты, урод, только моих баб хватал!

— Чимин, вот кончай орать. Я понимаю, что ты обижен. Если тебя устроит такой ответ,
то я просто не мог смириться, что… вот так, между нами.

— Обижен? Я тебя ненавижу, Мин. Даже больше, я на тебя смотреть не могу. Как вижу,
руки чешутся. И судя по тому, какой ты дрыщ, у меня всё получится. – В конце Чимин
злорадно хихикнул. Юнги, впрочем, ответил ему почти такой же ядовитой ухмылочкой.

— Судя по тому, что ты визжишь как девочка, в ответ я бить не буду. Зато я точно
знаю, кто среди нас актив. – Чимин картонно рассмеялся в кулак.

— Ой, дай угадаю – это я. Ты у нас такой нежный одуванчик, что у тебя со страху
поди и не встанет? А то ещё сердце остановится, с мужиком-то трахаться…

— У кого больше, тот и сверху. – Вот Юнги вернул свой нормальный образ дурака,
подтрунивая и издеваясь. Издеваясь исключительно по-доброму.

— Возраст не гарант размера. Тем более качества. – Чимин так-то тоже не лопоухий. К
нему за словом в карман не лезь, может и по локоть откусить. Он добряк до поры до
времени. Пока опять помоями не обольют…
— До свадьбы я тебе ничего показывать не буду. – Юнги, эх… наглеть так наглеть!
Поцелуи он крадёт бесстрашно, так как в связи с последними событиями может и не
успеть побыть «мужиком». Конкретно с Чимином.

— Кто сказал, что я к тебе в штаны залезу? У меня тоже член есть, если ты думаешь,
что я чему-то удивлюсь.

— А кто сказал, что я прошу?

— Ну да, ври больше, Юнги. Может я уже так устану слушать враньё, что поверю, лишь
бы ты заткнулся. И удалил мой номер.

— Полгода-год в лагере. Тебе ещё полтора в интернате. Я могу ещё двенадцать лет
ждать, но не знаю, хватит ли у меня смелости в следующий раз подкатить к такой
истеричке…

— Я тебя не год, не двенадцать ждать не намерен. Не ври мне, что ты там чистеньким
будешь. Я ж тебе всё равно не поверю! Ну ты за кого меня принимаешь? Мне двадцать
семь… Я больше не та малолетка, которая смотрела на тебя с разинутым ртом…

— Прости. – Юнги легко прервал такую приятную перебранку, прислонившись лбом ко

лбу. Спорить больше не хотелось. Хотелось знать, что за стенами интерната у него,
как и у Тэхёна, самое безопасное место. И лучше пусть он там останется навсегда.

Не с ним, да. Зато он будет.

— Прости, Чимина. Спасибо, что опять приехал ко мне. У меня не хватало мужества
сесть, не попрощавшись. Как ты понял, его у ме…

Вот уж Чимин устроил допрос, разнёс его в щепки, наконец-то выдернул правду… А Юнги
нисколечко не против. Он такой стоит ничейный и запутавшийся, выворачивая перед ним
все свои карманы, выкладывая как есть. Дурная привычка, что Чимин всё понимает с
полуслова…

— Я понял. Вот как вернёшься… попробуй позвонить ещё раз…

Юнги теперь приблизительно осознал, почему Чонгук не мог и почему Тэхён так ревел.
Прощаться, наверно, самая худшая участь на земле.

Ты не имеешь право обещать, что вернешься. Но ведь очень хочется. И зажить, как
люди. По-настоящему.

***

Чонгук вернулся спустя три часа, нагулявшись вдоволь. Юнги так и стоял со своим
одноклассником, только не так, как положено товарищам, а в обнимку. Смотрели на
закат, о чём-то тихо переговариваясь, больше не ругаясь и не вороша прошлое.
Удивительное дело, что Чонгуку нравилось на них смотреть. Он желал Юнги только
лучшего, а если всё действительно так сложится, и этот парень его дождётся, то
почему бы и нет? У них сейчас такое время, что за всё нужно крепко хвататься и не
отпускать.

Всё-таки ему пришлось нарушить их благоухающий идиллией (идиллией?) союз, кашлянув

в кулак, молча передавая пакет с гостинцем. Юнги усмехнулся на этот выпад, хотя
Чонгук расценивал это со своей колокольни. Только он один знал, что эта посылка
была собрана из-за флешки. Просто потому, что в другой ситуации ему бы не пришло в
голову что-то передавать Тэхёну. И нет, не потому что он про него забыл или он ему
больше не нужен. Голова забита другим.

— Ты так и не приехал, когда был ему очень нужен… – Чимин обронил между строк,
вкладывая ту обиду, что ещё и за Тэхёна. Конечно, пакет он передаст, не сомневаясь,
что Тэхёну эта пыль в глаза придётся по душе. Как-то уже говорилось: куцему щенку
любая мелочь покажется милостыней.

— Поэтому он там, что я не могу приехать. – Чонгук ответил довольно резко, сразу
отвернувшись и сев в машину. Разговор окончен, обжалованию не подлежит – гештальт.
Оправдываться Чонгук не то, что не собирался, он и не обязан. Даже Тэхёну. Он ведь
предупреждал, что с ним опасно! Ещё в том злополучном фордовском джипе.

Чимин в последний раз оглянулся на двух мужчин, теперь, по правде, прощаясь. Чонгук
закурил, выставив ноги из машины, Юнги продолжал стоять и смотреть на него с
печальной улыбкой, а ему стало так пусто-пусто, словно всё уже было предрешено.
Ждать Юнги полгода? Это легко. Чимин никуда не денется в интернате, будет куковать
как принцесса в башне. Но вернётся ли он? И захочет ли повторить свои слова, будучи
на свободе и ничем не обременённый? То же и с Чонгуком. Скупой на эмоции, на слова,
на… да на всё! Как можно было поверить, что ему нужен какой-то недоразвитый
мальчишка…? Чимин бы ни за что не поверил.

И опять убежал, повторяя свои ошибки, которые не старели с годами. Не оставалось

сомнений, что прощание – это конец.

***

Так они с Юнги дай бог прожили ещё три дня. Дела, связанные с определением в лагерь
обычно решаются очень быстро. Оплошность есть – поехали перевоспитываться. Никто не
будет затягивать расследование на месяцы. В случае Юнги закон не переписали,
поэтому в указанное время и место они уже стояли у здания суда, ожидая участи.
Вместе с ними приехали ещё такие же бедолаги – потенциальные лагерные, нервно
дёргающиеся со своими адвокатами. И у них есть все шансы избежать перевоспитки.

Тут всё просто и быстро: в одном зале умещаются все у кого сегодня слушанье, а само
слушанье длится не больше получаса – как на конвейере отработано и идентично,
пакуют пачками. Там уже кого признали виновным сразу забирают под рученьки. В
прошлый раз Юнги точно также сопровождал Чонгука, сидя на местах зрителей. Всё
перевернулось с ног на голову и теперь уже его осудят за самодеятельность.

Вот какая непредсказуемая жизнь.

Чонгук не разбирал, что происходит – всё было как в молочно-белом тумане, не

пропускающем звук. Люди ходили мимо него размытыми пятнами, лишь иногда он цеплял
бледное лицо друга, который безынициативно соглашался со всеми словами прокурора и
судьи, смотря в пол. Время остановилось, точнее его вообще не стало. В памяти то и
дело всплывали огрызки давешних событий, начиная от этого зала и до застреленной
Субин. Он сам прятал лицо под кепкой, присутствуя здесь в качестве поддержки,
которую поддержкой-то назвать можно с натяжкой. На коленях у него покоилась
спортивная сумка с вещами, а в кармане связка миновых ключей, которые он попросил
сохранить для него. Когда судья громко огласил приговор, Чонгук раскоординировано
поплёлся к дверям, стоя с этой грёбаной сумкой, как и с Тэхёном чувствуя себя
последним сраным человеком на земле. На несколько секунд они в последний раз
переглянулись. И всё, что было намешано во взгляде Юнги, отобразилось и в его
глазах – сухой спирт для розжига скрытых страхов, которые вот-вот пробьются сквозь
стену. Чонгук прекрасно понимал эти чувства как никто другой. Он прекрасно понимал,
что тоже… виновен.

Как-то так оказалось, что он был виновен почти во всём. Даже самого близкого друга
утянул за собой на дно, пусть и не преднамеренно. Но это ведь тоже ответственность,
которую ему носить не снести.

— Встретит Боров. Скажи, что от Чона. – И коротко сжал плечо. Юнги принял его
наставления, скрываясь в коридоре в сопровождении госслужащего.

Чонгук позволил себе такую роскошь, как помедлить ещё минуту, стоя в самом суде,
как будто не числится без вести пропавшим и разыскиваемым. Но дыхание у него спёрло
не от того, что скрылась тёмная макушка друга, а потому что напротив, всего в
десяти метров от него стоял отец – собственной наглой персоной, вместе со свитой
охраны. Нет, даже не стоял. Возвышался самодовольной скалой, ловя взгляд любимого
сына.

Весь его напускной антураж прямо-таки кричит – ну, посмотри же на меня – я почти
Герострат*! Со свечкой и босиком… Хотя, в виду намерений, Герострат именно Чонгук.
Это же он всё собирается и никак не соберётся поджечь отчий дом во имя великой
цели.

Чонгук даже не шелохнулся, дыша размеренно, пытаясь не выдать, что он по меньшей

мере растерян. И ладно охрана, никто ничего не сделает, у них изъяли любое подобие
оружие у металлоискателя, но его изнутри дерёт вой и когтистая старуха ненависть,
умоляя свернуть всем шеи.

Отец раздавливает вальяжную улыбочку, вдыхая своё превосходство как самый сладкий
запах. Он чуть располнел, нажил больше авторитета и тщеславия. Совсем не изменился.
А ещё он держит за руку свою младшую дочь – Гизи, с которой Чонгук пересекался от
силы раз пять. Девочке десять лет, но смотрит она точь-в-точь как папаша, выжигая
глазками-бусинками, источая такую мощную проникновенную энергетику, которой не так-
то просто управлять и противостоять. Наверно Чонгук в её возрасте был такой же, а
то и пуще. Но Гизи тут быть не должно, потому что обычно отец не позволяет себе
появляться на публике с внебрачными детьми, но тут видимо особый случай.

Чонгук даже знает какой, – это подушка безопасности, на случай если любимый
(разъярённый) сынок всё-таки решит кинуться убивать прямо посреди коридора. Но это
не льстит. Всё наоборот, Чонгук взбешён ещё больше, чем прежде. Ведь появление отца
объяснимо: он лично захотел увидеть его поражение, самоутвердившись и напомнив о
себе, насмехаясь над бесполезными действиями пойти против системы – против отца!
Кажется, он посчитал, что его «привета» было недостаточно, чтобы «напомнить о
себе». Но у Чонгука больше нет компромата. И даже если его убьют, им не найти
скрытого.

— Сынок… – бархатисто басит отец, подходя к нему размеренным шагом, отстукивая

каблуками секунды. Гизи идёт вровень, вылупившись на него черными глазами, как кое-
какая знакомая мышка.

Чонгука передёргивает. Он отвечает отцу абсолютным бесстрастием, натягивая кепку

пониже, тоже не сбавляя настрой. Его таким не зацепить.

— Чон Хвансу. – Коротко кивает Чонгук, сталкиваясь с ним плечом, ненавистно

подмечая, что так и не дорос до его роста, не добрав жалких пару сантиметров, и
медленно обходит стороной, зыркнув на амбаловидных охранников.

Кто бы мог подумать, что его окликнет Гизи.

— Братик! – среди стороннего шума и собственного громкого гула стучавшего сердца,

голос ребёнка прозвучал неожиданно звонко и призывно. Не только Чонгук обернулся,
но и некоторые прохожие. Ну какая ж разыгралась драма… – Я люблю тебя!

Девчушку тут же подхватили на руки, уволакивая прочь, забеспокоившись о внеплановом

просчёте. Отец недобро прищурился, совсем не ожидая такой подставы от дочери, и
затопал в противоположном направлении, сплюнув презрение.

Чон тоже уходил очень быстро, мысленно отвечая: «а я тебя нет» – легкомысленно
позабыв об этом инциденте. Ему никогда не был нужен этот ребёнок. И не будет нужен,
даже если она останется совсем одна.

Он постарается… сделать её сиротой.

***

Как обычно, когда одно наслаивается на другое, о третьем забывается напрочь. Чонгук
с опаской крутился по сторонам, не зная, с какой стороны ждать пули, а с какой
гранаты. Теперь он реально совсем один, и хоть это упрощает жизнь, но всё же не
уменьшает количество проблем.

Свободных мест у здания суда не осталось, поэтому машина стояла с другой стороны
через дорогу. Отца он больше не увидел, ну так и слежки ни разу не поймал. Как Юнги
и говорил, затылок иногда неприятно жалило, но на этом всё. Теперь только перейти
пешеход, прыгнуть в тачку и уехать в ебеня… Чтоб его оставили в покое хоть на пару
дней. Но кто ж мог подумать, что зеленый свет – галимая лажа?

Нигде нет спасения... Нигде нет покоя!

Лязг шин и крики людей он услышал уже на периферии, не до конца понимая, почему мир
замер, – сбитый капотом чьей-то бэхи, грузно свалившись на стекло и также тяжело
слетев на асфальт. Ему ещё не приходилось попадать под колёса, но да – ощущения не
из приятных. Тут уж не только затылок жжёт.

Тем временем в глазах темнело и крошилось разноцветными точками, увлекая в

дрейфующее забытьё, пока кто-то не сгреб его в две пары рук, заталкивая на задние
сидения. Кто – не ясно. И не ясно будет до самого приезда, где бы он потом не
очутился.

В салоне пахло лавандой. А болело во всём теле. Чонгук бы обязательно рассмеялся,

что его вывели из игры так просто, незамысловато вообще – всего лишь нажали на газ.
Он даже не успел среагировать, что к великому сожалению, заставило задуматься о
мифе бессмертия и всесилия. Жаль, жаль.

Очень хотелось что-то предпринять, расшевелить себя, подпрыгнуть как ни в чём не

бывало и нараздавать всем люлей. Только вот прыгать он не мог, а на запястьях
щелкнул холодный металл. Дело пахнет керосином.

Попал. И попался. Как ребёнок!

«Сейчас, сейчас...» – лихорадочно сигналило в мозгу, что не способствовало

двигательной активности. Чонгук ещё не сдался, но немного сдал позиции.

С кем не бывает?

— А он не сдохнет? – отчего-то раздался женский голос, прозвучавший неуместно. А

отвечал ей хриплый мужицкий, принадлежащий веселенькому водителю. Настоящему,
блять, гонщику.

— Не сахарный. Я его еле лягнул.

Девушка хохотнула, по звуку отбивая водителю ладонью «пять». Как здорово, что хоть
кому-то на этом празднике жизни всё нравится.
— Прости, красавчик. Не могу удержаться.

Удар по голове воспринялся как отход в мир иной, но это мало что спасало (и тем
более мало что объясняло). Чонгуку было чертовски непривычно засыпать с кровью на
губах, наверно поэтому он их растянул в улыбке. Ну так, напоследок. Всем чертям
назло.

На самом-то деле теперь ему ничего не страшно, потому что всё, что он хотел
защитить – надежно упрятано от всех душ, которые за ним гонятся.
Комментарий к 16.«Проститься и простить»
*Герострат - житель древнегреческого города, который сжёг храм Артемиды для
того, чтобы его помнили потомки.
я внепланово взяла такой долгий отпуск, который помотал меня по долям и весям, хых.
я разбиралась с плагиатом на мою работу, сплавила др и даже умудрилась получить
сотрясение башки своей... короче, всё фу фу. слава богу, что я смогла влиться
обратно, потому что я чо то сильно психовала)
так... блин, я предполагала, что напишу намного больше, ну как обычно. глава какая-
то... странная. ни о чём. у юнминов случайно выделилось очень много страниц. я же
обещала что про них будет, вот и вот) чиминка у нас не ванильная няша, он устроил
разбор полётов, хоть наверно в интернате показался соплежуем? а вот юнги примерил и
образ труса. но опять же их история пока ни на чём не остановилась. на этом мы их
пока долго трогать не будем) я просто хотела сделать юнги приятно напоследок.
очень надеюсь что 17 глава выйдет быстро! оооочень надеюсь. наш чонгуги влип
немного) ну реально с кем не бывает?
а ещё хотела сказать, что вот туть я https://twitter.com/44professor и вот туть
тоже я https://ask.fm/professor_choi , если кому-то интересно че-нить. спасибо за
ожидание

========== 17.«Допрос с пристрастием» ==========

#Hildur Gudnadottir - Overcast

Сила — это все. Ты это понял. Сила существует не для того, чтобы помогать, а чтобы
сохранить то, что есть, и пользоваться этим. Ты должен принять язык силы как
валюту, но тебе придется заплатить цену. Твои отчаянные насмешки и колкости лишь
иллюстрация того, насколько высока эта цена. Цена — твоя душа. Ты лишился ее. Твоя
жизнь, работа, среда потребовали, чтобы ты уплатил эту цену. Я бы сказал, что ты
совершил путешествие во тьму, но, по-настоящему, ты и не выходил из нее.

Ирвин Уэлш. Дерьмо

Жизнь априори не может стать лучше, когда ты ей не рад. Так всё время и думал
Тэхён.

Нет, конечно, он попривык к окружающей обстановке, даже к детской палате, в которой

также все казались странными и далёкими. Но ведь это не спасение! Привыкнуть можно
и к вещам пострашнее, что тоже не умаляет горечь.

Миг беззаботности (той самой, постепенно зреющей, но всё не покидающей детской

непосредственности) застигал за играми в развлекательной комнате. Он также посещал
индивидуальные занятия с учителем, но от того, что сдвиги были крошечными, только
больше погружался в себя. Его бодрил и всегда неунывающий Чимин, приговаривая, что,
если долго мучиться, что-нибудь всё равно получится. Но пока Тэхён только и делал,
что показывал себя круглым дураком. И даже те базовые знания, данные матерью,
помогали едва ли. Тэхёну было очень трудно влиться в учебный процесс, не имея за
спиной никакого опыта.
Но были и ещё приятные моменты, когда его уводили на кружок рисования. Вот уж тогда
его никто не трогал, позволяя брать любые карандаши, краски и фломастеры, и
оставляя один на один со своими мыслями. А ещё ходили по рядам, заглядывая в
альбомы, да хвалили особо усидчивых и занятых, таких как Тэхён. Тэхёну пришлось по
душе это занятие. Он мог концентрироваться и что главное – любил подолгу заострять
внимание на каком-то одном деле. Чаще всего он рисовал то, что первое взбредало в
голову. Это, конечно, дом. В понимании Тэ, дом – это когда квадратик, а над ним
косой треугольник, также, как и человек – всего лишь ручки, ножки, огуречик. Без
фантазёрства, потому что и фантазией был не одарён. Простая арифметика. Всё, как
доктор прописал.

Иногда субъектом для рисования был Чонгук, но тогда Тэхён старался намного, намного
больше, пытаясь воссоздать портрет по памяти, в общем-то, не получая ожидаемого
эффекта, сминая и выбрасывая листы. И так постоянно. Тэхён хотел видеть достойное
изображение любимого человека. Он думал, что достоинство передастся по бумаге, если
он превзойдёт сам себя. Это было как подцель на пути к большой цели.

Но этого не происходило.

Вообще много из возложенного на него не приносило плоды. Тэхён очень старался,

пыхтел, но не чувствовал в себе изменений. Перед ним всё также были разноцветные
бессмысленные каракули, как в детстве, а то и пуще, отражающие сумбур, кашу в
голове, из-за которой всё и валилось из рук. А каша в голове потому, что там пусто.
Ничего нет. Лишь незначительные или очень болезненные огрызки прошлого. Он,
конечно, знал, что заурядная личность, но на то она и личность, что должна
самосовершенствоваться в своих глазах.

Мысли про Чонгука возвращались часто. Правильнее сказать – они никуда и не

пропадали. Ему всегда было что вспомнить, о чём погрустить, о чём поскучать.
Надежда, которая горела слабым язычком свечи, и та опасно дрожала, грозясь
погаснуть окончательно. Но погаснуть ей не дали.

Чонгук не дал.

Чонгук…

Это был Чонгук!

Когда Чимин внезапно пришёл к нему в палату с белым (самым обыкновенным) пакетом,
доставая оттуда всякие сладости с мягкой игрушкой, Тэхён сначала не поверил своим
глазам и ушам, и вообще всему-всему. Он думал, это Чимин сделал, чтобы его умаслить
и отвлечь. Но Чимин и не мог знать, что ему нравилось. Так тут не всё так просто,
потому что почти невозможно догадаться, что нравится человеку, у которого нет
особых пристрастий. Просто Чонгук угадывал сам. Вот и сейчас, разглядывая яркие
упаковки, чувствовалась его приложенная к этому рука. А уж мишка… Первая игрушка…
Подарок… Нечто такое особенное, поселяющее в душу росток веры.

И сразу вспомнилось, как Чонгук обнимал его, как обещал, что заберёт, и чтобы он не
накручивал себя понапрасну. Тэхён ни тогда, ни сейчас не сомневался в его
искренности, просто убедил себя, что Чонгуку не нужен такой груз, как он, чтобы за
ним ещё и возвращаться. А тут подарок. Маленький привет из прошлого. Одно
напоминание, а как согрело. Разожгло!

Как было нужно именно сейчас, когда, казалось бы, силы на исходе. Черпать неоткуда.
А он одним незамысловатым пакетом с такими же незамысловатыми вещами дал понять,
что на этом-то… ничего ещё не кончается? Питаться ложными надеждами очень грустно,
особенно если они на самом деле безосновательны, но, как ни крути, сладко и
необходимо. Ведь больше подпитываться было не от кого.
И только Чимин начал ходить совсем безрадостный. Он всё ещё пытался выдавливать
улыбки, но вялые и загруженные, полностью отражающие его внутренние распри. Тэхён
не мог этого не заметить. Но не имел никакого права лезть в душу к чужому человеку.
И сам… закрылся.

Весна сдала пост лету, и оно шагнуло вместе с дождём и свежестью, втопив на полную
катушку.

Тэхён научился врать.

Теперь, вместо массажа, который ему претил из-за обилия тактильности, он тайно
пробирался в библиотеку, которая открывала двери во внутренний двор,
предназначавшийся медперсоналу. Там была и курилка, и место отдыха одновременно.
Небольшое, но всё же. Тэхён забирался в лаз между кирпичной стеной и стеной
кустарника, где до него не добирались палящие солнечные лучи, зато находили божьи
коровки, изредка присаживаясь на его альбом. Составляли ему компанию.

Когда прописи надоедали, он принимался строчить в альбоме около зеленых

нарисованных листочков имя Чонгука. По правде, это все, что он попросил у учителя –
показать в своей тетради, как пишется его имя, чтобы навсегда запомнить, как
складывать именно эти слоги. А это ж такая радость, когда хоть можешь прочитать и
написать имя одного родного человека. А так ещё и можешь почувствовать, что стал к
нему чуточку ближе.

Речь про мать уже не шла. Тэхён принципиально не хотел писать два слога. А потом
еще и осознал, что даже не знает ее имени. Или уже не помнит. А правда... зачем? С
его феноменальной памятью вряд ли мог бы произойти сбой. Если только Тэхён сам
постепенно не начал запускать процесс саморазрушения всего, что с ней связано.

Он рос, а значит ему пора было отпускать материнский подол, ни разу не давший
помощи.

В нём с новой силой проснулась ненависть. Не та, что лютая и кровожадная. А такая
тихонькая, одноместная – в своем сердце. Да и почему он должен хранить память о ней
всю жизнь, когда она наверно даже не вспоминает, что бросила ребёнка. А то и с
облегчением решила, что он умер.

А Чонгук помнит. Он... не забывал?

Чимин потом начал ругать его, замечая долгое отсутствие. Его можно было понять,
ведь он за всех пациентов отвечает головой. Но Тэхён все равно сбегал с некоторых
кружков, которые совсем не нравились. А потом это стало его убежищем. Один раз к
его лазу даже ёж пришёл. И ладно ёж, вокруг пахло свежестью, сладкой цветущей
травой и клумбами цветов. Даже земля, не прогретая в тени его убежища, несла в себе
запах матери природы, которая не в пример настоящей матери, убаюкивала его
одиночество.

К одиночеству ведь тоже привыкаешь, вот и Тэхён решил её принять. А еще больше –
полюбить. Ведь стоит только принять в себе недостаток, слиться с ним воедино, как
он больше не мешает жить. И Тэхёну стало легко воспринимать своё заточение,
наслаждаясь в тени между двумя стенками своей безмолвной компанией.

Если уж до него и долетели божьи коровки, он загадывал им желание. Они могли и не

донести, и не пересказать кому-то там, чтоб исполнили. Просто это заставляло
двигаться дальше.

И пока было светло, и пока светило солнце – он находил в себе силы быть храбрым.
Храбрым ни для кого-то, ни от чего-то, а для самого себя.
Но с наступлением ночи он всё равно жался под одеялом, прячась ото всех. И имел на
это веский повод, – потому что монстры, живущие под кроватью, в любой момент могли
стать реальными. А Тэхёну им даже предъявить нечего. Только сдаться. И молчать.

***

В одну из тёмных, тоскливых ночей за ним пришли. Вот прям пришли. Забирать.

И, если бы можно было включить музыкальное сопровождение, то на фоне бы тревожно

гудело «та-да-да-дам!», как трепыхалось и переворачивалось всё внутри, сводимое
липким трепетом от ожидания. Сомнений не оставалось, что за ним пришёл Чонгук! Ну а
кому же ещё! Он вон и мишку недавно отправил. А значит это был знак, что он скоро
объявится. Только Тэхён, к большому несчастью, совсем ничегошеньки не понимает в
этих знаках и жестах. Но если бы понадобилось, он бы выучил все до единого. Все,
которые Чонгук ему покажет.

Тревожный звоночек потренькал уже тогда, когда будить его пришёл не Чимин, а другой
санитар, которого он никогда в глаза не видел. Он же приказал Тэхёну паковать
сумки, мол за ним пришли. Ослушаться приказу даже в голову бы не пришло. И о Чимине
он в ту же секунду забыл, наспех скидывая все вещи в сумку.

Сумку сразу отобрали, подталкивая на выход. С ним особо не церемонились, но и это

было не так важно, как сама долгожданная встреча, которая предположительно ждёт его
за углом. Как он и мечтал долгое время, сейчас казавшееся проведённое зазря, ни за
что. Ещё напраснее, чем в лагере.

И воспарил духом, подскакивая на месте, как собачка, срывающаяся с поводка.

В конце концов он оказался в кабинете завотделением, где при всём параде стоял
немного заспанный доктор Ким, смотрящий на Чимина, и сам Чимин, что стоял не при
параде, а в обычной растянутой футболке и штанах, буравящий его в ответ. Что здесь
происходило до него, невозможно было узнать.

— Доктор! Так нельзя! Вы не можете! – снова взорвался Чимин, несколько раз ударяя
ладонями по столу, источая агрессию. Тэхён первый раз видел его настолько злым и
взбудораженным. Помня, что он и без этого в последнее время ходил сам не свой,
Тэхёну вдвойне стало погано на душе. Мол, а чего он тогда радуется, залетел сюда,
как мотыль на свет, разувая широкую улыбку.

Два человека в тёмном преградили выход, приказывая Тэхёну быстро переодеваться. И

вроде бы ладно, пусть и у всех на виду, он бы живенько сменил одежду, но уже не
испытывал бурного восторга. Чимин подливал масло в огонь, отрицательно мотая
головой.

Он стоял за него. За Тэхёна. Хотя он ему, по сути, никто. И опять эти связи,
которые ни к чему не обязывают… Может это в них человечность такая паршивая и
великая, которая губит… разбрасывая по траншеям.

— У него один опекун! Тэхёна может забрать только он! Так какого чёрта вы это
допускаете?! – к единому мнению доктор и санитар не могли прийти. Но доктор
держался лучше, почти не подавая признаков злобы. Он только шипел сквозь зубы,
чтобы Чимин не лез не в своё дело. – Вы же врач! Вы давали клятву! Не навреди!
Доктор! Доктор Ким! – и разразился этот человек, невзрачный мужчина, а скорее
мужчинка, не играющий роли ни в одном сценарии.

Сейчас Чимину было как никогда важно заступиться за справедливость.

Одного он уже упустил. Упущение второго точно себе не простит.

— Заткните его, – просвистело из приоткрытой двери, и уже в следующее мгновение

Чимин резко и глухо простонал, валясь на пол мешком, а Тэхёну зажали нос пахучей
тряпкой, которая моментально выдернула провода.

Раньше такого никогда не было. Он даже не успел как следует испугаться. Страх
забрал его осторожно, по-тихому.

Чтоб не шумел…

Перед глазами так и застыла картина маслом: доктор Ким, смотрящий на всё это широко
распахнутыми мокрыми глазами, Чимин, валяющийся на полу, как какая-то куколка и
большие окна за их спинами – как два светящихся глаза, которые вскоре моргнули,
опустив тьму.

***

Открывать глаза было сродни маленькой смерти, что могла быть одной из. Не
привыкать, что ли? Во всём теле перекатывались шарики ртути причиняя зудящую боль,
из-за которой хотелось выть или уж хотя бы на крайний случай громко и с чувством
выругаться. Давненько его так не отделывали…

Голова соображает медленно, перезагружаясь после долгой отключки. И вот Чонгук уже
вспоминает заседание, отца, полосы пешеходного, на котором его снесли с ног, а
потом мужской и женский голос, вещавшие о его состоянии. Ситуация, скажем так,
прямо-таки не из лучших. Мог развиться сценарий и поприятнее.

Больших усилий стоило разлепить опухшие глаза, медленно щурясь и промаргивая

пелену. Зрения сразу лишил яркий свет люминесцентных ламп под потолком. Чонгук
протяжно простонал, лёжа на животе, одной рукой шаркая по покрывалу на объект
изучения. Кровать казалась довольно мягкой и широкой для заключенного. Чонгук было
опять собирался простонать от боли, как трещинки на губах лопнули и плюс ко всему
накрыло жжение, сопровождающееся стекающими капельками крови, сразу впитывающимися
в подушку. Подушка в свою очередь пахла застоявшимся, ну таким лежалым, как в
замкнутом пространстве.

Подвал.

Первое, что пришло на ум. И твердо закрепилось.

Вылежав ещё несколько минут, Чонгук взял себя в руки, стойко терпя покалывание и
головокружение, сцепив зубы, и принял сидячее положение, свесив ступни на холодный
пол. Перед закрытыми глазами яркие круги наворачивали хороводы, отдавая в голову
глухим стуком. Ощущения непередаваемые.

Я-яркие! И по-особому концентрированные.

Ещё несколько минут понадобилось, чтобы окончательно прийти в себя. Голова ещё
плыла, но твёрдость понемногу возвращалась. Тогда уж он встал, делая первые шаги,
через силу заставляя себя как можно скорее вернуться в трудоспособную форму, от
которой есть прок. От своей слабости только тошно. Чонгук до скрежета ненавидит
слабость и безволие, преимущественно своё. Та самая капитуляция, которая ему не
сестрица и в товарищи не годится. Потому ему лучше как можно скорее её пересилить,
чем возненавидеть себя.

Время здесь растянуто, как на космическом корабле. А без каких-либо предметов связи
так вообще хоть на стену лезь, не зная, чем занять руки. Что важно: стабильно три
раза в день приносили еду. Естественно, это наводило на понимание, что он здесь не
за смертью. По крайней мере пока.

Вот так отлеживался он долго. По личным подсчётам наверно с неделю. За это время
можно уже было и с катушек слететь от бездействия и тишины. Однако Чонгук и здесь
нашёл, чем себя занять. Он постоянно прикладывался на пол, то отжимаясь, часто
делая перерывы на отдых, то разминая мышцы ног, растирая тело, бодря весь организм,
которому не положено болеть.

Такими темпами заключение проходило мало-мальски терпимо. Он хотя бы начал себя

лучше чувствовать, да и травяная похлёбка с мятным чаем, к ужину сменяющаяся на
тарелку риса с кусочками говядины играли важную роль в восстановлении. А к концу
недели он уже готов был бежать кросс, чувствуя себя если уж не отлично, то хотя бы
энергично. А чтобы не терять ретивость, он настраивал контрастный душ, заодно
просветляя ум.

Выжить можно везде, даже если бы его выпустили в сафари. Главное задать себе цель.

Когда к нему наконец-то зашли двое мужчин с каменными лицами, опять защелкнув
наручники и подвязав глаза тёмным платком, куда-то уводя, для Чонгука это стало
хорошей новостью. Сомнений не оставалось – переговоры, – вот что всё это значило. А
он за неделю молчания стал крайне дипломатичен. Уж кому, если не ему родимому
преследовать интерес разобраться, где он и что от него хотят. И если получится,
выбраться с меньшими потерями. Раз уж он всё-таки выжил, то выбираться из капкана
было как само собой разумеющееся.

Повязку с глаз сняли, но вот руки оставили закованными, открыв обзор на типичную
допросную комнату с одним столом, ярко-горящей лампой, белыми гладкими стенами по
сторонам с тонированным зеркалом Газелла для стороннего наблюдения и начерченная
линейка измерения роста. Перед Чонгуком остался только один человек, он же сел
напротив, спокойно улыбаясь, давая понять, что разговор будет по добру.

Кто ж против?

— Мистер Чон, рад знакомству, – мужчина произнёс дежурную речь больно знакомым
голосом. Если Чонгуку не изменяет память, а она обычно не изменщица, то такой же
голос он слышал в машине, когда его увозили. Баритон с хрипотцой, подкреплённый
каким-то озорством. По тому, как часто улыбался «дознаватель», засветив неуместные
лицу милые ямочки, могло создаться впечатление, что он опаснее, чем хочет казаться.
Ну это было логично. Нынче всё опасно.

Дружелюбие всего лишь признак хорошего тона. Но и оно может быстро иссякнуть, стоит
только заблаговременно ляпнуть не те ответы.

— Добро пожаловать в ВУВ. Мы давно хотели с вами встретиться. – Сказанная

аббревиатура тут же поддала хлыстом, загнав сердце в учащённый ритм. Как бы не
хотелось, а Чон знал, как расшифровывается «ВУВ», поэтому на скорости вылетел из
самообладания. Этого он никак не ожидал, а раз его огорошили, он уже… пойман на
крючок.

ВУВ – фракционное внутриразведывательное ведомство.

Разведка, короче. Проще говоря, второй фронт фракции. Первый, как вы поняли, –
служба безопасности, где управлял его папаша. Поэтому-то Чонгук ещё не определился,
хорошо ли это или конкретная облава.

— Это вы установили за мной слежку? – сразу спросил Чонгук, не ходя вокруг да

около. Мужчина согласно покачал головой, установив контакт. – Вас нанял отец? –
вообще это самый главный вопрос, но от того задаётся второстепенно, потому что
может вылиться в отягощающие для него условия.

Хотя, глупо надеяться, что Чонгук не нарвётся на отягощающие обстоятельства. Ещё

как нарвётся.

— Об этом мы и хотели поговорить. И отвечая на ваш последний вопрос: нет, мы не

сотрудничаем с фракмистром службы безопасности.

— Вы ни с кем не сотрудничаете, так? – Чонгук немного имел представление, что это

за масть власти. Но только теперь до него доходила суть.

— Безусловно, – насмешливо ответил мужчина, всё также источая покой и

непоколебимость. Климат изменился. Папка, лежащая перед дознавателем, была им
открыта, и оттуда он достал несколько фотографий, разложив их перед напрягшимся
Чоном, который по мере рассмотрения тучнел всё больше. И в конце концов принял ту
же нейтральную позицию: улыбаться и отвечать только когда спрашивают.

— Вам знаком этот мальчик?

Лежало три фотографии. Одна возле отеля, когда они выносили сумки, собираясь ехать
в интернат. Тэхён на ней белый как полотно, большими вылупленными глазами смотрящий
куда-то в сторону. На другой фотографии… он держит его за руку, хотя самого Чонгука
не видно, кроме его плеча. Тэхён смотрит на него с весёлой улыбкой. Они перешли
границу.

Твою ж мать… Они следили за ними так давно. А он даже не знал этого!

Ну и на последней фотографии Тэхён стоял с корзиной, наполненной сорняками, одетый

в лагерную робу, смотрящий только себе под ноги. По времени года начало весны.
Возможно, этого года, когда Чонгук уже открыто его игнорировал.

— От моего ответа что-то изменится? – Чонгук широко улыбнулся, ещё слабо, но

улавливая, в какую область прощупывать.

— Всё может изменится, Чонгук. Только вам решать, что с ним будет. Так каков ваш
ответ? Вы знакомы с этим мальчиком?

— Смотря как знаком, – Чонгук начал плутать, увиливая от ответа. Дознаватель

умиротворённо прикрыл глаза.

— А что вы под этим подразумеваете?

— Пару раз с ним трахнулся. Так что не очень уж знаком. – Мужчина удивлённо вскинул
бровь, хмыкнув, будто не ожидал такого ответа. И на мгновение покосился на
поляризированное стекло, не выдающее своих тайных наблюдателей под тёмной
тонировкой. Чонгук улыбнулся и им.

— То есть между вами нет любовной связи? Короткая интрижка?

— Безусловно, – повторил Чонгук тот же ответ, спрятав дурацкую улыбку. На её место

пришла отчуждённость. Эмоциональный аскетизм это прям его. – Можете спросить и про
мою недавнюю любовницу. Думаю, вам должно быть известно, что её застрелили.

— Нет, нам не интересна ваша бурная личная жизнь. Но я спрошу ещё раз: вам знаком
именно этот мальчик? И насколько он вам знаком?

Читай как: «и насколько он вам дорог». Чон стоит на своём.

— Глупый мальчик, которого я развёл на секс. Копать под него нет смысла. Он не
имеет ко мне никакого отношения. – Дознаватель опять качает головой, только уже
своим мыслям.

— Значит вы утверждаете, что только спали с ним? Разговоров не было? Он ничего о

вас не знал?

— Ну, конечно. Я же его трахал. О чём нам говорить в кровати? – Чонгук своих мыслей
не слышит и не собирается. В голове гул, он действует по наитию. Чем ниже он
опустит Тэхёна, тем дальше отведёт от него любые подозрения. И он сейчас именно о
Тэхёне. В данном случае флешка спрятана куда надежнее, чем её хранитель.

— Хорошо, мистер Чон. Вернёмся к этому вопросу позже. Начнём заново. Где вся
информация, которую вы собрали на отца? – вот оно. Они подошли к самому главному.
Даже лучше, что его спросили в лоб. Ходить кругами напряжно и энергозатратно.

— Так вас всё-таки купил отец?

— Нет, Чонгук. Нас никто не может купить. Мы закрытая организация. И то, что вы
пытаетесь обнародовать, подставляя отца, идёт против устава фракции. Поэтому
советую вам идти с нами на контакт.

— Против устава? Покажите мне этот устав. Может быть там есть заметка про «Нифлиевы
горы»?

— У вас есть, что сказать? – недовольно задался мужчина, тоже отставив дежурные
улыбочки. Начался сугубо деловой разговор, ну и упражнения в остроумии.

— А у вас? Или, по-вашему, если фракция снесла фабрику, проблема вдруг стала
исчерпана?

— По-нашему, эта проблема вас никоим образом не касается. А вам, Чонгук, лучше
подумать о себе.

— Вы мне угрожаете? – Чонгуку напрочь выбило пробку, отвечающую за инстинкт

самосохранения. Он, по-честному, дорвался до разгадки этой истории. И уж если его
убьют, то хотя бы как героя. Хах, с правдой на устах.

Ну смехота. Как героя!

— Вы не оставляете нам выбора. Хотя мы признаём мирные переговоры.

— Я согласен на мир. И как переговорщик, требую ответы на свои вопросы. –

Дознаватель постукал указательным пальцем по прозрачному наушнику, по всей
видимости слушая приказы.

Это согласие.

— Задавайте свои вопросы. – В допросную зашёл ещё один мужчина, довольно худощавый,
даже в костюме казавшийся тугим, жилистым, с лицом бойцовской собаки, вставший
позади дознавателя с похожей папочкой. Чёрная чёлочка в пробор, галстук под самую
глотку – ну всё в лучших традициях педантичных офисных крыс.

— Кто хочет избавиться от этой информации? – Чонгук начал. Теперь он впритык

подошёл к осуществлению смысла своей жизни. А может к умерщвлению? А может это его
последние мирные переговоры?

Он ведь именно этого ждал? Теперь кажется, что да. Раньше не было подходящего
времени, всё было не то и не так. А вот теперь понятно, что час дожидался
сегодняшней встречи.
— Лидер фракции. – Сухо ответил тот самый жилистый, дырявя взглядом.

— Вы должны быть горды, Чонгук. О вас похлопотал сам Лидер. Вы теперь известная
личность в наших кругах.

— Мне принимать это за комплимент?

— Всё также – за прямую угрозу… – оба усмехнулись. И они были правы. Над ним
продолжала висеть угроза.

— И куда вы денете всех трупов? Что вы скажете семьям пропавших?

Что ж, давно было пора всколыхнуть воду. Где-то пять лет назад на фармацевтической
фабрике начался массовый приём на работу. Фабрика так и называлась – «Нифлиевы
горы», как и проект, который в дальнейшем развернула фракция. Поговаривали, что
владелец фабрики приезжий иностранец, что было очень редким явлением при фракции.
Но люди туда повалили, потому что работа есть работа, она всем нужна, а потом и
начали пропадать. Не целыми пачками, конечно, но ощутимо. За несколько лет
количество без вести пропавших достигло пятисот человек. Для государства, где вроде
как самая низкая преступность, это был высокий процент. А спрашивать с кого?
Правильно, нераскрытые дела стояли мертвым капиталом. Людей не находили: ни живыми,
ни мёртвыми.

Отец знал. Всё знал. Он получал доход за соучастие. И молчание.

— Никаких трупов нет, Чонгук, и никогда не было.

— Но они мертвы?

— Это вы нам пытаетесь доказать… – дознаватель пожал плечами. Он знал своё дело –
«в молчании».

— А если я смогу доказать, что этих людей продавали? Что дальше?

— Отдайте носитель. Покажите информацию. Доказывайте. Мы разве против?

— Вы думаете, это только из-за мести отцу? Это дело чести. Это люди, которых вы
безымянно похоронили. – Намерения Чонгука внезапно съехали в другую степь. Теперь
уже реально было жизненно-необходимо доказать, что они виноваты!

Но кому доказать… Для чего… Зачем…

Чонгук не знал.

— А вы, стало быть, законопослушный гражданин, Чон Чонгук? Серийный убийца,

мошенник, соучастник множества преступлений, в конце концов… сын своего отца. Нам
стоит зачитать весь ваш послужной список? – Чонгук на это слабо улыбнулся, повернув
голову в сторону стекла. Мысли копошились, толкаясь и просясь первоочерёдно влезть
и чего-нибудь учудить. Чонгук не знал, наверно впервые он не знал, как выстраивать
эту очередь. На минном поле куда не ступи – везде трясёт подземными волнениями.

— В первую очередь я – полицейский. – Дознаватель показушно взорвался хохотом,

таким звонким, задорным, каждый раз начинающимся литься по-новому, как запись на
диктофоне, включённая на репит.

— Кто? Полицейский? Это вас лагерь так перевоспитал? – дознаватель всё ещё
скалился, в том числе ямочками, закусывая нижнюю губу. Чонгук на провокацию не
реагировал, решив гнуть свою линию до последнего. До пули в висок. Да и чёрт с ним
со всем.

И начал говорить поставленным, ровным голосом, как сдавал рапорт генералу. Как
давал распоряжение на захват. Как жил сам.

— Честь отчизны блюдёт не тот, кто покрывает её преступления, а тот, кто не боится
её от них отчистить*.

По столу ударил кулак, вознесённый как приговор. Чонгук даже не вздрогнул,

неожиданно резко затрубив ещё громче и чётче, вкладывая во взгляд бурю вырвавшихся,
как ободранных чертей из ада, эмоций – таких же ущербных… и таких же чёрных.

— А у нас теперь у всех свой кодекс! У каждой твари свой устав и конституция, да,
гражданин дознаватель?! – Чонгук тоже поднялся с места, расплёвываясь слюной, как
ядом, выдавливая омерзительный вежливый тон, надеясь просто сдохнуть от язвы,
которая в нём вьётся скорпионьим хвостом-убийцей. – А мне плевать на ваш сраный
устав! Плевать на вашу сраную фракцию со своими душегубами! – как только первая
волна ярости сошла, так и Чонгук сбавил тон. Страха всё также ни в одном глазу.
Напротив, со всех сторон подкатила убийственная апатия, не боявшаяся ни смерти, ни
бога, который в него давно не верил. Кто ему теперь закон? – Вы же всё равно меня
зароете? Так я весь ваш…

Чонгук положил закованные руки на стол, стукнув холодным металлом о дерево.

— Я и есть единственный носитель информации. Единственный и непревзойдённый… –

Чонгук разразился нездоровым хохотом, вальяжно откидываясь на спинку стула, как
будто это он здесь король положения, поднимая насмешливую бровь. Если чуйка его
сейчас не подвела, он копнул в том направлении. Где земля особенно сырая. – …сын
своего отца – Чон Чонгук.

Как приговор. Самому себе приговор. Только страшнее, чем на суде с отожранным
судьёй. Попав сюда раз – обратно дороги нет. Отсюда не уходят. Чонгук знает. Он всё
это знает. Поэтому и рискует всем.

***

Незнакомая тёмная комната давила своими светлыми стенами. Незнакомое всё, в том
числе запах – не затхлый, несущий медикаментами и мочой, не влажный, отдающий
плесенью и гнилью – на редкость нейтральный, только что чистый и какой-то по-
особому мягкий, что ли. Тэхён понятия не имел, что придавало воздуху свежесть, но
около кровати-полуторки, аккурат придвинутой к стене, на тумбочке разместился
паровой увлажнитель воздуха, то и дело «дымящий» молочными клубами, что и
привлекало внимание. Складывалось ощущение, что он где-то под землей, потому что не
было ни одного окна, как в одиночной камере. Правда Тэхёну было жутко думать, что
это действительно может оказаться камерой, откуда ему уже никогда не выбраться. И
кто знает, что с ним будут делать… без Чонгука.

Хоть ему было страшно, он всё-таки пытался преодолеть эти страхи, волей-неволей
рассматривая место своего нового заточения… Чего уж теперь хныкать? Вообще Тэхёну
наверно стоило привыкнуть к новым поворотам судьбы, которые всегда сворачивают в
замкнутый переулок. Хах, из одной тюрьмы он всегда перекочёвывает в другую и так до
бесконечности. Обложка слегка меняется, содержание всегда одно и то же. Кровать,
стул, тумбочка… Непреодолимое желание вырваться из заперти. Незаинтересованность в
его личном мнении.

Хотя, а есть ли у него это мнение? Его никто никогда не спрашивал, значит и
надобности отвечать не было. Он безоговорочно принимает то, что ему дают. Он
принимает свою неволю, потому что воли как таковой никогда не видел. Что ещё
забавнее – оказалось, он к ней совершенно не подготовлен. Этакий чистый-чистый
лист, который только начинает записывать свои первые строки… корявым почерком.

Правду говорят, что всё познается в сравнении. Вот и Тэхён начинает понимать, что
не так уж плохо ему было в интернате. Его там постоянно караулили, водили по
кружкам, даже сопровождали на прогулке, что уж не совсем он там чувствовал себя
заключенным. Больше всего, конечно, нравилось образовываться, но он толком ничего
не достиг, только-только заново вспомнил хангыль да исписал прописи. Складывать
буквы в слоги если и получалось, то самое простое и возможно случайно (не считая
имя Чонгука). В общем, Тэхёну грустно принимать, что на этом его учебный процесс
окончен. Раз уж не суждено ему стать нормальным человеком, наверно он так и
останется дурачком.

В таком неведении Тэхён живёт двое суток. Пару раз он вспоминает про Чимина, но не
имея никаких знаний, кроме последнего увиденного падения, пытается забить о нём
мысли куда подальше. Они теперь ничем не могут друг дугу помочь. Опять каждый сам
за себя. Остаётся верить, что Чимину не грозит опасность.

Да, Тэхён. И о себе подумай. Поверь!

Он сам догадывается, что одна дверь ведёт в ванну с туалетом, а вторая куда-то на
выход, которая всегда закрыта. Ему ничего не объясняют, но еду приносят стабильно
три раза. Причём еда скуднее, чем ему причиталась в интернате, что тоже не остаётся
незамеченным. Хорошо, что Тэхён не привередлив в этом плане. Голодом не морят и
ладно. Но без дневного света уж совсем тяжко. Хотя освещение было на высоком уровне
– весь периметр под потолком подсвечивался люминесцентными длинными лампами,
образуя ровный квадрат, тем самым высвечивая всё пространство внутри комнаты. Но
теплее от этого света не становилось, как не старайся. Наоборот. Холоднее.

Также у Тэхёна забрали ноутбук. Это наверно наибольшая потеря, потому что там он
видел мир, а теперь он не видит ничего. Блокнот и альбом, которые с ним остались, а
также вся одежда и одна единственная игрушка, уже горячо полюбившаяся, сейчас
совсем не смягчали ситуацию.

Тэхён ходил из угла в угол, чувствуя себя не то мышью, не то вошью. Всё давило. И
даже не столько страшно, сколько неопределённо. Он не понимал, что ждать. Когда.
Зачем он здесь. По какой причине…

Единственный раз за это время ему вместе с подносом еды у двери оставили стопку
книг. Он даже не прикоснулся к ним. По понятным причинам. Незачем лишний раз
искушать себя, терзаясь своим убожеством. Тем более, что Тэхён смог усвоить от
Чонгука – нельзя всем верить. Не есть принесённую пищу он не может, тогда точно
быстро окочурится. Ну и… хотели бы его отравить, то если убить, то наверно сразу бы
убили? А вот не брать незнакомые вещи будет даже умнее с его стороны.

Без часов было проблематично судить о проведенных сутках, но Тэхён нашёл выход из
положения – ориентировался по количеству принесённых порций, так и отмерял день.
Получилось, что на третий к нему пришли с визитом.

И это настолько же взбодрило, как и не сулило ничего хорошего.

Как только дверь открылась и зашёл какой-то высокий мужчина, лампы со стороны
Тэхёна потухли, а те, что напротив стали тусклыми, чтобы хотя бы немного
поддерживать свет. Но это, конечно, значительно мешало разглядеть лицо вошедшего.
Видимо на то и был расчёт, чтобы не увидеть.

Вошедший оказался мужчиной, достаточно высоким, показавшийся в этой комнатушке

неуместным пятном, сразу заполонившим большую часть пространства. Этот человек
отодвинул единственный стул от небольшого столика, сев напротив него, но на таком
расстоянии, чтобы от него виднелось лишь очертание силуэта.

А Тэхён… Тэхён уже просто не знал, чего бояться.

Но это был и не Чонгук. Значит всё изначально не имело смысла.

— Здравствуй. – Голос разнёсся мягким баритоном, совсем не громко, но ровно и

чётко. Уверенно. Так обычно говорят люди, которые имеют отличное самообладание.
Чонгук, например… Их силу сразу чувствуешь подкожно, на ментальном уровне.

А может это его так обманывал страх?

Но отвечать Тэхён не собирался, молчал как рыба, изредка хлопая ресницами. Как-то
так на ум пришло, что отвечать нельзя. Намерения у этого человека могли быть самые
разные, а своими ответами Тэхён мог… ну, натолкнуть его на что-то? Непонятно. Он
просто молчал. Иногда молчание – золото. И если повезёт, Тэхён сможет понять что-то
из его слов?

— Как тебя зовут? – вроде бы прилетает совсем безобидный вопрос, но от того совсем
неподходящий. Тэхён пусть и не самый умный, но даже ему было понятно, что просто
так его бы сюда не забрали, не узнав хотя бы формальностей.

Может быть Тэ показалось, но мужчина улыбнулся. Или усмехнулся. Но что-то такое

послышалось, чему сложно дать объяснения. Закралось неуютное чувство. Ещё более
неуютно было вот так в одиночку, без Чонгука, который за него отвечал. Но Тэхён
даже не взял в руки мишку, подумав, что так будет выглядеть как пятилетний ребёнок.
А представляться ребёнком перед этим мужчиной ему совсем не хотелось.

— Ты ведь понимаешь меня? Слышишь, да?.. Тэхён. – Собственное имя прозвучало

неестественно незнакомо и причудливо, как будто слышалось впервые. Тэхён придал
выражению лица наибольшую безэмоцинальность, чтоб ничем себя не выдать. Да и
получалось это само собой.

Мужчина выдержал небольшую паузу, скорее всего тщательнее разглядывая его под своим
пытливым взглядом, о чём-то помышляя.

— Можешь называть меня Кон. Здесь тебе никто не причинит вреда. Не бойся. – Кто он
такой, чтобы Тэхён ему так легковесно доверял? Представление своим (а своим ли?)
именем Тэхёна тоже не подкупило. А вот фиг вам всем! Доверие, как и счастье, не
купишь ни за какие коврижки! Если бы всё было так просто и безопасно, его бы не
заперли. И уж точно не в такой комнате, где нет ничего существенно важного, чем
Тэхён всё равно бы не смог воспользоваться в силу нехватки знаний в современных
технологиях.

— Хорошо. – Миролюбиво произносит так называемый Кон, не выходя из себя и никак не

меняясь в настроении, словно ведущийся монолог его никак не смущал. – Может быть
хочешь что-нибудь спросить или узнать? Например, где ты находишься?

Не нравится Тэхёну всё это. Как конфетой манят, мол на, на, тебе ведь очень
хочется, а если хочется, то выйди на диалог. Но он не намерен так легко сдаться.
Пусть лучше что-нибудь скажут ему, чем он себя выдаст. У него всегда мастерски
получалось строить из себя полнейшего дурачка. Вот на пункте пропусков он вообще
прикидывался немым. Почему бы не воспользоваться той же обманкой?

Только кто ж знает, чем это Тэхёну поможет… Он же, как это, знаки не умеет
понимать. Вряд ли поймёт подтекст между строк.

— Мне было бы проще что-то для тебя сделать, если бы ты со мной общался. Тебе ведь
скучно? Хочешь, чтобы тебе что-нибудь принесли? Ты ведь что-то любишь? –
занимательные вопросы, честно. Настолько занимательные, что впору нацеплять шоры и
повестись на сладкие речи. Но уж как-то всё это не вяжется с реальностью.

Тэхён тупит взгляд, подсаживается к стене, опираясь спиной, окончательно замыкаясь

в себе. Ни да, ни нет, и ничего с него не возьмёшь, – понимайте, как хотите. А чего
бы и хотели с него стрясти, и того за ним не водится – Тэхён всегда открыт и ничего
не прячет по карманам.

— Крепкий орешек? – Кон по-доброму рассмеялся, понимая, что контакта ждать не

приходится. Ну а потом ему видимо бросился рядом стоящий столик, а на столике том
его блокнот и альбом, который он и заграбастал (в качестве заложников?). Тэхёну
было нечего скрывать на этих страницах, но всё равно неприятно ёкнуло, что кто-то
пытается влезть к нему в душу, грязно поковырявшись. – Я посмотрю? Раз ты молчишь,
я буду принимать молчание за согласие. Нас это устраивает, да?

«Нас». Неправильно звучит, хоть лоб себе расшиби.

И вот в руках незнакомца зашуршали изрисованные страницы, которые он довольно по

долгу разглядывал, ни о чём не спрашивая, пока не долистал до чистых листов. Всё
это время, может быть минут семь или десять, Тэхён немножечко нервничал и хмурил
брови. Не будь он таким упёртым, давно бы соскочил и отобрал своё.

— М, ты часто рисуешь дом. Это потому, что ты хочешь домой? – Кон ничего не спросил
про Чонгука, которого он также часто рисовал, как и каракули, похожие на постройку
дома. Всё, что было изображено на листах не имело глубокого смысла и
оригинальности. Рисунки посредственные, но имея знания в психологии, и они могли
стать ключом к пониманию. Даже больше, чем просто пониманию.

Но это тоже было не дано узнать, ведь и Кон точно также сохранял таинственную ауру
вокруг себя. А Тэхён никак не мог позволить себе что-либо сказать.

— Я могу распорядиться, чтобы тебе принесли, к примеру, раскраски. Или игрушки. От

тебя зависит, чем ты будешь себя занимать. Ну, Тэхён, поговори со мной. Я тебе не
враг.

«Я тебе не враг». Тэхён вдруг несвойственно себе усмехнулся, пусть слабо, пусть еле
заметно, чуть приподнимая уголок губ, но всё же проявил эмоцию. Сложно было
представить, что кто-то мог быть ему не врагом. Из последних разве что Чимин, но и
его отобрали. И что, вот после этого всего верить в призрачное дружелюбие?

Этому Тэхёна даже не Чонгук научил, а суровая школа жизни в лагере. Там уж хочешь
не хочешь, а ложным будет всё, что ты видишь.

Кон замолк, расстроено выдохнув (?), так и не выведя на контакт. Вероятно, он

ожидал совсем другого. А может свыкся с мыслью, что Тэхён совсем… того? Ну и пусть…

Когда вопросы себя исчерпали и искать тему для разговора было не из чего, мужчина
спросил просто так, первое, что пришло в голову.

— Почему не взял книги? Не нравятся?

Ответ слетел с губ сам собой, также, как Тэхён упёрся взглядом в сокрытое тенью
лицо, сверкая холодными глазищами. Да, стыдно быть убогим. Но ведь он имел
возможность стать на ступень выше! Это вот он – этот «не враг», засунул его в
закрытую камеру без надежд на развитие.

Так пусть не притворяется, что ему это важно.

— Я не умею. – Тихо, как и всегда. Ну понятно, что речь шла о чтении, а не про печь
пирожки. Кон молчал, держа напряжение. И Тэхёну хотелось вложить в свой взгляд ещё
больше злости и обиды. Не то ли что конкретно на него. Просто. За всё. Из-за всего.

Пусть знает, что он ничего из себя не представляет. Так всем будет проще… Так от
него будет нечего выпытывать.

— И писать…? – намного осторожнее и тише, в общем-то и так зная ответ. Тэхён

незаинтересованно пожал плечами. – Ну что ж, Тэхён… – Кон наконец поднялся со
стула, выпрямляя спину, опять казавшись несоразмерно высоким и большим для этого
пространства. Не великан, конечно. Но нечто… великое? – Спасибо, что составил мне
компанию. Я ещё приду к тебе. И, надеюсь, тебе всё-таки захочется поговорить.

Дверь захлопнулась, свет включился следом, ослепляя глаза. Это не тот свет, что ему
хотелось бы видеть. Но он должен понять, что от его ответов целиком зависит его
существование и пребывание здесь. Да, помощи ждать неоткуда, Чонгука рядом нет.

А он у себя один.
Комментарий к 17.«Допрос с пристрастием»
*Борис Акунин «Алмазная колесница»
хм, я бы не хотела описывать в самих главах про фабрику "нифлиевы горы",
так как не очень... информация не очень (может сойти за аморальный контент?). я
скажу сразу здесь по умолчанию: люди пропадали, потому что их продавали на органы.
это был бизнес… почему, потом расскажу. поэтому чонгук говорил про мертвые души. я
конечно ещё вернусь к этому и буду рассуждать, но чтоб вы знали.
также, наверно вам показалось странным, что чонгук топит за справедливость и свою
мораль? ну почему же, он и до этого говорил, что даже если бы не месть отцу, такое
оставлять нельзя (он просто мог не под своим именем опубликовать). по-хорошему, чон
сейчас спецом их бесит и выводит из себя. в нём сейчас играет всё подряд:
самоотверженность, проснувшийся героизм на фоне угрозы жизни, просто игра, азарт.
он уже ничего не теряет. он у разведки, товарищи. она за ним следила. она всё
знает. это последняя инстанция в стране. кстати, чтоб вы поняли: разведка и служба
безопасности это всё от фракции - два фронта за одну сторону, но фракция сама
создала оружие против оружие, если кто-то на верхушках будет мешать. и в этом
случае разведка всегда выше. они как тени. все знают, что они есть, но никто не
знает где. а всё тайное обычно прячется на виду!) хых
что до тэхёна… а вот пожимаю плечами и умываю руки) думайте сами
я обещала быстро выложить! я сделаль

========== 18.«Искусство войны» ==========

#Hildur Guðnadóttir, Jóhann Jóhannsson - Cana

Ни от чего не легчало. Ни с кем не складывался разговор. Никто ни на один вопрос

Илье не мог ответить. Сожаления не было. Страха не было. Удовлетворения не было.
Снаружи был вакуум, и внутри был вакуум тоже. Безвоздушное бездушное. Домой ехал,
только потому что надо было ехать куда-то. Приехать и лечь спать. Проспаться и
вскрыть себе вены. Ничего в этом сложного не было, на зоне научили. Ничего в жизни
сложного не было: и умирать легко, и убивать — запросто. Но ни от одного легче не
станет, ни от другого.

Дмитрий Глуховский. Текст

Об этом бы не хотелось думать, но, как назло, думается. Оставаясь наедине с собой,
где только ты и твои потаённые страхи и мысли, волей-неволей начинаешь вспоминать
всё. И как Тэхён мечтал о уединении, там, где-то годами ранее, по сути, всего-то
несколько месяцев назад. Он бредил одиночеством, прятался по закоулкам, выгрызал
себе минутки на тишину, поступая точно также и в интернате. И вот, здравствуйте,
добро пожаловать, пожалуйста… Лаз, закоулок, обиталище самого студёного сиротства –
сиди себе и думай до посинения, пока не сдохнешь.

Теперь Тэхёна не пугают мысли о смерти так, как вечность взаперти. Он убеждён, он
уверен, что это его пожизненное заключение, данная неизвестно за что и почему. Но
всем своим существом чувствует, что так теперь будет всегда. То, что тот
подозрительный Кон спрашивал его про любимые вещи и в чём он нуждается, прямое
доказательство заключения. И пусть ним не грубы, и не жестоки, от того мучения не
сократятся.

Можно сойти с ума.

Но этого нельзя допустить. По крайней мере не сейчас. Ещё рано пускать всё на
самотёк. У Тэхёна на самом деле не так много идей по реализации своего обучения или
банально того, что ему делать целыми сутками. Он не горд чего-то попросить, раз ему
разрешили это делать, просто он не хочет принимать помощь от «монстров».

Ну вот. Выползли же из-под кровати. Все до единого.

И опять возвращается в детство, вспоминая как чертил палочкой на земле всякие

каракули, отрабатывая моторику. Сейчас у него есть целый набор разноцветных
фломастеров и карандашей, предназначенных для тех самых раскрасок, которые ему-таки
принесли. Тэхён решается рисовать на белых стенах чёрточки, помечая прожитый день.
Он должен помнить, сколько ему было измерено. Нельзя идти у них на поводу, питаясь
своими слабостями. Даже не имея часов и календаря, он хотя бы может отсчитывать
дни. Он же умеет считать! И уже потом приниматься за «рисование».

Опять из принципа не берёт детские раскраски, перед этим, конечно, пролистав

однотипные простые рисунки, которые не то, что штриховать не хочется, а даже самому
рисовать. Вместо этого Тэхён садится на кровати, начиная со своей стороны
расписывать стену. Ему же никто не запрещал? Да и спросить не у кого. И так и сидит
часами, выводя только себе понятные узоры, стараясь не пестрить разными цветами,
соблюдая определённую приглушённую гамму цветов. Такое занятие отвлекает.

Тэхён всё ещё крепится изо всех сил, чтобы не падать духом. Он не надеется, что его
спасёт принц. Просто живёт. Как жил семнадцать лет до – как его не научили.

Когда палочек на стене под кроватью (чтоб никто не видел) насчитывается семь,
странный человек Кон всё ещё не появляется. Тэхён помнит, что, когда его забрали,
только наступал июнь. Значит сейчас уже плюс-минус середина месяца. На улице
наверно стоит духота и влажность… Впрочем, Тэхён не особо жаловал жару, так что
уговаривает себя, что не слишком-то потерял. Зато не надо отмахиваться всем подряд,
чтобы не мокнуть и не чесаться из-за укусов насекомых. Дар убеждения – божий дар!
Тэхёну он сейчас нужен как никогда…

Стена зарисовывается медленно, завиток с крапинками, там и фломастеры начали

заканчиваться. И вот именно в тот момент, когда они начали заканчиваться, ему
вместе с подносом принесли новые. Тэхён дурак дураков, а почуял в этом подвох. Он
как-то сразу не догадался, что за ним… наблюдают. Как в спецобъекте…

Всегда следят. Как за подопытной крысой.

Так и стоя с новенькой пачкой, Тэхён стал разглядывать углы в потолке, заметив
между лампами два подозрительных чёрных глаза. Глаза, которые ни с кем не спутаешь.
Признав в них камеры, он ещё минут десять стоял на одном месте, гипнотизируя кого-
то там, наблюдающего за экранами. Этот кто-то наверняка пришёл посмотреть, как
Тэхён отреагирует на очередной презент. Жаль, что через картинку нельзя передать
весь тот спектр эмоций, что беснуются внутри. Но он постарался. И вложил в свой
взгляд выдержку и упорство.
Он им никогда не поверит. Никогда. Ни одной дорогой побрякушке. Ни одному сладкому
слову… Сколько бы лет не прошло.

Лет… Целые годы жизни, проведенных впустую.

«Не думать, не думать, не думать…»

Чтобы пройти путь, нужно начать с начала.

Или с самого конца?

***

Слишком много сказал не по делу, за то и поплатился.

Хотел же нарваться? Да пожалуйста. Бери, бери, Чонгук! Получай.

Били для профилактики. Это ещё не физическое воздействие, а чтоб лишний раз держал
язык за зубами, потому что «сын своего отца не знает манер». Что Чонгук ожидал, то
и осуществилось. Он же хорошо осведомлён, как ведётся допрос с пристрастием.
Следовательно, осознавал ситуацию, в которую сам себя загнал: удары наносили чётко
и метко, чтоб не оставалось синяков. Ну так больнее.

Таким методом зачастую пользуются блюстители правопорядка, как раз для того, чтобы
выбить «чистосердечные». Тут нужно знать сразу два аспекта: куда бить и чем бить.
Самое простое, это обернуть кулак мокрым полотенцем и тогда никаких проблем. В
разведке же пользовались конкретным предметом – яварой, – это типа короткая
палочка. На деле – японский кастет. Сначала ему ударили в солнечное сплетение,
вышибив воздух, после чего долго не можешь вздохнуть. Потом ткнули в ямку между
ключицами и по шее, там, где сонная артерия. Всё с периодичностью во времени, чтоб
не успевал до конца приходить в себя, а ему уже наносят новые удары.

Дознаватель, который ещё совсем недавно вёл дипломатические переговоры, показал

свою худшую сторону (что и следовало ожидать!), безжалостно нанося отработанные
тумаки.

Финальным трюком стал удар по носу открытой ладонью, мгновенно выбив из

пространства и времени на несколько минут, сопровождающийся сильнейшей болью. Так и
уволокли полудохлого, не забыв завязать глаза. Они вообще ничего не забывают!
Выкинули в ту же камеру как мешок с дерьмом, пообещав повторную встречу.

Чонгук ещё долго лежал на бетонном холодном полу, собирая себя заново. Но не мычал
и не стонал, лишь тяжело и редко вздыхал, подолгу задерживая дыхание. Зная все эти
приёмы и принципы борьбы, боль от этого, конечно, не уменьшалась, но всё же –
характер обязывал быть стойким. Отчаиваться он не спешил. Даже не думал о таком,
если честно. Он специально загнал себя в те самые отягощающие условия. Возможно,
ему давно не перепадала встряска, раз он с таким рвением её получал. Ну это для
того, чтобы мозги на место встали, а то больно хвост распушил, поверив в свои
безграничные способности. А с болью, как и дитё с молоком матери, он получает
определённые навыки, которые помогают настроиться на нужный лад.

Понимаете. Войнушки захотелось.

Несмотря на побои и ломку в теле, он опять начал разогревать мышцы, вместе с тем
растирая все ушибленные места, продолжив физические занятия. Уже потом опять залез
в душ, только теперь делая не контрастный, а ещё прохладнее. Бодрее. Так, чтоб зубы
стучали и синели губы. Так, чтоб внутри всё полыхало и разогревалось от ненависти.
И вот этот жар изнутри пробирал до костей, компенсируя отсутствие тепла.
Компенсируя всё.

После последней встречи минула ещё одна мучительная неделя. Его, конечно же,
наказали, сократив приём пищи до двух раз и с ещё более скудным рационом. Один
постный рис и вода. Рис – это тоже хорошо, пусть и маловато. Вообще, когда
голодаешь, мозг начинает думать по-другому – в экстренном режиме, – проясняется
сознание, а потом и просыпается внутренний зверь, который не терпит таких
издевательств. Зверь – это ещё лучше. Чонгуку нужно больше энергии, больше
концентрации. Чтоб он весь дышал крепостью и самообладанием.

Они ведь ещё с ним не закончили. Чонгук им нужен, точно нужен. Иначе зачем бы его
оставляли в живых на ещё семь дней с перспективой на повторную встречу? Значит
Чонгуку всё ещё было к чему стремиться. И о чём подумать.

Не просто так его уважали, как фракдира. Он хороший стратег. Но при должности
главного омоновца он не мог рисковать людьми, поэтому решил раз в жизни снять
запреты и опасения, поставив на кон всё.

Сейчас своя жизнь не кажется такой уж ценной. Есть и есть, заберут – не повезло.
Ведь так обычно и бывает на войне… Выживает сильнейший, оставив после себя груду
трупов. А раз эта война, то и играть приходится по-грязному.

Грязь не заставила себя долго ждать. За ним
его забирая грубее, таща за загривок, вертя
что могли себе позволить. Чонгук терпел это
понимая, что таким крысам, которым доверили
хочется проявить себя как можно пафоснее, –
пришли в обозначенный срок, в этот раз
в кулаке как безвольную куклу, потому
обращение (а кто б его спрашивал?),
незначительное заданьице, всегда
превосходяще над безоружной жертвой.

Ха-ха. Бывший фракдир взвода омоновцев… Бывший лагерный… Бывший… гражданин. Теперь
у него нет никаких человеческий привилегий. И сразу стало так легко идти без
ярлыков! Ну, подумаешь – никто. По сути, все люди – никто, а ему вот представилась
«честь» выступить перед такими важными дядями из тайного спецподразделения.

Заводят в ту же допросную, не снимая наручников. На этот раз дознаватель сидит в

протёртых очёчках, смотрит строго и подкатывает рукава белой рубашки, как бы
демонстрируя, на что нацелен разговор и к чему в конечном счёте приведёт. Напугал
прям!

Следом заходит девушка. Скорее всего та, что двинула ему по башке в машине, «не в
силах удержаться». Чонгук удостоил её повышенным вниманием, оценив с головы до ног
прикид: обтягивающий классический костюм в полосочку и такие же короткие волосы,
как у Субин.

Сучка. И с таким же надменным лицом.

В этот момент Чонгуку очень хотелось вернуть ей должок за свою травмированную

голову. Всё-таки недаром говорят, что все беды из-за баб!

— Ещё раз здравствуйте, мистер Чон. Надеюсь, вы хорошенько всё обдумали за эту
неделю. Так что? Начнём заново? Где хранится информация по делу фабрики?

— Во мне. – Отвечает насмешливо, вдобавок пожимая плечами. Чонгук догадывается, что

и так выглядит непрезентабельно, а после голодухи так тем более. Но эта мысль
придаёт ему больше охоты.

— Значит ли это, что вы… – опять шаблонной фразочкой, которую Чонгук нагло
прерывает.
— Да, да. Значит я всё давно отчистил. Разве вы не нашли моё хранилище с дисками? Я
единственный свидетель. Какие ко мне ещё вопросы? – получается слишком вызывающе,
но иначе уже не получается. Чон уже настроился, уже слетел с катушек… уже сам не
свой.

— Бесстрашие – не признак ума, Чон Чонгук. От слишком проблемных свидетелей принято

избавляться. Вам так не терпится умереть? – а вот это уже не угроза даже, а первое
серьёзное предупреждение. Ему дали понять, что он нежилец. Но опять же…

Он ведь всё ещё сидит перед ними. И дышит.

— Я достаточно ясно выразился: какие ко мне ещё будут вопросы? – когда девушка, та
самая сучка в обтягивающем костюмчике, дернулась со стороны дверей, Чонгук
предвидел, что прилетит нежелательный удар. Причём размах и приложенная сила была
выше всех ожиданий. Учитывая, что она женщина – удар был поставленный. Он аж
отлетел вместе со стулом, рухнув на спину, чуть приложившись затылком. Сверху
посыпалась ещё череда ударов, каждый из которых с лозунгом «не удержалась». Сучка
села на него сверху, вдавливая костистый кулак ему в нос, раз за разом вознося
локоть и вдалбливая его в пол.

И ведь тоже могла себе позволить. Чонгук не сопротивлялся.

Всё лицо пылало и припухло, из нос опять хлынула кровь, собираясь и во рту. Громко
сглатывая, Чонгук тем не менее, не терял терпения. Следом подошёл дознаватель,
деланно поправляя очки, мыском туфля тыча ему в подбородок, таким образом
приподнимая его лицо, упираясь взглядом. Чонгук не отступал. И отвечал открыто.

Твёрдо.

— Чонгук, мы ожидали от вас большего благоразумия. Что вы хотите добиться своим

глупым упорством? Вам никогда не дадут обнародовать то, что вы от нас прячете. Ни
одна газета, репортёр, корреспондент не успеют и обработать информацию, прежде чем
мы её изымем. Поймите уже наконец, никто не оценит вашего геройства. Никто за это
не возьмётся. Не вы первый, кто пытался.

— Значит я попытаюсь снова, – откашлявшись кровью и облизав треснувшие губы. Это

Чонгук тоже понимал. Это то и было самым сложным, потому что он ещё не знал, за
какие верёвочки следовало бы потянуть, чтобы осуществить свои планы. Но это потом…
если выберется.

— Какой в этом смысл? – обречённо вздохнул мужчина, а затем и присел возле него на
корточки, рассматривая под другим углом. Тщательнее. Запоминая? А может из
любопытства, как на диковинку, которая по закону жанра всё-таки вымрет.

— Ну, например, возмездие. Справедливость. Вам известно, что такое справедливость?

– дознаватель мотнул девушке головой, запуская эту машину-убийцу снова. Следующие
побои Чонгук уже почти не чувствовал, так как лицо занемело. Только сплёвывал
кровь, облизывая зубы с кислотным металлическим привкусом.

Вот только баба его не мутузила… Какая неприятность.

— Нам известно, – что такое запрет. И что такое исполнение долга. Ваш долг –
служить фракции. Почему-то вы об этом забываете.

— Если мой долг такой убогий, тогда я не хочу быть частью этой системы. – Сорвалось
как на духу. От чего стало легко-легко… Когда после долгого вранья и преклонения
наконец-то выпрямляешь спину и высказываешь своё собственное, искреннее мнение. А
мнение его такое, что он один – сам себе хозяин и раб. И служит только себе. И
живёт по законам своей совести и морали. Даже если эта мораль идёт вразрез
прописанным догмам.

Когда-то же нужно вставать с колен?

— Вы сами убийца… – опять заладил мужчина. Ну когда он уже замается нести никому не
нужные проповеди? И кто? Агент разведки…? Ну надо же – Иов Многострадальный!

— Да, – без капли смущения согласился Чон и возразил: – Но я никогда не убивал ради
денег… – а потом тише, глаза в глаза, так, чтобы самому было еле слышно, отхаркивая
чернь, – и не вырезал им органы…

В следующее мгновение дознаватель вытолкнул девушку, резко вздёрнув Чона на себя,

со всей дури откидывая его в противоположную стену, где размещалось тёмное стекло.
Чонгук не впечатался только потому, что раньше успел выставить руки, сползая вниз
на пол, запрокинув голову, глубоко дыша.

Копил силы. Прикидывался измученным.

— Каждый гражданин должен любить свою страну! – мужчина подтягивает за грудки, ещё
и ещё раз врезая в стену, расплёвываясь слюной. Талдычит на свой вызубренный лад. –
Не лгать! Не презирать! Не предавать! – и опять толкает обратно, ударяя ногой под
дых. – Этому вас не учили, полицейский Чон?!

В ушах начало закладывать и шуметь. Дознаватель «стоял надо мной, как чёрт над
душой». Ему тоже нужно было разрешение на избиение, потому он взглянул на стекло,
как и тогда прикладываясь к наушнику, слушая распоряжение начальства.

«Такая же вошь, как и все…»

— Кем для вас приходится мальчик по имени Тэхён? – как бы Чонгук не старался
отвести подозрения, но они уже прощупали ахиллесову пяту, давя каждый раз по новой,
заранее зная ответ. Главный принцип допроса – не задавать вопросы с заведомо
неизвестным для вас ответом.

Чонгук смотрит смешливыми глазами, также смеётся ему в нахальную рожу, показывает
жёлтые зубы с красными дёснами, всем своим видом нарываясь на расправу. Это вызов.
Ну давай же, давай. Выйди из себя!

«Как я – из себя».

— Тра-хал-ся… с ним… Трахал, понимаешь? Драл его в жопу. Понимаешь ты, сучий
потрох…? – и поднакопив слюну, смачно харкнул ему прямо в начищенное очко (хах,
забавненько), которое теперь и вытирать брезгливо.

Дознаватель, еле подавляя ярость, трясущимися пальцами снял очки, отбросив их за

спину, и громко заорал, чтоб притащили ведро с водой. Ну поня-ятно… Они пытают по
одной и той же схеме, будто на всех написан один и тот же справочник. Можно же
работать хоть как-то пооригинальней? Или в приоритете только сила, а не подход?

Далее и началась экзекуция, где он топил его в воде, насаживая за волосы, чуть ли
не выдирая клок. А как поднимал, то принимался орать в самое ухо, пока Чонгук с
сожмуренными глазами дышал разинутым ртом, унимая зуд в носу, пытаясь успеть
задержать дыхание до, что, к сожалению, ещё никому не удавалось.

— Ебал его, говоришь?! Давно ебешь?! Может ещё на шконке* в гадюшнике?! – и опять в
ведро, слушая бульканье и острые хрипы, как сладострастную музыку, но не доводя до
черты. Вот вам и святой человек…

— Это твоё поганое отродье, которое ты потрахивал, тоже пойдёт на органы, раз ты
такая распущенная блядь!

«Отродье тоже пойдёт на органы...»

Дознаватель явно заговаривается. Этому его не учили. Эти слова не по уставу.

Чонгуку очень-очень не нравятся.

И он же, снова топленный в воде, ещё не успевший хоть немного отдышаться, сиплым,
гортанным голосом, с той же дикой усмешкой и с раздутыми ноздрями кое-как выдавил
пару слов, весь покрывшийся мурашками, подскакивающий, как уж на сковородке.

— Н-не… пойдёт…

— Это кто вселил в тебя уверенность? – притормозил мужчина, выворачивая его голову
в свою сторону, наблюдая за посеревшим, сырым лицом, всё ещё надменно сохраняющим
презрение и непоколебимость.

Храбрость…?

Ну а дальше-то что?!

— Вы за ним с-сле-едили… к-когда… мы… никто… друг другу. Р-раньше… – Чонгук еле
шевелит языком, как больной, громко постукивая зубами, жмуря нос, в котором всё
также жжёт. Теперь жжёт везде. И болит везде. И гремит везде. Вот бы взорвало! –
Он… д-другая… м-мишень… – и замерев с приоткрытым округленным ртом, всё также
трясясь и хрипя как адская печь, заикаясь на каждом слове, бросил своё любимое: –
С-сдохни, с-су-учий пот-трох…

— Ну тварь… ты нарвался… – не церемонясь, он толкнул ведро ногой, которое далеко

отлетело, каким-то чудом не опрокинувшись. Тем временем бабе дали знак, чтоб она
что-то сделала. Та ускакала и примчалась очень быстро, держа в руках… дерматом…

Это такой хирургический инструмент, которым снимают кожу, чтобы её пересадить.

В случае Чона… просто снять.

— Сейчас ты у меня завизжишь, как девочка. Всё мне расскажешь, ублюдок.

Баба разорвала его футболку, ножницами расстригая рукава, полностью оголяя верхнюю
часть туловища. Но им нужно было именно плечо, где была набита символика полиции.
Та самая. Памятная. О которой говорил весь лагерь.

— Как ты там пиздел? – присев, мужик скрупулёзно натягивал латексные перчатки,

разглаживая и подтягивая на каждом пальце, одновременно с этим играя желваками на
лице. – Что-то про честь полицейского? Отчизну ты, блять, отчищаешь, мразь. Морали
учишь… Я тебе напомню.

Холодное квадратное лезвие опустилось на кожу, где начинался герб, от чего та

инстинктивно обернулась гусиной… Оттуда и началась «операция пересадки», исполняясь
медленно, миллиметр за миллиметром, со всей, блять, душой под звуковое
сопровождение нечеловеческого крика, который поневоле вырывался из чонгуковой
груди.

Разве стыдно кричать, когда с тебя снимают кожу? Нет. Не должно бы. Не должно…
Можно себе позволить такую немужественную слабость… Хотя Чонгук хотел бы допоследу
сохранить несокрушенность.

Дознаватель вдохновился, раскрыл свои «скрытые» таланты, даже глазом не моргнув. На

его лице читалось особое наслаждение. И кажется не впервой.
— Не лгать! Не презирать! Не предавать!

Чонгук так громко орал, уродливо напрягая жилы на шее, которые грозились лопнуть.
Лицо от серого перекрасилось в красный, а из носа опять пошла кровь. Глаза тоже
покраснели, заливаемые потом со лба. Кожица за кожицей – неровно и ухищрённо. Так,
чтобы задевать уже содранные участки, вторично проезжаясь по мясу. Чтоб было
рыхленько. И «чистенько».

Не лазером же сводить?

— Гражданин, который предаёт свою родину, не достоин носить её регалии. Я прав? –

Чонгук ничего не мог ему ответить. Его держали с двух сторон, где была эта сучка, а
со стороны «здорового плеча» тот самый жилистый педант с прошлой встречи.

— Жизни ты тоже не достоин. Но убивать – это слишком просто. Ты же у нас

непревзойдённый хранитель информации! Это решаемо.

В голове растекался серый туман, безветрие и бессмыслие – полная разруха. По плечу

и на предплечье «красовалась» багровая кровь, пока ему всё ещё снимали
татуированный рисунок. Хорошо, что не такой большой… подумал бы Чонгук. Но он уже и
орать перестал, часто и глубоко дыша с закрытыми глазами, теперь не выпендриваясь
усмешками и бравадой. А молчал, потому что был на грани обморока. Болевой шок всё-
таки. Только никак не мог провалиться в спасительное забытьё, каждый чёртов заряд
тока дикой боли пропуская через себя. И эта боль покруче той, которую он получал за
колкие фразочки.

Только вот Это не проясняет мысли.

— И с твоего сучонка снимем. Чтоб неповадно было.

— Ты сначала найди… – кое-как шевеля губами, которые не слушались. Наверно было бы

опрометчиво думать, что они не знали его местоположение, но Чонгук всё-таки
предъявлял угрозу, как ему хотелось. – Найди и попробуй. Я тебе… – дышать стало
намного тяжелее. Экзекуция закончилась, кровь тоже остановилась, только блестела на
изуродованном участке мяса и подсыхала там, куда затекла. Облизав сухие губы,
Чонгук всё же смог открыть болезненно-заплывшие глаза, – …самому шкуру… спущу.

— Как страшно. Боюсь и плачу. Плачу и боюсь.

— Намджун… – вдруг произносит Чонгук, чего не должен был произносить. И что всех
окатило первичным страхом. Опять переводит взгляд на дознавателя, а тот аж в лице
изменился, опуская руку с инструментом. Кожица кусками лежала рядом. Дознаватель
точно помнит, что не представлялся своим именем. Не положено. А Чонгук имеет на
редкость отличную память и смекалку. Как и учил его отец: «война – это путь
обмана*». Обман – принцип избирательной, хитрой лжи. А слух – это тот же дар,
которым нужно уметь пользоваться. – Намджун… Нам-джун. Нам. Знакомо?

Мужчина прищурился, сомневаясь в услышанном. Давно его так никто не называл.

«Намом» давно никто не называл.

Чонгук случайно услышал, как его шёпотом зовут по имени вот недавно, а голова уже
сама выдала информацию. Дела давно минувших дней, а всё же: будучи в лагере они
как-то разговорились про ранешных авторитетов, которые были чем-то особо
примечательны. При экстренной ситуации мозг обычно работает в системе быстрого
реагирования, напомнив мол, так и так, был там какой-то «Нам», типа врач. Хорошо
пользовался ножом. Ну бывалый, короче. Вроде никого не убил за время перевоспитки,
но у него появилась какая-то крыша. Подробности Чонгук не знал. Да и по-простому
говоря – хуй с ним.

— Что ты сказал?

— Говорю, попробуй найди, Намджун. Пытаться всегда стоит.

Пока дознаватель просчитывал ходы и выходы, не понимая, где произошла осечка,

Чонгук вдруг резво, как заново родившийся, одним толчком ноги оттолкнул
раззевавшегося мужика, а в следующую секунду повалил бабу (не потому, что она
слабый пол, а потому что стояла ближе всех), перекидывая руки через её голову,
таким образом сдавливая глотку цепью наручников. Баба сразу начала издавать мерзкие
квохчущие звуки, извиваясь и отпихиваясь закинутыми руками. Но Чонгук лежал
неподвижно словно центнеровый валун, привалившись к стене, превозмогая адовою боль
в мышце руки; тянул что есть силы.

Намджун наконец-то поднялся, протестующе заорав, и чего следовало ожидать – повёлся

на провокацию. Угрозу? Ну а что, только ему можно угрожать?

— Стой! Не убивай! Переговоры! Давай переговоры! – офисный педант с галстучком тут

же вынырнул из уже расхабаренной допросной. Всем было понятно, что они проебались.
Чонгуку ничего не было понятно, но он и не размахивал победным флагом. Просто
воспользовался шансом. А она просто стояла рядом.

И он просто её задушит, а потом и сам вскроется, если шантаж не подействует.

Простая арифметика…

— Да стой ты, блять. Ослабь! – Чонгук кстати послушался, намереваясь мучить её

медленно, как они его – сначала доводя до черты бессознательности, а потом опять
издеваясь. Впрочем, на нём уже лежало обездвиженное грузное тело.

Поймала сучий кайф…?

— Любишь её? – неживым голосом спросил Чонгук, сгибая ноги в коленях, постепенно
принимая сидячее положение на случай чего.

— Причём здесь это?! Это наш сотрудник! Женщина!

— Видишь, я нашёл её раньше. И попробовал.

— Псих! Ублюдок…

— Зови начальс… – не успел Чонгук закончить предложение, как в допросной послышался

шум настраиваемого микрофона, а потом и раздался голос из колонок. Скорее всего из
той комнаты, где открывается вид через тонированное стекло. Ну и замечательно.
Просто прекрасно. Лиц можно не показывать, имён можно не оглашать. Ему достаточно
выйти на контакт. Ну и сконтактироваться.

— Намджун, выйди из комнаты. Будь так добр.

Хотел того или нет, но тому пришлось выйти, толкнув за собой дверь, которая с
глухим стуком захлопнулась.

Пустота. Наступила долгожданная пустота.

Чонгук понял, что впервые вдыхает полной грудью. Тиски, пусть и на время, но
ослабли.

— Что вы хотите мне предложить, мистер Чон? Вашу жизнь на жизнь нашего агента? –
почему-то в голосе этого человека не было хотя бы мизерной печали или сострадания.
Нет. Это эмоционального Намджуна можно было запугать убийством коллеги. А этого…
Этот ничего не боялся. Он щедрый – бери не хочу.

— Я хочу расплатиться по счетам.

— Даже если вы сумеете выбраться отсюда, вы не обхитрите систему. Никто не

допустит, чтобы народ узнал про «Нифлиевы горы». Вам ли этого не знать? Вы мстите
отцу, но по факту загребёте ещё десяток других соучастников. Полетят щепки всего
органа управления. А кому это надо в наше мирное время?

Да, понял он уже. Понял! Но кое-что он ещё может сделать (пытаться всегда стоит),
попробовав вытребовать свою жизнь. Потому что разведка в любом случае кого-то из
них должна убрать. Либо их с отцом обоих. А так случиться не должно.

— Я хочу сам убить своего отца. – Это первый шаг. Пока что основной на повестке
дня, но не последний. Радует уже то, что он хотя бы озвучил своё требование. И его
услышали.

— Прекрасно… – мягко усмехнулся мужчина, ведя переговоры совсем не так, как вот,
например это получалось у Намджуна. Тут какая-то своя практика, скорректированная
годами. Чонгуку она нравится, даже несмотря на то, что это вообще-то его враг. Но
ведь достойный! – Но, чтобы убить отца, вы должны стать частью разведки. Сами
понимаете, вы – свидетель, а мы должны вам доверять.

— Я понял… И что я должен… для этого сделать? – слова давались с трудом, потому что
не совсем верилось, что вот это сейчас по правде. А не иллюзия обмана.

— Пройти проверку. – Чеканит мужчина, в чём Чонгук распознаёт подвох. Он даже не

просит принести флешку, как будто это уже не имеет никакого значения. Ну по идее –
да. Чонгук же не сможет ей воспользоваться без вреда для себя. Но, с другой
стороны, это же всё равно компромат!

— И в чём заключается проверка…? – Чонгук ожидает любую нелепость, вплоть до

сожрать свою снятую кожу. Но прилетающий ответ перетасовывает карты. Это вообще не
то, что он ожидал.

— Убить эту женщину.

Странная штука. Голос остаётся прежним, говорит один и тот же человек, а вот подача
совсем другая.

Чонгуку не страшно. Не стыдно. Не больно. Ни-че-го. Чистая голова.

— Почему я должен её убить? – что-то подсказывает Чонгуку, что это важный аспект.
По тому принципу он вступит в их ряды. Если вступит, конечно.

Опять-таки, убив её – он потеряет субъект шантажа. А они ожидаемо устроят ему

вендетту. Вот только у него нет выбора. Вообще нет. Он под колпаком, кого бы не
взял в заложники.

— Потому что это приказ.

— Что даст мне гарантию, что вы не убьёте меня следом? – мужчина на том конце по-
доброму (?) расхохотался, как хохотал бы истинный король положения. Начальник.
Фракмистр внутриразведывательного ведомства.

Он, родимый.
— Что человек, которого вы защищаете, будет жить. Вам этого мало, Чонгук? – нет,
Чонгуку этого не мало. Ему мало подробностей, когда хотелось бы во всех красках.
Где, когда, у кого… Вот таких подробностей. А ещё знать наверняка, а не верить
пустым обещаниям.

— Вы всё предусмотрели… – Чонгук растерялся, не зная, что и сказать. Он в ловушке,

дураку понятно. Но ведь и в ловушке можно жить? И как-то бороться.

Он что-нибудь обязательно придумает. Потом.

— Так вы согласны?

Какое странное ощущение. Незнакомое, волнительное… Разрушающее. Согласен ли он?

Ради какого-то мальчишки?! Почему он должен защищать его ценою своей жизни? Почему
было так легко обнаружить эту чёртову ахиллесову пяту?

Он защищает флешку? Или его?

Он переживает о себе? Или о нём?

«Идиот…» – усмехается про себя Чонгук, прикрывая глаза, – «крупно облажался».

— Это ваш единственный рычаг давления? – он постарался сделать голос как можно
непринужденнее, всё ещё тепля надежды, что этот трюк сработает.

— Не знаю, Чонгук. Это вы мне скажите? Короткая интрижка стоит этой цены? – потом
из колонок опять послышался смех, приглушённый и расслабленный. Патокой. Не ярко
выраженный. Чонгук бы признал его самым приятным смехом, который он когда-либо
слышал. – Можно я дам вам совет? Если вы, конечно, ещё не всё решили?

Чонгук не отвечает и не кивает головой, лишь безнадёжно натягивая цепочку

наручников, чувствуя и как приходит в сознание обездвиженное тельце, и как приходит
его о-сознание, от чего ему не уйти. Не обхитрить. Точнее не себя. И уже никого
вокруг.

Да пошли вы все. Со своими советами.

— Не каждый способен всю жизнь дышать и питаться абстракциями. – Опять борьба.

Слабые женские руки, которые пытаются вырваться из захвата, слабые испуганные
толчки, не мешающие здоровому мужику. Не первое убийство, скажем так. Не первая
женщина – тоже правда. Но раньше он сам решал, кому быть приговорённым. И это
сходило за мораль… – Абстракции восхитительны! – и сиплые предсмертные хрипы. – Но
дышать воздухом и есть хлеб тоже, по-моему, надо…

Поворот до щелчка. И не надо никаких советов…

— Отличная работа.

В допросную тут же заходят другие агенты. Одни поднимают тело девушки, другие
поднимают Чонгука, осторожно перехватывая его раненое плечо. От них не исходит
опасности. Он теперь часть их коллектива, – заменил одно место своей кандидатурой,
устранив конкурента.

В происходящее с трудом верится. Чонгук ещё раз оглядывается назад (убедиться, что
не бредит), видя свою кровь, размытую и грязную, ведро с водой, где его топили,
хирургический инструмент, отброшенный в дальний угол, от которого теперь масса
впечатлений на всю жизнь. С чёлки до сих пор капает на щеки, напоминая о том, что
ещё долго будет сниться ночами.
Кошмар продолжается. Всё не кончается. Не зако-ончится…

Дознаватель стоит в дверях каменным изваянием, на лице у которого разливается (и

сейчас по правде разольётся) гамма болезненных эмоций – сейчас-сейчас, проснутся
отголоски прошлого, схлынет первый шок – станет нестерпимо, до воя. А ведь сам
грозился снять отродью шкуру.

Какая жалость, гражданин… Большая потеря?

По щекам у него тоже стекают капли, но вовсе не из-за мокрой чёлки. И в глазах боль
и обида, погуще скорби.

Кто-то скорбит, кто-то ликует – это искусство войны. Чонгук, конечно, самый
благородный воин, что своей раненой рукой похлопывает врага по плечу. Намджуна
дёргает, как от заряда. А Чонгука трогает слабая-слабая улыбка. Улыбка победителя.

— Не лгать… – шепчет Чонгук, уже прямо сейчас начиная платить по счетам. И боже,
как сладок этот вкус...

Не презирать.

Не предавать.

Вот что должен знать каждый гражднин.

Комментарий к 18.«Искусство войны»
*шконка – нары, кровать, спальное место в тюрьме (то бишь речь про лагерь).
*«Искусство войны» Сунь-цзы
*выражение про абстракции - цитата Германа Гессе "Игра в бисер".
подразумевалось, что он ему объясняет, мол надо спуститься с небес на землю,
принять данность, что Чон уязвим и сломлен. и что тэхен - это всё-таки не просто
интрижка, как он говорил. чонгуковы абстракции "я свободен, я один, мне
заебись" типа не прокатили)
то, что чонгука взяли в разведку, ещё ни о чём не говорит. пояс всё также затянут.
теперь нужно быть ещё осмотрительнее. а почему чонгуку приказали убить девушку?
только потому что проверка (приказ)? не только. она была слабым местом намджуна. и
они, видимо, пересекли черту. (у агентов не должно быть тех, кого они берегут,
иначе ими легко манипулировать). (поэтому чонгук в конце сказал ему "не
лгать" - за что намджун поплатился)
Намджун по факту теперь неуязвимый, хотя это конечно пиздец. то бишь теперь чонгук
ещё и врага себе нажил. зато жив. а что будет дальше...

========== 19.«Высокая инстанция» ==========

Комментарий к 19.«Высокая инстанция»

заранее предупреждаю, что в главе поднимаются такие темы, о которых приятно
читать не всем. все совпадения случайны, не на какие исторические факты отсылок не
делается, не преследуется цели задеть или осквернить! это антиутоп.государство
полностью выдуманное мною место, ничем не связанное с южной кореей кроме названия,
но и его стараюсь избегать.
помните, контрабанды это ужасно и должно наказываться по всей строгости закона! все
в этой истории очень плохие люди. и я не пытаюсь их романтизировать! и не
выгораживаю самого чонгука, который на самом деле убийца, несмотря на его
"героическое" мировоззрение.
но мир таков, поэтому -сейчас- я хочу говорить об этом... надеюсь, меня поймут
правильно, потому что я не имею фетиш на аморальность, а показываю только те
аспекты, которые есть в мире => описываются в таком обезображенном свете.
"дом солнца" - это шанс высказаться. и я ни коим образом не претендую на
искусный талант только потому, что мучаю героев! жестокость - это страшно, дико и
это никогда нельзя украшать. спасибо, что доверяете мне сюжет. ведь я несу
ответственность за то, что выношу в массы, а вы читаете мои не самые приятные
рассуждения.
п.с. я не медикус. мне не верьте. но я пыталась разобраться
*свежевание – снятие кожи
*клинкей (в переводе с англ. «чистый ключ») - придуманный мной пропуск, пустая
белая карта без указания личности. у агентов нет имен и (психо)паспортов. типа
пропуск на ВСЁ в стране. агенты - это тени с карт-бланш
*Филёр – то же, что и агент.
#LowXY - Despair

Если высокая инстанция призывает тебя на какую-нибудь должность, знай: каждая

ступень вверх по лестнице должностей — это шаг не к свободе, а к связанности. Чем
выше должность, тем глубже связанность. Чем больше могущество должности, тем строже
служба. Чем сильнее личность, тем предосудительней произвол.

Герман Гессе. Игра в бисер

Чон кое-как перебирал ногами, когда его, поддерживая сбоку, волокли в лазарет. Он
ещё держался из (последних ли?) сил, но стоило переступить порог белых стен, как
тут же обмяк в чужих руках и начал крениться к полу.

Выдохся. Всё. Всё!

Конечно, можно сколько угодно думать, что он всесильный и непобедимый, но рано или
поздно любого супергероя может сразить одна незначительная болячка, способная при
иной ситуацию отобрать жизнь. У Чонгука не просто болячка, да, но от того смысл не
меняется. Пыточные издевательства его подкосили. Сейчас он очень слаб и не
принадлежит себе.

По-честному – теперь он всецело принадлежит разведке. Его душа (ну знаете, какая-
никакая!), его тело, его соображения и понятия – больше не зависят от его решений.

Чонгука… завербовали. А знаете, как это происходит? Всё начинается с малого –

кирпичик к кирпичику – не торопясь, с толком и расстановкой. Осознание приходит
только после, но лучше бы оно пришло… Когда кажется, что идёт вербовка, то будь
уверен, тебе уже не кажется: когда задаёшься вопросом, ты уже попал. Неважно,
какими методами и ухищрениями воспользовались люди в чёрном. Неважно, что Чонгук
никому не верит и придерживается своего устава. Он под колпаком. Он пойман за
глотку. Каждый его шаг транслируется на компьютерах за той, той и вон той дверью. И
каждый этот шаг может стать для него роковым. Вот такая вербовка…

Вот такие условия работы.

Это только со стороны кажется, что работа в спецслужбах – компьютерная игра,

нарисованное приключение нескольких героев. А есть такая уместная и всё конкретно
объясняющая старая поговорка: «вход – монетка, выход – две» – бывших агентов не
бывает.

Было бы смешно называть это место адом, а главного самим Дьяволом, распинываясь
какие они ужасные и опасные твари. Смешно и несуразно. Это взрослый мир, детка, и
ничего тут не попишешь, раз ступил не на ту дорожку. Чонгук не сможет обманываться,
считая, что у него выйдет устраивать торги, чтобы восстановить справедливость. Он
жив, только потому что лишил кого-то жизни. Завтра с ним может повториться та же
история, но он окажется на месте устранимого конкурента. И неизвестно, какими
силами и прытью будет наделен соперник.

Все… рано или поздно… хотим мы этого или нет, уходят на покой, заменяя одни
человеческие кадры на другие. И это не удача, которой Чонгуку стоило бы
порадоваться. Так случилось… И всё. Он не такой уж победитель, как ему хотелось
себя видеть перед «уничтоженным» дознавателем. Потому что у победителей-то в конце
всё остаётся, в том числе регалии и овации. А что выгрыз он? Свежевание*, как будто
у свиньи какой? Шантаж одним слабым человеком, который немыслимо где и с кем?
Лишения выбора и свободы, которая и раньше была лишь выдуманной иллюзией?

Ну да. Ну да. Собрал все награды.

В конечном счёте, Чонгуку придётся это принять. А пока он находится в том самом
спасительном забытье, то приходя в сознание весь в поту и лихорадке, то опять
проваливаясь в пустоту – с ним творится нечто непривычное и тошнотно-слабое, – где
иногда мельтешит плачущее лицо дознавателя и его собственная кровь с остатками кожи
на полу. Каким бы закалённым в плане хладнокровия он ни был, а ничего не проходит
бесследно. Каждая смерть – тёмный след в его биографии, как тёмные пятна на солнце.
Только они никуда не пропадают. Они преследуют позорным клеймом, уподобляя его той
же грязи, которой он объявил (ха-ха!) войну.

Чонгук ничем не лучше тех, кто причастен к «Нифлиевым горам». Ну ведь правда? Да,
он никому не вырезал органы, но лишал жизни, что такое же преступление. Кто имеет
право рассуждать о тяжести преступлений? Точно не Чонгук. И никто из них.

Преступление всегда будет являться преступлением. Убийство всегда будет убийством,

какое бы оправдание оно не имело. Как не хотелось бы думать, что он только защищал
себя… Что он… только пытался выжить. Что он… и вовсе не хотел! Он… он на самом же
деле хороший!

Гражданин. Который все делает не по-граждански.

Голова идёт кругом. Вот прямо сейчас Чонгук совсем не хочет приходить в себя. Его
тело тоже сопротивляется в гонке за выживание. Рана оставлена не смертельная, зато
какие потрясения нанесли рассудку. Но это тоже обязательно пройдёт и заживёт.
Всегда ведь заживало.

В таком пограничном состоянии он пребывает сутки. За это время его определили на

больничную койку, отгороженную от десятки других шторинами, за которыми,
естественно, ничего не видно, и сразу обработали повреждённый участок. Кожа срезана
не настолько бугристо, но всё-таки оставляет желать лучшего. Однако, стоит считать,
что рана не глубокая. Но и её заживление займёт прилично времени, потому что края
раны друг от друга находятся на дальнем расстоянии, что препятствует первичному
натяжению заживления. Но спустя более длительного периода эпидермис и дерма
заполняются свернувшейся кровью, которая формирует струп, «запечатывающий» кожу на
24 часа от любого попадания инфекции. В течение дальнейших 48 часов рана подсыхает,
созревают клетки кожи. До конца недели, то бишь около семи дней происходит это
созревание, и струп понемногу отслаивается.

Всю эту неделю Чонгука лихорадит. Ему без конца ставят капельницы с витаминами и
антибиотиками, часто проверяют его состояние, сливая из лейки мочу, сами знаете
откуда поступившую (мочевой катетер). Им нужно дождаться появления молодого рубца.
И он не заставляет себя долго ждать. Вообще Чонгук очень здоровый малый (совсем не
малый), а раны на нём заживают как на собаке, что в силу обстоятельств очень
кстати.

Его тело приучено к силе.

Что с ним делали дальше он не знал. Точнее старательно силился понять или
выспросить, но всё ещё был в каком-то тумане, начиная подозревать, что это побочка
не из-за его протёкшей крыши – слишком долго бредит, слишком плывёт перед глазами.
Потом его укатили вместе с кроватью в последнюю дверь по коридору того же лазарета,
где была операционная. Он и без операции чувствовал себя погано, не имея
возможности воспрепятствовать чему-либо. Опять-таки – это не в его власти. Теперь
за его здоровьем тщательно следит сама тайная организация.

А зачем ему операция? Главный, тот, что беседовал с Чоном через микрофон в
допросной, приказал привести нового агента в надлежащий вид.

Ему делают трансплантацию. Кожи.

Кто эти врачи, откуда они, как попали в это место под землей – не дано знать. Во
время операции ему пересаживают аллокожу – трупную кожу, и уж не хочется задаваться
вопросом, чьей именно. Лучше не задаваться! Края сшиваются капроновыми нитями,
сверху поливают специальным раствором для снижения риска отторжения, а потом на
пересаженную кожу накладываются влажные ватные тампоны, фиксирующиеся давящей
повязкой. Конец.

Чонгука перевозят в тот же угол за шторами, опять подключая ко всем датчикам

слежения. Казалось бы, вот зачем всё так усложнять? Зачем Главному подлатывать
Чонгука, который пока приносит лишь одни неприятности? Всё потому, что существует
некое негласное требование, по которому члены особых организацией не должны иметь
идентифицирующие изъяны. Вообще, это требование не всегда запрашивается и не для
всех. На то всегда есть свои причины и видимо для Чона они тоже нашлись. Он ведь не
просто служащий, например, аналитик или аудиошпион. Его готовят к полевым работам.
Понимаете ли, засланный, бля, казачок. Его и никто не спросит. Допустим, ему
позарез как нужна была эта трупная кожа…ага. Будто и без того не хватало трупов…
Будто сдались ему эти изъяны триста лет.

Речь не только про шрамы: маленькие или большие, – но также это касается родимых
пятен, родинок, бородавок и так далее. У Чонгука ещё всё впереди. Его и эта стадия
ждёт только для того, чтобы стать частью чего-то большего.

Но это тоже не потолок. После всех вышеперечисленных стадий следует самая основная
– экзамен. Агент должен быть подготовлен и только после сдачи экзамена получит свой
так называемый клинкей*. И уже тогда по-настоящему будет связан высокой инстанцией,
оправляющей в последний путь.

Из реки же не выходят сухим, верно?

***

Процесс приживания у Чонгука не затягивался, заняв полных десять суток. За это

время он уже находился в нормальном трезвом состоянии, маясь от скуки и постоянного
лежания. За ним стабильно ухаживала одна и та же девушка-медсестра, немного
пухленькая, со здоровым румянцем и длинной иссиня-чёрной косой. Чонгук, опираясь на
своё сугубо субъективное мнение, не назвал бы её симпатичной. Черты лица были
мягкими и в целом миловидными, но не цепляющими лично его. Как и говорилось раньше,
ему всегда импонировали жгучие (если уж не роковые!) высокие и худощавые стервы.
Так что он хоть и заглядывался куда надо и не надо, пока не имел цели с ней
переспать. Но он всё чаще стал ловить себя на мысли, что ему надо. Особенно после
всех этих уматывающих медицинских вмешательств.

И это здоровая реакция здорового мужчины. Ничего личного. И на войне хочется

простого человеческого… расслабиться.

Зато у него выпало куча свободного времени, чтобы обо всём заново подумать. Начиная
с «Нифлиевых гор», кончая мрачными мыслями о неизвестном местонахождении Тэхёна.
Ему же ясно дали понять, что там, где он бы кинулся искать, уже нет.
Это что ж получается – Тэхёна нашли раньше, а не Чонгук эту бабу. И это в очередной
раз бьёт по достоинству. Он на самом деле был уверен, что в интернате ему ничего не
грозит. Ошибочное заблуждение. Он даже почти не причастен (не виноват) к похищению
Тэхёна, ведь, чёрт возьми, за ним следили ещё раньше! А кто, зачем и по какой
причине вообще никогда не узнать. Понятно только одно – он там, до куда Чонгук не
доберётся. Как бы они и не должны больше встретиться, на то и расчёт, что Чон будет
выполнять всё, что ему скажет, а его «рычаг давления» где-то как-то существовать. В
угрозу его жизни легко верится, ведь Тэхён совсем беззащитный наивный ребёнок…

С этим он ещё обязательно разберётся, но чуть позже. Сначала бы разобраться с

собой.

Врач, который был за ним закреплен, каждый день осматривал верхний слой повязки,
говоря, что Чонгуку очень везёт, так как у него нет ни отёчности, ни температуры,
ни гноя. Ему разрешили вставать только на третий день после операции. Эта же
медсестра вытаскивала из него катетер, выглядя ещё более смущённой и
раскрасневшейся, чем сам больной. (Ну ещё бы, не каждый день ей приходится
вытаскивать катетер из чьего-то хера). Он хоть и терпел, но всё равно громко
всасывал воздух через стиснутые зубы, не очень радуясь, что приобрёл такой
сомнительный опыт. В уретре ещё долго неприятно покалывало и жгло, а позыв в туалет
был настолько силён, как будто он прям под себя обоссытся. Ну оно понятно, организм
уже привык не задерживать жидкость.

Ещё и потому, что после всех увечий его лицо было одним большим синяком, Чонгук
оставил попытки соблазнить девушку. Больной, бледный, с перебинтованной рукой и
синим лицом он вряд ли походил на героя-любовника. Но, вероятно, дело было не
только во внешности. Потому что медсестра не только помогла ему дойти до туалета,
но и откуда-то достала ему сигареты по его просьбе, опять-таки смущённо краснея.

Чонгук не курил сто лет. Мог бы уже и бросить, но нервы брали своё. И не только
нервы. Точнее не только одни нервы, тут всё намешано. И отсутствие постоянного
секса, и тревога, и стрессующий организм. Сублимировал как мог. Ведь удовлетворить
либидо физическими нагрузками он тоже был не в состоянии. А вот его мужское
состояние просило к себе внимание. Уж хотя бы маломальское.

План всё равно зрел, и Чонгук рассматривал медсестру не только как потенциальную
любовницу, но и как потенциальную стукачку. Радистку по внутренней связи. Такие
серые мышки всегда вьются в центре всех событий, предпочитая отсиживать в уголках,
слушая да помалкивая. С ней могло сработать то же самое. Нужно было только
прощупать этот тонкий канал.

О каналах тоже чуть позже. Чонгук сейчас совершенно никакой для каких бы то ни было
подвигов. Ему положен постельный режим, правильное сбалансированное питание и
покой. Всё это у него есть. И голова на плечах, что вдвойне лучше.

Ещё через пару дней врач оглашает, что кожа удачно срослась с трансплантатном, и
ему сняли повязку. Впервые после операции. Уж как самому Чонгуку было интересно
увидеть, что стало с его плечом. Он-то только помнит, как по дерматому стекала
кровь и как блестело обезображенное мясо. А его как плюшевого мишку подшили
обратно. Он и глазом не успел моргнуть, как присобачили заново. Что ж, картина не
самая приятная. На плече красовался «трупный огрызок» неравномерного, бледного
оттенка. Это нормально, так и происходит вначале. Потом он приобретет окрас
здоровой кожи. Но стоит учесть и то, что со временем кожа сжимается, стягивается и
становится чуть меньше. У Чонгука всё равно останутся беленькие проливы (как
растяжки) между своей и пришитой кожей. Этот изъян невозможно полностью скрыть.

Ему всего лишь убрали уродство.

Процесс регенерации тоже кропотлив и долог. По рекомендации врача его ещё на

неопределенное время оставляют в лазарете, потому что трансплантат в любом случае
может повести себя иначе и развить осложнения.

Ему всё также делают повязки, а кожа чешется ну просто вырви глаз. Хоть ему и колют
обезболивающие препараты и обрабатывают участок мазями от шелушения, пересыхания и
зуда, но неудобств всё равно хватает с головой.

Например, он не может нормально помыться. Что у него, что у… Тэхёна выработался

какой-то пунктик на принятие душа. Это такой интимный необходимый процесс, которым
хочется всласть насладиться и уделить побольше внимание комфорту и одиночеству. Но
Чонгук не может себе позволить наслаждение. Плечо ужасно ноет под повязкой, а за
ней ещё следить, чтоб не намокала. Чистоплотность для Чонгука превыше всего,
поэтому здоровой рукой он моет свои волосы, которые хоть и не длинные, но отросшие,
и это тоже с неба не падает – нужно ухищряться промыть.

Нижнюю часть тела мыть наиболее удобно, что не скажешь про спину и грудь. Он
пытается сократить риски попадания воды. Зато… зато он может вдоволь стоять возле
слабо льющихся струй воды, снимая напряжение. Да, чего уж тут скрывать. О, великий
и ужасный тоже дрочит. Как там говорится? Между прочим – все мы дрочим.

Эх, ну Тэхён… Это другое. Это не все.

Фрикционные движения просто приятны. В голове рассеивается туман и внизу живота

томно тянет. Чонгук не думает ни о чём, серьёзно. Точнее ни о чём таком. Это всего
лишь удовлетворение потребностей, без возвышенного. Потому что чтобы придавать
этому большее значение, нужно это значение с чем-то перемножить. А Чонгук у себя…
один.

А всё-таки хорошо, что дорвался до обычного человеческого помыться…

Очень редко и за исключением погожих дней Чонгук вспоминает и то, как также стоял
под холодным душем на улице в лагере. Это он первым нашёл то место и записал за
собой, когда прям невмоготу было ходить в общие душевые… Интересно, а Юнги нашёл
это место? Сейчас конец июня, тепло. Самое идеальное время для контрастного обмыва
на природе. Чонгук лишь надеется, что нашёл… или ему просто нет необходимости
скрываться… Что ему там НЕ плохо. Или не так, как бывает с опущенными.

Когда Чонгук закрутил вентиль и вылез, чтоб обтераться, то вспомнил и ещё одни
интересный моментик… У того душа он как-то раз словил Тэхёна. Тот долго ревел,
разговаривал сам с собой, прятал свое интимное откровение от чужих глаз и уж точно
не ждал там увидеть его. А Чонгук просто стоял. Смотрел. Слушал. Любопытством
грешен, а как же.

Он много (во всех смыслах) чего разглядел тогда. Только сейчас может легко
ответить, почему так грубо прогонял его оттуда. Щеголять с голой задницей на
пустыре, где тебя никто не увидит и не услышит… такая себе перспектива. Там ведь
кругом зычные мужики, которым плевать, куда и в кого присунуть.

А Тэхён беззащитный человек. Был, есть и останется. Для Чонгука уж точно.

Вот и не удивительно, что ему все время хочется помочь. Просто помочь.

Чонгук улыбнулся. Сам себе. Он прекрасно понял совет про абстракции. Но вот об этом
он думать не хочет. То, что зреет у него глубоко внутри, пока что так и остаётся
неприкосновенным.

***
Чтобы не терять время попусту, к Чонгуку пришёл филёр*, отвечающий за тестирование.
Ему коротко изложили суть дальнейшего обучения. Его экзамен рассчитан на десять
недель, не включая тестирование, регенерацию и отчистку тела. Сначала его вернут в
строй и поставят на ноги.

Как думал сам Чонгук, в этом тестировании не было никакого смысла. Его бы
тестировали на обязательной основе, если бы рассматривали его кандидатуру в штат.
Но его вязли автоматически, и он вроде как прошёл первичную проверку на доверие.
Оказалось, этого тоже недостаточно.

Филёр представлял собой ухоженного зрелого мужчину, скорее за сорок, с

пробивающейся сединой, но аккуратно зачёсанными назад волосами. Он однозначно
вызывал доверие у кандидатов, потому что от него не исходили опасные флюиды вкупе с
приятной глазу опрятностью. Но Чон старался обращать всё своё внимание не на осмотр
нового лица, а на вопросы. Тут тоже очень тонкая грань смекалки: если искать в
каждом вопросе подвох, то подвоха точно не найти, тогда и вас быстро вычислят,
потому что слишком мнителен, а это видно по лицу.

Приходилось лавировать… А это не так-то просто для бывшего полицейского, хм,

лагерного, который только так и делал.

В ходе личного общения и специально созданных ситуацией выявляются взгляды,

возможности, слабости, склонности, ценности, побуждения, способности,
психофизические и, конечно же, интеллектуальные качества агента. Чонгук даже
представить себе не может, насколько умён филёр, просчитывающий ответы не на два
шага вперёд, а скажем так на три. Примерно вот: на «да», «нет» и «или» – по тому
принципу ведётся анализ.

То, что конкретно надо узнать, определяется целью разработки человека (это и есть
вербовка, манипулирование, устранение) и ориентируется на унифицированную таблицу
досье. Досье Чонгук заполняет сам и это тоже, ой, как геморройно. Там прописывается
всё, вплоть до бабки в пятом колене вашего бывшего одноклассника из параллельного
класса… хах, младшей школы. Ну, конечно, не так досконально, но фигурально –
разведка любит конкретику и подкреплённые доказательствами факты.

Таким образом Чонгук записывает все свои личные данные: имя, прозвища, клички,
подкрепляя эти слова именами друзей и родственников, которые его так называли; а
также все реальные документы, где было записано его имя – это паспорт,
свидетельство о рождении, аттестат, диплом, медкарточка в поликлинике, да даже
библиотечный абонемент и так далее. В этом Чон тоже не видел смысла, ведь его уже
давно продетализировали вдоль и поперёк, но всё же покорно записывал.

На досье у него ушло около сорока минут, а может и того дальше. Всё это время
филёр, никому не мешая и не скучая, наблюдал за ним со своей табуретки
(колокольни?), что видимо тоже входило в обязательную основу тестирования. А это
именно то, чему в дальнейшем будут учить Чонгука.

Наблюдение.

В ходе наблюдения, всего лишь за каких-то жалких пару минут, нужно отследить
невербальное поведение (это, и мимика, и обмен взглядами, и даже движения тела,
которые о много могут рассказать, и в том числе жесты); также паралингвистическое
поведение, которое заключается в анализировании тона голоса, тембра, пауз в речи;
лингвистическое поведение, рассчитанное на то, как человек изъясняется – слова,
синтаксис; а напоследок – перемещение в пространстве. Это не каждому дано понять и
усвоить, но Чонгук уже не каждый, и он просто должен.

Это ему только кажется, что он держится невозмутимо. Его спрашивают, он отвечает
честно, спокойно, без ярко выраженной жестикуляции и эмоциональности.
Но если тело молчит – это тоже ответ.

Когда процесс понимания идет слишком уж гладко, есть все основания не доверять
такому пониманию… Вот и вся теория.

Через два часа его наконец оставляют в покое, ей-богу, высосав все соки. После
этого к нему приходит врач, меняет повязку, опять ставит капельницу, оповещает о
том, что включает в его рацион много питья и белковой пищи, чтобы быстрее
восстанавливался.

Чонгук машет головой.

На всё согласен. И спать.

Даже для него всё это уже слишком. Устал на сто лет вперёд.

***

Июнь кончился, бай-бай. Для Чонгука его как будто и не было. Время в больничных
стенах, без окон и дневного солнечного света, кажется, останавливается. Ты вообще
не осознаешь, был или не был. И как тебя сюда занесло. А потом и привыкаешь.

К июлю уход за кожей прекращается – начался процесс стабилизации. Теперь, именно на

этом этапе можно говорить, что операции прошла успешно и ткани окончательно
прижились. Да, плечо всё также ныло и беспокоило, но это всё равно обнадёживало.
Раз врач сказал, значит так и есть.

В последний день, когда он ещё был в лазарете, Чонгук решился реализовать свой
коварный план. Может не такой уж коварный, но план. Его синяки благополучно сошли,
только глаза ещё были немного красными, с желтыми пятнами по кругу из-за сходящих
синяков, но на роль героя-любовника он уже походил. Как раньше.

Медсестру он вызвал сам, нажав на кнопочку у койки, после чего она незамедлительно
зашла, взмахнув шториной. Чонгук не знал, сколько человек ещё присутствовало в
лазарете, но они были. А огласки он не хотел. Всё должно было пройти тихо. И
терпеливо. С его стороны, конечно.

Девушка звалась как Мао, но Чонгук предпочитал никак её не звать. Он прикинулся

страждущим, прося поставить укол, типа у него сильно болело. Медсестра тут же
вернулась с ампулой и шприцом, попросив повернуться его на бок, приспуская
спортивные штаны с ягодиц. Тепло. Уже то, что нужно.

Укол на самом деле был болючим, но не настолько, чтоб окочуриться. Чонгук немного
поморщился, повздыхал, переворачиваясь обратно на спину, да так ухватил девушку за
руку, аккуратно подводя к себе. Она ожидаемо раскраснелась и опустила голову, встав
у самого изголовья, а потом и присела, расцветая под таким неожиданным вниманием.
Чонгук был ну очень галантен и терпелив. Приняв сидячее положение, он погладил её
по волосам, по щеке, притягивая к себе за ушко, на самом деле говоря с абсолютно
бесстрастным выражением лица.

Лжец.

— Ты такая красивая. Останешься ещё ненадолго? – Мао опустила подбородок ещё ниже,
как только почувствовала уверенную хватку на бедре. Чонгук не настаивал, он
своевременно подбирался всё ближе, нашаривая пальцами строчку шва на внутренней
стороне бедра. О, нет, он не настаивал, просто погладил между ног, слыша её сбитое
дыхание.
Ещё немного и дамбу чувств прорвет. Да и зачем сдерживаться?

— Пошли. – Медсестра вскочила сама и повела мужчину за собой. Это был её маленький
закуточек, где она ночевала. Только очутившись здесь Чонгук присмотрелся к ней
повнимательнее, подумав, что она выглядит довольно молодо. Как Тэхён. Не дай бог
младше! Но вообще-то внешность обманчива. И сейчас не это важно.

Он прижал её к стене, под напором сминая пышную грудь под форменной рубахой.
Девушка и правда выглядела слишком скованно и… невинно. Именно невинно. Чонгук
никогда не имел дело с девственницами, да и не горел желанием, если честно. Ему
всегда было не до телячьих нежностей и долгих подготовок. Тем более это казалось
ему неинтересным, длительным процессом. Кажется и сейчас. Но другой опытной
медсестры рядом нет.

— У тебя никого не было? – шёпотом задался Чон, приспуская её штаны, поворачивая её

к себе передом.

Поймите правильно, он не имел цели её грубо выдрать, что в переносе на ситуацию

будет тем же самым, что изнасиловать. Надо было сделать так, чтобы она ему
поверила, отпустила себя и не обращала внимания ни на что больше.

Мао зажато кивает и, не зная куда деть руки, закидывает ему на шею. Чонгук почему-
то подумал, совсем не к месту, что она ростом как Тэхён, может чуть пониже.

Не очень нравилось стоять лицом к лицу, ещё и обниматься, но так было правильно.
Девушкам или уже теперь девочкам это нравится. Поэтому это главное.

— Расслабься, – дабы развеять обстановку, всегда приплетаются заготовленные

фразочки. Попутно стягивая ещё и капроновые колготки, и трусики, Чонгук думает о
чём угодно, но не о ней. Ну не вставляет девчонка. Секса хочется – да, её – нет. –
Давно здесь работаешь?

Удовольствие удовольствием, а про план не забывать. Она там постанывает что-то

похожее на «три года», пока он машет своим мыслям, отмечая хорошую новость.
Довольно долго.

— Поцелуй меня, пожалуйста… – прелюдия идёт со скрипом. Чонгук не очень понимает,

что должен из себя изображать. Целовать? Да не проблема. Одновременно с этим они
идут на ощупь к кровати и, конечно же, Чонгук придавливает её сверху, адекватно
понимая, что позу наездницы она не потянет.

Наконец, поглаживая её ноги, отмечая и короткие щетинистые волоски (ну не

готовилась она к такому, что теперь!), и небольшой пушок на лобке, незаметно
хмыкает. Уж очень и очень она походит на девочку. Во всех смыслах.

«Блять, только не ребёнок», – взвыл про себя, не желая иметь дело с ещё одним
дитём.

С ещё одним. Как интересно.

(Не слишком ли много Чонгук думает во время секса?)

А раз ещё один, то вроде и изображать Чонгуку ничего не надо. Уже привыкший,
приспособленный. Знает, как себя вести, чтобы не перегнуть палку.

А ещё знает, и это знание ему очень претит до сих пор, как выглядят глаза
напуганного целомудренного человека. Такими глазами на него смотрел Тэхён, когда
они вернулись из барака с Четвёртым. Он вспоминает это уже не первый раз. На то и
вспоминает, потому что не знает ответ – что тогда между ними было. Мысль о том, что
это было грубо и по принуждению, претит ещё больше.

Наверно поэтому его и сейчас это остужает. Скорее всего это игры подсознания. Он
ведь не специально проецирует сравнения в голове.

Входит медленно и берёт такой же темп, обняв девичью макушку, весь контакт смотря
ей в глаза. Это в корень отличается от того, как он обычно трахается. Но если уж на
то пошло, девушка тоже отличается от тех, с кем он раньше спал. По таким сразу
видно – надави чуть посильнее, хрустнут и сломаются. Ему бы не хотелось брать на
себя ещё и эту вину. А может быть просто не хотелось грубости. В конце концов,
видеть напротив облегчение и благодарность куда лучше, чем слёзы и боль.

Само собой, в преддверии окончания он высунул, догоняясь себе в руку. Медсестричка

свернулась в кокон, то ли просто устав, то ли ненадолго прикорнув, оставив его один
на один с собой. Он не мог не воспользоваться таким подарком. И как опытный
карманник выудил из форменных брюк, лежащих на полу, маленький телефон с брелком.
Именно такой, который ему нужен – с кнопками и без всяких шпионских программ. И ещё
кое-что с полок: несколько шприцов, спирт, пачка ампул, пара перчаток.

Всё это ему обязательно пригодится.

Спрятав сворованные вещи под свою подушку, он вернулся в закуточек обратно. То

есть, он как бы не собирался по-тихому смыться. Вместо этого включил систему
вентиляции, которой было оснащено каждое помещение здесь и закурил. Она проснулась
из-за негромкого шума и запаха, и подобралась к нему рядом, обняв сбоку.

Да-а, обрадовалась, что он остался. Да, поверила.

Успех.

— Спасибо, что не ушёл.

Чон как-никак ей улыбнулся, потрепав за косу. Он не умеет быть нежным, но как раз
именно эта способность ему нужна.

— Ты знакома с вашим Главным?

Она ему тоже улыбается. И говорит:

— Нет.

***

Выписка.

Было бы радостно и просто ну отпад, увау, хлопушки… если бы выписка была из обычной
городской больницы, а потом домой. А дома ждут. На самом деле не обязательно чтоб
ждали, это как бы абстрактно. Дома всегда ждут стены, мебель, одежда… Дом есть дом
и никуда ты от этого не денешься. У каждого есть это место, но у каждого оно своё и
имеет разную ценность. Чонгук вот тоже приобрёл эту ценность и заскучал. Та жизнь,
которая его ждёт впереди, он о ней ещё ничего не знает. И это ведь тоже
настораживает и изматывает. Даже Чонгуку бывает страшно.

Он бы не хотел всю… только сознайте этот момент… всю-ю жизнь прожить так. И эти
представления претят. Быть чьей-то гончей собакой не самая лучшая роль.

Разумеется, перед выпиской его ещё раз всего осмотрели, проверили и ко всему
прочему взяли все необходимые биометрические данные: отпечатки пальцев, геометрия
лица, радужная оболочка глаз, рисунок сетчатки, голос, почерк, печать на
клавиатуре. Эти виды идентификации могут применяться для предотвращения
запрещенного доступа в здания, к компьютерам, банкоматам, мобильным телефонам. И,
конечно, чтоб иметь в своих базах все его характеристики и параметры.

Чонгук, скрепя сердце, позволял всё это делать. Из хороших новостей: у него
получилось тайно вынести свои украденные вещи. С Мао он не прощался, да и куда там
прощаться. Будут постоянно сталкиваться лоб в лоб. И да, она всё ещё ему интересна
как носитель занимательной информации. Пусть про Главного она не знает, но тут и
без него достаточно много людей, которые могут стать ему любопытны.

Его вёл тот самый филёр, показывающий, где его временное пристанище на ближайшие
десять недель. Никто не скрывает, что после экзамена он будет выпущен в
цивилизацию. Не для этого его тут готовят, как индейку на день благодарения, чтоб
он просто сгнил без дела под землёй.

Внутренняя конструкция здания очень интересна и нова. Чону такого ещё не удавалось
увидеть. Всё такое яркое, светящееся, гладкое, даже не по последнему слову техники,
а опережающее в развитии. Длинные коридоры постоянно блокируются выстроенной стеной
– люк-дверь, которая открывается только дактилоскопией и клинкеем. По идее Чонгука
уже ввели в базу, и он может свободно перемещаться по коридорам, но за него всё
делает филёр, по ходу дела объясняя, поясняя и показывая. Как для мальчишки,
который ещё любит играть в игрушки и солдатики, Чонгуку было забавно слушать и
черпать новую информацию. До тех пор, пока его не завели в спальный блок.

В его комнате стояло две простых койки, такие же, какой была в его карцере вот ещё
недавно – полторашка с чистым постельным бельём. Без изысков, но в той же мере
достаточно комфортно. А вот вторая кровать принадлежала… дознавателю. Он встречал
его, сидя на краю койки, без костюма и очков, как было ранее.

И его взгляд был действительно испепеляющим. Ненавидящим.

— С мистером Кимом вы знакомы. Наш патрон дал указание, чтобы он стал вашим
наставником и помощником. Удачного дня, мистер Чон. – Даже Филёр усмехнулся, потому
что и дураку было понятно, что их специально заперли в одном месте, проверяя обоих
на выдержку. Чонгук с того дня нисколько не проникся к дознавателю жалостью. Знаете
ли, у каждого своя война и свои жертвы, которых нужно оплакивать.

Намджун, например, наживую снял ему кожу. Так что теперь? К тому же после их
последней встречи прошёл почти месяц. Оба поостыли. Но ненависть ни за что. Она
теперь в крови. А то и по наследству перейдёт.

Если кто-то из них вообще оставит наследство.

— Была б моя воля, ещё раз пропустил бы тебя через дерматом. – Намджун угрожающе
скалится, разваливаясь на кровати в более раскованную позу, сложив нога на ногу и
скрепив руки на колене. И добавляет: – Всего. Выродок живучий.

— Серьёзно? Как глупо с твоей стороны. – Чонгук не остаётся в долгу, садясь перед
ним, но на свою кровать, широко расставив ноги и уперевшись на них локтями, чуть
наклоняясь вперёд. – Не знаешь, с чьего трупа мне вшили кусок?

Намджун раненым зверем взвыл и подскочил на ноги, но почти сразу остановился,

неизвестно какими силами пригвождённый обратно. А потом коротко глянул на камеру в
потолке. Любопытный глаз всегда и везде следит за их жизнями. Поэтому если Намджун
сделает что-то не так (не по-граждански), его за это по головке не погладят. Он и
так уже отхватил по полной программе…
— Радуйся, пока до твоего не добрались, – дознаватель скривил лицо, давая понять,
как ему мерзко об этом говорить. – Он же лагерное отродье. Хлюпик. Ты знаешь, что с
такими делают на свободе… В нужном месте…

Хмыкает. Голос сочится ядом и высокомерием. Но Чон наоборот, весь подбирается и

меняется в лице, беря себя в руки. Ему могут говорить что угодно, но никто (главное
понять это раз и навсегда!), никто не скажет правды. Чёрта с два Намджун знает, где
его прячут! Да нихрена он не знает! Кто бы ему сказал? Обычному следователю…

— Я тебя поздравляю с этими знаниями. Ты видимо многому научился в спецобъекте. И в

«нужных местах»? – у Намджуна тоже сходит оскал, оставляя после себя
сосредоточенность. Им двоим нечего делить, если судить трезво. У них одна комната
на двоих и личные две койки. А больше ничего общего. Совсем. Каждый сделал друг
другу ровно ту боль, которую они могли вынести.

И Намджун вынес. Иначе бы не сидел сейчас здесь.

— Конечно. Лагерь мне особенно запомнился. Только я не зарился на отсталых детей. А

ты ещё и умудрился его забрать и потрахивать дальше. Кто бы мог подумать, что ты
любишь в жопу. – Чонгук отвесил ему полицейское приветствие «руку к козырьку» и
слабо улыбнулся. Забавная штука, что каждая собака убеждает его в том, к чему он не
прикладывал руку. Да-да, к Намджуну никаких претензий. Чонгук сам в допросной орал,
что он Тэхёна просто использовал. Но. Его обвиняют, что он пидор (как говорил брат
и Геволь), а он Тэхёна даже пальцем не тронул…

И зачем переубеждать профессиональных знатоков? Лучше подтверждать их теорию. Так

наверно даже проще.

— Куда я люблю, не твоя головная боль. За свою жопу опасайся. А то найду расщелину.

Намджун сурово свёл брови к переносице, смотря на него в упор. Чона таким не
проймёшь. Они оба поняли, что достойные соперники друг друга. От того и интересно,
кто из них не выдержит первым и полезет в драку или сразу убивать.

— Вот смотрю на тебя и не понимаю… – щурится, гнида поганая, строя из себя чтеца
людских судеб, – ты вообще не похож на того, кто будет топить за справедливость. У
тебя любимого человека грозятся убить, а ты прячешь какую-то жалкую флешку или что-
там у тебя… Где подкоп?

«Любимый человек».

Как мило, Намджун.

— Ты так уверен, что я что-то прячу? – Чонгук благополучно проигнорировал предъяву

про любимых. И как в насмешку заныло плечо.

— Все это знают. Тем более ты сам проговорился тогда, спросив, что будет, если ты
докажешь, что людей продавали. Словесно доказывать собрался? Или кому ты хотел это
рассказать без существенных доказательств?

А вот тут он прав. Чонгук проговорился. Он вообще много чего говорил не к месту,
тем самым зарывая себя. Но его всё равно оставили в живых. Это тоже о чём-то
говорит.

Понять бы – о чём.

— А мне вот что интересно… – Чонгук пошёл с другого боку, не надеясь, что
подействует. Но попытаться стоило. – Тебе никогда не было жалко тех, кого продали?
Ты сейчас сидишь весь такой умный и здоровый, обвиняешь меня в предательстве перед
фракцией. А ты представь как люди, которые приходили найти работу, мучительно
умирали в каких-то кишлаках. У них вырезали сначала одну почку, а потом они ещё
жили, ожидая, когда будет заказ на вторую. Я даже не говорю про сердце. Как тебе
такое? Хотел бы?

Намджун долго отмалчивался, не меняясь в лице. Просто смотрел в одну точку и

молчал.

— Чёрный рынок раз и навсегда закрыт. «Нифлиевы» тоже прикрыли. Не ты, ни я никогда
не узнаем, куда шли эти деньги, и кто организатор, кто заказчики и откуда. Но есть
то, что знает каждый гражданин: экономика выросла, у нас медицина на самом высоком
уровне, рождаемость намного превышает смертность. От того, что ты хочешь сломать
всю систему, никому не станет лучше.

— Пятьсот человек…

— Им уже не помочь!

— Не помочь?! Да что ты, сука, знаешь, чтоб так говорить? Мой отец этим занимался!
Блять, тот самый мужик из телевизора, который представляет национальную
безопасность! Он покрывал контрабанду! А ещё сколько других рож из алькальдии… А
расскажи их детям, что их отцы давали добро на убийство сотни нищих горожан, как
думаешь, были бы они тогда счастливы от всех этих вонючих денег?!

Дознаватель опустил голову. Неправда, что у них совсем нет никакой совести и души.
Вон, даже у Чонгука она есть. Но, в принципе, с этим можно поспорить.

— Просто признайся, что обижен на отца и хочешь его утопить. Зачем прикрываться
благородством? Я этого понять не могу.

Чонгук, вообще-то, тоже. Да, изначально он думал не столько о людях, сколько о

мести. Но тогда в его жизни и была одна цель отомстить. Он этим жил, он собирал
каждую кроху информации, можно сказать доедал объедки с барского стола органа
управления, чтобы ничего не оставить без внимания. Сейчас всё приобрело несколько
иную форму. Чонгуку вроде как разрешили устранить отца. А вот флешку он не хочет
отдавать.

И пойми сам – почему.

Потому что он самый настоящий блюститель порядка? Что ему до этих людей, когда он
сам не чист на руку?

— Понимаешь, Намджун, ты очень проницателен… – не без издёвки, разумеется. –

Сначала да, я хотел только уничтожить отца. И не тебе меня судить, – как, между
прочим, вставил Чон, продолжив. – А потом я оказался здесь. Я был уверен, что меня
убьют. Вы отлично подвели меня к этой уверенности. Что мне было терять? На смертном
одре хочется сделать хоть что-то достойное. И я сделал. И не хочу отказываться от
своих слов.

— Выдумав благородство – ты идёшь против закона. И тебе это не сослужит службы,

поверь.

— Ну может быть. А может ты меня задушишь ночью? Какая мне потом будет разница по
какой причине?

— Ты обязательно умрёшь… – сипло и тяжело пробасил дознаватель, сверкнув блестящими

глазами.

— По статистике каждый первый умирает, – Чонгук наконец широко улыбнулся и

потянулся, расправляя плечи. Теперь ему стало хоть чуточку легче. Правда. –
Следовательно, мне всё равно нечего терять.

— Кроме мальчика, – не забыл припечатать Намджун, тоже улыбаясь ему.

Только в этом Намджун имеет преимущество. У него отобрали близкого человека.

— А ему не дадут потеряться. – Чонгук был в этом уверен на все сто. Потому что это
рычаг давления. Потому что, если Тэхёна убьют, Чонгуку незачем будет себя
сдерживать. В любом случае первого лишат головы именно Чона. Ведь в данный момент
он та самая пешка, которой будут управлять. Сейчас он нужнее. – Вот такие, как ты.

— Самоуверенный ублюдок. – Намджун сплюнул, хлопнув дверью. Ненависть никуда не

делась. Просто хотелось остаться одному и обо всём подумать. Впрочем, Чонгук
разделил с ним эту прихоть.

========== 20.«Правда или действие» ==========

#Himmelsrandt - VI

Гамлет был виртуозом простоты, правда, это далось ему ценой страданий. "Быть или не
быть?" – спросил он. И в этом вопрос? Только в этом? Разве все может быть так
просто?

Ли Сын У. Тайная жизнь растений

Тэхён чиркает черточку за черточкой, там же, под кроватью, где это будет видно
меньше всего, – скрупулезно ведя подсчёт. Дни его заключения растут, забиваясь
скукой и опостылевшим одиночеством. Может раньше он мечтал о таком мирном
существовании, но не теперь… не так. Сейчас он мечтает о нечто похожем, но это
никогда не сравнится с этой облагороженной клеткой. Мало того, что никто не ответит
ему на его миллион вопросов, так ещё и поговорить не с кем. Даже просто говорить.

А вдруг он забудет, как разговаривать?

А вдруг он забудет, что такое общение?

А вдруг он никогда не узнает ответов?..

Страх всегда преследует любого человека. И не врите, что вас не пугает будущая
неопределённость. Нам всегда есть, чего бояться. Без страха и глаза не так велики…
ну знаете, и нет той изюминки, которая разжигала бы серую жизнь. Страх ведёт. А мы
ведемся.

Главное вовремя побороть эту боязнь.

Может быть кому-то будет смешно и неясно: чего ж бояться в закрытом помещении, куда
никто не заходит и никто не лезет? Да пусть мол радуется, что нет никаких
авторитетов и наглых лагерных мужланов! И никто не заставляет его горбатиться на
фракцию… Но ведь может зайти! Кто-то же может залезть, раз к нему уже заходил
незнакомый человек?! А стены? Как давят стены… Всего четыре (всего – это то есть
очень мало, их же можно рассмотреть вдоль и поперек за сраные сутки), на одну из
которых постоянно опираешься. Больше ничего нет.

Поэтому Тэхён не мог вечно упираться как баран, не пользуясь теми благами, которые
ему дают. Да, возможно он ведёт себя как скотина на убой, просто сжирая из
кормушки, которую ему всё же стабильно приносили три раза в день, – ну а кто бы не
жрал, когда припрёт? Морить себя голодом? А с какой-такой стати? Лучше, что ли,
просто умереть, чем как-то бороться?

Продолжали приносить книжки, а ещё раскраски, фломастеры, всякие странные штучки из

канцелярии, которыми Тэхён не то, что пользовать не умел, даже никогда в глаза не
видывал. Но он всё-таки решил принимать всё, брать всё, просматривать всё, что ему
приносят. Иначе его мозг окончательно заплывёт, а он, следовательно, деградирует.
Ведь он реально мог забыть всё, что ему далось с таким трудом. Потому что всем
знаниям нужна практика, даже если эти знания заложены с детства… Семнадцать лет!
Черпал по крупинке! Семнадцать, чёрт возьми, лет! Да что он тогда за человек такой,
если всё это потеряет из-за своей глупой упёртости?!

Тэхён всё также продолжал разукрашивать стену возле своей кровати. Постепенно и это
занятие начало утомлять. Оно уже не приносило былого интереса, тем более никакой
пользы! Таким образом Тэ перешёл на те самые книжки. Теперь ему приносили детские,
где всё большими буквами, иногда даже по слогам, а ещё часто встречаются яркие
иллюстрации. Только вот Тэхёна уже не манили яркие картинки, потому что от пустого
восхищения иллюстрациями он не поумнеет.

Вот уж как бывает… Даже таких редкие вещи, о которых он раньше даже не смел
подумать (потрогать, увидеть!), смогли за короткий период стать ему неинтересны.

А почему неинтересны?

Потому что вместо картинок Тэхён начал отдавать предпочтение именно тексту. Он
разбирал только буквы по отдельности, изредка складывая из них слоги. Намного чаще
– писал имя Чонгука. А писал на всём, что было под рукой. Не потому, что Тэхён
наивно надеялся, что таким образом Чонгук тут же материализуется и спасёт его. А по
той простой причине, что это единственное слово, которое он точно умел писать, в
чём он был стопроцентно уверен. Так и создавалось впечатление, что с Тэхёном не всё
потеряно, что не такой уж он дурак! – включалось самовнушение. Это тоже держало его
на плаву…

В те дни, когда было ну уж совсем невмоготу, он садился за столик, открывая книжку

на первой странице и бил себя по щекам, заставляя проснуться тем способностям,
которым неоткуда взяться. Тяжела жизнь не волшебников…

Со стороны это выглядело очень агрессивно: потому как он краснел от злости, называя
себя последним идиотом и дураком, сопровождая это совсем не щадящими пощёчинами, –
вот и казалось, что крыша-то стала подтекать. Но это не так. Не правда. Тэхён не
сошёл с ума, однако не стоит забывать, что с ума сойти очень просто. Поэтому нужно
было наконец брать себя (только себя! больше некого) в руки и двигаться дальше.

Ну и пусть двигаться некуда…

Впрочем, от пощёчин всего лишь пылали щёки, но знаний-то не становилось больше.

Зато благодаря этому Тэхён устанавливал полную сосредоточенность, концентрацию на
одном самом важном деле, делая над собой нечеловеческие усилия. И иногда, серьёзно,
как в награду за его труды, он вычитывал некоторые слова. Правильно ли или
неправильно не имеет значения. Главное, что у его стараний были плоды. А это тоже
стимулирует на прогресс.

Так можно корпеть над книжками целыми днями и ночами, ещё и зрение посадить. Чем
Тэхён и занимался двадцать четыре на семь. То рисовал, то писал, то заставлял себя
читать, крепко сжимая кулаки. А так, кажись, зарождается какая-то сила внутри.
Стержень? Тот самый, который, как говорил ему Чонгук, у него напрочь отсутствует.

И почему это так волнует? Ну дык… ничего нового для вас не откроется – для него
мнение Чонгука всегда было первостепенно.
А ещё очень сильно разволновало, когда под конец июня… ну, когда чёрточек под
кроватью стало ещё больше, к нему снова пришёл незваный гость, при котором всё
освещение потускнело, а сам он для пущей скрытности напялил кепку.

Тэхён опять-таки запрыгнул на кровать в самый угол своей расписной стены, надёжно
прикрывая тело одеялом. Всё также никому не верил. Всё также никого не подпускал.
Но Кон и не пытался нарушить его личное пространство. И не пытался запугать.

— И снова здравствуй, Тэхён.

Высокий мужчина всё также нелепо смотрится на фоне почти детской несуразной
комнатки, которая вовсе и не комнатка, а камера для заключенного. И если обычно
давят только стены, то теперь его тяжёлая аура, затмевающая всё вокруг вместе со
своей тенью. И некуда бежать. Пойман зверёк.

А зверёк, чтоб никто не забывал, не умеет говорить. Поэтому Тэхён держит рот на
замке, как бы не было велико желание просто что-нибудь сказать…

Только проблема в том, что Тэхёну давно пора прекращать прикидываться низшим
существом. Он больше не тот мальчик-отродье из лагеря, который ничего не знал и был
всеми обижен, но и не тот, кого можно было бы назвать храбрецом и ставить в пример.
Всё как всегда сложно… Тэхён ещё не понял, кто он есть сейчас.

Возможно… в этом вся прелесть?

Не так уж плохо быть никем, если ты в памяти одного человека, который обещал
вернуться.

— Ты так и не намерен идти со мной на контакт? – Кон, как показалось Тэхёну,

говорил без угрозы или злости. А может даже по-доброму, потому что голос был таким
же мягким, да, властным, но не пугающим. И вот хочешь не хочешь, а всё равно
начнёшь проникаться каким-то странным уважением. – Я рад, что ты стал брать книжки.
И ты также можешь что-нибудь попросить. Я же не умею читать твои мысли…

После последней фразы Тэхёну вдруг стало даже стыдно. Казалось бы, этому чувству
вообще тут не место, но сердобольная тэхёнова натура периодически просыпается,
чтобы поскрестись и напомнить о себе. Всё он прекрасно понимает, что может
попросить. Ему наверно (?) даже не откажут, если это будет какой-то существенный
презент. Но… просить своего обидчика, можно сказать мучителя об услуге… Нет, Тэхён
не может себе этого позволить. Он и так берёт только жалостью, а оставаться жалким
на всю жизнь совсем не хочется… Даже если и жизнь вот такая жалкая и бессмысленная.

Но знаете, так хоть бы такую прожить! Не каждый сможет…

Потом Кон снова беспардонно трогает его почеркушки, где всё исписано одним и тем
же. Внимательно рассматривает стену, которая разрисована не пойми как и чем. Никто
не знает, что в данный момент отражено на этом затемнённом лице. Может быть
пренебрежение? Или усмешка? А то поди самое настоящее злорадство?

— Почему ты так часто пишешь это слово? – этот вопрос Тэхёна привёл в
замешательство. То есть, конечно, он понимал, что это не останется без внимания, но
у него ни для кого нет объяснений на этот вопрос. Это слишком личное.

— Этот человек тебе дорог? – Кон почему-то не отстаёт, будто его это действительно
волнует. Стало волновать? Как давно? – Прости мотни головой, если «да». Тебе дорог
этот человек? Это твой друг?

Лицо Тэхёна исказила печальная гримаса, которая не укрылась от мужчины. И он слабо,

но склонил голову, подтверждая его вопросы. Было бы глупо отрицать то, что ну в
прямом смысле на ладонях. Лежит под носом, куда не плюнь. Очевидная очевидность.

Может быть в каком-то плане Тэхён сам по себе и был раскрытой книгой, – читай не
хочу, – но вот уже в другие моменты его было сложно понять или догадаться, что
таится в его особенной голове. С тем, что он особенный человек, и не поспоришь.

— Если я спрошу, ты же мне всё равно не ответишь? – издалека начал Кон,

заинтриговав. Тэхён навострил уши. Ему ведь всё равно интересно, о чём говорит этот
мужчина. А сейчас пробудился двойной интерес, потому что в разговоре появился
Чонгук. Всё, что связано с ним… Тэхёну очень дорого.

Кон тихо хмыкнул, может даже улыбнулся. И он совсем-совсем не казался Тэхёну

злодеем. Но ведь не все злодеи лепятся из прототипа Бэка? Вот об этом он тоже не
забывал. Хотя его чутьё понемногу усыпляли мерным спокойным голосом.

Есть всякие коварные трюки с доверием. Иногда сразить может лишь мягкий, терпеливый
голос, а иногда благоговейное выражение лица, располагающее к себе.

А ещё, на секундочку, когда ты заперт и постоянно находишься наедине с самим собой,

а поговорить больше не с кем, то и враг будет восприниматься самым близким
товарищем. И это не вина Тэхёна. Это игры разума. Дай бог, что он у него хотя бы
есть!

— Почему твой друг тебя бросил? Ты знаешь, где он теперь? – тон всё такой же
безобидный, но внутри у Тэхёна против воли что-то вошкается, болит. Он бы никогда
не подумал, что в этих вопросах есть подвох. Ведь этот Кон мог спрашивать из
праздного любопытства? Скорее всего так и есть… Потому что Тэхён понятия не имеет,
что это за человек и какую преследует цель.

— Самый лучший друг. – Полушёпотом мямлит Тэхён, не соображая, зачем отвечает. Ему
просто так захотелось. И что с того?

Кон снова хмыкает, так испуская воздух, будто улыбнулся. А почему он постоянно
улыбается? Тэхёну вот прямо очень интересно, что из этого всего заставляет его
чему-то радоваться?

— …А ещё у тебя есть какие-нибудь друзья?

Тэ откровенно хмурит брови. Ему самому не нравится, что он ведётся на, казалось бы,
дурацкие, бесхитростные вопросы, которые провоцируют его на маломальские ответы. И
пусть он всё ещё никому не верит, всё же нужно понимать, что так, как его держат
тут – со всеми благами и довольно по-человечески – никто бы не стал, имея цель
кровавой расправы. Он нужен им живым.

— Нет.

Кон коротко кивает, облокачиваясь на спинку стула, принимая более комфортную позу,
будто и ему вдруг стало намного легче дышать. Пленник, пусть и мало, но заговорил.

— А кто у тебя есть, Тэхён? Папа… мама? – между ними повисла напряжённая атмосфера,
и без того держащая Тэхёна в тисках с самого начала. А сейчас вообще решила
переломать ему рёбра, захватив дыхание. Самая болезненная тема… – или братья,
сёстры? Скажешь?

— Я один. – Вырвалось чуть грубее, чем задумывалось. Из самых глубин души. Потому
что нечего спрашивать лагерного ребёнка, равно что круглую сироту, кто его семья. А
семья у него такая: тёмная, холодная камера со скрипучими койками, слабоумные
браться по несчастью, учитель-сектант и застиранная роба. Никаких секретов. Никаких
связей. Тот самый человек, которого можно преспокойно зарыть в траншее и его никто
не спохватится.

Ой, как весело! Ой, как интересно!

Тэхён загнанно дышит, впервые после долгого времени вспоминая о спецобъекте на

грани истерики, одной глупой мыслью подумав, что может туда когда-нибудь вернуться.
Кто знает, куда его упекут в следующий раз? Лишь бы не туда. Ни за что. Лучше
смерть, без мучений.

— Извини, Тэхён. Я не хотел тебя задеть.

Не хотел, но задел.

— Вы же знаете, кто я… – у него закрадывались разные предположения касательно

всего. Раз они знают его имя, значит и знают, откуда он родом. Логично? Стоит ли
считать, что Кон над ним просто издевается? Или проверяет его выдержку? Или копает
под него ещё больше информации?

Ну пока не спросишь – не узнаешь. Жить в неведении тоже очень не очень. Так что…

— Совсем немного. – Кон чуть наклоняет голову набок. От него всё также не веет
опасностью. Ещё поэтому Тэхёну тяжело вести борьбу с самим собой, подтопляя
подозрения, чтобы не вестись. В этом мире нужно ко всем относиться с подозрением.
Вот это должен знать каждый гражданин. А не ту песенку про «не обмани, не
навреди…». – Мне бы хотелось узнать всё от тебя. Но ты мне не доверяешь…

Какая неожиданность! Интересно, почему же?!

— Зачем вы меня здесь держите? – Тэхён настроен ещё более враждебно, хмуря брови.
Он понимает, что им очень легко манипулировать, потому что он как бы… недалёкий,
оттого ему неприятно. И это адекватная реакция. Что ему, с разинутым хавальником
радоваться, раз с ним выходят на контакт и что-то всё время пытаются всучить?!

— В прошлый раз ты не хотел об этом спрашивать. – Всё, Кон понял в какую сторону
прощупывать и как раскрутить Тэхёна на диалог. По крайней мере пока что это у него
получается. – Тем более ты мне всё равно не поверишь, что бы я тебе не сказал.

Вот ведь косит под дурачка. Хотя суть вопроса ему более чем ясна.

— Вы опять лжёте.

— Неправда. Я тебе ещё ни разу не соврал. – Кажется мужчине становится забавно. Что
обосновано, ведь говорить в пустоту любому будет неинтересно. Он всё больше
проникается беседой, наблюдая за «особенным ребёнком».

— Я ничего не знаю и у меня ничего нет. Если вы собираетесь вернуть меня в… лагерь,
то лучше сразу убейте. – То, как резко и отчаянно это прозвучало, даже Тэхёна
заставило поёжиться. Но это ведь правда.

— Я же говорил, что я тебе не враг. Ты здесь в безопасности. Я понимаю, что тебе

это не нравится. И у тебя есть все основания думать по-другому. Но пока тебе
придётся с этим мириться. – Теперь Тэ вообще ничего не понимает. От кого его тут
прячут? Почему он должен мириться? Когда он успел вляпаться в какие-то
неприятности?

— А потом…?

— Потом… – Кон глубоко вздохнул, протянув слоги, словно сам не знал и заглянул
куда-то в будущее. – Потом всё изменится.

Ложь. И словно прилетает пощёчиной.

Мужчина опять тепло улыбнулся, ловко избегая ответа. Только Тэхён на такое уже не
купится. Не надо с ним так… Не надо кормить его завтраками… Не надо давать
беспочвенную надежду…

— Если я отродье, значит меня можно легко дурить? – голос надломился, дав слабину.
Эмоции не скроешь, слишком ноет. Он опустил взгляд на одеяло, глубоко
разочаровавшись и погрустнев. Так поступают не в первый раз, но лучше бы больше не
поступали. Он ведь тоже не железный.

Радушное настроение Кона тоже иссякло. И улыбки, и глупые отговорки.

Тэхён может быть бесконечно наивен, но он не глуп. И вот это две разные вещи.

— Ну так прояви характер. Запрети мне это делать. Тэхён. Не отродье. Отродье – это
клеймо. Ты собираешься всю жизнь его носить?

— Это вы меня здесь заперли. Если я человек, тогда почему вы лишаете меня свободы?

Мужчина поднялся со стула, поправляя полы пиджака. Разговор, который как по

скользкому льду, ставит его в неловкое положение. Опять нависнул над ним чёрным
пятном, приминая давлением. Но Тэхён почему-то запрокидывает голову, смотря туда,
где должны бы быть его глаза. На миг страх улетучился. По правде, Тэхёну тоже
нечего терять.

Если потеряется он, никто шибко не расстроится. Это печально, но это правда. И эту
правду нужно принять.

— А что ты о ней знаешь? Ты когда-то был свободен? – мужчина застучал каблуками,

стук которых отдавался в ушах эхом, прошествовав к двери и постучал, чтобы ему
открыли. И на прощание, поправив кепку, снова проявил дружелюбие. Если это
дружелюбие, а не обман. Если здесь вообще хоть что-то может быть не обманом. –
Спасибо, что составил мне компанию, Тэхён. Не забывай, что можешь что-нибудь
просить, если тебе скучно. Это я тебе обещаю исполнить.

Хоть одно честное заявление. Вот только им он не воспользуется.

Пусть подавится своими обещаниями.

***

На следующий день Тэхёну принесли, как выразился мужчина преклонных лет – дивиди-
плеер. Именно этот мужчина постоянно оставлял ему еду, то есть приглядывал за ним.
Тэхён, конечно, не знал, что эта за диковинка, но прилично оживился, когда и дедок
ему приветливо улыбался, ставя технику на стол, включая в розетку. Но не говорил.
Даже после того, как Тэхён спросил его, что это за вещь и как с ней обращаться.

Внешне этот плеер был похож на ноутбук, который ему давал Чонгук, но меньше. Тут не
было клавиатуры, только экран, а ниже место для дисковода и кнопки для управления.
Дед поставил какой-то диск, ожидая, когда появится картинка, а как это случилось,
три раза выключил, а потом включил, бодая Тэхёна в плечо, чтоб он обратил на это
внимания и ну понял.

Но Тэхён не очень-то и понимал.

— Кнопка? Мне надо на неё нажимать? – дед согласно мычит, опять тыча в экран. Мол
вот смотри, как нажмёшь, экран загорается, а захочешь выключить, жми на ту же
кнопку. Собственно, до Тэхёна такая сложная вещь и словесно дошла бы не с первого
раза, а уж молча…

— Это… Это темно и светло?

Дед щурит глаза и по-доброму смеётся, останавливаясь перед ним и вдруг ни с того ни
с сего лохматит его волосы на макушке. Тэхён от такого жеста замер зайцем, наивно
выпучив глаза. С ним так никто не обращался. А он ведь это… не доверяет же никому.
Но пожилой человек ни в коем разе не представляет угрозу.

На том и порешили. Дед ставит диск, экран отражает какое-то замершее изображение, а
в комнате начинает распространяться приглушённый звук песни.

Музыка…

Для Тэхёна даже это в новинку. Очень редко, что в стенах спецобъекта ему доводилось
слушать нечто подобное, а ещё он слышал радио, когда они с Чонгуком въезжали в
город на такси. Но в том и смысл, что Тэхёну не нужно радио, чтобы ему опять
вливали патриотизм и науськанную любовь к фракции. Всего лишь отвлекающий звук на
фоне какой-то деятельности. Ещё одно пустое развлечение. Но это не плохо, нет.
Только не вызывает такого же восторга, каким были наполнены подарки Чонгука. Лишь
он один умел делать Тэхёна счастливым… Он откуда-то всегда знал, что ему точно
понравится!

Под музыку он жил целую неделю. Иногда дед также заходил и менял заезженную
пластинку. Тэхён выполнял те же самые упражнения, что и раньше, но уже пристукивая
ногой в такт мелодии, к некоторым особенно прислушиваясь, находя для себя
фаворитов.

Стена продолжала зарисовываться с его виртуозной подачи. Настроение, ну правда, всё

равно было приподнято. Когда на фоне звучит чей-то человеческий приятный голос, это
греет душу. Ты как бы уже не один, пусть и не с кем поделиться о прослушанной
композиции.

В очередной раз, записывая на полях альбома чонгуково имя, из плеера послышалась

уже знакомая песня. Тэхён сразу отложил карандаш, засмотревшись в никуда,
проваливаясь в мысли о прошлом и о грёзах, которые его манят.

Зачаровать куцего щенка очень легко…

Так пусть же это останется на их совести.

Все вещи меняются, всё изменится…

В любом случае нужно дать им время.
Выбери лучший путь…

Постукивая наконечником резинки по столу, Тэхён ласково улыбнулся. Ему определённо

нравилось, что в мире было так много неизведанного им чуда. А ведь все остальные
люди растеряли эти привилегии? Они ни в чём и ничего не ищут.

Тогда… получается… Тэхён в чём-то даже выиграл?

…Мечта, к которой я стремлюсь, груз на твоей душе,

Стремление идти дальше.
И ты будешь в порядке, когда останешься один.

…Когда мои глаза закрыты,

Я чувствую себя в безопасности
В самой тёмной темноте.

Мир во тьме.

В общем, пока светло, мы ещё храбрые – всё так. А потом закрывай глаза, малыш. И
всё обязательно придёт. Как примешь страх, так он тебя больше не потревожит.
Наверно и Тэхёну пора бросать эти игры. Ну и повзрослеть.

***

Пожилой мужчина, его смотритель, пришёл снова, на этот раз переставляя диск, но
включая уже не музыку, а мультфильмы. Ну конечно… Они же не Чонгуки, они не знают,
что Тэхён любит Дискавери и BBC. Мультики – это тоже неплохо, но ему хотелось бы
чего-то более интересного. Что было снято с реальных мест на Земле.

А потом… потом Тэхён задержал дыхание, ошалев от собственных мыслей. Он глянул на

приоткрытую дверь и скрывающуюся за ней темноту и неизвестность, тяжело сглотнув,
словно его вдруг одолела жажда. Внутри всё заполыхало и заклокотало, когда мозг
выдал информацию, что путь… путь-то открыт! Беги не хочу!

Руки безбожно дрожали, также, как и всё тело. Тэхён мог вот так просто толкнуть
этого дедка или даже того ужаснее – чем-то ударить по голове. Тогда за ним не будет
погони. Но он такого не сделает. И почему-то смотрит в камеру, будто она ему что-то
подскажет или наоборот, пригрозит. А может Тэхён таким образом хотел кому-то там по
ту сторону экрана показать (доказать), чего он горазд? Что ну вот смотрите: я могу,
я всё могу! Вот убегу и не догоните! Вот сейчас осмелюсь и вырвусь!

Только на раздумья нет времени, как и на показательные гляделки. И стоило деду

наклониться, тыча в кнопки, Тэхён испустив отчаянный визг (молча никак не
получалось), подорвася с места, чувствуя, как внутри всё моментально обрывается,
уходя в пятки. Пулей выскакивает за дверь, оставляя все предубеждения здесь.

Перед газами всё плывёт. Ничерта не видно! Разум застило, из глаз брызнули слёзы –
всё говорит страх, липкий, навязчивый, от которого кровь в жилах стынет. Ноги на
автомате перескакивают через две ступеньки, – чтобы только быстрее, чтобы только
вырваться из пут, – ведущие наверх из подвала. Тэхён действует по наитию,
совершенно не отдавая отчёт своим действиям. В ход пошла интуиция. А до слуха даже
не долетали мычания и грузные шаги вслед за ним. Нельзя отвлекаться. Нельзя думать
о плохом.

Впереди маячила свобода. Свет. Цивилизация!

Тело само вело его к спасению. А он, запуганный и зарёванный, широко раскрывший рот
от недостатка кислорода, не видя ничего вокруг, двигался только вперёд. Бороться,
бежать, лишь бы бежать, несмотря ни на что.

Попав в какой-то коридор, ни секунды не раздумывая, он повернул в правую сторону,

откуда лился тёплый жёлтый свет. И догадка не подвела, – вместе с двумя окнами,
Тэхён увидел дверь. Выход! Побег! Побег!

Свобода! Всё сигналит всплывающими красными буквами.

Слово «выход» – зелёными. Как положено.

Расхабарив дверь, которая с лёгкостью подчинилась вспотевшей руке, Тэхёна тут же

ослепил солнечный свет, выедающий глаза, не привыкшие к естественному освещению. Да
такому яркому! В этот миг он ощущал себя самым живым и самым настоящим, дышащим
человеком. Изнутри тоже лился свет, переполняя всего через края.

А всё-таки… Свобода – вопрос не политических органов, а органов дыхания*.

И ей можно задохнуться.

Как она…прекрасна.

Тэхён начал сбавлять скорость, с бега переключаясь на быстрый шаг, с каждым новым
движением промаргивая влагу в глазах – проглядывая жестокую реальность, вдыхая
побольше, на подольше… постепенно опуская уголки губ. Улыбка сходила сама по себе,
стягиваясь в сухую тонкую линию, трескаясь и принося невыносимую боль. Не только на
губах, но и внутри. Везде. Куда только можно забраться.

Перед ним выросла железная изгородь, превышающая его рост. Не лагерь. Но тоже
какая-то тюрьма. Незабываемый забор с натянутой колючей проволокой и отбрасываемая
на траву ромбовидная тень.

Солнце жарит. А Тэхён совсем ничего не чувствует, валясь на колени, как рыба
раскрывая рот, чтобы что-то сказать и не умереть. Но никакие слова не могли
выразить всего того, что творилась у него на душе, где вовсю крутился ураган,
затягивая в себя внутренности, дребезжащие от потрясения. И какое потрясение!
Кошмар наяву.

Дед его тут же нагнал, громко хрипя позади, втягивая воздух, как только что
пробежавший кросс, опустив свою морщинистую ладонь ему на плечо. Но не колотил, не
дёргал на себя, утаскивая собаку обратно в будку, наказывая за непокорность. Дед,
как и Тэхён, замер на месте. Кто его знает, что у немого на уме? Может он тоже
хотел на свободу?

А свобода им не по зубам…?

— Это… это конец? – заикаясь спрашивает Тэхён, повернув к деду голову, показывая
зарёванное покрасневшее лицо, озарённое летним полуденным солнцем. Это, и вопрос, и
просьба, и зов о помощи… и всё что угодно, лишь бы не отрицательный ответ.

Только не отбирайте надежду…

Дед ерошит его отросшие чёрные волосы, извиняюще улыбаясь. Лёгкие сейчас лопнут от
переизбытка кислорода. Ну так пусть уже разорвутся. Больше нет никаких сил это
терпеть. Нет. Нет. Никаких.

Какая мягкая, зелёная, жирная трава…

Настоящее, блять, чудо!

Комментарий к 20.«Правда или действие»
*Станислав Ежи Лец
https://pp.userapi.com/c850016/v850016231/c4e55/AmbY-7I9ryM.jpg - так выглядит
дивиди-плеер
песня, которая звучала, это перевод tokimonsta - darkest dim
к сожалению, глава получилась маленькая. вытаскивала её из себя по строчке, со
скрипом. очень нудная и скучная... но борьбу Тэхёна нужно тоже показать, даже если
она не очень интересная.

========== 21.«Близкий человек» ==========

#Skúli Sverrisson - Dora Kime

#SHELTR - HIGH CAPPIN' LIKE U BIG TIME w/ sake.
#G_TellaXXXX, ELK & Axl - Touch It
Опыт научил тебя, что единственное несчастье, горшее, чем насильственная смерть
близкого человека, — это пропажа близкого человека, пропажа без вести, с концами.
Это пытка неопределённостью, когда сердце подпрыгивает на каждый стук в дверь, на
каждый телефонный звонок. Несчастных выдаёт отчаяние в глазах, привычка в любой
толпе поспешно и жадно прощупывать лица. Можно уговорить себя, что смерть близкого
человека была неизбежна; много труднее подавить крик упорствующей души. Он жив,
кричит душа; но вернётся ли он?

Ирвин Уэлш. Преступление

Душевные терзания не сравнятся ни с одной известной болью. Вы знали?

Особенно когда во все глаза слепит солнце, а ты уже знаешь, – что не для тебя. И
что сейчас всё быстро закончится, захлопнется ловушка, а из неё уж точно больше не
дадут так опрометчиво сбежать. Хотя… Куда сбегать-то? Тэхён всё видел своими
глазами. Ему ещё ни разу… самому, в одиночку, не удавалось сбежать через этот
зловещий забор. Это получилось только у Чонгука. Но как раз-таки его здесь и не
было. Поэтому «опустить руки и сдаться» пришлось к слову.

Дед отчего-то медлит, стоя над душой больше положенного времени, отведенного для
беглеца. Помогает раскоординированному мальчишке подняться, а лучше сказать, сам
поднимает его, подхватывая за плечи. Тэхён ничему не сопротивляется, Тэхён –
тряпичная куколка, а ей неволена активность. Только щурится от света, чувствуя
разъедающую соль в глазах. Добровольно даётся в руки, кое-как передвигая ватными
ногами, лишь бы отвязаться побыстрее. А сам трясётся хуже старика. И лицо такое же
бледное, суровое, как из пластика, будто даже разом повзрослевшее. Болезненное.

Безликое. Как в толпе отродья. Сливаясь с массой серых овец.

Эти воспоминания из прошлого вытянули все соки. И не хочется бороться. Может быть
только пока, в данный момент, в данную секунду, а потом обязательно всё уляжется.
Но потом – это речь о будущем. Тэхён не имеет такой привилегии, чтобы строить на
него планы. У него и настоящего вроде как нет. Только грязное прошлое. Сломанное
детство. Заплёванный чернозём… Одиночество. Примитивность. Страх. Да как же тут не
сойти с ума?!

Дед заводит его обратно в подвал. (Оборачиваться назад страшно…) Свет сменяется на
темень и опять на свет. Опостылевшая запертая комната встречается всё тем же чистым
запахом пустоты. Тэхён даже не пытался рассмотреть, что по пути, безынициативно
сваливаясь на расправленную постель. Не думается даже про Чонгука. А других
спасителей у него не было… А вот это уже пугает. Ни про кого нет мысли. Тэхён у
себя один.

Это бьётся настойчивой репликой.

Даже сидящий на краю дед, и сам созерцающий с водянистыми мутными глазами,

разделяет с ним этот упадок. Гладит по спине, по волосам, как котёнка. А есть такие
коты… знаете, они не любят, когда их трогают посторонние. Они прогибают спину. И
Тэхён отказывается от этой ласки, характерно принимая неприкосновенность.
Укатывается в самый угол стены, закрывает глаза… и уходит в свой маленький
особенный мир.

Как раньше.

***
Существование в одной каморке с врагом не давалось Чонгуку так просто. Как
оказалось, дознаватель совершенно ничтожный мужик, мстящий за всё и сразу детскими
глупыми выкидонами. Не то чтобы Чон прям вскипал, но со временем это начинало
конкретно так подбешивать.

Нам вставал раньше него, так как его рабочее расписание начиналось рано. За это
время он успевал от нехер делать закинуть чонгукову щётку куда-нибудь в мусор в
ванной, которую потом довольно проблематично найти. Он всё же не поисковик, хах.
Иной раз не было зубной пасты. Бывало, что этот псих нарушал его личное
пространство, то подойдя к кровати, беззастенчиво лазя в чужом телефоне, чего у
него не получалось осуществить в полной мере – Чонгук чуткий к такому дерьму; то
стоял над кроватью, будто случайно выливая из кружки воду. Само собой, что под
конец второй недели с таким «приятным» соседом у него стали сдавать нервы. И ещё до
подъема Чонгук пребывал не в радужном настроение, нацеленный убивать, крушить и
ломать.

Вставал не с той ноги – совершенно точно.

Конечно, было ясно как день, что всё это проверка на прочность. Возможно даже не с
подачи Намджуна, а приказ сверху. Поэтому-то он не мог решить зреющий конфликт
самым действенным способом – дать ему пизды. Махаться кулаками в духе всех
мальчишек. А Чонгук к тому же умел это делать профессионально. Вот только нельзя. И
это «нельзя» душило голодной тёткой.

Плечо не предавало своего хозяина и благополучно регенерировалось, без

воспалительного процесса и следующего за ним вторичной операцией. У него ещё были
противопоказания к тяжёлой физической нагрузке, но в целом разрешили начинать
щадящие тренировки. Так Чонгук перешёл к главному этапу его вербовки – заключение
контракта, по которому он принимается в ряды спецагентов и соглашение на
обязательный специализированный ведомственный экзамен (ОСВэк). Клинкей он получит
только после экзамена, но стоит заметить, и экзамен у него несколько изменён,
нежели у других кандидатов. Это объяснимо, ведь Чонгук бывший фракдир омона, – он
уже давным-давно пригоден к спецзаданиям и приучен к выносливости и экстремальным
ситуациям. Тут уже не столько учения, сколько повторение, ну и открытие парочки
секретов ведомственной разведки.

Чон свободно перемещался по светлым лабиринтам подземельного строения, открывая

люк-дверь дактилоскопией, почти сразу сориентировавшись на новом месте, пользуясь
острым умом и цепкой хваткой, запоминая все входы и выхода, и надписи над каждым
блоком.

Чаще всего с ним контактировал тот самый филёр. После тренировок на восстановление
плечевого сустава, он направлялся в блок «связка», где ему рассказывали, как знать
о человеке всё, не вступая с ним в контакт. Таким образом филёр задавал наводящие
либо каверзные вопросы, на которые они вместе находили правильный ответ,
раскрывающий суть одного понятия, а после и другого. В таких ситуациях у Чонгука
было много шансов показать себя как профессионала, чего от него и так все ожидали.

Как итог: да, он проявлял себя отлично, быстро вливаясь во вражескую атмосферу,
порой забывая, какую цель преследовал изначально. А ведь на то сделан хитрый
расчёт, – чтобы Чонгук ослабил защиту, полностью растворился в подготовке, не думая
о пресечении закона. Но пока было и не время что-то предпринимать. Чонгуку
действительно нужно было влиться в разведку, понять, как она работает изнутри, так
сказать, найти сердце этого аппарата.

Друзей держим близко, а? Врагов ещё ближе.

И с ними самая крепкая связь.

***

Между тем, когда шли тренировки и обучающий курс «связки», Чонгуку постепенно
удаляли родинки. Условились на том, что достаточно будет очистить верхнее туловище,
а конкретно: руки, область шеи и солнечного сплетения и, конечно же, лицо. Тут всё
тоже не так просто и приносит свои болезненные неудобства. Только вот болью Чонгук
совсем не пренебрегал.

Вопрос об удалении родинок решает врач. Благо, что пятен было немного, но и их
сначала нужно было осмотреть, во избежание перерождения невуса и меланомы. В
обязательном порядке ему привезли дерматолога и онколога. После того, как ничего
опасного не было выявлено, приступили к процедуре. Чонгуку даже не стали предлагать
местную анестезию, да и он бы отказался. Лазерное удаление безболезненно, а на одну
родинку приходится порядком пять минут. Максимум, что можно почувствовать за это
время – неприятный запах.

Так вот, удаляли постепенно, потому что на каждую родинку требуется ещё две-три
недели заживления. Чонгук бессердечно прощался со своими индивидуальными отличиями,
не испытывая горечи. Что они есть, что нет – какая в жопу разница? Не органы же ему
удаляют…

Лицо очистили в первую очередь, плюсом особо приметную родинку на шее. Остальное со
временем, чтобы дать организму отдохнуть от одного стресса, опять травмируя его
новым вмешательством. Чонгук, хочется отметить, держался молодцом. Он старался
больше не зацикливаться этими издевательствами, что таковыми и являлись. Его тело
терзали вновь и вновь, но он заглушал эту боль. Пережимал глотку внутреннему крику,
зовущему на помощь. На душе отчего-то тоже было промозгло и погано, но Чонгук не
понимал, с чем это было связано.

Постепенно его организм и разум погружались в то состояние, в котором он пребывал в

детстве, в молодости, с рано начавшимся созреванием – в него загонял сначала отец,
потом генерал, потом начальство – эта опаска и боеготовность с ним при рождении, в
самой шкуре. При таком состоянии все чувства отключены, лишены эмоции, в голове нет
сторонних отягощающих и тормозящих дум. Всё тело принимает форму натянутой тетивы,
из которой будут стрелять кто-то сверху, кто-то, кто учит его быть оружием. Поэтому
Чонгук этого не боится. Вот только эмоции не исчезают. Наоборот, их становится
больше, они ярче и чаще озаряют, когда не надо. По той причине его так бесят тупые
выходки Намджуна.

Озверение идёт рука об руку с несвойственной чувствительность, что само по себе

союз-то хуёвый. Вот на кой ему эти чувства?

Он что, человек?

Он ублюдок. Так и должно быть всегда. Иначе слишком тяжело принимать своё внутренне
уродство и пустоту.

***

Что расстраивает немного больше, – так это бесполезность Мао. Либо она так
профессионально косит под невинную дурочку, либо действительно витает в своей
больничной пещерке, ничего и ни про кого не зная.

Чон по-тихому делает к ней визиты где-то раз в три-четыре дня. Всё с надеждами на
новую информацию, которую не удаётся получить не перед сексом, когда размягчаешь
девичье тело, ни после, когда, казалось бы, самое время для откровений и разговоров
по душам. Ему в общем-то не стыдно, что он использует её в корыстных целях. Она
просто попалась на его пути также, как и баба Намджуна. Он сплюнет и перейдёт через
любого, если от этого будет какая-то выгода. И даже несмотря на то, что она в
некотором смысле очень похожа на Тэхёна, не наделяет её особой значимостью. И нет,
тем более Чонгук не принимает её за малолетнюю шалаву, которая легла в постель с
малознакомым мужиком. Он честно отдаёт себе отчёт, что сам её подвёл к этому
решению. Совратил. Девчонка-то совсем не виновата, что её первым (главным?)
мужчиной стал ублюдок.

Раз Мао не приносит ему никакой пользы, то ведь в таком случае Чонгук может смело с
ней порвать? Чем раньше он это сделает, тем быстрее затянутся шрамы на сердце, ну
так ведь? Но он этого не делает. Продолжает пользоваться её доступностью, кое-что
мотая на ус. Это скорее даже исходит ни от самого чонгукова желания, а на
периферии. Будто ему очень надо и дальше иметь связь с невинным дитём. Будто надо
наловчиться с таким дитём выстраивать контакт…

Получается, что Мао, грубо говоря, – тренажёр.

Девчонка ни о чём не догадывается. Она всё больше влюбляется в него, она всё больше
зависима, её первый мужчина сводит с ума одним лишь видом (а вид у Чонгука всё
такой же – жандармский). Начинает посвящать незаинтересованного Чона, каждый раз
равнодушно застёгивающего джинсы, в свою жизнь, рассказывая и про отца, которого не
видела уже три года, и про мать, которая также без вести пропала. Чонгук вообще-то
всё слышит, пусть и не всегда вслушивается. Он понимает, что Мао – такой же
осиротевший ребёнок. Он также узнаёт её точный возраст… шестнадцать лет. И сука-
совесть не грызёт. И не стыдно перед каким-то там её пропавшим отцом, что опорочил
ребёнка.

У неё тело женщины… Но каждый раз, как он медленно берёт её в той самой каморке,
всегда помнит про осторожность. Не всегда есть терпение смотреть ей в глаза, в
которых небезызвестное, затуманенное влечение. Чонгук даже толком не целует её в
губы, почему-то не желая разделять с ней такой интим.

Из всех прочих мыслей, которые посещают его голову во время секса и которые не
посещают, его частенько подлавливает вопрос, как же выглядит лагерный барак для
утех. Он никогда его не посещал, а может быть окажись там раз, никогда бы не забыл?
Как ломаются людские судьбы, как кричат жертвы насилия, как смывается пот и грязь,
въевшаяся под кожу сраным клеймом!.. Как лишают детства.

И кого.

К сожалению, все пути героев ведут не в Рим. Они берут начало и сходятся в
исправительном спецобъекте, где один родился, другой там пригодился, третий что-то
потерял, четвёртый помер… Поэтому и сам Чонгук уже понял и принял тот факт, что ему
никогда не отпустить то, что он приобрёл в лагере. И что вынес. А вынес он Тэхёна,
который навечно привязан к его «каменной спине».

Сердобольность и филантропия Чонгуку не к лицу. Поэтому пора уже кончать играть в

стрёмные игрища с самообманом, прикрываясь благими намерениями во спасение одной
(ничего не значащей для мира!) души.

Чонгук находит в себе мужество принять это открытие, когда в очередной раз, наяву и
по-настоящему видя девичье лицо, вбиваясь в тёплое женское нутро, так и слыша
слабые стоны, совершенно по-уродски начинает сравнивать с другим, искать сходство с
другим, думать ни о том, что надо и положено. Это нездоровое восприятие.
Извращённая манера, которой раньше сроду не проявлялось. Но в своей падали Чонгук
вообще-то никогда не сомневался. Да и нужно наверно быть последним кретином, чтобы
не понять, что присутствие Тэхёна в его жизни становится всё более навязчивым.
Когда от сироты и собаки, с которыми Чонгук его частенько невольно сравнивал, он
приобрёл в его мыслях большую ценность? И наверно не только в мыслях…

Только Чонгуку от этого принятия нисколько не легче. Ему стыдно, на самом деле и
как ещё никогда не было. Потому что Тэхён непорочен во всех смыслах. Далёк от всех
этих низменных потребностей…

Тэхён…

Ребёнок. Ребёнок?

Отродье. Отродье?

Недоразвитый мальчишка.

А вот Чонгук убийца. (Да уж, приятно, бля, познакомиться!) Не самый положительный
персонаж.

Утопия… Сраная, человеческая тяга с кем-то связаться. Любить. Знать, что тебя кто-
то ждёт. И не только дома. И не только ждёт… И не только кто-то… И не только знать…

И… не только.

***

Моральная смерть длилась неполных два дня. Ну то есть полтора. Спасибо арифметике.

Тэхёна снова заперли под ключ, чуть приглушив свет в комнате. Полежав несколько
часов в одном положении, продырявив в стене несколько приличных дыр, через которые,
к сожалению, не пролезть и даже не устроить лаз, он сгрёб одеяло и подушку и залез
под кровать. Там хватало место для него одного. Но самое главное, что так он
действительно от всех закрылся. Даже глаза камеры не смогут его поймать. А значит
он в домике.

Попробуйте достать.

Сомкнуть глаз не получилось. Сон всё никак не шёл, хотя тело просило отдыха и не
только физического. Но Тэхён только мог переворачиваться с боку на бок, не чувствуя
холода пола и не чихая от пыли. В приятном полумраке слезились глаза, они же
отдыхали от недавно принятой солнечной ванны и искусственного комнатного света.

Постепенно первая волна истерики сошла, зато после себя оставила весомое такое
нихуя, которое всё же ноет, как вырванный зуб. Потом ещё и заболела голова, в
которой тоже них… ничего не было. И которое уже не хотело там появляться. Тэхён сам
блокировал всё лишнее, не давая вновь пробиться росточкам надежды.

Только маленькие и наивные верят в лучшее. А он не такой! Он больше не глупец!

И он хотел не так уж многого. Совсем немного. Просто дышать. Даже если это не
свобода. Переоценка ценностей опять настигает Тэхёна комьями свалившегося пласта
снега. Теперь же у него совсем примитивные желания: дышать полной грудью, ходить,
где хочешь, видеть новое, есть, когда попросит организм…

Только один вопрос не давал Тэхёну покоя и бился нервной жилкой на лбу: «За что?».
Чем он заслужил такую презренную жизнь? Почему именно он? Да кто же он такой?! Где
его то самое место, которого нет? Когда кончатся муки?

Когда дадут жить?

Слёз не счесть. Им просто некуда деваться. Так и ладно, если бы лились от счастья.
Но ведь речь далеко не о нём.

О чём-то ещё Тэхён не преуспел раздумать, когда дверь опять скрипнула, но на этот
раз не из-за принесённой еды. Тэхёну даже не нужно угадывать, чтобы учуять этот
тяжёлый запах «тяжелого» человека. Сразу как будто размазывает по всему полу,
сдавливая прессом. Да уж хуже быть не может…

А зачем пришёл? Наказывать за непослушание? Показать своё место, чтоб больше не

забывался? Или что похуже? Тэхёну уже всё равно. Сейчас он не почувствует, даже
если его заживо вскроют. И это стало бы освобождением. Рано или поздно за ним бы
пришла смерть.

Про Кона он тоже не думал и не ждал его скорого прихода. Хотя очевидно, что такое
преступление не останется не замеченным…

Пробил холодный пот, когда чужие сильные руки опустились на пол около лица, а потом
вгрызлись в него, как клыки и рванули на себя. Тэхён тоже вцепился в эти руки,
только чтобы вывернуться, спрятаться ещё дальше. Да, он облажался. Но наказывать
его за такую провинность слишком жестоко. Ну чего с дурака возьмёшь? Лучше простить
и отпустить, а Тэхён как-нибудь справится тут до самой смерти. Один, да. Зато не
униженный.

— Тэхён, прекрати. – Мужчина не повышал голоса, методично вызволяя его обратно,

одной рукой схватив его запястья, а второй нашарив ногу. Долго держать оборону он
не смог и сразу зажмурил глаза, когда его вытащили. Готовился ко всему угодно и
одновременно молил ни о чём. Опять не хватало храбрости взглянуть страху в глаза.

Опять хождение по кругу.

Опять слабость.

Кон легко берёт его на руки, укладывая на кровать, и сам садится рядом на край,
повернув его к себе спиной, опустив руку поперёк живота. Тэхёну в таком положении
лучше всего – его не вынуждают скулить о раскаянии. Пока что его вообще ни к чему
не принуждают. И если это не удача, то, что тогда?

— Не жмись, я тебе ничего не сделаю. – Разносится твёрдо и чётко, затмевая

авторитарностью. Ещё и поэтому не получается не бояться. – Честно говоря, я ожидал
от тебя чего-то подобного. Я бы разочаровался, если бы ты не попробовал. Но не всё
так просто, да? – в конце Кон совсем смягчился, успокаивающе (успокаивающе?) гладя
по боку и спине. Как дед. Но сейчас не получится прогибать спину и дыбиться
шерстью. Нельзя.

— Если ты что-то сделал, то всегда должен отвечать за свои поступки, а не прятаться

по углам. Давай, Тэхён, прояви характер. У тебя же он есть? Говори, раз есть.

Неизвестно, куда опять нажал Кон, за какие потянул рычажки, но для Тэхёна это стало
спусковым механизмом. Он резко сел и повернулся передом, готовясь выплеснуть всё,
что так давно зрело. Но кроме кончика носа и растянутый в улыбке губ он ничего не
увидел. Кепка скрывала самое значимое – взгляд. Но и без зрительного контакта Тэхён
струхнул, оказавшись в такой близости. Казалось, ещё немного, пару секунд, и его
точно порвут в клочья.

— Я вас ненавижу… – прошептал, постыдно опуская глаза в пол. На большее его не

хватит. Это и так сверх его возможностей.

Кон показал зубы, улыбнувшись ещё шире. Как раз-таки это его не расстроило. Или он
просто сдержался? Или он опять «ждал чего-то подобного»?

— К сожалению, этого я никак не могу изменить.

Вот так просто?

И больше ничего?!

— Больше не обижай старика. Он ничего плохого тебе не сделал. И даже не вздумай его
ударить. – А это уже звучало как наставление. Тэхёна даже передёрнуло. Он и в
мыслях не мог причинить пожилому человеку какой-то вред. Или ещё хлеще – увечье! –
Ты меня понял? – настойчивее.

Тэхён скривил лицо, как будто начало чем-то вонять. Но дело не в запахе, а в
причине. Ему чертовски неприятно и говорить, и слушать. Всё это неприятно.

— Оставьте меня в покое. Что я вам сделал? Почему я? Зачем вы меня мучаете? Скажите
честно! Или у вас совсем нет чести?! – откуда в этом слабом теле нашлось
недовольство и восклицание, стоит ещё подумать. Просто всё наслоилось одно на
другое. Ну и когда-нибудь любой вулкан должен извергнуться? Должен же Тэхён хоть
как-то нападать? Пусть пока это только слова. Словом иной раз вообще баловаться
нельзя. Можно убить.

Кон был задумчив, но у него всё также играла блуждающая улыбка. В какой-то момент
пауза неприлично затянулась, отчего Тэхёну стало совсем невыносимо. Даже когда он
пытается вспылить, ну достать этот самый характер, его не воспринимают всерьёз!

Тогда за кого они все его принимают?

— Ты ничего не сделал. Я тоже не хочу тебя мучить. Или я, по-твоему, похож на

мучителя?

— Вы не отвечаете на мои вопросы…

— Я тебе уже говорил, что не хочу причинять тебе вред. Вспомни, разве тебе кто-то
сделал больно? Кроме того, что я постоянно хочу улучшить твои условия, а ты от меня
забиваешься в угол. – Вот он умел как-то так говорить, что начиналась потягиваться
совесть, выпадая из сна. И его слова успокаивали, звуча обольстительно доверчиво.

— Мне не надо никаких условий там, где я не хочу быть.

— Сейчас ты не поймёшь мои мотивы. Но так лучше для тебя. Ты не знаешь, но у

свободы есть много отрицательных сторон. А здесь безопасно. Чисто. Над тобой никто
не издевается.

— Я не хочу тут быть! – в сердцах бросил Тэхён, вылупив покрасневшие глаза. Это
вряд ли бы подействовало на Кона. Просто хотелось возразить. Не нужны ему такие
благие мотивы, которые перекрывают кислород. – Я сойду с ума. Мне здесь плохо. И
одиноко. Нет никакого развития. Я снова стану недоразвитым! Я никогда ничего не
увижу больше, чем этот потолок! – всплеск эмоций закончился брызнувшими слезами.
Тэхён сразу же постарался закрыть лицо ладонями. Так стыдно… Но это же искренность.

— Тэхён… послушай меня…

Но Тэхён его спешно перебивает.

— А если бы вас тут закрыли! Вам бы было хорошо? А я бы к вам иногда приходил и
смеялся над вами, и никогда бы не выпустил! А ещё наблюдал бы за вами через камеры
и снова смеялся! – честность Тэхёна поражала. Он говорил прерывисто и сбивался, но
всё равно не останавливался. А тэхёновы рассуждения… Ну ведь правда? А вот если бы
его посадить в клетку на цепочку, сильно ли понравится?

Кон мягко захватил его ладонь, сжав в своей тёплой и немного шершавой руке. Злодей
должен делать зло, но этот хер пойми кто.

— Ребёнок… – пожурил мужчина, слегка пожимая ему кожу, что вроде тоже должно
успокаивать. – Никогда не слушаешься. И что мне с тобой делать?

Тэхён громко всхлипнул и выпалил на одном дыхании:

— Отпусти-ить!

— Смотря, что ты под этим понимаешь. Совсем отпустить я не могу.

— А просто отпустить здесь?

— Торгуешься? – Кон слабо рассмеялся. Тэхён же смотрел с надеждой.

— Пожалуйста…

— Ты всегда будешь под присмотром старика. Потом не говори мне, что я плохой,
потому что я тебя предупредил – ты можешь гулять только на территории этого
объекта.

Объекта.

Объекта?

— Это… – Тэхён не успел сформировать мысль, как мужчина поспешил исправиться.

— Нет, это не лагерь. Ничего общего. Просто закрытый объект, где тебе безопасно. –
Тэхён наконец оттаял, тоже сжав его руку. Благодарить нелепо, но и ничего не
сказать невозможно. Однако Кон говорит первый.

— Раз тебе одиноко, я привёз тебе компанию… – Кон поднялся с кровати, сразу
направляясь к выходу. Дверь оставил открытой, так, чтобы была видна тёмная лестница
наверх и его ноги. Через пару секунд он уже спускался обратно, а в руках держал… –
Ага. Кошелот*.

Тэ не знал, что это за слово такое, зато он знал, что у него в руках большой,
реально здоровый кот! Да, он вообще-то видел некоторых животных. Очень редко. Но
всё же для него это знакомая животинка.

— …Чей? – Тэхён смотрит во все глаза и не может с собой совладать, чтобы не быть
таким любопытным. Но это же кот… Извините меня, такие коты под ногами не валяются.
И никто не приносил ему такую компанию. Как вообще можно быть равнодушным, когда на
тебя смотрят большие жёлтые глаза серо-черного дымчатого клубка? Этот клубок мог
весить все шесть-семь килограмм!

— Мой, конечно. Но у меня нет на него времени, а тебе нужнее. Нравится?

Вот ещё бы спрашивать.

Ему на руки опускают шестикилограммовое счастье, а кот начинает мурлыкать как

трактор, ведя себя очень порядочно и послушно, как не все коты умеют! А от
несмелого поглаживания довольно прикрыл свои чертовски красивые жёлтые глаза.

— Значит, теперь он мой? – на всякий случай уточнить.

— Если захочешь.

Это подкупает. И Тэхён-то сначала поплыл, разулыбавшись. При Коне он ещё ни разу не
был таким счастливым, ну а потом улыбка опять спала. Вернулась подозрительность.

— Я знаю, что это подкуп. А вы хотите показаться лучше.

Мужчина беззлобно рассмеялся. Ему незачем отрицать то, что является неопровержимой
правдой.

— Почему бы и нет?

***

Июль незаметно закончился. Также незаметно подошёл к концу август. Что произошло за
это время?

Как мы поняли, Чонгук уже начал «освэк», то есть свой десятинедельный экзамен,
поделённый на две части: месяц умственной подготовки, месяц физической. Про
физическую он ещё ничего не знал, да и, честно говоря, не хотелось. Что с ним опять
собирались делать? От размышлений лишь болит голова. Вот потом и узнает, без
догадок.

Намджун всё также неимоверно бесил, ухищряясь в избирательности детских шалостей.

Но это отошло на второй план, когда филёр вместе с вышестоящим патроном… подняли
его наверх. Прям наверх. В цивилизацию.

Это было в середине августа. Ему сказали, что он уже готов принять один из главных
секретов разведки и узнать о них больше, тем более что это знание неизбежно. Таким
образом Чонгуку приказали идти следом. И он шёл. Сначала они плутали в лабиринте
блоков, потом зашли в самый дальний, где стояла сильная защита авторизации, а перед
ними – габаритный лифт. Как Чонгук отметил, они находились на минус втором этаже, а
филёр нажал на минус первый, что в действительности представлял собой цокольный
этаж, частично заглублённый в грунт.

Минус первый – это парковка.

По началу Чонгук ничего не понимал. Они вышли из лифта, который был укромно
запрятан за несколькими колоннами, а пройдя через всю парковку, забитую дорогущими
автомобилями класса «люкс», опять свернули за колонны, зайдя в закрытую лестничную
клетку, проходя два пролёта. Первый этаж ознаменовался гомоном голосов, цивильным
шумом и техническими вибрациями.

И Чонгук уже видел это место. Помните?

То, что хотят скрыть, обычно прячут на виду.

Отец частенько любил водить Чонгука с собой, хвастаясь достойным преемником. А

вышагивали они по… алькальдии. Алькальдия! Мэрия города! Не удивительно, что Чонгук
впал в оцепенение, когда до него дошёл смысл всего происходящего… Гнездо разведки
расставили прям под носом высшего руководства. Прям в логове фракции. У всех,
действительно, у всех на виду. Как в насмешку. Но вниз просто так никто не попадёт.
Полная капитуляция.

Даже разведка целиком и полностью опутана влиянием фракции. Отсюда нет выхода. Нет
обратного пути. Да, конечно, раз Чонгука вывели наверх, значит он им нужен на
продолжительное время, что в очередной раз доказывает, что его пока не убьют и вся
эта показуха с «освэком» и тестированием не для отвода глаз. Но это не значит, что
ему повезло. Во всём этом пиздеце, где он месится уже который месяц, его живучесть
вряд ли можно назвать везением. Не подходящее слово.

Чонгук вдоль и поперёк изучил весь первый этаж ещё будучи фракдиром, а всё равно
был не готов, что в одном крыле, там, где обычно сидят офисные клерки, был огромный
зал, где клерки-то сидят. Да не те. Отворившиеся двери показали скрытое: очень
много столов с перегородками, за которыми сидели однотипные люди в серых костюмах и
с наушниками, поглощенные своей работой. Тут тоже было немного шумно, а ещё часто
противно пиликала какая-то дрянь. И раздавались звонки.

— А это отдел «голова».

Есть «связка», а есть «голова». Вполне возможно найдутся ещё «ноги», «уши» и… кхм,
ху… впрочем, ну и пусть находятся. Большему Чонгук уже не шокируется.

— Здесь отслеживаются все компьютеры наших граждан. Если вы понимаете, о чём я,

мистер Чон.

— Понимаю, но не совсем… – нахмурив брови, Чонгук упорно разглядывал всех занятых

«серых кардиналов», некоторые из которых даже головы не повернули, чтобы
посмотреть, кого принесла нечистая. Так были заняты.

Он и правда не совсем понимал.

— Во всех устройствах связи, в том числе в компьютерах, встроены программы

слежения. Как правило голосовые. Мы также работаем с веб-камерами, телефонными
камерами и прочими видео-наблюдениями, не говоря уже про сами жучки внутри
материнской платы. – Высший над филёром патрон повернулся к Чонгуку вполоборота,
выдавив фальшивую улыбку. Фальшь была здесь родной сестрой. Въелась как соль в
тонущий корабль. А крысы остались. Вот они… Нервно клацают по клавиатуре. Слушают,
кто не спит… – Если вы говорите в присутствии техники, например такие слова, как
фракция, Лидер, секта, бог, заговор и остальные «ключи», мы подсекаем пользователя
и наиболее объективно просматриваем его досье.

Чонгук отвечаем ему той же наигранной улыбкой, но в глазах у него лютый холод.
Объективация для всех разная. Чаще всего она скатывается в субъективность, от
которой нет спасения. Палач рубит с плеча, а народ трепещет, находя оправдания,
будто так и надо. А лучше даже не задаваясь вопросами, что происходит. Им всё равно
никто не расскажет. Им и не надо думать.

— Так я давно взят на мушку?

Филёр вместе с патроном победно скалятся друг другу, щелчком пальцев подзывая к
себе какого-то «бегунка» с бейджиком, всучивший им толстенькую папку с подписью
«фракдир Чон – инициативник, крот».

Крот. Как мило.

— Мы давно вас ждём. И вашего отца. В последнее время он отзывается о нашем

справедливом Лидере всё хуже и хуже.

— И зачем мне всё это показывать? Запугиваете?

— Вовсе нет, мистер Чон! – патрон развернулся лицом к двери, скрестив руки за
спиной. Шагал обратно. Всё что было нужно, они уже продемонстрировали. А поди есть
ещё лучше? – Вводим вас в курс дела. Чтобы вы знали, с предателями у нас особый
разговор. Но вы же не предатель?
***

Конец августа стал переломным моментом в жизни новоявленного агента. Сентябрь

начался с поездки. Чонгука пора «опробовать» в полевых условиях.

Родинки ему уже все удалили. Руку восстановили. Да здравствует физическая

подготовка!

Чонгук ещё толком не успел понять, что к чему, как его живенько скрутили в его же
комнате с Намджуном, выпинывая под жопу к тому самому последнему блоку, где лифт.
Недаром лифт установлен только в расстоянии одного этажа, а в саму алькальдию можно
попасть только через лестницу, – потому что так можно въехать и выехать с
территории мэрии незамеченными и не привлекая к себе внимание министров.

Вместе с Чонгуком было ещё четверо кандидатов, плюсом шёл Намджун и ещё один
начальник, следящий за агентами. Зачем был конкретно Намджун, Чон не знал. Он бы с
радостью уехал от него куда подальше. Но это видимо его пожизненное наказание.

Нам скалится. Довольный, гнида поганая.

Их ожидали две большие машины-убийцы. «Рыцарь XV» – бронированный грузопассажирский

внедорожник класса «люкс». Знаменитый Хаммер в сравнении с «рыцарем» выглядит
неоперившимся птенцом. Весь кузов сделан из закалённой стали, и в общем «рыцарь»
выглядит тяжело и грубо. Зачем им выделили броневики не совсем понятно, однако в их
случае это не помешает. Тем более что доедут со всеми удобствами.

Намджун уселся в одну машину вместе с ним. Чон уже был на грани. Но виду не
подавал.

Им не сказали сразу, куда они держат путь. Всего лишь оповестили, что поездка
займёт двое суток (плюс-минус), а там их встретят. Как вы понимаете, двое суток в
компании Намджуна, бок о бок, с его убийственными вздохами в затылок, – это сущий
ад. Но ему не давали право голоса.

Дорога продолжалась…

Сначала Чонгук с неподдельным интересом разглядывал город через тонированные окна,

пока не устали глаза и не затекла шея. С ним в машине находились ещё двое парней,
так что потом он разглядывал их. Сзади было пять пассажирских мест, двое напротив
друг друга, одно отдельно, а всё остальное пространство заполнили сумки. Со
временем его утомили и загруженные своими мыслями кандидаты, а уж там они минули
границу.

Выезд из города. Постовые их даже не тормознули, сразу же подняв шлагбаум. Одних

номеров было достаточно, чтобы отличить государственные машины от гражданских. И в
чём Чонгук не сомневался – их выезд давным-давно подтверждён, а значит о пропусках
и психопаспортах не шло и речи. Им же теперь эти документы ни к чему.

На самом деле они ехали намного быстрее, чем ожидалось. Чонгук и сам понимал, что
здесь не такой уж большой километраж. Это он очень долго ехал от лагеря до
«отчуждённых районов» кишлака. Так он ещё сколько плутал, возвращался… заметал
следы… В общем всего было в достатке, чтобы растянуть дни. А тут они махом
пересекли границу и уже съехали с обрывка асфальтовой дороги, глотнув пыли от
грунтовой.

Ближе к пяти часам вечера у них была запланированная остановка на заправке. Пока
баки наполняли, кто-то сбегал им за едой, а остальные ушли подальше курить. В их
числе был Чонгук. Что-то у него всё не получается завязать с этой привычкой. Вроде
давно не прикладывался, а тут протянули пачку и опя-ять двадцать пять.

Намджун примостился сбоку, ехидно стреляя глазками.

— Волнуешься? Или опять мечтаешь о своём отродье? – стоящие рядом навострили уши,
делая вид, что смотрят в другие стороны. Намджун специально для них сделал
заявление, которое сразу бы поставило Чона в неловкое положение, а после его бы
вообще не приняли в коллектив. Это не страшно, но доля неприязни есть. – Ты смотри,
у нас одни мужики. Никому с утреца не присунь.

Чонгук внимательно уставился на дознавателя, вальяжно запихнувшего руки в карманы

брюк, чувствуя своё явное превосходство.

— У тебя какие-то проблемы по этой части? Разрешаю потеребить на трупный огрызок,

может сперма от мозга отхлынет. – Намджун хмыкнул, сдержав непроницаемую маску.
Кандидаты начали откровенно пялиться на назревающую драку. – Или ты теперь поменял
вкусы?

— Да нет, Чон. Куда мне до тебя? Ты всех нас обскакал. Любовью ведь можно оправдать
слабоумие и уродство, да? Мне почти жаль, что твоего урода нигде нет.

Это стало последней каплей. Если раньше Намджун более-менее выбирал слова, не
переходя на личности, а именно на Тэхёна, то теперь он включил режим конченой
мразоты. По тому Чонгук откинул окурок, резко преодолев расстояние между ними,
схватив дознавателя за грудки. Они были одного роста. В одном безвыходном
положении. По локоть в крови и помоях… И Чонгук знает, что это всего лишь игра… У
них у всех есть болевой порог…

Об этом они оба хорошо знают.

— Ты, блять, если бы родился в лагере, ещё в первую пятилетку сдох! – Чонгук
дёргает со всей силы, испепеляя взглядом. Намджуну хоть бы хны, он продолжает
провоцировать, не пытаясь высвободиться. Пацаны не разнимают. Не положено. – Ещё
раз пикнешь про него, я тебе яйца оторву.

— Ты смотри, как завёлся. Вот если бы я знал, что так получился, нашёл бы твоего
урода ещё в лагере. У вас там как было? Букетики, свиданки или ты его сразу нагнул?
– кто-то рядом присвистнул. Чонгук тяжело выдохнул, стянув губы в тонкую полосу.
Крылья носа хищно раздувались, Чонгук и сам стал хищником. С удовольствие бы кого-
нибудь разодрал.

— Ты, блять, тупой?! Тебя больше всех ебёт?

Сорвался. Всё. Он больше не мог терпеть, как Тэхёна поливают грязью.

Он сам себе не позволял такого, а уж чужим!

Первый удар был под дых, потом в нос и снова туда же. Намджун не успел
среагировать. Возможно, он был уверен, что Чон на такое не пойдёт. Но тут ведь не
подземелье с камерами. Им никто ничего не сделает. А вот расквасить ему рыло дело
профилактики (и чести).

Когда он действительно зол, то мало себя контролирует. Нам уже и начал ставить
блоки, но ему не удавалось ударить в ответ. Провокация удалась. В общем-то тут
подоспели парни, начиная оттаскивать Чонгука втроём. Но это было не так просто. Ещё
и им прилетело ни за что. Один раз заехали Гуку по лицу, но он этого даже не
почувствовал, сплюнув. Его мишень была перед ним, выделялась красным цветом,
маячила перед глазами главным звеном. Поэтому никого другого он не замечал.
У Намджуна знатно лилось из носа и был подбит глаз. Он истерично смеялся, когда их
всё-таки удалось друг от друга оттащить.

Тот, кто держал Чона, самый рьяный разниматель, ошарашено высказался:

— Как с барана кровь спускали… – что уж, Намджун сам напросился. Чонгук – агрессор.
Причина веская.

— Какой чувствительный мальчик… – ехидничает Нам, утирая кровь под носом. –

Смешной, пиздец. Герой-любовник. – Последнее он сказал как-то так… уже без злобы.
Вылетело просто и обыденно, как будто они не поладили из-за ерунды.

— Оскорбляешь меня, оскорбляй. Я знаю за что. Но «его» ты трогать не будешь. Ты же

знаешь, почему.

«— Вот смотрю на тебя и не понимаю… У тебя любимого человека грозятся убить, а ты

прячешь…»

Да, это мило Намджун. Пиздец, как мило. Хорошо, что это не его ума дела, да? А
чьего это ума и сам знает, что он чувствует и кого защищает. Не надо напоминать
десять раз.

Всё приходит со временем…

***

В молчании они ехали оставшийся путь. Как и предполагалось, Чонгуку за это ничего
не было. Зато Намджун плюхнулся не рядом с ним, а возле водителя. Новым соседом
оказался тот самый пацан, который активно их разнимал. Он представился как «Югём».
Чон выявил ответное желание познакомиться, приметив тот факт, что Югём никак не
отреагировал на все слова Намджуна, прямым текстом значащие… что Чонгук по
мальчикам. И ещё каким.

И ещё каким!

Когда они проезжали… нет, вы не ослышались, когда они проезжали мимо спецобъекта,
даже у Чонгука заклокотало в груди и затряслись поджилки. Он был не в себе. То
есть, как сказать. Он видел, что они в Кёнгидо, как и тогда они плутали с Тэхёном.
Но не предполагал, что ему придётся снова лицом к лицу столкнуться с местом
заключения.

Там всё ещё его брат. Там грязь, там много чего осталось, что преследует
паническими страхами и новоприобретёнными привычками, от которых самому тошно. И не
ему одному. Возле водителя сидит ещё один мужчина, который ощутил суровый холод
лагеря на своей шкуре. Он отчего-то тоже помалкивает. А ведь мог вовсю толкать
шутки про отродье!

Так чо притих?

После спецобъекта дорога простиралась ещё на всю ночь. Чонгуку казалось, что они
огибают круг. Ну едут по дуге от столицы. И только с первыми рассветными лучами
вдали показалась тень ещё одного объекта. Его-то они нагнали уже быстро. И там была
остановка. Остановка, для каждого из них оставляющая свой неизгладимый след в
истории.

Это база разведки. Полигон.

Придётся запрокинуть голову, чтобы осмотреть его просторы. Вокруг тот самый забор,
что он уже видел. И колючая проволока. На траву падает ромбовидная тень. Сияющий
диск поднялся на горизонте, чтобы ознаменовать важное – грядёт ветер перемен.
Чонгук без всякой мысли переступает порог железных ворот, с мрачным скрипом
закрывшихся позади, – ещё одно предзнаменование. С одной стороны смотровая вышка и
коморка охраны, напротив несколько серебристых ангаров в ряд, как на грядке, чуть
дальше ещё несколько построек, отгороженных тем же забором, а между этим всем
растоптанное поле с буераками, где играют в войнушки.

Им предстоит много работы.

Вот дерьмо.

***

По приезду их не загружали. Поводили по местности, объясняя, что к чему и какое их

ждёт расписание. Ну короче, как в армии или в полицейской академии. Ничего сверх
ужасного и нового.

Попутчиком выступал всё тот же Югём, молча следующий по правую сторону. Намджун до
поры до времени шёл дальше, на метров десять впереди. Надо какое-то время, чтобы
они заскучали друг по другу, хах.

А вот со второго дня их вторая часть освэка вступила в силу. Их спальные места были
в одном из ангаров, где стояли одиночные койки с твёрдым матрасом. Патроны спали в
другом месте, но где именно, Чонгук не знал. Пока это и не представляло важности.

Подъём в шесть утра. Десять минут на утренний туалет, одевание. Потом обязательная
зарядка на улице. В сорок минут собирают на завтрак, сильно не торопят. Пока они
шли к небольшой одноэтажной постройке в другой стороне от спального ангара, Чон
приметил, что здесь прилично людей. Охрана объекта, какие-то ещё мужики в
камуфляжке и с автоматами. И они… как первоклашки с воспитателем идут в столовку…

После завтрака к ним присоединились «учёные сычи», распределяя их по разным

секциям. Чонгука увели на восточные единоборства, отрабатывая захват и прочее.
Намджун нихрена не делал, только сидел рядом, как, блять, верная собака, похмыкивал
и вертел ножками. Красовался распухшим носом и синяком под глазом. Хоть чем-то
красовался… А то его острый ум не видно под мохнатой черепушкой.

После простых действий к ним присоединились ещё четверо левых мужиков. Задача
Чонгука самостоятельно отразить нападение сразу нескольких человек, в том числе при
оружии: с дубинками и ножами. Он воспринял это как спортивный азарт и не взирая на
свои неудавшиеся попытки, воспрял духом. Вот это было Чонгуку близко. Очень близко…
Как будто выбросило на несколько лет назад, когда он только вникал во всю эту
дрянь. А теперь эта дрянь – и есть он. К сожалению, от этого никуда не деться.
Чонгуку нравится сила… Не только потому, что это отец вдолбил в него с детства.
Любого мужчину прельщает собственное превосходство. Кто же откажется от чувства
эйфории, когда кажется, что ты можешь всё.

Следом были ещё занятия. Обед, ужин, пару часов на личное время, где Чонгук ничем
не занимался, валяясь с Югёмом на татами. Потом к ним прилёг ещё один парень –
Джексон. Он и поднимал всем настроение. Ведь говорить о том, что они все
государственные крысы – не очень весело. А за спиной у каждого целый багаж
жизненного опыта. Поэтому никому не хотелось исповедоваться, раскрывая свои
личности. Уж Чонгук точно не был готов общаться с кем-то настолько близко.

В течение следующих двух дней всё повторялось. Только вместо разных секций их
собрали всех вместе, отведя дальше на полигоне, где совсем рядом были те
неизвестные домики за забором, о которых слишком не говорилось. Просто дали понять,
что там закрытая зона. И всё.

Началась стрельба. С ними были инструкторы, внимательно следящие за процессом,

глядя в оба. Ну понятно дело, хоть «войнушка понарошку», а боевыми пулями можно
прострелить кому-то башку. Пули были настоящие. Ну хули, всё по-настоящему. В
арсенале у них были: малокалиберный спортивный пистолет, портативный
короткоствольный служебный карабин, глок, беретта, пистолет-пулемёт, карабин Сайга
и ещё парочка моделей. С большинством из них Чонгук имел близкородственные
отношения. Даже нянчил на ручках. Даже использовал на практике.

Настроение опять поднялось. Воспитали варвара…

По стрельбе у Чонгука был равный соперник. Один из кандидатов. Но в таком деле

Чонгук Не пушит хвост, старавшись обосраться, но выпендриться как можно лучше.
Какая разница, сможет ли он показаться лучшее мастерство, если он уже мастер? Они
это видят. Сам Чон это знает. Соперничество лишь морочит голову не тем, чем надо. А
надо стрелять в цель.

Они отрабатывали стрельбу стоя, сидя, лёжа и с движущегося автомобиля. Кралось

подозрение, будто их проводят по программе подготовки бодигарда (личного
телохранителя), но это было понятно. Везде похожие тренировки на выносливость и с
теми же дисциплинами.

Первых отправили отдыхать напарника-соперника и самого Чонгука. После такой

двигательной активности и всплеска эмоций он был весь на взводе – прям бомба
быстрого реагирования. Даже не мог усидеть на месте, как его тряхнуло (стариной).
Не в пример второму парню, Чон стал наворачивать круги чуть дальше от стрельбища,
бегая, тем самым вымещая преизбыточную энергию. Почему-то инструктора не изъяли у
него пистолет, вот он и бегал с глоком, как придурок какой-то. И ладно. Ну бегает
себе и пусть бегает.

А тут… глаз намётан, как на охоте. Рядом, всего в паре метров от чонгукова
«стадиона» прилагались оружейные амбары со всякими прочими прибамбасами. И там…
что-то мелькнуло. Чонгук точно это заметил, потому вышел на «зайца», снимая
пистолет из кобуры, но не с предохранителя. Упаси боже кого-то застрелить!

Пошёл… Тихо-тихо, крадучись. Не обращая ни на кого внимания, весь превратившись в

слух.

Как только преодолел расстояние до затемнённого коридора между двумя амбарами, в

два шага скаканул, совершенно точно намечая в темноте чью-то шкурку, ловя за
волосы.

Отросшие… чёрные волосы.

Не ясно, что он хотел добиться этой ловлей, но, когда ствол пистолета упёрся этому
«зайцу» в затылок, а тот заметно затрясся и тихо вскрикнул – запал сошёл. Руки сами
собой отяжелели, как и голова. Как и весь он, – держащий на мушке живого человека.
Не прождав больше положенной паузы, Чон дёрнул его на себя, медленно разворачивая
за волосы.

Так и замер, растеряв слова. По-честному, растеряв всё. Даже забыв, что хотел. А
хотел ли?

Даже в темноте было отчётливо видно те самые… золотистые большие глаза…

притаившегося большого зайца… испуганного лагерного ребёнка, которого он искал.

Тэхён.
Положить оружие на землю. Руки за спину. Вы задержаны. Приказ стрелять на
поражение. Любая попытка к бегству будет пресечена. Сопротивляться бесполезно.

А-а-а… простите, что? Бесполезно? И правда. Бесполезно.

Комментарий к 21.«Близкий человек»
https://pp.userapi.com/c846219/v846219237/14812a/7fCpyzG12ko.jpg - кот мейн-
кун. окраса чёрный дым. дорогущий чёрт!
https://pp.userapi.com/c849136/v849136037/d6090/0u2m3uwaQ5o.jpg - броневик
*кашалот – это морское млекопитающее, а типа «кошелот» - котяра))
всё, что связано с разведкой - лишь мои выдумки! не стоит принимать это близко и
заострять внимание. (но немного задуматься надо)
глава такая большая, ибо логическое завершение встречи! я бы не хотела тянуть
больше! наши зайки нашлись!
что хочу пояснить: чонгук признал себе то "небезразличе" к тэхёну.
признал, что часто думает о нём, беспокоится, даже, мать его, во время секса.
признание - ещё не любовь. просто чонгук нашёл мужество принять себя, в себе, что
он прикипел к тэхёну больше, чем к жалкому ребенку. и это же чонгука очень мучает и
стыдит. он чувствует себя извращенцем... ну чуть ли не педофилом, понимаете? но у
них всё впереди))) просто чонгук еще не знает, какого нового тэхена он поймал)

========== 22.«Честность» ==========

#Blut Own - Faceless (вот это прям надо)

А если я не разделяю твоих забот и печалей и не заражаюсь ими, то из этого не

следует, что я не уважаю их и не принимаю всерьёз.

Герман Гессе. Игра в бисер

После того, как Тэхён вымолил свободу передвижения (в весьма ограниченных

пределах), жизнь засияла яркими красками. Это правда… Тэхён был так счастлив, как
уже давно не с ним не случалось. Для него каждый выход «в свет» одно сплошное чудо.
Чудо – дышать свежим воздухом (ну про это говорилось уже миллион раз). Чудо –
видеть смену погоды, дневное и ночное время. Чудо – изучать новые места. Хотя этого
было мало, но и тем он довольствовался как подобается. Тэхён уже научен горьким
опытом, что всё нужно беречь сейчас и радоваться каждому мгновению, и искренне
улыбаться, и ещё… крепко держать тех, кто дорог нам. Вот это самое главное правило
«одного мгновения».

Потому что стоит только моргнуть, и этот человек испарится.

Тогда нужно моргать очень часто? И он когда-нибудь обязательно появится?

Компания кота и деда очень грела. Во-первых, подаренный взрослый кот был на
загляденье. Он уже был приучен к туалету (к унитазу), на любое поглаживание
отзывался ответной лаской и громко мурлыкал, делил с Тэхёном постель, вместе с ним
же садился есть и никогда не пренебрегал прогулками вокруг дома. Дома… Не его дома.
Но он ведь тоже принял его в гости?

С живым человеком было ещё интереснее, хотя дед и не мог говорить, что не являлось
для них барьером. Дед занялся его обучением. Прям как Тэхён мечтал! Ну или не
совсем. Просто понимаете, мечтам суждено отступать от первоначального курса. Они
всегда попадают нам в руки чуточку другие, как будто их кто-то отретушировал… Но
Тэхён не жалуется. Пусть дед не мог учить его писать и читать, зато он мастерски
справлялся с другими науками. Наука жизни, быта – это знаете, как нужно!

Теперь они каждое утро вставали вместе, довольно рано, по какому времени и живут
старики. И совместными усилиями готовили завтрак. Овсянка с мёдом и яблоками
исправно варилась тэхёновыми стараниями и уже вскоре почти не подгорала. Потом же с
горем пополам (ах, какая ирония) ему далось мастерство резки, упражнения с холодным
оружием, которое, казалось бы, детям не игрушка. Но дед, мыча, настаивал, чтобы
Тэхён пытался снова и снова. По тому на столе стояла не только горячая каша, но и
нарезанный сыр, хлеб, помазанный маслом, а ещё копчёный окорок, резанный уже дедом,
что никак не расстраивало. Приём пищи превратился в любимый ритуал! Каждый раз ведь
хотелось, чтоб получилось лучше. И у него получалось…

В первых числах августа к ним на ужин приехал Кон. Говоря откровенно, ужин прошёл в
уютной спокойной обстановке, разбавленной тихим звуком телевизора и интересными
рассказами Кона, что были ни о чём и одновременно важны. Ведь Тэхён мечтал и о том,
чтобы с кем-то просто говорить. Поэтому иногда он задавал вопросы, поддерживая
беседу. Мужчине это нравилось, сразу было видно, как теплел его голос. Тогда и
старик улыбался шире, молча копаясь в своей тарелке. Он, как и все они, был по-
своему счастлив.

Вы знаете… Вы определённо знаете: у всех своё счастье.

Когда готовка заканчивалась, дед находил, как бы научить ещё чему полезному. И
тогда… вы не поверите, он откуда-то достал карманный пистолет «рюгер», а после под
пристальным взглядом ученика вывел во двор. Благо, что не казнить, хах. Выставил
помятые жестяные банки в ряд на скамейке, первый раз стреляя сам, показывая. Ну и
чтобы Тэхён попривык к звуку, не пугаясь стрелять самому. Вот уж каких страхов он
наглотался, продолжая лупить ошарашенными глазами, растирая вспотевшие ладони.
Первый раз было жутко (комом), а потом… родилось такое чувство, как – азарт. Дед
точно понял фишку, что из детских раскрасок и машинок Тэхён давно вырос. Ему было
пора вкладывать в руки вещи посерьёзнее и с уверенностью толкать вперёд,
поддерживая в начинаниях и вместе с ним радуясь успехам.

Вот как-то так взрослеют дети.

Тогда уже Тэхён сам ходил во двор, заново расставляя банки, отрабатывая точность
стрельбы, заимев к этому особое стремление. Это придавало ему уверенности в себе,
что он всё-таки развивается, учится новому, а значит и не стоит на месте. Значит он
действительно на что-то годен и для него находится применение. Бездарь и глупец не
смог бы освоить его достижений не только потому, что с не имел к этому
предрасположенности, а всего-навсего бы ленился. С леностью у Тэхёна короткий
разговор: он не шёл с ней на контакт, привыкший всё делать сразу, как приказывают.

Новым увлечениям был рад и Кон, который опять-таки снова их навестил, и внимательно
наблюдал за его стрельбой, сидя на крыльце домика. Правильнее будет сказать всё же
дома, ведь он хоть и маленький да удаленький – в два этажа. Когда придирчивый
осмотр был завершён, мужчина из-под пол пиджака вынул свой личный пистолет:
серебристый, удлинённый, утяжелённого варианта, будто весь был вылит из стали и с
гравировкой. Без какого-либо подтекста Кон встал позади, примкнув очень близко,
помогая правильно поставить локоть, взять рукоятку, правильно прицелиться, и даже
объяснял, как настраивать дыхание, полностью отдаваясь этому делу. Тогда Тэхён
испытывал благоговейный страх перед этим человеком, в довесок промахиваясь в разы
больше, пробуя снова и снова, пока не получится.

Почему Кон присоединялся к его обучению, почему продолжал приезжать, делая вот
такие жесты – Тэхён не мог понять, а вскоре прекратил строить догадки. Ему всё ещё
не говорили всей правды, но он решил успокоиться и не искать её. Нет, не потому что
слаб и боялся за это получить или не получить, – как получится. А потому что стал
понимать, ценя каждое мгновение, что сначала нужно закрепиться в одном положении,
чем он сейчас занимается, и только потом пытаться шагнуть в другом направлении. Но
только при том условии, что усидит на одном стуле. Ведь Кон в любое время мог снова
закрыть его в подвале. А отсиживаться в неволе Тэхён больше не собирался.
Он – человек свободы, пусть и не был ей обласкан. Красивая птица…

Может быть поэтому его всё время хотят посадить в клетку? Чтобы уберечь.

***

Прогулки стали дольше, ограниченные пределы стали расширяться и всё не спроста. Дед
увлекал Тэхёна такими делами, с подковыркой, чтобы тот имел стимул захотеть чего-то
большего. Вы сейчас поймёте, о чём я.

Старик тоже был не так прост, как могло показаться с первого взгляда. Хоть и на
голове шапка седых волос, а на лице тёмно-серые пеньки трёхдневной щетины, – в
глазах у него молчаливое таинство жизненного груза за плечами. Очень много знал
дед… А может и хорошо, что «язык проглотил»? На одну проблему стало проще. И на
одного стукача меньше.

В арсенале дома, а конкретнее в чулане было много всяких старых ништяков,

разбавленные новыми универсальными деталями. Таким образом старик выложил на стол в
гостиной всякие разные замки без ключей, показывая Тэхёну, как вскрывать их с
помощью отмычки, шпильки, гвоздя и любого другого предмета, который бы оказался под
рукой. Зачем учить пленного взламывать замки? Ну это наука жизни. Она Тэхёна очень
пригодится в будущем, ведь взрослому человеку в «океане жизни» нужно знать много
лазеек, чтобы не утонуть и до чего-нибудь доплыть.

Стоит сказать, что вот это давалось ему тяжело. Не так-то просто начать щёлкать как
орешки закрытые замки. Для этого занятия дед уделял побольше времени и усидчивости,
помогая ему справляться с поставленной задачей. Тэхён ни разу не пожаловался и не
ныл, сетуя на усталость и напряжённость. Ему нравилось познавать новое. Об этом
всегда говорилось. Ну а соль в том, что это «новое» было почти также сложно, как
азы школьных знаний, которые обошли Тэхёна стороной. И что теперь, раз он не умеет
читать и писать? Он так и не научился. Его так и не научили. Куда канули все
старания? Это больно, но не смертельно. Разве это показатель умственного развития
или способностей? Люди могут намного больше… Достаточно научить ребёнка ходить и
говорить, чтобы он смог адаптироваться в обществе. Всё остальное открывается в нас
со временем.

Каждый живёт по мере своих возможностей. Это всё объясняет. И на самом деле это
прекрасно, ведь среди миллиарда людей каждый может иметь свои отличия, свою судьбу,
свои знания, которые ему пригодятся. Может быть Тэхён и не особенный, ведь по всей
земле таких «Тэхёнов» очень много. Он стал особенный, потому что ему дали второй
шанс – ему протянули руку помощи.

Поэтому теперь, видя его перевоплощение от лагерного отродья в человека, – нам

опять кажется это чудом. В любом случае это недалеко от правды. Случай-то
единичный.

***

Один замок, два замка, а третий уже стал забором, который с проволокой и когда-то
сильно пугал. Это не дед спровоцировал Тэхёна, он сам пошёл на эту авантюру,
подобрав отмычку и открыв сетчатую дверь. Вероятно, именно этого добивался дед,
ожидая толк с обучения. Также он делал вид, что не замечает, как Тэхён начинает всё
чаще убегать за забор, пропадая там на пять, на пятнадцать, потом уже на тридцать
минут, блуждая по престранной территории какого-то объекта, как и убеждал Кон –
ничем не похожего на лагерь.
Старик закрывал глаза: он тоже убеждал себя, что так должно быть, что он правильно
поступает, давая Тэхёну слепенькую свободу. Тем более, он ведь не сам открыл забор
и выпустил его на все четыре стороны гулять до вечера. Он научил его премудростям,
которые помогли ему найти решение.

Всегда, когда Тэ выбирал время для вылазки, он был очень осторожен. Нигде не
отсвечивал, ходил только по тёмным сторонам, следя за собой и своими шагами. Ему ой
как не хотелось попасть в беду, но любопытство было велико, как и желание
рассмотреть новые образы.

Хоть Тэхён и был осмотрителен, а всё равно весьма пригляден на фоне коричнево-серых
просторов. Дед выделил ему зелёную вязаную кофту с вышитым цветочком на кармашке,
которая придавала ему ещё большую невинность (и забавность, чего уж там), что вкупе
с ярким цветом бросалось в глаза. Вместе с кофтой он стал носить митинги. Ну это
такие перчатки без пальцев, ставшие ему по душе. Да так и бродил из угла в угол,
поглядывая на незнакомых серьёзных людей в тёмно-зелёной одежде. То отсиживался
между постройками, следя кто чем занимается. За теми наблюдениями канул август…

Ну а сентябрь… Сентябрь начался с маленькой остановки сердца, с маленькой любви,

что стала только сильнее, с маленького побега и большого-большого взрыва удивления,
непомерного шока. Это Тэхён первый увидел Чонгука, когда они только-только
приехали, переступили порог полигона. Это Тэхён сидел в укромном месте, затыкая рот
руками, чтобы не издать ни единого звука. Это Тэхён изнывал от нестерпимого желания
подкараулить, наброситься и крепко обнять, с гордостью сказав: «а вот он я!». Но
всё было не место и не время. Только Тэхён стал выбираться намного дольше, чем
обычно, чуть ли не со слезами на глазах ловя каждый взгляд, каждый вдох своего
любимого человека… не смея приблизиться. И так проходило время до и после полудня –
Тэхён постоянно вёл слежку в течение тех трёх дней, казавшихся вечностью для
страждущего влюбленного сердца.

И именно в тот день была стрельба. Тэхён как обычно незаметно выпорхнул из своей
закрытой зоны, начиная смекать, что дед давно всё понял, но не держит на привязи. А
Тэхёну уже не надо знать, отчего такая щедрость. Он сбегал и был таков. Его новое
увлечение заключалось в подглядывании денно и нощно. А до сих пор не верилось, что
это взаправду Чонгук. Не какой-то чужой похожий человек, а его. Тот, которому он
обещал помнить его всю жизнь, когда прощался в интернате. И он никогда не забывал,
а жизнь вон какая непредсказуемая… Встречаешь там, где ожидал в последнюю
(грёбанную) очередь.

Но он непоколебимо уверен – это Чонгук. Он здесь и ни о чём не знает. Но он рядом.

А это уже меняет всё!

Тэхёна нисколько не пугала пальба по мишеням, другие энергичные голоса мужиков. Он

теперь и сам имел отношение к этому занятию, но теперь уже следил за Чонгуком со
знанием дела. Можете себе представить, что он чувствовал всё это время:
благоговение, восхищение, трепет, волнение… и ещё чёрт пойми сколько всего в
придачу!

Когда Чона отпустили на отдых и тот стал наворачивать круги по полю, Тэхён имел
неосторожность шагнуть чуть ближе, чем следовало. А этот… новоявленный, блин, шпион
сразу его заметил. Страха не было, просто Тэхён переживал, что для них эта встреча
могла стать последней. А уж когда его поймали за шкирку, приставило дуло к затылку,
словно взаправду собрались стрелять, он чуть не потерял дар речи. В это не
верилось… Но хотелось верить. Так ужасно хотелось поверить, что это не его
воображение. Так откуда взяться страху?

Лишь желание остаться вот так рядом, не расцепляясь.

Чонгук… он был ошарашен не меньше. И вот такое ещё чувство… захватывающее лёгкие,
когда хоть навзничь падай и с концами все признаки жизни.

Ты ловишь вдох. Ты хочешь жить. Ты как всегда по-человечески слаб и тебе нужна
поддержка. Ты хочешь жить. Ты ХОЧЕШЬ жить.

Вот об этом думал Тэхён.

А Чонгук отмер, скоро упав рядом с ним на колени, отведя пистолет за спину (за
пояс), обхватив тэхёново лицо в свои ладони, в полумраке всматриваясь в знакомые
глаза да так и не рассмотрев, как надо. Ему тоже нужно было убедиться, что всё это
реальность…

— Что ты здесь делаешь… – сиплым шёпотом ни живого, ни мёртвого человека. Чонгук

всё также сидел с округлившимися глазами, прям как Тэхён в тот день, когда его
увидел.

И что стало поразительно, уж для Чонгука точно, – это то, что первым себя в руки
взял именно Тэхён. И не просто взял. Мужество в нём плескалось через края, хоть
отжимай. Он накрыл чонгуковы ладони поверх своими руками, развернувшись к нему на
корточках, поближе вытянув лицо, устанавливая пронзительный зрительный контакт.

«А вот так тебе меня видно?»

«Я-то всегда смотрю на тебя. Я... люблю тебя»

Время… Время поджимает.

— Я не знаю, что здесь делаю… Я живу в закрытой зоне. Давно. – Говорит сбивчиво,
потому что торопится. Потому что они не могут тут рассиживать, пока у одного полным
ходом идёт подготовка и его с минуту на минуту спохватятся.

— Я тебя искал… – на фоне его уже начали звать по имени. А он ещё не пришёл в себя,
по тому его отталкивает сам Тэхён, испуганно кивая за его спину, призывая
опомниться, пока их не поймали.

Напоследок Чонгук всё же успел ещё раз словить Тэхёна за руку, поймав за пальчики,
прошептав место и время следующей встречи. Пять утра, завтра, на этом же месте.
(Свидание? Ах, если бы!) Тэхён и не думал отказываться, закусив губу и вовремя
присев за ящики, скрывшись от чужих глаз.

— Ты там что забыл? – отдалённо пробасил мужской голос.

Чонгук последний раз оглянулся в тёмный коридор, кое-как подавляя улыбка, что так и
просилась наружу. Так и просилась, чтобы её все узрели и позавидовали.

— Кота поймал…

— В мешке? – скалится Намджун, словом поразив в цель.

Ах, Намджун, как же ты прав, снова. Бесподобно проницателен.

***

Тяжело было переварить то, что произошло совсем недавно. Чонгук в общем-то скептик,
он не верит ни в чудеса, ни в потусторонние сила, ни в какие-либо другие силы,
кроме своих. Однако вот это столкновение он никак не может объяснить. То есть… Как
сказать, он имеет догадки, почему Тэхён здесь, но не может понять, как ему удалось
выйти за черту закрытой зоны, если он всё-таки «давно тут живёт».
Получается всё это время его прятали здесь. Остаётся только надеяться, что ему
ничего не сделали. Завтра он об этом спросит лично, хотя ожидание убивает. Нужно-то
узнать прямо сейчас, немедля. Но ни Тэхён, ни он не могут себе позволить сесть
вместе и поговорить по душам как давние знакомые. Нет, теперь им нужно лишь
прятаться. Причём от их изощрённых пряток зависит, как долго они ещё смогут друг
друга встречать.

Чонгук ни в чём не уверен. Прямо сейчас он не принадлежит самому себе. Как он может
позаботиться о другом человеке? Это сильно бьёт по достоинству. Но что он может
сделать, связанный по рукам и ногам? А во главе всего – жизнь Тэхёна.

Охренеть как здорово получается…

Тем временем задание сменилось и вместо стрельбы он с остальными парнями уже

пробегал марш-бросок по всему полигону в тёмно-синей форме. Это у здешних амбалов
камуфляжки, а у них особая форма синего пошива, хотя материал один и тот же: такой
смесовый, непромокаемый, жёсткий. В сентябре уже нет такой жары, особенно после
трёх часов дня, поэтому они бегали при всём обмундировании плюсом был груз в виде
рюкзака (1/4 веса тела). Бегать в берцах тоже такое себе удовольствие и в целом
дрянное занятие, которое они обязаны выполнить.

Чонгук не стремится закончить первым. Вообще плевать. Он думает о том, чтобы завтра
не забыть попросить Тэхёна отдать того мишку… Чонгук ещё не знает точно, куда денет
флешку (а уж что вообще с ней делать…). Но ему совсем не хочется, чтобы Тэхён имел
при себе его собственную ошибку. Если что-то и случится, то в этом будет виноват
только Чонгук. Если эту флешку найдут, то у него. Если Чонгука убьёт, то только его
одного, без соучастников. Теперь это стало навязчивой мыслью, будто он подвергает
тэхёнову жизнь двойной опасности, словно и без этого не втянул его во всю эту
катавасию. Он и так бесконечно виноват перед ним за всё. Потому что, если бы Чонгук
сам не лез на рожон, возможно, всего бы этого не было. И его никто бы не сбивал,
увозя в разведку. И Тэхёна никто бы не спрятал, потому что рычаг давления потерял
бы интерес.

Но что говорить о «если бы» и «кабы». Всё уже случилось, а Чонгук тянет его за
собой в яму. Даже не знает, что ему снова пообещать. Что всё будет хорошо? Что он
его вытащит? Что найдёт ему дом? Это также призрачно, как и дальнейшая судьба
Чонгука. Вот только Тэхён тут не при чём.

И он будет жить. По крайней мере это он должен ему обеспечить.

Иначе чего стоит эта его «каменная стена», разваливающаяся до остова при каждом
неровном ударе?

Хочется быть сильным…

Представляете?! Чонгуку. Хочется. Быть сильным!

***

В отдельном ангаре был большой бассейн, занимающий всё пространство, с учётом

раздевалок, душевых и тренерских комнат. Над бассейном также был небольшой мост, по
которому ходили инструкторы, следя за процессом. Один был одет (а точнее раздет)
также, как и кандидаты, чтобы в случае чего быстро прыгнуть в воду и вытащить.

Вот это Чонгуку нравилось, пожалуй, больше всего. Им дали распоряжение просто
плавать. Но: без остановки, любым стилем, на спину не переворачиваться, дна и
стенок не касаться. Когда был свисток, им разрешалось отдохнуть, облокотившись у
стенок. Но это было недолго, всего-то минуты две. После то же самое.

Намджун не принимал участие во всех этих секциях, опять отсиживаясь рядом, моча
ножки да широко улыбаясь, встречаясь с ним взглядом. Чего в конечном счёте
добивался Нам было сложно предугадать. Иногда Чонгуку казалось, что здесь есть
подвох. Но уже в другом момент тот снова включал конченую мразоту и искать подвох
отпадало само по себе.

Через два часа их прекратили мучить и всем приказали выходить и переодеваться.

Намджун неприкаянным духом плёлся сзади, будто и ему был дан приказ брать за ним
маршрут. Это всё ещё бесило, но Чон был слишком уставшим, чтобы порядочно
реагировать на провокацию.

— Ты сегодня светишься как начищенный пятак. Что за повод? – не сказать, что

сегодня Чонгук выглядел как-то иначе. Наоборот, ещё более погружен в себя и
нелюдим. А этому лишь бы прицепиться. А может и «лишь бы»? Может чего узнал? Или
увидел, не предназначенное для его глаз?

— Целых два часа без твоей компании. Очень счастлив. Просто не представляешь
насколько. – Лениво ответил, кидая на лавку полотенце, пропуская парней в душевые
первыми. Он же любит мыться один, без посторонних. И опять же Нам сел рядом. В
раздевалке остались они вдвоём, только шум душа разбавлял тишину. Глаза
закрывались.

Так чертовски клонило в сон… Так много тяжёлых мыслей и тяжёлой нагрузки.

— Я кое-что знаю… – вдруг начал дознаватель, коротко скосив взгляд в его сторону.
Вот только этого ему не хватало! – Про твоего отца.

Чонгук не мог ослышаться. Вскинул голову, внимательно уставившись на потенциального

врага. Кто теперь разберёт, кем они все друг для друга приходятся. Ведь не стоит
забывать, что агент – это совершенно не командный игрок. Это одиночка, который
может рассчитывать только на себя. Для Чонгука привычное дело решать все проблемы
самостоятельно, но будем честны, участь одиночки крайне тяжела.

А ему никто не сможет протянуть руку помощи.

— И что же?

— Вот ты пытаешься укрыть информацию по «нифлиевым», но до сих пор не спросил, кто

тебя заказал тогда после выхода из лагеря. Ты уже обо всём знаешь?

— В смысле? Мой отец. Я изначально это знал. – Подняв одну бровь, грубым голосом
ответил Чон, взъерошив волосы полотенцем.

— Твой отец тут не при чём. …Это мы направили за тобой людей. Как я понял, ты убил
двух наших и похерил машину. Фордовский джип. Смекаешь?

— Нет, – заторможено протянул Чонгук, нахмурив брови.

— Нам было дано распоряжение забрать лагерного ребёнка. А от тебя по-тихому

избавиться, как от государственного врага. Но ты успел раньше. Поэтому мы оставили
всё как есть, чтобы ты подумал на своего отца. И убили ту девку в отеле, оставив
записку с его почерком. Ты повёлся на всё.

— И какой в этом смысл? – резко выплюнул Чон, нервно подрываясь на ноги, весь на
взводе. Опять какая-то хрень!

— Ну… По идее ты должен был убить своего отца ещё до того, как мы тебя сбили – вот
в этом смысл – провокация. Мы думали, что из-за мести ты добровольно обменяешь всю
информацию по «нифлиевым», лишь бы от него избавиться. И тогда мы бы следом
прищучили тебя. – Намджун вдруг задумчиво разулыбался, поднимая на него чистый
взгляд. – Но ты всё ещё жив.

— Зачем ты мне всё это говоришь? – с подозрением усомнился Чон, всё ещё мечась
между двумя версиями прошлого. В принципе одна от другой не слишком отличаются. Его
всё равно все хотят прикончить. Увау.

— Скажем так, я знаю, почему тебе приказали избавиться от моей коллеги. Завтра тебе
могут приказать убить меня или другого агента. Поэтому я тебе это рассказываю. –
Лисий прищур и шаловливая улыбка разнились с тем, что было раньше. Но до Чонгука
всё ещё туго доходило, зачем дознаватель, весь такой патриот и служила, сдаёт своих
же.

— Это ты типа перестраховываешься? Почему я не могу тебя убить прямо сейчас?

— Можно и так сказать. Мне плевать на твои геройские цели. Я хочу иметь, допустим,
союзника. Чтобы ты был в курсе, тебе может помочь твой отец. Конечно, если взамен
ты предложишь ему нечто большее…

— И что мне, по-твоему, делать с этой информацией?! Играть на два фронта? Я, блять,
вообще ему мстил всё это время!

— А вот это не мои проблемы. – И вот Намджун снова возвращает маску, издевательски
хмыкая и придерживаясь своей роли. – Ну бывай, ублюдок.

Парни вышли из душа.

***

Тэхён спешился. Он с вечера настраивал себя, что нужно встать пораньше, якобы
заводя биологические часы. Но в итоге в муках ожидания всю ночь провалялся без сна,
наглаживая кота. Потому в пять утра для него не составило большого труда встать, он
уже был на ногах, уже как час меряя подвал шагами.

Тэхён старался не создавать лишнего шума, прокрадываясь сначала по ступенькам

наверх, потом по коридору, несвоевременно вспоминая, как бежал по нему на свободу
ещё совсем недавно. А уже теперь спокойно выходит без всякой опаски, лишь не хочет,
чтобы дед прознал, что он с кем-то видится. Осо-обенно, чтобы об этом не узнал Кон.

Только открыв входную дверь, наваждение входит навстречу, запуская с собой

столичный воздух уже знакомого человека, – сразу наталкивается на внезапно
пришедшего, который ни при каких обстоятельствах не должен был заявиться сюда
именно в этом время. Тэхён чуть вскрикнул, поднимая глаза и уставившись на кепку,
прикрывающую лицо. Что в такую рань тут забыл Кон, оставалось только предполагать.
Он же беспардонно схватил Тэхёна за локоть, спиной вперёд уводя обратно по коридору
и в гостиную.

Сейчас самое время проснутся страху – снова быть запертым.

Тэхён опять всхлипнул, вжав голову в плечи. Кон был сам не свой.

— Кажется, я тебе говорил, что ты можешь гулять только на этой территории. Так,
Тэхён? – мужчина выглядит взвинчено, словно торопился, поэтому вместо неизменной
рубашки с пиджаком на нём была тёмная водолазка, разительно меняющая образ. Тэхён
негромко ответил «да», послушно отвечая за свои поступки, как тот и учил.
Стало чуточку легче дышать, ведь они всё-таки обосновались в гостиной, где он
посадил Тэхёна на диван, а сам поставил напротив столика кресло, устало сев
напротив.

Тэхён опять ожидал взбучки, но вместо этого Кон снял кепку… ещё не поднимая глаз,
отложил её подальше на столик, доставая из кармана брюк кое-что новое. Хотя для
Тэхёна сейчас ничего бы не возымело такого интереса, как… ну как лицо. Его. Красиво
мужское лицо статного мужчины в годах (благородно за сорок). Когда он поднял глаза,
мальчишке отчего-то стало плохо, в какой-то степени даже больно. Он нахмурил брови
и впился в эти глаза со всей внимательностью и серьёзностью, установив самый
близкий контакт, что у них был.

Мужчина смотрел в ответ. Он не хмурился, не улыбался как обычно, вообще не выражал

ни единой эмоции. Его тёмные волосы с пробивающей сединой были зачёсаны назад. Он
не выглядел старо, но во всём его образе читалась мужская крепость и
авторитарность. И красота. Да, он был красив. Не в том понимании, в котором у него
представлял Чонгук, а как внешняя оболочка. Внутренней… увидеть не довелось. Всё
время какая-то околица…

— Так и куда ты собирался в такую рань? – голос звучал спокойно, его ничего не
выдавало. Никакой угрозы не исходило. Но Тэхён нутром чувствовал его настроение, в
общем-то осознавая, что сам довёл его до такого состояния. И молчал, всё также
сканируя лицо, разинув рот как слабоумный, выпав из реальности. – Я отвечу за тебя.
К своему другу. Да? – а вот тут злость проскользнула, отобразившись и на
нахмуренной складке лба. Кон глубоко вздохнул и в конце концов откинулся на спинку
кресла, тоже не теряя возможность смотреть глаза в глаза.

И как-то всё стало сложно. По-другому.

— Тэхён. – Более требовательно, ожидая объяснений. Перед таким взглядом Тэхён не

мог врать. Просто-напросто казалось, что в этом не было смысла. Уже не было, ведь
Кон справедливо открылся перед ним, также справедливо выбрав место разговора, где
нет мучителя и заключенного. Только в просторном помещении тяжесть давления никуда
не ушла. Тэхён всё также ниже его. Всё также слаб перед ним.

— Вы… Кон? – мозг отказывается нормально работать. Вылетает нечто странное, с

промедлением. Очевидно, что о серьёзном Тэ говорить пока не в состоянии.

— У тебя есть сомнения?

— Не знаю… – коротко улыбнулся, наконец-то выйдя из оцепенения и опустив глаза, –

странно видеть ваше лицо.

Мужчина тоже ослабил давление, начиная разговор по-новому, без нажима.

— Когда я тебе что-то запрещаю, значит нужно всерьёз воспринимать мои слова. Теперь
ты меня понял? – Тэ грустно покачал головой, повернув голову к окну, рассматривая
чистое небо с розовыми разводами. Опустилась тотальная грусть.

— Это мой самый дорогой человек. Если я с ним сейчас не увижусь, то наверно уже
никогда. Вот так. Поэтому я хотел тайно сбегать туда и обратно. Чтобы вы не
злились… – Тэхён поджал губы и снова опустил лицо, теперь уже скрывая эмоции.
Сбежать не получилось, а ведь его ждёт Чонгук и наверняка волнуется. Может и не
очень волнуется… Может и не ждё…

— Ребёнок… – протяжно вздохнул Кон, в тон ему грустно улыбнувшись. – Думаешь, я бы

не узнал? Это всё-таки мой объект. Тебе нет смысла делать что-то тайно. Лучше не
делать и тогда у меня не будет поводов злиться.
— Я тоже злюсь, – однако возразил Тэхён. – Я очень злюсь, что мне приходится врать.
Но это лишь потому, что я хочу увидеть любимого человека. А если я не попробую
снова, то не прощу себя.

«Любимого человека…»

Ну вот... он снова это говорит. Он снова выдаёт свой большой секрет.

— Что такого сделал твой любимый человек, раз ты о нём так отзываешься? – вопросы
невзначай самые ходовые. На них обязательно захочется ответить. А про Чонгука и его
хорошие дела можно говорить бесконечно. Это, конечно, в понимании одного Тэхёна.

— Он много раз спасал меня. Сначала в лагере… – Тэхён обратил пылающий взгляд на
Кона, ясно понимая, что они все в курсе, при каких обстоятельствах нашёлся этот
любимый человек. Ну типа ни для кого не секрет, откуда Тэхен и где побывал Чон. –
За меня никогда никто не заступался. А он первый помог. И не раз. А потом забрал с
собой! Вот так! И не просто по пути, он вернулся и забрал к себе! Сделал мне
документы… – не выдержала трепетная душа, Тэхён расчувствовался. Слёзы покатились
сами по себе. Ну а кто виноват? Вот слезам и отвечать… – Имя! Он дарил мне вещи… и
даже пустил в свой дом. – Тэ утёр нос, глубоко вздохнув, ведь он непоколебимо верил
в то, что говорил. – Поэтому даже если мне запретят, я всё равно пойду.

Кон закрыл глаза, растянув губы.

— Думаю в этой стране кроме меня тебе никто ничего не сможет запретить. – Если бы
Тэ только знал, с чем это было связано, тогда бы оценил фразу по достоинству. Но
так как он ещё ничего не знал о его высокой должности, то пропустил это мимо ушей.
А ведь Кон был чертовски прав. Если уж он удержать не может, то уже никто. –
Хорошо, Тэхён. Раз ты принимаешь такие взвешенные решения, я тебе кое-что расскажу.
Ты же хотел честности?

Тэ не сразу мотнул головой, чувствуя подвох. Кон снова взялся за то, что достал из
кармана брюк, разложив две старые пожелтевшие фотографии перед ним, беспокойно
играя желваками. Ему тоже не просто об этом сказать. И тоже страшно, как он это
воспримет. Потому что на «понять и простить» рассчитывать не приходится.

Кон и не ждёт прощение. В его случае о таком уже не мечтают.

— Вот эта женщина слева от тебя – это… твоя мама. Ты её… помнишь? – Тэхён в
мгновение ока закаменел, в шоке уставившись на молодую девочку с фотографии,
которая лишь отдалённо напоминала его детские воспоминания. Как и говорилось,
только её образ стирался, как недостойный памяти. Но эти каштановые кудри… он точно
видел наяву каждый раз, как думал о ней.

Вопросов образовалось целое множество. Но их не хотелось оглашать вслух. Почему-то

из всех желаний, одолевало только одно – реветь навзрыд. Но это тоже пока
сдерживалось всеми силами.

— Откуда у вас её фотография?

Кон сощурил глаза, выпрямляя спину и напряжённо гипнотизируя его лицо. Кто ж
сказал, что у таких великих мужчин не бывает своих страхов?

— А мужчина справа – это я.

Тэхён ещё не переработал информацию, хотя услышал. Взял в руки фотографию и

рассмотрел получше, действительно находя идентичное сходство.

— Правда, очень похоже…

И уже поздним рейсом, шальной мыслью…

«На меня».

Дыхание сбилось у обоих.

— Моё прозвище было «Кон». Девятнадцать лет назад я попал в спецобъект и пробыл там
два года. Твоей маме было тогда, как и тебе сейчас – около семнадцати или чуть
постарше. Через неделю меня уже выпустили… – на пару секунд он замолчал, прикрывая
глаза. У каждого свои чувства, на которые они имеют полное право. – А теперь здесь
ты.

Забавно, что этот мужчина ещё с первого класса знал, откуда берётся дети, но ему не
довелось видеть, как они вырастают вот такими... такими почти послушными, хорошими
детьми, которые сами о себе заботились и ничего не просили.

Тэхён просто молчал и смотрел в одну точку на столе остекленевшими глазами.

Переваривать вот это всё было тяжело, даже больше, чем это можно представить. По
тому мужчина продолжил, пока раны свежи и тянется пауза.

— Я не знал о тебе. Никогда даже не думал, что у меня где-то может быть ребёнок.
Больше полугода назад мне случайно попалось дело твоей матери. Я был в архиве.
Тогда я узнал, что она была дочерью какого-то министра. Тогда всех сажали
поголовно, а иногда и для того, чтобы уберечь. Вот твою маму закрыли там на пять
лет, то есть на максимальный срок. Её отец был врагом государства, поэтому на
свободе она прожила недолго – пару недель. – Для Тэхёна мать тоже была врагом,
только не народа, а для него самого. Сына, которого она так жестоко бросила… Она же
бросила! Иначе… кого обвинить? – Она оставила тебя там, чтобы ты жил. Но я узнал об
этом очень поздно… Ты можешь мне не верить, но если бы я узнал раньше или с самого
начала, то я бы никогда не позволил тебе там расти. А как только я собрался тебя
забрать, тебя уже увёз твой друг.

Тэхён молчит. И лучше ему взаправду отмалчиваться. Проку от его слов всё равно не
будет.

«Ребёнок…» – а Кон любил его так называть. Он уже давненько живёт с осознанием, что
у него есть сын, поэтому так стало нормально говорить.

Вот и сидит то ли ребёнок, то ли уже взрослый, притаившись сгорбленной маленькой

тушкой, опять брошенный в жестокую реальность.

Об отце не думал? А он появился!

Всю жизнь ждал мать?! А она померла!

Давным-давно…

Какая некрасивая история.

— Это моя вина, я не отрицаю. Но узнав, что у меня есть собственный ребёнок, я
сразу решил забрать тебя сюда. Пусть тебе здесь не нравится! Пусть в твоих глазах я
монстр! Зато ты жив. С моим родом деятельности нельзя иметь семью. Поэтому на
свободе тебе не быть. Тем более с твоим любимым человеком.

— Я не верю… – потухшим голосом возражает Тэхён, нервно вертя головой, опять

рассматривая две фотографии. Внутри вакуум: бездушное, безвоздушное пространство,
снаружи та же пустота. Даже слушать тяжело, не то, что понимать.
— Не верь. Но ты будешь здесь, жить с моим немым отцом, который дожил до таких лет,
потому что он здесь закрыт! – «моим немым отцом…» – на повторе. – Твой Чонгук
играет не в те игры, Тэхён. Он против нас всех. А значит и против тебя! Он
подставится сам и подставит тебя! И то, что ты его случайно встретил здесь, только
твоя заслуга! Я бы никогда не взял его под своё крыло, если бы не ты… Понимай это…
Потому что как только ты скажешь, что он тебе больше не нужен, его в ту же минуту
не станет. Как не стало твоей матери. То же ждёт тебя, если ты увяжешься с этим
Чонгуком. Поэтому не думай, что я закрываю тебя здесь ради своего удовольствия. Мне
мой сын дорог. А твоему Чонгуку никто не попутчик…

Только если в один конец.

О, нет! Как он посмел трогать самое драгоценное?!

Вот сейчас Тэхён-то встанет на его защиту… Вот сейчас как защитит!

— Если бы я был вам дорог, вы бы приехали за мной в интернат и рассказали бы сразу…

Я бы поверил и поехал. Но вы силой увезли и посадили на замок, чтобы я чувствовал
себя как в лагере! И мучился! Это не для вашего удовольствия, тогда моего? Чонгук,
конечно, плохой! А вы хороший? Но вы для меня никогда не будете близким человеком!
И я вас никогда не прощу! – а вот теперь навзрыд, как и подобается взрослым и
детям.

«— Я вас ненавижу…
— К сожалению, этого я уже никак не могу изменить…»

— Не прощай. – Твёрдо чеканит, даже не поведя бровью. Не скрывая, он был готов к

этому. Но это всё равно больно, что уж.

— Я всё равно сбегу! Я буду с ним! – доказывать что-то не имеет смысла, но Тэхён
упорно пытается. А ещё он необдуманно вскакивает на ноги, несясь в сторону выхода…
того спасительного выхода, который и не станет спасеньем.

Побег выглядит также, как в прошлый раз, вот только Кон – не дед, и он стремительно
подлетает вслед за Тэхёном, подхватывая его в коридоре, слегка закидывая на плечо.
Этот рёвом ревёт, брыкаясь и вырываясь, громко крича и также отрицательно вертя
головой. На столь громкие звуки уже и дед топал со второго этажа, схватившись за
сердце. Мужчина же с бесстрастным лицом нёс его к подвалу, никого, не слушая и не
внимая (полное вранье…).

Не в себе даже кот, которого нагло задели, когда Кон уложил его на кровать, всё ещё
истерично взвизгивающего и трясущегося.

Чтобы сохранять такое спокойствие как у Кона, нужно им и быть, по-другому не

получится выглядеть такой скотиной. Можете его осуждать сколько угодно. Но у него
свои понятия, как нужно «беречь и защищать». Он ничего не будет доказывать, просто
развернётся обратно, намереваясь снова закрыть эту чёртову дверь, потому что
другого выхода он пока не видит. Пока.

Пока его не хватает Тэхён, поскользнувшись и упав на колени у самых дверей…

— Папа! Пожалуйста! Умоляю тебя, не закрывай меня! Я не хочу быть один!! – лицо
Тэхёна одно сплошное месиво красного и мокрого. Сопли, слёзы, вот теперь даже
мольбы…

«Папа».

Тоже на повторе. При чём не у Тэхёна.

Мужчина, разрываясь на части, подавляя всё хорошее в себе, всё равно садится с ним
рядом, утягивая к рукам, чувствую ответную хватку на шее и слыша, снова слыша такое
незнакомое слово.

И ему тяжело отказывать своему единственному ребёнку. Вообще многим отцам сложно
устоять, когда их дети плачут. Так чем он хуже других? Лишь потому, что объявился
только сейчас? Но это ведь не значит, что он лишён жалости, любви или чего-то
родительского. Кона поймёт только тот, кто на рубеже своих лет нашёл сына. А
остальные всегда будут осуждать. Так пусть осуждают.

— Папа… Пожалуйста, я не хочу. Не оставляй меня здесь одного… Я не хочу… Я не

смогу… Я не хочу… Папа! Папа! – вряд ли Тэхён вообще понимает, что говорит. Это как
защитный механизм или инстинкт самосохранения, чтобы выдать то, что от вас больше
всего ожидает ваш мучитель. И мучитель сдастся. Обязан сдастся.

А, подождите… Он – мучитель?

— Тшш, Тэхён, тихо. Успокойся… Не оставлю, только не плачь. – Да у любого в его

ситуации проберёт до самых костей, когда ребёнок в такой истерике. Даже если он
только узнал, чей он ребёнок, даже в том случае тяжело. Для Кона он уже давно
приобрёл важность и ценность. У него из семьи только дед, ну то есть отец. А теперь
ещё и сын… Нет никакой разницы, глупый ли он или отсталый, из лагеря или интерната,
влюблённый в мужчину или хоть в кота… Главное, что он просто есть.

Тэхён уже давно не один. И не только Чонгук готов его защищать… Но, к сожалению, в
этой расстановке сил по-настоящему защитить может только отец.

Мы не выбираем родителей. Ну так и Кон не выбирал себе сына.

— Не плачь, всё, хватит. Я ничего не сделаю. Я обещаю, Тэхён, я обещаю тебе.

— Дай мне увидеть Чонгука. Я тебя больше ни о чём не попрошу… Никогда. Пожалуйста…

Мужчина нервно вздыхает, опять силясь преодолеть эту слабость, но у него это никак
не выходит. Иногда всем нужно дать слабину, дать то, что от тебя просят, чтобы в
следующий раз с тобой вообще захотели говорить и желательно без слёз.

Потому он снова поднимает Тэхёна, поднимаясь сам, поднимая наверх. Наверху

перепуганный дед, которого он коротко просит одними губами: «сходить за этим». Сам
же утирает Тэхёну слёзы большими пальцами, кивая головой, шепча добрые слова. Может
он, конечно, и кажется злодеем, а вообще-то он и есть злодей, но не со своим сыном.

Что же он теперь изменит, раз опоздал ещё тогда, весной? Только смириться и
пытаться взрастить что-то хорошее между ними.

Вот и стало понятно, почему Чонгук всё ещё жив. Почему его сразу же не убили.
Почему издевались и делали проверки. Почему взяли в свои ряды. И почему даже сейчас
его допускают так близко. Это всё из-за Тэхёна.

Заявлено было в прямом смысле: они навечно связаны друг с другом. Только теперь не
Чонгук его защитник… Ха-ха, не Чо-онгук!

А ведь он столько раз мог его убить!

Комментарий к 22.«Честность»
вот эт я сама дала рёву, пока писала.
я думаю, вы догадывались, кто такой кон? мне всё время казалось, что это так
палевно. и я решила раскрыть его личность раньше. потому что иначе тэхёну с
чонгуком уж точно не встретиться. и у вас слишком много вопросов из-за этого. ведь
реально было подозрительно, с чего бы к тэ такое отношение? кон даже говорил с ним
всегда иначе, мягко, терпеливо. всё в поведении кона говорило о чём-то большем.
что ж, отец абсолютно прав на счёт чонгука. он его, конечно, оставил в живых, даже
взял под своё крыло, ну знаете, как игрушку, чтоб дитё не плакало. но ведь это
правда - чонгук враг народа, государства. с ним если попутчиком, то только в
последний путь. теперь уже от тэхёна зависит, что с ним будет дальше. вот такой
поворот на 180.

========== 23.«Дружеские встречи» ==========

#Beyond the Border - Dopamine

— Ага, я всем друг, — отвечаю, — кроме тех, кому враг.

— А кому ты враг? — спросил министр, и все газетчики схватились за свои блокноты. —
Скажи нам, мой мальчик.
— Моим врагам, — отвечаю, — всем тем, кто плохо себя ведет со мной.

Энтони Бёрджесс. Заводной апельсин

Тэхён с самого начала, когда только попал в подвал и познакомился с Коном, не

чувствовал от него опасности, присущей людям со злым умыслом. Для Тэхёна он и не
представляет опасность (как мы выяснили). Но и отцовскими чувствами от него не
веело. Хотя, откуда сироте знать, как себя проявляют родители? Честно говоря,
новоявленный отец и погибшая мать – это слишком для одного откровенного разговора.
В это можно наотрез не верить, но это происходит на самом деле. Тэхён имеет полное
право ненавидеть его и не принимать, но положение дел от этого не изменится: он
будет находиться под его опекой – нравится ли ему это или нет. Ни для кого уже не
секрет, что Кон – начальник ВУВа, так что это в полной мере объясняет его
диктаторские замашки. Но никто не может залезть к нему в голову, чтобы понять,
откуда в нём проснулась нужда присвоить сына себе после стольких лет и хотеть
наладить с ним контакт. Вот знаете, что я вам скажу: человек-то по жизни может быть
говно говном, даже если это его прямая обязанность, а потом у него подворачивается
такая ситуация, когда он может себя проявить с хорошей стороны.

А может ему просто хочется поиграть в отца? Хочется живого сына? Конфликт отцов и
детей – щекотливая тема, где каждый имеет своё мнение, и оно имеет место быть.
Чужая душа – потёмки. У-у-у, друзья мои, ещё какие потёмки – ебические буераки! И
что с того, что Кон повёл себя не так, как ожидалось от властного, по-настоящему
жестокого человека? Он ничего хорошего после себя не оставит, никакого следа в
истории, чтобы потом его вспоминали, а тут нарисовался сын. Парадокс в том, что мы
хотим видеть в нашем «продолжении» только лучшее, забывая, что являемся для него
самым худшим примером.

Только Кон не забывал. Да, он худший пример. Да, он тот, кем он является.

И у него есть сын.

«Поздравляем… поздравляем! У вас! У вас же мальчик!»

Пока Кон всё ещё стоит возле Тэхёна, с суровым лицом глядя на его заторможенный
взгляд. Тем временем в проёме главного входа появляется сначала шапка седых волос
деда, а за ним вырастает высокая тень непрошеного гостя (лично для Кона –
непрошеного). Чонгук, чего не скрыть, в полном недоумении от происходящего. В
голове роется множество незаданных вопросов, например: кто его позвал за собой,
куда его привели, почему здесь находится Тэхён в компании какого-то типа, ещё и
доведённый до слёз. Последнее, кстати, интересно в первую очередь.

Кон отступает от сына (довольно непривычно звучит, правда?), садясь на то же место

у столика с самым невозмутимым видом, отныне посвящая всё внимание Чонгуку, с
лёгким прищуром следя за каждый его жестом и косым взглядом.

Поганые разведчики… Тут же, не стесняясь, сканирует его от и до.

Чонгук преодолевает сомнения, заставляя себя перевести взгляд на Тэхёна, который

сейчас смотрит себе под ноги, не выражая ровным счётом ни-че-го. Истерика достигла
своего апогея и спала, оставив только пустоту. Ну, как всегда.

Деда, чувствуя себя четвёртым лишним, понимающе убрался восвояси. Он никак не может
изменить того, что все дети в этом помещении глупы и слепы.

Тэхён до сих пор не верит, что он… ну… тоже его родственник. В голове не
укладывается!

(А не слишком ли много родственников развелось?..)

— Смелее, Чонгук. Вы же оба этого хотели.

Можно подумать, что показалось. Нечто подобное он уже слышал, то есть слышал этот
голос… Немного искажённый микрофоном, но ведь Чонгуку не померещилось… Именно этот
голос легко отдал приказ убить своего агента, а потом раздавал советы про
абстракции. Если это начальник разведки, то их встреча не сулит ничего хорошего.

О, Чонгук абсолютно прав.

Он наконец вплотную подошёл к сидящему Тэхёну, присев перед ним на колени, теряясь,
как себя вести. Тут всё ещё был нежелательный свидетель. Но даже если бы они были
один на один, Чонгук всё ещё не понимал, как себя правильно преподнести. Это раньше
всё было просто: Тэхён сам подстраивался, а он мог резко отвечать или вообще
молчать, не проявляя никаких эмоций. Сейчас всё по-другому. Ведь теперь Чонгук сам
требует от себя другого обращения.

— Что здесь происходит? – довольно громко задался Чонгук, крепче сжимая тэхёнову
руку. Следом тот поднимает на него осмысленный сосредоточенный взгляд. Глаза,
конечно, ещё красные, но от истерики только опухшее лицо. Ему стоит больших усилий
обуздать себя. Совсем не хочется, чтобы Чонгук его просто жалел (как раньше, как
всегда). А чтобы не вызывать жалость, нужно быть сильным. В конце концов, он всё-
таки выпросил встречу с ним, так что все остальные переживания себя подождут за
углом.

— Тэхён торопился к тебе. А я это не одобряю. Поэтому будете разговаривать при мне.
Тэхён, давай. Ты больше всех просил.

Понятно, что больше всех просил. Даже в коленях валялся. А как начать… С чего
начать?

— Это… мой… отец. – Кое-как выдавил из себя, коротко взглянув на Кона, который
мягко полуулыбался, положительно воспринимая это признание. А вот Чонгуку было не
до улыбок. Он тоже оглянулся назад, лучше рассматривая обсуждаемую персону (нон
грата). У него точно также не укладывалась в голове данная информация. Он вообще-то
у Тэхёна единственный… Э-э, друг! Не то чтобы Чонгук об это всерьёз думал! Но ведь
именно так всё было изначально: Чон волей случая ему помогает, Тэхён бедная
сиротка, которая за него цепляется как за спасательный круг. А сейчас что? Какие
ещё помощники?

— А не поздно вы дали о себе знать? – с сомнением предполагает Чон, выгибая бровь.

Тэ по-тихому впивается ногтями ему в ладонь, коротко мотнув головой, чтобы не
дерзил. Чонгук в ответ сильнее сжимает его пальцы, изображая мимикой, что он сам
разберётся.

— Почему вы говорите обо мне? – наигранно удивлённо говорит Кон. – Я думал у вас
есть, что сказать друг другу.

— Вы не имеете право… – в ответ ерепенится Тэ, искривляя нижнюю губы. Очень обидно,
что хоть они и увиделись, но встреча бесповоротно испорчена. Что можно рассказать,
когда тебя подслушивают? Ещё и настроение хуже некуда.

— Не имею. А кто мне запретит? – весьма невинно, соглашаясь. И ещё раз даёт понять,
что он здесь закон. Ранее он, конечно, предпочитал вести переговоры анонимно, не
раскрывая своего лица. Но тут иной случай. Вообще, сам Тэхён – другой случай, и
всё, что с ним связано другое.

— Он всё врёт. – Вдумчиво утверждает Тэ, срываясь на шёпот. Только вот у Чонгука
есть все основания верить этому мужику в силу его «закона». Если всё правда, и это
тот главный из комнаты наблюдения, то у него как раз-таки право голоса есть.

— Чонгук тебе тоже врёт. Почему, думаешь, я тебе запрещаю общаться с убийцей?

...И Чонгука обдало жаром пощечина, и до Тэхёна долетели огарки. Только первый не
станет отнекиваться. Он смотрит на Тэхёна в упор потемневшим взглядом, отчётливо
понимая, что это сейчас может предрешить всё.

— Я ему не верю… – всё также упорствует, перешёптываясь с Чонгуком, ни на секунду

не подвергая его сомнениям. Естественно, наивность Тэхёна только на руку, сразу
гора с плеч. Хотя вот, ну не поверил сейчас, всё равно узнает потом. Лучше бы,
конечно, не узнал. Ему это не к чему. И спать будет спокойнее.

— У вас десять минут, – в конце концов Кон встал с кресла и не прощаясь скрылся за
входной дверью. Скорее всего там его уже ждут телохранители. Их просто не видно не
вооружённым глазом, но они непременно сопровождают высокого патрона.

Как только мужчина скрылся, Тэхён тут же вцепился в него двумя руками, честно
заглядывая в глаза.

— Чонгука… Тебе больше не нужно ко мне приходить, поэтому не слушай его. Он это
специально… – Тэхён просёк, в чём фишка. Его любимого человека используют в угоду
своих интересов, делая из Тэ предмет делёжки. По факту, Чонгук просто пешка в руках
игрока. Естественно, Тэхён не хочет такого допускать.

Получается, если раньше на кону была тэхёнова жизнь, то теперь Чонгука будут
шантажировать встречами с ним. Если такое вообще возможно. Кон легко может отказать
и в этом. Он же тут, блять, главный орёл.

— Что значит «больше не приходить»? – недовольным голосом несколько грубо возразил

Чон. Он всё также продолжал сидеть у него в коленях. В общем-то это их обоих
устраивало…

— Сначала меня силой забрали из интерната и что-то сделали с Чимином. Потом я долго
был в подвале, мне ничего не говорили. Потом… – Тэхён тараторил на скорость, чтобы
всё быстренько и кратенько пересказать с самого начала и дать ему понять, откуда
растут ноги его переживаний. – Потом я попытался сбежать, и Кон разрешил мне
выходить. Деда научил меня взламывать замки, и я стал сбегать туда, где ты. А
сегодня он меня не пустил и рассказал, что я его сын. …А ты враг государства. Вот…
И что, когда ты мне надоешь, тебя сразу не станет... А ещё сказал, чтобы я понимал,
что ты жив из-за меня… И ты подставишь себя и меня… – в общем выдал всё как на
духу, затаив дыхание, ожидая чонгуков вердикт. Он ведь вполне мог разозлиться из-за
этого. Ну-у… Тэхён любит выдумывать небылицы.
Ага. Разозлится на него.

— Это же хорошо… – Чонгук, наоборот, даже начал чувствовать себя спокойнее. Складки
на лбу разгладились, пролегли трещинки под глазами – мимические морщинки из-за
улыбки. Да уж, с его жизнью и в двадцать пять начинаешь стареть. А ведь ему уже
исполнилось двадцать пять… Время несё-ётся. Не догнать... – Моя жизнь в твоих
руках.

Тэхён порывисто икнул, состроив раздосадованное лицо.

— Это не хорошо! А если он меня не послушает и что-то с тобой сделает?!

Опасения небезосновательны!

— Не переживай об этом, – Чонгук успокаивает, чтобы не нагонять панику. И как-то

так, не заметив (заметив), провёл ладонью по рукаву его кофты, добравшись до сгиба,
став поглаживать локоть. Казалось бы, вообще безобидный жест, а очень пришёлся по
душе этакой безобидностью. (Да что с этим дураком творится?). – Я сам о себе
позабочусь. Я же никого не боюсь…

Тэхён надламывает брови. Можно не бояться, но опасаться всегда стоит. Нечего

кормить его детскими сказочками.

— Я тебя защищу, Чонгука. Я не дам тебя в обиду. – Чонгук приглушённо рассмеялся,

покорённый непосредственной самоотверженностью. По сути-то, Тэхён верно мыслит. Он
может ему помочь!

«Чонгука», – звучит очень даже неплохо, правда? Невозможно не выделить отдельно.

— Значит, теперь ты будешь меня защищать? – весело ему, уточняет, забавляется. У

Тэхёна шутки кончились. Он сама, блин, серьёзность! Куда ещё серьёзнее? А потом по
велению сердца наклоняется к нему, крепко-крепко обвивая шею и искренне обнимая.
Вот об этом он тоже мечтал. Очень сильно…

— Буду.

Сложно не поверить!

Чонгук протяжно выдыхает, осторожно опуская руку ему на спину, борясь с

собственными странными мыслями. Такими, которых не следовало бы озвучивать. Тэхён
на самом деле повзрослел – это явственно ощущается. Не столько внешне (отросшие
волосы всего лишь смягчили его черты лица), сколько внутренне. Это тоже не может не
радовать, но всё же тот прошлый Тэхён, который был до крайности наивен и прост,
имел свою притягательную энергетику.

— Ты ещё вернёшься? – сипло спрашивает следом, чувствуя себя очень комфортно на

мужских плечах. Ему разрешили обнимать, поэтому он будет виснуть, пока не запретят.
Когда ещё получится сорвать такие объятия?!

— Я что-нибудь придумаю, – честно отвечает Чонгук, вроде и не обещая, и не отрицая

такую возможность. Сам он нацелен вернуться, теперь только осталось это как-то
воплотить в жизнь. А после вторую руку запускает в его волосы. Вчера он слишком
резко дёрнул, необдуманно, на эмоциях, за что даже не извинился (боже, что за мысли
такие попёрли?). Сегодня хочется возместить ущерб, да и самому видимо нравится его
новый внешний вид. Раньше Чонгук вообще не придавал значения волосам. Типа, какая
разница, длинные или короткие? Растут и ладно... Вот и Тэхёна, который по этому
поводу комплексовал, было сложно понять. А сейчас… ну есть в этом кое-что… Да.
Да-а…

Приподняв его за затылок, Чонгук с посылом заглянул в глаза.

— Думай о хорошем. М?

Тот хитро улыбнулся.

— Ок.

Десять минут прошло…

Отпускать совсем не хочется. Но Чонгук понял: пока не отпустишь, не сможешь

ухватить покрепче.

***

Стоило ему выйти из чужого дома, как его сразу подхватили под белы рученьки два
мужика в чёрных костюмах, в затемнённых очках и с наушником. Всё как надо, под
стать личной охране. Ещё бы им тут не быть. Они просто встают в слепые зоны и
спокойненько пережидают, пока выйдет начальник. Это отличная многоходовочка. Многие
неразумные компаньоны вот так прощаются с жизнью, не в курсе, что их ожидает за
углом.

Сопротивляться нет никакого смысла. Если куда-то отводят, значит для дела. Скорее
не на расстрел, иначе бы давно всадили пулю в висок. Прежде всего, это в чонгуковых
интересах, чтобы его отвели к главному, поговорить с глазу на глаз, не при Тэхёне.
Он всё воспринимает слишком близко к сердцу. И о многом даже понятия не имеет.

О чём подумалось, то и осуществилось. Чонгука провели через весь полигон окольными

путями, подальше от чужих глаз, выводя за забор всего объекта, где был припаркован
кортеж из двух автомобилей. Ему даже открыли заднюю дверцу, приглашая сесть.
Возражений, конечно же, не принимается. Добровольно-принудительная беседа.

Внутри само собой сидел так называемый Кон, в духе высокопоставленного лица, не
глянув на него, смотря или перед собой, или в окно, чтобы как можно сильнее
продемонстрировать своё превосходство. Чонгук повторил за ним, уставившись вперёд,
пересчитывая телохранителей снаружи.

Их было пятеро, не считая водителей. То есть, если бы им сейчас приказали его

пришить, Чонгук бы не смог выстоять один против семи… Ну что ж. Это серьёзная
организация. Всё и так было усвоено давным-давно.

— Для чего вы меня сюда пригласили? – прокашлявшись, начал формальный диалог.

— Это я задаю вопросы, – Кон чётко регламентирует правила, сохраняя бесстрастное

выражение лица.

Чонгук хмыкнул и пропустил свою речь. Ну раз ему задают, значит только отвечает
(ага).

— Полагаю, Тэхён тебе уже рассказал, почему ты всё ещё здесь сидишь. Это хорошо,
что ты всё знаешь. Будешь и дальше отрабатывать свою жизнь, выполняя то, что я тебе
приказываю. Это тебе понятно? – в этот раз Кон говорил несколько пренебрежительно.

Заметьте, с Тэхёном его поведение и манера речи совершенно другие.

— Более чем, – сдержанно, сквозь зубы. Теперь он подчинённый, следовательно, его

прямая обязанность – подчиняться.

— Предашь меня, сразу убью. Тэхён тебе не поможет.

— Использовать сына, чтобы манипулировать мной – не очень по-отцовски, – всё же не

удержался от издёвки. За такое можно и огрести. Но когда это его останавливало?

— Тэхён – это моя ошибка. Я за неё отвечаю. А вот ты, делая ошибки, за собой не
подбираешь. И не дерзи мне. Снова упеку в лагерь, сразу научишься разговаривать
уважительно. – Серьёзная угроза. Легко осуществима. Поэтому он прав, Чонгуку стоит
сбавить спесь.

А продолжил уже ровным, спокойным голосом:

— С тобой слишком долго провозились из-за трансплантации. Я прикажу сократить твою

подготовку. Ты мне нужен в самое ближайшее время.

— Для чего? – любопытство взяло верх над запретом задавать вопросы. Кон не
высказался по этому поводу; кивнул головой.

— Вот как раз в лагерь и поедете, – …секундочку внимания, – под видом госслужащих.
Заберёте одного человека. – Сказать, что Чонгук удивился, это ничего не сказать. Но
виду не подавал. Намджун уже заявил ему, что вот то же самое было с ним, когда его
забирали госслужащие, на самом деле оказавшиеся разведчиками под прикрытием.
Хорошо, в это уже верится. Но про «обратиться за помощью к отцу» точно не в этой
жизни. Даже если дело будет совсем дрянь.

А ещё нужно будет уточнить про Юнги… Может быть, если повезёт, получится забрать
его пораньше. Им-то какая разница на левого мужика?

— Какого человека? – опять спросил. Кон хмыкнул, выдав еле различимое:

«мальчишка…».

— Его зовут Квон Лим. Он хороший снайпер, будет тебе в подмогу. – Удивление намбер
ту, а вопросов всё больше и больше.

Снайпер? Ну да, возможно это Чонгуку нужно будет освоить. Просто странно, что некий
хороший снайпер отбывает перевоспитку в лагере. Хотя, есть все шансы, что он там
выполняет какое-то задание или временно неугоден…

— А прозвище есть? – ну интересно же. Может он был с ним знаком или уже
пересекался. А так уже и сработаются быстрее.

Как же… Сработаются. Да.

— Четвёртый. – Без тени насмешки, чётко и громко. Чонгук чуть не поперхнулся от

такого заявления. Вот уж кого-кого не ждали увидеть снова! Не говоря про то, что он
домогался самого Чона, он изнаси… Вот это ещё под вопросом.

— Незадолго до моего выхода он подбивал Тэхёна на секс. Как я понял, там что-то
было. Чтоб вы знали, кого выпускаете. – Кон ненадолго подвис, дав показаться
эмоциям. О таком он даже не предполагал, а тут вон как получилось. Чонгук правильно
сделал, что сразу рассказал. За этим Четвёртым нужен глаз да глаз.

— Даже так? – раздраженно, в конце концов недовольно цыкнув. – А ты, главный

защитник, и не воспрепятствовал? – вот уж Кон повернулся к нему лицом, наблюдая за
реакцией. Чонгук смотрел в ответ, открыто. И говорил откровенно. Ему нечего
скрывать.
— У нас тогда ничего не было. Зачем мне было лезть в чужие дела?

— Понял. – По-деловому, оставив эту тему. Он сам был в лагере, не может поспорить.
Авторитет не пересекает территорию другого, пока это не касается его напрямую. Тем
более если речь об отродье… – Хорошо. Поступим следующим образом. Сначала вернётесь
в алькальдию, на базу. Заберёшь его дочь, закроете её здесь также, в подвале. Но в
другом доме. Тэхёну, естественно, ни слова.

Естественно.

— Дочь? Она ведь не виновата…

— Что поделать, мы отвечаем за ошибки наших родителей. – Абсолютно безжалостно, не

моргнув глазом. Также он отдавал приказы на всевозможные казни. Также забрал Тэхёна
и посадил в подвал. Какой-то прям новый способ выражения родительских чувств.

Чонгук не стал перечить, в некотором роде и соглашаясь с его словами. Он тоже,

блять, сын своего прославленного отца. И тоже несёт груз ответственности за это.

— А что будет с «нами»…? – нерешительно, но всё-таки спросил, имея в виду их вдвоём

– Тэхёна и себя.

— Нами? – Кон простодушно усмехнулся. – Ты ещё смеешь такое спрашивать?

— Тэхён будет переживать, а потом ещё больше вас ненавидеть… не разговаривать…

игнорировать… – как ни в чём не бывало стал перечислять, прикинув в уме, что может
сделать Тэхён, если его обидеть. Обычно он просто объявляет бойкот.

Кон рассмеялся.

— Паршивец… Вы с Тэхёном даже чем-то похожи.

— Так что?

— Будешь на объекте, заглядывай... Десять минут вам хватит, чтобы наобщаться. О

большем даже не думай. Тронешь его не там, где надо, вообще больше не подпущу.
Надеюсь, это до тебя дойдёт с первого раза?

— Вполне, – коротко и по факту. Хотя бы так. Для начала.

— Не думай… я даже оценил твою самоотверженность, когда ты прикрывал Тэхёна,

убеждая нас, что ты с ним просто спал. Я знаю, что ты его не трогал. Вот и
продолжай в том же духе.

— Неразумно с моей стороны трогать его перед камерами. – Этого можно было не
говорить, но это уже сказалось, не воротишь. Кон всего лишь усмехнулся. Чонгук
заговаривается, но это безобидно, пока не приведено в действие. А до этого уж точно
не дойдёт. Слишком дорога собственная шкура. Да и, честно говоря, оно того не
стоит…

— Всё. Дальнейшие распоряжения получишь от Намджуна. На выход. – Разговор сразу

обрубился, Чонгук засуетился, открывая дверцу. В последний раз взглянув на
главного, тот сидел также, устремляя взгляд вперёд. Дважды повторять не надо.

А Чонгука уже вели обратно. Ворота снова скрипнул и закрылись. Впереди –

неопределённость.

***
Вернувшись на полигон, время показывало уже шесть утра. Все только поднимались. Он
сразу к ним присоединился, не чувствуя вялости и усталости, взбодрённый
шокированными новостями. Витал глубоко в своих мыслях и на утреннем туалете, и на
зарядке, и после на завтраке. В голове очень много всяких мыслей. Тэхёну-то он,
конечно, сказал, что всё замечательно. Он храбрый, сильный и вообще, бля,
супергерой. На деле всё было куда тривиальнее. Понятно дело, не ок, что Тэхён
фактически отвечает за его жизнь, когда ему совсем не положено заниматься столь
ответственным занятием (Чонгук ты, вообще-то в курсе, что Тэхён теперь стрелок и
взломщик?!). Как оказалось, всё намного запутаннее. Глава разведки – отец Тэхёна…
Уму непостижимо.

Чонгук изначально понял, что за Тэхёном следили раньше, как даже отдельно от него –
за это говорит одиночная фотография. Только не мог понять почему. Сейчас всё встало
на свои места. То, что они начали «общаться» с ним в лагере – чистая случайность.
Они пересеклись не из-за чьего-то приказа, а по воле случая. Здесь, правда, не
замешан ни отец Чонгука, ни отец Тэхёна. Просто один встал на защиту слабого, а уже
потом судьба распорядилась так, чтобы они продолжили путь вместе. Только теперь мы
знаем, что послужило тому, почему их вытащили в одно время и посадили в одну
машину, – это как раз было не совпадением.

Госслужащие, которые их забрали, должны были по-тихому убить его, пока Тэхён был в
отключке. Понятно дело за что. Если его уже упекли в лагерь из-за нежелательных
знаний, всем было не на руку, что он выйдет. Разница только в том, что послал не
отец. Хотя он бы тоже не отказался расправиться с Чонгуком самостоятельно.

Чонгук не верил в слова Намджуна, что отец может ему помочь. Даже если не он сам
послал за ним убийц, даже если не с его подачи убили Субин, но в обвинении Юнги
участвовал именно отец. Не зря же он появлялся в суде, чтобы посмотреть в глаза и
позлорадствовать. Да Чонгук лучше удавится, но ни за что не обратится к этому
человеку за помощью. Может быть Намджун был прав именно в том, что отец бы помог
ему за «услу-угу», но опять же плата была бы высока. Это не только информация по
«нифлиевым», но и та, которая отдельно нарыта на отца. И всё равно есть большая
вероятность, что отец предаст. У них уже давно не те отношения, чтобы протягивать
друг другу руку помощи, если оба в дерьме. Да-да, его отец в том же сраном
положении. Если разведка взяла его на прицел, значит он стал чем-то не угоден
фракции или Лидеру.

Обновление кадров, знаете…

Что касается флешки. Он так и не смог спросить про мишку. Не подходящий момент.
Может в следующий раз, хотя этого не хотелось бы делать при Тэхёне ни в следующий,
ни когда-либо ещё. Если он поймёт, что в его подарке лежало кое-что важное
(опасное!), то может понять всё превратно. Чонгуку, ясен пень, не хотелось бы сеять
сомнения к своей персоне. Да, он нарочно спрятал флешку в этом сраном мишке, но кто
ж знал, что его заберут из интерната на военную базу? Да… он проебался. И всё-таки,
эта флешка также могла пойти к тому же Чимину например. Ну тоже куда-нибудь
спрятать и отдать на сохранение. Но Чонгук передал именно Тэхёну, чтобы наверняка
за ним вернуться, когда всё уляжется. Это, конечно, его не оправдывает… Но он и не
будет. Он бы сделал так снова, если бы выпала возможность. Тогда, собственно, как и
сейчас, у Чонгука нет выбора.

Кстати, о Чимине… Тэхён упомянул в контексте, что с ним что-то случилось. Вот уж
дерьмовая новость. Пока Юнги был в лагере, Чонгук так-то негласно должен был
защищать и его от опасности. А получилось, что никого, блять, защитить и не
получилось. Всех расшвыряло по разным канавам. Остаётся только догадываться, что
случилось с Чимином. Как только Чону дадут свободу передвижений в цивилизации, он
сразу съездит в интернат… Пока не о чём загадывать…
И это ещё далеко не всё, о чём надо подумать.

Квон Лим. Ну кто бы мог подумать?! Знал ли Четвёртый, что Чонгука надо устранить?
Вряд ли. Было совсем не похоже, что он хотел его убить. Скорее трахнуть и подмять
под себя, да. Знал ли, что Тэхён сын главы разведки? Тоже вряд ли. О том, что Тэхён
особенный человек, в курсе только дед, вот теперь Чонгук и всё. Это объяснимо!
Тэхён потому и в закрытой зоне в отчуждённом домике, где о них никто не узнает.
Даже «свои» не должны догадываться, что у главы есть семья. Кон и сам постоянно
твердил, что манипулировать людьми у которых есть слабое место очень легко. Вот
только Кон имеет возможности и ресурсы, чтобы спрятать своё слабое место, а другие
нет. Об это не знает даже Намджун. Почему вы думаете он так дерзко орал с пеной у
рта, что «снимет шкуру с сучонка»? А ещё довольно смело высказывался про отродье,
урода, слабоумие и так далее. Определённо Намджун не знал. Но он всё равно
приближён к главе. И так и будет шефствовать над Чонгуком, всюду следуя за ним.

Конечно, во всём этом были и положительные стороны. Ему осталась неделя экзамена.
Потом они в лагерь (пока не будем думать, что нужно ещё в алькальдию за какой-то
дочерью) заберут Четвёртого. Сто процентов Чонгук выбьет освобождение Юнги. А даже
если не выбьет, так его заберёт. Пока есть такая возможность, он сделает всё, чтобы
сократить дни его пребывания в неволе. Ещё… Чонгуку пришла идея, что пока он под
видом госслужащего, то можно попытаться дорваться до архива. Архив, который спрятан
внутри спецобъекта. Это вряд ли сработает, но, если получится, ему бы хотелось
просмотреть самые старые досье. На Кона, конечно же, никаких бумаг нет. А вот на
Тэхёна, на его мать, на Четвёртого… бог весть на кого ещё (там же почти все «шишки»
пересидели). Ещё было бы хорошо уничтожить своё досье, чтобы лишний раз не светило,
кому приспичит посмотреть. Но это всё потом. Как сойдутся звёзды. Может быть с
Тэхёном всё ещё сложнее, чем преподал Кон. Может и с матерью не всё так гладко?

Ох, Чонгук… Активно скребётся на пиздюли. Но ведь не только для себя старается? И
это мы ещё не поднимали тему «нифлиевых». Чёрт знает, что теперь со всем этим
делать. Кон ясно дал понять, что если Чонгук всё-таки ослушается и начнёт шебуршать
за его спиной по поводу фабрики, то его сразу ждёт петля. Дык у него пока и на
руках ничего нет. Только отступать Чон не намерен. Раз сказал, что достоинство
полицейского дороже, значит будет пробовать до последнего. Ну и пусть не обнародует
всю правду про продажу органов, зато есть возможность убрать некоторых
высокопоставленных лиц, которые в этом участвовали. Это первый шаг… А там может
нароет нечто большее…?

Нечто страшнее?

Намджун прав. Им всем нужны союзники. Только союз хуевый.

***

После завтрака Чонгука сразу увёл личный инструктор. Он вкратце объяснил, что мол
ускоренная программа до конца недели, по подготовке бодигарда. Помните?! Чонгук ещё
когда был на стрельбище одной мыслью подумал, что это очень похоже на подготовку
бодигарда, на то и дисциплины вообще-то все один и те же. А тут ему заявили прямым
текстом. Из этого следует, что его приставят к кому-то личным телохранителем…
Чонгуку… вполне себе устраивает такая перспектива. Почему нет?

В общем, опять глуша догадки о будущем, Чонгук приступил к занятиям. Ох, а знаете,
чему его учили на этот раз? Не знаете… А вот там, где посадочная площадка для
вертолёта, ему предоставили японку – джип «Акура». Почему именно на посадочной
площадке? Потому что ровный рельеф, асфальтированная площадка, самое то для
экстремального вождения. Всё было бы ничего, если бы на заднее сидение не уселся
довольнёхонький Намджун, весело огласив: «жги, ублюдок!».
У Чонгука с вождением как бы всё нормально, но на деле всё очень сложно, когда за
тобой увязывается ещё одна машина, а твоя задача сбросить её с хвоста. Но тем не
менее это было очень занимательно. Ах да, сзади на нервы капал Нам, щёлкая пальцами
в такт своим ёбаным мелодиям, то стонал и картинно добавлял «детка, будь нежнее»,
то завывал какую-то песню, всё также корча рожи и пощёлкивая пальцами, устроив
праздник жизни, только хлопушки не долбил. Даром, что пристёгнут. Ибо было велико
желание резко дать по тормозам и с чистой совестью соскрести его мозги по салону,
устроив незапланированную уборку.

У-у, блять, как это бесило! А на него ещё и инструктор орал в рупор, указывая, куда
ему дебилу ехать и как мыслить. Помотало его знатно. Устал. И башка раскалывалась.

Но издевательства на этом не закончились. Как только Чонгук вышел из машины,

услышав команду останавливаться, так на него тут же напали. В прямом смысле слова.
С пистолетами. На подмогу пришёл Намджун, который высунулся из окна, кинув ему
пистолет, обратно подняв стекло. Разумеется, стреляли холостыми патронами, чтоб
никого не убило. А всё равно адреналин скакал будь здоров. Чонгук забежал за
автомобиль, присев на одно колено, отстреливаясь. В жизни бы его давно пристрелили,
так скажем спасибо, что это была только инсценировка.

Когда всё окончательно прекратилось, Намджун преспокойно вышел из машины. Улыбался

с ямочками, зачёсывая волосы назад.

— Меня б уже десять раз пристрелили, пока ты так меня охраняешь.

— Завали, блять, – рявкнул Чонгук, идя впереди, запыхавшийся и вспотевший.

— Но ты ничего такой. Может полгода протянешь.

Чонгук, не оборачиваясь, вскинул правую руку, показав фак. Намджун расхохотался.

Гнида поганая.

***

Весь этот день и следующий его гоняли как собаку. Не было времени даже задуматься,
что он устал. Просто всё на автомате… и с автоматом наперевес. Не думалось даже про
Тэхёна. Серьёзно, три шкуры спустили. Сошло десять потов. Они ещё потом вернулись к
восточным единоборствам, отрабатывали захват, отражение нападения и так далее.
Потом стрельба, плаванье, отжимания несколько подходов, бег с рюкзаком,
подтягивание… и, и, и… куча всего. А всё за полтора дня.

Свободная минутка нашлась в конце вторых суток, уже после ужина, когда у них было
личное время. Чонгук проигнорировал Югёма, два раза послал нахуй Намджуна и пошёл в
душ. Смыл весь пот и грязь сегодняшних тренировок, и переодевшись (ага,
причесавшись, почистив зубы…), пошёл к уже знакомой зоне. Он был одет в простую
белую футболку свободного кроя и синие штаны с карманами по бокам из смесовой
плотной ткани. Ну, как и камуфляжный материал, только без расцветки. И в берцах…

К Тэхёну.

Его отец же дал добро, что пока он на объекте, то может заходить. Это сейчас у
Чонгука ещё неделя, а что потом… Когда они ещё встретятся? Когда он будет на
объекте? Всё, как всегда, геморройно…

Сетчатая дверь была не заперта. Кругом стояла тишина, а он крался как любовничек,
только без букета и не пел серенады под окном. Предвечернее время предстало
закатным небом и похолодевшей температурой. Входная дверь домика была раскрыта
нараспашку, а никого из домочадцев не было и в помине. Поэтому Чонгук решил
обогнуть дом, заодно высмотрев все камеры, которыми тут всё утыкано.

Только Чонгук шагнул за ещё один угол фасада, как обнаружил там садовую беседку-
качели, на которой… сидел Тэхён. В той же вязаной зелёной кофте с цветочком на
кармашке, в митингах, с большим пушистым котом на руках, который сложил морду ему
на плечо и получал удовольствие (хоть кто-то здесь получал удовольствие…). Тэхён
неспеша качался, редко отталкиваясь ногами. Смотрел куда-то вдаль, впав в глубокие
раздумья. Кто же мог знать, что таилось в его голове? Чонгук никогда не мог… Тэхён
всегда удивлял. В этом его превосходство.

Так что там? У них десять минут? Ну-у, может стоит немножко нарушить правила?

Чонгук не хотел мешать, также замерев на месте, медленно и редко дыша, осматривая
его с головы до ног. Всё ещё тяжело поверить, что он был так близко, протяни руку и
найдёшь… Во всяком случае, как бы не было горько заключение, Тэхён попал в руки тех
людей, которые бы его не обидели. Не тронули. Только уже это успокаивает. Даже если
они ещё долго не увидятся, Чонгук наверняка знает, что с ним ничего не случится. Он
под присмотром. Да, не его… Пока что. Пока.

Всё-таки начав делать тихие шаги, Тэхён встрепенулся, заметив движение со стороны.
И кота испугал, и сам подскочил, замерев на месте, забыв, как дышать и что делать
дальше. Любимый человек здесь! Но так сложно сдержать себя, чтобы не коснуться его…
Ведь Тэхён ещё не понял, то это взаимное желание…

Так и стоят оба столбом, словно увиделись первый раз после долгой разлуки. Нет, по
сути, не первый. Но именно так, как надо: наедине от всех, представленные друг
другу. Пусть камеры… Гори они синим пламенем. Но всё равно. Один на один, глаза в
глаза, не обращая внимания ни на что вокруг. Тэхён с расширенными яркими глазами,
чуть приоткрыв рот – растерялся. Чонгук с лёгкой улыбкой на губах, которую то и
дело пытался скрыть – стеснялся? Вот уж новость! Ну и сам первый не выдержал,
мотнув рукой, мол, чего прирос. Тэхёну два раза говорить не надо. Он тут же сиганул
с места, полетев к нему… Прям как жена военного, что дождалась… И ещё будет ждать
сколько надо. Лишь бы вернулся живым.

С Чонгуком никогда такого не было, чтобы его встречали с таким трепетом. Он сам
никого не подхватывал на руки, а тут… как-то так идеально, без слов. Просто Тэхён
опять повис у него на шее, а он держит его на весу, смеясь с самого себя, от того,
как ему кроет голову… Вот ещё было бы чего смеяться!

Ну это же Чонгук… Не привык парень… обнимать парня.

— Вернулся… наконец-то… – Тэхён медленно расцепляет руки, сам вставая на ноги,

устремляя взгляд в его глаза. Чонгук никак не выдаёт своей усталости, ведя себя
непринуждённо, чтобы он ни о чём не подумал. Но Тэхён думает и всё видит. Он не
дурак! Это они все вокруг идиоты! Вот пусть и живут с этим!

— Ты похудел… лицо посерело… и глаза уставшие… – Тэхён не касается руками, просто

смотрит и говорит первое, что пришло на ум. Чон неопределённо мычит, вроде как
уходит от ответа.

— Это ты мне говоришь? Ты себя в зеркало видел?

— А что со мной не так? – серьёзным тоном задался Тэхён, готовый встать на свою
защиту.

— Да всё так! – немного приху… прифигев с тэхёнова вопроса. – Повзрослел, –

хмыкнув, констатировал истину. Тэхён согласно покивал головой, опять засмотревшись
в его глаза. От чего и улыбка сразу спала.
Чон спас положение (себя), подталкивая Тэхёна обратно к беседке, садясь вместе с
ним. Тот, конечно, придвинулся рядышком, осторожно опустив макушку ему на плечо.
Разумеется, Чонгук не возражал. Сам прикрыл глаза и расслабился. Так было очень
комфортно…

— Чонгука… – приглушённо позвал Тэ, бессознательно беря в свои руки чонгукову

ладонь, выводя на ней всякие каракули. Помните, он так делал маме? Это ничего не
значит, просто фрагмент из прошлого. Мама разрешила такую шалость, Чонгук тоже был
не против.

Чон ответно промычал.

— У тебя всё хорошо? – в поле зрения появился дед, который испугался, когда увидел
сидящую парочку, а потом смял губы, ладонью прикрывая улыбку. Резко сгрёб в руки
мешающего на фоне сброшенного кота и скрылся за углом, как не бывало. Прям как
садовый гном. Только дед (улыбнуло?).

— Хороший старик… – озвучил свои мысли Чонгук.

— Это мой… дедушка. Вроде. – Чонгук этого ещё не знал. Но это было вполне возможно,
поэтому принял за правду. Дедушка, бабушка… Кто угодно, лишь бы вели себя
нормально.

А помните… когда Чон оставил его на остановке, то сказал ему найти одиноких
стариков, к которым можно прибиться и жить с ними… Вот жизнь-то какая! Всё-таки
выбросила Тэхёна на «одинокую остановку», предоставив родного деда. И без Чонгука.

— Ты не ответил на мой вопрос, – требовательно повторил Тэ, несмело карябая ногтями

на той же ладони. Просто так хотелось…

— Это я у тебя должен спросить. У меня-то всё хорошо.

— Почему ты мне постоянно врёшь? – Тэ медленно вскинул голову, посмотрев на его

(лживое) лицо. Чонгук не открывал глаз, облизнув губы. Усмехался.

— Когда это я тебе врал? – ему совсем не стыдно.

— Я всего даже не вспомню!

— Ну как вспомнишь, расскажешь, – он опять издевался, по-доброму. Над Тэхёном любо-

дорого потешаться.

А потом, также с закрытыми глазами, убрал руку, пошарив в брючном кармане, достав
оттуда конфету (бля, Чонгук, прекращай любвеобильничать!), передав её с рук на
руки. От Тэхёна ни звука. Пауза стала затягиваться. В конце концов он приоткрыл
глаза, взглянув на… смущенного Тэхёна, который смотрел себе под ноги. Ну что за
чудо.

Всратые десять минут точно закончились. Но вот так уходить совсем не хотелось… Да
почему он должен уходить? После стольких месяцев, когда оба натерпелись таких
ужасов и не иметь шанса побыть рядом чуточку подольше? Нет уж, извините. Пока ещё
есть возможность, за неё надо хвататься. Надо бороться. И они ещё поборются.

Но это потом.

— Чего притих? – негромко спросил Чон. Положил раскрытую ладонь обратно.

— Думал кое о чём.

— И о чём же?

А тебе всё расскажи!

— Чонгук… – смена настроения Тэхёна как всегда внезапна. – Пообещай мне…

— Хватит требовать с меня обещания, – Чонгук перебил, пожурив. На самом деле просто
сменил тему, чтобы, естественно, не обещать. Как можно теперь давать того, в чём у
тебя нет уверенности? – Хватит грузить свою голову. Это я думаю, а ты спокойно
живёшь и получаешь удовольствие от жизни. Окей?

Легко, конечно, сказать… У Тэхёна в мозгу далеко не одна извилина. Но всё же

приятно, что Чонгук даже здесь всё взваливает на себя.

Потом Чона внезапно осенило, и он вспомнил кое-что важное. Что давно хотел
спросить. Особенно сейчас, когда Четвёртый будет в его руках. Он просто должен
знать, что тогда произошло.

— Тэхён, расскажи мне кое-что. – Тот поднял глаза, ни о чём таком не догадываясь,
подняв брови. – Ты же помнишь Четвёртого из лагеря… – тот в мгновение ока
помрачнел, напрягшись. Уж этого персонажа, сыгравшего в его жизни значимую роль,
точно никогда не забыть. А что ещё случилось? Он теперь его брат? Или брат Чонгука?
Или ещё чего страннее? Чего опасаться на этот раз? – Что было в бараке? Он тебя
обидел?

У Тэхёна поскользнулось сердце и сбилось дыхание. Он стал часто моргать,

отворачивая голову. Картина того дня живо нарисовалась перед глазами. Чонгук взял
его за руку.

— Расскажи мне, как всё было.

— Нет. – Категорически. Безапелляционно. И даже не лезьте!

— Нет? Тогда я буду перечислять вслух, что я об этом думаю… – Тэхён посмотрел на
него с таким возмущением и непониманием, будто тот пообещал начать войну.

— Перестань!

— Тэхён.

— Чонгук, прекрати! Какая тебе разница?!

Первая нормальная встреча, а он уже успел его довести. Ну как без этого? Милые
бранятся, как говорится.

Тэхён же вскочил на ноги в порыве чувств, Чонгук, само собой, словил его за руку и
усадил обратно, к себе спиной. Истерика подавлена. Не надо её тут, до свидания. Не
сегодня.

Перехватив Тэхёна поперёк живота покрепче, просто замолчал, не предпринимая попыток

разговорить. Ожидал, когда он успокоится. И Тэхён успокоился. Расслабил плечи,
откинул макушку ему на грудь, мерно задышал.

— Он просто… трогал… – кое-как пережёвывая слова, Тэхён потихоньку начал. Так даже
лучше, что не нужно смотреть в глаза. Об этом неприятно вспоминать, не то, что
говорить. Любимому человеку.

— Больно трогал? – осторожные, наводящие вопросы. Чонгук сам помрачнел, сцепив

зубы. Думаете ему, что ли, приятно вытаскивать из него эти воспоминания? И слушать
тоже неприятно. Но ещё более мерзко быть в неведении.

Тэхён отрицательно промычал.

Как бы так ещё спросить… аккуратно. Не прямым текстом в лоб.

— Плакал?

Тэхён снова отрицает, поближе прижавшись к своей каменной и груди, и спине, закрыв
глаза. Притаился.

Чонгук сопоставил известные факты, рассудив, что, если не плакал, значит

действительно было не больно, значит и прямого контакта не было.

«Просто, блять, подрочил на него», – пронеслось в мыслях, вслух ничего не высказал.

Всё что нужно, он уже узнал. Стало намного легче.

— Молодец. Всё. Забыли.

Тэхёна не устраивает такой ответ. Надо же выяснить, зачем было поднимать память о
лагерных днях. Это и так преследует попятам. Тэхёну никогда не отмыться от
прошлого. Никогда не забыть страшные годы холодного одиночества.

— Зачем ты спрашиваешь?

Ответ очень прост.

— Чтобы знать всех, кто тебя обидел.

Бэк сдох, Тэра в лучшем мире, мать убили. Сколько таких ещё, с кем нужно
рассчитаться? Детство ломать – не строить. Чонгук сам прекрасно знает, что такое
беззащитность. Со своими врагами он ещё поквитается, свои враги и никуда не
денутся, они всегда с ним. А за Тэхёна может постоять только он один.

Ведь иногда, чтобы потом начать всё сначала, нужно спалить всё дотла.

Опять, опять, опять прощаться.

Комментарий к 23.«Дружеские встречи»
*предпоследняя фраза видоизменённая цитата Ирвина Уэлша. Клей.
хотела бы ещё раз обсудить ситуацию Кона и отцовство. для некоторых это покажется
неправдоподобно. но у таких как раз-таки "важных шишек" семья
воспринимается по-другому. семья - это как островок нормальности, что ещё есть от
"нормального человека". семья не приравнивается ко всему остальному... да
и у тэхёна особая ситуация. ребенка как бы сделали "отсталым", система
сделала. Кон и не пытался обучить его чему-нибудь, тэхён и живёт не в шикарном
особняке, он просто существует. Кон забрал свою кровь и оставил, как он и сказал в
главе "Тэхён - это моя ошибка". мы в ответе за ТАКИЕ ошибки. но это не
значит, что он не испытывает чего-то большего... да, он не был родителем
изначально, но кровь гуще воды, как говорится. я ХОЧУ в это верить. все вокруг
конечно прогнившие... Кон не исключение. понимание любви и защиты у него тоже свои.
вот так.
Касательно главы... аж две встречи наших мальчиков. это очень сложно. отвал башки)
как вы поняли, скоро чонгук заберёт ЮНГИ! будет в лагере! КВОН блин ЛИМ! и многое
другое вы узнаете в следующей серии))))))

========== 24.«Прочные связи» ==========

#Doctor Flake - Amélie

Неужели тебе никто из нас не нужен? Или ты, может быть, не понимаешь, что это такое
— нужен? Это когда нельзя обойтись без… Это когда все время думаешь о… Это когда
всю жизнь стремишься к…

Аркадий и Борис Стругацкие.

За поворотом, в глубине, или Улитка на склоне

Тэхён продолжал надеяться и ждать. Но Чонгук не приходил: ни на следующий день, ни

через день, ни после-после, как сквозь землю провалился. По этой причине Тэхён не
решался сбегать за забор, находясь в подвешенном состоянии. Он уже знал, что Чонгук
в скором времени покинет полигон, поэтому больше прежнего за него переживал и ждал
последнюю встречу. Ведь о дальнейшем никто из них не загадывал, а возможность есть
прямо сейчас.

Об этом почти не говорилось, но важно отметить, как на их нынешние взаимодействия

реагирует именно Тэхён. Он ведь ничего не предполагает о чонгуковых мыслях или о
его новом отношении к нему. Вы скажете: ну так ведь Чон и стал себя иначе вести,
смягчился, он очень отличается от своего прошлого поведения, да и все его жесты и
слова несут в себе большую заботу, – но вот только Тэхён всё равно не сможет сам
прийти к такому умозаключению, пока ему не скажут прямо в лоб, что и как. Он всё
также представляет его тем же Чонгуком в интернате, который вроде и обнял, вроде и
пообещал вернуться, даже был омрачён расставанием, но, как и всегда далёк от него,
закрыт. Конечно, Тэхёну ужасно приятно, что тогда, что сейчас он заботится о нём,
однако лишь потому что сам глубоко убеждён только в своих любовных чувствах, о
чувствах Чонгука не идёт и речи. Да и откуда таким мыслям появляться в тэхёновой
голове? Для него это абсурдно. Его никогда никто не любил, даже мать… Значит и
взаимную любовь он не ждёт. Как и раньше, как и всегда довольствуется одним
мгновением, которое ему позволяют получить.

Есть ещё кое-что, о чём не упоминалось: реакция Тэхёна на смерть матери. Помнится,
было время, когда он ещё находился в спецобъекте и в ус не дул, что когда-нибудь
сможет выйти на волю, и вот тогда он мечтал стать разумным и достойным гражданином,
чтобы если мать его увидела – обязательно пожалела, что бросила своё чадо. Именно
благодаря этой мечте он карабкался, мотивируя себя день изо дня, дабы стать лучше.
Именно благодаря тем установкам, что он всё преодолеет, что он, кажется, не такой,
как все, у него получалось саморазвиваться, копаясь в своей голове в поисках
здравых рассуждений. Это хорошо, что у него была мотивация. Это замечательно!
Теперь, спустя годы, спустя недлительное время на свободе (ограниченной), Тэхён
помалу стал отпускать ненависть к матери. Потому что к нему пришло осмысление, что
прошлое-то уже не вернуть, а он ведь взаправду вырос разумным и достойным, лучше
всех, кто там был, значит жалеть не о чём, как и держать детскую обиду
(повзрослел). А тут… внезапная смерть. Погибла почти сразу после выхода. Молодая,
красивая, настрадавшаяся… И теперь уже не предательница, каковой он её считал, а
ещё одна жертва системы, породившей и убившей не одну искалеченную судьбу.

Кон так и сказал: иногда, чтобы спасти – нужно отпустить. Но как же теперь это
принять?.. Получается, все эти двенадцать лет Тэхён ненавидел умершего человека? Он
ведь надеялся, что она построила новую семью, родила новых любимых детей, от
которых будет польза и на них будет приятно смотреть без болезненных воспоминаний
и, господи прости, зажила спокойной жизнью… Надеялся, чтобы не отпускать злобу и
дальше себя мотивировать. Представлял, какая она счастливая. А она, вразрез всем
ожиданиям, просто… бесславно… погибла. Оставила после себя сломанную частичку –
лагерное отродье, и сама сыграла в ящик, не успев сделать что-то большее, не
реализовавшись ни как женщина, ни как личность.

Так и что же Тэхён чувствует? Наверное, люди называют это опустошением. Разрыв
шаблона, мир вверх дном. Всё, что некогда было фундаментальной правдой, в
реальности оказалось самой неожиданной ложью. Ни мы, ни Тэхён не смогли этого
понять чуточку раньше. Но мама Тэхёна уже давала о себе знать, что её в этом мире
уже нет. Вспомните, когда Тэхён упал в кишлаке, ударившись головой и пролежав
пятнадцать минут в коме, кого он увидел в первую очередь? Мамин запах, абсолютная
тьма и Она, наблюдавшая за ним, такая же иллюзорная, как в его воспоминаниях. Тогда
мать грозным тоном сказала ему: «тебе здесь не место» – и отвернулась. Это значило,
что как раз-таки она уже давно не в мире живых. А Тэхён только расстроился, что она
опять его бросила.

Теперь понятно. «Опять» – то есть опять сберегла его от беды. Мистика? Да не то

чтобы… Может быть игры разума или посттравматическая галлюцинация. Но! Это, так или
иначе, было.

Пусть это очень грустно, но всё же Тэхён не должен забывать, что в его жизни есть
семья. Была мать, нашёлся отец, тоже настоящий, не какой-то там мифический лагерный
авторитет. Не какой-то там хуёвый безродный папаша, который бросил залетевшую
девчонку и прослыл козлом. Как раз-таки Кон не бросал, он не знал – это же совсем
разные вещи. И да, он всё также не вызывает у Тэхёна доверия и любви, но
существует. Тэхён не сирота. Его больше не бросят, никто никуда его больше не
сдаст. Пусть методы защиты угнетающие и ограничивающие права, пусть... Будем
честны, каждая сирота, каждое брошенное отродье мечтает оказаться на его месте,
узнать своих близких, мечтает стать им нужным, чтобы хоть кто-то в этом мире сказал
ему, что у них есть семья.

Очень страшно быть одиноким, хоть мы и усиленно стараемся строить из себя

свободолюбивую независимость…

А ещё что важно!.. Как повествует их идеологическая система: «семья – залог

процветающего государства!». Каждый гражданин от корки до корки вызубрил все заветы
идеального общества идеальной страны, где создание семьи – это ответственность не
только супругов друг перед другом, но в первую очередь перед страной, которая
создаёт им условия для лучшей жизни. Думаете Кон не знает все эти утопические
учения? О, конечно, знание – не предполагает соблюдение, это так. Вообще, сложно
сказать, что в голове у такого властного мужчины. Это не какой-то там
среднестатический мужик, запряженный как лошадь в труде и рутине, с удилами в
зубах, чтоб не вякал. Зато с большей процентной вероятностью можно предположить,
что он далеко не патриот: такие люди вообще не зависят ни от чьего мнения, не
зависимы от ограничений и условностей – свобода выбора и взглядов. Мужик, который
отсидел в лагере, ещё и имеет весьма тернистый (криминальный) путь по карьерной
лестнице, точно не хранит в себе государственную идеологию.

С этим мы разобрались: Кон не патриот, хоть фракция ставит семью в почёт. Едем
дальше. Следующий вопрос: так какова ж хуя, если он не патриот, ему понадобился
Тэхён?

Не опираясь на учение «семейной мысли», Кон к своим сорока семи годам оставил
семейную нишу не заполненной. То есть он не опирался ни на фракцию, которая
твердила «надо!», ни на какие-то свои противопоказания, боясь обзавестись слабым
местом. Ниша просто-напросто всё время была пустой, Кон был нейтрален, пока
внезапно не нашёлся сын. Так бывает. Даже самые плохие люди создают семью, чтобы,
оказавшись в ней, на несколько часов казаться себе обычным человеком.

Самое важное, конечно же, он уже озвучил: за ошибки надо отвечать. Тэхён, как не
прискорбно это признавать, появился не из-за большого желания мамы или папы, а
именно из-за неосмотрительности Кона. Это не женщина виновата, что её силой взяли и
кончили в неё. Это не женщина виновата, что ей пришлось вынашивать нежеланного
ребёнка, потому что «аборт» – это убийство в чреве матери. И это не женщина
виновата, что никому этот ребёнок был не нужен. Каким бы жестоким циником Кон не
был, но ему хватает ума признавать за собой просчёт. Если бы он тогда думал не
членом, а головой, Тэхён бы никогда не появился. Да уж, жизнь та ещё сука, и от
одной случайной ёбки рождаются дети. А делать детей очень легко, этому даже не надо
никого учить. Гораздо сложнее взять на себя ответственность их вырастить. Тэхён уже
не нуждается в «выращивании», его уже хорошенько обработали «пестицидами,
гербицидами и нитратами». Но это же чёрт возьми по-человечески, хотя бы забрать
ребёнка из тех поганых условий, где его сделали.

Можно, конечно, начать сравнивать человека с животным, что вот мол, а звери не
бросают свой приплод! Так, а что, человек хуже зверя?! Люди – это же часть
животного мира! Если топить в этом ключе, то тут вылезают логические дыры, которые
подносят нам общеизвестные факты, что у животных нет инстинкта продолжения рода,
только инстинкт спариваться. Когда одна скотина дерёт другую, она не думает о
будущем потомстве, она лишь хочет отодрать эту скотину. В этом плане люди точно
такие же. Более того, если у животных рождается больное или недоразвитое потомство,
они его бросают. Естественный отбор, дорогие мои.

Тогда что же сподвигает Кона на желание защищать своего случайного, нежеланного

ребёнка? Нужно же наконец-то дать этому логическое объяснение!

Бытует теория, что у людей есть родительский инстинкт. Это о-очень неоднозначная
тема, каждый смотрит на это под своим углом. Как правило этот инстинкт начинается с
материнского, который, как все знают, даёт сбои – детдомы тому доказательство, а
вот отцовский инстинкт заканчивается с любовью к женщине, которая родила. Как
только отец находит себе новую любовь, очень часто он с концами забывает о своём
потомстве или охладевает к нему. Переводя ситуацию на наш лад: Кон не любил маму
Тэхёна, он её даже не знал, никакого инстинкта в нём подавно не было. Грубо говоря,
опираясь на мнение закоренелых реалистов, родительский инстинкт – это
манипулятивный социальный конструктор. Социум порождает ответственность, диктует
как делать надо, а как нельзя. Потому что даже в семье, где всё хорошо и царит
идиллия, родители элементарно могут быть холодны к своим детям. Это не их вина.
Тогда, где вина?

В случае Кона, это звучит вот так: родительский инстинкт – это социальная
манипуляция на прививание чувства вины родителям. Боже упаси, это не относится к
каждому! Но это относится к Кону. Чувство вины, чувство ответственности, – а он
человек взрослый и в силу своей должности очень ответственный, – сподвигает его на
такое решение.

Пусть у Кона взыграла совесть. Разве это плохо? Нам всем нужен фундамент. Вот у
Тэхёна он появился. Он навсегда покинул лагерь, смог всем сердцем полюбить
человека, чуточку социализировался и даже приобрёл неполную семью. С таким багажом
не стыдно становиться полноценной личностью!

Получается, Тэхёну был нужен отец, чтобы наконец принять в себе личность, имея
корни. И Кону был нужен сын, чтобы ещё чувствовать себя человеком. Любить
необязательно. Достаточно понимать.

***

Мысли об очередной разлуке и вообще о Чонгуке пытался перебивать дед. Даром, что он
не оставлял его ни на минуту, чтобы не уходил в себя. Он всегда молча следовал
попятам, также заставляя самому готовить и отрабатывать навыки стрелка, не запуская
приобретённые навыки, которые и освоены не идеально. Тэхёну нравилось присутствие
этого человека, вот только молчание порой вводило в ещё большее уныние.

Как бы там что не было, а деда нарядил его в новую вязаную кофту бледно-красного
цвета за место зеленой. Сам же связал ему носки в тон кофты, отдав ему всё это за
ужином. Стоит понимать, Тэхён не разборчив в моде (моде! это что за зверь?), у него
нет никаких предпочтений в одежде, следовательно, ему понравится всё, что дадут
носить. И это тоже растопило его сердце, вызвав искреннюю улыбку. Пусть Тэхён до
сих пор не воспринимал этого человека своим родственником, но тем не менее был
хорошего мнения о нём, благодаря судьбу за то, что не наслала коварных и злых людей
рядом. А ведь это правда. Почти всегда Тэхёна окружали более-менее снисходительные
люди, помогающие ему из жалости. Ну даже если и так, всё равно ведь помогали. Было
бы в наивысшей степени жестоко, если бы в жизни Тэхёна всё всегда было мрачно.

В один из вечеров дед утянул его на диван, включая диск с аудиокнигами. К

сожалению, дед не мог общаться с Тэ ни при помощи языка жестов, ни по бумажкам,
поэтому они могли устанавливать связь лишь на ментальном уровне, что тоже... мм,
было под вопросом. Каждый понимал так, как хотел понимать. Так вот, на экране
большого телевизора зависла обложка книги, а из динамиков зазвучал стройный
красивый голос женщины, которая зачитывала стихи. Это сборник стихов. Дед любил
такое, а Тэхён никогда не слышал и никогда бы не вычитал, поэтому его это увлекло.
Он лёг на колени деда, поджав губы и внимательно вслушиваясь, сочтя это
наиприятнейшим вечерним времяпровождением. На животе у Тэхёна пригрелась здоровая
мохнатая тушка любвеобильного кошелота, спрятавшего морду в хвост и громко мурлыча,
посылая вибрации в тэхёнов живот. Красота!

Так они и сидели, каждый сам себе на уме, не нарушая покоя и даже смысл
стихотворений понимая по-своему, не имея возможности обсудить. Дед частенько
смотрел на задумчивое лицо Тэхёна, поглаживая по волосам. Как раз-таки у этого
человека были самые настоящие родственные чувства, а ведь они совсем не
родственники... Как так, спросите вы. Этого тоже никто не знал, но дед – не родный
отец Кона. Это уже очень древняя, всеми позабытая история, где маленький Кон (мы
пока не знаем его настоящего имени), совсем маленький, потерял своих родителей. Во
времена его детства менялась власть, образовывалась фракция, которая правит до сих
пор, поэтому было множество смертей, дети терялись, царила разруха и
неопределённость. Кон почти не помнит то время, просто его маленького подобрал дед
и сам вырастил.

У них никогда не было близких отношений, как у родных отца и сына. Дед был
справедлив и добр и воспитывал его с необходимой строгостью. Как мы уже знаем, дед
сам был повязан в государственных делах, позже окончательно залегши на дно, поэтому
он был совсем непрост. А Кон с детства был серьёзный и взрослый не по годам,
сильный духом и хваткий по натуре – мрачный, вечно загруженный ребёнок. Из таких
обычно и вырастают перфекционисты и руководители. Своего пусть и не родного отца он
не бросил. Это также стоит брать во внимание, откуда у Кона чувство вины. Его
родители погибли при неизвестных обстоятельствах, и он остался один. Вот только в
его судьбе появился приёмный отец, который заткнул брешь. А у Тэхёна умерла только
мать, сам же Кон живой и здоровый и живёт припеваючи. Это долг перед самим собой в
том числе.

Дети-сироты вырастают волчатами. А дед… приютил сначала одного хмурого волчонка,

сопроводив его во взрослый мир, так и второго волчонка полюбил.

История любит повторятся. Она хочет повторятся! Она хочет, чтобы её ошибки кто-то
исправил.

Дед это отлично знает, поэтому всё также присутствует рядом с ними. Кон, конечно,
уже давно не нуждается ни в чьём присутствии, он неконтролируемый и деспотичный,
всех подминает под себя, а дед пытается смягчить острые углы. Спрятанные от целого
света в домике в закрытой зоне, у них есть возможность просто спокойно жить. И вот
этот дом, по сути, – дом Тэхёна. Но он не воспринимает его, как и деда, как отца,
как приобретённое спокойствие в условной свободе. Душа, постигшая свободный полёт,
вечно будет рваться на волю. И всегда будет искать именно своё пристанище, куда
захочется возвращаться.
А ведь в этом есть своя красота…?

Каждый что-то потерял и что-то нашёл, а теперь с этими приобретёнными ценностями

нужно идти дальше. Тэхёну всю правду знать и не нужно. Да он и так не чувствует с
ними родства. Просто это создаёт картину полноценности.

Всё как у людей.

И зажить. По-настоящему.

Осталось совсем чуть-чуть: преодолеть все жизненные преграды на пути к своему дому.
И Тэхён, и Чонгук готовы бороться. Вот бы им ещё узнать, что они борются за одно и
то же… Всё будет. Всё приходит со временем.

***

Под конец недели Тэхён не выдержал и пошёл искать приключения на свою пятую точку.
Молчком-бочком покинул закрытую зону, пробираясь по тёмным углам и сторонам,
выискивая кое-что важное. Кое-кого. А это было совсем не просто. На этот раз он не
нашёл Чонгука так просто. Все остальные кандидаты попадались на глаза, а вот он
нет. Это и понятно, у него же была отдельная программа, а где Чонгук сейчас
находился конкретно было неизвестно. Полигон-то здоровый и не везде может
прокрасться эта мышка. Блин, мышка в красной кофте! Тебя не учили быть неприметнее?
Серый цвет, например, строгость наряда…

И мыши нынче пошли неправильные. Всё не так!

Сентябрь с каждым днём обдавал прохладой, в которой чувствовался присущий осени

запах увядания и ещё пока лёгкого морозца. В вязаной кофте поверх водолазки холода
почти не ощущалось, к тому же согревали митинги, но всё же два часа обтирания стен
и земли в ожидании высмотреть Чонгука не прошли даром. У Тэхёна подмёрз хвост и
нос, он устал шастать тут и там, с каждой минутой впуская отчаяние и готовясь
принять неизбежное и сдаться. И как раз в этот момент, как только начал двигаться в
обратном направлении, резко присел обратно и слился с тёмным участком стены ангара.
Отдалённо послышался знакомый голос! Тэхён сразу навострил уши и, знаете, как кот
поджал передние лапы, дёргая попой, вот-вот готовясь броситься на свою жертву и
поймать когтями. Настроение тут же взлетело до небес! Ожидание и потраченное время
прошли не зря! Осталось только как-то по-тихому выманить Чонгука на разговор. В
данных условиях даже можно найти место, где нет камер.

Чонгук с кем-то шёл. И вот что он говорил:

— Я тебе сейчас реально уебу. Не беси меня, блять! – Тэхён от услышанного чуть
приоткрыл рот. Всё-таки он уже стал подзабывать лагерный грубый жаргон, где все
выражаются слишком забористо. Понятно дело, он от Чонгука не раз слышал такие речи,
просто по последним встречам помнил совсем другие разговоры. Чонгук действительно
рядом с ним сдерживал всю свою гадость при себе.

Просто подмеченный факт: Тэхён, зная множество похабных слов, ни разу так не
выражался. Он даже здесь был ни на кого непохожий.

— Это ты с сексуальным подтекстом? Или с телесно-вредительным? – вторил другой

голос. Тэхён такой никогда не слышал. И вообще не улавливал суть разговора.

— Хуительным. С глаз моих скройся. – Чонгук выражал крайнюю степень

раздражительности, был взвинчен, ещё и очень уставший из-за тяжёлых физических
нагрузок. Он и не ходил к Тэхёну, потому что весь его внешний вид говорил о
перманентной заёбанности целым миром.
— Так значит всё-таки с сексуальным… Чон, я всегда знал, что ты конченый, но, чтобы
прямо так…! И давно у тебя на меня крепко стоит? – Чонгук шумно выдохнул,
остановившись на месте и закатив глаза. Намджун как по часам и с завидной
периодичностью играл на струнах его нервной системы, избирая всё более изощрённые
приёмчики. Видать давно не затыкал ноздри туалетной бумагой, чтоб не бежало как с
быка. Это ему скоро будет обеспечено… У-у, блять!

— Совсем ебнулся? – слышно было, как в голосе проскальзывал сарказм. И усталость,

да. Она прям вгрызлась Чонгуку в глотку.

— Помни заповедь пидораса: держи своего бойца в трусах, трусы в штанах, штаны в
ремнях, ремни…

Чонгук в конце концов немного покашлял, как будто посмеялся и перебил его.

— В пизду тебя. Иди отсюда. Всё. Вали. Нахуй. – Чонгук стал отмахиваться от него,
как от мухи, тяжело вздыхая и меняя направление. Намджун за ним, слава богу, не
пошёл, хохоча вслед и пообещав разобраться с хуем и куда валить.

Для Тэхёна удачная развязка разговора была только на руку. Он слышал тяжёлые шаги
рядом со своим укромным местом, потом незаметно выглянул из-за угла, осмотрев
территорию и не найдя посторонних, вложил в свою крадущуюся походку всю степенность
и грацию кошки, неслышно, даже не дыша, нагоняя быстроидущего Чонгука. Бесшумно
нагнать было не так уж просто, но как только расстояние между ними сократилось до
метра, а Тэхён протянул лапу, чтобы потянуть за плечо, как раз! – мир поменял
полюса!

К Чонгуку красться не надо, он всё видит затылком, блять… Так что вполне
предсказуемо резко обернулся, схватив тэхёнову руку и заломив её, приложил его к
земле – всё за секунду. Вот уж какая реакция! Чонгук-то думал это Намджун или
какая-то очередная неприятность! А это…!

Тэхён моментально отозвался болезненным мычанием, упершись щекой в пыльную землю,

ого-го как перепугавшись! В прошлый раз ему приставили дуло к затылку, а в этот раз
чуть не вывихнули плечо. Ну и конечно… очень напугал. Вот такого Чонгука лучше не
знать. И такой он… никого не оставляет равнодушным…

Чонгук, сразу увидев спину понятно кого, ослабил хватку и угол наклона руки,
пребывая в похожем удивлении. И он же первый спохватился, быстренько подхватывая
Тэхёна за подмышки, перемещаясь в тот же тёмный проём, теперь уже прижимая к тёмной
стене своей грудью.

У Тэхёна со всего происходящего глазища по полтиннику, ужасно ноющее и

простреливающее плечо, горящая щека и надломленные брови… Охота потерпела крах. А
охота интересно на кого? На тигров? О, этот тигр всем порвёт пасти. Не нужно с ним
играть.

— Это что за номер? – ровным и даже сердитым голосом, пронзительно вперившись

тёмным взглядом в страдальческое лицо напротив. Тэхён робко опустил глаза, совсем
расстроенный.

— Ты, что ли, совсем осмелел ходить не пойми где? Ещё и подкрадываешься? Ты знаешь,
что я мог сломать тебе руку? Или шею? А если бы это был не я? Давно не было
проблем?! – с каждой фразой тон повышался, а Чонгук хмурился. Снова его отчитывает.
Но ведь за дела. Тут по полигону ходит дохренища непонятных мужиков, а Тэхён
шастает один. Мало ли, что может произойти! Конечно, Чонгук будет в бешенстве! Ещё
ведь не специально, но сделал ему больно. А делать ему больно Чонгук вообще никогда
не собирался…
Тэхён пристыжённо опустил лицо ещё ниже. От его хорошего настроения ни следа. Он
уже пожалел, что вообще вылез и стал его искать… Наверно, Чонгук и не хотел, чтобы
его нашли… Наверно и…

— Ну и чего притих…? – Чон слабо раздавил улыбку, полностью погасив приступ злости,
выплеснув профилактическую дозу. Расстроенный и отруганный Тэхён тоже никого не
оставит равнодушным. Как тут не смягчиться? Обиженный, как всегда, защищается
молчанием. Чонгук улыбается шире. – М? Шпион? Отвечай, ты же смелый.

Тэхёна последняя фраза кольнула ещё раз и опять с горечью, и он попытался полностью
закрыться, выворачиваясь в попытках скрыться, как не было его тут никогда. Чонгук,
ну, предсказуемо, крепко держал, а сейчас притянул ещё ближе за талию, поднимая его
подбородок, от чего Тэхён крутил лицо из стороны в сторону.

— Сразу струсил и бежать. Да, Тэхён? – а у того чуть слёзы не брызнули от бессилия
и такой нелепой ситуации, где он опять попал впросак. Чонгук оттряхнул грязь с его
лица, больше с щеки, которая сильно пострадала, опять поднимая за подбородок,
одержав победу в этом неравном бою. Но Тэхён всё равно на него не смотрел.

— Я так больше не сделаю… – тихо, огорчённо. Ну правда, уже ничего не хочется.

Хочется просто сбежать и притвориться, будто ничего и не было.

— Что не сделаешь? – допытывается.

— Не буду тебя искать.

— А ещё ты вообще не будешь тут бродить. Чтобы я больше не видел и не слышал, что
ты сюда бегаешь. Ты меня понял? – конечно, Чонгук будет так говорить, потому что
это на благо Тэхёна. Когда ты очень любопытен и ищешь новых ощущений, это может
плохо для тебя закончиться (Субин бы подтвердила…). Никто ведь не в курсе, чей он
сын. Скрутили, затащили куда надо и сделали что хотели, а потом плачь не плачь…

— Вообще не буду ходить. Буду только лежать! – буркнул Тэхён, опять предпринимая
попытку уйти, перед этим толкнув того в грудь. Чонгук только хмыкнул.

— Ой как разобиделся. – У него как раз наоборот настроение поднялось. Поддевать и

учить Тэхёна жизни всегда было забавно. Но конкретно здесь и сейчас это
небезопасно.

Чонгук быстренько прикинул, где можно уединиться, сразу так восполнив заряд
бодрости. Коротко бросив «ни звука», слегка приподнял его от земли, резво ретируясь
по тёмном стороне к нужному ангару. Тэхён вцепился ему в шею, жуя губы от досады.
Естественно, шуметь было не в его интересах.

Найдя вход, Чонгук привёл их в большое тёмное помещение, где стояли различные
военные большие машины-броневики, нашпигаченные рядом друг с другом в ровные ряды.
Здесь царил приглушённый свет, который всё же попадал с верхних маленьких окон под
потолком. Чонгук молча наклонил его голову и сам пригнулся, чтобы их не было видно
между рядами и осторожно открыл заднюю дверцу одного из броневиков, помогая Тэхёну
живо залезть и сам запрыгнул, закрыв за собой. А вот такой расклад был идеален.

Внутри салона новенькой машины пахло резиной, свежими заводскими деталями, маслом,
вкупе с масштабностью самой машины и всего помещения, – это погружало в восхищённое
томление. Ну Чонгука уж точно в восхищённое! А вот от него самого пахло даже не
потом… а вот именно его телом, им самим: взмокшим, ещё не остывшим после
тренировки, разгорячённым, с мокрыми разводами на посеревшей футболке. И дыхание у
Чонгука тяжёлое само по себе, перебивает тишину. Тэхён тихонько сложил ручки и
придвинулся к краю сидений, всё также не зная как себя вести. Обида уже рассеялась,
а он просто был растерян.

— Вот тут можем спокойно поговорить. Тэхён? – Чонгук сел полубоком, подтянув
согнутую ногу перед собой, свободно рассматривая замявшегося Тэхёна вдоль и
поперёк.

— Да, – всего лишь поддакнул, бегая глазами по салону, ни на чём не останавливаясь.

Ситуацию, конечно, будет выруливать Чонгук, он же тянет его за колено ближе к себе,
осторожно прикасаясь к ноющему плечу.

— Получил? Больно теперь? – Тэхён тихо шипел, когда он стал разминать кожу, делая
слабый массаж, чтобы немного унять боль. – Вот видишь, как бывает, если делать что-
то исподтишка?

— Я не думал, что ты… такой… – Тэхён запнулся, сам не зная, что хотел сказать. Он
действительно испугался вот этого всего. Раньше-то никто его так лихо не укладывал…

— Какой? – заинтересованно спросил в ответ, продолжая массировать плечо. И кофточку

новую приметил, и носки в тон. Но так, молча приметил, только для себя. И в профиль
за Тэхёном интересно наблюдать. У них-то у всех бритые затылки, а у того отрастает
маллет. Совсем скоро будет как рапунцель, глаз не видно. (Главное, чтобы Тэхёну всё
нравилось).

— Никакой! Всё, Чонгука, отстань! Хватит надо мной смеяться! – Тэхён своевольно
повёл плечами, отбрыкиваясь от поглаживаний. А вот Чонгук-то как раз в такой
обстановке осмелел и развеселел.

— Ты где это таких слов понабрался? – опять издевается, Тэхён опять дёргает
плечами. Ничего нового. В итоге Чонгук тянет его к себе и на себя, убрав колено,
чтобы ничего не мешало. Ну-у, Тэхёна это немного удивило. Раньше так никогда не
было… обычно это Тэхён лип как банный лист. А тут Чонгук сам вроде как… обнял. Как
тут среагируешь? Как натянутая струна: вот так Тэхён и сидел, что-то совсем
перенервничав за эти несколько минут вместе. – Ты со мной сегодня говорить будешь
или нет? Или мне дальше пойти по делам?

Очень нужное замечание. Подействовало. Тэхён незамедлительно прижался теснее,

опустив голову тому на плечо, но руками не трогал, карябал рукава, постепенно
отпуская себя, расслабляясь. Чонгук… улыбался, да. Поглядывал на его макушку. В
душе вот было так хорошо, разлилось тепло, спокойствие. Рядом с Тэхёном ему было
именно по-человечески комфортно, как ни с кем вообще. И он снова погладил его
больную руку, прекрасно зная, как сильно она сейчас ноет.

— Сильно болит? – тот покивал головой, не решаясь так прямо брякнуть. – Прости.
Больше подкрадываться не будешь.

— Не буду.

— Ну всё. Всё хорошо… – Чонгук сохранил паузу, призадумавшись о «хорошо», а тут уже
диалог подхватил Тэхён.

— Ты больше не хотел ко мне приходить? – для него это смелый вопрос, ведь если
Чонгук ответит положительно, сердцу будет больно…

— Я был очень занят, Тэхён. Я не мог. – Что-то сегодня Чонгук слишком разговорчив,
сколько наверно за всю жизнь не говорил, хах. Ну с Тэхёном точно столько не
разговаривал. Тому, кстати, ответ пришёлся по душе, вроде как отлегло. Потом нет-
нет, а Тэхён несмело положил ладонь на его руку, первый раз неуверенно улыбнувшись.
Всё в их жестах друг к другу было неуверенным, но именно поэтому искренним.
— Я хотел попрощаться. И кое-что… подарить. – Тот удивился, поднял брови, когда как
Тэхён стал искать застёжку на своей цепочке, чтобы её снять. Сам он снять не мог,
никак не получалось, наверно из-за вспотевших ладоней. Чонгук до последнего терпел
и наблюдал, пока не попросит. В общем-то, Тэхён призывно вскинул голову, и цепочку
получилось расстегнуть общими усилиями. Тэ взял её за оба конца, теперь уже
потянувшись застёгивать её на чужой шее. И… опять застрял. Интересно так застрял:
возле шеи, полу-обнимая, пристав на коленях. Тут уж Чонгук ему не помощник, он
вообще в данным момент отмалчивался, следя за всем с нескрываемым озорством. Минуты
две-три цепочка сопротивлялась, ну и сдалась! Победа! Ура! Так её… Ес! Кхм…

Переведя взгляд с серебряной подвески в виде солнца на Чонгука, он тепло улыбнулся.

— Она из «дома помощи», всегда меня защищала… Вот… Хочу, чтобы тебя тоже защитила.
Вот… – Тэхён постоянно использует «вот» за неимением большого словарного запаса, но
это никак не влияет. Вообще ни на что! Вот.

— А, то есть меня она будет защищать, а ты просто так останешься? – разумеется,

этому чурбану было приятно. Он сегодня вообще сам на себя не похожий. Опять в нём
проснулся какой-то странненький добрый Чонгук. Или… ласковый? Пф-ф, не-е. Пусть для
начала просто добрый. В хорошем расположении духа.

— Со мной ничего не случится…

— А со мной значит точно случится? – опять не смог удержать смешка. Тэхён поступил
мудрее, не став уделять этому внимание, и, как и надо, как и ждали – крепко обнял
за шею, слегка дрожа от такой непривычной близости и вседозволенности. Это уже
опять что-то новое, потому что в этой встрече не было уже никого из посторонних,
даже камер, поэтому волновало больше прежнего.

Чонгук тяжело и протяжно выдохнул, опустив руки ему на спину, разбирая свои мысли
на «позволительные» и «нехорошие», прикрыв глаза. Опять стало очень спокойно и
комфортно.

— Я буду… скучать. И ждать тебя. – Очередной тэхёнов смелый шаг. Не забываем, он

ничего не знает о его новом отношении к себе, поэтому берёт всю инициативу на свои
хрупкие плечи. И, ох, как это прекрасно выглядит… Да ведь дело не в том, что Чонгук
ссыт делать первый шаг! Он осторожничает, при чём конкретно тормозит на каждом
повороте. Тут ведь нужен особый подход, всё постепенно, своевременно. Чёрт возьми,
целомудренно!

В общем-то… Тэхён первый начинает мудрить. Он выбивает все свои шансы одни разом,
ловя мгновение, которое может больше не повториться.

— Чонгука… закрой глаза… и молчи. Ладно?

— А что, ты уже обратно хочешь забрать свой подарок?

— Молчи! Ладно? И вообще ничего не говори… Хорошо? – он послушно кивнул, послушно

прикрыл глаза, убирая свои руки себе, чтоб вообще ни одной мысли не закралось. Ведь
может! А вот Тэхён… тот, что целомудренная нежная ромашка под июльским солнцепёком…
несмело касается пальцами его лица, а потом прижимается губами к щеке. Это
называется по-це-луй. Представляете, да? Но как Чонгук сам перефразировал, это
означает: «поцелуй меня сам»… а не вот это вот несерьёзное и непонятное. Однако… А
как тут смолчать? Хоть и обещал.

— Я не понял, это где тебя такому научили?

— Закрой рот! – обиженно воскликнул Тэхён. Ему совсем нелегко даётся этот шаг,
поэтому всё смущает.

— А может мне его, наоборот, открыть? И ты что-нибудь покруче мне покажешь? – Тэхён
ожидаемо покраснел, то ли смутившись, то ли и разозлившись тоже.

— А вот и покажу!

— Очень интересно. И что же мне дальше делать? – Чонгук наигранно поднял брови,
чуть наклонив голову в бок, а потом… слегка высунул язык… немного, но этого было
достаточно, чтобы вогнать Тэхёна в самый спелый красный цвет. Творилось чёрт-те
что... Тэхён слабо ударил его по лицу, опять расстроившись и отодвигаясь, чего
сделать не позволили.

— Но ты же умеешь? – опять этот дебил и так и эдак его дразнит… Идиот просто. Осёл.

Тэхён не остаётся в долгу… И началось…

— Ты что, хочешь, чтобы я тебя поцеловал? Я просто так ни с кем не целуюсь! – это
был камень как раз в чонгуков огород. Мол на секундочку, целуются только не
равнодушные друг другу люди. А не как-то там чего-то.

— Вот именно, – Чонгук уже не дразнит, стал говорить серьёзно. – Ты никого не

будешь просто так целовать, потому что ещё не дорос до этого.

— А ты – перерос! – а вот так ему, ещё один камень. Чонгук опять улыбается. Как бы
лицо сегодня не треснуло…

— Тем более. В моём почтенном возрасте таким уже не занимаются. – Тэхён смущённо
опустил глаза, тоже отчего-то разулыбавшись. Как-то вот накрыло счастьем,
необъяснимым, необъятным, просто светлым и чистым. Чонгук правильно сделал, что
вырулил всё таким образом. Если дал себе установку, что всё постепенно, значит так
тому и быть. На большее, что Тэхён способен – это как раз поцелуй в щеку, как нечто
совсем безобидное. А в губы не рискнул сам. Ну Чонгук это просто знает и всё. Не
тот склад ума. Не те у Тэхёна желания и ощущения. А чтобы были те, поэтому и нужно
всё делать медленно. Некуда торопиться… Зато сейчас Чонгук точно понял, что может
перенимать инициативу сам, как бы… может начинать понемногу что-то предпринимать.

О да, Чонгук признал себе всё окончательно и бесповоротно.

Пока Тэхён также смущался, опустив глаза, он обхватил его лицо и поцеловал в лоб.
Тоже, конечно, в своей манере: плавно, полностью прижимаясь губами, горячо дыша на
кожу. Это уже тоже новый уровень. А для Тэхёна… окрылённая надежда на что-то
ответное. Хоть на что-то! Ведь всё это не просто так!

— Я как можно скорее приеду. Буду хранить твой подарок. Скучать.

Он сказал «скучать»? Никому не померещилось? Ох, Чонгук… Пропал...

— Скучать? Ты по мне скучаешь? – снова обвил его шею, позабыв все смешки и обиды.
За спиной очевидно выросли крылья. На таких только летать и радоваться. И это,
правда, прекрасно…

— А, по-твоему, я просто так всех целую в лоб? – Чонгук по обычаю говорит на свой
лад, он не может сказать прямо. Но это тоже не просто так. Это уже по-серьезному.
По-взрослому.

— Не всех… – тихонько подтверждает Тэхён, рассыпаясь в улыбке. – Я рад…

Чонгук выпрямил спину, размял шею, из-под полуприкрытых глаз посмотрев на него
сверху вниз. Он вообще-то сам в большей степени рад, что Тэхён его нашёл,
подкараулил, поцеловал. Он рад, что выпала такая возможность, подвернулся случай,
ангар, пустая машина… никаких запретов. И собой он тоже рад, потому что всё стало
на свои места и таким очевидным, что это больше невозможно держать в себе. А раз
признал, то и стало легче на душе. Тэхён – его слабое место. Разве звучит не как
самая настоящая правда? И выглядит всё также. Правильно. Правдиво. Не будем
приплетать тут любовь. Это человеческая тяга, привязанность, желание получить
большее, желание возвращаться, искать, видеться, касаться, трогать. Так оно и
должно быть, так всё начинается. У Тэхёна все эти этапы прошли. А Чонгук их только
постигает.

Постепенно.

***

Последние полтора суток прошли у Чонгука в приподнятом настроении, чего не укрылось

от орлиного взора Намджуна. Он вечно любопытствовал, почему у него блестит ебало и
вообще откуда взялось столько энтузиазма. Чон, конечно, загадочно хранил молчание и
просто улыбался, вытирая грязь и пот с лица футболкой. Он ничего никогда не
расскажет, а уж тем более о своём личном. Но его внешний вид красноречивее слов.
Когда сияние идёт изнутри, это видно невооружённым глазом. Наверно каждый человек
на интуитивном уровне распознает причину такого сияния.

Что правда: если бы Тэхён сам его не нашёл, он бы реально не навестил его
напоследок. Морально не мог себя пересилить, казалось, что просто развалится, если
предстанет во всей своей красе выдрессированного зверя. А получилось совсем по-
другому. Вот прям совсем. Только подумайте: Тэхён придал ему сил, веру в себя,
подарил свою сокровенную и горячо любимую подвеску (горячо любимому) – что в корень
разнилось с ожиданием. А ведь так оно и должно быть? Сильные чувства делают
человека одновременно слабым и сильным, и глупое счастье лезет из всех щелей. Да
что уж, и Чонгуку надо хоть в кое-то веке побыть счастливым и незагруженным. Всем
нужно отвлекаться. Всем нужна такая «глупость».

Ведь без этого ты никогда не почувствуешь себя настолько живым.

Помните?

Ты ловишь вдох. Ты хочешь жить. Так как всегда по-человечески слаб и тебе нужна
поддержка. Ты хочешь жить. Ты хочешь жить.

На войне в первую очередь выживает тот, у кого есть, кто его ждёт. В принципе
Чонгук и до этого старался для двоих. Он защищал не только себя, и это началось не
вчера и не на той неделе. Разница в том, что теперь он это делает с полным
осознанием и принятием. Больше не нужно играть в игры со своим подсознанием, не
нужно выдумывать оправдания. Чонгуку ведь уже не станет хуже от того, что ему
небезразличен мальчишка. Он уже говорил: в своей падали он не сомневался – человек
он запятнанный по самое не хочу.

Не то чтобы он раньше был ярым гомофобом, но сами понимаете, ему вообще не

приходилось с этим встречаться в гражданской жизни. Может быть как-то в чём-то в
полицейской академии, где на каждый метр несколько подтянутых юношеских тел и
хроническая неудовлетворённость, но и там всё казалось по-другому. Впервые с этим
«сексуальным отклонением» он столкнулся в спецобъекте, при чём лоб в лоб, член в
член можно сказать. Насилие порождало насилие всевозможного характера.
Заглядываться на жопы себеподобных было нормой, пока женщин не давали. Но и тогда
Чонгук к этому относился с безразличием. Да что говорить! Он даже к бабам относился
с холодком, боясь за свою чистоплотность. А тут… Тэхён. Не подходит ни под один
критерий «сексуального отклонения». Он и не ребёнок, если уж так объективно
рассудить – значит Чонгук не педофил (ура). Тэхён и не опущенный, тоже не признаёт
в себе стопроцентного гомосексуала – и тут Чонгук вроде как не педик. О чём
действительно стоит переживать, – это то, что Тэхён в принципе никем себя не
признаёт. О его асексуальности Чонгук ещё ничего не знает, хотя Тэра пыталась ему
донести, что кое-что у него не работает так, как надо.

Всё в конечном итоге сводится к сексу. Хотим мы этого или не хотим. Чонгук ведь не
маленький мальчик, он уже давненько допускает мысли о большем. Ему и надо
заглядывать наперёд, чтобы правильно себя поставить сейчас. Все высокие чувства
всегда сопровождаются изнаночной стороной, где преобладает физиология. Можно
сколько угодно воспарять в небеса и говорить о сказочной любви, а потом всё равно
будет постель, секс, который сам по себе грязный. Да, влюблённые ещё называют это
как «заниматься любовью», но это вообще недалеко от реальности: половые органы
лезут в другие половые органы – вот и вся сказка. А Тэхён и о такой не думает.
Поцеловал в щеку? Ой, велико желание! Это приятная шалость, не более. Задача
Чонгука взять ситуацию под свой контроль. Это он должен первый всё осмыслить,
подвести к этому, подвести Тэхёна, понять его. Самое главное, конечно, понять его,
как же он всё-таки устроен.

Не очень приятные рассуждения, да? От них никуда не деться… Люди – часть животного
мира. Скотина дерёт скотину, потому что хочет драть. Единственное, что человека
может поставить на ступень выше – это желание драть конкретного человека, только
его, только с ним и даже не драть… Здесь имеет место быть слово поприятнее.

Но об этом ещё рано. Это на потом. Когда Чонгук повоюет, когда сможет выбить Тэхёну
другое местожительство, когда всё будет своевременно. В этом и забава: один считает
себя скотиной, другой даже не знает, что это такое – а на деле думают друг о друге.
Крепкая связь? Крепче, чем у всех, кто ходит с такими же свинячьими мордами и
жопами. Крепче, чем можно представить. Такие связи просто так не разъединить, как
бы кто не старался.

***

Ну всё, к седьмому дню всё было подведено к окончанию. Начинался новый этап –
непосредственно работа в цивилизации.

Чонгук собрал пожитки, какие у него были: щётка, футболки, станок, трусы –
собираясь в дальнюю долгую дорогу. Всё она у него не заканчивается… Всё время куда-
то заводит. Всё время убегает в даль. Ему остаётся только крепко держать руль и не
съезжать со своего пути. Там и куда-нибудь приедет. Обязательно.

А пока за ним идёт Намджун, нескончаемо пиздит в затылок, начиная тролить с утра
пораньше. Что в голове у этого типа хрен пойми. Чонгук сдался, он уже даже не
пытается понять. Это давно похоже на то, что Наму просто самому в кайф этим
заниматься, а не из-за приказов сверху. Да и вряд ли ему бы кто-то приказал «много
тролить» и «быть максимально ебанутым». Хотя-я…

На этот раз им выделили не «рыцаря», на котором их сюда доставляли, а, – та-да-да-

дам, – фордовский джип. Броневики были для кандидатов чисто чтоб выпендриться,
показать какая у них мощная и дорогая техника. А сейчас этим двоим не перед кем не
нужно пальцы гнуть. К тому же броневики – это излишнее внимание, преимущественно в
городе. Так и порешили. В путь дорожку!

Маршрут берём в алькальдию.

Чонгук на автомате сел на водительское место (воспоминаний нахлынуло море…), тем

временем Намджун слажено и без препирательств забрался на задние сидения, чем
вызвал недовольство.
— Я тебе чо, блять, таксист? – возмутился, так как не хотел везти его, как важную
персону. Ну как личный шофёр или таксист. Может быть это было бы ерундой, но
Намджун заразил его беспричинными издёвками, вот и к каждому пустяку имелось
недовольство.

Нам подмигнул и раздавил свою дурацкую лыбу.

— С таким как ты, только в последний путь. – О Чонгуке так отзываются уже не первый
раз, хах.

— Ну вот покрепче держи свои яйца, чтоб не выкатились, – завёл мотор, плавно
двинувшись с места. Чонгук любил водить, а когда снова оказался за рулём, впал в
расслабленное, чуть волнительное состояние. Иногда он кажется таким мальчишкой… Как
будто всё ещё не наигрался в пластмассовые машинки и солдатиков. На то они все
мужики, что в душе как дети.

Иногда очень злые и жестокие.

— Я думал ты мне сам их придержишь, – Намджун в своём стиле.

— Хорошо быть ебанутым, да? Солнце в жопу светит, хуйню можно нести… – себе под нос
прогудел Чонгук, щурясь, выезжая с полигона, будто даже лёгкие мигом наполнились
свежим воздухом с привкусом свободы. Пусть это только привкус. Может когда-нибудь
получится распробовать её целиком?

— Лучше ебанутым, чем пидороватым, – хмыкнул довольный Нам, развалившись так, что
был сильно спущен вниз по спинке, широко расставив ноги. От прошлого сурового и
представительного дознавателя только воспоминания и швы на плече…

— У тебя явно проблемы с самоопределением. Может тебе разок присунуть, распробуешь?

— То есть это заразно? – яд так и сочился в каждом слове. Намджун прям вошёл в свою
колею.

— Быть таким ебанутым как ты?

— Нет. Быть пидором, как ты.

Чонгук чересчур громко хохотнул.

— Проглотишь – узнаем.

Их взгляды встретились в зеркале заднего вида. Оба усмехнулись, одновременно

закончив словесный понос. Намджун получил свою порцию веселья. Чонгук наговорился
на год вперёд. О ближайшем будущем старались не думать. Старались соблюдать
правило «одного мгновения». Оно раз! – и ускользнуло. А пожить хочется сейчас.

Когда ещё захочется улыбаться вот так, просто, потому что ты есть? И потому что
солнце светит в жопу?.. Пусть светит хоть куда. От всего нужно брать по полной.
Комментарий к 24.«Прочные связи»
я конкретно засела с этой главой, расставляя всё по полочкам. надеюсь, что я
смогла преподнести информацию понятно... и конечно рассуждения о семье, детях,
инстинкте - это не относится ко всем! в этой работе я использую всё как бы
антиутопическое, с весьма жёсткой манерой письма. все эти ироничные фразы с
матерками, это типа жаргон для усиления мрачности того мира, в котором развивается
действа.
это почти самая позитивная глава! вигуки… я не смогла разделить их просто так,
перед этим не написав это (мы все это заслужили!). моё ебальце точно треснуло))
чонгук чонгук… первые робкие шаги от тэхёна, первые ответные шаги от чонгука. не,
девчули, я сама не доживу до взрослых сцен. я раньше лапки откину)) приятного
чтения. вас ждёт вторая глава, где я обещала КВОН блин ЛИМА, ЮНГИ и многое другое.
но так как я забалтываюсь, текст растянулся)

========== 25.«Скотный двор» ==========

У этого ублюдка вся форма в говне. Он позорит нашу доблестную дебило-дегенератскую

армию. Ну-ка, почистить его.

Энтони Бёрджесс. Заводной апельсин

Им хватило около десяти часов, чтобы добраться обратно в столицу, не останавливаясь

по пути и не отвлекаясь на мелочи. Намджун один раз уснул, хорошенько выспавшись.
Чонгуку этого было не нужно. Лучше кофеина и сна его бодрила неопределённость.

Спецобъект опять усмехался позади, запугивая своей чёрной дырой, где сидят скоты и
люди, совершенно не заслуживающие такого наказания. Тёмные грязные облака
отчуждённых районов тоже не вселяли оптимизма, как и память обо всём этом. Пока Нам
сопел, Чонгук вспоминал всё то, что было с ним недавно. Казалось, каких-то пару
месяцев назад они точно также ехали с той стороны в эти районы людского отброса и
богом забытых мест. Здесь почти не светило солнце, а если и проклёвывалось, то
какое-то мазутное, унылое, как будто оно само не хотело светить на эти местности…

Как хорошо, когда пограничники пропускают без всяких вопросов! Вот бы всё было так
просто у простых людей… Ведь именно из-за пропусков Юнги засадили в эту вонючую
чёрную дыру, где ни один моральный принцип не стоит и ломаного гроша. А как минули
пост, на убывание пошли минуты. До центра города ехать приблизительно полтора часа,
а если попасть в пробку, то время растянется на все три… Как повезёт. Всё-таки
доехали почти без проблем. Алькальдия, до смешного, стояла в самом центре, ещё
издалека выделяясь на потемневшем ночном небе золотой подсветкой и массивностью
здания – пять крупных башен с самой высокой по середине с острыми наконечниками,
упирающимися высоко в небо. В главной башне были большие часы, показывающие
правильное городское время. А перед алькальдией стояла массивная скульптура в виде
гранитной стены, из которой пытаются вылезти люди, а чуть дальше от них статуя
человека, вскидывающего руки в верх, ликующего освобождению. В переносном смысле:
фракция даровала народу свободу. Позади скульптуры разместили громоздкий вычурный
фонтан и круговую широкую дорогу для въезда высокопоставленных лиц.

Ещё на дороге с четырьмя полосами есть пятая, уходящая на спуск, как отдельный путь
до алькальдии, где каждый час ездит машина охранного агентства да редкие легковушки
госслужащих (сейчас почти ночь, поэтому было пусто). Туда они и свернули, огибая
всё целиком, заезжая с задней стороны, опять же с осмотром номерных знаков для
пропуска и предъявлением документов (клинкея Намджуна), только потом в закрытую
парковку, остановив джип около их лифта на базу, чтоб не надо было далеко чапать.

Нам выбрался, громко выдохнув. Устал, бедолага, ехать.

— Дом мой родной… – потягиваясь, пробасил тот, хищно сверкнув глазами в сторону
чонгукова плеча, которое было им покалечено. Но о прошлом больше не говорили.
Чонгук не предлагал передёрнуть на свою пришитую кожу, а Намджун не упоминал
минувшие допросы, обоюдно посчитав это закрытой темой. Либо Чонгук просто привык к
Наму, не имея причины дробить словом, как убил его девушку (?).

Заходя в лифт, Чонгук, к слову, поинтересовался.

— И давно ты здесь обитаешь? – не то чтобы ему было очень любопытно, но о врагах

нужно знать больше, чем о себе. А о Намджуне он ничего не знал.

— Ну лет пять-то точно, – пожав плечами, спокойно ответил.

— И что, постоянно под землёй? – на Чонгука прям снизошел дух собеседника.

— Нет, конечно, – усмехнувшись, тот первый вышел из лифта. – Я обычно работаю

наверху. А здесь мне нравится. Всё технически усовершенствовано, никаких
посторонних, никаких шумов и криков. Особенно если хочу выспаться за неделю вперёд,
приезжаю сюда.

Ничего себе подробный ответ…

Люк-дверь открывал тоже Нам, потому что у него был клинкей.

— А допросы именно ты проводишь? – Чон мысленно дал себе по губам, заканчивая с

нескончаемым потоком распалившейся любознательности.

— Когда как. Из-за тебя прям отдельно вызвали, хах. – Но беседа сама по себе
продолжалась. Вот они петляли по коридорам, ещё перебалтываясь о рабочих делах,
когда Намджун завёл его в отдел «лёгкие», из-за чего Чонгук не смог сдержать
ироничного комментария.

— У вас реально отделы называются частями тела? – Нам сдержанно улыбался, покивав
головой.

— К сожалению «хуя» нет. Но если бы ты тут работал на постоянно основе, тебе бы

точно выделили рабочее местечко.

— Здорово. Жаль, что ты не начальник.

Намджун сразу подхватил:

— Да, жаль! Я бы тебе и униформу отдельно сшил. Какую-нибудь хуёвую, из латекса.

Чонгук не выдержал и тихо рассмеялся, зажмурив глаза, одними губами проговорив

«ебанутый». А дальше они уже бродили в сонном царстве отдела «лёгкие». Тут работали
некоторые ребятки в ночную смену, попивая кофе из кружек, поприветствовав Нама
вялым кивком головы. Далее он завёл его в хранилища, где что-то забивал в экранчик,
а когда оно открылось, выудил оттуда чонгуков клинкей! Клинкей! Это значит он
официально, блять, посвящён в рыцари! И теперь у него очень много вольностей, за
которыми пусть и зорко следят, но всё же. Когда в высокой инстанции получаешь почти
неограниченные возможности, крышу начинает рвать. Благо у Чона был вечный
смотритель Намджун. Он всегда стопорнёт его, если что-то пойдёт не так. В этом
плане даже хорошо, что к нему приставили Нама. А с другой… Чонгуку ещё дерьма не
обобраться с «нифлиевыми», и чужие глаза и уши будут ему только мешать.

— Ну ты уже знаешь. Твой карт-бланш. По факту ты теперь безымянный, просто ублюдок.

Входишь куда захочешь. Зайдёшь куда не надо, получишь по башке. Ясно-понятно?

— Более чем. – Слабо улыбаясь, Чонгук покрутил белую чистую карточку, где был
выдавлен код идентификации. Видимо благодаря ему пропуск был везде открыт, а в базе
разведки отображалось его перемещение.

— Так… Сейчас значит переоденемся. Ребятки свяжутся со спецобъектом, оставим

заявку.

— Я же могу воспользоваться рабочим положением?.. – не забыв спросить, Чонгук без

капли стеснения начал наглеть.
— Воу, блять. Ты только получил карточку. Какого тебе рожна надо?

— Хочу вытащить брата. Не думаю, что это будет для кого-то проблемой… Одним больше,
одним меньше… – Намджун только заворчал себе под нос, присев за один из
компьютеров, роясь в какой-то программе. Украл у сотрудника по соседству глоток
кофе, сожмурив нос и шмыгнул. А потом опять забубнил себе под нос:

— Что-то я не помню, чтоб твой наркоша загремел в лагерь… – это он о Чугуне видимо.
Естественно, прежде чем допрашивать Чонгука, тот всё досконально о нём изучил.
Вероятно, он знает и о Гизи, и о двух младших.

— Этот наркоша мне не брат.

— Ой, бля, роднёй давай разбрасываться. Ты вообще-то не забывай, что семья – основа
основ. Ты фракции должен как минимум двоих наплодить… – даже ему стало смешно от
таких речей. А знаете, почему смешно? Потому что такие как Чонгук не должны
плодиться. И такие как Кон тоже. Что бы и кто об этом не думал, дети – это не
игрушки. Это не просто «дал бог зайку, даст и лужайку». И они не комнатные
растения, не проживут на одной воде, поэтому завет фракции может быть оспорим даже
Намджуном (!). И это ещё ладно, что тэхёнов отец дожил до таких лет, потому что
драгоценно оберегал свою шкуру. А вот из Чонгука вышел бы самый хреновый папаша,
который если бы и не сдох, то точно не появлялся в жизни детей.

— Десятерых, – Чонгук встал над душой, сложив руки на груди.

— Ну и как зовут твоего нового брата?

— Мин Юнги. – Намджун снова активно клацал по клавиатуре, наконец-то победно закрыв
программу, хлопнув по столу ладонями.

— Всё. Две заявки отправил. Разберёмся с твоим Мин Юнги. Если сильно не шалил, то
заберём. У нас в принципе такое допускается.

Получив от пришедшей девушки два нагрудных значка с эмблемой госслужащих, их отвели

в помещение с униформой. Также одежду им подбирала девушка, выдав два тёмно-синих
костюма, где на талии пиджака заправлялся ремень из белой кожи, выделяющийся на
всём фоне как бельмо в глазу. В нечто похожем были те люди, которых Чонгук отвёз в
лесок… А теперь это он – тот человечек, которого могут отвезти в лесок. Только у
Четвёртого не хватит тяму завалить их двоих. Намджун тоже здоровый будет бык, а у
Чонгука, не забываем на затылке глаза и шестое чувство в придачу.

Закончив с переодеванием, причёсыванием-вылизыванием, Намджун первый прервал

тишину, рассказывая о дальнейших планах.

— Как я понял, нам нужно забрать одну девочку и отвезти её в закрытую зону. Она
дочь Квон Лима. Ты, кстати, в курсе, за что её лишают свободы? – конечно, Кон не
рассказал ему всех подробностей, дав лишь поверхностные распоряжения. Только Чонгук
знал правду, что это из-за него запирают ребёнка. И ведь он сам этого не хотел, но
методы наказания Кона были специфичны. По сути, он бил по самому больному – в
слабое место Четвёртого.

— Без понятия, – соврал, пожав плечами. – Я думал Лим моложе. А у него тут дочь.

— Ему за тридцатку точно. Его же три года назад упекли. Девочку оставили здесь, это
не обсуждалось. Она здесь выросла, можно сказать.

А ведь Тэхён ещё в лагере случайно заметил, что у Лима обручальное кольцо. В самом
начале уже была подсказка, что у него есть семья. В его случае, семья – это большая
проблема.

— Как её зовут? – когда Чонгук спросил, они уже двигались по коридорам, сворачивая
к знакомому месту… где так долго провалялся он сам, а потом ещё и втихушку бегал
сюда.

— Квон Мао. Может ты её и видел. С длинной косой, низенькая. – Чонгук не

остановился на месте, не зажмурил глаза, не выругался, продолжая ровно идти к
лазарету. Внутри, конечно, что-то бухнулось и разбилось, но не смертельно. Эмоции
отключились на раз, как не было. Хотя он всё отлично помнит, что всё было: как он
ей пользовался, как лишил её девственности, как вешал лапшу на уши, как она ему
доверяла и переживала о его отъезде – как сильно всем своим видом и поведением
напоминала Тэхёна. Скотство в том, что как для мужчины – это самый низкий поступок,
что только можно придумать. Только последняя мразь сначала трахает и притворяется
хорошим, а потом сам же отводит на плаху, под той же маской добродетели. И это даже
не его ровесница, а ребёнок. Даже младше Тэхёна… Почти в той же ситуации, что и
Тэхён. Так на него похожая…

Тяжело ли пойти на такое? Наверно и тяжело, но у Чонгука к таким делам иммунитет.

Как только начинается нечто за гранью, у него отключаются эмоции. Только потому,
что с Тэхёном он хочет и может проявлять всё лучшее в себе, жестокость из него
никуда не ушла. Он убивал, кого только уже не убивал. Кого только не убивали и не
насиловали перед ним, а он ничего не сделал и не вмешался… Чонгук многое повидал на
своём веку, впрочем, как и Намджун, и отсидевший свою перевоспитку, и сейчас не
отличавшийся положительным родом деятельности. (А вообще-то, чем по-настоящему
занимается Намджун?)

Вот именно, что несмотря на тех, кого жалко и таких жалких великое множество,
Чонгук будет драть когти только за Тэхёна. Конечно, Мао жалко. Она не виновата. Да
и в чём мог провиниться ребёнок? Но разве это его проблема…? Чонгука это не
касается. Он делает свою работу. И в таком случае жалостью тут не прикроешься.
Каждый выживает как может…

Из размышлений вырвал Намджун, кивнув на вход, намекая самому со всем справиться.

Он вроде как не знал, что у Чонгука с ней что-то было. А может просто помалкивает и
наблюдает, следя за его реакцией. А реакции ноль.

Чонгук заходит в лазарет, окидывая помещение беглым взглядом, следом проходя к

закуточку, где живёт Мао. Сейчас ночь, она спала. Где спала, там и проснулась.
Чонгук без слов осторожно растормошил её за плечо, из-за чего она испуганно
распахнула глаза, а как смогла рассмотреть кто перед ней, радостно подскочила…
вешаясь на шею. Ну прямо как Тэхён… Аж зубы сводит от такого дерьма…

Глубокий вдох, отрешённость, собранность. Через пару секунд он убирает её руки,

попросив одеваться и собрать сумку. Мао, естественно, была растеряна, стоя перед
ним на коленях на кровати, с рассыпанными длинными чёрными кудрями и в сорочке. В
глазах читалось много незаданных вопросов, один из которых самый главный:

— …Куда? – когда ты на базе разведки, а за тобой приходят ночью, есть все основания
начать очень сильно переживать за свою жизнь. И даже Мао это понимает.

— К отцу, – моментально врёт, пошевеливая её.

— К папе?! Папа приехал?! – большей радости не увидеть, чем у дочери, что давно не
видела родителя. А ведь Мао делилась с ним, то мол отец-то уже три года где-то
пропадает, и мама не пойми где. Разумеется, Чонгук не придал этому значение. Зато
как всё лихо вывернулось сейчас. И как у него идеально, прям как заказывали,
настраивался на неё член! Больше он не нашёл, кому всунуть! Закон подлости исправно
работает и радует своими совпадениями.
Пока она поспешно собиралась, Чонгук смотрел в стену, запихнув руки в карманы брюк.
Ознаменовав конец, он попросил подождать его за дверью, ничего не объясняя. Мао
послушно выдвинулась первой, а вот он покопался на полках, отыскивая ампулу
снотворного и шприц. Даже если работа предполагает чёрствость, иногда можно
действовать более гуманными методами. Девочке совсем не нужно видеть, куда её
везут. Она ещё успеет нареветься…

Внутри опять что-то бухнуло, как будто валился камень за камнем, отяжеляя нутро.

Уже втроём они шли к лифту, там в машину, а в машине Чонгук сел вместе с ней на
задние сидения, дав Намджуну знак, чтобы подменил его. Тот ничего не сказал, заводя
мотор. Как только они двинулись, а девочка повернулась к нему с щемяще-радостной
улыбкой на лице, положив ему руки на колени, вроде как разделяя настрой, напоследок
он тоже ей натянуто улыбнулся. И заманил в ловушку, указав пальцем в сторону окна,
куда она стремительно повернулась. В шею незамедлительно вошла игла. Наступил
сончас.

— Знакомы? – водитель подозрительно сощурил глаза, смотря на Чонгука через зеркало.

А он закрыл глаза, откинувшись на спинку, сложив руки на груди, пытаясь
расслабиться и тоже поспать. Сон обязательно придёт. И никакое угрызение совести не
помешает…

— Не твоё собачье дело.

— Ублюдок… – воскликнул Нам и рассмеялся. Всё он понял.

***

Обратная дорогая заняла больше времени. Потом Чонгук пересел на переднее сидение,
оставив девочку лежать одной. Всё выглядело так погано, аж во рту запрел неприятный
привкус. Ладно что ехали молча, и никто ни к кому не лез.

Когда они приехали к полигону уже вечерело. Действие снотворного скоро закончится,
если уже не. Поэтому надо было поторапливаться. Чонгук взвалил её на руки, а
Намджуну передал сумку, свернув на тот путь, по которому его вели телохранителя
главного, чтоб без лишних глаз. Возле закрытой зоны Чонгук шёл особенно
осмотрительно и скоро, опасаясь столкнуться с Тэхёном лоб в лоб. Вот было бы
весело. А сколько нужно было бы придумать оправданий за несколько секунд. Ух.

В дом, который нужно было закрыть Мао, был с другого края закрытой зоны, чтобы
вообще никак не соприкасался с Тэхёном. Кон тоже был заинтересован в повышенной
безопасности. Им открыли двери, уже ожидая прихода. Встречал какой-то обрюзглый
мужик с водянистыми пустыми глазами, не выражающими никаких эмоций, даже не отражая
блеск. Он вёл их за собой, показывая подвал, уже приготовленный для заключённой. И
он был совсем не похож на тот, в котором прибывал Тэхён. У Тэхёна были прям, скажем
так, шикарные условия, а тут ничего. Кровать, маленькая ванная комнатка, стол и
стул. Всё. И ей не выделялось никаких увлечений. Абсолютная тюрьма, пустота,
бессмыслие… Ни одного визита, никого, ничто… Первородный ужас.

Чонгук опустил её на койку, видя, что она потихоньку начинает просыпаться. Из

последнего доброго побуждения написал ей на бумажном огрызке, чтобы дождалась тут
отца и не переживала… Опять соврал, но лучше так, чем лишать человека всякой
надежды.

Дверь за ним захлопнулась, звякнув ключом. Самого ужасно тянуло на воздух:

подышать, размять шею, отбросить все мысли. И вместе с Намджуном закурили, уже
выйдя из закрытой зоны. Прямо сейчас Чонгук бы хотел зайти к Тэхёну и убедиться,
что с ним всё хорошо, что его такой участи точно больше не ждёт. Чтобы хотя бы в
этом быть твёрдо уверенным.

— Думаешь, этот мужик её тронет? – внезапно спросил задумавшийся Намджун.

— В смысле?

— А ты не видел его глаза? Он псих какой-то, невменяемый… Вполне может к ней

захаживать, ну и ноги раздвигать…

— Там же камеры? – ещё хотелось помыться, желательно под контрастным душем. И не с

гелем, а дегтярным мылом, чтоб за версту несло вонью и скрипучей чистотой...

— Да кому она сдалась?..

Чонгук сплюнул вязкую слюну, покрепче затянувшись. Срочно нужно было сесть за руль
и проветриться. Не хотелось думать о чужом горе. Всех кругом ломают и убивают. Не
она первая, не она последняя. Просто брать на себя грех уж очень тяжело, – здесь
нет никаких оправданий, вообще, ни одного.

— Поехали.

Гештальт.

Их ожидает великий и ужасный исправительный спецобъект… Скучали?

***

Когда глотнул лучшей жизни, прошлые ужасы помалу начинают затягиваться. Ты уже не
вспоминаешь, как тебе было плохо целыми сутками. И уж тем более ты не вспоминаешь
об этом за каждым приёмом пищи. Но вот когда ты возвращаешься в то паршивое место
памяти, на тебя льётся двойной ковш дерьма. Всё, что свершилось худшее, всё, что
было тут потеряно и узнано, вылезает из потаённых щелей души жирными тараканами,
царапая и карабкаясь наружу. Намджун подтвердит. Тоже сцепил зубы, искоса зырит как
зверь, на самом деле сдавая себя с потрохами. Уж кому-кому, а им перед друг другом
можно было не притворяться. Пусть у одного прошло пять лет, а у другого и не было
полгода, – эти ощущения свежи как будто сидели вчера. С таким багажом не
расстаются…

Ах, как хотелось бы вернуться в городок! И забыться, и забыть! И никогда не

становиться уродом… Уродом не становиться. Никогда не быть уродом. Уродом никогда.
И никогда никогда. Не быть.

Всё до хруста костей знакомое, отпечатавшееся на сетчатке. Самое страшное, по

мнению Чонгука, это когда щемит в груди узнаванием, словно… вернулся домой. В
скотный двор, где все свои. Где тебя примут за родного, потому что ты в теле такого
же ублюдка, как и все они, а если не станешь ублюдком – встанешь на колени, что в
пределах психики намного тяжелее. Порвать кому-то жопу – это далеко не равно, когда
рвут твою.

Чонгук на миг прикрывает глаза… Всё как-то скопом навалилось, а ведь только
несколько дней назад было лучше всех. Но сейчас не приободрит ни одно тёплое
воспоминание. Голова забита другим. А ещё нужно столько успеть…

Чонгук обещал себе сюда никогда не вернуться, хах, даже не бросать монетку, а всё
равно приплыл, казав холёную рожу в новом сюртуке. Теперь он уже другая свинья –
«дикая», а это уже звучит гораздо благороднее, чем просто перемазанный свин в
засаленной робе. Что же, нужно с честью и достоинством нести свою новую должность,
Чонгуку и не жмёт – встала впритык, ровнёхонько. Теперь, переступая порог колючего
забора, он ощущает себя совсем по-другому, потому что не провинился перед фракцией,
а наоборот, стал её верным служилой.

Их встретили двое охранников, Чонгук даже сейчас узнал их лица, а вот они его нет.
Так даже лучше. Намджун сам вёл с ними диалог, после чего его пригласили в корпус,
в кабинет отдела кадров, расписаться в журнале и подтвердить личности
освободившихся. Однако Чонгук не пошёл следом, коротко пояснив, что ему нужно в
другое место. Намджун опять повёл себя здраво (как нормальный мужик), промолчал и
кивнул, попросив не задерживаться. Конечно, не хорошо оставлять Юнги вот так, не
встретив его лично, но и в архив за него никто не сходит.

Он приблизительно знал, куда нужно идти. А когда зашагал по большой территории… с

ещё зелёной, но уже пожухшей травой, с местами обтёртых участков земли, перешагивая
и то и дело захватывая глазами каждую мелочь, как на пути стали попадаться
зашуганные женщины и дети со стеклянными глазами… Господи прости. Отродье. В мозгах
аж сыграли колокола, ебанув для профилактики сразу в два полушария, напоминая обо
всём и сразу. Но Чонгук не опускал головы, иногда встречаясь взглядами с кем-то из
детей, что смотрели с пустым любопытством, а женщины косили брови, разочарованно
опуская лица в пол. Знали, что это не за ними. Знали, что на людей в форме лучше
лишний раз не смотреть. А то и срок может вырасти.

Райские, блять, кущи. Как же, блять, скучали!

Возле барака, где проходит сексуальный час, стоял женский корпус, там как раз и был
спрятан архив. Естественно, просто так туда не пропускают. Но он ведь и не «кто-
то». А в самом женском корпусе, кто и находился внутри, аж разбегались, сливаясь со
стенами, отпрыгивая как от прокаженного. Чонгук даже не заметил одну согнутую
фигурку, которая смотрела ему вслед вылупленными покрасневшими глазами. Тэхён даже
слышал её голос. Сонё… Хотела завести с Чонгуком семью, ребятёнка… отдельная
камера, улучшенные условия… А теперь он идёт мимо неё, статный и прекрасный,
оставляя далеко позади себя – в переносном смысле. Очень, очень далеко.

Как мы знаем, Чонгук в лагере был молчалив и холоден ко всему, но зато с отличным
слухом, поэтому он многое знал о внутреннем расположении, в частности что где
находится. Поэтому найти архив не составило труда. Он представляет собой небольшую
комнату со стеллажами, закрытую железной дверью с решетчатым окошком. Чон
постучался, в окошке появилось полное лицо архивариуса в очках, который ожидал
только одного – разрешение на вход. Чонгук всего лишь продемонстрировал значок
госслужащего на груди, и по мановению волшебной палочки дверь отворилась (увау, как
просто). Стойко запахло залежавшейся бумагой и пылью.

— Чем могу быть полезен? – архивариус представлял собой такой тип скользких
людишек, которые везде суют свой нос, ненавязчиво так. Но в данный момент он
реально полезен.

— Мне нужно дело на лагерного ребёнка. Вы же заводите дело при рождении?

— О, конечно. Каждое отродье числится в нашем списке. Так кого вы ищите? – звучит
так, будто телят по головам считают и помечают. Феноменальный пиздец. Хочется
поскорее с этим покончить и пойти вон на все четыре стороны, и нахуй, и вообще.
Досвидос.

— …Тэхён, – пришлось сделать паузу, задумавшись. У отродья, по смыслу, не было

фамилий. Только имя. А если бы и была фамилия, то Чонгук её не знал.

— Тэхён… Тэхён… – архивариус пошёл вглубь комнаты, копаясь в папках определённого

года. Чонгук терпеливо ждал, постукивая каблуком. Честно говоря, нервы-то уже были
на пределе. А лично этого пристебая хотелось сравнять с землёй просто за внешний
вид. – Тэ… – тот продолжал произносить имя вслух, деля его на слоги, убивая в
Чонгуке нерв за нервом, – хён… Тэ…

«Сука», – глубоко дыша, успокаивался как мог. А в награду за его терпение было
целое «нихуя».

— А нет у нас такого. Ни Тэвён, ни Тэвьян, ни Тэён. Может имя другое? – да не имя,
а видимо место хранения…

— А как долго хранятся дела на детей?

— На детей хранятся до смерти, конечно. А на граждан в течение пяти лет.

— Что потом делается с документами? – Чонгук выпытывал всё до последнего. Он уже

понял, что бессмысленно искать дело на кого-то ещё, кто уже давным-давно
освободился.

— Передаются на государственное хранение в государственные архивы… А что…? – не

выдержала душа архивариуса, началось любопытство. – А что за ребёнка вы ищете?
Может он уже умер? – его глаза страшно расширились, придавая своему образу ещё
больше придурковатости.

Умер. Ага, язык бы ему оторвать.

— Тогда найдите дело на Чон Чонгука.

— Тоже ребёнок?

— Нет. Гражданский. – Мужик закопошился на передних стеллажах, но после длительного

поиска опять известил, что такого нет. Ну прям всё почистили перед его приходом!
Молодец Кон! Своих не сдаёт.

— Я могу глянуть в карточках повитух… – хитро предложил архивариус, тем самым

вызвав и интерес.

— Повитух? – касательно об этом Чонгук ничего не знал, поэтому удивился и

переспросил.

— На современный лад – это у нас акушерки. На каждой из них записаны все родившиеся
и умершие. – Пока архивариус начал копаться, Чонгук опять стал дёргать ногой,
смотря по сторонам.

— И часто умирают? – между делом, для общего кругозора.

— Не часто. У нас очень хорошие бабки! За каждого отродья, если от него ещё и
отказались, даётся большая прибавка к зарплате! – Чонгук прикрыл глаза; сдерживал
бомбу внутри.

— Надо же… – бесцветно, лишь бы ответить. Но тот никак не успокаивается.

— Ух как наши повитухи стараются! Чего только не выдумывают! Вы представляете, они

даже плод в чреве могут перево…

— Достаточно подробностей.

— …а отродье – это же кормёжка целого лагеря! Удивительная система, продуманная!

Всё что нужно для закрытого сообщества! – то ли архивариус реально был поехавший на
фоне пропагандирующей идеологии, то ли специально восхвалял фракцию перед ним,
непосредственно к ней приближённому.
— Не то слово… – опять лишь бы забить эфир. Уже было понятно, что здесь больше
нечего ловить. Но мужик вдруг воскликнул:

— Нашёл! Есть тут какой-то Тэхён! Получается сейчас ему должно быть семнадцать… Та-
ак… А родился он двадцать первого декабря! Немного недоношенный, но абсолютно
здоровый! – Чонгук хмыкнул и опустил глаза, раздавив слабую улыбку. Вообще-то он
искал другое, но эта крошечная информация тоже… неплохо. Дата рождения, такие
ненужные подробности как вес, но почему-то посеявшие в душе тепло. Именно поэтому
Чонгук никогда бы не согласился жить с женщиной в лагере и делать тут детей, чтоб в
воспоминаниях навсегда оставались эти стены, а у какой-то повитухи пуповина и имя в
карточке… И это всё, что лагерь сохранил о том человеке, который горбатился на него
семнадцать лет…

Гниль. И только.

— А ещё… – этому только слово дай, уже рот не закрывается.

— Достаточно. В ваших услугах больше не нуждаюсь. – С тем и вышел, теперь уж точно

обещая не вернуться никогда.

На шее горело солнце. Оно чувствовало родные стены.

***

В сторожку охраны Чонгук вернулся очень вовремя. Туда уже прибыл сам Намджун, стоя
руки в карманы брюк, а перед ним стояло двое лагерных… Когда Юнги поднял взгляд на
скрип двери, чуть не выпал из штанины, которую натягивал… Он ведь не знал! Уже
решил, что его отвозят где-нибудь прирезать, ведь было не время для выхода! А тут
Чонгук! В униформе, припозднился, но наконец-то показался… Для одного камень с
души, для другого радость от встречи. Только Чонгук не подавал вида, приняв ту же
стойку, что и Нам. Перед ними раздевались и меняли одежду двое мужиков. И второй не
менее известный…

Квон Лим. Ну здравствуй, гроза авторитетов…

Лим всего лишь держал кривую усмешку (он ещё как шокировался!), больше не смотря на
Чона, а занимаясь переодеванием. У Юнги была всё та же одежда с их последней
встречи в суде, а у этого уже старая, трёхлетней давности. А ведь Четвёртый
говорил, что ему ещё полгода-год. Вот и подошли к концу его дни неволи. Страшно
представить, что было бы с Тэхёном, если бы его отец был не Кон и никто бы никуда
его не забирал, а значит и с Чонгуком бы в одном машине они не встретились, а
Четвёртый, вдоволь наигравшись с ним, в итоге просто вышел и оставил навсегда.
Оставил сломанного, попользованного и забитого.

Даже думать об этом нельзя! Этого не случилось. Тэхён сейчас в безопасном месте.
Лим больше никогда его не тронет. И никто больше не тронет и не обидит.

Как только лагерные переоделись, Намджун занялся наручниками Лима, а Чонгук,

конечно, подошёл к своему брату. Внешний вид Юнги немного пугал. Наверно почти
также выглядел сам Чонгук, когда только освободился. Вот только раньше такими
глазами Юнги никогда не смотрел. В этих глазах слишком много загноившегося,
умолчавшего, раненого. Он на полголовы ниже Чонгука, но сейчас как будто подрос,
больше прежнего раздался в плечах, а лицо похудело, проложив тёмные полосы скул. На
предплечьях струились вздутые вены, говорившие о постоянном тяжёлом труде. Юнги
наглядно возмужал. А вот что у него творилось внутри… Ещё оставалось загадкой.

Они сели как положено: Чонгук на водительское, Намджун по правую руку и двое сзади
в наручниках. Юнги-то можно было и снять, но пока всё оставалось без изменений.
Чонгук нервно сжимал руль до хруста костей, кожей ощущая накалившуюся атмосферу.
Четвёртый всегда производил мощное впечатление о себе, а уж в данный момент… Он
ведь не дурак, он узнал Чона. Он, бля, понимает, кто его забирает и куда везут. И
скорее всего их встреча – не есть хорошо. Хотя Лим не просто так положил глаз на
Чонгука. Он подавал большие надежды! И вот, они уже коллеги!

— Какая честь, встретиться со старым другом… – Лим, как и всегда, говорил спокойно,
напевно, как какой-то сраный аристократ. Тем он выделялся на фоне остальных
авторитетов. Все разговаривали как сапожники, а он выделывался, изображал породу.
Дипломатичную. – Боров очень тепло встретил друга Чона, – он продолжал наседать.
Юнги отмалчивался. Интересно, какое было у него прозвище?

— Не могу сказать, что тоже рад тебя видеть, – пусть они с Лимом в последние месяцы
отсидки объявили друг другу нейтралитет, но напряжение всё равно оставалось. Теперь
между ними ещё сильней накал страстей.

— А я очень даже. Знаешь, как я был расстроен, когда ты внезапно пропал? А ещё
пропал мой малыш. Вы с ним случайно не пересекались? – все мужчины в машине поняли
о ком речь. Тэхён. И только один Чонгук знал, почему Лим им интересуется и называет
«малышом». Их зарождавшаяся интрижка была у него на виду до самого конца. Он всё
видел, слышал, понимал. Сейчас вспоминать об этом очень неприятно. Речь даже не о
какой-то глупой ревности. Это была насильственная связь против чести и морали
невинного человека.

— Понятия не имею.

Врать, – как срать – очень просто…

— Жаль… – наигранно печально протянул Лим, но после сразу улыбнулся. – Если бы ты

видел, какую я потом нашёл замену…

Намджун просто пялился в окно, выдержанно отмалчиваясь. Его это никак не касалось,
он вскользь знаком с Лимом, а второго видит впервые. Всего-то уши греет.

— Да ты что. Боюсь представить, – с желчью, неприязненно. Все эти лагерные сплетни

были ему поперёк горла. Чонгук уже отошёл от этого. У него теперь новые страшилки.
Новые сплетни.

— Да, я перешёл на отродье. Правда, после Тэхёна меня никто особо не зацепил. Я бы
наверно даже хотел его найти здесь… Если он, конечно, ещё жив. – Намджун коротко
глянул в сторону Чонгука, Чонгук медленно вскинул брови, Юнги сложил нога на ногу,
раздражаясь этим диалогом. Всему есть предел.

— Завали уже, блять, свой рот. Кому интересно, кого ты трахал? – в голосе Юнги тоже
произошли существенные изменения. Проскальзывали стальные нотки, а ещё вот эта
хроническая раздражительность. Это очень знакомо. Иногда кажется, будто заразился
бешенством и хочется всех скрутить пополам. Чонгук через это прошёл. Но так и не
отвадился.

— А, то есть мне рассказать, кто трахал тебя?

В звенящей тишине оборвались натянутые нервы. Наверно чонгуковы, потому что по его
покрасневшему лицу было понятно, как он Не в порядке. Юнги сложил руки на груди,
прикрыв глаза, отгораживаясь от колкого нападения. Но и ничего не отрицал. А
молчание, как мы знаем, тоже ответ.

Кругом была пустынная дорога и ни души. По краям поля, дальше лес. Этот лес застыл
перед глазами Чонгука красным маревом – манил доступностью. Джип резко тормознул,
Чонгук резко открыл дверь, идя на поводу сжигающих его эмоций. Лим встречал его с
нездоровой широкой улыбкой. Соскучился…

Сейчас обнимем, расцелуем, разорвём.

— Что ты сказал, сука?! – Чонгук дёрнул его из машины, от чего тот выпал на
асфальт, разодрав колени. Лим продолжал паскудно улыбаться, тёмными колючими
глазами смотрев исподлобья. Вот так нынче обмениваются рукопожатиями со своими
старыми знакомыми… В крови бешенство, на лице бешенство, в кулаках богатырская
сила, не ведающая меры. Никакой здравой мысли. Лишь желание убивать. Мстить.
Разложить всех, кто сделал больно. – Что сказал, блять?! Кто его трахал?! Может
ты?! – Чонгук бил размашистыми ударами, от всей души вкладывая в это всю злость.
Лим стоял перед ним на коленях… Лыбился с кровью на зубах. Чуть отворачивал лицо в
бок, чтобы было не так больно.

Намджун культурно охуевал. Юнги смотрел как на падаль. Слегка приподнял уголок губ.
Оценил дружеское вмешательство. И сам бы наверно вмешался…

— Чон… – закашлявшись, хриплым низким голосом, добавляя масло в огонь, – разве

полицейский бьёт безоружного? Как-то не по чести. Погоны, что ли, потерял?

Ну всё, собака сорвалась с цепи. Скорее цербер. Чонгук полностью разложил его на
асфальте, налегая сверху с жесткими твёрдыми ударами, чуть ли не плевавшись слюной,
ослепнув от внезапного приступа агрессии. Тут уже подоспел Намджун, не в силах быть
наблюдателем. Очень быстро разнял драку, так как знал, куда надо двинуть, чтобы
Чонгук выбился из сил. Намджун же оттаскивал бойца к самому краю дороги, хорошенько
дав затрещин, тряся за лицо и заставляя смотреть в глаза.

— Приди в себя, зверь! Убить его собираешься? Давно крутым стал?! – ещё одна
пощёчина, ещё одна хорошая встряска. Чонгук кое-как проглотил ком в горле, подняв
взгляд в сторону машины, где сидел Юнги. Тот улыбался уже по-родному, как раньше.
Как его настоящий друг.

А если бы и убил… То что?..

Всем остальным занялся Намджун. Пока Чон приходил в себя, запуская пальцы в волосы
и царапая кожу, тот поднял лежащего на дороге Лима, у которого хлестала кровища по
всему лицу. Он помог ему встать, достал из бардачка влажные салфетки, сунув ему,
чтобы сам утирал свои сопли. И в этот раз усадил Лима на переднее сидение рядом с
собой. Чонгука дёрнул за плечо, призывая подниматься, грубо толкая к задней дверце,
окончательно разняв мордобой.

Джип опять приятно заурчал и поколесил вперёд. Чонгук постепенно отходил, доставая
из нагрудного кармана ключ от наручников, освобождая Юнги запястья. Тот несколько
секунд тёр кожу, а потом по-мальчишески закинул руку ему на шею, до полусмерти
пережимая глотку, притягивая к себе на грудь, после взъерошив волосы на макушке.

Теперь они с Юнги равны. Оба – никто. С именем – никаким. С прошлым – зачёркнутым.
Вперёд – в никуда.

— Костоправ ты бешеный! Когда уже повзрослеешь? – а как крепко прижал к себе,

зафиксировав руки, прошептал над ухом: – С прошедшим, фракдир… – помнил… А Чонгук
постоянно забывал.

Всё внутри не на своих местах. Зато на своём месте самый близкий друг. Всё
остальное починят вместе.

***
Всю оставшуюся дорогу гнали в гробовой тишине. Лим иногда швыркал носом, вытирая
салфеткой опять побежавшую кровь. Нам иногда поглядывал в зеркало, с сомнением
оценивая, как Чонгук так быстро успокоился и откинулся на сидение спать. Его друг
безэмоционально смотрел в окно.

Целая телега ублюдков. И куда? В город! К мирному населению. А у самих «мира» ни в

одном глазу.

В этот раз на границе пришлось задержаться: показать пропуски на лагерных. Пока всё
проверили, подтвердили, только потом поехали дальше. Чонгук уже не спал, разомлело
наблюдая за порозовевшим небом. Рассвет. Греющее сердцу воспоминание, когда они с
Тэхёном пересекали границу, тоже был рассвет. А потом ехали на такси, плечом к
плечу, он держал его за руку… Вот и почему бы о таком не вспомнить в такой
наиприятнейшей компании? Заметьте, все четверо побывали в одном месте. Улёт.

Намджун сбавил скорость, когда они въезжали в черту города. Не торопился. А потом
спросил куда их отвезти. Не Юнги одного, а их.

Изменяешь себе, Намджун… Ох, изменяешь. Дурацкий дознаватель.

— Завтра сам приедешь, – коротко бросил через плечо. Чонгук понял, куда приехать.
Ему дали отсрочку в один день. С Лимом и всем остальным они будут решать завтра.
Сегодня у всех выходной. Заслуженный!

Таким образом маршрут поменялся. Намджун высадил их у похожего жилого комплекса, в

каком некогда жил Чонгук. А тут ничего удивительного. Всё в стране сделано под
копирку: парки, деревья, дома, школы, высшие учебные заведения, офисы… С первого
взгляда вот так не задумываешься об этом, наставлено и слава богу, а когда
начинаешь думать головой, то схожесть слишком очевидно бросается в глаза.

Лим смотрел на всё вокруг наиболее жадно. Он давно всего этого не касался. Но в
особенности он внимательно следил за удаляющейся фигурой Чона. Уже не улыбался как
умалишённый, просто сохранял равнодушие. Сегодня безоружный он – завтра на коленях
Чонгук. Мироздание должно поддерживать баланс…

Намджун включил магнитолу (и себя).

— Ну чо, поехали шкуру снимать?

Был бы здесь Чонгук, точно оценил бы шутку!

***

У Чонгука был дубликат ключей от миновой квартиры, но они утеряны навсегда. Хорошо,
что оригинал всё же был, и они смогли попасть в квартиру. Лицо сразу обдало
запрелым, запыленным и опустевшим.

Дом, милый дом.

— Фу, блять, свинарник, – скрепя сердце, выругался Юнги. Кинул сумку в прихожей, по
дороге стягивая одежду, направляясь в душ. – Можешь начинать убираться. Вещи в
шкафу.

— Ты больной, что ли? Только пришли, сразу твою халупу драить? – Чонгук возмутился.
Не этим он мечтал заняться в свой заслуженный выходной. А тут пыль толстым слоем на
каждом предмете мебели.
— Я твою драил – не развалился. Или тебе нравится жить в сраче? Тогда вали на
помойку.

Чон громко цыкнул, дёргано снимая пиджак с брюками, выискивая у Юнги более-менее
подходящую по размеру одежду. Как переоделся в треники и футболку, пошёл за половой
тряпкой, врубая телевизор на полную громкость и затягивая шнурки на поясе,
поскрипывая суставами как дряхлый старик, корячась на полу. Он уж сто лет не
прибирался дома!

Вышедший из ванной комнаты разительно посвежевший Юнги при виде согнутого в три
погибели друга с оттопыренной задницей лишь хохотнул, съязвив, что не вызывал такую
стрёмную домработницу. Чонгук, конечно же, послал его на три буквы, продолжая
перемывать полы в двух комнатах. Тем временем Мин тоже нацепил чистую одежду,
забрав связку ключей, предупредив, что пошёл в магазин. Сейчас он выглядел намного
лучше, чем когда Чонгук первый раз пересёкся с ним взглядом. А потому что родные
стены лечат… Мой дом – моя крепость. И не поспоришь.

К приходу Юнги Чонгук даже пыль кое-где стёр, обессиленно свалившись на диван на
кухне. Вообще у Юнги двухкомнатная небольшая квартира: спальня и собственно кухня с
прихожей. На кухне у него всё и сразу, что только может пожелать мужик: диван
вместо стола со стульями, плазма с игровой приставкой, кухонный гарнитур с боковой
барной стойкой, где кстати и был встроен бар с дорогим алкоголем, и большой
холодильник, некогда набитый пивом и замороженными свиными рульками.

Домашняя обстановка смягчила настроение Юнги. Он снова стал тем, кем был до лагеря.
По крайней мере прямо сейчас он казался самим собой. Или это дело в товарище,
который рядом?

— Тряпкой по потолку прошёлся? – это он имеет в виду, что надо бы паутины убрать.
Юнги хоть и не так долго отсутствовал, но квартира приходит в упадок на раз-два.

— Бля, может мне ещё унитаз тебе начистить? – уставший и голодный Чонгук растянулся
на диване, засветив живот, почесав кожу у резинки боксеров.

— Так ты не почистил мой унитаз? – в наглую уже ржёт, доставая из пакета четыре
здоровые пачки рамёна с закусками и восемь банок пива в жести. – Срать тогда не
будешь, – гоготали уже оба под приглушённый «чпок» откупоренной банки.

— Да у тебя поди под кроватью ночной горшок. Выживу.

— Вот сучонок… – долгожданная слуху перебранка. Чайник уже скипел, Юнги достал две
кастрюли, в которые высыпал по две пачки рамёна, залив всё кипятком. Потом всё это
перенёс к дивану, открыл закуски, пиво и сам завалился рядом, убавив звук
телевизора, блаженно потянув холодный напиток, по которому заскучал.

Не проронив ни слова, ели под развлекательное шоу, голодно набрасываясь на всё

съестное. Покончив с рамёном и закусками, опять взяли по новой банке, откинувшись
на диване, от удовольствия закатывая глаза.

— Никогда не думал, что мне будет так в кайф просто лежать на своём диване…

— Тебе сейчас всё будет в кайф… – понимающе хмыкнул Чонгук, облизывая губы.
Костяшки на руках ныли и привлекали внимание содранной кожей с запёкшейся кровью. О
больном пока не заговаривали. Но Чонгуку уже поджимало узнать всю правду…

— Я мог бы спросить, почему ты приехал меня забирать, ещё и раньше срока, но что-то
мне не хочется.

— Даже если я тебе скажу, ты не поверишь, – заинтриговал не на шутку.

— Ну попробуй.

— Я теперь в ВУВе.

— Где? – скорчив рожу, переспросил Юнги, перед этим необдуманно глотнув пива...

— В разведке.

…и подавился.

— Ты меня на лоха разводишь? – откашливаясь, аж покраснев от натуги, Юнги нахмурил

брови. Чонгук подумал, что ему больше идёт с отросшими волосами, чем с короткими и
без какой-либо стрижки. И хорошо, что он теперь дома. Чонгуку намного спокойнее.
Все его близкие люди по крайней мере прибраны, и он знает, где именно.

— Вот сейчас бы мне о таком шутки шутить. Словил попутку до лагеря и тебя забрал,
да? Хули нет. Пока ехал, форму сшил. Пропуск нарисовал. Вот еблом перед тобой
красуюсь.

— Ты вот сейчас серьёзно, Гук? – тот замер в одной позе, смотря в упор. Такого
«привета» Юнги точно не ждал.

— Как тебя увезли, так и меня прибрали к рукам. Это они Субин пулю всадили.

Юнги потупил взгляд, помолчал, выдержал паузу, а потом вынес свой вердикт:

— Пиздец, – немногословно, зато с толком.

— Пиздец, – согласно поддакнул Чон.

— Так ты теперь опасный парень, как я понимаю? – как всегда Юнги разряжает
обстановку шутками. Но в шутках всегда есть доля правды, а сейчас так вообще.

— Со мной всё понятно. А с тобой? Пояснишь, что Четвёртый имел в виду? – а теперь
веселье кончилось. Юнги задумчиво отвёл взгляд в сторону, цокая языком, облизывая
зубы. Видимо погружался в воспоминания, которые отдавали фантомной болью во всём
теле. Чонгук бы и не хотел ворошить прошлое, но о таком невозможно забыть. И
невозможно не спросить, пусть рассказывать об этом очень тяжело.

— Чо ты хочешь услышать? – чуть севшим голосом, опять отпивая из банки.

— Не юли. Говори как есть. Я имею право знать.

— Гук, зачем тебе портить обо мне мнение? Было и было. Сейчас неделька, другая, и я
сам всё забуду.

— Говори. – Жёстко гаркнул в ответ. Юнги повернулся к нему лицом, вонзив тёмный
взгляд, что аж до мурашек.

— Трахнуть меня пытались. Не трахнули. А вот в рот мне засунули. Если тебе ещё и
ощущения мои расписать, то я тебе скажу сразу: пошёл нахуй. Доволен? – Чонгук
загрузился, сев боком к нему и уперевшись в спинку дивана, стуча ногтем по
жестянке, переваривая информацию. Чего ему довольным-то быть?

— Кто-то тебе помог? – через не хочу, но тяжёлый разговор продолжался.

— Боров, друган твой. Как ты и сказал, я ему сразу передал от тебя привет. Он мне
помогал всё время… – Чонгуку аж отлегло. Ну присунули в рот… Отсосал разок. Не
смертельно. Зато девственно-чистая задница. Ну и, конечно, немного легче, что
налаженные в лагере связи чем-то пригодились и Юнги. Не совсем всё критично.

— А Четвёртый лез?

— Не. Он сказал, что я не в его вкусе. – Синоним к слову «отлегло»? Это намного
лучше того, что себе уже успел нафантазировать Чонгук.

— Тебя хоть как там прозвали? – переведя тему, на губах снова заискрилась улыбка.

— Косым, – не удержав смешка, Юнги наконец тоже растаял. Заметно расслабился. –

Типа я на всех косо смотрел. Боров сказал, что у меня глаз тяжёлый. На кого не
посмотрю, у всех всё из рук валится. – Растянули лыбы. Всё-таки удобно, что оба
имели представление о чём говорят. И даже есть общие точки соприкосновения, и общие
знакомые.

— Я не удивлён. Ты тогда при знакомстве со мной тоже косо смотрел, как будто я был
говном намазан! – Мин прыснул в голос. Сказывалась вторая банка пива.

— Примерно так я тебя и увидел! – всё вроде хорошо, хи-хи, ха-ха, Юнги стало
значительно легче на душе. Но этот чурбан с глазами опять всё портит.

— …Что с Чимином?

— А что с Чимином? – улыбка поблекла. Заползло равнодушие. Ого, что-то новое!

— Ты вроде как обещал ему по возвращению позвонить? Или я опять всё придумал?

— По-твоему, я ему теперь такой очень нужен? И что я ему скажу? Привет, дорогой,
хочешь угостить меня сухарями? А я тебя помацаю?

— То есть ты опять даёшь заднюю? И зачем тогда всё было?

— Что было? – грубо, несдержанно. Конечно, он нервничает из-за этого. Теперь он в

себе не уверен…

— Ты его при мне сюсюкал. А сколько лет до этого компостировал ему мозги? Ты
поступаешь по-скотски.

— Чонгук, ты ли это? Вот от кого не ожидал поучительных речей. Я сам разберусь со

своей личной жизнью, не переживай. А ты разбирайся со своей, – закончил уже намного
миролюбиво, дабы сгладить острые углы.

— Я со своей разбираюсь. – Твёрдо отчеканил Гук, пойдя за ещё одной банкой. Юнги же
удивлённо повернул голову в его сторону.

— Ты себе кого-то нашёл? Или этого из интерната забрал? – Чонгук по-злому сверкнул
глазами, вытаскивая из пакета чипсы.

— Не «этого», а Тэхёна, – поправочка без которой было не обойтись. Юнги ещё не

знает, как тут всё завертелось в его отсутствие. На дне пакета нашлись ещё две
пачки сигарет. Глаз загорелся. Как в старые добрые времена раскурят вместе
мальборо.

— У-у, дружище. Мы тебя окончательно потеряли? – Чонгук прошёл к плите, выдвинул

вытяжку, которая громко зашумела, и расправившись с упаковкой, довольно подкурил,
затягиваясь. – Ты поэтому так реагируешь на Четвёртого?

— А чего меня терять? – последний вопрос вообще проигнорен. Сквозь сизый дым
блеснул умным взглядом. Чонгук тоже успел измениться за это время. – Вот он я стою.

— Я так и знал, что ты в него втрескался! – Юнги восторженно взмахнул руками, чуть
не смахнув банку. Тоже встал и подошёл к плите, вытащив из пачки сигарету и обнюхав
её. В лагере, естественно, им не раздавали такие дорогие сигареты, поэтому
приходилось курить что попало.

Облокотившись о столешницу, оба созерцали белую стену напротив.

— И что мне теперь делать со своей жизнью…? – отчаянно зажмурившись, Мин прекратил
дурачиться, задав, если честно, риторический вопрос. Чонгуку-то он желает только
самого хорошего и неважно с кем. Лишь бы ему самому было комфортно. А вот для себя
он ещё не нашёл выход… Нужно было время.

— …жить?

Ах да, точно. Вроде бы так и делают все люди. Рождаются, ломаются и живут.
Комментарий к 25.«Скотный двор»
Кстати, да. Я вроде указывала, но не могу найти: сентябрь же, чонгуку
исполнилось 25
https://pp.userapi.com/c849232/v849232007/dd5ca/ZBgrFwAXQ_M.jpg - эта форма у
Намджуна и Чона, но ремень белый.
название главы сказало само за себя - было мерзко, а в конце маленькая отрада.
возвращение братьев:З не удивляйтесь, что там много ругани. они же всё-таки мужики.
да и оба те ещё подъёбщики :D

========== 26.«Абсолютное счастье» ==========

#izzamuzzic - noo ar
#izzamuzzic - see (instinct version)
#Johnny Yukon - Snooze
#Johnny Yukon - All Out

Всё стало опять новым, таинственным, многообещающим, всё, что было когда-то, могло
вернуться, и могло произойти ещё много нового. Счастье свободы и независимости
пробирало его, как крепкий напиток; как давно не знал он этого ощущения, этой
великолепной и прелестной иллюзии.

Герман Гессе. Игра в бисер

Единственный близкий друг (брат) – это, конечно, хорошо, ещё лучше говорить с ним
весь вечер до самой поздней ночи, вспоминая молодость… прошедшие страхи, невзгоды:
строя планы на будущее, которые Чонгук обязательно поможет ему осуществить. Он ему
ещё сверху с большим энтузиазмом подбрасывает новые идеи, как будто сам себя
снаряжал в новую жизнь. Он же вот сам ему сказал: надо жить. А если «жить» – в
прямом понимании этого слова, то только по-человечески. Не как Чонгук… Не в его
окружении и не по его понятиям. И эта ещё одна деталь, которая поможет сделать
жизнь Юнги спокойной и сбалансированной: в ней больше не должно быть такого
опасного друга. И всего того, чего он уже коснулся, сидя в лагере. Это не его мир.
Юнги тут не при чём. И его больше нельзя втягивать в свои проблемы…

Думаете, Юнги бы с ним поспорил, он ведь уже знает, что тот из разведки? А спорить
он не станет, не в этом случае. Первое предупреждение уже было дано: Мин
предостерегал его, когда Чонгук вернулся и подобрал Тэхёна, – убеждая, что это
опасно, что ничем хорошим это не кончится, что он не станет себя подставлять. Но он
подставился. И ещё во второй раз. А всё это кончилось лишением свободы, потому что
связался с Чонгуком, который приносит с собой беды, сам того не желая.
Юнги себе не враг, и будь он на месте Чонгука, то точно не хотел бы ему той же
участи. Что всё это значит? А это значит то, что негласно они оба друг друга поняли
– на данный момент это их последняя встреча. Для них обоих так будет лучше, пусть
даже пока это будет ограничением «на данный момент», то есть опять-таки на
неопределённый срок. Точно также, когда Чонгук сдал Тэхёна в интернат, это далось
ему не с широкой улыбкой и облегчением. Это всегда было во благо. Сейчас это не
иначе как то же благо. Чтобы сберечь своих близких, от них ещё нужно отказываться.
Одного слова «защищать» недостаточно. Чонгуку даже себе стыдно признаться, что он
опять бессилен при том, что имеет карт-бланш закрытой организации, у которой всё
схвачено. Ну так он-то схвачен в первую очередь.

Страшно принимать такие решения в одиночку, именно поэтому Юнги встаёт вместе с ним
по будильнику в пять утра, именно поэтому в последний раз пьёт с ним чай в своей
квартире, перебрасываясь фразами ни о чём, чтобы не усложнять. И он же проводит его
к порогу, обняв, пожурив, сморозив очередную шутку. Прощаться – тяжело и некрасиво,
но им опять приходится с этим сталкиваться. У Юнги даже слёзы застыли в глазах,
хотя Чонгук готов поклясться, что никогда не видел его в таком состоянии.
Провожает, чёрт возьми, как на войну. Это приятно, это обнадёживает. Главное
верить, что всё будет хорошо. Даже если по отдельности.

Жизнь ещё обязательно сведёт. Может чуть позже, когда всё действительно станет
проще? Такими сложными вопросами лучше не задаваться и без них тошно. Нужно
отпускать с лёгким сердцем, чтоб не оставалось сожалений. Так они и поступят: Юнги
толкнёт к двери, выпроваживая, Чонгук рассмеётся, одарив его тёплым взглядом –
только не раскисать, только с улыбкой, вверяя надежду.

К сожалению, всё хорошее имеет свойство заканчиваться.

Абсолютное счастье, как всегда, было мимолётно.

***

Чонгук встал так рано, чтобы успеть сделать все намеченные дела, помня
предупреждение дознавателя, что ему сегодня с утра в алькадьдию, приниматься за
работу и опять видеть рожу Четвёртого, что особо угнетало в связи с последними
событиями.

В голове по-прежнему варилась каша разношёрстных мыслей по поводу всего, мешающих

ему принимать взвешенные решения. Всё становилось лишь сложнее, а не наоборот. Всё
становилось лишь запутаннее, а не наоборот. Всё становилось лишь больнее, а не…

Это ни для кого не секрет – Чонгук запутался.

Он запутался во всём, сомневаясь в каждом своём шаге. Почему его так колдаёбит?
Потому что в его жизни снова появился Тэхён. И не просто нашёлся, как живая
физическая оболочка, а появился в нём, – ну вот прям там, где душа и сердце, –
заняв наиболее важное место, которое теперь сдерживает его от безрассудства. В том,
как уже, кажется, далёком прошлом, когда Чонгук ещё не осознавал своих чувств,
когда его оглушили и привезли на базу, – его мир был узок и банален. Тогда в нём
говорило напускное бесстрашие, возникшее из-за фактической угрозы жизни, что его и
подначивало на самоотверженные речи, раз терять было нечего. Тогда же он яро
выступал за своё личное мнение, до последнего издыхания борясь за справедливость и
чужие мёртвые души, которым он считал своим долгом найти пристанище. А что теперь?
Его дух не сломим, он всё также настроен биться до конца. Чонгук никогда не бросает
слов на ветер. Но главный вопрос на повестке дня остаётся тем же: что он может
сделать сейчас?
Окей, первым делом он заберёт мишку, чего бы это ему не стоило. Если рассуждать
здраво, жизнь Тэхёна не пострадает из-за этой флешки (Кон точно не тронет сына),
которую и никто не сможет обнаружить. Но так Чонгуку будет спокойней. Хорошо,
забрал мишку, в мишке флешка, на флешке ядерная бомба, – а дальше, что, герой?
Чонгук о-очень много размышлял над этим, ненавидя всё на свете, потому что не мог
прийти к единому мнению. А ведь был таким стратегом!

Раз отступать он не намерен, его жизнь как никогда в опасности, а если убьют
Чонгука, то и Тэхёну без него не жить. Как говорится: за двумя зайцами погонишься –
ни одного не поймаешь… «Нифлиевы горы» – это не только чонгуков смысл жизни,
некогда заключённый в мести, но и большой поступок, достойный уважения.
Преступление, а это у них теперь считается преступлением, за права и свободу
человека. Людей. Да, их не вернуть, а когда Чонгук разобьётся в лепешку и ничего не
докажет, его тоже будет не вернуть. Но что он тогда выберет? Относительно спокойная
жизнь-работа, поездки к Тэхёну два раза в месяц или кратковременный, никем не
оценимый подвиг?

Очень, очень сложный вопрос.

Другие бы сказали: да чего он привязался к этим «нифлиевым», никто же из его

ближнего окружения там не погиб, это вообще его никак не касается; давно бы
избавился от флешки, вон, отдал тому же Кону и дышал полной грудью – почему
раздувается такая масштабная проблема? А ещё, Чонгук же теперь пропитался
сердечными чувствами, ему вообще не положено крутить интриги?! Но, напомню снова:
во-первых, пока жива вся информация, у Чонгука есть козырь, потому что Кон может
только прикрываться желаниями сына, а как информация будет уничтожена, тут же от
него избавится, как от нежелательного свидетеля; а во-вторых, что печальнее
вдвойне, у него есть принцип. Принципы портят людям жизнь! Это не новость. Ну не
может он отступить! Ну не может он жить спокойно, не совершая глупостей! Да, Кон
доходчиво объяснил, что если Чонгук его предаст, ступив на скользкий путь, то ему
секир-башка. Но разве Чонгука когда-то что-то останавливало?

Очень важный момент, который нужно разъяснить: это намерения Кона. Многим до сих
пор не ясно, почему у Чонгука так много привилегий, когда он, по сути, смертник.
Только ли из-за Тэхёна? И что, если Тэхён вдруг скажет, что он ему надоел, после
всех экзаменов и тестирований Чонгука так запросто убьют? Это было бы нелогично, а
для Кона вообще пустая трата времени и денег. Такие люди никогда не разбрасываются
своими ресурсами направо и налево. Вот в этом и смысл – Чонгук полезный ресурс. Это
можно рассуждать двояко, ведь враг фракции, априори, не может быть полезен, но, с
другой стороны, он очень амбициозен. Будучи фракдиром он добыл столько
засекреченной информации, что задача не из лёгких. Да, несомненно, (!) Чонгук
представляет опасность тем, что много знает и лезет на рожон, но он мозговитый
парень с задатками отличного разведчика.

Не стоит заблуждаться, ведь и сам Кон – человек двойных стандартов. У него сполна
таких тайн и знаний, которые точно также могут быть использованы против него.
Понятное дело, он – Глава, – это, конечно, ставит его на ступень выше. Просто если
рассматривать ситуацию с этого боку, то и Кон – враг государства, только он не идёт
против фракции, а Чонгук добивается именно этого. Смысл в чём: такие люди, как
Чонгук – прирождённые воины. Это ценные экземпляры, так что при правильном
руководстве ими можно целесообразно и очень выгодно управлять. Никто не говорит,
что это просто! Но никто и не говорит, что своенравный Чонгук не поведётся, когда
опять припрёт.

Быть руководителем – это талант, подкрепленный суровыми уроками жизни, поэтому Кон
успешно занимает свой пост уже очень длительное время. По праву, со всем уважением
к чонгуковым навыкам и сообразительности, он до него не дорос ни возрастом, ни
опытом. Они оба это понимают (обхитрить Главу практически нереально). Поэтому у
Чонгука так много послаблений и он жив: будет полноправно работать и служить на
фракцию. А ВУВ – это аппарат управления именно Лидера. Так что всё, с чем Кон имеет
дело, это по распоряжению Лидера.

Возвращаясь к теме злосчастных «нифлиевых», то по крайней мере Кон дал зарок, что у
Чонгука будет возможность убрать некоторых соучастников, в том числе своего отца.
Это, конечно, не обнародование страшного преступления, но хоть какая-то кость
неусмиримой собаке. Что будет после этих убийств? Чонгук не знает. Может быть стоит
теплить надежду, что к нему примкнёт какая-нибудь сила извне? И они сплотятся во
имя общей цели… Ну да, звучит по-детсадовски, потому что он уже не в том возрасте,
чтобы верить в чудо, но сейчас, как не прискорбно, он безыдеен. И, к сожалению,
повергнут. Война не в его пользу. Да и война похоже только в его голове.

Все давно забыли про «нифлиевы», поделили деньги и живут себе тихо-мирно. Чешется
только Чонгук. Ей-богу, лучше бы это была просто чесотка… Но у него ничего не
бывает просто. Одно мозгоёбство.

***

Чонгук держал путь не куда-то, а в ПНИ. Ещё помните это местечко, где и здоровый
рехнётся умом? На самом деле в интернате осталось незаконченное дело, которое
напрямую связано с Юнги. А так как сам он пока не решается выйти на связь со своим
избранником, этим займётся Чонгук. Вот прям сейчас.

Тэхён обмолвился, что с ним что-то случилось, но так и не было выяснено что именно.
Не подумайте лишнего, что в Чонгуке проснулся добрый дух всем помогать, – это
исключительно ради Юнги, а иначе он сам себя закопает сожалениями и несовершёнными
поступками.

Вы же поняли, почему он резко дал заднюю? Он не уверен в себе, как в мужчине.

Опустили его достоинство, тем самым лишив уверенности в себе, что запустило за
собой ряд сомнений и стеснений. Юнги убеждал себя, что раз его опустили, и он якобы
стал грязным и недостойным, то ему ни в коем случае нельзя опять влезать в жизнь
Чимина и портить её. До этого, из года в год, его ничего не останавливало, потому
что по крайней мере он чувствовал себя самодостаточным мужчиной при хорошей,
государственной должности. То бишь не стыдно подкатить, даже если по пьянке. Теперь
никаких пьянок и никаких ежегодных звонков. Юнги стыдно обременять собой
перспективного молодого (и красивого) парня. У Чимина, когда он закончит
альтернативную службу, продолжится нормальная умеренная жизнь при такой же
государственной должности. А он бывший лагерный с клеймом в психопаспорте… С
клеймом в памяти. Зачем он ему такой: разбитый и попорченный?

Чонгук так не думал. У него всё было проще: раз его друг так долго добивался одного
и того же парня (вот именно, парня!), значит пусть с ним и строит отношения и с ним
начинает новую жизнь. Нельзя просто так отказываться от прошлого, когда там
оставлено такое жизненно-важное и ценное. Хватит им уже размениваться настоящими
ценностями. Это надо беречь, сразу, а не через миллион лет, когда всех раскидает по
разным уголкам света. Это Юнги чего-то жертвуется, пока свежи воспоминания, а по
прошествии времени отпустит, вот только Чимин его уже не простит и не примет.

Вот поэтому Чимина надо как можно раньше найти, узнать что с ним и всё объяснить.
Он рассудительный, он обязательно поймёт.

Такси привезло его в интернат, но бывшего завотделением там не оказалось. Доктор

Ким уволился летом, как раз в то время, когда должны были забрать Тэхёна. А это
вряд ли совпадение…

Очень удобно, когда у тебя клинкей и ты можешь запросить любые документы, тем более
на какого-то штатного сотрудника. А зачем запрашивать на Чимина документы, когда он
по идее проходит тут службу? А потому что его здесь тоже больше не числится. Службу
ему закрыли досрочно. Это тоже вряд ли было чудом по случаю безвозмездной раздачи
подарков для военнообязанных. Значит, нужно было рыть глубже. Это не могло не
озадачивать.

Чонгук быстро узнал адрес Чимина, прямиком направившись к нему на квартиру. Хватит
уже тянуть с этим. Чонгук узнает всё разом и разрулит, а то потом опять растянется
на десятилетие.

Такси привезло его достаточно быстро, но время уже поджимало, нужно было
поторапливаться и ехать в алькальдию. Потому он нервно жал на звонок квартиры на
четвёртом этаже: долго и настойчиво, постукивая пяткой в ожидании, пытаясь пресечь
опасение, что Пак может больше не жить по этому адресу. К счастью, за дверью
послышался шорох, пусть и не сразу, а только спустя минуту или чуть больше. К двери
с той стороны тоже шли очень медленно, вразвалочку, как будто только встали и
учатся заново ходить (что не могло не бесить, ведь он торопится). Чонгук
предположил, что это может быть его мама или бабушка, от того такая несуетливость.
Но его догадкам не суждено было сбыться: на пороге наконец-то показался Чимин
собственной персоной. Тот самый санитар, который ему не приглянулся с первой
встречи и который после так мило обжимался с Юнги в заброшенном паркинге.

Стоял. С локтевым костылём, благодаря которому… передвигался.

Неожиданный поворот событий…

Сначала Чимин на него вылупился, будто за ним пришёл наёмный убийца (что недалеко
от правды), а потом в миг сделал лицо непроницаемым, сжав губы в полосу. Стоит
отметить, что и Чимин не испытывал к Чонгуку тёплых чувств. Вообще-то долгое время
он считал, что Тэхён – это Тэён, а Чонгук – это какой-то Ким Хонсоль, и только
значительно позже ему дали понять, что это не совсем так. Сейчас, конечно, дело
совсем не в подмене имён, а в костыле, который он держит.

— Разбудил? – будничным тоном таким образом Чонгук поздоровался, заметив

растрёпанную чёрную шевелюру и чуть помятое лицо. Чимин явно исхудал, посерел, как
будто даже потух. Сам на себя был не похож, хотя им с Чонгуком приходилось видеться
всего несколько раз. В серой мятой футболке и домашних, вытянутых на коленках
штанах, он выглядел гораздо болезненнее и вяло.

— Почему ты здесь? – пренебрежительно, тот задал вопрос на вопрос. Чимин был не

настроен на беседу ни сегодня рано утром, ни когда-либо ещё в удобное для него
время. И вообще ни на что в принципе не настроен.

Чонгук уверенно бросил: «я войду», проталкиваясь внутрь, обходя Чимина стороной,

молниеносно снимая обувь и проходя вглубь коридорчика.

— Я не задержу тебя долго. Пять минут твоего внимания, и, считай, ты меня никогда
не видел и больше не увидишь, – Чимин от такого нахальства даже расстерялся, но
потом согласно качнул головой, поковыляв на кухню, прихрамывая на одну ногу.
Казалось, он изо всех сил старается не хромать, но у него это из рук вон плохо
получалось. Сломал ногу? Как давно?

— Я искал тебя в интернате. Прости, но я не могу не спросить про то, что тогда
случилось. И почему ты сейчас здесь, дома, а не работаешь.

— А с какой стати меня ищешь ты? – язвительно вставил Чимин, не предлагая чаю,
опираясь о столешницу поясницей, сложив руки на груди.

— Потому что Тэхён мне передал, что с тобой что-то случилось. – Это было около
сути, но не совсем. На секунду на чиминовом лице промелькнуло удивление и может
даже облегчение, но опять скрылось, как не бывало.

— И что? – хозяин квартиры непреклонен.

— На самом деле, Чимин, при всём моём уважении к твоей очевидно травме и нежелании
со мной говорить, у меня нет времени с тобой пререкаться. Не хочешь рассказывать
мне, я тебе передам адресок, с кем можно поделиться о чём угодно, – ну вот опять у
него промелькнуло что-то мягкое, неравнодушное, потому что речь пошла о знакомом
человеке, которого так долго не было рядом даже в одном городе. – Юнги выпустили. Я
уверен, что вам есть, – Чонгук опустил взгляд на его ногу и костыль, толсто
намекая, – о чём поговорить. Я ведь прав?

— Мой вопрос тот же: почему ко мне приходишь ты, а не он? – обида кольнула в груди
только сейчас, ведь, стало быть, если Юнги вышел, то он должен был сразу позвонить
(потому что сам пообещал), дать знать, чего ждать. И когда его ждать. Или хотя бы
напрямую от него узнать, что всё кончено.

Чонгук сочувственно хмыкнул. Обещал. Но не смог.

— Вы оба сейчас наделаете ошибок, а я лишь хочу помочь другу. У Юнги сейчас тяжёлый
период после выхода. Я не сомневаюсь, что у тебя тоже, – опять взгляд на ногу, – но
у Юнги немного пошатнулась психика. Я бы даже сказал в… сексуальном плане. Если ты
понимаешь, о чём я. – Говорить о таком за спиной друга было непростительно. Скорее
всего он бы вообще не хотел, чтобы Чимин знал о таком. Но если Чимин не узнает, то
точно не простит несдержанного обещания.

И да, это подействовало. На Чимина опустилась мрачная тень переживания, осев на лбу
хмурой складкой.

— Не понимаю. Скажи сам: о чём. – Чимин не хочет пытать себя догадками. Если Чонгук
всё знает и пришёл сюда говорить правду, то пусть конкретизирует.

— Позвони ему и спроси, – он делает приманку, вдруг прокатит. Поведётся ли на неё

Чимин или нет, остаётся на его усмотрение. Не всегда мужику (который вызвался
активом) хватает смелости. Но они же два мужика. У кого-то из них должно найтись
мужества на полшишечки.

— Зачем я буду бегать за тем, кому я уже не нужен? – опять грубит, потому что
взыграла гордость. У Юнги там может и какие-то проблемы, но Чимин тоже всё это
время не по клубам шастал, учитывая степень травмы, из-за которой у него теперь…
инвалидность.

— Чимин, ты же не дурак, – скривив лицо, Чонгук прикрыл глаза, почёсывая бровь. –

Он только вчера вышел, сегодня он ещё не в себе. А ты уже всё знаешь, и, если тебе
это также важно, ты можешь сделать первый шаг.

— Всё сказал? – сквозь зубы ответит Чимин, отворачивая голову. – Пять минут прошли.
Захлопни за собой дверь.

Чонгук выставил ладони вперёд, покачав головой: ну нет, так нет. Пять минут
действительно закончились и ему уже пора. Напоследок он, разумеется, сделает ещё
одно доброе дело перед тем, как окунется в помои «рабочих моментов», – скинет по
кнопочному телефону сообщение Юнги. Там всё просто и понятно изложено: Чимин,
адрес, номер телефона, костыль, одиночество. Может они ещё подержат время,
раздумывая, но потом кто-то всё равно сорвётся. На этом этапе от Чонгука уже больше
ничего не зависит. Он сделал, что мог. С остальным пусть справляются сами.

***
Жизнь Тэхёна протекала в том же ключе, как и последние недели – в режиме сонного
царства. С дедом под одной крышей всё стало стабильным, уютным, мирным, а ещё
простым и понятным, даже без слов. Они вместе занимались домашними делами, коими он
постепенно овладевал. Всё также неспешно обучался готовке, не забывал выходить во
двор пострелять по жестянкам, занимаясь стрельбой уже без лишней скованности и
напряга. Не забывал каждое утро менять нижнее бельё, которое теперь было только его
личное и в достаточном количестве, не забывал относить грязные вещи в корзину для
белья, наблюдая за тем, как дед заправляет машинку, как крутится барабан. Наверно,
следуя из этого всего, был подведён может быть и странный, но вполне обоснованный
исход: теперь, просыпаясь по утрам в обнимку с котом, Тэхён был уверен и в этом
дне, и в завтрашнем, потому что ему хорошо дали понять, что над ним не висит
опасности. Отец, каким бы чужим и нежеланным он не был, а всё равно его не трогал
(не обижал!), сохраняя ему жизнь в маленьком мирке на отшибе полигона. Тэхён и
живёт, – как комнатный цветок, совсем не прихотливый. Частые перепады настроения
из-за стрессов сменились кротостью и уравновешенностью. Вероятнее всего, это
потому, что он окончательно всё обдумал и принял, поумерив пыл. А ещё он заимел
привычку: передвигаться без страха по вымеренной территории и дышать свежим
воздухом.

Как Чонгук ему приказал, он больше не шастал по углам полигона, собирая пыль и
проблемы на свою голову. Конечно, любопытство никуда не делось, но хоть он и имеет
меньшее (маленький дом, небольшая лужайка), то хотя бы на постоянной основе.
Успокоению души Тэхёна очень сильно поспособствовала последняя встреча с Чонгуком.
Он на самом деле подарил ему надежду, наглядно показав, что относится к нему по-
особенному. Что ещё Тэхёну надо, чтобы быть счастливым? Да, конечно, ему всё также
хочется опять сожительствовать с Чонгуком, привязавшись к нему хвостиком, но тут
уже отец дал понять, что это больше невозможно по многим причинам. Счастье не
абсолютно, но пусть хотя бы вообще существует…

Понимал ли Тэхён на самом деле или точнее будет сказать осознавал ли, что Чонгук
враг государства, другими словами, очень опасный человек? У Тэхёна отличное от
людей восприятие. Даже если он знает значение слов, например, тех же «враг
государства», он может трактовать их по-своему. В этом, в частности, виновата его
слепая привязанность, которая перечёркивает все недостатки. Кон даже прямым текстом
заявил ему, что Чонгук убийца, а Тэхёну хоть бы хны. Но разве можно его в этом
обвинять? Несмотря на то, что он уже около полугода пребывает на свободе, не стоит
забывать про его семнадцатилетнее лагерное воспитание. Это никуда не денется. В нём
заложили базу определенных знаний и навыков, потому он всё ещё по ним живёт. Это на
подсознании, как с этим не борись. А Тэхён ведь всегда боролся, всю свою жизнь. Но…
всё как-то тяжело, тяжелее чем кажется. Возможно ли, что это очередной этап
взросления – Тэхён принимает свои изъяны? Принимает себя таким, какой он есть.

Такие моменты в жизни можно назвать периодом спячки. В этот период ты не ищешь
смысл жизни, не копаешься в себе, не задаёшься извечным вопросом: «кто я?». Разум
тоже устаёт и ему требуется отдых, этакая перезагрузка. Поэтому Тэхён делает всё
то, что и раньше, только теперь и без восторженности, и без печали и обиды –
нейтрально. В нём всё замолчало, притаилось, устаканилось. Это не плохо. Это
нормально? У каждого наступает период застоя. И вот ты просто стоишь, руки по швам,
взгляд в никуда и не думаешь ни о чём… И не чувствуешь ни горестей, ни радостей.

За многими новыми открытиями и увлечениями Тэхён запустил своё самостоятельное

обучение. Он почти не подходил к своим книжкам и блокноту, ничего не рисовал и не
выводил закорючки-иероглифы. А когда снова сел за занятия, встретился с той же
проблемой – незнанием, непониманием. Он снова смотрит на один и тот же текст, а
перед глазами всё расплывается. Слова всё скачут, всё им неймётся, не желается
прочесться… Ещё немного усилий, кажется, вот ещё пару шажочков и ты будешь у цели,
а смысл прочтенного опять убегает на цыпочках, не давая себя раскусить. Только одно
имя всё также отлично читается и пишется, затмевая всё остальное. Но ведь Тэхён
обучаем, ему можно было помочь с азами, если бы посидели с ним больше времени…
Только никто с ним не сидит. К сожалению, чудес не бывает, чтоб человек свой первый
(заострить на этом внимание) язык выучил сам. Маленький ребёнок не начнёт говорить,
если его не научат, также не сможет писать и читать, пока не вдолбят. Сейчас не
делается акцент на том, что Тэхён малышок! Упор на том, что он не имеет
фундаментальных знаний, чтобы при помощи них приобрести новые! То есть, разумный
человек, владеющий письмом и чтением может начать учить второй язык, хотя бы на
базовом уровне, потому что у него есть основа, есть с чего брать пример. У Тэхёна
ничего нет, кроме бесконечного желания.

Проще говоря, тэхёновы отчаянные потуги – бесполезны, и ничего тут не попишешь.

Пора свыкнуться с этой мыслью. Ещё год-два и время будет упущено навсегда. Без
чьей-либо помощи Тэхён беспомощен. Все его достижения закончатся на вычитке пару
слогов, и то наверно неправильно…

Иногда в эти посиделки над книжками рядом с ним садился дед, глядя на него с
жалостливым лицом. Такая жестокая насмешка судьбы, что он-то есть рядом, готовый
помочь во всём, но это не в его власти. У него, понимаете ли… слова… тоже... всё не
хотят говориться, всё им неймётся, не желается воспроизводиться.

Они чем-то похожи, правда? Поэтому им так комфортно вместе. Тэхён тогда ложится ему
на плечо, прикрывая глаза. Это тоже своего рода помощь. Разве она плоха? Каждый
рядом с Тэхёном пытается ему помочь по-своему.

А ведь если задуматься, сейчас в его жизни три самых важных мужчины: отец отца, сам
отец и «сын своего отца» – наставник, создатель и первый мужчина… Не так уж всё
плохо. У некоторых нет и этого.

Так это – счастье?

***

Сентябрь медленно, но верно подходил к концу. Чонгука след простыл уже как полторы
недели. Тэхён и не надеется, что он быстро вернётся. Откуда ему это знать? А потому
что и так слишком много строил надежд, а ничего не случалось и уж тем более не
происходило быстро. Недаром он подарил ему свой оберег на удачу, потому что
догадывался (по-своему понимал), что у Чонгука очень серьезные дела. И пока его нет
рядом и даже не предвидится в ближайшее время, Тэхён и впал в анабиоз. Вот так
скучают по любимым...

В это же время о себе даёт знать важная фигура всего спектакля – папа-Кон.
Последний раз он приезжал как раз в начале сентября, когда рассказал шокирующую
правду про их родство. После того раза, когда отец удалился из дома из-за
присутствия Чонгука и тэхенового истеричного состояния, они больше не виделись. Во-
первых, Кон дал ему время свыкнуться с мыслью, что они родственники, ну а, во-
вторых, он всё-таки занятой человек, да и ездить так часто на полигон привлечет
нежелательное внимание. Так что его приезд хоть и был ожидаемым, но запоздалым.

Когда он вошёл, они с дедой как раз делали завтрак. Получается, чтобы приехать на
полигон, Кон выезжает с вечера. Наверно и спит в машине или не спит и все строит
козни-планы для своих врагов (хм, и врагов государства). А может думает о чем-то
своём далёком и никому неизвестном. Он ведь тоже человек, а всякому человеку не
чужды потаённые размышления и печали.

Стоило только Тэхёну его увидеть, как даже то амёбное состояние улетучилось,
поселив повышенную настороженность и недоверчивость. Тэхён, по примеру деда, решил,
что он немой. А немые выбрасывают ключики от замочка, ничего никогда не
рассказывая. Прямо сейчас ему хотелось этого больше всего – никогда, ничего…
никому.

— Как я вовремя. Позавтракаем все вместе? – настроение у пришедшего было в

противовес домочадцам приподнятое и даже можно сказать хорошее, хотя по его
внешнему виду создавалось впечатление, что он устал и таки не выспался. Кон был во
всем тёмном: как всегда в костюме и в свитере под пиджаком, лишь слегка
утеплившись, хотя на улице уже закрепился дух осеннего морозца. В глаза то и дело
бросались наручные золотые часы на его правой руке, сверкающие начищенным
циферблатом. Подмигивали Тэхёну. А ему того тошнее…

Дед закопошился, накрывая на стол, будто ему больше всех надо. А Тэхён наоборот
сложил лапки и ничего делать не стал. В присутствии этого человека ему всегда было
не по себе, а сейчас, зная, что они кровно связаны, так вообще двойной дискомфорт.
И вот не то, чтобы у него к нему лютая неприязнь или ненависть, но какой-то барьер
стоял, не позволяющий проникнуться к нему светлыми чувствами. Оно и верно?..

Кон уловил мгновенную реакцию Тэхёна, которая даже с натяжкой не казалась

гостеприимной, но не расстроился. Это было сразу понятно, что сейчас от сына не
придётся ждать приветливого отношения. Пока Тэхён прибился к окну на кухне, Кон
отнес большой пакет с продуктами к холодильнику (обычно этим занимались его люди),
поднося второй пакет в качестве подарка. Подарка Тэхёну, конечно.

Несмотря на то, что он всячески его игнорировал и отворачивался, отец все равно
подошёл к нему, встав позади, сначала по пример сына засмотревшись в окно, а потом
ненавязчиво развернув за плечо к себе лицом.

— Я тебе кое-что купил. Ты же любишь подарки? – Тэхён, что правда то правда,

посмотрел на него как на дебила. То есть, да, конечно, любой человек любит подарки,
но это же не значит, что на них надо кидаться, как на кусок мяса? Чонгук уже
надарил ему столько всего, что теперь какими-то там презентами его не подкупишь,
читай больше не удивишь. Поэтому он остался равнодушен и бездвижен.

— Уже не любишь? – хмыкнул отец ему в тишину. Тэхёново упрямство говорило лучше,
чем слова. Кон оставил пакет на столешнице, поулыбавшись и присаживаясь за стол.
Хочешь не хочешь, а нужно было садиться вместе с ними, иначе он бы просто так не
уехал. Или еще чем-нибудь придумал бы его запугать.

Дед, будто и не ощущал неловкости, щедро намазывая своим детям яблочный джем на
хлеб, оставляя у тарелок и только потом делая себе. На нем лежала ответственность
за поддержание маломальской семейной атмосферы. Ну прям идиллия.

Тэхён точно проглотил лом, потому что ему и не жевалось, и не пилось, и даже не
думалось. Ничего не хотелось и ни на что не гляделось. Кон ещё тоже изображал из
себя саму благонравность и покойность, терпеливо трапезничая, делая акцент только
на еде. Но наелся он быстро, а раз рот забивать больше нечем, он им будет говорить.
Незадача…

Дед конечно же слился с интерьером, отображая цвет обоев, как хамелеон. Тэхён
опустил глаза. Идиллия, как она есть.

— Ты теперь больше со мной не разговариваешь? Я, кажется, в прошлый раз пошёл тебе

на уступки. Что сейчас не так? – сдержанно, ровно, как и всегда. Кону незачем
срываться, а крики и давление тут ничем не помогут.

— Всё так, – тяжело сглотнув, ответил ему через силу, тоже закончив с завтраком.

— Папой ты меня тоже больше не называешь? – недовольно сощурившись, Кон облокотился

о спинку стула, сложив руки перед собой на столе и посмотрев на него изучающим
взглядом. Теперь, когда и Тэхён знает правду, это уже совершенно новые ощущения,
нежели, когда он приходил к нему в комнату как инкогнито.

— Я не хочу вас так называть, – Тэхён все еще выкает, потому что делает упор на его
статус, будто он всё ещё ему только незнакомый мучитель, скрывающий лицо. Будто не
он на нём вис и ревел в три ручья…

Кон ненадолго замолчал, хмыкнув. Да, он предполагал, что с Тэхёном будет сложно, но
как бы всё равно не был к этому готов. Ему же никогда не приходилось находить общий
язык со своим ребёнком.

— На что ты надеешься, провоцируя меня? – начав издалека, он пока ещё ни на что не

намекал и ничем не грозил. Дед почуял, что дело пахнет керосином, и быстренько
доел, встав из-за стола и убравшись на улицу, чтобы оставить их поговорить наедине.
Он хоть и немой (да не тупой!), но все равно мешается, как третий лишний.

— Я не хочу тебя так называть, – Тэхён тут же исправился, но от того смысл не

поменялся. Он не хочет. Он от него отгораживается. Папаша ему не нужен, о как!

— Значит, ты меня называл папой, только чтобы я разжалобился? А как просьбы

заканчиваются, я тебе больше не отец, и ты меня в упор не видишь? – у него лукавый
прищур и глаза такие, словно всё видят и знают. Скорее всего, тэхёнов барьер и из-
за того, что Кон прекрасный психолог, вербовщик. Он что смотрит, что говорит – всё
воспринимается им в штыки, лишь бы не реагировать, как ему нужно.

— Я не могу считать тебя своим отцом, – нахмурившись, Тэхён поджал губы. Ему тоже
стало неприятно от его заявления, потому что таким образом он выставлялся не в
лучшем свете.

— Почему нет? У тебя есть какой-то идеал отца, я не подхожу? – это откровенная
насмешка, а Тэхёну откровенно тяжело на душе. Какой откровенный разговор! Стоит
сказать, что Кон разговаривал с ним на равных и задавал хоть и немного упрощенные,
но толковые вопросы. Он знал, что Тэхён может отвечать разумно, хотя иногда он и
кажется сущим дитём. Ну так он и есть его дитё, сколько бы лет ему не было.

Ещё знаете, для Кона это как нечто новое, интересное. Для него это тоже новая
страница в жизни. И он знает цену таким связям. И неспроста хочет отзываться на
папашу…

— Я никогда о тебе не думал... – (и не мечтал). Тэхён даже растерялся от такого

колкого вопроса. Уж точно дело не в его выдуманном стандарте идеального папы.

— Я тоже о тебе, – Кон наконец улыбнулся, опять удачно выманив его на диалог, – но
я ведь считаю тебя своим сыном. Если бы я так не считал, тебя бы тут не было. И,
скорее всего, из лагеря бы ты не вышел. И... – эти слова он намеренно подчеркнул, –
ты не сдружился бы так со своим Чонгуком.

А это очень точно подмечено. Не прикажи он тогда забрать Тэхёна, и разошлись бы их

пути как в море корабли. А Тэхён бы мотал сопли на кулак из-за Лима.

— Ты для меня чужой человек...! – нашёл чем возразить в ответ, когда и сам
запутался. Кон как-то так просто все объяснял, что Тэхён понимал и готов был
исправиться. Но ему совсем не хотелось плясать под его дудочку.

— Ну и что? Это же не отменяет того факта, что я твой отец, а ты мой сын?

— Зачем тебе со мной общаться?.. – всё не оставлял попыток оттолкнуть Кона от себя
как можно дальше. Хоть это и было, вроде бы, нереальным.

— Тэхён, не пытайся меня обхитрить. Ты здесь, под моей опекой, на моём содержании.
Я хочу видеть и знать, чем ты живешь. Это не слишком большое желание.

— Я не верю, что я тебе правда интересен... – наконец сдался он, опустив руки и
тяжело вздохнув.

— Понимаешь, Тэхён... – глубокомысленно растолковывал Кон, – мы не выбираем своих

родителей, но, если у тебя есть, кого называть мамой или папой – это прекрасно. – В
его глазах уже другое: сколоченное детством, невысказанное, житейское – он ведь
родился не в инкубаторе, его воспитывали, дед пригрел и воспитал. В этом он был
безоговорочно прав: нужно ценить то, что у нас есть. Потому что однажды этого можно
навсегда лишиться или никогда в принципе не приобрести. Да, Тэхён жил бы и жил без
отца, как и все семнадцать лет, так бы и умер в одиночестве и муках в своей
привычной среде обитания. И Кон бы жил и жил, ни в чём не нуждаясь и не стремясь
заводить семью. Схоронил бы деда, да и закончил бы ездить на полигон, не
оглядываясь назад. Но всё сложилось таким образом, что они друг у друга появились.
Значит так тому и быть. И будет.

— А ты сам никогда не называешь деда отцом... – упрёк по факту.

— Ну, мы уже слишком взрослые, Тэхён. К тому же у меня теперь есть ты. Теперь я сам
себе папа. И, если честно, я не понимаю, в чём причина твоего отрицания. – Ах, он
не понимает (да что ты говоришь), зато очень хорошо понимает Тэхён. Для него он
всегда был ненавистным миражом, а теперь стал настоящим...

— Ты сделал больно моей маме. – Это было важно учесть и важно высказать, а важность
эта именно для Тэхёна. Он ни дня не забывал, почему его мать была несчастна, за что
не любила его, а это ещё частично было им прочувствовано благодаря Лиму и его
насильственному опекунству.

Кон внимательно посмотрел ему в глаза, сцепив руки в замок. На его лице пролегла
тень задумчивости, уплывшее в далёкое прошлое. В том далёком прошлом он творил
много страшных вещей. И это тоже страшно, что посредством боли появился новый
человек. В чём этот человечек виноват? И кого теперь ему винить?

— То, что у нас получилось с твоей мамой... – рассудительно и ненавязчиво объяснял

Кон, значительно смягчившись, – это только наша проблема. На тебя это никак не
влияет. Если я плохой для твоей мамы, для кого-то ещё, это не значит, что я плохой
для тебя.

— Я думаю по-другому… – после небольшой заминки уклончиво ответил ему Тэхён,

опустив глаза. Кон по-доброму улыбнулся. В общем-то, ответ был неплохим.

— Так что, ты будешь называть меня папой? Когда я этого дождусь? – отойдя от
тяжёлых тем, он снова вернулся к тому, чего хотел добиться. Кон чётко обосновал
свою позицию. И он со своего пути не сдвинет. Раз уж он мотается на полигон, то
хочет отдачи. Таков он человек...

— А что мне за это будет…? – пусть со страхом в глазах, неуверенностью в голосе, но

Тэхён осмелился поставить вопрос именно так, как принято решать дела в товарно-
денежных отношениях. Раз отец его подкупает подарками, раз Тэхён его задабривает
ради получения чего-то, то им незачем строить из себя невинных телят, которые ждут
друг от друга бескорыстной любви – всё должно быть на чистоту.

— Даже так! – тот хохотнул, широко улыбнувшись, кажется, оставшись довольным таким
ответом. – Ну вот видишь, Тэхён, мы с тобой очень похожи. Ты умеешь вести дела, да?
– это была добрая насмешка, которой он хотел подчеркнуть старания Тэхёна.

— Значит, ты исполнишь мою просьбу?

— Помнится, ты зарёкся больше ничего у меня не просить? – к месту припомнил Кон.
Так и было. Потом стул скрипнул, отец поднялся на ноги, разминая мышцы, прогибаясь
в спине. Разговор был не окончен, ну он и никуда не уходит. – Я сегодня останусь и
на обед, и может даже на ужин.

Не очень приятное известие…

— Как хочешь… – Тэ буркнул себе под нос, задумавшись. А подумать было о чём. – Но я
всё равно могу просить? – его не отпустит, пока не выпытает. Он и правильно
поступает. Может чего и получится сдёрнуть.

Кон подошёл к нему, раздавив слабую улыбку и опустив руку ему на макушку, так
незнакомо и странно погладив по голове. Тэхён и посмотрел на него, как на врага.
Какие нежности в нём и просыпались, то только по отношению к Чонгуку и немного к
деду. Отец – совсем другой разговор. Им обоим от этого неловко, но в случае Кона:
его ничего не покоробит, можно даже не сомневаться.

— Конечно, ты можешь. Всё что угодно в пределах разумного. – Ну, ну скажи. Сейчас
скажет. То самое. Необходимое. – Кроме свободы и твоего друга. Остальное наверно…
мне под силу. – Он ещё раз хохотнул, убрав руку и повернувшись спиной. Таков уговор
товарно-денежных отношений. Баш на баш не всегда возможен.

Больше у Тэхёна желаний нет. В этом он очень примитивен. Как и во многом другом, о
чём все они прекрасно осведомлены. А знания – это сила. И ничто не станет сильней…

***

Мысли то и дело возвращались к Чимину. Что это было? Это, конечно, не его дело, но
и любопытство никто не отменял. Этот странный костыль, его вялый вид, аура в доме –
говорили о том, что человек давно болен и никуда не выходит. Закрыт, только не в
своей квартире, а в себе, и вот к этому замку надо ещё постараться подобрать ключ.
Остается верить, что кто-то из них двоих обретет мозги и пойдет навстречу, иначе
двум калекам друг без друга не справиться: один себя заклюет, второй сгниет под
слоем пыли в одиночестве.

И почему Чонгук не сомневается, что судьба их всё-таки сведёт?

Но это их история. А у Чонгука тут своя дилемма. Его ждёт невъебенный рабочий день
и последующие за ним, ещё лучше. И всё в прекрасной компании бывшего соратника.

Как и было распланировано, он подъехал к алькальдии в назначенное время, обогнув

здание уже пешим ходом, чтобы зайти через парковку. Его разумеется везде пропустили
без проблем. Также легко он проникнул под землю, первым делом направляясь в блок,
где его комната. По-хорошему этого можно было не делать, но раз он не знал, где
искать дознавателя с Лимом, то воспользовался ситуацией, чтобы протянуть время:
быстренько умылся, сменил шмотки и только потом сел на кровать, основательно
задумавшись. К счастью, ему не пришлось долго ломать голову, Намджун сам его нашёл,
зайдя в комнату без стука. Он коротко кивнул Чонгуку, тем самым поманив за собой.

— Где он? – хрипло, низким тоном сразу спросил Чон. Оба понимали про кого речь. Но
лично Чонгуку это было намного интереснее. Как вы должно быть понимали, никто Лиму
не устраивал «допрос с пристрастием», как вот Чонгуку. Четвёртый же не враг
государства… о, нет. Он всего лишь зарвавшийся бывший лагерный, который снова
начинает жить нормальной жизнью. Его вернули на работу. Заметьте: не чтобы его
убить, а для дел.

Да, Кон знал, что он домогался до его сына, но так как за ошибки расплачивалась его
дочь, как и сам Лим, который сейчас не в понятках, где его ребёнок – это якобы
сошло за платёж по счетам. Таков наш Кон. Никогда не растрачивается выгодными
ресурсами…

— В «позвоне», – тот приглушенно пробормотал ему через плечо. Лишь потому, что
Чонгук не очень понимал их профессиональных шифровок, Нам смилостивился и уточнил:
– Да типа «позвоночник», коротко называем «позвон». Там у нас раздают задания и
сдают доклады, либо донесения.

— Дерьмовые названия, если честно, – не забыл высказать своё безусловно важное

мнение. Намджун хмыкнул. Что-то вечно!

— Всё для вас.

Они прошли несколько поворотов, долго не плутали, после чего Намджун живо приложил
клинкей и открыл двери блока, проходя внутрь. Помещение было небольшое, в темных
тонах, как и везде оснащенное с потолка до пола компьютерами и всевозможной
техникой. За главным столом сидел один единственный работник, по смыслу скорее
всего очередной филёр, напротив трёх смежных компьютеров, соединённых одной
локальной сетью, а рядом с ним пристроился Лим, нависнув коршуном, расслабленно
сложив руки на груди. Он был уже переодет в гражданскую новенькую одежду, которая
так хорошо подчеркивала его подтянутую фигуру. Ну правда, несмотря на то что Лиму
было за тридцать с лихуем, выглядел он очень хорошо, в меру мужественно и в меру
зрело. Годы в лагере видимо пошли ему только на пользу. Чонгук даже знает почему
(ха-ха-ха): кровь девственниц даёт свой чудотворный эффект. Что ж, тут даже Чонгук
успел замарать руки – как раз с его дочерью...

Повернувшись на стук, Лим одарил Чонгука покровительственным (!) взглядом. Морда

его была разукрашена на совесть, Чонгук уж постарался. Однако Лиму это никак не
мешало чувствовать себя на высоте. И никто его с этой высоты ещё не спустил. Лим
слишком сросся с ролью авторитета, постоянно чувствуя своё превосходство и власть.
Сложно расстаться с тем, что было так желанно и сладко. Недаром Бэк намеренно
загремел в лагерь во второй раз, как и многие преступники в тюрьмах, потому что на
воле им уже кислород – не воздух, в кожу въелся пот и прокисшая моча, – её и
подавайте. На самом деле на зону стремятся снова попасть только авторитеты, потому
что у них припасены кошерные нары со всеми благами. Там своя жизнь, свои правила.
Думается Чонгуку, у Лима и до лагеря не страдала самооценка, а эти три с небольшим
года разожгли в нем колоссальную уверенность в себе. От того он такой сдержанно-
высокомерный, поганый аристократ.

— Доброе утро изуверам… – чётко огласил Лим, не сводя проницательного взгляда со

своего «любимчика». Ну и понятно дело, что обращался конкретно к нему.

Чонгук, путем нечеловеческих усилий, заставил себя проигнорировать выпад,

отзеркалив позу Лима, сложив руки на груди. Намджун занял место между двумя огнями,
непринужденно запихнув руки в карманы джинсов, показывая, что его вообще не ебёт,
кто кого перескачет. Так и встали полукругом втроем: одного роста, одной паршивой
масти, одной профессии.

— Итак, господа… – хлопнув в ладоши, заговорил филёр, развернувшись к ним на

кресле, – не будем ссориться. С мистером Квоном мы уже всё обговорили, а вам,
мистер Чон, поручили отдельное задание. Сначала вы выполните свои «вступительные
экзамены», а потом будете работать вместе! – Чонгук раздражённо закатил глаза. Что
значит «вступительный экзамен»? Опять? Он уже всё сдал, ему даже клинкей выдали,
что еще нужно сделать, чтобы его утвердили: кувыркаться с горящим обручем?

На самом деле это стандартная процедура. Также, как все люди устраиваются на
работу, они сначала проходят испытательный срок. Это типа продолжение
собеседования, где вы доказываете свою состоятельность. В случае Чонгука то же
самое.
— Что конкретно нас ждёт в командной работе? – задал такой вопрос Чон, неприязненно
глянув на Лима.

— Вы будете телохранителями. Уже забыли? – пожурил филёр, фальшиво улыбнувшись.

Конечно, Чонгук этого не забывал. Вопрос заключался в другом.

— И на кого? – напористее добавил он же, теряя терпение, но не самообладание.

— На мистера Кима, – объяснял, как дебилу. Чонгук с недоверием посмотрел на

Намджуна.

— На тебя, что ли?

Намджун хмыкнул, поиграв бровями, очень довольный собой.

— Я же тебе говорил, что работаю наверху.

— Я помню, что работаешь… – скептически хохотнул Чонгук, прищурившись. – И кем же?

— О, мистер Ким – начальник управления по организации дознания*, в министерстве

внутренних дел!

Чонгук сначала будто и не понял, все слова прошли мимо слуха, не задерживаясь. А
потом до него понемногу стал доходить смысл сказанного. Постепенно. Нам буравил его
нечитаемым взглядом, насупив брови. Интересно, а о чём думал он? И думал ли?

А теперь понятным языком: министерство внутренних дел – это там, где числился сам
Чонгук фракдиром, то бишь куда относится ОМОН. Но ни про какого Намджуна он никогда
не слышал, уж тем более не видел, иначе бы запомнил. А теперь стоит припомнить его
же, Намджуна, слова: «Из-за тебя прям отдельно вызвали для допроса». Значит, если
сложить все пазлы, из этого следует, что он агент, введённый в дела фракции
напрямую. Он не менее важная фигура, которая имеет свои связи и рыщет на нужных
людей по своим каналам. Там же, в силу своей «компетенции» проводит допросы. Либо
его направляют на базу, где он также выступает в роли дознавателя.

Ну надо же! И это Чонгука с Лимом приставят к нему, чтобы получился сплочённый союз
для наилучшего результата.

Чонгук усмехнулся. На Намджуна он больше не смотрел. Не потому, что он якобы

начальник, а Чонгук теперь просто штатный и всё оказалось опять надуренным, – а из-
за того, что он сам себе успел надумать и в чём сейчас разочаровался. Как бы они с
Намом не зубоскалились, а ему начинало казаться, что в этом проскальзывало что-то
настоящее. Конечно, было смешно так считать, ведь один другому снял кожу, а второй
убил его бабу, – что априори не подразумевает дружбу, но всё-таки ощущения не
подделаешь. Многие поступки Намджуна указывали на его честность. Но он опять был на
два шага впереди.

Лим смотрел на это шоу с нескрываемым интересом. Но Чон сразу нацепил маску
равнодушия, обращая всё внимание на филёра.

— Так что у меня за задание? – из чувства такта, в это время Нам отмер, уводя Лима
за собой в другой угол помещения, раздавая какие-то бумажки, показывая и
рассказывая то, о чём Чонгук понятия не имеет. Вот и ему покажут и расскажут, что
нужно будет выполнить.

Коротко о том, что входит в распоряжение: так как Чонгук всё ещё находится под
подозрением, а одним из условий его трудоустройства было устранение отца,
организация пока не уверена, что он сможет убить родственника. Таким образом,
задача Чонгука пошатнуть положение отца за счёт первого сына. А первый сын кто?
Чугун. Намджун уже знал про него (видимо и про задание), раз указывал на семейные
ценности, говоря, что родственниками не разбрасываются. Но это сейчас не имеет
никакого отношения к его работе. Чугун-то никому нахер не сдался. Дело даже не в
нём, а в том, сможет ли Чонгук достать необходимую информацию на отцовский бордель,
правильно ею воспользоваться, передав в нужные руки, а затем (на своё усмотрение)
избавиться от брата.

Зачем Чонгуку подрывать авторитет отца, когда его можно просто устранить? Ну в том
и соль, что в этом нет особого смысла. Это проверка на вшивость. Подставить отца –
это всего лишь первый шаг. Но его тоже нужно сделать, не споткнувшись. И потом,
когда всплывёт информация о борделе фракмистра, – это будет той самой костью для
неусмиримой собаки (то бишь для Чонгука). Он же борец за справедливость. Если всё
сложится удачно, то кишлак прикроют, а с братом-акробатом что-нибудь да сделается.
По-честному, от этого подпольных притонов не станет меньше… Это только мишура, как
будто во фракции что-то делается – создаётся впечатление работы правоохранительных
органов. Что вот они борются с пороками, с преступностью, всё-то у них схвачено и
пресечено. Граждане поохают, поговорят и забудут. А притоны начнут цвести в два
раза лучше, потому что они как часть большой системы, которая хоть и гнилая, но
неотъемлемая.

Утопия – это безупречная модель построения идеального общества, где существует

справедливость и равенство. Но даже если бы существовало такое государство, это уже
было бы дисбалансом. Поставить в приоритет справедливость и равенство, – так это
даст образование обходных путей, новых пороков, которые бы перечёркивали
утопические устои. Как рождение идёт рука об руку со смертью, так и хорошее
сопровождается плохим, а иначе мир рухнет. Это не оправдывает позицию фракции, но
это приводит факты в пользу того, что покончить с этим невозможно.

Чонгуку со своей миссией всё было предельно ясно. Он ведь и сам мечтал удавить
наркомана и его подобие бизнеса. Отец ему подсунул конфетку, а мозгами не снабдил.
Да вот только не везде Хвансу сработал чисто. У Чонгука уже есть копия документов,
где присутствовало имя отца в сделке с крышеванием кишлака: там только потяни за
ниточку, гляди и весь клубок размотаешь! Вообще, официально кишлак записан на одну
из проституток. Здесь не нужно большого ума, у них отнимают паспорта. Поэтому
просто так Чугуна не подставить, но ему и много не надо: он как Чонгука увидит, все
трусы обдрищет от страха. Это в прошлый раз Чонгук пришёл к нему за кровом, а в
этот раз сила на его стороне, впрочем, как и всегда. Так что наркоше придёт хана, а
затем его папаше, который не доглядел.

Чонгуку только в радость, серьёзно. Копаться с новыми людьми по незнакомым делам

проблематично и занимает намного больше времени, а тут он уже всё знает, ему бы
только вернуть флешку…

Ему дали время на обдумывание, предоставили базы, компьютер, доступ к программам,

но как бы Чонгук не ломал голову, он приходил к выводу, что проще всего будет
просто изъять флешку и быстренько доработать донос. Он ещё пока не решил, что
сделает конкретно с Чугуном, потому что он вроде как ничего ему не сделал. А с
отцом у них предстоит ещё большая работа. Чуть позже Чонгук обязательно переспросит
у Намджуна, что значили его слова о возможности попросить помощи у отца, но это
после.

Сейчас он ловит момент, узнав, что на полигон отправляется машина, куда он

запрыгивает последним пассажиром. Его никто не держит на базе, он волен
передвигаться куда захочет, так что ветер дул в спину, удача ему сопутствовала. А
надо ему к Тэхёну. И пусть это будет последний мерзкий предлог к нему приехать.
Впредь никаких фиктивных подарков. Чонгук обязательно исправится в лучшую сторону.
***

Чонгук нырнул в машину в чём был: в драных джинсах и футболке, не заморачиваясь,

что на дворе уже конец сентября и погода не располагает к летнему варианту одежды.
Но когда Чонгук задумывался о такой ерунде? Ему не до этого. Его греет сила…
(попались? нет, не любви, а просто сила, он здоровый бык). Время в дороге, что ни
много ни мало занимало более десяти часов, пролетело незаметно, потому как он почти
всё проспал, неожиданно сморенный сном. Сроду не спал в пути, а тут прям организм
подвёл. Ну и к лучшему, зато не мучался мыслями. А вообще странная вещь, как не
погляди: Чонгук в последнее время то и дело страдает от тяжёлых дум, которых
становится всё больше. Его это тоже задолбало. Клинкей – это, конечно,
замечательно, но какая вместе с ним легла ответственность...

Выехали они ранним утром, вот и приехали к вечеру, чтоб как раз кому надо успел
выспаться до завтрашнего дня и запастись энергией на целый день. А Чонгук уже
запасся, ему ничего не надо. Обратно машина поедет только завтрашним утром, он без
проблем переночует с кандидатами в ангаре. Здесь всё удачно складывается. Сложилось
бы ещё с Тэхёном…

Чонгук думает о том, как ему забрать игрушку. Спросить ли разрешения у Тэхёна? Или
не давать повода появиться подозрениям… Выкрасть молча? А если выкрасть, сможет ли
укрыться от камеры? Вряд ли Кон сам лично что-либо просматривает, да и вообще никто
не сидит перед камерами всеми сутками. Ну точно не с тэхёновым подвалом… Но всё же.
Сейчас такое время, что нужно всё проверять и перепроверять.

Путь до закрытой зоны немного развеял его настроение. Однако ж дверь была закрыта.
Неудивительно, ведь Тэхён больше не лазит на полигон, тогда ей никак не быть
открытой. Но долго ему стоять не пришлось, дед вылез за спиной как черт из
табакерки, слегка напугав. Что он вообще забыл за пределами зоны, оставалось
загадкой. Спросить у него не представляло возможности, да и зачем… Главное, что
впустили, хотя лицо деда выражало лёгкую степень удивления, будто его тут не ждали
лет так сто. А вообще-то, как много всего знает дед? Вот уж секрет.

Чонгук от холодного ветра даже не ежился, хотя кожа покрылась жирными мурашками,
вздыбив волоски. От него веяло прохладой, озадаченностью и неизменной серьёзностью.
Хотя о какой серьёзности может идти речь? Судя по последней встрече у Чонгука с Ним
быстро вышибает пробки – включается игривое настроение, что так не вяжется с его
характером.

Закрытая зона встречала мертвой тишиной, как и дом. Всё было окутано сонной
завесой, будто тут никто и не живёт, а дед пришёл полить цветочки. Тэхёна на
горизонте тоже не виднелось, но тут добродушный старик одёрнул его за плечо, указав
пальцем на подвал. С тех пор, как Тэхёну дали свободу передвижения, он довольно
редко захаживал в свою облагороженную темницу. Всё-таки с этим местом были связаны
не самые лучшие воспоминания, от которых бы он с радостью отказался. Но в данный
момент Тэхён пропадал именно там, по-видимому, что-то там забыв. Мысли Чонгука
моментально разлетелись в разные стороны, что тоже было так на него не похоже. То
есть, знаете… Обычно такое с ним случалось, когда он трахался. Это честное
признание! Когда он с кем-то трахался, то да – ни о чём не думал, либо ни о чём
слишком серьёзном, скорее о ерунде. Но вот чтобы его так клинило перед встречей с
какой-то девушкой – да ни в жизнь!

Опять стоит сделать соответствующие выводы.

Чонгук, как и всегда, ступал тихо, наверно поэтому Тэхён не услышал шорохов. Он
сидел над книжкой, согнувшись в три погибели и заткнув уши ладонями, что-то там
бормотав себе под нос. Этому, конечно, было любопытно, чем вообще всеми днями
занимается Тэхён, какие находит дела. При нём он только лежал, спал, ел, смотрел
фильмы и смотрел на него самого, а ничего другого у них не было. Никаких
развлечений. Хотя вот дай человеку второго говорящего человека, оно может и сойдёт
за развлечение. Тэхёну вон с дедом так не провести время, только опять же что-
нибудь вместе посмотреть по телевизору. А с Чонгуком… Сами понимаете, даже молчать
будет по-особенному интересно.

Тэхён даже боковым зрением не заметил движение со стороны, как был сосредоточен
учёбой. Он ещё не сдавался с попытками чтения, но делал это уже с другой целью, –
чтобы не закисали мозги. Теперь это вдвойне важно, ведь ему нужно многому учиться и
много чего открывать для себя, и черпать от деда.

Чонгук встал позади него, оскалив озорную улыбку, и так заглянув за его голову, и
эдак, лишь бы что-нибудь высмотреть. Но Тэхён всё закрыл своей согнутой спиной… И
вот никто ему не скажет, чтоб ровно сидел… Ну что теперь, вырастет горб.

Аккуратно опустив руки на спинку стула, с которой Тэхён не соприкасался, Чонгук

близко-близко нагнулся к его лицу, с коварной улыбкой проговорив над самым ухом,
прикрытым ладонью:

— Помочь?

Подлый тип? Очень. Тэхёна два раза звать не надо – он как подстреленный вздрогнул
всем телом, аж подпрыгнув на месте, и от испуга чуть не свалился со стула, резво
развернувшись к источнику звука. Благо, его удерживал Чонгук, забавляющийся с его
реакции. Другого он и не ожидал. А тот будто приведение увидел, вытаращился своими
большими глазёнками и позабыл речь, не сразу придя в себя.

— Трусишка-зайка серенький… – Чонгук приглушённо посмеялся, на раз-два усадив его

на прежнее место, оперевшись о стол поясницей, скрестив ноги. Тэхён всё ещё
пребывал где-то в прострации, но не переставал его разглядывать.

— Зайка…? – наконец подал тихий голос, не понимая смысл фразы.

— Зайцев никогда не видел? – вот хороший вопрос и чудное дело.

— Это животное? – догадался Тэхён, опустив ноги на пол, сев как подобается
интеллигентному человеку. И сидит весь такой красавец, ну правда: на нём фланелевая
чёрно-белая рубашка в клетку на два размера больше, потому что с дедова плеча,
придающая его образу домашний уют и мягкость, потом тёплые серые штаны и шерстяные
носки, которые ну… точно не для свиданий! Ох уж этот дед... Ещё и пуговицы
застегнуты под самый ворот, как у важного ученика. Но на макушке не бедлам, а
расчёсанные приглаженные волосы, чуть спадающие на глаза. Тэхён теперь следит за
собой, как ему подаёт пример старик.

— А вот как твой кот, – нашёлся, как объяснить, указав на спящего кота, смешно
уткнувшегося мордой в пол. – Только уши вот такие, – у Чонгука всё плохо с
визуализацией... Если бы он играл в «крокодила», то в этой игре он бы был профаном.
Указательные пальцы он приложил ко лбу, типа уши торчат вверх, а на деле получились
козлиные рога. В общем, Чонгук работал не на результат, а на качество. Тэхёну
понравилось.

Только дело не в ушах.

— Я рад, что ты пришёл, – он никак не среагировал на инсценировку Чонгука,

оставаясь по-прежнему невесёлым и задумчивым. А потом сам встал и заключил его в
объятия, прижавшись к груди. Чонгук даже сначала не понял (опешил), почему его
театральные данные были проигнорированы и даже не мог приобнять его в ответ, так
как Тэхён полностью его зафиксировал. Шутками не проймёшь. Он так сильно вымотался
из-за своего никакущего состояния в последнее время, что появление Чонгука – как
глоток свежего воздуха. – Я очень скучал.
Как всегда – предельно честно.

В итоге Чонгук высвобождает руки, обхватив его лицо приподнимая вверх на себя,
чтобы посмотреть глаза в глаза.

— Мне не нравится, когда ты такой серьёзный, – нахмурив брови, озвучил свои мысли
Чонгук, подумав даже, а не заболел ли он часом, потому что выглядел озабоченным и
тоже каким-то вялым.

— А мне не нравится, когда ты меня пугаешь, Чонгук. – В том же тоне возразил он и

тут же одарил лёгкой улыбкой. – «Ещё и подкрадываешься? Ты знаешь, что я мог
сломать тебе руку? Или шею? Или не я», – тоненьким смешным голосом Тэхён (дамы и
господа!) передразнивал чонгуковы же недавно адресованные ему слова. Чонгук не
сдерживал шокированного свиста.

— Прекрасно. Пока меня нет, тебя учат пререкаться со старшими, – а потом

усмехнувшись, добавил: – Думаю, кое-кто бы надорвался, чтобы сломать мне руку.
Силёнок-то хватит? – ну вот опять явился этот дурачок-романтик. И правда, когда они
остаются с Тэхёном наедине, в нём как будто что-то переключается, и он не может
удержаться от поддразниваний. Это ему не с Намджуном с хуя на хуй, и не с Юнги, где
такие же «высокие» речи. С Тэхёном всё вообще как с другой планеты...

— Надо хвастаться не силой, а умом, – философски предположил ему в ответ, по сути-

то, утерев кое-кому нос. А этот кое-кто аж рассмеялся.

— То есть я только сильный, а ты у нас умный?

— Получается, что так, – разулыбавшись, Тэхён отвел взгляд, словно засмущался. На

самом деле он волновался, что скажет что-то не так, но судя по удивленному лицу
Чонгука – волнения безосновательны. Тэхён отвечал забавно.

— Хорошо, умник, от чего я вас отвлёк? – на этом разговор ушёл в другое русло.
Тэхён тут же, не глядя, захлопнул книжку и блокнот, не раскрывая своих секретов.

— Ни от чего.

— Мне даже знать нельзя? – ненатурально поразился Чонгук, после чего чуть отодвинул
его, усевшись на стул, посмотрев на него снизу вверх. – Падай ко мне на колени, –
для большей убедительности он похлопал по бедрам, заманчиво вскинув брови. Тэхён же
брови заломил, встав столбом. Он никогда ни у кого не сидел на коленях, а тут… Как-
то вот так прямо сра-азу! (Ну это же Тэхён!)

И вообще, что за предложения такие?!

— Зачем? – смотреть на него с высока было очень непривычно и необычно, но довольно-

таки занимательно. Чонгук усмехался.

— Что значит, зачем? Садись. Мест больше нет. А я не люблю, когда стоят над душой.
– Звучало логично. Мест больше не было, Чонгук занял вакантное, да-а. А тот, ещё
немного постояв и поразмышляв, осторожно присел на одно колено. И ещё так,
вполсилы, чтобы не причинять неудобств. Чонгук, конечно, вдоволь понаблюдал за этим
маневром, поусмехался и по-нормальному придвинул ближе к себе, притянув за живот.
От Тэхёна ни звука. И опять хорошо, что не видно лица. Ему просто всё это очень
странно. Да что говорить, даже Чонгуку несвойственно такое поведение. Но так
подсказывает ему интуиция.

Пока Тэхён привыкал к такому раскладу дел, Чонгук по-хозяйски начал шарить на
столе, открывая книгу и блокнот. В блокноте он сразу разглядел попытки написания
слов и своё часто встречающееся имя. Вот это его удивило намного больше прочего.
Остальные слова были написаны с ошибками, да и слова ли, так, набор слогов. А его
имя, пусть и кривым почерком, но правильно.

— Кто тебя научил? – прокашлявшись, Чонгука распирало любопытство. А сидящему на

коленях было вдвойне неудобно. Он учился писать его имя для себя, а не чтобы
похвастаться перед ним. И это ещё раз ставит его в неловкое положение.

— В интернате.

— А какие слова ты ещё умеешь писать? А читать? – да, он конечно же знал, что этого
всего Тэхёну не доставало. Но он только порадовался бы за его достижения, тем более
если к ним приложена его рука, как вот с интернатом. Это же он оплачивал
индивидуального учителя.

— Я всё хорошо пишу и читаю! Всё, отстань, Чонгука! – признаваться в собственных

недостатках конечно же неприятно. Но Чонгук был бы не Чонгуком, если бы не настоял.

— Какой рукой ты пишешь?

— Всеми… – растерявшись, ответил ему наобум.

— Что, всеми? У тебя их много? Правой или левой? Ты знаешь, где право и лево? –
Тэхён боднул его локтем в живот, сквасив лицо. Именно где право и лево он знал, не
совсем дурачок.

— Я пишу, какой мне захочется.

— Ладно, – прекратив спор, он просто вложив ручку Тэхёну в правую руку, крепко сжав
поверх своей ладонью. – Ну тогда будем учиться.

Всё бы ничего, вот только без шуток тут не обойтись. Чонгук старательно выводит его
рукой слова, озвучивая это вслух.

— Трусишка...зайка… – монотонно, не торопясь, зато как заторопился Тэхён,

высвобождая свою руку, которую крепко держат в захвате. Это Чонгук про него пишет.
Ну естественно, что такое писать нельзя.

— Тебе лишь бы надо мной посмеяться! – возмущается вынужденный писарь, не желающий

писать. Чонгук смеётся под боком.

— Как я могу? Не выдумывай. Хорошие слова. Умникам всё надо знать.

— Вот сам и пиши. Себе на лбу! – он уже активно сопротивляется, поддаваясь Чонгуку,
больше играя, кто кого победит. Ну шансы тут явно не равные. Зато как с этого несёт
кое-кого… Ему только в радость, когда Тэхён быкует и сопротивляется. В конце концов
Чонгук просто перехватывает его поперёк живота, удерживая на месте. На лице
совершенно идиотская лыба, и он уже ничего не может с этим поделать. Чонгуку,
кстати, тоже поздно сопротивляться. И бесполезно. Ну это мы уже давно выяснили.

Как только вспыхнувший «мятеж» был подавлен, ему взбрел в голову новый вопрос.

— Сегодня ты меня целовать не будешь? – Тэ схватился за его сцепленные ладони,

слегка повернувшись в бок, чтобы посмотреть в глаза. И как бы показать всю степень
негодования.

— Чонгук, ты такой дурак… – прозвучало так по-старчески мудро, с протяжным усталым

выдохом. Тот опять рассмеялся.
— Я не заслужил поцелуя?

— Какого поцелуя? – вопросом на вопрос задался Тэхён, вот теперь уже осмысленно
включив дурачка. Влияние Чонгука оказывало на него прекрасный эффект: он стремился
быть равным соперником в споре и вообще в разговоре, из-за чего он с каждым разом
открывался с новой стороны.

— Ну не знаю. С прошлого раза ты задолжал мне какой-то крутой поцелуй. Что там надо
делать-то?

— Тебя бесполезно учить, – смущенно рассмеявшись, Тэхён крепче сжал его руки на
своём животе. Стало так тепло-тепло. Как нигде и не с кем…

— Всё так плохо?

— Хм, катастрофа? – Тэхён продолжал смеяться, а сидящему снизу и в радость быть

тому причиной.

— Я буду стараться… – развернув его полубоком, Чонгук с довольным лицом побуждал на

действия, поднимая брови, как бы намекая: «ну, когда уже?!». – Я ничего не вижу, не
слышу, молчу. – В подтверждение своих слов закрыл глаза и наконец свой рот,
подставив щеку. Улыбку спрятать тяжелее, чем замолчать, но Чонгук честно старается.
Тэхён же вспоминает вот такой эпизод…

Перед самым отъездом в интернат он смотрел сюжет про тигров, которые ластятся к
туристам, крутя мордой и утыкаясь им в лица или шею, пока они, взвизгивая, не
отпрыгивали в сторону. Это он запомнил, потому что тогда в нём проснулось это
желание – как-то приластиться, что ли. Раньше для него был нонсенс, даже когда Лим
просто обнимал его со спины или удерживал, а теперь в нём пробуждаются доселе
неизведанные чувства. Целоваться как таковой ему не позывает. И это логично, раз он
в принципе не испытывает сексуального влечения. А вот такие шалости, как: обнять,
понежиться, безобидно поцеловать – это как раз просто порыв его платонической
любви.

Чонгук совсем не против даже таких порывов.

Поэтому Тэхён его не целует, а повторяет именно тот эпизод: утыкается носом в
чонгукову шею, ведя из стороны в сторону до линии челюсти.

У Чонгука скапливается всё больше вопросов… и кое-чего ещё.

— Боюсь спросить, это ты у своего кота научился? – осипшим, будто и не своим

голосом спрашивает тот, кто обещал молчать и ничего не понимать. Тэхён так и
укладывает макушку ему на плечо – это его излюбленный жест.

— Это только ты учишься у кота… – бормочет он ему в шею, оплетя руками. Уже и
привык сидеть на коленях, и высказывать своё мнение, и вообще раскрепощается.
Этого-то и добивается Чонгук.

— Да что ты говоришь, – дразнит ломанным голосом. Всё дразнит и дразнит, как будто
у самого сейчас кое-что не треснет. Лицо, имеется в виду.

Они ещё долго вот так сидят, перебрасываясь колкими фразами. Чонгук его опять в чём
по-доброму жучит, учит, смеётся, понятно дело, что ему глубоко-далёко на
ограничение посещений в пять минут. Он сюда гнал столько часов не для того, чтобы
спросить «как дела» и отчалить. Ну, пока их посиделки не заканчиваются чем-то
неприличным, это ещё сойдёт ему с рук. А там уже дед неловко постучал по двери,
показывая головой наверх, как объяснил Тэхён: пить чай.
Чай – это здорово.

Но как бы это не было замечательно, для очищения совести и своего спокойствия ему
нужно сделать ещё кое-что. Чонгук отправляет Тэхёа вперёд, сказав, что ему надо в
туалет. Туалет в подвале в отдельной комнатке, само собой без камер. Быстро
осмотрев каждый угол, он нашёл свой подарок у Тэхёна на кровати. Как бы не было
неприятно от своего поступка (а прошлого уже всё равно не изменишь), он незаметно
ухватил мишку за ногу и пошёл в туалет, закрыв за собой дверь на щеколду.

В крови бурлил адреналин, словно его вот-вот поймают за яйца. Но все движения были
уверенными, точными, резкими: Чонгук крайне осторожно дёрнул шов в разные стороны,
чтобы сильно не испортить игрушку, а лишь немного вспороть. Да и шов был на
удивление крепкий, будто машинный (?). То есть, если память ему не изменяет, он не
зашивал так профессионально.

В груди уже бухало так, словно сердце сейчас выпрыгнет наружу. Уши заложило, да и
руки затряслись… Всё это ему совсем не нравилось. Он грубо и резко шарил рукой в
синтепоне, в каждое движение вкладывая нахлынувшую ярость, бьющую по нервам не хуже
кувалды. Он всё перебирал и толкал пальцы во все стороны, но заветной вещицы так и
не нашаривалось. Тогда Чонгук начал мять игрушку, чтобы почувствовать жёсткий
предмет. Но и это не увенчалось успехом. Ничего не выходило!! Ему очень хотелось
порвать этого мишку в клочья и смыть в унитаз, но в этом не было уже никакого
смысла. Хоть наизнанку выверни, но то, за чем Чонгук сюда приехал – никогда здесь
не было…

То, что он, мать твою, берег столько лет, прятал по хранилищам, за что дрался до
последней крови, на что возлагал столько надежд…! Рухнуло в один момент,
рассеявшись ничего не значащим, самым большим и самым грандиозным заблуждением.

Его смысл жизни… Его козырь… Его детище…

Всё. Просто. Исчезло навсегда. Как будто никогда не было. Как будто всё это сон,
затянувшийся, страшный сон, а ему пора возвращаться в реальность. Она нисколько не
приятней кошмаров, а наверно даже в разы хуже. И в этой реальности, когда ты не
можешь сделать выбор – выбор делается за тебя.

«Нифлиевы горы» навсегда канули в небытие. А ведь он хотел побороться… Он был готов
похерить свою жизнь!!

В диком шоке, почти не дыша, Чонгук зачесав волосы назад и следом уперевшись руками
о раковину, стеклянным взглядом изучал своё отражение: бледное, поражённое,
обессиленное. Абсолютное счастье, которое только-только постучалось на огонёк, ушло
безвозвратно. Наверно...это просто ложь?! Всё ложь! Всё, что нас окружает, всё, что
кажется, во что верится!

Героический поступок, который был так сложен и опасен, оказался лишь...

...Великолепной иллюзией.
Комментарий к 26.«Абсолютное счастье»
*реально существующее подразделение мвд
глава настолько большая (я чуть не померла, клянусь), потому что логическое
завершение "абсолютного счастья" - его нет. хочу сказать, что следующей
главы ещё долго не будет. я займусь отложенными на месяц учебными делами, потом я
ощущу все прелести переезда и новоселья, потом я буду вошкаться с собой и с теми
учеб.делами. поэтому прошу меня извинить, на отзывы я не смогу ответить. всем-всем
уютного теплого нового года и сказочных выходных!!
напоминаю! https://twitter.com/44professor ! https://ask.fm/professor_choi !

========== 27.«Мы» ==========

#OST Konstantin - John

Любить — нужно беспощадно, да, беспощадно.

Евгений Замятин. Мы

Потерянное состояние, расплывчатая реальность и много-много злости в крови. Как

сильно Чонгука рвало изнутри, как хотелось разораться и перевернуть всё вверх дном,
теряя осточертевший контроль. Но в чужом доме такого не заведено… Чужой дом и сам
может напугаться. Намного сильнее испугался бы Тэхён, а пугать его… даже в
состоянии глухой ярости, ему совсем не хочется. Так может не такая и глухая эта
ярость? Или то значит, что в каком бы состоянии он не находился, на него всегда
найдётся управа. Тэхён ведь не виноват, что всё так сложилось. Он вообще тут не при
чём, даже не знал, что участвовал в преступной авантюре, сорвавшейся в последний
момент. И уж точно он не игрушка для битья, чтобы срывать на нём злость. За всё
ответил мишка, которого Чонгук, распоров и выпотрошив наизнанку, по частям смыл в
унитаз, избавляясь от теперь уже бесполезной улики. За это преступление, как и за
другие, не проснулся стыд. Чонгук действовал импульсивно, но он отдавал себе отчет
в содеянном, видя в стоке туалетной дырки не смывающийся синтепон, – а ведь в этот
самый момент за дверью стоял хозяин этой игрушки. Перед ним бы извиниться… Но так
как Тэхён ни сном ни духом, что его мишку забрали и насильственным образом
растерзали, значит и нет причин для извинений. Что легко пришло в руки, также легко
ушло: и мишка, и флешка, и все стремления.

Вот такая шутка судьбы. Смешно?

Эта процедура заняла длительное время, за которое Тэхён несколько раз постучался в
дверь, ни разу не услышав от него ответа. Но только после того, как был смыт
последний огрызок, ещё раз умывшись и кое-как придав облику человеческий вид,
Чонгук смог показаться на глаза.

…На растерянные глаза. Ой, а что в них отража-ается… Тэхён встревожен, скорее даже
обескуражен резкой сменой климата и опять надумал себе всего-всего, ожидая его,
сидя на стуле в этом дурацком подвале, где еще несколько минут назад царила тёплая
романтическая атмосфера.

Тысяча и один вопрос остаются не заданными.

Ничего не говоря, не объясняя, скоро разорвав зрительный контакт, Чонгук

проследовал к лестнице и поднялся наверх. К чаю же его приглашали, – отказывать
нехорошо. Он и сел якобы пить чай, на деле опять выпадая из реальности. Той частью
мозга, которая ещё отвечала за рациональность, он испытывал укор совести за своё
поведение. Тэхён не заслужил такого к себе обращения, но эмоции брали вверх.
Смутные мысли перебивали здравый рассудок, заглушая посторонние звуки. А звуки были
такие: под ухом журчал мягкий голос, который так сильно волновал и волнует до сих
пор, который призывает, чтобы его наконец-то услышали и заметили, лязг маленькой
ложки по стенкам чашки, дышащей горячим белым паром, на фоне приглушённое урчание
телевизора, который рассказывал про савану и не имел к этому «празднику жизни»
никакого отношения, – и всё мимо. Тэхён как никогда лупит на него расширенными
огорчёнными глазами, ему хочется подластиться под бок как кошке, лишь бы наваждение
раз и навсегда спало, и его заметили. Но Чонгук остаётся непоколебим, тих и
бездейственен по никому не известным причинам. Его вид источает грозную
сосредоточенность и жесткость, из-за чего боязно лезть под горячую руку.

У Чонгука в голове мраморным пластом повисла одна единственная мысль, мешающая

думать о чем-либо еще. Флешки нет. Её нигде нет. Нигде. А если кто-то стащил её, то
со знанием дела, значит он больше не один, кто в курсе всех событий. И это сейчас
не про Кона или Намджуна. Вариантов много и вместе с тем ни одного.

Думал ли Чонгук, что это рук безобидного человечка, что сейчас без умолку щебетал о
всякой ерунде, наконец дождавшись встречи, и заглядывая в глаза с непорочным
обаянием? Может и подумал вскользь, но в действительности никогда бы не поверил,
что Тэхён мог провернуть нечто такое, тайное, при этом ведя себя как ни в чем не
бывало. С Чонгуком он всегда предельно честен. Да посмотрите же на него, – он как
раскрытая книга! У него не получится его обмануть. И зачем же обманывать того, от
которого нет причин хранить секреты. Тэхён имеет совершенно иные цели, чтобы
подобраться к его закрытому сердцу. Грязные делишки, которые делаются за спиной,
никогда не помогут в покорении любви.

Чонгук всё это понимает. Уж кому-кому, но точно не ему сомневаться в Тэхёне. Точно
также он спешно подумал и про деда, но тоже не особо поверил в его причастность.
Старик никак не вязался с образом главного хитреца, хотя эту теорию нельзя было
списывать со счетов.

Чонгук, по мере того, как Тэхён говорил всё больше и одновременно всё тише,
абсолютно игнорировал его монолог, возвращаясь в прошлое. Конечно же в этом время
он и выглядел соответствующе: тучно нахмурился, как атлант – расправил плечи,
заострив колючий взгляд на одной точке, никак не реагируя на осторожные тэхеновы
прикосновения, когда он пытался его расшевелить. Всё было так сковано, обезбражено
и ненатурально, как карикатура, но уж точно не их реальность. Потому что Тэхён с
трудом припомнит, когда видел Чонгука таким. То есть, да, конечно, ранее он только
таким и был, вечно ходя бука-букой, но ведь с того периода прошло очень много
времени. Очень много произошло изменений и между ними.

Со стороны это выглядело как… полный пиздец. Ну представьте себе: всё было лучше
некуда, улыбки, их любимые дразнилки, покатушки на коленях, ласка, а потом какой-то
незначительный миг разлуки и один из них возвращается с таким лицом, будто на его
глазах только что кого-то убили. И за столом продолжается тот же пиздец. Чонгук,
который вот-вот обнимал и смеялся, сейчас даже не смотрел в его сторону, словно он
пустое место. Вообще ни на кого не смотрел, крепко задумавшись о своих проблемах. А
стоявшие на столе чашка с остывающим (вкуснейшим травяным!) чаем и пиала с медом, к
которым он ни разу не притронулся, делали атмосферу ещё более угнетающей.

Всё как в лагере, далеко и чуждо; холодно.

Как подменили.

Как мучительно больно взрыхлять эти тёмные воспоминания. Но Чонгук, хоть и

неосознанно, окунает его в самую гущу непроходимых лесов.

Тэхён выглядел сломленным и растерянным, да тут уже не было никаких слов – Чонгуку
было наплевать на его присутствие, он демонстративно это показывал всем своим
равнодушным видом. Ища отклик в лице деда, тот ничем не мог помочь. Точнее, он мог
и знал как, но не имел возможности сказать. Хорошо хоть, что Чонгук умеет читать, и
он наконец-то выходит из оцепенения, завидя под носом белый оторванный лист, на
котором четко отображался размашистый почерк деда. Он написал, что Чонгук может
остаться в доме с ночевой. Также он написал, что на втором этаже, где по логике
вещей располагалась его спальня, вообще не было камер. Наверно, если бы Чонгук был
более собран, он бы намного бодрее воспринял это предложение, но получилось лишь
бездумно согласиться. А так просто согласился, потому что не хотелось напрягаться,
чтобы искать в какой напроситься ангар. Вообще не хотелось куда-то сейчас идти и
соображать. Удачное стечение обстоятельств. А придя в себя, Чонгук завертел
головой, чтобы высмотреть кое-кого, но именно его и не наблюдалось. Тэхён бесшумно
встал и удалился (отступил), закрылся в своём подземном карцере, не узнавая, чем
закончился визит. Тэхён вообще всегда сбегает, по привычке… как в лагере, чтобы
сильно не светиться, если тебе не рады.

Само собой, у Чонгука кольнуло в груди из-за собственного эгоизма. Именно в этой
ситуации он оправдан, ведь если у тебя выбивают почву из-под ног, – это нехило
косит даже таких здоровых ребят. Утеряв важную вещицу, Чонгук испытывал уже даже не
страх, а замешательство. Ему и раньше-то было не ясно, что делать с «ядерной
бомбой», а уж что делать без неё?!

Солдату страшно, когда он вылетает на перекрёстный огонь. Солдату страшно воевать.

А если и без оружия… С голыми руками… в руки тех же паршивых головнюков, которые
так и норовят его обескровить.

Как это всё паршиво… Но от этого никуда не скрыться.

Старик по обычаю остаётся самым адекватным и разумным человеком, который всё

разруливает. Он убирает со стола, он провожает Чона в свою спальню, благодушно
оставляя ее в полное распоряжение, когда как сам расстилает себе на диване в
гостиной. И да, никто не боится разгневать папу-Кона. Дед уверен, тот уже думать
забыл про камеры. Никто и ничего им не сделает, если Чонгук один раз у них
переночует. Это спорный вопрос, конечно, но кто не рискует… А дед точно не боится
гнева своего сына. Он обязательно со всем поможет, если что пойдёт не так. Пока его
волнует только судьба Тэхёна и его сердечных дел. Он всё видит и понимает, и не
может им воспрепятствовать. Здесь фигурирует много причин. Одна из которых: Тэхён
необычный человек, который не был избалован счастьем, и несмотря на то, что у него
это счастье мужского пола, никто не вправе его этого лишать или утверждать, что это
неправильно. Он достаточно натерпелся, он заслужил свою любовь.

Как только дед расправился со своим ложем, то сразу направился в подвал. Тэхён уже
лежал в кровати в темноте, жуя слёзы и сопли. Его очень задела эта странная
ситуация, которую он так и не понял. А вдруг он в чём-то виноват, но не знает в
чём. Это ведь его душат смятения и неизвестность. Это ему потом с этим как-то
уживаться и находить более-менее правдоподобное объяснение. В общем и целом, просто
до слёз обидно. И ни-че-го не понятно. Естественно, старик его сразу принялся
утешать, хотя Тэхён упрямо отказывался от поддержки, ему не хотелось с кем-то
делиться своей болью. А тут что отказывайся, что дерись, дед его лихо посадил на
кровати, натянул носки на холодные ступни, утягивая за собой из подвала, не
принимая возражений. Тэхён никуда не хотел идти. Он зареванный, в пижаме, лохматый,
обессиленный – куда ему в таком виде показываться? Но дед стоит на своём и делает
так, как считает нужным.

Ну хоть кто-то делает что-то правильно.

— Не пойду, я не хочу! – горестно шептал тот, упрямясь и опять хныча. – Он не хочет

меня видеть. Я к нему не пойду! Деда, я не хочу, перестань!

Тэхён против, потому что с его стороны это будет выглядеть, будто он опять прибежал
валяться в ногах, лишь бы его заметили и дали косточку. А это ещё хуже! Внимание
из-за жалости! Дед думает, что если один чудной и скрытный, а второй слишком
чувствительный, мириться им никто не помешает всё равно. Он создал все условия. А
уж как там и что… не его ума дела. Его миссия выполнена.

— Деда! – намного громче прошептал Тэхён, когда они уже поднимались на второй этаж.
В саржевой нежно-голубой сорочке и в таких же штанах, да ещё и в шерстяных носках
Тэхён выглядел очень обнимательно. А раз обнимательно, то его только обнимать.
Никак не обижать. В таком случае надо было тащить извиняться Чонгука, но, как и
было сказано, камер нет только на втором этаже. Звёзды так сошлись.

Резко открыв дверь и запихнув туда бойкого внука, обратная дорога оборвалась вместе
с хлопком. Тэхён, не рассчитав силы, слишком громко шмыгнул от досады, в
приглушённой темноте комнаты разглядев на балконе курящего Чонгука. Он обернулся на
стук двери, он его увидел, он непременно подумал, что у него совсем нет гордости и
ума. Но если бы Тэхён сейчас сбежал обратно, это выглядело бы ещё гнуснее.

Лишь исходя из этого довода, он прошмыгнул к кровати, по самый нос зарывшись в

одеяле, заливаясь пуще прежнего. Про себя он кричал, что дед ничего не понимает,
что они все ничего не понимают, но лезут не в своё дело, но вслух ничего не
говорил. Ну естественно, прижался тихоней, ни единого писка. Да ни за что бы ничего
не выкрикнул. Духу бы не хватило.

Если кто и думал, что Чон сейчас, сверкая пятками, прибежит к постели, падая на
колени, то их можно смело разочаровать. Он также стоял на не застекленном балконе с
деревянными перилами и размеренно курил, всё хорошенько взвешивая, придавая мыслям
хладнокровие и уже полностью овладевая собой. Что там с флешкой и с его жизнью он
решит попозже, не в этом месте и не устраивая при Тэхёне концерты. А если он утром
просто так уедет в город, не поговорив с ним, нормально не поговорив, разъехавшись
на хорошей ноте, – это будет самой большой ошибкой (себе он этого точно не
простит). Чонгук не утверждает, что это их последняя встреча, потому что он уже
устал жить в постоянном страхе за жизнь, но есть все основания считать, что
человечек, который сейчас укутался в одеяле, точно не выдержит до его следующего
приезда, накручивая себя всякими глупостями. Если бы не помощь деда, и кто знает,
как бы всё оно обернулось...

Выбросив окурок, он зашёл в комнату, плотно закрыв дверь, но опять свернув мимо
кровати, вообще выходя вон. Тэхён только-только приготовился к неминуемой встрече,
затаив дыхание, притворяясь мертвецом, а Чонгук даже и не лег рядом. На самом деле
он спускался в ванную комнату на первом этаже, умываясь и полоща рот. Отдушка мыла
не избавит от едкого табачного запаха, но всё равно приглушит. Понимаете ли, не
хотелось бы дышать на Тэхёна этой вониной. Раньше ему это не мешало, но это же
раньше!

Тэхён уже было подумал, что всё, тот ушёл навсегда: молча, не посмотрев на
прощание, и даже принял сидячее положение, нелепо гипнотизируя дверь, ожидая, что
они всё-таки откроются. Услышав шлепанье босых ступ, он опять юркнул под одеяло,
максимально прижавшись к краю, притворяясь спящим. Чонгук на самом деле очень тихо
передвигался, также тихо прикрывая дверь и проходя к другому боку кровати, снимая
футболку. Футболкой он и ограничился, не став спускать джинсы. И не только из-за
того, что это смутит Тэхёна, а потому что и сам не хотел чувствовать себя
некомфортно… если что. Говоря по-простому: не встанет сейчас, так утром. А это
лишняя морока, чтоб не было так откровенно видно. Соблазнить всё равно не
получится... А ему и самому так будет ограниченнее.

Кровать – полторашка, как и везде, так что Тэхён всё равно был очень близко, стоит
только протянуть руку. Так он и поступил, плотно примкнув к нему сзади, крепко
обхватив поперек, ещё и притягивая к себе – легко, быстро и беспрепятственно.
Тэхён, конечно, чуть не подавился воздухом, зато продолжая давиться соплями, не
открывая глаз. Вообще-то он уже решил, что Чонгук больше не хочет его трогать,
видеть и так далее по списку, а тут опять черт пойми что. И ещё обиднее, и ещё. Он
же живой человек, зачем с ним так играть?

— Не притворяйся, что спишь. Я чувствую дрожь.

Ах, он чувствует?! Дрожь говоришь? Совсем обалдел! Возмущению Тэхёна не было

предела. Тут же он и подал признаки жизни, завозюкавшись под одеялом, высовывая
руки, чтобы отодвинуть его от себя.

— Не трогай меня, – возмутился не злым, не сиплым, не обидчивым, а просто очень

тихим голосом. Такой тон ни за что не отобьет желание партнера продолжать
трогать...
— Прости, Тэхён. Прости меня, я не хотел тебя обидеть. – Очень уместно было сразу
извиниться, не тянув до последнего, но как говорится – поздняк. Тэхён начал
понимать, что сопротивление не поможет, потому что он сильнее. Но и не
бездействовал – протестующе дергался.

— Зачем извиняться, когда ты уже всё показал! – горько сглотнув, Тэхён только было
накрыл чонгукову ладонь, чтобы ее скинуть, как он заблокировал все трепыхания,
крепче прижав его к себе.

— Я виноват. Ты здесь не при чём. Так получилось, Тэхён. Я виноват и прошу

прощения.

— Я не хочу так, перестань… – голос сорвался, Тэхён вдохнуть не успел, его опять
одолели подлые слёзы, и тогда он воскликнул намного громче и болезненнее: –
Отпусти!

Намного громче. Раньше Тэхён так никогда не бунтовал. Наверно поэтому руки всё-таки
разжались. Так-то и Чонгук не знал, что делать с обиженным человеком в одной
постели. То есть… знал. В таких случаях он бесхитростно подминал под себя и как бы…
трахал. Потому что именно этого все хотели – и он и партнерша. Ну тут явно всё
совсем по-другому. Так вот Чонгук и выпустил обиженку. А обиженка, как олимпийский
чемпион, выпрыгивая из одеяла и вскакивая на ноги, чтобы убежать, тут же
запутывается в этом проклятом одеяле, поскальзываясь и не больно падая на пятую
точку. Это настолько бьёт по самооценке, что, кажется, хуже уже быть не может. Хуже
только то, что Чонгук подхватывает его за руки, кое-как усаживая себе на колени,
лицом к лицу. Тэхён категорически против. Тэхён рассержен и зареван. Тэхёну совсем
не хочется… так. А как это, так?

— Зачем ты опять приезжаешь сюда, если тебе не хочется!.. Я ничего не скажу отцу,
если ты боишься! Не надо так поступать со мной! Я просто перестану надеяться и
ждать!! И всё! Тебе сложно мне в этом признаться…? – пусть и дерганного, но Чонгуку
удается ровно удерживать его, а потом еще и вытирает мокроту под носом, хоть Тэхён
и воротит подбородком, ругаясь. Чонгук всё прекрасно расслышал, эту вот тираду. Всё
сказано по факту, заслуженно. Тэхён сделал именно те вывода, которые получались из
показаного концерта.

— Тэхён, твой отец только обрадуется, если я перестану к тебе ездить. Не приплетай,
– со вздохом возразил он, двумя руками удерживая за спину. Тэхён бы и уперся ему в
грудь, но ему не хотелось даже смотреть на его голый верх. Не трогать, не смотреть.
Ему вообще не до этого всего.

— Я думал, что мне всё равно, что только я один…

«Люблю». Не сказано. Только подумано. Чонгук выжидающе смотрит, ощущая под пальцами
взмокшую ткань сорочки. Еще раз вытерев Тэхёну под носом, он также был предельно
серьёзен.

— …Но я так больше не хочу, – проглотив самое важное слово, в общем, Тэхён всё
равно передал главную суть. Безответная любовь приносит слишком много боли, ведь ты
не чувствуешь в ответ той же отдачи. Даже если Чонгук стал проявлять себя с новой
стороны, мило заигрывая и обжимая, это ведь не значит, что у него к нему что-то
вспыхнуло. Точнее, Чонгук об этом ни разу не обмолвился. Кроме того раза, когда он
сказал, что будет скучать, больше про это речи не заходило.

— Прости меня. Не плачь. – Может в утешении и извинениях он не так хорош, но по

крайней мере это от чистого сердца. Да, налажал, но ведь и исправляется. Обнимает
его за лицо, нежно, как всегда осторожно, лишь бы не сделать больно. На этот раз
Чонгук уже не дразнит, не шутит. Потому что получается так, что в шутливой форме
Тэхён не воспринимает его намерения всерьёз. – Ты мне нужен и дорог, я забочусь о
тебе, стараюсь, чтобы и ты думал также. Если бы это было не так, я бы чёрта с два
сюда ездил и корчил рожи. Что мне ещё сказать, чтобы ты перестал думать о всякой
дури?! Ты прекрасно знаешь, что у меня непростой характер. Сегодня я был немного...
загружен. Это не значит, что мне вдруг не стало до тебя дела. Это лишь значит, что
я загружен работой. Если тебе недостаточно моих привычных действий, я могу зайти
дальше, Тэхён… Но я этого не делаю, потому что ты ещё маленький. Потому что ты еще
не понимаешь, о чём я думаю рядом с тобой. Мы с тобой сейчас в одной кровати. Ты
знаешь, что тут нет камер? Ты знаешь, что в таких случаях бывает? Нет, ты ничего не
знаешь, и тебе пока не надо.

Тэхён замер, притаившись мышкой в засаде. Об этом Чонгук и толкует: он просто не

готов услышать всё сразу, потому что последует вот такая притупленная реакция.
Чонгук пытался, честно пытался не спешить, чтобы было постепенно, чтобы Тэхён
нормально всё воспринимал. Так теперь ему что ни плохое настроение – значит сразу
не хочет видеть, приезжает из-за отца, нахрен ему не сдался. И что с ним таким
делать?

Недосказанность порождает неуверенность. Ну и кто виноват?

— Ты всё время выставляешь меня ребёнком… – полушепотом отвечает, чуть-чуть

усмирившись, услышав первую часть его признаний. Это ведь можно принять за
признания? Тэхён пока не всё анализировал. Он всё ещё во власти эмоций. И наверно…
он просто немного смущён? – Я знаю, что бывает в кровати! Я всё понимаю!

— И что, что ты знаешь? – Чонгук понизил тон, заговаривая с обескураживающей

нежностью. – Ты ведь не думал об этом, когда лег сюда ко мне. М? И с чего бы тебе
обижаться, когда я называю тебя ребёнком. Это что, плохо?

— Я не ребёнок!

— Нет, ты мой ребёнок. И я буду делать так, как считаю нужным. Если ты решил, что
проявление чувств, – это то, как себя вел Четвёртый, то ты глубоко заблуждаешься.

— О чём ты говоришь… При чём здесь он? – растерянно подал голос Тэхён, смотря куда
угодно, но не ему в глаза. – Я не хочу, чтобы ты видел во мне ребёнка… Я хочу,
чтобы ты смотрел на меня… по-другому. – Чонгук слабо растянул губы в улыбке. «По-
другому». Интересно, в понимании Тэхёна, это как? Как на себе равного, как на
взрослого? Или как на возлюбленного?

— Вот об этом тебе точно не стоит беспокоиться. Я смотрю на тебя именно так, как
надо. Когда-нибудь я тебе это расскажу и обязательно покажу.

— Что покажешь? – как бы не хотелось ещё обижаться, но уже не обижается. Тэхён

расслабился в его руках, только всё равно не знал, как себя вести. Вроде именно
этого добивался, Чонгук разоткровенничался, а ему... так странно-странно. Но и так
хорошо...

— Как я тебя вижу… – понимая, что Тэхён вообще-то и правда не обо всём знает, как
утверждает, а значит и не особо догадывается, он спускает свою руку ниже, касаясь
поясницы. Плотная ткань пижамы приятно ощущается кожей, ещё приятнее ощущать то,
что под этой пижамой. Но пока этого узнать не дано. А вот Тэхён не удивляется, не
вздрагивает, почему-то не придавая этому особого значения. Решив, что сегодня ему в
принципе много чего можно себе позволить, Чонгук очень даже по-хозяйски укладывает
ладонь ниже, обхватывая костлявую попу. Ладно, не такую уж костлявую, скорее
маленькую, но от того лишь удобнее помещающуюся в ладонь. Тэхён ведь вон какой
худенький, но не с угловатым подростковым телом, а с приятными глазу изгибами.
Среда обитания, в которой он жил, не предполагала обилие жиров. Но он жилистый,
потому что много трудился, но также и худощавый, потому что не раскормили. Чонгука
всё устраивает в том виде, в каком предоставили. Хоть бы эти достоинства обуздать,
не говоря уже о каких-то запросах.

Слышал бы Тэхён его мысли, раскраснелся бы ещё сильнее. А так засмущался, ну

конечно же засмущался, когда взяли там, где обычно не трогают. Опустил свою
головушку, явно что-то скрывая (улыбку до ушей, где пришивают пуговки). Польщает
своей робостью.

— То, что ты сказал до этого… – находя в себе силы, он всё-таки уточняет для
большей уверенности. Жесты жестами, а поговорить надо в первую очередь.

— Всё правда.

— Нет. Ты сказал, что я тебе нужен и дорог…

— Да, именно это я и сказал, – опять перебивает его.

— Значит... Это может значить, что мы… пара? – нет, ну а что. Тэхёну нужна
конкретика, чтобы потом было чем себя успокаивает долгими, одинокими ночами. Почему
бы не спросить прямо, как это понимает он сам?

— Молодец, ты всё правильно понял. – Как будто устало, но все же изредка улыбаясь,
Чонгук то и дело опять серьезнел, смотря тяжёлым, проникновенным взглядом. На самом
деле сейчас было немного не то настроение и вообще не подходящая ситуация, чтобы
валять дурака. Да и не хотелось шутить в такой важный момент.

— Подожди, значит… – запнулся на словах, не веря своим ушам...

— Значит, что ты мой и я тоже только с тобой. Вот так тебе всё понятно?

— …Мой? – нелепо переспрашивает Тэхён, втягивая шею, про себя в который раз
повторяя его слова. Ещё не понял прям до конца, точнее, будет правильно сказать,
ещё не осознал в полной мере серьезность намерений, но уже на подходе. Вот-вот к
нему постучится загнанное сердцебиение.

— Мой, мой.

— А ты – тоже мой? – Чонгук улыбается одним уголком губ, пододвигаясь вместе с ним
к спинке кровати, облокачиваясь на неё, но все также цепко удерживая свою ценную
ношу. Ему, естественно, до треска приятно видеть тэхенову растерянность из-за
услышанного. Он так искренне удивляется, словно ему подарили какой-то очень дорогой
подарок, а он не знает как его принять. А ещё боязно поверить, что это правда!
Потому что если нет...

— Я сижу перед тобой полуголый, говорю тебе, что ты мне дорог. Чей я ещё? Может
твоего кота?

Во дурак!

— Я понял… Понял, – замедленно кивая, он пытается погасить рвущуюся радехонькую

улыбку. – Ты только мой... Теперь ты со мной. – Тэхён подался вперёд, крепко
обернув свои руки вокруг его шеи. Ну прям как шарфом-трубой, сделав полный круг.
Мой, мой, мой – вот и весь диалог, закончились слова. Тэхёну, впрочем, тоже совсем
не весело и не смешно, и не хочется шутить. Его мужчина, а это его мужчина, вместе
с ним! Он и так сказал слишком много за этот вечер, чего от него не выбьешь в
хорошем духе. Из-за этого сердце бьётся как подстреленное. И вот вообще всё равно,
что Чонгук уже чуть ли не лежит на спине, раздвинув согнутые в коленях ноги,
удерживая Тэхёна на себе, молчаливо гладя его по спине, по пояснице и немного ниже,
заводя руку по бедру, намного дольше и ощутимее поглаживая коленку. Тэхён мягкий и
покорный, и ласковый, он и будет ласковым, если его к этому приручить. И даже если
в сексуальном плане он не испытывает того же, его чувственная сторона восполняет
пробелы. Главное, чтобы он просто хотел с ним все «это» разделить.

Пользуясь моментом, он всё продолжает его трогать двумя руками, наконец-то исследуя
тело. Ещё не голое, да, ещё не так, как хотелось бы, но это уже новый уровень.
Пусть сдержанно, очень даже скромно, но вот если бы Чонгук «как ему бы хотелось»
смял его попу, таким же спокойным Тэхён вряд ли бы остался. А так улегся себе
спокойненько, по-своему трепетно обнимает, бормочет себе под нос уже своё любимое
«ты мой», и ему так очень даже хорошо и удобно. А если Тэхёну так хорошо, то и ему
этого вполне достаточно.

— Ты мой, – опять повторяет Тэ, а потом забавно хихикает в кулак, скрывая

лучезарную улыбку. От былых слез и обид только опухшие глаза, но и они сейчас
светятся как северное сияние. – Чон Чонгук только мой. Даже если я буду об этом
кричать, мне никто не поверит. Но я-то это знаю, да? Меня никто никогда больше не
переубедит. Ты же сам сказал, да? Чонгука… – а Чонгука в это время под шумок трогал
край сорочки, также ненавязчиво заползая под неё, пока Тэхён отвлекался в пылу
радости.

— Мм?

— А можно я придумаю тебе какое-нибудь прозвище?

— Зачем? Тебе в лагере не хватило? – не грубо. Вопрос, это и есть вопрос. Для него
достаточно имени, чтобы называть человека. Иногда и имени не нужно. Не говоря уже
про прозвища. Не говоря уже про милые прозвища!

— Нельзя?

— Я разве так сказал?

— Вот всегда ты так… Постоянно выставляешь меня дураком. Вот и будешь ты Дурак.

— Ну мне-то всё равно. А вот когда я тебя буду называть козявкой, тебе это мало
понравится.

— Нет! Придумай мне что-нибудь красивое. – Чонгук надломил брови, не очень-то

разделяя желание в этом участвовать. Опять же, не тот у него настрой для романтики.
Или он сам по себе такой, черствый. Хочется просто завалить этого мальчишку на бок,
обнять да покрепче и спать с ним, и просыпаться тоже с ним. Чтобы постоянно так
бубнил о всякой глупости, а еще лучше также обнимал по утрам. Вот это было бы самое
лучшее пробуждение…

— Давай сам. Называй, как хочешь. – Безынициативно, да, а что поделать.

— Мой… любимый? Мне так нравится. Я так хочу называть... – больше и не надо никаких
признаний, всё и так преподнесено доступным языком. Чонгук положительно мычит
(скорее мурчит, ага), уже и одобряя эту идею руками и ногами. Ещё бы ему не
понравилось! Вон как лыбу давит, как бы не подавился ею.

Тэхён отпускает его, приподнимаясь, возвышаясь над ним, смотря сверху вниз. Чонгук,
сам того не замечая, обводит его взглядом снизу вверх, уходя заплетающимися мысли
как раз в то русло, о котором Тэхёну ещё рано узнавать. Но вот так на нём сидеть…
Должна быть поистине железная выдержка. А Чонгук и не жалуется. Он может терпеть
ещё очень долго, главное знать, что его ждёт по итогу этого ожидания.

— Я слышал, как женщины в лагере называют своих детей. Редко они так называли свою
пару, но мне это нравилось. Как-нибудь… ну, например… моё солнышко или мой хороший…
Красиво ведь звучит?

— Очень красиво, – следом поднялся и Чонгук, обратно умещая руки на его тело, а
потом бац! – и загорелся ночник на тумбочке. Конечно, не по волшебству. Это сделал
Чонгук. Ему бы хотелось разглядывать лицо напротив в деталях, видеть реакции в
деталях и в общем-то всё рассматривать в деталях, а никак не щуриться в потёмках,
как крот. Тэхён сразу же зажмурил глаза из-за резкого света, не спеша
промаргиваться. Также закрытыми глазами он сказал ему сухим, монотонным голосом:

— Тебе всё равно.

— Я же твой любимый, как мне может быть всё равно? – ехидно выкручивается (хотя
нисколько и не врёт), а перехватив Тэхёна за талию, неожиданно и даже требовательно
запрашивает: – Поцелуй меня, – совершенно точно не принимая возражений. – Я же твой
любимый. Любимых надо целовать.

Вот те на те! Приехали! Это тот самый стратег, который «без спешки». Но вы поймите,
такой возможности может больше не выпасть, а Тэхён у него сейчас. Надо же получить
хоть что-то в компенсацию за железную выдержку.

— …В губы? – по тэхёновым глазам и тупой поймёт, что он оторопел от таких запросов.

Когда Лим его целовал, – это одно. Совсем по-другому, когда уж действительно с
любимым, и когда ты должен сделать всё сам. Не то чтобы Тэхён вдруг забыл, как ему
запихивали в рот язык… Но тогда он явно не испытывал к этому удовольствие. А
испытает ли сейчас? И испытает ли вообще хоть что-то?

— Да. Поцелуй меня сам. – Снова не просит, а будто требует. Как ни крути, а
смотрится это горячо. Чонгук, который не дурачится, намного больше тревожит сердце.
Весь его внешний вид призывает, подчиняет. Может сломалась кнопка «выкл»?

— И это… – чего «это», Тэ не договорил, но зато показал указательным пальцем, вроде

как изображая волну. Читай, это язык. Они прям друг друга стоят: один показывает
рога вместо ушей, другой пальцем чего-то крутит-вертит – талантливая парочка.

— С языком. Ты ведь уже знаешь, как это. Попробуй, а я подхвачу.

Чего он там подхватит тоже тайна, покрытая мраком.

— А… – Тэхён замешкался. Как-то все эти запросы (охуевшие, если честно) завели его
в тупик. Чонгук слишком напирал, а у него с таким туго. И следовало бы быть
помягче…

— Ну что?.. Тебе не нравится мой язык? Давай я его спрячу. – Чонгук ткнул ему в
бок, дабы разрядить обстановку, а то и правда огорошил парня. – Тэхён, я же тебя не
съем. Ты меня, что ли, боишься?

— Нет, я… Я понимаю. Я не… боюсь, я просто… – заблеял оправдания, бегая глазками

туда-сюда. Недолго думая (а чего тут думать?), Чонгук повернул голову в сторону
балкона, уж слишком заинтересовано туда уставившись. Как только Тэхён закончил
жевать слова и проследил за его взглядом, чуть развернув голову, тут как тут Чонгук
моментально оказался рядом, удерживая его за лицо, сначала прошептав: «трусишка», а
потом облизнувшись, горячо прикоснулся к его сомкнутым губам, слегка втягивая свои,
только от этого улетая в ебе… куда-то. Губы Тэхёна и наглядно очень привлекательны,
а на вкус… на ощупь. Чонгук в принципе истосковался по близости, а до близости с
Тэхёном так вообще жаден.

Тэхёна же охватила слабая волна дрожи, но он постарался сохранить самообладание.

Когда Чонгук облизал (!) его нижнюю губу, при чём сделав это так обильно, у Тэхёна
до самой шеи пошли красные пятна, а мыслей и действий никаких, вообще. Чонгук всё
ещё контролирует ситуацию, поэтому без проблем отрывается от него, засмеявшись ему
в висок, – он всего лишь пробует, проверяет реакцию. Целоваться с каменным
изваянием такая себе романтика.

— Ну что, тебе всё также не нравится мой язык? – чуть хрипловатым голосом, всё ещё
прижимаясь к виску.

— Обычный... язык, – делая над собой усилия, отвечает ему. Из всего приятного и не
очень, что можно было ощутить, – это только слюна. Именно её он наглым образом утер
тыльной стороной ладони. Не специально, рефлекторно. Чужеродное ведь, мешается… Ну
это же Тэхён!

— Не приятно от слюны? – заинтересованно расспрашивает Чонгук, пытаясь узнать как

можно больше информации. Да и правда любопытно о чём он думает, потому что по его
безэмоциональному лицу ничего толком непонятно.

— Просто... странно.

— Что именно странного?

— Когда ты так делаешь...

— Что делаю? – Чонгука нисколько не коробит, что он вытаскивает из него каждое

слово. Наоборот, так интереснее.

— Слюнявишь... – ладонью, которой он утер его слюну, неосознанно еще и потёр по

штанине, наглядно продемонстрировав своё отношение к этому занятию. Чонгук не
скрывал усмешки.

— Ну такой я слюнявый. А ты сам попробуй, может тебе понравится. – Тэхён только

вопросительно запустил в дело указательный палец-язык, мол спрашивая, что
попробовать, как Чонгук сразу согласно качнул головой. – Я-то тебя не боюсь. –
Тэхён легонько ударил его в грудь, а там, где ударил, то его ладони и забрали к
себе. И второй раз Чонгук поцеловал его сам, подольше всасывая губы, напоследок
слегка куснув за нижнюю, не углубляя и не усложняя нынешнее положение дел. И этого
пока хватит с лихвой. К тому же, Тэхён как столб. Не идущий на контакт столб.

— Если ты будешь сидеть с такой кислой миной, я заползу тебе глубоко в рот и буду
мучить... – Чонгук откровенно насмехался, Тэхён искренне озадачился, нахмурив
брови.

— Мучить...? – в ход снова идет указательный вертлявый палец-помощник, которого

прям совсем закрутило. Типа вот так и закрутит язык… Ну господи, боже мой! – Вот
так?

— Вот так... – он резко подался назад, утягивая за собой и удивлённого Тэхёна,

валясь с ним на подушки, заключая его в медвежьи объятия со спины. С поцелуями все
понятно – не сегодня. А то они слюнявые и странные, ещё постоянно губы вытирать,
штаны марать… Вот бы Тэхён удивился, когда бы дело зашло намного дальше поцелуев, а
вертлявый палец использовался бы по-другому назначению. Тогда и визуализировать
нечем! Ужасть.

Как только улеглись, Чонгук закутал его как куколку в одеяло, дыша ему в
растрёпанный затылок. Но так жарко и неудобно, Тэхён выкрутился и из этого,
развернувшись к нему лицом, по своей инициативе запустив руку ему в волосы,
погладив по лбу, по макушке, с волнением рассматривая его острые черты лица. В них
залегла многолетняя усталость, и никак это не исправить, даже если всю жизнь
крутить перед ним только хорошие эпизоды. Такими глазами, которыми Чонгук всегда
смотрит, можно убивать. И убивать убийства, потому что они беспощаднее. Откуда у
Тэхёна это знание? Не забывайте, в его взгляде осиротевшие кошки ищут приют. Так
может уже нашли? Или всё скребутся?

Чонгук прикрывает глаза от ласковых поглаживаний по голове, – безумно приятно,

именно то, что сейчас нужно, без слов. Будто в детстве, если ребёнок чем-то
расстроен, кто-то обязательно придёт к ему на помощь и успокоит. Он и не вспомнить,
когда последний раз кто-то просто гладил его, убеждал, что всё будет хорошо,
разделял его смуты. Это незначительное участие, вот, кажется, какая-то мелочь, но
бывает такое, что именно это заставляет двигаться дальше. Было бы хорошо, если бы у
каждого человека был такой человек, который и в бури, и в грозы, и в житейскую
стынь, ну знаете, и при тяжёлых утратах, и даже когда тебе грустно… Может тогда бы
не было грусти? Откуда бы ей было взяться, когда у всех есть обнимательные люди,
как подушки-безопасности, с которыми никакие удары судьбы не страшны. Это важно!
Пусть ещё погладит…

Неслыханная нежность! Тэхён проводит ладонью ниже, а тот отвечает, трётся щекой,
выпрашивая большего, губительно засматривая в глаза. Мысль, что они в одной
постели, всё не отпускает. Но её нужно отпустить самому, потому что она сегодня
совсем неуместна.

— Тебя кто-то обидел? – тихо спрашивает Тэхён, нарушая умиротворительную тишину,

вот уже садясь на корточки, продолжая пальцами зачёсывать ему волосы, ощупывая
лицо. Чонгук коротко усмехается, разваливаясь на спине, не открывая глаз.

— А ты меня защитишь?

— Покажи на них пальцем, и я со всеми разберусь, – когда Чонгук на него посмотрел

одним глазком, он сидел с милой улыбкой, сложив руки на колени. Таким образом он
пытался приободрить. У него неплохо получается! – Ты меня недооцениваешь!

— Да? А как будешь разбираться? Мне же надо знать, вдруг ты и меня заодно завалишь…
– Тэхён хихикает в кулак, всё также скрывая улыбочки, укладываясь рядом с ним,
положив голову на его плечо. Чонгук сразу обнял, отпускать не хотел, засыпать и
просыпаться тоже, уходить подавно. Вот так было в самый раз, и поверьте, таких
самых-разов раньше никогда не было.

— Это секрет.

— А много у тебя секретов? – какой хороший вопрос, ещё и с подвохом. Чонгук снова
за ним наблюдает, хотя сомнения сразу себя исчерпали.

— Мне никто не доверит тайну. Ты же знаешь.

Знаешь.

Эта неприятная фраза режет слух, но это же правда. Не то чтобы для кого-то это
стало открытием. Если бы Тэхён что-то и знал, он бы рассказал. А если бы что-то
нашёл, то отдал. Или он не так прост? Простота всегда подкупляет. Вопрос в цене.

— Детям пора сладко спать. Не бубни. – Перевёл тему и хорошо. Тэхён действительно
удобненько пододвинулся и закрыл глаза, настраиваясь на грядущий, и как обещали,
сладки сон. Сложно с этим поспорить!

— Я не ребёнок.

— Я не ребёнок, – тоненьким голосом передразнивает его, получая за это тычок в

живот. – Я же твой любимый, мне всё можно, – опять тычок, опять в живот. Как мило.

— Я с тобой не разговариваю, – на границе сна ещё шепчет Тэхён.

— Я с тобой тоже.

Больше и нечего сказать, Тэхён мерно задышал, крепко заснув. Только Чонгуку было не
до сна. Как уставился в потолок, снова запустив ленту раздумий, так и пролежал до
рассвета, отвлекшись только на звонок будильника на телефоне. Ему нужно собираться
к отъезду, поэтому ни свет ни заря перегруженный кумпол уже настроен на работу.

Пока Тэхён спал, то успел десять раз поменять положение, поэтому сейчас он лежал,
отвернувшись в другую сторону, приняв позу эмбриона. Когда в комнате раздалась
трель, он сонно и недовольно завозюкался, не желая пробуждаться так рано. Тем
временем Чонгук разминал мышцы, потягивался, надевая футболку, бросив взгляд на
согнутую фигурку. Он не станет его будить. Слишком хорошо спит. Но проходя мимо,
Тэхён всё же пробурчал себе под нос, неожиданно протягивая руку.

— Не уходи, – может спал, может нет, а всё равно приятно.

— Не ухожу, – так же тихо отвечает ему, присев на корточки около кровати, взяв за
руку и напоследок ещё раз тщательно исследуя лицо. Тэхён редко моргает, пытаясь
выбраться из лап сна, но они сильнее него. – Спи, я здесь.

— Не бросай меня. Я так скучаю... – ещё раз шёпотом.

— Я тоже... – целует в макушку, подольше задержав ладонь на его щеке, большим

пальцем аккуратно проведя по губам. Ему тоже не хочется бросать, но он не хозяин
своей жизни, как не проси. Но даёт себе ещё пару секунд отсрочки (элементарно не
слушаются ноги, чтобы так просто уйти). Поправив его задранную сорочку, коротко
улыбнувшись от того, что коснулся кожи (просто ведь коснулся!), и подоткнув одеяло
со всех сторон, только тогда он смог отпустить и отступить.

Размытым взглядом Тэхён ловит скрывающийся за дверью высокий силуэт. Так и не смог
проснуться, а ведь сон и правда был таким сладким. Вы и сами угадаете, что ему
снилось. Это был дом.

Дом, в котором живёт солнце. Смысл в том, что хоть оно и встаёт, и садится в разных
сторонах света, по-честному, по-настоящему, оно никуда и не сдвигается – оно всегда
на своём месте (в космосе, далеко-далеко, где никто не достанет). Поэтому Тэхён до
сих пор может верить, что он найдёт этот затерянный рай. Вы скажите, что дом –
может быть человеком. Тем, которого любишь! Но человек – не может быть домом.
Поэтому на земле просто обязано найтись это место, куда можно вернуться. А по-
честному, по-настоящему, – не уходить никогда.
Комментарий к 27.«Мы»
мне жизненно-необходима была нужна доза вигуков) думаю и вам тоже)

========== 28.«Игра без правил» ==========

#Port Mone - Som

#Sibewest - Neonboy (Spaceouters Remix)
#kuona & broken. - invisible

Смерть не за горами, а горы переживут всех...

Евгений Витальевич Антонюк

Утром не хочется ни о чём думать. Голова пустая-пустая, бескостная, будто в ней

опилки вместо мозгов – и ничего не весят. Хорошо, что ему не нужно самому садиться
за баранку, рассекая извилистую дорогу до города, растрачивая последнюю энергию.
Внутренний голос приказал отдохнуть. Эти приказы не обсуждаются.

Но отдых получился символический, всю поездку он не сомкнул глаз, хотя организм

свою меру знал и постоянно напоминал, чего он сейчас хочет больше всего. На деле
просто сидел, откинувшись на сидении, бессмысленно уставляясь перед собой. Он
наконец-то был предоставлен самому себе со своей насущной проблемой: сиди себе,
ковыряйся в носу до самого мозга, строй теории, злись, проклинай. Но первым делом
голову заполоняли мысли не о личной драме, а о том, что ему с большим усилием над
собой пришлось снова оставить Тэхёна. В этот раз разлука далась намного тяжелее,
чем прежде. С чем это было связано? Да всё с тем же, собственно... Тэхён нежный,
домашний, идеально созданный под него, идеально нужный именно сейчас, в это
непростое время, когда они оба переиначили свою судьбу. То есть, как: если бы ему
вручили Тэхёна эпизодами раньше, например, до лагеря или только в лагере, когда ему
было на всех плевать, он бы ни за что на него не взглянул. А уж в долагерной жизни
Тэхён подавно не был бы ему нужен ни с какой индивидуальностью. Чонгук просто-
напросто не испытывал нужды в партнёре, будь он хоть трижды хорош. Так и никому не
удалось прорваться сквозь оборону в его сердце! До недавних пор.

Это тоже интересный момент: вот, например, родители не могут в полной мере
почувствовать себя родителями, пока не увидят и не потрогают своё чадо, нечто
подобное ощутил и Чонгук, но в плане сердечных отношений – у них наконец-то
получилось побыть наедине друг с другом много часов, и эти часы Тэхён был в его
руках, почти принадлежал ему. Как это на самом деле просто: почувствовать своего
партнёра. Ранее у него не было такой возможности, чтобы даже потрогать его, зайти
чуть дальше поставленных рамок, – а этой ночью он был под боком. Они делили постель
вместе уже в качестве возлюбленных, разве не так? Какая это большая разница. И это
было важнее (и нужнее) кратковременного согрева с девушкой, которая ему
безразлична. В этом случае хочется стеречь сон, наблюдать, слушать, хочется и
можется (!) получать от этого удовольствие. Это дорогого стоит.

Даже ему самому странно понимать данность, что его так сильно влечет к Тэхёну,
невзирая на душевный раздрай. Да, он уже давненько принял своё неравнодушие, но это
каждый раз удивляет всё больше. Они очень разные и у них нет точек соприкосновения,
кроме что спецобъекта. Чонгук имеет очень большую власть над ним, чертов авторитет,
который по-другому и не назовешь, – даже будучи на свободе, к сожалению, их статусы
мало чем изменились – они не могут быть полностью на равных. Тэхён ведь во всём
будет ему потакать, сделает всё, о чём он его попросит, так ещё и будет брать с
него пример. То есть один из них ведомый, априори несамостоятельный, а второй
наоборот, чересчур самодостаточный… но это же не проблема? Определённо, такие
отношения сложные и к ним нужен другой подход, но зато они крепкие, и если уж
браться и прокладывать кирпичик за кирпичиком, то можно не сомневаться, что такая
крепость простоит столетия.

Чонгук всё больше думает о Тэхёне и всё больше в романтическом ключе. Не сказать,
что это благоприятно влияет на ход «войны», потому что также и сильно отвлекает, но
в данный момент это волнует больше, чем потеря флешки. Мертвецы его не отпускают,
всё морочат голову о справедливости, – на то они и мертвецы, ведь им уже никто не
поможет отпустить неприкаянный дух, – но по крайней мере у него, как у всё ещё
живого тоже есть своя жизнь, которую нужно воспроизводить до конца. А самое
главное, что ему есть к кому вернуться и кого оберегать. Себя – это не то, нет той
важности, того запала, чтобы по полной драть когти. А вот Любимого, который слаб и
безоружен – это ещё и очень приятно. Когда на тебя смотрят влюблённым благодарным
взглядом, имеет ли это ещё хоть какой-то аналог? Имеет ли что-то другое бо́льшую
ценность? Удивительно, но факт – Чонгук успокаивается, с трезвостью ума принимая
сценарий своего провала. Но там, где провал, обязательно должно появляется и другое
приобретение.

Ему на самом деле очень повезло, что в погоне за двумя зайцами, он всё-таки схватил
того, что всегда был рядом, а не где-то мнимо перед глазами. И он его не сведет в
могилу. Ни за что.

Всё это до одурения прекрасно и красиво. Сказка двух влюбленных сердец, которые
наверно родились не в то время или не в тех семьях, наконец найдя в лице друг друга
обоюдное пристанище. Но мир этим не ограничивается, как и всё то, что окружает
героев, в частности окружает Чонгука, который должен нести свой крест. Всё-таки
вопрос: где же флешка, – периодически вклинивается в романтику воспоминаний, в
конце концов оккупировав сознание. Ответ совсем непрост. Чонгук еще ночью перебрал
нескольких главных подозреваемых: Тэхён безоговорочное «нет» – он не может быть
причастен, и это не обсуждается; старик под вопросом, был, пока любезно не уступил
свою комнату, чем и растопил подозрения. Эти два божьих одуванчика в принципе
далеки от государственных разборок, по крайней мере дед с этим давно завязал и
зажил тихо-мирно, а Тэхён и вовсе никак не причастен к государству. Даже не его
часть…

Тогда, Кон? Какова вероятность, что все вещи Тэхёна из интерната сначала были
тщательно просмотрены или даже просканированы? Очень большая. Настолько же большая
вероятность, что флешку давно уже изъяли и земля ей пухом. Кон с легкостью мог
исполнять роль грозного папочки и одновременно недовольного руководителя, который
не намерен так просто отступать. Только зачем ему это? В чонгуковом похищении,
допросе и неожиданно-удачном трудоустройстве слишком много несостыковок. Если
информацию про черный рынок никто никогда не огласит, значит флешка бесполезна? Без
возможности обнародовать, она – всего лишь кусок металла. Какой смысл за ней
гоняться? Даже если Чонгук отличный ресурс, которым Кон может управлять ради своей
выгоды... Тогда, а так ли выгодно держать в своих рядах врага государства?
Бесспорно, Кон много вложил в Чонгука, он его даже подшил и отшлифовал внешний вид.
С ним не обращались слишком жестоко. Даже... Даже! С какого-то... (Чонгук всегда
имел скользкую мысль, что тут всё притянуто на соплях) перепугу разрешили устранить
отца, чего Чонгуку хотелось всю жизнь. Это ведь не логично? ВУВ могли и сами
разобраться с отцом и сыном, но предпочли кандидатуру именно последнего. И всего-то
пригрозили, что, если он слушаться не будет, убьют Тэхёна. Сейчас все в курсе, что
Тэхёну ничто не грозит и не грозило. Но Чонгук всё также живее всех живых. Кто-то
что-то постоянно ему говорит, науськивает обратиться то к отцу, то к чуду, а во
всём... понимаете, чувствуется запах... большого заговора. Иными словами – пиздежа.
С утратой флешки этот запах лишь усилился. Но одна вещь до сих пор истинна –
мертвецы никак не отпускают его.

И что они от него хотят?

Крепко задумавшись, прислонившись лбом к стеклу, увидев начавшийся октябрьский

дождь, Чонгук прикрыл глаза. Силы понемногу возвращались. С началом октября –
начало чего-то нового – пусть хоть в чём-то найдётся символика! Без оружия на
перекрестном огне страшно и тяжело... Но может он не там ищет?

То есть... не то оружие.

***

У Чонгука еще было в запасе пара дней, чтобы завершить своё дерьмовое задание и
пройти испытательный срок. Этот срок его нехило испытал, если честно. Возможно,
целью этого задание был даже не отец, не его брат и кишлак, – а действия Чонгука,
как он себя поведет. Он задумался об этом только сейчас, потому как в момент
растерянности (когда обосрался по всем фронтам…) сразу погнал за спасательным
кругом, которого, к сожалению, уже не нашёл. Если бы за ним постоянно наблюдали, то
догадались бы, что именно Чонгук искал в закрытой зоне. Но даже если бы и следили,
какая теперь разница? Он в самом деле единственный и неповторимый хранитель
информации. А самое-самое главное – сын своего отца. Это выдвинуто и подчеркнуто
совсем неспроста.

Приехав в алькальдию, долго он там не задержался. Как кстати вспомнил про машину
Юнги, которая осталась у здания суда в день похищения. Во-первых, эту машину
необходимо вернуть владельцу, так как безработный сейчас Юнги может её продать или
пользоваться на своё усмотрение. А во-вторых, там остались некоторые вещи Чонгука,
такие как ноутбук, ключи, документы на своё настоящее имя. Пусть с приобретением
клинкея он может числиться безымянным, но в штабе разведки его имя забито навечно.
И только в случае смерти оно потеряет силу.

Узнав, что случилось с его вещами, Чонгук нашёл машину в самой отдаленной части
парковки алькальдии, где стоят такие же «ничейные» автомобили, ждущие своего часа.
Никто не высказал претензий на этот счёт, потому Чонгук завёл минову красотку и
отправился не куда-то... а к себе домой. В квартиру.

Это было спонтанным решением. Квартира ведь тоже на его имя, как и банковские
счета, никем не замороженные, откуда теперь можно было снять накопленные суммы (для
подстраховки переложить в другое место) и куда ещё будет приходить зарплата из
разведки. А почему он решил поехать к себе домой? Наверно хотелось побыть в
одиночестве, в родных стенах, ну или хотя бы таких, которые не напоминали бы о
работе. Этакий отдых, тоже символический.

Последний раз он был в своей квартире полгода назад... с Тэхёном. Память взрывается
разноперыми, угрюмо-весенними воспоминаниями, как гранатами на минном поле, – куда
не ступишь, в каждом метре присутствует эхо Тэхёна. Вот ярко-зелёные стены двора
комплекса, парк с прозрачно-синим водоемом, высокие многоэтажки-грибы, спальный
тихий район со своими серыми, маленькими жителями. Сейчас всё пожелтело, намокло,
готовясь к увяданию, но ещё не сдавало позиций. Позиций не сдавал и Тэхён
(улыбнуло?). Ведь тогда весной Тэхёну было жутко и страшно от этих видов, а Чонгуку
сейчас жутко и страшно, что даже вот такие виды могли его испугать. Что уж говорить
о большем?

Ещё не заходя в подъезд, он въехал на закрытую стоянку, где у него было выкупленное
машиноместо. Юнги когда-то назвал их стоянку «ГейРаж», что в переводе на
человеческий означал – гараж. Вот так, да. Уже в то время можно было смекнуть, что
юнгиевы шутки про геев не от балды.

Итак, на том же месте, после года нетронутого, некатаного стояния, Чонгук наконец
прикоснулся к своей железной красотке – белой камри с черной крышей и панорамным
окном в ней. Любовно потрогав все её стороны, как любимую девушку, также протерев
тряпкой и забравшись внутрь, ему сделалось намного лучше, словно воскрес. А ведь
просто вдохнул обыденность, которой стало так не хватать.

Внутри ненавязчиво пахло пихтовым ароматизатором, между сидениями была оставлена и

забыта бумажная ячейка с двумя пустыми стаканчиками кофе из ближайшего кафе, куда
он каждое утро заезжал. А на соседнем сидении валялись документы в папке, теперь не
имеющие юридической силы. Включив магнитолу, он еще с десяток минут
понастольгировал, прежде чем поставил вторую машину рядом, поднимаясь в подъезд,
играя с ключами в правой руке. Тело помнило эту программу жизни, так хорошо
помнило, что аж в костях заломило… Следом он подошёл к почтовым ящикам. В его уже
не было места для писем, все разлетелось по полу и пришлось собирать всякие
рекламные брошюры и бессмысленные конверты от всяких компаний, в том числе от
управляющей жилищным фондом... Надо бы уплатить долг за коммунальные...

Сгребая всё и поднявшись на лифте, Чонгук и в этом случае вспомнил про Тэ, который
боялся этой консервной банки... Разблокировав дверь пин-кодом, та негромко
спиликала, отозвавшись механическим женским голосом «добро пожаловать».
Усмехнувшись, в пустоту пришёлся его охрипший ответ: «привет-привет».
Вот так должны быть рады ваши дома.

Так приятно разуваться на своём коврике... Пусть везде пыльно и опустело,

открывшийся вид на комнаты радовал глаз. Он открыл все окна в квартире, быстренько
помыв полы и протерев пыль. В квартире была еда с той последней покупки Юнги,
которая частично испортилась, а частично была годна ещё на полгода. Заварив себе
кофе да побольше, он ещё и сигареты нашел, прикурив – вот так полноценный отдых,
душа поёт.

Первым делом засел в своём ноутбуке, разгребая кое-какие документы на отца. Так
сразу и не подумал, что там могли еще оказаться какие-то сканы или копии, ведь он
всё подчищал тогда в кишлаке. Однако, было. До глубокой ночи он тем и занимался,
что на отвали копал под отцовский бордель. Не так уж много получилось найти, и это
бы не доказало причастности его отца и брата, но Чонгук не имел цели более
заниматься этой ерундой. Он скинул на почту филера то, что посчитал нужным и
захлопнул крышку ноутбука. Там будь, что будет. По ходу разберется, а сейчас пошло
всё нахер.

Опять намесив кружку кофе, он перенес всю корреспонденцию в гостиную-гостевую, где

как в насмешку был расправлен и застелен диван. В последний раз они спали на нём
вместе с Тэхёном... Всё осталось так, будто живущие здесь люди вышли и не
вернулись, скоро забрав только самое важное. А теперь он ковыряется в грязном
белье, которое саднит теми, казалось бы, безрадостными событиями. Разгладив
простынь, он всё же сменил постельное, принявшись за переработку макулатуры. Как он
думал, это займёт мало времени, да и прилично кренило в сон. Но сначала хотелось
покончить со всей работой на сегодня.

Всё шло безобидно, он машинально разгребал бумагу на выброс и на вычитку, и когда

даже бегло просмотрел все конверты, его взгляд пал на один из последних, точнее их
было два. Они не отличались цветом или почерком, или ещё чем-либо. Мозг выбрал их
из массы прочих, потому что увидел до боли знакомое название, которого в мирном
обществе быть не должно. На конвертах обратный адрес значился как:
благотворительный фонд «Дом помощи»...

Дом помощи... Тэхён бегал туда во время сексуального часа… Секта.

Чонгук инстинктивно прикоснулся к подвеске на шее. Солнце опять пекло узнаванием,

но это никак не было с ним связано. Просто одинаковое название лагерной секты для
отродья и обычного благотворительного фонда. Однако, как бы не прельщало место
отправки (какое ему теперь дело до благотворительности?), он вскрыл конверт. А
вдруг совпадение могло быть и не случайно? Ну по крайней мере эти конверты заимели
повод быть открытыми. И зачитал первое письмо.

Это было первым серьезным ударом, первой трещиной в стене сомнений и лжи. И это
было первым ответом. Или главным ответом?

Ему писал юрист, подписавшийся лаконичным «jhs». Он утверждал, что это делается в
целях конфиденциальности, а «Дом помощи» согласился оказать ему такую услугу, чтобы
в случае чего никто не заинтересовался им. Это было подозрительно и немногим
бредово, но юрист отчего-то со знанием дела обращался к нему по имени, как будто
они уже были знакомы. Или, возможно, он знал о Чонгуке больше, чем о постороннем.
Юристы вообще много знают, чего надо и не очень.

И речь зашла не про какие-то счета или налоги... В это сложно поверить, но чёрным
по белому гласило броское, волнующее название: Дело по фармацевтической фабрике
«Нифлиевы горы». Ликвидация ЗАО «ФармГрупп». Чонгук, конечно же, не знал всех
нюансов по фабрике, например, он точно не знал, кто открывал закрытое акционерное
общество для фабрики и точное количество акционеров, а здесь были представлены
отсканированные документы на ликвидацию организации (где всё прописывалось). Юрист
утверждал и несколько раз подчеркнул, что имеет дело с Его, чонгуковыми,
документами. Но Чонгук никогда не имел прямого отношения к «нифлиевым». Не имел… Не
имел! Он только рыл под них, но не состоял в их кругу!

Любопытство чуть не разорвало Чонгука изнутри из-за таких громких заявлений. Ещё
бы! Конфиденциальность через фонд, юрист под псевдонимом, представленные документы
и факты… и даже его соучастие. Это как? Он жадно припал к чтению нескольких страниц
печатного текста. Правда это или нет – пока было не ясно. Но это уже было не
совпадением. Чонгук мог никогда не добраться до почтового ящика и не узнать того,
что ему тут поведали… Те, кто этим занимался, закинули удочку на удачу… А если бы
его хотели обмануть со стопроцентной достоверностью, то действовали бы по-другому,
непосредственно выйдя с ним на контакт, чтоб наверняка. Конвертам уже было три
месяца.

Стоит начать с основ, чтобы было понятно откуда растут ноги. ЗАО «ФармГрупп»
создало эту злосчастную фабрику, и это им поступали все деньги от продажи органов.
Изначально всем было представлено, что фабрику открыл иностранец под
предводительством фракции, но это был очередной обман, чтобы повысить интерес у
граждан. Сама фракция, а конкретно управляющие ею единицы объединились, чтобы
открыть организацию с целью получения (очень большой) прибыли.

Итак: когда открывается закрытое акционерное общество, оформляется устав, где

прописывается, как работает компания и процентное владение, и распоряжение им, а
также образовывается фонд, который делится на определенное количество акций. В
закрытом обществе акционеров не должно превышать 50 человек, и они не имеют права
проводить открытую подписку на акции (то есть никто посторонний не может их
приобрести), но зато участники могут перекупать акции друг у друга. Уставом
«ФармГрупп» было определено, что акции не могут передаваться никаким третьим лицам,
НО может передаться по наследству первой очереди (это супруг/супруга, дети и
родители наследователя), – если это не противоречит договору.

Так как ЗАО публикует документы для общего сведения только в тех случаях, которые
определены действующим законодательством государства, а сам Лидер выступал в роли
председателя (а значит и акционера), все документы были засекречены. Это очень
удобно, не так ли? Хотя Намджун утверждал, что после работы на чёрном рынке в
стране возросла экономика и прочие ресурсы, целью создания «Нифлиевых гор» был не
кризис в стране, а смена власти.

Всего во фракции, – а фракция образовалась ещё в детство самого Кона, то есть

примерно 40 лет назад, – успело смениться три Лидера, и последний сидит на посту
вот уже шестой год. Чтобы убрать своего предшественника, ему нужно было подкупить
совет фернаторов (читай: сенаторов) и наиболее приближенных к правительству
фракмистров.

Юрист указал точные данные: акционеров было 25, а ЗАО управляла коллегиальная
власть, состоящая из трёх директоров... На самом деле очень просто догадаться, кто
имел честь вступить в эти высокие ряды… Лидер – в роли гендиректора, а также Чон
Хвансу и Кон Хэиль. Кон Хэиль – понятно кто? Папаня Кон. Два этих человека, как уже
было написано, управляли двумя фронтами страны: службой безопасности и...
внутренней разведкой. Тому, что чонгуков отец был в коллегиальном совете, никто и
не удивился. Но начальник разведки… Ранее Чонгук почему-то и не думал всерьёз, что
он в этом участвовал. Не то чтобы был уверен в его непричастности, а просто не
думал о нём в таком русле. И вот что мы теперь имеем.

При создании ЗАО сразу же определяется размер уставного фонда и акций. Это если
представить большой пирог, где каждому достается кусочек больших или малых
размеров. Само собой разумеется, что коллегиальный совет имел больший процент
акций, а у участников меньший процент, но таким образом деньги, которые им падали
на счета, по закону не являющиеся взяткой, на деле же, конечно, было чистой воды
коррупцией. Тем самым Лидер завоевывал авторитет и надежное место во главе.

Как всем известно, фабрика просуществовала пять лет. Они выдоили из неё всё до
последней капли, но ещё внутри организации есть этот самый фонд, который образуется
при создании. Потому, именно при ликвидации, когда все акционеры уже вышли со своим
кушем, остались трое директоров, перед которыми встал вопрос: как разделить фонд,
хранящийся в центральном банке, и куда девать остаточное имущество. Остаточное
имущество – это всё движимое и недвижимое имущество компании. Фабрику сожгли, от
неё ничего не осталось, даже железобетонного каркаса здания, значит и никакого
оборудования нет. Но земельный участок – да. И, невзирая на устав и договор,
остаточное имущество можно передать третьему лицу. А этим трём директорам, на
которых тогда числилась организация, нужно было так переписать всё имущество и
фонд, чтобы это не пятнало их репутацию и никак к ним не относилось, но в то же
время, чтобы они в последствии могли использовать землю и деньги сами. Для этого
нужен левый человек – то самое третье лицо.

А теперь разжёвано. Фонд, как и акции, можно передать только по первой очереди
наследства, а имущество кому угодно третьему лицу, либо… также наследнику. Кто
тогда начал активно вести свои «раскопки»? Правильно – Чонгук. Кем он приходился
Хвансу? Наследником первой очереди. Потому Хвансу сам предложил передать всё своему
сыну, надеясь, что тот и никогда об этом не узнает. К тому же, если бы Чонгуку
каким-то образом удалось бы вынести в средство массовой информации это
крупномасштабное преступление, он бы был в этом повязан! А значит утопил бы и себя.

А значит Чонгук – соучастник. Бегая за справедливостью с той жалкой крохой доноса,

на нём всё это время числилось «наследие мертвых душ».

«ФармГрупп» официально закрылись год назад, в то время, когда Хвансу упёк Чонгука в
лагерь. В конверте был скан документа (!), который был лично Чонгуком подписан в
день заключения в лагерь. Он тогда точно что-то подписывал, на то и был расчёт, что
не заметит, какие документы ему подсунули. Хвансу, по общему соглашению, передал
всё на сына. Юрист, который занимался документацией, некий «jhs», и написал ему это
письмо. Он составил договор по своему усмотрению, не так, как его просил Хвансу. В
этом была вся загвоздка. Хвансу не перепроверил документы, Чонгук не прочитал
документы, а подпись стоит.

А теперь причина, по которой Чонгук жив.

По тому подписанную юридическому договору, он стал владельцем фонда и имущества без

права последующего наследования. А главная поправка, мелким почерком, на который,
как всегда, никто не смотрит, значилось, что в случае его смерти все деньги
заморозятся и останутся на счету банка. То есть, никому не достанутся. И тут
пердимонокль! Центральный банк – Обще-Азиатский, он не подчиняется фракции… Это,
пожалуй, единственное, что целиком не принадлежит стране. Поэтому оттуда нельзя
просто вытащить чужие деньги.

После длинного и сложного уравнения, когда всё рассчитали и упростили, остаётся

краткий ответ целым числом.

Один Чонгук владеет большой суммой, один Чонгук владеет огромным земельным
участком. Если его убьют, всё достанется банку.

Поэтому его вербовка была так необходима! Сначала его пытались убить, но, когда
всплыли нюансы договора, смерть категорически исключалась. Отец помог бы Чонгуку,
притворившись хорошим папой, чтобы выманить эти деньги. Но Чонгук не успел к нему
обратиться. Кон, возможно, теплил надежды, что у него получится подмять его под
себя, попытавшись заполучить то же. Поэтому Лидер был так заинтересован в его
личности.
Поэтому Чонгук будет жить.

Не все люди на государственной должности – патриоты, а ещё существует тайная

оппозиция, которую очень трудно отследить. Есть все основания считать, что юрист –
оппозиционер. А обратившись к нему за помощью, чтобы хотя бы снять деньги фонда,
может начаться настоящая война. О которой Чонгук всё время твердил. Она носит
жуткое, леденящее кровь название, как – «смена власти».

Отложив конверты и листы, перечитав всё по четыре раза, Чонгук уставился перед
собой, в одну точку на стене, а сожмурив глаза от переполняющей его гаммы эмоций,
тихо засмеялся, сотрясаясь грудью, постепенно прибавляя громкости и истеричности,
уже гогоча во всю мощь, закатываясь на пол.

Отец учил, что несмотря на те регалии, которые Чонгуку достаются в столь юном
возрасте из-за его влияния, он должен принимать их и нести с честью и достоинством.
Это то, что достаётся по наследству. Это то, чего нельзя стыдиться.

Удивительная штука жизнь. Стоило было только потерять то, что, так обезумевши
хранил, и вместе с тем осознать, насколько он влюблён, и этой влюблённости должно
быть больше места, чем мести и погони за призраками, ему рассказали, насколько он
ещё и силён. Что борьба не кончается. Знания – вот сила! И ничего не станет
сильней.

Где-то это уже было сказано…?

***

Следующим днём Чонгука разбудил звонок телефона в десятом часу утра. Голова ужасно
болела из-за двухдневного недосыпа, но звонок с работы нельзя проигнорировать.
Звонил Намджун, немедленно вызывал в алькальдию, возражений не принимал. Конечно.
Большой босс он у нас, может раздавать приказы. И зачем было изображать
зарождающуюся дружбу, когда можно было сразу сказать, кому он теперь «подчиняется»?
К чему это было? Насколько Намджун осведомлён о происходящем по делу фабрики?

В любом случае никто не должен знать, что он в курсе всех событий, иначе ничего не
получится обернуть в свою пользу. Чонгук подберётся издалека, это будет неожиданное
нападение, чтоб нанести врагу наиболее мощный удар. А пока… Пока можно кривить рыло
и бегать на цыпочках со своим боссом, позволяя ему задавать правила игры. Но она
рано или поздно закончится. Да и правила нарушали не раз каждый из участников.
Законов нет. И их никто не соблюдет.

Уехав на своей белой камри, оставив все вещи в квартире, Чонгук планировал
вернуться сюда снова. Это его полноправное местожительство, а значит он больше ни
дня не заночует под землёй.

Приехав на место, Чонгука увели переодеваться туда же, где их с Намджуном

переодевали в госслужащих. На этот раз им с Лимом (куда же без этого урода?!)
выдали классические чёрные костюмы с белыми сорочками. Они – бодигард начальника
управления по организации дознания, значит должны выглядеть с иголочки. Намджун,
правда, не столь большая шишка, и в этом плане Чонгук задавался вопросом, почему
лично его закрепили именно за ним. Скромностью он не отличается, так что вполне
разумно оценивает свои способности, и что он годится на службу к более важному
персонажу. Но выбора ему не дали. Так и Лим в напарниках. Неизвестно, насколько он
хорош, но наверняка это так и есть, потому что он уже работал агентом, да и не было
никаких сомнений, что его котелок работает на ура. Только быть в паре с ним нет
никакого удовольствия. Хотя профессионалам не велено ссылаться на личную неприязнь.

По той причине Чон заткнул всю желчь куда подальше, переодеваясь бок о бок с как
всегда вальяжно-расслабленным стоящим Лимом. Его фальшивые улыбки все такие же
цепкие, липкие и самоуверенные. Он имеет поистине хладнокровное самообладание,
взращенное годами сурового лагерного климата. Но нет такого зверя, которому всё по
плечу.

Они надевали идентичные костюмы, выглаженные, очищенные, идеально сшитые по

фигурам, из ткани с некоторым добавлением синтетики, так как она хорошо сохраняет
внешний вид и не мнется. На плечи им повесили ремни кобуры для короткоствольного
оружия. Ко всему прилагается радиостанция с гарнитурой с миниатюрным передатчиком
по последнему слову техники. Всё настроив и проверив, их вытурили за дверь. Намджун
ожидал также одетый, но в тёмно-сером костюме с двубортным пиджаком, с зализанными
волосами в хвосте и в очках в тёмной оправе. Тёмный взгляд через стёкла о чём-то
должен был сказать Чонгуку, но он не старался понять, отвернувшись. На данный
момент он не причисляет Намджуна ни к хорошим, ни к плохим. Да, не сказал, что из
министерства внутренних дел, ещё и запустил смутную программу о помощи к отцу. Он
может быть кем угодно на самом деле. Сейчас Чонгуку следует поступить по уму и
абстрагироваться от его компании, сфокусировав всё своё внимание на «головнюках».

Также Гук уже успел узнать у филёра, что его задание выполнено откровенно хреново
(по его мнению), но начальник-Кон заявил, что увидел то, что хотел. Наверно ничего
и не увидел, так как Чонгук не показал наивысший пилотаж, как подразумевалось. А
может Кон отследил, куда он ездил и сделал соответствующие выводы... Мол
спровоцировал его, чтоб тот спохватился за флешкой, а её уже туточки! А так Чонгук
бы почувствовал себя безоружным и беспомощным, пойдя на поводу у руководства, лишь
бы выжить...

Может... Может… Может всё! Нет доказательств, что Кон изъял флешку. Поэтому
пересуды бесполезны, ещё и энергозатратны. Уж поважнее то, что Кон в принципе
наебывает по-крупному. Кстати, говоря о нём, сегодня он будет присутствовать вместе
с ними на выезде. Что на самом деле очень странно, ведь до этого Чонгук был уверен,
что его личность не разглашается, а лицо видело только узкий круг
привилегированных. Как например Мао – она никогда не видела начальника, но, по
идее, ей и незачем (ну кто она такая?). Тут немного другой случай. Имеется в виду,
что сам Чонгук, приближенный к фракции еще и до лагеря, частенько бывая в
алькальдии, никогда с Коном не пересекался, тем более и про ВУВ мало что
говорилось. Это значит, что сегодняшнее вечернее мероприятие ничто иное, как
встреча верхушек. Исключая следующий вопрос: тогда что здесь забыл Намджун – он
такой же агент, и в общем полезен Кону. Не правая рука, но и не последний человек.

После сборов их с «напарником» первых отправили на парковку, приказав отсиживаться

в черной ауди бизнес-класса. Оставаться с Лимом в закрытом помещении маленького
пространства было плохой идеей, но, как и всегда, у Чонгука разрешения не спросили.
Ха-ха.

Без слов каждый занял своё место: Гук на водительском – его место во главе (!), а
этот по правую руку, интеллигентно сложил нога на ногу, подстраивая ехидное ебло.
Молчание длилось не долго, ведь был тот, кому гимзило выкинуть какой-нибудь финт.

— Всё хотел спросить, да ты от меня бегаешь, как от чумы... – смешливо начал Лим,
самодовольно приподняв подбородок, – какими судьбами занесло в нашу братию?

Вопросы Лима имеют двоякий смысл. Он интересуется одним, а имеет цель понять
другое. За этим сложно проследить, поэтому нельзя отвлекаться на лишние мысли.
Также, не стоит забывать, что у него пропала дочь, которую он здесь оставил на их
попечительство. Неужто не спохватился? Что хочет от Чонгука? Болит ли у него
сердце? Или все отцы только на словах?

— Не помню, когда мы стали друзьями, чтобы я тебе что-то рассказывал, – ответил ему
с долей пренебрежения, бесцветно.
— Я думал, ты полицейский. А сейчас у тебя даже нет портака на плече. – Ишь какой
наблюдательный. Пока переодевалась, Лим не упустил момент, осмотрев его с головы до
ног.

— Я думал, ты никто, а оказывается снайпер. Многих подбил в лагере? Или зачем ты

там сидел? В жопу подолбиться? – Лим качнул головой, довольно рассмеявшись. А потом
сел вполоборота, нагоняя ауру властности. Что-то вечно...

— У меня было задание. А в жопы я долбился по-своему желанию, – с некой укоризной

ответил ему, чуть сощурившись. – Мне же надо было чем-то себя занять. – В его
расслабленной позе не было ни намека на беспокойство. Как же сильно это напоминает
их лагерные деньки... – А что тебе всё покоя не даёт эта тема? Ты из-за Косого так
взбеленился? Прежде я не замечал за тобой вспышек эмоциональности.

— Ты пытаешься втереться мне в доверие? Зря стараешься. Я не имею дела с бывшими

лагерными. – Он почти не соврал. Юнги – это самый преданный друг, а Тэхён... вообще
отдельная история. Уж точно не для любопытных ушей Лима.

— Да не то, чтобы в доверие. Ты мне всегда был интересен, Чонгук... – в ход пошел
тон, не предвещающий ничего хорошего. – Тогда ты мне не дался, может сейчас
передумал?

Что?

Чонгук тоже развернулся к нему, иронично вскинув бровь и расшаперив ноги,

демонстрируя уверенность в каждом своём действии.

— Предлагаешь меня натянуть, что ли? – в происходящее верилось с трудом. Но от Лима

жди сюрпризов.

— Ты ведь никогда не был в роли пассива?

— А ты надеешься залезть в новую нору? – они оба поняли лагерный сленг. Пещерка или
нора – так часто называли анус. Уж как любил так изъясняться сам Четвертый. Ему-то
не раз выпадала честь снять первую пробу.

— Было бы неплохо. Только представь: я, ты, лаунж музыка, медленный секс,

бескорыстное удовольствие. И никакого насилия!

— Только в твоих самых смелых мечтах, Квон. – Чонгук хохотнул, но оставался крайне
подозрителен. Все эти речи, как пыль в глаза. Всё не о том.

— Новый опыт – новые горизонты... Ну раз ты боишься, может хочешь наоборот? Я бы

попробовал. – Чем дальше в лес... тем темнее. Тем безумнее предложения Лима. – Или
ты не спишь с мужиками? Кстати, я тебя ни разу ни с кем не видел.

— А с чего я должен спать с мужиками?

— Да ладно, Чон. В активной роли совершенно нет разницы, кто под тобой.

— Кто подо мной – не имеют с тобой ничего общего.

— Да ты что... – голос немного изменился, как и его натянутое усмехающееся лицо. –

Любишь помладше?

— Не люблю, когда из меня пытаются делать идиота. Что ты хочешь, чёрт? – чёрт,
отведя взгляд, о чем-то задумывается, втянув скулы.
— Хочу узнать тебя получше, Чонгук. Может ты что-то хочешь мне рассказать? – глаза
в глаза, а там немой и очень волнующий, тягостный вопрос. Ну вот и приехали. Вот с
этого и надо было начинать! «Нет, не знаю, где твоя дочь. Нет, я с ней не спал. Да,
это было по взаимному соглас...» – и тем нужно было отвечать. А он про секс и
лаунж! Под луной? А шампанское будет? Ну если шампан…

— Если бы хотел, то рассказал. – Пожав плечами, Гук глянул на часы. Начальство, как
назло, не торопилось.

— Ты меня расстраиваешь и очень сильно, – недовольно и уже ничуть не дружелюбно

озвучил Лим, скрестив руки. Его требовательная манера речи порядком раздражала. – Я
тебя всегда уважал, а ты так нехорошо себя ведешь со мной. Зря ты наживаешь себе
врагов на такой работе...

— Угрожаешь? Спустись с небес на землю. Ты уже на свободе, здесь не работают методы

стращения. – А он и правда забывает. Только отвыкать совсем не хочется, а
чувствовать себя на высоте – всегда. И поставить дерзкого мальчишку на своё место –
обязательно.

— Ты мнишь себя самым умным? – его горячая, шершавая ладонь по мановению волшебной
палочки опустилась на чонгуков пах. И покатилась. Бестактное действие, а какой
посы-ыл... – Этакий Слон среди хорьков. Хорьки – это всегда бо́льшая масса, стадо
простых людей, но ты, конечно, не причисляешь себя к ним – они слишком примитивны.
А Слон – это высшая раса, ему всегда будут завидовать. Ведь он такой большой, на
него все будут смотреть... – разгульная рука умещается аккурат между ног, и ей
никто не препятствует. Пусть подержит с барского позволения. Может он ничего
дороже-то в руки не брал? Чонгук расслаблен и открыт, держит зрительный контакт без
тени тревоги. Лим придерживает за яйца, большим пальцем поглаживая строчку брюк.
Как и раболепие, его также сильно возбуждает непреклонная дерзость. – Но есть один
недочет. Я понимаю, если Слон родился в семье хорьков, – это беда и для семьи, и
для Слона, – но, когда рождается хорек, который просит надувать его через тростинку
и называть Слоном – вот это смешно. Узнал себя?

Чуть сжав чужое достоинство в ладони, Лим приблизил лицо на расстояние в несколько
жалких сантиметров. Сраный аристократ не чурается своих желаний, а Чонгук не
стесняется в принципе. В ответ он обхватывает мужскую крепкую шею, но не для
поцелуя, как изначально могло показаться, а скорее, чтобы удушить эту мелкую
гадюку, совсем не понарошку сжав глотку.

— Думаешь, если ты везде будешь присовывать свой хобот, то станешь большим,

уникальным зверем? – и сдавив его пальцы до хруста на своем паху, отбросил чужую
ладонь, гадко усмехнувшись.

— Думаю, что твоя тростинка скоро порвет тебе прямую кишку. А мне ещё нужно
выслушать, что ты мне расскажешь.

Да ты какой умный!

Снаружи послышался перестук каблуков, наконец разнимающий двух буйволов. Лим точно
не договорил, Чонгук с ним тоже не закончил. Конкретно его он тоже не оставит без
внимания. Кто больше просит, тот своё по итогу получает.

Глупо утверждать, что он самая последняя тварь на земле. То, как он отрывался в
лагере – не ново, так устроен тот мир, и он к нему «талантливо» приспособился.
Чонгуку он даже ничего не сделал, за что бы хотелось мстить. Он бы и ни за что не
замарал об него руки, но память до сих подбрасывает отрывки того облеванного дня,
где: золотистые глаза маленького штормующего мира столкнулись с каменной стеной и,
как всегда, попросили о помощи. Поэтому, если будет нужно, Чонгук сделает всё,
чтобы эти глаза больше никогда не увидели этого человека.
Стоящая рядом машина моргнула фарами, оповещая о готовности. Кон передвигается
только со своим личным кортежем, не разделяя пространство с простыми смертными.
Перед тем, как захлопнулась дверь его тонированного авто, они столкнулись
взглядами. На миг. Неравнодушный. Неравнодушных больше нет. Какой ещё уготован
сюрприз? Намджун сел позади, и двинулась процессия. И стрелка часов. Впереди
ожидалась охота. Хорошо, что у Чонгука развит навык ловли. Но разве он ловец?

***

Местом встречи был назначен мужской элитарный клуб, расположенный на окраине

города, куда стекались только сливки общества. Пропуск туда стоил более пятисот
долларов, а цены внутри прилично били по кошельку. Но, видимо, удовольствие того
стоило. Впрочем, Чонгуку нечего добавить, он тоже там когда-то был, в поисках того
самого удовольствия, конечно.

Когда они приехали, народу ещё не было, клуб только просыпался для встречи богатых
гостей. До открытия час. Они без промедлений прошли фейс-контроль и забронировали
вип-зону, с вместимостью зала до пятнадцати человек. В вип-зонах особая шоу-
программа, в которую входит, естественно, танец у шеста и стриптиз, а также подача
европейской кухни на голой красивой девушке, – на любителя. Таких всегда находится
в достатке. Задачей Лима и Чонгука было обследовать весь зал и установить
необходимую технику. Чонгук разбирался в этом не хуже Лима, который не раз принимал
участие в подобных встречах. Также они проверяли всевозможные углы на наличие чужих
прослушек или видеонаблюдения. Всё должно было быть стерильно чисто и без огласки.

В двух словах им дали понять: предстоит встреча политико-экономических деятелей.

Два из которых не из столицы, третий акула бизнеса и очевидно самый геморройный
персонаж, а остальные не представляющие ни угрозы, ни значения. На повестке дня был
представлен вопрос о скандально-известном холдинге корейских магнатов, которые
начали распространять своё влияние за пределами фракции, тем самым задирая нос. А
фракция не допускала близкое сотрудничество со странами-соседями. Это становилось
помехой. А деньги, которые стремительно уходили в банки других стран –
непростительным оскорблением и откровенной наглостью.

Один из директоров холдинга – самый наглый, младший сын председателя, обещал

крупное вознаграждение каждому участнику, кто их поддержит на следующем собрании в
алькальдии. Только вот Кон слушается лишь Лидера, и он всегда в курсе обо всех
крысах. Скорее всего Лим застрелит этого пацана и его охрану. С них станется
вырезка голов очередной скотины…

Когда все начали медленно стекаться в их зал, Чонгук стоял в дальнем темном углу,
скрестив руки на паху, внимательно разглядывая каждого вошедшего с их бодигардом,
пересчитывая и подмечая детали. Плечистых ребят с отбитой мордой было всё больше.
На главном столе кто-то раскладывал покер, красивые девушки занимали свои места,
ожидая большую прибыль этим вечером, скорее выпрыгивая из трусов. Кто осудит?
Каждый готов засветить голой жопой тому, кто предложит больше – и это не только про
женщин. О, нет! Все вышестоящие и их вылизывающие – всегда держат руку на ширинке,
чтобы не опоздать, когда прикажут расстегнуть.

Опять же: кто осудит? Каждый хочет выбить место под солнцем и нежиться в его лучах.

Непринуждённые беседы велись ради забавы. Все знали, кто и за чем сюда пришёл. Кона
не было в помещении, но Чонгук точно знал, что он и Лим находились наверху, в
скрытом ложе, о котором многие даже не догадывались. Тонированное стекло идеально
сливалось с тёмными бархатными стенами, а приглушённый свет ламп на столиках не
добавлял заинтересованности господам найти прореху в стене. Зато какая под потолком
висела хрустальная большая люстра, перенимающая всё внимание на свою помпезность
дороговизны. Да это ж просто счастье! Тут есть и свечи! Которые обволокут
полумраком явные неурядицы братвы.

Намджун периодически поглядывал на Чонгука, тем временем о чём-то судача с

пусанским фракмистром. Атмосфера накалялась, по крайней мере для Чонгука всё
виделось так. Он-то знал, что скоро откуда-то рванёт… Напряжение сковывало тело, но
и придавало ему добротную порцию адреналина. Он бы захлестнул его с головой, брызжа
из всех отверстий алой кровью, но плотину было не прорвать, как не плакало сердце.
А оно ещё как завыло, стоило из запасного выхода появиться тени человека, которого
он не ждал увидеть на сегодняшнем балу.

Папа. Папочка. Папаша. Судьба тебя пророчила, и вот ты – настоящий...

Намджун незаметно косится в его сторону опять, – безбожно закладывает сам себя, –
он всё, конечно же, знал. Ну как же ты так, Нам? Их с умыслом свели вместе в одном
помещении, чтобы пролилась чья-то кровь. Кон, вероятно, надеется, что Чонгук
поднимет руку на отца и сделает финальный выстрел, отомстив за прошлое, как всегда
хотел. Мечты подкупают, но не теперь. Чонгук не может себе позволить этому
случиться. Ещё рано, пусть поживёт. Он не станет его убивать. Не станет. Дело не в
слабости, – а в силе. Дело не в мести, – а в возмездии. Всему своё время. Чонгук в
этом ни капли не сомневается.

Его глаза будто намагниченные, не отпускают тёмную макушку зрелого мужчины. Когда
он улыбается, на его лице образуются знакомые морщинки под глазами и около носа, –
эта тварь хорошо осведомлена о своём превосходстве, входит как царь, большой
уникальный Слон среди надутых пресмыкающихся. Годы ему неподвластны, он до сих пор
хранит силу духа и красоты, – зрелость ему к лицу, как и роскошная жизнь,
вымощенная из костей. Не каждый может с таким неприступным достоинством нести своё
прославленное имя и улыбаться простым, несчастным людям, которые ждут от него
защиты.

Отец. Папаня. Папка. Как он на него похож! Повернись боком, и вот так, и эдак, и
чуть изогни насмешливую бровь, и вот с этой стороны – в каждом жесте чонгукова
скотская порода, передающаяся по крови – идентичная обёртка такого же ублюдка.
Грустно.

Слежка становится интереснее, а охота поистине королевской. Вот дикие брюхастые

хряки, вот их курицы-наседки – охранники, посреди деньги, беспринципные танцовщицы
с разведёнными тонкими ножками, которые приглашают оставить пару зеленых между. Так
это вот какая жизнь?! Так вот это какая свобода?! Ну разве чем-то отличается от
лагеря?.. Везде есть Слоны, хорьки и зверёныши перебежные, которые зализывают свою
шерстку и кланяются и тем, и другим. Разглагольствовать не о чем. Просто тошно. Всё
это – ложь, и ей никогда не отмыться от грязи.

Последний участник входит, забивая помещение плюс тремя амбалами, минус куб
кислорода. Они рассаживаются вокруг стола, начиная вальяжно потягивать виски со
льдом. Директор холдинга – младший сын председателя, сидит во главе,
неуравновешенно-резко жестикулируя руками, очень часто моргая и лихорадочно швыркая
носом. Чонгук коротко усмехается одним уголком губ, потому что всё это до ссячки
забавно. А он вынужден пялиться на этих смертников и ждать знака. Знаком будет
выстрел в голову – привет от снайпера.

Время неумолимо бежит, Чонгук начинает медленно-медленно делать шаги по кругу зала,
держа руку наготове, под пиджаком. Раньше бы он обязательно был весь в поту, но
сегодня полностью собран, ровен и исполнителен. Совсем не страшно… Не коробит от
мысли об убийстве. Не жалко убиенных. Не хочется рвать волосы на башке. Нет желания
не выполнять приказа. Это всего лишь ещё одна и ещё несколько незначительных
смертей. До неё полметра. Чужие, вонючие, с ног до головы обосранные, жадные люди:
почему должно быть жалко?..
Это риторический вопрос.

Вопрос повестки дня тоже подытоживается, кто-то недовольно вскакивает с места,

другой брезгливо отбрасывает стакан, сын председателя тучнеет на глазах, судорожно
пытаясь достать что-то из полупрозрачной синей папочки. Папочки? Пиши пропала,
адьос.

Первый выстрел приходится из верхнего ложе (привет-привет!), дыра во лбу директора

дымится серым дымком, туловище виснет на спинке стула, а разинутый рот смотрит на
бархатную стену позади себя, откуда стекают маленькие ошмётки мозгов и неровные
росчерки крови. Начинается паника. Тех, кого трогать не надо, уводят из зоны в
числе первых. В том же числе его отец, которого живо скручивает охрана и швыряется
вон, препятствуя сопротивлению. Интересно, чему сопротивлялся?..

Остальное было на инстинктах. Пальба – основное занятие войнушки. Чонгук стреляет

на поражение по каждой голове, которая попадается на мушку, ровно стоя на ногах,
делая механически-отработанные нажатия, ловя рядом с собой звуки рассекающих воздух
пуль сверху и последующие вскрики. Намджун тоже выдернул пистолет из ремней,
перебивая охрану. Стриптизёршу и девушку на столе убивают сразу, кто-то из: быстро,
чётко, безошибочно. Одна виснет вниз головой с подиума: голая, загорело-масленая,
ухоженная, стеклянными глазами упираясь в кровавый пол; а вторая бездвижно лежит на
том же столе… с зелеными купюрами в вагине, со стекающей кровью по подбородку и с
застывшим вопросом в навсегда замерзших глазах – не вернулась домой, не позвонила
маме, не поцеловала сына, и много чего «не», о чём не рассказали вещие сны...
Раскуроченные тарелки валяются вокруг, как жертвоприношение на пентаграмме. Над ней
– самая красивая космически-дорогая люстра, хвастается хрусталём, качаясь в такт.
За стенами доносится релаксирующий чилаут*. Вот как до опиздинения красиво
помирать!

Последний спуск, последний вскрик – вакуумная тишина целует ушки. Намджун с

вытянутой рукой стоит напротив Чонгука, водянистыми глазами через стёкла опять
передавая какие-то важные слова. Из пушки рассеивается прозрачный дымок, большой и
указательный палец покраснели – намджуново потное лицо тоже. Не волнуйся,
начальник, всё это былое…

Ненавязчивый шорох слышится именно Чонгуку, он ближе стоит к запасному выходу,

оттуда некогда появился отец. Инстинкты и адреналин также движут им, он делает ещё
несколько последних выстрелов в эту дверь, точно зная, что они пробьют и дойдут до
цели. В мыслях холод и пустота, ничего не колышет. Но Намджун всё равно машет
головой в сторону двери, мол, поди проверь. С характерным противным скрипом Чонгук
приоткрывает запасной выход, держа пушку наготове. Она у него с глушителем, как и у
Намджуна. Как и у всех. Чтобы не создавать шума. Им потом тут ещё наводить чистку.

Скрип так и стоит в ушах, а перед Чонгуком стоит ребёнок, девочка, десять лет,
тёмные глазки, точно его копия, папкина невозможная любовь – Гизи. Позади неё
застреленная няня, видимо, она прикрывала сестру, когда всё началось. Нетолстая,
невысокая, неживая. Отец любил таскать детей повсюду… Любил. Любил таскать. Любил
детей. Любил повсюду. И всё о нём. А что теперь? Бросил? Больше не нужны…? Не
любишь?

Она запомнилась ему такой, как в тот день на суде. Они никогда не были близки, и
Чонгуку не было до неё никакого дела. Но видя стекающую кровь из животика, полные
слёз глаза-бусинки, тот же много раз заданный вопрос: «за что?», от которого
становится так стыдно! Так низко! Не остаётся сил сдерживать плотину.

Не смотри так, пожалуйста, не смотри! Взрослому мужику больно, до воя.

— Братик… – грузно присев на попу, дрожащей ладонью она всё придерживала глубокую
рану. Не выживет. Ещё две-три секунды, ещё четыре вдоха до востребования. Не
смотри… Это ранит. – Гука…

Неизведанная кутерьма мутных, мятежных мыслей сносит разум, доносит сердцу страшное
признание – кто тут убийца. Самое жестокое преступление против чести и морали.
Преступление, которого быть не должно.

Но он же не хотел! Не знал! Не видел! Он никогда не убивал детей!

Ну что ж… Положить оружие на землю… Помнишь, помнишь? Руки за спину... Вы

задержаны… Приказ стрелять на поражение… На поражение?

Вот это поразительно паршиво. Кто бы выстрелил.

Страшно. Первый раз. Прости.

***

После последнего, наиболее запомнившего отъезда Чонгука, как бы не было странно, но

Тэхён воспрял духом, выбираясь из летаргического сна. До этого он как будто был в
вакууме, не растрачивая себя на ставшую привычной рутину. С каждым случается эпизод
неопределённости, который сопровождается восстановлением сил и энергии для
дальнейшей борьбы (жить!). Как эпизод схлынет, как горло отпустит хандра, как канет
сдерживающая оболочка, – откроется второе дыхание и снова возродится желание
двигаться дальше. И это всё, конечно же, не просто так. У всего есть следствия и
причины. У Тэхёна теперь одно очень большое преимущество над всеми «непогодами»
судьбы – любимый, ставший любимым по-настоящему, со своего согласия. Пусть он и
ушёл, и это всё ещё портит общую картину благополучия, так он и раньше уходил, и
раньше было грустно от нехватки его близости. Но с этим Тэхён научился справляться.
Зато, когда приедет вновь, насколько сильна будет радость от встречи, даже не в
двойном, а в троекратном размере! Да и переживания себя исчерпали: Чонгук разрешил
его давно угнетающую надежду. Они вместе… Всё остальное пыль. Ничего не значит!

С дедом зажили в привычной суете дней. Отец, слава тебе господи, не приезжал,
сославшись на занятость. Тэхёну и не нужно его присутствие, и в отсутствие есть чем
себя занять. С занятиями отлично справляется дед. Стрелять по банкам и взламывать
замки – это, конечно, нужные навыки, которые бы лучше не довелось применить, но
есть и куча других развлечений. У дома, с задней стороны, где стояла качели-
беседка, также находилась биндюжка*. Дед мог сидеть в ней часами, а то и днями:
чего-то там колотил, перебирал, собирал… А потом подумал, подумал и решил приобщить
к этому Тэхёна. Чем ещё занять любознательного ребёнка? Читать и писать не могут, а
работать руками – всегда пожалуйста. Он всему научится, только покажите…

Так они с ним начали заново разбирать и собирать раритетный велосипед. Не

удивляйтесь, что у деда всё доисторическое. В закрытой зоне время останавливается,
и зачем старому человеку какие-то новинки? Он сюда привёз всё своё нажитое барахло,
с ним и помрёт. Пусть потом и вывозят на помойку. А пока «моё»!

Тэхёна это очень забавляло. Сначала они несколько дней возились с этим велосипедом,
потом под заливистый смех Тэхёна на нём катались. Дед пытался научить его ездить, а
это не так уж просто! Тут и синяки насобирали как ягод, и ссадины, и ещё много
смешных и болючих моментов. А после велосипеда нашли в биндюжке старый комод, где
лежало ещё уйма всего старого и интересного. Дед протирал старые кассеты,
календарики, альбомы любимых групп, коллекции всяких побрякушек, всё это показывая
внуку. Тэхён никогда ничего не имел своего, тем более ничего не коллекционировал,
поэтому ему всё очень нравилось и удивляло. Рот практически не закрывался, жаль
только, что старик не мог ему рассказать историю всех этих вещей. А так будто
полноценный музей!
Попозже в комоде нашлась старая цигейковая шуба, темно-коричневая, как шерсть
бурого медведя – теперь в ней улыбающийся мелкий медведь. Её прохлопали, постирали
да пристроили на Тэхёна. Октябрь стремительно холодал, а шуба прекрасно согревала у
биндюжки. Засим прошло почти две недели. Ещё Тэхён успел заболеть, а потом
частенько спал вместе с дедом на втором этаже, потому что там ему было легко
засыпать, особенно вспоминая, что когда-то они спали тут вместе с Чонгуком.

Дед начинал готовиться к зиме. Все его мысли занимали о подготовки к ней. Вечерами
они засиживались с кружками горячего чая с вареньем, слушая то сборники стихов, то
смотря фильмы. Шерстяных носков становилось всё больше, а ног, к сожалению, к этому
счету не вырастало. После комода шли молоток и гвозди, починка каблуков туфель, а
потом, ни с чего, дед стал показывать, как рыть червей для ловли рыбы. Рядом не
было никаких водоёмов, просто хотелось передать Тэхёну всю свою мудрость. А глядя,
с каким энтузиазмом он за всё хватается и впитывает как губка, сердце ликовало, как
у молодого парня. Будто и деда тоже вернули на пару лет назад, а то и на десятки.
Не говоря ни слова, им было чем поделиться друг с другом. И даже больше, чем с
говорящими. А у говорящих чего? Беспутные слова и язык без костей?

Первый друг. Наверно так это можно назвать? Не родной дед, не родственник, – а
друг. Который всё понимает, принимает, поддерживает и в трудную минуту всегда
окажется рядом. С ним тепло. И по-домашнему уютно. Даже хочется свыкнуться с
мыслью, что это его настоящий дом. Зачем искать какой-то ещё? В этом всё то, что
нужно, за исключением любимого. Но он ведь его не бросает? Просто не всегда всё
складывается так, как мы хотим… И Тэхён это понимает. Просто будет ждать. Главное,
чтобы возвращался…

А ещё дед разводил костёр. Он оборачивал пузатые картошины в фольгу, подкладывая их

под угли. Тэхён грел руки, морщил лицо от жара, весело отскакивал от искр, а потом
с интересом пихал в огонь всякие палочки-веточки, всё никак ненарадуясь. Новым
технологиям столицы он предпочёл стариковские забавы. И это никогда не навевало
ужаса, как от цивилизации.

Серьёзно, дед как ошалел, уча Тэхёна всяким житейским хлопотам по ускоренной
программе «успеть всё за 24 часа!». Никто не был против. Всё было замечательно.
Лучше всего. Лучшее время… Нет свободной минутки задуматься о чём-то ещё.

Также, не забывая про готовку, Тэхён уже и сам мыл посуду, и нарезал овощи, и даже
пробовал сотрудничать с плитой, но это для него было крайне сложным уровнем. С
техникой он старался не связываться. Это всё к тому, что он помалу привыкал к
самостоятельности. Конечно, останься он один, было бы тяжко, но точно бы не умер!
Только если от горя…

В тот вечер, когда оба весь день просидели на ветру, забежали в дом как продрогшие
зверьки, переодевшись в домашнюю теплую одежду и сойдясь на кухне. Точнее это
старик запекал шарлотку, вместе с тем заваривая самый вкусный (только у него один
такой!) травяной чай с мелиссой и молоком. А Тэхён, конечно же, ну, конечно,
лупоглазил, раскачиваясь на табуретке. В доме до умопомрачения вкусно пахло
пирогом, что от нетерпения его попробовать зудели руки. А как шарлотка оказалась на
столе, дед посыпал её помадкой. И вот так вообще за милу душу весь вечер.

Вместо каналов телевизора, дед установил старый кассетник, с упоением и мягкой

полуулыбкой наблюдая за старым кино. Тэхён почти спал у него на плече. Наелся,
напился, согрелся – закимарил. Старик тепло поцеловал его в макушку, помогая ему
улечься на диване, – и накрыл пледом. В ногах лег кот, громко замурчав. Он тоже не
мог остаться в одиночку.

Старик ушёл наверх и ещё долго-долго простоял на балконе, разглаживая морщины,

седую бороду и вдыхая промозглый воздух. Время неумолимо… нестерпимо… безбожно
скакало на цыпочках, зазывало, несло.

Всё это не страшно.

Забравшись под одеяло, поставив будильник на пять утра, он отправил своему сыну
сообщение, попросив как можно скорее приехать к ним. Вроде как соскучился? И только
тогда с легким сердцем… заснул. Глубоко-глубоко, в этих глубинах бываешь только раз
– и безвозвратно. В том сне белые пушистые облака оборачивали тело, поглаживая кожу
пухом, устраивая поудобнее. До земли далеко… не добраться. Губ всё также трогала
полуулыбка – всё хорошо, всё хорошо, хорошо. О чём плакать?

Кто его там встречал, наверху? Определённо, ждали. Сон в руку.

Всё хорошо, хорошо. Так засыпает осень.

Прозвеневший будильник в пять утра уже никого не разбудил, нещадно подпрыгивая от

ожидания. С балкона задувал и завывал студёный ветер. Накрапывал дождь. Прозрачная
тюль несносно колыхалась и то и дело взмывалась высоко вверх.

Просыпайся… просыпайся – просили зеркала. Облака уносили вдаль. Только чистую душу
забирают во сне. И нет лучшей награды за долгую, тяжёлую жизнь.

Тэхён уже шлёпает по ступенькам лестницы – на подходе. Вот-вот постучится. Он

сегодня ни свет, ни заря. А хочется так много успеть!

Скоро зима… а к зиме надо успеть подготовиться. В его новом доме всегда тепло.

Так кто же он будет такой без этого дома…?

Комментарий к 28.«Игра без правил»
*чилаут - релаксирающая, легкая музыка, снимающая напряжение
*биндюжка - (биндюжник - это профессия портового грузчика), а биндюжкой рабочие
люди также могли называть нечто типа сарая для всяких грузов или инструментов.

https://pp.userapi.com/c848520/v848520999/113623/G98UoiM0SZ8.jpg - машина чонгука

из его старой квартиры

наконец я решилась сделать место, где смогу всё скидывать по работам.

https://vk.com/write_about_us спойлеры, визуализация, оповещение о вышедших главах,
музыка. милости прошу))

========== 29.«За бугром» ==========

Комментарий к 29.«За бугром»

*За бугром (устойчивое словосочетание) – за границей, за рубежом. Если не брать
во внимание фразеологизм, то прямое значение – это то место, которое не видно, и
чтобы попасть туда, нужно подняться на вершину или обогнуть понизу. Этот бугор у
каждого персональный.

немного справочки: хоть и прошло аж три большенные главы, а по сути там было
описано всего ничего дней. получается, что у тэхёна время убежало на две недели
вперёд - точка, где умер деда. у чонгука начало октября, он только приехал от тэ -
точка, когда убил гизи. поэтому у чонгука достаточно много времени для самоанализа.
приступим
#Hildur Gudnadottir - Growth
#Hauschka - Wenn wir zusammen wohnen
#Hauschka - 6 AM

В лучах солнца мы обретём свою страсть. В лучах солнца мы найдём своё

предназначение. Однажды прочла это на открытке, которую увидела в супермаркете. Она
была похоронная, но всё равно красиво.

Сплит (Split)

Первый раз всегда страшно: будь это первая ночь, когда тыкаешь в перед или зад, а
может и в другое отверстие, или, например, как у плохих ребят, если протыкаешь
кого-то пулей в грудь или висок – страху полные штаны, не унести. С пулями,
конечно, всё трагичнее. Второй раз рукоятка удобнее помещается в ладонь, повторяя
её рельефы. Оружие стреляет само, – оно к себе приучает. Третий раз похож на
второй, и как показывает практика, между ними небольшой перерыв: только нажимаешь
безотчётно, уже по пройденной программе. Смотришь в глаза смерти, и даже это уже не
страшит.

Последующие преступления копятся одно за другим, всё смазывается, обесценивается,

сбивается со счёту. Пока не чувствуешь – можешь сохранять здравомыслие, а как дал
слабину! как не осталось оправданий…! как закончилась безответственность… –
настигает настоящий суд. Наказание самого себя. Вот так никто страшнее не накажет.
Кровь на руках – не чужая, напротив, одного резуса, одной линии родства – это
намного преступнее, за гранью морали и аморальности. Всё в мазуте, по локоть! Как
отмыться?! Как теперь смотреть самому себе в глаза?

И что сказать?..

Это преступление не одного человека, то есть не одного Чонгука. Все большие дяди с
пушками виноваты. Один по глупости привёл, другие не сберегли, третьи устроили
бойню, а он даже не потрудился заглянуть узнать, в кого пускает пулю... Все
виноваты и в то же время все как бы и не при чём! Но будем откровенны, всё-таки в
первую очередь ответственность лежит на том, кто держал оружие. Это он смотрел ей в
глаза своими бесстыжими, повидавшими столько зрелищ и тягот, схожими как две капли
воды… глазами. И сказать ему нечего, и подгибаются коленки, и уже бессмысленно
искать виноватых. Дети должны жить. Нет ничего ужаснее, чем стать их палачом! И ещё
так подло и горько, ни разу не по-мужски, лицом к лицу к беззащитному, пойманному в
тупике ребёнку, который даже не успел осознать, что случилось. Её мир просто
перестал существовать…

Чонгук ты… ты как? Насколько сильна твоя боль? Сможешь ли ещё больнее?

Нет, больше уже невозможно. Это невыносимее всего.

Дальше всё было как в тумане, над облаками (?), на автопилоте слепых инстинктов:
«боинг» полетел к ней навстречу, воспринимая эмоциями, а не словами… сбивая
жизненные приоритеты неверным маршрутом. Ей-богу, упасть бы и взорваться! От того в
груди бабахает нестройный ударный ряд, обещая проломить рёбра. Впервые так отчаянно
стыдно за всё содеянное! Впервые так липко ощущать себя в своих плотных телесах,
обёрнутых в кровавые пеленки… Не помыться, не переодеться, не вырваться из вонючей
оболочки! Мучиться, оступаться и сожалеть – вот и всё житие. Прямо сейчас оно
ощущается монолитным пластом груза, придавливающим к земле. По хребту бегут
взмокшие мурашки, облизывающие грубые ладони, самопроизвольно тянущиеся вперёд.
Братика трясёт как каштанку, и всё, что ему приходит на ум: собрать распластанное
худое тельце с холодного пола, бешеными глазами осматривая место преступления, ещё
больше сокрушаясь своей ошибкой. Из глаз сами по себе бегут дикие слёзы, настолько
кислотные, что аж доходит до мозга и пощипывает в переносице.

Непривычно, неприятно, жуть топит на полную мощность. Что возьмёшь с этой поруки?!

Намджун стоит позади в проходе. Чо вылупился?! Он потерял дар речи... Ему тоже
тяжело лицезреть всё это. И наверно также жутко…
А он тоже виноват?

Поднимая ребёнка и кое-как поднимаясь с колен, раскатываясь на кровавых разводах и

снова подрываясь вверх, Чонгук обращает замыленный взгляд на дознавателя,
парализованными пальцами зацепляя детскую сумочку. На груди его белой рубашки
расплывается позорно-красное пятно – так плачет душа, она тоже ранена. У Чонгука
дрожат губы, пытаясь что-то из себя выдавить, скорчить… сболтнуть ересь. Только не
держать тошнотную тишину. Она грызёт тёткой-совестью.

Из носа беззвучно текут слёзы, как и по щекам – за это тоже мучительно позорно.
Мужчины не плачут. Но разве после всего содеянного он – мужчина?! И кто он теперь?

Намджун… он их… не оставит. Разлученные брат и сестра. И вуаля – вот они вместе!
Чего бы никогда не произошло, будь встреча при других обстоятельствах. Она об этом
мечтала. Мечты должны сбываться? Ну конечно же, конечно… Только исполняются всё
время как-то по-дурацки, ещё и посмертно.

Намджун их не оставит. Ни за что. Как никогда прежде Чонгуку нужен человек, который
ему поможет, подставит плечо помощи, потому что иначе крепкая броня в конце концов
может треснуть, не выдержав напора. И ужас даже не потому, что окончательно
развалилась семья, – а в том, что сейчас у Чонгука нет ни одной души, во всём мире
нет никого (!), кто бы его не осудил. Даже своей души – и то больше нет.

Они так и уходят через запасной выход, обходными путями передвигаясь до машины,
специально оставленной подальше. Там уже ждал Лим, рядом с ним сел и Чонгук, прямо
уставившись в его нечитаемый взгляд, который и не осуждал, и не жалел, и не ласкал
– этот взгляд устремлялся далеко вглубь, но в тех далях не было ответа. Что-то на
лице Лима исказилось, может даже заблестело на вспотевшем коже. Может быть его
пробрал отцовский инстинкт? Взыграла совесть? Заныло? У нормального папаши должно
заныть... Иначе, что за люди такие, у которых не щемит в груди из-за убитого
ребёнка?!

Лим осторожно, в полной тишине, проводит по тёмной копне детских волос. И снова
смотрит на Чонгука. Тоже тошно? Сейчас они не враги и не соперники в словесном
поединке. Каждому это по-своему близко – вот эта смерть, – и одновременно каждому
далека чужая беда. Только Чонгуку пришлась впору. Отдельная от всех, персональная
трагедия. Но он не трагический герой, он – отрицательный, запутавшийся в себе
персонаж, на котором показывают ошибочность поступков.

— Маленькая… – тихим свистом произносит Лим, стирая с её висков капли. – Надо

похоронить по-человечески. Где-нибудь закопать.

Чонгук плотно жмурит глаза от последней фразы, стискивая зубы. Господи, какие…
разговоры? Почему они втроём остаются с этой проблемой? Чонгуку не выбежать из
машины с трупом ребенка. И оставлять её в братской могиле каких-то мужиков тоже не
может. Она такого не заслужила.

Да, похоронить. Закопать за бугром. Поставить отличительный знак. Заказать оградку.

Посадить цветы. Не оставить безымянной… Хоть что-то по-человечески. И приходить,
оплакивать. Чтобы она смогла освободиться, а не ходила… за ним неприкаянным духом,
наблюдая за его неудачами черными глазницами. Пока и он не помрет в какой-нибудь
помойной канаве… Печальный закат.

— На кладбище поедем? – Намджун заводит мотор, фары освещают дорогу, на небе старый
месяц прячется за облаками. В заоблачную даль? Дорога заводит туда, до куда и не
думали добраться. Точнее не своим ходом.

Удивительная штука, все остались на своих местах, даже Лим. Приходится положить на
лапу бдящему сторожиле, чтобы не трепал языком зазря. Идут в самый конец, где ещё
есть места. Был бы человек! А яма найдётся…

Намджун достал из багажника всё необходимое: лопату, полотенце и одеяло. Как

знакомо! Сейчас бы пустырь, зеленое поле, угрюмую лесополосу, еловые лапы навесом…
бессовестность поступков! Железное оправдание: как способ выжить.

Чонгук сам рыл могилу (но не себе), резко заводя лопату, нервно вгоняя её поглубже
в землю, не чувствуя натянутых до предела мышц. К сожалению, у них нет времени и
возможности свозить в крематорий или заказать гробик. Ну что ей, малышке, хотелось
бы кататься по городу в багажнике, пока ей устраивали все почести? Хоть бы просто
зарыли, аккуратно, памятно… Так Чонгук и делал, скуля глубоко внутри – не
доскулившись. Намджун с Лимом курили, отвернувшись, вслушиваясь в приглушённый
кашель и сбитое дыхание. Этот интимный момент не предназначался их вниманию, но им
теперь друг от друга так просто не отделаться. Только перебиться.

Чонгук заворачивает тело в одеяло, чтобы теплее, полотенцем утирает её лицо и руки,
поглаживая по волосам, приникая к прохладному лбу, и крупно-крупно вздрагивает всем
телом, до самых нервных. Приник и поцеловал солёными губами.

— Прости, сестрёнка… Прости своего брата. Он не хотел… – долгий прерывистый

всхлип, – он ошибся. Он не хотел. – Ещё раз целует в лоб. Жмурит глаза. Бредит. Не
страшно обнимать покойника. Намного пугающе – его раз и навсегда упокоить.

Уложив тело, подогнув одеяло конвертом, Чонгук вложил ей в руки сумочку. Ещё раз
приник к рукам, помолчал, потрясся, разгладив детские мягкие ручки, замерзающие от
осенней непогоды. В последний раз посмотрев на её мирно-застывшее лицо, будто
вылитое из мрамора, закрыл его тканью, опять размазывая воду по щекам. Это только
долг брата – обратно накидывать землю, прихлопывать, разглаживать. Ирония судьбы в
том, что нужно было кому-то умереть, чтобы прочувствовать кровную связь. Только
сейчас он это понимал, и эти чувства его снедали. Такие вот семейные ценности?

Холодно, промозгло, горько…

Всё лицо в чёрных разводах, будто в копоти. Первым уходит вперёд. И как всегда –
сам с собой в одиночку.

На кладбище стоит гул лихих ветров. Где-то далеко завывает псина. Ворона срывается
с одной оградки, присаживаясь на свежий бугор. Чонгук чёрной фигурой мечется среди
надгробий.

Своё… всё никак не находит.

***

Ощущения от реальности смазанные. Да и ощущения ли это? Ха-ха! Реальности ли?

Чонгук долго ворочился во сне, убегая от призраков, которые постоянно пытались

ухватиться за его руки или одежду, лишь бы пристать и не отпускать. Из-за этого
пробил холодный пот, и постель стала липкой, как и во всех складках тела, где
теперь зудело наслоившейся грязью. В мышцах текла адреналиновая доза стресса, а
направить её было некуда. Она копилась внутри, и мешала тоже внутри.

Снова нужно куда-то вставать, надевать шкуру человека (избитая аксиома), выполнять
обязанности, притворяться, в конце концов, мириться с самим собой. И всё
механически, как у фабричной машины. Также собирает себя утром, заставляет
возвращаться к работе (к жизни?), следует за Намджуном, сталкивается плечом с
Лимом, который увидел слишком много значимого и откровенного для своей незначимой
персоны... Все обоюдно делают вид, что ничего не было. Чонгук тоже, будто он сам…
не был. На мельном лице отражаются какие-то эмоции, но их очень мало, как
исподтишка. Больного не выразить: ни эмоциями, ни словами. Хотело бы, конечно,
вырваться и дать слабину, но так нельзя и никогда не будет возможным.

Сразу после пустого рабочего дня он увозит свою тушу в дом ритуальных услуг,
заставляет чресла шевелиться и губы, да… губы тоже, чтобы рот говорил. Прежде чем
снова попасть на кладбище, он заказывает дощечку с именем. А потом ещё мягкие
игрушки, конфеты… алкоголь. Вечерами скрывается в своей берлоге. Там и воет, там и
скребётся раненым зверем, распуская все свои слабости и гадости, зарываясь в
одеяле, импульсивно перекатываясь по подушке. Черные глазки всё преследуют его: и в
забытье, и наяву. Алкоголь сам лезет в глотку, чёрт с ним. Спиваешься ведь, не
когда пьешь от радости, а когда от горя. Этот наркотик давит на жалость к себе,
валит как свинью в болото самоистязаний. И этому хочется сдаться, потому что ничего
не становится спасением.

Нельзя поехать даже к единственному другу, ведь дал зарок не впутывать его в свою
жизнь. В одиночку, конечно, очень тяжело, практически самоубийственно, но ему,
кажется, того и надо. Стены его дома ещё никогда не видели такой истерики. То лёжа
в ванной, упиваясь ненавистью и мерзостью, то лёжа в постели, просто упиваясь:
добивая себя, ещё и ещё, чтобы до самой внутрянки, и прочувствовал, а не просто
«пережил». Чтоб отболело и отпало. Заслужено.

Как сделали дощечку, он сразу поехал на кладбище – к безымянной вскопке. Вставил

обозначение, на котором было выгравировано золотистыми буквами его «прославленная»
фамилия и никому не известное девчачье имя. С горем пополам вспомнил год её
рождения, а день и месяц… нет. От этого тоже было позорно. Вокруг лежали мягкие
красочные игрушки, сам он, как часть «интерьера», – лицом на бугре, марая плащ в
земле, допивая бутылку горькой, не лечащей, дряни. Бесчисленное количество раз
просит прощение: перед ней, перед чем-то немыслимым… наконец, перед собой! Ему
очень нужно оказываться здесь снова и снова. Так тоже безумно болит, но Чонгук и не
пытается снизить балльность угрызений, наоборот! Наоборот! Пусть всё рвётся
изнутри. Может там, в этом нутре, хоть что-то ещё есть? Пора бы этому вылезти и
показать себя во всей красе. Да, ребёнка уже нет, но он живой. И сейчас он ощущает
это по-настоящему. Быть волшебником непросто, он и не волшебник, он только учится!
А научась, хотел бы отмотать время назад и никогда не совершать этого убийства. И
забыться, и забыть! И никогда не становиться уродом! И уродом не становиться!
Никогда не быть уродом…! Уродом никогда… И никогда, никогда. Не быть.

Вот так!

Сожаление – шелуха, раскаяние здесь не поможет. Даже искупление. Ну чего оно теперь
стоит? Человека не вернёт. Может только сгладить терзания убийцы, того, кому в
наследство досталось переносить эту утрату.

Чонгуку не всё равно и никогда бы не стало! Если это его рок, то есть та самая
роковая ошибка, которая должна была случиться в его жизни – он понесёт за это
плату. И этого будет недостаточно. Просто так закаляет. Как закалит до гранита –
боль перестанет поступать к особо «чувствительным» органам. Потом, вероятно,
отпустит, не станет ныть при каждом упоминании. Скорее всего продолжит уродскую
жизнь как прежде, с невидимым клеймом детоубийцы. Этого никому не узреть, но
главное не то, как посмотрят другие, а как увидишь себя сам.

Если бы мог, первым рейсом умчался бы к Тэхёну. Рядом с ним всё становится
незначительнее, чем есть. Рядом с ним начинаешь видеть и хорошее, и светлое, и даже
смысл. Но наверно… сейчас ему будет стыдно появиться перед ним. Тэхён
беспрекословно возносит его в образ благородного рыцаря, идеального в своём
представлении, потому что хочет видеть в нём тыл и опору. Но на что ему смотреть
теперь? Как ломает личность? Тэхён-то может и справится со своей задачей: успокоит
его, обласкает, обезвредит очаг боли на пару часов, – а потом? Что Чонгуку отдать
взамен? Он может только потреблять, потому что сейчас внутри только выгоревшее
поле. Это совсем не то, чем лично ему хочется делить с любимым. Не из-за того, что
Тэхён дурачок и ничего не поймёт! Конечно же, нет. Он обязательно поддержит в виду
незнания о случившемся, но проблема в том, что Чонгуку не нужно плечо помощи. Он
сам! Сам хочет быть этой поддержкой, особенно тому, кто искал это всю жизнь.

Да и страшно… просто думать, что этими руками, которыми он убил ребенка, он будет
трогать Тэхёна. На её месте мог оказаться он. И если бы это случилось, допустим,
если бы Кон также привёл его с собой… что бы с Чонгуком стало, застрели он его как
скотину? Смог бы забрать тело? А похоронить? А простить себя? А жить дальше?

Если вспомнить, у него никогда не поднималась рука на Тэхёна. А ведь столько раз
мог его убить. Но всё жалел, оттягивал момент, даже не смог его сплавить, когда
выпал удобный случай. Это вообще наверно всё, что Чонгук сделал хорошего в своей
жизни. На деле он помог только ему. Не удивительно, что к Тэхёну тянет как к
магниту, у которого вся сила и энергия. Что, как и прежде его хочется защищать,
спрятать от всех, дать большее, того, что он заслужил. Заслужил ли он Чонгука?
Хороший вопрос. Наверно, любить убийцу – это тоже своего рода трагедия. Просто,
потому что нельзя, нельзя (!) оправдать убийство… Неважно, каким был убитый!
Неважно, что Чонгук так выживал сам! Почему чья-то жизнь может быть незначительнее
его собственной? Кто он такой, чтобы решать это?! Кто он такой, чтобы после этого
быть счастливым…?

Это тоже хороший вопрос.

А вообще-то: кто он такой?

Вау, какие нынче пошли вопросы… Раньше ими задавался только Тэхён. Но со временем
каждый подходит к этому рубежу, переосмысливая прошлое. И в каком-то смысле прошлое
– это такая мая-ята-а… Не помнить бы ни черта!

От земли веет холодом, ух, могильным! В воздухе всё те же продувные ветра, как
червяки издырявившие пальто – выползают из рукавов вместе с силами. В руках грязная
игрушка после дождя, – неуместная к пейзажу. Чонгук закрывает глаза, в свободном
падении валясь около могилки, устремляя взгляд высоко-высоко, расправляя руки. Он
сегодня пришёл к такому выводу, что его участь, пусть и не завидная, тоже нужна
миру. Такие как он долго живут, ещё и всех переживут, состарятся. Счастья может и
не найтись, но «туда» ему ещё рано. Он потому и есть такой – созданный не для
чистоты и не для достоинства, – а чтобы убирать и оставлять достойных. Поэтому,
конечно же, он справится со своей раной.

Подобное стало возможным для него по той причине, что он уже сбитый лётчик.

А сколько было этих самолётов? Никогда не угадаешь… – где же он не приземлится.

Гизи уже должна была узнать, что значит – никогда.

***

После встречи с Чонгуком он много думал, да и времени на себя наконец-то нашлось.

Это было жизненно-необходимо. Юнги никогда не считал себя слабаком, а столкнувшись
с настоящими трудностями, убедился, что всё-таки довольно стрессоустойчив. Стоит
отдать должное, он хорошо держится при других.

Задетое мужское достоинство могло еще долго грызть его мысли и приходить в кошмарах
чьим-то вонючим членом, но сообщение от Чонгука утром следующего дня кардинально
всё переменило. Юнги даже не успел как следует посетовать на свой изъян (даже
выспаться и то не успел!), как узнал, что... что с Чимином беда. Это всё
существенно меняло!

Не отнять того, что теперь он стесняется себя «такого»: в каком-то смысле

неполноценного, потерявшего уверенность в себе, потерявшего статус и важность. Ему
элементарно стыдно быть Чимину партнером по жизни, потому что он уже деталь,
сошедшая с конвейера, брак. Но как бы не было боязно за будущее в одиночестве,
намного страшнее ему стало, осознав, что Чимин болен. Заболел в отсутствии него –
это важно отметить. И это тоже бьёт по достоинству! Потому что он ничего не мог
сделать, чтобы оградить его от опасностей. Это не делает его виноватым, но и
«непричастности» тоже не лишает.

Однако он не срывается к Чимину на всех парах. Переживает, правда, не знает куда

себя приткнуть, потому что в неведении… Но и приехать к нему так просто! простым!
обычным «никем» – не может.

Первые дни строго-настрого держит себя в замкнутом пространстве квартиры, посвящая

себя себе и никому больше. С этого стоит начинать, ведь говорят самоанализ и
разговор по душам с душой – успокаивает. Так ли это? Или в душе. Душ... Одиночная
ванна. Чистый слив. Сверкающий поддон… Один-один! И свежесть душистого мыла… И даже
мочалка, всё ещё пахнущая мятным гелем. Этот сраный пунктик теперь передался и
Юнги, как болезнь по воздушно-капельному. Вдоволь мыться и ни с кем не сталкиваться
– настоящее счастье! Спать на мягкой кровати – безумная роскошь! Есть вкусную еду –
непозволительная сласть! Дышать полной грудью, а не уработанными потными телами
чужаков – маленькая мечта, которая наконец-то стала явью. Поэтому, прочувствовав
свободу, насладившись долгожданным, томимым уединением и добившись согласия ума и
тела, он может начать жить заново. Тем более, когда появился стимул: стать опорой.

Сколько раз за это время Юнги проиграл их встречу! Сколько раз в этих встречах ему
прилетело по роже. Чимин не из робкого десятка, и если уж ударит, то по заслугам.
Но определенно есть надежда, что он простит Юнги его маленькую слабость, которая в
последний раз задержала его путь на сближение. По традиции эта слабость давила ему
на горло десяток лет, от того не хватало мужества предпринять решительный шаг. На
то он и мужчина, что для любви к другому мужчине искал в себе храбрость. И пусть
судьба опять загнала их в сложную жизненную ситуацию, после стольких лет... Разве
это станет препятствием?

Даже звучит глупо. Это было бы потолком несправедливости.

Ещё несколько дней Юнги требуется на восстановление как части социума, снова
вливаясь в кипучесть быта. И первым что видит, выйдя из дома – свою машину. Чонгук
подогнал её молча, как и обещал себе – не трогая Юнги, но и сослужив ему службу.
Транспорт ещё как был нужен. Да и немного остыв, и трезво подумав, Юнги пришёл к
выводу, что с ним еще не все кончено. Люди же как-то работают после перевоспитки?
Не отсидел же, и то спасибо. Осталось только найти место, куда его смогут
трудоустроить. А уж потом он придёт к Чимину чистый и выглаженный, с цветами, с
предложением, с извинениями. То есть как завидный достойный жених. А предложить он
может только себя. Пока. Не обзавелся зажиточным имуществом, но все же. Стоит хотя
бы начать с предложения встречаться, а может даже разделить квадратные метры. Юнги
предельно серьёзно рассматривает вариант съехаться. Он не собирается быть
приходящим и уходящим, чтоб шароёбиться по подъездам как юнец. Для этого они уже
реально выросли. Он хочет зрелых отношений, которые оба так долго ждали. Да разве ж
он много хочет?

Что касается поиска работы… то Юнги по-настоящему старался. За день он посещал

несколько собеседований, но так ни на чем и не остановился. Он много думал, а это
чревато последствиями.

Помыкавшись там, сям, его энтузиазм постепенно гас. Точнее, это можно объяснить
так: чем больше находилось свободных вакансий, тем больше возрастало желание уехать
из этого города. В один момент он просто понял: прежней жизнь здесь уже не
возвести, а на старом не выкорчевать новое. Может это и к лучшему? Дожить до
третьего десятка и всё переосмыслить? Мало того, захотеть всё перестроить?!

Да, работать и жить стабильностью – это бесспорно круто, мечта каждого. А вот
умирать, работая и постоянствуя как серая масса – не очень прельщает. Ну придут, ну
посмотрят на его рожу, может вспомнят добрым словом, раз плохим нельзя и забудут.
Этого недостаточно для самодостаточного, понимаете? Должен происходить какой-то
сдвиг, расширение взглядов и возможностей, новый этап. Ха-ха... да ему ж только
двадцать восемь, кажется, что ещё много времени даже до тридцати. А по сути, какая
это мелочь! Жизнь только начинается, всё до – лишь подготовка к ней, наработка
жизненных синяков, а сейчас-то как раз применение полученных знаний.

Юнги всё для себя решил. К чёрту этот город, надо всё радикально менять. И потому,
всё равно оставшись ни с чем, он решился и на ещё один ответственный шаг – поехать
к Чимину. Потом выбор останется только за ним: захочет ли он ему довериться или
предпочтёт окончательно «всё» оставить в прошлом. Всё, в том числе и его.

На самом деле это было бы единственно-верным решением.

***

Что же было в тот день, когда Тэхён поднялся по ступенькам, воодушевленный на новые
приключения?

А было такое: не предвещая беды, не обращая внимания на холод комнаты, на

длительное бездействие спящего, Тэхён со счастливой улыбкой подобрался к краю
кровати, беззаботно улегшись рядом и пододвинувшись очень близко, опоясав рукой. Он
говорит ему, зовёт также тепло и чуть хрипловато, спросонья: «Деда, вставай» – ему
по-утреннему хорошо и спокойно, хочется поскорее пройти на кухню и под звук
телевизора покушать. И ещё раз зовёт. И ещё раз хихикает, уткнувшись макушкой тому
в грудь, которая уже не вздымалась при дыхании. Этого Тэхён тоже не заметил, витая
в своих мечтаниях. Но вот он предпринимает новую попытку, легонько толкая старика,
пытаясь расшевелить – с того провода ни привета, ни ответа. Испуганно поглядывает
на будильник, что опять раздаётся воем, который, честное слово, мог бы пробудить и
мертвеца. Но не будит же!

Тут-то он настораживается, чуть приподняв корпус туловища, внимательно-внимательно

всматриваясь в умиротворённое лицо, слегка повернутое набок. Лицо и лицо, вроде бы
ничего примечательного, чего не заметил раньше: здоровый нос с торчащими из него
седыми волосинками, длинные лохматые брови причудливой формы, пигментные пятна по
коже, начинающиеся с висков и до мягкой шеи в складках, те же маленькие сжатые
губы, сейчас показавшиеся немного синеватыми. Веки, закрытые и не подрагивающие,
теперь виделись темнее, будто резко впали до самого дна глазниц. Скулы тоже впали и
побледнели, словно были вымазаны в муке, а посередине зияли угольные росчерки
провалов. В общем, он был тем же самым дедом и одновременно высохшим скелетом, у
которого резко высосали все соки.

Тэхён никак не насмотрится, изворачиваясь в недоумении. В мозгу почти

сформировалась финальная мысль, которая, возможно, лавиной снесёт за собой всё, что
сдерживало его от истерики. Но она уже близка.

Тоже поднимается по ступенькам и делает негромкий «тук-тук». Задувающий ветер

сливается в многоголосье. Так погано!

Наконец присев, подогнув под себя ноги, когда на глазах уже скапливалась влажная
пелена, Тэхён снова потряс отяжелевшее тело, резко зажмурившись и зажевав губы.
Одна секунда на обдумывание, вторая секунда на отрицание, третья на гнев,
четвёртая… пятая, шестая… и шестая на принятие, а потом ка-а-ак накрыло! – и он
громко взвыл на весь дом, не сдерживая поток горячих слёз, которые высвобождали
боль. Надрывать глотку можно было вволю. Теперь уже некого будить…

Взмокшими ладонями он продолжал исследовать холодные руки с обвисшей кожей, трогать

лоб, шею, мокрыми дрожащими губами прикасаться к седым волосам, содрогаясь крупной
дрожью, одолевшей натянутое как струна тело.

Не верилось, просто не укладывалось в голове, что это происходит по-настоящему.

Тэхён только и делает, что раскачивается на месте, нашептывая как заговор: «Деда,
просыпайся», наивно надеясь, что это поможет. Но чуда не происходит. Ни через шесть
секунд, ни через шесть минут. Труп также лежит на месте и обдаёт постель холодом.
От деды осталось только эхо воспоминаний и ещё не выветрившийся запах его вещей,
его дома. И чемоданов семь всякого барахла… Ничто. Был человек и нет его. И ты
больше никогда не услышишь его голос! Никогда не увидишь его улыбку, смех, не
поговоришь, не увидишь… Действительно – никогда больше не увидишь. Как это
понимать?! Как… А как это принимать?!

Почему, за что, когда, зачем…

Почему с ними? Разве они не заслужили этого счастья? И если не они, то кто? Кто за
это ответит? Как теперь любить пустой дом?

С этим чудовищным осознанием Тэхён увалился к старику под бок, надежно прищемив
зенки и перестав чувствовать, отпуская очаг боли. В свои сети его поймал глубокий
сон, который помог усомниться в реальности. Поэтому просыпаться не было никакого
желания.

Сознание спряталось – в избушке. Ледяной.

***

Лежать рядом с трупом почти пятнадцать часов – это жуткий рассказ. Всё это время
Тэхён был в затянувшемся сне, не думая приходить в сознание. Его руки всё также
обвивали одубевшее тело. Благо, от него не несло разложениями – температура в
комнате сравнялась с уличной, что благоприятно влияло на сохранность оболочки, по
крайней мере на ближайшее время. Появились только трупные пятна, которые
подтверждали биологическую смерть. Хорошо, что Тэхён этого не видел. Его организм
очень кстати включил защитную функцию, а уж то, как это выглядело со стороны... не
имело значения.

Кон не сразу среагировал на сообщение от отца, а когда всё-таки его прочитал,

заставил проверить камеры, чтобы убедиться, что все ладно. Но в спальне отца не
было видеонаблюдения, это так и есть, а на других камерах никого не
просматривалось. Лишь поэтому Кон сделал ещё шаг, позвонив кому-то в полигон,
приказав проверить дом в закрытой зоне. В итоге, картину происходящего он узнал
только через четыре часа. И нет, ему не было всё равно. Как узнал, он поехал за
Тэхёном сам, не поручая это своим людям. А по дороге... успел подумать о многом. Но
так, незаметно для кого-то, переживая утрату глубоко внутри себя. Снаружи он, как и
всегда, оставался бесстрастен. Таков удел держателя власти.

Хочется сказать, что со смертью деда и речи не шло, что Тэхён продолжит там жить.
Мало того, что без присмотра ему будет затруднительно жить, так еще и в том месте,
где всё напоминает об умершем. Это не житье, а какая-то каторга. Ясно одно, Тэхён
поедем с ним в город. А там он решит, куда его определить (определить…) на сей раз.

Зайдя в дом, увиденное на втором этаже повергло Кона в шок. Это правда. Можно было
подумать, что Тэхён тоже... умер. Но подойдя вплотную, эти догадки развенчались. Он
дышал и выглядел почти здорово, только не откликался и ничем не пробуждался. Кон
посудил, что это реакция организма и не стал пытаться его растормошить. На самом
деле, каким бы скользким типом его не считали, а он сам сгреб Тэхёна на руки, унося
из промерзшей комнаты. Тэхён на удивление был лёгок и мал. Он не злился, не
отталкивал его, просто мирно лежал, и это позволило отцу посмотреть на него с новой
стороны. В машине Тэхён тоже лежал на его коленях. Кон почти все время на него
смотрел, не сводя глаз. Было довольно тяжело... беспрепятственно видеть его близко,
и что главное, находить много сходств. Да, как отец он не удался, и наверно никогда
бы не смог, но что-то же у него внутри ворочается, раз он как-никак переживает за
своего ребенка. Уже подросшего, но ребенка. В данный момент ощущать его своим сыном
очень легко. Из плохих вестей: теперь они одни остались друг у друга. Больше нет
никакой семьи и даже пародии на неё.

А в багажнике соседнего авто лежит дед. Его надо по-человечески похоронить. И раз и
навсегда забыть дорогу к дому в закрытой зоне. Это конец.

Возврат к старому, грозит утратой будущего. Да, точно конец. Жирная точка.

***

В состоянии полусна Тэхён пребывал еще трое суток. Он то приходил в себя на пару
минут, потом опять закрывал глаза, не отвечая. Врач подтвердил догадку, что это
сказался сильный стресс, и с Тэхёном все в порядке. Просто ему нужен отдых. Этакая
перезагрузка организма.

Кон привез его в столицу, в связи с чем ему подобрали временную жилплощадь: сняли
целый этаж в элитной многоэтажке с закрытым двором и хорошей охраной. Сюда почти
невозможно попасть постороннему, а с учетом того, что в соседней квартире будут
обитать его следаки, проблем возникнуть не должно. И всё-таки, как бы эта
перспектива не казалась безопасной, Кон не хотел, чтобы Тэхён жил в городе. Это
чревато. Большой ошибкой стало уже то, что он вообще его сюда привез. Но, по-
другому, тоже не мог. Пока бы Тэ приходил в себя после травмы, было бы кощунственно
отдавать его под чье-то крыло, о ком он ничего не знает, а значит и опять закроется
в себе. Его это, конечно же, еще больше подобьёт, из-за чего могут проявиться
нежелательные последствия. Так как он отец и, честно говоря-то, не чужой человек,
Тэхёну будет попроще. Когда есть знакомые лица, это всегда легче.

Вместе с тем, что Тэхён болезненно проводил первые дни, он пропустил и похороны.
Кон решил кремировать тело, а прах развеять за городом, далеко в поле, где им
довелось гулять в его детстве. Это очень личное, может поэтому он захотел
попрощаться в одиночку. Не стоит удивляться, что его реакция на горе такая сухая.
То, что еще умеет чувствовать, находится очень глубоко. Это, бесспорно, утрата,
ставшая неожиданным ударом судьбы. Но Кон из числа тех людей, которые быстро берут
себя в руки и не дают напастям пошатнуть его состояние. Да и что тут рассуждать...
Кон – это загадка, а чужая душа – потемки.

Но что в таком случае сказать Тэхёну? Он изможден, обессилен, окончательно выходит

из забытья на четвертые сутки, долгое время, не ориентируясь в пространстве и не
помня последние трагические события. И к счастью или же, к сожалению, в это время
рядом оказался именно отец. Папаша. Пусть это звучит эгоистично, но сейчас у него
подвернулся повод наладить контакт с сыном. Горе ведь сближает. А Тэхён сейчас
нуждается в поддержке больше всего. Может и примет её от нелюбимого бати? Сложно
предугадать, что теперь выкинет Тэхён. И что ждать от его психического здоровья.

А очнувшийся Тэхён... Нет, не принимал поддержки. Первым делом узнав, что с дедой и
где он сам находится, так и ушёл в себя. Не плакал, не вредничал, не перечил –
просто безвылазно лежал в кровати, смотря на часто наведывающегося отца с
выражением глухого безразличия. И вроде бы хорошо, что никаких явных отклонений не
наблюдалось, а с другой стороны, чтобы полегчало, нужно дать выйти болячкам с
истерикой. Не просто же так говорят, что нужно поплакать. А Тэхён ни на что не
реагирует, словно ему резко стало плевать на всё, что его окружает. Эмоциональное
выгорание – это, правда, пугает. Человек вроде есть, а вроде его нет совсем.
Мигающая кукла, которая лишь дополняет интерьер и выполняет встроенные функции. На
самом деле жалкое зрелище. И совсем не то, на что раскатал губу папаша. Тэхён в
упор его не замечал, молча слушая его доброжелательные речи. Просто, понимаете,
хоть и говорят, что нет незаменимых людей, но место умершего человека никто никогда
не займёт. Пусть деды больше нет, и это горе для обоих в большей или меньшей
степени, – Тэхён не прикипит к новому домочадцу, потому что уж очень одиноко. Нет,
Тэхёну не нужны замены. Он любит только раз. И не ищет похожих.

А среди смазанных лиц снующих туда-сюда людей в черном точно не выискать хоть что-
то отдаленно родное. В конце концов, Тэхён становится равнодушным к чужим людям,
которые так и норовят обеспечить его комфортом, и залезть в душу. А все попытки, не
увенчавшиеся успехом, сдвинули время к забвению октября. Тэхён с особой
трепетностью хранит в памяти лицо любимого друга – деда, и... лицо другого, просто
любимого, которого нигде нет. Тэхён не тешит отцовское самолюбие, потому не
спрашивает про Чонгука и не умоляет привести его к нему. Всё потому, что он
чувствует в отце негативно-настроенное отношение к их связи, а это уже говорит о
недоверии ко всему, что он делает. В общем, «а вы, друзья, как не садитесь, все в
музыканты не годитесь». В этом правда жизни.

Как подошел рубеж октября, как стало невмоготу справляться с постоянным

эмоциональным насилием, непониманием, нежеланием находиться в четырех стенах, Тэхён
стал помалу выбираться из кокона. То больше ходить по квартире, дольше сидеть за
столом, самостоятельно задергивать шторы, за которыми открывался вид на чужеродный
город, навевающий ещё большую тоску. Про Чонгука до сих пор не спрашивал, но так и
напрашивалось: ну почему? Сердце каждый раз обливалось кровью, когда мысли
возвращались в старый дом закрытой зоны. С него началась некрасивая история, да.
Подвал, борьба, вечный страх. Но потом ведь шла новая страница жизни. И в этом же
доме зародилась любовь. Как много всего произошло, что вспоминается с улыбкой.
Место, которое пригрело, но не приняло...

Тэхён был приёмным у этого дома.

Разочарование за разочарованием, и так снова и снова, пока не наступит белая

полоса. Говорят, время всё же лечит.

Нужно лишь переждать суровый климат? В это хочется верить... В противном случае
верить больше не во что. Отняли всех любимых, а похожих не нашли.

***

Ручки, конечно, трясутся. Мин Юнги не резиновый, и на него найдётся управа – в

таком нелегком «шекспировском» деле. На пути к своей Джульетте.

Он решился на то, до чего была кишка тонка многие годы. А может раньше он просто не
принимал всерьёз, что у них есть шансы? В любом случае, главное – лагерь и интернат
стали переломным моментом в их отношениях. Не находись он в отчаянии, не схитри
тогда Чонгук, – так бы всё и осталось на своих местах. Это послужило сближению. Так
разве не должны они наконец-то сблизиться?! Разве не ради этого было выстояно
столько преград?!

Попробовать всё равно стояло.

Пусть на данный момент Юнги никакущий жених, в статусе безработного и лагерного, он

всё же подъехал к нужному подъезду с самым обычным скромным веником, посчитав, что
прийти с пустыми руками будет некрасиво. Тогда Чимин точно не обратит на него
внимания. Да и, честно говоря, Юнги не очень понимал, как ещё ухаживать за парнями…
э-э, если не как за девушками. Вроде бы и тем, и тем положены цветы. Так почему бы
и нет?

Его костлявые коленки тряслись весь маршрут до парадной, а от неё до лифта, и в

лифте, да-да, и от лифта до двери, – тряслись не переставая, будто он резко
постарел. Мучительно долго стоял у нужной квартиры, собираясь с мыслями, продумывая
что скажет и как себя преподнесёт, одновременно удерживая палец на звонке. Путём
долгих уговоров и успокаивающих вдохов, он всё же нажал на звонок, как и Чонгук,
минуты две ожидая хоть какой-то звук. И вот прям точь-в-точь, как с Чонгуком:
сначала еле слышные шебаршения, шоркание тапок по паркету, медленная походка, даже
на лестничной площадке различимой как очень «негостеприимной». И на всё это уже был
ответ: Чимин травмирован, потому никуда не спешит.

Озадачили Юнги на славу, ведь как ещё объяснить его вытянутую, в момент
погрустневшую рожу. На пороге квартиры стоял не Чимин. И даже на горизонте маячил
не Чимин. То есть вообще никакой другой человек. Стояла его мама. Ну до этого было
несложно догадаться, они так-то похожи. Да и, к слову, Юнги помнил её со школьных
времён. А она?

— Вы к кому, молодой человек? – вежливо спросила женщина, недвусмысленно глянув на

букет. Последние крохи мужества, которые он так долго собирал, и те разлетелись. В
сегодняшней встрече он не планировал пункт знакомства с родителями. Ну точно не с
его мамой!

— Вы меня не помните? Я одноклассник Чимина – Мин Юнги. И вот, как бы, к нему, –
удивлённо приподняв брови, мать всё же отошла в сторону, впуская гостя. Видно было,
что его имя ничего не прояснило, но пропуск был дан.

— Чимина, к тебе гости! – худощавая миниатюрная женщина, одетая довольно модно для
своего возраста, почти сразу удалилась на кухню, скорее всего ставить чайник. Как
только она ушла, Юнги будто стало легче дышать. И даже не «будто», а так оно и
есть. У всех мужиков при рождении заложен ген боязни тёщ. Ещё больше их стоит
бояться, если пришёл свататься к её сыну. Во прикол!

Было бы и смешно, если бы не так страшно. В это время из спальни показался силуэт…
болезни. Боли. Одиночества – как оно есть, в чистом виде. Чимин стоял, опираясь на
локтевой костыль, в блеклой футболке, словно купленной в «детском мире», которая
так явно подчёркивала худобу и измождённость. Сам он был как живой труп, всё ещё
бродивший по земле, потому что получил вирус. В общем, он уже не был похож на того
энергичного и красивого парня, коим запомнился Юнги. И это напугало до чертиков.
Кто перед ним…?

— При… привет, – голос надломился, как и проклятые колени. Юнги, не справляясь с

эмоциями (ну как тут справишься), вылупился на него, как на приведение. Это совсем
не то, что он рассчитывал увидеть. А на что, собственно, он рассчитывал? У Чимина
веский повод выглядеть «так». У него типа… жизнь оборвалась. В самом расцвете…
этих… сил.

— Мог не приходить, – чётко и остро прилетает в ответ, режа слух. – Не позорь меня
перед матерью. Сделаем вид, что тебя здесь не было.

Вот лучше бы врезал. Или отхлестал веником. Но не это… боже. Только не это.

— Я бы хотел… поговорить, – мямля из Юнги ещё та. У него и так нет особого дара
убеждения, а потеряв дар речи… Какие уж тут высокопарные обороты?
— Нам не о чем говорить. Ты что, не видишь? – намного грубее и громче отвечает тот,
показывая рукой на костыль. И подчёркивает: – Нам не о чем говорить! – от такого
Чимина, честно, кровь в жилах стынет.

— Я всё-таки попробую, – как бы тяжело не было вытаскивать из себя слова, но

обратной дороги уже не было. Юнги был настроен на разговор. Только на него. Если не
будет разговора, то он никуда не уйдёт.

И пока Чимин простаивал секунды, Юнги уже свернул за мамой на кухню, не дожидаясь
приглашения к столу, усевшись на стул. Чимин приковылял следом, ловя на себе всё
тот же встревоженный взгляд гостя. Смотреть на эту картину было просто невыносимо.
До смешного – и мать начала подливать масло в огонь.

— Не помню, чтобы Чимин о тебе говорил. Вы всё ещё общаетесь со школы? – она
обращалась сразу к обоим, с холодным видом накрывая на стол. От неё тоже не веяло
дружелюбностью. И да, её тоже можно понять. Чему тут радоваться? Что сын стал
инвалидом? И стал ей обузой?

В свои годы, да выглядя так свежо, она могла бы налаживать личную жизнь… Хотя, кто
знает, может она просто приехала попроведать сына?

— Да, общаемся, – первым вклинился Мин, с укоризной глянув на Чимина, пытающегося

откреститься.

— А что же тебя раньше не было видно? Какой повод для визита? – женщина с громким
стуком поставила чашки на стол, заливая чайные пакетики кипятком. Теперь она
выказывала открытую неприязнь. По ней сразу можно было сказать, что дамочка с
подавляющим влиянием. Вот душный человек, понимаете, тяжёлый, не идущий на
компромисс. Было бы жалко Чимина, если она действительно переехала к нему на
постоянку.

— А я только откинулся из лагеря. Нужен ещё какой-то повод? – моментально

выведенный из себя, Юнги гаркнул. Что ему скрывать? Это его подлинная биография…

— Лагерь…? Господи. – Та пренебрежительно искривила лицо, показав всю степень

призрения. Замечательный дуэт двух враждебных змей. – И что ты тут забыл? Набивайся
в друзья кому-нибудь другому.

— Мам, прекрати… – вот уже подал голос Чимин, опустивший глаза. Ему было стыдно за
поведение матери? Или он думал точно также?

По правде, не только Юнги считал себя неполноценным и ущемлённым. О, один из них

ненавидел себя намного больше. Потому его реакция такая отталкивающая – Чимин тоже
стесняется себя. Он тоже в себе не уверен. Это стоит расценивать как защитную
реакцию. Ведь, по сути, Юнги ещё не успел накосячить, чтобы принимать на себя
столько шишек. Он даже почти не задержался, придя к нему через неделю. У него тоже
были свои причины. Здесь всё… очень не просто.

— А что «мам»? Я чего-то про тебя не знаю, Чимин? Ты теперь водишься вот с… такими?
Это твой уровень? – она не делала акцент на отношениях, элементарно ничего не знала
про их странную связь. В данном контексте речь шла про «плохую компанию».

Лицо Юнги надо было просто видеть… Он покраснел как вареный рак, изо всех сил
сдерживая гнев. Такого наглого оскорбления, на секундочку, от женщины, он никогда
не слышал. И как же это… сука, било по самооценке. И так на ладан дышит, блять!

— Нихуёвый у меня уровень! – подорвавшись на ноги, Юнги часто задышал и забегал как
зверек, остановившись у окна, распахивая его настежь. Агрессия крыла его с головой.
Это привычка. И с ней тяжело уживаться, особенно когда каждый пытается смешать тебя
с дерьмом, если ты чуть выбился из массы.

Чимин прирос глазами к полу. Даже не смотрит на него. Вот это вдвойне обидно! И
даже не пытается встать в защиту…

— Мы можем поговорить?! Ты и я?! Или мне при твоей матери расфуфыриться?! –

наплевав на посторонних, Юнги закурил, то отворачиваясь, то снова представ грудью.
То, что его реально трясёт, теперь видно невооружённым глазом. Внутри бурлило. –
Чимин, блять! Скажи хоть что-нибудь! Или я теперь не достоин даже твоего взгляда?

Сцепив зубы, Чимин передёрнул плечами, чуть погодя всё-таки посмотрев на его
разъярённый вид. Ему было неуютно, он тоже дергался на месте, казавшись смущённым и
таким же расстроенным. Задетым?

— Уходи.

Всё? И это всё, что он может ему сказать? Ну уж нет. Раз пошла такая пляска...

— Спрятался за мамкин подол и прикидываешься, что не знаешь меня? Серьезно?

Чимин серьезнее некуда. Он пытается делать не заинтересованный вид, но нихрена у

него не получается. Громко сглатывает, отчаянно бегает глазками, вертит руками. Все
кричит о том, что нервничает, а это уже не безразличие. Так и что это за
показательное выступление?

— Она кое в чем права. Я не хочу, чтобы ты здесь находился не потому, что ты бывший
лагерный... – Юнги наигранно вскинул брови, глубоко затягиваясь, намеренно выдыхая
в сторону мамахен, чтоб жизнь мёдом не казалась. Вон как кривится, змеюка. Да что
всё о ней и о ней. Юнги пришел к нему. – ...А потому, что мне неприятно общение с
парнем нетрадиционной ориентации.

...
Что?

То же высветилось у Юнги на ебле жирными буквами.

Что он сказал?

Парня… какого? С чем, простите?

С гомосеком ему претит общаться? Ну ничего себе известие! Кто бы мог подумать, что
у Чимина такая тонкая душевная организация! А уж как охренела мамахен, хлопая
ресницами, готовясь плеваться ядом.

Сигарета тлела между пальцев, пока Юнги непрерывно смотрел на Чимина увлажнившимися
глазами, выглядя так, словно его только что предал лучший друг. Это было почти то
же самое. Только друг – тоже пидор. И он разбил ему сердце. Блять, вот это комедия!
Так запросто. Как нечего делать. После всего...

Хотя. Ну а чего, всего? Клятву верности они не давали. Чимин не обещал отдаться ему
при первой встречи. Но Юнги хотелось думать, что всё было по-настоящему. Что хоть
что-то у него есть «настоящее».

— Вот как... – через пару мгновений, выйдя из оглушающего ступора, Юнги выкинул
окурок в окно, все также гипнотизируя сидящего напротив. – Неожиданно.

Прокашлявшись и стараясь выглядеть как можно беззаботнее, Мин подошёл к столу,

резко схватив чашку и выполоснув весь чай в раковину, с шумом поставив в мойку, и
захватив чертов веник, пошарил по шкафчикам, найдя мусорку и затолкнув его вверх
тормашками.

— Молодой человек... – недовольно начала было мать, но Юнги её перебил.

— Я всю неделю репетировал, как скажу тебе, что люблю... – громко, ранено, ещё и
жизненно-избито, как в смазливых фильмах. – И хочу начать все с чистого листа с
тобой. Только вот ты, Чимин, мог не так хреново меня отшить. Я бы понял. А этого,
извини, не понимаю.

Не только ты, Юнги... Не только ты.

***

Сложно представить, но целый месяц жизни вылетел в трубу. Всё было как во сне, и
проходило мимо Чонгука, словно он никак не связан с реальностью, всего лишь
созерцатель. А было б что созерцать… своё говно в толчке?.. Серые однотипные дни
тянулись как резина, копируя себя с точностью до времени зевка и чиха. И из всего
что пролетело, ему даже нечего вспомнить, не на чем заострить внимание, чтобы
очнуться от анабиоза. Его по-настоящему надломила своя роковая ошибка, и он не мог
так просто выйти из болота, в которое его лихо засосало. Да и забрался он в него по
собственной воле, не пугаясь трясины.

Он исправно приезжал на базу, сопровождал Намджуна, выполнял приказы, даже слушал

гундёж Лима с самым пофигистическим выражением лица, пропуская всё мимо ушей, и как
раньше, не заводясь с пол-оборота. Он даже не испытывал прошлой агрессия, которая
возникала каждый раз, когда его что-то не устраивало. Всё в нём заснуло: чувства,
желания, стремления – закрыв этот ящичек Пандоры, чтобы запрятать в нём истинные
эмоции. Уход от проблемы – конечно, не решение её. Но по-другому он бы не смог.
Банально не знал как. Все трудности, которые встречались ему на пути, он всегда
прятал глубоко внутри, и там же их переживал, и хоронил.

Вы наверно спросите: а куда же пропал вечно-задорный тот самый дознаватель, у

которого шило в жопе и острый ум? Без него стало скучно и вдвойне тоскливо. Но как
прежде тоже быть не могло. Намджун пытался выйти на контакт: зажимал Чонгука по
углам, встряхивал, бил по щекам, призывая выслушать его, в то же время лепетал что
было на уме, потому что ему эта ситуация не являлась безразличной. Они неплохо
ладили до этого, так что было с чего психовать и что-то делать. Но, как говорится,
если человек сам не захочет, никто не сможет ему помочь. Да и неблагодарное это
занятие. Чонгук всё равно не оценил. Плевать он хотел, что там ему пытался донести
Нам. Всё уже было совершено, нарублены дрова, наклёпаны ошибки – прошлого не
изменить, как и их общение. И как бы не было грустно вспоминать забавные моменты с
дознавателем, и как бы не хотелось продолжения прикольной мужицкой дружбы, Чонгук
не может спустить того факта, с чем Намджун связан. Мало того, что он выслуживается
перед Коном, так и умалчивает такие моменты, как присутствие чонгукова отца, что
должно было его спровоцировать на убийство, или не абы какая информация про статус
Намджуна. Ещё в самом начале между ними не должна была проскользнуть дружеская
искра. Ведь если один убил подружку, а второй наглумился как над скотиной, из этого
нельзя слепить союз. Это не по морали, ну не по-человечески это! И оглядываясь
назад… у Чонгука нет ли сожалений, ни привязанности.

Кто ползает перед врагом, автоматически становится по другую сторону сражения. Как
говорится: кто не за нас – тот против нас. Правда с нами! А за чью правду борется
Намджун, никогда не было понятно. Вывод напрашивается сам собой. Им не по пути.

Мелькающий на фоне дознаватель и постоянно пытающийся запихать свой нос в чужие

дела Лим, не отвлекали от просмотра другого грустного кино: «Папа Хвансу и его
тщетные попытки найти тело дочери». Всё время собственного вымирания Чонгук не
переставал пробивать по своим каналам, как там поживает отец. Судя по тому, что ему
открывалось, этот зверь тоже был ранен и убит горем. Тел погибших с той встречи не
осталось. А раз нету тела – нету дела. И тут уже не у кого просить помощи. Он ведь
сам занимает пост верхушки власти и даже у него нет возможности узнать про свою
дочь. Вот она была, а через пару часов навсегда стерлась с лица земли. Отцу даже
некуда прийти возложить цветы. Он сломлен, отчаян, возможно испытывает вину.
Чонгуку бы очень хотелось, чтобы он также мучился и истязал себя. Чтобы он также не
находил себе места. Чтобы его жизнь превратилась в ад. Чтобы… Чтобы…! Чтобы её
смерть не была пустой!

Но думал ли Чонгук про Тэхёна? Это волнует также сильно, как и все случившееся
ненастья, но… Конечно, думал. Разумеется, думал. Ни дня не забывал. Но, понимаете,
он был просто… не готов для встречи с ним. Не готов оголять свои переживания, или
наоборот, притворяться и улыбаться, делаясь тошным лицемером. Это совсем не
странно, что ему, как ведущему в их отношениях, хочется быть подушкой безопасности,
тем, кто подаёт позитивный пример, а не тем, кто каждый раз приезжает с кучей
заморочек и постным рылом. И как бы не было велико желание обнять, утянуть к себе,
в себя, услышать его, прочувствовать, в Чонгуке говорил здравый смысл. Он ни за что
не станет пользоваться Тэхёном, только чтобы утешить своё задетое эго.

Ему нужно было время, чтобы обо всём подумать. Он взял за привычку часто
наведываться на кладбище, прислонившись к калитке и много размышляя вслух, засунув
руки в карманы пальто. Это в какой-то степени его успокаивало. По крайней мере
после этого его рассудок был чист и трезв, и он мог настраиваться на рабочий лад. А
может он просто таким образом очищал совесть… Или ему больше не с кем было
поговорить о… их личном. Личном с Гизи. Кому ещё, если не её могиле, он расскажет,
как ему плохо из-за преступления, которое он над ней совершил?.. Потому что если бы
Чонгук вообще не приходил к ней или даже не забрал её тело тогда, этого всего он бы
просто не вытянул. Прослыв ублюдком, он не перестал чувствовать совсем.

Как назло, время, потраченное на самобичевание, отвлекло от дел по нифлиевым. Не то

чтобы он прям забыл, что ему нужно съездить в этот благотворительный фонд. Скорее
он откладывал эту поездку, потому что, опять-таки, был не в состоянии. Для этого
нужно было переключаться на прежний режим боеготовности, но пока его хватало только
на переключения скорости передач в машине. Он пообещал себе, что займётся этим
делом, как только, так сразу. Наверно, для этого шага ему не хватало хорошего,
такого действенного пинка.

Но что могло быть настолько мощным ударом, чтобы взять себя в руки?

Чонгук не сразу понял, а догадаться было очень легко…

***

Намджун на него злился, это было очевидно. В последнее время он только и делал, что
разговаривал сквозь зубы, – сказывался чонгуков игнор, его это обижало, да. Поэтому
в тот день Чонгук нисколько не удивился, когда Нам с недовольной харей сунул ему
листок с каким-то адресом, хамовато приказав сейчас же езжать по нему, после чего
выкинуть листок и впредь держать язык за зубами. На это заявление, как и на все
прочие, Гук отреагировал безэмоционально, сунув бумажку в карман куртки, пожав
плечами. Он умудрялся даже в таком случае бесить Намджуна ещё больше, тем, что
игнорировал и злость, и грубость. Никто не отменял противостояние двух скал…
Единственное, чем Чонгук поинтересовался: будет ли с ним в напарниках Лим и стоит
ли менять одежду на официальную. В двух вопросах был отрицательный ответ, на что и
здесь от него не последовало заинтересованной реакции. В конце концов, грозно
поведя челюстью и сложив руки на груди, Намджун бросил, что это приказ «сверху», и
он в душе не ебёт, что там ему надо делать и в какой форме. И послал нахуй. Ну прям
в духе дознавателя.
Стрелка часов перевалила за шестёрку, в городе начались пробки, из которых не было
ходу ещё часа эдак два. Но он никуда и не торопился. Снял свою массивную куртку,
кинув ее на задние сидения, оставшись в простой чёрной кофте и бежевых зауженных на
голени штанах, устало вздыхая и частенько откидывая мешающуюся чёлку назад. Снаружи
буянил дождь, из-за чего шумели дворники на лобовом, а внутри камри очень тихо
играло радио, хоть немного разбавляющее сонное царство.

Вождение расслабляло Чонгука. Он не думал о плохом, точнее вообще ни о чём

серьёзном, кроме светофоров и знаков дорожного движения. Подолгу стоя без движения,
он постукивал пальцем правой руки по рулю, второй облокотившись о стекло, наблюдая,
как быстро сползают вниз холодные (наверняка холодные) капли.

Осень тосковала и заставляла тосковать всех.

И действительно, к тому времени, как Чонгук уже подъезжал к нужному пункту

назначения, на наручных часах было чуть за восемь. А он и не заметил, куда вылились
два часа…

Элитный комплекс был ему незнаком. То есть он как бы знал про его существование, но
сам никогда не был внутри. И, честно говоря, даже не понимал, как его пропустят.
Комплекс был с закрытым двором и не предусматривал парковочных мест внутри. Тихий
микрорайон был полностью настроен на уровень безопасности и приватности жильцов.
Доступ сюда контролировался и плюс велось видеонаблюдение. Даже на въезде стоял
большой баннер с звучным названием «жилой комплекс Тихая пристань», что подлинно
описывало атмосферу.

Автоматические ворота открыли ему только после просмотра списка гостей. А вот да, и
такое было. Чонгук уже успел промокнуть, пока топтался на одном месте. Наконец
попав во двор, он быстро добежал до подъезда, где теперь его донимал консьерж –
большой дядя с пневматом, точно также сверяющий его имя с именем по данной квартире
в книге посетителей. После сверки к нему обратились уважительно и показали куда
пройти. Отряхивая воду с куртки, Чонгук дожидался лифта, рассматривая из окна очень
красивую архитектурную подсветку на такой же многоэтажке напротив, которая
смазывалась на стекле с дождём. Нужный этаж встретил эхом шагов, полумраком, лишь
двумя квартирами на весь коридор. Позвонил в последнюю, недолго ожидая ответа.

Ему сразу открыли, только посмотрев на него через монитор, а на пороге его
встречала женщина в мышином костюме с суровыми чертами лица. Таких обычно можно
увидеть в фильмах, там они занимают должность директрис в «особенных лицеях».
Этакая железная леди. Правда маленького ростика, равняясь с чонгуковым плечом.

— Мистер Чон? – деловито спросила она, заломив брови. Чонгук тоже приподнял бровь,
вдупляя, что тут происходит. Если его встречала женщина, в принципе, больших
проблем не ожидалось. В понимании Чонгука, женщины – это ему не соперники. Как
знать, как знать… – Добрый вечер. Выйдем на минутку. – Опять ничего не понимая,
буквально вытолкнутый в коридор, он уже не знал, чего и надумать. Железная леди
захлопнула дверь, снова обратившись к нему. – Вы здесь по поручению Главы. Господин
Ким Тэхён временно находится здесь. Его дедушка покинул наш мир. Глава сказал, что
Тэхён заговорит только с вами, – и в конце, на усталом выдохе, – можете не
беспокоиться о времени. Время посещения не ограничено…

Сказать, что Чонгук охренел, так это промолчать. У него чуть челюсть не отвисла от
полученной информации. Он ведь… чёрт возьми, даже не знал! Если бы знал, то сам бы
выбил этот адрес! Но… как долго он был в неведении… Зная Тэхёна и его ранимость и
гиперчувствительность ко всему, что окружает, это было сродни катастрофы. Нет, это
и есть катастрофа. И Чонгук, он… не то, чтобы прям знает, как себя повести в таких
случаях. Достаточно ли простого присутствия и участия? Достаточно ли его самого?

— Подождите… – немного погодя тормознул её у ручки двери, – как он эту неделю

справлялся? – уже ни о чём другом, кроме как о Тэ, мыслей не было. Только он и его
состояние. Очень важно узнать заранее о его поведении, чтобы хоть немного выстроить
цепочку действий. – Истерил?

— Нет. Господин Ким почти не вставал с кровати и ни с кем не общался.

Не новость, если это Тэхён… Ему присуще максимально отгораживаться от людей, когда
дело совсем дрянь. Что ж… Как не готовься, к этому не подготовишься. Нужно просто
быть рядом с ним и всё.

Так Чонгук наконец-то вошёл внутрь просторной квартиры, разулся, снял мокрую
куртку, проследив взглядом по направлению женской руки, показывающей на закрытую
дверь. Внутри, хотите верьте, хотите нет, всё похолодело. Вот так с бухты-барахты
узнавать про Тэхёна и его деда… Про своё незнание. Про столько упущенных дней! Это,
конечно, выбивало из колеи. Вот и Чонгук взбодрился, да так, что аж немного
потряхивало.

В отличие от коридора, где был включён свет, в спальне был вечерний сумрак. Даже
после того, как он приоткрыл дверь и увидел закутанную в одеяле фигурку, та не
шелохнулась на звук. Зрелище не из приятных. И не обернулся Тэхён, когда он прошёл
вглубь, встав перед ним. То ли спал, то ли притворялся, чтобы его никто не трогал.
Шторы плотно задёрнуты, а из-за этого плохо видно ориентир, да и уж очень мрачно.
Чего уж говорить, что Тэхён не среагировал и на автоматический звук раздвигающегося
портьера. За ним открывался «чистый» вид на трассу, многоэтажку-близнеца и детскую
площадку. Стало посветлее. В добавок приоткрыв окно, чтобы запустить озоновый
воздух и хоть как-то разбавить гнетущую тишину, в спальне стало не так душно.

Чонгук снова подошёл к краю кровати, следом присев на корточки, всматриваясь в

мирно-спящее лицо Тэхёна. На тумбочке лежал блистер снотворного, стоял кувшин и
стакан с водой. Лицо спящего осунулось, и так было понятно, что он схуднул. Из
одеяла были высунуты руки с тонкими запястьями. Чонгук помнит, какие шершавые его
ладони на ощупь. «Лагерные», трудящиеся… А ещё помнит, каким Тэхён был в последнюю
встречу. Вкус губ… нет, уже забыл. Слишком мало данных. Зато его горящий взгляд,
смотрящий с влюблённой поволокой… Неподдельные счастливые улыбки, слова. Непривычно
осознавать, что сейчас в нём всё это померкло. А обрадуется ли он его прибытию? В
этом Чон тоже не был уверен.

Больше не в силах бездействовать, он осторожно вынул тэхёнову кисть поближе,

перевернув ладонь внутренней стороной к себе, трепетно прижавшись губами… О да,
прижавшись губами. Вот наконец дрогнули пальцы, передающие по нервным окончанием
инородные касания. Следом недовольно дёргаются ресницы, брови, отпяченные губы.
Тэхён может проснуться в любой момент, но этот момент всё равно будет самым
приятным событием. Долгожданным.

Снова поцеловав ладонь, не выпуская её, прижал к своей щеке и наблюдал за

неторопливым пробуждением, которое разбилось на мучительно-томительную раскадровку,
вырисовываясь посекундно: вот Тэхён первый раз промаргивается, взмахивает
ресницами, ещё не открывая глаза, но уже покидая сон, издаёт протяжный вздох и
напрягает мышцы, вытягивая ноги под одеялом, как струна. Проснулся. Проснулся…

Был ли рад? Сложно сказать. В той же раскадровке он вылупился на Чонгука, как будто
вместо него увидел своего вымышленного близнеца, пугающего до чёртиков. Но
последующая мягкая улыбка Чонгука развеяла сомнения на этот счёт. Тэхён был в
недоумение и ещё больше заспан. Очень, очень серьёзен.

Как он приподнял голову с подушки, взъерошенный и напружинившийся как ёж, готовый к

обороне, вызвало ещё большую улыбку. Чонгук сложил его ладонь в кулак, крепко сжав
в своей руке, смотря если уж не в самую душу, то очень внимательно и напряжённо.
Тэхён конкретно завис, словно сломался и больше не пошевелится.
— Трусишка-зайка не рад меня видеть? – хрипло, почти шёпотом спросил Чонгук,
специально начав с их кодового обращения, которое должно было как-то на него
повлиять. Но Тэхён также глазеет и молчит, чуть приоткрыв рот. Гук тоже был немного
растерян. – Тэхёна, скажи что-нибудь или прогони меня. Я не кусаюсь, и, если
хочешь, уйду. – Таких слов, наверно, не ждал даже слушавший, потому его глаза, и
без того вылупленные, расширились ещё, грозясь окончательно выкатиться. Затем он
очень медленно вынул свою руку из захвата, поднимая верхний корпус туловища,
удручённо исказив брови. Чонгук делает «это» снова. Провоцирует. А иначе не
достучаться. – Уйти? – и показательно поднимается на ноги, возвышаясь громоздкой
тенью. Сделав финальных пару шагов в сторону, наконец-то услышал протестующий
расстроенный голос, а затем и шорохи.

— Чонгука! Нет, не уходи!.. – сам не свой, Тэ стал неуклюже выбираться из вороха

одеял, не прекращая пялиться на него, тряся нижней губой. Чонгук встал в изножье
кровати, расправляя руки. И да… конечно же, Тэхён, без резких движений, плавно
подобрался к нему, так любимо (любимо…) укладываясь в объятия, одновременно с этим
шепча: – Любимый, мой любимый, Чонгука… ты пришёл… не уходи, пожалуйста…

Любое сердце растает под таким натиском, а уж Чонгука... Он выдохнул, успокоившись,

что есть контакт, и крепко сжав его спину, поднял с кровати, неспеша закружив на
одном месте, опять улыбаясь и чувствуя пьянящий трепет. Тэхён держался за его шею,
уткнувшись в висок, прерывисто вздыхая – от переполняющих чувств. Не замолкая,
повторял «любимый», будто век до этого не говорил совсем. А по ощущениям и правда
не говорил. Точнее, все эти слова были неважными, а сейчас они имеют вес.

Выпускать из рук никак не хотелось. Зреет страшенный вопрос: как Чонгук вообще
выживал без него долгий месяц?! А жил ли вообще? Всё было пустым. Тэхён вплёл
пальцы в его влажные волосы на затылке, опять впиваясь глазами в глаза. Это говорит
громче, чем голос. Главное не быть глухим.

...Как именно они оказались на кровати, оба плохо помнят. Закружило, повело, не
удержали ноги.

— Я не знал, где ты и что с тобой… – напевом оправдывался, а Тэ часто кивал

головой, всё-всё понимая. – Мне очень жаль, Тэхёна. Прости, что так поздно… –
головушка снова качается, Тэхён тычет губами в его щеку… Кажется, ну мелочь, но
ценная и безумно приятная. Слова тут не нужны, действия – вот движущая сила.

Гук ведёт кончиком носа по его лицу в ответ, загораясь уже совсем не целомудренными
желаниями. Тэхён как будто и ведётся, прикрывая глаза. Он просто лежит на нём и
никак не отворачивается, всё позволяя. Ах, позволяя... Позволите еще? Необходимо
большего. Тогда он более настойчиво мажет и носом, и губами по тэхеновым, на самом
деле выпрашивая эту шалость, и готовя тоже. Это нестерпимо, так сильно хочется.
Особенно рядом с ним, так близко и открыто. Тэхён мало что соображает, он
податливый – лепи что хочешь, – этакое желе, готовое принять любую форму.

Ну как это… коротит! Нужно! Сильно. Безумно, прямо сейчас.

И вот теперь Чонгук чуть подаётся вперёд, горячо выдохнув в губы, осторожно и
призывно нажимая на подбородок (скорее погладив), зрительно прося впустить и
довериться. А... тот... он счастлив, просто счастлив не рядом с ним, – а вместе с
ним! И только поэтому его припухшие ото сна сухие губы раскрываются (Тэ дышит
размеренно, он почти не волнуется), между которыми протягивается ниточка слюны. Это
уже ни в какие ворота… (Боги его наказывают.) У Чонгука кружится голова и даже
сушит в горле, что не удивительно, потому что это безобразие даже со стороны
наблюдателя. И незамедлительно приникает, высовывая язык, не торопясь, осторожно
поддевая им тэхёнову нижнюю губу, проводя до носогубной складки и полностью
погружаясь внутрь манящего жара рта, о котором все чаяния и воздыхания. Крышу
сносит на раз. Скрывать довольный стон нет смысла. Слишком хорошо, чтобы быть
правдой. Тэхён и сам должен слышать, насколько ему хорошо.

Какое это странное слово «любовь». Как её опаршивили глупые, неразборчивые люди,
из-за которых это стало не чудом, а бредом. А ведь всё совсем по-другому. Любовь –
это когда ласкаешь языком, прилизываешься как кот, век не видавший сметаны и
сидящий на одной воде! Не верите? Но придётся поверить. И потому что так неимоверно
хочется: мокро, долго, чувствуя каждую выемку, терпкий вкус слюны, горячую полость.
Что противно и грязно – теперь возвышено и небезобразно. Раз за разом врываться
внутрь, засасывая и выпуская, входя вновь – то же, что заниматься любовью,
чувственно раскачиваясь стрелкой старых часов, отбивающей бой, – только языками. И
приникаешь к губам, потому что они необходимые, потому что никаких других ты больше
не замечаешь! А еще любовь – это когда обнимаешь мыслями и только держишь руками.
Но это заблуждение – нет, не руками, – держишь сильными чувствами. Только они и
остаются рядом, когда наступает разлука.

Что делают? Любятся, именно так. Для этого не обязательно быть буквально раздетыми.
Эмоции и лица тоже могут быть оголены… Но так не со всеми и далеко не у всех.
Переворачивают друг друга, комкают постель, собирают и выворачивают одеяло,
выворачиваются наизнанку сами, запутываясь кистями. Чонгуку безбожно хочется быть
во всем главным и не давать ему делать совсем ничего, но Тэхён всё равно цепляет
его руки, напористо сталкивается носом, позволяя целовать себя как ему захочется, и
даже немного шевелит языком в ответ. Для кого-то это бездействие, но в их случае
широкий шаг навстречу.

Вот Чонгук снова опрокидывает его под себя (потому что вдруг показалось
удивительным кататься по кровати). Он и не знал, что страсть так отчаянна:
зачёсывая его челку со лба, касаясь скул, затмевая своей тенью внешний мир, до
которого нет никакого дела. Никогда Тэхён не думал о себе, как о субъекте
вожделения, никогда не думал, что, по-настоящему красив. Да и как это было
опознать? А Чонгук вообще про это никогда не задумывался, – это было неважно и
одновременно так очевидно. Прямо сейчас Тэхён открытый, розовощекий, лежит под ним
с мерцающими глазами (опять!), призывно раскрывая пухлые губы снова. Открытый лоб
подчеркивает ровные брови, чуть сломанные у переносицы из-за груза мыслей. В этот
момент он совсем не похож на ребенка. И пускает в него те самые не детские взгляды,
от которых идет приток крови к тазу. В голове завывающая пустота, так в этом и
совершенство! Как много хотелось бы сказать, но слова обламываются на кончике
языка. Вместо этого там тэхенов вкус – это почти двуязычие: «Мы говорим на одном
языке. У нас общая речь и слюна». О, как хочется застонать от бессилия! Ведь Чонгук
так бессилен здесь и сейчас, перед ним.

Его «бессилие» упирается Тэхёну в бедро, и во взглядах обоих отражается блик

своего, но непременно небезразличного. Тэхён не пугается, не отталкивает, всё
поглаживая его по загривку. Под чужим тяжелым телом хорошо и тепло, и трудно дышать
– совсем не по причине веса. Между разведенных ног мужской торс: одного это
заваривает крепче, другого успокаивает. Тэхён смотрит на него с покорнейшей
нежностью, но, если понадобится, закроет глаза и распакует тело – лишь бы отдать
частичку себя, которая своему партнеру желанна. Это тоже любовь. Она жертвенна, но
почему бы ей и не быть ею? По смыслу, два влюбленных обречены. Ну и что. Лучше быть
обреченным, чем жить в бесхозном теле и играть не свою роль.

Азбука тел простая, а вот любовь говорит на иврите – понимают не все, да и те, кто
знают, читают неправильно. Тэхён толкает сам (ого?!), нависнув сверху, обняв
чонгуковы уши и сжав пальцами, словно так удержит равновесие. Теперь уже он зажат
между ног, Чонгук разводит мосты еще шире, тянув воздух сквозь зубы. И правда,
безобразие.

Ещё один невесомый поворот на сто восемьдесят. Кровать обрывается. Нет, серьезно
обрывается: оба валятся вниз, цепляясь друг в друга как придется. Смех заражает, но
он как пародия на веселье. Сейчас вдвоем не весело – вдвоем грустно.

Волосы Тэхёна разлетелись по ковру. Боги, зачем... Эта мысль бьется у Чонгука в
жилке на лбу, и всё рисует картины «голого» голода. Но сейчас Тэхёном не
позавтракать, не пообедать и придётся отказаться от поздних ужинов. На него только
смотреть. Надеяться! Знать, что этот лакомый кусочек ему обязательно достанется, и
тогда он никогда и ни с кем его больше не разделит. И тогда он прочитает азбуку
тела, поймёт двуязычие, заговорит на том же языке, чтобы узнать, о чем не расскажет
рот, но что обязательно разболтает извивающееся тело.

Чонгук, как и всегда, берёт себя в руки, железобетонно отказывая себе в слабостях.
Сгребает одеяло с кровати, сам прижимается к ее спинке, прижимая к себе и Тэхёна,
накрывая их обоих. Откинув макушку на его грудь, Тэхён посмотрит вновь: в сумраке
не очень хороший вид, но блеск глаз отчетливо мерцает светом.

— Любимый... – шепчет, шепчется с ним, секретничает, а это его главная тайна,

которую больше незачем хранить. — Мой, – улыбка расцветает на чонгуковых губах.
Никогда ему с таким же вдохновенным желанием не хотелось быть чьим-то одним
единственным и любимым. Чтобы ответно присваивали себе! Чтобы отдали и себя! Чтобы
вверили себя! Чтобы хвалили ласковыми словами. Это редкость.

Чонгук тычется носом в его макушку. Пожизненно хорошо – это действительно приговор.
Погода за окном присоединяется мелодией ударных. Поворачивая его к себе лицом,
Чонгук отчего-то щурится, вытирая его губы от слюны (ему же она не нравится?). А
пока вытирает, хочет к ним снова. Но почему-то не делает. Неожиданно, но отказывать
себе в чём-то, тоже стало приятным.

— Прости за это. – Ни капли не сожалея о содеянном. Тэхён неотрывно на него

смотрит, всё трогая, изучая, проверяя: не показалось ли, настоящий ли.

— Если это ты, я всё полюблю. – Внезапно. Он не шутит и не маслит его самолюбие.
Так и есть. Всё просто. Не то чтобы Чонгук до этого не догадывался, но сейчас это
было озвучено вслух.

— Я знаю, – чуть приподняв уголки губ, ответил полушепотом. – И я тебя...

— ...Что? – снова состроил большие изумленные глаза, весь обратясь во внимание.

Чонгук лукаво повел плечами. Тэ принял и это. Потому что он тоже. Понял его язык. –
И я тебя, очень.

Уже вошло в привычку укладываться на чонгуковой груди. Честно, так вообще неудобно.
Но очень интимно. Так матери прижимают своих детей, так поддерживают, так
извиняются, так греются звери, так ищут покой – какой-то очередной домик, в
котором, и тепло, и хорошо, и сыто.

Но потом… буквально через несколько секунд… послышался хрип. Откуда и почему –

неизвестно. Тэхёнова спина начала трястись, сначала неприметно, а потом всё чаще и
ощутимее. Его вдруг охватили слёзы, которые очень давно просились наружу, и вот
наконец нашли выход. Так и должно быть. Ведь если рану не промыть, то она вскоре
загноится... Если плохое не освободить, то оно никогда не завершится.

Чонгук держал глаза закрытыми. И всеми силами сохранял самообладание. Эти силы были
обманчивы. Они то и дело возвращались в кровавый тупик, расплывались разводами по
полу, отражались в чёрных глазках, издевательски шептали ему о его страшном
поступке. Непрекращающийся самосуд… Снова выстрелив в бредящий рассудок, Чонгук в
реальном времени чуть подскочил на месте, крупно вздрогнув. Фантомная отдача.

Тэхён прижался теснее. Он не знал. Но лил слёзы тоже за двоих, – по закону

двуязычия.
========== 30.«Дистанция» ==========

#Aron Bergen - i'm Here

#Aron Bergen - 5th of August

На длинных дистанциях надо просто бежать, не засматриваясь по сторонам, не

оглядываясь назад, не отвлекаясь от намеченной цели.

Дмитрий Александрович Лавренов

Они остались вдвоём. И пусть, ладно, всё равно, что им только позволили насладиться
этим «вдвоём». Из всех представленных шансов нужно черпать выгоду и своё
удовольствие. Нельзя же отрицать главного – им была крайне необходима эта встреча.

После того, как Тэ проплакался и успокоился, и в то же время, когда немного отошёл

Чонгук, он же предложил им промять кости. Не придумал ничего более оригинального,
чем пойти на кухню и поесть на ночь глядя. В виду того, что на улице лил дождь, а
как гласит притча предков: ранний гость до обеда, поздний до ночи (это о дожде) –
можно было не сомневаться, что он пока не закончится. Значит о прогулке не могло
быть речи. Но и кушать тоже надо. Судя по тому, как Тэхён исхудал, он не часто
наведывался на кухню. А с Гуком он сто процентов бы поел. Следовательно, выбор был
очевиден. И Тэхён действительно пошёл.

На кухне за ними пыталась поухаживать «железная леди», но Чонгук сразу попросил её

освободить помещение. Он отлично знал, что Тэхён не любит чужих. В их присутствие
он жмётся и замыкается, и чувствует себя очень некомфортно. А нужно было, чтобы
наоборот открылся. И почувствовал себя хорошо, хотя бы ненадолго. Подышал полной
грудью. С ним. Даже об этом Чонгук подумал… Даже об этом.

На чужом месте он ориентировался на редкость хорошо. Вскипятил чайник, нашёл

готовую еду в холодильнике, разогрел, достал с полки сахар, всё разлил по чашкам и
расставил на столе. А в конце подошёл к сидящему Тэ со спины, погладив по шее и
поцеловав в макушку со словами: «Поешь, пожалуйста». Притихший Тэхён не ответил, но
и не возражал. Чонгук старался составлять компанию, хотя то и дело гонял голый
кофе, внимательно наблюдая за Тэхёном, что медленно пережёвывал, смотря в никуда.
Когда немного поклевал в тарелке, как птенец, и потянулся за пузатой кружкой,
Чонгук накрыл его ладонь своей, привлекая к себе внимание. Ну конечно же привлёк.
Тэхён поднял на него глаза, которые были уже не расстроены, не пусты, не заплаканы,
а просто серьёзны. По-взрослому. По-взрослому серьёзны.

— Помнишь мою квартиру…? – издалека спросил Чон, вплетя свои пальцы между его,
облокотившись на локоть, поближе. Кружка приятно согревала ладонь, но ещё приятнее
было вовсе не из-за тёплого бока керамики. Тэ мягко кивнул, слегка растянув губы. –
Тебе нравилось со мной жить? – улыбка сменилась на растерянный взгляд, застывший в
недоумевающей… надежде.

Нет. Не знаю. Конечно. А тебе?

— Мне нравилось с тобой и в том месте твоего брата… – Чонгук удовлетворённо

улыбнулся.

— Значит ты бы хотел со мной жить? Ты когда-нибудь думал об этом? – вопросы

становились всё страннее и страннее, а уж ответы на них.

— Отец меня не отпустит. И тебе не разрешит…

— Мне не нужно мнение твоего отца. Ты бы сам хотел?

— Чонгука… если ты хочешь что-то сказать, скажи прямо. Я не понимаю твоих вопросов.
Это очень глупо спрашивать меня, хотел бы я с тобой жить… – Тэхён слегка скривил
губы, как бы показывая своё негодование. Но это был самый что ни на есть
утвердительный ответ, большего и не надо. Чонгук пододвинулся ещё ближе, оставив
между их лицами ничтожное расстояние, в упор глядя в глаза.

— Понимаешь, я думал, что зависим от твоего отца. Теперь я знаю, что это не так.
Единственное, чем меня могут припугнуть, – это ты. И я абсолютно уверен, что твой
отец так и сделает: снова куда-нибудь тебя сошлёт. С его возможностями он мог
держать тебя при себе, здесь, в городе. Я не верю в его слова про твою
безопасность. Он убирает тебя от меня, потому что так я слушаюсь. Когда ты будешь
только со мной, мы всё сможем. Понимаешь? – Тэхён громко сглатывает, опуская
голову. Кажется, сейчас за здравый рассудок отвечает только он. И это он
высвобождает свою руку, отодвигая кружку к себе.

— Я не хочу, чтобы ты пострадал. Мне не нужно жить отдельно, если тебя не станет.
Пусть лучше ты будешь у меня раз в месяц, но живой! А на всё остальное я закрою
глаза. Я же как-то жил в лагере. И с этим справлюсь. – Тэхён доказывает своё. Его
позицию можно понять. Он уже потерял одного близкого, и это ничья вина. Но это всё
равно боль. А если из-за него погибнет самый-самый… то это ж конец. Дальнейшая
жизнь для Тэхёна просто не рассматривается. Без него… ему больше ничего не нужно.
Ни свобода, ни жизнь… ни дом. Об этом говорилось уже так много страниц, что
повторять это уже нелепо.

— Закроешь глаза? На что ты их опять закроешь? Как сейчас? Перестанешь есть, будешь
безвылазно лежать в кровати, а я, в лучшем случае, если буду знать, где ты, иногда
смогу тебя навещать. Это что, жизнь? Тебе нравится так жить?

— Зато ты будешь жив. – Твёрдо повторяет Тэ, не дрогнув голосом. Это самое важное,
что его теперь волнует.

— Хорошо. Поговорим об этом позже. При других обстоятельствах.

— Нет, пообещай мне, что…

— Я ничего тебе обещать не буду, – спокойно истолковал Чон, встав на ноги. От него
исходила положительная энергетика. Вот и хотелось-то верить. – Раньше ты всегда был
один, – он сел перед ним на корточки, обхватив ладони своими рукими – так было
совсем откровенно. Тэхён сидел понурый, но всё равно смотрел ему в глаза. Они не
ругались, нет. Они так говорят о своём. О будущем. Разве это не прекрасные
разговоры? Пусть и кажутся из ряда фантастики. – Никто не мог за тебя постоять. Но
это было раньше. А теперь есть я. Никогда не переставай верить в меня. Я ведь тоже
в тебя верю.

Тэхён прикрыл глаза, смущённо улыбнувшись. На самом деле эти слова были громче
признаний. Да и ему никто никогда не говорил, что верит в него. Чонгук тоже… ценит
его силу.

***

Как попили чай, согретые и сытые забрались под одеяло, точно воробьи, выпятив грудь
вперед, повернувшись друг другу лицами и столкнувшись лбами. В этот раз Чонгук не
стал ничего с себя снимать. В этой квартире он тоже чувствовал себя не в своей
тарелке. А вот уснуть получилось быстро, правда, только одному из них. И нет, вы не
догадались: первым уснул Чонгук. Тэхён уже выспался на годы вперед. Выспался и
належался. Теперь он бдит сон своего рыцаря. И ему это очень нравится. Он
подтянулся чуть выше, чтобы чонгукова голова касалась его плеча, а потом только
гладил по волосам и прижимал к себе. Что Тэхёну совсем не нравилось, – это его сон.
Чонгук часто содрогался с очень серьезным лицом, а еще что-то болезненно мычал, не
слабо этим пугая. Один раз он резко сжал одеяло, напрягшись, болезненно
исказившись. Тэхён мог только догадываться, кто пугал его сон.

Тэхён так и не уснул, но на рассвете все же задремал. В это время пост сменился, и
уже проснулся Чонгук. Он, как всегда, был усталый, потому что снилось много всего,
и мозг фактически не отдыхал. Но хотя бы в этот раз просыпался с удовольствием,
заведомо зная в чьих объятиях. Из этих объятий он выбрался, тем самым тормоша и
Тэхёна, который недовольно забурчал. К такому заспанному он и полез с поцелуями.
Тэхён окончательно открыл глаза, упираясь ладонями ему в лицо, морща нос.

Вот такое добрейшее утречко.

— Фу, у тебя же рот грязный, – Чонгук хохотнул, снова облизывая его губы, нисколько
по этому поводу не переживая.

— Ничего страшного, – шепчет он, зажав Тэхёна под собой. – Ну же, покажи мне свой
язык.

— Чонгу-ук, – смущенно протянул тот, однако это не воспрепятствовало намерениям.

Чонгук своего таки добился и присосался, проникнув в рот. По утрам надо нежиться,
иначе это не утро, а гов... какое-то! Так ему доступно выражать свою нежность, да и
просто хочется. Почему бы не поцеловать?

Зацелованный лохматый Тэхён пыхтел снизу, обнимая Чонгука за плечи, не отталкивая,

но и не отвечая. Чонгуку и так нормально, лишь бы принимал его. Лишь напоследок
приник глубже и грубее, выпрямляясь под непроницаемым взглядом. В той же позе
Чонгук показательно облизал свои губы, не морщась от слюны или грязного рта. Это
ещё цветочки.

— Я же любимый? У любимого надо всё любить. – Ему очень нравится дразнить Тэхёна
именно этой фразой. И он на самом деле не видит ничего страшного в том, что сейчас
Тэхёну всё ещё что-то неприятно или непонятно. Говоря откровенно, у Чонгука просто
не представлялось возможности его раскрепостить…

— Надо чистить зубы.

— Обязательно приму к сведению.

Шель-шевель, пока раскачивались, потягивались, так вдвоем пошли в ванную. Оба

находилась в странном дрейфующем состоянии. Вроде несли траур только вчера, а
сегодня... просто хотелось быть счастливыми.

Чонгук прислоняется к нему со спины у раковины. Тэхён хихикает и чистит зубы

щеткой, а Чонгук, обнимая его за талию, чистит пальцем, скаля зубы, чтобы показать,
как он старается. Это похоже на утро мечты: где они одни, встают, когда захотят,
например в выходной, когда Гук не работает, и вылезают из мятой кровати, вместе
принимают душ, готовят еду, кушают, смотрят телевизор весь день, шутя и смеясь. И
больше никого между ними. И больше никакого криминала, и тайн. Тихая жизнь,
предоставленная друг другу. К сожалению, сейчас это лишь мгновение. Но и его было
так тяжело получить.

Чонгук предлагает пойти прогуляться. Нельзя всеми днями безвылазно сидеть в четырех
стенах. Да, Тэ боится города, но во внутреннем дворе тишина и уют, а ранним утром
ни души. Так почему бы не позволить себе и это? К тому же что «поздний гость» ушёл,
оставив после себя мокроту.
Сначала, конечно, Тэхён воспринимает предложение хмуро и не изъявляет желания
гулять. Но Чонгук настаивает. А когда он настаивает, отказаться практически
невозможно.

С чем раньше не сталкивались, с тем столкнулись сейчас – Тэхён никогда перед ним не
переодевался. И пусть в лагере все друг друга видели голыми вдоль и поперек, Тэхён
не любил оголяться, даже открытые вещи не любил.

— Выйдешь? – требовательно просит он.

— Ты меня стесняешься? Очень глупо.

— Не смотри.

— Я там что-то не видел? – Чонгук расслабленно сидит на кровати. Немного играет, но

не пошлит, нет.

— Ты будешь пялиться. И говорить. И шутить надо мной!

— Не буду ничего говорить. Только немного посмотрю. Ну, поторапливайся, Тэ...

Тэхён опять чего-то забурчал, доставая из отцовских пакетов новую одежду. Выбирать
долго не стал, незаинтересованно взяв первый попавшийся свитер и брюки. С той самой
олимпийской скоростью снял спальные штаны и натянул брюки, а следом переоделся в
свитер. Чонгук и правда молчал, лишь пристально наблюдал. Не то чтобы он завёлся
только от вида голых ног или спины. Скорее это можно было расценивать как ещё один
шаг на сближение.

Закончив, Чонгук подтолкнул его на выход. Естественно, никто бы не отпустил их

одних на прогулку, даже во двор. Поэтому он сам сходил до охраны, прекрасно зная,
что она должна их сопровождать. Пусть лучше так. Чтобы потом не было никаких
проблем. И чтобы никто не подумал, что Чонгук пытался его выкрасть.

На улице гулял промозглый ветер, от земли несло холодом и влажностью, а всё вокруг
было пасмурным. Солнца не было и в помине, только хмурое, затянутое голубо-серыми
тучами, небо. Позади них на приличном расстоянии плёлся один телохранитель, а у
подъезда стоял второй, наблюдающий за всем происходящим во дворе. Чонгук же с
Тэхёном, будто не замечая посторонних, держались за руку, пребывая в своём мирке.
На душе правда было мирно. Даже пасмурное утро не испортило настроение. Они
приглушённо переговаривались, Чонгук показывал пальцем на разные точки, поясняя и
развлекая. Тэхёна это очень отвлекало от душевного самонасилия. Но ещё больше это
отвлекало Чонгука… от душевного самоубийства. Так что ещё спорный вопрос, кто тут
кого лечит.

Тэхён не был напряжен, хотя и смотрел на всё с опаской. Только потому, что его
надёжное плечо шло рядом и на него можно было облокотиться, к нему можно было
беззастенчиво прижаться, – всё становилось не таким сложным и страшным. Казалось
бы, вот такие простые вещи, а как меняют суть происходящего.

Степенным шагом наворачивали круги около детской площадки, не садясь на влажные

лавки. Пообсуждав всякие стандартные темы, Тэхён вдруг спросил своё:

— Чонгука, а расскажи о себе. Как ты жил раньше? Или... это секрет? – тема прямо-
таки скажем не из приятных для Чонгука, но логична. Тэхён делает правильно, что
интересуется прошлым своего мужчины. Им стоит узнать друг друга лучше. Разговоры по
душам ещё больше сближают. Единственный нюанс, что Гук не может до конца открыть
душу. Только безобидные факты о себе. Так будет лучше для них обоих, – соблюсти эту
крошечную дистанцию.
— А что бы ты хотел знать?

— Ну... Может быть про твою семью... – Чонгук метнул в него резкий взгляд, от чего
тот поежился и быстро исправился. – Извини. Расскажи, что хочешь. Мне будет все
интересно.

— Да, у меня есть семья... – превозмогая себя, Чонгук всё-таки решил сказать хоть
что-то, во избежание того, чтобы Тэхён не расстроился. – Моего брата ты видел. Мы
не родные. А со своими родителями я не общаюсь, – историю про детей он умолчал. Для
Тэхёна это не станет большой потерей информации. А так он будет думать, что Чонгук
ему доверяет. И он на самом деле доверяет, только не о плохой стороне себя.

— А, – уныло тянет Тэ, не желая лезть в душу с дальнейшими вопросами. Да и не

знает, что еще спросить. А о тэхеновой семье спрашивать и того смешнее.

— Давай расскажу про свою учебу в полицейской академии. Но думаю тебе будет очень
скучно от этого рассказа. – Чонгук решил взять инициативу, даже если информация
пойдет совсем бесполезная. И ведь Тэхён сразу же просиял, часто кивая головой,
прося продолжить.

— Так, ну... Когда я начал там учиться, мне было семнадцать, как тебе. Я был ещё
низкорослый, прыщавый и молчаливый, – над этим он особенно посмеялся. – Условия
жизни в академии почти как в спецобъекте, у нас был свой строгий режим дня. Только
мы не работали, а учились с книжками, занимались спортом и хорошо питались. Ты ещё
не спишь? – Тэ мечтательно давил улыбку на всё лицо, прижимаясь к чонгукову плечу
теснее.

— Подожди, Гуки. А сколько тебе сейчас?

— Двадцать пять. – Тэхён по правде и не задумывался, сколько ему полных лет. Знал,
что взрослый, старше него, да и всё. А тут... Так много! А сколько ещё им друг о
друге узнавать и узнавать!

— А сколько между нами лет разница? – интересно то, что как таковой считать он не
умел. Цифры знал, вполне себе досчитал бы до ста, а то и больше, но счету его не
учили. Даже простое прибавить-вычесть для него тьма-тьмущая. Чонгук всегда всё
понимает.

— Тебе скоро восемнадцать, а мне только стукнуло двадцать пять. Между нами семь
лет. Представил себе? Когда ты родился, мне уже было целых семь лет. – Как же эти
разговоры грели Тэхёну душу. Получалось, что они не только планировали будущее, но
и говорили о прошлом так, будто их уже было двое.

— А когда тебе было семнадцать, сколько было мне? – Гук отвечает, что десять,
смеется и продолжает рассказ.

— Так вот. Я очень старательно учился, меня ставили в пример другим, – Чонгук
довольно разулыбался, вспоминая это. – Я со многими дружил. Потом мне стали делать
поблажки. Часто я стоял на кппп, точнее мы сидели с парнями в сторожке, а когда
кто-то к нам приезжал в академию, я выходил и проверял документы. Это было
гордостью для меня, потому что моему курсу тогда еще нельзя было занимать такую
должность, а меня допускали. Особенно весело было зимой. Когда приезжала какая-
нибудь грузовая машина, я цеплялся за нее и на берцах катался за ней по снегу. У
нас всегда были вот такие большие красные уши, потому что фуражки же не скрывают
их... А самое веселое начиналось после, когда, проведя весь день на морозе, мы
забегали внутрь, у нас частенько не было горячей воды. И мы орали всем отрядом пока
мылись. Хах, сейчас зато есть что вспомнить. Ты ещё не спишь? – опять заканчивает
той же фразой. Разболтавшись, погрязнув в воспоминаниях, он и не заметил, как много
рассказал. Вроде ничего значительного, но все же, диалог-то создается.
— Я тебя слушаю. Мне нравится! Ещё расскажи.

— Так, что ещё. Ближе к выпуску я сильно вытянулся, мои прыщи так и не сошли, зато
я стал больно самоуверенным. И, конечно, набрал массу. На предпоследнем курсе нам в
обязательном порядке набивали символику на плече. Ты её видел. Это как посвящение.
Теперь такое уже не практикуется в нынешней академии. – Хорошо это или плохо, но
отныне Чонгук больше не носит полицейских регалий. И пусть Тэхён пока живет
спокойно, не зная об этом.

— А прыщи прошли? – смеясь, спросил Тэ. А Чонгук наоборот поджал губы, чтобы не
выдать усмешку.

— Когда совсем повзрослел – так и прошли, – ответил завуалировано, чего было,

конечно, недостаточно.

— А как повзрослел? Ты ведь уже был совершеннолетним.

— Ну как, Тэхён. Переспал с девочкой, начал вести половую жизнь. – Увиливать больше
не стал, так и сказал прямо, а то Тэхён бы голову сломал этим вопросом. И у него же
сейчас покраснели кончики ушей. Хотел правды – услышал её.

— А-а... – только и пришлось ответом. – Хорошо... что прыщи прошли. Хотя у нас вот
с вот такенными пуговицами на лице ходили! И ничего! – неожиданно он переключился
на себя. Чонгук подхватил.

— А давай ты о себе. Что тебе наиболее запомнилось из детства? – Тэхён не

вздрогнул, не замешкался, принимая вопрос достойно, и задумался. Ему не больно
говорить о прошлом. Уже не больно. Прошлое – это часть него, от этого никуда не
деться. И лучше не бояться его. Оно такое, каким было. Оно – это Тэхён.

— Когда ушла мама. Мне было почти пять лет. Я очень переживал тогда и очень долго
не мог хорошо себя вести... – Чонгук выпустил его руку, приобняв за бок, все также
прижимая к себе. И не думал перебивать. Он вообще впервые слышит о лагере устами
лагерного ребенка. А о жизни Тэхёна подавно не знал. Для него это тоже ценно и
важно. – У меня правда немного хороших рассказов... Это то, что ярко помню и всё.

— Поделись со мной. Расскажи, что было потом, после ухода матери, – и правильно,
что он просит его об этом. Для Тэхёна это освобождение. Ему больше не нужно тянуть
этот груз в одиночку.

— Я никого не слушался и много плакал. Поэтому одна надзирательница очень

разозлилась на меня и проучила. Потом я только слушался.

— Как она тебя проучила? – обстановка ощутимо изменилась. В голосе Чонгука

проскользнул холод, в тэхеновом – зыбучая тоска.

— Она увела меня в туалет, раздела и отхлестала полотенцем. Оно было намазано
вазелином, так намного больнее. После этого я на нее даже боялся поднять глаза. Она
была такая суровая... Хорошо, что уволилась. Или уволили. Зато я сразу стал как
шелковый. – Тэхён говорил ровно, без надрыва. Возможно, этой ровности послужило все
пережитое им на свободе. Приключилось многое...

— Кто-то ещё тебя бил? – спросил также хмуро, разозлено сцепив челюсть.

— Немного. Пару раз где-то. Это были такие... воспитательные побои. После них я
всегда всё делал правильно. – Почувствовав от Чонгука сквозившую жесткость, Тэхён
почти не раздумывая чмокнул его в линию челюсти. И ведь сработало же. Его взгляд
намного потеплел. – Слишком много подробностей, да? Давай я лучше не буду о себе.
Там ничего интересного.

— Почему нет? Моя жизнь дороже твоей, или что? Или, если у тебя не было ничего
доброго в жизни, то это не достойно внимания? Или я не захочу слушать? Тэхён, ты
иногда правда глупый.

— Я не это хотел сказать...

— А что? Тебя наказывали, били и унижали. Думаешь для меня это пустой звук?

— Нет... Ну дело же не в этом. Просто об этом грустно говорить. А я хочу, чтобы ты

улыбался. Ну хочешь другое расскажу! Вот еще мне удавалось пробовать конфеты! – с
большим энтузиазмом переключился Тэ. – Очень редко, но меня угощали надзирательницы
или медик из лазарета. А иногда даже перепадали шоколадные. Я их прятал в подушку,
на черный день. Ты наверно не помнишь этого... Я хотел тебя отблагодарить после
того случая в душе и нашел твою койку, и оставил подарок. Я бы ведь побоялся
сказать тебе спасибо в лицо. Вот такая хорошая история! – Тэхён снова просиял,
улыбнулся со всей душой. Но только не Чонгук. Эту злосчастную конфету он помнит.
Так и не съел, но и почему-то не выбросил. Скорее всего она куда-то завалилась с
концами. То, что для Тэхёна было на вес золота. А еще в тот день Чонгук слегка
придушил его. «Слегка» еще долго пестрило на его шее. И почему-то сейчас от вороха
этих воспоминаний становилось тошно. Чего только между ними не было…

Чонгук остановился, задумчивый. Тэхён приподнял брови, не понимая, что опять сказал
не так. Потому что это была совсем не хорошая добрая история. То есть для каждого
она виделась с разного ракурса.

— Тэхён, я не могу извиняться за то, как я себя вёл с тобой в лагере и потом. Я
жалею, что тогда специально напугал тебя, приставив к стене. Я видел, что ты
заплакал тогда. И я сделал очень больно. Поэтом...

— Чонгук... Чонгука, не надо. Не оправдывайся. Что было, то было. Я понимаю, что ты

хотел меня отпугнуть от себя. И ты так сильно мне помогал. Какая теперь разница...
Не вини себя. – Чонгук приподнял уголки губ, притягивая Тэхёна к себе. Этот
разговор натолкнул его на новые размышления. И ему действительно было совестно.

— Ты немного не понимаешь, Тэхён. Я взрослый здоровый мужик обижал маленького

беззащитного тебя, потому что я мог и всё. И я прекрасно помню, как вел себя на
свободе с тобой. Ты тоже много плакал из-за меня. Это не то, что я могу забыть с
легким сердцем. Мне стыдно за это. Я хочу, чтобы ты просто знал это сейчас. Мне
жаль.

Тэхён со всего только и мог, что раскрывать рот от шока. Он никогда даже не
задумывался, что Чонгук так скажет. Он выглядит на самом деле искренне.

— Мой любимый... – из-за ласкового обращения улыбка Тэ спряталась за ладонью. –

Если ты за всё что сделал, будешь вечность себя винить, твоё сердце может
разбиться. Знаешь какое сердце маленькое? Два твоих кулака! А груз у тебя намного
больше. Понимаешь? – Тэхён сочинял на ходу, лишь бы заговорить и приободрить. Лишь
бы он не смотрел так безнадёжно. Чонгук лучше кого-либо знает, какой его груз по
весу. – Надо себя беречь…

Чонгук засмотрелся на него. Кисть самопроизвольно потянулась к его лицу. Всё в

округе потеряло какое-либо значение, а в животе заворочалось живое. Перед глазами
так и стояла картинка того дня, когда их везли из лагеря: Тэхён на заднем сидении
спал в наручниках, Чонгук только закопал трупы, – он делает главный выбор. Ничего
более верного в своей жизни он не выбирал. И вот что с ними теперь. И наверно
правильно, что только Чонгук знает об этой тайне из прошлого. Кого он и бережёт,
так это Тэхёна. От самого начала до самого конца.
***

Чонгук ушёл, а память о нём осталась. Всё было пропитано им, даже Тэхён – изнутри.
Каждый угол, где он побывал и куда только мог пробраться его дух… Чонгук был везде,
и этим делал его сильнее. Тэхён не профессионал в этом деле, но он учится мужаться
изо всех своих сил.

И стоило только любимому опять пропасть на неопределённый срок, как в поле зрения
появился организатор всего представления, ожидающий этой встречи и возлагающий на
неё нехилые надежды. Папа пришёл посмотреть, насколько сильна сила любви этой,
сраной, которая у всех на слуху. И помогло ли это Тэхёну хоть немного прийти в
себя. А раз результат на лицо, то вполне возможно снова попытаться втереться в
доверие. У Кона привычная схема, по которой он живёт: делая что-то, получать нечто
взамен – даже если дело касается близкородственной связи. Разграничивать не
научился… А Тэхён и не знает, как это – близкородственно, – только как
разграничивать.

Отец о чём-то коротко обговаривает с персоналом, затем прикрывает за собой дверь в

его спальню, ставя стул перед кроватью, показывая лёгкую, располагающую к доверию
улыбку с хитрым прищуром глаз. Тэхён принимает сидячее положение, укрываясь
покрывалом по пояс, чтобы чувствовать себя увереннее. В этот раз он не в бреду и
оценивает происходящее трезво, поэтому и не может притворяться, будто не замечает
присутствие отца. А значит разговора никак не избежать.

— Рад видеть, что тебе стало лучше. Я переживал за твоё здоровье. – Тэхён опускает
взгляд. Даже если этот человек не лжёт, звучит это чуждо. Да и неправильно. Как
можно переживать за здоровье того, кого насильно удерживал в подвале, наблюдая за
страданиями единственного, «ограниченного» ребёнка? Про это тоже никак не забыть.
Всё крутится в голове. И только это ещё может убеждать Тэхёна, что у него есть ум.

Кон усмехнулся своим мыслям, когда ответа не последовало. Кажется, он и не ждал

быстрой капитуляции. Ну или просто привык, что с Тэхёном не бывает просто.

— Я привёл к тебе Чонгука, которого ты так любишь. Хотя ты упорно молчал об этом.
Мне казалось, что я заслужил от тебя хотя бы банального «привет, папа». Как ты
думаешь? – спокойная манера, рассудительный посыл. Папка в своём репертуаре. Тэхён
глядит исподлобья. Тут всё просто: раз он не просил, значит и отплачивать ему не за
что.

— Ты похоронил деду без меня. Как ты мог?.. – вот он подал голос, подавленный,
сиплый, и полностью сменил тему. Помимо прочего, что Кон уже успел натворить, у
Тэхёна имелся ещё один повод держать на него обиду. Отец печально вздохнул, сложив
пальцы в замок.

— Я сделал то, что полагается сыну. Не обвиняй меня в том, что я попрощался с отцом
в одиночку, пока ты был в шоковом состоянии. Ты и так достаточно насмотрелся.

— Ты мог подождать, пока я очнусь. Но тебе надо было сделать всё быстро, чтобы не
оттягивать… Зачем теперь прикрываться хорошим?.. – отец снова раздавил улыбку, но в
этот раз как будто натянутую, неестественную. Налаживать контакт с сыном всё
сложнее. И иногда прям сводит скулы от нетерпения.

— Тэхёна, ты меня так ненавидишь? Что бы я не сделал, всё плохо. Плохо, что сразу
приехал за вами и сделал всё сам. Плохо, что следил за твоим здоровьем. Плохо даже
то, что привёл твоего Чонгука. Хоть в каком-то моём действии ты увидишь хорошее
намерение? Или я так и останусь главным злодеем? – в общем-то, Тэхёну нравилось,
как он с ним разговаривал – размеренно и терпеливо. Правда, при этом чувствовал
себя ма-аленьким-маленьким, как вошка. Но в отце имелась такая харизма, от которой
невозможно было оградиться.

— Я знаю, зачем ты сюда пришёл… – опять резко меняет тему и говорит намного
обиженнее, хотя и пытался не показывать этого.

— Чтобы увидеть своего сына?..

— Нет. Ты пришёл сказать, что ищешь или нашёл мне новое место, куда опять меня
спрячешь. Правда ведь? Ты всегда будешь так делать, потому что я тебе не нужен…

— Насколько я знаю, ты не любишь города? И со мной жить ты не мечтаешь. А место,

как ты говоришь, куда я тебя «опять спрячу» – безопасное, где ты сможешь спокойно
жить. Не понимаю твою претензию. Может тебе не нравилось жить с твоим дедушкой? А
может тебе больше нравилось жить в борделе с твоим другом? Я не хотел этого
говорить, но ты меня вынуждаешь: или тебе больше по душе спецобъект? Там твой дом?
– на последней фразе у Тэхёна будто что-то подскочило к самому горлу и сорвалось
камнем на дно желудка, скручиваясь в узел. По тому, как у него изменилось выражение
лица, у Кона тоже засосало под ложечкой. Да, последнее было лишним. Зато
безоговорочно действенным.

— Так верни меня обратно в лагерь… Для тебя же это легко… – тело подрагивало
изнутри, а сам он в один миг стал выглядеть болезненно. Опять.

— Не нужно просто так разбрасываться словами, Тэхёна. Я не раз повторял, что не

желаю для тебя плохого. Ты мой сын и заслуживаешь жить как человек.

— …А если бы не был твоим сыном, то не заслуживал бы? – Тэхён всё переворачивал

вверх-дном, чтобы только придраться, естественно. У Кона малость заканчивалось
терпение, но он не подавал вида.

— Это логично. Если бы ты не был моим сыном, я бы тебя не забрал. Зачем мне чужой
человек? Не искажай, пожалуйста, факты.

— Я тебе и не сын… – вдруг произнёс он, шагнув на скользкую дорожку, сам ещё до
конца не понимая, что хочет сказать. – Ты сам так решил, просто объявился и
придумал свои правила.

— И чем ты недоволен? – менее сдержанно ответил отец, откинувшись на спинку стула,

скрестив руки на груди. – Нравится быть брошенной сиротой?

— Невозможно полюбить нежеланного ребенка от женщины, которую ты изнасиловал… –

опять этот упрёк… Прилетает ниже пояса и бьёт намного сильнее, чем Тэхён может себе
представить.

— Прошлого не изменить, – сквозь зубы цедит папаня.

— Ты даже не видел, как я рос. Ты даже не знал обо мне… Почему тогда сейчас ты мне
папа?

— Мы это уже обсуждали. Я не собираюсь бесконечно оправдываться. Перестань так себя

вести.

— Ты же хотел, чтобы я говорил с тобой. Я говорю. И я честен, не то, что ты…

— Что ещё нового ты мне расскажешь? Или это все твои капризы? Больше нет? Про
Чонгука ещё напомни. В его жизни я тоже виноват от и до. А может ещё в смерти деда?
Что ещё мне припишешь? А, сын? Увиделся со своим дружком, он тебе золотые горы
пообещал? Он-то у тебя лучше всех. А ты о нём вообще-то что-то знаешь?
— Только попробуй облить его грязью! Он не такой, как ты! Не смей его оскорблять! –
Тэхён вспыхнул и на самом деле повысил голос. Кон тоже… вышел из себя. Да так
разгневался, что аж на ноги подскочил, чуть не снеся стул.

Что-то разговор… не задался.

— Не сметь?! Не такой, как я?! Да что ты говоришь, мой маленький! Ты наверно

никогда не слышал от него истории о том, как он убивает людей? Да? Не делился с
тобой твой любимый Чонгук, как он хладнокровно стреляет по живым людям? Что ты так
на меня смотришь? Не верится? Твой ненаглядный Чонгук даже женщин убивал. Даже
детей… – как приговор, и это то же выстрел в голову, потому что Тэхён чувствует,
как в ней что-то щёлкнуло. – С кем Чонгук общается, что он делает, с кем спит…
Знаешь, с кем он спит? Да, тебя-то он ещё не тронул, я за этим, дай бог, ещё слежу.
А ты его наглаживаешь, нацеловываешь. Нравится такой рассказ о нём?! Хочешь
поподробнее расскажу?! – под конец уже чуть ли не орал, нависнув над Тэхёном
коршуном. Тот вылупил глаза, не чувствуя ни ног, ни рук. Странно, что не оглох,
потому что кажется потерял дар речи. Нет… это ложь. Это просто ложь! Он только и
делает, что лжёт!

— Ненавижу тебя… Лгун… – Тэхён медленно и невменяемо стал выпутывать из-под

покрывала, стреляя в него молниями, содрогаясь, и телом, и голосом, и всем
существом. – Предатель… – Кон как подстреленный поддался за ним, больно хватая за
руку, разворачивая к себе. Тэхён смотрел совершенно обезумевши и поэтому говорил
безотчётно. – Насильник… – …чем и усугубляет положение. Последнего оскорбления не
снести даже Кону. Он тоже доведён до ручки. Поэтому, сработав на эмоциях, занёс
ладонь и, не соизмеряя силы, оставил хлёсткую затрещину на щеке, из-за чего Тэхёна
развернуло в сторону, и он плашмя упал на кровать, лицом вниз.

Это было далеко от того, зачем Кон пришёл к нему. Это было далеко не тем, что он
хотел ему сказать. Это было далеко, да. И стало ещё дальше. Теперь наверно навсегда
– далеко.

Остудив пыл, выместив его в пощёчине, он осторожно прикоснулся к лежащему вниз

лицом Тэхёну, переворачивая его на спину. Глаза уже были в слезах, застекленные
страхом и своим личным, родом из детства, отголоском беспомощности и беспощадности
взрослых.

Только пришёл в себя и опять зашёл обратно.

Это было ошибкой. Только извиняться некому. У чужих людей не может возникнуть
близкородственной связи. В этом истина.

— Лучше бы вы никогда обо мне не знали, Кон.

В этом беда.

***

Оставлять Тэхёна опять было также тяжело, но уже не привыкать, правда? Чонгук
чувствовал, что эта разлука будет на ещё более длительный срок. Кон не станет долго
простаиваться, быстро найдет Тэхёну и далекий домик, и сиделок. И тут как
получается: с одной стороны, Чонгук бы поддержал эту идею, потому что Тэхён не
городской житель, это совершенно точно; ему тяжело акклиматизироваться в совершенно
незнакомых условиях, к которым уже вряд ли приспособится. И да, Чонгук бы поддержал
идею Главы, потому что того же мнения. Но не тогда, если это делается вразрез их
связи. Чем дальше Тэхён, тем больше над Чонгуком власти. Но он больше не хочет ни
перед кем присмыкаться (и не станет) и Тэхёну не позволит снова к кому-то привыкать
и страдать... Конечно, наши желания рознятся со средствами, но в этот раз он уверен
в удачном исходе событий. Почему? А почему бы хоть раз не быть уверенным в себе?
Так, говорят, можно притянуть удачу... Осталось только взять себя в руки (больше не
бросать себя из рук), найти фонд и связаться с юристом. Дальше всё будет зависеть
от людей, с которыми ему повезет сотрудничать.

Встреча с Тэхёном дала свои плоды. Папа-Кон, конечно, делал это на благо сына, а не
как уж ради него, но это помогло обоим. Именно то, что Чонгуку не хватало для
следующего шага. Более он не мог упиваться ненавистью к себе – это размывает краски
жизни. Но не стоит путать, что прекратить упиваться – не то же самое, что перестать
чувствовать вину. Вина никуда не уйдет. Ей и уйти некуда... Она его, чонгукова,
индивидуальная, – больше ни на кого не налезет. Её и ни к кому не присобачишь. А
если вины не станет, то и его не станет.

Понимаете... «Я» – как один человек, личность – собирается не только из хорошего

опыта, чего бы нам хотелось видеть в себе каждодневно. Мы – целостность ошибок и
исправлений, приобретений и утрат. Мы – это наука неточная. В точных расчетах у
людей только бюджет, а в самих себе округленно-приблизительное нечто... Поэтому,
да, нам приходится принимать все стороны себя, какой бы груз вины за этим не
тянулся.

Вина остаётся, это нормально. Кто-то же должен оставаться последним? Но и жить как-
то нужно. Главное найти смысл, – это придумано не просто так. Потому что так есть
ради кого стараться не падать духом. Тэхён здесь на первом месте, но у Чонгука, как
ни странно, есть ещё обязанность, которую он обещал осуществить. Он совсем не забыл
про нифлиевы… (а вы сейчас спросите: да что за фигня? опять они! как же всех
достали!) Но и они о нём никогда не забывали... Тоже какие-то чересчур
близкородственные отношения.

Отступая от лирики, стоит перейти уже к действиям. Работа всегда делает из человека
машину, подстраивая её как раз под себя. Это система, аппарат испокон веков ввел
этот режим, чтобы был порядок. Поэтому есть порядочные – класс исправно рабочий, а
есть не, такие как Чонгук, которые ни на чьем стуле, а еще ловчее – пытаются
подсадить кресло головнюка. Проныры хуевы, а! Ну что за разговорчики в строю...
Хочешь говорить? Выйди из строя. В этом тоже есть какой-то смысл. (Голова кругом…
что за бред?..)

Снова притворяться? Почему бы и нет? Чонгук натурально держит отчужденный вид.

Более вдумчиво слушает Намджуна, который тоже в свою очередь более внимательно на
него поглядывает, – ещё не верит, что буря отступила, а может и переживает тоже...
Роль, которую Чонгук для себя выбрал, уже пришла в исполнение. Ему главное не
выделяться и вести себя как обычно, без сбоев. Тогда никто и не отличит ложь от
правды. Ему многого не надо, лишь бы никто не заподозрил его тайный умысел. И
настанет тот день, когда он всех грандиозно обманет, потому что обманываться самому
больше нет сил.

Мир то ли серый, то ли цветной с помехами, – никогда не возьмёшь в обхват одной

картинкой. Что говорить про кладбище – тут один тон, и он не в цвете, а в ощущении.
Могильная тяжба висит в воздухе. Пахнет тоской и слезами. Но не кровью, нет. Запах
крови сладкий... Этого Чонгук никогда не забудет. Это не металлический запах, не
привкус, – приторная, вязкая сладость. А здесь… здесь только разлагающаяся гниль.

Живые тоже могут быть гнилью, продуктом распада. Их сейчас целых два – безупречных
негодяев. Кто его сюда пригласил, остаётся не спрошенным. Четвёртый сутулится и
курит у знакомой оградки. Чонгук всё никак не возьмет в толк, как он посмел сюда
притащиться и осквернять память его сестры...

Но выглядит мужчина иначе, нежели представлялся всегда. Черный гладкий плащ сжирает
его массивную фигуру, а он в нём остаётся никчемным маленьким червяком, торчащим из
ворота то ли верхом, то ли низом – потому что дырка одна, и всегда грязная. На
шорох этот червяк поворачивается и глаза у него грустные, как у дворняги. Чонгук
ещё не гонит, но оставляя букет у дощечки, тяжело дышит, не предвещая ничего
хорошего. Иметь дело с дворнягами себе дороже.

Это место только Чонгука. И исповеди других он не принимает... Так почему же он

здесь?

— Больше тебя нигде не выловить. А здесь ты денно и нощно... – невесело хмыкнув,

Лим искривил свой обветренный клюв. Папироска тлела неспеша, задувая в ноздри
табаком. Чонгук жадно втягивал носом. Так и вроде покуривали вместе. – Давно хотел
поговорить. Теперь-то ты меня поймёшь...

Поймешь... Чонгук Лима? Ни в одной фантазии. Детоубийце понять педофила не дано.

Это немного разные ветви, хоть и имеют общее звено...

— С чего ты вдруг стал таким покладистым? От меня что-то очень нужно?

— У тебя хоть есть куда прийти, положить цветы. А у меня только память. Ты знаешь,
я папа... – у-у, какие пошли разговоры. И у Лима надорвались струнки, прибежал
просить помощи. Закономерное явление. Хотя если бы у него не проснулся отцовский
инстинкт, даже с поздним зажиганием, Чонгук бы наверно ещё больше в нём
разочаровался. В какой-то вероятности Чонгук ожидал, что они об этом заговорят.

— В каком месте ты папа? – хмыкнул он, смотря вдаль, скрестив руки на пахе.

— Сам не знаю, в каком. Единственное, надеялся, что дочь будет ждать меня целой и
невредимой. Я её почти четыре года не видел. Наверно бы и не узнал...

— Узнал бы. – Легковесно соскальзывает вслух. Лим смотрит затянувшимися кровью

глазами, словно еле сдерживает себя или уже под шумок выплакал все слёзы. Может
пьяный? Сложно представлять, что в трезвом виде он может выглядеть и говорить так.

— Так значит ты её видел... И знаешь где она?

— Кто ты мне такой, чтобы я что-то знал о твоей дочери?

— Я заплачу. Только назови цену.

— У тебя какие-то больные фантазии на этот счёт. Что ты хочешь найти? Тело? – бьет
наждачкой да по роже, чтоб больнее. Лим кусает губу, горько и нервно усмехаясь.

— Тело... Ты к этому приложил руку, да?

— К чему? Я её не убивал.

— Чон, будь человеком. Ты понимаешь меня как никто другой, и тоже раскаиваешься
поздним числом. Я хочу жить с открытыми глазами, зная, что с моим ребёнком. Даже
если Мао больше нет.

Нет? Кто знает… Точно не Чонгук.

— Дети – самый незащищенный класс. Ты тоже так считаешь, Четвертак? – лагерное

клеймо опять застаёт врасплох, Лим смотрит долго и пронзительно. А ведь ещё недавно
так кичился своим авторитетом, забыв выключить его на свободе. Чонгук опустошенно
ерошит волосы. В воздухе летает мелкая снежная крупка, как декорация к невесёлой
сходке.

— Считаю.
— Видишь, как... – не унимается, продолжает развивать тему. Чонгуку жизненно-важно
обратить на это внимание. – Если рядом с детьми нет родителя, его больше некому
защитить... Жалко, ты как считаешь?

— К чему ты ведешь, Чонгук... Говори как есть, – выдохнувшись, Лим прикрыл глаза.

— Твою дочь тебе жалко? Ей было всего лишь шестнадцать... Из-за тебя она так рано
повзрослела, работала. Ты лишил её детства, – чуть ли не загибая пальцы, он давил
на болевые точки, чтоб дожать до раскаяния. И не такого, мимолётного, а чтоб как у
него, по-настоящему.

— Это ты мне нотации читаешь? Вот удивлён. Я и без тебя знаю, в чем моя вина.

— А как ты ещё считаешь, отродье – это дети?

— У тебя пунктик на отродье? Что ты всё время меня ими попрекаешь.

— Я вёл к тому, что мы – сами творцы своей судьбы. – Он не станет говорить прямо в
лоб. Во-первых, потому что Лим сообразительный, может зацепиться за мысль о Тэхёне,
а отсюда сложить два плюс два. Во-вторых, пусть сам мучается догадками, что он
хотел донести. Так справедливо.

— При чём здесь отродье и моя дочь? Как это на нее повлияло?

Чонгук развернулся к нему лицом, взяв за плечо и близко наклонившись к лицу. От

этого в груди подскакивали ребра, как клавиши. Жаль, музыка лилась отнюдь не
праздничной.

— На неё это повлияло в тот момент, когда ты распустил свой член по всему лагерю.

— Чон, не неси чепуху. В лагерь меня упек ВУВ! Да, я жил там как урод! И что с
того?! У меня убили жену! Отобрали ребёнка! Разрушили всю мою жизнь! Какая теперь
разница, кому я присовывал свой член?! А тебе-то какое до этого дело?!

А разница большая есть… Чонгук натянул один уголок губ. Жалостью так и не проникся.
Но наверно и, правда, понял. У уродов, кажется, свой понятийный аппарат, – который
оправдывает даже самые страшные поступки.

— Твоя дочь там, где ты ее оставил.

— И... где же? – с надеждой наконец воззрился Четвёртый, приникнув к Чонгуку ближе.
Ближе уже больше никуда. Дистанция между ними стерта.

— В аду.

***

Через пару дней Чонгук созрел. Всё, оттягивать больше не имело смысла. Он с утра
прихватил два письма из фонда, выкроив полтора часа днем, чтоб скататься до места
назначения. И так, чтоб его не спохватились.

Офис фонда находился далеко за центром города, в одном из административных зданий.

Квадратура помещения маленькая, трое женщин так и сидели все вместе, без
разграничений, только у каждой по своему столу и компьютеру: директриса, волонтерша
и бухгалтерша. Чонгук кое-как нашел их кабинет, не увидев никаких опознавательных
знаков.
Стоило ему постучаться и войти, как три пары любопытных глаз были направлены в его
сторону, а один взгляд, главенствующий, изводил пристальностью. Поставленный
женский голос сию же минуту попросил оставить их наедине. Не оставалось сомнений,
что его сразу же узнали... Ну надо же, какая знаменитость!

Женщину он в упор не знал. Ну видимо и не должен был.

Она вежливо поднимается на ноги, чуть кивая. Чонгук оценивающе разглядывает её

облик: слегка раскосые глаза, на которые спадает идеально уложенная черная челка,
скрывающая брови и путающаяся в ресницах; прямая осанка, осиная талия, большая
грудь, подчеркнутая правильно подобранным лифом, волосы в идеальном жгуте, без
изъянов – строгость нравов и нарядов, она меценат с большой буквы. Женщина за
тридцать, но с таким зрело-привлекательном уходом. Наблюдение всё не заканчивается.
Чонгук тщетно рыщет взглядом по чертам её лица. Отчего-то это становится
первостепенным. Но его мысли перебивают и пресекают на корню.

— Здравствуй, Чонгук. Приятно с тобой познакомиться. Меня зовут Сурукла Чжон, – она
протягивает изящную ладонь с массивным кольцом. – Я жена генерала Иля. Помнишь его?

Кто бы мог подумать! Какая встреча! Улыбка Гука протянулась от уха до уха. Ну
конечно! Генерал Иль! Его любимый наставник и пример для подражания со времен
обучения в полицейской академии. Если вы припоминаете, когда-то Тэхён шарился в
чонгуковых вещах в его квартире и нашёл фотографию, где генерал стоял со своим
любимым студентом. Чонгук до сих пор гордится, что заимел честь быть с ним в
хороших отношениях. А тут вон что...

— И мне очень приятно, – сразу так оживился. – Как дела у генерала?

— Всё хорошо. Он уже второй год как вышел на заслуженный отдых.

— Я рад... – искренняя улыбка нечасто посещала Чонгука, но сейчас это шло от

сердца. Названная Сурукла тоже улыбнулась, обратно сев в кресло и указав рукой,
чтоб тоже присаживался.

— Я уже не надеялась, что ты увидишь письма... Что скажешь? Хочешь встретиться с

юристом?

— Конечно, нам есть что обсудить, и, если всё так, как он расписывает, что-нибудь
наконец предпринять. Но меня интересует, как в этом оказались связаны вы...? –
искренность улетучилась, Чонгук посмотрел на неё под другим углом, прищурившись.
Под сердцем у него грелось оружие. Но он совсем бы не хотел им воспользоваться.

— Я не поддерживаю идеологию нашей фракции. Мне хотелось поучаствовать в благом

деле. Вот и всё. – По мере того, как говорила, на лице не дрогнул ни один мускул.
Поза уверенная – расслабленные руки на подлокотниках.

— А как же генерал? Он вас поддерживает с таким-то оппозиционерским движением? Как

я помню, он был патриотом.

— Муж не поддерживает, но и не препятствует. Это мой выбор. Также как ты сделал

выбор пойти против произвола с фабрикой.

— Хорошо, допустим.

— Ты мне не веришь? – натурально изумилась она.

— Скорее я не понимаю, зачем женщины лезут в политику. Должен быть какой-то веский
повод... – он почесал кончик носа, коротко вскинув брови. – Это опасно. У вас же
есть дети?
Сурукла блаженно растянула пухлые губы. Его взгляд зацепился за большую родинку на
шее, а там и за выглядывающую из-под кромки блузы часть серебряной цепочки. Это
всего лишь наблюдение. Это всего лишь серебро.

— Конечно, есть.

— Тогда вам следовало подумать о их безопасности. Возможно ли, что с юристом я

продолжу тесное сотрудничество без вашего участия?

— Ох, Чонгук, я бы так и сделала. Но вы сможете встретиться только через меня. Я

помогаю этому мужчине, поэтому несу ответственность за его сохранность.

— Помогать людям – ваше призвание?

Краем глаза Чонгук ухватил кучу игрушек на подоконниках и под ними. Это собиралось
с миру по нитке, кому не жалко было отдать старые игрушки. А потом их развозили по
детским домам... Домам... Снова эти знакомые слова. Снова какие-то странные мысли.

На столе у нее стояла пластмассовая табличка с именем, а рядом сложенная карточка с

эмблемой фонда. Чонгук только сейчас заметил, что это была горящая спичка.

— Да. Здесь вся моя жизнь.

Чонгук непредумышленно задал вопрос, засмотревшись.

— А почему спичка? Это значит огонь в сердцах?

— Думаю, у каждого найдется свой смысл... В любом случае это связано с теплом. Или
в сердце, а может и в памяти. Как светлый луч, освещающий темное царство.

Чонгук больше ничего не по делу не спросил. Вечером его пригласили в генеральский

дом. Поэтому он выкинул из головы всё лишнее. Юрист там. А он всё ещё здесь. Не
порядок.

***

Чонгук был занят до позднего вечера, пока Нам его не отпустил восвояси. На пути к
генеральскому дому он еще постоял в пробке, потом заехал на заправку, а также купил
торт, чтобы не с пустыми руками. Все потому, что предвкушал встречу со старым
знакомым. О юристе не было значимых мыслей, наверно потому, что он его видеть не
видел.

Семья жила в коттеджном поселке. Генерал-то мог себе позволить за столько лет
службы купить такую дорогую усадьбу. Чонгуку прям приглянулся простенький с виду
домик в два этажа, с интересной постройкой в виде гаража, но тоже двухэтажного.
Скорее всего надстройка была хозяйской задумкой. На второй этаж вела чугунная
лестница. У этого же гаража разрывалась от лая большая пушистая собака. Гук её
нисколько не испугался и даже подсел к ней рядом, погладив страшного мохнатого
зверя, который вскоре сделался плюшевым мишкой. В окнах дома горел свет. Чонгук
увидел через занавеску, как суетится хозяйка дома. Одета все также, что и днём. И
тоже замечает его силуэт на темном фоне ноябрьских сумерек. Наблюдательная.

С порога на него набрасывается запах выпечки. А со второго этажа в это время уже
лихо спускается бородатый дядька. Зарос, генерал наш. Улыбается с деснами. Хлопает
Чонгука по спине, стискивая в крепких объятиях. А Чонгук... давно не ощущал
отцовского покровительства, потому инстинктивно тянулся вперед.
— Проходи, мой дорогой. Чувствуй себя как дома. – Генералу было за шестьдесят
точно, но он держал себя в форме, имея лишь небольшой солидный животик и
позволительную растительность на лице. Рядом с ним Сурукла выглядела как девчонка,
но смотрели они друг на друга горящими глазами. Такое в наше время редкость. И
неважно, сколько между ними лет разницы. Бог-то он не Тимошка – видит немножко. Раз
сводит двух людей.

А в кого верит страна, пропагандирующая секты?

— Наш гость живёт в пристройке. Видел наверно? Над гаражом. Ты сейчас поешь с
дороги, потом поговорите, – рассказав план действий, мужчина принялся за еду.
Чонгук, в рамках приличия, не мог отказать, присоединяясь к ним. Сурукла, с гордой
осанкой, неспеша кушала маленькими ложками, смотря в никуда. Дети, кстати, не
вышли. А может жили уже не с ними?

Долго рассиживать Чонгуку тоже не хотелось, поэтому он как можно скорее доел и был
проведён к персоне нон-грата. Их оставили наедине. Внутри надстройки было очень
уютно, всё как в обычной студии: кухня, совмещенная со спальной зоной и туалет.
Прямо сейчас неизвестный мужчина сидел за барной стойкой, клацая по клавиатуре
ноутбука. При виде вошедшего, сразу отложил занятие, замерев на месте, вперив
серьезный взгляд в того, кого уже не надеялся увидеть.

— Чон Чонгук. – Голос с хрипотцой разбудил тишину, но напряжение между ними никуда
не делось. Все еще одетый в рабочий костюм, Чонгук лишь снял дутую куртку, угрюмо
кивнув в знак приветствия. – Мне сказали, что ты сегодня приедешь. Я рад, что ты
нашёл моё послание. Я уже терял надежду...

— Не знаю, что сказать вам... тебе? Давай на ты, тут всё-таки неформальная
обстановка?

— Конечно, о чем речь. Присаживайся. Разговор будет долгим, – Чонгук проследовал

просьбе, усевшись на диван, после чего юрист присел рядом, предварительно взяв
голубую папку с какими-то бумагами. Не нужно гадать на кофейной гуще, какими именно
бумажками.

— Начну с начала, кто я такой и почему ввязался в это дело. Меня зовут Чон Хосок, я
работал со многими людьми из верхушек, у меня была довольно большая клиентская база
и хорошая репутация. Один мой клиент пришёл ко мне как раз с вопросом о возбуждении
дела на «ФармГрупп». Это было три года назад. Тогда у нас ничего не получилось,
вернее будет сказать, мне перекрыл кислород твой отец – Чон Хвансу. Он поставил
меня перед фактом: либо я продамся, либо меня уберут. Конечно, я не сглупил.
Поэтому знал и молчал. Так поступали со многими, мне ещё сделали одолжение.

— И почему же мой отец попросил оформить документы именно тебя? Потому что ты уже
был в курсе и держал язык за зубами?

— Думаю, что да. Это послужило причиной. Я, конечно, не отказал. Хорошенько изучил
его заявку. Тогда я уже понял, что с таким багажом знаний мне секир-башка, рано или
поздно. Поэтому решил изменить форму заявления. Как ты уже наверно понял, я тебя
защитил: если они тебя тронут, то потеряют всё. Это немного-немало 6 гектаров земли
и фонд… – Хосок вытащил выписку банковского счёта. У Чонгука стремительно полезли
глаза на лоб от количества нулей после первой цифры. Он нервно кашлянул в кулак.
Ничего удивительного, что его все хотят порвать на британский флаг. С такими
суммами так легко не расстаются. Это целое состояние… – В шоке? Я бы не простил
себя, если бы позволил им забрать всё себе.

— На какую сумму ты рассчитываешь? – перешёл сразу к деловому тону. Не стоит питать

иллюзий, что юрист не преследовал цель наживы. А как же иначе? И почему бы и нет?
Он своё отработал. К тому же сейчас он в бегах и живёт на чужой кошелёк.
— Не буду отрицать, я тоже в доле. Я твой нотариус, ты мой клиент, сделка
совершена. Ты в выигрыше. Но я хотел предложить кое-что более серьёзное, помимо
раздела «пирога». – Чонгук поднял бровь, заинтересовавшись. Юрист к себе
располагает тем, что говорит откровенно. Тогда между ними нет недомолвок. А они
сейчас в одной упряжке. – После того, как я покажу тебе, как снять деньги со счёта,
прежде ты можешь пораскинуть над моим предложением. Спрошу, как есть: ты к власти
хочешь?

— К власти? Имеешь в виду, хочу ли я на место Лидера? Хотя уже это попахивает
клиникой.

— Значит, нет?

— Нет, – утвердительно ответил Гук, хмыкнув. – На эту роль я точно не гожусь. –

Хосок довольно покивал, видимо с чем-то согласившись. И продолжил:

— Смотри, как обстоят дела. Когда создавалась фабрика, Лидеру нужны были деньги,
чтобы прочно закрепиться на месте. Он подкупал многих. Это нехитрая схема. Сейчас у
тебя есть все шансы сместить его тем же путем.

Что? Тем же путем?

Хах, ну да. Когда у тебя есть деньги, ты по умолчанию на коне.

— Как ты себе это представляешь? Буду ходить по кабинетам алькальдии и протягивать

конверты? Кто не взял, тот лох, остальные в лодке?

— Подожди, выслушай сначала меня. У меня связи, их только поднять и наладить с

умом. Поверь мне, среди шишек много недовольных, над ними просто никто не берёт
шефство. Нужно создать тайную оппозицию и объединиться. Не успеешь оглянуться,
президента сместят. Но нам нужна новая идея, что мы сможем предложить заместо
старого. Вот ты бы что хотел изменить? Без фанатизма, конечно, утопию я не читаю.
Но ведь есть, что тебе не нравится?.. – Чонгук призадумался. В крови проснулся
адреналин, проявляясь потоотделением. В происходящее верилось с трудом, такое
бывает только в фантастических фильмах по книгам, когда несколько человек, сидя в
каморке, рождают спонтанную идею, меняя мир. Или открывая новые разделы в истории…
Больная фантазия! Смех! Глупость!

— …Ну, думаю, для начала я бы сделал открытый въезд в города. Наша страна должна
быть для всех граждан.

— Во-от, видишь! Это уже ветер перемен. С командой мы сможем добиться лучших
результатов. Как ты на это смотришь? Мне терять нечего, я сбитый лётчик. А ни одно
решение не может гарантировать абсолютную защиту. Поэтому это твой выбор. От тебя
зависит, как ты повернешь исход событий. Сейчас у тебя есть все шансы и немалые
ресурсы… Что выберешь…? – затаив дыхание, Хосок нахмурился. Он ждал этого
разговора, кажется, вечность. И сейчас от ответа зависела вся его жизнь. Он тоже
положил на кон всё. Ради идеи. Да. Ради новой жизни. Не идеальной, конечно, ничего
не может быть идеальным. Но под лозунгом новых взглядов и обещаний. В конце концов,
всему должен приходить конец. Каждая империя имеет жизненный цикл, рождаясь и
умирая. Хосок давно убежден, что они в точке исчезновения.

Чонгук переводит на него влажный взгляд, нервно-криво-косо улыбаясь, не веря, что

всё это реальность. Но поверить придётся. И захочется, ещё как захочется! И
говорит:

— Какой-то беспредел ментовской. Твоя взяла. Я в это верю.

Шуршит страничка нового раздела. На ней первые штрихи. У них перо и чернила. У
Хосока – амбиции… У Чонгука…

Сила.

***

Время неслось как птица, только поспевай за ней, э-ге-гей! Неделя пролетела
незаметно, Чонгук даже глазом не успел моргнуть. Всеми днями он носился как собака,
то работая на базе, пробивая информацию для Намджуна и заодно для себя, то находясь
только вблизи Нама, с которым у них было слишком много секретов и общих дел. Эта
сука, как назло, трепала Чонгуку всё, чего можно было умолчать. Но нет, он
намеренно вводил его в зону доверия, откуда невозможно было выбраться по
собственной воле. И пусть Чонгук до сих пор держал дистанцию, Наму, как кость в
горле, нужно было до него добраться. Он тоже вёл себя иначе, говоря сквозь зубы и
зыркая исподлобья, но не терял надежду, что между ними всё же возобновится мир. Кто
знает, кто знает... Чонгук втихомолку тоже к нему приглядывался и один раз нашел у
него компромат, который Намджун не уничтожил, тем самым опять связав их одной
тайной. Чонгук ведь его личный бодигард, по-другому быть не может – они команда. А
с учетом того, что Намджун тоже играл нечестно, это наводило на определенные мысли,
что с ним не всё потеряно. Но пока он его ещё не разгадал, а значит и не мог
доверять. (А нужно ли вообще искать в Намджуне это доверие?) Но это лишь касательно
его, а у Чонгука сейчас были дела поважнее.

Ночами он оставался у генеральской семьи, так сразу с дороги и к ним, закрываясь с

Хосоком в надстройке, просчитывая все варианты и планируя начало «переворота». Чаще
всего к ним присоединялся и генерал с женой, выслушивая их и потом по очереди
высказывая своё мнение. Конечно, первые шаги было очень тяжело делать, да и чего
уж, – очень страшно. В том числе юристу, который и заварил эту кашу. Но от
намеченного курса не отступают. Не теперь.

В выходной они выбрались втроем: генерал, Хосок и он, первый раз приезжая в
Центральный банк, тот, что Обще-Азиатский, не принадлежащий фракции. Первый раз
Чонгук воспользовался своими полномочиями и снял небольшую сумму, на пробу. Ну и на
первичные нужды. Кону и отцу об этом не узнать, – они больше не имеют отношения к
его наследству. Так что хотя бы по этому поводу можно было не переживать. Пока. Но
и их неведение будет недолгим. В их распоряжении слишком много следопытов.

Потом в их компанию подключился знакомый Хосока по кличке Кабиш. Мужик за сорок,

плотный и низкорослый, зато мозговитый. Юрист сказал, что он давно занимается
подкопом и вообще свой в доску, «из наших». У Чонгука не было оснований ему не
верить. К тому же Кабиш какое-то время находился в обществе нынешнего Лидера и кое-
что о нём успел узнать. Им это только на руку.

Кабиш также обосновался в надстройке, так было удобнее. Вместе с юристом, в

отсутствие Гука, одну стену они выделили под бумажки и заклеили её фотографиями,
досье, картой города с иголками-флажками, пометками от руки и прочей нужной
макулатурой. Кабиш занимался аналитикой, ну или только так говорил, поэтому
примерно отобрал первых претендентов для сотрудничества с ними, – все прямиком из
алькальдии. (Похоже шутка про конверты и лохов не была такой уж выдуманной...)
Хотя, вот если, по правде, Чонгук бы не покривился и это бы сделал. Он уже ничего
не боялся, всё ему было по плечу. Готов подкупить любого, выйти на контакт с кем
угодно и где угодно, хоть бы что-то изменилось в этой проклятой системе! Жить вот
так... Это не жизнь. Может у других-то всё хорошо и устраивает, но лично Чонгука
нет. У него как у собаки – собачья жизнь. А не будь она той, которая есть сейчас,
как бы всё с ним сложилось...? Чем бы он жил? Какие ставил бы цели? Карьера,
возможно семья, дом получше и побольше, машина поновее, машина для жены, а ему
тогда уж лучше джип, чтоб сына-хоккеиста возить вместе с командой на тренировки...
Наверняка он бы хотел сначала сына и обязательно в хоккее... А потом наверно дочь.
Одному-то ребёнку скучно.

Эти бесконечные хлопоты и банальная суета – обычная семья с нормальной жизнью, о

которой все мечтают. Только у Чонгука с самого начала всё шло неправильно. Это не
его путь. Всё что с ним связано – фатально. И ему от этого нисколько не лучше, всё-
таки, он бы хотел распробовать спокойную бытовуху. Что в ней делают-то? Может и не
с женой и детьми, но в своём доме и с любимым человеком. Так – да, так очень
хочется. А пока как будто в будке и скулит временами. Устал до чертиков. Но у него
ещё есть кислород в легких, а похоже, что открылось второе дыхание. Ещё бежать и
бежать. И всё с препятствиями...

А что до остального... Чонгук только поздним рейсом осознал, что у генеральской

семьи нет детей. Что это значит? В принципе ничего. Только он всё время беспричинно
вертит кулон на шее, который как никогда прежде обдает прохладой. Непривычное
ощущение.

***

А вот у Тэхёна время замедлилось. Отец больше не приезжал, может потому, что
проснулся стыд, а может надоело навязываться, зато ему привезли кота, про которого,
если честно, он и думать забыл. Сами понимаете, горе вытеснило всё. А тут опять
кот, опять одиночество, опять облагороженная темница, будто всё на повторе, только
уже с другим сознанием и о-сознанием.

Теперь Тэхён целиком и полностью посвящал думы Чонгуку. Но отнюдь не светлые и

добрые, как было всегда. Тому виной сказанные на эмоциях слова отца. Это никак не
хочет выветриться из его глупой больной головы... Ведь как же нелепо верить отцу,
думая, что Чонгук убийца и всё то плохое, что он на него навешал ярлыками. Но,
несмотря на это, забыть не может. Всё время всплывает один противный вопрос,
который нещадно просит развиться: «А что, если...». С него Тэхёна бросает в
холодный пот. Он верит Чонгуку до конца, безоговорочно. Потому что даже если все
соврут, он не станет. Потому что у Тэхёна никого нет ближе него. Потому что он
любит без оглядки, а любовь слепа. Но ведь так им обоим, хоть и эгоистично, но было
спокойнее... Так Тэхён мог и дальше возводить свои воздушные замки...

С тех пор как Чонгук ушел, как у Тэхёна цвел синяк на щеке, он стал чаще выбираться
на улицу. Чтобы было не так страшно, всегда выбирал раннее время. А теперь ещё
выгуливал кота на поводке, который придавал ему уверенности. За ним всё также
пристально следили, но Тэхён даже не придавал этому значение. Его маленького мира
это не касалось. И так было вполне возможно дышать без срывов. Этакая хитрость, что
его спасала.

Всё изменилось в середине ноября – этим утром. Добрым ли оно стало? Скорее всего
фатальным... Взяв за привычку утреннюю прогулку, он, как и обычно собрался
проветриваться. Погода была сырая и морозная, но от снега осталась только грязная
слякоть. И лишь этим утром он оказался не один. Кому-то ещё не спалось и гулялось.
Этот кто-то был низкорослым и пузатым, ничем не приметным на фоне других.
Безобидным даже. Благо, телохранители притаились соколами и не сводили зенок. Тэхён
ни о чём не волновался.

Волнение его ужалило, когда этот кто-то с ним поравнялся, задев локоть. Следующий
за ними телохранитель напрягся. Тэхён тоже. Неизвестный доброжелательно улыбнулся.
И тут же... До сбитого пульса... Незаметно и тихо... Выдал сквозь ровные зубы:
«Толкни меня и беги до шлагбаума. Чонгук там.»

За какое-то жалкое мгновение внутри него оборвалось всё, что и так болталось на
соплях. Что такое шлагбаум он не знал. И куда бежать не знал. И будет ли в конце
пути Чонгук – не знал. Это тупик... Это какая-то нелепая шутка!

Но его рука живёт своей жизнью. Он подхватывает кота под мышку. Вторая рука сама по
себе тянется вперед и почему-то заносится с силой, совершая толчок. Тэхён ничего не
делает сам. В него вселяется кто-то другой, у кого нет рассудка и страха. И этот
другой уже не видит, как падает незнакомец. Глаза показывают смазанный путь вперёд
– в кромешную неизвестность. Откуда-то доносятся крики, но они ему ни по чем. Ноги
несут по им одним изведанному маршруту.

Дистанция пятьсот метров, на убывание. Свист ветра. Открытые ворота, поднятая палка
– и всё мимо. Его уносит цунами, и в этом водовороте накрывает могучими тяжелыми
волнами, сжигающими кислород. Конца и края не видать – необъятные просторы кружатся
хороводом, так и норовят сбить его с ног. И толку.

И сбивает. Только не головокружение, а резко тормознувшая перед ним машина, откуда

его молниеносно дергают на себя и внутрь. Дальше – лишь беспросветная пустота. Но
нет. Ещё руки... которые его обнимают, как обнять не сможет никто.

Это тупик. Он у финиша.

========== 31.«Агент под прикрытием» ==========

#BONES - CtrlAltDelete
#Blut Own - Faceless

Страдал тот, кого поставили на колени. Тот, кого заставили работать под прикрытием,
вынужден быть агентом. Тот, кем пожертвовали, опутан ложью. Тот, кому пришлось
перестать быть человеком, обречён на одиночество.
Человек, вынужденный искать мщения, - должен убивать...

Metal Gear Rising: Revengeance

Они продумали всё за один вечер, а осуществили за два дня. Во-первых, перед ними
стоял вопрос: сменить «штаб». Гаражная надстройка у дома генерала больше не вселяла
надежность, так как масштабы операции стремительно росли. Оттуда нужно было как
можно быстрее съезжать, и чтобы себя не раскрыть, и хороших людей не подставлять.
Во-вторых, чтоб выкрасть Тэхёна, его также нужно спрятать в тайное, безопасное
место, где его будет очень сложно найти. То есть всё сводилось к новому месту
обитания.

Так уж случилось, что проблему с Тэхёном они обсуждали всей честной компанией.
Чонгук и не собирался скрывать, что своего любимого человека он защитит в первую
очередь. И имеет полное право устанавливать свои приоритеты: он вносит капитал и
является главным звеном, который прокладывает путь – поэтому, сначала хочет
обеспечить защиту своему партнеру, как гарант хоть какого-то успеха (то есть, хотя
бы спасение Тэ, если всё остальное закончится плачевно). Тем более что Кон не сидит
на месте, и он обязательно бы воспользовался шансом манипулировать им за счёт сына,
как было и раньше. А если манипулируют Чоном, то это отражается и на всех.

Касательно того, куда им можно переехать, предложение выдвинул Кабиш. По его

рассказу, у него с товарищем было место, которое они соорудили несколько лет назад.
В городе не так уж много заброшенных мест, но они всё-таки имелись. Да и выглядели
они неплохо, чтоб явно выделяться на фоне чистого города. Там просто никто не
обитал, ничего не разбивал и не расписывал баллончиками. Чонгуку приходилось знать
заброшки по долгу службы, но это совсем не плюс. Раз даже он хорошо ориентировался
по карте, то, как лихо бы их обнаружила разведка... Кабиш тоже был не пальцем
деланный, чтобы так рисковать. У него было всё продумано.
Про Кабиша почти ничего не говорилось, а ведь сейчас он принимает так много
ответственных решений. Так и что, Чонгук, который ко всем относился опасливо, легко
доверился совершенно левому мужику? Скорее он доверился Хосоку, потому что в его
честности не оставалось сомнений. А Хосок был уверен в своём знакомом. Кабиш имел
возможность находиться рядом с Лидером – но это не все история. Позднее он сам им
поведал, что является бывшим конспиратором. Говорил, что был связистом-аналитиком
ещё при прошлом Лидере, подслушивал международные разговоры. А как власть взял
нынешний, то проработал недолго и вскоре залег на дно. Поэтому он хорошо
разбирался, и в конспирации, и в технике, и в политике. Кабиш подключился к ним,
потому что был неравнодушен к делам страны. И потому что тоже много знал, что не
давало покоя. В общем, его помощь была для всех выходом из положения. Это именно
тот самый человек, который появляется в нужное время и в нужном месте.

А его предложенная заброшка была не такой уж заброшенной. Самое главное заключалось

в том, что нигде не значилось, что это помещение больше не жилое. Если объяснить
попроще, – это отдельное пустое здание, принадлежащее больнице. Преимущество в том,
что больница-то нормальная, рабочая, ничем не приметная на фоне остальных,
расположенная на другом краю города и спрятавшаяся между многочисленными
многоэтажками. А отдельное оно потому, что стояло дальше от стационара, представляя
собой небольшое двухэтажное здание. Раньше там было инфекционное отделение,
туберкулезное, рентгеновское и лаборатория. Так получилось, что первой из строя
вышла лаборатория, и все анализы стали свозить в другую больницу. Потом сократили
штат – убрали туберкулезное отделение. Потом сломалось рентгеновское оборудование.
Кабиш, смеясь, рассказал, что на это оборудование больница ещё не выиграла тендеры,
поэтому они не могли связаться с сервисным обслуживанием, а значит и не могли его
починить. По итогу решили закрыть и инфекционное, так как на его содержание уходило
слишком много затрат. И здание полностью опустело. Там осталось электричество и
вода в ржавых трубах, и тем уже никто не пользовался.

По наброску, который нарисовал Кабиш, было видно, что здание плохо просматривалось
из окон стационара. С одной стороны его закрывала внутренняя парковка для
медперсонала, тут же располагалось складское помещение, с задней стороны прилегали
гаражи для машин скорой помощи, и этот опустевший корпус не особо привлекал
внимание, затерявшись между.

Ещё тогда Кабиш договорился с кем надо, подключил своего товарища, и это помещение
негласно досталось им до того времени, пока его либо не снесут, либо не отдадут под
какие-либо нужды. На главном входе висел амбарный замок, специально если у кого-то
возникло бы желание туда залезть. На всех окнах были железные решетки, так что
забраться туда так просто не получится. А Кабиш туда попадал через запасную дверь с
задней стороны.

Перед тем как окончательно там осесть, конечно, они съездили и осмотрели
предоставленные хоромы.

Туда они попали ночью, и на первый взгляд всё было до неприличия прилично. Стены,
естественно, немного обшарпаны, зато тут чисто, никакого лишнего барахла: все
койки, стенды, мебель, в общем все-все, что могло пригодиться для дальнейшего
использования было перетащено в главный стационар. Целыми остались только душевые и
туалет, и только в нескольких палатах были свои ванные комнаты (одну из них Чонгук,
кстати, и забил за собой).

На первом этаже в холле остался старый кожаный диван, местами лопнувший от

старости. На нем ночевал Кабиш с его товарищем, когда было нужно. Из личного стоял
маленький холодильник, чайник, микроволновка. Телевизора нет. Нельзя. Зона отдыха
самая обычная, исключительно для ночлега. А там, где раньше делали рентген,
небольшой по площади кабинет, полностью был переделан под «офис разработчика». Тут
не было окон и стояла железная дверь, – как ни крути, это являлось самым закрытым и
защищенным местом.

В чем была задумка? Когда Кабиш вышел из политической игры, ему нужен был такой
щит, сквозь который бы ни один спутник не уловил выход в сеть. Ведь все компьютеры,
радио и мобильная связь передаются со спутников. Только так у разведки получается
найти любого, кто воспользовался техникой с маячком – работают программы
геолокации. А в «офисе» стояла клетка. Именно клетка, только без кур. Стены,
потолок и пол были обтянуты медной сеткой, точно спаянные между собой, чтобы нигде
не осталось прорех. Почему медная сетка? Это заглушка, благодаря ей их не словят на
радарах. Отрез от внешнего мира, автономность. Тут не к чему приспособить жучка,
потому что остаются передатчики.

У одной стены располагался стол с маленькими экранчиками, где показывались все зоны
наблюдения с камер у данного помещения, дабы всегда быть на чеку и в случае чего
быстро сбежать. Между стенами всё было завалено всякими проводами в коробках и
компьютерами, сваленными друг на друга. Был ещё один массивный стол, и там
устаревшие компьютеры с самой древней операционной системой, с которой разработчики
больше не работали, следовательно, современных программ слежения там не имелось. Но
лично у Кабиша был свой компьютер, сделанный им самим, напичканный оперативкой и
SSD-накопителями, очень быстрый, соединённый в три монитора: главный 30-дюймовый, а
по краям 24-дюймовые. На его же столе Чонгук заметил книжку Кевина Митника
«Искусство вторжения», в которой была подробно описана история одного пентеста –
это тест на проникновение, показывающий, насколько легко злоумышленнику проникнуть
в корпоративную информационную систему. Видимо, Кабиш давным-давно прочитал эту
книгу, а сейчас хранил просто как талисман. Также тут были навалены: кассетник,
принтер, сканер, настольные лампы, автономный генератор энергии, в том случае, если
электричество все же отключат, а информацию на компьютерах нужно будет стереть, еще
несколько стульев, различные хак-девайсы, антенны, глушилки (на всякий случай) и
много бумаг. И много мусора из-под полуфабрикатов. Единственное, чем пользоваться
было нельзя: современным телевидением, телефонами, тоже современными, и интернетом
вне клетки.

После детального осмотра они без раздумий перебрались сюда. Пока двое оккупировали
«офис» их макулатурой и новой коробкой с дисками, Чонгук на скорую руку обустроил
палату для Тэ (которая со своей ванной комнатой). Он купил двухместный матрас и
надул его уже внутри. Спать на нем было вполне комфортно. Конечно, сначала он там
подмел, потом почистил сантехнику, оказалось даже, что палата имела кварцевую лампу
(видимо, про них забыли), которая включалась как обычный свет, только другим
включателем (и на минут пятнадцать, без присутствия людей). Так можно было не
сомневаться, что внутри стало чисто. Дохуя заботливый Чонгук даже под матрас
подстелил какой-то пестрый ковёр, чтобы было пространство ходить босиком (вот блять
угодник!). Конечно же привез подушку и толстое одеяло, так как отопления не было.
Обогреватели были у Кабиша, но Чонгук привез еще один для Тэ. Как и говорилось,
пользование ноутбуками и телефонами вне клетки было запрещено. Поэтому у Тэхёна из
развлечений оказались только книжки и блокноты, которые он нашел в своей квартире.
На первое время также привез сумку своих вещей – разумеется, не для себя. Больше
смотреть тут было не на что. Но жить вполне возможно. Хотя бы придал божеский вид,
неплохие условия. С отцовскими не сравнятся, да, но других условий Чонгук пока не
отработал.

Как они все обставили (Кабиш и Хосок остаются тут на постоянной основе), так и
порешали, как забрать Тэхёна. Особых сложностей не искали. Сложности были в
доставке «похищаемого». Для этого они арендовали три машины. На первой словили
Тэхёна, пока Кабиш исполнял роль раненого гуляку-жильца. Тэ, затащенный в машину и
сразу в кольцо рук, был никакущий, с дикими глазами и загнанным дыханием. Так ещё и
с котом, будь он неладен. Но успокаивать его или что-либо объяснять не было
времени. Чонгук лишь шептал ему на повторе: «все будет хорошо», пока Хосок гнал к
следующему пункту назначения. Вторую машину они оставили в переулке, где состоялся
переход. Чонгук живо вылез из машины, выдернув Тэхёна, пересев в точно такой же
автомобиль с другим номером. Поэтому пока за Хосоком увязался хвост телохранителей,
Чонгук ехал в противоположную сторону, заодно подобрав Кабиша.

Потом уже Чонгук должен был один пересесть в последнюю машину и срочно уезжать к
Намджуну (об этом позже). Бросать Тэхёна, особенно сейчас, когда почти у цели –
ужасно не хотелось, но и себя подставлять тоже ой как не хотелось. Тэхён же ничего
не понимал и не реагировал, только крепко держал кота и сидел на попе ровно, не
создавая лишних проблем. На прощание Гук смазано поцеловал его в висок, попросив
довериться новым лицам. Кабишу он уж точно теперь доверял железобетонно. И пересел
в третью машину, связываясь с Хосоком по громкой связи, чтобы узнать, как и что.
Тот говорил, что вроде отделался от погони. Вроде – это, конечно, не ответ. Но он
заверил, что разберется сам, а Чонгуку сейчас надо делать алиби, чтобы его ни в чем
не заподозрили. Дальнейший план действий был расплывчат, потому что он не знал, как
всё по-умному обставить. Однако в голове самым первым всплыл образ Намджуна, и он
поспешно принял решение, что у него и попросит помощи, потому что никто другой не
станет такой же надежной подушкой безопасности, как свой же агент. Кон ведь ему
поверит? Если Намджун соврёт...

А если нет... плана Б у Чонгука ещё не было. Только оружие. Но и оно больше не
давало защиту.

***

Третью машину он бросил на пустынной парковке около супермаркета, там же стояла его
камри. Впопыхах он переодевал кофту на рубашку и пиджак, в это же время набирая
Наму (на минуточку внимания: ни свет, ни заря!), который ничего не мог разобрать в
его пыхтении и справедливо предположил, что он сейчас трахался, а потому хрипло
послал его. Но Чонгуку нужно переговорить с ним с глазу на глаз, поэтому он впервые
напрашивается в гости. Намджун какое-то время ругается и возмущается, но после
сдается и диктует адрес. Чон опять же впервые спешит не в организацию по управлению
дознания (и какими хуями Намджун там управляет, да?), а к нему домой. В запасе у
него было где-то полчаса-час, прежде чем о пропаже (побеге) сына узнает Кон и
начнет бить во все колокола. А как только он узнает, то непременно подумает на него
и станет спрашивать с Намджуна. Вот поэтому нужно успеть поговорить с ним раньше. И
вообще уже что-то придумать...

Дороги уже оживлялись, ведь кому-то нужно было работать с шести-семи утра, а кто-то
с работы только ехал, а кто-то Чонгук, и он удачно проскакивает все светофоры на
зеленый, подъезжая к чужому двору. Намджун не сразу отвечает по домофону, зато
заранее открывает дверь квартиры, обнаружившись на кухне, свалившись на стуле
грудой желе, держа голову на согнутых руках в попытках не упасть в глубоком сне.
Чонгук с интересом оглядывает его домашний прикид – одни трусы, и, положив ключи на
кухонный стол, садится напротив.

— Какие люди и без охраны, ещё и ко мне... – очень низким хриплым голосом говорит
Нам, наконец поднимая лицо, смотря на него красными не выспавшимися глазами.

— Где можно поговорить без «ушей», – без приветствия и сразу к делу. Намджун
язвительно усмехается и щурит глаза.

— А ты часом не прихуел? Может пожелаешь мне доброго утра и кофе в постель, а потом
всё остальное?

— Мне срочно нужна твоя помощь, – в том же духе, мельком рассматривая двухкомнатную
квартиру. Тот притворно хватается за сердце, не ожидая таких слов, но встаёт со
стула, двигаясь в спальню и при этом гадливо комментируя (он так долго копил для
него язвы!):
— Вот это мои покои, где я так много плакал по тебе, а теперь пройдем на балкон,
где я так долго ждал звука твоих шагов! – он и сам кривится от глупости, но ведь
правда, что он рад его добровольному визиту. Так ещё Чонгук просит помощи, значит
лёд тронулся. Накидывая на себя одеяло, Намджун закрывает за ними дверь балкона,
уже там открывая окно и прикуривая, переминаясь с ноги на ногу от холода. Гук
отказывается от сигареты.

— Я тебе не доверяю, но мне нужна твоя помощь. Я пришел к тебе, потому что ты...
когда-то показался мне искренним. Что скажешь на это? – можно согласиться, что его
речь была неразумной, но наверно в этот момент он не задумывался о конструировании
предложений.

— Ну раз не доверяешь, я-то что сделаю? Еще раз хорошенько обмозгуй, надо ли тебе
со мной связываться, – в его голосе проскользнуло разочарование. Видимо, его это
всё-таки задевало.

— Мне нужно алиби. – Вот так просто выпаливает, не покривившись, и садится на

кресло, прожженное пеплом. Намджун, не скрывая удивления, поворачивается к нему.

— Кого ты опять убил? – больше не шутит, настрой на серьёзный лад.

— Не убивал. Но кое-что сделал, что не понравится начальству. Тебе он поверит, если

ты скажешь, что я был с тобой утром.

— Во-первых, ты рассказываешь всё как есть, я тебе не щенок, скакать просто так.
Во-вторых, что это нам с тобой делать вместе рано утром? В моей квартире.

— Тебе – спать. А мне сторожить твой сон. Конечно же, – исподлобья, тяжело смотрит
Чонгук. Он в принципе где-то на подкорке осознаёт, что это дебилизм, но вслух
говорит о другом.

— Детали. Иначе пошёл вон. Вот тебе вся помощь, – безапелляционно требует снова. И
имеет на это полно право. Чонгук мученически вздыхает, взвешивает за и против, но
знает же, что обратного пути нет. Он пришел к нему, значит всё сразу для себя
решил.

— Помнишь из-за чего я разбил тебе нос?

— Мм, то отродье? – лениво протягивает, но прислушивается и приглядывается очень

внимательно. Всё он по-омнит.

— Тэхён. Я постоянно ездил к нему на полигон. Ты ведь не знал?

— Знал. Дальше что? – усмехаясь, смотрит с хитринкой, взгляд теплеет. Чонгук слегка
удивляется. «Слегка».

— Он сын Кона. Тоже знал? – Намджун смотрит на Чонгука, Чонгук на него – искра,
буря, безумие!..

...как бы не так. Нам снова давит усмешку и закутывает ее, поганую эту, в сизый
дымок.

— Ну допустим. Ещё что нового?

— Сука... – в сердцах бросает Гук, закатывая глаза от досады. – Ты опять всё знал и
молчал! Ну какая же ты сука!

— А ты думал, я для прикола к тебе приставлен? Я много чего знаю, и что, мне об
этом на каждом шагу орать? Ты посчитал нужным остаться тихушником, пожалуйста, на,
на здоровье. Я тебе не мешал.

— Тебе сам Кон сказал? – нахмурившись, Чонгук ещё сильнее загрузился.

— Нет, – ехидно отрицает он, выкидывая окурок и будто собираясь заканчивать, шагает
к двери. – Если это всё, то можешь валить.

— Я выкрал его. Сегодня утром, – цедит Гук, потому что слова даются через силу (и
через гордость). Намджун явно ждал момента, когда отыграется за недели бойкота.

— Ого, смело. Есть куда прятать? – интерес невзначай, хлопая глазками.

— Есть. Так ты меня прикроешь?

— И где прячешь? – ещё насмешливее задается Намджун, чувствуя своё превосходство.

Вот у кого утро неожиданно стало добрым.

— А хуй тебе не показать? – морща лицо, Чонгук тоже поднимается на ноги, подходя к
нему, чтобы выйти с балкона. Мыслей не было.

— А есть на что посмотреть? – играя бровями, Намджун-таки пропускает его вперёд. В

спальне тепло, а Чонгуку пиздец как погано на душе.

— Ты лез ко мне столько времени, упорно что-то доказывал, набивался в друзья.

Зачем? В чем, блять, твоя миссия? Доложить на меня? – Чонгук почти потерял
последнюю надежду. Он и сам не рад, что пришлось склонить голову перед тем, кого
целенаправленно игнорировал. Ну а Намджун что? Сейчас он на коне. Его наконец
заметили. Он нужен.

— Давай ещё заплачь, я тебе сопли вытру. Да ладно, Гук, не растаешь, немного
поунижавшись. Тебе видно не нравится, когда вот так? Мне тоже не нравилось. А я
пытался достучаться до тебя очень долго. Но ты же волк-одиночка, никому не веришь,
не подпускаешь. Что, приперло? Ну так попроси меня получше, или кишка тонка? –
Чонгук истерично улыбается, не веря своим ушам, и поворачивается к нему всем телом.

— И как это «получше» понимать? – расставляя паузы, растягивая слова.

— Ртом, Гуки, ртом, – они оба смотрят друг другу в глаза, и оба фальшиво улыбаются.
Чонгук не верит, что он всерьёз. То есть, не в сексуальном плане. Намджун, конечно,
ебнутый, но не настолько.

— А от таких запросов у тебя шланг не порвется?

— А ты такой дикий?

— Вот, блять, выродок! – Чонгук хохочет, падает на расправленную кровать, потирая

лицо ладонями. – Что ты мне плетешь?! Порнухи насмотрелся. Я тебя легко Лиму
подложу, он только за.

— Ха, нет, спасибо, – Намджун тоже ржет и садится рядом, почесывая живот. – Так чо
ты мне взамен дашь на мою услугу?

— Что-нибудь в пределах адекватного.

— А меня вот интересует, что это тебе медом намазано у генерала Иля? Друзей новых
нашёл или как? – это лукавство и всезнайство хочется затолкать ему прямо в задницу
и намотать на рожу. – Допустим, запись с камер я могу подделать, ехали на моей
машине, твой навигатор я подчищу, видеорегистратор херня. Могу ещё привязать
доказательства, что ты не выходил из моего дома, но мне это пока не интересно.
Предлагай.

— Проси, что хочешь, – сквозь зубы, Чонгук сдается. Нам не такой уж псих, ему что-
то нужно, что-то конкретное, а остальное он делает для антуража.

— Зачем ты роешь на правительственный состав? – похоже, дознаватель не просто

начальник, а мастер своего дела – следить и подбирать за всеми каждый объедок. Если
этот объедок пригодится.

— Если ты всё знаешь, зачем спрашиваешь?

— Здесь я еще только догадываюсь. Интересно, что скажешь ты.

— Играю на два фронта. Ещё и за это будешь теперь меня шантажировать? Долго
готовился-то?

— У меня в квартире чисто, можешь не сомневаться. Так может поведаешь мне, что ты
творишь? И не разъебал ли ты все свои мозги? – напевом иронизирует он, крутя руками
перед собой. – Потому что иначе я не знаю, как в здравом уме можно такое делать.

— Я тебе говорил, что защищаю отчизну. А ты мне не верил. И что тебя так удивляет
сейчас?

— Если ты готовишь бунт, то большего идиота я не встречал.

— Ты знаешь, почему Кон не убил меня? Почему меня взяли агентом? – Намджун
поднимает бровь. Нет, этого он не знает. Самого главного-то и не знает. Хоть это! –
Я имею кое-какую власть и средства. И с этим я могу зайти далеко. То есть, очень,
насколько можешь себе представить.

— Зачем ты так рискуешь? Это не штатская забава, и когда ты по-настоящему влипнешь,

даже я не смогу тебе помочь, – тяжело вздохнув, Намджун сказал абсолютно искренне.

— Так получилось. Я делаю то, что должен. Я на своем месте.

— Хорошо. Отлично... – задумчивый, ищет точку опоры, взвешивает, оформляет вопросы,

оформляет полную картину происходящего. – А что Кон? Ты просишь меня прикрыть от
него, но не боишься идти против фракции? Я где-то дурак или ты хреновый логист?

— Он теперь не может на меня воздействовать без Тэхёна. Но мне нужно ещё поработать
на базе. Информация. Прямая связь, – Чонгук бы и не хотел всего этого рассказывать,
но с языка удивительно легко слетают признания, удивительно легко становится и на
душе. Да, такое ощущение, что Чонгук действительно на своём месте, что так всё и
должно быть. Может за него сказала чуйка? Намджун больше не гримасничает, но не
перестает хмуриться в раздумьях. И постепенно начинает одеваться.

— Ты рискуешь. Это бессмысленно, – но Чонгук упорно отрицает, настаивая на своём и

вдалбливая свой план действий. У них явные разногласия в «планах». – Это
бессмысленно. Ты уже вывел его из себя, он будет рыть везде, и тогда тебе точно
пиздец. Ты главный подозреваемый. Кому ещё сдался твой Тэхён?

— Мне нужно продержаться ещё.

— Ты слышишь меня? Тэхёна мог забрать только ты. Как бы «незаметно» ты это не
сделал! Ты сейчас выйдешь из подъезда, тебя посадят в знакомый транспорт и увезут в
допросную. Меня туда уже не позовут. И поверь мне, дерматом покажется тебе
игрушкой.

— Меня не могут убить. Всё остальное ничего не значит, – впихивая ногу в джинсы,
Намджун хохотнул, но не весело:

— О, ты будто не знаешь, что иногда лучше смерть, чем пытки. Не выебывайся передо
мной-то. И остуди свой пыл. Раскинь трезво: на базу тебе больше нельзя – это билет
в один конец. Кон уже скоро начнёт искать вас обоих.

— Мне нужен выход на волю! Мне надо устанавливать контакт. Плевать на базу.

— У тебя нет шансов. Ты никто и зовут тебя никак, – Намджун на него даже не
смотрит, подбирает свитер и часы, а затем берет один из ключей в коробочке. – За
тобой не пойдут из правительства.

— Вообще-то я сын фракмистра. Меня видели достаточно много, чтобы не признать.

— Вот именно. Репутация у тебя с душком. Совсем недавно из лагеря, маешься

непонятно где, ещё и пошёл против семьи – приди в себя, ты не дипломат. Ты крыса. –
А вот это обидно…

— А ты дипломат!

Тот зачесывает волосы назад, надевает солнцезащитные очки, толкает Чонгука на

выход, выходя сам. Ключ в его руке – от гаража, записанного на чужое имя. Там одна
из его «безопасных» машин. Он делает услугу, но не ту, о которой Чонгук попросил
изначально. Намджун хочет реализовать нечто другое. Или реализоваться…?

— Я – да. В моём досье нет лагерной дыры, я вышел давно. У меня связи – я
начальник. Никто не знает, что я под крылом разведки. Через меня проходит много
«инакомыслящих», я знаю, где их носит. У меня кое-какая информация. И я могу
больше. Намного больше, чем ты можешь себе представить, – возвращает ему его же
фразу. Чонгук следует за ним на автомате (как последний идиот!), плохо соображая,
но прекрасно понимая, что тот во всём прав. Безвольно садится в машину, даже не
напрягшись, даже не задумавшись о западне. Всё кажется ненастоящим и почему-то
кинематографическим, ведь обычным человеком он не чувствовал себя уже очень давно.

— Я помогу тебе, если ты мне доверишься.

— Что ты хочешь этим сказать?

— У вас нет представителя, так? – Чонгук хмурится и кивает. Вспоминает, что

отказался брать на себя эту роль, а о том, кто тогда возьмет, и не подумал. Так,
стоп. То есть... Ну, не-ет, только не это… – Я хочу встать во главе. Это мое
предложение.

— Уж кому-кому, а тебе к власти нельзя, – Намджун оскорблённо переводит взгляд в

его сторону, выезжая со двора. Навстречу какая-то пропасть. Ну засосала бы уже по-
человечески!

— Но и не самая худшая кандидатура.

— Зачем тебе это?

Куда едут? Почему не интересуется? Почему не осторожничает? Не ищет подвох? Намджун

свой или чужой? Можно ли ему верить? …А себе?

— У меня есть потенциал. Я умён, политически подкован, знаю толк в системе. Мм, в
конце концов, мне есть что дать людям. – Ой, ну какая неожиданность! Ещё один борец
за справедливость. Хотя нет, какой уж он борец? Глупость. В его речах ни грамма
душевности. Чонгук знает, что это значит. Такие лица, с которым об этом сейчас
заявляет, обычно показываю с экранов телевизоров, и, борьба и правосудие – не их
конёк. Такие лица не дают свободу. Они лишь приставлены для красоты…

— Предсказуемо… Что ещё ожидать от консерватора… Что ты можешь дать? Не смеши меня.
Кто такой Лидер? Государственный менеджер, или даже не так, проще – паспортное
лицо, не более. Никто из предшественников не надрывался. А все твои обещания на
деле лишь пустой трёп.

— Ты заблуждаешься. Я не стану таким же, какие были до. Мы можем поменять

политический строй. А я займу пост президента. Всего лишь менеджер? Называй как
хочешь. Чем я плох для такой должности?

— Что ты несешь! У тебя нет никаких принципов, как и у всех остальных! Твоя цель –
нажива, слава! С этим никуда не уехать. Тогда ничего не изменится. Какой смысл
устраивать переворот?

— Хорошо, давай на чистоту. Может ты немного не понимаешь, но политика – это тот же

бизнес. Я хочу власть, я хочу страну. Да, я хочу деньги, признание. Было бы
лицемерием этого не признавать? Но если ты идиот, который начал всё это, то я буду
большим идиотом, если не уцеплюсь за этот шанс. У народа всё равно никогда нет
выбора, никто и не станет его спрашивать. А мы с тобой можем вложить капитал. У
тебя же есть какие-то средства, так? Это должно пойти на благое дело. Мы просто
обновим прежний режим. Зачем придумывать колесо, если его изобрели до нас? Наша
задача: усовершенствовать, подправить – но не перевернуть с ног на голову. Вот что
я думаю. Войны не будет. Можно отделаться меньшей кровью…

— Да, я так и знал. Ты – не алчный, ты просто ебанутый. Зачем я вообще к тебе

приехал, блять, дебил! Зачем я вообще открыл рот! Нахуя ты мне нужен такой умный?!
Это всё не о том…!

— Выдвини мою кандидатуру! – эмоционально призывает он, ударяя по рулю. – Я пойду

за тобой, я помогу тебе! Но только если ты поднимешь меня выше. Это эквивалентно, и
никто не останется у разбитого корыта. Что тебя смущает? Ты всё равно не стремишься
к власти? Ну так сделай выбор в пользу меня. И тогда что-то изменится.

Чонгук отмалчивается, прикрывает глаза, трёт переносицу – неразбериха. На нём

большая ответственность. Но отказавшись от этой размены, он лишит себя многого, в
том числе действительно сильного щита. Кто этот Намджун такой? Можно ли допустить
его к целой стране?!

Чонгук не знает… Он не знает. Ни одно решение не может гарантировать абсолютную

защиту. Стопроцентный успех. Но рискуя, ты рискуешь во всём, разве нет?

Разболелась голова, разбуянилась, помутнело. Это сраное восстание. Это сраный бунт!
К сожалению, Чонгук – в эпицентре событий. Сейчас или никогда. Сейчас или никогда…
Сейчас или никогда…

— В пользу тебя… – Чонгук неожиданно цепляет за мысль, развивает её, глубоко

задумывается. Намджун ухватился за шанс мертвой хваткой и уже распланировал на годы
вперёд. Подозрительная штука… этот дознаватель. – А ты… ты готовился, что ли?
Откуда все эти отрепетированные речи?..

Намджун расслабленно выдыхает и наконец беззаботно хохочет, сворачивая направо.

— Я знал, что родился для большего! Это что, преступление?!

А вот это смешно. Действительно.

***
Намджун привёз его в лофт, в шутку назвав это «штаб-квартирой». Там было пусто,
чисто и по его убеждениям безопасно. Они договорились, что он посидит под замком
пару дней, пока не схлынет первая волна поисков. Чонгук впервые оказался без какой-
либо связи, не включая кнопочный телефон, не смотря телевизор и, конечно, не
пользуясь интернетом. Пять дней... Это почти неделя. Это почти сумасшествие.
Абсолютное бездействие. Он как будто был отрезан от всякой формы жизни, поселившись
в пространственном «нигде». Было сложно представить, как в таких условиях можно
жить и не сойти с ума. Чем себя занять, не делая совершенно ничего? В этой науке
разбирался Тэхён... Но он был далеко, как всегда слишком далеко. И у Чонгука не
было тех подвальных практических часов. Но, когда его взяла разведка, и он неделю
валялся в камере, то делал самое обычное, то, что хотя бы на пользу: приводил своё
тело в форму, разгружая мысли. Хорошо хоть, что в лофте была беговая дорожка, на
которой он находился часами, под музыку очищая разум и тело. А может не всё так
страшно... Одиночество наедине с собой имеет свои маленькие радости.

Что поделать, если он под прикрытием дознавателя. Ха-ха, почти президента (ну
да...).

Ноябрь таял, за окном постоянно плакал дождь, треща по стеклам. Чонгук

предусмотрительно зашторивал окна, начиная замечать за собой чрезвычайную мнимость,
граничащую с помешательством. Но когда ты агент и твои дни могут быть сочтены из-за
одной глупой ошибки, начнешь заглядывать даже в бочок унитаза. И смывать через
раз... чтоб не вычислили по использованию воды за месяц. Во клиника!

Своеобразный детокс, который Чонгук сам себе устроил и успешно завершил, на самом
деле став чувствовать себя намного лучше, как физически, так и морально, пошёл
только на благо. А на шестые сутки приехал Намджун. Как глоток воздуха говорящий
человек, компания! Страсть, как хочется разговориться до смерти и пробудиться от
бесполезного сна. Намджун не с пустыми руками. С новостями, конечно.

В первую очередь он рассказал про Кона, который, как и прогнозировалось, пускал

молнии и многих поставил на уши. Им только на руку – его сбой. Он выбит из
привычной колеи, а этим так легко воспользоваться. Семья – уязвимость. И это его же
слова. И его же ошибка – привозить сына в столицу. Сомнений не было: вместе с Тэ
искали и его. Намджун хмуро делился информацией, ведь тоже ужасно вымотался со
всеми этими происшествиями. Он прикрывает Гука, но и сам оглядывается на каждом
углу. Расслабляться было никак нельзя. Одно радовало, на их след не напали. Тэхён с
командой были запрятаны как надо, а о Чонгуке позаботился Намджун. И наверно после
всего ему можно верить.

На седьмые сутки вместо Намджуна за ним приехал какой-то парень, глядя грустно и
молчаливо жуя полные губы, пока ехал по названному Чонгуком адресу в больницу.
Кого-то этот парень очень напоминал. И не то, чтобы парень. Вполне себе такой
солидный дядя в третьем десятке лет. Но вспомнить, где его видел, никак не
получалось, хоть он с порога назвался Сокджином, и ещё коротко пояснил, что они
старые знакомые с дознавателем. Чонгук не докапывался. Стало понятно, что и Намджун
уже начал действовать. Тоже понемногу поднимал старые связи, собирал свою команду,
прорабатывал план. Сокджин не союзник, просто помощник, но по его лицу было
заметно, что и эта просьба ему не нравилась. Сейчас Чонгука больше волновало, что
за это время сделали Хосок с Кабишем. ...И как всё принял Тэхён. Он ненавидит новые
места и незнакомцев...

Дальше парковки Сокджин не сдвинулся. Сказал, что на этом его дело сделано и уехал.
Чонгук был благодарен и за это, натягивая кепку пониже, незаметно пробираясь к
запасной двери. Он точно знал, что, если постучит, ему никто не откроет. Ну мало ли
кого могла принести нелегкая, а телефон он так и не включил. На глаза тут же
попалась пожарная лестница на крышу, местами опасно поскрипывающая, но выдержавшая
его. Чонгук забрался на полую крышу, где вместо черепицы была каменная плитка и
ограждение. И соответственно люк внутрь здания. Замок люка Чонгук сломал огрызком
каменной плитки. Тихо все это провернуть бы не получилось, но он и так старался
быть быстрее. И вот заветный коридор второго этажа – гробовая тишина, ни души.
Чонгук побоялся заходить к Тэ в первую очередь и сразу спустился вниз, выискивая
мужиков. Их-то долго искать не пришлось – в это время они отдыхали на диване в
холле, вытянув ноги. При его появлении чуть не подавились обедом. Подумали, что
звуки шагов принадлежали их пугливому гостю.

— Ты как сюда проник?! – Кабиш поспешно сел, вытирая подбородок от брызг лапшичной
воды. Чонгук наконец перевернул кепку козырьком назад, пожимая им руки. Хосок
усмехаясь, назвал его человеком-пауком, догадавшись, что он залез по той лестнице.

— Я не мог выйти на связь... Планы резко изменились.

— Тебя поймали?! Мы уже думали – всё, кранты революции. От тебя вообще ни слуху, ни
духу. Так что случилось?

Чонгук присел к ним на диван, скидывая куртку, оставшись в черных трениках и

свитшоте. И в неизменных белых кроссовках, почти в таких же, в которых поступил в
лагерь. Ну нравилась ему эта цветогамма.

— Я сразу же обратился за помощью к своему коллеге, тоже агенту. Мы типа хорошо

общались. Он увёз меня на какую-то квартиру. Думаю правильно, что я к нему
обратился. Он убедил меня, что мне нужно залечь на дно. Тэхёна повсюду ищут. Меня
бы не оставили в покое. Да, думаю всё верно.

А дальше его спросили про этого помощника, и под свист снова нагретого чайника,
Чонгук долго и детально рассказывал про Намджуна. Хосоку тот сразу не понравился,
потому он до последнего утверждал, что нужно выдвигать любого фракмистра из
алькальдии, а не какого-то начальника дознания без рода и племени. Чонгук бы и
поддержал, да только сделка уже была заключена. Кабиш отмалчивался, только слушал.
Ну а после рассказа про Нама, они делились своими успехами. Мол, окончательно
определились с порядком лиц, которых подкупят. Изначально этим должен был заняться
Гук, но теперь эта ответственность перекладывалась на намджуновы плечи. Он и не
против, наоборот рвался вперед. Чонгуку только снять деньги и всё рассчитать.
Собственно, стартовую сумму ребята тоже уже свели, докладывая обо всём. За этим
прошло уйма времени, так потом Чонгук ещё застрял в клетке, где ему всё
рассказывали и показывали. Его мозг был настроен на работу, так что ни о чём другом
не думал.

Наконец они пришли к какому-то консенсусу и решили разойтись на пару часов, а там
как пойдет. Намджун кстати тоже должен был к ним наведаться. Правда это было крайне
опасно. Тогда Кабиш предложил почтовую связь, мол, рядом, около больницы висел
ящик. В городе между собой марок не лепили, да и таким обычные люди не баловались.
Чонгук принял это к сведению. Но подумает об этом чуть позже.

И наступил час Х, когда даже Кабиш толкнул его к лестнице. Говорит, что Тэхён с
ними никак не контактировал эту мучительно-долгую неделю неизвестности и обрадовать
его сейчас самое оно. Он ведь обрадуется? Непонятно, правда, от чего, но Чонгук
переживал. Особых причин не было, ведь для них обоих это было долгожданным
воссоединением. Но предчувствие шептало своё, а Чонгук его никогда не заглушал, и
верил.

И почему Чонгуку перед ним опять стыдно? Он старался сделать все как лучше. И не
виноват, что попал в изоляцию на целую неделю…

Та, палата, которую Чонгук так заботливо готовил, была закрыта, поэтому дверь он
открывал бесшумно, чтобы ненароком не разбудить. Только Тэхён и не спал. Тот сразу
устремил взгляд в сторону звука, даже бровью не поведя. Чонгук так и застыл,
опираясь на ручку. Картина маслом: сидящий в углу лохматый безэмоциональный Тэхён,
держащий такого же спокойного лохматого кота за хвост, и Чонгук – ставший
непрошеным свидетелем. Почему-то наблюдать Тэ в таком неопрятном виде было
неприятно. Не в том плане, что воротило. А потому что пугало. Забился как тот же
котёнок, дикий, и смотрит маленькими глазенками, шипя на всех.

Да, определенно напугался... Оба.

— Ты чего там сидишь...? – мягко, полушепотом спрашивает он, наконец прикрывая за

собой, делая шаги вперёд. Тэхён сидит все в той же позе и смотрит так, словно
первый раз видит. И молчит. Кот цапает его по ладоням и отпрыгивает в сторону.
Чонгук точно унюхал в палате приторный запах кошачьей мочи. И что тоже не укрылось
от глаз: тэхеновы руки были исполосованы когтями и без ухода отвердели и
зашелушились.

Какой-то кошмар... Оставил ребёнка под присмотр старших, называется. Смотреть

больно.

— Тэ, не молчи. Это же я... Я пришёл. Всё хорошо?

— Ты жив. – Сухие губы наконец-то разлепляются, но говорят тихо, медленно, как-то

совсем безжизненно. Не вопрос, не поздравление, не благодарность – констатация.
Чонгук поежился, сев перед ним на корточки, осторожно словив за кончики пальцев.

— Что случилось? Почему ты такой? Тебя кто-то обидел? – он не вырывает руку, но и

не идёт навстречу. Это напрягает всё больше.

— Ты.

— Я обидел? – изумленно уточняет, вообще ничего не понимая. Тэхён понемногу

отмирает, поджимая губы.

— Я думал, ты бросил меня и умер. – Чонгук бы захохотал в голос, но всё это ни разу
не выглядело смешным. Тэхён был замучен и истощен... Опять! Опять его сиротские
взгляды оставляют на душе дыры. И ведь начинает скрести вина, хотя ей не за что
Чонгука укорить. Он пытался преуспеть во всем. Да, он пытался... Как получилось.

— Я не мог приехать. Твой отец везде нас ищет. Прости, что заставил тебя
переживать. Ты сильно перепугался? – глаза увлажняются, затягиваются серой пеленой.
Какие у Тэхёна глаза не описать словами: только раз в них заглянуть, как в колодец,
где ещё и увидишь свое отражение – и тогда всё сам поймешь.

— Я думал ты умер. – Он повторяет снова, теперь сам сжимая чонгуковы пальцы. –

Почему ты не послушался меня. Теперь у тебя будут проблемы, – по голосу так и не
поймешь, что он действительно переживает. Но Чонгук то знает: он либо прямолинеен
как стрела, либо безучастно молчалив. Но всё же слова звучат как-то сухо.

— Не думай о проблемах. Главное, что ты со мной... – после такого любовного

заявления Тэхён опускает глаза, почему-то отдаляясь ещё больше. Ракушка
захлопывалась раз за разом, как Чонгук к ней не подступался.

— Ты был занят... Убивал людей...? – а вот с этого вопроса челюсть отвисла у

Чонгука, и вот так с бухты-барахты ему нечего было ответить по существу.

— …Что делал?

— Отец сказал, что ты убиваешь людей. И женщин, и детей. И что ты плохой. А я

дурак, потому что всему верю. ...Я дурак? – ну вот и вопросы в лоб, от которых
мурашки по хребту размером с мокриц. Чонгук вперивает в него взгляд, такой же
нечитаемый, диковатый. В ум никак не доходит... Что значит «убиваешь?». Что это за
слова такие? И почему про Чонгука? Разве для Тэхёна он не самый лучший на свете?
Ах, больше нет... Грустновато. И так не вовремя. – Ты молчишь, потому что... это
правда? Ты убийца?.. Такой же... как все...

Чонгук резко отворачивает голову, как от пощечины. Он не может это слушать. Его
выворачивает, прошивает: и от слов, и от тона, и от взгляда. Также нервно он
вскакивает на ноги, закрывая лицо, потирая его и никак не приходя в себя.
Услышанное не переваривается, зато как хорошо усваивается липкий страх... всё
потерять. То крохотное, что он смог себе завоевать. То, что самое важное.

Страшно не только убивать детей... но и ловить их разочарованные взгляды. Когда

человек, которого ты любишь больше, чем себя – тебя презирает. И ты больше не его
идол. Не пример для подражания. Не рыцарь, увы, не хороший персонаж. Но если так
посудить, рыцари и не могут быть хорошими. Им всегда подобалось поднимать оружие!
Вот только Тэхён об этом не знает. Он видел в нём другое. За это «другое» он и
любил?

— Такой же... как все, – с горечью повторяет Чонгук, ломая брови, то ли от усмешки,
то ли от сожаления. Судьба ему мстит? Наверно стоило сразу понять, что хороший
конец – это не про него. – Раз уж ты все знаешь, я не буду отрицать. – Чонгуку не
хватает духу посмотреть ему в глаза и увидеть нечто более унизительное. Нет,
хватит, и этого достаточно с лихвой.

— ...Правда... – растеряно прилетает из угла. Чонгук хватает себя за волосы,

пытается отрезвить, успокоить. Получается не очень, но всяко лучше, чем агрессия,
которая хочет вылезти застоявшимся дерьмом. Но Тэхён-то не виноват, что этого говна
в нём навалом. И речь не про забитые кишки...

— Я тебя понял, Тэхён. Одно твое слово – я верну тебя отцу. Если тебе здесь... быть
не хочется.

«Быть не хочется со мной...»

Тэхён судорожно отпячивает нижнюю губу, покрываясь испариной. Сердечко бьется

часто, аж запинаясь. А в ушах такой гул, словно воет сирена скорой помощи. Навзрыд.

— П-почему т-ты таким... стал? – заикаясь, еле подбирая слова, Тэхён тоже был
доведен до слез. Даже слышать больно, если... вот это действительно конец.

— Потому что я хотел жить. – Неожиданно голос обрел твердость, а Чонгук мужество,
посмотрев на него сверху вниз, находя свое холеное самообладание, доставшееся по
наследству. – И убью ещё, если от этого будут зависеть наши жизни. Ты не обязан это
принимать. Я также буду тебя защищать. У тебя всё будет, только нужно время. Как и
обещал... я найду тебе хороший дом.

Тэхён первый раз и так громко всхлипнул, обняв себя руками.

— Как так... Ты мне врал... Я думал, – его лицо исказилось в горькой гримасе и из
глаз хлынули слезы, – ты... герой.

Сражаться с собой нелегкая штука. И уйти ноги не поднимаются, и к Тэхёну подсесть

непреодолимо тяжело. Потому что после всего сказанного он чувствует себя
недостойным, грязным. Чонгук себя вообще никак не чувствует – вот это правильное
определение.

— Не плачь. Это не конец света. Ты – не я, и к тебе это никак не относится. Да,

врал. Так было лучше для тебя. Ты был счастлив. И я надеюсь ещё будешь, – больше и
выжать из себя нечего. Он сам на грани. Ему нисколько не лучше, просто его некому
успокоить. Со своей бедой он один. К сожалению, так было и так будет всегда. –
Успокойся пока, я позже приду. Надо помыть тебя и кота, и прибраться тут. Потом
что-нибудь придумаем.

Беря себя в руки, железной выдержкой разворачиваясь к двери, в спину ему прилетали
всё более надрывные всхлипы. Но не уговоры, не просьбы. Тэхён просто разрыдался,
скорее всего испугавшись будущего. Но это ничего... Будущего все боятся. Сложнее
отпускать кого-то из своей жизни.

Выйдя за дверь, всхлипы не утихли, а будто стали только громче. Дальше ноги не шли,
прилипли к одному месту, стоя на карауле. Так и самому хотелось взвыть, но под
такой аккомпанемент лишь подрагивала жилка на лбу и под глазом.

Уж чего он совсем не ожидал, – что услышит собственное имя почти сразу, что почти
сразу Тэхён побежит за ним, отбивая дверь о стену. «Чонгука! Чонгука!», кинется на
шею, без упреков, без жалоб – любит до полоумия, и не хочет ни к кому другому, даже
если это будет самый лучший человек.

— Я тебя люблю! Только тебя! Я не осуждаю...! – гремучим воем на весь коридор. –

Прости меня!! Я ждал тебя каждую минуту!

Чонгук, конечно же, приобнимает, но напряжение не покидает его одеревеневшего тела.

Сознание туманится. Один назойливый вопрос: «Это всё взаправду?». Тэхён взмокший,
как и прежде любящий и красивый. Тэхён не презирает. Тэхён не хочет обратно.

— Тебе намного тяжелее, чем мне. Забудь всё, что я сказал. Я не дурак! Я знаю как
тебе трудно со всем справляться! Я не дурак...

«...чтобы отказаться от тебя».

Чонгук подхватывает его на руки, заставляя скрестить ноги за своей спиной, в

облипку прижавшись и задышав в унисон. Обратно идёт без памяти, только разбирая,
что трется о его нос, как не заласканный зверь. Этому зверь мало надо, чтобы
подставить брюхо и поддаться.

Сначала падает на колени, потом роняет на матрас Тэхёна, забираясь на него сверху.
Странное нечто – Тэхён всё также неумело, но тянется поцеловать сам. Целует, потому
что понимает, что Чонгуку это важно. Потому что он любит губами, руками, кожей, а
Тэхён может обойтись и без этого, но это никакая не проблема. Пусть Чонгук сам
возьмёт, что ему нужно. Вот и всё.

И Чонгук берёт: тягуче целуется, сбито дышит, кашляет, осторожно притрагивается к

шее, целуя и там, машинально скидывая свою кофту. Не думал наперёд, просто сделал.
Тэхён цепляется за его плечи и остаточным сознанием ощущает неровность... косым
взглядом видит побелевшую чистую кожу с растяжками... И снова заходится в плаче,
уже не по чему-то контрактному, а по самому факту отсутствия рисунка – эмоции сами
собой выходят наружу. А может он просто почувствовал боль в этом месте? Чонгук
заглушает всхлипы и заглаживает новый урон по нервной системе ладонями под
тэхеновым свитером. Ткань все выше, он не сопротивляется, поднимает руки. Минус
свитер. Минус кожа – всё горит. У каждого по-своему: у Тэ – лицо, у Чонгука пах. Но
это несущественная разница.

Как Тэхён остался без свитера, так и лишился штанов. Его длинные волосы на лбу
стоят ежиком, между ног... а, нет, не стоит. Зато лежит очень привлекательно.
Чонгук испускает судорожный вздох. ...У него совсем маленький, даже если встанет. И
от этой мысли «шашка» дымится только сильнее. Тэхён откидывает голову назад, одной
рукой прикрывая глаза: вот он борется с коленями, которые очень робко разводятся в
стороны. Запуская пальцы на ребра и по каждой косточке, всё ниже, к пупку и до
линии волос, Чонгук доводит до чужого члена, но еще не берет – водит кругами, –
носом. Наверно сошёл с ума. Или перевозбудился. А что толку елозить мякиш, которому
дела нет до ласк? Но Тэхёну есть дело до стыдобы, и вот это его вводит в шок – то
есть, прикасаться лицом «там» кажется ему верхушкой непотребства. Из-за этого он
начинает изворачиваться и опять закрываться, переворачиваясь набок. Спереди или
сзади – неважно, главное его ощущать. Да и Чонгук не растерялся, одним движением
уложил его на живот, теперь уже разглядывая... блять... родинки на ягодицах. Те
самые родинки, поцелованные солнцем. Слишком нежное открытие слишком нежного
человека. Это всё слишком и для Чонгука.

Как какой-то кроль при спаривании, он прикусывает Тэ за шею, крепко удерживая

поперек груди, начиная поступательно двигать бедрами – все ещё в штанах. Тормоза
ещё работают, слава богу. Хотя бы так. Хотя бы показать, как это бывает. Чонгуку
этого безбожно мало, но даже тереться вот так – небывалая дозволенность. Тэ
утыкается лицом ему в ладонь, отпуская себя, как может. Чонгук же продолжает
имитировать. Тоже как может. Одновременно надрачивает свободной рукой в трусах,
потому что недостаточно. А возбуждение на пределе и требует к себе неотложного
повышенного внимания. На последних движениях Чонгук бьется в ягодицы наиболее
твердо и тяжело, с таким вот... знаете, уязвлённым тонким стоном, спуская себе в
белье. Тэхён никогда не видел его таким, не слышал! Это ни на что другое не похоже.
Дышать под ним очень тяжело. И под ухом вздыхают жаром. На спине та же тяжёлая
жилистая рука. Это приятно.

Хорошо, да. Так хорошо давно не было. А так хорошо с кем-то – и вовсе никогда.

Правда в том, что даже такой долгожданный оргазм, недо-секс, классный и

расслабляющий – приятен только по началу. Это ненадолго, как и все явления в мире.
Как в детстве – обоссавшись в штаны, тепло только первые секунды и также легко –
потом начинает подмерзать. В этом есть схожесть. Только от собственной спермы не
мерзко. Липнет и пусть. В ногах ещё чуть-чуть колет иголками, лавина удовольствия
спрыгивает с кончиков пальцев.

Отпускает. Отпускает...

Всё тело – как мешок с картошкой. Настигает опустошение, кончились силы. И Тэхёну
должно быть тяжелее вдвойне. Так что Гук откатывается набок, сразу протягивая руку
и заводя ее Тэхёну за ушко, убирая волосы. Тот лежит притаившись, с любопытством
наблюдает за видимыми изменениями своего мужчины. И всё-таки чертовски приятно, что
ему хорошо из-за Тэхёна. Это тоже какой-то оргазм – послевкусие удовольствия,
потому что любимому из-за тебя хорошо.

— Ты счастлив? – шепотом спрашивает Тэ, и следом: – Я люблю тебя... – интимно и

нежно, как умеет.

— Только не бойся меня, и тогда я буду счастлив.

Тэхён притискивается ближе, укладывая голову ему на вздымающуюся грудь, обвивая

ногой. Чонгук гладит и гладит, всё бы давно выгладил, и руки горячехонькие, как
утюг. Забыл выключить... Под кожей сводящие с ума ягодицы. Лучше этого ничего не
будет. Только сам Тэхён и его слова о всяком.

— Я тебя не боюсь. Ты такой, какой есть... – несмело протягивая руку к плечу, Тэхён
пытается понять волшебный трюк смытого рисунка, и уже новой, выбивающейся светлым
пятном на смуглости, кожи. – Те... кого ты... убил... Они были плохими? –
любопытство коварно, но смысл не в нем. И Тэхёну нужно найти ему оправдания, потому
что эгоизм заразен, также, как их обоюдное желание быть вместе. Чонгук всё еще
водит по бедру, заводя ребро ладони в завлекающую складку. Не домогаясь, – лишь
исследуя. Там тоже взмокше и грязно, но Чонгуку не противно. Что естественно, не
будет безобразно. Ну и что такого...?! Все вонючие люди любят друг друга. И в
болезни, и в здравии. И не мытыми, и не крашенными. И даже в момент наивысшего пика
наготы – кончая. Он говорит:

— Все в чем-то плохи.

— Тебе было страшно? – Гук приподнимает один уголок губ, опуская стыдливый взгляд.
Говорить по душам о самом сокровенном слишком сложно. Чонгук и не ждал такого,
следовательно, и не подбирал речь. О его душевных ранах знала только Гизи. Но и она
унесла эти тайны в могилу. С Тэхёном так не должно быть, поэтому и знать этого ему
не предполагалось.

— Иногда.

«В последний раз прям очень сильно».

— Ты не говорил, потому что боялся моей реакции? А не потому, что не доверяешь? –

Чонгук расслабленно улыбается и затягивает паузу. Ему доставляет удовольствие
просто лежать так и слушать его голос. Мямлить что-то самому не очень хочется. –
Почему ты улыбаешься? – робко интересуется он, наблюдая. Чонгук опять смотрит на
него таким пылко-искрящимся глазом, что становится неудобно. Как будто прям совсем
голый. Но не без одежды, а без кожи – вот как-то так, нараспашку – напрямик…

— Я не ожидал, что ты примешь всё это. Так легко.

— Но ты ведь тоже принял меня, зная, кем я был. Я таким родился... я бы хотел быть
другим. Наверно ты тоже... хочешь быть другим? Я совсем не представляю, о чем ты
думаешь. Ты слишком сложный для меня. Поэтому я стараюсь... стать тобой и понять.

— И что ты понял? – густым наслаждением говорит Чонгук. У него тысяча и одна

причина быть безумно влюбленным, как никто на свете. Потому что на этом свете
больше нет таких же людей, значит и любовь у них одна такая, ни с кем не сравнимая.
О ней хочет петь душа. Так это и происходит: банально, слащаво, но куда деться от
этой лирики?

— Мне стало очень одиноко и плохо.

— Не надо больше вставать на моё место. Просто не думай об этом.

— Ты всегда меня от всего ограждаешь. Но Чонгук... я вырос в месте, где убивали и

насиловали на моих глазах. Я не совсем далек от этого. Я просто пытался
игнорировать это, но я слышал и знал. Иногда мне было так больно, что я представлял
смерть тех людей. Когда Бэк умер... я не пожалел его, я думал, что он это заслужил.
Я о том... что кто-то этого заслуживает?.. Я честно не хочу ни о ком думать. Я их
не знаю. Главное, что ты жив.

Вот так просто и понятно. Эгоистично? Наверняка. В таком мире выживает сильнейший,
и Тэхён знает это не понаслышке. Ему почему-то становится совсем всё равно, на
всех.

Он так долго ждал своё счастье. Тогда зачем быть не счастливым, если всё есть?

Чонгук снова пропускает ответ. Ну а что ему сказать? Отрадно знать, что Тэхён
оценил убийство Бэка (блять, ну какая романтика). Про остальных не хочется
вспоминать. Хочется помыться, подмерзает же, липнет. А в палате холодно. Так что он
включает обогреватель, поворачивая его передом к матрасу и доверху наполняет
чайник, кипятя. Горячей воды в кранах нет, но хоть какая-то. Он действует
интуитивно, заливая в заранее найденный таз холодную и горячую воду, ставя
смеющегося Тэ рядом с ним. Присев на корточки, он ждет поливки. Чонгук что-то
смешками комментирует, моет ему волосы, помаленьку поливая водой. Времяпровождение
– сказка. С красками. Тэхён ещё смущается своей наготы, но все же пересиливает
себя. Чонгук не делает ничего предрассудительного, кроме заботы. И пока Тэ скоро
переодевается в чистое, он кипятит чайник опять, теперь уже для себя. Стоит ли
говорить, что Тэ сам приходит и молча наблюдает за тем же процессом, не скрывая
разглядывает, что у него под штанами. Не похотливо. Лишь в интересах науки! Ха.
Чонгуку только на потеху, он продолжает бормотать всякие дразнилки, пока
споласкивает с себя пот и сперму, искоса поглядывая на серьезного, встрепанного
наблюдателя. Третьим мыться пошел кот. Точнее это Чонгук не оставил ему выбора:
схватил как курицу за передние лапы, плеща в тазу, настойчиво обмывая жопу и хвост.
Наверно кот гадил где придется с перепугу и от тэхеновой повышенной тактильности. А
так-то мейн-кун приучен к унитазу.

Размяукавшись страдальческим тоном, кот и кусался, и царапался – Чонгуку всё ни по

чем. Завернув его в пеленку как ребенка, он передал звереныша хозяину. Под руками
того ощущалось тепло и стук быстро бьющегося маленького сердечка. Бедного кота
измучили до слёз, что он больше не сопротивлялся. А как все банные процедуры были
завершены, Чонгук попросил его уже греть одеяло, пока окончательно не убедился, что
все чисто. Для этого вычистил все «засранные» углы, прошелся тряпкой по полу,
приказал накрыться одеялом, включая кварц. И только после этого, вдыхая кислотный
запах чистоты, забрался к нему под одеяло, прижимаясь к спине, укладывая подбородок
на плечо. Кот в пеленке лежал рядом, дремал. Тэхён перебирал чонгуковы пальцы,
особенно трогая набухшие от воды подушечки. Спокойствие накрыло с головой, будто
этим же одеялом, от всех напастей. Тэхён не боялся. И никогда бы уже не смог. С
этим человеком, по-настоящему человеком, в кольце этих рук – он под прикрытием.

Так пусть осуждает кто угодно, лишь по тому, в кого он влюблен.

Все убитые пришли на разговоры про них, разбредясь за их спинами толпой

беспризорных душ, сторожа чужой сон. Не радовались, но и не злорадствовали тоже.
Дело в том, что мертвым все равно, кто счастлив. Они уже обрели свой покой.
Комментарий к 31.«Агент под прикрытием»
про медную сетку и ее свойство заглушки я увидела в одном фильме, так что не
уверена в реальности этого. но по задумке так можно выходить в интернет и остаться
не пойманным)

========== 32.«Игра со спичками» ==========

#Lenny, Skypierr - Royalty

#The Kilimanjaro Darkjazz Ensemble - White Eyes

Наверное, у каждого в жизни бывают моменты, когда его переклинивает, и тогда от

одной спички загорается целый лес. И в этом пожаре сгорает всё дотла, и мы остаемся
ни с чем. Мы тоже в нём сгораем. Или возрождаемся.

Гийом Мюссо. Девушка из Бруклина

2001 год, май, провинция Кенгидо, исправительный спецобъект

В женском корпусе атмосфера нисколько не лучше. Везде имеются свои тираны. Это
только со стороны кажется (по незнанию), что нет ничего хуже лагерных мужиков и их
«посвята», а в последствии травли слабых, но всем давным-давно должно быть
известно, что на самом деле... самые безжалостные и хладнокровные – это женщины.

Когда Джису попала в лагерь, отправленная отцом «на сохранение», она и понятия не
имела, что такое ужас – в прямом понимании этого слова. В свои семнадцать она была
по-девичьи миловидна: с еще пухленьким лицом и угловатой фигурой, которая, тем не
менее, уже приобрела округлые женственные формы. Её происхождение, – а она была из
высшего общества, – было её же проклятием. Сдержанная, воспитанная, аккуратная,
добрая – как такая выживет среди падали? А на свежее мясо слетаются быстро. Её
сразу же замечает «семья».

Вообще все эти банды брали начало из тюрем, но и в лагере хотелось, так сказать,
проявить себя. Если в мужском корпусе слабых называли опущенными, то в женском –
«ковырялками». Потому что ковыряются сами понимаете где. Но и этого для развлечения
было мало. Итак, негласно в каждый камере собиралась группа баб, провозгласивших
себя семьей. Возглавляет семью конечно же «отец» – самая матерая баба-зверь,
которая держит в страхе не только свою камеру, но и остальных из корпуса. Она
добивалась своего места потом и кровью, и вкусив власть, терроризировала всех,
диктуя свои правила.

Когда образовывалась новая семья (то есть после выхода каждого «отца» на свободу,
она собиралась заново), главная баба-зверь выбирала себе братьев, сестричек,
дочерей, и, конечно, жену. По смыслу можно понять и так, что братья – равные по
силе с «отцом» – мужиковатые бабы. Сестрички и дочери – их принеси-подай девочки,
отработавшие эту честь. Вообще говорят, что семья своих же не трогает, но через
«отца» так или иначе проходит каждая, чтобы «укрепить» родство. То есть через
постель. Ну и, конечно, жена, мать семейства – основная (но не единственная,
разумеется) партнерша «отца», которая делает все грязные делишки, являясь его
правой рукой. Все остальные, которые в семью не вошли или сами не захотели, были
под их строжайшим надзором. Один косой взгляд или недостойный тон – и быть драке.
Теперь понятно, почему та девушка умоляла Чонгука образовать свою семью? Отдельная
комната в семейных домиках просто сказка! Ну а если кто-то из семейки захотел
отыметь какую-нибудь девку и им в этом отказали, начинается травля. Как везде и
всюду…

Не удивительно, что Джису ни под кого из них не легла и попала в черный список. Ей
особенно было тяжело, потому что в неволю она попала именно из-за бабы-отца. Она на
неё покусилась, а в виду отказа натравила всю родню, и так, чтобы проучить и
неповадно было… чтоб выдрессировать до мольбы о прощении.

Ночами на Джису мог кто-то наброситься: то, чтобы душить, то метелить со всей дури,
зажимая рот. Почти всегда у неё каким-то невероятным образом получалось издать шум,
выкрикнуть, привлечь к себе внимание, лишь бы не залезли в трусы, – подоспевали
надзиратели. В общем, глаз не смыкала, находилась в постоянном напряжении и страхе.
Из-за этого первую неделю вообще не мылась, избегая душевые, уже прознав слушок про
«дьявольские места», и даже в туалет ходила по кустам (в мае климат уже позволял).
А на второй неделе постоянно сбегала в «дом помощи», моля о покое и мире, не зная,
сколько ещё сможет так продержаться и не наложить на себя руки. Потому что по
ощущениям, она уже была на грани самоубийства. Всё что угодно, только не
сексуальное порабощение…

А потом... она попалась Ему на глаза. Сейчас это помнится, будто было вчера:
пасмурная погода, запах дождя, снова её порванная роба на груди и разбитая губа. Из
невыносимого желания хотя бы на часок сбежать куда-нибудь и спрятаться, она не
придумала ничего лучше, чем пойти в стайки. В стайках тогда были небольшие загоны
со скотом и погреба с урожаем. Ходить туда без направления, естественно, не
разрешалось. Но что её могло остановиться в тот момент?

Будучи глубоко в раздумьях, да и без сна уже которые сутки, уставая как пахотная
лошадь, она не сразу услышала глухие стуки, а подходя все ближе, начала различать
заглушенные мычания и то ли шлепки, то ли хлопки... Ещё сильно мешало прислушаться
оживлённое стуканье со стороны загонов, но такие звуки ни с чем не спутаешь.
Вовремя одернув себя от великой ошибки, сообразив, что дальше красным знаком горит
«опасно», она резко повернула обратно… правда убежать далеко не смогла. На пути у
нее из ниоткуда выросла фигура какого-то лагерного, который встал столбом и затмил
её мраком и густым запахом сигарет «Магнум». Ничего доброго от него не исходило.
Ничем хорошим это закончиться не могло, потому что он шёл (или возвращался) в ту же
стайку, где над кем-то изощрённо издевались. А с мужской стороны она вообще никого
знать не знала и не вникала, что тоже не прибавляло оптимизма.

Мысленно, она уже готовилась к худшему. Так всё и бывает – пришла не в то место, не
в то время – больше никто не видел. Но всё равно не была к этому готова… И вот
мужик схватил ее за руку, пригвождая на месте. Перепуганную и забитую стал
осматривать как рабыню на рынке: лицом туда-сюда, зубы, волосы, шею... грудь.
Отдёрнул и без того порванный ворот комбинезона, осмотрев имеющиеся средних
размеров бугорки. Разглядывал придирчиво и вальяжно, явно никуда не торопился. А её
просто парализовало от страха, да так, что чуть по ляжкам не потекло от
вырисовывающегося прогноза событий. И не то, что не шелохнулась, побоялась лишний
раз вздохнуть. Чего она точно не предполагала, что её толкнут на выход из стаек как
блохастую дворняжку, не оборачиваясь на грохот её падения.

Тогда она плакала от счастья, думая, что ей чудом удалось спастись.

Но в этом месте не происходит чудес.

Первый сексуальный час, первый приступ неконтролируемой истерики, первый раз…

Чумной барак, провонявший тяжёлым запахом пота, как от скунсов. Самый настоящий
притон, где нет права голоса, продажа тела, но не за деньги, выбор, но не для неё.
И первым её выбирает какой-то более-менее хорошенький парень, с грустными глазами,
это правда, но хотя бы не настолько отталкивающий, не вселяющий кромешного ужаса.
Вот только у зашторенного угла её перехватывает другая: грубая, сильная рука…
мужчины. Мужика. Парня как не бывало. А к свободной койке её толкает тот самый, со
стаек, задёргивая занавес – как защёлкивая замок двери. В его глаза она уже не
смотрит, вообще не поднимает головы, уже насквозь пропитанная холодным потом.

Всё заледенело, даже глаза.

До сих пор ей снится один и тот же мокрый кошмар: лязганье колец шторины, шорох
снимаемой им одежды, чужие руки на своем комбинезоне, слезы, срывающиеся с
подбородка... А напротив, на уровне её лица – мягкая улыбка авторитета по кличке…
Кон, который бездушно валит её на спину, сразу разводя ноги в стороны.

Первая попытка закричать оборвалась прилетевшей ладонью, зажавшей рот – наверно,

крики жертв его не впечатляли, как некоторых; первая попытка дернуться… а вот она
оборвалась неожиданным и сразу грубым вторжением в девственное нутро. От боли,
прошившей тело, из глаз брызнули и искры, и слёзы.

Всё поблекло…

Он не сжалился, если это здесь применимо. Но силу всё-таки сбавил, не издевался,

как многие могли бы. Трахал четко и спокойно, также зажимая ей рот ладонью,
нависнув над ее раскрасневшимся от глухих криков лицом, второй рукой… поглаживая по
ее голове. Да, поглаживая. И продолжая слабо натягивать уголки губ. В уши лился
мерный шепот: «Не плачь, девочка», полосующий раз за разом новым приливом боли и
незаживающими ранами на сердце. Больше не различала ничего; залихорадило. Только:
не плачь, девочка.

Как и когда всё закончилось, она не поняла. Руку, которая давила ей на рот, она
удерживала своими ладонями, карябая, сбито дыша и трясясь всем телом. Этой же
обслюнявленной рукой он обмывал ее промежность… Зачем? Зажимала коленки, всё ещё
дребезжала, как струнка. В ржавом тазу кружилась розовая вода, по щекам
безостановочно лились слёзы. Больше не сказав ни слова, он насильно вел её обратно,
передавая с рук на руки надзирателям. Последнее, что девочка видела – его
удаляющуюся спину и закатанные до локтя рукава.

Этот образ она пронесла через всю жизнь. Благополучно отсидев пять лет в тихом
домике «мамашек» и бросив их ребенка, она ушла навсегда. Думала, в лучшее будущее.
Мечтала всё забыть. Начать заново. А заново не смогла ни разу.

Скрип койки постоянно тянул её в прошлое. И шептало:

Не плачь, девочка.

***

Сокджин и Намджун действительно старые знакомые. Чонгук недаром призадумался, кого

он ему напоминал. На этот вопрос совершенно точно ответил бы Тэхён, ведь доктор Ким
Сокджин был завотделением интерната. Был – важно подчеркнуть. Доктор ему совсем не
симпатизировал, поэтому лишний раз с ним пересекаться не хотелось бы. Да и история
какая неприятная получилась...

Джин, следуя моральным принципам, после случая со стрельбой в интернате и после,

из-за своего умалчивании об этом в прокуратуре, вскоре уволился. При чём здесь
интернат и Намджун, и вообще всё? Нужно начать с начала: с Намджуном их объединяет
одно медицинские образование. Он в прошлом врач, если кто забыл – лагерный Нам,
который хорошо пользовался ножом. Ну короче на медика он точно отучился, и Джин
сначала получил базовое образование, и только потом их пути разошлись, и каждый
пошёл по своей специальности учиться дальше. Поэтому, да, они всего лишь давние
знакомые. Не самые близкие, чтобы помогать друг другу. При желании можно было
притвориться, что не узнали…

Но вот совсем недавно они вновь встретились спустя годы, когда дознаватель пришел к
нему с ксивой и давай расспрашивать про пациента Ким Тэёна (так он был по
паспорту). Знать про сына своего начальника он по идее не должен был... Но то не из
любопытства, конечно, а чтобы насобирать больше личной информации. Так что Сокджин
во всём этом дерьме не заварен, не замешен – мимокрокодил, однако дознаватель всё
равно припахал его за денюжку. Денюжки все любят, поэтому он Чонгука и довозил, и
опять довозит, теперь уже в банк. Проблемы ему не нужны, но поганая совесть грызет
из-за того подстреленного санитара в его кабинете, которому досталось вообще ни за
что. Конечно, Джин не виноват. Но он ничем не помог парню, не ответил за то, что
произошло на его территории и как крыса сбежал с тонущего корабля. Так что наверно
искупает грехи добрыми делами…

Добрыми делами за денюжку. Вот так.

Зачем в Чимина было стрелять, спросите вы. А кто б знал! Эти бешеные следопыты ни у
кого разрешения не спрашивали: пиф-паф и похуй им, каким способом доставить
заказанную персону. А парню разорвало сухожилие, инвалид на всю жизнь, хромой. Из-
за какой-то херни! Просто встал на защиту никому не нужного мальчишки. И вот чем
обернулось благое дело. А завотделением ничего не сделал. Вот и чешется от какого-
то там стыда...

Все люди разные и характеры у них разные. Поэтому под одну гребенку их не
подставишь. Каждый сам кузнец, ага-ага. Только без кузницы.

Свою обязанность кует и Чонгук. Опять-таки Джин вез его в банк, снимая всю сумму
денег, перекладывая в новое хранилище, куда теперь имел бы доступ и Намджун. Так
как свои деньги Чонгук снял, значит и распоряжаться ими может как захочет. Это тоже
очень рисково: Нам может развести его как ребёнка и уехать в закат, кинув со всеми
амбициями. А может и не кинуть. Это как повезёт. В любом случае, чтобы десять раз
не светиться в городе, Чонгуку нужно было вытащить весь капитал. К слову,
облегчения он не получил. Только ещё большую головную боль и бессонницу. Не
отпускала мысль, что всё это ошибка... Но Чонгук тоже заложник обстоятельств, даже
имея некую власть. Спокойствие Тэхёна и его постоянное нахождение с ним заставляет
его делать более разумные поступки, где в приоритете будет не игра на выживание, и
не догонялки, а их безопасность. Почти семейный человек, понимаете ли... Пусть он и
рискует, но не так безбашенно как раньше.

После того решающего разговора с Чонгуком, дознаватель уже преуспел. В его

интересах было как можно скорее привлечь к себе внимание. Так что первыми под его
агитацию попали наиболее приближенные знакомые. Намджун прямо попросил у них помощи
и поддержки: создать свою партию. Потому что несмотря на то, чтобы там не случилось
с нынешним Лидером (а с ним обязано что-то случиться, потому что добровольно он не
уйдёт…), по закону Намджун не может быть самовыдвиженцем, то есть не имеет права
сам себя выдвигать. Ему нужна партия и программа, без неё он не кандидат. Но в
данный момент партия может собираться только под грифом секретно, без юридической
основы.

Намджун уже не один. Но Хосок и Кабиш не влезают с ним в одну упряжку. Чего
изначально хотел юрист – не осуществилось. В итоге ему отошли только деньги, а к
власти может прийти какой-то непонятный хуй. И юристу, и Кабишу понятно, что это не
политика. Недостаточно просто хотеть быть президентом и якобы помочь стране.
Недостаточно быть революционером, чтобы управлять миллионами! И что тогда, каждой
расфуфыренной шавке с образованием кухарки можно подаваться в президенты?! Так нет.
Намджун – не тот претендент, который этого достоин. Кто он по факту? В прошлом
врач, потом лагерный, потом агент, и только будучи агентом внедренный в
министерство внутренних дел сраный дознаватель. Никакого юридического и уж тем
более политического образования у него отродясь не было. А, извините, самоучки
пусть идут в другие места. Но, рожденный для большего (самопровозглашённый!),
Намджун всем наступил на глотки. Он ни за что не упустит своего шанса.

Один на миллион!

И так, целеустремлённо шагая к своей цели, он переходит к решительным действиям. Не

подумайте, Чонгука и его группку он ещё не списал со счетов. Кабиш может
пригодиться во многом, в конце концов он связист-аналитик, да и юрист лишним не
будет. По крайней мере по их настойчивым убеждениям он просмотрел список от
наиболее к наименее сговорчивым шишкам всей алькальдии. Он также проанализировал
каждого, кого-то вообще вычеркнув, кого-то переместив выше или ниже, то есть
полагаясь и на свою интуицию в том числе. По тому принципу созывал приглашенных.
Только из-за того, что юрист и Чонгук поделились с ним настоящей правдой о большом
Обмане, он уже знал, как поступит.

Он уже всё-всё придумал.

Вот такая странная штука этот дознаватель, – исправленный лагерем, он везде пророет
ход. И ни за что себя не подставит. Не подставит же?..

Пока Кон всё также безуспешно искал Тэхёна как иголку в стоге сена, то некоторые
вещи пропускал мимо себя. Таким образом удачно сложилось, что собрание – этакая
планерка по-простому, – созываемая каждый месяц, проводил он. Вообще этим зачастую
занимался секретарь Главы – его доверенное лицо, у которого все карты на руках. Но
это лицо сейчас занималось поисками пропавшего ребенка. И за этот шанс Нам
схватился руками и ногами, ответственно подходя к предстоящему мероприятию. В его
списке было меньше фракмистров и начальников отделов, чем обычно. Он ничем это не
обусловил, спихнув всё на приказ сверху. Придираться никто и не стал. Зачитывать
отчеты тоже мало кому хотелось. То есть никому.

Всё начиналось по традиции: длинный узкий стол с бутылками воды на каждую персону,
резные стулья с мягкой декоративной обивкой, кафедра, интерактивная доска с
проектором. Вышестоящие господа подтягивались не вразвалочку, а достаточно
пунктуально – на сколько позволял опоздать деловой этикет, и вскоре все расселись,
образовав приглушенный гомон. На этом традиции закончились. Дальше собрание Намджун
отведет сам от и до. И речь пойдет про...

— Добрый день, господа. Секретаря Ли сегодня замещаю я, начальник по организации

дознания – Ким Намджун. Вас сегодня собралось двадцать два человека. Отчеты на
сегодняшней летучке не понадобятся. Оставите их на столе. Поговорим о такой теме,
как коррупция... – постные лица ни о чём не подозревающих мужчин, застланных
врасплох, постепенно начали вытягиваться, меняться в цвете, – …которая всем нам
близка по духу. Поэтому я хочу вспомнить о таком акционерном обществе, как
«ФармГрупп»… Каждый из вас знает о ней не понаслышке. Я прав? – на доске тут же
появляются отсканированные документы о создании ОАО, которые любезно предоставил
Хосок.

Казалось бы, ничего хорошего уже не выйдет, если брать людей шантажом. Это их
только разозлит! И натолкнёт на скорейший выход из сложившейся проблемы – то есть
его устранения. Но всё не так просто. Намджун же не дурак.

— Среди вас не хватает ещё троих участников: нашего Лидера, фракмистра службы
безопасности и Главы ВУВа. Заранее договоримся, что им знать не обязательно о нашем
разговоре. К тому же, что по большей части говорить будем именно про них. –
Уважаемые господа уважаемыми уже не выглядели, раскрывая глаза от удивления. К
такому они явно не были готовы. Слишком неожиданный поворот событий. – С закрытия
ОАО прошло уже больше года, а последствия до сих пор не завершены. Чтобы вы не
видели во мне врага, я посвящу вас в маленький секрет совета директоров. Вы ведь
имеете право знать, куда ушли ваши деньги?

Мужчины поразевали рты, некоторые кивали, другие ослабляли галстуки, ненароком

выискивая по углам камеры. Намджун добавил, что в зале стоят мощные заглушки, это
значит, что никто их не сможет подслушать или снять. Но верить или нет, выбирать
было им. Хотя… нет, выбора у них тоже не было. Намджун только ставит перед фактом.

— После того, как вы все повыходили, общество еще просуществовало в составе наших
директоров. Они – внимание на доску – делили уставный фонд между собой, в то время,
когда там были и ваши деньги. Вас обманули, и я всего лишь хочу раскрыть вам глаза!
На выписке из банка вы увидите сумму фонда и сами всё поймете... – Намджун
выворачивал всё так, как было выгодно ему, немного привирая. Но и правда в этом
тоже была. Фонд остался больше, чем должен был быть. Если бы его можно было
поделить на всех, то этим акционерам достались бы копейки, но совет директоров
оставил всё себя. Согласитесь, двадцать два рта – не три, на троих эта же сумма
делится по существенным долям. Так что обман не такой уж великий, но... Не стоит
забывать: врать, – как срать – очень просто. И у Намджуна с этим всё отлично.

По залу прокатился возмущённый рокот. Это хороший знак.

— Более того, у совета директоров осталась земля «Нифлиевых гор». Остаточное

имущество и фонд – это целое состояние, которое на вас не рассчитывалось. Хотя, как
я знаю, Лидер создавал ОАО для закрепления своих позиций. То есть для вас в том
числе. Я считаю, обманывать своих – не по чести. Но это ещё не вся история. Совет
директоров совершил ошибку, недоглядел! И наследие «нифлиевых» ушло в руки не
связанного с обществом человека. Чон Хвансу передал всё своему сыну. Юрист,
оформляющий доверенность, будучи человеком высоких нравов и глубокого чувства
справедливости, помог ей восторжествовать. Имя Чон Чонгук должно быть вам знакомо –
за ним на протяжении долгого времени велась травля, устроенная собственным отцом.
Однако, на данный момент, общими усилиями, мы с Чон Чонгуком забрали все деньги,
украденные у вас. В ваших папках чек на долю. Проверьте... – зашуршали папки,
листочки, затянулась пауза. Захмурились брови. – Это деньги я хочу вернуть вам на
правах чести и справедливости...

Квох-квох-квох, квохчет курица. Намджун чуть ли не смеётся, как его это забавляет.
Честь и справедливость? Этим уродам только на расстрел, всех до единого – лицом к
кирпичной стене, за каждую бумажку кровавых денег. Но политика – тот же бизнес. А
Намджун на этом поприще проваливаться не собирается. Такой рынок…

Врёт как может. Как хочет. Как нужно. Главное правильно преподнести информацию. Это
искусство – описывать идеальность своего товара. Например, если продаешь воду, то
ты описываешь её как лечебную, очень полезную для организма человека, которая
выводит токсины. Но, по сути, эта вода есть везде. Это самая обычная вода. Ей моют
машины и смывают в унитазе. Но лишь от того, как ты преподашь её достоинство –
зависит условия договора.

— Но перед этим я хочу призвать вас к такому же справедливому решению: сменить

правительствующий состав и режим. Я выдвигаю себя кандидатом. Выбирая меня, вы
выбираете честность.

Зал оглох, онемел, вылился в окна. Что сказать? Как подумать? Деньги, денюжки…
Какая сила мира! Мерило всех исторически-грандиозных событий!

Ну и что, купятся…? Ну так их уже покупали!

— Назовите хоть одну причину, зачем менять действующее правительство?

У Намджуна много причин. Одна: он их всех ненавидит. Обещания? Чем больше отнято,
тем больше обещано. Как Чонгук и говорил – это всего лишь трёп. Пусть доверятся,
пойдут на поводу, решат, что так правильно. В высших эшелонах власти всё
недолговременно и шатко. И изменчиво, как в тёплую погоду.

Главное сделать правильный выбор: Лидер – это не тот, кто ведётся – а тот, кто
ведёт. Власть, она находится внутри – в интеллекте, в теле, действиях. Нужно
обязательно понять, по какой из дорог пойти. В этой гонке за первенство меняются
все устои, весь внутренний мир. И это самое важное. Самая первая цель – взять над
ней контроль. И только тогда вершить самосуд.

— У старого закончился лимит доверия…?

А сам улыбается. Под коркой выскобленное до костей: Не лгать! Не презирать! Не

предавать! Он точно знает, сегодня никто не уйдёт из зала просто так. Все возьмут
чек.

А пока на доске меняется слайд. Намджун продолжает…

***

Сначала Юнги был зол. Нет, вне себя от ярости! Первые часы после этого чиминова
выкидона были просто адскими. Сколько всего радужного и светлого рухнуло в его
голове! Сколько всего было передумано: задом наперёд. И все время влетала одна
простая фраза, переворачивающая всё: «Мне неприятно общение с парнем нетрадиционной
ориентации». Вот, блять, нонсенс! Шок! И так на повторе. Шоковом.

Одному в холодной халупе не туда, не сюда. И даже нет работы. Космическое

одиночество... И ещё немного царапающая изнутри боль. Вот поэтому Юнги столько лет
не решался на подвиг – признаться и быть с тем, кого любишь. Любимые разбивают
сердца, это не новость. И обстоятельства тому бывают разные, не только равнодушие
или измены. Но сути это уже не меняет – зализывать раны очень больно.

Застряли в октябре, как два отшельника… Никому не нужные: ни семье, ни

родственникам, ни друзьям. Сами по себе, оба неполноценные. В таком случае большая
ошибка расходиться! Но на первых порах другого выхода Юнги не видит. Как и
планировал, он выставляет квартиру на продажу, принимает потенциальных покупателей,
в общем, пытается двигаться дальше. За этим занятием он немного отвлекается, но
думами всё равно возвращается в тот день. Даже за бутылку не может взяться – те
деньги, которые у него еще были, жалко тратить даже на еду, не то, что на алкоголь.
Так что и здесь он оказался в пролете. Мучался так, на сухую. Без какого-либо
общения его вспышки агрессия почти не проявлялись, стихая на первых секундах. Он
убеждал себя, что отдыхает. Что все это проверка на прочность, и он ее выдержит.
Что все к лучшему, только бы перешагнуть через чёрную полосу. По закону «зебры» –
следующая обязательно должна быть белой.

Как нашлась семья на покупку дома, Юнги начал паковать чемоданы. В квартире он
оставлял всю мебель, знаете, как в старые времена: если в доме проросла плесень,
его весь сжигали, не вынося ни одну вещь. В его доме росла не плесень, а горечь и
одиночество, и от этого он хотел непременно избавиться. Поэтому в свою машину он
грузил только пакеты и сумки с одеждой, и некоторые памятные штучки. Оказывается,
за всю жизнь у него скопился не такой уж большой запас. Если бы у него были дети,
то в наследство они бы получили его рваные носки и парочку строгих костюмов.
Смешного тут мало. За спиной двадцать восемь лет жизни. А он гол как сокол и ни в
чем не преуспел…

Наверно, ему была необходима эта остановка. Всем она необходима... За спешкой и
работой он не замечал, что упускает нечто важное. Что счастье... оно
кратковременно, и после него тоже ничего не остаётся. Эмоции прожиты, моменты
подзабыты... Только одно виртуальное слово, «счастье»! На висках плюс один год. Это
совсем не весело. Быть взрослым – это не прекращающаяся работа, в первую очередь
над самим собой. Как сказать... Пока ты молод, время сжигается впустую и
безжалостно. Как горит спичка в армии – за эти тридцать секунд нужно успеть всё,
пролетает яркость и красочность безрассудства и спелости, смелости и дебоша.
Догорев, она уже не греет энтузиазм. Снова остаётся только пресность, которая и
составляет большую часть жизни. Никто в этом не виноват. Просто не может всегда
происходить что-то интересное. И это всё к тому, что у каждого из нас, после этого
сгоревшего счастья, должно оставаться что-то ещё. Когда ты расстроен, потерян, не
уверен – должна быть опора, которая будет сильнее и дороже недолгой радости.
Например, рука, которая погладит. Человек, который поддержит. Дом, который примет.
Всё это мелочи жизни, но это и есть самое важное.

Смысл то весь в чем? С человеком, который тебя поддержит, не всегда может быть
весело. В доме, который ты любишь, не всегда может быть тепло. Но оно есть! И оно
останется, даже если всё остальное исчезнет! Понимаете?.. Даже если всё потеряет
всякий интерес и перестанет приносить удовольствие, останется место, в котором душа
будет спокойна.

Юнги в поиске. Столичная квартира ничем ему не помогла, только усилила чувство
одиночества. И его больше ничего не держало: ни работа, ни семья, ни некогда
любимый город. Только один человек. Возможно, именно его руки он желал, которая бы
его погладила. Но она ведь не гладит?! Не хочет?! Так почему так тяжело всё
бросить?

Мотор заводится, фары освещают путь. Требуется смелость, чтобы раз и навсегда
бросить и построить что-то новое. Как говорится: сядем на дорожку. На удачу. И
точно не собьемся с пути.

***

Декабрь серьёзно заявляет о своих правах. Чонгук спускает в почтовый ящик уже не
первое письмо на квартиру Нама, передавая те или иные документы и вкратце излагая
свои комментарии. Кабиш хорошо придумал, вести одностороннюю связь письмами. В ином
случае ему пришлось бы отправлять сообщения по интернету, из клетки. А то, что
попало в интернет – осталось там навсегда. Это не есть хорошо. А бумажные письма
никто не отслеживает. Да и кому надо рыться в почтовых ящиках? Верно, мир изменился
– голубями уже никто не общается. А Намджуну сюда к ним никак нельзя. За ним в
любой момент могут установить слежку.

И пусть на улице холодало с каждым днём и порошил мелкий снег, внутри их убежища
цвела самая настоящая весна. Двое – как одно, совсем не расцеплялись. Тэхён всё
время ходил за Чонгуком, даже спускался на первый этаж, даже заходил в клетку, хоть
и слушая, но почти ничего не понимая, просто держался с Чонгуком за руку. Хосок
всегда косо на них поглядывал и глупо улыбался. Кто бы мог подумать, что
социофобного Тэхёна смог так просто вывести из комнаты не самый мягкий человек, как
Чонгук. Но в том и дело, что с ним он, и мягкий, и нежный, и любящий. Хоть у кого-
то налаживалась жизнь! Им невозможно было не завидовать! Ну правда же! Тэхён только
в рот ему не смотрел. Хотя и за этим юрист его ловил. Тэхён совсем не стеснялся по
несколько часов сидеть в одном положение и неотрывно смотреть на говорившего
Чонгука, который опять что-то обсуждал с ребятами. Да и Гука это не отвлекало.
Смотрит и хорошо. Лишний раз ещё проверит: потрогает за руку, за ногу – убедиться,
что Тэхён рядом. А им всем потешно. Вечно влюбленные… Беспамятно влюблённые…

По утрам раньше всегда просыпается Тэхён. Чонгук же теперь постоянно вылеживается

до последнего. Во-первых, он полночи ломает голову над серьёзными вещами, о
Намджуне, а во-вторых, ему чисто по-человечески хочется спать побольше,
потягиваться и зевать до обеда. И в этот раз было также: Тэхён раскрыл глаза ни
свет, ни заря, не делая никаких резких движений, лежа спиной к нему, пока тот ещё
сопел. Но стоило только украдкой поменять положение, тот сразу переложил руку на
его бок, останавливая на месте. Чуткий…

— Спи... – хриплым бормотанием доносится сквозь подушку. Тэ, воспользовавшись

случаем, разворачивается другой стороной, увидев помятое чонгуково лицо с медленно
промаргивающими глазами. Он, как всегда, дышит очень громко, как паровоз. Точно
также Тэхён наблюдал за ним в кишлаке, вслушиваясь в частоту дыхания. Вспоминая эти
трогательные сердцу моменты, он коротко улыбается, а потом ойкает, когда их голые
пятки сталкиваются под одеялом. Чонгук не упускает возможности пощекотать пальцами,
нагло и одновременно сладко потягиваясь. День не день, если он что-нибудь не
учудит.

— Доброе, – мурлычет весь из себя довольный Гук, снова проводя ступней по тэхеновым
ногам. А тот подозрительно сторожит его, подгибая пальцы на ногах и сгибая в
коленях. По тому, что Тэхён намеков не понимает, Чонгук дурашливо выпячивает губы
бантиком, указывая на них пальцем. Молчаливая игра затягивается и становится всё
более занимательной. Даже хочется проснуться.

— Сначала мой рот, – поучительным тоном возражает Тэ. Это даже смешно! Что значит
«сначала мыть рот»?

— Чуть-чуть можно, – откровенно усмехаясь, он уже сам тянется за поцелуем. Зато

Тэхён нет, наоборот, выставляя ладони вперед, и как шкатулку захлопывает чонгуков
рот и глаза, при этом же счастливо улыбаясь.

— Я же говорю: нельзя! – почему нельзя, он и сам толком не знает. Просто нравится

увертываться. Тэхён ведь тоже просек фишку, что чем больше отказываешь, тем игривее
становится Чонгук. И ему тоже нравится его поведение. Хитрый, да? А вот так.

— Любимому всё нельзя? – заламывая брови, Гук отмахивается от закрывающих его

ладоней, вдруг цепко ловя их и заводя над тэхеновой головой. Ого. – Это очень
полезно для здоровья, – врет и не краснеет, удерживая свою «жертву» еще и ногами. А
тот уши и развесил.

— Полезно?
— Да. А ты не знал...? – Чонгука хлебом не корми, дай подразнить! В этом он себе
вообще не может отказать. – В слюне много витаминов. Будешь много целоваться,
вырастешь еще выше и будешь сильным как я... – ха-ха-ха… Это он только о пользе
слюны! А сколько еще можно наплести про пользу белко-ов...

— Правда...? – по-детски наивно округляет рот, хорошо обдумывая.

— Конечно. А потом на голове зацветут ромашки и с ушей будет висеть трава. – Тэхён
в момент бойко пинается и отталкивает хохочущего обманщика, теперь уже сам
наваливаясь на его грудь, от всей души... подсобрав слюны... пускает её ему же на
лицо. Во имя здоровья, как и просили. Чонгук облизывает зубы, довольно усмехаясь.

— А если я? – принимает вызов, вытирая щеку рукой. Потом они так и перекатываются с
места на место, а в итоге Тэхён оказывается сидящим на его бедрах, и Чонгук –
крепко держащий его за лопатки. Ну и, конечно, победоносно срывая поцелуи, с
чувством и расстановкой беря своё. Тэ всё же поддается искушению и обвивает шею
руками, но как занятие приобретает обороты, а тот уже исследует его поясницу и
ниже, Тэхён разрывает поцелуй, указывая на кота. Он вообще не при чем!

— Он на нас смотрит.

— И что говорит? – подключаясь, Чонгук говорит серьезно, облизывая губы и нехотя

оборачиваясь.

— Говорит: фу, грязноротый Чон Чонгук! – смешно обоим, только не коту. Виноватый
без вины.

— Кот, это правда? – обращается к спокойно развалившейся меховушке, которая

мизигает сонными глазёнками.

— «Правда», – тоненьким голосочком Тэхён отвечает за кота, а Чонгук смотрит на него

ну очень удивленно. Интересно замечать за Тэхёном смену в поведении и за его милыми
шалостями. Тогда сразу виден его личностный рост. Каким он был в лагере и какой
сейчас. Во многом… Действительно во многом роль сыграл сам Чонгук.

— Если кот будет вмешиваться в наши отношения, то с ним ты и будешь спать в

обнимочку. Хорошо? – Тэ кривит лицо, ни капли не поверив.

— Я-то буду с котом, а ты ни с кем!

— Ну что теперь. Найду других тэхенов, которые будут меня целовать и обнимать, – а
теперь Тэхён завис, как компьютерная программа.

— ...Найдешь с таким же именем, как у меня...?

— И с таким же лицом. Вот с этими тэхенами я и буду греть постель. И еще много чего
буду, – иронично приподняв бровь, Чонгук чуть не треснул от переполняющих эмоций.

— ...Но изменять любимым нельзя. Даже с такими же тэхенами, – сетует надувший губы,
не особо-то расстроившись. Это ему ещё надо постараться найти хоть кого-то, хах,
кто бы вообще с ним так запросто лег и раздвинул ноги. А-то прям прикинулся
всемирным секс-символом!

— Ну а что мне делать? – подобравшись поближе, Чонгук начал гладить его скулу. – Ты
меня к себе не подпускаешь. Совсем не хочешь меня... – картинно взявшись за сердце,
он улыбнулся, но отчасти говорил искренне.

— Хочу. Мм... я ведь хочу, чтобы ты был со мной. Я тебя люблю! – не совсем понимая,
Тэхён рассуждает вслух.
— Это другое. А я тебя хочу ещё больше, – Чонгук наклоняет голову поближе к нему,
слишком обворожительно улыбаясь. – Как мужчина.

— ...Я знаю, – вдруг отвечает Тэ, смутившись и отведя взгляд. Он в принципе не

жаловал разговоры на такую тему, но сегодня почему-то отвечал. – У тебя тут, –
указательный палец направлен точно на чонгуков таз, – ...иногда становится твердым.

Ба! Тэхён! Какие пошли разговорчики. Чонгук же сейчас сломается.

— И тебе не интересно посмотреть? – говоря наводящими вопросами, он медленно и

верно подводил к интересующемуся. И твёрдость была не только желаний. Уже взаправду
дёргалось. Только от фантазии. Но долго ли это будет «только фантазией»?..

— Но это же неправильно...

— Что именно? – дело в том, что разговаривать с Тэхёном о сексе, во-первых,

интересно. Когда он объясняет свою точку зрения, это больше рассказывает, что он за
человек. Да и рассуждения у него индивидуальные, так больше никто не думает. Во-
вторых, разговаривать о сексе Чонгуку в принципе нравится. Ха!

— Всё... Вот этим... – снова палец на пах, – ты ходишь в туалет. А потом оно
вырастает и тыкается… Ну ты понял. – Совсем замявшись, Тэхён замахал руками, морща
нос. Чонгук просто смотрел на него, не моргая, улыбаясь. Чтобы мыслить, как Тэхён,
нужно родиться Тэхёном, вот уж точно. – А куда оно тыкается, я тем тоже… хожу в
туалет. Это же фу! – восклицает и активно жестикулирует. У Чонгука в глазах искры и
не сходящая улыбка, да-а…

— Это не фу, Тэхён. Это физическое общение всех живых существ. Вот если бы я принёс
кошку для твоего кота, он бы очень громко тут с ней развлекался. С людьми всё то же
самое. Так все получают удовольствие и делают детей. И ты, и я так появились. Так
что это не фу, это нормально, – рассудительно излагал свои мысли учитель Чон. – А
вот если этим не заниматься, мальчики начинают болеть. – Тэхён со скептицизмом
отнёсся к последней фразе, так как один раз про пользу слюны его уже надурили, а
второй раз он уже будет умнее. Но Чонгук убеждает, осторожно и будто невзначай
опускает ладонь ему на низ живота, а потом и между ног. Бугорка даже не видно,
только на ощупь можно понять, что Тэхён парень. Ну, кому как, а Чонгука это
приводит в экстаз. – Даже если ты пока об этом не думаешь, когда-нибудь ты сможешь
также.

Тэхён не моргает, не издаёт звуков, не отталкивает, смотря абсолютно спокойно и

даже как-то отстранённо. А потом пальцем манит к себе, желая что-то сказать. Лицо
всё такое же, непроницаемое. Он прижимает ладонь к его уху, заговорщически шепча:

— Чонгуки, почему ты всё время говоришь про это? Ты больше ничего не знаешь, кроме
«физического общения»?

Чонгук падает затылком на подушку, похмыкивая. Кое-кто его уделал. 1:0 не в его
пользу. И даже не в пользу здоровья. Тэхён уже так сильно вырос… От этого хочется
только улыбаться и улыбаться, пока не треснут желваки!

***

Раненый зверь топчется на лестничной площадке. «Открой, открой!» – воет без всякого
стеснения и долбится ключом от машины. Будет тут стоять допоследу, пока не
покажутся на его глаза. Если Юнги вот так уедет, он себе этого не простит. Еще одна
попытка ничего с ним не сделает. В любом случае лучше сделать. И ни о чем не
жалеть.
Чимин один. Какая удача! Медленно приковылял к двери, вылупившись на него, как на
преступника, который пришел его обчищать. Это недалеко от правды. Только воровать
он будет самого Чимина. Вот в прямом смысле слова. И понимайте как хотите.

В этот раз Юнги любезничать не стал. Протолкнулся внутрь, воровато оглядываясь в

коридоре на наличие мамахен. Смотрит ястребом, и готов пустить когти от
негодования. Знакомство с тещей вообще не задалось.

— Ты что, пьян? – негромко и не грубо спрашивает хозяин дома, всё также растерянно
осматривая гостя. Юнги медленно поворачивает шею в его сторону, зыркая злыми
глазами.

— Я-то? В хлам. Что, не видишь? От любви твоей хуевой! – то ли смеяться, то ли

плакать с него. И ещё с такой обидой и претензией в голосе. Чимин же сегодня тих и
спокоен, не бесится. Юнги забрал себе весь градус возмущения. И только хозяин хотел
было что-то замолвить, как Юнги резко делает к нему шаг и вырывает костыль чуть ли
не с рукой, отбрасывая на пол.

Входная дверь всё ещё приоткрыта. Чимин просто в шоке, обездвижен и нем.

— Ты в своем уме? – непонимающе шепчет и отталкивает от себя разъяренного мужчину.

Но Юнги только начал. Он все с него спросит, за каждое оскорбление.

— Я же пидор, мне всё можно! И вообще бешеный лагерный! Не вы ли с мамкой от меня

плевались! – Чимин легкий, ну то есть, правда, как выглядит. Юнги лишь слегка
приподнимает его и сразу прищучивает к стенке, тут же в коридоре, схватившись за
ворот кофты, тянув на себе. Выглядит так, словно он пришел бить ему рожу. – Скажи
мне ещё раз, в глаза! Что ты обо мне думаешь?! Я чуть не помер после твоего отказа!
А ты, блять, спрашиваешь, не сошел ли я с ума?! – от такой прямоты и
эмоциональности Чимин аж краснеет, отводя взгляд. Ему стыдно. Пусть даже Юнги об
этом не знает.

— Скоро придет мама. Вам лучше не пересекаться...

— Что мне лучше я сам знаю! Ну же, говори, кто я есть! Пошли меня еще раз! Или ты
крутой только под мамкиной юбкой?! – теперь уже злится Чимин, начиная пихать того в
грудь и возмущённо глотать воздух.

— Да пошел ты!

— И всё? Пиздёж какой-то. Я тебе не верю, – возможно, с юнгиевой крышей

действительно неполадки и погодные смещения, но запала у него хоть отбавляй.
Вгрызаясь в эти пухлые губы, о которых вспоминал не раз и не два, он уверенно прет
на своем. Чимин всё ещё просто в шоке. Он немного инертный из-за пассивного образа
жизни, а тут ураган по имени «Мин, грёбаный Юнги»! – Давай, ещё раз скажи! Докажи
мне! Оскорби меня.

— Псих... – с поблескивающей слюной на губах и лохматый он говорил, что первым

слетало с языка. Вообще уже не соображал. Да и без третьего человека,
действительно, не было той твердости, с которой можно было послать далеко и
надолго.

— Общаться тебе со мной неприятно, да? – неожиданно он подтягивается колено и

упирается им аккурат Чимину между ног. Тот резко выпускает воздух. Независимо от
того, что это возбуждает, в первую очередь это больно!

— Прекрати!
— А что, мама не поймет? Очень жаль! – вместо колена к промежности устремляется
рука и Юнги удобно так берет чужое хозяйство, периодически сжимая, чтобы быстрее
встал. От позабытого ощущения Чимин неосторожно выстанывает ему под ухо, цепляясь
за плечи.

— Психопат! Скоро мать с магазина придёт! Что ты делаешь?! – уже поздно взывать к
рассудку. Оба возбуждены, чего утаивать. Чимина давно никто не трогал и не ласкал.
Юнги тоже не с отпуска приехал, где было много загорелых телочек. По примеру
Чонгука сидел на голодовке. Запросто отдрочит и себе, и ему. И ого-го как кайфанет.
– Дверь... черт! Открыта... – тем временем Юнги начал покачивать бедрами,
одновременно стягивая с Чимина спортивные штаны. Тот не особо сопротивлялся. А у
этого шарики за ролики закатились, ничем не проймешь, хоть, бля, стену снесите.

— Пусть все слышат и смотрят, какой ты натурал, – злобненько похмыкивает он,

спуская резинку, и штаны произвольно скатываются, застряв в районе колен. Первый
раз Юнги гладит шрам осторожно, с нежностью, не зная историю его происхождения, но
чувствуя тягость и боль вместе с ним. Из-за пули у Чимина была разорвана мышца в
месте прикрепления сухожилием и отрывной перелом кусочка кости. После операции
возникли осложнения. И хоть на ноги встал, а хромым остался. И то чудо.

Где пальцы оставляют тепло, там сводит мышцы судорогой. Чимин тяжело дышит ему в
шею, добровольно обнимая его за плечи.

Должна быть рука, которая погладит… Просто погладит, обезболит. Вот именно здесь
Чимина вообще никто не трогал, кроме врачей. И для него это похлеще интима.

— Не знаю, где и что это... Но мне жаль... – снова находит его губы, снова желанно
целует, сбито выдыхая в раскрытый рот. В этот раз очень нежно и медленно, получая
удовольствие от каждого прикосновения. Чимин растерял всю броню. Повелся. – …Не
понимаю, как человек может так засасывать, при этом называя Меня пидором... – на
зло припечатывает и опять возвращается к начатому – к полувставшему члену. Так и
пробирается под резинку его трусов, с силой оттягивая член вниз, делая первые
фрикционные движения.

Чимин видно, что сдерживается. Мычит сквозь стиснутые зубы, упирается подбородком в
его плечо, но при всем при этом повиливает бедрами. Потому что нравится. Потому что
напиздел. Вот такой роман. Вот такое гостеприимство.

Соседи, наверно, аплодируют. И только от мысли об этом в штанах становится мокрее.

— Сейчас твоя мать зайдет, увидит нас...

— Заткнись... – на выдохе перебивает тот, все же прогибаясь, пока ему дрочат. И

дрочат что надо, и кто – надо. Как всё идеально совпало!

— ...А ты увидишь её. Встретитесь глазами... Тебе будет очень стыдно за всё, и
тогда я сожму твои яйца так крепко...

— Вот подонок... – негодующе прохныкал Чимин, закусывая губы. Возбуждение

подкатывает волнами и вот-вот грозится выйти из берегов. А он совершенно
беззащитный! Не может управлять собой и ситуацией! Но он же такой мужик, боже ты
мой!

— ...Так крепко, что ты обкончаешь мне всю ладонь... И застонешь в голос...

Чимин уже и так в голос. И ему в ладонь, кстати, тоже. На пике выгнулся ему
навстречу, чуть спину не сломал, кое-как стоя на ногах с подкошенными коленями.
Удерживал его Юнги, и сперму размазывал по лобку и низу живота тоже Юнги. А потом
обнимал его и целовал шею, как будто первый раз дорвался до человеческого тела.
Чимин повис на нем, как пальто на вешалке, опустив руки. Под шумок тянул юнгиев
запах кожи. Ещё не признавался, но был опьянен им намного раньше. И похоже до сих
пор не протрезвел… Дурацкая любовь.

— Я хочу с тобой начать всё с начала. А без тебя никуда не уеду. Я заберу тебя с
собой, хочешь ты этого или нет. Понял меня? Я уеду только с тобой.

— Куда... Это не нормально, Юнги. Это неправильно... – понемногу приходя в себя, он

снова начал топить за правильность. Но кому она к черту сдалась?

— Мне плевать. – Протащив Чимина на себе, они переступили порог спальни. После
вопроса, где дорожная сумка, начал сбрасывать туда все попавшиеся под руку вещи.
Чимин упал на кровать, скрестив ноги, с дурацкой улыбкой смотря на этого идиота.

— Куда нам ехать? В Гейляндию?

— Сначала в Самбон. У желтого моря будем жить. Потом как получится. Надеюсь, там
нам понравится, и мы останемся, – не разделяя шутливый настрой, тот отвечал
серьёзными намерениями.

— Ты сумасшедший! – истерично счастливый, Чимин не прекращал давить улыбку. Впервые

после стольких месяцев его душа пела. И ему тоже плевать, какие вещи брать с собой
– ни одна из них не приходится впору, и это не о размере.

— Прекрасно. Веселее жить. Где твои паспорта? – свалив все, что нашел, Юнги сел на
чемодан, с натугой его застегивая. Чимин даже не переоделся. Юнги махнул рукой,
сказав, что сделает это в машине. Всё-таки подняв костыль и опираясь на него, он
закрыл квартиру трясущимися руками. Юнги нес сумку, неотрывно смотря на него, пока
они ехали в лифте и держали волнительное, предвкушающее молчание. Шагая быстрее,
Юнги придержал подъездную дверь и открыл дверцу машину перед ним. Сам еще слабо
осознавал, что происходит. Что все, по правде. А ещё немножко казалось, что он
выкрал принцессу из-под охраны злого дракона. А все остальные башни и преграды
теперь им по плечу… А может так и есть?

Как только оба уселись и пристегнулись, Юнги сразу завел мотор, выезжая. Оставаться
здесь еще хоть на немного было смерти подобным. Сначала ни о чем не говорили. Чимин
таки потянулся назад, расстегивая чемодан и вытрясая оттуда чистые вещи. Пока
копался... вместе с какой-то мятой шмоткой выпала... игрушка. Наверно Юнги схватил
ее случайно. Подобрав с пола, вместе на неё отвлеклись, без особого интереса
осмотрев, как будто это было чужое, кем-то подброшенное.

— Не знал, что ты любишь мягкие игрушки, – снова переводя взгляд на дорогу, сказал
водитель. Чимин пожал плечами. Он и не любит...

— Взял из интерната на память. Даже не знаю, чье это... Везде валялось такое
барахло... – Чимин хладнокровно усмехнулся, нажав на кнопку дверцы, опустив стекло.
Пальцы легко разжались – игрушка вылетела в окно – просто вух, и навсегда. Ну,
потому что говорят, если что-то начинать заново, то нужно избавляться от груза
прошлого. Так тому и быть. Чимин потянулся поцеловать любовь всей жизни, опуская
руку ему на живот, улыбаясь. Теперь стало легче. Как будто до этого он не дышал и
что-то вечно стягивало его пояс, а сейчас развязалось и освободило.

...А на обочине, в грязной луже после дождя, полубоком осталась валяться игрушка.
Самая обычная, которых на прилавках пруд пруди. Затерянная среди суматохи в доме
дураков.

Серый мишка, зашитая спинка, перевернутые глазки, лапы в растопырку, носик пуговка.
Драгоценный подарок.
Пока, мишка. Прощай.

Никому не выдай свой секрет. Так бывает, спрятав что-то – ты навсегда это теряешь.
И это не всемирный заговор. Просто есть вещи, которым не суждено найтись. Канава –
их дом.

***

Время в заброшке тянулось очень медленно. И именно в тот момент, когда все
разбрелись по своим конурам на ужин, перед камерами, которые Кабиш развешал по
периметру у здания, замаячила мужская фигура. Когда сюда проник Гук, залезая по
пожарной лестнице, он, конечно, тоже отображался на экранах, но юрист с Кабишем
тоже тогда ели, поэтому он зашел быстрее. А вот этот человек не знал ни запасного
входа, ни какого-либо ещё. Стоял у главных дверей с амбарным замком и топтался на
месте, культурно постукивая и нервно потирая руки. Сначала его никто не слышал, но
спустя несколько минут стуки дошли до Хосока, удивленно покосившегося в сторону
главного входа. Они сразу пошли в клетку смотреть камеры. С экранов на них смотрел
генерал Иль! Какие люди! Никто и не ждал его, ведь он не предупреждал о визите. Да
только загвоздка в том, что до них в принципе почти невозможно достучаться. Нужно
знать куда писать... Но видимо генерал решил попробовать так. Мало ли, что
случилось.

Хосок сбегал за Чонгуком, а за ним уже потянулся Тэхён, шагая след в след. Еще раз
убедившись, что это именно генерал и больше никаких подозрительных теней в округе
не было, они решили, что выглянет Чонгук. Он всё-таки сильнее и ловчее. Да и просто
так всем будет спокойнее. Генерал же его давний друг и наставник. Пока Чонгук
набрасывал куртку и при Тэхёне перезаряжал магазин пистолета, вкладывая его во
внутренний карман, тот жалобно притянулся ближе, очень прося взять с собой. Просто
ему друг так нестерпимо захотелось подышать свежим воздухом. У Тэхёна вообще-то
праздник – его первая зима на свободе. Первая настоящая зима! Месяц его рождения...
Чем не повод? Ведь очень-очень хочется... Очень-очень.

Чонгук сначала категорически отказывал, потому что как бы он Тэхёна прятал, и

выходить, а значит автоматически подвергать его опасности и себя – крайне
нелогично. Но Тэхён приводит аргументы, почему ему нужно держать его за руку и
потрогать почти растаявший снег на земле, закрепив эти поводы незатейливым
поцелуем, и Чонгук всё же сдался. Просто пара минут на улице. Что может случиться?

Ещё несколько минут они тратят на одевание Тэхёна. От отца у него осталась куртка,
в которой как раз-таки его увезли. Шарф Чонгук набросил ему на голову, прикрывая
уши, заодно утепляя не только шею. А то знает он, как это бывает: сначала долго не
выходишь из дома, а потом за час прогулки сваливаешься с простудой. Болеть им
нельзя.

Тэхён держался позади, Чонгук предельно настороженно открывал дверь. Они быстро
обогнули угол здания, затаившись в тени. Генерал выжидал на грани терпения, в любой
момент готовый отступить. Но вот Чонгук его окликает, тот испуганно дергается и
стремительно бежит к ним. Генерал искренне рад его видеть целым и невредимым и
крепко обнимает, спрашивая про их дела. Замечая позади него ещё одного человека, он
мимикой просит Чонгука их познакомить. Набирая побольше воздуха в легкие, Чон
отвечает с небывалой гордостью (гордостью…):

— Это мой Тэхён... Тэхён, это генерал из моей академии, – Тэ расплывается в улыбке,
как надо протягивая ладонь для рукопожатия. Он уже знает, как правильно
приветствовать людей.

— Я вас видел на фотографии. У вас еще всякие золотинки висели на груди... – Чонгук
удивленно поднимает брови, не припомня, когда это показывал ему фото, а генерал с
теплотой жмет ему руку. Отвечает, что ему очень приятно познакомиться. Но
трогательный момент все же приходится оборвать. Чонгук интересуется, зачем же всё-
таки он приехал к ним.

— Я подумал, что вам нужно побольше теплых вещей и продовольствие, так что приехал
на удачу, выйдите вы или нет. Возьмешь пакеты?

— О, конечно. Нам это не будет лишним. Спасибо за заботу.

— У меня все в багажнике в машине. Я припарковался поближе, вроде там слепая зона.
Так что не боись, пошли. Кости промнете. – Чонгук не выдал тревоги, но опять
включил режим боеготовности, крепко сжимая тэхенову руку. Тот шёл счастливый,
подставляя ладонь под маленькие снежинки, смотря на темно-синие облака. Как всегда,
в своём мире...

Машина и правда стояла близко. Что Чонгука немного удивило, так это цвет – у
генерала почему-то был красный хетчбэк, рассчитанный на 4 место. Вроде как в народе
назывался семейной машиной, но это является достаточно условным, так как любое авто
может использоваться семейными людьми. Еще на подходе генерал автоматически открыл
багажник. Странное дело, но с пассажирской стороны сразу вышла женщина. Чонгук
честно, чуть не дернулся за пистолетом, потому что везде видел угрозу. А это всего
лишь его жена, уже знакомая ему Сурукла (так её теперь звали).

Её было почти не узнать. Она стояла за бампером, не делая никаких шагов навстречу.
Просто наблюдала. Рыжий мех короткой дубленки прикрывал шею также закрытой толстым
платком, начиная с головы, вместо шапки. Лицо её прикрывали темные солнцезащитные
очки, черты почти не рассмотреть. Просто женщина, которая им незнакома.

Подойдя к багажнику, Чонгук стал вытаскивать сумки, слушая пояснения генерала, где
и что лежит. А вот Тэхён остался стоять немного в стороне, как вкопанный. И все это
время тоже смотрел – на эту женщину. У него не было никаких странных предчувствий,
не изменилось настроение, не участился пульс. Он с милым изумлением отметил, что у
них одинаково повязаны шарфы, и неуверенно ткнул пальцем сначала на свою голову, а
потом на ее, улыбнувшись этому совпадению. Казалось бы, такая мелочь, но и она
способна кого-то обрадовать…

Но радость… она субъективна. Сразу и не поймёшь, в чём она выражена.

Женщина не улыбалась в ответ... Нет. Поправив очки рукой, обтянутой кожаной красной
перчаткой, на щеках у неё... покатились слезы, срываясь с подбородка. Тихие слёзы,
которые ни к чему не обязывали и не обременяли. Тэхенова улыбка сразу померкла. Он
не понял, с чем это было связано и в принципе расстроился, что какая-то женщина
плачет. Какая-то красивая женщина плачет, смотря на него.

Забравший сумки, Чонгук подошёл к нему, намекая, что пора идти. Проследив за
тэхеновым взглядом, он недобро сощурился, поджав губы. Честно, не хотелось даже
предполагать, почему это всё выглядит так странно и, чёрт возьми, так однозначно.

— Пошли, – более настойчиво повторяет он. Тэхён тоскливо сводит брови, шепотом
задавая вопрос генералу, будто Она могла не расслышать.

— А почему эта женщина плачет? – Чонгук, загруженный сумками, недовольно вздыхает

сзади, снова зовя его по имени, взвинчено подгоняя. Генерал опускает глаза,
закрывая багажник. Отвечает еще более странно:

— От счастья.

В груди первый раз будто что-то вспыхивает как спичка, – охватывает пожаром, болит.
Тэхён вроде и отходит от машины, двигаясь обратно, а всё равно гипнотизирует силуэт
женщины, который становится всё отдаленнее и темнее, всё фантомнее её облик,
сливающийся с опустившимися сумерками. Неожиданно начал порошить всё такой же
мелкий снег. Подул сильный ветер, закрывая мимолётный образ. Стало неприятно
холодно и пусто. Чонгук неизвестно из-за чего нервничал, даже прикрикивая, чтобы он
шел быстрее и смотрел под ноги. Хорошее настроение как не бывало. Обратно заходят
уже молчаливыми и серьезными, в корень изменившимися за какое-то мгновение. На
подлетевших мужиков Тэхён не обращает ровным счётом никакого внимания, тихим шагом
проходя мимо, до лестницы, медленно стягивая шарф, таща его по ступенькам.

Тишина. Только слышно, как скрипит крыша. Но Тэхён слышит кое-что ещё, какой-то ещё
скрип, почти позабытый, не имеющий с ним прямой взаимосвязи. Голову охватывает
жаром, будто упало давление. Может заболел? Ведь так плохо…

Чонгук, проследив за его дорогой, имел свои догадки на этот счёт, но не смел
произносить ни одну.

Только один Тэхён имел на это право.

***

Некоторое время они потратили, чтобы следить за камерами, не подтянулся ли кто ещё
за генералом. За этим же делом разбирали сумки, любезно собранные семейством. Хосок
долго у них прятался, так что они все в хороших отношениях, и что ни говори, это
было очень милым с их стороны. Только вот закрадывалось впечатление, что всё это
лишь замануха, прикрытие настоящей причины приезда.

Чонгук не смог не отметить, что всё было аккуратно уложено, как могла только
женщина. Также было приятно, что они каждому прикупили по набору повседневной
одежды. Что ещё Чонгук не смог не заметить... это пакет с вещами для Тэхёна. Даже у
него внутри как-то заскреблось, что ли. Стало прям не по себе. Сложив все обратно,
он решил посмотреть на содержимое с Тэхёном, к нему и отправился, оставив ребят.
Предчувствие опять его догоняло и шло на обгон.

Тэхён оказался сидевшим на матрасе и укачивающим на руках кота. На шум не

обернулся. И так было ясно, кто зашел. Чонгук скинул куртку, пройдя к нему,
молчаливо целуя в плечо, так прося прощение, что немного сорвался на улице. Тэ ни
на что не таил обиду, оборачиваясь к нему, делая самое непринужденное выражение
лица. Эта игра была уготована только для одного зрителя, но Чонгук ведь не дурак.
Он чувствует его настроение. А перед самим собой зачем играть...?

Также молча Чонгук вытряхивает всё из пакета, начиная при нем перебирать и
просматривать. Чем дальше в лес, тем темнее... Да, тем темнее. И в этой темени не
остаётся мужества. Эмоция бурлят через край. Тэхён выпускает кота, отбирая у него
вещи, занимаясь этим сам, потому что так захотелось. Он долго изучал красивую
зубную щетку и вкусную пасту с забавным рисунком. Долго смотрел на мыло в виде...
господи прости, простого сердечка. Потом ощупывал несколько футболок из очень
мягкой ткани, которая прямо-таки таяла в ладони. И все держался, не подавал виду,
что горит изнутри. Но не от счастья. Это ложь. В жизни у Тэхёна всегда была одна
ложь, которой он уже сыт по горло.

Потом он гладит маленькую круглую расческу для волос... Теперь они могут свободно
расти и сейчас уже такие длинные... Тут же лежит гигиеническая помада, – про нее
Тэхён не знает ровным счетом ничего, но тоже открывает и щупает. За ней крем для
рук в красивом тюбике в форме персика. Тэхён никогда персики не ел... Но ему просто
нравится, как это выглядит. И запах этого крема незнакомый. Чонгук проникновенно
заглядывает ему в глаза. Они оба молчат, как партизаны. Пока что не находится слов.
После теплых носков Тэхён находит пачку конфет. Просит Чонгука прочитать название,
просто так, от балды. «Солнышкина радость» вскрывается, Тэхён пробует всего одну.
За конфетами... блокнот и ручка. У ручки болтающийся брелок и вкусно пахнущий
стержень. В блокноте часто встречающиеся картинки и разлиновка. На обложке гора
Фудзи, которую Тэхён никогда не увидит. Очень красиво... Все же Тэхён очень любит
подарки, даже если сейчас они стоят у него костью в горле и мешают говорить. И даже
дышать.

— Она умерла. Двенадцать лет назад. – Пустым голосом всё же выдавливает из себя,
прикрывая глаза, сжимая веки. – Так сказал отец. Я буду в это верить. Для меня она
умерла… – раскачиваясь на месте, Тэхён уже поджал губу, которая начала подрагивать.
– Но если я приму эти вещи, то я сам себя предам?..

— Это просто вещи. Не думай о них как о чем-то большем. Просто какая-то незнакомая
женщина сделала тебе подарок. Да? – Тэхён причалил на его плечо, несдержанно
шмыгнув. Он пытается убедить себя в том же.

— Просто какая-то женщина?

— Да. Ты ее не знаешь и просто благодарен за подарок. Это не предательство, это

хороший тон. Ты же воспитанный человек? – Тэхён болезненно кивает головой, и по
сторонам, и вверх-вниз. Но ему самому от этого тошно. Он с Чонгуком полностью
согласен. Согласен. Но никак не может собраться. И как-то так на него забрался,
вжался всем телом, через силу шепча ему в шею, сдерживая истерику, которая нещадно
молотила по стенкам мозга. Должно быть что-то, что обязательно ему поможет…

— Чонгука, она лезет в мою голову. Мне так больно. Сделай что-нибудь. Я не хочу о
ней думать. Я хочу только о тебе, – и ещё жалостливее, больнее: – Любимый, сделай
что-нибудь...

Чонгук пораженно раскрывает глаза, еще несмело поглаживая по спине. Чем Тэхён
ближе, тем сильнее осознание просьбы. Чонгук не знает никаких заумных способов, как
промыть свою голову и забыться, кроме одного, который всегда ему помогал. Если в
этом вся просьба, он ни за что в ней не откажет. Ему тоже нужно стереть себе
память. А по-другому он не знает, как им помочь. Да и какая разница, как выглядит
эта помощь, если станет легче?

Тэхён кусает большой палец, пока перед ним во весь рост встаёт любимый, держа
зрительный контакт, одновременно раздеваясь. Мокрыми глазами Тэхён завороженно
следит, как оголяются плечи, грудь, торс, как падает на пол нижняя часть одежды,
представляя перед ним тело самого красивого человека, которого он видел. Сильнее
кусая палец, он по своей воле опускает глаза на висящий член, который сейчас Чонгук
гладит пальцами и с теплотой улыбается. На его же глазах этот член начинает расти в
размерах, подергиваться, реагировать на него. Тэхён не знает, что чувствует, но это
и не отвращение. Просто он видит часть Чонгука. А значит эту часть он тоже будет
любить. Заурядная логика, которая так права.

Чонгук присаживается к нему, как и тогда разводя колени в стороны. Они немного
трясутся, но слушаются. В этот раз он раздевает его неспеша, игнорируя свою
неудовлетворенность, получая от каждой секунды, от каждого прикосновения чистое
наслаждение.

— Чонгука, это страшно? – голос у него тоже дрожащий, но это несравнимо ни с чем,
что у Чонгука было до. От таких вопросов хочется вывернуться наизнанку и забить
себя в грудь, что с ним всё будет хорошо. Что с ним можно ничего не бояться.

Что он не такой как все…

— Ни капельки.

— А больно? – лишь бы что-то говорить, потому что молчание глушит.

— Придется потерпеть.

Полностью всё с него сняв, Чонгук за руки поднимает его в сидячее положение, садя к
себе на бедра. Тэхён качается из стороны в сторону, как желе, и его нужно
обязательно крепко держать. Его всегда нужно держать, но в этот раз особенно. На
глаза попадается тот самый крем... Хах. Спасибо, мама. Больше благодарить не за
что.

В радиусе метра распространяется одурительный запах персика. Это раздражает

слизистую носа и хорошо отвлекает. Ещё шумит электрическая печка, но как раз до неё
нет никакого дела. Важнее то, что прохладные масляные руки растирают крем по
ягодицам, выводя узоры, сминая, зарумянивая кожу с этими коварными родинками. Он
давно мечтал исследовать Тэхёна везде и трогать, когда захочется. И пусть это все
же страшно, и даже не для одному Тэхёну, потому что Гуку тоже неприятно делать ему
больно. Он зачерпывает больше крема, сначала обильно смазывая всю щель, потом
сжавшийся бугорок, который будет вдвойне болеть от такого напряжения.

— Расслабь тело, не бойся. Сначала я вставлю только палец. Это не больно, – Тэхён
старается его слушаться, тем более что от этого зависит его болевой порог. Но все
равно в нем сидит скованность и неизвестность. Так или иначе, но Чонгуку придется
нарушить его личное пространство.

Да, действительно, первый палец вошел почти безболезненно, но Тэхён все равно
зажмурился, кинувшись ему на шею. Неприятные ощущения начались тогда, когда он
начал этим пальцем двигать туда-сюда, надавливая на стенки. Тэхён стоически
держался, но со вторым пальцем, который сразу же на входе принес много зуда,
захныкал и заерзал, делая себе только хуже.

— Тихо, тихо... Что, уже так больно? Надо потерпеть, Тэхёна. Пока будет только
неприятно. – Неприятности, говоря откровенно, разрывали его изнутри. Такого Тэхён
никогда не чувствовал, но он готов был уже плакать. А когда подушечка указательного
пальца наконец-то задела простату, он нехило встрепенулся, испугавшись чего-то
нового, неопознанного организмом.

— Вот так все заболело! – он показывает на ноги, на живот, на ступни, по куда

пробежался разряд. Чонгук поцеловал его в лоб, успокоив, что это нормально, мельком
отметив, что у него привстал член. Дальше он всё время старался попадать по
заветному месту, чтобы боль чем-то перекрывало. С третьим пальцем все было намного
сложнее, потому что Тэ его принимать никак не хотел, сгибаясь и натурально плача.
Бросать сё в такой момент было глупо. Рано или поздно Тэхён бы все равно через это
прошел. И все проходят. Ещё никто не умер от растяжки. Что поделать, если природа
не оставляет выбора.

Приходится удерживать его за спину, прижимая так, чтобы не дергался. На пальцы

ужасно давили стенки, а что будет при прямом контакте...? Даже Чонгуку будет
больно. Главное не торопиться сейчас и подольше порастягивать, чтобы на утро хотя
бы смочь сесть на задницу.

По времени это длилось довольно долго, так что Тэхён стал привыкать, понемногу
принимать и сам лез целоваться, потому что это помогало не думать. В конце концов
невмоготу стало уже Чонгуку, у которого по самую макушку кипело возбуждение.
Недолго решаясь, он уложил Тэ на спину, скрещивая его ноги за своей спиной, еще
добавляя крема и себе на член, хмуро приставляя его ко входу. Тэхён обнимал его за
плечи со всей силы и жмурил глаза, приглушенно считав вслух: один, два, три, пять,
четыре, шесть... – скорее всего этим себя успокаивая. Чонгук тоже это делал, но по-
своему: целуя грудь, шею, плечи, подготовительно поглаживая по боку, в результате
всего похлопывая рукой по ягодицам, чтобы расслабил.
Перед попыткой войти, он еще раз ему нашептал:

— Будет больно, царапай меня или бей. Хорошо? Я буду нежным... Обещаю.

Первый толчок самый ядреный. Чонгук не стал с этим тянуть, сделав один упор и до
конца, зато сразу, чтобы лишний раз не мучиться. Тэ... громко взвыл, сжимая, и
ноги, и руки, и все мышцы, горько плача от голимой боли, которая его окатила. Но
никто не говорил, что первый раз приятно...

Да и вообще, никто ему не говорил – как это.

Знаете, есть такой анекдот: секс для мужчин и женщин – это как футбол, и
воспринимается по-разному. Для мужиков прям всё серьёзно: гол, гол, г-о-ол! А для
женщин: м, гимнастика, прикольно, ленточками помахать. А ещё есть Тэхён, и для него
секс с глобальным вопросом: а что такое футбол? Вот какая ирония. Но так просто тут
не объяснить – придётся самому выбежать на поле и сыграть мячом.

— Гуки, я не могу. Всё горит... там...

Гуки не отвечал, увлекая его в поцелуй, волнообразно, медленно и осторожно

двигаясь, стараясь снова задеть простату. Оба были вспрелые как мыши и дышали
тяжело. Тэхён мужался, пытался, мирился, кусался. Иногда у него что-то теплело
внизу живота и закручивалось в клубок, но не ярко. Зато он старался
концентрироваться на чонгуковой спине. Она широкая и рельефная, не хватит рук,
чтобы всю ее охватить. Каменная стена. Его щит. Его любимый.

Не все толчки были медленными, порой Чонгук вставлял чуть резче, а порой Тэ не так
остро чувствовал. А порой чувствовал даже не боль. Все это мешалось вместе и
проявлялось по кругу: то гимнастика, то ленточки, то гол, а то и двуязычье – какая-
то духовная секта! Можно начать поклоняться. Кое-что от ещё одной секты то и дело
задевало тэхёнов подбородок – это жгучее серебро на цепочке, не дающее покоя. Он
даже ловил «солнце» зубами, тоже кусая, раздавая боль по всем возможным источникам.

Всем возместил…

Но ещё Тэхён очень гордился собой, что смог взять себя в руки и терпеть. Даже вытер
сопли и слезы, первый раз ободряюще улыбнувшись Чонгуку. Боль немного притупилась,
мышцы стали привыкать, хоть и зудела задница. А он и не замечал, что ему
параллельно дрочат. Чонгук же не упустил возможности поласкать то, что уже хотя бы
привстало. И не зря. На Тэхёне это наглядно отражалось, хотя бы по тому, как он
утих, расслабился, откинул голову и целиком отдался процессу. Новые ощущения путали
ему мысли, он не разбирал их происхождения. Просто в какой-то момент стало легче,
ну или во всяком случае не так критично... Чонгук только от этого вида стонал
громче и протяжнее, скользя на мокрых ладонях. Он и не знал, что секс и занятие
любовью – две стороны одной медали. А ему выпала самая счастливая, да.

Ощутив прилив нестерпимого жара, Чонгук начал толкаться быстрее, желая поскорее
кончить. Аж запрокинул шею, как было хорошо и плохо одновременно. Тэхён же
расслабленно лежал, чуть поджимая губы и брови. Он тоже это чувствовал, но не
настолько сильно. На последнем издыхании, Чонгук выпрямился, перехватив его ноги,
вбиваясь под другим углом и как можно шире раскрывая, как в прошлый раз уязвлённо
скуля. Толкнувшись последний раз и так полно, он почувствовал сход лавины, резко
отпустивший спазм, вырвавшийся со стоном наслаждения. Чисто интуитивно напоследок
он жестко сжал у Тэхена яичка, увидев... определённо оно! Его тоже накрыл оргазм. О
да! Маленькая струйка сперма брызнула на плоский живот. Тэхён неясно от чего
прикрыл лицо, приоткрыв рот. Его руки дрожали, как и всё тело, вспотевшее от
пережитого стресса.

За всё, что между ними сейчас было, за всё, что Чонгуку довелось увидеть, он готов
был носить его на руках и благодарить. Потому что для него это подарок, и он знает
ему цену.

— Тэхёна, – сиплым голосом тепло окликнул его, убирая руки. Он снова плакал, только
теперь видимо по другой причине. Взглянув на свой живот, сокрушенно макнул палец в
сперму.

— Это моё...?

Чонгук еще был в нем, и в это время с характерным чпоком вышел, с особым вниманием
следя, как дырочка сокращается, выпуская Его сперму. Широко разведенные тонкие
ножки соблазняли снова, но Чонгук лишь позволял себе их гладить и целовать колени.
Наверно, его накрыло двойной волной, потому что ластиться к нему хотелось слишком
сильно, чем продолжать трахаться. Он бы и не стал заходить второй раз. Пока и этого
было достаточно с головой. Видите ли, после долгой голодовки много кушать нельзя.
Сплохеет. А сейчас именно так хорошо, как и должно быть.

— Что ты почувствовал?

— Не знаю... – усталый, растерзанный, уреванный, Тэ почти засыпал. Чонгук знает,

что после оргазма клонит в сон. Он и сам не прочь. Но в нём побольше энергии.

— А что плакал? Не понравилось?

— Нет... Подумал, что со мной что-то не так… – еле шевеля языком, больше ни на что
не годный. Чонгук лёг на него, оперевшись на локти, целуя в шею, не давая уснуть.
Он не любит засыпать липкий и грязный, и Тэхёна отучит.

Взвалив его на руки, смеясь, покачивал его как маленького, ставя чайник. Громко
говорил ему в ухо: не спать, не спать, – получая в ответ тычок в нос, и снова
похмыкивая. И так по кругу.

В какой-то момент остановились передохнуть. Тэхён разморено моргал, но смотрел на

него с умиротворённой улыбкой. Чонгук точно знал, что она под собой несла. У
«голой» любви счастье выглядит именно так – сильно зацелованным, сильно красивым,
сильно любимым человеком, который ему принадлежит.

Тэхён лохматит ему чёлку, искрясь внутренним светом. Почему бы не посмеяться? Всё
страшное позади. То есть, вообще всё, что только можно было представить. Последний
уровень пройден – они теперь одно целое, хотя с незапамятных времен уже давно не
разлеплялись друг от друга. И как никто другой он чувствовал грядущий ветер
перемен. Отныне всё будет по-другому. Теперь и Тэхён тоже другой.

Он больше не боится темноты… Он её победил.

Комментарий к 32.«Игра со спичками»
про женские корпуса почти ничего не говорилось. мужики как бы особо не вникали
в их разборки, у них свое. описание уклада женского лагеря, это совмещение русской
женской колонии и американской тюрьмы.
я потратила на эту главу целых три дня, не отвлекаясь ни на что больше. я устала,
но счастлива. возможно, я написала не совсем так, как хотела, и передала последнюю
сцену не совсем хорошо, но вот так...
чтобы вы поняли в чём смысл спичек, цитаты из 5 главы: "Тэхён очень много
рисовал и не только в блокноте. На земле, царапая палочкой. Играл со спичками (со
сточенными серными головками, чтобы случайно не зажечь). И много ходил. За мамой,
конечно". "Когда мама, перевоспитавшись за пять лет до неузнаваемости,
наконец оставила его в царстве мрака и одиночества, забрав, и блокнот, и
ручку..." больше ничего не буду добавлять, каждый сам найдёт в этом свой
смысл. судить эту женщину или нет тоже выбор каждого.
мишка с флешкой - это всего лишь ошибка... закон подлости предрешил чонгукову
судьбу

========== 33.«Инаугурация» ==========

*Инаугурация - ритуал торжественной церемонии вступления в должность главы

государства.

Мы знаем, что власть никогда не захватывают для того, чтобы от неё отказаться.
Власть — не средство; она — цель. Диктатуру учреждают не для того, чтобы охранять
революцию; революцию совершают для того, чтобы установить диктатуру. Цель репрессий
— репрессии. Цель пытки — пытка. Цель власти — власть.

Джордж Оруэлл

Сегодня, на удивление, встать утром было легко. Легко расчесывались волосы.

Находились все те вещи, что обычно подолгу прячутся от глаз на самом видном месте
(ха-ха). На душе было спокойно. Если что-то всплывало в памяти, то только хорошее.
Джису давно не ощущала такого прилива легкости... Давно. Уже лет восемнадцать.

Любимый муж пытался её разговорить. Джису мечтательно смотрела в окно и молчала.

Кончики пальцев покалывало, необъяснимо тянуло на воздух. Она ненавидит зиму,
особенно её первый месяц, но сегодня особенный день. Она никогда не забывала о нём…
То, что зарождалось под сердцем, не могло быть стерто из памяти. Тело все помнит.
Всё помнит и она. Судьба уготовила ей наказание: по полу этого дома никогда не
топали детские ножки, не слышался смех маленьких людей. Всё не получалось, не
приживалось. Память возвращала в прошлое. Иногда, в темноте ночи, когда ей особенно
страшно, слышался детский несвязный лепет... Скрип койки. Сбитый счёт: «один, три,
два, четыре»... – спичек со сточенными серными головками. Запах сырости, грязи. Эти
фантомы всегда пугали её. Они приходили за ней, заставляли чувствовать вину. Эти
фантомы приходили за ней и во снах.

Казалось, лицо того ребёнка она уже не помнит, но это ложь. Просто тот ребёнок не
поворачивался к ней. Застрявший в возрасте пяти лет, маленький послушный мальчик с
обритой головой. Он не смеялся и не плакал, как это обычно делают дети, и даже не
звал её. Только бродил где-то рядом, не отвлекал, не мешался – мнимо присутствовал,
дыша в затылок. Этот ребёнок знал, что его никогда не любили, поэтому выслуживал
любовь.

Что он сделал плохого?

Родился. Был очень похож на того, из прошлого, авторитета. Но ещё больше он был
похож на неё.

Как бы сильно не хотелось оттолкнуть того ребенка, он всегда возвращался. А ночью

стоял в изножье кровати, пугая до смерти сиротскими глазами-пуговками. Часто
приходилось вскакивать от ужаса, капать сердечные капли в стакан, переводить дух,
отмаливая грехи. Двенадцать лет тянулись очень долго и для неё. Не было и дня,
чтобы её сердце было спокойно. Сердце, что носило под собой другую жизнь, никогда
не даст забыть.

Сегодня день его рождения. Всю ночь ей снился тот солнечный день. На самом деле это
не она называла ребенка. Повитуха дала это имя. Оно так и прижилось. Почему
сожаления по этому поводу всё ещё не отпускает?.. Она даже не сама дала ему имя...
Почему?

Как легко расчесываются волосы. Она делает это снова и снова. Приглаживает выпавшие
волосинки. Собирается на работу. Стучит пальцами по рулю красного хетчбэка,
заезжает по дороге в пекарню, покупает вкусное пирожное и свечку. Глаза покрываются
влажной плёнкой, когда мысль наводит на то, что тот ребёнок не ел эти сладости. Тот
ребёнок остался в холодном страшном месте. За забором. За решеткой. Отбывая
наказание за чужие ошибки.

Ну так и в чем он был виноват...?

Она старалась забыть. Нет, правда, старалась. Ей помог спрятаться, а потом и встать
на ноги генерал Иль. Любовь прекрасна, особенно первая, и он её первая единственная
любовь. Только жаль, что не получилось создать полноценную семью, подарить любимому
наследника. Возможно, это просто не её жизнь...? Она заняла чьё-то место. Потому
что её судьба складывалась по-другому, она просто перечеркнула маршрут. Пошла по
неверному пути.

Узнавала ли она, жив тот ребёнок? Нет. До стылой крови в жилах боялась приближаться
к спецобъекту. Ей хотелось... Нет, не судите. Ей хотелось верить, что тот ребёнок
умер. Тогда бы он больше не мучился. И его никто бы не мучил. И ей даже
действительно показалось, что он уже не в мире живых, каждый раз видя его фантомную
близость. Даже боялась произносить его имя... Вдруг обернётся?! И что она ему
скажет...? Как он на неё посмотрит...? Жить с позорным клеймом матери-кукушки –
тоже мука. Но она не сравнится с клеймом отродья.

Подводя итоги этих лет… сломана не одна жизнь. Разве кто-то из них троих жил?
Начальник разведки? Ну и что у него за жизнь собачья? Директриса благотворительного
фонда? Обычная серая рутина, наполненная страхами и сожалениями. Отродье? К
сожалению, был обижен всеми. К счастью, его не обидел только один. А больше никого
и не надо.

Когда прошло несколько лет после выхода, Джису начала пользоваться связями мужа.
Искала любое упоминание о том воротиле... по кличке Кон. Сделать это было непросто,
но так как ни о чем другом она не думала и жила этой целью, – ответ нашелся. Стало
ли легче? Только страшнее... Только страшнее. Как так бывает, что самые плохие люди
страны пролезают как тараканы в политики? Как так могло случиться, что какой-то
лагерный... поднялся так высоко? Чтобы достать до него – недостаточно энергично
прыгать. Можно только напроситься на внимание таких далёких персон. Хотя Джису
этого не осознала.

С тех пор, как она нашла Его, он тоже о ней узнал. Это было два года назад. Кону
донесли о несанкционированном входе в их программу. Джису подстраховывалась как
могла, очень расстаралась, а её вычислили ещё на первом шаге...

Кону она не сдалась вовек, но всё-таки не забылась. Их последняя встреча – в

бараке, подвела итог лагерному заключению. Он не сожалел о содеянном, человеческие
жизни давно потеряли для него значение. К тому же нынешняя должность обязывала не
ценить. Но именно тогда он поручил поднять архивы спецобъекта и в том числе
государственные архивы, чтобы найти какую-нибудь проплешину в биографии. А нашёл:
мальчик, недоношенный, по имени Тэхён, 2001 года рождения. Что? Сначала, конечно,
шок. Но сомневаться не пришлось. На самом деле у Кона тоже не строилась ни семья,
ни домашний уют. Он вроде и не гонялся за этой идеей, но жизнь отцветала осенней
листвой, за горбом миновало сорок с копейками. Не было ничего своего. Даже отец не
родной. А ведь родное было, даже если рожденное в грязи. Он поверил, что это его и
никого больше.

Тогда-то он впервые за долгие годы вернулся в лагерь, теперь уже не нарушителем

правопорядка, а в качестве вершителя законов. Его провели в помещение, выдали
соответствующую робу, чтобы слиться с лагерными. Ему хотелось поближе рассмотреть
этого мальчика. Столовая идеально подходила для слежки – как никак, самое жаркое
место для зрелищ.
Тэхёну в то время было ещё шестнадцать. Его свежесбритая голова мелькала перед
глазами как маятник. Светло-карие глаза не поднимались с тарелки. Невозможно не
обнаружить сходств, как они похожи – Тэхён будто маленький Кон, только худее и
бледнее. Не тот ребёнок, как всё время называла Джису. Это его ребёнок. Кон хотел
думать так.

Конечно, это никак не отбелило его репутацию. Тэхён ему понравился, вообще мысль о
своём ребенке понравилась, но он ведь не кинулся его забирать. Наблюдал за ним –
да. Медлил – тоже да, для такого требовалось время. Ну а потом в лагерь загремел
Чон Чонгук, эта кость в горле, и следить за двумя стало просто удобнее. Кон решил
убить сразу двух зайцев: Тэхёна наконец-то забрать, а партизана наконец-то убить. А
вывернулось всё как-то неожиданно, не по плану. И партизан выжил, и ребёнок вышел,
только остался не с ним.

Зачем он ему? – Кон тоже задавался этим вопросом и не раз. Во-первых, было
любопытно поговорить с ним. Если бы Тэхён оказался совсем отсталым и плохо
говорящим, вероятно... Он бы просто сослал его к отцу в закрытую зону и больше не
приезжал. Ну якобы выполнил долг и дальше гулял смело. Во-вторых, он не умел любить
и оберегать, как надо. Как надо заботиться, какие подбирать слова. Даже вот: вместо
гостеприимного приема закрыл его в подвале, гнусно прячась в тени, представляясь
неизвестный незлым дядей. Хотел таким образом всё же разговорить, узнать глупый или
нет. Заметил не менее важное – у его ребёнка очень умные и грустные глаза, они не
оставляют равнодушным даже его. Но чтобы Кон впредь для него не делал, они никогда
не смотрели на него с любовью. Он тянул два года! Мог ведь забрать раньше! Найти с
ним контакт! Научиться его понимать. А дотянул до того, что какой-то хитрый выродок
с поразительной легкостью отобрал его.

Клубок полностью распутался. Некрасивая, нескладная история сломанных людей

подходила к концу. Джису не сумела стать хорошей мамой и осмелиться полюбить.
Простить (себя? или авторитета?). Кон не успел... по факту ничего не успел. Он
всегда брал силой, по-другому подступаться не привык. Он не был хорошим, это так,
никто его и не выгораживает, он никогда бы и не изменился в лучшую сторону. Но,
возможно, именно Тэхён был его единственной человеческой слабостью.

Знаете, иногда простое знание, что у тебя есть близкий, одной с тобой крови, – уже
делает тебя не одиноким. Так жил Кон. Все его поступки рассудит какой-нибудь Высший
суд.

Подводя итоги, можно подчеркнуть только это – в доме солнца никогда не будет жить
семьи.

Значит… поиски были напрасны?

Такого места действительно нет. Три половинки одного целого могут существовать
только в изоляции друг от друга.

Вот и всё…

***

Внутри правительства раскол, во главе всего – какой-то дознаватель. Но он уже не

какой-то, его знают среди своих. Он совершенно спокойно и без опаски вышагивает по
алькальдии – как уверенно чувствуют себя нашумевшие преступники, – не оглядываясь
по сторонам, не боясь словить спецназовской скошенной пули с крестиком.

Два раза светится по главным каналам страны, зачитывая первые реформы на закрытие
исправительных спецобъектов и открытие границ между городами. Лидера в обоих
случаях отсутствовало. Политики напряженно слушали, переглядываясь между собой,
ощущая скованность и неопределенность будущего – их голос имеет последствие, и этот
голос уже купили.

Намджун наступает всё более уверенно. Он уже не боится ни начальства разведки, ни

самого Лидера. Так бывает, когда натравливаешь собак друг на друга и спускаешь с
поводка, лишь выжидая момент, когда они раздерут глотки сами себе –
самоуничтожившись. Что он сделал? Натравил главарей друг на друга, чтобы не марать
руки, но в то же время, чтобы к нему не подкопались. То есть натравил даже не он, а
его новая партия. Генералу Армии (который пришёл после генерала Иля), дали понять,
что Лидер точит на него зуб. Понятие доходчивое, потому что предоставленная
информация не под запись и не для большого круга лиц. Только Генерал и Лидер могут
знать об этом. Ну и Намджун. Так уж сложилось, что он всегда в центре событий.
Такая его работа, а он умеет работать. Вся служащая часть страны подчиняется
Генералу Армии – они дают ему присягу, в следствие чего он приравнивается почти что
к должности Лидера. Поэтому-то важно подставить и его. Осталось спровоцировать
финальную встречу, где эти двое будут рядом. Намджун будет лишь отсиживаться в
стороне и наблюдать за идеально отыгранным планом.

Обескураживающе спокоен.

Амбиций всё больше. Он сам всё придумал, конечно, чувство тотального контроля
дурманит ему голову. Чувство превосходства. Чонгук удобно, и что ни говори, вовремя
появился в его жизни, предоставил ресурсы, также вовремя самоустранился, уйдя с
головой в отношения. Намджун уверен: в бизнесе, как и в политике, не стоит
связываться с близкими. Это приведет к краху, а не к победе. Поэтому он один.

Один и его пешки. В их окружении он чувствует себя Королём. И никто не сможет его в
этом переубедить. Став темной лошадкой среди видных лиц, он удачно слился с толпой.
Нужно, чтобы эта громада подхватила его волной и унесла вперед. Там он точно не
потеряется.

Но не стоит забывать: цель революции – революция. Он хочет дорваться до власти,

чтобы властвовать. Конечно, задачи поставлены благие, и он их обязательно
осуществит, сделав своё «правление» реформаторским, увековеченным в истории.

А эта сага официально подходит к завершению. Шуршит страничка нового раздела. На

ней первые штрихи. В руках перо и чернила. У него – власть. А с народом – сила.

***

Может ли что-то быть лучше, чем просыпаться в любимых руках? Тэхён осознал это
только сейчас. А может быть ещё вчера или неделю назад, или месяц. Всё было так,
как надо – на своих местах. Даже с учётом того, что их отношения перешли на новый
уровень, а Тэхён всё ещё к ним не готов. Пусть... Пусть не всё гладко, не всё
решено: и между ними, и в жизни – они вместе. Только это важно.

Вот Тэхён, как всегда, проснулся рано, Чонгук попозже, подергивая пальцами,
прощупывая, не сбежал ли кое-кто под боком. Не сбежал. Тэхён кротко улыбается,
делая как можно меньше телодвижений. На самом деле утренняя боль очень резкая и
явственная, поэтому он не хочет её усиливать. Да и Чонгуку жаловаться как-то
неудобно... Как он там ему всё залечит...?

Кот гудит «муркой» напротив, спрятав мокрый нос в кольце пушистого хвоста. Ночью
его обидели бестактностью, поэтому он вернулся только под утро: как и любая кошка,
гулящая сама по себе. Возле кота обогреватель, всё ещё дышит теплом. За окном
приятная синева, кружащийся в медленном вальсе декабрьский снег. Чонгук
потягивается сзади, хрипло посмеивается и пробирается пальцами в тэхеновы волосы,
зарываясь в них носом. Тэхён немного смутился, не зная, как на такое реагировать, и
не зная, что нашло на Чонгука в такую рань...

— Как твоё самочувствие? – всё также хрипло шепчет в самое ухо, от чего Тэхён
ершится и выворачивается. Но Чонгук крепко держит его за шею, поглаживая. Нежность
и правда захватила его с головой. Он ничего не может с ней поделать. Она у него не
растраченная, никем не востребованная, даже им самим. А с Тэхёном хочется, не
просто по-животному, а по-особенному. Потому что он особенный. В том числе для
него.

— Всё ок, – назло отвечает и свободолюбиво ерзает, пытаясь освободиться от борова,

который уже чуть ли не забрался на него целиком. Чонгук грудно смеется, не
сдвигаясь.

— Попка совсем не болит? – тот морщится из-за противного заявления, так и

протягивая «фу-у, Чонгука!». – Ну если не болит, то мы ещё раз повторим... –
конечно, он шутит. Хах, такие трюки лучше не повторять в домашних условиях! Зато
как встрепенулся Тэ, вцепившись в его предплечья.

— Не..нет. Давай не будем. Ладно? – Чонгук снова хмыкает и умещает голову у его
затылка. Сколько Тэхёна не дразни, этого всегда будет мало.

— Почему нет? У тебя же всё хорошо. Я тоже чувствую себя прекрасно.

— Гуки... ну отстань... – вопрошает недовольный Тэхён. Кот тоже недовольный,

поэтому поджимает уши (сколько уже можно сюсюкаться в его присутствии?). Опять
наблюдать сцены разврата нет никакого кошачьего желания.

— Дай я посмотрю на твою попу, – наконец, не ходя вокруг да около. Всё он знает,
просто корчит из себя дурачка.

— Нет! – ни в какую не ведясь, Тэхён наоборот, уползал дальше, забирая одеяло с

собой, закручиваясь в него как в кокон. Так и торчат рожки да ножки. Зато в одних
боксерах остался лежать Чонгук, перевернувшийся на спину.

— Я просто посмотрю, – усмехаясь, тот поднимает руки вверх, типа он ничего делать
не будет.

— А вот и не надо просто смотреть. На свою смотри, – уверенно, и не сдается. Ну это

только так кажется!

— Я на свою насмотрюсь. Иди сюда, Тэхён. По-хорошему прошу, – угрожает и

внушительно сопровождает угрозы хлопками по матрасу. Тэхёну такое не страшно,
поэтому он решает откатиться ещё дальше. Потом-то Чонгук поднимается, без проблем
нагоняет этот кокон и подхватывает на руки, перекидывая через плечо. Кто бы знал,
что это очень больно. Плечевые кости упираются в живот, дышать тяжело, больно,
держаться неудобно, чувство будто упадешь – короче кошмар. Тэхён страдальчески
ноет, прося поставить его на место. Чонгук, конечно, знает, что это мало приятного,
но для профилактики несет в таком же положении в ванную, опуская его только там.
Сам Гук присаживается на край бортика, дергая одеяло, разматывая свою поклажу. Тэ
недовольно подворчивает губы. На голове у него «взрыв на макаронной фабрике».
Смешной и милый.

Отбросив одеяло, Гук за руку разворачивает его к себе спиной. Тэхён само собой
зажимается, косолапит ступни, горбит спину, будто он сейчас его прямо здесь возьмет
без подготовки. На деле осторожно раздвигает половинки, осматривает пострадавшее
место, разрывов не обнаруживает, за чем просто поглаживает по ягодицам, поднимая
руки выше. Опоясывая его, придвигает к себе в кольцо рук, костяшками пальцев
растирая поясницу. Тэ изредка подает звук, когда совсем больно. Массаж переходит на
поясничные ямочки, от них выше, растирая спину, до плеч, особое внимание уделяя им,
проминая вместе с шеей, а Тэ и больно и щекотно. Чонгук же очень сильный (как
надавит!), а у него кожа не резиновая. Но всё равно счастливый: что тот, что этот.

Закончив массаж, Гук сбегал за кремом и одеждой. Для перестраховки мазнул больное
местечко холодным кремом, чтобы хотя бы маленько сняло там жар. Помогал Тэхёну
одеваться, как маленькому, приговаривая: «айгу, Тэхёни, хороший мальчик, ай да
Тэхёни». Тот, несомненно, краснел и украдкой улыбался, позволяя собой
распоряжаться. Чонгук ведь не делал ничего плохого, наоборот, ухаживал за ним с
повышенной заботой.

Как натянул ему футболку, разгладив края, принялся сначала себе чистить зубы, потом
Тэхёну, который несмотря на протесты, был пойман крепкими руками и зафиксирован
крепкими ногами, пока Чонгук показывал ему, насколько широко надо раскрыть рот.

— Ой какой молодец Тэхёни, – всё приговаривал и тем самым бесил его. На новую
зубную щетку выдавил новую пасту, первый раз кому-то чистив зубы. Странно, о да, но
забавно. Тэ давился пастой, то она текла со слюной по подбородку, оба смеялись,
Чонгук аж вспотел от усердия, в конце концов закончив дело. Тэхён подытожил:

— Балбес.

— Чего-о? – чонгуково лицо надо было видеть. – Вырос теперь? Можно выражаться
плохими словами? – мелет что попало, а почему бы и нет. Всем нравится, все
счастливы.

— А сам-то!

— Я взрослый, мне можно.

— Злобный старикашка, – подхихикивает Тэ, прикрывая улыбку рукой. Смело! Чонгук

вскидывает брови и тоже смеется.

— Это война? – наигранно серьезно спрашивает Гук, подмерзая в одних плавках.

— Я с такими не воюю, – с какими «такими» узнать было не дано.

— А ты крутой... – задумчиво протягивает и складывает руки на груди. Плечи

придавливаются, рельеф мышц предстает во всей красе. Но не это для Тэхёна красота.
– Думаю, с тобой не нужно связываться... А то ещё прихлопнешь одной левой. Ну
ладно. Как замерзнешь – стучись. Вынесу тебе чай с котом, – и быстро выскользнул из
ванны, прикрыв дверь. Тэхён протянул «эй», сразу же постучав. Чонгук сразу же
открыл, придирчиво рассматривая гостя. Детский сад.

— Вы к кому?

— Я к тебе, – бесхитростно, как наивняк.

— Неверный пароль.

— А что такое пароль? – тут уже встаёт препятствие в виде информационного барьера.
Чонгук все же открывает дверь и идет ставить чайник, погладив кота ногой (ещё и
против шерсти!). И где былая нежность?

— Потом как-нибудь я тебе покажу и объясню. Тебе не больно ходить? – резкая смена
темы. Но ещё резче Тэхён, который подобрался к своему старикашке, обняв руками со
спины, крепко прижавшись.

— Я люблю тебя, Гуки, – под свист чайника. Улыбка от уха до уха, и вообще очень
хорошо, лучше и быть не может. Вот как надо начинать утро.
— Не расслышал. Что говоришь? – а сам поверх накрыл его ладони своими. А сам
прижался. А сам «тоже» (любит).

— Люблю, – снова и без смеха повторяет Тэхён. Он готов повторять снова и снова,
лишь бы Чонгук был с ним рядом.

— И я, – вообще-то Чонгук не любит эти слащавые речи, но он просто любит, это

важнее принципа, тем более если для Тэхёна нужно словесное подтверждение.

— Чонгука, – опять окликает его, не сдвинувшись с места. Тот наполняет чашки

порошками кофе и какао, разливая кипяток. После ответного «мм?», прилетает
следующее: – Только не бросай меня молча, ладно? Если захочешь уйти...

А вот эти речи он ненавидит ещё больше. Сколько Тэхёну не вдалбливай, он всё равно
будет подсознательно бояться, что его оставят одного.

— Не спрашивай такие глупые вопросы, если любишь меня. – Тэхён прижимается, тычет
лицом в спину. Да, и правда... Он как всегда прав. Если любишь – то веришь, если
веришь – не переспрашивай глупые вопросы.

Своё никогда не уйдёт. Сколько ж можно убеждаться: Чонгуку некуда идти, тем более
одному. Он давно живет за двоих. Пора к этому привыкнуть.

— Люблю. Всегда буду любить только тебя...

Пора привыкнуть, что Тэхён не врёт. Вечность и преданность – это про него.

Чонгук тепло улыбается.

— И я.

Пора привыкнуть. Определённо, пора привыкнуть – это взаимное притяжение.

***

Двадцатого утром Намджун гонит в секретное место, где они прячутся. Ему, как
главному злодею, придётся нарушить их идиллию. Чонгук нужен ему, не только как
телохранитель (отличный стрелок), но и как друг. Было бы неплохо, если бы плечо
подпирал близкий друг. Они многое пережили с Чонгуком, поэтому Намджун полностью
доверяет ему свою жизнь.

Конечно, с приездом к больнице нужно понимать, что за ним может быть установлена
слежка. В заброшке больше не безопасно, но это временно. Скоро всё закончится,
Намджун готов поклясться. К тому же он с легкостью предоставит лофт для чонгуковых
друзей, а там разберутся. Но эти дни нужно как-нибудь пережить. И снова ему
помогает Сокджин, которому наобещано хорошее рабочее место после намджунова
президентства. Джин не прям верит, но помогает. Он только за рулем, а что потом –
старается не думать.

Опять некоторое время Нам ждёт у главной двери, и только значительно позже к нему
выходит Гук, по лицу видно, не очень обрадованный встречей.

— Ты мне нужен. Собирайся. Всех остальных увезёт Джин.

— Куда собираться? За тобой хвост?! – Чонгук нервный не просто так. Он головой

отвечает за троих, и какая-то мелочь не может всё испортить. Намджуну не следовало
сюда соваться без дела, а если это что-то действительно важное, то тем более...
Плохая новость. Чонгук стал слишком осторожен, ему есть, что терять.

— Не знаю, я не видел, – на сверку оглянувшись, Намджун увидел только две их машины

с Джином, остальные уже были на парковке без изменений. – По дороге всё объясню. Ну
же, Чон. Я тебе не враг.

— Если это какая-то подстава, я заберу тебя вместе с собой, учти. Один я не сдохну,
– запихнув кулаки в карманы, Чонгук состроил хмурое лицо. Выбираться из нагретого
гнездышка ой как не хотелось. Он заделался семьянином и утерял запал безрассудства.

— Я тоже не собираюсь пока... Гук, я тебя прошу как друга. Будь моей поддержкой.
Двадцать первого всё случится. Ты сам увидишь.

Двадцать первого, неожиданно приходит на ум, у кое-кого день рождения. Тэхён об

этом не знает и похоже еще какое-то время будет в неведении. Чонгук не хотел, чтобы
опять получилось через заднее место, но вступив в игру, будь готов принять в ней
участие. Он повязан во всём этом по самое не балуйся. Поэтому спокойной тихой жизни
можно сказать до свидания. На время! На пару дней. Потом всё обязательно вернется
на круги своя и станет только лучше.

Станет? Глаза дознавателя не выдают лукавства или затаившегося страха. Ему хочется
верить, а отказаться будет не по-мужски.

— Давай за мной, я быстро. Тэхёна увезите в первую очередь. Мужики так быстро не
соберут всё. Если вообще согласятся... – Нам показал ожидающему в машине Джину знак
«окей», ведомый внутрь заброшенного больничного отделения. Не то чтобы ему было
любопытно, как там они обжились, но невольно оглядывался. Намного сильнее ему
хотелось своими глазами увидеть... сына самого господина Кона. Отродье. Кого же так
безрассудно защищает Чонгук. Нет, конечно, он видел его на фотографиях, но одно
дело картинка, а другое на самом деле. Скажем так, больших надежд не возлагал.

Чонгук не отпускал идти без себя, сначала остановившись объяснить всё Кабишу с
юристом. Это не заняло долго времени, они всё поняли с первого раза. Вот только
Кабиш наотрез отказался бросать свою клетку. Найдут его или нет, ему уже было всё
равно. Он вложил в эту разработку всю душу, так аж собственная жизнь обесценилась.
Старик... Ему уже ничего не надо. В отличие от юриста. Он ещё хотел пожить, и даже
если ему всё также не нравился дознаватель, он через силу согласился. Пришло время
двигаться дальше.

Пока Хосок спешно скидывал вещи, обсуждая с Кабишем средства связи, по которым они
будут поддерживать общение, Гук поднимался на второй этаж. Намджун стоял за его
спиной, завидев в открытой палате худощавый силуэт паренька. На его плече лежала
откормленная наглая морда кота, и услышав стук, парень тут же развернулся. Счастья
полные штаны. Намджун лишь молча наблюдает из засады.

— Гуки!

Кто бы мог подумать, что их вечно мрачного грубияна так мило называют. Но тут Тэ
замечает стоящего позади незнакомца, на глазах теряя воодушевленное настроение.
Чонгук знает, что в компании незнакомых людей, ему очень некомфортно, поэтому он
спешит пояснить.

— Это мой друг, не бойся. Тэхён, нам нужно уехать. Хосок тебе всё расскажет. Меня
не будет всего пару дней, – опять эти слова. Тэхён не первый раз кормится
обещаниями скорых возвращений, но он думал, с этим раз и навсегда покончено. Но
нет. И это разочарование четко отражается на посеревшем лице. Тэхён выпускает кота,
смотря на него увлажнившимися глазами. У него синдром сироты, поэтому каждый раз,
как его оставляют, ему очень плохо. Это нормально. Чонгук знает об этом. Но он не
может... правда, не может быть привязан к нему 24/7. Так нужно.
— Гуки... не бросай меня. Пожалуйста... – ему безразлично, как на него посмотрит
посторонний мужчина. Тэхёну страшно снова отпускать его туда, где Чонгук становится
плохим и с ним может случиться всё что угодно. И за себя тоже болит. А как без
него? А что делать без него? А если не вернется?

— Тэ, Тэ... Тш, всё будет хорошо. Это только два-три дня. Мне надо по делам, –
Намджун анализирует состояние парня с первых секунд до нынешнего момента, подмечая,
как над ним трясется Чонгук, как чутко среагировал этот парень. Его больше ничего
не интересует, он чуть ли не ревёт от дурацкого расставания на пару дней. Для кого-
то ерунда, а для него трагедия вселенского масштаба.

Чонгук обнимает его, целует в висок, шепча успокаивающие слова, пытаясь настроить
на хороший лад. Тэхён вцепился в него как утопленник и не сдвигается. Надо же...
какая любовь. Намджуну этого не понять, да и диковинно всё. Два парня, ещё и такие
противоположности и вот во что всё вылилось. Странно, очень непонятно.

— Садись. Я соберу нам вещи, – Тэхён не хотел мешаться под ногами, но и быть
бесполезным неприятно. Хотя бы натянул шарф с курткой, прежде засунув кота, только
потом застегнув замок. Чонгук порывисто скидывал что-куда, сначала сложив все вещи
Тэ, особенно те последние, привезенные генералом. Они больше не поднимают тему кто
та женщина, но подарок от нее Тэхёну дорог, поэтому нельзя ничего забыть. Только
потом раскидал своё барахло, вспотев от усердия. Намджун привалился к косяку,
неотрывно разглядывая пацана. Тот сидит и смотрит в пол. Слов нет, сколько драмы.

Всё не могут распрощаться, Чонгук его обнимает и ненауспокаивает, будто не на тря

дня в том же городе, а в космос улетает. И из отделения выходят под руку, ещё и на
парковке сколько стоят, обнимаясь; через слово повторяется мямленное: «ты же
вернешься? обещаешь?» – что уже глаз дёргается. Намджун тихо охуевает с
происходящего, то и дело поглядывая на часы, привлекая к себе внимание
покашливанием. Сокджин тоже не особо счастлив наблюдать за этим влюблённым союзом,
но ему хватает такта смиренно ожидать, так как он знает, насколько долго ждал
Тэхён, и ему плохо по понятным причинам. Чонгуку без разницы, хоть они там все
разорвутся от злости, ему главное в целости и сохранности (спокойности!) доставить
своего Тэхёна. Остальное как-нибудь подождёт.

Их буквально оттаскивают друг от друга: одного забирает Хосок, второго тянет за

собой недовольный Нам, заталкивая на переднее сидение. Даже так он провожает
автомобиль взглядом из окна, громко дыша, сосредотачиваясь. Теперь и на Гука
опустилось пасмурное настроение, – нет никакого желания заводить диалог, который
рано или поздно произойдет. Тэхён передал ему волнение, вот он и раздражен из-за
своей неуверенности. Вроде Намджун и друг, но сомнения никуда не делись.
Разумеется, он сдержит обещание и вернется… Просто неспокойно на душе...

— Ну всё, кончай ныть. Лучше скажи мне, тебе не интересно узнать про Кона? Он тебя
вообще-то обыскался, – разбавляя обстановку, Намджун делает хитрое лицо с ямочками.
Было бы очаровательно, если бы не паскудный оскал в придачу. Ему немножко нравится
(очень множко) шокировать людей.

— Ну и, – безынициативно отвечает тот, созерцая серое небо и слякоть, которые так

идеально вписываются в текущую обстановку.

— Я напомнил ему про семью генерала Иля. Сурукла Чжон давно мелькает в наших базах.
У меня были кое-какие догадки, кто она такая… Может ты и сам знаешь лучше меня. Но
это уже неважно. Кона это заинтересовала, я дисквалифицировал его на время.

— Что…? – не сразу пережевав предложения, Чонгук повернулся в его сторону,

схватившись за голову. – Она же знает, где мы находимся! Ты идиот?!
— Да не ори. Кон сейчас не в лучшей форме, его может вывести из равновесия любая
мелочь. Пока он будет разбираться с этой бабой, у тебя будет время… У нас будет
время. В любом случае, тебе и Тэхёну ничего не грозит. Я всё продумал.

— Это жестоко, – отметил Гук, невесело хмыкнув. Подкладывать хищнику добычу,

которая ранее уже пострадала от его клыков, действительно жестоко. Добрыми
побуждениями Намджун не полон. Но кое в чём он прав – это переключило внимание
начальника на некоторое время (в запасе день-два?).

— И куда мы? – вот с чего надо было начинать разговор.

— На бал, – гогочет дознаватель, а у самого глаза искрятся нездоровым блеском. На

почве революции у него развилось некоторое помешательство.

— Надо будет кого-то убить? – не поддерживая шутливого тона, Чонгук оставался

серьёзным. Ему слабо верилось, что дознаватель просто так потащил его за собой.
Поди неспроста?

— Нет, друг. С тебя достаточно. Оставим это для других.

…Потому что ничего не бывает просто.

***

Красный хетчбэк мчит по автостраде. Рабочие часы давно закончились, она просто так
сидела в темном офисе, думала (так и не тронула пирожное со свечкой) и курила.
Курит она в крайних случаях, сегодня именно тот. Наверно просто хотелось побыть
одной. Муж, конечно, хороший и понимающий, но это не то, чем можно делиться с
другими. Это только её.

О чём думала? До сих пор думает. Как повзрослел тот ребёнок... Красивый мальчик в
хорошей теплой одежде, ухоженный чей-то заботой. Вот вроде между ними был миг, а
кажется, будто смотрела целую вечность. Не насмотрелась... С тех пор, когда ему
было пять, она его больше не видела. И не хотела видеть. Потому что после такого не
жить. Лицо постоянно бы всплывало перед глазами; голос, который не выветрится из
головы... И ночью в фантомах, и в кошмарах – теперь её будет сторожить одно и то же
лицо. Поэтому она боялась... Она и сейчас боится Его. По правде, никогда не хватило
бы мужества признаться ему. Не повернулся бы язык сказать, что вот она – мама. Это
слово чуждо им двоим. Да и зачем это? После стольких лет ворошить давно построенное
гнездо? Тот ребёнок живёт своей жизнью, и в его жизни уже есть человек, который его
защитит от всех бед. Чон Чонгук... Смешно, не так ли: его не любят оба родителя.

Это тоже не отпускает ее мысли. Да, она кое-что знала об этом парне. Не соврет:
знала и его связь с Тэхёном. Но подцепив юриста, она намеренно вышла на контакт с
ним не по причине близкой связи с сыном. У этого парня имелись все шансы навредить
Главе разведки. Это её цель... И как бы не плакало сердце, как бы не грызла
совесть, она никогда не позволяла себе приближаться к тому ребёнку... Всё Это не
для него! Она просто пользовалась «удобными» людьми, чтобы чужими руками
отомстить... Она просто... Просто мстит. Вот это вся её пустая жизнь.

За раздумьями не замечает в зеркале заднего вида пристроившийся черный автомобиль.

Она не превышает скорость, но так и хочется втопить на всю. Только отвлекшись на
сообщение от мужа, из поворота вырулила ещё одна черная машина. Женщина всё ещё не
придаёт этому значение. Перезванивает, обещает скоро приехать, расслабленно держит
руль левой рукой в кожаной красной перчатке. И только потом коротко подсматривает в
зеркало, заметив хвост. Автострада почти пустая, а две машины едут именно к ней
впритык. Тут и стало не по себе. Попробовав выехать из цепочки, передняя машина
повторила маневр, встав на встречную полосу. Снова мотнув вправо, задняя машина
придвинулась к ней, после чего путь перекрыла и передняя. Больше не кажется бредом.
Её кто-то заманивает в ловушку...

(Но у неё же нет врагов?)

Скорость увеличивается. Задняя машина дышит в затылок, поэтому женщина давит на

газ, отчаянно вскрикнув, вырвавшись на встречку, сумев на пару секунд разомкнуть
цепочку. Но на обочине стояла третья машина, которая, включив фары, также
подключилась к погоне, опередив красный хетчбэк, чуть не подрезав ее.

До Джису медленно, но верно начало доходить, что это облава. Пот струится по спине,
которую облепляет дубленка. Она срывает с головы платок, чувствуя, что взмокли
виски и челка. Воздуха катастрофически не хватает. Она больше не контролирует
дорогу. Её маршрут перестраивают, и только сам чёрт знает, куда они едут. В любом
случае, если в зимние сумерки кто-то вас преследует, ничего хорошего от этой
поездки не жди – жизненная притча. Дальше пустырь и объездная, ещё дальше забор,
препятствующий выезду из города.

Они загоняют её как охотники лису, сворачивая на пустырь. Землю, укрытую мелким
снегом, мрачно подсвечивают фары всех машин. Они так и останавливаются: она, как
бельмо в глазу, посередине, два сзади, два... спереди. Шаг влево, шаг вправо –
расстрел. Прыжок на месте – попытка к бегству.

Четвёртый автомобиль. Четвёртый... И что, правда расстрел?.. Откуда четвёртый?

Сегодня было прекрасное утро. Легко расчесывались волосы, если мысли приходили, то
только о хорошем, всё что обычно терялось, сегодня удачно попадалось под руку...
Такое утро, как предзнаменование. И этот страх, который стынет в поджилках, никогда
и ни с чем не сравнится.

Каждой твари страшно... умирать.

Судорожно рыща по карманам, в итоге Джису достает из бардачка травматический

пистолет. Резинострел... Убить таким едва ли можно. Особенно зимой. Но если
стрелять в ухо, глаз, шею или, например, в висок, вполне возможно нанести серьезную
травму. В сумочке перцовый баллончик. На деле руки пусты. Потряхивает как сучку на
ветру... В черепе красными всполохами крутится один и тот же образ...
Восемнадцать... Нет, уже почти девятнадцать лет назад... Это...

Это...

Из переднего авто по правую руку открывается дверь. Джису крепко держит руль. Кожа
перчаток чуть ли не лопается. Перед ней предстает плечистый мужчина в черном пальто
и кожаных толстых перчатках. Скрестив руки на паху, ноги на ширине плеч, он
улыбался ей, хоть из-за света фар не видел её лица. Колючий ветер колышет полы его
пальто. Мужчина отводит руки в сторону второго авто по левую сторону. Приглашает
пройти.

Приглашает выйти... из зоны комфорта?

Очень страшно.

Резкий стук в стекло. Джису вскрикивает и оборачивается. Автоматически блокирует

двери. Второй телохранитель вызволяет её наружу. Но она не торопится выходить,
неизвестно чего дожидаясь. А дождалась того, что ей поочередно прострелили все
шины. Страх мглой рассеялся по салону. Воздух такой спертый, что дышать нечем.
Телефон разрывается от звонков мужа. Где, что, когда приедет...

Снова стук в дверцу. Тяжелый ком застревает в горле. Со стороны начинают безуспешно
щелкать ручкой. Она всё шире вылупляет глаза, не зная, что делать. Одна слабая
женщина окружена вооруженными амбалами. А кто её ждёт на са-амом деле...

Увидев у подошедшего третьего мужчины биту, Джису не стала доводить до греха.

Разблокировала двери, неуверенно открывая, чувствуя, что ей помогают выйти:
самостоятельно отводят дверь, протягивая руку. Назло не принимает помощи, чувствуя
задувающий ветер и стаю холодных мурашек. Точно простынет. Придерживает
разлетающуюся челку, намертво прижимает к себе сумку. Телефон так и остался
валяться в машине... Без ответа.

Шаг, два шага, ноги деревянные, никак не слушаются. Перед ней снова открывают
заднюю дверь, просят присесть. Из салона выбрасывается язык тепла и... незнакомого
запаха. Запаха, от которого на загривке шевелятся волосы. Не глядя на рядом
сидящего человека, нервно кусая губы, она садится внутрь.

Дверь захлопывается, шофер выходит. Провисает одиночество и тишина. Чужой запах

пробирается под кожу. В нём что-то есть... Определенно есть. Как будто она смогла
бы различить его из тысячи других... Как будто это...

— Сколько лет, сколько зим... девочка.

«Девочка…»

«Девочка. Не плачь».

Голос авторитета по кличке...

***

Двадцать первого утром Намджун в одиночку прибывает в коттеджный поселок, где по

сей день проживал Генерал Армии, празднующий день рождения. Чем не событие? Но это
принято считать суперзакрытым мероприятием, не афишируемым простым людям – во имя
соответствующих целей – нарочито умалчиваемое. Совсем не нужно, чтобы народ имел
представление, какие методы проведения досуга предпочитает правительствующий
состав. Для творческой интеллигенции и ученых вход заказан, как и для жён и близких
друзей. Здесь только дипломаты из алькальдии и уважаемые фракмистры, во главе
которых горячо любимый Лидер фракции. Намджун с нетерпением ждёт именно его, точит
зуб, строя наполеоновские планы. А может он Наполеон? Как знать.

Лим шагает по правое плечо непривычно серьезным и немногословным. Сегодня они

напарники, как в старые добрые времена – два бодигарда, подстраховывающие своего
начальника издалека. Хоть Намджун и заверил, что Чонгуку не придётся убивать, он
опять приставил его к Лиму, чтобы проследил. Сегодня на чудном празднике шорох
наведёт снайпер. Дознаватель навёл кое-какие справки об «оружейной лавке» Генерала,
попросив нужных ребят из ВУВа нанести в его дом бесшумный визит, прихватив с собой
патроны от имеющейся в его коллекции винтовки «Корд». Такую же винтовку сейчас нёс
Лим, подготавливая место с соседнего участка на чердаке дома другой не менее
известной персоны. Расстояние между участками велико, всё-таки это не абы чьи
усадьбы.

Конкретно в этой проживал когда-то Чонгук.

Это дом его семьи. Он прекрасно знал, как проникнуть туда без огласки.

Намджун действительно всё продумал. Он никуда не приходит не подготовленным и своих

никуда не отправляет не проинформировав. Чонгук не знал, что его мать давно упекли
в лечебницу за ненадобностью. Его отец проживал с очередной любовницей, но так и не
подселил к себе оставшихся детей: старшую девочку и маленького сына. Поэтому на
данный момент его дом был наполнен только обслуживающим персоналом и охраной. Для
таких агентов, как эти двое, не составило труда остаться незамеченными. Они
проникли в дом на рассвете, Чонгук немного ориентировался на наличие камер, всё же
натягивая маску на лицо. Подстраховка не помешает, как и бронежилет. Они всё-таки
не за буйволом охотятся. А за самым охраняемым человеком в стране.

Пока Лим осматривал чердак, прицеливался, осматривал все зоны, проверяя гарнитуру,
Чонгук посетил святая святых – кабинет отца. Да… Он не был здесь кажется… м-м,
целую вечность. Последний раз он был здесь ещё при должности фракдира и его ссылка
в лагерь была далеко за горами. Теперь он снова переступил порог отцовского
кабинета, в который он с самого детства никого не пускал под страхом смерти,
приглашая туда в исключительных случаях: чтобы отчитать или произвести
«заслуженное» наказание. Воспоминания о том времени, конечно, хранимы памятью, но
не до того, чтобы упасть в истерике и рыдать. Это было очень давно, Чонгук уже
ничего не испытывает ни к этому месту, ни к отцу. А его задача – оставить следы.

У них было много времени до вечера, когда приедет Лидер, поэтому Чонгук успел
прослушать сейф, вычислив код и без проблем открыв его. Это не сложно, главное не
нервничать. В кобуре заряженный пистолет, если что. Хочется надеяться, что он не
пригодится. Очень хочется…

Открыв сейф, он просмотрел спрятанные папки, документы, но ни на чём не заострил

внимания. Даже если он сделает их копию, в суде они будут бесполезны – потому что
было незаконно получено. А вот если на отца начнутся гонения и все его вещи будут
досконально просматривать, тут-то они и найдут сюрприз. Так или иначе Хвансу
придётся открыть сейф, а там Чонгук оставит намджуновы документы, собранные на
Генерала и Лидера. Стрелять же будут из его дома, а вытащенную после вскрытия пулю
отправят на сравнение по дробопулегильзотеке. А патроны взяты у Генерала. В чём
смысл этой сложной многоходовочки? В каждом патроне содержится гильза с зарядом
пороха и пулей. Где-то в глубине, под резиной, пули от патронов любой винтовки,
любого другого оружия, пронумерованы, и с учетом правил продажи вычислить того, кто
оставил «подарок», не составит большого труда. Поэтому Намджун спровоцировал ссору
Генерала и Лидера. Это в дальнейшем запутает следствие. Их всех будут тщательно
обыскивать.

Намджуна пускают по приглашению, с ним коротко здороваются – его тайные

последователи. Они не знают наверняка, что он придумал, но ожидают от сегодняшнего
вечера чего-то грандиозного.

Дознаватель один. И он не привлекает к себе внимания. С самого начала принял

беспроигрышную позицию.

Политики стекаются довольно быстро, подъезжает машина за машиной. На повестке дня:

завтрак. На улице снег и вообще зима, не до прогулок по саду, но и внутри можно
прекрасно отдохнуть. Все переоделись в спортивные костюмы, занимая места у мини-
гольфа, бильярда, шахмат. В одном из углов большой гостиной играет живая музыка.
Официанты только женского пола, разгуливают походкой от бедра, растаскивая по
подносам кофе. Само собой, посередине шведский стол, но основа основ – кофе. Кофе и
пепельницы. Только в это время допускается курение внутри дома, после этого
пепельницы изымают и курить можно только на улице в специально отведенном месте.

Ведется много светских разговоров, которые по большей части даже не о

политэкономике, а о событиях в стране и сплетнях «междусобойчиках». Скоро они
закончат этот фарс, нажрутся и напьются, и начнут говорить о полнейшей ереси. А
пока ещё держат лицо. Генерал стоит в центре гостиной, принимая подарки и
поздравления, источая фальшь и нарочитую гостеприимность. Он тоже с нетерпением
поджидает Лидера, чтобы поговорить с глазу на глаз в связи с их небольшим
разногласием.
К обеду обстановка разряжается, вместо кофе начинают разносить что покрепче, пока
ещё шампанское. Очень дорогое шампанское, госзакупки тому доказательство. Трудно
представить, сколько денег ушло просто на банкет правительства... Но это чистая
правда – всё вылетело в трубу. Столы ломятся от наготовленных сменяющихся друг за
другом блюд, которые наготавливают лучшие шеф-повара страны (вот уж Генерал гуляет
так гуляет). Вместо группы музыкантов начинает играть ансамбль с певицей в длинном
красивом платье. Она проникновенно поёт, но услышать её могут только трезвые. Да и
тем это не очень интересно. Им вообще уже становится скучно. Поэтому за «скромным»
обедом время бежит быстрее, все мужчины переодеваются в костюмы, подносы ломятся от
различных алкогольных напитков. Также имеется барная стойка, где выбор алкоголя на
любой вкус и цвет.

В полночь планируются фейерверки. До этого времени успеют приехать заказанные

эскортницы, все как на подбор: утончённые, образованные и обаятельные –
развлекающие пьяных господ. Намджун сразу же перенимает к себе одну для компании,
заводя бессмысленные беседы. Сам почти не пьёт, смотрит на всех соколиным глазом.
Лим и Чонгук по гарнитуре ржут над ним, разглядывая его непроницаемое лицо через
прицел. Дознаватель усмехается и приобнимает даму ниже поясницы, думая совсем…
совсем не о ней.

И вот… все на ушах, внимание на холл, в дом заходит уважаемый, тот самый, о котором
все думы и планы – Лидер. Тот самый, который основал «ФармГрупп». Тот самый,
который стоит на пути Намджуна. Где-то в стороне мелькает фигура Чон Хвансу,
который выбегает того встречать. Нынче он особо выслуживается (из-за ошибки с
наследством «нифлиевых»). Сын не понятно где, деньги тоже, юрист как сквозь землю
провалился, Кон так вообще не выходит на контакт. Такой себе расклад. Намджун
чересчур пристально разглядывает вип-персону в дорогущем английском костюме с
чёрно-седыми волосами, которые придают ему импозантности.

Сегодня его последний день. Судьбоносный день, чтобы досрочно оставить руководящий
пост. К несчастью, насильственным путем. К счастью Намджуна – посредством чужих
рук.

А вот теперь время полетело как птица… не догнать. Стрелка часов стремительно
добиралась до двенадцати ночи. В саду раскладывали фейерверки. Дамы и господа
утеплялись в шубки и дубленки. Хвансу и Генерал окольцевали Лидера, образовав живую
изгородь, как и стоящая неподалеку армия охраны. Возле них лучшие женщины, лучшие
вина, лучшие развлечения, лучший обзор. О, и лучшая просматриваемая зона для
снайпера.

…Лим проверяет прибор с технологией ночного видения, внешне оставаясь

хладнокровным, но, по правде, весь на нервах. Не каждый день приходится
простреливать голову президента своей страны. Но ему плевать… Намджун дал слово…!
Поклялся матерью, богом…! Что освободит его от разведки, вернет дочь… и отпустит
навсегда. Лим хочет начать всё с чистого листа. Он верит ему. Он верит в нового
Президента. Он уже дал ему присягу и поклялся быть верным... Как много всего уже
свершилось…

Чонгук стоит у стены, слушает. Его тоже потряхивает. После всего ему нужно как
можно быстрее сбежать отсюда. Он чувствует… чем всё это кончится… Точнее он не
знает, но догадывается. Зная Намджуна, его догадки скорее всего подтвердятся. А он
того совсем не хочет.

Час Х настал. Веселье, смех, фейерверк шампанского и поздравлений, цветные залпы в

небе… Красота. Жаль, некогда любоваться. Вот у кого-то праздник. А у кого-то,
например, похороны. Две стороны одной медали.

Лим прицеливается, замирает, набирает побольше воздуха в лёгкие, ставит один

ботинок на подоконник маленького окошка, ловя на мушку чёрный затылок с проседью.
Три секунды… две… две с половиной… Больше шампанского, больше криков и улыбок… Ах,
какой праздник, сколько радости! Одна…

Ноль.

Лима передёргивает отдачей, на пол отлетает пустой патрон. Фейерверки расчерчивают

иссиня-чёрное небо кровавым кругом. Все умолкают, слышна только звонкая музыка и
выстрелы пиротехники. Попал. Отличный снайпер, непременно, попадёт в цель.

Ирония момента – этот праздничный каламбур…

Намджун переключает наушник только на Чонгука, спокойно затягиваясь где-то в

курилке. Слышится его дыхание, его медленное сглатывание слюны. Он произносит тихо
и ровно, вкладывая в интонацию, и скорбь, и извинение, и сочувствие всем и вся, по
правде, по-настоящему, не чувствуя уже ничего:

— Друг, прости… – помехи, посторонний шум, паника… а он спокойный, как удав.

Удовлетворённый. Вот именно это слово. Удовлетворённый. – Но твой клиент рядом с
тобой. Я обещал ему показать дочь. Она его уже ждёт наверху… Друг. Сделай это ради
нас.

Чонгук матерится сквозь зубы, жмурится, бесится, проклинает ничтожную роль убийц,
тем не менее вынимая пистолет, направляя дуло на указанный субъект. Приказ есть
приказ.

Он тоже верен Президенту.

— Теперь ваша очередь… – начинает снайпер, поднимая чёрную маску на лоб, показывая
подсвеченное уличными фонарями лицо, пропитанное влагой, и его взгляд моментально
вспыхивает огнём… Он понимает, и эти последние эмоции краха и сожаления пробегают
по нему похоронными титрами. В завершении жирными буквами гласит «КОНЕЦ». В
завершении последняя пуля. Прости. – Чонгук…

Та же дыра во лбу, опять залп пиротехники. Ни жалости, ни страха, ни простоя –

выстрел, как есть, иного не дано. Это его жалкая презренная участь – подчищать. И
пусть то будет последним заданием, которое ему приходится выполнить. Руки в крови!
Руки! В мазуте! В грязи! Пока ни одного шанса, чтобы отмыться… Нужно очень много
времени… А до смерти ему ещё жить и жить. Таков его крест.

Намджун прав, только один из них может покинуть этот дом. Им не нужны лишние
свидетели. Так получилось, что он снова убил.

Да, так получилось.

Лим бы не простил Чонгуку связь с дочерью. Чонгук тоже… не простил бы за лагерь. Он

обещал Тэхёну, что он больше не увидит тех, кто его обидел. Он обещал Мао, что за
ней придёт отец. С недавних пор она ждёт его в месте… которого нет ни на одной
карте мира. Это дом среди облаков.

Там они найдут друг друга как в прекрасном фильме со счастливым концом. Это и есть
конец. Папа с дочкой остались в нём вместе.

***

Она не поворачивается, смотрит прямо перед собой. Низ живота скручивает спазм, во
рту пересыхает. Одна, такая беспомощная, жалкая мысль: что тогда, что сейчас – она
для него осталась девочкой.
— У тебя была прекрасная жизнь, муж...
же так, Джису? – внутри всё мерзнет от
зубы сводит. Язык будто отсох и прилип
потными телами. И амбар. Там... где их
было по уши изваляно в грязи.
Статус. Деньги. А ты пошла против меня. Как
этого голоса. Кончики пальцев покалывает,
к небу. Перед глазами чумной барак с голыми
свела судьба. От начала и до конца – всё

Слезы брызнули самопроизвольно. Если начнет говорить, то будет заикаться. Перед

этим человеком у неё нет мужества. Он сам её лишил этого.

— Ты бросила нашего сына. Не могу сказать, что ты молодец. Но я тебя прощаю. Не

могу сказать, что искать меня – второе твоё умное решение, – твёрдый басовитый тон,
расслабленная поза, всё та же, ещё и окрепшая с годами, авторитетность. Сколько бы
ей не было, перед ним она навечно семнадцатилетняя невинная девочка. Этот страх жил
в ней. Она ничего не забыла. И его сухие руки на губах, и его голос, и его
близость… И его ребёнка, к сожалению, тоже. Зачем-то он всё это ей оставил…

Просто ошибка.

— Это не мой сын... – цедит сквозь зубы, дергая ногами от нервов. Мужчина мрачно
вздергивает бровь, складывая нога на ногу.

Этот ответ неверен.

— Ну да, какая же ты мать после этого. Бросить ребёнка пяти лет не смогла бы и
кукушка, – она и сама это знает, её не красит это решение. Она сама это знает. Она
сама…

(Тогда ей казалось, что начнётся новая жизнь!)

— Я не жила... – произносит могильным голосом, еле шевеля потемневшими губами.

Дубленку скоро можно будет выжимать от пота. Напряжение на максимуме. – Все эти
годы я не жила. Каждый день... Каждую ночь... Я представляла... – в каждом
предложении перемолотая горечь, невысказанная боль, сцеженная ненависть. Никаких
слов не хватит, никакого времени не хватит, чтобы передать её чувства.

Есть такие люди, которым не хватает сил бороться. Им по душе шкура жертвы. И под
этой шкурой они оправдывают свои поступки, какими бы подлыми они не были. Им не
нужна новая жизнь, даже если ты предоставишь для неё всё необходимое. Зачем?
Страдание – их антибиотик. Прошлое – самое яркое событие в их жизни, и они остаются
в нём навсегда.

— У тебя было всё, а ты думала о мести. Дура. – Щеку сводит не прилетевшей

пощечиной, которая всё равно обожгла оскорблением. Дура. Да, дура. И сидит как
отчитанная школьница, сложившая кулачки на коленях.

— Ты сломал мою жизнь. Просто так… Захотел… и сломал, – дурная усмешка, слова идут
нога в ногу со слезами. И уже плевать, кто разбивает её телефон звонками. Любимый
муж не пожалеет так, как ей хочется, он вообще этого не поймёт. Ей мало жалости,
она уже неэффективна. В борьбе с самой собой – нужно настоящее оружие. И оно у неё
есть. В сумке.

— Если бы я тогда не вышел, я бы выбирал тебя снова. Я бы растил нашего сына. Мы бы

стали семьей.

(Но ведь этого не случилось…?)

— Ты прекрасно знал, как делаются дети! Но тебе было плевать... Это ты обрек
ребёнка на страдания, – родители перекидывают вину друг на друга, и ответственность
уже никто не несёт. Говорят о ребенке в третьем лице, даже не по имени. Кто из них
лучше? Бессмысленно указывать друг на друга пальцем. Тот ребёнок больше ни в ком не
нуждается. Слава богу, нашёлся настоящий Человек.

— К слову, ты знаешь, где сейчас наш ребёнок. И ты мне скажешь, где он. – Какой бы
тварью она не была, но этот секрет не выдаст. И опять же, дело не только в защите
сына… Она не скажет ему назло, пусть хоть размажет её по асфальту. Пусть бесится.
Пусть кричит. Ей нужны эти эмоции, иначе она действительно прожила зря, ожидая этой
встречи.

— Наш ребёнок, – с горечью, на грани помешательства, – гомосексуал. Как тебе это? –

как мать, эти слова не красят её от слова совсем, и больше ничем не отбелят. Да,
это волновало её. Она навидалась всяких сцен в лагере, в том числе с опущенными.
Поэтому такая позиция сына была ей… мягко говоря, неприятна. Вот только он ей не
сын, и ему на самом деле абсолютно безразлично, кто и что о нём думает. Даже Кон
поражается её выпаду.

— Ну ты же его бросила в гадюшнике. Чего ты ожидала? Что он приведёт тебе сноху с

внуками? Ты ещё большая дура, чем я думал. – Прикрыв глаза, слёзы снова покатились
по губам, она их поджимала, сдерживая крики истерики.

Правая рука потянулась в расстегнутую сумку. Так больше нельзя…

— Что тебе от меня надо? – дрожащим, но более-менее успокоившимся голосом. Пальцы

подхватывают спусковой крючок – вот в чём её успокоение.

— Сейчас мы поедем за нашим сыном. И он сам мне скажет, что с тобой делать. – Снова
истерический смех, а за ним очередная большая ошибка, которая на сей раз обращается
по-настоящему серьёзными последствиями. Резкий поворот на девяносто градусов,
только выставленное дуло пистолета, секунда на выстрел, которой было недостаточно
(рука дрогнула, предательница!).

У него реакция быстрее и не то, чтобы она не знала, что он за человек. Поэтому
травматику он выбивает с легкостью, заламывая хрупкую руку до хруста, выведенный из
себя. Джису вскрикивает, это действует на него как красная тряпка для быка,
призывая к действиям. Кон вжимает её лицо в кожаную обивку сидения, разозлённо
играя желваками.

— Я напомню тебе, как быть послушной, – вой не вой, сама нарвалась. И теперь
пощечина ощутимая, он кричит ей в рот, спрашивая про сына. Вторая пощечина,
выбивающая воздух из лёгких, рассекает губу. Эти губы ничего ему не расскажут.
Пусть тот ребёнок освободится от прошлого… Он должен начать жить заново. Как не
смогла его глупая мама.

Дергая за рыжий мех, пуговицы отлетают, он срывает с неё дубленку, хладнокровно

удерживая за шею железной хваткой. Ему никого не жаль. Как раз-таки чужие осуждения
ему по боку. Он дорожит только отцом, властью и сыном. Да… к сожалению, властью
дорожить проще, чем людьми. Это наука жизни, которая ему не поддалась.

Подмяв под себя ревущую женщину, следом он срывает с её бедер брюки, всё также давя
на затылок, не позволяя вывернуться. Кто и утверждает, что если очень захочешь дать
отпор, то сможешь оттолкнуть превосходящего тебя по силе, то все они глубоко
заблуждаются. Силы далеко не равны, места мало, она бьётся в истерике – это её
самый дикий кошмар, который с ней уже случался много лет назад. Повторная сцена
насилия да в её-то годы, да тем же человеком – любого сведёт с ума.

Всё тело ломит, перед глазами размыто, потекла тушь, спутались в клочки волосы,
сбилось дыхание. Рукой всё шарит где-то внизу, без цели, просто так, от бессилия.
Может что и найдёт. Где-то завалялась её сумка – последний свет надежды. Если нет,
– это конец.
В добавок ко всему один телохранитель открывает дверь, проверяя, всё ли в порядке.
Кон преспокойно просит закрыть с той стороны и не лезть. А Джису, не веря чуду,
нашаривает маникюрные ножницы. Всё тело в поту, переливается глянцевой влагой, как
у змеи. Она жмурит глаза и молится всем богам за это, до боли сжимая найденный
предмет. До боли кусает губы, ощущая разрывающий толчок. Сейчас тоже больно и
страшно, но не как в первый раз. Это отголоски ужаса, они мешаются с настоящим. Уже
плевать, что он с ней делает. Каждый нерв натянут, страшно делать вдох, не то, что
целое движение.

Потянуть время… Перетерпеть, дождаться того самого мгновения! Ещё чуть-чуть! До её

мести! Ещё немного подождать! Того самого…! Самого желанного момента… всей её
глупой жизни.

Он оттягивает её за волосы, переворачивая тело на бок или на спину, – как

получится. Её глаза пылают нездоровым блеском, на щеках размытая косметика,
склоченная чёлка, порванная губа – должно быть его это не отпугивает.

Засмотрелся на неё и пропустил… Та же секунда, но её хватило сполна! Рука

замахивается из последних сил, вымещая всю агонию и ненависть, копившуюся годами.
Для остроты ощущений орёт во весь голос, на автомате забивая ножницы… в шею.
Аккурат в кадык.

В цель.

Слышится характерное бульканье и спазменные хрипы. Его голова откинута назад, он

смотрит на неё расширенными глазами, хватаясь за шею, раскрывая рот, чтобы
вдохнуть. Джису подскакивает, ревя как зверь, с той же злостью вынимая ножницы,
после чего в неё брызжет алая горячая струя крови. Кровь слепляет ресницы, но она
всё равно раздирает глаза, чтобы последний раз посмотреть на своего тирана и
вернуть то, чем он её обгадил.

Надавливая на глотку, говорит севшим, таким же дрожащим, но тем же девичьим

голосом:

— Не плачь… мальчик.

Всё в крови. Она в ней умылась с головы до ног, горько плача, схватившись за
лацканы его пиджака, смотря в застекленевшие глаза.

Даже монстрам приходит конец.

— Гори в аду.

Просидев так пару минут, смотря не насмотревшись,
деревянное, брюки так и висят на бедрах, дублёнка
кровь. Дрожащей рукой нащупывает ручку двери, как
Глухой стук, бросившийся в лицо мерзлячий холод и
настоящая свобода…
всё-таки шевелится. Всё тело
порвана, на лице и в волосах
раз с той стороны, где поле.
снег, первый глоток воздуха,

Вываливается из машины, а позади гремят дверцы других автомобилей. Бегут

телохранители, проверяют машину и находят труп своего начальника. Она же еле
переставляет ноги по полю. Ни-ку-да не торопится. Небо иссиня-чёрное, где-то
стреляют фейерверки, горизонта не видно, его и не достать – он всегда будет
удаляться. Это её первые шаги младенца, она только что переродилась. Не чувствуется
ни холода, ни боли, ни дрожи. Даже страха нет. На душе небывалая легкость…

Если приходит мысль, то только о хорошем… Волосы… нет, запутались, но если

расчесать, то поддадутся легко.
Пули свистят позади, очередью пронзая её хрупкое тело. Всё равно, что там за
горизонтом, – она уже обрела свой покой…

Перед газами стелется незабываемый судьбоносный день: двадцать первое декабря,

яркое зимнее солнце сквозь паутину окон, струящийся по вискам пот, потуги, плач
маленького человечка на груди, запах молока и сырости, сморщенные ручки и ножки,
чёрный хохолок на макушке. Её ребёнок. Теперь они будут вместе, оба чистые и
счастливые. В том мягком смутном пространстве… – которого нет.

Извинения застыли на губах. Снег окрасился в красный.

Лучший день для смерти.

***

Первый день – траур для всей страны. Возбуждены уголовные дела. Найдены ещё два
тела на выезде: начальника ВУВа и неизвестной расстрелянной женщины. Чон Хвансу
взят под стражу до выяснения обстоятельств, как и Генерал Армии. Третий труп найден
в доме фракмистра службы безопасности. Следа третьего лица так и не найдено.

В стране объявлен референдум. Новая политическая партия под предводительством Ким

Намджуна активно продвигается кругом доверенных лиц бывшей фракции. Слоган нового
кандидата: новая страна, новые горизонты, открытые границы, роспуск исправительных
спецобъектов, новая система управления... Сладкие обещания, поразившие сердца
тоскующего народа.

Поведутся… Поверят!

Да восторжествует инаугурация!

Чонгук сидит в кресле комнаты ожидания в алькальдии. Будущему Президенту поправляют

костюм, репетируют речь, наставляют, жестикулируют… счастливо улыбаются, глядя в
его чистые глаза. А Чонгук тут в качестве поддержки. Его отчего-то и правда считают
другом. Нам скалит пасть, светится изнутри, источает мощную энергию лидера. Из
лагеря он давно уехал, а вот авторитетность из него ничем не вытравить. Всё такой
же самоуверенный, пробивной, упёртый. Ужасно раздражающий!

Дознаватель улыбается врагу государства, враг улыбается дознавателю. Смешно до

слёз. А ведь всё могло закончиться по-другому. А ведь… Локомотивы истории навсегда
запомнят этот день.

К великому греху, как бы не были благи намерения, власть, захваченная

насильственным путём, не приведёт к утопии. Это всегда будет пародия на идеализм.
Они оба это знают. Они оба смотрят в лучшее будущее, надеясь отчиститься. Придётся
играть новые «идеальные» роли. Пусть так.

Они граждане той страны, правительство которой выбрали сами.

Да восторжествует инаугурация…

========== Дом солнца ==========

Твой дом – твоя крепость.

А зачем тебе крепость?
Кто на тебя нападает?

Тэхён всегда поднимается раньше, с первыми лучами солнца. Это привычка связана не
то ли что со дедовым режимом дня, а с режимом лагеря. Его биологические часы так
настроены и вечно поднимают ни свет, ни заря, даже если вставать совсем не хочется.
От этого грустится больше прежнего. Больше прежнего Тэхён вспоминает места и людей,
которые остались в прошлом. Новые виды и события, конечно, заполняют его жизнь до
отказа, но иногда в душу снова пролазят ростки давно ушедших дней. И нет, не давно.
Всё было совсем недавно, просто у Тэхёна сбился календарь. Кажется, что в
нескольких месяцах были спрятаны годы. Новый дом и новая кровать, на которой и так,
и эдак, и поперек, что хочется умереть от счастья, и новое окно, из которого падает
чистый, ничем не расчерченный, свет. Так это и остаётся невыразимой мечтой – найти
то, чего нет.

Пойти туда, не зная куда.

Жить так, не понимая как.

А что такое мечта? У Тэхёна она самая обыкновенная. Но если уж мечта, то она
априори должна называться необыкновенной (так подразумевается). А если простая, то
это не мечта. Правда ли это? То же самое с чудом. Обыкновенного чуда нам не надо, а
вот необыкновенного – как заказывали, чтобы хлопнуть в ладоши. А ещё... так с
людьми. Все хотят найти самого-самого: умного, красивого, доброго – самого
удивительного! А если он ничем непримечателен, то он – не самый. Тогда нам этого не
надобно?

В мире шастают вот эти необоснованные слухи. Не может всем достаться только лучшее.
В судьбоносной канцелярии тоже заканчиваются чудеса, тогда и в жизни протекают
самые обыкновенные вещи: любовь всей жизни за соседней партой, работа на полную
ставку, семья, дом тридцать квадратов, собака, недостроенный гараж, уикенд, медали
и дипломы на стене, новые туфли раз в год. Но разве это происходит со всеми?
Мечтать иметь свой дом – это просто? А мечтать стать миллионером – это ого-го как
ошеломляюще!

Может всё не так и это глупые слова... Где заканчивается обычность и начинается
особенность – может определить только сам человек. Смысл в том, что даже избитую
рутину получает не каждый. ...И собаку, и туфли раз в год, и новое белье по скидке.
Сложно признаться человечеству, что счастье в мелочах, в простом. Что глобальность
и диковинность – это кратчайший миг. Но точно есть то, что каждый день может вас
осчастливить: родные стены спальни, вкус любимой зубной пасты, любимый йогурт на
завтрак, шум утренних новостей по телевизору, обсуждение прогноза погоды. Но мы
забываем об этом. Мы забываем быть счастливыми, когда всё имеем. И это не чья-то
вина. Каждый сам выбирает, по каким причинам ему улыбаться.

К чему всё это? Так просто проснуться утром, так непросто проснуться с кем-то. Так
привычно услышать кого-то, так непривычно быть услышанным кем-то...

Этим весенним ярким днём они снова проснулись вместе. Когда-то этот человек увидел
его, услышал среди безликой серой толпы. Когда-то он протянул ему руку помощи… и
больше не отпустил. Этот человек стоит в шеренге награждаемых граждан. Они смотрят
друг на другу невзирая на расстояние, вспышки фотокамер, других приглашённых людей.
Статный и безумно красивый Герой посвящает эту награду мальчику из толпы. Тэхёну
восемнадцать. Миновал первый год его официальной свободы. Миновал самый счастливый
год в его жизни. Пролетел незаметно. На груди и раны, и награды… Всё прошли вместе.
Лишь иногда разлучались, чтобы стать неразлучными. Вот и весь секрет.

Ведётся прямой эфир по главным телеканалам страны, место проведения не алькальдия,

а участок земли, где сегодня произошло открытие памятника, посвящённого всем без
вести пропавшим людям, служившим и верившим прошлому правительству. Они приняли
решение не разглашать информацию про «Нифлиевы горы», потому что народ не сможет
принять такой обман. Но Президент вынес указ на том пустыре возвести бульвар и
гранитный памятник. Прекрасная дева держит ключ, указывая заблудшим душам верный
путь.

А может и дом?

— Среди награждённых – и те, кого знает вся страна, и те, чьи имена не так
известны. Но всех вас объединяет то, что вы смогли в полной мере реализовать себя,
свои таланты, мечты, принести пользу людям и Отечеству!.. – громко и звонко говорит
Президент, не глядя на текст. Это от чистого сердца. Он тоже бережно хранит связь с
этим местом, которое привело его к… другу. А вот и друг! Вот он! Помашите ручкой!
Скажите: «Сы-ы-ыр»… – Нашему торжественному мероприятию мы обязаны человеку,
благодаря которому и я, и этот памятник стоим сегодня здесь. Этот человек
несправедливо носил клеймо врага государства, твёрдо добиваясь установления
справедливости. По тому, я хочу, чтобы и вы все знали его имя… Чон Чонгук… –
Президент подходит к нему, улыбается так, как поймёт только Чонгук – как паскуда,
та, что была дознавателем. А вот это уже их общий секрет. – …За особые заслуги,
требующие проявления мужества, храбрости и сопряжения с риском для жизни, Вам
присуждается высшая государственная награда… «Орден Чести и Достоинства»… – Чонгук
произносит последние слова про себя, повторяя за ним. Орден Чести и Достоинства…
Чон Чонгук. Его настоящее имя, больше никем не очернённое, не опороченное. Фамилия,
которую даже после смертной казни отца он носит с… да, с той же честью и
достоинством. С высоко поднятой головой.

Чон Чонгук не враг своей отчизне. Он хотел лучшего. Он отстоял свою правду, даже
если бедный мишка погиб в грязной луже, не доставшись никому.

На груди красная лента и яркое золотое солнце. Сегодня оно блестит как самая
настоящая Звезда!

«Тэхён, видишь это?» – передаёт его лукавый взгляд.

«Ты гордишься мной?» – говорят его замершие в улыбке губы.

Тэхён улыбается сквозь слёзы и, по правде, мало что различает за размазанной

пеленой.

Он давно понял: мечтать о доме и искать его – это хорошо и понятно. Но здесь и
сейчас он счастлив как никогда, даже если кругом каменная кладка, клумбы и десятки
незнакомцев. Дом, в котором ты живешь, тоже может быть тебе чужим! Но он станет
родным, только если тебе есть, к кому в него вернуться.

Может он всё время думал неправильно…? Человек – не может быть домом. Есть другая
формулировка…

Дом, в котором живешь ты.

И ещё громче!

Дом, в котором ты...

Так чтобы знали все!

Дом, в котором!

Один единственный…

Ты.

Только тогда, даже во мраке…

И Солнце взойдёт.
Комментарий к Дом солнца
Возможно, я не во всём преуспела, не везде была логична и не стала всё подробно
объяснять. Отцу Чонгука вынесли смертную казнь, обвинив в убийстве Лидера. Кон и
мама поплатились за всё. Юнмины были счастливы ещё в прошлой главе. Кабиш жив-
здоров, как и Хосок. Мао сошла с ума и её убили… Лима тоже пришлось убить, иначе он
бы мстил. Каждый получил то, что заслужил. Каждый обрел свой дом. У Тэхёна этот дом
– его герой) Мы давно это знали и ещё раз подвели итоги…
Спасибо вам за эти самые счастливые полгода! Спасибо за слова поддержки, за любовь,
за такое огромное количество наград! За такое огромное количество лайков! Спасибо
за любовь! Я впервые заканчиваю нечто настолько большое, здесь моя душа, мысли и
силы. Я даже все свои болячки прожила вместе с этой историей))
Я не прощаюсь, а говорю вам до свидания ахаха))) До скорых встреч!! Я люблю вас!
Очень сильно! Спасибо, что были со мной!
Не верится... Дом солнца закончен...
https://vk.com/write_about_us