128

УДК 101.1:159.964.2
ББК 88.37в
А. Юран

Психоанализ любви

В статье рассматривается проблема осмысления любовного опыта в пси-

хоанализе. Любовный опыт рассматривается сквозь регистры лакановского
психоанализа. В регистре воображаемого речь идет об отнесенности субъекта
к образу в поле нарциссической захваченности; в регистре реального – об от-
ношении субъекта к избыточному наслаждению; в регистре символического –
о логике признания в интерсубъективных отношениях и о любовной сублимации.

The article deals with the problem of understanding of the experience of love
in psychoanalysis. Love is considered through the registers of Lacan’s psychoanaly-
sis. In the hypothetical case we are talking about the subject of relatedness to the im-
age in the field of narcissistic clinging, in the case of reality – about the relation of
the subject to the excessive pleasure; in the register of the symbolic – about the logic
of recognition in inter-subjective relations and love sublimation.

Ключевые слова: психоанализ, Фрейд, Лакан, нарциссизм, сублимация,

воображение, любовь.

Key words: Psychoanalysis, Freud, Lacan, narcissism, sublimation, imaginary,

love.

В современной гуманитарной литературе можно встретить мысль о

психоанализе как о теории любви, что уже само по себе предстает более
необычным, чем, например, рассмотрение психоанализа с точки зрения
теории субъекта или желания. Так, Ален Бадью рассматривает психоана-
лиз Лакана как единственную со времен Платона глубочайшую попытку
концептуализации любви, и именно этот аспект, по его мысли, может
оказаться условием возрождения философии сегодня [1, с. 50]. Это ут-
верждение, на первый взгляд, предстает понятным и даже предельно
прозрачным, ведь семинары Лакана переполнены словами о любви, по-
ражающими своей силой и глубиной. Но при этом трудно избежать во-
проса: не слишком ли уверенно оно звучит? Что нового психоанализ
смог сказать об этом главенствующем и фундаментальном горизонте че-
ловеческого бытия?! Неужели нечто большее, чем все строчки, выписан-
ные человечеством об этом особом, напряженном и томительном состоя-
нии? Лакан завершает «Стадию зеркала» словами: «…только психоана-
лиз признал узел воображаемого рабства, который любовь призвана
вновь и вновь развязывать и разрубать» [4, с. 71]. Эти слова вмещают в
себя весь проблематизм подхода к любви в психоанализе. Действитель-
 129
но, фраза содержит в себе разрыв в совмещении радикально различных
направленностей смыслов. С одной стороны, любовь – то, что опрокиды-
вает в воображаемое рабство, в состояние падения в пропасть, собствен-
ного исчезновения в другом, но опыт любви может также предстать как
своего рода опыт трансгрессии, опыт «развязывания» воображаемого
рабства. Смысловое напряжение кроется в различных предполагаемых
состояниях любовного опыта – от потери себя в лабиринтах зеркального
противостояния в укорененности в образе другого, до любви как опыта,
который может подвести к онтологическим горизонтам человеческого
существования…
Вопрос о возможностях психоаналитического языка в поле любви
предельно актуален в современном мире, в мире, в котором любовь все
больше обретает профанное измерение, в мире забвения и уничтожения
субъективности, в мире ее выворачивания наизнанку, например, в то-
тальном соприсутствии вуайеристского взгляда. Одной из основных
мыслей Лакана в семинаре «Этика психоанализа» является то, что со-
временный мир ориентирован на служение благам, игнорируя все то, что
касается отношения человека к желанию, а значит, и отношение человека
к любви, ведь именно это сложное переживание вскрывает отнесенность
субъекта к желанию. В этом же семинаре Лакан задается вопросом: «не
перешли ли мы черту?», намекая на смерть символического, которая
оборачивается угрозой, прежде всего, любовному переживанию. Время
прагматического пользования любовью ампутирует саму возможность
любви.
Фрейд однажды заметил, что самое глубокое различие между осо-
бенностями любовной жизни в античном мире и в нашем состоит в том,
что если первый делал ударение на самом влечении, то мы переносим
его на объект влечения [9, с. 133]. Другими словами, любовное пережи-
вание, его силу и напряженность мы оправдываем исключительно цен-
ностями и достоинствами объекта. Наше время технонаучного дискурса
распыляет и этот объект желания, объясняя любовь химическими ингре-
диентами, продуцирующими гормональную интоксикацию, которая буд-
то бы воспламеняет это сложное переживание. Трудно не согласиться с
Бадью в том, что в современном мире над любовью нависла угроза. Так,
Бадью выдвигает в качестве одного из пунктов своей программы защиту
любви: «любовь следует переизобрести (так называемый пункт Рембо,
но для начала просто взять под защиту)» [2, с. 62].

Изобретение любви
Любовь как сугубо человеческое измерение изобретается в поле са-
мых разнообразных аффектов: безумия, аскезы, восторга, ненависти, ра-
дости, страха, грусти, уныния, тяги к самоубийству. Фрейд писал: «Мы
никогда не бываем более беззащитны по отношению к страданиям, чем
когда мы любим, и никогда не бываем более безнадежно несчастны, чем
130
когда мы потеряли любимое существо или его любовь» [10, с. 450]. В
текстах, посвященных особенностям любовной жизни, Фрейд пытается
выделить различные субъективные стили этого изобретения, своего рода
сценарии любви, отсылающие к разным способам устроения желания
субъекта. Он описывает, например, условие «пострадавшего третьего»,
когда мужчина выбирает в качестве объекта женщину, связанную с дру-
гим мужчиной, или об условии, когда объектом любви может оказаться
только женщина, пользующаяся дурной славой. С последним условием
связана невозможность совмещения в одном объекте любви и возвышен-
ного, и униженного объекта. Эта невозможность, по мысли Фрейда,
предстает как отделение любви от желания, как следствие инцестуозной
фиксации на объекте, когда любимая женщина не может быть объектом
чувственного вожделения, а чувственное вожделение возможно только с
«униженными» объектами, другими словами, любя, они не вожделеют,
вожделея, не могут любить. Во «Введении в нарциссизм» Фрейд выделя-
ет любовные отношения по нарциссическому типу как любовь к самому
себе, к своей идеальной ипостаси, к продолжению себя в другом. По
опорному типу любишь вскармливающую женщину, защищающего
мужчину и весь ряд приходящих им в дальнейшем на смену лиц.
Любовь завязывается в поле желания другого, в поле вихря сомне-
ний и неуверенностей, через вопросы о том, «что я значу для другого»,
«насколько я признан другим в своей особенности и уникальности?».
При этом всегда остается неопределенность в желании другого, влюб-
ленный оказывается движим вечным сомнением, вечным поиском при-
знания со стороны другого. В случае психотического субъекта непрони-
цаемость и непрозрачность желания другого приводят к всплеску вооб-
ражаемого в радикальном нарушении границы внешнего/внутреннего.
Психотическая любовь – любовь без сомнений, любовь, не задающаяся
вопросом о желании другого. Предельно важной, например, для эрото-
мании или бреда любовного очарования является та особенность, кото-
рую замечает Фрейд: все эти влюбленности начинаются не с внутреннего
восприятия любви к кому-то, а с восприятия себя как объекта любви, т. е.
приходят извне.
Так или иначе различные стили любви являются многочисленными
проявлениями главной сцены – сцены Эдипа. При этом сама возмож-
ность любовных отношений в психоаналитическом смысле задействует
измерение того фундаментального для субъекта знака, с которым связано
его признание. В поле любовных отношений ярко дают о себе знать ис-
тории складывания желания субъекта в завязывании на желание другого.
Перипетии желания упираются в самое фундаментальное событие жизни
субъекта, связанное с позицией желанного. Место желанного ребенка, по
мысли Лакана, предстает означающим, оформляющим субъекта в его
бытии и тем означающим, которое дает о себе знать в любви. Субъект в
 131
психоаналитическом смысле не может состояться без того, чтобы ока-
заться объектом желания другого. В этом смысле любовные отношения –
это поле, в котором только и возможна субъективация, возможно обре-
тение сокровенного внутреннего благодаря приходящему извне, это поле
пересечения внутреннего и внешнего. Любовный опыт завязан на жела-
нии желать, желать желание другого.

Террор образа
Интерес к объекту любви чаще всего лежит в поле визуальности, в
поле очарованности и ошеломленности образом, что завязано на особые
формообразующие для функции я отношения с образом, концептуализи-
рованные стадией зеркала Лакана. В любовных отношениях образ может
оказаться фокусом либидинальной циркуляции. В различных семинарах
Лакан отмечал, что именно воображаемое, иллюзорное измерение гла-
венствует в логике захваченности другим. Интересно, что в животном
мире образ также предстает необходимым элементом, который приводит
весь механизм сексуальности в движение, причем, отмечает Лакан, дос-
таточно образа/обманки, совершенно необязательно присутствие живого
партнера. Но в этом либидинальном фокусировании на образ в человече-
ском мире и в мире животном мы сталкиваемся с радикальным различи-
ем. Попробуем прояснить нюансы этого различия.
Задумаемся над тем, что при всей избыточности эталонов красоты и
образцов, «достойных» для выбора, настойчиво предлагаемых современ-
ным миром, объекты любви так и не обретают в человеческом мире уни-
версального характера; они сохраняют свою радикальную несводимость
к общепринятому. И в наше время – время предельной фетишизации об-
раза – сделать его более универсальным, поместив в те или иные «со-
вершенные» параметры, невозможно. В отнесенности к образу, захваты-
вающему субъект, мы сталкиваемся с загадочной сингулярностью чело-
веческого желания; даже если выбор падает на человека, которого бы
выбрало большинство других, важность обретает нечто неуловимое, не-
схватываемое в сетях рационализаций. Именно здесь дает о себе знать
максимальная необъективируемость желания, необъяснимость и неис-
черпываемость его в объяснительных схемах. Этим человеческий выбор
отличается от выбора животного, рождая бесконечно сложную, жестко
детерминированную связку тех знаков или «мелочей», которые связаны с
желанием субъекта. Нечто неуловимое, что схватывается в регистре об-
раза, всегда уже является результатом сложных символических преобра-
зований. В этом смысле тирании навязываемого образа сопротивляется
не меньшая тирания желания субъекта!
Во-вторых, казалось бы, можно говорить о маскарадно-зрелищном
характере любовных отношений как у животных, так и в мире человече-
ском. Но здесь мы вновь сталкиваемся с тем, что маскарад в человече-
ском мире – отнюдь не тот маскарад, который в животном мире проявля-
132
ется в предшествующем спариванию действии. Лакан обращает наше
внимание на то, что маскарад в человеческом мире вывернут наизнанку,
ведь красуется у животных как правило самец, а не самка! Уже одно это
говорит о радикальной ассиметрии в выставлении образа в мире челове-
ческом и в мире животном. Маскарадность имеет отношение не к вооб-
ражаемой функции приманки, а предстает в функции ритуальной, т. е.
символической. Маскарадная идентификация в лакановском смысле свя-
зана с тем, что в эдиповых отношениях мужчина должен придти к пони-
манию того, что «не имеет то, что имеет», а женщина «не имеет того, че-
го у нее нет». Женственность и связана с желанием представить себя
имеющей то, чего на самом деле у нее нет. Именно поэтому женскому
субъекту в большей степени свойственно выставление себя напоказ, на
обозрение в качестве желанного фаллоса, «женское» связано с тайной
идентификацией с фаллическим означающим, а женская позиция – с не-
обходимостью быть желанным для другого.
В-третьих, акцент на воображаемом измерении любви проявляет
любовь в функции обмана, в которой задействован пункт идеального я –
того образа-миража, двойника, который необходим для нарциссического
дополнения субъекта. Во влюбленности происходит нечто аналогичное
гипнозу в нарциссической зеркальной идентификации с другим. При
всем этом замыкание на образ, на функцию идеального я не может быть
окончательным, невозможно помыслить их абсолютное прилаживание. В
отнесенности к другому в поле зрительного влечения задействовано не
только идеальное я, но и функция я-идеала, требующая поиска места, из
которого другой наблюдает меня в том идеальном виде, в котором мне
хотелось бы для него предстать. Место, из которого я представлен иде-
альным, или перспектива, обнаруживаемая в другом, вводит радикаль-
ную ассиметричность между образом и субъектом, вновь проявляя не-
возможность довольствоваться представлением о наивно-прозрачной от-
несенности к образу.
Ассиметричность между образом и субъектом отсылает ко взгляду
как утраченному объекту скопического влечения. В этом еще один ас-
пект, усложняющий отношение к образу. В данном вопросе Лакан про-
должает логику рассуждений Сартра и его бытия-для-другого, ведь
взгляд лежит в основе модальности присутствия не объекта, а именно
другого. Под взглядом другого субъект обретает внешность, свою про-
странственность, именно во взгляде происходит открытие другого, ведь
не просто глаза смотрят на нас, а другой как субъект. Образ и оказывает-
ся экраном, скрывающим фантазматическую нарциссическую подногот-
ную, жуткую в своей сути; образ прикрывает слепящую пустоту смерти.
Не случайно в момент, когда гладкая оболочка образа рвется и происхо-
дит «ужасающий отлив образа», полагающий пределы любви, проявля-
ется оборотная сторона нарциссической захваченности, а именно агрес-
 133
сивность и отталкивание (от) другого. Нарциссическое восполнение в
иллюзии «другой – это я» рушится, через трещины экрана проглядывает
то, что скрывал непрозрачный экран образа, приходит понимание того,
что «другой – это не я», сталкивая с жуткой бездной радикальной инако-
вости другого…
Все вышесказанное подводит к пониманию того, что влечение меж-
ду полами в человеческом мире представляет собой нечто куда более
сложное, нежели чем то, что укладывается в логику простой приманки
посредством образа. Человек полностью в ловушку образа не попадает.
И в этом смысле «террор образа» в человеческом мире носит более изо-
щренный характер, нежели чем в животном.

Избыточный остаток любви

В самом центре осмысления любви обнаруживается вопрос о взаи-
моотношении субъекта с наслаждением, с тем избытком, что ускользает
от любого схватывания в означающем и делает столь непростым отно-
шение к образу. Это ускользающее наслаждение предстает как поле бес-
конечного расточительства, той болезненной сердцевины, которая вно-
сит радикальный разрыв в принцип постоянства в стремлении к наруше-
нию любого равновесия в навязчивом травматическом повторении. Поле
любовных отношений затрагивает не только желание субъекта, но и ре-
гистр влечения. Любовный экстаз тела проявляет выпирающую избы-
точность жизни, представая как разрыв, как чувственный и временной
предел, недостижимый для желания. Спазм наслаждения переключает с
желания на «обнаженное» или «чистое желание», связанное с влечением
к смерти. Смерть и наслаждение становятся неразличимыми. Оргазм
предстает микросмертью, пробелом, разрывом в символическом порядке,
любовный экстаз проявляет выпирающую избыточность жизни, наслаж-
дение подрывает символические опоры субъекта, оглушая субъекта. В
психоаналитической литературе часто акцентируется тот факт, что пере-
живания после соития отнюдь не всегда приятны (Ш. Ференци,
С. Шпильрайн). Фрейд не раз отмечал, что в самой природе сексуального
влечения есть нечто, что не способствует достижению полного удовле-
творения. Уже в самых ранних текстах Фрейд подчеркивал общую функ-
цию страха и оргазма; Лакан вслед за Фрейдом не раз отметит, что ор-
газм и есть страх, поскольку в изъяне оргазма желание навсегда отделено
от наслаждения. Миг удовлетворения сексуального желания отбрасывает
субъекта в одиночество, обрывая иллюзию слияния с другим, этот миг не
знает настоящего, так как это всегда уже разрыв.
Утверждение сексуальности в психоаналитическом смысле возмож-
но только в отнесенности к смерти, к утрате, выбор субъектом пола воз-
можен через вопрос о кастрации. Этот изъян рассеивает любые иллюзии
о гармонии в сексуальных отношениях, ведь сексуальные отношения яв-
ляются вечным напоминанием раны, слишком явно указующей на раз-
134
ницу полов. Мужское и женское предстают как два радикально различ-
ных мира и способа обнаружения себя в символическом. Между муж-
ским и женским – ассиметрия, «между мужским и женским – стена язы-
ка». В бессознательном нет ничего, что намекало бы на априорно данное
различение полов. Выбор пола лежит в логике символической кастрации.
Встреча между полами возможна посредством наслаждения, локализо-
ванного вне тела, в объекте влечения, т. е. посредством наслаждения,
помеченного фаллическим означающим.

Любовная сублимация
В семинаре «Страх» от 15 марта 1963 г. Лакан произносит интерес-
нейшую фразу: «Любовная сублимация позволяет наслаждению снизой-
ти до желания» [8, с. 123]. Эта фраза чрезвычайно сложна для понима-
ния. Во-первых, она демонстрирует своего рода коллапс барьера между
наслаждением и желанием. Во-вторых, она подразумевает некую иерар-
хию в отношении наслаждения и желания: само означающее «снизойти»
подразумевает движение вниз, при этом это означающее произносится на
фоне понятия «сублимация», т. е. движения вверх, возгонки, возведения
объекта в иную ипостась. В итоге эта фраза предстает в максимальной
напряженности, создаваемой игрой означающих, в которой сталкиваются
противоположные семантические поля. Образцом любовной сублима-
ции, ее парадигмой для Лакана предстает куртуазная любовь, отголоски
которой, по его мысли, ощущаются в отношениях между полами и по сей
день.
Различия в опыте влюбленности и любовной сублимации кроятся в
разных путях отнесенности к другому, – это либо путь идеализаций и во-
ображаемых восполнений нехватки, либо путь открытия разрыва, несов-
падения между идеальным аспектом другого и несимволизируемым
ядром в другом. Влюбленность предстает как максимальная степень нар-
циссического раскрытия на другого, в сублимации же происходит своего
рода упразднение власти образа. Лакан обращает наше внимание на то,
что образ прекрасной Дамы в куртуазной любви образом в прямом
смысле не является, это сочетание лишается смысла, так как нет кон-
кретных черт, приписываемых прекрасной Даме. В куртуазной любви
обращаются как будто к одной и той же персоне, к пустому объекту или
к месту, лишенному объекта. Более того, этот образ парадоксальным об-
разом связан с отсутствием пола. Другими словами, в куртуазной любви
в чистом виде выступает активность самого места, очерчиваемая тканью
означающих. Это создание объекта, который «сводит с ума», «нечелове-
ческого партнера» [6, с. 196]. Это очерчивание места, лишенного самого
объекта, обнаружение не зеркального образа, не идеальной формы, а
места, через которое возможно для субъекта узнавание желаемого. В
психоаналитической литературе можно встретить чрезвычайно интерес-
 135
ное сравнение идеализации и сублимации как, соответственно, эмпири-
ческих и трансцендентальных иллюзий. Эмпирические иллюзии (напри-
мер, оптические обманы) «заставляют нас видеть объект не таким, каков
он есть на самом деле». Игра оптических обманов, – это ситуация, когда
объект видится в выгодном свете. «…Трансцендентальная иллюзия
предполагает отсутствие объекта, появляющегося в этой иллюзии» [3, с.
128]. Если в эмпирической иллюзии присутствует всегда «нечто», то в
трансцендентальной – «ничто», здесь нет реального объекта. Другими
словами, в любви, лишенной идеализации, любят другого не за его иде-
альные качества. Любящий наделяет другого некоей избыточностью в
смысле радикальной инаковости его субъективности, вне зависимости от
того, кем он предстает в своем видимом бытии.
Именно поэтому в любовной сублимации по-особому концептуали-
зируется разрыв между банальной и идеальной сторонами другого. Ведь
банальная сторона другого в любовных отношениях и может оказаться
невыносимой, обусловливая его недоступность, принимая форму «веч-
ной прелюдии» или отношений на дистанции. Чудо любовной сублима-
ции и заключается в восприятии двух объектов – банального и возвы-
шенного одновременно. Любовная сублимация задействует радикальное
измерение другого – это обнаружение пустоты, вокруг которой циркули-
рует влечение. В любовном опыте субъект обретает измерение «экзисти-
рующего», в котором важность обретает измерение, не сводимое к дру-
гому, измерение сингулярное, обнажающее максимальную случайность
желания. Только здесь любовь для субъекта может обрести этическое
измерение – измерение верности своему желанию, верности собственной
затронутости в бытии.
Еще один момент, который особенно подчеркивает Лакан примени-
тельно к куртуазной любви, связан с тем, что объект любви недоступен.
Недостижимость и запредельность объекта, разжигаемые запретом, при-
водят не к отказу от наслаждения, а к обретению полноты наслаждения
именно в силу отказа. В этом сила любовной сублимации. Это очень
важно: дело отнюдь не в том, что вместо прямого доступа к объекту
любви человек пишет стихи, картины. И не в том, чтобы, создавая мно-
гочисленные препятствия, оплакивать собственную жертву. В любовных
отношениях происходит отказ от желания владеть, от мысли, что другой
и есть тот, кого мне недостает для ощущения полноты бытия. В лаканов-
ском смысле любовная сублимация рождается в отношениях, в которых
субъект «…приносит в дар нечто такое, чего он, по сути дела, не имеет»
[5, с. 294]. Это сохранение желания в отнесенности к нехватке, а не в
различных способах ее «затыкания». Любовь и может быть осмыслена
только в этом параллаксе, разрыве, препятствии, в переходе от одной
перспективы в другую, в разрыве между влечением и желанием, между
переводом в режим воспоминания и фантазиями о предстоящем, между
универсальным и уникальным, между означающим и образом, между
136
внутренним и внешним. Любовный опыт обнаруживает невозможность
абсолютного слияния в наслаждении тела, невозможность абсолютного
прилаживания к желанию другого в символическом регистре, неус-
тойчивость и хрупкость оборачивания в ненависть в регистре вооб-
ражаемом.
Новизна повторения в любви
В работе «Замечания о любви в переносе» есть незаметная, но чрез-
вычайно важная мысль Фрейда. Рассуждая о любви в переносе, Фрейд
замечает, что «доказательством, что любовь эта ненастоящая, может по-
служить утверждение, что она не имеет ни одной новой черты, выте-
кающей из настоящего положения, а составлена исключительно из по-
вторений и оттисков прежних… инфантильных реакций» [11, с. 183]. Ла-
кан вторит Фрейду, указывая на то, что «перенос как раз и интересен для
нас в частности тем, что позволяет глубже, чем когда-либо, поставить
вопрос о том, что же представляет собой подлинная любовь» [7, с. 133].
Задумаемся над мыслью Фрейда. Настоящая любовь – это то, что обла-
дает новыми чертами, то, что сталкивает с новизной? О какой новизне
идет речь? Не предстает ли очевидным из всего вышесказанного, что
любовь – это всегда уже повторение в поиске утраченного объекта, по-
вторение, обретающее характер беспрестанного поиска?!
Психоанализ Лакана вскрывает радикальную ассиметрию между
движением субъекта за идеальными образами и тем, что толкает на этот
продвижение. Другими словами, есть разница между тем, что может вос-
полнить нехватку посредством идеальных для субъекта образов и верно-
стью самой нехватке. Именно здесь обнаруживается разница между нар-
циссической любовью и той, что не исчерпывается исключительно ею.
Нарциссическая любовь лежит в поле сохранения индивидуальности, в
поле укрепления собственной идеальности. В этой идеализации послед-
ней спасительной ловушкой оказывается образ, влюбленность предстает
как охота и погоня за тем, что обеспечивает идеальные формы самого
влюбленного в многократном репродуцировании своего воображаемого
представления о себе. Это путь иллюзорного восполнения нехватки, но
путь чрезвычайно хрупкий и легко опрокидываемый. А что именно тол-
кает на вечный поиск, на риск? Не остро ощущаемый ли разрыв собст-
венной отнесенности к своей избыточности и инаковости, не согласие ли
на разрыв в сердцевине себя самого, согласие на сохранение нехватки?!
Быть может, новизна для субъекта – в этой вовлеченности, в верности
тому, что толкает на поиск, в субъективной напряженности? Тогда стано-
вится понятной убежденность Фрейда в том, что «люди, которые способны
на глубокое чувство, могут любить только один раз» [12, с. 68]. В этом –
«один раз» и кроется условие новизны, ухода от вечного повторения в по-
иске инцестуозного утраченного объекта, по сути, собственных идеальных
образов. Последнее позволило Лакану развести любовь и бессознатель-
 137
ное по разные стороны: «…бессознательное находится по отношению к
любовным делам на краю прямо противоположном, ибо любовь, как из-
вестно, всегда единственна и неповторима, а в бессознательном все проис-
ходит по поговорке – одну потеряешь, сторицею наверстаешь» [7, с. 32].
Любовь как обжигающая встреча, преисполненная густотой смысла,
предстает как состояние дления субъекта, не имеющего отношения к
обещанию вечной любви, но состояние, поддерживающее постоянное
упорствование в бытии субъекта, заботу о незнаемом в себе, настаивание
на ценности своего желания, поддержании субъективной напряженности.
Самое обычное в любви обретает огромный смысл, в любви происходит
трансгрессия человеческих пределов в прикосновении к радикальному
опыту инакового другого. Быть может, это позволило Бадью сказать:
«любовь скорее пополняет жизнь, чем связывает ее с какой-то другой»?
Этим текстом хочется рискнуть на совершенно противоположное ут-
верждение, противоположное тому, что иногда принимают за общепри-
знанное в психоаналитическом осмыслении, когда любовь рассматривают
как один из вариантов безумия или зависимости. Быть может, опыт любви
– опыт не потери субъективности, а возможного обретения субъективности
в верности событию встречи с другим?! При том, что другой предстает как
предел субъективности: но только в любви Другого субъект способен
обрести «суверенную» территорию. Нет оснований у любви, но при этом
любовный опыт может стать опорой человеческого бытия…

Список литературы
1. Бадью А. Манифест философии. – СПб.: Machina, 2003.
2. Бадью А. Обстоятельства, 4: Что именует имя Саркози? – СПб.: Акаде-
мия исследования культуры, 2008.
3.Зупанчич А. О любви как комедии // Истории любви. Сер. «Лаканов-
ские тетради». – СПб.: Алетейя, 2005.
4. Лакан Ж. Стадия зеркала // Виктор Мазин. Стадия зеркала Жака Лака-
на. Сер. «Лакановские тетради». – СПб.: Алетейя, 2005.
5. Лакан Ж. Образования бессознательного (Семинары. Кн. V). – М.: Гно-
зис/Логос, 2002.
6. Лакан Ж. (1960/1961) Этика психоанализа (Семинары. Кн. VII). – М.:
Гнозис/Логос, 2007.
7. Лакан Ж. (1964) Четыре основные понятия психоанализа (Семинары.
Кн. XI). – М.: Гнозис/Логос, 2004.
8. Lacan J. L angoisse. Le seminaire livre X (1962–1963). Editions du Seuil,
Paris, 2004.
9. Фрейд З. Три очерка по теории сексуальности // Фрейд З. Психология
бессознательного. – М.: Просвещение, 1989.
10. Фрейд З. Об инфантильных сексуальных теориях // Фрейд З. Сексу-
альная жизнь. – М.: Фирма СТД, 2006.
11. Фрейд З. Замечания о любви в переносе // Методика и техника психо-
анализа. – СПб.: Алетейя, 1998.
12. Фрейд З. Письма невесте. – СПб.: Азбука-классика, 2006.