если не вспоминать о том, что у меня есть певицы, которые сживут тебя со свету, загрызут, чтобы

не терять заработок. И которые, не побрезгуют и перепихнуться с клиентом, чтобы лишний рубль

получить. Хоть это и запрещено. А что ты будешь делать, если к тебе полезут, если в углу зажмут?
Их ведь не остановит, что тебе шестнадцать, без пяти месяцев. — С издевкой заметил он, выпустив
облако дыма в ее сторону. — Тебе в куклы играть надо.
Ее бросало то в жар, то в холод от его слов. Было и страшно, и противно, и непонятно, и
стыдно отчего-то. Но отступить она не могла.
— Можно подумать, что в ваш круг, только с паспортом пускают! — Огрызнулась Агния.
— «Ваш круг». — Передразнил ее Боров и расхохотался. Грубо, скрипяще. — Ты послушай
себя только. Ты что тут делаешь, принцесска? Ни фига же не понимаешь, куда лезешь, да?
Думаешь, здесь все так весело и мы в игры играем? Сказок начиталась, веришь в добрых и
благородных разбойников? Так их тут нет. — Он хохотнул, затянувшись так, что сигарета выгорела
до фильтра. — Небось, понятия не имеешь, с кем разговариваешь. — Вячеслав Генрихович
прищурился, глядя на нее. — И не понимаешь, что я могу прихлопнуть тебя сейчас, как муху,
одним ударом. А потом развернусь и уйду. И ни фига мне за это не будет. И не вспомню я о тебе,
как и о надоедливой мошке.
Он хотел ее напугать. Это было ясно как день. И что скрывать, ему это удавалось просто
прекрасно. Агния поверила, поверила каждому слову. Даже тому, что он сейчас с размаху разобьет
ей голову, или что там надо разбить, чтоб убить. Глядя на огромные, нескладные ручищи Борова
она могла поверить, что ему это не составит трудностей.
Стало так страшно, как еще ни разу за вечер. Так, что захотелось в туалет, и во рту пересохло.
И он увидел этот страх в ее глазах так же четко, как любой хищник видит ужас в жертве.
— Дуй отсюда. — Медленно повторил он. Бросил на асфальт окурок и неторопливо
затоптал. — И не попадайся мне больше на глаза.
И она ушла. Да, что там, убежала, слыша только грохот сердца в ушах. Заскочила в
коридорчик, по которому его догоняла, наскочила на застывшую там Зою Михайловну. И, схватив
преподавателя за руку, потащила прочь из этого ужасного места, не обращая внимания на одышку и
испуганную дрожь полной и немолодой женщины.
А на следующий вечер — пришла опять, выучив дословно «Владимирский централ» и еще
несколько песен из репертуара Круга, Цыгановой и Успенской. Большую часть слов Агния просто
не понимала, музыка к песням казалась ей бедной и плоской, и ее коробило от необходимости такое
произносить.
Но она решила настойчиво идти к своей цели, веря, что путь осилит идущий.
И приходила опять, и опять, к концу октября выучив едва ли не весь репертуар исполнителей
«шансона». После третьего раза Вячеслав Генрихович Боруцкий (наконец-то она поняла, откуда у
него это странное прозвище), велел своим людям прекратить ее пускать. Но Агния настойчиво
продолжала караулить его под окнами и, рискуя простудиться, распевала песни во весь свой,
неслабый голос. Охранники, кажется, вообще, причислили ее к ненормальным и поглядывали как-
то настороженно.
Бог знает, кто или что ее берегло. На самом деле, только спустя два года, окончательно узнав,
что за человек Боруцкий, Агния действительно поняла, как ей невероятно везло. И что Вячеслав, и
правда, жалел сироту, не понаслышке зная, насколько невеселая это доля. Возможно, он даже стал
уважать ее за настойчивость и целеустремленность, за то, что не пасовала. За смелость и силу воли,
чтобы перебороть страх, который никуда не делся. Как бы там ни было, но на десятый или
одиннадцатый вечер, он соизволил выйти на улицу, где она в очередной раз распевала эти