В начальный период войны среди населения, особенно в тылу, были

распространены настроения, отражавшие стереотипы предвоенной пропага

нды и не учитывавшие всю серьезность нависшей над страной опасности.
Вслед за руководителями страны многие рядовые граждане продолжали
убеждать себя и окружающих в том, что война долго не продлится, так как
Красная армия не только быстро отбросит агрессора, но и разгромит его 1.
Другие советские люди в соответствии с идеями пролетарского
интернационализма в условиях уже начавшейся Второй мировой войны
большие надежды возлагали на «братьев по классу», в том числе на немецких
пролетариев. Они хотели видеть в германских и иных вражеских солдатах,
вступивших на нашу землю, прежде всего обманутых рабочих и крестьян,
которые в экстремальных военных условиях обязательно осознают свои
ошибки и обратят оружие против руководства своей страны 3.

По мере нарастания ожесточенности схватки и роста числа жертв разделение

образа врага на два — идейных фашистов и просто немцев (в том числе не
разделявших фашистскую идеологию, но так или иначе вынужденных
подчиняться приказам) в сознании советских людей все сильнее
нивелировалось. Возникал единый, без полутонов, образ безжалостного
иностранного врага-захватчика — немца-фашиста, которого нужно
уничтожать без всякой жалости. Помимо объективных условий для его
формирования (зверства фашистов и прочее) этот единый образ получил
соответствующее информационно-пропагандистское обеспечение. Он возник
в чрезвычайных условиях и был рассчитан на воспитание бескомпромиссной
ненависти к врагу.

На восприятие образа врага, безусловно, оказала влияние основная

эмоциональная доминанта на разных этапах войны. Естественным был шок
от несоответствия довоенных представлений о будущей войне («малой
кровью», «на чужой территории») и реальным развитием событий после
вторжения. Такая недооценка врага и переоценка собственных сил в
начальный, самый трагический период войны обернулась сначала
недоумением и растерянностью, затем страхом и распространением
преувеличенных представлений о враге как о хорошо отлаженной военной
машине, которую якобы невозможно остановить.

Перелом в оценке противника наступил лишь после того, как в ходе

контрнаступления под Москвой появилась уверенность, что фашистские
войска можно бить. «Произошла гораздо более важная вещь, чем взятие
десяти или двадцати населенных пунктов, — писал 31 декабря 1941 г. в
«Красной звезде» К. М. Симонов. — Произошел гигантский, великолепный
перелом в психологии наших войск, в психологии наших бойцов… Армия
научилась побеждать немцев… И такой же перелом в обратную сторону
произошел у немцев… Пусть не рассчитывают на пощаду. Мы научились
побеждать, но эта наука далась нам слишком дорогой и жестокой ценой,
чтобы щадить врага» 8. А вот схожая по смыслу запись о впечатлениях
простого солдата из фронтового дневника К. М. Симонова: «Немец, если на
него не нахрапом, конечно, а ловким ходом насесть, немец боится. Немец,
когда чувствует, что на него идет человек, который не боится, он его сам
боится. А если от него тикают, ясно, он бьет! Кто-то кого-то должен бояться»
9.

Чем дольше длилась война, чем яснее становилась глубина народного горя,
тем сильнее разгоралась ненависть к захватчикам. Особенно когда Красная
армия перешла в наступление и стали известны преступления и зверства на
оккупированной территории. Враг стал все чаще ассоциироваться с образом
жестокого, не знающего пощады зверя. Советские газеты пестрели сильными
выражениями в адрес врага и красноречивыми заголовками: «Черное
злодеяние немецких подлецов», «Документы о зверствах немцев», «Массовое
убийство мирных жителей», «Фашисты сожгли пленных красноармейцев»,
«Расправа над безоружными», «Расстреляли каждого третьего», «Не забудем,
не простим!», «Что увидели наши войска в Ясной Поляне», «Документы о
чудовищных злодеяниях немцев», «Кровавые убийцы», «Бандиты и
насильники», «Фашистские варвары», «Новые злодейства гитлеровцев»,
«Жуткие издевательства немцев над пленными» и другими 12.

Начало нового, 1942 г. было отмечено знаковой статьей В. Василевской в

«Красной звезде» под названием «Ненависть», в которой не доброта и
человечность, а ненависть и беспощадность к врагу вводились в страшную
норму военной жизни: «Мы по натуре добры. Мы чересчур добры. Нас учили
ценить и уважать человека. И сначала нам трудно было усвоить, что могут
быть люди — десятки и сотни тысяч людей, в которых от человеческого
осталась только внешняя форма… Каждый день войны учит нас: нельзя быть
добрым, нельзя быть добродушным. Нужно ненавидеть!.. Ненавидеть каждой
мыслью, каждым чувством, каждым ударом сердца. В огне ненависти да
сгорит, да превратится в пепел вражья сила! Выжечь след немецкой стопы с
наших полей, с наших улиц и дорог, выжечь дотла! Мера нашей любви к
Родине — сила ненависти к врагу»14. В этой статье В. Василевской впервые
в столь четкой форме была выражена мысль о безусловной вине каждого
немецкого солдата, вступившего на нашу землю, вне зависимости от того, в
каком подразделении или должности он служил и какие приказы исполнял:
«Посмотри на дороги, по которым прошел немец! Посмотри на то, что было,
и на то, что захватчики оставляют уходя!.. Никакой ураган, никакое
наводнение, никакой пожар не могут уничтожать так, как уничтожают
немцы… Нет! Не только Гитлер! Каждый из них виновен… Не ищи в нем
человека — не найдешь! Будь беспощаден — перед тобой обагренный
кровью убийца, величайший преступник всех времен! Будь беспощаден —
перед тобой обезумевший дикий зверь, которого необходимо
уничтожить!»15 Второй год войны действительно стал поворотным в
формировании чувства ненависти к врагу. Не случайно именно к 1942 г.
относятся известные плакаты с призывами: «Воин Красной армии, спаси!»,
«Отомсти!», «Защити!», «Папа, убей немца!». В приказе наркома обороны №
130 от 1 мая 1942 г. говорилось: «Исчезли благодушие и беспечность в
отношении врага, которые имели место среди бойцов в первые месяцы
Отечественной войны. Зверства, грабежи и насилия, чинимые немецко-
фашистскими захватчиками над мирным населением и советскими
военнопленными, излечили наших бойцов от этой болезни. Бойцы стали злее
и беспощаднее. Они научились понастоящему ненавидеть немецко-
фашистских захватчиков. Они поняли, что нельзя победить врага, не
научившись ненавидеть его всеми силами души»16. Одним из первых
откликов на этот приказ стал очерк красноармейца Ю. Шарапова «Мы
научились ненавидеть», опубликованный в одной из дивизионных газет
Карельского фронта 30 мая 1942 г.17 Он был созвучен появившемуся летом
1942 г. на страницах центральных газет и ставшему широко известным
рассказу М. А. Шолохова «Наука ненависти»18, а также статье А. Н.
Толстого «Убей зверя!»19. В наиболее эмоциональной и доступной форме
чувство ненависти к врагу прозвучало в стихотворении К. М. Симонова
«Убей его!», впервые опубликованном 18 июня 1942 г. в «Красной звезде».
Впоследствии оно неоднократно переиздавалось и получило широкую
известность под названием «Если дорог тебе твой дом»:
...Если ты фашисту с ружьем
Не желаешь навек отдать
Дом, где жил ты, жену и мать,
Всё, что Родиной мы зовем, —
Знай: никто ее не спасет,
Если ты ее не спасешь;
Знай: никто его не убьет,
Если ты его не убьешь.
...Так убей же хоть одного!
Так убей же его скорей!
Сколько раз увидишь его,
Столько раз его и убей!20

Появившийся летом 1942 г. лозунг И. Г. Эренбурга: «Убей немца!» означал,

что различие между понятиями «немцы» и «фашисты» в советском
пропагандистском дискурсе стерлось окончательно21. При этом получила
распространение идея о коллективной ответственности немцев за
преступления гитлеровского режима и армии, вторгшейся в пределы СССР.
Как в советской пропаганде, так и в восприятии населения СССР и
военнослужащих Красной армии сателлиты Германии представлялись
«холопами» и «шакалами» в сравнении с их «хозяином», «тигром» —
Третьим рейхом. «Приходит час расплаты. Шакалы получат по заслугам, —
12 декабря 1942 г. в заметке «Судьба шакалов» писал И. Г. Эренбург. — Они
получат за то, что они пришли к нам. Но мы ни на минуту не забываем о
тигре. Тигр получит за все — и за себя, и за шакалов, и за то, что он к нам
пришел, и за то, что он привел с собой мелких жадных хищников»64.

Начало освободительной миссии РККА в Европе сопровождалось сменой

пропагандистских приоритетов. Руководствуясь соображениями
политической и военной целесообразности, официальная советская
пропаганда попыталась разорвать широко распространенную смысловую
связку «фашист — немец — зверь». Подверглась ревизии и идея
коллективной ответственности немецкой нации за войну. Однако смена
пропагандистских лозунгов и даже соответствующие приказы по войскам не
могли одномоментно приглушить боль потерь и память о зверствах
оккупантов, привести к переоценке отношения к немецкой нации в целом,
которая сама ожидала заслуженной расплаты.
В связи с ведущейся на территории Германии контрагитации о зверствах
Красной Армии по отношению к немецкому населению советскому
командованию приходилось принимать особые директивы и издавать строгие
приказы об укреплении дисциплины в войсках, а политработникам — вести с
личным составом разъяснительные беседы об отношении к местному
населению37. Вопрос приобрел политический характер: Советский Союз
должен был показать народам Европы, что на их землю вступил не
захватчик, а армия освободитель.
Тем самым в роли врага оставались лишь немцы, оказывающие вооруженное
сопротивление. Однако подобная позиция встретила возражение со стороны
тех, кто формировал пропагандистскую повестку дня в начальный период
войны. 9 апреля 1945 г. в «Красной звезде» была опубликована статья И. Г.
Эренбурга «Хватит», в которой вся Германия и соответственно немецкий
народ по-прежнему рассматривались как «колоссальная шайка»,
стремящаяся избежать ответственности за свои преступления. В ответ на это
14 апреля 1945 г. в газете «Правда» была опубликована статья начальника
Управления агитации и пропаганды ЦК ВКП(б) Г. Ф. Александрова под
названием «Товарищ Эренбург упрощает», в которой содержалась критика
позиции И. Г. Эренбурга. Точка в развернувшейся дискуссии была
поставлена 20 апреля 1945 г. с принятием директивы № 11072 Ставки
Верховного главнокомандования. Командующим войсками и членам
Военных советов 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов
предписывалось «изменить отношение к немцам — как к военнопленным,
так и к гражданским», «обращаться с немцами лучше», поскольку «жестокое
обращение с немцами… заставляет их упорно сопротивляться, не сдаваясь в
плен… Более гуманное отношение к немцам облегчит нам ведение боевых
действий на их территории и, несомненно, снизит упорство немцев в
обороне»44.
Источники свидетельствуют о сложности психологической перестройки
солдат по отношению к немцам, трудности преодоления, сложившегося за
годы войны устойчивого образа главного врага, несмотря на приказы,
директивы и усилия пропаганды. Политорганы вели большую работу среди
войск, разъясняя, как отличать «неисправимых врагов от честных людей»,
однако «многие наши бойцы с трудом принимают эту линию тактичного
обращения с населением, особенно те, чьи семьи пострадали от гитлеровцев
во время оккупации»46 И все же подавляющее большинство советских
солдат сумело преодолеть чувство мести. населения.
Таким образом, на заключительном этапе войны усилиями политического и
военного руководства СССР удалось расставить новые идеологические
акценты в восприятии советским обществом и армией Германии и ее
населения, что, в свою очередь, послужило созданию совершенно иного, чем
это насаждалось фашистской пропагандой, понимания немцев о советских
людях.
В массовом сознании советских людей образ союзника по антигитлеровской
коалиции представал в самых различных ипостасях. Наряду с позитивными
представлениями, чувством благодарности за помощь часто встречались и
проявления двойственного отношения и даже недоверия к ним (особенно в
отношении Великобритании). Причины этого были заложены в истории
взаимоотношений России и СССР с этими странами, в наследии
идеологической пропаганды предвоенных лет, но в немалой степени и в
реальной политике союзных государств, преследовавших в первую очередь
собственные интересы, в частности затягивавших открытие второго фронта в
Европе. В то время существовал довольно широкий спектр мнений в
отношении союзников — от абсолютно позитивных до резко негативных,
иногда неожиданных, а порой, с точки зрения современного историка, весьма
обоснованных и рациональных.
Позднее, когда союз с западными странами стал фактом и пресса изменила
тон в более благоприятную для союзников сторону, любые сомнения в
действенности союза с Англией и США, особенно в 1941–1942 гг., стали
расцениваться как антисоветские. Уже в июле 1941 г. в Красноуфимском
районе Свердловской области отдел агитации и пропаганды местного
райкома партии при проведении работы с населением выявил
«неправильные» взгляды на обстановку, которые наряду «пораженческими
настроениями» включали «непонимание позиции Англии и Америки в
отношении к Советскому Союзу» и проистекавшее отсюда недоверие к
западным державам115.
В мае — июне 1942 г. были подписаны советско-английское и советско-
американское соглашения. Большинство советских граждан вслед за
официальной пропагандой выражали удовлетворение достигнутыми
результатами, надеясь, что эти соглашения приблизят окончание войны.
Своеобразным следствием советской пропаганды, способствовавшей
утверждению в предвоенные годы массовых стереотипов относительно
политики Запада, стало широкое распространение в условиях войны мнения
о том, что для правящих кругов Запада одинаково ненавистны гитлеризм и
коммунизм.
Таким образом, многие граждане не испытывали иллюзий, полагая, что
западные страны — временные тактические союзники, а стратегически, с
учетом их непримиримого отношения к социалистическому строю, они
остаются противниками СССР.
В повседневных настроениях, связанных с союзниками, тема второго фронта
занимала особое место. Хотя союзники с переменным успехом воевали на
Тихом океане с Японией, а в Северной Африке и с 1943 г. на Апеннинском
полуострове — с Германией и Италией, в качестве настоящего второго
фронта, способного отвлечь с восточного фронта германские войска,
воспринималась лишь массированная высадка союзных войск во Франции.
Советской пропагандой отсутствие второго фронта было объявлено одним из
факторов поражений Красной армии летом 1942 г. Широкое распространение
в обществе получило и мнение, что открытие второго фронта приблизило бы
окончание войны и позволило сохранить человеческие жизни. Так, уже в
августе 1941 г. ленинградец Н. С. Файнштейн в дневнике отметил:
«Союзники говорят хорошо, но действенной помощи от них не видно»147.
С другой стороны, любые известия о позитивных изменениях в политике
союзников, особенно в первые, самые тяжелые годы войны, воспринимались
с оптимизмом, иногда даже преувеличенным. В декабре 1941 г. по поводу
объявления Англией войны Финляндии, Румынии и Болгарии московский
врач Е. И. Сахарова записала в своем дневнике: «Это то, что т. Сталин назвал
вторым фронтом. Если активна будет деятельность Англии, то нам,
безусловно, станет значительно легче и не будут так дробиться наши
военные силы»148.
Изменился характер пропаганды и агитации, активно внедрялась уверенность
в том, что победа будет одержана и без открытия второго фронта. Подобная
агитация приносила свои плоды, тем более что опиралась на реальные успехи
Красной армии.

Примечания
1. См.: История Отечества: Люди, идеи, решения. Очерк истории Советского
государства. М., 1991. С. 258.
3. Красная звезда. 1942. 1 января.
8. Симонов К. М. Июнь — декабрь // Красная звезда. 1941. 31 декабря.
9. Война: день за днем. Беседа с писателем К. М. Симоновым // Песков В.
Война и люди. М., 1979. С. 165. 10 С
12. Красная звезда. 1941. 5, 6, 9, 11, 16, 19, 27, 29, 30 декабря.
14. Там же. 1942. 1 января.
15. Там же
16. Красная звезда. 1942. 1 мая
17. Шарапов Ю. Мы научились ненавидеть // На разгром врага. 1942. 30 мая.
18. Шолохов М. Наука ненависти // Правда. 1942. 22 июня; Красная звезда.
1942. 23 июня.
19. Толстой А. Убей зверя! // Красная звезда. 1942. 23 июня.
20. Симонов К. Убей его! // Красная звезда. 1942. 18 июля; Москва военная.
1941–1945. Мемуары и архивные документы. М., 1995. С. 259–260.
21. Из статьи И. Эренбурга «Убей!», опубликованной в «Красной звезде» 24
июля 1942 г.; Развитие тема получила в другой его статье «Помни!», которая
вышла в «Красной звезде» 13 августа 1942 г.
37. ЦАМО Ф. 233. Оп. 2380. Д. 34. Л. 66–68, 405–409.
44. Русский архив: Великая Отечественная. Т. 15(4-5). Битва за Берлин. М.,
1995. С. 220.
46. Жуков Ю. Солдатские думы. М., 1987. С. 337.
64. Эренбург И. Война. Апрель 1942 — март 1943. М., 2003. С. 70.
115. Цит. по: Проблемы российской истории. Вып. 7. М., Магнитогорск,
2006. С. 342.
147. Звезда. 2010. № 9. С. 160.
148. Москва военная. 1941–1945. Мемуары и архивные документы. С. 666.