И Н С Т И Т У Т В С Е О Б ЩЕ Й И С Т О Р И И РАН

Центр истории западноевропейского Средневековья

и Раннего Нового времени

КАРЛ ВЕЛИКИЙ
реалии и мифы

Ответственный редактор
профессор A.AСванидзе

Москва
2001
ББК 63.3
К 238
Рецензенты
к.и.н. Е.Е.Бергер
к.и.н. И.И.Варьяш

Бригадир — Е.В.Казбекова

К 238 Карл Великий: реалии и мифы. — М., ИВИ РАН, 2001.

— 232 с.

Настоящий сборник — первое в отечественной историографии научное

издание, посвященное "проблеме Карла Великого". В его основе лежат мате­
риалы круглого стола, организованного в 2000 г. Центром истории западноев­
ропейского Средневековья и Раннего Нового времени ИВИ РАН по случаю
традиционного (1200-летнего) юбилея получения королем Карлом Великим
императорской короны. Историческая важность этого события, как известно,
заключается в том, что оно формально закрепило создание первой средневеко­
вой империи в Западной Европе. Именно в рамках этого крупнейшего для сво­
его времени политического образования сложились социальные, политические
и культурные основы западноевропейской цивилизации, которые заслуженно
считаются историками как бы ее исходной "моделью".
Сборник состоит из двух частей. Первая посвящена правлению и личности
Карла Великого. В ней рассматриваются проблемы складывания его империи,
отношений с покоренными и соседними народами, христианской идеологии и
формирования церковно-монастырской организации, культуры так называемо­
го Каролингского Возрождения, создания первых жизнеописаний Карла Вели­
кого и др. Вторая часть посвящена культурному наследию и так называемой
мифологии Карла Великого и его империи в течение последующих столетий
Средневековья, включая эпохи Возрождения и Реформации. Эго проблемы раз­
вития и трансформации имперской идеи, образа идеального правителя, куль­
турной рецепции наследия Каролингской эпохи в разных странах средневеко­
вой Европы, отражение проблемы Карла Великого и его империи и личности в
историографии.
Авторами сборника выступают ученые и преподаватели вузов Москвы, Са­
ратова, Воронежа, представители разных поколений медиевистов — от профес­
соров до аспирантов. Имея в виду яркость той эпохи и личности Карла Велико­
го, следует ожидать, что книга вызовет интерес не только специалистов, но и
широкой читающей публики. Поскольку в сборнике немало спорных проблем и
решений, мы рассчитываем на продолжение дискуссии.

ISBN 5-94067-027-Х

тг 0503010000-4 - -
К т
т
жга» без объявлен.
45лс(03)-2001

О Коллектив авторов, 2001

© Институт всеобщей истории РАН, 2001
 ОГЛАВЛЕНИЕ

A.A.Сванидзе Карл Великий в европейской истории:

вместо введения............................................ 5

Ï
Карл Великий и его время

А.В.Назаренко Империя Карла Великого — идеологи­

ческая фикция или политический экспе­
римент?.......................................................... 11

М.М.Горелов Войны Карла Великого: создание импе­

рии............... 25

A.Г.Глебов Карл Великий и король Оффа.................... 45

М.С.Петрова Эйнхард — биограф Карла Великого 57

Е.В.Булдакова Некоторые философские принципы св.

Августина и государственная политика
Меровингов и Каролингов.......................... 75

B.В.Зверева Аллегории в каролингской культуре (на

примере сочинений Рабана Мавра) 94

О.В.Ауров Рядом с каролингским миром: герман­

ский аллод в VIII-X вв................................ 106

II
Карл Великий в мифологии Средне­
вековья

В.В.Рыбаков «Жизнеописание Карла Великого» Эйн­

харда как литературный образец для
Адама Бременского..................................... 127
Т.Н.Джаксон Карл Великий, Магнус Добрый и Свер-
рир Магнус: к вопросу о происхождении
и семантике скандинавского имени Маг­
нус................................................................... 144
Е.А.Мельникова Карл Великий в древнескандинавской
литературе..................................................... 157
B.Д.Балакин Карл Великий и империя Оттонов 170

C.К.Цатурова Карл Великий и «королевская религия»

во Франции XIV-XV вв.............................. 189

И.Я.Эльфонд Образ Карла Великого во «Франкогал-

лии» Ф.Отмана.............................................. 210

М.А.Юсим Карл Великий в средневековой итальян­

ской хронике (легенда о восстановлении
Флоренции у Джованни Виллани) 220

Список авторов ................................................ ;....................... 230

 А.А.Сванидзе

КАРЛ ВЕЛИКИЙ В ЕВРОПЕЙСКОЙ ИСТОРИИ:

вместо введения

В декабре 2000 г. исполнилось 1200 лет с того момента, когда

король франков Карл, уже при жизни названный Великим, был
увенчан императорской короной. Наряду со многими европейски­
ми национальными школами российские историки также отметили
это событие впервые. В мае 2000 г. Центр истории западноевро­
пейского Средневековья и Раннего Нового времени Института
всеобщей истории РАН провел «круглый стол» совместно с дру­
гими учеными из Москвы и других городов. Настоящий тематиче­
ский сборник инициирован материалами и итогами этого содержа­
тельного форума.
Идея юбилейного форума и соответствующего научного изда­
ния диктовалась рядом соображений. Прежде всего, это попытка,
идущая в русле современных тенденций исторического знания, —
попытка вглядеться в общее через особенное, конкретное и еди­
ничное, в данном случае, через образ, деяния и наследие выдаю­
щейся личности. Одновременно это стремление найти новые грани
и перспективы в оценке роли исторической личности, ее времени
и ее наследия. Наконец, как известно, при наличии обширных тру­
дов о Карле Великом, созданных западными коллегами, в том чис­
ле к юбилею его триумфа, отечественная историография, за ис­
ключением интересных разработок А.П.Левандовского, специаль­
ными исследованиями о нем не располагает. Здесь образовался
пробел, досадный не только с точки зрения чисто научной, но и в
силу несомненного интереса, который проявляет к личностям та­
кого масштаба читающая публика вообще.
А речь идет о человеке, действительно выдающемся и ярком.
Его характер, деятельность и самое время жизни сфокусировали в
себе основные итоги складывания того содержательного зерна, тех
форм общественного строя, которые, по всеобщему убеждению
мировой медиевистики, стали своего рода образцовой моделью
средневекового европейского общества.

Правитель франков Карл, еще при жизни прозванный Великим,

был государем более сорока лет (768-814). Пригожий лицом, стат­
ный, с крупным и мощным телосложением, он дожил до 70 лет,
что было редкостью в ту эпоху коротких жизней: не случайно био­
граф Карла Эйнхард отмечает этот факт как доказательство сверх­
человеческих свойств могучего франка. Карл равно владел мечом
и дипломатическим искусством, был умелым администратором,
настойчивым и суровым государственным устроителем, последо­
вательным покровителем христианской церкви. Он умел побеж­
дать врагов, усмирять непокорных и убеждать сомневающихся.
Его методы укрощения и «интеграции» покоренных племен были
разнообразными, они сочетали жестокость и изворотливую хит­
рость. Карл владел языками соседей, знал латынь и греческий (хо­
тя, согласно легенде, не умел писать). Он широко покровительст­
вовал развитию при своем дворе образованности, поэзии, ритори­
ки, книжного дела, изобразительных и других искусств. Все это —
несомненные свидетельства того, что Карл был человеком весьма
незаурядным.
Не удивительно, что его деяния и его образ сыграли значитель­
ную роль в европейской истории не только VIII-IX вв., но и после­
дующих столетий.

Карл Великий был до фанатизма увлечен идеей возрождения

Римской империи, образ которой времен ее величия потрясал все
его существо. Путем длительных, охвативших всю его жизнь и
успешных завоевательных походов, а также суровых политико-
административных мер он создает новую огромную империю, на
сей раз средневековую, которая раскинулась от Барселоны до Эль­
бы и Венского леса и от границ Ютландии до Средней Италии. Эта
многоязычная, многоплеменная и социально пестрая империя яви­
лась как бы наследницей Западной Римской империи в собственно
Европе, в противовес наследнице Восточной Римской империи —
евразийской Византии. Сам Карл стал в декабре 800 г. первым в
последующей истории Западной Европы императором; получив
корону в Риме, из рук папы, он создал, таким образом, прецедент и
процедуру законного венчания на императорский престол. А его
собственное имя, в латинской транскрипции «Carolus», стало, как
известно, титулом, обозначающим сильного государя (подобно
тому, как в Древнем Риме приобрели общее значение имена Це­
зарь и Август).
 Внутри этой обширной империи — Франкского государства —
в течение почти полстолетия правления Карла Великого завершил­
ся качественный переворот, который заключался в процессе гене­
зиса феодальных отношений. Образуется крупная феодальная вот­
чина, основанная на труде и обязательствах различных категорий
зависимого крестьянства. В результате военной реформы закреп­
ляется отделение от крестьянства воинской функции и появление
соответствующей новой социальной страты — рыцарства, со сво­
им этосом. Путем вассальной иерархии — специфически средне­
вековой системы господства и подчинения, пронизавшей все об­
щество сверху донизу, — сложившееся основное социальное деле­
ние на сеньоров и зависимых крестьян обретает общественную
остойность. Деление на графства, порядок назначения графов и
королевских инспекторов, контроль над местным самоуправлени­
ем фиксируют новый административный распорядок, а иммуни-
тетная система обеспечивает равновесие между сильной централь­
ной властью и питающей ее аристократией. Связь короля и элиты
через его личных вассалов (так наз. «верных») осуществляется
также благодаря регулярным совещаниям, в которых можно ус­
мотреть одновременно зародыш Государственного совета и одно­
сословного собрания, много позднее трансформировавшегося в
верхнюю палату сословно-представительных учреждений.
Карл Великий установил союз с католической церковью и уме­
ло использовал его в интересах усиления королевской власти и
социально-политической организации своей империи в целом. В
его правление и при его поддержке образуется Патримоний Св.
Петра — основа будущего Папского государства.
Он покровительствовал торговле и активно использовал ее фи­
нансовые возможности на пользу королевской казны, для чего, в
частности, организовал сеть таможенных постов.
Выше уже говорилось о пристрастиях Карла в области культу­
ры. Известно, что он сосредоточил при своем дворе выдающихся
по образованию и талантам людей, приглашая их также из других
земель. А внимание этого избранного кружка, как и самого короля,
к античному наследию позволило будущим историкам назвать тот
взлет придворной культуры «Каролингским Возрождением». Без­
условно, в этом феномене можно видеть важный, содержательный
и успешный этап осмысленного духовного синтеза великого на­
следия античной культуры — и культурных новаций христианско­
го Средневековья, уже проявлявших свое величие.

Империя Карла Великого, как это нередко бывало в истории,

распалась вскоре после ухода из жизни ее основателя. Но ее ито­
гом явилась не только самая совершенная, своего рода идеальная,
«франкская» модель западного феодально-средневекового общест­
ва. В результате раздела империи в начале X в. между потомками
Карла Великого сложились основы будущих Франции (Западно-
Франкское государство), германских государств (Восточно-Франк­
ское государство), зародыш будущей Италии. Он оставляет в на­
следие потомкам имперскую идею и модель универсального госу­
дарства, которая затем многократно, на разные сроки и в разных
формах реализовывалась в средневековой Европе. Примеры то­
му — Великоморавия IX — начала X в., империя Оттонов в X в.,
англо-скандинавская империя Кнута Великого в начале XI в. и,
наконец, Священная римская империя германской нации. Позд­
нее, в XIV-XV вв., универсалистские тенденции снова стали важ­
ной линией политического развития Западной Европы: Кальмар­
ская уния трех скандинавских государств, Кастильско-Арагонская
династическая уния, попытки создания англо-французского госу­
дарства, приведшие к Столетней войне...

Даже этот, поневоле краткий и самый общий перечень важных

общественных процессов, которыми было ознаменовано правле­
ние Карла Великого, и в которых он сам принимал деятельное уча­
стие, в полной мере показывают выдающееся место личности, дея­
тельности и наследия этого государя не только в рамках эпохи
Средневековья, но и во всей европейской истории. Его внушитель­
ный, победоносный образ, имперские и рыцарские модели, немало
обязанные ему своим появлением, вошли в легенды, народные
представления, произведения литературы и общественной мысли,
породили различные мифологемы, идеологические и ментальные
формулы, сохранявшие свое влияние и в Раннее Новое время.

Очевидно, что материалы настоящего издания (как и прошед­

шего «круглого стола») не могут отразить все грани времени, фи­
гуры, наследия Карла Великого и все мифы, порожденные его
именем. Мы склонны считать это начинание своего рода исследо­
вательским вызовом, рассчитанным на интерес и новые поиски
коллег-медиевистов.
Карл Великий
и его время
 A.B. Назаренко

ИМПЕРИЯ КАРЛА ВЕЛИКОГО —

ИДЕОЛОГИЧЕСКАЯ ФИКЦИЯ ИЛИ
ПОЛИТИЧЕСКИЙ ЭКСПЕРИМЕНТ?

Пожалуй, не будет преувеличением сказать, что наиболее из­

вестное из исторических событий, связанных с личностью Карла
Великого, ставшее своего рода маркирующим признаком эпохи
(если не в глазах историков, то в памяти потомков), произошло на
Рождество 800 г. в римской церкви св. Петра перед гробом апосто­
ла, когда папой Львом III Карл был коронован императорской ко­
роной и, после единодушной аккламации «всего римского народа»
«Карлу, августу', Богом венчанному великому миротворцу и Рим­
скому императору» («... et a cuncto Romanorum populo adclamatum
est: Carolo augusto, a Deo coronato magno et pacifico imperatori
Romanorum, vita et victoria!»), «отложив титул патриция», который
до тех пор служил выражением особого покровительства Риму со
стороны короля франков, «стал именоваться императором и авгу­
стом» («ablato patricii nomine imperator et augustus est appellatus»)
(Ann. regni Franc., a. 801, p.l 12). Образ Карла как первого с антич­
ных времен императора Запада, первого объединителя Европы
(отождествляемой с латинским христианским миром), «наполнив­
шего ее всяческим благом» («omnem Europam omni bonitate
repletam reliquit»: Nith. hist. I, 1, p.l), приковывал к себе мысленные
взоры политиков и идеологов многих эпох — вплоть до Наполеона
и современных поборников «единой Европы». Поэтому именно
имперская идея и сопутствовавшая ей политическая практика Кар­
ла могут служить весьма подходящим оселком для оттачивания
темы, вынесенной в заглавие конференции: «Карл Великий: мифы
и реалии». Миф о Карле Великом начинает вызревать уже в тече­
ние X в. (Folz, 1950; относительно более позднего времени см.:
Borst, 1967; обзор более ранней литературы см.: Heldmann), когда
становится окончательно ясно, что мечта о возрождении былого
 единства Франкской державы путем династически легитимных
комбинаций внутри каролингского семейства безвозвратно отошла
в прошлое. В конце X в. он магнетизировал полугрека Оттона III,
который, как известно, не удержался даже от «личного свидания» с
Карлом, приказав вскрыть его гробницу в Ахене; при этом то ли
аффектированность, то ли непосредственность привели юношу-
визионера на грань гротескно-комического: Оттон велел остричь
покойному ногти и доделать из золота отсутствовавший кончик
носа. Финалом же стало причисление Карла к лику святых по ини­
циативе другого поборника Западной империи — Фридриха I Бар­
бароссы.
Итак, что же такое была империя Карла Великого? Как она со­
относилась (и соотносилась ли) с идущим от поздней античности
представлением о «Римской» империи? Как понимали империю
Карла ее современники и, главное, сам император? Как понимали
ее ближайшие потомки и преемники Карла? Были ли они продол­
жателями дела Карла Великого или, напротив, его разрушителями?
В чем причина эфемерности созданной Карлом империи? Вот круг
тех отнюдь не новых вопросов, которые будут занимать нас в этой
заметке. Среди них ключевым является, конечно же, третий по
счету — ведь прежде всего необходимо по мере возможности по­
нять, какую империю стремился построить Карл; это — непремен­
ное условие для прояснения противоречий между планами Карла
Великого, с одной стороны, и альтернативными взглядами на им­
перию Константинополя и папства, а также политической реально­
стью того времени — с другой. Состояние историографии дает
возможность для более или менее определенного ответа на такой
вопрос.
Начать естественно с известного сообщения Карлова биографа
и ближайшего советника Эйнхарда, которое бесчисленное количе­
ство раз комментировалось историками. Говоря о четвертом и по­
следнем пребывании Карла в Риме в 800-801 гг. с целью восста­
новления на папском престоле Льва III и «исправления положения
дел в [Римской] церкви, которое пребывало в большом расстрой­
стве» («Idcirco Romam veniens propter reparandum, qui nimis
conturbatus erat, ecclesiae statum»), Эйнхард как бы мимоходом
упоминает и о коронации, в отличие от него подробно описанной
во «Франкских королевских анналах»: «Тогда-то он и принял ти­
тул императора и августа. Поначалу это было ему настолько не по
душе, что он утверждал, что знай он заранее о замысле папы, то не
пошел бы в церковь, хотя в тот день и был великий праздник (Ро­
ждество. — А. # .)» («Quo tempore imperatoris et augusti nomen ac-
cepit. Quod primo in tantum aversatus est, ut adfirmaret se eo die,
quamvis praecipua festivitas esset, ecclesiam non intraturum, si pontifi-
cis consilium praescire potuisset»: Einh. vita Kar. 28, p.32). В этом
известии обращают на себя внимание два обстоятельства: во-
первых, то скромное, можно даже сказать, проходное, место, кото­
рое занимает краткая заметка об имперской коронации в сочине­
нии Эйнхарда; во-вторых, резкое неудовольствие, вызванное, если
верить Эйнхарду, у Карла действиями папы. Как понимать в дан­
ном случае биографа, безусловно, прекрасно осведомленного?
Стал ли прямой и доверчивый франк Карл и в самом деле, как счи­
тали некоторые авторитеты, «императором поневоле» («Kaiser
wider Willen»: Schramm), жертвой хитроумной политической ин­
триги Льва III, который под видом благодарности за спасение и
заботы о Римской церкви в буквальном смысле навязал ему импе­
раторскую корону, поставив мир перед свершившимся фактом? О
том, что речь шла именно о короне, кроме «Франкских королев­
ских анналов» сообщает также жизнеописание Льва III в «Liber
pontificalis» (2, p. 7).
Когда на майнцском съезде в августе 800 г. Карл объявил о
своем решении отправиться в Рим, вряд ли он не подозревал, что
там ему предстояло провозглашение императором. Трудно сомне­
ваться в том, что и об этом в том числе он вел переговоры с лично
прибывшим к нему еще летом 799 г. в поисках защиты папой
(Beumann, 1958), которого король не случайно принимал не в Ахе­
не, а в периферийном Падерборне, где мог предстать перед рим­
ским первосвященником во всем блеске покорителя и крестителя
саксов, организатора саксонской церкви. Неслучайно в созданном
чуть ли не в том же 799 г. (Beumann, 1966) или вскоре затем
(Schalter, 1976) так называемом «Падерборнском эпосе» («Karolus
Magnus et Leo Papa») Карл величается «августом». Сам чин встре­
чи Карла в Риме был из ряда вон выходящим: за 12 миль до город­
ских ворот его встречал лично сам папа, тогда как звание патри­
ция, носителем которого Карл тогда еще являлся, давало ему всего
лишь право быть встреченным схолами за милю до города. Но са­
мым главным в этом ряду служит свидетельство современных со­
бытиям «Лоршских анналов» («Annales Laureshamenses»), на ау­
тентичность которого, вопреки иногда высказывавшимся сомнени­
ям (Schramm), можно положиться (Fichtenau, 1953; 1959). Согласно
«Лоршским анналам», римский синод, рассматривавший обвине­
ния против папы Льва и закончившийся 23 декабря 800 г. оправда­
нием последнего, тогда же, т. е. за два дня до коронации, обра­
тился к Карлу с просьбой принять императорский титул; «король
Карл не пожелал отказать в такой просьбе ... священнослужителям
и всему христианскому народу и на Рождество Господне принял
 титул императора вместе с помазанием от папы Льва» («Quorum
petitionem ipse rex Karolus denegare noluit, sed cum omni humilitate
subiectus Deo et petitioni sacerdotum et universi christiani populi in
ipsa nativitate Domini nostri Jesu Christi ipsum nomen imperatoris cum
consecratione domini Leonis papae suscepit»: Ann. Lauresham., a. 801,
p.38). Это недвусмысленное сообщение нельзя, разумеется, толко­
вать (как то делал Р.Фольц: Folz, 1964) в том смысле, будто про­
возглашение Карла императором состоялось уже за два дня до ко­
ронации. В то же время ясно, что король знал о предстоявшей на
Рождество церемонии и гнев его, засвидетельствованный Эйнхар­
дом, был вызван не желанием папы навязать ему императорский
титул, а какими-то неожиданными для Карла обстоятельствами
этой церемонии. Какими?
Думается, наука нашла правильный ответ на этот вопрос, усво­
ив и разработав идею А. Бракманна, Э. Каспара и М. Линцеля
(Brackmann; Caspar; Lintzel) об особом «неримском», или если
угодно, «внеримском» представлении Карла об императорской
власти, которое и стало причиной идеологической коллизии с
представлениями на этот счет папы Льва ÏII, коль скоро последние
не только целиком коренились в римской традиции, но и, как то
достаточно убедительно, на наш взгляд, показал В. Онзорге
(Ohnsorge, 1951, 1952, 1954, 1975), были развиты самим Львом в
направлении именно римского (естественно, папского) универса­
лизма (если верна атрибуция Льву III «Constitutum Constantini»).
По причинам, которые сейчас будут с необходимой краткостью
изложены, этот «внеримский» идеологический комплекс можно с
известной долей условности (учитывая наличие элементов анало­
гичного «внеримского» представления об империи также и в идео­
логических традициях других раннесредневековых монархий За­
пада, например, — в англо-саксонской: Stengel, 1910; 1939; 1966
[ответ на критику Р. Дрёгерайта: Drögereit, 1952]; некоторые кор­
рективы см.: Erdmann,1951; Vollrath-Reichelt, 1971) назвать «франк­
ской имперской идеей». Таким образом, скептицизм П.Э. Шрамма,
считавшего подобную гипотезу «фантомом современной науки»
(Schramm), не встретил поддержки.
Определяющей чертой этой «франкской имперской идеи», на­
сколько она прослеживается по источникам, является интуиция о
франках как новом избранном народе — носителе империи (в не­
мецкоязычной терминологии — «das neue Reichsvolk»). Эта ин­
туиция сложилась еще до коронации 800 г. и стала своеобразной
амальгамой представления о равночестности всех народов внутри
христианской экумены, привычного и выработанного столетиями
политического существования западноевропейских gentes и régna
gentilia вне политико-идеологических рамок Римской (Византий­
ской) империи (оно было, как известно, сформулировано еще Иси­
дором Севильским в первой половине VII в. [Löwe, 1952; Borst,
1966] и, знаменательным образом, воспроизведено четыре века
спустя на другом конце Европы Илларионом, будущим киевским
митрополитом, идеологом политики Ярослава Мудрого) и очевид­
ной исключительности положения Франкской державы во второй
половине VIII в., объединившей в своих пределах практически всю
латинскую Европу, за исключением Астурии и англо-саксонских
королевств. Конфликт с Византией из-за того, что франкская цер­
ковь как таковая не была приглашена на VII вселенский (II Никей-
ский) собор 787 г., восстановивший иконопочитание, всего лишь
высветил неизбежный антивизантийский аспект уже созревшего
квазиимперского политического самосознания короля франков и
его окружения. Неудивительно, в итоге, что в направленных про­
тив решений собора полемических «Libri Carolini», созданных по
поручению Карла Великого Теодульфом Орлеанским, Карл высту­
пает как «государь избранного народа», а Алкуин уже с 798 г. не­
однократно прилагает к государству Карла название «imperium
christianum».
В свете сказанного, недовольство Карла в церемонии корона­
ции могли вызвать те ее элементы, которые явно восходили к пап­
ской римско-универсалистской модели империи и потому плохо
вписывались во «франкскую модель». Прежде всего, это, конечно
же, конституирующее участие в церемонии римского первосвя­
щенника (коронация руками папы, а также, возможно, помазание,
если трактовать consecratio в процитированном известии «Лорш-
ских анналов» именно как помазание, на что, вроде бы, указывает
и ироническое сообщение византийского современника — хрони­
ста Феофана, будто Карл, по своей варварской неумеренности, был
облит миром с ног до головы: Theoph., р. 472. 30 - 473. 3), которое
могло быть понято как санкция Рима и прецедент. Последующие
события показали, что так оно и случилось: Стефан IV, преемник
Льва III, прибыв в 816 г., в самом начале своего понтификата, к
императору Людовику Благочестивому, не забыл захватить с собой
корону, которой и увенчал Людовика в Реймсе — напоминание о
процедуре 800 г., пусть и запоздалое, но идеологически отнюдь не
маловажное, так как речь шла якобы о короне самого св. Констан­
тина Великого (намек на «Constitutum Constantini»); в 823 г. импе­
раторской короной в Риме папа Пасхалий I короновал франкского
престолонаследника Лотаря, старшего сына императора Людовика,
хотя тот уже был десигнирован отцом в качестве императора-
соправителя шесть лет назад, в 817 г. (Ann. regni Franc., а. 816 [в
 своей лапидарности «Анналы» излагают дело так, как будто коро­
нация и была главной причиной приезда папы: «Qui statim
imperatori adventus sui causam insinuans celebratis ex more missarum
sollemniis eum diadematis inpositione coronavit»], 823, p. 144, 160-
161; Theg. vita Hlud. 17, p.594; Anon, vita Hlud. 26, 36, p.620-621,
627). Эта настойчивость Рима принесла свои плоды, и позднее, в
пору ослабления Франкской державы и сложной внутридинастиче-
ской борьбы, именно коронация папами стала общепринятым спо­
собом передачи императорской власти. Уже в 850 г. Лотарь сам
пошлет своего сына Людовика (будущего императора Людовика
II) за короной в Рим.
Между тем, и при Карле, и при его сыне и преемнике Людовике
положение было совершенно иным. Во время императорской де-
сигнации последнего в сентябре 813 г. дело обошлось не только
без участия папы, но и вообще без какой бы то ни было церковной
санкции: по одной версии императорскую корону на голову сына
возложил Карл (Ann. regni Franc., а. 813, p. 138: «... coronam illi
inposuit et imperialis nominis sibi consortem fecit»), по другой — это
сделал по повелению отца сам Людовик (Theg. 6, р.591-592: «...
iussit eum pater, ut propriis manibus elevasset coronam ... et capiti suo
inponeret»); и в том, и в другом случае перед нами красноречивое
отличие от аналогичной десигнации Оттона II на Рождество 967 г.,
которого отец, император Оттон I, нарочно заставил явиться в Рим,
чтобы короноваться из рук папы Иоанна XIII. Отсутствие папы
или какой-либо папской санкции при коронации 813 г. тем более
многозначительно, что она готовилась загодя, почти два года, так
как Карл Молодой, последний (помимо Людовика) из законнорож­
денных сыновей Карла Великого, умер еще в декабре 811г. Точно
так же поступил вскоре, в 817 г., и Людовик, самостоятельно ко­
роновав в качестве императора-престолонаследника своего сына
Лотаря (Ann. regni Franc., а. 817, p. 147).
Другим моментом, который необходимо отметить в данной
связи, является титулатура, подробно изученная Э. Каспаром (Cas­
par); ее свидетельство представляется особенно важным, посколь­
ку оно до известной степени компенсирует отсутствие высказыва­
ний на интересующую нас тему от первого лица, т. е. самого Кар­
ла. Напомним, что аккламация в Риме в 800 г., как она донесена до
нас автором «Франкских имперских анналов», включала титул
«imperator Romanorum», и дело тут, полагаем, не в «наивности»
анналиста (Löwe, 1989), а в том, что речь идет о формуле римской
аккламации, составленной, естественно, в соответствии с папской
концепцией империи. Сам же Карл, как складывается впечатление
по документам, выходившим из его канцелярии после коронации,
тщательно избегал не только эпитета «римский», но поначалу даже
титула «император» (впору вспомнить о цитированном сообщении
Эйнхарда). Показательна титулатура грамоты, изданной Карлом
после Рождества 800 г. — в марте следующего года, которую про­
анализировал М. Кесслер (Kössler, 1931): «король франкский, рим­
ский и лангобардский» («rex Francorum et Romanorum atque
Langobardorum»: MGH DD Kar. N 196); знаменательно, конечно, и
то, что «франкский» компонент титулатуры предшествует «рим­
скому», но назвать себя «королем римским» новоиспеченный им­
ператор мог только в одном случае — если в его представлении
империя была одноприродна королевской власти, являясь всего
лишь некоторой сублимацией последней (оригинал грамоты не
сохранился, но, думаем, этого недостаточно для сомнений в аутен­
тичности представленной в ней титулатуры, которая подтвержда­
ется также свидетельством мурбахского формуляра: «Viro gloriosi-
ssimo illo gratia Dei regi Francorum et Langobardorum Romanorum-
que» [MGH Form., p.331, N 5], где «римский» компонент располо­
жен вообще по хронологическому принципу последним). Весной
801 г. был издан и капитулярий, также демонстрирующий удиви­
тельную шаткость титулатуры Карла начального периода его им­
перии: « Управляющий Римской империей, сиятельнейший август»
(«Romanum regens imperium serenissimus augustus») в соединении с
датировкой «первым годом нашего консулата» (!), причем на по­
следнем месте, после датировок годами правления как короля
франков и лангобардов («Anno ... regni in Francia XXXIII, in Italia
XXVIII, consulates autem nostri primo») (MGH Capp. 1, p.204). Фор­
мула «Romanum regens imperium», подчеркнуто дистанцирующая
титулуемого от прямого «imperator Romanorum» (интересно, что к
аналогичному обороту Карл прибег еще в «Libri Carolini», где ха­
рактеризовал свой квазиимперский статус повелителя латинской
Европы следующим образом: «Король франков, управляющий
Галлиями, Германией и Италией» — «Rex Francorum Gallias,
Germaniam Italiamque ... regens»), закрепится надолго, продержав­
шись в ряде модификаций до 813 г. (в последний раз она встреча­
ется в грамоте Карла от 9 мая 813 г.: MGH DD Kar. N 218) (Classen,
1951).
Радикальная перемена наступает лишь весной 813 г., когда, в
результате достигнутой, наконец, договоренности с Византией, в
титуле Карла появляется определение imperator, но навсегда исче­
зает всякое упоминание о Риме: «Carolus divina largiente gratia
imperator et augustus idemque rex Francorum et Langobardorum» (так,
например, в послании византийскому императору Михаилу I:
MGH Ерр., 4, N 37, р.556). И напротив — именно с этого времени,
 как известно, в титуле константинопольских василевсов появляет­
ся эксплицитное указание на их «римскость»: pao&siç Pcopaicov
(Stein; Classen, 1965). Добившись от византийских императоров
желаемого — признания своего равноправия им, выразившегося в
обращении «брат», Карл принял и титул imperator как выражение
этого равноправия. Настояв на исключительном праве на опреде­
ление «римский», в Константинополе, пусть ценой компромисса,
но сохранили уникальный римско-вселенский характер своей им­
перии, тогда как Карл отказался от этого определения с тем боль­
шей легкостью, что оно и без того воспринималось им как обреме­
нительное — выражение неприемлемой для него папской концеп­
ции империи. Тем самым, полагая, что можно быть императором,
не будучи «римским», что могут параллельно существовать две
христианских империи, Карл обнаружил непонимание самой при­
роды этой последней.
Такое непонимание проявилось им еще ранее, в 806 г., когда
Карл обнародовал установление о престолонаследии (так называе­
мое «Divisio regnorum»: MGH LL Сарр., 1, N 45), в котором, харак­
терным образом, не проронил ни слова об империи, ограничив­
шись традиционным для франков династическим разделом госу­
дарственной территории на régna между своими тремя (тогда еще)
сыновьями. Историки ломают голову в поисках ответа на эту за­
гадку, то считая, что здесь отразилась неурегулированность отно­
шений с Византией (Calmette, 1941; Schieffer, 1992) (но в это время
Карл находился с Византией в состоянии войны и потому, скорее,
должен был бы подчеркнуть свое императорство); то догадываясь,
что вопрос о наследовании императорского титула должен был
решиться позднее (Löwe, 1989) (почему же? да и как он мог ре­
шиться без отмены уже зафиксированной в «Divisio» равноправно­
сти братьев-королей?); то подозревая даже, что в глазах Карла ти­
тул императора был его личным отличием, не подлежавшим на­
следованию (Riché) (автор как будто забыл об имперской корона­
ции Людовика в 813 г.); то прибегая к очевидным софизмам: коль
скоро, как показал В. Шлезингер, титул, использованный Карлом в
протоколе того экземпляра «Divisio», который был представлен на
подпись папе, выказывает аллюзию на «Constitutum Constantini»
(Schlesinger, 1958), то стало быть, император не совсем забыл об
империи (!) (Schneider, 1995). При этом почему-то избегают при­
знать очевидное: Карл не понимал принципиальной неделимости
империи. Он был главой Франкской империи, иными словами —
очень большого, вобравшего в себя многие народы и другие коро­
левства, и очень могущественного Франкского королевства (ср.
неоднократно встречающееся в «Divisio» употребление термина
imperium как эпитета к regnum: «imperium vel regnum nostrum» и
т. п.; такое квантитативное понимание империи как просто боль­
шого «сверхкоролевства» было свойственно и потомкам Карла
Великого — например, его младшему сыну Карлу Лысому, кото­
рый, вернувшись в 876 г. из Рима, где он был коронован папой
Иоанном VIII, «отложив титул короля, повелел именовать себя
императором и августом всех королей по сю сторону моря» — «...
ablato regis nomine se imperatorem et augustum omnium regum cis
mare consistentium appellare praecepit»; Ann. Fuld., a. 876, p.86). A
потому эта империя должна была жить по франкским династиче­
ским законам. Говоря так, мы вовсе не хотим присоединиться к
довольно многочисленному хору критиков Карла, отрицающих у
него наличие какой бы то ни было общей политико-идеологи­
ческой концепции (Calmette, 1941; Ganshof, 1949; Halphen, 1968) и
готовых признать в качестве таковой разве что стремление по воз­
можности во всем подражать византийским императорам (Flasch,
1987; и мн. др.). Однако нельзя не видеть, что такая концепция,
коль скоро она все-таки существовала, никак не может претендо­
вать на название имперской в собственном строгом смысле этого
слова, т. е. быть концепцией христиански-универсалистской. Бо­
лее того, мы готовы допустить даже, что Карлу все же было ясно,
что его империя — не настоящая, что для того, чтобы стать на­
стоящей, она должна была прежде всего вытеснить из мира Рим­
скую империю константинопольских василевсов и стать на ее ме­
сто (чего, видимо, поначалу не на шутку опасались в Царьграде)
или, по крайней мере, как-то аккумулировать ее (что и представля­
лось многим — вероятно, также папе Льву XIII, — вполне воз­
можным в форме династического брака императрицы Ирины с
овдовевшим в 794 г. Карлом). Но он сознавал практическую не­
осуществимость этого (черта, роднящая его с Оттоном Великим в
противоположность визионеру Оттону III) и, тем самым, стал за­
ложником своего политического прагматизма и величия созданной
им державы.
Так или иначе, но затруднения, которых не замечал или не хо­
тел замечать Карл в 806 г. и от которых со временем оказался из­
бавлен вследствие смерти двух из трех своих сыновей, участво­
вавших в разделе державы в соответствии с «Divisio regnorum»,
пришлось преодолевать уже Людовику Благочестивому, когда он в
813 г., в свою очередь, пытался урегулировать вопросы престоло­
наследия («Ordinatio imperii»: MGH LL Сарр., 1, N 136). Людовику,
казалось бы, удалось с честью выйти из положения, соединив не­
соединимое (неделимость империи с традиционным для франков
династическим разделом) и введя невиданный дотоле во Франк­
ском государстве сеньорат. Однако история ближайших десятиле­
тий показала нереальность этого плана: в итоге все равно возобла­
дала привычная идеология братского совладения (corpus fratrum),
так что внук Людовика Благочестивого император Людовик II,
реальная власть которого ограничивалась Италией, смог в 871 г.
дать византийскому императору Василию II (на упрек последнего
в том, что Людовик не владеет всей Франкской державой)
удивительный ответ: «На самом деле мы правим во всем Франк­
ском государстве, ибо мы, вне сомнения, обладаем [также и] тем,
чем обладают те, с кем мы являемся одной плотью и кровью [т. е.
западнофранкский король Карл Лысый и восточнофранкский —
Людовик Немецкий, дядья Людовика II. — А. Я ], а также единым,
по Божьему [соизволению], духом» (послание Людовика к Васи­
лию дошло в составе «Салернской хроники»: Chron. Salem., p. 122:
«In tota nempe imperamus Francia, quia nos procul dubio retinemus,
quod illi retinent, cum quibus una et caro et sanguis sumus hac [sic! —
A. H.] unus per Dominum spiritus»). Эти слова, вполне естественные
для мыслящего категориями corpus fratrum, в сущности узакони­
вают политический партикуляризм, не просто убийственный, но и
теоретически несовместимый с фундаментальным свойством хри­
стианской империи, в полной мере осознанным в римской тради­
ции — ее (империи) универсальностью, т. е. всемирностью, во
всяком случае в качестве эсхатологической потенции или неотъ­
емлемого идеологического притязания; именно поэтому христиан­
ская империя в принципе сингулярна и не поддается раздвоению.
Таким образом, в претендующем на идеологему парадоксе Людо­
вика II антиимперская закваска псевдоимперии Карла обнажилась
в полной мере.
Итак, с точки зрения политико-утилитарной (ведь и Карл, и
Людовик, по собственным словам, действовали с единственной
целью — «ради блага Франкского государства», «propter regni
utilitatem», как они его понимали) созданная Карлом Великим им­
перия была неудачным экспериментом. С историософской же точ­
ки зрения приходится выразиться жестче: она была недоразумени­
ем, идеологической фикцией, поведшей к (невольной?) узурпации,
и в такой оценке вряд ли что-либо может изменить ее (этой фик­
ции) историческая живучесть, у которой были свои особые причи­
ны, не имеющие отношения к Карлу Великому. Напротив, апелля­
ция к империи Карла как к историческому прецеденту ео ipso ста­
вит под вопрос всю традицию империи на средневековом (и не
только) латинском Западе (ср. такие позднейшие официальные
названия, как «Священная Римская империя Германской нации»,
которые невозможно квалифицировать иначе, нежели contradictio
in adiecto). Империя Карла была обречена на гибель, ибо полити­
ческое развитие Запада двигалось от варварских т ем енны х коро­
левств в сторону ранненациональных монархий, и в рамках этой
эволюции для империи просто не было места.
*
Библиография

Источники
Annales Fuldenses sive Annales regni Francorum orientalis / Ed. F.Kurze.
Leipzig, 1891 (MGH SS rer. Germ. [T.7]).
Annales regni Francorum inde ab a. 741 usque ad a. 829, qui dicuntur An­
nales Laurissenses maiores et Einhardi / Ed. F. Kurze. Leipzig, 1895 (MGH SS
rer. Germ. [T.6]).
Annales Laureshamenses // MGH SS. T.l. Hannover, 1826 (см. также:
Unterkircher F. Das Wiener Fragment der Lorscher Annalen — cod. Vindob.
515 der Österreichischen Nationalbibliothek. 1967).
Anonymi (sive Astronomi) vita Hludowici imperatoris / Ed. G.H.Pertz //
MGH SS. T.2. Hannover, 1829.
Chronicon Salemitanum / A critical ed. with studies on literary and histori­
cal sources and on language by U. Westerbergh. Stockholm, 1956 (Studia latina
Stockholmensia. T.3).
Einhardi vita Karoli Magni / Ed. O. Holder-Egger. Hannover, 1911 (MGH
SS rer. Germ. [T.25]).
Karolus Magnus et Leo papa: Ein Paderbomer Epos von 799 / Ed. F. Brun-
hölzl. Paderborn, 1966.
Liber pontificalis / Ed. L. Duchesne. T.l-2. Paris, 1886-1892.
MGH DD Die Urkunden der Karolinger. T.l: Die Urkunden Pippins,
Karlmanns und Karls des Grossen / Hg. E. Mühlbacher unter Mitwirk, von A.
Dopsch, J. Lechner, M. Tangl. Berlin, 1906.
MGH Epp. [in quarto]. T.4: Epistolae Karolini aevi (II) / Ed. E. Dümmler et
al. Hannover, 1895.
MGH LL Capitularia regum Francorum. T.l / Ed. A. Boretius. Hannover,
1883.
MGH LL Formulae Merowingici et Karolini aevi / Ed. K. Zeumer. Han­
nover, 1882-1886.
Nithardi historiarum libri IV / Ed. E. Müller. Hannover, 1907 (MGH SS rer.
Germ. [T.44]).
Thegani vita Hludowici imperatoris / Ed. G. H. Pertz // MGH SS. T.2. Han­
nover, 1829.

Историография проблемы огромна, поэтому указаны только те ис­

точники и исследования, на которые есть ссылки в тексте.
 Theophanis chronographia / Rec. C. de Boor. Vol. 1-2. Lipsiae, 1883-1885.
Антологию источников об имперской коронации Карла Великого см.:
Die Kaiserkrönung Karls des Grossen / Eingel. und zusammengest. von K.
Reindel. Klecken über Hamburg, 1966 (repr. 1970).

Литература
Beumann H. Nomen imperatoris: Studien zur Kaiseridee Karls des Grossen
//HZ. Bd. 185, 1958.
Beumann H. Das Paderbomer Epos und die Kaiseridee Karls des Grossen //
Karolus Magnus et Leo papa: Ein Paderbomer Epos vom Jahre 799. Paderborn,
1966.
Borst A. Das Bild der Geschichte in der Enzyklopädie Isidors von Sevilla //
DA. Jg. 22, 1966.
Borst A. Das Karlsbild in der Geschichtswissenschaft vom Humanismus bis
heute. // Karl der Grosse, 4, 1967, S.364-402.
Brackmann A. Die Erneuerung der Kaiserwürde im Jahre 800 // Geschicht­
liche Studien A. Hauck zum 70. Geburtstag dargebracht. Leipzig, 1916 (nepe-
печат. в: Brackmann A. Gesammelte Aufsätze. Weimar, 1941).
CalmetteJ. L’effondrément d’un empire et la naissance d’une Europe (IXe-
Xe siècles). Paris, 1941 (repr.: Génève, 1978).
Caspar E. Das Papsttum unter fränkischer Herrschaft // ZKG. Bd.54, 1935.
Classen P. Romanum gubemans imperium // DA. Jg. 9, 1951.
Classen P. Karl der Grosse, das Papsttum und Byzanz // Karl der Grosse, 1,
1965 (исправленный вариант вышел отдельным оттиском в 1968 г.).
Drögereit R. Kaiseridee und Kaisertitel bei den Angelsachsen // ZRG.
Germ. Bd.69, 1952.
Erdmann C. Forschungen zur politischen Ideenwelt des Frühmittelalters.
München, 1951.
Fichtenau H. Karl der Grosse und das Kaisertum // MIÖG. Bd.61, 1953.
Flasch K. Einführung in die Philosophie des Mittelalters. Darmstadt, 1987.
Folz R. Le souvenir et la légende de Charlemagne dans l’empire ger­
manique médiéval. Paris, 1950 (repr. 1973).
Folz R. Le couronnement impérial de Charlemagne, 25 décembre 800.
Paris, 1964.
Ganshof F. L. The Imperial Coronation of Charlemagne: Theories and
Facts. Glasgow, 1949.
Halphen L. Charlemagne et l’Empire carolingien. 2de ed. Paris, 1968 (repr.
1979).
Heldmànn К. Das Kaisertum Karls des Grossen: Theorien und Wirklichkeit.
Weimar, 1928 (repr. 1971).
Karl der Grosse: Lebenswerk und Nachleben / Hg. W. Braunfels. Bd. 1-5.
Düsseldorf, 1965-1968.
 Kössler M. Karls des Grossen erste Urkunde aus der Kaiserzeit // Veröf­
fentlichungen des Historischen Seminars der Universität Graz. Bd.8, 1931.
Lintzel M. Das abendländische Kaisertum im 9. und 10. Jahrhundert: Der
römische und der fränkisch-deutsche Kaisergedanke bei Karl dem Grossen und
Otto dem Grossen // WaG. Bd.4, 1938 (repr.: Lintzel M. Ausgewählte
Schriften. Bd.l. Berlin, 1961).
Löwe H. Von Theoderich dem Grossen zu Karl dem Grossen: Das Werden
des Abendlandes im Geschichtsbild des frühen Mittelalters // DA. Jg. 9, 1952
(отдельными изданиями в 1956 и 1958 гг.).
Löwe H. Deutschland im fränkischen Reich. München, 1989 (Gebhardt
Handbuch der deutschen Geschichte. Bd.2).
Ohnsorge W. Die Konstantinische Schenkung, Leo III. und die Anfänge der
kurialen römischen Kaiseridee // ZRG. Germ. Bd.68, 1951.
Ohnsorge W. «Renovatio regni Francorum» // Festschrift für 200-Jahr-Feier
des Haus-, Hof- und Staatsarchivs. Bd.2. Wien, 1952.
Ohnsorge W. Byzanz und das Abendland im 9. und 10. Jahrhundert: Zur
Entwicklung des Kaiserbegriffes und der Staatsideologie // Saeculum: Jahrbuch
für Universalgeschichte. München u.a. Bd.5/2, 1954 (все три названных рабо­
ты перепечат. в: Ohnsorge W. Abendland und Byzanz: Gesammelte Aufsätze
zur Geschichte der byzantinisch-abendländischen Beziehungen und des
Kaisertums. Darmstadt, 1958).
Ohnsorge W. Neue Beobachtungen zum Kaisertitel Karls des Grossen //
AD. Bd.21, 1975 (перепечат.: Ohnsorge W. Ostrom und der Westen: Gesam­
melte Aufsätze zur Geschichte der byzantinisch-abendländischen Beziehungen
und des Kaisertums. Darmstadt, 1983).
Riché P. Les Carolingiens: Une famille qui fit l’Europe. Paris, 1983.
Schaller D. Das Aachener Epos für Karl den Kaiser // Frühmittelalterliche
Studien. Berlin. Bd.10, 1976.
Schieffer R. Die Karolinger. Stuttgart; Berlin; Köln, 1992.
Schlesinger W. Kaisertum und Reichsteilung: Zur Divisio regnorum von
806 // Forschungen zu Staat und Verfassung: Festgabe für F. Hartung. Berlin,
1958.
Schneider R. Das Frankenreich. 3. Aufl. München, 1995.
Schramm P. E. Die Anerkennung Karls des Grossen als Kaiser // HZ.
Bd. 172, 1951 (перепечат.: Schramm G. Kaiser, Könige, Päpste: Gesammelte
Aufsätze zur Geschichte des Mittelalters. Bd. 1. Stuttgart, 1968).
Stein E. Zum mittelalterlichen Titel «Kaiser der Römer» // Forschungen und
Fortschritte. Berlin. Bd.6, 1930.
Stengel E. Kaisertitel und Souverenitätsidee // DA. Jg. 3, 1939.
Stengel E. Imperator und Imperium bei den Angelsachsen // DA. Jg. 16,
1966.
Vollrath-Reichelt H. Königsgedanke und Königtum bei den Angelsachsen
bis zur Mitte des 9. Jahrhunderts. Münster, 1971.
 AD — Archiv für Diplomatik, Schriftgeschichte, Siegel- und Wap­
penkunde. Münster; Köln.
DA — Deutsches Archiv für Erforschung des Mittelalters. Köln; Wien.
HZ — Historische Zeitschrift. München.
M1ÖG — Mitteilungen des Instituts für österreichische Geschichtsfor­
schung. Wien.
WaG — Die Welt als Geschichte: Zeitschrift für Universalgeschichte.
Stuttgart.
ZKG — Zeitschrift für Kirchengeschichte. Stuttgart.
ZRG. Germ. — Zeitschrift der Savigny-Stiftung für Rechtsgeschichte.
Germanistische Abteilung. Weimar.
 М. М. Горелов

ВОЙНЫ КАРЛА ВЕЛИКОГО:

СОЗДАНИЕ ИМПЕРИИ

Отмечая 1200-летний юбилей коронации короля франков Карла

Великого в качестве императора созданной им империи, будет
весьма своевременным вспомнить о том, как, собственно, создава­
лась эта империя — пусть недолговечная, но сыгравшая, тем не
менее, колоссальную роль в формировании как сохраняющегося до
сих пор культурного единства Запада, так и более-менее близкой к
современной политической карты Западной Европы. Если до Кар­
ла Великого последняя представляла собой пёстрый конгломерат
племён и созданных ими государств, постоянно менявших свои
очертания и разваливавшихся так же легко, как возникавших, то
после Карла сохранилась некая постоянная (хотя, разумеется, и
относительно) политико-географическая структура, сохранявшая
даже после развала империи Каролингов определённую общность,
как это обычно бывает с бывшими частями общей державы, об­
ретшими суверенитет.
Империя Карла Великого стала как бы наивысшим достижени­
ем государственного строительства варварских народов, разру­
шивших Западную Римскую Империю и пребывавших в стадии
формирования ранней государственности, и невозможно рассмат­
ривать создание этой державы в отрыве от реалий эпохи, часто
называемой «тёмными веками», эпохи, когда из хаоса Великого
переселения народов начали выкристаллизовываться прообразы
нынешних европейских государств. Реалии эти были таковы, что
основным способом создания и нормой существования государст­
ва были войны и завоевания, постоянно сопровождавшие жизнь
зарождающихся европейских народов. В условиях упадка городов
и торгово-экономических связей, частой смены властителей и из­
менения границ, этнической и культурной пестроты в рамках
практически любого из новообразовавшихся варварских коро­
 левств основным фактором поддержания и укрепления единства
государства была военная сила, а само государство воплощалось
прежде всего в монархе и окружающей его военной знати, пред­
ставители которой выполняли и функции отсутствовавшего тогда
государственного аппарата (управление, сбор налогов, и т.д.). Всё
это было свойственно и Франкскому государству, первоначально
мало чем выделявшемуся из целой когорты подобных варварских
королевств, основанных вестготами, бургундами, англо-саксами и
многими другими. Однако, более удачная историческая судьба
этого государства по сравнению со многими его соседями способ­
ствовала тому, что ко времени Карла Великого оно постепенно
стало доминирующей силой в Западной Европе.
Исходя из отмеченных выше особенностей раннесредневековой
государственности, в настоящей статье рассматривается непосред­
ственно сам процесс создания империи Каролингов — те самые
войны и завоевания, без которых она не возникла бы, и которые
составляли основу бытия государств эпохи «тёмных веков». По­
скольку для Карла Великого ведение одновременно нескольких
войн на самых разных направлениях и рубежах своей державы
было скорее нормой, чем исключением, будет целесообразным
принести хронологический принцип в жертву географическому и
поочерёдно рассматривать всю совокупность действий на каждом
из этих направлений. Заключительная часть статьи посвящена воо­
ружённым силам Франкского государства эпохи Каролингов, ибо
без представления о состоянии военного дела в данную эпоху не­
возможно во всей полноте представить себе и сами войны этой
эпохи.
Но вначале — несколько слов о политической истории Франк­
ского государства в предшествующую Карлу Великому эпоху. Соз­
данное Хлодвигом и его преемниками в последней четверти V —
начале VI вв., государство франков на протяжении последующего
столетия неуклонно разрасталось. В его состав входили следую­
щие исторические области: к северу от Луары — Австразия, зани­
мавшая территорию приблизительно от Сены до Рейна, и Ней-
стрия, располагавшаяся к западу от Сены; в Австразии преобладал
германский (то есть, собственно, франкский) элемент, тогда как в
Нейстрии, более удалённой от прародины франкских завоевателей,
последние ассимилировались местным галло-римским населением,
чем дальше на запад, тем больше. Кроме того, в государство фран­
ков вошли завоёванные ими на протяжении VI в. земли германско­
го племенного союза тюрингов на востоке и области к югу от Луа­
ры — Аквитания, прежде находившаяся в руках вестготов, и Бур­
гундия, получившая само своё название от германского племенно­
го союза бургундов; граница между Аквитанией и Бургундией
проходила по верхнему течению Луары. Таким образом, к 614 г.
Франкское государство представляло собой совокупность терри­
торий бывших варварских королевств, образовавшихся в результа­
те Великого переселения народов и объединённых, в сущности,
лишь военной силой наиболее удачливого из этих королевств —
Франкского. В целом территория этого государства соответствова­
ла территории нынешней Франции, простираясь даже несколько
шире, до Рейна и, местами, даже за Рейн; но внутреннее единство в
экономическом, этническом и культурном смысле в нём фактиче­
ски отсутствовало, что, в принципе, было характерно для ранне­
средневековых государств такого типа, являвшихся ничем иным,
как продуктом завоевательных походов одних варварских племен­
ных союзов против других и колонизации ими областей бывшей
Римской империи.
В 639 г. умер последний дееспособный король из династии Ме-
ровингов — Дагоберт. После этого политическая власть концен­
трируется в руках майордомов — управляющих делами королев­
ского двора, тогда как прежняя правящая династия неуклонно де­
градирует, а её представители являются, по сути, марионетками в
руках майордомов. Среди последних постепенно происходит воз­
вышение дома Пипинидов-Арнульфингов, представитель которо­
го, Пипин Геристальский к 681 г. разгромил всех своих политиче­
ских конкурентов и стал единоличным правителем Франкского
государства. В зените могущества оно оказалось в правление Кар­
ла Мартелла (714-741), который проводил активную внешнюю
политику — присоединил земли фризов, ряд прежде отколовшихся
областей за Рейном и в Галлии, а также нанёс поражение вторг­
шимся из Испании арабам при Пуатье в 732 г. В 751 г. его сын и
преемник Пипин Короткий с благословения папского престола был
коронован в Суассоне в качестве легитимного монарха, положив,
таким образом, начало новой королевской династии, позднее на­
званной Каролингами. Последний «декоративный» король из ди­
настии Меровингов был пострижен в монахи. При Пипине к
Франкскому государству была присоединена Алеманния (земли
германского племенного союза алеманнов) и подтверждён васса­
литет Баварии.
Будущий создатель империи Карл Великий был сыном Пипина
Короткого. Ситуация с престолонаследием, сложившаяся после
смерти Пипина, была характерна для Франкского государства, чьи
правители традиционно считали его территорию своим личным
владением, которое можно делить между родственниками, наслед­
никами и т.п., что в предыдущий период неоднократно приводило
 к кровавым междоусобицам. На сей раз государство было разделе­
но между Карлом, которому досталась длинная полоса окраинных
земель королевства от Бискайского залива до восточных границ
Австразии, и его братом Карломаном, получившим, наоборот, все
центральные области страны с выходом к средиземноморскому
побережью. Как мы видим, раздел этот совершенно игнорировал
какую-либо географическую и политическую логику; но, впрочем,
в 771 г. Карломан умер, и государство франков объединилось в
руках Карла.
С самого начала Карлу пришлось решать все те политические
задачи, с которыми неизбежно сталкивались, в сущности, все пра­
вители раннесредневековых государств, державшихся на личном
авторитете короля, его связях со знатью и на военной силе. Эти
задачи включали в себя прежде всего поддержание территориаль­
ной целостности и внешнеполитического могущества государства,
подавление вспышек сепаратизма и политических смут. Переходя
к конкретным деяниям Карла в этой области, необходимо отме­
тить, что практически все вышеозначенные проблемы достались
ему в наследство от его предшественников. Европа после Великого
переселения народов представляла собой бурлящий котёл, в кото­
ром сталкивались, смешивались и переплавлялись племена и наро­
ды, многие из которых пребывали еще на начальной стадии обра­
зования классов и государственности. Карл Великий провёл, по
сути, всю свою жизнь в войнах, походах, укрепляя и расширяя за­
воёванное его предками. В первый же год своего царствования он
оказался перед лицом сепаратистского мятежа в Аквитании (под
предводительством герцога Гунальда, чьи владения оказались раз­
деленными надвое между землями Карла и Карломана) и образо­
вания лангобардско-баварской коалиции во главе с королём ланго­
бардов Дезидерием и герцогом Баварии Тасиллоном. Корни этих
событий уходили в недавнее прошлое, и необходимо уделить им
внимание. Что касается полузависимой от франкских королей Ак­
витании, окончательное её покорение осуществил отец Карла Пи-
пин Короткий в ходе длительной и кровопролитной войны 759-
768 гг. (в ходе которой к франкской короне была также при­
соединена полоса средиземноморского побережья — Септимания).
Карл поставил точку в этом процессе, довольно быстро подавив
восстание Гунальда, невзирая на отсутствие помощи со стороны
своего крайне пассивного брата Карломана. В Аквитании началось
насаждение и укрепление стандартной франкской административ­
ной системы — графств, и т.п. Вместе с тем, нельзя не отметить,
что проблема обособленности Юга Франции оставалась актуаль­
ной ещё и в эпоху классического Средневековья.
 Что же касается лангобардов, то здесь необходимо вернуться в
VI в., когда они завоевали Италию и образовали свое королевство
(568-573), занявшее практически всю территорию Апеннинского
полуострова, за исключением Рима с прилегающими районами,
находившегося под папской властью, и византийских владений на
юге Италии и вокруг Равенны (Равеннский экзархат). Лангобард-
ские владения включали в себя собственно королевство на севере
полуострова, со столицей в Павии, и два вассальных герцогства на
юге — Беневент и Сполето. Папский престол, по всей видимости,
тяготило соседство лангобардов, претендовавших на подчинение
Рима своей светской власти. Поэтому папы в поисках союзников и
защитников обращаются в сторону набирающего всё большую
силу Франкского государства, чьи короли, начиная ещё с Хлодви-
га, декларировали свою приверженность ортодоксальному католи­
цизму, в отличие от многих других варварских вождей эпохи Ве­
ликого переселения народов, принимавших христианство в ариан-
ской форме или остававшихся в языческой вере. Из этих предпо­
сылок вырос удачный политический союз Каролингов и папства,
обеспечивший первым мощную идеологическую поддержку, а
второму — политический суверенитет и покровительство франк­
ской короны.
В 752 г. Пипин Короткий, добивавшийся легитимизации своего
восшествия на престол со стороны папы, в качестве взаимной ус­
луги обещал Риму военную поддержку против лангобардов. Во
исполнение этого обязательства он провёл в 754 и 756 гг. две ус­
пешные войны с лангобардами, в результате которых отвоёванные
у них земли и отнятый у византийцев Равеннский экзархат были
подарены Пипином Риму и образовали Папское государство («пат­
римоний св.Петра»), просуществовавшее вплоть до 1870 г. Это
неизбежно настраивало лангобардских королей против франков,
выводивших Рим из их сферы влияния. Правда, франкская сторона
старалась избежать конфликта с соседом; на подобной миротвор­
ческой позиции стояла, в частности, мать Карла Великого Бертра-
да, во многом влиявшая на политический курс в первые годы
правления молодого короля. По её настоянию Карл в 770 г. всту­
пил в династический брак с дочерью лангобардского короля Дези-
дерия — принцессой Дезидератой, бросив свою первую жену. Это
должно было подкрепить добрососедские отношения с лангобард-
ским государством, но тем самым Рим снова удалялся из франк­
ской сферы влияния. Между тем, новый папа Адриан имел именно
профранкскую ориентацию, что вынудило Дезидерия предпринять
попытку присоединить Папскую область военным путём. Это, в
свою очередь, привело к франко-лангобардским войнам, о которых
пойдёт речь ниже. Демонстрируя свою готовность к конфликту,
Карл развёлся с Дезидератой и отослал её обратно ко двору отца,
что, безусловно, было оскорбительным жестом в адрес лангобард-
ского правящего дома.
Откликнувшись на призыв папы Адриана о помощи, Карл в
сентябре 773 г. стянул войска в район Женевы и предъявил Дези-
дерию ультиматум с требованием прекратить территориальные
захваты в Папской области. Поскольку Дезидерий не внял этим
требованиям, Карл вторгся в северную Италию. Лангобарды бло­
кировали альпийские перевалы, по которым шли пути туда; одна­
ко, пока часть франкской армии была занята прямым противостоя­
нием с противником у перевалов, другая её часть под руково­
дством дяди Карла — Бернгарда, разведав окольные тропы, начала
переход через Альпы, и лангобардское войско вынуждено было
отступить в глубь страны, опасаясь окружения. С боями преследуя
лангобардов, Карл занял север Италии, осадил Дезидерия в его
столице Павии, в феврале 774 г. взял Верону, где находилась поло­
вина лангобардской армии, и 2 апреля 774 г. вступил в Рим, где его
восторженно встретили как освободителя. В июне 774 г., ввиду
безвыходности своего положения, капитулировала Павия; Дезиде­
рий с женой сдался в плен, после чего они оба были сосланы в мо­
настырь.
Однако уже в следующем году Карлу пришлось столкнуться с
заговором герцогов Фриуля и Сполето и сына Дезидерия Адальги-
за, эмигрировавшего после поражения отца в Константинополь.
Заговорщики предприняли поход на Рим; папа вновь обратился за
помощью к Карлу, и тот, в свою очередь, в 776 г. вновь прибыл с
войском в Италию и разбил их. Для упрочения франкского влия­
ния на Апеннинском полуострове в 781 г. на лангобардский пре­
стол был посажен малолетний сын Карла Пипин; кроме того, на
землях лангобардов началось насаждение стандартной франкской
администрации, что, по сути, превращало их в провинцию Франк­
ского государства. Но представители свергнутой лангобардской
династии не теряли надежды на реванш. Уже в середине 80-х гг.
образовалась коалиция герцога Арихиза Беневентского (зятя Дези­
дерия) и Адальгиза, опиравшегося на помощь Византии, заинтере­
сованной в усилении своего присутствия на Апеннинах. Арихиз
претендовал на лангобардскую корону.
Это вынудило Карла приступить теперь уже к покорению юж­
ноитальянских герцогств. В 787 г. Карл с войском двинулся на
Беневент; Арихиз почёл за благо мирно капитулировать, и Бене-
вент, таким образом, тоже утерял свою независимость. Вскоре по­
сле этого Арихиз умер, но его вдова Адальберга снова попыталась
вступить в заговор с Адальгизом и стоявшими за ним византийца­
ми. В 788 г. Адальгиз с византийскими отрядами высадился в Ка­
лабрии и осенью на границах Беневента вступил в сражение с по­
доспевшим франко-лангобардским войском, возглавляемым самим
Карлом и его ставленником, лангобардским герцогом Гримоаль-
дом. В ходе битвы византийцы потерпели полное поражение, по­
теряв 4 тыс.чел. убитыми и 1 тыс. пленными. Так было оконча­
тельно подавлено сопротивление в Италии, ставшей частью созда­
ваемой Карлом империи (хотя, впрочем, фактически отпавшей уже
через шесть десятилетий, после раздела Каролингской державы).
С гораздо меньшими усилиями Карл привёл к покорности Ба­
варию. Герцогство Баварское выросло на основе племенного союза
баваров (маркоманнов), принимавшего участие в Великом пересе­
лении народов, и, таким образом, представляло собой моноэтнич-
ное политическое образование. Герцоги баварские осуществляли
экспансию на восток, незадолго до вступления на престол Карла
Великого присоединив Каринтию (Хорутанию) и Крайну, населён­
ные южными славянами. Что касается отношений с Франкским
государством, Бавария всегда сопротивлялась попыткам франк­
ских королей навязать ей вассальный статус и принимала таковой
лишь формально, из опасения военного столкновения с могущест­
венным соседом. Герцоги Баварии постоянно искали союзников
против франков, обращаясь к западным славянам, аварам, ланго­
бардам и т.д. Немаловажную роль сыграло и то, что жена герцога
Тасиллона Лиутберга была дочерью свергнутого короля лангобар­
дов Дезидерия; это способствовало росту антифранкских настрое­
ний при баварском дворе. Однако, Бавария не успела чем-либо
помочь южноитальянским противникам Карла, с которыми Тасил-
лон пытался вступить в сговор, и после их поражения осталась в
одиночестве. Стратегическая инициатива перешла к Карлу. Под
предлогом неявки Тасиллона на традиционный сейм франкской
знати по приказу короля, Карл в 787 г. организовал военную бло­
каду Баварии, и Тасиллон, желая избежать неминуемого разорения
своего герцогства, почёл за благо добровольно сдаться Карлу. В
июне 788 г. королевский суд в Ингельхайме приговорил Тасиллона
к смерти по обвинению в государственной измене, заменив потом
эту меру заточением в монастырь самого герцога и его семьи. Так
Бавария из непокорного вассала превратилась в очередную про­
винцию будущей империи Карла Великого; там, как и в других
завоёванных областях, стала создаваться стандартная администра­
тивная система. Вместе с Баварией к Франкскому государству
отошли и упомянутые выше славянские земли, присоединённые
Тасиллоном.
 Если рассмотренные выше войны Карла Великого велись фран­
ками против государств того же типа, что и Франкское, а имен­
но — варварских королевств германцев, образовавшихся в резуль­
тате переселения народов, то далее пойдёт речь о противнике,
принадлежащем к несколько иному этнокультурному типу, — о
кочевниках аварах, вторгшихся в Европу в VI в. и основавших своё
государство в Паннонии. Аварский каганат был типичным граби­
тельским государством степных кочевников, существовавшим за
счёт опустошительных рейдов и сбора дани с окружающих его
племён, в основном славянских. Франки впервые столкнулись с
аварской угрозой в конце 780-х гг., когда разные противники
франков — лангобарды, Бавария, саксы — все как один обраща­
лись с просьбами о помощи к аварам. Это обстоятельство постави­
ло Карла перед необходимостью принять адекватные меры. Кроме
того, от набегов авар страдали славянские провинции на восточ­
ных рубежах разросшейся державы Карла. Наконец, в 788 г. по
договору с Тасиллоном (тогда уже сдавшимся Карлу) авары с не­
которым опозданием вторглись в пределы Баварии, где, правда,
потерпели поражение. Так началась война с аварами, длившаяся с
переменным успехом до 795 г. Осенью 791 г. Карл Великий орга­
низовал большой поход против авар: войска двинулись из столицы
Баварии Регенсбурга тремя потоками и в ходе успешного наступ­
ления преследовали авар до Венского леса и слияния рек Раб и
Дунай. Лишь неожиданно начавшийся падёж лошадей во франк­
ском войске помешал Карлу закрепить достигнутый успех и до­
вершить разгром авар. Войска вернулись обратно, и далее возоб­
новились вялотекущие военные действия, сопровождавшиеся так­
же дипломатической борьбой: Карлу удалось подкупить часть
аварской знати, тем самым ослабив противника. Наконец, решаю­
щим фактором стал союз между Карлом и князем хорутан (южных
славян, населявших Каринтию и Крайну, предков нынешних сло­
венцев) Войномиром, сразу удвоивший силы на восточном театре
военных действий. В 795 г. в результате совместного похода
франкский полководец Эрик Фриульский и Войномир штурмом
взяли столицу Аварского каганата — так называемый «ринг», со­
стоявший из нескольких концентрических валов. Силы каганата
были безнадёжно подорваны, но, тем не менее, для окончательного
их разгрома Карл в 796 г. послал в Паннонию очередную рать под
руководством своего сына Пипина, короля Италии. При её при­
ближении авары в страхе сами убили своего кагана и предложили
мир; однако франки сочли целесообразным тотальное истребление
авар огнём и мечом. Ринг был полностью разрушен, авары выреза­
ны практически полностью по всей Паннонии, отданной после
этого для заселения славянам. К 799 г. были уничтожены остатки
авар, скрывавшиеся в степях. Так, усилиями Карла Великого прак­
тически в одночасье прекратил своё существование Аварский ка­
ганат, на протяжении двух столетий являвшийся своего рода зано­
зой в теле тогдашней Европы. Эти события послужили основанием
для широко известной поговорки: «погибли аки обры (авары)», то
есть, сразу и бесследно.
К иному цивилизационному типу принадлежал и другой про­
тивник Карла Великого — арабы, угрожавшие южной границе
Франкского государства. Спустя полвека после сокрушительного
поражения, понесённого от Карла Мартелла при Пуатье (732), ара­
бы вновь предпринимают попытки экспансии на север от Пирине-
ев. Этому предшествовали сложные политические пертурбации в
арабо-мусульманском мире. Усиление в арабской Испании недав­
но образовавшегося Кордовского халифата, управляемого оппози­
ционной по отношению к Багдадскому халифату династией Омей-
ядов, вызывало недовольство мелких арабских князьков (эмиров)
северной Испании, не желавших подчиняться централизующей
власти кордовских халифов. Эти эмиры в борьбе за свою удельную
независимость стали искать союзника в Карле Великом, принеся
конфессиональные разногласия с христианами в жертву политиче­
ской целесообразности. В 777 г. эмир Сарагосы обратился к Карлу
с просьбой о помощи. В ответ на это Карл в 778 г. организовал
поход в Испанию, однако арабский союзник, по-видимому, уже
передумал, изменив свои намерения в соответствии с быстро ме­
нявшейся политической конъюнктурой, и поход увенчался ничем,
пройдя впустую. Более того, на обратном пути арьергард франк­
ского войска, возглавляемый приближённым Карла Роландом,
подвергся в ущелье Ронсеваль внезапному нападению то ли гор-
цев-басков, то ли, по другим сведениям, всё-таки арабов, и был
полностью истреблён. Этот случай лёг в основу сюжета известного
французского эпоса Средневековья «Песнь о Роланде».
Таким образом, испанская политика Карла Великого с самого
начала была гораздо менее успешной, чем победоносные кампании
на восточных границах. Более того, после неудачи 778 г. ситуация
на юге стала ухудшаться. В 788 г. к власти в Кордовском халифате
пришёл халиф Хешем, проповедовавший идеи возрождения араб­
ской военной мощи под знаменем исламского джихада, апеллируя
к недавним славным временам арабских завоеваний. Было очевид­
но, что на сей раз объектом этого «джихада» могут быть лишь тер­
ритории к северу от Пиринеев, если учесть, что других сухопут­
ных границ с немусульманскими государствами у Кордовского
халифата, по сути, и не было. У франков же на южных границах
было мало войск, поскольку Карл в то время был занят подготов­
кой похода против авар и военными действиями в Беневенте (см.
выше). Созданное Карлом в 781 г. «вице-королевство» с центром в
Тулузе, находившееся под формальным управлением его малолет­
него сына Людовика и игравшее роль будущей Испанской марки,
не смогло сдержать удар арабов, совершивших в 791 г. поход в
Септиманию, в ходе которого были разорены и разграблены Нар-
бонн и Каркассон, а франкское войско было разбито на р.Орбье.
Облегчение ситуации наступило со смертью халифа Хешема в
796 г. У Карла к тому времени в связи с разгромом авар высвобо­
дились значительные воинские силы, и наступательная инициатива
переходит от арабов к франкам. Франкская экспансия, сопровож­
дающаяся постоянными военными действиями, длилась с конца
790-х гг. по 814 г., до конца царствования Карла Великого. На
очищенных от арабов землях создавалась Испанская марка, засе­
ляемая испанцами, бежавшими в пределы Франкского государства
от арабов. Столицей марки стала взятая в 801 г. Барселона. К 814 г.
территория Испанской марки простиралась на юг до р.Эбро, став­
шей рубежом между империей Карла Великого и землями халифата.
К концу VIII в. относятся также попытки Карла установить
контроль над кельтской Бретанью. Бретань, подобно английскому
Уэльсу, оставалась чисто кельтской областью, не затронутой
франкским завоеванием и колонизацией ввиду своей труднодос-
тупности; единственная сухопутная граница Бретани на востоке
представляла собой полосу непроходимых болот. В V в. население
полуострова значительно возросло за счёт кельтских беженцев из
Британии, подвергшейся в то время опустошительному англо­
саксонскому завоеванию. Франкские короли предпринимали по­
пытки покорения Бретани с 560 г., но практическими результатами
этих попыток были лишь признание бретонцами формального вас­
салитета и выплата дани; в реальности же Бретань оставалась неза­
висимой. Карл Великий укрепил созданную его предшественниками
Бретонскую марку с центром в Ванне, а его полководцы — сенешал
Адульф и префект марки Гюи — совершили в 786 и 799 гг. походы
в пределы Бретани; однако ничего не изменилось. Бретань попала
под власть французской короны лишь в 1532 г.
Перейдём теперь к войнам, которые Карл Великий вёл на про­
тяжении долгих 30 лет (772-804) и которые стали самыми крово­
пролитными и упорными за всё время его царствования. Речь идёт
о войнах с саксами, чьи земли примыкали к северо-восточным гра­
ницам империи франков. Необходимо сказать несколько слов о
саксах, чтобы понять причины столь длительного и жестокого их
противоборства с Карлом Великим. Саксы населяли в раннее
Средневековье обширные земли в нижнем течении Рейна, Везера и
Эльбы. Значительная часть саксов вместе со своими северными
соседями — англами и ютами — приняла участие в завоевании
кельтской Британии в V в., где создала свои королевства. Остав­
шиеся же на континенте саксы к рассматриваемому периоду ещё
не успели создать своей государственности, находясь на стадии
классообразования и живя племенными союзами. Подобных союза
насчитывалось четыре: непосредственно к владениям франков
примыкали земли союза вестфалов, за ними, в бассейне Везера,
лежала территория анграриев (энгернов), ещё восточнее распола­
гались остфалы, граничившие по Эльбе с западнославянскими
племенами, а к северу, на месте современного Шлезвиг-Голь­
штейна, жили нордальбинги (то есть «живущие к северу от Эль­
бы»). Саксы издавна славились воинственным нравом, широко
практикуя как пиратство (по причине которого целые районы по­
бережья Британии и Галлии носили название «Саксонского бере­
га»), так и сухопутные набеги на соседей, в том числе и на госу­
дарство франков. Франки отвечали военными экспедициями, та­
кими, как в 718 и 734 гг. при Карле Мартелле, в 744, 753 и 758 гг.
при Пипине Коротком. Но только Карл Великий пошёл дальше
этого взаимного обмена ударами и предпринял попытку присоеди­
нить Саксонию к франкской державе с целью навсегда положить
конец набегам саксов, «окультурить» эти племена посредством
включения их в унифицированные структуры своей империи. Сле­
дует отметить, что после присоединения к франкской державе
Фризии (Фрисландии) на севере и Алеманнии, Тюрингии и Бава­
рии на юге земли саксов глубоко вдавались своим западным краем
в территорию расширяющейся империи, так что их присоединение
имело в каком-то смысле и геополитический подтекст.
Сложность конфликта усугублялась конфессиональными про­
тиворечиями: саксы придерживались традиционных языческих
верований, и это дало повод Карлу вести борьбу с ними под лозун­
гом христианизации Саксонии. В этом смысле Карл Великий стал
духовным предтечей крестоносцев классического Средневековья.
Конфессиональный фактор придавал этой борьбе особое упорство
и непримиримость, поскольку саксы, в свою очередь, сражались не
только за политическую независимость, но и за свою веру. Кроме
того, немаловажен тот факт, что побеждённые саксы подвергались
закрепощению, становясь из свободных людей крепостными
франкских феодалов. Таким образом, саксы в этой борьбе отстаи­
вали привычный патриархальный уклад жизни, социальную орга­
низацию, присущую племенам на данной стадии классобразова-
ния, для которой свойственно преобладание свободного крестьян­
ства. Всё это обусловило крайне ожесточённый характер покоре­
ния Саксонии. Почти ежегодно франкские войска вторгались в
земли саксов, воздвигали крепости, размещали гарнизоны, прочё­
сывали леса и болота, разоряли языческие капища, осуществляли
насильственную христианизацию населения и его депортацию во
внутренние области Франкского государства с целью ликвидиро­
вать сам базис сопротивления, но саксы отвечали тотальным со­
противлением, резнёй гарнизонов, ответными набегами на франк­
скую территорию, фанатичной приверженностью вере своих пред­
ков.
Саксонские войны Карла Великого начались в 772 г., когда под
предлогом мести саксам за систематические набеги он вторгся с
войском в пограничные области Саксонии и разрушил крепость-
святилище Эресбург, совершив глумление над главным идолом
саксов — Ирминсуль. Уже на следующий год, однако, последовал
ответный набег саксов во франкские пределы. В 775 г. Карл пред­
принял новый поход в Саксонию, дойдя до р.Оккер в землях ост-
фалов. Во владениях вестфалов он взял крепость Сигебург, где, как
и в Эресбурге, оставил гарнизоны. Кроме того, Карл нанёс пора­
жение вестфалам при Брунсберге, но в ответ саксы уничтожили
крупные силы франков в Хидбеке (буд. Любеке).
Каждая из экспедиций Карла в Саксонию оканчивалась завере­
ниями побеждённых саксов в покорности, согласии их креститься,
предоставлением дани и заложников. Однако стоило франкской
армии покинуть пределы Саксонии, саксы быстро восстанавливали
статус-кво, пользуясь тем, что Карлу Великому приходилось вое­
вать на многих других направлениях, о чём уже достаточно было
изложено выше. Уже в 776 г. саксы осадили Эресбург и Сигебург,
причём первый взяли, уничтожив франкский гарнизон. Карлу
пришлось заново отстраивать Эресбург и начать строительство
«Саксонского рубежа» — укреплённой линии вдоль всей саксон­
ской границы, с опорой на Эресбург, Сигебург и новую крепость
Карлсбург. Одновременно с этим началась принудительная хри­
стианизация саксов. В 777 г. Карл собрал в Падерборне съезд сак­
сонской знати, от которой требовал заверений в лояльности ему и
христианской вере. Однако, многие саксы выразили таковую лишь
на словах и в дальнейшем снова включились в борьбу с захватчи­
ками. В 778 г. саксы под предводительством вестфальского вождя
Видукинда, видного деятеля антифранкского сопротивления, со­
вершили опустошительный рейд по правому берегу Рейна, то есть,
по франкской территории, дойдя до Кобленца и успешно вернув­
шись домой с огромной добычей. Франкский сторожевой отряд
едва успел вступить в стычку с их арьергардом. Карл, в свою оче­
редь, провёл в 779-780 гг. кампанию по подчинению остфалов и
анграриев, пройдя насквозь всю Саксонию вплоть до её восточной
границы — Эльбы. Эта кампания сопровождалась насаждением
франкской административной системы и насильственной христиа­
низацией саксов, осуществляемой английскими миссионерами под
руководством Виллегада. Видукинд тем временем укрылся во вла­
дениях данов.
782 г. ознаменовался грандиозным языческо-освободительным
восстанием, в котором, помимо саксов, приняли участие и фризы,
этнически и культурно близкие им. В ходе восстания проводилось
тотальное уничтожение не только представителей франкской вла­
сти и служителей церкви, но и тех саксов, что приняли христиан­
ство или каким-либо образом сотрудничали с врагом. Во главе
восстания стоял вернувшийся из Дании Видукинд. Тем временем,
с востока в Саксонию вторглись лужицкие сербы (о взаимоотно­
шениях Карла Великого с западными славянами см. ниже), и, по
иронии судьбы, посланная против них франкская армия была на­
голову разбита саксами в кровопролитной битве у горы Зюнтель
(на р.Везер), где располагался лагерь Видукинда. Недооценивая
противника, франкские военачальники Гейлон, Адальгиз и Ворад
предприняли стихийную атаку на лагерь саксов в расчёте на лёг­
кую победу, но в результате франки потерпели тяжёлое поражение
и были истреблены почти полностью; погибли Адальгиз, Гейлон и
многие другие представители франкской знати.
Карл Великий предпринял в ответ на эти события очередную
карательную экспедицию, отличавшуюся особой жестокостью.
Так, например, неподалёку от места слияния рек Аллер и Везер за
один день было обезглавлено 4500 пленных и заложников. Специ­
ально для подкрепления действий франкской администрации был
издан закон «Capitulatio de partibus Saxoniae», предусматривавший
наказание в виде смертной казни за любое сопротивление франк­
ским властям и христианской церкви. Тем не менее, восстание в
Саксонии продолжалось, и Карлу пришлось прилагать на протя­
жении ещё двух лет немалые усилия, чтобы окончательно его по­
давить. Фактически это была непрерывная многолетняя военная
кампания, в ходе которой франкские армии уже не ограничивались
ежегодными походами, а стали постоянно базироваться в Саксонии,
оставаясь там на зиму. В 783 г. Карл нанёс саксам поражения при
Детмольде и р.Хаазе (близ нынешнего Оснабрюка), пройдя всю
Саксонию до Эльбы. В следующем, 784 г. сын Карла Великого —
Карл Юный — разбил саксов у р.Липпе. На зиму 784-785 гг. Карл
Великий с войском остался в Саксонии, в Эресбурге, рассылая от­
туда во все стороны рейдовые и карательные отряды, опустошав­
шие и разорявшие страну дотла. В результате этой продолжитель­
ной борьбы силы восставших постепенно шли на убыль. В июне
785 г. в Падерборне состоялся съезд саксонской знати, на котором
многие из бывших участников восстания выразили Карлу свою
покорность и согласились принять христианство. Тем временем
против оставшихся при оружии повстанцев продолжались боевые
действия, проводившиеся в сочетании с христианизаторской мис­
сией Виллегада и сложными переговорами с Видукиндом, базиро­
вавшимся на Эльбе. Войска Карла Великого форсировали Везер и
продвинулись до местечка Барденгау на Эльбе, всё более осложняя
положение повстанцев. Всё это, в конце концов, привело к капиту­
ляции Видукинда. Вняв уговорам франкских послов, осенью 785 г.
Видукинд вместе с другими вождями восставших саксов совершил
поездку во Франкское государство, где в местечке Аттиньи (в ны­
нешней Шампани) вместе с соратниками принёс присягу верности
Карлу и принял христианство. О масштабах торжества, вызванного
этим событием, говорит тот факт, что сам папа римский объявил
по этому поводу трёхдневный праздник (!) Следует отметить, что
добровольно сдавшиеся представители мятежной саксонской зна­
ти, как правило, получали свои прежние земли в лен от своего но­
вого сюзерена Карла Великого, тем самым вливаясь в ряды поли-
этничной имперской элиты и эксплуатируя своих бывших сопле­
менников уже на феодальной основе.
Тем не менее, дух сопротивления у саксов оказался на редкость
сильным, и спустя всего несколько лет, в 793 г., в Саксонии
вспыхнуло новое восстание, по своему накалу не уступавшее пре­
дыдущему. Повстанцы вновь осуществляли повсеместное уничто­
жение франкской администрации, христианского духовенства,
собственных «коллаборационистов», а, кроме того, обращались за
помощью к фризам, аварам и западным славянам. Последние от­
кликнулись на эти просьбы, содействуя саксам. Размах восстания и
перспектива объединения стольких противников вынудили Карла,
занятого в то время подготовкой похода против авар, срочно на­
чать новую военную кампанию по усмиреншо Саксонии. Эту кам­
панию, длившуюся с 794 по 799 гг., вёл не только сам Карл, но и
его сыновья Карл и Людовик. В сентябре 794 г. франкские войска
вторглись в Саксонию двумя потоками: первый под руководством
Карла Великого устремился в направлении Тюрингии, второй во
главе с его сыном Карлом форсировал Рейн близ Кёльна. Основ­
ные силы повстанцев, находившиеся между Падерборном и Эрес-
бургом, сдались, фактически попав в окружение.
В сентябре следующего, 795 г., Карл Великий провёл новый
успешный поход, на сей раз к низовьям Эльбы. Важным фактором,
позволившим ему добиться решающего превосходства над пов­
станцами, стал военный союз с западнославянским племенным
союзом ободритов, населявших правый берег Эльбы вплоть до
Северного моря и часто враждовавших с саксами. Ободриты, в
отличие от враждебных франкам лютичей и сорбов (лужицких
сербов), активно помогали Карлу в борьбе с саксами.
В конце лета — начале осени 797 г. Карл совершил поход до
границ Нордальбингии, а затем вновь, как и в 784-785 гг., остался
с войском зимовать в Саксонии, разбив лагерь на берегу Везера;
сами франки назвали это место «Герштель» (от нем. «Heerstelle» —
«стоянка войска»). Более мелкие войсковые отряды были расквар­
тированы практически по всей территории Саксонии. Были произ­
ведены также массовые депортации саксов в пределы Франкского
королевства: всего на протяжении 794-799 гг. им подверглось до
1/3 (!) всех саксов. Весной 798 г. Карл Великий совершил кара­
тельный поход в междуречье Везера и Эльбы. Непокорёнными
оставались северные области Саксонии, лежащие за Эльбой —
Вихмодия, граничившая с землями фризов, и Нордальбингия, гра­
ничившая с землями ободритов на востоке и данов на севере. По­
корение этих районов, покрытых непроходимыми лесами и боло­
тами, представляло собой нелёгкую задачу как с военной точки
зрения, так и в плане насаждения там соответствующих админист­
ративных и церковных структур. В 798 г. нордальбинги уничтожи­
ли присланных туда франкских судей, затем — посольство Карла
Великого к конунгу данов, возвращавшееся домой. Посланные
туда войсковые соединения франков поначалу не могли добиться
успеха. Боевые действия в заэльбской Саксонии носили крайне
упорный и, вместе с тем, рутинный характер, как это обычно бы­
вает в случае партизанской войны. Решительный перелом насту­
пил, благодаря совместным действиям Карла Юного и ободритов,
нанёсших нордальбингам тяжёлое поражение у Свентаны; в этой
битве саксы потеряли только убитыми до 4 тыс.чел. Хотя саксы
отомстили ободритам, убив из засады их князя Дражко — победи­
теля при Свентане, силы северных саксов были безнадёжно подор­
ваны, и в следующем, 799 г., сыновья Карла Великого Карл и Лю­
довик, двинувшись с войском из Падерборна, окончательно сло­
мили сопротивление нордальбингов. Чтобы пресечь всякую воз­
можность возобновления сопротивления со стороны заэльбских
саксов и погасить его последние вспышки, Карл Великий органи­
зовал в 804 г. принудительное переселение из Нордальбингии
10 тыс. саксонских семей во внутренние области своей империи,
после чего эта область практически обезлюдела и была передана
союзникам-ободритам, начавшим её заселение. Так закончилось
покорение Саксонии — одна из наиболее трудных внешнеполити­
ческих задач, решённых Карлом Великим в процессе создания сво­
ей империи. Саксония была разделена на графства, и вскоре там
уже вполне нормально функционировали имперская администра­
ция и христианская церковь.
Наконец, коль скоро уже неоднократно упоминалось о запад­
ных славянах, необходимо осветить их взаимоотношения с импе­
рией Карла Великого. Западнославянские племена, которых гер­
маноязычные соседи называли «вендами», расселились в бассейне
рек Эльбы и Заале в VI-VII вв. Непосредственно с державой фран­
ков соприкасались три крупных племенных союза: ободриты, за­
нимавшие территорию от побережья Северного моря до среднего
течения Эльбы, их юго-восточные соседи лютичи (вильцы), жив­
шие по среднему течению Эльбы и по рекам Хафель и Шпрее, и
лужицкие сербы (сорбы), населявшие земли ещё далее к югу, до
границ Чехии. Эти племенные союзы, пребывавшие приблизи­
тельно на той же стадии общественного развития, что и саксы, со­
стояли в весьма разных отношениях и с Франкским государством,
и друг с другом. Ободриты были союзниками франков перед ли­
цом общего врага — саксов и датских норманнов. Лужицкие сербы
занимали переменчивую позицию, то вторгаясь во владения Каро-
лингов с грабительскими рейдами, как, например, в 782 г. (см. вы­
ше), то помогая франкам в борьбе с Баварией, а затем — с люти­
чами, враждебно настроенными как против франков, так и против
своих славянских соседей. В 789 г., временно усмирив саксов,
Карл Великий организовал большой поход против лютичей, в ко­
тором помимо франков участвовали фризы, ободриты, лужицкие
сербы и лояльные Карлу саксы. Огромное войско, переправившись
через Эльбу по двум специально наведённым для этого мостам, в
исключительно упорных боях разбило вильцев и вынудило их кня­
зя Драговита подтвердить свою покорность и дружественные на­
мерения по отношению к франкской державе. Вместе с тем, в
правление Карла Великого был создан Сорбский рубеж — укреп­
лённая пограничная линия, служившая продолжением Саксонско­
го рубежа.
К первому десятилетию IX в. относится ещё ряд внешнеполи­
тических акций Карла Великого, связанных с западными славяна­
ми. Это поход его сына Пипина против лужицких сербов в 806 г.,
имевший обычное, «профилактическое» значение, и неудачные
завоевательные походы 805-806 гг. против чехов, окончившиеся
провалом. Это, по-видимому, было сигналом о том, что расшире­
ние границ империи имеет свои пределы, и поглотить ещё и запад­
нославянские земли державе Каролингов будет явно не под силу.
Видимо, сознавая это, Карл не пошёл дальше на восток, ограни­
чившись ролью властелина романо-германского мира и столкнув­
шись с неизбежной необходимостью укрепить и удержать то, что
было завоёвано. Из славянских земель в империю Карла Великого
целиком вошла лишь Хорутания (Каринтия) на юго-востоке.
Немаловажным событием представляется также нападение в
808 г. датского конунга Готфрида в союзе с каким-то из славян­
ских племён (вероятно, с вильцами) на Нордальбингию, заселён­
ную ободритами после окончания саксонских войн. Был полно­
стью разрушен балтийский порт Рёрик. На помощь ободритам с
войском был направлен Карл Юный. Хотя этот набег был единич­
ным случаем, он знаменовал собой появление на внешнеполитиче­
ском горизонте новой угрозы, всего через пару десятилетий после
смерти Карла Великого захлестнувшей, подобно нарастающей
волне, всю Европу от Британии до Сицилии, — угрозы набегов
викингов, пресловутого «furor normannorum». Пока же это событие
вынудило Карла приступить к организации Датской марки на се­
верной границе.
Говоря о завоеваниях как об основном способе расширения
территории раннесредневековых государств, в том числе державы
Каролингов, нельзя обойти вниманием вопросы организации воо­
ружённых сил и развития военного дела, то есть, состояние самих
орудий, посредством которых осуществлялась внешняя политика.
Применительно к армии Карла Великого можно сказать, что, по­
скольку его империя была в своём роде высшей стадией развития
раннесредневекового варварского королевства, то и военная со­
ставляющая этого государства носила в себе черты законченной
эволюции прежних варварских ратей в сторону феодальных эле­
ментов, свойственных классическому Средневековью. Армия
Франкского государства при Карле Великом состояла из уком­
плектованных профессиональными воинами дружин-скар короля и
представителей крупной знати (графов, и т.п.), народного ополче­
ния и региональных формирований покорённых племён (алеман-
нов, фризов, лангобардов, и др.). Последние нередко объединялись
по роду вооружения: например, лангобарды предпочитали сра­
жаться в рядах конницы, алеманны вооружались большими лука­
ми, и т.п. Что касается народного ополчения, игравшего значи­
тельную роль на стадии формирования государственности у вар­
варских племён, то с переходом этих народов к оседлому земле­
дельческому хозяйству военная подготовка ополчения всё более
теряет в качестве, поэтому ополчение созывается эпизодически,
для решения локальных задач и поддержки профессионального
войска, на плечи которого ложится основная тяжесть ведения бое­
 вых действий. Как правило, на данном направлении привлекались
силы местного ополчения; общенародное же теоретически могло
быть созвано разве что в экстренном случае.
Между тем, профессиональное войско, состоявшее из дружины
короля и аналогичных формирований его вассалов, в том числе
представителей духовенства, будучи меньшим по численности,
обладало как несравнимо более высоким по качеству вооружени­
ем, стоившим (в сущности, во все времена) немалых денег, так и
лучшей боевой подготовкой. Как известно, содержание подобного
войска на средства, получаемые с земельных владений milites и
труда прикреплённого к ним населения и есть одна из главных
черт феодальной системы, юридически оформившаяся ещё в ходе
бенефициальной реформы Карла Мартелла. Вместе с тем, следует
развеять бытующее стереотипное мнение о феодальном войске как
об исключительно конном, состоящим, к тому же, из тяжеловоо­
ружённых всадников. Статус профессионального воина в рассмат­
риваемую эпоху вовсе не подразумевал именно конного образа
ведения боя — главным образом, по причине неразвитости кавале­
рии у большинства варварских народов, осевших на территории
Европы, в том числе у франков и их германских сородичей (сак­
сов, фризов, тюрингов, и др.), чья историческая родина отличалась
труднопроходимым порой даже для пехоты болотисто-лесистым
ландшафтом. Революционным моментом в развитии конницы ста­
ло проникновение в Европу стремени, принесённого аварами и
воспринятого раньше всех лангобардами; до этого момента конни­
ца играла сугубо вспомогательную роль, и лишь обретя стремена,
всадник стал способен наносить сокрушительные удары копьём и
мечом, не прилагая, как раньше, неимоверных усилий, чтобы
удержаться в седле в процессе боя. Таким образом, феодальная
армия Франкского государства эпохи Карла Великого была по
преимуществу пешей; хотя удельный вес и значение конницы по­
степенно возрастали, доминирующую роль она приобрела лишь во
второй половине IX в. Вместе с тем, широко применялась тактика
переброски пехоты на конях, что делало армию более мобильной.
Необходимо также отметить, что в целом уровень развития во­
енного дела в так называемые «тёмные века» был крайне прими­
тивным и мало чем превосходил римские образцы, а в чём-то даже
и уступал им. Вооружение и экипировка воинов были довольно
простыми, но и они стоили дорого в условиях слабо развитых тех­
ники и технологии их изготовления, неразвитости торговых свя­
зей. Детали вооружения и экипировки воинов эпохи Каролингов
можно восстановить по археологическим данным и редким сохра­
нившимся изображениям, в том числе таким экзотическим, как
шахматные фигурки. В лучшем случае франкский воин имел че­
шуйчатый или пластинчатый панцирь из металла или кожи, шлем,
щит, копьё и меч, но такой комплект был лишь у отборных воинов,
обладавших достаточными финансовыми средствами. Большинст­
во воинов довольствовалось его отдельными элементами — на­
пример, шлемом и щитом, но без панциря. Вместо полноценного
меча, стоившего столько же, сколько 2-3 коровы, широко употреб­
лялись однолезвийный тяжёлый и длинный нож — «сакс» (древ­
нейшее оружие германцев), короткий меч «скрамасакс» и боевой
топор, более простые и дешёвые в изготовлении. Шлемы той эпо­
хи нередко имели лишь каркас из металлических полос, а тулью —
из кожи. При необходимости поверх доспехов носился плащ. Са­
мым массовым и дешёвым оружием оставалось копьё, лишь не­
сколько прибавившее в габаритах по сравнению с временами Та­
цита, описывавшего воинский быт германцев. При слабом защит­
ном вооружении, не идущим ни в какое сравнение с совершенст­
вом доспехов высокого Средневековья, сражения той поры отли­
чались, видимо, большой кровопролитностью, что явствует из
цифр военных потерь, приведенных выше.
На весьма примитивном уровне оставалась и фортификация.
Крепости времён Каролингов представляли собой в основном де-
рево-земляные укрепления в духе римского лимеса или варварских
городищ: вал с частоколом, окружённый рвом. Наиболее серьёз­
ные укрепления чаще всего надстраивались над остатками преж­
них римских лагерей и крепостей. Вместе с тем, франки были спо­
собны на проведение довольно масштабных инженерных работ в
военных целях, например, рытья каналов для переброски войск,
часто осуществлявшейся водными путями, и т.п.
В целом, можно сделать вывод, что, на фоне общей примитив­
ности военного дела европейских народов после падения Римской
империи, в эпоху «тёмных веков», вооружённые силы Франкского
государства демонстрировали то лучшее, чего можно было тогда
достичь. Они воплощали постепенную эволюцию от синтеза позд­
неантичных и варварских образцов в сторону феодальных армий
будущего. Качественное превосходство над противниками (не
столько в вооружении, сколько в профессионализме, организован­
ности и оперативности) и практически постоянный количествен­
ный перевес на любом из направлений стратегических ударов,
полководческий талант Карла Великого и его соратников — всё
это, вкупе с дипломатическими усилиями, обусловило способность
Франкского государства вести постоянные победоносные войны на
протяжении почти половины столетия, в результате которых это
государство превратилось в первую после падения Рима империю
в Западной Европе.
Однако, чтобы подвести итоги, заметим, что в не меньшей сте­
пени успех франкских завоеваний основывался на разнообразных
мерах по укреплению власти над территорией, захваченной воен­
ным путём. Это и обязательное насаждение налоговой системы и
администрации по франкскому образцу (разбивка на графства,
систематическое взимание податей, включая церковную десятину,
и т.д.), и активное привлечение церкви к духовному управлению
покорёнными землями, и такие суровые меры, как массовые де­
портации коренного населения, как это было в случае с саксами, а
то и поголовное уничтожение, как произошло с аварами. Сочета­
ние всех этих методов с военной силой позволяло франкам не про­
сто завоёвывать территории, но и удерживать их, что в принципе
сложнее. Благодаря этому, наследие франкского владычества на­
долго осталось в исторической жизни бывших частей империи
Карла Великого даже после её распада.

Библиография

Источники
Эйнхард. Жизнь Карла Великого // Левандовский А.П. Карл Великий.
М., 1999.
Annales regni francorum. Hannover, 1895.

Литература
Бехайм В. Энциклопедия оружия. СПб., 1995.
Левандовский А.П. Карл Великий: через империю к Европе. М., 1995.
Семченков Я.С. Карл Великий — король-воин.//Сержант, №7, 1998.
Histoire de la France au Moyen Age: Ille siecle — 1492. Vol.l. Paris, 1982.
James E. The origins of France: from Clovis to the Capetians, 500-1000.
N.Y., 1982.
Mussot-Goulard R. Charlemagne. Paris, 1984.
Nicolle D. The age of Charlemagne. London, 1987.
 А.Г. Глебов

КАРЛ ВЕЛИКИЙ И КОРОЛЬ ОФФА

В 796 г. «Карл, милостью Божьей король франков и лангобар­

дов и патриций римлян» отправил правителю одного из коро­
левств, расположенных в центральной части острова Великобри­
тания, письмо, в котором именовал его своим «дражайшим бра­
том» и желал ему «процветания в настоящем и вечного блаженства
во Христе» (Documents, III, 496). Кто же и почему заслужил столь
лестное обращение со стороны самого могущественного светского
владыки Запада того времени? Его адресатом был король англо­
саксонского государства Мерсия — Оффа (757-796 гг.), который
не в первый раз оказался в центре внешнеполитических устремле­
ний будущего императора Карла Великого.
В течение VI—VIII вв. государственные образования, возникшие
в результате англосаксонского завоевания Британии, находились в
состоянии перманентной борьбы за политическую гегемонию; в
историографию этот период раннесредневековой истории Англии
вошел под условным названием «эпохи гептархии» (Blair, 49-54;
Fischer, 32-44; Kirby, 1967, 54-73). Наиболее могущественными в
это время оказались Нортумбрия, Уэссекс и Мерсия.
Первым, еще в 60-е гг. VI в., возвысился Уэссекс, но очень не­
надолго (Copley; Hoskins). С конца VI столетия начинает усили­
ваться Нортумбрия, а Мерсия появляется на исторической сцене не
ранее 20-х гг. VII в. К этому же времени постепенно выявляется
преобладание Нортумбрии, во-первых, расположенной самым вы­
годным образом для продолжения нападений на бриттов и, во-
вторых, сумевшей заключить соглашение с князьями пиктского
государства Стречклайд (Ferguson, 47-54). В 20-х гг. VII в. начина­
ется борьба Нортумбрии и Мерсии, в которой первоначально под
руководством короля Пенды (632-654 гг.) Мерсия одерживает
верх. Однако ее возвышение на этот раз оказалось кратковремен­
ным, и после гибели Пенды в одном из сражений Нортумбрия про­
 должала господствовать среди англосаксонских государств (Beda,
I, 34; II, 9-14; EHD, р. 147, 149, 150, 152). Только в 685 г. Мерсии
удалось нанести нортумбрийцам решающий удар, но в это время
при короле Инэ (688-725 гг.) вновь усиливается Уэссекс. Инэ су­
мел подчинить своему влиянию практически весь юг Англии и
провел ряд успешных военных кампаний против мерсийцев, по­
ставив ее королей в зависимое от себя положение. Казалось бы,
преобладание Уэссекса должно было стать полным, но этому по­
мешали династические распри, начавшиеся после смерти Инэ
(Baker, 87-114).
Какое-то время между двумя королевствами сохраняется неус­
тойчивое равновесие сил, которое, однако, в течение VIII в. явно
смещается в пользу Мерсии, что позволило англоязычной исто­
риографии назвать это столетие эпохой «гегемонии Мерсии»:
Mercian supremacy, overkingship, overlordship (Fischer, 162-170;
Stenton, 48-66; Wormald, 1982, 101-131). Действительно, в период
правления Оффы и его предшественника Этельбальда (716-757 гг.)
Мерсия становится сильнейшим англосаксонским государством.
Многие подробности того, как Этельбальд достиг такого поло­
жения, остаются неизвестными, но степень его власти достаточно
ясна из сообщений Беды Достопочтенного (Beda, V, 23) и актового
материала (Cartularium, I, п. 171, 173, 176, 177), которые показы­
вают, что он осуществлял достаточно эффективный контроль над
значительным регионом к югу от Темзы и Миддлсексом, прежде
находившимися в руках Уэссекса. Сходных свидетельств относи­
тельно Кента и Восточной Англии мы не имеем, однако грамота
736 г., фиксирующая основные решения одного из общеанглий­
ских церковных соборов, называет его «королем всей Британии»:
rex totius Brittania (Cartularium, I, n. 175). Экспансионистские пре­
тензии Этельбальда простирались и к северу от Хамбера: в 733 г.
он совершил опустошительный набег на Нортумбрию, захватив
несколько крупных населенных пунктов (Chronicle, 160).
Убийство Этельбальда в 757 г. собственным телохранителем
привело к внутренним распрям, но Оффе удалось в том же году
восстановить внутреннюю стабильность (Chronicle, 163). Более
того, в период его долгого царствования Мерсия достигла пика
своей политической мощи, хотя первое время ему пришлось не
только воссоздавать созданную Этельбальдом систему мерсийско­
го верховенства, но и вести борьбу с кельтами Уэльса, рассчиты­
вавшими использовать ситуацию для отвоевания своих земель. В
60-80-х гг. VIII столетия Оффа совершил несколько успешных
походов против уэльских княжеств, окончательно стабилизировав
границу между англосаксами и кельтами на западе, а затем подчи­
нил себе Эссекс, Суссекс и Восточную Англию и держал на вас­
сальном положении Кент. Единственным реальным соперником
Мерсии в борьбе за верховенство продолжал оставаться Уэссекс,
но и он после поражения 779 г. при Бенсингтоне был вынужден
признать свою номинальную зависимость (Chronicle, 163, 165).
Характер политической гегемонии Мерсии в зените ее могуще­
ства продолжает оставаться предметом дискуссий (Fischer, 163-
170; Fox, 1937-38, 3-10; 1955; Keynes, 14-19; Stenton; Yorke, 171-
200). Ясно, однако, что власть Оффы была сильнее и прочнее вла­
сти любого прежнего англосаксонского короля. Начать с того, что
их с Этельбальдом правление продолжалось в совокупности во­
семьдесят лет, что не могло не придать ему ауры постоянства и
стабильности. Большинство королей государств-сателлитов Мер­
сии формально признавало верховенство ее повелителя, что выра­
жалось в выдаче заложников из числа своих ближайших родствен­
ников, присутствии на советах, ими созываемых, и свидетельство-
вании земельных дарений, которые ими производились. Даже
внутри своих собственных королевств права таких «малых коро­
лей» были серьезно ограничены; так, они обязаны были испраши­
вать согласие своего патрона на любое сколько-нибудь обширное
пожалование земли (Cartularium, п. 202, 203, 338). Несомненным
указанием на повышение престижа и роли короля Мерсии во всех
районах, населенных англосаксами, может считаться также изда­
ние Оффой сборника законов (к сожалению, не сохранившего­
ся. — А.Г.) (Wormald, 1991, 162-182) и изменение самой термино­
логии, отражающей его положение среди других древнеанглий­
ских королей. Уже Этельбальд, как мы видели, титуловал себя
«королем всей Британии». Что касается Оффы, то в целом ряде
случаев он именуется «королем англов» {rex Anglorum), а однаж­
ды — rex totius Anglorum patriae, что не может быть интерпретиро­
вано иначе, как выражение его политического господства не толь­
ко над южной, но и над северной Британией, включая Нортумбрию
(Dumville, 353-355). С целью упрочения династии в 787 г. Оффа
добился коронации своего сына Экгфрита (Chronicle, 166), став
первым англосаксонским монархом, передавшим королевские
полномочия своему наследнику еще при жизни.
Еще одним мероприятием Оффы, существенно укрепившим его
власть, была проведенная им денежная реформа: в 775-780 гг. мо­
нетный двор в Кентербери начал чеканку новой монеты — сереб­
ряного пенни {pennig). Хотя имя мерсийского правителя появляет­
ся на кентерберийских пенни не ранее конца 80-х гг. VIII в., когда
Кент попал под власть Мерсии (Chronicle, 166), его появление, не­
сомненно, было напрямую связано с политикой Оффы. Одновре­
 менно им была пущена в обращение значительно более ценная
золотая монета, известная как манкуз (mancus), которая использо­
валась при уплате значительных денежных сумм1.
Нельзя не отметить также, что Оффа был весьма активен в цер­
ковных делах, по своему усмотрению созывая синоды, влияя на
назначение высших иерархов и добиваясь открытия нужных в по­
литических целях приходов и целых диоцезов (Thacker, 1-25). Од­
новременно церковная политика Оффы и его отношения с папской
курией наглядно демонстрируют тот факт, что на континенте он
считался правителем всех южных англосаксов и фигурой европей­
ского масштаба (Levison, 230-242; Wallace-Hadrill, 1975, 115-117).
В этом смысле чрезвычайно показателен относящийся к середине
80-х гг. VIII столетия эпизод, связанный с попытками мерсийского
правителя добиться учреждения третьего, наряду с Кентербери и
Иорком, архиепископства в Британии. В основе этих попыток ле­
жали причины скорее политического, нежели религиозно-церков­
ного характера, поскольку главной заботой мерсийского правителя
в это время было непрекращающееся сопротивление его господ­
ству королевства Кент, которое было поддержано тогдашним ар­
хиепископом Кентерберийским Янбертом (765-792 гг.). Именно
потенциальной опасностью отождествления главы англосаксон­
ской церкви со стремлением Кента к независимости объясняется
решимость Оффы создать архиепископство с центром в Личфилде,
которое было бы автономно от Кентербери (Cubitt, 269-271). Этот
вопрос обсуждался на церковном синоде в Челси (785 г.) и на си­
нодах 786 г., один из которых происходил в присутствии самого
Оффы и легатов римского папы Адриана I (ум. 795 г.). Несмотря
на то, что англосаксонское духовенство в целом не проявляло
склонности удовлетворить желание мерсийского владыки2, его
власть оказалась достаточной для того, чтобы синод 787 г. принял,
в конце концов, решение об учреждении нового архиепископства
под предлогом того, что кентерберийский диоцез слишком велик
для эффективного управления. После некоторых колебаний папа
Адриан вынужден был утвердить это решение и послать епископу
Личфилда Хигеберту паллий митрополита (Chronicle, 166; Cartu-
iarium, n. 247, 248, 250; EHD, 770-774).
Через два года после указанных событий и состоялось заочное
знакомство Карла Великого и Оффы. В 789 г. Карл попросил у

1Манкуз был равен 30 пенни (Blunt, 184-186).

2 Еще на одном синоде 786 г. в Челси, проходившем в отсутствие ко­
роля Мерсии, церковные иерархи под руководством Янберта отвергли
идею Оффы (Cubitt, 269-270).
 короля Мерсии руки одной из его дочерей для своего старшего
сына Карла Юного3. Возможно, не желая предоставлять королю
франков столь ценную заложницу без обеспечения каких-либо га­
рантий, Оффа отреагировал встречным предложением: одна из
дочерей Карла Великого должна будет выйти замуж за его сына
Экгфрита4. Последовал отказ Карла , что вызвало период охлажде­
ния отношений между Мерсией и Франкским государством. Ре­
зультатом этого охлаждения стало взаимное эмбарго, наложенное
на посещение англосаксонскими купцами континента, и Англии
франкскими торговцами (EHD, 313, 775; Левандовский, 97; Garri­
son, 97-123; Levison, 94-131; Wallace-Hadrill, 1965-68, 118-142).
Мотивы разрыва имели не только матримониальную подопле­
ку. Оффе, судя по всему, казался подозрительным повышенный
интерес, проявляемый королем франков к Британии, интерес, ко­
торый выходил за границы Мерсии и касался как светских, так и
церковных дел. И эти подозрения имели под собой определенные
основания. Мало того, что Карл вел за спиной Оффы переписку с
его зятем, королем Нортумбрии Этельредом I (EHD, 782-783); го­
раздо более серьезными в глазах мерсийского короля должны были
выглядеть отнюдь не единичные случаи предоставления политиче­
ского убежища во Франкском королевстве тем представителям анг­
лосаксонской, особенно кентской и уэссекской, знати, которые вы­
ступали против Мерсии. Так, например, между 789 и 795 гг. при
дворе Карла находились будущий король Кента Эадберт II (796-
798 гг.) и дальний родственник еще одного зятя Оффы, короля Уэс­
секса Беортрика, будущий уэссекский король Эгберт (802-839 гг.)

3 У Оффы к этому времени было четыре дочери: Эадбурга, Эльфледа,

Эльфрит и Этельбурга. Первая в 787 г. была выдана за короля Уэссекса
Беортрика (786-802 гг.), а Эльфледа в 790 г. стала женой короля Нортум­
брии Этельреда I (774-779, 790-796 гг.) (Chronicle, 166, 167). Которая из
оставшихся двух дочерей должна была стать женой Карла Юного, кото­
рому в 789 г. исполнилось 17 лет, неизвестно.
4 У Карла к этому времени было 6 дочерей; по сообщению хроники
одного из франкских монастырей, невестой Экгфрита должна была стать
старшая дочь Карла, Берта, которой в 789 г. едва исполнилось 10 лет
(Gesta abbatum, XII, 2).
5 По свидетельству Эйнгарда, дочери Карла «были весьма красивы и
так обожаемы королем, что — трудно поверить — ни одну из них он не
пожелал выдать ни за своего, ни за иностранца, но держал всех при себе,
утверждая, что не может без них жить. И потому, будучи во всем счастли­
вым, Карл с этой стороны испытал удары превратной судьбы. Однако он
умел делать вид, будто не существовало ни малейшего подозрения или
слуха насчет которой-нибудь из его дочерей» (Эйнгард, 194).
 (EHD, 775, 781). Что касается англосаксонской церкви, то интерес
к положению в ней был открыто продемонстрирован Карлом еще в
786 г., когда в состав папской миссии в Англию по его настоянию
был включен франкский аббат Вигбод (EHD, 771).
Тем не менее, охлаждение между Карлом Великим и Оффой
оказалось недолгим. Видимо, и тот, и другой вполне осознавали
значение не только политических, но и торговых связей между
своими странами, поскольку усилия к восстановлению отношений
были предприняты практически немедленно. Хотя, как явствует из
контекста письма 796 г., оно являлось ответом на послание Оффы
(Documents, 497)6 и, следовательно, инициатива возобновления
отношений исходила от мерсийской стороны, большую активность
все же проявил Карл Великий.
Очевидно, по его просьбе посредниками в урегулировании
конфликта выступили Гервольд, аббат монастыря в Фонтане, и
один из крупнейших интеллектуалов раннего Средневековья —
Алкуин (ок.735-804 гг.).
Как сообщает хроника монастыря Фонтане, составленная в 30-х
гг. IX в., его основатель и первый аббат Гервольд в 788 г. был на­
значен королевским должностным лицом {rector) и в течение мно­
гих лет взимал налоги и пошлины в разных портах и городах, осо­
бенно в Квентовике {maxime in Quentawich). Наиболее вероятно,
ито эти сборы и пошлины носили торговый характер и были связа­
ны, в первую очередь, с англо-франкской торговлей, поскольку в
конце VIII столетия Квентовик был главным портом области Пон-
тье, служившей своеобразными воротами для едущих в Англию из
Франкского королевства и из Англии в Европу (Левицкий, 38-40).
Во время выполнения своих обязанностей сборщика пошлин Гер-
вольд, несомненно, имел широкие возможности контакта с англо­
саксами, прибывающими на континент. Более того, чуть ниже ис­
точник сообщает о том, что аббат Гервольд был связан тесной
дружбой с королем Оффой и не раз выполнял дипломатические
поручения Карла Великого, касающиеся Англии (Kirby, 174-175).
Резонно предположить, что личный друг Оффы и, одновременно,
крупный чиновник Карла не мог остаться в стороне от разрешения
конфликта между ними, хотя конкретные его шаги в этом направ­
лении остаются загадкой.
Более детально известны действия Алкуина. Англосакс, точнее,
нортумбриец по происхождению, он в 782 г. стал ректором двор­
цовой академии, созданной по приказу Карла Великого, а затем
аббатом монастыря Св. Мартина в Туре. К началу 90-х гг. он яв­

6 Письмо Оффы не сохранилось.

лялся ближайшим советником Карла и виднейшим деятелем на­
чавшегося «Каролингского Возрождения» (Левандовский, 115-122;
Фортунатов, 1941, 26-46; 1948, 5-48; Bullough, 93-125; Duckett,
1955). Наряду с этим, он сохранял тесные контакты со своей роди­
ной7, и как нельзя лучше подходил на роль примирителя двух ко­
ролей.
Уже в январе 790 г. Алкуин направил послание одному из сво­
их учителей по монастырской школе в Йорке по имени Колку. Со­
общая своему корреспонденту о последних событиях во Франк­
ском государстве, он выражал опасение, что «разожженный дьяво­
лом раздор» между королем франков и Оффой может серьезно
ухудшить их отношения, и намекал на возможность своего участия
в миротворческой миссии, которая, по-видимому, и состоялась в
середине того же года (EHD, 774-775; Duckett, 68-69). Примерно в
то же время в письме к архиепископу Кентерберийскому Янберту
Алкуин постарался рассеять подозрения короля Мерсии относи­
тельно политических эмигрантов, находящихся при дворе Карла
Великого. Отвергая мысль о том, что его господин намеренно ук­
рывает у себя врагов Оффы, Алкуин объясняет его поступки ис­
ключительно желанием примирить беглецов с их королем (EHD,
776). Известны также два письма Алкуина самому королю Оффе. В
первом, относящемся, скорее всего, к 792 г., он, называя мерсий­
ского правителя «славой Британии», убеждал его окончательно
примириться с Карлом. Во втором, написанном, видимо, уже на
излете конфликта, Алкуин вновь указывал на самые дружеские
чувства, которые питает его господин к королю Мерсии (EHD,
779-780, 782-783).
Наконец, не остался в стороне от урегулирования своих разно­
гласий с Оффой и сам Карл Великий, который в 793 г. направил
письмо преемнику Янберта на посту архиепископа Кентерберий­
ского — Этельхарду (792-805 гг.), и епископу Линдсея — Кеол-
вульфу. Он просил обоих прелатов употребить свое влияние (силу
которого, заметим в скобках, Карл явно преувеличивал) на мер­
сийского короля с тем, чтобы последний снял свою опалу с нахо­
дящихся в изгнании во Франкском государстве людей некоего
Хрингстана. Одновременно король франков выражал надежду, что
их воздействие на правителя Мерсии будет способствовать улуч­
шению отношений между двумя странами в целом. Вновь специ­

7 В 786 и в 790-793 гг. Алкуин неоднократно посещал Англию. Кроме

того, сохранилось около 300 его посланий к различным англосаксонским
королям, а также к представителям духовной и светской знати (Wormald,
1982, 106ff).
 ально подчеркивалось, что предоставление убежища некоторым
противникам Оффы не носит враждебного характера, а диктуется
лишь стремлением способствовать достижению согласия между
эмигрантами и мерсийским владыкой (Documents, 487-488; EHD,
780).
Кульминацией же усилий Карла Великого по нормализации от­
ношений стало уже не раз упоминавшееся послание Оффе от 796 г.
Центральным моментом этого документа на этот раз явились не
политические, а торгово-экономические аспекты англо-франкских
связей; на этом основании некоторыми учеными оно считается
первым английским торговым договором (Wilson, 202-205; Cun­
ningham, I, 84; Williams, 47-48; Levison, 111). Письмо действитель­
но подтверждает то значение, которое правители обеих стран при­
давали экономическим контактам между ними. Освобождая англо­
саксонских паломников, едущих через земли Галлии к святым мес­
там, от всяких сборов8, Карл Великий одновременно обвинял англ-
ских купцов в том, что они занимались торговлей, маскируясь под
пилигримов. В случае раскрытия «маскарада» они обязывались
платить обычные торговые пошлины (Documents, 496). В этом же
письме Карл обещал Оффе предоставить англосаксонским торгов­
цам свое покровительство и защиту законов, позволяя им в случае
«несправедливых притеснений» обращаться к королевским слу­
жащим за «правосудием». Эти права давались, видимо, на взаим­
ной основе и предполагалось, что аналогичное покровительство и
защиту получат франкские купцы в Англии (Documents, 496).
Кроме всего прочего, в письме Карла Великого упоминаются и
некоторые предметы взаимного торгового обмена. В частности,
видимо, отвечая на просьбу Оффы о присылке некоего «черного
камня» (petras nigras), нужного, скорее всего, для строительства
(Peacock, 709-715), Карл предлагал королю Мерсии сообщить че­
рез специального посланца, какого рода и какой длины нужны
камни и обещал помочь с их розысками и транспортировкой. В
свою очередь, ссылаясь на то, что его подданные недовольны из­
менением величины плащей (,sagum), ввозимых англосаксонскими
купцами, он просил Оффу проследить за тем, чтобы их размер был
таким же, как и в прежнее время (Documents, 497).

8 Подобная практика имела место в рассматриваемый период и в самой

Англии. Преемник Оффы, король Кюневульф, в 806 г. пожаловал аббатст­
ву Кроуленд в Линкольншире освобождение от уплаты всех проездных
сборов и пошлин по всей Мерсии «на вечные времена» для пилигримов,
которые приходили на богомолье в этот монастырь (Cartularium, п. 325).
 Возвращаясь к проблеме политических эмигрантов во Франк­
ском государстве, столь волновавшей короля Мерсии, Карл Вели­
кий вновь заверял своего корреспондента, что их пребывание при
его дворе не означает намерения оскорбить или обидеть Оффу.
Одновременно король франков сообщал, что с целью окончатель­
ного снятия возможных подозрений он собирается отослать из­
гнанников из Англии в Рим, чтобы их дальнейшую судьбу решил
наместник престола Св. Петра (Documents, 496). В заключение
послания, еще раз называя Оффу своим «дражайшим братом»,
Карл информировал его о тех дарах, которые он направил англо­
саксонским церковным корпорациям и самому королю Мерсии9.
Из рассмотренных эпизодов, на наш взгляд, можно сделать не­
сколько заключений, которые представляют определенный инте­
рес не только для характеристики положения англосаксонских го­
сударств на рубеже VIII-IX столетий, но и для осмысления неко­
торых аспектов «эпохи Карла Великого» в раннесредневековой
истории Европы в целом.
Во-первых, обращает на себя внимание сам факт личных кон­
тактов двух королей раннего Средневековья. Письмо Карла Вели­
кого Оффе является единственным сохранившимся посланием от
континентального монарха к англосаксонским правителям и, од­
новременно, единственным документом, в котором Карл называет
современного ему западноевропейского короля своим «братом».
Наконец, письмо представляет собой первый вполне достоверный
пример той заинтересованности, с которой европейские короли
раннего Средневековья относились к торговле.
Во-вторых, торгово-экономические стороны взаимоотношений
Карла и Оффы наглядно демонстрируют тот факт, что англосак­
сонские купцы составляли значительную долю торговцев, приез­
жавших в государство франков и были весьма активны. Отсюда
следует, что английские изделия в это время интенсивно вывози­
лись на континент, и что, следовательно, уже в VIII столетии у
англосаксов было относительно высоко развито текстильное дело
и производство одежды. Более того, становится ясно, что торговые
связи Англии с Франкским королевством в конце VIII в. имели
большое экономическое значение для обеих стран и развивались
вполне благоприятно. Вряд ли случайным было также практически
одновременное появление на обеих сторонах Ла-Манша новой се­
ребряной монеты (Михалевский, 187-188). Все это позволяет не
только аргументированно предположить значительное повышение

9 Среди них были пояс, аварский меч и две шелковых мантии (Docu­
ments, 497).
 благосостояния Северо-Западной Европы накануне «эпохи викин­
гов», но и говорить о том, что экономические контакты европей­
ских государств раннего Средневековья отнюдь не ограничивались
торговыми связями с более богатым Востоком в средиземномор­
ском регионе. Видимо, еще до начала скандинавской экспансии в
Европе начинает формироваться второй, североморско-балтийский
центр торгового обмена, в который были тесно интегрированы как
Англия, так и государство Карла Великого.
Наконец, история взаимоотношений Карла и Оффы подчерки­
вает то политическое значение, которое придавалось англосаксон­
ским государствам на континенте. Совершенно очевидно, что для
Карла в Англии существовало лишь два короля, обладавших ре­
альной властью: Этельред, правивший Нортумбрией, и Оффа, по­
велитель всех южных и центральных областей острова. Учитывая,
однако, что именно с последним будущий император Запада обра­
щался как с равным себе, следует предположить, что для него от­
ношения с владыкой Мерсии имели значительно больший вес, тем
более, что внутренняя стабильность в Мерсии и вообще на юге при
Оффе резко контрастировала с беспокойным царствованием
Этельреда10.
Дальнейшее развитие событий, однако, отчетливо обнаружило
и то, насколько политические процессы в любой раннесредневеко­
вой державе зависели от личности того или иного правителя. Ис­
тория постепенного распада Франкской империи при преемниках
Карла Великого хорошо известна. Что же касается Англии, то
смерть Оффы в 796 г., на вершине славы и могущества, также по­
казала хрупкость, казалось бы, уже незыблемой гегемонии Мер­
сии. Его сын и наследник Экгфрит царствовал не более пяти меся­
цев, а затем престол перешел к его дальнему родственнику Кен-
вульфу (797-821 гг.), который сразу же столкнулся с антимерсий-
ским восстанием в Кенте и новым укреплением Уэссекса при ко­
роле Эгберте (Chronicle, 168, 169). На время попытки объединения
англосаксонских королевств были оставлены ввиду непрекра-
щающихся внутренних усобиц, усугублявшихся начавшейся скан­
динавской агрессией, и возобновились лишь во второй половине
IX в.

10 Достаточно сказать, что правление Этельреда, вступившего на пре­

стол Нортумбрии в 774 г., было прервано одиннадцатилетней ссылкой, а
закончилось в 796 г. убийством короля. Подробнее об Этельреде см.:
Fischer, 146-147; Higham, 114-116; Marsden, 184-186.
 Источники
Beda — Beda Venerabilis. Historia ecclesiastica gentis Anglorum. //
Monumenta Historica Britannica. L., 1848.
Cartularium — Cartularium Saxonicum: a collection of charters relating to
Anglo-Saxon history. L., 1885-1893. Vols.1-3
Documents — Councils and ecclesiastical documents relating to Great Brit­
ain and Ireland / Ed. by A.W.Haddan and W.Stubbs: In 3 vols. L., 1869-1878.
EHD — The Anglo-Saxon chronicle // English historical documents. L.,
1955.
Gesta abbatum Gesta abbatum Fontanellensium // Scriptores rerum
Germanicarum in usum scholarum ex monumentis Germaniae historicis. Han-
noverae, 1886.
Эйнгард — Эйнгард. Жизнь Карла Великого // Левандовский А.П.
Карл Великий. М., 1995.

Литература
Левицкий Я.А. Города и городское ремесло в Англии в Х-ХИ вв. М.;
Л., 1960.
Михалевский Ф.И. Очерки истории денег и денежного обращения. Т.1.
Деньги в феодальном хозяйстве. М., 1948.
Фортунатов A.A. Алкуин как деятель Каролингского Возрождения //
Уч. зап. Московск. городск. пед. ин-та. 1941. Т.З. Вып.1.
Фортунатов A.A. Алкуин и его ученики // Там же. 1948. Т.8. Вып.1.

Baker G.P. The fighting kings of Wessex: A gallery of portraits. N.Y.,

1991.
Blair P.H. An introduction to Anglo-Saxon England. Cambridge, 1956.
Blunt C.E. Offa’s coinage // Anglo-Saxon coins: studies presented to Frank
Bullough D.A. What has Ingeld to do with Lindisfame? // Anglo-Saxon Eng­
land. 1993. Vol.22.
Copley G.J. The conquest of Wessex in the sixth century. L., 1954.
Cubitt C. Anglo-Saxon church councils c.650-c.850. L., 1995.
Cunningham W. The growth of English industry and commerce during the
early and middle ages. 5-th ed. Cambridge, 1927. Vol.l.
Duckett E.S. Alcuin: friend of Charlemagne, his world and his works. N.Y.,
1951.
Dumville D. The terminology of overkingship in early Anglo-Saxon Eng­
land // The Anglo-Saxons from the migration period to the eighth century: an
ethnographic perspective / Ed. by J.Hines. Rochester; N.Y., 1997.
Ferguson W. Scotland’s relations with England: a survey to 1700. Edin­
burgh, 1977.
 Fisher D.J.V. The Anglo-Saxon age. c.400-1042. N.Y., 1993.
Fox C. OfFa’s Dyke. L., 1955.
Fox C. The western frontier of Mercia in the eighth century // Yorkshire
Celtic studies. 1937-1938.
Garrison M. The English and the Irish at the court of Charlemagne // Karl
der Grosse und sein Nachwirken: 1200 Jahre Kultur und Wissenschaft in Eu­
ropa. Berlin, 1997.
Higham N.J. The kingdom of Northumbria: AD 350-1100. Dover, 1993.
Hoskins W.G. The westward expansion of Wessex. Leicester, 1960.
Keynes S. Changing faces: Offa, king of Mercia // History today. 1990.
Vol.40.
Kirby D.P. The making of early England. L., 1967.
Kirby D.P. The earliest English kings. L., 1991
Levison W. England and the continent in the eighth century. Oxford, 1946.
Marsden J. Northanhymbre saga: the history of the Anglo-Saxon kings of
Northumbria. L., 1992.
Peacock D. Offa’s black stones // Antiquity. 1997. Vol.21.
Stenton F.M. The supremacy of the Mercian kings // Stenton F.M. Prepara­
tory to Anglo-Saxon England, being the collected papers of F.M.Stenton. Ox­
ford, 1970.
Thacker A. Kings, saints and monasteries in pre-Viking Mercia // Midland
history. 1985. Vol. 10.
Wallace-Hadrill J.M. Charlemagne and England // Karl der Grosse: Leben­
swerk und Nachleben. Düsseldorf, 1965-1968.
Wallace-Hadrill J.M. Rome and the early English church: some questions
of transmission // Wallace-Hadrill J.M. Early medieval history. Oxford, 1975.
Williams A. Kingship and government in pre-conquest England, c.500-
1066. N.Y., 1999.
Wilson D.M. The Anglo-Saxon histoiy. L., 1960.
Wormald P. The age of Offa and Alcuin // The Anglo-Saxons. Oxford,
1982.
Wormald P. In search of king Offa’s code // People and places in Northern
Europe 500-1600: Essays in honour of P.H.Sawyer / Ed. by I.Wood and
N.Lund. Woodbridge, 1991.
Yorke B. The vocabulary of Anglo-Saxon overlordship // Anglo-Saxon
studies in archaeology and history. 1981. Vol.2.
 М. С. Петрова

ЭЙНХАРД — БИОГРАФ КАРЛА ВЕЛИКОГО*

Эйнхард (ок. 770-840 гг.) и Карл Великий (ум. 814 г.) су­
ществуют в истории вместе. Ведь мы всегда мысленно связываем
их друг с другом — биографа и описанную им грандиозную лич­
ность. На эту связь указывает наблюдательному читателю сам ав­
тор, говорящий о Карле как о своем воспитателе-отце, а о себе —
как о воспитаннике-сыне. Но насколько важно отделить личность
Карла от той, что описана Эйнхардом, настолько же важно от­
делить и Эйнхарда от самого Карла. Тем более, что жизнь Эйн­
харда заслуживает внимания.

Жизнь Эйнхарда
Принято считать, что Эйнхард родился около 770 г. в Майнце.
Возможно, его родителей звали Эйнхард и Энгилфрит. Эти имена
встречаются в списке дарителей Фульдского монастыря (Thorpe, р.
173), расположенного в 60 милях к северо-востоку от Франкфурта:

Я, Эйнхард, и жена моя Энгилфрит

дарим и передаем [монастырю]...то, что мы имеем из собствен­
ности в Уриторфе
(CDF 185, р. ЮЗ)1.

* Настоящая статья должна была предварять (или завершать) мой пе­

ревод «Жизни Карла Великого» Эйнхарда (с прологом Валафрида Страба)
в книге «Историки каролингской эпохи» (М.: РОССПЭН, 1999), сс. 7-34 и
сс. 223-238. Однако она была изъята ответственным редактором сборника
А.И. Сидоровым без моего ведома, хотя большая часть ее материалов ис­
пользована и опубликована под его именем как раздел «Эйнхард» в после­
словии «Взлет и падение Каролингов», сс. 212-216. Мое имя Сидоровым
не упомянуто. Для настоящего издания статья дополнена и расширена.
 Туда же, в Фульдский монастырь, после 779 г. был послан и
Эйнхард для получения образования. В то время настоятелем там
был Ваугольф (780-802 гг.). В Фульде Эйнхард изучал латинский
язык, Библию и классические тексты2. Когда ему было около
20 лет (после 791 г.3), Ваугольф отправил его во дворцовую школу
в Ахен, действуя «по высочайшему предписанию» самого Карла,
который

из всех королей наиболее стремился к мудрости,

старательно разыскивал и взращивал ученых,
чтобы те упоенно занимались философией
(Strabo, ProL, р. xxviii, w . 23-25).

Что касается физического облика Эйнхарда то, вероятно, он

был невысокого роста. Об этом можно судить по словам поэта и
богослова Валафрида Страба4 (809-849 гг.), составившего Пролог5

1 Здесь и ниже выдержки из латинских текстов мы даем в своем пере­

воде, за исключением случаев, оговоренных особо.
2 У Эйнхарда были и другие занятия, о чем свидетельствуют шесть до­
кументов (от 788-791 гг.). Два из них с точными датами: 19 апреля 788
года и 12 сентября 791 года (CDF 87, р. 53; 100, р. 60; также см. CDF 102,
р. 61; 183-185, р. 103). Эти документы представляют собой дарственные
по передаче земельной собственности Фульдскому монастырю. В таких
документах не указывалось имя составителя — только дарители, свидете­
ли, нотариусы. Эйнхарду могло быть поручено участвовать в таких со­
глашениях, к примеру, в роли нотариуса или переписчика, поскольку в
каждом из этих дипломов имеется его подпись: «Я, Эйнхард, написал».
Эти документы свидетельствуют о той деятельности, которую Эйнхард
вел в Фульдском монастыре до того как прибыл ко двору Карла. Отметим,
что последний документ (с. 790-791 гг.) указывает на дарителей — Эйн­
харда и его жену Энгилфрит. Внизу текста такая же подпись, как и в пре­
дыдущих грамотах. Сходство имен подтверждает предположение, что
дарители — родители Эйнхарда (Dutton, СС, III, 6, р. 43; 41). Вполне воз­
можно, что такой дар был платой за обучение сына или же авансом за
решение Ваугольфа послать его ко двору короля.
3 Мнения исследователей в отношении точной даты появления Эйн­
харда при дворе Карла различаются. К примеру, М.Гаррисон (CCEI, р.
119) дает другую дату — 794 г.
4 Отметим, что традиционно Валафрида именуют Страбоном, но сам
он желал называть себя «Страб»: «Хоть называться велит "Страбоном"
нелепый обычай,/ "Страбом" себя величать хочется мне. Буду Страб» (De
Grim. Mag., col. 1095C, w . 39-40; — пер. В.В. Петрова).
5 Полный перевод Пролога Валафрида см. в кн.: ИЭК, с. 7-8.
к Жизни Карла. Валафрид называет Эйнхарда homuncius (Prol., p.
xxix, v. 1), «ибо ростом он не вышел» (ibid., v. 2), а в другом своем
стихотворении, озаглавленном О великом Эйнхарде — homullus,
что значит «человечек» (De Einh. Magn., col. 1094D, v. 6).
При дворе у Эйнхарда было прозвище «Нард», «Нардул» или
«Маленький Нард». Само слово «нардус» (nardus) означает разно­
видность масла. Но не следует думать, что Эйнхард имел какой-то
специфический запах. Скорее всего, прозвище появилось из-за
сходства в звучании слов — «nardus» — «Ei-nhard-us» (Dutton, СС,
p. xiii). А если сократить первую часть слова и включить в остав­
шуюся уменьшительно-ласкательный суффикс -ul (что, по-види-
мости, и было сделано из-за его маленького роста), то получится
«Nard-ul-us».
Алкуин (735-804 гг.) в сочинении К епископу Паулину из Акви-
леи намекает на Эйнхарда, используя эпитет parvulus (маленький,
крохотный), и называет его «Нардулом». Он уподобляет его тру­
долюбивой пчеле, «маленькой телом», приносящей великолепный
мед, и крошечному зрачку глаза, управляющему всеми телесными
функциями человека:

Несет тебе превосходный мед пчела, маленькая телом.

И как зрачок, будучи малой частью глаза,
безраздельно управляет жизнедеятельностью тела,
так сам Нардул правит всем этим хозяйством.
Не прекращая читать, скажи:
«Привет тебе, маленький Нардул!»
(Сапп. 242, col. 790C-D, w . 4-8).

Теодульф Орлеанский (ум. 821 г.) пишет об Эйнхарде, как об

энергичном человеке с острым умом (Carm. Theod., col. 325А). Он
также называет Эйнхарда «Нардулом», сравнивая писателя с
усердным муравьем:

Нардул, в вечном движении, снует туда и сюда,

подобно усердному муравью,
Его ноги не прекращают [хождения]
(ibid., col. 320В).

Но у Эйнхарда было еще одно прозвище. Во дворцовой акаде­

мии Карла его звали «Веселеил». Это имя встречается в письме
Алкуина (800 г.) к Карлу:

... конечно же Веселеил, ваш и наш друг и помощник

(Ер. CI, col. 315А).
 Несомненно, такое прозвище наш автор получил из-за того, что
его сравнивали с библейским Веселеилом6 — мудрым строителем
Скинии, искусным в работе по металлу, обработке дерева и резьбе
по камню7. Свидетельства подобных умений и занятий Эйнхарда
вновь приводит Валафрид Страб:
не меньше уважения надлежит выказать
великому отцу Веселеилу,
первому умельцу и распорядителю,
владеющему всеми искусствами
(De Einh. Magn., col. 1094D, w . 1-3).
Рабан Мавр (822-842 гг.) в Эпитафии называет Эйнхарда
«знатным мужем» (vir nobilis), сведущим в искусстве многих ве­
щей (Epitaph. Einh., col. 1669D-C, v. 3). Кроме того, известно, что
Ансегису, аббату в Сен-Жермен-де-Фле, в 807 г. были поручены в
Ахене общественные работы под руководством Эйнхарда (GAF 17,
р. 50). Имя Эйнхарда как автора проекта и дарителя значилось на
табличке передней части миниатюрной античной триумфальной
арки, отлитой и украшенной узорами из серебра, подаренной им
церкви в Маастрихте (Henderson, ECLL, р. 261). К тому же сам
Карл поручил Эйнхарду строительство церкви в Сен-Вандриль,
ставшей впоследствии одним из важных центров христианской
учености и издания книг.
Но занятия Эйнхарда не были связаны только со строительст­
вом и архитектурой. Он был любителем и собирателем классиче­
ских латинских текстов. Подтверждением тому служит письмо
Сервата Лупа из Ферье (805-862 гг.), следовавшего Эйнхарду в
этом увлечении:
...прошу еще и о том, чтобы вы одолжили мне...некоторые из
ваших книг... Книги же таковы: книга О риторике Туллия... ; то­
го же автора три книги по риторике, написанные в форме диспу­
та и диалога об ораторе [Об ораторе]..., также [я хотел бы] Ком­
ментарий на книги Цицерона. Кроме того Аттические ночи
А[вла] Геллия...
(Lupus, Epist. I, col. 435A-435B)8.

6 Отметим, что Алкуина в академии Карла называли Флакком, а само­

го Карла именовали Давидом.
7 Ср.: Исход 31,2-5: «[2] Смотри, Я назначаю именно Веселеила... [3]
И Я исполнил его Духом Божиим, мудростью, разумением, ведением и
всяким искусством, [4] работать из золота, серебра и меди,.. [5] резать
камни для вставливания и резать дерево для всякого дела» (Б, с. 107).
8 Пер. Н. Ревякиной (см. АПМХС I, сс. 342-344), с небольшими изме­
нениями.
 Не возникает сомнений в том, что Эйнхард был великолепно
образован. Он знал не только латинский язык, но и греческий. Это
также следует из писем Лупа к нашему автору. Так в письме (В.
Servati, 19 Ер. V, cols. 446B-448D), написанном в мае 836 года, Луп
просит Эйнхарда разъяснить смысл непонятных греческих слов,
встретившихся ему при чтении Боэция. По всей видимости, Эйн­
хард был в греческом языке авторитетом9 для Сервата, который
самостоятельно не мог в нем разобраться10.
Иногда роль Эйнхарда при дворе самого Карла преувеличивали
его младшие современники (например, Carm. Erm., p. 25). Сам он
во вступлении к Жизни Карла не стремится подчеркнуть свои за­
слуги. Лишь дважды Эйнхарду выпало быть участником важных
событий: в 806 г. он был послан императором с миссией к папе
Льву 111 (ARF, р. 121)11, а в 813 г. он был одним из тех, кто угова­
ривал Карла короновать своего сына Людовика и сделать его со-
императором и наследником (Halphen, п. 16; Thorpe, pp. 18-19;
Dutton, СС, p. xvi; I, 4, pp. 2-3; I, 11, p. 6), о чем сам Эйнхард также
умалчивает (гл. 30). Не пишет он о своей деятельности ни по строи­
тельству собора в Ахене (гл. 17 и гл. 26), ни по сооружению дворца
Карла (гл. 22). Только один раз в его произведении встречается на­
мек на личное участие в трудном переходе через Альпы (гл. 6).
После смерти Карла Эйнхард остается в большом почете у Лю­
довика Благочестивого (778-840 гг.), чему удивляется Валафрид
Страб (Prol., р. xxix, v. 9). Примерно в это же время наш автор же­
нился на Имме — сестре Бернарда, епископа Вормского и аббата
Вейзенбургского. В 815 г. (11 января) Людовик жалует Эйнхарду и
его супруге в подарок земли в Михленштате и в Муленхайме (CL,

9 В сочинениях Эйнхарда встречаются и греческая пословица (гл. 16),

и греческие слова в латинском написании (гл. 27 и гл. 30).
10 Contreni (CSL, pp. 207-208) в качестве подтверждения такой гипоте­
зы приводит ответное письмо Лупа (Ер. 80, Regenos, LLF) написанное им
(ок. 849-850 гг.) саксонскому монаху Готшалку (805-866/7 гг.), который
просил Сервата разъяснить ему значения отдельных греческих слов. Луп,
явно медля с ответом, советует Готшалку обратиться за помощью к гре­
кам. По-видимому, Луп не был уверен в собственном знании греческого
языка, а Эйнхард, к которому Луп раньше обращался за помощью, к тому
времени уже умер.
11 В 806 г. Карл, вместе с тремя законнорожденными сыновьями, раз­
делил свое королевство на части, что должно было свести к минимуму
возможные разногласия при дележе наследства между сыновьями после
смерти императора. Этот раздел был произведен 6 февраля 806 г. и неко­
торое время спустя Эйнхард доставил копию этого соглашения папе в
Рим.
pp. 359-360), позднее известном как Зелигенштат (город Святых),
благодаря собору, построенному там Эйнхардом, и мощам святых
Марцеллина и Петра, которые Эйнхард туда доставил12. Эйнхарду
были пожалованы аббатства Сен-Вандриль при Фонтенелле, Сен-
Бовэ в Генте (816 г.), Сен-Пьер, Сен-Серве в Маастрихте. Возмож­
но, некоторые из этих владений (Сен-Вандриль и Сен-Бовэ) были
получены Эйнхардом в качестве аванса за предстоящую работу
над Жизнью Карла (Innés, McKitterick, CCEI, p. 206; Bouquet, pp.
473; 479; 518).
С течением лет, здоровье Эйнхарда начало ухудшаться. В
письмах, относящимся к 829-830 гг., он пишет о болях в желудке и
боку (Einh. Epistol. 14, pp. 105-142)13. Чуть позже (830 г.) Эйнхард
покидает Ахен и переселяется в Зелигенштат. Его жена Имма
умерла в 836 г., а сам он, ненадолго пережив супругу, скончался
через четыре года — 14 марта 840 г.
Всего сохранилось три работы Эйнхарда: Жизнь Карла Велико­
го (Vita Karoli Magni), О перенесении мощей и чудесах наших свя­
тых Марцеллина и Петра (De translatione et miraculis sanctorum
suorum Marcellini et Pétri), Книжица о почитании Креста (Libellus
de adoranda Cruce). К этому следует добавить 71 письмо (Einharti
Epistolae), написанные в период между 814 и 840 гг.

‘Жизнь Карла Великого’ Эйнхарда

В Жизни Карла Эйнхард нигде не называет собственного име­
ни. О его авторстве достоверно известно на основании Пролога
Валафрида Страба, приложенного к этой работе уже после смерти
Эйнхарда:

... Изложенные жизнь и деяния славнейшего императора Карла

описал Эйнхард, самый чтимый из всех приближенных двора то­
го времени не только по причине своей учености, но и по высоте
личных качеств
(Prol., р. xxviii, w . 10-13).

12 Эти события послужили сюжетом для сочинения Эйнхарда О пере­

несении мощей и чудесах наших святых Марцеллина и Петра. По сути,
описанные Эйнхардом извлечение мощей из склепов и перенесение их
напоминает обычное воровство, но воровство, осуществленное не только
по приказу Эйнхарда, но и по божественной воле. Перевод первой книги
этого произведения будет опубликован в одном из выпусков сборника
Средние века.
13 Это письмо, возможно, адресовано его другу — Герварду (апрель
830 г.).
 Клирик Гервард, будучи библиотекарем Людовика, подготовил
для императора экземпляр Жизни Карла и составил поэтическое
вступление к этому сочинению, в котором еще раз названо имя
Эйнхарда (Gerw. vers., р. xxix, w . 24-29).
Дата появления Жизни Карла предположительна и относится к
промежутку между 817-830 гг.14. Скорее всего Эйнхард писал в
тот период, когда находился в Ахене (до 830 г.), при дворе Людо­
вика Благочестивого. Очевидно лишь то, что произведение уже
существовало и было читаемо к началу тридцатых годов IX века, о
чем свидетельствуют слова из письма Сервата Лупа к Эйнхарду,
датируемого 829-830 гг.15:

Как раз в это время попал мне в руки ваш труд,

в котором вы блестяще рассказали о... деяниях... императора
(В. Servati, I Ер. Prima, Ad Eginh., PL, vol. 119, col. 433AB)16.

Причинами, побудившими Эйнхарда написать историю Карла,

согласно его собственным словам, были не только личное знание

14 В отношении датировки Vita Karoli учеными делались самые разно­

образные выводы. М.М. Стасюлевич (ИСВ, 4-изд.), ссылаясь на каталог
аббатства Рейхенау, составленный в 821 г., полагает, что произведение
было написано в период между 817 и 821 гг. Однако, отметим, что каталог
мог включать в себя и более поздние вставки и дополнения. К тому же,
оригинал каталога ныне утрачен, что затрудняет исследование. Гансхоф
(Ganshof, CFM, pp. 1-16) устанавливает более широкий временной проме­
жуток: 817-830 гг. Торп (Thorpe, pp. 15-17) считает, что работа появилась
после того, как Эйнхард покинул Ахен и находился в Зелигенштате, то
есть примерно в период с 829 по 836 гг. Иннес и МакКиттерик (Innés и
McKitterick, CCEI, pp. 203-207) полагают, что произведение могло быть
написано вскоре после 817 г., но, учитывая политику первых лет правле­
ния Людовика Благочестивого и возмущение знати, приведшее позднее к
открытому восстанию в 818 г., не исключают и более ранней даты. На
конференции в Лорше (1995 г.), Д.Ганц (D. Ganz) высказал мнение, что
произведение появилось в 827 г. В качестве аргумента он дал свою интер­
претацию письма Эйнхарда, адресованного Герварду (Einh. Epistol. 52, pp.
105-142). В этом письме Эйнхард просит Герварда перечитать то, что бы­
ло ему послано ранее. Ганц высказал предположение, что ранее Эйнхард
мог послать Герварду свое сочинение Vita Karoli (вероятно отдельными
частями, к примеру, без вступления и заключения), которое Гервард, со­
гласно обязанностям королевского библиотекаря, должен был издать.
Подробнее о датировке Жизни Карла см.: Dutton, СС, pp. xviii-xx. Мы по­
лагаем, что сочинение было создано в ранний период, то есть до 820 г.
15 Лёве (Löwe, pp. 85-103) считает, что это письмо было написано Лу-
пом в 834 г., полагая самой ранней из возможных дат — 831 год.
16 Пер. Н. Ревякиной, A1IMXC I, сс. 342-344.
подробностей жизни императора, но и долг благодарности, по от­
ношению к своему господину. Во вступлении к Жизни Карла Эйн­
хард пишет:

Я решил записать те события, чтобы донести их до потомков...

дабы не позволить угаснуть во тьме забвения блестящим делам и
славнейшей жизни превосходнейшего и величайшего правителя
своей эпохи, а также его деяниям, которые едва ли смогут повто­
рить люди нынешнего времени.
Была и другая причина... а именно, затраты на мое воспитание
[nutrimentum], а после того, как я стал вращаться при его дворе,
постоянная дружба императора и его детей. Этой дружбой, он так
привязал меня к себе и сделал должником и в жизни своей, и в
смерти, что я заслуженно мог бы показаться и быть назван небла­
годарным, если бы, забывшись, не упомянул оказанные мне мило­
сти, а также славные и прекрасные деяния человека, который был
моим благодетелем, умолчав и не сказав о его жизни, словно он
никогда не жил, оставив все это без описания и должного восхва­
ления
(Vita Karoli, praef.).

Эйнхард подражает Светонию. Это не случайно. Манускрипт с

текстом О жизни Цезарей (De vita Caesarum) находился в библио­
теке Фульды в то время, когда там был Эйнхард. Несомненно, наш
автор читал Светония очень внимательно. Возможно, Эйнхард
имел копию De vita Caesarum во время написания своей Истории,
или же он многое мог знать на память. Его собственное сочинение
напоминает ту часть работы Светония, где описана жизнь Авгу­
ста17. Очевидно, что писатель очень хотел найти сходство между
двумя императорами. Но сказать, что Эйнхард слепо подражает
Светонию, было бы неверно. Скорее он следовал собственным
целям, используя работу Светония лишь как модель. Язык Эйн­
харда близок к классическому18, хотя сам он, ссылаясь на слова

17 Ph. Jaffé — один из первых исследователей, подробно изучавших

проблему заимствования у Светония. В его вступлении к изданию Жизни
Карла перечислены 32 пассажа, в которых Эйнхард позаимствовал у Све­
тония выражения или способ изложения. Не менее двенадцати из них
встречаются непосредственно в Жизни Августа, например II, 68-93 и 94-
97 (Ph. Jaffé, Preface, pp. 509-541). См. также параллельные места у Эйн­
харда (гл. 22-32) и Светония (Тиберий 111,68-71; Клавдий V,30-42 и V,46;
Нерон VI,51-52; Калигула IV,57).
18 За исключением вступления и заключительной части.
Цицерона из Тускуланских бесед (I, 3, 6), извиняется в своем всту­
плении за то, что, будучи варваром, отважился писать на латыни:

Итак, вот книга, содержащая воспоминания о славнейшем и

величайшем муже, в которой, за исключением его деяний, нет
ничего, чему можно удивляться, не считая разве того, что я, не
будучи римлянином [barbarus], неискусный в римском наречии,
вообразил, что могу написать что-то достойное или подобающее
на латинском, а также, что я мог впасть в такое бесстыдство, что
решил пренебречь словами Цицерона из первой книги Тускулан­
ских бесед, где говорится о латинских писателях. Там мы читаем
такие слова: «Когда тот, кто не способен ни снискать благо­
склонность читателя, ни связать, ни изложить свои мысли, бе­
рется за письмо, он, не зная меры, злоупотребляет и досугом
своим, и сочинительством»
(Vita Karoli, praef).

Эйнхард состоял при дворе примерно с 791 г., когда Карлу бы­
ло 49 лет, и до самой смерти короля. Ко времени прибытия Эйн­
харда ко двору героический (военный) период жизни Карла закон­
чился, и войны Карла, описанные Эйнхардом, уже завершились.
Некоторые сведения об этом времени наш автор мог получить от
своих старших современников, а что-то взять из документов. То,
что Эйнхард использовал какие-то письменные источники не вы­
зывает сомнений. Отдельные высказывания Эйнхарда, например, о
Пипине Коротком (гл. 2 и гл. 15), о Хильдегарде (гл. 18), о матери
Пипина Горбатого (гл. 20), о латинском языке (гл. 25), схожи с
пассажами из Хроники о епископах Меца (ChrEM, cols. 1465D-
1471А), приписываемой Павлу Дьякону (ок. 720-ок. 799 гг.). Ско­
рее всего информация о войнах Карла и его иностранной политике
взята из Анналов франкских королей, которые в своем окончатель­
ном виде были составлены уже во время правления Людовика Бла­
гочестивого, при котором, начиная с 814 г., Эйнхард занимал важ­
ный пост, имея возможность работать с императорским архивом
(Halphen, pp. vii-viii; Thorpe, p. 16; p. 175). Композиционно Жизнь
Карла Великого делится на пять частей:

В с т у п л е н и е . Изложение причин, побудивших автора рассказать о

жизни императора.
В в е д е н и е ( г л . 1-3). Описание исторической ситуации до правления
Карла Великого: образ жизни короля Хильдерика перед низложением в
751 году и заточением в монастырь (гл. 1). История семьи Карла: правле­
ние Пипина Короткого в должности майордома (гл. 2) и выборы его коро­
лем (гл. 3).
 П е р е х о д н а я ч а с т ь ( г л . 4). Упоминание об отсутствии сведений о рож­
дении, детстве и отрочестве Карла; выражение автором собственного на­
мерения изложить политику и личную жизнь короля.
Главная ч а сть (гл. 5 -3 2 ).
1) Описание войн — аквитанской, саксонской, баварской, славянской,
норманской, — проведенных королем (гл. 5-14): результат внешней поли­
тики Карла (гл. 15-16); деятельность Карла по благоустройству государст­
ва (гл. 17).
2) Личная жизнь императора (гл. 18-29): черты его характера и взаи­
моотношения с членами семьи (гл. 18-21); внешний вид и состояние здо­
ровья (гл. 22); одежда (гл. 23); повседневная еда и привычки (гл. 24); обра­
зование (гл. 25), и религиозность (гл. 26-27); принятие императорского
титула (гл. 28); законотворчество и присвоение франкских названий вет­
рам и месяцам (гл. 29).
3) Болезнь Карла, его смерть; явления, предвещающие кончину импе­
ратора, и его погребение (гл. 30-32).
З а к л ю ч е н и е ( г л . 33). Завещание Карла.
Интересно обратить внимание на то, что и во вступлении (ко­
торое весьма отличается по языку и стилю от остального изложе­
ния19), и в переходной части (гл. 4), автор, хотя и не называет соб­
ственного имени, пишет от первого лица. Все остальное повество­
вание ведется Эйнхардом от третьего лица, за исключением намека
на личное участие в некоторых событиях (гл. 6) и перехода к из­
ложению событий личной жизни Карла (гл. 18).
Нет сомнений в том, что Эйнхард вольно обращается с факта­
ми. Возможно, он делает это намеренно, ради прославления импе­
ратора. Впрочем, и источники, которыми автор мог пользоваться
при написании своей работы (например ARF), также не всегда со­
держали достоверную информацию, видимо, по той же причине.
Но если о войнах Карла мы имеем сведения из вторых и третьих
рук, то описание внешности императора, состояния его здоровья,
черт характера, образа жизни, привычек — явно основаны на на­
блюдениях самого Эйнхарда.
Цель Эйнхарда — написать панегирик императору. Несомнен­
но, ему это удалось. Он постоянно убеждает читателя в том, что
Карл — самый могущественный (гл. 15), благоразумный, стойкий,
удачливый (гл. 8), решительный (гл. 5) и сильный духом (гл. 7) из
всех правителей на земле. Его цели благородны, а все, что он де­

19 Здесь мы не рассматриваем завещание Карла, которое, по всей ви­

димости, было приложено к произведению или самим Эйнхардом, или
кем-то из позднейших переписчиков.
лал, — справедливо и направлено исключительно на благо госу­
дарства20.
Биограф краток и лаконичен. Именно эта таинственная крат­
кость, а также факты, которые утаиваются Эйнхардом столь же
искусно, как и описываются ], заставляют нас задуматься над тек­
стом. Насколько важно то, что Эйнхард рассказал нам, настолько
же важно и то, о чем он не сказал ни слова.

20 Здесь отметим, что Эйнхард выражает сожаление, к примеру, о том,

что Карл так и не научился писать (гл. 25), или не осуществил задуманно­
го в законодательстве (гл. 29). Однако это нисколько не приуменьшает
роли императора.
21 Этот избирательный подход Эйнхарда при описании событий не
может не вызвать восхищения. К примеру, биограф так описывает отно­
шения Карла со своими дочерьми: «Дочерей своих Карл очень любил и ...
ни одну из них он не пожелал отдать в жены — ни своим людям, ни чуже­
земцам; всех он удерживал дома, вплоть до своей смерти, говоря, что не
может обойтись без их близости [contubemio]. Из-за этого он, хоть и бла­
гополучный во всем остальном, испытал удары злосчастной судьбы. Од­
нако, он не подавал виду, как будто бы в отношении дочерей и никаких
подозрений не возникало, и не распространялись слухи» (гл. 19). Упоми­
ная о слухах, Эйнхард умалчивает о той бурной личной жизни, которую
дочери Карла, Ротруда и Берта, вели при дворе, имея многочисленных
любовников. Сам же Карл к их «шалостям» относился весьма снисходи­
тельно, хотя, возможно, и хотел свести их к минимуму, повсюду возя до­
черей за собой, в окружении охраны и стражников. Дочери пытались
скрыть свои связи от отца. В частности, Берта и влюбившийся в нее поэт
Ангильберт (позднее аббат Сен-Рике) хранили свою тайную любовь от
Карла так долго, как только могли. Но «однажды ночью Ангильберт, не в
состоянии сдержать свою страсть к Берте, прокрался в ее спальню, где и
оставался до самого утра. Когда Ангильберт пожелал вернуться в свои по­
кои, которые располагались в другом здании, то к своему великому ужасу,
обнаружил, что не может это сделать незаметно. Ночью выпал снег — снег,
который сохранит следы его возвращения из императорского дома. Дабы
этого не случилось, Берта придумала хитроумный план сокрытия пребы­
вания Ангильберта в своей спальне. Она посадила его к себе на закорки и
несла его до его покоев — так, что на снегу остались только одни женские
следы. Однако, любовники забыли, что Карл не терял бдительности, даже
когда спал. Случайно проснувшись и выглянув в окно, король увидел
свою дочь Берту, движущуюся через двор с Ангильбертом на спине. Не­
которое время Карл молчал об увиденном, но после, простив обоих, дал
разрешение на женитьбу» (ChrL, pp. 357-359). Мы даем текст с учетом
современной интерпретации (см.: Folz, pp. 342-243; Dutton, PD, pp. 13-14;
n. 29, p. 265), ибо в указанной хронике действующими лицами являются
Эйнхард (Einhardus) и Имма (Imma), названная «дочерью императора Кар­
ла, которую сватали за греческого императора».
 Эйнхард уделяет мало внимания описанию империи Карла и
его двора, он ничего не говорит о доктринальных спорах в отно­
шении адопцианизма, Filioque, иконоборчестве (КВ, сс. 129-134),
которые велись как при дворе, так и за его пределами, в самом ко­
ролевстве. И если Алкуин и Петр Пизанский получили должное
(их имена приводятся в книге — гл. 25), то Павлу Диакону и Пау­
лину из Аквилеи (покинувшим Ахен до того как прибыл туда Эйн­
хард) вообще не уделяется внимания. Теодульф Орлеанский зна­
чится лишь как один из тех, кто засвидетельствовал последнюю
волю Карла.
Но сам Людовик Благочестивый — весьма заметная фигура в
биографии Карла. И здесь возникает вопрос — не связано ли это с
вопросом о престолонаследии, который столь тревожил Карла22 и
продолжал беспокоить Людовика. Обратим внимание и на то, что
обстоятельства смерти Карла подробно описаны. Биограф не толь­
ко приводит дату его кончины — 28 января 814 г., в 9 часов утра
(гл. 31) — но и посвящает отдельную главу тем знамениям, кото­
рые предшествовали этому событию (гл. 32), указывает место, где
покоится тело императора (гл. 31)23. Далее следует завещание им­
ператора (гл. 33), которое завершает произведение.

22 Вполне возможно, что Карл не выдавал своих дочерей замуж (гл. 19)
из-за того, что хотел предотвратить появление законнорожденных вну­
ков — претендентов на престол, полагая, что большое количество наслед­
ников не будет способствовать укреплению государства. Но сам Карл,
переживший пятерых жен и постоянно менявший наложниц, не отличался
целомудрием. Так, «неизвестная причина» отвержения жены, дочери ко­
роля лангобардов Десидерия (гл. 18), скорее всего заключалась в том, что
король увлекся тринадцатилетней девочкой (позднее королевой Хильде-
гардой (P. Riché, р. 87). Впоследствии плотские утехи Карла послужили
поводом для различного рода историй и анекдотов (Dutton, PD, pp. 63; 282
(n. 40), pp. 66; 283 (n. 45)). К примеру, прозаическая история Хейтона о
том, что монаху из Рейхенау по имени Веттиний незадолго до его смерти
приснился сон. Ему привидился находящийся в чистилище Карл, генита­
лии которого грызли звери (Heito, Vis.Wett. II, 271). Чуть позднее это ви­
дение переложил в стихах Валафрид (Strabo, Vis.Wett. 319, 460-465). От­
метим тот факт, что один и тот же автор — Валафрид Страб пишет и Про­
лог к сочинению Эйнхарда, называя Карла мудрым, славнейшим и могу­
щественным, и стихотворное видение, осуждающее его образ жизни.
23 Любопытна история о том, что сама гробница Карла еще существо­
вала во время царствования германского короля и императора священной
римской империи Оттона III (980-1002 гг.), который вскрыл ее в 1000
году и обнаружил тело Карла сидящим на троне и хорошо сохранившим­
ся: «После того, как прошли многие годы [после смерти Карла], импера­
тор Оттон Третий находился в том самом месте, где в гробнице, как подо­
 Вполне вероятно, что перед Эйнхардом стояла еще одна цель, о
которой он не говорит открыто. Эйнхард писал свою историю уже
во время правления Людовика, ориентируясь на читателя своего
времени. Возможно, биограф, убеждая читателя в том, что все, что
сделал Карл, — справедливо и на пользу государства, не случайно
старательно перечисляет все, что было связано с наследником. Так,
говоря о смерти его старших братьев (гл. 19) — Карла (811 г.) и
Пипина (812 г.), — наш автор показывает, что остался ЕДИНСТ­
ВЕННЫЙ из сыновей Карла, к т о м о г у п р а в л я т ь и м п е р и е й . Далее
он пишет о том, что в 813 году Карл, ВДОХНОВЛЕННЫЙ СВЫШЕ И
ПРИ ВСЕОБЩЕМ СОГЛАСИИ ЗНАТНЕЙШИХ ФРАНКОВ, назначил ЛЮДО-
вика соправителем всего королевства и наследником император­
ского титула (гл. 30), указав тем самым и на ЛЕГИТИМНОСТЬ, и НА
БОЖЕСТВЕННОЕ СОИЗВОЛЕНИЕ. ПОМИМО ТОГО, Эйнхард ГОВОрИТ И О
страхе чужеземных народов перед новым соправителем (гл. 30),
дабы показать, что империя находится в достойных руках. Харак­
терно, что у Эйнхарда нет ни слова о первоначальном разделе
Карлом империи в 806 г., ибо это явно противоречило его целям.
В таком случае, составленная Эйнхардом История предназна­
чалась для идеологического «оправдания» тех энергичных реформ
816-818 гг., которые Людовик начал проводить практически сразу
же после прихода к власти. Ведь все, что он делал, ПРОИСХОДИЛО
по БОЖЬЕЙ ВОЛЕ, включая наследование престола. Изложение
Эйнхарда вполне согласуется и с той ролью, которую наш автор
мог играть при Людовике — ролью примирителя между новым
императором и знатными магнатами, не согласными с деятельно­
стью Людовика по перестройке государства (Ordinatio imperii) и

бало, покоилось тело Карла [Великого]. Оттон свернул со своего пути [и

направился] к месту погребения с двумя священниками и Оттоном, гра­
фом Лаумелленским. Сам же император замыкал четверку. Тот граф так
описывает [случившиеся события]: “Мы вошли к Карлу. Он не лежал, как
обычно лежат мертвые тела, а восседал на троне, как если бы был жив,
увенчанный золотой короной. В руках он держал скипетр, руки были в
перчатках, сквозь которые проросли ногти. Поверх него был шатер [tu-
gurium], выстроенный из известняка и мрамора. Когда мы подошли к мес­
ту захоронения, мы немедленно пробили отверстие и вошли, опасаясь
сильного запаха. Мы тотчас пали на колени и почтительно склонились
перед ним. Император Оттон покрыл его белым одеянием, обрезал ногти и
восстановил все недостающее в его [внешности]. Тление еще не коснулось
частей его тела. Лишь совсем немногого недоставало на кончике его носа,
который Оттон восстановил тотчас же из золота. [Затем] он вынул единст­
венный зуб изо рта [Карла] и, восстановив шатер, удатился”» (ChrN 111,32,
р. 106, lines 36-49).
усилением власти церкви. Ведь большинство знатных франков,
подписавших завещание покойного императора (гл. 33), или пере­
шли в оппозицию к Людовику (как епископ Теодульф Орлеанский
и граф Мегинхер), или же быстро утратили его расположение (как
граф Вала и Ангильберт). По всей видимости, целью Эйнхарда
было написать не только панегирик Карлу Великому, но и (столь
необходимый Людовику) манифест — манифест, поддерживаю­
щий законность наследования престола Людовиком и проводимую
им политику24.
Как бы то ни было, это биографическое сочинение, считающее­
ся величайшим из тех, что описывают деяния Карла Великого25,
обладает всеми достоинствами литературного произведения. Тща­
тельно выстроенное, изложенное прекрасным языком, оно по пра­
ву входит в сокровищницу мировой литературы. Не подлежащее
забвению, как и сами его герои — Карл Великий и его биограф,
оно на протяжении многих веков привлекает все новых и новых
читателей26. Но как его понять и прочитать — это особая и слож­
ная проблема.

24 Такая трактовка произведения Эйнхарда возможна в том случае, ес­

ли соглашаться с ранней датой появления Vita Karoli на свет — ок. 817—
820 гг. Если же отнести сочинение к концу 20-х — началу 30-х гг., то его
можно рассматривать как сочинение, в котором выражены ностальгиче­
ские чувства автора об утрате единства и могущества империи (см. Dutton,
СС, р. хх; xxiii-xxiv. Innés, McKitterik, CCEI, p. 206). Очевидно, что выбор
интерпретации напрямую связан с датировкой Vita Karoli (см. прим. 14).
2 Помимо сведений о времени правления Карла, полученных нами от
Эйнхарда, имеется и ряд других свидетельств от современных ему исто­
риков. Сохранились частично три серии хроник, называемых Анналами
франкских королей, Лоршскими и Мозельскими анналами. Существуют
еще Анналы Мюрбахау Сен-Аманда, Фульды, Зальцбурга, Петау и др. Со­
хранился корпус из 80 капитуляриев Карла Великого, изданных под на­
званием Капитулярии королевства франков (Capitularia regni Francorum);
переписка каролингских королей и императоров, так называемый Каро­
лингский кодекс (Codex Carolinus), письма современников. Наконец, мы
располагаем псевдо-биографией Карла Великого, сочиненной Ноткером
Заикой (840-912 гг.), монахом Санкт-Галлена, которая называется О Кар­
ле Великом (De Carolo Magno). Это сочинение, представляющее собой
сборник анекдотов об эпохе Карла Великого, написано спустя 70 лет по­
сле реальных событий, во время правления (и, возможно, по заказу) Карла
Толстого (839-888 гг.).
26 Отметим, что сохранилось около сотни манускриптов этого произ­
ведения. Около шестидесяти из них были использованы Г. Перцом при
подготовке фундаментального издания 1829 г. В 1880 г. появилось изда­
ние Г.Вайтца, который описал и систематизировал прежде разрозненные
 Источники:
Carm. 242 — Alcuinus, Ad Paulinum Patriarcham Aquilensem, Carmen
242: Ad Eumdem, ed. J.P.Migne, Patrologia Latina (PL), vol. 101.
Ep. CI — Alcuinus, Epistola CI: Ad Domnum Regem (a. 800), ed. J.P. Mi-
gne, PL, vol. 101.
ARF — Annales Regni Francorum, ed. G.H. Petz, F. Kurze, MGH: Scrip-
tores rerum Germanicarum in usum scholarum (Hannover: Hahn, 1895), vol. 6.
В. Servati, Ер. — В. Servati Lupi Abbatis Ferrariensis Epistolae, ed. J.-P.
Migne, PL, vol. 119.
ChrEM. — Chronicon Episcoporum Metensium, ed. J.P.Migne, PL, vol. 96.
Carm. Erm — Carmina Ermoldi Nigelli, In honorem Hludowici, ed. E.
Dümmler; MGH: Poetae Latini Aevi Carolini, Berlin, 1884; repr. 1964, vol. 2.
ChrL — Chronicon Laureshamense, ed. K.A.F. Pertz, MGH: Scriptores,
vol. 21, Hannover: Hahn, 1869; repr. Leipzig, K.W. Hiersemann, 1925.
ChrN — Chronicon Novaliciense, ed. G. H. Pertz, MGH: Scriptores, vol. 7
(Hannover, 1846).
CDF — Codex Diplomaticus Fuldensis, ed. E.F.J. Dronke 1850; repr.
Aalen: О. Zeller, 1962.
Ph. Jaffé — Einharti vita Karoli Magni, ed. Ph. Jaffé, Bibliotheca Rerum
Germanicarum, vol. 4: Monumenta Carolina, Berlin, 1867, repr. Aalen: Scien-
tia, 1964.
Vita Karoli — Einhardi vita Karoli Magni, ed. G. Waitz, MGH: Scriptores
rerum Germanicarum in usum scholarum, Hannover, 1911.
Halphen — Éginhard. Vie de Charlemagne, éditée et traduite par L. Hal­
phen 1938; repr. Paris: Les Belles-Lettres, 1967; 1981.
Einh. Epistol. — Einharti Epistolae, ed. K. Hampe, MGH: Epistolae, Han­
nover: Weidmann, 1898-1899, vol. 5.
Epist. — Einharti Epistolae, 19 Epistola V, Ad Eumdem, PL, vol. 119.

манускрипты и разделил их на три основные семейства, подготовив кри­

тическое издание, основанное на двадцати кодексах. В 1911 г. оно было
выверено и исправлено О. Холдер-Эггером и с тех пор постоянно перепе­
чатывалось (с различными незначительными изменениями). Vita Karoli
переведена на немецкий, французский, английский и другие языки. Суще­
ствует русский перевод, выполненный в 1863-1865 гг. М.М. Стасюлеви-
чем и опубликованный в его же ИСВ, ч. I, сс. 587-589; ч. II, сс. 12-31 (4-е
издание). Отдельные главы этого произведения переведены Т.И. Кузнецо­
вой и напечатаны в 1970 г. (ПСЛЛ). Имеется переложение истории Карла,
выполненное в 1977 г. А.П. Левандовским (Прометей, сс. 153-169; пере­
печатан в 1995 г. (КВ, приложение, сс. 181-203). В 1999 г. вышел наш пе­
ревод этого произведения, целью которого было сохранение всех грамма­
тических и синтаксических особенностей латинского текста (ИЭК).
 Nigellius, In hon. Hlud. Ermoldus Nigellus, In honorem Hludowici, ed.
E. Dümmler; MGH: Poetae Latini Aevi Carolini, Berlin, 1884; repr. 1964, vol. 2.
GAF — Gesta abbatum Fontanellensium, ed. S. Lowenfeld, MGH: Scrip-
tores rerum Germanicarum in usum scholarum, Hannover: Hahn, 1886; repr.
1980.
Gervard. Vers. — Gervardi Versus, ed. G. Waitz, MGH: Scrip tores rerum
Germanicarum in usum scholarum, Hannover, 1911.
Heito, Vis. Wett. — Heito.Visio Wettini II, ed. E. Dümmler, MGH: Poetae
Latini Aevi Carolini, vol. 2.
Epitaph. Einh. — Rabanus Maurus, Epitaphium Einhardi, ed. J.P. Migne,
PL, vol. 112.
Lupus, Epist. — Servati Lupi Epistolae, ed. P.K. Marshall, in Bibliotheca
scriptorum Graecorum et Romanorum Teuberiana, Leipzig: Teubner, 1984.
Carm. Theod. — Theodulfiis, Carmina Theodulfi, ed. J.P.Migne, PL, vol.
105.
Strabo, De Einh. Magn. — Walafridus Strabo, Versus in Aquisgrani pala-
tio editi: De Einharto Magno Eginhardo (col. 1094D) col.l089B-, ed.
J.P.Migne, PL, vol. 114.
De Grim. Mag. — Walafridus Strabo, Versus in Aquisgrani palatio editi:
De Grimaldo Magistro, ed. J.P.Migne, PL, vol. 114.
Strabo, Vis. Wett. — Walafridus Strabo, Visio Wettini, ed. E. Dümmler,
MGH: Poetae Latini Aevi Carolini, vol. 2.
Strabo, Prol. — Walafridus Strabo, Prologus, ed. G. Waitz, MGH: Scrip-
tores rerum Germanicarum in usum scholarum, Hannover, 1911.

Б. — Библия. Книги священного писания Ветхого и Нового Завета в

русском переводе. Вторая книга Моисеева, Исход. Брюссель, 1973.
АПМХС I — Серват Луп, Письма, пер. Н. Ревякиной, в кн.: Антология
педагогической мысли христианского Средневековья, т. I. М.: Аспект-
Пресс, 1994.
ПСЛЛ — Памятники средневековой латинской литературы IV-IX ве­
ков. М., 1970.
ИСВ — Эйнхард, Жизнь Карла Великого, пер. М.М. Стасюлевича в
кн.: История средних веков в ее писателях и исследованиях новейших
ученых, часть I II. 1-е изд. 1863-1865; 4-е изд., СПб, 1913-1915.
Прометей — Эйнгард. Жизнь Карла Великого, авторизованный пере­
вод, статья и комментарии А. П. Левандовского, Прометей 11. М., 1977.
КВ — Эйнгард, Жизнь Карла Великого, пер. А.П. Левандовского в кн.:
Карл Великий. Через Империю к Европе. М.: Соратник, 1995.
ИЭК — Эйнхард, Жизнь Карла Великого, с прологом Валафрида
Страба, пер. М.С. Петровой, в кн.: Историки эпохи каролингов. М.:
РОССПЭН, 1999.
 Литература
Лебек С., Происхождение франков V-IX века, пер. с франц. В.А. Пав­
лова. М.: Скарабей, 1993.
КВ — Левандовский А.П., Карл Великий. Через Империю к Европе.
М.: Соратник, 1995.
Ле Гофф Ж., Цивилизация средневекового Запада, пер. с франц. под
общ. ред. Ю.Л. Бессмертного. М.: Прогресс, Прогресс-Академия, 1992.
ИСВ — Стасюлевич М.М., История средних веков в ее писателях и
исследованиях новейших ученых, часть I—II. СПб, 4-изд., 1913-1915.

Beckwith, J. Early Medieval Art. Carolingian. Ottoman. Romanesque,

World of Art. Thames and Hudson, 1992.
CCEI — Carolingian Culture: emulation and innovation, ed. by R. McKit-
terick. Cambridge University Press, 1994.
Contreni, J., The Cathedral School of Laon from 850 to 930 Its Manuscripts
and Masters. München, 1978.
Dutton, CC Charlemagne’ s courtier, ed. and transi, by P.E. Dutton,.
Broadview press, 1998.
Dutton, PD — Dutton, P.E., The politics of dreaming in the Carolingian
Empire. University of Nebraska Press, Lincoln and London, 1994.
Thorpe — Einhard and Notker the Stammerer. Two lives of Charlemagne,
trans. introd. and notes by L. Thorpe. Penguin Books. Great Britain, 1972.
Folz — Folz, R., «Le souvenir et la légende de Charlemagne dans l’empire
germanique médiévale», Publications de l’Université de Dijon, 7. Paris, 1950.
Ganshof, EBC — Ganshof, F., Einhard, biographer of Charlemagne. Caro-
lingians and the Frankish Monarchy, trans. by J. Sondheimer. London, 1971.
Ganshof, CFM — Ganshof, F., The Carolingians and the Frankish Monar­
chy. Studies in Carolingian History, trans. J. Sondheimer. Longman, 1971.
Ganz — Ganz, D., «Einhard’s Vita Karoli Magni: Reception and Inten­
tion». A paper presented at King’s College. London, 1996.
Garrison, CCEI — Garrison, M., «The emergence of Carolingian Latin
literature and the court of Charlemagne (780-814)», Carolingian Culture:
emulation and innovation, ed. R. McKitterick. Cambridge University Press,
1994.
Grant — Grant, A. E., Early Lives of Charlemagne by Einhard and the
Monk of Saint Gall. 1907.
Henderson, CCEI — Henderson G., «Emulation and invention in Carolin­
gian art», Carolingian culture: emulation and innovation, ed. R. McKitterick.
Cambridge University Press, 1994.
Innes, McKitterick, CCEI — Innes, M.; McKitterick, R., «The writing of
history», Carolingian culture: emulation and innovation, ed. R. McKitterick.
Cambridge University Press, 1994.
 Löwe, H., «Die Enstehungszeit der Vita Karoli Einhards», Deutches Archiv
fair Erforschung des Mittelalters, vol. 39.1. 1983).
Riché, P., The Carolingians. A family who forged Europe, trans. by
M.I. Allen. Philadelphia, University of Pennsylvania Press, 1994.
AnnSt-B — The Annals of St-Bertin. Ninthh-Century Histories, vol. 1,
trans. and annot. by J.L. Nelson, Manchester University Press. Manchester and
New-York, 1991.
Regenos, LLF — The Letters of Lupus of Ferrières, trans., introd. and
notes by G. Regenos, Martinus Nijhoff — The Hague, 1966.
 Е. В. Булдакова

НЕКОТОРЫЕ ФИЛОСОФСКИЕ ПРИНЦИПЫ

СВ.АВГУСТИНА И ГОСУДАРСТВЕННАЯ
ПОЛИТИКА МЕРОВИНГОВ И КАРОЛИНГОВ

Основной работой Августина, которой принадлежит важное

место в мировой христианской литературе, является книга «О Гра­
де Божьем», созданию которой он посвятил 20 лет жизни. Цель
этого труда состояла в защите христианской религии и христиан,
на которых пала вина за происходящие в Римской империи собы­
тия. Не христиане, а греховность человеческого рода, по его мне­
нию, явилась истинной причиной развала Римской империи, кото­
рая в определенном смысле была приравнена Августином Блажен­
ным к граду земному. Церковь же представлялась им как образ
Небесного Иерусалима.
Идеи, сформулированные и развитые Августином Блаженным в
сочинении «О Граде Божьем», очевидно, стали причиной того, что
именно августиновское учение было положено в основу ранне­
средневековой католической догматики и решительным образом
повлияло на политику государства по отношению к церкви, а так­
же на процесс государственного строительства в целом. Совре­
менный немецкий ученый К.Дешнер определил роль Августина в
истории следующим образом: «...он был епископом, который не
только оказывал значительное влияние в течение своей жизни, но
более того, стал зачинателем политического августинизма» (Деш-
нер 1,418).
Самым важным положением теософии Августина является
принцип единства, выраженный формулой «Один Бог, один царь,
одно царство», из которого следует, что люди должны быть объе­
динены, прежде всего, единой верой и, таким образом, составляя
единое сообщество, управляться одним царем, поскольку его
власть установлена Богом. Главными условиями существования
 единого христианского сообщества, по Августину, являются мир и
порядок. Для достижения мира, как учит гиппонский епископ,
опираясь на любимые и ценимые им Послания апостола Павла,
необходимо, чтобы каждый гражданин занимал в государстве оп­
ределенное ему Божественным Провидением место, обязательно и
четко исполнял свои функции, обусловленные его принадлежно­
стью к тому или иному общественному сословию, и не стремился
что-либо изменить в своем положении. В доказательство приво­
дится как простой пример сравнения государства и человеческого
тела, где каждый член имеет свое предназначение, так и сложное
теософское рассуждение на тему, о том, что церковь, по сути, есть
ни что иное, как тело Христово, Град Божий; в земном же понима­
нии — это собрание истинно верующих в Спасителя, каждый из
которых, желая через Него получить спасение, должен стремиться
к сохранению гармонии и мира в Его Граде. В конечном итоге,
«...все его [Августина] помыслы были обращены на Божье царство
и на устроение той его части, которая скиталась на земле» (Герье,
670).
Таким образом, Августин идеологически обосновал правомер­
ность и значение королевской власти, а его концепция обществен­
ной иерархии вполне оправдывала подчинение низших сословий
высшим, приветствуя послушание как путь искупления греха и
осуждая какие-либо попытки возмущений. В рамках августинов-
ской теософии естественно, что сословием, имеющим самое зна­
чимое положение в обществе, являются клирики, поэтому епископ
призывает всех, в том числе и монархов, им подчиняться, т.к. по
Божьей воле именно клирики осуществляют духовный контроль
над своей паствой и отвечают за нее перед лицом Бога.
Исходя из этого, заботу о мире и порядке Августин переклады­
вает на государство и его правителей. Русский ученый В.И.Герье,
исследуя творчество Августина, пришел к выводу, что именно эта
функция для отца латинской патристики была «... главным досто­
инством государства, главным признаком, далеко возвышающим
его над разбойничьим станом...» (Герье, 667). Речь, конечно же,
идет о христианской монархии, шестом возрасте человеческой
истории, - следуя «всемирным хроникам» отцов церкви, в том
числе, и Августина, - каковой уже в это время являлась Римская
империя.
Однако необходимо отметить, что подобное отношение к госу­
дарству сформировалось у Августина не сразу. Изначально он,
проводя параллель между земным грешным градом и государст­
вом, резко противопоставлял их Граду Божьему (это видно из пер­
вых глав августиновского сочинения). Мнение Августина извест­
ным образом изменилось, когда он осознал, что только в союзе и
под защитой государства, в обязанность которого вменялось слу­
жить церкви, духовенство может распространять и осуществлять
свою власть и бороться с еретиками и язычниками, разрушавшими
единство христианского мира.
Из этого ясно, почему Августин с таким упорством вел нескон­
чаемые богословские споры с донатистами, пелагианами, целести-
анцами, выступал против иудеев и язычников. Следует также от­
метить, что гиппонского епископа, по-видимому, не устраивали не
только догматические расхождения (они, кстати, не были в то вре­
мя многочисленными и значительными), но и высказывания ере­
тиков, имеющие политический характер. Например, вряд ли удов­
летворяли Августина — в свете его представлений об обществен­
ной иерархии, предначертанной самим Господом, — призывы Пе­
лагия к отказу от любого богатства и отрицание эксплуатации.
Августин неоднократно в своей «Исповеди» признавался в том,
что его душой движет любовь. Поэтому изначально он колебался в
вопросе о правомерности применения насильственных мер по от­
ношению к врагам церкви, но в конечном итоге, оправдываясь бла­
городной целью возвращения в лоно церкви заблудших ради их
спасения, епископ смирился и с конфискацией имущества, и с ли­
шением наследства еретиков и язычников в пользу церкви, и даже
с пытками. Ему же принадлежит мысль, достойная политического
лидера: только лучшие воспитываются любовью, большинство -
страхом. Единственно, что Августин отрицал категорически, - это
смертную казнь. Вот что по данному поводу пишет К.Дешнер:
«Действительно, Августин в принципе отвергал смертную казнь,
но отнюдь не на гуманных — лишь на теологических и тактиче­
ских основаниях: она исключала возможность покаяния и помога­
ла противникам в мученичестве, в большей способности к конку­
ренции» (Дешнер I, 417). С достаточно резким выказыванием
Дешнера можно до конца и не согласиться, учитывая, с одной сто­
роны, представление об Августине как личности на основе «Испо­
веди» и ряда его биографий, например, Посидия Каламского или
Карло Кремоны, а с другой, особенный аспект работы Дешнера и
его личный максималистский тезис: «Кто пишет мировую историю
не как криминальную историю — ее сообщник» (Дешнер I, 9); тем
не менее, в нем содержится значительная доля истины.
Борьба с еретиками и язычниками стала причиной, по которой
Августин был вынужден в рамках своего учения о Граде Божьем
создать теорию «справедливых» и «несправедливых» войн. В сво­
их историко-религиозных истоках раннесредневековая церковь
оказалась связанной с народами, для которых война была основой
 их общественной жизни. В этих условиях она была вынуждена не
просто искать оправдания постоянным войнам варваров, но по­
ставлена перед необходимостью создать «... самую настоящую
"теоретическую” основу, хотя и выраженную посредством извест­
ной символики, но органично вытекавшую из христианского уче­
ния» (Дешнер I, 419).
Необходимость теоретического оправдания войны определя­
лась тем, что церковь была не в состоянии искоренить насилие и
вычеркнуть войны из истории человечества, тем более, что в то
время они удовлетворяли и ее потребностям. Но она могла некото­
рым образом повлиять на ход событий, регламентировать нормы,
обусловливающие применение силы, создать этику, которая, не
упраздняя войны, становилась препятствием и осуждением наси­
лия над слабым и безоружным, и, таким образом, в известной мере
подчинить войну задачам духовного порядка. Церковь была наде­
лена правом решать, какая война является праведной, а какая —
нет, и христианину давалось право участвовать только в «справед­
ливой» войне.
Августиновская теория оказалась единственным в истории
ранней церкви аргументированным оправданием военной экспан­
сии, направленной против язычников и еретиков, и тем самым тео­
софия гиппонского епископа еще раз доказала свое преимущество
в политической практике последующих столетий в сравнении с
учениями других отцов церкви. Маркус Булл совершенно справед­
ливо отмечал по этому поводу: «Церковь унаследовала от римско­
го права, Ветхого и Нового Заветов и ранних христианских отцов
Церкви (особенно от Блаженного Августина) систему понятий, в
рамках которой возможно было анализировать случаи насилия и
выносить оценочные суждения. Общественная точка зрения, вос­
ходящая к Блаженному Августину и доведенная до совершенства в
более поздние века, сводилась к тому, что о нравственной стороне
поведения нельзя судить только по его событийному содержанию,
вырванному из общего контекста; при оценке меры жестокости
того или иного постулата принимали во внимание состояние духа
совершившего его человека, преследуемые цели и правомочность
действий лица или учреждения, по чьей воле или с чьего понужде­
ния этот поступок совершался» (Булл, 25).
Организация соответствующей структуры общества, подобной
небесной иерархии, а также политическая и физическая борьба с
еретиками были главными, но не единственными средствами, спо­
собствующими становлению христианского государства, мысли­
мого Августином как уникальный путь личного спасения каждого
гражданина. Забота о строительстве и обеспечении новых церквей
и монастырей тоже рассматривалась им как немаловажный фактор
в процессе христианизации общества, т.к. позволяло вовлечь в
сферу церковного влияния все большее число людей. Ярким при­
мером в этом случае может служить деятельность самого Августи­
на на посту епископа крупного африканского города. Он немало
заботился об основании христианских церквей в пределах своей
епархии и сам являлся основателем и членом монашеской обители,
существующей при его кафедральном соборе. Организация мона­
стырей и церквей не только создавала целый круг материальных
проблем, но также предполагала решение вопросов духовного
плана. Прежде всего, Августина, в свете сформулированного им
принципа единства, беспокоила проблема единообразия монаше­
ской жизни и церковного богослужения, непосредственно связан­
ная с понятием христианской догмы. Епископ осознавал, что ре­
альным выходом из сложившегося положения могло быть только
специальное образование. Функционирование кафедральных и мо­
настырских школ представлялось Августину совершенно необхо­
димым. Августиновские богословские трактаты, письма и пропо­
веди однозначно имели цель популяризировать христианское уче­
ние, и этот факт еще раз доказывает стиль его произведений, явно
адресованных не только высокообразованной клерикальной вер­
хушке, но и духовенству среднего слоя, которое всегда составляло
большинство. Постоянная и несомненная ориентированность Ав­
густина на большинство представляла еще одну достаточно убеди­
тельную причину, по которой именно его теософские идеи были
положены в основу раннехристианской догматики, и оказали столь
значительное влияние на церковную политику и государственное
строительство.
Итак, образ Града Божьего, созданный Августином Блажен­
ным, представляет нам уникальную модель идеального общества,
построенную на основе теологических воззрений. Не будучи в си­
лах собственными средствами обеспечить себе лучшую участь,
человек Августина направляет свои помыслы, поиск счастья и
справедливости в сторону вечности. Вечность же Августина глу­
боко мистична, т.к. заключает в себе бесконечное созерцание иде­
альной душой идеального Бога. «Его ясный светлый мистицизм
наполняет новым смыслом диалектику Плотина... и недвусмыс­
ленно свидетельствует о глубоко личном опыте, проникнутом не­
обыкновенным сверхъестественным смирением» (ЭМ, 9).
Идея Божьего Града, развернутая в сочинении Августина, по
существу имела своей целью представить историю не только
«священного» народа, но и отдельной личности как процесс ее
духовного самосовершенствования на пути постижения Бога. И по
 библейским, и по августиновским представлениям в начале этого
пути человеческая душа оказывалась отягощенной грузом перво­
родного греха, но, вместе с тем, ей была предуготована надежда на
спасение. Каждый человек должен был знать и понимать, что су­
ществует божественное предопределение к спасению, но оно не
известно ни одному живущему на земле, поэтому ему остается
только верить и уповать на милость Божию. Истинная вера в Гос­
пода и упование на Его милость представлялись самым важным и
необходимым залогом будущего спасения и воскрешения в Граде
Божьем. Но эту милость человеку следовало заслужить, искупая
свой первородный грех и грехи, накопленные в течение жизни и,
таким образом, оправдывая себя перед лицом Бога. Если начало и
конец пути являлись обусловленными божественным вмешатель­
ством, то время, отведенное на искупление в результате свободной
воли, дарованной Богом человеку, последний мог использовать в
меру своего понимания свершающейся истории, и это в значи­
тельной степени определяло его отношение то ли к Граду Божье­
му, то ли к земному. Именно феномен искупления стал отправным
моментом для формирования этического аспекта учения Августи­
на, т.к. созданному им образцу поведения истинного христианина
суждено было претвориться в идеологическую основу жизни фео­
дального общества. Провозглашенные гиппонским епископом
принципы защиты веры и послушания вполне подходили для
обоснования действий политической верхушки, тем более что в
рамках этих принципов сам Августин проявлял удивительную
гибкость взглядов (например, пути искупления для различных сло­
ев общества мыслились им как совершенно разные). Также следует
иметь в виду и выдвинутые Августином бытийные принципы
единства, мира, иерархичности (последний предопределил право­
мочность общественного неравенства), учения о политическом
смысле государства, «справедливых» и «несправедливых» войнах.
Важной вехой в истории Западной Европы раннесредневеково­
го периода, кардинально изменившей расстановку политических
сил в обществе, было крещение по ортодоксальному католическо­
му обряду франкского короля Хлодвига из династии Меровингов.
Среди варварских королей, большей частью предпочитавших ари­
анство, он единственный дал согласие защищать и служить инте­
ресам римской церкви, как того требовало христианское учение,
утверждая, что королевская власть происходит от Бога, и правите­
ли государств имеют особые функции в отношении церкви.
Первой и главной задачей королей-христиан, а значит и Хло­
двига, по Августину, являлось сохранение единства, мира и поряд­
ка в управляемых ими монархиях. Обращаясь к историческим реа­
лиям раннесредневекового периода, следует отметить, что провоз­
глашенный гиппонским епископом принцип единства казался ми­
фическим. Схизмы разрывали Запад на части. Поэтому для франк­
ского короля-католика борьба с еретиками и язычниками была са­
мой насущной проблемой, тем более, что это совпадало с его соб­
ственными экспансионистскими целями, и не только совпадало, но
и оправдывало захватническую политику благородным намерени­
ем расширения и воссоединения христианского общества с целью
обеспечения личного спасения каждого гражданина государства.
Кроме того, Августин в рамках своей доктрины «справедливых» и
«несправедливых» войн обещал спасение и место в раю всем вои­
нам, сражавшимся за Христа. Убеждениям клириков, говорившим
словами Августина, вполне верили, чему способствовало и прими­
тивное прочтение «Откровения Иоанна», в котором Иисус пред­
ставлен выступающим впереди Христова воинства. Доктрина
«справедливых» и «несправедливых» войн также предлагала ре­
шение важной для франков проблемы сакрализации оружия. Те­
перь воин, поклявшийся на освященном, избавленном от дьяволь­
ских сил оружии, но затем не повиновавшийся приказу, не просто
считался предателем, он совершал святотатство, которое усугуб­
лялось еще и тем, что нарушался принцип послушания, который
отцами церкви, в том числе и Августином Блаженным, рассматри­
вали как один из путей, ведущих к спасению.
Процесс обращения в новую веру германских народов, как пра­
вило, сопровождался разрушением языческих храмов и идолов и
насильственным крещением по ортодоксальному обряду. Но уже
во времена Хлодвига предпринимались и мирные способы хри­
стианизации населения, которые также проповедовались Августи­
ном Блаженным как путь спасения. Этот путь открывался прежде
всего для облеченных властью. Речь идет о церковном строитель­
стве, обеспечении храмов материальными ресурсами за счет раз­
личного вида дарений, лояльном отношении к миссионерской дея­
тельности, т.к. церковь и монастырь всегда рассматривались хри­
стианскими идеологами как центры распространения веры.
Сам Хлодвиг стал инициатором создания в Париже церкви свя­
тых апостолов Петра и Павла (церковь св. Женевьевы). Мирным
путем реализации главного августиновского принципа единства
были и соборы. Первым известным в истории Франкского государ­
ства стал Орлеанский собор, организованный Хпюдвигом в 511 г.
Основные вопросы, которые рассматривал собор, касались ликви­
дации арианской ереси, создания иерархических связей внутри
католического клира, а также определению отношений между епи­
скопами и представителями светской власти.
 Однако, добиваясь со стороны церкви освящения своей коро­
левской власти, оправдания многочисленных войн, Хлодвиг не
всегда шел на уступки епископам. Орлеанский собор деклариро­
вал, что никто не имеет права принять священнический чин (а
клирики, занимавшие какие-либо ключевые посты, происходили
из галло-римской аристократии) без соизволения короля. Таким
образом, оказывалась очевидной подчиненность церковной орга­
низации светской королевской власти.
Естественно, что на первых этапах христианизация зачастую
имела формальный характер. Тем не менее, это был важный шаг на
пути ознакомления с христианской культурой и погружения в нее
многих германских народов.
Меровингские короли продолжили политику великого Хлодви-
га, значительно расширив территориальные и численные границы
христианского мира за счет завоеванных и покоренных языческих
племен тюрингов, вестготов и баваров, большей частью исповедо­
вавших арианство. Таким образом, почти вся Галлия оказалась в
сфере влияния католической церкви. Но Григорий Турский, епи­
скоп крупнейшего религиозного центра Галлии, а затем всего
франкского королевства, в своей знаменитой «Истории франков»,
тем не менее, часто высказывает недовольство действиями Меро-
вингов. Прежде всего, его беспокоили непрекращающиеся междо­
усобные войны, которые вели наследники Хлодвига, тем самым
разрушая единство христианского мира не в меньшей степени, чем
схизмы. Камнем преткновения для согласия церкви и светской
власти также было, по-видимому, положение о праве контроля ко­
ролей за назначением епископов, закрепленное Орлеанским собо­
ром 549 г., праве, которым франкские монархи часто пользовались,
назначая на ключевые церковные посты своих приближенных.
Среди королей Меровингской династии лишь немногие удо­
стоились явной похвалы турского прелата: это Теодоберт, сын
Теодориха и внук Хлодвига и, особенно, король Гунтрамн. Григо­
рия Турского как проповедника и защитника христианского уче­
ния, которое в то время, как это неоднократно отмечалось, во мно­
гом опиралось на теософию Августина Блаженного, в деяниях
Теодоберта привлекало желание этого короля всячески одаривать
церкви и раздавать милостыню, что объяснялось стремлением за­
служить спасение и место в Граде Божьем. Подвиги Гунтрамна по
отношению к церкви казались епископу еще более значительными.
Гунтрамн прославился не только дарениями, но и тем, что возвра­
тил церкви все завещания в ее пользу, отобранные у клира его
предками. Но главное, что отличало этого монарха в деле служе­
ния церкви, которое Августин определил как главную функцию
 правителей государств, было стремление воплотить в жизнь хри­
стианские (августиновские) принципы единства, порядка и мира в
подвластных ему землях. Для этого Гунтрамн возродил практику
церковных соборов. Примечательно, что организованный королем
Лионский собор 581 г. обсуждал причины раздоров между братья­
ми с целью прекращения этих раздоров. Кроме этого, Гунтрамн,
как свидетельствует Григорий Турский, большое внимание уделял
развитию миссионерской деятельности, в частности, он активно
способствовал миссии ирландского проповедника Колумбана и
организации им таких крупных монастырских центров, как Люк-
сей и Фонтене.
Традиционно VI век в истории Западной Европы принято счи­
тать «золотым веком» монашества. Его также отличает активное
храмовое строительство, развернувшееся в городах, несмотря на
общий упадок последних на территории бывшей Римской импе­
рии, что свидетельствует о более глубоком проникновении хри­
стианской идеологии в интерпретации Августина в общественную
жизнь германских народов. Примечателен в этом отношении и тот
факт, что все большее количество франкских аристократов без на­
жима со стороны королей добровольно выделяли деньги на нужды
церкви, иногда завещая ей все свои владения, и принимали постриг
Стремление к единству и порядку максимально реализовалось в
меровингскую эпоху в период правления Хлотаря II и Дагобера I,
которые сумели объединить и организовать централизованное
управление франкскими землями, руководствуясь принципом
«один Бог, один царь, одно царство». Это заметно улучшило от­
ношения между церковью и представителями светской власти, тем
более, что при Хлотаре II наладилась связь с римским понтифи­
ком. Кафедру св. Петра в то время занимал папа Григорий I Вели­
кий, который в силу католической традиции являлся активным
проводником идей Августина Блаженного, тем более, что, как и
Августин, он был увлечен Посланиями апостола Павла. Для Гри­
гория I также была бесспорной идея служения государства церкви,
основанная на убеждении, что светская власть проистекает от Бо­
га; средством достижения порядка он считал организацию иерар­
хической структуры общества; личное спасение, по его мнению,
было возможно при условии глубокой веры, соблюдения дисцип­
лины, как того требовал принцип иерархии, а также соблюдение
христианской морали среди священнического сословия и мирян.
Особую заботу папа Григорий I проявлял по отношению к мона­
стырям, т.к. в эпоху Средневековья именно монашеская жизнь
считалась самым уважаемым и верным путем личностного спасе­
ния. В деле унификации монастырской жизни Григорий I опирался
на «Устав» Бенедикта Нурсийского, поэтому не случайно распро­
странение бенедиктинского Устава во Франкском королевстве во
время его понтификата. Надежным союзником Григория I в среде
франкской знати выступала королева Брунгильда.
Активная деятельность Григория Великого, направленная на
утверждение христианской идеологии в варварских государствах,
образованных на руинах Римской империи, в том числе, и во
Франкском королевстве, принесла свои плоды. В 614 г. в Париже
состоялся собор, созванный Хлотарем П, главная цель которого
состояла в том, чтобы с Христовой помощью обеспечить на все
времена мир и порядок в королевстве. Особое внимание привлека­
ет 11 статья решений собора, которая ограничивала влияние коро­
левского двора на избрание епископов, а также права гражданских
судей, сборщиков налогов и других представителей светской вла­
сти в церковных владениях, что, таким образом, создавало основу
для формирования принципа иммунитета церкви.
Дагобер I, сын Хлотаря П, расширяя полномочия клириков,
стал способствовать включению епископов в процесс управления
государством, а также покровительствовать деятельности руково­
дителей монашеских общин, прежде всего турской (св. Мартина) и
парижской (Сен-Дени). Помощниками Дагобера выступали епи­
скоп Нуайона Элуа и св. Аманд.
В народной среде наиболее распространенными и эффектив­
ными средствами церковной пропаганды в это время становится
проповедь и возможность приближения к святым мощам, источни­
кам чудес и особой, создаваемой ими ауры, способствующей про­
цессу искупления и очищения.
Распространение епископских привилегий, основанных на
принципе церковного иммунитета, в пределах Франкского госу­
дарства началось в VII в. Поводом для утверждения епископских
привилегий было безвольное правление «ленивых» королей меро-
вингской династии. Власть прелатов расширилась до такой степе­
ни, что некоторые из них стали принимать участие даже в военных
действиях между диоцезами и графствами: примером могут яв­
ляться епископы Оксера и Орлеана. Возможно, это и была в пред­
ставлении клириков идеальная форма общественного устройства, в
рамках которого церкви, согласуясь с учением Августина, принад­
лежала верховная власть. Но подобное положение все меньше уст­
раивало могущественных майордомов Австразии, впоследствии
распространивших свое влияние на Нейстрию и Бургундию.
Признавая за церковью безусловный в идеологической сфере
авторитет, майордом Австразии и Нейстрии Пипин II Геристаль-
ский, тем не менее, вернул право королей контролировать назна­
чение претендентов на ключевые посты в епархиях и всемерно сам
им пользовался. Однако высказывать особое недовольство правле­
нием Пипина клирики не торопились, т.к. строительство новых
храмов и поток дарений в пользу церкви не прекращался. Кроме
того, Пипин законодательным образом решил проблему организа­
ции приходов, что было важно в рамках августиновских принци­
пов единства, единообразия и порядка. Приход, как церковная ор­
ганизация, способствовал распространению и укреплению веры, а
также регламентации образа жизни каждого его члена.
Объединение христианского мира в границах франкского коро­
левства, обеспечение спасения каждого его гражданина (по терми­
нологии Августина) и во времена майордомов продолжало дви­
гаться по пути насильственной христианизации германских наро­
дов (при Пипине II Геристальском — фризов, алеманнов, тюрин-
гов). В это время миссионерскую работу в германских землях про­
водил нортумбрийский монах Виллиброд. Его заслугой перед цер­
ковью было и то, что с просьбой о посвящении в сан епископа он
обратился к римскому папе — впервые со времен понтификата
Григория I и правления меровингского короля Хлотаря II. С этого
момента и до конца существования Франкской империи ее прави­
тели будут ждать освящения своей власти и оправдания своих дей­
ствий именно от Рима, колыбели католической веры, центра рас­
пространения христианского учения.
Среди франкских майордомов особое место принадлежит Кар­
лу Мартеллу. В силу объективной исторической необходимости он
стал инициатором проведения бенефициальной реформы, предпо­
лагавшей секуляризацию значительного числа церковных владе­
ний. Кроме того, он стал использовать практику совмещенных
церковных и светских должностей, что в конечном итоге привело к
искоренению широкого круга епископских привилегий. Но учиты­
вая все эти обстоятельства. Карла Мартелла трудно упрекнуть в
том, что он нарушил свой долг служения вере и церкви, т.к. имен­
но Карл остановил арабо-мусульманскую агрессию, одержав убе­
дительную победу при Пуатье в 732 г. Он также продолжал спо­
собствовать обращению в христианскую веру германских народов,
строительству новых храмов и монастырей с целью расширения
границ христианского мира и его объединения. В этой области
единомышленниками Карла были Виллиброд, а также его актив­
ный помощник Винифрид, более известный в истории под христи­
анским именем Бонифаций, которое он получил от римского папы
Григория II, посвятившего его в епископский сан; следующий папа
Григорий III передал ему полномочия папского легата в герман­
ских землях. Бонифаций стал не только связующим звеном между
римским престолом, франкскими королями и церковью в период
правления Карла Мартелла и его сыновей Карломана и Пипина III
Короткого, но, по сути, и родоначальником так называемого Каро­
лингского ренессанса. «Германский» собор 743 г., организованный
Карломаном при непосредственном участии Бонифация активизи­
ровал политическую деятельность, направленную на реформацию
франкской церкви и общества в целом. Со времен Григория Вели­
кого впервые так остро была поднята проблема приоритета духов­
ной власти, необходимости реконструкции церковного иерархиче­
ского аппарата и определения роли и функций общественных со­
словий в рамках государства с целью реализации принципов мира
и порядка. Воплощению в жизнь августиновского принципа един­
ства и единообразия должны были способствовать решения прела­
тов, касающиеся регулярного проведения церковных соборов и
централизованного введения в монастырях бенедиктинского уста­
ва. Бонифаций также остро поставил вопросы, относящиеся к сфе­
ре морали и регламентации образа жизни как представителей ду­
ховного сословия, так и мирян, поскольку это непосредственно
затрагивало проблему искупления и оправдания. Заботил папского
легата и низкий уровень образованности среди представителей
духовного сословия, что препятствовало унифицированной трак­
товке догм христианского вероучения, а также возможности гра­
мотного ведения церковной службы.
Решения «германского» собора были практически полностью
одобрены и поддержаны ассамблеей франкских аристократов, со­
стоявшейся 3 марта 743 г. в Суассоне. Такое согласие между кли­
риками и представителями светской власти вполне соответствовало
теософии Августина и, в частности, его учению о Граде Божьем.
Восстановленное единство церковной и светской власти стало
той основой, которую использовал в полной мере Пипин III Ко­
роткий, добиваясь королевской короны и требуя освящения своей
власти от римского папы. Пипин III пожелал, чтобы акт миропома­
зания относился не только к нему самому (посвящение и корона­
ция состоялись в 751 г.), но и к его сыновьям; таким образом, он
законодательно обеспечил правомерность наследования власти
представителями новой восходящей династии Пипинидов (Каро-
лингов). В 754 г. папа Стефан II собственноручно миропомазал на
царствие Карломана и Карла, в будущем великого франкского им­
ператора и верного защитника церкви. Пипин III, исполняя госу­
дарственную функцию служения церкви, совершил два похода
против лангобардского короля-арианина Айстульфа, результатом
которых было создание священного владения пап, получившего в
истории название «Пипинов дар». В плане реализации августинов-
ского принципа единства в период правления Пипина III также
было закреплено регулярное проведение церковных соборов, вве­
дение в монастырях бенедиктинского устава, проведение службы
по римскому образцу (первый помощник Пипина в этом деле —
мецский епископ Хродеганг). Кроме того, чувство солидарности
внутри все расширяющегося христианского мира должна была
поддерживать знаменитая церковная «десятина» — новый, впо­
следствии закрепившийся на века налог в пользу церкви.
В народной среде все более углублялась вера в чудеса, исходя­
щие от мощей и могил святых, что в церковной практике нашло
отражение в умножении такого рода святынь в меровингский пе­
риод, а затем и во времена правления Каролингов; к лику святых
также стали причислять авторитетных деятелей церкви и государ­
ства. Чудесные деяния святых часто были основой примитивных
проповедей малообразованных сельских священников, цель кото­
рых, естественно, состояла в укреплении христианских верований
всех прихожан. Все более популярной становится практика захо­
ронения христиан возле храма, поближе к Богу, к Его святыням,
что как бы сближало мир мертвых и мир живых. Увеличилось и
число людей, предпочитающих путь личного спасения. Для данно­
го периода самым показательным примером был уход от мирской
жизни брата Пипина III — Карломана.
Наследников франкского королевского двора воспитывали не
только как будущих администраторов, правителей могуществен­
ной державы, но и как главных защитников церкви, сторонников
христианской миссионерской деятельности. Определяя свою роль
в обществе Карл Великий в письме к папе Льву III, датированном
796-м годом, писал: «Нам предназначено с помощью Господа ох­
ранять святую Христову церковь повсюду от соседей язычников и
укреплять ее изнутри через постижение католической веры...»
(Charlemagne, 385).
Военно-миссионерские идеалы самого Карла в первую очередь
основывались на искаженной интерпретации христианской док­
трины войны Августина Блаженного. Как уже было сказано выше,
среди богословов первую систематическую христианскую доктри­
ну войны создал именно он. И здесь прежде всего следует отме­
тить, что существование войны, как и государства, Августин при­
знавал только в рамках преходящего земного града, по которому
временно странствуют жители Града Божьего: ведь говорить о го­
сударстве и войне в Небесном Граде — просто бессмысленно.
Христианское учение называет причиной пребывания человека
в граде земном его первичную, а затем и приобретенную грехов­
ность. Война является одним из проявлений естественной грехов­
 ности человека, его обычного состояния во время совершения
жизненного пути. Но, несмотря на всю свою неправедность и гре­
ховность, человек постоянно находится в поиске истинного мира.
Понимание же истинного мира доступно только христианину, по­
этому лишь христианин может вести «справедливую» войну, кото­
рая в конечном итоге находит свое оправдание в восстановлении
гармонии мироздания. Война используется божественным право­
судием для наказания неправедных и испытания праведников.
Праведник может вести справедливую войну, чтобы исправить
ошибки грешных и, таким образом, помочь своим врагам. Побеж­
денные праведником могут пользоваться плодами справедливого
мира. Таким образом, Августин воспринимал справедливую войну
как свидетельство любви. Давая определение справедливой войне,
он писал: «Обычно справедливыми называются те войны, которые
ведутся для того, чтобы отомстить за оскорбление, возместить
ущерб, понесенный одним народом от другого» (Августин, 171).
Конечную цель справедливой войны Августин видел в восстанов­
лении мира и обеспечении безопасности христиан.
Важной чертой доктрины войны Августина является и то, что
он рассматривал войну в историческом и политическом контексте.
Все войны античного языческого Рима Августин считал неспра­
ведливыми. К несправедливым войнам он также причислял войны
против народа, который не причинил никакого ущерба другому
народу, а также войны, которые предпринимаются с целью подчи­
нения народов во имя удовлетворения собственной жажды власти.
Войны же, происходившие в период христианского Рима, Авгу­
стин называл справедливыми, поскольку в них Рим выступал за­
щитником интересов христиан.
Кроме того, Августин отмечал, что естественный порядок ве­
щей, стремящийся к установлению мира среди людей, требует,
чтобы решение и право начинать войну принадлежали только го­
сударю. Солдаты же должны беспрекословно выполнять приказы
своих командиров с целью скорейшего достижения мира и общего
самосохранения. Рассматривая это положение с другой точки зре­
ния, Августин писал о том, что даже если решение государя оказа­
лось несправедливым, то он сам будет отвечать перед лицом Бога,
солдат же объявлялся им невиновным в совершенных государем
злодеяниях. Развивая данную мысль в письме к папе Бонифацию
(417 г.) (Вязигин, 22), Августин отмечал, что убийство, совершае­
мое солдатом на войне, происходит на законных основаниях, т.к.,
убивая, солдат действует не под влиянием естественных страстей,
а является исполнителем воли Всевышнего, которая реализуется
через повеления государя. Прощение же каждому воздается по
 заслугам. В отношении противников Христа Августину присуща
тенденция их демонизации.
В рамках своей доктрины войны Августин разработал также
концепцию сближения мирского и Христова воина: «Итак, другие,
вознося молитвы, сражаются с невидимым противником. Вы же,
те, за кого они молятся, сражаетесь с оружием в руках против ви­
димых варваров» (Августин, 145). Таким образом, Августин ут­
верждал, что война и ратный труд священны, а молитва является
военным действием. Воины Христа сопоставлялись с воинами
мирскими и по ряду общих характеристик: бесстрашию, упорству
и постоянству в борьбе. Не случайно Святой Августин предпочи­
тал передавать понятие мученичества при помощи термина «ге­
рой». Однако существование двух градов все же препятствовало
полному отождествлению этих категорий.
На закате Римской империи Христов воин стал отождествлять­
ся с монахом. В эпоху же христианизации германских народов в
рамках франкского государства любой христианин понимался как
воин Христа. Он вел борьбу на двух уровнях: «...в мире — в каче­
стве участника драмы Откровения и строителя Небесного царства,
и внутри себя самого - в качестве протагониста той схватки, в ко­
торой борются Добро и Зло» (Кардини, 246).
Подлинная миссия Христова воина, по Августину, заключена в
поиске справедливости, без которой истинный мир немыслим. Исходя
из этого конечной целью всякого «воинствования» является мир.
Итак, главная задача христианской доктрины войны Августина
состояла в том, чтобы доказать, что человек, взявший оружие, ос­
вященное церковью, становится борцом против зла или того, что
представляется как зло. При этом Августин не отвергал трагиче­
ской реальности войны и считал ее «знаком», указывающим на
существование еще более трагической реальности великой духов­
ной войны, происходящей в рамках истории человечества и внутри
каждого отдельного человека. Важно также отметить, что в обос­
новании войн Августин прежде всего опирался на ветхозаветные,
воинствующие, а не евангельские, миролюбивые традиции.
В период своего правления Карл Великий, этот выдающийся
политик и полководец, вел бесчисленные войны с окружающими
его земли племенами язычников. Провозгласив себя защитником
христианства, что сразу же в своих интересах подтвердил католи­
ческий клир, и преследуя цель распространения христианства на
все больших территориях. Карл в своих действиях руководство­
вался политикой воинствующего миссионерства.
Наибольшую жестокость и непримиримость Карл Великий
проявил по отношению к свободолюбивому германскому племени
 саксов. Первый саксонский капитулярий Карла Великого, который
принято датировать в промежуток с 775 по 790 гг., провозглашал
воссоединение двух народов на основе их общей веры (Textes de
Charlemagne, 287-290). Саксам, которые отказывались принять
христианскую веру и следовать христианским обычаям, грозила
смертная казнь. Летописцы и теологи Карла Великого были склон­
ны объяснять его войны как оборонительные, направленные на то,
чтобы покарать угнетателей и врагов. В частности по этому пути
идет его единомышленник и биограф Эйнгард.
Новая вера была принята саксами и другими западноевропей­
скими народами не вследствие их убеждения монахами и священ­
никами, а из сильной руки завоевателей. Таким образом, интерпре­
тации в библейском ключе борьбы против неверных, наряду с
представлениями о монархе-защитнике церкви и «справедливой»
войне, обоснованные Августином, составили важную часть «им­
перской концепции» Карла Великого.
Еще до того, как возникла идея восстановления римской хри­
стианской империи. Карл и его ближайшие единомышленники и,
прежде всего, Алкуин, стремились возродить идею христианского
государства. Для Карла Великого, часто в своей политике руково­
дствовавшегося августиновским сочинением, государство явля­
лось воплощением Божьего замысла, по которому христианский
мир объединялся под руководством одного монарха, созидающего
на земле прообраз Божьего Града. Преамбула к «Всеобщему на­
ставлению» («Admonitio generalis»), составленному в королевской
канцелярии в 789 г., стала, по сути, программой построения буду­
щего христианского общества в рамках франкского государства.
Основой создаваемого Карлом Града должно было стать строго
иерархизированное общество, в котором все сословия обязаны
четко знать и выполнять свои точно определенные функции. Авгу­
стин Блаженный писал, что раздор и борьба между сословиями,
составляющими единое государство, недопустимы, т.к. способст­
вуют разрушению целостности божественного миропорядка. Дис­
циплина является единственным способом спасения церкви и об­
щества от краха (Августин, 260). Исходя из этого, Карл и его еди­
номышленники полагали, что проблемы их общества заключаются
прежде всего в смешении всех сословий и забвении ими своих обя­
занностей. Свою главную задачу они видели в том, чтобы восста­
новить четкие границы между социальными слоями и, таким обра­
зом, воссоздать порядок, установленный Богом.
Решение такой глобальной проблемы, как реформирование со­
циальной системы, требовало значительных усилий и времени. В
первую очередь необходимо было создать четкую и ясную законо­
дательную систему, которая бы определила права и обязанности
каждого существующего сословия.
Чтобы как можно быстрее внедрить в практику повседневной
жизни выработанные правила, использовались постановления цер­
ковных соборов, издание капитуляриев, письма, адресуемые свет­
ским и духовным администраторам.
Анализируя, в частности, статьи «Всеобщего наставления»
можно сделать вывод, что Карл и его единомышленники, опираясь
на позднеримские церковные каноны, составили практически пол­
ный список прав и обязанностей духовного и светского сословий.
На низшей ступени иерархической лестницы находились миряне.
Их положение оказывалось самым невыгодным, т.к. образ мирской
жизни более всего был приближен к образу греховного существо­
вания и мог вызывать только сочувствие у представителей выше­
стоящих сословий. Но такое положение сословия мирян в действи­
тельности вовсе не мешало его элите, королю и аристократии,
управляя государством, активно вмешиваться в дела церкви.
Сам король франков «...как защитник и "адвокат” церкви, тем
самым включался в состав иерархии церковной... Как бесспорный
глава земного "царства" он притязал на первенство в церкви, кото­
рая в своей жизни "сплетена" с земным Градом, и такое притязание
создавало для церкви опасность обратиться в "двуглавое чудище"»
(Бицилли, 64).
Таким образом, теоретически нерушимое единство, постули­
руемое Августином Блаженным, на практике дало множество тре­
щин. И папа, и могущественный монарх притязали на реальную
политическую власть в христианском мире, не желая уступать ее
друг другу. В конечном итоге церковь мало отличалась от настоя­
щего государства, имея в своем распоряжении суд и часть налогов.
Ее элита часто призывалась к решению государственных проблем.
Осуществляя идеологический контроль над мирянами, церковь
требовала и от короля подчинения ее власти, утверждая, согласно
Августину, что именно на ней лежит ответственность перед Богом
за всех людей без исключения. Однако известно, что со стороны
монархов она, как правило, получала решительный отпор.
В 798 г. в Ахене, любимой резиденции Карла Великого, нача­
лось строительство большого дворцового комплекса, включающе­
го королевскую капеллу. Сооружение великолепного архитектур­
ного ансамбля в центре Франкского государства было символиче­
ским актом. Карл, великий монарх, покоривший многие земли и
народы, хотел превратить этот город в земное подобие Града Не­
бесного, и высшим выражением этой идеи должна была стать
Ахенская капелла.
 Первого декабря Карл открыл в базилике св. Петра собор, на
котором было представлено как римское, так и франкское духо­
венство. Собор подтвердил решение о присвоении Карлу импера­
торского титула. 25 декабря состоялась коронация франкского мо­
нарха. Корону на голову Карла возложил сам римский папа Лев III.
И внутри империи Карл перестраивал отношения таким обра­
зом, что все нити власти сходились в его руках. Роль же еписко­
пов, в том числе, и римского папы, в понимании Карла, всегда сво­
дилась только к исполнению священнических функций. Среди им­
перских документов, свидетельствующих о стремлении монарха
построить на земле подобие августиновского Града, следует выде­
лить Ахенский капитулярий 802 г. Руководителям церквей и мона­
стырей император рекомендовал жить согласно установленным
правилам и обучать этому других. Строго регламентируя жизнь
священников и монахов, императорские указы, тем не менее, за­
щищали церковь от каких-либо имущественных притязаний извне.
Объектом каролингской реформы стала и церковная служба. Об­
щество той эпохи не случайно называют литургическим. Биограф
Карла Эйнгард отмечал большой интерес императора к культовым
церемониям, что, в частности, выражалось в его отношении к
службе в Ахенской капелле (La vie, 205-206). По сути, литургия
была для Карла частью того порядка, который он устанавливал в
своем государстве. Считая себя компетентным не только в вопро­
сах литургии, но и в текстах Священного Писания, Карл также
участвовал в решении проблем христианской догматики. В капи­
тулярии 809 г. года император франков авторитетно утверждал,
что Святой Дух исходит не от Отца через Сына, что составляло
основу Никео-Константинопольского Символа Веры, а от Отца и
Сына (Карташев, 14). В круг забот Карла входили и проблемы об­
разования, которое он рассматривал как основу возрождения церк­
ви и франкского общества.
Таким образом, законодательная деятельность Карла Великого
в целом позволяет судить, насколько глубоко Карл воспринял уче­
ние гиппонского епископа, насколько целенаправленно в полити­
ческой практике государства реализовывались основные принци­
пы его теософии.

Список литературы
Charlemagne - Lettre au pape Leon III, 796 an. // Charlemagne. Texte de
Charlemagne et les Annales royales, les capitulaires de Charlemagne / Par
Georges Tessier. Paris, 1967.
 La vie - La vie de Charlemagne par Eginhard // Charlemagne. Texte de
Charlemagne et les Annales royales, les capitulaires de Charlemagne / Par
Georges Tessier. Paris, 1967.
Texte de Charlemagne - Premier capitulaire saxon, 775-790 an. // Char­
lemagne. Texte de Charlemagne et les Annales royales, les capitulaires de
Charlemagne / Par Georges Tessier. Paris, 1967.

Августин Блаженный. О Граде Божьем: Соч. в 4-х т. М., 1994. Т.4.

Бицилли П.М. Элементы средневековой культуры. — СПб., 1995.
Булл М. Истоки // История крестовых походов / Под ред. P.-
С. Джонатан. М., 1998.
Вязигин А. С. Идеалы «божьего царства» в монархии Карла Великого.
СПб., 1912.
Герье В.И. Августин Блаженный. М., 1910.
Дешнер К. Криминальная история христианства: В 4 кн. Кн. 1, 2. М.,
1996.
Кардини Ф. Истоки средневекового рыцарства. М., 1987.
Карташев A.B. Вселенские соборы. М., 1994.
Керов B.JI. Вселенские соборы и разделение церквей. М., 1998.
Кремона К. Августин из Гиппона. М., 1998.
Посидий Каламский. Жизнь Августина // Аврелий Августин. Испо­
ведь. М., 1997.
ЭМ - Энциклопедия мистицизма. СПб., 1997.
 В. В. Зверева

АЛЛЕГОРИИ В КАРОЛИНГСКОЙ КУЛЬТУРЕ

на примере сочинений Рабана Мавра

В последние десятилетия в работах историков-медиевистов пе­

риодически ставится вопрос о том, каким образом современный
исследователь может увидеть культуру «средневекового человека»
как обладающую смыслами, «иными» по отношению к модернист­
скому знанию. В разных исследовательских областях происходит
пересмотр устойчивых, созданных по логике рационального «века
прогресса», теорий и концепций (Фридман, Спигел; Бессмертный).
Такие процессы идут и в сфере изучения интеллектуальной исто­
рии Средневековья.
Большое внимание уделяется выявлению тех принципов смыс-
лополагания, которые были присущи представителям ученой и
народной культуры. В ходе анализа сочинений средневековых
христианских авторов у историков возникает потребность в объяс­
нении самой логики их письма. В этой связи можно задаться во­
просом о том, из каких элементов строился текст, что представля­
ли собой фигуры речи, часто встречающиеся в изучаемых произ­
ведениях. В настоящей статье рассмотрим одну из таких фигур
речи — аллегорию.
Аллегория как риторическая фигура использовалась и тракто­
валась в истории интеллектуальной культуры по-разному. Думает­
ся, что в Средние века она переживала свое «золотое время». Из
фигуры речи аллегория превращалась в определенный способ рас­
суждения, который постепенно приобретал все большее значение
для христианских ученых раннего Средневековья. Попытаемся
проследить, как в произведениях каролингской эпохи отразилась и
усилилилась роль этого способа суждения в истолковании мира,
каким образом аллегория наделялась дополнительной символиче­
ской ценностью, становясь одним из важнейших приемов позна­
ния.
 В сочинениях раннесредневековых авторов, для которых суще­
ствовал приблизительно общий круг чтения, усматривается преем­
ственность в воспроизведении одних и тех же норм и «единиц»
знания. Проводя условную линию (например, говоря словами ру­
кописи IX в.: «мних Феодор и аббат Адриан научили грамматика
Альдхельма, Альдхельм научил Беду, Беда через Эльберта научил
Алкуина, тот научил Храбана и Смарагда, тот Теодульфа, за коим
следуют Хейрик, Хукбальд, Ремигий, а у последнего — многие
суть ученики» (Цит. по: История всемирной литературы. С. 453)),
можно заметить, что в трудах более поздних авторов значение ал­
легории как специфической процедуры мышления возрастает.
В этой связи обратимся к некоторым сочинениям Рабана Мавра
(766/7887-856), выдающегося ученого, теолога, педагога каро­
лингского времени. Магненций Рабан Мавр родился в Майнце; в
возрасте около девяти лет он вступил в бенедиктинский монастырь
в Фульде. В 802 или 806 г. он отправился в Тур, где его наставни­
ком был знаменитый теолог и писатель Алкуин. От него Рабан
получил прозвание «Мавр» в память о любимом ученике Св. Бене­
дикта. По возвращении в Фульду он руководил монастырской
школой, где преподавались грамматика, риторика, немецкий, ла­
тинский и греческий языки, и откуда впоследствии вышли многие
ученые и богословы. В 825 г. Рабан Мавр стал аббатом, в 847 г. его
избрали архиепископом Майнцским.
Рабан Мавр был автором разнообразных трудов (всего насчи­
тывается до 51 его сочинения). К ним относились основанные на
экзегезе Отцов церкви толкования на Св. Писание, сборники про­
поведей, гимнов, работы о воспитании клириков, трактаты о грам­
матике, о грехах и добродетелях. Деятельность Рабана Мавра ис­
следователи нередко рассматривают как своеобразное культурное
посредничество между учеными прошлого и будущего. В его про­
изведениях сохранялись традиции христианского знания; адапти­
рованное и переосмысленное (не на уровне базовых концепций, а в
характерных деталях и в связях между топосами) оно было пере­
дано его ученикам и широко воспринято в средневековой европей­
ской культуре.
Рассмотрим отдельные сочинения Рабана Мавра — «Аллегории
ко всему Св. Писанию», энциклопедический труд «О Вселенной» и
сборник фигурных стихов «О похвалах Св. Кресту».
Задолго до Рабана Мавра аллегорию как риторическую фигуру
и прием экзегезы использовали в своих трудах и Отцы церкви, и
ранние христианские авторы. Говоря о сущности и о роли аллего­
рии, обращаясь к этому приему в сочинениях Рабан Мавр был ма­
ло оригинален. Однако, как кажется, важную особенность иссле­
дуемых текстов составляет именно эта черта: Рабан Мавр был
склонен приводить суждения, которые уже обрели устойчивость,
стали частью знания, разделяемого в культуре. В его работах вос­
производились «прописные истины» и правила, которые способст­
вовали поддержанию традиции и закреплению нормы в понимании
божественного миропорядка.
Большой интерес, на наш взгляд, вызывает то, какое место в
трудах этого ученого занимала аллегория, к чему прилагался дан­
ный способ объяснения. На основе его сочинений приведем не­
сколько примеров того, что, по мысли автора, следовало познавать
при помощи аллегории.
Аллегория — фигура речи с богатой культурной традицией. В
греческой и латинской литературе аллегория понималась в самом
широком смысле, как иносказание, с его модификациями и разно­
видностями. В I в.н.э римский оратор и учитель риторики Квинти­
лиан относил к аллегории такое употребление слов, при котором
или говорилось одно, а подразумевалось нечто иное, или в тексте
имелся в виду смысл, противоположный значению слова или вы­
сказывания. В первом случае он писал об использовании метафор
и загадок, во втором — об иронии, сарказме, противоречии, или
пословице. Это же определение аллегории, без дополнений и из­
менений, приводил «учитель Средневековья» Исидор Севильский
(570-636) в энциклопедическом своде знаний, в «Этимологиях»
(.Tsidorus. I, XXXVII. 22-30).
В христианской культуре поздней Римской империи аллегория
наделялась и другой функцией: она использовалась как один из
способов прочтения библейского текста. Впервые четыре уровня
истолкования Св. Писания — буквальный, аллегорический (типо­
логический), тропологический (моральный), анагогический, —
были выделены Иоанном Кассианом (360—435) (Iohannus Cas-
sianus. XIV. 8)1. В христианской литературе аллегория или типоло­
гия нашла широкое применение для интерпретации ветхозаветной
истории: события, описанные в книгах Ветхого Завета понимались
в связи с историей после Рождества Христова; все они предрекали
будущее и пророчествовали о Христе, аллегорически подразумевая
историю, изложенную в Новом Завете.

1 Это были не единственные способы прочтения Св.текстов. Так, на­

пример, Августин, различая исторический и аллегорический методы, до­
бавлял к ним аналогический («когда указывается согласование Ветхого и
Нового Заветов») и этиологический («когда приводятся причины слов и
действий». (Августин. VII).
 Эти два понимания аллегории были соединены в сочинениях
Беды Достопочтенного (672/3-735). Согласно его трактату «О фи­
гурах и тропах», монахам следовало уметь различать в тексте Пи­
сания тропы классической риторики.
Аллегория мыслилась Бедой или как «словесная», когда в тек­
сте обыгрывалось переносное значение слов, и сам язык использо­
вался для передачи пророчества, или как «фактическая», когда
события, описанные в тексте, «говорили» о других будущих собы­
тиях. В таком понимании Богу для того, чтобы возвестить о гря­
дущем, служил не только язык, но и сами вещи и события.
Иными словами, для Беды существовала аллегория, понимае­
мая в широком смысле (или в смысле классической риторики) как
иносказание, которое относилось ко всем четырем способам ис­
толкования Писания, включая исторический (буквальный). Так,
например, Беда полагал, что в сопоставлении шести дней творения
и шести возрастов мира заключался буквальный смысл, который,
как любое иносказание, был облечен в форму классической алле­
гории. Кроме того, англо-саксонский писатель различал аллегорию
в более узком смысле, отождествляя ее с типологическим спосо­
бом экзегезы. {Beda. De Schematibus. 11.12).
Оговоримся еще раз, что сочинения и Августина, и Исидора, и
Беды стали нормативными текстами, по которым обучались поко­
ления клириков. Наставник Рабана Мавра, выходец из англо­
саксонской Британии Алкуин называл своим учителем Беду Дос­
топочтенного. В своих рассуждениях Рабан Мавр следовал сло­
жившимся традициям и в содержании, и в способах представления
знания.
Обращает на себя внимание то, что аллегории Рабан Мавр по­
святил специальный трактат. Сочинение «Аллегории ко всему Св.
Писанию» было, по-видимому, написано для научения монахов
чтению Библии. В нем разъяснялось, как следовало правильно по­
нимать те или иные многозначные высказывания, которыми изо­
биловал текст Ветхого и Нового Заветов.
Во введении автор рассказывал о том, что представляли собой
и как соотносились четыре способа интерпретации Писания. Далее
главы трактата располагались в соответствии с буквами латинско­
го алфавита. В начале каждой главы Рабан Мавр приводил список
слов на ту или иную букву. Эти слова, по мнению автора, встреча­
ясь в тексте Библии, могли составлять сложность для интерпрета­
ции, поскольку в них содержались дополнительные аллегориче­
ские значения. Таким образом, в главах каждому слову соответст­
вовала своя статья, в которой Рабан Мавр приводил все аллегори­
ческие значения данного слова, которые ему удалось извлечь из
Св.Писания и из комментариев Отцов церкви.
Так, из сочинения Рабана Мавра читатель узнавал, что «голо­
ва — это божественность Христа, ибо в Песне: «голова его — чис­
тое золото», так что сияние божественности Христа ни с чем не
сравнимо» (Rabanus Maurus. Р.883. D); что «Посох — милосердие
Бога, ибо в Псалмах: «твой посох успокоит меня», то есть мило­
сердием твоим я утешен» (Ibid. Р.872. D); что «Птица — душа че­
ловека, ибо у Иова: и птица рождается для полета», то есть чистая
душа [раскрывает себя] в созерцании» (Ibid. Р.871. С). Или, что
«под именем травы понимается Христос воплощенный; Иов гово­
рит: «ревет ли дикий осел на траве?» Осел находит траву как род
человеческий обретает в вере воплощенного Христа, чего не имеет
неправедный, который ревет от голода» (Ibid. Р.950. А.).
Текст Св.Писания мыслился как многозначный, содержащий
множество скрытых значений, которые надлежало извлекать чита­
телю. Эти значения выстраивались в определенную иерархию. У
матери-мудрости, писал Рабан Мавр, есть четыре дочери. Без зна­
ния о них невозможно было приблизиться к ее пониманию. «Муд­
рость несведущим дает напиток — молоко истории; настойчивым
в вере дает пищу — хлеб аллегории; трудящимся над добрыми
делами — вкусное подкрепление в тропологии; тем, кто презрени­
ем к земным делам поднят из глубины и вознесен к вершине
стремлением к небесному, — дает непьянящий хмель в вине анаго-
гии»2. <...> «В доме нашей души история закладывает фундамент,
аллегория возводит стены, аналогия сверху строит крышу, тропо-
логия же украшает разными узорами и изнутри душевным чувст­
вом, и снаружи совершением добрых дел» (Ibid. Р.849. А-В).
Аллегория, согласно Рабану Мавру, в отличие от лежащей на
поверхности истории, «содержит в себе нечто дополнительное,
что, сказанное об истине вещи, предлагает кому-либо размышле­
ния о чистоте веры, о тайнах Св. Церкви, или нынешних, или бу­
дущих, одно говоря, другое обозначая, всегда раскрывает образы и
покровы». Рабан Мавр, вслед за Бедой, полагал, что аллегория
могла заключаться в «фигурах или слов, или дел» (Ibid).
Таким образом, Рабан Мавр представлял читателю аллегорию
как способ размышления о тексте и как путь обнаружения скрытых
смыслов («аллегория в откровении веры побуждает к познанию

2 Отметим что здесь, как и во многих других христианских средневе­

ковых текстах, знание и мудрость описаны через метафорику пищи и на­
питков — то, что усваивается через аллегорическое вкушение, как и таин­
ства — хлеб и вино.
истины» (Ibid. P.849. С)). При рассмотрении этого трактата можно
выделить несколько характерных качеств аллегории как приема
рассуждения, которые не казались странными ни автору, ни, по
всей видимости, его ученикам.
Во-первых, в сочинении Рабана Мавра многократно воспроиз­
водился один и тот же ход мысли, при котором значения одного
слова или образа переносились на другой. Текст сочинения состо­
ял из нескончаемого числа объяснений одних слов через другие.
Кажется, что задачей автора было собрать исчерпывающее коли­
чество примеров, чтобы охватить по возможности все трудные
случаи чтения Заветов, а также представить ученику текст Библии
как неисчерпаемый и референтный по отношению к миру и к са­
мому себе.
Во-вторых, из сочинения Рабана Мавра следовало, что одно и
то же слово, указывающее на какой-либо предмет, обладало мно­
жеством значений, которые сосуществовали одновременно. На­
пример: «Вавилон — город нечестивых, ибо у пророка: «бегите из
среды Вавилона», то есть презрите нравы грешников. Вавилон —
испорченный ум, ибо у пророка: «врачевали мы Вавилон, но не
исцелился», то есть мы ревностно старались излечить испорчен­
ный ум, больной духовно, и он не хотел принять исцеление. Вави­
лон — Церковь из народов, ибо в Посланиях Петра: «Приветствует
вас избранная, подобно вам, Церковь в Вавилоне», народ верный,
из разных племен, обращенный в веру. Вавилон — преисподняя,
ибо у Пророка: «выведу вас из Вавилона в вашу землю», то есть из
ада к небесной родине» (Ibid. Р.872. В-С).
Общее слово (в данном случае, Вавилон) относилось к вещам
не-родственным (с точки зрения современного здравого смысла), к
городу грешников, порочному уму, Церкви избранных, преиспод­
ней, означая каждое из них. Из приведенных примеров видно, что
иногда значения одного и того же слова были прямо противопо­
ложными.
Обращает на себя внимание и то, что два различных слова или
объекта могли одновременно быть в одном и том же месте, схо­
диться в аллегории. Что общего было, к примеру, у птицы, козлен­
ка и тростника? Все эти разные объекты и слова аллегорически
обозначали Христа. В текстуальном пространстве присутствовало
бесконечное разнообразие означающих при сравнительно узком
круге значений, которые были связаны с Божественной историей,
Церковью, добродетелями и грехами.
Кажется, что в данном случае разница с поэтическим использо­
ванием аллегории в загадках, или в стихах состояла в том, что в
сочинении Рабана Мавра речь шла не о переносном, а о точном
 значении вещей. Сопоставляемые предметы не были «сходны»
между собою, но при определенном взгляде являлись по сути од­
ним и тем же, за счет наделенности единым смыслом.
Часто повторяющийся в текстах христианских писателей прием
нахождения сходства при определении связей между вещами в
мире и извлечении смыслов был весьма важным в познании боже­
ственных истин. Однако он оперировал не непосредственно с са­
мими вещами. Внутренняя соотнесенность, сходство между пред­
метами устанавливалось через их отсылку к универсальному хра­
нилищу смылов, к Писанию, заключавшему в себе всю полноту
бытия. Аллегория позволяла апеллировать к Св.Тексту и перено­
сить свойства одного «похожего» объекта на другой.
Для средневекового комментатора не существовало противоре­
чия в том, что время в аллегорической трактовке событий двига­
лось как бы назад — от истории Нового Завета к ветхозаветной.
Сначала было известно, что произошло после Рождества Христова;
затем в тексте Ветхого Завета находились сюжеты, способные в
аллегорическом прочтении «пророчествовать» о будущем. Собы­
тия Нового Завета, при такой оптике, можно сопоставить с печа­
тью, которая накладывала оттиск на дела минувшего.
Каким образом, по мысли Рабана Мавра, читателю надлежало
открывать аллегорический смысл, присущий высказыванию?
Смыслы не изобретались произвольно; для раскрытия заложенного
в Библии, существовали экзегетические труды Отцов церкви. Кли­
рику было необходимо знать о том, как то или иное место в Писа­
нии трактовали учителя, какие аллегорические значения традиция
приписывала числам и именам собственным.
Согласно автору, «когда мы слышим, что в Св. Писании гово­
рится о [каких-либо] вещах, усердно всматриваемся, пытаясь уви­
деть особенности качеств, естественно присущие этим вещам...»
(Ibid. Р.850. В). По аналогии с этими свойствами следовало оты­
скать «дурные» или «добрые вещи», с которыми можно было со­
поставить данный предмет. (Например, тростник — тонкий и гиб­
кий; с этим качеством соотностится и уязвимость обреченного на
муки Христа, и нестойкость в вере отступника).
В своем сочинении Рабан Мавр использовал еще несколько
способов нахождения аллегорического смысла. Иногда в Писании
содержалось прямое сравнение одного предмета с другим. Так,
интерпретируя слово «Вавилон», Рабан Мавр указывал на соответ­
ствующее место из послания Св.Петра, где апостол употребил его
в значении «Церковь верующих». Любое иносказание, встречаю­
щееся в Библии хотя бы один раз, заставляло комментатора впредь
помнить о том, что данное слово обладало и таким аллегорическим
значением. Для него не могло быть случайных, или единичных
примеров употребления слов в Библии
Иногда смысл устанавливался из контекста высказываний,
предшествующих той цитате, на которую ссылался автор. Однако
связь между цитатой и смыслом, который извлекал автор, далеко
не всегда очевидна.
Приведем следующий пример: «Бездна — это Ветхий и Новый
Заветы, ибо в Псалмах: «бездна бездну призывает», то есть Ветхий
Завет в предсказании святых возвещает Новый. Бездна — товари­
щество апостолов, ибо в Псалмах: «Бездна дала голос свой», то
есть апостолы из глубины своих сердец испустили свое пророчест­
во. Бездна — темнота какого-нибудь безбожника, ибо у Иова:
«бездна говорит — не во мне она», то есть темна жизнь, [он] кри­
чит, что нет у него терпения» (Ibid. Р.852. D).
Первое из толкований, которое давал Рабан Мавр, построено на
основании сформулированного выше принципа: «качество» безд­
ны — ее безграничность и неисчерпаемость — сопоставимы с та­
кими же свойствами Св. Текстов. Кроме того, эта аллегория несла
смысловую нагрузку, важную для средневековых комментаторов
Библии: в ней подчеркивалась взаимосвязь, перекличка Ветхого и
Нового Заветов. В следующем объяснении (бездна как «товарище­
ство апостолов») отсылка к апостолам прямо не следует ни из са­
мой цитаты, ни из контекста псалма. Иногда в библейском текста,
из которого была заимствована цитата, подразумевалось нечто
иное, нежели то, что усматривал в нем автор-экзегет.
Так, чтобы подкрепить мысль о том, что «бездна — темнота...
безбожника» Рабан Мавр привел цитату из Книги Иова. Но в биб­
лейской фразе «бездна говорит — не во мне она» речь шла не о
терпении, а о премудрости. Автор понял цитату, вырванную из
контекста, как слова самого страдающего Иова, отрекшегося от
Бога. В данном случае аллегорический смысл у Рабана Мавра ус­
танавливался не по «букве» Св. Текста, а по «духу» его фрагмента.
Необходимость ссылки на авторитет, поддержания высказанной
идеи библейской цитатой, поиск «всего во всем» нередко застав­
лял автора допускать неточности, а указание соответствующего
места из источника становилось почти формальным. При желании
в таком обращении с текстами Писания в сочинениях Рабана Мав­
ра можно усмотреть те черты, которые предваряли схоластические
рассуждения.
Повторимся, что описанные выше черты аллегории как способа
комментирования Писания во времена Рабана Мавра стали «об­
щим местом» в христианской ученой культуре. Кажется, что этот
универсальный путь извлечения смыслов стал настолько привыч­
 ным и «должным», что он постепенно покинул пределы, отведен­
ные ему правилом. Кроме Св. Текстов аллегория распространилась
на другие вещи окружающего мира, получила статус важной по­
знавательной процедуры.
Сочинение Рабана Мавра «О Вселенной» было составлено на
основе трудов таких авторов, как Исидор Севильский, Беда Досто­
почтенный. В изучаемом тексте выделяется характерная черта,
которая или отсутствовала в работах более ранних писателей, или
была незначительной. В произведении Рабана Мавра способ биб­
лейской экзегезы, аллегория, переносился на объяснение всех ве­
щей в мире. Все сущее, находящееся, по логике современного ис­
следователя, вне Писания, было способно приобрести форму ве-
щей-в-тексте, и прочитываться как наделенное аллегорическим
значением. Для Рабана Мавра не существовало такой области, к
которой были бы непреложимы законы чтения Св. Текста.
При этом каролингского ученого не слишком интересовало
«точное» знание о причинах того или иного природного явления,
об устройстве космоса, земных и небесных тел, то есть все то, на
чем сосредоточивалось внимание его предшественников. В свое
время Августин посвятил отдельное сочинение буквальному тол­
кованию Книги Бытия. Для ранних христианских писателей важ­
ный вопрос заключался в том, как объяснить порядок мироздания,
следуя Библии и, одновременно, не противореча авторитетным
теориям античных философов-язычников. В трудах Рабана Мавра
была представлена завершенная христианская картина мира. Све­
дения о «механике» природы являлись в ней необязательными;
несравнимо более ценным считалось установление связей между
вещами и их высшими духовными смыслами.
Так, повествуя о том, что представляет собой снег, Рабан Мавр
писал: «снег — от тучи, откуда приходит, называется и иногда
значит белизну правосудия: «Омой меня и буду белее снега»...»
(Rabanus Maurus. De Universo. XI. 15. P.326. В). Рассказывая о дожде
автор замечал, что он «рождается из испарений земли и моря ... Оз­
начают дожди или ливни небесные дары...» (Ibid. XI. 14. Р.325. С).
В сочинении «О Вселенной» многое было заимствовано из
«Этимологий» Исидора Севильского. Однако Рабана Мавра не
устраивало только этимологическое объяснение какого-либо пред­
мета. По мысли автора оно давало ключ к пониманию вещи (по­
скольку вещь и слово рассматривались в их слитности, и сущность
была зашифрована в имени), но не составляло исчерпывающего
знания о предмете.
Показательный пример содержится в главах трактата, посвя­
щенных человеку. Первые абзацы текста были дословно взяты из
труда Исидора. «Natura» («природа») происходила от «nasci»
(«рождаться»), поскольку даровала всем жизнь, «homo» («чело­
век») — от «humus» («прах»), так как человек создан из праха зем­
ного и т.п. Но этимологического объяснения было недостаточно, и
последующие пространные рассуждения Рабан Мавр выстраивал
по-другому. Каждой части тела и способности человека автор по­
дыскивал аллегорическое объяснение. В тексте выстраивалась
своеобразная «аллегорическая антропология»: «стоять — для че­
ловека означает быть настойчивым в вере, так как у апостола:
«стойте в вере». Ходить — стремиться к Богу, ибо в Псалмах: «и
буду ходить свободно». Сидеть — смиренно покоиться в Боге, ибо
в Евангелии: «Вы — да сидите в городе», и в Книге Царств Дави­
дом сказано: «Сидел перед Господом». Лежать — или порокам,
или искушениям поддаваться. Ибо читаем в Евангелии: «и нашла
его лежащим в постели»...» (Ibid. VI. 1,2. Р. 178. D). В том случае,
если отдельные цитаты из Библии противоречили друг другу, уче­
ный проявлял большую изобретательность в согласовании несоче­
таемых точек зрения. (См.: Мельникова. С. 79-80).
В трудах предшественников Рабана Мавра (например, в книгах
Беды) познание вещи происходило через изучение «причин и се­
мян», заложенных в ней Богом от начала мира. При таком способе
построения умозаключений, как у каролингского автора, суть
предмета мыслилась отдельно от него самого. Но вещи не сущест­
вовали отдельно, сами по себе. Они соотносились с универсальной
осью, с высшим уровнем смыслов, и это гарантировало миру по­
стоянство. Согласно такой логике, познающему человеку требо­
вался особый «мост», процедура перехода между вещью и ее не­
бесным смыслом. Эту возможность давало установление аллего­
рической связи. Вероятно поэтому аллегория становилась все бо­
лее распространенным и востребованным приемом рассуждения.
Во времена Рабана Мавра в ученой среде была развита культу­
ра иносказания. Представление о том, что Бог сокрыл мистические
значения в вещах, в числах, именах, подталкивало христианского
писателя не только к их нахождению, но и к попыткам воспроизве­
сти такой способ презентации знания. Характерный пример дают
раннесредневековые загадки. Под влиянием ирландских и англо­
саксонских учителей3, и в частности, благодаря Алкуину, в каро­
лингской культуре жанр загадок сделался неотъемлемой состав­
ляющей процесса обучения.

3 Можно вспомнить сборники загадок Альдхельма, ученика Беды Ев­

севия.
 В диалогах Алкуина иносказания постепенно усложнялись, так
что от простых вещей ученик восходил к более трудным обобще­
ниям. «Пиппин: «что такое ветер? — Алкуин. Движение воздуха,
волнение воды, осушение земли. — П.: Что такое земля? — А.:
Мать рождающихся, кормилица живущих, келья жизни, пожира-
тельница всего». <...> «А.: ...Я видел, как мертвое родило живое, и
дыхание живого истребило мертвое. — П.: От трения дерева рож­
дается огонь, пожирающий дерево. — А.: Так.» (Словопрение. 55,
56, 86). В загадках привычные вещи представали как неизвестные,
странные; само иносказание часто облекалось в сложную литера­
турную форму. Использование такого языка для повествования о
мире указывало на причастность человека к знанию божественных
тайн.
В этом контексте может прочитываться сочинение Рабана Мав­
ра «О похвалах Св. Кресту». Форма этого текста — фигурные сти­
хи — непривычна для современного взгляда. В произведении со­
держалось двадцать восемь «фигур» из хитроумно составленных
стихов, рисунков и прозаических комментариев к ним. В каждом
стихотворении воспевались или таинства веры, или «мистические
числа» ангелов, добродетелей, даров Св. Духа или четырех эле­
ментов, времен года, сторон света и четверых евангелистов, или
месяцев, ветров, имен Адама, Моисея и т.п. Стихи были сочинены
и записаны так, что буквы, лежавшие на пересечении определен­
ных строк и столбцов, обведенные нужным контуром, складыва­
лись в зашифрованное слово, или во фразу, которая читалась, как
палиндром. За ними следовали комментарии, в которых автор
разъяснял глубинный смысл поэтического фрагмента и показывал,
как устроены «фигуры». Подобная организация текста должна бы­
ла, по мысли автора, обнаружить «силу и достоинство вещей» (Ra-
banus Maurus. De Laudibus).
Подобный жанр был достаточно распространенным во времена
Рабана Мавра. Фигурные стихи использовались для обучения;
умение их составлять и прочитывать воспринималось как знак
принадлежности к определенной ученой традиции, школе.
В фигурных стихах происходило соединение вербального и ви­
зуального, текста и изображения. В сочинении Рабана Мавра алле­
гория приобретала черты художественного образа. Универсум в
его неисчислимых проявлениях мог быть вплетен в буквы, из ко­
торых складывался рисунок, знак. Так все в природном мире при­
нимало форму текста, подчинялось его игре, аллегорическому уз­
наванию и интерпретации. В культуре иносказания такая форма
сочинения обладала определенной символической ценностью.
Сложность, изобретательность, с которой автор одновременно
скрывал и обнаруживал тайный мистический смысл, содержала
напоминание о божественном премудром устройстве мира и о Св.
Тексте, со спрятанными в нем смыслами, которые открывались
искусному в истолкованиях.

Библиография

Источники
Beda Venerabilis. De Schematibus et Tropis // Patrologiae cursus com-
pletus. Ser. latina / Ed. Migne. T. 90.
Iohannus Cassianus. Collationes // Patrologiae cursus completus. Ser. latina
/ Ed. Migne. T. XLIX.
Isidorus Hispalensis. Etymologiae, sive origines libri XX Scripturam // Pa­
trologiae cursus completus. Ser. latina / Ed. Migne. T. LXXXIII.
Rabanus Maurus. Allegoriae in Universam Sacram Scripturam // Patrolo­
giae cursus completus. Ser. latina / Ed. Migne. T.CXII.
Rabanus Maurus. De Universo // Patrologiae cursus completus. Ser. latina /
Ed. Migne. T.CXI.
Rabanus Maurus. De Laudibus Sanctae Crucis // Patrologiae cursus com­
pletus. Ser. latina / Ed. Migne. T.CVII.
Августин. О Книге Бытия // Творения Блаженного Августина Еписко­
па Иппонийского. Киев, 1911.
История всемирной литературы. М., 1984. Т.2.
Словопрение высокороднейшего юноши Пипина с Альбином Схола­
стиком // Антология педагогической мысли христианского Средневековья
/Ред. В.Г. Безрогое, О.И. Варьяш. М., 1994. Т.1.

Литература
Brandt W.J. The Shape of Mediaeval History. New Haven, London, 1966.
Carolingian Culture: Emulation and Innovation / Ed. R.McKitterick. Cam­
bridge, 1994.
MacQueen J. Allegory. Bristol, 1978.
Бессмертный Ю.Л. Иная история (Вместо послесловия к статье
П.Фридмана и Г.Спигел) // Казус. М., 2000.
Мельникова Е.А. Образ мира. Географические представления в Запад­
ной и Северной Европе V-XIV века. М., 1998.
Фридман П., Спигел Г. Иное Средневековье в новейшей американской
медиевистике // Казус. М., 2000.
 _____________ О. В. А уров

РЯДОМ С КАРОЛИНГСКИМ МИРОМ:

ГЕРМАНСКИЙ АЛЛОД В VIII—X ВВ.

Одним из самых важных вопросов, привлекающих внимание

историков многих поколений, является вопрос о соотношении об­
щего и оригинального в исторических судьбах отдельных народов
и государств. Этот вопрос несомненно относится к числу «веч­
ных», и не имеет однозначного решения, особенно если речь идёт
о решающих, поворотных эпохах. Именно такой была эпоха Карла
Великого, когда сформировались многие основы западноевропей­
ской общественной специфики, характерной для Средневековья.
Действительно, с родом Каролингов, к которому принадлежал
и Карл Великий, связано становление принципиально новой моде­
ли организации общества и власти, возникшей на обломках рим­
ского мира. В основе этой модели лежали, с одной стороны, тра­
диционные германские структуры, и, прежде всего, институт лич­
но зависимых воинов-вассов, а с другой — унаследованная от Ри­
ма и трансформированная применительно к требованиям времени
христианская церковь. Практика передачи монастырских владе­
ний* в держание королевским «верным» (впоследствии наиболее
общим наименованием станет «вассал») способствовала формиро­
ванию отрядов хорошо вооружённых воинов-конников, связанных
с королями жёсткими узами личной верности, вытеснивших плохо
обученные и малодисциплинированные контингенты воинов-опол-
ченцев. В опоре на церковь и вассалитет Каролингам удалось ук­
репить королевскую власть и создать предпосылки для возникно­
вения новой великой империи Запада.
Однако даже в период своего наибольшего могущества каро­
лингская держава не включала всех земель бывшей Западной Рим­

* Подробнее см.: Hollyman, р.33-55; Foviaux, р. 312-314; Ganshof, 1989,

р. 30-87.
 ской империи. У её границ продолжал существовать ряд госу­
дарств, у истоков которых также стояли римский и германский
миры. Так, западнее отвоёванной франками «Испанской марки», в
горах Астурии, ещё в начале VIII в. возникло небольшое Астурий­
ское (с середины IX в. — Астуро-Леонское) королевство — оско­
лок разгромленной арабами вестготской монархии. Астурийская
знать в основном состояла из потомков вестготской аристократии,
тем более, что в составе королевства вскоре оказались наиболее
германизированные районы полуострова, прежде всего Галисия.
Остальную часть населения составляли местные романизирован­
ные народы — астуры, кантабры, галисийцы.
Таким образом, на территории Астурийского королевства, как
и во франкской Галлии, сложился комплекс романских и герман­
ских начал. Разумеется, сформировавшийся здесь тип организации
общества и власти значительно отличался от каролингского. Одна­
ко сколь принципиальны были эти отличия? Касались ли они лишь
форм или затрагивали саму суть явлений? Для ответа на эти во­
просы обратимся к истории одного из ключевых элементов тради­
ционной германской системы военной организации. Будучи терри­
ториальной по своему характеру, она объединяла воинов-земле-
владельцев, владения которых (у франков они именовались «алло-
дами»), с одной стороны, определяли принадлежность их хозяев к
определённому военному округу («сотне»), а с другой — обеспе­
чивали последним возможность вооружаться за собственный счёт.
Правда, само понятие «alodum» («alodium») не употребляется в
астурийских источниках, однако и за Пиренеями оно отнюдь не
было единственным. Даже в законах самих франков — «Саличе­
ской Правде» — это понятие употребляется лишь однажды — в
названии LIX-ro титула («De alodis»), а в остальной части того же
закона использован латинский термин «hereditas» — «наследство»,
«наследственное владение», на что давно обращали внимание как
зарубежные (Н. Д. Фюстель де Куланж), так и отечественные (Н.
П. Грацианский) исследователи: [Lex Salica, tit. LIX:] «De alodis»:
«1. ... ipsa in h e r e d i t a t e m succédât. 2. ... ipsi in h e r e d i t a t e m succé­
dant. 3. ... soror matris in h e r e d i t a t e m succédât. Add. I. ... sororis fra-
tres accédant in h e r e d i t a t e . 4. ... ille in h e r e d i t a t e m succédât. 5. De
terra vero nulla in muliere h e r e d i t a s non pertenebit, sed ad virilem
sexum, qui fratres fuerunt, tota terra perteneat.» (Здесь и далее выде­
лено нами. — О. А.).
В том же значении понятие «hereditas» используется и в других
варварских правдах. Особенно показательно содержание 37-го ти­
тула законов тюрингов. Вступление в наследственные права сим­
волически отображается там актом вручением копья и, следова­
 тельно, одновременно подразумевает акт включения человека в
число полноправных мужчин-воинов: [Lex Thuringorum, 34:] «Us­
que ad quintam generationem patema generatio succédât. Post quintam
autem filia ex toto, sive de patris, sive de matris parte in h e r e d i t a t e m
succédât; et tune demum hereditas ad fusum a l a n c e a transeat.» Таким
же образом «наследство» («hereditas») передавалось и у франков.
Об этом свидетельствует один из фрагментов «Истории франков»
Григория Турского: именно через вручение пики («hasta») переда­
ёт племяннику Хильдеберту свои права на власть король Гунтрамн
(525-592) [Hist. Franc. VII, 33]. Это описание уникально: правовой
ритуал, будучи элементом повседневной жизни, крайне редко от­
ражался средневековыми источниками.
Как видно из приведённого фрагмента, аллодиальными владе­
ниями обладали все категории воинов, включая знать и самого
короля. Исследователю истории франкской знати Ф. Ирзиглеру
удалось обобщить многочисленные примеры такого рода, в том
числе касающиеся династии Пипинидов-Арнульфингов-Каролин-
гов. По его данным, крупные аллоды меровингской знати приобре­
тались в результате актов наследования, покупки, овладения в ре­
зультате колонизации или даже насильственного присвоения и
составляли имущественную основу господства аристократии в
раннефранкском обществе. Не случайно известный русский ме­
диевист Д. Н. Егоров предлагал переводить франскское «alodum»
как «вотчина».
В Испании одно из первых упоминаний термина «hereditas» в
интересующем нас значении встречается в тексте «Жития св.
Фруктуоза, епископа Браккары» (VII в.). Под ним подразумевают­
ся крупная вотчина, которую святой получил в наследство от от­
ца — герцога из королевского рода, и на землях которой основал
целый монастырь. Показательно также, что дядя святого попытал­
ся добиться от короля уступки ему этого владения на том основа­
нии, что он, в отличие от племянника, ставшего монахом, будет
ходить в королевское войско: [Vita S. Fruct.: Col. 461:] «... ut ejus-
dem pars h e r e d i t a t i s a sancto monasterio auferretur, et illi quasi p r o
e x e r c e n d a p u b l i c a e x p e d i t i o n e conferretur».
Как видим, основные черты статуса аллодиальных владений
вестготской и франкской знати меровингского времени совпадали.
Арабское завоевание, отрезавшее христианские земли от наиболее
романизированных территорий полуострова, должно было способ­
ствовать проявлению германских черт, ранее скрытых внешней
романской оболочкой. Не случайно «hereditates» часто упомина­
ются в документах астурийского времени, выступая в качестве
материальной основы власти германизированной астурийской зна­
 ти и самих королей. Как явствует из текстов, этот тип крупных
владений представлен во всех частях королевства [DEPA-II: Р. 260,
doc. п. 161 (а. 899, Port.); DCL: Р. 67, doc. п. 10 (а. 917, Leon); BGC:
Р. 46, doc. п. 39 (а. 963, V. Cast.); CD Опа: Р. 8, doc. п. 5 (а. 967, V.
Cast.) etc.]. Продолжая традицию испано-готской знати, короли и
аристократия основывали в своих владениях частные церкви и мо­
настыри и наделяли их землями на правах «hereditates» (нередко
эти земли передавались вместе с зависимыми людьми): [CD Опа:
Р. 7, doc. п. 4 (а. 944, V. Cast.):] «... placuit nobis ... ut uinderemus tibi
... Silbano abbati uel ad fratribus tuis, ecclesia propria nostra ... cum sua
hereditate ...» (см. также: DEPA-I: P. 317, doc. n. 78 (a. 863, V. Cast.);
DCL: P. 51, doc. n. 6 (a. 915, Léon) etc).
Кроме вотчин, в Астуро-Леонском королевстве, как и в меро-
вингской Галлии, наряду с крупными владениями знати существо­
вала целая система мелких и средних владений (владельцы по­
следних могли иметь нескольких рабов) [DEPA-I: Р. 145, doc. п. 26
(а. 817 ?, Gal.): «... mea propria h e r e d i t a t e que habeo in riba de Man-
deo ... siue s e r u o s et l i b e r t o s de omnibus ipsis uillis ...» etc.]; их ал­
лодиальный характер убедительно обоснован О. И. Варьяш. Вслед
за ней мы можем констатировать чётко выраженный свободный
характер «hereditates». Он выражался прежде всего в полной сво­
боде распоряжения такими землями (купля и продажа, дарение,
передача по наследству), причём все эти действия не были сопря­
жены с какими-либо изменениями в социальном статусе контр­
агентов. В этом смысле характер владельческих прав мелких и
средних владельцев ничем не отличался от соответствующих прав
знати и самого короля.
Следует ли из этого, что по своему правовому статусу мелкие и
средние владения вообще не отличались от владений аристокра­
тии? Для ответа на этот вопрос следует обратить особое внимание
на понятие, тесно связанное с самой сутью правовой концепции
«hereditas» и в равной степени применяемое к владельческим пра­
вам всех групп обладателей «hereditates». Речь идёт о понятии
«пресура» («presuria»), которое достаточно часто упоминается в
документах VIII-X вв. в качестве источника прав на обладание
«наследственными владениями» самого разного масштаба [Пресу-
ры знати: DEPA-I: Р. 263, doc. п. 60 (а. 854, Leon); DEPA-II: P. 53,
doc. п. 95 (a. 870, Port.); P. 127-129, doc. n. 120 (878, Astur.). CDSa-
hag.: P. 108, doc. n. 77 (a. 941, Leon); P. 325, doc. n. 272 (a. 973,
Leon) etc. BGC: P. 44, doc. n. 37 (a. 955 (?), V. Cast.). Пресуры ду­
ховных лиц: DEPA-I: P. 156-157, doc. n. 30 (a. 822, V. Cast.); P. 248,
doc. n. 55 (a. 853, V. Cast.) etc. DEPA-II: P. 89, doc. n. 107 (a. 874,
Leon); P. 127-129, doc. n. 120 (a. 878, Astur.); P. 145, doc. n. 127 (a.
 883, Gal), etc. Пресуры незнатных людей: DEPA-I: P. 164, doc. n.
32 (a. 826, V. Cast.). См. также: DEPA-II: P. 53, doc. n. 95 (a. 870,
Port.); P. 112, doc. n. 117 (a. 877, Gal.); P. 127, doc. n. 120 (a. 878,
Astur.) etc. DCL: P. 172, doc. n. 68 (a. 921, Leon) etc. CDSahag.: P.
88, doc. n. 56 (a. 934, Leon) etc.] Земли, приобретённые путём пре­
суры, впоследствии могли становится объектами купли и продажи,
дарения, наследования и т. д., то есть приобретали все черты сво­
бодного владения-кйегебйаз».
Вопрос о содержании термина «presura» до настоящего време­
ни остаётся дискуссионным. Все существующие точки зрения мо­
гут быть сведены к двум основным позициям. Первая из них наи­
более полно отражена прежде всего в работах В.-Д. Ланге и Й.
Пьеля. Исходя главным образом из этимологических наблюдений
(позднелат. «presura», к которой восходит класс, лат. «adprehen-
dere» — «брать», «захватывать»), они рассматривали пресуру как
насильственный захват, рождавший владельческие права захват­
чика.
Вторая, много более распространённая точка зрения восходит к
тезису о запустении долины реки Дуэро, примыкавшей с юга к
границам Астуро-Леонского королевства, выдвинутому в XIX в.
историком А. Эркулану. В XX в. на основе этого тезиса сформиро­
вался взгляд на «пресуру» как процесс хозяйственного освоения
пустующих земель — «scalidum»; соответственно, само действие
по расчистке территории должно было выражаться глаголами
«stirpare» и «scalidare». Отсюда выводилось, что долина Дуэро бы­
ла заселена по преимуществу крестьянами, освоившими и, на этом
основании, присвоившими пустующие земли (Л. Домингес Гилар-
те, И. де-ла-Конча-и-Мартинес, А. Флориано, К. Санчес-Альбор-
нос и др.).
Наиболее уязвимым в означенной концепции оказался тезис о
запустении долины Дуэро: он никогда не разделялся всеми иссле­
дователями (в частности П. Давидом и Р. Менендесом Пидалем).
Ныне их доводы следует дополнить данными археологии, свиде­
тельствующими, что район Дуэро никогда не был полностью ос­
тавлен жителями, а его освоение в VIII-X вв. носило планомерный
характер, лишённый черт спонтанности и хаотичности, свойствен­
ных частной инициативе мелких собственников.
Мы придерживаемся первой из изложенных точек зрения. Сле­
дует учитывать, что, во-первых, глагол «adprehendere» и его про­
изводные в актах VIII-X вв. обозначают преимущественно насиль­
ственные действия. Так, в санкциях грамот он нередко прямо под­
разумевает изъятие владений у лиц, нарушивших свои обязатель­
ства: [DEPA-II: Р. 51, doc. п. 94 (869, Gai.)]: «Et si aliquis о т о de
parte nostra ad uos ad inrumpendum benerit ... abeas potestatem a d -
p r e n d e r e de nos ipsa terra.» (см. также: Ibid., P. 157, doc. n. 132 (a.
884, V. Cast.); Ibid., P. 223, doc. n. 154 (a. 897, Léon); Samp.-AD: P.
445-446, doc. n. 1 (a. 977, Leon) etc). Во-вторых, в некоторых доку­
ментах характер пресуры как чисто военной акции, следствием
которой становился раздел захваченных земель между участника­
ми похода, является очевидным. Речь идёт о так называемых «пре-
сурах с рогом и знаменем»: акт установления знамени короля и
сигнал рога можно связать лишь с публичным объявлением участ­
ником похода, совершившим захват земельного участка, факта
установления им владельческих прав: [DEPA-II: Р. 59, doc. п. 97 (а.
870, Port.):] «... ilia h e r e d i t a t e ... que habuimus de p r e s u r i a que prese-
runt nostros priores c u m c o r n u e t a l u e n d e d e r e g e , et habuimus Vl-a
de ipsa uilla q u e h a b u im u s p e r p a r t i c i o n e ...» (см. также: DEPA-II:
P. 53, doc. n. 95 (a. 870, Port.)).
Показательны и случаи употребления термина «presura» и гла­
гольных форм «prendere» или «presere» для обозначения акта на­
сильственной конфискации владений мятежников. Наконец, поня­
тия «presura», «presa» и связанные с ними глагольные формы не­
редко обозначают акт прямого отвоевания земель, занятых мавра­
ми, в ходе военных экспедиций, организованных и возглавляемых
королём или знатью: [DEPA-I: Р. 263, doc. п. 60 (а. 854, Astur.):]
«Ego ... rex Ordonius in Obeto, ad populando Astorica ... conflrmo tiui
Purello, et filiis tuis, uilla per ubi primiter a d p r e s t i t i , cum tuos calterios
et cruces, ante alios omines ... p r o q u e m a s d a s t i s i p s o s m a u r o s in
Riuo de Donna quando tuo filio Flazino presserunt.» (см. также:
DEPA-II: P. 128, doc. n. 120 (a. 878, Astur.); Ibid., P. 53, doc. n. 95 (a.
870, Port.); Ibid., P. 377, doc. n. 196 (a. 909, Gal.) etc). Заметим, что
употребление этих и подобных форм нередко связано с упомина­
ниями о воинах разных категорий («priores», «forciores», «guar-
diatores»), выступавшими в качестве равноправных участников
процесса захвата — пресоров («presores»). При этом, захватчик
превращался в полноправного обладателя «hereditas» — «наслед­
ственного владения»: [CDSahag.: Р. 104, doc. п. 72 (а. 938, Leon):]
«... et habuimus istum bustum de p r e s u r a de g u a r d i a t o r e s Froila et
Latecio...» (см. также: Ibid., P. 105, doc. n. 74 (a. 939, Leôn); DEPA-
II: P. 59, doc. n. 97 (a. 907, Port.); Samp.: AD: P. 463, doc. n. 8 (a.
1008 (событие произошло в конце X в. — О. A.), Leon) etc).
Третья группа аргументов касается понятия «scalidum» и про­
изводных от него форм. Прежде всего заметим, что средневековое
«scalidum» восходит к классической форме «squalidus». Исидор
Севильский трактовал понятие «squalidus ager» как «заброшенный
земельный участок», a «terra squalida» — как «необрабатываемая
 земля», в противоположность обрабатываемой («telius») [Etym.
15,13,13; Diff. I, 552]. Очевидно, что он имел в виду землю не
столько необработанную, сколько не имеющую хозяина, забро­
шенную. Это значение чётко прослеживается и в наших докумен­
тах. Так, в одной леонской грамоте конца IX в. видим: «uillarem ...
desqualido adprehendisti nemine possidente» — «виллу ... [которой]
овладел заброшенной, не находящейся в чьей-либо власти». Таким
образом, перед нами оккупация пустующей земли, а не хозяйст­
венное освоение как таковое.
Более того. Приобретение владений «de scalido» в наших доку­
ментах нередко совершают люди очень высокого статуса, которые
априори не могли заниматься расчистками самостоятельно. Пока­
зателен уже примерный перечень их имён: король Альфонсо III,
епископы Индискло и Фредульф, легендарный граф Кастилии
Фернан Гонсалес и др. Заметим, что пресура «de scalido» иногда
выступает прямо сопряжённой с актом военного захвата. Так,
Альфонсо III овладел одной виллой в Кастилии «de squalido de
gente barbarica manu propia ...», то есть в ходе военной кампании:
[DEPA-II: Р. 377, doc. п. 196 (а. 909, V. Cast.):] «... [u]illa ... secun­
dum nos illut d e s q u a l i d o de gente barbarica m a n u p r o p r i a cum pueris
nostris a d p r e h e n d i m u s tarn cultum quam etiam et incultum ab inte-
gro.» (см. также: Ibid., P. 128, doc. n. 120 (a. 878, Gal.); Ibid., P. 208,
doc. n. 150 (a. 895, V. Cast.); Ibid., P. 103, doc. n. 112 (a. 875, Léon);
BGC: P. 280, doc. n. 262 (a. 968, V. Cast.); DCL, P. 414, doc. n. 342
(a. 989, Leôn) etc).
Что касается глагольных форм «scalidare» («squalidare», «ex-
calidare», «escalidare»), производных от «scalidum», то к их объяс­
нению можно подойти, приняв во внимание формулу «aprehendere
(prendere) de scalido». Получается, что если под «scalidum» подра­
зумевалась земля, лишённая владельца, то действие, отражённое
глаголом «scalidare», должно было быть установлением владельче­
ских прав на неё, то есть оккупацией в собственном смысле:
DEPA-I: Р. 156, doc. п. 30 (а. 822, V. Cast.): «... mea h e r e d i t a t e ...
terris quod ego s c a l i d a u i uel a me aplicaui ...» (см. также: Ibid., P.
211, doc. n. 46 (a. 842, Gal.); Ibid., P. 248, doc. n. 55 (a. 853, Cast.);
DEPA-II: P. 206, doc. n. 149 (a. 895, Léon); DCL: P. 182, doc. n. 75 (a.
931, Leôn); BGC: P. 6, doc. n. 4 (a. 944, V. Cast.) etc.).
Картина именно такой оккупации восстанавливается на основе
данных кастильской грамоты середины X в., в тексте которой со­
держится интересный понятийный ряд, обозначающий комплекс
однородных действий: «... prehendere vel scadare aut scalidare ...»
Первое из этих понятий означает проведение собственно пресуры-
захвата («prehendere»), третье подразумевает занятие «scalidum»,
то есть участков, не имеющих владельца, что подтверждается оп­
ределениями «in locum heremum» и «sicut antiqua gens derelin-
querunt». Второе («scadare»), слово нелатинского происхождения,
может быть объяснено лишь как производное от готского «scadan»
(«skaidan») — «разделение», «отделение» (по-видимому, имеется в
виду раздел захваченной территории между захватчиками): [BGC:
Р. 44, doc. п. 37 (а. 955, V. Cast.):] «... parentibus meis in locum here­
mum prehendere vel scadare aut scalidare potuerunt, s i c u t a n t i q u a
g e n s d e r e l i q u e r u n t . » Подобное использование термина готского
происхождения не имеет аналогов, но вполне сочетается с выво­
дами о германских истоках астурийской «hereditas».
При ближайшем рассмотрении доводы наших оппонентов ока­
зываются основанными лишь на данных одного документа: «...ter­
ras de iscalita factum est [var.: seu] calidum, et de monte fecimus
campum.» [DEPA-I: P. 197, doc. n. 42 (836, V. Cast.).]. Но его со­
держание отнюдь не однозначно. Оно вполне может быть понято
как описание ряда последовательных действий: (1) «terras de iscalta
factum est calidum...» — собственно установление владельческих
прав и (2) «... et de monte fecimus campum» — расчистка и распаш­
ка нови. Таким образом, и здесь хозяйственное обустройство зем­
ли выступает как следствие акта апроприации, а не как его основа­
ние. Заметим, что преодоление трудностей, связанных с обустрой­
ством пустующих территорий, вообще едва ли было под силу дей­
ствующим в одиночку мелким землевладельцам. Оно требовало
жёсткой организации, и в роли такого организатора чаще всего
выступало духовенство: [DEPA-I: Р. 156, doc. п. 30 (а. 822, V.
Cast.):] «Abitus abba» (см. также: Ibid., P. 176, doc. п. 37 (a. 829, V.
Cast.): «Ego Ualerianus una cum patri meo Teodarium et meos ga-
salianes (братией — О. A.)»; P. 211, doc. n. 46 (a. 842, Gai.): «...dom-
nus Senior abbas ...» etc).
Четвёртая и последняя группа замечаний касается понятия
«stirps» и производных от него форм — «stirpare» и «extirpe». На­
ши предшественники в своих трактовках этих терминов исходили
из изначального значения слова «stirps» — «корень». Поэтому
«stirpare» переводилось как «корчевать». Однако мы считаем, что
соответствующие случаи требуют более детального разбора.
Многозначность отмеченных понятий прослеживается прежде
всего на примере позднелатинской глагольной формы «stirpare». В
ряде случаев её употребление связано с простой опиской писца,
спутавшего форму «stirpare» с внешне похожим, но и имеющим
совершенно иное значение глаголом «stipare» («заполнять», «на­
полнять»). Этот глагол выступает как синоним понятия «populäre»
(«заселять», «осваивать»). При этом процесс заселения виллы за­
 висимыми людьми («familia») выглядит как прямое следствие пре-
суры: «villa ... de mea praessura stipata de mea familia» [DEPA-I: P.
49-51, doc. n. 5; Ibid., P. 41, doc. n. 4.].
Вторая группа значений связана с употреблением формы «ех
stirpe» (вариант: «extirpe»). Все известные нам случаи использова­
ния этой формы объединяет указание на изначальность совершён­
ного акта (заметим, что классическое «stirps» имело и значение
«начало»): [DEPA-I: Р. 95, doc. п. 16 (V. Cast.):] «... et omnes nostras
presuras quam ... accepimus ... ibi plantavimus extirpe ipsas baseli-
cas...». Здесь напрашиваетсся сравнение с аналогичным употреб­
лением слова «radix» («корень») в том же значении указания на
«изначальность»: DEPA-I: Р. 49, doc. п. 5 (Gal.): «monasterium ...
quod ... ex radice fundamentavi») (см. также: DEPA-I: P. 49, doc. n. 5
(Gal.); Ibid., P. 112, doc. n. 21 (a. 807, V. Cast.). DEPA-II: DEPA-I: P.
112, doc. n. 21 (a. 807, V. Cast.) (гендиадиз «extirpe radice»); Ibid., P.
241, doc. n. 158 (a. 899, Port.); Ibid., P. 270, doc. n. 165 (Gai.)).
Наиболее ясно это значение прослеживается в документе, дати­
рованном 899 г.: Альфонсо III Великий передаёт несколько вилл
епархии Сантьяго-де-Компостела. Прежде эти виллы находились в
собственности некоего Пелагия, сына Петра, который по королев­
скому приказанию овладел ими путём пресуры и, таким образом,
был их первым владельцем, а уж затем король получил их в ре­
зультате обмена: «villam ... quam n u p e r Pelagius filius Petri per
nostram ordinationem e x t i r p e p r e h e n d i d i t , et nos illam ex eo per
conmutationem accepimus.» Характерно, что в качестве синонима
выражения «ex stirpe» использовалось и выражение «ex radice» (где
«radix» — «корень», «начало»). В свою очередь, это позволяет объ­
яснить словоупотребление «extirpe radice» как простой гендиадиз.
Наконец, совершенно особое значение имеют выражения «de
stirpe» и «ad stirpem». Отметим, что даже А. Флориано не решился
в данном случае переводить их как «корчевье», а предложил иное
значение — «род», «родственное сообщество». В силу важности
этого вопроса для дальнейшего рассуждения остановимся на нём
подробнее. В классической латыни термин «stirps» мог обозначать
широкую гамму родственных сообществ — от семьи до рода. По­
следнее значение («род») в целом прослеживается и в наших ис­
точниках, однако требует определённого уточнения, поскольку для
обозначения рода широко употреблялось также понятие «prosa-
pia». В наших актах в последнем случае понимался род в широком
смысле, подразумевавшем не только ныне живущих сородичей, но
и предков (известно, в какой мере родовая традиция определяла
статус свободного человека): [DEPA-II: Р. 171, doc. п. 139 (а. 887,
Gal.):] «... te sponsam mihi ex digna prosapia spondere malui ...» (cm .
также: Cron. Alf. Ill, P. 155: «... ex regia prosapia ...»; Chon. Samp.,
P. 277 etc).
Что же касается термина «stirps», то под ним (по-видимому,
уже в испано-готский период) подразумевался род как конкретный
коллектив, как реальное сообщество сородичей: [Samp. AD: P. 467,
doc. n. 10 (a. 1018, Léon):] «... uxorem ... de stirpe bonorum omnium.»
(см. также: Carmen in Sisenandum regem. // PL, Vol. 87, Col. 1129;
Carmen ad quemdam diaconum. // Ibid., Col. 1129 etc). В противном
случае нельзя объяснить встречающиеся в наших документах вы­
ражения типа «... ad (то есть для! — О. A.) stirpem adprehendimus»
[DEPA-II: P. 270, doc. n. 165 (Gai.)]. К тому же факт существования
подобного родственного сообщества, проживающего на ограни­
ченной территории, в пределах которой расположены их «heredi­
tates», имеет и иные подтверждения: при описании границ владе­
ний нередко упоминается о том, что земли по-соседству принад­
лежат близким родственникам. Нередко родственники упомина­
ются как совладельцы: [DEPA-I: Р. 295, doc. п. 68 (а. 858, Gal.):]
«...omnem т е а т h e r e d i t a t e m integram quam habeo in uilla u b i p a t e r
m e u s Christoualus habitauit siue t i o n i s m e i ... habitauerunt ...» (cm .
также: DEPA-I: P. 99, doc. n. 17 (a. 803, Gal.); Ibid., P. 240, doc. n. 52
(a. 847, Leon); DEPA-II: P. 131, doc. n. 121 (a. 878, Astur.); Ibid., P.
169, doc. n. 138 (a. 887, Astur.); Ibid., P. 285, doc. n. 170 (a. 904,
Port.); DCL: P. 183, doc. n. 76 (a. 932, Leon); BGC: P. 38, doc. n. 32
(964, V. Cast.) etc).
Несомненно, необходимость поддержания тесных родственных
взаимосвязей диктовалась потребностью во взаимопомощи. Судя
по данным наших актов, речь шла прежде всего о взаимовыручке
при защите жизни и имущества сородича, что вполне объяснимо:
слабость государственной власти не позволяла ей выступать в ро­
ли надёжного гаранта владельческих прав отдельного (тем бо­
лее — незнатного) человека. Именно поэтому астуро-леонское
общество предстаёт разделённым на кланы, нередко вступающие в
ожесточённые столкновения. Сведения, имеющиеся на этот счёт,
можно разделить на три группы:
1. Тексты так называемых «монашеских пактов» — договоров
между настоятелем и братией, дававшие начало обителям. Как из­
вестно, имущество, переданное монастырю в качестве вклада, не
подлежало возврату даже в случае выхода его бывшего владельца
из обители. Поэтому бывшие владельцы пытались вернуть по­
жертвованное насильственным путём. В таких попытках именно
родственники («consanguinei», «propinqui»), наряду с «друзьями»
(«amici»), нападали на монастыри, поддерживая ущемлённых со­
родичей: [DEPA-I: Р. 146:] «Quod si aliquis ex nobis contra regulam
uel tuum preceptum ... c u m p r o p i n q u i s , a m i c i s u e l c o n s a n g u i n e i s ,
more seculare dilapsus a régula reprocaciter uindicare uoluerit, g l a d i i s
e t f u s t i b u s m o n a s t e r i o i f e s t u s a c c e s s e r i t ...» .
2. Данные, говорящие о том, что человек, лишённый поддержки
родственников, превращался в изгоя, не способного защитить ни
свою жизнь, ни своё имущество. Здесь можно напомнить биогра­
фию жившего на рубеже X-XI вв. Сампиро, ставшего к концу
жизни епископом Асторги и известным писателем. Как явствует из
его завещания (1042 г.), он был уроженцем окрестностей города
Нуманции. Но после набега мавров все его родные были перебиты.
Лишённый родственной поддержки, Сампиро вынужден был уйти
в Леон и стать зависимым человеком короля Беремунда II: [Samp.
AD: P. 476-477, doc. n. XIV (a. 1042, Astorga):]»... fui ad [ ] nobis
e r e d i t a r i u s [ ] nec [ ] p a r e n t u m m e o r u m auidaberunt, et ego pecator
sub gladio et timendo mortis periculo euasi captiuidatem ad gens isma-
heliarum, et per uirtutem Domini exiui [ ] Numantie et di[ ] (per)cusi
fuerunt in ore gladie, seu et omnia mea quantum iuri meo abui et auc-
m entaui... (etc.)».
3. Главные для нас упоминания о пресурах, связанных с захва­
том и последующим разделом земель, изъятых у ранее владевшего
ими клана («de stirpe antico») (заметим: такие земли всегда пред­
стают освоенными, с чётко обозначенными границами владений, и
порой противопоставляются бесхозным землям — «scalidum»):
DEPA-I: Р. 88, doc. п. 13 (а. 787, Gal.): «... villa ... que prendimus d e
s t i r p e a n t i q u o ... per terminos antiquos, ex omne circuita.» etc. (ср.:
BGC: P. 280, doc. n. 262 (a. 968 (?), V. Cast.): «... de stirpiter et de
scalido.»).
Остаётся заметить, термин «stirps» в рассмотренном нами зна­
чении и в неразрывной связи с понятием аллод употребляется и в
одной из поздних версий «Салической правды». Именно он подра­
зумевает все ветви родственного сообщества, в рамках которого, в
соответствии с обычаем, и осуществлялась передача аллодиальных
владений по наследству: [Lex Sal., LIX:] «Sed ubi inter nepotes aut
pronepotes post longum tempus de alode terrae contentio suscitatur,
non per s t i r p e s , sed per capita dividantur.» Аналогичная функция
«stirps» проявляется и в текстах целого ряда астурийских актов:
[DEPA-I:] «... fundaui ecclesiam in nostro casale proprio exerpe de
nostros heredes» (см. также: DEPA-II: P. 89, doc. n. 107 (a. 874,
Leon); Ibid.: P. 280, doc. n. 117 (a. 877, Gal.): «... uilla mea nomine
Frontiniani quam habeo de proprietate parentum meorum Fragini et de
auio Daildu; et ille habuit de suo seruo Frontiniano qui presui de estirpe
... Placuit mihi ut donarem uobis inde medietatem de ipsa IIII-a por-
tione quam habeo in uilla Frontiniani que mihi dederunt mei germani
per colmellum diuisionis ...»).
Отметим, что в последнем из наших примеров — леонской
грамоте 877 г. — форма «prendere» («presui») используется для
обозначения действия по изъятию участка из владений родствен­
ной группы в результате акта раздела имущества («colmellum
diuisionis»). Однако ещё более интересными представляются дан­
ные того же документа, свидетельствующие о том, что упоминае­
мая вилла была основана несвободным человеком — «servus». По­
добная, достаточно самостоятельная, роль несвободных в процессе
колонизации требует особого объяснения, ведь приведённый при­
мер не единичен. Особо следует выделить внешне парадоксальные
случаи усыновления рабами своих господ, сопровождавшиеся пе­
редачей им наследственных прав: [DEPA-II: Р. 56, doc. п. 196 (а.
870, Leon)]: «Uobis domno Nunno, ego seruus uester Flacianus ... Pla-
cuit mihi ut mitterem uos in hereditatem cum fllios meos in uillas
prenominatas ...» (см. также: DEPA-I: P. 324, doc. n. 81 (a. 864,
Leon)).
Подобный парадокс в отечественной литературе ещё в 60-е гг.
был отмечен Л.Т. Мильской. Несомненно, он свидетельствует о
глубокой трансформации правовой концепции «наследственного
владения», утратившей ряд черт германского аллода. Его объясне­
ние исключительно прогрессом хозяйственной самостоятельности
сервов и связанным с этим повышением их статуса не может быть
признано достаточным уже в силу широты спектра значений ла­
тинского понятия «servi» в наших источниках. Он употребляется
применительно к лицам разного положения — от собственно рабов
до лиц, чей статус «servus» сочетался с реальным обладанием зна­
чительными богатствами и большим политическим влиянием.
Подобный пример, в частности, обнаруживается в комплексе
грамот из архива знаменитого Саагунского монастыря в Леоне. В
них упоминается имя королевского майордома Ансура, жившего в
X в., который, как следует из его завещания, был «servus» и сохра­
нял этот статус до конца жизни, что не помешало ему быть обла­
дателем обширных владений, часть которых была завещана мона­
стырю: [CD Sahag.: P. 340, doc. n. 284 (a. 976, Léon): «... fuitunus vir
nomine Ansuri serbus esse regis fideliter et inter maiores natu sollitus
explevente directa servizia in palatio regis dominissimis imperatoris.»
(см. также: Ibid., P. 196, doc. n. 158 (a. 958, Leon); Ibid., P. 2Д1, doc.
n. 169 (a. 959, Leon); Ibid., P. 226, doc. n. 182 (a. 960, Leon); Ibid., P.
232, doc. n. 187 (a. 961, Leon); Ibid., P. 238, doc. n. 194 (a. 961,
Leôn); Ibid., P. 246, doc. n. 199 (a. 962, Leôn); Ibid., P. 257, doc. n.
210 (a. 963, Leon); Ibid., P. 260, doc. n. 214 (a. 963, Leon); Ibid., P.
 262, doc. n. 215 (a. 963, Leon); Ibid., P. 269, doc. n. 223 (a. 964,
Leon); Ibid., P. 282, doc. n. 237 (a. 965, Leon); Ibid., P. 302, doc. n.
255 (a. 970, Leôn); Ibid., P. 311, doc. n. 260 (a. 970, Leôn); Ibid., P.
320, doc. n. 268 (a. 973, Leôn); Ibid., P. 321, doc. n. 269 (a. 973,
Leôn); Ibid., P. 325, doc. n. 272 (a. 973, Leon); Ibid., P. 327, doc. n.
273 (a. 973, Leon); Ibid., P. 334, doc. n. 278 (a. 974, Leon); Ibid., P.
340, doc. n. 284 (a. 976, Leôn); Ibid., P. 372, doc. n. 308 (a. 980,
Leôn)).
Можно привести и другие, не менее показательные, примеры.
Так, в ряде саагунских документов фигурирует королевский «ser-
vus» Тайон. Он также был крупным землевладельцем, но более
интересно то, что для определения статуса Тайона применяется и
понятие «королевский верный» («fidelis regis») (выше уже говори­
лось о колоссальном значении категории «верный» в понятийной
системе каролингской эпохи) [CD Sahag.: P. 49, doc. n. 19 (a. 920,
Leôn); Ibid., P.54, doc. n. 24 (a. 921, Leôn); Ibid., P. 181, doc. n. 144
(a. 955); Ibid., P. 189, doc. n. 150 (a. 956); Ibid., P. 354, doc. n. 293 (a.
978); Ibid., P. 340, doc. n. 284 (a. 976, Leôn); DEPA-I: P. 306, doc. n.
73 (a. 861, Gai.)].
Объяснить феномен социальной позиции людей, подобных Ан-
суру и Тайону, можно лишь, если учесть, что к моменту возникно­
вения Астурийского королевства традиционная территориальная
германская военная организация в Испании была уже сломлена. Из
текста военных законов Вамбы-Эрвигия (70-е — 80-е гг. VII в.),
вошедших в состав «Вестготской правды» — основного свода за­
конов вестготской Испании, хорошо видно, что к этому времени
королевское войско состояло уже не из ополченцев-аллодистов, а
из зависимых людей, приводимых на службу их господами. Огра­
ниченный объём настоящей статьи не позволяет нам подробно
остановиться на описании причин этой эволюции. Коснемся лишь
её итогов. В условиях непрекращающихся усобиц, пик которых
пришёлся на вторую половину VII в., общество оказалось раздроб­
ленным на противостоящие враждующие кланы, ставшие единст­
венно возможной формой социальной организации, что само по
себе способствовало выдвижению на первый план частных воен­
ных отрядов.
Как и отряды каролингских вассов, эти отряды были более
управляемыми и дисциплинированными, чем подразделения, со­
стоявшие из свободных ополченцев, а их членов связывали с их
господами узы особой личной верности. О последней упоминает
уже Исидор Севильский: [Diff. 1,207]: «Fidus amicus dicitur, fidelis
famulus. Item infidelis est qui caret firmitate, infidus, qui fide». 3a
своевременное прибытие в поход зависимых людей отвечало огра­
ниченное число магнатов, нёсших за это личную ответственность.
Наконец, отряды зависимых воинов превосходили простых
ополченцев по боевым качествам, так как были снабжены дорого­
стоящим вооружением, в том числе кольчугами («zavae», «lori-
сае»): [L Vis. IX, 2, 8:] «... decemimus, ut quisquis ille est, sive sit dux,
sive cornes atque gardingus, seu sit gotus sive romanus, necnon ingen-
uus quisque vel etiam manumissus, sive etiam quilibet ex servis fiscali-
bus, quisquis horum est in exercitum progressurus, decimam partem
servorum suorum secum in expeditionem bellicam ducturus accé­
dât: ita ut haec pars décima servorum non inermis existât, sed vario
armorum genere instructa permaneat: sic quoque ut unusquisque de his
quos secum in exercitum duxerit, partem aliquam zavis vel loricis mu-
nitam, plerosque vero scutis, spathis, scramis, lanceis, sagittisque
instructos quosdam etiam fundarum, instrumentis vel caeteris armis,
quae noviter forsitan unusquisque a seniore vel domino suo iniuncta
habuerit, principi, duci vel comiti suo praesentare studeat».
Заметим, что существование частных военных отрядов, при­
надлежащих готской знати и состоящих из «servi», фиксируется
уже законодательством короля Эйриха (70-е гг. V в.), а в VII в.
упоминается неоднократно: [Cod. Eur., fr. 323:] «Maritus si cum
servis uxoris vel suis in expeditione aliquid lucri fuerit constitutus»
(см. также вестготскую надпись (первая половина VII в.): «In
procinctum belli necatur, — oppitulatione sodalium desolatur. No­
viter cede perculsum clientes rapiunt peremtum. — Exanimis domum
reducitur, — suis a vernulis humatur.» [Цит. по: Корсунский A. P.
Готская Испания..., C. 189]; S. Jul. Hist., 20, Col. 785: «... quidam vir
e sua ortus familia»). Их численному росту в последующий период,
вероятно, должен был способствовать массовый переход простых
свободных под патронат магнатов [см.: L Vis. IX, 2, 8]. Подобный
процесс развивался и за Пиренеями: по наблюдениям Ф.-Л. Ганс-
хофа, если в «Салической правде» (рубеж V-VI вв.) под «vassus»
ещё понимается дворовый слуга из состава челяди («ministerium»),
то в «Аламанской правде» (VII в.) так уже именуется свободный
человек, находящийся под патронатом магната.
Нельзя исключить вероятности, что с падением Толедского ко­
ролевства роль зависимых воинов на какое-то время сократилась.
Но у нас нет никаких оснований разделить точку зрения о том, что
отряды таких воинов были полностью вытеснены из военной сис­
темы. Известны не подлежащие сомнению примеры участия не­
свободных («pueri) в процессе пресуры в составе частного военно­
го отряда («manus propria»): [DEPA-II: P. 377, doc. n. 196 (a. 909,
Gal.):] «... [v]illa ... secundum nos illut de squalido de gente barbarica
 manu propia cum pueris nostris adprehendimus ...» (о значении поня­
тия «pueri» см., напр.: DEPA-II: P. 171, doc. n. 139 (a. 887, Gai.):
«Donamus ... in dotis titulum decem pueros ... DCL: P. 67, doc. n. 10
(a. 917, Léon): «... concedo uobis ... in ipsas uillas duos pueros ...»)).
Изложенные выше преимущества контингентов зависимых
воинов, проявившиеся уже в испано-готский период, вполне объ­
ясняют их вовлечение в процесс пресуры как военной акции. При
этом, пресура, осуществлённая несвободными должна была иметь
такие же правовые последствия, как и пресура свободных — то
есть порождать владельческие права. Во всяком случае, как уже
говорилось, владения несвободных не могли быть автоматически
присвоены их хозяевами в качестве «res servi». В то же время, со­
храняя тесную связь с кланами господ, потомки сервов, наследуя
«hereditates», наследовали и зависимый статус, а с ним — и обя­
занность нести службу («servicium»), в том числе — и военную.
Материальные возможности для этого им, как и свободным вои­
нам, давало владение собственными «hereditates».
Следует отметить, что описанная модель полностью противо­
речит самой сути римского правового наследия. Это противоречие
должно было проявиться изначально, ведь военные отряды, со­
стоящие из «servi», упоминаются уже в конце V в., то есть в пери­
од, когда римские институты были ещё достаточно дееспособны.
Более того, ещё и в первой половине VII в. Исидор Севильский
продолжал воспроизводить классическую римскую норму: «рабы
никогда не несут военной службы, пока не отпущены на волю» —
«Servos sane numquam militasse constat, nisi servitute deposita ...»
(Etym. IX, 3, 38).
Важнейшим итогом описанной эволюции стало появление па­
радоксального института «hereditas servi», упоминающегося в фу-
эро Леона (1017-1020 гг.): [F Leon, VIII:] «... ut nullus emat
hereditatem serui ecclesie seu regis uel cuiuslibet hominis ...» Он
сыграл роль важной модели в процессе формирования статуса «на­
следственного владения» нового типа, сочетавшего свободный
статус владения, с одной стороны, и личную несвободу владель­
ца — с другой. Распространение такого типа владений стало воз­
можным лишь в рамках Реконкисты, то есть военной колонизации,
неуклонно расширявшей земельные фонды и сделавшей ненуж­
ным развитие института дер!жания-бенефиция — важного элемента
каролингской модели. Именно с этим следует связать различия в
развитии астуро-леонского общества по сравнению с каролинг­
ским. Однако эти различия не были принципиальными. Не случай­
но значительная часть упоминаний самого термина «аллод» про­
исходит из южных, вновь завоёванных районов каролингской дер­
жавы: по данным Ф.-Л. Гансхофа, знать Испанской марки и в IX в.
получала земли именно на аллодиальном, а не бенефициальном
праве.
Видно, что в конечном итоге, развитие регионов, соседних с
каролингским миром, подчинялось тем же фундаментальным за­
конам. Не случайно эти области быстро восприняли классическую
понятийную систему феодального права, сформировавшуюся
именно в рамках Каролингской державы: соответствующая терми­
нология вписалась в иную по форме, но аналогичную по сути ре­
альность.

Библиография

Источники
AHDE — Anuario de histôria del derecho espanol. Madrid.
BGC — Becerro Götico de Cardena. Publ. por L. Serrano. // Fuentes para
la historia de Castilla. T. 3. Silos, 1910.
CD Ona — Colecciôn diplomatica de San Salvador de Ona (822-1284).
Publ. por J. del Alamo. T. 1. Madrid, 1950.
CDSahag — Colecciôn diplomatica del monasterio de Sahagün (siglos IX
y X). Publ. por J. Minguez Fernandez. Leon, 1976.
CHE — Cuademos de historia de Espana. Buenos Aires.
Chron. Samp. — Chronicon Sampiri. // Perez de Urbel, J. Sampiro, su
cronica y la monarquia leonesa en el siglo X. Madrid, 1952.
Cod. Eur. — El Codigo de Eurico. Ed. por A. d’Ors. // Estudios visigothi-
cos. Roma — Madrid, 1960.
DCL — Documentation de la Catedral de Leon (siglos IX-X). Publ. por G.
del Ser Quijano. Salamanca, 1981.
DEPA-I, DEPA-II — Floriano Cumbreno A. Diplomatica espanola del
periodo astur. Estudio de las fuentes documentales del reyno de Asturias (718—
910). T. 1-2. Oviedo, 1949, 1951.
Diff. — Sancti Isidori hispalensi episcopi Differentiarum libri II: Lib. I, 552
//PL, T. 83.
Etym. — Sancti Isidori episcopi hispalensi Etymologiarum XV, 13, 13 //
PL, T. 82.
F Leôn — El fiiero de Leon. Ed. critica por L. Vazquez de Parga. // AHDE.
n. 15 (1944), P. 464-498.
Hist. Franc. — Gregorii episcopi Turonensis Historiarum libri decem. T. 1-
2. Berlin, 1956.
PL — Patrologiae cursus completus. Series latina. Paris.
Samp.AD — Apéndice documental. // Perez de Urbel, J. Op. cit.
S. Jul. Hist. — Sancti Juliani Toletani episcopi Historia rebellionis Pauli
adversus Wambam Gothorum regem. // PL, T. 96, Col. 763-798.
 Vita S. Fruct. — Sancti Valerii Vita sanctissimi Fructuosi episcopi. // PL,
T. 87, Col 459-470.

Литература
Варьяш О. И. Колонизация и крестьянство в Леоне и Кастилии в IX-XI
вв. // Проблемы испанской истории. М., 1979, С. 322-333.
Варьяш О. И. Крестьянство стран Пиренейского полуострова в XI-XIII
вв. // История крестьянства в Европе. Эпоха феодализма. Т. 2. М., 1986, С.
154-167.
Варьяш О. И. О наличии свободного крестьянства в Старой Кастилии
X-XI вв. // Проблемы всеобщей истории. М., 1974, С. 235-252.
Варьяш О. И. О положении сервов и либертинов в Леонском королев­
стве в IX-XI вв. // Средние века. № 43. М., 1980. С. 214-216.
Варьяш О. И. О характере виллы в Астурии и Леоне в VIII—IX вв. //
Проблемы всеобщей истории. М., 1971.
Варьяш О. И., Червонов С. Д. Фуэро Леона. Перевод и комментарии. //
Социально-политическое развитие стран Пиренейского полуострова при
феодализме. М., 1985, С. 170-181.
Грацианский Н. Г1. Бургундская деревня в Х-ХИ столетиях. М.-Л.,
1935.
Егоров Д. Н. Комментарии. // Сборник законодательных памятников
древнего западноевропейского права. Вып. I: Lex Salica. Киев, 1906.
Корсунский А. Р. Готская Испания. М., 1969.
Корсунский А. Р. История Испании IX—XIII вв. М., 1976.
Милъская Л. Т. К вопросу о характере землевладения в Астурии IX-
XII вв. (по документам епископства Овьедо). // Средние века. №> 30. М.,
1967, С. 84-101.
Пичугина И. С. Особенности Реконкисты в Кастилии XIII-XIV вв. //
Проблемы испанской истории. М., 1979, С. 334-340.
Фюстелъ де Куланж Н. Д. История общественного строя древней
Франции. Т. 3. Спб, 1907.
Bonnaz Y. Prophétisme et néogothisme. Il Chroniques asturiennes (fin IX-e
siècle). Paris, 1987, P. LXXXVIII-XCIII.
Concha y Martinez I. de la. La «Presura». La ocupaciön de las tierras en los
primeros siglos de la Reconquista. Madrid, 1946.
David P. Études historique sur la Galice et le Portugal de VI-е au Xll-e
siècle. Paris, 1949.
Feist S. Vergleichen des Wörterbuch der Gotischen Sprache. Leiden, 1939.
Foviaux J. De l’Empire romaine à la féodalité. Paris, 1985.
Ganshof F .-L. Note sur la concession d’alleux à des vassaux sous le règne
de Lois le Pieux. // Storiografia e storia. Studi in onore di Eugenio Duprè The-
seider. Roma, 1974, P. 589-599.
GanshofY.-L. Qu’est-ce que la féodalité? Paris, 1989 (5 ed. fran.).
 Hollyman К. J. Le développement du vocabulaire féodal en France pendent
le Haute Moyen Age. (Etude sémantique). Paris-Genève, 1957.
Irsigler F. On the aristocratie Caracter of early Frankish Society. //The Me­
dieval Nobility. Amsterdam-New York-Oxford, 1979, P. 105-131.
Isla Frez A. La sociedad gallega en la Alta Edad Media. Madrid, 1992.
Korsunskij A. R. Über den Charakter der Gesellschaftsordnung von Leôn
und Kastilien im Mittelalter. // Jahrbuch für Geschichte des Feudalismus. Bd. 2.
Berlin, 1978, S. 41-72.
Lange W.-D. Philologische Studien zur Latinität westhispanscher Priva­
turkunden des 9.-12. Jahrhunderts. Leiden-Köln, 1966.
Lopez Quiroga J., Rodriguez Lovelle M. Una aproximacion arqueologica al
problema historiogrâfico de le «Despoblaciôn y repoblaciôn en el valle de
Duero.» S. VTII-XI. // Anuario de estudios medievales, T. 21 (1991), P. 3-9.
Menendez Pidal R. Repoblaciôn y tradiciôn en la cuenca del Duero. // En-
ciclopedia lingüistica hispanica. T. I. Madrid, 1960, P. XXIX-LVII.
Niermeyer J. F. Mediae latinitatis lexicon minus. Leiden, 1984.
Orlandis Rovira J. El elemento germanico en la iglesia espanola del siglo
VII. Il Idem. La Iglesia en la Espana visigotica y medieval. Pamplona, 1976, P.
123-127.
Piel, J. M. Duas notas etimologicas: «presuria/presura» e «alubende/alven­
de». Il AEM, 6 (1969), P. 435-436.
Piel J. Toponimia germânica. // Enciclopedia lingüistica ..., P. 531-560.
Sânchez-Albornoz C. Los hombres libres en el reino asturleonés. Il Idem. La
libertad humana en el reino asturleonés. Madrid, 1976, P. 117-199.
Sânchez-Albornoz C. Pequenos propietarios libres en el reino asturleonés.
Su realidad historica. Il Ibid., P. 178-201.
Sânchez-Albornoz C. El ejercito y la guerra en el reino asturleonés. Il Idem.
Investigaciones y documentos sobre las instituciones hispanas. Santiago de
Chile, 1970, P. 202-286.
Sânchez-Albornoz C. Une société d’exception dans l’Europe féodale. Il
AHDE, n. 50 (1980), P. 639-651.
Sânchez-Albornoz C. Los libertos en el reino asturleonés. Il Idem. Viejos y
nuevos estudios sobre las instituciones medievales espanolas. T. 2. Madrid,
1976, P. 931-967.
Sânchez-Albornoz C. Despoblaciôn y repoblaciôn del valle de Duero. Bue­
nos Aires, 1966.
Sânchez-Albornoz C. Los siervos en el Noroeste Hispano hace un milenio.
Il CHE, n. 61-62 (1977), P. 5-95.
Sânchez-Albornoz C. El régimen de la tierra en el reino asturleonés hace mil
anos. Buenos Aires, 1978.
124
 II

Карл Великий
в мифологии
Средневековья
126
 В. В. Ры баков

«ЖИЗНЕОПИСАНИЕ КАРЛА ВЕЛИКОГО»

ЭЙНХАРДА КАК ЛИТЕРАТУРНЫЙ ОБРАЗЕЦ ДЛЯ
АДАМА БРЕМЕНСКОГО

В 70-е гг. XI в. каноник бременского соборного капитула Адам

составил свой единственный труд — «Деяния архиепископов гам­
бургской церкви». Многочисленные списки этого сочинения сви­
детельствуют о его популярности в Средние века. Три научных
издания, выполненные И. Лаппенбергом (1846), Б. Шмайдлером
(1917) и В. Трилльмихом (1961), а также переводы на европейские
языки (немецкий, английский, датский, шведский) говорят о зна­
чительном интересе к нему историков и литературоведов.
Представители отечественной историографии обращались к
«Деяниям» мало, используя их прежде всего как источник сведе­
ний о Восточной Европе, Балтике и Скандинавии (Ляскоронский.
1883; Свердлов, 1967; Ковалевский, 1977; Хрестоматия, 1987
Стеблин-Каменский, 1979; Латиноязычные источники, 1989
Мельникова, 1989; Назаренко, 1989; Из ранней истории, 1999). В
настоящей статье делается попытка осветить труд Адама Бремен­
ского с другой стороны. Ее задача — выявить в третьей книге
«Деяний» влияния, которые происходят из «Жизнеописания Карла
Великого», принадлежащего Эйнхарду.
Поиск сосредотачивается на влияниях: 1) текстуальных; 2) от­
носящихся к принципам отбора и смыслового деления материала;
3) композиционных. Тем самым мы сознательно отказываемся от
рассмотрения таких параллелей между двумя сочинениями, кото­
рые обусловлены средневековой топикой.

В эпилоге, обращаясь к гамбург-бременскому архиепископу

Лиемару, Адам пишет:
 Ныне узнай, что твоя небезызвестна обитель,
Коли из братьев меньшой большую предпринял работу.
Церкви нашей она прояснить [помогает] истоки,
Ход спасенья народов северных в ней заключен,
Бывших прежде тебя деянья она излагает.
Хронист сам четко формулирует две цели своего труда: описать
деяния (то есть самые значительные поступки) архиепископов и
изобразить процесс христианизации «северных народов», к кото­
рым Адам причисляет полабских и поморских славян, а также все
скандинавские племена. В соответствии с этими задачами и по­
строены первые три книги «Деяний».
За кратким компилятивным рассказом о географии Саксонии и
происхождении племени саксов (I, 1-9) следует изложение дея­
тельности бременских епископов и (начиная с Ансгария, годы епи­
скопства: 832-865) Гамбург-Бременских архиепископов. Упоми­
нания важнейших политических событий вклиниваются в повест­
вование в трех случаях: если они касаются судеб гамбург-
бременского архиепископства; если они имеют общеевропейскую
значимость; если они происходят в странах, являющихся объек­
том христианизации (в этом случае обязательно говорится о дея­
тельности там христианских проповедников).
Главнейшим делом своей епархии Адам Бременский считает
обращение языческих народов, порученное Гамбург-Бременскому
архиепископству папским престолом. Для обозначения этой мис­
сии в «Деяниях» используется выражение legatio gentium, т.е. бук­
вально: «посольство к язычникам». Оно представляет собой клю­
чевое понятие всей идеологической программы хрониста. Именно
как постепенное развитие, «приращение» (incrementum) legatio
gentium представляет Адам историю гамбург-бременской епархии.
Если в трех первых книгах Адам показывает возрастание legatio
gentium во временном срезе — от архиепископа к архиепископу, то
в последней, четвертой книге, озаглавленной «Описание северных
островов», тот же самый процесс изображен в пространственном,
географическом срезе. Поочередно рассказывается обо всех стра­
нах Северной Европы и Балтийского региона, причем особое вни­
мание уделяется степени укорененности христианства, местопо­
ложению епископских кафедр и деятельности проповедников. Та­
ким образом, информация о времени прихода христианства в ту
или иную страну, содержащаяся в 1-3 книгах, дополняется в «Опи­
сании» «христианской топографией» Севера и указаниями на
судьбы христианских миссий в конкретных местах и у конкретных
народов.
 Как «Описание северных островов» выделяется на фоне трех
первых книг, так и третья книга выделяется на фоне двух предше­
ствующих. В 1-2 книгах Адам по стандартной схеме и в одинако­
вых выражениях повествует о деятельности всех епископов и ар­
хиепископов, управлявших епархией до 1043 г., уделяя каждому из
них не слишком много места. В третьей же книге, самой большой
по объему и целиком посвященной Адальберту, продолжающийся
однообразный рассказ периодически прерывается яркими вставка­
ми, в которых характеризуется личность архиепископа (самые
пространные из них: III, вторая половина 1-2 и 36-40).
Портрет Адальберта, написанный во многом на основе личных
наблюдений хрониста, отличается от портретов его предшествен­
ников живостью и меньшей шаблонностью. Адальберт-человек
заслоняет Адальберта-архиепископа. Адам напрямую связывает
важнейшие перемены в судьбах епархии с успехами или неудача­
ми политической карьеры ее предстоятеля (praesul), а также с из­
менениями его нрава. Нравственная эволюция Адальберта и явля­
ется главным объектом изображения в третьей книге.
Правомерен вопрос: на какие традиции мог опираться каноник
и magister scholarum, писавший в 1070-х гг. в Бремене, когда он
рисовал портрет своего патрона и вероятного заказчика «Деяний»?

Проблема литературных источников Адама исследована давно

и подробно. Наибольший вклад в ее изучение внесли И. Лаппен-
берг, Ф. Кольманн и Б. Шмайдлер. Группа работ посвящена источ­
никам сведений Адама о Скандинавии, прежде всего письменным
(Лёнборг, 1897; Бьёрнбу, 1909; Вейбулль, 1931; Свеннунг, 1953,
1963).
Выяснено, что значительное влияние на язык и стиль Адама
оказали многократно цитируемые им произведения Саллюстия,
Горация, Вергилия, Лукана, Солина, Марциана Капеллы, Орозия.
Важными источниками «Деяний» послужили также жития герман­
ских святых и сочинения Эйнхарда. Как мы попытаемся показать,
именно «Жизнеописание Карла Великого» стало для Адама Бре­
менского литературным образцом при работе над биографией
Адальберта.
Вопрос о связи между сочинениями Адама и Эйнхарда рас­
сматривался в историографии в двух аспектах. С одной стороны,
велся поиск фраз и выражений, а также мотивов, заимствованных
Адамом у Эйнхарда. Эти заимствования скрупулезно отмечены в
изданиях Б. Шмайдлера и В. Трилльмиха. С другой стороны, Эйн­
хард интересовал исследователей как источник географических
представлений Адама. В этом отношении интересна статья швед­
ского исследователя Л.Вейбулля (1931).
Согласно его мнению, два описания Балтийского моря, приво­
димые Адамом, соответственно, во второй и четвертой книгах со­
чинения (II, 17-22; IV, 10-20), являются особыми гео-этнографи-
ческими вставками, тематически выбивающимися из окружающе­
го их текста. В обеих вставках за основу берется сообщение Эйн­
харда (приводятся цитаты из 12 главы «Жизнеописания»), которое
дополняется собственными известиями Адама. Бременский хро­
нист идет за Эйнхардом в определении местоположения и протя­
женности Балтийского моря, но подробнее говорит о племенах,
населяющих его острова и побережья, следуя при этом той же ло­
гике, что и Эйнхард, то есть описывая море с запада на восток. Обе
вставки начинаются и заканчиваются особыми фразами, марки­
рующими их границы.
По мнению Вейбулля, задача Адама заключалась в том, чтобы
дать целостное описание Балтийского региона. Но, обладая только
разрозненными сведениями на этот счет, он воспользовался описа­
нием Эйнхарда как единственным доступным обобщением. Ис­
пользуя факты, собранные самостоятельно, Адам поверяет и уточ­
няет слова своего авторитетного предшественника. «В течение
двухсот пятидесяти лет описание, данное Эйнхардом, оставалось в
забвении. В критическом положении, в котором оказался Адам, он
заново открыл это описание... За одним исключением он не встре­
чал в литературе сведений о Балтийском море. Исключением был
Эйнхард. И на основе Эйнхарда, а не самостоятельно разрешал он
теперь во вставках проблему описания Северной Европы», — ре­
зюмирует Вейбулль (Weibull, 220).
В целом, соображения Вейбулля совершенно правильны и
очень важны при рассмотрении связей между сочинениями Адама
и Эйнхарда. Нельзя согласиться с ними только в двух пунктах. Во-
первых, как мы попытаемся продемонстрировать, географическое
описание Балтики — далеко не единственное заимствование Ада­
ма у Эйнхарда, а лишь составная часть целой системы разнообраз­
ных заимствований. Во-вторых, представляется гораздо более про­
дуктивным объяснить одну из тех фраз, которые Вейбулль называ­
ет границами гео-этнографических экскурсов, иным образом, отка­
завшись от идеи вставок и поставив ее в контекст взаимоотноше­
ний Адама и Эйнхарда.
Итак, уточняя некоторые положений Вейбулля, попробуем
прояснить, каким, судя по «Деяниям», было представление Адама
Бременского об Эйнхарде и его трудах.
 Надо сказать, что Адам обращается к Эйнхарду несколько раз.
Как мы уже говорили, первая книга «Деяний» открывается расска­
зом о географии Саксонии (I, 1-2) и происхождении племени сак­
сов (I, 3-9). Большая часть этого рассказа построена на цитатах из
«Жизнеописания Карла Великого» (I, 1; 8-9) и ещё одного сочине­
ния, которое Адам именует «Саксонскими войнами» (Сх. 1), «Дея­
ниями саксов» (I, 32) или «Историей» (I, 3) и ошибочно приписы­
вает Эйнхарду. Выдержка из «Деяний саксов» составляет 4-7 гла­
вы первой книги.
Далее, при описании Склавании (областей поморских и полаб-
ских славян) Адам снова приводит сообщение Эйнхарда. 19 глава
второй книги — это извлечение из 12 главы «Жизнеописания», где
идёт речь о размерах Балтийского моря и народах, обитающих на
его островах и побережье. Третий и последний раз цитаты из био­
графии Карла Великого появляются в 10-12 главах четвёртой кни­
ги, где Адам поочерёдно разбирает каждую фразу уже приводив­
шегося им пассажа о Балтийском море.
Большие цитаты из Эйнхарда сочетаются в «Деяниях» с при­
знанием высокого авторитета этого писателя. Сам он характеризу­
ется как «учёнейший муж» (1,1), а его стиль именуется «сладост­
ным» (1,32). В отличие от других авторов, отрывки из которых за­
частую без специальных оговорок инкорпорируются в текст хро­
ники, Эйнхард всегда называется по имени, причём Адам каждый
раз как бы сравнивает себя с ним, а свой способ изложения — с
его: цитаты из Эйнхарда всегда соседствуют в «Деяниях» с раз­
мышлениями о том, как следует писать. Даже фразы, содержащие
такие размышления, имеют сходное строение.
Первую главу первой книги Адам начинает следующими сло­
вами: «Мы намереваемся описать историю Гамбургской церкви,
так как Гамбург некогда являлся весьма знаменитым городом сак­
сов. И полагаем, что не будет ни неподобающим, ни бессмыслен­
ным сначала привести те [сведения] о племени саксов и природе
[населяемой] ими провинции, которые оставили в своих сочинени­
ях учёнейший муж Эйнхард и другие небезызвестные авторы».
Здесь программа дальнейшего повествования, а также мнение о
полезности определённого типа изложения стоят рядом с именем
Эйнхарда. Как обнаруживается, в двух других случаях, когда А дам
обращается к Эйнхарду и, конкретнее, к его «Жизнеописанию»,
присутствуют размышления того же рода.
 Сразу за 19 главой II книги — второй в тексте «Деяний» вы­
держкой из «Жизнеописания» — следует заявление полемического
характера: «Это он [пишет о склавах]. Мы же, коль скоро столько
раз [уже] заходила речь о склавах, полагаем, что будет нелишним,
если мы скажем кое-что о природе и народах Склавании в форме
краткой исторической сводки...». В этом случае Адам не только
высказывает суждение о том, «что будет нелишним» в его повест­
вовании, но и формулирует метод, который он будет применять,
называя его «краткой исторической сводкой».
Однако самое интересное отступление, посвящённое методу,
встречаем в четвёртой книге. Вот какой фразой начинается рассказ
Адама о Балтийском море: «Теперь же, поскольку предоставляется
удобный случай, будет уместным сказать кое-что о природе Бал­
тийского моря. И хотя я, используя сочинения Эйнхарда, [уже]
упоминал об этом море выше, [когда описывал] деяния архиепи­
скопа Адальдага, [теперь] я применю способ разъяснения, [при
котором] то, что он обрисовывает вкратце, я опишу для сведения
наших [то есть бременских клириков] более полно» (IV, 10).
Адам считает нужным отметить не только полезность переда­
ваемых дальше сведений, а также их уместность именно в данной
части своего сочинения, но и объяснить свой способ работы с ис­
точником. Читатель узнаёт, что хронист берёт известия Эйнхарда и
комментирует эти известия на основании собранных им самим
сведений. Три вышеприведённых отрывка кроме содержательного
имеют и определённое текстуальные сходство: похожа их синтак­
сическая структура, совпадают некоторые выражения.
Рассматривая последнюю из приведенных фраз, Вейбулль ре­
шил, что она маркирует начало второй гео-этнографической встав­
ки, однако, если поместить ее в контекст двух других, то можно
объяснить появление этой фразы иначе. Коль скоро каждый раз,
приводя цитату из сочинения Эйнхарда, Адам ставит рядом с ней
фразу, характеризующую способ изложения материала, содержа­
щую рефлексию над собственным писательским трудом (а такие
фразы не слишком часты в его сочинении), то, вероятно, Адам как-
то моделировал своё повествование по Эйнхарду, испытывал оп­
ределенное желание сравнить свой метод историописания — с его.
Проверяя высказанную гипотезу, обратимся к анализу третьей
книги «Деяний» и сравним некоторые принципы отбора материала
в «Жизнеописании Карла Великого» Эйнхарда и биографии
Адальберта, принадлежащей Адаму Бременскому.
 Оказывается, рисуя портрет архиепископа Адальберта, Адам
зачастую пишет о тех же индивидуальных свойствах, чертах ха­
рактера и привычках, о которых упоминает Эйнхард, говоря о
Карле.
Примером может служить красноречие. Вот как характеризует
Эйнхард это качество императора: «Он отличался чрезвычайно
большим красноречием и мог яснейшим образом изложить все, что
хотел» (25). Не меньшим даром слова обладал в изображении
Адама и Адальберт: «Он отличался... исключительным красноре­
чием» (III,2); «Красноречие его вплоть до [самой] смерти остава­
лось таким, что, если бы ты услышал, как он говорит, ты легко
пришел бы к убеждению, что все им совершаемое делается по
здравом размышлении и наилучшим образом» (III, 62).
Другой пример — щедрость. И у Карла, и у Адальберта она, во-
первых, неумеренна, что ничуть их не смущает, а, во-вторых, на­
правлена на чужеземцев, людей нуждающихся, а не на вассалов
или подчинённых. «Он [Карл] любил чужеземцев и уделял боль­
шое внимание их приёму, так что их многочисленность воистину
была бременем (multitudo videretur onerosa) не только для дворца,
но и для государства. Сам же он вследствие величия души ничуть
не тяготился такого рода бременем (minime gravabatur)» (21), —
пишет Эйнхард. А вот в каких выражениях говорит о щедрости
Адальберта Адам Бременский (во втором примере привлекает
внимание текстуальное совпадение с «Жизнеописанием», замечен­
ное Ф. Кольманном): «...его щедрость ко всем превосходила меру»
(III, 2); «Для обретения земной славы он приближал к себе людей
различного рода и разнообразных занятий, а главным образом —
льстецов. Огромную их толпу (onerosam multitudinem) водил он за
собой и ко двору, и по епископству, и куда бы ни шел, утверждая,
что многочисленная толпа сопровождающих не только не отяго­
щает его (eum non gravari), но даже доставляет ему превеликое
удовольствие» (III, 36).
Ту же особенность архиепископа Адам подчеркивает в не­
скольких других местах: «...богатства, хотя они были весьма вели­
ки, он без промедления раздавал незнатным людям, блюдолизам,
лекарям, шарлатанам и тому подобным [людям]» (III, 36); «Он
сначала отворял [дверь] всем незнатным и чужеземцам, [а] потом
окружал [покои] такой охраной, что посланцы с важными делами и
знатные люди мира [сего] иногда были вынуждены против своей
воли неделю ждать перед дверями» (III, 39).
 Можно проследить и другие параллели. Адам хвалит архиепи­
скопа за то же, за что Эйнхард — Карла: за упорство и настойчи­
вость во всех делах. Известно, что Эйнхард не раз упоминает об
этих качествах императора. Приведём только два характерных
примера: «Он [Карл] не имел обыкновения отказываться от нача­
того или отступать перед лицом единожды предпринятого дела
раньше, чем с упорством и настойчивостью завершит то, что наме­
ревался, полным успехом» (5); «Он не отложил вследствие слож­
ности и не испугался вследствие опасности ни одного [дела,] кото­
рое нужно было предпринять или исполнить» (8).
Адам тоже всячески подчёркивает твёрдость Адальберта в дос­
тижении своих целей: «Бесспорна поразительная активность [это­
го] человека, не принимавшая отдыха; она, занятая весьма велики­
ми трудами, никогда не знала истощения ни в епархии, ни вне ее
(domi forisque)» (III, 37); «Он предпринял столько трудов при дво­
ре, столько вместе со своими сторонниками проявил усердия в
военных походах во всевозможные страны ([все это] по собствен­
ной воле), что, дивясь неутомимому упорству этого мужа, цезарь
стал приглашать его на все советы, [касающиеся] государственных
дел, можно сказать, как главного советчика» (III, 5).
Эта твердость духа проявилась и у Карла, и у Адальберта в
преддверии смерти. Каждый из них, несмотря на нездоровье, не
сидел дома, а странствовал. Эйнхард: «Он [Карл,] по своему обык­
новению, хотя и ослабленный старостью, отправился поохотиться
недалеко от ахенского дворца» (30). Адам: «Итак, достигнув выс­
шей славы, [архиепископ,] хотя и страдал от частых телесных не­
дугов, но не желал отходить от государственных дел [и] на носил­
ках сопровождал короля [в путешествиях] от Рейна до Дуная и
оттуда в Саксонию» (111,61).
Похожими были привычки франкского императора и гамбург-
бременского архиепископа в том, что касалось принятия пищи. И
Адам, и Эйнхард (правда, в разной связи) упоминают о том, как их
герои воздерживались от еды. Эйнхард: «Он [Карл] был умерен в
еде и питье, но в питье более умерен... однако он не в такой степе­
ни мог воздерживаться от пищи и часто жаловался, что пост вре­
ден его телу» (24). Адам: «Сам он [Адальберт] временами покидал
сотрапезников, не отведав ни крошки» (III, 39).
Как Карл, так и Адальберт любили чтение и музыку за обедом.
Вот каковы были литературные пристрастия Карла: «За обедом он
слушал либо какую-нибудь музыку, либо чтение. Ему читали ис­
тории и [повести о] деяниях древних. Он любил и книги святого
Августина, в особенности ту, что называется «О граде Божьем»»
(24.). Несколько иными предстают под пером Адама вкусы Адаль­
берта: «А возлежа за столом, он услаждался не столько едой и
питьем, как фацециями, либо историями королей, либо замечатель­
ными изречениями философов... Изредка он приглашал музыкантов,
однако [лишь] иногда считал их [присутствие] необходимым для
того, чтобы отогнать тревожные раздумья о делах» (П1, 39).
Различным было отношение двух героев к врачам, но и Эйн­
хард, и Адам Бременский упоминают о том, каким являлось это
отношение. Карл не прислушивался к советам лекарей: «И тогда
он чаще поступал по своему разумению, чем по совету лекарей,
которых почти ненавидел, потому что они рекомендовали ему от­
казаться от принятия в пищу жареного, к которому он привык, и
приучаться к вареному» (22). Адальберт, наоборот, любил врачей,
испытывал на себе разные лекарства, хотя временами и пренебре­
гал лечением: «У него царили одни лишь лекари» (111,39); «Стре­
мясь восстановить крепость тела с помощью медиков, он испыты­
вал все новые лекарства, от чего у него вскоре развилась [еще]
худшая немочь» (III, 63); «За четырнадцать дней до кончины, бу­
дучи в Госларе, [архиепископ,] по своему обыкновению, отказался
применить микстуру или кровопускание, поэтому его охватила
тяжелейшая болезнь дизентерия» (III, 64).
Создается впечатление, что при отборе сторон жизни Адаль­
берта для включения их в биографию архиепископа Адам Бремен­
ский кое в чём следовал Эйнхарду. Если Эйнхард, например, упо­
минал об определённой черте характера Карла, то об этой же черте
характера считал нужным сказать и Адам применительно к Адаль­
берту. Можно предположить, что при составлении третьей книги
Адам, выбирая, о каких особенностях Адальберта ему стоит напи­
сать, обращался к книге Эйнхарда и сначала смотрел, о каких сто­
ронах жизни Карла говорит прославленный биограф, а затем пере­
носил его модель на свой материал.

Кроме того, Адам Бременский позаимствовал из «Жизнеописа­

ния Карла Великого» некоторые мотивы и ходы мысли. Особенно
ярко видны эти заимствования тогда, когда наблюдается также
текстуальное сходство. Исследователи уже давно отметили сле­
дующие параллели:
Эйнхард Адам

...regio tantum nomine contento tantum vita et inani regis nom-

...inane regis vocabulum... (1) ine contento. (1ПД4)
...curabatque magnopere... (26) ...magnopere curavit... (Ill, 29)

...simultates et invidiam... (18) ...quorum invidia, simultates...

(111,41)

Дополним приведенные наблюдения еще более показательны­

ми примерами. Одним из признаков великой славы Карла Эйнхард
называет то, что иноземные правители, в том числе и византийские
императоры, присылали ему письма с выражениями дружбы или
покорности: «Он также увеличил славу своего государства тем,
что завел дружбу с некоторыми правителями и народами. Ведь он
до того покорил короля Галисии и Астурии Альфонса, [заключив с
ним] союз, что тот, посылая к нему письма или легатов, наказывал
именовать себя при нем не иначе, как его вассалом. Также и коро­
ли скоттов... называли... его... сеньором. О том, что они были так к
нему расположены, свидетельствуют посланные ему письма, кото­
рые сохранились... Равным образом и константинопольские импе­
раторы Никифор, Михаил и Лев направляли к нему множество
посольств, ища его дружбы и союза» (16).
Как Карл «увеличил славу своего государства» дружбой с дру­
гими владыками, которые отправляли к нему послания и посольст­
ва (а среди них были и константинопольские императоры), так и
Адальберт «прибавил к своим успехам» международную извест­
ность: «Ко всем этим успехам прибавилось [и] то, что могущест­
венный греческий император Мономах и Генрих Французский,
когда они прислали нашему цезарю дары, выразили архиепископу
свое уважение за его мудрость и благочестие, а также предпри­
ятия, которые вследствие его советов обрели благоприятный ис­
ход» (III, 32).
Сразу две аналогии с сочинением Эйнхарда можно обнаружить
во фразе, с которой Адам начинает 10-ую главу третьей книги. Вот
она: «Он [Адальберт] также предпринял в различных местах мно­
гие другие начинания, из которых большая часть сошла на нет еще
в то время, когда он был жив и усердно занимался государствен­
ными делами. Так [произошло, например,] с тем каменным домом
в Эсбеке, который рухнул внезапным падением [прямо] в его при­
сутствии» (Alia etiam plurima diversis locis inchoavit opera, quorum
pleraque defecerunt ipso adhuc vivo et rei publicae negotiis intento,
sicut ilia domus lapidea, quae in Aspice subito casu lapsa corruit ipso
presente).
Первая половина фразы — практически дословная цитата из 17
главы «Жизнеописания Карла Великого»: «Он [Карл]... с упорст­
вом предпринял в различных местах многие начинания к украше­
нию и устроению государства, кои и завершил» (Opera... plurima ad
regni decorem et commoditatem pertinentia diversis in locis inchoavit,
quaedam etiam consummavit). Привлекает внимание, как иронично
(ирония направлена на Адальберта) Адам переиначивает слова
Эйнхарда, меняя quaedam etiam consummavit («кои и завершил») на
quorum pleraque defecerunt («из которых большая часть сошла на
нет»).
Вторая половина приведенного отрывка также навеяна Эйнхар­
дом — тем пассажем «Жизнеописания», где идет речь о знамени­
ях, предвозвестивших смерть Карла (здесь снова почти буквальное
совпадение): «Портик, ...величественное здание которого он [Карл]
выстроил, в день Вознесения Господня рухнул внезапным падени­
ем [и разрушился] вплоть до основания» (Porticus, quam operosa
mole construxerat, die ascensionis Domini subita ruina usque ad
fundamenta conlapsa. 32).
Вообще, как уже было замечено исследователями, тема пред­
смертных знамений, разработанная у Эйнхарда, нашла продолже­
ние и у Адама Бременского в биографии Адальберта. Описание
разнообразных предвестий, указывавших на близкий конец архи­
епископа, занимает в третьей книге «Деяний» много места (62-64).
Есть и мотивы, заимствованные из «Жизнеописания».
Вот один из них — очевидность знамений. Эйнхард: «Было
множество знамений приближавшейся смерти [Карла], так что не
только посторонние, но и сам он почувствовал это» (32). Адам:
«Знаменья и предвестья близкой его [Адальберта] смерти были
многочисленны, столь устрашающи и необычны, что они напугали
как [всех] нас, так и самого архиепископа; столь ошеломляющи и
очевидны, что всякий, кто повнимательней пригляделся бы к пе­
ремене его нрава и непрочности здоровья, без сомнения, сказал бы,
что грядет [его] конец» (111,62).
Другой общий для двух биографий мотив — падение с коня как
дурное знаменье. Эйнхард: «Внезапно конь, на котором он [Карл]
сидел, подавшись головой вниз, упал и сбросил его на землю с
такой силой, что он поднялся [уже] без плаща» (32). Адам: «В то
же время, едучи ко двору, он [Адальберт] свалился с коня тяжким
падением» (III, 63).
Но, несмотря на столь явные знаки, ни Карл, ни Адальберт не
желали относить их на свой счет. Эйнхард: «Но все вышеописан­
ное он либо оставлял без внимания, либо презрительно отвергал,
так, словно ничего из этого никоим образом к нему не относилось
(acsi nihil horum ad res suas quolibet modo pertineret)» (32). Адам: «И
хотя епископ с особым вниманием относился к [своим] снам, на­
прасно все объявляли, что они касаются [именно] его (haec ab
omnibus frustra nuntiabantur in ipsum respicere)» (III, 64).
И Эйнхард, и Адам Бременский считают нужным как-то про­
демонстрировать читателю свои взаимоотношения с теми людьми,
биографию которых они пишут. Вполне можно связать фразу
Адама: «как я хотел бы написать лучше о том человеке [Адальбер­
те], который и меня любил и столь славен был в своей жизни» (III,
65), — с предисловием Эйнхарда: «...к написанию этого подтолк­
нула меня... длительная дружба... с ним [Карлом] и его детьми»
(...me ad haec scribenda conpelleret... perpétua... cum ipso ас liberis
eius amicitia). К последней фразе есть также текстуальная парал­
лель в предисловии к «Деяниям»: appuli me ad scribendum («я под­
толкнул себя к написанию»). А выпущенное нами в цитате из
«Жизнеописания» cum in aula eius conversari coepi («с тех пор как я
начал состоять при его дворе») можно сопоставить с другим ме­
стом в предисловии Адама: cum in numerum gregis vestri... nuper
colligerer («с тех пор как я в число стада вашего... недавно был
включён»). (Хотя Адам обращается здесь к архиепископу Лиемару,
говорит он об Адальберте, который взял его в Бремен).

Еще одной линией заимствований Адама Бременского из

«Жизнеописания Карла Великого» являются заимствования, отно­
сящиеся к принципам смыслового деления материала, или рубри­
кации. В биографии Адальберта, рассказывая о различных сторо­
нах жизни архиепископа, он использует ту же систему рубрик и те
же фразы — разделители рубрик, что и Эйнхард.
Как один, так и другой писатель, прежде чем приступать к рас­
сказу о своих героях — Карле и Адальберте, делают своеобразную
декларацию, в которой описывается структура дальнейшего изло­
жения. Фразы, содержащие эти декларации, построены одинаково:
«поскольку трудно/невозможно рассказать о том-то и о том-то, мы
будем говорить о том-то и о том-то, причем таким-то образом».
Сама же программа у двух писателей различна. Вот соответст­
вующие места.
Эйнхард: «Поскольку о его [Карла] рождении, младенчестве и
детстве нигде ничего не написано, и в живых нет никого, кто бы
мог сказать, что знает о них, я полагаю бессмысленным писать [об
этом и] решил перейти к описанию и изложению его деяний, нрава
и других сторон его жизни, причём таким образом, чтобы, расска­
зав сначала о его свершениях как в государстве, так и вне его, за­
тем о его нраве и занятиях, а потом об управлении государством и
кончине (primo res gestas et domi et foris, deinde mores et studia eius,
turn de regni administratione et fine narrando), не упустить ничего,
что необходимо знать или же достойно памяти» (4).
Адам: «Поскольку мне будет непросто изложить все деяния
[этого] мужа четко, полно и по порядку, поэтому я хочу кратко и
как человек сочувствующий остановиться на всех его важнейших
делах и довести повествование до тех интриг, благодаря которым
славные и процветающие гамбургская и бременская епархии —
одна была разорена язычниками, другая разодрана псевдохристиа­
нами. Итак, я начну рассказ таким образом, чтобы все [нижесле­
дующее] можно было бы сразу понять [исходя] из его, [Адальбер­
та,] характера» (111,1).
Итак, схема изложения, заявленная и в основном осуществлён­
ная Эйнхардом, такова: деяния — нрав — кончина, причём деяния
подразделяются на gestae domi и foris («внутренние» и «внешние»).
(Ср. также: «Во все время своей жизни он [Карл] пользовался все­
общей великой любовью и расположением как в государстве, так и
вне его» (20)). Точно такая же рубрикация есть и у Адама Бремен­
ского. Он и говорит о ней, и применяет на практике. В первой гла­
ве третьей книги Адам чётко разделяет gesta и mores («О деяниях и
нраве коего мужа трудно писать» (De cuius viri gestis et moribus...
difficile sit... scribere. Ill, 1)), а ниже, в 11 главе, пишет и о двух ви­
дах gestae: res domesticae («дела домашние») и acta pro legatione
gentium («дело миссии среди язычников»).
Выражение, употребленное в 11 главе, ясно показывает, каким
образом Адам переосмысляет заимствованную у Эйнхарда рубри­
кацию. Если для биографа Карла res gestae domi et foris были не
чем иным, как внутренней и внешней политикой императора, то
для Адама Бременского, герой которого занимает иное должност­
ное положение, res gestae domi становятся деяниями, направлен­
ными на устроение и укрепление Гамбург-Бременского архиепи­
скопства, a res gestae foris — заботами о дальнейших успехах 1е-
gatio gentium. Так Адам Бременский и строит третью книгу своего
сочинения: характеристики нрава архиепископа перемежаются в
ней с частями, посвящёнными политической жизни Северной и
Восточной Европы и деятельности в этих областях гамбург-бре-
менских миссионеров, руководимых Адальбертом.
Но Адам не только преобразует, но и дополняет схему Эйнхар­
да. Как деяния архиепископа делятся на внутренние и внешние,
так и черты характера, mores, Адальберта распадаются у Адама на
те, что происходят от самого человека, и те, что связаны с обстоя­
тельствами его жизни: «Тем не менее, сего замечательного мужа
можно превознести всеми видами похвал, ибо благороден, ибо
красив, ибо премудр, ибо красноречив, ибо непорочен, ибо воз­
держан [был он —] всё это заключал он в себе. У него также име­
лись в изобилии и все другие блага, [те,] которые обыкновенно
даются человеку извне, [а именно:] богатство, успешность в делах,
слава [и] власть» (III, 1). Сгубило Адальберта также роковое соче­
тание внутреннего и внешнего — порча нрава и неудачи в полити­
ке: «В конце концов, надломленный роковыми переменами в ха­
рактере, [а] заодно подрубленный извне ударами судьбы, он, точно
захлестнутый волнами корабль, стал терять также [и] телесные
силы» (III, 63).
Между частями, посвященными «внутренним» и «внешним»
деяниям Адам вслед за Эйнхардом вставляет особые фразы-
переходы. Вот они. Эйнхард: «Сии суть войны, которые могуще­
ственнейший император с великими благоразумностью и успехом
вел в различных странах в течение 47 лет» (15). Адам: «Многочис­
ленны суть походы, в которые архиепископ ходил вместе в импе­
ратором: в Венгрию, Склаванию, Италию и Фландрию» (III, 6).
Эйнхард: «Несмотря на то, что он был усерден в расширении
[границ] государства и подчинении чужеземных народов и активно
занимался делами такого рода, он, тем не менее, с упорством
предпринял в различных местах многие начинания к украшению и
устроению государства, кои и завершил» (17). Адам: «В то время
как за пределами [епархии] таким вот образом развивалось дело
миссии среди язычников, [доверенной] нашей церкви, архиепископ
Адальберт, все еще [продолжая] усердно заниматься благими де­
лами, неусыпно и внимательно следил, как бы по его небрежению
случайно не показалось, что он недостаточно прилежен в пастыр­
ском служении... Итак, он заслужил славу в епархии и вне ее (domi
forisque)» (III, 24).
Эйнхард: «Таким он [Карл] был, охраняя и расширяя, а также
украшая государство... теперь я перейду к рассказу о том, что от­
носится к внутренней и домашней жизни» (Talem eum in tuendo et
ampliando simulque omando regno fuisse constat... ad interiorcm atque
domesticam vitam pertinentia iam abhinc dicere exordiar. 18). Адам:
«А о делах домашних этот муж [Адальберт] поначалу заботился
хорошо и достославно. Что же было сделано для миссии среди
народов, кратко продемонстрирует следующий рассказ» (Et res
quidem domesticae a principio bene ac laudabiter ab illo viro provisae
sunt. Quae autem pro legatione gentium acta sint, consequens sermo
breviter declarabit. Ill, 11).
 Хотя жанр сочинения Адама Бременского — хроника, и рас­
сматриваемая здесь третья книга, естественно, продолжает после­
довательное изложение истории гамбург-бременской епархии, по­
литических событий в Германии и сопредельных странах, её ком­
позиция в основных чертах очень напоминает построение «Жизне­
описания» Эйнхарда. Формула «деяния — нрав — кончина», заим­
ствованная биографом Карла у Светония, перешла и в труд Адама.
Вот как она реализована у Эйнхарда (цифры обозначают главы):
1-4 — предыстория и программа дальнейшего описания; 5-16 —
войны (gesta foris); 17 — строительство собора в Ахене, внутрен­
няя политика (gesta domi); 18-28 — характер, привычки, внешность
(studia et mores); 29 — законодательная и просветительская дея­
тельность; 30 — болезнь и смерть (finis); 31 — погребение и воз­
движение памятника; 32 — предзнаменования смерти;
А вот, что мы обнаруживаем в третьей книге у Адама Бремен­
ского (элементы, не укладывающиеся в схему и обусловленные
совершенно иным жанром сочинения, — в квадратных скобках):
1-2 — общая характеристика личности Адальберта и программа
дальнейшего описания; 3-4 — строительство собора в Бремене;
5-11 — внешняя политика Генриха III и участие в ней Адальберта
(gesta foris); 12-18 — дела в Скандинавии (gesta foris); 19-23 —
дела в Склавании (gesta foris); 24-26 — обустройство епархии
(gesta domi); [27-32 — политическая история Германии]; 33-35 —
борьба за усиление епархии (gesta domi); 36-40 — характер и при­
вычки Адальберта (studia et mores); [41-49 — неудачи Адальберта
в политической деятельности]; 50-51 — дела в Склавании (gesta
foris); [52 — Вильгельм Завоеватель в Англии]; 53-54 — дела в
Скандинавии (gesta foris); 55-59 — вынужденное сидение Адаль­
берта в Бремене (gesta domi); [60-61 — политическая история]; 62-
64 —предзнаменования смерти; 65-66 — болезнь и смерть Адаль­
берта (+ «плач» Адама об архиепископе) (finis); 68 — погребение;
69-70 — свидетельства раскаяния Адальберта в своих грехах, про­
исходивших от гордости; [71 — финальное обращение к читателю;
72-78 — обобщенный рассказ о миссионерской деятельности архи­
епископа].
Определённую общность построения, прежде всего в том, что
касается описания главного героя, вполне можно заметить. Опор­
ные элементы схемы Эйнхарда «программа описания — деяния —
характер — смерть — погребение — дополнительная информация
о жизни» сохранены у Адама, a gesta foris et domi повторены дваж­
ды — до и после описания характера, так что схема приобретает
вид: «программа описания — gesta foris — gesta domi — характер —
gesta foris — gesta domi — смерть — погребение — дополнитель­
ная информация о жизни». Переменили свои места такие элемен­
ты, как строительство собора и предзнаменования смерти. Сходст­
во композиций покажется еще большим, если вспомнить, что и у
Адама, и у Эйнхарда переходы между частями маркируют приво­
дившиеся выше фразы-разделители.
Поэтому вполне вероятно, что именно «Жизнеописанием Карла
Великого» навеяны композиционные принципы биографии Адаль­
берта. Приспосабливая схему Эйнхарда к совершенно иному мате­
риалу, Адам Бременский сильно её преобразует, но базовые мо­
менты остаются.
Таким образом, сравнительный анализ «Жизнеописания Карла
Великого» и «Деяний архиепископов гамбургской церкви» пока­
зывает, что некоторые традиции, заложенные Эйнхардом, нашли
своё продолжение у Адама Бременского. Однако наши выводы
имеют сугубо предварительный характер, и дальнейшее выявление
связей хроники Адама Бременского с другими средневековыми
сочинениями должно либо подтвердить их, либо продемонстриро­
вать их ограниченность.

Библиография

Источники
Adam av Bremen. Historien om Hamburgstiftet och dess biskopar / Över-
satt av E. Svenberg. Kommenterad av C.F. Hallencreutz, K. Johansson, T. Ny­
berg och A. Piltz. Stockholm, 1984.
Adam of Bremen. De hamburgske arkebiskoppers historié og Nordens
beskrivelse. Kobenhavn, 1968.
Adam von Bremen. Hamburgische Kirchengeschichte / Übers, von J.C.M.
Laurent. Mit einem Vorworte von J.M. Lappenberg. Berlin, 1850.
Adami Bremensis gesta Hammaburgensis ecclesiae pontificum/ Ed. B.
Schmeidler // Scriptores rerum germanicarum in usum scholarum. Hannover;
Leipzig. 1917.
Adami gesta Hammaburgensis ecclesiae pontificum ex recensione Lap-
penbergii. Hannovera. Impensis bibliopolii Hahniani. 1846. (Scriptores rerum
germanicarum in usum scholarum ex Monumentis Germaniae historicis fecit
Georgius Heinricus Pertz).
Einhardi Vita Karoli Magni / Ed. G. Waitz // Scriptores rerum germani­
carum in usum scholarum. Hannover; Leipzig, 1911.
History of the archbishops of Hamburg-Bremen / Transi., with an introd.
and notes by F.J. Tschan. N.Y., 1959.
 Quellen des 9. und 11. Jahrhunderts zur Geschichte der hamburgischen
Kirche und des Reiches. Darmstadt, 1990. (Издание В. Трилльмиха с парал­
лельным немецким текстом).
Латиноязычные источники по истории Древней Руси. Германия: IX —
первая половина XII в. / Сост. М.Б. Свердлова. М.-Л., 1989.
Хрестоматия по истории южных и западных славян. T. I. Минск, 1987.

Литература
Amussen J. De fontibus Adami Bremensis. Kiliae, 1834.
Bjornbo A. Adam af Bremens Nordensopfattelse // Aarboger for Nordisk
Oldkyndighed og Historie. 1909. S. 120-244.
Kohlmann Ph. Adam von Bremen. Ein Beitrag zur mittelalterlischen Text­
kritik und Kosmographie. Leipzig, 1908.
Lönborg S. Adam af Bremen och hans skildring af Nordeuropas länder och
folk. Uppsala, 1897.
Schmeidler B. Hamburg-Bremen und Nordosteuropa vom 9. bis 11. Jahr­
hunderts. Leipzig, 1918.
Schmeidler B. Kleine Forschungen in literarischen Quellen des 11. Jahr­
hunderts // Historische Vierteljahrsschrift, 20. Dresden, 1921.
Svennung J. Belt und baltisch Ostseeische Namen-Studien mit besonderer
Rücksicht auf Adam von Bremen. Uppsala^Wiesbaden-Harrasovitz, 1953.
Svennung J. Scandinavia und Scandia. Lateinisch-nordische Namensstu­
dien. Lund, 1963.
Trommer A. Komposition und Tendenz in der hamburgischen Kirchenge­
schichte Adam von Bremens // Classica et mediaevalia, 18. 1957. S. 207-257.
Weibull L. Geo-etnografiska inskott och tankelinjer hos Adam av Bremen //
Scandia, 1931. Bd. IV. S. 210-223.
Из ранней истории шведского народа и государства: первые описания
и законы. М., 1999.
Ковалевский С.Д. Образование классового общества и государства в
Швеции. М., 1977.
Ляскоронский В. Этнография по Адаму Бременскому. Киев, 1883.
Мельникова Е.А. Русско-скандинавские взаимосвязи в процессе хри­
стианизации // Древнейшие государства на территории восточной Европы
1987. М., 1989. С. 260—268.
Назаренко A.B. Реальность и ученая традиция в представлениях Адама
Бременского (XI в.) о Северной и Восточной Европе // XI Всесоюзная
конференция по изучению скандинавских стран и Финляндии. М., 1989. Ч.
1.С. 114-115
Свердлов М.Б. Известия о русско-скандинавских связях в хронике
Адама Бременского // Скандинавский сборник. Таллин, 1967. Вып. 12. С.
271-277.
Стеблин-Каменекий М.И. Древнескандинавская литература. М., 1979.
 Т.Н. Д ж акс он

КАРЛ ВЕЛИКИЙ,
МАГНУС ДОБРЫЙ И СВЕРРИР МАГНУС:
К вопросу о происхождении и семантике
скандинавского имени Магнус

Согласно весьма авторитетному указателю норвежских и ис­

ландских крестильных имен Е. Линда (Lind, 1910, 5, 754-756), пер­
вым носителем имени Магнус в Норвегии был конунг Магнус До­
брый, сын Олава Святого. В его честь был назван исландец Магнус
Торстейнссон, первый носитель этого имени в Исландии1. С тех
пор в Исландии и Норвегии это имя стало очень частотным (ср.:
Janzén, 140).

М агнусы в Норвегии
Центральное статистическое бюро Норвегии сообщает, что на
сегодняшний день в этой стране с населением в 4,3 млн. жителей,
10577 человек носят имя Магнус в качестве первого, а 8784 чело­
века — в качестве второго имени2.
Если мы обратимся к именослову норвежских средневековых
правителей, то обнаружим, что в династии Харальда Прекрасново­
лосого с IX по начало XI в. преобладали имена Харалъд и Олав и
что действительно первым Магнусом был родившийся в 1024 г.
сын Олава Харальдссона (здесь и далее см. генеалогическую таб­
лицу).

1 Магнус Торстейнссон — сын Торстейна, сына Халля с Побережья

(см. «Сагу о Торстейне Битом»), который в 1030-х гг. был дружинником
Магнуса Доброго. Магнус Торстейнссон известен также из «Книги о взя­
тии земли» и «Книги с Плоского острова»; он упоминается в пряди «Сон
Торстейна, сына Халля с Побережья».
2 http://www.ssb.no/navn
 Харальд Прекрасноволосый
(ум. ок. 940) .

Эйркк Бьё^н Сигурд Ол X a io H Хрш1г

Кровавая Купец Хриси Добрый
Секира (933-960)
(928-933)
Харальд Гудрёд Хальвдан Трюггви £ аг
Серая
Шкура
(960-975)
Харальд Сигурд Олав Хринг
Г ренландец Свинья Трюггвасон
(995-1000) I
Ола! Харкльд Эймунд
Харальдссон Суровый Трюггви
Святой Правитель
(1014—1028) (1046Ч 0Щ .
Магнус I Магнус II Олав
Добрый (1066-1069) Тихий
(1035-1047) (1(^66-1093)
Хакон Магнус III
Воспитанник Босоногий
Торира (1093-1103)
(1093-1094)
I_______
Сигурд Эйстейн I Олав 1 Харальд I Сигурд!
Крестоносец (1103-1123) (1103-1115) Г илли Слембир
(1103|1130) (113(f-1136) (ум. 1139)
агнусIV Кристин ! t и гурд Рот Инги Горбун! Эйстёйь?
Слепой (1136-1155) (1136-1161) (1142-1157)
(1130-1135)
Магнус V Сакон Сигурд Сверрир
Эрлингссон Широкоплечий Воспитанник (1184-1202)
(1162-1184) (1161-1162) Маркуса
(ум. 1163)
Хакон
(120^-1204)
Хакон
Хаконарсон
(120fT—1263)
Хакон Магнус V i
(1200-1257) Исправитель
Законов
(1263-1280)
Хакон
Магнуссон
(1280-1319)
Ингибьёрг + шведский герцог
.Орик Магнуссон
МагнуГУП
Эрикссон
(1319-1355)
 Перечислим ряд норвежских конунгов, носивших имя Магнус.
Магнус I — Магнус Добрый (1024-1047), сын Олава Святого,
норвежский (1035-1047) и датский (1042-1047) конунг.
Магнус II — Магнус Харальдссон (1048-1069), сын Харальда
Сурового Правителя, с 1066 г. конунг северной части Норвегии,
которую он делил со своим братом Олавом Тихим.
Магнус III — Магнус Босоногий (1073-1103), сын Олава Тихо­
го, с 1093 г. конунг северной части Норвегии, с 1094 г. — едино­
личный правитель
Магнус IV — Магнус Слепой (1115-1139), сын Сигурда Кре­
стоносца, в 1130-1135 гг. правил Норвегией вместе со своим дядей
Харальдом Гилли.
Магнус V — Магнус Эрлингссон (1156-1184), сын Эрлинга
Кривого и дочери Сигурда Крестоносца Кристин, норвежский ко­
нунг с 1161 г. Первым из норвежских правителей был коронован
на царство архиепископом Эйстейном в Бергене в 1163 г.
Магнус VI — Магнус Исправитель Законов (1238-1280), сын
Хакона Хаконарсона, правнук основателя новой династии конунга-
самозванца Сверрира, получил имя конунга в 1258 г., был короно­
ван в 1261 г., правил вместе с отцом до его смерти в 1263 г.
Магнус VII — Магнус Эрикссон (1316-1374), сын шведского
герцога Эрика Магнуссона и дочери Хакона Магнуссона Ингебь-
ёрг. Король Норвегии (1319-1355) и Швеции (1319—1371)3.

«Я его так назвал в честь Карла Магнуса конунга...»

О том, как Магнус Олавссон получил свое имя, рассказывает
исландский историк Снорри Стурлусон в «Саге об Олаве Харальд-
ссоне»:
«Одна женщина звалась Альвхильд, ее называли рабыней ко­
нунга. Она была знатного рода и очень хороша собой. Она повсю­
ду ездила с Олавом конунгом. В ту весну Альвхильд ждала ребен­
ка, и друзья конунга знали, что отец этого ребенка — конунг. Од­
нажды ночью Альвхильд почувствовала себя плохо, поблизости
народу было мало: несколько женщин, священник, Сигват скальд и
еще несколько человек. Альвхильд было очень плохо, и казалось,
что ей уже не долго осталось жить. Она родила мальчика, и долго
нельзя было понять, живой ли он. Когда он, наконец, подал при­
знаки жизни, хотя и слабые, священник попросил Сигвата скальда
войти и сказать конунгу. Тот отвечает:

3 До него в Швеции был только один король, носивший то же имя, —

Магнус Ладулос (1240-1290), правивший с 1275 г.
 — Я ни за что не посмею разбудить конунга, ведь он никому не
позволяет прерывать его сон до тех пор, пока сам не проснется.
Священник отвечает:
— Необходимо крестить ребенка, ибо, мне сдается, что он про­
живет недолго.
Сигват сказал:
— Я скорее решусь на то, чтобы ты крестил ребенка, чем пойду
будить конунга. Я готов взять на себя ответственность дать ему
имя.
Они так и сделали, крестили ребенка и дали ему имя Магнус. А
утром, когда конунг уже проснулся и оделся, ему рассказали о том,
что произошло. Он велел позвать к себе Сигвата.
Конунг сказал:
— Как ты смел позволить крестить моего ребенка без моего ве­
дома?
Сигват отвечает:
— Потому что считаю, что лучше двух человек отдать богу,
чем одного дьяволу.
Конунг сказал:
— А почему это могло случиться?
Сигват отвечает:
— Ребенок был при смерти, и если бы он умер некрещеный, то
попал бы к дьяволу, а теперь он божий человек. Кроме того, я знал,
что если ты разгневаешься на меня, то я поплачусь за это самое
большее жизнью. Но я полагаю, что тогда я попал бы к богу.
Конунг спросил:
— Почему ты захотел, чтобы мальчика назвали Магнусом? У
нас в роду не было такого имени (Ekki erpat vârt œttnavn).
Сигват отвечает:
— Я его так назвал в честь Карла Магнуса конунга, а о нем я
знаю, что он был лучшим человеком на всем белом свете. (Ек hét
harm ер tir Karla-Magnüsi konungi Рапп visa ek mann beztan i heimi.)
Тогда конунг сказал:
— Ты очень удачливый человек, Сигват. Но неудивительно,
что удача сопутствует уму. Странно, что иногда удача сопутствует
и глупцам, и глупость оборачивается удачным исходом.
Конунг был очень весел.
Мальчик рос и, когда пришло время, он стал очень достойным
мужем» (Круг Земной, 272-273; IF, XXVII, 209-211).

В литературе не раз высказывалось мнение, что происхождение

имени Магнус в Скандинавии именно таково, каким его описал
Снорри Стурлусон, т.е. от прозвища франкского императора Карла
Великого — (Carolus) Magnus (см.: Yonge, 166; Naumann, 154-155;
Hellquist, 619; Cleasby, Gudbrandr Vigfusson, 408; Aschehoug og
Gyldendals leksikon).
Исследователи, придерживающиеся иного взгляда, впрочем,
тоже не отрицают, что возникло имя из латинского прозвища
magnus, ‘великий’. Считается, что самый ранний известный носи­
тель этого имени — епископ и мученик, святой Магнус, который
был убит при преследователе христиан римском императоре Де-
ции (249-251) и день гибели которого, 19 августа, отмечается дат­
ской церковью. Много других мучеников и святых носит то же
имя, например, баварский апостол Св. Магнус, умерший ок. 750 г.
(день этого святого — 6 сентября) (см.: Knudsen, Kristensen, 1:2,
886-887).
В Скандинавии, напротив, имя Магнус — светское (Janzén,
140). Имеются свидетельства того, что имя Magnus (зафиксиро­
ванное также в форме Maccus) использовалось в X в. викингскими
конунгами в Ирландии (Лимерик), на острове Май и на Гебрид­
ских островах (см.: Bugge, 179; Bjami Aöalbjamarson in: IF, XXVII,
210). Однако лишь после Магнуса Доброго это имя стало широко
употребимым в норвежской королевской династии, а также при­
шло в Исландию, Данию, Швецию и Германию (Koht, 1940, 32).
Доказательств того, был или не был Магнус назван в 1024 г. в
честь Карла Великого (742-814), у нас нет и — до обнаружения
новых источников — быть не может. Единственный автор, об этом
сообщающий, — Снорри Стурлусон, 1220-1230 гг. История Снор­
ри, впрочем, красива сама по себе. Она — в духе прядей об ис­
ландцах — характеризует взаимоотношения норвежского конунга
(Олава) и находчивого исландца (скальда Сигвата); демонстрирует
место и роль скальдов при дворе норвежских конунгов. Кроме то­
го, она, со всей очевидностью, отражает отношение к Карлу Вели­
кому в среде образованных норвежцев и исландцев рубежа X II-
ХШ вв. Она лишний раз подтверждает тот факт, что с конца XII в. —
когда был осуществлен перевод хроники Псевдо-Турпина, когда
писал свою хронику норвежский монах Теодорик, называвший
Карла «победоноснейшим и средь выдающихся мужей превосход­
нейшим» (Theodricus, 59) — до конца XIII в., когда окончательно
сформировалась в Исландии «Сага о Карле Великом»4 и стали за­

4 «Karlamagnüs saga» — собрание прозаических переводов текстов о

Карле Великом, большей частью chansons de geste. Эти французские тек­
сты в большинстве своем восходят к XII в., хотя утерянное «Жизнеописа­
ние Карла Великого», используемое в начале и в конце саги, в свою оче­
редь основанное на chansons de geste, — относится лишь ко второй трети
писываться исландские анналы5, — популярность Карла Великого
в ученых кругах, к каковым принадлежал и Снорри, была весьма
высока. Что же касается имени Магнус, то я склонна считать, что
известное викингам и воспринимаемое ими как имя христианское,
оно было дано Олавом Харальдссоном, будущим Олавом Святым,
крестителем Норвегии и всего Северного мира, своему единствен­
ному сыну именно с осознанием христианской сущности этого
имени, с желанием внести новую, христианскую, струю в череду
дохристианских имен рода Харальда Прекрасноволосого (ср. в
приведенном выше тексте Снорри: Ekki er pat vârt œttnavn — "У
нас в роду не было такого имени”).

«Затем он назвал Сверрира Магнусом...»

Значимость имени Магнус иллюстрирует одна ремарка из «Са­
ги о Сверрире». Прежде чем ее привести, однако, следует сказать
несколько слов о самой саге. Сага рисует события последней чет­
верти XII и начала XIII в. — периода так называемых «граждан­

XIII в. Исследователи считают, что тексты были переведены в XIII в.

(возможно, лишь включенный в сагу перевод хроники Псевдо-Турпина
был осуществлен незадолго до 1200 г.). Неясно, где осуществлялся пере­
вод, — в Исландии или в Норвегии. Сохранившиеся версии — исланд­
ские: фрагмент XIV в. и две рукописи ок. 1400 г. или несколько более
позднего времени. Шведский перевод отдельных частей саги был выпол­
нен также ок. 1400 г.; сокращенный датский перевод — в XV в.
5 Анналы начали записываться в Исландии с конца XIII в. Практиче­
ски все дошедшие до нас тексты не старше 1300 г. Все они восходят к
одной общей редакции, значительная часть информации которой так или
иначе воспроизводится в каждом тексте. Они имеют единую хронологиче­
скую систему и общие источники. Карл Великий упоминается в шести
погодных статьях (IA). Под 741/742/743 гг. говорится о его рождении
(«Karolus magnus natus est»). Под 769/770 гг. — о начале правления Карла
и продолжительности его правления («Karolus magnus filins Pipini diuisio
post patrem regno cum Karolomanno fratre suo regnare cepit. et .xlvi. an reg-
nauit. quorum .iij. cum fratre. postea solus .xliij»). Под 772/773 гг. — о поко­
рении Карлом Италии («Karlamagnvs konvngr vann Italiam»). Под 798/800/
801/802 гг. — о коронации Карла («Karolus magnus rex Francorum Pippini
regis filius Romanorum imperator consecratus est a Leone pappa. Anno regni
sui .xxx°iii°. sicque imperauit .xiij an»). Под 814/815 гг. — о смерти импера­
тора («t Karo lus magnus imperatoris»). Под 986 г. — о том, что после Лю­
довика правление во Франции перешло к потомкам императора Карла
Великого. Под 1258/1259 гг. — рассказ, записанный со слов архиепископа
Фольки из Уппсалы, о том, что некие проповедники встретились в том
году в Брюгге во Фландрии с человеком, который когда-то служил конун­
гу Карлу Великому («haföi {)jônat Karlamagnusi konungi foröum daga»).
ских войн», периода борьбы между знатью, ставленником которой
на престоле был конунг Магнус V Эрлингссон, и самозванцем
Сверриром, поначалу опиравшимся на поставленных вне закона
выходцев из низов, прозывавшихся берестениками (birkibeinar).
Сверрир, священник, выходец с Фарерских островов, выдавал себя
за потомка норвежского конунга Сигурда Харальдссона по про­
звищу Рот и настаивал на том, что пользуется непосредственным
покровительством Св. Олава. В результате многолетней кровопро­
литной войны Сверриру удалось завоевать престол и власть в Нор­
вегии. В «Lögmanns-annall» под 1184 г. читаем: «Гибель конунга
Магнуса Эрлингссона. Сверрир правил после этого восемнадцать
лет» (IA, 254), т. е. до 1202 г. В 1194 г., как сообщается в большин­
стве исландских анналов, Сверрир был коронован (IA, 22, 62, 121,
181,254,324).
Из Пролога к саге следует, что ее начало написано на основа­
нии того труда, который создал аббат Тингейрарского монастыря в
Исландии Карл Йонссон6 при непосредственном участии конунга
Сверрира:
«Здесь начинается сага и говорится о тех событиях, которые
недавно произошли и еще не изгладились из памяти людей, рас­
сказывавших о них, — повесть о Сверрире конунге, сыне Сигурда
конунга сына Харальда. Начало повести списано с той книги, ко­
торую писал аббат Карл, сын Йона, а сам Сверрир конунг говорил
ему, что писать (en у fir sat sialfr Sverrir konungr. Ok red fyrir hvat
rita skylldi). Но этот рассказ доведен не далеко» (Сага о Сверрире,
7; Sv. s., 1).
Участие конунга в написании саги, нехарактерное для исланд­
ско-норвежской ситуации в целом, в случае со Сверриром легко
объяснимо: ведь ему, самозванцу на норвежском престоле, чье
право на престол вызывало бесконечные сомнения и постоянно
оспаривалось, просто необходимо было взять под контроль фор­
мирование саги о нем самом и представить в ней свою биографию
в желаемом для него свете (ср.: Гуревич, 190).
В одной из начальных глав саги пересказывается сон Сверрира,
записанный с его слов («Сверрир так рассказал о сне, который ему
однажды приснился...») и, безусловно, наполненный определен­
ным символическим смыслом. Во сне Сверрира происходит хро­
нологическое смешение персонажей: он видит себя приехавшим в
Норвегию во время распри между конунгами Олавом Святым
(1014-1028) и Магнусом Эрлингссоном (1162-1184). Подобное в
снах случается нередко, однако именно это соединение конунгов

6 Карл Йонссон был аббатом в 1169-1181 и 1190-1207 гг.

150
представляется неслучайным: ведь Магнус Эрлингссон, первый
коронованный (в 1163 г.) правитель Норвегии, объявил себя (в
«Письме о привилегиях Тронхеймской церкви») наместником и
вассалом (vicarius et ab ео tenens) Олава Святого (NGL, I, 442-444),
который признавался святым покровителем Норвегии и perpetuus
rex Norwegiœ (HN, 109). Самозванец Сверрир, выдававший себя за
сына конунга Сигурда Харальдссона и правнука Магнуса III Босо­
ногого, будь он таковым, имел бы больше прав на норвежский
престол, нежели Магнус Эрлингссон, поскольку тот, в отличие от
него, был правнуком Магнуса Босоногого не чисто по мужской
линии, а через внучку Магнуса Босоногого Кристин, дочь Сигурда
Крестоносца.
Собственно говоря, эта мысль и развивается в дальнейшем из­
ложении сна Сверрира. Там рассказывается, что после недолгих
колебаний Сверрир решил принять в распре сторону Олава Свято­
го, поехал к нему и был там хорошо принят.
«После того, как он недолго там пробыл, однажды утром, как
ему снилось, при конунге было мало людей, не больше пятнадцати
или шестнадцати, и конунг умывался у столика в опочивальне.
Когда он умылся, другой человек подошел к столу и хотел умыть­
ся в той самой воде, в которой умылся конунг. Но конунг оттолк­
нул его рукой, не позволяя ему этого. Затем он назвал Сверрира
Магнусом и велел ему умыться в этой воде. (Sidan nœfndi kann
SvœRi Magnus ос bad kann pva ser i pvi sama vatni.) Тот сделал, как
ему велел конунг, и, когда он умылся, вдруг вбежал человек, при­
зывая немедленно взяться за оружие и говоря, что враги конунга у
ворот. Конунг не смутился, велел людям взять оружие и выходить
и сказал, что он возьмет свой щит и защитит их всех. Они сделали,
как велел конунг. Затем он взял свой меч и дал его этому юноше,
Сверриру, и вручил ему свой стяг и сказал: «Возьми этот стяг, го­
сударь, и знай, что это знамя ты будешь нести всегда впредь»
(Sidan tok hann sverp sitt ос selldi pesom unga maNi SveRi. oc sipan
sœlldi hann honom merki sitt i hond oc mœlti. Tac nu vid merkino herra
oc ætla pat med sialfom per at petta merki skalltu iafnan bera hœpan
ifra.)» (Сага о Сверрире, 9-10; Sv. s., 3-5).
Создается впечатление, что составители саги пытаются дать
понять, будто настоящий Магнус — это не Магнус Эрлингссон, а
Сверрир. Именно его называет Олав Святой Магнусом; именно он,
умывшись в той же воде, что и Олав, как бы получает от него свя­
тое крещение; именно ему Олав отдает свой меч и стяг; именно
ему предсказывает Олав, что он и впредь будет нести этот коро­
левский стяг, т. е. именно он станет наместником и вассалом Свя­
того Олава.
 Стяг в саге — не только образ из сновидения. В гл. 15 расска­
зывается, как противники Сверрира, выходя на бой против него,
«хотя среди них были только бонды и лендрманны», «решились на
такую дерзость», чтобы взять стяг конунга Олава Святого; как пал
на землю с коня знаменосец; как стяг упал на землю; как после
выигранной Сверриром битвы «знамя конунга Олава Святого было
поднято и внесено в город в знак победы» (Сага о Сверрире, 19;
Sv. s., 15-16). Происходит материализация сновидения — стяг
Олава оказывается в руках Сверрира. Обратим при этом внимание
на боевой клич Сверрира — «Теперь вперед, все люди Христа,
люди креста и святого конунга Олава!» (Sv. s., 175), — вне всякого
сомнения воспроизводящий боевой клич Олава Святого — «Впе­
ред, вперед, люди Христа, люди креста, люди конунга!» (IF,
XXVII, 378), — с той лишь разницей, что Сверрир признает всех
своих воинов «людьми святого конунга Олава», лишний раз под­
черкивая свое положение наместника и вассала.
Не только в саге Сверрир называл себя М агнусом : так он име­
новал себя и в официальных документах, и на монетах, и в надпи­
си на государственной печати (см.: Paasche, 245-247; Koht, 1952,
74-76). В нескольких документах конунг называет себя Sverrir
Magnus konungr sun Sigurör konungs : «Конунг Сверрир Магнус,
сын конунга Сигурда» (RN, N 101, 102 [S. 16], N 117 [S. 19]), хотя в
обращенных к нему письмах папы и архиепископа, равно как и в
прочих королевских документах, используется только имя Сверрир
(см.: Thoma, 140). Монеты Сверрира, впервые в истории монетного
дела в Норвегии несущие целиком латинскую легенду с латинизи­
рованным именем патрона, содержат хорошо читаемые надписи
REX SVERVS MAGNVS и REX MAGNVS SVERRV(S) (Holst,
111). Согласно сохранившемуся описанию, сделанному англий­
ским хронистом, современником Сверрира, Уильямом из Ньюбо-
ро, его личная печать (не дошедшая до нас) имела следующую
надпись: Svervs rex Magnvs, férus ut leo, mitis ut agnus , «Король
Сверрир Магнус, яростный как лев, кроткий как агнец» (William,
232).
Изменение Сверриром своего имени на имя Магнус описывает
датский хронист Саксон Грамматик в 16-й книге «Деяний датчан»
(первая треть XIII в.). Согласно Саксону, узурпатор Сверрир объя­
вил себя внуком Харальда Гилли и сыном Сигурда Харальдссона,
а своего старшего сына Унаса переименовал, по его «новому» де­
ду, в Сигурда. «И чтобы уничтожить [следы] всех перемен в своей
прошлой жизни, и чтобы думали, что прадед его своим именем в
нем представлен», себя Сверрир, в подтверждение своей принад­
лежности к роду норвежских конунгов, «постановил называть»
Магнусом (Saxo, 502-503). Этот аргумент не слишком убедителен,
поскольку традиционным было именование по деду, а не по пра­
деду (кстати, именно так был и назван, и переименован сын Свер-
рира Унас). Естественно, это объяснение Саксона не устраивает
современных исследователей: они соглашаются с тем, что Сверрир
хотел назвать себя именем, хорошо известным в роду норвежских
конунгов, и заменить им свое имя простолюдина (Paasche, 230;
Bull, 229; Koht, 1952, 75). Но они склонны считать, что Сверрир,
защищавший законы Св. Олава и обращавшийся к своим воинам,
как к людям Св. Олава (Paasche, 230), а также потому, что хотел
быть наследником Св. Олава (Koht, 1952, 75; Thoma, 142), назвал
себя в честь Магнуса Доброго, сына Св. Олава. Впрочем, есть точ­
ка зрения, что он мог взять себе имя и от Магнуса Эрлингссона —
тем самым он не только становился настоящим конунгом, но на­
стоящим конунгом Магнусом (Paasche, 230).

«Свен по прозванию Магнус»,

«Кнут по прозванию Магнус» и другие
С одной стороны, ситуация со Сверриром выглядит вполне ти­
пичной в ряду других, выявляемых исследователями, случаев от­
каза узурпаторами от своего прежнего имени и замены его на одно
из имен правящей династии (Thoma, 129-143).
С другой стороны, Сверрир — не первый и не последний в че­
реде скандинавских правителей, назвавшихся или называемых
именем Магнус.
Прежде всего, это Свен Эстридсен, поставленный в 1042 г.
Магнусом Добрым (конунгом Норвегии и Дании) своим наместни­
ком в Дании, пытавшийся выйти из повиновения ему, имевший с
ним несколько сражений, получивший, наконец, Данию в 1047 г.
от умирающего Магнуса и правивший ею по 1076 г. Среди монет,
чеканенных при Свене, наряду с более ранними с именем Свен,
выделяются монеты 60-х гг. XI в. с именем Магнус (Galster, 148—
149). В одном документе от 1085 г. сын Свена Кнут называет себя
«сыном Магнуса» (без использования основного или двойного
имени своего отца) — ego Cnvto quartus M agni regis filius (Dipl.
Dan, N 21; ср.: N 64). Второе имя Свена отразилось и в более позд­
них источниках (XII в.): Sveno cognomento Magnus , «Свен по про­
званию Магнус», или Sveno M agnus rex , «Король Свен Магнус»
(Series et genealogiae, 157, 165, 178; ср.: Ailnoth, 82, 85, 88, 89, 92;
Chronicon Roskildense, 23). Г. Тома усматривает здесь полную за­
мену имени и объясняет ее претензией Свена в конце 1060-х гг. на
Норвегию (Thoma, 210-212).
 Согласно схолии в хронике Адама Бременского, Свен Эстрид-
сен отправил своего сына Магнуса в Рим, чтобы тот был там по­
священ в конунги, но ребенок по дороге умер (Adam, SchoL 72).
Однако «Сага о Кнютлингах» называет старшего сына Свена,
умершего по дороге в Рим, не Магнусом, а Кнутом (Knÿtl. s., 61).
Г. Тома высказывает предположение, что замена имени связана с
отправкой ребенка в Рим (Thoma, 210-212).
Современник Свена Эстридсена, норвежский конунг Харальд
Суровый Правитель, получил половину Норвегии от Магнуса Доб­
рого в 1046 г., а с 1047 г. оставался ее единоличным правителем по
1066 г. Первые пятнадцать лет своего правления Харальд провел в
борьбе за датский трон, но в 1162 г., после его победы над датским
флотом на реке Нис, Харальд и Свен заключили соглашение, в
соответствии с которым они оставались суверенными правителями
каждый в своей стране. Среди датских монет XI в. выделяется не­
большая группа в 5 монет с именем ARALD. Исследователи свя­
зывают их с Харальдом Суровым Правителем и определяют время
их чеканки 1045-1050 гг. Одна из них имеет надпись +MAHNVS:
AR’ALDRE+, что прочитывается как Mahnus (Magnus) Arald rex,
«король Магнус Харальд» (Skaare, 42^14, 53-54). Не исключено,
что чеканка подобных монет связана со стремлением Харальда
представить себя как наследника Магнуса в Дании, поскольку в
Норвегии следов использования им имени Магнус нет (Ibidem, 53).
Заметим кстати, что одного из своих сыновей Харальд назвал Маг­
нусом.
Далее хронологически идет Сверрир —- последняя четверть
XII в., — называвший себя Магнусом и в официальных докумен­
тах, и на монетах, и в надписи на государственной печати, и в саге,
о чем подробнее речь шла выше. По существующим в литературе
оценкам, он мог либо назвать себя в честь Магнуса Доброго, либо
взять себе имя от Магнуса Эрлингссона.
В источниках конца XII — начала XIII в. Кнут Великий, дат­
ский (1018-1035) и английский (1014-1035) король, называется
Kanutus cognomento M agnus , «Кнут по прозванию Магнус» (Series
et genealogiae, 178; ср.: Saxo, 315). Г. Тома склонна переводить
здесь M agnus как «старый» (Thoma, 38-39), основываясь на суще­
ствующем аналогичном словоупотреблении (ср.: Kienast, 1-14) и
на скандинавском именовании конунга Knutr inn gam li , «Кнут Ста­
рый». Последнее, впрочем, не столь частотно в древнескандинав­
ских источниках, как Knûtr inn riki, «Кнут Великий, или Могучий»,
которое, в свою очередь, соответствует по значению латинскому
magnus.
 Внук Сверрира, Хакон Хаконарсон, норвежский конунг с 1217
по 1263 г., тоже называл себя Магнусом , а на печати у него, явно
перекликаясь с печатью Сверрира, были начертаны слова subjectis
mitis ut agnus, Justus lœtatur, injustos ense minatur , «кроткий, как
агнец, по отношению к подданным, он наслаждается справедливо­
стью, [а] неправедным угрожает мечом» (Koht, 1952, 377).
Многократное использование самими скандинавскими прави­
телями (со второй половины XI и до конца XIII в.) и их хрониста­
ми (в XII-XIII вв.) имени М агнус , весьма противоречиво трактуе­
мое исследователями, как мне кажется, указывает на то, что
Magnus в Скандинавии воспринималось не только как имя, но и
как элемент титулатуры, поскольку латинское словосочетание гех
magnus служило обозначением «великого короля» (ср.: rex Carolus
Magnus).

Библиография

Источники
Круг Земной — Снорри Стурлусон. Круг Земной / Издание подгото­
вили А.Я. Гуревич, Ю.К. Кузьменко, O.A. Смирницкая, М.И. Стеблин-
Каменский. М., 1980.
Сага о Сверрире — Сага о Сверрире / Издание подготовили М.И.
Стеблин-Каменский, А.Я. Гуревич, Е.А. Гуревич, O.A. Смирницкая. М.,
1988.
Adam — Adam Bremensis Gesta Hammaburgensis ecclesiae pontificum /
B. Schmeidler. Hannover, Leipzig, 1917.
Ailnoth — Ailnoth. Gesta Swenomagni regis et filiorum eius et passio glo-
riosissimi Canuti regis et martyris // Vitae sanctorum Danorum / M. CI. Gertz.
Kopenhagen, 1908-1912. S. 77-136.
Chronicon Roskildense — Chronicon Roskildense / M. CI. Gertz // Scrip­
tores minores historiae Danicae medii aevi. T. 1. Kopenhagen, 1917. S. 1-33.
Dipl. Dan. — Diplomatarium Danicum. Reihe 1. Bd. 2: 1053-1169 / L.
Weibull, N. Skyum-Nielsen. Kopenhagen, 1963.
HN — Historia Norwegiæ // Monumenta historica Norvegiæ: Latinske
kildeskrifter til Norges historié i middelalderen / Gustav Storm. Kristiania,
1880. P. 69-124.
IA — Islandske annal er indtil 1578 / Gustav Storm. Christiania, 1888; re­
print Oslo, 1977.
IF — Snorri Sturluson. Heimskringla / Bjami AÖalbjamarson // Islenzk
fomrit. Reykjavik, 1941-1951. B. XXVI-XXVIII.
Knÿtl. s. — Knÿtlinga saga // S gur Danakonunga / Carl af Petersen og
Emil Olson. Kobenhavn, 1919-1925.
NGL — Norges garnie Love indtil 1387. В. I. Christiania, 1846.
RN — Regesta Norvegica / G. Storm. В. 1: 991-1263. Christiania, 1898.
 Saxo — Saxonis Gesta Danorum / A. Olrik, H. Ræder. Hauniæ, 1931.
Series et genealogiae — Series et genealogiae regum Danorum / M. Cl.
Gertz // Scriptores minores historiae Danicae medii aevi. T. 1. Kopenhagen,
1917. S. 145-194.
Sv. s. — Sverris saga etter Cod. AM 327 4°/ G. Indrebo. Kristiania, 1920.
Theodricus — Theodrici monachi Historia de antiquitate regum Nor-
wagiensium // Monumenta historica Norvegiæ: Latinske kildeskrifter til Norges
historié i middelalderen / Gustav Storm. Kristiania, 1880. P. 1-68.
William — William o f Newburgh. Historia regum Anglicarum / Ed.
R.Howlett (Rerum Britannicarum medii aevi scriptores. 82). London, 1884.

Литература
Гуревич А.Я. Сверрир в саге и в истории // Сага о Сверрире. М., 1988.
С. 187-225.
Aschehoug og Gyldendals Store Ettbinds leksikon. Oslo, 1994.
BuggeA. Vikingeme. Kristiania. В. I.
Bull E. Det norske folks liv og historié gjennem tidene. В. II. Oslo, 1931.
Cleasby R. & Gudbrandr Vigfusson. An Icelandic-English Dictionary. Ox­
ford, 1957.
Galster G. Danmarks monter // Nordisk kultur. В. XXIX. Mont. Oslo,
Stockholm, 1936. S. 139-200.
Hellquist E. Svensk etymologisk ordbok. Stockholm, 1925.
Holst. H. Norges mynter til slutten av 16 ârhundre // Nordisk kultur. B.
XXIX. Mont. Oslo, Stockholm, 1936. S. 93-138.
Janzén A. De fomvästnordiska personnamnen // Nordisk kultur. В. VII. Per-
sonnavn. Oslo, Stockholm, Kobenhavn, 1947. S. 22-186.
Kienast W. Magnus der Ältere II Historische Zeitschrift. В. 205 (1967). S.
1-14.
Knudsen G., Kristensen M. Danmarks garnie Personnavne. B. 1:2. Kbh.,
1941-1948.
Koht H. Magnus den gode // Norsk biografisk leksikon. Oslo, 1940. В. IX.
S. 32-34.
Koht H. Kong Sverre. Oslo, 1952.
Lind E.H. Norsk-isländska dopnamn och fmgerade namn frän medeltiden.
Uppsala; Leipzig, 1905-1915. H. 1-9.
Naumann H. Altnordische Namenstudien // Acta Germanica. Neue Reihe.
Ht. 1. Berlin, 1912.
Paasche F. Kong Sverre. Kristiania, 1920.
Skaare K. Harald Hardräde som myntherre // Harald Hardräde. Oslo, 1966.
S. 41-57.
Thoma G. Namensänderungen in Herrscherfamilien des mittelalterlichen
Europa. Kallmünz, 1985. (Münchener historische Studien. Abteilung mittelal­
terliche Geschichte. Bd. 3).
Yonge Ch. M. History of Christian Names. London, 1884.
 Е.А, М ельникова

КАРЛ ВЕЛИКИЙ
В ДРЕВНЕСКАНДИНАВСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ

Имя Карла Великого появляется в древнескандинавской лите­

ратуре только в конце XII в., и упоминающие его в это время про­
изведения принадлежат к «ученой», книжной традиции — это ис­
ториографические сочинения, написанные на латинском языке и
широко использующие западноевропейскую литературу. Широко
образованный и начитанный, возможно, получивший образование
в Париже, норвежский монах Теодрик едва ли не первым около
1180 г. лаконично пишет о деяниях прославленного французского
императора. С этого времени имя Карла и сведения о его месте в
истории Европы становятся достоянием все большего числа обра­
зованных людей в Норвегии и Исландии, пока — к концу XIII в. —
его популярность не достигает апогея, порожденная переводами и
переработками французских героических песен и куртуазных ро­
манов каролингского цикла.
Позднее проникновение в Скандинавию информации о Карле
Великом, равно как и сюжетов о его деяниях порождает недоуме­
ния. Начальный этап эпохи викингов1 в значительной степени был
связан с каролингской империей: одновременно с известными на­
бегами на Англию, датские викинги уже в конце VIII в. тревожат
побережья Северного моря. В ходе саксонских войн Карл оказался
вынужденным решать «северную» проблему: набеги конунга Юж-

Ранее условной датой начала эпохи викингов было принято считать их

нападение на монастырь св. Кутберта на о. Линдисфарн у восточного побе­
режья Англии в 793 г. В последнее десятилетие обосновывается значитель­
но более раннее происхождение тех явлений, которые характеризуют эпоху
викингов, — процессов зарождения и становления государств в Северной
Европе, и потому ее начало относят к первым десятилетиям VIII в.
ной Ютландии Готфрида вынудили власти Франкской империи
вступить с ним в переговоры и попытаться заключить мирный до­
говор (810-811 гг.)2. Тогда же во франкские источники попадают
первые сведения о скандинавском мире. С этого времени отноше­
ния Дании, а затем и других скандинавских стран с Западно- и
Восточно-Франкским государствами становятся все более устой­
чивыми и постоянными, все сильнее из франкского мира проника­
ют на север культурные влияния, в том числе и христианство. Тем
не менее, ни имя Карла, ни его образ не запечатлелись в собствен­
ной исторической памяти скандинавов.
Первым возможным, хотя и косвенным свидетельством зна­
комства с Карлом Великим может служить появление имени Karl в
ряду личных имен членов датской королевской династии в конце
XI в. Этим именем был назван сын Кнута Святого и внук Свена
Эстридсена, родившийся в 1084 г., и оно стало наследственным в
его семье. Надо отметить, что имя Karl (и его слабая форма Karlï)
было известно в древнескандинавском именослове значительно
раньше: оно встречается в русско-византийских договорах 907, 911
и 944 гг., широко представлено оно в шведских рунических надпи­
сях XI в. и сагах (Owe, 48; ср. также производные: Karlsefni и др.;
Lind, Sp. 676-677; Janzén, 38, 40, 43, 208). Однако, в этих источни­
ках имя Karl не связано с императором: оно является ономастиза-
цией апллятива karl (<*karlaz), имевшего значение «мужчина»,
«человек», «рядовой общинник»3. Отражением исходного значе­
ния апеллятива является полное отсутствие его в именослове со­
циальной элиты древнескандинавского общества: во всех засвиде­
тельствованных случаях оно принадлежало бондам. Поэтому по­
явление имени Karl в именнике королевского рода свидетельству­
ет о резком изменении престижного статуса имени. Заманчиво свя­
зать это изменение с проникновением в Данию сведений о Карле
Великом, в первую очередь через посредство «Истории гамбург­
ских архиепископов» Адама Бременского, написанной в 1070-е гг.
и испытавшей сильное влияние жизнеописания Карла Великого
Эйнхарда4.

2 Именно в контексте этих событий мы узнаем о правлении на юге

Ютландии некоего конунга Готфрида, с которым франки предполагали
заключить мирный договор (в 810-811 гг.), о его смерти, междоусобной
борьбе потомков Готфрида и последующих правителях Дании. См. под­
робнее: Мельникова, 1966, 41-44.
3 Ср. разделение скандинавского общества на карлов, ярлов и конунгов
в эддической «Песни о Риге».
4 См. статью В.В.Рыбакова в настоящем сборнике.
 Вместе с тем, записанные в XII-XIII вв. как эпические песни (в
первую очередь, вошедшие в состав «Старшей Эдды»), и прозаи­
ческие пересказы древнегерманских эпических сюжетов в форме
саг о древних временах5, так и «саги о викингах» не содержат ни­
каких следов знакомства с Карлом Великим. Последнее особенно
странно, учитывая, что древнейшие сюжеты «саг о викингах» (на­
пример, «Саги о Рагнаре Лодброке») близки по времени к эпохе
Карла. Более того, обе разновидности саг о древних временах лег­
ко впитывали и адаптировали разновременные мотивы и сюжеты,
объединяя их в единое повествование. Деяния же и образ Карла
были не только хорошо известны в Западной Европе, но и породи­
ли богатую устную, в том числе, героико-эпическую традицию.
Естественно, поэтому, возникает вопрос: почему в скандинав­
ской традиции не были использованы сюжеты, связанные с име­
нем Карла Великого. Причина этого, возможно, заключается в
особенностях исторической памяти древних скандинавов, знаю­
щей две «героические эпохи» и воплотившей их в устной (а затем
и письменной) традиции. Первая «героическая эпоха» — общегер­
манская. Это время гуннского нашествия и передвижения герман­
ских племен, постепенно оседающих на новых землях (Chadwick).
К ней восходят сюжеты, связанные с борьбой с гуннами и смертью
Аттилы, правлением Теодориха Великого, падением первого и
второго бургундских королевств. Они распространились по всему
германскому миру в виде отдельных песен, немногие из которых
сохранились в более поздних переработках («Вольфдитрих», «Ор-
тнит», «Кудрун», «Песнь о Нибелунгах» и др.). В Скандинавии же
эти разновременные и разного происхождения сюжеты были объе­
динены в единый цикл сказаний о Нифлунгах, включивший также
и мифологические сюжеты. Они представлены в виде кратких пе­
сен героического и элегического содержания, вошедших в состав
«Старшей Эдды», а также в систематизированной форме: в «Саге о
Вёльсунгах», «Саге о Хервёр» и других сагах о древних временах в
собственном смысле слова, а также в «Саге о Тидреке Бернском».
Вторая «героическая эпоха» — собственно скандинавская. Это
расцвет эпохи викингов с их нападениями на английские, герман­
ские и франкские прибрежные земли, разорением городов, богатой
добычей и немеркнущей славой отважных воинов и мореходов.

5 Как это принято в современной историографии, я различаю две кате­

гории саг о древних временах: собственно саги о древних временах, сю­
жеты которых восходят к общегерманскому эпическому фонду, и саги о
викингах, сюжетами которых являются деяния скандинавских викингов
X-XI вв. См. подробнее: Глазырина, 7-22.
Сказания этого времени (по преимуществу отражающие события
X — первой половины XI в.) приобрели форму саг о викингах,
близких по своей поэтике собственно сагам о древних временах,
но более насыщенных фольклорными, сказочными мотивами. Эпо­
ха Карла Великого оказалась в промежутке между общегерман­
ским и скандинавским эпическим временем, формирование сюже-
тики первого уже, очевидно, давно завершилось, второго — еще не
начало складываться. Поэтому образ Карла, равно как и сюжеты,
описывающие его деяния, не отложились в исторической памяти
скандинавов и вошли в скандинавскую культуру значительно поз­
же, когда на север начал проникать европейский куртуазный ро­
ман.
Освоение древнескандинавской культурой куртуазного романа,
как и других произведений западноевропейской литературы (на­
пример, памятников агиографии), началось с переводов привлек­
ших наибольшее внимание произведений на древнеисландский
(или древненорвежский) язык. Однако, как и в других случаях,
перевод в понимании исландца или норвежца XIII в. отнюдь не
означал дословной передачи оригинала или даже сколько-нибудь
точного следования ему (Barnes, 403-441). Традиционная форма
родовой или королевской саги с развитой поэтикой и выработан­
ными композиционными, ситуативными, стилистическими стерео­
типами, с глубоко укоренившимися представлениями о мире, судь­
бе, этике — возможно, помимо воли самих переводчиков — за­
ставляла их осуществлять не перевод, а глубокую, подчас корен­
ную переработку оригиналов.
Переводы куртуазных романов получили название рыцарских
саг (.Riddara sögurf. К числу их особенностей, отличающих их от
других видов саг, относят вторичность (заимствованность) сюже­
тов, что характерно и для переводов XIII в., и для подражаний им
XIV в.; прозаичность; нескандинавское происхождение героев-
аристократов; отнесение места действия за пределы Скандинавии.
Рыцарские саги неисторичны (хотя бы в достаточно условной
форме «историчности» родовых саг), что в полной мере осознава-

6 «Вторичность» рыцарских саг оказала сильное влияние на исследо­

вателей, обусловив и негативное отношение к ним в целом, и отсутствие
интереса к ним, который начал зарождаться лишь в последние два десяти­
летия. Поэтому далеко не все рыцарские саги имеют критические издания
(см.: Riddarasögur, В. 1-6). Крайне мало изучены их особенности, в первую
очередь, их поэтика. Не установлено время, когда начались переводы,
недостаточно изучен характер переводов, степень переработки оригина­
лов и пр. (См. библиографию в: Kalinke — Mitchell).
ли их создатели и слушатели или читатели. Не случайно автор
чрезвычайно популярной — известно 60 рукописей саги! — «Саги
о молчаливом Сигурде» (Sigura г saga pögla) писал: «Ведь невоз­
можно угодить всем, и никто не обязан верить в такое, если не хо­
чет» (Clover — Lindow, 318-319; там же и другие примеры).
В предисловии к «Саге о Тидреке Бернском» автор преуведом-
ляет читателя: то, что он прочтет, не является истиной (Bertelsen,
2). Авторы сознают, что их повествования вымышлены и чуже­
родны саговой литературе. Тем не менее, эти саги были весьма
популярны и вызвали большое количество подражаний: сохрани­
лось около 800 рукописей XIV-XVIII вв., содержащих рыцарские
саги (Rossenbeck).
Термин «рыцарские саги» хорошо определяет скандинавский
феномен, но вводит в заблуждение в европейской перспективе,
поскольку этот вид саг включает переводы как куртуазных рома­
нов (собственно, рыцарских), так и французских «песней о деяни­
ях» (chanson de geste) и бретонских лэ. Тем самым, этот вид саг
объединяет все три основные литературные темы высокого Сред­
невековья: бретонскую (Артуровскую), французскую (Каролинг­
скую) и римскую. К первому циклу относятся переводы «Триста­
на», романов Кретьена де Труа «Эрек и Энида», «Ивейн» и часть
«Парсиваля». Каролингский цикл представлен переводами не­
скольких chanson de geste: «Boeve de Haumtone» («Bevers saga»),
chansons d ’Otinel, de Roland, d’Aspremont, «Le pèlerinage de Char­
lemagne» («Karlamagnus saga»), «Floovant» («Flôvents saga»), «Les
quatre fils Aimon», или «Renaud de Montauban» («Mâgnus saga
jarls»).
Несмотря на жанровое и содержательное различие источников,
рыцарские саги образуют стилистическое и содержательное един­
ство. Это повествования о героических деяниях знатных рыцарей и
их дам в давно прошедшие времена, путешествия, поединки, как
правило, со сверхъестественными противниками и в экзотических
местах — поэтому часто местом действия является Византия или
Восток. Они смыкаются в определенном смысле с собственно са­
гами о древних временах, и иногда неясно, к какой категории от­
нести некоторые из оригинальных рыцарских саг или современных
им «приключенческих» саг. В них проникают мотивы и представ­
ления, свойственные куртуазной литературе. Так, в «Саге о Хринге
и Трюггви» («Firings saga og Tryggva», XIV в.), построенной на
сюжетах родовой «Саги о Гуннлауге Змеином Языке» и саги о
древних временах в собственном смысле слова «Саги о Вёлсун-
гах», Брюнхильда, например, падает в обморок при отъезде Сигур-
да на поиски чести и славы. Трюггви так углублен в мысли о по­
кинутой даме, что пренебрегает управлением государством. По­
клонник дам Харек на вопрос о том, почему он почти не использу­
ет в битве оружие, отвечает: «Оружие не подарит жизнь обречен­
ному на смерть... и, кроме того, принцесса служит мне броней и
щитом» (Schlauch, 150); первая часть ответа полностью соответст­
вует германскому этосу, вторая — куртуазному идеалу. Таким об­
разом, рыцарские саги наполняют сюжеты, заимствованные из
французских куртуазных романов, традиционными для скандинав­
ского общества литературно-этическими представлениями, акцент
переносится с любовных историй на описание битв и героических
деяний.
Согласно прологу к «Саге о Тристраме и Изонде» в 1226 г. нор­
вежский король Хакон Хаконарсон (1217-1263; время его правле­
ния ознаменовалось чрезвычайно высокой литературной активно­
стью при норвежском дворе, когда были осуществлены переводы
многих западноевропейских произведений) приказал некоему бра­
ту Роберту перевести с французского языка «Тристана» Тома. Это
событие, как считается, положило начало переводам куртуазных
романов и зарождению вида рыцарских саг. Именно в это время,
также при дворе Хакона Хаконарсона, осуществляется сводная
компиляция сказаний о Карле Великом, которая получила назва­
ние «Саги о Карле Великом и его героях» («Karlamagnùs saga ok
kappa hans») (Riddarasögur, В. 1-3; перевод на английский язык:
Hieatt). Однако она частично восходит к более ранним переводам:
уже значительно раньше, возможно в конце XI и наверняка в XII в.
появляются первые прозаические пересказы старофранцузских
chanson de geste из цикла Карла Великого, в первую очередь «Пес­
ни о Роланде» (Simek — Pâllson, 204-205)7. К 1190-1220 гг. отно­
сит П.Фут и перевод «Хроники» Псевдо-Турпина (Foote).
Синоптическая «Сага о Карле Великом» существует в двух ре­
дакциях: древнейшей норвежской (А), от первой половины XIII в.,
которая сохранилась во фрагментах, и исландской (В), от XIV в.
Редакция В состоит из 10 частей, которые носят традиционное
название «прядей» (pættir). Каждая прядь имеет собственный ком­
позиционно вполне законченный сюжет, восходящий к одному из
произведений, посвященных Карлу или входящих в «каролинг­
ский» цикл песней о деяниях. Источники прядей чрезвычайно раз­
нообразны: среди них и отдельные chanson de geste, и их француз­
ские компиляции, и куртуазные романы, и историографические
сочинения. Различается также время перевода (переработки) каж­

7 Фрагмент перевода «Песни о Роланде» сохранился в рукописи вто­

рой половины XII в.
дого из произведений, т.е. время возникновения включенных в
компиляцию прядей, степень их близости к оригиналу и их поэти-
ко-стилистические особенности. Краткая характеристика прядей
дает некоторое представление о сложном, гетерогенном составе
саги8.
1. Прядь не имеет названия в дошедших до нас рукописях.
Она посвящена юности и ранним подвигам Карла Великого до его
походов в Испанию. Представляет собой сокращенный пересказ
(временами — перевод) утраченной французской компиляции не­
скольких chanson de geste, составленной до второй половины XIII в.
и получившей условное название «Жизнь Карла Великого» (*«Vita
Caroli Magni»).
2. «Прядь о Ландресе» («Landres })âttr», вводится также опи­
сательной рубрикой «О даме Олив и Ландресе» — «af Fru Olif ok
Landres»).
3. «Прядь об Оддгейре Датском» («Oddgeirs f)âttr danska»)
содержит описание военных походов Карла. Основана на первой
части одной из ранних редакций chanson de geste об Ожье Датча­
нине («Le chevalerie Ogier de Danemarche») и содержит сюжет о
вражде Ожье и Карла. Происхождение фигуры Ожье, одного из
приближенных военачальников Карла, во французском эпосе не­
ясно. Уже в наиболее ранних редакциях «Песни о Роланде» он
имеет устойчивое определение «Датчанин», однако его отряд, как
оговорено в «Песни» (строфа CCXVII)9, составлен из баварцев, т.е.
его отнесение к датчанам ничем не мотивировано. Не выявлены и
какие-либо параллели образу Ожье (французская форма связыва­
ется обычно с именем Holger, хотя в «Саге о Карле Великом» он
назван Oddgeirr) в древнескандинавской литературе (в первую оче­
редь, сагах о викингах). Во всех старофранцузских текстах XII в.
Ожье играет периферийную роль, и лишь с начала XIII в. он стано­
вится популярным героем отдельных песней10, причем его почита­
ние, видимо, возникает в монастыре св. Фаро в Mo (Meaux) непо­
далеку от Парижа (Rothe). В Скандинавии песни об Ожье не полу­

8 Последовательность прядей может меняться в разных рукописях; бо­

лее того, некоторые из прядей могут рассматриваться не как отдельные
произведения, а как выделенные составителями той или иной рукописи
части других прядей (так, «Прядь о Ландресе», возможно, является завер­
шающей частью «Пряди об Отинеле»). Я привожу список прядей в после­
довательности, предложенной в Simek — Pällson.
9 Здесь и далее «Песнь о Роланде» цит. по ПР.
10 Древнейшей считается составленная ок. 1200-1220 гг. «Песнь об
Ожье и Брунамон» Реймбера Парижского (Raimbert de Paris). См.77:
Lukman, Sp. 634-637.
чили распространения: помимо рассматриваемой пряди, он являет­
ся героем лишь одной-двух поздних баллад, восходящих к этой
пряди.
4. Прядь вводится описательным названием «О конунге Агу-
ландо» («af Agulando konungi») и повествует о деяниях Роланда и
Карла в Испании. Восходит к хронике Псевдо-Турпина «Historia
Caroli Magni», но использует также «Песнь об Аспремоне» («Chan­
son d ’Aspremont»).
5. «Прядь о Гуиталине Саксонце» («Guitalins {)âttr Saxa») со­
держит описание саксонских войн Карла, основанное на некоем
утерянном сочинении, сходном с «Chanson de Saxons» Жана Боде-
ля.
6. «Прядь об Отуеле» («Otuels f)âttr») представляет собой
сильно сокращенный перевод «Chanson d'Otinel», рассказывающей
об итальянском походе Карла и его коронации.
7. «Прядь о хвастовстве» («Geiplu [)âttr»), которая в ряде ру­
кописей имеет описательное название «О поездке в Иерусалим»
(«af Jorsalafer »). Содержит вымышленное повествование о поезд­
ке Карла в сопровождении его «героев»-рыцарей на Восток и в
Константинополь, где с ними происходят различные приключения.
Прядь сильно различается в обеих редакциях, восходя к различ­
ным источникам. В редакции А прядь является переводом чрезвы­
чайно популярной в Европе песни «Le Pèlerinage de Charlemagne en
Orient»; источник редакции В не установлен.
8. «Прядь о Рунцивале» («Runzivals })âttr»), носящая в неко­
торых рукописях описательное наименование «О битве при Рун­
цивале» («af Runzivals bardaga»). Переработка «Песни о Роланде» в
недошедшей до нас редакции, близкой, однако, кэмбриджской11.
Сохранилась в трех из четырех рукописей «Karlamagnus saga»,
известен также фрагмент саги в ранней, второй половины XII в.,
рукописи.
В Скандинавии Роланд приобрел чрезвычайную популярность.
Содержание пряди стало основой для многочисленных исландских
рим и баллад. В XV в. он стал своего рода символом сохранения и
поддержания порядка, охранителем народных прав. Почитание
Роланда было, однако, сугубо городской традицией, связанной с
торговлей. В большинстве торговых городов Северной Европы
имелись деревянные или каменные статуи Роланда, символа го­
родского права. Такие статуи стояли в Висбю на Торговой площа­
ди, в Skänning (Östergötland).

11 Этой пряди посвящено несколько специальных исследований (см.

Halvorsen).
 9. «Прядь о Вилхьялме Короткий Нос» («Vilhjâlms f>âttr kor­
neis»), названная в некоторых рукописях описательно «О Вилхь­
ялме Короткий Нос» («af Vilhjâlmi korneis»). Имеется только в ре­
дакции В. Представляет собой переработку сказаний о Гильоме
Оранжском в варианте, несколько отличающемся от сохранившей­
ся редакции песни «Moniage Guillaume».
10. Агиографическое сочинение под названием «О знамениях
и чудесах» («um kraptaverk ok jarteignir») является церковной пере­
работкой повествования о поездке Карла на Восток, в Иерусалим и
Константинополь, которое в светском варианте представлено в
седьмой пряди и имеет, видимо, тот же источник — «Путешествие
Шарлеманя» («Pèlerinage de Charlemagne»). Наряду с интерпрети­
рованными в религиозном духе авантюрными сюжетами, прядь
содержит характеристику Карла как главы христианского мира и
рассказ о его смерти и погребении. Последняя часть основана на
«Historia Caroli Magni» Псевдо-Турпина и «Историческом зерцале»
(«Spéculum historiale») Винсента Бовезского. Имеется только в ре­
дакции В.
«Сага о Карле Великом» пользовалась в скандинавском мире
большой популярностью. Сохранилось более 30 рукописей, со­
держащих чаще всего ее отдельные части. Некоторые пряди под­
верглись последующим переработкам: в Дании был сделан сокра­
щенный перевод на датский язык редакции А под названием «Karl
Magnus Kronike»; в Швеции был осуществлен перевод прядей 7 и
8 на шведский язык («Karl Magnus»). Начиная с XIV в. отдельные
сюжеты «Саги о Карле Великом» используются в исландских ри-
мах и фарерских балладах. Об их широком распространении в XIV
в. свидетельствуют росписи церквей Средней Швеции первого
известного по имени шведского художника — Альберта Пиктора.

Хотя большинство прядей представляют собой или включают

переводы старофранцузских текстов, их можно назвать перевода­
ми лишь весьма условно. В первую очередь, происходит выравни­
вание жанровых особенностей оригинала: фаблио, шансон де жест,
легенда, куртуазный роман — все они подвергаются унификации.
Как содержательные, так и формальные признаки произведений
этих жанров, очевидно, были иррелевантны для переводчиков и
читателей. Интерес представляло само содержание произведения,
сюжет, и это отчетливо ощущается в синоптической «Саге о Карле
Великом», источники которой, как мы видели, отличаются боль­
шим жанровым разнообразием.
Процесс «унификации» оригиналов и их приближения к тради­
ционной для Скандинавии форме саги охватывал все элементы
поэтики. Наряду с достаточно очевидными изменениями: пропус­
ками эпизодов и нарративов определенных типов (лирического,
философского содержания, распространенных описаний, особенно
если они являются повторами или вариантами, преуведомлений,
повторов, фактов, не относящихся к развитию основного действия,
описаний, эпитетов, общих мест, резюмирующих замечаний и
т.п.), дополнений и вставок (саговые вербальные формулы, пояс­
нения, резюмирующие замечания, иногда сведения, отсутствую­
щие в оригинале и неясные из контекста) (Halvorsen), оригинал
подвергается и более глубоким модификациям. Во-первых, все
пряди содержат прозаический текст12, тогда как их прототипы
имеют стихотворную форму. Во-вторых, иной становится нарра­
тивная структура текста.
«Runzivals })âttr» и «Chanson de Roland» имеют принципиально
различные нарративные структурные единицы. «Песнь» состоит из
лэ (laisses) разной длины, от 5 до 40 стихов, связанных ассонанса­
ми и по-разному соотносящихся с сюжетом. Хотя и существует
тенденция умещать одно событие в одну строфу, рассказ об одном
событии может охватывать несколько строф и наоборот (Stephen,
1-56). Таким образом, в «Песни» нет четко выраженной и единой
структуры повествования. При этом эмоциональное напряжение
повышается к концу лэ, существуют повторы отдельных фраз, а
иногда и эпизодов.
Переводчик полностью игнорирует эти особенности поэтики
«Песни». Его интересует исключительно событийная сторона. При
этом он трансформирует повествование по типично саговой моде­
ли «нанизывания сцен» (паратаксис), каждая из которых имеет
введение, драматическое действие и заключение (Clover, 58-83).
Главы пряди не соответствует строфам «Песни»: каждая из них
охватывает, как это и обычно в сагах, завершенный эпизод (или
часть эпизода, если он образует отдельную «сцену», по определе­
нию К.Кловер). Так, глава 21 пряди отражает содержание строф 80-
87 «Песни», причем строфа 87 входит в главу лишь первыми стро­
ками, остальная ее часть переложена в главе 22. Это вызвано соблю­
дением принципа единства содержания «сцены». Строфы 80 — на­
чало 87 (строки 1018-1097 посвящены наступлению мавров,
просьбам Оливье, чтобы Роланд затрубил в рог Олифант, и отказу
Роланда; конец стансы 87 повествует о нападении мавров и сожа­
лении Оливье, что момент упущен. Глава 21 пряди — это диалог

12 Только в «Саге о Персивале» (перевод романа Кретьена де Труа)

была сделана попытка отразить поэтический текст: в конце каждой главы
помещен рифмованный куплет.
между Оливье и Роландом, заканчивающийся решением Роланда
не призывать Карла. Уже само выделение содержательных отрез­
ков в пряди и в «Песни» принципиально различается.
«Теперь настало [время] рассказать о том, на чем мы ранее
остановились. Оливер поднялся на холм и посмотрел в правую
сторону и увидел огромное войско язычников и сказал Ролланту,
своему товарищу: “Я вижу, Роллант, товарищ, что множество
воинов приближается из Спаниаланда (Испании) в черных коль­
чугах и с белыми щитами и красными значками, и все это пото­
му, что так задумал ярл Гвинелум” Но Роллант остановил его и
не захотел слушать подобные слова. И снова сказал Оливер:
“Язычники сильны, а у нас небольшой отряд, чтобы встретить
их. Затруби в свой рог, и пусть конунг Карламагнус услышит и
повернет назад свое войско”. Тогда отвечает Роллант: “Я бы по­
ступил, как глупец, если бы Добрая Франция потеряла из-за меня
честь, лучше я дам большую битву своим мечом Дюрумдалем и
залью кровью его весь от конца клинка до рукояти, и язычники
падут с позором и большим бесчестьем, потому что они все об­
речены на смерть”. Но говорит Оливер: “Товарищ, труби в свой
рог, который зовется Оливант, и пусть конунг Карламагнус по­
вернет назад свое войско”. Роллант отвечает: “Никогда ни мой
родич, ни какой-либо другой человек во Франции не будет осуж­
даться из-за меня, лучше я нанесу мощные удары, потому что все
они осуждены на смерть”. Но сказал Оливер в третий раз:
“Роллант, труби в свой рог и пусть конунг Карламагнус повернет
назад свое войско и встретит нас в неведомой земле”. Но Роллант
отвечает: “Ни Господь, ни Святая Мария, его мать, не хотят, что­
бы я так испугался язычников, чтобы Франция потеряла честь из-
за нас с тобой”. Тогда отвечает Оливер: “Не является это бесчес­
тием, если человек рассчитывает силу свою и своего войска, по­
тому что я вижу такое множество язычников, что все горы и до­
лины покрыты ими, и все долины заполнены. Потому хочу я,
чтобы ты затрубил в свой рог, чтобы встретиться нам с войском
конунга Карламагнуса”. Роллант отважен, а Оливер мудр, оба
они хорошие рыцари, и оба они не побегут из битвы из-за страха
смерти».
В «Песни» экспозицией эпизода является описание приближе­
ния мавров, за которым наблюдает с холма Оливье, возвращаю­
щийся затем к Роланду и рассказывающий об огромном войске
врагов (строфы LXXX-LXXXII). В «Пряди о Роланде» эпизод вво­
дится зачином: «Теперь настало [время] рассказать о том, на чем
мы ранее остановились», традиционным для введения к сцене.
Обычно зачин содержит временную подробную характеристику
последующего сюжета, исходя из сюжетного («Затем летом...»,
«Немного позже...», «В то время...», «Теперь...») или авторского
(«Теперь следует сказать о...», «Теперь надо обратиться к...»)
времени. Иногда введением к сцене служит обозначение ее героя:
«Человека звали...». Автор «перевода», таким образом, не просто
устраняет подробности описания (в первую очередь, войска мав­
ров — его характеристика будет дана позже, в непосредственной
связи с рассказом о сражении), но и оценочные высказывания, и
психологические характеристики («тревогу и смущенье» графа
Оливье). Тем самым, введение в эпизод утрачивает эмоциональ­
ную напряженность (в «Песни» надвигающееся войско мавров
характеризуется дважды, причем второе описание пространнее и
эмоциональнее первого и создает эффект нагнетания напряжения),
психологизм, глубинную перспективу повествования.
Драматическое действие «пряди» как, впрочем, и основная
часть эпизода «Песни», состоит из диалога; речи вводятся кратки­
ми фразами «И сказал», «И опять произнес Оливер», «Роллант от­
ветил» и т.п. Однако диалог в «Песни» разнопланов: иногда он
лиричен или рефлективен, наполнен деталями. Ответы Роланда на
стереотипно сформулированную просьбу Оливье расширяются,
варьируются основные темы ответа — постыдность обращения за
помощью, надежда на меч Дюрандаль, уверенность в победе. Сти­
листической особенностью этого эпизода, как и вообще «Песни»,
является насыщенность текста повторами. Эпизодически в речь
включается нарратив, присутствуют авторские комментарии и
размышления. При этом каждая строфа образует относительно
независимое единство со своей кульминацией. В «Пряди» драма­
тическое действие составляет диалог, из которого практически
полностью устранены все отступления, в том числе нарративы.
Значительно сокращено количество эпитетов, особенно оценоч­
ных. Уходит из саги и неповторимый лиризм.
Заключение состоит из короткой фразы «Роллант отважен, а
Оливер мудр, и оба они не побегут из битвы из-за страха смерти»,
в целом соответствующей старофранцузской концовке. Однако
функции этого резюме различны: в «Пряди» фраза подводит итог
диалога и завершает тему, в «Песни» она связывает диалог с по­
следующим эпизодом.
Как мы видим, автор саги формирует сцену по принципу един­
ства времени, места и действия, а также героев: он оставляет лишь
двух протагонистов, Роланда и Оливье. За исключением описания
самой битвы все эпизоды саги построены аналогичным «сцениче­
ским» образом.
 Источники
Глазырина Г. В. Исландские викингские саги о Северной Руси. Тексты,
перевод, комментарий. М., 1996.
ПР — Песнь о Роланде. Старофранцузский героический эпос / Изда­
ние подготовили И.Н.Голенищев-Кутузов, Ю.В.Корнеев, А.А.Смирнов,
Г.А.Стратановский. М., 1964.

Riddarasögur — Karlamagnus saga ok kappa hans // Riddarasögur /

B.Vilhjâlmsson. Reykjavik, 1949-1951. B. 1-6, B. 1-3.
Karlamagnus saga. The Saga of Charlemagne and his heroes / Tr. by
C.B.Hieatt. Toronto, 1975-1980. Vol. 1-3.
Bertelsen — Möreks saga af Bern / H.Bertelsen. Copenhagen, 1908. В. 1.

Литература
Мельникова E.A. Образование Датского государства (VIII — середина
XI в.). Эпоха викингов // История Дании. М., 1996. Т. 1.

Barnes G. The Riddarasögur: a Medieval Exercise in Translation // Saga-

Book of the Viking Society, 1977. Vol. XIX. № 4. P. 403-441.
Chadwick H. The Heroic Age. Cambridge, 1967.
Clover C.J. Scene in Saga Composition // ANF. 1984. B. 89. P. 58-83.
Clover C.J. & Lindow J. Old Norse-Icelandic Literature: a Critical Guide.
Ithaca, London, 1985.
Foote P. The Pseudo-Turpin Chronicle in Iceland. London, 1959.
Halvorsen E.F. The Norse Version of the Chanson de Roland // Bibliotheca
Amamagnæana. Copenhagen, 1959. Vol. XIX.
Janzén A. Personnamn. Stockholm, 1947.
Kalinke M.E., Mitchell P.M. Bibliography of Old Norse-Icelandic Ro­
mances. Ithaca, 1985 (Islandica, vol. XLVI).
Lind E.H. Norsk-isländska dopnamn och fingerade namn frân medeltiden.
Uppsala, 1910. H. 5. Sp. 676-677
Lukman N. Holger Danske // Kulturhistorisk Leksikon for nordisk Medde-
lalder. Kobenhavn, Oslo, Malmö, 1961. В. VI. Sp. 634-637.
Owed. Svensktrunnamnregister. Stockholm, 1993.
Rossenbeck K. Die Stellung der Riddarasögur in der altnordischen Prosalit­
eratur. Eine Untersuchung an Hand des Erzählstils. Bamberg, 1970.
Rothe L.A. Om Holger Danske. Kobenhavn, 1847.
Schlauch M. Romance in Iceland. L., 1934
Simek R., Pällson H. Lexikon der altnordischen Literatur. Stuttgart, 1987.
Stephen G. N., jr. Formulaic Diction and Thematic Composition in the
Chanson de Roland // Studies in the Romance Languages and Literatures, 1962.
№ 36. P. 1-56.
 В.Д. Балакин

КАРЛ ВЕЛИКИЙ И ИМПЕРИЯ ОТТОНОВ

Ахен, любимая резиденция Карла Великого, в мае 1000 г. стал

местом невиданного происшествия. Юный император Оттон III
велел искать в дворцовой капелле могилу Карла, о точном место­
расположении которой не знали с тех пор, как здесь в конце IX в.
похозяйничали норманны. Когда удалось ее обнаружить под мра­
морным троном в западном портале капеллы Св. Марии, он распо­
рядился вскрыть гроб и взял из него золотой нашейный крест, а
также кусочки еще не истлевшей одежды боготворимого им импе­
ратора. Многие осудили этот поступок Оттона III, как святотатст­
во, а составитель «Хильдесхаймских анналов» пошел еще дальше,
истолковав его безвременную кончину спустя полтора года, как
расплату за содеянное: «За это, как позднее выяснилось, его постиг­
ла кара Вечного Спасителя». За свою короткую жизнь Оттон III не
раз повергал мир в изумление, за что и прозвали его «Чудом све­
та». Тем более примечательно, что Титмар Мерзебургский в своей
хронике отнесся к этому поступку императора с пониманием, ин­
терпретируя его в ряду прочих мер по реализации задуманного им
проекта «Возрождения империи римлян». В частности, это могло
расцениваться как возобновление античного обычая: в свое время
Цезарь специально посетил могилу Александра Великого в Алек­
сандрии, а Октавиан Август велел вскрыть ее. Как они выразили
свое почтение к македонскому герою, так и Оттон III почтил па­
мять Карла Великого, идейно-политическое наследие которого
вошло неотъемлемой составной частью в его универсальную хри­
стианскую империю. Крест из могилы великого франка должен
был символизировать преемственность традиции.
Империя Оттонов, как и многое в средневековой Европе, была
каролингским наследием. Императорская коронация Карла Вели­
кого на Рождество 800 г. в Риме явилась событием общеисториче­
ского масштаба. Погибшая столетия назад империя была возрож­
дена для новой жизни. Карл Великий ощущал себя наследником
славных императоров Августа и Константина. Однако в глазах
правителей Византии, подлинных и законных наследников древ­
них римских императоров, он оставался не более, чем варваром-
узурпатором. Так возникла «проблема двух империй», соперниче­
ство между западными и византийскими императорами. Была
лишь одна Римская империя (Imperium Rom an um), но два импера­
тора, каждый из которых претендовал на универсальный характер
своей власти. Фазы их вынужденного взаимного признания пере­
межались периодами высокомерного игнорирования друг друга.
Однако Каролингская империя оказалась недолговечной, и по­
сле ее распада достоинство западного императора стало неудер­
жимо терять свой блеск, пока и вовсе не угасло. По прошествии
десятилетий, наполненных бурными событиями и потрясениями,
Восточнофранкское королевство, будущая Германия, стало наибо­
лее сильной в военном и политическом отношении державой Цен­
тральной и Западной Европы. Германский король Оттон I Великий
(936-973) решил продолжать традицию Карла Великого. Исследо­
ватели придают большое символическое значение тому, что ме­
стом своей королевской коронации в 936 г. он избрал Ахен — сто­
лицу Карла Великого. Тем самым он заявил о своем намерении
продолжать его политику, в частности возродить в 800 г. уже вос­
созданную, но затем снова угасшую Римскую империю. Ахенская
коронация Оттона I явилась выражением великой идеи империи,
началом нового этапа в европейской истории, прежде всего, в
смысле сознательной преемственности с империей Карла Велико­
го. Традиция Карла Великого пропитала сознание Оттона I. Он
использовал эту традицию как средство для консолидации своего
государства, в частности, возродил королевскую капеллу, привле­
кая на государственную службу духовенство, составлявшее костяк
его правительственного аппарата, восстановил каролингскую сис­
тему пограничных марок для обеспечения безопасности королев­
ства, активизировал миссионерскую деятельность среди датчан и
славян.
Впрочем, еще отец Оттона I, Генрих I по прозвищу Птицелов,
родоначальник первой правившей в Германии династии — Сак­
сонской (919-1024), именуемой также династией Лиудольфингов
или Оттонов, — намеревался следовать примеру Карла. Хотя пря­
мых указаний на сей счет источники не содержат, однако есть ряд
косвенных свидетельств, позволяющих предполагать это с боль­
шой долей уверенности. Так, итальянский хронист Лиутпранд
Кремонский сообщает, что Генрих I приобрел у короля Бургундии
Рудольфа II так называемое Священное копье, которое считалось
копьем Константина Великого и в качестве такового давало право
на его наследство, то есть на Италию и императорскую корону.
Можно предположить, что именно это и имел в виду Генрих I
Птицелов. Сам он не успел осуществить задуманное, но копье и
связанное с ним наследство перешли к сыну.
Оттон I не просто продолжил дело отца, но и поднял его на ка­
чественно новый уровень, придал ему форму и характер, сохра­
нявшиеся на протяжении столетий. Королевство Оттона I с самого
начала должно было стать наследником Каролингской империи.
Он решил столь наглядно заявить коронацией в Ахене о своих
притязаниях еще и потому, что как раз в это время во Франции на
престол вернулась Каролингская династия в лице Людовика IV
Заморского (936-954). Кому быть наследником Карла Великого —
его прямому потомку, Каролингу, или саксу, с предками которого
франки долго вели кровопролитные войны? После Верденского
договора 843 г. прошло почти 100 лет, а представление о единой
франкской державе продожало жить. Видукинд Корвейский прямо
выразил эту мысль о неразрывной связи с каролингской, франк­
ской традицией, сообщая, что Генрих I, сраженный тяжелым неду­
гом, созвал народ и в его присутствии поставил Оттона I «во главе
братьев и всей империи франков». Далее, рассказывая о церемонии
коронации в Ахене, он вкладывает в уста архиепископа Майнцско­
го Гильдеберта примечательные слова: «Прими сей меч и сокруши
им всех противников Христа, варваров и негодных христиан, ибо
волей Божьей передана тебе власть над всей империей франков
для сохранения прочнейшего мира среди всех христиан». В одной
фразе хронист излагает целую программу: Оттону I надлежит пра­
вить всей империей франков, т.е. стать тем, кем был некогда Карл
Великий. Еще большую ответственность на него налагает обязан­
ность охранять мир среди всех христиан — для этого он должен
уподобиться Константину Великому.
Продолжая традицию Карла Великого, Оттон I завладел Италь­
янским, бывшим Лангобардским, королевством со столицей в Па­
вии, а спустя десятилетие добился, чтобы папа в Риме короновал
его императорской короной. 2 февраля 962 г., после император­
ской коронации Оттона I, каролингская традиция возродилась и в
своей имперской форме. Лишь теперь король Германии в полной
мере стал преемником Карла Великого. Каролингская имперская
традиция служила убедительной легитимацией восстановления
империи в Западной Европе. Королевство Оттона I, несмотря на
свое доминирующее положение среди стран Центральной и Запад­
ной Европы, обладало лишь военно — политическим преимущест­
вом, и только императорская корона обеспечивала ему более высо­
кое по рангу, нежели королевское, достоинство. К гегемонистским
властным притязаниям добавились универсальность и большая
сакральность монархического господства.
Универсальный характер империи узаконивал власть над ее не­
германскими частями, а включенность ее в Священную Историю в
качестве последнего из четырех великих всемирных царств, при­
видевшихся пророку Даниилу, гарантировало ей, согласно полити­
ко-теологическим представлениям Средневековья, существование
вплоть до пришествия Антихриста и Страшного Суда. На импера­
тора как «всемирного монарха» («monarcha mundi»), стоявшего во
главе христианского мира, возлагались большие надежды: он дол­
жен был защищать от врагов, отстаивать правую веру и нести че­
рез своих миссионеров Христово слово язычникам. Как и Карл
Великий, Оттон I рассматривал миссионерскую деятельность сре­
ди язычников в качестве важнейшей задачи христианского импе­
ратора, чем и было обусловлено учреждение в 968 г. Магдебург-
ского архиепископства как центра для распространения христиан­
ства в Восточной Европе. Поднявшись на вершину иерархии свет­
ских правителей, Оттон I, а за ним и все его преемники, в качестве
главы Римской империи ощущали себя законными наследниками
Карла Великого и древних римских императоров. Сила империи
Оттонов в том и заключалась, что она всегда могла ссылаться на
свою традицию, на связь с поздней Римской и Каролингской им­
периями.
Стремясь овладеть Лангобардским королевством, а затем уста­
новить протекторат над Римом и, наконец, закрепиться в Южной
Италии, Оттон I непосредственно апеллировал к авторитету Карла
Великого: поскольку франкский император когда-то господствовал
на этих территориях, теперь и он, правитель Германии, в качестве
его политического наследника претендует на обладание ими. Как и
Карл Великий, он чувствовал себя обязанным защищать римскую
церковь, но вместе с тем присваивал право влиять на папство, что­
бы держать в руках немецкий епископат и проводить широкомас­
штабную миссионерскую политику на Севере и Востоке.
Несомненно, еще и в середине X в. были оборваны не все связи
и пресеклись не все традиции, соединявшие Германию с универ­
сальной монархией Карла Великого. Германское королевство, ко­
гда Оттон I вступил на престол, было еще сравнительно молодым
государством, не осознавшим своей идентичности и жившим вос­
поминаниями и традициями племенных герцогств и Каролингской
империи. Единственным, что объединяло входившие в его состав
германские племена, как раз и было традиционное представление
об их принадлежности к Каролингской империи. Однако ее неотъ­
емлемой составной частью была Италия, точно так же, как любое
из германских племен. Оттон I, повелевая Швабией и Баварией,
должен был, по традиции Каролингской империи, также править
Ломбардией и Римом.
Следовательно, итальянская политика Оттона I была необхо­
дима для консолидации молодого Германского государства, угрозу
целостности которого представляли самостоятельные походы за
Альпы герцогов Баварии и Швабии. Король сумел использовать
давние и прочные связи этих герцогств с Италией в общегосудар­
ственных интересах, обратив их сепаратистские устремления в
фактор интеграции. Хотя в его родной Саксонии многие отрица­
тельно относились к итальянской политике, все же гораздо проще
было повести саксов в Италию, соблазнив их добычей в этой бога­
той стране, чем швабов и баварцев в леса и болота северо-
восточного пограничья на войну против язычников — датчан и
славян. Для феодальной знати всех германских герцогств в Италии
открылось широкое поле деятельности. При этом особенно боль­
шую материальную выгоду для себя извлекла из участия в господ­
стве над Италией наиболее близкая королю аристократия Саксо­
нии. Благодаря этому удалось быстрее сократить цивилизационное
отставание области между Везером и Эльбой от более развитых
южных и западных частей Германии, уже давно испытывавших
римское и франкское влияние.
Лишь проведение имперской политики в качестве преемника
Карла Великого позволило Оттону I в значительной мере погасить
амбиции различных группировок могущественной знати и устра­
нить причину ранее неоднократно повторявшихся кризисов всей
политической системы его государства. Благодаря обретению От­
тоном I более высокого, императорского достоинства сгладился
антагонизм между знатью и королевской властью, была устранена
угроза, вытекавшая из перманентного соперничества с представи­
телями высшей знати германских племен: если короля они рас­
сматривали в лучшем случае как первого среди равных, то импера­
тор по определению олицетворял собою власть, стоящую над гер­
цогами и королями. Таким образом, в форме возрожденной импе­
рии еще рыхлое Германское королевство обрело специфическую
возможность для дальнейшей интеграции, а тем самым и предпо­
сылку для своего исторического бытия.
В государственно-правовом отношении средневековая империя
рассматривалась современниками как возрождение или продолже­
ние Римской империи, что сыграло весьма важную роль, благо­
приятствуя распространению ренессансных идей — сначала в виде
Каролингского, а затем и Оттоновского возрождения. Этот оче­
видный факт не опровергается, вопреки мнению некоторых иссле­
дователей, тем, что Оттон I, как в свое время и Карл Великий, воз­
держивался от употребления применительно к себе титула римско­
го императора, довольствуясь простым «император август». На то
были причины политического, но отнюдь не идейного порядка.
Императорское достоинство, обретенное Оттоном I в Риме, яви­
лось результатом развития, протекавшего в Западной Европе со
времен Карла Великого, сумевшего достичь фактической гегемо­
нии над западным христианским миром. Можно говорить в из­
вестной мере и о европейской гегемонии Оттона I, повелевавшего,
помимо Германии, большей частью Италии, осуществлявшего
протекторат над Бургундией, сюзеренитет над частью Польши и
над Данией и занимавшего положение третейского судьи в отно­
шении противоборствовавших сил во Франции. Императорская
корона хотя и не добавила ему реального могущества, однако уза­
конила и освятила авторитетом церкви его положение европейско­
го гегемона.
Оттон II в основном продолжил политику отца, вместе с тем
попытавшись пойти дальше его, прежде всего, в Южной Италии,
не останавливаясь даже перед серьезной конфронтацией с Визан­
тией, в частности, присвоив себе титул римского императора, счи­
тавшийся неотъемлемой принадлежностью византийского васи-
левса, что в свое время были вынуждены признать Карл Великий и
Оттон I. Оттон II задался целью непосредственно присоединить к
своей империи всю южную часть полуострова, при этом апеллируя
в официальных документах к авторитету великих предшественни­
ков — как собственного родителя, так и Карла Великого. Если бы
его единственным противником тогда была Византия, еще не оп­
равившаяся от внутренних потрясений и вынужденная сдерживать
натиск болгар, то можно было бы надеяться на успех. Однако вое­
вать пришлось с сарацинами, которые и нанесли Оттону II пора­
жение — единственное, но легшее на его репутацию пятном, кото­
рое он, возможно, позднее смог бы смыть, если бы не преждевре­
менная смерть, вскоре постигшая его.
Оттон III захотел еще большего: в своем визионерском прекло­
нении перед римской античностью он задумал сделать Рим столи­
цей всего цивилизованного мира, резиденцией папы и императора
одновременно, средоточием христианства и всемирного господ­
ства. Замыслив «великое, почти невозможное», как удачно подме­
тил современник, Оттон III потерпел полный провал. В пятнадца­
тилетием возрасте приступив к самостоятельному (или почти са­
мостоятельному, учитывая большое влияние на него советников)
правлению, он в начале 996 г. прибыл в Италию для император­
ской коронации, которая и состоялась в Риме 21 мая, причем его
короновал папа римский, которым за две недели до того стал близ­
кий родственник нового императора Бруно Каринтийский, моло­
дой человек 23 лет, принявший после возведения на престол Свя­
того Петра имя Григория V. Таким образом, оба главы западного
христианства, светский и духовный, император и папа, были пред­
ставителями правившего в Германии Саксонского дома, что пред­
вещало их тесное взаимодействие. Однако эти ожидания не оправ­
дались, обернувшись для Оттона III большим разочарованием:
возведенный им на папский престол кузен начал действовать более
в интересах римской церкви, нежели Римской империи.
Поэтому император, сославшись на плохое самочувствие и тя­
желый итальянский климат, спешно покинул Рим, возвратившись
в Германию. Римская имперская идея на время была вытеснена из
его сознания ахенской имперской идеей, убежденным сторонни­
ком которой в свое время был Карл Великий. Слово «империя»
стало усваиваться в окружении Карла Великого еще до его импе­
раторской коронации в 800 г. Понятие «христианская империя»
возникло в период христианизации Римской империи, но затем
постепенно утратило связь с ней, всё более приобретая духовное,
идеальное значение. Ассоциируясь с Царством Божиим, оно не
имело политического смысла до тех пор, пока попечительство над
«христианской империей» не было поручено Карлу Великому, т.е.
пока на Западе не была учреждена империя, воспринимавшаяся
как продолжение Древней Римской империи. В 798 г. англосаксон­
ский монах Алкуин, на протяжении многих лет состоявший при
Карле в качестве советника и придворного ученого, а затем полу­
чивший за свою службу должность епископа Турского, писал ему
о необходимости борьбы против ереси адопцианизма с тем, «что­
бы эта нечестивая ересь всячески истреблялась, прежде чем она
распространится во все пределы христианской империи, которую
Божья милость поручила тебе и твоим сыновьям для попечительства
и управления ... чтобы охранялась христианская империя, защища­
лась католическая вера, и всем стал ведом закон правосудия».
Из слов Алкуина явствует, что в лице Карла видели правителя,
достойного властвовать в пределах всей христианской ойкумены,
защищать это универсальное государство и его католическую (т.е.
мировую) религию. Время диктовало потребность в наведении
строгого и прочного порядка как в мирских делах, так и в вопросах
веры, и потому универсальное государство могло быть только мо­
нархией. Не прерывавшаяся традиция, равно как и сохранение час­
ти античных учреждений, подсказывали, что во главе этой монар­
хии должен быть римский император. На его месте не мог быть
король, поскольку существовало много королей, император же
рассматривался как универсальный суверен, повелитель всего ци­
вилизованного мира. Ему отводилось место рядом с духовным во­
ждем христианства. Функции императора выводились из главного
принципа средневековой политической теологии — точного соот­
ветствия земли и неба: Бог на небе являлся «императором небес­
ным» (imperator coelestis), а на земле должен быть его представи­
телем «император земной» (imperator terrenus).
«Христианская империя», по Алкуину, должна была включать
в себя всю христианскую ойкумену, в том числе и Византию, по­
скольку там в 797 г. произошел государственный переворот: импе­
ратор Константин VI был свергнут своей матерью Ириной, объя­
вившей себя правительницей империи. Однако на Западе женщина
в таком качестве не могла быть признана, а посему византийский
престол рассматривался как вакантный. Таким образом, Карла Ве­
ликого прочили на место правителя всей Римской империи, кото­
рая, как полагали, возродилась бы в своем некогда существовав­
шем единстве и величии. Теперь Карл, в принципе, мог заявить о
своих универсалистских притязаниях. Это стало еще более воз­
можно, когда в 799 г. папа Лев III был изгнан из Рима и бежал к
нему искать защиты. Тогда Алкуин и написал, что из трех наи­
высших мировых авторитетов — папы римского, византийского
императора и короля Карла, — остался только третий, наиболее
могущественный, мудрый и достойный среди них, единственный
оплот церкви.
Карл находился в саксонском городе Падерборне, когда летом
799 г. к нему прибыл бежавший от врагов папа Лев III. О перего­
ворах папы с королем и о принятых ими решениях красочно и
подробно рассказывается в так называемом «Падерборнском эпо­
се» — стихотворном панегирическом сочинении «Карл Великий и
папа Лев». Это произведение возникло в окружении Карла и со­
общает ценные сведения об идеях, обсуждавшихся тогда при его
дворе, в частности о зарождении так называемой ахенской импер­
ской идеи. Король франков и папа римский предстают как два вер­
ховных главы, причем если верховенство папы в мире принимает­
ся как нечто само собой разумеющееся, то восхвалению Карла по­
священо всё начало поэмы.
«Падерборнский эпос» ставит на место Византии с ее Новым
Римом — Константинополем Ахен в качестве столицы будущей
империи Карла Великого. Здесь речь и идет о концепции империи,
получившей в литературе название «ахенской имперской идеи»,
предполагавшей возрождение на Западе Европы империи, не свя­
занной с Римом. Однако и эта «неримская» Ахенская империя
Карла Великого наполовину оставалась римской, возникнув в ка­
честве филиации идеи римской империи, не будучи чисто герман­
ской по своему происхождению. Ахенская имперская идея, по ха­
рактеру своего происхождения будучи близкой британской (ср.:
бретвальда, повелевающий несколькими англосаксонскими «ма­
лыми королями»), изначально была даже гораздо ближе к римской,
благодаря сохранению римского названия и притязаниям на уни­
версальное господство.
Такая идея империи едва ли могла устроить папу Льва III, при­
бывшего к франкам с просьбой о помощи. Его целью было созда­
ние универсальной Римской империи, направленной против Ви­
зантии, а возможно даже и способной поглотить ее. Так возникли
две концепции империи: франкская, или императорская, Карла
Великого и римская, или куриальная, отвечавшая интересам папы.
Король франков оказался перед трудным выбором: если неукосни­
тельно придерживаться ахенской идеи, то нечем было обосновать
притязания на универсальное верховенство в христианском ми­
ре — его власть оставалась бы в этом случае гегемониальной, ква-
зи-императорской, какой обладал и англосаксонский бретвальда; с
другой стороны, принятие римско-куриальной идеи было бы уда­
ром по самолюбию франков, не потерпевших бы такого унижения,
чтобы высшее достоинство светского правителя было пожаловано
духовным главой Запада.
И всё же Карл отправился в Рим, где на Рождество 800 г. со­
стоялась его императорская коронация. Однако события, очевидно,
развивались не так, как было предусмотрено предварительным
соглашением между ним и папой римским Львом III. Карл Вели­
кий был захвачен врасплох, когда папа возложил ему на голову
императорскую корону. В результате, как сообщает его биограф
Эйнгард, он был так сильно раздосадован, что, по его словам, не
пошел бы в церковь, несмотря на великий праздник, если бы знал о
намерении папы. Причиной гнева Карла Великого, видимо, послу­
жило то, что достигнутый ранее баланс между римско-куриальной
и франкско-имперской идеями оказался нарушенным. Сценарий
императорской коронации, приемлемый для франкского короля,
мог выглядеть следующим образом: по просьбе папы Льва III и
определенной части римской знати («народа») он прибывает в
Рим, где в результате аккламации, т.е. одобрительных возгласов
присутствующих, провозглашается императором, после чего в ка­
честве завершающего церковного обряда папа возлагает ему на
голову корону. Таким образом, его императорская власть была бы
освящена церковью, но при этом не пожалована в качестве бене­
фиция папой.
 Для недовольства, о котором сообщил Эйнгард, не было бы
причины, если бы Карл Великий обрел императорское достоинство
по собственному усмотрению. Следовательно, Лев III без предва­
рительного согласования с ним возложил корону на его голову еще
до того, как состоялась аккламация, реализовав тем самым римско-
куриальную концепцию империи. После долгих колебаний Карл
принял императорский титул, сохранив при этом и титул короля
франков и лангобардов. Однако римское звучание его титула было
смягчено: вместо «римского императора» он теперь именовался
«императором, правящим Римской империей». Это не только не
было отказом от идеи Римской империи, но и явилось ее расшире­
нием. Теперь не обязательно Рим должен был считаться столицей.
Вновь обретал реальный смысл античный принцип: «Где импера­
тор, там и Рим», благодаря чему Ахен сохранял за собой то значе­
ние, которое ему придавал Карл Великий. И в этом можно усмат­
ривать неприятие им имперской идеи в папском варианте. Он вся­
чески старался показать, что не считает себя римским императо­
ром и, несмотря на акт коронации в соборе Св. Петра в Риме, про­
должает придерживаться ахенской идеи империи.
Обе эти концепции средневековой империи, римская и не свя­
занная с Римом франкская, ахенская идея, были еще живы, когда
Оттон I в 962 г. возродил империю в Западной Европе. Он отдал
предпочтение римской идее, отправившись в Рим для получения
короны из рук папы. Однако папская коронация сама по себе еще
не свидетельствовала об исключительном доминировании римской
идеи. И Карл Великий, поборник неримского императорского дос­
тоинства, тоже не отвергал освящения своей власти папой. Соот­
ветственно, императоры из династии Оттонов, коронованные в
Риме папой, помнили об ахенской имперской идее, а любимая ре­
зиденция Карла Великого город Ахен явился местом королевской
коронации как Оттона I, так и его сына и внука. Оттон I прослав­
лял Ахен как «первейшую королевскую резиденцию по эту сторо­
ну Альп», а Оттон III стал отождествлять трон, стоявший тогда в
атрии капеллы Св. Марии, с именем Карла Великого, которого он
называл своим предшественником, славным императором, в пре­
клонении перед которым с ним не мог сравниться ни один из пра­
вителей. В Ахене Оттон III учредил три монастыря, а построенная
еще при Карле Великом капелла Св. Марии получила доставлен­
ные из Италии реликвии и была осыпана им всевозможными ми­
лостями. Ахен стал для Оттона III «Новым Римом», как когда-то и
для Карла Великого.
И все же за период между первым и вторым итальянскими похо­
дами произошли решающие перемены в умонастроении Оттона III.
Приступив в 998 г. к реализации великого замысла возрождения
Римской империи — античной по форме, но христианской по сво­
ему духу, он решительно отошел от Карла Великого, у которого и
заимствовал сам девиз возрождения. Карл после императорской
коронации больше не бывал в Риме, стараясь превратить Ахен в
свой Рим, осуществляя тем самым «ахенскую имперскую идею».
Под влиянием Герберта Орильякского у Оттона III зародилась соб­
ственная имперская идея, отводившая Ахену второе место после
Рима, «главы мира и матери всех церквей». Важную роль в реали­
зации этой идеи сыграл Лев, епископ Верчелли, выдающийся ри­
тор и юрист. В качестве капеллана Оттона III он составлял наибо­
лее важные императорские грамоты и тексты законов. Лев особен­
но активно поддерживал все большую ориентацию политики От­
тона III на Италию, начиная со второго римского похода. Наконец,
неотъемлемым компонентом мировоззрения юного императора
стали мистические и строго аскетические религиозные представле­
ния, с которыми познакомили его Адальберт, епископ Пражский, а
также итальянские пустынники Нил и Ромуальд. У Оттона III эти
представления, в сочетании с классической образованностью и
убежденностью в происхождении своей власти непосредственно
от Бога, и привели к концепции возрождения Римской империи на
христианской основе. Перед тем, как отправиться во второй италь­
янский поход, Оттон III в 997 г. поручил своей тетке Матильде,
аббатисе Кведлинбургской, управление Германией. В связи с этим
ей был пожалован титул «матриция» («matricia»), образованный по
аналогии с римским титулом «патриций». Это был первый случай
использования Оттоном III римских и греческих титулов, что уже
служило выражением его новой политической концепции.
Имперская идея как таковая владела воображением Оттона III с
младых лет. Еще будучи королем, он изображался на печатях по
пояс и с державой в руке, что являлось прерогативой императора.
После императорской коронации он велел изображать себя стоя­
щим в полный рост, а затем, с 997 г., сидящим на троне. Создан­
ный таким образом тронный тип в качестве так называемой «печа­
ти величества» использовался всеми его преемниками. Со сле­
дующего года стали применяться исключительно металлические
буллы, как при Каролингах и Оттоне Великом. Сначала булла От­
тона III имитировала печать Карла Великого: на одной стороне
было изображение закованной в латы женской фигуры со щитом и
копьем, олицетворявшей собою Рим, а на другой — государь во
цвете лет с бородой и короной, хотя Оттону III тогда было всего
лишь 18 лет, но это не имело значения, поскольку портрет должен
был напоминать самого Карла. Вокруг женской фигуры на первой
стороне шла надпись: «Возрождение империи римлян» («Renovatio
imperii Romanorum»). Девиз Карла Великого «Возрождение Рим­
ской империи» («Renovatio Romani imperii»), несомненно, послу­
живший образцом, был характерным образом изменен перенесени­
ем акцента на «римлян». Равенство составных элементов каро­
лингской триады «Италия — Галлия — Германия» нарушалось в
пользу Рима и римлян, коим идея возрождения, завладевшая соз­
нанием Оттона III, отводила центральное место. Сколь бы ни из­
менилось умонастроение Оттона III к 998 г., от почитания Карла
Великого он не отказался. Всё, что в последующее время он делал
во славу Рима, рассматривалось им как завершение дела своего
великого франкского предшественника. В булле это нашло свое
отражение в духе раннего Средневековья: изображение императо­
ра Оттона III уподоблено его идеалу, образцу для подражания.
Вскоре в Риме произошли важные перемены: 18 февраля 999 г.
на 27-м году жизни скончался кузен Оттона III, папа Григорий V.
Император обеспечил избрание его преемником своего учителя и
советника Герберта Орильякского. Процедура избрания, если оно
вообще проводилось, была простой формальностью. В начале ап­
реля новый папа, не встречая каких-либо возражений, был рукопо­
ложен и принял имя Сильвестра II. Тесная связь между папством и
Империей, нашедшая свое выражение в назначении Герберта, лучше
всего символизировалась выбором этого имени: Сильвестр I был
папой при императоре Константине Великом, и теперь Оттону III
надлежало быть новым Константином при папе Сильвестре II, вос­
станавливая единство христианского мира в рамках возрожденной
Римской империи, сила которой заключалась в единении обеих уни­
версальных властей — светской и духовной, императора и папы.
Реализация плана возрождения Римской империи вступила в
свою решающую фазу. Империя должна была стать централизо­
ванным государством со столицей в Риме, и Оттон III, в отличие от
своих предшественников и преемников, лишь время от времени
посещавших Вечный Город, решил устроить там постоянную им­
ператорскую резиденцию. Идеал задуманной универсальной хри­
стианской империи виделся в поздней античности, в славных для
империи и церкви временах Константина Великого. Эта новая им­
перия должна была охватить собой всю христианскую ойкумену,
Запад и Восток, а также области языческих народов Восточной
Европы, которых надлежало обратить в Христову веру, продолжив
дело Карла Великого и Оттона I. Миссионерство, наряду с защи­
той церкви, служило одной из главных задач «христианской импе­
рии». Как когда-то при Карле Великом, объединение Западной и
Восточной империй предполагалось осуществить при помощи
брачных уз, поэтому в Константинополь направили посольство во
главе с архиепископом Миланским Арнульфом просить для Отто­
на III руки дочери императора Константина VIII.
После многонедельного пребывания в Риме Оттон III в конце
999 г. направился в Германию, к чему его побудила, наряду с дру­
гими причинами, и весть о смерти тетки, аббатисы Кведлинбург-
ской Матильды, от его имени управлявшей страной. Путь лежал
через Равенну, где Оттон III посетил глубоко чтимого им святого
Ромуальда, и Верону, где он встречал новый, 1000 год, наступле­
ния которого ожидали с превеликим страхом, опасаясь конца све­
та. Вскоре затем император вступил на германскую землю.
В середине января 1000 г. уже на территории Германии, в мо­
настыре Штаффельзее, состоялась первая встреча Оттона III с мно­
гочисленными имперскими князьями, а также с сестрами Софией и
Адельгейд, прибывшими туда встречать его. В первой же грамоте,
пожалованной на немецкой земле, употреблен весьма необычный
титул императора, который будет сохраняться вплоть до его воз­
вращения в Италию: «Оттон III, слуга Иисуса Христа и император
август римлян по воле Бога, Спасителя нашего и Избавителя». Эта
формула «слуга Иисуса Христа» должна была указывать на испол­
нение императором христианской миссии, на императорский апо-
столат. Подобно тому, как Карл Великий удостоился титула «апо­
стол саксов», Оттон III теперь претендовал на роль «апостола сла­
вян», намереваясь распространять и укреплять Христову веру сре­
ди славянских племен. Многие исследователи в этой формуле ви­
дели знак смирения «императора-монаха». Однако следует при­
знать, что это было весьма своеобразное «смирение», ибо что мог­
ло быть почетнее для христианского государя, чем приравнять се­
бя к апостолам? Оттон III, обращая в христианство язычников и
присоединяя к христианской церкви новые провинции, считал се­
бя, видимо, по примеру Карла Великого, в праве присвоить это
«апостольское имя» — смелое, но в известной мере справедливое
притязание.
Когда император, окруженный новыми итальянскими советни­
ками, появился в Германии, немцев одинаково неприятно поразили
его римский церемониал и аскетическое благочестие, несовмести­
мые с их представлениями о короле: традиция, уходившая корнями
в общество древних германцев, не знала столь резкого его обособ­
ления от своих подданных, прежде всего, от знати. Хотя офици­
альная встреча, устроенная Оттону III в Регенсбурге, и была, по
словам Титмара Мерзебургского, необычайно пышной, однако
ликование вскоре сменилось разочарованием и раздражением, ко­
гда выяснилось, что император и на сей раз не собирается зани­
маться проблемами собственно германской политики. Его поход
на Восток, в славянские земли, оказался не военной экспедицией,
как у других германских королей, а паломничеством на могилу
мученика Адальберта в Гнезно.
Около середины февраля 1000 г. Оттон III уже был на границе
владений польского герцога Болеслава I Храброго, лично прибыв­
шего встречать его. В сопровождении Болеслава император и его
свита направились в Гнезно. К самой могиле чтимого им святого
Оттон III не решился приблизиться иначе как босиком. Затем он в
полном согласии с папой Сильвестром II учредил самостоятель­
ное, не зависимое более от немецкой церкви Гнезненское архиепи­
скопство, во главе которого поставил брата Адальберта — Гауден-
ция, еще в Риме рукоположенного в сан архиепископа. Хотя
Польша должна была стать частью той христианской империи, о
которой грезил Оттон III, тем не менее он выпустил из рук такой
важный инструмент, с помощью которого немцы до сих пор овла­
девали (и не только в религиозном и культурном, но и в политиче­
ском отношении) славянским Востоком, как церковь. Польский
герцог Болеслав I Храбрый получил в отношении церквей его го­
сударства и миссионерской деятельности те права, которыми пре­
жде обладал только император. Оттон III заключил с ним договор
о дружбе, пожаловав ему титул патриция, назвав его «братом и
соратником Империи», «другом и союзником римского народа»,
возложив ему на голову собственную корону и подарив ему точ­
ную копию Священного копья, содержащую частицу драгоценной
реликвии — гвоздь с креста Иисуса Христа. Это копье и поныне
хранится к Краковской соборной сокровищнице. Античные выра­
жения, определявшие новый статус Болеслава, отражали дух воз­
рождения Римской империи. Уже само верховенство над церковью
ставило его выше немецких герцогов и приближало к рангу коро­
ля. Отныне он, освободившись от даннической зависимости от
Германского королевства, подчинялся только императору, а Поль­
ша должна была стать составной частью Империи. В Германию
Оттон III возвращался в сопровождении Болеслава и 300 польских
всадников. Итогом его паломничества в Гнезно явилось возвыше­
ние культа Адальберта и заметное ослабление реального влияния
немцев на дела в Польше, о чем его не раз упрекали современники
и потомки.
В Германии Оттон III направился во вторую столицу Импе­
рии — в Ахен, где на Троицу состоялся синод для решения цер­
ковных вопросов, в том числе и касающихся учреждения Гнезнен-
ского архиепископства, по мнению некоторых, весьма уязвимого в
каноническом отношении. Тогда-то Оттон III и велел искать в
дворцовой капелле Св. Мар™ могилу Карла Великого, распоря­
дившись затем вскрыть его гроб, о чем уже говорилось нами. Мы
отмечали также, что многие современники осудили этот его по­
ступок как святотатство, однако сам Оттон III, распорядившись
вскрыть могилу Карла Великого, не думал, что совершает свято­
татство. Для него это был акт почитания великого франка, примеру
которого он, одержимый идеей возрождения Римской империи,
следовал. Диковинный поступок Оттона III, ужаснувший многих,
должен был символизировать собою преемственность традиции.
Оттон III не задержался в Германии. Уже в июле, не дожидаясь
даже, пока спадет летняя жара, он снова был в Италии, проведя
несколько месяцев в Павии. В конце лета он прибыл в Рим и посе­
лился в своем дворце на Авентине, вновь погрузившись в вирту­
альную реальность «возрожденной империи римлян». Тогда еще
не наблюдалось явных признаков грядущего мятежа, поскольку
папа римский устроил Оттону III пышную встречу, а римляне, как
отмечал, с учетом последующих событий, их очевидец Бруно
Кверфуртский, лживо изображали радость. К суровой действи­
тельности возвратило 20-летнего императора восстание, вспых­
нувшее поблизости от Рима. Возможно, поводом послужили меры,
принятые Оттоном III в пользу папских владений в Сабине. Мятеж
подняли жители Тиволи, убившие его представителя и запершие
перед ним самим ворота. Немецкие отряды приступили к осаде,
продолжавшейся несколько недель. Лишь после того, как посред­
никами выступили папа Сильвестр II и отшельник Ромуальд, го­
родская знать появилась перед императором, в знак раскаяния од­
ними только фартуками прикрыв свою наготу и держа в правой
руке меч, а в левой — розгу. Они сдались на милость Оттона III,
предоставляя ему на выбор — отсечь им головы или публично вы­
пороть розгами. Тот помиловал их, довольствуясь лишь новым
обещанием хранить верность, дать заложников, выдать убийц его
представителя и срыть часть городской стены.
Однако император недолго наслаждался водворенным миром.
Сразу же восстали римляне — неблагодарные римляне, которым
он так льстил, так старался возвратить былое величие их городу.
Причиной бунта называли слишком мягкое наказание жителей
Тиволи, которых римляне давно и сильно ненавидели, но это мог­
ло быть лишь поводом. Настоящая причина заключалась в факти­
ческом императорском правлении в Риме, воспринимавшемся
римлянами как нестерпимое чужеземное господство, которое не­
возможно было компенсировать даже привлечением их ко двору
на Авентине. В то время как преданные императору войска стояли
лагерем у стен города, римляне заперли ворота и забаррикадирова­
ли улицы, ведущие к дворцу, так что Оттон III со своими прибли­
женными был в течение трех дней полностью отрезан от внешнего
мира. Финал был горек для «императора римлян». Бывшая с ним
горстка людей, причастившись из рук епископа Бернварда, уже
готовилась предпринять отчаянную вылазку. Бернвард должен был
идти впереди со Священным копьем. И тут как раз герцогу Бавар­
скому Генриху и маркграфу Тосканскому Гуго удалось уговорить
римлян пропустить их к императору. Затем они, то ли тайно, то ли
по договоренности с осаждавшими, вывели императора, Бернварда
и еще несколько человек из города в свой лагерь, тогда как осталь­
ные из императорской свиты, видимо, стали жертвами мести рим­
лян. Так Оттон III, испытав величайшее в своей жизни разочарова­
ние, 16 февраля 1001 г. навсегда покинул Рим и с войском, в со­
провождении папы Сильвестра II и многих римских клириков дви­
нулся в северном направлении. Сразу же был отдан приказ гото­
вить возмездие некогда столь любимому, но столь неблагодарному
Риму.
Восстание римлян нанесло тяжелый удар по политике возрож­
дения Римской империи. В подавленном настроении Оттон III на­
правился в Равенну. Под впечатлением от последних событий еще
больше усиливается его склонность к мистицизму. Он задумывает­
ся, не служат ли его неудачи Божьим знамением, велением отречь­
ся от императорского титула и уйти в монастырь. В Равенне, в мо­
настыре Сан-Аполлинаре-ин-Классе, Оттон III предается много­
дневному покаянию, после чего отправляется в расположенный
поблизости скит Переум к отшельнику Ромуальду, где продолжил
истязание плоти, довольствуясь скудной пищей и ночуя на грубой
циновке из тростника. И все же нити, связующие с миром, слиш­
ком прочны, оборвать их не удается, и на Пасху 1001 г. Оттон III
уже выступает в более привычной для себя роли, проводя в Равен­
не хофтаг, на котором заключил с представителем венгерского
короля Стефана соглашение, аналогичное по духу Гнезненскому
договору. Обретение Венгрией церковной самостоятельности ли­
шило Зальцбургскую митрополию возможности заниматься там
миссионерской деятельностью. Было принято и посольство от Бо­
леслава Храброго, по просьбе которого Оттон III направил мона­
хов для распространения христианства в Польше. Оправившись от
пережитого потрясения, император продолжил свою политику.
Не лишена была политического содержания и другая его ро­
мантическая затея. Вскоре после Пасхи он задумал посетить Вене­
цию, дабы лично познакомиться с дожем Петром II Орсеоло, с ко­
торым уже давно поддерживал дружественные дипломатические
отношения. До сих пор дож избегал личных контактов с императо­
ром, официальное посещение которым Венеции, равно как и его
собственный визит в Империю, могли расцениваться в качестве
признания ленной зависимости, поскольку не было обычая, чтобы
независимые правители навещали друг друга. Однако умный дож,
не желая обидеть Оттона III, нашел способ исполнить его мальчи­
шескую прихоть. Император с небольшой свитой направился в
монастырь Санта-Мария в Помпозе на границе с Венецией, заявив,
что желает провести здесь в уединении три дня. Под покровом
ночи он сел на корабль, присланный ему дожем, и в сопровожде­
нии 7 верных людей через сутки прибыл в Венецию, где его, так
же ночью, встретил Орсеоло как частное лицо. После краткого
посещения весьма почитаемого монастыря Св. Захарии императо­
ра еще до наступления дня проводили во дворец дожа. А наутро,
после мессы в Сан-Марко, один из сопровождающих Оттона III
под видом посла приветствовал Орсеоло. Днем император беседо­
вал с дожем и даже стал крестным его дочери, чтобы еще прочнее
скрепить дружбу. Мы можем лишь догадываться, о чем говорили
оба правителя. Известно лишь, что Оттон III освободил дожа, как
за год до того польского герцога, от уплаты ежегодной дани, сим­
волически выражавшей некоторую зависимость Венеции от Импе­
рии. Вполне вероятно, он желал видеть этот вольный город, как
Польшу и Венгрию, равноправным членом его возрожденной Рим­
ской, а по существу новой универсальной христианской империи.
Столь последовательное стремление к единению Европы под сво­
им императорским скипетром роднило его с первым архитекто­
ром европейского единства — Карлом Великим. После одноднев­
ного пребывания Оттон III покинул Венецию так же тайно, как и
прибыл.
А между тем Оттон III ждал подкрепления из Германии, чтобы
возвратить себе Рим. Ему даже удалось восстановить в Беневенте,
Салерно и Капуе порядок, пошатнувшийся было после восстания
римлян. На Рождество 1001 г. он совместно в Сильвестром II про­
вел в Тоди синод, на котором уделил внимание своему любимому
вопросу — миссионерству среди славян и венгров. Принесли при­
ятную весть, что в Италию движется с большим войском Хери-
берт, архиепископ Кельнский. Оттон III уже начинал верить, что
дела поправляются, как удача вновь отвернулась от него. Умер
верный ему маркграф Тосканский Гуго, и сейчас же в Тоскане,
порядок в которой до сих пор поддерживал этот сильный прави­
тель, начались волнения. Оттон III перебрался в Патерно, близ Ри­
ма, где решил дожидаться прибытия Хериберта. Но не суждено
было ему войти триумфатором в столицу возрожденной, как он
надеялся, империи. Он занемог, появились горячка и сыпь. 24 ян­
варя 1002 г. Оттон III на 22-м году жизни скончался на руках у
Сильвестра И.
Чувствуя враждебность местного населения, приближенные
императора утаивали весть о его смерти, пока не собрали вместе
отряды, рассредоточенные по округе. Вскоре вспыхнуло восста­
ние, охватившее всю Центральную и Северную Италию, однако
подоспевшему Хериберту удалось при поддержке войска доста­
вить тело Оттона III в Ахен, где его и похоронили, как он завещал,
подле боготворимого им Карла Великого. Следование примеру
великого франка пришло к своему логическому завершению: са­
мый экстравагантный из императоров Священной Римской импе­
рии посмертно воссоеднился с собственным кумиром, в могилу
которого незадолго перед тем заглянул.

Библиография

Балакин В.Д. Происхождение Священной Римской империи // Вопросы

истории, 1998, № 10.
Балакин В.Д. Средневековая Римская империя: Идея и реальность //
Диалог со временем. Альманах интеллектуальной истории. Под ред.
Л.П.Репиной. 2/2000. М., 2000.
Althoff G.; Keller H. Heinrich I. und Otto der Große. 2 Bde. Göttingen,
1985.
Althoff G. Otto III. Darmstadt. 1996.
Beumann H. Nomen imperatoris. Studien zur Kaiseridee Karls des Großen
//Historische Zeitschrift, 185, 1958. S. 515-549.
Beumann H. Die Ottonen. Stuttgart, 1991.
BryceJ. The Holy Roman Empire. A new Edition. London, 1906.
Erdmann C. Forschungen zur politischen Ideenwelt des Frühmittelalters.
Berlin, 1951.
Folz R. L’idee d’Empire en occident du V au XIV siècle. Paris, 1953.
Folz R. Le Souvenir et la légende de Charlemagne dans l’Empire
germanique médiéval. Paris, 1950.
Fried J. Der Weg in die Geschichte. Die Ursprünge Deutschlands bis 1024.
Berlin, 1998.
Görich K. Otto III. öffnet das Karlsgrab in Aachen. Überlegungen zu
Heiligenverehrung, Heiligsprechung und Traditionsbildung //
Herrschaftsrepresentation im ottonischen Sachsen. Sigmaringen, 1998. S. 381-
430.
Görich K. Otto III. Romanus Saxonicus et Italicus. Sigmaringen, 1993.
Hlawitschka E. Kaiser Otto I. // Mittelalterliche Herrscher in Lebensbildern.
Von den Karolingern zu den Staufern / Hrsg. v. Schnith K.R. Graz, 1990. S.
124-141.
 Hlawitschka E. Kaiser Otto III. (983-1002) II Ibid. S. 155-165.
Holtzmann R. Geschichte der sächsischen Kaiserzeit (900-1024). München,
1941.
Labande E.-R.. «Mirabilia mundi». Essai sur la personnalité d’Otton III II
Cahiers de civilisation médiévale. Vol. 6, 1963. P. 297-313; 455-476.
Morrall J.B. Otton III, an Imperial Ideal II History Today, IX, 1959. P. 812-
822.
Ohnsorge W. Das Zweikaiserproblem im frühen Mittelalter. Hildesheim,
1947.
Otto der Große / Hrsg. von H.Zimmermann. Darmstadt, 1976.
Petersohn J. Über monarchische Insignien und ihre Funktion im
mittelalterlichen Reich //Historische Zeitschrift, 266, 1998. S. 47-96.
Schramm P.E. Kaiser, Rom und Renovatio: Studien und Texte zur
Geschichte des römischen Emeuerungsgedankens vom Ende des
Karolingischen Reiches bis zum Investiturstreit. Teile I-II. Leipzig, 1929.
Schulze H.K. Hegemoniales Kaisertum: Ottonenund Salier. Berlin, 1991.
Stengel E. Abhandlungen und Untersuchungen zur Geschichte des
Kaisergedankens im Mittelalter. Köln, 1965.
Thomas H. Kaiser Otto III. Eine Skizze. Goch, 1980.
Uhlirz M. Jahrbücher des Deutschen Reiches unter Otto II. und Otto III.
2.Bd.: Otto III., 983-1002. Berlin, 1954.
 С. К. Ц ат у p o sa

КАРЛ ВЕЛИКИЙ И «КОРОЛЕВСКАЯ РЕЛИГИЯ»

ВО ФРАНЦИИ XIV-XV ВЕКОВ

Et quant le roy se despoille

с ’est signifiance qu ’il relenquist
l ’estât mondain de par devant pour
prendre celui de la religion royale
J.Golein. Traité du sacre.

Воздействие имени, образа и авторитета Карла Великого на

формирование культа королевской власти, развитие идейных ос­
нов деятельности аппарата государства и рождение «французской
нации» не оценено современниками и не исследовано в должной
мере историками. Достаточно сказать, что специальных работ о
Карле Великом на французском языке почти нет, и в 1977 г. была
переиздана книга Артура Клейнклауза, написанная в 1934 г. не
столько ради ее несомненных достоинств (автор отдал исследова­
нию тридцать лет жизни), сколько ради напоминания французам о
том, кто 1200 лет назад создал прообраз единой Европы, которую
возродили в конце XX века.
Отчасти это понятно: за исключением кратких периодов хоро­
ших отношений Франции с Империей, Карл Великий был не са­
мым выгодным предком для короны. Каролинги были узурпатора­
ми, что в условиях воцарения боковой ветви Капетингов — дина­
стии Валуа, чьи права на французский трон не оспаривал только
ленивый, могло превратить упоминание о Карле Великом в оружие
враждебной пропаганды. Так и не поставленный в развернутом
виде вопрос о национальной принадлежности Карла Великого
подспудно, неявно, но неуклонно тяготел в сторону «германской
нации», чему в немалой степени способствовала его канонизация в
1165 г. императором Фридрихом. В итоге, французы XIV-XV ве­
ков самых ранних своих предков искали в Трое, первым королем
считали Фарамона, основателем королевского дома — Хлодвига,
«крестителя французов», и предпочитали своего святого короля —
Людовика IX.
Тем не менее, Карл Великий внес немалую лепту в формирова­
ние представлений о священном характере власти короля во Фран­
ции, в развитие того культа короля и государства, что входит в
понятие «королевской религии». И если впоследствии его образ
отступил перед другими королями, реальными и мифическими, в
XIV-XV веках его авторитет был еще достаточно весом. Оставаясь
до конца XV века скорее легендарным героем эпоса, чем реальным
историческим персонажем, император «с пышной бородой» был
точкой отсчета истории королевства, идеалом для подражания и
инструментом политической пропаганды.
Рождение французского королевства — национального госу­
дарства, осознавшего свое отличие от других частей империи Кар­
ла Великого, датируется XIII-XV веками. Поиск своей идентично­
сти превратил эпоху Карла в объект коллективной памяти. Потому
имя Карла Великого всегда присутствует в перечне самых славных
французских королей наряду с Хлодвигом, Людовиком Толстым,
Филиппом Августом, Людовиком Святым, Филиппом Красивым.
И даже когда число королей сведено до минимума, в числе самых
значительных есть и его имя. Так, у Жана Жувеналя дез Урсена за
мир во Франции молятся Святой Хлодвиг, Святой Карл Великий и
Святой Людовик; по свидетельству Дюнуа на процессе реабилита­
ции Жанны Девы, перед осадой Орлеана она видела «Святого Лю­
довика и Святого Карла Великого, моливших Бога за спасение ко­
роля и города». В этом контексте показательна и титулатура Карла
Великого. Кристина Пизанская пишет о «Карле Великом (Char-
lemaigne), кто за свое величие и подвиги был назван так (Charles le
Grant)»; у Филиппа де Мезьера он «доблестный, святой и благо­
словенный (benoit), время его правления — период расцвета (flori
temps de Charlemaigne), он король Франции и император. Ж. Жу-
веналь дез Урсен пишет о дважды великом Карле: «Charlemaigne le
Grant, Charles le Grant nommé Charlemaigne».
Главное в этой титулатуре, что он король Франции и французов
и лишь потом император Рима. Так утверждалось, что Франция —
основа империи Карла Великого, который лишь присоединил к
титулу короля франков императорскую корону. В процессе распа­
да общего фонда исторической памяти народов империи, поддан­
ные Капетингов и Валуа не переставали считать Карла Великого,
прежде всего, французом — французским королем, кто завоевал
для Франции Гиень и Аквитанию, кто заложил основы процвета­
ния королевства и остается его покровителем.
 Но этому «постоянству» предшествовала трудная, долгая и
кропотливая работа идеологов королевской власти, пророков и
мучеников «королевской религии». Идея преемственности на тро­
не была центральной в становлении королевской власти, посколь­
ку в Средние века мощь государства опиралась, прежде всего, на
давнее происхождение, на континуитет институтов и истории. Си­
ла традиции была такова, что ее, если возможно, предпочитали
любым иным аргументам. И власть короля проистекала от древно­
сти крови в его венах: чем древнее его род, чем убедительнее ге­
неалогия, тем полноценнее и тверже власть. Единственная коро­
левская ветвь, которая давала тогда право на верховную власть,
была династия Каролингов, и многие правящие фамилии объявля­
ли себя наследниками Карла Великого (графы Фландрии, Брабан­
та). В такой ситуации идеологам королевской власти во Франции
пришлось решать проблему разрывов 987 и 1328 годов.
Поразительно, но к северу от Альп редко кто сомневался, что
Каролинги происходят от Меровингов и восходят к троянцам. Что
до генеалогии Капетингов, то о ней просто умалчивали; ее состав­
ляли только их враги. Однако узурпацию власти Гуго Капетом
требовалось затушевать, поскольку французы вряд ли бы прими­
рились, что легитимность их короля основана не на крови. А по­
скольку королевство Франции никогда не переставало пользовать­
ся моральным авторитетом как продолжение власти Каролингов,
подкрепленным успехом героического эпоса и хроник, в частности
Псевдо-Турпина, заключенные при Людовике VII и Филиппе Авгу­
сте династические браки позволили объявить о возвращении на трон
потомков Карла Великого. Как Каролинги намекали, что происходят
от сестры Дагобера, так и Людовик VII, женившись в 1160 г. треть­
им браком на Аделаиде де Шампань, а их сын Филипп Август — в
1180 г. на Елизавете де Эно, восстановили разрыв и стали одно­
временно наследниками Гуго Капета и Карла Великого. Отныне
провозглашалось, что на троне Франции правит все время образ­
цовая, священная династия. Уже с этого времени берет начало тра­
диция давать наследникам трона имя Карл. Это нашло отражение в
«Трактате о коронации» Жана Голена, где утверждается, что коро­
левство Франции всегда передавалось по мужской линии потом­
кам Карла Великого.
Возвращение на трон Каролингов (reditus regni Francorum ad
stirpem Karoli) имело, однако, два негативных аспекта. Первый —
ретроспективный: семь предыдущих королей оказывались не Ка-
ролингами, что подрывало их легитимность. Второй — перспек­
тивный: устанавливалась связь с Каролингами по женской линии,
и к XIV веку это стало основной проблемой короны. Разрыв 1316 и
 1328 годов поставил под сомнение связь Капетингов с Каролинга-
ми, не говоря уже о Валуа. В придуманой окружением Карла Ве­
ликого легенде о «ленивых королях», последних Меровингах, бы­
ла весьма привлекательна для последующих поколений чиновни­
ков короля идея о том, что король — это служение, предусматри­
вающее не только кровь, но и достоинства монарха. Тем более что
к XIV веку функции короля усложнились, они требовали большей
компетентности и знаний. Об этом писались все наставления госу­
дарям, политические трактаты. Так Никола Орезм пишет о коро­
левском звании (dignitas regia), о том, что королевская власть — не
рента, а должность. Вслед за Винцентом из Бовэ французские ин­
теллектуалы первой половины XIV века сомневались в превосход­
стве наследственной монархии над выборной, к тому же две самые
авторитетные в христианском мире власти — папы и императо­
ра — основывались на процедуре выборов. Ничто не мешало
Франции вернуть в силу выборную практику, которая под влияни­
ем идей Аристотеля в переводах Никола Орезма завоевывала все
больший авторитет и распространилась в это время на высших
чиновников королевской администрации — канцлера, первого пре­
зидента Парижского Парламента, а затем и всех чиновников вер­
ховного суда.
С особой силой эта идея выразилась в трактате, написанном по
поручению Карла Мудрого его советником Эвраром де Тремого-
ном, — в «Сновидении садовника». Там, описывая процедуру
смещения последнего Меровинга, автор настаивает на преимуще­
стве достоинств претендента на трон: «Пипин, король Франции,
отправил к папе Захарию гонцов, дабы спросить его, кого он счи­
тает лучшим королем Франции, того, кто ради общего блага коро­
левства несет большие тяготы, или того, кто ленив и ничего не
делает для государства (chose publique), его защиты и сохранения;
на что Захарий ответил, что тот должен скорее называться коро­
лем, кто защищает королевство». И все же чиновникам пришлось
отказаться от идеи выборной монархии ради противопоставления
Французского королевства Империи. Однако рассуждения о дос­
тоинствах монарха не прошли бесследно. Даже признавая узурпа­
цию власти Каролингами, автор «Сновидения садовника» подчер­
кивает, что «Франция перед всеми иными королевствами благо­
словенна, хотя в своем начале имела силу и насилие, с течением
времени оно было очищено... через согласие народа, ибо очевид­
но, что народ Франции сместил Хильдерика... и поставил на его
место Пипина... и эта сеньория со времени Пипина есть истинная
и согласная Богу и Святым Писанием установленная». Святость
этой династии автор видит, прежде всего, «в деяниях и чудесах
монсеньора Святого Карла Великого». Именно Карл Великий сто­
ит у истоков наследственной передачи власти во Франции: «Карл
Великий, коему вручена была орифламма и система выборов папы
и императора и короля Франции, постановил вкупе с Церковью...,
что Французский престол будет передаваться ближайшему на­
следнику мужескому, ибо всякий разумный человек признает, что
недостойна женщина ни такого звания (dignité), ни такого помаза­
ния», сказано в «Трактате о коронации» Жана Голена.
Политическая теология крови, обозначившись около 1300 г.,
достигла своего апогея в период «двойной монархии» после дого­
вора в Труа 1420 г., когда сторонники дофина Карла настаивают,
что только кровь имеет значение, и даже король Франции не мо­
жет лишить своего сына прав на трон, данных по праву рождения.
Это окружение Карла отрицает значение коронации и после смер­
ти Карла VI в 1422 г. сразу же именует дофина Карлом VII до ко­
ронации 1429 г.
Преемственность на троне стала ведущей темой всех политиче­
ских трактатов XIV-XV веков, в которых Карл Великий представ­
лялся как предок нынешних королей. Так, Филипп де Мезьер в
«Сновидении старого паломника», наставлении будущему Карлу
Безумному, неоднократно пишет о Карле Великом как о предке
короля: «твой великий предшественник (predecesseur), твой вели­
кий отец и крестник (parrain), великий отец, предок и крестник».
Жан де Монтрей в трактате «Regali ex progenie» подчеркивает
прямую линию через возврат Каролингов при Филиппе Августе
(«вернул корону потомкам Карла Великого») на троне Франции
«рода Карла Великого до наших дней». Он же в трактатах 1409-
1413 годов намечает последовательность трех династий: «Во Фран­
ции было три династии королей: первая Меровингов, вторая Пи­
пина, отца Карла Великого, третья Гуго Капета... Он происходит
по отцу от Карла Великого, а по матери от императора тогдашне­
го». «Песнь о Гуго Капете» (вторая половина XIV века) также на­
мекает на императорские корни Гуго Капета, но не проясняет его
связи с Карлом Великим. В XV веке проблему ловко обходили и
писали просто: «затем на трон пришли Капетинги, которые были
родственны (apparentés) Каролингам». Во второй половине XV ве­
ка Людовик XI уже спокойно говорит о своих «меровингских и
каролингских предках».
Имя Карл для наследников французского трона, появившись в
период reditus при Филиппе Августе, приобрело особую значи­
мость в XIV веке в контексте пророчества иоахимитов, ставшего
формулой французского мессианства, о том, что Карл, сын Карла
из рода Каролингов и дома Франции будет последним императо­
ром, восстановит империю Карла Великого и реформирует цер­
ковь. И Карл Мудрый стал первым королем Франции, кто присое­
динил к своему имени цифру: он называл себя Карлом Пятым, а
его окружение Карлом Великим Пятым (Charlemaigne le Quint de
ce nom). Так он собственноручно подписывал книги своей библио­
теки. Возможно, названный Карлом в честь крестного отца Карла
Алансонского, брата Филиппа Валуа, он хотел, ввиду всего деся­
тилетнего пребывания Валуа на троне, связать себя с прославлен­
ным, хоть и мифическим предком. Выбрав число 5 (хорошая циф­
ра для адептов нумерологии), он вряд ли точно знал, что был
именно пятым, но кто бы разобрался в последних Каролингах. Те­
ма Карла как наследника Карла Великого на троне подхвачена в
«Сновидении садовника»: «среди королей Франции, что были под
именем Карла, ты пятый». Само имя интерпретируется как ясный
свет (clara lux), «истинный свет страны и правосудия». Пророчест­
во иоахимитов должно было сбыться при его сыне Карле VI, на
которого возлагались большие надежды, и Филипп де Мезьер в
«Сновидении старого паломника» убеждает его, что вскоре даже
турки добровольно перейдут под его власть. Вновь это пророчест­
во появляется в отношении его сына Карла VII: в «Балладе о коро­
нации» 1429 г. сказано, что пришел последний Карл Великий»
(voicy venir le second Charlemaigne). Карл VIII, подражая Карлу Ве­
ликому, пытался завоевать Италию и назвал сына Карл-Роланд.
Но как могли сведущие люди одновременно говорить о прямых
потомках Карла Великого и настаивать на салическом законе о
наследовании по мужской линии, ведь одно исключало другое.
Можно, разумеется, подозревать окружение королей в намеренной
лжи, в использовании невежества французов в исторических кор­
нях. Но был и иной аспект, более тонкий. У идеологов королев­
ской власти — юристов и чиновников — могло произойти смеще­
ние понятий, поскольку слово «генеалогия» означало также ката­
лог. Так называл в начале XV века нотариус и секретарь последо­
вательность своих предшественников на конкретной должности
чиновника. Раз наследование на должность короля идет от крови,
они так и пишут, перечисляя всех предшествующих королей и не
обращая внимания на то, были ли они на деле прямыми родствен­
никами. Здесь сказалась важная роль чиновников в утверждении
«королевской религии» и особенности их инструментария. Генеа­
логии, составленные ими, говорят не о родстве, а о наследовании,
преемственности.
Выражением этой единой королевской династии была пропа­
ганда ее в королевском некрополе аббатства Сен-Дени. Уже в
1263-64 гг. аббат Матье де Вандом, желая зрительно показать, что
Капетинги происходят от Каролингов, перенес часть могил коро­
лей сюда. В 1306 г. при Филиппе Красивом осуществляется про­
думанная программа: 16 могил были сгруппированы в новом по­
рядке для пропаганды единой династии. Справа были помещены
Меровинги и Каролинги, в их числе Карл Мартелл, слева Капетин­
ги. В середине — Филипп Август и Людовик VIII. Аббатство Сен-
Дени было высшим выражением «королевской религии»: здесь
был некрополь для всего королевского дома, здесь хранились все
коронационные регалии (кроме священного сосуда с елеем), а
связь его с короной опиралась на легенду о передаче Карлом Ве­
ликим королевства под покровительство Святого Дионисия и две
фиктивные грамоты, сфабрикованные в XII веке, где эта легенда
приобрела юридическое оформление.
Вслед за Карлом Великим, умело использовавшим историче­
скую пропаганду для утверждения своего наилучшего образа в
памяти потомков, короли Франции по его примеру и с использова­
нием его имени пропагандируют свою власть. В этом процессе
оформления нации история и историки сыграли решающую роль,
поскольку общее прошлое, которым можно было вместе гордить­
ся, объединяло жителей разных частей королевства в некое един­
ство. Имя, образ и эпоха Карла Великого были одним из основопо­
лагающих моментов этой национальной истории. Не случайно, что
наряду с успехом «Больших Французских хроник», биографии
Карла Великого занимали устойчивое второе место в читательском
«рейтинге». Национальная история, история всей Франции с ее
тремя династиями была областью приоритетного интереса. Исто­
рические картины появлялись на стенах и витражах храмов, в
скульптурах, на шпалерах, коврах, монетах, щитах, в домах знати
и богатых буржуа, и в них присутствует неизменно Карл Великий
наравне с Хлодвигом и Людовиком Святым. Короли и их окруже­
ние умело использовали историю в качестве аргумента в своих
политических целях, и как сказал в «Трактате о музыке» Жана де
Груши (1300 г.), обращаясь к Филиппу Красивому, история Карла
Великого важна для сохранения королевства (ad conservationem
totius civitatis).
В итоге Карл Великий стал самым авторитетным предком, к
которому прибегали всякий раз, доказывая древность того или
иного института и явления. Жан Жерсон и Жан Куртекисс нос­
тальгируют по временам Святого Карла Великого и Людовика
Святого, призывая Карла VI покончить со схизмой, дабы не огор­
чать Карла Великого, видящего как разрастается раскол церкви. В
«Сновидении садовника» имя Карла Великого фигурирует как
высшее подтверждение юрисдикции церкви. У Жана Жувеналя дез
Урсена Карл Великий предстает автором «истинных союзов со всей
Германией и Лотарингией», основателем единых мер и весов, к ко­
торым следует немедленно вернуться, завоевателем Гиени, защит­
ником церкви и гарантом салического закона о наследовании.
Столетняя война вынудила обе стороны, особенно Францию,
искать новые аргументы и подкреплять свою позицию историей. В
1378 г. Карл Мудрый принимал в Париже императора Карла IV и
дал обед в Большой зале Дворца на острове Ситэ, во время которо­
го был разыгран дивертисмент с историческими картинами, где
Артур, 20юдвиг и Карл Великий предстали защитниками королев­
ства Франции. Во время этого визита Карл Мудрый пытался скло­
нить на свою сторону императора, доказывая ему в пространной
двухчасовой речи с экскурсами в историю, что, начиная с Карла
Великого, Гиень была частью королевства, и ее герцоги приносили
королю оммаж. Об этом же пишет и Эврар де Тремогон: «Гиень
находится во владении королевства со времен Карла Великого... и
столько времени, что не запомнят люди иного».
Культ Карла Великого особенно укреплялся в периоды наи­
больших успехов королевской власти — в правление Карла V и
Людовика XI. В 1369 г. Карл Мудрый дарует жителям Экс-ла-
Шапеля [Ахена], где «покоится тело Святого Карла Великого, кто
некогда был правителем Франции», те же привилегии, что и своим
подданным — освобождение от налога на торговлю. И все после­
дующие короли Франции подтверждали эту привилегию. Он же
ввел литургию Святого Карла Великого в королевской капелле по
образцу Ахена. Миниатюра времен коронации Карла V изображает
его держащим скипетр, заканчивающийся статуэткой Карла Вели­
кого, специально изготовленный по его приказу в 1365 г. Во время
визита императора Карла IV он подарил ему два больших золотых
сосуда, где был изображен Святой Иаков, показывающий Карлу
Великому дорогу в Испанию. В построенном Карлом V для себя
дворце Сен-Поль была Большая зала, украшенная по стенам изо­
бражениями деяний Карла Великого.
Людовик XI еще теснее связывает корону с памятью Карла Ве­
ликого, называя его «славным предком». Он превращает его культ
в обязательный для Франции, учредив в 1475 г. день 28 января как
праздничный и нерабочий день в память «монсеньора Святого
Карла Великого, нашего предка, короля Франции». В 1478 г. ко­
роль Людовик XI, «имея в особом расположении святые деяния
Святого Людовика и Святого Карла Великого, приказал, чтобы их
статуи из камня были поставлены в Большой зале королевского
дворца в Париже рядом с другими королями Франции», свидетель­
ствует хронист Жан Ле Руа. Здесь же в зале Парижского Парла­
мента было помещено изображение благословляющих Париж
Святого Дионисия и Святого Карла Великого. Подтвердив приви­
легии, данные Карлом V, Людовик XI сделал щедрый дар базилике
Ахена и назначил ей ежегодную ренту.
Зная об этом культе Карла Великого во Франции, иностранные
правители пытались с его помощью заручиться поддержкой могу­
щественной короны. Так, флорентийские историки изучали под­
линную историю Карла Великого и особое внимание уделяли вос­
становлению им разрушенных стен Флоренции, когда пытались
склонить Карла VI вмешаться в дела Италии в 1396 г. И не случай­
но в 1461 г. флорентийский историк Донато Аччайоли, прибывший
в составе посольства Флоренции к Людовику XI, дарит королю
«Жизнеописание Карла Великого», где тот предстает предтечей и
гарантом древнего союза Франции и Флорентийской республики.
Карл Великий входил в число девяти героев (preux), а именно
трех богатырей христианских наряду с Артуром и Годфридом
Бульонским, что неизменно присутствует в исторической пропа­
ганде. Так, упрекая дворян за поражения в Столетней войне, Фи­
липп де Мезьер не допускает и мысли сравнить их с «доблестным
рыцарством, что было в компании короля Артура, Годфрида Буль-
онского и наидоблестнейшего Карла Великого». Образы девяти
героев были в это время формой королевской пропаганды при
вступлении королей в города. В их числе Карл Великий всегда
узнается по пышной бороде, императорской короне и щиту, с ли­
лиями и орлами пополам, хотя этот щит был придуман в 1275 г.
Адене ле Руа, менестрелем при дворе герцогов Брабантских.
В «королевской религии» во Франции XIV-XV веков к имени
Карла Великого восходили все основополагающие идеи, лежащие
в основании власти короля. И, прежде всего, о короне как особом
служении общему благу, требующем от короля помимо легитим­
ности еще и моральных достоинств. И здесь образ Карла Великого
был избран идеологами королевской власти в качестве идеала, об­
разца политической мудрости. Как для самого Карла Великого
образцом был библейский Давид, он сам, в свою очередь, стал та­
ким идеалом для подражания. Тем более, что языческие троянские
корни, которыми так гордились французы этого времени, мало
подходили для короля христианнейшего королевства. И даже ко­
гда раздаются призывы имитировать Давида (например, трактат
Гийома де Соквиля «Hosanna filio David»), на деле речь идет о
Карле Великом, ибо по его образцу пишутся все модели поведения
короля. И развивающийся в ущерб Карлу Великому культ Хлодви­
га строился как пример героический и рыцарский, близкий к ле­
генде об «императоре с пышной бородой». А когда Кювелье пишет
поэму о Дю Геклене, объявленном десятым героем, в основе его
геройства также Карл Великий, который якобы усыновил его дале­
кого предка, сарацина по происхождению, оставленного отцом при
отступлении в замке Глей, крестил и воспитал в героическом духе.
Когда преданные короне чиновники Карла Мудрого, так назы­
ваемые Мармузеты, разрабатывали и внедряли новаторскую про­
грамму завоевания симпатий французов к королевской власти, ее
апогеем они сделали майский праздник 1389 г. в Сен-Дени: поли­
тический праздник, призванный обновить идеологию рыцарства,
ввел моду на эти смотры молодости, силы и радости, во время ко­
торых рыцари присягали на верность монарху на могилах предков
королей, в стенах, где пишется национальная история. И за обра­
зец был взят Карл Великий с его майскими смотрами войск.
Все труды полемистов, все наставления государю, все истори­
ческие сочинения обращаются к образу Карла Великого как к
идеалу. Так, Кристина Пизанская, восхваляя Карла Мудрого, срав­
нивает его с Карлом Великим, находя черты сходства в величии,
блеске правления, щедрости. Особое место в ее апологии Карлу
Мудрому занимает его образованность и покровительство наукам,
в которых она также находит параллели с великим предком. В пе­
риод Столетней войны образ короля-воина был особенно актуален.
Так, Жан де Монтрей в трактате «К рыцарству Франции» призыва­
ет бороться с англичанами, как Карл Великий с сарацинами. Как
идеал государя, Карл Великий занял большое место в «Сновиде­
нии садовника», написанном по поручению Карла V для утвер­
ждения его власти. Уже в прологе автор сравнивает двух королей и
даже отмечает превосходство Карла Мудрого, «кто брал подчас
меньше, чем за семь дней, такие замки и столь мощные, каковые
Святой Карл Великий осаждал дольше семи лет».
Трактат Филиппа де Мезьера «Сновидение старого паломни­
ка», фундаментальное наставление Карлу VI, предлагал Карла Ве­
ликого как образец во всем: «предка, достойного святой славы,
наидоблестнейшего и святого». Призывая Карла учиться на при­
мере истории и деяний предков, он особое внимание предлагал
уделить «великим битвам и чудесным деяниям и доблестям вели­
кого предшественника, святейшего Карла Великого, кто превзо­
шел в доблести и добродетели и добром управлении, в умножении
веры христианской всех императоров и королей, кто были в хри­
стианском мире до сего дня». Рыцарь, сокрушитель сарацинов,
должен был вдохновить короля и его армию на победу в войне с
англичанами, ибо к этому взывают «великие деяния и труды рыца­
рей, кто многажды сражался без отдохновения, без питья и без еды
весь день до вечера... в Испании, когда, вняв молитвам доблестно­
го Карла Великого, солнце остановило свой путь по небу на целый
день, дабы враги были бы полностью разбиты». Так Господь воз­
давал ему за истинное благочестие и набожность. В подтвержде­
ние этого автор описывает как «этот благородный государь, в ве­
ликой набожности, в самую лютую зиму в полночь вставал и из
своего Дворца в Париже, сопровождаемый одним единственным
камерарием, шел пешком по грязи в Нотр-Дам на заутреню... И
так же возвращался он, король Франции и император Римский».
Оплакивая упадок набожности во Франции, когда церковные
службы походят на ярмарку, где совершаются сделки, и стоит нгум
и гам, автор призывает в свидетели «набожность, почтение и ти­
шину, которые благословенный Карл Великий поддерживал во
время божественных служб и заставлял соблюдать доблестное ры­
царство Французского королевства». Щедрость Карла Великого в
отношении церкви представлена как соединение рыцарских и хри­
стианских добродетелей: так, он почтил память Роланда и Оливье,
«пэров, баронов и рыцарей, погибших в Ронсевале, принявших
мученичество в битве», даровав 12 тысяч унций золота и столько
же серебра Богу и церкви, дал еды 12 тысячам бедняков и каждому
одеяние, а также передал церкви земли в оплату молитв за всех,
«кто в будущем погибнет в битвах с врагами веры»; и все это по­
мимо оплаты месс, «прочитанных без числа». Вера короля должна
быть сильнее критиков нравов духовенства, которые так усилились
в период схизмы, и здесь автор ссылается на речь Карла Великого,
который в ответ на известие о застигнутом в грехе клирике, отка­
зался поверить и заявил, что если бы своими глазами это увидел,
то прикрыл бы грех своим плащом, дабы «мать святая Церковь не
была бы опозорена». «Вот благородные слова доблестного госу­
даря и истинного сына церкви», — восклицает автор. При этом он
призывает короля запретить практику турниров и судебных по­
единков, поскольку сражаться стоит только за веру, и ссылается на
пример Карла Великого, не позволявшего, чтобы в его присутст­
вии рыцари сражались в пустом поединке. Образ Карла Великого
использовал автор и для осуждения нравов чиновников, искажаю­
щих образ власти короля. Так, он не приемлет внедренное чинов­
никами обращение к королю как к «грозному» (redoutable) госуда­
рю, ибо «страх влечет тиранию», и все это выдумали нотариусы и
советники, «чтобы короля больше боялись, чем любили». А вот
«доблестнейший и святой Карл Великий никогда не терпел, чтобы
его называли грозным». Осуждая алчность этих чиновников коро­
ля, стимулирующих разграбление казны ссылками на щедрость
Александра Македонского, автор противопоставляет этому пример
Карла Великого. Выбирая между безумной и тиранической щедро­
стью, разорительной для короля и народа, и скупостью, способной
породить лишь ненависть к королю, он предлагает пример добле­
сти Карла Великого, щедрого умеренно, соразмерно оказанным
услугам и своим возможностям. В противоречие картине о пешем
Карле Великом по пути в Нотр-Дам, автор призывает короля забо­
титься об охране своей персоны, которая представляет «общее
благо, славу и радость французского корабля и защиту всех людей
в королевстве» на манер Карла Великого, которому «все народы
Рима подчинялись и мирно и всемерно ему служили», однако он
установил, чтобы по 120 «доблестных воинов его охраняли», по 40
в смене (с четырех сторон кровати), «стоя, держа в одной руке
шпагу наголо, в другой горящий факел». Наконец, Карл Великий
предстает как мудрец на троне, кто постоянно черпал знания в
мудрости предков, книгах и истории. Для обучения управлению
королю необходимо знать Библию, труды Аристотеля, Тита Ливия,
Валерия Максима, Сенеку, но особенно «О Граде Божьем» Авгу­
стина, которого «доблестный Карл Великий изучал особо внима­
тельно». Он же выступает аргументом против увлечения в это
время астрологией, чему Филипп де Мезьер противится как языче­
скому и опасному предрассудку. Протестуя против мнения соблаз­
нителей астрологией о якобы увлечении Карла Великого этим зна­
нием, Филипп де Мезьер отвечает, что это маловероятно, посколь­
ку тогда он, «великий и глубокий знаток всякого знания», знал бы
заранее и смог бы помешать гибели Роланда, Оливье и пэров в
Ронсевале, «ибо он находился в четырех лье от них».
Образ Карла Великого, выработанный идеологами королевской
власти во Франции, освящал и утверждал теорию о наихристиан-
нейшем короле, каковым являлся король Франции. Карл Великий
представал защитником веры и церкви, к тому же якобы собирался
в крестовый поход накануне смерти. Отныне все короли избранно­
го народа должны были бороться с неверными, защищать святые
места и закончить дни в крестовом походе. В «Большие Француз­
ские хроники» включили знаменитый эпизод из хроники Псевдо-
Турпина о посмертной судьбе Карла Великого: когда демоны на­
деялись получить душу Карла, Св. Дионисий кинул на чашу весов
все церкви, построенные императором, и душа его была спасена.
В борьбе Филиппа Красивого с папой Бонифацием VIII утвер­
ждается идея о связи короля Франции с Богом без посредничества
папы. И он был первым королем, регулярно называемым христи­
аннейшим, «министром Бога», опорой веры, выше всех смертных
правителей. Король Франции зависит только от Бога, но не от лю­
дей, будь то папа или император. Отсюда и символика орифламмы,
королевского знамени, идущего от Карла Великого, отсюда и свя­
щенный характер королевской власти, основанный на церемонии
коронации и помазания священным елеем. Как сказано в «Трактате
о коронации» Жана Голе на, из-за помазания короля «он именуется
наихристианнейшим, защитником веры и церкви, и не терпит над
собой никакого господина от мира сего». Из этого особого поло­
жения королевства Франции выводилась теория о необходимости
вмешательства в дела церкви и папского престола. И здесь пример
Карла Великого был полезен: Филипп де Мезьер напомнил, как он
«поставил на престол викария Христа и завоевал для веры многие
королевства у Сарацинов». Экстремизм королевских советников
достиг апогея в «Сновидении садовника», где автор считает Фран­
цию более достойным местом для святого престола, чем Рим. Ка­
ждого короля, особенно в период схизмы, убеждали в его окруже­
нии вмешаться в дела церкви. Так, осенью 1390 г. было решено,
что Карл VI отправится в Рим и поставит там папу Климента VII,
что в умах современников заменило бы крестовый поход. Именно
от «огромной доблести в отношении веры, проявленной наидобле­
стнейшим святым Карлом Великим», выводит Филипп де Мезьер
«вечную славу среди королей и над королями христианскими»
королей Франции. И предупреждает Карла VI не соглашаться име­
новаться наихристианнейшим, если он не имеет в мыслях «уподо­
биться предшественникам».
Представление о священном характере королевской власти оп­
равдывало вмешательство королевских судов в юрисдикцию церк­
ви и расширение судебной власти короля, активно применяемое
Парижским Парламентом. И даже галликанские свободы церкви
Франции исходили из этого принципа и связывались с именем
Карла Великого. В окружении Карла VII говорили, что Прагмати­
ческую санкцию первым издал Карл Великий, а некоторые утвер­
ждали, что видели ее собственными глазами. Наконец, чиновникам
короля очень нравился этот титул, ибо они также становились
священными особами. И если папа Стефан III, желая польстить
Карлу и Карломану, обратился к ним словами апостола Петра «вы
род избранный, царственное священство», то уже в начале XV века
те же слова папский легат обратил к чиновникам Парижского Пар­
ламента, так много сделавшим для утверждения «королевской ре­
лигии» во Франции.
Титулатура королей Франции была связана с особым местом
королевства в христианском мире, и этим местом Франция также
обязана Карлу Великому, который был королем Франции и импе­
ратором. В памяти людей Франция и Империя смешались, и хро­
нисты называли даже первых Капетингов императорами. В «Сно­
видении садовника» сказано, что империя называлась то империей,
 то королевством. И Франция не только не отказывалась от попы­
ток поставить своего ставленника на императорский престол, но и
не переставала мечтать об имперской короне. Однако усиление
Империи, канонизация там Карла Великого создали для Франции
угрозу. Хотя папа Иннокентий III провозгласил светскую власть
короля Франции независимой, однако, противостояние с папой
Бонифацием VIII вынудило теоретиков защищаться и даже перей­
ти в наступление. Кстати, возрождение изучения римского права
создало дополнительную угрозу, поскольку там речь идет только
об императоре. Булла 1219 г. запретила преподавание в Париж­
ском Университете римского права, и оно переехало в Орлеан (за­
прет был снят лишь в 1679 г.). Отсюда глубокое и опасное проти­
востояние юристов и теологов, определившее идейную борьбу во­
круг трона во Франции.
В процессе самоидентификации французская корона ищет ис­
торические аргументы в пользу своей независимости от папы и
императора и находит их в особом статусе regnum Francorum в им­
перии Карла Великого. Это стало главным аргументом в пользу
фундаментальной для становления «королевской религии» идеи о
том, что король — император в своем королевстве. В «Speculum
judiciale» Гийома Дюрана епископа Менда утверждалось, что все
подчинены императору, кроме короля Франции, кто является «prin-
ceps in regno suo». В период противостояния папе Бонифацию VIII
появилась окончательная формула — «король — император в сво­
ем королевстве» («rex imperator in regno suo»). Жан Голен называет
короля «императором Франции» и берет у Рауля де Преля, своего
учителя, легенду о том, что Карл Великий, отправляясь в кресто­
вый поход, оставил в Сен-Дени орифламму и императорскую ко­
рону в знак пребывания здесь «вечной империи»: «сию инсигнию
имперскую пожелал оставить во Франции в знак империи вечной,
коей престол переходит к мужескому наследнику».
Именно в этой борьбе с притязаниями папы и императора при­
обретают особую значимость такие важнейшие объекты «королев­
ской религии», как коронационные регалии и королевские инсиг-
нии: все они, за исключением священного сосуда с елеем, возводи­
лись так или иначе к Карлу Великому — корона, скипетр, меч (так
называемый épée Joyeuse), орифламма, щит, лилии, крылатый
олень.
По указанию Карла Мудрого в трактате «Сновидение садовни­
ка» подробно расписано, как Карл Великий определил особое ме­
сто королевства Франции и почему оно и есть империя. «Королев­
ство Франции есть часть, вышедшая из империи через раздел, сде­
ланный Святым Карлом Великим, кто пожелал и установил, чтобы
столь благородного достоинства и положения было королевство
Франции и такой власти и привилегии, как и вся Империя». В этом
трактате виден вклад чиновников-легистов в утверждение «коро­
левской религии», поскольку именно юридические аргументы,
используемые автором, Эвраром де Тремогоном, кажутся ему наи­
более убедительными и безупречными. «Разум довольно с этим
согласуется, ибо, поскольку королевство Франции было одной из
главных частей империи, то эта часть столь благородная, сохрани­
ла благородство и власть другой части империи, от которой она
отделилась»; «по той же причине, что другая часть империи носит
имя империи, по этой же причине королевство Галлии, что было
одной из самых благородных частей империи, носит имя империи,
о чем мы имеем аналогии в гражданских законах, кои гласят так:
если кто-то делит свой дом надвое, каждая часть будет именовать­
ся домом сама по себе. И, следовательно, король Франции может
быть назван императором в своем королевстве, ибо не признает
суверена на земле, кроме Бога одного».
Кстати, это особое место Франции, идущее от Карла Великого,
признавали даже германские теоретики имперской власти. Фран­
цузские же теоретики не делали различия между Францией и Им­
перией ни в церемониале, ни в письмах канцелярии, признавая
власть императора над всеми, кроме себя. У французских легистов
это просто не обсуждалось. В борьбе за превосходство француз­
ские теоретики апеллировали к троянскому происхождению фран­
ков, имевших королей до пап и императоров. Другим важным пу­
тем утверждения французского абсолютизма становится идея,
очень близкая чиновникам короля и выглядевшая довольно смелой
в этот период, о превосходстве короля Франции над императором,
чей выборный характер власти лишает ее божественного и свя­
щенного происхождения. Эта идея есть у Жана Голена: «порядок
такой лучше устроен, что император Франции, помазанный драго­
ценным миром, с небес принесенным, сана своего больше достоин
и родит сынов, которые вступают в отцовское наследство, как и
заведено от Бога». В окончательном виде эта идея оформлена в
«Сновидении садовника», где прямо говорится о превосходстве
короля над императором. «Я считаю более почтенным, чтобы ко­
роли Франции именовались королями, а не императорами Фран­
ции... во-первых, потому что так привычно и так делали предше­
ственники, ибо закон гражданский гласит, что надо соблюдать то,
что было долго соблюдаемо и используемо». Во-вторых же, автор
ссылается на Библию, где «вы не найдете вовсе ни в одной из час­
тей... упоминаний об императоре. Следовательно, имя короля бо­
лее древнее и более почетное, а императора — более новое... И
тот, кто весь мир сотворил, именуется королем королей, а не им­
ператором императоров».
Скандальность таких сентенций не смущала королевских чи­
новников, тщательно следивших за тем, чтобы король ни в чем не
уступал императору. И это понятно: такая власть короля распро­
странялась и на его служителей, активно разрабатывавших взятые
из римского права законы об оскорблении величества (lèse-majesté)
как высшем преступлении против короля и его чиновников. Отсю­
да было недалеко до уравнения императора и магистрата, ибо уже
у Жана Блано в 1255 г. утверждалось, что император — это маги­
страт, а Жак де Ревиньи говорил о королях Франции, делегирован­
ных в магистратуру императора. Кстати, императорские атрибуты
одеяния короля постепенно распространяются и на главных его
чиновников — канцлера и первого президента Парижского Парла­
мента (алая мантия, фибула и т.д.). И потому во время визита во
Францию императора Карла IV в 1378 г. окружение Карла Мудро­
го делало все, чтобы показать независимость Франции от Импе­
рии. По свидетельству Кристины Пизанской, они выслали «ему
навстречу вороную лошадь... ибо императоры привыкли на белых
лошадях вступать в добрые города, и пожелал король, чтобы в его
королевстве иначе сделали, чтобы не могло быть замечено никако­
го признака господства (dominacion)». Еще больший скандал учи­
нил Парижский Парламент после посещения императора Сигиз-
мунда в 1416 г. Придя на заседание Парламента и попав на спор о
должности сенешаля Бокера, он решил вмешаться в него в пользу
одной из сторон. И поскольку его кандидату недоставало рыцар­
ского звания для получения этой должности, он тут же и произвел
его в рыцари. Такое поведение возмутило чиновников верховного
суда, тем более, что он посмел сесть на место, отведенное королю.
Жан Жувеналь дез Урсен так описывает возмущение посягательст­
вом императора на власть короля, тем более что Карл VI Безумный
не в состоянии был защитить себя сам: «Прежде императоры от­
стаивали иногда суверенитет над королевством Франции, что про­
тивно разуму, ибо король есть император в своем королевстве и
держит его от Бога одного и шпаги». Утверждение императорской
власти короля во Франции было основой всей системы верховной
администрации: законодательной и судебной власти, введения на­
логов, чеканки и смены монеты, объявления войны.
Важным штрихом этого портрета Франции как империи, или
«самой благородной ее части», служил Парижский Университет,
центр наук и «фонтан знаний» всего христианского мира, обязан­
ный своим пребыванием Карлу Великому. Тема translatio studii
стала эффектным подтверждением особого места Франции в мире.
И если вначале Университет претендовал на автономию и покро­
вительство пап, то к XIV веку он признает, что основан Карлом
Великим и является «любимой дочерью короля Франции». В связи
с утверждением о короне, требующей знаний и компетентности,
любовь королей к Университету ставится в центр их полномочий,
поскольку на этом переносе из Рима в Париж по настоянию Ал-
куина Карлом Великим центра знаний основан высший авторитет
французской короны.
Появившись в «Miroir historial» Винсента из Бовэ, эта тема
прочно вошла в трактаты королевских советников. Филипп де
Мезьер на этом строит теорию о превосходстве Франции: «наи-
христианнейший и святой король Карл Великий, кто по своей сво­
бодной воле и щедрости (libéralité) из Рима великого перевез в Па­
риж святых алхимиков Университета». Эврар де Тремогон считает
на этом основании Францию достойной пребывания папского пре­
стола: «Очевидно, что в Париже и во Франции находится источник
всякого знания, откуда исходят многие реки и ручейки... Как явст­
вует из истории, этот благородный источник, то есть знания, был
перенесен (translatée) святым Карлом из Рима в Париж». Связь Па­
рижского Университета с акцией короны подчеркивает и Кристина
Пизанская: «Карл Великий перенес изучение наук из Рима в Па­
риж точно так же, как некогда они были перенесены из Греции в
Рим». Культурное превосходство Франции над другими королев­
ствами прочно утвердилось к XV веку, как и обязательность по­
кровительства короны знаниям, что определило характер француз­
ского Ренессанса, деятели которого пытались доказать, что фран­
цузская культура, язык, литература ни в чем не уступают Италии и
являются истинными наследниками Античности.
Святость королевского дома во Франции, особое положение
королевства в христианском мире и система прерогатив короля
Франции соединились в первом законе королевства, ставшим уси­
лиями идеологов королевской власти главным законом страны —
так называемом салическом законе о престолонаследии, освящен­
ном именем и авторитетом Карла Великого. Вопрос о престоло­
наследии был главной проблемой во Франции периода Столетней
войны, и салический закон был найден, откомментирован и пре­
вращен в главный аргумент спора королевскими чиновниками. И
хотя в процессе его пропаганды образ Карла Великого постепенно
уступил место Фарамону, которому в итоге и приписали этот закон
(тем более что это единственное, что осталось о нем в истории),
тем не менее, Карл Великий остался тем, кто его подтвердил. Вот
как писал об этом Жан Жувеналь дез Урсен: «Салический закон
одобрен, подтвержден и вновь установлен Карлом Великим, кто
был в свое время императором и королем Франции и какового мы
обязаны почитать и считать находящимся со святыми в раю».
Обильно ссылаясь на Эйнгарда в том, как был подтвержден этот
закон, он настаивает, что Карл Великий лишь одобрил то, что уже
было установлено «до того, как появились некогда во Франции
христианские короли». Но это подтверждение очень важно ввиду
авторитета имени Карла Великого.
До 1350 г. это был всего лишь очень древний и уважаемый закон,
чье содержание не было известно. При разрывах 1316 и 1328 гг. сали­
ческий закон вообще не упоминался. Филипп V, как и Филипп VI
Валуа, взошел на престол Франции, потому что был сильнее ос­
тальных конкурентов, а вовсе не в силу какого-то закона. Идея
ссылаться на этот закон родилась у легистов и клириков из окру­
жения короля. Впервые обнаруженный Ришаром Леско, относив­
шим его, правда, к Хлодвигу, он упомянут в «Морализированных
шахматах» Жана де Сессоля, в переводе Жана де Винея, сделан­
ном для дофина Иоанна, в главе о королеве в шахматах. Там сказа­
но, что он сделан задолго до Карла Великого и соблюдался всегда
как традиция. Вмешательством чиновников из окружения короля и
Парламента салический закон стал предметом национальной гор­
дости, формой французской идентичности. Юристы Карла Мудро­
го превратили его в закон о наследовании короны. В кризисный
период королевской схизмы, последовавшей после договора в Труа
1420 г., советники дофина Карла вытащили его вновь на свет в
целях пропаганды наследственной передачи власти. Однако они не
имели на руках того главного экземпляра, что хранился в аббатст­
ве Сен-Дени, на тот момент у англичан и французов-«предателей».
Тогда они принялись искать его по всему королевству, нашли,
скопировали, прокомментировали и перевели, отыскали в истории
прецеденты и гарантов в лице Хлодвига и Карла Великого. Датой
избрали 420 г., т.е. ровно за тысячу лет до договора в Труа: такая
долгая традиция должна была символизировать его неоспоримую
легитимность. Авторство «галльского закона» оспаривалось: одни
считали его анонимным («до всех королей»), другие относили к
Фарамону, считали, что Хлодвиг записал его, а Карл Великий —
автор расширенной редакции. Однако в окружении Карла VII от­
водили решающую роль Карлу Великому: так, в анонимном трак­
тате «Super omnia vincit veritas», этот договор в Труа осуждается
как противоречащий «всякому праву божественному, гражданско­
му, естественному (naturel) и каноническому, противный сущест­
вующему обычаю (coustume prescripte) Франции столь долгого
времени, что не запомнят обратного, чему согласен закон Карла
Великого, что именуется салическим (lex salica)». Жан де Монтрей
также склонялся к Карлу Великому, равно как и Жан Жувеналь дез
Урсен, который знал, что тот одобрил его и добавил 33 новые ста­
тьи. Он даже хвалился, что знает, как этот экземпляр выглядит, что
было очень важным свидетельством в Буржском королевстве, от­
резанном от Сен-Дени: «имеется массивный том, разделенный на
семь книг, и я его видел и знаю, где он находится». Так салический
закон, одобренный святым Карлом Великим, защищал Францию от
англичан в этот трагический для династии Валуа момент. Он, в ито­
ге, становится законом «Фарамона, Хлодвига и Карла Великого».
Карл Великий сыграл выдающуюся роль в становлении «коро­
левской религии», ее атрибутах, прерогативах и идеологии. Образ
его оказался устремленным в будущее, стимулируя рост власти
короля и его авторитета, служа победоносным оружием в руках
служителей короны. Однако в эти два века мы наблюдаем стреми­
тельный рост влияния образа Карла Великого и постепенный, но
неуклонный его упадок. По существу, Карл Великий так и остался
легендарным персонажем, чья слава лишь добавляла блеска «ко­
ролевской религии». По мере расширения границ на восток Импе­
рия становилась угрозой национально-государственным установ­
лениям во Франции, и здесь начинают превозносить своих коро­
лей. Первым, пусть и полу-мифическим королем, считается отны­
не Фарамон, о котором Филипп де Коммин пишет как о первом
избранном народом короле Франции, «ибо другие назывались гер­
цогами и королями Галлии». Национальная история отныне начи­
нается с Хлодвига, при котором французы закрепились на опреде­
ленной территории и чье крещение постепенно в иконографии и
пропаганде превратилось в церемонию коронации. Наконец, своим
святым королем признавали только Людовика IX, чья канонизация
была безупречной и не вызывала никаких сомнений, а эпоха стала
символом процветания и сделалась аргументом в протестах против
усиления королевской администрации, налогов, ослабления монеты.
Наглядным выражением этого упадка образа Карла Великого
может служить судьба коронационных регалий и инсигний коро­
левской власти, вначале напрямую связанных с именем «импера­
тора и короля Франции». С короной Карла Великого успешно кон­
курирует корона Людовика Святого: ее точно предпочли Иоанн II,
Карл VII, Генрих IV. Меч Карла Великого — так называемый
Joyeuse — постепенно трасформируется в руку судьи. Королевские
лилии, появление которых на щите и одеянии королей Франции
также относили к Карлу Великому, теперь приписывают Хлодвигу.
Орифламма наверняка была утеряна либо при Креси, либо при
Пуатье, а в ее чудодейственных свойствах возникли сомнения, раз
она не помогает французам. Окончательный удар по ее авторитету
нанесли те советники короля, кто предложил ему поднять ее в
войне Бургиньонов и Арманьяков, расцениваемой ими как оскорб­
ление величества, чем приравняли ее к войне с неверными. Это
была ошибка, и Карл VII не забыл, как орифламму подняли против
его сторонников, и никогда не воевал под этим знаменем. С сере­
дины XV века некоторые авторы относят появление орифламмы к
Хлодвигу и даже Дагоберу, основателю аббатства Сен-Дени. Всем
коронационным регалиям, как и авторитету аббатства Сен-Дени
повредил период «английской Франции», когда после 1422 г. эта
территория оказалась в руках англо-бургиньонов. На коронации в
Реймсе 1429 г. обошлись без всех святынь, оставшихся у англичан
и «оскверненных» ими. Отныне не коронационные регалии созда­
ют короля, а ровно наоборот. И аббатство из покровителя монар­
хии превратилось в объект покровительства короны.
Однако, и это мне кажется вовсе не случайным, Карл Великий
сохранил свое привилегированное место в среде тех людей, кто
создавал «королевскую религию» — чиновников и советников ко­
роля. Характерный пример — использование его имени в качестве
исторического аргумента в процессах, разбиравшихся в Париж­
ском Парламенте. Хотя там упоминаются и Хлодвиг, и Филипп
Август, и Людовик Святой и Филипп Красивый, но Карл Великий
упоминается чаще всех остальных королей. Более того, в отличие
от других королей, чья известность и авторитет географически
ограничены, он известен на всей территории (например, Меровин-
гов и Хлодвига не знают на юге Франции). Но что самое порази­
тельное, у юристов XV века было довольно точное представление
о правлении Карла Великого и его итогах: он главным образом
реставратор и миротворец, положивший конец бунтам, изгнавший
сарацинов из Пуату и Прованса, восстановитель храмов, покрови­
тель наук и любитель античного наследия. Его время — это сим­
вол порядка и величия. Отдадим должное парламентским юристам
XV века: их познания и мнения о Карле Великом не так уж отли­
чаются от оценок историков и спустя пять столетий.

Библиография

Источники
Коммин, Филипп де. Мемуары. М., 1986.
Christine de Pizan. Le livre des faits et bonnes mœurs du sage roy Charles
V// Michaud J. et Poujoulat J. Nouvelle collection des mémoires pour servir à
l’histoire de France. T. 2. Paris, 1881.
«L’Honneur de la couronne de France»: Quatre libelles contre les anglais
(vers 1418-vers 1429). Éd. pour SHF parN. Pons. Paris, 1990.
 Jackson R.A. The «Traité du sacre» de Jean Golein//Proceeding of the
American Philosophical society. 1969. T. 113. N 5. P. 305-324.
Journal de Nicolas de Baye, greffier du Parlement de Paris. 2 vols. Paris,
1885, 1888.
Journal de Jean Le Roye, connu sous le nom de Chronique scandaleuse,
1460-1483. Publ. par B. de Mandrot. 2 vols. Paris, 1894-1896.
Juvénal des Ursins, Jean. Écrits politiques. Éd. P.S. Lewis. 2vols. Paris,
1978-1985.
Juvénal des Ursins, Jean. Histoire de Charles VI, roi de France// Michaud J.
et Poujoulat J. Nouvelle collection des mémoires pour servir à l’histoire de
France. T. 2. Paris, 1881.
Mezières, Philippe de. Le Songe du viel pèlerin. Ed. by G.W. Coopland. T.
1-2. Cambridge, 1969.
Songe du Vergier. Éd. M. Schnerb-Lievre. 2 vols. Paris, 1982.

Литература
Autrand?. Charles V le Sage. Paris, 1994.
Autrand F. Charles VI: La folie du Roi. Paris, 1986.
Beaune С. Costume et pouvoir en France à la fin du Moyen Age: lesdevises
royales vers 1400// Revue des sciences humaines. 1981. N 183. P. 125-146.
Beaune С. Naissance de la nation France. Paris, 1985.
Beaune С. Prophétie et propagande: le sacre de Charles VII// Idéologie et
propagande. Colloque de Haifa. Paris, 1987. P. 63-73.
Bloch M. Les rois thaumaturges. Étude sur le caractère surnaturel attribué à
la puissance royale particulièrement en France et en Angleterre. Strasbourg,
1924.
Demurger A. L’histoire au secours de la chicane: la place de l’histoire dans
les procès au Parlement au début du XVe siècle (1419-1436)// Journal des sa­
vants. 1985. N4. P. 231-312.
Guenée B. Les généalogies entre l’histoire et la politique: la fierté d’être
Capétien, en France, au Moyen Âge// Annales. E.S.C. 1978. P. 450-477.
Guenée B. Histoire et culture historique dans l’Occident médiéval. Paris,
1980.
Guenée B. L’Occident aux XlVe et XVe siècles. Les États. 5-ème éd. Paris,
1993.
Krynen J. «Le mort saisit le vif». Genèse médiévale du principe
d’instantanéité de la succession royale française// Journal des savants. 1984. N
2. P. 187-221.
Lambrech R. Charlemagne and his Influence on the Late Medieval French
Kings// Journal of Medieval history. 1988. N 14. P. 283-291.
Quillet J. Charles V le roi lettré: Essai sur la pensée politique d’un règne.
Paris, 1984.
Zeller G. Les rois de France candidats à l’Empire. Essai sur l’idéologie im­
périale en France// Revue Historique. T. 173. N 2. P. 273-311.
 И.Я. Эльфонд

ОБРАЗ КАРЛА ВЕЛИКОГО

ВО «ФРАНКОГАЛЛИИ» Ф. ОТМАНА

Автора «Франкогаллии» — знаменитого юриста и политиче­

ского публициста Ф. Отмана — историки уже давно признали «от­
цом германистики» в связи с проблемой генезиса французского
государства1; именно он поставил вопрос об этногенезе французов
и настаивал на важнейшей роли германского элемента в становле­
нии французской нации. Резко негативное отношение к романско­
му наследию, ненависть к Римской империи и неприятие католи­
цизма неизбежно влекло мыслителя к проблеме исторического
места германцев, их роли в гибели Римской империи и становле­
нии современных европейских государств, в частности Франции.
Его изыскания о периоде зарождения франкского государства
преследовали цели, достаточно далекие от чистой эрудитской нау­
ки: Отман с редкой последовательностью и энергией стремился
найти в прошлом доказательства существования верховной власти
народа и выборности королевской власти. События ранних этапов
развития франкской государственности служили ему для опровер­
жения порядков французского абсолютизма XVI в. Однако, хотя в
трудах историков и политологов, как правило, изложена концеп­
ция Отмана, практически не ставился вопрос о его оценках от­
дельных личностей в ранней истории Франции, сопоставлении им
деятельности Меровингов и Каролингов, тем более о роли Отма­
на в формировании королевского мифа.
Хотя Отман защищал прежде всего принцип выборности коро­
лей и, соответственно, львиную долю его внимания привлекала

1 Это отмечалось практически всеми исследователями, обращавшими­

ся к «Франкогаллии». Наиболее отчетливо данная оценка проявилась со
времени появления статьи П.Арсена (Harsin, XLIX). На русском языке см.:
Вайнштейн, с. 389-390; Эльфонд, гл. 1.
история Меровингов, образ Карла Великого приобрел в его сочи­
нении особую значимость: Отман как бы апеллировал к правлению
Карла как высшему подтверждению своих тезисов и считал его
кульминационным моментом в истории франков, которых объяв­
лял основателями французского государства и французской нации.
Поэтому образ Карла Великого интерпретировался им исключи­
тельно как образ величайшего и мудрого правителя, чьи личные
качества способствовали прославлению имени франков и созда­
нию грандиозной империи.
Источники, на которые опирался историк, характеризовались
«отчетливо выраженной тенденцией — апологии каролингской
династии» (Вайнштейн, 131). Однако можно заметить, что их от­
бор был сделан своеобразно: Отман практически не обращался к
летописанию, но предпочитал произведения хронистов и биогра­
фов. Для него, безусловно, основным поставщиком сведений явля­
лась «Жизнь Карла Великого» Эйнгарда, причем здесь он проявлял
критический подход, утверждая, что этот труд биограф «написал
для того, чтобы возвеличить Карла Великого и Каролингов и при­
уменьшить значение Меровингов» (Hotman, 256). Кроме этого, он
довольно широко использовал «Хронику» Регинона Прюмского,
Эймона из Флери и упоминал сочинение архиепископа Турпена,
который, по мнению Отмана, «столь же глуп, сколь невежествен, и
написал не жизнеописание Карла Великого, а сказку о нем». Есте­
ственно, что он критически оценивал этот труд, как «смесь басен
старых баб и безумных россказней»2. Характерно также использо­
вание сочинений целого ряда позднейших средневековых хрони­
стов. Оценки деятельности Карла и его империи он приводил как
средневековые (Оттон Фрейзингский, аббат Эккехард, X. Зурита,
Дитрих Нимский), так и гуманистические (И. Науклер и «Эннеа-
ды» М.А. Сабеллико). К некоторым источникам Отман относился
критически (Дитрих Нимский), на данные других ссылался безо
всяких сомнений, но сам его подход весьма показателен: автор
сознательно отбирал из огромного множества сведений о франках
(а во «Франкогаллии» только в связи с этим периодом упомина­
лись сочинения примерно тридцати авторов) именно то, что наи­
более подходило к его теоретической концепции происхождения и
характера франкской государственности.
Интерпретация им образа государства франков (Франкогаллии)
и самого Карла Великого опиралась на два положения: Франкогал-
лия — страна свободы, Карл Великий — страж ее порядков и ве­
ликий правитель. В силу этого Карл фактически не интересовал

' Ibid.; Турпен - архиепископ Реймса (умер ок. 800 г.), хронист.
автора как личность, он и не пытался индивидуализировать образ
короля, напротив, опускал подобную информацию биографий и
хроник. В его изображении Карл — величайший государь, образец
мудрого правителя и собиратель галльских и германских земель.
Карл Великий предстает во «Франкогаллии» как непосредст­
венный создатель могучего франкского государства: «когда коро­
лем франков был Карл Великий, то вся Галлия (Кельтика, Бельгика
и Лузитания) и Германия от Рейна до Иллирии составляли единое
королевство Франкию» (Hotman, 256). Власть его изображена на­
столько исключительной, что по могуществу к самому Карлу Ве­
ликому изо всех представителей его династии смог приблизиться
только один Карл Толстый: «единственный изо всех французских
государей, правивших после Карла Великого, который обладал
столь же большой властью, как и Карл» (Hotman, 240). Карла От-
ман провозгласил величайшим не только из франкских государей,
но и из французских королей: «он в результате своих великих дея­
ний присоединил к своему королевству почти всю Европу и кото­
рый с согласия всех народов постоянно именовался «Великим»
(Ibid., 392).
В то же время Отман полагал, что Карл, даже став императо­
ром, прежде всего оставался франкским королем, объясняя это
предпочтением Карлом франков вследствие их исключительных
качеств, среди которых важнейшим он объявил любовь к свободе:
«Карл Великий предпочитал франкскую часть германского народа
прочим германцам и фризам, поскольку именно франки добились
этой наисладчайшей свободы» (Ibid.).
Именно по этой причине, Карл Великий, по утверждению От-
мана, и выступал как защитник и гарант франкской свободы и да­
же не пытался ликвидировать ее или же посягнуть на права франк­
ского народа: «Карл Великий не мог лишить франков их прирож­
денного права и свободы, и он никогда не предпринимал ничего
важного, не выяснив прежде мнения народа и решения знати»
(Ibid., 392-394). Таким образом, в изображении Отмана Карл Вели­
кий не просто ценил франков за их любовь к свободе и независи­
мости, но и соблюдал принцип народного суверенитета, выражав­
шийся согласно автору в обязательном выяснении позиции насе­
ления и согласовании действий монарха со знатью.
Особое значение приобретает во «Франкогаллии» вопрос о по­
литике императора в отношении перехода короны. Отман стара­
тельно стремился доказать, что Карл Великий не был наследствен­
ным государем. Поэтому он большое внимание отводил порядку
вступления его на трон. Отман неоднократно подчеркивал, что
приход Карла к власти был связан с избранием народа: «после
смерти короля Пипина франки торжественно собрались и провоз­
гласили своими королями обоих его сыновей, оговорив до этого
одно-единственное условие — чтобы они разделили королевство
поровну». Важность этого положения доказывается тем, что Отман
привел эту мысль аббата Эккехарда в разных местах своего труда.
Для Отмана даже величайший король мог быть только наделен
властью, и он неоднократно подчеркивал, приводя цитаты разных
авторов (Регинона, Адо, Эймона) для доказательства, что можно
было «стать королем лишь с согласия народа»3. Немаловажен для
него и принцип равенства наследников: он отмечал, что наследни­
ки Пипина (отца Карла) разделили «территорию королевства по­
ровну между собой, так, чтобы Карл правил той частью, которой
владел его отец Пипин, а Карломан — той, которой прежде правил
его дядя».
Он вступил в спор о роли Карла Великого в утверждении на­
следственной передачи короны. Для Отмана эта проблема принци­
пиально важна: он доказывал, что наследственная передача власти
(то есть узурпация прав народа) — наследие Капетингов. А потому
он стремился опровергнуть тезис о том, что именно «Карл Вели­
кий установил порядок, согласно которому франки должны были
принимать как своих королей сыновей, наследующих своим от-
цам-государям».
Тем более у него вызывала раздражение позиция Дитриха Ним-
ского, утверждавшего, что и «самому Карлу королевство досталось
по наследству». По мнению Отмана, «ничто не может быть глупее
подобного утверждения». Император представлен у него как за­
щитник священных прав народа: «Выше уже было показано, что
Карл Великий полностью и неизменно соблюдал право народа
франков возводить королей на трон» (Ibid., 242).
Однако Отман волей-неволей вынужден был признать возмож­
ную правоту своих оппонентов. Вероятно, утрата «верховных прав
народа» для него все же более терпима в случае, если это про­
изошло в пользу величайшего из государей прошлого. Он все же
твердо стоял на том, что подобное могло произойти только при
Карле Великом: «если слова Дитриха Нимского и содержат исти­
ну, то подтверждают и тот факт, что до Карла Великого королевст­
во не являлось наследственным, но передавалось согласно избра­
нию народа».
Отман, однако, использовал текст Дитриха для обоснования
особых прав франкских (и французских) королей. Для него несо­
мненен факт, что титул французского короля выше титула импера­

1Ibid., 264. Отман ссылается на хронику аббата Эккехарда.

тора, и этим статусом он обязан именно решению Карла, который
не только определил франкам королей из своего рода, но поставил
этих королей выше императоров; король франков «не станет при­
знавать кого бы то ни было выше себя в земных делах ни путем
принесения вассальной верности, ни каким-либо другим способом
подчиняться потомкам императоров»4. Таким образом, отношение
к императорской власти как бы двоилось в представлениях Отма-
на. С одной стороны, статус императора и одновременно короля
франков возвышал Карла и предоставлял дополнительные воз­
можности (даже и в оказании давления на самих франков), но, с
другой стороны, французский юрист жестко отказывался признать
приоритет императоров во Франции, и провозгласил непризнание
королями Франции сюзеренитета империи.
Здесь он явно вступает в спор с другими юристами о соотно­
шении власти императора и короля: «это суждение.., должно бы
приниматься во внимание некоторыми учеными законоведами при
решении вопроса “считал ли король франков императора или кого-
нибудь еще выше себя”». Авторитет Карла Великого, таким обра­
зом, освящал исключительный характер власти французских коро­
лей.
Отман подчеркивал также государственную мудрость Карла в
решении вопросов, связанных с грядущими судьбами империи.
Отман полагал, что «Карл хотел заключить со своими сыновьями
союз в последний период своей жизни», считая этот альянс гаран­
том будущей политической стабильности. Отсюда и идея раздела,
при этом он тщательно фиксировал все свидетельства относитель­
но участия в этом процессе «народа», король принимал в его изо­
бражении политические решения «вместе с первыми лицами и зна­
тью франков» (Hotman, 244). Тем самым Отман настаивал на идее
консервации порядков и традиций, унаследованных от времен Ме-
ровингов, и в правление новой династии (благодаря действиям
Карла). Следовательно, продолжал он, принцип верховной власти
народа соблюдался и после раздела: «когда королевство было раз­
делено на три части, то [он] составил по этому поводу завещание,
которое было подтверждено торжественной клятвой франков».
Законность решений Карла, по мнению Отмана, доказывалась под­
тверждением принятых им решений «на торжественном собрании
всех вельмож королевства франков с согласия многих» (Ibid.).
Отман, безусловно, считал правильным и одобрял решение
Карла о разделе империи, хотя прекрасно знал о последствиях это­
го акта (и описал их); для него гораздо важнее, что Карл Великий

4Ibid., 244. Dietrich von Nieheim, IV, 6.

214
благодаря своему решению не выходил за рамки древнейших по­
рядков: «он созывает собрание вельмож и франкской знати для
того, чтобы установить и упрочить мир между своими сыновьями
и разделить свое королевство». Отман четко обосновал цели при­
нятых Карлом решений: не только обеспечить всех сыновей, но
учредить будущую систему государств во избежание войн, до­
биться не только установления мира, но и обеспечения политиче­
ской стабильности при участии в этом знати и народа: «по реше­
нии всех этих вопросов император созвал собрание вельмож и зна­
ти франков для того, чтобы установить мир, сохранить его между
своими сыновьями и разделить свое королевство на три части так,
чтобы каждый из них оказался в безопасности и правил своей ча­
стью в случае, если переживет его». (Ibid., 342)
Но все эти доводы и решения, которые Отман вполне одобрял,
служили ему для главного: — доказать, что государи, даже вели­
чайшие из них, не обладали полной властью, а потому их распоря­
жения были недействительными. Ведь «ни один король не остав­
лял завещания, в котором распоряжался королевством, и подобное
установление отца по своему собственному праву никакой силы не
имело, но обязательно должно было утверждаться королем на все­
общем собрании сословий» (Ibid., 334). Это служило автору для
того, чтобы подчеркнуть, что Карл Великий был благоразумен и
понимал, что его «завещание должно было все равно подтвер­
ждаться народом».
Отман пытался доказать, апеллируя к истории царствования
Карла Великого и его указам, древность Салического закона. Он
прямо утверждал, что и впоследствии у франков сохранялись те же
политические принципы, которые проводил в жизнь сам Карл:
«После смерти Карла Великого при разделе королевства многое из
того, что происходило, преследовало те же цели» (Ibid., 264). От­
ман, утверждая ранее, что завещания государей не имели законной
силы, ссылался именно на завещание Карла для обоснования дей­
ственности Салического закона в эпоху Каролингов: по завещанию
Карла Великого «можно видеть, как почти вся Европа была разде­
лена между его тремя сыновьями таким образом, что ничего не
было выделено даже как приданое или оговоренное владение для
его дочерей» (Ibid.). Отман одобрял такое решение, хотя и отме­
тил, что дочери Карла оказались беспомощными: «Полная власть в
определении их браков или приданого была оставлена на добрую
волю, чувства или благоразумие их братьев». По его мнению, ус­
тановление ограничений для честолюбцев способствовало ста­
бильности и целостности государства, а значит, «ничего неспра­
ведливого не могло воспоследовать, поскольку государи и вель­
можи, с которыми могли быть заключены браки, и не могли рас­
считывать венчаться с дочерьми, ожидая большого приданого или
же надеясь на дополнительные почести своему роду или семье»
(Ibid., 266)5. Все это Отман считал доказательством исключения
женщин из наследования, хотя и ранее при любых обстоятельствах
наследовали сыновья, а не дочери и подобный вопрос не вставал и
не решался в эпоху Каролингов.
Особое значение в описании деятельности Карла Великого для
Отмана приобрел суд. Как и в других вопросах, автор противопос­
тавлял характер порядков при Карле Великом современному абсо­
лютизму. В данном случае он резко осуждал функционирование
французских парламентов и превозносил простоту судопроизвод­
ства в эпоху Карла Великого: «А во времена Карла Великого, ко­
торый владел королевством втрое большим по размеру, чем Фран­
ция была при Карле VII, использовался иной способ вершить суд,
что можно легко усвоить из множества указов, приведенных в соб­
рании франкских законов» (Ibid., 516).
Отман вступил в полемику с историками и правоведами, ут­
верждающими, что возникновение парламентов восходит к време­
нам именно ранних Каролингов; для него это утверждение — «не­
лепость», поскольку «сохранилось множество законов и указов,
изданных этим самым Карлом Великим, и ни в одном из них не
встречается упоминания ни о парламенте, ни о еще более могуще­
ственном сенате» (Ibid., 506).
Он охарактеризовал судебную систему Карла, подчеркивая ее
простоту и активное участие в судопроизводстве самого короля и
императора: «Карл Великий просто отдавал распоряжение о том,
что в назначенных местах будут проводиться судьями судебные
заседания и там же должно проходить собрание, которое он по
своему обыкновению называл placitum». Он отмечает как положи­
тельную сторону суда ограничение количества судебных сессий:
«не более трех всеобщих судебных заседаний за год (за исключе­
нием тех случаев, когда кто-то совершил тяжкое преступление,
или же похитил чужую собственность, или же должен быть при­
зван для свидетельствования)». Отман не просто восхвалял судеб­
ную систему Карла Великого: он противопоставлял ее современ­
ной как эталон, а законы Карла — римскому праву, доказывая в то
же время органическую связь важнейших французских законов с

5 Только от Хильдегарды у Карла было пять дочерей. А еще были до­

чери от Фальстрады. Все они так и не вышли замуж. Здесь проявляется
общее негативное отношение Отмана к правам женщин на наследование
или на власть.
установлениями Карла: «многие другие законы, имеющие отноше­
ние к рассматриваемому вопросу, происходят от тех, которые бы­
ли установлены этим королем». Отман не просто считал их хоро­
шими, они служили ему для сравнения с абсолютистскими: «бла­
годаря им мы можем отметить ничтожность судопроизводства».
Ссылаясь на Эйнгарда, Отман отмечал как важнейшие черты
управления и ведения суда простоту и доступность государя, кото­
рый как только получал информацию о том, что «имеется судеб­
ная жалоба, которую нельзя разрешить без указаний короля, то он
отдавал распоряжение о том, чтобы тяжущиеся тотчас были дос­
тавлены, и, воссев на своем троне правосудия, выслушивал дело и
выносил приговор» (Eginhard, cap. 24). Таким образом, Отман под­
черкивал не только личное участие, но и личную заинтересован­
ность Карла Великого в деле осуществления правосудия (которое
со времен Лопиталя во Франции считалось важнейшей функцией и
обязанностью Королевской профессии). Поэтому автор так дета­
лен и настойчив: именно Карл Великий проявлял должное отно­
шение к этой части правления и для вящего доказательства своего
тезиса приводит цитату из Капитулярия самого Карла: «пусть на­
ши посланцы доведут до сведения знати и народа, что раз в неде­
лю мы желаем проводить заседания для выслушивания судебных
дел» (Hotman, 508). Таким образом, Карл рисуется как идеальный,
справедливый государь, всегда готовый рассудить конфликт и ока­
зать содействие, как знати, так и простому народу. Лишь в одном
вопросе Отман негативно оценивал решения Карла Великого. Указ
от 774 г. он полагал крайне вредным, поскольку тот «передал всю
власть в религиозных делах римским папам». Здесь неприязнь
Отмана к католической церкви явно заслонила идеализированный
образ короля-защитника прав народа; Отман считал, что король
поступил в данном случае не по совести, поскольку «отплатил па­
пе за великое благодеяние» (передачу короны его роду) (Ibid.,
166)6, заявляя, что нарушения законов духовенством влечет такую
же ответственность, как и светских лиц. И все же для Отмана Карл
Великий, несомненно, — величайший законодатель, что подтвер­
ждается ссылкой на Эйнгарда. Критическое отношение к концеп­
ции Эйнгарда не мешало Отману принимать апологетику биогра­
фа: «он заметил, приняв императорский титул, что у его народа
имелись недостатки в праве, поскольку франки имели два свода
законов, и они во многом существенно отличались друг от друга.

6 Карл, быть может, и отплатил за это благо, но папа Захария способ­

ствовал возведению на престол не Карла, а его отца Пипина Короткого.
Отман не раз упоминает об этом во «Франкогаллии».
Он раздумывал над тем, как дополнить то, что ему казалось несо­
вершенным». Карл Великий изображался Отманом, как великий
законодатель, устанавливающий единый закон в империи.
Одновременно для Отмана Карл Великий и великий воитель.
Ссылаясь на биографию Эйнгарда, он перечислял присоединения
Карла к владениям франков, подчеркивая, что огромными владе­
ниями франки были обязаны именно силе оружия («...в результа­
те множества войн» (Ibid., 166)). Отман пришел к выводу: «Карл
получил от своего отца Пипина Короткого могучее королевство, и
он сумел столь успешно и благополучно расширить его, что уве­
личил его размеры почти вдвое» (Ibid.).
Таким образом, Отман сделал все возможное, чтобы при дока­
зательстве исконных верховных прав народа и исторического су­
ществования ограничений власти короля во франкском государст­
ве подчеркнуть исключительность характера правления Карла Ве­
ликого, определявшуюся его политической гибкостью и мудро­
стью. По сути своей в трактовке деятельности Карла Отман близко
подошел к идее добровольного соглашения монарха на ограниче­
ние его власти и признания им необходимости следования тради­
ции и обычаю. Карл Великий в то же время предстает как великий
воитель и законодатель, идеал монарха, который в трактовке авто­
ра стал эталоном на века. Достаточно тенденциозная интерпре­
тация образа Карла Отманом, данная с позиций конституциона­
лизма, дает возможность считать, что ярый тираноборец спо­
собствовал формированию культа идеального монарха в лице Кар­
ла Великого, долго сохранявшегося во французской историогра­
фии, и внес значительный вклад в разработку и создание королев­
ского мифа. Несколько иначе трактовался мыслителем вопрос об
империи: для Отмана империя — по видимому, лишь расширенное
королевство франков; никакого почтения ни к титулу императо­
ров, ни к самому понятию империи (судя по всему, в его представ­
лении связанному с понятием Римской империи) он не выказывал.
Напротив, автор явно разделял мнение, что французские короли не
склоняются и не должны склоняться перед императорами, тем бо­
лее, не являются их вассалами. Вся эта эпоха трактовалась истори­
ком как высший этап развития государства франков, как своего
рода недостижимый с тех пор политический идеал.

Библиография

Вайнштейн O.JI. Западноевропейская средневековая историография.

М.-Л., 1964.
Элъфонд И.Я. Тираноборцы. Саратов, 1991.
 Franklin J. Constitutionalism in the 16th century: Protestant Monorcho-
machs //Political changes and social change. New-York, 1967. P.l 17-132.
Harsin P. Le parrain d’une école germanique. F. Hotman et sa «Francogal-
lia» //Revue des sciences politiques. 1926. V. XLIX.
Hotman F. Francogallia. Cambridge, 1972.
Huppert С. The idea of perfect history. Urbana, 1970.
Kelley D. François Hotman: A revolutionary’s ordeal. Princeton, 1979.
Kingdon R.M. Myths about the St. Bartholomew’s Day Massacres. 1572-
1576. Cambridge-London, 1988.
Simon J. Le Myth royal. P., 1984.
Skinner Q. The foundation of modem political thought. Cambridge, 1978.
V. I-II.
Yardeni M. Le conscience national en France pendant les guerres de relig­
ion. P., 1977.
Yardeni M. French calvinist political thought //International Calvinism/
1541-1715. Oxford, 1985. P. 315-338.
 MA. Юсгш

КАРЛ ВЕЛИКИЙ
В СРЕДНЕВЕКОВОЙ ИТАЛЬЯНСКОЙ ХРОНИКЕ
легенда о восстановлении Флоренции
у Джованни Виллани

Имя Карла Великого встречается в средневековых итальянских

исторических сочинениях главным образом постольку, поскольку
его личность имеет непосредственное отношение к описываемым в
них событиях, к истории Италии и, прежде всего, к локальной ис­
тории, к которой эти сочинения были обычно привязаны вплоть до
эпохи Возрождения.
Флорентиец, пишущий об истории своего родного города, упо­
минает о прочих событиях, происходящих в окружающем его ми­
ре, в той связи, в какой эти события затрагивают историю Флорен­
ции, и это субъективное отношение к историческому материалу
дает первый повод дня постановки вопроса о соотношении мифа и
реальности в реконструировании прошлого.
Навряд ли сегодня кто-то станет резко противопоставлять эти
два понятия, беря на себя смелость указать, где начинается миф и
кончается действительность. Скорее на более благосклонный при­
ем может рассчитывать утверждение, что всякая реальность есть
миф — в той мере, в какой она доходит до нас через чье-то вос­
приятие, и что всякий миф есть реальность — в той мере, в какой
всякая мифологическая конструкция состоит из реалий, а эта мера
очень высока.
Тем не менее, миф и действительность одновременно противо­
стоят друг другу, поэтому для описания их взаимоотношений
нужно как-то очертить их границы, хотя бы условно. В традици­
онном понимании к мифотворчеству тяготеет историк, настолько
проникшийся определенной идеей, тенденцией или задачей, что
эта идея может заставить его искажать элементарно воспринимае­
мые факты или постулировать события, о существовании которых
нет данных. Работа незаинтересованного и нелицеприятного авто­
ра ближе к тому, что считается объективным, или научным позна­
нием, хотя любые получаемые наукой результаты, приобретающие
со временем черты стереотипа, не могут быть полностью лишены
мифологической составляющей в силу субъективности общест­
венного сознания. В расширительном смысле миф можно пони­
мать как один из приемов освоения исторической реальности, во­
все не обязательно противостоящий науке, а существующий рядом
с ней, дополняющий ее и по своему необходимый, даже находя­
щий в ней свое особое, но законное место, где-то на полпути от
специального строго выверенного знания — к общему месту, яв­
ляющемуся коллективным достоянием.
Такое понимание позволяет выделить множество разновидно­
стей мифа в истории — литературный миф, научный (историогра­
фический) миф, миф-легенда, национальный миф, миф о великом
человеке. Последний термин относится непосредственно к импе­
ратору и королю франков Карлу, сыну Пипина, с именем которого
эпитет «Великий» сросся настолько, что свидетельствует о своем
носителе как о персонаже-мифе. И человеку, живущему на рубеже
II-III тысячелетий, приходится считаться с этим мифом, претер­
певшим за двенадцать столетий массу трансформаций, но в целом
сохранившим апологетическую направленность и включившем в
себя представления о Карле как человеке, восстановившем Запад­
ную римскую империю, великом благотворителе и покровителе
католической Церкви, верном ее сыне и защитнике, строителе и
объединителе государства, деятельность которого в конечном ито­
ге послужила на благо европейской цивилизации.
Конечно, обращаясь к первоисточникам, сообщающим нам об
обстоятельствах жизни того или иного героя, историки надеются
откорректировать укрепившиеся в отношении его с течением вре­
мени мифологизированные черты, испытать их на прочность, про­
буя отыскать с помощью исторической критики свидетельства,
опровергающие устоявшиеся стереотипы (тут, правда, всегда есть
риск заменить их новыми). Но применительно к Средним векам, и
в частности, к Карлу Великому, это сделать особенно непросто, уж
очень много современники и ближайшие потомки вложили в фор­
мирование легенды о нем, не случайно он чуть ли не при жизни
стал эпическим героем.
Однако, если исследователь средневековой Италии захочет со­
поставить ожидаемое сегодняшним читателем благоприятное и
благоговейное отношение старинных писателей к памяти Карла
Великого с реальной картиной, то он найдет много доказательств,
нарушающих ее стройность. Именно об этом свидетельствует ста­
тья итальянского историка Джины Фазоли, озаглавленная так:
«Карл Великий в итальянской историко-легендарной традиции».
Хронологические рамки этой работы охватывают IX-XV века, хо­
тя в основном она посвящена свидетельствам первых двух — трех
столетий этого периода. Фазоли разделяет два рода сведений —
опирающихся на «определенную историческую информацию» и
восходящих к «поэтической традиции, о которой свидетельствуют
сохранившиеся эпические поэмы». При этом она оговаривается,
что зачастую невозможно определить, стоит ли за текстом «иска­
женная, но все же подлинная традиция коллективных историче­
ских воспоминаний», или автор обращается к воспроизведению
этих воспоминаний в письменной передаче, «в литературной и,
возможно, произвольной обработке», до нас не дошедшей, к кото­
рой он добавляет собственные произвольные соображения, давая
начало «псевдо-традиции» (Fasoli, р.348-349).
К этому стоит сразу же добавить, что отделить историческое от
легендарного в средневековой хронике не только не всегда воз­
можно, но часто и не нужно, если мы хотим уяснить взгляд сред­
невекового человека на вещи — а без этого история становится
чисто фактологической и теряет свой подлинный смысл. Все сред­
невековые хроники сообщают сведения о чудесах, приводят ска­
зочные подробности из жизни исторических персонажей, переви­
рают реальные, в сегодняшнем понимании, факты — но в боль­
шинстве случаев это бывает продиктовано естественными для того
времени и вполне оправданными познавательными потребностя­
ми: — ведь всякое знание есть одновременно и объяснение. По­
нятно, что эти черты сближают средневековые исторические сочи­
нения с литературными произведениями, с эпосом того времени,
который, соответственно, также привлекает внимание автора упо­
мянутой статьи, наряду с такими источниками, как королевские
грамоты, указы, надгробные надписи, данные топонимики и оно­
мастики, даже выражения и поговорки, которые можно связать с
Карлом Великим (и знаменательно, что эта эпическая фигура
именно так закрепилась в народном сознании, в данном случае,
итальянцев).
Итак, приводимые Д.Фазоли данные свидетельствуют о том,
что хотя итальянские писатели зачастую были очень хорошо осве­
домлены о тех событиях и о той их интерпретации, которые можно
было почерпнуть из франкско-каролингской традиции, например,
из таких сочинений, как «Жизнеописание Карла» Эйнхарда или из
«Liber pontiflcalis», послуживших складыванию апологетического
мифа, плоды, взращенные из семян, брошенных императором
франков на собственно итальянскую почву, оказались несколько
более горькими, чем можно было бы ожидать.
В самом деле, итальянские авторы, современные и близкие по
времени к Карлу, оказываются достаточно равнодушными к его
главной миссии — восстановлению Западной империи — во-пер­
вых, потому, что существовал настоящий император римлян —
восточный; во-вторых, поскольку франкский король не был италь­
янцем и оставался, при всей его любви к папе, чужим для ее жите­
лей, и самое главное, потому, что в разъединенной Италии были
очень живучими воспоминания о местных династиях и властях,
которые длительное время оставались своими. Уже членение ста­
тьи Дж.Фазоли указывает на этот факт, включая разделы о хрони­
стах «паданской Лангобардии», т.е. Ломбардии, лангобардского
королевства; о герцогстве Беневентском, т.е. Лангобардии южной;
о Романии, т.е. территории Равеннского экзархата, подлежавшей
византийской юрисдикции. Повсюду улавливаются следы именно
местной традиции, сочувственно относившейся к трагедии ланго-
бардских властителей, наделявшей их эпическими чертами, осо­
бенно сына короля Дезидерия Адальхиза, и во всяком случае, со­
хранившей более теплую память о собственно итальянском прави­
теле, сыне Карла Пипине (что отразилось даже в названии птич­
ки — «прожорливой птички» — королек /regolo/) (Fasoli, p. 350-
351).
Другой момент, вступающий в противоречие с благодушием
апологетического мифа о Карле Великом, это воспоминания
итальянских авторов о кровопролитиях, сопровождавших его по­
ходы на юг. Так, надгробная надпись епископа Павии Теодора рас­
сказывает о том, что он чудесным образом спас свой город от раз­
грабления франками (р.349), а хронист Андреа да Бергамо описы­
вает последствия их нашествия такими словами: «В Италии воца­
рилось запустение: многие погибли от меча, другие от голода;
иные от диких зверей, так что в селениях и городах осталось со­
всем мало жителей» (р.350).
Заслуга Карла в создании огромного государства франков, в со­
единении, пусть и временном, разрозненных частей некогда вели­
кой империи, мало волнует итальянских писателей, рассказываю­
щих преимущественно о событиях, связанных с местной историей
и обращающих главное внимание на вклады и привилегии, даро­
ванные властителем их церквам и монастырям, на заслуги перед
императором духовных лиц, оказывавших ему помощь, по словам
хронистов, в завоевании Италии. Таково содержание даже хроники
монастыря Новалезы, основанного здесь франками, хотя ее автор
хорошо осведомлен о фактах, передаваемых каролингской тради­
цией, в частности, он рассказывает о вскрытии могильного склепа
Карла в Ахене Оттоном III (р.352,358).
Местные подробности совершенно вытесняют в источниках
IX-X вв.такую важнейшую составляющую апологетического мифа
о Карле Великом, как его покровительство католической Церкви в
целом и папам в частности ( если речь не идет непосредственно о
римско-католической традиции). Хорошо известно, что взаимоот­
ношения пап и императора уже в момент возрождения Западной
империи были не столь безоблачными, как пытались изобразить их
заинтересованные стороны, и в деятельности Карла проявились не
просто наклонности подчеркнуть свой суверенитет и верховенство,
но и своего рода цезарепапистские тенденции, заставлявшие его
настаивать на своем мнении в духовных вопросах, например, в
вопросе о поправке filioque к Никео-Цареградскому символу веры.
Разногласия между папами и императорами в дальнейшем привели
к тому, что итальянские городские хроники последующих столе­
тий вообще игнорируют каролингскую традицию: ее ссылки на
Карла Великого «могли бы, наверное, возродить воспоминания о
древнем лангобардском королевстве, погубленном франками; но
коммуны были слишком горды и самоуверенны, чтобы отряхивать
пыль с древних сказаний, в которых невозможно было отыскать
отдаленных следов происхождения их независимости» (р.360).
В целом, такая довольно неожиданная картина, что вырисовы­
вается по средневековым итальянским историческим сочинениям,
мало внимания уделяющим имперскому мифу о Карле Великом,
объясняется, согласно Дж.Фазоли, прежде всего политическими
причинами: на первом этапе еще живой памяти о довольно проч­
ных лангобардских государственных образованиях, разрушенных
франками до основания, и автономистскими потребностями италь­
янских городских республик, чуждых монархической традиции и,
в отличие от своих германских современников, не использовав­
ших, а противостоявших имперской политико-административной
системе, восходившей к Карлу Великому. Эти факторы обуслови­
ли равнодушие хронистов к факту воссоздания империи, наличие
пережитков национальных воспоминаний о величии лангобардов,
преобладание партикуляристских интересов в восприятии прошло­
го, «проникновение исторических известий, хотя и в искаженном
и смутном виде в эпические поэмы, и литературных реминисцен­
ций в сочинения исторического характера» (р.363).
Особые черты восприятие Карла Великого и его эпохи приоб­
рело в XIII-XV вв., когда реальные воспоминания об исторических
событиях целиком уступают свое место чисто литературным, вто­
ричным по классификации Фазоли источникам, и мотивы, руково­
дящие авторами хроник, наполняются соответственно новым по­
литическим содержанием. Негативные, с точки зрения итальянцев,
стороны деятельности Карла Великого отходят на второй план, и
все большее распространение получает то, что можно было бы
назвать «генетическими мифами», указывающими на столь важное
для Средних веков благородство происхождения отдельных явле­
ний и институтов. Поскольку в Италии их возводили в большинст­
ве случаев к временам римской славы, то интересующие нас извес­
тия рассказывают чаще о возрождении таких институтов и горо­
дов, пришедших в упадок во время господства варваров.
Например, во Флоренции и в Ассизи создаются мифы об их
восстановлении Карлом Великим после долгого запустения; в Бо­
лонье подобный миф был связан с восточным императором Фео­
досием, которому приписывалось и основание Болонского универ­
ситета. В XVI в. Карло Сигонио говорит уже о том, что Болонское
студио — школа свободных искусств, восходящая к римским вре­
менам — было воссоздано Карлом Великим после перерыва, вы­
званного господством лангобардов (Fasoli, р.362). Подобные же
мифы, если не говорить о парижской Сорбонне, существовали в
Падуе и Павии.
В основе таких рассказов, при всей их легендарности, часто
имеется некоторая реальная подоплека, в данном случае, как мож­
но допустить, какие-то воспоминания о приверженности Карла к
образованию и его деятельность по насаждению школ, прежде все­
го церковных. Так и в других исторических сообщениях о леген­
дарных по существу событиях может присутствовать некий пласт
реальности, сочетающийся, как у Джованни Виллани, с некоторы­
ми элементами критического подхода.
Сам хронист отделяет литературу от истории, и хотя активно
пользуется сочинениями античных поэтов, особенно Вергилия, не­
однократно употребляет выражение «поэтические выдумки» (на­
пример, Виллани, I, 7). Сомнительные известия, такие как посеще­
ние Энеем загробного мира, Виллани объясняет по-своему, как «гре­
зы», вызванные божественной силой или магическим искусством (I,
23). Предание о связи судеб Флоренции со статуей языческого бога
Марса он отвергает («мы не можем даже поверить, чтобы камен­
ный истукан имел такое действие, потому что так могут думать
язычники и авгуры, притом люди скорее наивные, а не разумные»),
как и веру в то, что процветание города зависит от расположения
звезд в момент, избранный для его основания — «расположение
планет не предполагает неотвратимости событий и не может
пересилить свободную волю людей или повлиять на Божий суд,
соизмеряющий грехи и заслуги народов» (Ш,1). В то же время
хронист признает за звездами известную силу и с некоторым удив­
лением отмечает справедливость отдельных предсказаний, сделан­
ных астрологами, что заставляет и его самого уделять место астро­
логическим выкладкам.
Все, что говорится в «Хронике» Виллани о Карле Великом,
можно сгруппировать в целый комплекс мифов, подчиненный
главному генетическому мифу о восстановлении им Флоренции,
разрушенной за 350 лет до того готами. Этот рассказ отсутствует в
ранних флорентийских исторических хрониках и появляется
именно в эпоху Виллани, на рубеже XIII-XIV вв. Интересно, что
Данте, современник хрониста, не использует эту легенду и упоми­
нает Карла только как великого императора, спасителя Церкви
(Рай, VI, 96), и борца против неверных, вместе с Роландом (Ад,
XXXI, 17; Рай, XVIII, 42). Макиавелли в «Истории Флоренции» (II,
2) заимствует сообщение о возрождении города Карлом у Виллани.
Первый из упомянутого комплекса мифов — римский, или
римско-имперский — призванный показать, что Флоренция —
истинная «дочь Рима», основанная Юлием Цезарем, всегда под­
держивавшая римлян, заселявшаяся ими и при их участии в пику
соседнему Фьезоле (которое якобы было опорой Каталины в его
антиримском мятеже), имевшая от них привилегии. В восстанов­
лении Флоренции участвуют император, папа и римляне — импе­
ратор снаряжает войско, вновь разгромившее зловредных фьезолан-
цев, а «римская коммуна» заботится о наполнении города выходца­
ми из «лучших семейств римского народа и нобилей» (III, 1,3).
Карл Великий, таким образом, воспринимается флорентийским
хронистом как «правильный» император, в отличие от более позд­
них его преемников, ссорившихся с папами, особенно итальянцев.
Поэтому на втором месте в упомянутом комплексе следует назвать
«французский миф», который в данном случае служит как бы за­
меной на итальянской почве тех национальных мифологических
построений, которые складывались вокруг Карла в других странах,
прежде всего во Франции и в Германии. Виллани тщательно про­
слеживает происхождение французских королей (Меровингов) от
троянского Приама III (1,18), и хотя династическая связь к его вре­
мени уже дважды прерывалась, при Каролингах и Капетингах,
символическая параллель с Римом, основанным, согласно «Хрони­
ке», также выходцами из Трои, сохраняется. Известно, что фло­
рентийские послы во Франции всегда должны были ссылаться на
факт возрождения города «французским королем» Карлом Вели­
ким, который к тому же освободил его жителей от уплаты почти
всех налогов и податей.
 Следующий миф, естественным образом нашедший отражение
в сочинении историка гвельфской Флоренции, это церковный миф,
который Джованни Виллани воспроизводит в его римско-като­
лической версии, не упоминая ни о каких нюансах взаимоотноше­
ний Карла и пап, с подробностями о чудесном исцелении Льва III,
о том, что он постановил «отобрать римский престол у греков»
(так что в дальнейшем даже константинопольский император под­
чинился Карлу) и т.п. Интересно, что в «Истории» Макиавелли (I,
9) сведения о сотрудничестве пап с франкскими властителями,
почерпнутые в первую очередь у Виллани, — о том, что папа за­
воевал право неподсудности, что император подчинялся ему и
способствовал усилению светской власти римской курии, истолко­
вываются в ином духе. Они служат для подтверждения одного из
основных тезисов флорентийского секретаря — Церковь — глав­
ная причина разъединения Италии; завладев светскими полномо­
чиями (imperio), она изгоняла своих соперников, начиная с ланго­
бардов, с помощью внешних сил, в том числе с помощью Карла
Великого (Рассуждения о первой декаде Тита Ливия, I, 12).
Наконец, четвертый, внутрифлорентийский миф, это уже упо­
мянутая легенда о противостоянии флорентийцев и фьезоланцев и
о смешении цивилизованного римского начала и дикого и необуз­
данного фьезоланского в среде населения города. Этот тезис в
хронике Виллани, как и в «Комедии» Данте, объясняет постоянно
сопутствующие флорентийской истории внутренние смуты, поро­
ждаемые борьбой двух указанных начал. (Макиавелли, автор дру­
гой эпохи и другого склада, введший в оборот идею о необходимо­
сти и даже полезности борьбы общественных групп, если не во
Флоренции, то в Риме, в подобных теориях не нуждался).
Все события, иллюстрирующие указанные так или иначе мифо­
логизированные сюжетные линии, сопровождаются у Джованни
Виллани более или менее легендарными, или, может быть, в нашем
контексте назвать их «литературными», подробностями. Так, хро­
нист сообщает, что Карл основал столько аббатств, сколько в алфа­
вите букв (II, 15). Это утверждение встречается во «Всемирной
хронике» современника Виллани монаха Якопо д ’Акви и восходит
к франко-итальянской эпической поэме Отинель (Fasoli, р.354). Из
chansons de gestes, очень популярных в Италии, могли быть заим­
ствованы и упоминания о паладинах, о том, что Карл завоевал всю
Испанию, Иерусалим и Святую Землю. Виллани, бывавший во
Франции, мог использовать и непосредственно французские ис­
точники: например, его рассказ о том, что Карл Великий оставил
все свое имущество бедным, во многом совпадает с завещанием
императора, приводимым в «Жизнеописании Карла» Эйнхарда. Но
интересно, что в число душеприказчиков Карла хронист включает
нескольких итальянских прелатов, в том числе — епископа Фло­
ренции. Чудеса и знамения, сопутствовавшие кончине Карла Ве­
ликого, даже не обязательно квалифицировать как подробности
легендарные, современниками они расценивались как явления
вполне естественного порядка, и в таком духе о них пишет еще
Макиавелли в «Рассуждениях» и в «Государе».
Таким образом, у Джованни Виллани можно встретить сочета­
ние «предрассудков» или подходов, характерных как для средне­
вековых авторов вообще, так и отражающих его итальянское и
флорентийское происхождение, в частности. Его рассказ о Карле
Великом и о восстановлении им Флоренции мифологичен не
столько в силу его фантастичности — Карл посещал город, по
меньшей мере, однажды (в 786 г.) — сколько вследствие своей
субъективности, наличия упомянутых предрассудков. Он не иска­
жает в целом фактов, но подчиняет их главной цели автора, возве­
личению Флоренции. Эго заставляет хрониста поставить в центр
повествования о Карле Великом событие легендарное в своей фак­
тологической основе — намеренное восстановление города импе­
ратором с помощью римлян и с благословения римского папы.
Вместе с тем, постольку, поскольку деятельность Карла и Каро­
лингов действительно способствовала возрождению Флоренции и
городов Тосканы, известная историческая правда — правда исто­
рической памяти — в этом рассказе есть.
Оценка исторических личностей и событий во всякое время не­
возможна, как мы уже отметили, без доли субъективности, а сле­
довательно, и своего рода мифологизации, то есть присвоения
именно оценочных и символических черт каким-то реалиям. Если
сегодня правильнее говорить в этом смысле о научной мифологи­
зации фактов истории, то для Средних веков такая мифологизация
сохраняла вполне легендарный и отчасти сверхъестественный ха­
рактер. При этом, так же как наука сегодня, легенда в Средние ве­
ка должна восприниматься как неотъемлемая составляющая вос­
приятия истории, а не только в качестве фактора ее искажения. И
поскольку историческое прошлое нельзя оторвать от его воспри­
ятия, поскольку сведения о нем доходят всегда через кого-то, да и
не могут существовать вне сферы их осознания, миф и легенда
должны обязательно присутствовать в нашем обращении к средне­
вековым историям. Без них эти истории потеряют не только свою
прелесть, но и свою точность.
 Виллами Дж. Новая Хроника, или История Флоренции. М.,1997.
Данте Алигьери. Божественная Комедия / Пер.М.Лозинского. М., 1982.
Макьявелли Н. История Флоренции. М., 1973.
Левандовский А.Н. Карл Великий. М., 1995.
Machiavelli N. Opere scelte/ A cura di G.F.Berardi. R., 1973.
Fasoli G.Carlo Magno nelle tradizioni storico-leggendarie italiane//Karl der
Grosse. Bd.IV. Das Nachleben. Düsseldorf, 1967.
 СПИСОК АВТОРОВ

Ay ров Олег Валентинович

к.и.н., специалист по истории средневековой Испании, доцент
РГГУ (Москва);
Балакин Василий Дмитриевич
к.и.н., специалист по истории средневековой Германии, доцент
Московского Педагогического Университета;
Булдакова Елена Викторовна
к.и.н., специалист по истории раннего Средневековья, препо­
даватель кафедры гуманитарного образования Донбасской госу­
дарственной машиностроительной академии (г. Краматорск, Ук­
раина);
Глебов Андрей Германович
д.и.н., проф., специалист по раннесредневековой Англии, ист­
фак Воронежского Государственного Университета;
Горелов Максим Михайлович
специалист по раннесредневековой Англии, науч. сотрудник
ИВИ РАН;
Джаксон Татьяна Николаевна
д.и.н.., специалист по истории Древней Руси, Скандинавии, са-
говедению, топонимике, вед. науч. сотрудник ИВИ РАН;
Зверева Вера Владимировна
к.и.н., специалист по ранней истории Англии, истории культу­
ры, науч. сотрудник ИВИ РАН;
Мельникова Елена Александровна
д.и.н., специалист по истории Древней Руси, Скандинавии,
Англии, истории культуры, источниковедению, зав. Центром
"Восточная Европа в античном и средневековом мире” ИВИ РАН;
Назаренко Александр Васильевич
д.и.н., специалист по раннесредневековой Германии, истории
культуры, источниковедению, вед. науч. сотрудник ИВИ РАН;
 Петрова Майя Станиславовна
к.и.н., специалист по истории, философии и культуре поздней
античности и раннего Средневековья, науч. сотр. ИВИ РАН;
Рыбаков Владимир Владимирович
аспирант, специалист по ранней истории Швеции, по истории
христианской церкви;
Сванидзе Ада Анатольевна
д.и.н., проф., специалист по истории Скандинавии, истории ев­
ропейских городов, социальной истории западного Средневековья,
зав. Центром истории западноевропейского Средневековья и ран­
него Нового времени ИВИ РАН;
Цатурова Сусанна Карленовна
к.и.н., специалист по истории средневековой Франции, полити­
ко-институциональной истории, ст. науч. сотрудник ИВИ РАН;
Эльфонд Ирина Яковлевна
д.и.н., проф., специалист по истории Франции позднего Сред­
невековья и раннего Нового времени, по истории общественной
мысли, истфак Саратовского Государственного Университета;
Юсим Марк Аркадьевич
д.и.н., специалист по истории культуры Италии и России, вед.
науч. сотрудник ИВИ РАН.
 Карл Великий:
Реалии и мифы

Утверждено к печати
Институтом всеобщей истории РАН

Л.Р. ИД № 01776 от 11 мая 2000 г.

Подписано в печать 16.04.2001

Гарнитура Таймс. Объем - 14,5 п.л.
Тираж 300 экз.

ИВИ РАН. Ленинский пр., д. 32а