Академический Документы
Профессиональный Документы
Культура Документы
Озноб вдохновения
Толчком для размышлений над темой романа послужила газетная статья «об обезьянке в
парижском зоопарке, которая после многих недель улещивания со стороны какого-то ученого
набросала углем первый рисунок, когда-либо исполненный животным: набросок изображал
решетку клетки, в которой бедный зверь был заключен». Как пояснял Набоков, Гумберт Гумберт
также пребывает в клетке, отделяющей его от человеческого рода, причем он то стирает, то вновь
возводит решетки. Однако наряду с обособлением от внешней среды клетка Гумберта
представляет собой и хрустальную сферу заколдованного мира, сквозь которую обыденные вещи
воспринимаются в ином, порой неотразимо очаровательном воплощении. Более того, возможно,
«прекрасное именно-то и доступно сквозь тонкую оболочку, то есть пока она еще не затвердела,
не заросла, не утратила аромата и мерцания, через которые проникаешь к дрожащей звезде
прекрасного».
Главной сквозной темой творчества Набокова, которую он явно указывает в предисловии к
одному из своих романов, является «биение любящего сердца», терзающая «мука напряженной
нежности». Однако для обитателей заколдованного мира стремление сблизиться с красотой
может неизъяснимым образом воплотиться в «безнадежную жажду» обладания маленькой
девочкой. Попытаться пролить свет на столь парадоксальную метаморфозу чувства любви —
достойная творческая задача. Говоря словами Гумберта, его как автора «Лолиты» манит «великий
подвиг: определить раз и навсегда гибельное очарование нимфеток».
Набоков отправляет своего героя на поиски тайны настоящей любви, понимая, что ему предстоит
и прятать найденное в своей непрозрачной скорлупке, и делать смелые вылазки из своего
«безумного мира», и скрывать свои прозрения в переплетении потрепанных романтических
шаблонов.
Путь, на который вступает герой Набокова, проходит через девственную «нежную мечтательную
область» — «наследие поэтов». В этом зачарованном мире внезапно «волшебным и роковым
образом» герой погружается в любовь.
В отличие от рассказа «Волшебник», где автор не считает нужным намекнуть читателю на истоки
влечения к маленьким девочкам, в признательной исповеди Гумберта точно известно, что
«Лолита началась с Аннабеллы». Описывая историю своей неистовой трагически оборвавшейся
любви, Гумберт раскрывает и тайну своего влечения к нимфеткам: «Духовное и телесное
сливалось в нашей любви в такой совершенной мере, какая и не снилась нынешним на все просто
смотрящим подросткам».
Удвоение реальности
Само удвоенное имя героя говорит о том, что в одном лице действуют, а точнее «бегут
наперегонки» две мысли: сильное желание и сильная боязнь. Эти образы из рассказа Ultima thule,
используемые в рассуждении о тайне смерти, проливают свет на трагическое положение
Гумберта в попытке разгадать очарование нимфеток, возродить желанную любовь и разделить
бессмертие со своей возлюбленной.
В ходе развития сюжета романа Набоков награждает Гумберта Гумберта новыми именными
эпитетами, по которым можно представить многоликие оболочки одной или другой ипостаси
героя: Гумберт Грозный, Гумберт Кроткий, Гумберт Смелый, Гумберт Трус, Подбитый (паук)
Гумберт, Гумберт Смиренный, Гумберт Мурлыка, Гумберт Густопсовый, Гумберт Выворотень,
Мясник Гумберт, Нетерпеливый Гумберт, Жан-Жак Гумберт… Некоторые из этих масок являются
частью плана околдовывания бедной нимфетки посредством «союза умышленного и случайного».
Имя двойника Гумберта, плодовитого вычурного драматурга, которого только ребенок может
считать гением, — Клэр Куилти (Clare Quilty) — можно расшифровать как Явный Виновник.
Жестокая вина Куилти в том, что его любовь к Лолите ограничивается лишь сладострастием, и
потому увлечение малолетним ребенком, с точки зрения Гумберта Любящего и Гумберта
Справедливого, лишь преступное средство удовлетворения грязной похоти, не имеющее
оправдания. Убивая в насыщенной иронией и гротеском сцене романа своего двойника — Явного
Виновника, Гумберт истребляет олицетворение собственного животного начала. Однако им
движет и другой мотив. Он преисполнен жаждой мести тому, кто обманом отнял у него
«возможность искупленья». Главная вина Клэра Куилти в том, что он перехватил любовь Лолиты,
которая, состоявшись, могла бы стать искуплением всех прегрешений Гумберта перед ней:
обмана, уловок, улещиваний и одностороннего «жалкого блаженства».
Искупление любви
Все страхи, сомнения, мысли о губительном извращенном характере своего нежного чувства к
маленькой девочке были бы развеяны, если бы оправдались надежды Гумберта на взаимность
любви. Однако он вынужден признать, что его «лиловая и черная» страна, в которую он поместил
Лолиту, вызывает отвращение и представляет для нее заключение в ужасную исполненную
ночных рыданий клетку. А в тот момент, когда он однажды был поражен ее «маленьким взвизгом
влюбленного, вешнего смеха» и «на миг поздравил себя с окончанием всех своих печалей», ее
первая любовь, разогретая ролью в банальной пьеске, ходами незамысловатых влечений уже
остановилась на его двойнике — авторе ее сказочного, хотя бы и театрального, романтического
вдохновения. Бегство Лолиты со своим обольстителем всего лишь окончательное подтверждение
уже очевидной бесперспективности чаяний Гумберта на взаимность любви.
Тем не менее Гумберт продолжает три года жить поисками Лолиты. Что же движет им в этом
маниакальном упорстве, ведь Лолита уже не нимфетка — она вышла из возраста «завороженного
времени»? Осмелимся предположить, что, следуя каким-то своим внутренним законам, его
любовь к Лолите преобразилась. Гумберт проникается новыми гранями своей безумной любви,
одной из которых выступает осознание необходимости заплатить «пошлину нравственности» и
искупить свой грех: «Грех, который я, бывало, лелеял в спутанных лозах сердца, mon grand peche
radieux, сократился до своей сущности: до бесплодного и эгоистического порока; и его-то я
вычеркивал и проклинал». К сожалению, доступные Гумберту возможности «смягчения
страданий» крайне ограничены.
Разыскав Лолиту, Гумберт предлагает ей уехать с ним, начать новую жизнь. Ему приходится
пояснять, что это не прежнее желание попользоваться ей, а настоящая любовь: «Жить со мной,
умереть со мной, все, все со мной», при этом, однако, умалчивая о том, что ее согласие будет
означать и искупление — «отмену его казни». Потеряв последнюю надежду спасти свою любовь,
понимая, что в реальном мире она мертва, Гумберт выплескивает остатки своей потерявшей
смысл жизни в то, что позволит сделать эту мертвую любовь все же бессмертной — в написание
исповеди своей любви, обращенной ко «всему свету». «Неистово хочу, чтобы весь свет узнал, как
я люблю свою Лолиту, эту Лолиту, бледную и оскверненную, с чужим ребенком под сердцем, но
все еще сероглазую, все еще с сурмянистыми ресницами, все еще русую и миндальную, все еще
Карменситу, все еще мою, мою…»
Последний шанс искупления греховной божественной любви, к которому, титаническими
усилиями выставляя себя напоказ, прибегает Гумберт, связан с чистосердечным детальным и
полнокровным описанием земного пути своей любви. Он полагает, что если ему удастся
породнить свою неистовую любовную историю с музами литературного искусства, то у нее есть
перспектива звучать в сознании будущих поколений своей волшебной бессмертной мелодией.
Таким изящным многоточием Набоков вовлекает читателя в решение задачи искупления любви
Гумберта. Это последняя, но неминуемая ловушка для читателей гениального романа,
представившего головоломные комбинации переживаний любви в ее пограничных запредельных
пространствах. Осмелимся выразить надежду, что нам удалось нащупать путеводную нить в
парадоксальных изгибах и метаморфозах нежного чувства героя, а также проследить элегантные
решения задач, порождаемых высоким искусством различения и сопряжения многоуровневых
многогранных проявлений отношений любви.