Академический Документы
Профессиональный Документы
Культура Документы
Михаил
Борисович
Смолин
ru
Михаил
Смолин
2017
Михаил Смолин
С началом нашего века все более появляется ощущение необходимости выбора пути Империи.
Империи как освобождения от столетнего интеллектуального и духовного наваждения
революционной смуты.
Империя как вершина государственности была исторической наградой русской нации за
жертвенность в своем многовековом существовании, в развитии духовных сил и
государственных дарований.
Государства — малые и средние — не способны к самостоятельности, к независимому
существованию в политике, и великие государства всегда навязывают им свою волю.
Самостоятельность — привилегия сильного и смелого. Стать независимым, развить до
имперских масштабов свои силы — это подвиг, на который не многие решаются и еще менее
достигают цели. Необходимо больше ценить и глубже осознавать призванность России к
мировой деятельности и не стремиться к успокоенности и беспечному существованию.
Сегодня в нации воскресает осознание своей исключительной, самобытной мировой роли
России как альтернативного пути и Западу, и Востоку.
На самом деле мир не делится так просто и симметрично — на Восток и на Запад. Между ними
есть еще один самостоятельный мир — мир Православный, срединный. И нет нужды искать
идеалов, шатаясь из крайности европейского западничества в крайность евразийского
восточничества. Наш Русский мир в равной степени потеряет свое силовое и духовное
равновесие и если присоединится к Европе, и если уйдет на Восток. Мы также должны быть
близки и одновременно далеки и от католическо-протестантского Запада, и от мусульманско-
языческого Востока. Это даст нам возможность маневра в отношении конкретно-политических
решений. Необходимо в равной мере опасаться как сильной интеграции в структуры Запада и
Востока, так и полной отдаленности. Все должно мериться государственной и национальной
целесообразностью для той или иной степени вовлеченности или отчужденности.
Мы — мир срединный, Православный, самостоятельный, со своей исторической традицией и
преемственностью от римских кесарей и византийских василевсов. Присутствие Православной
силы в мире удерживает этот мир от сваливания в кровавый хаос или диктат всемирного
завоевателя над всеми остальными. Православная Империя (будь то римская, византийская или
русская) выполняла на протяжении нескольких тысяч лет одну и ту же функцию в этом мире —
функцию удерживающего, будучи гарантом, что притязания любого агрессора, возомнившего
себя властителем мира, рано или поздно обратятся в исторический прах, обретя уготованный им
свыше законный исход.
Крестоносные Православные Империи были охранителями мира и спокойствия. Всю нашу
историю Срединный мир сдерживал как завоевательные стремления Запада на Восток:
всевозможных варваров раннего Средневековья, католические крестовые походы, польские и
шведские (Карл XII) устремления, французские (Наполеон) и немецкие нашествия (Вильгельм и
Гитлер), так — и быть может, еще более сильные — движения Востока на Запад, начиная со
всевозможных кочевников: готов, гуннов, арабов, хазар, половцев, монголов, турок и кончая
неудавшимися попытками японского милитаризма XX века.
Западничество и евразийство есть поэтому откат от сложной проблемы национального
самосознания и уход в рассуждения о том, к кому мы ближе и с кем нам быть. Здесь не
решается вопрос: кто мы, к чему мы призваны? Здесь — шатание из одной западной крайности
отказа от русскости, в другую, восточную, евразийскую. Отказ от разрешения этих вопросов
облегчает построения внутри историко-политических идеологий западничества и евразийства,
но не отвечает на внутринациональные запросы самосознания и не способен укрепить русскую
государственность.
Революция всегда оправдывалась у нас тем, что Первая мировая война довела страну до
полного упадка и разрушения и что только революция спасла Отечество. Но после революции
сама война не кончилась, а упадок и разрушения, свойственные последствиям любой войны,
только увеличились.
Поколение, отравленное пацифизмом и либерализмом, не смогшее закончить победоносно
мировую войну, не нашедшее в себе силы пройти путем войны до конца, от своей духовной
слабости, от желания простых и легких (как думалось) путей ввергло Россию в многолетнее и
бесславное революционное насилие, надорвавшее могучие силы русской нации.
Россия, воевавшая на стороне победившей в войне Антанты, вследствие революции и
предательства большевиков оказалась униженной в Бресте. И только Версальский договор,
согласно статье 116, отменил Брестский мир и все другие договоры, заключенные Германией с
большевистским правительством.
Мировая война, которая на русском фронте называлась Второй Отечественной, в процессе
самой революции, во время Гражданской и всех последующих классовых партийных войн с
различными побежденными социальными слоями нации переросла в кровопролитную борьбу
внутри самого русского общества.
В реальности смена пути войны на путь революции была проблемой духовного падения.
До сих пор военные усилия Российской Империи не оценены по достоинству. В Первую
мировую при Императоре Николае II враг так и не побывал на собственно русских землях. За
все же, что было после революции, при Временном правительстве и большевиках, за развал
армии и фронта, предательства, отступления и позорный Брестский мир, понятно, ни Империя,
ни ее Император отвечать не могут. Пока царствовал Государь, фронт проходил практически по
границам Империи, на севере и северо-западе мы уступили лишь часть Прибалтики и Царство
Польское, на юго-западе оккупировали часть земель Австро-Венгрии, а на юге держали чуть не
треть территории Турции. Именно поэтому в сравнении с войной 1941–1945 годов жертвы
среди мирного населения были минимальны, примерное соотношение 1:15.
Кстати, и потери самой Императорской армии были очень небольшие для такой громадной
войны. Есть весьма точные данные Главного управления Генерального штаба Русской армии от
3 октября 1917 года — 511 тысяч убитых, 264 тысячи пропавших без вести — либо уже
советские данные ЦСУ СССР (1925 год) — 626 тысяч убитых и 228 тысяч пропавших без вести.
Так что убитых по любым подсчетам меньше миллиона. Какая огромная разница в сбережении
солдатских жизней по сравнению со Второй мировой войной!
Существует много мифов об этой Великой войне, много пустых претензий к Императору,
делавшему все возможное для скорейшей победы над врагом.
При ближайшем рассмотрении действительной несообразностью во время войны было
слишком мягкое отношение к оппозиции. Ее деятельность не была запрещена, а
Государственная дума не распущена на время войны. Ошибкой было допущение оппозиции к
военному снабжению и поездкам в армию. Так, например, Военно-промышленный комитет
Гучкова поставлял Действовавшей армии снаряды по цене 32 рубля за трехдюймовую шрапнель
невысокого качества. Тогда как казенные заводы производили те же снаряды лучшего качества,
по 9 рублей. А председатель Государственной думы Родзянко занимался поставкой березовых
ружейных лож с чрезвычайно хорошей маржой для себя. Вся ценовая разница шла в карманы
будущих организаторов государственного переворота.
В военном же плане ошибочно тянули с реализацией многочисленных планов по захвату
Константинополя. Дважды в 1915 году Император повелевал овладеть Константинополем — и
дважды это распоряжение не было исполнено.
Путь войны, предусматривавший на 1917 год наступление на Юго-Западном и Румынском
фронтах и десантную операцию по овладению Константинополем, путь войны, не пройденный
до победы каких-нибудь несколько месяцев, привел к кровавому пути революции, которые мы
изживали долгие семьдесят лет.
Сегодня можно услышать от некоторых священников, что в их храмы ходят люди разных
политических убеждений и поэтому они не могут проявлять своих политических пристрастий?!
Хочется спросить: а действительно ли такие священники верят в то, что в их храмы ходят
коммунисты, троцкисты, анархисты, национал-социалисты, либералы в каком-то более или
менее значительном количестве? И главное, что эти «христиане», исповедующие в той или
иной степени революционно-разрушительные идеологии (а многим политические идеологии
прямо диктуют отрицание религии и богоборчество), вплоть до самых людоедских,
действительно верят во Христа Распятого?
Вполне возможно, что в каждом храме (возможно?!) и есть «всякой твари по паре», но
большинство наших прихожан либо не имеет четко окрашенных политических убеждений, либо
имеет их в достаточно строго консервативном политическом спектре.
Довольно часто можно слышать формулу: «Не мешайте Церковь в политику», мол, не дело
Церкви участвовать в политической жизни страны. Да, конечно, участие Церкви в
политических партийных дрязгах, в конкретных политических предвыборных баталиях не
вполне уместно. Но есть и в политической жизни то, от чего не может отворачиваться Церковь,
занимающаяся спасением душ наших соотечественников.
Разве политика не способна переворачивать все общество вверх дном, уничтожать
всевозможные устои страны и даже уничтожать само государство через революции? Разве не
она развила в нашем обществе атеизм и материализм в широчайших и губительнейших
размерах? Разве не политика устроила в XX столетии величайшие гонения на Церковь?
Отказ Церкви от влияния на политику есть грандиозный подарок всем антихристианским силам
в нашем обществе.
Напротив, сегодняшнему обществу нужен духовный подъем, а для этого необходимо усиление
христианского влияния на политику. При взгляде на политику не только как на партийную
борьбу, но как на серьезный разговор на тему, как нам правильно обустроить внутреннюю
жизнь России, голос Церкви не заменим ничем. Если Церковь устранится от этого разговора, то
наше общество неминуемо свалится в очередные гонения на христиан. Просто потому, что в
нашем обществе победят антихристиански настроенные политические силы.
Борьба добра и зла происходит не только в духовной жизни, но также и в политической.
Политические теории, политическая борьба также может способствовать как победе зла в
общественной жизни, так и победе добра.
Разве после такого колоссального государственного кораблекрушения, которое произошло с
нашей страной в 1991 году, Церковь не может нам рассказать, на чем держится мирное и
благоденственное христианское житие? Разве не дело Церкви указать путь для нации,
сбившейся с христианского пути и находившейся в результате революции в «вавилонском»
коммунистическом пленении? Разве не дело Церкви показать путь блуждающим четверть века
народным массам, вышедшим из этого пленения и не знающим, где «Земля обетованная»?
Можно услышать и такое мнение: не дело Церкви думать о том, как «воздавать кесарю
кесарево», нужно вести людей «к воздаванию Божия Богу».
Конечно, можно спасаться и при безбожном коммунистическом режиме и даже при горячей
фазе гонений на христиан, как при Ленине или при Сталине. Но безразличие к «миру кесаря», к
миру политики чревато повторением самих этих гонений.
Священнику необходимо иметь осведомленную оценку с нравственно-богословской точки
зрения общественной жизни своих прихожан. Тогда он будет оставаться выше всех
существующих партий, но не безразличен к политике.
В противном случае, отстраняясь и не давая своего пастырского суждения прихожанам, он
становится ниже политики и находится не вне партий, а молчаливо поддерживает сильнейшего
победителя на партийных выборах.
Церковь должна участвовать в политике своим христианским словом, хотя бы для того, чтобы
политика в очередной раз не поучаствовала в делах Церкви своими гонениями, как это было
при коммунистах.
Предлагаю нашим читателям подумать над тем, как возможно отказаться от бесполезных
партий и от строительства народного представительства на основе партийных политиканов.
Несмотря на идеологическую демонизацию либеральной и социалистической мыслью (в стиле
«ну не восстанавливать же нам старые сословия!»), профессиональное расслоение остается
наиболее реальным и естественным социальным делением. В истории России сословия всегда
были профессиональными общественными группами, которым государство поручало
отправление определенных обязанностей, при исполнении которых давало соответствующие
общественные права, часто наследуемые. Сословным же строем был такой, в котором
государство строилось на специализированных слоях общества, а не на атомизированных
личностях, как это провозглашается в доктрине «гражданского общества».
Если посмотреть на участие партий в управлении государством не как на окончательно
решенный вопрос, а как на проблему, то возникают вполне естественные вопросы. А почему,
собственно, представительство должно быть политическим, а не профессиональным? Разве для
государства интересней, важней узнать политические пристрастия своих граждан, чем их
общественные, народные нужды как представителей корпоративных социальных групп? Что
важнее для жизни государства — иметь политические партии или профессиональные союзы?
Если в нашем обществе когда-нибудь будут распущены все политические партии, то граждане
страны даже не заметят их отсутствия. А вот если мы попробуем сделать то же самое, скажем, с
профессиональным слоем крестьянства, то мы вскоре столкнемся с повсеместным голодом.
Так чьи интересы должны быть представлены в государстве: политиканов, ищущих власти, или
профессиональных групп, работающих на наше общество? Государство наше только и
держится теми реальными социальными профессиональными пластами, которые создают
богатство нашей страны, в отличие от ничего не создающих и никого не представляющих
партийных политиканов.
Профессионально-корпоративная социальная группа — это страта общества, единая в силу
занятия ее одной и той же профессиональной деятельностью. Такой слой может быть
признаваем или не признаваем государством.
При отрицании социально-профессионального расслоения государство идет по пути
«гражданского общества», суть которого в формировании «общей воли» атомизированных
избирателей, властно интерпретируемой политическими партиями или республиканской
властью. Если же государство хочет уйти от разжигания политических страстей в обществе, то
обращается к интересам профессионально-корпоративным. Избавившись от партийно-
политиканской структуры выражения общественных интересов, государство становится более
устойчивым и социально ориентированным в силу еще и того факта, что профессионально-
корпоративным группам могут быть приданы функции несения определенных государственных
специализированных обязанностей во имя общего блага, что в свою очередь порождает и
корпоративные права. Каждый член профессиональной корпорации является гражданином
своего Отечества, но выполняет свои обязанности по отношению к государству через свою
профессиональную принадлежность.
Профессиональные специализированные прослойки разнородного состава (рабочие,
администрация, техники, владельцы) должны быть объединены каждый в свою корпорацию, но
одновременно не переставая состоять в общей для всего профессионального дела сословно-
социальной организации. Например, в угледобывающей области может быть общий
угледобывающий профессионально-сословный союз, который в свою очередь состоял бы из
союза владельцев угольных шахт, союза угольных рабочих-шахтеров, союза инженеров-
шахтеров и союза административных служащих шахт. При этом, конечно, таковая организация
должна быть государственно обязательной, чтобы избежать борьбы между состоящими и не
состоящими в профессиональных организациях и чтобы права каждого были защищены этим
союзом.
Естественным образом такая система порождает вопросы, требующие на себя законодательных
и административных ответов. Какие слои должны подлежать профессионально-сословному
объединению? Сколько времени нужно проработать в той или иной профессии, чтобы стать
полноправным членом профессионального сословия? Как сохраняются различные права тех,
кто переходит из одного сословия в другое и множество других? На все эти вопросы должно
дать ответы специальное социальное законодательство.
Но, выбирая между партийными амбициями и профессионально-корпоративными социальными
интересами, нужно понимать, что партии не могут быть реальной основой ни одной
государственности. Основой нашего социального строя должны быть реальные интересы
профессиональных слоев, структурированные в корпоративные союзы.
Большинству почитателей Льва Толстого как великого мастера слова совершенно неизвестны
его вероучительные сочинения, написанные после 1881 года. Именно поэтому констатация
Святейшим Синодом отпадения Толстого от Церкви в 1901 году кажется этим людям очень
странным событием. Тем более что отношение к Толстому сформировано не такими его
поздними антихристианскими сочинениями, как «Исповедь», «В чем моя вера», «Критика
догматического богословия», а романами «Война и мир» и «Анна Каренина».
Толстой воспринимается как один из ярчайших символов русской культуры, именно как
художественный писатель. Но сам он считал все написанное до 1881 года ерундой, а
действительно важным для человечества почитал только свои вероучительные сочинения, на
которые даже не оставил авторских прав своей жене, в отличие от художественных
произведений.
Лев Толстой, олицетворяя русскую культуру, явился и величайшим выразителем ее отхода от
церковности, от веры. Он был великим рационалистом и секуляризатором, значительно
приземлившим высокие стремления русской культуры.
Конфликт Толстого с Церковью — это и личный конфликт одного человека с историческим
христианством, и анархическая революция рационалистической религиозности против любой
догматической Истины.
Толстой проповедовал тот тип христианства — по сути, разновидность протестантского
рационализма, — который был очень популярен в Европе. Он проповедовал безцерковное
христианство, без священников и без Христа. Христианство, подогнанное под вкус Толстого, во
многом обессмысленное, поскольку отрицало главное в христианстве — искупление грехов
человечества крестной смертью Иисуса Христа и Его Воскресение из мертвых.
Выбор внецерковного пути Лев Толстой сделал сознательно и неоднократно проповедовал эту
свою позицию в вероучительных сочинениях. Они были запрещаемы в Российской Империи, но
проникали, как и революционная литература, в нашу страну нелегально.
Православная Церковь долго и настоятельно пыталась убедить Толстого переменить свои
взгляды. Он же настаивал, что именно толстовское исповедание Христа правильно. Но после
опубликования романа «Воскресение» молчать уже было невозможно. Несколько глав
получившего широкое публичное распространение романа великого писателя, с
кощунственными высказываниями о Литургии и Церкви, требовали констатации его отпадения
от христианского вероисповедания.
К огромному сожалению, Лев Толстой держался своих убеждений до конца своей жизни. Так, в
1909 году к Толстому в Ясную Поляну приезжал епископ Тульский Парфений. После встречи
Толстой в своем дневнике написал следующее: «...возвратиться к церкви, причаститься перед
смертью, я так же не могу, как не могу перед смертью говорить похабные слова или смотреть
похабные картинки».
Жесткие антицерковные мысли.
Надо сказать, что хоть Толстой и говорил о христианстве, но полностью выхолостил его в своем
вероучении. Вероучение Толстого — это анархический антирелигиозный гуманизм,
доведенный до обожествления человеческой земной природы, видящей начало и конец своей
деятельности на земле.
По сути, учение Толстого является разновидностью очень популярного тогда
спиритуалистического атеизма, который верит не в личного Бога, а только в силы человека,
материальному улучшению жизни которого он и призывает служить.
Не веря в загробную жизнь, он и во Христе видел только одного из учителей. Божеством же для
Толстого было некое духовное начало в людях, почему он и обожествлял человека, видел его
мерой всех вещей и главной задачей видел избавление от «физических» страданий на земле.
К огромному сожалению, Толстой, как непримиримый враг религии и государства, враг как
Бога, так и кесаря, стал тем нераскаявшимся «разбойником», который и перед своей смертью
поносил Христа Спасителя и умер без покаяния.
Уродливая горделивая талантливость привела великого русского писателя к духовной трагедии
в его жизни. Трагедии, о которой все мы, православные христиане, с сожалением вспоминаем,
когда говорим о Льве Толстом.
10. Сто лет провозглашения республики в России. Где больше проявляется воля народа — в
Монархии или в республике?