В. И.

Исаева
Мистика в Древней Греции
Мистические направления в древнегреческой религии зафиксированы во многих
исследованиях. Однако специфика подхода к античной мистике в историографии создает серьезные
затруднения для тех, кто хотел бы получить представление о ней. В работах антиковедов на
мистические оттенки в религиозных и философских воззрениях не обращается специального
внимания, а религиоведческие труды зачастую используют лишь вырванные из контекста эпохи
отдельные детали, ограничиваясь ссылками на античность для доказательства того, что мистицизм
имеет длинную историю. Задача данной статьи — показать основные формы мистики в Древней
Греции, проследить, какие изменения в жизни общества могли усиливать интерес к мистике,
способствовать ее распространению и трансформации. Степень сохранности источников, уровень
наших знаний о древности, степень разработанности проблемы в историографии далеко не всегда
позволяют дать подробную характеристику мистических аспектов древнегреческой религии,
проследить взаимодействие различных форм мистицизма, их корреляцию с социальной структурой
общества.
Из многих видов мистики в Древней Греции представляется целесообразным выделить
наиболее организованные — мистерии, оракулы и мистериософию.
Культовые действия, называемые мистериями, изучены чрезвычайно плохо, так как
разглашение их секретов категорически запрещалось. Недаром греческое слово mysterion (тайное
священнодействие, таинство) происходит от глагола myo (закрывать, скрывать). Особенно большой
популярностью пользовались мистерии, праздновавшиеся в честь двух богов — Де-метры и
Диониса.
В основу церемоний, связанных с Деметрой, был положен миф о похищении ее дочери
Персефоны владыкой подземного царства Аидом. Излагая предание, Гомер повествует о том, как
скорбящая богиня лишила землю плодородия:

Грозный, ужаснейший год низошел на кормилицу-землю

Волею гневной богини. Бесплодными сделались пашни:
Семя сокрыла Деметра прекрасновеночная в почве.
Тщетно по пашням быки волокли искривленные плуги,
Падали в борозды тщетно ячменные белые зерна1.

Людскому роду грозило вымирание от голода. Тогда Зевс повелел вернуть Персефону матери.
С тех пор она проводит две трети года на земле, которая в это время расцветает и плодоносит, а
треть — в подземном царстве. Так осмысливалось древними эллинами представление об умирающей
и воскресающей природе, о смерти и возрождении, о неразрывной связи между ними, приводящей в
итоге к идее бессмертия.
Моделью для реконструкции и изучения мистерий обычно служат мистерии, праздновавшиеся
в небольшом аттическом городке Элевсине, который благодаря им стал одним из важнейших
религиозных центров Эллады2. В мифе о похищении Персефоны рассказывается, что именно в
Элевсине в семье царя Келея нашла приют измученная богиня, принявшая образ старухи. Когда
тайна Деметры раскрылась, по приказу Келея был возведен храм в честь богини.
Церемонии Элевсинских мистерий показывают, что возникший очень давно культ Деметры в
классический период предстает сложным комплексом, включающим в себя многие напластования и
элементы, но в нем ясно видны два аспекта. Первый аспект — аграрный, земледельческий, имеющий
и сексуальный оттенок, характерный для праздников, связанных с плодородием. Мистерии всегда
сопровождались некоторой раскованностью, фривольными шутками и сценами, их непременный
атрибут — фаллические символы. Второй аспект — мистический, утверждающий торжество жизни,
победу ее над смертью и возможность, пройдя через очищение, соприкоснуться с тайной бытия
посредством откровения. В более поздние периоды появилась идея «вторичного рождения».
Представления греков о том, что Деметра дала два величайших дара — полевые злаки и
мистерии, «внушающие причастным к ним более светлые надежды о конце жизни и всей вечности»3,
— отразились в характере Элевсинских церемоний. Они проводились ежегодно. Осенью из Афин в
Элевсин тянулась длинная красочная процессия, возглавлявшаяся жрецом (гиеро-фантом), который
шествовал в особой пурпурной одежде с миртовым венком на голове. Гиерофант избирался из
пожилых людей, принадлежавших к древнему жреческому роду. Процессия двигалась по священной
дороге почти целый день, останавливаясь, чтобы отдохнуть, почтить память богов, имевших
отношение к Элевсинскому культу. Это была часть праздника, доступная всем.
В самом Элевсине происходили церемонии, к которым допускались только избранные. До нас
дошли лишь отрывочные сведения о мистериях. Гомер писал, что «об них ни расспросов делать не
должен никто, ни ответа давать на расспросы...»4 Однако известно, что важными атрибутами
мистерий считались очищение и причащение. К таинствам Деметры мог приобщиться любой, за
исключением того, кто запятнал себя тяжким преступлением. В качестве наставника выбирался
какой-либо афинский гражданин, уже причастный к культу, который и руководил неофитом. Одним
из условий испытания был обет хранить молчание перед посвящением.
Сам обряд включал в себя три ступени. Первая — разрешение участвовать в малых мистериях,
праздновавшихся ранней весной. Прошедший первую ступень именовался мистом. Сопричастные к
секретной части Великих мистерий (телевты) поднимались на вторую ступень; на третьей, высшей,
находились эпопты (созерцатели). Путь от низшей к высшей ступени занимал около полутора лет,
проходить его сразу, за один прием, запрещалось. К обязательным элементам посвящения
относилось ритуальное омовение.

* * *
1
Гомер. К Деметре, 305—309 // Эллинские поэты. М., 1963. С. 98.
2
См.: Новосадский Н. И. Элевсинские мистерии. СПб., 1887; Латышев В. В. Богослужебные и сценические
древности. Ч. 2. СПб., 1889. С. 208—221; Mylonas G. Eieusis Mysteries. Princeton, 1961; Leveque P. Structures
imaginaires et fonctionnement des mysteres grecs // Studi storico religiosi. VI (1—2). Roma, 1982; Burkert W. Greek
Religion. Oxford, 1985. P. 285—290; Greek Religion and Society. Cambridge, 1985. P. 57—91.
3
Исократ. Панегирик, 28 // Вестник древней истории (Далее: ВДИ). 1965. № 4. С. 219.
4
Гомер. К Деметре, 477—478 // Эллинские поэты. С. 104.

Причащение проводилось при помощи священного напитка — кикеона (смесь воды, меда,
муки и приправ), которого, по преданию, отведала Деметра в доме царя Келея, отказавшись от
предложенного ей вина.
Местом проведения «закрытой» части мистерий в основном был элевсинский храм
Телестерион. Надпись у дверей запрещала вход в него тем, кто не прошел через очищение и
посвящение, т. е. не поднялся на первую ступень. Церемонии в храме показывают, как переплетался
земледельческий аспект праздника с мистическими идеями. Ночью в Телестерионе разыгрывались
сцены из жизни Деметры и причастных к ней богов и героев. Они сопровождались пением и
плясками и длились обычно несколько ночей, называвшихся святыми. В одну из них устраивалось
факельное шествие, символизирующее поиски Деметрой дочери. Сочетание света и мрака, борьба
их, поражение тьмы в тех или иных вариантах присутствовали во всех действиях участников таинств
и составляли основу церемонии. Недаром кульминационным считался момент, когда вносили
факелы — символ торжества света.
Борьба света и тьмы, имевшая мистический характер, дополнялась показом каких-то
священных предметов и объяснением известных немногим тайных преданий. Однако не менее
важным считалось и символическое действие, связанное, очевидно, с представлением об
оплодотворяющей роли влаги в земледелии, когда жрецы брали наполненные водой кувшины и
выливали ее на землю, провозглашая: «Орошай! Зачинай!»
Античные авторы свидетельствуют, что в V—IV вв. до н. э., т. е. в период расцвета греческого
общества, культ Деметры играл значительную роль. Некоторые эллины приобщались к нему еще в
детском возрасте, о чем свидетельствует и специальный термин «посвящение от очага».
Проблема причастности к таинствам особенно волновала людей в конце жизни, когда нужно
было готовиться к путешествию в царство мертвых. Ведь целью мистерий было именно облегчение
пути в загробный мир, очищение души. Предполагалось, что души умерших мистов могли
переходить из одной сферы в другую и даже возвращаться на землю, осуществляя таинственное
общение живых и мертвых. Поэтому люди, прожившие жизнь непричастными к культу, стремились
приобщиться к нему хотя бы перед смертью.
Идеология древнегреческого государства на всех уровнях проявляла стойкий интерес к
откровению как возможности перебросить мостик между двумя мирами — земным и загробным, как
к средству, облегчающему пребывание души в «потустороннем мире». Платон полагал, что
«сошедший в Аид непосвященным будет лежать в грязи, а очистившиеся и принявшие посвящение,
отойдя в Аид, поселятся среди богов»6. Вера в благодетельную силу мистических культов была
распространена не только среди философов, но и в народе. Так, например, существовало убеждение,
что благодати были исполнены не только лица, посвященные в таинства мистерий, но даже их
одежда, которую старались носить максимально долго, занашивая до дыр. Иногда из нее шили
пеленки для детей, чтобы их жизнь была счастливой и светлой.
Эти представления проникли в сферу общественной жизни: предполагалось, что мистические
культы исключительно благоприятны для государства, причем если с участниками таинств
случалось несчастье, то оно расценивалось как признак гнева богов, грозное предостережение. Так,
зловещим предзнаменованием сочли случай, когда один из мистов во время ритуального омовения
был схвачен акулой.
Мистерии инкорпорировались в государственную религию, их организация входила в сферу
действий высшей афинской администрации, отчет о проведении этой церемонии заслушивался на
заседании булё (Совета). Там же выносились благодарности тем, кто отличился в благочестии, и
обсуждались кары лицам, внесшим дезорганизацию в священнодействие. Они обвинялись тогда в
одном из самых тяжких грехов — безбожии.

* * *
5
Аристофан. Мир, 375 // Аристофан. Комедии. Т. 1. М., 1954. С. 369.
6
Платон. Федон, 69 с // Платон. Соч.: В 3 т. Т. 2. М., 1970. С. 29.

О характере репрессий за святотатство красноречиво свидетельствует суд над Сократом,

осужденным на гибель за пренебрежение государственными религиозными культами. Другим не
менее выразительным примером может служить всеобщее возмущение против Алкивиада, которому
инкриминировали кощунство: подражание на попойках действиям мистерий7.
Поклонение Деметре как богине плодородия носило скорее всего государственный характер,
поэтому открытая часть мистерий была доступна всем афинянам. Путь каждого индивида к
познанию тайны жизни и к бессмертию был его личным делом. Отсюда интимный, сокровенный
оттенок «закрытой» части мистерий. Вместе с тем не случайно путь к загробному блаженству лежал
через приобщение к таинствам именно культа Деметры; миф об этой богине символизировал через
умирание и воскресение природы связь между жизнью и смертью.
Внимание и интерес древних греков к мистическим идеям доказываются популярностью не
только Элевсинских мистерий, но и аналогичных им празднеств в честь Деметры в других областях
Эллады — в Аркадии, Флиунте, Мессении.
О распространенности убеждения в том, что откровение может быть дано человеку и в момент
наивысшего эмоционального подъема, исступления, свидетельствуют культы, связанные с
Дионисом (Вакхом) — богом растительности, покровителем виноградарства и виноделия8. Этот бог
ассоциировался с экстазом, экспансивностью, плясками, доводящими людей до временной
невменяемости.
Источники сохранили описание преимущественно женских мистерий в честь Диониса,
считавшегося божеством, приводящим в исступление женщин и расцветающим от «почестей
безумствующих». Характерными чертами культа были пляски и факельные шествия, причащение
сырым мясом. Изображение сборищ менад (вакханок), их безумств было излюбленной темой в
греческом искусстве. Яркую картину дионисийских мистерий оставил Еврипид:
Бегом едва спаслись мы от вакханок,
А то бы разорвали. Там стада
У нас паслись; так с голыми руками
На них менады бросились: корову
Мычащую с набрякшим вымем эти
Волочат; те рвут нетелей; там бок
Растерзанный; там пара ног передних
На землю брошена, и свесилось с ветвей
Сосновых мясо и сочится кровью9.

К теме вакхических мистерий часто обращались мастера вазописи, не обошли ее вниманием и

скульпторы. Знаменитая «Менада» Скопаса показывает жрицу Диониса в исступленном танце,
когда,по выражению поэта Главка, «как хмельная, вскочив, ринулась в пляску она»10.
Элементы сепаратизма, стремление людей, владеющих тайной познания божества, выделиться
из общей массы, еще более четко, чем в Элевсинских мистериях, обозначились в почитании
Диониса. Подчеркнутая эзотеричность этого культа, приобщение к нему путем индивидуальных
инициации нередко придавали данным мистическим сообществам замкнутый характер.
Очищение через экстаз и приближение таким путем к божеству было основой и других
культов, близких по типу к дионисийскому. Бешеные пляски корибантов, связанные с почитанием
Критского Зевса, даже породили специальный термин «корибантствовать», им обозначали
неистовство в танцах. Отчетливо выраженный оргиастический характер носили мистерии в Пирее,
Коринфе, в Сицилии, посвященные фракийским богиням Бендиде и Котите.
Можно говорить об определенной корреляции между мистериями и социально-
политическим развитием древнегреческого общества. Так, их статус в государственной жизни стал
возрастать с IV в. до н. э., времени сильных потрясений, ломки и перестройки общественной
психологии, значительных изменений в культуре, экономике, политике. Тогда начались своего рода
политизация мистерий, укрепление их связей с государственными учреждениями, политическими
акциями.

* * *
7
См.: Алкивиад, XIX // Плутарх. Сравнительные жизнеописания. Т. 1. М., 1961. С. 284.
8
Kerenyi С. Dionysos. Archetypal Image of Indestructable Life. L., 1977; Burkert W. Op. cit. P. 161 — 167, 290—
293.
9
Еврипид. Вакханки, 735—742 // Еврипид. Трагедии. Т. 2. М„ 1969. С. 459.
10
Главк. На «Вакханку» Скопаса/Перевод Л. Блуменау // Греческая эпиграмма. М., 1960. С. 176.

Культ Деметры использовался для оправдания и освящения изменений на политической карте

Эллады. К его авторитету прибегнул выдающийся фиванский полководец Эпаминонд. Освободив
Мессению от многолетней власти Спарты, он первым делом восстановил там мистерии Деметры,
превратив их в государственный культ. Позднее Деметра под именем Деметры Всеахейской была
объявлена покровительницей одного из самых крупных объединений Греции — Ахейского союза.
Связанные с ее культом церемонии легли в основу религиозной жизни этого объединения.
Интересную трансформацию претерпели мистерии в последующую историческую эпоху —
при эллинизме, когда резко раздвинулись границы греческого мира, когда шли поиски нового типа
организации общества, отличного от предыдущего. Эллинизм дал примеры связи между
мистическими верованиями и социальной стратификацией общества. Обозначилась тенденция
идентифицировать, слить божество мистерий с персоной царя. Дионис занял место в первом ряду
богов Пергама и считался божественным предком пергамских правителей Селевкидов.
Дионисийские мистерии всячески поддерживала и поощряла правящая египетская династия
Птолемеев.
Произошли изменения также в восприятии мистерий обществом, их трактовке, самом
характере церемоний. Синтез греческой и восточной культур, столь характерный для эллинизма, в
религиозной сфере отразился как сближение тех богов Эллады и Востока, которые были однотипны,
обладали схожими функциями11. Введение в мистерии восточных элементов усиливало их
таинственность и импозантность, привлекательность для самых разных слоев общества. Люди на-
деялись в обстановке общей неустойчивости, зыбкости социальных и политических норм,
разрушения прежних стереотипов поведения и морали обрести при их помощи чувство уверенности,
надежды на лучшее не только на земле, но и в потустороннем мире. Апулей, писатель более
позднего времени (II в. н. э.), видимо, точно обозначил те причины, которые привлекали его
сограждан в тайные общества, они были примерно те же, что и раньше при эллинизме: надежды на
счастливую жизнь, на возможность продлить ее сверх установленного судьбой срока, на
покровительство в «царстве мертвых»12.
В таинствах мистерий стала отчетливо проступать идея «вторичного рождения», церемонии
строились на имитации смерти и возрождения, но уже в новом качестве. Посвященный именовал
себя как «вновь родившийся в вечность». В числе священных символов, которые были
неотъемлемой частью мистерий, неизменно фигурировали предметы, условно названные как
«ларец» и «коробка» (точное их назначение пока не установлено). Известно лишь то, что этим сим-
волам придавалось особо важное значение в акте посвящения, когда неофит произносил: «Я
постился, выпил кикеон, взял из ларца, совершив действие, положил в коробку, из коробки в
ларец»13.
Не исключено, что в этих «ларцах» и «коробках» хранились предметы, служившие символом
«вторичного рождения» и «единения с божеством», они могли быть прообразом христианской
дарохранительницы. Источником веры и религиозных исканий все чаще становилось «единение с
божеством», слияние с ним путем причащения. Считалось, что это способствует обретению дара
пророчества. Знакомство с персидской и иудейской эсхатологией усиливало в эллинистических
религиях стремление к загробному блаженству, веру в «бессмертие души». Таким образом, в эпоху
эллинизма стало формироваться и оформляться понятие откровения, ставшее чрезвычайно важным
для религиозных воззрений последующего времени.
Широко распространенным вариантом мистики следует считать оракулов, которых в Древней
Греции насчитывалось великое множество: от уличных пророков, отношение к которым нередко
бывало скептическим, до всеми уважаемых и почитаемых оракулов во всеэллинских святилищах.
Среди последних особенно славилась Дельфийская пифия, связанная с культом Аполлона, который
считался пророком самого I Зевса. Недаром в одном из гомеровских гимнов Гермес, обращаясь к
Аполлону, восклицает:
...Говорят, прорицать ты умеешь
С голоса Зевса-отца: ведь все прорицанья от Зевса14.

Храм, основанный, по преданию, Аполлоном у подножия горы Парнас, был общегреческой

святыней, имевшей огромное влияние на жизнь Эллады. Считалось, что устами сидящей там жрицы,
пифии, вещает сам Аполлон |5. Специализация храма, как полагали греки, предопределялась богом,
который заранее знал, что в его святилище станет стекаться множество людей:
Будут они вопрошать мой оракул, и всем непреложно
В храме моем благолепном начну подавать я советы15.

Святилище Аполлона украшали надписи, в числе которых были знаменитые изречения:

«Познай самого себя»; «Ничего чрез меру». Дельфийский оракул был построен на боговдохновении,
доступном лишь избранным: для «соприкосновения» с божеством требовался особый дар. Путь к
«обретению истины», как и в мистериях, лежал через очищение. Перед прорицанием пифия обязана
была соблюдать трехдневный пост и совершать омовения в протекавшем рядом священном
источнике.
* * *
11
См.: Зелинский Ф. Ф. Религия эллинизма. Пг., 1922; Nilsson M. P. The Dionysian Mysteries of the Hellenistic and
Roman Age. Lund, 1957.
12
Апулей. Метаморфозы, XI, 6 // Апулей. Апология. Метаморфозы. Флориды. М., 1959. С. 299—300.
13
Цит. по: Ранович А. Б. Эллинизм и его историческая роль. М.; Л., 1950. С. 329.
14
Гомер. К Гермесу, 471—472 // Эллинские поэты. С. 73.
15
См.: Латышев В. В. Указ. соч. Ч. 2. С. 189—196; Defra-das J. Les themes de la propaganda delfique. P.,
1972; Fontenrose J. The Delphic Oracle. Its Responses and Operations. Berkeley; Los Angeles, 1978.
16
Гомер. К Аполлону Пифийскому, 114—115//Эллинские поэты. С. 49.

Совершив необходимые приготовления, она удалялась во внутреннее святилище храма,

расположенное у трещины в скале, из которой поднимались газы. Под их влиянием пифия впадала в
прострацию и начинала выкрикивать бессвязные слова, записываемые находящимся рядом жрецом,
который слагал потом из них письменный ответ в стихах или прозе. Об опасности этих газов не
только для рассудка, но и для жизни свидетельствует изрядно перепугавший жрецов случай, когда
пифия, испустив страшный крик, выбежала из храма и упала без чувств. Спустя некоторое время она
умерла.
В святилище находились обычно две пифии, третья была запасной. Прорицания давались
несколько раз в месяц. Существовала очередь желающих вопросить оракул, определяемая жребием.
Порядок нарушался лишь ради тех, кто имел особые заслуги. Перед началом прорицания
совершались жертвоприношения; и если находили признаки того, что они не угодны богу,
предсказание откладывалось. Наивысшего подъема Дельфийский оракул достиг в VI—V вв. до н. э.,
потом его влияние заметно упало, запрещен он был около 390 г.
Прозрение, соприкосновение с истиной через экстаз считалось важным не только для
повседневной жизни, оно было серьезной религиозной и философской проблемой, неизменно
привлекавшей внимание греческих мыслителей. Платон полагал, что «величайшие для нас блага
возникают от неистовства, правда, когда оно уделяется нам как божий дар... Избавление от болезней,
от крайних бедствий, от тяготевшего издревле гнева богов бывало найдено благодаря неистовству...
Неистовство разрешалось в молитвах богам и служении им, и человек, охваченный им, удостаивался
очищения и посвящения в таинства...»17. По мнению Плутарха, «бог... рождает образцы фантазии и
возжигает свет в душе для прозрения будущего: вот что такое вдохновение»18.
Обращающиеся к пифии задавали много вопросов, касающихся их частной, повседневной
жизни: «жениться ли? будет ли удачным плавание? заняться ли обработкой земли? отправиться ли
путешествовать?»19 Однако наибольшую славу Дельфийскому храму принесли предсказания,
относящиеся к сферам внутренней и внешней политики государств, что с самого начала сделало
оракул важным инструментом в политической борьбе. Геродот неоднократно упоминает, что пифию
запрашивали о войне и мире, государственном устройстве. В случае неблагоприятного или
туманного ответа «вещунам Аполлона» задавали вопрос снова.
Обладая столь большой властью, жрецы Аполлона принимали самое активное участие в
политике. Когда греческие полисы вели освободительную войну против персов, в Дельфах
господствовали явно про-персидские настроения, что находило соответствующее отражение в
советах и предсказаниях. Нередко пифию обвиняли в подкупе. Демосфен, например, подозревал ее в
отнюдь не бескорыстном сочувствии македонскому царю Филиппу II. Цицерон, упоминая об этом
эпизоде, добавляет: «Можно считать, что и другие дельфийские оракулы тоже были кое в чем
нечестны»20.
Помимо Дельфийского известностью пользовалось также Додонское святилище, в котором
почитались Зевс и Диона. Способы предсказания отличались там большим разнообразием —
настоящее и будущее истолковывалось при помощи шелеста листьев священного дуба, журчания
воды в источнике, протекавшем у его корней, звуков, издаваемых «додонской медью», когда
малейший ветерок заставлял бич ударять в медный таз (выражение «додонский таз» или «додонская
медь» у античных писателей нередко обозначало болтливого, надоедливого человека).
Иной, более высокой ступенью древнегреческой мистики была мистериософия: религиозно-
философские учения с мистическим уклоном. С VI в. до н. э. вплоть до появления христианства
концепцию бессмертия в загробном мире разрабатывал орфизм — религиозное учение, названное в
честь мифического поэта Орфея21. Существовало предание о сыне Зевса Загрее, который позднее
был отождествлен с Дионисом. Повелитель богов даровал ему власть над миром. Завидующие
Загрею титаны, подстрекаемые ревнивой Герой, решили избавиться от мальчика. При помощи
игрушек они заманили его в ловушку, а потом растерзали на части и съели. Разгневанный Зевс
наказал убийц сына, сразив их молнией и обратив в пепел. Из пепла образовался человеческий род, в
котором с самого возникновения были заложены два противоположных начала — злое
(титаническое) и доброе (дионисийское).
Орфики создали свою теокосмогонию. Они проводили параллель между одним из вариантов
мифа о Дионисе и картиной мироздания. Растерзанное титанами тело Диониса-Загрея было
восстановлено Аполлоном, он соединил разорванные части в единое целое — монаду, которая и
стала монадой нового бога. Согласно орфикам, мир состоит из материи, распадающейся на великое
множество частиц, в которые проник Дионис, однако в совокупности они образуют единое целое.
Мировая жизнь трактовалась орфиками как бесконечный цикл распадения на части, умирания и
воссоединения, возрождения. Эта идея была связана с представлениями о бессмертии духа и о
душепереселении. Платон отмечал: «Есть древнее учение... что души, пришедшие отсюда, находятся
там (в Аиде.— Авт.) и снова возвращаются сюда, возникая из умерших»22 .
Видимо, для орфической теогонии были характерны и пантеистические идеи. Высказано
предположение, что уже в VI в. до н. э. в образе Зевса стали прослеживаться «нетипичные» для него
черты: он не только владыка вселенной, но и создатель, что делает его более похожим на бога
книги Бытия, нежели на богов Гесиода»23.
Жизнь человека на земле представлялась орфикам наказанием, искуплением греха титанов,
поэтому она кратковременна и преходяща; считалось, что настоящая жизнь начинается после
смерти. Этот тезис нашел отражение и в культовой стороне их учения. При раскопках Ольвии были
найдены таблички с надписями, очевидно имеющими прямое отношение к орфизму. Так, одна из
них гласит: «Жизнь — смерть — жизнь — истина»24. Мысль орфиков о бренности тела и бессмертии
души нашла отражение в учении Платона, который писал: «...тело — наша могила, та часть души,
где заключены желания, легковерна и переменчива». «Многие считают, что тело, или плоть (soma),
подобно могильной плите (sema), скрывающей погребенную под ней в этой жизни душу» 25.
В учении о Дионисе большое внимание уделялось борьбе с титанами как воплощением зла.
Человеку орфики предписывали бороться с темными силами его души. Средствами, помогающими в
этой борьбе, считались гимны, молитвы, заклинания, мистические изречения, прорицания,
магические амулеты.
Орфики объединялись в сообщества, довольно широко распространенные в греческом мире,
особенно в Аттике и Италии. Их члены руководствовались в жизни правилами, целью которых было
очищение от первородного греха и подготовка души для путешествия в царство умерших. Одним из
таких правил было вегетарианство. Той же цели служили и орфические мистерии. В качестве
символов выступали игрушки, при помощи которых титаны, согласно мифу, заманили Загрея,—
кубарь, яблоки, игральные кости. Из предметов, использовавшихся в обрядах, следует особо отме-
тить зеркало (по преданию, в момент нападения титанов Загрей смотрелся в зеркало) как
своеобразный пропуск в «загробный мир». Аналогичную функцию выполняли таблички с
«советами» покойнику, как ему лучше достигнуть блаженства на «том свете» 2б. Такого рода
таблички нередко находят в погребениях тех географических ареалов, где орфизм пустил глубокие
корни, и они служат важным источником для реконструкции идеи орфиков о бессмертии.

* * *
17
Платон. Федр, 244 a, d, е // Платон. Соч. Т. 2. С. 179—180.
18
Плутарх. Моралии. О том, что Пифия более не прорицает стихами, 397 // ВДИ. 1978. № 2. С. 238.
19
Он же. Моралии. Об «Е» в Дельфах, 386//Там же. № 1. С. 240.
20
Цицерон. О дивинации, II, LVII, 118 // Цицерон. Философские трактаты. М., 1985. С. 286.
21
См.: Лосев А. Ф. Античная мифология. М., 1957. С. 142— 172; Томас Дж. Первые философы. Т. 2. М., 1959. С.
223—228; Кессиди Ф. X. От мифа к логосу. М., 1972. С. 154—174; Жмудь Л. Я- Пифагор в ранней традиции //
ВДИ. 1985. № 2. С. 121 — 142; Guthrie W. К. S. Orpheus and Greek Religion. N. Y., 1966; Guthrie W. K. S. A
History of Greek Philosophy. Vol. 1. Cambridge, 1971. P. 146—340; Burkert W. Op. cit. P. 296—301.
22
Платон. Федон, 70 с // Платон. Соч. Т. 2. С. 30.
23
Жмудь Л. Я. Орфический папирус из Дервени // ВДИ 1983. № 2. С. 121.
24
Русяева А. С. Орфизм и культ Диониса в Ольвии // ВДИ 1978. № 1. С. 90.
25
Платон. Горгий, 493 с; Кратил, 400 с // Платон. Соч. Т 1 М., 1968. С. 320, 438.
26
Лурье С. Я. Древнегреческие паспорта для входа в рай // Вопросы античной литературы и классической
филологии. М., 1966. С. 23—24.

Представление о расчленении Диониса на семь частей, а затем воссоединении его в единое

целое, о его проникновении в бесконечное многообразие частиц, составляющих вселенную,
отразилось в повышенном внимании орфиков к числам, особенно к единице и семерке, которые
имели мистический смысл. Об использовании этих чисел в заклятиях, магических формулах
свидетельствует надпись, найденная при исследовании острова Березань: «Семь: волк слаб
(немощен, бессилен); семьдесят: лев грозен (могуч, страшен); семьсот: лучник (стрелок)
дружественен — дар силой врачевателя; семь тысяч: дельфин разумен (мудр) — мир Ольвийскому
полису; благословляю (считаю счастливым вас) там, сам я благословен Лето (?)»27.
Обожествление числа роднило орфиков с пифагорейцами; часто их учения даже объединяют и
называют орфико-пифагорейскими. Пифагореизм, как и орфизм, просуществовал достаточно долгое
время. Чаще всего под ним понимают основанный Пифагором в Кротоне в V в. до н. э. религиозно-
философский союз, который одновременно был и политической группировкой. Пифагор, сделавший
выдающиеся открытия в области математики, сочетал в своем учении религиозный мистицизм и
научные знания.
Абсолютизация математики привела к тому, что в основу пифагорейской философии,
представления о мире были положены числа и числовые отношения. Число «семь» представало как
универсальное. Приобщение к божеству стало мыслиться как приобщение к числу. Пифагорейцами
была высказана мысль о том, что между числовыми рядами и явлениями природы существует
сходство, причину которого они усматривали в божественных свойствах чисел и числовых рядов,
причем предполагалось, что вещи подражают числам28. Был выработан особый «пифагорейский
образ жизни» — вегетарианство, воздержание от бобов, отказ от шерстяной одежды. Аскеза и
обряды очищения должны были спасти душу и обеспечить ей блаженство после смерти. Со
временем последователи Пифагора разделились на две враждующие группировки — математиков и
акусматиков; первые тяготели к научно-философской традиции, вторые — к религиозно-мистиче-
ской. У поздних пифагорейцев появляется мысль о том, что души, как и планеты, подчинены закону
круговорота. Подобно светилам, которые восходят и заходят в определенные сроки, душа в течение
астрономического цикла соединяется с телом, а затем покидает его для нового воплощения.
Учение о метемпсихозе (переселении душ) было еще одной точкой соприкосновения между
орфиками и пифагорейцами. По утверждению Диогена Лаэртского, Пифагор «помнил» четыре своих
прежних воплощения . Известны орфические поэмы, упоминающие о переселении душ, которые,
возможно, появились еще до возникновения пифагорейских представлений. Платон переосмыслил
метемпсихоз как идею нравственного воздаяния, а «память предков» — как представление об
анамнесисе, припоминании. Однако идеи Пифагора находили не только сторонников, но и про-
тивников, о чем свидетельствует язвительная эпиграмма Ксенофана (большинство исследователей
связывают ее с критикой пифагореизма):

Раз он проходит и видит — визжит от побоев собачка,

Жаль ему стало, и он слово такое изрек:
«Полно, не бей! В этом визге покойника милого голос,
Это родной мне щенок, друга я в нем узнаю»30.

(Перевод С. Я. Лурье)

Одни и те же мистические представления могли проявляться в разных формах, что

подтверждается мистикой, связанной с обыденным сознанием, с бытом. По Греции бродили
прорицатели, предлагавшие свои услуги по истолкованию тех или иных знамений. Они имели
обширную практику, так как не было недостатка в желающих узнать свою судьбу, справиться об
успехе задуманных предприятий, задать вопрос: будет ли сопутствовать удача в жизни?
Охотно прибегали к различным гаданиям посредством птиц, рыб, животных, растений,
продуктов питания, орудий труда, природных явлений. Древние греки внимательно прислушивались
к шелесту листьев на деревьях, находили таинственные знаки в полете птиц и их крике (в карканье
ворона, например, насчитывали 64 оттенка, по-разному трактовавшихся). Считалось, что текущая
вода, свист ветра, форма и движение облаков несут в себе ответы на многие вопросы, имеющие
отношение к жизни человека,— необходимо только уметь правильно истолковать их.
Особенно часто гадали по внутренностям. Органом, наделенным пророческим даром,
считалась печень, предполагалось, что именно в ней сосредоточено «знание». В трагедии Эсхила
«Прометей прикованный» Прометей должен был не только раскаяться в содеянном, но и выдать
тайну гибели повелителя богов от нового брака, которую титан отказывался раскрыть31 Орел,
посланный Зевсом расклевывать печень Прометея, должен был одновременно и наказать его и вы-
ведать то, о чем умалчивал титан.
Большое значение имела и астрология, в основу которой было положено сочетание планет и
движение светил. Вплотную к астрологии примыкала мистизация математики, наибольее полно
раскрывавшаяся в пифагореизме и орфизме. В быту эллины придавали большое значение
таинственным цифрам «3», «7» и «9». Греки отдали дань рапсодом антике, т. е. гаданию по
отдельным фразам, случайно найденным в книгах, считавшихся вдохновенными,— поэмах Гомера и
Гесиода, сборниках оракулов.
Объектом повышенного внимания были сны, имевшие тщательно разработанную
классификацию: для того чтобы определить, вещий ли сон, что он предсказывает, учитывалось
множество деталей. Прибегали также к некромантическому гаданию — «общению» с душами
умерших и с этой целью ночевали в гробницах. Местом паломничества и гадания служила,
например, гробница знаменитого фиванского прорицателя Тиресия, дух которого предсказал
Одиссею возвращение на родину32.
Кроме пассивной формы «общения» с духами и богами, т. е. истолкования поданных ими
знаков, существовал и другой, более активный способ — непосредственное обращение к ним с
определенными пожеланиями и просьбами. Чаще всего к контактам такого рода люди прибегали с
целями далеко не благовидными: желая причинить зло недругам, обрушив на них гнев богов
подземного царства.
Мистические направления в греческих культах — один из способов общения с божеством:
попытка непосредственного соприкосновения с ним через откровение, которое могло прийти через
определенные церемонии, изучение тайных преданий, экстаз, опрокидывающий привычные нормы
жизни, божественные предначертания, переданные пророками и пророчицами, магические операции
с числами и постижение их сокровенного смысла.
Мистика в Элладе по существу не была оформлена в виде концепции. Ей свойственна обычная
для древнегреческой идеологии нерасчлененность с другими представлениями, что и является
причиной ее незавершенности и определенной нечеткости. Практический мистицизм, отраженный в
гаданиях и предсказаниях, не может претендовать на выделение его в особый религиозный аспект.
Мистерии с их тайными процедурами, обрядами, символами или экстатическими процессиями —
это скорее совокупность действий, обеспечивающих переход в царство мертвых или наиболее
короткий путь к общению с божеством. Очевидно, более стройной системой следует считать
мистериософию, но о ней сохранилось так мало свидетельств и они носят такой отрывочный, а
порой и противоречивый характер, что не дают оснований для более четких гипотез.

* * *
27
Русяева А. С. Милет—Дидимы—Борисфен—Ольвия: Проблемы колонизации нижнего Побужья // ВДИ.
1986. № 2. С. 26.
28
См.: Кессиди Ф. X. Указ. соч. С. 164.
29
См.: Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. VIII, 4—5. М., 1979. С. 333.
30
Xenophan.es, В 7 // Die Fragmente der Vorsokratiker/Hrsg.
H. Diels, W. Kranz. Bd 1. Dublin; Zurich, 1966. S. 131.
31
Эсхил. Прометей прикованный, 908—915, 959—961 // Эсхил. Трагедии. М., 1971. С. 204—206.
32
Гомер. Одиссея, XI, 50—151. М., 1953. С. 127—129.

Общим для всех наиболее организованных форм мистицизма было представление о связи двух
миров — земного и подземного и тезис о «бессмертии души», блаженство которой можно
обеспечить якобы путем подготовки ее к новому существованию в потустороннем мире. Особое
значение приобретает здесь проблема света и мрака, добра и зла. Недаром все боги, имевшие
мистические культы, так или иначе были одновременно связаны с землей, светом и с подземным
царством. Дочь богини плодородия Деметры стала женой Аида. Сияющий и светоносный Аполлон,
бог-прорицатель, имел и хтонические ипостаси. Загрей — сын Зевса и богини подземного царства
Персефоны, очевидно, первоначально был хтоническим демоном. Отождествленный с ним Дионис,
божество виноградарства и виноделия, мог ассоциироваться с Аидом.
Почти все мистерии в Древней Греции выросли из культа плодородия и земледелия,
умирающего и воскресающего божества. Однако в них нашла отражение и более ранняя стадия
развития религии, связанная с кровавыми жертвоприношениями, воплощенная в мифе о растерзании
Загрея, а также в обычае вакханок раздирать жертвы на части.
Для эпохи классической Греции трудно установить связь мистических направлений и
социальной стратификации общества, но можно фиксировать корреляцию с некоторыми этапами
общественного развития: внимание к мистике возросло во время дестабилизации полисов,
кризисных явлений IV в. до н. э. Эпоха эллинизма, обозначившая переход от мира небольших
городов-государств к обширным территориальным объединениям с централизованной властью,
связанная с утратой старой системы ценностей и становлением новой, способствовала усилению
интереса прежде всего к философской стороне мистики — расширенной и углубленной благодаря
воздействию религий Востока. Именно в этот период были заложены предпосылки для развития
мистических учений и школ, которые впоследствии получили дальнейшее развитие в поздней
античности и средневековье.