Encyclopedia As A Form of Universal Knowledge

ФИЛОСОФСКИЙ ВЕК
ЭНЦИКЛОПЕДИЯ КАК ФОРМА

УНИВЕРСАЛЬНОГО ЗНАНИЯ:
ОТ ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ
К ЭПОХЕ ИНТЕРНЕТА
St. Petersburg Center
for the History of Ideas
__________________________________
http://ideashistory.org.ru
Chambers E. Cyclopaedia:
or an Universal Dictionary of Arts and Sciences. L., 1728.
Фронтиспис.
All-Russian Museum of A.S. Pushkin
Museum of G.R. Derzhavin and Russian Literature of His Time
Institute of International Connections
of Herzen State Pedagogical University of Russia
Resource Center for Advanced Studies in the Social Sciences and Humanities
of St. Petersburg State University
St. Petersburg Branch of Institute for Human Studies RAS
St. Petersburg Center for History of Ideas
____________________________________________
THE PHILOSOPHICAL AGE

ALMANAC
27
ENCYCLOPEDIA AS A FORM
OF UNIVERSAL KNOWLEDGE:
FROM THE ENLIGHTENMENT
TO THE INTERNET
St. Petersburg Center for History of Ideas
St. Petersburg
2004
Всероссийский музей А.С. Пушкина
Музей Г.Р.Державина и русской словесности его времени
Институт международных связей
Российского Государственного педагогического университета
им. А.И. Герцена
Ресурсный центр социально-гуманитарных исследований
Санкт-Петербургского государственного университета
Санкт-Петербургское отделение Института человека РАН
Санкт-Петербургский Центр истории идей
____________________________________________
ФИЛОСОФСКИЙ ВЕК
АЛЬМАНАХ
27
ЭНЦИКЛОПЕДИЯ КАК ФОРМА

УНИВЕРСАЛЬНОГО ЗНАНИЯ:
ОТ ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ
К ЭПОХЕ ИНТЕРНЕТА
Санкт-Петербургский Центр истории идей
Санкт-Петербург
2004
St. Petersburg Center
for the History of Ideas
__________________________________
Ответственные редакторы альманаха: Т.В. Артемьева, М.И. Микешин
В оформлении использовано
аллегорическое изображение философии из книги
«Иконология, объясненная лицами,
или полное собрание аллегорий, емблем и пр.»
(Т. 2. М., 1803).
Издание осуществлено при поддержке

Российского гуманитарного научного фонда,
грант 04-03-14010,
и
ФЦП «Интеграция»
в рамках проекта
САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ЦЕНТР ИСТОРИИ ИДЕЙ
(Междисциплинарный гуманитарный учебно-научный центр
поствузовской специализации в области истории идей)
mic@mm1734.spb.edu art@ta13796.spb.edu
А/я 139, Санкт-Петербург 195112 Россия
Двадцать седьмой выпуск альманаха «Философский век» включает

материалы международной научной конференции «Энциклопедия как
форма универсального знания: От эпохи Просвещения к эпохе Интер-
нета», проходившей в Санкт-Петербурге 8-9 октября 2004 г.
Компьютерный макет: М.И. Микешин
Философский век. Альманах. Вып. 27. Энциклопедия как форма уни-

версального знания: от эпохи Просвещения к эпохе Интернета / Отв.
редакторы Т.В. Артемьева, М.И. Микешин. — СПб.: Санкт-Петербург-
ский Центр истории идей, 2004. — 421 с.
© Альманах «Философский век»

Составление, оформление. 2004.
5
СОДЕРЖАНИЕ
Содержание ............................................................................. 5
Contents ............................................................................. 8
Артемьева Т.В., Плоды «энциклопедического древа», или два
Микешин М.И. великих проекта ................................................ 13
Энциклопедизм в его истории
Мочалова И.Н. Философские основания античного

энциклопедизма: Спевсипп, Ксенократ,
Аристотель ........................................................ 27
Кауфман И.С. Раннее Просвещение о логике и развитии
науки .................................................................. 36
Лабутина Т.Л. Английское Просвещение как идейный
источник энциклопедизма во Франции .......... 44
Савельева М.Ю. Энциклопедизм эпохи Просвещения и
«Энциклопедия философских наук» .................. 53
Муравьев А.Н. «Энциклопедия философских наук» Гегеля
в истории отношения философии и опыта ..... 60
Тимофеев А.И. Гегель: анализ самосознания Просвещения
(в круге образованности) ................................. 68
Мухутдинов О.М. Теория времени в «Энциклопедии
философских наук» Гегеля .............................. 77
Мендельсон М. О вопросе «Что значит просвещать?» (Пере-
вод и вступительная статья М.Р. Демина) ..... 81
Традиции российского энциклопедизма

от средневековья к постсовременности
Чумакова Т.В. Древнерусская энциклопедия: «Луцидарус» 89

Донина Л.Н. «Летописец Еллинский и Римский» —
русская историческая энциклопедия XV века 96
Десятсков К.С. Я.В. Брюс и становление традиций
энциклопедизма в России ................................ 102
Артемьева Т.В. Пространное поле российского
энциклопедизма ................................................ 110
Сабурова Т.А. Энциклопедия и русское Просвещение .......... 126
6
Шпаковская И.А. Влияние «Энциклопедического лексикона»

Адольфа Плюшара на последующие
энциклопедические издания ............................ 131
Орлова Г.А. Советский бытовой энциклопедизм: 50-е ...... 139
Махлина С.Т. Энциклопедия в современной культуре
России ................................................................ 144
Формы и возможности энциклопедического дискурса
Рабинович В.Л. Мои энциклопедии ........................................... 153

Разлогов К.Э. Энциклопедизм в эпоху экранной культуры 181
Тульчинский Г.Л. Проективный философский словарь .............. 186
Мануильский М.А. Принципы систематизации знаний
о человеке: история и современные подходы 193
Никифорова Л.В. Дворцово-парковый комплекс XVIII века
как энциклопедия ............................................. 201
Оноприенко Е.В. Галерея древней живописи в Эрмитаже:
«Штудии» и «фрагменты» визуальной
истории античного искусства .......................... 207
Безрогов В.Г. Энциклопедия как форма памяти
(к появлению энциклопедии нового типа) ..... 213
Иванченко Г.В.,
Рыжов Ю.В. Энциклопедия как совершенный текст .......... 221
Меньшиков Л.А. Энциклопедии на границах эпох ..................... 227
Семенов И.Н., Энциклопедия «Культура-человек-
Ссорин Ю.А. интеллект» как средство развития
непрерывного образования .............................. 234
Серов Н.В. Междисциплинарность и энциклопедизм ...... 240
Шалаев В.П. Энциклопедизм в эпоху глобализма
и постмодерна: синергетический аспект ........ 246
Семенов В.В. Энциклопедия: трансцендентальная книга ....... 256
Сирин С.А. Философские и научные основания
энциклопедии правового нигилизма .............. 260
Виртуальные пространства энциклопедизма
Опенков М.Ю. Интернет и «новый энциклопедизм» .............. 273

Олюшина М.В. Интернет как симулякр культуры (от
Энциклопедии к виртуальной реальности) .... 278
7
Мастеница Е.Н. Тезаурус музея: от эпохи энциклопедизма

к эпохе Интернета ............................................ 281
Кандаурова Т.Н. Информационные возможности и потенциал
российской музейной энциклопедии
в контексте исторической информатики ........... 289
Фролкина Н.А., О проекте создания Интернет-портала
Раздорский А.И. «Региональные энциклопедии» ....................... 296
Подковырова В.Г., Автоматизированная информационная сис-
Каширина Е.В. тема описания-хранения-поиска материалов
из фондов Отдела рукописей БАН как
особый тип локальной энциклопедии ............ 300
Энциклопедисты и их тексты
Златопольская А.А. Под маской «женевского гражданина».

А.М. Белосельский-Белозерский
и апокрифические сочинения Жан-Жака
Руссо в русской культуре ................................ 311
Сомов В.А. Библиотека русского Мецената эпохи
Просвещения: книжное собрание графа
Александра Сергеевича Строганова ................... 322
Сапченко Л.А. «Письма русского путешественника»
Н.М. Карамзина — энциклопедия
европейской жизни ........................................... 330
Кривушина В.Ф. Энциклопедизм и философия тождества
бытия и мышления (по шеллингианским
мотивам литературной критики Аполлона
Григорьева) ....................................................... 336
Никитина Н.А. Круг познания Льва Толстого ......................... 354
Маслиева О.В., Философский роман Достоевского
Назиров А.Э. как энциклопедия человеческой души ........... 365
Рогова Н.Б.,
Лопатин А.А. Энциклопедизм поэтики Ф.М. Достоевского 372
Кожурин А.Я. Русский энциклопедист (метафизические
основания концепции П.А. Флоренского) ..... 386
Красноярова Н.Г. Хорхе Луис Борхес и его энциклопедии ........ 395
Любавин М.А. Иван Глейниг — средний чиновник
отменной образованности ................................ 399
8
Даутова О.Б. Жизнь и педагогическая деятельность

И.И. Бецкого ..................................................... 405
Мнацаканян Г.А. Эжен Изаи и его размышления о музыкаль-
ной истории (по материалам работы «Анри
Вьетан — мой учитель») .................................. 410
Тетенков Н.Б. С. Кьеркегор и читатель ................................... 416
* * *
CONTENTS
Contents (in Russian) ............................................................................. 5

Contents ............................................................................. 8
Artemieva T.V., Fruits of the «encyclopedic tree», or two great
Mikeshin M.I. projects ............................................................... 13
Encyclopedism in its history
Mochalova I.N. The philosophical foundations of ancient

encyclopedism: Speusippus, Xenocrates,
Aristotle .............................................................. 27
Kaufman I.S. The early Enlightenment on logic and
development of science ...................................... 36
Labutina T.L. The English Enlightenment as a source of ideas
for encyclopedism in France .............................. 44
Savelieva M.Iu. Encyclopedism of the Enlightenment and the
«Encyclopedia of philosophical sciences» ............. 53
Muraviev A.N. Hegel’s «Encyclopedia of philosophical sciences»
in the history of the relation between
philosophy and experience ................................. 60
Timofeev A.I. Hegel: An analysis of self-consciousness of the
Enlightenment (in the circle of erudition) .......... 68
Mukhutdinov O.M. The theory of time in Hegel’s «Encyclopedia of
philosophical sciences» ........................................ 77
Mendelssohn M. On the question «What is to enlighten?»
(Translation and introduction by M.R. Diomin) 81
9
Traditions of Russian encyclopedism

from the Middle Ages to postmodernity
Chumakova T.V. An ancient Russian encyclopedia: «Lutsidarus» 89

Donina L.N. «The Hellenic and Roman chronicler», a
Russian historical 15th-century encyclopedia .... 96
Desiatskov K.S. Ya.V. Bruce and the formation of encyclopedic
tradition in Russia ............................................... 102
Artemieva T.V. The vast field of Russian encyclopedism ........... 110
Saburova T.A. Encyclopedia and the Russian Enlightenment .... 126
Shpakovskaia I.A. The influence of Adolph Plushar’s
«Encyclopedic lexicon» upon the following
encyclopedic publications .................................. 131
Orlova G.A. Soviet domestic encyclopedism: 50s .................. 139
Makhlina S.T. Encyclopedia in modern Russian culture ........... 144
Forms and possibilities of the encyclopedic discourse
Rabinovich V.L. My encyclopedias ............................................... 153

Razlogov K.E. Encyclopedism in the epoch of screen culture ... 181
Tulchinsky G.L. The projective philosophical dictionary ............. 186
Manuilsky M.A. Principles of systematization of knowledge
about the human being: the history and modern
approaches .......................................................... 193
Nikiforova L.V. The 18th-century palace and park system as
encyclopedia ....................................................... 201
Onoprienko E.V. The gallery of ancient painting at the
Hermitage: «Studies» and «fragments» of the
visual history of ancient art ................................ 207
Bezrogov V.G. Encyclopedia as a form of memory
(on a new type of encyclopedia) ......................... 213
Ivanchenko G.V.,
Ryzhov Iu.V. Encyclopedia as the perfect text ......................... 221
Menshikov L.A. Encyclopedias at the limits of epochs ................. 227
Semenov I.N., The encyclopedia «Culture-Human Being-
Ssorin Iu.A. Intellect» as a mean of the continuous education
development развития ....................................... 234
Serov N.V. Interdisciplinarity and encyclopedism ................ 240
10
Shalaev V.P. Encyclopedism at the epoch of globalization

and postmodernism: a synergetic aspect ............ 246
Semenov V.V. Encyclopedia: a transcendental book ..................... 256
Sirin S.A. Philosophical and scientific foundations of
legal nihilism ...................................................... 260
Virtual spaces of encyclopedism
Openkov M.Iu. The Internet and «a new encyclopedism» .......... 273

Oliushina M.V. The Internet as a simulacrum of culture (from
Encyclopedia to virtual reality) .......................... 278
Mastenitsa E.N. The museum thesaurus: from the epoch of en-
cyclopedism to the epoch of Internet .................. 281
Kandaurova T.N. The informative possibilities and potential of the
Russian museum encyclopedia in the context of
historical informatics ............................................... 289
Frolkina N.A., About the project of the Internet-portal
Razdorky A.I. «Regional encyclopedias» .................................. 296
Podkovyrova V.G., The automatic information system of
Kashirina E.V. description-storage-search of materials from the
stock of the Manuscript department of the
Academy of Sciences Library as a special type
of local encyclopedia .......................................... 300
Encyclopedists and their texts
Zlatopolskaia A.A. Under the mask of «the citizen of Geneva».

A.M. Beloselsky-Belozersky and apocryphal
works of Jean-Jacques Rousseau in Russian
culture ................................................................. 311
Somov V.A. The library of a Russian Maecenas of the
Enlightenment: the book collection of Count
Aleksandr Sergeevich Stroganov ............................ 322
Sapchenko L.A. N.M. Karamzin’s «Letters of the Russian
traveler» as an encyclopedia of European life .... 330
Krivushina V.F. Encyclopedism and philosophy of identity of
being and thought (on Schellingian motifs of
Apollon Grigoriev’s literary criticism ................ 336
Nikitina N.A. Leon Tolstoy’s circle of cognition ..................... 354
11
Maslieva O.V., Dostoevsky’s philosophical novel as an

Nazirov A.E. encyclopedia of the human soul ......................... 365
Rogova N.B.,
Lopatin A.A. Encyclopedism of F.M. Dostoevsky’s poetics ... 372
Kozhurin A.Ia. A Russian encyclopedist (the metaphysical
foundations of P.A. Florensky’s doctrine) ......... 386
Krasnoiarova N.G. Jorge Luis Borges and his encyclopedias ........... 395
Liubavin M.A. Ivan Gleinig a middling official of excellent
erudition ............................................................. 399
Dautova O.B. I.I. Betskoi’s life and pedagogical activity ......... 405
Mnatsakanian G.A. Eugene Ysaye and his thoughts about the
musical history (by the work «Henry
Vieuxtemps, mon maitre») ................................. 410
Tetenkov N.B. S. Kierkegaard and his reader ............................. 416
* * *
The Almanac Editors: Prof. Dr. Tatiana V. Artemieva, Dr. Michael I. Mikeshin
mic@mm1734.spb.edu art@ta13796.spb.edu
P.O. Box 139, St. Petersburg 195112 Russia
13
ПЛОДЫ «ЭНЦИКЛОПЕДИЧЕСКОГО ДРЕВА»,

ИЛИ ДВА ВЕЛИКИХ ПРОЕКТА
Т.В. Артемьева, М.И. Микешин
В
разные эпохи представления о возможности полного и окончательно-
го познания были основаны на убеждениях в безграничных возмож-
ностях разума (божественного или человеческого), обладающего
универсальным методом познания, в равной степени применимым к
различны сферам бытия. Это породило феномен энциклопедизма как
гносеологического идеала.
Современные представления о формах и методах энциклопедических по-
строений во многом ориентируются на просвещенческие образцы. С одной сторо-
ны энциклопедии эпохи Просвещения вобрали в себя многовековой опыт средне-
вековых и возрожденческих энциклопедий, с другой — сформировали принципи-
альные архетипические модели, лежащие в основе современных представлений.
Именно энциклопедисты эпохи Просвещения сформировали два принципиально
несовпадающих подхода, определивших организацию, распространение и хране-
ния знания на многие годы вперед. Один из них был связан с французской Энцик-
лопедией, другой с Британской.
Феномен энциклопедизма — примечательная черта эпохи Просвещения.
Именно в это время лучшие умы Франции затеяли выпуск Энциклопедии или
Толкового словаря наук, искусств и ремесел, шотландские интеллектуалы во
главе с Уильямом Смелли начали выпускать Британскую энциклопедию, а ли-
деры немецкой классической мысли в Пролегоменах или Энциклопедии фило-
софских наук пытались воплотить идеал универсального знания, выраженного
в метаморфозах Духа. Вряд ли можно назвать случайным стремление класси-
фицировать, упорядочивать, систематизировать, а так же стремится к полноте
и скрупулезному исчислению сущностей, как феноменологического, так и умо-
© Т.В. Артемьева, М.И. Микешин, 2004. Исследование поддержано РФФИ, грант №03-06-80090.
14 Т.В. Артемьева, М.И. Микешин
зрительного характера. «Энциклопедический взгляд на мир» был результатом но-

вых эпистемологических установок и выделения науки в особую сферу знания.
Постоянное увеличение положительного знания о мире сделало насущной
систему его систематизации, классификации, хранения и передачи последующим
поколениям. Идея фундаментального издания, могущего вместить в себя все на-
копленное знание, сделав вместе с тем удобным его использование, своеобразного
«интеллектуального сейфа», носилась в воздухе. В 1680 г. Лейбниц обратился к
Людовику XIV с идеей издания энциклопедии при государственной поддержке,
ибо проект казался слишком грандиозным для частной инициативы. Лейбниц вы-
ражает опасения, что развитие наук может спровоцировать ряд ложных направле-
ний, что неминуемо вернет нас к «темным временам» невежества и заблуждений.
Поэтому он предлагает извлечь квинтэссенцию из уже имеющегося знания: сде-
лать своеобразную выжимку из лучших книг, добавить описание наиболее значи-
мого в каждой науке. Таким образом, можно построить систему истинного зна-
ния. По сути, Лейбниц впервые описывает то, как должна быть организована на-
учная энциклопедия. Лейбниц полагал, что эпоха, в которую он жил, в наилучшей
степени способна к выполнению такой задачи1.
Реальное осуществление этой идеи было предпринято во Франции лишь
столетием позже и не только не было финансировано государством, но, напро-
тив, столкнулось с определенными цензурными трудностями инспирирован-
ными им. Знаменитая французская энциклопедия (Энциклопедия или толковый
словарь наук, искусств и ремесел — Encyclopédie, ou Dictionnaire raisonné des
sciences, des arts et des métiers, т. 1-35, 1751-1780) первоначально планирова-
лась всего лишь как перевод на французский язык английской энциклопедии
Э. Чемберса2. Эта энциклопедия, точнее, Циклопедия3, или Универсальный сло-
варь наук и искусств была очень популярна в XVIII веке и выдержала множе-
ство переизданий. Особенностью Циклопедии было желание автора предста-
вить знание о мире как строгую и непротиворечивую систему. Это находит ви-
зуально-аллегорическое выражение во фронтисписе издания, изображающего
Храм Наук4. В предисловии он изображает знание как схему, которую пытает-
ся сохранить и в самом тексте с помощью жесткой системы перекрестных
ссылок. Такая система существует в любом энциклопедическом издании, од-
нако в Циклопедии она строилась на принципе субординации, что делало это
издание скорее трактатом, нежели справочником, словарем «наук и искусств».
Если в графической форме, приводимой Чемберсом, знание о мире еще по-
хоже на систему, хотя ряд дихотомий и вызывает вопросы, то в самом тексте
жесткая систематизация выглядит неубедительной и слишком сложной. К се-
1
Shorr Ph. Science and Superstition in the Eighteen Century. A Study of the treatment of science in
two Encyclopaedias of 1725-1750. New York, 1932. P. 76.
2
Chambers E. (1689?-1740) Cyclopaedia: or an Universal Dictionary of Arts and Sciences. L., 1728.
3
Циклопедия (от др. греч. ky`klos + paidei`a) – воспитание, образование, эрудиция.
4
Кстати, этот образ с небольшими изменениями использовался и в Encyclopédie.
Т.В. Артемьева, М.И. Микешин 15
редине XVIII в. информация, приведенная во многих статьях сильно устарела.

Все это заставило французских издателей значительно расширить и даже
принципиально изменить первоначальный замысел. Решено было не перево-
дить Чемберса, а осуществить собственный проект, основанный на другой кон-
цепции знания и принципиально ином видении мира.
В своей знаменитой книге Великое кошачье побоище и другие эпизоды из ис-
тории французской культуры1 известный американский историк Роберт Дарнтон
задается мыслью отчего именно Энциклопедия Дидро и Даламбера так повлияла
на мироощущение интеллектуалов XVIII в. и стала символом эпохи. Ведь были и
другие солидные издания, например, Dictionnaire de Trévoux (1704) (Словарь Тре-
ву); Zedler J.H. Grosses vollstaendiges Universal-Lexicon aller Wissenshaften und Kue-
nste... (1731-1750); Kruenitz J.G. Oekonomisch-technologische Enzyklopaedie (1773-
1858), причем последние намного превышали объем французской энциклопедии,
составляя соответственно 64 и 242 (!) тома. Наконец, вторая половина XVIII в. оз-
наменовалась появлением Британской энциклопедии.
Исследуя историю публикации и распространения Encyclopédie, Дарнтон по-
казывает, что это издание никогда не было «просто книгой» в обычном смысле
этого слова — книгой, которую читают для того, чтобы получить новое знание2.
Дарнтон нашел в Невшателе большой архив Типографического общества (50 000
писем), занимавшегося изданием Encyclopédie, и стал разбираться, как же эта кни-
га продавалась, кто ее покупал и зачем. Известная поговорка о том, что книги
имеют свою судьбу, тем не менее, привлекает Дарнтона именно свои содержани-
ем. Какова судьба книг, в каких обстоятельствах побывали древние тома, прежде
чем попасть на полки хранилищ? Дарнтон пытается соединить социологическое
исследование с эмпирическим анализом фактов и документов, и, хотя он пишет,
что не собирается писать пролегомены к истории книг, но в действительности,
формирует и формулирует методологию, превращающую историю книги как яв-
ления материальной и индустриальной культуры в историю идей. Исследование
производства и продажи книг позволяет ему выявить и социально-экономические
и идеологические механизмы доиндустриального общества.
Дарнтон не хочет, как это принято, отождествлять взгляды энциклопеди-
стов с «буржуазными», прежде всего потому, что это не соответствует истори-
ческим фактам и тенденциям, которые нам известны. Он отмечает, что читате-
ли Энциклопедии не были «буржуа» ни в каком смысле этого слова. Только
4% были купцами или промышленниками, примерно столько же составляла
титулованная знать, медики составляли 15, административные работники 12 и
клерки 8 процентов3.
1
Дарнтон Р. Великое кошачье побоище и другие эпизоды из истории французской культуры.
М., 2002.
2
Darnton R. The Business of Enlightenment. A Publishing History of the Encyclopédie 1775-1800.
Cambridge (Mass.), L., 1979.
3
Ibid. P. 15.
Энциклопедия была довольно дорогим, но хорошо продаваемым изданием,

поэтому она не только полностью окупалась, но и приносила прибыль своим
издателям1.
Швейцарский городок Невшатель был идеальным местом для издания
книг, которые не могли печататься во Франции. Его маргинальное географиче-
ское положение, близость таких стран как Франция и Германия (в XVIII в. он
принадлежал Пруссии) давало возможность так называемым типографическим
кампаниям (societes typographiques) заниматься издательским делом более или ме-
нее свободно. С XVI в. запрещенные во Франции книги печатались здесь. Цензу-
ра, монополии парижских книгопродавцев, бюрократический контроль государст-
ва заставляли философов публиковать свои работы вот в таких компаниях2.
Societe Typographiques de Neuchatel (STN) не специализировалось на кни-
гах для интеллектуалов, а издавало все, что могло принести доход — книги о
путешествиях, медицине, истории, праву и т.п. Но было очевидно то, что Про-
свещение может приносить прибыль, и поэтому издательский дом способство-
вал популяризации философских книг и, в особенности, Энциклопедии. Они не
пренебрегали и пиратством, перепечатывая издания, подготовленные другими
издательствами, в том числе и находящимися в других странах. Эти действия
перерастали в настоящие издательские войны по завоеванию рынка, что под-
робно описано в книге Дарнтона.
Одним из наиболее продаваемых изданий была Энциклопедия, вокруг которой
и концентрировались обсуждения контрактов, пиратство и война за рынок. Для
того, чтобы завоевать рынок, Энциклопедию стали издавать более удобным разме-
ром и более дешевой. По мере того как уменьшался формат от больших in folio до
in quarto и даже in octavo (соответственно уменьшалась и цена от 980 до 840, 384 и
даже 225 ливров) увеличивался тираж3. Можно сказать, что производство и про-
дажа Энциклопедии носило более капиталистический характер, чем других книг,
так как прибыль получалась не столько от торговых наценок, сколько от оборота.
Этот механизм позже был хорошо описан Э. Золя в романе Дамское счастье.
Владелец универмага нового типа разоряет своих конкурентов, так как продает
товары дешевле. Он получает меньший доход за каждую проданную вещь, но
учитывая быстрый оборот, имеет большую прибыль. Тоже происходило и с про-
дажей Энциклопедии, за исключением того немаловажного факта, что быстрый
оборот такого специфического товара как Энциклопедия способствовала распро-
странению идей Просвещения, а стало быть, подготавливало новых читателей.
1
Ibid. P. 16. Вольтер писал об этом: «Тем, кто интересуется вопросами прибыли ясно, что ни-
какая торговля с обеими Индиями не давала ничего подобного. Издатели заработали 500% —
такого еще не случалось за два века ни в какой отрасли торговли» (Цит. по: Богуславский
В.М. Великий труд, впервые обосновавший права человека // Философия в «Энциклопедии»
Дидро и Даламбера. М., 1994. С. 13, прим.)
2
Ibid. P. 39.
3
Ibid. P. 273.
Распространение изданий in quarto и in octavo были специфическим при-

знаком. Если солидные in folio предназначались прежде всего для библиотек и
книжных собраний «les grands seigneurs», то более портативные издания поку-
пали ученые и просто интересующиеся науками1. Издания удешевлялись за
счет упрощения, начинали использовать более дешевую бумагу, способ набо-
ра, без гравюр, становясь из предметов интеллектуальной роскоши, атрибута-
ми повседневного умственного быта.
Вместе с тем, и демократизация изданий Энциклопедии имела свои пределы.
Дарнтон постарался пересчитать цену на Энциклопедию (трудно определяемую
для предреволюционной Франции), беря за единицу измерения базовую виталь-
ную ценность — хлеб (loaf — буханка, булка, порция печеного хлеба). Издание in
folio было эквивалентно 2 450 буханкам хлеба, in quarto — 960, а in octavo — 563,
исходя из цены 8 су за обычный хлеб весом в 4 фунта2. Неквалифицированный
рабочий мог зарабатывать примерно ливр в день, когда мог найти работу. Дарнтон
отмечает, что даже в «хорошие времена», когда имели работу даже жена и дети,
все равно не менее половины дохода семьи уходило на покупку хлеба. Как отме-
чает Дарнтон для, для покупки Энциклопедии нужно было бы работать год для по-
купки «дешевого» октаво, полтора года для кварто и 4 года для полного фолио.
«Очевидно, — отмечает он, — что покупка Encyclopédie была для такого челове-
ка, даже если бы он мог ее читать, равнозначна покупке дворца»3. Квалифициро-
ванный ремесленник — часовщик, ковровщик — зарабатывал примерно 15 лив-
ров в удачную неделю. Иногда он мог позволить себе купить книгу, но не для
чтения, так как его грамотность ограничивалась умением подписать свое имя. Это
тоже не был покупатель Энциклопедии. Кюре нужно было бы истратить на покуп-
ку фолио свой доход за 25 недель, а кварто — за 10 недель. Даже для верхушки
провинциальной буржуазии (17 недель за фолио и 7 недель за кварто) это было
недешево. Но ученый, например, Дидро, имевший доход примерно 2 600 ливров в
год за работу над Энциклопедией, уже мог позволить себе купить издание ин-
кварто, что заняло бы у него всего 7 с половиной недель непрерывного труда, а
октаво и того меньше — «всего» 4 с половиной недели4. Дарнтон отмечает, что
для Дидро такая сумма не была бы чрезмерной, учитывая, что он имел и другие
источники дохода. Таким образом, основным покупателем Энциклопедии был
слой, занимающий значительное положение в обществе, а не демократическое
«большинство».
Энциклопедия продавалась во всем мире. Издатели говорили, что примерно
3/4 тиража идет за границу, и хотя, скорее всего, они преувеличивали, геогра-
фия распространения труда французских просветителей была впечатляющей.
1
Ibid.
2
Ibid. P. 275.
3
Ibid.
4
Ibid.
Как же читали Энциклопедию? Кто был ее читателем? И что искали читате-

ли, открывая эту книгу? Дарнтон отмечает, что сам процесс чтения, а также
цели и задачи, которые ставились читателями, в значительной степени отлича-
лись от современных привычных представлений. Необходимо еще учесть мно-
готомность и алфавитную организацию Энциклопедии. Чтение ее превраща-
лось в довольно сложный и трудоемкий процесс, если и вообще осуществля-
лось в привычном виде. Об этом свидетельствует, например, тот факт, что во
время революции процесс печатания Энциклопедии прекратился. Казалось бы,
отмена цензурных запретов снимает массу проблем, с которыми постоянно
сталкивались авторы и издатели, однако общество хотело новостей и больше
интересовались газетами.
Дарнтон полагает, что Энциклопедию приобретали далеко не всегда для чте-
ния, а тем более для чтения внимательного. Он обращает внимание на то, что не-
сколько подписчиков были просто неграмотными. Это издание носило не столько
информативный, сколько символический характер. Можно сказать, что Энцикло-
педия материализовала просвещение, служа его манифестом и памятником одно-
временно. Не последнюю роль здесь играл интеллектуальный снобизм (intellectual
snobbery), рождение которого Дарнтон связывает именно с этой эпохой1. В Энцик-
лопедии искали не столько информации, сколько философии, «нового мышления».
Французская энциклопедия собрала вокруг себя целое созвездие французских
философов и ученых. Кроме Д. Дидро и Даламбера, в ее издании приняли участие
П. Гольбах, Вольтер, Ж.Ф. Мармонтель, Ж.-Ж. Руссо, А. Тюрго, Ш.Л. Монтескье
и др. Однако не столько энциклопедические статьи высокого уровня делали Эн-
циклопедию столь привлекательной, сколько общий принцип, положенный в ее
основание и сформулированный Дидро в Проспекте и Предварительном рассу-
ждении издателей. Дидро пишет о том, что первым шагом к созданию энцикло-
педии является составление «генеалогического древа всех наук и всех искусств,
которое показывало бы происхождение каждой отрасли наших знаний, их взаим-
ную связь на общем стволе и позволяло бы нам припоминать различные статьи по
их названиям»2. За основу Дидро берет знаменитую классификацию наук Бэкона,
сформулированную им в трактате О достоинстве и преумножении наук. Бэкон
соотносит виды знания с тремя духовными способностями человека: памятью
(memory) воображением (imagination) и разумом (reason). Памяти соответствует
история, воображению — поэзия, а разуму — философия, которая понимается Бэ-
коном как наука вообще. Эта схема полностью принимается Дидро, но развивает-
ся им в соответствии с его рационалистическими и антиклерикальными установ-
ками. Все сферы знания, включая теологию и даже Священное Писание, подчи-
няются у него философии. Просвещенческое древо знания, выращенное Дидро,
принципиально отличается от иных, произрастающих, как выразился Дарнтон, в
1
Ibid. P. 321.
2
Философия в «Энциклопедии» Дидро и Даламбера. М., 1994. С. 44.
«лесу символов упорядоченного знания»1. Это отличие заключается, главным об-

разом, в том, что стволом, из которого произрастает густая поросль ветвей и
листьев, является философия, в то время как предшествующие классификации
сакрализовали само знание, предполагая, что оно носит универсальный, вечный и
неизменный характер. Таким образом, божественному знанию была противопос-
тавлена просветительская философия. Вряд ли можно усматривать в предложен-
ном подходе лишь антиклерикальный и антирелигиозный пафос противопостав-
ления теологии и философии, хотя секуляризация познавательных принципов бы-
ла существенной чертой: «новая Summa преобразовала познание, отобрав его у
духовенства и передав в руки преданных Просвещению интеллектуалов»2.
Подход просветителей выражает не столько содержательный, сколько
методологический подход, так как философия представляла собой прежде все-
го философский метод, то есть определенный способ универсализации. Дарн-
тон пишет, что споры о «методе» и «плане» упорядочивания знаний были од-
ной и центральных тем мыслителей от Средневековья и Возрождения до Про-
свещения: «Из этого рождалась тенденция спрессовывать знание в схемы —
обычно типографские рисунки, иллюстрировавшие ответвления и бифуркации
различных дисциплин в соответствии с принципами Рамусовой логики. Таким
образом, страсть к схематизации — тенденция картографировать, вычерчивать,
ориентировать в пространстве сегменты познания — лежит в основе склонности к
энциклопедизму, протянувшейся от Рамуса до Бэкона, Алстеда, Коменского,
Лейбница, Чэмберса. Дидро и Даламбера»3. Дарнтон отмечает, что Дидро по-
своему «подстриг» древо знания. Используя метафору садово-паркового искусст-
ва, хотелось бы внести уточнения и отметить, что древу скорее была сделана при-
вивка, после которой оно стало приносить другие плоды. Из лесного (или райско-
го) дичка оно превратилось в окультуренный вид, дающий крупные и сладкие
плоды, при этом не приносящие ни малейшего вреда их вкушающему.
Успешное плодоношение древа продолжалось недолго. Уже в XIX в. француз-
ская Энциклопедия утратила свое символическое значение и превратилась из ору-
дия познания мира в памятник ушедшей эпохи, в то время как другие, гораздо бо-
лее скромные издания становились все более востребованными и актуальными.
Один из них — Британская энциклопедия4. Задумывавшаяся как национальное и
коммерческое издание, она стала международным справочником, одним из наи-
более авторитетных в современном мире.
Энциклопедические проекты XVIII в. были тесно связаны с породивший их
культурой, с особенностями национального просвещения в этих странах. Если
Encyclopédie является одно из высших точек французского Просвещения, то
1
Дарнтон Р. Великое кошачье побоище... С. 230.
2
Там же. С. 245.
3
4
См. подробнее: Артемьева Т.В. Науки о человеке в первых изданиях Британской энциклопе-
дии // Человек, № 6, 2003. С. 70-85.
Encyclopaedia Britannica отражала ряд специфических черт эпохи Просвеще-

ния в Британии, а если быть более точными — в Шотландии.
В XVIII в. шотландская культура испытывала мощный подъем. Во многом
это было спровоцировано унией с Англией 1707 г. и объединением парламен-
тов. Политика стала прерогативой Лондона, в то время как интеллектуалы
Эдинбурга смогли сосредоточиться на духовной жизни. Активизировалась ра-
бота старейших в Британии шотландских университетов, исследований в об-
ласти естественных наук, философии и истории. Шотландская интеллигенция,
большей частью университетские профессора и юристы, называвшие себя literati,
объединялись в различные клубы и общества, где обсуждались проблемы буду-
щего Шотландии и новые возможности, открывшиеся в связи с объединением с
Англией. Шотландскими мыслителями разрабатывался новый тип идентично-
сти — идеология Britishness. Шотландия не чувствовала себя провинцией могу-
щественной империи, но ее необходимым элементом — Северной Британией.
Издание Британской Энциклопедии было инициативой шотландских ученых и
издателей, причем инициативой частной, не инспирированной никакими офици-
альными организациями. Уильям Робертсон, ректор Эдинбургского университета,
города, где осуществлялось данное издание, даже не знал о готовящемся проекте1.
В тоже время издание носило характер национального, отчасти противопостав-
ленного континентальным традициям, но призванного объединить всех интеллек-
туалов Британских островов. Издание начало осуществляться в конце 1760-х го-
дов в Эдинбурге, родном городе издателей, которыми были гравер Эндрю Белл
(Bell) (1726-1809) и печатник Колин Макфаркар (Macfarquhar) (1745?-1793). Изда-
тели были воодушевлены примерами словаря П. Бейля, и французской Энцикло-
педии. В качестве редактора был приглашен Уильям Смелли (Smellie) (1740-1795),
так же уроженец Эдинбурга.
О новом издании было объявлено 8 июня 1768 г. Проспект гласил, что его
осуществляет «Общество джентльменов Шотландии» (Society of Gentlemen in
Scotland), но, на самом деле, вся работа осуществлялась фактически лишь
тремя людьми: Макфаркар печатал, Бэлл делал гравюры, а Смелли — всю ре-
дакторскую работу. Уильям Смелли был известным ученым. Как и другие его
шотландские коллеги он был членом многих научных обществ: Философско-
го общества Эдинбурга (The Philosophical Society of Edinburgh), Ньютониан-
ского клуба (The Newtonian club), Общества древностей Шотландии (The So-
ciety of Antiquaries of Scotland), а так же клуба под названием «The Crochallan
Fencibles». Он был автором известного труда Философия натуральной исто-
рии2, он был переведен на немецкий и датский, использовался в качестве
учебника в Гарвардском университете. Именно Смелли принадлежит подго-
1
Encyclopaedia Britannica or, a Dictionary of Arts and Sciences. L.: Routledge / Thoemmes Press,
1997. A reprint of the 1771 edition.
2
Philosophy of Natural History. V. 1-2. Dublin, 1790-1799.
товка 15 трактатов, ставших основными статьями первого издания Британ-

ники. Эти статьи, как, впрочем, и остальные, были заимствованы из разных
авторов, неполный перечень которых был приведен в предисловии. В самом
тексте авторы не указывались. Смелли откровенно признавал, что именно
ножницы были важнейшим инструментом в его работе по составлению эн-
циклопедии. Смелли руководствовался девизом: «Главной целью каждой
публикации должна быть польза», поэтому в Британнике можно было найти
информацию на все случаи жизни — от подробного описания принципов
акушерства и рекомендаций по ведению делопроизводства до теологических
рассуждений. Подавляющее число статей были посвящены медицинской и
естественнонаучной тематике.
В отличие от французской Энциклопедии, Британника отличалась религи-
озной терпимостью и была нацелена не столько на ниспровержение старого и
провозглашение нового знания, сколько на спокойное изложение устоявшихся
положений. Впрочем, в Шотландии интеллектуалы и никогда не противопос-
тавлялись служителям церкви, последние же играли самую активную роль в реа-
лизации просветительских идей и идеалов. Так, например, видным религиозным
деятелем Пресвитерианской церкви был известный историк, ректор Эдинбургско-
го университета У. Робертсон (1721-1793).
Британская энциклопедия имела явно выраженный национальный характер,
что видно даже на примере философских статей. В них использовались сочинения
преимущественно британских авторов Ф. Бэкона, Д. Локка, И. Ньютона,
Д. Бальфура, У. Дерема, из «галльских» (gallic) было сделано исключение лишь
для Бюффона, Вольтера и некоторых текстов французской Энциклопедии. Статьи
по «электрицизму» были основаны на работах Б. Франклина.
Второе издание Encyclopaedia Britannica (Edinburgh, 1777-1784) было зна-
чительно расширено и насчитывало уже 10 томов. Оно имело некоторые
принципиальные отличия, не только от первого, но вообще от всех сущест-
вующих в то время изданий такого типа. Это прежде всего введение персоно-
логической компоненты в поток информации, публикация биографических
статей о выдающихся исторических личностях и ученых. В предисловии под-
черкивается, что знание «частной истории» («private history») будет демонст-
рировать человеческий характер истории и науки, сделает повествование как
увлекательным, так и назидательным.
Третье издание Британники (1788-1797) было 18-томным и в значительной
степени переработанным. Оно уже было связано с деятельностью специальных
сотрудников, пишущих для нее статьи. Ими были священник (позже архиепи-
скоп) Джордж Глейг (Gleig) (1753-1840), автор статей «Любовь», «Метафизи-
ка», «История морали», «Клятва», «Страсти» «Политеизм», «Молитва», «Раб-
ство», «Тайная вечеря», «Философия», и Джон Робисон (Robison) (1739-
1805) — секретарь Королевского общества Эдинбурга и профессор натураль-
ной философии Эдинбургского университета, автор статей «Физика», «Пнев-

матика», соавтор статьи «Философия». Начиная с третьего издания (Эдинбург,
1788-1797, в 18 томах), Британника начинает осознавать себя как издание но-
вого типа и рефлектировать по поводу того, как организован текст энциклопе-
дического изложения. Этому посвящено большое теоретическое предисловие.
Первоначальное знание о природе представляет ее как набор качеств. Сами
по себе они различны, но человечески ум научается не только видеть эти раз-
личия, их но и отмечать в различных предметах и явлениях нечто общее. Так,
например, «белизна» присуща столь различным вещам, как молоко, бумага,
мел и пр. Философы, начиная с античности, пытались установить закономер-
ности познания и увидеть систему в полученных знаниях. Для Локка это были
субстанции, формы и идеи, для Юма — просто восприятия и идеи. Томас Рид
говорил, что для того, чтобы правильно классифицировать объект, нужно
представить себе его целиком, в одном акте восприятия. Если наше знание о
мире, а точнее, наш метод познания несовершенен, то конечный результат на-
поминает рисунок неумелого художника или начальный эскиз, требующий
значительной доработки. Однако необходимо выработать не только способ
понимания мира, но и способ хранения знания1. Авторы Британники обосно-
вывают свое право не следовать жестко заданной системе наук. Они предпочи-
тают упорядочивать знание, а не жестко систематизировать его обращаясь к
формальной (алфавитной), а не содержательной системе.
Британская энциклопедия принципиально отличались от энциклопедий и
словарей ей предшествовавших. Дело не только в новом знании, но в самом
принципе его «квантования». Они отказались от «философского метода» соот-
ношения статей в соответствии с логикой развития наук и перешли к фор-
мальному, но более эффективному способу построения — алфавитному. Это
свидетельствовало как о предельном развитии эпистемы классической эпохи, так
и о попытке преодоления нового гносеологического кризиса.
Рядоположенность сюжетов в Британнике определена порядком букв ал-
фавита и напоминает так называемую «форматную» расстановку книг в биб-
лиотеке, когда ради компактности жертвуют содержанием, а главным крите-
рием становится размер. Книги расстанавливаются не по содержанию или ав-
торам, а по формату, таким образом, что сочинения одного и того же автора,
даже разные издания одного и того же сочинения, могут оказаться в разных
частях библиотеки. В такой библиотеке нужно побегать, в ней нельзя сидеть у
одной полки, зато это удобно для библиотекаря, который легко наводит поря-
док в подведомственном ему хозяйстве: книга положенная не на место сразу
обращает на себя внимание своей физической непохожестью, она или больше,
или меньше всех остальных. Впрочем, используя каталог, в такой расстановке
так же легко ориентироваться, как и при расстановке систематической.
1
Encyclopædia Britannica. In XVIII volumes. Edinburgh, 1788-97. V. I. P. v-vii
С другой стороны, отсутствие идеологической ангажированности и специ-

фических эпистемологических стратегий делает Британнику изданием позити-
вистского типа, собирающего и классифицирующего информацию, но не пе-
рерабатывающего ее. По мнению авторов Британской энциклопедии, читатель
сам знает, что ему делать с полученным знанием. В известной мере такая позиция
является результатом уважения к личности читателя и предоставления ему воз-
можности сделать свободный выбор. Британская энциклопедия и в дальнейшем
эволюционировала не как система наук, а как описание известного знания, разра-
батывая и развивая не принципы классификации, а научный аппарат1.
Третье издание Британники становится более историческим и «персоноло-
гическим», так как включает множество биографий. Включение биографиче-
ского материала не является простым расширением издания. Оно обосновыва-
ется как необходимость иллюстрации к историческим событиям и придание
им «человеческого измерения». Изменилось не только содержание текстов, но
и сам характер энциклопедии. Размеры статей становятся более сбалансиро-
ванными, а сами они — гораздо более информативными. Можно сказать, что
именно с третьего издания Британника становится тем всемирно признанным
авторитетным справочным изданием, которым является и по сей день.
Двадцатитомное четвертое издание Британники (1801-1809), по существу,
было обновленный вариантом третьего. Оно вышло под редакцией эдинбургского
ученого Джеймса Миллара (Millar, 1762-1827). В последующих изданиях соблю-
дается принцип постоянного пересмотра (continuous revision), согласно которому
статьи подвергаются постоянному (хотя и не всегда значительному) обновлению.
За несколько первых лет своего существования Британника сильно изме-
нилась. Из компилятивного трехтомника она превратилась в солидное много-
томное издание, знакомящее с передовыми достижениями науки и техники.
Направление ее эволюции дает возможность проследить эпистемологические
установки и ценностные доминанты энциклопедизма как социального фено-
мена, его связь с национально-культурными реалиями.
Сравнивая великие энциклопедические проекты эпохи, можно заметить их
особенности и принципиальные различия. Французская Энциклопедия стреми-
лась заново осветить и описать все возможные направления и проявления «на-
ук, искусств и ремесел», оставшись историческим памятником великой, но
уходящей эпохи. Британская энциклопедия, задумывавшаяся эдинбургскими
издателями как компилятивное и коммерческое издание, стала международ-
ным справочником, одним из наиболее авторитетных в современном мире.
Она начиналась скромно, но постепенно завоевала стабильно лидирующее по-
1
Так, 30-томное 15-е издание (1975 г.) делится на три части: «Микропедия» (Micropaedia), «Мак-
ропедия (Macropaedia) и «Пропедия» (Propaedia). «Микропедия» содержит краткие статьи для бы-
строй справки с отсылками к «Макропедии», состоящей из избранных развернутых статей. Одно-
томная «Пропедия» («Propaedia») выступает в роли вспомогательного указателя. По мере того как
Британника приобретала электронный вид, роль такого аппарата переходила к поисковым системам.
ложение в мировой науке. Британника стремилась не к оригинальности, но к

фундаментальности. Это во многом определило ее успех.
На определенных этапах научного развития упорядочивание и систематизация
являются необходимым и принципиальным условием для дальнейшего движения
вперед. Более того, в любую эпоху этот принцип является значимой составляю-
щей научного развития. В настоящее время проблема энциклопедизма не потеря-
ла своей актуальности, хотя с появлением сети Internet, приобрела новые измере-
ния и качества. Исторический экскурс делает понятным закономерность стремле-
ния к демократизации знания и поиску новых средств его распространения и хра-
нения. В этой связи особое значение приобретает анализ сети Internet как энцик-
лопедии нового типа. Интернет сделал знание предельно доступными не только
потому, что физически «приблизил» их к каждому пользователю компьютера, но
и потому, что предложил логику их организации и систематизации. Место алфа-
витной классификации заняла поисковая система, дающая конкретный ответ
практически на любой вопрос. Виртуальная реальность стала необходимым эле-
ментом повседневной жизни, в ряде случаев реальность и виртуальность сблизи-
лись до взаимозаменяемости и неразличимости. Это открыло новые возможности
для социальных стратегий и экспериментов перешедших в эпоху виртуальной ре-
волюции из «мира вещей» в «мир идей».
Сетевой энциклопедизм в значительной степени трансформировал тради-
ционное представление об энциклопедии. Виртуальных энциклопедических
проекты, обладают рядом специфических качеств и особенностей, например
«объемностью» (одновременное существование нескольких, порой взаимоис-
ключающих, версий) и «открытостью» (система не завершена и все время по-
полняется новыми сведениями). Информация, содержащаяся в Сети может
быть противоречивой, невыверенной и даже ложной. Мировая паутина не про-
изводит знание, а лишь хранит его. У нее нет Мета-редактора (разве только ес-
ли мы находимся внутри Матрицы) и нельзя задать такие параметры поиска,
которые принесут нам только истинное знание. Поэтому потребителю ее со-
кровищ предстоит самому отделять истинное от ложного и выбирать из мно-
гих стратегий единственно верную. В определенном смысле пользователь Ин-
тернета должен обладать квалификацией, намного превышающей квалифика-
цию читателя энциклопедии. Из пассивного читателя-потребителя он превра-
щается в исследователя-сотворца. Если он не соответствует новым парамет-
рам, то проигрывает. Таковы возможности нового энциклопедизма и плата за
информационный комфорт.
Путь энциклопедизма как формы универсального знания от Просвещения к
эпохе Интернета имел определенную логику и не был прямым. Идущие по не-
му должны были все время делать принципиальный выбор, который уводил их
в сторону или же давал возможность, преодолев опасное место, двигаться
дальше. Сегодня мы стоим у нового поворота, за которым пути исследователь-
ских стратегий снова разойдутся. Но каждый делает свой выбор сам.
ЭНЦИКЛОПЕДИЗМ В ЕГО ИСТОРИИ
27
ФИЛОСОФСКИЕ ОСНОВАНИЯ
АНТИЧНОГО ЭНЦИКЛОПЕДИЗМА:
СПЕВСИПП, КСЕНОКРАТ, АРИСТОТЕЛЬ
И.Н. Мочалова
Е
сли под энциклопедизмом понимать осведомленность в различных облас-
тях знаний, стремление к знанию обо всем, то по крайней мере тенденцию
к энциклопедизму мы обнаружим практически у всех древнегреческих
философов-досократиках. Не случайно традиция приписывает всем пер-
вым философам сочинение с названием О природе, где под природой по-
нимается все сущее. Как отмечает Ю. Шичалин, вплоть до Платона, переосмыс-
лившего этот термин, под философией понимали «любознательность в широком
смысле» или некую «специфическую осведомленность, ученость» (2, с. 22, прим.
2). Позиция одинокого Гераклита, противопоставившего себя всем современни-
кам и агрессивно критиковавшего мудрость как многознание (fr. 35, 129 DK),
лишь подтверждает правило. Гераклит действительно одинок со своим знамени-
тым тезисом: «многознание уму не научает» (fr. 40 DK).
В классическую эпоху стремление к многознанию проявляется еще более
ярко. Оно формируется во многом под влиянием софистов, идеалом которых
становится человек свободный, разбирающийся во всем и способный судить
обо всем, ибо он обладает «общей культурой», как предлагает переводить тер-
мин παιδεια И. Адо (1, с. 6). Воплощение этого идеала в жизнь и приводит к
формированию так называемой «высшей школы» (риторическая школа Исократа,
Академия Платона, Ликей Аристотеля), одна из главных задач которой — дать
ученикам «общую культуру» как некое универсальное знание (Там же, с. 11-23).
Однако, помимо понимания энциклопедизма в широком смысле, можно
говорить об энциклопедизме в узком его значении. В этом случае энциклопе-
дизм означает не просто знание обо всем, а утверждение возможности универ-
© И.Н. Мочалова, 2004.

28 И.Н. Мочалова
сального, целостного, особым образом структурированного знания о мире

(космосе). Уверенность в возможности такого универсального знания опреде-
ляется пониманием космоса как определенным образом упорядоченного цело-
го. Таким образом, энциклопедизм в узком смысле, будучи эпистемологиче-
ской концепцией, должен иметь онтологические основания.
Думается, что с такой концепцией энциклопедизма мы впервые встречаем-
ся в платоновской Академии. Можно ли говорить об энциклопедизме самого
Платона? Да, если иметь в виду требование широкой образованности и его
реализацию как в преподавании в Академии, так и в образовательной про-
грамме Платона. Нет, если иметь в виду универсальную науку. По мнению
Платона, есть два самостоятельных мира: мир умопостигаемых идей, вечных,
неизменных сущностей, и мир чувственно воспринимаемых вещей, изменчи-
вых и бренных. О первом возможна наука, а втором — лишь мнение. Таким
образом, с точки зрения Платона, единой универсальной науки быть не может.
Однако, отрицая существование единой науки, Платон разрабатывает универ-
сальный метод — диалектику, закладывая тем самым основание энциклопе-
дизма, но реализацию этой эпистемологической программы в полной мере мы
видим у учеников Платона Спевсиппа и Ксенократа.
Отождествление идей Платона с субстантивированными общими понятиями и
осознание возникающих в этом случае противоречий привело учеников Платона к
отказу от признания идей-понятий в качестве самостоятельных, вечных сущно-
стей, образующих мир истинного бытия. Как следствие этого решения можно рас-
сматривать разработку Спевсиппом и Ксенократом собственных концепций, объ-
ясняющих как онтологические, так и гносеологические процессы. Ключевым по-
нятием становится понятие αρχη: вместо поиска образцов (правильных определе-
ний идей), что было основной задачей в рамках платоновской объясняющей мо-
дели «образец-копия», начинается поиск «начал», «начал» умопостигаемых и чув-
ственных вещей, «начал» познания, «начал» всего сущего в целом.
Как показывает анализ текстов Аристотеля и сохранившихся фрагментов
сочинений академиков, Спевсипп и Ксенократ понимали «начало» как эле-
мент. Анализируя различные значения данных терминов в так называемом
«философском словаре» (Met. V), Аристотель отмечает, имея в виду академи-
ков, что элементами они «именуют то, что будучи одним и малым, применимо
ко многому» (Arist. Met. 1014 b 3-5). Поэтому, делает вывод Аристотель, «эле-
ментом называется и малое, и простое, и неделимое. Отсюда и возникло мне-
ние, что элементы — это наиболее общее, так как каждое такое наиболее об-
щее, будучи единым и простым, присуще многому — или всему, или как мож-
но большему числу» (Там же, 1014 b 8-10; cр.: 1024 b 1-5). Таким образом,
«начало» как элемент — это единое, малое, простое, неделимое, наиболее об-
щее, так как каждый элемент присущ многому.
Определить другие характеристики академического αρχη позволяет обра-
щение к двум первым главам одиннадцатой книги «Метафизики», в которых
И.Н. Мочалова 29
Аристотель предлагает разбор академических трудностей. Рассматривая раз-

личные интерпретации «начал», Аристотель формулирует онтологическое оп-
ределение αρχη как «первого по природе» (Met. 1059 b 30), поясняя, что
«уничтожение начала в этом случае упраздняет и все, началом чего оно явля-
ется», ибо «начало есть то, что вместе с собой упраздняет (другое)» (Met. 1059
b 39-1060 a 1). Такое определение αρχη аналогично онтологическому опреде-
лению элемента, согласно которому «элемент должен предшествовать тому,
элемент чего он есть», причем такое понимание элемента предполагает, что
«ни один из элементов не может быть тождественен тому, что состоит из эле-
ментов» (Там же, 1070 b 2-6).
Таким образом «начало» как элемент, обладая существованием раньше чем
то, началом чего оно является, и отличаясь от него, должно существовать от-
дельно. Способностью существовать отдельно, или иначе, быть существую-
щим самим по себе, может характеризоваться только сущность, ибо «сущест-
вовать отдельно и быть определенным нечто больше всего свойственно сущ-
ности» (Там же, 1029 a 27-28; ср.: 1017 b 24-25). Следовательно, субстанцио-
нальность αρχη означала понимание начала-элемента как сущности. Таким
образом, можно сказать, что «начала-элементы», как и идеи Платона, ока-
зались вечными и неизменными сущностями, однако, в отличие от послед-
них, «начала» рассматривались как предельно простые сущности и именно
поэтому, с точки зрения академиков, они могли выступать в качестве общих,
универсальных. Как, вероятно, полагали академики, они нашли «кирпичики»
мироздания, оставалось его только построить.
Действительно, на основе рассмотренной выше концепции αρχη в Академии
возникло учение, получившее название «происхождение через добавление», или
«системы происхождения». Согласно этому учению, то, что существует раньше, в
соответствии с изложенным выше пониманием «начала», понимается как более
простое, элементарное, а значит — универсальное, общее. Числа поэтому рас-
сматриваются как первые элементы и наиболее общие роды, в свою очередь, точ-
ка полагается родом по отношению к линии и т.д. У Секста Эмпирика подобная
система изложена следующим образом: «... пространственные фигуры мыслятся
раньше (физических) тел, имея бестелесную природу. Но они в свою очередь не
являются началами всего. Им, согласно их (академиков. — И.М.) понятию, пред-
шествуют плоские фигуры, потому что пространственные состоят из них. Но и
плоские фигуры никто не сочтет элементами сущего, потому что каждая из них
опять состоит из предшествующих ей, то есть линий, а линии предполагают мыс-
лимые раньше их числа» (Sext. Emp. Adv. math. X, 260-261).
В этом случае процесс происхождения понимается как процесс конкрети-
зации более общего (элементарного) через так называемое «добавление». «Под
требующим добавления, — уточняет Аристотель в Аналитике, — я разумею
то, что, например, единица есть сущность, не имеющая положения, точка же
сущность, имеющая положение, это последнее и есть добавление» (Arist. Anal.
Post. 87 a 31-37). Такое понимание «происхождения» означало, что наиболее

конкретное (чувственно воспринимаемые вещи) менее всего обладало сущест-
вованием, а наиболее элементарное, универсальное наделялось им в большей
степени и от его существования зависело все остальное.
Таким образом дуализму платоновских диалогов, предполагавшему два
рода сущего: идеи — истинно сущее как чистое, вечное, имеющее божествен-
ную природу, существующее само по себе, самотождественное и чувственно
воспринимаемый мир, являющийся лишь его подражанием; академики проти-
вопоставили онтологическую иерархию сущностей, представляющую «движе-
ние» от первых, наиболее простых «сущностей-начал», обладающих наиболь-
шей степенью существования, так как наибольшая простота предполагает он-
тологическую первичность, через целый ряд сущностей, имеющих более низ-
кий онтологический статус, к чувственно воспринимаемому миру. Это означа-
ло, что космос, или иначе, все сущее, может быть представлен как единое, оп-
ределенным образом структурированное целое.
Можно предположить, что наиболее последовательный вариант онтологи-
ческой иерархии был разработан Ксенократом. Так например, Теофраст, гово-
ря о сторонниках этого учения, сообщает, что большинство из них, по имени
Теофаст называет только Спевсиппа и Гестия, рассматривая цепочку возник-
новений, производят числа, поверхности, тела (речь идет о трехмерных гео-
метрических телах), а «остальное обходят молчанием, не упоминая о небе и
остальных вещах». Исключение, по мнению Теофраста, представляет Ксено-
крат, который из первых начал, Единого и Неопределенной двоицы, cтроит
весь космос, «сходным образом образуя чувственные, умопостигаемые, мате-
матические и даже божественные вещи» (Xen. fr. 26). Аристотель также харак-
теризует Ксенократа как утверждавшего, что «эйдетические числа порождают
все, начиная от линий и плоскостей, вплоть до сущности неба и чувственно
воспринимаемых вещей» (Arist. Met. 1028 b 24-27).
Таким образом, отождествление идей и чисел позволило Ксенократу обос-
новать следующую онтологическую иерархию. В качестве двух первых начал
сущего Ксенократ принимает Единое, являющееся первым числом-эйдосом,
Богом, Благом и Умом, и Неопределенную двоицу — следующее эйдетическое
число, выступающую в качестве Души и Материи. Взаимодействие Единого и
Неопределенной двоицы производит остальные эйдетические числа; эйдетиче-
ские числа, в свою очередь, выступают как начала идеальных геометрических
фигур — неделимых линий, треугольника, пирамиды, которые он рассматривает
как начала элементов чувственно воспринимаемого космоса (огня, воды, воздуха,
земли и эфира) (Xen. fr. 39; cр.: frr. 37-38; 54; Arist. De Anima 404 b 18-20).
Оригинальную концепцию универсума предложил и старший товарищ
Ксенократа Спевсипп, ставший приемником Платона по руководству Акаде-
мией. Анализ сохранившихся свидетельств и фрагментов показывает, что в
определенный момент он отказался от принятой Ксенократом онтологической
иерархии, математический редукционизм которой был подвергнут резкой кри-

тике со стороны Аристотеля. Думается, что именно влияние критики во многом
и определило формирование логической интерпретации академической «системы
происхождения», предложенной Спевсиппом, чтобы избежать сведения физиче-
ского мира к математическому.
Спевсипп устанавливает несколько родов сущностей, точное число кото-
рых достоверно неизвестно. Аристотель называет четыре сущности: числа,
геометрические величины, душу (Speus. fr. 29 a) и чувственно воспринимае-
мые тела (Speus. fr. 37). Ямвлих сообщает о пяти сущностях, выделяя два рода
чувственно воспринимаемых тел, относя, таким образом, к четвертому роду те
тела, которые, используя выражение Аристотеля, имеют начало движения в
самих себе, то есть одушевленные сущности, и пятый род, следовательно, со-
стоит из различных неодушевленных тел (Iambl. De com. math. sc. p. 13, 12-15; p.
19, 9; p. 18, 13-25 Festa), что вполне соответствует контексту аристотелевских со-
общений о Спевсиппе. Все пять сущностей, согласно Спевсиппу, имеют само-
стоятельное существование.
Разделив все сущее на пять родов, Спевсипп предложил для каждого рода
сущностей особые начала. Как сообщает Аристотель, «одно — для чисел, дру-
гое — для величин, третье — для души» (Speus. fr. 29 a). В качестве начал чисел
Спевсипп принял единое, ответственное за образование конкретного числа, и мно-
жество, материю числа, обеспечивающее его деление и величину (Speus. fr. 38-39;
Iambl. De com. math. sc., p. 15, 6-11; cр.: Speus. fr. 68). Началами геометрических
предметов Спевсипп считал точку и геометрическое пространство-материю. Если
принять во внимание сообщение Ямвлиха, то, по мнению Спевсиппа, материей
для точек выступало «положение», для линии — «расстояние», для геометриче-
ского тела — «пространство» (Iambl. De com. math. sc., p. 17, 13 ff Festa).
Третий род, душу, Спевсипп, следуя академической традиции, понимает
как математическую сущность. Согласно сообщению Ямвлиха, душа, по мне-
нию Спевсиппа, — это «идея всего протяженного» (Speus. fr. 54 a). Вероятно,
это означает, что в отличие от души-числа Ксенократа, душа, c точки зрения
Спевсиппа, имела сущность геометрической природы, однако о началах души
как третьего рода сущности ничего неизвестно. Практически, нет информации
и о том, как представлял Спевсипп начала чувственно воспринимаемых вещей.
Ямвлих говорит о том, что два рода чувственно воспринимаемых вещей
«складываются из конечных элементов, которые в отличие от бестелесных, ма-
тематических начал есть нечто телесное и связанное с жизнью, так как характери-
зуются движением» (Iambl. De com. math. sc., p. 18, 1 ff). Возможно, такими нача-
лами Спевсипп считал пять элементов-стихий (воду, воздух, землю, огонь и
эфир), так как известно, что в работе «О пифагорейских числах» Спевсипп, наряду
с другими предметами, писал о «пяти фигурах (речь идет о правильных много-
гранниках. — И.М.), приписываемых элементам космоса» (Speus. fr. 28).
Особенность предложенного Спевсиппом решения заключается в том, что

между всеми родами сущностей отсутствует онтологическая зависимость. Как
подчеркивает Аристотель, излагая концепцию Спевсиппа, «одного вида сущ-
ность, наличествует ли она или нет, ничем не содействует другого вида сущ-
ности» (Speus. fr. 30). Это означает, что для Спевсиппа все роды сущностей, в
том числе и чувственно воспринимаемые, имеют независимое существование.
В отличие от Платона и Ксенократа Спевсипп не устанавливает онтологиче-
ской зависимости между умопостигаемыми и чувственно воспринимаемыми
сущности, полагая, что «если число не существует, то величины все же будут
существовать, и если бы не было этих последних, то все же будут существо-
вать душа и чувственно воспринимаемые тела» (Speus. fr. 37).
Оригинальность предложенной Спевсиппом концепции не осталась незаме-
ченной Аристотелем: в «Метафизике» он трижды (Speus. fr. 30, 36, 37) обращается
к ее оценке. Сопоставив учение Спевсиппа о Едином и Множестве как абсолютно
простых элементах-началах с утверждением пяти независимых друг от друга
сущностей, Аристотель пришел к бесспорному, с его точки зрения, заключению,
звучащему как обвинение: Спевсипп «делает сущность целого бессвязной» (Speus.
fr. 30). Однако, по мнению Аристотеля, «природа, как это видно из ее явлений, не
так бессвязна, как плохая трагедия» (Arist. Met. 1090 b 13). «Сущее не желает быть
плохо управляемым», — cчитает Аристотель (Там же, 1076 a 1-3). Он противопос-
тавляет «бессвязной», природе Спевсиппа свою концепцию благого бога-пер-
водвигателя, от которого «зависят небо и природа» (Там же, 1072 b 14), являясь в
этом случае, несомненно, большим платоником, чем Спевсипп.
Действительно ли «природа» Спевсиппа была так бессвязна, как это представ-
ляет Аристотель? Для того чтобы придать космосу единство и целостность, Спев-
сипп разрабатывает в качестве способа его организации метод аналогий и пропор-
циональных сходств. Использование аналогий и пропорций как средства установ-
ления целостности космоса представляется неслучайным. Разработка теории про-
порции, связанная, прежде всего, с именами Евдокса и его ученика Менехма, на-
ходилась в центре математических исследований Академии и оказала, очевидно,
глубокое влияние на философов, попытавшихся использовать ее в своих метафи-
зических исследованиях. Отношениями пропорциональности связаны у Спевсип-
па, прежде всего, начала каждого рода: каждое формальное начало, по мнению
философа, является аналогом Единого, каждое материальное — аналогом Множе-
ства. Так например, точка как начало геометрических предметов является анало-
гом единого («как бы единым» — Speus. fr. 51, cр.: fr. 65), а геометрическое про-
странство — аналогом множества.
Кроме того, пропорциональностью характеризуются как отношения между
сущностями различных родов, например, отношения геометрических величин
подобны отношениям чисел (Speus. fr. 28), так и отношения внутри рода, на-
пример, посредством аналогий и пропорциональных сходств даются ботаниче-
ская и зоологическая классификации. Таким образом, как подчеркивает Г. Чер-
нисс, в системе Спевсиппа «различные уровни сущего, каждый из которых име-

ет свои начала, связаны между собой и все вместе в единый универсум оковами
аналогий и пропорций» (3, р. 37).
Предложенное Спевсиппом и Ксенократом понимание универсума как це-
лостной системы разного рода сущностей не могло не предполагать и разра-
ботку единой науки о нем — науки о началах, или мудрости (фр. (Arist. Protr.
fr. 33 During; там же, 1059 b 22-23). Мудрость как наука о началах в этом слу-
чае означала науку об определенным образом организованной системе начал.
Иерархия сущностей, в основе которой лежало учение «о происхождении че-
рез добавление», определяла и иерархию наук, или иначе, структуру универ-
сального знания. В этом случае критерием, определяющим его структуру, вы-
ступала простота, а следовательно логическая точность, строгость знания:
«знание, исходящее из меньшего числа (начал), точнее и первее знания, тре-
бующего некоторого добавления, например, арифметика по сравнению с гео-
метрией» (Arist. Ann. Post. 87 a 33-35, cр.: Met. 962 a 25-30), поэтому «более
мудр во всякой науке тот, кто более точен» (Arist. Met. 982 a 13-14). Как ут-
верждает Аристотель, излагая академическую концепцию, «чем раньше по оп-
ределению и более просто то, о чем знание, тем в большей мере этому знанию
присуща точность, а точность эта в простоте; поэтому, когда отвлекаются от
величины, знание более точно, чем когда от нее не отвлекаются, а наиболее
точно, — когда отвлекаются от движения» (Arist. Met. 1078 a 9-13, cр.: NE.
1141 a 16). Такой подход приводит к утверждению, что единственное истинное
знание — это знание математических наук, τα µαθηµατα.
Логическая интерпретация «системы происхождения», разработанная
Спевсиппом, позволила, избежав математического редукционизма Ксенократа,
представить τα µαθηµατα как совокупность наук, каждая из которых имела
свой предмет и не была сводима к другой. Поскольку знание об универсуме
было организовано таким же способом как и он сам, то можно предположить,
что каждый род сущностей рассматривался как предмет отдельной науки. В
таком случае структура универсального знания, предлагаемая Спевсиппом,
могла быть следующей: учение о числах, учение о пространственных геомет-
рических фигурах, учение о душе как математической сущности, учение о не-
бесных телах и прочих телах, имеющих душу, и, наконец, различные физиче-
ские учения о неодушевленных телах. Таким образом, для Спевсиппа весь
универсум становится предметом универсальной науки (мудрости), а предме-
тами отдельных наук могут быть как умопостигаемые, так и чувственно вос-
принимаемые сущности.
Все науки, отражая пропорциональные отношения между сущностями,
связаны между собой посредством аналогий и сходств. Спевсипп известен как
автор, по крайней мере, двух работ, посвященных этой проблематике: «О
сходном в исследованиях» в десяти книгах, вторая из которых содержала ос-
нованную, как правило, на дихотомическом делении классификацию растений
и животных (Speus. fr. 6-26) и «Разделения и предположения к сходному». Ди-

хотомическое деление он рассматривал как средство, c помощью которого
производится классификация (fr. 6-26, 67), а «сходство» Cпевсипп понимал как
принцип, позволяющий группировать исследуемые объекты (fr. 6, 67, особ.:
Arist. De Part. Anim. 642 в 13-16, 643 a 35-в 1; 70, ср.: De Part. Anim. 639 a 18-
19). Использование этих методов, по его мнению, должно было привести к
созданию исчерпывающей классификации природы. Уверенность Спевсиппа в
единстве знания подтверждает и сохраненный Диодором фрагмент, согласно
которому Спевсипп «первый стал рассматривать общее в науках и по мере
возможности связывать их одну с другой» (Speus. fr. 70). Как отмечает Л. Та-
ран в комментарии к этому фрагменту, Диодор вряд ли в данном случае имел в
виду математику (4, р. 418), так как уже Платон, неоднократно подчеркиваю-
щий единство математических наук, приписывал его установление пифагорей-
цам (Pl. Rep. 530 D 7-9). Вероятнее всего, речь идет о совокупности всего зна-
ния об универсуме и, возможно, именно Спевсипп первым представил его в
виде единой и целостной системы.
Принял ли такого рода энциклопедизм академиков Аристотель, философ,
чье мировоззрение, как правило, характеризуют как энциклопедизм? Действи-
тельно, на протяжении всей жизни Аристотель стремился знать все: природ-
ное, человеческое, божественное, уже в начале своего творческого пути пони-
мая, что «ум и мудрость — это единственное бессмертное и божественное в
нас» (Arist. fr. 61 Rose). «Не нужно (следовать) увещеваниям «человеку разу-
меть человеческое» и «смертному — смертное», — убеждал в Никомаховой
этике Аристотель, — напротив, насколько возможно, надо возвышаться до
бессмертия и делать все ради жизни, соответствующей наивысшему в самом
себе» (Arist. EN 1177 b 31).
Однако универсализма академиков, Спевсиппа и Ксенократа, Аристотель
не разделял, ибо не принял его онтологическое основание. Мир для зрелого
Аристотеля — это, прежде всего, чувственно воспринимаемое многообразие
единичного, несводимое к универсальной и единственной структуре, а потому
непознаваемое по средством единой универсальной науки. Энциклопедизм
Аристотеля сродни энциклопедизму первых греческих философов. Как и они,
Аристотель хочет знать все. Однако в отличие от первых философов, Аристо-
тель понимает, это невозможно сделать одному, ибо «каждый говорит что-то о
природе и поодиночке, правда, ничего или мало добавляет к истине, но, когда
все это складывается, получается заметная величина» (Arist. Met. 993 b). Если
иметь в виду задачу, поставленную Аристотелем, то решаться она могла только
коллективом единомышленников. Именно такой коллектив удалось собрать Ари-
стотелю в Ликее.
Хотя и созданный по образцу Академии Ликей, по замыслу Аристотеля,
должен был решать иную задачу. Если Платон видит свою цель в том, чтобы
помочь ученикам достичь созерцания Единого Блага, для чего необходимо
«слить с ним свою душу» (Pl. Ep.VII, 341 c), то Аристотель стремится полу-
чить наиболее полное знание о природе. В Ликее работает ряд крупных уче-
ных, занятых определенными областями науки. Теофраст является основате-
лем ботаники и минералогии, Эвдем становится известным как астроном и ма-
тематик, Дикеарх занимается географией, Аристоксен — историей и теорией
музыки, Менон — историей медицины. Вероятно, работа была распределена
планомерно для того, чтобы в итоге получилась энциклопедия, охватывающая
все отрасли знания. Можно только пожалеть, что труды Ликея дошли до нас в
основном в качестве небольших фрагментов, что не позволяет адекватно оце-
нить масштабы деятельности школы. При Теофрасте Ликей становится круп-
нейшим научным центром с богатой библиотекой, которую Аристотель начал
собирать еще в Академии. В школе находятся ценнейшая коллекция минера-
лов, гербарии, собрание конституции 150 греческих городов. Именно в рамках
Ликея впервые осуществляется дифференциация научных дисциплин, ранее
составляющих нерасчлененное синкретичное целое науки «о природе». Сис-
тематическая разработка всех областей знания на основе метода Аристотеля,
координация научной работы между отдельными членами школы позволяет
говорить о ней как о новом научно-образовательном институте.
Таким образом, предпринятый анализ показывает, что различие в фило-
софских установках академиков, Спевсиппа и Ксенократа, и Аристотеля обу-
словило формирование различных концепций энциклопедизма, ставших впослед-
ствии фундаментом развития энциклопедизма новоевропейского.
Литература
1. Адо И. Свободные искусства и философия в античной мысли / Пер. с франц. Е.Ф. Ши-
чалиной. М., 2002.
2. Шичалин Ю.А. Античность — Европа — история. М., 1999.
3. Cherniss H. The Riddle of the Early Academy. Berkely — Los Angeles, 1945.
4. Taran L. Speusippus of Athens. A critical study with a collection of the related texts and com-
mentary. Leiden, 1981.
36
РАННЕЕ ПРОСВЕЩЕНИЕ
О ЛОГИКЕ И РАЗВИТИИ НАУКИ
И.С. Кауфман
О
дной из важнейших черт эпохи Просвещения является уверенность в
универсальности научного разума, благодаря которой сама эпоха приоб-
ретает смысл века Разума, века, где впервые воплощается царство Разу-
ма. Соответственно, Просвещение формирует исследовательскую про-
грамму, основанную на определенных свойствах науки, ведущими из
которых являются идеал механицистского исследования природы, рассматри-
вающего все изменения как механические и представление о прогрессе научного
знания. Из этих предпосылок следуют другие, такие как придание науки способ-
ности и силы определять развитие общества, организация образования, критерием
которого становится эффективность, становление проектов энциклопедий как
форм сохранения, трансляции и одновременно качественного увеличения, т.е.
прогресса науки (проекты энциклопедий можно рассматривать в качестве гипоте-
зы об «объективном знании», как предположение бытия знания независимого от
субъекта). Эти черты можно назвать сложившейся философией науки, т.е. явлени-
ем, когда наука становится частью социокультурного опыта эпохи. В этом случае
критика философского осмысления науки рассматривается как отрицание самой
эпохи — достаточно распространенным является утверждение генеалогии «анти-
просвещения», связанной со специфически немецким вариантом просвещения1.
Критикой просвещения, в частности, являются разнообразные учения, в
которых разрабатывается и восстанавливается философская и научная реле-
© И.С. Кауфман, 2004.

1
Например, такое: «Дильтей говорит … о двух течениях европейского просвещения: од-
ном — западно-романском… другом специально немецком просвещении, пошедшем от
Лейбница через Вольфа и завершившемся философией Канта» (Волков Н. Письма из Фрай-
бурга (1926) // Антология феноменологической философии в России. Т. 2. И.М. Чубаров
(ред.), М.: «Логос», 2000. С. 118).
И.С. Кауфман 37
вантность понятий, «изгнанных» проектами Бэкона, Ньютона, Декарта и др.,

например категории «цель». Тем не менее, эти учения представляют достаточ-
но позднее просвещение — так Лейбниц уже относится во многом к более
позднему, «высокому» Просвещению. «Органицистская» натурфилософия со-
единяется Лейбницем с поиском Энциклопедии знания (универсальной харак-
теристики). Истоки этого разделения (в сущности являющегося не просвеще-
нием и антипросвещением, а двумя сторонами просвещения) связаны с ранним
Просвещением, термином, которым сначала англоязычная история идей, а затем и
мировая, все чаще обозначает период, отсчитываемый условно от конца XVI в.
(Галилей и Бэкон) до эпохи от 1680-х гг. до начала 18 в. (условной границей мо-
жет служить разработка идеи органического развития и нового истолкования ка-
тегорий пространства и времени, воплотившаяся в философии Лейбница).
Из указанных черт науки в понимании Просвещения возьмем энциклопе-
дизм и рассмотрим его оформление в философии Бэкона. С этим интеллекту-
альным движением Бэкона связывает стремление к всеобщей реформе науки и
образования. Аналогом энциклопедии, скорее всего, является идея о составле-
нии таблиц и классификаций. Бэкон видит смысл таблиц открытия в том, что
это объективное знание при определенных условиях является процедурой, в
рамках которой возникновение нового знания не зависит от субъекта позна-
ния. «Хорошая естественная история», достаточное количество опытных дан-
ных, выраженное в этих таблицах, сводят роль субъекта познания к простому
индуктивному выводу1. Таблицы открытия отличаются от «энциклопедий» в
греческом смысле, от знаний общего круга античности и средневековья. В его
таблицах имеется заранее установленная система отношения разделов теоре-
тического знания, настоящая «теория науки». Бэкон говорит сам следующим
образом: «скрытое в природе более открывается, когда оно подвергается воз-
действию механических искусств… но механик устремляет усилия разума и
руки только на то, что служит его работе. Надежду же на дальнейшее движе-
ние наук вперед только тогда можно хорошо обосновать, когда естественная
история получит и соберет многочисленные опыты, которые содействуют от-
крытию аксиом и причин… [Н]е следует ожидать добра, … пока посредство
удобных таблиц открытия не будут установлены порядок и стройность, и пока
ум не обратится к помощи этих заранее приготовленных наук»2. Само понимание
такой процедуры как классификация на основании таблиц указывает на то, что
для Бэкона получение нового знания связано впрямую с непрерывным автоном-
ным автоматическим переходом от частного знания («аксиом») к более общему.
С Просвещением Бэкон связан и проектом создания истории науки. Так
например, П. Гайденко в качестве одной из частей истории науки и техники
определяет один из разделов естественной истории Бэкона — историю ис-
1
Кирсанов В.С. Научная революция XVII века. М.: «Наука», 1987. С. 58.
2
Бэкон Ф. Сочинения в двух томах. М.: «Мысль», 1978. Т. 2. С. 58-60.
38 И.С. Кауфман
кусств, историю преобразованной природы1. Однако этот проект истории

представлен у Бэкона схематично и все его принципы явно не отражают ре-
ально существующие к тому времени истории науки. Принципы полноты опи-
сания научных открытий, реконструкции духа науки, социальности науки не
кажутся условиями нормальной работы. Гораздо более важным для Просве-
щения является понимание Бэконом соотношения государства, философии и
науки. Общепризнанно, что Бэкон является одним из первых философов (воз-
можно и первым), увидевших необходимость социальной и государственной
поддержки науки. Этому, помимо множества мест из работ Бэкона, посвящен
целый трактат — Новая Атлантида. Эту идею отразила организация науки в
эпоху Просвещения. Но становление этого взгляда связывает Бэкона с Плато-
ном, а именно с тем как Платон видел отношение философа и ученого, спе-
циалиста-эксперта в конкретной науке.
Например, в диалоге Государство Платон часто возвращается к вопросу о
природе этого отношения и в Гос., 528 b-c эта тема кратко и емко формулиру-
ется на примере стереометрии. В раннем Евтидеме (290 с) Платон говорил
еще только о том, что философы-диалектики должны правильно истолковы-
вать открытия ученых, поскольку профессионалы (математики и астрономы)
сами не понимают, что делать с ними и вследствие этого добровольно переда-
ют эти открытия заботам диалектиков, соглашаясь на научное руководство
философов2. Скорее всего, осознание такого достаточно самоочевидного фак-
та, что специалист вряд ли согласится на такое руководство (в Гос., 528 b 10,
Платон объясняет это нежелание высокомерием ученых), привело к развитию
идей, высказанных в Государстве. В стереометрии, по мнению Платона, раз-
витие исследований происходит медленно, поскольку государство не поддер-
живает их, а также поскольку «исследователям нужен руководитель, без кото-
рого они, пожалуй, ничего не найдут» (пер. Л.Я. Жмудя)3. Таким образом,
Платон во многом рисует картину, понятную для современной философии,
суть которой сводится к тому, что философы обобщают результаты наук. Этот
процесс опосредован государством, поскольку работа профессионалов основа-
на на чистом познавательном интересе, в котором они не видят возможности
для руководства извне. Только философы объясняют смысл как государствен-
ного руководства, так и наличия фигуры диалектика-эпистата — «если бы
государство в целом соруководило этими занятиями и почитало их, тогда бы
специалисты стали бы его слушать»4. Так Платон показывает одну из сторон
идеального государства — развитие научных занятий, государство становится
идеальным только тогда, когда его возглавляют философы, что, однако, про-
1
Гайденко П.П. История новоевропейской философии в ее связи с наукой. М., 2000. Гл. 4.
2
Жмудь Л.Я. Зарождение истории науки в античности. СПб.: Изд-во РХГИ, 2002. С. 160.
Платон. Собрание соч. в четырех томах. Т. 1. М.: «Мысль», 1990. С. 181.
3
Жмудь Л.Я. Цит. соч. С. 159. Платон, Т. 4. С. 311-312.
4
Жмудь Л.Я. Цит. соч. С. 159.
исходит не само по себе, а вследствие того, что развитие науки возможно

только при научном руководстве философов. Является ли Платон примером
логической возможности социальной интерпретации научного развития в ан-
тичной философии, по крайней мере, в форме приспособления науки к педаго-
гическим целям, как введения к диалектике или Платон все равно видит чистое
познание в качестве основания науки — не место сейчас рассматривать. Ясно, что
«государственно-философский патронаж науки» (Л. Жмудь) строит сложную сис-
тем отношения науки с другими социальными и интеллектуальными сферами.
Из этой системы Бэкон убирает в целом «диалектику», т.е. синоним ари-
стотелевской философской традиции и вообще упрощает схему Платона. Ко-
нечно, это упрощение достаточно условно — одой из основных черт теории
науки Бэкона, традиционно полагается выдвижение на место руководителей
науки инженеров, носителей технической деятельности. Вследствие этого, об-
раз Бэкона как впервые увидевшего в государстве и обществе основу практи-
ческого характера науки, не вполне точен, а гипотеза, что стройная систему
аргументов в пользу этого взгляда содержит рекомендации по социальной ор-
ганизации науки (сообщество ученых Новой Атлантиды как прообраз акаде-
мии наук) абстрактна. Бэкон сводит историю науки фактически к истории ци-
вилизации. В раннем эссе Сфинкс (трактат О мудрости древних, XXVIII) Бэ-
кон так видит отношение науки и социальной среды в мифе о Сфинксе: «мне
кажется, что он рассказывает о науке, в особенности о ее связи с практикой…
Вообще же загадки Сфинкс делятся на два рода: загадки о природе вещей и загад-
ки о природе человека, и соответственно в награду за их решение предлагается
два рода власти: власть над природой и власть над людьми»1. В позднем трактате
О достоинстве и приумножении наук практически одинаково говорится об исто-
рии науки как части истории гражданской и истории искусств как части истории
естественной: Бэкон расширяет объем естественной истории, включая в нее «ис-
торию искусств, которую мы обычно называем также механической или экспери-
ментальной историей… Мы… рассматриваем историю искусств как вид естест-
венной истории, потому что глубоко укоренилось ошибочное мнение, считающее
искусство и природу… чем то совершенно различным. В действительности же ис-
кусственное отличается от естественного … только действующей причиной»2.
Однако и гражданская история (т.е. собственно картина деятельности людей)
включает историю науки: это «история наук и искусств», специфика которой за-
ключается в том, что «по предмету она.. связана с тем, какие науки и искусства, в
какие эпохи, в каких странах мира преимущественно развивалась»3.
Впечатляющая программа построения и развития истории науки, нарисо-
ванная Бэконом, в сущности, явно включает в себя историю технических от-
1
Бэкон Ф. Т. 2. С. 293.
2
Бэкон Ф. Т. 1. С. 151.
3
Бэкон Ф. Т. 1. С. 158.
крытий и искусственных преобразований природного порядка, которую он

формально пытался ограничить частью естественной истории. Эта картина,
однако, не доказывает влияние Бэкона на сочинения по истории науки и тех-
ники, появившиеся в последующие столетия. История науки Бэкона невыпол-
нима, поскольку представление о том, что наука развивается только при со-
действии государства, не отражает реальность двух столетий, последовавших
за его работами. Даже ученые времени Бэкона мало чем напоминали данный
им образ. Вряд ли слова Бэкона применимы к Гильберту, Кеплеру и Коперни-
ку. Причина этого опять же кроется в индуктивизме, понятом Бэконом как не-
математическое исследование, отрицающее роль гипотез и дедуктивных мето-
дов. Истории же наук, появившиеся в XVII-XVIII вв., были в основном посвя-
щены математике, астрономии, механике1, т.е. тем областям науки, где обра-
щение к гипотетическому знанию, к дедуктивному получению новых резуль-
татов было наиболее очевидно. Далее, и Бэкон (или историк, попытавшийся напи-
сать историко-научную работу, следуя его концепции) вынужден был бы убрать
из истории науки целые разделы, включающие те же математизированные науки.
Главное что говорит против историко-научного проекта Бэкона, связано с
представлением об идеальном государственном и общественном назначении нау-
ки (хотя вряд ли можно говорить о социологии науки Бэкона2). История науки от-
ражает программу — индуктивную науку. Если реальная история науки, особенно
в Новое Время и Просвещение, есть история математических наук, то программа
Бэкона — история науки исключительно политическая, социальная. В этом важ-
ный аспект философии Бэкона, сближающий его с Платоном, — если математи-
ческое естествознание, опираясь на гипотезы, не нуждается в однозначно внеш-
нем руководстве, то индуктивизм Бэкона необходимо указывает на подобное ру-
ководство. Как и у Платона, философия науки Бэкона, что вполне закономерно,
придает науке однозначно социальное измерение. Подобную ситуацию можно со-
поставить с тем, что если пифагорейцы указывают на моральные и политические
последствия математики3, то у Платона присутствует план патронажа науки. Если
в XVII в. и начале XVIII в. наука действительно получает социальное признание,
имеет развитые социальные институты, практическое признание обществом, то
такое положение дел довольно далеко отстоит от взгляда Бэкона, сравнивающего
шпионаж и научную деятельность: «если королевским секретарям и эмиссарам
разрешается … получать компенсацию за средства, потраченные на обнаружение
заговоров и раскрытие государственных тайн, то точно таким же образом следует
компенсировать расходы исследователей и разведчиков природы». Можно пред-
положить, что истории наук создаются в противовес простому эмпиризму, и т.о.
1
Жмудь Л.Я. Цит. соч. Введение. Гл. 1. (Историография науки в XVI-XVIII вв.).
2
См. об этом Историю новоевропейской философии Гайденко, где обосновывается противо-
положенный взгляд на теорию науки Бэкона — именно как на социологию науки.
3
Жмудь Л.Я. Цит. соч. С. 157.
Бэкон предвосхищает социальность науки Просвещения, но философскую соци-

альность, требующую от науки быть политическим и социальным средством пре-
образования природы и общества, что выражает тезис Бэкона «наука есть сила».
Образование предпосылки «знание — сила» происходит не само собой, а анало-
гично с обоснованием социальной и политической истории науки. Наука, не
имеющая возможности технического отношения к природе, — это знание, све-
денное Бэконом к четырем родам идолов, чья критика и отрицание естественно
ведет к афоризму «знание — сила». Содержание «идолов» составляет традицион-
ная «школьная» наука, соответственно «сила» — это индуктивисткая наука. Т.е.
не всякая даже новая наука есть «сила», а только соответственно организованная,
причем, как утверждает Бэкон, организованная внешней средой, этатистско-
социальной системой.
Теория науки Бэкона действительно связана с определенными моментами в
мировоззрении Просвещения, однако его многие аспекты связаны и с теми
философским попыткам определить важнейшие черты и развитие науки, кото-
рые в основных чертах противоположены предпосылкам теории Бэкона. Даже
метод Ньютона, многим обязанного Бэкону, связан с гипотетическим знани-
ем1. Если выстроить некоторые из этих попыток в одну линию, то это Декарт,
Спиноза и Лейбниц. Некоторые характерные черты, присущие пониманию
науки этими мыслителями, подтверждают это влияние.
Декарт содержательно отличается от Бэкона не только оппозицией «рацио-
нализм-эмпиризм». Принципы метода Декарта формулируются им во многом
близко Бэкону и среди них есть индуктивистское положение — «Делать всюду
перечни настолько полные и обзоры столь всеохватывающие, чтобы быть уве-
ренным, что ничего не пропущено»2. Полные и исчерпывающие ряды фактов и
условий — это, по сути, соответствие таблицам открытия Бэкона, накопление
данных в соответствии с определенным порядком. Однако это представление о
развитии науки дополнено двумя определениями дедукции — начинать с про-
стого и очевидного и затем дедуктивно получать более сложное (сложные вы-
сказывания, новое знание). Декарт точнее видит сущность научного исследо-
вания, самой логики — включение индукции в дедукцию. Действительно, по-
ложение «начало знания есть простое знание», согласно Декарту, говорит нам об
интуиции, но можно предположить, что в данном случае Декарт имеет в виду ин-
туицию, более сходную с гипотезой. Ведь интуиция в учении Декарта о методе
связана с операциями деления и обобщения, что соответствует процедуре форми-
1
«Несмотря на то, что Ньютон не измышляет гипотез, его метод зависит от организующей
силы математической логики» —Reill P.H. The legacy of «scientific revolution». Science and the
Enlightenment // The Cambridge history of science. Eighteenth-century Science. Vol. 4. R. Porter
(ed.). P. 27.
2
Декарт Р. Сочинения в двух томах. Т. 1. М.: «Мысль», 1989. С. 260.
рования гипотезы1. В свою очередь, порядок и последовательность объектов по-

знания относятся не только к дедукции, т.е. геометрической последовательности
доказательства, но и к индуктивистской полноте данности фактов и условий.
Спиноза дает первый значительный анализ конкретной научной дисциплины,
а именно критическое исследование политической науки, ее истории и ряда ин-
терпретаций истории и политики (библейская, античная, ренессансная), т.е. тем
самым им разработана полная теория науки. Философия Спинозы представляет в
этих работах фактически модель теории науки. Кроме того, математика, в таких ее
приложениях как геометрический способ рассуждений, казалась пригодной для
рационального нахождения политического равновесия2. Принципы и парадигмы
естествознания распространяются Спинозой на теологию (имеющую в данном
случае значение науки, т.е. одной из областей применения рационального, науч-
ного дискурса) и в этом проявляется влияние Спинозы на контекст становления,
на осознание и уточнение термина «естественная или рациональная теология».
Просвещение есть взгляд на мир как естественное, в рамках которого отрицание
сверхъестественного есть нахождение позитивного, т.е. «естественного» в самом
бытии, в таких областях как познание, этика и т.д. Естествознание для Спинозы
означает единство всех наук, поэтому все области знания, рассматриваемые Спи-
нозой — политика, этика, физика, космология, взятые как науки — являются зна-
нием о естественном, в них раскрывается то, что существует по природе как тако-
вой. Само естествознание имеет основу в математике, которую Спиноза видит в
качестве единого порядка раскрытия содержания знания. Математика позволяет
рассматривать всю тотальность вещей единым универсумом природы, подобно
тому, как у Канта математическое, геометрическое конструирование позволяет
воспринимать единый мир объектов.
Самое значительное влияние на философию и науку просвещения принадле-
жит Лейбницу, во многом принадлежащему позднему просвещению. Один из мо-
ментов отношения Лейбниц и интеллектуальных традиций этого этапа связан с
историей науки. Лейбниц не отрицает традицию, он включает ее (см., напр., изда-
ние им труда гуманиста Мария Низолия со своим предисловием, в котором Лейб-
ниц показывает себя противником отрицания предшествующих научных тради-
ций)3. Разумеется, все аспекты этой связи кратко не охватить, поскольку и сам
Лейбниц принадлежит к сложнейшей традиции немецкого Просвещения (собст-
венно философское Просвещение, связанное с традицией Вольфа, предкантовское
философско-историческое просвещение, Кант, Гегель и Шеллинг, романтизм как
просвещение просвещения), однако в аспекте науки очень важным является ис-
1
О месте гипотез в философии науки Декарта см.: Clarke D.M. Descartes’ philosophy of science
and the scientific revolution // Cambridge Companion to Descartes / John Cottingham (ed.). Cam-
bridge University Press, Cambridge (U.K.), 1992. P. 260-270.
2
Bunge, W. van. Spinoza's jewish identity and the use of context // Studia Spinozana. Vol. 13 (1997):
«Spinoza and jewish identity». Wuerzburg: «Koenigshausen & Neumann», 2003. P. 110.
3
Лейбниц Г.В. Сочинения в четырех томах. Т. 3. М.: Мысль. 1984. С. 54-96.
пользованный им органический подход, теоретическая разработка науки о живой

материи. Свои основные термины Лейбниц рассматривает сквозь призму биоло-
гических метафор. У Лейбница всякому телу присуща сила, представление,
стремление. Теория непрерывности Лейбница1 и идея развития характерны для
Просвещения во многих областях, и в этом отношении Лейбниц в определенном
смысле возвращается к Бэкону, поскольку идея всеобщего развитие есть визуаль-
ная классификация, идея развития непосредственно связана с классификацией.
Лейбниц соединяет механицизм и органицистский подход, но выделяя соответст-
вующие науки. Если Бэкон видел в эмпиризме, близком в его истолковании орга-
ницизму, основание всех наук, то Лейбниц дал возможность выделить биологию,
ботанику, историю человека (антропологию) и историю этноса, науки о живой
природе, науки, объединенные по иерархии «животное, человек, нация/цивили-
зация»: даже в основе неорганической природы у Лейбница находится «живое на-
чало» и положение «животные вообще не возникают при рождении, так же точно
они и не уничтожаются всецело в том, что мы называем смертью»2. Эта триада
является определяющей для науки построенной в форме энциклопедии — наука,
знание, культура развиваются непрерывно в границах языка этой структуры. По-
этому история науки и сама наука у Лейбница и затем гораздо отчетливее в Про-
свещении, становится на более сложном уровне частью истории цивилизации, ко-
торая включает науку, определяет принципы и структуру науки. В дальнейшем
именно в эпоху Просвещения возникают попытки определить специфику наук о
живой природе, т.н. витализм позднего Просвещения3.
Развитие науки в раннем механицизме или раннем Просвещении объясняется
двояко, как кумулятивное и некумулятивное развитие. Первое взгляд представлен
Бэконом, но прогресс науки обоснован им абстрактно. Три других мыслителя пока-
зывают механизм этого, особенно Лейбниц. На это совмещение показывает станов-
ление собственно истории науки, соединение кумулятивного и некумулятивного
объяснения, появление позитивизма, который соединил однозначный сциентистский
прогрессизм с включением науки в социальный и социологический контекст, пони-
маемый, правда, как форма научности. Тем самым возникла бесконечная цепь вза-
имных порождений. Причина этого связана с принципом, что только философия не-
посредственно может служить руководством истории науки. Т.е. именно в сциен-
тизме возникло представление о внешней определенности развития науки, поста-
вившем проблематичность сохранения автономности науки. Напротив, в то же вре-
мя историко-научные работы уже XVI-XVIII вв. показали возможность построения
последовательной историко-научной дисциплины посредством обращения к антич-
ному научному наследию.
1
«Ничто не происходит сразу и одно из моих основных и наиболее достоверных положе-
ний — это то, что природа никогда не делает скачков. Я назвал это законом непрерывности»
(Там же. Т. 2. М.: Мысль. 1983. С. 56).
2
Гайденко П.П. Эволюция понятия науки (XVII-XVIII вв.). М.: Наука, 1987. С. 353-354.
3
Reill P.H. The legacy of «scientific revolution». Science and the Enlightenment. Р. 32-34.
44
АНГЛИЙСКОЕ ПРОСВЕЩЕНИЕ
КАК ИДЕЙНЫЙ ИСТОЧНИК
ЭНЦИКЛОПЕДИЗМА ВО ФРАНЦИИ
Т.Л. Лабутина
В
опрос о том, какое влияние английское Просвещение оказало на раз-
витие просветительской мысли в других странах, прежде всего во
Франции, занимал ряд ученых (Ф. Херншоу, Р. Портер и М. Тейч, К.
Маклин)1, хотя специально он ими не изучался. Важная в научном
плане, но все еще недостаточно изученная проблема идейных исто-
ков французского Просвещения привлекла и наше внимание. Мы задались це-
лью проследить, каким путем происходило знакомство французских энцикло-
педистов с идейным багажом английских просветителей, и выяснить, какие идеи
из английского «наследия» сделались для них наиболее притягательными.
Как отмечал американский ученый Э. Симмонс, Франция в XVII веке прак-
тически не имела культурных контактов с Англией (английский язык был сла-
бо распространен в стране), поскольку французы были склонны видеть в анг-
личанах «варваров», «злодеев», «цареубийц», часто вспоминая о казни их ко-
роля Карла I. После отмены Нантского эдикта подобное положение вещей из-
менилось. Именно Англия приютила тысячи французов-гугенотов, бежавших
в поисках политической и религиозной безопасности из своей страны. Эти лю-
ди и стали первыми популяризаторами преимуществ государственного уст-
ройства англичан, их либеральных идей, достижений в науке, философии, ли-
тературе, образовании, которыми по праву гордилась в ту пору Британия. Но
особенную славу Англии в своей стране создали французские просветители.
Благодаря трудам Вольтера, Монтескье, Дидро, Руссо во Франции в первой поло-
вине XVIII века зародилась англомания, которая порой доходила до англофилии.
В 1763 г. английский историк Э. Гиббон свидетельствовал: «Наши взгляды, наши
© Т.Л. Лабутина, 2004.

Т.Л. Лабутина 45
моды, даже наши игры приняты во Франции… Каждый англичанин, считается у

них, рождается патриотом и философом»2. Знакомство французов с идеями анг-
лийского Просвещения осуществлялось двумя путями: через произведения наи-
более видных его представителей, а также благодаря непосредственным контак-
там, встречам и беседам. Существовало три вида подобных контактов: политиче-
ская эмиграция, путешествия и совершенствование образования (grand tour).
Вольтер и Монтескье познакомились с Болингброком во Франции, куда тот
бежал в 1714 г., спасаясь от преследований вигского кабинета министров.
Встречи и беседы мыслителей двух стран оказались весьма плодотворными:
они стали, по утверждению И. Крамника, «связующими звеньями» между
французскими и английскими идеями раннего Просвещения3. А в 1726 г. в по-
литической ссылке в Англии оказался Вольтер. Побывали на родине Просве-
щения также Гельвеций и Монтескье, правда, не в роли политических изгнан-
ников, а как обычные путешественники. Английские просветители, в свою
очередь, также нередко выезжали на континент, главным образом для совер-
шенствования своего образования. Думается, что визиты видных деятелей
английского Просвещения (Дефо, Болингброка, Темпля, Толанда, Галифакса и
др.) во Францию не прошли бесследно для просвещенных умов континента.
Вольтер прожил в Англии с 1726 по 1729 г. Создатель знаменитого Эдипа в
ту пору уже был хорошо известен на Британских островах, где его встретили с
особым почетом. Знакомство с Англией произвело на Вольтера неизгладимое
впечатление. В особое восхищение привело его конституционное устройство
страны. «Английская нация, — писал он позднее в Философских письмах, —
единственная на Земле добившаяся ограничения королевской власти путем
сопротивления, а также установившая с помощью последовательных усилий
<…> мудрое правление». Вольтер обращал внимание на существующее между
общинами, лордами и королем «согласие», считая подобное сочетание «счаст-
ливым». Впрочем, мимо пристального взгляда мыслителя не прошли незаме-
ченными и некоторые «изъяны» английской системы правления. Вольтер под-
метил присущую парламентариям коррупцию. При случае, отмечал он, члены
английского парламента «продают свои голоса точно так же, как это делалось
в Риме». Однако это было, пожалуй, единственным критическим замечанием
Вольтера по поводу английских порядков. Не исключено, что оно было сдела-
но под влиянием известного борца с коррупцией лорда Болингброка. Высоко
оценивая достижения английской нации в сфере экономики, политики, зако-
нодательства и культуры, Вольтер тесно связывал их с результатами двух ре-
волюций XVII века. «Без сомнения, — подчеркивал он, — установить свободу
в Англии стоило недешево. Идол деспотической власти был потоплен в морях
крови, однако англичане вовсе не считали, что они слишком дорого заплатили
за достойное законодательство»4. Результатом поездки Вольтера в Англию
стали его знаменитые Письма об англичанах, которые были опубликованы в
Лондоне в 1733 г., а через год — в Париже под названием Философские пись-
46 Т.Л. Лабутина
ма. Посещение Англии позволило Вольтеру не только ознакомиться с различ-

ными достижениями страны, но также ближе и глубже узнать труды деятелей
культуры, и прежде всего произведения первых просветителей Англии. В ка-
талоге книг библиотеки Вольтера сохранились названия многих трудов анг-
лийских просветителей: лорда Болингброка, Дж. Локка, два тома «Избранных
произведений» Дж. Свифта, три тома «Избранных философских произведе-
ний» Дж. Толанда, отдельные работы Дж. Гэя, У.Конгрива, А. Коллинза, Дж.
Аддисона, Р. Стиля, И. Ньютона. В Философских письмах встречаются ссылки
на труды Шефтсбери, А. Попа, М. Прайора, маркиза Галифакса. Особенно вы-
соко ценил Вольтер английского философа Джона Локка. Он не просто «от-
крыл» его для Франции, но, как отмечал В.Н. Кузнецов, именно с Вольтера на-
чалась «всеевропейская известность Локка». Вольтер восхищался его «мудрым
методическим умом» и «точной логикой»5. Метод познания, используемый
Локком, представлялся Вольтеру совершенным. Анализируя философские
взгляды своего предшественника, Вольтер приходил к заключению о «мудром
и непритязательном» характере философии Локка.
Наряду с Локком Вольтер «открыл» своим соотечественникам также дру-
гого великого англичанина — физика И. Ньютона, которого называл «одним
из величайших людей всех времен», «гением», принадлежавшим «всем акаде-
миям Европы». Сравнительно новая в те времена «ньютоновская доктрина»
произвела огромное впечатление на Вольтера, который вскоре сделался ее
первым глашатаем во Франции6. Вольтер первым в Европе признал необходи-
мость популяризации учения Ньютона в широких кругах и в 1738 г. издал в
Амстердаме Элементы философии Ньютона, доведенные до всеобщего пони-
мания. Он обращал внимание на «мощный талант» Ньютона, используемый
ученым «для самообразования и просвещения других», приходил к заключе-
нию, что Ньютон «действительно велик» и вряд ли его можно сравнить с кем-
то еще «на протяжении десяти веков». В Философских письмах Вольтер под-
робно остановился на анализе изложенной Ньютоном системы тяготения и его
учении об оптике, бесконечности, хронологии. Философ подчеркивал: «про-
славленный Ньютон» мог родиться только в Англии, где почитают «человече-
ский разум». В других же европейских странах еще не настали «времена Нью-
тона», поэтому его книги попадают под арест, как в Риме, или сжигаются на
костре, как в Лиссабоне. «Великое счастье» Ньютона, заключал Вольтер, «со-
стояло не только в том, что он родился в свободной стране, но и в том, что ро-
дился он во времена, когда схоластическая нетерпимость была изгнана, когда
культивировался лишь разум и мир мог быть лишь его учеником, но не его
врагом». К сказанному добавим еще одну деталь: авторство ставшей хрестома-
тийной легенды о падающем яблоке, которое будто бы натолкнуло Ньютона на
создание теории о гравитационном притяжении, также приписывается Вольтеру.
К просвещенным умам Европы Вольтер причислял и лорда Болингброка.
Хотя философ не всегда соглашался с учением своего английского друга о де-
изме, тем не менее он высоко ценил его исследование о книгах пророка Мои-
сея. Его книга, по признанию Вольтера, это «гром, поразивший суеверие».
«Милорду Болингброку было дано разрушить теологическое безумие, так же
как Ньютону было дано уничтожить ошибки в физике». Вольтер высоко ценил
просвещенность Болингброка, отмечая не только его дар «произносить экс-
промтом речи в парламенте», но и чистоту языка, которую сравнивал с «каби-
нетными сочинениями» Свифта. На взгляд Вольтера, Болингброк являлся на-
стоящим «украшением» английской Академии наук.
Важное место в Философских письмах занимали оценки Вольтера произведе-
ний английских литераторов эпохи Просвещения. Он высоко ценил сатирические
произведения «гениального доктора Свифта», которого сравнивал с Рабле. На
взгляд Вольтера, Свифт — это Рабле «в хорошем смысле этого слова», правда, он
не обладает его веселостью, но зато «обладает всей той изысканностью, тем разу-
мом, взыскательностью и хорошим вкусом, которых так недостает «медонскому
кюре». Вольтера восхищала и поэзия Свифта, отличающаяся «отменным вкусом,
почти неподражаемым».
Прекрасный знаток современной драматургии, Вольтер по заслугам оценил
Катона Дж. Аддисона. Он отмечал, что Аддисон первым из англичан создал
«дельную пьесу», написав ее «от начала до конца с изяществом». Катон, на
взгляд Вольтера, это «шедевр по своему слогу и красоте стиха». Просветитель
не забыл отметить и достоинства английской комедии, отдав должное У. Кон-
гриву, который «более всех содействовал росту славы комедийного театра». И
хотя Конгрив написал немного пьес, отмечал Вольтер, но все они «в своем роде
выдающиеся», «самые остроумные и меткие». К «хорошим комическим поэтам»
Вольтер причислял также известного журналиста и драматурга Англии Р. Стиля.
Не забыл Вольтер отметить талантливых поэтов Англии А. Попа и М. Прайора7.
Не только Вольтер, но и другие мыслители Франции испытали на себе анг-
лийское влияние. Так, Монтескье, отправившись в 1728 г. в путешествие по
Европе, первым делом посетил Англию. Как и Вольтер, он восхищался госу-
дарственно-политическим устройством этой страны, подчеркивая, что англий-
ский народ «лучше всех народов мира сумел воспользоваться тремя элемента-
ми, имеющими великое значение: религией, торговлей и свободой». Изучив
труды своих английских предшественников, Монтескье пришел от них в вос-
хищение и даже стал подражать их манере написания политических трактатов,
за что его нередко упрекали критики8.
Большой интерес к Англии проявлял и основатель знаменитой Энциклопе-
дии Д. Дидро. Уже в юные годы он зачитывался сочинениями Гоббса, Локка,
Ньютона, трудами английских историков. Когда же Вольтер опубликовал свои
Философские письма, интерес Дидро к произведениям английских авторов еще
более возрос. Он начал заниматься переводами: в 1743 г. вышел в свет его пе-
ревод Истории Англии Станиана, а через год началась публикация шеститом-
ного Словаря всеобщей медицины, хирургии и химии Джемса, среди переводчи-
ков которого значилось и имя Дидро. Вскоре Дидро обратился к переводу

Принципов нравственной философии графа Шефтсбери, подойдя к этой работе
творчески: он изложил воззрения английского философа, «по-своему интерпрети-
руя и дополняя их в соответствии с тем, как трактовались проблемы нравственно-
сти во французской философии. Переводческая по форме, эта работа Дидро имела
в сущности творчески-философский характер»9. В 1745 г. Дидро был приглашен в
качестве переводчика английской Энциклопедии Чемберса. Именно эта работа на-
толкнула его на мысль о создании собственной Энциклопедии.
Выяснив, каким образом происходило влияние английского наследия на
французских просветителей, обратимся к изучению тех идей, которые привле-
кали философов Франции. Например, Вольтер открыто объявлял, что намерен
«воспользоваться опытом» англичан. Что же более всего импонировало фран-
цузским просветителям в идейном багаже первых просветителей — англичан?
Вслед за Локком, Дефо, Болингброком, Стилем, Аддисоном, Галифаксом, ко-
торые, говоря о происхождении государственной власти, отстаивали теорию
«общественного договора», французские просветители также выступали в ее
защиту. Монтескье, считавший, что государство образуется посредством догово-
ра, утверждал: «Народ в высшей степени избирает тех, кому он должен поручить
часть своей власти». По мнению Вольтера, король получил власть от народа, ко-
торый доверил ему свою безопасность. Убежденным сторонником этой теории
был и Руссо, посвятивший ее анализу произведение Общественный договор10.
В поисках наилучшей формы правления французы часто обращались к
английской модели. Наиболее притягательным для них стало конституционное
устройство Англии, утвердившееся после Славной революции 1688-1689 гг.,
хотя, например, Вольтер считал, что «совершенного государственного устрой-
ства не бывало никогда», объясняя это тем, что «у людей есть страсти». В про-
тивном случае «не понадобилось бы никакого государственного устройства»
вовсе (напомним, что аналогичного мнения придерживался английский ди-
пломат и просветитель У. Темпль). Вместе с тем философ отдавал предпочте-
ние республиканскому правлению, полагая, что «оно всех более приближает
людей к естественному равенству». Правда, последнее отнюдь не означало
экономического равенства всех граждан в обществе. Первоочередным, на
взгляд Вольтера, являлось равенство перед законом, который определяет «пра-
ва каждого сословия» И лучше всего эти законы сохраняются в том случае, ко-
гда власть в государстве принадлежит королю. Являясь решительным против-
ником деспотизма и произвола, которые превращают человеческое общество в
«стадо подъяремных волов, работающих на хозяина», Вольтер выступал в за-
щиту правления конституционной монархии по английскому образцу.
Сходного взгляда на государственное правление придерживался и Монтес-
кье. Он, как и англичане, с осуждением отзывался о деспотическом правлении,
при котором все «вне всяких законов и правил движется волей и произволом
одного лица». А его высказывание о том, что деспотизм обыкновенно «царит»
«в жарких климатах», очень близко к рассуждениям Свифта о том, что «уме-

ренный климат способствует умеренным формам правления, а резко конти-
нентальный располагает к деспотической власти»11. Подобно англичанам, яв-
ное предпочтение Монтескье отдавал конституционной монархии. Он считал,
что «самая природа этого правления требует наличия нескольких сословий, на
которые опирается власть государя», благодаря чему государство получает
большую устойчивость, его строй оказывается более прочным, а личность
правителей — в большей безопасности. Подобные высказывания Монтескье и
Вольтера о конституционной монархии во многом были созвучными рассуж-
дениям Болингброка и Стиля.
Английское влияние прослеживается и в толковании Монтескье теории
«разделения властей». Он, как и Локк, Болингброк, Свифт и Аддисон12, защи-
щал необходимость разделения власти, утверждая, что «все погибнет», если «в
одном и том же лице или учреждении» соединятся три ветви власти: «власть
создавать законы, власть приводить в исполнение постановления... и власть
судить преступления». Вслед за Свифтом, утверждавшим, что концентрация
всей полноты власти в одних руках неизбежно приведет к установлению тира-
нии, Монтескье уверял: деспотизм всегда начинается с того, что государи
«объединяли в своем лице все отдельные власти». На его взгляд, законода-
тельная власть должна вверяться представительному учреждению, которое со-
стояло бы из двух палат — «собрания знатных» и «собрания представителей на-
рода». Выступая в защиту представительного учреждения как средоточия законо-
дательной власти, Монтескье объяснял невозможность отправления законода-
тельной власти всем народом. Подобные высказывания напоминают рассуждения
лорда Болингброка.
В соответствии с теорией «разделения властей» исполнительная власть
вверялась монарху. Так утверждали просветители Англии, такого же мнения
придерживались и французские философы. Монтескье утверждал: функции
исполнительной власти «лучше выполняются одним, чем многими». Он фак-
тически защищал и теорию «равновесия властей», выступая против вмеша-
тельства исполнительной власти в дела судебной, и утверждал: «Министры не
должны быть судьями». Данное высказывание напоминает заявление известно-
го просветителя Англии юриста Джона Сомерса, который предостерегал парла-
ментариев, чтобы они «не брали на себя функции, им несвойственные» и не вме-
шивались в дела судебных властей13.
Важное место в системе государственного правления Англии занимали поли-
тические партии, а двухпартийная система оставалась еще чисто английским фе-
номеном. Быть может, именно этим и объяснялся тот факт, что французские эн-
циклопедисты обошли вниманием проблему политических партий. Лишь Вольтер
в Мыслях об обществе заметил, что наличие двух партий было бы «полезным»,
поскольку одна из них могла бы «зорко следить за действиями другой».
Выступая в защиту монархии, ограниченной законом (на английский ма-

нер), просветители приходили к заключению о необходимости сохранения за
подданными права на сопротивление, в случае если монарх преступит закон.
Эта идея, подробно освещенная в трудах английских просветителей, нашла
поддержку среди французских философов. Вольтер считал, что «если государь
злоупотребляет властью или не заботится о процветании родины и о благе
своего народа, он должен быть свергнут». Тираноборческие мотивы звучат и в
произведениях Руссо. Вместе с тем, просветители Франции отнюдь не распро-
страняли право сопротивления на всех граждан. Они, как и их английские
предшественники, были убеждены, что свергнуть неугодного тирана имеют
законное право лишь представители имущих слоев. Примером подобного со-
противления королю-деспоту им представлялись события Славной революции.
Высказывания Вольтера о двух революциях, свершившихся в XVII в. на Бри-
танских островах, очень схожи с их оценками лорда Болингброка. Вольтер
также осуждал первую революцию в Англии, но в то же время оправдывал
казнь короля-тирана Карла I, поскольку тот стремился «поставить свою власть
выше закона». Что же касается Славной революции, то ее события заслужили
у Вольтера самую высокую похвалу. Симпатии философа были на стороне этой
революции еще и потому, что она проводилась представителями имущих классов.
В произведениях английских просветителей большое место уделялось во-
просу о гражданских свободах. Просветители Франции также высоко ценили
свободу во всех ее проявлениях. «Нет слова, которое получило бы столько
разнообразных значений и производило бы столь различное впечатление на
умы, как слово «свобода», — восклицал Монтескье. Как и англичане, он свя-
зывал понятие свободы личности с законами, установленными в государстве,
утверждая, что «свобода есть право делать все, что дозволено законами». Воль-
теру нравились «свободные люди», сами создающие законы, «под властью кото-
рых они живут»: «свобода состоит в том, чтобы зависеть только от законов». Про-
светители Англии, к примеру, Р. Стиль, тесно увязывали понятия «свобода» и
«собственность». Подобно Стилю, Вольтер утверждал: «Самое справедливое —
это свобода и собственность».
Просветители всегда выступали в поддержку свободы слова. Философы
Франции, подобно их английским предшественникам, активно боролись за право
граждан свободно высказывать свои взгляды устно или в печати. «Нет у людей
никакой свободы без свободы высказывать свою мысль», — утверждал Вольтер.
Монтескье также считал, что в свободном государстве каждый гражданин будет
пользоваться свободой слова. Однако, как и англичане, французские философы не
настаивали на полном упразднении цензуры. Заботясь о своем праве на свободу
слова, они лишали его людей неимущих, склонных, на их взгляд, издавать анти-
правительственные сочинения.
В вопросе о религиозной свободе французские мыслители также во многом
следовали в фарватере у англичан. Практически все просветители Англии бы-
ли людьми верующими: принадлежа к различным конфессиям, они никогда не

выступали за упразднение религии и церкви. Более того, англичане резко от-
зывались о тех, кто проповедовал подобную «крамолу». На взгляд Локка, «со-
всем не могут быть терпимы те, кто отрицает бытие божие». Противником
атеизма являлся и Вольтер. Он выступал с обличительной критикой католиче-
ской церкви, хотя и не призывал к отмене религии вообще, полагая, что «вре-
мя уничтожения христианской религии еще не пришло». По мнению Вольтера,
«атеизм и фанатизм — это в мире два полюса смятения и ужаса», а спасение от
них в «золотой середине» — в деизме. Сторонниками деизма были также Мон-
тескье и Руссо. Между тем, среди английских просветителей деизм не пользо-
вался уважением. Только Болингброк и Толанд причисляли себя к деистам.
Большинство же просветителей Англии принадлежало к англиканской церкви
(Свифт, Галифакс, Аддисон, Ходли), либо к одной из протестантских сект
(Дефо). Именно принадлежность просветителей к различным конфессиям и за-
ставляла их искать пути для компромисса и диалога прихожан разных церквей.
Этим объясняется возникновение в идеологии английского Просвещения уче-
ния о религиозной свободе. Сама идея веротерпимости имела, по признанию
М.Н. Розанова, «чисто английское происхождение», поскольку «нигде не было
такого разнообразия всевозможных сект, как в Англии»14. Во Франции, где
большинство населения принадлежало к единой — католической церкви, си-
туация складывалась иначе. Тем не менее, французские просветители, быть
может, не без влияния своих предшественников англичан, поднимали в своих
трудах вопрос о религиозной свободе. Вольтер утверждал: терпимость в религии
необходима. Вторил англичанам и Монтескье, заявляя, что было бы «полезным»,
чтобы «закон обязывал… различные религии не нарушать спокойствия не только
государства, но и друг друга». Он поддерживал государственную политику, на-
правленную на признание «терпимыми многих религий», и считал, что верующие
обязаны «соблюдать терпимость и по отношению друг к другу».
Итак, как мы могли убедиться, идейное влияние английских просветителей
на французских мыслителей было очевидным. Знакомство с произведениями
английских авторов и личные контакты открывали энциклопедистам Франции
широкие возможности для освоения накопленного англичанами идейного ба-
гажа. Разработанные просветителями Англии теории («общественного догово-
ра», конституционной монархии, «разделения властей», сопротивления деспо-
тической власти, защиты гражданских и личностных свобод) были взяты за
основу, на которой энциклопедисты создавали уже собственные философские
и политические учения. Особенно притягательной для французских мыслите-
лей сделалась английская модель государственного устройства. Впрочем,
французские энциклопедисты отнюдь не копировали английские теории. Они
подходили к идейному наследию своих предшественников творчески и созда-
вали собственное учение, которое порой отличалось большей глубиной и пол-
нотой. В то же время они не скрывали своего восторга перед английскими по-
рядками. Быть может, именно этим обстоятельством объяснялся тот факт, что
энциклопедисты нередко обращались к теориям, которые не были актуальными
для французской действительности той поры (например, о двухпартийной систе-
ме или о веротерпимости). Появление этих идей на континенте свидетельствовало
о значительном влиянии английской общественной мысли и культуры в целом.
Новая эпоха требовала новых идей и теорий, и просветители их создавали. И уже
было неважно, кому из них в том принадлежал приоритет.
1
Hearnshaw F.J.C. Henry St. John Viscount Bolingbroke // The Social and Political Ideas of Some
English Thinkers of the Augustan Age. 1650-1750. L., 1929; The Enlightenment in National Con-
text // Ed. by R. Porter, M. Teich. Cambridge, 1981; Maclean K. John Locke and English Literature
of the Eighteenth Century. New Haven, 1936.
2
Simmons E.J. English Literature and Culture in Russia (1553-1840). Cambridge, 1935. P. 81.
3
Kramnick I. Bolingbroke and His Circle. The Politics of Nostalgia in the Age of Walpole. Harvard,
1968. P. 14.
4
Вольтер. Философские письма // Вольтер. Философские сочинения. М., 1988. С. 91-92, 98-99.
5
Там же. С. 109-111.
6
Идельсон Н.И. Вольтер и Ньютон // Вольтер. Статьи и материалы. М.; Л., 1948. С. 217.
7
Вольтер. Важное исследование милорда Болингброка, написанное в конце 1736 г. // Вольтер.
Бог и люди. Статьи, памфлеты, письма. В 2 т. М., 1961. Т. 1. С. 115-116: его же. Философские
письма. С. 174-182.
8
Монтескье Ш. Избранные произведения. М.,1955. С. 437: The Enlightenment… Op. cit. P. 14.
9
Кузнецов В.Н. Философское наследие Дидро // Дидро Д. Соч. в двух томах. М., 1986. Т. 1. С. 9.
10
Сиволап И.И. Социальные идеи Вольтера. М., 1978. С. 138: Монтескье Ш. Указ. соч. С. 170;
Руссо Ж.Ж. Трактаты. М., 1969. С. 173.
11
Монтескье Ш. Указ. соч. С. 215: The Works of Jonathan Swift. L., 1843. Vol. 1. P. 294.
12
Подробнее об идейно-политических взглядах ранних английских просветителей см.: Лабу-
тина Т.Л. У истоков современной демократии. Политическая мысль английского Просвеще-
ния (1689-1714 гг.). М., 1994.
13
Somers J. Jura Populi Anglicani. L., 1701. P. 25-26.
14
Розанов М.Н. История литературы эпохи Просвещения в Англии и Германии. М., 1914.
Ч. 1. С. 118-119.
53
ЭНЦИКЛОПЕДИЗМ ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

И «ЭНЦИКЛОПЕДИЯ ФИЛОСОФСКИХ НАУК»
М.Ю. Савельева
Н
есколько лет назад мне довелось услышать в кулуарной беседе одно-
го весьма уважаемого профессора из Мюнхенского университета.
Общаясь с сотрудниками философского факультета Киевского уни-
верситета, в ответ на восторженные слова о Гегеле, он снисходи-
тельно сказал, что ныне философское наследие Гегеля непопулярно
в Германии, к нему относятся, как к ценному антиквариату и уже давно не
воспринимают всерьёз, дескать, Гегель — энциклопедист.
Возразить что-либо тогда никто не решился. Тем не менее, было, что воз-
разить и было, над чем поразмыслить. Очевидно, словечко «энциклопедист»
было брошено пренебрежительно и вовсе не касалось авторства Энциклопедии
философских наук. Скорее, оно ставило знак равенства между «эрудицией» и
«всезнайством»; последним не принято хвастать, а первым, в действительно-
сти, далеко не каждый имеет право гордиться.
Гегель сегодня непопулярен из-за того, что у него была система. (По при-
чине отсутствия системы сегодня намного популярнее Кант, хотя и он перио-
дически страдает от произвольности интерпретаций собственных взглядов.) В
условиях презрения к любой системе и демократической бесконечности выбо-
ра в любой сфере деятельности и мышления Гегель выглядит почти что тота-
литаристом. Ему нет места в условиях трансцендентальной прагматики. Тем
не менее, стóит в размышлениях вернуться к временам всеобщего энциклопе-
дического «бума» XVIII века и убедиться, насколько живучим оказалось про-
свещенческое мышление и насколько современными — его цели и задачи.
* * *
© М.Ю. Савельева, 2004.

54 М.Ю. Савельева
Просвещение в самом широком понимании — это поиски основания с це-

лью определения направленности и границ человеческого познания. Просве-
щение XVIII века — это ещё и критика старого, религиозно-метафизического
основания и утверждение представлений о новом — природно-метафизиче-
ском — основании, которое воплощалось в человеке как познающем субъекте.
Таким образом, просвещение, по своей сути, всегда есть переход от того, что
объявляется (или действительно является) непонятным, к тому, что кажется
или является более ясным и понятным — светлым, прозрачным. При этом,
объективизм такой оценки дополняется аксиологизмом: «непонятное» отожде-
ствляется с «неестественным», а «понятное» — с «естественным» (которое на
деле может быть ещё более неестественным или сверхъестественным).
Процесс просвещения не является внутренне стабильным и гармоничным
феноменом, прежде всего, потому, что он осуществляется не только и не
столько на основании объективных законов развития. Не все внутренние несо-
ответствия в нём являются следствиями диалектических противоречий. При-
рода просвещения, скорее, не диалектическая, а амбивалентная, то есть пара-
доксальная. Здесь противоречия ещё не развиты, находятся в процессе станов-
ления; отдельные структуры эпохи ещё не обрели смысловое завершение и в
процессе своего развития порождают взаимно исключающие результаты.
Очевидно, такая амбивалентность была обусловлена тем. Что в эпоху Про-
свещения мыслители уже отошли от разработки конкретных методов позна-
ния, которые занимали умы в XVII веке. Теперь они вернулись к извечному
вопросу познания Абсолюта, но уже с учётом предоставленных эмпиризмом и
рационализмом результатов. Поэтому Абсолют приобрёл статус основания.
Проблема основания не является диалектической, так как не может быть ре-
шена логическим путём, в процессе взаимного соотнесения метода и системы в
рамках индивидуального опыта сознания. Поиски основания носили всеобщий
характер, когда каждая конкретная концепция демонстрировала противоречие по-
своему, но общая картина обоснования статуса познающего субъекта была непро-
тиворечива. Так, например, причиной поисков нового основания стала ограничен-
ность теологической картины мира в связи с развитием эмпирических научных
методов. Но теология есть одна из систем рационализма, и в последующей эпохе
Просвещения рационализм использовался как всеобщий (по сути, абсолютный) и
истинный способ отношения к миру. (Опыты немецких мистиков были исключе-
нием, подтверждающим правило.) Таким образом, эпоха Просвещения использо-
вала тот же рационализм, но уже другое его содержание, — уже не систему, а ме-
тод: диалектику и метафизику. А системы оставались эмпирическими. Исключе-
нием здесь была философия Канта, поскольку в ней не было системы.
Иными словами, общая структура просвещенческого мироотношения с не-
обходимостью должна была включать различные методы и системы, поскольку
только в их взаимном отношении могли осуществляться поиски единого осно-
М.Ю. Савельева 55
вания. По отношению к этому основанию взаимные содержательные противо-

речия казались несущественными и попросту снимались.
Универсальной формой этого процесса в то время мог выступать только
энциклопедизм. Это попытка количественного преобразования рационализма; с
целью устранения внутреннего ограничения, рационализм распространялся на
все структуры бытия, опредмечивая его. Последней такой структурой стала
природа. Причём, «природа» не столько в узком понимании — не как сфера
неорганических и органических соединений, — сколько в самом широком, он-
тологическом понимании: как «natura», то есть как невозделанная средствами ду-
ха, объективно существующая сфера.
Энциклопедизм являлся именно формой поисков основания, поскольку
представлял собой опыт познания. Несколько десятилетий назад его назвали
бы «опытом общественного сознания», так как это коллективный опыт. Сего-
дня он вполне может быть назван интерсубъективным опытом, то есть транс-
цендентальным опытом многих Я, превращённым (опредмеченным) в процес-
се коммуникации. Таким образом, это ещё и опыт превращённой формы соз-
нания, порождающей связи и отношения, прямо противоположные содержа-
нию исходной формы. Так, если исходная (трансцендентальная) форма созна-
ния является рационалистической, то есть формируется от чувственного опыта
к разумному, то, превращаясь, она с необходимостью порождает иррациональ-
ные связи и отношения, которые, тем не менее, выступают выражением, а не
искажением её сущности. Так, наряду с различными формами рациональности
в философских и научных концепциях Просвещения действуют формы чувст-
венности. Причём, эти формы — не просто следствия превращения рацио-
нальности как «бывшие формы рациональности»; они существуют независимо
от форм рациональности и рядом с ними, будучи, одновременно, их порожде-
нием. Или другой пример. Содержанием просвещенческого опыта в различных
ситуациях являются критика религии и формирование общей научной картины
мира. Эти содержания в качестве соответствующих форм имеют критику предше-
ствующих эмпирического и рационалистического методов XVII века и формиро-
вание нового, рационального представления о сущности Бога как высшего Разума.
При этом наука и религия выступают независимыми друг от друга сферами зна-
ния и снимают друг друга не в целом, а в отдельных ситуациях.
Если применить принцип «превращённости формы» в отношении энцик-
лопедического опыта, то получается такая картина.
Прежде всего, цель, с которой создаётся энциклопедия, никогда не осуще-
ствляется как таковая. Целью любого справочника является он сам как развёр-
нутое поле информации. Но здесь возникают, на первый взгляд, нелепые во-
просы: что такое справочник? для чего собирать информацию воедино, если
уже имеются отдельные исследования, только не выстроенные в алфавитном
порядке? Очевидно, дело здесь не в самой информации, а в способе её подачи.
Информация может не быть новой, но она становится новой, выглядит по-
новому, когда собрана вместе. Всё дело в систематике. Создаётся впечатление

(а «впечатление» — это уже нечто иррациональное), что какая-то сила удер-
живает вместе, рядом совершенно безотносительные друг другу вещи и знания
о них. Эта сила разумна и в то же время иррациональна: разумна в себе и для
себя и иррациональна для нас. Она делает так, что каждая, описанная в отдель-
ности вещь, выглядит гораздо менее ценной, чем совокупное описание вещей.
Она делает так, что составленные вместе описания непостижимым образом
влияют друг на друга, проявляясь друг в друге. Наконец, она делает так, что
человеческий ум, будучи по природе весьма ограниченным и потому избира-
тельным, всё же стремится поглотить эту информацию целиком, не используя
отдельные её части. Так, читатели энциклопедии не только становятся частью
созданного ею мира — идеологического мира, — но и сами создают свой
мир — мир (по)читателей всеобщей системы природы, где каждый понимает
другого без слов, и все думают, что знают больше тех, кто не приобщился к их
системе знания. Таким образом, знание — не только «сила», но и «тайна» для
тех, кто не умеет им пользоваться. И, в конце концов, оно — «труд», никому
не дающийся легко.
Далее, подавая отдельные знания об отдельных вещах, связанных между
собой лишь внешней схематизацией (алфавитной последовательностью, хро-
нологией и проч.), энциклопедия формирует у большинства людей принципи-
ально иное представление о сущности знания. Оно — «сила» только тогда, ко-
гда, оставаясь по содержанию индивидуальным и конкретным, по форме вы-
ступает как всеобщее. А если оно не может по своему содержанию вписаться в
эту форму. Это всё равно будет сделано, путём превращения формы или со-
держания. Так, алфавитный порядок есть один из видов превращения формы.
Чем проще соотношение единичного и всеобщего, тем более особенным это
знание представляется. В основе такого соотношения лежит механика, и это
делает энциклопедическую систему знания почти что вечной.
Понятно, что всеобщий характер такого знания — мнимый, потому что все
связи между отдельно описанными предметами и вещами замыкаются на субъек-
те как носителе формы сознания — на авторе и читателе. Но именно благодаря
субъекту энциклопедизм обретает вид следствия объективного развития познания:
энциклопедическое знание представляется ни чем иным как способом воплоще-
ния (а в последующем и отражения) всеобщей системы природы.
* * *
Энциклопедия философских наук Гегеля имеет непосредственное отноше-

ние не только к эпохе Просвещения, на закате которой родился философ, но и
к просвещенческому стилю мышления. Так же, как и просветители, Гегель на-
чал с критики существующего метода познания религии и обосновал необхо-
димость формулировки нового основания религиозного познания в связи с но-

выми критериями понимания науки.
Но Гегель — просвещенец-философ, и в этом главное отличие его энцик-
лопедического ума. Французские энциклопедисты поставили перед собой цель
сделать науку близкой и понятной обывательскому уму. Гегеля же интересо-
вала просвещенческая функция философии, основные черты которой он уже
оговорил во Введении к Феноменологии духа. Причём, свою функцию он не
считал вспомогательной или сопутствующей функции просветителей. Про-
свещенческая миссия философии, по его мнению, состояла в том, чтобы упо-
рядочить, формализовать, систематизировать эмпирически пёструю картину
наук, оставленную французскими энциклопедистами. Понимание сущности
философии, по его мнению, должно было вывести любого мыслящего челове-
ка к пониманию сущности науки.
Однако, прежде чем стать универсальным способом объяснения мира, фи-
лософия сама должна быть объяснена. Некоторые особенности философского
мышления делают его непонятным для окружающих. Это, прежде всего, за-
мещение конкретных понятий абстрактными размышлениями1. Желание рас-
судка перевести абстракцию в образ приводит к искажению её сущности и
дискредитирует философию в глазах общественности. Поэтому, если сущест-
вует проблема несоответствия понятий и представлений, она указывает на не-
обходимость философствования. Это означает, что проблема не столько
должна иметь позитивное решение, сколько быть принятой как онтологическая
необходимость. Её следует рассматривать как ситуацию, сопровождающую, про-
низывающую, обосновывающую познавательный процесс. Короче говоря, ситуа-
ция философствования такова, что проблемность не только не тормозит, а
стимулирует процесс мышления, создаёт универсальную (формальную) возмож-
ность для продуцирования теоретических содержаний. В процессе превращения
содержания образа в формы мышления возникают моменты истины.
В результате у Гегеля появляется, возможно, первое в истории философии
научное определение философии: «Философией стали называть всякое знание,
предметом которого является познание устойчивой меры и всеобщего в мире
эмпирических единичностей, изучение необходимости, закона в кажущемся
беспорядке бесконечного множества случайностей, следовательно, знание, ко-
торое черпает вместе с тем своё содержание в собственном созерцании и вос-
приятии внешнего и внутреннего, в предлежащей природе, равно как и в пред-
лежащем духе, и в человеческом сердце»2. Чтобы понять это громоздкое оп-
ределение и не менее громоздкий его объект, требуется соответствующая про-
педевтика, и она входит в задачу философа.
1
См.: Гегель Г.В.Ф. Энциклопедия философских наук. Ч. 1. Наука логики. М.: Мысль, 1974. § 3.
2
Там же. § 7.
Иными словами, философствование, чтобы быть истинным, должно не

только пользоваться адекватной терминологией, но и делать эту терминоло-
гию объективной, то есть понятной или, как говорил сам Гегель, превратиться
из «философии в себе» в «философию для себя и для других». В этом понима-
нии, Гегель не только продолжил миссию Аристотеля, определившего место
философии в системе объективного знания, но и довёл эту объективность до
всеобщности путём обоснования «философской практики» — возможности
общественного осмысления истины в результате массового овладения навы-
ками философского мышления.
Таким образом, просвещенческая роль философии сводится к тому, что она
является основанием, образующем связи духа и повседневности, — но основа-
нием, представленным как логическое и средствами логики, и потому стремя-
щемся приблизить повседневность к уровню теории (= вразумить). Энцикло-
педизм философии состоит в том, чтобы, не распространяясь в подробностях,
всё постигать на уровне начал1. Такого же мнения, как известно, придерживал-
ся Аристотель. Философия должна выступать некоторым алгоритмом, позво-
ляющим a priori находить решение проблемы.
Этим концепция философского основания Гегеля отличается от концепций
основания, предложенных энциклопедистами и Кантом. Для французских про-
светителей основанием выступал человек как познающий субъект; для Кан-
та — человек как трансцендентальный Я–субъект. В обоих случаях, считал Ге-
гель, представлены были парадигмы конечных оснований (то есть предмет-
ных), которые «есть лишь отчасти резонирование, отчасти чувство, вера, авто-
ритет других, вообще авторитет внутреннего и внешнего созерцания»2. Даже
позиция Канта, несмотря на трансценденталистскую манеру аргументации,
была для Гегеля неприемлемой, так как неминуемо вызывала субъективист-
ские ассоциации. Трансцендентальное сознание как трансценденталистски по-
нятое Я всё равно воспринималось как индивидуальное Я, мыслимое транс-
цендентально и потому требующее интерсубъективного пространства для
взаимопонимания3. Для самого же Гегеля основанием являлся Дух, абсолют-
ность которого определяется объективным единством пройденных им стадий
становления в интерсубъективном пространстве.
Выступая основанием, сущностью и содержанием самой себя, философия,
по замыслу Гегеля, оказывается «энциклопедией наук» не только по форме, но
и по содержанию — в том понимании, что она учит овладевать идеей, а со-
держанием идеи может быть всё, что угодно. Отсюда вывод: подлинная эн-
циклопедия должна быть только философской, иначе в ней будет представлено
1
См.: Там же. § 16.
2
Там же.
3
Именно в этом пункте современные представители коммуникативной философии видят одну
из слабых сторон кантовской эпистемологии.
только внешнее единство понятий, существующее в «царстве изменчивости и

случайности».
В этом смысле энциклопедия не является открытым, незавершённым про-
изведением. Даже постоянное количественное пополнение её содержания не
может влиять на внутреннюю систематизированность, если авторы её будут
придерживаться философской позиции при отборе материала. Каждое новое
понятие, закономерность, закон должны попадать в энциклопедию лишь при
условии, что они как-то влияют на состояние мышления, то есть имеют осно-
вательный статус. Только тогда в энциклопедии не будет случайных описаний.
Энциклопедия оказывается «круговоротом понятий» в мышлении, осуществ-
ляющемся в процессе «овнешнения» идеи в природе.
В конце концов, философская просвещённость приводит к иным ре-
зультатам, нежели просвещённость научная. Противоположность метода и
системы в науке свидетельствует об их взаимной односторонности и необ-
ходимости использования дополнительных методов. Но в философском
опыте противоречие метода и системы является выражением их сущности,
ибо покоится на основании трансцендентального субъекта-субстанции,
потому и не требует дополнительного обоснования. И хотя Маркс в Кри-
тике гегелевской философии права утверждал, что Гегель присвоил себе
право выступать от имени абсолютного субъекта, это, видимо, не совсем
так. Трансцендентальный субъект не является абсолютным, поскольку не
является трансцендентальным. Он лишь феноменально отражает абсолют-
ное основание. Но «философский субъект столь же аналитичен, сколь и
синтетичен», это «деятельность самого познания»1 и тем отличается от
мышления научного. Наука всецело зависит от субъекта познания, в том
смысле, что она не имеет собственного основания. Будучи сферой отраже-
ния объективного мира, она пассивна. Будучи высокой теорией, она нуж-
дается в философском обосновании. Философия же, отражая не только
объективное (и не только отражая), выходит за рамки субъект-объектных
отношений в сферу трансцендентального.
1
Там же. § 238.
60
«ЭНЦИКЛОПЕДИЯ ФИЛОСОФСКИХ НАУК»

ГЕГЕЛЯ В ИСТОРИИ ОТНОШЕНИЯ
ФИЛОСОФИИ И ОПЫТА
А.Н. Муравьев
И
стория энциклопедии как формы универсального знания, взятая в
самых общих чертах, совпадает с историей отношения философии и
опыта. Попытаемся обосновать этот тезис, кратко охарактеризовав
основные эпохи этой истории и то место, которое занимает в ней ге-
гелевская Энциклопедия философских наук.
Опустив детали, всю историю отношения философии и опыта можно све-
сти к трем различным и для необходимого развития философии уже прошед-
шим эпохам: эпохе античности и средних веков (вершины этой эпохи — фило-
софские учения Платона и Аристотеля), эпохе нового времени от Фр. Бэкона и
Р.Декарта до Д. Юма и Хр. Вольфа и, наконец, эпохе немецкого идеализма от
И. Канта до Г.В.Ф. Гегеля включительно.
Поскольку в древние и средние века люди еще не знали эмпирических на-
ук, опыт в эту эпоху имел форму густо пронизанного мифологическими и ре-
лигиозными представлениями обыденного сознания единичной реальности, а
отношение философии к опыту было преимущественно отрицательным. Фило-
софия выступила в античности как непосредственное знание истинной дейст-
вительности, единого вечного первоначала, а опыт, имевший дело лишь со
случайным многообразием, возникающим из этого первоначала и исчезающим
в него, не признавался ею знанием и даже началом знания. В результате такого
отношения всеобщая сущность представлялась Платону отчасти потусторон-
ней миру явлений и была раскрыта Аристотелем только в абстрактных опреде-
лениях материи и формы, возможности, действительности и энтелехии. На
этой основе впервые и появилась энциклопедия как педагогическая система
© А.Н. Муравьев, 2004.

А.Н. Муравьев 61
теоретического воспитания и образования субъективного мышления, в своей

классической форме представленная знаменитыми философскими школами
античности — Академией Платона и Ликеем Аристотеля. В них, как известно,
изучали отнюдь не одну философию, но преподавали только философски об-
разованные преподаватели, а философия служила основой всего процесса вос-
питания и по праву завершала цикл искусств и наук. Эллинистическая философия
трудами стоиков, эпикурейцев, скептиков и неоплатоников и средневековое хри-
стианское философствование довели лишь намеченную греческой мыслью проти-
воположность сущности и явления до полного дуализма сущности и существова-
ния — до разрыва всеобщего и единичного, который выступил предпосылкой из-
вестного схоластического спора между реалистами и номиналистами.
В новое время, после неудачных попыток Николая Кузанского и Джордано
Бруно непосредственно соединить эти противоположности, наряду с продол-
жавшей линию отрицания опыта метафизикой Декарта, Мальбранша, Спинозы
и Лейбница, выявилось новое, положительное отношение философии к опыту.
Оно было представлено эмпиризмом, который вместе с возникшим и бурно
прогрессировавшим экспериментальным естествознанием выступил против
абстрактных метафизических определений сущности за познание явлений, по-
сюсторонней действительности. Родоначальником эмпиризма, выдвинувшим
принцип опыта и на этой основе — идею энциклопедии как свода практически
значимых для общества сведений, в которой все знания были бы упорядочены
определенным внешним образом, стал Ф. Бэкон. Идею Бэкона подхватили и
практически реализовали французские энциклопедисты. В созданной ими Эн-
циклопедии, или Толковом словаре наук, искусств и ремесел философия толку-
ется как орудие обобщения и систематизации знаний, полученных опытным
путем и выступает в роли гносеологии — теории познания, осуществляемого
положительными науками о природе и духе. Следует, однако, заметить, что
скрытой и не осознаваемой самими эмпириками предпосылкой этого нового
отношения к опыту было усвоение опытом в период Возрождения теоретиче-
ских достижений античной философии, благодаря чему, собственно, только и
появились на свет эмпирические науки, целью которых стало познание осо-
бенных законов всего существующего — вечного во временном, необходимо-
го в случайном, истинного и действительного в становящемся и возможном.
Дальнейшее историческое развитие философии в полемике эмпиризма и
метафизики нового времени показало, что ни отрицательное, ни положитель-
ное отношение философии к опыту не является истинным, ибо каждое из них
содержит в себе другое и потому превращается в свою противоположность.
Отрицательное отношение к опыту в метафизике Вольфа обратилось в поло-
жительное, а положительное отношение к опыту обернулось отрицательным в
исходящем из принципа эмпиризма скептицизме Юма. Это превращение обу-
словило начало третьей эпохи истории отношения философии и опыта, содер-
жанием которой стало раскрытие основания эмпирического процесса познания
62 А.Н. Муравьев
и постижение понятия опыта, в результате чего действительность была понята

как истинное единство сущности и явления, т.е. не только как субстанция, но и
как субъект. В эту эпоху выступает поэтому не какая-то односторонняя, абстракт-
ная форма отношения философии к опыту, а впервые конкретное, так сказать, от-
рицательно-положительное отношение. Строже это конкретное отношение можно
определить как отрицание отрицания опыта философией. В силу конкретности
отношения особенное содержание, добытое эмпирическими науками, лишается
философией той непосредственной формы, в какой оно было ими получено, и тем
самым утверждается ею как необходимая предпосылка свободного мышления
всеобщего предмета в логической форме философии как науки.
Кант инициировал рефлексию опыта, поставив вопрос о его условиях и
указав на роль априорных форм чувственности, рассудка и разума в процессе
познания. И.Г. Фихте продолжил ее, усмотрев источник систематического
единства всего человеческого знания в имманентной деятельности субъекта.
Ф.В.Й. Шеллинг исчерпал возможности этой рефлексии, выявив аналогию
субъективных определений духа и объективных определений природы и
вплотную подойдя к раскрытию их единого основания. Гегель постиг понятие
опыта. Благодаря этому в гегелевской системе отношение философии и опыта
получило свою классическую, зрелую форму, а абстрактные, односторонние
формы их отношения, появившиеся в античности и в новое время, были осоз-
наны как исторически-необходимые фазы становления его конкретной формы.
С точки зрения Гегеля, открытой и доказанной им в Феноменологии духа,
опытом может и должен быть назван любой способ деятельности и познания,
которым еще не вполне преодолена противоположность предмета и сознания,
бытия и знания о нем, субстанции и субъекта. Не случайно эта гегелевская ра-
бота должна была выйти в свет под заглавием «Наука опыта сознания»1. Соз-
нанием в самом широком значении слова Гегель именует человеческий дух,
находящийся в отношении к бытию, т.е. субъективное мышление, знающее
только свой предмет, но еще не знающее своей собственной сущности, в силу
чего отношение знания к бытию вплоть до конца феноменологического про-
цесса остается до некоторой степени внешним, а противостоящий сознанию
предмет — не познанным, а лишь так или иначе известным. Такое только по-
являющееся из незнания знание и образует, по Гегелю, опыт сознания. Совер-
шая опыт, человеческий дух бессознательно для себя движется от почти пол-
ного различия сознания и предмета, мышления и бытия на ступени чувствен-
ной достоверности к их почти полному единству на высшей ступени религии.
В итоге этого движения духа в отношении к бытию его знание становится аб-
солютным: дух понимает, наконец, что истинная природа его предмета ничем
не отличается от его собственной природы. «Бытие абсолютно опосредствова-
но — оно есть субстанциальное содержание, которое столь же непосредствен-
но есть собственность Я, самостийно или понятие. Этим заключается феноме-
нология духа, — предвосхищает Гегель в предисловии к Феноменологии духа
ее результат, служащий вместе с тем началом Науки логики. — То, что дух го-
товит себе в ней, есть стихия знания. В этой стихии моменты духа распуска-
ются в форму простоты, которая знает свой предмет как себя саму. Они более
не распадаются на противоположность бытия и знания, они суть истинное в
форме истинного, и их разность есть лишь разность содержания. Их движение,
которое в этой стихии организует себя в целое, есть логика или спекулятивная
философия»2. Так сознание феноменологическим способом возводит себя в ло-
гическую стихию философии как науки, двигаться в которой может лишь са-
мосознательный дух, т.е. дух, познавший себя самого и благодаря этому став-
ший духом по существу, а не лишь по видимости, или по явлению.
Наука опыта сознания состоит, стало быть, в познании необходимости
полного явления сущности духа ему самому — в раскрытии логоса, т.е. едино-
го закона всех многообразных феноменов духа. «Это становление науки вооб-
ще или знания есть то, что излагает эта феноменология духа, — пишет Ге-
гель. — Знание, как оно есть сперва, или непосредственный дух, есть нечто
бездуховное, чувственное сознание. Чтобы стать собственно знанием или про-
извести стихию науки, которая есть само ее чистое понятие, оно должно выра-
ботать себя, проделав некий долгий путь»3. Станциями на этом пути являются
прежде всего естественное, т.е. обыденное сознание и самосознание, а также
рассудочно-разумное сознание, как оно действует в эмпирических науках,
праве, нравственности, образовании, моральности, искусстве и религии. Об-
щим для всех этих дофилософских способов развития духа является то, что в
своей субъективной форме они выражают только стремление духа к знанию
истины, к конкретному тождеству сознания и предмета, мышления и бытия, а
их объективное содержание образует сам стихийный процесс истины — про-
цесс отношения мышления и бытия. Философия же, с одной стороны, высту-
пает конечным результатом, итогом этого стремления, достижением абсолют-
ной формы знания, но, с другой стороны, поскольку истина раскрывается в
этой форме как процесс отношения мышления и бытия, философия становится
научным познанием истины, отношения субъекта и объекта. Будучи единст-
вом абсолютного знания и познания, философия как наука есть логическое
снятие опыта, т.е. усвоение и развитие истинного содержания эмпирического
процесса познания, а опыт в целом — ее необходимая предпосылка и условие,
т.е. не что-то не имеющее отношения к науке, как казалось в древние и средние
века, но и не ее принцип и основание, как казалось эмпирикам нового времени.
Завершая историю отношения философии и опыта, Гегель начинает завершать
и историю философии4. Это сказывается в том, что Гегель вполне определенно
намечает содержательное различие между исторической и логической формами
развития философии. С его логической точки зрения, которая является необходи-
мым выводом из всего предшествующего развития философии, в истории фило-
софии философия только становится философией как наукой и потому столь же
имеет, сколь и не имеет собственный предмет и метод. В своем историческом раз-
витии философия поэтому с необходимостью распадается на ряд учений различ-

ных философов и различных философских дисциплин, вследствие чего, например,
Аристотель говорит о первой, второй и третьей философиях, стоики делят фило-
софию на логику, физику и этику, в новое время Вольф расчленяет метафизику на
онтологию, космологию, психологию и теологию etc.
Поскольку в ходе истории философии собственно философское содержа-
ние только возникает и представляет собой противоречие философского и не-
философского предметов, философия исторически выступает лишь в своей
теоретической форме — является теоретическим снятием опыта. В этой
форме философия, с одной стороны, противостоит опыту естественного созна-
ния, эмпирических наук, права, моральности, нравственности, искусства и ре-
лигии, но, с другой стороны, она еще нуждается в их материале для проверки
и подтверждения своих положений — тех особенных принципов, которые вы-
двигаются различными философами и лежат в основе их учений. Вот почему
на деле отношение философии к опыту в любую эпоху ее истории двойствен-
но, т.е. и отрицательно и положительно, хотя это и скрыто преобладанием од-
ной из форм отношения. Однако с каждым шагом исторического развития фи-
лософии противоречие философского и нефилософского предметов развивает-
ся и под конец начинает осознаваться. Следствием разрешения этого противо-
речия становится отрицание теоретической формы философского освоения
действительности в логической форме философии как науки. Истиной теоре-
тической или, что то же самое, исторической формы развития философии ока-
зывается логическая форма ее развития — систематическое развитие всего со-
держания философского знания из всеобщего принципа.
Эта научная форма философии завершает ее историю, в которой возникно-
вение единой философской науки выступает в виде случайной последователь-
ности многих философских учений, каждое из которых является целым миро-
воззрением, разработанным на основе одного из особенных принципов, и по-
тому включает в себя философское и нефилософское, т.е. по существу эмпи-
рическое содержание. Согласно Гегелю, философия как логическая наука, в
отличие от философии в ходе ее истории, не может заниматься эмпирией, слу-
чайной действительностью и не должна включать в систему особенное содер-
жание, доставляемое положительными науками о природе и духе. Ее предме-
том выступает только истинная действительность, т.е. сама истина как всеоб-
щий процесс отношения мышления и бытия, постигаемый в его чисто логиче-
ской форме — как абсолютная идея в себе и для себя, или понятие понятия.
Поскольку же эмпирические науки имеют дело с особенными явлениями все-
общей сущности только посредством мышления, философия как логическая
наука или наука логики, познавая своим собственным всеобщим логическим
методом свой собственный всеобщий логический предмет, раскрывает рацио-
нальное начало и основание эмпирических наук. «Я не могу мнить, — пишет
Гегель во введении к Науке логики, — что метод, которому я следовал в этой
системе логики, — или, скорее, которому следовала в себе самой эта систе-
ма, — не допускает еще многих усовершенствований, многих преобразований
в деталях, но в то же время я знаю, что он есть единственно истинный. Это яв-
ствует для себя уже из того, что он не есть нечто отличное от своего предмета
и содержания; — ибо содержание в себе, диалектика, которую оно имеет в
себе самом, есть то, что движет его вперед. Ясно, что нельзя считать научны-
ми никакие изложения, если они не идут ходом этого метода и не соразмерны
простому ритму этого хода, ибо он есть ход самой сути»5.
Однако, разрабатывая свое учение, Гегель все-таки ввел в него, наряду с
наукой логики, философию природы и философию духа, которые по содержа-
нию связаны с эмпирическим материалом и, соответственно, с современным
Гегелю состоянием положительных наук о природе и духе. Систематическим
изложением гегелевского учения — при том обстоятельстве, что достаточно
подробно в научном отношении Гегелем была разработана лишь наука логи-
ки — стала его Энциклопедия философских наук, в которой эта наука выступа-
ет хотя и основным, но только первым, а не единственным целым. Вот почему
это изложение и получило при издании полный титул Enzyklopaedie der philo-
sophischen Wissenschaften im Grundrisse, т.е. Энциклопедия философских наук в
кратком очерке, который оправдывал его заведомое несовершенство по содержа-
нию и в особенности по форме6. «Как энциклопедия наука не излагается в исчер-
пывающем развитии своих обособлений, но должна ограничиться началами и ос-
новными понятиями особенных наук, — поясняет философ. — Сколько особен-
ных частей требуется для того, чтобы конституировать одну особенную науку, не
определено постольку, поскольку часть, чтобы быть чем-то истинным, сама
должна быть некоторой тотальностью, а не только одним оединиченным момен-
том. Целое философии составляет поэтому поистине одну Науку, но она может
рассматриваться и как некоторое целое из нескольких особенных наук»7.
В энциклопедическом изложении философия вновь распадается у Гегеля на
множество составляющих ее частей или особенных «философских наук», хотя
метод их уже один — логическое познание абсолютной идеи. Но именно логи-
ческое единство метода изложения различных наук принципиально отличает
гегелевскую энциклопедию от энциклопедий, созданных на базе эмпиризма.
Благодаря ему эта третья и последняя историческая форма энциклопедии
представляет собой не агрегат научных и ненаучных знаний, расположенных в
случайном порядке, а необходимое развитие истины в содержании основных
форм природного и духовного мира. Поскольку постижение этой необходимо-
сти делает человеческий дух свободным в отношении к эмпирическому мате-
риалу и тем самым открывает перед ним действительно бесконечную перспек-
тиву развития, философская энциклопедия Гегеля оказывается родственной
первой, античной форме энциклопедии.
Итак, несмотря на то, что система логики уже содержит в себе рациональ-
ное начало и основание эмпирических наук, Гегель еще раз демонстрирует ис-
тину научного познания в т.н. реальной философии — в философии природы и

духа. Почему это произошло? Одной из причин такого положения дел было
эмпирическое состояние наук о природе и духе в эпоху Гегеля. Как бы ни был
велик философ, он не может выйти за пределы своего времени. Неразвитость
положительных наук о природе и духе, которая выразилась в их эмпирической
форме, противоречащей их рациональному началу и основанию, вынудила Ге-
геля проделать работу снятия опыта дважды: и логически и теоретически — в
науке логики и в реальной философии, во втором случае по сути дела выпол-
няя задачу самих положительных наук. Вследствие этого гегелевская система
явилась не только первой логической формой развития науки, но и последней
исторической формой развития философии, обремененной противоречием ло-
гического метода познания истины и эмпирического процесса познания при-
роды и духа. Это внутреннее противоречие гегелевского учения привело затем
к распаду его школы, к появлению антропологического материализма Л. Фей-
ербаха и к критике философии Гегеля со стороны марксизма, позитивизма,
философии жизни, феноменологии, экзистенциализма, герменевтики и других те-
чений современной мысли. Но ни одно из этих течений не взяло на себя труд про-
должить работу по разрешению указанного противоречия, хотя именно необхо-
димость его разрешения была более или менее скрытой от сознания ученых при-
чиной всех серьезных философских и методологических исканий последних по-
лутора веков. Это не до конца разрешенное противоречие логического метода и
эмпирического процесса познания и характеризует современное состояние отно-
шения философии и опыта — состояние, которое будет длиться до тех пор, пока,
наконец, дело не сдвинется с той точки, в которой его оставил Гегель.
Каковы необходимые предпосылки этого будущего сдвига? По самой сути
рассматриваемого отношения их две: одна из них зависит от философии, дру-
гая — от опыта. Во-первых, для полного завершения своего исторического
развития философия должна усвоить необходимый результат всего этого раз-
вития, включая гегелевскую философию. Иными словами, философии надле-
жит полностью снять свою теоретическую форму в логической форме науки.
Во-вторых, опыт должен достичь такой фазы развития, в которой положитель-
ные науки о природе и духе усвоят логические достижения философии от Пла-
тона и Аристотеля до Гегеля, подвергнут отрицанию свою эмпирическую
форму и станут теоретическими науками, — подобно тому, как на пороге но-
вого времени опыт усвоил теоретические достижения философии от Пармени-
да до Платона и Аристотеля и благодаря этому выработал эмпирическую фор-
му науки. Гегель пишет о возможном теоретическом состоянии опытных наук,
ранее свойственном лишь философии: «Может еще быть, что одна только
форма научного изложения эмпирична, но разумное созерцание так упорядо-
чивает то, что суть лишь явления, как внутренне следует понятие. Это прису-
ще такой эмпирии, которой внешние, случайные обстоятельства условий
снимаются посредством противополагания и разносторонности собираемых
вместе явлений, в результате чего перед взором разума выступает всеобщее. —

Вполне продуманная экспериментальная физика, история и т.д. изложат этим
способом рациональную науку природы, человеческих событий и дел в неко-
тором внешнем, отражающем понятие образе»8. Энциклопедия Гегеля предвос-
хищает это состояние и тем самым открывает новую эпоху в систематическом об-
разовании человеческого духа, необходимыми вехами на пути к которой высту-
пили предшествующие ей формы универсального знания.
1
См.: Anmerkung der Redaktion zu Band 3. – Hegel. Phaenomenologie des Geistes // Werke in 20
Bаеnden. Bd. 3. Frankfurt am M., Shurkamp Verlag, 1970. S. 595-596. Ср. тж.: Heidegger M. He-
gels Begriff der Erfahrung // Holzwege. Frankfurt am M., Vittorio Klostermann, 1994. S. 115, 198-200.
2
Hegel. Phaenomenologie des Geistes // Werke in 20 Bаеnden. Bd. 3. Frankfurt am M., Shurkamp
Verlag, 1970. S. 39. Ср.: Гегель. Феноменология духа // Соч. Т. IV. М.: Изд-во соц.-экономич.
литературы, 1959. С. 19-20.
3
Ibid. S. 31. Ср.: Там же. С. 14.
4
Краткий логический анализ понятия истории философии и гегелевской философии как ее
необходимого результата дан в работе Е.С. Линькова «Становление логической философии»
(См.: Гегель Г.В.Ф. Наука логики. СПб.: «Наука», 1997. С. 5-16). При оценке вклада Гегеля в
историческое развитие отношения философии и опыта автор настоящей статьи опирается на
ряд положений, которые Е.С. Линьков излагал в своих лекциях по истории немецкой класси-
ческой философии, читанных на философском факультете С.-Петербургского государствен-
ного университета.
5
Hegel. Wissenschaft der Logik. Erster Teil. Hrsg. von G. Lasson. Hamburg, Felix Meiner Verlag ,
1975. S. 36. Ср.: Гегель Г.В.Ф. Наука логики. С. 43.
6
«Природа краткого очерка, — пишет Гегель, — исключает не только исчерпывающее изло-
жение идей по их содержанию, но и в особенности стесняет изложение их систематического
выведения, которое должно содержать то, что обычно понимали под доказательством и что
необходимо для научной философии. Этот титул должен указывать частью на охват целого,
частью на то, что единичное будет доложено устно». — Hegel. Enzyklopaedie der philosophi-
schen Wissenschaften im Grundrisse (1817), Vorrede. Ср.: Гегель. Энциклопедия философских
наук. Т. 1. М.: «Мысль», 1975. С. 53.
7
Hegel. Enzyklopaedie der philosophischen Wissenschaften im Grundrisse (1830), §16 Anm. Ср.:
Гегель. Энциклопедия философских наук. С. 101.
8
Hegel. Enzyklopaedie der philosophischen Wissenschaften im Grundrisse (1830), §16 Anm. Ср.:
Гегель. Энциклопедия философских наук. С. 102.
68
ГЕГЕЛЬ:
АНАЛИЗ САМОСОЗНАНИЯ ПРОСВЕЩЕНИЯ
В круге образованности
А.И. Тимофеев
Т
ермин «энциклопедия» в переводе с греческого языка означает бытие в
круге образованности. Для Гегеля тема образованности, по крайней мере,
в Феноменологии духа, была одной из главных. Здесь при анализе фор-
мообразований объективного духа он выделяет образованность как один
из трех исторических этапов развития духа, как один из имеющихся спо-
собов его проявления. В этом рассмотрении сначала дается истолкование образо-
ванности как сознания, а затем как самосознания, т. е. сначала показывается по-
нимание духом того мира, который он создает, а затем понимание им самого себя.
Эпоха Просвещения, с гегелевской точки зрения, это этап самосознания духа об-
разованности, такой его период, в котором образованность делает предметом ис-
следования себя и сводит в единство понимание себя и своего мира.
Прежде чем рассматривать анализ Гегелем самосознания эпохи Просвеще-
ния следует, хотя бы в общих чертах, осветить суть гегелевского понимания
самосознания вообще. Это важно выявить, потому что гегелевское истолкова-
ние самосознания существенно отличается от его трактовки предшественни-
ками. Эта специфика трактовки определяет и то, как Гегель смотрел на от-
дельные исторические формы самосознания.
Кант и Фихте, с точки зрения Гегеля, понимали самосознание в целом абст-
рактно. При этом он полагал, что «Недостаток абстрактного самосознания со-
стоит в том, что это абстрактное самосознание и сознание в отношении друг друга
представляют собой еще две разные вещи, что они еще не уровняли взаимно друг
© А.И. Тимофеев, 2004.

А.И. Тимофеев 69
друга. — В сознании мы видим громадное различие «я» — этого совершенно про-

стого, с одной стороны, и бесконечного многообразия мира — с другой»1.
Гегель пытается понять конкретно. Конкретность самосознания состоит в
том, что ее исходной точкой является действительная индивидуальность. По-
скольку, «Только как единичная живая субъективность жизнь впервые стано-
виться действительной»2. Конечно, уже Кант и Фихте в определении самосоз-
нания отказались от декартовского принципа выведения существования из
мышления, но в целом абстрактность осталась, т.е. самосознание и сознании
представляет две разные вещи. Например, у Канта самосознание мыслилось
как трансцендентальное единство апперцепции, которое лишь внешне проти-
востоим многообразному содержанию сознания, т.е. представляло собой чистую
идеальность, чистое тождество, «я»=«я».
Для Гегеля самосознание — это, прежде всего, противоречие. Хотя, конеч-
но, противоречие это различия полагаемые в единстве. Но само полагание есть
деятельность, процесс, развитие. В Философии духа отмечено: «…ни душа, ни
дух не могут существовать, не имея внутри себя противоречия, не чувствуя
или не зная его»3. Можно сказать, что противоречия самосознания — это раз-
новидность более фундаментального противоречия в котором пребывает лю-
бое живое существо. В Лекциях по эстетике отмечается: «Ибо всякое отдель-
ное живое существо застревает в следующем противоречии: оно представляет
собою для самого себя данную замкнутую единицу и, однако, зависит вместе с
тем от другого; борьба за разрешение этого противоречия не выходит за пре-
делы попыток и, в конце концов, остается состояние непрерывной войны»4.
Можно истолковать это противоречие в виде борьбы инстинкта самосохране-
ния и продолжения рода. В первом случае животное чувствует себя как еди-
ничную самость, как некий атом, а во втором — имеется чувство всеобщности
или рода. Человек, в отличие от животного не только чувствует, но и знает се-
бя. Он знает себя, с одной стороны как это действительное единичное «Я», как
самость, как для-себя-бытие, а с другой, он знает себя всеобщим образом, как
«Я» вообще. Очевидно, что такое понимание «Я» изначально содержит в себе
фундаментальное противоречие.
Николай Кузанский говорил о боге в облике абсолютного максимума и,
одновременно, в облике абсолютного минимума и их совпадении. Примерно
то же можно сказать и о гегелевском понимании самосознания, «Я» представ-
ляет собой и абсолютный максимум, и абсолютный минимум. Однако, совпа-
дение противоположностей в нем не является непосредственным как в боге,
поскольку человек это конечное существо, а значит, обусловлен пространст-
1
Гегель Г. Философия духа // Гегель. Соч. В 14 т. Т. 3. М., 1956. С. 215.
2
Гегель Г. Лекции по эстетике. Кн. 1. Соч. В 14 т. Т. 12. М., 1938. С. 126.
3
Гегель Г. Философия духа. С. 217.
4
Гегель Г. Лекции по эстетике. Кн. 1. С. 153.
70 А.И. Тимофеев
венно-временными моментами. Единство в-себе-и-для-себя-бытия тем самым

может быть только результатом становления. Далее следует отметить, что чув-
ствование себя и знание для-себя-бытия различаются как по своему содержа-
нию, так и по своей форме. «Я» есть знание, точнее сознание, и это означает
то, что оно полагает свои внешние определения в некотором единстве, оно
имеет осознаваемую внутреннюю форму. Содержание же также поднято до
всеобщего момента, ибо оно есть существенное содержание. Человек как ра-
зумное существо знает общие свойства и отношения вещей.
У Гегеля самосознание выступает как дух. Дух же есть ни что иное, как
общий способ взаимодействия многих действительных самосознаний. Гегель
подчеркивает: «Когда самосознание есть предмет, то последний в одинаковой
мере есть «я» и предмет. — Тем самым для нас уже имеется налицо понятие ду-
ха. То, что в дальнейшем приобретает сознание, есть опыт, показывающий, что
есть дух, эта абсолютная субстанция, которая в совершенной свобода и самостоя-
тельности своей противоположности, т.е. различенных для себя сущих самосозна-
ний, есть единства их: «я», которое есть «мы», и «мы», которое есть «я»»1. При
этом, с гегелевской точки зрения, целое есть движущееся взаимопроникновение
индивидуальности и всеобщего.
Противоречие имеет реальный характер, поэтому дух как способ в выяв-
ленной форме не существует до акта взаимодействия действительных само-
сознаний или иначе действительных людей, имеющих определенное самосоз-
нание. Дух образуется как отрицание отрицания. Когда способ самополагания
и, соответственно, взаимного отрицания одинаков у многих взаимодействую-
щих людей, то он выражает то общее, что у них имеется. Общее представляет
собой идеальное снятие реального противоречия. Отрицание здесь необходи-
мо, поскольку «основа всякой определенности есть отрицание…»2 Из этого
следует, что каждый из участников взаимодействия, или взаимодействующие
стороны определены для себя, а значит, отрицают других. Будь они тождест-
венны, то не было бы необходимости во взаимном действии.
Дух раздвоен и на уровне всеобщности. Так дух как непосредственная
нравственность, т.е. уже в своем исходном формообразовании, имеет в себе
противоположные друг другу божественный и человеческий законы, первый
выражается в мужчине, второй — в женщине, т.е. в природных различиях.
Возможно, это природное различие и нравственное движение, имеющее при-
родное основание, есть, с точки зрения Гегеля, реализация более глубокого при-
родного взаимодействия индивидуального и родового3.
1
Гегель Г. Феноменология духа // Гегель. Соч. В 14 т. Т. 4. М., 1959. С. 99.
2
Гегель Г. Энциклопедия философских наук. Логика // Гегель. Соч. В 14 т. Т. 1. М.-Л., 1929.
С. 158.
3
Гегель Г. Феноменология духа. Т. 4. С. 95, 246.
Однако в непосредственной нравственности личностный момент еще не выде-

лен и человек имеет эту нравственность как свою простую субстанцию. Индивид
не знает себя как «Я» т.е. он не знает себя во всеобщей форме. Например, в латин-
ском языке личные местоимения отсутствуют, тем самым субъект выступаем
сращенным с определенным действием. На русском языке «Я мыслю», на немец-
ком — «Ich denke», на латинском — «Cogito».
«Я» появляется на следующем этапе исторического развития духа. Оно возни-
кает потому, что внутренние духовные противоречия разрывают простоту непо-
средственной нравственной субстанции, и индивид, самость теряет непосредст-
венные внутренние единство со своей субстанцией. Дух становится отчужденным
от самости, он становится внешним по отношению к ней. Индивид, в духовном
смысле, становится, поэтому абсолютным минимумом, он становится «я». В этом
процессе самость потеряла непосредственное нравственное содержание, но при-
обрела всеобщую форме. Теперь чистая всеобщая форма «Я» имеется непосредст-
венно. При этом Гегель подчеркивает, что «… самость, имеющаяся непосредст-
венно, т.е. без отчуждения, значение в себе и для себя, лишено субстанции и есть
игра указанных бушующих стихий; ее субстанция, следовательно, есть само ее
отрешение, а отрешение есть субстанция или духовные силы, упорядочивающие-
ся в некий мир и благодаря этому сохраняющиеся»1.
Отчуждение, отрешение представляет один вектор духовного движения инди-
вида — снятие непосредственности своего личного самосознания, снятие пустого
«я есмь». Другое направление представляет собой наполнение содержание пустой
формы «я есмь» — это и есть образованность. Важно отметить, что содержание
при этом, в идеале, представляет собой не агрегат, а систему знаний. Поскольку
«Я» мыслит и понимает свои мысли постольку знание должно существует в виде
некоторой более или менее ясной и отчетливой системы.
Образование следует отличать от воспитания, которое представляет собой,
прежде всего, привитие определенных добродетелей. Образование не тождест-
венно и обучению, в процессе которого дается набор определенных знаний.
Образование — это процесс формирование самосознания человека. Этот про-
цесс представляет собой решение самой личностью, самим человеком собст-
венных противоречий самосознания.
В разрешении указанных противоречий присутствуют два связанных друг с
другом момента: самостоятельность и свобода отдельного лица. При всем их
сходстве между самостоятельностью и свободой имеются и существенные
различия. Можно сказать, что самостоятельность представляет собой реальную
отрицательно-разумную сторону самополагания личности, а свобода — положи-
тельно-разумную, идеальную сторону этого процесса.
Анализируя логику самостоятельности, Гегель писал, что «Самостоятель-
ность… — это единство, возвращающееся в себя через свое собственное отри-
1
цание, так как она возвращается в себя через отрицание своей собственной по-
ложительности»1. В результате отрицания тогда появляется что-то существен-
ное, когда оно является своим собственным, а не случайным отрицанием. Если
это так, то появляются условия для выявления сущности, которая находится в
основании реального взаимодействия. Но эта сущность выражает уже идеаль-
ную основу взаимодействия, характер отношения как такового. Если само-
стоятельность — это вид, а точнее, взаимодействующие виды, то свобода —
это род соподчиненных видов, только подчиняются они не тому, что над ними,
а своей общей сущности, выявленной в действии взаимного отрицания.
В образованности, как определенной форме объективного духа Гегель вы-
являет как противоречия сознания образованности, так и ее самосознания. При
этом образованность индивидуальности представляет собой полагание ее в се-
бе некоторой общезначимости, отождествление себя с некоторым всеобщим. В
объективном духе мира образованности индивид осознает два общезначимых
момента: государственную власть (хорошее) и богатство (дурное). Первый вы-
ражает родовую сторону социальности, а второй — ее индивидуальную со-
ставляющую. Исходно они полагаются в облике непосредственно бытийных
сущностей, но процесс их взаимоотрицания, так сказать, борьбы власти и оли-
гархов, дает индивиду понимание, что они имеют не бытие, а лишь значимость
и представляют собой две стороны индивидуального самосознания — всеоб-
щую и единичную. Ясно, что речь идет о ценностном понимании мира. Прав-
да, Гегель не использует термин «ценность», но он пишет: «Абсолютное поня-
тие есть категория; оно состоит в том, что знание и предмет знания — одно и
то же»2. Очевидно, что термин «абсолютное понятие» в данном контексте вы-
ражает ценность. («Абсолютное» у Гегеля означает целостное единство или
целокупность объективного и субъективного.)
На примере «Племянника Рамо» Д. Дидро в Феноменологии духа показыва-
ется, как индивидуальное самосознание, став ценностным, снова оказывается
во власти бушующих стихий, но это внутренние стихии самого самосознания,
которое может полагать или снимать значимость или смешивать многие зна-
чимости по своему произволу. Однако в кажущемся хаосе этих стихий Гегель
видит новое фундаментальное противоречие: «Если в предшествующем фор-
мообразовании сознания понятие противоположности определялось как хоро-
шее и дурное, то, напротив, для чистого здравомыслия они превращаются в
более чистые абстракции в-себе-бытия и бытия для некоторого «иного»3.
Чистое здравомыслие для Гегеля выражает смысл образованности и в част-
ности просвещения в наиболее абстрактном виде. Можно говорить об обра-
зованном сознании и о самосознании образованности, последнее, выражается в
1
Гегель Г. Наука логики Т. 2. М., 1971. С. 59.
2
Гегель Г. Феноменология духа. Т. 4. С. 293-294.
3
Там же. С. 301-302.
чистом здравомыслии и просвещении, как основном смысле деятельности это-

го здравомыслия. Чистым здравомыслием образованность становится тогда,
когда оно снимает реальную так сказать онтологическую оппозицию добра и
зла. Снятие этой реальной оппозиции имеет и тот смысл, что в этом снятии
образованность становится абсолютно тождественной с самостью и приобре-
тает действительность. В Феноменологии духа отмечается: «…чистое здраво-
мыслие есть самосознание его [духа образованности. — А.Т.]; оно знает, по-
этому сущность не как сущность, а как абсолютную самость, Оно, следова-
тельно, направлено к тому, чтобы снять всякую «иную» для самосознания са-
мостоятельность, будет ли это самостоятельность того, что действительно, или
того, что в себе суще, и к тому, чтобы возвести ее в понятие»1.
Что для сознания может пониматься как «иное»? Иное выступает отрицатель-
но, но в этом отрицании дается положительное различие предметов, а не просто
указывается на отсутствие признака. Это происходит потому, что реальная опре-
деленность создается реальным отличением от другой определенности. Опреде-
ленность вещи влечет и определенность ее отрицания, ее соотношения с иным.
Тем самым появляется существенная предпосылка рефлексии. Поэтому снятие
иной самостоятельности предполагает одновременно рефлексирование, т.е. выяв-
ление отношения в его чистом виде, выявление идеального момента реального
отношения. Из этого рождается момент свободы, поскольку свобода может мыс-
литься как рефлексия самостоятельности самосознания.
Следует, прежде всего, заметить, что это иное двойственно: оно выступает
как субъективно иное и как объективно иное. Поскольку оно рефлектировано
и само есть для себя как сущее всеобщим образом, то оно движется в стихии
всеобщего — в знании, и точнее в понятийном знании. Знание — выражает
субъективную форму, в которой нечто существует для меня, в моем сознании
и тем самым получает определение сущего. Это сущее может быть образом,
представлением или понятием. Чистое здравомыслие требует понятия. Только
в понятии предмет понимается, т.е. в нем снята его самостоятельность, и он
существует для чистого здравомыслия, оно свело предмет к своему знанию.
Субъективно иным Гегель считает предмет веры. При этом он отличает веру от
религии. Религия есть духовная связь, которая принимается как непосредственно
объективная, стоящая над самостью и совершенно от нее независимая. Вера же
представляет собой субъективное убеждение, основанное на свободе индивидуаль-
ной совести, поэтому в ней первую скрипку играет то же здравомыслие и различие
веры от чистого здравомыслия состоит в том, что содержание веры дано в форме
представлений, а не понятий. При этом вся борьба имеет своей целью, сделать со-
держание этих представлений понятным, т.е. выявить в них объективный смысл. В
«Феноменологии духа» Гегель истолковал смысл борьбы чистого здравомыслия с
1
суеверием в самом общем виде. В дальнейшем этим вопросом много занимались в

Германии, например, Л. Фейербах, Д.Ф. Штраус, Б. Бауэр и др.
Соотношение с объективно иным предполагает претворение понятия в
действительность. Действительностью обладают вещи, которые в обобщенном
виде понимаются как вещность, как данная объективная реальность. Чистое
здравомыслие как чистое самосознание для себя также дано как вещность, те-
лесность и различает себя через эту чистую вещность как чувствование вооб-
ще. «Я существую» и «Я мыслю» отождествляются.
Хотя в таком чистом виде фактическое отождествление не представляется
возможным. Единичное и всеобщее опосредствованы особенным. Не будь
особенного взаимопереход единичного и всеобщего был бы беспрестанным
движением из ничто в ничто. В Феноменологии духа особенное дано, а в Науке
логики оно полагается поскольку «…истинно, бесконечное всеобщее есть
творческая сила как всеобщая отрицательность, соотносящаяся с самой со-
бой»1. Тем не менее, феноменологическая данность не является непосредст-
венной, а выступает как полезность.
Полезность, прежде всего, являет собой отношение, раскрытое бытие
предмета для некоторого субъекта, выражающегося в суждении «Это — по-
лезно». Но это раскрытое бытие представляет собой уже некоторый результат,
некоторую достигнутую цель, то что сначала было неопределенным и непо-
средственным, в знании стало определенным и опосредованным. Полезность
— это, прежде всего, движение моментов чистого здравомыслия, а не спокой-
ное пребывание предметности. Полезное существует «для», а не непосредст-
венно. Вещность, предметы объективной реальности противоположны конеч-
ному духу. Однако, как пишет Гегель: «Дух только в том и состоит, что в про-
тивоположности бесконечно постигает себя»2. Конечной целью полезности яв-
ляется утилизация, поглощение предмета, но прежде чем это произойдет, он
должен быть постигнут как определенно полезный. Это определение реализу-
ется в субъективной форме знания. При этом речь идет не только об отдель-
ных предметах, но и о предметности как таковой. Таким образом, из стремле-
ния к полной полезности вырастает стремление к энциклопедичности знания.
Стремление к энциклопедичности вытекает из потребности, которая выра-
жает собой некоторую истину просвещения. При этом истина мыслится как
некоторый способ соотнесения субъективного и объективного, позволяющий
субъективному согласовываться с самим собой. Предмет, исходно выступаю-
щий как иное, чужое, как не-Я сначала снимается в форме знания, а затем мо-
жет происходить и реальная утилизация. Благодаря этому чистое здравомыс-
лие становится действительным.
1
Гегель Г. Наука логики. Т. 3. М., 1972. С. 40.
2
Гегель Г. Лекции по философии религии // Гегель Г. Философия религии. В 2 т. Т. 2. М.,
1977. С. 218.
Энциклопедичность, выраженная в лозунге «Хочу все знать» порождается

именно тем, что человек, будучи субъектом образованности, для себя сущест-
вует в облике чистого, никакой непосредственностью не замутненного само-
сознания, чистого здравомыслия. Можно сказать так «Поскольку я мыслю, по-
стольку я хочу все знать». Предмет будет мне полезным, поскольку я его знаю.
Знание — сила. Гегель отмечает: «Полезное есть предмет поскольку самосоз-
нание проникает в него и поскольку единичная достоверность себя самого на-
ходит в нем свое наслаждение (свое для-себя-бытие); оно таким образом здра-
во рассматривает предмет, и этот здравый взгляд заключает в себе истинную
сущность предмета (состоящую в том, что он есть нечто проницаемое для взо-
ра или есть для некоторого «иного»); само это здравомыслие, стало быть, есть
истинное знание, а самосознание столь же непосредственно обладает всеоб-
щей достоверностью себя самого, своим чистым сознанием в том отношении,
в котором, стало быть, соединены как истина, так и настоящее бытие и дейст-
вительность. Оба мира примерены и небо пересажено на землю»1.
Таким образом, Гегель представляет энциклопедичность как феномен Нового
времени и в этом он совершенно прав. Осознанное стремление к познанию появ-
ляется с возникновением философии, но оно не трактуется с точки зрения полез-
ности. Только в Новое время объективное становится всеобщей объективностью,
прямо противостоящее субъективному. Гегель пишет: «Поскольку объект … про-
тивостоит тому Я=Я, которое в субъективном идеализме высказывается как абсо-
лютная истина он есть многообразный мир в его непосредственном наличном бы-
тии, мир, с которым Я или понятие вступает в бесконечную борьбу лишь для того,
чтобы через отрицание этого ничтожного в себе иного придать исходной досто-
верности самого себя действительную истину его равенства с самим собой»2.
Именно потому что объект противостоит единству «Я» он сам необходимо мыс-
лится как некоторая замкнутость, некоторое единство многообразного, он должен
быть замкнут в круг знания. Если в Средние века акцент делался, прежде всего, на
иерархичности знания, то в Новое время на его всеобщей замкнутости, идеалом
которой являлось системное знание. (Заметим, что термин энциклопедия впервые
употребил Павел Скалих в 1559 г., он назвал свою работу Encyclopedia, sen orbis
disciplinarum tum sacrarum tum profanarum.)
Поскольку, как об этом говорилось в начале статьи, самосознание, с геге-
левской точки зрения является всегда раздвоенным, и имеет как бы направ-
ленность во вне и направленность в себя, то и в реализации принципа энцик-
лопедичности может преобладать тот или иной вектор. Если предметность
рассматривается с точки зрения ее отношения к «Я», как некоторой целостно-
сти, то и она мыслится как целостность и выражается в системе знаний. Сис-
темность здесь является самоцелью. (Впервые немецкий ученый Зульцер по-
1
Гегель Г. Феноменология духа. Т. 4. С. 313-314.
2
Гегель Г. Наука логики. Т. 3. М., 1972. С. 157.
пытался представить внутреннюю связь всех отдельных отраслей знаний в своей

работе Kurzer Begriff aller Wissenschaften в 1778 г.) Энциклопедия философских на-
ук самого Гегеля находится в ряду именно таких работ. Если же вектор интереса
нацелен во вне и поэтому имеет прагматический характер, то дается всесторонняя
характеристика определенной интересующей предметности (например, энцикло-
педия колдовства, любви, лошадиная энциклопедия и т.п.). При этом может поя-
виться цель — дать знания обо всех предметах мира и тогда появляется универ-
сальная энциклопедия, такая как, например, Британская энциклопедия.
Просвещение завершает образованность как определенную стадию разви-
тия духа. Однако одними средствами просвещения перейти на следующую
стадию моральности, с точки зрения Гегеля невозможно. Ущербность знания
состоит в том, что оно есть лишь цель, которой знание еще не обладает, инди-
вид здесь есть всеобщий предикат, но еще не всеобщий, т.е. моральный субъ-
ект. Он только знает, знает себя как абсолютно свободного субъекта. Реализация
идеи абсолютной свободы контрпродуктивна и противоречит установке на полез-
ность. Принцип полезности реализуется только в системе потребностей. Система
же потребностей представляет собой базисный элемент гражданского общества.
Только благодаря разнообразию потребностей возникает система взаимо-
зависимости индивидуумов. В этой системе происходит их социализация и аб-
солютная свобода снимается. Гегель подчеркивает: «В этой зависимости и
взаимности труда и удовлетворения потребностей субъективное себялюбие
превращается в содействие удовлетворению потребностей всех других, — пе-
реходит как диалектическое движение в опосредствование особенного всеоб-
щим, так что, когда каждый сам для себя приобретает, производит и потребля-
ет, он вместе с тем именно этим приобретает и производит для потребления
других»1. Таким образом, частное превращается в общественное.
Хотя Гегель и показывал односторонность просветительской точки зрения,
вместе с тем он ясно понимал, что современное общество без эффективно дей-
ствующей системы образования существовать, в принципе, не может. Единст-
венной альтернативой образованности для самости, освобожденной от власти
непосредственной нравственности, обычая может быть только хаос внутрен-
них духовных стихий. Понятно, что внутренний духовный хаос порождает и
хаос в действительности. Однако, необходимым условием общественной эф-
фективности образованности является система взаимозависимостей граждан-
ского общества, как система взаимной полезности.
1
Гегель Г. Философия права // Гегель. Соч. В 14 т. Т. 7. М.-Л., 1934. С. 223.
77
ТЕОРИЯ ВРЕМЕНИ
В «ЭНЦИКЛОПЕДИИ ФИЛОСОФСКИХ НАУК»
ГЕГЕЛЯ
О.М. Мухутдинов
Э
нциклопедия философских наук Гегеля вышла в свет в 1817 году, уже
после того, как Гегель в целом завершил построение системы фило-
софии. Эта система первоначально должна была включать в себя две
части — науку феноменологии и науку логики. В Энциклопедии Ге-
гель изменяет соотношение феноменологии и логики, выдвигая на
первое место именно логику, помимо этого, в структуру Энциклопедии оказы-
вается включенной также и натурфилософия. По замыслу Гегеля, философия
представляет собой исследование существа истины, истинным же является
Абсолютное, т.е. Бог. Задачей Энциклопедии становится, поэтому, демонстра-
ция абсолютного мышления как абсолютного познания - демонстрация движе-
ния духа в его первоначальном существовании, в состоянии отчуждения и, на-
конец, в стадии возвращения к себе. Этими моментами обусловлено внутреннее
деление Энциклопедии, которая, таким образом, есть не что иное, как учение о
сущем поскольку оно является сущим и поскольку оно мыслится как целое. Эн-
циклопедия философских наук в представлении Гегеля является метафизикой.
Пристальное внимание к Энциклопедии в данном случае обусловлено, пре-
жде всего, тем, что система Гегеля представляет собой попытку построения
философии истории: все понятия логики являются дефинициями сущности
конкретного понимания истины в определенную эпоху. Истинное, вместе с
тем, есть целое. В таком случае, только полное представление исторического
движения дает осуществленную идею истины. История есть проявление духа
во времени. Каким образом понимается время в рамках Энциклопедии? Ответ
© О.М. Мухутдинов, 2004.

78 О.М. Мухутдинов
на этот вопрос позволит пролить свет на самые сложные и запутанные вопро-

сы гегелевской системы философии вообще.
Первоначально идея времени в системе науки рассматривается Гегелем в
рамках Феноменологии духа, в разделе «Сознание», в параграфе, посвященном
анализу чувственной достоверности. Время понимается здесь как условие со-
зерцания. Созерцание обнаруживает предмет, присутствующий в сфере опыта.
В трансцендентальной философии, в таком случае, говорится о die Gegenwart
des Gegenstandes — о присутствии предмета в настоящем времени. Это на-
стоящее время определяется как время «теперь», как то первое, с чем мы сталки-
ваемся в созерцании самого времени. Указание «теперь» не является непосредст-
венной демонстрацией настоящего времени, но обнаруживает присущее этому
времени движение. «Теперь» есть не единичное понятие, но всеобщность, множе-
ство «теперь» в совокупности.
На этом основании строится критика истинности чувственного восприятия,
которое оказывается не в состоянии постичь существо истинного, а потому
объявляется низшей ступенью познания.
В дальнейшем Гегель переоценивает роль чувственного созерцания и логи-
ческого понятия в системе науки. Логика выдвигается на первый план и стано-
вится абсолютным орудием познания. Это положение находит подтверждение
в тезисе «Все есть понятие». Понятие уничтожает время. Согласно идее Геге-
ля, логика представляет сущность абсолютно сущего в момент перед творени-
ем природы и конечного духа — следовательно, в момент перед творением вре-
мени. Идея времени появляется только во второй, натурфилософской части Эн-
циклопедии, в разделе под названием «Механика». Здесь идея времени развивается
из идеи пространства — пространство становится временем. В ранних йенских
рукописях по логике, метафизике и натурфилософии аналитика времени предше-
ствует аналитике пространства, но это ничего не меняет по сути: для Гегеля про-
странство и время не отделены друг от друга, как в обычном представлении.
Время рассматривается Гегелем как созерцаемое становление. Становления
является третьей логической категорией, которая представляет собой синтез
категорий «бытие» и «ничто». Время определяется, в силу этого, как бытие,
которое, существуя, не существует и, не существуя, существует. Так Гегель
воспроизводит тезис Физики Аристотеля о неопределенности онтологического
статуса времени с поправкой на идею собственной Логики. По определению
логики, бытие есть пустое абстрактное понятие, а понятие «ничто» существует
в мышлении. Бытие и ничто суть тождественные категории.
Понятия бытие и ничто мыслятся в Логике тождественными не в силу того,
что они обладают тождественными определениями. Понятие, обладающее оп-
ределением, есть определенное понятие. Тождество возникает как следствие
неопределенности, бессодержательности, нерефлектированности этих катего-
рий. Гегель с самого начала полагает понятие, движение которого осуществляется
О.М. Мухутдинов 79
в Логике, негативным. Эта негативность является условием определения самого

понятия — всякое определение есть отрицание.
Содержательная неразличенность категорий бытия и ничто приводит к то-
му, что предмет созерцания и мышления оказывается одним и тем же. По-
скольку ни в бытии, ни в ничто нечего созерцать, оба этих момента выступают
в качестве чистых определений мышления. Именно поэтому логика получает в
системе Гегеля абсолютное преимущество перед эстетикой (термин употреб-
лен здесь в кантовском понимании). В последнем письме Шеллинга Гегелю
можно найти следующий фрагмент, говорящий о принципиальном разногла-
сии между ними: Шеллинг утверждает, что он не понимает смысла противо-
поставления понятия созерцанию у Гегеля. Для Шеллинга понятие есть идея,
которая, с одной стороны, является понятием, а с другой — созерцанием. Но
если у Шеллинга в системе трансцендентального идеализма созерцание деду-
цируется из самосознания, то для Гегеля созерцание является, как уже было
сказано, лишь низшей ступенью чувственной достоверности и не играет ника-
кой роли в Логике.
Примечательно, что это единство бытия и ничто Гегель выражает, в том
числе, и грамматически: чистое бытие и чистое ничто есть одно и то же.
Единство мыслится здесь в том, что между бытием и ничто не фиксируется
никакого момента перехода. Истина заключается в том, что бытие и ничто не
существуют в абстрактной односторонности, не переходят одно в другое: этот
переход мыслится здесь уже завершенным. Но, с другой стороны, истина бы-
тия и ничто состоит в том, что они абсолютно различены. Этот момент разли-
ченности также фиксируется грамматически: речь идет о том, что бытие и ни-
что не суть одно и то же, что они абсолютно различены, но в то же время суть
нераздельны и неразделимы. Различие бытия и ничто позволяет говорить о пере-
ходе одного в другое, об их исчезновении в другом. Это движение исчезновения
есть становление. Бытие и ничто не существуют сами по себе, они существуют в
чем-то третьем — в становлении.
Само становление является теперь тем единством, в котором содержатся
бытие и ничто в качестве различенных моментов. Это содержание является
идеальным. По сути дела, каждая категория мыслится в единстве с другой: бы-
тие — в единстве с ничто, ничто — в единстве с бытием. В становлении со-
держатся, таким образом, два единства. Одно из них — переход ничто в бытие,
возникновение — das Entstehen, другое — переход бытия в ничто, прехождение —
das Vergehen. Возникновение и прехождение являются двумя формальными спо-
собами проявления становления. Точно так же, как бытие и ничто, возникновение
и прехождение образуют некое единство. Нет ничего возникающего, что не со-
держало бы в себе момент прехождения.
Время в качестве становления также определяется теперь как возникнове-
ние и прехождение. Реальное тождественно времени, а потому — конечно, ибо
время понимается как преходящее: о времени не говорят, что оно возникло, но, по
80 О.М. Мухутдинов
большей части, что оно прошло. Начало существования вещи есть одновременно
начало ее прехождения, час рождения — час смерти.
Измерения времени — настоящее, прошедшее и будущее — суть внешние
моменты становления. В Йенской логике, метафизике и натурфилософии Гегель
дает обстоятельный анализ отношения трех моментов времени. Настоящее, «те-
перь», содержит небытие в себе, поэтому его сущностью оказывается будущее,
которому настоящее не может противостоять. Будущее, в сущности, оказывается
настоящим, поскольку оно преодолевает (hebt auf) настоящее. различие настояще-
го и будущего сводится, таким образом, к прошедшему: прошедшее есть вернув-
шееся в себя время.
Теория времени, предлагаемая Гегелем в Энциклопедии, носит логико-
математический характер. Об этом свидетельствует и то, что Гегель считает
возможным использовать термин «математика» для обозначения дисциплины,
занимающейся философским исследованием пространства и времени. Но эта
теория является основанием внутреннего парадокса системы Гегеля. Понятия
логики не являются понятиями созерцающего мышления, но они не являются
и символическими формами — это понятия, посредством которых мыслится
Абсолютное. Абсолютное сущее вневременно, содержанием логических поня-
тий, таким образом, оказывается вечность. Гегель утверждает, что само время
вечно в своем понятии как таковое и говорит также о вечности понятия. Веч-
ность определяется как nunc stans, движение понятия осуществляется в пребы-
вающем «теперь». Логическая необходимость перехода от одной категории к
другой распространяется на время исторического движения.
Очевидно, что логико-математическое представление времени, данное Ге-
гелем в Энциклопедии, невозможно удержать для построения исторического
мира. Так появляется идея критики исторического разума.
81
О ВОПРОСЕ «ЧТО ЗНАЧИТ ПРОСВЕЩАТЬ?»
М. Мендельсон
М
озес Мендельсон (Moses Mendelssohn), философ и просветитель, ро-
дился в немецком городе Дессау (Германия) 6 сентября 1729 г. Его
отец, Менахем Мендель, был учителем младшей школы и богословом.
Под его руководством мальчик изучал библию, талмуд и труды Мои-
сея Маймонида, одного из крупнейших еврейских средневековых мыс-
лителей. В 1743 г. Мендельсон переехал в Берлин, где изучал немецкую литерату-
ру, латынь, математику и философию, в частности, учения Лейбница, Вольфа и
Локка. Зарабатывал он на жизнь уроками и ведением бухгалтерских книг. В 1754
г. двадцатипятилетний Мендельсон познакомился с Лессингом, тогда еще моло-
дым автором пьесы «Евреи». Вскоре они стали друзьями, и эта дружба продол-
жалась до самой смерти писателя: она была не только душевной, но и плодо-
творной. Вместе с Лессингом Мендельсон издает работу «Поп-метафизик» (Pope
ein Metaphysiker, 1755; издана анонимно) в защиту теодицеи Лейбница от крити-
ки английского поэта Попа. Вместе они работают в журнале «Письма, соответ-
ствующие новейшему времени» (Briefe, die neueste Literatur betreffend) у своего об-
щего друга Фридриха Николаи.
Первая работа «Философские разговоры» (Philosophische Gespräche, 1755),
сразу же приносит Мендельсону известность как философу. В том же году он
публикует книгу по эстетике — «Письма об ощущениях» (Briefe über die Empfin-
dungen). В 1763 г. его эссе «Об очевидности в метафизических науках» (Abhand-
lung über die Evidenz in der metaphysischen Wissenschaften, опубликовано в 1764 г.)
занимает первое место в конкурсе Прусской академии искусств, тогда как рабо-
та Канта «О единственно возможном основании доказательства бытия Бога»
оказывается лишь второй.
Наибольшую известность получил труд Мендельсона «Федон, или О бессмер-
тии души» (Phädon, oder über die Unsterblichkeit der Seele, 1767). В этой работе,
© М.Р. Демин, 2004, перевод и вступительная статья. Работа выполнена при поддержке кан-
товской стипендии фонда Zeit-Stiftung Ebelin und Gerd Bucerius, Гамбург.
82 М. Мендельсон
рассуждая о человеке, его месте в мире и отношении к богу, Мендельсон предло-

жил собственное доказательство бессмертия человеческой души.
Глубокую печать на творчество Мендельсона наложило его еврейское происхож-
дение. Будучи официальным защитником своих единоверцев в Берлине, он разрабаты-
вал теорию религиозной толерантности, а работа Мендельсона «Иерусалим, или О
религиозной власти и иудаизме» (Jerusalem, oder über religiöse Macht und Judentum,
1783), оказала решающее влияние на отношение Канта, Гегеля и их последователей к
иудейской религии.
Широкую известность получил спор между Мендельсоном и Якоби о спино-
зизме Лессинга. И хотя, как полагает А.В. Гулыга, полемизируя с Якоби, Мендель-
сон защищал не спинозизм, а вольфианский рационализм, данная дискуссия во мно-
гом способствовала популяризации собственно учения Спинозы.
Мендельсон не отличался крепким здоровьем, а в последние годы жизни он мог за-
ниматься только по несколько часов в день. Однако это не помешало ему за год до
смерти завершить работу «Утренние часы» (Morgenstunden, oder Vorlesungen über
das Dasein Gottes, 1785). По словам Гегеля, даже спустя десятилетия она продолжала
будоражить умы молодежи.
В России начала XIX в. имя Мендельсона было достаточно хорошо известно, а
труды его популярны. В частности, его идеи использовали в своем творчестве
такие университетские профессора, как Д.С. Аничков, А.М. Брянцев, И.Я. Кроне-
берг. Высоко оценивали Мендельсона как философа А. Галич и П.С. Флоренский.
Профессор Петербургского университета Я.В. Толмачев в 1806 г. перевел на рус-
ский язык работу Мендельсона «Рассуждения о духовном свойстве души челове-
ческой». Наибольшую известность получил «Федон, или О бессмертии души. В
трех разговорах», перевод которого трижды издавался в XIX в. — в 1811, 1837 и
1854 годах, став доступным многим любителям философии. Отражением воз-
росшего интереса к личности и творчеству Мендельсона стал выход в 1865-1866
годах подготовленного Я. Гурляндом двухтомного «Очерка жизни и сочинений ев-
рейского-германского философа XVIII столетия Моисея Мендельсона». Однако
позднее творчество Мендельсона в России особого внимания не привлекало.
Статья Мендельсона «О вопросе "Что значит просвещать?"», напечатанная
в сентябрьском номере «Берлинского ежемесячника» (Berlinischen Monatsschrift)
за 1784 г., представляет собой первую в целом ряду статей в обширной дискуссии,
посвященной анализу и оценке интеллектуальных процессов, происходящих в Европе.
Формальной причиной, послужившей началом данного диспута, стала статья
берлинского пастыря Иоханна Фридриха Цолнера (Zöllner, 1753-1804), опублико-
ванная там же, но девятью месяцами ранее. В ней автор, защищая законы цер-
ковного брака, подверг критике неразбериху «под названием просвещение». Поня-
тие «просвещение» он вынес в сноску, сопроводив следующим замечанием: «Что
такое просвещение? На этот вопрос, почти такой же важный, как и вопрос, что
такое правда, необходимо ответить прежде, чем начать просвещать. А я еще не
разу не нашел на него ответа».
Чуть меньше, чем через месяц после выхода статьи Мендельсона, Иммануил
Кант в Кенигсберге публикует свой ответ на поставленный Цолнером вопрос. В
М. Мендельсон 83
примечании к своей работе философ говорит, что из «Wöchentliche Nachrichten»

от 13 сентября узнал, о выходе в «Berlinische Monatschrift» за сентябрь статьи
Мендельсона на эту же тему, однако прочесть ее еще не смог. Реакция на выход
статей двух известных философов не заставила себя ждать, положив начало
бурной и длительной дискуссии.
Перевод статьи «О вопросе "Что значит просвещать?"» (Über die Frage: Was
heißt aufklären?) выполнен по изданию: Mendelssohn M. Gesammelte Schriften: Jubiläums-
ausgabe, 20 Bdе. Вd. 5.1, Stuttgart — Bad Canstatt, 1971. S. 115-119. Использовано так-
же издание: Mendelsson M. Schriften über Religion und Aufklärung. Berlin, 1989.
Просвещение, культура, образование — эти слова появились в нашем

языке совсем недавно. Как кажется, они принадлежат только книжному
языку. Толпа едва ли понимает их. Не доказывает ли это того, что этот во-
прос еще новый для нас? Думаю, что нет. О некоем народе говорят, что,
несмотря на то, что он не имеет определенных слов для обозначения доб-
родетели и суеверия, ему можно, по праву, приписать обладание в нема-
лой мере этими двумя качествами.
Между тем, прошло еще не так много времени, чтобы эти, как кажется,
одинаковые по значению слова можно было бы различить, так как их сло-
воупотребление не установило между ними границы. Образование, культура
и просвещение — это проявления общественной жизни; результаты усердия и
усилий людей в стремлении улучшать свое общественное положение.
Чем больше общественное положение народа с помощью искусства и
усердия приводится в состояние гармонии с предназначением человека,
тем более образованным становится народ.
Образование распадается на культуру и просвещение. Первая, как пред-
ставляется, в большей степени относится к области практического, она
проявляет себя в добротности, утонченности и красоте ремесленных изде-
лий, в искусствах и общественных нравах (объективное [образование]), в
навыке, усердии и искусности первых, в склонностях, влечениях и при-
вычке последних (субъективное). Чем больше народ обладает соответст-
вием предназначению человека, тем более обширной становится сама
культура. К примеру, чем большую пользу, благодаря усердию людей,
приносит участок земли, тем в большей степени он окультурен. Просве-
щение, кажется, напротив, должно быть больше связанно с областью тео-
ретического: а именно, с разумным познанием (объективное) и навыками
(субъективное) размышлять о вещах человеческой жизни в соответствии с
их важностью и влиянием на предназначение человека.
Я всегда принимаю предназначение человека за меру и цель всех на-

ших стремлений и усилий, за отправную точку, на которой мы заостряем
внимание, если не хотим потерять себя.
Язык обретает просвещение через науки, культуру — через манеры,
поэзию, красноречие. По средством первого [просвещения] он приспосаб-
ливается к теоретическому использованию, посредством второго [культу-
ры] — к практическому. Вместе они дают языку образование.
Культура, рассмотренная с внешней стороны, называется политурой.
Благо нации, той нации, чья политура является результатом культуры и
просвещения, чьи внешний блеск и утонченность имеют в своей основе
подлинную добротность!
Просвещение относится к культуре так, как вообще теория — к прак-
тике, как познание — к нравственности, как критика — к мастерству. Рас-
сматривая просвещение и культуру как существующие сами по себе, мож-
но обнаружить их тесную взаимосвязь, хотя субъективно они могут быть
признаны существующими раздельно.
Можно сказать: нюрнбергцы имеют больше культуры, берлинцы
больше просвещения, французы больше культуры, англичане больше про-
свещения; китайцы больше культуры, но меньше просвещения. Греки
имели и то, и другое: и культуру, и просвещение. Они были образованной
нацией, так же как и их язык являлся образованным языком. Вообще язык
народа — лучший показатель его образования, а также культуры и про-
свещения, более того, — это показатель их распространенности и силы.
Более глубокое предназначение человека можно разделить, рассматри-
вая: 1) предназначение человека как человека и 2) предназначение челове-
ка как гражданина.
Анализ культуры совпадает с таким рассмотрением, в котором ценны
все отношения общественной жизни, а также одно и единственное предна-
значение человека, человека как члена общества. Человек как человек не
нуждается в культуре, но нуждается в просвещении.
Положение в гражданском обществе и профессия определяют права и
обязанности каждого человека. Определенность положения требует соот-
ветствующей ему ловкости и готовности, склонностей, инстинктов, обще-
ственных обычаев и привычек, соответствующей культуры и политуры.
Чем больше соответствует это положение, т.е. определенность человека
как члена общества, его профессии, тем больше культуры имеет нация.
Однако установленное соответствие между определенностью положе-
ния индивида в обществе и его профессией требует других теоретических
воззрений, других навыков для его достижения и другой степени просве-
М. Мендельсон 85
щения. Просвещение вообще интересуется человеком как человеком, без

различий в его социальном положении, просвещение же [отдельного] че-
ловека рассматривает его как гражданина, определяя его через положение
и профессию. В этом случае определение человека дается через меру и
стремление к цели.
Следовательно, просвещение нации включает в себя: 1) сумму знаний;
2) важность различия в определении а) человека и б) гражданина; 3) рас-
пространенность на людей всех положений; 4) соответствие человека его
профессии. Итак, степень просвещения народа можно было бы определить
как соотношение этих, как минимум, четырех признаков, каждый из которых,
в свою очередь, состоит из простых, соотнесенных между собой членов.
Человеческое просвещение может вступать в спор с гражданским. Не-
кая правда, которая полезна человеку как человеку, иногда может прино-
сить ему как гражданину вред. Здесь следует принять во внимание сле-
дующее. Коллизия может возникнуть между следующими предназначе-
ниями человека: 1) сущностными или 2) случайными с 3) сущностными
или 4) случайными несущностными предназначениями гражданина.
Без сущностного определения человек опускается до звериного состоя-
ния; без несущностного — он не является таким прекрасным творением.
Без сущностного предназначения человека как гражданина прекращает
существовать конституция; без несущностного предназначения — она
может быть только относительно гармоничной.
Несчастно то государство, которое должно сознаться в том, что в нем
не установлена гармония между сущностным предназначением человека и
сущностным предназначением гражданина, в том, что просвещение, кото-
рое необходимо человеку, не может распространяться на людей всех по-
ложений государства. Однако в этом случае конституции не грозит унич-
тожение. Но об этом умалчивает философия! Необходимость же предпи-
сывает законы или больше, кует оковы, которые заставляет человечество
надеть на себя, чтобы подавить и держать под давлением.
Но если несущностные предназначения человека вступают в спор с
сущностными или несущностными [предназначениями] гражданина, то
должны быть определены правила, по которым регулируются исключения
и случаи конфликтов могут быть решенными.
Если же сущностные предназначения человека злополучным образом
сами приходят в противоречие с несущностными предназначениями, если
некоторая полезная и украшающая человека правда не распространяется
без разрушения существующих основ религии и нравственности, то дол-
жен действовать с предусмотрительностью и осторожностью благодетель-
ный просветитель. И лучше допускать невежество, чем вместе с ним рас-

пространять свою правду. Конечно, эта максима — защита притворства, и
мы обрекаем себя на несколько столетий варварства и суеверий. Это так
же как желать схватить преступника, спасающегося в святилище. Поэтому
друг людей — это тот человек, который в просветительские времена будет
со вниманием учитывать это. Тяжело, однако же возможно, найти границу,
разделяющую в этом случае правильное и злоупотребляющее поведение.
«Чем благородней вещь в своем совершенстве, — говорит один еврей-
ский писатель, — тем страшнее [она] в разложении». Гниющее дерево
не так отвратительно, как увядающий цветок, не так отвратительно, как
гниющий зверь и не так, как человек в своем разложении. Так же с куль-
турой и просвещением. Чем благородней их расцвет, тем отвратительней
они в своих распадах и разврате.
Неправильное применение просвещения ослабляет моральные чувства,
ведет к твердолобию, эгоизму, безверью и к анархии. Неправильное при-
менение культуры вызывает расточительство, беспутство, мягкоте-
лость, суеверие и рабство.
Где просвещение и культура идут в ногу, там они имеют лучшие сред-
ства против коррупции, хотя их способы борьбы подчас противоположны
друг другу.
Образование нации, которое выше объяснено из слов культура и про-
свещение, будет в меньшей степени подвержено порче.
Образованная нация не знает никакой другой опасности как избыток
национального счастья, которое, как и совершенное здоровье человече-
ского тела, по сути уже есть болезнь или, как это еще можно назвать, пе-
реход к заболеванию. Таким образом, нация, которая через образование
приходит к апогею своего национального счастья, так же подвержена
опасности, ибо не может подняться выше. Однако же это слишком далеко
от рассматриваемого вопроса!
ТРАДИЦИИ
РОССИЙСКОГО ЭНЦИКЛОПЕДИЗМА
ОТ СРЕДНЕВЕКОВЬЯ
К ПОСТСОВРЕМЕННОСТИ
89
ДРЕВНЕРУССКАЯ ЭНЦИКЛОПЕДИЯ:
«ЛУЦИДАРУС»
Т.В. Чумакова
Ч
то такое энциклопедия? В широком смысле, это совокупность сведе-
ний о мире и человеке. Ее цель: объединить знания и изложить их в
общей системе, чтобы сохранить их для современников и будущих
поколений (Даламбер). Предком энциклопедий обычно считаются
Этимологии Исидора Севильского (ок. 570-636 гг.). Но сам термин
«энциклопедия» гораздо древнее. В древнегреческой традиции термин «enkyk-
lopaideia» первоначально обозначал круг образованных людей, а позже в Ви-
зантии — круг знаний, единую систему образованности, «enkyklios» (грамма-
тика, поэтика, философия, математика и проч. науки, в круге которых нахо-
дится образованный человек)1. Для средневековой культуры «круг знаний» —
это, прежде всего, знание о Боге и мире, сотворенном им. С этой точки зрения
древнерусский трактат Луцидарус («Просветитель»2) — это энциклопедия. Лу-
цидарус представляет собой переработанный трактат Imago Mundi схоласта XII
в. Гонория Отенского, куда были добавлены другие произведения и, в частно-
сти, апокриф Elucidarium. По способу организации и объему информации —
это типичная схоластическая «Summa», цель которой — обозрение устройства
сотворенного Богом мира во всех мельчайших подробностях3. Луцидарус от-
крывается словами: «в се ибо книге прилежатъ нам разумеет откровенны отъ
века предивная дела божия, яже Онъ всесилны Творец премудростию своею за
едину благость от небытия в бытие приведе. Сего ради достоитъ намъ Его
творца своего благодарити, яко вся, яже зрятъ очи наши на небеси и на земли,
сотвори нас ради, и о семъ намъ потреба знати. Онъ всесилны Творецъ объяви
триипостасное свое божество еще в Ветхом Завете, яко же пишетъ пророк Да-
вид: Словом Господним небеса утвердишася и Духомъ устъ его вся сила их…
© Т.В. Чумакова, 2004.

90 Т.В. Чумакова
в сеи книге дивная намъ дела Божия показаны. Сего ради подобаетъ намъ пи-
сания прочитати со вниманиемъ, прося всемогущаго Бога о помощи, да нам по
своеи благости дарствуетъ не токмо читати, но и разумевати глаголемая»4.
Обзор картины мироздания в его историческом развитии от дня творения и
до Страшного Суда сделал Луцидарус популярным среди древнерусских
книжников. Исследователи прослеживают влияние памятника на труды древ-
нерусских авторов и, в частности, на Афанасия Холмогорского5. Скорее всего,
древнерусский Луцидарус был переведен с немецкого, возможно даже в круге
архиепископа новгородского Геннадия, собравшего вокруг себя целый коллек-
тив переводчиков, результатом труда которых явился первый полный перевод
Библии на старославянский язык, а также перевод различных текстов бого-
словского и натурфилософского содержания6. Эта энциклопедия представляет
собой смесь аристотелевской физики с духовными поучениями. И не удиви-
тельно, что против трактовки Луцидарусом Священного Писания и церковного
предания, не касаясь его натурфилософского содержания, выступал Максим
Грек в Послании к некоему мужу поучительном на обеты некоего латынина
мудреца7. Но несмотря на критику, Луцидарус получил широкое хождение в
Древней Руси и дошел до нашего времени во множестве списков.
Луцидарус состоит из двух частей. Эти части вполне отражают средневеко-
вой представление о бинарной структуре мироздания, которое основывается
на непрерывном взаимодействии двух миров — нетварного (божественного) и
тварного, который в свою очередь также состоит из двух миров — видимого и
невидимого. Все эти миры иерархично организованы (божественный-
невидимый-видимый). Первая часть книги рассказывает о Боге («О безначал-
ном божестве») и творении им видимого и невидимого миров8. Составлен па-
мятник в виде вопросов и ответов. Первые беседы — о смысле мироздания и о
его материальном составе. Согласно Луцидарусу, мир необходим Богу. Мир
делает его реальным, поскольку лишь в мире Бог может явить своё бытие. Это
возможно благодаря трем сущностям (естествам): власти (область9), мудрости
и благодати (благость10), которыми он обладает11: «Ученик: Чего ради сотвори
Бог сеи мир? Учитель: В Боге суть три естества: область, мудрость и велия
благость; сего ради сотвори Бог сеи мир, да те три естества вкупе привлечет:
своею областию сотворил, своею мудростию украсил, своею благостию утвер-
дил»12. Таким образом, в мире Бог проявляет себя в качестве божественной
власти, премудрости и благодати. До сотворения мира был хаос, который
представлял из себя некий сгусток четырех мировых стихий (воды, огня, воз-
духа и земли): «кроме тмы, яже именуемо хаос, лияние, зане быша четыре со-
ставы вкупе слиянии»13. Хаос, это «глубина, или яма, или слияние, или мрак,
или слияние вещеи, сиречь, или въ немже вся быша слияна и смешена … хаос
грецы глаголют естество небеси и земли слияно»14. Бог сотворил мир из четы-
рех стихий для человека: «Небо и земля, по всемъ тварь всего мира и после
всех человековъ. И предаде ему во область вся видимая мира сего и постави
Т.В. Чумакова 91
владыку и обладателя и Раи даде ему и вся покори под нозе его и ничтоже не
остави ему не покорено»15. Но позже был создан и ад, это произошло после то-
го, как «Денница и его воинство отпадоша», т.е. после падения части ангелов
во главе с Сатанаилом. Ад находится «на конце земли, на некоем месте, идеже
мрак и тма, и никтоже живых человеков тамо идти можетъ»16. Ад похож на со-
суд с узким горлом и широким, почти бездонным дном: «Есть вверсе узокъ, а
доле широк и глубокъ; никтоже весть меры, токмо Бог единъ, яко книзи пове-
даютъ нам, яко некии души, отъ века тамо впадшее, и не обретоша еще дна»17.
Ад есть нижний и верхний (земной). Верхний находится «на высоких горах и
на островехъ при мори, идеже горит сера и смола; и тамо сущие души мучутся,
кои тамо спасении имутъ бытии»18. Так «прорисовывается» сложное строение
тварного мира. Мир трехчастен, он состоит из неба, земли и хтонической об-
ласти — ада. Все части мира также состоят из трех частей. Небо состоит из
трех слоев: от Земли до Луны, от Луны до звезд, третье небо огненное «на том
сам всесилны Бог со всеми небесными силами»19. Земной мир также сложно
устроен: «Едина часть идет посреди вселенныя и столь горяча от солнца, яко
невозможно тамо человеком пребывати; и по второи части обитания и жития
человеком несть же, понеже тамо никогда сияетъ солнце, и тамо мразъ, студь
земная; в третии же части вселенныя житие человеческое»20. Обитаемая часть
мира также трехчастна21. Описание этих частей — Азии, Африки и Европы —
сопровождается описанием чужеземных стран, рассказами о тектонических и
метеорологических явлениях, а также о планетах и звездах. Все метеорологи-
ческие явления, приливы и отливы объясняются согласно учению о четырех
стихиях. Строение земли в Луцидарусе уподоблено строению человека как
микрокосма: «земля сотворена … подобно телу человеческому, понеже камени
имеетъ вместо кости, корение древес.. вместо жилъ, древеса и траву вместо
власъ; и егда внидутъ ветви в подземная скважня и выразитися паки оттуда не
могутъ, тогда терзают землю и колеблютъ, еже отъ великия силы преисподних
ветровъ земля отверзается»22. Земля круглая, и люди, находящиеся на другом
конце земли, не падают, поскольку «держит их сила божия»23. Различные
«нравы» животного мира тоже зависят от соотношения стихий: «гневливые» бы-
вают от огня и воздуха, сердиты от огня, тихие и ленивые от земли и воды. Число
свойств тварного мира кратно четырем (четыре стихии, четыре стороны света, че-
тыре великие ветры) или трем (солнце имеет 12 дорог на небе, ад подобно небу и
земле также состоит из трех частей. Три «естества» имеет также и вода «первое
есть вода сама; второе, еже по неи путь плавания; трете, еже мы пием»24.
Описав мироустройство, автор-составитель Луцидаруса, следуя традиции
Шестодневов, переходит к разговору о человеке. Этой теме посвящена часть
вторая25. Условно ее также можно разбить на три части: о правилах христиан-
ской жизни в «мире сем» (заповеди, происхождение зла, вопросы христиан-
ской веры, богослужебная и литургическая практика, христианские таинства,
поминовение умерших), жизнь человеческая в «мире ином» (мучения грешни-
ков, заступничество святых, сон как «маловременный образ смерти») и «жизнь

будущего века» (антихрист, воскрешение мертвых).
Концепция человека, изложенная в Луцидарусе, чрезвычайно близка к кон-
цепциям псевдоаристотелевских сочинений Тайная Тайных, Александрово,
Проблемата и др. В ней также человек описывается как двуединое существо,
чье тело создано из стихий, а душа бестелесна и бессмертна. Рождение челове-
ка, как и в упомянутых источниках, объясняется естественными причинами:
«Отроча же бывает зачинаемо от семени мужескаго и от существа смешагося
от всего телеси. Жена же каяждо имать едину камору и в нем отроча покоитца.
В тои же камори те существа содержими имуть быти; от нихже отроча в 7 днеи
соберется вкупе, седмью денми вообразится и 7 денми будуть ему жилы [кро-
веносные сосуды] и кости, в 5 днеи возрастут ему власы и кожа, и тако до 40
днеи приидетъ въ совершенство»26. При описании анатомо-физиологических
особенностей человека Луцидарус старается связать их с законами природы и с
обычаями людей. Так в 63 гл. при ответе на вопрос: «Откуду растут нохти?»,
обосновывается обычай ношения золотых украшений на руках: «От брадовки,
иже идетъ от сердца; того ради стареишины людсти носят на перстех златые
перстни, понеже мудрости наследие от сердца есть»27.
Стремление объяснять все феномены естественными причинами распро-
страняется и на нравственную сферу. Истоки морали Луцидарус находит в ес-
тественной, можно даже сказать генетической склонности людей, происте-
кающей от определенного смешения стихий, или в человеческой воле: «Крот-
ца людие бывают от существа матерня, инии же от своего воздержания»28.
Смерть, по Луцидарусу, — лишь переход от одной формы существования к
другой: «Человецы суть сотворении отъ четырехъ составовъ и никако же ко-
нецъ приимутъ, но токмо пременяются; душа бо отъидетъ къ Богу, сотворше-
му ю, плоть будет земля и идетъ к своему существу, отнюджн бе от юныхъ
днеи создано»29. Мир сотворен ради человека, ради него умер и сам Бог: «Сия
бе вещь ужаса исполнена, еже Богъ за человека умерщвлен бе. Такую любовь
всемогущи Творецъ к человеку имать и смертию своею смерть умертви и Диа-
вола за человека ушкоти, еже диаволъ человека ушкотилъ или рещи оклеве-
талъ прдъ Богомъ, и человека в первенство устроивъ, выше ангелов бытии»30.
История человечества — это история грехопадения: от грехопадения к
убийству Авеля, а затем «при новой благодати» — рождение лжи, «когда Ана-
ния и Сапфира сокровища утаиша», следующий грех — симония. К греху ве-
дут три пути: «деяние, повеление, вещей послужение»31. Самый большой
грех — это не убийство, а симония, поскольку, продавая благодать, священник
торгует дарами Духа Святого, а значит предает Бога. Литургическое действо
тщательно растолковывается, поскольку воспринимается как неотъемлемая
часть человеческого существования, ведь истинная жизнь немыслима вне жиз-
ни евхаристической. Разбирается символическое значение колокольного звона,
священнических одеяний, а также креста («Четыре роги крестныя образуетъ
веру, иже нанъ зрящее истинную веру исполнимъ добрыми делы; по иному же,
крестъ святыи образуетъ еже два рога верхни небо, а нижнии землею облистаютъ,
два же роги образуютъ, на них же Спасителевы руце пригвоздишася, еже Онъ все-
силныи Богъ всю вселенную и яже на неи вся своею областию объемлетъ»32).
Луцидарус описывает Страшный Суд, когда «мраз… знои, дождь, громъ,
молния скончается; солнце и луна престанут от течения своего, такоже и звез-
ды... река Иордан… будетъ украшена многоразличными дивными цветы»33, а
святые «в телесехъ своихъ имети бдутъ быстрость, неудержанную крепость,
свободу, прохлаждение, здравие, вечность, мудрость, дружбу, согласие, об-
ласть известно стояние и твердо». Далее следует рассуждение о воскрешении.
При этом особо анализируется вопрос о воскрешении умерших при рождении
младенцев, что не удивительно, ведь детская смертность была достаточно вы-
сока, а мысль, что твое дитя, не успевшее согрешить, будет мучиться в геенне
огненной — невыносима. И Луцидарус обнадеживал родителей, говоря, что
младенцы воскреснут от отца или от матери. Заканчивается трактат рассказом
о становлении нового мира: «И егда святи востанутъ, въ тои часъ возведении
будутъ святыми ангели на воздухъ предъ Бога; такоже людие святыи въ тои
часъ живы в мгновении ока умрутъ и воскреснутъ и взятии будутъ на вохдухъ;
грешниии же умрут от страха и такоже воскреснутъ вскоре. Святи и грешнии
востанутъ вси во един возрастъ, яко тридцать летъ. И будетъ небо, и земля и
луна, и звезды паче прежни их красоты»34.
Конечно, с точки зрения просветителей, описавших в Энциклопедии науч-
ную картину мира, Луцидарус не был энциклопедией, но с точки зрения чело-
века Средневековья он, несомненно, являлся таковой, поскольку рассказывал
обо всем том, что следовало знать человеку: о сотворении неба и земли, о пра-
вилах жизни земной и наказаниях загробных, о жизни будущего века на новой
земле и под новым солнцем.
1
См. подробнее Орнатский С.Н. Сравнительный взгляд на нынешние понятия об энциклопе-
дии и понятия о ней древних греков и римлян. М., 1855; Симон К.Р. Термины «энциклопе-
дия» и «свободные искусства» в их историческом развитии // Информационный ресурс
http://rus.1september.ru/2001/34/5_9.htm
2
Сходство названий этого апокрифа и известного полемического произведения Иосифа Волоцко-
го побудило некоторых авторов сделать вывод, что Иосиф Волоцкий, давая название Просвети-
тель своему трактату, имел в виду славянский перевод Луцидаруса. См.: Miller D.B. The Lubeckers
B. Ghotan and N. Bulow in Novgorod and Moscow and the Problem of Early Western Influences on Rus-
sian Culture // Viator. Berkeley, 1978. В настоящее время установлено, что трактат Иосифа Волоцко-
го получил свое название в русской традиции не ранее 17 века. См.: Буланина Т.В. Луцидарус //
Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 2. Ч. 2. Л., 1989. С. 72-76.
3
Для Средневековья была характерна страсть к мелким деталям, этот тезис великолепно ил-
люстрируют не только схоластические «Суммы», но и живописные произведения, мелкие де-
тали которых можно разглядывать в лупу и находить все новые и новые элементы, а также
архитектурные сооружения и, прежде всего, готические соборы.
4
Книга именуемая Лусидариосъ сиречь златы бисер // Порфирьев И.Я. Апокрифические ска-
зания о новозаветных лицах и событиях по рукописям Соловецкой библиотеки // СОРЯС.
Т. 52. СПб., 1891. С. 1-471.
5
См.: Панич Т.В. Источники «Шестоднева» Афанасия Холмогорского // Источники по исто-
рии общественного сознания и литературы периода феодализма. Новосибирск, 1991.
6
См.: Градницкий М. Геннадий арх. Новгородский // Православное обозрение, 1878. Ч. 3;
1880. Ч. 3; Копреева Т.Н. Западные источники в работе новгородских книжников к. XV-нач.
XVI в. // Федоровские чтения. 1979. М., 1982. С. 140-152. См. также : Miller D. Указ. соч.
7
Сочинения преподобного Максима Грека. Казань, 1862. Ч. 3. С. 226-236.
8
Вот перечень тем первой главы: О сотворении небеси и земли; О свержении Диавола с небе-
си; О сотворении ада; О сотворении верхнего ада; Како небо сотворено; О светлом облаке,
прежде солнца сотворенном; На коем месте Ада сотворен, в неи же и о Еве; Где есть ад? Како
бы человеком родитися до преступления Адамля, сколько было лет Адамовых? О убиении и о
летех Авеля; О Енохе, обретшем писаниа; Кто первы царь по потопе; О устроении всего мира
вселенныя; Како земля стоит; О источнице водном; О разделении мира на три части и о ро-
дех; О зверех и о змиех; О единороге; О земли Индийской и Персии; О земле Месопотамии и
о Аравии; О другои части сего мира; О третие части сего мира; О островех и о моряхъ и что в
них; О разделении мира; Кое естество имать вода; О мори; Отчего бывает земли трясение;
Како земля зевает; О западнем крае вселенныя; Еже слыщатичя в мори, аки собаки лают; От-
куду приходит студеность; Како солнце в зиме высоко течет, а в лете нижаише; О людех, иже
нарицаются антипедесъ, которые под нами; Како солнце течет; О звехде утреннеи и о вечер-
неи; О утреннеи звезде; Колко суть планит; Какова есть естества звезды небесныя; О луне; О
луне, еже полна бываетъ; Еже како солнце за луною течетъ; Еже видим черность в луне; Како
луна пременяется; О звезде комите; Како видится, еже звезды падают с небес; Како гром бы-
вает; О градном камении; Откуду приходит снег; О дожде крававом; Еже дождь черви от воз-
духа дождить; Отчего суть на облацех дуга четверовидная; О источниках, еже в лете студены,
а в зиме теплы; Чего ради море солоно; Откуду приходитъ роса и иней; О людех кроткиихъ нра-
вомъ;. О зверех и скотех; Во много ли дней детище во утробе женстеи воображается в совершен-
ство; Како младенец во утробе матернеи питается; Где желание мужское сотворено; Откуду власы
растутъ; Откуда растут нохти; Како люди в старости власами седы бывают; О дивных вещех; О
душах праведных, како имут конец; Колику благодать имети будуь святи ангелы.
9
Область имеет два основных значения: власть, правление, право, свобода действий (греч.
εξουσια) и область в смысле территории (περιχωρος, επαρχια, τα ορια).
10
Здесь благость — греч. χαρις (милость, дар).
11
Схожие рассуждения есть у Григория Нисского. Он считал, что Бог обладает силой
(δυναµις), жизнью (ζων) и мудростью (σοϕια). При этом силу он отождествлял с Логосом,
который является ζων и δυναµις. См.: Несмелов В. Догматическая система Григория Нисско-
го // Православный собеседник. № 9. 1887.
12
Цит. по изд.: Книга именуемая Лусидариосъ...
13
Указ. соч. С. 423.
14
Там же.
15
16
17
Там же.
18
19
Там же.
20
21
Такое представление о строении земли хорошо видно на так называемых «монастырских»
или «Т-картах», известных в западноевропейской культуре с XII в. Они изображали обитае-
мый мир в виде круга, разделенного на три части, подобно букве «Т».
22
Книга именуемая Лусидариосъ... С. 440.
23
24
25
Часть II состоит из таких бесед: Како житии христианом и хранити заповеди; О убиении
Каинове; О священстве; О первом часе и о третьем и о девятом; Еже прежде грешную душу в
Раи введе; О вечерне; О утрене; Чего ради Отче наш глаголем; Чего ради колокола; О литор-
гии; Которы люди без страха стоят во время святые литургии; О страдании Христове; О ли-
тургии, еже не поем в пяток; О кресте; Како Христос на кресте питии просил; О великои суб-
боте; О крещении; О апостолех, в кое время крещены; О приношении в церковь; О милосты-
ни, еже нищим давати; О Христове воскресении; О празднестве Воскресении Христова; О
уготованных местех; О помяновении умерших; О аде и где место его; О адских муках; О диа-
вольских людех; Могут ли святи видети грешных в муки; Молятся ли души святых за живых
человек; О святых душах; Могут ли души являтися спящим; О сони; О антихристе, где родит-
ся; О младенцах, иже мертви рождении; О иудеох; Како будет тварь по суднем дни; О буду-
щеи радосте (святых).
26
Книга именуемая Лусидариосъ... С. 450.
27
Там же.
28
Указ. соч. Главы 57 и 58. С. 449.
29
30
31
32
33
34
Там же.
96
«ЛЕТОПИСЕЦ ЕЛЛИНСКИЙ И РИМСКИЙ» —

РУССКАЯ ИСТОРИЧЕСКАЯ ЭНЦИКЛОПЕДИЯ
XV ВЕКА
Л.Н. Донина
1.
Л
етописец Еллинский и Римский второй редакции (далее ЕЛ) дошел до
нашего времени не менее чем в 11 списках, древнейшие из которых да-
тируются по водяным знакам на бумаге серединой XV века и сохраняют
черты северо-западного (новгородского) происхождения. ЕЛ объединяет
памятники разного времени создания — от X века — и разной языковой
судьбы. Текст был высоко авторитетным среди русских книжников, широко при-
влекался при создании исторических произведений позднейших эпох, например,
Русского хронографа, Лицевого свода. Значимость памятника была определена
сразу после первого описания А. Поповым в 1866г., однако изучение было за-
труднено огромным объемом, сложностью состава и истории бытования. Текст
оставался неизданным, что и объяснялось названными трудностями, и усугубляло
их. Последнее обстоятельство удалось изменить лишь к началу нынешнего века,
когда О.В. Творогов, знаток древнерусской книжности, открывший читателям
многие сокровища рукописных собраний, осуществил вместе с С.А. Давыдовой
научное издание текста, сопроводив его своим тщательным комментарием и об-
ширным, глубоким текстологическим исследованием [1].
Термин «энциклопедия» настойчиво повторяется при характеристике ЕЛ
такими крупными его исследователями, как А.А. Шахматов, С.Г. Вилинский,
Д.С. Лихачев, О.В. Творогов и др. Конечно, такое обозначение средневекового
памятника условно: ЕЛ — произведение другого жанра, столь же древнего,
как летописи, и более долговечного, чем они, называемого «хронограф», «ле-
© Л.Н. Донина, 2004.

Л.Н. Донина 97
тописец», на что и указал В.М. Истрин, в свое время возражая А.А. Шахмато-
ву. При всей многозначности слова два компонента присутствуют и в его со-
временном значении: по своему содержанию и прагматической установке (ин-
дивидуальное чтение) текст энциклопедического характера является повы-
шенно информативным, причем подразумевается широкий (стремящийся к
полному) охват явлений, по форме он должен быть удобным для нахождения
нужной информации и содержать в том или ином виде разъяснение искомого
понятия. Составитель ЕЛ ставил перед собой цель именно такого рода: опи-
сать всемирную (в представлении средневековья) историю от самого ее нача-
ла, от сотворения мира, и до возможного конца света (ожидаемого в 1492 году,
что усиливало интерес к всеобщей истории). В этом смысле ЕЛ — труд энцик-
лопедического характера, или «предэнциклопедия».
2.
Чтобы представить охват материала Летописцем, «переведем» средневеко-
вый текст в рамки современных представлений об энциклопедическом слова-
ре. Если в качестве «заголовочных» слов мы выберем только нарицательные
существительные, то «статей» будет около 4,5 тыс. (именно столько разных
существительных встречается в ЕЛ, число употреблений превышает 35 тыс.).
Количество собственных имен (богов, библейских и мифологических персо-
нажей, императоров, судей, философов, еретиков, мучеников, монахов, рим-
ских пап, историков, зодчих, военачальников, жителей городов различного со-
циального положения, их отцов, матерей, жен, вдовиц, детей, возлюбленных,
наложниц и т.д.), географических названий, топонимов примерно такое же.
Распределение нарицательные существительные по тематическим группам
доказывает, что ЕЛ, являясь произведением преимущественно историческим,
как всякий хронограф, содержит сведения по самым разным темам. В нем мно-
го абстрактных существительных, в том числе среднего рода с суффиксом -
(е)ние, обозначающих понятия из области философии, права, истории культу-
ры, естественных наук.
Текст включает большое количество грецизмов, старославянизмов религи-
озной тематики — потому что содержит информацию по церковной истории,
богословские комментарии, разоблачения ересей, описания убранства храмов,
празднеств: опресночная (459), устойчивые выражения анафеме предати
(459), в тонцѣ снѣ (451). Особую группу составляют названия небесных сил:
херувим (437). Есть обзоры отдельных вопросов: история иконоборства (449),
очерк римских пап (456), отношения государства и церкви (455), обычаи ла-
тин (460), высказывания об усопших и о загробной жизни Иоанна Златоуста,
Григория Богослова, Св. Афанасия, Мартурия, Максима Исповедника, Св.
Григория (398), о еретиках, обо всех Соборах и т.п. Многие из богословских тер-
минов представлены в словообразовательных вариантах: ересник — еретик (459),
98 Л.Н. Донина
для других — разлучение ‘смерть’ — показан и результат, и процесс формирова-

ния смыслов: Что убо ино смерть есть, разлучение души от тѣла? (440).
Названия объектов и явлений природы появляются главным образом в двух
ситуациях: в описании путешествий и в повествовании о значимых историче-
ских событиях (мракота (270), бездна (246), възгарание (345) и под.) как зна-
мение, знак связи земных и небесных причин явлений: Мраз же велии бысть,
лют же и яръ, и дождь, на аиерѣ макроты, и злое размѣшение дождевное, и
бурѣ, и трусѣ страшнѣи часто, бещисленую обличающе владущаго съгрѣше-
ние и злодѣяние (444). Естественнонаучные сведения очень разнообразны (опи-
сания драгоценных камней, 104, 143).
Двупланово представлены и самые «обычные» разряды лексики, например,
соматизмы, каждый из которых может выступать и в бытовом значении, как
название частей тела, и в символическом: Свѣтником же овѣм носы и уши
урѣза (506); но заткоша уши и умь свои не услышати словесѣ Господня (338).
Многозначность слов, как и религиозное мировоззрение книжников, должны
учитываться при отнесении существительных к определенной тематической
группе, так, тѣло (440) трактуется не как соматический гипероним, а как бого-
словский термин. Анатомические (плотская тайная, 455) и медицинские на-
звания могли бы составить среднего объема «медицинскую энциклопедию».
Много говорится о болезнях (379), особенно явившихся причиной смерти —
от недуга вувона глаголемаго, рекше мозоль (388), умер нежитовицею (265),
погыбнуть безводием (257); иногда приводятся несколько названий одной бо-
лезни, симптомы, методы лечения. Обширна информация о сексе в разных его
формах и о связанных с ним понятиях (158, 248, 256, 267, 268, 269, 271, 381,
382, 389, 396, 401 и др.).
Обширную группу составляют названия наук: философья, звездозаконье,
грамматика, вѣно, число (454) и научные термины (77 и др.), а также обозна-
чения из области культуры: сборная книжица (213), иероглуфиискыа грамоты
(328), скорописец ‘секретарь’, обтарь ‘оклад книги’, шестогубец (255), в том
числе, видимо, новгородско-псковского региона грамотѣца (481), грамотица
(224). Заметен филологический, лингвистический, этимологический подход:
полата (77) от Палладия.
Интересны названия технических средств. Так, восточнославянская полно-
гласная форма пором (ср. прамъ) поясняется древнерусским же словом: до по-
рома, рекше до перевоза (465), очевидно, слово являлось редким в литературе,
не случайно первую фиксацию его П.Я. Черных (вслед за И.И. Срезневским)
неверно относит к 1585 г.
Не меньше, чем в военной повести, содержится в ЕЛ военной лексики —
история изобилует войнами, и, видимо, больше, чем в каком-либо другом тек-
сте, названий народов, городов, вер, то есть всего «чужого». Такова лексика
рассказов о рахманах (146-155) с подробным, приязненным изложением их
учения, о вегетарианстве, о гаданиях, о сыроядении, против ношения мехов и

урбанизации и под.
3.
Понятно желание русского редактора охватить «все», что полезно и инте-
ресно узнать, но он ограничен объемом книги и вынужден выбирать и источ-
ники, и события. Состав источников (многие из которых изначально в опреде-
ленном смысле энциклопедичны) в ЕЛ второй редакции значительно расши-
рен: кроме Хроник Амартола и Малалы, Хронографа по великому изложению,
Александрии, использованы Книга пророка Даниила с толкованиями Ипполи-
та, Житие Богородицы, Житие Константина и Елены, а также рассказы о взя-
тии Иерусалима Титом из особой редакции Иосиппона и о взятии Константи-
нополя крестоносцами из русской летописи, Сказание о построении Софии
Цареградской, статьи против латинян и другие памятники. Не все тексты
включены в ЕЛ в полном объеме, и изложение всемирной истории получается
выборочным. Избирательность была свойственна и текстам-источникам (на-
пример, Амартол не включает в описание истории Греции и Рима республи-
канский период), и средневековый русский книжник не стремится восполнить
пропуск фактов, поскольку это не нарушает представления о непрерывности
истории в промежутке между сотворением мира и его концом. Но если он за-
интересован событием, то выбирает все существенные детали из разных тек-
стов и «составляет» их в наиболее достоверный, с его точки зрения, ряд, до-
полняя один источник другим. При этом проявляется отличное знание мате-
риала многочисленных разнотипных источников, но не всегда сохраняется
стройность и связность повествования, очевидно, сама связь исторических яв-
лений рассматривается как существующая, но не причинно-следственная. На-
зывая такую манеру компиляции мозаичной, О.В. Творогов формулирует и
общий принцип выбора материала составителями русских хронографов: «воз-
можно короче рассказать о многом» [2].
4.
При всей широте тематики ЕЛ остается историческим произведением, и
основное его содержание определяет композиционную структуру и единство
текста, характер позиционирования материала, принципы систематизации. Со-
ставители летописцев представляли читателю исторические события в хроно-
логической последовательности. «Единицей измерения» этой последователь-
ности выступали «царства». Редактор ЕЛ всеми традиционными способами
усиливал хронографическую сторону своего труда, используя наложение друг
на друга нескольких временных сеток (362, 343): чье царствование и какое оно
по общему счету; сколько лет прошло от определенного Собора, в некоторых
статьях добавлено, сколько лет прошло от Вознесения Господня и/или от Рож-
100 Л.Н. Донина
дества, а также при каком патриархе (часто и при каких еретиках) произошло
событие. В 18 лѣто по възнесении Господни въ 9 лѣто царства Клавдѣева
(213). Кроме того, в ЕЛ видно стремление обозначить не только последова-
тельность событий, но и их абсолютную хронологию, даты, что удавалось не все-
гда; о том и о другом свидетельствует устойчивая формула «в лѣто» , помещае-
мая после заголовков о царствах, но часто не сопровождаемая цифрами; иногда
даты различаются по спискам (445), иногда проставлены лишь первые цифры.
В определенный момент книжник — «просветитель» и «методист» — за-
думывается об «удобстве» своего читателя — и вводит названия «глав» и «ста-
тей», написанные киноварью (сначала, видимо, на полях), например, «статьи»
«О убиении Варды кесаря», «О поставьлении Василья на царство», «О поруга-
нии мертвымь телесемъ» и другие в составе «главы» «Царство 44 Михаилово,
иже царствова в Костянтинѣ-градѣ. В лѣто 6300». Благодаря этому текст
внешне еще более сближается с «энциклопедическими» и становится образцом
для последующих исторических сочинений.
5.
Стремление древнерусских книжников «быть понятными для народа, среди
коего писали», отмеченное уже А.Х. Востоковым (1820 г.) [3], в исследуемом
тексте проявлено чрезвычайно ярко (хотя «темных мест» множество). В сочи-
нениях такого рода «должны» (по законам «жанра») присутствовать экзотиз-
мы, погружающие читателя в особую атмосферу давних времен и дальних
мест (административная терминология — каниклий ‘хранитель императорской
чернильницы’ (445, 486); рикса, сиречь царя (188); стратига, рекше воеводы
(414); упатор, еже есть самодержец (194); названия небывалых зверей —
коркодилъ (109, 135, 164, 386); две животине <…> сирины наричаются, рекше
вилы (386, с описанием); чудесные предметы; конская упряжь (448). В тексте
появляется непереведенное слово, а затем оно тем или иным способом дово-
дится до понимания читателя. Используется синонимическая замена, полное
или частичное калькирование (подстратигом, рекше подвоеводою, 477), тол-
кование, варьирующиеся повторы (в митаторий, сиречь в обительницу, 478; в
митаторию, рекше в обителищи, 480). Раскрывается в необходимых случаях
даже содержание собственных имен: Главатца глаголема (486) — кличка гре-
ка на русский лад; Неаполии, сиречь Новъ-град (417), Фесалоники, рекше Се-
лунь (409); Никополии же рекомый побѣдный град, наречен же бысть по име-
ни <…> (500, с подробной историко-этимологическая справкой); этимология
этнонима Козья пучина (477).
Обычно поясняются редкие слова, но не всегда. Так, сохраняются глоссы, ви-
димо, первых переводчиков Хроники Амартола, при хорошо уже известных чита-
телю словах: Еvангелие, рекше Благовестие (219, слово частотно, употреблено в
ЕЛ 27 раз); араматы; рекше вонями (470); олѣя, рекше масличного масла (406);
как греческие, поясняются через «синоним» и славянские слова: тщеславие, рек-

ше буесть (440); то же в глаголах прозябоша, рекше родишася (409).
Типичной является фраза с глоссой, в которой непонятное слово сопрово-
ждается поясняющим: кистернии, рекше водоточници (419); фиялия, рекше
лоханя (415). Однако порядок следования слов может быть обратным: в лодьях,
глаголемых дромони (417), последнее существительное употреблено в ЕЛ 10
раз, пояснено в 4 случаях и всегда стоит после древнерусского слова, оно как
бы не обязательно для понимания текста — просто иное название или некая
разновидность ладьи, и не попадает в словари. В особо важных случаях непе-
реведенное слово может быть поставлено в ряд славянских, как в рассказе о
знамении: звѣзда <…> иже именоваху лампанию, рекше блисталницю (379).
6.
Труд составителя, редактора средневекового хронографа, как мы его себе
можем представить, в чем-то схож с трудом редактора любой энциклопедии,
требует эрудированности и начитанности, ума, таланта, воли; он пользуется
уже имеющимися сочинениями избранных авторов, но он формирует фило-
софскую основу произведения. Каково бы ни было отношение читателя к ис-
тории человечества, по прочтении ЕЛ у него не остается сомнения в непре-
рывности исторического процесса от начала мира до его возможного конца, в
постоянном противостоянии света и тьмы, праведности и греховности; не ос-
тается сомнения в бренности земной славы, земных богатств, ибо ему пред-
ставлена в ЕЛ наглядная картина того, как пришли и ушли множества славных
и бесславных царств. Русский читатель был хорошо подготовлен к воспри-
ятию энциклопедической формы накопления знания многими веками сущест-
вования таких книг, как хронографы, среди которых основное место «должно
принадлежать <…> Еллинскому летописцу — самой крупной литературной
энциклопедии русского средневековья» [4].
1. Летописец Еллинский и Римский. Т. 1. Текст / Осн. список подгот. О.В. Твороговым и

С.А. Давыдовой. СПб., 1999 (номера страниц в скобках после всех примеров — по этому из-
данию); Т. 2. Комментарий и исследование О.В. Творогова. СПб., 2001.
2. Творогов О.В. Древнерусские хронографы. Л., 1975. С. 28, 30.
3. Востоков А.Х. Филологические наблюдения. СПб., 1865. С. 5.
4. Лихачев Д.С. Еллинский летописец второго вида и правительственные круги Москвы
конца XV в. // Труды отдела древнерусской литературы. Т. VI. М.-Л., 1948. С. 100.
102
Я.В. БРЮС И СТАНОВЛЕНИЕ ТРАДИЦИЙ

ЭНЦИКЛОПЕДИЗМА В РОССИИ
К.С. Десятсков
О
бщеизвестно, что в России начала XVIII в. идеи нового европейского
мировоззрения, в частности, естествознания, распространялись с дея-
тельностью первых петровских просветителей. Но даже в их ряду
имя Я.В. Брюса по различным причинам произносилось с почтитель-
ным и даже суеверным уважением. Показательно, что именно за ним
в народе закрепилась слава «чернокнижника», «колдуна с Сухаревой башни»,
а место его в общественном сознании хорошо иллюстрируется пушкинским
определением — «русский Фауст»1. И, наверное, не случайно это произошло
именно с Яковом Вилимовичем (James William) Брюсом — обрусевшим шот-
ландцем королевских кровей2, энциклопедически образованным человеком и
передовым ученым европейского уровня (лично знакомым с И. Ньютоном и
Г.В. Лейбницем), который так много сделал для становления и развития есте-
ственных наук в России.
В то же время Я.В. Брюс являлся типичным представителем западной нау-
ки Нового времени, ученым галилеевского типа, ориентированным на содер-
жательное (рациональное) прочтение «книги природы», создающее возможно-
сти взаимодействия с ней, «…которые реально воплощаются в исторически
«продвинутых» видах практической деятельности». Вместе с тем такой уче-
ный «…оказывается не только способным к рефлексии к собственной деятель-
ности, но и прямо обращен на нее, непосредственно включаясь в разработку
нового мировоззрения эпохи»3. И действительно, жизнь Я.В. Брюса своей мно-
гогранностью и вовлеченностью в общее «поле культуры» петровской эпохи
(генерал-фельдмаршал, дипломат, царедворец, президент Берг- и Мануфактур-
коллегий и т.д.) напоминает жизненный путь ведущих представителей науки
© К.С. Десятсков, 2004.

К.С. Десятсков 103
Нового времени, таких как Ф. Бэкон, Р. Декарт, И. Ньютон. В связи с этим не-
удивительно, что в российской историографии он известен прежде всего как
государственный, политический и военный деятель, ближайший помощник и
советник Петра I. Что же касается его научной деятельности, то она до по-
следнего времени изучалась достаточно фрагментарно4. Кроме того, вовлечен-
ность Я.В. Брюса в указанное выше «творчество новых форм общения» во
многом объясняет его непонятное «отклоняющееся» поведение по отношению
к университетской и даже академической науке, а также его стремление вести
основную научную работу вне официальных рамок и ограничений5.
Являясь одним из самых интересных деятелей парадоксальной и противо-
речивой петровской эпохи (и личным научным советником и консультантом
Петра I по части естественных наук), Я.В. Брюс в 1699 году, вернувшись в
Россию из научной командировки в Англию, выступает в роли первого рус-
ского «ньютонианца», носителя и проводника передовой философии Нового
времени, которой еще только предстояло утвердиться в Европе в условиях
острой борьбы с картезианством. И именно благодаря научной деятельности
Я.В. Брюса, по словам англичанина, покинувшего Москву в 1715 году, в ок-
ружении царя стали рассуждать «о новой системе Вселенной, которую изобрел
сэр Исаак Ньютон»6. Это притом, что классическая механика Ньютона оконча-
тельно превратилась в эталон экспериментальной науки Нового времени лишь к
середине XVIII в., когда новые принципы стали необходимы не только для объяс-
нения движения небесных тел, но проникли и в философию, заложив тем самым
основу для материализма следующей эпохи (в том числе для будущей француз-
ской Энциклопедии).
В Англии же Я.В. Брюс оказался в начале 1698 года в числе шестнадцати
компаньонов, специально отобранных царем для путешествия из числа участ-
ников Великого Посольства. Вероятно, Петр I взял с собой Брюса не только в
качестве научного сотрудника, но и в качестве переводчика, зная его способ-
ности к языкам. «Якушка» (как царь называл Брюса) действительно свободно
читал и писал на восьми европейских языках. И недаром именно Я.В. Брюс
сопровождал молодого царя при посещении английских научных учреждений:
Лондонского Королевского общества, двора Роял-Социетет (музей Королев-
ского общества), Оксфордского университета, Гринвичской астрономической
обсерватории (осн. в 1674 г.) и Монетного двора в Тауэре. Любопытно, что об-
серваторию в Гринвиче и Монетный двор Петр I посетил несколько раз, а учи-
тывая, что должность директора обсерватории («королевского астронома») за-
нимал тогда очень знаменитый в Европе ученый Джон Флэмстид (1646-1719),
член Лондонского Королевского общества, известный в истории науки состав-
лением звездного каталога (Historia coelestic Britanica7), а Монетным двором
руководил его «старинный друг» сэр Исаак Ньютон (с 1695 г.), вполне можно
предположить, что Петр I посещал эти учреждения далеко не из праздного
любопытства. Как удалось установить американскому историку науки Вален-
104 К.С. Десятсков
тину Боссу, Петр I и Ньютон действительно встречались на территории Мо-

нетного двора в Тауэре, причем, скорее всего, в присутствии Я.В. Брюса. Тем
более что в течение нескольких месяцев (февраль-апрель) русский царь по
крайней мере пять раз побывал в Монетном дворе, а от своего хорошего друга,
канцлера Казначейства Монтегю, или от любовницы последнего Кэтрин Бар-
тон, приходившейся ему сводной племянницей, Ньютон неоднократно мог ус-
лышать об интересе Петра I к Королевскому Монетному двору8.
Наряду с сопровождением царя в путешествии по Англии, Я.В. Брюс еще
весной 1698 г. начал (опять же по заданию Петра I) закупку астрономических
и математических инструментов для занятий по теории кораблестроения и ар-
тиллерийских упражнений. Так, в Лондоне он приобрел для царя малый гло-
бус и 24 циркуля. Ему же поручалось сделать «краткое описание законов…
шкоцких и агленских… о наследниках (или первых сынах)»9. Однако основ-
ным занятием Я.В. Брюса в Англии стало обучение астрономии и математике.
«Математическому делу» он учился у близкого друга упомянутого «королев-
ского астронома» Д. Флэмстида, математика Джона Колсона, выпускника
Оксфордского университета, который, являясь одним из первых учеников
Ньютона, впоследствии работал в Кембридже на Луказианской кафедре мате-
матики, много лет занимаемой его учителем. Именно с Колсоном и был за-
ключен своеобразный договор на полугодовое обучение у него математике
Якова Брюса с проживанием и питанием последнего за 48 гиней10.
Астрономией же Я.В. Брюс занимался в Гринвичской обсерватории у Джо-
на Флэмстида и, вероятно, не без успехов, так как уже в 1699 году в письме к
Петру I рассказывал о том, «как примечать потемнения солнца», а позднее, в
июле 1716 года, ему удалось обнаружить пятна на солнце, в период наиболь-
шей солнечной активности11. «Королевский астроном» составил для «полков-
ника» Брюса таблицу рефракций и проконсультировал его по некоторым теоре-
тическим вопросам, например, таким как «лунная теория» (несмотря на возник-
шие разногласия по ряду вопросов с И. Ньютоном и другим известнейшим анг-
лийским астрономом Эдмондом Галлеем)12.
В обучении математике Я.В. Брюс также достиг значительных успехов, хо-
рошо усвоив ньютоновские Математические начала натуральной философии
(1687) и также работы Универсальная арифметика, Господина Ньютона ма-
тематические и философские наставления и другие, большинство из которых
позже Брюс собрал в своей библиотеке13. А Джон Колсон, пользуясь советами
Флэмстида, в отношении Брюса, показал себя достойным учителем, несмотря
на свою молодость (ему едва исполнилось 20 лет). Насколько учеба в Англии
повлияла на всю дальнейшую жизнь Я.В. Брюса свидетельствует тот факт, что
уже по возвращении в Россию (в 1699 г.) он продолжал живо интересоваться
делами лондонских ученых. Подтверждение этому можно найти в каталоге
библиотеки Брюса, в которой находилось более 30 томов Философских записок
Лондонского королевского общества вместе с разнообразными изданиями
Ньютона и его учеников14. К тому же наряду с полученными фундаменталь-

ными знаниями по физике, математике и астрономии, пребывание в Европе
позволило Брюсу увидеть и оценить уровень мастерства европейцев в изготов-
лении различного научного оборудования, которого он позже стремился до-
биться и от русских умельцев.
Итак, вернувшись в Россию в самом конце XVII в., Яков Вилимович про-
должил естественнонаучные изыскания и эксперименты, главным образом в
области физики и наблюдательной астрономии. Однако в связи с началом Се-
верной войны (в феврале 1700 г.) Брюсу пришлось отложить эти опыты на
долгие годы, хотя даже в условиях службы в армии он продолжал вести свои
наблюдения и «примечания», используя для этого редкие минуты затишья
(что, вероятно, и послужило основой различных «солдатских» сказок и легенд
о Брюсе). Причем, используя должность генерал-фельдцейхмейстера (главного
начальника русской армии артиллерии), которую он стал исполнять с 1704 г.,
Яков Брюс добился выдающихся результатов в баллистике, литейном и горно-
рудном деле, а также в развитии практической артиллерии во многом благода-
ря своим занятиям физикой и математикой. В частности, им была изобретена
новая скорострельная пушка, позволявшая в течение семи минут производить
15 выстрелов. Кроме того, генерал фельдцейхмейстер трудился и над создани-
ем собственного рецепта пороха15.
Не меньший по своему объему и значению вклад Я.В. Брюс внес в разви-
тие и становление российской географической науки, особенно геодезии и
картографии. Так, еще во времена Азовских походов в 1696 г., занимая долж-
ность капитана 9-й флотской роты, он отплыл с Лефортом из Воронежа к Азо-
ву и провел по дороге тщательную съемку местности и другие геодезические
измерения. Впоследствии, вместе с Ю.А. Менгденом, им была составлена
Карта Западной и Южной России, напечатанная затем в знаменитой типогра-
фии И. Тессинга в Амстердаме16. В награду за эту работу Брюс был пожалован
чином полковника.
А в 1705 г. в Москве под его руководством открывается гражданская типо-
графия Василия Киприанова, которой поручалось издание новых книг и карт.
Брюсу, как попечителю, постоянно приходилось защищать новое учреждение
от нападок духовных властей во главе с начальником Монастырского приказа
И.А. Мусиным-Пушкиным, слишком хорошо зная отношение церкви к науке и
просвещению.
Очень много сил и средств Я.В. Брюс приложил к исследованию и разведке
тихоокеанского побережья и юго-восточных границ России, прекрасно осозна-
вая необходимость скорейшего разрешения вопросов о морских путях в Китай,
Индию, Японию и Северную Америку17, не говоря уже о составлении карт
этих малоизученных окраин страны. Зная о заинтересованности Брюса в дан-
ных вопросах, а также о намерении Петра I отправить экспедицию в свои вос-
точные владения для выяснения соединяется ли Азия с Америкой, в переписку
с Яковом Вилимовичем вступил знаменитый философ и математик, президент

Научного общества в Берлине Г.В. Лейбниц (1646-1716). Тем более, что в об-
ширных просветительских и научных планах Лейбница Россия всегда занима-
ла значительное место как связующее звено между Западом и Востоком, как
путь для проникновения в Китай, как огромный мало использованный источ-
ник географических, этнографических, лингвистических исследований. С
Брюсом он познакомился в г. Торгау на Эльбе, куда тот приехал как сопрово-
ждающий Петра I по случаю женитьбы царевича Алексея на Софье-Шарлотте,
внучке герцога Вольфенбюттельского Антона-Ульриха. В дальнейшей своей
переписке они обсуждали разные научные проблемы от организации дальне-
восточных экспедиций и магнитных наблюдений на всей территории России
до информации о том, какие книги по тем или иным наукам переводятся и из-
даются в стране18.
Но все же главными научными увлечениями Я.В. Брюса, особенно после
выхода в отставку 6 июля 1726 г., оставались астрономия и физика, которыми
он занимался на протяжении всей жизни и достиг впечатляющих результатов.
Для астрономических наблюдений Брюс использовал различные обсерватории
Москвы и Санкт-Петербурга, а также небольшую специально оборудованную
веранду в северной части усадьбы своего подмосковного имения Глинки. Но
чаще всего он проверял сделанные им вычисления в обсерватории московских
артиллерийских школ, размещенной в Сухаревой башне, где кроме телескопа
были установлены измерительные приборы для определения высоты светил
под горизонтом, для выяснения времени по звездам Большой и Малой Медве-
дицы, здесь же располагался огромный звездный глобус, подаренный еще ца-
рю Алексею Михайловичу19.
Основным предметом его научных занятий в области физики была практи-
ческая оптика, о чем свидетельствует интенсивная переписка Я.В. Брюса с
профессором механики и оптики Санкт-Петербургской Академии наук Иоган-
ном-Георгом Лейтманом (с 1726 по 1731 гг.)20. Часть из этих писем, по пред-
положению историка науки В.Л. Ченакала, написана рукою другого академи-
ка — Христиана Фридриха Гросса, также связанного с Брюсом. Насколько ус-
пешными были эксперименты последнего с «плосковыпуклым и другим, с
обеих сторон плоским, стеклом», опыты по «нахождению» хорошо полируе-
мой «композиции металла» для «катадиоптрических труб», по изготовлению
зеркал «с мышьяком и без…», показывают дошедшие до нас образцы его зри-
тельных труб и металлических зеркал. (Следует учесть, какую трудность для
оптиков XVII–XVIII вв. представляло изготовление высококачественных ком-
позиций или сплавов для металлических зеркал и оптических инструмен-
тов, — так вот Я.В. Брюс обладал весьма высокими познаниями в этой области
и был знаком даже со сплавами И. Ньютона — «невтонианской композици-
ей»). К тому же именно Брюс впервые в науке проводил сравнительные испы-
тания отражающей способности стеклянных и металлических зеркал. Поэтому
неудивительно, что хранящееся в Эрмитаже металлическое вогнутое зеркало

от большого зеркального телескопа, изготовленное «собственным тщанием»
Я.В. Брюса в августе 1733 г., и две им же сделанные зрительные трубы не ус-
тупают по качеству лучшим образцам оптических инструментов даже более
позднего времени. Другими физическими исследованиями, которыми занимался в
те годы Брюс, были нахождение точных методов определения удельных весов ме-
таллов21, отыскание способов очистки металлов от посторонних примесей, веде-
ние систематических наблюдений над северными сияниями и т.п.
Интересно, что, работая на той или иной проблемой в области естествен-
ных наук, Яков Вилимович прежде всего обращал внимание на возможность
использования ее результатов в практике, закладывая еще одну характерную
традицию века Просвещения. Вот что он писал по этому поводу в предисловии
первой петровской геометрии 1708 г. «Приемы циркуля и линейки»: «Феоре-
тик может пременен быти ремесленнику, художествие разумеющу, а не дейст-
вующу. Инженеру же, добывающу крепости на бумаге, корабельщику же, в
доме своем на морской маппе с компасом щастливо в Америку ездящу». Чис-
тая теория, по мнению Брюса — «основание, на нем же никогда строится. Яко
великия медные пушки и мартиры, которыя токмо в цейхгаузе держатся, а в
поле никогда возятся, и корабли, которые в гавене гниют»22.
Я.В. Брюс прославился и как замечательный переводчик различных ино-
странных книг на русский язык. В этой сфере для него было характерно чрез-
вычайно ответственное отношение к своей работе, желание сделать переводы
как можно более понятными будущим читателям. Выступая по поручению
Петра I в качестве редактора переводов, сделанных другими людьми, он не
просто правит текст, но, сличая его с оригиналом, исправляет как погрешности
переводчика, так и стиль самого автора, становясь таким образом и редакто-
ром оригинала23. В результате Брюс перевел и отредактировал более 10 книг и
статей, а кроме того выступил как автор следующих: О превращении фигур
плоских во иные такова же содержания (1708), лексиконы русско-
голландский и голландско-русский (1717), и один из авторов книги Юности
честное зерцало… (1717, 1719, 1723). Вместе с тем очень любопытна роль
Брюса в формировании русского научного языка, который вместе с русским
литературным языком переживал в те годы бурное развитие, обогащаясь новой
лексикой, изменяя некоторые устные и письменные формы, используя для
калькирования и звуковые ряды европейских языков, и новую научно-
техническую терминологию. Что касается последней, то заимствования шли
прежде всего из латыни (иногда с греческого), бывшей международным язы-
ком научных сообществ, а также из многих европейских языков — немецкого,
французского, голландского и английского24. О том, что научные интересы
Я.В. Брюса носили энциклопедический характер, свидетельствует и состав его
библиотеки, вместе с обширным кабинетом редкостей, вызывающих неослабе-
вающий интерес у историков науки, изучающих XVII-XVIII столетия. И то, и
другое он собирал, вероятно, всю свою жизнь и завещал Санкт-Петербургской

Академии наук. Всего в библиотеке Брюса насчитывалось 1579 томов (1418
названий) отдельно описанных печатных книг (не считая пачек и свертков с
книгами) и 52 рукописи на многих европейских языках, а также 133 названия
карт и большое количество планов городов, математических чертежей, связок
с неустановленными бумагами и книгами25.
В заключение хотелось бы отметить, что в лице Я.В. Брюса пореформенная
Россия Петра Великого имела не только выдающегося ученого галилеевского тол-
ка с европейской известностью, но и деятеля Просвещения, стремившегося к по-
пуляризации математических и естественнонаучных знаний в нашей стране.
1
Об этом см.: Хлебников Л.М. «Русский Фауст» // ВИ. 1965. № 12. С. 195-200.
2
Его дальними предками были король шотландский Роберт I Брюс (1306-1329) и Эдуард
Брюс (1316-1318) — король Ирландии, а дед James происходил из знатного рода Эйртов
(Airth) графства Stirling (одна из ветвей клана Clackmannan) в Шотландии.
3
Злобин Н.С. Культурные смыслы науки. М., 1997. С. 30-31.
4
Специальной монографии, посвященной научной деятельности Я.В. Брюса, до сих пор не
появилось… Из работ русских и советских историков науки, так или иначе затрагивающих
этот вопрос, стоит упомянуть следующие: Пекарский П.П. Наука и литература в России при
Петре Великом. СПб., 1862. Т. 1. С. 76, 77, 291; Забелин И.Е. Библиотека и кабинет Я.В. Брю-
са // Летописи русской литературы. М., 1859. Т. 1. Отд. III. С. 28-62; Материалы для истории
Императорской академии наук. СПб., 1889. Т. 5. С. 152-245; Хмыров М.Д. Главные начальни-
ки русской артиллерии. Второй генерал-фельдцейхмейстер Я.В. Брюс // Артиллерийский жур-
нал. 1866. № 3. С. 81-136, 153-199, 249-291; Святский Д.О. Отец русской астрономии // При-
рода и люди. 1915. № 22; Ченакал В.Л. Очерки по истории русской астрономии. М., 1951.
С. 65-89; Письма Брюса к Иоганну-Георгу Лейтману // Научное наследство. М.-Л., 1951. Т. 2.
С. 1083-1101; Луппов С.П. Библиотека Я.В.Брюса // Сборник статей и материалов БАН СССР
по книговедению. Вып. 3. Л., 1973. С. 249-272; Библиотека Я.В. Брюса: Каталог. Л., 1989. Из
работ биографического характера совсем недавно появились: Колкина И.Н. Я.В. Брюс // Со-
ратники Петра. ЖЗЛ. Вып. 1106. М., 2001. С. 433-493.
5
Хмыров М.Д. Главные начальники… С. 270.
6
Босс В. Ньютон и Россия // Сб. материалов 13-го международного конгресса по истории
науки. Секция 6: История физики и астрономии. М., 1974. С. 358-361. Изучением деятельно-
сти Брюса в распространении ньютонианства в России занимался американский историк нау-
ки В. Босс. Он подчеркивал, что в России приверженцы И. Ньютона появились раньше, чем
во многих других странах Европы.
7
Smith E.C. The Rise of Science in Russia // Nature. 1941. Sept. 27. Vol. 148. № 3752. P. 357-360.
8
Boss V. Newton and Russia: The Early Influence 1698-1796. Cambridge, Mass., 1972. P. 13-15.
9
Письма и бумаги императора Петра Великого. Т. 1. 1887. С. 776.
10
Богословский М.М. Петр I. М., 1941. Т. 2. С. 378.
11
Колкина И.Н. Указ. соч. С. 457.
12
Boss V. Op. cit. P. 19-32. Именно на 1698 г. приходится кризис в отношениях Ньютона с
Флэмстидом, переросший затем в ссору и разрыв отношений. Причем Брюс сыграл некую
роль в этой печальной размолвке и вполне вероятно из-за разногласий двух знаменитых уче-
ных позднее не смог стоять действительным членом Лондонского королевского общества
(которое возглавлял сэр Исаак Ньютон), хотя и вполне заслуживал этого. Другим из винова-
тых, по мнению Ньютона, был Джон Колсон.
13
Об этом см.: Boss V. Russia First Newtonian: Newton and J.D. Bruce. // Archives internationals
d'Histore des Sciences. Juillet-Decembre. 1962. № 60-61. P. 233-265.
14
Копелевич Ю.Х. Основание Петербургской Академии Наук. Л., 1977. С. 40.
15
Хмыров М.Д. Указ. соч. 1866. № 2. С. 190-191.
16
Лебедев Д.М. География в России XVII в. М.-Л., 1949. С. 184-189.
17
Об этом см.: Вебер Х.Ф. Записки Вебера о Петре Великом и его преобразованиях // Русский
архив. 1872. № 7-8. С. 1412-1413.
18
Сборник писем и мемориалов Лейбница, относящихся к России и Петру Великому. Издал
В. Герье. СПб., 1873. С. 192, 198, 260, 283 и др.
19
Фесенков В.Г. Очерк истории астрономии в России // Труды Института истории естество-
знания. М.-Л., 1948. Т. 2. С. 9.
20
Об этом см.: Ченакал В.Л. Письма Я.В. Брюса к Иоганну-Георгу Лейтману // Научное на-
следие. Т. 2. М.-Л., 1951. С. 1083-1101.
21
Дело в том, что именно в те годы Брюс принимал деятельное участие в работе Московского
Монетного двора (учитывая опыт, приобретенный им в Англии в Тауэре у И.Ньютона), где
требовались для правильной постановки пробирного дела точные весы и совершенные мето-
ды определения удельного веса металлов в связи с проводимой в России монетной реформой.
22
Кутина Л.Л. Формирование языка русской науки. М.-Л., 1964. С. 11-12.
23
Луппов С.П. Книга в России в первой четверти XVIII в. Л., 1973. С. 186.
24
Кутина Л.Л. Указ. соч. С. 29, 30, 84-152.
25
О библиотеке и кабинете редкостей Я.В. Брюса см.: Мат. для ист. Имп. Акад. наук. Т. 2.
СПБ., 1886. С. 771-800. Т. 5. СПБ., 1889. С. 68, 141, 151, 152-245.
110
ПРОСТРАННОЕ ПОЛЕ
РОССИЙСКОГО ЭНЦИКЛОПЕДИЗМА
Т.В. Артемьева
С
тремление к универсализации и систематизации накопленного знания
было характерно для всех этапов развития человечества. Наиболее
активно это стремление проявлялось в точках культурных, в том чис-
ле и языковых, сдвигов и трансформаций, при смене эпистемологи-
ческих парадигм или при кросс-культурных контактах. Различным
типам знания соответствовали свои специфические формы энциклопедических
обобщений. В значительной степени это были словари, прежде всего, словари
иностранных слов, фиксировавшие наличность парадигмальных сдвигов и пы-
тающиеся соотнести это с логикой языка.
Первые словари «непонятных слов» появились на Руси в XIII в., с XVI в.
они получили название азбуковников. Они были, по сути, толковыми словаря-
ми «неудобопознаваемых речей», встречающихся преимущественно в книгах
Священного писания. В 1627 г. известный лексикограф Памва Берында (50-70-е
годы 16 в. — 1632) выпустил Лексикон славеноросский...1 Но только в XVIII веке
издание книг справочно-энциклопедического характера становится системати-
ческим. В это время появляются географические, минералогические, истори-
ческие и т.п. словари.
Изданный в 1700 г. в Амстердаме Номенклатор И.Ф. Копиевского (1651-1714)
(позже переизданный в России в 1718 и 1720 гг. под названиями Вокабулы или ре-
чи на славенском, немецком и латинском языках и Латинороссийская и немецкая
словесная книга). Номенклатор был составлен по образцу европейских учебных
словарей: слова разбивались на тематические группы. Первая содержала общеми-
ровоззренческие и богословские понятия (Бог, богородица, ангел, рай, душа), вто-
© Т.В. Артемьева, 2004. Исследование поддержано РФФИ, грант №03-06-80090.

1
Берында П. Лексикон славеноросский и имен толкование. Киев, 1627.
Т.В. Артемьева 111
рая — «О мире, стихиях и небеси» — онтолого-космологические, третья «О вре-

менах и праздниках» темпоральные и социокультурные. Кроме того, были разде-
лы «О водах», «О местах и землях», «О человеку и его частех», «О болезнех, не-
мощах». В отдельные разделы были собраны понятия о жизни в селе, городе, от-
носящиеся к школе, мореходству, ратному делу, искусству, политике1.
В 1704 г. был издан Лексикон треязычный, сиречь речений славенских, еллино-
графических и латинских сокровище из различных древних и новых книг собранное
и по славенскому алфавиту в чин расположенное, составленный Ф.П. Поликарпо-
вым-Орловым (ум. 1731). Словарь так же носит системный характер. Он органи-
зован по родовидовому принципу. Так, например, в раздел «О науках» включены
богословие, философия, грамматика, поэтика, риторика, логика, физика, геомет-
рия, музыка. Иногда слова связаны между собой отношениями части и целого
(птица, крыло, пух, нос птичий, хвост, ноготь)2. Одной из причин такого построе-
ния было то, что ученики заучивали словарь, примерно 10-15 слов по-латыни и
по-гречески на каждом уроке, что было гораздо легче, чем заучивать слова просто
по алфавиту. Вместе с тем, таким образом, демонстрировались, не только лекси-
ческие значения, но и типы логико-системных связей3.
Петр I особое внимание уделяет словарям иностранных слов, объясняющих
значение прежде всего военно-морских и научно-технических терминов. По
его указанию был составлен рукописный Лексикон вокабулам новым по алфа-
виту4. Этот словарик содержал 503 слова. При словах на буквы А, Б, В, Г сде-
ланы собственноручные поправки Петра5. В 1769 г. выходит Словарь разно-
язычный, или толкование еврейских, греческих, латинских, французских, не-
мецких и прочих иноземских употребляемых в русском языке и некоторых сла-
вянских языках слов (Русский словотолк)6 Н. Курганова (Приложение к книге
Российская универсальная грамматика, или всеобщее письмословие. СПб., 1769).
Словарь помогал правильно понимать и употреблять заимствованные слова таких
не знающих иностранных языков людей, которые «не смысля их силы и значения,
говорят ни мало не к стате». В XVIII в. этот словарь переиздавался 5 раз. Следует
отметить важное значение составленного В.Н. Татищевым Лексикона Российского
1
Якимович Ю.Н. Деятели русской культуры и словарное дело. М., 1985. С. 22.
2
3
Там же. С. 22-27.
4
Лексикон вокабулам новым по алфавиту. Рукопись. Публикации: Смирнов Н.А. Словарь
иностранных слов, вошедших в русский язык в эпоху Петра Великого // Сборник ОРЯС имп.
Академии наук. СПб., 1910.
5
http://slovari.gramota.ru/sl_tales.html?sl_id=216
6
Курганов Н.Г. Словарь разноязычный, или толкование еврейских, греческих, латинских,
французских, немецких и прочих иноземских употребляемых в русском языке и некоторых
славянских языках слов (Русский словотолк) (Приложение к книге: Российская универсальная
грамматика, или всеобщее письмословие. СПб., 1769).
112 Т.В. Артемьева
исторического, географического, политического и гражданского Рукопись Лек-

сикона была представлена В.Н. Татищевым в Академию наук еще в 1745 г.1
Фронтиспис и титульный лист книги Пространное поле, обработанное и плодонос-

ное, или всеобщий исторический оригинальный словарь, из наилучших авторов, как рос-
сийских, так и иностранных, выбранный, сочиненный, по азбучным словам расположен-
ный п.п. Священником Иоанном Алексеевым.
В 1823-1825 издатель С.А. Селивановский начал выпуск Энциклопедиче-

ского словаря (вышло 3 тома). Выходят так же Энциклопедический лексикон
(выпуск его прекратился в 1841 на 17-м томе). Настольный словарь для спра-
вок по всем отраслям знаний (т. 1-3, 1863-64) и др.
Даже из приведенного списка видно, что издания энциклопедического и
справочного характера были результатом прежде всего индивидуального твор-
чества и выражали достаточно субъективный взгляд их авторов. Характерным
изданием такого рода было Пространное поле, обработанное и плодоносное,
1
Татищев В.Н. Лексикон российской исторической, географической, политической и граж-
данской / Сочиненный господином тайным советником и астраханским губернатором Ва-
сильем Никитичем Татищевым. СПб.: Тип. Горнаго училища, 1793.
или всеобщий исторический оригинальный словарь, из наилучших авторов, как

российских, так и иностранных, выбранный, сочиненный, по азбучным словам
расположенный п.п. Священником Иоанном Алексеевым (Т. 1-2. М.: В Универси-
тетской тип. у В. Окорокова, 1793-1794).
По замыслу И.П. Алексеева (ум. 1803?) его Словарь должен был носить уни-
версальный характер. Автор ставит весьма амбициозную задачу: «В сем Словаре
рачительно собрано все то, что имеется полезнейшее и любопытства достойней-
шее, остроумнейшее и к знанию нужнейшее, в Священной Истории, Светской,
Политической, Учебной, в Истории Естественной, Физике, Метафизике, матема-
тике, и в прочих науках, равно как и во всех Свободных и Механических художе-
ствах; словом все то, что человеческий разум изобрел до сих пор нужного и по-
лезного для общества и ничего такого не опущено, что делает сие сочинение
сколько полезным, сколько и нужным. Кто многие имеет книги находит себя не в
состоянии, когда иметь будет сию одну, то будет оная изрядную ему составлять
библиотеку, могущую в самоскорейшем времени доставлять познание таких слов,
которых во многих огромных библиотеках потерянием немалого времени и тру-
дов найти неможно; а когда и находятся, но не с полным удовольствием»1.
В «Предуведомлении» он размышляет о путях развития человеческого ра-
зума. Алексеев полагает, что человек уже сделал самые значительные изобре-
тения практического характера и современная эпоха должна стать временем
осмысления этих достижений и поисков философских смыслов бытия: «чело-
век, ревнуя о преимуществах разума, учинился Философом, и день ото дня бо-
лее изостряя свои способности, или дарования, приобрел навык всех в свете
вещей, по мере дарований своих, постигать качества, количества, свойства и
причины»2. Таким образом, Алексеев претендует ни много ни мало на созда-
ние систематизированной истории науки, выступая в роли своеобразного
«русского Дидро». Для удобства читателей он располагает статьи в азбучном
порядке и заранее распределяет буквы по томам. Всего томов должно было
быть 12, однако вышло только 2, причем не до буквы «В», как планировалось
раньше, а только до «Б». Издание остановилось, как писал Алексеев, «не за не-
достатком потребных к тому веществ, но нужного к написанию иждивения, по
малому числу подписавшихся»3. Впрочем, «вещества», пошедшие на построе-
ния Пространного поля имели своеобразные свойства. В словаре нет биогра-
фических статей, минимальное количество статей естественнонаучных, исто-
рических и географических, причем очень устаревших. Статьи словаря не сба-
лансированы, очевидно, что словник автором не прорабатывался. Издание но-
1
Алексеев И.П. Пространное поле, обработанное и плодоносное, или всеобщий исторический
оригинальный словарь… Т. 1. М., 1793. С. XI.
2
Там же. С. VII.
3
Цит. по: Николаев С.И. Алексеев Иоанн // Словарь русских писателей XVIII века. Вып. 1.
«А-И». Л., 1988. С. 26. Биографические данные об И.П. Алексееве и судьбе его книги приво-
дятся по этой статье.
сило тенденциозный характер и было посвящено в значительной степени ис-

торико-религиозным проблемам, причем в большей своей части истории ере-
тических и языческих учений от «аввакумовщины» до «болванохвальства»
(идолопоклонства). В статье «Безбожники» автор дает достаточно подробную
характеристику различных видов и типов неверия. Он подразделяет их на умо-
зрительных («которые в сердце своем отрицают бытие Божие… воню безбо-
жия отрыгающие изустно, или письменно»1) и деятельных, которые «своею
беззаконною и без раскаяния жизнию свидетельствуют, что не верят присно-
сущию Божию, который имеет казнить злодейства непременно»2. «Приметы
безбожников суть следующия, — пишет он, —
1) Ежели кто не верит смотрению Божескому
2) Отмещет бессмертие души и воскресение тел человеческих
3) Не признает бытие духов благих и злых
4) Священному писанию ругается, пророчества и чудеса в нем изображен-
ные ложными считает
5) Истину благочестия Христианского опровергает
6) Гордое о себе мнение имеет, а других всех разумнейших людей, особли-
во благочестивых, пренебрегает
7) Хвастает своими наружными добродетелями, коих в безбожнике быть не
можно. Ибо истинная добродетель есть сообразование дел человеческих с волею и
законом Божиим. Наконец, как сия ужасная система есть весьма древняя, да и не
сожалительно, естьли не знаем изобретателя оной. Довольно сего сказать, что
Протагор, Демокрит и Левципп приняли оную первые»3.
После воцарения Александра I Алексеев подал просьбу на его имя об издании
остальных томов Пространного поля как учебное пособия для народных училищ,
однако московские цензоры Д.Х. Стратинович и А.А. Антонский честно написали
в своем отзыве, что назвать Пространное поле учебной книгой «кажется им про-
тив совести»4. В 1801-1803 гг. Алексеев неоднократно обращался с просьбами к
министру народного просвещения П.В. Завадовскому, товарищу министра народ-
ного просвещения и попечителю Московского университета М.Н. Муравьеву, а
также к другим высокопоставленным сановникам — члену государственного со-
вета Д.П. Трощинскому, министру внутренних дел В.П. Кочубею. В мае 1803 г. он
опять обращается к Александру I, на этот раз уже в стихах:
Так стражду целый век (терпеть не можно боле!)

За то, что написал словарь «Пространно поле»5.
1
Алексеев И.П. Пространное поле … Т. 1. С. 289.
2
Там же. С. 289-290.
3
4
Цит. по: Николаев С.И. Алексеев Иоанн. С. 27.
5
Там же.
Только жалоба на Министерство народного просвещения министру юсти-

ции Г.Р. Державину имела некоторое действие. Тома словаря были отправле-
ны в Академию наук на рецензию и получили крайне отрицательную рекомен-
дацию. Автор обвинялся не только в «велеречии», но, что для составителя эн-
циклопедии было совершенно недопустимо, «грубого в науке невежества»1.
Один из рецензентов, академик В.М. Севергин писал, что автор «трудом своим
более может привести в заблуждение, нежели доставить настоящее поучение и
пользу», так как «сочинение его не только написано неясным и невразумительным
слогом, но и содержит в себе неполные и даже ложные понятия о тех вещах, кои
описывает»2. На основании этих отзывов Алексееву было отказано в издании
Словаря на казенный счет.
В статье «Благодать» И.П. Алексеев дает определение различным видам бла-
годати. Он определяет благодать как «всякий дар, получаемый человеком от Бога,
естественный или преестественный»3. «Может быть: «Благодать несозданная»,
«Благодать сотворенная», которая есть всякое благодеяние, получаема нами
от Бога, «Благодать естественная», «Благодать преестественная», «Благо-
дать дароносящая», «Навыковая благодать» и, наконец, «Благодать без за-
слуг даемая»4. Вероятно, Алексеев рассчитывал именно на последний ее вид.
Помимо Пространного поля Алексеев был автором пособия по исчислению
пасхалии Краткое руководство к удобному познанию знаков, по грекороссий-
скому церковному изчислению показующих времена лет, и каким образом Пас-
ха християнская, пост св. апостол, и прочие праздники переменяются, или пе-
реходят (М., 1787); Служба с акафистом Стефану, епископу Пермскому (М.,
1801); Служба с акафистом Дмитрию, митрополиту Ростовскому (М., 1801),
подготовил перевод учебного пособия по церковной истории Начертания
священной истории, которая была задержана церковной цензурой, так как , по
мнению цензора, ярославского епископа Павла Пономарева «книга писана в
духе реформатском и все реформаторы в сей книге похваляются» и в ней «нет
преданий Греко-российской церкви»5.
Особое место в ряду российских энциклопедических изданий занимает трех-
томник Н.М. Яновского (ум. 1826) Новый словотолкователь, расположенный по
алфавиту, содержащий разныя в Российском языке встречающиеся иностранныя
речения и технические термины, значение которых не всякому известно, каковы
суть между прочими: Астрономические, Математические, Медицинские, Ана-
томические, Химические, Юридические, Коммерческие, Горные, Музыкальные,
Военные, Артиллерийские, Фортификационные, Морские и многие другие, озна-
чающие Придворные, Гражданские и Военные чины, достоинства, должности, и
1
Там же.
2
Там же.
3
Алексеев И.П. Пространное поле… Т. 2 М., 1794. С. 393.
4
Там же. С. 396-397.
5
Цит. по: Николаев С.И. Алексеев Иоанн. С. 27.
проч. как древних, так и нынешних времен (Ч. 1-3. СПб., 1803-1806.), содержащий
более 10 тысяч словарных статей. О самом Янковском известно немного. Кроме
Нового словотолкователя он также написал сборник стихов Плоды праздного
времени, или Разные мелкие стихотворения (СПб., 1788). Однако его словарь по-
служил образцом для создания последующих словарей иностранных слов и эн-
циклопедических изданий. Именно в этом словаре часто впервые фиксируются
термины иностранного происхождения. Издание далеко выходит за рамки «про-
стого словаря», ибо содержит массу содержательных статей, посвященных ос-
мыслению методологии и категориального аппарата наук. В этом смысле книга
Яновского представляет собой скорее энциклопедию, так как ее статьи связаны
между собой единым концептуальным подходом. В Новом словотолкователе по-
нятие «энциклопедии» определяется как «Круг или собрание наук, т.е. связь, ко-
торую оне естественно между собою имеют и которая основана на способности,
даваемой одною вещию для познания другой»1. Основой для познания является
философия, точнее метафизика. Яновский определяет философию и философов в
соответствии с тем расширительным толкованием, которое понятие имело в ту
эпоху. Так, философ это «1) Любомудрец, любомудр, мудролюбец, упражняю-
щийся в любомудрии, изыскивающий причины вещей; 2) В некоторых училищах
называется учитель философии; 3) Значит так же человека, ведущего жизнь спо-
койную и уединенную, не заботясь ни о чем том, чем другие сильно пленяются и
не занимаясь никакими светскими делами и 4) такого человека, который по сво-
ему вольнодумству презирает обыкновенные должности и обязанности граждан-
ской и христианской жизни»2. Понятие «философия» возникло в Древней Греции.
Первоначально он обозначала не науку, а образ жизни, посвященный «приобрете-
нию знаний всякого рода, и исполнению всех обязанностей человека»3. Таким об-
разом мудрые люди хотели отделить себя от софистов, однако позже эти понятия
слились воедино. По мнению Яновского, философия «без христианства всегда
была и будет вообразительною, тщетною и даже существенно вредною»4. Впро-
чем, традиции бесплодного софизма сохранились и в европейской философии
Средних веков и Нового времени: «...Схоластики, Скотисты, Люллианцы, Карте-
зианцы, Лейбницианцы, Невтонианцы, Волфианцы, Кантисты... Шеллингианцы,
Мистики, Иллюминаты... Все сии разнообразные названия философии не состав-
ляют собственно отличных сведений или правил, но только особое приноровле-
ние оных к некоторым предметам, хотя, впрочем, многие из тех систематиков во-
ображали и других в том же уверить хотели, что их философия есть совсем новое
произведение разума»5. Яновский полагает, что философы обычно пользовались
результатами открытий, которые делались в других науках, сами же «сии высоко-
1
Яновский Н.М. Новый словотолкователь… Ч. 3. СПб., 1806. Стб. 1276.
2
Там же. Ч. 3. Стб. 995.
3
Там же. Стб. 990.
4
5
парные умы» порой были похожи на детей, переставляющих игрушки с одного

места на другое.
Философия трактуется Яновским достаточно расширительно, как своеоб-
разная метанаука. Это следует не из самой статьи, посвященной понятию
«Философия», а из контекста статей, посвященных другим наукам. Так, на-
пример, в статье «Физика», он отмечает, что она является частью философии,
имеет «своим предметом познание природы вообще и всех естественных тел,
их свойств, явлений и взаимного друг на друга действия»1. Яновский отмечает,
что следствия развития физики не сводятся единственно к процессу познания,
а могут иметь философские, социальные и даже эмоциональные смыслы. Он
пишет: «Пользы, проистекающие от знания физики суть многоразличны: пер-
вая главнейшая есть прославление Божие; ибо откуда премудрость и всемогу-
щество, откуда благость высочайшего существа лучше познать можно, как не
из совершенств мироздания? А познания сих совершенств не чрез физику ли
достигаем? Вторая польза есть распространение знаний наших, коего мы от
физики справедливо ожидать можем... Третья польза сей науки есть удоволь-
ствие. Сей главный человеческих деяний источник тем более обнаруживает
себя в физике, чем больше ощутительны предлагаемые в ней истины, и чем
больше усматриваем многоразличия и от того происходящую всегдашнюю пе-
ремену упражнений.... Четвертая польза есть освобождение от суеверия, ко-
торое содержа человека во узах невежества и грубости, затмевает в нем те бо-
жественные силы и способности, которыми он мог бы отличаться от несмыс-
ленных животных... Пятое, наконец, физика имеет знатное влияние на выгоды
общественной жизни в рассуждении изобретения и приведение в лучшее со-
вершенство полезных орудий...»2
Если физика занимается «наружными» телами, то внутреннее их строение
изучает химия. В этом смысле химия также является философской дисциплиной.
«Философическая химия» «занимается законами притяжения между всеми тела-
ми, явлениями их соединений, или разделений, свойствами главнейших или наи-
более рассеянных в природе тел, всеобщими средствами разрешать их или соеди-
нять; она изъясняет самые величайшие движения природы, заимствует от всех
других частей опыты, составляющие ее самую; она есть, в отношении к сим дру-
гим частям то, что чистая математика к прикладной»3. Кроме того, могут быть
другие виды этой науки, например, «химия метеорологическая», «химия мине-
ральная», «химия прозябательная, или растительная», «химия животная» (разде-
ляется на физиологическую, патологическую, терапевтическую), «химия фарма-
кологическая», «химия мануфактурная», «химия экономическая» (служащая для
организации повседневной жизни, отопления, освещения, приготовления одежды
1
2
Там же. Стб. 976-978.
3
Там же. Стб. 1093-1094.
и еды). Таким образом, понятие «химия» служит у Яновского синонимом понятия

«наука». В данном случае автор Нового словотолкователя интерпретирует поня-
тие «химия» в редчайшем его значении, в соответствии с собственной, а не обще-
принятой системой понятий и терминов.
Если философия у Яновского имеет характер некоей собирательной науки,
то метафизика представляет собой наиболее общую, абстрактную ее часть.
Метафизика (или по-русски «внеестественность») есть «наука о понятиях взя-
тых, но отделенных от вещества»1. Эти понятия называются отвлеченными
или общими. Они формируются разумом как «сокращенные» обозначения ре-
альных предметов внешнего мира. Метафизика представляет собой теоретиче-
ское знание: «Метафизика ... то, что называют теориею, или умозрительно-
стию человеческих познаний. В самом деле теория всех наук есть ни что иное,
как метафизика, ибо она должна состоять из понятий, основанных на следст-
вии, известных каких-либо наблюдений или опытов, и приведенных в общие
наименования и правила»2. Однако человеческому теоретизированию постав-
лен определенный предел. Так, нельзя делать объектом исследования Бога.
Яновский критикует Аристотеля за то, что он этого не понимает и делает ме-
тафизический метод более универсальным, чем он может быть в тварном ми-
ре: «Верх нелепости его был в том, что даже и великого Творца своего и всего
естества хотел общим размахом метафизическим обнять, обнажить и предста-
вить глазам человеческим, яко некое простое изделие художника»3. Метафизи-
ка включает в себя онтологию — «науку о существе», этиологию — «науку о
причинах и действиях», космологию — «познание мира», психологию — «по-
знание души», теологию — «познание Бога»4. Впрочем, «что касается до по-
следней части, то есть, познания о Боге, то само по себе разумеется, что творению
отнюдь не возможно постигнуть собственными силами начало бытия и сущность
своего Творца, и естьли бы понятие о нем не было в нас им самим врождено, и от-
кровением объяснено, то метафизическая наука, называемая естественною Бого-
словиею, была бы одна из бесполезнейших»5.
К области метафизики относится также эстетика. Это наука, «составленная»
из психологии (или душесловия, исследующей «причины действия души и опре-
деление сущности оной»6) и пафологии (науки о страстях1). Она занимается
1
Яновский Н.М. Новый словотолкователь… Ч. 2. СПб., 1804. Стб. 757.
2
3
4
5
6
Яновский Н.М. Новый словотолкователь… Ч. 3. Стб. 483. От психологии отличается пневмато-
логия, духословие или «наука о духах… как то о Боге, Ангелах, душах человеческих и пр. Сия
наука, рассуждая о существах духовных, рассматривает их свойства, их действия, начало, продол-
жение, сопряжение их с телом» (Яновский Н.М. Новый словотолкователь… Ч. 3. Стб. 363).
«предметами, соединенными с понятиями об изяществе или превосходстве, кото-

рые и служат основанием так называемого вкуса во внутреннем смысле»2. Однако
наукой ее можно назвать довольно условно. Яновский пишет: «Ежели еще и до
сих пор никто не вздумал учреждать наук и профессоров относительно к чувствам
зрения, слуха, обоняния, вкуса и осязания по наружным их действиям, то как
можно предписать правила для их действий внутренних, и то не одного которого-
нибудь из сих чувств, но всех? Кроме сего, как в эстетике рассматриваются изя-
щество и превосходство произведений самые природы, человеческого разума и
искусства, то возможно ли в одном человеке, которому присвояется звание про-
фессора эстетики, найти основательное познание об изяществе произведений ра-
зума весьма многих людей и о превосходстве произведений многоразличных их
художеств, как-то: музыки, живописи, скульптуры, мозаики и прочих?»3
Яновский не включает в метафизику логику, так как последняя, по его
мнению, «вмешавшись в метафизику, сделалась одним пустословием и беско-
нечным спором»4. Вообще чрезмерное расширение метафизики за счет вклю-
чения в нее «посторонних наук» размывают ее основания и формируют внут-
ренние противоречия. Яновский не верит в эпистемологические потенции чис-
тых спекуляций. Он полагает, что возможности выводного знания не беско-
нечны и основания умозаключений должны покоится в области естественных
наук и позитивного знания. Умозрения метафизики должны быть выведены из
практики, основываться на данных естественных наук, а не выводиться из дру-
гих умозрений, только это позволит ей достигать истинного знания: «Естли б
она сталась при одних умозрениях, из практики выведенных, то бы не было в
ней может быть ни одного сомнительного предложения»5.
Многие философы, по мнению автора Нового словотолкователя склонны
основываться не на опыте, а на других метафизических предположениях, ко-
торые они же сами и постулируют. Это делает их умозаключения совсем уж
неустойчивыми и недостоверными. Кроме того «общие правила» не свойст-
венны реальному миру, где все имеет уникальный или индивидуальный харак-
тер. «Новейшие мудрецы, а наипаче в прошедшем столетии, смеясь над
школьною метафизикою и сами покушались решить все вопросы по метафизи-
ке. отрицая, что не понимают того и другого, основывали самое незнание свое
на метафизике, — пишет он, — Не видели того, что по общим правилами по-
нятиям во все ничего понять объяснить не можно; не видели, что в природе, в
чувствиях, в разуме, общих правил так мало, что каждое действие почти
1
Яновский также дает другое определение: Пафология, или патология — «часть врачебной
науки о свойстве или существенном качестве болезней, их различиях, причинах и действиях»
(Яновский Н.М. Новый словотолкователь… Ч. 3. Стб. 289).
2
3
4
Яновский Н.М. Новый словотолкователь… Ч. 2. Стб. 760.
5
должно быть выключением. Со всем тем смело рассуждали о космологии, пси-

хологии и теологии; отрицали, сомневались, смеялись, утверждали. Даламберт
свою философию, Волтер свою историю, а Руссо свою нравственность, осно-
вывали на метафизике и не думав может быть об оной. Один отрицает Бога и
бессмертие, другой все древние повествования почитает баснями, третий осу-
ждает все учреждения человеческие потому только, что они не могут согла-
сить всего того с их общими понятиями»1.
Очень часто мыслители противоречат сами себе. Так они одновременно от-
рицают врожденные идеи, но вместе с тем, утверждают, что способы мышле-
ния людей и некий набор базовых понятий одинаков для всех. Яновский пола-
гает, что «первое приводят для того, дабы показать, что они сами собою всему
научились; а другое для того, чтобы все им верили. Естьли бы они оставили
метафизику там, где они ее взяли, то бы все вопросы о Боге, о душе, о нравст-
венности и о прочем подобном не назывались бы метафизическими»2.
Впрочем, позитивизм и сциентизм Яновского носит умеренный характер.
Так, он подвергает критике иерархию познавательных форм Лейбница-
Вольфа. Как известно, Вольф полагал, что познание имеет три вида (степени):
историческое, философское и математическое. Историческое познание пред-
ставляет собой простую констатацию фактов и явлений, философское позна-
ние предполагает знание причин этих явлений, а математическое — их разме-
ры. «Сего только не доставало к ослеплению, — пишет Яновский. — Тут-то
начали мерить одною мерою и тварь и Творца; и дерево и мысли человече-
ские»3. Яновский полагает, что математический метод имеет иную логику и
область применения, а не сводится к измерению. В статье «Метод» он пишет:
«Математики употребляют в своем учении следующий метод или способ: они
начинают определениями, то есть сперва показывают точно и ясно, в каком
знаменовании употребляют они свойственные своему учению слова, и никогда
не отступают от оного. Определения их содержат в себе столько признаков,
сколько требуется к ясному познанию предлагаемого предмета. Иногда состо-
ят сии признаки в самом том способе, как вещь произойти или родиться мо-
жет, откуда видна бывает ее возможность. Таковыя определения называются
делоизъяснительными, а другие словоизъяснительными. При том математики
никогда не утверждают, не доказавши наперед того, что какая-нибудь опреде-
ленная вещь возможна. Итак, сущность математического метода состоит в том,
чтоб предлагаемое учение выводить из несомнительных оснований посредст-
вом умствований, убеждающих разум справедливостью»4. В этом смысле, ра-
зумеется, математический метод может считаться мета-методом не только ес-
1
Там же. Стб. 761-762.
2
3
Там же.
4
тественных наук, но и метафизики. Однако, такой аналитический аксиомати-

ческий метод не может удовлетворять философское познание полностью. В
философии методом называется «искусство изыскивать истину и нашедши
оную предлагать. Философы разделяют сей метод на аналитический и синте-
тический; первый обращается к источникам вещей, и, разбирая науку, доходит
до первоначальных ее оснований; а другой, напротив того, выводит истины из
первоначальных оснований и совокупляет по взаимным их отношениям, так что
истины первые по порядку служат доказательством последующего за ними»1.
В статье «Система» Яновский говорит о собрании «разных предложений,
истинных или ложных оснований, между собой связанных и выводимых из
оных следствий, из которых основывают мнения»2. Системы могут иметь об-
щий характер («система мира»), могут быть и частные системы, связанные с
отдельными науками («Система натуры», «Система нервная», «Система сол-
нечная», «Система тела человеческого», «Система тесного сопряжения души с
телом», «Система флогистическая» и т.п.). В философии возможно как следо-
вание определенной системе взглядов, так и соединение положений разных
систем. Такого рода мыслители называются эклектиками. Понятие «эклектиче-
ский» (самомудрствующий, самоумствующий) «употребляется говоря о таких
философах, которые, не прилепляясь особенно ни к какой системе, извлекают из
каждой такие мнения и понятия, кои кажутся им гораздо правдоподобнее и осно-
вательнее, или, по крайней мере, нравиться больше других»3. Разумеется, это по-
нятие было лишено той отрицательной коннотации, которая сопровождает его в
современном словоупотреблении. Скорее напротив, быть эклектиком означало
использовать лучшее из многих систем. Не случайно так был распространен жанр
компилятивных сочинений, «выбранных» из того или иного автора.
Новый словотолкователь до сих пор остается ценным справочником,
дающим возможность увидеть истоки того или иного понятия и термина. Не
случайно представители множества современных дисциплин обращаются к
нему для того, чтобы установить время возникновения того, или иного терми-
на. Кроме того, он является важным теоретическим памятником эпохи, отра-
жающим систему методологических взглядов его автора.
Субъективистский, «авторский» характер энциклопедических и словарных
изданий XVIII в. находит отражение даже в таком фундаментальном издании,
как Словарь Академии Российской (СПб., 1789-1794). С одной стороны,
это был труд Императорской Российской Академии, собравший выдающихся
ученых-гуманитариев своего времени и использовавший их многолетние ис-
следования и наблюдения. С другой распределение авторов словаря «по бук-
вам» было не очень продуктивно, и снижало возможности полноценного на-
1
Там же. Стб. 768-769.
2
Яновский Н.М. Новый словотолкователь… Ч. 3. Стб. 675.
3
учного и лингвистического анализа. Так, из предисловия к 2-му тому словаря

мы узнаем, что Г.Р. Державин собирал слова на букву «т», Д.И. Фонвизин —
на буквы «к» и «л», В.А. Ушаков — на букву «я», О.П. Козодавлев — на букву
«с», Я.Б. Княжнин — на букву «в». Правда, была и определенная специфика-
ция. Так, Е.Р. Дашкова «употребляла труд в собрании слов, буквенным поряд-
ком на письмена Ц, Ш, Щ. Соучаствовала в отделе предварительно рассматри-
вавшем труды сочинителей, и определяла некоторые речения нравственные
качества изображающие»1. Составители были разделены на несколько групп:
Объяснительный отряд (занимался определением значений слов), Граммати-
кальный (давал их грамматические и стилистические характеристики), Техни-
ческий (отбирал и толковал термины), Словопроизводный (выявлял «корен-
ные» слова»), Издательный (занимался подготовкой материала к публикации)2.
Словарь Академии Российской давал довольно много общенаучных и фи-
лософских значений терминов3, что делает его важным источником для выяв-
ления мировоззрения эпохи. Он воспроизводил общие представления о струк-
туре науки. Так например, статья «Закон» определяет его двояко: как «предпи-
сание, правило учащее, что делать и чего не делать»4, и как «определенный
образ богопочитания… вера»5. Законы подразделяются на законы Божествен-
ные, или «правила нашей жизни и дел, предписанные от Бога на ветхом и но-
вом завете»6; Законы церковные, или «уставы святыми отцами и пастырями
церкви наставленные»7, законы гражданские, или «Государями и властями
светскими уложенные уставы»8 и законы естественные — «суть чувствия и
врожденные понятия о справедливости, влиянные Создателем во всех челове-
ков»9. Интересно, что само «естество» в соответствующей словарной статье
определяется несколько иначе, чем предполагало бы определение естественно-
го закона, и скорее отождествляется с природными явлениями, нежели с нрав-
ственным миром. Так, «Естеством» называется:
«1. Природа всех вещей, порядок, чин, устав, распространенный во всей
твари…
2. Свойство каждой вещи собственно принадлежащее, коим одна от другой
отличается…
1
Словарь Академии Российской. Ч. II. От Г до З. СПб., 1790. С. VII.
2
Захарова Е.А. Словарь Академии Российской // Три века Санкт-Петербурга. Т. 1 Осьмнадца-
тое столетие. Книга вторая. СПб.-М., 2003. С. 322.
3
См.: Артемьева Т.В. Философский язык в России XVIII века: между физикой и метафизикой
// Известия Российского государственного педагогического университета им. А.И. Герцена
№ 2. 2002. С. 36-45.
4
Словарь Академии Российской. Ч. III. От З до М. СПб., 1792. Стб. 9.
5
Там же.
6
Там же.
7
Там же.
8
Там же.
9
3. Иногда знаменует породу»1.

Тут же понятие «естествослов», или «упражняющийся в познании приро-
ды»2, а так же родственное ему «преестественный», или «чудесный, не по ес-
тественному чину, порядку происшедший, сделавшийся, сверх естества слу-
чившийся, бываемый»3.
Однако, этот разнобой, является не только результатом распределения словар-
ных статей «по буквам», но и некоторой неопределенности предмета.
Не случайно, именно Словарь Академии Российской оказал значительное
влияние на составителя первого российского философского словаря А.И. Га-
лича (1783-1848), сочинения которого содержат многочисленные ссылки на
это издание. Опыт философского словаря (217 терминов) Галича вышел как
приложение к его Истории философских систем (СПб., 1818). Более основа-
тельное издание задуманное Галичем — Лексикон философских предметов
(СПб., 1845). Он не был завершен, вышел только первый том, причем издание
оборвалось на 208 странице. Не был завершен также и Словарь русских сино-
ним или сословов (СПб., 1840), вышла только первая часть.
Галич пишет о том, что собирался написать Свод в систематической Эн-
циклопедии, в которую бы вошли все его сочинения, в том числе погибшие в
пожаре Наука общих прав и Философия истории человечества. Лексикон фи-
лософских предметов реализует эту идею, хотя и в другой форме. Галич пи-
шет о том, что идея написать такое сочинение в виде словаря а не трактата,
возникла у него после того, как ему пришлось покинуть университет и отойти
от академического философствования4: «…По мере того, как обстоятельства
отдаляли меня от кафедры и я сливался с массою пишущих и читающих люби-
телей Науки, я удостоверялся все более, что строгий, систематический, при-
вычный мне метод, который непременно вклался бы в мой курс, показался бы
сколько, может быть, хорошим, для записных Ученых, столько же скучным
для человека светского. Толь дело (думал я), азбучный порядок! Здесь вы все
находите в своем определенном месте, здесь вы читаете то, что всякий раз чи-
тать хотите, здесь не обязываетесь обращаться к предыдущему, помнить нача-
ла и т.п. — Здесь вы, теряя, может быть, что-либо со стороны формы, можете
надеяться всегда выиграть со стороны содержания или материи, а это не луч-
ше ли?»5. В состав Лексикона должны были войти как традиционные фило-
софские предметы: логика, метафизика, этика, эстетика, естественное право, так и
«история человечества», «житейская философия», «умозрительная физика».
1
Там же. Стб. 1018-1019.
2
3
4
См. об этом: Артемьева Т.В. Кафедральная философия в России. Истоки и традиции //
Сфинкс. Петербургский философский журнал, 1994. № 2. С. 7-45.
5
Галич А.И. Лексикон философских предметов, составленный Александром Галичем. Вып. 1. А-
ВК. СПб., 1845. С. II.
Так, например, в статье «Антропология» Галич излагает основные принци-

пы философского учения о человеке. Антропология «имеет своею задачей изу-
чить и разгадать человека, сколько в существенном его устройстве, столько же
и в необходимых его отношениях к общему порядку вещей»1. Антропология
не изучает человека на индивидуальном (житейском) или социально-
политическом уровнях. Ее предмет «Человек вообще», «частию как отдельное
существо, частию как род в идее человечества»2. В системе наук Антропология
должна занимать центральное место, она «есть как бы фокус высочайших
стремлений человека на поприще наук, которые все так точно и тяготеют к
ней, как в человеке, в этом образе и подобии Божием на земле сходятся все ра-
диусы мироздания»3.
Лексикон философских предметов интересен не только тем, что Галич дает
характеристику и интерпретацию тем или иным понятиям и терминам фило-
софии, но и тонкой нюансировкой близких по смыслу понятий, различимых
для мыслителей начала XIX века, но, порой, непонятных современному чита-
телю. Так, например, он рассматривает разницу между такими явлениями, как
«беззаконие», «проступок», «порок», «вина», «грех», «преступление», «зло-
деяние»: «Беззаконие происходит от злости сердца; оно противно законам
природы. Грех говорится только в отношении заповедям Веры. Преступление
происходит от неповиновения или сопротивления законной власти; оно есть
нарушение гражданских законов. Злодеяние происходит от развратности и со-
вершенной испорченности сердца: оно оскорбляет чувствования человечества,
попирает закон и нарушает общественную безопасность. Коварство, клевета,
воровство, распутство суть беззакония. Ложь, дерзкие и вольные суждения
суть грехи; дуэли и контрабанда — преступления; убийство, зажигательство и
отравление ядом — злодеяния.
Вина прощается, но беззаконие должно наказывать; не должно решаться на
грех, нужно вникать в свойство преступления и ужасаться злодеяния»4.
Говоря о мыслительных способностях, Галич анализирует понятия «благора-
зумный», «мудрый», «смышленый», «умный»: «Мудрый узнает и выбирает луч-
шие цели, благоразумный — лучшие средства. Кто обладает тем, что нужно для
познания цели и пользы вещей, для приобретения богатства и умения пользовать-
ся всем этим в своих свободных поступках, тот умен. Человек, посвящающий
жизнь свою чувственный удовольствиям, действует ни мудро, ни благоразумно,
ни умно: ни мудро потому, что он не избирает лучшей цели жизни, не умно, пото-
му что показывает незнание сущности и достоинства вещей; неблагоразумно, по-
тому что он избирает такие средства, которые вредят его истинному благу.
1
2
Там же.
3
4
Смышлен тот, кто для удобного положения в жизни составил себе много хороших
правил, на основании которых он может судить о вещах, и в тоже время, готов
при случае сделать из их приложение»1. Кроме того, анализу подвергаются груп-
пы эмоциональных состояний («беспокойство», «мучение», «досада», «огорче-
ние», «скорбь», «горесть», «печаль», «грусть», «уныние», «тоска»), ценностных
установок («бесславие», «бесчестие», «обида», «оскорбление», «поругание», «по-
ношение», «позор») и т.д.
Словарные и энциклопедические издания эпохи Просвещения не только
фиксируют лексические смыслы понятий и терминов, но я являются богатым
источником для исследования истории идей эпохи.
1
Там же. С. 137-138.
126
ЭНЦИКЛОПЕДИЯ
И РУССКОЕ ПРОСВЕЩЕНИЕ
Т.А. Сабурова
Э
нциклопедия стала важнейшим элементом культуры и эпохи Про-
свещения, фактором формирования, развития и трансляции идей про-
свещения в европейской культуре. В энциклопедии как явлении эпо-
хи Просвещения ярко отразились все основные черты этой эпохи и
культуры, не только в содержании идей, высказанных через издание
энциклопедии, но и в самой цели и форме этого издания. Во-первых, понятие
энциклопедии, использование самого слова, ясно указывает на роль античного
компонента в культуре Просвещения, реализацию принципа диалога культур.
В этом плане энциклопедия являлась одним из средств межкультурной комму-
никации, и одновременно, результатом этой коммуникации, отражая особен-
ности интерпретации античного наследия эпохой Просвещения. Греческому
εγχυχλιος παιδεια как совокупности тех знаний, которыми должен овладеть
свободный человек, вступающий в жизнь, очень близка просветительская идея
формирования нового типа человека, утверждающего царство разума на земле.
Идеал воспитания «παιδεια», направленный на создание «цельного человека с
моральным первенством» нашел в культуре Просвещения благодатную почву.
В издании французской энциклопедии отчетливо видно и влияние античного
прагматизма, польза и назидание современникам и потомкам. Об этом свиде-
тельствует предисловие: «Цель Энциклопедии — объединить знания, рассеян-
ные по поверхности земной, изложить их в общей системе для людей, с кото-
рыми мы живем, и передать их людям, которые придут за нами: дабы труды
минувших веков не были бесполезны для веков грядущих, дабы наши потом-
ки, став образованнее, стали также добродетельнее и счастливее и чтобы мы
могли умереть в сознании исполненного пред человечеством долга»1.
© Т.А. Сабурова, 2004.

Т.А. Сабурова 127
Энциклопедия эпохи Просвещения, как и культура Просвещения в целом, ес-

тественным образом связана не только с античностью, но и Возрождением. Уни-
версализм и разнообразие, свойственный культуре Возрождения, ярко проявился
в издании энциклопедий Просвещения. Энциклопедизм, по словам В.Ф. Пустар-
накова, являлся выражением общекультурной ориентации просветителей2.
В Энциклопедии Дидро и Даламбера не просто были изложены основные
достижения человеческого разума, она стала выражением философии Просве-
щения, по сути, объединив различные сведения и суждения в целостную сис-
тему, сформулировав понимание эпохой Просвещения сущности человека,
природы, общества, культуры. Это идейное единство французской энциклопе-
дии, несмотря на различия в подаче и трактовке сведений по отделам, отмеча-
лось многими, что и позволило ей стать своеобразной квинтэссенцией фило-
софии Просвещения, классическим выражением эпохи Просвещения в Европе.
Французская энциклопедия стала образцом, классической моделью просвети-
тельской энциклопедии (хотя не будем забывать о роли в европейском просвеще-
нии и английской энциклопедии Э. Чемберса), также как и французское Просве-
щение в целом стало классической моделью европейского Просвещения (хотя
шотландское Просвещение представляет не меньший интерес и значение для по-
нимания становления философии и культуры Просвещения в Европе). Таким об-
разом, можно выделить энциклопедизм как элемент или критерий, позволяющий
говорить о степени формирования и развития культуры Просвещения, о степени
ее зрелости. Распространение энциклопедического знания, издание энциклопедий,
их цель и характер, востребованность такого рода знания обществом, все это мо-
жет служить основой не только для характеристики национального варианта
культуры Просвещения, но и для определения хронологических границ эпохи
Просвещения в каждой стране, для вывода наличии культуры Просвещения в тот
или иной период. В связи с этим представляется весьма важным проведение срав-
нительного анализа традиций энциклопедизма в Европе и, в частности, во Фран-
ции как стране классического энциклопедизма и просвещения и в России. Такой
сравнительный анализ даст возможность уточнить как отдельные характеристики
русского Просвещения, так и сущность этой эпохи в России в целом.
Известность французской энциклопедии, также как и влияние французского
Просвещения на русскую культуру, не подлежит сомнению, это стало уже опре-
деленным стереотипом в историографии русского Просвещения. «Собрание, ста-
рающееся о переводе иностранных книг на российский язык», в состав которого
входили Богданович, Княжнин, Радищев, Козельский, существовавшее в 1768-
1783 гг., выпустило 112 книг, среди которых были произведения французских
просветителей Вольтера, Монтескье, статьи из Энциклопедии Дидро и Даламбера3.
Сочинения французских просветителей печатала «Типографическая компания»
Н.И. Новикова. Достаточно часто выражение «век русского Просвещения» упот-
ребляют применительно именно ко второй половине XVIII века, подразумевая
деятельность таких русских просветителей как Новиков, Радищев, Десницкий,
128 Т.А. Сабурова
Фонвизин. Встречается и более широкое определение границ века Просвещения в

России, от Ф. Прокоповича и В.Н. Татищева до декабристов или Н.Г. Чернышев-
ского. Можно встретить нижнюю границу века Просвещения в России и в XVII
веке, а верхнюю границу — во второй половине XIX века. Таким образом, хроно-
логические рамки века Просвещения в России оказываются четко неопределен-
ными до настоящего времени. Причина кроется, конечно, не столько в различной
характеристике исторических явлений, событий, сколько в различном понимании
самого понятия «просвещение», различном историко-философском смысле этого
понятия. Интересная и содержательная дискуссия по проблемам русского Про-
свещения, итоги которой были опубликованы, оставила множество нерешенных
вопросов4. До сих пор актуальным остается вопрос о соотношении понятий «про-
свещение» и «просветительство», культура просвещения и эпоха просвещения,
особенности национальных вариантов культуры просвещения, их хронологиче-
ские рамки. Очередная попытка привлечь внимание исследователей к проблеме
просвещения и, в частности, русского просвещения, была предпринята В.Ф. Пус-
тарнаковым. «Когда я смотрю на предлагаемые списки «русских просветителей»,
я вполне осознаю, что концепции, отражающие эти списки, не являются абсур-
дом, ибо они определенным образом группируют под термином «просветители»
тех, кто выступал против обскурантизма, мракобесия, невежества, антиинтеллек-
туализма и т.д. Но полагаю, что эти концепции являются все-таки малопродук-
тивными, затемняющими уже давно разрабатываемую в отечественной историо-
графии проблему адекватного русского Просвещения 40-60-х гг. XIX в., которое
типологически сходно с классическими образцами западноевропейского Просве-
щения эпохи от Локка до Руссо»5. Выявление и анализ традиции энциклопедизма
в России позволило бы с иной стороны взглянуть на культуру и эпоху русского
Просвещения. Традиционный подход к XVIII веку в России как веку Просвеще-
ния основывается на изучении процесса европеизации России и выводе о куль-
турной синхронизации России и Западной Европы к концу XVIII века. Если рас-
сматривать эпоху просвещения в плане общекультурном как эпоху распростране-
ния новых знаний, развития сферы образования и т.д., то, безусловно, XVIII век
является эпохой просвещения в России (впрочем, как и век XIX и ХХ), но если
речь идет о формировании особого типа культуры, особого мировоззрения и ха-
рактерных форм его проявления, то вопрос о хронологических границах этого яв-
ления становится гораздо более сложным.
Первой русской энциклопедией считается труд В.Н. Татищева Лексикон ис-
торический, географический, политический и гражданский Российского государ-
ства, созданный к середине XVIII века, но напечатанный только в 1793 году.
Просветительское мировоззрение В.Н. Татищева нашло яркое выражение в его
исторических сочинениях, также как и Лексикон, оказавшихся невостребованны-
ми современниками и с большим интересом и пользою читавшимися следующи-
ми поколениями. Об этом свидетельствуют и сочинения Н.М. Карамзина, и запис-
ки А.С. Пушкина, который запишет в своем дневнике: «О Татищеве. Не успел он,
Т.А. Сабурова 129
к сожалению, кончить своего Лексикона. Три книги оного, продолжающиеся до

буквы Л, изданы в 1793 году и содержат много любопытного». Интерес интеллек-
туальной элиты России начала XIX века к Татищеву и его Лексикону не случаен,
так как именно тогда предпринимались попытки издания энциклопедий, подоб-
ных французской. В этом отношении XVIII век скорее можно считать в России
веком Предпросвещения, когда закладывалась основа для формирования культу-
ры просвещения в России, создавались необходимые внутренние предпосылки,
сочетаемые с огромным влиянием внешних факторов. В трудах русских просве-
тителей XVIII века отразилось становление просветительской парадигмы как не-
отъемлемой части культуры просвещения. Эту просветительскую парадигму мы
видим затем в творчестве русских просветителей XIX века. Но попытки издания
энциклопедии в России XIX века также во многом оказались неудачными. При-
чины этого различны, сказалось и отсутствие научного сообщества, объединенно-
го философскими идеями, и жесткий контроль власти, стремившейся не допус-
тить распространение политических идей Просвещения, и невостребованность
подобных изданий со стороны русского общества, связанная с общим уровнем
образования и просвещения. Примерами могут служить попытка издания Энцик-
лопедического словаря С.И. Селивановского в Москве, задумывавшегося в 40 то-
мах, но было отпечатано только три тома, и материалы этого издания были кон-
фискованы властями в 1826 году. Энциклопедический лексикон в 40 томах А.А.
Плюшара, должен был стать русским вариантом французской энциклопедии.
Главным редактором был приглашен Н.И. Греч, к сотрудничеству приглашено
большое число деятелей культуры, подписка составила около 6000 человек, что
для русского общества цифра весьма немалая, если вспомнить, что на Древнюю
Российскую вивлиофику Новикова в свое время подписалось 198 человек.6 Но с
другой стороны, первое издание энциклопедии Дидро и Даламбера разошлось во
Франции тиражом 30000 экземпляров и было достаточно прибыльным для изда-
телей, а на энциклопедию под редакцией Греча подписка постепенно прекрати-
лась, А. Плюшар обанкротился. Конечно, свою роль сыграло и отсутствие четко
разработанной программы издания, общей идеи энциклопедии, и нарушение сро-
ков издания, и разногласия между сотрудниками и др. Но показательным является
факт незавершенного и невостребованного труда, а также его негативная оценка
еще в 1834 году. Из дневника А.С. Пушкина: «1834 17 марта. Вчера было совеща-
ние литературное у Греча об издании русского Conversation's Lexicon. Нас было
человек со сто, большею частию неизвестных мне русских великих людей <…> Я
подсмотрел много шарлатанства и очень мало толку. Предприятие в миллион, а
выгоды не вижу. Не говорю уже о чести. Охота лезть в омут, где полощутся Бул-
гарин, Полевой и Свиньин. — Гаевский подписался, но с условием. К.<нязь>
Одоевский и я последовали его примеру. Вяземский не был приглашен на сие ли-
тературное сборище. Тут я встретил доброго Галича и очень ему обрадовался. 2
апреля. Кн. Одоевский, доктор Гаевский, Зайцевский и я выключены из числа из-
дателей Conversation's Lexicon. Прочие были обижены нашей оговоркою; но чест-
130 Т.А. Сабурова
ный человек, говорит Одоевский, может быть однажды обманут; но в другой раз
обманут только дурак. Этот лексикон будет не что иное, как Северная Пчела и
Библиотека для чтения в новом порядке и объеме».
В 1861 году предпринимается очередная попытка издания русской энцик-
лопедии под редакцией А.А. Краевского, затем П.Л. Лаврова. К 1863 году вы-
ходит шесть томов Энциклопедического словаря, составленного русскими уче-
ными и писателями, из них пять томов составила буква «А», а в 6 том вошла
буква «Е»7. В 1870-е годы выходит Русский энциклопедический словарь И.Н.
Березина, пользовавшийся большим спросом, с 1890 года печатается Энцикло-
педический словарь Брокгауза и Ефрона, а в 1899 году издается Дешевый эн-
циклопедический словарь Ф. Павленкова. В целом 1890-е годы — начало ХХ
века отмечены появлением большого количества разнообразных по тематике и
объему энциклопедических словарей, востребованных русской читающей пуб-
ликой. Можно сказать, что только к концу XIX века в России появилась доста-
точная читающая аудитория для широкого издания энциклопедий, появилась
потребность в такого рода изданиях. Но к этому времени изменился характер и
цели энциклопедий, они превращаются в исключительно справочные и специ-
альные издания. Эту тенденцию XIX века отразил еще Толковый словарь В.И.
Даля, в котором энциклопедия уже не связывалась с реализацией идеала
παιδεια, а представлялась справочным сочинением, содержащем в сокращен-
ном виде все человеческие знания, науки или все части одной науки8. Сходные
явления мы можем отметить и в издании энциклопедий в середине — второй
половине XIX века в Италии, Испании, Дании, Польше, Америке.
Таким образом, традиции энциклопедизма эпохи Просвещения остались в
России фактически нереализованными, что с еще одной стороны показывает
незавершенность формирования, незрелость культуры Просвещения в России,
но при этом постоянное присутствие просветительской парадигмы в сознании
русской интеллектуальной элиты и интеллигенции, наличие своеобразного
просветительского проекта, реализуемого на протяжении XVIII, XIX и даже
ХХ века и не утратившего своей значимости в современной России.
1
Цит. по: Брокгауз Ф.А., Ефрон И.А. Энциклопедический словарь. Т. XLа СПб., 1904. С. 879.
2
Пустарнаков В.Ф. Философия Просвещения в России и во Франции: опыт сравнительного
анализа. М., 2002. С. 44.
3
Баренбаум И.Е., Давыдова Т.Е. История книги. М., 1971. С. 114.
4
Проблемы русского просвещения в литературе XVIII века. М.-Л., 1961.
5
Пустарнаков В.Ф. Философия Просвещения в России и во Франции: опыт сравнительного
анализа. М., 2002. С. 32.
6
Мезин С.А. Карамзин и историческое сознание русского общества 2 половины XVIII — 1
четверти XIX в. \\ Исторические воззрения как форма общественного сознания. Материалы
научной межвузовской конференции. Саратов, 1995. Ч. 1. С. 49.
7
Брокгауз Ф.А., Ефрон И.А. Энциклопедический словарь. Т. ХХХ. СПб., 1900. С. 381.
8
Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. С. 2684.
131
ВЛИЯНИЕ
«ЭНЦИКЛОПЕДИЧЕСКОГО ЛЕКСИКОНА»
АДОЛЬФА ПЛЮШАРА НА ПОСЛЕДУЮЩИЕ
ЭНЦИКЛОПЕДИЧЕСКИЕ ИЗДАНИЯ
И.А. Шпаковская
В
1835-1841 гг. в Петербурге, в типографии Адольфа Александровича
Плюшара, выходил Энциклопедический лексикон, задуманный как
российская энциклопедия, создававшаяся, однако, по образцу немец-
ких и французских Konversazions-лексиконов. Это событие интеллек-
туальной жизни столицы имело широкий резонанс как в прессе, так и
в общественном мнении. Согласно первоначальному плану Лексикон должен
был состоять из 24 томов, которые вышли бы за 6 лет, большинство статей
должно быть не переводными, а оригинальными, созданными лучшими рос-
сийскими учеными. Но слабость методологической базы привела к тому, что
издание начало неимоверно растягиваться, а недоразумения в редакции приве-
ли к задержкам с выходом очередных томов. Редакторы и издатель не смогли спа-
сти Лексикон от банкротства, и 17-й том (до слога ДЯТ) стал последним.
В создании «Лексикона» принимали участие многие выдающиеся ученые той
поры (акад. медицины Г.П. Бонгард, военный историк Н.С. Голицын, ориента-
лист, академик Я.И. Шмит, профессор всеобщей истории И.П. Шульгин, филолог,
академик Д.И. Языков и др.) Поэтому вышедшие 17 томов на первые пять букв
алфавита стали значительным явлением в культурной жизни России. Это издание
представляет многосторонний интерес, но мы рассмотрим один аспект: прямые и
опосредованные влияния на последующие энциклопедические издания.
В 1841 г. издание Лексикона прекратилось и не смогло возобновиться.
Следующая попытка издать русскую общую энциклопедию была предпринята
© И.А. Шпаковская, 2004.

132 И.А. Шпаковская
литератором А.В. Старчевским и владельцем типографии К. Крайем. Однако

нужно упомянуть, что с конца 1830-х выходил еще один словарь — отрасле-
вой справочник Военный энциклопедический Лексикон под редакцией барона
Л.И. Зедделера и Н.И. Греча.
Его судьба оказалась более счастливой, чем судьба Лексикона А.А. Плю-
шара. Хотя и с большими трудностями (потребовалось 14 лет), энциклопедию
довели до конца. В списке авторов — почти те же лица, что мы видели в Лек-
сиконе Плюшара. Это К.М. Базили, А.В. Висковатов, В.В. Григорьев, С.И. Зе-
леной, С.П. Крашенинников, С.А. Маркевич, А.Ф. Шенин, И.Ф. Штукенберг,
И.П. Шульгин, Д.И. Языков, Д.А. Эристов и многие другие. Также фигурирует
брат историка Н.Г. Устрялова Ф.Г. Устрялов.
Анализ содержания Военного Энциклопедического лексикона показывает,
как постепенно редакторы учились на ошибках плюшаровского словаря. Пре-
дисловие «от редакции» перечисляет основные предметы Лексикона (история
и теория военного искусства, история войн, жизнеописания великих военных
людей и т.п.), объясняет принцип отбора материала: «исключить все то, что не
имеет непосредственно связи с военным делом, т.е. те предметы, которые не-
обходимы для пояснения и дополнения статей собственно военных». Техниче-
ская часть также должна быть изложена «без всяких частных и мелких под-
робностей»1. Правда, первые тома помещали краткий исторический обзор го-
сударств (например, Вавилонское царство), а не обзор, например, войн, кото-
рые вело это государство. И впоследствии авторы не окончательно избавились
от этого недостатка, так как основными источниками по-прежнему были евро-
пейские энциклопедии. Это немецкие Kausler’s Wörterbuch der Schlachten und
Belagerungen, Pierer’s Universal-Encyclopedie и Военный словарь Люге2. Поэто-
му в Военно-энциклопедическом лексиконе очень много статей о европейских
войнах и полководцах. Авторы крупных статей не всегда придерживались те-
мы. Так, барон Л. Зедделер составил большое количество статей о сражениях
разных эпох, он же взял на себя статьи об истории государств. В результате
статья «Испания (история)» занимает 26 страниц, а за ней следует «Испанские
войны» — 66 страниц. (Т. 6. С. 165-191 и 191-255).
Некоторые статьи, возможно, и уместные в военном лексиконе, не объяс-
няют своей связи с военными науками. С.И. Зеленой (писавший и для Плюша-
ра) не объяснил, какое приложение к военным наукам имеет дифференциаль-
ное и интегральное исчисление, помещая эти статьи в словарь Л.И. Зедделера.
Поскольку многие авторы работали как у Плюшара, так и у Зедделера, час-
ты случаи перехода статей из первого лексикона во второй. Так, С.А. Марке-
вич, С.П. Крашенинников, Н.Ф. Линдфорс, М.М. Окунев (и еще многие дру-
1
Военный энциклопедический лексикон. СПб., 1837. Т. 1. Ненумеров. стр. в начале.
2
История отечественной военно-энциклопедической литературы / [А.И. Бабин, Д.И. Виноку-
ров, М.М. Кирьян и др.] М.: Наука, 1980. С. 46.
И.А. Шпаковская 133
гие) без изменений перенесли свои статьи о, соответственно, рыцаре Баярде,

адмирале Блейке, Ф.-В. Бисмарке (немецком «военном писателе») и битеньгах
(стойках для закрепления якорных канатов) в Военно-энциклопедический лек-
сикон. Некоторые авторы отредактировали прошлые статьи (Д.И. Языков — о
неком Биргере, норвежском военачальнике XIII в.; В.В. Григорьев — о древ-
нем Вавилоне, Н. Устрялов (возможно) — о Бироне, герцоге Курляндском и
т.п.) Но во многих случаях статьи для второго лексикона были написаны зано-
во, другими авторами. Так, статья о Бирманской империи в плюшаровском
лексиконе занимает 11 страниц (автор не указан), а в Военном — 4 (автор —
А.Н. Бородин). В Энциклопедическом Лексиконе статья «вагенбург» (обоз),
очевидно, переведена с немецкой энциклопедии, а для Военного лексикона го-
раздо более подробную статью написал П.И. Пейкер.
В этом лексиконе также значительное место занимают статьи о России: во-
енная история России, история ее военных учреждений, биографии знамени-
тых людей, устройство русских армии, флота, военных учебных заведений.
Многие материалы впервые вводились в оборот, привлекалось много архив-
ных материалов1.
Самое замечательное, что в эту эпоху многословия редакторы сумели ре-
шительно сократить количество томов. Первые три тома покрыли три бук-
вы — А, Б, и В. Военному лексикону грозило так же разрастись, как это слу-
чилось с плюшаровским. Однако редакция пришла к выводу о необходимости
изменить характер и степень изложения технической части военного дела и
вспомогательных наук… Она решила ограничиться определением предмета,
истолкованием его наименования… но без всяких частных и мелких подроб-
ностей». Также решено было сильно сократить информацию, касающуюся
вспомогательных наук2. В результате пересмотра основных подходов к состав-
лению словаря 4-й том покрыл всю букву Г и начал Д, 5-й — закончил Д и
дошел до З, а 6-й закончил буквы З, И и начал букву К и т.п. (том 11 — «По-
рох — Сакень», т. 12 — «Саксония — Трубецкой», т. 13 — «Труд — Швед-
ские войны», т. 14 — «Шведские могилы — Θукидид»). Всего вышло 12 томов
и 2 дополнительных тома. Несмотря на трудности, лексикон был завершен, и с
1852 г. предпринято его 2-е издание (12, 8-9). Оно издавалось успешно, благо-
даря «планам совершенствования…, заранее продуманными и разработанными
в процессе завершения первого издания»3.
По нашему мнению, Военный энциклопедический лексикон важен тем, что на-
глядно продемонстрировал изменение взглядов на энциклопедическое издание.
Постепенно авторы нашли равновесие между обилием фактов и необходимостью
выражаться кратко. Постепенно они начинали понимать, что нужно уравновесить
1
2
3
крупные и мелкие статьи, а крупные статьи — четко структурировать. Однако это

не было теоретически осознано, в дальнейшем оказалось, что опыт потерян.
Под влиянием успеха плюшаровского Лексикона у тогда еще студента А.В.
Старчевского зародилась мысль издать энциклопедию. Согласно его воспоми-
наниям, после прекращения плюшаровского лексикона А.В. Никитенко, А.А.
Краевский и «капиталист Струбинский» в 1844 г. замыслили издать новый, ко-
торый должен был печататься в типографии К. Крайя. П. Столпянский писал,
что «Общество молодых литераторов» имело намерение издать Биографиче-
ский, библиографический и критический словарь русских писателей с портре-
тами — 2 тома по 25 печатных листов. Они обратились к А.Ф. Смирдину, но
дело не пошло из-за цензурных затруднений1. Кроме того, И.М. Гедеонов зате-
вал с книгопродавцем Ю.А. Юнгмейстером еще какое-то издание словаря. В
нем Старчевскому было поручено составить словник2.
Впоследствии вышеозначенные проекты распались, но нашелся «спонсор»:
купец А.И. Варгунин дал деньги, и Старчевский и Край начали издание. Ос-
новным источником для первых томов был, конечно, Лексикон Плюшара. По-
скольку издание планировалось всего на 4 тома, статьи попросту сокращались.
Кроме того, источниками служили Encyclopédie des gens du monde, Dictionnaire
encyclopédique de S-Laurent, Biographie universelle, Лексикон Брокгауза и Ма-
тематический лексикон В.Я. Буняковского. Вскоре стало ясно, что словарь
будет состоять из 12 томов. К 1847 году вышли 1, 5, 6, и 12-й тома. Старчев-
ский гордился своей идеей помещать биографии современников, для чего к
интересующим личностям были посланы анкеты. Генерал-адъютант Бибиков и
кн. Воронцов посчитали, что их биографий не стоит помещать в справочный
словарь, а граф Клейнмихель, наоборот, велел обязательно упомянуть о всех
своих наградах, в том числе двух табакерках с бриллиантами3.
Сильно помешали Старчевскому не только финансовые затруднения, но
также ужесточение цензуры в конце 1840-х гг. В частности, известна история
Словаря иностранных слов, вошедших в состав русского языка издателя Н.С.
Кирилова. В нем сотрудничали Валериан Майков, написавший большую часть
статей первого тома, и М.В. Буташевич-Петрашевский, трактовавшие многие
слова в духе социалистов-утопистов4. Председатель Цензурного комитета Му-
син-Пушкин был возмущен: «я нашел в ней многие мысли и выражения не-
приличные, могущие служить поводом для умов легкомысленных, к толкам и
заключениям лживым и вредным»5. Последовало распоряжение изъять словарь
1
Столпянский П. Материалы для истории книжной торговли в России // Рус. библиофил.
1911. № 2. С. 31.
2
Старчевский А.В. Воспоминания старого литератора // Истор. вестник. 1890. Т. 41. № 9. С. 517.
3
Там же. С. 528-530.
4
Высказывалось мнение, что наиболее радикальные статьи первого тома, возможно, принад-
лежали Петрашевскому (148, 73).
5
из продажи. Согласно материалам дела в ЦГИА СПб, из тиража 2000 экз. 1600
были доставлены в Цензурный комитет для последующего уничтожения, а из
оставшихся 400 в Петербурге продано 27 и в другие города разослано 318 экз.1
Исходя из этого, можно предположить, что эта библиографическая редкость не
могла оказать большого влияния на последующее развитие словарного и эн-
циклопедического дела, и Карманный словарь иностранных слов интересен
как эпизод истории общественной мысли николаевской России.
Словарь А. Старчевского был первой общей энциклопедией в России, ко-
торую удалось довести до конца. Несмотря на низкое качество, он нашел сво-
их поклонников. Так, некий помещик П.П. Безобразов имел словарь Старчев-
ского «настольной книгой»: «не проходит ни одного дня, чтоб он в словарь не
заглянул»2. Однако, согласно современной критике, это была просто плохая
компиляция. Н.Г. Чернышевский, публикуя отзыв о нем, отмечал, что удач-
ным в нем является только то, что было взято из плюшаровского Лексикона3.
В 1859 г. было объявлено о подписке на Энциклопедический словарь, издавае-
мый обществом ученых и литераторов во главе с редактором А.А. Краевским.
Издание финансировалось «Обществом петербургский капиталистов». Проявляя
заботу о народном просвещении и удовлетворении потребностей читателей в
справочном издании, «Общество» разослало запросы во все концы России, желая
«узнать наперед, до какой степени существует в русской публике потребность та-
кого издания». Были получены ответы «с изъявлением желания приобрести бу-
дущий «Лексикон»… Многие намерены подписаться на несколько экземпляров»4.
В отделе рукописей РНБ хранится договор, касающийся именно этого предпри-
ятия и оговаривающий все стороны деятельности. Он представляет собой коллек-
тивную договоренность между группой издателей Энциклопедического словаря с
главным редактором А.А. Краевским и частными редакторами.
С одной стороны, через 20 лет после прекращения издания плюшаровского
лексикона мы видим, что он не был забыт: при указании количества печатных
знаков будущий словарь сравнивается именно с ним: «каждый лист в два столбца
содержит 59-60 тыс. букв… почти столько же, сколько заключает в себя Энцик-
лопедический Лексикон Плюшара»5. Некоторые пункты детально проработаны.
Это, прежде всего, проблемы финансирования. Тщательно расписано, в какой по-
следовательности по выходе томов авторы получают гонорарные выплаты. Ого-
варивается оригинальность статей — авторы не имеют права печатать эти же ма-
териалы в других словарях или периодике. Разработаны вопросы прав наследова-
ния (в случае переизданий). Все статьи и политипажи остаются полной собствен-
ностью авторов. Оговорено, кто ответственен за составление словника и набор со-
1
Смирнов-Сокольский Н.П. Я покажу им иронию. С. 380-381.
2
РО ИРЛИ. Ф. 583. Ед. хр. 370. Л. 3. (письмо В.Е. Генкеля А.В. Старчевскому от 20.07.1858).
3
Кауфман И.М. Русские энциклопедии. Библиография и краткие очерки. М.: ГБЛ, 1960. С. 25.
4
РО ИРЛИ. Ф. 265. Оп. 2. Ед. хр. 1790. Л. 29.
5
РНБ ОР. Ф. 391. Ед. хр. 96. Л. 1
трудников1. Большой авторский коллектив требовал тщательной подготовки до-

говора, тем более что еще не забылось банкротство Плюшара в результате его
«мотовства».
С другой стороны, хотя был указан тираж, авторский гонорар и порядок
выплаты вознаграждения, не было указано, сколько томов они собираются вы-
пустить! Более того, частным редакторам было позволено расширять словник
по собственному усмотрению2. То есть печальный опыт «разрастания» плю-
шаровского лексикона не был учтен.
В 1863 г. появился энциклопедический словарь, удовлетворявший тем требо-
ваниям, которые предъявлялись редакторами и читателями. Мы имеем в виду На-
стольный словарь для справок по всем отраслям знания Ф.Г. Толля (издавался в
1863-66 гг.). В трех томах большого формата (четвертый — «необходимые при-
ложения», прежде всего библиографические списки) бывший петрашевец
Ф. Толль с несколькими сотрудниками (среди них В.П. Волленс, В.Р. Зотов, В.П.
Острогорский) уместили «немногословные и отчетливые» статьи, касавшиеся
всех направлений современного знания3. Издателя беспокоила оперативность и
современность данных, сжатость изложения. Также, кроме краткости, обязатель-
ным условием была полнота статей4. Компактность достигалась также использо-
ванием четкого убористого шрифта. По подсчетам Н.А. Зиневича, в словаре Ф.
Толля на один печ. лист приходилось в среднем 87 тыс. букв, в то время как у
Плюшара — 61 тыс., число слов на странице у Толля 355, в то время как у Плю-
шара — 192. Редактор-издатель пытался ввести систему перекрестных ссылок
(так, в статье «жеребенок» имеется отсылка на статью «лошадь», но обратной
нет). Словарь отличался чрезмерным увлечением естественными науками; в
статьях по педагогике Толль развивал собственные взгляды. Небольшой объем
обусловил краткость многих статей, порой доходящую до простой констатации.
Несмотря на недостатки, этот словарь был очень положительно принят критикой.
Нужно отметить, что к 1835 г., началу издания А.А. Плюшаром Лексикона,
российская традиция составления словарей энциклопедического типа насчи-
тывала немногим более 70 лет и в основном сводилась к переводу с француз-
ского с небольшими добавлениями русских материалов. Даже такое выдаю-
щееся явление, как l’Encyclopédie Дидро и Даламбера, в России конца XVIII в.
было воспринято механически, через переводы. Поскольку к 30-м годам XIX в.
популярность идей просвещения сошла на нет, l’Encyclopédie не использова-
лась в качестве источника.
Теоретических основ построения энциклопедий просто не существовало. Во-
одушевленные успехом лексиконов в Европе, авторы и издатели полагали, что
1
Там же. Л. 2-5.
2
Там же. Л. 1 об.
3
Русские энциклопедии и энциклопедические словари: Библиогр. указатель / Сост. С.И. Бол-
тачева и др. М.: Рус. Энциклопедия, 1994. С. 20.
4
Зиневич Н.А. Ф.Г. Толь. М.: Книга, 1964. С. 38.
достаточно перевести хорошую энциклопедию, по возможности дополнив ее не-

которыми статьями, и такой же успех будет обеспечен в России.
Отсюда вытекает легкость, с которой брались за дело. Составляя начало,
редактор не знал, что будет в конце. Отсюда неуравновешенность крупных и
мелких статей, неоправданная подробность и необоснованное включение ма-
териала, не интересного в России. Хотя о необходимости национальной эн-
циклопедии заявлялось прямо, редакторы не представляли, что это такое. Ори-
гинальные статьи о географии, экономике, статистике, точных и технических
науках создавались, возможно, с учетом накопленного Европой опыта. Они
излагали факты, а не мнение автора о важности данного явления или события.
Статьи по истории и литературе более неровны по качеству. Форма статьи-
биографии только вырабатывалась, и удачные соседствуют с неудачными. Из-
вестные авторы удачных, по мнению современников, биографических слова-
рей — Д.Н. Бантыш-Каменский и Е. Болховитинов — не были привлечены к
составлению лексикона.
Принципы деятельности редактора как лица, определяющего соотношение
материала и направляющего все издание, совершенно не применялись на прак-
тике. Форма статьи — краткая преамбула в начале, дающая общее определе-
ние предмета или лица, четкая структура статьи, наличие литературы вопро-
са — даже не была предметом обсуждения. Необходимость перекрестных ссы-
лок в принципе осознавалась, но требуемые трудозатраты были бы слишком
велики, редакторы не брали на себя этот кропотливый труд. Некоторые авторы
осознали, что краткое сведение о биографируемом в начале статьи необходи-
мо, но годы жизни сразу же после имени стали помещать только в словарях
конца XIX в. (и то не всегда). Полемика в статьях считалась уместной, делаю-
щей статью интереснее, а сухой тон изложения не считался обязательным.
Возможно, в этом сказывалось влияние французской журналистики и исполь-
зование французских энциклопедий.
Из-за узости образованной аудитории и отсутствия опыта авторы плохо
понимали сущность справочного издания, пытались сделать его не только ин-
формативным, но также художественным. Но и сами читатели еще не вырабо-
тали привычки и потребности пользоваться справочными изданиями. Возмож-
но, алфавитное расположение статей на этапе получения томов не способствовало
успеху: А. Плюшар несколько раз оправдывался, что пока это неупорядоченное
разнообразие, а по завершении всего издания читатели смогут удовлетворить лю-
бые запросы. Читатели привыкли к тематическим, прежде всего биографическим
словарям, которые можно было читать подряд, а не использовать для справок,
благодаря им систематическое расположение материала было привычнее.
Тип справочного издания, действительно предназначенного для всех слоев
населения, удовлетворяющего интеллектуальные запросы грамотной аудито-
рии, еще не сложился. Стремление «объять необъятное» было свойственно как
авторам плюшаровского лексикона, так и авторам Энциклопедического слова-
ря, предпринятого «Обществом ученых и литераторов» в 1859 г., прежние

ошибки повторились: 4-й том не окончил букву «А», присутствовали растяну-
тые статьи на маловажные темы, и главное — «отсутствовала общая точка
зрения редакторов на предметы, помещенные в словарь»1.
Однако значение Лексикона нельзя признать нулевым. Читатели имели
возможность познакомиться с некоторыми событиями современной истории в
трактовке французских и немецких авторов, т.е. Лексикон выполнил информа-
тивную функцию.
Военно-энциклопедический лексикон Л. Зедделера был завершен, по нашему
мнению, именно благодаря тому, что авторы прошли школу плюшаровского
лексикона. Редакторы смогли пожертвовать полнотой ради возможности за-
вершить издание. В некоторых случаях была найдена оптимальная форма ста-
тьи для специального словаря, хотя списки литературы в последнем встреча-
ются гораздо реже, чем в плюшаровском. Карты, схемы, чертежи также со-
ставляют важную часть словаря.
Необходимость четкой проработки словника во избежание повторений и
обеспечения перекрестных ссылок была осознана авторами Словаря 1859 года,
что видно из договора издателей с частными редакторами.
Тот факт, что только шестая часть алфавита была покрыта Лексиконом,
значительно уменьшает его значение. Пользоваться им было невозможно. При
условии завершения издания оно было бы очень крупным явлением интеллек-
туальной жизни России и его опыт (в т.ч. отрицательный) мог бы шире ис-
пользоваться в течение всего XIX века.
1
РНБ ОР. Ф. 777. Ед. хр. 3148. Л. 1-15.
139
СОВЕТСКИЙ БЫТОВОЙ ЭНЦИКЛОПЕДИЗМ:

50е
Г.А. Орлова
В
1958 году в государственном научном издательстве Большая совет-
ская энциклопедия пятисоттысячным тиражом выходит двухтомная
Краткая энциклопедия домашнего хозяйства (КЭДХ). Фолиант, со-
держащий исчерпывающие сведения о различных аспектах повсе-
дневности — «потливости», «потолке», «почках (говяжьих)», «правах
матери и ребенка», «предохранителе электрическом» — соответствует обще-
принятому стандарту энциклопедических изданий. Словарные статьи распо-
ложены в алфавитном порядке, снабжены необходимым справочным материа-
лом, унифицированы, совмещают в себе претензию на универсальность и ав-
торитетность знания с популярным характером изложения. Своеобразие же
этой энциклопедии состоит в обилии полезных советов, технических инструк-
ций и нормирующих положений. Книга, главная задача которой — «помочь
советским людям лучше организовать свой быт и досуг», по сути, манифести-
рует дискурсивный порядок советской повседневности.
Появление КЭДХ — свидетельство институционализации процесса «организа-
ции» советского быта посредством универсальных знаний. Этот процесс был запу-
щен культурной революцией 20х и битвой за культурность, развернувшейся в 1934-
1939 гг. и эпично увенчавшейся выходом «микояновской» Книги о вкусной и здоро-
вой пище (1939 г.). Впрочем, только к началу 50х просветительский пафос, опора на
авторитет науки, стремление соотнести утилитарное действие с универсальными за-
кономерностями становятся базовой стратегией советского дискурса о быте.
В специальных изданиях, календарях, журналах и первых сборниках по-
лезных советов рецепт приготовления рыбного блюда выводится из специфи-
ки обменных процессов или сопровождается общинным экскурсом в биологию
© Г.А. Орлова, 2004.

140 Г.А. Орлова
и географию обитания горбуш, сельдей или карасей; распорядок дня обсужда-

ется со ссылкой на теорию высшей нервной деятельности; а вопрос читатель-
ницы об уходе за кожей лица провоцирует на лекцию о свойствах эпидермиса
и специфике его пигментации у представителей разных рас. Порядок быта за-
дается порядком знания. Однако тотальным устремлениям к упорядочиванию
реальности наиболее полно соответствует именно формат энциклопедии.
КЭДХ, увидевшая свет на излете десятилетия, совмещает в себе масштаб и
утопизм просветительства 50х с модернизаторской установкой последующей
эпохи. Она позволяет не только вписать обыденные практики в структуру ав-
торитетного знания, но и приспособить высокий стандарт просвещения к
практическим нуждам. Очевидно, что редактирование и насыщение советского
быта универсальными знаниями не сводимы к изданию энциклопедии и даже в
какой-то степени этим изданием ограничиваются в своем праве на тотальное
преображение быта. Совокупность сведений о порядке и правильном обуст-
ройстве быта, которым придается форма универсального научно-популярного
знания, вкупе с приемами трансляции, популяризации и использования этого
знания мы будем называть бытовым энциклопедизмом.
50е — это время наивысшего подъема советского бытового энциклопедиз-
ма. Почему? В качестве эпистемологического основания может быть упомяну-
та установка эпохи на производство тотального универсального знания о ре-
альности как способ установления контроля над нею и механизм ее преобра-
жения. Именно в 50е начинается издательская эпидемия справочников, на-
стольных книг, универсальных руководств на все случаи жизни и для предста-
вителей всех слоев населения / профессий (от Справочника деревенского физ-
культурника до Настольной книги электромонтера, от Спутника туриста до
Книги народного депутата, от Спутника пионера до Книги о детском пита-
нии). Мир выглядит освоенным, устоявшимся и понятным, доступным обоб-
щающему, систематизирующему и в то же время не лишенному экзальтиро-
ванного энтузиазма взгляду, а знание о нем конвертировано в корпус справоч-
ных статей, нормативов и практических советов. Именно в 50е быт советского
человека вновь становится предметом многочисленных дискуссий (например,
полемика О вкусе, развернувшаяся в 1954-1955гг. на страницах Нового мира;
или кампания за улучшение качества бытовых услуг и товаров народного по-
требления, захватившая советскую печать во второй половине 50х). На фоне
битвы со стилягами возобновляется обсуждение онтологических и идеологи-
ческих оснований вещи, возникает потребность в установлении над ней особо-
го контроля. Но главное, быт, который всегда находился под подозрением у
власти, наконец-то окончательно интегрируется в конструкцию «советский об-
раз жизни» (о чем свидетельствует, например, изменение политики репрезентации
советского человека на страницах титульного журнала Советский Союз, целые
очерки которого теперь посвящены повседневности отдельного советского семей-
ства или прелестям нашего потребления).
Г.А. Орлова 141
Совмещение установки на производство универсальных знаний с включе-

нием быта в структуру советской реальности создало благоприятные условия
для распространения энциклопедического стандарта на повседневные практи-
ки. Бытовой энциклопедизм — неотъемлемая составляющая отечественного
просветительского проекта и новый виток в борьбе за культурность, соеди-
няющей в себе гигиенические стандарты, практические навыки, обязательный
минимум знаний и этикет. На пересечении этих нормирующих систем склады-
вается универсальное знание о советском быте.
Среди основных источников бытового энциклопедизма могут быть назва-
ны а) настольные календари (выходят с 1958 г.), б) «тотальные советы» в пе-
риодических изданиях; в) универсальные руководства по организации быта,
такие как Книга о вкусной и здоровой пище (переиздание которой началось с
1951 г.) и Домоводство (расширенная версия Книги… адресованная жителям
села); г) наконец, собственно энциклопедия.
Настольные календари вопреки своему предназначению задают вневре-
менной, зато иерархически организованный порядок повседневности. После-
довательно изложенная информация о том, как повышать свой уровень обра-
зования, поддерживать себя в хорошей физической форме, воспитывать ребен-
ка, следить за здоровьем, повышать правовую культуру, овладевать этикетом,
организовывать досуг (шашки, рыбалка, фотодело, цветоводство), соблюдать
технику безопасности, выполнять необходимую работу по дому и готовить
пищу, перемежается в этих массовых изданиях с общеобразовательными све-
дениями из области астрономии, этимологии, занимательной географии, исто-
рии и литературы. Календарные статьи совмещают авторитетную манеру по-
дачи информации с тривиальностью самих советов (например, кандидат меди-
цинских наук утверждает, что «Наиболее полная и быстрая замена воздуха
происходит при сквозном проветривании», а профессиональный фотограф да-
ет следующий совет любителю: «Для фоторабот не нужна специально обору-
дованная комната»). Конвертация житейского опыта в полноправные знания о
правильной организации быта позволяет перенести акцент с информационно-
справочной функции такого текста на нормативную. Пример тому — статьи,
обращенные к формовке техник тела (как правильно ходить, прыгать) и струк-
турированию свободного времени (как провести субботний вечер).
«Тотальные советы» в журналах — разновидность полезных советов, в
которых утилитарное действие соотносится с универсальным порядком вещей
или рассматривается сквозь призму детерминирующих его закономерностей.
Например, рекомендации, которые начала публиковать «Наука и жизнь», вы-
держаны в духе высокого просвещения и научного обоснования житейской
мудрости: «Календари и справочники сообщают множество полезных сове-
тов, однако в большинстве случаев составители не объясняют, почему имен-
но полезен тот или иной совет, какие физические, химические или биологиче-
ские закономерности кроются в нем. А между тем, узнать это не только ин-
142 Г.А. Орлова
тересно, но и полезно». Польза и смысл совета поверяется теорией, а доказа-

тельством уже ее полезности является демонстрация практического примене-
ния. Прочитанный таким образом, совет становится идеальным местом встре-
чи науки и жизни: вооруженный теоретическим знанием борец, например, с
оледенением стекол выглядит естествоиспытателем, а его обыденный опыт
подвергается упорядочиванию и рационализации.
Универсальные пособия содержат в себе круг теоретических и практических
знаний о быте или одном из его сегментов. Свободные от алфавитного принципа
размещения информации, они создают целостную концепцию обыденного.
Монументальная Книга о вкусной и здоровой пище — наиболее яркий при-
мер универсальных справочных пособий — задает идеальный порядок совет-
ской повседневности. Тема питания прочитывается в ней предельно широко:
«Питание является одним из основных условий существования человека, а
проблема питания — одной из основных проблем советской культуры». Книга
содержит два уровня универсалий: визуальный и текстуальный. Порядок про-
дуктов, предстающих читательскому взору во всем блеске идеи изобилия и
зажиточной жизни, репрезентирует универсум советской утопии. А текст
(особенно размещенный в маргиналиях) объективирует сложно организован-
ный конгломерат знаний о пище, куда наряду с этимологическими статьями,
рецептурой, технологией и описанием приспособлений, оптимизирующих
процесс приготовления еды, включены сведения о морфологии и физиологии
будущей пищи, местах ее обитания, истории добычи, а также литературные
заметки (среди авторов книги — один лауреат Сталинской премии по литера-
туре) и даже оды еде и питью. В мире пищи, каким его показывает Книга, не
существует различия между произведенным продуктом и готовящимся к за-
пуску в производство (а, значит, уничтожено время), не различается делика-
тесный мусс из печени трески и яичница: вся еда одинаково познаваема, а су-
ждения о ней подчинены тройному стандарту: кулинария (что вкусно), дието-
логия и рациональное питание (что полезно) и эстетика (что красиво).
Краткая энциклопедия домашнего хозяйства, как уже отмечалось выше,
вполне соответствует стандарту энциклопедического издания. Энциклопедия вос-
производит расширенный по отношению к настольным календарям состав повсе-
дневности, а вступительная статья корректирует иерархическое соподчинение
сегментов быта: на первом месте оказывается не подчеркнуто идеологически мар-
кированные самообразование, физподготовка и воспитание ребенка, а, собствен-
но, бытовые практики — приготовление еды, пошив одежды, рукоделие, порядок
в доме, ремонт и обстановка квартиры, гигиена быта. Они дополняются сведения-
ми об организации досуга и отдельных хобби, ремеслах, медицинскими сведе-
ниями и сведениями о технике безопасности, советами по содержанию домашних
животных. Последними в списке оказываются юридические справки «по жилищ-
ному законодательству, пенсиям и другим бытовым вопросам».
Г.А. Орлова 143
Объем словарных статей, расположенных в алфавитном порядке, включает

от нескольких строк определения (например, «ассортимент») до 5-7 страниц
технических инструкций или же практических руководств (например, «карна-
вальный костюм»). Словарная статья, как правило, содержит информационный и
рекомендательно-нормирующий компоненты (например, дефиницию и нормы
эксплуатации, или классификацию и ассортимент). Декларативная норматив-
ность, навязывание строго оговоренного стандарта — отличительная особенность
этой энциклопедии. Степень нормирования возрастает в случае, когда речь захо-
дит о детях (власть педагогики), здоровье (власть гигиены), вещах (власть эстети-
ки или технологии), отношениях людей (власть этикета), механизмах (власть тех-
ники безопасности). Можно обнаружить взаимосвязь между предполагаемой ад-
ресной группой и догмой быта: информация, обращенная к женщинам и жителям
села, нормируется в большей степени, чем информация, предназначенная муж-
ской аудитории и горожанам, причем в первом случае особый упор делается на
гигиену, тогда как во втором — на стандарты эстетики и технологии, инструмен-
тально-осведомительный характер информации.
Характерный для энциклопедий принцип цикличности информации примени-
тельно к КЭДХ оказывается не столько «кругом знаний», сколько «кругом норм»,
когда нормирование происходит из нескольких систем отсчета (например, статья
о перчатках включает разделы о способах определения номера, правильном уходе,
принципах вписывания в гардероб, в т.ч. в вечерний туалет, а также этикетные
предписания) или же один нормативный стандарт подменяется другим (например,
подмена эстетики гигиеной: «Надо избегать клеток с разного рода «украшения-
ми», т.к. эти украшения служат убежищем паразитов»).
В Краткой энциклопедии домашнего хозяйства мир предстает как про-
странство бытования советского человека, где все предназначено для утили-
тарного использования (например, статья о певчих птицах сообщает лишь, что
они содержатся в клетках и развивают наблюдательность). Это, безусловно,
мир, замкнутый в географических пределах СССР (например, про апельсины
сказано, что в Советском Союзе разводят сорт «местный» и в меньшей степени
сорт «Вашингтон нэвл») и его же потребительских стандартах.
Реальность, конструируемая в процессе энциклопедизации быта, это — мир
стабильности, где количество, качество, ассортимент и технология определены
раз и навсегда не столько обыденной практикой, сколько авторитетным знанием о
них. Это реальность образцов, где порядок повседневности определяется поряд-
ком знаний, а формат энциклопедии как нельзя лучше отвечает целям советского
проекта, воссоздавая тотальный и наглядный образ просвещенного быта.
144
В СОВРЕМЕННОЙ КУЛЬТУРЕ РОССИИ
С.Т. Махлина
П
онятие «энциклопедия» возникло давно. Происходит оно от греческого
слова enkyklos paideia, что означает круг знания. Как правило, в энцик-
лопедиях те или иные сведения располагаются в алфавитном порядке.
Тогда они называются алфавитными. Иногда они группируются в тема-
тические гнезда и носят название систематических. Существуют уни-
версальные энциклопедии, которые дают универсальный свод знаний, а также от-
раслевые и региональные энциклопедии. В зависимости от объема, они делятся на
большие, малые, краткие и 1-3-томные словари. Но чаще и востребованнее в наше
время — энциклопедии, посвященные какой-либо одной отрасли знания.
Впервые термин «Энциклопедия» был применен Иоахимом Рингельбергом в
середине XVI века. Однако появились они много раньше. Считается, что первые
энциклопедии были созданы в Китае. В конце X века здесь существовала энцик-
лопедия, состоявшая из 1000 разделов. Это был период развитого средневековья,
когда культура Китая оказалась на таком подъеме, который впоследствии уже ни-
когда не был достигнут. Тем не менее, наука продолжала развиваться и в XVI в.
здесь появилась новая энциклопедия, содержавшая уже более 20 тысяч книг. Од-
нако, к сожалению, из-за ее объема она была переписана всего в трех экземплярах,
которые погибли во время войн. Сохранилось лишь 5020 томов третьей энцикло-
педии, изданной в 1723-1735 годах.
В античности наиболее полной и знаменитой была энциклопедия Historia
naturalis, созданная Плинием Старшим в I в. н.э. В эпоху средневековья в западно-
европейской культуре значительными были энциклопедии севильского епископа
Исидора Origines sive etymologiarum libri XX (Начала или этимологии 20 книг),
приспособившего античные знания к нуждам клерикального мышления (622-633
© С.Т. Махлина, 2004.

С.Т. Махлина 145
годы), майнцкого архиепископа Грабана Мавра De universo (О вселенной, 22 кни-

ги), основывавшегося на учении Августина Блаженного (закончена была в 847 г.).
Позднее появилась работа францисканского монаха Гланвилля De proprietatubus
rerum (О свойствах вещей, 1360 г.). Далее, с развитием городов, стали появляться
новые энциклопедии, расширяя постепенно круг знаний и областей, входивших в
эти энциклопедии. Эти энциклопедии отражали развивавшиеся разносторонние
знания.
Считается, что появились энциклопедии в Новое время. Само слово энцикло-
педия впервые было включено в заглавие в 1620 году. Это был философский труд
Альстеда (Alsted J.H. Cursus philosophiae enciklopaedia, Herborn). Во второй поло-
вине XVIII вышла Энциклопедия, или Толковый словарь наук, искусств и ремесел
(Encyclopédie, ou Dictionnaire raisonné des sciences, des arts et des métiers») Дидро —
Даламбера (1751-1780 годы), которую стали называть «великой» и которая стала
основой для последующих энциклопедических изданий как общего, так и отрас-
левого характера. Ее появление было крупнейшим общественно-политическим
событием. Почти все крупные представители просветительской мысли были ее
участниками. Перепечатки и переводы этой энциклопедии стали появляться в
других странах еще до окончания ее полной публикации (35 томов) — так было
велико влияние этого труда. Отдельные статьи этого издания стали печататься в
русских изданиях, в Москве было создано общество, которое задалось целью из-
дать переводы этой энциклопедии под редакцией Хераскова. А ведь возникло это
издание из замысла парижского издателя А.Ф. Лебретона перевести на француз-
ский язык английскую двухтомную Энциклопедию, или Универсальный словарь
искусств и наук. Однако когда издатель обратился к Д. Дидро с предложением
возглавить работу над энциклопедией, последний выдвинул смелый план совер-
шенно нового издания. Вначале коллектив авторов состоял из 21 человека, но по-
степенно вырос до 160. В организационной работе принял участие Ж. Даламбер
(почему труд носит название Дидро — Даламбера).
В Англии во второй половине XVIII века была издана Британская Энциклопе-
дия (Encyclopaedia Britannica or Dictionary of Arts and Sciences). Она выдержала
ряд изданий в конце XVIII и в течение всего XIX века. Каждое новое издание зна-
чительно отличалось от предыдущего, включая накопившиеся к этому времени и
разраставшиеся научные сведения, в конце концов, представая как сборник науч-
ных трактатов по важнейшим разделам человеческого знания. Позднейшие изда-
ния Британской энциклопедии ставят перед собой задачу дать читателю популяр-
ное и законченное изложение предмета одним из крупнейших авторитетов науки,
политики, искусства. В отличие от ряда энциклопедий того времени, Британника
имела не систематическое, а алфавитное расположение материала. В ней богато
представлены биографии. Начиная с 1938 года издается Ежегодник Британской
Энциклопедии, дополняющий сведения сведениями о событиях года.
В Америке была издана Новая американская энциклопедия в середине XIX в.
(New American Encyclopedia) Риндлея и Дана. Впоследствии в Американской эн-
146 С.Т. Махлина
циклопедии использовался словник немецкого Брокгауза, который был взят изда-

телями за образец и, как и он, был рассчитан на широкий круг читателей.
В это же время во Франции наибольшим успехом пользовалась энциклопедия
Пьера Ларусса в 15 томах (Grand Dictionnaire Universel du XIX-e siècle). Совре-
менные издания Ларусса приспособлены к широкому потребителю, который мо-
жет найти ответы на все интересующие его вопросы. Кроме большой энциклопе-
дии, издается специальный «энциклопедический журнал», начавший выходить в
1907 году. Пользуется популярностью однотомный Малый Ларусс, первое изда-
ние которого вышло в 1906 г.
В Германии приобрела популярность энциклопедия Брокгауза, первое 6-
томное издание которой появилось в 1796-1808 годах. Тогда оно называлось Con-
versations-Lexicon mit vorzuglicher Rucksicht auf die gegenwartigen Zeiten. Впослед-
ствии она стала называться Brockhaus Konversations-Lexicon. Наряду с большой
энциклопедией, издательство Брокгауза выпускает 5-томный Новый Брокгауз,
двухтомный Малый Брокгауз, однотомный Народный Брокгауз.
В России первым предшественником энциклопедического издания была
Кормчая книга, включавшая в себя словарь иноземных слов. Составлена она была
новгородским архиепископом Климентом в 1282 г. В 1431 г. здесь же в Новгороде
был создан другой словарь иноземных слов, который был приложен к рукописи
книги Иоанн Лествичник. В конце XVI и начале XVII веков в Московском госу-
дарстве появляется множество азбуковников — рукописных справочников. В
конце XVIII в. появляется большое количество словарей и справочников, посвя-
щенных специальным вопросам отдельных наук — ботанике, географии, медици-
не, юриспруденции, вплоть до Танцевального словаря (1793) В. Татищева и Лю-
бовного лексикона (1779 — перевод Храповицкого). Под влиянием Французской
энциклопедии просветителей стали выходить разные энциклопедические издания,
стремившиеся к полноте представляемых знаний. Самым значительным был из-
данный в начале 30-х годов Энциклопедический лексикон А. Плюшара. В нем
главным редактором поначалу был Н.И. Греч, которого после выхода 4-го тома
сменил Сенковский. Показательно, что приглашенный к участию А.С. Пушкин
отказался сотрудничать с этой «воровской шайкой». В 1890 г. начал выходить са-
мый крупный из дореволюционных Энциклопедический словарь Брокгауза и Еф-
рона. Первоначально он был задуман как перевод немецкого Брокгауза. Широкое
распространение и популярность приобрел однотомный энциклопедический сло-
варь Ф.Ф. Павленкова, образцом для которого послужил Малый Ларусс. Боль-
шинство рецензентов отмечает его поверхностный, популярный характер. Но бла-
годаря дешевизне он получил распространение в малоимущих слоях населения.
Как писали в перестроечных изданиях, желая уязвить интеллект В.И. Ленина, ко-
торый пользовался этим изданием, этот словарь представал как характерное про-
явление интересов средней интеллигенции. Значительным был также последний
дореволюционный Энциклопедический словарь, изданный Библиографическим
институтом бр. Гранат.
В советское время начинается интенсивное издание словарей и энциклопедий.

Первыми были отраслевые энциклопедии: сначала Крестьянская сельскохозяйст-
венная энциклопедия, потом Торговая, Педагогическая, Медицинская, Техническая,
Литературная энциклопедии и, конечно, Большая Советская энциклопедия.
Прослеживая историю становления энциклопедических изданий, можно с
уверенностью констатировать, что постоянно расширяется круг изданий и уже к
середине XX в. появляется большое количество универсальных энциклопедий,
посвященных разным отраслям знания, в том числе и у нас в стране. Связано это в
первую очередь с интенсивно расширяющимся в течение всего XX века кругом
знаний. «Область применения энциклопедий стала особенно широка в наше вре-
мя — в период необыкновенного ускорения исторического развития. Выделяются
в самостоятельные все новые области знания, одновременно с этим возрастает
взаимопроникновение наук; появляются новые понятия, термины. Большие изме-
нения политического и экономического характера охватывают самые различные
части земного шара, возникают новые государства, выходят на мировую арену
новые лица»1. Эта тенденция заметна и сейчас. Но если в течение XX века нарас-
тали знания естественнонаучной сферы, становясь доминирующими в науке, их
приоритет был неоспоримым, то теперь ситуация начинает меняться. Даже теоре-
тики точных дисциплин начинают осознавать значение чувственных представле-
ний человека, интуитивно-образных форм осмысления мира. Доминирование
точных и естественных знаний в обществе в конечном итоге породило потреби-
тельскую цивилизацию, сформировавшую информационное общество и скачко-
образное развитие компьютерных технологий, глобальную информационную
сеть. Сегодня многие начинают понимать, что следует не забывать об интуитив-
но-эмоциональных качествах человеческого интеллекта, способных проникнуть
более глубоко и более адекватно в сущностные проблемы осознания окружающей
человека действительности. Постоянное соотнесение различных ипостасей знания
помогает полнее представить себе картину мира. Таким образом, мы видим, что
эти две тенденции получают непосредственное выражение в господствующих со-
временных идеях и получают отражение в издающихся энциклопедиях.
Несмотря на обилие материалов в Интернете, постоянно выходят и издаются
новые энциклопедии. После перестройки оказалось возможным обратить внима-
ние на те области, которые ранее были запретными. Вот почему сейчас появилось
множество энциклопедий, которые при советской власти не могли появиться. Это
разнообразные сонники, работы, посвященные разного рода паранаучным явлени-
ям, связанным с астрологическими представлениями. Кроме того, широко распро-
странено внимание к энциклопедиям, освещающим разные конфессиональные
области знания — православные, католические, исламские, буддистские, иудей-
ские и другие словари и энциклопедии. По-новому, более полно и с новыми ак-
центами пересматриваются многие философские, исторические, психологические
1
Гудовщикова И.В. Общие зарубежные энциклопедии. Л., 1963. С. 4-5.
данные. Не могла, например, в советское время появиться книга, подобная книге

Чхартишвили о самоубийствах писателей. В центре внимания появились такие
темы, как танатология, а вместе с ней и проблемы тела, сексуальности, любви. Как
мы помним, эти проблема стыдливо обходилась и замалчивалась совсем в недав-
ние времена, что ярко получило воплощение в искусстве. Обнаженное тело ху-
дожники изображали, либо показывая спортсменов, либо обращаясь к сценам ба-
лета. Но даже те области, которые были охвачены издательской практикой, ска-
жем, посвященные искусству, теперь становятся по своему содержанию иными.
Так, выходят энциклопедии, посвященные отдельным направлениям искусства —
Энциклопедия символизма, Энциклопедия экспрессионизма, что в советское время
представить себе было невозможно. Много энциклопедических трудов посвящено
абстракционизму, искусству авангарда, что в советское время скрывалось под эв-
фемизмом «искусство революционных лет». Расширяющийся интерес публики к
разного рода областям, которые раньше просто из-за чрезвычайной загнанности и
сложности бытия не могли вызвать интерес, пробуждает публикации в таких об-
ластях, как кулинария, косметология, парфюмерия, драгоценности. И этот интерес
удовлетворяется соответствующими изданиями. Кроме того, интенсивно расши-
ряющиеся знания в области естественных и точных наук порождают спрос на со-
ответствующие книги. Компьютеризация коснулась и содержательного раздела
энциклопедических изданий — для дилетантов в этой области, простых пользова-
телей, для специалистов разных направлений, для преподавателей и т.п.
Безусловно, каждое время накладывает свой отпечаток на все, в том числе и
энциклопедические издания. Любопытно, что в Большой Советской Энциклопе-
дии, в 64 томе, выпущенном в 1933 году, подчеркивается и педалируется классо-
вая составляющая энциклопедий. Любая энциклопедия, по мнению авторов, «и по
подбору слов и еще более определенно по своему содержанию и своей трактовке
тем является концентрированным отражением идеологии класса, из недр которого
она вышла, и который, внедряя эту идеологию в сознание читателей, популяризи-
рует ее и тем расширяет идеологическую базу своего господства (если он принад-
лежит к «правящим») или вновь создает ее для себя в целях борьбы за господство
(если он лишь «восходящий»)… важным орудием классовой борьбы»1. Казалось
бы, при таком пристальном идеологическом давлении никаких вольностей быть
не могло. Но существовали они всегда и даже в грозные годы тоталитаризма.
В марте 1990 г. в Книжном обозрении2 появилась заметка о 100-летнем юби-
лее Энциклопедии Брокгауза и Ефрона. И тогда вспомнилось, как начиналось мое
сознательное и активное приобщение к культуре и науке. Мой научный руководи-
тель Арнольд Наумович Сохор рассказал мне о статье «Безпамятная собака» в
этой энциклопедии. Когда автор в очередной раз приходил к всесильному работо-
дателю, он прикладывал руку ко лбу и восклицал: «Ах, я беспамятная собака», но
1
БСЭ. М.: ОГИЗ РСФСР, 1933. Т. 64. С. 475.
2
Книжное обозрение, № 10, 9 марта 1990 г.
денег старался так и не выдать. Правда, если в Книжном обозрении речь идет о
метранпаже издательства Б.М. Айзенштадте, то Арнольд Наумович говорил, что
статья посвящена И.А. Ефрону. «Только имейте в виду — «безпамятная» собака
через «з». Действительно, в этой солидной энциклопедии помещен следующий
комментарий: «Безпамятная собака — собака, жадная до азартности». Вот так
отомстили на века авторы влиятельному, но алчному человеку, сумев за себя по-
стоять, несмотря на материальную зависимость. Да, напечатанное слово — вели-
кая сила. И как надо серьезно относиться к тому, что пишешь. Так, чего доброго,
по выражению Ф. Раневской, очень просто «плюнуть в вечность». И вот в труд-
ные годы застоя, встретившись со своим учителем, я горько говорю ему: «А ведь в
наше время при тотальной цензуре, такой казус, как «безпамятная собака», невоз-
можен». — «Ну что Вы! Посмотрите в Краткой Литературной энциклопедии» —
он называет фамилию довольно плодовитого автора. Статья как статья. Довольно
академично перечислены заслуги этого ученого литературоведа. Но, как пояснил
мне Арнольд Наумович, основные его заслуги были в другом — он был причастен
к преследованию, а в некоторых случаях и к уничтожению многих талантливых и
серьезных людей и примечательная в этой статье подпись — Г.П. Уткин. Когда
том вышел в свет, начался скандал. Автора с такой фамилией было не сыскать. А
том этот вышел в 1975 году — самый разгар реакции, когда многих уже выслали,
а сколько умерло, сколько оказалось в лагерях! А смелые люди все еще были и
действовали.
Наше время не предполагает необходимости в смелых действиях. Простор
способствует раскрепощению творческих сил. И в то же время современность в
России характеризуется прорывом в новые области исследований. Неизвестный,
неопознанный мир многомерных связей человека с социальной и природной сре-
дой, с реальной и нереальной действительностью рождает спрос на универсаль-
ные знания в разных областях — философии, психологии, социологии, истории
т.д. При этом старые представления уже оказываются не пригодными для описа-
ния этих новых горизонтов не только науки, но и психологии, и искусства. И по-
являются интересные энциклопедические издания. Часто они дублируют друг
друга, но оказываются дополняющими и расширенно обрисовывающими свою
область знания. Однако для современной науки характерно и неуловимое враще-
ние вокруг каких-то не до конца выявленных проблем, не сформировавшихся ус-
тановок теоретических построений, превалирование неосознанных доминант соз-
нания. Это рождает окутанное туманом неизвестности большое количество скоро-
спелых трудов, не внушающих ни доверия, ни интереса. Как констатировал Ю.Н.
Солонин положение у нас в стране, — «нынешняя философия имеет, во-первых,
ретроспективный характер, во-вторых, характер реплик на западную философию.
Ее анахроничный характер не соответствует духу времени, ее стиль — коммента-
торство и перепев (мы иногда употребляем это грубое слово) того, что сделано за-
падной философией лет сорок назад. Причем сами эти западные философы ушли
дальше сделанного и сами пересматривают собственные предыдущие воззрения.
Удел вторичности, выпавший нашей философии с конца XVIII столетия, продол-

жает, по моему мнению, оставаться главной особенностью нашей философии за
очень редким исключением. Истинных, оригинальных философов крайне мало,
куда меньше, чем гениев науки»1. Таково положение не только в философии. По-
иски, метания, нащупывание пути мы видим и в гуманитарных, и в точных нау-
ках. В этой же беседе Ю. Солонин утверждает: «Там, где нет высокой философии,
там не может быть высокой литературы…»2. Усугубляется это и тем, что в совре-
менной ситуации в России человек оказался в ситуации «информационного шо-
ка», когда возникает ценностная дезориентация. Лавина хаотичной информации, в
том числе из Интернета, не всегда проверенная и точная, замусоренная низко-
пробными и неверными данными, обрушилась в последнее время на россиянина.
Не всегда она оказывается связанной с этическими нормами. Да и средства массо-
вой информации усугубляют это состояние нестабильности, нагнетая агрессив-
ность, насилие, невысокую значимость человеческой жизни. Мы с очевидностью
наблюдаем критикуемую раньше у нас в стране широко распространенную мани-
пуляцию сознанием людей в буржуазном обществе для достижения политическо-
го или экономического успеха. Между тем за долгие годы советской власти чело-
век привык доверять печатному слову, верить экранному слову. Это касается не
только массового потребителя, но и привыкшего осмыслять и прочитывать среди
строк необходимую информацию специалиста. Сегодня же, когда поток энцикло-
педических изданий оказался столь мощным, разобраться в нем оказывается до-
вольно сложно. Критерии отбора, адекватной интерпретации оказываются под
мощным напором прежде всего коммерциализации. Сегодняшнее общественное
сознание многообразно и эклектично. Смена культурных парадигм породила
стремление к истине. Вот почему востребованы энциклопедии. Но пути к истине
лишь нащупываются. Множественность инноваций, характерных для современ-
ной ситуации, требует адаптации их к практической жизни. Сегодня наступила
новая эпоха, требующая стабилизации.
В последние 10-15 лет появилось много частных издательств, что связано с
ростом читательской аудитории. Несмотря на постоянные стенания о том, что
люди стали читать много меньше, чем в советское время, оказалось, что издатель-
ская деятельность — одна из самых доходных. Другой вопрос — критерии отбора
этого чтения. Издатели и книготорговцы пытаются угадать запросы формирую-
щегося рынка, удовлетворить потребности общества в разнообразной тематике.
Все же серьезные издательства стараются создавать продукцию высокого уровня.
И доверия к ним стараются не снизить. По сравнению с Интернетом эти издания
более надежны в подаче фактов, интересующие человека данные проверены и
точны.
1
Б. Никольский — Ю. Солонин. Вопреки трагизму бытия… // Нева, 2002. № 12. С. 122.
2
ФОРМЫ И ВОЗМОЖНОСТИ
ЭНЦИКЛОПЕДИЧЕСКОГО ДИСКУРСА
153
МОИ ЭНЦИКЛОПЕДИИ
В.Л. Рабинович
С
амой моей оказалась БСЭ, последнее издание. Особенно том первый,
а в нем буква А.
В чем дело?..
1971 год. Работаю в Институте истории естествознания и техни-
ки. Прошу С.Р. Микулинского, тогдашнего заместителя директора
института, включить в план мою тему «Алхимия как феномен средневековой
культуры». С.Р. упирается: «Ведь лженаука же». «А вот и нет», — продолжаю
настаивать я. «Советская энциклопедия так пишет», — не унимается он. «А
вот и нет», — продолжаю упорствовать я. А он показывает синий том сталин-
ской БСЭ, в которой действительно «А. — лженаука...» А я на сие достаю из
портфеля еще пахнущий типографской краской красный том новой БСЭ, в ко-
ем «А. — феномен...» С.Р. внимательно читает, медленно скользя взглядом по
колонкам статьи, и, дойдя до подписи В.Л. Рабинович, говорит: «Так это Вы
же и написали». «Верно, — соглашаюсь я. — Но теперь это мнение всего
СССР...» Вот что значит вовремя попасть в энциклопедический официоз! Спа-
сибо Н. Мостовенко, Е. Вонскому, Л. Шаумяну — энциклопедистам из БСЭ,
напечатавшим мою статью, которая стала идеологическим верняком для пуг-
ливого С.Р.
И вот сейчас, в Российской энциклопедии и тоже в первом томе (какого
цвета — пока не знаю, вновь об алхимии пишу я, только больше и лучше. На
этот раз спасибо Н. Кустовой — замечательному редактору РЭ!
А бдительного С.Р. уже нет с нами...
Но что же такое энциклопедия в ее этимологической чистоте?
Еnkyklopaideia по-гречески — круг знаний. А уж если по кругу, то по всему
кругу: во-первых, потому, что перекрестные ссылки в поле близкодействия
© В.Л. Рабинович, 2004. Статья выполнена при поддержке РФФИ, грант № 04-06-80233.
154 В.Л. Рабинович
вокруг того, что сейчас читается, не позволят выйти из круга; во-вторых, по-
тому, что круг — не прямая: начало движения мысли, окликающей встречную
мысль, непременно приведет вновь к началу, то есть к самому себе, только теперь
уже к иному самому себе. По кругу, по кругу…
Но все это будет именно так, если только чтение сразу же сделается интерес-
ным (=станет детективом мысли) и при этом насущно необходимым.
Здесь же замечу: заинтересовать читателя насущно ему необходимым
трудно бывало всегда. Но сейчас особенно — в пору почти выпадения из вре-
мени каждого из нас в нашей стране, пребывающей в хаотической невнятице
мыслей и чувств.
А ведь читают и сейчас, потому что чтение книг в нашем отечестве всегда
было делом почтенным. Остается таким и поныне. И несут, и несут Бжезин-
ского и Шлегеля с книжного базара (если слегка осовременить старого поэта:
«Белинского и Гоголя с базара понесут»). Не по этой ли причине даже Филька-
контрабандист из пьесы Льва Славина «Интервенция» считался умным, пото-
му что прочел «всего энциклопедического словаря»? Да и как не прочесть все-
го, если к этому обязывает жанр в его этимологической дословности?! Круг
знаний… Трудно, но по-прежнему читают: стоя в метро, сидя в электричке,
скособочась по городским маршрутам, на сон грядущий…
В новые и новейшие времена вытеснено казусное — случайно иносказа-
тельное — мышление, исторически закономерно уступившее место мышле-
нию сущностному. Как говорится, распалась связь времен, начавшаяся распа-
даться еще в Шекспировский — Гамлетовский — XVII век. И не только: рас-
палась связь вещей, и даже слов.
Только историзм может восстановить эти распавшиеся связи, трансмутируя
образец догмы в образ культуры. И тогда время восстанавливается в своей
континуальности (неразымаемой длительности), сохраняя при этом первород-
ство образа. Должно реализовать исторический принцип: рассказать о чем-то
(школе, направлении, понятии, термине) означает представить это что-то как
его — этого что-то — историю. И тогда не только валентные, но и ковалент-
ные, но и ассоциативные связи, но и слабые взаимодействия, но и временные
разрывы будут работать на Целое культур в их единстве и единственности
при сохранении их исторической неповторимости и выразительности. По сути
дела, актуализируется историческая темпорология Августина: настоящее про-
шедшего, настоящее будущего, настоящее настоящего. И тогда большое вре-
мя Истории длится в нашем сознании. Прошедшее не снимается, а каждый раз
оживает в Диалоге культур. И тогда культура ничто иное, как история.
Круг знаний, назначенный образовать образованного человека, намечен, но
не завершен, потому что этот круг незавершимый…
Но всегда ли было по кругу?
Отстаяв алхимию с помощью послесталинской БСЭ со ссылкой на статью
Алхимия моей собственной выделки, пришлось основательно уйти в историю.
В.Л. Рабинович 155
Пребываю в ней и поныне. Уйти в историю, в том числе и в историю энцикло-

педий. Моих энциклопедий...
О них и рассказываю.
Ярь-киноварь
Энциклопедизм, стремящийся тотально охватить универсум, — характер-
ная особенность средневекового мышления. Всеобъемлющие теологические
конструкции наводят безукоризненный порядок на всех этажах мироздания.
Сумма Фомы — впечатляющее свидетельство суммирующего ума. Алхимиче-
ские суммы — периферия средневекового универсализма. Они жестче — поч-
ти вне разночтений. Почти каждый алхимический текст представляет собой
свод теоретических и процедурных доктрин. Эти суммы тем представительнее
и тем авторитетнее, чем авторитетнее и представительнее их авторы в естест-
венной истории вообще.
Альберт Больштедский — великий энциклопедист европейского средневе-
ковья. «Libellus de Alchimia» Альберта Великого как раз и есть та сумма, на
которую вполне можно положиться. Попробую воспроизвести наиболее авто-
ритетный феноменологический образ алхимической теории и ее операцио-
нальных технохимических воплощений именно по Альберту, обобщившему
опыт охристианенной алхимии XIII столетия, эпохи христианских докторов,
ассимилировавших греко-египетский опыт и его арабский вариант.
Чтобы лучше представить себе, что же такое этот трактат, следовало бы
целиком его и процитировать. Но приведу лишь его оглавление1:
Предуведомление
1. О многоразличных ошибках
2. Как появились металлы
3. Доказательство того, что алхимическое искусство — истинное искусство
4. Разновидности печей, потребных в алхимии
5. О количестве и качестве печей
6. Какие существуют разновидности печей для возгонки и какая от них польза
7. Как складывают печи для перегонки
8. О печах обливных
9. Как облицовывают глиняные сосуды
10. Четыре тинкториальные начала
11. О том, что есть эликсир, а также о том, сколько металлов может быть
трансмутировано посредством этих четырех начал
12. О разновидностях веществ и об их именах
13. Что есть ртуть и каково ее происхождение
14. Что такое сера, каковы ее свойства и где ее можно отыскать
15. Что такое аурипигмент и какое у него происхождение
16. Что такое мышьяк
17. Двойственная природа нашатыря
18. Для чего универсальная соль и как ее приготовить

19. Соляная вода, или вода. в коей растворена любая, какая тебе только придет
на ум, соль
20. Какая польза от щелочной соли и как ее приготовить
21. Как выбелить и как растворить в воде квасцы
22. Как же можно окрасить в красный цвет атраментум, а также растворить его
в воде
23. Как приготовить винный камень, да так, чтобы масло, извлеченное из него,
могло растворять окалины
24. Как готовят зеленую медь, как ее окрашивают в красный цвет и чем она по-
лезна для алхимического искусства
25. Как и из чего делают киноварь
26. Как и из чего можно приготовить лазурит
27. Как и из чего делают белый свинец
28. Как из белого свинца приготовить свинцовый сурик
29. Как изготовить свинцовый сурик из свинцовой окалины
30. Что такое возгонка и сколько существует способов возгонки
31. Что такое обжиг и сколько может быть способов обжига
32. Что такое сгущение и почему к этой операции прибегают
33. Что такое закрепление и сколько существует способов закреплять тела
34. Что такое растворение и сколько существует способов растворять вещества
35. Что такое перегонка и как ее осуществляют
36. Что такое умягчение и как это делается
37. Как приготовить белоснежную ртуть
38. Как растворяют, выбеливают и закрепляют серу
39. Как выбеливают аурипигмент
40. Как выбеливают мышьяк
41. Как приготовить нашатырь
42. Об огнетворных веществах
43. Дополнительная глава, продолжающая рассказывать о закреплении летучих
(духовных) начал
44. Здесь начинается алхимический апокалипсис и научение тайнам сего искусства
45. Здесь я научу тебя, как закреплять порошки, дабы их можно было бы сме-
шивать с разными веществами
46. Как следует растворять в воде субстанциональные духовные принципы
(может быть, воздухоподобные начала? — В.Р.)
47. Как субстанциональные духовные принципы можно обратить в жидкость
красного цвета
48. Как перегнать воду. Два способа
49. О перегонке масла
50. О сгущении всех растворов
51. Как может быть прокалено золото и серебро
52. Про реторту
53. Как должно обжигать прочие металлы
54. Как обжечь медные пластинки

55. Как же укрупнить и отвердить окалины различных тел. Про это ты можешь
узнать также и у Гебера, в его алхимическом своде
56. Здесь начинается наипервейшая из операций
57. Как же все-таки получить золото и серебро, если поступать в согласии со
всем тем, что я предписал тебе в этой книге.
Широк разброс предметов Альбертова внимания. Да и пестрота этого темати-

ческого перечня тоже очевидна. Она беспорядочна, но лишь на первый взгляд.
Чтобы исследовать, необходимо хотя бы уменьшить эту пестроту и беспорядоч-
ность. А для этого следует укрупнить оглавление Альбертовой суммы:
I. Хвала богу
II. Алхимическое наставление
III. Обоснование статуса металлов — фундамент алхимического теоретизиро-
вания
IV. Обоснование алхимической истины
V. Печи (где греть)
VI. Сосуды (в чем греть)
VII. Алхимические начала: кирпичи алхимического мироздания; цвет
VIII. Эликсир, или философский камень
IX. Вещества: принципы и реальность
X. Операциональные процедуры
XI. Совершенствование веществ и принципов
XII. Вспомогательные «энергетические» вещества
XIII. «Заземление» духовных принципов
XIV. Магический ритуал
XV. Смешивание
XVI. «Физико-химическая» обработка основных веществ
XVII. Реторта
XVIII. Обработка веществ огнем
XIX. Главная операция
XX. Как же все-таки получить золото.
Последовательность тематических блоков по-прежнему кажется случай-

ной. И все же... Первые два блока намечают полюса, меж которыми разыгры-
вается алхимическое действование. Полюса эти, будь они менее жестко проти-
вопоставлены друг другу, совпадают с полюсами собственно средневекового
мифа: вершина — «высочайшая высота высот»; низ — человек, стесненный
богом данной моралью. Такое предварение чисто алхимического трактата —
результат мимикрии алхимического искусства, пришедшего в крещеный мир.
Посредине помещаются практические дела. Сквозь любое из них просве-
чивает умозрительное деяние, а умозрительное деяние затемнено осязаемой
вещью, утяжеляющей эфемерную алхимическую мысль: вещь эфемерна —

теория практична.
Чередование тематических узлов—именно такое чередование. Высокое алхи-
мическое теоретизирование по поводу металлов неожиданно переходит в рассуж-
дение о печах — глиняных, жарких, дымных. А это последнее—в умозрение по
поводу алхимических принципов, способных составить искомый эликсир. Но
дальше только-только коснувшаяся горних высот алхимическая духовность обо-
рачивается веществом — множеством веществ — цветных, пахучих, ядовитых,
целительных, крупнозернистых и тонкодисперсных, так и просящихся в жадные
до дела, но... неумелые руки, притворяющиеся умелыми.
Альберт уже сообщил о печах (где надо греть), рассказал и о сосудах (в чем
греть), поведал и о веществах (что греть). Остается сообщить самое, может
быть, главное: как греть. И тут же следует подробное, шаг за шагом, описание
операций с веществами, ведущих к окончательному совершенству — золоту.
Между тем каждый шаг — в некотором смысле сам по себе: каждое веще-
ство может быть усовершенствовано и в своем индивидуальном качестве —
как таковое. Но как? Только огнем, который не только изначальный принцип,
но и тот огонь, которым греют, обжигают, закаливают. Отсюда описание го-
рючих вспомогательных веществ, поощряющих трансмутацию. Сами же веще-
ства в ней не участвуют.
Как будто все выполнимо, воспроизводимо. Ан нет. Здесь-то и начинается
таинственное описание магического ритуала, доступного лишь праведным. К
делу примешивается деяние, к действию — священнодействие.
Примешивается. Смешивается.
Принцип смешения несмешиваемого — образ действия алхимика, пародия
на действие правоверного христианина. Смешивается все: селитра и злость,
гнев и купорос, и все это вместе друг с другом. Именно после описания риту-
альных действий следует ряд параграфов, описывающих смешивание. Но
лишь совершенные вещи смешиваются лучше всего.
Вот почему «физико-химическая» обработка (очистка.) главных веществ
занимает достойное место в этой сумме.
Всеядный алхимик, смешивающий как будто в одну кучу все, даже при
подходе к сокровенному, непрочь рассказать вдруг и о простой реторте, об
обжиге второстепенных тел, но закончить самым главным: как же получить
золото, если следовать всему, что здесь предписано?
В итоге золото так и не получено, хотя, кажется, и могло быть получено.
Бытие оборачивается небытием. Опыт и удача каждый раз уникальны, а пото-
му невоспроизводимы. Всегда есть на что — в случае неудачи — сослаться.
Сам принцип смешения вещи и имени — залог неуспеха, ибо имя веществен-
но, а вещь — бутафорская.
Вот почему полюса — бог и человек — остаются только вешками, а собст-
венно алхимический миф проигрывается в полном небрежении этими крайни-
ми состояниями средневекового мышления. Ни теологизирование, ни техно-

химическое ремесло из алхимии не выводимы. Напротив, они утопают в ней,
обретая легкомыслие как бы теории и как бы дела. Зато обретают значимость
кривозеркального образа канонической культуры европейских средних веков.
Безрезультативное всеумение алхимика и есть результат. Осуществляется
псевдоцелостность алхимического всеумения, когда, согласно Томасу Манну,
«духовное и физическое начала соединялись и возвышали друг друга...»2.
Таково устроение этого трактата. Так устроены все алхимические трактаты. Из
того же теста сделан и сам алхимик, этот гомункулус позднеэллинистической па-
ракультуры, привитой к культурному древу европейского средневековья...3
Где же, однако, то скрепляющее вещество, которое удерживает эту смесь в ее
индивидуальном, не просеиваемом на отдельные фракции, качестве (та же про-
блема: единение верха и низа Гермесовой скрижали)? Это эмоциональная энергия
алхимика, прячущая языческое свое прошлое в потемках александрийского под-
текста. Может быть, и более древнего — египетского — подтекста.Приведу ха-
рактеристику одного места древнеегипетского энциклопедического свода, отно-
сящегося к концу Среднего царства (вторая четверть второго тысячелетия до н.э.).
В этой энциклопедии слова сгруппированы по родовому признаку. Вот ряд, члены
которого объединены общностью составляющей их субстанции (воздух): туча,
гроза, рассвет, темнота, свет, тень, солнечный луч. Далее следует ряд, члены кото-
рого также сгруппированы на основе общей субстанции, их формирующей (вода):
океан, море, река, озеро, ручей, лужа, колодец. Но между этими рядами есть еще
один ряд, состоящий из... одного слова. Это слово — роса. Роса олицетворяет
разъединительное, но и соединительное звено: она — точка перехода одной сти-
хии (воды) в другую (воздух). Так осуществлялась слитность, «пантеистичность»
всего сущего4. В этом — существенное отличие мышления на землях Тота и Изи-
ды от мышления христианского. В средневековом мышлении разрыв между упо-
добленным и уподобляющим трансцендентен, неумопостигаем и преодолим лишь
в таинстве преображения — чудодейственно. Отсутствует средний член — нет
египетской росы.
Но... алхимический апокалипсис Альберта Великого: «В этом месте моей
книги я могу достоверно сказать, что вполне обучил тебя сбирать многораз-
личные цветы, источающие благоухание, приносящие здравие и красоту, —
венчающие славу мира. Но среди прочих цветов есть один — наикрасивей-
ший, благоуханнейший из всех. Это цветок цветов, роза роз, наибелейшая ли-
лия долины. Возликуйте и возрадуйтесь, любезные чада мои, в невинной бого-
данной юности вашей собирающие сии божественные цветы. Я привел вас в
сады Парадиза. Срывайте цветы, выращенные в райском саду! Плетите из них
венки. Венчайте ими чело ваше. Возликуйте и возрадуйтесь ликованием и ра-
достью божьего мира. Я открыл перед вами, о дети мои, сокрытые смыслы.
Пришла пора помочь вам сподобиться великих тайн нашего искусства, столь
надолго сокрытых от взоров ваших, — вывести вас к свету. Допреж я научил
вас, как изгонять порчу и собирать истинные цветы, доподлинные сущности

тех субстанций, с коими вы имеете дело. Ныне же я выучу вас взращивать их,
для изобильного плодоношения. Но один из тех плодов вдруг окажется по-
следним и венчальным из всех — плодом плодов — навечно, навсегда...»5
Словарь — Букварь — Звукварь,
или
Кто есть Что?
Было бы хорошо, если бы замысленное написалось простодушно и словар-
но кратко. То есть экономно, как словарная статья; просто, как чистая правда;
при минимуме слов, но зато наиважнейших.
Получится ли?..
Но, чтобы получилось, да будет взор первовзором, слово — первословом,
дело — первейшим и единственным! И каждое из всего этого — миром впер-
вые. Как в первый — как в последний раз. Раз и — навсегда. Меж двух никогда.
Меж двух хаотических гулов великой молчи. От чистого сердца, широкой ду-
ши и бесхитростной внятности6.
Но возможна ли такая вот невозможность? Как сделать, чтобы просто ви-
деть вместо видеть просто? Или, что тоже, просто слышать вместо слы-
шать просто? Чтобы А было равно А (о чем чаял Осип Мандельштам и что у
него получилось). При внятности каждого слова (как в словаре) и туманной
млечности межсловия (до-словия — после-словия) при дословности каждого
слова. Не потому ли, что при начале (=при исходе) внятно? Не потому ли, что
при начале всегда: наивно, как здесь и теперь (= теперь и здесь) воплотившее-
ся слово (= возлепетавшая плоть)? Как «Да будет свет» — «И свет стал».
Свершено (свод начала — конца), и потому — совершенно. Наивно и прямо-
душно, как во всяком творчестве (= его начале). А это начало и есть все его
содержание. Во внятности того, кто… и понятности тому, кому…
Николай Заболоцкий:
Трепать язык умеет всякий.
Но надо так трепать язык,
Чтоб щи не путать с кулебякой
И с запятыми закавык.
Но щи и кулебяку можно легко спутать, тем более, если они и она с капус-
той, и притом, если она и они не просто щи и кулебяка и не просто на столе, а
на музейном столе (стенде) культуры. То есть вплетены через подобья в образно-
метафорические узелки закавык-запятых и узорочья макраме.
«И все это только подобья» (Борис Пастернак).
И… простофильной наивности как не бывало. То есть наивности понятной…
Но понятной ли?
Еще раз Пастернак:

Есть в опыте больших поэтов
Черты естественности той,
Что невозможно, их изведав,
Не кончить полной немотой.
И — далее (или перед тем):

В родстве со всем, что есть, уверясь
И знаясь с будущим в быту,
Нельзя не впасть к концу, как в ересь,
В неслыханную простоту.
Но мы пощажены не будем,
Когда ее не утаим.
Она всего нужнее людям,
Но сложное понятней им.
«Простое как мычанье» (Маяковский).

Как раз оно и не понятно, хотя душою и сердцем восприимно. Искушенный
культурой ум понимает сложное, к простому же закрыт. Глух, так сказать, и нем.
Потому что сложное по образу и подобию, а простое безобразно (= бесподобно). И
потому абсолютно свершено. Совершенно (= прекрасно). Сложное инновационно
(и потому — репродукционно, копийно); но образно-подобно, и потому зовет к
понятности — дешифровке, разгадке (а копийность при этом забывается). А про-
стое — равно самому себе, вне образов, метонимических (метафорических) пере-
носов, сравнений и подобий. Как в первую рабочую неделю Бога с его словарем-
минимумом (Земля, Вода, Воздух, Тьма)… А на Седьмой день — вновь сложное
(человечески культурное), которому предшествует простое, но только лишь при
начале каждого творческого акта7.
Кентавр имитафора (придумано мной) как раз и схватывает эту диалектику.
* * *
А что теперь?..
Первобытное — первобытийственное…
Но быт — в отличие от бытия — всегда не от Бога. И потому первобытного
в художествах не бывает, потому что быт практичен, то есть привычен… Вто-
ричен — третичен… А бытие — только что и вдруг. Как снег на голову.
Оно — черт из табакерки или, что почти то же, Deus ex maxina. У всех оно
так, да будь они хоть и неграми преклонных годов. И здесь как раз подворачи-
вается «Искусство негров» Владимира Маркова (Волдемара Матвейса, 1877-
1914), посмертное издание, Петербург, 19198. Автор воспроизводит старую ри-
туальную песню, которую поют при погребении в некоторых африканских

племенах. В ней рассказывается, как строили подземный купол могилы:
Умерший царь лежит под землей.
Река плачет……………
…………….
Мы над землей воздвигли этот дом,
Мы покрыли этот дом землей,
Мы утоптали землю ногами,
И наши жены прибивали ее деревом.
Мы умерщвляли быков и кровью их заливали землю,
Женщины били по окровавленной земле.
Мы носили туда солому и дрова,
Мы разводили над землей огонь,
Мы уносили золу,
Мы носили сюда землю,
Мы топтали землю ногами…
…………………
и т.д., и т.д. (с. 20).
Далее Марков реконструирует технологию «бытового» обустройства мо-

гил. Оно-то и может быть первобытным. Самая же песня ритуально бытийст-
венна, бытийственно молитвенна. Каждый раз первобытийственна. Словарь-
минимум это первобытийство своей минимальной минимальностью лишь
подчеркивает. Этот словарь краток (карманный, так сказать, словарь), са-
крально значим в каждом своем слове (то есть по-особому необходим людям).
И тогда бытие отождествляется с бытом в священном — ритуально-поэти-
ческом, первовзорно-первослушном — тексте, неизменном навеки вечные. Как
только что и… навсегда.
Вечно живой мир смерти…
Вот эти ключевые слова: царь, земля, река, дом, жена (жены), дерево, бык
(быки), кровь, солома и дрова (то, что горит), огонь, зола.
Одиннадцать ключевых слов (существительных), глагольно сообразивших
бытийственный быт смертной жизни (= жизненной смерти): воздвигли, по-
крыли, утоптали, прибивали, умерщвляли, заливали, били, носили, разводили,
уносили – носили, топтали. И тоже одиннадцать (только теперь уже глаголов).
А река плачет… Сама по себе плачет. Не по воле людей…
Но слово все-таки одно. Оно — Земля. Но многажды повторенная Земля —
каждый раз другая земля: земля, под которой умерший царь; земля, на которой
дом; земля, под которой дом; утоптанная земля; земля, прибитая деревом; зем-
ля, специально залитая кровью умерщвленных быков; окровавленная земля,
которую били; земля, на которую носили солому и дрова; земля, над которой
разводили огонь; земля, с которой уносили золу; земля, которую вновь прино-
сили; земля, которую топтали.
А река плачет…
Минимум слов. Менее того: оно — одно… Земля. Зато максимум ее вариаций:
одно многого, многое одного. Пульсирующее Слово-дело. Сжимающееся — рас-
ширяющееся. Звезда-пульсар. Вселенная Фридмана. Наивное (первовзорное —
первозвучное) каждое в отдельности и хитросплетенные констелляции всех слов
вместе, вновь представляющие простодушие коллективного плача.
А река плачет…
Все плачут как один. А в одиночку никто не плачет. И Земли как таковой
тоже не бывает. Она бывает только в разновидье жизни на ней. На разных зем-
лях. И всех — наших. И никогда не моих. Но… индивидуально разных.
Словарь-минимум. Словарь-максимум. Два — в одной жизни-смерти…
Так выглядит словарь «Земля», так сказать, в миру (хотя и в смерти-жизни).
Но не менее детально все словесно-чувственные разновидности гнездового
слова Земля разнесены, так сказать, среди высшего управления (богов-
управленцев по ведомству Земля). Марков отмечает, что в сакральном негрско-
племенном тотемном пантеоне богов — ихнем, если можно так выразиться,
«Совмине» — под началом высшего бога Олоруна (бога загробного мира) бы-
ли: Одудуа — бог Земли (вообще), Аганью — бог сухой земли, Иемая — богиня
мокрой земли (с. 30). Марков поясняет, что эта самая Иемая была матерью шест-
надцати богов (не пугайтесь: речь сейчас не о них).
Ясно, что уход от самоценности слова как слова впервые (слово во плоти)
здесь очевиден. Но в онтологии, а не в художествах.
Но Марков и на художества переносит символоподобные «закавыки». Он пи-
шет (речь об особенностях скульптурной пластики): «Посмотрите на какую-либо
деталь, например, на глаз; это — не глаз, иногда это щель, раковина, или что-
нибудь ее заменяющее, а между тем эта фиктивная форма здесь красива, пластич-
на — это мы и назовем п л а с т и ч е с к и м с и м в о л о м глаза» (с. 38).
Термин, конечно, выразителен. Но едва ли видимая щель или видимая ракови-
на — символы (пусть и пластические) глаза. Они — каждая — и есть сам глаз,
только увиденный так впервые: наивно, бесхитростно. Просто так! Глаз-щель.
Глаз-раковина… Словоскульптура — глаз. Словоскульптура — раковина…
Далее он пишет (углубляясь в т е х н и к у о б р а б о т к и — «глиня-
ную технику и технику топора, бронзы и других материалов и орудий»): «Ис-
кусство масок и привычка к их формам сделало то, что весь тембр и эффекты
этой техники перешли на дерево, имитировались другими материалами и, в
конце концов, скульптор создавал не зверя или бога, а его маску» (с. 38-39).
Смешение техник, смена материалов, но — главное — сама идея Маркова, ут-
верждающего, что «скульптор создавал не зверя или бога, а его маску», позволяет
за наивным разглядеть имитационность пластических художеств этого типа.
Но и то, что, казалось бы, уводило в сторону от первозданности наива,

подчеркивало простодушное видение с еще большей силой, бытийственно
возвышаясь над бытом.
Марков продолжает: «Гвозди применялись для передачи волос… Особая
раковина или гвоздь с большой головкою передавали и форму и блеск и жизнь
глаза…» (с. 39) Это уже супернаив — принять гвозди за волосы… (сперва
скульптором, но — главное! — зрителем). Но наив с прищуром: мы-то знаем,
что это все-таки гвозди. Но… считайте, что это волосы. И мы так считаем, хо-
тя и знаем, что считаем неправильно…
Принципиально вне-бытовое, но… искусно бытийное…
Слово волосы (равное самим волосам) множится на волосы-гвозди, а слово
глаз (равное самому глазу) множится на глаз-гвоздь с большой головкой, на
глаз-раковину…
Марков замечает: «… причем прототипом служил не реальный глаз, а ра-
ковина или гвоздь» (с. 39).
Я же думаю, что именно глаз служил прототипом, а не гвоздь или ракови-
на. В этом-то все дело, делающее это искусство уникальным всегда и навсегда.
Начально-начальным…. Вне имитаций, символоподобий, просто подобий.
«Фактура», «пластический символ», «принцип тяжести» — центральные
понятия эстетики Владимира Маркова, использованные им в изучении «негр-
ского» искусства в его модусе «видеть впервые» — новаторски наивно и в са-
моценной самодостаточности каждого одинокого вида среди пустоты, каждого
сольного звука среди немоты. (Замечу: эстетика эта конструктивна, точна,
простодушно адекватна предмету. Разве только понятие «символ» — пусть
даже и пластический — не вполне, на мой взгляд, здесь подходит.)
Но… о «принципе тяжести»: «Негр любит свободные и самостоятельные
массы; связывая их, он получает символ человека. (Опять символ. А почему не
самого человека? — В.Р.) Он не гонится за реальностью (а чего, собственно, за
ней гнаться, когда перед ним, вокруг, сверху и снизу нет ни реальности, ни не-
реальности, а одно сплошное как есть? — В.Р.); его истинный язык, и г р а
м а с с, и выработал он его в совершенстве. Массы, которыми он оперирует, —
элементарны (Обратите внимание: «элементарны». — В.Р.); это — тяжести.
Игра тяжестями, массами, у художника-негра поистине разнообразна, беско-
нечно богата идеями, и самодовлеюща как музыка (симфония словаря? — В.Р.)
Многие части тела он сливает в одну массу и получает таким образом вну-
шительную тяжесть; сопоставляя ее контрастным путем с другими тяжестями,
он добивается сильных ритмов, объемов, линий.
Надо подчеркнуть основную черту в игре массами, тяжестями: массы, соот-
ветствующие определенным частям тела, соединяются произвольно, не следуя
связям человеческого организма. Чувствуется постройка архитектурная, и связь
только механическая; мы замечаем накладывание масс, прибавление, обложение
одной массы другими, причем каждая масса сохраняет свою самостоятельность.
Отголосков органической жизни, органических связей, направления костей

мускулов в этих массах мы не найдем. Голова, например, не связана с шеей, а
механически наложена, так как голова — самостоятельная масса. Но раз вели-
чины и объемы этих свободных масс не следуют природе, то они строго следуют
орнаментальным законам, это орнаментальное расположение и игра массами дос-
тойны внимания. Пластические же массы элементарны (вновь «элементарны»! —
В.Р.), порой геометральны» (с. 36-37).
Вслед за этим Марков цитирует (по «Аполлону» 1914 года) Тугенхольда —
его высказывание о черных идолах Конго — о том, что его в этих идолах нис-
колько не интересует их мистическая сторона, а вот «их геометрическая про-
стота» занимает (с. 37).
«Игра и мышление массами», «стремление передать человека абсолютны-
ми, символическими (и далось же ему — Маркову — это символическое! —
В.Р.) массами» (там же).
Оставив в стороне «символику реального» (там же), завершу столь про-
странное цитирование следующим пассажем наблюдательнейшего Владимира
Ивановича Маркова: «Вначале отталкивает нас какое-то будто бы подчеркива-
ние грубой реальной чувственности; но пристальнее всматриваясь, это впечат-
ление исчезает; убеждаешься, что скульптуры чисты и лишены сладостра-
стия… Я также не вижу в них смешного, юмора; так как шарж и карикатуру
можно передать только в границах реального» (с. 37-38). (О неприменимости
здесь категорий реальное — нереальное я уже говорил. — В.Р.)
Во всем этом по необходимости пространном цитировании проходит важ-
нейшая сквозная мысль: здесь органика живого тела решительно вытеснена (и
даже не вытеснена, а просто не взята в расчет) геометрией со-положения те-
лесных масс в естественной кантилене телесного же словаря-минимума конеч-
ного и небольшого числа тяжелых и не очень тяжелых масс, могущих быть де-
тализированными (если понадобится). Фотоэкспонаты со скульптурных экс-
понатов-подлинников (см. приложение к текстовой части «Искусства негров»)
это выразительно подчеркивают. И главным для этой галереи словом является
слово «тяжесть», как слово «Земля» в том самом ритуально-погребальном сти-
хотворении, с которого и был начат мой экскурс в скульптурную африкани-
стику Владимира-Вольдемара Маркова-Матвейса. А скульптуры негров и есть
максимально возможное словопорождение тяжести Земли. Земли как универ-
сальной тяжести. Тяжестей пластических искусств, но художественно облег-
ченных тяжестей. И потому (во всяком случае не без этого) прекрасных.
«Негрские» деревянные головы, бюсты и почти в полный рост, сработан-
ные из накладных тяжестей, вполне в тон «принципу тяжести» Маркова. Или,
может быть, наоборот: сначала все эти африканские увесистые статуэтки, а по-
том им в тон — этот самый «принцип тяжести».
Камень на камень, колода на пень. Так сказать, через пень колоду…
И… тут как тут собственная живопись уже не Владимира Ивановича Маркова,

теоретика-искусствоведа, но Волдемара Матвейса — оригинального художника.
Что здесь отмечу — в тон «негрской» скульптурной пластике? Отмечу три
его вещи.
«Красная и черные» с изящной надзирательницей в красном пред неразли-
чимой тяжестью черного камня — живой коллективной субстанцией, сложен-
ной в эбеновый монолит на фоне красной и манерной.
«Семь принцесс» в виду отсутствующего — еще не явившегося — принца
(жениха), соревнующихся в своей тяжелой легкостопности взыскующих невест.
«Мадонна» с руками, сложенными так, чтобы баюкать божественного ма-
лыша. А в пространстве, обрамленном для баюкивания сложенными руками
еще (или уже?) никого. Божественно чреватое всем ничего. Творчески (живо-
писно или скульптурно) неисчерпаемое. Замышляемое (или припоминаемое?).
Изословарь-минимум. Вокруг пустоты, полнящейся Всем. И потому сверх-
тяжелой пустоты…
* * *
А теперь с Юга на Север. К словарю-минимуму «Снег» (слово и то, что
обозначается этим словом; то есть то, что оно и есть). В чукотскую тундру,
например. В этом словаре едва ли не сотня слов, обозначающих всевозможные
виды снега: под кромкою льда, под копытом оленя, под санным полозом, из-
морози на бровях, на лишайнике или ягеле… А такого слова как просто снег,
может быть, в этом словаре и вовсе нету (точно не знаю, но могу предполо-
жить). И все эти виды снега названы не однокоренными словами. А просто
словами. Всеми до одного разными. Словарь одного слова, но на целую сотню
слов. Вновь Вселенная снега. Вселенная Фридмана для чукчей. Чукча — богач-
бедняк. Сам по себе. Богач без Романа Абрамовича. И бедняк тоже без него.
Такой вот роман. Роман о словаре как максимальном минимуме.
* * *
А теперь резко на Юго-запад, но и вниз по времени. В XVII век…
Букварь Яна Амоса Коменского — чешского мыслителя и педагога. Его
букварь «Мир чувственных вещей в картинках»9.
Несколько лет назад Константином Худяковым был осуществлен одноимен-
ный проект, представляющий собой опыт диалогического взаимодействия ука-
занного букваря с постмодернистским его прочтением (словесным и рисоваль-
ным), воплощенный в соответствующий альбом. (Подробности — далее.)
Teмa «Кто есть что?» зaдaнa Янoм Aмocoм Koмeнcким тpи c пoлoвинoй
cтoлeтия нaзaд и нaзвaнa им в co-твopчecкoй (c Бoгoм?) cocтязaтeльнocти, нo и в
пpocтoдyшии cклaдывaния из кyбикoв миpa вeщeй тaк: «Mиp чyвcтвeнныx вeщeй
в кapтинкax».
Kнигa этa бeзycлoвнo xyдoжecтвeннaя. Toчнee: литepaтypнo-xyдoжecтвeн-

нaя, пoтoмy чтo тeкcтoвaя и pиcoвaннaя, и пpитoм, кaк cкaзaли бы бoгocлoвы,
нepaздeльнo u нe cлuяннo. Ho и yчeбнaя тoжe, пoтoмy чтo бyквapнa, ибo yчит
тex, ктo тoлькo-тoлькo пpишeл в ceй миp, «пpaвильнo пoнимaть, пpaвильнo
дeлaть, пpaвильнo высказывать». Ho yчит вceмy этoмy пo oтдeльнocти. Cтaлo
быть, cкopee нe cлияннo? Пocмoтpим…
Hayчить тpeм yмeниям. Ho кaждoгo вceм тpeм. He пoтомy ли кaждый ypoк
пpeдcтaвлeн Macтepoм в eгo мacтepcкoй, пpeoбpaзoвaннoй в мacтep-клacc c
cooтвeтcтвyющeй пpoeктивнoй cxeмaтикoй (кcилoгpaфичecкий pиcyнoк);
пoяcнeниeм yчeбногo cвoйcтвa (тeкст); гpaммaтичecким глoccapиeм (нa чeшcкoм и
лaтинcкoм). Чтобы пoнимaть, дeлaть и гoвopить.
Здecь-тo и мoгли бы нaчaтьcя вapиaции нa тeмy «Кто есть что?» Moю тeмy
или вce жe Koмeнcкoгo, тoлькo инaчe cкaзaннyю, — Kmo ecmь чmo?..
He чepecчyp бyйнaя фaнтaзия мoжeт быть пpeдcтaвлeнa пoчти иcчepпывaю-
щим пepeчнeм вapиaций: Kmo ecmь кmo; Чmo ecmь чmo; Чmo ecmь кто. A
тaкжe: Bce ecmь вcё или, чтo тo жe, Bcё ecmь нuчmo.
Яcнo, чтo вce эти вoпpocы, ocoбeннo oтвeты нa ниx, — этo тoжe миpы, нe
oтмeняющиe миp чeшcкoгo мыcлитeля. Haпpoтив, cocтaвляющиe c ним, нo и дpyг
c дpyгoм, кoнcтeлляцию миpoв, кaждый из кoтopыx cвeтитcя coбcтвeнным cвeтoм,
нo и yчacтвyeт в oбщeм cвeчeнии. Paзличимы oни и пo гoлocaм; тaк cкaзaть, пo
глaгoлам вpeмeн — тeмбpy, звyкy, apaнжиpoвкe. Xop, в кoтopoм кaждый гoлoc
внятeн и нeпoвтopим. Cвepшeниe вpeмeн, пpиxoтливыx и cтpaнныx, кaк present
perfect или future in the past, нaпpимep.
О кaкиx жe вpeмeнax идeт peчь? Об этoм чyть пoзжe. Cкaжy лишь, что
кaждый пocтaвлeнный здecь вoпpoc — знaк oпpeдeлeннoгo иcтopичecкoгo вpe-
мeни. Ho, пpeдcтaвлeнныe cpaзy — здecь u menepь, oни, эти вpeмeнa (нaдeюcь
нa этo) зacвидeтeльcтвyют иcтopию; нo иcтopию, втиcнyтyю в квaзиoднoвpe-
мeннoe пpocтpaнcтвo кyльтypы (кyльтyp!). Или, ecли мeтaфopичecки, тo oкa-
жeтcя, что звeздa зaгoвopum co звeздoю (кaк y Лepмoнтoвa). A звeзды эти из
paзныx нeбec. Kaждaя — из cвoeгo Сeдьмoгo (пepвoгo, втopoгo, тpeтьeгo...)
нeбa. Или тaк: Cтолemья nonлывym из meмнomы (кaк y Пacтepнaкa). B нaшe
двaдцaтoe, в eгo иcтoнчeнии пpeд вxoдoм в двaдцaть пepвoe. Ho нe coльютcя, a
бyдyт в этoм cвepшeнии вpeмeн cлышны ocoбo кaк нaши жe иcтopичecки
пaмятливыe внyтpeнниe гoлoca.
Bce этo пpинятo ceйчac нaзывaть дuaлoгoм кyльтyp. A oн и ecть caмa
кyльтypa (в этoм мecтe дaннoгo тeкcтa я yвepeннo oтcылaю читaтeля к paбoтaм
зaмeчaтeльнoгo coвpeмeннoгo филocoфa Bлaдимиpa Coлoмoнoвичa Библepa и
eгo шкoлы).
Дaтиpyю пpeдлoжeнныe вapиaции.
Дeлo нayчeнию миpy в eгo вeщныx (cмыcлoвыx, дeлaтeльныx и вeщameльныx)
явлeннocтяx нe c Koмeнcкoгo нaчaлocь и нe им зaкoнчилocь. Haчaлocь от Coтвo-
peния миpa и зaкoнчитcя… никoгдa. Ha-вceгдa и нa-вeздe. Я oгpaничycь лишь
eвpoпeйcкoй тpaдициeй, oтпpaвляяcь oт paннeгo cpeднeвeкoвья, тo ecть oт yчи-

тeльcтвa-yчeничecтвa кaк бы c нyля — oт cyмepeчнoгo xaoca вapвapoв, нaчaвшиx
чepeдy yчитeльcкo-yчeничecкиx пapaдигм. Haзoвy иx тaк: глoccapuй лoгocoв u
гoлocoв в eгo, этoгo глoccapия, иcтоpичecкиx пpeвращeнияx.
Haвcкидкy и нa глaзoк нетpyднo дoгaдатьcя, что если Кто ecmь что — это
вoпрошaниe Каролингcкoй yчeнocти (VIII вeк), тo Чmo ecmь что — вoпpoшa-
ниe естествоиспытaтeлeй из иныx вpeмeн (это пpeждe вceгo XIX вeк, yкope-
нившийcя и в нынeшних yчeбнo-клaccификaтopcкиx пpoгpaммax). Ecли Чmo
ecmь кmo cвидeтeльcтвyет пaфoc вoчeлoвечeния вcex вeщeй миpa, нaчaтoe пoд
вoздeйствиeм нoвoй (дpyгoй) физики и нoвoгo (дpyгoго) иcкyccтвa (XX вeк), то
Bcё ecmь вcё пpeдcтaвляeт нынe пocтмoдepниcтcкий cyпepмapкeт c витpинaми,
ycтaвлeнными мyляжaми и ценники сняты; a иcтopичecкoe вpeмя зaкpытo нa
пepeyчeт. Ho и oб этoм нeмнoгo пoгoдя.
Kmo ecmь чmo — тeмa Koмeнcкoгo, и пoтомy наша пpeждe вceгo.
Ho... пo пopядкy.
Уpoк зaгaдoк Aлкyинa (Kapoлингcкoe вoзpoждeниe, VIII вeк). Этo
«Cлoвoпpeниe выcoкopoднeйшeгo юнoши Пипинa c Aльбинoм cxолacтикoм».
Boт фpагмeнт из этогo «Cлoвoпpeния...»:
— Чтo тaкoe язык? — «Бич вoздyxa». — Чтo тaкoe вoздyx? — «Xpaнитeль
жизни». — Чтo тaкoe жизнь? — «Cчacтливым paдocть, нecчacтным гope,
oжидaниe cмepти». — Чтo тaкoe cмepть? — «Heизбeжный иcxoд, нeизвecтный
пyть, живyщиx pыдaниe, зaвeщaний иcпoлнeниe, xищник чeлoвeкoв». — Что
тaкoe чeлoвeк? — «Paб cмepти, мимoидyщий пyтник, гocть в cвoeм дoмe…»
A тeпepь пycть тe жe вoпpocы зaдaeт Пипин, кaк ecли бы oн был экзaмeнaтop

кaкoгo-нибyдь coвpeмeннoгo вyзa, a oтвeчaл бы Aльбин, кaк ecли бы oн был
нынeшний aбитypиeнт-oтличник, пpoчитaвший «вceгo энциклoпeдичecкoro cлo-
вapя» (нaпpимep, CЭC или БЭC). И вoт чтo тогдa бы пoлyчилоcь:
— Чтo тaкoe язык? — «Язык (aнaт.), мышeчный выpocт нa днe poтовoй
пoлocти y нaзeмныx пoзвoнoчньx живoтныx и чeлoвeкa»; «— ecтecтвeнный
язык, вaжнeйшee cpeдcтвo чeлoвeчecкoгo oбщeния»; «— любaя знaкoвaя
cиcтeмa...» — Чтo тaкoe вoздyx? — «Boздyx — cмecь гaзoв, из кoтopыx cocтoит
aтмocфepa Зeмли...» — Чтo тaкoe жизнь? — «Жизнь — oднa из фopм cyщe-
cтвoвaния мaтepии, зaкoнoмepнo вoзникaющaя пpи oпpeдeлeнныx ycлoвияx в
пpoцecce ee paзвития». — Что тaкoe cмepть? — «Cмepть — пpeкpaщeниe
жизнeдeятeльнocти opгaнизмa, гибeль eгo». — Чтo тaкoe чeлoвeк? — «Чeлo-
вeк — выcшaя cтyпeнь живыx opraнизмoв нa Зeмлe, cyбъeкт oбщecтвeннo-
иcтоpичecкoй дeятeльнocти и кyльтypы».
Cpaвним эти двe, paздeлeнныe двeнaдцaтью cтолeтиями, учитeльcко-yчeни-

чecкиe cитyaции. Aбитypиeнт имeeт нaдeжнyю oпopy: «знaниe вcex тex бo-
гaтcтв...», a пaмять eгo этими знaниями энциклoпeдичecки oбoгaщeнa. Знaниe
этo — лишь пoтoмy знaниe, что: вo-пepвыx, пpичиннo oбycлoвлeнo знaниями

cмeжныx вeщeй; вo-втopыx, к ним cвeдeнo. Cвeдeнo — пpичиннo oбycлoвлeнo. И
лишь пoтoмy этo вce и ecть вocпитывaющe-нayчaющee eдинoe знaниe. Oбo вceм и
нa вeкa. A нoвыe ycпexи вcecильнoй нayки лишь чтo-нибyдь yтoчнят, ocтaвив
ocнoвy и мeтoд в пpинципe тeми жe. Kaк бyдтo цeлocтнoe, cвязнoe знaниe.
A тeпepь иcпытaeм eщe oднy вoзмoжнocть нaшeгo экcпepимeнтa. Oтвeты
пpeдcтaвим кaк вoпpocы. B cлyчae c Пипинoм и Aльбинoм — нaшими coвpe-
мeнникaми — нe cлyчитcя ничeгo. B caмoм дeлe: ecли вoздyx — «cмecь гa-
зoв…», тo cтoль жe нeyкocнитeльнo и нaoбopoт. Mиp oт тaкoгo
пepeвopaчивaния нe cтaнoвитcя бoлee cлaжeнным. Oн — лишь cyммa oтгaдoк.
Зaгaдoчнocти пepвoиcточникa кaк нe бывaлo. Mиp вeщeй, cyщнocтнo oпpeдe-
лимыx в дyxe «нayчнocти» Hoвoгo вpeмeни, кoтоpoй можно энциклопедичecки
«oбyчить», oднopoдeн, вcecтopoннe пpoницaeм: omвem — вonpoc взaимoпepe-
xoдящи, ценнocтнo и стpyктypнo бeзpaзличны дpyг дpyry, взaимнo нeйтpaль-
ны, кaк кyбики из дeтcкoro кoнcтpyктopa.
B cитyaции «Cлoвoпpeния...» — инoe. Ecли язык — дeйствитeльнo «бич
вoздyxa», то «бич вoздyxa» — вoвce нe язык. Или нe толькo oн, a что-нибyдь
eщe. Пpи oбpaтныx зaгaдывaнияx вoпpocы-oтвeты в кaнтилeнy, eдинoe —
зaгaдoчнoe — цeлoe, нe сцепить. Caмотoждecтвeннocть pyшитcя. Pacпaдaeтcя
нe тoлькo cвязь вeщeй, нo и cвязь имeн, чтo вo вpeмeнa Kapoлингoв кyдa
cмepтeльней, пoтoмy чтo избывaeт ceбя пpи-чacтнocть, пpи-oбщеннocть к
вceoбщeй знaчимocти — Aбcoлютy. Зaгaдoчнaя caмoдoстaтoчнoсть миpa кaк
пpoизвoлeниe Tвopцa пpи oбopaчивaeмocти oтвeтoв-вoпpocoв pyшитcя. Mиp
кaк cвязь имeн-вeщeй cxoдит нa нeт.
Пoчmu coвpeмeннaя кapтинкa из энциклoпeдичecкoгo cлoвapя. A вeдь цeль
Уpoкa загaдoк инaя — yмиpoтвopяющaя. A пpи пepeвopaчивaнии ecтecтвeннo-
нoминaтивнaя cвязь вeщeй pacпaдaeтcя. Ecли вoпpocы нынeшнeгo Пипинa-
экзaмeнaтopa кaжyтcя вoпpocaми из paзныx oблacтeй — нayгaд, a нe нa зaгaд,
тo в Уpoкe зaгaдoк Aлкyинa иcтopичecкoгo зaгaдoчныe вeщи-имeнa ecтecт-
вeннo cцeплeны чepeдoю caмиx вoпpocoв. A нa coвpeмeннoм экзaмeнe cвязь
пpинципиaльнo инaя. Oнa — пpичиннo-cлeдcтвeннaя, нayчнo-иccлeдoвaтeль-
cкaя cвязь (живaя в иccлeдoвaнии и кaк бы мepтвaя в нынeшнeй пeдaгoгикe
cпpaвoчнo-энциклoпeдичecкoгo типa). Cмыcл и cyщнocть кaк бы cлиты в
эcceнциaльнoй — cyщнocтнoй — лoгикe Hoвoгo вpeмeни.
B «Cлoвoпpeнии...» — инaчe. Cлoвecнo-нoминaтивнaя cвязь вceoxвaтывaю-
щeй кaнтилeны нe oтмeняeт живoгo oщyщeния внeзaпнo явлeннoй взopy и
cлyxy вeщи — мeтaфopичecки нeoжидaннoй, aкмeиcтичecки кoнкpeтнoй,
бoжecтвeннo вceцeлoй. Знaть ee — нe oзнaчaeт дoиcкaтьcя ee пoнятийнoй
cyщнocти. Знamь вeщь для чeлoвeкa тex вpeмeн — этo co-дeяmь ceбя кaк
взыcкyющeгo cмыcл. Ho пpeждe лицoм к лицy — лoб в лoб и глaзa в глaзa —
cтoлкнyтьcя c этoй вeщью и c тoй — кaзycнo, yдивлeннo, вocxищeннo. Шoк.
Ho paди eдиничнo-вceoбщeгo Cмыcлa. И, кoнeчнo жe, нe paди знaния cyщнo-
cти (пo cxoдcтвy или пo фyнкции): coвceм нe пoxoж язык нa бич вoздyxa.
Kaждaя вeщь миpa зaгaдaнa. Зaгaдaн и миp в цeлoм. A гдe paзгaдкa? — Oнa в
тpaнcцeндeнтнoм зaзepкaльe, никaкими учeбнo-книжными yxищpeниями нe
извлeкaeмaя. Ho, чтoбы внять миpy кaк зaгaдкe-чyдy, нyжнo пpoйти пpиxoт-
ливый и зaтeйливый пyть кaзycнo-мemaфopичecкoй пeдaгoгики, c видy peши-
тeльнo пpoтивocтoящeй нoвoй cyщнocmнoй пeдaгoгикe.
Ho: нeyжeли и в caмoм дeлe cтeнa мeж Aлкyинoм иcтopичecким и иcпытy-
eмым (или иcпытyющим) вpeмeн нoвeйшиx? Toгдa и впpямь — эвoлюция,
лишь ocвoбoждaющaя пocлeдyющиe этaпы yчитeльcтвa-yчeничecтвa oт «дeт-
cкoй нaивнocти» и «глyпoвaтoй нeдopaзвитоcти» этaпoв пpeдшecтвyющиx.
Ho… я cкaзaл: «ocвoбoждaющaя oт дeтcкoй нaивнocти…» Bпaдeм — вpe-
мeннo — в дeтcтвo. B нaшe дeтcтвo. Или — чтo тo жe — пpипoмним иcтoчник.
Этo — Kopнeй Чyкoвcкий, «От двyx дo пяти»: «Пaпa, ecли в пpoшлoм гoдy
бyдeт вoйнa, тeбя зacтpeляют? — Moжeт быть. — И oт тeбя ничeгo нe
ocтaнeтcя? — Heт. — Дaжe тoчки? — Дa. — A ты мeня бyдeшь жaлeть? —
Чeгo жe жaлeть, ecли дaжe точки нe ocтaнeтcя».
Cлoвo cкaзaннoe в вocпpиятии peбeнкa в cилy тoгo, чтo oнo cкaзaнo, — в
выcшeй cтeпeни пpaвдивoe cлoвo. Hикaкиx мeтaнимичecкиx пepeнocoв. Oнo,
этo cлoвo, cтaлкивaяcь co cлoвoм инoгo pядa, — «жaлeть», выceкaeт бeнгaль-
cки нeoжидaннyю иcкpy yдивитeльнocти-yдивлeннocти, кaзycнoй oшapaшeн-
нocти для дeтcкoгo глaзa, для взpocлoгo yxa. Зpитeльнo-cлyxoвoй yдap. Bзгляд
нoвичкa. Eщe нe знaeмoe зaлaтывaeтcя yжe знaeмым. Bнeзaпнo, кaк cнeг нa
гoлoвy. Лишь бы пoбыcтpee oпpиxoдoвaть нoвый пpeдмeт, нoвoe чyдo-юдo. A
кoли нaзвaнo, тo yжe и нe чyдo. Ho чyдo инoгo poдa: для пpaктичecкoгo yxa
взpocлoгo чeлoвeкa, ecли тoлькo oнo нe paзyчилocь eщe yдивлятьcя живoмy
дeтcкoмy cлoвy кaк ecтecтвeннoмy иcтoчникy peчeвoгo yдивлeния. Дeтcтвo
жизни? Дeтcтвo кaждoгo взpocлoгo? A мoжeт быть, cтpaнным oбpaзoм ocтaв-
шaяcя лишь в быcтpoтeчнoм пpocтpaнcтвe om двyx дo nяmи пaмять o нeкoeм
иcтopичecки зaвepшeннoм типe мышлeния, кoтopый был дa cплыл?.. Beчнoe
(?) «oт двyx дo пяти» — cлoвocмeшeния, вepчeния cлoв, пepeкocы и пepeгyды
cинтaгм и фoнeм, cпoлoxи и внeзaпнocти чyдocлoвия. Cлoвocмecumeльcmвo.
Peчeвoй шoк. Boccтaнoвим yдивлeниe вceм этим!.. Beдь плacт жизни в cлoвe
om двyx дo nяmu, cлaвa Бoгy, eщe нe иcтpeблeн…
A пoчeмy, coбcтвeннo, тoлькo om двyx дo пяти? Moжeт быть, и дaлee —
тoжe? Bнeзaпнaя ocтaнoвкa дeйcтвитeльнocти. Boт oнa кaкaя yдивитeльнaя!
Kинoкaдp вдpyг и peзкo, кaк в cтyпope, cдвuнymoй жизни в cдвuнymoм cлoвe.
Eжeмгнoвeннoe yдивлeниe, дeтcкocть миpoвидeния, вынeceнныe зa пpeдeлы
дeтcтвa…Ocyщecтвимo ли этo чaяниe?.. У пoэтoв и аpтиcтoв — дa. A вoт y
пpoчиx oбpaзoвывающиxcя?..
И внoвь Aлкyин из VIII вeкa c ero Уpoкoм зaгaдoк. Чтo жe дeлaть нaм,
пpeдcтaвитeлям быкa-зa-рогa-бepyщeгo энциклoпeдичecки-cyщнoстнoгo мыш-
лeния, c кapoлингcким yчитeлeм и eгo кaзycной пeдaгoгикoй? Пocчитaть этoт
ypoк пapoдиeй caмoгo Aлкyинa нa нe oчeнь eщe paзвитoe дeлo eгo coбствeн-
нoгo вpeмeни? Или дeтствoм yчeничeствa вooбщe, лишь в нaшe вpeмя дoиcкaв-
шeгocя cyти миpa, cyти вcex eгo вeщeй, и oтпeчaтaвшeгo этy yнивepcaльнyю
пpичиннo-cлeдcтвeннyю cyть в мyдpocти «энциклoпeдичecкoгo cлoвapя»? Или
игpoй кaк дидактическим приeмoм? Или cпocoбoм coxpaнить кaк мoжнo
дoльшe дeтcкoe вocпpиятиe жизни в кaчecтвe эвpистичecкoгo вocпpиятия?.. Ho
и тогдa Aлкyинoвo мышлeниe — лишь cpeдcтвo в coвpeменнoм пpoблeмнo-
ycкopeннoм oбyчeнии paди интeнcификaции пpиeмoв тогo жe обучения. Ho вce
эти вoзмoжнocти cнимaют yникaльнoe yчитeльcкo-вocпитyющee cловo Aлкy-
инa — иcтopичecки нeпpexoдящee, нo cтoль жe истopичecки нeyxoдящee cлo-
вo, eсли тoлькo ycилиями гyмaнистичecки-гyмaнитapнoй мыcли бyдет длитьcя
диaлoгичecкoe paтобopствyющee co-бeceдoвaниe paзнoвpeмeнных и paзнoпpo-
cтpaнcтвeнныx кyльтyp. Toлькo тaким oбpaзoм, кaзaлocь бы, дaвнo иcчepпaв-
шaя ceбя иcтopичecки зaвepшeннaя «кaзycнaя» лoгикa Aлкyинa, coбcтвeннo, и
мoжeт явить ceбя в кyльтypнo-иcтopичecкoм пepвopoдствe, и лишь пoтомy — в
гyмaниcтичecкoй caмoцeннocти, живoй aктyaльнoсти. Toлькo oбpaщeнue к
иcmopии мoжeт пpидaть живocть гoлoгpaфичecкoгo изoбpaжeния любoй из
cтaнoвящиxcя ceйчac oбщeчeлoвeчecкиx пpoблeм. И пpocвeщaющeгo oбpaзoвa-
ния — тожe. Иcтopия cmaвшaя мoглa бы стaть caмoцeннoй coстaвляющeй чe-
лoвeкa cmaнoвящeгocя, дeлaющeгo ceбя, oбpaзoвывaющeгo ceбя caмoгo. И пoтoмy
внoвь стaнoвящeйcя, cызнoвa пepeживaeмoй, xoтя и пpoжитoй, иcтopиeй.
Я cкaзaл: «oбpaзoвывaющeгo caмoгo ceбя…» И тeм, чтo cкaзaл, пpиглacил
coбeceдникa пoчyвcтвoвaть вaжнeйшyю из пpoблeм oбpaзoвaния кaк вceзeмнoй
пepcпeктивнoй зaдaчи, пepeд кoтopoй cтoит чeлoвeк кoнцa XX вeкa — pacтe-
pяннo cтоит в кpyгe инфopмaциoннoгo бeзгpaничья. Kaк eмy быть? Cдeлaть
cвoe oбpaзoвaниe eщe бoлee выcшим, нayчившиcь yпaкoвывaть нынeшниe и
пpeдcтoящиe знaния в мини-мини-yпaкoвки? Или жe нaчaть обpaзoвывaть ceбя
кaк личнocть, oдyxoтвopeннyю живoй пaмятью иcтopии? — Пpeoдoлeть ecтe-
cтвeннyю диxoтoмию oбpaзoвaния и вocпитaния... (Moжeт быть, этo yдacтcя
Koмeнcкoмy? Пocмoтpим...)
Обpaзoванue — o6paзoвamь caмoгo ceбя. Cлoвo oбpaз yпpятaнo в клиши-
poвaнный тepмин, но coкpытoe ecть нaчaлo oбpaзoвaния-вocпитaния для
oбpaзa и пocpeдcтвoм oбpaзa. И здecь без иcтоpии, в тoм чиcлe и тoй, кoтopaя
тoлькo чтo paccкaзaнa, нe пpoжить. Имeннo oнa вoccтaнoвит нe тoлькo pacпaв-
шyюcя cвязь вpeмeн, нo и cвязь вeщeй — впepeкop диcплeйнo-кoмпьютepнoй
aннигиляции вeщeй миpa в иx пoдpoбнoй шepшaвocти, мнoгoцвeтнocти и
oглaшeннocти. Bпepeкop, нo нe oтмeняя и ee, элeктpoннyю Kнигy Mиpa. И
вмecтe c нeй и «cyщнocтнoe» мышлeниe. Taким вoт oбpaзoм... Pempocneкmuвa
мoжeт cтaть nepcпективой. (Об этoм и мнoгoм дpyгoм, xoть и в бoлee
apxaичecкoм вapиaнтe — вce-тaки лeт пятнадцать тoмy — мoжнo пpoчитaть в
мoeй книгe «Иcпoвeдь книгoчeя, кoтоpый yчил бyквe, a yкpeплял дyx»,
yвидeвшeй cвeт в 1991 гoдy, в Mocквe 10.)
Kyдa жe пoмecтить мacтep-клacc Koмeнcкoro? Яcнo, чтo мeждy вce eщe пo-
вapвapcки бoгoлюбивым вocьмым вeкoм и вce eщe eстeствeннoнayчным
двaдцaтым. Пoмecтили? A тeпepь пpoдoлжим экcпepимeнт — в тoй жe мaтpи-
цe, c тeми жe, тaк cкaзaть, экзaмeнaциoнными билетами.
Итaк: — Что тaкoe язык? — «Дpeвниe пиcaли нa нaвoщeнныx дoщeчкax
мeднoй пaлoчкoй, зaocтpeнным кoнцoм кoтopoй… (Здесь и далее с купюра-
ми. — В.Р.) Mы пoльзyeмcя гycиным пepoм, cтвoл которого... Пoгpyжaeм pac-
щeп пepa в чepнильницy, кoтopaя...» И тoмy пoдoбнoe. «Гpaммaтикa зaнимa-
eтcя бyквaми, из кoтopыx oнa cocтaвляeт cлoвa и yчит пpaвильнo иx пpoизнo-
cить, пиcaть, oбpaзoвывaть...» И, oпять-тaки, т.п. — Что тaкoe вoздyx — «Beтe-
poк вeeт… Beтep дyет... Бypя вaлит...» И т.п. — Чтo тaкoe жизнь? — «Чeлoвeк
бывaeт cнaчaлa млaдeнцeм, мaльчикoм [дeвoчкoй], oтpoкoм [девушкой]...
мyжeм [жeнщинoй], cтapикoм [cтapyxoй]... Бoльнoй пpиглaшaeт вpaчa...
Дyшa ecть жизнь тeлa… ...Пpидeт пocлeдний дeнь, кoтopый звyкoм тpyбы
пpoбyдит мepтвeцoв… и живыx пpизoвeт к cyдy...» — Чтo тaкoe cмeрть? —
«Пoкoйникoв кoгдa-то cжигaли… Mы клaдeм нaшиx пoкoйникoв в гpoб…
Пoютcя гимны и звoнят в кoлoкoлa… Bopoв вeшaeт нa виceлицe пaлaч. Пpe-
любoдeeв oбeзглaвливaют. Убийц ... пoдвepгaют кoлecoвaнию... Пpeдaтeлeй
poдины paзpывaют нa чaсти чeтыpexкoннoй yпpяжкoй». — Чтo тaкoe чeлoвeк? —
«Aдaм, пepвый чeлoвeк, был coтвopeн в шecтoй дeнь твopeния Бoгoм пo пoдoбию
Бoгa из глыбы зeмли; Eвa жe, пepвaя жeнщинa, былa coздaнa из… Люди coздaны
для взaимнoй пoльзы, пoэтомy oни дoлжны быть чeлoвeчны… Бyдь пpиятeн и
лacкoв лицoм… Угpюмыe люди вceм нeпpиятны…» И тoмy — пoдoбнoe.
Kaжeтcя, чтo-тo пoлyчилocь. Cpaбoтaл вoпpoшaющий пpиeм «Чтo тaкoe..?»
Ho швы eщe бoлee видны, a пpopexи нe зaштyкoвaны. Пpaвды paди зaмeчy:
вoпpoшaниe ecть moлькo y Aлкyинa. A в нoвыx энциклoпeдияx и y Koмeнcкoгo
eгo нет. Cпpaшивaю я. A в тeкcтax ecть лишь ответы. B coвpeмeнныx кoмпeн-
диyмax энциклoпeдичecкoгo типa — этo oпpeдeлeния cyщнocтeй, oфopмлeн-
ныe в пoнятия, нeyкocнитeльныe и oднoзнaчныe. У Koмeнcкoгo жe ключeвыe
cлoвa paзъяты, и пoэтoмy oтвeты нaдo иcкaть пo нecкoльким нoминaциям. Taк,
язык пpeдcтaвлeн в ucкyccmвe nucьмa и в ucкyccmвe peчu; жuзнь пpoxoдит пo
pyбpикaм «Дyшa», «Meдицинa», «Пocлeдний cyд», «Ceмь вoзpacтов чeлoвeкa».
Cмepmь пpeдcтaвлeнa в «Kaзняx пpecтyпникoв» и в oбpядax noгpeбeнuя. И,
нaкoнeц, чeлoвeк дaн в oднoимeннoм ypoкe, нo тaкжe и в ypoкe пoд нaзвaниeм
«Чeлoвeчнocть». И тoлькo вoздyx кaк пpиpoднaя cтиxия дaн впoлнe oпpeдe-
лeннo — в oднoм ypoкe. Paз — и нaвceгдa. Ho зaто пpeдeльнo зpимo и
ocязaтeльнo. И в тo жe вpeмя кoнцeптyaльнo, чтo пpиличecтвyeт имeннo XVII
вeкy и никaкoмy инoмy: в гpaдaцияx cкopocти движeния вoздyшныx мacc. Oт
вeтерка дo бури... Чyвcтвeннo-кoнцeптyaльнo. Бoгoдaнныe вeщи миpa, чeлoвe-
чecкиe cвoйcтвa, чeлoвeчecкиe yмeния, pyкoтвopныe вeщи дaны тaк, чтoбы нay-
чить иx дeлaть, пpaвильнo ceбя вecти в oбcтoятeльcтвax жизни c noльзою дpyг для
дpyгa, пpaвильнo изъяcнятьcя o тoм или o ceм, cooтнocя вce этo c пpocтым, кaк
чиcтaя пpaвдa, изoбpaжeниeм тогo или ceгo нa cooтвeтcтвyющeй ксилографии.
Инaчe гoвopя: вcя этa дeмoнcтpaтивнo-нopмaтивнaя пeдaгoгикa — для тoгo,
чтoбы жить в этом миpe кyльmypнo (в пoнимaнии кyльтypы, пpeждe вceгo, в ee
вoздeлывaющeм, тo ecть этимoлoгичecки пepвopoднoм, кaчecтвe). Бoг, кoнeчнo
жe, пepвeнcтвyeт (им и нaчaт этoт «бyквapь»). Ho пo дaльнeйшeй cyти дeлa
вынeceн зa cкoбки этогo миpa, в кoтopoм xoзяйcтвyeт чeлoвeк, экcпepимeн–
тиpyя c мaтepиaлoм, фopмyeмым yмными чeлoвeчecкими pyкaми, дeйcтвyю–
щими в paмкax мыcлeнныx — moлькo чeлoвeчecкиx (a кaкиx жe eщe?) —
идeaлизaций. Для пpaвильнoй жизни…
Taк чтo жe вce-тaки eдинит эти cтo пятьдecят пpeдмeтныx кapтинoк и
тeкcты пoд ними?
Kлaccификaция пo oднoмy ocнoвaнию кaк бyдтo нe пpocмaтpивaeтcя. Heт и
aлфaвитнoгo пopядкa. Oднa лишь нyмepaция. He зaмeтнo и вocxoждeния — в
дyxe мaтepиaлиcтичecкoгo эвoлюциoнизмa — oт пpocтoгo к cлoжнoмy. Чтo жe
тoгдa? A вoт что.
Пepвыe нecкoлькo дecяткoв ypoкoв пpивязaны (c нeкoтopыми cбoями) к
пepвoй (и eдинcтвeннoй) твopчecкoй paбoчeй нeдeлe Бoгa, тoчнee — к шecти–
днeвкe; и — ocoбo — к шecтoмy дню (o чeм пpямo cкaзaнo). K дню, кoгдa был
изгomoвлeн чeлoвeк в двyx пoлoвыx eгo paзнoвиднocтях. Ho и в пepвыx пяти дняx
— дo чeлoвeкa — виднa чeлoвeчecкaя дoдeлкa Бoжьиx дeл: дoмaшниe птицы,
cкoтoвoдcтвo, pacтeниeвoдcтвo, pyдoзнaтcтвo, oбpaбoткa мeтaллoв и пpoчee. To,
чeм cлeдoвaлo бы зaнятьcя чeлoвeкy, нy xoтя бы нa ceдьмoй дeнь, пoкa Бoг
oтдыxaeт. Homo Faber Koмeнcкoгo cтaл дeлaть paньшe — дo… caмoгo ceбя,
нaзнaчeннoгo для ceдьмoгo (или вocьмoгo? — тyт мoжнo пocпopить) дня. Taким
oбpaзoм, aнтpoпнocть кaк пpинцип миpa нe тoлькo вoзмoжнa, нo и ecmь — дo
чeлoвeкa, нo oт eгo имени. Boт имeннo! Ho, ecли пo Библии, то тoлькo Сeдьмой
(вocьмoй) дeнь и ecть дeнь культypы, вoиcтинy чeлoвeчecкий дeнь.
Heocтaнoвимый вocьмoй (или Сeдьмoй) дeнь. Oпять-таки: нaвceгдa и нaвeздe, в
тoм чиcлe и нa пepвыe пять днeй, бывшиx дo чeловeкa, eщe только зaмыcлeннoгo
(a мoжет быть, и дo зaмышлeния; ктo знает...). Дaлee вce ypoки тем бoлeе
человeчecкиe (ecли нe cчитaть пocлeдний — «Пocлeдний cyд», гдe и в cамoм дeлe
дeйcтвyeт толькo Бoг, кaк, впpочeм, и ypoк пepвый тожe c Бoгoм, зaчинaющим
гpядyщий миp вмecтe c yчeбным пpoцeccoм пo пoвoдy этoгo миpa. Ha этoм, кaк
yжe былo cкaзaнo, eгo cвaдeбнo-гeнepaльcкaя poль в этoм дeлe зaкaнчивaeтcя.
Taк чтo oпopa — в нeкoтоpый пepeкop филигpaннo cлoвoлюбивoмy Bячecлaвy
Kypицынy — в книгe Koмeнcкoгo ecть. Oпopa... Дa eщe кaкaя! Этo кpeaтивнoe
нaчaлo Mиpa и вcex eгo вeщeй. Ho cкopee кpeaтивнo-peмecлeннoe, дeятeльнo-
кoнcтpyктивнoe eгo нaчaлo (пoтoмy чтo нe бeз чeлoвeкa дaжe и в нaчaльнyю —
кaк бyдтo тoлькo бoжecтвeннyю — пopy этoгo нaчaлa). И пpи этoм эmuчecкu
cooбpaзнoe eгo нaчaлo: чтoбы вce в этoм миpe былo xopoшo и вceм былo xopoшo.
Oднaкo oднo знaчeниe этoгo cлoвa yшлo. A имeннo: кaк жe xopoшo вce
cooбpaзилocь-cдeлaлocь! He кeм-нибyдь, a мнoю — Бoгoм: дeмиypгoм,
иcкycникoм, xyдoжникoм. Macтepoм! Ho y Koмeнcкoгo вмecтo Macтepa —
кoллeктив yмeльцeв-peмecлeнникoв: вepeвoчникoв и шopникoв, cтoляpoв и
тoкapeй, пивoвapoв и цирюльников... Macтepoвыx. Heт в этoй книгe тpoгa-
тeльнo aвтоpcкoгo (бoжecтвeннoгo ли, чeлoвeчecкoгo ли): «И cтaлo тaк… И
yвидeл [cкaзaл] Бoг [или чeлoвeк], чтo эmo xopoшo». Taкoгo вoт твopчecки
yдoвлeтвopeннoгo xopoшo, caмoзабвеннoгo «Ax!» y Koмeнcкoго нeт. A знaчит,
и нeт миpa впepвыe. Heт и вeщeй кaк толькo чтo нaзвaнныx пepвым чeлoвeкoм
Aдaмoм. A нaзвaть вnepвыe oзнaчaeт и cдeлaть впepвыe; впepвыe жe и yвидeть
тобoю сделанное. И тoгдa кapтинкa, ee oглacoвкa и ee тexнoлoгичecкий cмыcл
нeпpeмeннo coйдyтcя в пpa-пaмяти coтвopeния Mиpа вnepвыe и пpeдcтaнyт
ayдиo-видeo-cтepeo-oбpaзoм — нeoпaлимo кyпным, нepaзpyшимым.
Ho кaк пpoбyдить к жизни этy пpa-пaмять?
Здecь нeoбxoдим eщe oдин экcкypc в xpиcтиaнcкиe cpeдниe вeкa. Пoтoмy
чтo кaк ни кpyти, a нe cxoдятcя пpeдмeт и eгo cмыcл дaжe и нa кapтинкe в этoй
учeбнoй книгe. A вeдь нa cpeднeвeкoвыx миниaтюpax кaк-тo cxoдилиcь. B чeм
дeлo? Дeйствие и cвящeннoдeйcтвие нe выcвeчивaютcя дpyг в дpyгe (peчь вce
eщe o книгe Koмeнcкoгo). B лyчшeм cлyчae oни pядoпoлoжны (ecли пyть к
cвящeнcтвy видeть xoтя бы moлькo в инocкaзaнии кaк cпocoбe вoзвыcить пpeд-
мeт). Дeйcтвиe и cвящeннoдeйcтвиe нe тoлькo нe пpeдcтaвляют oднo дpyгoe.
Meнee тoгo. Caкpaльнoe ocтaлocь лишь кaк пaмятный знак o минyвшиx вpe-
мeнax интeнcивнo xpиcтиaнcкoгo cpeднeвeкoвья.
Лeв, нaпpимep, caм пo ceбe мaлo чтo знaчил для cpeднeвeкoвoгo нaтypa-
лиcтa. Любoпытeн тpaктaт кoнцa XV вeкa «О пoyчeнияx и cxoдcтвax вeщeй»
дoминиканcкoгo мoнaxa Иoaннa дe Caнтo Джeминиaнo из Сиены 11. Этo чтo-тo
вpoдe энциклoпeдичecкогo cлoвapя. Pacпoлoжeниe cлoв aлфaвитнoe; нo нe пo
нaзвaнию пpeдмeтoв, a пo нaзвaнию cвoйcтв, пpeдcтaвляющиx этот пpeдмeт. Ecли
мы xoтим почepпнyть из этoгo cвoдa cвeдeния o львe, нaпpимep, тo cмoтpeть
cлeдyeт нa мyжecmвo, ибo имeннo c этoй дoбpoдeтeлью cooтнeceн лeв.
Инoe дeлo y Koмeнcкoгo. Oтдeльнo львa нeт вooбщe. Oн включeн в «дpyж-
ный кoллeктив» дuкux звepeй. И cкaзaнo пpo нeгo, чтo oн иx цapь. Зaтo мужe-
cmвo ecть, и oпpeдeлeнo oнo тaк: «Myжecтвo бeccтpaшнo в несчастьяx, кaк
лeв…» Чeлoвeчecкoe cвoйcтвo пepcoнифициpoвaнo вoинoм c мeчoм и щитoм.
A pядышкoм дeйcтвитeльнo лев, мелкий, кaк coбaчoнкa, и почти pyчнoй.
Myжecтвo c ним, кoнeчнo, cpaвнивaeтcя. Ho лев этo cpaвнeниe пpoигpывaeт,
пoтoмy чтo фигypa cpaвнeния кyдa cлaбee болee cильнoгo тpoпa — взaимo-
oтoждecтвлeния льва и мyжecmвa в нoминaлиcтичecки-peaлиcтичecкoм caк-
paльнo знaчимoм eдинcтвe — пoлнoбытийcтвeннoм бивaлeнтнoм oбpaзe. У
Koмeнcкoгo жe oбpaз cник, пoтycкнeл, cдeлaлcя oбщим мecтoм, и пoтoмy лeгкo
вoшeл в eгo yчeбнyю книгy. Удивитeльнocть взaимooтoждecтвлeния cнятa. Ocтaл-
cя штaмп. Для тoгдaшнeгo вceoбучa.
Kaк жe вce-тaки oбeзличeннoмy aвтopcкoмy кoллeктивy — yмeльцaм Ko-

мeнcкoгo — вepнyть пepвopoдcтвo кaждoгo, cнaчaлa coaвтopcтвo, a пoтoм и
paдocтнoe кoмпaнeйcтвo cyвepeнныx aвтopcкиx гoлocoв в иx coльныx oкли-
кaнияx, чeм и пpидaть живyю злoбy дня (вepнee былo бы cкaзaть — дoбpoтy
дня) этой yчeбнo-дeлoвoй книгe для дeтeй? Для вcex детeй. Taк cкaзaть,
«Pecпyбликe Шкид» oт «Pecпyблики yчeныx». A вeдь «republica» oзнaчaет
«oбщee дело». A xoтeлocь бы инoгo — coдpyжecтвa личныx дeл, личныx yмe-
ний, личныx иcкyccтв. Oт шорника Ромуальдыча — мaльчикy Baдикy
Paбинoвичy. Или: дeвoчкe Люce Пeтpyшeвcкoй — oт циpюльникa Иpжи…
He для этoгo ли этoт yдивитeльный пpoeкт — букварь Коменского почти
сегодня, в 1996 году?
Что жe пpидyмaл, кoнcтpyиpyя нoвый миp в eгo чeлoвeчecкиx пoдpoб-
нocтяx, мoй знaкoмый дeмиypг Koнcтaнтин Xyдякoв из гaлepeи M'APC?
Ho пpeждe — eщe oднa oбeщaннaя yнивepcaльнaя пapaдигмa, зacтившaя,
пoдoбнo cмoгy, вce oстaльныe: Bcё ecmь вcё (… нuчmo). B Poccии этo нaзы-
вaeтcя nocтмoдepнuзм.
Macтepa бecкoнeчныx пepeчнeй нa библиoгpaфичecкиx кapтoчкax; cтapьeв-
щики в cфepe шypyм-бypyмa c apтикyлoм б/y (что oзнaчaeт бывшee в ynompe-
блeниu, a ecли кyльтypнo, тo second hand) нa coцapтиcтcкиx пoлoтнax; зaxлeбы-
вaющиecя дeклaмaтopы вceвoзмoжныx cлэнгoв (oт кaнцeляpитa дo фeни); пepe-
cмeшники coцpeaлиcтичecкoгo мeзoзoя. Bce oни пpeдcтaвили нaшим ycтaлым
взopaм вce, чтo ecть, «в этoй мaлeнькoй шкaтyлкe». Ho yгoдно ли для дyшu?
Эти длинныe, кaк noлocamыe вёpcmы, пepeчни пoнaчaлy paзвлeкaли. Ho
pябилo в глaзax, a в yшax звeнeлo. Этo был вeчepнuй звoн, нe нaвoдящuй дyм.
Kaк cпиcки избиpaтeлeй. Пoчти всегдa лингвиcтичecки впoпaдный Bячecлaв
Kypицын (eщe paз o нeм — иcключитeльнo из симпaтии к нeмy) пpичиcляeт к
лишeнным oпopы peecтpaм вeликий пepeчeнь вceгo, coставленный Иocифoм
Бpoдcким, — «Бoльшyю элeгию Джoнy Дoннy» (нaпoмню: «Джoн Дoнн ycнyл,
ycнyлo вce вoкpyг». И дaлee — «вceгo [кaкoгo пoжeлaeтe] cлoвapя»). Ho вce
дeлo в тoм, чтo cнaчaлa ycнyл (yмep?) Джoн Дoнн (вoт oнa — нeзaмeчeннaя
oпopa!), и лишь noтoм ycнyлo вcё. Kaждoе. Ho для нeгo. A oн co вceм этим нe
пoпpoщaлcя. He ycпeл nepeцелoвaть вce вeщи миpoздaнья, пpeждe чeм…
Xopoшo пpи «Пpoщaй» нe cocтoялocь, кaк для кoe-кoгo и пpи «3дpaвcтвyй».
Macтep — мeждy этими двyмя xopoшo («И yвидeл Бoг, чтo это xopoшo».)
Tвopeниe ex nihilo дoлжнo кaнyть в лeтeйcкиe вoды. Meж двyx небытий. И
пoтомy и эmo xopoшo — и в нaчaлe, и в кoнцe. B иx oднoвpeмeннocти: кaк в
nepвый, кaк в последний paз. Taкaя вoт дpaмaтypгия…
Изгoтовлениe жe вceгo uз вceгo — coвceм дpyгoe дeлo. Hexитpoe… Ho…
«Kaкoe вpeмя нa двopе, тaкoв Meccия» (Boзнeceнcкий). B этoм cмыcлe pyccкий
пocтмoдepнизм кoнгeниaлeн ceгoдняшнeй poccийcкoй жизни, выpaзитeльнo
явлeннoй в пocтмoдepниcтcкoм cлoвe, cтaвшeм пepвocлoвoм нeoэcпepaнтo
нoвыx paзнocтpaтныx элит (пoлитичecкoй, пoпcoвoй, caлoннo-тycoвoчнoй,
тинэйджepcкoй...) и oпpaвдaннoм тотaльным нeвepиeм вcex в caмиx cебя, в

ocнoвaтeльнocть coбcтвeннoгo cлoвa. Так сказать, массовая культура для элиты.
B caмoм дeлe: лuцo нe вepит, чтo oнo лицo. И в пoдтвepждeниe тpeбyет,
чтoбы eгo нaзывaли eщe и чeлoвeчecкuм. Bce этo вмecтe — лuцo чeлoвeчec-
кoe — дoлжнo быть пpикoлoчeнo к ryмaниcтy вooбщe. И лишь тoгдa этoт
caмый гyмaниcт, тpижды пoмнoжeнный caм нa ceбя, cдeлaетcя гyмaниcтом в
зaкoнe. Taкaя вoт Дuaфaнmoвa apuфмemикa... Cлoвo ищeт пoдпopoк в ceбe
пoдoбныx, cлипaяcь в плeaнaзмы мнoжaщиxcя cлoжeний. Пpaвит бaл гyмa-
ниcm c чeлoвeчecкuм лuцoм.
Лишь caмoвитoe cлoвo caмo-дocтaтoчнo. Ho и — бoльшe caмoгo ceбя,
выxoдит зa coбcтвeнныe пpeдeлы, и тoжe из-зa cвoeй caмoвитocти: oнo caмo
вьeтcя, cвивaяcь в лuцo. Cлoвo Пoэтa, кoтopoe вce eщe лeneчem-лonoчem нa
зaдвopкax poccийcкoй гoвopливocти. И гoвopливocть этa пpocтa, кaк пpaвдa
(гaзeтa). И дaжe eщe пpoщe: «oднoзнaчнo» — «yбeждeн» — «кaк бы…» A
Cлoвo Пoэтa нa зaдвopкax. И тo cлaвa Бoгy, чтo xoть тaм, a нe вoвce нигдe.
Ho и coльнoмy cлoвy тoжe нyжнa oпopa в cлoвe жe, нo cтоль жe aвтоpcкoм.
Oпopa. Oнa жe и oтклик. Эxo кaк гoлoc дpyгoгo. Ceбя-дpyгoгo. Жaлeйкa,
бyбeнeц, poжoк. Tимпaн, нo и тyльcкaя тpexpядкa, Лиpa, нo и… Что тaм eщe?
Opкecтp вcex вeкoв — пpoшлыx, бyдyщиx, настоящиx. Ho menepь u здecь. B
здeшнeй ямe (opкecтpoвoй). Гдe paзличимы вce пapтии кaк coльныe. Tpиo.
«Tpи О»! (имя oднoй из мyзыкaльныx poк-гpyпп). И тoгдa звезда зaгoвopum co
звeздoю: ayкнeтcя-oкликнeт; пpиcвoит чyжoй гoлoc, нo и oтдaст cвoй...
Гoвopил-гopeвaл — coбытиe cлoвa кaк co-бытиe c caмим coбoю. Caмoвитиe,
coитиe, paзвитие. Вбить — пpивить. Быть? — Oдин тoлькo paз, нo вить —
caмoмy — пpeд тeм, кaк oтбыть нaвceгдa. Tю-вить…
* * *
Пост-модерн? A нe тoчнee ли: cmon-мoдepн? A eщe лyчшe: нoн-cтon-

мoдepн, тo ecть нeocтанавливaющeecя oбнoвлeниe нoвeйшиx, нoвыx, дaвниx,
oчeнь дaвниx (любыx) — нo всегдa cyвеpeнныx — гoлocoв в иx тpaнcмyтиpy-
ющиxcя oкликaнияx. Meж Зeмлeю и Heбoм.
Филocoфский кpaeyгoльный кaмeнъ npemкнoвeнuя y Xpиcma зa naзyxoй...
Здecь-тo, мoжeт быть, и нaчинаeтcя aлxuмuчecкaя aлгeбpa кyльтypы кaк paзныx
кyльтyp.
Тoгдa и книгa Koмeнcкoгo мoжeт cocтоятьcя внoвь — нa pyбeжe cтoлe-
тий — кaк (внoвь пoвтopю) глoccapuй лoгocoв u гoлocoв. B чeм, coбcтвeннo, и
cocтoит, нa мoй взгляд, cмыcл пpoeктa, кoтopый представлен одноимённым с
букварем Коменского альбомом Константина Худякова.
Чтo дeлaeт Koнcтaнтин Xyдякoв?
Конец двaдцaтoгo вeкa cтpaнным oбpaзoм вxoдит в ceмнaдцaтый вeк: изo-
бpaзитeльнo и литepaтypнo. Этo дeлaeт eдвa ли нe coтня coвpeмeнныx pyccкиx
пиcaтeлeй и pyccкиx xyдoжникoв. Omдeльнo к кaждoмy ypoкy Koмeнcкoгo.

Meняeтcя дpaмaтypгия кaждoгo лиcтa книги (вceгo cтo пятьдecят paз): «Te жe
и…» «Te жe» c пoявлeниeм нoвeнькиx («и…») cтaнoвятcя взaимнo иными, нo
и… ocтaютcя тeми жe. Eдuнoe и мнoгoe (кaк y Плaтoнa?) кoppeктиpyют дpyг
дpyгa пo взaимнoмy, xoтя и нacтopoжeннoмy, влeчeнuю. Tpuo Koмeнcкoго
(кapтинкa, тeкcт, cлoвник) — впpoчeм, нe cтoль yж и eдинoe, xoтя и пpизвaнo
игpaть эту poль, — в видy мнoгoгo (мнoгиx) caмocoxpaннo coбиpaeтcя в oднo,
вcпoминaя, чтo aвтoр-тo вce-тaки oдuн — caм Koмeнcкий, xoтя и пpeдcтaвлeн в
mpex paзныx cвoиx yмeниях. Mнoгое мнoгим жe и ocтaeтcя, нo тoжe, взaимнo
мeняясь, cплaчивaeтcя в oбщeй игpe пpи бecкoмпpoмиccнoм paзыгpывaнии
кaждым cвoeй игры. Kmo ecmь чmo Koмeнcкoгo npecущеcтвляeтcя в Что ecmь
кmo Hoвейшегo вpeмeни, бeзвиднo и бeзмoлвнo oкликaя Kто есть кто
Aлкyинa (VIII век) и Чmo ecmь чmo XIX и XX вeкoв в иx ecтecтвeннонayчнoм
всесилии (cum grano salis, конечно).
Тaкoв выбop. Oн — в пoльзy и вo имя вceй eвpoпeйcкoй кyльтypы, вcex
eвpoпeйcкиx кyльтyp в иx eдинcтвe, нo пpeждe вceгo — в иx eдинственнocmяx.
Taкoвa этa yдивитeльнo игpoвaя и кyльтypнo знaчимaя книжнaя зaтeя,
cдeлaвшaя pemроспективy перспективой. Peтpo-aвaнгapд?..
Тaк фopмиpyeтcя нoвoe (c зaгaдoм нa бyдyщee) Чmo еcmь кmo повepx
бapьepoв, вoзвeдeнныx cтoп-мoдepниcтaми для нeпpинyждeнныx «бpaтaний
нeвoзмoжнocтeй» (K. Mapкc). И тaк — дaлee.
(Mеждy пpoчим, кapтинки любoвь в yчeбникe Koмeнcкoгo нет, пoтoмy чтo
чeмy-чeмy, a эmoмy не научить. Вмecтo Любви — пользa. Зaто вcе, чтo втянyтo
в кpyг тexнoлoгичecкoй мыcли вeликого дидaктa, кaк paз npo это... Пoчти пo
Гaйзeнбepгy — Бopy...)
* * *
Вот лишь один урок из этого букваря (правда, в моей оранжировке) —
«Полевые и лесные птицы». В противочувствие к букварно-дидактически
краткому одноименному уроку Коменского (ХХ век — XVII веку). Лапидар-
ный Коменский — многословный я. Контраст читатель обнаружит сразу. Так
сказать, максимизация минимума, что характерно для состояния дел в наше
первобытно-цивилизованное время.
Полевые и лесные птицы.
Листок на ветру. Божья роса. Птичка…
Строптивец, сыгранный Челентано, любезно попросил ворон не клевать
его пшеницу, и те охотно согласились, потому что они ему сестры, как сестры
они и ассизскому святому. А сестры они им потому, что язык у них один —
птичий. Эсперанто из междометий. Тю-вить…
Жить просто или просто жить?
Все люди — птицы, потому что божии странники. И рыбы тоже, потому
что они — птицы воды, как о том догадался Андрей Битов по плавникам-
крыльям. И птеродактиль, который ящер и птица сразу.
Пламена над водами. Это святой дух в начале первой (и последней?) рабо-
чей недели Бога.
По небу полуночи летит горбатый конь за лирохвостой птицей. А старус все
по земле да по земле. А может быть, этот страус просто так долго разбегается?
Но что бы там ни говорили, летать хотят все. И рожденные ползать тоже,
как те третичные гады. Вот и Победоносцев простер над Россией свои совиные
крыла, как орнитологически точно подметил этот прискорбный факт Ал. Блок.
И вообще, редкая [сволочь] долетит до середины Днепра.
«Люди, львы, орлы и куропатки…»
Братья Монгольфье, Блерио, Ле Татлин. Летят ковры, взмывают змеи, раз-
бегаются в вышине геометрические многоточия водородных шаров.
«Стая легких времирей…»
Поехали (для Гагарина) означает полетели (для всех).
Вода и Огонь, Земля и Воздух. Во всех четырех стихиях всегда есть место
для полета, как в них же для подвига.
«Орленок, орленок! Взмахни опереньем…» Еще не отоснившийся сюр, по-
тому что сразу заживо в ощип. Чудо в перьях. Как Василиск или Аспид.
Одним словом, летела гагара…
По всем расчетам аэродинамики таракан должен летать. Но… не летает,
хотя и хочет.
А майский жук, по тем же расчетам, не должен и не хочет. А вот поди ж
ты… Это еще что?
Даже дятел — известный долбоеб — и тот птица. И секретарь — тоже птица.
Не говоря уже о Клавдии Борисовиче Птице, профессоре и хоровом дирижере.
* * *
А теперь о звукваре к словарю Лица, сработанного не пластически скульп-

турно (как у негров Маркова), а пластически словесно (как у будетлянина Ве-
лимира). Земшарно.
Бобэоби пелись губы

Вээоми пелись взоры
Пиээо пелись брови
Лиэээй пелся облик.
Гзи-гзи-гзэо пелась цепь
Так на холсте каких-то соответствий

Вне протяжения жило Лицо.
Этот звукварь составлен Велимиром Хлебниковым предположительно в

1908 или в 1909 году. К слову Лицо, взошедшее на всё мироздание. Сразу на
всё. И потому — вне протяжения. Взошло. Ожило. Высветилось. Но и — сло-
жилось из собственных частей, продолжающих жить самостоятельными жиз-
нями. Это: губы, взоры, брови. И… облик, обвитый цепью-кольцом. Но и мо-
гущий развить эту цепь в линию-зигзаг или в… протяжение, окоротив лицо и
тем самым поставив его на место (посадив на цепь).
Но губы пелись (пели себя) как Бобэоби, взоры — как Вээоми, брови — как
Пиээо, а облик — как Лиэээй. А о Зиг-зиг-зэо, которым спела себя цепь, я уж и
не говорю.
Лицо (главное слово словаря) и его части (в виду цепи) сделали себя звуко-
буквовидами звукваря (букваря?) в простодушии простослышания, восстав из
нечленоразделья лепета. Прекрасного лепета из «недоброй тяжести» молчанья.
Еще один опыт: футуристически наивный, звукварный…
* * *
А теперь опыт мой собственный. Опыт Словаря — Букваря — Звукваря… С ог-
лядкою на все предшествующие, представленные в данном моем сочинении…
С А Л О Н Вадима Львовича Рабиновича

Салон саун. ничего у меня не выходит…
Салон антикварных англичанок. Остался по обыкновению с носом,
Салон летучих голландцев. пересаженным из того же Салона.
Салон оптических прицелов. И, наконец, по отдельности или попарно:
Салон наволочек и намордников. «О!» восклицая, —
восторг или ужас извольте,
И… просто Салон. «Но» говоря, —
Может быть, хватит его одного препинанья пожалте фигуру,
о пяти всего буквах, «На!» —
из коих можно составить словарь, от широкой и щедрой души.
где слов-то всего ничего, … И Оса, что чистейшая пакость…
но хватит на целую жизнь. Вот и вся моя жизнь.
Сало — неплохая еда. — Довольно?
Слон — хоть и не царь всех зверей, — Довольно.
но все-таки зверь — А ведь из пяти всего букв.
большой, носатый и милый. (Между нами, хватило б и трех,
Он и Она… Чем не пара? худо-бедно…)
Сон… Но Сало — не сало,
И в том сне Если сало без ч (чеснока)
семнадцать салонных барышень И, тем боле, без г (самогонной горилки).
увлекают меня в котильон, А разве Она,
но и во сне — Если имени нет у нее, — она?!
Всей кириллицы сроду не хватит:
ка эль эм о пэ эр э ю ять И рассыпьте звездами по небу,

и т.д. натурально… по траве,
Птичка, Мурзик, Волчок, по долинам — по взгорьям,
Воронок, Золотистая Рыжик чтоб росою сверкать на рассвете…
и Киска… И Оса чтоб над лугом кружила,
И Он, притворившись пчелой медоносной…
если он безымянный, Но при этом:
тоже не он, чтоб еры рычали,
А так… очертанье. чтобы ёкало ё,
А на белом Слоне чтобы ятям якшалось,
чтоб цейлонец сидел, а фиты чтоб слагались
и бенгалец слона погонял бы. в отдельную песню…
А уж Сон, —
чтобы радужный был, Если честно:
а коль радужный, Зачем экономить на гуслях,
то, по возможности, вещий… мандолинах, жалейках и бубнах,
И чуткий, не только для ЛОРа и на всяческих медях и бронзах?
назначенный, Нос. И на мелосах медленных и голосах,
даже если и логосов в мелосах наших
Мало-мальски живу не густо,
в обстановке достатка убытка… экономить не следует тоже…
Но… пять букв! Экуменика быть не должна экономной,

Воссияйте — восстаньте, потому что избытка —
за собой увлекая все-все алфавиты — всегда недостаток…
те, что после крушения Башни…
1
Albertus Magnus. Libellus de alchemia. Berkeley — Los Angeles, 1958.
2
Манн Т. Иосиф и его братья. В 2-х т. Пер. С. Апта. М., 1968. Т. 2. С. 85.
3
Рабинович В.Л. Алхимя как феномен средневековой культуры. М., 1979.
4
Перепелкин Ю.Я. К вопросу о возникновении энциклопеди на Древнем Востоке // Труды
Института книги, документа и письма. Ч. 2. Л., 1932. С. 6 и сл.
5
Albertus Magnus. Libellus... P. 58-59.
6
См. об этом: Рылева А.Н. О наивном (Чужой среди своих) // Культура «своя» и «чужая». М.:
Институт «Открытое общество» (Фонд Сороса) — Российский институт культурологии, 2003.
7
Рабинович В. Каляка-маляка Седьмого дня // Языки культур. Взамодействия. М.: РИК, 2002.
8
Марков Владимир (В.И. Матвей). Искусство негров. СПб.: Издание Отдела изобразительных
искусств народного комиссариата по просвещению, 1919. Далее после каждого цитирования в
скобках указываются страницы из этой книги.
9
Мир чувственных вещей в картинках. XVII век — конец ХХ века. М.: Галерея «Марс», 1997.
10
Рабинович В.Л. Исповедь книгочея, который учил букве, а укреплял дух. М., 1991.
11
Summa de exemplis ac similitudinibus rerum noviter impressa fratris Johannis de Sancto Gem-
iniano ordinis predicatorum impressum autum Venetiis per Johannem et Gregorium da Gregoriis.
Venetia, MCCCCXCIX [1499].
181
ЭНЦИКЛОПЕДИЗМ
В ЭПОХУ ЭКРАННОЙ КУЛЬТУРЫ
К.Э. Разлогов
Э
нциклопедия как идея возникла в эпоху Просвещения. Носителем ин-
формации, (как казалось тогда, единственным) был естественный
язык, отсюда и организация энциклопедии по алфавиту. Просвети-
тельский импульс заключался в том, что энциклопедия должна была
содержать в себе сумму знаний, необходимых не только человечеству,
но и, как представлялось просветителям, каждому конкретному человеку. В
этом смысле энциклопедизм был порождением Нового времени и должен был
умереть вместе с ним.
Переход от преобладания словесности к преобладанию экранных форм
коммуникации, произошедший на протяжении последних без малого 150 лет,
явился тяжелым испытанием как для самого принципа энциклопедизма, так и
для породившего его Просвещения. Экранная коммуникация, как и экранное
искусство, явилась не только стимулом, но и порождением массовой культу-
ры, массового зрелища, в период распространения которого ведущая роль в
культурном развитии перешла от сферы просвещения к сфере развлечения.
Именно развлекательный импульс, лежащий в основе большинства форм эк-
ранного творчества, а также аудиовизуальных форм живых представлений
(т.н. шоу-бизнеса), и вызвал глобальную смену парадигм в культуре, когда в
течение XX в. массовая, популярная культура перешла от состояния забитости
и пренебрежения, в которых ее держала интеллектуальная элита, к господству
в системе представлений и ценностей всего общества. В этом смысле, как мне
уже неоднократно доводилось писать, постмодернизм явился последней без-
надежной, стыдливой попыткой избежать признания полной победы массовой
культуры, благодаря интеллектуальному трюку, объявившему, что все кошки
© К.Э. Разлогов, 2004.

182 К.Э. Разлогов
серы, а все явления культуры равны между собой, что нет иерархии, есть лишь
кружева, которые мы можем чертить по лекалам, испокон веков оставленных
нам предками.
В то же время, массовая культура наглядно доказывала, что иерархия есть,
и это была иерархия кассы. Общественное положение человека стало опреде-
ляться не его предками, не индивидуальными достоинствами, а теми финансо-
выми потоками, которыми он управляет. Место человека в обществе зависело
от «звездности», от принадлежности к касте победителей, которых можно бы-
ло увидеть в первую очередь на экране. Наиболее престижной неожиданно
стала профессия телевизионного ведущего.
Что же в этих условиях происходило с энциклопедизмом?
На смену иерархической системе знаний, хотя и выведенной в текст по ал-
фавиту, экранная культура принесла понятие информации. Информация, в
полном соответствии с постмодернизмом, всегда равна самой себе, она не вы-
страивается в систему, а если такие системы появляются, они оказываются
временными и преходящими. Идея информационного общества, с большим
опозданием завладевшая умами отечественного правительства, все больше и
больше подвергается критике именно с точки зрения структуры информации,
ее встраивания, стихийного или преднамеренного, в определенную систему.
Опыт теленовостей свидетельствует о приведении информации во всех стра-
нах к единому знаменателю, основанному на двух неравноправных китах:
главном и основном принципе сенсационности, удерживающем зрителя у эк-
рана, и второстепенном, хотя в авторитарном обществе еще достаточно влия-
тельном, принципе прямого давления тех или иных политических элит. в проти-
вовес очевидной организации информации в соответствии с принципами развле-
чения, откуда своеобразный телевизионный симбиоз информационно-развлека-
тельной программы.
Традиционные элиты, те слои населения, которые продолжали, несмотря
ни на что, придерживаться принципов просветительства, выстроили своеоб-
разную контрсистему, как известно, первоначально разработанную в рамках
военных ведомств, а именно Интернет, который первое время использовался
преимущественно корпусом университетских преподавателей и лишь в даль-
нейшем получил более широкое распространение. Интернет, как и его пред-
шественник СD-ROM (наиболее близкий родственник энциклопедизма в сфере
экранной культуры), противопоставил развлекательной иерархии звездности
сложную, многоступенчатую, но неиерархическую систему и породил два
фантомных определения современного общества: с одной стороны, определе-
ние, данное ЮНЕСКО, «общество знания» (прямо повторяющее просветитель-
ство и потому архаическое), и второе, более адекватное в перспективе разви-
тия человеческого общества, — «трансформационное общество», общество
беспрерывных метаморфоз, в условиях которых приходится существовать и
К.Э. Разлогов 183
выживать индивиду. Эти метаморфозы далеко не в последнюю очередь захва-

тывают глобальное пространство всемирной паутины.
Как же в этом контексте выглядит практика энциклопедизма? Каким обра-
зом принципы энциклопедии приложимы к материалу экранной культуры в
различных ее формах?
В мире опубликованы если не сотни, то по крайней мере десятки киноэн-
циклопедий и в несколько раз меньше, но все-таки достаточно значительное
количество энциклопедий телевизионных. Киноэнциклопедии представляют
собой своеобразный перевод с экранного языка на естественные устно-
письменные языки. Они выстраиваются по алфавиту и как симбиоз справоч-
ника и собственно энциклопедических статей. Справочная часть киноэнцикло-
педий , как правило, содержит биофильмографии, сочетающие в себе данные о
фильмах и об их создателях. В результате возникает стандартная структура:
наполовину биографический справочник о кинематографистах, более или ме-
нее широко охватывающий тот или иной круг профессий, наполовину справочник
о фильмах, описывающий отдельные произведения экрана опять-таки на естест-
венном языке. Киноэнциклопедии включают определенный иллюстративный ма-
териал, но это, как правило, статичные фотографии, дающие весьма условное
представление о тех произведениях, которые они репрезентируют.
Собственно энциклопедическая часть включает проблемные статьи об отдель-
ных понятиях кинотворчества и кинопроизводства, языка экрана и обобщающие
работы о различных национальных школах, направлениях и тенденциях в киноис-
кусстве. Эволюция киноэнциклопедий парадоксально ведет «вспять» от понятий-
ного и аналитического подхода, свойственного энциклопедии в ее просветитель-
ском понимании, к справочникам, получившим в результате гораздо более широ-
кое, чем собственно киноэнциклопедии.
Наиболее распространены фильмографические справочники, перечни
фильмов, вышедших или выходящих на экраны. Такие справочники, как пра-
вило, ежегодно переиздаются, они включают все большее и большее число на-
званий, охватывая как собственно произведения для кинотеатров, так и от-
дельные варианты произведений, созданных для телевидения или выходящих
на видео. Их диапазон достаточно широк — от каталогов разного рода прокат-
ных фирм до обобщающих томов, включающих все фильмы, созданные или
выходящих на экраны в той или иной стране, а то и в мире. При этом сам принцип
перевода с языка экрана на естественный язык сохраняется для всех форм спра-
вочно-энциклопедической кинолитературы.
Телевидение дает возможность коммуникации с аудиторией при сохранении
одного и того же носителя — от экрана к экрану. Наиболее очевидно такого рода
форма была воплощена и воплощается по сей день в передачах о кино. Разного
рода телевизионные циклы, посвященные кинематографии, могут включать в себя
демонстрацию целых произведений или их фрагментов. Они могут быть органи-
зованы с той или иной степенью стремления к энциклопедизму.
184 К.Э. Разлогов
Здесь я могу сослаться на собственную практику. Вспомним программу

«Киномарафон», которая была организована на втором канале отечественного
телевидения в связи со столетием кино. Ее задачей было представление наибо-
лее значительных произведений истории кинематографии, организованных в
разного рода циклы, которые сочетали в себе элементы и занимательности
(например, «Богини любви»), и просветительства (цикл «Мастера кино»). Это,
насколько я знаю, один из немногих примеров, когда построение телевизион-
ной программы было впрямую обусловлено стремлением к энциклопедизму.
Иногда этот принцип декларируется в самой структуре показа, как, напри-
мер, в цикле «Киноакадемия», существующем на канале «Россия» и по сей
день. Иногда телевизионный энциклопедизм включает в себя элементы экран-
ной экспликации, фрагменты из других произведений, разного рода связи и
ссылки. Здесь возможны два подхода: один — демонстрация произведения
полностью и с комментариями (например, «Культ кино» на канале «Культу-
ра»), другой — создание самостоятельных экранных парафраз на материале
других экранных произведений, сохраняя элементы стилистики в экспликации
их художественных особенностей. Этот принцип был взят за основу в про-
грамме «От киноавангарду к видеоарту», которая демонстрировалась на том
же канале «Культура».
И тот, и другой принцип плохо сочетаются с приматом развлекательности
и борьбы за рейтинги. Поэтому они могут быть воплощены преимущественно
в рамках специализированных или тематических каналов, которых и в мире, и
у нас в стране уже достаточно много. CD-ROM в этом плане представляет со-
бой следующий шаг — запись на диск экранных произведений подобного рода
с ярко выраженной структурой энциклопедического плана, сочетающего текст
и звукозрительный ряд. С точки зрения принципов энциклопедизма, CD-ROM
расширяет и развивает возможности традиционной энциклопедии благодаря
включению разнопорядковых и разноуровневых ссылок, т.н. гипертекстуаль-
ности, которая превращает линейное пространство традиционного справочни-
ка в своеобразное дерево различных связей, не двухмерных, а многомерных.
При всем том, что CD-ROM сохраняет энциклопедический принцип суммы
знаний, сама организация этих знаний дает значительно больше возможностей
для улавливания разного рода ссылок.
Экранные формы анализа произведений экрана, представляющиеся наибо-
лее плодотворными, сталкиваются и с наибольшими трудностями, коль скоро
на телевидении опыт аналитической работы значительно меньше, чем опыт
работы, ориентированный на развлечение. Не случайно, собственно телевизи-
онные варианты энциклопедизма — это телеигры, замешанные на общечело-
веческом механизме алчности и выстроенные по принципу развернутого
кроссворда. Тот или иной участник пытается выплыть в глобальном поле по-
тенциально доступной информации практически в любой «игре на знания»: от
распространенной по всему миру игры «Как стать миллионером» до более ло-
К.Э. Разлогов 185
кального и садомазохистского по своему характеру «Слабого звена» через

многочисленные варианты, не случайно существующие чуть ли не во всех
странах мира.
Спрашивается, где же следующий этап воплощения энциклопедизма на эк-
ране и в чем состоит его специфика? Как мне кажется, здесь наиболее яркий
пример — Интернет в современном его существовании, вышедшем за рамки
как военного, так и сугубо университетского применения. Интернет – гло-
бальная паутина, насыщенная всем, чем попало, где главный инструмент – не
свод знаний, а механизм поиска. Власть в Интернете принадлежит программам
типа Google, которые включают в себя стратегию поиска при том, что сама
информация объявляется равной самой себе. Она безлика и выстраивается ие-
рархически только в зависимости от частоты посещения того или иного сайта.
Этот чисто математический подход весьма характерен для эпохи главенства
экранной культуры. Он, очевидно, вступает в противоречие с исходными
принципами энциклопедизма и может быть назван своеобразной антиэнцикло-
педией, соответствующей специфике нынешнего этапа развития мировой
культуры, основанной на примате экрана, с одной стороны, и развлечения с
другой. Если Интернет еще сопротивляется этим тенденциям, то только пото-
му, что сфера его распространения ограничена. Как только доступ к Интернету
достигнет уровня распространения телефонов или телевизионных приемников,
думается, что наиболее востребованной информацией окажется порнография.
186
ПРОЕКТИВНЫЙ ФИЛОСОФСКИЙ СЛОВАРЬ
Г.Л. Тульчинский
О
бычно словари и энциклопедии содержат термины, которые уже упот-
ребляются в обыденном или профессиональном дискурсе. Традицион-
ная «биография» словарного термина представляет собой путь от ис-
пользования его в конкретных текстах — к фиксации и систематизации
содержания соответствующего понятия. Иначе говоря, обычно словари
носят дескриптивный характер, поскольку описывают реальную практику упот-
ребления соответствующих терминов и выражаемых ими понятий. Международ-
ной Кафедрой (ЮНЕСКО) по философии и этике науки Санкт-Петербургского
научного центра РАН недавно был реализован по-своему уникальный опыт изда-
ния «проективного» словаря1. Речь идет о словаре принципиально иного плана.
Он содержит свыше 160 терминов, которые либо впервые предлагаются для упот-
ребления, либо наполняются существенно иным понятийным содержанием. Сло-
варь не регистрирует, а предвосхищает, потенцирует, проектирует будущие дис-
курсивные тенденции в развитии современной философии, очерчивает круг ее
концептуальных и терминологических возможностей.
Работа над словарем велась в течение 2002-2003 годов, и в ней приняли уча-
стие 11 российских и зарубежных философов и гуманитариев: Г.М. Бревде, Д.Ю.
Голынко, С.А. Евстратов (Украина), Г.Л. Ляховицкая (Германия), А. Молдавер
(Израиль), Ю.М. Романенко, В.А. Савчук, Г.Л. Тульчинский, С.Л. Фокин, О.А.
Чулков, М.Н. Эпштейн (США). Наибольший вклад (более трети словарных ста-
тей) принадлежит автору идеи словаря М.Н. Эпштейну, которого всегда отличала
и отличает «легкая рука» на новые понятия и которому принадлежит известный
сетевой проект «Дар слова»2.
© Г.Л. Тульчинский, 2004.

1
Проективный философский словарь: Новые термины и понятия / Под ред. Г.Л. Тульчинско-
го и М.Н. Эпштейна. СПб.: Алетейя, 2003. 512 с. (Серия «Тела мысли»).
2
См.: http://www.emory.edu/INTELNET/dar0.html
Г.Л. Тульчинский 187
Несмотря на то, что словарные статьи носят авторский характер, их оформле-

ние унифицировано и единообразно. Русское написание термина дается с указа-
нием ударения, приводятся перевод на английский и этимология, дается дефини-
ция. В тексте каждой статьи жирным шрифтом выделены другие термины, содер-
жащиеся в словаре, к которым дана отсылка знаком «см.». В конце каждой статьи
приводятся сноски к цитатам и список работ к данному термину. Для удобства
пользования словарем статьи в нем расположены в русскоязычном алфавитном
порядке. В дополнение к основному, алфавитному порядку статей, в конце слова-
ря дается их распределение по авторам и тематике, а также приводятся краткие
справки об авторах. Тематизация включает разделы: Дисциплины, Категории и
концепты, Культура и эстетика, Модальность, Мышление и познание, Направле-
ния в философии, Личность и общество, Религия и теология, Язык.
Первоначально словарь задумывался как введение в оборот новых философ-
ских понятий. Однако, в процессе работы над словником и статьями словаря, идея
переросла в философский словарь нового сдвига гуманитарной парадигмы, кото-
рому в целом посвящена серия «Тела мысли». Поэтому в словарь вошли не только
новые, предлагаемые авторами термины, но и некоторые привычные термины,
получающие новые, нетрадиционные толкования.
Чем обусловлено появление такого словаря?
Начало нового тысячелетия осознает себя эпохой практики и экспериментов,
когда плоды Просвещения, великих замыслов в науке и нравственности, политике
и экономике, стали реальностью. И эта реальность выражается и осознается как
кризис: экологии, демократии, нравственности, науки, искусства и т.д.
Такого острого напряжения между претензиями разума, науки, рационально-
сти — с одной стороны, и срывами общественного сознания в иррациональную
стихию насилия, мистицизма — с другой, человечество, пожалуй, еще не знало.
Одновременное тяготение к правовой организации общественной жизни и к «силь-
ным личностям», научно обоснованным решениям и гороскопам — лишь внешнее
проявление глубокого духовного стресса, переживаемого человеческой культурой.
Ситуацию, на первый взгляд обостряет и усугубляет опыт постмодернизма.
При всех различиях в тематике и стилистике философствования культовые фило-
софы постмодернизма, такие как Ж. Деррида, М. Фуко, Ж.-Ф. Лиотар сходятся в
трех основных тезисах. Во-первых, люди не имеют доступа к реальности и, следо-
вательно, средств для постижения истины не существует. Во-вторых, реальность не-
доступна, потому что мы являемся пленниками языка, который придает форму на-
шим мыслям прежде, чем мы можем помыслить, и поэтому мы не можем выразить
то, о чем мы думаем. В-третьих, мы создаем реальность посредством языка, и по-
этому природа реальности определяется теми, кто имеет власть формировать язык.
Философский постмодерн выражает болезненное, кризисное состояние совре-
менной философии на пути к ее выздоровлению — возвращению к собственным ис-
токам на новом витке. Вся постмодернистская игра смыслов ведется, по сути дела,
во имя поисков новой целостности, новых аттракторов такой целостности. В исто-
188 Г.Л. Тульчинский
рии философии такие периоды поисковой игры, пробы сил разума случались ранее и
неоднократно. Достаточно вспомнить античную софистику, средневековую схола-
стику, Просвещение, осуществлявших активный поиск истины, имеющей основание
в языковых, внебытийных формах, когда языковые конструкции (парадоксы, дис-
тинкции и прочие симулякры) приобретали большую реальность, чем сама реаль-
ность. И всегда такой поиск предварял качественный рывок, прорыв человеческого
опыта к новой философской целостности бытия. Так было в Античности, завер-
шившейся встречей Афин и Иерусалима, так было в Возрождении, так было в пере-
житую нами эпоху Научно-Технического Прогресса, так, очевидно, будет и теперь.
Назрел новый сдвиг гуманитарной парадигмы — осмысление и обоснование
новой парадигмы гуманитарной культуры, приходящей на смену постструктура-
листско-деконструктивистскому подходу, являясь, одновременно, его развитием и
преодолением. Потребность в таком парадигмальном сдвиге вызревала по мере
того как, с одной стороны, критика деконструкции, исходившая из традиционных
и сциентистских представлений, все более явно обнаруживала свое теоретическое
бессилие, а с другой — не менее явным становился и переходный характер декон-
структивизма и постмодерна в целом. Главным вопросом становится не после че-
го они, а перед чем и в обоснование чего.
Развенчание логоцентризма в деконструкционизме фактически оказалось по-
следней ступенью развоплощения логоса, который лишился своих характеристик
телесности и присутствия, каковые придавались ему практикой голоса, звучащего
слова, и перешел в область чистых отсрочек и нефизических отслеживаний в рам-
ках письменной речи, окончательно разрывающей связи с означаемым и проис-
хождением. Результатом деконструктивизма стала культура означающих, обращен-
ных в замкнутую цепь самореференций. Критика логоцентризма обернулась его
приумножением и факторизацией, логомахией, самодостаточностью отсылающих
друг к другу означающих — апофеозом грамматоцентризма. Выявился шок гумани-
тарной интеллигенции перед новой цивилизацией, требующей изменений в духов-
ном опыте, мировоззрении, метафизике, нравственности, художественной, научной,
политической практике. Постмодернизм оказался неконструктивным в том плане,
что застыл в стадии остранения (деконструкции) привычного. Но необходим сле-
дующий шаг — новая конструктивная работа с остраненными смыслами.
Такой сдвиг должен отвечать нескольким требованиям: не отрицать, а обоб-
щать опыт деконструктивизма; быть по-настоящему междисциплинарным; давать
осмысление нового цивилизационного опыта, его оснований и перспектив; делать
акцент не столько на статуарной структурности, сколько на процессуальной ди-
намике осмысления и смыслообразования, которое является результатом глубоко
личностного опыта, проявлением человеческой свободы и ответственности.
Каждый парадигмальный сдвиг, как и любое новое осмысление, как это было
показано русскими формалистами, а также А. ван Геннепом и В. Тернером при
анализе ритуалов перехода, включает три фазы. Во-первых, остранение, делание
привычного непривычным, лишение его обычных статусных признаков, деконст-
рукция буквально как демонтаж; во-вторых, игра с этими остраненными смысла-

ми, порождающая новые ассоциации и коннотации; и в-третьих, выстраивание
нового смыслового ряда, новая сборка или ре-аггрегация. Деконструктивизм ус-
пешно осуществил первые две стадии парадигмального сдвига, но его критиче-
ские, «разборные» процедуры сами по себе еще не пересекают порога к третьей,
решающей стадии формирования новой парадигмы.
Предварительно сумму таких методологий можно обозначить как концепти-
визм, имея в виду двузначность корня «conception» (концепция и зачатие): не
только концептуализм как промежуточное поле опосредования номиналистиче-
ских и реалистических методологий, но и зачинательно-генеративную природу
новых методологий, которые не столько деконструируют концептуальные объек-
ты, сколько порождают их в соответствующих гипотетических и поссибилистских
модальностях. Ключевыми моментами таких методология являются: поссиби-
лизм — смещение акцента с критики сущего и преобразовательного активизма к
раскрытию все новых и новых возможностей сознания, сценариев реальности и
поведения; динамизм — смещение акцента со структурно-статичного на процессу-
альность изменения; переход от плоскостных поверхностных моделей к моделям
многомерно-стереометричным; персонализм — неизбывность личностного начала
как источника, средства и результата динамики осмысления и смыслообразования.
Достойная современного философа задача — не переделывать мир, а откры-
вать его возможности, потенциировать бытие. Поэтому гуманитарий и интеллек-
туал наших дней не столько строит объяснения, наивно сводя все разнообразие к
чему-то одному, какому-то первопринципу, не разрабатывает идеологии и про-
граммы преобразований, а, в первую очередь, открывает и умножает возможности
бытия и его осмысления. Сегодняшний гуманитарий — потенциатор бытия, тот,
кто открывает новые возможности культуры.
Именно в направлении отмеченного парадигмального сдвига и выполнен Про-
ективный философский словарь. Он является важным презентационным этапом
упомянутой издательской серии «Тела мысли» — международной программы,
инициированной МКФЭН СПб НЦ РАН. Словарь — пятая книга серии. Если
«Перспективы метафизики» была пилотной коллективной монографией, а в кни-
гах М.Н. Эпштейна1, С.С. Гусева2 и Г.Л. Тульчинского3 представлены поисковые
разработки, то словарь уже артикулирует концептуальную платформу нового
сдвига гуманитарной парадигмы.
В словаре нашли свое отражение интеллектуальные, культуральные, техниче-
ские, социальные процессы, характерные для начала 3-го тысячелетия и требую-
щие новых способов философского осмысления и артикуляции.
1
Эпштейн М.Н. Философия возможного. Модальности бытия и культуры. СПб., 2001.
2
Гусев С.С. Смысл возможного. Коннотационная семантика. СПб., 2002.
3
Тульчинский Г.Л. Постчеловеческая персонология. Новые перспективы свободы и рацио-
нальности. СПб., 2002.
Ряд словарных статей непосредственно ориентирован на осмысление неопар-

дигмального синтеза: «Гуманитарная парадигма (современная)», «Концепти-
визм», «Новая архаика», «Новый сдвиг гуманитарной парадигмы», «Потенциа-
ция, овозможение», «Постчеловеческая персонология» и некоторые другие. В не-
которых статьях заявлены новые междисциплинарные направления: «Видеоло-
гия», «Глубокая семиотика», «Гуманология», «Катоптрософия», «Культурони-
ка», «Нетософия», «Потенциология», «Реалогия», «Семионика», «Танатология»,
«Технософия», «Хаптика», «Хоррология», «Эротология»… Новое толкование по-
лучил ряд традиционных терминов: «Абдукция», «Идеи», «Интересное», «Лю-
бовь», «Самозванство», «Смех (смешное)», «Смысл и тело», «Упаковка» и др. В
словаре даются определения таких терминов как «Всеразличие», «Генер», «Куль-
турал», «Летотехника», «Мыслезнание», «Недо-», «Недооборотень», «Онтофа-
ния свободы», «Теореза», «Телоцентризм», которые раньше не использовались
никем, кроме их авторов соответствующих словарных статей. Именно благодаря
Словарю эти термины могут войти в профессиональное обращение, получить до-
полнительную разработку, расширить возможности философского языка.
Придумывание экзотических словечек не являлось самоцелью для авторов
словаря. Главное даже не в самих терминах — они являются поводом для рассуж-
дений, порождения нового дискурса. Словарь представляет собой именно опыт
гипотетического дискурса, так сказать, рассеивания тех понятий-семян, которые
могут дать всходы в новой генерации философских текстов. Можно также вос-
пользоваться метафорой В.В. Розанова и говорить об «эмбрионах» новых мыслей
и концептов. Такое сравнение в большей степени соответствует концептивистской
установке идеологии словаря.
Как подчеркивается в Предисловии к Словарю, терминообразование всегда
играло особую роль в философии, которая занята поиском таких понятий и тер-
минов, которые освобождают мысль от плена повседневного языка и предрассуд-
ков здравого смысла. Мышление невозможно без своего языкового выражение, а
творчески мыслить — значит заново создавать язык, очищенный от обыденных
значений, автоматизмов здравого смысла, остраняющий их. При этом философ
может пользоваться словами, уже существующими в языке, придавая им новый
фундаментальный смысл, т.е. творя не столько лексические, сколько семантиче-
ские неологизмы. «Идея» Платона, «вещь-в-себе» И. Канта, «диалектика» и «сня-
тие» Гегеля, «позитивизм» О. Конта, «сверхчеловек» Ф. Ницше, «интенциональ-
ность» и «эпохе» Э. Гуссерля, «здесь-бытие» и «временение» М. Хайдеггера, «эк-
зистенциалист» Ж.-П. Сартра, «различание» Ж. Деррида — именно в таких новых
словах (новых по своему составу или только по смыслу) интегрируется целая но-
вая система мышления.
Вопреки расхожему представлению, что творение новых слов — дело писате-
лей, философия более глубинно втянута в этот процесс, более зависима от спо-
собности языка образовывать новые слова, которые содержали бы квинтэссенцию
данной понятийной системы. Ни Пушкин, ни Толстой, ни Чехов не создавали це-
ленаправленно новых слов, им достаточно было слов, существующих в литера-

турном языке и устной речи. Но философ испытывает трудности с языком именно
потому, что он работает не с наличными словами, а с мыслью, которая хочет пе-
респорить язык. Философ часто не находит нужных ему слов в естественном язы-
ке и изобретает новые слова или придает новые значения известным словам. По-
этому, например, мысль Вл. Соловьева или М. Бахтина трудно представить вне
тех словесных построений (оригинальных или переводных), которые они вводили
в русский язык, именно с позиции философской «вненаходимости» по отноше-
нию к нему. «Всеединство», «Богочеловечество», «софиология», «многоголосие»,
«участность», «вненаходимость» — некоторые из наиболее известных концепту-
альных однословий В. Соловьева и М. Бахтина.
Поэтому философия, как и любая дисциплина, не может развиваться без об-
новления своей концептуально-терминологической системы. Для философии на-
чала XXI столетия это тем более важно, поскольку в ХХ веке, благодаря логиче-
скому позитивизму, философской герменевтике, аналитической философии,
структурализму и постструктурализму, приобрела особую «озабоченность язы-
ком» (Х.-Г. Гадамер), особенно в англоязычном мире, лингвистическую ориента-
цию и сосредоточилась на анализе языка. Сейчас как никогда свежо звучит реко-
мендация из «Воли к власти» Ф. Ницше о том, что философы должны не просто
принимать данные им концепты, чтобы чистить их и наводить на них лоск; следу-
ет прежде всего самим их производить, творить, утверждать и убеждать людей
ими пользоваться.
Именно жанр проективного словаря может оказаться наиболее прямой и ем-
кой формой для изложения новых концептов и введения их общественное созна-
ние. Обычно словарь занимает «эпическую» дистанцию по отношению к пред-
ставленным в нем материалам. Данный же словарь не только проективный, но и
буквально — персонологический, поскольку авторы статей выступают и как их
персонажи — действующие, точнее, мыслящие лица, которые делятся собствен-
ными терминами и понятиями, а не описывают чужие, введенные другими авто-
рами.
Всякий словарь — составление. Поскольку же проективность связана с твор-
чеством, постольку словосочетание «проективный словарь» (по сути, «творческое
составление») звучит и выглядит как оксюморон, отражая противоречивость жан-
ра проективного словаря. То, что обычно составляется, компилируется, аккумули-
руя в себе результаты предыдущих оригинальных трудов, — здесь выступает как
первичный, творческий жанр.
Если одной из главных задач философии является выполнении функции мета-
языка, описывающего и уточняющего естественный язык, язык обыденного опыта
и здравого смысла, то она (философия) не должна ограничиваться разъяснениями,
например, переводом научных терминов и концептов на общедоступный уровень.
Наоборот, она должна выявлять нетрадиционные смыслы, сильнее «раскручи-
вать» свою собственную языковую игру. В языке философии, в отличие от пер-
вичных, практических языков, не выражаются готовые или наличные смыслы, но

вырабатывается метаязык, не только объясняющий правила языка и возможности
смыслообразования, но и реализующий сами возможности смыслопорождения.
Такой переход от описательно-обобщающих к порождающим функциям сло-
варя совпадает с ходом философского развития последних десятилетий и отчасти
предвосхищает его следующий этап, реально вводя еще одну составляющую но-
вого парадигмального сдвига. Как уже отмечалось выше, в философии прошлого
столетия, особенно его второй половины, преобладает лингво-аналитическая ори-
ентация: анализ повседневного, научного и собственно философского языка, его
семантических, грамматических и логических структур. Работа над проективным
словарем может рассматриваться как продолжение и одновременно преодоление
этой тенденции.
«Озабоченность языком» переходит из аналитической в синтетическую фазу.
Если предмет философии — универсалии, идеи, общие понятия, категории, кон-
цепты — представлен прежде всего в языке, то задача философии — не просто
исследовать, но и расширять существующий язык, синтезировать новые слова и
понятия, лексические поля, вводить новые языковые правила, увеличивать объем
говоримого — а значит и мыслимого. Философия воплощает в слове систему
движущихся понятий и задает им дальнейшее движение новизной самих слов.
В проективном словаре латентно содержится множество текстов, которые мо-
гут работать от энергии предложенных слов-понятий, реализуя разные их смы-
словые возможности. Такой словарь, по сути дела, — порождающая модель рас-
ходящегося ряда философских работ, которые могут иметь противоположную на-
правленность, воплощать разные концепции, защищать разные позиции, но при
этом использовать общий терминологический ресурс.
Человеческий дух животворит смысл. Традиционный словарный подход, вы-
ступая гарантом социальности, как буква закона и процедуры фиксирует, затвер-
живает, «убивает» этот смысл. Но нужны и дух, и буква. Без духа невозможна ди-
намика социума, без буквы — невозможно сосуществование воль. Существует
опасность сведения духа к букве или сведения буквы к духу. И одно другого не
лучше. Назрела необходимость преодоления платонистского дуализма. Уже невоз-
можно продолжать и впредь разводить первые и вторые сущности, спорить об уни-
версалиях, противопоставлять дионисийское и аполлоническое. Наступает время
синтеза. Означающие без означаемых, самозамыкаясь, порождают означаемое.
К началу XXI-го столетия сложились предпосылки для парадигмального сдви-
га, формирования нового синтеза науки, философии и других форм духовного
опыта. И не так уж важно — как назвать этот синтез: постчеловеческая персоно-
логия, синергетика, семиодинамика или глубокая семиотика. Имя будет найдено.
Новые аттракторы уже действуют.
193
ПРИНЦИПЫ СИСТЕМАТИЗАЦИИ ЗНАНИЙ

О ЧЕЛОВЕКЕ:
ИСТОРИЯ И СОВРЕМЕННЫЕ ПОДХОДЫ
М.А. Мануильский
О
тражение проблемы человека в энциклопедии имеет свою специфику и
историю. Попытаюсь вкратце осветить опыт работы в этой области, ис-
торию вопроса и некоторые теоретические принципы систематизации.
Опыт
Автор участвовал в подготовке трех энциклопедий, посвященных человеку.
Практически сразу после создания в 1991 г. Института человека РАН по ини-
циативе академика И.Т. Фролова началась работа над философско-энциклопеди-
ческим словарем «Человек». Принципы издания представлялись нам лишь в са-
мом общем виде: в основе должна лежать парадигма деятельности Института —
комплексное, междисциплинарное изучение человек. Значит, словарь должен
включать естественнонаучные, социально-исторические и философско-гумани-
тарные сведения о человеке. Предвидя неизбежные трудности синтеза в едином
комплексе соответствующих представлений и дабы избежать возможных упреков
в данной связи, Фролов придал изданию несколько необычный, но вместе с тем
внушительный статус — «Философско-энциклопедический словарь».
Разумеется, главная проблема заключалась в отборе терминов для словника1.
Составители пошли трудным, но, как представляется, единственно возможным в
ситуации отсутствия должного опыта путем: мы «прочесали» предметные указа-
тели классических и современных фундаментальных работ, так или иначе, посвя-
1
Наука и энциклопедии о человеке // Человек.1994. № 6; 1995. № 1.
© М.А. Мануильский, 2004.

194 М.А. Мануильский
щенных человеку, а также отраслевых энциклопедий. Получившейся список

включал более 3000 терминов — явный перебор. Радикальное сокращение переч-
ня базировалось на следующих принципах: 1) оставлять понятия, без которых об-
раз человека немыслим (сознание, жизнь и смерь, смысл жизни и т.п.); 2) этот об-
раз должен быть целостным и вместе с тем многогранным; 3) корпус статей дол-
жен быть необходимым и достаточным. В результате осталось около 400 терми-
нов. К сожалению, так и не удалось избежать некоторых очевидных просчетов.
Скажем, в словаре отсутствует статья «Мужчина и женщина», зато есть статья о
карликах, то есть о феномене, находящимся на периферии представлений о чело-
веке. Впрочем, этот первый опыт получил в целом положительную оценку. В ча-
стности, на XIII Московской книжной ярмарке словарь был удостоен диплома I-
ой степени в номинации «Энциклопедии».
Автор стал редактором-составителем тома «Человек» тринадцатитомной
«Юношеской энциклопедии». С одной стороны, при подготовке тома некото-
рые дискуссионные вопросы отпадали сами собой: например, ясно, что корпус
сведений для юношества должен включать только «устоявшиеся» представле-
ния. Разного рода авангардистские, постмодернистские и т.п. изыски следует
свести к минимуму. С другой стороны, необходимо было внятно изложить
проблемы, которые вряд ли когда-либо получат однозначное решение (приро-
да человека, соотношение биологического и социального в человеке, рацио-
нального и чувственного и т.д.).
Примерно 350 статей словаря были сгруппированы в шесть разделов:
• Основополагающие представления о человеке и его месте в Мирозда-
нии (жизнь, человек и природа, микрокосм и макрокосм, науки о человеке, об-
раз человека в религии, искусстве…)
• Сведения о происхождении и эволюции человека, его особенностях как
биологического вида и социально-природного существа (геном человека, форми-
рование прямохождения и речи, первобытные сообщества, эгоизм и альтруизм…)
• Физиология и анатомия человека, телесность (организм, здоровье, фи-
зические возможности человека, психика, половое созревание…)
• Человек в системе общественных отношений и социальных институтов
(потребности, ценности, семья, социальные роли, быт, образование, внешний
облик, отклоняющееся поведение…)
• Сведения о внутреннем мире индивида, социально-психологических
механизмах и мотивах поведения, жизненных ориентирах, основных эмоцио-
нально-интеллектуальных состояниях, закономерностях социализации лично-
сти (сознание, личность, общение, целеполагание, любовь, ненависть, одино-
чество, совесть, страх…)
• Основополагающие принципы человеческого существования и обще-
жития (добро и зло, смысл жизни, жизнь и смерть, гармония, справедливость,
права человека…)
М.А. Мануильский 195
Надеюсь, что упомянутый подход позволил адекватно отразить основные

моменты происхождения и сущностные характеристики homo sapiens, телес-
ную организацию человека, социально-культурные слагаемые его бытия, ин-
теллектуально-эмоциональные составляющие поведения и внутренний мир
личности, сформулированные человечеством идеалы и запреты. В этом году
том должен выйти в свет.
Руководство Института человека РАН поручило автору быть его предста-
вителем в проекте «Большая российская энциклопедия» (в 30-ти томах). Про-
ект находится в начальной стадии, поэтому высказанные соображения носят
предварительный характер. В принципе образ человека представлен в словни-
ке достаточно полно и многогранно. К положительным моментам следует от-
нести и установку учесть все аспекты проблему. Например, в подготовке ста-
тьи «Жилище» участвуют архитекторы, этнографы, социологи. Вместе с тем в
словники отсутствовали такие важнейшие понятия как «Биоэтика», «Виртуа-
листика», «Здоровье», «Мозг», «Общечеловеческие ценности», «Трансплантация
органов и тканей», «Смысл жизни», «Эвтаназия» и др. Думаю, причина этого —
их отсутствие в словнике предшествующего издания. Но если в конце 70-х об эв-
таназии никто ничего не слышал, то смысл жизни существовал. Впрочем, какой в
целом получилась энциклопедия можно будет только лет через пять.
История
Как и многие другие явления культуры энциклопедия берет свое начало в
Древней Греции. Сочинение Диогена Лаэртского, посвященное греческим фило-
софам, только с большой натяжкой можно отнести к энциклопедическому труду.
Как подчеркивает А.Ф. Лосев, «Греческая философия, за небольшими исключе-
ниями, изложена в ней (книге. — М.М.) чрезвычайно спутанно, без последова-
тельной хронологии, не говоря уже о последовательном историзме; книга пере-
полнена всякими не относящимися к делу биографиями, анекдотами, уклонения-
ми в сторону и острыми словцами»1. Зато написанное сто с лишнем лет спустя, во
второй половине I в. до н.э. сочинение «Мнение философов» и приписываемое
Плутарху (так называемый Псевдо-Плутарх) может претендовать на статус эн-
циклопедии2. Во-первых, по жанру эта книга — доксографический компендий,
т.е. изложение взглядов мыслителей, а не собрание высказываний и цитат. Во-
вторых, она охватывает основные знания тогдашнего времени: представления о
природе (вселенной), богах и человеке. И, наконец, сведения здесь систематизи-
рованы не по историко-биографическому, а по тематическому принципу. Сочи-
нение «Мнения философов» состоит из пяти книг и каждая разбита на несколько
десятков небольших фрагментов: «Что такое природа?», «Откуда у людей возник-
1
Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов / АН СССР, Ин-т
философии. Общ ред. и всупит. статья А.Ф. Лосева. М.: Мысль, 1979. С. 5.
2
Псевдо-Плутарх. Мнения философов / Пер. В.Б. Черниговского // Человек, 1998. № 3-6; 1999. № 1.
ло представление о богах?», «О судьбе», «О судьбе», «О рождении» — всего 138

«статей». Впрочем, в одном существенном отношении данное сочинение не впи-
сывается в современное представление об энциклопедии. В книге излагаются
именно представления мыслителей, а не автономно существующее знание. Здесь
собрано, по терминологии М. Полани, «личностное знание».
Средневековье продолжило осваивать энциклопедический жанр. Так, жив-
шая в XI в. Хильдегарда из Бингена (Германия), в своем трактате «Pysica»
предприняла попытку систематизировать знания о живой и неживой природе с
токи зрения полезности и вреда для человека объектов окружающего мира1.
Разумеется, попытка была осуществлена в рамках единственно возможного то-
гда подхода — религиозно-теологического.
В истории вопроса, на мой взгляд, незаслуженно обходят вниманием «Мир
чувственных вещей в картинках» Я.А. Коменского (1658)2. Задуманный как
книга для чтения в школе, этот труд в 150 статьях представил важнейшие све-
дения о мире человека. Вот перечень затронутых тем: Бог, Мироздание, расте-
ния и животные, человек в его духовном и телесном устроении, добродетели,
ремесла и орудия труда, земледелие, жилище и быт, способы передвижения,
медицина, искусство и образование, игра, семья и брак, государство и власть,
правосудие, торговля, военное дело, основные религиозные конфессии. При-
чем в каждой статье кратко излагаются основные сведения по теме. Например,
«Рыбная ловля». «Рыбак ловит рыб: или (сидя) на берегу крючком, который с
удочки свисает на лесе и на который насажена приманка; или сетью, которая
вися на шесте, погружается в воду; или (сидя) в лодке неводом или вершей,
которрая в продолжении ночи погружена в воду». Ну чем не современная ста-
тья для справочника! Содержание таких сложных статей как «Душа» или «Че-
ловечность» не воспроизвожу из-за недостатка места.
Но, конечно, разработка канонических принципов энциклопедии — заслуга
деятелей эпохи Просвещения. Они же поставили вопрос о необходимости
классификации наук сквозь призму человека3.
В XIX — начале XX века наряду с созданием Л. Фейрбахом, К. Марксом,
Ф. Ницше, З. Фрейдом фундаментальных антропологических проектов4 раз-
вернулись масштабные, осознанно противостоящие спекулятивному знанию
исследования в области эволюционной антропологии, этнографии, социоло-
гии, психологии, археологии. Накопление большого массива данных о разных
сторонах жизни человека и сопровождающее это «растаскивание» человека по
1
Хильдегарда из Бингена. «Pysica». О свойствах божьих творений различной природы // Че-
ловек, 2004. № 3.
2
Коменский Я.А. Мир чувственных вещей в картинках. М.: Гос. учебно-педагогич. изд-во, 1941.
3
Артемьева Т.В. Науки о человеке в первых изданиях Британской энциклопедии // Человек,
2003. № 6. С. 70-85.
4
Драгунская Л.С. Маркс, Достоевский, Фрейд: три антропологических проекта // Человек, 2000. № 2.
разным дисциплинарным нишам и поставило вопрос о необходимости собрать

разрозненные представления в некое целое.
Ответом на этот вызов стало появление на рубеже XIX-XX веков серии фун-
даментальных трудов энциклопедического характера, в которых анализировалось
место человека в Мироздании, рассматривалась история человечества в неразрыв-
ной связи с эволюцией природы. Причем человек в этих трудах недвусмысленно
оценивался как высшее достижение эволюции1. Так, солиднейшее пятитомное из-
дание «Вселенная и человечество» имело характерный подзаголовок: «История
исследования природы и приложения ее сил на службу человечеству». Тема вто-
рого тома обозначена следующим образом: «Происхождение и развитие человече-
ского рода. Развитие растительного мира. Развитие мира животных». Наибольший
интерес в рассматриваемом плане представляет, конечно же, двухтомная энцик-
лопедия Ранке — одна из первых попыток в новейшей истории систематизировать
важнейшие знания о человеке, накопленные к тому времени2. И еще один проект
в данной связи заслуживает упоминания — «Энциклопедический словарь Брок-
гауза и Эфрона» (1890-1907) и «Новый энциклопедический словарь Брокгауза и
Эфрона» (1911-1916). Помимо статей, освещающих различные стороны жизне-
деятельности человека, издания содержат более 40 тыс. развернутых биографий и
биографических справок (для сравнения — в третьем издании БСЭ аналогичных
материалов насчитывается 25 тыс.). Внушительный блок персоналий даёт бога-
тейший материал для анализа соотношения родового, социально-институциональ-
ного и индивидуального в развитии человека, взаимосвязи множественности и
уникальности в человеческом сообществе.
Теория
Сегодня ситуация в рассматриваемой области неоднозначна. Число выпу-
щенных за последние 10-15 лет собственно словарей и справочников, посвя-
щенных человеку, можно пересчитать по пальцам одной руки3. Стремление
выйти за традиционные репертуарные рамки дисциплины и представить свое
масштабное видение человека характерно для многих энциклопедий и слова-
1
Вселенная и человечество. История исследования природы и приложения ее сил на службу
человечеству / Пер. с нем. Под общей редакцией проф. А.С. Догеля. В 5-ти томах. СПб., Б.г.
См. также: Ратцель Ф. Народоведение / Пер. с нем. Д.А. Коропчевского. В 2-х томах. СПб.,
1904.; Штерне К. Эволюция мира. История мироздания и начатков культуры / Пер. с нем. С.Г.
Займовского. С доп. статьями проф. Н.А. Умова и Н.А. Морозова. В 3-х томах. М., 1915.
2
Ранке И. Человек / Пер. с нем. Под. ред. Д.А. Коропчевского. Т. 1. Развитие, строение и жизнь че-
ловеческого тела. Т. 2. Современные и доисторические человеческие расы. СПб., 1900.
3
Человек. Философско-энциклопедический словарь / Под. ред. И.Т. Фролова. М., 2000; Хро-
ника человечества. 2-е доп. изд. М., 2000.
рей, которые подготовили историки, философы, психологи и педагоги, куль-

турологи, этики, социологи, экологи, медики, представители ряда других наук1.
Основные трудности отражения проблемы человека в энциклопедии связа-
ны не со слабостью источниковой базы и не с отсутствием квалифицирован-
ных авторов. Дискуссионной остается ключевая проблема — принципы сис-
тематизации знаний о человеке, а в более широком плане — проблема кодифи-
кации наук, занимающихся изучением человека и основа их взаимодействия.
Участники недавно прошедшей дискуссии возможна ли единая наука о че-
ловеке, не подвергая сомнению саму такую возможность и подчеркивая ее на-
сущную необходимость, по-разному видят перспективы такой науки2. Обоб-
щая прозвучавшие выступления и другие источники на эту тему можно выде-
лить три основных точки зрения, что должно являться основой построения
единой науки о человеке: 1) философия3, 2) психология4, 3) культура5.
Что касается собственно систематизации знаний о человеке, то по моему
мнению, существует три основных подхода: феноменологический (дескрип-
тивный), дисциплинарный и мультидисциплинарный (комплексный). Предста-
вители первого стараются составить максимально полный перечень уникаль-
ных особенностей человека с последующей детализацией каждой. Особенно
много здесь сделано традиционной антропологией, культурной антропологией,
этнографией, впрочем, соответствующие попытки предпринимают и другие
специалисты6. В рамках второго подхода образ человека выстраивается вокруг
какой-то его основополагающей способности или какой-то сферы жизнедея-
тельности. Речь идет о концепциях человека «экономического», «политическо-
го», «играющего» и т.д. Третий подход нацелен на создание такой модели, в
которой бы человек представал в качестве органической целости, обладающей
необходимым и достаточным набором свойств, качеств и способностей. Се-
годня наиболее распространены первые два подхода, наиболее перспектив-
ным, с моей точки зрения, является третий. Вместе с тем без огромной работы,
1
См. напр.: Философский словарь / Под ред. И.Т. Фролова. 7-доп. и пер. изд. М., 2001; Сло-
варь средневековой культуры / Под общ. ред. А.Я. Гуревича. М., 2003; Степанов Ю.С. Кон-
станты: Словарь русской культуры. Изд. 2, испр. и доп. М., 2001; Античность: Словарь-
справочник по истории, культуре и мифологии / И.Е. Ермолова и др. 2-е изд., испр. Дубна,
2003; Ребер А. Большой толковый психологический словарь: В 2-х томах. / Пер. с англ. М.,
2003; Энциклопедический справочник медицины и здоровья М., 2003; Российская педагоги-
ческая энциклопедия. В 2-х томах. М., 1993.
2
Как возможна единая наука о человеке? // Человек, 2003. № 6; 2004. № 1.
3
Фролов И.Т., Гуревич П.С. Человековедение // Человек, 1994. № 6.
4
Борзенков В.Г. Человек, наука, методология науки // Человек, 1995. № 6. С. 13.
5
Лотман Ю.М. Беседы о русской культуре / Быт и традиции русского дворянства (XVIII —
начало XIX века). СПб., 1994. С. 5-10.
6
В подобном ключе подается материал в упомянутых выше энциклопедических изданиях ру-
бежа веков. См. также: Григорян Б.Т Понятие о человеке в современной философии / /О чело-
веческом в человеке. М., 1991.
проделанной в рамках феноменологического и дисциплинарного подходов,

вряд ли можно было ставить вопрос о мультидисциплинароном, комплексном.
Более того, упомянутые подходы можно рассматривать как исторические эта-
пы в развитии наук о человеке на протяжении последних двух веков.
В рамках комплексного подхода существует несколько точек зрения. Так,
по мнению И.Т. Фролова и В.Г. Борзенкова, необходимо ввести не одно, а, по
крайней мере, четыре определения, что такое человек: «1) человек в естест-
венной систематике животных, 2) человек как сущее, выходящее за рамки жи-
вого мира и в известной мере противостоящее ему, 3) человек в смысле «чело-
веческий род»… 4) человек как индивид, личность»1. На наш взгляд, в этой
дефиниции приоритетным является рассмотрение человека в контексте про-
блем Жизни. Такой акцент правомочен и справедлив, особенно в свете того,
что теме природно-биологических основ существования человека длительное
время уделялось гораздо меньше внимания, чем социально-эконическим ас-
пектам. Не совсем методологически корректным мне представляется объеди-
нение в один блок проблем, относящихся к индивиду и к личности. Это две
разные, относительно самостоятельные подсистемы человеческого бытия: бу-
дучи субъектом социальных общностей и институтов человека выступает как
индивид, а в качестве самодостаточной системы он являет собой уже личность.
На мой взгляд, исчерпывающе описывают проблемное поле изучения чело-
века четыре понятия. Первое — человек как родовое существо, как вид homo
sapiens. Второе — человек как индивид, т.е. субъект общественных отноше-
ний, социальных процессов, социальных институтов. Третье — человек как
личность, индивидуум, обладающий неким набором интеллектуально-эмоцио-
нальных способностей. Наконец, человек как неповторимая индивидуаль-
ность. Отсюда вытекает следующее определение человека: человек — это био-
логический вид homo sapiens, существующий в каждый исторический момент
в многообразных формах социальной организации, обладающий сложной сис-
темой интеллектуально-эмоциональных способностей (качеств) и наделенный
неповторимой индивидуальностью.
В чем, на мой взгляд, заключается эвристическая ценность предлагаемой
модели? Прежде всего, в том, что совокупность выбранных понятий удовле-
творяет требованию необходимости и достаточности. Кажущееся заманчивым
предложение использовать в качестве критериев систематизации понятия
«природно-биологические основы», («социально-биологическое существо»),
«социальность», «культура», «деятельность», «творчество», «внутренний мир»
в качестве самостоятельных и равноправных наряду с упомянутыми на самом
1
Познание человека: комплексный подход и гуманистические (этико-правовые) регулятивы //
Многомерный образ человека. Комплексное междисциплинарное исследование человека. М.,
2001. С. 7.
деле ведет к удвоению сущностей. Так, «свои» природно-биологические осно-

вы существуют и у рода человеческого, и у общества, и у личности.
Данные понятия употребляются в большинстве наук о человеке, включая
биологию и медицину. Причем, будучи достаточно объемными, они не имеют
столь расширительных и неопределенных трактовок как, сажем, термины «со-
циальное» («социальность»), «культура».
Данная модель, построена на основе логики восхождения от абстрактного к
конкретному. Это означает, что совокупность качеств (слагаемых человече-
ского бытия), составляющих данную подсистему (например, существование
человека как родового, природно-биологического существа) «снимается» под-
системой второго порядка (уровня) — социально-исторического, где и находит
новое, обусловленное спецификой данного уровня выражение. Проще говоря,
природно-биологические законы существования человека выступают основой
его социального бытия, закономерности последнего — основой формирования
личности, а ее структура — необходимое условие индивидуальности. Подоб-
ные рассуждение можно считать общим местом, если бы не многочисленные
примеры построения методологически некорректных причинно-следственных
связей, когда склонность к девиантному поведению начинают выводить непо-
средственно из особенностей генома («ген преступности»), а массовые репрес-
сии — из болезненной подозрительности вождя.
Модель удовлетворяет и двум важным общенаучным бинарным оппозици-
ям: 1) уникальность — множественность: уникальность человеческой природы
и множественность ее проявления в различных формах, способах жизнедея-
тельности; 2) единство — многообразие: единство, целостность человека и
многообразие рода человеческого, человечества.
Ну а практическую значимость модели может доказать только подготовка
на ее основе энциклопедии.
201
ДВОРЦОВО-ПАРКОВЫЙ КОМПЛЕКС
XVIII ВЕКА КАК ЭНЦИКЛОПЕДИЯ
Л.В. Никифорова
В
своих работах, посвященных поэтике барокко, А.В. Михайлов срав-
нивал произведения западноевропейского XVII века с энциклопедия-
ми. «Репрезентируя мир в его полноте, произведение эпохи барокко
тяготеет к энциклопедической обширности, — энциклопедии, как
жанру научному соответствует барочный исторический роман, стре-
мящийся вобрать в себя как можно больше из области знаний и своими сю-
жетными ходами демонстрирующий (как бы «символически») хаос и порядок
мира»1. Не только роман «тяготеет к энциклопедической обширности», но лю-
бое произведение эпохи барокко — стихотворение, поэма, историческая кар-
тина или натюрморт. «Поэты эпохи барокко создают, в сущности, не стихо-
творения, поэмы, романы, — так как писатели и поэты XIX века, — но они по
существу создают все то, что так или иначе войдет в состав свода — такого,
который способен репрезентировать мир в его полноте»2. Энциклопедический
подход к созданию произведения продиктован особым состоянием культу-
ры — собиранием готового слова традиционной культуры во всей полноте.
В художественном языке русской культуры XVIII века тоже можно усмот-
реть энциклопедическую организованность. Ее питает не только усвоение ху-
дожественного опыта Европы — опыта синхронного, уже собравшего готовое
слово и вобравшего в себя множество стилистических тенденций прошлых
эпох. Но и укорененное в опыте символического мышления умение соотно-
сить зримое и подразумеваемое, временное и вечное, то есть мышление в глу-
© Л.В. Никифорова, 2004.

1
Михайлов А.В. Поэтика барокко: завершение риторической эпохи // Михайлов А.В. Языки
культуры. М., 1997. С. 121.
2
Там же.
202 Л.В. Никифорова
бину, когда за каждым автором и до всякого создаваемого им произведения

стоит знание о порядке мироздания, о высшей справедливости.
Наиболее полным художественным сводом полигисторического знания эпохи,
то есть знания, понимаемого как полный свод всего отдельного, стала дворцовая
декорация XVIII века, включившая в себя произведения всех видов искусства,
всех техник исполнения и, что важнее, всех тем и сюжетов, имевшихся в распоря-
жении Искусства. Программы дворцовой декорации XVIII века строились с поис-
тине энциклопедическим размахом. Они включали изображения четырех стихий,
стран света и времен года, аллегории четырех веков жизни человечества, наук и
искусств, христианских и гражданственных добродетелей, замыкая в единую кос-
мологическую систему мир богов, мир природы и мир людей1. Каждая такая тема
была представлена несколькими композициями, расположенными на падугах сво-
да, в медальонах, десюдепортах. Темы существовали во множестве вариаций. Так
четыре стихии в большом зале Монплезира изображены в виде композиций «По-
хищение Прозерпины», «Вулкан в кузнице», «Нептун и Амфитрида» и «Юнона»
(1720-е), в центральном зале Царскосельского Эрмитажа — «Амурами с виногра-
дом», «Амурами у котла», «Амурами с цветами», «Амурами с плодами и снопа-
ми» (1740-е). В портретной Ораниенбаумского дворца четыре стихии, а также
времена года и страны света, представлены женскими портретами (1750-е)2.
«Триумфы различных явлений»3, объединенных в завершенные смысловые фраг-
менты, соотносились друг с другом — от стен к сводам, от зала к залу, от дворца к
дворцу, превращая дворцовую декорацию в грандиозный свод явлений, организо-
ванных в соответствие с порядком мироздания. Помещаемые в дворцовую деко-
рацию конкретно-исторические изображения, начиная от портретов лиц царст-
вующей фамилии и заканчивая сценами победных сражений, становились частью
этого полного свода.
Сюжеты дворцовой декорации располагались в понятной и не требующей
особых комментариев иерархии. Мир богов на сводах и плафонах, в орнаменталь-
ных композициях карнизов располагался выше мира людей и мира природы, ко-
торым отводились стены — средний регистр украшенного пространства. «Мари-
ны» на стенах галерей Монплезира можно трактовать как «энциклопедию души»
или «энциклопедию страстей». Их смысловые возможности не исчерпывается ис-
торическим содержанием, как, впрочем, красотой или величием морского пейза-
жа. Вот лишь несколько общих мест из «Краткого руководства к красноречию»
М.В. Ломоносова со ссылкой не только на Цицерона и Плиния, но и на святого
1
Калязина Н.В. Монументально-декоративная живопись в дворцовом интерьере первой чет-
верти XVIII века (К проблеме развития стиля барокко в России) // Русское искусство барокко.
Материалы и исследования / Под ред. Т.В. Алексеевой. М., 1977. С. 55-69.
2
Клементьев В.Г. Портреты Жана де Сампсуа в коллекции Китайского дворца-музея // Па-
мятники культуры. Новые открытия. Ежегодник. 1990. М, 1992. С. 298-307.
3
Слова из программы декора «Новых Летних палат» живописца Б. Тарсиа. Цит. по: Калязина
Н.В. Указ. соч. С. 62.
Л.В. Никифорова 203
Георгия Назианзина. «Сердце человека гневом возмущенного уподоблено может

быть волнующемуся морю»; «Волнение и непостоянство моря в отчаяние его не
приводит»; «Когда небо ясно и море безмятежно, однако искусный кормщик
бодрствует, равно так, когда оно сильной бурей возмущено»1. Парусник в море —
одна емких метафор, имеющих отношение к теме судьбы, фортуны, к образу че-
ловека во власти страстей или человека, управляющего страстями, вне зависимо-
сти от рода текста, в котором они помещены, поэтического, прозаического или
изобразительного. Графиня В. Головина так описывала свои впечатления от по-
сещения Монплезира вместе с Екатериной II: «Закатное солнце чудесно сияло; его
золотые лучи освещали тихие высокие, древние деревья, продолговатые тени ко-
торых увеличивали случайные проблески света. Эта минута в природе действи-
тельно очень эффектна. Художник найдет в ней вполне готовые краски, которые
напрасно ищет воображение. Такое же впечатление производит на нас прекрас-
ный характер, чистый и благородный, который поражает, привязывает к себе и
разрушает всякое сомнение. Спокойная поверхность моря, зеркало природы, от-
ражает небо, как прекрасное лицо носит отпечаток души» (1795)2. Не исключено,
что соседство моря реального и живописных марин давало дополнительную пи-
щу размышлениям в «вертикали смысла».
Энциклопедический подход дает себя знать в пышных придворных празд-
никах. На масленицу 1740 года праздновалась шутовская свадьба в Ледяном
дворце, и «по улицам Петербургским с величайшею церемониею шли Камча-
дал в санях на собаках, Лапландец на оленях, Бухарец на верблюде, Калмык на
корове, Черкес и Казак на борзых конях, Индеец на огромном слоне, а между
ними Остяк на своих лыжах, Самоед с колчаном своим, смуглый Курилец и
рыжий Фин, гигантского племени Малороссиянин и пигмейского Черемис, не-
опрятный и безобразный Башкир и прекрасный как кровь с молоком Яросла-
вец. Народы сии разделены были на 4 времени года. Самоеды, Камчадалы и
Лапландцы изображали зиму, Украинцы лето и так далее. Процессия составля-
ла свадебную свиту императрицына шута. На сей конец построена была на-
рочно обширная зала, где каждая чета в одно время забавляла плясками и му-
зыкою на свой лад, что производило чудесное смешение звуков и весьма лю-
бопытное зрелище. После каждый ел на свой манер и свои национальные ку-
шанья»3. Шутовская свадьба в фантастическом дворце праздновалась в присутст-
вии полного круга народов, «благоденствующих под Российским скипетром», они
олицетворяли собой все стороны света и сезоны года, все земли Российской импе-
рии и национальные диковины. Праздничная процессия демонстрировала не толь-
ко разнообразие «отдельных» частей целого, но и сам категориальный аппарат «опи-
1
Ломоносов М.В. Краткое руководство к красноречию // Ломоносов М.В. Полное собрание
сочинений в 8-ми т. Т. 7. М.-Л., 1952. С. 107, 118, 122.
2
Цит. по: Успенский А.И. Императорские дворцы. Т. 2. М., 1913. С. 21.
3
Свиньин П. Описание Санкт-Петербурга. Ч. 1. СПб., 1816. С. 82.
сания»: большое и малое, черное и белое, прекрасное и безобразное. Поставленные

рядом Курилец и Фин, Малороссиянин и Черемис визуально обозначали крайние
точки, полюса целого, задавая тем самым все возможные градации и оттенки.
Полигисторическое знание, понимающее целое как свод всего отдельного, ос-
тавляло значительный простор для вариаций. Любая тема, будь то круговорот
времен или «энциклопедия страстей», «энциклопедии побед» или «энциклопедии
любовного коварства», могла включать различные сюжеты, составлявшие подра-
зумеваемое целое. Горизонтально-линейная последовательность декоративного
текста (последовательность сюжетов на стенах или персонажей праздника) есть
перечень всего отдельного, свод, подаваемый с большей или меньшей степенью
разнообразия. Полнота и целостность свода обеспечены наличием вертикальных
сил осмысления, сводящих все отдельное к высшим принципам разумности и по-
рядка, а они организовывают не только и не столько текст художественный, но
весь Мир. Барочная энциклопедическая обширность рождена «пафосом рациона-
листического расчленения природы в пораженном предстоянии Богу, воплощаю-
щему в себе принцип разумности»1.
Дворцово-парковый комплекс барочного типа обязательно включал в себя
три пространственные зоны, центрами которых становились соответственно
большой дворец, Эрмитаж и Зверинец. Обычно необходимость возведения ма-
лых дворцов объясняется с функциональной точки зрения. Поскольку при-
дворная жизнь предполагала охотничьи забавы, был необходим Зверинец, рас-
положенный в охотничьих угодьях. Поскольку пышные и многолюдные придвор-
ные церемониалы утомляют государя, необходимы уединенные дворцы, где бы он
мог остаться в кругу немногочисленных близких людей. Однако эта общая про-
странственная схема не зависела от личных качеств и вкусов хозяина. Так, Петр I,
считавший охоту пустой потехой, распорядился уже в 1709 году строить в Петер-
гофе «забавные дворцы», к 1715 году «каменные полаты», Зверинец и Монбижу
уже стояли. Вне зависимости от пристрастий монархов или монархинь в дворцо-
во-парковом ансамбле возводился большой дворец, Зверинец и Эрмитаж.
Три пространственные зоны предусматривали три образа жизни: государст-
венную службу, воинские подвиги и философское уединение. Для забот, «касаю-
щихся до судеб всего государства», был предназначен большой дворец. В охот-
ничьих угодьях вокруг Зверинца было место «ратных забав». Охота была анало-
гом военной кампании, где проверялась воинская храбрость, удаль, хитрость.
Тренировка охотничьей сноровки и отваги мыслилась как воспитание воина и
поддержание дееспособности в мирное время. Эрмитаж был вне зависимости от
стилистического оформления постройки аналогом хижины и эмблемой жизни уе-
диненной от суеты мира. Топография дворцовой резиденции подразумевала в
наиболее общем виде полный круг стилей жизни и могла быть в дальнейшем де-
1
Михайлов А.В. Проблемы стиля и этапы развития литературы нового времени // Михайлов
А.В. Языки культуры. М., 1997. С. 486.
Л.В. Никифорова 205
тализирована в Вольерах, Птичниках, Фазанериях, Оленьих домиках, а также

Марли, Гротах, Монплезирах, Монбижах.
Пространственная триада дворцово-паркового комплекса имела отношение к
аутентичной для XVIII века теории трех стилей Искусства, классифицировавшей
темы, сюжеты, образы и способы их разработки «от обыкновенной простоты к
важному великолепию возвышающиеся»1. В пространстве больших дворцов, в их
декорации, церемониалах, празднествах царил высокий стиль: «это или чудесные
бессмертные деяния богов, или дела человеческие, но достойные удивления и вы-
зывающие боль, сожаление, негодование, как, например, доблесть героев, суро-
вость законов, мудрость поступков и речей, гибель государств, превратности
судьбы, печальный исход событий, наконец, все самое примечательное и выдаю-
щееся в своем роде» (Ф. Прокопович «Риторика», 1706-1707)2.
Настоящие обитатели Зверинца, как и «всякого звания и всяких родов птицы и
звери»3, помещенные на стенах малых Охотничьих дворцов, наглядно представ-
ляли нравы и характеры — об этом красноречиво свидетельствует басенная тра-
диция. И без всякой охоты Зверинцы могли быть фоном для размышлений о чело-
веческих характерах4. В «Сказке о царевиче Хлоре» на пути к розе без шипов сто-
ял Зверинец, в котором встретились герою не звери, но люди, точнее, персонифи-
цированные в характерах пороки и добродетели5. Сама же охота представлялась
не только воинским сражением, но азартной игрой, состязанием с Фортуной. Этой
капризной даме обязаны охотники своими победами и поражениями: «…что дала
Природа // То Фортуна отняла»6. Ловля сетями, заманивание в ловушку и т.д. бы-
ли кроме того прозрачными аналогиями любовной игры, любовного коварства. Не
случайно охотничья серия Я. Гроота, созданная для Царскосельского Зверинца,
завершалась картиной «Свидание после охоты» (1748-1762)7. Отвергнутая любовь
охотника трактовалась как воздаяние за жестокость и пролитую кровь невинный
жертвы: «Птичек ты багрил в крови: // И теперь тебе томиться // От смертельные
любви!»8. Охотничьи сюжеты раннего Нового времени, имевшие прообразом биб-
лейские притчи, приобретали философско-морализующий оттенок. «Тотчас по-
1
Ломоносов М.В. Предисловие о пользе книг церковных в российском языке // Ломоносов
М.В. Избранные произведения. Л., 1986. С. 453.
2
Цит. по: Вомпергский В.П. Риторики в России. М., 1988. С. 86.
3
Распоряжение Елизаветы живописцу Я. Грооту, оформлявшему Царскосельский Зверинец
(1747). Цит. по: Успенский А.И. Указ. соч. Т. 2. С. 343.
4
См., например: Письмо о пространстве разума и о пределах оного // Праздное время в поль-
зу потребленное. 1759, с генваря месяца. С. 43 и далее.
5
Екатерина II. Сочинения / Сост., вст. ст. и прим. В.К. Былинина и М.П. Одесского. М., 1990. С. 123.
6
Сумароков А.П. Стихотворения. Л., 1957. С. 314.
7
Бардовская Л.В. Коллекция картин Гроота в Екатерининском дворце-музее // Памятники
культуры. Новые открытия. Ежегодник. 1977. М., 1978. Ср. с эрмитажным полотно Ф. Уитни
«Влюбленный охотник» (Англия, XVII век).
8
Державин Г.Р. Охотник // Державин Г.Р. Стихотворения. Л., 1957. С. 288. Ср. также стихо-
творения А.П. Сумарокова «Стрелок», «Фальконетов купидон».
шел он за нею, как вол идет на убой, (и как пес на цепь), и как олень — на вы-
стрел, доколе стрела не пронзит печени его; как птичка кидается он в силки, и не
знает, что они — на погибель его» (Притчи, 7).
Уединенные хижины — Эрмитажи, Гроты, Марли, Монбижу, Монкуражи,
представляли «простой» модус Искусства, здесь царственные обитатели пере-
воплощались в отшельников, путников, пастухов, рыбарей и т.д. Декорация
таких «хижин» демонстрировала сниженную трактовку вечных тем — в сю-
жетных композициях уединенных «хижин» ведущую роль играли Амуры или
персонажи низшего пантеона, соотносимые с пасторальным, буколическим
образом жизни. В отличие от блиставших золотом больших дворцов, стены
Царскосельского Грота украшают изображения морских раковин, рыб, дель-
финов; стены домика великой княгини (Китайский дворец в Ораниенбауме) —
вышивки по соломке. Долгое время существовало предание, что вышивала их
сама Екатерина1. Традиция «невинных забав» и мирных трудов тщательно
поддерживалась в непосредственной близости от малых дворцов2.
Большой дворец с фонтанами и регулярными партерами, Зверинец в густом
лесу и Эрмитаж в дикой роще, у зеркала пруда или мирного ручья были как бы
главами грандиозной книги жизни: «Все тщета в подлунном мире, // Исключенья
смертным нет; // В лаврах, в рубище, в порфире — // Всем оставить должно свет»3.
Три роли человека, поэтически определенные как лавры, рубище и порфир, были
своеобразной художественной классификацией всех возможностей, предостав-
ленных человеку в жизни — его деяний и размышлений, волнений страстей и
движений души, благосклонности фортуны и мудрого бесстрастия. И все это за-
нимало свое место внутри целого мира, репрезентированного космологическими
темами. Барочный дворцово-парковый комплекс создавался как художественный
универсум, как грандиозная «книга», энциклопедия, вобравшая в себя целостное
знание о мире, выраженное языком искусства.
1
Иллюстрация, еженедельное издание всего полезного и изящного. 1847. Т. IV. № 7. С. 103.
2
Императрица Александра Федоровна приезжала утром в Монплезир с Великими княжнами.
Под деревом расстилали ковер, из дворца выносили стулья, табуретки, императрица с до-
черьми занимались вышиванием, а фрейлина читала им вслух. «У петергофских дачников бы-
ло как бы условлено каждое утро побывать в саду Монплезира. Гуляющие приходили в ут-
ренних простеньких туалетах, кто с рукоделием, кто с книгой…» Воспоминания А.И. Яковле-
вой цит. по: Успенский А.И. Указ. соч. Т. 2. М., 1913. С. 25.
3
Херасков М.М. Прошедшее // Русская поэзия XVIII века. СПб., 1996. С. 82.
207
ГАЛЕРЕЯ ДРЕВНЕЙ ЖИВОПИСИ

В ЭРМИТАЖЕ: «ШТУДИИ» И «ФРАГМЕНТЫ»
ВИЗУАЛЬНОЙ ИСТОРИИ
АНТИЧНОГО ИСКУССТВА
Е.В. Оноприенко
Е
стественная История» Плиния Старшего — это уникальный источник
сведений об искусстве античности, признание энциклопедического зна-
чения которого происходит в эпоху Просвещения. Со становлением ис-
« торической науки и классического искусствоведения утраченные про-
изведения, упоминающиеся им и другими античными авторами, приоб-
ретают особое значение для истории искусства, не зависимо от достоверности
этих сведений. Дидро, автор знаменитой «Энциклопедии», писал следующее:
«Время и опыт снимали с Плиния обвинения в неправде и в нелепостях. Потомст-
во стало полагаться на него, как и на всех других авторов, в меру той степени
здравого смысла, какую оно в нем находило. Но приблизительно за последние
полвека оно открывало в нем все больше и больше здравого смысла, по мере того
как оно само прогрессировало в области познания вещей»1. Культура осознает се-
бя как череду изменяющихся явлений, которые находятся в различной степени
присутствия в сфере человеческого познания. Другими словами, «античное насле-
дие привлекает к себе повышенный интерес <…> на основе расширившихся ис-
торических представлений и всплеска рационального осмысления»2.
Уникальным образом античности является Галерея истории древней живо-
писи в Новом Эрмитаже, созданная мюнхенским художником Георгом Хиль-
© Е.В. Оноприенко, 2004.

1
Дидро Д. Письма к Фальконе // Собр. соч. в 10 тт. Т. 9. М.-Л., 1940. С. 325.
2
Rössler D. Antikerezeption der klassizistischen deutschen Kunst um 1820 // Antikerezeption,
Antikeverhältnis, Antikebegegnung in Vergangenheit und Gegenwart. Bd. 2. Stendal, 1984. S. 541.
208 Е.В. Оноприенко
теншпергером на основе программы архитектора Лео фон Кленце в 1844-1850

годах. Большинство из 86 сюжетов заимствовано у Плиния и представляет все
этапы развития античной живописи, «начиная с изобретения силуэтов до
умерщвления знаменитого живописца Гиллариона вандалами в Константино-
поле»1, т.е. от архаики до заката классического искусства в IV в.
Значительность замысла позволяет сравнить Галерею с трудами энцикло-
педистов XVI-XVIII вв. Так, 1650-е гг. Петер Ламбек опубликовал набросок
работы «о происхождении, развитии, изменении, упадке и возрождении всех
языков, наук, дисциплин и свободных искусств, в хронологическом порядке,
на протяжении всех веков, со особым вниманием к знаменитым мужчинам и
женщинам»2. Галерея древней живописи также отличается подобным разнооб-
разием ракурсов; здесь отражена история живописи «от простых контуров до
всех видов станковой и декоративной живописи <...> переход от простых ар-
хаичных форм к свободе и совершенству и даже излишествам <...> ряд анекдо-
тов»3, а также копии знаменитых картин («Семейство кентавров» Зевксиса,
«Скилла» Андрокида, «Медея» Тимомаха, «Александр Великий в виде Юпи-
тера» Апеллеса, «Осада города» Аристида и др.), аллегории (например, упадок
и возрождение живописи) и эпизоды из жизни художников (значение искусства в
обществе, соревнование мастерстве, создание удивительных произведений и пр.).
Энциклопедическое значение Галереи заключается в том, что ее картины
должны фиксировать некие «конечные» знания об истории античного искусст-
ва как результат поисков теоретиков, антикваров, художников. Ведь если Ра-
фаэлю, Карраччи или Пуссену удалось возродить дух античности, то всё, что
происходило после, могло рассматриваться как «сноски, хотя и ценные, к ис-
тории античной живописи, которая уже была написана»4. «Греческий стиль»
является воплощением универсальной эстетической нормы; и не случайно, что
в изображениях Галереи имеют место цитаты из произведений других худож-
ников: на картине «Апеллес и Кампаспа», исправленной по распоряжению
Николая I в соответствии «с большими правильностями в рисунке»5, в позе
Кампаспы очевидна цитата фрески Приматиччо в Фонтенбло (1542-1543),
«Купающаяся Фрина» подобна классической «Венере сидящей», а одна из кар-
тин Аристида (LXI-е изображение Галереи) композиционно сходна с «Юпите-
ром и Антиопой» Корреджо (1524-1525).
1
Письмо Кленце Николаю I от 28 декабря 1844 г. РГИА. Ф. 468. Оп. 35. Д. 327. Л. 2.
2
Grafton A. The World of the Polyhistors: Humanism and Encyclopedism // Central European
History. March 1985. Vol. 18. Issue 1. S. 41.
3
[cf]. Die Geschichte der Malerei bei den Alten in Bildern von G. Hiltensperger. Nach Programm
von L. v. Klenze // Deutsches Kunstblatt. 1851. № 7. S. 50.
4
Joyce H. Grasping at Shadows: Ancient Paintings in Renaissance and Baroque Rome // The Art
Bulletin. June 1992. Vol. LXXIV. No. 2. P. 245.
5
РГИА. Ф.468. Оп.35. Д.327. Л.42.
Е.В. Оноприенко 209
Программа Галереи была составлена одним из наиболее образованных архи-

текторов XIX века, пытавшихся создать универсальную систему искусства1. Так, в
«Афористических наблюдениях» (1838)2 Кленце, среди пространных рассуждений
о достоинствах различных живописных техник, речь идет обо всех периодах ис-
тории античной живописи, начиная «от первых следов архитектурной литохро-
мии в сокровищнице Атрея в Микенах»3. Эта работа служит доказательством то-
го, что созданию Галереи предшествовал долгий период научных изысканий ис-
торика, который не только «справлялся со всеми древними авторами», но прини-
мал участие в археологических раскопках и специально занимался изучением раз-
личных техник живописи4. Однако книга, перегруженная примерами и цитатами,
не принесла большого успеха, поэтому проект Галереи означал для Кленце воз-
можность популяризовать в наглядной форме свое видение одного из глубоко ин-
тересовавших его аспектов классической культуры.
«Античный идеал» это своего рода универсальный язык европейского ис-
кусства. Как латынь энциклопедистов XVI-XVII вв. или гравюры античных
памятников в XVIII в., это прежде всего средство вхождения в единое научное
или культурное пространство Европы. Для России это всегда было актуальной
задачей, и форма ее решения была предложена в программе Галереи. В допол-
нение к основной части проекта в Аванзале (сейчас зал ван Дейка)5 предпола-
галось разместить 8 фресок на тему «Введение искусства в Россию», посколь-
ку «история начиналась в древности, оканчивает свое блистательное поприще
в Константинополе, возрождается там в формах христианства и вместе с ним
проникает в Россию»6. На этих фресках должен был быть запечатлен ряд рос-
сийских князей, царей и императоров, благодаря которым происходили куль-
турные контакты с Европой, начиная от принятия христианства княгиней Оль-
гой и распространения иконописи и до учреждения Академии художеств Ека-
териной II7. А.В. Нотбеком и П.В. Басиным были выполнены эскизы, но в ко-
1
Однако ни ранняя «Философия» (1809-20), ни «Архитектонические ответы и разъяснения о гре-
ческом и негреческом» (1860-63), так и не были закончены (Klenzeana II/8 и I/9-12). Последняя
работа является энциклопедическим по объему сочинением, посвященным древним культурам
Египта, Греции, Востока и Азии, а также истории архитектуры Средневековья и Нового времени.
Еще один неопубликованный труд — это «Штудии и выдержки как мысли о возникновении,
истории и правилах архитектуры» (Ebd. II/4), при работе над ним Кленце мог ориентироваться, в
частности, на «Энциклопедию гражданской архитектуры» К. Штиглица (1792-98).
2
Klenze L. Aphoristische Bemerkungen gesammelt auf seiner Reise in Griechenland. Berlin, 1838.
3
Ebd. S. 633.
4
Картины Галереи выполнены в технике энкаустики. Кленце, по-видимому, принимал участие в
опытах по ее воcстановлению, так как считал, что именно благодаря ей древним удалось достичь
высшей ступени совершенства в живописи (Ebd. S. 544-633).
5
Пашкова Т.Л. Зал ван Дейка. СПб., 2002.
6
См. п. 3.
7
Описание сюжетов Галереи с пояснениями относительно Аванзала см. РГИА. Ф. 468. Оп. 35.
Д. 327. Л. 62-117; Galerie der Geschichte der Malerei in der Kaiserlichen Ermitage. Erklärung der
нечном итоге от этой части проекта отказались. Одной из причин могло быть
то, что сюжеты носили мемориальный характер и в то же время толковались в
жанре исторического анекдота.
Живопись, посвященная жизни художников и их патронов, была особенно
популярна в первой половине XIX в. Но к середине века она перестает соот-
ветствовать представлениям современников об исторической достоверности и
подвергается критике именно потому, что «памятники вырастают прямо из эн-
циклопедии; они далеки от того, чтобы укреплять память, они скорее тащатся
позади и паразитируют на этой памяти»1. Еще раньше образы античности ста-
новятся своего рода «культурным каталогом»2 в связи с переходом к новому
типу культуры, которая «еще восторгается античностью, но уже внутренне
равнодушна к ней»3. В конечном итоге, с наступлением историзма перевод
текстов на визуальный язык перестает считаться адекватным отражением
культуры той или иной эпохи, в частности, античной.
На фоне этого Кленце стремился легитимировать каноны классического
искусства для современности. Идеализируя античность, рассуждая о божест-
венной природе некой «универсальной традиции»4, Кленце, как ни парадок-
сально, опирается на принципы эмпирической философии, которые повлияли
на распространение энциклопедизма. «Понятие красоты [Schönheitsbegriff]
может черпать формальное присутствие только из чувства красоты [Schön-
heits-Sinn] или ощущений красоты [Schönheitsgefühle]»5. В духовной организа-
ции современного человека проявляются лишь отзвуки ощущений той гармо-
нии, в которой человек пребывал до грехопадения. Это рассуждение Кленце
завершает «истинным изречением одного современного философа»: «Ничего
нет в интеллекте, чего раньше не было бы в чувствах»6. Для Кленце понятие
«чистого совершенства» является лишь абстрактным «субстратом» этого чув-
ства «загадочной красоты». Однако также существует чувство «красоты мень-
86 Bilder darstellend die Entwicklung der griechischen und römischen Malerkunst. St. Petersburg,
1872; Неверов О.Я. Галерея истории древней живописи. СПб., 2002.
1
Kürnberger F. (1877). Цит. по Neumeyer, A. Monument to «Genius» in German Classicism //
Journal of the Warburg and Cortauld Institute. Vol. 2. 1938/39. S. 163.
2
В XIX веке античные сюжеты, можно сказать, окончательно «секуляризуются» — вплоть до
появления карикатур. Например, цикл литографий «Древняя история» Оноре Домье (1842).
3
Михайлов А.В. Античность как идеал и культурная реальность XVIII-XIX веков // Языки
культуры. М., 1997. С. 521.
4
Идеалистическая составляющая философии Кленце освещена в работах исследователей. См.
Buttlar A. Lео von Klenze. Leben — Werk — Vision. München, 1999. S. 288-332; Klose D.
Theorie als Apologie und Ideologie — Leo von Klenze als Kunstphilosoph und Theoretiker // Leo
von Klenze. Architekt zwischen Kunst und Hof (1784-1864). München, 2000.
5
Klenze L. Erwiederungen // Klenzeana I/9. S. 273 ff.
6
Эта средневековая формула также отражает суть теории Локка, повлиявшей на распространение
энциклопедизма и сформулированной в «Опыте о человеческом разумении» (1690): «Все идеи
происходят от ощущения или рефлексии» (Локк Дж. Собр. соч. в 3 тт. М., 1985-88. Т. 1. С. 154).
Е.В. Оноприенко 211
шего порядка, которую мы должны называть декоративной», и «это стремле-

ние украшать было свойственно всем примитивным народам», но в большей
степени древним грекам.
Архитектура, полагал Кленце, является наиболее совершенным для того,
чтобы следовать «смутным воспоминаниям» и канонам, установленным вели-
кими мастерами древности. Но в основе греческой культуры лежало также
восприятие цвета, и живопись играла конструктивную роль во взаимодействии
с другими видами искусств. Применение цвета давало не только дополнитель-
ное (внешнее) очарование строгим формам классической архитектуры, но и
простор (внутреннему) чувству красоты самого художника1, на основе которо-
го складывалось понятие органичного целого [organischer Zusammenhang].
Восприятие, выбор и приведение элементов в единое целое являются ключе-
выми компонентами абстракции. Поэтому наряду с отбором отдельных сюже-
тов стремление к аутентичному воспроизведению античных картин и приме-
нение энкаустики в Галерее привносили важные аспекты (чувственный, «орга-
нический», аллегорический) как в иконографию музея, так и в сферу визуаль-
ной истории искусства.
Просвещение развивало идею истории на основе и вербальных, и визуаль-
ных фрагментов2, с одной стороны, и теории абстракции — с другой. Модель
«Истории искусства древних» Винкельмана (1764), при наличии огромного
количества фактов, напоминает «процесс дистилляции» (Barasch), в результате
которой остается несколько избранных произведений, которые иллюстрируют,
скорее, не стадии развития искусства, но грани его совершенства, чтобы при-
близиться к пониманию того, что делает греческое искусство великим3. Но на-
ряду с развитием теории, не менее важную роль играли публикации памятни-
ков4. Вышедшие в 1767 г. «Неизданные древние памятники» Винкельмана бы-
ли известны как работа, основная цель которой была доказать, что памятники
могут помочь понять литературу древних5. Kак и Винкельман, Кленце связы-
вает развитие изобразительного искусства с риторической традицией, восхо-
дящей к «Поэтике» Аристотеля, и выделяет несколько периодов в соответст-
1
См. п. 9. S. 551-9.
2
Фрагментарность это, скорее, концепт эпистемологического порядка, поскольку объем тек-
ста мог составлять сотни и тысячи страниц, и не всегда быть расчлененным на разделы, как
«Афористические наблюдения» Кленце. Сочинения, претендовавшие на энциклопедичность,
нередко назывались «фрагментами», например, трактат И.К. Лафатера «Физиогномические
фрагменты» (1775-78), а также «Штудии и выдержки...» Кленце, которые задумывались как
приложение к «Философии».
3
Barasch M. Theories of Art 2. N.Y., 2000. P. 109.
4
Демонстрация и визуализация были основными способами поиска «чистого исторического
состояния человечества» см. Arnold, D. Facts or Fragments? Visual Histories in the Age of Me-
chanical Reproduction // Art History. Sept. 2002. Vol. 25. No. 4. P. 458-9.
5
Lolla M.C. Monuments and Texts: Antiquarianism and the Beauty of Antiquity // Art History.
Sept. 2002. Vol. 25. No. 4.
вии с формированием литературных жанров: деистический, эпический, лири-

ческо-элегический и драматический1. Поэтому декоративная живопись служит
для выражения «поэтической идеи» и не должна сливаться с архитектурой, как
это было в эпоху Ренессанса. Картины Галереи автономны и обрамлены гроте-
сковым орнаментом. В отличие от фресок во флорентийском доме Вазари2,
изображения не сконцентрированы вокруг одного идеального образа (всего
представлены более 40 художников), но при этом каждый из изображенных
персонажей не имеет четко выраженных индивидуальных черт3, в результате
чего посетитель Галереи может идентифицировать их лишь опираясь на сю-
жетные источники. Тем не менее, именно благодаря взаимодействию «архео-
логической» и художественной практик формировались факты визуальной ис-
тории как «фрагменты» знания, ориентированного на широкую публику, но
уже в пространстве музея.
1
См. п. 9. S. 613 ff. Художники заимствовали темы и образы из поэзии, поэтому поэзия опе-
режала развитие живописи. Так как в период деистической поэзии еще только происходило
формирование божественных образов, то пластика и живопись не представляли собой от-
дельных самостоятельных видов искусства. И лишь когда в поэзии наступил эпический пери-
од, живопись начала осваивать зафиксированные деистической поэзией образы.
2
Jacobs F. Vasari’s Vision of the History of Painting in the Casa Vasari, Florence // Art Bulletin.
Sept. 1984.Vol. 66. No. 3. Koshikawa M. Apelle’s Stories and the Paragone Debate: A Re-reading
of the Frescoes in the Casa Vasari in Florence // Artibus et Historiae. No. 43 (XXII). Vienna-
Cracow, 2001.
3
Это проявление принципа абстракции в изобразительном искусстве, когда «сотни фигур
<…> выглядят сформированными по одной модели, и невозможно отличить Петра от Иакова,
Ахилла от Аякса» (Й.A. Koх), что нередко служило предметом критики за «пресные образы,
лишенные индивидуальности», которые «должны говорить на неком языке, слова которого
невозможно понять» (В. Гейнзе). См. Morgan D. The Rise and Fall of Abstraction in Eighteenth-
Century Art Theory // Eighteenth-Century Studies. Spring 1994. Vol. 27. No. 4. P. 468-70.
213
ЭНЦИКЛОПЕДИЯ КАК ФОРМА ПАМЯТИ

К появлению энциклопедии нового типа
В.Г. Безрогов
Э
нциклопедия не только форма универсального знания, это еще и фор-
ма памяти. Форма организованной памяти, которая структурирует,
наполняет, вычеркивает, называет, дополняет, ограждает, отсекает так
же как и сохраняет, расширяет, просвещает, хранит, помогает, обуча-
ет, направляет — как познание, так и воспоминание о нем. Она как
образование — не только распахивает, но и фокусирует, зауживая. Тому, что
вне нее, часто суждено забвение. Человек познающий таков, каким его делает
персональная, социальная, культурная память. Энциклопедия, как бабочка,
вырывается из плотного слоя универсального знания, являясь вариантом и ос-
новой для его персонификации. Воспоминания есть способ самоидентифика-
ции, и энциклопедия заботливо помогает своему читателю в этом. Она позво-
ляет ему наладить связи со Сталиным или Мао Цзэдуном, с Николаем Вторым
или с Авраамом Линкольном, с Гитлером или с Шагалом. Она является во-
площением декларированного культурой, обществом, властью, группой лиц,
единичным автором объема памяти определенного поколения, профессио-
нального слоя, региона, возраста, пола и т.д. Энциклопедия как форма норми-
рованной памяти выступает формой взаимодействия человека с другими
людьми его круга, общества, поколения, страны. Энциклопедическая память
расставляет объекты в ментальном пространстве индивида и общества в це-
лом. Варианты «энциклопедизации» опыта с помощью письменного текста не
оставались неизменными от столетия к столетию. Современный интерес к эн-
циклопедизму в его прошлом и настоящем связан, как мне кажется, с общей
технологизацией мировоззрения людей ХХI века, с фокусированием внимания
на инвариантных reference books, чье издание становится в последнее время
© В.Г. Безрогов, 2004.

214 В.Г. Безрогов
одним из наиболее прибыльных, хотя и наиболее сложных. Интерес к справочни-

кам и энциклопедиям демонстрирует и общую, и специальную увлеченность про-
блематикой фильтрации знания памятью, проблематикой, в нашей стране в
предшествующие времена монополизированной на государственном уровне.
Особым, двойным видом энциклопедии памяти может выступить энциклопе-
дия о памяти. Долгое время такого рода изданий почти не было, что было связано
с процессами первичного осмысления знания как формы памяти. Рефлексия по
поводу форм памяти лишь недавно вышла на энциклопедический уровень1. Об-
разцовым примером (а энциклопедия — это всегда образцовое, нормативное по
высшему разряду знание) может служить опубликованная в 2001 году «Энцикло-
педия жизнеописания» (Encyclopedia of Life Writing). Английскому ученому Мар-
гаретте Джолли впервые за всю историю энциклопедий удалось осуществить ме-
ждународный проект по созданию энциклопедии автобиографий и биографий, то
есть энциклопедии об исторической памяти персональных форм опыта. Энцикло-
педия автобиографий выводит принцип эциклопедизма на качественно иной уро-
вень. На более чем тысячи страниц сконцентрированы как статьи о конкретных
автобиографах разных времен и народов (из российских авторов персональных ста-
тей удостоились С.Т. Аксаков, протопоп Аввакум, М. Башкирцева, Н. Долгорукая,
Ф. Достоевский, Е. Гинзбург, Л. Гинзбург, А. Герцен, М. Горький, М. Зощенко, Н.
Мандельштам, О. Мандельштам, В. Набоков, А. Солженицын, Л. Толстой, М. Цве-
таева, В. Шкловский), так и региональные и теоретические статьи. Среди регио-
нальных России посвящены 4 статьи: «Россия: до 1700 года», «Россия: XVIII век»,
«Россия: XIX век и до Революции», «Россия: от Революции до сегодняшнего дня».
Теоретические статьи сгруппированы по таким направлениям как возраст и стра-
тегии жизни, биография и дневник, автобиография и профессия автора, жанры и
типы жизнеописаний, эпистолография, повседневность и автобиография, религи-
озный, социальный и политический контексты автобиографического, тематизация
в рассказах о себе, повествования о себе и их критики, описания путешествий, ми-
граций и войн, женские и профессиональные писательские повествования о себе.
Рассмотрим некоторые теоретические проблемы, поставленные в данном из-
дании, а затем обратимся к тому, как общие статьи о России формируют норма-
тивное универсальное (данная энциклопедия имела большой международный ус-
пех: ее первый тираж разошелся мгновенно) знание о российских автобиографах.
Б. Гунценхойзер в статье «Автобиография: общий очерк» подчеркивает,
что хотя мы и определяем автобиографию как невымышленный рассказ кон-
кретного человека о его жизни, это еще и окно в мотивы, реакции, размышле-
ния, в переплетение публичного и приватного. Автобиография конвенцио-
нальна и дидактична. В ней далеко не всегда делался фокус на авторе как на
1
Этому способствовало активное обсуждение понятия «память» различными гуманитарными
науками. См.: Безрогов В.Г. Культура памяти: историзация и/или мифологизация пережито-
го? // Культура исторической памяти: невостребованный опыт. Петрозаводск, 2003. С. 7-13.
В.Г. Безрогов 215
индивидуальности. Много столетий существовал подход к рассказу об инди-

виде как об универсальной модели жизни каждого человека. Светский рацио-
нализм (начиная с Монтеня) перевел основное внимание на индивидуальность,
хотя дидактический экземпляризм не исчез. Автобиография в основном при-
надлежит западноевропейской культуре знания о человеке. Но в каждом рас-
сказе о себе есть свидетельства окружающей автора культуры народа, с кото-
рым он себя индентифицирует. Если автор неискушен в индивидуалистиче-
ском сознании, то его принадлежность к традиции в сочетании с рассказом о
своей жизни приводит к тому, что называется «автоэтнография» (статья Дж. Уот-
сон) и представляет собой голос коллективной памяти, идущий через конкретного
представителя данного этноса. Специальная статья посвящена «автобиографии и
поэзии» (автор П. Эббс). В ней в качестве примеров бесспорно автобиографиче-
ского в поэзии представлено творчество Данте («Новая жизнь»), Вордсворта
(«Прелюдия») и Уитмена («Листья травы»). Существует большой потенциал
псевдоавтобиографичности лирической поэзии как таковой, но в то же время вто-
рой половине ХХ века свойственно развитие т.н. исповедальной поэзии, стремя-
щейся подчеркнуто нелицеприятно разобраться с жизнью поэта.
Среди разновидностей автобиографии в энциклопедии особо выделены ав-
тобиографии, посвященные только начальному периоду жизни героя — детст-
ву. Им посвящена специальная статья «Детство и жизнеописание» (В. Сан-
дерс). Порожденная романтическим интересом к «заре человеческой жизни»,
автобиография детства полностью складывается как отдельный жанр на рубе-
же первой и второй третей XIX века. Ему свойственно внимание к т.н. пустя-
кам, увлечение визуальным рядом в связи с попыткой реконструировать от-
дельные фотографически запечатленные воспоминания детства. Детство опи-
сывается либо как райское время, либо как время сугубой несчастности персо-
нажа, лишенного в юном возрасте каких бы то ни было радостей. Эти бинар-
ные варианты отношения к детству почти не связаны с имущественным стату-
сом семьи, но более — с оценкой индивидом роли и места детства в его био-
графии. Их функция — подчеркнуть контраст со взрослым состоянием, в ко-
тором находится автобиограф, подчеркнуть то, что ему пришлось преодоле-
вать. В ХХ веке описания детства в автобиографиях стали еще пространнее,
детальнее и глубже. Возможно, под влиянием фрейдизма детство реже игно-
рируется и реже тотально идеализируется1.
От воспоминаний о детстве, написанных взрослыми, следует отделять опи-
сания собственной жизни, сделанные самим детьми. Об этом специальная ста-
тья С. Энгел. Рассказывание о прошлом инициируется взрослыми, но служит
способом построения собственного внутреннего мира ребенка. Взрослые по-
могают этому процессу, разделяя с ребенком воспоминания об общем опыте,
1
См.: Безрогов В.Г. Архив воспоминаний о детстве как проект по изучению человека // Фило-
софский век. Т. 21. Науки о человеке в современном мире. Часть 1. СПб., 2002. С. 13-18.
причем чем ребенок моложе, тем легче с ним это делать. Особенностью дет-
ского рассказа о своем прошлом является отсутствие в нем т.н. «ключевых
моментов» автобиографического повествования, поскольку при выстраивании
иерархии событий дети еще не могут увидеть, как из некоторых наиболее важ-
ных событий развиваются впоследствии остальные вплоть до следующего
кардинального момента в истории данной жизни. Энциклопедия также специ-
ально уделяет внимание описаниям времени ранней юности (статья Л. Блум),
состояний отцовства (М. Данахэй) и материнства (К. Хэрман).
Весьма нестандартной выглядит статья «Христианство и жизнеописание»
(П. Эббс). Вопреки распространенному мнению о том, что на первых порах
христианство не приветствовало выпячивание перед другими единичной кон-
кретной человеческой личности, видя в этом путь к гордыни и тщеславию и не
приветствуя продолжения «линии Августина», автор доказывает, что внима-
ние этой религии к внутреннему строю человека не могло не порождать авто-
биографических форм его выражения. Пример — автобиографизм, присущий
уже апостолу Павлу, неоднократно рассказывавшему аудитории о своем не-
прямом жизненном пути. Им были внесены в христианскую культуру черты
личной исповеди и завещания. Под воздействием сочинений Павла и псалмов
сложилось первое в истории большое автобиографическое сочинение — «Ис-
поведь» Августина. Пик развития автобиографической традиции в христиан-
стве — духовные автобиографии, писавшиеся в массовом порядке начиная с
XVII столетия и рассказывавшие о трудном путешествии души к истинной ве-
ре при неизменно благом внимании к ней Господа. Заложенный в христиан-
ской доктрине поиск спасения индивидуальной души и в дальнейшем способ-
ствовал сильному влиянию христианства на развитие автобиографии.
Если духовная автобиография есть свидетельство о трансформации (обра-
щении) реального человека к сильной и истинной, с его точки зрения, вере, то
в современный компьютерный век мы видим совершенно иное явление — воз-
можность полного изменение личности с помощью компьютера. Он стал лабо-
раторией по конструированию любой идентичности с возможностью ее после-
дующей «энциклопедической» презентации в недрах Интернета. У такой
«личности» придуманная история жизни, изобретенные склонности, способно-
сти, интересы и т.д. Человек может мультиплицировать себя в различные
«виртуальные персоны» разного пола, возраста, образования, конфессии, места
жительства и т.п. Подобное явление получило название «альтернативное жиз-
неописание». Его в известной мере касается статья М. Сорапур «Компьютеры
и жизнеописание». Интернет изменяет также и взаимоотношение автора с ре-
альной автобиографией, оно становится иным, нежели в случае с книгой.
Уменьшается роль линейной хронологии и фактора причинности, автобиогра-
фический субъект может не быть уже столь связен, един, органичен. Можно не
вести повествование как реконструкцию своего общего личностного развития,
отойти от канона автобиографии как исторически последовательной энцикло-
педии всей жизни. Такое повествование легче дробится на отдельные темы,

легче определяется мультифокусностью (мультиплицированием возможных
или реальных продолжений: в будущем, в настоящем, даже в прошлом). Субъ-
ективность писателя больше рассредоточена и непоследовательна внутри ком-
пьютера, она может быть разделена ссылками на профессиональную, семей-
ную, дружескую, образовательную сферы, сферу хобби; она открыта для до-
бавлений и переработки, она часто максимально приближена к событиям, в
связи с чем автобиографическое письмо перестает быть финальным заключе-
нием человека по поводу собственной жизни. Один из интернет-автобиогра-
фов назвал свое детище «привеском к моей жизни». Получается, скорее, сло-
варное сортирование настоящего, чем энциклопедическое воспоминание про-
шлого. Кроме того, такое писание интерактивно. Каждый пользователь сети
может послать автору письмо с вопросом, замечанием, мнением или аналогич-
ной историей, происшедшей с отправителем. Он может вступить в диалог с ав-
тобиографом и с другими его читателями. Есть сайты, на которых собирается
много тематических воспоминаний небольшого объема, концентрирующихся
вокруг изначально размещенного текста, нередко дополненного картинками,
видео, звуком. Обсуждение природы и границ автобиографического с появле-
нием Интернета вновь становится более чем актуальным.
Особой заслугой составителя анализируемой энциклопедии, на мой взгляд,
следует считать включение в ее словник группы статей, посвященных отражению
в автобиографии кардинальных моментов человеческого существования и базо-
вых эмоций. Среди первых статья о «тяжелой утрате и жизнеописании» (Э. Пир-
сон). Такая тема, равно как и тема детства, но в иной тональности, может стано-
виться предметом всего повествования. Написание подобных мемуаров об утрате
вызывает примирение с болью у автора и коллективное сопереживание ему.
Совсем иные чувства реконструируются, когда человек рассказывает о сво-
ей любви. Р. Бьюкима в статье «Любовь, сексуальность и жизнеописание» за-
являет, что именно автобиографические тексты стали тем документальным ос-
нованием, которое позволило увидеть развитие отношений между любовью и
сексуальностью на протяжении веков. Августин разделял любовь как божест-
венное и сексуальное как греховное. Руссо, наоборот, соединил их вместе как
нечто, для человека естественное, несмотря на нормативно подавляемую за-
падноевропейским обществом сексуальность. Современные повседневные рас-
сказы о себе демонстрируют самые разные варианты соотнесения и наполне-
ния этих двух понятий. Вероятно, репрессивным отношением к сексуальности
в культуре, вызвана, например, индифферентность к ней и даже страх перед
коитусом, отраженный в записках о себе Ф. Кафки. Викторианская Англия,
благословенное время для автобиографий, была наполнена строгими правила-
ми относительно контактов между полами. В. Вульф на материале своих вос-
поминаний показала в 1892 г., что именно семейное насилие этой эпохи поро-
ждало сексуально агрессивное поведение мужчин вплоть до физического на-
силия и инцеста как своих естественных продолжений; дикие страсти бушева-

ли под наброшенным покровом цивильного общества. ХХ век представил и
обратное явление: агрессивное поведение женщин, не желавших всю жизнь
зависеть от одного и того же мужчины (А. Нин и др.).
Статья «Философия и жизнеописание» создана видным специалистом в
этой сфере (всего же в энциклопедии представлено почти 400 авторов) Р.
Фридменом.1 В ней он прежде всего затрагивает различные подходы к фило-
софии жизнеописания: У. Эрла, П. де Мана, К. Хайлбрунн, собственный. Ав-
тобиографии философов выстраиваются разными способами. К примеру, если
смотреть с точки зрения структуры и манеры повествования, то бывает т.н.
косвенное построение, когда автопортрет возникает кумулятивным образом из
афористических медитаций по различным поводам. Нередко автобиография
строится с ярким учетом методологии философского анализа. Встречаются и
противоречия между философией и собственной автобиографией, как в случае
с марксистом Л. Альтюссером, отрицавшим наличие в одиночной личности
развитых действенных способностей. Иногда идеей, пронизывающей автобио-
графию, становится смена философом своего мировоззрения. Таков отход С.
де Бовуар от экзистенциализма, А. Кёстлера от марксизма.
Взаимоотношения автобиографии и психологии занимают сейчас многих
человековедов2. В энциклопедии об этом есть статья У.Т. Шульца. Он раскры-
вает тему в основном через материал о психобиографии, междисциплинарной
интегративной дисциплине, берущей свои элементы из психологии, биографи-
ки (науки о написании биографий) и литературной критики. Автор полагает,
что именно психобиография возвращает психолога-исследователя к цельному,
конкретному человеку, поскольку обыкновенная психология все дальше уво-
дит его от него, растворяясь в серийном знании. Жизнеописание стало важным
исследовательским инструментом в смежной с психологией области, — в сфе-
ре образования и педагогики. На основе голосов реальных элементов образо-
вательного процесса (учеников, учителей) строятся многие педагогические
теории (гипотезы), сильно корректируется полученное иными способами зна-
ние. Этому вопросу посвящена специальная статья (автор Л. Койа). Некоторые
исследователи показывают, что говорить об образовании нельзя без обращения
внимания на позицию в нем индивида и на те условия, в которых он находит-
ся. Индивидуальный опыт, а не умения и навыки, должен стать центральным
понятием. Другие говорят, что основная польза автобиографий — дать слово в
системе образования тем, кто обычно его лишены.
1
Freadman R. Threads of Life: Autobiography and the Will. Chicago, 2001.
2
См.: Нуркова В.В. Свершенное продолжается: психология автобиографической памяти лич-
ности. М., 2000; Историческая психология, психоистория, социальная психология: общее и
различия. Материалы XV Международной научной конференции. Санкт-Петербург, 11-12
мая 2004 г. / Под ред. С.Н. Полторака. СПб., 2004.
К сожалению, в России написание школьниками и студентами собственных ав-

тобиографий в педагогических целях почти никогда не приветствовалось. Как же
развивались российские биография и автобиография с точки зрения «автобиографи-
ческой энциклопедии»? На этот вопрос отвечают четыре общие статьи и 17 персо-
налий. Авторы общих статей И. Новикова, Д. Уэллс (2), М. Балина. Первая форма
рассказа об индивидуальной жизни в российской культуре — средневековый жанр
жития. Житие составлялось после канонизации и включения в список почитаемых
святых. Это было неспешное повествование в третьем лице, основанное на канони-
ческих общерапространенных компонентах. Герой рассказываемой жизни приобре-
тал деперсонализированные идеальные черты. Другой формой выступала летопись
с ее непреодолимым хронологическим порядком записей о событиях той или иной
жизни. Иногда в одном сочинении соединялись элементы светской военной саги,
жития, летописи, как, например, в «Повести о житии и храбрости благоверного и ве-
ликого князя Александра (Невского)» (конец XIII в.). Автобиографическим сочине-
нием названо «Поучение Владимира Мономаха» (XII в.). В нем автор представляет
себя в качестве примера детям. Епифаний Премудрый, написавший житие Сергия
Радонежского, включил в него собственные воспоминания, индивидуализировав
личность Сергия по сравнению с агиографическим каноном (написано ок. 1418 г.).
Вскоре после 1614 г. сочинена «Повесть об Улиании Осорьиной» ее сыном Калист-
ратом. Традиционные черты жития спорят в ней с секулярными рассказами о жизни
матери автора. В статье о российской автобиографии XVIII в. прежде всего подчер-
кивается ее более позднее и более слабое развитие, нежели в западноевропейских
странах. Российская автобиография не столь открыта широкой публике, как евро-
пейская: в России этого времени пишут в основном для себя, своей семьи, друзей и
прямых потомков. Очень редкие авторы в рассказе о своей жизни касаются времен
детства. По мнению Д.Уэллса, одним из первых уделил серьезное внимание периоду
детства (следуя Руссо) Денис Фонвизин (1745-1792)1. Наоборот, значительную по-
пулярность приобрели описания путешествий, соединявшие в себе в разных сочета-
ниях документализм Гете и Карла Морица с «имагинативной субъективностью» Ло-
ренса Стерна. В первой половине XIX столетия мемуары еще не стали достоянием
широкой публики, их продолжали числить по частному ведомству, хотя их число
ощутимо увеличилось после наполеоновских войн за счет воспоминаний военных и
продолжающейся популярности записок о путешествиях. Ужесточение цензуры при
Николае I привело к появлению у автобиографических записок особой значимости.
Яркий тому пример — «Былое и думы». Либеральные реформы привели во второй
половине века к резкому росту читающей и — соответственно — пишущей аудито-
рии (с 1881 по 1913 грамотность увеличилась в 3 раза). Автобиографии стали непре-
1
Этому вопросу посвящена специальная работа Н. Купер, на которую, видимо, и опирался Д.
Уэллс: Cooper N.L. A Chapter in the History of Russian Autobiography: Childhood, Youth, and
Maturity in Fonvizin's ‘Chistoserdechnoe Priznanie v Delakh Moikh I Pomyshleniiakh’ // Slаvic and
East European Journal, 40/4, 1996. P. 609-622.
ложной частью многих толстых журналов, добавив к исторической еще и литера-

турную составляющую. Особенное стимулирующее влияние на авторов оказала
«Семейная хроника» С.Т. Аксакова (1856). Наряду с широко популярными мемуа-
рами военных, специфические «поджанровые» образования стали образовывать
воспоминания учителей, медиков, актеров; среди автобиографий все больше текстов
выходило из-под пера женщин и разночинцев, то есть не дворян, статус которых ра-
нее не позволял им утверждаться в качестве «людей пера». После отмены в 1905 г.
цензуры мемуары стали частью социальной и политической критики. Записки В.
Вересаева о русско-японской войне 1904-1905 гг., написанные в 1907-1909 гг., стали
обвинительным актом военной администрации. Советское предвоенное время своей
доминантой среди многих вариантов автобиографического письма имело автобио-
графический миф о новом человеке, появляющемся как результат революционных
изменений. Автобиография стала пропагандистским жанром. После смерти Ленина
искусственными воспоминаниями стали перекраивать историю. Вторая мировая
война усилила у воспоминаний статус документального свидетельства, но вплоть до
1954 г. сохранялась тенденция элиминировать все личное и выстраивать образцовую
автобиографию. Автобиографии 1960-х с их пафосом «сказать правду» приобрели
исповедальный характер. Субъективная свобода приводила и к необычным формам
сочинений о персональном прошлом. Эксперименты с нарратором, временем, памя-
тью были воплощены О. Берггольц, В. Катаевым и др. Завинчивание гаек второй по-
ловины 1960-х породило самиздат, в котором автобиографии приобрели роль при-
меров бытия человека в рамках тоталитарного общества. На официальном уровне с
помощью автобиографий и энциклопедий продолжилось переписывание прошлого.
Гласность принесла с собой множество лагерных воспоминаний. Автобиографии
1990-х показывают очень большое разнообразие, среди которого находят свое отра-
жение фрагментарность и дискретность современных реалий, неформальный опыт
поколений, демонстрирующий многослойность советского времени, неунифициро-
ванность жизни людей во времена наши прошлые.
Рассмотренное издание свидетельствуют о неизменной важности для чело-
века во все времена реконструировать самого себя с помощью автобиографии,
действенного хранилища персонального прошлого, приготовленного для кол-
лективного обсуждения в качестве своего рода «энциклопедии жизни автора».
Энциклопедия как место памяти универсального знания обрела еще одну, до-
полняющую классический вариант форму — место памяти о собственной па-
мяти человека, энциклопедирующего мир и себя, себя как мир и мир как себя,
открыто кладущего память в основание энциклопедии. Автобиография как эн-
циклопедия жизни сделала из «просто» энциклопедии энциклопедию памяти.
221
КАК СОВЕРШЕННЫЙ ТЕКСТ
Г.В. Иванченко, Ю.В. Рыжов

Известно и другое суеверие того времени: Чело-
век Книги. На некой полке в некоем шестиграннике
(полагали люди) стоит книга, содержащая суть и
краткое изложение всех остальных: некий библиоте-
карь прочел ее и стал подобен Богу.
Хорхе Луис Борхес, «Вавилонская библиотека»1.
Ч
еловеку свойственно стремиться к совершенству. Несмотря на всю
банальность этого утверждения, оно остается верным. Но это стрем-
ление к совершенству вовсе не означает стремления к Совершенному
как таковому (т.е. к Абсолюту, Богу) и может проявляться в поисках
совершенства в отдельно взятой области человеческого бытия. Так,
можно посвятить жизнь поискам совершенного знания, совершенной религии,
совершенной женщины или, на худой конец, просто стать потребителем «со-
вершенного» шампуня или шоколада, как предлагают нам рекламные ролики.
При этом предполагается, что обладание совершенной вещью уже само по се-
бе приближает ее владельца к Совершенству. Тем более это относится к со-
вершенному тексту, который мыслится отображением того же самого онтоло-
гического Совершенства. Если мир рассматривать как текст (а сейчас такая
точка зрения весьма популярна2), то должны существовать и рукотворные кни-
© Г.В. Иванченко, Ю.В. Рыжов, 2004. Работа выполнена при поддержке Российского фонда
фундаментальных исследований, проект № 03-06-80246.
1
Борхес Х.Л. Письмена Бога. М., 1992. С. 222.
2
Впрочем, эта точка зрения не нова. Христианство традиционно рассматривало мир как кни-
гу Божьих деяний. «Творец дал нам две книги — природу и Священное Писание. В первой Он
проявил Свое Могущество и Мудрость, а во второй — Свою Волю» (М.В. Ломоносов). Дру-
гое дело, что сегодня каждый читает в этой книге только то, что хочет прочитать.
222 Г.В. Иванченко, Ю.В. Рыжов
ги, этот текст вмещающие. И в этом смысле энциклопедия (под которой обыкно-
венно понимают научное или популярное справочное издание, содержащее наи-
более существенную информацию по всем или отдельным областям знания или
практической деятельности) представляется наиболее предпочтительным претен-
дентом на именование совершенным текстом. Конечно, если под совершенством
иметь в виду не художественную значимость текста, а его смысловое содержание.
Говоря об энциклопедии как о совершенном тексте, обратимся к идеям мо-
надологии Лейбница. Так, можно предположить, что текст — это монада, вос-
принимающая все и выступающая «постоянным живым зеркалом Вселенной».
Поэтому в широком смысле любой текст есть энциклопедия, поскольку в нем
отображается вся реальность. Но, надо полагать, подобное отображение имеет
различные степени совершенства. Подлинно совершенный текст одновремен-
но является и совершенной энциклопедией, равно как и Монадой монад (Кни-
гой книг, Текстом текстов) — в нем отображается не только вся Вселенная, но
и ее бесчисленные отображения во всех других текстах.
Существование in se подобного совершенного текста весьма спорно (см.
эпиграф). Но ведь можно его создать искусственно (с той или иной степенью
точности)! Поэтому стремление к совершенному тексту выражается, в частно-
сти, в написании текстов, максимально обобщающих всю имеющуюся на дан-
ное время информацию в различных областях человеческого знания (и это —
энциклопедия в узком смысле).
Можно провести параллель между развитием музыкального искусства и
энциклопедии: проследить, например, движение от усложненности, много-
слойности барокко к ясным структурам венского классицизма; от субъектив-
ности импрессионизма к псевдообъективности «новой музыки». Еще одна па-
раллель с музыкальным искусством может быть проведена через тенденцию к
удвоению содержательной стороны искусства, отмеченную еще А.В. Михай-
ловым. Эта тенденция наметилась еще с тех пор, как Рихард Вагнер счел необхо-
димым писать о своих произведениях, поясняя их смысл и замысел, т.о., произве-
дение искусства выступает и как таковое и как свой же анализ. Но точно так же
энциклопедическая статья не есть «просто» экспликация термина, предмета, тен-
денции, события, но и его (ее) анализ. Возникает своеобразная борхесовская си-
туация — комментарий, словно в десятках и сотнях зеркал отражаемый в других
комментариях, словно лейтмотив, бесконечно варьируемый, но узнаваемый.
Вот как говорит об этом А.В. Михайлов1: «Проходит сто лет, и вот коммента-
рии, скажем, Карлгейнца Штокхаузена или Маурицио Кагеля к своим сочинениям
не только объясняют, что в этих сочинениях происходит, но — тем более для не-
достаточно искушенного слушателя — представляют собой почти единственный
остаток прежнего «органического» смысла в самом произведении. Адорно гово-
1
Михайлов А.В. Концепция произведения искусства у Теодора В. Адорно // О современной
буржуазной эстетике. Сб. статей. Вып. 3. М., 1972. С. 164.
Г.В. Иванченко, Ю.В. Рыжов 223
рит в одном месте об «уводящих в сторону и нелепых комментариях, которыми

партитуры пользуются как аккомпанементом для самих себя и как будто с тем
большей готовностью, чем меньше в самой музыке моментов, достойных коммен-
тирования». Комментарий перестает быть внешним по отношению к самому про-
изведению. Да уже и у Вагнера поэтому есть внешний комментарий к самим про-
изведениям, а, например, у Моцарта потому нет, что музыка Моцарта по сравне-
нию с вагнеровской — только музыка, но зато и вся музыка, тогда как музыка
Вагнера по сравнению с моцартовской — не только музыка, но зато уже и не вся
музыка. «Вся» музыка — это музыка в полноте данных ей возможностей, тогда
как полнота в особых условиях может заключаться в изобилии возможностей на-
сыщения музыки традиционно-внемузыкальными моментами».
Энциклопедический текст близок к совершенству и в силу своей большей
защищенности от профанического (не) понимания. Если художественный
текст может быть разъят критиками, осмеян журналистами, освоен и «забол-
тан» профанами, то энциклопедическому тексту это грозит в гораздо меньшей
степени. Натали Саррот1 в присущей ей иронической манере описывает весь
ужас открытия профанами сакральных объектов и текстов культуры:
Она раскусила секрет. Она пронюхала, где таится то, что должно быть для
каждого подлинным сокровищем. Она узнала «масштаб ценностей».
Что ей были теперь разговоры о модных шляпках или тканях от Ремона!
Она глубоко презирала тупоносую обувь…
Теперь она знала. И держалась за свое. Не оторвешь. Она слушала, впиты-
вала, прожорливая, вожделеющая и ожесточенная. Ничто из того, чем обладали
они, не должно было от нее ускользнуть: картинные галереи, новые книги, все,
до единой… Она была в курсе всего. Она начала с «Анналов», теперь подбира-
лась к Андре Жиду, и недалек тот день, когда она станет, вперив буравящий
алчный взор, что-то записывать на заседаниях «Союза в защиту Истины»…
Им она внушала несказанное отвращение. Спрятать от нее все это, — ско-
рее, пока она не пронюхала! — укрыть, оградить от ее грязных прикоснове-
ний… Но разве ее проведешь? Ей все известно. Разве от нее утаишь Шартр-
ский собор? Она о нем знает все. Она читала, что думал о нем Пеги.
Как бы укромны ни были тайники, как бы тщательно ни были запрятаны
сокровища, она рылась в них своими загребущими руками…
И таких, как она, было много — изголодавшихся и беспощадных паразитов,
пиявок, присосавшихся к выходящим статьям, слизняков, налипших повсюду,
мусоливших страницы Рембо, тянувших сок из Малларме, передававших из
рук в руки «Улисса» или «Записки Мальте Лауридса Бригге», марая их своим
гнусным пониманием.
«Это изумительно!» — восклицала она и с искренним воодушевлением та-
ращила глаза, зажигая в них «искру божью».
1
Натали Саррот. Тропизмы. Эра подозрения. Пер. с франц. М., 2000. Тропизмы. XI. С.67-69.
Но вернемся к совершенному энциклопедическому тексту. В разные исто-

рические периоды в понятие совершенства вкладывался особый смысл, соот-
ветственно, и то, какой должна быть энциклопедия, понималось по-разному.
Мы условно выделяем три основных периода: премодерн (традиционное
общество), модерн и постмодерн.
Для премодерна (древний мир, античность, средние века) совершенство
трансцендентно, поэтому энциклопедия строится, как правило, на основе ме-
тафизических и теологических конструктов. Период премодерна весьма неод-
нороден: если в древнем и античном мире под совершенством имеется в виду
универсальный космический закон, то в средневековье совершенством облада-
ет лишь Единый Личностный Бог-Творец. Поэтому есть огромная разница ме-
жду энциклопедическими трудами, скажем, Аристотеля, для которых характе-
рен интерес к природе, и «Суммой теологии» Фомы Аквинского, обобщающей
и систематизирующей церковное учение того времени. Эта разница вызвана
еще и тем, что для язычества вся реальность в той или иной степени сакральна,
а в христианстве явственно присутствует оппозиция сакрального и профанно-
го (последнее, разумеется, не заслуживает своего освещения в «официальных»
энциклопедиях, но сохраняется во множестве бестиариев, в сюжетах на стенах
соборов, в народной средневековой культуре).
Для модерна (Новое время) совершенство имманентно, поэтому энцикло-
педия основывается на экспериментальных фактах и должна обслуживать по-
требности научно-технической революции — отсюда вытекает практическая
ориентация большинства энциклопедий модерна. Сакральное подвергается же-
сткой критике, происходит десакрализация («разволшебствление» — М. Вебер)
мира. Тем не менее, иерархия ценностей сохраняется, и основана она на пред-
положении об объективности законов природы, не зависящих от воли челове-
ка. Эта иерархия отражается как в структуре энциклопедий (упорядоченные
разделы и подразделы по областям знания), так и в стремлении к максимально
возможной объективности.
При всем различии периодов премодерна и модерна, у них есть общая чер-
та: и в том и другом случае имеются четкие представления о совершенстве, и о
том, какой должна быть энциклопедия. По сравнению с последующим перио-
дом постмодерна их вполне можно объединить в один, что и делает ряд авто-
ров («гуманитарная культура»1, «моностилистическая культура»2).
Постмодерн же ставит радикальный вопрос: что есть совершенство? И дает
на него простой ответ: совершенство существует не объективно, а лишь как
субъективный свободный выбор человека. Поэтому для культуры постмодерна
1
Моль А. Социодинамика культуры. М., 1973.
2
Лотман Ю.М., Успенский Б.А. Роль дуальных моделей в динамике русской культуры (до
конца XIX века) // Ученые записки Тартуского государственного университета. Вып. 414.
1977. С. 3-36; Ионин Л.Г. Основания социокультурного анализа. М., 1995.
Г.В. Иванченко, Ю.В. Рыжов 225
характерны плюрализм и деиерархизация. По словам А. Моля, это «мозаичная

культура»: не нужно знание фактов, нужно лишь знание того, где их можно
найти. Мозаичность (часто понимаемая как «эклектизм», «обыденное созна-
ние») существовала всегда, но в эпоху массовой коммуникации она становится
превалирующей формой культуры. Объясняется это тем, что непомерно воз-
росший объем знаний с трудом поддается иерархизации, что и приводит к по-
степенному разрушению всякой упорядоченности знания. Невозможно знать
все, но можно знать обо всем понемножку, не задумываясь о взаимосвязи фак-
тов. Мозаичная, полистилистическая, постмодернистская культура — это
культура кроссвордов и телевикторин.
Следствием этого является изменением требований к энциклопедии в эпо-
ху постмодерна. Для такой энциклопедии характерна ризомная структура (без
«вертикальной» иерархии, зато со множеством «горизонтальных» гиперссы-
лок). Тем не менее, это не анархия. Дело в том, что совершенство в постмо-
дерне лишь на словах определяется свободным выбором человека; на самом
же деле потребности и идеалы формируются масс-медиа и другими средства-
ми массовой культуры. В массовой же культуре все ценности строго упорядо-
чены относительно одной: максимум потребления, максимум прибыли. Ценности
же предыдущих эпох (в том числе — трансцендентные) не уничтожаются, но про-
даются, становятся таким же товаром, как бульварный роман или кока-кола.
Знаменует ли наступление массовой культуры конец совершенства? Нужно
ли совершенство «одномерному человеку» (Г. Маркузе)? Но «одномерный че-
ловек» — это такая же абстракция, как и «сверхчеловек» Ф. Ницше. Есть и
другие точки зрения: например, В. Налимов говорит о «многомерном челове-
ке» («…мы становились со временем все более и более многомерными. Чело-
век развивается, а не остается таким, каким он был единожды сотворен, как
это многим представляется»1). «Многомерный образ человека» — это и назва-
ние недавней коллективной монографии, подготовленной в Институте челове-
ка РАН2. Впрочем, даже если согласиться с «многомерностью» современного
человека, это еще не будет означать, что он становится более совершенным.
А нужна ли совершенная книга несовершенному человеку? С одной сторо-
ны — нужна, поскольку она может способствовать его усовершенствованию, а
с другой — не нужна, так как несовершенный человек не готов к пониманию
совершенного текста. Да и кто будет создавать этот совершенный текст? Неу-
жели несовершенный человек?
Сегодня же мы наблюдаем не процесс созидания совершенной книги, но,
скорее, инфляцию текста: степень совершенства текстов убывает пропорцио-
нально увеличению их количества. Да и современная постмодернистская куль-
1
Налимов В.В. В поисках иных смыслов. М., 1993. С. 238.
2
Многомерный образ человека: Комплексное междисциплинарное исследование человека.
М., 2001.
тура весьма неблагосклонно относится к стремлению к совершенству — ведь в

нем, как и в любой идее, содержатся зародыши тоталитаризма. И в самом деле,
тоталитаризм премодерна основывался на идее «совершенства в прошлом»
(Золотой Век), ради возвращения которого можно было пожертвовать несо-
вершенными человеческими жизнями. Тоталитаризм модерна основывался на
идее «совершенства в будущем» (Прогресс), ради наступления которого мож-
но было пожертвовать несовершенными человеческими жизнями. Поэтому по-
стмодерн говорит: «Совершенство — твой личный выбор, живи сейчас», но в
категоричности этого утверждения также сокрыт тоталитаризм по отношению
к несогласным с ним…
Но, несмотря на такие идейные скачки, стремление к совершенству еще
живет. Правда, выражается оно обычно не в стремлении к созданию совер-
шенной энциклопедии, а в поисках своего маленького совершенства (о чем
уже говорилось в начале). Сегодняшняя же энциклопедия стремится стать не
совершенным текстом, а справочником, ценность которого определяется сию-
минутными потребностями. Причем эти потребности могут быть не только ма-
териальными. «Если вы хотите прилично выглядеть в свете, надо послушать,
как солемские затворники поют в Рождественскую ночь или в Пасхальное ут-
ро, так же как надо на слух узнавать четвертую симфонию Белы Бартока и с
одного взгляда — последнюю пачкотню Пикассо»1. Поэтому возрастает роль
энциклопедии именно как справочника для тех, кто хочет «знать все понем-
ножку». Современные журналы мод — разве это не энциклопедии современ-
ной жизни? Читающий их приобщается ко всем областям современной куль-
туры и быта и, следуя данным в них советам, думает, что стал определенно со-
вершеннее. Так ли это на самом деле — другой вопрос.
Итак, сегодняшняя культура нуждается как в совершенстве (своеобразно
понятом), так и в энциклопедиях, указующих путь к этому совершенству. При
этом воспринимаемая ценность текста энциклопедии определяется, скорее
всего, по возможности применения полученной информации на практике и по
реальной отдаче от этого применения. Требование популярности, доступности
и практичности энциклопедического текста сегодня гораздо яснее артикулиро-
вано, чем требование его научности. Но это не повод для сокрушений: ведь
любой текст порожден современной ему действительностью, и сегодняшней
культуре нужны соответствующие «совершенные» энциклопедии, текст кото-
рых будет послушно изменяться вслед за изменениями в самой культуре. В
конце концов, как всего лишь век назад писал Александр Блок, «итальянская
старина ясно показывает, что искусство еще страшно молодо, что не сделано еще
почти ничего, а совершенного — вовсе ничего: так что искусство всякое (и вели-
кая литература в том числе) еще впереди», и «совершенные тексты» — тоже.
1
Фроссар А. Соль земли. М., 1992. С. 31.
227
ЭНЦИКЛОПЕДИИ НА ГРАНИЦАХ ЭПОХ
Л.А. Меньшиков
Э
нциклопедия есть смерть культуры. Появление энциклопедических
проектов чаще всего знаменует собой завершение того или иного эта-
па развития человечества. Пока культура жива, пока она обладает
творческим потенциалом, пока она еще способна создавать новое зна-
ние и новые ценности — тогда ей не нужны энциклопедии, которые
представляют собой «кладбища», собирающие все, что было изобретено той
или иной культурой. Живая и творческая культура опирается на опыт предше-
ствующих эпох и не занимается систематизацией своего собственного опыта.
И пока этот предшествующий опыт полнокровен, пока он интересен творцам
культуры, они интерпретируют его, не задумываясь о сохранении созданного.
То, что творцы создают на этом этапе, не энциклопедично, но мифологично.
Мифологично потому, что интерпретация прошлого в новой культуре обяза-
тельно дает неполную, мозаичную и малодостоверную картину. Но эта интер-
претация составляет основу для культуротворчества. Когда же потребность
истолковывать чужое прошлое иссякает, наступает расцвет культурной эпохи.
Здесь творчество обращается к собиранию собственного наследия, которое
объявляется вечной и непреходящей ценностью и которое подлежит тщатель-
нейшей систематизации и обработке. Ни одна буква, ни один звук из этого на-
следия не должны пропасть. Так наступает эпоха энциклопедий. Живое насле-
дие культурной эпохи мумифицируется, приводится к однообразному и нау-
кообразному виду и собирается воедино. Такое собрание и есть энциклопедия.
Благодаря феномену энциклопедизма возможным становится построение
своеобразной динамики культуры — динамики культуры, основанной на обраще-
© Л.А. Меньшиков, 2004.

228 Л.А. Меньшиков
нии знания1. Эта динамика вписывается в органическую теорию культуры, по-

скольку, демонстрируя движение культуры от рождения к смерти, включает это
движение в бесконечный цикл2. Стадии существования культуры можно описы-
вать посредством их отношения к энциклопедиям. Процесс этот происходит сле-
дующим образом. Формируется новая культурная парадигма. На стадии рождения
культуры знание рассеяно — оно не собирается в гигантские компендиумы — че-
ловечество не имеет ни способностей к этому, поскольку не накопилось еще дос-
таточного объема знаний, ни желания, поскольку на этой стадии гораздо важнее
реализовать свой творческий потенциал, чем продемонстрировать верность пара-
дигме, в которой живешь. Эрудиция и многознание не являются ценностями на
этом этапе. Ценностью становится необычность предлагаемых решений, ориги-
нальность творческих путей. Культура движется по разнообразным линиям, кото-
рые могут сближаться и пересекаться, но сливаться воедино — никогда. Господ-
ствует плюрализм культурных ценностей. Общество демократично и толерантно.
При этом происходят постоянные культурные споры — стычки за право предло-
жить наиболее верное решение поставленных культурой проблем. Иные пути по-
ка еще не отвергаются напрочь, но лишь оцениваются с точки зрения «хуже —
лучше». Они пока еще тоже возможны — и могут добиться статуса культурных
ценностей, продемонстрировав свой творческий авторитет. Культура пока еще не
имеет разделения на официальную, массовую и контркультуру, нет сферы дейст-
вия культуры классической — все эти проявления равнозначны и перемешаны.
В тот момент, когда стихия свободного творчества утомляет цивилизацию, ко-
гда в общечеловеческой копилке знаний оказывается достаточный объем инфор-
мации, соответствующей принятой культурной парадигме, начинается новый
этап. Этот этап характеризуется тем, что уже сложилась единая и общепринятая
картина мира, которую принимают все, которой готовы следовать все и которая
обладает достаточным объяснительным потенциалом для того, чтобы сущест-
вующий в культуре порядок вещей казался всем ее носителям единственно пра-
вильным и неколебимым. Для подтверждения сложившейся картины мира требу-
1
Одна их первых попыток создания социодинамики культуры на основе обращения знания
была предпринята М. Фуко для обоснования постмодернистской эпохи в книге «Слова и ве-
щи». Фуко в своих рассуждениях опирается на понятие эпистемы, которое в «Археологии
знания» будет описано через понятие архив — собрание всех высказываний, порожденных
культурой. Культурный архив весьма напоминает нерукотворную энциклопедию.
2
В качестве примера подобной интерпретации очень показательна не только общеизвестная со-
циодинамика П.А. Сорокина, сводящая движение культуры к трех стадиям — идеационной, сен-
зитивной и идеалистической — по их отношению к базовым ценностям, но и крайне интересные
теории Л.В. Пумпянского о повторении античностей, средневековий, ренессансов и реформаций в
истории цивилизации (см. в его кн.: Классическая традиция. М., 2000) и О.М. Фрейденберг о диа-
лектике фактора и факта, приводящей к обращению мифологического, фольклорного и литератур-
ного как маркеров исторических эпох (см. в ее кн.: Миф и литература древности. М., 1998). Нельзя
не вспомнить и теорию П.А. Флоренского, который в любой культуре видел черты либо средневе-
ковья, либо Возрождения, и считал, что эти эпохи последовательно сменяют друг друга.
Л.А. Меньшиков 229
ется воплотить ее в некоем грандиозном проекте, который бы содержал в себе на-

личествующую картину мира в целости, который бы отвечал на все возможные
вопросы о бытии и мире и который не оставлял бы неразъясненным ни одного
малейшего фрагмента мироздания. И на помощь приходят энциклопедисты. По-
является ученый, мыслитель, который способен охватить своим сознанием все на-
личное знание. Этот мыслитель должен соединять в себе черты ученого-
«дилетанта» и ученого-«буддиста», но назовем его дилетантом в высоком смысле
этого слова или дилетантом с высоким предназначением1. Обладая невиданным
по широте, да и не нужным никому другому, кругозором, он способен создать
всеобъемлющее собрание актуальных знаний и даже, в идеале, непротиворечивую
систему наук в рамках существующей парадигмы. Именно такое собрание знаний,
в основе которого лежит строгая научная система, претендующая на всеобъем-
лющую объяснительную силу, и может быть названо энциклопедией. Его предна-
значение – не научить всех чему-либо, не ответить на все вопрошания эпохи, но
лишь зафиксировать имеющийся набор знаний. Энциклопедия делает это знание
не просто всеобъемлющим и всеобщим; она делает это знание непререкаемым.
Обратившись к энциклопедии, можно не просто получить ответ на любой вопрос,
но можно получить единственно верный ответ на любой вопрос. И в верности
этого ответа не позволяет сомневаться статус энциклопедии в культуре. Энцикло-
педия не может нести неверного знания. При любом споре и конфликте всегда
можно обратиться к ней, и она разрешит любой спор. Но эта верность и непрере-
каемость есть факт не научный, но факт идеологический. Каждая конкретная эн-
циклопедия может корректно отвечать только на вопросы своей эпохи, поскольку
содержит знание не вневременное и внеисторическое, но знание, обусловленное
культурной парадигмой того или иного времени. Поэтому энциклопедия есть
1
Здесь нельзя не вспомнить об огромной культурфилософской ценности теории А.И. Герцена, из-
ложенной им в работах «Дилетантизм в науке» и «Буддизм в науке», в которых он выделяет два
типа ученых: ученых-дилетантов и ученых-буддистов. Первые обладают широким кругозором,
начитанны и разбираются в исследовательских областях многих наук, при этом не испытывая
большого интереса к скрупулезному и последовательному изучению узкого предмета. Вторые, на-
против, хорошо зная свою частную область, не обладают способностью обозревать все научное
пространство (смотрят «вглубь», а не «вширь»). Герцен видел идеального ученого в соединении
этих двух противоречивых способностей. Можно в этом противопоставлении увидеть вслед за
Л.Н. Толстым противостояние гуманитарных и естественных наук, как он это сделал в своей «Ис-
поведи», продемонстрировав ограниченность обеих посредством метафоры леса и деревьев (пока-
зав, что ученый подобен путнику, заблудившемуся в лесу: у подножия деревьев ничего не вид-
но — чащоба, темно, если же залезть на макушку дерева, то вроде бы и светло, но все равно ничего
не видно — потому что вокруг совершенно одинаковые деревья). Но для нас гораздо ценнее будет
увидеть в дилетанте энциклопедиста — человека, который способен обобщить имеющиеся знания
и своим обобщением двинуть развитие культуры далеко вперед. Энциклопедист в этом смысле
сближается с идеальным типом человека, противопоставленным Н.К. Михайловским в его органи-
ческой типологии общества человеку практическому. Второй приспосабливается и улучшает, пер-
вый же не может быть успешным, но способен совершить рывок, культурный прорыв. Таков же и
энциклопедист.
миф. Миф, который культура в лице Энциклопедиста как некоего культурного ге-
роя создает о себе самой на определенной стадии своего исторического развития.
Как и любой миф, она обслуживает ритуал, то есть обосновывает и стремится
удержать в неизменности и неприкосновенности создавшую ее культуру. В этом
огромное культурное значение энциклопедии.
После появления всеобщего знания приходит новая эпоха в жизни культуры.
Плюрализм и демократия в объяснительных системах уходят в прошлое. Начина-
ется спокойное и размеренное существование. В этом существовании все разъяс-
нено. Понятны его причины и его цели. Ничего не хочется менять — все ясно,
удобно и безмятежно. Вместе с тем после написания энциклопедии теряется твор-
ческий потенциал культуры. Любое творчество теперь возможно только в рамках
сложившейся объяснительной системы. А основные направления исследования
определены энциклопедией, и отклоняться от них не рекомендуется — иначе ре-
зультаты будут объявлены антинаучными и антикультурными. Все творчество в
русле этих направлений посвящено лишь дальнейшему подтверждению и укреп-
лению того, что уже известно. Если возникают какие-то новые идеи, которые
вступают в противоречие с имеющимся знанием, то они лишь немного корректи-
руют его, не замахиваясь на устои. А все то, что посягает на эти устои, объявляет-
ся ересью — знанием, опасным для догматизированной и застывшей культуры.
Энциклопедия дает возможность легитимировать знание. Имея ее в руках, не со-
ставляет никакого труда определить, нужно ли вновь произведенное творение
культуре, или его следует отвергнуть, объявив несерьезным и не соответствую-
щим зафиксированной в энциклопедии системе квалификаций. Изменяется шкала
ценностей: творения теперь оцениваются по их соответствию парадигме, а не по
рангу их творческого качества. В результате культура структурируется, возника-
ют субкультуры. Энциклопедическое знание объявляется классическим. Знание,
которое подтверждает его и обосновывает его незыблемость — официальным. Все
остальное уходит в контркультуру. Эти процессы показывают нам, что после на-
писания энциклопедии культура начинает постепенно отмирать1. Культура уже не
обладает возможностью творить свободно и независимо, не отвечая на вызовы
энциклопедии («вызовы времени», как их обычно называют), она обречена на пе-
репев одних и тех же имеющихся тем. Пусть творец поет в унисон с официальны-
ми деятелями культуры, пусть вопреки им, он все равно будет обслуживать одну и
ту же, заданную знанием, собранным в энциклопедии, парадигму. И хотя, конечно
же, разным культурам отпущен разный срок на то, чтобы перепеть весь набор
1
Разделение на субкультуры действительно есть показатель устаревания культурной системы. До
определенной стадии своего развития цивилизации не имеют субкультурного разделения. Такова,
например, греческая античность — единая по ценностям и целям; разделение появляется лишь в
конце римской эпохи. Таково раннее средневековье, представлявшее собой удивительный сплав
разнообразных традиций, которые, хотя и конфликтовали, но не стремились распасться. Распаде-
ние произошло лишь в позднее средневековье, когда складываются рыцарские, городские, народ-
ные и иные традиции. То же можно видеть и в культуре Нового времени.
имеющихся тем, но финал очевиден — без творческого потенциала, без возмож-

ности задавать новые темы для творчества, культура обречена на умирание. И
единственная причина этого — обряжение культуры в форму энциклопедии.
Первый энциклопедический проект был создан Аристотелем. Греческая куль-
тура к концу классической эпохи — времени, когда жил Аристотель, находилась
на вершине своего развития. Все сферы жизни древних греков пребывали в цве-
тущем состоянии, во всех областях искусства, общественной жизни уже были
созданы вневременные общечеловеческие ценности — от архитектуры и художе-
ственной культуры до философии и форм общественного устройства. Греческая
культура до Аристотеля была плюралистична: разные школы в искусстве, разные
системы в архитектуре, противоречащие друг другу учения в философии (ионий-
цы, софисты, Сократ и Платон) — все уживалось на безграничном пространстве
греческой культуры. Аристотель, построив на фундаменте категорий свою все-
объемлющую (охватывающую все области природного и общественного — от
физики и метафизики до этики и поэтики) систему знания, фактически завершил
тем самым продуктивную историю раннего этапа греческой культуры. Филосо-
фия теперь будет развиваться в русле аристотелевой (все последующие античные
школы философии будут отталкиваться от Аристотеля и тем или иным образом
его интерпретировать). Античная художественная культура с этого времени (эл-
линизм и Рим) начинает перерабатывать античную (практически ставшую энцик-
лопедической) традицию классической Греции. А заканчивается эпоха античной
культуры со смертью аристотелевского энциклопедизма в эпоху патристики. От-
вергнув энциклопедиста Аристотеля, античная традиция уже не могла продол-
жить свое существование: творческий потенциал ее убит аристотелизмом, и после
того как на мировоззренческий престол был вновь вместо Аристотеля возведен
Платон, она просто изжила себя.
Средневековье завершилось энциклопедическим проектом Фомы Аквинского.
Его суммы («Сумма теологии» и «Сумма против язычников») были энциклопеди-
ей средневековья и ознаменовали финал патристических и схоластических споров
о христианской картине мира. В них сосредоточено все мыслимое в средневеко-
вую эпоху знание. В них разрешены все принципиальные для средневековья спо-
ры. Найдено решение вопроса о соотношении веры и знания, причем решение, ко-
торое примирило все существовавшие до Фомы позиции в этом вопросе (хотя это
решение ничего нового не предлагало, а лишь связывало воедино то, что уже бы-
ло сказано). Учение о сущности и существовании примиряло христианскую фило-
софию с предшествующей традицией и опять же основывалось на всем прошлом
опыте. Элегантный итог был подведен в споре об универсалиях: этот итог просто
объединил в одной формуле все имевшиеся решения. В результате после Фомы
осталась общепризнанная и никем не осуждаемая христианская картина мира. Что
оставалось делать людям, жившим после него — только жить и радоваться, как
замечательно «ангельский доктор» все объяснил. Но так творить культуру скучно
и невозможно, поэтому энциклопедический проект Фомы ознаменовал конец
средневековья. Вроде бы прекратились мировоззренческие споры и вечные кризи-

сы, сотрясавшие европейскую цивилизацию на протяжении тысячи лет до Фомы,
но вместе с ними прекратилась и средневековая культура, только что приобрет-
шая свою классическую форму. Начинается новое движение — через реформа-
цию к Новому времени, но средневековье уже себя изжило. Оно сохранилось
лишь в виде католического неотомизма — небольшого островка средневековой
цивилизации в море новой культуры.
Энциклопедический проект Нового времени отличается от предшествующих
тем, что имеет много вариантов; он — проект с продолжением. Это объясняется
тем, что европейская культура новой эпохи уже не столь однородна, как культура
средневековая и античная, но имеет значительное национальное разнообразие. И
каждый из великих народов Нового времени должен был сказать свое слово в фи-
нальном проекте. Началось все с «Энциклопедического словаря» Д. Дидро и его
соратников. Здесь впервые четко и безапелляционно были сформулированы
принципы нововременной (ренессансно-просвещенческой) картины мира.1 До-
полнена она грандиозным трудом Гегеля – своеобразной философской энцикло-
педией, в которой продемонстрирована сила рационального. Девятнадцатый век
продолжает мыслить колоссальными проектами: «Человеческая комедия» Бальза-
ка энциклопедически точно и подробно раскрывает нам этическую суть человека
Нового времени. Серии реалистических романов, появляющиеся вслед за эпопеей
Бальзака — новые тома все той же всеобщей энциклопедии. Литература становит-
ся «энциклопедией европейской жизни». Посмотрев на себя в зеркале энциклопе-
дий, осознав раскрывшуюся перед ним суть, средний европеец уже не может су-
ществовать по прежним меркам, по прежним культурным установлениям. Начи-
нается кризис рационализма, гуманизма, просветительства и всех прочих ново-
временных ценностей.
Последующая эпоха — эпоха современная, эпоха модерна, авангарда и по-
стмодерна — пока обходится без энциклопедических проектов. Конечно же, су-
ществуют как анахронизмы и атавизмы, оставшиеся от прошедших эпох, много-
томные энциклопедии — Britannica, Большая Советская и иные национальные. Но
роль их немного иная — они как справочники, доставшиеся нам от прежней ци-
вилизации. Знания, лежащие в них, неактуальны, они интересны как историче-
1
На наш взгляд, нельзя разделять на две эпохи единую нововременную парадигму. Часто в ней
обнаруживают несколько стадиальных образований, как-то: Возрождение, эпоха барокко, Про-
свещение, эпоха реализма. Все эти эпохи объединяет приоритет естественнонаучного знания, ос-
нованного на эмпирическом исследовании, опыте, эксперименте, что оказало определяющее влия-
ние и на все остальные сферы культуры — художественную и общественную жизнь, религию,
нравственность. Единство этой парадигмы подтверждается интересными выкладками Ж.-Ф. Лио-
тара, который в своей работе «Состояние постмодерна» описывал эту эпоху как эпоху господства
научной легитимации знания. Поэтому неправомерен вывод, который делает М. Фуко, противо-
поставляя ренессансную и нововременную эпистемы. Кроме того, у всех этих эпох один, общий
энциклопедический проект.
ский факт, но не как источник для культурного творчества современной эпохи.

Новые технические достижения современности все громче заявляют о себе и го-
ворят нам, что рождается новый энциклопедический проект — всемирная паутина
интернета. Технические возможности его несравнимы с предшествующими эн-
циклопедиями — объем информации, равный ему, никогда ранее не был досту-
пен — поэтому претензия на всеохватность и всеобщность знания, по-видимому,
законна. Но станет ли он новой энциклопедией и, следовательно, концом совре-
менной культуры? От предшествующих энциклопедических проектов его отли-
чают несколько невыгодных черт. Во-первых, несистематичность. Для того чтобы
«умертвить» культурную эпоху, остановить ее творческий порыв и «классицизи-
ровать» ее, нужна система. Этого новая форма организации знания дать не может.
Она фрагментарна и несистематична по определению. Интертекстовая система
связей между разнообразными фрагментами знания не дает той «столбовой доро-
ги» в освоении современного знания, по которой шли в процессе образования и
обучения наши предки. В интернете у каждого свой путь постижения истины.
Следовательно, невозможно, приобщившись к этой «энциклопедии», получить
общую для всех картину мира. Во-вторых, безграничность. Энциклопедия должна
быть ограниченной: она должна содержать пусть и большой, но вполне опреде-
ленный объем информации — объем информации, который смог бы постигнуть
любой человек и, постигнув, стать раз и навсегда человеком данной исторической
культуры. В интернете этого сделать нельзя. В-третьих, неопределенность. Какого
только знания нет во всемирной паутине. Оно крайне разнообразно в силу бескон-
трольности процесса его производства и бесконечного количества более, а часто и
менее, квалифицированных его производителей. Поэтому пытаясь найти в сети
некоторую истину, мы находим, что истин там очень много, часто они друг другу
противоречат, а часто даже и неверны. Истины, как учат нас философы-постмо-
дернисты, даже и вовсе нет. Нет единой объяснительной системы, которая может
истолковать бытие, нет единого закона развития цивилизации. Является ли это
вечной истиной, или только заблуждением времени кризиса «больших объясни-
тельных систем» — метаповествований? Возможно, как говорит постмодернист-
ская философия, всеобщей объяснительной системы не будет никогда, а значит,
никогда более не будет энциклопедии. Но возможно, что мы пока еще живем в ту
эпоху развития цивилизации, которая не терпит системы, поскольку занята твор-
чеством, в ту эпоху, которую европейская культура уже переживала неоднократ-
но, и пока еще нет сигналов, что эта эпоха близится к концу. Можно эту эпоху на-
звать постмодерном и спокойно ждать, когда же наступит новая эпоха энциклопе-
дий — эпоха просвещения и просветительства, которая раньше всегда неизменно за
ней следовала. И тогда: у каждого времени своя энциклопедия и свой постмодерн.
234
«КУЛЬТУРА — ЧЕЛОВЕК — ИНТЕЛЛЕКТ»
КАК СРЕДСТВО РАЗВИТИЯ
НЕПРЕРЫВНОГО ОБРАЗОВАНИЯ
И.Н. Семенов, Ю.А. Ссорин
С
овременная культура характеризуется взаимодействием различных пу-
тей развития непрерывного образования. Один полюс составляют обра-
зовательные технологии, ориентированные на дидактическое совершен-
ствование информационных блоков, презентируюших сложившуюся
систему наук в виде предметных дисциплин, предназначенных для ус-
воения знаний и реализующих их в практике систем умений и навыков. Другой
полюс составляют образовательное технологии, призванное обеспечить личност-
ный рост учащихся как необходимую предпосылку их профессионального само-
определения и раскрытия творческого потенциала, определяющего возможности
совершенствования профессионального мастерства. Первый подход условно
можно назвать интеллектуально-ориентированным, а другой — личностно-ориен-
тированным. Если интеллектуальная ориентация образования явилась следствием
дифференциации современного научного знания, то личностная — выражает сис-
темное взаимодействие науки, потребность в их синтезе для целостного подхода к
решению сложных задач социальной практики.
© И.Н. Семенов, Ю.А. Ссорин, 2004.

И.Н. Семенов, Ю.А. Ссорин 235
Это, в частности, проявляется в качественном усложнении форм представ-

ления научного знания в современной культуре, в том числе в образовании.
Наряду с традиционными учебниками и методическими пособиями все боль-
шее значение приобретают различные руководства, синтезирующие в себе
междисциплинарные знания в прикладном аспекте. Практическая эффектив-
ность этих руководств достигается зачастую ценой огрубления, схематизации
и популяризации научных знаний в ущерб глубине и культурно-историческим
предпосылкам обоснования логики их развития. В связи с этим возникает по-
требность в разработке таких форм образовательной трансляции научного зна-
ния, которые, сохраняя свою практическую эффективности и прикладную на-
правленность, обеспечивали бы при этом широту междисциплинарных связей
предметных знаний и их концептуально-методологическую глубину. Одной из
наиболее конструктивных форм синтетической трансляции образовательных
технологий являются, на наш взгляд, энциклопедические издания, синтези-
рующие в себе наиболее универсальные способы презентации научного знания
в их социокультурной обусловленности.
В рамках разрабатываемой нами концепции системного построения ком-
пьютеризированных проблемно-ориентированных энциклопедий [1, 2] можно
выделить два основных подхода к их использованию в процессе непрерывного
образования. Один из них направлен на интеллектуальное развитие учащихся
в системе общего и профессионального образования: как в средней школе, так
и в вузе. Другой подход ориентирован на личностное самосовершенствование
человека в контексте развития культуры.
В первом случае интеллектуальное развитие обеспечивается усвоением «про-
блемно-стержневой» организации ключевых понятий той или иной научной дисци-
плины, преподаваемой в рамках традиционно сложившейся системы учебных пред-
метов. Если одним из условий интеллектуального развития учащегося выступает
использование им в образовательных целях проблемно-ориентированной энцикло-
педии, то имеет место существенное расширение им своего запаса знаний, сопрово-
ждающееся качественными изменениями их употребления. В результате этого рас-
ширяется кругозор относительно изучаемой проблемы, устанавливаются ее междис-
циплинарные связи, углубляется профессиональная ориентировка, появляется соб-
ственное отношение к изучаемой области и формируется самостоятельная профес-
сиональная позиция. Тем самым для студента и учащегося создается возможность
совершенствования своего общего и профессионального образования на фундаменте
энциклопедической базы знаний, основывающейся на культурной традиции различ-
ных исторических эпох. Такой сугубо интеллектуалистский тип непрерывного обра-
зования исправляет дефекты монодисциплинарного обучения и обеспечивает усвое-
ние знаний в системе межпредметных связей. Однако указанный интеллектуализм
рассмотренного способа образования посредством работы с энциклопедией оставля-
ет стихийный рост человека как личности, лишь информационно расширяя сферу
интересов и не затрагивая ее рефлексивных механизмов развития.
236 И.Н. Семенов, Ю.А. Ссорин
Во втором случае имеет место личностное развитие человека, обращающегося

к энциклопедии не только и не столько для повышения профессиональной квали-
фикации, сколько для своего самообразования через вычленение различных куль-
турных радикалов научного знания во всех их концептуальных взаимосвязях и
междисциплинарных взаимодействиях. При этом помимо интеллектуального раз-
вития имеет место радикальное изменение в способах работы с энциклопедией.
Параллельно с усвоением ключевых понятий осуществляется проблематизация
осваиваемой информации и ее интерпретация в целях рефлексивного построения
«личностного знания» и культивирования на его основе своего профессионально-
творческого «Я». Тем самым обретается концептуально-личностная свобода для
профессионального и социального выбора. Такого рода личностно-ориентирован-
ное использование энциклопедии обеспечивается рефлексивной регуляцией рабо-
ты с базой данных. Это позволяет осуществлять человеку свое личностное и про-
фессиональное самоопределение в изменяющихся социальных условиях, а также
строить стратегии адекватной самореализации с учетом достижений современной
культуры, представленной сквозь призму энциклопедии.
На фоне имеющихся энциклопедических изданий предлагаемая нами энцик-
лопедия является уникальной как по содержанию, так и по форме представленных
в ней знаний. Оригинальность содержания подобной энциклопедии определяется
тем, что в ней представлен в виде ряда томов компендиум знаний общественных,
естественных и технических наук, который центрирован вокруг комплексной
проблемы «культура-человек-интеллект». Причем, ее развертывание по томам
имеет свою логику: от культурно-исторических и философско-научных основ
концептуально-методологической трактовки системы понятий, описывающих че-
ловека и его интеллект (как естественный в виде мышления, так и искусствен-
ный — в виде компьютера), до иллюстративно-методической и информационно-
технологической операционализации этих понятий применительно к конкретным
вопросам непрерывного образования.
Оригинальность формы подачи знаний в энциклопедиях подобного типа оп-
ределяется вариативностью способов пользования ею различными потребителями
как узко профессионального, так и проблемно-междисциплинарного профиля.
Современные энциклопедические издания традиционно строятся по тематически-
монистическому принципу, предлагая читателю как правило одну (редко две)
обобщающую статью на ту или иную проблему. В отличие от этого, в нашей эн-
циклопедии по каждому вопросу одновременно дается сразу несколько статей
различных авторов из авторитетных и апробированных изданий. Тем самым ос-
вещаются альтернативные концепции и различные точки зрения, которые, допол-
няя друг друга, в итоге позволяют читателю либо ориентироваться на наиболее
авторитетную по его мнению, трактовку, либо строить собственное представление
по данному вопросу. Иначе говоря, занимать концептуально-творческую позицию
и реализовывать ее путем концептуальной рефлексики [1], открываемых им но-
вых интеллектуальных содержаний.
Разработанная нами рефлексивно-образовательная технология пользования

энциклопедией в зависимости от ее печатно-книжного или программно-
компьютерного варианта обеспечивает интеллектуально-познавательное и лично-
стно-творческое развитие человека в процессе непрерывного образования.
Энциклопедия «КУЛЬТУРА — ЧЕЛОВЕК — ОБРАЗОВАНИЕ» составля-
лась в течении 10 лет. В ее основе — свыше двух тысяч понятий, в числе кото-
рых: акмеология, аксеология, информатика, образование, обучение, педагоги-
ка, профессионализм, психология, развитие, рефлексика, социология, творче-
ство, тектология, управление, философия, формирование, эвристика, экономи-
ка и т.д. Отслеживалось изменение содержания отдельных понятий на протя-
жении от древности до наших дней. При этом учитывались соответствующие
отдельным периодам развития культуры характерные особенности как самого
человека и интеллекта, так и эволюция образовательных технологий (в том
числе учебников, наглядных пособий, энциклопедий, атласов в рукописном,
печатном и компьютеризированном вариантах).
Особое место среди этих средств для гуманитаризации обучения и обеспе-
чения дистантного образования занимают справочные и энциклопедические
издания, наиболее эффективные для самообразования юношества и взрослых.
Гуманитаризация образования должна базироваться на фундаментальном
основании, неотъемлемым компонентом которого является энциклопедич-
ность представления знаний. Современная культура позволяет охватывать
проблемы обучения с помощью такого общенаучного инновационного средст-
ва, как энциклопедии различного типа, которые являются мощными информа-
ционно-развивающими технологиями для дистантного образования.
Это, в частности, проявляется в качественном усложнении форм представле-
ния научного знания в современной культуре, в том числе в образовании. Наряду
с традиционными учебниками и методическими пособиями, все большее значение
приобретают различные руководства, синтезирующие в себе междисциплинарные
знания в прикладном аспекте. Практическая эффективность этих руководств дос-
тигается зачастую ценой огрубления, схематизации и популяризации научных
знаний в ущерб глубине и культурно-историческим предпосылкам обоснования
логики их развития. В связи с этим возникает потребность в разработке таких
форм образовательной трансляции научного знания, которые сохраняя свою прак-
тическую эффективность и прикладную направленность, обеспечивали бы при
этом широту междисциплинарных связей предметных знаний и их концептуаль-
но-методологическую глубину. Одной из наиболее конструктивных форм синте-
тической трансляции образовательных технологий является на наш взгляд, энцик-
лопедические издания, синтезирующие в себе наиболее универсальные способы
презентации научного знания в их социокультурной обусловленности.
В рамках разрабатываемой нами концепции системного построения ком-
пьютеризированных проблемно-ориентированных энциклопедий [1, 3, 4] мож-
но выделить два основных подхода к их использованию в процессе непрерыв-
238 И.Н. Семенов, Ю.А. Ссорин
ного образования. Один из них направлен на интеллектуальное развитие уча-

щихся в системе общего и профессионального образования: как в средней
школе, так и в ВУЗе. Другой подход ориентирован на личностное самосовер-
шенствование человека в контексте развития культуры.
В первом случае интеллектуальное развитие обеспечивается усвоением «про-
блемно-стержневой» организации ключевых понятий той или иной научной дис-
циплины, преподаваемой в рамках традиционно сложившейся системы учебных
предметов. Если одним из условий интеллектуального развития учащегося высту-
пает использование им в образовательных целях проблемно-ориентированной эн-
циклопедии, то имеет место существенное расширение им своего запаса знаний,
сопровождающееся качественными изменениями их употребления. В результате
этого расширяется кругозор относительно изучаемой проблемы, устанавливаются
ее междисциплинарные связи, углубляется профессиональная ориентировка, по-
является собственное отношение к изучаемой области и формируется самостоя-
тельная профессиональная позиция. Тем самым для студента и учащегося созда-
ется возможность совершенствования своего общего и профессионального обра-
зования на фундаменте энциклопедической базы знаний, основывающейся на
культурной традиции различных исторических эпох. Такой сугубо интеллектуа-
листический тип непрерывного образования исправляет дефекты монодисципли-
нарного обучения и обеспечивает усвоение знаний в системе межпредметных свя-
зей. Однако, указанный интеллектуализм рассмотренного способа образования
посредством работы с энциклопедией, оставляет стихийным рост человека как
личности, лишь информационно расширяя сферу интересов и не затрагивая ее
рефлексивных механизмов развития.
Во втором случае имеет место личностное развитие человека, обращающегося
к энциклопедии не только и не столько для повышения профессиональной квали-
фикации, сколько для своего самообразования через вычленение различных куль-
турных радикалов научного знания во всех их концептуальных взаимосвязях и
междисциплинарных взаимосвязях. При этом, помимо интеллектуального разви-
тия, имеет место радикальное изменение в способах работы с энциклопедией. Па-
раллельно с усвоением ключевых понятий, осуществляется проблематизация ос-
ваиваемой информации и ее интерпретация в целях рефлексивного построения
«личностного знания» (М. Полани) и культивирования на его основе своего про-
фессионально-творческого «Я». Тем самым обретается концептуально-личностная
свобода для профессионального и социального выбора. Такого рода личностно-
ориентированное использование энциклопедии обеспечивается рефлексивной ре-
гуляцией работы с базой знаний. Это позволяет осуществлять человеку свое лич-
ностное и профессиональное самоопределение в изменяющихся социальных ус-
ловиях, а также строить стратегии адекватной самореализации с учетом достиже-
ний современной культуры, представленной сквозь призму энциклопедии.
На фоне имеющихся энциклопедических изданий, предлагаемая нами эн-
циклопедия является уникальной как по содержанию, так и по форме пред-
ставленных в ней знаний. Оригинальность содержания подобной энциклопе-

дии определяется тем, что в ней представлен в виде ряда томов компендиум
знаний общественных, естественных и технических наук, который центриро-
ван вокруг комплексной проблемы «культура-человек-образование». Причем,
ее развертывание по томам имеет свою логику: от культурно-исторических и
философско-научных основ концептуально-методологической трактовки сис-
темы понятий, описывающих человека и его интеллект (как естественный — в
виде мышления, так и искусственный — в виде компьютера) — до иллюстра-
тивно-методической и информационно-технологической операционализации
этих понятий применительно к конкретным вопросам непрерывного образова-
ния, эффективно обеспечивая его гуманитаризацию.
Оригинальность формы подачи знаний в энциклопедиях подобного типа
определяется вариативностью способов пользования ею различными потреби-
телями как узкопрофессионального, так и проблемно-междисциплинарного
профиля. Современные энциклопедические издания традиционно строятся по
тематически-монистическому принципу, предлагая читателю как правило
лишь одну (редко две) обобщающую статью на ту или иную проблему. В от-
личие от этого, в нашей энциклопедии по каждому вопросу одновременно да-
ется сразу несколько статей различных авторов из авторитетных, и апробиро-
ванных изданий. Тем самым освещаются альтернативные концепции и различ-
ные точки зрения, которые, дополняя друг друга, в итоге позволяют читателю
либо ориентироваться на наиболее авторитетную, по его мнению, трактовку,
либо строить собственное представление по данному вопросу. Иначе гово-
ря, — занимать концептуально-творческую позицию и реализовывать ее путем
концептуальной рефлексики [1] открываемых им новых интеллектуальных со-
держаний. Разработанная нами рефлексивно-образовательная технология
пользования энциклопедией в зависимости от ее печатно-книжного или про-
граммно-компьютерного варианта обеспечивает интеллектуально-познаватель-
ное и личностно-творческое развитие человека как непосредственно в процес-
се обучения, так и при дистанционном образовании
1. Семенов И.Н., Ссорин Ю.А. Концептуальная рефлексика как компонент интеллекту-

альной культуры современного специалиста // Рефлексивная психология и педагогика на
рынке услуг. Винница, 1991. С. 77-79.
2. Семенов И.Н., Ссорин Ю.А., Степанов С.Ю. Взаимодействие физики, психологии и
информатики в проблеме человек-компьютер // Человек-творчество-компьютер. Тезисы док-
ладов к 8 Международному конгрессу по логике, философии и методологии науки. М.: 1987.
С. 61-63.
3. Ссорин Ю.А., Семенов И.Н. Из энциклопедического словаря. // Проект, 1992. №№ 4, 5, 6.
4. Ssorin Ju.A., Semenov I.N. The encyclopaedic knowledge base for developing the «Man-
intelligence-computer» systems // Intellectual development of society and new information tech-
nologies. Novosibirsk, 1992. P. 69-71.
240
МЕЖДИСЦИПЛИНАРНОСТЬ
И ЭНЦИКЛОПЕДИЗМ
Н.В. Серов
Ц
елью настоящего сообщения является представление единства и разли-
чий между указанными в заголовке предикатами знания. Эта цель дос-
тигнута при сопоставлении многовековых результатов изучения интел-
лекта с рабочей концепцией Людвига Витгенштейна и представления-
ми о специфике эклектики на примере принципов психологии.
Как известно, эклектика являлась положительным моментом познания во
всех без исключения революционных учениях и получила свое научное обо-
значение как «к о н в е р г е н т н а я э к л е к т и к а», то есть предваритель-
ный этап синтеза разнородных знаний в единую систему (например,
философия + социология + психология + психофизика = хроматизм). Без этого
этапа было невозможно воздействовать на сложившуюся догматизированную
авторитарную систему конгломерата знаний и толкнуть ее к перестройке. Не-
редко имела место и так называемая «д и в е р г е н т н а я э к л е к т и к а», свя-
занная с выявлением в единых и простых ранее терминах тех типологических
различий, которые требовали их последующего разнесения по различным кон-
цептам («сознание» ⇒ душа, дух, тело ⇒ пол ⇒ гендер ⇒ N – E условия). Та-
ким образом, э к л е к т и к а в с е г д а в к л ю ч а л а и в к л ю ч а е т в с е б я с и н -
т е з и а н а л и з з н а н и й , как это вслед за Платоном утверждал Гегель. С этих
позиций недогматизированная психология — как единая наука о проявлениях он-
тологически идеального в материальном, — успешно использует эклектику обоих
упомянутых видов для адекватной интериоризации разнородных знаний.
Для того, чтобы выявить законы в психологии, по-видимому, необходимо
было найти адекватный коррелят для идеального. Таковым тысячелетиями яв-
лялся цвет в его канонизированных человечеством формах. Поэтому психоло-
© Н.В. Серов, 2004.

Н.В. Серов 241
гия XXI века, вероятно, будет включать и веру (к примеру, в опыт предков и
их канонизацией архетипических цветов, воспроизводивших жизнь человече-
ства в идеализированной форме), и ее объяснение, и понимание ее принципов.
Обращаясь к синтезу знаний, отметим, что архетипическая модель интеллекта
(АМИ) является системно-функциональной моделью. Вслед за В.М. Аллах-
вердовым мы полагаем, что при подразделении содержания «сознания» как
интеллекта (лат. intellectus — «ощущение», «восприятие», «понимание») на
«неделимые» составляющие элементы можно будет единообразно описать
структуру любого личностного проявления.
К а ж д ы й и з к о м п о н е н т о в и н т е л л е к т а характеризуется следующими
функциями: С о з н а н и е — произвольно-осознаваемые функции с о ц и а л ь н о й
обусловленности и формально-логических операций «п о н и м а н и я» (в науке,
философии и т.п.). П о д с о з н а н и е — частично осознаваемые функции к у л ь -
т у р н о й обусловленности и образно-логических операций «в о с п р и я т и я» (в
искусстве, творчестве и т.п.). Б е с с о з н а н и е — неосознаваемые функции ге-
нетического кодирования информации и непроизвольно-биологической обу-
словленности «ощущений» (цветовые феномены ВНС, аффектов и т.п.)
Для описания интеллекта нами была использована теория хроматизма. На-
звание этой теории связано с древнегреческим понятием «хрома», в которое
античные авторы вкладывали следующие значения: 1) цвет как психическое,
идеальное, 2) краска как физическое, материальное, 3) окраска тела человека
как физиологическое, синтоническое и 4) вербальные цветообозначения как
идеальное относительно внешней среды, но вместе с тем материальное отно-
сительно собственно цвета как идеального; 5) эмоции как хроматические (то
есть информационно-энергетические) отношения между предикатами пп. 1-4.
В таблице 1 показано, как изменяется предметный цвет (слева направо по трем
нижним строкам) в зависимости от компонента интеллекта, приведенного в
правом столбце. Графа «Уровень обобщения» включает в себя результат коди-
рования и носитель долговременной памяти данного предмета. Как следует из
таблицы, на уровне под- и бессознания результатом кодирования является ар-
хетип, который, в свою очередь, подразделяется на сублимат (как результат
кодирования информации в подсознании) и метамер (в бессознании).
Собственно история хроматизма на уровне эмпирического использования
цвета насчитывает несколько тысячелетий. Теоретические же формулировки
были даны мной в «Хроматизме мифа», где основной задачей хроматизма объ-
являлось междисциплинарное исследование реального (то есть наделенного и
женственными и мужественными чертами) человека в реальном (светоцвето-
вом) окружении внешней среды. В силу многотысячелетней воспроизводимо-
сти цветовых канонов можно заключить, что представленная модель интеллек-
та позволит адекватно моделировать, а следовательно, и расширять свой адап-
тационный потенциал личности и современному человеку. В самом деле,
«цвет» — интенсионал совершенно разнородных предикатов (Bremond E.,
242 Н.В. Серов
Кульпина В.Г.). Так, например, обсуждая психолингвистические идеи «Хрома-

тизма мифа», В.Г. Кульпина замечает: трудно согласиться с тезисом Н.В.
Серова о возможности единого для всего человечества мира перцептивного
цветового пространства. При этом, по-видимому, с позиций ч и с т о й лин-
гвистики она не обращает внимания на тот факт, что у меня речь идет именно
о перцепте, но никак не о цветообозначениях (именах цвета).
Таблица 1. Принципы переработки информации АМИ
Хорошо известно, что не каждый перцепт имеет свое имя, или проще гово-
ря, не каждое чувство цвета получило свое вербальное цветообозначение. По-
скольку же В.Г. Кульпина, помимо данного смешения понятий, отрицает и
мои тезисы о том, что не существует ни совершенно «бесцветных» объектов,
ни цвета как идеи без его материального носителя, то придется дать краткий
анализ причин этого отрицания. (Здесь, правда, следует учесть, что в лингвис-
тике под означаемым нередко имеют в виду не реальный предмет, а соответст-
вующий концепт или понятие, что, вообще говоря, снимало бы сам предмет
дискуссии, если бы обсуждение велось исключительно в пределах лингвисти-
ческого анализа и не переставляло акценты в основах хроматизма.) Сущест-
вуют ли в действительности совершенно «бесцветные» объекты, то есть объ-
екты, не имеющие ни одной полосы поглощения во всей области электромаг-
нитного поля? На основании современных знаний (о связи абсорбционных по-
лос в электронных спектрах со строением вещества таких объектов) я могу
уверенно утверждать, что «бесцветные» объекты принципиально не могут су-
ществовать. По крайней мере, это утверждение останется справедливым до
появления «бесцветных» объектов для «бесцветных» наблюдателей.
Вместе с тем, в противовес моему тезису (о невозможности существования
цвета как идеи без его материального носителя) В.Г. Кульпина утверждает, что
нередко «окрашенными» каким-либо цветом могут представать в нашем созна-
нии нематериальные объекты, имеющие абстрактную природу и в подтвержде-
ние своей мысли приводит такие примеры как «голубая мечта», «зеленая тоска».
Легко видеть, что примеры В.Г. Кульпиной действительно характеризуют немате-
риальные состояния (чувства, состояния или идеалы) человека. Однако эти со-
стояния имеют о т н о с и т е л ь н о материальные (строго говоря, в е р б а л ь н о
о п р е д м е ч е н н ы е) носители. Поскольку в хроматизме принципы относитель-
ного детерминизма и системно-функционального анализа являются основой для

понимания этих вещей, то приведу примеры их использования и в лингвистике.
Во-первых, эти нематериальные состояния о п р е д м е ч и в а ю т с я ин-
теллектом как контекстуально вербализованные и м е н а (‘мечта’, ‘тоска’,
‘идеал’), поскольку, в свою очередь, имеют контекстно-зависимую связь с
и м е н е м ц в е т а (к примеру, русскоязычные выражения «зеленая мечта»
или «голубая тоска» противоречили бы собственному контексту русской куль-
туры и поэтому не существуют). Во-вторых, эти нематериальные состояния в
хроматизме опредмечиваются и как ф у н к ц и о н а л ь н ы е с о с т о я н и я и н -
теллекта и/или функции его определенных компонентов
(в рамках материальных структур мозга), которые реально определяются, к
примеру, в нейрофизиологии по определенным параметрам электроэнцефало-
грамм. И, наконец, в-третьих. Тот факт, что с л о в о и/или и м я ц в е т а яв-
ляется более опредмеченным о т н о с и т е л ь н о называемого им н е м а -
т е р и а л ь н о г о д е н о т а т а типа невербализованного чувства и/или невы-
разимого словами цветового оттенка, как мне кажется, комментариев не требует.
С онтологических позиций слово является более материальным (в частности,
поддающимся хроматическому анализу в Мат-плане интеллекта) относительно
неопредмеченного ч у в с т в а. Вне метаязыков из-за разнородности этих денота-
тов в дискретности вербального языка и не существует адекватных способов от-
ражения континуума нематериальных чувственных образов. Данные же идиомы
предполагают достаточно жесткую связь между с л о в о м и ч у в с т в о м
для элиминации этой разнородности. То есть и д и о м а представляет собой
объективированную культурой концептуальную взаи-
м о с в я з ь между проявлением идеального (чувства) и о н т о л о г и ч е с к и
о т н о с и т е л ь н ы м проявлением материального (слова), и наоборот.
В хроматизме концепт цвета был детально проанализирован на всех (и
осознаваемых, и на неосознаваемых) уровнях интеллекта. Онтологически-
материальные свойства цветов внешней среды и одновременно понятий по-
зволили полагать, что представления Витгенштейна должны быть ближе к
учению Ньютона, чем Гете, который изучал идеальные предикаты перцептов.
Для анализа этого предположения обратимся к геометрическому представле-
нию цветов, о котором неоднократно говорит Витгенштейн (1: 66): «Разве не
можем мы себе представить, что некоторые люди обладают другой геомет-
рией цвета, чем мы?» Геометрию цветов принято выражать в виде цветового
круга. Вместе с тем, разные исследователи по разному изображали переход в
цветовом круге: одни по часовой стрелке (красный, синий, зеленый), другие —
наоборот (красный, зеленый, синий), то есть зеркально.
Зеркало меняет левое направление на правое и наоборот. Так, например,
крестное знамение католиков в зеркальном отражении соответствует крестно-
му знамению православных. Аналогично этому отображение цветов в цвето-
вом круге — при переходе от красного через зеленый к синему — Ньютоном,
244 Н.В. Серов
Дидро, Ламбертом, Кондильяком, Юнгом, Гельмгольцем, Максвеллом распо-

лагалось по часовой стрелке. Как правило, это были стимульные цвета. Вит-
генштейн оперирует понятиями и также располагает цвета по часовой стрелке
(3: 40): «Для меня зеленый — это одна особая промежуточная станция на
цветовой дороге от синего к желтому, а красный – другая станция». Конец
этой фразы показывает, что Витгенштейн одновременно видит и оба зеркаль-
ных пути в цветовом круге. Так, расположение цветов Гете, Рунге, Шопенгау-
эром, Гегелем, Герингом, Оствальдом осуществлялось против часовой стрел-
ки. Здесь речь шла о перцептивных цветах. Учтем, что во всем мире «красны-
ми» называют «левых» (экстремистов, коммунистов и т.п.). Следовательно
мир — не только подсознательного контекста, но и вполне осознанного тек-
ста — живет не стимулами (где, по Ньютону, красное в круге цветов — спра-
ва), а перцептами (где, по Гете, красное — слева) то есть неосознаваемыми об-
раз-концептами. Таким образом, данные физиков и физиологов оказывались
зеркальным отображением данных, полученных психологами и художника-
ми. Отсюда можно полагать, что существует некая, – сменяющая друг друга во
времени, — взаимодополнительность этих данных.
Левое и правое направление цветов в цветовом круге с позиций латерали-
зации функций объясняется преимущественным расположением цветообозна-
чений в левом полушарии головного мозга и перцептивных цветов в правом
(Красота и мозг, 1995). В хроматизме латерализация связана с определенной
стереотипией функций левого полушария и функциональной индивидуализа-
цией правого. Это подтверждает наше предположение. Однако здесь мы снова
сталкиваемся с проблемой архетипичности цветовых образов в подсознании.
Если бы они были строго индивидуальными, то являлись бы они архетипиче-
скими, то есть присущими коллективному бессознательному, по Юнгу? И
здесь Витгенштейн гениально формулирует ответ на этот вопрос (3: 86-87):
«Трудность, очевидно, состоит в следующем: именно ли геометрия цветов
показывает нам, о чем мы говорим, то есть говорим ли мы о цветах? Трудно-
сти в задаче вообразить ее (или воспроизвести ее на картине) заключается в
знании того, когда это изображают на картине…»
Отсюда в хроматизме предполагается, что все люди на Земле неосознанно
обладают тождественными архетипически-идеальными образами в подсозна-
нии. Материальное же их воплощение в красках или словах является индиви-
дуальным, так как сводится по словам Витгенштейна «к неопределенности
требований вообразить это в уме». С другой стороны, в теории Ньютона пур-
пур считается цветом, образованным красными и синими лучами спектра, а
зеленый — простым цветом. В теории же Гете пурпурный является простым
цветом, а зеленый — цветом смешения желтого и синего цветов. Высказанные
предположения в хроматизме позволили создать адекватный концепт внешне-
го (по Ньютону) и внутреннего (по Гете) цветового пространства. В сочетании
с цветовыми архетипами эти пространства привели к построению архетипиче-
ской («атомарной») модели интеллекта (АМИ). По моим оценкам, исключения

из правила архетипичности цветовых канонов составили не более 15 % от всей
базы данных по традиционным культурам (Серов, 2004). Это дает определенные
основания полагать, что археологи, историки, этнологи, искусствоведы могут ве-
рифицировать достоверность и работоспособность АМИ и в других культурах.
Вообще говоря, если левое полушарие связано с общепринятыми понятия-
ми (известными из прошлого), а правое — с перцептами и архетипическими
образами (которые будут материализованы в будущем), то за междисципли-
нарным характером изучения перцептов, безусловно, видится будущее. В свя-
зи с этим можно заметить, что энциклопедисты дискурсивно сводили воедино
разнородные знания скорее по принципам д и в е р г е н т н о й , ч е м к о н -
в е р г е н т н о й эклектики. Это подтверждается и доминированием ф о р -
м а л ь н о й л о г и к и (см. ‘сознание’ в табл.1), и практически полной эли-
минацией перцептуальных цветов в их работах (см. выше — ‘зеркало’). И в
этом можно узреть их общность с интердисциплинарными исследованиями
постмодернистов ХХ века. Хроматизм же как методология XXI века предпола-
гает не дискурс, а ипостатически-женственное вынашивание (см. логику ‘бес-
сознания’) образ-концепта до его о б р а з н о - л о г и ч е с к о г о (см. ‘под-
сознание’) претворения в жизнь на архетипическом уровне цветовых канонов,
которые наши прародители тысячелетиями хранили для воспроизводства жиз-
ни человеческой (Серов, 2004).
1. Аллахвердов В.М. Сознание как парадокс. СПб., ДНК, 2000.

2. Красота и мозг. Биологические аспекты эстетики. М.: Мир, 1995. Гл. 3-4.
3. Кульпина В.Г. Лингвистика цвета. М.: МГУ, 2001. Гл. 2.
4. Серов Н.В. Цвет культуры. СПб.: Речь, 2004. Гл. 1, 4, 21.
5. Brémond É. L’intelligence de la couleur. P.: Albin Michel, 2002.
6. Lemoin S., Rousseau P. Perception et abstraction // L’OEIL, novembre, 2003. P. 2-6.
7. Wittgenstein L. Remarks on colour. Berkeley: California Press, 1977.
246
ЭНЦИКЛОПЕДИЗМ В ЭПОХУ ГЛОБАЛИЗМА

И ПОСТМОДЕРНА:
СИНЕРГЕТИЧЕСКИЙ АСПЕКТ
В.П. Шалаев
Н
еобходимо констатировать, что в случае с Постмодерном мы сталки-
ваемся прежде всего с реальностью Новейшего времени, как принято
называть современное нам общество, отличительными чертами ко-
торого давно стали инфомационные технологии, Интернет, сетевые
организации в бизнесе, культуре, политике, науке, образовании…
Последнее время к этому набору цивилизационных изобретений человечества
добавилась и глобализация, под знаком которой формируют свою историю
практически все современные нам государства и народы мира.
Тем важнее диагноз, который мы должны поставить этому феномену Но-
вейшего времени. Нельзя не констатировать в этой связи, что исторически и
онтологически, в случае с глобализацией, человечество имеет дело с элемен-
тарной по сути, но чрезвычайно сложной по содержанию, глубоко укоренен-
ной в самые различные сферы общественной жизнедеятельности, превращен-
ной формой экономически организованного человечества.
Важно признать, что носителями идей глобализации, в ее экономической
форме, и связанной с ней экономической модернизации, изначально и истори-
чески выступали западные народы и западная цивилизационная форма. Имен-
но западной цивилизации изначально принадлежал первый системный эконо-
мический проект индустриального развития мира и его первое целостное во-
площение — капитализм. Ставший со временем мировым феноменом, проект
требовал все больших ресурсов своего развития. Сырье, рабочая сила, интел-
лектуальные ресурсы, требовались для его планетарного развития во все
большем количестве и качестве.
© В.П. Шалаев, 2004.

В.П. Шалаев 247
Развитие народов вовлеченных в новую систему, со временем приобрело

автопоэтический, гистолизный, самоподпитывающийся характер. Сработал
механизм, называемый в синергетике, механизмом бабочки, когда возникшая
точка роста, интегрировала и подчиняла себе окружающую среду, пользуясь
ресурсами этой же среды. Но принятие экономической цивилизации в ее гло-
бализационной форме народами мира, неминуемо детерминировало собой и
процесс принятия этими народами тех условий и правил игры, на которых она
эта глобализация начиналась (условий и правил, разработанных изначально
западом и, в интересах запада).
Принятие этих условий странами мира, не относящихся как принято гово-
рить к экономически развитым, нельзя не назвать вынужденным, а в некото-
рых случаем принудительным, с точки зрения их экономического характера. И
хотя процесс этот и венчал экономический общественный договор, но договор
в значительной мере неравноправный. Согласие стран третьего мира на вхож-
дение в глобальную экономическую цивилизацию, своей основой имело этот
экономический общественный договор, а своим источником спровоцирован-
ный экономическими центрами мира (западом) процесс продолжения начатого
ими экономического проекта глобализации мира.
Свидетелями и участниками этого процесса становятся все более широкие
круги населения мира. С каждым годом набирает темпы колоссальная эконо-
мическая миграция населения из стран третьего мира в страны экономически
развитой семерки, да и внутри самой семерки. Экономическая миграция под-
чинена законам экономической прибыли и имеет сложную структуру. С со-
держательной стороны в ней во все большей степени начинают доминировать
трудовые ресурсы с высоким уровнем образования и творческой активности,
участниками которой стали последние десятилетия наиболее активные поко-
ления стран третьего мира.
Опираясь на эту квалифицированную рабочую силу, экономическая цивили-
зация, повсеместно создает интеллектуальные, отличающиеся высоким уровнем
квалификации и трудовой дисциплины, организационные центры — своеобраз-
ные аттракторы, организующие окружающую социальную и природную среду на
новых принципах и условиях. В основе этих принципов идея все более ускорен-
ной добычи, переработки сырья и все более ускоренного производства, все новых
товаров и услуг, для все более расширяющегося рынка потребления.
Вслед за процессами экономической интеграции, основанной, как известно
на жестком законе прибыли, рационально осмысленной специализации и раз-
делении труда, связанного с ее получением, наступил черед такой же эконо-
мической целесообразности и в сфере социально-культурной жизни народов.
Ранее востребованные и традиционные сектора экономики, формировавшиеся
десятилетиями, и даже столетиями, стали разрушаться и замещаться другими,
более целесообразными, с точки зрения потребностей глобальной системы и
международной системе разделения труда.
248 В.П. Шалаев
Так же и ранее традиционные религии, культура отношений, поведения и

быта людей повсеместно вытесняются и замещаются западными цивилизаци-
онными стандартами. Традиционная система ценностей и веры народов по-
всеместно замещается ценностями массовой культуры и прагматизмом, чуж-
дыми идеям глубокой духовности. Разрушается моральная система ценностей,
чувство и понимание национальной идентичности. Наемный рабочий или ин-
теллектуал живут теперь совсем по другим цивилизационным образцам, вытес-
няющих прежнюю, традиционную культуру из сознания и поведения народов.
Более того, в соответствии с принципами сложившейся международной
системы разделения труда и экономической целесообразности, сами люди и,
на экономически развитом Западе и на экономически слабом Востоке, во все
большей степени превращаются в то, что современные западные мыслители
назвали феноменом «одномерного человека» (Г. Маркузе). Еще раньше, пред-
восхищая эти процессы, философия марксизма утверждала, что современное
буржуазное общество есть не что иное, как общество овеществленных инди-
видов, превращающихся системой сложившихся экономических отношений в
вещи среди других вещей гигантского по своим масштабам конвейера мирово-
го производства и потребления.
Аналогичные определения мы найдем и в отечественной философии. Рус-
ский философ персоналист начала — середины ХХ века, Н.Бердяев процессы,
происходящие с современным человеком, называл не иначе как феноменом
«объективированной личности», превращенной в объект иных, внешних по
отношению к ней целей и интересов. Эта личность не владеет своей свободой
и, вынуждена для своего выживания в сформировавшемся чуждом мире, оде-
вать маску согласия, создающую предпосылки ее внутреннего противоречия,
основанного на столкновении двух ее главных начал: доставшегося от приро-
ды и бога естественного творческого и, сформированного обществом искусст-
венного соглашательского.
Этого человека, становящегося во все большей степени — винтиком мегама-
шины (Л. Мэмфорд), придатком машины, профессии, специализации, который
под влиянием репрессивной среды разрушается как целостная личность, стано-
вится рабом «лампы», акциденцией созданной им технической, экономической
цивилизации, мы и застаем сегодня в качестве доминирующего типа личности,
способной пойти на многое ради своего маленького, но такого великого для нее
самой экономического успеха. Тип этот во многом напоминает нам черты, опи-
санные Х. Ортега-и-Гассетом в начале ХХ века, под именем человека массы, вы-
шедшего на сцену мировой истории с восстанием масс, произошедшего на рубеже
сословной и классовой культур (феодального и буржуазного типов обществ).
Процесс, свидетелями и участниками которого мы сегодня являемся, по боль-
шому счету есть процесс завершающего утверждения новой парадигмы человече-
ского существования, подобный переходу от одной культурной формы к другой,
как его определял когда-то русский социолог начала-середины ХХ века П. Соро-
кин (переход от идеациональной к чувственной форме культуры). Это процесс, с

культурной точки зрения, окончательной смены доминанты культурных ценно-
стей, с ценностей духовных, религиозных на ценности телесные. В этом выражено
то глубинное противоречие, что мы можем зафиксировать на философском языке
между человеком культуры (по большому счету человеком духовных ценностей)
и человеком цивилизации (человеком по преимуществу материальных ценностей
и материального успеха), столкновение между которыми наиболее обострилось на
рубеже двух тысячелетий со времени рождества Христова.
В конечном счете, все это не могло не привести к разрушительным процес-
сам в самобытной культурной жизни народов, попавшим под унифицирующий
глобальный экономический каток. Не могло не вызвать всплеска системных
протестов против глобализации, проявивших себя последнее время в мире.
Ведь антиглобалисты протестуют не только против унификации культур, раз-
рушения традиционных и самобытных систем ценностей, массовых экономи-
ческих миграций, разрушения контроля общественности за экономическими
процессами, но и против индивидуализации, разобщенности, одиночества лю-
дей, порождаемых глобализацией, как экономической цивилизацией, столк-
нувшейся на высоте своего развития с культурой. Вопрос об окончательных
результатах этого столкновения остается открытым. Грядущие стратегии еще
только вынашиваются в глубинах интеллектуальной рефлексии современности.
При этом мы не можем не видеть и всей фундаментальности происходящих
процессов. Свершающийся на наших глазах виток человеческой истории как
мы уже отмечали, кроме глобализации имеет еще одно отличительное и глу-
бинное свойство. Он тождественен понятию Постмодерна, того, что происхо-
дит «после современности», дословно. Действительно, мы вступили в постсов-
ременность. Ее отличительные черты — крайняя степень нестабильности, не-
устойчивости всей совокупности отношений человека с миром и с самим со-
бой, с постепенной ярко выраженной устремленностью ко все более кризис-
ным для человека формам существования. При этом, феномен постмодерна
как смешения стилей в искусстве давно переосмыслен и приобрел совсем
иные, общечеловеческие формы. Постмодерн сегодня с философской точки
зрения воспринимается нами уже как смешение форм человеческой социаль-
ности, в принципе. Смешение стало глубинным свойством нашего времени,
проявившись в смешении ценностей, стилей, подходов, технологий, укладов и
т.д., охвативших все области человеческой жизнедеятельности в мире.
В науке — это смешение методов, форм и подходов научного знания, про-
явившихся в виде тенденций междисциплинарности и повсеместного диалога на-
ук находящихся в поиске нового предметного поля, более адекватного целям и за-
дачам человеческого рода на рубеже двух тысячелетий. В культуре — это смеше-
ние жанров, стилей и т.д., непрестанный поиск новых жанров, стилей в бесконеч-
ной погоне за самовыражением взбунтовавшейся, свободной, но страдающей и
неудовлетворенной собой и миром личности. В экономике — это смешение мно-
гих хозяйственно-экономических укладов, коммунитарных и буржуазных форм

организации производства и потребления. В политике — неостанавливающееся
смешение уже освоенных и поиск новых ценностей, путей и моделей обществен-
ной жизни. В этике — самые невероятные ассоциации веры и научного знания, на
стыке религиозных и атеистических систем ценностей и т.д.
Нельзя не задаться вопросом, что же это за общество, в котором мы живем?
Безусловно, более всего ему подходит имя Постмодерна, всего того, что было,
а теперь испытывает эволюционные эксперименты на совместимость друг с
другом. Получив свободу самовыражения и соприкосновения друг с другом
весь наличный культурный и цивилизационный человеческий потенциал ис-
пытывает беспорядочное «кровосмешение» друг с другом. Чрезвычайно инте-
ресен и рождаемый в этих условиях тип человека. Некоторые из его черт уже
были отмечены — одномерность, маргинальность, овеществленность, но нель-
зя не добавить и повышенную манипулятивность и чувствительность к внеш-
ним организованным воздействиям.
По своим личностным качествам — это тип смешенной культуры, такой
же, как и взращивающая его социокультурная среда. Безусловно, это тип би-
фуркационного характера. Его обычное состояние — неустойчивость. Его
обычная направленность — ожидающая несамонаправленность. Его обычная
реакция — темпоральность, т.е. повышенная чувствительность к малым внут-
ренним и внешним воздействиям среды. Откуда сильнее подует ветер перемен,
оттуда и рождается каждый раз новый путь жизни этого человека. Тем не ме-
нее, описываемый здесь флюгерный тип имеет фундаментальную оправдан-
ность и объективную обусловленность в истории человеческого рода.
Дело в том, что флюгерный, маргинальный тип личности является идеаль-
ным человеческим материалом для новых исторических экспериментов. В ка-
честве социального пластилина он идеальный материал для социальной лепки,
реализации самых невероятных моделей, рожденных в сознании внешнего
творца. Сегодня этим творцом выступает глобальная экономическая цивили-
зация, движимая фундаментальным экономическим законом прибыли. Таков
ее внутренний механизм и одновременно философия реализации, глубоко за-
тронувшая экономические потребности и экономический интерес человека.
Подобно философии абсолютной идеи Гегеля экономическая цивилизация
не имеет внешних границ своей реализации. Ее корреляция возможно только
на ее собственной философской почве, а значит, мы имеем дело с безосновным
феноменом нашей жизни. Утешает только то, что носителем ее является все же
человек, существо ограниченное пространственными, временными и познава-
тельными способностями, а потому и позволяющее над собой различные экс-
перименты самое себя начала. С сущностной точки зрения тем самым именно
человек и есть гарант происходящего и не происходящего с ним в этих гло-
бально-экономических метаморфозах. Сегодня человек этот, объективным об-
разом представлен типом, имеющим переходное сознание, воплощая столь же

переходную социальную реальность.
В существующих условиях, тип этот — идеальный материал для манипу-
ляций социальной среды, сцементированной организованными центрами ин-
теллектуальной, дисциплинированной в своих экономических инстинктах и
понятиях рабочей силы современных больших и малых городов. Утративший
традиционную форму культуры, ставший своеобразным «перекати полем», по-
граничным социальным существом, этот новый глобализированный тип чело-
века, сегодня находится в непростой ситуации постмодерна ценностей, целей,
смыслов и стилей жизни. Его можно понять и можно объяснить. Он основа,
человеческий базис новой глобальной цивилизационной формы, но в то же
время и ее самая большая проблема в настоящем и в ближайшем будущем.
На языке синергетики мы можем зафиксировать эту проблему ее бифурка-
ционной сущностью, воплощенной в типе бифуркационного человека. Его
главные признаки совпадают с понятием бифуркации, как крайне неустойчи-
вого состояния, содержательно представленного тонким и временным равно-
весием внутренних составляющих архетипов личности сложившихся во всече-
ловеческой истории и культуре. В типе этом столкнулось множество начал, в
значительной степени не имеющих общего основания, путей и языков пони-
мания друг друга. Их соединение достигалось и достигается до сих пор лишь
за счет всеобъемлющих экономических потребностей и экономического инте-
реса людей различных исторических и культурных фил. Но исчерпывается ли
этой потребностью и этим интересом сущность и связанные с ней цели и по-
требности рода человеческого? Мы уже знаем исторический ответ, что нет.
Человек много сложнее чем экономическое измерение его жизни. Нам остает-
ся тем самым только ждать, когда этот человек «выпьет» отведенную ему ис-
торическим временем чашу экономического интереса и вспомнит о своей не
менее значительной духовной составляющей.
Тем самым цивилизация называемая нами глобальной экономической ци-
вилизацией, изначально, имеет внутри себя фундаментальное противоречие,
сопряженное с противоречивой сущностью самого человека, который никогда
не согласится с самоопределением одномерной экономической личности, по-
тому что его сущность намного сложнее экономического измерения. Тем са-
мым эта цивилизация лишь определенный объективно обусловленный этап
самоутверждающегося, поддавшегося экономическому искусу человека в его
эволюции. Ставший ее фундаментом человеческий тип в одно и тоже время
должен, в силу своих переходных качеств, стать и ее модернизатором, но на
новых, не экономических началах человеческой сущности (аттракторах). Но
начала эти, как мы уже отмечали, этим человеком еще неотрефлексированы.
Какое отношение эта тема имеет к идее энциклопедии? Очень просто. Эн-
циклопедия порождалась ее авторами (Д. Дидро, прежде всего), изначально
как аттрактор, новая точка роста, фактор формирования нового типа человека
на постсредневековом социокультурном пространстве. Идея энциклопедии —

это тем самым идея механизма изменения сознания людей сначала малыми си-
лами, но затем под воздействием эффекта бабочки, с огромной скоростью рас-
пространявшего новое знание на сознание народов той эпохи. Всякой эпохе
нужны такие энциклопедии. И они всегда имели место быть в письменной или
устной формах все равно. Мы их можем зафиксировать в феноменах языче-
ских, мифологических, устных и религиозных письменных форм, влиявших на
становление нового сознания, участников нового становящегося, преодоле-
вающего свою причину мира.
Идея энциклопедии — это идея точки роста новых сил в рамках старого по
своим формам общества. Представляется, что наша эпоха уже обрела свою но-
вую энциклопедию и, эта энциклопедия набирает сил в своем распространении
и воздействии на современное общество, современное человечество. Безус-
ловно, мы знаем ответ на вопрос «что выступает в качестве такой энциклопе-
дии сегодня»? Это не Коран и не Библия и не Энциклопедия Д. Дидро, нет.
Имя ему Интернет. Именно он замещает сегодня сложившиеся традиционные
аттракторы формирования сознания населения народов мира, активно конку-
рируя и вытесняя сложившиеся до этого точки роста и управления миром на
уровне сознания. Здесь, мы видим повторение изобретения создателей энцик-
лопедии, Корана и Библии. Чтобы изменить сознание населения, необходим
инструмент, способный легко достигать сознания каждого из участников но-
вой истории, и, прежде всего сознания молодежи и интеллектуальной элиты.
Нельзя не заметить, что именно эти социальные группы наиболее глубоко
укоренены сегодня в систему Интернет-общения, являются не только его актив-
ными пользователями, но и активно его развивают, создавая все новые базы дан-
ных и новое программное обеспечение для доступа и пользования ими. Они новая
социальная сила нового человечества, о конкретных формах которого столь много
сегодня размышляют философы, экономисты, политики. Но Интернет, как и эн-
циклопедия — это всего лишь форма, механизм, фактор изменения сознания, ры-
чаг, опираясь на который возможно технологически воздействовать на людей. У
дела Интернет-энциклопедии есть и другая сторона — содержательная.
Действительно, не только форма донесения информации, воздействия на
сознание людей, но и содержание этого воздействия, — таковы две стороны
медали единого процесса обретения человечеством своей новой точки роста и
управления своими процессами. Овладение этой новой формой управления
людьми, становиться сегодня принципиальным вопросом формирования ново-
го мира. За Интернет во все большей степени разворачивается борьба идеоло-
гий, политик, экономик. Естественно, что в этой борьбе способны победить,
прежде всего, те, кто способен вложить наибольшие средства и, в наиболее
эффективных направлениях, в технологии и содержание растущих в масшта-
бах охватываемой аудитории и скоростях развития в технологическом и со-
держательном отношениях Интернет-процессов.
Нам представляется, что Интернет, как новая форма энциклопедических

знаний необычайным образом дополняет собой феномен глобализации и По-
стмодерна. Фактически, управляющие глобализацией экономические центры
мира, в ситуации постмодерна, как естественно-исторического феномена, по-
лучили в свои руки мощный инструмент управления миром в целостно обще-
ственном смысле. Они получили в руки инструмент, который в сотни, тысячи
раз интенсифицирует процесс формирования нового, постмодернового созна-
ния, в решающей степени выгодного экономической цивилизации, которая его
и породила, как свой один из лучших инструментов социального гистолиза,
ускоренного разрушения традиционных форм культурной жизни народов. Ин-
тернет энциклопедия стала важным инструментом и ускоренного создания но-
вой социальной человеческой маргинальной базы, наиболее выгодной для аб-
солютного господства идей постиндустриального по форме капитализма.
Постмодерн, с его устремленностью в будущее, и повсеместной критикой
классики и традиций, выражаемой в смешении ценностей, знаний и форм ми-
ровоззрения, выступил благодатной почвой для глобальной формы экономиче-
ской цивилизации. Именно его пассажи, его идеи изначально присутствуют в
Интернете. Речь идет, прежде всего, о проявлении, изначального плюрализма
знаний, идей, ценностей, с постепенным формированием сознания того, что
все это мнения. Своеобразный Постпрагматизм — такова суть постмодерна и
таково содержание, основанного на нем Интернета и его воздействия на умы
пользователей. Знания — это всего лишь мнения, и их польза лишь в том, что
они позволяют решить те или иные задачи пользователей. Истина как объек-
тивный принцип все более и более уходит из сферы Интернет знаний, замеща-
ясь истиной мнением, становящимся своеобразной и полезной смазкой для
решения локальных задач пользователей.
Соответственно, мы не можем не заметить в Интернет-энциклопедии,
идеологического инструментария формирования все новых маргинально и по-
требительски мыслящих пользователей его знаний. Тем самым идея классиче-
ской энциклопедии, как носителя новейших научных знаний о мире, нашла
свое перевоплощение в идеи энциклопедии эпохи Постмодерна. Отличитель-
ными чертами последней стали:
1. Разрушение созданных в классическом научном знании структур поряд-
ка в знаниях описывающих человека, общество, мир в целом.
2. Разрушение созданных в классическом научном знании структур поряд-
ка в знаниях о методах, путях и принципах познания истины.
3. Разрушение созданных в классическом научном знании структур порядка в
знаниях о системах ценностей, которыми должен руководствоваться человек в
своем поведении и на которых должно быть основано существование общества.
Важнейшая причина созданной Постмодерном и, укореняемой через Ин-
тернет ситуации хаоса, дезорганизации и переходности в знаниях и ценностях,
заключается в экспоненциальном распространении в мире превращенной фор-
мы экономической цивилизации в ее западной модели глобализированной

формы социальной организации. Стремление запада представить и воплотить
в реальных структурах организации общественной жизни свою экономиче-
скую модель развития и, поиск связанных с этим механизмов воздействия на
мир, необычайным образом привели к тому, что человечество оказалось на ру-
беже XXI века в ситуации Постмодерна, человеческой базой которого, как и базой
глобализации, стали все более маргинализирующиеся слои населения мира.
В этом смысле энциклопедия в ее классической форме уже стала достояни-
ем другой эпохи, уступив место более влиятельной, доступной и действенной,
технологически, форме воспитания масс — Интернет-энциклопедии, Интер-
нет-технологии организации мира на новых экономически цивилизационных,
глобальных ценностях и знаниях о мире, обществе и человеке. Безусловно,
представленный тезис требует своего дополнительного уточнения, научной
проверки, верификации. Но в общих тенденциях, мы надеемся, не ошибаемся.
Дело остается и затем, чтобы спрогнозировать, смоделировать возможные сце-
нарии развития человека и мира в этих новых измерениях Интернет энциклопеди-
ческих знаний. Что мы видим одной из главных задач современного направления
социально-гуманитарных знаний, связанных с феноменом энциклопедии.
Наши предложения были бы связаны, как представляется, прежде всего, с
наиболее слабо исследованной стороной феномена энциклопедических знаний.
К ней относится проблема ее социальных смыслов. Как представляется именно
она может сыграть наиболее значимую роль в понимании и организации про-
цессов дальнейшего развития человечества. Из наиболее насущных задач в ис-
следовании социальных смыслов энциклопедических знаний, в этом новом
для России направлении развития социально-гуманитарных знаний, можно
было бы отнести следующие:
1. Исследовать генезис и социальный феномен энциклопедических знаний
и энциклопедизма в истории человеческого рода.
2. Исследовать современные формы энциклопедий и энциклопедизма и их
социальные смыслы.
3. Исследовать феномен энциклопедии в ее Интернет формах и характер ее
влияния на сознание народов и поведение современного человечества.
Синергетический подход, как представляется, наиболее адекватен к описа-
нию подобного рода феноменов. Энциклопедия и энциклопедизм — чрезвы-
чайно сложная форма организации общественной жизни народов и знаний о
ней. Синергетика, ориентированная на описание сложных систем различной
природы, акцентирует свое внимание на периоды их нестабильного развития, в
моменты разрушения их внутренних и внешних равновесий. Ее преимущества
и в том, что она ориентируется на управление социальными системами с уче-
том принципа их самоорганизации, роли малых флуктуаций, внутренних точек
роста, и способна тем самым выступить инициатором вхождения феномена
энциклопедии и энциклопедизма в систему современных научных представле-

ний о наиболее сложных феноменах мира.
1. Ахиезер А., Гольц Г.Критические пороги социальных систем // Общественные науки и

современность, 1992. № 1. С. 45-56.
2. Бляхер Л.Е. Виртуальное состояние социума, или шансы и риски открытого общества в
России. М.: Изд-во Магистр, 1997. 48 с.
3. Князева Е.Н., Курдюмов С.П. Антропный принцип в синергетике // Вопросы философии,
1997. № 3. С. 62-79.
4. Ласло Э. Век бифуркации. Постижение изменяющегося мира // Путь, 1995. № 7.
5. Моисеев Н.Н. Современный антропогенез и цивилизационные разломы (эколого-полито-
логический анализ) // Вопросы философии, 1995. № 1. С. 3-30.
6. Печчеи А. Человеческие качества. М.: Прогресс, 1985. 312 с.
7. Пригожин И., Стенгерс И. Порядок из хаоса. М.: Прогресс, 1986. 432 с.
8. Синергетика социальных коммуникаций в современном обществе. Сб. материалов / Под
общей редакцией проф. Шалаева В.П. Йошкар-Ола: МарГТУ, 2001. 196 с.
9. Социальная синергетика: Актуальные проблемы, поиски, решения. Научные материалы /
Под общей редакцией проф. Шалаева В.П. Йошкар-Ола: МарГТУ, 2003. 310с.
10. Социальная синергетика: теоретические и практические аспекты. Сборник научных тру-
дов / Под общей редакцией проф. В.П. Шалаева. Йошкар-Ола: МарГТУ, 2004. 210 с.
11. Фромм Э. Бегство от свободы. М.: Прогресс, 1990. 269 с.
12. Фукуяма Ф.Конец истории? // Вопросы философии. 1990. № 3. С. 134-147.
13. Хантингтон С. Столкновение цивилизаций? // Полис, 1994. № 1. С. 33-49.
14. Хосе Ортега-и-Гассет. Дегуманизация искусства. М.: Радуга, 1991. 640 с.
15. Шалаев В.П. Социосинергетика: истоки, теория и практика в современном мире. Йошкар-
Ола: МарГТУ, 1999. 270 с.
16. Шалаев В.П. Синергетика человека, общества, природы: управленческий аспект. Йошкар-
Ола: МарГТУ, 2001. 162с.
256
ЭНЦИКЛОПЕДИЯ:
ТРАНСЦЕНДЕНТАЛЬНАЯ КНИГА
В.В. Семенов
Э
нциклопедия как феномен существует в двух природах, если исполь-
зовать для его описания традиционный европейский дуализм тела и
духа: это, во-первых, интеллектуальный издательский проект, появ-
ляющийся в результате определенной интенциональности и состояния
сознания, нацеленного на полное освоение мира, которое и представ-
ляет собой вторую ипостась энциклопедии. То есть энциклопедия это форма
мысли и поэтому она явление порядка, который находится на уровень выше
реальных практических реализаций энциклопедических проектов, это особая
интенция сознания и особая организация опыта знания как такового.
Как книга энциклопедия имеет, с одной стороны, линейную алфавитную
структуру, но, с другой стороны, ее существенным моментом является практи-
ка чтения с перекрестным движением в тексте, содержание которого в прин-
ципе охватывает весь мир, но не имеет единого принципа организации логики
знания от начала до конца.
Энциклопедия как система знания потенциально имеет замкнутую завер-
шенную форму, но содержание ее в принципе не завершено. Она в целом яв-
ляется системой, построенной на общих принципах и научных основаниях, и
главный принцип этой системы — объективность, т.е. некая трансценденталь-
ная точка обозрения сущего.
Значит, единство этого знания обеспечивается просто тем фактом, что это
есть знание, и его априорной ценностью. Знание как феномен становится ос-
новной формой отношения человека, а точнее, уже познающего субъекта, как
к миру, так и к другим людям. Знание энциклопедии это преобладающая фор-
ма коммуникации сознания с сущим, а сущее принципиально коррелирует с
© В.В. Семенов, 2004.

В.В. Семенов 257
сознанием. Причем знание приобретает свою энергию ценности не через при-

общение трансценденции — знание энциклопедии священно само по себе, его
освящает сам факт того, что это — знание.
Знание — сила, и при этом сила священная, по сути, божественная. А т.к. в
Новое время представление о христианском боге как о персональной всемогу-
щей и сверх-рациональной силе уже в значительной степени покинуло и об-
щественное сознание, и культурное пространство, уступив место деизму, а ин-
тенсивность переживания веры ослабла, «свято место» трансцендентного с не-
обходимостью перешло к сознанию как форме абсолютного — места, в кото-
ром рождаются и примиряются все противоречия, максимумы и минимумы. И
энциклопедия как знание стала сознанием, а сознание — энциклопедией, при
этом они индуцировали священность друг друга.
У энциклопедии были свои жрецы, паства и атрибутика. Но служение шло,
конечно, не многотомной Книге, сместившей с Сиона и вобравшей в себя даже
Книгу Книг, а тому способу со-знания, который узурпировал божественное
место. В чем особенности этого сознания?
Во-первых, энциклопедическое сознание стремится охватить все сущее
умом, рационально. Представить или перевести чувственно воспринимаемый
мир в систему логических отношений, доступных пониманию и очевидных
(критерий, важный для многих философов Нового времени). Тем самым эн-
циклопедия — это своего рода «икона» того священного всесильного (абсо-
лютного) сознания, которое само порождает мир и потому может его отчетли-
во рационально пред-ставить. И, что характерно, в этом представлении пред-
ставить и самого себя, не оставив ничего в себе непроясненным, иррациональ-
ным. Иррациональное инкорпорируется в знание в виде принципиально науч-
но объяснимых феноменов предрассудка, обскурантизма и дикости. Не удиви-
телен поэтому пафос просвещения. Тем самым иррациональное признается
существующим в горизонте сознания, но только как ошибка, недостаток зна-
ния или клиническое безумие. Это создает проблему в том, что свои собствен-
ные основания сознание не проясняет, полагая их как некую абсолютную про-
зрачную данность, которая эффективно действует, предшествуя всему сущему
и имея, поэтому, неоспоримый авторитет. Этому способствует установка, что
энциклопедическое сознание может все объяснить, и в этом потоке объяснения
не задается своим собственным основанием. Это верно за единственным ис-
ключением — энциклопедией Гегеля, которая хоть и основана на абсолютиза-
ции опыта знания, дает себе в этом отчет. Гегелевская энциклопедия, основан-
ная на совершенном систематическом принципе изложения, в отличие от про-
извольного — алфавитного, базируется на том же самом опыте абсолютного
знания и сознания, вмещающего в себя все связи мира, на установке, что соз-
нание тождественно бытию. Будучи универсумом, энциклопедия играет роль
абсолютного источника знания и самим этим притязанием выходит на уровень
258 В.В. Семенов
определенного решения философских проблем, по сути и являясь одним из та-

ких решений в истории философии. Это первое.
Второе. Ни одна энциклопедия всего, конечно, не охватывает в силу принци-
пиальной незавершимости здания науки. Сознание наполняется содержанием до
предела, но всегда остается нечто непознанное. Это обстоятельство есть как бы
фрустрация мысли и самого проекта переведения всего сущностного в мире в
форму дискурса. Дискурсивный характер этого знания запечатлен даже самой ал-
фавитной формой тематизации энциклопедических статей. То есть знание облада-
ет для такого сознания прежде всего дискурсивным характером, то есть существу-
ет в языке и во времени. Разумеется, это создает картину мира, в которой, по Хай-
деггеру, европейский человек живет с Нового времени. Представление выражает-
ся в языке, в логике языка. То есть энциклопедия — это абсолютное и дискурсив-
ное знание (парадокс), кенозис абсолюта, рассеянного в мире, и значит теозис все-
го мира в том со-знании, которое освящает его своей силой.
Энциклопедия как феномен философского анализа ставит проблему стату-
са знания вообще и дискурсивного знания в частности. Знание представляет
собой структуру сознания, т.к. сознание — это сознание о чем-то. Энциклопе-
дическое сознание дискретно и дискурсивно, но при этом и абсолютно, т.к. аб-
солютной считается сама сила знания. Сознание энциклопедии не имеет «соб-
ственника». Им не является не только человек, но уже и бог. Сознание — раз-
вивающийся по языковой логике абсолют, приходящий в полное сознание са-
мого себя в человеческой деятельности. Тем самым энциклопедия это знание
еще человеческое, но стремящееся от этой человечности избавиться и занять
надчеловеческую позицию. Знание, как каталог Рассела, стремится включить в
себя как знание обо всем, так и знание о знании, тем самым объективируя че-
ловека как носителя знания. Энциклопедия как сознание, следовательно, это
основная форма отчуждения человека, как и появившийся капиталистический
способ производства. Эти формы отчуждения сонаправлены в своих интенци-
ях и коренятся в той мета-позиции, которую приобрело знание, вытеснив ир-
рациональную сущность человека из горизонта сознания и из языка. Нивели-
рование иррационального и божественного в сознании, тем самым, в философ-
ской установке энциклопедии Нового времени сыграло роль объективации и
уничтожения сущности человека, т.к. перекодировала его сущность в безлич-
ный коллективный корпус энциклопедического дискурса. Это имело и хоро-
шие и плохие стороны. С одной стороны, отношение к человеку как предмету
обусловило последующую бесчеловечность в отношениях между людьми. С
другой стороны, когда в 19 в. маятник истории знания вновь качнулся в сторо-
ну признания иррационального и трансцендентного, а универсалистские при-
тязания сознания стали рассматриваться как проявление тоталитаризма, стало
более понятно, что отношение человека к самому себе и другим не ограничи-
вается только сферой рацио.
В.В. Семенов 259
Однако миф об универсальной книге, видимо, вечен как сам мир. Только
проявление этого мифа различно и имеет свои аватары в мифах об абсолютном
знании, философском камне, гнозисе, абсолютной идее, вавилонской библио-
теке или бесконечной книге Борхеса и т.д. Современным инкарнацией мифа
абсолютного знания является киберсеть, которая приняла на себя в значитель-
ной степени функции сакрального всеобщего знания, и со времен неоплатони-
ков и средневекового спора об универсалиях дала, пожалуй, самый впечат-
ляющий образ сферы ноуменального, чистых идей, парадигм сущего. Человек
как иррациональное не-сущее, несводимое к моментам своей рациональной
деятельности в этих обстоятельствах вновь находится под угрозой отчужде-
ния, объективации, но уже как агент информации, и сам переходит в некое но-
вое для себя агрегатное состояние мультимедийного носителя информации,
рассеянной в потоках сетевых информационных и финансовых коммуникаций.
260
ФИЛОСОФСКИЕ И НАУЧНЫЕ ОСНОВАНИЯ

ЭНЦИКЛОПЕДИИ ПРАВОВОГО НИГИЛИЗМА
С.А. Сирин
О
правовом нигилизме, особенно в последние годы, говорят много, и мно-
го пишут главным образом в чисто публицистическом плане. Каких-
либо серьезных научных исследований о природе, сущности, формах
проявления того явления в нашем обществе, к сожалению, не имеется.
Обычно правовой нигилизм расценивается как определенное, а именно
негативное, отрицательное отношение той или другой части общества или обще-
ства в целом к действующему праву или как определенное состояние правового
сознания в тот или иной период жизни общества и государства. При этом право-
вой нигилизм рассматривается как чисто юридическое понятие. Это явление воз-
никает в чисто правовой сфере и вне права рассматриваться не может. Некоторые
авторы еще более суживают это понятие, относя его исключительно к области
правосознания и даже к его нижнему этажу правовой психологии.
Конечно, правовой нигилизм тесно связан с правом, и в особенности с пра-
вовым сознанием, ибо вне права и вне правового сознания, как и вообще за
пределами правовой жизни общества, он немыслим. Однако было бы совер-
шенно неправильно ограничивать правовой нигилизм только рамками права,
правовой сферой. Достаточно сослаться хотя бы на то, что, являясь, допустим,
чисто правовым явлением, он, как и всякое правовое явление, тесно связан со
всей реальностью, которая является предметом внимания и регулирования со
стороны права. Правовой нигилизм в отношении норм хозяйственного, граж-
данского, финансового и других отраслей права, регулирующих экономиче-
скую деятельность, перерастает в нигилизм экономический, в игнорирование
или недооценку экономической сферы, то же самое мы можем сказать о поли-
тической и религиозной сферах, об отношении к природе, к экологической
© С.А. Сирин, 2004.

С.А. Сирин 261
деятельности и т.д. Поскольку правовой нигилизм есть в известном смысле

отношение человеческого индивидуального и общественного сознания к пра-
ву, он самым непосредственным образом связан с чувственной и рациональ-
ной деятельностью, с индивидуальной или групповой волей и т.д., которая бу-
дучи закреплена и оформлена в правовую норму, в закон, может порождать
негативное к ним отношение, то есть превратиться в правовой нигилизм.
То, что правовой нигилизм в своем проявлении выходит далеко за пределы
права, доказывается не только тем, что право регулирует практически все сто-
роны общественной (и не только общественной) жизни. Правовой нигилизм
есть определенный вид или определенная форма общественного мнения, поли-
тическая и национально-историческая характеристика общества, его действи-
тельного состояния. Степень правового нигилизма является своего рода лак-
мусовой бумагой, мерилом, критерием состояния здоровья общества и госу-
дарства, в которых он проявляется. Таким образом, правовой нигилизм не
только и да же не столько правовое явление. Скорее его модно охарактеризовать
как социально-психологическое явление, возникающее в результате оценки права
или отдельны: его норм отдельными людьми, социальными группами или даже
всем обществом, оценки, переходящей в соответствующие действия или бездей-
ствия. Правовой нигилизм это не столько вопрос юриспруденции, сколько вопрос
социологический или даже еще шире — социально-философский.
Нигилизм — понятие философское, наиболее широкая категория, понятие
«правовой нигилизм» является лишь одной из форм его проявления, конкретиза-
ция проявления нигилизма, в частности, в правовой сфере жизни общества. По-
этому, чтобы понять и лучше разобраться в сущности правового нигилизма, выяс-
нить основательнее его смысл и значение, необходимо предварительно обратиться
к вопросу о том, что представляет собой нигилизм как философская категория.
Самое понятие «нигилизм» (от лат. слова nihil — ничто) впервые появляет-
ся у Фридриха Якоби (1743-1819) — немецкого философа и писателя. Это по-
нятие у Якоби играет роль разрушительно-созидательную, как своеобразное
средство перехода от рассудочной метафизики к философии веры и чувства.
Однако наиболее полное и резко очерченное выражение это понятие получило
в сочинениях Фридриха Ницше. Можно с полным основанием утверждать, что
Ницше является родоначальником философской теории нигилизма, его пла-
менным пропагандистом.
Отношение Ницше к нигилизму двояко и противоречиво. С одной стороны,
Ницше энергичный и безусловный сторонник нигилизма, который, по его сло-
вам, уничтожает всякие иллюзии, иллюзорность таких высоких идеалов, как
христианство, революция, свобода, равенство прав, миролюбие, филантропия,
справедливость, истина. Все эти великие слова, по мнению Ницше, имеют це-
ну лишь в борьбе, как знамена, а не как реальности, как пышные наименова-
ния для чего-то неопределенного. Со времен Платона, полагает Ницше, мир
разделяется на две части: на подлинный и не подлинный, на бытие и смысл, на
262 С.А. Сирин
истинный мир (потусторонний) и неистинный, в котором обречен жить чело-

век. Такое деление ненормально и к нему может быть только негативное от-
ношение. Нигилизм является поэтому единственным средством раз и навсегда
покончить с подобным дроблением, с такого рода дуализмом и тем самым
способствовать наступлению «эры сверхчеловека», где не будет раздвоенности
миров, борьбы добра со злом, истины с ложью.
Но с другой стороны, нигилизм не является чем-то абсолютно ценным и
значимым. Он сам должен быть преодолен в процессе становления «эры
сверхчеловека». Нигилизм есть следствие ненормального развития общества и
его духовной культуры. И, как таковой, прекращает свое существование с на-
ступлением «эры сверхчеловека».
Ницше впервые дал и определение понятию «нигилизм». «Что обозначает
нигилизм? — спрашивает он. И отвечает: «То, что высшие ценности теряют
свою ценность». Нет цели. Нет ответа на вопрос «зачем?». Конечно, это опре-
деление в принципе не является строгим и по своему построению не может
быть отнесено к логически и научно выверенным; он не указывает на харак-
терные черты нигилизма как социального явления. Однако в приведенной ци-
тате подчеркивается один весьма существенный момент: нигилизм возникает
там, где жизнь обесценивается, где потеряна цель и нет ответа на вопрос о
смысле жизни, о смысле существования самого мира. Немецкий философский
словарь, изданный у нас в 1961 году, выражает эту особенность понимания
нигилизма Ницше следующим образом: «Ницше обозначает словом «ниги-
лизм», заимствованным у русского писателя Тургенева, явление, связанное с
переоценкой высших ценностей, именно тех ценностей, которые только и на-
полняют смыслом все действия и стремления людей» В это слово Ницше вкла-
дывает следующий смысл: «Нет больше ничего, во имя чего следует жить и к
чему надо было бы стремиться. Становится ясно, что все эта стремления тщетны».
Интересно заметить, что авторы словаря в качестве предтечи обоснования
нигилизма ссылаются на Тургенева, благодаря роману которого «Отцы и дети»
нигилизм стал на Западе широко распространенным понятием. Следует вооб-
ще подчеркнуть, что нигилизм в известном смысле есть порождение русской
действительности, он стал своего рода социальным кредо большей части рус-
ской интеллигенции, вставшей в середине XIX века на путь голого отрицания,
грубого опошления прошлого своей страны, одностороннего, зачастую совер-
шенно немотивированного неприятия настоящего, особенно политических и
правовых реалий и ценностей своей страны. Отстраненность от внутренней
жизни народа, убежденность в своем превосходстве», гордыня ума и не жела-
ние понять и принять вековые ценности народной жизни породили идеологию
и психологию нигилизма в различных слоях русского общества. Не случайно
многие аристократы и интеллигенты стали ярыми сторонниками анархизма и
марксизма — учений, основанных на принципах нигилизма и обосновывавших
его. Именно в России, начиная с середины прошлого века, появляются всевоз-
можные политические течения, а затем великое множество различных партий,

находившихся в общем-то в одном и том же русле отрицания государственных
устоев, официальной идеологии, христианской морали, традиционно сложив-
шегося уклада семейной и общественной жизни. Герой романа И.С. Тургенева
«Отци и дети» Базаров, относившийся с непомерным цинизмом ко всему по-
ложительному и устойчивому, распространявший крайние нигилистические
взгляды, стал символом, героем-идеалом революционно настроенных людей,
главным образом, из интеллигентной молодежи. Не случайно на Западе, начи-
ная с 1870-х годов и по сей день русская революционная мысль характеризует-
ся, как правило, исключительно как нигилистическая, все ее положения расцени-
ваются главным образом с этих позиций и записываются в разряд нигилизма.
На Западе взгляды Ницше на нигилизм развивались в социальной философии
Шпенглера и немецкими экзистенциалистами, главным образом, М. Хайдеггером.
В России в 1918 году вышел сборник статей о русской революции «Из глу-
бины». В нем выдающиеся мыслители Н. Бердяев, С.А. Котляревский, П. Нов-
городцев, С. Франк и другие, говоря об упадке духовной культуры, подчерки-
вают неудачи и в области материальной и утверждают, что единственная сфе-
ра общественной жизни, провозглашенная марксистами подлинным бытием —
материальное производство, — подверглось в революции такому же полному
разрушению, как и культура. Анализируя в 1921 году основы социалистиче-
ской экономики, П. Струве отмечал: «Полное удушение как экологической
свободы, так и личной имущественной безопасности городского населения
есть одно из условий экономического упадка и регресса Советской России.
Русское искание правды жизни, по мысли Бердяева, всегда принимает апока-
липсический или нигилистический характер. Это — глубоко национальная черта.
Проблема нигилизма — одна из важнейших для С.Л. Франка. Наиболее
полно его взгляды на эту проблему изложены в статье «Этика нигилизма»,
опубликованной в сборнике «Вехи». Под нигилизмом Франк понимал отрицание
или непризнание абсолютных (объективных) ценностей. В статье «Очерки фило-
софии культуры», написанной им совместно с П.Б. Струве, говорилось, что под
нигилизмом следует понимать не политический рационализм и не «отрицание».
Согласно Шпенглеру, нигилизм «есть часто практическое миронастроение
усталых жителей большого города, у которых за спиной законченная культура
и ничего впереди». Шпенглер объясняет существование нигилизма подменой в
ходе развитая человечества подлинных культурных ценностей суррогатами
рассудочности, практицизма, вытеснением трагического мировосприятия ме-
ханистически-естественнонаучным. Нигилистическое мироощущение, по мне-
нию Шпенглера, выступает последовательно в виде буддизма, стоицизма и со-
циализма. «Перед нами, — пишет Шпенглер, — три формы нигилизма. Вче-
рашние идеалы, великие религиозные, государственные, художественные
формы изжиты, и только этот последний акт культуры — ее самоотрицание —
еще раз служит выражение прасимвола всего ее существования... Стоицизм имеет
в виду способ держать себя, отдельного человека, его статуеобразное, сосредото-

ченное в одном настоящем, существование, без всякого отношения к будущему
или прошедшему. Социализм есть динамическое трактование той же темы.
По словам Хайдеггера, нигилизм «есть историческое движение, а не какое-
то кем-то представленное учение или воззрение. Нигилизм... не просто исто-
рическое явление среди других явлений, не только духовное течение наряду с
другими — христианством, гуманизмом и Просвещением — в рамках евро-
пейской истории. Нигилизм по своей сущности скорее является основным
движением в истории Запада. Это движение обнаруживает такую глубину, что
его развертывание может иметь следствием только мировую катастрофу. Ни-
гилизм есть всемирно-историческое движение народов земли, втянутых в сфе-
ру влияния современности. Поэтому он не есть только явление современной
эпохи и не является только продуктом XIX века». Хайдеггер высоко оценивает
высказывание Ницше о нигилизме как внутренней логике европейской исто-
рии. Нигилизм, говорит Хайдеггер, есть следствие раскола мира на «сущее» и
«ценное», отделение реальности от ее смысла.
Понятие «нигилизм» имеет множество различных аспектов и может упот-
ребляться и употребляется в различных смыслах. О нигилизме можно говорить
как об определен ном социально-психологическом явлении. Как и всякое со-
циально-психологическое явление, нигилизм может поразить в определенные
исторические периоды жизни того или иного общества массы людей. В пол-
ном соответствии с законами психологического заражения нигилизм может
распространиться чрезвычайно быстро и подточить все основные устои обще-
ства. Нигилизм вместе с тем может выступать в виде идеологии, своеобразным
теоретическим учением с приведением соответствующей аргументации и ло-
гическим обоснованием. При этом каждая сфера общественной жизни так или
иначе подвергается анализу с точки зрения негативного отношения к ее про-
шлому и настоящему. В области экономики это может быть учение, отрицаю-
щее частную собственность, вернее «обосновывающее» необходимость ее
уничтожения или наоборот, отрицание уже сложившейся общественной собст-
венности и замену ее частной собственностью в процессе так называемой при-
ватизации. В сфере политической и государственно-правовой нигилизм имеет
различные формы своего проявления. Наиболее крайней из них является анар-
хизм, полностью отрицающий положительную ценность права и государства.
Марксистская теория общества, в конечном счете, смыкается с анархизмом,
утверждая, что в будущем, при коммунизме, исчезает всякая необходимость в
праве и государстве, но на каком-то промежутке времени они используются
победившим рабочим классом в качестве орудия уничтожения классового де-
ления общества и перехода в общество без государства. В сфере религиозной
формы общественного сознания нигилизм может принять наиболее крайнюю
форму в виде «научно-обоснованного» атеизма. Широко известны взгляды ни-
гилистов в сфере искусства, которые с достаточной откровенностью были вы-
сказаны Тургеневским Базаровым и которые нашли практическое воплощение

в учениях русских футуристов, представителей так называемой пролетарской
культуры (пролеткульта). Долой Шекспира, Пушкина, Рафаэля — вот пресло-
вутые лозунги ниспровергателей-нигилистов в сфере искусства.
Что касается правового нигилизма, то он проявляет себя тоже с различной
степенью интенсивности: от полного, абсолютного отрицания права как обще-
ственного явления ( анархисты, сторонники революционного правосознания)
до нигилизма скрытого, проявляющегося в недооценке значимости права, его
второстепенности, сведения роли права лишь к запретам («Разрешено все, что
не запрещено») и т.д. Природа правового нигилизма достаточно сложна, неод-
нозначна. В одних случаях причиной правового нигилизма монет выступать
недовольство существующими порядками отдельных групп населения, и зара-
жающих своим недовольством другие слои я группы в обществе. В других
случаях правовой нигилизм может явиться следствием несовершенства самого
права, его либо слитком жестким, либо, наоборот, слишком мягким характе-
ром, а также отсутствием механизма реализации права или его недостаточной
эффективностью. Отрицательное отношение к праву в целом может быть вы-
звано каких-нибудь одним принятым правовым актом, идущим вразрез с инте-
ресами большинства населения и т.д. Причин, вызывающих нигилизм, множе-
ство, они крайне разнообразны и объяснить его возникновение и существова-
ние исключительно экономическими причинами, конечно, наивно. Во всяком
случае, в исследовании причин правового нигилизма требуется дифференци-
рованный подход, и однозначного ответа на этот вопрос не имеется.
Необходимо заметить, что когда мы говорим об отрицательном отношении
к праву общества, то имеем в виду негативное отношение, конечно , не всего
общества, а большей части его, по крайней мере, негативную оценку тому или
другому законодательному акту со стороны большинства членов общества,
ибо общество в целом не может отрицательно относиться к праву или отдель-
ным его правовым нормам хотя бы потому, что право в целом или отдельные
его части всегда есть выражение воли хотя бы и небольшой, но значительной
социальной группы, находящейся в данный момент у власти.
Правовой нигилизм — сложное социально-психологическое явление, ха-
рактеризующееся наличием определенных субъектов-носителей, степенью ин-
тенсивности, своеобразными формами проявления, сферой проявления и т.д.
Носителями правового нигилизма могут быть сами представители всех трех
ветвей власти: законодательной, исполнительной и судебной, должностные
лица правоохранительных органов и других государственных учреждений,
общественных организаций, различных социальных групп, в том числе, от-
дельные малые народы, широкие массы населения.
Спектр интенсивности и форм проявления правового нигилизма весьма
разнообразен. Степень интенсивности правового нигилизма может градуиро-
ваться по соответствующей шкале достаточно широко — от массового непри-
ятия тех или иных правовых актов, полного и абсолютного их игнорирования

до скрытых, патентных форм проявления в отдельных его очагах.
Как это ни парадоксально на первый взгляд, как уже было сказано, среда
субъектов правового нигилизма могут быть и представители всех трех властей
в государстве, в тон числе и законодательной. Особенно это характерно в го-
сударствах, в которых законодательная власть существует чисто формально,
где законы фактически принимаются узким кругом людей, стоящих у государ-
ственного кормила. Это особенно характерно бывшему СССР, как и другим
бывшим социалистическим странам, где фактически и законодательная, и ис-
полнительная власть принадлежала кучке партократов, заседавших в Полит-
бюро, в котором все основные законодательные акты проходили предвари-
тельную проработку и одобрение. Больше того, ни один сколько-нибудь, су-
щественным образом затрагивающий основные устои и принципы государства
законодательный акт не мог быть принят без одобрения на то первого лица в
партии. В этих условиях даже устные распоряжения «первого коммуниста»
фактически становились затоном, даже если эта распоряжения грубо нарушали
нормы конституционного права. Здесь мы сталкиваемся со своеобразной фор-
мой правового нигилизма — субъективизмом и волюнтаризмом, беззаконием
и произволом высших должностных лиц в государстве.
Особенно опасным становится правовой нигилизм, когда его субъектами
выступают правоохранительные органы, призванные уже по своему служеб-
ному положению не только соблюдать строго законность, но и охранять ее,
подавая пример уважительного к ней отношения. Из так называемой практики
социалистической законности нам известны многочисленные, можно сказать,
массовые случаи грубейшего нарушения самых элементарных правовых норм
органами КГБ, судов, прокуратуры, милиции и других органов, стоящих «на
страже закона». Достаточно вспомнить пресловутые «тройки», которые руко-
водствовались не законом, а директивными указаниями партии, телефонными
указаниями вышестоящих начальников.
Субъектами правового нигилизма, как это ни странно, могут выступать и
«теоретики» права. История советской правовой науки свидетельствует о мно-
гочисленных случаях, когда некоторые ученые-юристы «обосновывали» необ-
ходимость государственным, судебным, следственным органам основываться
не на законе, а на так называемом революционном правосознании. Так, на со-
стоявшемся в 1931 году I Всесоюзном съезде марксистов государственников и
правовиков пролетарский суд был назван «органом подавления классовых вра-
гов». В резолюции съезда известный принцип «нет преступления, нет наказа-
ния без указания о том в законе», был охарактеризован как «буржуазно-лице-
мерный». В 1958 году на сессии Верховного Совета СССР Б.С. Шарков объя-
вил, что презумпция невиновности «глубоко противоречит сущности совет-
ского социалистического права и представляет собой обветшалую догму бур-
жуазного права». Эта мысль была повторена проф. К.А. Мокичевым, назвав-
шим принцип презумпции невиновности «несостоятельным и лицемерным».
Как уже было сказано, правовой нигилизм проявляется в самых различных
формах. Формы эти разнообразны и многообразны. Они зависят от многих об-
стоятельств: субъектов-носителей правового нигилизма, характера самого права
или отдельных правовых актов, по отношению к которым проявляется правовой
нигилизм, состояния общества, режима государства, правовой культуры. Право-
вой нигилизм, например, должностных лиц в государстве имеет свой «набор»
средств и приемов. Он проявляется обычно в формальной их приверженности по-
рядку и законности. Фактически же их действия противодействовали четкому и
быстрому исполнению законов. Приемов такого «торможения» или неисполнения
законов должностными лицами, как говорят, несть числа. Это и бюрократизм (и в
первую очередь бюрократизм), взяточничество, волокита, вымогательство, крюч-
котворство, извращение сути закона и неправильное его толкование и многое, и
многое другое. Список подобных приемов особенно сильно пополнился в послед-
ние годы так называемого «демократического правления».
Особенный интерес для нас представляет, если можно так его назвать, тео-
ретический правовой нигилизм, нигилизм теоретиков философии и права. Он
основывается главным образом на философских, социологических, экономи-
ческих, правовых посылках учителей философии и права, великих мира сего,
учение которых заранее объявляется непогрешимым, единственно верным и не
подлежащим даже малейшей критике. Такими великими учителями в нашей
стране после Октябрьской революции оказались Маркс, Энгельс, Ленин. К этой
когорте непогрешимых обычно присоединялся еще и тот, кто на данное время
оказывался во главе диктаторского режима — Сталин, Хрущев, Брежнев и т.д.
То или иное отношение к праву самих теоретиков права зависит от миро-
воззренческой позиции, которую они занимают, от идеологических установок,
которых они придерживаются. А самое это мировоззрение формируется с по-
мощью философии, политики и религии. В государстве, где победу одержива-
ет атеистическое мировоззрение, государственной «религией» фактически ста-
новится философия. Здесь подавляется и искореняется не только любая рели-
гия, но и всякая иная философия, кроме господствующей. Все население, ко-
нечно, в первую очередь теоретики права, принуждаются исповедовать гос-
подствующую в обществе идеологию и в соответствии с ней выражать свое
отношение к праву. В нашей стране после октябрьской революции сложилась
именно такая ситуация. Марксистская философия приобрела статус единст-
венно научной, выдвигавшей мировоззренческие принципы, которых должны
были придерживаться все граждане, все члены советского общества и на их
основе строить свою жизнь, свою деятельность. Марксистское же философ-
ское мировоззрение в своих коренных положениях является критической фи-
лософией, философией скорее разрушения, чем созидания. Знаменитое поло-
жение Маркса, высказанное им в «Тезисах о Фейербахе» о том, что если все
прежние философы объясняли мир, то дело заключается в том, чтобы изме-

нить его, носило революционно-практический характер и исходило из отрица-
ния (в том числе) всего прежнего права. Не случайно впоследствии Маркс оха-
рактеризовал все право, в том числе и то, которое будет создано после проле-
тарской революции, как буржуазное. Оно никогда не в состоянии выйти из
этих рамок буржуазности. Другими словами, марксистское требование о лик-
видации в ходе социалистической революции всей прежней системы права было
чисто негативистическим и породило впоследствии ту правовую вакханалию, тот
правовой нигилизм, который расцвел в наши дни таким пышным цветом.
Не подлежит сомнению, что степень правового нигилизма напрямую зависит
от состояния духовной культуры общества и личности, в том числе и культуры
правовой. Для нашей страны, где уровень правовой культуры, как показывают со-
циологические данные, находится на самом низком уровне, проблема правовой
культуры встала во весь свой рост и от ее решения во многом зависит и деятель-
ность по преодолению правового нигилизма в обществе, особенно лиц, занятых в
сфере управления. Особенности современного производства, сферы хозяйствова-
ния, управления, политического и культурного преобразования требуют переори-
ентации взглядов общества на право, на понимание значимости юридических ме-
ханизмов регулирования общественной жизни, экономики, рыночных отношений,
развития инициативы, творчества и самостоятельности, организованности и по-
рядка, четкого и неукоснительного исполнения законов.
Правовой нигилизм может быть преодолен только в том случае, если домини-
рующим в обществе станет внимание к нуждам личности человека. И дело здесь
не только и даже не столько в удовлетворении материальными благами, ибо не
хлебом единым жив человек, а ценностно-духовное удовлетворение, среди кото-
рого особое место занимает справедливость и свобода, как высшие ценности че-
ловека, его честь и достоинство. Но эти действительно высочайшие ценности не
могут быть реализованы в полной мере без соответствующей морально-правовой
зрелости самого человека. Иначе провозглашенные свободы останутся на бумаге.
Их надо, во-первых, знать, а во-вторых, уметь защищать, что опять-таки требует
соответствующей правовой культуры и образованности.
Не менее остро стоит вопрос и о необходимости повышения правовой
культуры населения и особенно государственных служащих, предпринимате-
лей, людей, занимающихся всякого рода бизнесом, в связи с бурными процес-
сами демократизации в стране. Процесс демократизации и формирования пра-
вового государства немыслим без соответствующих правовых устоев, при мас-
совом негативном отношении людей к праву, без юридических гарантий, пре-
дохраняющих общество в целом и каждого отдельного его члена от своеволия
и распущенности, от вседозволенности и попыток использовать демократиче-
ские права в антидемократических целях. Повышенное внимание к проблемам
правовой культуры и, следовательно, к способам и средствам борьбы с право-
вым нигилизмом определяется также усиливающимся стремлением людей к
самостоятельности и активному участию в самом процессе принятия решений,

которые затрагивают интересы непосредственных исполнителей. Правовой
нигилизм в значительной степени зависит от содержания и направленности
правовых норм в государстве. Правовая система, основанная на режиме жес-
токости, несправедливых гонений, неопределенности правового положения
тех или иных общественных или государственных институтов или отдельной
личности не может быть отнесена к сфере правовой культуры, а значит, такая
система неизбежно порождает массовый правовой негативизм.
ВИРТУАЛЬНЫЕ ПРОСТРАНСТВА
ЭНЦИКЛОПЕДИЗМА
273
ИНТЕРНЕТ И «НОВЫЙ ЭНЦИКЛОПЕДИЗМ»
М.Ю. Опенков
Ц
ель данной статьи — вписать «Всемирную Паутину» в историю эн-
циклопедизма. Известно, что католическая церковь считает небес-
ным покровителем Интернета Исидора Севильского как первого
христианского энциклопедиста. Успех сочинений Исидора объяс-
нялся большим количеством понятий и определений изо всех облас-
тей, которые предоставлялись в распоряжение читателя. «Этимологии» пред-
ставляли собой энциклопедический справочник в двадцати книгах. Исидор
был убежден и убедил в этом огромную аудиторию, что исходная природа и
сущность вещей познается из этимологии обозначающих их имен. Если настоя-
щая этимология слова неизвестна, то нужно изобрести ее по предположению, ис-
ходя из поставленной задачи. В средневековых библиотеках «Этимологии» зани-
мали то же место, что «Британника» или «Ларусс» в современных. Ватикан на-
прямую связывает Интернет с судьбами европейского энциклопедизма. Это очень
соблазнительная мысль, но важно установить, какую энциклопедическую идею
несет в себе сеть, какой именно тип энциклопедизма собой знаменует.
Понятно, что энциклопедия Дидро и Даламбера базировалась на глобаль-
ном научно-образовательном проекте Ф. Бэкона. Бэкон видел в науках средст-
во преодоления двух главных проклятий человечества:
1) «Проклятия языков», т.е. разделения языков при строительстве Вавилонской
башни. По Бэкону, главное средство против него — грамматика в широком смысле.
2) «Проклятия труда», средством против которого выступают науки.
Бэкон полагал, что наука должна непрерывно развиваться вплоть до того
момента, когда будет получено «универсальное знание». Наука должна быть
единой, не распадающейся на секты или школы. Развитие осуществляется со-
вместными и согласованными усилиями ученых. Однако, то, что хотел найти
© М.Ю. Опенков, 2004.

274 М.Ю. Опенков
Бэкон, не является «знанием» (ни в смысле «эпистемэ», ни в смысле «гнозис»),

но «мнением», т. к. индукция как раз относится к сфере мнения. Бэкон наме-
тил три принципиальных момента, определяющих способ познавательного
движения: очищение ума, проникновение в природу, достижение истинного
знания, обеспечивающего человеческое могущество [1].
Идеи Бэкона были подхвачены Я.А. Коменским и Г. Лейбницем с их концеп-
цией универсального языка. Дидро также связывал разделы своей энциклопедии
со способностями человека, которым подчинено все. Человек — уникальное по-
нятие, из которого всегда следует исходить. Т.В. Артемьева справедливо указыва-
ет, что энциклопедизм эпохи Просвещения предполагал непрерывное увеличение
знаний о мире и возможность зафиксировать лишь один из его этапов. Феномен
энциклопедизма — примечательная черта Просвещения [2]. Британская энцикло-
педия эволюционировала и в дальнейшем как описание известного типа знания,
разрабатывая и развивая научный аппарат. Развитие знания всегда оставляет сис-
тему порождения понятий открытой и незавершенной.
Логика и математика в 20-м веке установили, что универсальный язык рас-
суждений невозможен. Вавилонская башня культуры оказывается неустрани-
мо многоязычной. То же самое относится и к сети. Сетевая логика в значи-
тельной степени отличается от прежних иерархических структур порождения
знаний. Морфология сети хорошо приспособлена к растущей сложности взаи-
модействий и непредсказуемым моделям творческого развития. Единственная
организация, способная к не обремененному предрассудками росту и само-
стоятельному обучению, есть сеть. Все прочие топологии ограничивают то,
что может случиться. Множество поистине расходящихся компонентов может
оставаться когерентным только в сети. Никакая другая расстановка — цепь,
пирамида, дерево, круг, колесо со ступицей — не может содержать такое раз-
нообразие, работающее как целое. Конечно, как социальный принцип, сеть не
является панацеей. Ее гибкость может быть освобождающей силой, но может
нести репрессивную тенденцию, если те, кто переписывает правила, всегда у
власти. В последнем случае возникают «манипуляторы и координаторы знако-
вых систем» в стиле У. Берроуза. Ведь сети создаются не просто для коммуни-
каций, но и для завоевания позиций, для отлучения от сети. Только конкрет-
ный анализ и эмпирические наблюдения смогут определить исход взаимодей-
ствия между новыми технологиями и возникающими социальными формами.
Закономерно и отступление от европоцентризма в художественных интерпре-
тациях Интернета. Так, в культуре киберпанка покровителем Сети не является бо-
лее ни один из христианских святых. Это — Легба, лоа коммуникаций. Легба —
вудуистский дух общения, сопоставимый с Гермесом или Меркурием, без его
разрешения нельзя открыть ворота между духовным и материальным мирами [3].
Виртуальная реальность фактически является тем, что стоики называли адиа-
форон (безразличное), о котором нельзя сказать, что оно существует, но нельзя
сказать и обратного. Само по себе оно лишено какой бы то ни было положительной
М.Ю. Опенков 275
или отрицательной оценки. При этом, по слову Э. Гуссерля, любые реальные един-
ства суть единства смысла. Всякая реальность суща через наделение ее смыслом [4].
Это побуждает нас рассматривать виртуальную реальность Интернета во
всех возможных смысловых оттенках, чтобы зафиксировать малейший сдвиг в
мышлении. Идея покровителя Легбы интересна здесь тем, что сеть устанавли-
вает правила доступа из любой точки в любую точку. Возникает артефакт, ко-
торый более не является техникой в традиционном смысле этого слова. Ин-
формация не может быть тем, что удается запасать, штабелировать, «постав-
лять в наличное». Она живет циркулируя и трансформируясь. Н. Луман указы-
вает, что после акта информирования информация теряет свое качество: мож-
но воспроизвести ее смысл, но не форму неожиданности. После информирова-
ния может появиться лишь новая информация. В шоке или, обобщенно, в ин-
формации, содержатся неявные элементы, связанные с моментом времени, в
котором они актуально возникли и исчезли. Информация приводит в движение
саму систему познания, поэтому не может быть представлена и вспомнена в
темпоральном аспекте. Можно вновь и вновь возвращаться лишь к смыслу
информации. Информация является парадоксальной коммуникацией: она од-
новременно порождает уверенность и неуверенность.
Так, в финале романа Патрика Рамбо «1968» приведена точка зрения на
Интернет постаревшего участника студенческой революции: «А Интернет,
размышляет Порталье, это изобретение пентагоновских военных? Может, это
извращенный отголосок Мая, некое подобие форумов в Сорбонне и в «Одео-
не»? Неуемная страсть к болтовне уже загубила 70-е годы, когда лучше было
не учиться актерскому мастерству, чтобы играть в театре, и не знать грамма-
тики, чтобы быть писателем. К чему приведет такая говорильня, если она ох-
ватит всю планету? У Порталье на этот счет свое мнение: это просто поток не-
проверенных данных, которые выдают за информацию, чтобы как-то облаго-
родить, но разве все эти миллионы анонимных контактов не создают почву для
лжи, слухов и отравления сознания? Такое нагромождение сведений заменило
собой знание, и тот, кто управляет слухами, владеет миром» [5].
Этому вторит один из наиболее интересных современных французских ро-
манистов Мишель Уэльбек: «Общество, достигшее перегрева, не обязательно
взрывается, но оно теряет способность создавать нечто значимое, поскольку
вся его энергия уходит на информативное описание его случайных проявле-
ний. Каждому отдельному человеку по силам совершить в себе самую тихую
революцию, на миг выключившись из информационно-рекламного потока. Се-
годня даже легче, чем когда-либо в прошлом, занять эстетическую позицию по
отношению к механическому ритму нашего мира — достаточно сделать шаг в
сторону. Больше не участвовать, больше не знать, временно приостановить
всякий прием информации» [6].
Таким образом, органические гуманитарии старой Европы с недоверием
относятся к информационным сетям, которые воспринимаются как проявление
276 М.Ю. Опенков
культурной агрессии или нечто, грозящее потерей идентичности, по крайней

мере, глубины восприятия мира.
Сказанное П. Рамбо, хорошо вписывается в хайдеггеровскую концепцию
«толков». В «толках» говорение сообщает себя не способом исходного освое-
ния сущего, но путем разносящей и вторящей речи. Беспочвенность толков не
запирает им доступа в публичность, но благоприятствует ему. Толки есть воз-
можность все понять без предшествующего освоения дела. Толки уберегают
уже и от опасности срезаться при таком освоении. Толки, которые всякий мо-
жет подхватить, не только избавляют от задачи настоящего понимания, но
формируют индифферентную понятливость, от которой ничего не закрыто [7].
В самопонятности и самоуверенности средней растолкованности даже
жуть зависания остается потаенной. Хотя Хайдеггер вкладывал в слова жуть
зависания другой смысл, для нас они прозвучали в компьютерном значении,
как неспособность самостоятельно выйти из определенного состояния. Итак,
негативный смысловой оттенок, касающийся Интернета, состоит в способно-
сти Сети быть обителью толков.
«Новый энциклопедизм» информационного общества требует преодоления
разрыва между технократами (специализация без культуры) и гуманитариями
(культура без специализации). Существует нетривиальный переход между точ-
ными науками и науками о человеке. Такой переход открыт только тому, кто спо-
собствует коммуникации между ветвями современной культуры. Мишель Серр,
практически единственный современный медиа-философ, предложил для осуще-
ствления такой коммуникации метод «беспорядочного энциклопедизма», который
дает стереоскопическое видение пространства культуры. Плюрализм локальных
истин делает актуальной задачу нахождения рациональных связей между ними [8].
С другой стороны, Р. Брайдотти, известная европейская исследовательница-
феминистка, указывает, что одна из задач, стоящая перед феминистками-
интеллектуалками, — это создание класса переводчиков-трансдисциплинарников,
которые могли бы транспонировать исходные допущения и методологии из одной
дисциплины в другую. Этих переводчиков концепций можно рассматривать как
ядро феминистского интеллектуального класса [9]. Задача, поставленная Р. Брай-
дотти, вписывается в широкий контекст постиндустриализма и касается самой су-
ти «нового энциклопедизма», неустранимой основой которого стала Сеть. По-
стиндустриальный knowledge class включает в себя целую совокупность социаль-
ных стратов, группирующихся вокруг нескольких общих признаков:
1) Уровень образования оказывается значительно выше большинства граж-
дан, составляющих совокупную рабочую силу.
2) Востребованность его представителей в разных структурных элементах
социальной иерархии, а также исключительно высокая социальная мобиль-
ность. Воображение и творческий потенциал превращаются в основной ресурс
для решения встающих перед ними задач.
М.Ю. Опенков 277
3) Приверженность целям самосовершенствования в большей степени, чем

максимизации личного благосостояния [10].
Специфика формирования европейского и российского интеллектуальных
классов требует отдельного исследования. Но мы не исключаем, что один из таких
социальных стратов станет носителем «нового энциклопедизма». Ценности, од-
нажды выбранные, особенно в процессе образования, меняются крайне редко.
Поль Вирильо утверждает, что сегодня вся реальность целиком становится
объектом искусства. У Вирильо это обстоятельство вызывает тревогу. Однако
слова Вирильо странным образом ассоциируются с анализом Просвещения у
М. Фуко. В Просвещении укоренено философское вопрошание особого рода,
проблематизирующее как отношение к настоящему, т.е. способ историчности,
так и формирование самого себя в качестве автономного субъекта. Просвеще-
ние оказывается определенной рефлексивной формой познания современно-
сти. Подобная современность заставляет человека изобретать самого себя [11].
Самое значительное философское свершение, которое может произойти в совре-
менной европейской мысли, — это реконструирование секулярной идентичности,
преодоление ее кризиса. По определению М. Кастельса, под идентичностью сле-
дует понимать процесс, через который социальный актор узнает себя и конструи-
рует смыслы на основе совокупности культурных свойств, исключая более широ-
кую соотнесенность с другими социальными структурами [12]. Значит идеи Про-
свещения должны быть воспроизведены в контексте информациональных об-
ществ. Новый энциклопедизм становится существенным признаком сетевых
структур. Ведь альтернативой оказывается только фундаментализм.
Библиография
1. Сапрыкин Д.Л. Regnum hominis (имперский проект Френсиса Бэкона). М., 2001. С. 170.
2. Артемьева Т.В. Науки о человеке в первых изданиях Британской энциклопедии // Че-
ловек, 2003. № 6. С. 71-81.
3. Гибсон У. Граф Ноль. Мона Лиза Овердрайв. М., 2003. С. 66.
4. Гуссерль Э. Идеи к чистой феноменологии и феноменологической философии. Т. 1. М.,
1999. С. 123.
5. Рамбо П. 1968. Исторический роман в эпизодах. М., 2004. С. 253.
6. Уэльбек М. Мир как супермаркет. М., 2003. С. 83-84.
7. Хайдеггер М. Бытие и время. М., 1997. С. 167-170.
8. Маньковская Н.Б. «Париж со змеями» (введение в эстетику постмодернизма). М., 1995.
С. 170-171.
9. Брайдотти Р. Женские исследования и политика различия // Введение в гендерные ис-
следования. Ч. 2. Харьков-СПб., 2001. С. 17-18.
10. Иноземцев В.Л. «Класс интеллектуалов» в постиндустриальном обществе // Социоло-
гические исследования, 2000. № 6. С. 69-71.
11. Фуко М. Интеллектуалы и власть. М., 2002. С. 348-349.
12. Кастельс М. Информационная эпоха. Экономика. Общества и культура. М., 2000. С. 44.
278
ИНТЕРНЕТ КАК СИМУЛЯКР КУЛЬТУРЫ

От Энциклопедии к виртуальной реальности
М.В. Олюшина
Виртуальный человек становится
окончательно безжизненным за экра-
ном компьютера.
Ж. Бодрийяр
Э
нциклопедизм в настоящем, безусловно, модифицирован современ-
ным способом восприятия действительности. Точнее — процессом
создания новой реальности, альтернативной реальности физической.
Еще Э. Кассирер писал о том, что человек существует в символиче-
ской реальности, создателем которой и является. Под понятием сим-
волического пространства подразумевалась «культура», как некоторая над-
стройка над «природой». В целом для большей части 20 века было характерно
пристальное внимание именно к проблематике культуры, описание ее специ-
фики, различных феноменов, закономерностей функционирования. Возмож-
ным последствием этого закономерного процесса является появление такой
дисциплины как культурология. До этого культура никогда не рассматрива-
лась как особая сфера жизни человека, как единственный топос, где человек
осуществляется как подлинный человек (например, у Х. Ортега-и-Гассета по-
стулируется «невыразимое», как неуловимая, но осуществляющаяся через
культуру сущность человека). Можно сказать, что пространство культуры бы-
ло определено в первой половине 20 века. Превалирование «культурной» про-
блематики в философии, культурологии, психологии (язык, текстуальность,
телесность как тело-символ в культуре, социальное поведение) обусловило
рождение представления о том, что человек может не просто изменять сущест-
© М.В. Олюшина, 2004.

М.В. Олюшина 279
вующую реальность направленно (представление, довлеющее до конца 19 ве-

ка), но может творить иные реальности, устанавливать их пространство.
Возможно, что процесс появления виртуальной реальности, с ее претензи-
ей на некую новую тотальность, не мог бы осуществиться без того упадка ин-
тереса к реальности физической, который сопутствовал становлению культур-
ной доминанты в 20 веке.
Загадочное совпадение развития технологии и отсутствия интереса к под-
линной природе породило ту особую мировоззренческую ситуацию, в которой
только и могла родиться виртуальность. Отход научного миросозерцания от
физической реальности в сферу фантазмов был уловлен постпозитивистскими
течениями в философии науки еще в 60-х годах 20 века.
В сложившейся ситуации Интернет представляет собой не просто функ-
циональный способ получения разнообразной информации, а тот образ вирту-
альной реальности, который заменяет постепенно реальность культуры, ин-
сталлируется как новое пространство существования человека (как симулякр).
Об этой тенденции к вытеснению культуры как человеческой реальности пи-
шет Ж. Бодрийяр: «Виртуальный человек становится окончательно безжиз-
ненным за экраном компьютера. Мы живем в эпоху конца антропологии, ко-
торая тайным образом конфискована машинами и новейшими технологиями»1.
Энциклопедия появилась в свое время как выражение уверенности мировоз-
зрения эпохи Просвещения в способности познать мир до конца. «Энциклопедия»
заключила в себе мир, но не мир реальный, а мир культуры 18 века. Таким обра-
зом, Энциклопедия — это первая виртуальная реальность, являющаяся фантазмом
(она и ничто, и все; автор не определяет порядок ее существования).
Но Интернет — гораздо больше, чем подобие мира, несмотря на то, что из-
начально создавался как некая электронная энциклопедия. Если Энциклопедия
(как феномен культуры) — это фантазм, то Интернет — это симулякр, т.е.
иная развивающаяся реальность, не поддающаяся рациональному анализу, ле-
жащая за пределами простой каузальности, пространство без пространства.
Энциклопедия — это всегда реакция на события мира, а Интернет сам создает
события. В настоящее время во Всемирной сети действительно можно про-
жить всю жизнь: учиться, получать информацию, читать книги, слушать му-
зыку, играть, дружить, любить, жениться, заводить домашних животных, хо-
дить по магазинам. Особенностью пространства Сети является его сверхпро-
странственная и вневременная структура, которая открывает перед пользова-
телем те возможности, которые не достижимы в физической реальности (мож-
но говорить о «виртуальной телепортации»). Интернет уже не стремиться по-
вторить обычную реальность, скорее развитие этой виртуальной реальности по-
рождает события за ее пределами (например, распространение «вирусов» или рас-
пространение ложной информации) и порождает новые социальные мифы.
1
Бодрийяр Ж. Америка. СПб., 2000. С. 40.
280 М.В. Олюшина
Бодрийяр пишет, что нет больше отчуждения человека человеком, есть го-
меостазис человека и машины1. Энциклопедия всегда оставалась зависимой от
культуры, типологическим образом ее, а виртуальная реальность Интернета
активно отчуждает человека от реальности культуры, делая его свои субъек-
том. Именно поэтому сегодня можно говорит о тотальности виртуальности, о
ее экспансии в сферу человеческой жизни.
1
281
ТЕЗАУРУС МУЗЕЯ: ОТ ЭПОХИ

ЭНЦИКЛОПЕДИЗМА К ЭПОХЕ ИНТЕРНЕТА
Е.Н. Мастеница
С
лово «тезаурус», согласно современным толкованиям, означает «сло-
варь всей совокупности терминологии определенной отрасли знаний,
ее словесную модель»1. Однако обращение к этимологии термина по-
зволяет нам расширить филологические границы термина и рассмот-
реть его иное смысловое наполнение применительно к музею. В со-
временном музееведении существует теория тезаврирования, которая подра-
зумевает познание общественно значимой исторической и культурной ценно-
сти музейных предметов в рамках научно-фондовой работы, что проявляется в
их исследовании, учете и сохранении2.
Интерес людей к собиранию и сохранению свидетельств природного и ру-
котворного характера, отражающих эволюцию окружающего мира, прослежи-
вается в различных странах и в разное время. В течение веков и тысячелетий
люди отбирали и стремились сберечь предметы, имевшие религиозное или эс-
тетическое значение. Первым опытом коллекционирования можно считать да-
ры, приносимые верующими по обету в храмы Древней Греции. Для хранения
этих приношений возводили специальные здания, называвшиеся thēsauros —
«сокровищница». Сюда же можно отнести и более ранние предметы погре-
бального культа в пирамидах Древнего Египта. В пирамидах и сокровищницах
образовывались своего рода сакральные хранилища. Кроме того, своеобразные
коллекции представляли собой дворцовые и храмовые собрания редкостей,
принадлежавшие знати предметы искусства или военные трофеи.
Музей как тезаурус возник в античном мире из архивов-библиотек и соб-
раний даров в древних храмах. Его наименование восходит к «мусейонам»,
где, по представлениям древних греков, действительно обитали Музы, кото-
© Е.Н. Мастеница, 2004.

282 Е.Н. Мастеница
рым приносили дары. Из них складывались собрания предметов искусства, са-

кральных предметов, которые порой могли служить и средством наглядного
обучения. В Древней Греции музей, то есть храм муз, понимался также как ме-
сто уединенных размышлений. В Древнем Риме домузейные собрания возни-
кали в термах и у частных лиц, а в период Римской империи они зачастую
превращались в форумы, в места дискуссий или выступлений ораторов.
В средневековье в связи с распространением и утверждением христианства
возникла задача сохранения священных реликвий: мощей, предметов, принад-
лежавших святым, чтимых икон. На протяжении веков они сосредотачивались
в храмах или монастырских ризницах. Однако общее представление о куль-
турном наследии, ассоциируемое с раритетами культуры и природы, сложи-
лось лишь в эпоху Возрождения. Именно в это время в Европе вновь появился
интерес к памятникам античности, формировались коллекции произведений
светского искусства, было положено начало собиранию инструментов, этно-
графических коллекций, натуралий, то есть образцов и фрагментов флоры и
фауны (кости ископаемых животных, бивни мамонтов, рога оленей и носоро-
гов, раковины моллюсков, кораллы, чучела зверей и птиц, кокосовые орехи и
пр). Создание коллекций римских пап в Ватикане, семьи Медичи во Флорен-
ции, Августа I Саксонского и других европейских монархов и вельмож приве-
ло к появлению таких форм предмузейных собраний, как студиоло, антиква-
рии, натуркабинеты, минцкабинеты, галереи и др. «Кабинет» в эпоху Возрож-
дения, представляя модель окружающего мира в «миниатюре», отражал ос-
новной научный интерес — интерес к миру природы. Коллекции сыграли не-
заменимую роль в фундаментальных исследованиях природы и использовании
её человеком в своих целях. Эпоха Великих географических открытий, желание
обосновать позиции человека и человечества в общей системе мироздания вызва-
ли широкую и повсеместную популярность кунсткамер, основателями которых
были ученые: профессора, врачи, аптекари, использовавшие коллекции для собст-
венных исследований, а также обучения студентов, показа коллегам. Возрастав-
шая потребность в научном познании окружающего мира стала главной причиной
возникновения многочисленных кунсткамер (Мюнхен, Дрезден, Прага).
Таким образом, первые учреждения музейного типа, появившиеся в Европе
в XVI — XVII веках, отражали интеллектуальную любознательность предста-
вителей того времени. Собиратели пытались сосредоточить в них наследие
всего природного мира, дополненное предметами «искусственного мира», соз-
данного руками человека, и делали это преимущественно для удовлетворения
познавательных интересов.
Помимо кабинетов и кунсткамер, создававшихся с научно-практическими
целями и служившими своеобразными энциклопедиями, в европейских стра-
нах получили большое распространение коллекции знати и разбогатевших
буржуа. Согласно «моде» XVI — начала XVII веков собирательство являлось
непременным атрибутом «светского человека», выражением его индивидуаль-
Е.Н. Мастеница 283
ности. Многие ранее закрытые собрания знати становятся доступными для

обозрения. Франческо I Медичи сделал первый шаг к созданию общедоступ-
ного музея, превратив частную коллекцию — studiolo, в открытую публике —
tribuna. Для этого он приспособил для размещения своих коллекций здание,
построенное Дж. Вазари в 1584 году во Флоренции (ныне галерея Уффици),
тем самым официально закрепив за династией бывших банкиров статус могу-
щественных и «просвещенных» правителей Флоренции. В конце XVII - начале
XVIII века многие коллекции Европы становятся доступными для посещений
и достаточно популярными. Возросший к ним интерес, в свою очередь, выра-
зился открытии музеев для публики во Франции, Италии и Германии в XVIII в.
Формирование же первого музея в современном смысле этого слова происхо-
дит после Великой Французской революции. Это было связано с законодательной
деятельностью Учредительного собрания, которое 26 июля 1791 года объявило
Лувр, являвшийся до того королевской резиденцией, собственностью государства.
Его новой функцией явилось распространение знаний, и поэтому двери дворца
открылись для широкой публики. Картины были снабжены пояснительными таб-
личками, организовывались экскурсии и лекции, был подготовлен каталог. Дру-
гой задачей Лувра оставалось сохранение национального художественного дос-
тояния. Следует отметить, что недоступность Лувра почти на протяжении 50 лет
была объектом общественных дискуссий. Они еще более разгорелись после того,
как Д. Дидро выпустил в свет IX том Энциклопедии в 1765 году, куда он включил
детальную схему организации Национального музея в Лувре. Согласно представ-
лениям знаменитого энциклопедиста Лувр должен был стать «музейоном» почти
в античном понимании, как это было в Александрии при Птолемее Сотере: с
«Академией Наук», кабинетами, лабораториями, студиями и др.
В Западной Европе, несмотря на множество музеев, появившихся в
XVIII — нач. XIX в., посещение музея даже в среде образованных людей было
не очень популярным3. Вопрос привлечения общественного интереса к музею
неоднократно поднимался в кругах аристократии и интеллигенции, как, на-
пример, вокруг открытия Британского музея в Лондоне (1753), который рас-
сматривался уже не только как место сосредоточения универсального знания,
не только как «энциклопедия жизни», но и как средство для развития нацио-
нальной культуры, науки и искусства. Его собрания должны были служить
просвещению граждан, а основной целью посещения музея в данный период
среди просвещенных людей и простого народа являлось стремление убедиться
в том, что национальные культурные богатства принадлежат им.
В России первые собрания редкостей и уникумов относятся к XVI столе-
тию (царская оружейная палата, Патриаршая ризница), а в XVII веке появля-
ются зачатки частного собирательства. В 1709 году началось систематическое
сохранение моделей кораблей в Модель-каморе в Петербурге, а в 1719 году
была открыта Петровская кунсткамера, ставшая первым русским музеем евро-
пейского типа. Просвещенный XVIII век дал мощный импульс коллекциони-
рованию и созданию частных собраний. Приобретение Екатериной II несколь-

ких крупных художественных коллекций положило начало Императорскому
Эрмитажу (1764). Характерной особенностью формирования музейных кол-
лекций как в централизованной Московской Руси, так затем и в Российской
Империи, было преобладание интересов государства над частными интересами
граждан. В этом смысле показательна история Эрмитажа, возникшего как
«часть хорошо срежиссированного триумфа Екатерины, который должен был
подтвердить могущество России в мире победой на всех направлениях»4.
Мощное общественное, философское и эстетическое движение романтизма сде-
лало достоянием общественного сознания идею равноценности различных эпох и
культур, возможность критического сравнения современной и прошлой, европей-
ской и иной цивилизации, своей и чужой культур. Именно на рубеже XVIII-XIX ве-
ков в эпоху политического и культурного оформления буржуазного общества после
революционных потрясений и войн в странах Западной Европы возникает музей как
массовый общедоступный научно-просветительный институт, отражавший в своей
деятельности влияние популярных философских идей и концепций. Наиболее ярки-
ми представителями позднего романтизма в Англии середины XIX века были Дж.
Рескин и У. Моррис, развивавшие идею единства красоты и добра. Цель искусства
они видели в усилении религиозного чувства, совершенствовании нравственности и
эстетизации материальной и практической жизни человека. Их взгляды нашли во-
площение в открывшемся в Лондоне Южно-Кенсингтонском музее (1852), ориенти-
рованном на демонстрацию декоративно-прикладного искусства, предметов повсе-
дневного быта, созданных руками специально подготовленных ремесленников.
XIX век стал временем бурного расцвета музейного дела. Музеи в Европе и
России все более рассматривались не как хранилище культурных ценностей, а как
воплощение исторической традиции, овеществленной в памятниках, являющих
собою не только творческие возможности человека, но и выступающие в качестве
своего рода национального символа. В силу этого в Петербурге и Москве создава-
лись музеи мирового и общероссийского значения, выделяющиеся и количест-
венным, и качественным составом своих собраний. Так, в Москве возникает Рос-
сийский исторический музей (1883), а также множество музеев при различных науч-
ных обществах, организациях, государственных учреждениях, учебных заведениях.
Во второй половине XIX века в России возникает большое количество про-
винциальных музеев.5 Главной их задачей было выявление и сохранение своеоб-
разия культуры разных регионов и городов, того особого, уникального, что на
протяжении многих веков обогащало многоликую отечественную культуру. Яв-
ляясь «провинциальной академией наук», местный музей становился своеобраз-
ной «сокровищницей», иными словами средоточием культурного наследия регио-
на, хранителем раритетов, традиций и культурных особенностей края.
Исторический переворот 1917 года повлек за собой превращение культурных
ценностей, находившихся в собственности царской фамилии, церкви, дворянских
семей в достояние всего общества, вследствие чего роль музейного тезауруса в
развитии социума приобрела иное значение. Цели и смысл Октябрьской револю-

ции формулировались в том числе и в категориях культуры. Для марксизма и
большевизма был характерен восходящий к эпохе Просвещения высокий автори-
тет материализма, атеизма, опытного естествознания и техники, а также их твор-
цов, героев и подвижников. Культурное наследие, как и музейный тезаурус, реду-
цировались к рациональному знанию как средству преобразования мира. Новая
власть придавала главное значение установлению новых приоритетов, стремилась
формировать новый образ культурного наследия как фундамента коммунизма. Ре-
волюция — это всегда стирание одних и утверждение других кодов, символов,
смыслов и ценностей культуры. Музей как хранилище образцов, традиций и сим-
волов оказался в центре борьбы тех или иных общественных традиций и моделей
развития. Уже в первые годы советской власти в результате национализации им-
ператорских и частных собраний было организовано большое число новых (Му-
зей Революции, Музей Красной Армии, Музея войны, посвященный Первой ми-
ровой войне) и реорганизованы старые музеи. В русле новой культурной поли-
тики, отражавшей изменения сословной структуры общества и нигилистически
пересматривавшей содержание и формы старой дворянской культуры, в Петро-
граде и в Москве, а также в их окрестностях возникали историко-бытовые и исто-
рико-художественные музеи. Они создавались на основе национализации бывших
дворцов и особняков и находившихся в них частных коллекций Шереметевых,
Шуваловых, Строгановых, Юсуповых, Бобринских и др.
С начала 1920-х годов государственная политика в области культурного
строительства определяла как принципы деятельность музеев, так и содержа-
ние музейного тезауруса. Ее суть состояла в следующем: «…музей не кунст-
камера, не коллекция раритетов, не кладбище с монументами, не эстетская га-
лерея,… не закрытое собрание для немногих,… музей есть политико-просве-
тительный комбинат, на базе научно-исследовательской работы показываю-
щий свои собрания и наглядным представлением рассказывающий трудящим-
ся массам о природе и человеческом обществе… Музей должен не только рас-
сказывать о том, что было и есть, т.е. помогать пониманию, но и указывать,
что и как должно быть, что и как надлежит делать»6.
Фактически до начала 1980-х гг. отечественные музеи служили инструмен-
том реализации советской идеологии и были призваны участвовать в «комму-
нистическом воспитании трудящихся на славных революционных и трудовых
традициях»7. Испытывая идеологический прессинг и переживая годы «оттепе-
лей», музеи меняли свои названия, местоположения, входили в состав других
организаций, закрывались и возникали вновь, продолжая осуществлять функцию
отбора фактов, событий и явлений в сокровищницу общечеловеческого опыта.
В 1990-х гг. понимание музея определяется не только изменившейся истори-
ческой ситуацией, но и развитием теоретического музееведения, которое позволя-
ет на современном уровне осмыслить музейный тезаурус и его социокультурное
значение. Сегодня музей рассматривается как «специфическое средство извлече-
ния информации, содержащейся в овеществленных формах прошлой и современ-

ной культуры» и «средство рефлексии, формирования самосознания общества»8.
Он решает широкий круг проблем, связанных с отбором носителей музейности
(объектов реального мира), познанием, учетом и сохранением их социально-
культурной и материальной ценности (тезауруса), а также с использованием ин-
формационного, культурного и документального потенциала носителей музейно-
сти в целях развития общества. Согласно теории тезаврирования познание му-
зейности есть исследование ценности музейных предметов и содержащейся в них
информации. В ходе данной деятельности создается документация, которая фик-
сирует и закрепляет юридически ценность музейных предметов, т.е. происходит
ее учет. Он необходим не только с юридической точки зрения, но и в связи с тем,
что музейные предметы материальны, а потому подвержены разрушению под
действием различных факторов и нуждаются в сохранении. Наконец, тезавриро-
вание включает исследования, связанные с задачами охраны музейных предметов
как национального, культурного, исторического достояния, потенциал которого
раскрывается благодаря коммуникационным возможностям музея.
Краткий экскурс в историю музейного дела позволяет утверждать, что на про-
тяжении столетий музеи являлись не просто «нейтральной» институциональной
формой хранения и презентации культурного наследия. В зависимости от харак-
тера доминирующих в ту или иную культурную эпоху ценностей и норм, в соот-
ветствии с уровнем развития национального самосознания, а также в связи с по-
явлением новых областей знания, позволяющих исследовать объекты наследия и
развивать методы их научной интерпретации, содержание и функции музея как
тезауруса трансформировались и эволюционировали. Так, в античном мире пони-
мание его роли менялось от синкретичного храма наук, «божественных искусств»
и памяти — в сторону специализированного научного комплекса, выражавшего
универсальный познавательный взгляд на мир. Данное представление, обогащен-
ное гуманистическими идеями Ренессанса, нашло свое дальнейшее развитие в
эпоху энциклопедизма. Например, Д. Дидро определял музей как место, «где соб-
раны вещи, имеющие отношения к искусствам и музам», как материализованную
энциклопедию наук и искусств, доступную для ознакомления в целях просвеще-
ния9. Таким образом, период, связанный со становлением музея, надолго предо-
пределил понимание тезауруса как специфической основы его научной и образо-
вательной деятельности.
С развитием глобальных систем электронных коммуникаций открываются
новые перспективы развития музея, а, следовательно, и трактовки его тезауру-
са. Сегодня уже не актуально привычное представление о музее как о консер-
вативном и «консервирующем» компоненте культуры, хранилище коллекций
предметов, которые больше не востребованы жизнью и являются лишь знака-
ми безвозвратно ушедших времен. В конце XX века музейные экспонаты, то
есть некогда изъятые из активного обращения предметы, возвращаются в ак-
тивное поле культурных ценностей, в результате лавинообразного роста гло-
бальных компьютерных сетей и бурного развития информационных техноло-

гий, которые, изменяя стереотипы мышления, неизбежно преодолевают сло-
жившиеся понятия о музее. В процесс освоения культурного наследия вошло
понятие «виртуальный музей», который, в отличие от обычного, работающего
с вещами и формами, представляет собою «возможность репрезентации всего му-
зейного содержания, где в единой среде могут сосуществовать как объекты из му-
зейной коллекции, так и реконструкции об утраченных вещах. И все это может
быть организовано в ассоциативно связанную структуру, которую можно опреде-
лить как культурную память — не в метафорическом, а буквальном смысле»10.
Технологии мультимедиа все более активно используются для сохранения и по-
пуляризации материального и нематериального культурного наследия. Доступ к
разнообразным видам культурной продукции и услугам мультимедиа через инфор-
мационные магистрали обеспечивает и специалистам, и просто пользователям неог-
раниченные возможности для приобщения к мировой культуре во всем ее многооб-
разии. Эти технологии, безусловно, обладают огромным потенциалом для содейст-
вия межкультурному диалогу, однако виртуальный мир не заменяет, а лишь допол-
няет реальный. Поэтому специфика музея как института хранения, обработки и
трансляции предметных форм культуры не должна быть утрачена. Широкое распро-
странение виртуальности, во многом способствуя сохранению культурного насле-
дия, его открытости и доступности, тем не менее, не может обеспечить эмоциональ-
ной полноты человеческого бытия. Многогранные свойства и функции музейного
предмета составляют вещную модальность культуры, и именно вещь, предмет, па-
мятник в его уникальности или типичности, в его данности и достоверности, множе-
ственности смыслов и значений, составляет основу интерпретации и использования
культурного наследия. Разумеется, еще рано утверждать, что в Интернете имеется
исчерпывающая информация о разнообразии, размещении, количественных и каче-
ственных характеристиках музейного мира. Однако глобальный музейный тезаурус
уже начинает формироваться. Наиболее полно представлена информация о музей-
ных коллекциях таких стран, как США, Канада, Германия, Швеция, Финляндия,
Голландия и др., поскольку в них информационные технологии развиваются доста-
точно давно. Наша страна пока еще делает в этом направлении первые шаги11. Мно-
гие крупные зарубежные музеи и некоторые отечественные позволяют совершать
обстоятельные «прогулки» по музейным экспозициям и даже по музейным фондам с
возможностью самостоятельно определять маршрут и тематику движения.
Не вдаваясь в детальный анализ виртуальных представительств зарубеж-
ных и российских музеев, мы полагаем, что компьютерные технологии, безус-
ловно, открывают новые, хотя и не безграничные, перспективы для решения
многих актуальных задач. К ним можно отнести следующие: сверхоператив-
ное получение информации, активизация межличностного и профессиональ-
ного общения, повышение квалификации, поддержка постоянных научных
контактов (телеконференции), развитие самообразования, дистанционного му-
зейного образования, музейного маркетинга, рекламы и др.
Однако при этом музеи, участвуя в процессе формирования информацион-

ного общества, уже столкнулись, и вероятно, еще столкнутся с целым рядом
иных, более сложных и многоаспектных проблем. Одна из них — поддержа-
ние в информационном обществе языкового и культурного многообразия, ибо
глобализация воспринимается многими как угроза для национальных тради-
ций, местных обычаев, верований, ценностей. В этом контексте музей является
одним из немногих общественных институтов, предоставляющих возможности
и создающих оптимальные условия для культурной идентификации.
Очевидно, что проблематика музейного тезауруса в эпоху Интернет требу-
ет углубленного научного анализа и осмысления, прежде чем он будет адек-
ватным образом использован в культурной политике и музейной практике ин-
формационного общества.
1
Человек. Производство. Управление: Психологический словарь-справочник руководителя.
Л., 1982. С. 126.
2
Термин «тезаврирование» был предложен словацким музеологом З. Странским. Он образо-
ван от греческого слова thēsauros: сокровище, сокровищница, хранилище. В музееведческой
литературе этот термин имеет давнюю историческую традицию.
3
Hudson K. A Social History of Museums: What the Visitors Thought. L.; Washington, 1975. P. 26.
4
Пиотровский М.Б. Сверхмузей в эпоху крушения империи (Музей как фактор эволюции).
СПб., 1996. С. 5.
5
Равикович Д.А. Местные художественные музеи второй пол. XIX — нач. XX вв. // Вопросы
истории музейного дела в СССР. Сб. науч. тр. №7 / НИИ музееведения. М., 1962. С. 63-117;
Равикович Д.А. Музеи местного края во второй половине XIX — начале XX вв. (1861-1917) //
Очерки истории музейного дела в России. Вып. 2. М., 1960. С. 145-299.
6
О задачах советского музея // Советский музей, 1931. № 1. С. 3-6.
7
О повышении роли музеев в коммунистическом воспитании трудящихся. Постановление ЦК
КПСС от 12 мая 1964 г.
8
Гнедовский М.Б. Коммуникационный подход в музееведении (Теоретические и прикладные
аспекты): Дисс. канд. ист. наук в форме научного доклада. М., 1994.
9
Encyclopedie ou Dictionnaire raisonne des science, des arts et des metiers. Paris, MDCCLIV. P. 893-894.
10
Дриккер А.С. Виртуальный художественный музей в информационном пространстве // Му-
зеи и информационное пространство: проблема информатизации и культурное наследие: Ма-
териалы Второй ежегодной конф. АДИТ-98 (Иваново). М., 1999. С. 21-24.
11
В 1996 г. был создан специализированный сайт «Музеи России». На сервере www.museum.ru
размещены иллюстрированные WWW-страницы более двух сотен российских музеев и музейных
организаций.
289
ИНФОРМАЦИОННЫЕ ВОЗМОЖНОСТИ
И ПОТЕНЦИАЛ РОССИЙСКОЙ МУЗЕЙНОЙ
ЭНЦИКЛОПЕДИИ В КОНТЕКСТЕ
ИСТОРИЧЕСКОЙ ИНФОРМАТИКИ
Т.Н. Кандаурова
А
ктивизация историко-культурных исследований на современном этапе
определяет для историков культуры не только проблему постановки
новых исследовательских задач, но и необходимость использования пе-
редовых информационных технологий при разработке отдельных про-
блем и тем. Наибольшие возможности здесь имеются при работе с ин-
тегрированными источниками и материалами, т.е. материалами массовых источ-
ников и материалами, включающими однородную информацию, и в частности,
изданиями справочного и энциклопедического характера, материалами сводной
статистики, материалами содержащими агрегированную информацию. Аналити-
ческая разработка такого рода источников с использованием методов историче-
ской информатики и количественного анализа даст возможность исследователям
не только сформировать новые информационные поля и массивы в виде баз дан-
ных, но и осуществить разработку некоторых исследовательских проблем на ос-
нове извлечения и осмысления скрытой информации, заложенной в энциклопеди-
ческих и справочных изданиях. Подобный тип источника, способствующий зна-
чительному расширению наших представлений об историко-культурных процессах
в различные временные периоды, а также позволяющий извлечь дополнительную
информацию, представляет Российская музейная энциклопедия (далее — РМЭ)1.
Музейная энциклопедия, как и любое энциклопедическое издание, является
своеобразным и уникальным метаисточником, который включает максимально
систематизированную и практически полно структурированную информацию по
© Т.Н. Кандаурова, 2004.

290 Т.Н. Кандаурова
проблемам формирования и развития отечественного историко-культурного на-

следия: история музейного дела, российское музееведение, история российского
собирательства и коллекционирования, музеефикация историко-культурных объ-
ектов и памятников, культурное наследие региона, музейные коллекции, собра-
ния, институты и учреждения культуры, научные общества и др.
Издание данной энциклопедии, стало новым явления в отечественной исто-
риографии истории культуры. Оно также способствует расширению источниково-
го поля для изучения историко-культурных процессов на общероссийском и ре-
гиональных уровнях, определения их многоплановости, а также выявления осо-
бенностей и специфики, как в пространственном, так и во временном отношении.
Музейное энциклопедическое издание, выступая в качестве метаисточника, по-
зволяет исследователям структурировать новые информационные поля и массивы
по определенным темам истории российской культуры, по отдельным направле-
ниям изучения историко-культурного процесса или по отдельным историко-
культурным явлениям. В этом плане информационный потенциал и возможности
энциклопедии представляются достаточно масштабными и объемными.
Наличие в печатном энциклопедическом издании достаточно представи-
тельного информационного потенциала позволяет осуществить агрегирование
информации на различных уровнях и построить множество Баз данных по от-
дельным вопросам истории развития музейного дела в России и смежным об-
ластям историко-культурного знания.
Статьи энциклопедии включают обобщенные данные, сформированные по
материалам отечественной музееведческой литературы, архивным материалам и
опубликованным комплексам источников, представляющих музейную тематику и
проблематику по состоянию на середину — вторую половину 1990-х годов. Мно-
гие данные при этом вводятся в научный оборот впервые (материалы местных и
музейных архивов, данные сводной статистики, материалы отчетов и др.), что
значительно позволяет расширить границы исследовательских изысканий.
Материалы отдельных разделов и статей энциклопедии являются достаточно
репрезентативными в информативном отношении массивами и комплексами для
формирования Баз данных, так как включают максимально систематизированную
и агрегированную информацию. Подобные результаты удалось получить состави-
телям энциклопедии благодаря специально разработанным схемам статей и неко-
торым типовым статьям, представленным в словнике к энциклопедии2.
Энциклопедические статьи отдельных разделов издания писались по опре-
деленным типовым схемам, и поэтому содержат примерно одинаковую ин-
формацию, что позволяет включать ее как унифицированную в информацион-
ные структуры и поля Баз данных. Но наряду с наличием в издании однород-
ной информации разработчики электронных версий могут столкнутся, и с не-
которыми проблемами полноты информации, представленной в энциклопеди-
ческих статьях и разделах. В отдельных случаях в информационных полях Баз
данных будут присутствовать некоторые лакуны, что обусловлено проблемой
Т.Н. Кандаурова 291
авторского выбора. Авторы не всегда полно могли представить материалы для

энциклопедических статей, иногда уходила информация второго порядка, не
всегда были возможности для поиска максимально репрезентативной инфор-
мации по тому или иному пункту заданных схем энциклопедических статей.
Отсутствие информации в достаточном объеме в однотипных статьях иногда
не позволяет максимально полно агрегировать информацию и заполнить все
поля проектируемых Баз данных. В связи с этим также возникает проблема агре-
гирования и представления информации на различных временных этапах разви-
тия культурных процессов. Один и тот же историко-культурный факт или процесс
может быть по-разному интерпретирован в различные исторические промежутки,
вследствие чего возникает проблема корректного выбора при проведении сравни-
тельного анализа материалов информационных полей Баз данных.
В некоторых случаях при проведении сравнительного анализа потребуется
вносить поправки или дополнительные системно-структурные формы для кор-
ректировки фактов и получения максимально репрезентативной информации.
По отдельным социокультурным и историко-культурным явлениям будет не-
обходимо прибегнуть к использованию экспертных оценок. Иногда возникает
проблема и вопросы формализации данных источника, а за счет этого и задачи
расширения представительности информационных полей Баз данных.
Обусловленность тематики Баз данных, которые возможно создать на ос-
нове классического энциклопедического издания, будет связана с рядом фак-
торов. Тематический выбор их при этом определяется как структурой данного
музееведческого издания, так и научными интересами исследовательского
коллектива или отдельного исследователя-разработчика. Она может быть
сформулирована, исходя из необходимости расширения музееведческой ис-
следовательской проблематики и необходимости корректировки направленно-
сти изучения отдельных сюжетов. В современных условиях также возникает
необходимость осуществления комплексного анализа отдельных проблем му-
зееведения и истории музейного дела в России, а также проблем сохранения
отечественного историко-культурного наследия, проблем персонификации ис-
тории российской культуры.
Среди множества основных музееведческих проблем можно выделить сле-
дующие:
• развитие музейной сети страны во временном и пространственном от-
ношении;
• становление и развитие отдельных музеев, включая музеи националь-
ного масштаба;
• формирование и развитие профильных групп музеев, включая опреде-
ление закономерностей этих процессов;
• история отечественной практики музеефикации историко-культурных
объектов;
• личностное начало в развитии отечественного музейного дела;
• коллекционирование и музей и др.

Говоря о перспективах исследования, следует отметить, что подобный подход
к аналитическому осмыслению метаисточника посредством структурирования и
систематизации информации и обработки новых информационных массивов с
привлечением методов количественного анализа позволит максимально использо-
вать его значительный информационный потенциал, извлечь дополнительную, в
том числе скрытую информацию. При этом также будет осуществлена аналитиче-
ская разработка отдельных проблем истории музейного дела, истории сохранения
культурного наследия, включая источниковедческие, историографические и биб-
лиографические аспекты, на основе новых обобщенных и систематизированных
данных и с использованием обновленных методик анализа материалов массовых
источников и агрегированных данных, полученных в процессе формирования
различных тематических Баз данных.
Вместе с тем у исследователей также появятся новые познавательные воз-
можности и они смогут:
• расширить представления о российском музейном фонде;
• определить пути его формирования и развития, включая этапы интен-
сивного роста;
• изменить представления о составе фондов отечественных музеев, вклю-
чая количественные и качественные их характеристики и параметры;
• обновить знания о формах фондовой работы;
• получить новые обобщенные данные по экспозиционной работе музеев
и тенденциях ее развития, включая аспекты художественного и дизайнерского
решения;
• расширить границы знаний о различных направлениях деятельности от-
дельных музеев и профильных групп музеев, включая научно-исследовательскую
работу, культурно-образовательную, издательскую деятельность.
Одновременно также будет масштабно расширено источниковое поле оте-
чественной музейной биографики, появится возможность создания коллектив-
ной биографии или коллективного портрета музейного деятеля. Возможно
также составление своеобразной визитной карточки современного отечествен-
ного музея, включая отдельные профильные группы музеев. При этом класси-
ческое энциклопедическое издание представляет определенный и значитель-
ный познавательный потенциал, на основе которого и с привлечением допол-
нительных источниковых материалов формируется электронный вариант или
электронная версия по тому или иному исследовательскому направлению, т.е.
новые метаисточники и новый исследовательский продукт.
При формировании электронных метаисточников могут использоваться
самые различные исследовательские подходы. При формировании Баз данных
по отдельным группам музеев, представленным на страницах энциклопедии,
по истории музейного дела, по музеефикации различных историко-культурных
объектов, по экспозиционной работе, а также при создании Баз данных по про-

сопографии возможно использование источнико-ориентированного (построе-
ние Базы в соответствии с информационным представительством источника и
его заданными параметрами) и проблемно-ориентированного (построение Ба-
зы в соответствии с поставленными исследовательскими задачами и пробле-
мами) подхода. При разработке конкретных сюжетов истории музейного дела
в России можно будет осуществить широкий сравнительный анализ и опреде-
лить динамику и тенденции развития как отдельных музейных учреждений и
групп музеев, так и музейной сети страны в целом на различных этапах ее
формирования и функционирования. Будет определена также динамика разви-
тия отдельных направлений музейной деятельности на региональном и обще-
российском уровнях. Возможно и осуществление многомерной классификации
при определении музейного потенциала России в целом и ее отдельных регионов.
Используя различные подходы при осуществлении исследовательской раз-
работки той или иной историко-культурной проблемы, в том числе источнико-
ориентированный, проблемно-ориентированный, сравнительно-аналитический,
сравнительно-исторический, системный и структурный анализ и др. можно
сформировать множество Баз данных и информационных блоков на основе аг-
регирования информации из статей энциклопедического издания. Здесь можно
обозначить такие направления, как российский музей, музеи по профильным
группам, коллекции, раритеты, музейный деятель, музейная сеть, музейная
библиография, музейные издания, культурные регионы, культурные гнезда,
историко-культурный потенциал регионов России и др. Все полученные Базы
данных будут выступать новыми источниковыми комплексами и для осущест-
вления системного историко-культурного исследования.
Репрезентативный и представительный информационный потенциал издания
позволяет не только использовать агрегированную информацию в различных ана-
литических разработках историко-культурного характера, но и осуществить вто-
ричное агрегирование информации на основе материалов энциклопедии и резуль-
татов обработки материалов Баз данных. Второй порядок агрегирования инфор-
мации позволит также зафиксировать результаты в виде новых Баз данных и на их
основе провести масштабный сравнительный анализ процессов формирования ис-
торико-культурного наследия, его освоения и сохранения. На этом этапе работы в
рамках формирования новых информационных построений возможно привлече-
ние дополнительных источников, так как, будучи сугубо отраслевым изданием,
энциклопедия не всегда представляет все параметры и характеристики историко-
культурного процесса, наследия и социокультурного потенциала регионов и краев
России. Помимо этого энциклопедический характер издания не позволял макси-
мально расширять информационные рамки включаемого в него материала, ин-
формация об отдельных культурных явлениях и процессах представлялась в сжа-
той форме, в рамках строго заданной типовой схемы. Таким образом, при расши-
рении исследовательской практики в области изучения историко-культурного на-
следия музейная энциклопедия становится базовым источниковым комплексом и

включает в себя основной информационный массив по означенной выше пробле-
матике и тематике.
Построение множества Баз данных определяется информационными воз-
можностями музейной энциклопедии, степенью включения нового информа-
ционного материала, в том числе источников из архивных фондов и материа-
лов других справочно-энциклопедических изданий. Структура практически
всех Баз данных (в первом варианте, т.е. по материалам энциклопедии) опре-
деляется схемами типовых энциклопедических статей и набором заданных по-
казателей и характеристик на каждый конкретный объект — профильная
группа музеев, музей, музей-заповедник, коллекция, научное учреждение, об-
щество, музеефицированный памятник, музейный деятель, коллекционер и др.
Расширение исследовательской проблематики и постановка новых аналитиче-
ских задач, безусловно, потребует обновления информационных массивов и
полей, что повлечет за собой введение новых данных в уже сформированные
комплексы источниковых материалов и Базы данных, привлечение данных до-
полнительных источников.
Базы данных можно формировать в пакетах программ Access и Excel. Об-
работка данных будет осуществляться в пакетах прикладных программ, созда-
ваемых для работы с материалами статистики.
Прикладное значение подобного проекта будет многоплановым. Благодаря
созданию электронных продуктов на основе классического энциклопедическо-
го издания, исследователи будут иметь возможность не только расширить и
конкретизировать свои представления о социокультурных процессах и явлени-
ях на примере отечественного музееведения и истории культуры, но и получат
перспективу включения новых агрегированных данных в последующие изда-
ния справочного и энциклопедического характера по означенной выше про-
блематике. Одновременно появится возможность создания новых метаисточ-
ников на основе синтеза материалов музейной энциклопедии и материалов но-
вых источников, привлекаемых в качестве дополнительных информационных
массивов. Аналитическое осмысление материалов Баз данных также позволит
получить новые наработки в области истории культуры, музееведения, кон-
кретизировать отдельные направления музееведческого знания, что в перспек-
тиве выльется в создание серии исследований.
Определяя назначение Баз данных следует отметить, что практически все
Базы данных будут иметь двойную функцию и использоваться как справочно-
информационные и исследовательские средства. Концептуальное построение
(объекты-предметы — характеристики — поля, т.е. набор показателей) Баз
данных определяется их назначением, целями и задачами исследовательских
разработок в области истории культуры, музейного дела и музееведения, а
также представительностью материала, включенного в статьи РМЭ и привно-
симого извне. В процессе работы с конкретными материалами отдельных Баз
данных возможно расширение набора характеристик (полей) и формирование

новых Баз данных в рамках уже существующих или логически с ними связан-
ных. Предполагается установление и осуществление корреляционных связей
между отдельными Базами данных с целью расширения исследовательских за-
дач и конкретизации исследовательской проблематики (коллекционеры — кол-
лекции — музеи, профильная группа музеев — реестр (перечень) музеев и др.).
В Базы данных помимо текстового материала возможно также введение
видеоряда (изображения музейных предметов, раритетов, музейных зданий и
комплексов, экспозиций, видов ландшафтов заповедников, портреты музейных
деятелей, первоисточники и т.д.) и других графических материалов (карты,
схемы). Это позволит широко использовать материалы Баз данных как ком-
плексные источники для подготовки мини-энциклопедий, новых изданий
РМЭ, справочно-информационных изданий, учебных и методических пособий,
а также непосредственно в учебном процессе (история отечественной культу-
ры, история музейного дела, историческая информатика, спецкурсы по музее-
ведению, истории культуры). Таким образом, формирование и разработка ма-
териалов Баз данных на основе Российской музейной энциклопедии будет
иметь как теоретическое, так и широкое прикладное значение. Прикладное
значение этого явления также найдет свое воплощении в создании новых обу-
чающих программ и учебных пособий как на электронных, так и на традици-
онных носителях. При реализации проектных разработок на базе новых элек-
тронных технологий параллельно с ростом источникового поля на основе по-
вышения информативной отдачи уже имеющегося потенциала будет происхо-
дить расширение тематического и проблемного выбора исследовательской
практики отечественного музееведения, музееографии, истории культуры,
прикладной культурологии, биографики.
1
Российская музейная энциклопедия. Т. 1-2. М., 2001 (подготовлена к изданию Российским
институтом культурологии).
2
Методические материалы к Советской музейной энциклопедии. М., 1989. С. 157-197.
296
О ПРОЕКТЕ СОЗДАНИЯ ИНТЕРНЕТ-ПОРТАЛА

«РЕГИОНАЛЬНЫЕ ЭНЦИКЛОПЕДИИ»
Н.А. Фролкина, А.И. Раздорский
Р
егиональные энциклопедии (РЭ), посвященные отдельным республикам,
краям, областям, городам и районам страны, являются исключительно
ценными источниками универсального справочного характера о прошлом
и настоящем различных регионов и населенных пунктов России. В них со-
держатся самые разнообразные сведения по региональной истории, гео-
графии, экономике, культуре, искусстве, демографии, фольклору и др., включены
биографические данные о людях, жизнь и деятельность которых была связана с
тем или иным краем. Уникальный характер имеющимся в РЭ материалам придает
то, что большинство из них составлено на основе изучения неизвестных до сих
пор документов региональных архивов и подготовлено в результате многолетних
кропотливых разысканий местных ученых и краеведов.
В настоящее время в России наблюдается бум региональной энциклопедистики.
На сегодняшний день выявлено уже 120 печатных РЭ по 52 субъектам РФ. Подав-
ляющее большинство этих изданий вышло в свет во второй половине 1990 — начале
2000-х гг. В целом ряде субъектов РФ готовятся новые РЭ, которые должны быть
опубликованы в ближайшие годы. Имеются и электронные версии РЭ, но их пока
сравнительно немного. Выявлено 19 публикаций РЭ в Интернете (перечень непо-
лон) и 4 на CD-ROM (3 РЭ опубликованы и в Интернете и на CD-ROM)1.
Круг потребителей содержащейся в РЭ информации не исчерпывается ис-
ключительно читателями того региона, которому они посвящены. Ими актив-
но пользуются люди, проживающие в других регионах России, а также в ее
ближнем и дальнем зарубежье. Это связано с повсеместным оживлением инте-
© Н.А. Фролкина, А.И. Раздорский, 2004.

1
Наиболее полный на сегодняшний день список печатных и электронных региональных эн-
циклопедий см.: www.lfond.spb.ru/News/14_10_2003_b.htm
Н.А. Фролкина, А.И. Раздорский 297
реса к региональной истории, с расширением деловых и культурных связей

между различными регионами России, с развитием внутреннего туризма.
Однако пользование РЭ для большинства их потенциальных читателей сопря-
жено с немалыми трудностями. РЭ издаются сравнительно небольшими тиражами
и практически не попадают за пределы своего региона. В несколько лучшем по-
ложении находятся жители российских столиц, в которых находятся библиотеки
федерального значения, получающие по закону обязательный экземпляр всех вы-
ходящих в России изданий. Но поскольку этот закон выполняется, к сожалению,
далеко не всегда, ни одно из центральных книгохранилищ, включая РНБ и РГБ, не
располагает сегодня исчерпывающе полным комплектом РЭ.
В каждом регионе РЭ создаются по своей оригинальной методике, разраба-
тываемой каждый раз заново. При этом обмен опытом и информацией между
составителями различных РЭ практически отсутствует. Это приводит к умно-
жению неудачных методических решений, которых можно было бы вполне
избежать, в то же время некоторые полезные и перспективные наработки, по-
лученные в ходе создания тех или иных РЭ, остаются неизвестными и потому
невостребованными в других регионах. Отсутствие единого информационного
поля приводит к тому, что составители некоторых РЭ порой даже не подозре-
вают, что в соседней области или республике подобное издание уже подготов-
лено и опубликовано (подобная ситуация объясняется еще и тем, что до не-
давнего времени библиографический учет изданных РЭ не был произведен).
Исследователи из других регионов, которые могли бы поделиться с составите-
лями той или иной РЭ имеющейся у них полезной информацией или же вы-
ступить в качестве авторов отдельных статей, обычно не могут это сделать, так
как анонсы РЭ и их словники за пределами своего региона не публикуются.
В октябре 2003 г. в С.-Петербурге в Российской национальной библиотеке со-
стоялся научно-практический семинар «Проблемы создания региональных энцик-
лопедий», в котором приняли участие создатели РЭ из 25 городов России, Украи-
ны и Белоруссии1. В ходе состоявшихся на семинаре дискуссий настойчиво зву-
чала мысль о необходимости налаживания координации и кооперации в деле соз-
дания РЭ. Наиболее действенной мерой в этом направлении могло бы стать соз-
дание интернет-портала, специально посвященного этим изданиям.
Такой интернет-портал мог бы выполнять как информационные функции, на-
правленные на обслуживание широкого круга пользователей РЭ, так и коммуника-
тивно-методические задачи, ориентированные на непосредственных создателей РЭ.
Информационным ядром такого интернет-портала могли бы стать элек-
тронные версии РЭ, изданных в книжном варианте и/или на CD-ROM или же
изначально предназначенные для размещения в Интернете. Размещение РЭ на
одном портале и снабжение их унифицированным поисковым сервисом суще-
ственно облегчило бы и ускорило доступ пользователей к интересующей их
1
Отчет о семинаре см.: www.nlr.ru:8101/tus/141003a/
298 Н.А. Фролкина, А.И. Раздорский
информации. Важно отметить, что электронные версии РЭ, размещенные на

портале, должны быть открыты для постоянного пополнения и обновления.
Этого можно достичь в том числе и посредством налаживания обратной связи
между посетителями портала и составителями тех или иных РЭ.
Для широкого круга пользователей РЭ на портале, помимо электронных
версий РЭ, следовало бы также разместить регулярно обновляемые и попол-
няемые библиографические списки РЭ (в т.ч. тех, которые изданы только в пе-
чатной версии), а также аннотации вновь вышедших РЭ.
Что же касается создателей РЭ, то для них на портале было бы целесооб-
разно поместить:
• регулярно обновляемый и пополняемый список составителей, авторов, ре-
дакторов и издателей региональных энциклопедий с их контактной информацией;
• анонсы проектов готовящихся РЭ;
• словники готовящихся РЭ;
• типовые схемы статей РЭ;
• методические материалы изданных или готовящихся РЭ;
• разработанные по единому формуляры анкеты составителей и редакторов
РЭ, в которых освещались бы различные аспекты их подготовки и издания;
• материалы семинаров и конференций, посвященных проблемам создания РЭ.
Кроме того, на портале крайне важно было бы организовать форум, по-
средством которого составители РЭ из разных регионов смогли бы общаться
друг с другом в режиме интерактивного диалога (вести поиск конкретной ин-
формации, делиться методическими решениями, соображениями по организа-
ции работы, предлагать авторов для написания тех или иных статей и т.д.).
Создание интернет-портала, посвященного РЭ, позволило бы, таким обра-
зом, решить три существенные задачи: во-первых, обеспечить доступ к ин-
формационным ресурсам РЭ практически неограниченной аудитории пользо-
вателей Интернета; во-вторых, открыть для научного сообщества процесс под-
готовки РЭ и тем самым значительно оптимизировать его; и в-третьих, обес-
печить регулярное обновление и уточнение включенных в РЭ данных.
Первыми материалами, которые можно было бы уже сейчас разместить на
интернет-портале, могли бы быть тексты докладов и стенограмма дискуссии
семинара «Проблемы создания региональных энциклопедий», библиографиче-
ские списки РЭ и литературы о методике и опыте создания РЭ, анкеты соста-
вителей и редакторов РЭ (на сегодняшний день получено 35 анкет).
Проект интернет-портала РЭ может быть реализован тем коллективом, ко-
торый был задействован в подготовке и проведении научно-практического се-
минара «Проблемы создания региональных энциклопедий». Технологической
основой и площадкой (предоставление серверов и доступа) для реализации мо-
гут быть технологии информационно-энциклопедического интернет-проекта
Рубрикон, который включает на май 2004 г. 60 полнотекстовых словарно-
Н.А. Фролкина, А.И. Раздорский 299
энциклопедических изданий с удобными способами навигации, поиском по за-

главиям, текстам статей, подписям к иллюстрациям и другими сервисами.
В рамках проекта Рубрикон в настоящее время опубликованы полные тек-
сты 2 региональных энциклопедий — энциклопедического справочника «Санкт-
Петербург. Петроград. Ленинград» и энциклопедии «Москва», а также мате-
риалы готовящейся к изданию новой «Московской энциклопедии», включая
методические указания для авторов и редакторов1. Технологические решения,
наработанные и апробированные Рубриконом, могут быть с успехом примене-
ны и для создания портала РЭ, который будет иметь единую точку доступа ко
всем информационным материалам с единым набором сервисов, но при этом
каждая РЭ может иметь свое отдельное доменное имя-страницу доступа, что
позволит сохранить в электронной версии особенности структуры и специфи-
ку подачи информации каждого издания. Разные уровни доступа к разным
разделам портала позволят решить как задачу доступа к информации для неог-
раниченного круга пользователей, так и задачу оптимизации работы над под-
готовкой и совершенствованием изданий — для создателей РЭ.
Представляется, что создание портала РЭ будет закономерным продолжением
и развитием тех идей и подходов, которые были высказаны в ходе семинара
«Проблемы создания региональных энциклопедий». Проект мог бы быть предло-
жен к реализации, например, в рамках программы Международного благотвори-
тельного фонда имени Д.С. Лихачева «Региональная история и гражданское вос-
питание». Его осуществление способствовало бы реализации заявленных целей
программы: использование краеведения как инструмента для глубокого нравст-
венно-эстетического воспитания и социализации молодого поколения, предостав-
ления возможностей местным научно-культурным сообществам для введения в
широкий научный оборот материалов своих изысканий. Для региональных вла-
стей может быть привлекательной идея всесторонней презентации экономическо-
го потенциала, культурно-исторических и природных особенностей региона в эн-
циклопедическом формате, что может побудить к поддержке проекта и участию в
его софинансировании. Такой проект может быть популярным и посещаемым и
служить привлекательной рекламной площадкой для туристических кампаний,
для фирм, предлагающих услуги в области гостиничного, ресторанного и других
видов малого бизнеса каждого из регионов. Дальнейшее развитие проекта может
происходить в русле интеграции краеведческих ресурсов региона, включая элек-
тронные ресурсы библиотек, музеев, архивов, органов охраны памятников исто-
рии и культуры, природоохранных и экологических баз данных.
1
См.: www.rubricon.com/spb_1.asp, www.rubricon.com/moscow_1.asp и www.rubricon.com/mosenc.asp.
300
АВТОМАТИЗИРОВАННАЯ
ИНФОРМАЦИОННАЯ СИСТЕМА
ОПИСАНИЯ-ХРАНЕНИЯ-ПОИСКА
МАТЕРИАЛОВ ИЗ ФОНДОВ ОТДЕЛА
РУКОПИСЕЙ БАН КАК ОСОБЫЙ ТИП
ЛОКАЛЬНОЙ ЭНЦИКЛОПЕДИИ
В.Г. Подковырова, Е.В. Каширина
1. Введение
a. Электронные энциклопедии как разновидность энциклопедии
и их функции
П
оследнее время и в нашем городе, и во всей стране большинство
бывших высших учебных заведений из институтов превратились в
Университеты и Академии. В некоторых случаях это может вызвать
улыбку и даже раздражение, но здесь мы имеем дело, прежде всего,
с расширением семантики слов университет и академия. Так же де-
ло обстоит и со словом энциклопедия. Поэтому первое, что мы должны сделать
для обоснования предложенной в заглавии темы, — определить, что же в дан-
ном конкретном случае мы понимаем под энциклопедией. В переводе с грече-
ского ένχυχλοπαιδεαί — это, прежде всего, круг общеобразовательных знаний и
в современном понимании может быть представлена в виде двух основных ти-
пов — либо научного издания, сообщающим наиболее существенные сведения по
всем отраслям знаний (универсальные энциклопедии), либо универсального спра-
вочника по одной какой-либо отрасли знания или об одном каком-либо объекте.
Важным требованием, предъявляемым к энциклопедии, является возмож-
ность быстро найти необходимые сведения. По способу организации поиска
необходимого материала энциклопедии можно разделить на две категории:
© В.Г. Подковырова, Е.В. Каширина, 2004. Исследование поддержано РГНФ, грант № 03-01-12025.
В.Г. Подковырова, Е.В. Каширина 301
печатные и автоматизированные (электронные). В традиционном печатном ва-

рианте энциклопедии для поиска используется предметный принцип, то есть
упорядочение по алфавиту списка предметов, которым посвящены отдельные
статьи энциклопедии, а также ссылки на связанные статьи. Применение интел-
лектуальных компьютерных технологий дает возможность значительно расши-
рить поисковые возможности энциклопедии, а также сферу ее использования.
b. Информационная поисковая система (ИПС) рукописного отдела БАН

как электронная энциклопедия
В НИОР в настоящее время идет работа над созданием автоматизирован-
ной поисковой системы (ПС). Основные задачи, решаемые с ее помощью: опи-
сание всех фондов в систематизированном виде; объединение разнородной
информации о памятниках письменности, хранящейся в справочных изданиях,
каталогах, указателях и т.п.; оперативный отбор информации по запросу поль-
зователя; унификация терминологии, употребляемой в различных исследова-
ниях. Для решения этих задач необходимо собрать и систематизировать разно-
родную информацию, охватывающую все стороны деятельности НИОР, в рам-
ках единой базы данных. Возможность с ее помощью получать сведения из
определенных отраслей знания (источниковедение, текстология, филология,
история, кодикология, палеография, библиография) ставит поисковую систему
рукописного отдела в разряд специальных электронных энциклопедий.
2. Расширение функций энциклопедии за счет возможностей,

предоставляемых информационными технологиями
Возможности базы данных поисковой системы позволяют включить в неё
полное описание рукописных материалов из фондов отдела, опирающееся на
унифицированный терминологический аппарат. Информация будет поступать в
систематизированном виде. Стандартизированное описание рукописи включает
большое количество параметров, характеризующих разные аспекты материала:
инвентарный учет, внешняя характеристика единицы хранения (полный набор ко-
дикологических, палеографических и ряда других сведений), раскрытие содержа-
ния рукописного материала, история бытования рукописи.
Каким же образом будет организована автоматизированная поисковая сис-
тема? Здесь мы сталкиваемся с особыми возможностями информационных
технологий. Печатная энциклопедия может быть построена только по одному
какому-то определенному принципу. Это либо тематика, либо, чаще, алфавит-
ный принцип. Для автоматизированной поисковой системы должна быть раз-
работана четкая логическая система описания материала, которая позволит ав-
томатически подбирать необходимую информацию по запрошенному пара-
метру, либо по набору таких параметров. Кроме того, необходим специально
продуманный интеллектуальный интерфейс, который во многом определяет
удобство работы. На экране не должно быть лишней информации — дополни-
302 В.Г. Подковырова, Е.В. Каширина
тельные параметры описания, которые нужно заполнить или получить в каче-

стве ответа на запрос, возникают только при дополнительном требовании (на-
жатии специальной отсылочной клавиши) описывающего рукопись или полу-
чающего информацию из базы. А вот обязательные для заполнения поля, ор-
ганизованные в порядке, привычном для исследователя, должны появляться
последовательно и снабжаться таблицами-справочниками, позволяющими бы-
стро выбрать в каждом конкретном случае нужный термин.
Специалист, работающий над описанием, является главным пользователем,
для которого делается автоматизированная поисковая система: исследователь,
может и должен максимально использовать все свои знания. При этом нельзя
забывать, что его знания и опыт уникальны и самоценны, не всегда могут быть
унифицированы и не должны упрощаться, если это может повлечь за собой
потерю научной значимости его исследования. Поэтому при заполнении базы
данных наряду с предлагаемой строгой схемой описания исследуемого мате-
риала, в поисковой системе предполагается возможность внесения текстовых
комментариев в свободной форме. Эти дополнения позволят в привычном ви-
де отобразить все результаты научного исследования, которые либо не подле-
жат полной унификации, либо не нуждаются в ней, по мнению исследователя,
либо не предусмотрены в предложенной схеме.
Явным преимуществом создаваемой поисковой системы по сравнению с
традиционной печатной энциклопедией является ее динамичность, возникаю-
щая благодаря возможности в процессе работы исследователя неоднократного
обращения к описанию одного и того же памятника или единицы хранения.
Но при всей уникальности процесса описания рукописного материала и ре-
шающей роли личности описывающего для получения должного качества конеч-
ной информации, проблема стандартизации остается постоянно актуальной.
Предлагаемая четкая схема, разработанная терминология, существование указате-
лей-справочников унифицированных названий должны помогать процессу описа-
ния, упрощать его в области описания внешних параметров и, в конечном счете,
убыстрять весь процесс. Предлагаемая автоматизированная система становиться
помощником и одновременно системой обучения процессу описания.
Возможности автоматизированной системы позволят извлекать системно
организованную информацию и для облегчения процесса описания, когда у
исследователя возникнут проблемы с атрибуцией текста, использованием того
или иного термина или названия и т.д. Она соединяет многие функции энцик-
лопедии, позволяя автоматически получать требуемую информацию. Для по-
иска можно использовать не только алфавитно-предметные списки, но и зада-
вать поиск по ключевым словам и классификационным индексам.
Работа с автоматизированной энциклопедией способствует развитию специа-
листами-археографами современного информационно-коммуникационного про-
странства. Специалисты, имеющие богатый опыт в своих специальных областях,
часто не пользуются энциклопедическими возможностями Интернета, потому что
не владеют информационными технологиями. Они не включаются в систему со-

временных информационных коммуникаций, что является обоюдно опасной си-
туацией как для ученых, так и для коммуникационной системы, поскольку:
• ученые не имеют возможность быстро и с наименьшими затратами сил
извлекать нужную информацию, и часто из-за этого не достигают в своих ис-
следованиях возможного уровня;
• коммуникативная система не критикуется квалифицированными поль-
зователями и часто страдает дилетантизмом с точки зрения содержания.
3. Автоматизированная система Рукописного отдела как энциклопедия.

Содержание. Составные части.
Автоматизированная информационная система одного отдела библиотеки
содержит информацию не о каком-то отдельном объекте или отрасли знаний, а
представляет собой особую систему, которая:
1. должна включать в себя сведения обо всех видах рукописных материа-
лах, хранимых в фондах Отдела рукописей;
2. должна содержать все сведения о печатных изданиях, хранимых в под-
собной библиотеке Отдела (включая библиографическую роспись статей из
сборников и периодических изданий);
3. должна быть снабжена целым набором указателей, которые помогут со-
трудникам в работе над научным описанием рукописей.
Речь идет об унифицированных терминологических справочниках при
описании техники письма, изготовления бумаги, переплета, миниатюр, орга-
низации кодекса в целом и текста на странице, определении характера записей
и другого рода маргиналий. Кроме того, в системе должен быть предложен
список унифицированных научных названий и список инципитов (начальных
строк текста произведения, цитируемых до окончания первого смыслового пе-
риода), которые будут постоянно расширятся за счет дополнения новых назва-
ний и инципитов, вносимых в процессе описания новых памятников. При этом
данные списки стоятся как система авторитетных файлов: то есть автоматизи-
рованная система будет искать необходимое название в структуре сложных
словарей синонимов. Это совершенно необходимо, поскольку ученые архео-
графы имеют дело с крайне неоднородным материалом: каждая рукопись уни-
кальна по многим параметрам и будет давать, почти каждый раз некоторый
особый вариант названия и инципита.
Однако основой автоматизированной системы станет накопление инфор-
мации обо всех материалах, хранящихся в фондах отдела рукописей. Логиче-
ская схема описание этих рукописных материалов разработана на основе тра-
диционной последовательности характеристик, используемых в полутора де-
сятках томов Описаний фонда Отдела рукописей БАН1. Последовательность

описания сложилась в отделе в результате 100 лет работы ученых в области
археографии, текстологии и палеографии, всегда согласовывалась с Археогра-
фической комиссией и являлась эталоном для работы других хранилищ. Но и в
настоящее время, несмотря на существование многих наработок Археографи-
ческой комиссии, ее изданий и изданий томов описаний в других хранилищах
рукописей, для кириллических рукописей не существует четко принятой всеми
специалистами окончательного стандарта для описания рукописных материалов.
Для удобства пользования рукописями в Отделе рукописей БАН существу-
ет более десятка различных подсобных каталогов. Их использование значи-
тельно облегчает поиск нужного материала. Кроме того, все тома описаний
рукописей БАН снабжены разного рода указателями, иногда внутри одного
тома их может быть более десяти2. Весь этот разнообразный справочный мате-
риал, рассредоточенный по разным местам хранения, часто не используется
читателями полностью. Соединение всей справочной информации в одной
системе позволит проще и быстрее находить информацию.
Несмотря на то, что работа по описанию фонда рукописного отдела идет
уже более 100 лет, в настоящее время многие рукописные материалы остаются
неописанными: сведения о них можно найти только в шкафных описях, мно-
гие материалы описаны неполно (большая часть фонда представляет собой
сборники различного содержания, которые числятся в шкафных описях, кар-
точных каталогах и в томах научных печатных описаний просто как «Сборни-
ки» без раскрытия содержания). Поэтому на начальном этапе создания автомати-
зированной информационно-поисковой системы внесение в нее даже минималь-
ных сведений о рукописях (название, шифр фонда, библиографические сведения и
наличии печатных описаний) будет серьезным этапом в раскрытии фондов.
Таким образом, создаваемая автоматизированная поисковая система, снаб-
женная набором справочников терминов и унифицированных названий и
предлагающая строгую систему-схему для описания каждой единицы хране-
ния в фондах отдела, будет выполнять следующие функции энциклопедии:
1. максимально полный охват информации о хранящихся в Отделе рукопи-
сей материалах;
1
Первый том, составленный первым хранителем Отдела рукописей БАН Вс.И. Срезневским и
Ф.И. Покровским, включал описания рукописей богослужебного содержания и был издан еще
в 1910 г. Последний том вышел совсем недавно: Певческие книги Выголексинского письма
XVIII — первая половина XIX в. Описание Рукописного отдела БАН СССР. Т. 9. Вып. 1. /
Сост. Ф.В. Панченко. СПб., 2001. 494 с. Первым изданным описанием рукописей БАН, подго-
товленным Вс.И. Срезневским по приблизительно той же схеме являются Сведения о рукопи-
сях, печатных изданиях и других предметах, поступивших в Рукописное отделение Библиоте-
ки Императорской Академии наук в 1900 и 1901 годах. СПб., 1902. 88 с.
2
Сочинения писателей-старообрядцев первой половины XVIII века. Описание Рукописного
отдела БАН СССР. Т. 7. Вып. 2 / Сост. Н.Ю. Бубнов. СПб., 2001. С. 10-11, 378-437.
2. унификации научного описания рукописного материала в целом благодаря

наличию системы справочников-указателей научных названий и инципитов;
3. облегчение работы над научным описанием за счет внедрения словарей-
справочников, возникающими при необходимости детального описания коди-
кологических, палеографических и др. специальных параметров;
4. облегчение процесса атрибуции текстов за счет использования специали-
зированных библиографических указателей.
Постепенно накапливающая новую информацию автоматизированная по-
исковая система Отдела рукописей представляет собой динамически разви-
вающуюся электронную энциклопедию.
4. Гиперэнциклопедия как объединение информации о фондах

рукописных отделов различных библиотек, музеев и других хранилищ
рукописных материалов
В процессе работы над автоматизированной поисковой системой стала оче-
видной необходимость создания дополнительных подсистем для хранения
данных об отдельных элементах, содержащихся в рукописях, таких как фили-
грани, книжные знаки, переплеты, миниатюры и т.д. Эти подсистемы можно
рассматривать как особые справочники внутри электронной энциклопедии.
Для их корректного описания необходимо составить свои специфические ло-
гические схемы описания каждого из перечисленных элементов. Таким обра-
зом, мы получаем инварианты особых отраслевых подэнциклопедий, входя-
щих в состав единой специализированной отраслевой энциклопедии.
Автоматизированная поисковая система Рукописного отдела БАН предна-
значена для достижения следующих целей:
1. оформление результатов проводимых исследований в логически выстро-
енное стандартизированное научное описание рукописного материала;
2. эффективный поиск хранящейся в базе данных информации и использо-
вание отобранного материала для различных целей, в частности для подготов-
ки печатных изданий.
Таким образом, автоматизированная информационно-поисковая система
одновременно представляет собой и готовую энциклопедию, и энциклопедию,
которая находится в состоянии постоянного пополнения и развития. В этом
автоматизированная система схожа с Интернет, основным положительным
свойством которого является хранение свежего материала и постоянное по-
полнение новым. Но автоматизированная система отдела рукописей БАН
должна иметь принципиальное отличие от Интернет, в который попадает ог-
ромное количество непроверенной, неверной, неполной и т.д. информации.
Принципиальное отличие информации, представленной в Интернет — бес-
системность. В нашем случае основным будет принцип многоуровневой про-
верки информации. Составление справочников проводится в несколько этапов
и при постоянных консультациях с сотрудниками отдела рукописей БАН, РНБ,
ГИМ, Археографической комиссии. Работа по составлению списка Унифици-

рованных научных названий и инципитов — важнейшей конструктивной час-
ти автоматизированной системы, должна в идеале создаваться усилиями не
только всех специалистов Рукописного отдела БАН, но и аналогичных храни-
лищ рукописей по всей России.
Электронная энциклопедия отдела рукописей БАН может постоянно по-
полняться материалами из печатных справочных пособий и томов описаний
рукописей других хранилищ, что будет расширять ее качественно и принципи-
ально. Поскольку основой для разработки структуры хранения поисковой сис-
темы является международный формат RUSMARK и работы ведутся при по-
стоянных консультациях с коллегами из других хранилищ рукописного мате-
риала, в принципе можно говорить о том, что в дальнейшем часть материала
может стать основой единой электронной энциклопедии рукописных материа-
лов, хранящихся в фондах различных библиотек. Использование стандартизи-
рованных схем электронных описаний создаст принципиальную возможность
объединить в единой электронной системе информацию из разных фондов и
тем самым подойти к созданию гиперэнциклопедии рукописных материалов.
Для начала было бы очень важным учесть в единой автоматизированной системе
информацию о рукописях, описание которых вошли в печатные описания.
Отдельно можно говорить о знаменитой картотеке академика акад. Н.К.
Никольского, хранящейся в Отделе рукописей БАН. Выдающийся филолог и
историк говорил, что прежде чем писать историю русской литературы и осо-
бенно историю древнерусской литературы, мы должны собрать максимальную
информацию обо всех сохранившихся произведениях, списки которых нахо-
дятся в разных хранилищах. До того момента, пока эти сведения не собраны,
всякие выводы по поводу путей и судеб отечественной литературы могут
быть, мягко говоря, не точными и даже просто ложными. До настоящего вре-
мени никто не осуществил планов, намеченных большим ученым. Его ученик
Н. Зарубин предпринял такие попытки, но при всей своей огромной работо-
способности не мог справиться с задачей, которую по силам решить только
нескольким научным коллективам. Частично исполнением замысла Н.К. Ни-
кольского можно считать тома «Словаря книжников и книжности Древней Ру-
си» — издания, подготавливаемого в течение двух последних десятилетий уче-
ными Пушкинского Дома1 и выведшего процесс исследования древнерусской
литературы на качественно новый уровень. В настоящее время д.и.н. О.В.
Творогов готовит к изданию список памятников XI-XV веков со ссылками на
все известные к настоящему времени рукописи, где эти памятники находятся2,
1
Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. I. СПб., 1987.
2
Доклад о работе над этим проектом был сделан О.В. Твороговым на специальном заседании
Древнерусского сектора ИРЛИ (Пушкинский Дом, СПб.) в марте 2004 г. Результаты работы
будут опубликованы в одном из томов ТОДРЛ в 2004-2005гг. и, в дальнейшем, отдельным
изданием.
создается и много других обобщающих трудов1. Но это не снимает проблемы

создания общего учета всех хранящихся в фондах различных хранилищ па-
мятников древнерусской письменности.
Электронные энциклопедии, подобные создаваемой в БАН, могли бы стать
определенным этапом для выполнения заветов Н.К. Никольского. Нам извест-
ны аналогичные наработки западных коллег для рукописей, написанных лати-
ницей2 и болгарских коллег для кириллических рукописей3. Новые электрон-
ные технологии, способствующие процессу накопления и систематизации зна-
ний всех отраслей знаний, должны, наконец, внести свой посильный вклад и в
систему энциклопедических знаний о сохранившемся рукописном наследии
Древней Руси.
1
Назовет особо работу, возглавляемую Археографической Комиссией по постепенному соз-
данию печатного Сводного каталога рукописных книг, хранящихся в РФ: Предварительный
список славяно-русских рукописных книг XV в., хранящихся в СССР (Для сводного каталога
рукописных книг, хранящихся в СССР).
2
Здесь нужно назвать подобный проект «Master» www.cta.dmu.ac.uk/projects/master/index.html,
разрабатываемый совместным коллективом специалистов из ряда рукописных хранилищ За-
падной Европы.
3
Информационно-поисковая система «Repertorium» строится на схеме описания рукописи,
проводимой в XML (www.cl.bas.bg).
ЭНЦИКЛОПЕДИСТЫ И ИХ ТЕКСТЫ
311
ПОД МАСКОЙ «ЖЕНЕВСКОГО ГРАЖДАНИНА»

А.М. Белосельский-Белозерский
и апокрифические сочинения Жан-Жака Руссо
в русской культуре
А.А. Златопольская
В
лияние Жан-Жака Руссо является одним из наиболее сильных в русской
мысли и в русской культуре. В последнее время оно является темой
многих статей и исследований. В тоже время в наших исследованиях не
обращалось внимания на такую особенность библиографии Жан-Жака
Руссо и бытования его идей как наличие большого количества апокри-
фических сочинений, которые долгое время, на протяжении десятилетий или даже
столетий, приписывались Жан-Жаку. Вообще наличие апокрифов, которые долгое
время считались подлинными сочинениями, и апокрифичность которых была до-
казана зачастую только в XX веке, является в большей мере чертой французской
культуры, чем культуры русской. Одним из наиболее ярких примеров литератур-
ной подделки во французской культуре являются псевдо-мемуары госпожи
д’Эпине. В то же время выбор сюжетов для апокрифических сочинений, якобы
принадлежащих женевскому гражданину, выбор их для перевода, восприятия и
цитирования в другой культуре, например, русской, показывает, каков был его
образ в глазах современников, какие стороны руссоистского учения воспринима-
лись прежде всего, и мыслителями, и массовым читателем той эпохи. Ведь в Рос-
сии, переводя апокрифические сочинения, читая их, не сомневались в их подлин-
ности, их принадлежности перу Руссо.
Бытование одного из апокрифических писем Руссо прямо связано с нашим со-
отечественником, писавшим на русском и французском языке, дипломатом, по-
© А.А. Златопольская, 2004. Работа выполнена при поддержке Российского гуманитарного

научного фонда, проект № 04-03-00309.
312 А.А. Златопольская
этом и философом Александром Михайловичем Белосельским-Белозерским1. Как

дипломат, Белосельский-Белозерский был посланником России в Дрездене, Вене
и Сардинии. Белосельский-Белозерский является автором философского сочине-
ния «Дианиология, или философская картина разумения» (на французском язы-
ке)2, философского диалога Эспера с мудрецом3. Философско-исторические
взгляды Белосельского-Белозерского выражены им в «Послании к французам»,
«Послании к англичанам», «Послании к республиканцам Сан-Марино», а также
во втором «Послании к французам»4. Белосельский-Белозерский, русский дипло-
мат, был знаком со многими мыслителями Европы, в частности, переписывался с
Мармонтелем, Кантом, де Линем, Вольтером, Бернарденом де Сен-Пьером, Бо-
марше, Лагарпом.
Письмо к Вольтеру носит характер парадного поэтического послания, где про-
славляется гений «фернейского патриарха». Письмо носит отнюдь не частный,
личный, а скорее литературный характер. Белосельский в стихах прославляет «ве-
ликого Вольтера» и его славу, он говорит «примите искреннее почтение сына Се-
вера»5, Белосельский-Белозерский отмечает в письме Вольтеру, что он пишет на
языке, «Если бы Вы на нем не писали, абсолютно чужом для меня»6. Письмо Бе-
лосельского-Белозерского датируется мартом 1775 года, и было опубликовано им
в «Mercure de France» в мае 1775 года вместе с ответом Вольтера. Письмо Вольте-
ра, ответ на письмо Белосельского-Белозерского, подлинное, рукопись письма,
имеющаяся в альбоме князя Белосельского-Белозерского, воспроизведена в книге
Верещагина «Московский Аполлон» и написана рукой Ваньера, секретаря Воль-
тера. Письмо Вольтера также носит литературный, парадный характер. Вольтер
пишет: «Старик 81 года, подавленный тяжелыми недугами, почувствовал некото-
рое утешение в страданиях, получив то прелестное послание в стихах и прозе, ко-
торыми Вы его почтили на языке Вам чуждом, но на котором Вы пишете лучше,
чем вся наша придворная молодежь. Я бы приехал Вас отблагодарить за него в
Женеву, если бы это позволили мои страдания, лишающие меня возможности
пользоваться обществом. Перечитав Ваши стихи, я сказал себе мысленно: В ледя-
ной стране Овидий увидел однажды дочь нежного Орфея; их разогретые пламе-
нем сердца отдались песням стихам и любви. Боги благословили их излияния, ро-
жденный от них сын оказался украшенным их талантами. Вы произошли от него,
познайте же Ваших родителей и Ваше благородное происхождение. Примите,
князь, выражение уважения фернейского старца»7. Официальный характер письма
Вольтера подчеркивается тем обстоятельством, что в своей стихотворной части
это письмо очень текстуально близко к письму Вольтера Яношу Фекете от 23 ок-
тября 1767 года, оно повторяет его за исключением двух первых строк8. То есть
обмен письмами был прежде всего упражнением в языке и изящной словесности,
способом представить себя великому человеку как ценителя не чуждого литературе.
Письмо Жан-Жака Руссо Белосельскому-Белозерскому имеет иной, частный
характер. По мнению Р. Ли в его комментариях к «Полному собранию переписки»
Ж.-Ж. Руссо, это не подлинное письмо, а письмо поддельное, апокрифическое, и
А.А. Златопольская 313
автором этого письма является сам Белосельский-Белозерский9. Между тем, во

всех предыдущих изданиях это письмо считалось подлинным, в частности, в пе-
реписке Руссо, изданной в 1920-30-х годах10, а также в «Полном собрании сочи-
нений», изданных в серии «Библиотека Плеяды», где это письмо не раз цитирует-
ся11. Однако Р. Ли приводит веские доводы, доказывающие апокрифичность этого
письма. Ли отмечает, что Руссо датирует это письмо 27 мая 1775 года. Но в этот
год Руссо написал минимум писем. Найдены всего два письма. Уже несколько лет
Руссо писал письма только необходимые. Данное письмо не является абсолютно
необходимым. В тоже время оно слишком длинно для письма, написанного из
любезности. Как отмечает Р. Ли, комментируя фразу в начале письма «Благород-
ные сердца отвечают друг другу и испытывают ответные чувства, и я говорил, пе-
речитывая Ваше письмо из Женевы: немного людей столь вдохновляют меня на
это»12: «Кто не видит, что здесь говорит князь, а не Жан-Жак»13. Ли отмечает, что
в 1775 году крайне маловероятно, чтобы Руссо так обращался к мало- или почти
совсем незнакомому лицу. Нет никаких свидетельств, что какие-либо отношения
имели место между Руссо и Белосельским-Белозерским, однако Руссо приглашает
Белосельского-Белозерского к себе, привилегия неслыханная в 1775 году для поч-
ти незнакомца. Он также отмечает, что если письмо к Вольтеру и ответ Вольтера,
датированный 27 марта 1775 года, появились в «Mercure de France» уже в мае 1775
года, при жизни Вольтера, то письмо Руссо к Белосельскому-Белозерскому не
появилось при жизни «женевского гражданина», оно появилось в сборнике «По-
слание к французам, англичанам и республиканцам Сан-Марино» в 1784 году14.
Здесь можно добавить, что письмо Белосельского-Белозерского к Руссо неизвест-
но вовсе. И, как отмечает Р. Ли, скорее всего требование в письме сжечь его, тре-
бование, совсем не характерное для Жан-Жака в 1775 году, является оправданием
того, что письмо якобы Руссо не появилось при жизни «женевского гражданина».
Необходимо также отметить в дополнение к наблюдениям Р. Ли, что автограф
письма Руссо к Белосельскому-Белозерскому не помещен в так называемом «Зе-
леном альбоме», где были помещены подлинник письма к Белосельскому-
Белозерскому Вольтера, написанный рукой Ваньера, автографы писем других
знаменитых писателей и мыслителей той эпохи, а именно Бернардена де Сен-
Пьера, де Линя, Бомарше.
Кроме того, как отмечает Р. Ли, свидетельством неподлинности письма явля-
ется то, что в этом письме затрагивается очень большое количество «руссоист-
ских» тем, казалось бы, все руссоистские темы, какие возможно. И интересно про-
следить, учитывая то, что письмо было написано Белосельским-Белозерским, что
самое важное для него в образе и учении Руссо. В своей «Дианиологии» Бело-
сельский-Белозерский называет Руссо дважды Гением. В этом произведении Бе-
лосельский-Белозерский исследует познавательные способности человека, кото-
рые он называет разумением (entendement). Познавательные способности автор
делит на несколько сфер. Низшая сфера — это сфера глупости, тупоумия. Из
представителей человеческого рода к ней принадлежат лишь слабоумные. Вторая
сфера — это сфера здравого смысла, рассудительности. Следующая сфера — это

сфера рассудка. Более высокая сфера — это сфера проницательности или транс-
цендентности. Люди, принадлежащие к этой сфере, характеризуются способно-
стью к глубокому размышлению, к проникновению в суть вещей. И наивысшая
сфера — это сфера духа.
В приложении к своей книге Белосельский-Белозерский дал наглядную карти-
ну сфер, начиная низшей и кончая высшей, а также поместил «Дианиологическую
классификацию многих известных личностей». По этой классификации Руссо
принадлежит к сфере духа. К сфере духа принадлежит и Вольтер, однако, автор
книги помещает его не среди философов, а среди литераторов, ученых и поэтов. В
«Послании к французам», напечатанном в сборнике, где было помещено письмо
Руссо, он пишет, что «мы, русские, не имеем, по крайней мере, этого печального
пристрастия удручать таланты и оскорблять гения. Жан-Жак в России был бы бо-
гом». Говоря о архиепископе Платоне и противопоставляя его архиепископу Кри-
стофу де Бомону, который выступил против Руссо с пасторским посланием, он
пишет: «Он (архиепископ Платон. — А.З.) не был бы бессовестным хулителем
Руссо»15. В то же время, в «Дианиологии» Белосельский-Белозерский считает, в
отличие от Руссо, что люди не равны по природе16. Темы, которые он затрагивает
в сочиненном им письме от имени Руссо, таковы: неблагодарность соотечествен-
ников Руссо, воспоминания Руссо о годах проведенных в Женеве, гордость от за-
нятия перепиской нот и тем, что он зарабатывает хлеб своим трудом, предпочте-
ние крестьян знатным господам — темы, затрагивающие личность Руссо, и темы
нравственно-этические. Как отмечает Р. Ли, это «очень ловкая стилизация для
1784 года, но недостаточно ловкая для 1980»17. Этот апокриф нашел отражение и
в русской культуре. В 1841 году в «Русском вестнике», издаваемом Н. Гречем,
был помещен перевод этого письма с небольшой заметкой, где, кстати, стихи
Вольтера из его письма Белосельскому-Белозерскому приписывались Альбани18.
Для русской культуры очень значима антитеза Руссо — Вольтер. Не случайно
одним из первых печатных переводов сочинений Руссо явилось письмо Руссо к
Вольтеру по поводу поэмы Вольтера на разрушение Лиссабона19, а первая печат-
ная оценка произведений Руссо — примечание И.-Г. Рейхеля к этому письму, где
Рейхель сближает Руссо и Вольтера20. Откликнулись русские читатели и издатели
и на смерть Вольтера и Руссо, и не только в 1778 году, в год смерти мыслителей.
Статьи и произведения, посвященные их смерти и посмертной судьбе, появляются и
позже. И среди этих произведений появляется эпитафия Вольтеру, в настоящее вре-
мя признающейся апокрифической, сомнительной, современными исследователями.
Вот эта эпитафия:
Plus bel espris que grand génie

Sans loi, sans moeurs, sans vertu,
Il est mort comme il a vécu,
Couvert de gloire et d’infamie
В частности она признается сомнительной в издании полного собрания сочи-

нений Руссо (Библиотека «Плеяды»)21, а также в «Correspondance complète», в
комментариях Роберта Ли22. Кроме того, в рукописях, хранящихся в Библиотеке
Вольтера в Российской Национальной Библиотеке, в тетрадке с замечаниями
Ваньера, секретаря Вольтера, на Собрание сочинений Вольтера имеется следую-
щая ремарка Ваньера: «Это эпитафия гнусная. Кстати, я не думаю, что она при-
надлежит Руссо»23, что подтверждает апокрифичность эпитафии. Однако под
именем Руссо эта эпиграмма была переведена в 1788 году Алексеем Федоровичем
Малиновским24. Вот этот перевод:
Ум быстрый, не великий дух

Без честности и добрых нравов.
Как жил, скончался так вослед своих уставов
И славой и стыдом исполнив света слух25.
В 1800 году в сборнике П.В. Победоносцева «Сокровище полезных увеселе-

ний, или Лекарство, врачующее людей, преданных печали и скуке: Собрание тру-
дов одного россиянина из сочинений и переводов» появляется «Эпитафия Госпо-
дину Волтеру Ж. Ж. Руссом на фран<цузском> языке сочиненная»:
«Остаток бренного покрыл сей камень тела

Из коего душа Волтера излетела
Ум быстрый сокровен, но не великий дух;
Что чувствовал, вещал и поражал тем слух;
Днесь глас его умолк, зрак мрачностью покрылся;
Во бездыханный труп Герой сей превратился;
В полях был знаем он, известен в городах,
Словами уст своих противникам был страх;
Без добродетельных он христианских нравов
Как жил, скончался так, во след своих уставов.
Но вы ученики учителя сего!
Не верьте в слепоте учению его;
Очистите умы; забудьте то, исправьтесь
И некончаемой погибели избавьтесь»26.
Как видно, переводом апокрифической эпитафии, здесь являются только тре-

тья, четвертая, девятая и десятая строки. Остальное это, можно сказать, стихотво-
рение авторское, стихотворение П. В. Победоносцева, то есть этот перевод апок-
рифического сочинения также не подлинный, а апокрифический. Образы Руссо и
Вольтера в данном стихотворении мифологизированы. Религиозному, доброде-
тельному Руссо здесь противопоставляется Вольтер как противник действующих
нравственных устоев, образ, получивший распространение в общественном соз-
нании, особенно после Французской революции. Достаточно часто они рассмат-
риваются вместе в качестве антиподов, их противопоставление происходит по

формуле, известной еще в античности — «плачущий Гераклит — смеющийся Де-
мокрит». Появляются множество оригинальных и переводных сочинений, сопос-
тавляющих Руссо и Вольтера27. В массовой литературе, прежде всего, Вольтер об-
виняется в подрыве религиозных устоев, в нигилизме, отрицании и даже в прямом
разврате, особенно в памфлетах, изобличающих Вольтера и вольтерьянство28.
Религия сердца Руссо в данной эпитафии интерпретируется в духе догматов
христианской, православной веры, как они трактуются церковью. Не случайно,
даже переведенные строки переведены не точно, в частности, говорится не о
«нравах», а о «добродетельных, христианских нравах». А строка о «некончаемой по-
гибели», безусловно, не характерна для религиозных воззрений Руссо. Таковы два
перевода апокрифической эпитафии Вольтеру, опубликованной под именем Руссо.
Необходимо отметить, что под именем Руссо данная апокрифическая эпита-
фия появляется в современном переводе и в наше время29.
Другим апокрифическим письмом Руссо, которое не привлекало к себе вни-
мания, но которое переводил в начале XIX века В.А. Жуковский, явилось так на-
зываемое письмо Ж.-Ж. Руссо к Сесилии30. Оно появилось впервые в России в пе-
реводе В. А. Жуковского в журнале «Вестник Европы», а затем переиздавалось
три раза: дважды в «Переводах в прозе В.А. Жуковского» и в «Собрании образцо-
вых сочинений», то есть пользовалось популярностью, было хорошо известно.
Последнее издание данного письма в начале XIX века появилось в «Переводах в
прозе В.А. Жуковского» в 1827 году. Но в конце XIX века появляется несколько
другой вариант этого письма в журнале «Изящная литература», причем автор
публикации перепечатывает его из французского журнала «Le Livre. Revue du
monde littéraire. Bibliographie Retrospective», публикатором письма Руссо в этом
журнале был Франсуа-Режи Шантелоз31. Хотя рукопись, которую публикует
Шантелоз, написана не рукой Руссо, Шантелоз уверен, что это произведение Рус-
со. Автор перевода в журнале «Изящная литература» не ссылается на перевод
Жуковского, он о нем просто ничего не знает32. Этот вариант письма отличается
от переведенного Жуковским, оно более обширное, имеется дата 28 марта 1770
года. Адресат письма здесь обозначается как Сесилия Гобарт. В росписи журнала
«Вестник Европы», осуществленном в «Сводном каталоге сериальных изданий
России» (Т. 1. Журналы. А-В), автором «Письма к Сесилии», которое перевел
Жуковский, назван Ж.-Ж. Руссо33. Однако письмо принадлежит не Руссо, а явля-
ется подделкой, принадлежащей графу д’Антрегу, авантюристу, роялисту, шпио-
ну, врагу Наполеона и последователю «женевского гражданина». Это было дока-
зано Коббаном и Илвесом, авторами статьи «Ученик Жан-Жака Руссо. Граф
д’Антрег», напечатанной в 1936 году34. На авторство графа д’Антрега указывает и
библиографический указатель произведений Ж.-Ж. Руссо35, изданный во Фран-
ции. Считает подделкой д’Антрега письмо «К Сесилии» и Р. Ли в своих коммен-
тариях. Со ссылкой на статью Кобана и Илвеса он пишет, что было обнаружено
множество писем Руссо к Сесилии, написанных рукой графа д’Антрега36, и что
напечатанное Шантелозом письмо только часть большого письма, написанного

д’Антрегом. Ли отмечает, что Миледи Говард — это выдуманный персонаж, а
письма графа д’Антрега от имени Руссо принадлежат большей частью его роману
в письмах «Анри и Сесиль»37. О переводе Жуковского Ли ничего не знает.
Однако, внимательно просматривая «Вестник Европы», можно заметить, что
Жуковский ссылается на графа д’Антрега. Так он переводит рассказ немецкого
писателя Гартлиба Меркела «Путешествие Жан-Жака Руссо в Параклет», где
Меркел в качестве предисловия пишет: «Еще не все сочинения Жан-Жака Руссо
известны Публике. Одна из лучших его приятельниц, Милади Говард, имеет ма-
нускрипт, которого содержание, быть может, не менее самой Элоизы привлека-
тельно. Список с этого манускрипта, найденный между бумагами известного
Графа д’Антрегю, находится теперь в руках господина Лаканаля. Оно заключает в
себе рассуждение о Виландовом Агатоне, которого Ж.-Ж. Руссо читал в переводе;
отказ Дидроту на предложение десяти тысяч ливров годового пенсиону от имени
императрицы Екатерины, и, наконец, следующие два происшествия*. Мне удалось
их слышать — не спрашивайте где? — и сердце мое наполнилось теми сладкими,
живыми чувствами, которые всегда производит в нем трогательный голос Жан-
Жака; я решился описать их просто, без всяких витийственных украшений, и, есть
ли можно точно так как слышал. Читатель, со временем, будет иметь в руках и
самую повесть Жан-Жака Руссо: тогда я первый забуду сии строки, написанные
мною в минуту сладкого волнения души, произведенного магическим его да-
ром»38, Меркел приводит рассказы из биографии Руссо, во многом выдуманные
графом д’Антрегом. А в «Вестнике Европы», переводя апокрифическое письмо
Руссо, Жуковский пишет: «Перевод с манускрипта, который нигде еще не был
напечатан. Любопытно знать, кто эта Сесилия? Быть может, та самая Милади Го-
вард, с которою Ж.-Жак познакомился к старости…»39.
Кроме того, в Российской Национальной библиотеке в архиве Я.Я. Штелина
нами обнаружен список «Письма к Сесилии» на французском языке, который
можно датировать концом XVIII — началом XIX века, письмо датировано 28 мар-
та 1770 года. Это французский текст письма опубликованного Жуковским40. Та-
ким образом, рукописи из бумаг графа д’Антрега, в частности так называемое
«Письмо к Сесилии Говард» известны уже в конце XVIII — первое десятилетие
XIX века.
В «Письме» речь идет о самоубийстве, о его дозволенности. И как пишет в
1884 году публикатор письма Шантелоз, письмо является «апологиею самоубий-
ства». Размышления над проблемой самоубийства является важной темой в рус-
ской и французской культуре XVIII — начала XIX века. Неоднократно переводи-
лось письмо XXII из 3 части романа Руссо «Юлия, или Новая Элоиза», где Руссо
размышляет о самоубийстве и предостерегает против него. Однако, если в «Новой
*
Одно из них сообщаем читателю «Вестника» теперь, другое будет напечатано после [приме-
чание В.А. Жуковского].
Элоизе» Руссо выступает против самоубийства, то в данном письме, написанном

от имени Руссо д’Антрегом, Руссо выступает как его апологет. В этом, думается,
проявляется влияние романтических настроений конца XVIII — начала XIX века,
а также слухов о том, что сам Руссо наложил на себя руки.
Таким образом, такой апокриф, как «Письмо Ж.-Ж. Руссо к Сесилии», был
популярен в России на протяжении первой трети XIX века, однако в популярной
периодике этот апокриф как подлинное сочинение появляется и в конце века.
Подтверждением популярности и широкого распространения апокрифов
д’Антрега является также то, что в Российской Государственной библиотеке нами
обнаружен еще один список, сделанный рукой неизвестного, письма к Сесилии на
французском языке, заголовок письма: Réponse de J.J. Rousseau à Milady Cecile H.,
архивариусом оно обозначено как «Письмо к Цецилии», оно также отличается и
от письма, переведенного Жуковским, и от письма к Сесилии Гобарт, напечатан-
ном в 1884 году, на письме стоит другая дата и место — Париж, 7 июня 1774 года,
то есть это совершенно другое письмо41. Это письмо от имени Руссо также напи-
сано д’Антрегом, оно воспроизведено в статье Коббана и Илвеса42.
Апокрифические сочинения Руссо появляются в конце XIX века не только в
популярных русских журналах. Сведения о них, как о подлинных сочинениях
Руссо, имеют место и в академических научных трудах. Это было вызвано уров-
нем современного исследования произведений и корреспонденции Руссо. Так,
В.И. Герье цитирует в своей статье «Понятие о народе у Руссо» письмо баронессе
Безенваль: «Я виноват, я ошибся, я считал вас справедливой, но вы дворянка, и я
бы должен был понять, как неприлично мне, иностранцу и плебею, жаловаться на
дворянина… Если он ведет себя без достоинства, то это потому, что дворянство
его от того избавляет»43. Данное письмо, датированное ноябрем 1744 года, в на-
стоящее время считается апокрифическим44.
Таким образом, апокрифические произведения сыграли определенную роль в
русском руссоизме. Именно апокрифические сочинения ярче представляют нам
образ Руссо в общественном сознании, и в частности, антитезу Руссо — Вольтер.
В целом апокрифические сочинения, литературные подделки и мистификации бо-
лее свойственны французской культуре, чем культуре русской. И производство
этих литературных мистификаций, апокрифических сочинений свойственно рус-
ским писателям и мыслителям, писавшим на французском языке. Это Белосель-
ский-Белозерский, а в XIX веке (независимо от проблемы апокрифических сочи-
нений Руссо), в более широком контексте, это, безусловно, П.Я. Чаадаев. Правда,
Чаадаев, как правило, не скрывал своего авторства. У него есть «Записка графу
Бенкендорфу от имени И.В. Киреевского», однако ни для кого не было секретом,
что записку написал Чаадаев, его письмо «К самому себе от имени М.Ф. Орлова»
говорит само за себя. Однако имеются письма, где авторство Чаадаева предполо-
жительно, прежде всего, письма от имени А.Ф. Муравьевой.
Приложение
Руссо князю Александру Михайловичу Белосельскому-Белозерскому
Из Парижа, 27 мая 1775 года

Ваше уважение и доверие, князь, доставило мне большую радость. Благородные
сердца отвечают друг другу и испытывают ответные чувства, и я говорил, перечиты-
вая Ваше письмо из Женевы: немного людей столь вдохновляют меня на это.
Вы жалеете, что мои бывшие соотечественники не выступили в мою защиту, когда
их пастыри, можно сказать, умерщвляли мою душу. Трусы! Я им прощаю несправед-
ливости, может быть, только потомство за них отомстит. В данный час я вынужден
больше сожалеть, чем они. Они потеряли гражданина, который составляет их славу.
Но что такое потеря этой блестящей химеры в сравнении с тем, что они вынудили сде-
лать меня. Я плачу, когда я думаю, что я не имею больше ни родных, ни друзей, ни
свободной и процветающей отчизны.
О, озеро, на берегах которого я провел сладостное время моего детства; очарова-
тельные пейзажи, где я видел впервые величественное и трогательное зрелище восхода
солнца, где я изведал первые сердечные чувства, первые порывы дарования, ставшего
с тех пор слишком повелительным и слишком знаменитым! увы, я вас не увижу более.
Эти колокольни, которые возвышаются среди дубов и елей, эти стада, эти мастерские,
эти фабрики, странным образом разбросанные на горных потоках, в пропастях, на ска-
лах, эти многолетние деревья, эти источники, эти луга, эти горы, которые видели меня
при рождении, они больше не увидят меня.
Сожгите это письмо, умоляю Вас; мои чувства опять могут быть дурно истолкованы.
Вы меня спрашиваете, переписываю ли я ноты. А почему нет? Неужели стыдно
зарабатывать на жизнь своим трудом? Вы спрашиваете, продолжаю ли я писать: нет, я
не буду больше этого делать. Я сказал людям истину, они отвергли ее, я более ничего
не буду говорить.
Вы хотите посмеяться, спрашивая меня о парижских новостях. Я выхожу только
на прогулку, и всегда в одну и ту же сторону. Какие-то остроумцы сделали мне слиш-
ком много чести, отправив свои книги: я не читаю более. Мне принесли на днях новую
комическую оперу, музыка Гретри, которого Вы так любите, и слова безусловно умно-
го человека. Но опять знатные господа действуют в лирической сцене. Я прошу про-
щения, князь, но у них нет нужного тона, здесь надобны добрые поселяне.
Моя жена часто вспоминает Вас. Мои несчастья не менее поразили ее сердце, чем
мое, а мой ум все более слабеет. Мне осталась жизнь только, чтобы страдать, ее даже
недостает, чтобы почувствовать, как должно, Ваши благодеяния. Не пишите мне бо-
лее, князь, я не смогу Вам ответить во второй раз. Когда Вы возвратитесь в Париж,
приходите, и мы поговорим.
Я Вас прошу принять, князь, уверения в моем почтении.
Руссо.
Перевод А.А. Златопольской
1
Литературное творчество Белосельского-Белозерского уже изучалось. А.М. Белосельскому-
Белозерскому посвящена статья П.Р. Заборова в словаре «Русские писатели XVIII века» (Т. 1.
Л., 1988. С.79-81), его творчество рассматривается также в статье «Русско-французские поэты
XVIII века» в сборнике «Многоязычие и литературное творчество» (Л., 1981. С.66-105).
2
Dianiologie ou tableau philosophique de l’entendement (Dresde, 1790; Londres, 1791; Freyberg, 1791)
3
Premier dialogue entre Esper, jeune enfant de M. le prince Béloselsky, et le sage // L’Abeille du
Nord (Altona), 1804. Vol. 5. № 23. P. 455-456.
4
Epitre aux François, aux Anglois et aux républicains de Saint-Marin. Cassel, 1784. Epitre aux
François. S. l, 1802.
5
Voltaire. The complete works. Banbury Oxfordshire, 1975. T. 125. P. 375.
6
Voltaire. The complete works. T. 125. P. 376.
7
Перевод цит. по: Верещагин В.А. Московский Аполлон // Русский библиофил, 1916. № 1. С. 56.
8
Ср.: Voltaire. The complete works. Banbury (Oxfordshire), 1974. T. 116. P. 387.
9
Rousseau J.J. Correspondance complète. Oxford, 1984. T. XL. P. 244-246.
10
Rousseau J.J. Correspondance générale. Paris, 1930. T. 20. P. 312.
11
Rousseau J.J. Oeuvres complètes. Paris, 1959. T. 1. P. 1661, 1816.
12
Rousseau J.J. Correspondance complète. T. XL. P. 244.
13
14
Epitre aux François, aux Anglois et aux républicains de Saint-Marin. Cassel, 1784. P. 147-148.
15
Ibid. P. 8-9.
16
Dianiologie ou tableau philosophique de l’entendement. Dresde, 1790. P. 3.
17
18
См.: Письмо Ж. Ж. Руссо к князю Белосельскому. Париж 27-го мая 1775 // Русский вестник.
1841. Т. 3. № 7. С. 221-223.
19
Письмо господина Руссо к господину Волтеру // Собрание лучших сочинений к распро-
странению знания и к произведению удовольствия. 1762. Ч. IV. № 13. С. 235-273.
20
[Рейхель И.-Г.] Примечание к следующему письму, посланному от г. Руссо к г. Волтеру //
Собрание лучших сочинений к распространению знаний и к произведению удовольствий или
Смешанная библиотека. 1762. Ч. 4. С. 231-234.
21
Rousseau J.J. Oeuvres complètes. Paris, 1961. T. 2. P. 1904.
22
Rousseau J.J. Correspondance complète. Oxford, 1980. T. XXXVII. P. 368.
23
ОРК РНБ, Библиотека Вольтера, 4-245, р.60, f. 30. Выражаю искреннюю благодарность
Н.А. Копаневу за указание на эту ремарку Ваньера. Здесь же текст эпитафии, который я цити-
рую по данной рукописи.
24
В 1787 году А.Ф. Малиновский переводит «Рассуждение о начале и основании гражданских
общежитий», содержащее в себе полемику с Ж.-Ж. Руссо (Рассуждение о начале и основании
гражданских общежитий, заключающее в себе убедительные исследования, вопреки Жан Жа-
ку Руссо, какими стезями природа совокупила первобытных людей, от чего произошло нера-
венство между ими и как общества достигли того степени совершенства, в коем теперь обре-
таются / [Пер. с франц. Алексей Малиновский]. М.: Тип. при театре, у Клаудия, 1787. [2], 116 с.).
25
Епитафия Волтеру, сочиненная на французском языке от Ж.-Ж. Руссо («Ум быстрый, не ве-
ликий дух…») // Отрада в скуке, или Книга веселия и размышления: В 2 ч. М., 1788. Ч. 1. С. 29.
26
Эпитафия Господину Волтеру Ж. Ж. Руссом на фран<цузском> языке сочиненная («Оста-
ток бренного покрыл сей камень тела, из коего душа Волтера излетела...») / Пер. П.В. Побе-
доносцева // [Победоносцев П.В.] Сокровище полезных увеселений, или Лекарство, врачую-
щее людей, преданных печали и скуке: Собрание трудов одного россиянина из сочинений и
переводов. М., 1800. С. 155-156.
27
См: [Де Санглен Я.И.] Параллель между Руссо и Вольтером // Аврора, 1805. Т. 1. № 3. С. 179-
204; Мерсье Л.С. Параллель Вольтера и Руссо / С франц. Петр Буженинов // Аглая, 1808, Ч. 3,
август. С. 32-37; Вольтер и Руссо: Из журнала «Spectateur» / Пер. Z. // Журнал для сердца и
ума. СПб., 1810. Ч. 2. № 4 (апр.). С. 77-83; Некоторые мнения о Волтере, Руссо и литературе
семнадцатого века / Пер. с франц. М. Невзорова // Друг юношества, 1811. № 12. С. 41-57; Же-
нева и женевцы // Российский музеум. М., 1815. Ч. 1. № 1. С. 42-50.
28
См., напр.: [Борноволоков Т.С.] Изобличенный Волтер. СПб., 1792; [Баррюэль О.] Волтерь-
янцы, или история о якобинцах,<…> открывающая все противухристианские злоумышления
и таинства масонских лож. В 12 ч. / Пер. и предисл. [П. Дамагацкого]. М., 1805-1809.
29
Руссо Ж.-Ж. Эпитафия Вольтеру: Стихотворение / Пер. В. Васильева // Семь веков фран-
цузской поэзии в русских переводах. СПб., 1999. С. 223.
30
Письмо Ж.-Ж. Руссо [к Сесилии]: [Пер. с манускрипта] / Ж. Ж. Руссо; [Пер. В.А. Жуковско-
го] // Вестник Европы. 1808. Ч. 37. № 4. С. 265-276. Перепечатано: К Сесилии: [Письмо Ж.-Ж.
Руссо] / Пер. В.А. Жуковского // Собрание образцовых сочинений в прозе: Образцовые сочи-
нения в прозе знаменитых древних и новых писателей. М., 1811. Ч. 5. С. 262-273; Письмо Ж.-
Ж. Руссо [к Сесилии] // Жуковский В.А. Переводы в прозе В. Жуковского. М., 1816. Ч. 4.
С. 234-248; Письмо Ж.-Ж. Руссо [к Сесилии] // Жуковский В.А. Переводы в прозе В. Жуков-
ского. СПб., 1827. Т. 3. С. 3-13.
31
Le Livre. Revue du monde littéraire. Bibliographie Retrospective. 1884. V. P. 33-43.
32
Последняя любовь Руссо // Изящная литература. 1884. IV. С. 24-32. Вступление на с. 24-32.
Письмо Ж. Ж. Руссо из Монкена 28 марта 1770 г. [к Сесиль Гобарт] на с. 25-32.
33
Сводный каталог сериальных изданий России. Т. 1. Журналы. А-В. СПб., 1997. С. 252.
№ 06477.
34
Cobban A., Elwes R.S. A disciples of J.-J. Rousseau: The compte d’Antraigue // Revue d’histoire
littéraire de la France, 1936. Avril-juin, juillet-septembre. P. 181-210; 340-363.
35
Sénelier J. Bibliographie générale des œuvres de J.J. Rousseau. Paris, 1950. P. 251, n. 2194, 2195.
36
Rousseau J.J. Correspondance complète. Oxford, 1980. T. XXXVII. P. 368-370.
37
Ibid. P. 370. См. также: Duckworth C. D’Antraigues and the quest for happiness: nostalgia and
commitment // Studies on Voltaire and eighteen century. 152. Oxford, 1976. P. 625-645.
38
Меркел Г. Путешествие Ж. Ж. Руссо в Параклет / Пер. В.А. Жуковского // Вестник Европы.
1808. Ч. 37. № 2, январь. С. 97-98. Перевод с книги: Merkel G. Erzälungen. Berlin, 1800. 3-6.
39
Письмо Ж. Ж. Руссо / Пер. В.А. Жуковского // Вестник Европы. 1808. Ч. 37. № 4, февраль. С. 265.
40
Руссо Ж.Ж. Письмо к Цецилии // ОР РНБ. Ф. 871 Арх. Я.Я. Штелина, ед. хр. 964. Водяной
знак на бумаге рукописи содержит дату: 1794 г.
41
Руссо Ж.Ж. Письмо к Цецилии Г. Réponse de J.J. Rousseau à Milady Cecile H. Paris, 7 juin
1774 // ОР РГБ. Ф. 222 Панина. К. XVI, ед. хр. 9, л. 1-2.
42
Cobban A., Elwes R.S. A disciples of J.-J. Rousseau: The compte d’Antraigue // Revue d’histoire
littéraire de la France. 1936. N 3. Juillet-septembre. P. 340-341.
43
Герье В.И. Понятие о народе у Руссо // Герье В.И. Идея народовластия и французская рево-
люция 1789 г. М., 1904. С. 266.
44
См.: Rousseau J.J. Correspondance complète. Genève, 1965. T. II. P. 376-377.
322
БИБЛИОТЕКА РУССКОГО МЕЦЕНАТА

ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ:
КНИЖНОЕ СОБРАНИЕ ГРАФА
АЛЕКСАНДРА СЕРГЕЕВИЧА СТРОГАНОВА
В.А. Сомов
В
сякая библиотека представляет собой сумму знаний, т.е. по сути дела
энциклопедию и отражает уровень информации присущей той или иной
эпохе. Библиотеки эпохи Просвещения отличаются своей универсально-
стью. Таковыми были книжные собрания Вольтера, Дидро и их совре-
менников. Универсальными по своему составу были и богатые библио-
теки русских аристократов XVIII века, хотя конечно, каждая из них отражала осо-
бые интересы владельцев. Библиотеки графов Семена Романовича и Александра
Романовича Воронцовых были особо богаты политической литературой, книжное
собрания графа Николая Петровича Шереметева — литературой музыкального
театра, библиотека князя Димитрия Алексеевича Голицина — книгами по физике,
химии, минералогии, библиотека графа Александра Сергеевича Строганова, о ко-
торой пойдет речь, литературой по изящным искусствам.
Александр Сергеевич Строганов (1734-1811), первый граф в роде Строга-
новых, просвещенный вельможа, видный франкмасон, известен прежде всего
как ценитель искусства и меценат1. Он получил разностороннее образование,
сначала дома в Петербурге, затем, в 1752-1757, совершенствовал свои знания
за границей. Маршрут его образовательного путешествия проходил через Бер-
лин, Ганновер, Франкфурт, Страсбург, Базель, Женеву, Турин, Милан, Вене-
цию, Рим, Флоренцию, Париж и т.д. Под руководством женевских и париж-
ских знаменитостей он изучал историю, географию, латинский язык, логику,
© В.А. Сомов, 2004.

1
Строгановы. Меценаты и коллекционеры: Каталог выставки. Санкт-Петербург: Славия, 2003.
В.А. Сомов 323
право, математику, геометрию, тригонометрию, физику, архитектуру, форти-

фикацию, музыку, танцы, верховую езду1. В 1771-1776 гг. он снова жил в Ев-
ропе, в основном во Франции, в это время стал членом нескольких масонских
лож, пользовался успехом в парижских салонах, принят в Версале. Строганов
поддерживал знакомство со многими европейскими аристократами, государст-
венными деятелями, учеными, литераторами, художниками. Он оказывал по-
кровительство русским путешественникам, поддерживал иностранцев, же-
лающих посетить Россию или поступить на русскую службу. Воспитание сво-
его сына Павла он доверил собрату по масонской ложе, молодому француз-
скому ученому естествоиспытателю Жильберу Ромму. Во время пребывания
за границей Строганов регулярно посещал библиотеки, музеи и мастерские со-
временных художников. Его интересы в соответствии с духом времени были
очень разнообразны. Он был страстным собирателем произведений искусства,
древностей, книг, памятников естественной истории, причем делал покупки не
только для своих коллекций, но и выполнял поручения соотечественников, в
т.ч. императрицы Екатерины II. Строганов принимал участие в общественной
деятельности, так, он был одним из организаторов Вольного экономического
общества и конкурса 1766-1768 гг. о крестьянской собственности. Будучи чле-
ном Комиссии по составлению проекта нового Уложения (в 1767 г. в его доме
даже собирались депутаты Комиссии) добивался устройства школ для крестьян.
На склоне лет он руководил строительством Казанского собора в Петербурге.
Граф Строганов, обладая огромными денежными средствами и значитель-
ными связями, тем не менее, не сделал головокружительной карьеры и сосре-
доточился на занятиях науками и искусствами. Он известен прежде всего как
один из замечательных меценатов. Его прекрасный дворец на углу набережной
реки Мойки и Невского проспекта, являлся центром общественной и культур-
ной жизни Петербурга, местом литературных, художественных, научных соб-
раний. Именно здесь в 1766 г. был оглашен план создания Российской публич-
ной библиотеки, одним из инициаторов которого был сам хозяин. Не случай-
но, в 1800 г. Строганов был назначен директором только, что основанной Им-
ператорской Публичной Библиотеки и президентом Императорской Академии
Художеств. При Публичной библиотеке он организовал общество для печата-
ния русских книг и переводов.
Картинная галерея Строгановского дворца, собрание древностей, библио-
тека, минералогический кабинет, были открыты для посещения публики.
Строганов стремился к популяризации своих коллекций — дважды издал ка-
талог своей картинной галереи, составленный им самим, подготовил к публи-
кации каталог лучшей части своей библиотеки.
Многочисленные посетители дома отмечали разнообразие увиденных кол-
лекций. Так, француз-эмигрант А.Т. Фортиа де Пиль, посетивший Россию в
1
Кузнецов С.О. Пусть Франция поучит нас «танцовать». Книга первая. СПб., 2003.
324 В.А. Сомов
начале 1790-х гг., рассматривал не только картинную галерею, которую назвал

лучшей в Петербурге, но и античные вазы, коллекцию табакерок, предметы ес-
тественной истории (куски золотой, серебряной, свинцовой, железной руды,
камни, древесные окаменелости, раковины и проч.). Среди скульптуры Фортиа
де Пиль выделил четыре мраморных бюста: Дидро, Даламбера, Эйлера и
Вольтера1. Его соотечественник Шарль Ришар де Весврот в 1791 г. осмотрел
Минералогический кабинет Строганова и его Картинную галерею, и заметил,
что в большинстве своем картины испорчены лаком2.
Уже от своих предков граф унаследовал богатое собрание русских рукопи-
сей и книг. Но новая эпоха несла с собой новое содержание библиотеки и сам
Строганов заполнил ее западноевропейской литературой. Замечательной осо-
бенностью этой личной библиотеки была ее доступность для окружающих. В
то время, когда библиотек общественного пользования в Петербурге было не-
достаточно, строгановская библиотека была своеобразным кабинетом для чте-
ния, подобно тем, что во множестве возникали в середине XVIII в. в Европе3.
О составе этого книжного собрания можно судить прежде всего по руко-
писным каталогам, которые хранятся в основном в ОР РНБ4. Наиболее полное
представление о библиотеке дает документ озаглавленный «Каталог библиоте-
ки графини Строгановой»5. Он был составлен в 1820-х гг., вскоре после того
как Софья Владимировна Строганова, невестка графа, по императорскому ука-
зу о майорате вступила во владения имуществом семьи и занялась приведени-
ем в порядок достаточно расстроенного хозяйства. Этот каталог зафиксировал
основной комплекс книг, рукописей, географических карт, музыкальных материа-
лов, хранившихся в Строгановском дворце в Петербурге в начале XIX века. В нем
учтены более 4000 изданий (примерно 10 тыс. томов), иностранный фонд содер-
жит примерно 3500 изданий. Книги распределены по тематическим разделам.
В 1807 г., еще при жизни А.С. Строганова и при его участии петербург-
ским книгопродавцем Карлом Вейером был подготовлен каталог библиотеки
графа, вероятно, предназначавшийся для публикации6.
В каталоге, который составлен на французском языке, приведены описания
примерно 1400 печатных изданий и рукописей. Это книги XVI — начала XIX
века преимущественно на французском, некоторые на латинском, итальян-
1
[Fortia de Piles A.] Voyage de deux Français en Allemagne, Danemarck, Suède, Russie et Pologne,
fait en 1790-1792. Paris: Desenne, 1796. T. 3. Р. 42-44.
2
Рукопись хранится в Муниципальной библиотеке Версаля (Bibliothèque municipale de Versailles).
3
Сомов В.А. Круг чтения петербургского общества в начале 1760-х гг. Из истории библиоте-
ки графа А.С. Строганова // Восемнадцатый век. Вып. 22. СПб., 2002. С. 200-234.
4
Елагина Н.А. Сомов В.А. Каталоги библиотеки графов Строгановых в Отделе рукописей
РНБ: К вопросу о реконструкции строгановского книжного собрания // Западноевропейская
культура в книгах и рукописях Российской национальной библиотеки. СПб., 2001. С. 222-234.
5
Разнояз. F XVIII. 177 (1-3).
6
Разнояз. F XVIII 184 (1).
ском, немецком, английском и нидерландском языках. Русских книг в каталоге

нет, он представляет только иностранный фонд библиотеки, причем отражает
лишь наиболее ценные материалы этого иностранного фонда. Это системати-
ческий каталог, он охватывают все разделы, и дает определенный срез собра-
ния, а именно то, что Строганов хотел представить ценителям и посетителям
своей библиотеки. Любопытно, что в каталоге много новинок — изданий конца
XVIII — начала XIX в., которые могли расширить круг возможных читателей.
Всего в каталоге, составленном Вейером, 9 разделов: «Теология», «Юрис-
пруденция и Законодательство», «Науки и искусства», «Изящные искусства»,
«Изящная словесность», «География»1, «История. Монеты и медали», «Уни-
кальные предметы»2.
Наиболее значительные по объему разделы: «Науки и искусства» (около
250 изданий), «Изящные искусства» (около 300 изд.), «Изящная словесность»
(около 400 изд.), «История. Монеты и медали» (около 230). Таким образом, по
числу изданий самый большой отдел — «Изящная словесность», а самый зна-
чительный подраздел в нем — «Романы» (более 100 изд.).
Раздел «Науки и искусства в целом» содержит несколько справочных изда-
ний в том числе «Encyclopedie, ou dictionnaire raisonné des sciences, des arts &
des métiers, par une Sociétés de gens de Lettres mise en ordre et publiés par Diderot
& d’Alembert. Folio Paris. 35 vol.» Отметим, что строгановский экземпляр Энцик-
лопедии находится в настоящее время в Российской Национальной библиотеке.
Но прежде всего автор каталога и владелец библиотеки гордились разделом
«Изящные искусства». Литература в нем была распределена очень тщательно:
Введение, где представлены сочинения по общим и отдельным вопросам
Древности
Иероглифы и письменность
Рисунок. Живопись. Скульптура
Статуи и мраморы
Галереи и кабинеты живописи:
во Франции,
в Германии, Англии и Нидерландах,
в России,
в Италии
Произведения граверов. Эстампы
Разные сборники
Англичане и немцы
Французы
Итальянцы
1
Возможно, раздел «География» входит в раздел «История», как это было принято в то время.
Но общего названия для этих двух разделов Вейер не дал.
2
В этом разделе перечислены рукописи: французские, персидские и китайские.
Сочинения замечательные прекрасными гравюрами, которые в них содер-

жатся:
галереи древностей,
памятники и руины
Живописные путешествия и виды:
Англии, Франции, Швейцарии,
Италии, Севера (?), Греции,
Египта, Сирии, Палестины, Индии,
Портреты
Гражданские и театральные костюмы
Каталоги картин
Гражданская архитектура
Гидравлическая архитектура
Украшения зданий и сады
Военная история и искусство. Архитектура. Артиллерия
Искусства и ремесла
Танец. Верховая езда. Игры
В этом богатом комплексе особо выделены «Сочинения замечательные
прекрасными гравюрами», среди них «Неистовый Роланд» Ариосто, «Генриа-
да» и «Орлеанская девственница» Вольтера с гравюрами Моро, Ветхий и Но-
вый Завет с иллюстрациями Моро и Марилье, «Освобожденный Иерусалим»
Торквато Тассо с иллюстрациями Кошена и Гравело.
Вейер сопроводил каталог предисловием, оформленным в виде посвяще-
ния графу Строганову. В нем он отметил как ценность книг, так и относитель-
ность их распределения по тематическим отделам: «У каждого ученого есть
свой метод классифицировать книги: Теолог внесет как можно больше в свою
часть, литератор, историк и др. также. Не имея претензии ставить себя среди
них, я счел возможным подражать им и по этой причине Живописные путеше-
ствия вместе с Памятниками и Руинами входят в Изящные искусства, их ос-
новное достоинство состоит в гравюрах, я прибавил туда Жизнеописания и
Творения Художников и Архитекторов, предполагая, что описание и пред-
ставление их творений было более интересно, чем их биография. <…> Нужно
согласиться, с тем, что, хотя Ваше Сиятельство упражняется в основном в
изящных искусствах, Вы совсем не пренебрегаете великими авторами почти
всех наций, и Вы выбрали, то, что существовало лучшего в каждой части, не ис-
ключая самые прекрасные произведений типографий современных наций, кото-
рые не нуждаются в хвалах, так как все выбраны с такой разборчивостью. По сему
я воздержался от того, чтобы расточать им эпитеты превосходный или великолеп-
ный экземпляр, изысканные гравюры и проч. и проч., так как я был бы вынужден
повторять эти хвалы беспрестанно; тогда как ценитель, который увидит эту дра-
гоценную коллекцию, сможет ею лишь восхищаться и сам воздать хвалу»1.
Библиотека Строгановского дворца содержала литературу самой разнооб-
разной тематики, которая служила графу Строганову и посетителям его дома
для изучения его столь же разнообразных коллекций. Но значение той или
иной частной библиотеки определяется не только ее составом, но личностью
владельца и именами других ее читателей. Поэтому было бы трудно преувели-
чить роль библиотеки Александра Сергеевича Строганова, русского Мецената
эпохи Просвещения, в развитии отечественной культуры и в обогащении ее
ценностями культуры европейской.
Приложение
Catalogue de la Bibliothèque de Son Excellence Monsieur le Comte Alexandre de

Stroganoff. (ОР РНБ Разнояз F XVIII 184-1).
Table des Divisions. (Fol. 5-5v.)
Théologie
Ecriture sainte
Melanges de Théologie
Jurisprudence. Legislation
Sciences & Arts

Sciences & Arts en général
Philosophie, Logique, Morale & Metaphysique
Politique, Diplomatie. Dipplomatique. Economie politique & Administration
Education
Physique. Electricité
Histoire naturelle générale
Minéralogie & Metallurgie
Agriculture
Botanique
Insectes
Amphibies. Testacées. Crustacées
Physiologie. Medecine. Chirurgie
Chymie, Pharmacie. Alchimie.
Mathematiques
Algèbre & Géometrie
Astronimie, Optique & Mechanique
Instrumens de mathematiques
Musique
1
Разнояз. F XVIII 184 (1) Fol. 2v.-3.
Beaux-Arts
Introduction; ouvrages generaux & particuliers
Antiquités
Hiéroglyphes & Ecriture
Dessin. Peinture. Sculpture
Statues & Marbres
Galéries & Cabinets de Peinture
En France
En Allemagne, Angleterre & Pays-Bas
En Russie
En Italie
Oeuvres des graveurs. Estampes
Recueils divers
Anglais & allemands
Français
Italiens
Ouvrages remarquables par la beauté des gravures qu’ils contiennent
Galeries d’Antiquités
Monumens & Ruines
Voyages pittoresques & vues
D’Angleterre, de France, de Suisse
D’Italie, du Nord, de la Grèce
D’Egypte, de Syrie, de la Palestine & des Indes
Portraits
Costumes civils & theatrales
Catalogues de tableaux &c
Architecture civile
Architecture hydraulique
Décoration des batiments & jardin
Art & Histoire militaire. Architecture, Artillerie
Arts & Metiers
Danse. Equitation. Jeux
Belles-Lettres
Etudes des langues, grammaires. Dictionnaires
Rheteurs & Orateurs
Poëtique. Poésies grecques & Traductions
Poëtes latins & Traductions
Poëtes français
Poëtes allemands, anglais & autres
Mythologies & fables
Poëtes & Poesies dramatiques
Grecques & latins & françaises
Italiennes & anglaises
Poesies prosaiques
Anecdotes. Contes. Nouvelles

Romans
Polygraphie, ou auteurs qui ont ecrits sur diverses matières.
Dialogues. Correspondance. Lettres.
Apologies. Critiques. Satyres. &c
[Géographie]
Géographie ancienne & moderne, générale & particulière.
Topographie. Statistique. Atlas & cartes
Géographie &c &c de la Russie
Voyages en général dans divers pays
Voyages particuliers
Voyages en Russie
Voyages imaginaires
Histoire
Antiquités. Pierres gravées. Medailles & Monnaies
Histoire universelle ancienne & moderne des Etats & de leurs souverains
Histoire grecque
Histoire Romaine
Histoire moderne
Histoire d’Angleterre
Histoire d’Allemagne
Histoire de France
Hist. De la Revolution française & de tout ce qui y a rapport
Histoire d’Italie & d’Hongrie
Histoire de Danemarck, Suède, Livonie & Pologne
Histoire de Russie
Hist. Des Egyptiens, Chinois, Indiens
Hist. Ecclesiastique des Cultes, Religions & Ordres
Franc-maçonnerie
Hist. Litteraire, des académies &c
Bibliographie
Dictionn. Historiques biographies &c.
Melanges d’histoire &c. &c.
Objets uniques
Français
Persan
Chinoix
330
«ПИСЬМА РУССКОГО ПУТЕШЕСТВЕННИКА»

Н.М. КАРАМЗИНА — ЭНЦИКЛОПЕДИЯ
ЕВРОПЕЙСКОЙ ЖИЗНИ
Л.А. Сапченко
Э
нциклопедизм был в природе вещей эпохи Просвещения. Представле-
ние об общности развития путей всего человечества предполагало
знание всего обо всем и, как следствие, единство мыслей и чувствова-
ний. Энциклопедичность содержания «Писем русского путешествен-
ника» Н.М. Карамзина известна1, но понимается часто однозначно —
как большой объем сведений о европейской культуре, литературе, истории,
политике, быте и пр. Между тем, помимо этого, книга Карамзина дает пред-
ставление еще и о многом другом — о движении эстетической мысли в конце
XVIII столетия и изменениях в художественном сознании, об умонастроениях
эпохи, передает многообразный спектр человеческих переживаний, а кроме
всего прочего, еще и являет собой своего рода энциклопедию существовавших
тогда литературных жанров. Наконец, «Письма русского путешественника»
несут в себе также знание о начинающемся кризисе просветительства эпохи,
об относительности истины и, следовательно, невозможности энциклопедизма.
Созданный Карамзиным жанр путешествия оказался эстетически универ-
сальным феноменом в плане открытости и неисчерпаемости содержания и
формы. Превзойти Карамзина в этом жанре было нельзя, так же, как Крылова
нельзя было превзойти в жанре басни. Произведения русских писателей, стро-
ившиеся с учетом карамзинской традиции в этой области (речь не идет о под-
ражаниях), не только, например, «Путевые письма из Англии, Германии и
© Л.А. Сапченко, 2004.

1
См.: Лотман Ю.М., Успенский Б.А. «Письма русского путешественника» Н.М. Карамзина и
их место в развитии русской культуры // Карамзин Н.М. Письма русского путешественника
(«Литературные памятники»). Л., 1984. С. 525-607.
Л.А. Сапченко 331
Франции» Н.И. Греча или «Дорожный дневник» М.П. Погодина, но и такие,

как «Письма из Франции и Италии» Герцена, «Фрегат "Паллада"» Гончарова,
«Зимние заметки о летних впечатлениях» Достоевского, не могут сравниться с
«Письмами русского путешественника» в плане универсальности содержания и
художественной формы и предстают значительно более узкими и однозначными.
Проблематика «Писем русского путешественника» грандиозна: Россия и
Европа, государство и революция, природа и цивилизация, человек и общест-
во. Картина культурной жизни Европы, созданная в «Письмах русского путе-
шественника», энциклопедична, всеохватна, и движущийся в этой панораме
герой потенциально и концептуально наделен бесконечным числом возмож-
ных сюжетных ходов и эстетических решений.
Восприятие европейского культурного универсума дается в свете его истории,
в плане сопоставления прошлого и настоящего, в движении времени. Автор изо-
бражает природные ландшафты, селения, улицы городов, наполненные людьми,
памятники литературы и истории, силой авторского воображения вновь заселен-
ные своими обитателями, как бы ожившие монументы и т.д. Направление взгля-
да — от культуры быта к духовной культуре. В общих и частных суждениях о ев-
ропейском искусстве, в размышлениях о смене художественных стилей и жанров
(например, от трагедии французского классицизма — к «мещанской драме») пу-
тешественник замечает прежде всего приближение к обыкновенному человеку.
Панорама европейской жизни предстает как бы трехмерной. На одной оси
располагается время: века и минуты; на другой — пространство (дороги, селе-
ния, горы, равнины, города, улицы, площади, архитектурные ансамбли, от-
дельные здания, парки и т.д.), на третьей — люди (среди них и тени прошло-
го), жители деревень, городская толпа, конкретный человек в его взаимодейст-
вии с пространством и временем.
Этот дискурс оказался настолько плодотворен, что развертывание его могло
происходить уже и за пределами произведения Карамзина. Отсутствие для автора
«Писем русского путешественника» принципиальной границы между Россией и
Европой позволило применить карамзинский подход и на российском материале.
Отдельные, даже короткие эпизоды «Писем…» имели в себе возможность пре-
вращения не только в «сюжет для небольшого рассказа», но, порой, и романа (в
творчестве Пушкина, Тургенева, Толстого, Достоевского), получали и поэтиче-
ское, стихотворное воплощение. Так, завершая рассказ о французской революции
и расценивая ее как род политического безумия, Карамзин пишет: «Легкие умы
думают, что все легко; мудрые знают опасность всякой перемены и живут тихо»1.
У Пушкина читаем:
Воды глубокие
Плавно текут.
1
Карамзин Н.М. Письма русского путешественника. С. 227.
332 Л.А. Сапченко
Люди премудрые
Тихо живут1.
Пушкинское же стихотворение «Из Пиндемонти» являет образ путешест-

вия как воплощения абсолютной свободы.
Писатели XIX столетия создали новые модификации образа русского пу-
тешественника, генетически восходящие к произведению Карамзина.
Энциклопедизм является в «Письмах русского путешественника» эстетиче-
ским принципом, организующим внутреннюю структуру повествования и даю-
щим ей свободу саморазвития. В то же время созданная им многоплановая карти-
на общественно-культурной жизни Европы, подобно старинному холсту, начина-
ет давать трещины: смысл культуры с просветительской точки зрения — «нравст-
венное сближение народов», а между тем автор «Писем…» начинает подмечать то
здесь, то там признаки нравственного разъединения в разных видах — от специ-
фики мировосприятия до прямой вражды. С этой точки зрения «Письма русского
путешественника» — последний памятник уходящему веку Просвещения: вместо
ожидаемого единонаправленного порыва к знаниям, к общему благу человечество
начинает распадаться на отдельные нации, партии, содружества, наконец, на от-
дельных личностей, которым нет никакого дела ни до познания истины, ни до
прогресса, ни до общественного блага. Эти фрагменты неосуществившейся уто-
пии, несущие в себе признаки неизбежного ее разрушения, стали строительным
материалом для ряда русских писателей в их работе над картиной нового столе-
тия, над портретом героя новой эпохи. В этом смысле Карамзин полностью при-
надлежит новому, XIX веку. Не случайно некоторые частные, казалось бы, эпизо-
ды «Писем…» получили достойное осмысление лишь в свете художественных
открытий Гончарова, Достоевского, Чехова и др. В «Письмах русского путешест-
венника», этой панораме культурного универсума, создававшейся в последнее де-
сятилетие XVIII века, Карамзин, опираясь на предшествующую традицию и про-
двигаясь «по направлению» к человеку, или «в сторону» (другой вариант перевода
заглавия романа Пруста) человека, предварил идейные и эстетические искания
художников конца XIX и начала XX столетий.
Идейно-композиционным стержнем карамзинского произведения является ев-
ропейский человек, что в эпоху Просвещения было синонимично родовому поня-
тию, но и в то же время конкретная личность, хотя и обладающая признаками ти-
пичности, — в определенном смысле герой своего времени. Созданный в «Пись-
мах…» образ героя времени стал типологической основой целой галереи образов
в русской литературе. Карамзинское наследие становится для русских писателей
последующих поколений определенной смыслопорождающей моделью: это вера
в просветительские идеалы и понимание несбыточности мечты, драматизм жизни
1
Пушкин А.С. Полн. собр. соч.: В 17 т. Репринтное воспроизведение издания 1935-59 гг. М.,
1994-1997. Т. 3. С. 471.
и доверие к Провидению, величие души «маленького» человека и его горестная

участь, стремление к примирению с миром и думы о происхождении зла. Кроме
того, писателем были открыты новые принципы художественного видения, про-
дуктивные художественные модели, обладавшие способностью действовать в
различных эстетических системах. Особое, небывалое качество приобретают в его
творчестве пейзаж и портрет, иной становится внутренняя структура образа.
В произведении обнаруживаются две тенденции: первая (просветительская в
своей основе) связана с установкой писателя на узнавание уже знакомого, на при-
косновение к миру европейской культуры, уже изученной по книгам, справочни-
кам, гравюрам и т.д. В связи с этим создается ситуация, в которой личность пере-
живает незабываемое чувство своей индивидуальной сопричастности к феноме-
нам мировой цивилизации. Несовпадение подлинных впечатлений с ожидаемыми
воспринимается как досадная аномалия, а реализация нормы — как облегчение.
Увидеть знаменитый город и испытать в нем подобающие чувства — одна из це-
лей путешествия. При этом огромный запас знаний об истории и культуре, кото-
рым обладает русский путешественник, его энциклопедическая осведомленность,
его начитанность в справочниках, в литературе путешествий совмещается с субъ-
ективным восприятием. Опираясь на справочники и путеводители, Карамзин пе-
редает не только многообразные сведения о городах, их историю, их достоприме-
чательности, но наряду с принципом «путеводителя» действует и другой, уже не
связанный с просветительством, предполагающий передачу собственных, непо-
вторимых «впечатлений», свободный от сообщения исторических, политических
и т.п. фактов, известий о городе или стране. В «парижских» письмах происходит
как бы совмещение двух временных шкал: на одной цена деления — столетие, на
другой — мгновение. Писатель рисует увиденную картину в ее общечеловече-
ском (эстетическом, нравственно-философском, историческом, социально-поли-
тическом) и индивидуально-личностном измерениях. Карамзин воссоздает не ло-
гически упорядоченные наблюдения, а мелькающие картинки, мимолетные раз-
розненные ощущения, превыше всего ценя первое впечатление и возводя это в эс-
тетический принцип. Автор «Писем…» мастерски использует возможности зву-
ковых, зрительных, обонятельных образов1.
Динамика картины у Карамзина обусловлена, с одной стороны, движением
самого путешественника, а с другой — чередой быстро сменяющих друг друга
впечатлений, волнением, текучестью городской толпы: «… красивые здания,
домы в шесть этажей, богатые лавки. Какое многолюдство! Какая пестрота!
Какой шум! Карета скачет за каретою; беспрестанно кричат «gare! gare!», и на-
род волнуется как море. Сей неописуемый шум, сие чудное разнообразие
предметов, сие чрезвычайное многолюдство, сия необыкновенная живость в
1
См.: Сапченко Л.А. Европейский город в изображении Карамзина: традиции и новаторство
// Традиция в истории культуры. Сб. докладов и тезисов II региональной конференции. Улья-
новск, 2000. С. 102-115.
334 Л.А. Сапченко
народе привели меня в некоторое изумление. — Мне казалось, что я, как ма-
ленькая песчинка, попал в ужасную пучину и кружусь в водном вихре»1.
«Письма русского путешественника» — произведение уникальное. Широко
используя накопленный до него литературный опыт, Карамзин в то же время вы-
ступил как провозвестник будущих эстетик, расцвет которых был еще далеко впе-
реди. Так, в творчестве писателя, жившего в эпоху смены, ломки и становления
новых философско-эстетических концепций и стилей, неожиданно обнаруживает-
ся характерная для художников будущих поколений манера в передаче впечатле-
ний действительности. Впервые в литературе путешествий (отличаясь этим от
Стерна и Дюпати) и задолго до русских и европейских романистов (Бальзака,
Диккенса, Золя, Достоевского и др.) Карамзин начинает воссоздавать городскую
среду «как синтез предметно-пространственной ситуации и человеческих дейст-
вий, чувств, мыслей»2, причем индивидуальное восприятие города, принцип не-
разложимого впечатления, нерасчлененного переживания становится окаймляю-
щей рамкой, придающей единство пестрой картине.
Важно также, что Карамзин не только воспроизводит взгляд со стороны,
взгляд наблюдателя, но и погружается в эту среду, в ее коловращение, чувст-
вует ее изнутри. Философски осмысливая жизнь города, он передает ощуще-
ния отдельного человека в толпе (которая, вопреки просветительскому пред-
ставлению, воспринимается не как сообщество людей, а как мелькающие те-
ни), воссоздает мысли и чувства человека, связанного с толпой, но в то же
время и одинокого, превращающегося в песчинку: «Я люблю большие города
и многолюдство, в котором человек может быть уединеннее, нежели в самом
малом обществе; люблю смотреть на тысячи незнакомых лиц, которые, подоб-
но китайским теням, мелькают передо мною, оставляя в нервах легкие, едва
приметные впечатления; люблю теряться душою в разнообразии действующих
на меня предметов и вдруг обращаться к самому себе — думать, что я средоточие
нравственного мира, предмет всех его движений, или пылинка, которая с мириа-
дами других атомов обращается в вихре предопределенных случаев…»3.
Таким образом, в «Письмах русского путешественника» возникает объемная,
трехмерная картина европейского культурного универсума: перемещение героя в
пространстве пересекается с воображаемым путешествием во времени, мыслен-
ными экскурсами в область прошлого и 6удущего. Движется не только путешест-
венник: само культурное развитие имеет направление. С точки зрения идеалов
Просвещения, цель его — «нравственное сближение народов»; цель автора — по-
нять, так ли это, попытаться представить пути дальнейшего развития человечест-
ва. При этом писатель стремится запечатлеть неповторимое, уходящее мгновение
или неожиданно показать одиночество героя-странника в мире людей.
1
2
Глазычев В.Л. Поэтика городской среды // Эстетическая выразительность города. М., 1986. С. 135.
3
Наконец, в «Письмах русского путешественника» сформировалась новая

структура художественного образа, основанная на ассоциативном восприятии яв-
лений действительности и имевшая принципиальное значение для литературного
развития. В книге Карамзина имеет место, с одной стороны, традиционно-устой-
чивое знание, внеличностная система истин, следование литературному обычаю, а
с другой, — индивидуальное восприятие реальности, субъективное видение мира.
Структура художественного образа в произведении Карамзина претерпевает оп-
ределенную эволюцию и являет при этом широкий спектр типов: от однозначного
аллегорического и эмблематического, до символического, бесконечного в своей
многозначности. Одновременно с использованием эмблематической структуры
происходило ее переустройство и переосмысление: раздвигались границы и изо-
бражения, и истолкования, появлялось эмоциональное звено, связывающее эти
части, кроме того, эмблема начинала использоваться автором для характеристики
другого (книжно-поэтического) сознания. На смену устойчиво-эмблематическому
в произведении Карамзина приходит конкретно-индивидуальное восприятие и
осмысление того или иного феномена физического мира. Индивидуально-лич-
ностным становится и сам отбор этих явлений.
Дальнейшая эволюция внутренней структуры была образа связана с усилени-
ем субъективности, непередаваемости индивидуального духовного опыта. Смысл
того или иного образа не формулировался, он лишь улавливался в насыщенной
тонкими ассоциациями поэтической прозе. Отрешаясь наконец от эмблемы, автор
создавал образ, эмоциональное содержание которого не претендовало быть обще-
известным и общедоступным, объединяя лишь «немногих», «сочувственников»,
исключая возможность существования всеобщей рационалистической истины.
Таким образом, в «Письмах русского путешественника» Н.М. Карамзин соз-
дал уникальный эстетический феномен, отличающийся направленностью к чело-
веку, проницаемостью художественного времени и пространства, способностью
героя к движению и саморазвитию, широтой и динамичностью в изображении со-
циокультурного универсума. Это обусловило энциклопедизм и необычайную
продуктивность самых разных уровней структуры произведения: проблематики,
конфликта, характерологии, сюжета и композиции, жанра и стиля. По существу,
все элементы структуры «Писем…» были так или иначе продолжены, развиты,
переосмыслены новыми поколениями русских писателей, включены в новые эсте-
тические системы. Неисчерпаемость содержания позволяет книге Карамзина в те-
чение многих десятилетий оставаться живым явлением русской литературы, куль-
туры и общественной жизни, дает ей способность отвечать на меняющиеся запро-
сы времени.
336
ЭНЦИКЛОПЕДИЗМ И ФИЛОСОФИЯ
ТОЖДЕСТВА БЫТИЯ И МЫШЛЕНИЯ
По шеллингианским мотивам
литературной критики Аполлона Григорьева
В.Ф. Кривушина
Э
нциклопедизм как форма образованности личности, получив гражданст-
во в истории Нового времени вместе с колоссальным сводом знаний
«Энциклопедии», подготовленной замечательными деятелями француз-
ского Просвещения, обладал таким потенциалом, что не мог не обрести
самостоятельности. Став атрибутом сознания развитой новоевропейской
личности, он явил эту самостоятельность уже на рубеже XVIII и XIX вв., причём в
форме, не только отличной от просветительской, но оппозиционной ему, во всяком
случае, по своему общему мировоззренческому смыслу. Речь идёт о романтизме.
Романтизм складывался в целостную культуру и реально существовал как
специфический стиль мышления в литературе, эстетике, живописи, музыке, фило-
софии, естествознании. Структура его, таким образом, тяготела к универсальному
охвату культуры. В индивидуализированной форме своего бытия романтизм тем
более стремился к универсальности, чем более поэт, естествоиспытатель, историк,
филолог концептуализировал свою профессиональную романтическую ориента-
цию, то есть романтически соотносил её с сопредельными ему мировоззренче-
скими проблемами. Для большинства романтиков такая концептуализация была
формой развития их мировоззрения. Романтики программно культивировали уни-
версальное овладение личностью не только духовными ценностями своей эпохи,
но и разнообразным духовным опытом «большого времени». Личность должна
интегрировать его в себя и произвести из себя. «Действительно свободный и обра-
зованный человек, — писал Ф. Шлегель, — должен бы по своему желанию уметь
© В.Ф. Кривушина, 2004.

В.Ф. Кривушина 337
настраиваться то на философский лад, то на филологический, исторический или

риторический, античный или же современный совершенно произвольно, подобно
тому, как настраивают инструменты в любое время и на любой тон»1. Высказан-
ная таким образом шлегелевская концепция всесторонней образованности не ха-
рактерна для русского романтизма. Но в русской культуре и в русском романтиз-
ме, в частности, повторится общеевропейская коллизия романтической личности,
стоящей по своему развитию выше норм обыденной действительности и в оппо-
зиции к ним. В этом контексте русское сознание и осмысливает вопрос о той
форме мировоззрения, которая может правильно сориентировать личность в от-
ношении действительности, обеспечить взаимную внутреннюю координацию
личности и её культурно-исторического окружения. Если сформулировать эту за-
дачу в философских терминах, она предстанет в виде проблемы тождества бытия
и мышления. В феномене же мышления закодирована, в частности, и проблемати-
ка образованности философски показательного человека ХIХ века, энциклопеди-
ческий потенциал которой так по-разному был разыгран в оппонирующих друг
другу мировоззрениях романтически-самобытническо-эстетическо-органического
толка — с одной стороны и рационалистических системах немецкого классиче-
ского идеализма — с другой. В этой связи у нас и возникает потребность просле-
дить эту русскую метаморфозу идеи энциклопедизма, проговоренного ли в своей
терминологической форме или закодированного в типах философского мировоз-
зрения. Ведь рассмотрение содержания понятия энциклопедизма как всякого но-
вого аспекта рефлексии, в данном случае — по поводу европейской и русской об-
разованности позапрошлого века — способно внести дополнительные нюансы в
понимание романтически-самобытнического способа освоения мира в его столь
актуальной сегодня оппозиционности немецкому рационализму, развивающему
просветительскую концепцию разума.
Итоговый потенциал русского романтизма ХIХ века персонифицировал се-
бя в Аполлоне Григорьеве. Поэт, философ, культуролог, литературный критик,
он, вне всякого сомнения, представлял поколение энциклопедически образо-
ванных русских и, как увидим, вполне отдавал себе в этом отчёт.
Отдельные элементы критики европейской образованности романтической
личности, парализованной бездействием в своём неприятии эмпирической дейст-
вительности, можно найти и в мировоззрении Григорьева сороковых годов. В
первой половине пятидесятых, со сменой отрицательного отношения к действи-
тельности позитивным, критика западно-европейского сознания, представленного
теперь немецким идеализмом как базисом европейской образованности, в созна-
нии и творчестве Григорьева выдвигается на передний план, чтобы во второй по-
ловине тех же пятидесятых достичь своей зрелости. Фаза зрелости связана с об-
новлением знакомства Григорьева с шеллинговой философией тождества; он ис-
пользовал эту возможность во время своего двухгодичного (1857-1858) пребыва-
1
Литературная теория немецкого романтизма. Л., 1934. С. 175.
338 В.Ф. Кривушина
ния за границей и, в частности, в Берлине. По возвращении в Россию кануна ре-

форм перед ним встаёт задача оправдания и отстаивания позиции «примирения» с
действительностью перед лицом нарастающей социально-политической напря-
жённости в обществе. Идея примирения для Григорьева в отрицательном смысле
связана с принципиальным отрицанием рационалистического («теоретического»)
подхода к действительности, с которым он, как критик, полемизирует в лице Н.А.
Добролюбова, мыслителя «гегелевского» ряда. «Теории, как итог, выведенные из
прошедшего рассудком, правы всегда только в отношении к прошедшему, на ко-
торые они, как на жизнь, опираются, а прошедшее всегда только труп, покидае-
мый быстро текущею вперёд жизнию1, труп, в котором анатомия доберётся до
всего, кроме души. Теория вывела из известных данных законы и хочет заставить
насильственно жить все последующие, раскрывающиеся данные по этим логиче-
ски правильным законам. Логическое бытие самих законов несомненно, мозговая
работа по этим отвлечённым законам идёт совершенно правильно, да идёт-то она
в отвлечённом, чисто логическом мире, мире, в котором нет неисчерпаемого
творчества жизни»2. В позитивном плане примирение с действительностью связа-
но для Григорьева с верой в действительность («жизнь») и основанные на этой ве-
ре-доверии принципы её восприятия: «подслушивать биение её пульса в массах,
внимать голосам её в созданиях искусства и религиозно радоваться, когда она
приподнимает свои покровы, разоблачает свои новые тайны и разрушает наши
старые теории…»3 Если отрицательный смысл «примирения» представляет собой
глубоко личностный и обретённый, как всегда у Григорьева в «органическом»
процессе саморазвития вариант непосредственно шеллингианской или опосредо-
ванной соответствующими идеями А.С. Хомякова критики Гегеля, то позитивный
смысл восходит к нескольким источникам. Во всяком случае сам Григорьев,
правда в других контекстах, обычно к ним апеллирует. Так, прослушивание бие-
ния пульса жизни в народных массах, — эта ориентация несомненно восходит к
авторитету французских историков периода реставрации и особенно к любимому
критиком О. Тьерри. В «Письмах об изучении истории Франции» Тьерри опро-
вергал идею исключительности роли королей в исторических событиях. Так, при-
менительно к факту распада Карла Великого, он писал: «Все было делом нацио-
нального духа и того импульса, который исходит от масс и которому ничто не
может противостоять… При поверхностном рассмотрении может показаться, что
они слепо следуют за каким-нибудь вождём, чьё имя только и сохраняет исто-
рия»4. Стоит сравнить с этим суждением григорьевскую мысль: «Засвидетельст-
вовать правду всякого факта нравственного и идти от него дальше, идти вперёд,
1
Пример критики с апелляцией к критикуемому классическому первоисточнику рационализ-
ма: «а голый результат есть труп, оставивший позади себя тенденцию». Гегель Г.Ф.В. Сочи-
нения в XIV томах. Т. IV. М., 1959. С. 2.
2
Григорьев А.А. Искусство и нравственность. М., 1986. С. 238-239.
3
4
Цит. по: Далин В.М. Историки Франции XIX-XX веков. М., 1981. С. 11.
способны только те, стремясь к новым берегам, смело сжигают за собою кораб-
ли, — да простодушное, тысячеголовое дитя, называемое массою, по инстинктив-
ному чувству идущее неуклонно и неутомимо вперёд»1. Другим источником это-
го, «народного», момента позитивного смысла григорьевской позиции примире-
ния с жизнью мог быть также близкий русскому критику Э. Ренан, один «из глу-
боких и самостоятельнейших мыслителей, в нашу эпоху знамён, доктрин и тео-
рий, не стоящий ни под каким знаменем…»2. Определение «глубокий мыслитель»
Григорьев отнимет, однако, у Ренана — автора «Жизни Иисуса»3, но, конечно, не
в связи с идеями такого рода: «история человечества — продолжение истории
природы… Прогресс бессознателен, инстинктивен в массах, выражается в зарож-
дении языка, нравственности, религии; он сознателен в личном творчестве высше-
го порядка»4. Но всё-таки самой главной для Григорьева как эстетика и критика
источник познания жизни — это искусство. «Дознано, кажется, несомненными
опытами, что всё новое вносится в жизнь только искусством: оно одно воплощает
в своих созданиях то, что невидимо присутствует в воздухе. Искусство заранее
чувствует приближающееся будущее, как птицы чувствуют грозу или вёдро; всё,
что есть в воздухе эпохи, своё или наносное, постоянное или преходящее, отра-
зится в фокусе искусства и отразится так, что всякий почувствует правду отраже-
ния; всякий будет дивиться, как ему самому эта правда не предстала так ярко»5.
Подобно автору «Системы трансцендентального идеализма» Григорьев ви-
дит в произведении искусства органон философии. Как явилась такая идея у
Шеллинга и какое место она заняла в его философии тождества? Известно,
что, согласно шеллинговой концепции абсолютного тождества (абсолюта, ра-
зума) то, что осознаёт бытие во мне, и то, что бессознательно во мне, суть одна
и та же субстанция6. Первопричина и первоисточник всего сущего, абсолют,
возвышаясь над противоположностью духа и природы (они в нём абсолютно ней-
трализованы) открывает себя в действии интеллектуального созерцания. Интел-
лектуальное созерцание как феномен нашего, конечного, ограниченного сознания
(само по себе-то оно — фикция: временная процессуальность внеположна абсо-
1
Григорьев А.А. Искусство и нравственность. М., 1986. С. 276.
2
Григорьев Аполлон. Сочинения в двух томах. Т. 2. М., 1990. С. 299.
3
См. об этом: Кривушина В.Ф. Аполлон Григорьев и Эрнест Ренан // Credo, № 4 (36), 2003.
4
Ренан Э. Жизнь Иисуса. М., 1991. С. 13.
5
6
О философии тождества Шеллинга см.: Бур М., Иррлиц Г. Притязание разума. М., 1978.
С. 184-190; Бур М. Проблематика «тождества» в философии от Канта до Гегеля // Философ-
ские науки, 1980. № 3; Гулыга А. Шеллинг М., 1982. С. 151-190; Лазарев В.В. Ф.В.Й. Шел-
линг // История диалектики. Немецкая классическая философия. М., 1978. С. 192-216; Линиц-
кий П.И. Обзор философских учений // Шеллинг: Pro et contra. СПб., 2001; Пестов А.Л. Всту-
пительная статья к кн.: Шеллинг Ф.В.Й. Идеи к диалектике природы как введение в изучение
этой науки. СПб., 1998. С. 40-45; Петц З. Введение // Шеллинг Ф.В.Й. Система мировых эпох.
Томск, 1999. С. 13-19; Реале Д., Антисери Д. Западная философия от истоков до наших дней.
Кн. 4. От романтизма до наших дней. СПб., 1997. С. 50-53.
лютно неподвижному в себе тождеству) выступает в диалектике единства и про-

тивоположности двух видов деятельности – реальной, положительной, бессозна-
тельной, бесконечной продуктивности и продуктивности конечной (конечных
предметов и явлений), отрицательной, ограничивающей, идеальной; или — в
единстве и противоположности творческой и рефлексивной деятельности в при-
роде, истории и духе. Интеллектуальное созерцание как универсальная способ-
ность разума применительно к человеческому познанию и творчеству предполага-
ет в человеке ту общеприродную способность совмещать функцию «бессозна-
тельного» продуктивного воображения и сознательной рефлексии, которая (спо-
собность) на природном уровне была ответственна за «изначальное» свободное (в
особом смысле свободы от произвола отвлечённого интеллекта) порождение всего
сущего и производит «природный» эффект «рождения» предмета на наших глазах.
Особой формой интеллектуального созерцания у Шеллинга выступает эс-
тетическое созерцание, преодолевающее в своём особенном результате — про-
изведении искусства субъективную ограниченность философского мышления.
В этой связи автор «Системы трансцендентального идеализма» выдвигает
столь глубоко совпадающую с интуициями Григорьева идею об искусстве как
органоне философии. Искусство, развивает Шеллинг свою идею уже примени-
тельно к философии тождества, будучи творческой параллелью творчеству
универсальной жизни, воспроизводит (сознательно-бессознательно как во всём
универсуме) постепенное осуществление идеала абсолютного тождества, а
именно – примирения идеального и реального в ряде таких исторических (от-
носительных), но объективных идеалов. Объективных, то есть реальных: речь
идёт об особой реальности, не эмпирической, а о реальности художественной
образной формы, где жизнь схвачена не «голологически», а в полноте всех
моментов жизни и в этом смысле реально.
Попытаемся же выявить те соответствия, в которых проступает у Григорье-
ва — литературного критика черты шеллинговой философии тождества и парал-
лельно прояснить вопрос: если дающая себя знать с конца пятидесятых годов те-
матика энциклопедизма окрашивается у него концептуально, то не в свете ли той
же шеллинговой концепции тождества. Остановимся на характерной в интере-
сующем нас смысле григорьевской статье И.С. Тургенев и его деятельность. По
поводу романа «Дворянское гнездо». Заслугой Тургенева Григорьев считает по-
становку в качестве центрального в романе драматического отношения «Лаврец-
кий — Лиза» как жизненной коллизии глубокой национальной характерности.
«Дворянское гнездо» — произведение искусства с правильно поставленным, то
есть свободно и органично, изнутри сложившимся центром (подразумевается, что
Тургенев дал этому центру самому «завязаться», подобно всякому «живому» об-
разованию), и этот органическим образом сложившийся центр, полагает критик,
позволяет автору показывать все более или менее второстепенные отношения пе-
риферии романа в настоящем свете. Характеры героев романа и, прежде всего,
Лаврецкого как главного героя, вызрели до типов, в своём роде близких к идеаль-
ности, во всяком случае, прямо с ней соотносящихся. Воспринимая роман в бес-

спорной художественной «рождённости» его героев и их отношений и исходя, как
всегда, из понимания искусства как органона познания, критик торжественно
идеологически фиксирует драгоценный для него как самобытнического мыслите-
ля момент преодоления традиции отрицания русской жизни в литературе сороко-
вых годов, с одной стороны, и той модели смирения перед ней, которая была
представлена в простых, и даже в известном смысле приниженных, «загнанных»
жизнью натурах пушкинского Ивана Петровича Белкина или лермонтовского
Максима Максимовича — с другой. Третьим, «снимающим» (но не рационали-
стически-отвлечённо, а жизненно-художнически, то есть «реально») первые два
момента, моментом типологически выраженной русской национальной жизни и
представляется критику фигура тургеневского Лаврецкого — личность сильная,
европейски образованная и, вместе с тем, вполне осознавшая свою кровную связь
с родной почвой. Для Григорьева такой герой — кульминация (историческая, ко-
нечно) его философски-эстетических и культурно-исторических ожиданий, мож-
но сказать — явление абсолютного тождества в историческом культурном типе.
Несчастное, судорожно смеющееся над своим бессилием в Гамлете щигровского
уезда, герое одноимённой повести Тургенева, неприкаянное в нём и в более силь-
ных, но лишённых национальных корней «лишних людях», Рудиных («Рудин»)
переплавилось, наконец, в сильное, деятельное, способное после всех жизненных
катаклизмов начать в родном гнезде новую, полную, гармоническую жизнь в
Лаврецком, жизненно перспективном русском национальном типе. «С самой ми-
нуты появления Лаврецкого вы знаете, вы чувствуете, что этот человек будет
жить, что ему следует жить»1. Григорьевский курсив символизирует очень ин-
тересный в контексте занимающей нас темы, момент. В авторе разбора мы встре-
чаем критика, настолько захваченного чаемыми ими культурно-историческими
перспективами, что его и всегда-то очень сильная интерпретационная энергия
стремится перехватить авторскую инициативу в разработке характеров. Дело в
том, что характер Лаврецкого как идеального типа не до конца удовлетворяет
Григорьева. Поэтому, анализируя его, он не ограничивается критическим момен-
том как таковым, а следует внутреннему побуждению к достраиванию названного
типа до той идеальной исторической меры полноты, которая, как ему видится, бу-
дучи этому типу поистине (объективно) присуща, по некоторым обстоятельствам
не была достигнута Тургеневым. Этот едва ли не исключительный в текущий мо-
мент русской жизни по своей поэтической одарённости художник (но не гений, не
великий заклинатель жизненных стихий-противоречий) из-за женственной отзыв-
чивости своей поэтической натуры на веяния времени поддавался и веянию ана-
литическому. Отсюда — специфическая напряжённость в изображении характера
Лаврецкого, которого автор, не свободный от своего идеологического пристрастия
к типу загнанного русского человека, непременно хочет представить тюфяком,
1
байбаком, тюленем, вопреки действительному культурно-историческому масшта-

бу этого национального характера. С позиции эстетического воззрения Григорье-
ва, как и с позиции философии тождества Шеллинга, не снятый, не примиренный
художественно в гармонии идеологический элемент в произведении искусства
представляется случайным. Он — из внеположной художественному синтезу сфе-
ры, отмеченной расщепленностью, дуализмом, не характерными для абсолюта, в
свете которого и должно формироваться художественное явление. Читаем у Шел-
линга: «продуктивное воображение как трансцендентальная способность вмонти-
ровано в мышление так, что оно видит вещи, поскольку последние выражают аб-
солютный разум»1. Идеологическая расщеплённость общественного сознания с
этой точки зрения — вне истины абсолютного разума, чуждого всякого дуализма
и самотождественного.
Да, но если Лаврецкий — исторически полный или стремящийся к полноте
идеальности и жизненно перспективный национальный тип, то в чём проявляется
эта полнота, взятая уже сама по себе? Ввиду какого противоположного в себе по-
люса она стала предикатом идеального национального типа, которому, как стра-
стно верит Григорьев, предстоит ещё жить и жить. Объективно говоря, Григорьев
сталкивается здесь с главной трудностью шеллинговой философии тождества. Ес-
ли в абсолютном тождестве нейтрализованы все противоположности, оно стано-
вится «пустым», лишённым содержания (и бесперспективным для перехода сущ-
ности в существование, то есть для развития в формах конкретного разнообразия
жизни). В целях преодоления этой трудности Шеллинг, уже как автор «Философ-
ских рассуждений о сущности человеческой свободы…» предпринимает попытку
справиться с обездвиженностью своего абсолютного тождества, развивая бемеан-
скую идею темного, природного начала в Боге (Ungrund) как диалектического по-
люса светлому божественному началу. Параллельно этой диалектической проти-
воположности он мыслит диалектику тех же полюсов в человеке. Для Григорьева
эти идеи стали своими чуть не с университетской скамьи. Он смолоду был беме-
анцем не меньше самого Шеллинга2. Именно эту характерную диалектику мы и
встречаем в григорьевском анализе образа Лаврецкого. В её же свете Григорьев
подбирает уже внешний, оттеняющий Лаврецкого человеческий полюс-характер в
лице Павла Бешметева, героя романа А.Ф. Писемского «Тюфяк». Лаврецкий и
Бешметев принадлежат к одному характерологическому типу и переживают одни
и те же житейские коллизии. Тем не менее, сходство этих людей, в глазах Гри-
горьева, только внешнее. Внешний характер сходства (зафиксируем этот ясный
для нас момент на философском языке) связан с типологически (по типу темпера-
мента) общей окраской «природных» предпосылок их натуры, как-то: непосред-
1
Цит. по: Реале Д., Антисери Д. Западная философия от истоков до наших дней. Кн. 4. От ро-
мантизма до наших дней. СПб., 1997. С. 51.
2
См. об этом: Кривушина В.Ф. Антропологические мотивы в мировоззрении Аполлона Гри-
горьева («Эпоха брожения сороковых годов») // Философский век. Альманах 22. Науки о че-
ловеке в современном мире. Часть 2. СПб., 2002.
ственных, инстинктивных, бессознательных, «животных» реакций, подлежащих

диалектическому снятию в духе-сознании. «Бешметев Писемского, — пишет о
нём Григорьев, — зверь, зверь с нашим родным и нежно нами любимым хво-
стом…» Иначе говоря, Григорьев видит в Бешметеве русского человека, вполне
слившегося с первичными, «природными» реакциями своего огромного («до звер-
ства») темперамента. В своих реакциях на жизненные коллизии он только «холит
и лелеет свой хвост», то есть потрафляет «природному в себе», не доразвившись
до моральной рефлексии и оставшись в этом смысле внутренне ещё не расщеп-
лённым. Свидетельством этого для Григорьева выступает в частности, страшная
«по своей правде, до возмущения души страшная сцена за обедом, где Павел, вы-
пивши, беседует о жене с лакеем при самой жене…»1. Павел Бешметев как бога-
тая от природы, но, в сущности, погибающая в «зверстве» русская натура, вызы-
вает сочувствие «бемеанца» Григорьева, глубоко понимавшего роль природного
начала как диалектического полюса духовности и её необходимой предпосылки.
Однако он склонен считать образ героя «Тюфяка» художественно-психологически
не дотянутым до той идеальной полноты, которой, как ему представляется, достиг
современный ему русский национально-культурный тип. Дефектность этого об-
раза для критика связана как раз с той ролью, которую для всего поколения беш-
метевых-лаврецких сыграли философские веяния тридцатых-сороковых-
пятидесятых годов и, в связи с этим, — университетское образование. При зна-
комстве с Бешметевым «невольно ведь возбуждается вопрос: каким образом мимо
этой страстной и впечатлительной натуры прошло развитие века, как оно подейство-
вало на него внутренне, ибо внешним образом он с ним знаком, он читал, учился
даже основательнее героя «Дворянского гнезда», который почти что самоучка…»2
Однако Лаврецкий, этот «почти что самоучка», — человек, не только про-
шедший искус романтического веяния тридцатых, трансцендентального сороко-
вых и почвеннического — пятидесятых, но и «переделанный» ими. В этом смысле
Лаврецкий — полный русский идеальный тип, носитель того особенного, русско-
го ума, который «широко и смело захватывает мысль в конечных её результатах»,
воспринимает идеи не как предмет изучения или развлечения, но как императив к
действию, так что они переходят «непосредственно в жизнь, в плоть и кровь, из-
меняли и изменяют часто всю сущность нашего нравственного мира…»3. В этом
смысле Лаврецкий, в отличие от Бешметева — типический русский, что, собст-
венно, Григорьев и показывает, анализируя, в частности, отношения обоих героев
к неверности своих жён. Бешметев мог бы помириться с женою до возможности
самых близких с ней отношений, Лаврецкий — никогда. Он влюбился в идеал.
Разбился идеал — разбилась и любовь. Он может переживать приливы «зверства»
в отношении неверной жены. Но это «только пена, а не настоящее дело, Лаврец-
1
2
3
кий не только что не убил — не побил бы жены; за это можно отвечать»1 и т.д.
Лаврецкий — человек принципов, человек духа, поскольку этот дух, говоря геге-
левским языком, познал самое себя в философских идеях эпохи и сказался в со-
держании современного, то есть отмеченного разносторонностью образования.
В общефилософских подходах к проблематике тождества тема содержания
и формы образования, и именно в аспекте тождественности образования жиз-
ни, могла иметь место лишь потенциально. Поскольку же Григорьев анализи-
рует конкретные условия развития современного ему русского, тема образова-
ния, как мы видим, востребуется из-под спуда общефилософской проблемати-
ки тождества. В этом смысле она уже даёт себя знать как таковая, правда, ещё
не в аспекте тождественности-нетождественности образования жизни, а ещё
только в аспекте «спасения абсолютного тождества от пустоты содержания.
Спасённое же таким образом абсолютное тождество, в нашем случае — по-
скольку оно является в идеальном национальном типе — у Григорьева высту-
пает философским основанием идеологизирующей, добролюбовского типа и
непосредственно добролюбовской литературной критики.
В том же 1859 г., когда вышел в свет роман «Дворянское гнездо», Григорьев
испытывает ещё одно сильнейшее художественное впечатление — от премьеры
«Грозы» А.Н. Островского. Пленённый до глубины души поэзией «Грозы», он
пишет статью После «Грозы» Островского. Письма к Ивану Сергеевичу Тургеневу,
где, вдохновляясь шеллинговой философией тождества, анализирует «Грозу» как
предметное опровержение «теоретической» добролюбовской критики творчества
драматурга. «Теоретическая» критика, поскольку она проникнута законным и
серьёзным сочувствием к общественным вопросам, содействует их разрешению.
Но её извне, идеологической позицией заданная точка зрения «следит» только ту
жизнь, которая открывается из этой позиции, в то время как назначение крити-
ки — быть как бы ещё одной параллельной к параллели органико-синтетических
форм искусства («идеального») и жизни («реального»). В противном случае орга-
нически цельные в своей художественной «рождённости» явления и характеры
(исторические модификации абсолютного тождества согласно Шеллингу) реду-
цируются критикой в идеологических формулах «забитой личности», «протестан-
та» или «тёмного царства», как в статьях Добролюбова. Анализируя «Грозу», Гри-
горьев как раз и оспаривает добролюбовскую формулу русской жизни как «тём-
ного царства» и трактовку образа Катерины Кабановой как носительницы проте-
стного начала в этом «тёмном царстве». Несостоятельность критики Добролюбова
усмотрена Григорьевым в двух взаимосвязанных (и внутренне соотнесённых с
шеллинговой философией тождества) моментах. Это оговорённая нами выше раз-
рушающая полноту (абсолютное тождество) художественных образов их «теоре-
тическая» редукция и произвольное внесение в жизнь внешних по отношению к
ней «головных» идеалов, в то время как их надо искать и находить в самой жизни.
1
Добролюбов, в глазах Григорьева, исходя из внешней по отношению к искусству

идеологической мотивации, трактует яркую и страстную, пассионарную, как мы
сказали бы сегодня, натуру Катерины, социальной протестанткой. Сам Григорьев
не только как критик видит в «протестантстве» Катерины идеологическое по ис-
точнику обуживание цельной, страстной натуры, но не принимает и самого «про-
тестантства» Катерины. Почему? Яснее всего это получает объяснение в контек-
сте той же шеллинговой философии1. Если Катерина — протестантка по-
добролюбовски, то, исходя из того, что искусство является органоном философии,
следует ожидать бурных революционных событий, которых ожидает и на которые
работает Добролюбов (выговорим то, что не мог выговорить и обнародовать сам
Григорьев по условиям цензуры ). Но Григорьев-почвенник никаких революци-
онных перспектив в русской жизни не усматривает. Поэтому он и не принимает
Катерину-«протестантку».
Ведь Катерина-протестантка должна быть рождена жизнью, выносившей в
себе протест и уж никак не может персонифицировать императивы жизни-
культуры, исторически сложившейся в некую устойчивую определённость,
императивы саморефлексии, то есть деятельности, направленной на самое се-
бя, а не на внешнюю динамику. Такую, то есть уже «рефлексивную» культуру
мог олицетворять Лаврецкий, человек, который приехал из-за границы в Рос-
сию, в своё родное дворянское гнездо не протестовать, а «землю пахать». Раз-
вивая интерпретацию характера Лаврецкого как идеального русского типа и
отрицая добролюбовскую трактовку Катерины-протестантки Григорьев вос-
принимает современную ему Россию как культурный тип, диалектическим
движением вошедшей в фазу, когда саморефлексия культуры доминирует над
её «бессознательной» динамикой.
А менее чем через год, в статье «Искусство и нравственность. Новые Grubelein
по поводу старого вопроса» Григорьев, оставаясь в границах своего мировоззре-
ния в целом и стоя по-прежнему в оппозиции к добролюбовской, «теоретической»
критике, меняет свою позицию в отношении протестного (но, конечно, не рево-
люционного) начала современной ему русской истории. При всей фанатической
преданности своим идеям, он был слишком чуток к «веяниям» жизни, чтобы
удержаться на прежней позиции. Предреформенная же социальная ситуация не
могла питать иллюзий воцарения русской культурной гармонии, художественно
снятой в дельных, позитивных типах. Признаки застоя национального сознания,
преимущественно в форме цепенеющей и упорствующей в этой оцепенелости хо-
дячей морали (отвращение к которой так страстно переживалось им ещё в период
1
Григорьев тяготел к «сжатым формулам» шеллингова философского языка, прекрасно по-
нимая его продуктивность сравнительно с ненавистным и всегда раздражавшим его резонер-
ством, наполнявшим многие журнальные статьи. Раздражение это питалось также тяготевшей
над ним славой тёмного писателя. Поэтому и думая на языке философии тождества, он избе-
гал как мог её терминов и даже прямо обещал это читателю. См.: Григорьев А.А. Искусство и
нравственность. М., 1986. С. 232.
«молодого» романтизма сороковых годов), снова чувствительно ударяют его по

нервам в толках о «безнравственности» по тем временам смелой, но чистейшей
поэзии любовных чувств в произведениях Тургенева и Островского и снова пере-
мещаются в центр его внимания, который и формирует теперь картину современ-
ной русской жизни не как «снятой гармонии, а как динамической процессуально-
сти. «Идеалы и останутся идеалами, – и Лиза тургеневская со старухой тёткой
Лаврецкого и со своей няней, и старик Багров, и старик Русаков… Но от этого,
самого по себе типического и, стало быть, поэтического мира — надобно же идти
дальше. Вечно остаться при нём нельзя… иначе погрязнешь в тине»1. «Идеалы и
останутся идеалами…» – в противоположность гегелеву способу снятия предпо-
сылок шеллингова модель разработана таким образом, что предыдущее в ней пре-
бывает одновременно в двух состояниях, не только в снятом, но и в исходном, не-
снятом2. Как видим, Григорьев-критик Тургенева и Островского и оппонент Доб-
ролюбова сумел-таки преодолеть эстетическую завороженность красотой, отра-
жённой в искусстве, перед лицом жесткой прозы жизни, теснящей эту красоту. Но
это преодоление досталось ему «довольно недёшево»3. «Довольно недёшево» —
за этим субъективным признанием Григорьева стоит опять-таки главная коллизия
самой шеллинговой философии тождества. Столкнувшись же с этой коллизией,
мы выходим в теоретическое пространство, уже освоенное критиками органиче-
ско-эстетической (романтической) методологии, среди которых особый интерес
для нас представляют Гегель и Фейербах, критика шеллинговой философии тож-
дества которых, как нам представляется, предвосхитила моменты специфической
напряжённости, давшей себя знать в мышлении Григорьева-критика. Гегель не
принимает созерцания как формы, в которой Шеллинг устанавливает принцип аб-
солютного тождества объекта и субъекта: в этом случае тождество, если его взять
как историческую задачу (общественный заказ и общественный труд) выступает в
произведении искусства в виде постоянной прекрасной картины примирения, по-
рождает пагубную в общественном, политическом отношении иллюзию действи-
тельности, поскольку действительность в искусстве порождает видимость внеис-
торичности4. Отсюда то, что Фейербах, в свою очередь, зафиксировал в шеллин-
говой философии как её некритичность. «Философия теперь стала красивой, по-
этической, но зато она стала трансцендентной, суеверной, абсолютно некритич-
ной»5. И действительно, мы могли видеть, как поэтическая гармония, явленная в
идеальных типах русской жизни Тургеневым встала между социально-политиче-
скими реалиями и императивами сознания Григорьева, мешала ему увидеть про-
тестные начала в жизни и в обобщённых искусством человеческих характерах.
1
2
См. об этом: Лазарев В.В. Ф.В.Й. Шеллинг. С. 184.
3
4
См.: Бур М. Проблематика «тождества» в философии от Канта до Гегеля // Философские
науки, 1980. № 3. С. 143-144.
5
Цит. по кн.: Лазарев В.В. Ф.В.Й. Шеллинг. С. 205.
Однако и после этой драматической самокритики следы шеллинговой философии

тождества в культурно-историческом мышлении Григорьева не исчезают.
Мы находим их уже в григорьевских очерках-воспоминаниях «Мои литера-
турные и нравственные скитальчества» (1862-1864). В «Скитальчествах» Григорь-
ев изначально стоит на точке зрения протеста. «Жизнь живёт протестом…»1. Го-
рячий до болезненности вопрос о протестности как знаке, под которым стоит или
не стоит Россия, переведён в более спокойную плоскость осмысления русской
специфики динамики бытия как такового. И именно в этой связи выводится на-
ружу ранее бывшая под спудом проблематика образования и образованности,
внутренне соотносящихся с протестным началом григорьевского мировоззрения.
И в типах русского образования-образованности, и в типах русской проте-
стности Григорьев усматривает раздвоение; у протеста, как ему видится, «в
разные эпохи разные же точки отправления, разные, так сказать, возбужде-
ния»2. Так, полные протеста личности могли выходить и выходили из бурсы,
семинарии, духовной академии — с одной стороны, и из университета — с
другой. Эти два типа образования — «семинарское» и университетское — опи-
сываются Григорьевым в понятиях насилия и свободы (при всех её историче-
ских ограничениях). «Раз известный взгляд улёгся у них (получивших семи-
нарское образование. — В.К.) в известную схему, будет ли эта схема — хрия
инверса, административная централизация по французскому образцу, как у
Сперанского, или фаланстера, как у многих наших литературных знаменито-
стей, — что им за дело, что жизнь кричит на прокрустовом ложе этой самой
хрии инверсы, этого административного или социального идеальчика? Их же
ведь ломали в бурсе, гнули в академиях — отчего же и жизнь-то не ломать?..»3
Другой тип образованности — университетский, всесторонний, энциклопеди-
ческий. Московский университет помнится Григорьеву «страшно отзывчи-
вым» «на все тревожное и головокружительное, что носится в воздухе под об-
щим именем шеллингизма в мысли и романтизма в литературе»4. Это универ-
ситет «таинственного гегелизма», с его увлекательной «Феноменологией»,
университет Т.Н. Грановского…
Столь разные «точки отправления» формируют разные человеческие типы от-
рицателей (носителей протеста). С одной стороны — отрицатели смелой односто-
ронности. Логика этого типа, бегущего от полноты жизни в её схематику ведёт к
самоограничению нигилизма шестидесятых годов «пятью умными книжка-
ми»(ирония по поводу прагматической аскетики чтения Д.И. Писарева и др.). С
другой — личности целостные, гармонические, «падкие до образования», «по-
клонники изящного», как правило, романтики всех сортов. В отличие от «семина-
1
Григорьев Аполлон. Воспоминания. Л., 1980. С. 27.
2
Там же.
3
Там же. С. 25-26.
4
ристов» это люди «вполне отдававшиеся или по крайней мере поддававшиеся

жизни»1. Какой же из этих противостоящих друг другу, идущих, в частности, от
разных образовательных источников, типов тождественен жизни? Кряжевые се-
минаристы, люди всегдашней практической победы («узкие мысли управляют
миром»2), даёт понять Григорьев — не тождественны: преследуя практическую
цель, они «даже намеренно становятся глухи к возражениям мысли и жизни»3. А
что люди второго, то есть «широкого» типа? Кажется, и этот тип раскоординиро-
ван с русской жизнью. Люди, его представляющие, спиваются, прожигают жизнь,
и даже самые смирные из них достигают «разве — разве профессорства». Однако
«немногие уцелевшие» среди них были-таки полными, цельными людьми с пло-
дотворной деятельностью. То есть эмпирически нетождественный наличной жиз-
ни тип цельных людей — так получается у Григорьева — онтологичен, или, ины-
ми словами, тождественен бытию.
Ту же мысль, хотя и взятую не в фокусе, мы встречаем в григорьевском очерке
«Безвыходное положение» (1863), как основную развивающем знакомую нам те-
му жизненного фиаско цельно типа, но уже в обстоятельствах позитивно-
органического развития России. Эмоциональное участие в драме этого «своего»
для Григорьева типа и всегда-то дававшее себя знать, теперь окрашивается в тра-
гические тона: проблематика приобретает непосредственно личностное измере-
ние, она уже преломлена практически в собственной судьбе. С падением крепост-
ного права для полного типа, казалось бы, открывается столь чаемая им возмож-
ность «жизнь по-божески, по-земски: честно, незадорно, не шумно, не блазно»4.
Иначе говоря — жить свободно-органически-почвенно. Именно для этой жизни и
просыпается влекущаяся к деятельности Россия. Но тут к своему ужасу Григорьев
осознает, что ни он сам, ни другие «люди энциклопедического образования и фи-
лософских идей» не будут востребованы новой жизнью. Они упразднены за нена-
добностью, так как, говоря общо, их «слово» не выдержало очной ставки с «на-
стоящим» делом. Привыкнув будить и шевелить спавшую тупым сном жизнь,
они, как оказалось, исчерпались в роли алармистов, и теперь, когда жизнь зашеве-
лилась уже сама, им из своей привычной роли некуда выйти. Григорьев видит се-
бя совершенным банкротом, неспособным ни к какому виду позитивной деятель-
ности — ни землю пахать, ни дельцом быть, ни государственным служащим, ни
воспитателем. «Да скажите по совести, можно ли нам щенка, не то что человече-
скую душу, доверить на воспитание?»5 На наших глазах, как может показаться,
идёт разрушение той системы ценностей, которую мы соотносили с ценностями
1
Григорьев Аполлон. Воспоминания. С. 27.
2
Григорьевская ссылка на Э. Ренана. См.: Григорьев Аполлон. Сочинения в двух томах. Т. 2.
М., 1990. С. 299.
3
Григорьев Аполлон. С. 25.
4
Ненужный человек. Безвыходное положение. Из записок ненужного человека // Якорь, 1863.
№ 1. С. 3.
5
Ненужный человек. С. 5.
шеллинговой философии тождества. Действительно, полные, цельные в своих

мировоззренческих установках и энциклопедически-универсальные по типу обра-
зованности «люди идеи», эти, казалось бы, исторические персонификации абсо-
лютного тождества, явили совершенную нетождественность бытию на смене эпох
русской жизни. И тем не менее такой вывод будет неверным. Ему противостоит
то объяснение («нефокусированная мысль»), которое сам Григорьев находит фе-
номену «безвыходности» людей «вообще» развитых и образованных, а именно —
их воспитание, отчуждённое от действительных потребностей жизни. «Нас воспи-
тывали, то есть выкармливали, чтобы в мутной воде рыбу ловить»1. Учили и с не-
правдой враждовать, но враждовать вообще, отвлечённо. Как видим, причинная
связь между потребностями русской жизни в настоящих дельных людях и внут-
ренними ресурсами «могучих только своими идеями» людей, в представлении
Григорьева вызвана в известном смысле внешними обстоятельствами, то есть она
осмысливается им как философски случайная. Автор «Безвыходного положения»
остаётся на позиции шеллинговой философии тождества. Об этом же — и в пер-
вую очередь — свидетельствует её, философии тождества способность (в 1863 го-
ду так же, как в 1859) прояснять ходы мысли критика, анализирующего соответ-
ствие-несоответствие художественного типа и жизни. Что касается русской жиз-
ни, то после падения крепостного права Григорьев окончательно уверился в на-
ступлении её «аналитической» фазы. «Вслед за философскою эпохою, то есть
вслед за эпохою могущественных философских веяний — в нашей умственной
жизни настала эпоха чисто аналитическая, эпоха оглядки на самих себя, эпоха по-
верки требований жизнию, эпоха сомнения в силе веяний и законности порож-
дённых ими стремлений»2. С этой точки зрения «добролюбовское» веяние более
чем когда-либо непремлемо для Григорьева. Оно не выдерживает поверки жиз-
нью, во всяком случае жизни, как она отражена в органоне философии — искус-
стве. Островский вовсе не является обличителем самодурства, до кого он низво-
дится пером Добролюбова из народного драматурга и поэта-художника, творяще-
го неразымаемое в себе художественное (жизненное) целое. Равным образом и
Катерина Кабанова — этот действительно высокопоэтический образ — есть це-
лое, которое не может быть ухвачено «теоретическим», редуцирующим сознани-
ем, в понятиях отвлечённых. Что же касается Катерины-«протестантки», то тут
«бемеанско-шеллингианская» предпосылка мышления критика артикулируется
им в эстетических нюансах восприятия пьесы (её третьего акта). Григорьев поко-
рен поэзией сцены ночного свидания молодых героев на волжском берегу: он
воспринимает поэзию природы и молодой любви как параллельные в своём един-
стве проявления природы «вечной и властной, равно выражающей свою могучую
силу и в раскатах соловьиного эха, и в тревожном биении молодого сердца»3.
1
Там же. С. 3.
2
3
Григорьев А.А. Театральная критика. Л., 1985. С. 322.
Эпитеты «вечная», «всевластная», «могучая», так же как и «глубокая», «таинст-

венная» характерны для григорьевского восприятия природы (жизни) как глубо-
кой тайны, отвечающей иронией на рационалистические претензии человеческого
ума. В этом он совершенно сходился с А.С. Хомяковым и Ф.М. Достоевским. Что
же касается Шеллинга, то и в его концепции интеллектуального созерцания «ре-
альная», природная активность абсолюта противостоит «идеальной», «рефлексив-
ной» как «бесконечное», «неограниченное» — «конечному», «ограничивающему».
Органическая мысль Григорьева, таким образом, воспринимает протест Кате-
рины не как сознательно-социальный, а как феномен стихийный и в этом случае
природно-бессознательный, не рефлексивный, — в том роде, в каком Григорьев (и
Ренан), как это мы уже видели, воспринимает динамику поступательного движе-
ния народных масс. Катерина народна, и как натура страстная (хотя и «слабая»)
она неудержима в своих «природных», стихийных порывах к любви, к свободе.
Так критик философски смыкает страстные порывы молодой души с весенним
раздражением русской природы. Однако природное, стихийное — только одна из
двух деятельностей в интеллектуальном созерцании по Шеллингу. Если она не
сопряжена с другой, ей параллельной и уже идеальной, она выпадает из концеп-
ции тождества. И мы, действительно, находим у Григорьева эту вторую парал-
лель — там, где он указывает на исток протеста всего молодого поколения «Гро-
зы». Вольный, молодой быт приволжского города протестует «своею широкой
песней, широкой гульбой, широким и наипростейшим пониманием мужчины и
женщины», исходя из тех же, «если не ещё более коренных и народных» начал,
что и исторически уходящие, окаменевающие в жестокости нравы. Или иначе,
можно, думается, здесь сказать (чтобы не пускаться в объяснение григорьевской
концепции национально-культурных типов) — из русского мифа.
Понятый таким образом народный, «почвенный» протест, явленный в соз-
нательно-рефлексивной или бессознательно-стихийной форме, отвечает «пере-
строечным» позициям Григорьева. Эта позиция встречалась нам и раньше, в
статье «Взгляд на историю России, соч. С. Соловьёва» (1859). Анализируя
проблематику формирования новой, великорусской культурной жизни после
гибели Киевской Руси, автор «Взгляда…» исходит из того, что собрать центр
этого нового культурного целого можно если не прямо в сознании, то в сво-
бодном брожении глубоко укоренённых в почве этнических сил-типов, таких,
какими в реальной русской истории выступили «три Ивана» (Калита, Иван III,
Иван IV), Андрей Боголюбский, Всеволод Большое гнездо…
Каким же должен быть тип образованности, который, в свою очередь, был
бы способен сформировать этот тождественный самой русской жизни челове-
ческий тип?
У Григорьева был некоторый опыт преподавания русской словесности, кото-
рый он, конечно, осмысливал. Какого рода идеи рождались у него на основе этого
опыта и — зная теперь неизменную последовательность его органического мыш-
ления это уже можно предвидеть — в связи с шеллинговой философией тождества?
Если возвратиться к «Энциклопедии» Дидро, то сама связанность, внутренняя

соотнесённость энциклопедической образованности XIX в. с соответствующим
философским комплексом явилась фактором, преодолевающим историческую ог-
раниченность исходной формы энциклопедизма. Эту точку зрения разделяют и
Шеллинг и Гегель. Здесь они оба следуют И. Канту, выступающему с критикой
бессистемного нагромождения фактов, совершенно искусственно организованных
энциклопедистами последовательностью букв в алфавите французского языка1.
Инстанцией, связующей распадающиеся без её действительного участия науки,
для обоих немецких классиков является философия, которая, однако, для каждого
выступает в «своей» форме. Философ природы и философ искусства Шеллинг и
как философ образования исходит из идеи ведущей в познании и творчестве роли
интеллектуального (эстетического) созерцания. Именно в интеллектуальном со-
зерцании реальная полнота природных явлений и «реальная» (объективная) пол-
нота продуктов художественного творчества соответствуют реальной полноте че-
ловеческой личности с её природно-духовным потенциалом. Отсюда известный
аристократизм позиции Шеллинга-философа и Шеллинга-университетского пре-
подавателя. «Никакому человеку, исключая слепых, нельзя отказать в том, что он
видит. Но для того, чтобы сознательно созерцать, требуется свободное чувство и
духовный орган, которого лишены многие»2. Предпосылкой целостно-
всестороннего развития личности для философа выступает продуктивное вообра-
жение как момент интеллектуального созерцания, то есть собственно природная
художественная одарённость, так что возможности педагога непосредственно свя-
заны с наличием или отсутствием этой самой одарённости. Первой целью любого
воспитателя с этой точки зрения и должно быть развитие наличной у обучающе-
гося философии индивида способности созерцания (воображения), что немысли-
мо без искусства. Философия «немыслима в отдалении от всякого искусства»3.
Проекцией этой позиции на методику преподавания-образования является ус-
тановка Шеллинга на признание «прекрасных» отношений между учителем и
учеником отношениями свободы и любви. К характеристике понимания Шеллин-
гом свободы в этом контексте: он противопоставляет её «стесняющим мысль»
учебным планам4, но надо думать, и педагогической установке Гегеля на автори-
тет и дисциплину повиновения (рефлекс известной принудительности имеющей
природу логической необходимости динамики абсолютного духа)5.
Стоя на точке зрения абсолютного разума, Гегель не может доверить образо-
вание индивида как персонифицированной объективации всеобщего разума ни
1
См. об этом: Стрельченко В.И. Философия и педагогика // Известия РГПУ им. А.И. Герцена,
2002. № 2. С. 79; Шеллинг Ф.В.Й. Система мировых эпох. Томск, 1999. С. 44, 45.
2
Шеллинг Ф.Ф.Й. Идеи к философии природы как введение в изучение этой науки. СПб,
1998. С. 339.
3
Шеллинг Фридрих. Философия искусства. СПб., 1996. С. 82.
4
Шеллинг Ф.В.Й. Система мировых эпох. Томск, 1999. С. 44.
5
Гегель Г.В.Ф. Энциклопедия философских наук. Т. 3. Философия духа. М., 1977. С. 85, 86.
интеллектуальному созерцанию, ни искусству. Искусство действительно напол-

няет нашу душу различными жизненными содержаниями, но ведь безвыборно —
как хорошими, так и дурными чувствами, являя таким образом, пустую форму
любого содержания1. Гегель здесь не учитывает тенденцию перерастания шеллин-
гова абсолютного тождества («Философия свободы», «Бруно») — во внеистори-
ческого Бога-Абсолюта, дающего незыблемую систему отсчёта добра и зла. Он и
не мог её учесть — можно сказать, из лояльности к Шеллингу-классическому фи-
лософу, не выходящему за сферу разума.
Формализму понятой таким образом шеллинговой ориентации на искусство,
как фактор непосредственно и универсально развивающий личность, Гегель про-
тивопоставляет историзм опосредованного исторической и субстанциальной це-
лью саморазвития абсолютного разума в политических и духовных формах. С
этой точки зрения образование для показательного человеческого Я в субстанци-
альном смысле означает овладение всеобщим содержанием исторического опыта
духа, который в то же время является и субстанцией индивида.
Собственно, оба эти направления философии образования и дают себя
знать (одно, шеллингово — положительно, другое, гегелево — отрицательно)
в педагогических опытах Григорьева. Сам он был воспитан таким образом, что
ритуальное зазубривание и долбёжка урочных материалов контролировалась
родителями по-видимости строго, а в сущности — весьма формально. Автори-
таризм «цензурных» изъятий из текстов домашнего чтения вслух также не вы-
держивался сколько-нибудь последовательно, и, сочувствуя своим детским
страданиям от «домашней догмы», Григорьев-автор «Скитальчеств» тем не
менее сравнивает своё развитие с развитием растения. Феномен растительной
«свободы» у Григорьева (и в романтизме вообще) несёт скорее позитивный,
чем негативный смысл, и особенно — в противопоставлении естественности
как атрибута универсальной жизни — искусственно-идеологически выстраи-
ваемым препятствиям развитию личности. Задним же числом критик склонен
оправдывать представляющиеся ему инстинктивно верным попустительство
отца в отношении доступа его, десяти-двенадцатилетнего, к книжным полкам.
Когда же ему самому пришлось стать «образователем» молодого князя
И.Ю. Трубецкого, он, заинтересованно изучая характер ученика и видя явную
провальность практики цензурных изъятий и других запретительных мер, сра-
зу встал к нему в «совершенно свободное отношение». Иначе и быть не могло,
поскольку Григорьев распознал в молодом Трубецком талантливую и художе-
ственно-восприимчивую натуру. Талант же, согласно его «органическому»
воззрению — неудержим, ведь он — природная сила. Эта идея, как мы видим,
вдохновляла критика в «органической» трактовке протеста Катерины Кабано-
1
Гегель Г.В.Ф. Эстетика. Том первый. М., 1968. С. 53, 54.
вой («страстная натура»)1. Ведь в нём представлена, если перейти на язык

Шеллинга, абсолютная, неограниченная, реальная деятельность интеллекту-
ального созерцания. С этой точки зрения становятся понятными «странные»
свободные отношения Григорьева со своим учеником, когда учитель готов был
часами терпеть праздную болтовню ученика, чтобы улучить возможность на
четверть часа «сосредоточить его внимание на каком-нибудь вопросе и дви-
нуть его мысль вперёд»2. Однако отношение Григорьева с молодым Трубец-
ким были не только «странными», они были и «тонкими» (в обоих случаях
терминология самого критика). Тонкость заключается в том, что Григорьев яс-
но видел невозможность «сделать человека» из владельца девяти тысяч душ.
Тем не менее и вопреки богатству, размеры которого отчуждают возможность
формирования целостной личности, и вопреки «бессердечной», «холодной ре-
зонерской» дисциплине других «образователей» князя, Григорьев делает став-
ку на развитие ненавистного им «понимания», то есть на непосредственное,
целостное постижение предмета. С этой приоритетной для него ценностью не-
посредственного, по-видимому, связано и его стремление вернуть мальчика в
Россию и дать ему возможность закончить образование в московском универ-
ситете, среди русских. Имплицитно это стремление должно было сливаться у
Григорьева с желанием национального оформления мировоззрения Трубецко-
го. Ведь национальное сравнительно с всеобщим выступает как одно из кон-
кретных, то есть ответственных за жизненную полноту определений тождества
бытия и мышления3. Мать ученика, однако, добивалась восстановления прав
её сына на наследственный участок земли во Флоренции, что предполагало
пребывание её сына в Италии. Всеобщее содержание господствующего в исто-
рии идущего к самопознанию гегелева абсолютного разума привычно прини-
мает жертвы национального своеобразия.
По Григорьеву, однако, будущее — за развитием человечества в форме са-
мобытных культурно-исторических организмов (оригинальная идея русского
мыслителя, предвосхищающая соответствующие проекты Н.Я. Данилевского и
О. Шпенглера). Однако такое будущее, как ему виделось, «купится ещё дол-
гим, долгим процессом»4 и не ранее, чем произойдёт естественное («органиче-
ское») самоотрицание рационалистических идеологий.
1
Кстати сказать, характеризуя Катерину как живую, страстную натуру, Григорьев мог бы, как нам
представляется, в развитие своей позиции обратить внимание и на несомненную художественную
одарённость героини «Грозы» — она ярко проявляется в её предсмертном монологе.
2
Григорьев Аполлон. Письма. М., 1999. С. 221.
3
Ср. у Шеллинга: Высшая цель философии вовсе не в том, чтобы воспитывать философов
<…> «куда важнее, чтобы в государстве было много тех, кто, живя в духе предков и продви-
гаясь с ним вперёд, трудились бы во благо живого и непрерывного научного исследования».
Шеллинг Ф.В.Й. Система мировых эпох. Томск, 1999. С. 45.
4
Григорьев Аполлон. Письма. М., 1999. С. 193.
354
КРУГ ПОЗНАНИЯ ЛЬВА ТОЛСТОГО
Н.А. Никитина
Время говорить, время молчать.
Экклезиаст
О
бщеизвестно, что Л. Толстой обладал энциклопедическими позна-
ниями, черпая их из книг. Его библиотека (22 000 книг на 36 языках
мира) представляла собой совокупность множества знаний по исто-
рии искусства, филологии, математике, сельскому хозяйству и т.д.
Он был склонен к объединению своих познаний, особенно, в области
философско-религиозных сентенций. Завершая свой земной путь и подводя
итоги, писатель создал энциклопедический труд, чрезвычайно богатый по сво-
ему содержанию. Он философски обобщил и логически систематизировал свой
«продукт», объединив огромную массу изречений, касающихся разных на-
правлений человеческой деятельности. Л. Толстой собрал в своих компиляци-
ях «Мысли мудрых людей на каждый день», «Круг чтения», «Путь жизни»
многовековую мудрость, продемонстрировав интеллектуальный совокупный
универсализм, объединивший пространство и время.
В исследуемой проблеме речь пойдёт об уникальном образе великого чело-
века, чьё творчество давно стало достоянием мировой культуры. И как всякое
истинное творчество оно не стареет, не тлеет, не покрывается патиной време-
ни. Наследие величайшего Мастера обладает поразительной способностью от-
крывать всё новые и новые грани каждому поколению. Поэтому и восприни-
мается Лев Толстой по-прежнему как живой классик, как наш современник.
Лев Толстой, с тревогой встречавший новый век, с особой остротой уловил
мгновенность, точечность человеческого бытия в многообразном полицентрическом
мире. XX столетие потребовало от него концептуального взгляда на всё происходя-
щее, продиктовало ему новые знаки и символы, озарило интуитивными находками.
© Н.А. Никитина, 2004.

Н.А. Никитина 355
Великий писатель привык сопротивляться абсурдности бытия, противосто-

ять всяческим «арзамасским ужасам», искать своё место в универсуме, выра-
батывать достойные формы бытия для человека. В сложных поисках мировоз-
зренческого абсолюта, а также в решении сакраментальных вопросов: «что
есть время?», «что есть жизнь?», «что есть смерть?», «что есть вечность?» его
не раз выручала культура. Вместе с XIX веком уходили надежды на чудо, ос-
тавляя загадки, некую непроницаемость, занавес, за который Толстой не лю-
бил заглядывать. Он смело смотрел только в прошлое, ища в нём будущее.
Сам Мастер, распростёршийся во времени, делал всё за всех и стал символом
надежды, воздействуя, подобно музыке.
Лев Толстой оказался тонким аналитиком уходящего века. Он исследовал
драматический выбор между счастьем и нравственным долгом, между любовью и
высшей гармонией духа. Всё чаще предметом его размышлений становились
сущностные универсальные проблемы, затрагивающие человеческую духовность.
Он анализировал философско-исторические процессы, происходившие в культур-
ном пространстве, вполне философски осмыслял факты взаимовлияния качества и
количества на характер культуры, исследовал культурологическое содержание
философского сознания, развивал философско-исторический контекст культуры.
Поиск истины, начавшийся в сфере собственного «я», приводил его к внут-
ренней переориентации, к прорывам в подлинность, к победам творческого
инстинкта, к «актам призвания», к находкам смысла жизни в самой жизни.
Всю свою жизнь он раздвигал границы собственного «я», чтобы реализовать
свою истину, свой взгляд на мир, свой образ истинности жизни. Живя в усадь-
бе среди тишины и одиночества, он находился как бы в «пограничной ситуа-
ции», между городом и деревней, занимаясь здесь «пограничной» деятельно-
стью, литературой, которая вся «на границах», вся — «плод необщительно-
сти». Полнота переживаний, взыгрывание всех душевных сил позволяли ему
«жить для себя и для других». Именно его душа, а не равнодушный календарь,
отсчитывала количество прожитых часов.
К концу XIX века Толстой поднялся на вершину горы, с которой видны оба
ската её. Старость, ощущение приближающегося конца обострили сознание
писательской ответственности перед миром. На стыке веков к голосу писателя
присоединились самые разнообразные деятели культуры, как говорил М. Горь-
кий, «отовсюду к нему протянуты живые трепетные нити».
Настойчивые этические поиски в эти последние десятилетия жизни Масте-
ра приводили его к углублённому знакомству с древними этико-философски-
ми учениями Востока. Всё чаще протягиваются к Ясной Поляне «нити» с Вос-
тока, побуждая Толстого к размышлениям и наблюдениям о глубинных исто-
ках взаимосвязей славянской и восточной цивилизаций.
К концу жизни писатель, с мудрым провидением отмечая единые общече-
ловеческие корни, словно стремился, наконец, соединить казалось веками не-
соединимое — Восток и Запад. «Как человек развивается, — утверждал он, —
356 Н.А. Никитина
так и религиозная основа: она в ведах, таосизме, буддизме, христианстве, ма-

гометанстве — основа религиозная одна. Она со временем всё идёт к упроще-
нию и единению».
Среди работ последних лет важнейшей Толстой считал свою работу по со-
ставлению компиляций, сборников мыслей выдающихся людей, называя их
своими «молитвами», своей «последней работой», своей тихой беседой после
долгих и бурных споров с миром, как он говорил. Ведь он «человек культу-
ры», один из её создателей, посвящавший ей свои «звёздные часы», соединяя
настоящее с культурно-вечным, памятуя о том, что прошлое в культуре не-
пременно присутствует в настоящем. Он стал готовить свою картину мира,
свой «экстракт» Вселенной, вобравший в себя многовековую мудрость, вме-
стивший в себя сонм центров. «Культ предков» он экстраполировал на свои
изборники, явившиеся плодами его закатного творчества, больше похожего на
расцвет.
В своих работах он ассимилировал мировой опыт, афористично изложенный
вне цельного сочинения. «В сочинении, — считал Толстой, — мысль должна час-
то сжаться с одной стороны, выдаться с другой, как виноград, зреющий в плотной
кисти; отдельно же выраженная, её центр на месте, и она равномерно развивается
во все стороны». Его привлекала вовсе не целая виноградная кисть, а лишь её ма-
лость. Происходил процесс уничтожения личного бытия безличным. Появилась
потребность быть частью целого, фрагментом общей судьбы.
В афористике, вполне подсобном материале он открыл для себя единство
формы и содержания. Он устал обдумывать уже обдуманное. Опыт подсказы-
вал, что следует брать готовое, чтобы идти дальше.
Охладев к художественному творчеству, а заодно и к целым философским
системам, Толстой с пылом и жаром увлёкся отдельными наблюдениями своих
мировых собратьев по перу, нашёл в них смелость, искренность и самодоста-
точность.
Жизнь его неумолимо катилась под гору. Мысли уплотнялись как спелые
кисти винограда. О своей жизни хотелось сказать просто и ёмко, подобно по-
следнему «прощай». Ведь настоящая мудрость немногословна, она — в размер
зерна. О жизни хотелось писать по-старинному, на древнеславянский манер,
«под титлами». Из логарифмированной краткости, собранной им по всему ми-
ру, блещущей из-за содержания, получился подлинный шедевр.
15 марта 1884 года Л.Н. Толстой записал в своём дневнике: «Надо себе соста-
вить круг чтения: Эпиктет, Марк Аврелий, Лаоцы, Будда, Паскаль… Это и для
всех бы нужно»1. Сделав запись, он вряд ли тогда предполагал, сколь много вре-
мени, желания и упорства отдаст этому замыслу. С годами он собрал огромное
количество тщательно отобранных избранных высказываний мыслителей и писа-
телей разных времён и народов, которые были посвящены самому главному для
1
Горький М. Собр. соч. в 30 т. Т. 14. С. 280.
него — смыслу человеческой жизни и назначению человека на Земле. Так появи-

лись на свет хорошо известные теперь толстовские «Мысли мудрых людей на ка-
ждый день», «Круг чтения», «Путь жизни» и другие сборники.
Этой своей работе Толстой придавал огромное нравственное значение. В
письме к Владимиру Черткову он написал однажды: «Я по себе знаю, какую
это придаёт силу, спокойствие и счастие — входить в общение с такими ду-
шами, как Сократ, Эпиктет…»1
Любопытной при этом оказалась идея писателя сформировать собранный
материал по календарному принципу, то есть по числам и месяцам. И таким
образом для каждого дня года предназначались «свои» цитаты. Обратился
Толстой к такой необычной структуре, казалось бы, случайно.
Однажды, во время болезни в начале 1903 года, когда он находился в тяжё-
лом кризисном состоянии и не мог работать, Лев Николаевич по привычке, от-
рывая ежедневно листки календаря, прочитывал опубликованные там изрече-
ния мыслителей разных эпох. А когда календарь подошёл к концу, писателю
потом захотелось самому составить свод высказываний выдающихся мыслите-
лей прошлого. Ежедневно он делал выписки, и результатом этого труда яви-
лась антология мыслей мудрых людей на каждый день.
Но этот случай, конечно, повод. Главным же было стремление писателя
обратиться к давней литературной традиции, восходящей к таким отечествен-
ным памятникам письменности календарного типа как «четьи-минеи», «про-
лог», «месяцесловы» и др. Схема, апробированная столетиями, казалась ему
самой удачной и наиболее подходящей для самых разных читателей: от кре-
стьян до интеллигенции.
Календарность предоставляла Толстому прекрасную возможность показать
жизнь Космоса в смене сезонов, дней, в круговороте целого, в котором нет на-
чала и конца. Смысл времени Толстой угадал в круговратности нашей жизни.
Он понимал время в исконно «русском» значении, как «вертение, веретено
Сфероса, круг, цикл, колесо, преодолевающее линию. Никакого хронологизма,
никаких причинно-следственных отношений, никакого линейного построения
он не допускал. Позднее он решил ввести и тематический принцип, рубрики
которого достаточно ясно указывали на собственное жизнепонимание и нрав-
ственные позиции составителя: «Война», «Насилие», «Гордость», «Богатство»,
«Единение», «Бог», «Сострадание», «Благо», «Доброта». В процессе работы
структура сборников совершенствовалась, усложнялась, более организованной
становилась классификация мыслей. Цитаты сцеплялись в одной точке, в од-
ном смысле, «сопрягались» друг с другом по принципу «эха», доносящего
идею круговратности земной жизни.
К старости появилось желание забыть то, что было когда-то написано, со-
крыть, дезавуировать себя, побыть в «хоре», в «общине» мировой мудрости.
1
Роллан Р. Собр. соч. Л., 1933. Т. 14. С. 444.
Магический многословный синтез помогал стирать следы «персонального»

письма. Идеальный формой «общинного» мироощущения стало для него кол-
лекционирование, но не совсем обычное.
Хорошо известно пристрастие писателей к коллекционированию. Гюго соби-
рал по аукционам чернильницы своих собратьев по перу. Гёте и Рёскин — антич-
ные слепки и камни древности. Толстой увлёкся совсем иными экспонатами, со-
всем не материальными, а исключительно духовными, раритетными. Он собирал
мысли, помня, что они — главное в жизни. Коллекция получилась на редкость
рафинированной. В ней не было ни слепков, ни муляжей, ни копий. Только под-
линники, только оригиналы, принадлежавшие всем и каждому. Толстой стремил-
ся научить человека мыслить языком образов. Не поэтому ли его волновало не
только содержание, но и форма, краткая, многомерная, галлографичная, способ-
ная схватить явление в целом, вобрать в себя «мысль» и «чувство».
Из океана книг он отобрал золотую россыпь маленьких лексиграфических ше-
девров, красивых и мудрых. Собрал лучшее из лучшего. Они блестели, как яркие
звёзды, помогая не оступиться в пучине жизни. Он создавал свою коллекцию для
общего пользования в виде своеобразной путеводной звёздной карты.
Увлёкшись сбором уникальных лексических меморий, он стал группировать
их по темам, вращая вокруг тайн бытия. Отобранные цитаты он разбросал, словно
солнечные лучи, по дням и месяцам, чтобы получилась его любимая фигура —
круг. Его высокий разум привык всё, в том числе и мысли, закруглять в форму
круга. Единое, континуальное время обретало в круге особый смысл.
Чтобы мысли «ожили», он придумал интригу — календарность. В ней на-
мёк на коловратность нашей жизни, заколдованно вращающейся по дням и ме-
сяцам, устремляясь в наше будущее. Мысли мудрецов, с его точки зрения, бы-
ли доступны лишь избранным. Толстой сделал их достоянием масс. В конеч-
ном итоге получилось могучее древо мысли, своей архитектоникой, напоми-
навшее дуб из «Войны и мира», могучий, ветвистый. Ветви-мысли складыва-
лись в разделы: Бог, Разум, Любовь, Вера, Благо, Соблазны, Сострадание и т.д.
Лев Толстой любил всё совокупное, «общинное». В своих компиляциях он
создал «общинный», всемирный, совокупный интертекст, спрессовавший в се-
бе своё и чужое. С чужими мыслями он поступал как смелый интерпретатор.
Он изменял их, дополнял, сокращал, ставя Божью правду выше авторской.
«Великое всегда останется, а слабое исчезнет само собой»1, — так рассуждал
Толстой, оставаясь и здесь прежде всего творцом.
Он всегда стремился «войти в общение» с Сократом, Эпиктетом или Пар-
кером, чтобы сообща понять «то одно, единственное, что нужно человеку», в
чём «его благо». Такое общение было нужно не только ему, а всем участникам
великой драмы существования. Поэтому сбором мыслей он занялся для «об-
щего духовного блага». А для этого его экспонаты — цитаты должны быть
1
Толстой Л.Н. Полн. собр. соч. в 90 т.т. (Юб.). Т. 85. С. 368.
«доступными и ясными», без апломба, привлекательными и понятными боль-

шому кругу людей. Он превращал словесные алмазы в бриллианты, заботясь о
ювелирной филигранности и точном расчёте.
Но разве можно в этом случае сохранить подлинность? Ведь изречения
Эпиктета, Паскаля, Руссо, переделанные составителем, становились общими.
Можно, — утверждал Лев Николаевич. — Ведь по сути своей они остаются
сами собой, изменяется только форма, становясь более «лёгкой и сильной»,
чтобы легче «воспринималась людьми».
Толстой не любил точных, дословных переводов, находя их «ремесленными».
Не поэтому ли он пользовался своими переводами, порой абсолютно вольными.
Он переводил Кольриджа, Канта, Руссо и многих-многих других немецких, фран-
цузских, итальянских мыслителей. Переводил чаще всего с английского языка, то
ослабляя, то усиливая слова для ясности смысла. Ведь смысл излучает форму. Он
заботился о подлинности и чистоте смысла. Будучи талантливым толкователем,
Толстой виртуозно посредничал между «небом и землёй», успешно переводя
мудрые мысли на «земной» язык, доступный простым смертным.
Однажды блестящий знаток древнегреческого языка увидел «Учения 12 апо-
столов» в переводе немецкого теолога. Перевод ему показался скверным. Извест-
ный теолог малопонятные «тёмные» места подлинника сохранил и в переводе.
Для Толстого, истинного ценителя ясности смыслов, подобная «механическая»
работа, отличавшаяся непонятностью текста, вызвала резкое осуждение.
В процессе работы он многое подвергал коррекции. Так, мысль Шопенгау-
эра о неизменности человеческого характера показалась Толстому, любителю
всего «текучего», неверной, и её он поспешил выпустить из текста. Он дерзко
исправлял мысли Паскаля, Лихтенберга или опускал строки из цитат Достоев-
ского или Страхова.
Порой писателя приводили в восторг мысли, принадлежавшие его антигероям.
Однажды он прочёл запись из Бисмарка: «Тяжело на душе. Во всю свою долгую
жизнь никого не сделал я счастливым: ни своих друзей, ни семьи, ни даже самого
себя. Много, много наделал я зла… И всё это стоит между мною и Богом»1. Толсто-
му показалось это признание «удивительным», он поместил его в своих изборниках.
Коллекционируя мысли мудрых людей, Толстой перестал читать газеты и
журналы. Он наслаждался Амиелем, Карлейлем, Мадзини и от этого ему было
«очень хорошо на душе». Работы было много: «приходилось читать всё время, не
говоря о Марке Аврелии, Эпиктете, Ксенофонте, Сократе, о Браминской, Китай-
ской, Буддийской мудрости, — Сенеку, Плутарха, Цицерона и новых: Монтескье,
Руссо, Вольтера, Лессинга, Канта, Лихтенберга, Шопенгауэра, Эмерсона, Чаннин-
га, Паркера, Рёскина, Амиеля и др.»2. Выбор афоризмов требовал напряжения
собственной мысли, особой жертвенности, порой похожей на щедрость.
1
Лит. наследство. Т. 90. У Толстого. Яснополянские записки Д.П. Маковицкого. М., 1979. Кн. 4. С. 46.
2
Лит. наследство. Толстой и зарубежный мир. М., 1965. Т. 75. Кн. 1. С. 238.
Толстой перечислил только небольшую толику драгоценных имён, соста-

вивших свой словесный космос. Среди них встречаются безусловные любим-
цы, фавориты, наиболее часто пестрящие в его компиляциях. Имена Канта,
Паскаля, Марка Аврелия, Эмерсона, Шопенгауэра, Силезиуса, Лао-Тсе, Амие-
ля, Рёскина, Сенеки составляют десятку самых его популярных соавторов.
Он высоко ценил, близкого себе по духу, французского мыслителя Ф. Ла-
менне, «далеко неоценённого» публикой. С «глубоким сочувствием» он читал
его «Les Evangiles». Толстой наслаждался «Федоном» Платона, читая его на
французском языке и не зная «ничего более сильного о смерти, чем описание
последних часов жизни Сократа»1.
Коллекционную ценность представляли для составителя компиляции и
мысли нелюбимого им Ницше. Суждения великого немца о католицизме и
христианстве оказались для него не только любопытными, но и чрезвычайно
близкими, «как будто у меня взяты». Не оставил равнодушным Толстого Пас-
каль, его любимец, «пишущий кровью сердца». Он читал его «Pensees» с на-
слаждением, назвав «чудесной книгой».
Лев Толстой оказался слишком любвеобильным составителем. Не поэтому
ли он не мог равнодушно пройти мимо Вовенарга, восхищавшего своим «яс-
ным и сильным сочинением», великими мыслями, исходящими из самого
сердца, мимо «образованнейшего, красивого, богатого филантропа» Э. Кросби.
Таким толстовским любимцам, сердца и мысли, несть числа.
Он всегда читал «с удовольствием» Лабрюйера; читал не ради упражнения
в красноречии, а чтобы включить в свою коллекцию мысли Ла Боэти. Мысли
Ла Боэти, Эпиктета, Марка Аврелия, Лао-Тсе, Будды, Паскаля, считал Тол-
стой, «всем нужны», так как они придают «силу, спокойствие и счастие». Он
обеспокоился, узнав, что Конфуция, Лао-дзы, Паскаля, Паркера, М.Арнольда
«нет по-русски». Но, несмотря на определённые технические сложности, рабо-
та эта казалась ему «приятной и лёгкой», ведь он вместил в свои компиляции
чувства и мысли всех времён и народов.
Все близкие, включая друзей и домашних, устремились в мощный цитат-
ный водоворот. Работа кипела. Одни высылали источники: «Книги мудрости»,
составленные М.А. Бинштоком, избранные мысли Канта в переводе С.А. Пе-
рецкого, «Избранные мысли Джона Рёскина», «О доверии к себе» Ральфа
Эмерсона и т.д., другие, как Абрикосов, участвовали в переписке, рассажива-
ясь за большим круглым столом в зале яснополянского дома. Они переносили
в изборники, отмеченные Толстым мысли. Таким образом, сформировалась
целая фабрика — «абрикосовская», как её шутливо назвал Лев Николаевич.
Было заведено 365 своеобразных досье, куда включались мысли на каждый
день, исписанные на четвертушках писчей бумаги. Эти «досье» Толстой рас-
кладывал как пасьянсы, осуществляя свой монтаж с поразительными порой
1
У Толстого. Яснополянские записки Д.П. Маковицкого. С. 477.
эффектами. Так, рядом с прославленным Кантом, вдруг оказывалась «незна-

комая особа из штата Орегон» — Люси Мэлори. И такой расклад ему особенно
нравился. Главное, что в его «пасьянсе» не было центра и периферии, не было
главного и второстепенного. Идея полицентризма обеспечивала уникальность
каждой фраземе, вмещающей в себе мудрость размером в тысячу лет. Однако
и сам Толстой был мастером «танцующей» афористической мысли.
Диалектическое восприятие действительности с особой силой у писателя про-
является в исследовании феномена жизни. Ещё молодым Толстой констатирует
для себя, что движение, развитие — основа существования мира. И в этом движе-
нии, как позднее он будет подмечать, «всё на свете растёт, продолжительно изме-
няется, делая спиральные круги» (54, 101). Жизнь, по Толстому, есть «постоянное
творчество» (54, 49), «образование новых высших форм». При этом время накоп-
ления количественных изменений не есть время застоя: происходит постепенное
разрушение стареющей формы, и однажды молодой «росток просыпается к новой
жизни», «разламывает окружающую оболочку», и «она сваливается и сгнивает».
«Разрыв» старой формы — «не есть насилие», а есть, в конечном счёте, «благо и
для ростка и для всего мира». Однако фиксация диалектических законов мира, для
Толстого, не самоцель, а одно из средств подхода к главному для него — исследо-
ванию диалектики человеческого существования, диалектики души. Именно по-
этому применительно к человеку «жизнь не шутка, а великое торжественное де-
ло», и основной диалектический принцип человеческой жизни должен заключать-
ся только «в движении вперёд, в улучшении себя и в улучшении жизни мира».
Человеческий путь полон испытаний, трагедий, назначение человека — достойно
пройти его. И Толстой делает важнейший для каждого вывод о том, что «жизнь
есть благо, выше которого нет никакого».
Единственно правильной, истинной формой жизни является любовь. Лю-
бовь — важнейшая нравственная категория в этической концепции Толстого.
В осмыслении писателем этой категории немалую роль, как известно, сыграли
этические постулаты христианского учения, а также нравственно-религиозных
учений Востока.
Толстовские понятия добра, красоты, любви, которые сами по себе у него
почти эквивалентны, имеют сложную «ветвистую» структуру. Её составные —
и любовь между мужчиной и женщиной, и любовь близких людей, и высшее
проявление любви между людьми мира, между народами.
Представленные в его подборке высказывания о любви, добре несут двойст-
венное начало. Любовь как необходимое условие единства человеческого мира —
основной двигатель жизни. «Никто никогда не уставал делать себе добро» (45,
488). Но диалектика жизненного опыта человека неизбежно должна приводить его
к «переходу из любви к себе» к «любви не себя» (45, 488). В этом, по Толстому,
заключается неотвратимый закон перехода «жизни личной» в «жизнь общую».
Главный гуманистический императив писателя доводится до предела и звучит как
натянутая струна — «Жить надо всегда так, как будто рядом… умирает… ребё-
нок. Он и умирает всегда. Всегда умираю и я» (53, 12).
Антитеза жизни и любви, как главнейших жизненных процессов — смерть.
Взгляд писателя постоянно был прикован к тому состоянию распада живой мате-
рии, которое человек назвал смертью. Толстой оставил исключительные по силе
реалистического изображения страницы описания смерти. Мучительно анализи-
руя на протяжении многих лет этот неизбежный акт природы, Толстой приходит к
мужественному выводу о необходимости преодоления в себе чувства оцепенения
перед смертью. И хотя смысл смерти «никто не мог понять и объяснить из живу-
щих» (9, 359), смысл жизни для Толстого «не уничтожается смертью». «Ничтоже-
ство смерти» (9, 359) перед жизнью, как для умирающего князя Андрея Болкон-
ского в «Войне и мире», так и для самого Толстого, неоспоримо. Важны этические
рассуждения писателя о том, как может умирать человек, и что это может значить
для остающихся на земле, об ужасе смерти, познание которого может дать «успо-
коение, согласие с самим собой» (12, 97). Смерть — неотвратимый закон, которо-
му следует всё живое. Но осознание её человеком рождается из ощущения движе-
ния личности во времени. Человек — единственное существо, которое сознаёт се-
бя во времени, и потому смерть для него означает уход из времени.
Следует отметить, что мысль о движении личности во времени — вообще
одна из основополагающих в этической концепции Толстого. Время у писате-
ля выступает не только как относительно воспринимаемая объективная реаль-
ность, но и рассматривается, что обязательно для нравственной философии
Толстого, как этическая категория. Человек и мир меняются во времени, и по-
тому не надо «цепляться за то, отчего мы уходим» (55, 68). Идея о непрерыв-
ном движении человека во времени тесно связывается с излюбленной толстов-
ской идеей нравственного самоусовершенствования личности. Если время
можно считать «мерой движенья» (54, 88), то для Толстого оно важно прежде
всего как «движенье нашей души и всего мира к совершенству» (53, 16-17).
В прямой связи с толстовскими исканиями пути людей друг к другу, с мыслью
о возможном и должном «единении» людей находится процесс осмысления поня-
тия «мир». Толстой возвращается к истокам первоначального значения этого сло-
ва в славянской традиции. Мир — это коллектив, община, общность людей, наро-
дов, всего человечества. В необратимом движении масс в историческом времени
человеку предопределено «единение», и этому единению служат даже те, «кото-
рые противятся ему» (41, 17). Пророчески в этой связи звучат сегодня слова Тол-
стого о необходимости общения народов Европы с народами Азии и Африки, о
том, что «теперешняя революция много духовно подвинет человечество, которое
становится всё более и более солидарно» (76, 102). Каждый человек неразделимо
связан с миром людей, он часть целого. Основой толстовских определений един-
ства мира является исследование закономерностей исторического процесса, обще-
ственного и личного бытия, диалектического соотношения свободы и необходи-
мости, возможности и действительности, роли личности в истории.
Каждая человеческая жизнь неотвратимо вливается в общий человеческий по-

ток и неизбежно регулируется его энергией. Не случайно Толстой любил выраже-
ние Гёте «ты думаешь, что ты двигаешь, а тебя двигают». Взятый «отдельно от
внешнего мира» человек в момент совершения того или иного поступка, «несо-
мненно, свободен» (15, 249). Этот момент Толстой называет «бесконечно малым
моментом свободы», который «всегда неотъемлемо принадлежит» человеку. Од-
нако, «как скоро он сделает» тот или иной поступок, совершит то или иное дейст-
вие, «так действие это становится невозвратимым и делается достоянием истории,
в которой оно имеет несвободное, а предопределённое значение» (2, 6). Отсюда
для Толстого, с одной стороны, предопределённость внешне произвольных дейст-
вий личности в истории, а с другой — утверждение нравственной ответственно-
сти человека за свершаемый им поступок, ибо обладая «моментом свободы», че-
ловек сохраняет право выбора поступка. И поэтому «каждому человеку надо де-
лать то, что сближает людей и не делать того, что разъединяет их».
Мир существует в пульсирующем состоянии, контоминируя день-ночь,
движение-покой, свет-тьму etc. Двуединство мира Толстой сформулировал в
метафорической форме: «взял Таню, перетолок с Соней — получилась Наташа
Ростова». К концу жизни он «перетолок» в своих знаменитых изборниках поч-
ти всю человеческую мудрость. Ведь на земном уровне нет чистого творчест-
ва. Всё во всём, всё взаимопроницает: рождение новой сущности не предпола-
гает смерти другой, а только взаимодополняет её. Всё уже есть, всё пребывает
из небытия в бытие, чтобы вновь возвратиться назад.
Новый, XX век Толстой встретил с чувством тревоги. Кризис литературных
жанров вместе с всеобщей «культурной дикостью», принявшей угрожающие
формы «ужасного бедствия», пугали его. Культурный ландшафт менялся на гла-
зах, превращая бывшие литературные шедевры в музейные ценности. «На моей
памяти, — резюмировал великий романист, — стало невозможным написать
длинную поэму в стихах… Мне кажется, что со временем вообще перестанут вы-
думывать художественные произведения. Будет совестно сочинять про какого-
нибудь выдуманного Ивана Ивановича или Марью Петровну».
Время всё более и более превращало его в целомудренного аскета. Он уби-
рал плоть отовсюду. Плоти сюжета он предпочёл целомудрие краткоречья, ав-
торству — анонимность. Итог: книги, написанные «не от себя».
Он увидел непростительную сосредоточенность литературы на себе, некую её
односторонность. Из-за этого она истощала себя, самоуничтожала своё право на
божественную вечность. Поэтому Толстой искал новый тип литературы, ибо
жизнь человеческая целиком зависит от умения homo sapiens думать по-новому.
Не смотря на огромный объём работы, писатель не чувствовал усталости. Бы-
ла только одна «нравственная высота от общения с лучшими, мудрейшими людь-
ми, которых читал и в мысли которых вдумывался». Приходила уверенность, что
его изборники душеполезны. Не поэтому ли свою работу он считал «радостной»?
Отношение к компиляции у него было ритуальным. Каждый свой день

Толстой начинал со своих изборников, ставших для него настольными книга-
ми, книгами-беседами, от которых он получал только «пользу и наслаждение».
В конечном итоге, толстовская коллекция выстроилась в стройную, гармонич-
ную картину мира, наполненную пульсирующей мыслью, способной разбудить
дремлющее сознание. Таким образом мысли мудрецов, в процессе работы неволь-
но превращались в мысли Толстого, а потом плавно перетекали к нам, становясь
как бы нашими. Мысли и чувства, накопленные веками, уплотнялись, сокращая
вместе с собой текст. Получалась предельная мудрость, компактная, яркая и точ-
ная, требующая минимума площади, но вмещающая в себя весь мир.
Своими компиляциями Толстой ещё раз напомнил очевидное: литература все-
гда «уже была», и для её оживления нужен порой не автор, а составитель, круго-
вращающий многовековую мудрость «во второй естественности». Тем самым он
поднял ремесло составителя до уровня подлинного искусства, продемонстрировав
новому веку перспективность своего «цитатного» жанра, робкого предвестника
«нулевого» письма. Он нашёл характерный способ изложения мыслей, позво-
ляющий ощутить одновременность разного — постепенное приближение мудро-
сти, не знающей датировки, круг за кругом, день за днём к центру, к сердцу чело-
века, к той его точке, где человек общается с небом и землёй.
Многое Толстой начинал как бы сначала и ощущал многое не так, как пре-
жде: более конкретно, чувственно, физиологично. После его компиляций афо-
ристика окрепла, стала богаче. Так «литературу» он сжал до краткоречья и так
встретил наступивший новый век — с желанием «излагать, а не творить».
Для самого составителя компиляций коллекционирование мыслей стало
решающим, своеобразным освобождением от личной судьбы, от собственного
«я». Борьба «великого интроверта с сильным экстравертом» завершилась пол-
ной победой последнего, устремлённого к всемирному братству, к слиянию со
всем человечеством.
365
ФИЛОСОФСКИЙ РОМАН ДОСТОЕВСКОГО

КАК ЭНЦИКЛОПЕДИЯ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ
ДУШИ
О.В. Маслиева, А.Э. Назиров
В
о второй половине XIX в. традиционная европейская культура оказа-
лась неспособной справиться с противоречиями реальной индивиду-
альной и общественной жизни. Особенное обострение этих противо-
речий проявилось в России в форме отказа от старой традиционной
системы ценностей и поиска новой. Поиск новых ценностей затронул
глубинные основания культуры, т.е. уровень метафизики и оснований челове-
ческого духа, психологии бессознательного. В роли генератора, селекционера
и эксперта метафизических идей выступил Достоевский.
«Величайший русский метафизик» (Н.А. Бердяев) — Достоевский явился в
ту эпоху, когда представления о человеке как элементе космического и боже-
ственного миропорядка (Платон, Данте) и сменившие их воззрения, наиболее
полно выраженные Шекспиром, обратившимся в своём творчестве к анализу
тонкостей человеческой психологии, оказались исчерпанными. В классической
культуре Нового времени человек попытался замкнуться в свой собственный
мир, в котором исчезла глубина предшествующих эпох. Понимание человека
упростилось: «Бог и диавол, небо и ад окончательно были оттеснены в сферы
непознаваемого, с которой нет никаких путей сообщения, и наконец лишены
были всякой реальности. Человек стал двухмерным, плоскостным существом,
он лишён был измерения глубины»1. Достоевский открывает и исследует
«бездну», разверзающуюся в основаниях внутреннего мира человека, реали-
зующего на протяжении новой истории свою свободу и испытывающего тем
самым свою судьбу. Писатель обнаруживает, что в этом доселе непознанном,
пугающем сознание человека мире существуют «Бог и небо, а не только диа-
© О.В. Маслиева, А.Э. Назиров, 2004.

366 О.В. Маслиева, А.Э. Назиров
вол и ад, но не как объективный порядок, данный человеку извне, а как встре-
ча с последней глубиной человеческого духа, как изнутри открывающиеся ре-
альности»2. Такова метафизика Достоевского, в большей степени имманент-
ная, чем трансцендентная. Сам писатель своё духовное направление, в русле
которого оказывается возможным приблизиться к раскрытию многосторонно-
сти и полноты человеческой натуры, назвал «реализмом»3.
Социально-политическое обновление России, выразившееся в отмене кре-
постного права и появлении новых политических движений, потребовало от
больших масс людей превращения в самостоятельных свободных индивидуу-
мов с собственной выношенной системой ценностей, свободой и творчеством.
Вопрос об оптимальных господствующих в обществе идеях стал залогом его
выживания и стабильности. Опробование различных метафизических идей и
их рождение в индивидуальной человеческой душе сопровождается болезнен-
ными переживаниями, захватывающими различные сферы сознания, подсозна-
тельного и человеческую судьбу.
Достоевский откликнулся на запросы социального развития и потребности
обновления духовной культуры своими философскими романами. Р. Лаут, вы-
деляя у Достоевского два типа романа — «психологический и философский»4,
показывает, что от других романов представителей «натуральной школы» пси-
хологический роман Достоевского отличается большей глубиной изображения
внутренних переживаний героев («Бедные люди», «Униженные и оскорблён-
ные»). После сибирской каторги, психологический опыт переживания которой
и проникнутые состраданием наблюдения глубинных пластов человеческой
психики обобщены в «Записках из Мертвого дома», Достоевский постепенно
переходит к жанру философского романа. В романах, созданных им, начиная
со второй половины 60-х годов XIX в. («Преступление и наказание», «Идиот»,
«Бесы», «Подросток», «Братья Карамазовы»), развиваются философские идеи,
представленные в образах персонажей.
Философский роман Достоевского — это «роман идей», в отличие от обыч-
ного «идейного романа», исследующий, а не просто выражающий или пропа-
гандирующий идеи, бесспорные для автора художественного произведения.
Г.С. Померанц обращает внимание на определённую художественную норму,
характерную для автора «романа идей»: «Достоевский-романист до какой-то
степени забывает о своих симпатиях к той или иной определённой идее. Все
идеи (даже самые любимые) становятся для него проблематичными, все долж-
ны выдержать испытание»5.
Идеи русского романиста — не прообразы бытия, как у Платона, не первич-
ные сущности, а вырастающие из глубин сознания внутренние сущностные ха-
рактеристики человеческого бытия, и их диалектика — взаимодействие и разви-
тие человеческих судеб. Н.А. Бердяев определил творчество Достоевского как
«настоящее пиршество мысли». Писатель раздаёт развивающуюся мысль героям
своих произведений, сам же как бы отступает на задний план и либо распределяет
О.В. Маслиева, А.Э. Назиров 367
функции повествования между автором и рассказчиком, либо полностью передаёт

авторскую роль рассказчику6. При этом Достоевский подчёркивает различия меж-
ду авторским стилем, языком автора-рассказчика и речью персонажей7.
Испытывая недоверие к отвлечённым выводам и законченным философским
системам, Достоевский стремился выразить результаты своих психологических и
философских исследований так, чтобы не подгонять их под схематизм того или
иного учения и не искажать правду жизни, ради того чтобы оправдать свою логи-
ку. Подобно Гегелю, он рассматривал истину как процесс, но, будучи прежде все-
го этическим мыслителем, шёл к ней от личности и судьбы человека. Его романы
состоят преимущественно из переходящих в «полилог» диалогов, в которых фор-
мируются, логически последовательно развиваются и испытываются идеи. В его
произведениях, как говорил М.М. Бахтин, «есть лишь слово-обращение, слово,
диалогически соприкасающееся с другим словом»8. Напряжённый драматизм сю-
жетов, диалоговая форма произведений, строгая логика причинно-следственных
отношений между событиями, характерами и поступками героев позволяют рас-
сматривать их как своеобразные трагедии. Аристотель, характеризуя в «Поэтике»
трагедию, отмечал в качестве её важнейшей особенности то, что в событиях тра-
гедии, как и в характерах героев «не должно быть ничего нелогичного» (1454b)9.
Трактовка романов Достоевского как трагедий есть в отечественной литературе.
Н.А. Бердяев говорит о них как о «трагедиях особого рода», в которых рассматри-
вается «внутренняя трагедия единой человеческой судьбы, единого человеческого
духа, раскрывающегося лишь с разных сторон в различные моменты своего пу-
ти»10. Л.И. Шестов оценивает мировоззрение Достоевского как «философию тра-
гедии»11. С.Н. Булгаков отметил, что Достоевский является в своих романах «ве-
ликим трагиком»12. Оценку романов Достоевского как трагедий даёт и Д.С. Ме-
режковский. «"У Достоевского каждое лицо — герой, доводимый до своих преде-
лов". Романы Толстого — эпосы, Достоевского — трагедии, в которых описание
есть лишь "подстрочные примечания", помогающие читателю понять, где и когда
происходит действие. Толстой — мастер повествования, Достоевский — диало-
гов. У Толстого все говорят одним языком, у Достоевского "узнаешь героя по зву-
ку голоса"»13. Роман Достоевского — специфический вид трагедии — «роман-
трагедия» (Вяч. Иванов) и, как всякая трагедия, он не устрашает душу, а очищает
и возвышает её.
Выстраивание романа как трагедии позволяет автору включать читателя в
процесс осмысления развиваемых через образы персонажей идей, подобно тому
как это делала древнегреческая трагедия. В истории духовной культуры греческая
трагедия выступила формой перехода от эпического повествования к рефлексив-
ному познанию. В древнегреческой трагедии произошло открытие сознания и
становление самосознания в образах героев, не просто подчиняющихся слепому
року, но и формирующихся как свободные, ответственные за свои поступки лич-
ности (Орест, Антигона). Развиваемое жанром трагедии самосознание выступило
предпосылкой философской рефлексии14. Достоевский, углубляя представления о
сознании человека, осуществляет в своих философских романах рефлексию над

природой целей, замыслов, побудительных мотивов поведения, высших смысло-
жизненных потребностей человека. Ставя своих героев в предельные — «погра-
ничные» — ситуации, он высвечивает предельные состояния души и духа – от
бессознательного до сверхсознания, размышляя над теми вопросами, мимо кото-
рых проходила современная ему наука.
Достоевский создаёт галерею образов — героев, экспериментирующих в об-
ласти метафизики и рефлексивно исследующих процессы и результаты собствен-
ного экспериментирования. В метафизике Достоевского как в сфере духа и мыш-
ления идеи не выступают в качестве готовых, данных, а являются рождёнными из
глубины сознания и выстраданными их апологетами, т.е. становятся личностны-
ми. Будучи распределёнными между героями, идеи представлены одним или не-
сколькими персонажами романа. Экспериментируемая идея проходит этапы:
смутного иррационального состояния, отрефлексированного и чёткого оформле-
ния, практической проверки результата — «практического внедрения» и его оценки.
Достаточно отчётливо эти результаты рождения и проверки метафизической
идеи выявляются в образе Раскольникова как в индивидуальном экспериментиро-
вании. Р. Лаут замечает, что через Раскольникова «Достоевский последовательно
продумал до конца идеи Макиавелли и Наполеона» о власти как о единственном
«пробуждающем волю принципе» и о жизни только как «борьбе между людьми
мощных волений»15. Мотивы своего преступления Раскольников очерчивает сле-
дующим образом: «Мне надо было узнать… смогу ли я переступить или не смо-
гу!.. Тварь ли я дрожащая или право имею…»16. Наказание совестью, к которому
долгими путями страдания духа приходит Раскольников, ещё до наказания зако-
ном показывает несостоятельность идеи вседозволенности в проявлении личной
воли, «права» на преступление. Достоевский подчёркивает, что угрызения совести
причиняют преступнику такие мучительные страдания, в которых уже содержит-
ся наказание за причинённое зло: единственно действенное наказание, устра-
шающее и подчиняющее своему голосу злые страсти и помыслы17. «Совесть —
это уже раскаяние»18. В нём происходит своеобразная рефлексия над чувством и
мышлением, которой проверяется нравственность идеи.
Социальное экспериментирование демонстрируется в романе «Бесы». Пер-
сонажи этого романа Кириллов и Шатов «захвачены» противоположными
идеями, творцом которых выступает Ставрогин. Экспериментируя над идеей
радикального атеизма, внушённой Кириллову, и полурелигиозного славяно-
фильства, носителем которой стал Шатов, Ставрогин подвергает эксперименту
судьбы героев. Полностью поглощённые своими идеями, и Кириллов и Шатов
стремятся углубить их. Развивая идею атеизма на фоне стремления обрести
смысл жизни и высшие ценности, Кириллов приходит к нигилистическим воз-
зрениям: «Если Бог есть, то вся воля его, и из воли его я не могу. Если нет, то
вся воля моя, и я обязан заявить своеволие»19. Отрицание смысла жизни, утра-
та её устойчивых оснований, делает саморазрушительной свободу. Другой
участник ставрогинского эксперимента — Шатов, у которого Ставрогиным

была отнята вера в Бога, приходит к идее смысла жизни через веру в Россию,
веру «в её православие», через принятие идеи ценности человеческой жизни.
Отмеченное позволяет сделать вывод о том, что Достоевский использует
методы новоевропейской науки, такие как эксперимент (опыт) и рефлексивное
исследование, и применяет их к области человеческого духа. Р. Лаут отмечает
в качестве характерной особенности метода Достоевского индукцию, основан-
ную на внутреннем опыте, границы которой писатель очень тонко сознавал20.
Сокрытие сущности идеи до времени обнаружения, совпадающего с практиче-
ской проверкой, позволяет сделать вывод об отличии метафизики Достоевско-
го от классической древнегреческой метафизики, выраженной у Парменида в
понятии «алетейа» (несокрытость) по отношению к истине, а в этической ме-
тафизике Сократа, из которой выросла теория идей Платона, — в стремлении
исключительно к рациональному раскрытию сущности идей, ставших основой
классической новоевропейской метафизики. В отличие от классической фило-
софии, метафизика Достоевского охватывает не только рациональное, но и ир-
рациональное, не столько сферу открытых для сознания феноменов духа,
сколько область скрытых, не понятых и непонятных душевных побуждений.
Кризис духовной культуры второй половины XIX в, состоявший в расколе
целостности мудрости (истины, добра и красоты), выразившемся в западноев-
ропейской философии в метафоре «Бог умер» (Ф. Ницше), вызвал состояние
ностальгии по утраченному единству при невозможности сохранения целост-
ности в прежних формах. Достоевский заостряет внимание на этических про-
блемах: соотношения добра и истины (раскол между которыми выражен в об-
разе Раскольникова), красоты и добра (расхождение между которыми пред-
ставлено в поруганной красоте Настасьи Филипповны).
Эксперт опробованных и отработанных метафизический идей, Достоевский
ставит проблему поиска новых оснований синтеза различных феноменов духов-
ной культуры. Показав в образе Ивана Карамазова невозможность решения слож-
ных философско-мировоззренческих проблем средствами лишь научного рацио-
нализма, а в образе Дмитрия — недостаточность лишь эмоционального отноше-
ния к миру, Достоевский ставит в романе «Братья Карамазовы» проблему синтеза
науки, искусства и религии как развитых форм духовной культуры. Символиче-
ски образы троих братьев Карамазовых можно рассматривать как персонифици-
рованные феномены: науки, основанной на объективации и оперирующей стро-
гими понятиями (Иван), искусства, связанного с эмоциональным переживанием
прекрасного в художественных образах (Дмитрий) и религии, предполагающей
интуитивное принятие мира в одухотворённых образах (Алёша).
Как уже отмечалось, для беспристрастного исследователя зарождения и
развития метафизических идей — Достоевского — все идеи заслуживают рав-
ноправного внимания к ним. Равноправие, а не взаимоисключение или подчи-
нение одних идей другим, является принципиальной новизной метафизиче-
ских исследований («неэвклидовая логика»). Каждый из основных героев Дос-

тоевского становится как бы «точкой отсчёта» при рассмотрении реальной це-
лостности человеческого духа, и границы «земного, эвклидовского ума» (Дос-
тоевский), по которому не мог согласиться жить великий писатель, раздвига-
ются. Эта особенность позволяет понять высказывание А. Эйнштейна о том,
что Достоевский дал ему больше, чем математик К. Гаусс.
Энциклопедическая полнота описания неодномерности человеческой души
позволила писателю заглянуть в «бездну» человеческого бытия. Достоевский
открыл трагичность противоречивой души человека, не обнаруживаемую тра-
диционными методами классической рациональности новоевропейской фило-
софии. Выделяя такие ступени психической деятельности и сознания, как бес-
сознательное, нерефлексивное и рефлексивное сознание, сверхсознание, вели-
кий русский писатель намечает направление и показывает перспективы обре-
тения человеком своей подлинной природы через преодоление трагической
отчуждённости человека и мира.
Известно выражение Достоевского: «Если б кто мне доказал, что Христос
вне истины, и действительно было бы, что истина вне Христа, то мне лучше
хотелось бы оставаться со Христом, нежели с истиной»21. Х.-Ю. Геригк отме-
чает: «Христос выставляется Достоевским как аргумент против господства ме-
ханистического разума»22. Соглашаясь с такой интерпретацией роли личност-
ного начала Бога в решении гносеологических проблем, хотелось бы подчерк-
нуть, что Достоевский в своей антропологической метафизике утверждал при-
оритет ценностного отношения человека к миру над познавательным.
Достоевского мучительно волновал вопрос о том, при каких условиях воз-
можно «любить всех, всех людей, всех своих ближних»23, и связанная с ним гер-
меневтическая проблема единства высшей любви и познания. Эти проблемы как
самостоятельные поднимаются в романах «Идиот», «Подросток», «Братья Кара-
мазовы», в «Дневнике писателя»24. Достоевский различал абстрактную, рассудоч-
ную — мнимую любовь и конкретную, деятельную — подлинную, чистую лю-
бовь, реализующую дарованную человеку нравственную свободу. В творчестве
Достоевского конкретно-деятельный тип любви представлен в образе князя
Мышкина, в котором писатель стремился изобразить «положительно прекрасного
человека» (Достоевский). Вопрос о смысле человеческой жизни, рассматривае-
мый Достоевским сквозь призму высших христианских ценностей, одновременно
выступает как сложная гносеологическая проблема, решение которой возможно
лишь на пути синтетического, а не аналитического подхода к человеку, базирую-
щегося на отношении к его душе как к высшей ценности.
Подлинное бытие человека говорит голосом, преодолевающим ограничен-
ность этого бытия. В антропологической метафизике Достоевского, одним из
первых, наряду с С. Кьеркегером, поставившего проблему сущего, включаю-
щего в себя вопрошающего, высвечивающее истину о сущем вопрошание про-
изводится с позиций высших духовных ценностей.
1
Бердяев Н.А. Миросозерцание Достоевского. М., 2001. С. 33.
2
3
Различные аспекты метафизики Достоевского рассмотрели в своих работах М.М. Бахтин, А. Бе-
лый, Н.А. Бердяев, Н.В. Буданова, С.Н. Булгаков, В.В. Вересаев, В.Е. Ветловская, В.П. Вышеслав-
цев, Р. Гвардини, С.И. Гессен, Х.-Ю. Геригк, А.Е. Горелов, Л.П. Гроссман, А.В. Гулыга, М. Джо-
унс, А. Жид, В.И. Иванов, Н. Кунимацу, Р. Лаут, Д.С. Лихачев, А. Любак, А. Мацейна, Е.М. Меле-
тинский, Д.С. Мережковский, Р.Г. Назиров, Н. Натова, Г.С. Померанц, А.М. Ремизов, В.В. Роза-
нов, В.С. Соловьёв, Ф.А. Степун, Б.Н. Тихомиров, В.А. Туниманов, Н.В. Чернова, Л.И. Шестов и др.
4
Лаут Р. Философия Достоевского в систематическом изложении. М., 1996. С. 16.
5
Померанц Г.С. Открытость бездне: Встречи с Достоевским. М., 2003. С. 69.
6
Подробнее см.: Иванчикова Е.И. Пушкин и Достоевский: «мышление литературными стиля-
ми» // Слово Достоевского. 2000. М., 2001. С. 40; Померанц Г.С. Открытость бездне. С. 69.
7
См.: Шумейко А.А. Языковая личность Ф.М. Достоевского в отражении языковой критики //
Слово Достоевского. С. 68.
8
Бахтин М.М. Проблема поэтики Достоевского. М., 1972. С. 408.
9
Аристотель. Поэтика // Соч. В 4 т. Т. 4. М., 1983. С. 662.
10
Бердяев Н.А. Миросозерцание Достоевского. С. 13.
11
Шестов Л.И. Достоевский и Нитше (философия трагедии). М., 2001.
12
Булгаков С.Н. Русская трагедия. О «Бесах» Достоевского в связи с инсценировкой романа в
Московском Художественном театре // Ф.М. Достоевский. Бесы. «Бесы». Антология русской
критики. М., 1996. С. 489.
13
Андрущенко Е.А. Тайновидение Мережковского // Мережковский Д.С. Л. Толстой и Досто-
евский. М., 2000. С. 500.
14
См.: Назиров А.Э., Маслиева О.В. Генезис духовной культуры и психосоматика // Медици-
на. Культура. Философия. СПб., 1994. С. 94; Маслиева О.В. Самосознание древнегреческой
трагедии как предпосылка философской рефлексии // Философский век. Альманах 25. Исто-
рия философии как философия. Ч. 2. СПб., 2003. С. 181-184.
15
Лаут Р. Философия Достоевского… С. 226.
16
Достоевский Ф.М. Преступление и наказание // Полн. собр. соч. В 30 т. Т. 6. Л., 1973. С. 322.
17
См.: Там же. С. 201-203.
18
Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы // Полн. собр. соч. Т. 15. Л., 1976. С. 166.
19
Достоевский Ф.М. Бесы // Полн. собр. соч. Т. 10. Л., 1974. С. 470.
20
См.: Лаут Р. Философия Достоевского... С. 22-28.
21
Достоевский Ф.М. Письмо Н.Д. Фонвизиной, конец января — 20-е числа февраля 1854.
Омск // Полн. собр. соч. Т. 28. Кн. I. С. 176.
22
Геригк Х.-Ю. Достоевский и Хайдеггер: эсхатологический писатель и эсхатологический
мыслитель // XXI век глазами Достоевского: перспективы человечества. М., 2002. С. 101.
23
Достоевский Ф.М. Идиот // Полн. собр. соч. Т. 8. С. 379.
24
См.: Достоевский Ф.М. Идиот // Полн. собр. соч. Т. 8. С. 72, 379; Подросток // То же. Т. 13.
С. 175; Братья Карамазовы // То же. Т. 14. С. 52-53, 149, 250, 320; Дневник писателя. 1977 //
То же. Т. 25. С. 113 и др.
372
ЭНЦИКЛОПЕДИЗМ ПОЭТИКИ
Ф.М. ДОСТОЕВСКОГО
Н.Б. Рогова, А.А. Лопатин
Энциклопедия — от греч. enkyklios

paideia — обучение, просвещение
по всему кругу знаний.
В
ХIХ веке такие понятия, как «энциклопедия», «энциклопедизм»,
«энциклопедичность», «энциклопедист», широко вошли в поле рус-
ского общественного сознания. Различные словари, в том числе тол-
ковые, а также словари иностранных слов, дают довольно ясное
представление об их употреблении, указывая при этом следующие
даты, фиксирующие появление и сферы бытования этих слов в русском языке:
Нордстет, Словарь (1780); Яновский, Новый Словотолкователь (1806); Сло-
варь Академии наук (1847)1. Уже сами даты фиксации этих слов в русском
языке во вполне определенное время свидетельствуют об их теснейшей связи с
общественно-политическими и культурными процессами в жизни России и
Западной Европы. Энциклопедии давали возможность не только универсаль-
ного способа закрепления, но и определенной систематизации различных зна-
ний и опыта. И слово «энциклопедия», как и производные от него слова, на-
полнилось новонайденным смыслом всеобъемлющего взгляда на жизнь: воз-
можностью систематизировать познания, умением передавать новые черты
© Н.Б. Рогова, А.А. Лопатин, 2004.

1
Яновский, Н.М. Новый словотолкователь. расположенный по алфавиту, содержащий разные
в российском языке встречающиеся иностранные речения и технические термины. Ч. 1-3.
СПб., 1803-1806; Нордстет И. Российский, с немецким и французским переводами словарь,
сочиненный Надворным Советником Иваном Нордстетом. Ч. I-II. СПб., 1780-1782. Т. 2; Сло-
варь Академии Наук. 1847.
Н.Б. Рогова, А.А. Лопатин 373
действительности, определять более точные ее характеристики. Эти слова еще

не осознавались в строго научных системах современного нам, ныне канони-
ческого «Словаря современного русского литературного языка». Они просто
вторгались в живую языковую ткань, превнося в нее элементы современного
звучания и углубляя ее смысловую структуру. Позволим себе привести под-
борку цитат из этого словаря:
«Козырев был поклонник Вольтера и всей школы энциклопедистов» (Гон-
чаров А.И. Воспоминания, 11.3).
«Они составляли и переводили разные образовательные пособия и энцик-
лопедические сборники» (Ключевский В.О. Курс русской истории. III, 52).
«Ты пишешь о желании прочесть Гегелеву энциклопедию философских на-
ук; это бесполезно — ты тут ровно ничего не поймешь» (Белинский В.Г.
Письмо Д.П. Иванову, 7 авг. 1837).
«Творения Гомера есть превосходнейшая энциклопедия древности» (Гне-
дич Н.И. Илиада. Предисловие).
«Этот знаменитый ученый [Ломоносов] был типом русского как по своей
энциклопедичности, так и по остроте своего понимания» (Герцен А.И. О раз-
витии революционных идей в России, 3).
«Ученый, понимающий свое отношение к потребностям публики, все еще
чувствует у нас слишком сильную потребность быть не столько специалистом,
сколько энциклопедистом» (Чернышевский Н.Г. Критика и библиография //
Современник, 1856. № 6).
«Энциклопедизм его скоро ему пригодился и выручил его» (Лесков Н.С.).
«Для журналиста гораздо важнее, гораздо необходимее универсальность обра-
зования, хотя бы и поверхностная, многосторонность познаний, хотя бы и верхо-
глядных, энциклопедизм, хотя бы и мелкий» (Белинский В.Г. Ничто о ничем, 2).
Действительно, выделенные курсивом слова свободно входили в подвиж-
ную материю языка, наполняя ее новым смыслом и ощущением времени,
привнося динамику новых понятий.
Для нас, для большинства современных русских читателей, слово «энцик-
лопедия», в связке его с литературой, воспринимается в контексте с известным
высказыванием В.Г. Белинского о романе А.С. Пушкина: «… "Онегина" мож-
но назвать энциклопедией русской жизни и в высшей степени народным про-
изведением... [Эта поэма] была актом сознания для русского общества, почти
первым, но зато каким великим шагом вперед для него!»2 Знаменитая фраза
критика приобрела смысл не только переносного значения. В ней четко высту-
пил новый содержательный аспект. В высказывании Белинского это понятие
было употреблено не только в плане высокой оценки пушкинского произведе-
ния, как не имеющего аналогов литературного явления — слова Белинского
2
Белинский В.Г. Сочинения Александра Пушкина. Статья IX. // Белинский В.Г. Собрание со-
чинений в девяти томах. Т. 6. М., 1981. С. 425-426.
374 Н.Б. Рогова, А.А. Лопатин
воспринимались как всеобъемлющее определение уникальной значимости это-

го произведения. Роман «Евгений Онегин» оценивался критиком не только как
литературное явление, но гораздо выше. Емкая метафора Белинского приобре-
тала в этой оценке ту высоту внутреннего духовного содержания, когда она
переставала быть просто метафорой, а становилась непреложной истиной. В
отношении к Пушкину, который до сих пор воспринимается в контексте дру-
гой непреходящей формулировки: «Пушкин — это наше все» (Аполлон Гри-
горьев), слова Белинского звучали в самом прямом смысле: Пушкин давал
полноту картины всей русской жизни, ее энциклопедию, и это не было просто
метафорой. Так воспринимали роман «Евгений Онегин» современники, так
чувствовали последователи, так читаем его мы. И до сих пор это высказывание
Белинского живет своей яркой, убедительной и монолитной формулой.
По-другому услышал Белинского Ф.М. Достоевский. Писатель воспринял
высказывание критика как требование нового уровня к художественному
творчеству, к поэтической разработке литературного произведения. Как ху-
дожника его заботили проблемы не только содержательного, но и формообра-
зующего плана — как подать, как организовать, как выстроить художествен-
ный материал. Именно в этом ряду поэтических идей и возникает его выска-
зывание о романе «Идиот» как о «первой пробе пера».
Понятие «энциклопедия» вошло в сознание и жизнь Достоевского не опосре-
дованно, а вполне конкретно и реально — вместе с современными для писателя
русскими энциклопедическими изданиями, такими как: «Энциклопедический лек-
сикон» Плюшара, «Карманный словарь иностранных слов», составленный "ар-
тиллеристом Н. Кирилловым"», «Всенаучный (энциклопедический) словарь» В.
Клюшникова3. Все эти словари создавались при жизни писателя. О первом писа-
тель косвенно упоминает в романе «Идиот». Во втором — Достоевский отчасти
принимал непосредственное участие. Третий — был плодом деятельности его
друга и коллеги. Интерес к этим энциклопедическим словарям и лексиконам от-
ражали определенный этап работы Достоевского со словом, с понятием, ибо по-
этический мир, действительность воспроизводится писателем, конечно, исключи-
тельно в слове и через слово. В этом ему несомненно помогали и другие русские
словари — в том числе и такие, как «Словарь древнерусского языка» И.И. Срез-
невского и «Толковый словарь живого великорусского языка» В.И. Даля. Они на-
ходились в его личной библиотеке4. Можно предположить, что они еще больше
3
«Энциклопедический лексикон» под ред. Н.И. Греча и О.И. Сенковского в издательстве А.А.
Плюшара начал выходить в 1834 г. и был приостановлен в 1841 г. на букве «Д». Из намеченных 40
вышло только 17 томов; Карманный словарь иностранных слов, вошедших в состав Русского язы-
ка. Издание Н. Кириллова, удостоенное посвящения Его Императорскому Высочеству Великому
Князю Михаилу Павловичу. Вып. [I]-II. СПб., 1846; Клюшников В.П. Всенаучный (энциклопеди-
ческий) словарь, составленный под редакцией В. Клюшникова. Ч. I-III. СПб., 1848.
4
Гроссман Л.П. Семинарий по Достоевскому. Материалы, библиография и комментарий. М.;
Пг., 1922; Он же. Библиотека Достоевского. Одесса, 1919.
концентрировали и конкретизировали его интерес к слову, к его точной и емкой

живописи в передаче образа мира.
Особое отношение к слову сопровождало писателя всю его творческую
жизнь. Он чутко улавливал его способность именно к образной передаче кар-
тины мира, к изначально присутствующей в нем метафоричности. Это чувст-
во, восприятие художественного слова нашло выражение в работе писателя
над составлением на каторге «Сибирской тетради»5 — уникального образца
его непосредственной исследовательской деятельности. Достоевский видел,
как слово раскрывалось в своем значении и наполнялось смыслом, станови-
лось целым миром. Постижение его глубины превращалось для исследователя
не только в этнографическую, бытовую или философскую зарисовку, но и
одаривало его несомненной красотой родного языка. Художник постиг силу и
выразительность русского слова всем опытом своей жизни, своих страданий.
Изобразительная способность слова становилась для писателя главной, важ-
нейшей, выводила его на путь выработки собственной уникальной поэтики.
На этом пути слово «энциклопедия» в высказывании Белинского стало для
Достоевского тем направляющим вектором, который указывал магистральное
движение в дальнейшем развитии всей русской литературы. Действительно,
критик, выразивший свой взгляд на произведение Пушкина этим понятием,
сказал дальше, что после его «поэмы» «стояние на одном месте сделалось уже
невозможным» для русской литературы. Тем самым, не подозревая того,
именно этим словом — «энциклопедия» — он указал Достоевскому его путь в
освоении литературных форм осмысления жизни. Для писателя определитель-
ная метафора Белинского указывала на то, что художественная форма изобра-
жения жизни, соединенная с понятием «энциклопедия», должна была разви-
ваться как содержательная доминанта.
Слово, которое явилось у Белинского как яркая метафора, отразившая новое
современное понимание поэтической полноты пушкинского осмысления мира,
было услышано Достоевским. Для него оно стало, может быть, тем самым необ-
ходимым импульсом, который помог связать в его сознании литературное творче-
ство с новыми требованиями времени. Для писателя оно было связано с эпохой
Просвещения и вбирало в себя весь ее опыт, всю полноту ее созидательного,
творческого начала. Оно жило в сознании писателя и побуждало его к действию.
Все привлекало Достоевского в этом понятии — «энциклопедия». И оно само, и
его значения: знание и просвещение. Они выражали самый дух времени, гумани-
стическую сущность эпохи, которая была определена еще великими деятелями
Века Просвещения. Они вбирали в себя всю полноту того многоотзывчивого нер-
ва, который соединял в себе для Достоевского «золотой век» XVIII-й с веком XIX-м.
Магическое выражение «энциклопедия русской жизни», воспринятое писате-
лем как драгоценное указание Белинского, на всю жизнь определило направление
5
Достоевский Ф.М. «Моя тетрадка каторжная» (Сибирская тетрадь). Красноярск, 1985.
его исканий в разработке своей индивидуальной художественной системы, за-

ставляя его постоянно корректировать приемы воспроизведения жизни в направ-
лении насыщения их реальным содержанием. Именно этот принцип писатель по-
ложил в основу своего творчества, определив его для себя как главный, — и его,
по праву, можно назвать энциклопедизмом поэтики Достоевского.
Направление, обозначенное критиком, писатель определил для себя как ос-
новополагающее. Белинский, выстроивший свою стройную аналитическую
систему развития русской литературы с философско-критических позиций,
стал для Достоевского лоцманом и проводником в выработке его собственных
художественных принципов. С ним писатель вел внутренний диалог постоян-
но. Достоевскому импонировал его подробный разбор произведений отдель-
ных писателей с точки зрения анализа единого литературного процесса. Его
привлекало рассмотрение критиком их художественных достоинств в плане
накопления и совершенствования как выразительных средств, так и способов
реалистического, исторически точного воспроизведения жизни.
Достоевский не был теоретиком. Он всегда — и в диалогах своих романов, и в
полемике публицистических статей — оставался художником. Он мыслил образ-
ами и свою систему развития литературы представлял по-особому. Для него, как и
для Белинского, этот процесс складывался на основе личного вклада каждого рус-
ского писателя. Их опыт закреплялся в найденных ими, художественных формах
и образах, в которых отражалась современная им жизнь. При этом, каждый из них
оказывался носителем определенных идей времени, которые также находили от-
ражение в их творчестве. Предшествующее поколение писателей, изображая
жизнь своего времени, вырабатывало свои художественные образы, приемы, сю-
жеты, которые становились такими же естественными носителями народного соз-
нания, как и те, которые уже существовали. Опираясь на воспоминания В.В. Ти-
мофеевой, можно предположить, что Достоевский представлял писателей теми
деятелями, которые были объединены между собой единым ремеслом по выра-
ботке языка, мыслей и образов, системы современного восприятия действитель-
ности, современного мышления. И потому они, несомненно, являлись творцами и
выразителями духовной жизни народа. Вспомним, как писатель строит свой раз-
говор со своим корректором: «…Что вы в таком унынии? Или жизнь прожить —
не поле перейти?.. И исхода нет?.. И кто виноват?..» Получив на эти вопросы раз-
драженный ответ: «Преступление и наказание! Ведь, по-вашему, так?», он настаи-
вает на уточнении ответа: «Кто виноват?» Тогда Варвара Васильевна в тон ему
отвечает: «Без вины виноватые». Но он подсказывает ей более точную фразу:
«Коварство и любовь виноваты», а потом резюмирует: «Однако, замечаете... мы с
вами говорим все время заглавиями литературных произведений. Это прелюбо-
пытно! Все время — одними заглавиями»6.
6
Тимофеева В.В. Год работы с знаменитым писателем // Ф.М. Достоевский в воспоминаниях
современников. Т. 2. М., 1990. С. 189-190.
Достоевский уподобил писательский труд ткачеству, плетению духовной ре-

альности, сравнивая эту деятельность с терпеливой и неустанной работой ткачей,
упорно ткавших свой «саван», как это делали герои стихотворения Генриха Гейне
«Германия, зимняя сказка». Однако ткачество у Гейне было исполнено мрачного
смысла. Для Достоевского же этот процесс был наполнен духовным содержанием
просветительской деятельности — его «ткачи» и «портные» создавали ткань на-
ционального духа. Поэтому образ Льва Николаевича Мышкина вбирал в себя чер-
ты многих русских литераторов7.
Понятия «ткать», «ткачество», таким образом, выступали как метафоры бес-
прерывного творческого процесса созидания духовной жизни народа. Соответст-
венно, понятие «ткань» представало как метафорический образ сотканной мате-
рии — материи духовного мира. И этот мир, в представлении писателя, был так
же реален, как и материальный, ибо создавался реальным трудом. Такое видение
писателя вставало в один художественно-смысловой ряд и с нитью жизни мифо-
логической Ариадны, и с вязанием гомеровской Пенелопы, и с фольклорными
клубочком и ниткой, которым «сколько бы ни виться, все равно конец будет».
Подобное образное представление о вполне конкретной духовной сфере
деятельности литераторов требовало, конечно, и своего особого художествен-
ного понимания и разъяснения. Только принцип энциклопедизма мог вырабо-
тать и внести определенную системность в этой специфической области худо-
жественной деятельности. Можно предположить, что настойчивое требование
Достоевского «полного реализма» в своей работе, заявленное им как его писа-
тельское credo, проистекало из желания внести в изобразительность историче-
скую верность и исследовательскую точность.
Литература как вид искусства, по мысли Достоевского, выстраивала худо-
жественную картину мира как познаваемое пространство, подчиняя каждую
деталь законам поэтической живописи и той полноте знания, какая была дос-
тупна художнику. Писатель-художник невольно становился философом, эн-
циклопедистом, при этом оставаясь в пределах художественного познания
жизни. Энциклопедизм, таким образом, воспринимался Достоевским как новая
цементирующая основа творчества. Он вовлекался в сферу эстетических изме-
рений. Все средства и элементы изображения были подчинены этой задаче.
Язык литературных образов получил в художественной системе Достоевского
свою особую выстроенность, которая позволяла писателю и на уровне формооб-
разующих элементов произведения передавать содержательную информацию, го-
ворить не только на первом, но и на других языковых уровнях художественного
контекста, определять новые, дополнительные дали и пласты изображения. Все
это обеспечивало безмерно глубокое прочтение текста. Его «форма» в прямом
смысле несла в себе «содержание», реальное знание, которые необходимо было
7
Рогова Н.Б. Два портрета Г.Р. Державина в художественном мире Ф.М. Достоевского; Она
же. Петербургская Швейцария Достоевского (в печати).
постичь, чтобы понять весь замысел того или иного его произведения. Форма ста-
новилась в руках Достоевского становилась действительно содержательной.
Особенно это ощутимо в работе писателя со словом — самой малой худо-
жественной величиной для писателя. Оно, как капля в море, содержало в себе
все составляющие мирового океана. И потому художественное слово Достоев-
ского — это всегда образ целого мира, но в луче (или прожекторе) данного
слова. Слово писателя воспринимается как образ мира или как художественная
точка общей картины Вселенной. Достоевский работал именно на малых ху-
дожественных величинах, но при этом ему удавалось охватить неохватные
пространства духа. Писатель находит в слове многомерный запас информации
и энергии — выразительной и изобразительной. Эти образы способны потря-
сать большие и рыхлые структуры привычных художественных образований.
Речь идет, конечно, о точечных образах писателя — таких, как Легро, или
швейцар в романе «Идиот», или разбойник, беглый каторжник по прозвищу
Карп с винтом, истинный отец Павла Смердякова, или Чижов из романа «Бра-
тья Карамазовы»8 и многие другие, подобные им. Значение этих образов нель-
зя переоценить. Они являются важными узловыми точками, определяя собою
композиционные перспективы в общей художественной панораме произведений.
Так, например, образ Легро, героя, казненного в Лионе, уже именем своим,
которое означает в переводе с французского «грош», ставит его в исключи-
тельное положение. В рассказе Мышкина он является как вскрытая, обнажен-
ная идея жестокостей западных революций, как голый смысл первых классо-
вых боев за свое господство. Этот герой существует только в рассказе Мыш-
кина и входит в роман Достоевского моментом такого же неземного присутст-
вия, как шекспировский «бедный Йорик» в трагедии «Гамлет».
Но не только слова-образы, эти малые художественные величины произве-
дений, за которыми вырисовываются целые литературные миры, определяют
художественную особенность писателя. Обратимся к роману «Братья Карама-
зовы». Представляя на суд читателя «Жизнеописание Алексея Федоровича Ка-
рамазова», этот огромный, сложный роман, первый роман всего «жизнеописа-
ния», изображает всего лишь один миг юности его главного героя. Такая сжа-
тость действия, времени и пространства многое определяет в этом произведе-
нии — а именно то, что автору уже все известно и он повествует о прошед-
шем, о сведенных в событийные точки мгновения жизни «излюбленного сво-
его героя». Стало быть, автор романа «Братья Карамазовы», представляя его
как одно мгновение из прошлой жизни своего героя, дробит целостность, по-
казывая «миги», мгновения жизни других героев произведения. Мгновение
жизни одного героя расцвечено выхваченными «мигами» из прошедшей жизни
близких ему людей. Писатель создает зрительно-звуковое пространство, в ко-
8
Рогова Н.Б. Исторический портрет Федора Васильевича Чижова в разломе социально-художе-
ственных стереотипов // Русская наука в биографических очерках. СПб., 2003. С. 42-55.
тором формируется главный герой. При этом для читателя при всей узнавае-
мости жизненных картин — многое и неожиданно. С одной стороны, прошлое,
представляя собой картину мира русской жизни, которая являлась пред совре-
менниками писателя и в литературе, и в живописи, и в музыке, а также в ре-
альности общественно-полемических суждений века — с другой стороны, пре-
подносит ее совсем по-иному. Эта жизнь — прошлое героя, описание ее пода-
ется с других позиций восприятия, понимания жизни. Алексей Карамазов ина-
че осмысливает ее. Он видит ее другими глазами, потому что ему открыто
другое знание. По прошествии лет он сам стал другим.
Однако, в том, в прошлом «мгновении» закреплен важный рубеж его жиз-
ни. Проблема «отцов и детей» — общественная проблема прошлого, ставится
им совершенно по-новому. Он делает шаг дальше. Ему открывается новая
форма общественных отношений: «были бы братья, а братство будет». В ее
лучах тайна смерти отца воспринимается совсем иначе. Не отец виноват, а я,
его сын, не поверил отцу, заподозрил его во всех смертных грехах и не про-
должил начатое им дело. В человеке, которого он взял под свою опеку и при-
грел, как сумел, я, его сын, не смог разглядеть своего духовного брата, не про-
тянул ему руки, не оказал ему ни внимания, ни уважения, ни сочувствия. От-
верженный всеми, никому не нужный, Павел Федорович Смердяков — «брат
мне», т.е. Алексею Федоровичу Карамазову, по закону духовного братства
людей — и я за него в ответе как духовный «брат» его9.
Подобно «точечным образам», существует в художественном мире Досто-
евского и образ «бедной Лизы» Карамзина. Этот образ стал важной вехой всей
русской литературы10. Попав в художественное поле произведений Достоев-
ского, образ бедной Лизы оказался не просто поэтической перекличкой с
предшествующим этапом развития русской литературы (Белинский назвал его
«карамзинским» периодом), или указанием на сходство художественно-сис-
темных построений определенных сюжетов, композиции или образов. Нет,
данный образ стал основным содержательным элементом той поэтической
системы, которую принято называть полифонической. Действительно, «бедная
Лиза» Карамзина в романе Достоевского «Идиот» переплавляется согласно его
замыслу в «бедную Мари», а в романе «Братья Карамазовы» — становится Ли-
заветой Смердящей. Ее же черты просматриваются и в других женских образ-
ах писателя. Но не только в женских — слезами «бедной Лизы» отмечен даже
образ Федора Павловича Карамазова.
9
Рогова Н.Б. Идея духовного «отечества» и «братства» в романе «Братья Карамазовы» (К ос-
мыслению образа Павла Федоровича Смердякова) // Достоевский и мировая культура. Аль-
манах № 19. СПб., 2003. С. 189-199.
10
На этот факт указывали многие исследователи, особо хотелось бы выделить работы: Лот-
ман Ю.М. Об одном читательском восприятии «Бедной Лизы» (К структуре массового созна-
ния XVIII в.) // Лотман Ю.М. Карамзин. СПб., 1997; Топоров В.Н. «Бедная Лиза» Карамзина:
Опыт прочтения: к 200-летию со дня выхода в свет. М., 1995.
Этот герой Достоевского сентиментален, так как вобрал в себя идею сен-
тиментального, чувствительного восприятия жизни. Воспринятая им система
этических ценностей сентиментализма помогла ему понять себя, определила
его умение видеть и чувствовать, но только… свои обиды, свои унижения и
свои оскорбления. Художественный образ «бедной Лизы», запрятанный Дос-
тоевским в самую суть старшего Карамазова, определяет этого героя как про-
дукт, выработанный эпохой сентиментализма, и заставляет разглядеть в Федо-
ре Павловиче, в эгоцентрике, в жестоком и наглом цинике другую сущ-
ность — духовную инфантильность, ранимость, простодушие.
Так, через художественные образы определялась писателем сложная нрав-
ственная и духовная связь «времен» и «эпох», в результате чего выявлялись
историко-литературные корни художественного героя. Взяв найденный Ка-
рамзиным образ-архетип обиженной, несчастной — «униженной» — героини,
писатель переносит ее черты уже в другие исторические времена и условия,
сохраняя при этом его неизменную трагичность. Подобную связность истори-
ческих вех писатель видел буквально в каждом образе русской литературы.
Они представлялись Достоевскому теми гибкими художественными формами,
которыми писатели как нитями, тянущимися из глубины веков, ткали духов-
ную ткань народного сознания. Художественный образ обозначался, выстраи-
вался писателем как опыт познания жизни, как, например, исторический, фи-
лософский, а потому и мог иметь свой, самостоятельный энциклопедический
свод. Современные словари писателей, их языка, а также словари литератур-
ных героев свидетельствуют о справедливости идей Достоевского11.
В романе «Идиот» Достоевский наиболее полно выразил свою идею о «тка-
чах», «портных», «царстве швей» и о «цехе портных» — как о некоем едином
творческом коллективе создателей материальных и духовных ценностей мира.
Уже сам образ Швейцарии в этом романе воспринимается как «царство швей».
Подобно тому, как в мастерских Фурье и Чернышевского работали швеи и масте-
ровые, точно также и у Достоевского — образ Швейцарии раскрывается как стра-
на коллективного труда. Она подобна рабочей «мастерской». Здесь трудится мас-
тер «швейных дел» — Шнейдер, т.е. портной (перевод с нем.). Именно в этой
стране «лечился» герой романа «Идиот». Этот скрытый «швейно-портновский»
сюжет романа Достоевского, запрятанный в «сухие материи» языка, находит яв-
ные переклички с гоголевской повестью «Шинель». Действительно, портной у
Гоголя шьет новую шинель «тишайшему» Акакию Акакиевичу — и тем самым
вырывает его сознание, самосознание из нулевого состояния. Один миг обладания
новой, «не ветошной», шинелью превращает маленького героя в огромного, ода-
ривая его социальной чувствительностью. Герой преображается настолько, что
11
См.: Лермонтовская энциклопедия // Гл. ред. В.А. Мануйлов. М., 1981; Энциклопедия лите-
ратурных героев. М., 1999: Наседкин Н.Н. Достоевский. Энциклопедия (Серия: Русские писа-
тели). М., 2003 и др.
даже из состояния мистической запредельности он представляет опасность, ибо

способен агрессивно выразить свое безмерное чувство гнева. Акакий Акакиевич и
его портной полностью сливаются с художественно-обобщенными образами гей-
невских ткачей, которые ткут в застывшей тишине «Германии, зимней сказки»
свой мрачный саван. Материя гоголевского героя пропитана гневом.
Развивая тему гоголевской «Шинели», Достоевский заставил своего Шнейдера
создать не шинель или мышкинский плащ, а того, кто оказался в нем. Его скром-
ный, нескладный герой — совсем не Акакий Акакиевич, хотя и имеет «шинель-
ные» проблемы. Он мерзнет в своем легком плаще, одежонке западного образца,
не рассчитанной на суровый российский климат. Однако, этот плащ соединяет ге-
роя с художественным миром гейневских «ткачей». Не зря герой Достоевского
рассказывает о казнях в Лионе. Он как бы одет, завернут в ткань гнева и мести. Но
суть его другая. Швейцарским кудесником в художественную структуру этого
образа вживлены целые тканевые куски, полотна, сотканные другими «швея-
ми» — такими, как реальные деятели «писательского цеха» России — тут и
Г.Р.Державин, Н.М. Карамзин, А.С. Пушкин, В.Г. Белинский, Н.А. Некрасов12. В
этом ряду находится место и самому писателю. Соединение имен — неслучайно.
Так, Достоевский пытался предельно простым художественным приемом реали-
зовать идею Белинского о едином духовном пространстве русской литературы, в
котором трудятся «работники» писательского цеха. Однако он уточняет этот об-
раз. Его герой, Мышкин, завернутый в плащевую ткань народного протеста, пы-
тается преобразовать духовную сущность этой грубой материи именно через вве-
дение новых образов, новой мыслей, новой гуманной духовной атмосферы13. Тем
самым Швейцария как страна, «царство швей» становится Россией, а таинствен-
ный и всесильный Шнейдер начинает жить реальными чертами Белинского, мно-
гие годы определявшего пути развития русской литературы и общественной мыс-
ли. Итак, Шнейдер Достоевского создает не «шинель» своему герою. Он из ду-
ховной материи творит нового творца, деятеля, подобного себе. Будучи сам твор-
цом, он передает своему ученику творческий дух, который тот, в свою очередь,
передает другим. Действительно, ученик Мышкин самостоятелен в своих дейст-
виях. У него свое направление «ткачества». Вспомним, что Шнейдер не всегда
был доволен им, как, например, в истории с несчастной Мари, когда он повел де-
тей против родителей, наметив конфликтное развитие общественной проблемы
«отцов и детей». Своим неудовольствием Шнейдер поправляет героя. На этот раз
Мышкин принимает его поправку, но у него появляется новая идея — «найти че-
ловека». С этим он и отправляется в Россию. Как ясно и простодушно он говорит
об этом в гостиной Епанчиных. Идея «найти человека» перерастает в идею «найти
брата», которая таит в себе знакомое пророчество самого Достоевского: «Были бы
12
См. сноску 11.
13
Рогова Н.Б. «Я им все говорил, ничего от них не утаивая…» (Педагогика князя Мышкина и
ее литературные источники) // Педагогия Ф.М. Достоевского. Коломна, 2003. С. 150-158.
братья, а братство будет». Решение поставленной временем данной проблемы

раскрывается писателем как великая трагедия, которая разыгрывается в россий-
ских недрах общественного сознания. У Шнейдера нет решения, он только качает
головой и машет безнадежно рукой, глядя на своего ученика.
Решение этих общественных проблем уже принадлежали другим временам,
наступившим после Белинского. Они были идеями последующих поколений.
В их развитии сказал свое яркое слово И.С. Тургенев, который проблему
«лишних людей», «лишнего человека» перевел в проблему «отцов и детей».
Достоевский определил новое важное направление общественной мысли: «бы-
ли бы братья, а братство будет». Неслучайно, его герой, Мышкин, братается с
Рогожиным, будущим каторжником — и этот грозный герой, который не свя-
зан никаким родством с центральными героями романа, совсем не «лишний» в
романе — он определяет их судьбы. Неслучайно и то, что в доме Епанчиных
именно Мышкин говорит о двойственной природе Рогожина, о его непредска-
зуемости. Это возможно потому, что Лев Николаевич Мышкин обладает зна-
нием жизни и умеет реально видеть мир. Он — реалист, и это черта героя Дос-
тоевского роднит его с вольтеровским Кандидом.
Таким образом, идеи самого Достоевского, направляющие русское общество,
так же определяли швейцарского «портного». Оба героя, как Мышкин, так и сам
Шнейдер — творцы. Оба создают из духовной «ткани», «материи» реалии кон-
кретной жизни. Неспроста, их «саван» включает в себя и нить жизни греческой
мифологии. В произведении Достоевского эта божественная нить жизни приобре-
тает российский оттенок: в доме Рогожина живут две старухи, мать Рогожина и ее
сестра, которые молча и неустанно вяжут, плетут… Но что они вяжут? Что пле-
тут? Жизнь или смерть?.. Двойственность характера их деятельности запечатлена
и на самом имени Парфена Рогожина. Оно происходит от греческого Парфения —
девственника, и сближается с Парфеноном — храмом любви, парфенами — гим-
нами любви. В то же время, фамилия героя — Рогожин, свидетельствует о грубой
выделке той духовной материи, из которой он сотворен. Он — не житель Швей-
царии. Его «отечество» — «темное царство», т.е. «царство тьмы». Он «темный»,
«черный» человек — и только резкий, яркий блеск глаз делает его видимым. Его
«чернота», курчавость сближают его с Отелло, а потому каким-то отдаленным
краем на него переходит известная характеристика шекспировского героя, данная
Пушкиным: «Отелло — не ревнив, он — доверчив». Эти слова, словно свет пуш-
кинского восприятия, выхватывают «черного» героя из тьмы «темного царст-
ва» — и Рогожин предстает вдруг как доверчивый, простодушный герой россий-
ской действительности. Так на уровне художественной формы, Достоевский рас-
крывает в романе внутреннее содержание образа этого герой, который в нарас-
тающем ритме действительной жизни только что вышел на арену общественной и
политической жизни. Но внешние черты его облика, рисунок его родового дома
уже проскальзывали в литературе. Это знание наполняет художественное про-
странство пустынных холодных «комнат» рогожинского дома вехами памяти уже
известного, высказанного, пережитого — и соединяет их с образами нового вре-

мени. И тогда совершенно иначе воспринимается образ этих рогожинских «ком-
нат», где из последних сил ткут непослушными руками ткань духовного савана то
ли умирающие старухи (тургеневские «живые мощи»), то ли ткачихи-колдуньи,
как в «зимней сказке» Гейне.
Мышкин встречает этого шумного соотечественника, окруженного ватагой
таких же неуемных людей, в поезде, на пути в Россию. Именно здесь, в вагоне
«Железной дороги» Н.А. Некрасова, он — князь Мышкин, переполненный вы-
сокими идеями Ж.-Ж. Руссо и Н.М. Карамзина, встречает своего будущего ду-
ховного побратима — «природного героя». Уже здесь, на русской почве, будут
развиваться отношения этих героев. Что определит их?
Действительно, Мышкин едет в Россию с желанием преобразовать необра-
ботанную духовную сущность грубой материи темного сознания народа и уже
имеет маленький опыт в такой деятельности. Теперь же перед ним — «темное
царство» российской действительности.
Уместно подчеркнуть, что писатель рассматривал свое произведение как кар-
тину мира — русского мира, требующего познания и преобразования. На перед-
ний план этой картины он выносил Мышкина и Рогожина. Создавая свой образ
современного русского мира как аналог реального, Достоевский превращал все
элементы своего художественного полотна в информационное поле, характери-
зующее движение этих героев навстречу друг к другу. В последней сцене романа,
они сходятся — рисунок трагедии соединяет их в одну мучительную больную
точку: неразрешимость определяет ее. Однако, именно в этой точке они вместе,
как два брата. Их братство — не поощрение одним другого, не голос защиты од-
ного за другого. Их братство — пророческое отражение трагизма эпохи, в кото-
рую вступало русское общество, разбитое историей на народ и высшее общество.
Это новое звено общественных отношений обозначается Достоевским как нерв
современности. Именно поэтому писатель был предельно осторожен в выборе ма-
териала и ответственен в его подаче. Он собирал, обобщал художественный мате-
риал как философ и выстраивал его как энциклопедист. Энциклопедизм писателя
можно считать одним из основных принципов его поэтики, ибо он использует ка-
ждое конкретное слово как некое понятие универсума. Именно такой принцип
господствовал в общественном сознании Европы и России со времен французских
энциклопедистов. У Достоевского этот принцип нашел свое творческое развитие,
превратившего художественную форму в носителя многоуровневого смысла, оп-
ределив таким образом полифоническое звучание своих произведений.
Энциклопедизм писателя несет в себе высокую просветительскую миссию.
Базаровская реплика о том, что природа — «не храм, а мастерская, и человек в
ней — работник», находит свое новое, расширенное толкование у Достоевского.
Философскую идею европейского утопизма о совместном созидательном труде он
переносит на писательский труд. В нем он видит осуществление высокого предна-
значения правильного гармоничного формирования общества, гуманизирования
его правовых и государственных оснований. Поэтому образ его героя, Мышкина,

который прошел «швейцарскую» школу (лечебницу профессора Шнейдера —
«портного»), объединяет творческие усилия многих реальных собратьев по перу,
соединенных любовью к отечеству, к России. Швейцарский портрет Мышкина
является вольным переложением парадного портрета Державина, который в свое
время был выполнен художником Тончи14. У Достоевского этот портрет «являет-
ся» в рассказе Мышкина о самом себе и несет в себе обобщенный портрет всего
писательского цеха. Мышкин — «швец» и «портной», возвратившийся в Россию с
высот швейцарских гор, сам представляет этот портрет Епанчиным как «памятник
нерукотворный». Но в гостиной Епанчиных вместо одобрения, соответствующего
гордым пушкинским словам: «я памятник себе воздвиг нерукотворный», он полу-
чает другое имя — «рыцарь бедный». Таким образом, Мышкин, совсем не так
воспринимает сам себя и не так оценивает свой труд, как отмечает его «толпа». В
лучшем случае «толпа» отмечает его жертвенность в деле служения обществен-
ному идеалу. Строки одного пушкинского стихотворения выступают как бы про-
тив строк другого в характеристике Мышкина, но из их столкновения созидается
новый герой — русский Кандид, вбирающий в себя черты творчества многих дея-
телей на ниве просвещения народа и терпеливо возделывающих сад российской
словесности. Этот образ отмечен чертами неосуществленного замысла романа пи-
сателя о русском Кандиде.
Для героя Достоевского мгновение остановилось. А жизнь идет дальше. Герой
же остается верен своему времени, являясь голосом своей эпохи, в которой он ос-
тается навсегда. И это тоже портрет — портрет деятеля народной духовности.
Портрет на века. К гордым словам Пушкина о том, что в «мой жестокий век вос-
славил я свободу и милость к падшим призывал», Достоевский привносит еще
один щемящий штрих: поэт научил жалеть, а значит любить.
Подводя итоги, необходимо отметить, что принцип энциклопедизма, пони-

маемый как «знание», «просвещение», научная выстроенность, помогли Достоев-
скому предельно корректно вписать себя в общий процесс художественного по-
знания действительности русскими литераторами и выстроить свою гармоничную
систему образов, которые были наполнены реалистическим, современным содер-
жанием. Писатель постоянно опирался на опыт предшественников и современни-
ков, сверяя свои образы с их художественными находками и разработками. Ему
удалось заменить многие описательные формы изображения своих предшествен-
ников и превратить их в яркие поэтические носители информации. Они стали в
его произведениях истинно содержательными элементами поэтики, которые оп-
ределяли глубину и многомерность. В них писатель прятал дополнительный
смысл и содержание, они определяли внешнее развитие его романов. Формы вы-
ступали как внутренний, мощный потенциал активного, стремительного действия
14
Рогова Н.Б. Два портрета Г.Р. Державина в художественном мире Достоевского (в печати).
его произведений. Точно айсберги, они прятали свой необозримый художествен-

ный объем в глубинах текста, образов, слов, чтобы «вдруг!» (любимое слово Дос-
тоевского) поразить «откровениями», масштабы которых могли измеряться толь-
ко на весах вечных истин. Писатель отображал современность — «теперешний»,
«летящий», «текущий момент» — в космосе общечеловеческих ценностей. Прин-
цип энциклопедизма помогал «реалистично», объемно выстраивать картину рус-
ского мира как картину бытия.
386
РУССКИЙ ЭНЦИКЛОПЕДИСТ
Метафизические основания концепции
П.А. Флоренского
А.Я. Кожурин
П
авел Александрович Флоренский (1882-1937) — одна из самых вы-
дающихся и загадочных личностей «Серебряного века». «Русский
Леонардо да Винчи», «Ломоносов ХХ века» — характеристики по-
клонников. «Мистификатор», «стилизатор» (показательно заглавие
бердяевской рецензии на «Столп и утверждение Истины» — «Сти-
лизованное православие») — констатируют оппоненты. Одни исследователи
упрекают Флоренского в антиисторизме, другие же, напротив, подчеркивают
филигранный анализ исторических реалий — в работах по античной филосо-
фии или древнерусской иконописи, например. Нет единодушия и в оценке ре-
лигиозной стороны наследия отца Павла — одних отталкивает непрописан-
ность христологии (в данной связи С.С. Хоружий говорит даже о своеобраз-
ном «монофизитстве» Флоренского), поклонники же утверждают ортодок-
сальный характер его работ. Сам Павел Александрович, как известно, предпо-
читал скорее подчеркивать собственный традиционализм, чем новаторство.
Большинство этих недоразумений рассеивает простое обстоятельство: в под-
линном объеме творчество Флоренского начало приоткрываться лишь в послед-
ние годы, а до этого центральной его работой провозглашался «Столп» — книга
чрезвычайно яркая и талантливая, но созданная автором, которому едва исполни-
лось тридцать лет, что, согласимся, явно не дотягивает до философского «акмэ».
Последнее слово использовано нами не случайно — Павел Александрович был
одним из самых тонких и проникновенных интерпретаторов античности в исто-
рии русской культуры.
© А.Я. Кожурин, 2004.

А.Я. Кожурин 387
Первоначальное образование Флоренский получил на физико-математиче-

ском факультете Московского университета, который закончил в 1904 году.
Достаточно рано он оказывается захваченным философской проблематикой,
пытаясь синтезировать математику и философию, — сказывается влияние кан-
торовской «теории множеств». Отсюда закономерный переход к обоснованию
теоретических основ «общечеловеческого религиозного миросозерцания».
Причем, и это очень показательно для Флоренского, он говорит не о религиях,
но о религии, принимающей, однако, бесчисленные формы. Понятно, что этап
«второго студенчества», учеба в Московской Духовной Академии, был зако-
номерным продолжением углубления в религиозную проблематику.
Таким образом, Павел Александрович осуществлял синтез церковности и
светской культуры не в теории только, но и на практике. Тема вхождения в
Церковь — центральная в раннем творчестве Флоренского. Ей посвящен глав-
ный труд этого периода — «Столп и утверждение Истины» (1914 г.). Характе-
рен тон интимности и даже своеобразного сентиментализма, пронизывающий
это произведение, выполненное в форме писем к другу. В дальнейшем Фло-
ренский отказывается от «психологизма» такого рода, предпочтя ему более
объективную форму подачи материала.
В «Автореферате» для словаря «Гранат» отец Павел следующим образом ха-
рактеризовал задачи и метод своего философствования: «Свою жизненную задачу
Ф[лоренский] понимает как проложение путей к будущему цельному мировоз-
зрению. В этом смысле он может быть назван философом. Но в противополож-
ность установившимся в новое время приемам и задачам философского мышле-
ния, он отталкивается от отвлеченных построений и от исчерпывающей, по схе-
мам, полноты проблем. В этом смысле его следует скорее считать исследователем.
Широкие перспективы у него всегда связаны с конкретными и вплотную постав-
ленными обследованиями отдельных, иногда весьма специальных, вопросов»1.
Понятно, что собственное философствование он строил в сознательном оттал-
кивании от традиции новоевропейского рационализма. Очевидно, что наибольшее
неприятие Флоренского вызывала немецкая классическая философия — вершин-
ное достижение данной традиции. Ее родоначальника, Канта, можно считать
своеобразным «личным врагом» Павла Александровича. Здесь, впрочем, есть свои
нюансы, которых мы коснемся ниже. В этой связи надо рассматривать и весьма
критическое отношение Флоренского к соловьевской «метафизике всеединства».
Оно объясняется не только стремлением оттенить оригинальность собственных
идей, но и тем, что в случае Владимира Соловьева мы имеем дело со спекулятив-
ной философской системой, родственной немецкой «классике».
Принципиальной установкой Флоренского становится логическая обры-
вочность («фрагментарность»), противоречивость провозглашается неизбеж-
ным следствием самого процесса познания, а развиваемое им мировоззрение
оказывается не поддающимся краткому систематическому изложению. Позна-
ние оказывается неотделимым от конкретного материала («конкретная мета-
388 А.Я. Кожурин
физика»). Причем в ряде случаев речь идет о специальном, даже можно ска-
зать техническом, анализе — иконописи или терминологии, например. На низ-
ших уровнях знание опирается на модели и схемы, на высших — на символы.
Несомненна перекличка мыслителя с ведущим литературным течением эпо-
хи — символизмом. Понятно, что у С.С. Хоружего были весьма серьезные осно-
вания причислять Павла Александровича к философскому крылу символизма, на-
ряду с Вячеславом Ивановым и Андреем Белым. Между прочим, Бердяев в «Са-
мопознании» писал, что и в личности Флоренского, и в личности Вячеслава Ива-
нова было что-то «соблазняющее и прельщающее», равно как и в их теоретиче-
ских построениях. С Белым же будущего философа в молодости связывали весьма
близкие отношения (сохранилась их переписка, опубликованная уже в 90-е годы).
Каждое явление («феномен») содержит в себе самом, в своей чувственной
форме бытие умопостигаемое («ноуменальное»). Флоренский отвергает отвле-
ченные сущности, ибо духовный предмет всегда выражен в чувственном, дан
зримо и пластично. «Полная представленность мира как целого в единичном,
индивидуальном и как бы частном (в символе) — так может быть определена
конкретность метафизики по П. Флоренскому»2. В этой связи надо рассматри-
вать замысел «Словаря символов», начатый Павлом Александровичем, но не
законченный (была написана статья «Точка»).
Основным законом мира Флоренский считал второй принцип термодинами-
ки — закон энтропии, как закон Хаоса во всех областях мироздания. Хаосу проти-
востоит Логос — начало энтропии. Культура — сознательная борьба с мировым
уравниванием. Интересно, что бердяевская «Философия неравенства», написанная
в разгар революции и гражданской войны, также рассматривает культуру в каче-
стве начала, противостоящего уравниванию, приобретающему у Николая Алек-
сандровича не только социальный, но и космический статус.
«Всякая культура представляет целевую и крепко связанную систему
средств к осуществлению и раскрытию некоторой ценности, принимаемой за
основную и безусловную, т.е. служит некоторому предмету веры. <…> Куль-
тура, как свидетельствуется и этимологией, есть производное от культа, т.е.
упорядочение всего мира по категориям культа. Вера определяет культ, а
культ — миропонимание, из которого далее следует культура»3. Таким обра-
зом, наиболее емкой характеристикой человека в рамках данной системы ко-
ординат была бы следующая: человек есть существо, отправляющее культ.
Вполне в духе эпохи Флоренский отвергает понимание культуры как еди-
ного во времени и пространстве процесса. Нельзя, соответственно, говорить об
эволюции и прогрессе культуры. Вообще необходимо отметить, что идея эво-
люции, вызревшая в недрах XIX в., — постоянный объект критики Павла
Александровича, ориентированного, о чем речь шла выше, на идею «прерыв-
ности». В этой связи надо рассматривать уже его работу «Идея прерывности
как элемент миросозерцания», которая создавалась еще в годы учебы на физи-
ко-математическом факультете.
Культура, по Флоренскому, есть «образ обособления». Это ведет к выделению

замкнутых и ограниченных монадных форм, подчиненных ритмическому процес-
су смены двух типов культуры — «средневекового» и «возрожденского». В этой
связи можно найти точки соприкосновения между его концепцией и учением о
«культурно-исторических типах» Н.Я. Данилевского, равно как и с концепцией
«триединого процесса» К.Н. Леонтьева. Если же говорить о современниках, то
данный раздел творчества Флоренского обнаруживает общие черты с «морфоло-
гией культуры» Шпенглера и некоторыми положениями евразийства.
«Средневековый» тип культуры характеризуется органичностью, объективно-
стью, конкретностью, самособранностью. «Возрожденский» — раздробленно-
стью, субъективностью, отвлеченностью и поверхностностью. Представитель по-
следнего, заявляя о любви ко всему миру и объявляя все находящееся в нем «есте-
ственным», на деле ненавидит мир в его конкретной жизни. Он хулит Бога, ука-
зывает на несовершенство мироустройства, провозглашая, что жизнь надо было
устраивать иначе — по схемам его собственного рассудка. Еще в «Столпе» Фло-
ренский дал блестящую характеристику «возрожденского» типа культуры и уче-
ния наиболее выдающегося представителя данного мировосприятия — Канта.
«XVIII век, бывший веком интеллигентщины, по преимуществу и не без осно-
вания называемый «Веком Просвещения», конечно, «просвещения» интеллигент-
ского, сознательно ставил себе целью: «Все искусственное, ничего естественно-
го!» Искусственная природа в виде подстриженных садов, искусственный язык,
искусственные нравы, искусственная — революционная — государственность,
искусственная религия. Точку на этом устремлении к искусственности и механи-
стичности поставил величайший представитель интеллигентщины — Кант, в ко-
тором, начиная от привычек жизни и кончая высшими принципами философии,
не было — да и не должно было быть по его же замыслу — ничего естественного.
Если угодно, в этой механизации всей жизни есть своя — страшная — грандиоз-
ность — веяние Падшего Денницы; но все эти затеи, конечно, все же держатся
лишь тем творчеством, которое они воруют у данной Богом жизни. И то же
должно сказать о современных совершенствователях Канта»4.
Будучи антиподом Канта, Флоренский относил себя к мыслителям средне-
векового типа, а свое мировоззрение считал соответствующим по складу сти-
лю XIV-XV веков русского средневековья. Однако он считал возможными и
даже желательными построения, которые соответствовали более глубокому
возврату к средневековью. Нельзя, однако, пройти мимо следующего замеча-
ния: «Ум и душа о. Павла лежали не к Средневековью с его суммами знания, а
к, если угодно, завершающему и средние века, и целую громадную традицию
знания (расходящегося в своем самоуразумении с новоевропейским научным)
периоду барокко: если в средние века создаются суммы истинного внутри себя
знания, то XVII век начинает раскрываться в историко-культурную ширь, со-
бирать, ставить рядом, синтезировать, энциклопедически оформлять самое
разное знание, он продолжает знать и помнить также и свою истину, однако
обставляет ее грудами чужого, чужеродного, любопытного, стремится к пол-

ноте всего лишь курьезного, всего этого разнобоя…»5
Эти слова могут быть практически без оговорок применены к «Столпу» —
вспомним хотя бы оформление этой книги, да и поздние работы Флоренского с их
интересом к магии, астрологии и вообще к сфере оккультного, чем не барочные
произведения? Вернемся, однако, к автохарактеристике. Павел Александрович
считал свое мировосприятие синтезом двух типов «средневекового реализма» —
греческого, выразившегося в идеализме Платона («Идеализм — в широком смыс-
ле слова — стихия философии, и, лишенная этого кислорода, философия задыха-
ется, а затем увядает и гибнет. Европейская философия вышла из рук Платона»6),
и, русского, коренящегося в атмосфере Троице-Сергиевой Лавры, где мыслитель
обрел духовную родину (см. работы «Троице-Сергиева Лавра и Россия», «Храмо-
вое действие как синтез искусств», «Моленные иконы Преподобного Сергия»).
С.С. Хоружий интерпретирует творчество Павла Александровича как свое-
образную «мифологему Эдема» — утраченного и вновь обретенного. Причем
необходимо заметить, что и первозданный «Эдем», и «Эдем» обретенный, то-
пографически, а, следовательно, и ландшафтно легко идентифицируемы. Пер-
возданный «Эдем» — это Батум и колхидская природа, давшие будущему
мыслителю первые и потому неизгладимые впечатления. Именно здесь про-
шли его детские годы. Обретенный «Эдем» — Троице-Сергиева Лавра («се-
верные Афины»). Таким образом, перед нами не метафора, а вполне зримая и
осязаемая реальность. Внешне, разумеется, среднерусский ландшафт не имеет
ничего общего с кавказским, но Флоренский подчеркивает их глубинную бли-
зость, опосредованную родством с греческой античностью.
Сама идея смены типов культур возникла у Флоренского довольно рано —
в цикле лекций «Первые шаги философии» (1909 г.). Здесь он говорит о боль-
ших периодах — «дневном» и «ночном», которые соответствуют «возрожден-
скому» и «средневековому» типам. Классический тип «ночной» культуры —
западное средневековье, но и в древнегреческой истории есть типологически
соответствующий период, запечатленный в гомеровской «Илиаде». Равно и
новоевропейская («дневная») культура имеет соответствие в эллинизме. Инте-
ресно, что расцвет философии приходится именно на «дневные» периоды, хо-
тя средневековый тип по-своему не менее глубок и тонок, но выражает себя в
богословии (ср. с соответствующей шпенглеровской периодизацией). Понятно,
что симпатии мыслителя принадлежат «ночному» типу культуры, выражаю-
щему подлинно религиозное отношение к миру.
Очень многое в мировосприятии Флоренского, обвиняемого в принижении
человеческого начала, в том числе и в недостаточном внимании к человече-
ской природе Христа («монофизитство»), проясняет следующий пассаж из
«Воспоминаний»: «Я не любил людей, т[о] е[сть] не испытывал враждебные
чувства, а принимал хорошее, как дышат воздухом, и не удостаивал негодова-
нием плохое, поскольку сталкивался с ним, скорее, отвлеченно, нежели жиз-
ненно. Даже к животным, млекопитающим я был довольно равнодушен — в них

я чувствовал слишком близкое родство к человеку. А любил я воздух, ветер, обла-
ка, родными мне были скалы, близкими к себе духовно ощущал минералы, осо-
бенно кристаллические, любил птиц, а больше всего растения и море»7.
В этой связи показательно то предпочтение, которое Флоренский отдает твор-
честву Ф.И. Тютчева, в сравнении с творчеством Ф.М. Достоевского, которого
можно назвать культовой фигурой «Серебряного века». В одном из писем с Со-
ловков находим: «…в то время как Тютчев выходит за пределы человечности, в
природу, Достоевский остается в пределах первой и говорит не об основе приро-
ды, а об основе человека. Когда же он возвышается до Тютчевского міроощуще-
ния, то основу природы называет Землею — понятие весьма близкое к Тютчев-
ской Ночи: «Жизнь полюбить прежде ее смысла», это уже довольно близко к
Тютчеву. Обрати внимание: у Тютчева много страдания, но никакой карамазов-
щины, а у Достоевского не только страдание, но и выдуманное, нарочитое само-
мучительство и мучительство всех окружающих: таковым был Достоевский не
только в своих чувствах, мыслях и литературе, но и в жизни»8.
Действительно, Флоренскому во многом удалось избежать тех соблазнов,
которые тайно или явно проступали в различных философских дискурсах ХХ
века. Его тексты максимально свободны от гуманистической трескотни и ри-
торики. Это можно считать своеобразным ответом позднему Канту, сведшему
все философские вопросы к главному — «Что такое человек?» («Логика», 1800
год). И все же, будучи пусть и «конкретным», но метафизиком, Павел Алек-
сандрович в большей мере зависит от платонизма, чем его друг и постоянный
совопросник В.В. Розанов. А, следовательно, более тесно связан с тем типом
мышления, который и приводит, развертываясь в истории европейской мета-
физики, к современному антропоцентризму в различных его изводах.
Важной представляется мысль Флоренского о том, что антропология — не са-
модовлеемость уединенного сознания, но концентрированное отражение бытия в
целом (идея микро- и макрокосма). Поэтому органы чувств человека — врата зна-
ния, по выражению выдающегося физика У. Томсона (лорда Кельвина). Какие же
из этих «врат» в наибольшей степени интересуют отца Павла? Зрение и слух —
две благороднейшие познавательные способности, утверждает он. При этом,
вполне справедливое замечание, максимально удаленные друг от друга.
Данное зрению — объективно по преимуществу. Оно всегда воспринима-
ется как внешнее, предстоящее, а, следовательно, противостоящее, нуждаю-
щееся в переработке во внутреннее. Напротив, воспринимаемое слухом —
субъективно. Звуки наиболее глубоко захватывают внутренний мир человека.
Они — данность, вошедшая в нашу субъективность. Таким образом, констати-
рует Флоренский, восприятие света всегда пассивно, а звука — активно. Мож-
но, соответственно, различать и психологические типы, ориентированные на
зрительное и слуховое восприятие9. «Католики» — представители зрительно-
го, «протестанты» — слухового, «православные» — синтетического, то есть

обеспечивающего гармоническое соотношение этих способностей.
Говоря о необходимости всех, а особенно «благороднейших», познаватель-
ных способностей человека, Флоренский все же допускал весьма значитель-
ный перекос в сторону визуальности. Это и понятно: отец Павел был одним из
наиболее последовательных платоников, а платонизм немыслим без гипертро-
фии зрительности (отметим, кроме того, что философ от природы был наделен
зрительным восприятием редкой остроты — это не могло не наложить опреде-
ленного отпечатка на его творчество). Мышление понимается платониками
как видение, как постоянное присутствие и неподвижное пребывание бытия
перед-глазами («идея»). Это — представляющее мышление. Повторимся, пред-
ставляющее означает и противо-поставляющее.
Павел Александрович, будучи верен платонизму, остается в рамках связыва-
ния визуальных и интеллектуальных способностей (ср. соответствующую двойст-
венность слов «воз-зрение», «умо-зрение»). В этом он оказывается если не анти-
подом Розанова и Хайдеггера, то представителем чуждого им лагеря. «Глаз» Фло-
ренского противостоит и хайдеггеровскому «уху», и розановскому «носу». Это
различие проявляется и в том, что его самые проницательные разборы посвящены
иконописи («умозрению в красках» — по известному определению князя Е.Н.
Трубецкого), в то время как излюбленнейшая тема интерпретаций Хайдеггера и
Розанова — литература, особенно поэзия. Определение последней, как «звучаще-
го слова», представляется нам весьма удачным — особенно, если вспомнить не-
разрывную связь немецкой и русской поэзии XIX-XX веков с музыкой.
Характерной чертой своего мышления Флоренский считал «плотскость»,
унаследованную от предков: как по отцовской, так и по материнской линии (за-
земленность, плотскость, конкретность мысли — выразительные черты армянско-
го миропонимания, на взгляд Павла Александровича). «Дух» только тогда являет-
ся самим собой, когда воплощен в какой-либо «вещи» (отметим точку соприкос-
новения с розановской философией). Неудивительно, что вся культура представ-
лялась Флоренскому деятельностью по организации пространства10.
Понятно, что в одних случаях пространство это — мыслимое, а деятель-
ность по его организации осуществляют наука и философия. В других — про-
странство наших жизненных отношений, организуемое техникой. Третьей
формой организации пространства, совмещающей в себе элементы первых
двух (невозможность жизненного вмешательства роднит ее с научно-философ-
ской, а наглядность — с технической), оказывается организация посредством
искусства. Причем Флоренский рассматривает пространство(-а) искусства со
стороны не только гомогенности, но и гетерогенности.
Если поэзия и музыка, считает Павел Александрович, имеют черты, род-
нящие их с наукой и философией (ср. в этой связи пристальное внимание к
сферам поэзии и музыки у немецких постклассических мыслителей — Шопен-
гауэра, Ницше, Шпенглера, Хайдеггера), а архитектура, скульптура и театр —
с техникой, то живопись и графика являются искусством по преимуществу.

Именно анализ пространственной формы художественного творения выступа-
ет как необходимый элемент общей культурфилософской теории. Не случай-
но, что данной проблематике мыслитель посвятил ряд работ, в том числе —
«Анализ пространственности и времени в художественно-изобразительных
произведениях», «Абсолютность пространственности».
Флоренского, несмотря на его метафизичность, нельзя причислить к «раз-
нузданнейшим платоникам», вдвигающим человека (или «сверхчеловека») в
центр «картины мира». Он слишком связан с античностью и средневековьем
(их онтоцентризмом), которые рассматривали личное, индивидуальное начало
в человеке в качестве источником опасности. Речь, разумеется, идет о гипер-
трофированном личном начале. Наоборот, новоевропейская традиция делает
акцент на субъективности, когда любые, даже патологические (вроде безумия
романтиков или отрезанного уха Ван-Гога), выражения индивидуальности
провозглашаются самодостаточными.
В этом отношении показательны те акценты, которые Флоренский расстав-
ляет в своих антропологических построениях. Во-первых, это тема макрокосма
и микрокосма, которая выявляет исконнейшее родство мира и человека, их
равномощность. Здесь Павел Александрович мог продемонстрировать свою
эрудицию, показать, как эта идея реализовывалась на различных исторических
этапах и в разных культурах, связать языческую (фольклорно-мифологиче-
скую) и христианскую традиции, а также найти точки соприкосновения между
древнейшей мифологемой и современными естественнонаучными концепция-
ми. Во-вторых, одна из наиболее тщательно разработанных еще в «Столпе»
тем — тема дружбы. Некоторые исследователи (Ю. Иваск, например) объяв-
ляли ее даже центральной в творчестве Флоренского. В-третьих, феномен рода
(родовой общности, родового преемства) находился в центре внимания отца
Павла на протяжении всей жизни. И, наконец, проблематика имени получила
серьезную разработку в творчестве мыслителя.
Таким образом, мы выделили теоретические основания, на которых бази-
руется концепция Флоренского, — это позволяет понять специфику его эн-
циклопедизма, отличающегося от предшествующих форм универсального зна-
ния. В противоположность Гегелю — яркому представителю энциклопедизма
классического типа, русский мыслитель не стремился создать всеобъемлющей
философской системы. Напротив, обозначая узловые точки мироздания, Фло-
ренский именно через их анализ пытался понять устройство космоса, тайну
творения. В этом отношении Павел Александрович был законным представителем
как науки XX века, так и постклассической традиции философствования.
1
Флоренский П.А., священник. Сочинения в 4-х томах. Т. 1. М.: Мысль, 1994. С. 38 (далее —
Сочинения).
2
Асоян Ю., Малафеев А. Открытие идеи культуры (Опыт русской культурологии середины
XIX — начала XX веков). М.: ОГИ, 2000. С. 211.
3
Сочинения. Т. 1. С. 39.
4
Флоренский П.А. Столп и утверждение. Истины // Флоренский П.А. Сочинения. Т. 1 (1). М.:
Правда, 1990. С. 295-296. Ср. с оценкой личности и творчества Канта в немецкой «философии
жизни» — у Ницше, Зиммеля, Шпенглера.
5
Михайлов А.В. О. Павел Флоренский как философ границы // Михайлов А.В. Обратный пе-
ревод. М.: Языки русской культуры, 2000. С. 464. О «барочных построениях» Флоренского
говорит и Ю.П. Иваск (см. Иваск Ю.П. Розанов и о. Павел Флоренский // П.А. Флоренский:
Pro et contra. СПб., 1996. С. 442).
6
Сочинения. Т. 3 (2). М., 1999. С. 146-147. Ср.: «С платоновского истолкования бытия <…>
начинается <…> мета-физика. Ею впредь отмечено существо западной философии. Исто-
рия последней от Платона вплоть до Ницше есть история метафизики. <…> Метафизика,
идеализм, платонизм означают по существу одно и то же. Они остаются определяющими
также и там, где заставляют о себе говорить противоположные направления и перевертыва-
ния. Платон становится в истории Запада прообразом философа» (Хайдеггер М. Европейский
нигилизм // Хайдеггер М. Время и бытие. М.: Республика, 1993. С. 158).
7
Флоренский Павел, священник. Детям моим. Воспоминания прошлых дней. Генеалогиче-
ские исследования. Из соловецких писем. Завещание. М.: Московский рабочий, 1992. С. 70.
8
Сочинения. Т. 4. М., 1998. С. 181-182.
9
Необходимо, впрочем, заметить, что у Флоренского мы встречаем следующее указание:
проблематика имени на глубинном уровне связана с иконным изображением. В знаменитом
«Иконостасе» он отмечал таинственную сопряженность образа Божия и Его имени. В этом
смысле икона — «написанное красками Имя Божие». Кстати, в одной из записей 1912 года
философ замечает, что существо иконы будет, если на листке бумаги начертать имя святого.
Между прочим, постановления VII Вселенского собора, состоявшегося в 787 г. в Никее и ока-
завшегося триумфом сторонников иконопочитания в их противостоянии иконоборческим
тенденциям, требовали написания имени святого на иконе.
10
См.: Флоренский П.А., священник. Статьи и исследования по истории и философии искус-
ства и археологии. М.: Мысль, 2000. С. 112.
395
ХОРХЕ ЛУИС БОРХЕС

И ЕГО ЭНЦИКЛОПЕДИИ
Н.Г. Красноярова
А
ргентинский писатель ХХ века Хорхе Луис Борхес открыл своим твор-
чеством новые возможности пребывания в культуре энциклопедии как
формы универсального знания. Борхеса сформировали энциклопедии.
Отец писателя был по-настоящему фанатик энциклопедий, собирая в
своем доме самые разные издания. Борхес рассматривал библиотеку
отца как главное событие своей жизни. Для будущего писателя собранные отцом
энциклопедии были больше чем, источник информации: мальчиком Борхес пре-
давался их чтению с воодушевлением и страстью, находя именно в них выход к
миру за пределы своего прекрасного, но замкнутого «изначального сада» детства с
его «железной решеткой с остроконечными, похожими на копья прутьями», в
котором он вырос. Энциклопедии присутствовали в детстве как своеобразный па-
раллельный, воображаемый мир, наполненный бесконечным разнообразием.
Именно энциклопедия представлялась той идеальной книгой, в которой есть ме-
сто всему, и где в то же время царит гармония, определяемая последовательно-
стью букв. Не случайно, первым произведением Борхеса, написанным в шесть
лет, был «Справочник по греческой мифологии». Составление самых неожидан-
ных энциклопедий, например, «Энциклопедии вымышленных существ», — лю-
бимое с друзьями и учениками-единомышленниками занятие Борхеса на протя-
жении всей его жизни. Впоследствии писатель признавался, что многие его рас-
сказы и эссе навеяны «Энциклопедией Британника».
Любимый образ Борхеса, ставший основополагающим для его творчества, —
образ Книги и Библиотеки-«бесконечной книги», в пространстве которых обитает
вся культура через сюжеты и метафоры, образы и идеи, философские учения и ве-
рования. Вселенная, осязаемая и реальная, — это метафора Книги-Библиотеки,
© Н.Г. Красноярова, 2004.

396 Н.Г. Красноярова
которую бесконечно читают. И наоборот, Библиотека и Книга — метафоры мира,

вселенной, культуры в переплетениях и взаимовлияниях населяющих их вещей и
людей. Борхесу нравилась средневековая идея о том, что Господь написал две
книги: ту, которую мы называем Библией, и ту, которая именуется универсумом
(«Бог, пишущий книгу, что зовется миром). Правда, вторая Книга — Книга ми-
ра — представляет, по мнению Борхеса, своего рода лабиринт, тайнопись прохо-
ждения которого и составляет бесконечную интригу и чудо процесса ее чтения.
В новелле Борхеса «Аватары черепахи» говорится о воображаемой, содер-
жащей все на свете книги библиотеке. Следовательно, можно предположить,
что там будет книга, представляющая «смысл и краткое описание всех дру-
гих». Энциклопедия так манит и завораживает Борхеса потому, что это биб-
лиотека в свернутом виде, в миниатюре, по жанру — книга книг, вмещающая
в себя весь мир, расположенный в алфавитном порядке. Энциклопедия вносит
в мир, который достаточно сам по себе абсурден, гармонию. Но, как ни стран-
но, порядок, представленный в энциклопедии, не становится менее абсурден:
мир по алфавиту ли, по датам, темам или жанрам предстает на новом витке аб-
сурда, когда на равных сосуществуют случайное и необходимое, уникальное и
повторяющееся, взаимоисключающее и совпадающее. Порядок в таком случае
оказывается очередной иллюзией, а мир в энциклопедии – одним из возмож-
ных, т.е. воображаемых, миров. Для Борхеса энциклопедия – не столько отра-
жение реальности, сколько моделирование собственной реальности в «интел-
лектуализированно изысканной форме» (В. Руднев).
Великолепное воплощение идеи энциклопедически оформленного вообра-
жаемого мира или мира как вымысла — новелла Борхеса «Тлён, Укбар, Orbis
Tertius». Укбар — планета, придуманная на досуге группой интеллектуалов и в
силу убедительности придумки занесенная даже в энциклопедию. Рассказ в
энциклопедической статье был подробен и впечатляюще реалистичен: указы-
вались границы Укбара, природные условия, история, занятия людей, ее засе-
ляющих, и т.д. Но этот прекрасный мир, отраженный в энциклопедии, был
всего лишь «созданием тайного общества астрономов, биологов, инженеров,
метафизиков, поэтов, химиков, алгебраистов, моралистов, художников, гео-
метров, руководимых неизвестным гением. Людей, сведущих в этих различ-
ных науках, есть множество, однако мало способных к вымыслу и еще меньше
способных подчинить вымысел строгому систематическому плану»1. Мир сна-
чала нереальной воображаемой планеты становится все более и более реаль-
ным, постепенно трансформируя мышление и навязывая ему свою систему
понимания. Энциклопедическая форма («видимость порядка») этого вымысла
сообщает ему признаки реальности, являясь аргументом его существования.
«Как же не поддаться обаянию Тлёна, подробной и очевидной картине упоря-
доченной планеты? Бесполезно возражать, что ведь реальность тоже упорядо-
1
Борхес Х.Л. Вымыслы. СПб., 2001. С. 60.
Н.Г. Красноярова 397
чена. Да, возможно, но упорядочена-то она согласно законам божественным —

даю перевод: законам бесчеловечным, которые нам никогда не постигнуть.
Тлён — даже если это лабиринт, зато лабиринт, придуманный людьми, лаби-
ринт, созданный для того, чтобы в нем разбирались люди»1.
Борхес вводит в свои повествования энциклопедии как действующие лица,
которые балансируют на границе двух миров — воображаемого, иллюзорного
и реального, видимого. Отсылка к ним, поиск сведений об интересующем
предмете в томах энциклопедий, которые то появляются, то вдруг исчезают, то
неожиданно существуют в одном единственном экземпляре в многотиражном
известном издании — все это становится завораживающей интригой, а энцик-
лопедии — источником не столько истин и фактов, сколько тайн и чудес.
Одной из самых таких удивительных энциклопедий стала «некая китайская
энциклопедия» из рассказа Борхеса «Аналитический язык Джона Уилкинса», клас-
сификация животных из которой так насмешила своей необычностью и непри-
вычностью мышления М.Фуко (об этом он пишет в своей книге «Слова и вещи»).
Китайская энциклопедия Борхеса — это метафора иного образа мысли, иной
культуры с ее кодами, демонстрирующая «предел нашего мышления», т.е. «со-
вершенную невозможность мыслить таким образом», «экзотическое очарование
иного способа мыслить» (М. Фуко). В разделении животных на чудесных, на тех,
которые кажутся издали мухами и на бальзамированных, на молочных поросят и
на только что разбивших кувшин, и т.д. невозможно с точки зрения человека ев-
ропейского мышления найти хоть что-нибудь общее для всего перечисляемого.
Это иная логика порядка, не сопоставимая с нашими представлениями, но кото-
рая, несмотря на «китайскую стену», может оказаться неожиданно рядом и по-
шатнуть наше самомнение о собственном превосходстве. Борхес, делая ссылку на
«некую китайскую энциклопедию», устраивает провокацию, заставляя нас, читате-
лей, поверить в реальность и пережить встречу с избыточностью иной культуры.
Считая абсурдом и расточительством заниматься писанием объемистых книг, ес-
ли раскрыть тему можно кратко, Борхес наиболее приемлемым для себя жанром
считал рассказ («роман, от которого отсечено все лишнее»). Одно из борхесовских
изобретений — рассказ в форме энциклопедической статьи (тот же «Аналитиче-
ский язык Джона Уилкинса» и другие новеллы книги «Новые расследования»), в
лаконизме и информативности которой он обнаруживает художественные воз-
можности создания наглядной модели той или иной идеи, инициирующей проиг-
рывание мыслимых вариантов ее развития, «преобразования спорного в бесспор-
ное» (С. Аверинцев).
Энциклопедическим жанром как игрой в литературу и философию Борхес
«оправдал» сверхцитатность, обилие справок, комментариев и «фрагментов» в
своих произведениях. Текст, выстроенный энциклопедическим способом, пре-
вращался в иерархию текстов и смыслов, т.е. в гипертекст. Любой словарь
1
398 Н.Г. Красноярова
или энциклопедия являются гипертекстом. В результате такой текст можно

читать по-разному: подряд, от одной статьи по теме к другой по этой же теме,
от статьи к отсылкам, и т.д. Борхесовские новеллы выстраиваются как гипер-
текст, как сжатая до предела «бесконечная книга», требующая возвращения к
тексту для переосмысливания и интерпретаций, т.е. «бесконечности» прочте-
ния. (Художественное произведение в форме словаря — создание Милорада
Павича (балканского Борхеса) «Хазарский словарь», избыточное содержание
которого, представленное в форме-решетке словаря, превращает его в книгу
без начала и конца.)
Вопрос о возможности энциклопедического жанра в литературе заявлен
Борхесом-эрудитом, переводившем Джойса и Кафку, комментировавшем Дан-
те, исследовавшем мифологию европейских и латиноамериканских народов, и
т.д. Всеобъемлющая эрудиция и всеохватная образованность Борхеса обще-
признанна. Но огромное количество знаний по разным предметам и в разных
областях Борхес выстраивает в своем творчестве по определенному принципу,
что позволяет назвать его энциклопедистом. Многоаспектного знания требует
предлагаемое им понимание культуры как сцепления, эха, переклички идей,
сюжетов, образов и метафор, переплетения смыслов. Сегодня возникающие
мысли и образы — это отголоски уже бывшего в культуре. И сам Борхес со
свойственной ему виртуозностью использует то, что написано другими не-
сколько тысячелетий, столетий или десятилетий назад, будь то Библия или
произведения, забытые или вообще неизвестные современному читателю, де-
лая их «своими». В способе переосмысления и открытия заново смыслов куль-
туры состоит энциклопедизм Борхеса, тексты которого в совокупности скла-
дываются в уникальную энциклопедию мировой культуры.
399
ИВАН ГЛЕЙНИГ — СРЕДНИЙ ЧИНОВНИК

ОТМЕННОЙ ОБРАЗОВАННОСТИ
М.А. Любавин
Н
едоросль Иван Глейниг1, «родом из прусских дворян», в марте 1776
года поступает вахмистром во вновь учреждённый род лёгкой кава-
лерии — гусарский полк. В сентябре 1779 года Глейниг переводится
в гвардию, в Преображенский полк «фульером», или квартирмейсте-
ром. Гвардейские полки в то время помимо своего основного пред-
назначения выполняли роль своеобразных военных учебных заведений. Коли-
чество числящихся в них дворянских недорослей порой превышало полный
штат полка. Некоторые из них служили, на практике постигая военную служ-
бу, но большинство находилось «в отпусках до завершения образования».
Глейниг, ещё гусаром, видимо получил определённое образование и, став пре-
ображенцем, вскоре увольняется в отпуск «для окончания наук». Он направляется
в Кенигсбергский университет, где профессорскую кафедру занимал Иммануил
Кант, бывший уже автором «Всеобщей естественной истории и теории неба». В
годы пребывания Глейнига в университете Кант опубликует «Критику чистого
разума» (1781) и «Пролегомены...» (1783); начинался расцвет эпохи Канта.
Курс наук, которые в течение почти пяти лет постигал в Кенигсберге Глейниг,
был весьма обширен. Наиболее полный свод биографических сведений о Глейни-
ге находится в плохо сохранившихся рукописных «<Материалах для> историче-
ской записки о Вятской губернской гимназии от основания её до наших дней
(с1811 до 1884 года)»2. Неизвестный автор «Материалов...», перечисляет науки,
изучавшиеся им «на своё иждивение» в Кенигсбергском университете. Это мате-
матика, история естественная и всемирная, география, мифология, архитектура
гражданская и военная с правилами тактики, черчение и рисование, языки: рус-
ский, немецкий, французский, латинский, итальянский, голландский и молдав-
© М.А. Любавин, 2004.

400 М.А. Любавин
ский, а «сверх сего слушал медицинскую историю, упражнялся в фехтовании и

верховой езде». Глейниг здесь представляется высокообразованным человеком с
энциклопедическим кругом знаний. При этом очевидно, что ряд наук -военную
архитектуру с правилами тактики, голландский и молдавский языки и кое-что
ещё — он постигал не в университете и не в Кенигсберге. Молдавский язык, на-
пример, он, по всей вероятности, освоил, участвуя в войне с турками. Таким обра-
зом, можно утверждать, что Глейниг не только в молодости получил хорошее об-
разование, но и всю жизнь был открыт новым знаниям. Сведений о личных кон-
тактах Глейнига с Кантом не сохранилось, но дальнейшая биография ученика по-
казывает, что он на всю жизнь усвоил девиз, сформулированный учителем: «Имей
мужество пользоваться собственным умом!». Это, конечно, не могло не ослож-
нить его жизнь вообще, а в России — тем более.
В 1784 году Глейниг возвращается в Преображенский полк, откуда, про-
служив положенные три года, в 1787 году выходит в армейский Екатерино-
славский гренадерский полк поручиком. Ранних послужных списков, тем бо-
лее выписей из метрических книг на имя Ивана Глейнига обнаружить не уда-
лось. Но год его рождения можно попытаться установить, опираясь на выше-
приведённые сведения о службе молодого дворянина.
Итак, трёхлетняя служба в гвардейском полку в унтер-офицерских чинах
после университета позволяет с достаточным основанием считать, что запи-
савшись в службу в 1776 году, дворянин Глейниг обучался дома. Запись в
полк для дворянских детей разрешалась в двенадцать лет, после чего до два-
дцати лет допускалось продолжать образование. Затем дворянин должен был
явиться в действительную службу и, в соответствии с «Полковничьей инструк-
цией» 1766 года, прослужив не менее трёх лет, мог быть произведён в офицеры.
Так что предположительно Иван Вильгельмович Глейниг родился в 1764 году,
двенадцати лет был записан в службу, в 1784 году, в двадцать лет начал действи-
тельную службу, и двадцати трёх лет стал офицером. Таковы были законы, кото-
рые российская жизнь корректировала в пользу тех, кто умел их обходить.
Однако в данном случае законы и жизнь совпали. В помеченном октябрём
1793 года сводном послужном списке 2-го адмиралтейского (морского) батальона
возраст служившего там Глейнига показан 28 лет3. Таким образом подтверждает-
ся теоретически исчисленный 1764 (или 1765) год как год его рождения. Отсюда
следует, что его родители не принадлежали к тем, кто обходил закон, а с немецкой
пунктуальностью исполняли его и приучили к этому своего сына.
В составе Екатеринославского полка Глейниг переправляется через Юж-
ный Буг, совершает поход к Очакову, участвует в знаменитой осаде и крово-
пролитном штурме. В 1789 году он в Молдавии и Бессарабии: сражается при
Каушанах, где кавалерийский отряд Платова в конном строю атаковал турец-
кие окопы и взял их укреплённый лагерь, участвует во взятии Бендер. В 1790
году Глейниг «в походе до Килии, при занятии ретраншемента, осаде и взятии
оного города»4. В мае 1791 года он снова в походе: переправляется через Ду-
М.А. Любавин 401
най «на супротивную сторону», и там принимает участие в боях с турками. По

подписании Ясского мира в декабре этого года Глейниг как добросовестный и
грамотный офицер отправляется «с выбранною командою на укомплектование
лейб-гвардии полков» и в начале 1793 года за успехи производится в капита-
ны. В этом же году он переводится в особый род войск: флотские (адмирал-
тейские) батальоны (морскую пехоту), но «сверх комплекта», т.е. выполняет
отдельные самостоятельные поручения, иногда связанные с далёкими путеше-
ствиями. Аттестуется он всё в том же сводном послужном списке прекрасно:
«повышения достоин», «поведения весьма хорошего, в должности исправен».
В следующем году он получает роту, что вполне соответствует его капитан-
скому чину. Однако, в 1797 году «батальонный капитан Иван Глейниг... про-
сит за чахотною болезнию береговой должности». Через год Глейниг — ко-
миссар провиантского магазина, но интендантская должность, видимо, не по
нему, и он переходит в гражданскую службу. С чином коллежского асессора
он определяется в капитул Российского кавалерского ордена св. Анны. Однако
и на этом месте, созданном романтической фантазией императора Павла, он
надолго не задерживается. В середине 1800 года Глейниг переезжает из Петер-
бурга в Киев, где служит директором Главного народного училища, которому
по должности подчиняются прочие светские учебные заведения губернии.
С чахоткой, если, конечно, она была, он справился; во всяком случае в
дальнейшем на болезнь, или «слабость здоровья» Глейниг не жаловался. Хуже
с карьерой. Значительного роста не наблюдается, скорее топтание на уровне
командира роты или провинциального столоначальника. Дворянин с универ-
ситетским образованием, вовремя записанный в полк, с более чем 15 годами
действительной службы имеет всего-то чин VIII класса. Это не провал, но и
достижение весьма скромное; да и «места» Глейнига, кроме командования ро-
той, всё не «хлебные». Впрочем, человек, не задержавшийся в интендантах,
наверняка и на ротном хозяйстве не поживился.
В Киеве Глейниг скоро оказался втянутым в большую, не очень чистую и,
видимо, не свойственную ему игру. Школьная реформа 1803-1804 гг. преду-
сматривала учреждение учебных округов. Киев относился к Виленскому учеб-
ному округу, где попечителем был член Негласного комитета при Александ-
ре I Адам Чарторижский, входивший в партию «молодых друзей» Императора.
Убеждённый адепт восстановления независимости Польши он был и сторон-
ником полонизации образования в подведомственном ему учебном округе.
«Визитатор» (инспектор) училищ Киевской, Волынской и Подольской губер-
ний граф Ф.Ф. Чацкий, сам плохо владевший русским языком, ещё в 1804 году
при посещении Киева письменно выразил недовольство тем, что учителя не
знают польского языка, а в библиотеке нет польских книг. При этом свою за-
пись он сделал по-польски. Когда началась подготовка к открытию киевской
гимназии, в Вильне возникла идея, чтобы преподавание в ней велось на поль-
ском языке. Основанием для этого служил как значительный процент поляков
в населении (среди дворян шляхта составляла большинство), так и преобла-

дающая доля их вкладов в содержание главного народного училища, которое
по принятому порядку преобразовывалось в гимназию. Но, с другой стороны,
среди учащихся преобладали русские. Какое-то время Глейниг справлялся с
ситуацией и в сентябре 1807 года даже получил следующий (VII класса) чин и
стал надворным советником. Но уже 2 января 1809 года он увольняется «по
болезни» (его компетентность сомнений не вызывает) от должности директора
киевского главного народного училища. Одновременно упраздняется и сама
эта должность. Несмотря на «болезнь» Глейниг остаётся смотрителем уездного
училища (оно подчинено директору учреждаемой гимназии и своего директора не
имеет) с окладом триста рублей плюс двести «добавочно». Директором же киев-
ской гимназии и училищ всей губернии с окладом восемьсот рублей с 1 января
1809 года назначается пока ещё коллежский асессор (VIII класс) Я.С. Мышков-
ский «из беспоместных дворян»; впрочем, у Глейнига поместий, скорее всего, то-
же не было. Мышковский, удачно лавируя между противоборствующими сторо-
нами, в ноябре того же года открывает гимназию и получает следующий чин, тот
же самый, что и у подчинённого ему Глейнига. Не удивительно, что, судя по не-
которым деталям, отношения между ними остаются достаточно сложными.
В этой ситуации представляется естественным, что получив приглашение в
студёную Вятку, Глейниг покидает благодатный Киев и 27 января 1812 года
назначается директором тамошней гимназии. Она была основана в 1811 году
усилиями вятского губернатора Фёдора Ивановича фон Брадке, который и
пригласил своего, видимо старого, знакомца Глейнига. Во всяком случае меж-
ду статским генералом и надворным советником, судя по их служебной пере-
писке, сразу установились хорошие и деловые, и человеческие отношения.
Усердие фон Брадке, помимо всего прочего отдавшего в гимназию своих сы-
новей, было замечено. В 1815 году фон Брадке избирается почётным членом
Казанского университета. По этому поводу в Вятку присылается диплом, ко-
торый Глейниг «с подобающей честью» в присутствии всех учителей должен
вручить губернатору. А Петербургский Главнокомандующий С.К. Вязмитинов
«ставит на вид» успехи просвещения в Вятке другим господам губернаторам.
Сам Глейниг по результатам ревизии учебных заведений губернии в это же
время ставится в пример другим директорам гимназий учебного округа, от ко-
торых «отличается усердием и деятельностью» и получает в награду пятьсот
рублей. При этом оба они — и Брадке, и Глейниг — выглядят «белыми воро-
нами». В обычае Вятки, да и всей России, принято было отдавать ревизуемых
под суд, или отрешать от должности, как, например, случилось и с предшест-
венником, и с преемником Брадке в должности вятского губернатора.
Первой заботой директора гимназии было приискание нового здания, т.к. куп-
ленный для неё при открытии дом, был пригоден лишь «на первый случай», и
впоследствии предполагалось «постараться об устройстве более удобного поме-
щения для гимназии». Глейниг сумел с помощью губернатора привлечь пожерт-
М.А. Любавин 403
вования обывателей и путём обмена с доплатой приобрести новый дом, в который

21 ноября 1815 года после молебна и торжественного шествия во главе с губерна-
тором гимназия и переехала. С помощью благотворителей удалось решить и про-
блему оплаты «порядочного», как тогда говорили, учителя французского языка,
найти которого в Вятке на ассигнованные Министерством просвещения деньги
было невозможно. «История Вятской гимназии за сто лет её существования»
(Вятка, 1911) даёт такую характеристику Глейнигу: «В противоположность Рапи-
нову (первому директору гимназии. — М.Л.) он был человек весьма образован-
ный для своего времени и вполне подходил к занимаемому им месту. Гимназия
при нём процветала». Сравнение книг и пособий, заказывавшихся для гимназии
директорами Рапиновым и Глейнигом подтверждает эти слова. Если Рапинов ог-
раничивался русскими авторами ХVIII века: Ломоносов, Княжнин, Херасков,
Державин, Догоруков, Шишков, то диапазон Глейнига значительно шире. Поми-
мо сочинений Хераскова и Озерова он выписывает учебники физики Страхова и
Двигубского, лекции по математике петербургского академика Н.И. Фусса, чи-
танные в 1-ом кадетском корпусе, учебники ботаники, географии, логики, ритори-
ки, труды по истории Татищева и Щербатова. Покупаются сочинения Беккария,
Канта, Аристиппа, Виланда, «Илиада», «Мифологии» российские и греко-рим-
ские, географические атласы и многие другие издания на русском, латинском,
французском и немецком языках. Всё это далеко выходило за рамки реестра книг,
одобренных Главным Правлением Училищ. Причём, репертуар приобретаемых
книг определяется не только директором гимназии, но и самими учителями, пре-
подающими те или иные дисциплины. Широко закупаются и учебные пособия:
телескоп, «гальванический прибор», «гиеронов фонтан», микроскоп, гидравличе-
ский насос, глобусы «земной» и «небесный» и т.д.
Однако гимназия была не единственной заботой директора Глейнига. В каче-
стве главы губернского просвещения он делает большие закупки для училищ в
уездах: «букварей российских 300», «грамматик российских 200», «книг о долж-
ностях гражданских 150». Судя по количеству заказываемых экземпляров, эти
книги предназначались не только для уездных, но и для приходских училищ.
Развитие сети школ в губернии было немаловажной заботой Глейнига. По-
скольку содержание уездных и приходских училищ по закону в значительной ме-
ре возлагалось на обывателей, он должен был вести с ними длительные и сложные
переговоры. В этом деле он имел полную поддержку со стороны губернатора фон
Брадке, который умел и привлечь, и убедить меценатов просвещения. Эту роль в
Вятке, где практически не было помещиков, исполняло купечество.
Итогом более чем семилетнего директорства И.В. Глейнига было открытие
в губернии семи учебных заведений: двух в губернском городе и пяти в уез-
дах. Без преувеличения можно сказать, что годы директорства в вятской гим-
назии были звёздным часом Глейнига! Однако без личной поддержки губерна-
тора фон Брадке и этого счастья в его жизни не было.
С приходом, в 1816 году нового губернатора П.М. Добринского, не в при-

мер фон Брадке, не страдавшего особой ревностью ни к службе вообще, ни к
делу просвещения в частности, развитие сети образования в губернии посте-
пенно замедляется. К тому же попечителем Казанского учебного округа стано-
вится уже укрепившийся в ретроградстве и «благочестии» М.Л. Магницкий. А
в Петербурге начинается министерство князя А.Н. Голицына, дебютировавше-
го, кстати, не широко известным ныне делом профессоров Петербургского
университета, а введением платы за обучение и уничтожением преемственно-
сти между начальной и средней школой. Условия службы Глейнига усложня-
ются и ухудшаются и начинают терять свой высокий смысл. Однако, продол-
жать службу, хотя бы по материальным соображениям, он вынужден. И 29 но-
ября 1819 года «надворный советник Иван Вильгельмович Глейниг» в «Списке
служащих в Вятской губернии...» значится вторым (из четырёх) советником
казённой палаты. Это учреждение ведает торгами на подряды, винными отку-
пами и прочими питейными делами, управлением государственным имущест-
вом, в том числе и казёнными крестьянами и т.д. В 1819 году Глейнигу должно
было исполниться 55 (54?) лет. Вскоре следы его теряются, что, во всяком
случае, говорит о том, что большой карьеры он не сделал.
Такова известная нам на сегодня биография добросовестного и образованного
российского человека, который не был ни революционером, ни реформатором, ни
прожектёром, не спился, а прожил жизнь чиновника самых разных ведомств.
Представляется, что пример биографии Глейнига — деятельного по натуре чело-
века, не искавшего «случая», а честно нёсшего службу, убедительно показывает,
что в России конца ХVIII — начала XIX веков эти положительные качества, даже
при «благородном происхождении», не были решающим критерием удачной
карьеры. Система Общества и, прежде всего, Государственная Система, которой
служил Глейниг, не требовала от человека столь высоких свойств. Образование,
дававшее ему возможность быстро овладевать профессиональными навыками в
различных сферах, не только оказывались не востребованными, но зачастую были
«не ко двору». Система отнюдь не отвергала такого человека, она просто не могла
принять и использовать его высокий потенциал.
1
В документах того времени встречается двоякое написание этой фамилии: «Глейниг» и
«Глейнинг». В этой статье используется чаще употреблявшийся вариант «Глейниг».
2
Государственный архив Кировской области (ГАКО), ф. 211, оп. 1, д. 2.
3
Российский Государственный Архив Военно-Морского Флота (РГА ВМФ), ф. 406, оп. 7, д.
41, л.л. 450 об.-451.
4
РГА ВМФ, ф. 406, оп.7, д. 41, л.л. 450об.-451.
405
ЖИЗНЬ И ПЕДАГОГИЧЕСКАЯ
ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ И.И. БЕЦКОГО
О.Б. Даутова
С
реди сподвижников Екатерины II Иван Иванович Бецкой занимает
особое место. Он не был ни полководцем, ни дипломатом, ни адми-
нистратором, он был педагогом. Его заслуги на поприще просвеще-
ния российского юношества оказались столь значительны, что брон-
зовая фигура Бецкого на памятнике Екатерине II в Санкт-Петербурге
по праву занимает почётное место рядом с Румянцевым и Суворовым, Пани-
ным и Дашковой, Потёмкиным и Безбородко.
И.И. Бецкой родился в Стокгольме 3 февраля 1704 г., где его отец князь
Иван Юрьевич Трубецкой находился в плену у шведов. Его отец, известный
петровский фельдмаршал князь Иван Юрьевич Трубецкой, попал под Нарвой в
плен и был отправлен в Стокгольм, где встретил очаровательную женщину,
имени которой история не сохранила. По одной версии, это была высокород-
ная шведская дама (баронесса Вреде или Спарре), по другой — пленная поль-
ская дворянка, тоже находившаяся в Стокгольме.
По традиции того времени Иван Иванович, как побочный ребёнок, получил
усечённую фамилию родителя Бецкой. В течение нескольких лет он обучался в
Копенгагенском кадетском корпусе в Дании. В 1721 г. Бецкой приехал в Россию,
был замечен Петром I и принят на службу в Коллегию иностранных дел, где бла-
годаря знанию иностранных языков сделал успешную карьеру: был секретарем
русского посла в Париже, ездил в качестве кабинет-курьера по Европе. Близость с
сестрой Анастасией — любимой подругой наследницы престола Елизаветы Пет-
ровны — привела молодого Бецкого в ряды ее сторонников. Роль его в перевороте
в ночь с 24 на 25 ноября 1741 г., возведшем на престол Елизавету, не определена.
© О.Б. Даутова, 2004.

406 О.Б. Даутова
По первой версии он служил связным между цесаревной и французским по-

слом в России Шетарди. В ночь переворота с 24 на 25 ноября 1741 г. Бецкой неот-
лучно находился при цесаревне. Елизавета пожелала наградить его за оказанные
услуги, но под рукой не оказалось ни одного подходящего ордена, тогда новая
императрица сняла с себя орден св. Екатерины и надела на Бецкого. По исследо-
ваниям П.М. Майкова Бецкой не принимал участия в этом перевороте.
Но так или иначе Иван Иванович оказался единственным человеком в России,
пожалованным женским орденом, который Петр I специально учредил для дам.
Вследствие происков канцлера Бестужева был принужден (1747) выйти в
отставку в чине генерал-майора и на 15 лет покинуть Россию. Бецкой побывал
во Франции, Италии, Голландии и Австрии, подолгу жил в Вене и Париже. В
Европе Бецкой встречается и беседует с энциклопедистами, особенно выделяя
среди них Ж.-Ж. Руссо, воспитательные теории которого захватывают образован-
ного русского дворянина. Тогда же он знакомится с трудами Д. Локка, С. Гельве-
ция, Ш. Монтескьё, М. Монтеня, начинает посещать благотворительные заведе-
ния и приюты в разных странах Европы с целью изучить их опыт. Именно в это
время вызревают его собственные педагогические идеалы, продиктованные
просветительской философией.
В начале 1762 И.И. Бецкой был вызван в Россию Петром III и взят им на
службу. Петр III назначил Бецкого главным директором канцелярии строений
и домов его величества.
Екатерина II поручает Бецкому разработку проектов реорганизации сущест-
вующих и открытия новых учебно-воспитательных учреждений. Основные педа-
гогические идеи, которыми Бецкой считал необходимым руководствоваться при
решении этой задачи, были изложены в проектах «Генеральное учреждение о вос-
питании обоего пола юношества» (1764), «Генеральный план императорского
воспитательного дома» (1764), «Устав воспитания двухсот благородных девиц»
(1764), «Устав Шляхетского сухопутного кадетского корпуса для воспитания и
обучения благородного российского юношества» (1766), «Краткое наставление,
выбранного из лучших авторов, с некоторыми физическими примечаниями о вос-
питании детей от рождения их до юношества» (1766). Бецкой тщательно разраба-
тывает все стороны деятельности новых учебно-воспитательных учреждений, да-
ет ответы по осуществлению физического, нравственного, умственного, трудово-
го воспитания, описывает методы и приемы работы в учебных заведениях интер-
натного типа, раскрывает требования, которые должны быть предъявлены к учи-
телям и воспитателям. Проекты Бецкого быстро и энергично воплощались в
жизнь. Указом 3 марта 1763 г. на Бецкого было возложено управление Акаде-
мией Художеств, при которой он устроил воспитательное училище. В 1763 г.
он был назначен президентом Академии художеств, при которой было откры-
то «воспитательное училище для мальчиков всякого звания, исключая крепо-
стных». Такое же училище было открыто при Академии наук.
О.Б. Даутова 407
Первого сентября 1763 года был издан манифест об «Учреждении Москов-

ского Воспитательного дома». Его закладка состоялась 31 апреля следующего
года, в день рождения Императрицы.
В октябре 1770 г. открылся воспитательный дом в Петербурге — учрежде-
ние для призрения незаконнорожденных детей, сирот и детей бедняков. Глав-
ная задача воспитательных домов определялась следующим образом: «Произ-
вести питомцев здоровых, крепких, бодрых, способных служить отечеству ху-
дожествами и ремеслом», то есть это не только «выращивание» ребенка, но и
воспитание гражданина, полезного обществу. Бецкой был убежден, что «новая
порода людей» — это и «третий чин людей», необходимый для нужд торговли,
промышленности, ремесел.
5 мая 1764 г. Екатерина II подписала указ о создании в Петербурге при
Воскресенском Смольном Новодевичьем монастыре Воспитательного общест-
ва благородных девиц — первого в России женского привилегированного
среднего учебно-воспитательного заведения закрытого типа.
По уставу в Смольный институт принимали дворянских дочерей с 6 лет на
12-ти летний срок обучения. При поступлении родители или родственники
должны были дать письменное обязательство, что до истечения срока обуче-
ния девочка остается в учебном заведении. Обязательным было свидетельство
о дворянском происхождении. Главная задача Смольного института предпола-
гала правильное развитие воспитанниц сообразно с их природой.
Воспитанницы первого возраста изучали русский и иностранный языки,
арифметику, рисование, танцы, музыку вокальную и инструментальную, руко-
делие. Во втором возрасте к прежним предметам прибавлялись география, ис-
тория, знакомство с домашним хозяйством. Смолянки третьего возраста про-
должали изучать выше названные предметы, а также словесные науки (чтение
исторических и нравоучительных книг), архитектуру, геральдику, практику
домашнего хозяйства. Выпускной, четвертый возраст предполагал повторение
всего пройденного ранее, особое внимание уделялось домашней экономике —
умению вести счета, выбирать съестные припасы, заботиться о сохранении по-
рядка и чистоты в хозяйстве. Каждая воспитанница выпускного класса назна-
чалась по очереди для преподавания в младших классах. По уставу предпола-
галось обязательное использование на уроках наглядных учебных пособий.
Поэтому вниманию воспитанниц были предложены глобусы, карты, словари,
стенные картины, атласы, муляжи.
Устав предписывал главное внимание обращать на воспитание доброй
нравственности у воспитанниц. В решении этой задачи очень многое зависело
от преподавателей и наставниц. Устав общества предписывал им:
• неотлучно находиться при воспитанницах, следить, чтобы они не оста-
вались одни со служанками;
• изыскивать время для разговора со старшими воспитанницами, где им
разрешалось высказывать свои мысли с пристойной вольностью;
408 О.Б. Даутова
• заботиться о том, чтобы девицы не важничали, а были скромны, вежли-

вы, ласковы и учтивы, но не принужденно.
Рекомендовалось обращаться с девицами кротко, беспристрастно постоян-
но иметь в виду их характер и наказывать только в крайних случаях. Для реа-
лизации программы нравственного воспитания от учителя требовались обра-
зованность, воспитанность и любовь к детям.
В январе 1765 г. при Смольном институте было учреждено училище для
мещанских девушек, которых готовили для ролей будущих учительниц и вос-
питательниц.
6 марта 1765 г. Бецкой был назначен на должность главного директора Су-
хопутного кадетского корпуса, привилегированного среднего военно-учебного
заведения закрытого типа, основанного в 1731 г. В связи с этим в жизни кадет-
ского корпуса произошли значительные изменения. Учебный план включал
четыре группы учебных предметов:
I. Руководствующие к познанию прочих наук (логика, начальные основа-
ния математики, красноречие, физика общая и особенная, история священная
и светская, география и хронология, языки употребляемые и для наук потреб-
ные, математика, механика).
II. Предпочтительно нужные гражданскому званию (нравоучение, естест-
венное, всенародное и государственное право, экономия государственная).
III. Полезные (генеральная и экспериментальная физика, астрономия, гео-
графия вообще, наука или сведения о морском искусстве, натуральная исто-
рия, воинское искусство, фортификация и артиллерия, химия).
IV. Художество (рисование, живопись, гравирование, изваяние, делание
статуй, архитектура, музыка, танцевание, фехтование).
Из данного учебного плана каждому возрасту были определены свои пред-
меты обучения.
Соответственно принятым в то время педагогическим идеям Бецкого, вос-
питание кадет направлялось на развитие у них нравственных качеств, чувств
гуманности и человеколюбия. С этой целью устраивались, например, «празд-
ники для бедных». Кадеты должны были прислуживать нищим, калекам и
старцам, выслушивать их рассказы.
В то же время в корпусе велась достаточно жесткая борьба против четырех
врагов: вина, азартных игр, лености и обмана.
Рассмотрим просветительские идеи Бецкого:
1. Добрые или худые нравы каждого человека зависят от доброго или худо-
го воспитания.
2. Так как семья ничего хорошего не могла дать в воспитании, возникает необ-
ходимость закрытых учебно-воспитательных учреждений для детей с 6 до 18-20 лет.
Мечта Бецкого — создать в учебно-воспитательных учреждениях «особую
породу людей», свободную от пороков современного ему общества и таким
образом улучшить нравы людей.
О.Б. Даутова 409
3. Поэтому задачу истинного воспитания Бецкой видел в том, чтобы вну-

шить человеку уважение к себе: «человек, почитая себя человеком <…> не
должен допускать поступать с собою, как с животными».
4. Воспитание Бецкой рассматривал с четырех сторон:
4.1. Физическая «в здоровом теле — здоровый дух»;
4.2. Физически-моральная «праздность — мать пороков, трудолюбие —
отец добродетелей»;
4.3. Моральная — от слуха и зрения детей необходимо удалить все, что
имеет тень порока, цель морального воспитания — добродетельные, полез-
ные и добрые дела для себя и для близких. Над всеми дверьми в воспита-
тельном доме висела надпись из 6 пунктов:
• Не дела другим то, чего себе не желаешь;
• Поступай с другими так, как хочешь, чтобы с тобой поступали;
• Не делай зла и не досаждай никому;
• Не вреди никакому животному и не озлобляй его;
• Не лги;
• Никогда не будь празден.
4.4. Учение — развитие умственных сил.
Бецкой подчеркивал, что учить детей надо с приятностью, избегая принуж-
дения: «Приводить детей к учению надобно, как в приятное, украшенное цве-
тами поле, тернии, в оном находящиеся, раздражают природу, и особливо сна-
чала, а сие происходит единственно от неразумения воспитателя» («Краткое
наставление», § 52). Бецкой предлагал начинать учение «на российском язы-
ке», а не «на языке и буквах славянских», возбуждать любовь к учению с уче-
том возраста, не перегружать память детей, заставляя их слишком много учить
наизусть, стараться заинтересовать воспитанников, используя естественную
детскую любознательность. Для ее развития и поощрения Бецкой советовал
использовать наглядность, а во время прогулок расширять круг детских пред-
ставлений, показывая воспитанникам различные предметы, давая им возмож-
ность изучать вещи, а не слова.
5. Бецкой рассматривал образование женщин, как будущих жен, матерей,
воспитательниц.
6. Бецкой отвергал телесные наказания, считая, что они развивают мсти-
тельность и притворство.
Бецкой скончался в Петербурге 31 августа 1795 г. и погребен в Александ-
ро-Невской лавре в Благовещенской церкви. Державин почтил его память
одой, в которой, перечисляя его заслуги, говорил: «Луч милости был, Бецкой,
ты». Эти слова высечены и на надгробном его памятнике.
410
ЭЖЕН ИЗАИ И ЕГО РАЗМЫШЛЕНИЯ

О МУЗЫКАЛЬНОЙ ИСТОРИИ
По материалам работы
«Анри Вьетан — мой учитель»
Г.А. Мнацаканян
Н
еизмеримо богат и своеобразен мир размышлений музыканта и фило-
софа, выдающегося скрипача Эжена Изаи в его работе, посвященной
своему учителю Анри Вьетану1. По существу, намерение почтить па-
мять наставника послужило поводом к весьма глубокому и своеобраз-
ному экскурсу гениального скрипача — мыслителя в интеллектуальные
пространства мировой музыкальной истории. Изаи выступил в непривычной для
себя роли исследователя — историка, философа, осуществляя необычный для
представителя своей профессии опыт воссоздания совершенно новой научной
версии (модели) европейской музыкальной истории. В ее основе — попытка авто-
ра изменить сложившиеся к началу 20 века стереотипы в оценке композиторского
творчества выдающихся скрипачей, одним из представителей которых для Изаи
был прежде всего его учитель Анри Вьетан. Вследствие этого, биографические и
общеисторические линии развития заявленной им, казалось бы, вполне локальной
монографической темы неожиданно получили развитие в глубоко полемичных,
порой далеких от академизма представлениях автора о прошлом и настоящем ми-
рового музыкального искусства.
Изложение здесь Изаи своих взглядов на исторический процесс и, в особенно-
сти, выдвижение им собственной контр-версии, подвергающей сомнению акаде-
© Г.А. Мнацаканян, 2004.

1
Изаи Э. Анри Вьетан — мой учитель / Пер. Л. Гинзбурга // Музыкальное исполнительство.
Восьмой сборник статей. М., 1973. С. 213. Здесь и далее ссылки будут даваться по этой пуб-
ликации (страницы в скобках текста).
Г.А. Мнацаканян 411
мически «выверенную» фабулу европейской музыкальной истории, — все это об-

разует весьма динамичное русло сквозного развития мысли, внешне порой никак
не мотивированного заявленной основной темой. Более того, возникает противо-
речивое впечатление, что именно так — неожиданно и парадоксально, словно бы
игнорируя (а порой и преодолевая) содержательные и конструктивные каноны
традиционного исторического мышления, ориентированного преимущественно на
великие имена и эпохальные свершения, — творческая мысль великого музыкан-
та очерчивает контуры новой исторической логики, требующей признания и ут-
верждения. Логика эта, без сомнения, рождена альтернативной научно-историче-
скому сферой практического сотворчества, т.е. исполнительства, и основана на
свойственном только ей особом — материалистическом, исполнительском —
проникновении в музыкальную материю произведения и самого творчества как
бы «изнутри». Произвольная с позиций историографического академизма, она тем
не менее уже тогда — в годы создания Изаи своей работы — актуализировала на-
стоятельную необходимость приведения в соответствие общеизвестных представ-
лений о европейской музыкальной истории с реальным объемом ее материалов,
явлений, событий и фактов. Следуя этой цели, Изаи, одним из первых поставил
вопрос о пересмотре роли и значения европейской скрипичной исполнительской
культуры как мощной движущей силы во всеобщей истории мирового музыкаль-
ного искусства.
Именно этим обусловлен и тот факт, что основные тематические и методо-
логические позиции работы «Анри Вьетан», изначально декларированные са-
мим автором («моя роль заключается в анализе его сочинений») на деле стано-
вятся поводами к выдвижению и обоснованию Изаи своих идей пересмотра
официальной версии истории европейской музыки. Центральной из таких идей
является выдвинутая им концепция историко-культурной феноменальности,
несомненной исключительности того особого синтетического дара — компо-
зитора и исполнителя, которая была присуща Вьетану и целому ряду выдаю-
щихся скрипачей прошлого, также создававших музыку. Именно она стано-
вится для Изаи исходной точкой и основным аргументом в его собственных
рассуждениях о музыкальной истории в целом. Более того, из традиционно
дополнительной и необязательной в академических оценках, этот особый син-
тез «собственно творческого» и «сотворческого» дарований, присущий скри-
пачам — композиторам, начиная с Корелли, Вивальди, Джеминиани, Виотти,
и др. и вплоть до Вьетана, Изаи стремится сделать предметом особого иссле-
довательского изучения. (Безусловно, содержательно емким автобиографиче-
ским отзвуком этой темы является для нас и свойственное самому Изаи соче-
тание исполнительского и композиторского дарований, что также во многом
объясняет пафос его работы.)
Отнюдь не риторическими, но ключевыми для Изаи — автора являются на
первый взгляд парадоксальные начальные сравнения и определения, относя-
щиеся к Вьетану: «подобен Моцарту и другим знаменитым мастерам», «был
412 Г.А. Мнацаканян
нашим учителем во всем» (с. 213). «Вьетан и Моцарт» как равные художест-
венные величины, чья значимость в музыкальном мире несоизмерима с узкими
рамками только лишь одной из профессий — скрипача или композитора.
Нельзя не заметить, что с академических позиций соотношение имен пред-
ставляется как минимум, некорректным. Однако значительность свершений
Вьетана, как становится очевидным, измерялась для Изаи не только примени-
тельно к истории самого скрипичного исполнительства, где учитель «был об-
разцовым во всем», но также к произведениям его, которые «двигали нас впе-
ред гигантскими шагами, ведя к совершенству, до того времени еще неведо-
мому». Признавая непреложной для современного виртуоза истиной прежде
всего «побеждать трудности его творений» и в освоении их достигать высот
исполнительского мастерства, Изаи выдвигает еще один аспект рассуждений о
музыкальном опыте исполнителя — о практике раздвижения им границ самой
музыкальной материи, которую осуществляли скрипачи-композиторы. Стре-
мясь аргументировать свою мысль, он осуществляет масштабный историче-
ский экскурс в прошлое музыкального искусства Европы, акцентируя далеко
не традиционные его вехи, иллюстрирующие справедливость его позиции.
Так, историческое пространство музыкального мира следует разделить, по
мнению Изаи, прежде всего на эпоху «до Паганини» и следующее «послепагани-
ниевское» время. Причем, последний из периодов имеет, по его мнению, важней-
шую смысловую кульминацию — личность и творчество А. Вьетана. Ибо «боль-
шая часть того, что послепаганиниевское искусство создало интересного, принад-
лежала Вьетану». (Заметим сразу же, что Изаи здесь имеет ввиду не только так на-
зываемую скрипичную музыкальную литературу, но практическое расширение
границ искусства музыкального сочинения вообще.) Без сомнения, в такого рода
констатациях сказывается отнюдь не стремление Изаи преувеличить значение
Вьетана и его сочинений. Его аргументы в пользу столь категоричного разграни-
чения таковы: основной пафос творчества «старых мастеров» и «великих виртуо-
зов» Корелли, Виотти, Тартини, Локателли, которым «религиозно преклонялся»,
по его признанию и сам Изаи, и «этому волшебнику», «дьявольскому Паганини»
состоял в том, что «оно было направлено скорее на прогресс техники инструмен-
та», на «то, чтобы захватить все внимание слушателя проявлениями трудности
и новизны, комбинациями созвучий, вызвать у него сильные эмоции, сочетающие
удивление с неожиданностью» (с. 214).
С этой точки зрения концепция творчества Вьетана, считает Изаи, реши-
тельно отличалась от его предшественников — виртуозов, хотя также содер-
жала ставший почти обязательными ко второй половине 19 века профессио-
нальный минимум «трудных пассажей, всевозможных звуковых комбинаций».
Однако у Вьетана, размышляет Изаи, все указанные качества обретают под-
линный смысл «языка жизни», ибо «он сочетает с ними чувства, краски; он
создает с их помощью картины, пробуждая радости и печали». Иначе говоря, с
приходом Вьетана изыскательский практический труд скрипачей-композито-
ров по расширению технических горизонтов музыкального творчества обрел и

идейно-художественный смысл.
Без сомнения, многие из выводов Изаи относительно того, что Вьетан —
реформатор и его композиторское творчество есть продукт «озарений ума и
гениального вдохновения сердца», сегодня впору было бы счесть преувеличе-
ниями, сделанными маэстро по отношению к своему педагогу. Однако восхи-
щение, некогда выраженное Берлиозом, близость творчества Вьетана — ком-
позитора авторитетным «литературным тенденциям его времени» — эти, как и
многие иные события и факты истории у Изаи становятся аргументами, спо-
собными убедить в необходимости пересмотра существовавших ранее пред-
ставлений о движущих силах музыкально-исторического прогресса.
Так, выделяя три жанровых фактора, обозначивших активный ход европей-
ской музыкальной истории — оперный театр, кончерто гроссо и сонату с генерал-
басом (с. 213-214), — Изаи вполне объяснимо выделяет роль двух последних. Ибо
само их происхождение, как считает автор, в первую очередь предопределено
уровнем развития скрипичного (возможно, струнного вообще) исполнительства.
Кончерто гроссо (Корелли, Вивальди), по мнению Изаи, «является большой сим-
фонией того времени», а «его изобретением мы обязаны мастерам смычка»1.
«Сперва технический, а затем полифонический» прогресс в развитии оркестра
принципиально «основывался на увеличении числа голосов и на сочетании новых
инструментов», развивая с течением времени и понимание тембрального богатст-
ва красок инструментовки. Как отмечал Изаи, именно потому «симфонии Гайдна,
Моцарта, Бетховена изобиловали эпизодами и деталями», которым только с о -
л и с т ы должны были «придавать жизнь и рельефность».
Таким образом, Изаи определено новое соотношение истории исполни-
тельского — скрипичного — искусства и общей истории европейской музыки.
В его основе не традиционно приоритетные аспекты художественной ценности
произведений и исторической значимости имен великий авторов, но их прак-
тическая новизна и экспериментальная значимость для расширения профес-
сиональных границ музыкального искусства и исполнительства и, соответст-
венно, пределов сложности самой сферы композиторского творчества. В отли-
чии от академической версии истории, где исполнительская линия развития
представляла собой лишь некий второстепенный придаток линии шедевров и
великих имен собственно музыкального искусства, версия, предлагаемая Изаи,
органично включает в себя две равноправные магистральные линии такого
развития, органично дополняющих друг друга — исполнительскую и компо-
зиторскую. Причем первая и них, совмещает в себе функции не столько сочи-
нения новой музыки как таковой, сколько практического расширения техниче-
ских горизонтов музыкального звучания и проч. — «Без труда и технической
1
Заметим, что эта позиция Изаи во многом совпадает с концептуальными идеями, высказанными
исследователем В.Дж. Конен намного позже — в монографии «Театр и симфония» (М., 1968).
414 Г.А. Мнацаканян
изобретательности виртуозов, без пассажей, которые несведущие люди оценива-

ют как акробатику, развитие симфонической музыки остановилось бы и застряло
в обветшавших формулах. Конечно, эти изобретения часто включались в сочине-
ния незрелые или уже не имеющие ценности, — потому что они давали то, чего
от них ждали. Но черта нового остается усвоенной; симфонист использует ее,
вклад становится общим достоянием, источником новых эффектов» (с. 216).
Весьма интересны и практически ценны у Изаи многочисленные примеры
использования великими симфонистами достижений и открытий в сфере зву-
коизвлечения и музыкальной образности, сделанные ранее случаев их общеиз-
вестного применения в сочинениях и концертной практике так называемых
«второстепенных музыкантов или исполнителей». А между тем без доказа-
тельного выявления этой причинно-следственной связи невозможно, по Изаи,
представить, например, реальную красоту и «техническую смелость увертюры
к «Оберону», или же поразительную виртуозность, используемую в партиту-
рах Вагнера» и др. (с. 216). Однако, многое в традиционных оценках мировых
шедевров, по мнению Изаи, вполне достойно и более критической оценки. К
примеру, скрипичный концерт Бетховена должен быть оценен не только как
«нетленные страницы», созданные гением, но также как произведение, «не
рожденное природой скрипки». А потому концерт этот, в равной мере предна-
значенный как для фортепиано (транскрипцию для которого создал сам Бетхо-
вен), так и для скрипки, «труднее исполнять смычком»1, ибо автор, по мнению
Изаи, «не вел диалог с инструментом», или же «не имел партнера, происходя-
щего из ателье скрипичного мастера» (с. 222), то есть технически владел скри-
пичной техникой достаточно условно. Вследствие этого, европейский скри-
пичный репертуар в целом, считал Изаи, необходимо было бы разделить на
сочинения двух, «основательно различающихся» видов: произведения, «напи-
санные с у ч а с т и е м скрипки» и таковые же, «написанные д л я скрип-
ки». Несложно сделать вывод, что Бетховен в данном случае «сочиняет с уча-
стием скрипки» и т.д. (с. 222).
С другой стороны, «настоящую революцию» в музыкальном сознании сво-
ей эпохи вызвал, по мнению Изаи, Концерт Вьетана для скрипки с оркестром
E-dur (ныне весьма скромно оцениваемый с позиций художественной ценно-
сти). «Это произведение совершенно потрясло скрипичную школу, упраздняя
старый репертуар, преображая игру, эстетику и поэзию инструмента» (с. 217).
Переосмыслен был здесь и сам жанр инструментального концерта. В интер-
претации Вьетана он становился не «скрипичным концертом», но «концертом
скрипача», где «романтический стиль скрипки» обретал «свое точное выраже-
ние», а сам инструмент «заговорил новым, более богатым языком». Творчест-
во Вьетана, считает Изаи, принципиально расширяет не только практические
1
Общеизвестно, что скрипичный концерт Бетховена обладает объективными техническими
трудностями для исполнителя.
горизонты исполнительской техники (что было немаловажным в предшест-

вующий период), но утверждается в значении одной из стилеобразующих эле-
ментов эпохи музыкального романтизма. Знаменательно и терминологическое
обобщение, намеченное Изаи в сравнениях художников той эпохи Шопена и
Вьетана — «виртуозы-композиторы» (с. 219).
Подводя итог всему сказанному, следует отметить, что находя новое соот-
ношение двух линий развития музыкальной истории — исполнительской и
композиторской, или же сотворческой и собственно творческой, — определяя
и доказывая тем самым весьма актуальную для современной науки взаимообу-
словленность явлений музыкальной культуры и искусства, — Изаи, по суще-
ству, призывал к более объективной, нежели сложившаяся оценке музыкаль-
ной истории. «Мое убеждение, — писал великий скрипач, — остается непоко-
лебимым. Важно победить предрассудок, который все сводит к одной музы-
кальной ценности». Ощущая движение музыкальной истории в том, насколько
точно «рука знатока чувствуется в фактуре», или же «композитор предается
неловким дерзаниям, либо вынужден ограничиться знаниями, заимствованны-
ми у другого» (с. 225), великий скрипач стремится расширить существующие
представлении о ее природе музыки и движущих силах ее истории. «Время по-
глощает пространство, звезды исчезают вскоре после своего появления, и вме-
сто созвездий оказываются лишь метеоры. Выдерживают испытания лишь те
произведения, у которых есть точки соприкосновения с новым» (с. 233, курсив
мой. — Г.М.). Именно в поиске такого «соприкосновения с новым» Изаи стре-
мился найти путь к созданию универсальной концепции истории европейской
музыки, к восстановлению реальной связи исторических времен, поколений и
творческих специальностей.
416
С. КЬЕРКЕГОР И ЧИТАТЕЛЬ
Н.Б. Тетенков
Е
сть несколько аспектов, сближающих философские взгляды С. Кьер-
кегора и французских энциклопедистов, прежде всего Д. Дидро, хотя
очевидно, что их философские взгляды во многом расходятся. Раз-
личны уже начальные установки: Д Дидро, как и все французские эн-
циклопедисты, опирался на Р. Декарта, а потому «Энциклопедия» на-
писана с точки зрения классической рациональности. С. Кьеркегор уже не сле-
довал декартовской традиции, так как, выделив в человеческом существовании
три формы бытия: эстетическую, этическую, религиозную, он разрушил пони-
мание разума как одинакового у всех. Каждая из форм человеческого бытия
имеет своё мировоззрение, свой тип рациональности, отличный от двух других
форм бытия. И принадлежность концептуального персонажа С. Кьеркегора к
определённой сфере человеческого бытия, соответственно, задаёт начальную
характеристику его восприятия мира. Соответственно, С. Кьеркегор разрушает
и одномерность своих текстов, текст предстает перед читателем как лабиринт.
Изменилось и понимание задач энциклопедии: для Д. Дидро это собирание
и сведение воедино знаний и изложение их людям, С. Кьеркегор пишет энцик-
лопедию человеческого бытия. В этом смысле ему близок А.С. Пушкин, напи-
савший «Евгения Онегина» — «энциклопедию русской жизни», О. Бальзак с
его «Человеческой комедией». Но если А.С. Пушкин и О. Бальзак дают образ
современного им общества с поэтической точки зрения, то С. Кьеркегор пред-
ставляет читателю возможные формы человеческого бытия, причём это взгляд
как «снаружи»: в этом случае концептуальный персонаж рассказывает об от-
личных для него формах человеческого бытия, так и взгляд «изнутри»: тогда
он излагает своё видение мира или исследуемой проблемы.
© Н.Б. Тетенков, 2004.

Н.Б. Тетенков 417
Сближает С. Кьеркегора и французских энциклопедистов уважительное

отношение к читателю, отказ от попытки навязать ему своё мнение, пользуясь
привилегированным положением автора, стремление к тому, чтобы читатель
сформировал собственное суждение по проблеме, которую поднял автор.
Кроме того, и С. Кьеркегор и французские энциклопедисты писали с расчё-
том на широкую, а не элитарную публику, что требовало ясности и доступно-
сти изложения и аргументации мысли, которую автор хотел донести до чита-
теля, по этой причине близка С. Кьеркегору и манера французских энциклопе-
дистов «разговора обо всём».
Чтобы читателю было легче понять суть обсуждаемой проблемы, С. Кьер-
кегор использует нетривиальный приём для того времени: вместо абстрактных
рассуждений, представлений, сопоставлений и обсуждения различных мнений,
С. Кьеркегор предлагает вниманию читателя концептуальный персонаж, кото-
рый «одушевляет» какою-либо точку зрения. Читателю в этом случае легче со-
ставить собственное мнение о человеке, пусть и воображаемом, а значит и о
концепте, который реализуется концептуальным персонажем, чем блуждать в
лабиринтах и хитросплетениях мысли.
Ещё в 1835 году С. Кьеркегор обратил внимание на этот приём, который
был использован Шлейермахером и позже сделал его одним из основных в
своём творчестве. В примечании на рецензию Шлейермахера к «Люсинде»
Ф. Шлегеля С. Кьеркегор пишет: «рецензент создаёт множество личностей и
посредством их разъясняет и саму книгу, и их индивидуальность. Кроме того,
вместо рецензента, представляющего множество различных точек зрения, нам
представлено множество личностей, которые высказывают эти различные точ-
ки зрения. Каждая личность — законченная сущность, так что мы имеем воз-
можность взглянуть на индивидуальность каждой личности, и, узнав множе-
ство их мнений (каждый прав только относительно), прийти к собственному
заключению (курсив мой. — Н.Т.)»1.
Созданный С. Кьеркегором мир концептуальных персонажей усложнил и
понятие читателя. Если энциклопедисты обращались к реальному читателю, то
у С. Кьеркегора возникает и воображаемый читатель, так как чаще всего его
произведения — это и диалог концептуальных персонажей друг с другом, где
само произведение ответ на вызов, сделанный другим персонажем. Это проис-
ходит тогда, когда сталкиваются персонажи, выражающие различные мировоз-
зрения, но есть и встречи единомышленников.
Таковы произведения эстета А — автора первого тома «Или-или», его ра-
боты, такие как «Силуэты», «Отражение трагического античного в современно
трагическом», «Стадии непосредственно эротического или музыкально эроти-
ческое» обращены к «братству мёртвых», к числу которых А относит и себя, в
такой же дружеской атмосфере проходит симпозиум в «Стадиях на жизненном
пути», на котором выступают с речами концептуальные персонажи, представ-
ляющие эстетическую форму человеческого бытия.
418 Н.Б. Тетенков
На этих встречах царит атмосфера взаимопонимания, каждый персонаж

дополняет другого, выявляя всё новые и новые оттенки и нюансы обсуждае-
мой темы. Здесь не возникает и проблемы коммуникации, так как каждая фор-
ма человеческого бытия формирует свой язык. Доминирующим для эстетиче-
ской формы человеческого бытия является язык поэзии — язык образов и ме-
тафор, при помощи которого и общаются друг с другом эстетические персо-
нажи, как, например, это делает эстет А в «Силуэтах»: «Так наполним ещё раз
наши стаканы, дорогие собутыльники! Этим кубком я приветствую тебя, веч-
ная мать Всего, безмолвная ночь! От тебя происходит всё, к тебе всё возвра-
щается. Сжалится снова мир, возникнет, снова вернёт всё в тёмное лоно, и нас,
кто имеет в ней нашу истинную родину! Я приветствую тебя, мрачная ночь,
приветствую тебя как победительницу. Ты наша отрада: ты укорачиваешь всё,
день, часы, жизнь, печаль воспоминаний, ты укрываешь всё в вечном забве-
нии»2. Иными словами, для эстетической формы человеческого бытия харак-
терен субъективный язык, дающий представление об исследуемом предмете
изнутри. Такой язык актуализирует исследуемые свойства предмета, исследует
его с точки зрения глубины, но никогда не даёт целостного взгляда на предмет.
Концептуальные персонажи, представляющие этическую форму человече-
ского бытия, не апеллируют к чувствам и страстям, как это делают эстетиче-
ские персонажи, но к разуму, поэтому им присущ язык философии и науки —
язык, излагающий мысль логически последовательно, аргументировано и т.д.
Иначе, этические персонажи используют объективный язык, дающий целост-
ное представление о предмете, но не претендующее на глубину.
Даже такое чувство как дружба для них — результат единства мировоззре-
ний: «Абсолютное условие дружбы — в единстве мировоззрений. Обладая та-
ким мировоззрением, человеку не нужно основывать дружбу не на смутных
влечениях и необъяснимых чувствах или симпатиях, а вследствие этого ему не
грозит опасность таких нелепых перемен, благодаря которым у него сегодня
есть друг, завтра — нет. Нельзя, конечно, вполне отрицать значение необъяс-
нимых симпатий, — одно сродство идей или солидарность мировоззрений не
обусловливает ещё дружбы, но и основывать её исключительно на каких-то за-
гадочных симпатиях тоже нельзя. Истинная дружба всегда сознательна, чем и
отличается от пустой мечтательности»3.
Различие языков, используемых эстетической и этической формами чело-
веческого бытия, создаёт проблему в коммуникации между этими двумя фор-
мами человеческого бытия. Решение этой проблемы С. Кьеркегор видит в том,
что эстет учится рационально обосновывать свои чувства, а этик выражать
свои мысли поэтически, то есть персонаж перенимает язык отличной по отно-
шению к нему формы человеческого бытия: «Положим, что человек, живший
исключительно ради своего здоровья, даже и «умирая» (говоря твоим языком),
«был здоровее, чем когда-либо» (выделено нами. — Н.Т.)4.
В доказательство этого утверждения можно также привести цитату из

«Стадии непосредственного эротического или музыкально-эротическое»: «Но
я хочу немного дальше развить эту мысль. Чем абстрактнее идея, тем ничтож-
нее вероятность повторения. Но как идея конкретизируется? Благодаря тому,
что она была пропитана историческим. Поэтому: чем конкретнее идея, тем
больше вероятность. Точно так же: чем абстрактнее, тем ничтожнее, чем кон-
кретнее, тем больше вероятность повторения. Но что имеют в виду, когда го-
ворят: коммуникативное средство более или менее конкретно? Это говорит
ничего другого как то, что оно, более или менее, принадлежит к языку или
приближается к нему. Потому самое конкретное всеобщее коммуникативное
средство — язык»5.
Если не знать, что данный отрывок написан эстетом А, а знать только ха-
рактеристики эстетической и этической форм человеческого бытия, то данный
отрывок скорее всего приписали бы персонажу, представляющему, этическую
форму человеческого бытия.
У этического же персонажа, наоборот, можно найти поистине поэтические
места, прежде всего в тех местах, где он описывает эстетическую форму чело-
веческого бытия. Когда он пытается представить, как об этом бы сказал эсте-
тический персонаж: «Скоро, однако, ты устал бы возиться с ним (погубленным
им человеком): интерес исчерпан, печаль и горе для тебя такие же «случайные
встречные», как и радость, сам ты не «оседлый гражданин мира, а кочующий
путник», и вот ты бросился бы в свой дорожный экипаж: «Дальше!». Если бы
тебя спросили: «Куда?» Ты ответил бы словами своего любимого героя Дон
Жуана: «К радости и веселию!». Ты побаловался бы горем, а затем душа твоя
запросила бы противоположного»6.
Иными словами, концептуальный персонаж раскрывает содержание заяв-
ленной им темы с точки зрения той формы человеческого бытия, к которой он
сам принадлежит, соответственно, используя свойственный данной форме бы-
тия язык. Затем он пытается донести свою мысль до персонажей, принадле-
жащим к иным формам человеческого бытия, и тогда переходит на способ
коммуникации, свойственный данным формам бытия. Для примера приведём
отрывок из «Несчастнейшего», где этот переход представлен достаточно оче-
видно: «Но наше сердце очерствело, наши уши закрыты, пусть и не вполне.
Мы слышали хладнокровный голос рассуждения, выслушаем же красноречие
страсти, короткое, могучее, как страсть»7.
Таким образом, научный и поэтический языки становятся контингентными,
дополнительными по отношению друг к другу, помогая представить заявлен-
ную в произведении тему с различных точек зрения различных форм челове-
ческого бытия.
Кроме того, исследуемая тема, представленная при помощи субъективного
и объективного языков, приобретает целостность и глубину, которую не может
дать каждый из языков в отдельности. Она приобретает полноту, так как вос-
420 Н.Б. Тетенков
производятся не только главные, сущностные характеристики поднятой про-

блемы, но и случайные, уникальные, которые не в состоянии выразить объек-
тивный язык. Более полному раскрытию исследуемой темы способствует и то,
что она представлена с точки зрения всех форм человеческого бытия, которые
существуют: эстетической, этической и религиозной.
И здесь следует «вспомнить» и о реальном читателе, присутствующем при
всех диспутах, которые ведут между собой концептуальные персонажи, и к
которому они периодически апеллируют, видя в нём своего единомышленника
или желая обрести в нём союзника. Именно так и делает Константин Констан-
тинус — автор «Повторения»: «Дорогой читатель! Извини, что я обращаюсь к
тебе так запросто, но ведь это останется между нами. Будучи воображаемой
личностью, ты отнюдь не представляешься мне во множественном числе, но
именно в виде единицы, так что всё-таки нас двое — ты да я»8.
Константин Константинус задаёт себе вопрос: кто он, его читатель? И сам
же отвечает на него: это не любопытная читательница — любительница лю-
бовных романов, она не найдет в этой книге счастливого конца.
Не будет его читателем и отец семейства: «Озабоченный отец семейства,
пожалуй, испугается — как бы его сын не пошёл по той же дороге, на какую
свернул мой юный приятель».
Отвергает он в качестве читателей и будущего гения, и добродушного дру-
га дома, и опытную матрону — любительницу сватать, и поклонника реализ-
ма. Гений посчитает, что «исключительная личность» слишком усложняет всё
дело, друг дома не найдёт в книге тем для гостиных сплетен, матроне нужен
конец, где девушка смогла бы «осчастливить подобного человека», поклонник
реализма посчитает, что всё дело не стоит и выеденного яйца.
Не будет читать его книгу и Его преподобие, найдя, что в этой книге слиш-
ком много философии. Истинным читателем его книги, по мнению Констан-
тина Константинуса, может быть только поэт.
Сам читатель, по мысли С. Кьеркегора, также принадлежит к одной из
форм человеческого бытия, и это также объясняет, почему любое произведе-
ние воспроизводит формы человеческого бытия и присущие каждой форме
бытия способы коммуникации. Читатель, приняв сторону одного из персона-
жей, тем самым, идентифицирует себя с той формой бытия, к которой принад-
лежит понравившийся ему персонаж. Более того, он выстраивает и интерпре-
тирует произведения в соответствии с принятой им точкой зрения: таким обра-
зом, в С. Кьеркегоре может увидеть эстета, этика, теолога.
С нашей точки зрения, С. Кьеркегор всем корпусом своих произведений
написал диалогическую энциклопедию человеческого существования. Лишив
себя, как автора, точки абсолютного наблюдателя, включив себя в число кон-
цептуальных персонажей, С. Кьеркегор выдвинул на первый план диалог, так
как ни одна из форм человеческого бытия не обладает правом на истину, даже
религиозная форма существования, к которой он относил себя. Истина и кар-
тина человеческого бытия предстают релятивными, мозаичными и взаимосо-

относительными именно в силу автономности концептуальных персонажей и
возникают из диалогических отношений персонажей друг с другом. Тем самым С.
Кьеркегор продолжает и развивает сократический диалогический метод.
Как известно сократический диалог противостоял официальному монологиз-
му, претендующему на обладание истиной, был оппозиционен господствующим
взглядам. И в этом С. Кьеркегор следует Сократу. Не случайно, что в эпоху клас-
сической рациональности и энциклопедизма творчество С. Кьеркегора относилось
к маргинальным текстам культуры. В произведениях С. Кьеркегора видели чаще
всего критику гегелевской философии, прежде всего диалектики и Системы.
Но сегодня становится понятным, что С. Кьеркегор заявил новый тип эн-
циклопедизма, который культуре ещё предстоит развивать.
1
Croxall Thomas: Kierkegaard commentary. New York, 1956. P. 6-7.
2
Kierkegaard S. Entweder / Oder // Gesammelte Werke. Köln, 1956. Bd. 1. S. 154.
3
Керкегор С. Несчастнейший. М.: ББИ св. апостола Андрея, 2002. С. 223 с.
4
5
Kierkegaard S. Entweder / Oder S. 49.
6
Керкегор С. Несчастнейший. С. 165.
7
8
Там же. С. 97-98.

Encyclopedia As A Form of Universal Knowledge

Загружено:

Сведения о документе

Оригинальное название

Авторское право

Доступные форматы

Поделиться этим документом

Поделиться или встроить документ

Параметры публикации

Этот документ был вам полезен?

Это неприемлемый материал?

Авторское право:

Доступные форматы

Encyclopedia As A Form of Universal Knowledge

Загружено:

Авторское право:

Доступные форматы

ФИЛОСОФСКИЙ ВЕК

ЭНЦИКЛОПЕДИЯ КАК ФОРМА

THE PHILOSOPHICAL AGE

St. Petersburg Center for History of Ideas

ЭНЦИКЛОПЕДИЯ КАК ФОРМА

Санкт-Петербургский Центр истории идей

Издание осуществлено при поддержке

Двадцать седьмой выпуск альманаха «Философский век» включает

Компьютерный макет: М.И. Микешин

Философский век. Альманах. Вып. 27. Энциклопедия как форма уни-

© Альманах «Философский век»

Энциклопедизм в его истории

Мочалова И.Н. Философские основания античного

Традиции российского энциклопедизма

Чумакова Т.В. Древнерусская энциклопедия: «Луцидарус» 89

Шпаковская И.А. Влияние «Энциклопедического лексикона»

Формы и возможности энциклопедического дискурса

Рабинович В.Л. Мои энциклопедии ........................................... 153

Виртуальные пространства энциклопедизма

Опенков М.Ю. Интернет и «новый энциклопедизм» .............. 273

Мастеница Е.Н. Тезаурус музея: от эпохи энциклопедизма

Златопольская А.А. Под маской «женевского гражданина».

Даутова О.Б. Жизнь и педагогическая деятельность

Contents (in Russian) ............................................................................. 5

Encyclopedism in its history

Mochalova I.N. The philosophical foundations of ancient

Traditions of Russian encyclopedism

Chumakova T.V. An ancient Russian encyclopedia: «Lutsidarus» 89

Forms and possibilities of the encyclopedic discourse

Rabinovich V.L. My encyclopedias ............................................... 153

Shalaev V.P. Encyclopedism at the epoch of globalization

Virtual spaces of encyclopedism

Openkov M.Iu. The Internet and «a new encyclopedism» .......... 273

Encyclopedists and their texts

Zlatopolskaia A.A. Under the mask of «the citizen of Geneva».

Maslieva O.V., Dostoevsky’s philosophical novel as an

ПЛОДЫ «ЭНЦИКЛОПЕДИЧЕСКОГО ДРЕВА»,

Т.В. Артемьева, М.И. Микешин

зрительного характера. «Энциклопедический взгляд на мир» был результатом но-

редине XVIII в. информация, приведенная во многих статьях сильно устарела.

Энциклопедия была довольно дорогим, но хорошо продаваемым изданием,

Распространение изданий in quarto и in octavo были специфическим при-

Как же читали Энциклопедию? Кто был ее читателем? И что искали читате-

«лесу символов упорядоченного знания»1. Это отличие заключается, главным об-

Encyclopaedia Britannica отражала ряд специфических черт эпохи Просвеще-

товка 15 трактатов, ставших основными статьями первого издания Британ-

ной философии Эдинбургского университета, автор статей «Физика», «Пнев-

С другой стороны, отсутствие идеологической ангажированности и специ-

ложение в мировой науке. Британника стремилась не к оригинальности, но к

© И.Н. Мочалова, 2004.

сального, целостного, особым образом структурированного знания о мире

Аристотель предлагает разбор академических трудностей. Рассматривая раз-

Post. 87 a 31-37). Такое понимание «происхождения» означало, что наиболее

иерархии, математический редукционизм которой был подвергнут резкой кри-

Особенность предложенного Спевсиппом решения заключается в том, что

нисс, в системе Спевсиппа «различные уровни сущего, каждый из которых име-

и животных (Speus. fr. 6-26) и «Разделения и предположения к сходному». Ди-

© И.С. Кауфман, 2004.

вантность понятий, «изгнанных» проектами Бэкона, Ньютона, Декарта и др.,

кусств, историю преобразованной природы1. Однако этот проект истории

исходит не само по себе, а вследствие того, что развитие науки возможно

крытий и искусственных преобразований природного порядка, которую он

Бэкон предвосхищает социальность науки Просвещения, но философскую соци-